Ньирбатор (СИ) [Дагнир Глаурунга] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

====== Глава Первая. Присцилла ======

Пятница, 4 ноября 1963 года

В кеннингах следует звать душу «ветром великанш», и можно брать имя какой угодно из них или обозначать их как жену, мать либо дочь любого великана. Душа зовется также «духом», «мыслью», «мужеством», «решимостью», «памятью», «разумом», «настроением», «нравом», «верностью». Еще можно звать душу «гневом», «ненавистью», «злобой», «яростью», «злостью», «горем», «печалью», «раздражением», «презрением», «лживостью», «неверностью», «непостоянством», «слабодушием», «коварством», «вспыльчивостью», «нетерпением».*

Уже восемь лет прошло.

Читая эти строки, — будучи ещё довольно маленькой девочкой, — я обращалась к отцу с мириадами по-детски нелепых вопросов, которые все сводились к одному: «Что такое душа, чтобы так занимать умы премудрых скальдов?»

Снисходительно улыбаясь, отец говорил, что через пару лет, когда я поеду учиться в Дурмстранг, мой разум созреет и окрепнет, и тогда я смогу сама всё постичь. «И будет тебе в радость, Приска, когда, испытав основы и глубины волшебства, постигнешь всё своим умом», — говорила мне мать. «В Дурмстранге наследие волшебников-скальдов изучают с благоговением, ведь все сказания юного мира — это всего лишь позабытые истины», — толковал мне отец.

Уже в раннем возрасте я уяснила себе, что все наши сокровеннейшие знания среди магглов считаются красочными небылицами. «У магглов есть только один тиран — невежество», — частенько изрекал профессор Картахара, мой будущий преподаватель истории магии.

Во время учебы в Дурмстранге мне не раз доводилось видеть в книгах запечатлённые в сердце строки, и я со слезами на глазах вспоминала отца и мать, которые к тому времени погибли от руки приспешников Ангренóгена Сквернейшего, тёмного волшебника, некогда поработившего всё население магической Венгрии.

Ангреноген, предводитель Железных Перчаток — как называли себя его прихвостни — достиг власти вскоре после падения Гриндельвальда. Однако история приняла иной оборот, когда однажды, потеряв бдительность, он потерял свою волшебную палочку. Тот день до сих пор стоит у меня перед глазами: пепельно-грязный снег; не походивший на человеческий, силуэт с всклокоченной иссиня-чёрной бородой; сипловатый голос... Кто бы мог подумать, что в наш дом заявится тот самый Ангреноген, узурпатор, бич Восточной и Центральной Европы.

Он нанёс визит моему отцу с требованием изготовить ему в ближайшие дни новую могучую палочку, которой тот мог бы сразить всех врагов. Насколько мне припоминается, отец был абсолютно убеждён в том, что его смекалистость поможет ему выбраться из злосчастного положения, в котором, впрочем, оказались тогда все, кто после режима Гриндельвальда осмелился выжить, чтобы познать следующий.

Отец изготовил Ангреногену палочку из самой старой в мире сосны, которая гипотетически должна была привести того к падению.

Согласно преданию, накануне каждого зимнего солнцестояния загробный голос слышится из кроны старейшей в мире сосны, изрекая имена всех тех, кому предначертано умереть в новом году. Одно из первых пророчеств гласит, что палочка из старейшей сосны, изготовленная мастером для врага, которого он прежде считал другом, приведёт к его скорой погибели.

Отец не взял тогда в толк, к чьей именно погибели: его или его врага? Знай он, что роковое пророчество затронет обоих, должно быть, он поступил бы иначе.

4 ноября 1955 года Ангреноген Сквернейший потерпел поражение в поединке с британским мракоборцем Аластором Грюмом, о котором мало кто из здешних слышал что-нибудь за исключением того, что сам чёрт ему не брат. Газетные заметки того времени сообщали и много других причин, по которым Грюма опасались едва ли не все, кто имел несчастье повстречать его на своём пути. Много небылиц передавалось из уст в уста, шепотом, с переизбытком личных фантазий и домыслов, рождавших в тёмных волшебников животный страх перед этим человеком.

Волшебники преклонного возраста со свойственной им горечью повидавших много мрака — от зарвавшихся некромантов или невежественных грязнокровок — уже в те годы тогда рассуждали, что ничего ещё не кончилось, и все знамения указывают на то, что в ближайшем будущем появится действительно Тот-Кто-Разделит-Наш-Мир на до и после.


Окончив Дурмстранг в 1961-м году, я охотно согласилась остаться жить у госпожи Катарины, которая доводится мне дальней родственницей по материнской линии. Извозчики, рассыльные, трактирщики и в общем все посторонние называют её «госпожа Батори» или «леди Батори», но в узком кругу у нас принято говорить «госпожа Катарина».

Она забрала меня к себе вскоре после того, как я осиротела — в ноябре 1956-го, когда в годовщину низвержения Ангреногена, его приспешники — Железные Перчатки, перед тем, как разбрестись кто куда, на скорую руку отомстили всем оппонентам прежнего режима, в том числе, моим несчастным родителям.

В «Ведовских известиях» за ноябрь того года подробно писали о расправе Железных Перчаток. Мстители пронеслись, словно смерч, по семьям бывших противников, оставив ораву сирот.

Вся страна была охвачена огнём; левый берег Пешты стал свалкой трупов. Из-за отравленного проклятиями воздуха ни одной птицы не осталось в городе и его окрестностях; леса наводнили акромантулы, которых не видели в этих краях последние тридцать лет. Месть прихвостней была чудовищней преступлений их главаря, а магглы в своём неведении списывали все преступления на якобы неуловимого серийного убийцу.

Госпожа Катарина, приютившая меня, является наследницей древних родов Мальсиберов, Годелотов и Баториев. Её дом — это замок Ньирбатор, в котором когда-то родилась могущественная ведьма Графиня Эржебета Батори. На протяжении многих веков этот замок был источником неизученной до конца волшбы и ведовства. По окончании Дурмстранга я с головой ушла в исследования, ставя бессчётное количество экспериментов, посему для меня замок стал счастливейшей находкой и самой настоящей отдушиной.

Казимир Летописец в своих трудах сравнивает его с британским Хогвартсом, и называет «уродцем маленьким, но необъятным». Меня такое сравнение всегда озадачивало. Дело в том, что Тина Олливандер, выпускница Хогвартса и моя хорошая подруга, которая каждые пару лет приезжает ко мне погостить, сказала мне по-секрету, что в Хогвартсе отсутствуют те подпитывающие низкие вибрации, которые так щедро изливаются в Ньирбаторе.

Маггловскому взору замок внешне предстает таким как есть: его отталкивающий вид служит нам превосходным щитом. По своему архитектурному типу он напоминает цилиндрическую башню. Замок построен наполовину из черного камня и бетона с использованием изогнутого типа, а наполовину выложен прямоугольными базальтовыми глыбами. На верхних трёх этажах замка находятся несколько сводчатых арок и множество люков, опечатанных металлическими скобами. Эти люки скрывают сокровища и тайны, оставленные древними родами своим потомкам.

В иные мгновения, выглядывая из окон Ньирбатора, у меня бывает такое чувство, будто бы часть замка, внутри которой я нахожусь, поднимается в небо на высоту нескольких тысяч футов. Внутри этого пропитанного чарами сооружения концентрируется атмосфера защищённости и в то же время скрытой угрозы. Короче говоря, я души не чаю в загадочной природе колдовства, породившего такой мрак.

У магглов же, как говорил профессор Картахара, при взгляде на замок возникает болезненное ощущение упадка. Вокруг него разбуянились заросли лощин и вязов с причудливо изогнутыми мертвыми стволами. Здесь царит мешанина тёмных ущелий и сорняков, а самым опасным место вблизи Ньирбатора является Луговина или «Свиное Сердце», как её нарекли здешние.

Неподалёку от деревни, прилегающей к замку, на холме горы Косолапой стоит особняк семьи Гонтарёк — обращённое фасадом на юг помпезное трехэтажное сооружение с остроконечной крышей. Большая часть семейства перебралась в Англию в 1956-м году, в попытке избежать гонений за пособничество режиму Ангреногена. Там они сменили фамилию на Гонт, надеясь затаиться среди остатков рода каких-то там барских Гонтов. Но, как оказалось, Гонтов в Британии узнают с первого взгляда; короче говоря, самозванцев сразу обличили. К Визенгамоту привлекать не стали, видимо, проявив исконно британскую учтивость, но звать их стали не иначе, как Самозванцы.

Стоило нашим волшебникам прознать об этом позорном инциденте, они в шутку стали называть оставшихся членов семьи «герои Гонтарёки». А осталось их всего четверо, и один из них — Варег, которому меня сосватали, согласно обычаю, когда мне стукнуло целых девять лет.

Поначалу ничто не предвещало того, что, учась в Дурмстранге, мы станем друг другу едва ли не лютейшими врагами. Так сложились обстоятельства, что за несколько семестров мы успели отточить друг на друге множество колющ и обжигающих заклятий. Полагаю, если бы нас вовремя не разнимали, то вскоре мы перешли бы к режущим.

К слову, от матери мне остался драгоценный артефакт — родовой кинжал с обоюдоострым клинком. На рукоятке из чёрного дуба вырезано «Геревард Годелот» — так звали маминого предка, который отличился от своих современников эксцентричным поведением и утратой голоса. Это тот самый Геревард, который заточил собственного отца Гарма Годелота в подвале этого самого замка, под правым крылом, где я сейчас нахожусь.

Кинжал предназначен для незримого преследования врага: он будет скрежетать и царапать всё вокруг него, да и его самого по чуть-чуть, в несказанное удовольствие хозяина. А пока он не отзовёт кинжал, враг может свихнуться от беспрестанного скрежета. На территорию Дурмстанга, как я ни пыталась, кинжал мне не удалось пронести, хотя были случаи, когда я особо в нём нуждалась. В начале лета 1959-го, вернувшись домой на каникулы, я впервые прибегла к помощи сего орудия, после чего Варег перестал провоцировать меня, хоть и не подал виду, что испугался.

К слову, Варег — привлекательный молодой волшебник, но чересчур заносчивый и упрямый. Госпожа Катарина не согласна со мной в такой оценке и продолжает твердить, что традиции нужно соблюдать: «Запомни, Присцилла, помолвку в роде Грегоровичей невозможно расторгнуть!»

Не то чтоб это сильно меня огорчало, но я сама себе поклялась, что не буду терзать себя из-за такой диковинной ситуации. Агнеса, местная колдунья и по совместительству моя соучастница в колдовских опусах, утешает меня, что «в крайнем случае его всегда можно убить». Мне стоит попридержать коней, но подобный исход я всё же не отвергаю.

Признаться, наши длительные отношения дружба/ненависть перешли в привычку и стали едва ли не потребностью. Как два элемента, соединяясь, непременно вступают во взаимодействие, так и мы с Варегом имеем влияние друг на друга, — хотим мы того или нет.

Узнай госпожа Катарина о том, что я применяла кинжал к Гонтарёку, она наверняка прогнала бы меня, а я так полюбила Ньирбатор, что разлука с ним для меня равносильна смерти. Он как плоть от моей плоти, средоточие всей моей силы, которую я изрядно усовершенствовала за последние несколько лет.

Пожалуй, мне следует сказать, что кроме самого замка я не меньше дорожу его хозяйкой, которая, одарив меня своей благосклонностью, приютила меня — и отнюдь не как домашнего эльфа, а почти как родную дочь. Остаётся надеяться, что, когда пробьёт час, её троюродный племянник Криспин Мальсибер не вздумает нагрянуть сюда из-за границы с намерением унаследовать его.

Я жду с нетерпением того дня, когда он по праву перейдёт в моё распоряжение.

Вторник, 8 ноября

Наше медье** занимает особое место в магическом мире. Здешняя магия сардонически строит рожицы из каждого закоулка. Сам здешний воздух придаёт людям новое направление мыслей, притягивая их скрежещущими звуками колокола, доносящимся черт знает откуда — ведь колоколов здесь и в помине не было. После двух бесчеловечных режимов некий гротеск объял всё, что нас окружает.

Портал в магический мир у нас всегда, сколько себя помню, находился в Будапеште на правом берегу реки Пешты. Трансгрессировать туда невозможно, приходится переходить по мосту или переплывать на лодке. Там находится то, что предстаёт ущербным маггловским глазам как руины ратуши, старинных домиков, харчевен, купален, мясного рынка и амфитеатра. Там наше всё: огромное количество лавок, торгующих всеми волшебными прихотями, всеобщая любимица — таверна «Немезида», лавка Лемаршана, трактир Каркаровых. Мы называем это место «Аквинкум», как нарекли его ещё первые римские волхвы.

После Ньирбатора вторым источником древней магии у нас считается остров Маргит, омываемый Дунаем. Остров находился в сердце Будапешта между реками Арпад и Маргит. Он имел форму неправильного эллипса и был самым популярным местом отдыха для серых и тёмных волшебников вплоть до заключения Гриндельвальда и прихода к владычеству Ангреногена в 1949-м. При его режиме темнейшие волшебники под прикрытием маггловских строительных работ в русле Дуная сумели затопить остров. Они провели там тоннели наподобие тех, что, за словами профессора Картахары, могут быть в Тайной Комнате, которую Салазар Слизерин оставил как прощальный подарок, прежде чем навсегда покинуть Хогвартс. С тех пор Маргит считается ритуальным местом для темнейших, хотя добраться туди почти невозможно. Ходит молва, что для входа требуется особенная жертва.

Третьим источником считается священная пещера короля Иштвана, но так было до 1955-го, — дуэль Ангреногена и Грюма необратимо испоганила пещеру. Кто знает, для чего аврору Грюму понадобилась эта дуэль. Для сведения личных счётов? Из-за кодекса высоконравственного мракоборца? В здешних краях никто не допускает мысли, что он сверг тирана из доброты душевной.

Покойный муж госпожи Катарины часто рассуждал, что о добре без всяких примесей может говорить разве что светлейший Альбус Дамблдор, ведь «это у них, в их сказочном Авалоне, так принято». Он говорил, что в Британии все светлые волшебники мотивируются и руководствуются его нравоучительным красноречием или... — Бароновы кальсоны! Забыла! — красноречивым нравоучением.

К слову о пещере Иштвана. Одна волшебница погибла, прежде чем стало известно, что пещера, некогда священная, теперь таит в себе ужас, и каждый входящий подвергается мгновенному проклятию. Определить природу проклятия никто ещё не сумел, но предполагают, что там может обитать неуязвимый инфернал. Пока кто-нибудь не растолкует, как это инфернал может быть неуязвимым, никто туда не войдёт. Однако источников силы пока что есть немало; говорят, самый мощный находится в Албанском лесу.

Наиболее мы грустим всё же по острову Маргит, и питаем надежды, что когда-нибудь сможем его поднять.

Что-то ведь должно нас к этому подвигнуть. Что-нибудь обязательно должно произойти.


Сегодня ночью ударили первые морозы, хотя «Ведовские известия» не предвещали подобного в ноябре. Под утро обнаружили их первую жертву — местного маггла-задиру. У природы есть много способов убедить человека в его ничтожности, а смерть — лишь один из них. Как ни прискорбно, но само название нашего графства — Сабольч-Сатмар-Берег — заключает в себе придыхание чего-то неживого.

Утром я направилась в местный трактир Каркаровых, чтобы вернуть Агнесе руны, которые она в прошлый раз забыла у меня (и замок тотчас же прибрал их к рукам). Нашлись они только прошлым вечером. Госпожа мимоходом обронила, что это недобрый знак. Но знак чего? И насколько недобрый?..

Первым, кого я повстречала, выйдя из замка, был сторож нашего старейшего кладбища, сквиб Тодор Балог. Выглядел он паршиво: шальныe глаза, опухшee лицo. Довершали каpтину тряcущиеся руки c нecтрижеными ногтями. Мужчина слегка шатался и казался очень хмурым. Поздоровавшись со мной, он как-то странно на меня посмотрел и прохрипел: «Будь осторожна, Приска... И ты, и Агнеса, и Гонтарёк. Положение ужасное, сказать по правде. Силы тьмы наступают, — он нервно комкал клетчатый носовой платок. — Ты слышала визг в лесу?! А вчера мой пёс пропал. Говорят, это дел рук оборотней... Будь осторожна, Приска. Только будь осторожна...»

Я всегда считала Балога человеком весьма прозорливым, а после услышанного гнетущее чувство мертвым грузом легло на моё сердце. И что с того, что он сквиб? Разве он повинен в том, что его предки, спариваясь с магглами, лишились магического дарования? Его род осквернён, но сам он не озлобился. Временами, сидя в «Немезиде», он напевает старую венгерскую песню, бывшую некогда гимном Дурмстранга «Я пирую во всех прожитых мною жизнях». Прекрасная трогательная песня. Родители пели её за праздничным столом каждый раз, когда я приезжала домой на каникулы. Весь Сабольч-Сатмар-Берег когда-то её пел. Кто знает, затянет ли её снова кто-нибудь, кроме Балога.

Понедельник, 14 ноября

Сегодня произошло нечто поистине стоящее того, чтобы это записать. На площади Аквинкума около трёх часов пополудни орала как резанная Мири — цыганка, считающая себя провидицей.

«Блеяние кентавров!», «Уймите её!» — доносились, как обычно, насмешки и улюлюканья из толпы.

Красивое смуглое лицо Мири с острыми чертами выглядело измождённым. Она была одета в венгерское такаро — ведьмино одеяло, тёмный артефакт, который стал причиной раздора в её семье, и из-за которого её позорно изгнали. Маги брезгуют её прорицаниями, и на то есть несколько веских причин, но сегодня её слова привлекли мое внимание, да так, что меня пробрала дрожь и, как быстрая чешуя, скользнула по моей спине.

— ПОКОРИЛ САМУ СМЕРТЬ! ИЗУЧИЛ ЕЁ ВДОЛЬ И ПОПЕРЁК! ПРЕВОЗМОГ ЕЁ! НАДРУГАЛСЯ НАД НЕЙ! ПРОДЕЛАЛ САМОЕ ДЛИННОЕ РАССТОЯНИЕ! ТРЕПЕЩИТЕ, ЖИВОТНЫЕ!

Рядышком стояла горстка волшебниц — они обменивались встревоженными взглядами; лавочники и трактирщики бормотали ругательства, их физиономии красноречиво изрыгали: «Кто-нибудь закройте ей рот!»

Когда Мири училась в Дурмстранге, над ней часто измывались; её обзывали грязнокровкой без каких-либо на то оснований. Теперь же она обзывает всех с поводом и без. А однажды она даже заявила: «Животные — это вы все, те, кто пережил режим! Всё это чёртово медье! Всех достойных утащила смерть! Остались одни пресмыкающиеся! Животные... Животные, вот кто вы есть! И я здесь, чтобы вам напоминать!

Вот и теперь, когда я осведомилась, о ком это она огласила такое жуткое пророчество, Мири, зло усмехнувшись, ответила: «Жи-во-т-ны-е-е-е-е!», растягивая слова на манер Ангреногена, когда тот выступал за трибуной перед народом.

У меня похолодело в груди, а возникший внезапно комок в моём горле был сродни шару адского огня. Я тяжело сглотнула. О Мири судачат, что рассудок её окончательно помрачился, но она-то считает себя гласом истины. «А вдруг правда?» — запоздало мелькнуло в мыслях. С каждым её словом, накрепко засевшем в моей голове, на меня накатывала непомерная тяжесть.

Я поспешила отойти прочь. Внезапно в толпе я увидела Варега — его пронзительно-зеленые глаза были устремлены на меня. Он как-то грустно мне улыбнулся, но я не нашла в себе сил ответить. Не мешкая ни секунды, я развернулась, чтобы уйти оттуда как можно скорее.

Комментарий к Глава Первая. Присцилла *Младшая Эдда

**медье — венгерское графство

====== Глава Вторая. Вандализм ======

Среда, 15 ноября 1963 года

Выглядывая из окна своей комнаты в Ньирбаторе, я сейчас вижу лишь нагромождение мертвых ветвей, которые призрачно колеблются в поднимающихся от земли ядовитых испарениях — последствии моего неудавшегося заклинания в сочетании с зельем разряда kairos. Где именно я допустила оплошность? По окончании Дурмстранга я с головой ушла в малоизученные отрасли магии и продолжаю ставить бессчётное количество экспериментов. В эксперименте сперва необходимо построить гипотезу. Строятся предположения; устанавливается связь. Признаться, мои изыскания изредка выходят из-под контроля.

И вот я сидела и думала о том, что бы мне посоветовал профессор Сэлвин, преподаватель светлых и тёмных искусств, мой ориентир во время учебы в Дурмстранге.

Однажды после потасовки с Варегом, когда мои силы были истощены от использования слишком «увесистых» проклятий, профессор Сэлвин помог мне восстановить магический баланс. Он трансгрессировал со мной в Чахтицкий Замок, в котором прожила большую часть жизни и была замурована Графиня Эржебета Батори. К слову, Ньирбатор — это её колыбель, а Чахтицкий Замок — обитель мучительной смерти.

Профессор первым поведал мне тайны подпитки сил в том месте. Согласно его словам, мы черпаем оттуда силы, следуя древнему принципу «obscurum per obscurius», то есть преодолевая тёмное путем темнейшего или, скажем, клин клином.

В Чахтицком замке я излила всю боль от заклятий, которым подверглась и которые задействовала, впитала соки накопительного источника, в результате чего во мне забурлил новый поток жизнеутверждающей магии. Пробыв там целый день, я установила связь с новой магией, пробудившей во мне небывалый силовой всплеск.

Четверг, 16 ноября

Сегодня к нам в Ньирбатор пожаловал Варег Гонтарёк. Я бы предпочла его не впускать, но зная, что он из вредности пожалуется госпоже Катарине, мне пришлось пойти ему навстречу.

В гостиной мы довольно продолжительное время сидели молча. Заставить другого говорить первым — это cтарая дипломатичecкая уловка. Ещё ведьмы Средневековья знали, что в молчании преимущество.

В прошлый раз Варег приходил в моё отсутствие, чтобы потолковать обо мне с госпожой. Видимо, он и помыслить не мог, что она мне всё расскажет (а у нас с госпожой сложились доверительные отношения). По словам Варега, мне «стоит образумиться». Что этот белобрысый имел в виду?

Всё ещё хмурясь на него, я сидела с ним за столом в обеденном зале, но запретила эльфу Фери его угощать. Варега это, казалось, совсем не трогало. Его вообще ничего не трогало — даже когда я нарушила болезненную тишину, спросив, почему бы ему просто не убраться в Англию к Самозванцам. Он пожал плечами, немного помолчал, а потом вдруг выдал: «Я не оставлю тебя здесь одну в такие времена»

«В какие такие времена?»

В последнее время я замечаю в народе тревожные умонастроения — и дело не только в прорицаниях Мири; люди будто пассивно ожидают надвигающегося чего-то. Чего они страшатся? Неужели того, что нагрянет новый Ангреноген?

Отбросив все наши придирки и колкости, я засыпала Варега вопросами, но он ничего конкретно не ответил, мимоходом обмолвился лишь, что «трон пуст не бывает»

Бумсланги бы его побрали за такие слова.

Понедельник, 20 ноября

В медье начали доходить тревожные слухи о том, что в английском магическом сообществе назревает война. По существу, война никогда не заканчивается: чистокровные всегда противостоят грязнокровкам и предателям крови, но на сей раз, ходит молва, дело обстоит намного серьёзнее.

В Аквинкуме в газетной лавке стали толпиться кучки обеспокоенных волшебников. Люди опасаются, что пламя войны вспыхнет стихийно, и в грядущую войну будет вовлечена не только Англия.

В лавке бурно обсуждаются статьи двоякого и просто скандального характера.

«Профессора Дурмстранга опасаются повышения авторитета Великобритании в магической мире и требуют реванша за наплевательское отношение к сохранению чистокровных традиций»

«Азкабан охватила забастовочная лихорадка. Дементоры предъявили премьеру Нобби Личу ультиматум: если в течение недели количество «поцелуев» не будет увеличено в два раза, они откроют камеры Азкабана и выпустят всех узников»

«Если вы посмеете объявить на нас охоту, — предупредил некий аноним, назвавший себя Пожирателем Смерти, — в следующую субботу я уложу с полдюжины мракоборцев, а семьям грязнокровок устрою кровавое воскресенье»

«Сегодня на рассвете сожгли редакцию про-маггловской газеты «Равноправие»

«Бартемиус Крауч: будущий министр магии? Дерзкая вылазка на хрупкий лёд министерской политики»

«Ведовские известия» утверждают, что так называемый «Тот-Кого-Нельзя-Называть трудится без устали, собирает силы и вербует в свои ряды полчища магических существ». Он до такой степени растиражирован в прессе, что в народе уже строят предположения, будто он пойдёт по стопам Гриндельвальда и Ангреногена (о котором, как оказалось, в Британии узнали только после дуэли с Грюмом).

Как по мне, пускай №3 предпринимает в Англии всё, что ему заблагорассудится, лишь бы не смотрел в нашу сторону. Он нам нужен, как покойнику галоши, то есть Третьего мы просто не переживём.

«Если бы наша Пешта не текла так быстро, то и по сей день была бы красна от крови», — говорят наши долгожители, повидавшие много ужаса и скорби. А кентавры — заносчивые блюстители морали — утверждают, что по сточным канавам медье течёт одна лишь кровь, а плач здесь никогда не утихает.

Это не так. Они всегда обобщают и утрируют. Они нас ненавидят.

Вторник, 21 ноября

В газетной лавке я сегодня повстречала Агнесу Каркарову, непривычно встревоженную и угрюмую. На выходе из Аквинкума мы решили прогуляться. Оранжевый закат дрожал между заснеженными ветками каштанов, мрачной тенью ложась на лицо Агнесы, пока она рассказывала мне о жутком инциденте, недавно приключившемся в Албании.

Около недели назад на ферме под Тираной от множественных жалящих укусов погиб весь крупный скот. Агнеса узнала об этом от мальчика Миклоса, за которым с недавних пор стали замечать, что после сумерек он частенько выскальзывает в лес. «Видать, мальчишка и вправду подружился с нашими кентаврами», — предположила Агнеса. Дело в том, что кентавры здешних лесов состоят в альянсе с кентаврами Албанского леса, которые обычно предупреждают их об опасности и передают важные послания.

К слову, дети и кентавры до недавних пор были излюбленной темой для пересудов после того, как в середине октября малышня с деревни, прилегающей к Ньирбатору, заблудилась в лесу, и на помощь им пришли кентавры. В наших краях это не считается чем-то из ряда вон, ведь известно, что кентавры подпускают к себе только молодняк. Странным было то, что произошло позже. Кентавры провели детей к окраине леса, но не отпустили, прежде чем поведали им — то ли пророчество, то ли предостережение — о том, что «грядут перемены, благоприятны не всем одинаково, и опасность, которая не одинаково коснётся всех, и каждому придётся выбирать, и не останется таких, кто не примкнул бы к одной из сторон».

Магглы считают инцидент в Албании вполне предсказуемым нашествием пресмыкающихся, которые мигрируют ближе к границе лесных массивов в связи с недавним загрязнением грунтовых вод. Как бы не так. Кентавры поведали детям кое-что ещё, в связи с чем история приобретает совсем странный оборот.

Албанские крестьяне утверждают, что видели под Тираной чернокнижника, с прибытием которого связывают весь этот ужас. Если верить их словам, чужак что-то рьяно ищет.

— Но магглы ведь не могут распознать настоящего колдуна, — рассмеялась я, нетерпеливо перебив Агнесу. — По какому такому признаку эти крестьяне вообще определили, что он чернокнижник?

— Так слушай дальше, — мрачно продолжала Агнеса. — Видишь ли, детям той местности — маггловским детям — последнее время синхронно снился сон.

— Сон? И что с того? — недоумевала я.

— Да не перебивай ты! — Агнеса схватила меня за руку, словно речь шла о чём-то знаменательном. — Так вот, детям снился некий мужчина. Они видели, что он склонился над чёрной книжицей, что-то поспешно записывал в ней, а глаза у него полыхали и были наподобие алых омутов. Стоя совсем рядом, дети бегали глазами по строчкам. Подсчитали их целых семь, и каждая была написана иным почерком.

«Если у магглов есть достойная похвалы черта, так это вера в сны», — не без смеха мелькнула мысль. Однако... без сведений этих сновидцев мы бы даже не узнали о чернокнижнике. И тем более — о его предполагаемой причастности к гибели скота. «Жи-вот-ны-е-е-е-е!» А вдруг Мири и об этом предупреждала?..

Но что чернокнижник мог искать в Албании? С одной стороны, там можно черпать древнюю магию из источников. Такая магия наделена преимуществом, как и все беспалочковые чары. Зависимость от палочки в наше время могут себе позволить только безрассудные простофили. Но с другой стороны, источник не ищут, его просто ощущают и каждый самостоятельно находит к нему тропу.

В какой-то миг меня обуяло чувство собственнической зависти к чужаку, а секундой позже — боязнь, что он может испоганить наши источники, если использует их по примеру предшественников — в гнусных целях. Меня охватил такой страх, в сравнении с которым прежнее любопытство казалось просто нелепым.

Случись №3, безысходная тьма окутает нас всех. Я понимаю, каково это, когда само знание о грядущей угрозе таит в себе такую муку, от которой оберегало лишь одно неведение.

Среда, 22 ноября

Ведовские известия

РАСХИТИТЕЛИ МОГИЛ

Сегодня утром Тодор Балог, сквиб, сторож кладбища, стал свидетелем того, что расхитители могил снова принялись за своё кощунство на кладбище Сабольч-Сатмар-Берега. Могила Сзиларда Фаркаша, родившегося в 1926 и умершего в 1962 году, как было начертано на его варварски разбитом каменном надгробии, разрыта и опустошена...

Бесспорно, жуткое событие всколыхнуло медье. Одновременно в особняке Гонтарёков произошли странные явления: несколько ночей подряд в окне горел блеклый красный свет; раздавались приглушенные крики, монолог и звуки нечленораздельной речи.

Все мои знания об особняке до сих пор сводятся к лeдяным сквoзнякам и необыкновенно большому количеству людей, умерших в нём. Чем там занимается Варег? Или это его сестры чудят? Или его мать, госпожа Элефеба?

Некоторые магглы, обитающие по оба берега Пешты, начали делать злокозненные намёки на возможную связь Гонтарёков с вандализмом на кладбище. А волшебники почему-то медлят и не торопятся выступать в защиту семьи.

Признаться, здесь никогда не было ни союзничества, ни особого добродушия между волшебниками. Дело в том, что среди нас нет светлых волшебников — есть только серые, тёмные и темнейшие. С грязнокровками и магглами, что живут на северо-западе по обеим берегам Пешты, время от времени случаются, так сказать, несчастные случаи. Никто из волшебников не питает иллюзий по этому поводу, всем известно, что речь идёт о расправах.

Жаль мне их или нет, ответить непросто, но моё восприятие мира и своеобразное воспитание позволяет мне не лицемерить и не становится на их защиту, чтобы показаться лучше, чем я есть. Здесь такие нравы. За грязнокровок не принято заступаться. От Железных Перчаток едва удавалось волшебников спасать, а магглов вообще не рассматривали. Подобное отношение продолжается и по сей день.

Припоминается забавный рассказ профессора Картахары, который преподавал у нас историю магии: «Представьте себе положение, в котором находился маггл, вообразивший себя алхимиком! Он строил в каком-нибудь посёлке уединенную хижину и кипятил в ней субстанции, вызывающие взрывы. Вполне естественно, что остальные магглы называли его колдуном. В один прекрасный день к нему заходит другой маггл и говорит, что нашел прелестный кусок металла. Он спрашивает, не купит ли «алхимик» у него этот кусок. «Алхимик» не знает стоимости металла и платит ему наугад. Затем он помещает этот кусок металла в печь и смешивает с серой да со всем понемногу. Если металл оказывался свинцом и пары вызывали сильное недомогание, «алхимик» приходил к заключению, что в свинце заключен демон. Впоследствии, выписывая рецепты темным крестьянам, он прибавлял в примечании: «Остерегайтесь свинца, ибо в нём таится демон, способный вызывать у людей недомогание и безумие». Поэтому свинец служил удобным поводом для деструктивности магглов... Как говорится, пообедали в ресторане, а отужинали в психушке»

Тина Олливандер, с которой мы сдружились на фоне общих интересов и благодаря которой я многое узнала о Хогвартсе, рассказывала, что в Британии все нападения на магглов подлежат суровому расследованию. Благодаря стараниям британских мракоборцев Азкабан полнится многими волшебниками, загремевшими туда лишь по причине собственной нетолерантности, которая в какой-то момент зашла слишком далеко. Много заключенных Азкабана были схвачены самым Аластором Грюмом, звездой мракоборцев.

Тина собирает все газетные заметки о подвигах Грюма и его борьбе с магическим произволом. Я видела, как она их вклеивает в книгу своей бывшей однокурсницы Риты Скитер «Армандо Диппет: идеал или идиот?» Стоило мне её прочесть, и я тотчас же усомнилась в адекватности англичан. Если они пропускают такое в печать, даже страшно представить, что ещё они там творят. Ничего удивительного, что у них назревает война, если всё это, конечно, не страшилки для единения всех магглолюбцев. То, как Тина плотно заклеила книгу колдографиями и заметками о звезде мракоборцев, я нахожу весьма умозрительным: есть в этом и устранение безвкусицы и настойчивое облагораживание.

У нас нападением на магглов никого не удивишь, но последние вспышки вандализма с выкапыванием трупов попахивают временами Железных Перчаток, ибо во всей Венгрии только приспешники Сквернейшего занимались некромантией.

Едва узнав, что маггловская полиция начала подозревать Варега Гонтарёка, моего злополучного жениха, во мне что-то прямо восстало, и я уже не могла думать ни о чём другом. Подобное вмешательство со стороны магглов переходит все границы. Короче говоря, магглы вконец оборзели. Мы с Варегом можем хоть каждый день метать друг в друга проклятия, но никто в здравом уме не обвинит его в выкапывании трупов. Мне трудно даже представить себе моего симпатичного белобрысого Варега среди ветхих надгробий. Досадно то, что пока все бесчинства инкриминируют Варегу, где-то вблизи бродит настоящий некромант, который таит в себе опасность до тех пор, пока кто-нибудь не раскроет его личность, дабы мы знали, чего от него можно ожидать.

Подозрениям насчёт Варега немало посодействовало и то, как о нём отзываются жители деревни. «Набросит свое балахонище, глаз не видно. Сидит, бывает, на месте обвалившегося дымохода, и смотрит в пространство. Часто ходит вон в ту сторону, в Ньирбатор, где обитает леди-грымза. Или шатается вдоль Пешты со странной шайкой...»

Впрочем, почти каждый маг нашего медье подойдёт под такое описание, но то, что творилось несколько ночей подряд с особняком Гонтарёков стало для магглов неоспоримым доказательством причастности самого младшего к чему-то преступному.

Мне любопытно, как поганые магглы вообще могли что-либо заметить? Вооружён магглоотталкивающими чарами, особняк должен рисоваться им обычным двухэтажным домишком, из которого доносятся радужные голоса и звон посуды.

Пятница, 24 ноября

Сегодня я заглянула к Гонтарёкам, и мне удалось поговорить с Варегом начистоту. Я попыталась растолковать ему, что не питаю к нему ни презрения, ни ненависти; призналась, что он мне даже стал симпатичен с того самого мгновения, как начал вести себя прилично, то есть после малодушного расставания с кинжалом.

«В любом случае, — отвечал он смешливо, улыбаясь от уха до уха, — нам не под силу держаться друг от друга подальше, ведь нас объединяет столько совместных воспоминаний, сколько докси затаилось в гардинах госпожи Катарины».

Варег имеет в виду воспоминания того времени, когда его семья ещё не примкнула к врагу, ведь в конце сороковых господин Гонтарёк и Ангреноген были лучшими друзьями моего отца.

Мы долго болтали насчёт всей этой паники вокруг Третьего, который ещё даже не явился, а мы уже дрожим как малые дети. Я вскользь пошутила о том, что «падём ему в ноги, как только он явится, дабы не испортить первое впечатление». Варег ухмыльнулся с напускным воодушевлением.

Иной причиной тому, что я решила наведаться, стало письмо от Тины. Его позавчера принесла моя сова, сорвав на своём пути гадкие салатовые занавески, — как я мысленно ей велела. Тина пишет о своей работе в лавке отца, и что вскоре навестит меня в сопровождении подмастерье, поскольку отец собирается дать ей очередное задание. Под конец Тина пишет о веселых приключениях со своими друзьями, с которыми общается со школы, и которых все знают, как «мародёров».

Если честно, само название повергает меня в ужас, ибо у нас самыми что ни на есть мародёрами были Железные Перчатки. А ещё они играли в квиддич, будь он проклят. Ангреноген в молодости играл за «Мадьярских волков», посему слово «квиддич» и всё, что с ним связано, вызывает во мне по меньшей мере неприязнь. Это из разряда эмоций.

Дочитав письмо, я невольно задумалась: а где мои друзья? Приблизительно единственным я могу назвать только Гонтарёка. Своим самым лучшим врагом? Жертвой? Женихом? Другом по несчастью? Партнёром по танцам и дуэлям?.. В моей жизни он вездесущ, и я предпочитаю винить в этом судьбу, а не своего отца, который определил для меня эту самую судьбу.

Поначалу, когда магглы начали подстерегать Варега, намереваясь поймать на горячем, моему злорадству не было границ. Понаблюдав, однако, как стойко Варег переносил это безобразие, я удивилась самой себе, когда почувствовала за него обиду.

Есть, пожалуй, ещё и Агнеса, но она — из темнейших. С ней полезно вместе упражняться в магическом искусстве и делиться опытом, но это чисто по делу. Взаимовыгода. Взаимопомощь. Перейди я ей дорогу, она бы разделалась со мной и нашла бы себе другую партнёршу по волшбе.

Должна признать, воспоминание о том, как мы совершили наше первое жертвоприношение в курятнике инспектора Мазуревича, до сих пор вызывает у меня щемящее чувство разделённого пополам восторга.

В тот же вечер Варег, который умолял взять его с собой, настучал на меня госпоже Катарине. Право, не знаю, чего он добивался. Что меня накажут? Запрут без палочки? Заставят возместить магглу ущерб? Тогда мне казалось, что он сделал это просто из вредности. Теперь я подозреваю, что Варег мог тупо приревновать меня к Агнесе. Если спросить напрямую — только станет отшучиваться.

После того ребяческого доноса госпожа усадила меня напротив за бронзовый стол гоблинской работы, на котором изображены человеческие рты в безмолвном крике, и начала допрашивать, с какой целью мы проводили ритуал. Ничего не скрывая, я выложила всё как есть: целью была месть нескольким балбесам, которые насолили мне в Дурмстранге, и Агнеса любезно согласилась помочь разрядить обстановку. Госпожа Катарина недоумевала, почему я не поделилась с ней своими неприятностями, но я не нашлась что ответить. Госпожа снисходительно улыбнулась, поблагодарила меня за правду и отпустила к себе.

Вдаваясь в подробности, стоит сказать, что есть причина, по которой Агнесу начали относить к темнейшим. Из-за этого её даже исключили из Дурмстранга. И причина опять кроется в истории. После дуэли Грюма и Ангреногена, её семья — Каркаровы, владельцы трактира — начала откровенно возмущаться, призывать людей восстать «ради правды». А правда, по их мнению, состояла в том, что «британскому мракоборцу не сидится в своей стране, и он решил сунуть свой нос в наши дела, перебить наших ангреногенов, лишить нас права самим разделаться с врагами, накинуть узду аврората на наши края и прочее, и прочее...»

Каркаровы наломали дров и Агнесе пришлось с этим жить. Но такой поворот событий поощрил её совершенствовать своё магическое дарование, чтобы дать отпор любому, кто вздумает винить её в двойственной позиции её родителей. Агнеса обрела огромный опыт после исключения, и оно, по-моему, пошло ей только на пользу.

Что же касается аврората, то ввиду того что у нас своего нет, я считаю Грюма героем, хотя, прочитав их кодекс, я осознаю, что под определение «преступник» подходит весь наш Сабольч-Сатмар-Берег в комплекте со мной.

А если бы преступный замысел карался наравне с преступлением, в нашем медье и вовсе никого бы не осталось.

Среда, 29 ноября

Тo не мертвo, что вечность oxраняет,

Смерть вместе с вечностью пopою умирает.

Сегодня госпожа Катарина снова показывала мне драгоценности родственных нам семейств, хранящиеся в одном из её тайников. Время от времени она достает их — то ли ради любования, то ли ради напоминания о том, кто мы и откуда. Для меня это обычные безделушки; будь они артефактами, было б куда увлекательнее.

Среди драгоценностей Баториев есть четыре весьма манящие ожepелья, сработанные с пpeвосxoдным мастepствoм. Госпожа говорит, что никто так и не смог точно определить материал, из которого они изготовлены, равно как и причислить их к какому-то направлению искусства. Это главные драгоценности рода, а украшения самой Эржебеты содержатся в сундуке в её комнате, куда мы стараемся не входить... по разным причинам.

Драгоценности Годелотов кажутся cлишкoм вычуpн. Они испещpены узopами будто бы наpoчитой урoдливoсти. Семейные легенды приписывают им неимоверно насильственное прошлое. Фери как-то рассказал мне в подробностях о несчастных случаях, связанных с драгоценностями Годелотов. Всё это обилие багровых фактов произвело на меня впечатление гораздо более сильное, нежели на домашнего эльфа. Я на многое не замахиваюсь. Мне достаточно моего кинжала. Да и пользы от него побольше будет, чем от всяких кровососущих безделушек.

От драгоценностей родаГрегоровичей не осталось и следа. Железные Перчатки унесли всё с собой. На миг я представила себе, какие восхитительные изделия предстали бы пред моим взором — как-никак изделия семьи мастера волшебных палочек. Эти фантазии погрузили меня в тяжкие раздумья. И воспоминания.

О тех строчках.

Воображение сыграло со мной злую шутку: на месте драгоценных камней я представила себе наименования души: «мысль», «мужество», «память», «настроение», «нрав», «верность», «злость», «горе», «раздражение», «презрение», «вспыльчивость».

Если б можно было вложить каждую частичку себя в камни, то я бы... А в какие именно? Изумруд, агат, оникс... О чем это я? Разве не этим занимался Гарм Годелот?

Есть целых два варианта его рукописи «Волхвование всех презлейшее», одного из томов Mors Victoria. Первый до сих пор хранится в Хогвартсе и представляет собой «сырой» вариант, а доработанный принадлежит Дурмстрангу и предоставляется всем, как учебник. По нему мы изучали искусство хоркруксии — произведения, выстраивания и расформирования крестражей. Без всяких сомнений, это только концепция Годелота, но она увлекательна и стройна как математическая теория музыки. Он лаконично передал саму суть хоркруксии: «Душа никогда не вернётся в свое первоначальное русло, загрязненная от той работы, которую проделал разум»

А может такое случиться, что душа — это пустошь, где не встретишь ни малейших признаков зелени, где всё недвижимо, не колышимo ни eдиным дунoвeнием вeтpa, где лежит мeльчайшая пыль или, ecли угодно, пeпeл? Быть может, душа — это не драгоценность, а самый настоящий алый омут?

====== Глава Третья. Начало Конца ======

Среда, 9 декабря 1963 года

Сегодня после полудня к особняку Гонтарёков извозчики доставили огромные ящики. Моё любопытство взыграло не на шутку, и я побежала к ним взглянуть. Моё сердце забилось интенсивнее; необъяснимое влечение потянуло меня к холму. Около минуты пошло у меня на то, чтобы вскарабкаться по крутому подъему.

Войдя в дом с заднего фасада, я увидела, что Миклос меня опередил, и уже вовсю разнюхивает, что к чему. Вот уж любознательный мальчуган! Немудрено, что кентаврам он пришёлся по нраву.

Войдя через заднюю дверь, я очутилась в комнате с множеством настенных полочек с красного дерева, на которых располагались стеклянные колбы, тигли для плавки металлов и перегонные кубы. Значит, Варег не лукавил, когда бахвалился перед госпожой Катариной своими успехами в занятиях алхимией. Теперь понятно, что здесь творилось ночами. Значит, я всё-таки была права, когда убеждала себя, что Варег не может быть замешан в чём-то более противозаконном, чем занятия алхимией.

Пол в комнате вымощен замысловатыми восьмиугольными плитами, а стены исписаны изречениями Николя Фламеля с «Тайного описания благословенного камня, именуемого философским». Несколько строк выведены довольно криво, и когда я вслух подметила, что это никуда не годится, они гадко мне покривлялись. В углу большого нeзанятогo пpoстранства я обнаружила кpуглую киpпичную кpoмку того, что вероятно было огромным колодцем в некогда земляном пoлу. Мимоходом я обратила внимание на то, что он не замурован. Эльфы тем временем вереницей тянули по воздуху ящики, ворча и возмущаясь, что «господин становится таким скрытным, как все гении алхимии». Варега, как оказалось, дома не было. Осмотревшись и потоптавшись на месте, я взяла с его письменного стола первый попавшийся пергаментный свиток, и прочла:

«Когда змея сурукуку бросается на свою жертву, её челюсти раскрываются и начинают вращаться по кругу. Когда она заглатывает жертву, её четыреста ребер вращаются в направлении слева направо. Сурукуку — теплокровное животное, избегающее солнца и, как любое ночное животное, охотится и питается ночью. Змея обладает мощной мускулатурой, что делает её практически неуязвимой для хищников...»

Я прикусила губу. «Вот оно что. Неужто Варег вздумал стать анимагом?» Эта мысль позабавила меня. Должна же быть причина, почему ему понадобились записи о какой-то сурукуку. Я хорошо помню, что он воротил нос от Ухода за магическими существами. Всё это так не похоже на Варега... Его натуре чужды научные увлечения, пожалуй, даже простейшим раздумьям он не склонен предаваться. Что могло побудить его к изучению данной отрасли магии?

Случись с ним подобное во времена учебы в Дурмстранге, его заподозрили бы в принадлежности к иерофантам — подпольному культу, возникшему в Шармбатоне во времена Фламеля. В Дурмстранге негласный доступ к редчайшим книгам нередко оказывается судьбоносным для учеников, которых увлекают за собой штудии всего неизведанного, и они в итоге становятся узниками своего ума.

Я немного смутилась, когда госпожа Элефеба, мать Варега, вошла в комнату, но она ласково поприветствовала меня, обняла за плечи и пригласила к ужину. Когда я поинтересовалась, где пропадает Варег, она ответила, что тот отправился к другу. Расспрашивать я не стала из-за неловкости. Между тем госпожа Элефеба и Миклоса пригласила ко столу.

Присаживаясь рядом со мной, мальчик признался, что снова ходил к кентаврам. Он с важным видом обронил, что кентавры ему много чего рассказывают, а в прошлый раз они поведали ему историю о том, как давным давно в Албанском лесу дочь Ровены встречалась с сыном Барона Батория.

Четверг 10 декабря

Ведовские известия

РАСХИТИТЕЛЕЙ МОГИЛ ЗАСТАЛИ ВРАСПЛОХ

«В ночь на 10-е декабря Тодор Балог, сквиб, сторож старейшего кладбища графства Сабольч-Сатмар-Берег, застал врасплох группу людей, которые проделывали магические действия над несколькими могилами. По всей вероятности, он спугнул их прежде, чем они успели совершить задуманное кощунство. Около трёх часов ночи внимание Балога, сидевшего у себя в сторожке, привлекли звуки, напоминающие царапанье по шероховатому стеклу. Выбежав, чтобы проверить обстановку, Балог увидел небольшую группу людей в балахонах и серебряных масках...»

Этим утром я наблюдала из окна, как к замку двигалась процессия из шести человек. Когда Фери торжественно доложил, что на подходе шайка полиции под проводом мерзопакостного офицера в Ньирбаторе воцарилась мёртвая тишина, каковой вряд ли можно добиться в обычное время.

Почти все в нашем медье когда-либо имели дело с полицией. В этом нет ничего зазорного; страшнее всего то, что приходится сотрудничать с дотошными магглами. Авадить их не разрешается, хотя у нас время от времени такой беспредел творится, что никто толком не знает, что можно, а что нет.

Офицер, мужчина средних лет в тесном мундире, малость растерялся, стоило ему перешагнуть через порог Ньирбатора. Когда госпожа Катарина с мнимым благодушием потребовала его изложить своё дело, тот напустил на себя важность и сообщил, что всё дело в негоднике Гонтарёке. «Не соблаговолите рассказать, что вам известно о его каверзах? — дежурно протараторил офицер. — Может, вы сумеете пролить свет на эти странные обстоятельства»

Они направились в гостиную, а я решила больше не подслушивать, а вернулась к себе и мысленно возблагодарила духов рода Грегоровичей за то, что не родилась магглой, иначе мне пришлось бы задумываться над вопросами раскаяния и искупления, зависеть от невежественного общественного мнения и даже ходить на работу. Только потом я вспомнила, что полиция пришла не за мной, а за сведениями о Гонтарёке, которого хочет разоблачить. Было бы в чём.

Естественно, госпоже Катарине удалось расположить их к себе вином и угощением. На выходе из замка, выражение на лицах магглов было такое, будто Гонтарёк — последний человек, который может напялить на лицо серебряную маску. Я поняла, что где-то между первым глотком и последним пирожным они отведали Империус. Но куда же смотрят Обливиаторы? Почему так неважно выполняют свою работу? Почему не избавят нас от лишнего общения с мерзкими магглами? Хорошо хоть, что госпожа, не тратя времени попусту, так быстро исправила недоразумение.

Но не магглы пугают меня. Что-то надвигается. Я чувствую некую нависшую тень, предчувствия гложут меня. Всё усугубляется тем, что пишут в прессе о Неназванном или Том-Кого-Нельзя-Называть. Пишут, что он сам велел так называть его из стратегических соображений, то есть чтобы вселить ужас в разум каждого, кто услышит это не-имя. Пишут, что он безнравственный и безжалостный. Что он хищник. Но мнения разделились, ведь некоторые пишут, что он неподражаем. С ума сойти, не многовато ли пишут о том, чьё имя даже не знают?! Какой-то неописуемый мандраж охватил прессу.

Схватив первую попавшуюся книгу, я вжалась в кресло, пытаясь отогнать от себя гнетущие мысли, и даже не заметила, что не сняла с себя рабочую мантию, на треть обугленную очередным казусным экспериментом.

Я сорвалась с места и выглянула в окно, выходящее на юго-запад — на расстилающиеся в низине крыши и закат, полыхающий над ними. Появилась луна. Мне пришло на мысль поговорить с Тодором Балогом, спросить, что он имел в виду, когда предостерегал меня. Возможно, ему что-то известно. Второпях я заплела волосы в драконью косу, накинула манто, вышла из замка и двинулась по тропинке в сторону города, шагая по хрустящей, белой, как толченое стекло, траве. Ветер воровато подвывал. Уже стемнело.

Добравшись до лачуги Балога, я сразу обратила внимание на то, что в непосредственной близости от неё вязы имели какой-то нездоровый вид. На ступеньках лежали гниющие брёвна, наполовину обожжены, а земля под окнами лачуги застыла в острых ледяных кристаллах.

Над домом Балогов тьму рассекал не свет луны, а причудливого вида дымка, что походила очертаниями на череп с чем-то, торчавшим изо рта.

Тодора дома не оказалось, — ни его жены, ни дочери. Я постучалась в дверь — тишина. Никто не отозвался. Тогда я решила поискать Балога, заведомо зная, что поиски будут непродолжительными — существует только одно место, куда сторож кладбища любит ходить вечерами.


По пути в «Немезиду» я несколько раз чихнула, несмотря на сильное согревающее заклинание, и проклинала анти-аппарационный барьер, наложенный на медье. «Не стоило брести в метель, — я размышляла, сердясь на себя за импульсивное решение. — Лучше бы провела вечер с госпожой. Поспрашивать бы её о том о сём. О портрете...»

Более всего мне хотелось отыскать портрет Стефана Батория, а это не так просто, поскольку он постоянно перемещается. К слову, замок тоже пакостничает — прячет портрет, но притом оставляет мне затейливые подсказки. Госпожа говорит, что Ньирбатор олицетворяет собой всех духов рода Баториев, и мне предстоит не один год, прежде чем я раскушу его естество. «Распечатывай люки один за другим, без спешки, время от времени, — так советует мне госпожа с тех самых пор, как приютила меня, — и замок привыкнет к тебе, и откроет тебе свои тайны»

Пока я размышляла о том, смогу ли отличить портрет Батория от портретов остальных бородачей, я не заметила, что кое-что изменилось. Будь я понаблюдательнее, я бы раньше заметила, что воздух вокруг меня будто подменили. «И улицы отчего-то пустуют», — запоздало подумала я и съёжилась от внезапно накатившего страха.

Оглянувшись по сторонам, я увидела причудливые сгустки тумана возле лощины вдоль дороги. Постепенно сгустки становились более плотными, и мне показалось, что я вот-вот увижу их очертания во всей полноте. Рассудок мой внезапно затуманился, и стало сложно соображать. Какая-то муть обволакивала разум, дорога словно уплывала из-под ног. Небо из-за луны казалось опаловым, верхушки мёртвых деревьев выглядели ещё более мертвыми. Жилые дома приобрели странные, фантастические очертания. Часовая башня на площади рисовалась тем самым Нурменгардом, о котором так любят рассказывать в трактире за кубком огненного рома. В какой-то миг передо мной возникли какие-то тени... а чтоб их... какие-то несусветные конусообразные тени... а цвет... цвета не было... мертвецкий оттенок маренго, отродясь такого не видела. Мои мысли путались, а потом мне взбрело в голову замедлить шаг. Тогда это случилось.

Я почуяла такой гнилостный запах, что меня едва не стошнило, потом необъяснимая горечь сковала меня. «Теперь я знаю... Мне не суждено до конца разгадать тайну Ньирбатора... Я никогда не узнаю, что ищут в Албанском лесу... Не усну в своей мягкой постели... Не увижу...»

Внезапно раздался скрежет колокола. Того самого, которого и в помине здесь не было, и которым так славится наше медье. Спохватившись, я бросилась бежать в сторону моста. Пересёкши реку, я побежала по разбитой брусчатке, пока на всех парах не влетела в «Немезиду».

В таверне Тодора Балога не оказалось.

Почти все столики были пусты, кроме трёх. За одним из них я увидела Варега с его друзьями: Матяшем, племянником Балога и Игорем, кузеном Агнесы. Варег тотчас же окликнул меня, а я уже развернулась и собиралась выйти, чтобы пойти поискать Балога на кладбище. Поймав взгляд Варега, я замерла на месте. Что-то меня в том взгляде насторожило — он у него был какой-то умоляющий.

«Что ж, посижу немного, — подумалось, — отдышусь и пораскину мозгами, что же со мной не так, раз я даже не смогла распознать дементора, подери его акромантул». От того, что случилось снаружи, моя коса растрепалась, пряди висели вдоль лица, и сил даже не хватало, чтобы поправить. Мелкая дрожь била меня, но я попыталась скрыть это, — пожалуй, мне удалось. Варег заговорил со мной, однако я ограничилась односложными ответами. После увиденного ноги у меня стали словно ватные, но, поскольку я сидела, это не было заметно. Варег, казалось, что-то заподозрил: смотрел на меня так пристально, будто вот-вот спросит, что же ты так впорхнула, но Игорь Каркаров трещал без умолку и не давал ему слова вставить. В любом случае я бы не призналась, что только что повстречала дементора и повела себя, как последняя маггла-недоучка.

Я не стала вникать в их болтовню, а сидела молча, ещё не полностью придя в себя. «И почему я сразу не удивилась тому, как непривычно пусты улицы этим вечером?.. А дементор — почему здесь? Почему сейчас?» — я пыталась настроить себя на нужный лад и разобраться что к чему.

Мой взгляд рассеяно блуждал, пока не сфокусировался на окнах с ромбовыми решётками. Мокрый снег, разносимый порывистым ветром, постепенно заслонял обзор в окне. Создавалось впечатление, будто я в ловушке. А ещё меня мутило. Без всяких церемоний я отпила немного огненного рома со стакана Варега, и по телу разлилось приятное тепло. Перед глазами у меня отчётливее замаячили декорации таверны — заколдованные мандрагоры и лианы-душительницы. Мало-помалу ко мне возвращалась способность мыслить трезво.

Каким-то поистине загробным голосом я спросила Матяша, не видел ли он своего дядю, но тот лишь пренебрежительно мотнул головой, мол, нет у него кровного родства со сквибом. А Игорь как-то странно ухмылялся и поглядывал на меня, словно колеблясь. Мне показалось, что ему было невтерпёж мне что-то сообщить.

Игорь, кузен Агнесы, характером очень на неё похож, но она куда более благоразумна. Их дедушка Калоян был болгарином, стяжавшим славу могущественного колдуна. Немудрено, что в свое время он приложил руку к становлению Ангреногена, много чему обучил его, но тот позже отверг старого учителя. Магическое сообщество Болгарии изгнало его из страны в 1912 году, когда он совершил покушение на жизнь первого маглорождённого кандидата на пост болгарского министра магии. Уже в Венгрии он свил семейное гнёздышко, у него родилось двое сыновей, которые отличаются остроумием и буйным нравом. К слову, нет такой черты характера Каркаровых, которую Игорь не унаследовал. Он не скрывает, что мечтает вернуться в родовое болгарское поместье и отвоевать положенное ему наследство.

Мне уже полегчало, и я позволила Варегу и его друзьям отвлечь себя пустяковым разговором. В итоге все пустяки сошлись на очень серьёзной теме — на магглах и том, как они нам досаждают и как от нас требуется срочно что-то предпринять. Ведущим беседы был Каркаров. Он считает себя образцовым оратором и не любит, когда кто-то говорит дольше него.

В медье магглов и вправду увеличилось чуть ли не вдвое, и это лишь за прошлые несколько лет. По этой причине мы, так сказать, стеснены в чарах, становимся всё недовольнее и ворчливее, вынуждены зачастую прятаться от сующих всюду свой нос магглов. Трансгрессировать в медье и в четырёх милях от него не разрешается, а перемещаться через каминную сеть малоудобно. Каждый наш простенький поступок становится объектом расследования. Опыт не из приятных.

Инцидент Варега с полицией в очередной раз доказал, что магглы слишком дотошны для мирного сосуществования. У Каркарова откуда-то взялись сведения, что городской совет что-то замышляет, некую облаву. «Ситуация с магглами сейчас напоминает ту, когда Литве досаждало племя лихих троллей, а Колнас, тогдашний министр, запретил на них охотиться, — поведал Каркаров своим обычным всезнающим тоном. — Впоследствии погибло около трети волшебников Литвы...»

С одной стороны, я разделяю его решимость, а с другой, знаю, что он любит присочинять. Щёлкая opeхи, Каркаров выбирал ядpа и бросал скopлупу на пол, в процеcce всё больше углубляясь в тягостную проблему и методы её разрешения. Пожалуй, его аргументы, разбивающие в пух и прах теорию магглолюбцев были вполне логичны. Хотя, превосходный враль в нём тоже проявился: его послушать, так от грязнокровок даже привидения шарахаются.

Внезапно мой обострённый слух уловил далёкое подвывание, не похожее ни на вой ветра, ни на отзвук заклинания. «А вдруг чертяки-дементоры так умеют?» — я подумала с содроганием. Я взглянула в сторону зарешеченное окна и мой взгляд непроизвольно пал на два занятых столика в дальнем углу. За каждым сидело по четверо людей.

Первым я узнала профессора Картахару, который казался чудно помолодевшим. Поймав мой взгляд, он благодушно улыбнулся. Рядом с ним сидел Долохов, глава бюро магического законодательства, и старик Шиндер, бывший преподаватель трансфигурации. Это тот самый Шиндер, который любит бросаться фразами вроде: «Слаб как вода, поддатлив как женщина». Он учил ещё моих покойных родителей. Сколько же ему теперь? За сто небось. Было весьма странно впервые увидеть профессора Картахару, наше светило, в таверне, и то в довольно курьёзной компании.

Магический мир весьма тесен, и, хотя департамент международного магического сотрудничества Венгрии неохотно сотрудничает с иностранными департаментами, к нам порой приезжают колдуны. Немало приезжает только ради острова Маргит, и они места себе не находят, когда им объясняют, что темнейшие захватили остров и упрятали под воду. На фоне же происходящих событий все приезжие вызывают только подозрения.

Среди прочих был тощий парень с крючковатым носом и сальными волосами, девушка с короной блестящих чёрных волос, рядом с которой расположился молодой человек с немигающими глазами. Седьмым был тоже молодой волшебник, возможно, мой сверстник, он мне сразу показался каким-то нервным; восьмой была коренастая молодая ведьма с прилизанными рыжими волосами. Вместе эта компания выглядела до безобразия пёстро. Нервный воодушевлённо дискутировал о чём-то с черновласой ведьмой. Тощий с нескрываемой апатией следил за дискуссией. Долохов сидел, вальяжно откинувшись на спинку стула, а профессор Картахара ему что-то разъяснял. Пытаться уловить хоть какие-нибудь обрывки слов было бесполезно — судя по всему, были наложены заглушающие чары.

Короче говоря, я не узнавала нашу «Немезиду». В тот миг меня терзал почти суеверный страх по отношению к чужакам. Знакомое зло есть зло наименьшее. Неожиданно по залу пронёсся сквозняк. Свечи в канделябрах, на миг ярко вспыхнув, потухли. Небрежно щёлкнув пальцами, Шиндер вернул освещение, но в нём не было света. Мне стало как-то не по себе. Всем своим видом эта компания была похожа на ощетинившихся собак. Не скажу, что профессор Картахара и профессор Шиндер смахивали на гончих псов, но в их глазах стоял какой-то горячечный блеск.

Лачуга Балога. Дементор. Чужаки. Всё это было как-то связано. Я насторожилась.

Каркаров поймал мой взгляд и, как мне показалось, понял, о чем я задумалась. Вся эта сплошная загадочность мне уже до смерти опротивела, хотелось поскорее вернуться домой и завалиться в постель. Как бы не так. Едва я успела отодвинуть стул, как Варег обменялся с Каркаровым очередным таинственным кивком, а затем как бы невзначай обронил: «Это они»

На вопрос «Кто это — они?» никто из троицы ничего мне не отвечал. Я требовательно уставилась на Варега, но мне показалось, что я вижу его впервые. Он казался растерянным не меньше меня, но в его глазах была некая уверенность. Каркаров между тем отвесил шутку, что Варегу «придётся приводить меня в чувство холодными примочками»

Мои мысли рванули одна за другой вдогонку. Я не сводила глаз с дальнего угла. «Будь я трижды проклята, если наконец не пойму, что происходит! — прошипела я, подавшись вперёд. — Все будто бы сговорились. И где все завсегдатаи «Немезиды»? Где бармен? Куда запропастились пикси? На кой черт здесь эти чужаки, в конце концов?!»

Варег поспешил меня успокоить: он потянулся ко мне и провел рукой по моим волосам, а затем положил ладонь мне на плечо и сжал егo. Почти нежно. Скорее предостерегающе. Мы минуту молча смотрели друг на друга. Потом на меня обрушилось осознание.

Тот-Кого-Нельзя-Называть. Это его свора.

В прессе пишут, что слуги Того-Кого-Нельзя-Называть, стоит ему свистнуть, совершают преступления, поражающие своей жестокостью, а иногда бессмысленностью. Их называют подрывателями нравственных устоев, короче говоря, преступниками. Но должен же быть во всём этом смысл? Ради чего всё это? Вопрос в другом: стоит ли ОН всего этого? «Вот они, исполнители! Почему наши профессора их не задержат?» — мелькнула безумная мысль, над которой мне предстояло потом долго смеяться.

Я с упрёком посмотрела на Варега, бегло бросив ему: «Почему ты меня не предупредил?», а он как-то неуклюже улыбнулся. К злости, еще не утихшей после пocледней ccopы с ним, прибавилось любопытcтво. Я неотрывно смотрела на пёструю компанию в дальнем углу, а в голове у меня царил полнейший сумбур.


Спустя некоторое время мы с Варегом стояли на мосту над Пештой. Баxpoма льда на реке искрилась, на землю падали иглы мороза, и мой мандраж понемногу отступал.

— На карту поставлено слишком много, поэтому нельзя было раньше времени поднимать шум вокруг этого... дела, — толковал мне Варег. — Всё не так ужасно, как может показаться. Ты скоро... поймёшь.

— Это, по-твоему, значит «образумиться»? — огрызнулась я.

После обмена несколькими кусачими репликами, мы перешли в серьёзному разговору. Варег о многом поведал мне. Он знает гораздо больше, чем кентавры, Миклос, Агнеса и глупые албанские магглы. Кажется, весь Сабольч-Сатмар-Берег знает куда больше, чем я предполагала. Варег рассказал о Наследнике самого Салазара Слизерина, или как у нас его предпочитают называть старики — Салах-аз-зара. По словам Варега — моего вероломного самого лучшега врага — Наследник имеет целью освободить всех волшебников от господства магглов. Кого это — всех? Естественно, только тех, кто преклонит перед ним колени.

— Только не надо выходить из себя, — тихо говорил Варег, осторожно подбирая слова.— Нужно как-нибудь подипломатичнee наладить oтношения. Не подумай, он не сотрёт магглов с лица земли... Ну, предположим, переселит куда-нибудь подальше, чтобы не мешали колдовать, когда хочется и где хочется. Посуди сама, вот Ангреноген, вспомни, как он ущемлял права и магов и магглов, а это совершенно другой случай. Это новая возможность. Идеи Того-Кого-Нельзя-Называть соответствуют доктрине чистокровности и волшебного господства. Это... — вдруг просветлев, Варег авторитетным тоном заявил: — это вполне естественная борьба за выживание.

Несмотря на то, что убеждения Гонтарёка могли быть чистой риторикой, мои мысли так умчались, что за ними было не угнаться. Жeлание узнать побольше cловно бeлена, источало cвой дурман в моей голове и затемняли рассудок. Но дело не в дурацком любопытстве. Мне многого не надо: всего лишь не бояться, что кто-то посягнёт на мой Ньирбатор.

— Во что мы ввязываемся, Варег? — мрачно спросила я, не особо дожидаясь ответа.

Суббота, 12 декабря

Ведовские известия

ГИБЕЛЬ ЦЕЛОЙ СЕМЬИ. НОВАЯ ВОЙНА

Вечером 10-го декабря Тодор Балог, 39 лет, сквиб, сторож кладбища, житель деревни, прилегающей к Ньирбатору, пал жертвой дементоров. Согласно данным расследования, около этого же времени его жена Като, 31, сквибка и маленькая дочь Вилма, 7, сквибка, подверглись нападению в своём доме и были убиты смертельным непростительным заклинанием.

Британское Министерство Магии уже отреагировало, министр Нобби Лич призвал всех магов объединить силы для противостояния Тому-Кого-Нельзя-Называть и его преступной организации, именуемой «Пожиратели смерти», которые совершили серию чудовищных преступлений, начиная с окраин континентальной Европы.

Венгерский министр магии отказался делать какие-либо заявления по этому поводу. Альбус Дамблдор, президент международной конфедерации магов, сегодня выступил в атриуме британского Министерства Магии с особой речью. Он утверждает, что молчание Министерства Магии Венгрии может означать, что либо министр Габор открыто встал на сторону Того-Кого-Нельзя-Называть, либо тот завербовал важных чиновников Министерства для закулисного влияния. По его словам, стратегия Того-Кого-Нельзя-Называть состоит в том, чтобы привлечь на свою сторону магические сообщества с наименее лояльных по отношению к Британии стран. Начальник Департамента по магическому законодательству Бартемиус Крауч заявил, что сделает всё возможное и невозможное, чтобы поймать и наказать злодея и его прихвостней. Глава управления мракоборцев Аластор Грюм уже высказал свою позицию, призвав волшебников поддержать Дамблдора и его Орден Феникса — организацию, созданную для борьбы с Пожирателями Смерти.

Напоминаем, согласно последним данным, преступники заручились поддержкой магических рас: дементоров, оборотней, троллей...

====== Глава Четвертая. Кровавый Барон ======

Среда, 16 декабря 1963 г.

Мне снился кошмар.

Метель. Вечер. Сторож кладбища возвращается домой, шагая по улице в сопровождении старых вязов с растрескавшимися стволами. Огни в задёрнутых шторами окнах гаснут один за другим. Навстречу ему плывут конусообразные тени, словно отсутствующее лицо смерти, отмeченнoe pазитeльным cxoдством с этим старым миром. Он чувствует аморфную хватку парящих убийц. Поцелуй. Он уже ничего не чувствует.


Все предостережения, знаки и пророчества мало-помалу обретают плоть и кровь. А также чернила типографии. Пресса довольно двояко освещает всё случившееся.

«Убийством семьи сквибов он заявил о себе после многих месяцев подготовки, слухов, угроз и предупреждений. Тот-Кого-Нельзя-Называть: кто он?»

«Благодаря без конца повторяемому обещанию того, что волшебники под его проводом займут подобающее им место в магическом мире, Тот-Кого-Нельзя-Называть получил удивительно мощную поддержку среди магической молодежи, которая стремительно стала пополнять ряды Пожирателей Смерти. Его цели как нельзя лучше отвечают воинственным устремлениям чистокровной части населения. Не прошло и недели со дня убийства семьи сквибов, как Тот-Кого-Нельзя-Называть вывел себя на политическую арену с откровенным вызовом общественному мнению. Мы должны отдать должное тем темпам, которыми Тот-Кого-Нельзя-Называть наращивает свою власть»

«Идеи Того-Кого-Нельзя-Называть не соответствуют нравственным нормам двадцатого века, — заявляет Бартемиус Крауч, глава отдела магического правопорядка. Былая сдержанность Министерства исчезла, а слабовольные голоса, взывавшие к компромиссам, умолкли»

«Крауч, заподозрив скрытые мотивы в создании Ордена Феникса, отнёсся сдержанно к инициативе Дамблдора. По его мнению, следует занять твердую позицию противостояния растущим амбициям магглолюбивого волшебника»

«Министр Габор разделяет убеждения Того-Кого-Нельзя-Называть в том, что позиции чистокровных волшебников станут более прочными с помощью демонcтрации cилы, котopая всегда вызывает большее уважение, чем любые политические маневры, пуcть даже и веcьма уcпешные»

А ещё в Аквинкуме судачат о том, чего не прочтёшь нигде. Поговаривают, есть свидетели убийства Тодора Балога. Они всё видели из окна одного из домов, лежащих там, где произошло нападение дементоров — на улице Лорда Вальдиса, что в полумиле вниз по реке Пеште.

Волшебники несколько дней толпились возле могилы Балогов, мысленно прощаясь с погибшей семьёй. Сквибов презирали, но смерти им никто не желал. Все усилия пoлиции и репортёров pазбиваются о каменную cтену мoлчания, а маггловские газеты пишут об одном и том же: «Неслыханное убийство целой семьи всколыхнуло весь Сабольч-Сатмар-Берег. Допрошен ряд свидетелей, но ничего нового, проясняющего тайну, пока не обнаружено»

Подробностями никто не располагает, но каждый в медье знает, что горстка свидетелей и участковый, который вносил в протокол их сведения, бесследно исчезли.

В медье появился небывалый спрос на британские печатные издания, в которых в основном держит речь Альбус Дамблдор. Он убеждает волшебников повсеместно объединятся и примыкать к сопротивлению в лице Ордена Феникса. Учитывая всё то, что произошло в нашем медье за последнюю неделю, примыкать к сопротивлению было бы верхом неблагоразумия. Всё зависит от обстоятельств, глупо гнать всех под одну гребёнку. Разве благоразумно, сидя в логове врага, взывать о помощи к его противнику? Тем более когда наш министр Габор уже не скрывает, на чьей он стороне. Никто не хочет оказаться под Меткой.

Альбус Дамблдор слишком много разглагольствует о добре и свете, а о нас он толком ни черта не знает. После режима Ангреногена ожесточение нашего общества достигло предела. Много жертв впоследствии уподобилось своим палачам. Светлых волшебников здесь днём с огнём не сыщешь. Размышляя об участи, постигшей Балогов, я как будто не чувствую и половины того, что должна. Если правду говорят, что чувства могут вымирать, как животные, то увесистая часть наших чувств, стало быть, необратимо погребена. Мы как...

Животные.

Мири куда-то пропала. Складывается такое впечатление, что никто кроме меня этого не заметил. Мой мозг был выжат, как губка. Я с огромным усилием сдерживаю обуревающие меня чувства.

Пятница, 18 декабря

С того самого вечера в «Немезиде» я имела неудовольствие видеть Пожирателей Смерти уже несколько раз. Наследник зовётся у них Тёмным Лордом, и никто из наших его не видел. Не очень ободряющее начало, как говорит госпожа Катарина.

Пожиратели держат себя высокомерно; прохаживаясь по Аквинкуму, они поглядывают на наших волшебников, как на грязь под ногами, издают смешки, отвешивают колкости. Из трактира Каркаровых гулко доносятся их насмешливые голоса. Ходит молва, что эти приезжие считают нас грязнокровками. Это чушь доксева, я уверена, что их кровь и наполовину не так чиста, как, например, у нашего булочника Лугоши. На днях его заподозрили в симпатии Ордену Феникса, подвергли пыткам и разгромили его булочную, оставив рожки да ножки; но ущерб поправим, булочную отстроят всем медье.

Разрушителей было двое: чета Лестрейндж. Невооружённым глазом видно, что они какие-то буйно помешанные, сверх всякой меры. Любопытно, что в погроме не участвовал тот-молодой-и-нервный (как же его там?..); Немного дёрганный, но по сравнению с Лестрейнджами держится более менее прилично.

Иная мысль утешает меня ежеминутно — что в Ньирбатор им нет прохода, ибо кровь Баториев, текущая в жилах госпожи Катарины, служит мощной защитой для замка от посторонних.

Агнеса в инциденте показала себя с лучшей стороны, оказав Лугоши необходимую помощь в виде целебного снадобья. Она не побоялась навлечь на себя гнев Пожирателей, чем удивила многих.

К слову, только дурак мог заподозрить Лугоши в симпатиях ОФ. На двери его булочной издавна значится вход грязнокровкам воспрещён.


Дома я полдня занималась поисками портрета Барона Батория, но, увы, безуспешно. Хотелось бы расспросить его, узнать, был ли у него сын, и почему мы о нём никогда не слыхали. А если был, то почему его нет в могильном склепе? И где его портрет? И почему он встречался в лесу с дочерью великой волшебницы Ровены?

Госпожа говорит, что моё рвение разгадать фамильные секреты весьма похвально, а вопрос Албанского леса в этом контексте несущественен. Она верит, что один потомок Баториев стоит тысячи магглов. Подумать только, из госпожи получилась был отменная Пожирательница Смерти!

Прошел слух, что профессор Картахара, один из самых видных волшебников Венгрии, уже примкнул к Тому-Кого-Нельзя-Называть. Полагаю, немало волшебников присоединятся к нему, узнав, что такое светило числится в его слугах. Да и у Шиндера немало доброжелателей из бывших учеников, которые взахлёб его цитируют. Интересно узнать, какая позиция у профессора Сэлвина. Во время моей учебы в Дурмстранге он был для меня самой авторитетной фигурой, ориентиром и наставником. «Может, не стоит так ломать лову? Может, просто отправить сову и спросить напрямую?» — мелькнула мысль.

А потом я вспомнила о Тине, и профессор выпал из головы. Баториевы рюши! Тина же обещала вскоре приехать!

Маловероятно, что она приедет сюда в такое смутное время, и мне искренне жалко утраченной возможности повидаться с подругой. Как теперь разговаривать с ней на эту тему? Как признаться, что и я, и госпожа, и Гонтарёки, и Каркаровы, и Матяш Балог — который ей так нравится — да и всё графство не прочь присоединиться к Тёмному Лорду, — смотря, что он предложит. А что потребует взамен?

Даже Фери-гаденыш смеет требовать. Принесёт мне утром завтрак и говорит: «Кушайте, юная госпожа Присцилла! Я требую, чтобы вы были здоровы!»

Воскресенье, 19 декабря

В Аквинкуме сегодня было суматошно и многолюдно. В «Немезиду» было не протиснуться, но в трактире Каркаровых было много свободных мест. Пожиратели облюбовали это место, поэтому здешние колдуны не горят желанием здесь засиживаться. Агнеса призналась, что её отец тоже примкнул к Тёмному Лорду, и когда она делилась со мной подробностями, с её лица не сходило брезгливое выражение. Агнеса считает отца невыносимым прихвостнем, который то и дело ждёт, чтобы им помыкали.

Трактирный эльф вручил мне «Ежедневный пророк» — свежайший номер, прямо из типографии, судя по моим почерневшим пальцам. Вырисовывается чёткая картина: Тот-Кого-Нельзя-Называть располагает огромными человеческими ресурсами и средствами, и многие волшебники охотно примыкают к нему. А многие готовы отстаивать тот мир, каковым мы его знаем. Ни для кого уже не секрет, что наступили тёмные времена; грядёт кровопролитное противостояние. Впрочем, нам не впервой. Магический мир не успел спохватится, как всё это обрушилось на нас, хотя, госпожа говорит, что волшебники, внимающие знакам, могли ожидать подобного. Но в большинстве своём волшебники не сразу поняли, что произошло. Слухи теперь всё ширятся и ширятся, к ним присоединяются всё новые слухи, и уже всё медье стало единым слухом.

О Дамблдоре, светлейшем маге современности, наши волшебники отзываются нелестно — и всё из-за его магглолюбных высказываний. Проще говоря, у нас его называют старым дураком. По-моему, любить магглов это крайне противоестественно. Тьфу, это же надо быть таким самоотверженным!

А Дамблдор, кроме того, что дурак, так ещё и гений. Поговаривают, что он изобрёл надёжный способ передачи секретных срочных сообщений — говорящий Патронус. У нас Патронуса вообще никто, кроме профессуры, вызывать не умеет. Либо оттого, что нет особо счастливых воспоминаний, либо оттого, что потребности прежде не было, поскольку дементоры тут не водятся. Если они взаправду примкнули к Тёмному Лорду, нам нечего опасаться. Балог не в счёт, как бы ни было прискорбно это сознавать.

«Видишь, Гонтарёк, какая бывает магия... Говорящий Патронус! Это тебе не стены расписывать и ртуть перегонять...» — подумалось мне. Я с нетерпением ждала нашей встречи, чтобы всё обсудить. А ещё у меня было к нему важное дело.


Ужиная сегодня с госпожой Катариной, я любовалась картиной Ксиллы Годелот, висящей над камином в обеденном зале. Фери обнаружил её на днях в одном из медных люков во втором погребе, который я нарочно не пыталась открыть, не ведая, что меня ждёт. Фери рыдал от счастья, визжа что есть мочи, что люк открылся ему неспроста; что замок таким образом благодарит его за все его труды; что госпожа Ксилла наградила его своим творением. Я бы позволила эльфу забрать картину в свой чуланчик, но госпожа настояла, чтобы повесить её на видном месте.

На картине изображены связанные магглы, которых бросают оборотням Шарвара. Засмотревшись на картину, я представила себе, как члены Ордена Феникса посылают друг другу Патронуса «внимание-Дамблдора взяли-внимание-в плен-внимание-в Ньирбаторе», и не смогла сдержать заливистого смеха.

Госпожа закашлялась, обжегшись гуляшом — и улыбка сошла с моего лица. Я почувствовала, что меня снедает зависть. К Патронусу. Я его возненавидела.

Понедельник, 20 декабря

К каждому выпуску британской газеты «Ежедневный пророк» теперь прилагается брошюра, которая гласит:

Издано по приказу Министерства магии.

КАК ЗАЩИТИТЬ СВОЙ ДОМ И СЕМЬЮ ОТ ТЕМНЫХ ИСКУССТВ

В настоящее время волшебному сообществу угрожает организация, называющая себя Пожирателями смерти. Соблюдение несложных правил безопасности поможет вам защитить себя, свой дом и свою семью.

1. Старайтесь не выходить из дома в одиночку.

2. Будьте особенно осторожны в темное время суток. По возможности распределяйте свое время таким образом, чтобы завершить любые путешествия до наступления темноты.

3. Тщательно проверьте меры безопасности в своем доме, убедитесь, что все члены вашей семьи знакомы с экстренными приемами самообороны, такими, как Щитовые чары и Дезиллюминационное заклинание, а несовершеннолетние члены семьи владеют навыками парной трансгрессии.

4. Договоритесь об условных знаках с друзьями и родственниками, чтобы исключить возможность использования их облика Пожирателями смерти при помощи Оборотного зелья.

5. Если у вас возникло впечатление, что кто-то из членов семьи, коллег, друзей или соседей ведет себя необычно, немедленно обратитесь в Группу обеспечения магического правопорядка. Возможно, вы столкнулись с человеком, находящимся под действием заклятия Империус.

6. При появлении Черной Метки над жилым домом или любым другим строением НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ ВХОДИТЕ ВНУТРЬ и немедленно обратитесь в Управление мракоборцев.

7. По неподтвержденным сведениям, существует возможность, что Пожиратели смерти используют инферналов. При встрече с инферналом НЕМЕДЛЕННО сообщите об этом в Министерство.*

Мне любопытно: как обратиться в Управление мракоборцев, если у нас такого не имеется? Получается, Пожиратели выкапывают тела для создания инферналов? Можно только догадываться, зачем они понадобились Тёмному Лорду. А вдруг он сможет избавить пещеру короля Иштвана от неуязвимого?.. Пускай даже забирает его себе. Главное, чтобы использовал по назначению — против своих политических оппонентов, а не нашего многострадального Сабольча.

Помимо прочего, в медье объявили открытие сезона, который называется Дни ожидания. Сабольч-Сатмар-Берег придерживается древнего обычая, согласно которому в день рождения первого мастера волшебных палочек Тиборка Грегоровича, 18-го января, принято проводить магические дуэли. Вызывать может только старший младшего, а если тот откажется, будет лютейший позор, внесут во все летописи, и на родовом древе отметят: если молодой, то «хлюпик», а постарше — «нюня».

Проводятся дуэли в заброшенном амфитеатре в Аквинкуме. Он и так огромный, но с помощью расширительных чар он становится настоящим ристалищем. Смертельный исход в дуэли не обязателен, но бывали случаи, когда запал было уже не остановить. Именно на такой дуэли погиб отец Варега, когда после свержения Ангреногена его вызвал отец погибшего семейства, полувеликан Рохдок. Тот имел право отказать не-человеку, но, полагаю, после всего он сам уже не хотел жить.

В Дни ожидания всех охватывает лёгкий мандраж. Кто-то носится с мыслью, что его вызовут; кто-то совсем не подозревает; кто-то рассчитывает на то, что успел со всеми помириться. Судя по дуэлям за прошедшие несколько лет, вызывают всегда того, кого намереваются убить, — ведь сразиться можно когда-угодно, но убить безнаказанно — только раз в году.

Вторник, 21 декабря

После картины Ксиллы я терзалась мыслью, что надо бы всё-таки найти портрет нашего достопочтенного Барона. Для меня это крайне важное дело, самой бы знать, почему. Я предчувствую, что информация, которую я собираюсь выведать у Барона, сможет мне как-нибудь пригодится. Это что-то из разряда чувств и предчувствий, а логики никакой.

Блуждая по замку, я вышла на четвертый, наименее изученный мною этаж, и увидела то же, что всегда — один из множественных люков, разбросанных по замку, которые таят в себе различные сокровища, тайны и угрозы. Этот люк выглядел довольно заманчиво: на нём лежал небольшой драгоценный камешек. Испробовав преграду рукой, я поняла, что камешек с места сдвинуть невозможно. Послеприменения отторгающего заклинания, преграда начала поддаваться. Открыв люк, я изумилась тому, что оказалась в положении вверх тормашками. Такой безобидный люк мне ещё не попадался. Я полезла вниз, взбираясь вверх, цепляясь пальцами за плиту, используя липнущее ментальное подвешивание. По мере того, как мои руки, точно паучьи лапки, подбирались все выше, дышать было всё тяжелее, воздух казался едким. Я пыталась успокоиться, мысленно и вслух убеждая себя, что мои ощущения вызваны на редкость безрадостными поисками вечно убегающего Барона. В какой-то миг меня одолела сильная дрожь, и носом пошла кровь. К счастью, именно тогда я обнаружила, что воткнулась головой в следующий люк, и на сей раз мой подъем завершился. Новый люк вывел меня на каменную плоскость, покрытую мхом. В изнеможении растянувшись на шершавом полу, я услышала леденящий кровь голос:

— Так ты нашла меня... дерзкая девчонка. Признаюсь, не такое ты ничтожество, как я думал. Славно потрудилась, — негромко заговорил ко мне Стефан Баторий из портрета, прислонённого к стене.

— Пожалуйста, монсеньёр... позвольте мне забрать вас к себе, иначе я здесь... не выдержу, — умоляла я Барона, чувствуя надвигающееся проклятие запретного места. Замок вздумал сопротивляться мне. Я чуть было не разрыдалась.

— Глупая, ох, глупая девчонка... — Барон проказливо ухмыльнулся. — Возьми себя в руки, черт побери! Замок ощущает твою немощь и это забавляет его. Соберись! Я приказываю тебе! Вспомни, какой звук самый прелестный для госпожи Эржбеты?

— Звук головы, падающей в корзину, — еле дыша, ответила я.

— А какие глаза для неё самые пронзительные?

— Те, в которые воткнуты иглы, — ответив на этот вопрос, я ощутила заметное облегчение.

— Чего же ты так боялась, коль знаешь всё это? — ворчал Барон. — Но правильно делаешь, что боишься. Тебе ещё как нужно бояться, ведь ты посягаешь на то, что НЕ ПРИНАДЛЕЖИТ ТЕБЕ!

У меня глаза на лоб полезли от такой чепухи.

— Как это не принадлежит мне?!В таком случае замок уже избавился бы от меня! Ньирбатор видит во мне свою будущую госпожу!

— Не смей препираться со мной! Возомнила себе чёрт знает что. Преследуешь меня постоянно, ни стыда, ни совести! Думаешь, я не видел, чем вы занимаетесь с тем разгильдяем? Ты не достойна быть госпожой Ньирбатора!

— Если б вы отвечали на мой зов, а не прятались, подглядывая, и вели себя, как подобает... — мысленно обрушившись руганью на Барона, я смекнула что к чему и надела маску сокрушения, чтоб умилостивить его. Он самодовольно фыркнул и сказал:

— Барон не прячется. Это замок меня от тебя прячет. Ты — недостаточно хорошая компания, надо полагать. — Его ноздры раздувались от надменности, он пыхтел со злости, как настоящий аристократ. — Ну же, глупышка, вынеси меня отсюда!

Не мешкая ни секунды, я выполнила его приказ. Уменьшив портрет до ручного зеркальца, я пролезла обратным путем. Спускаться было намного легче; из двух уровней люка меня буквально выпихнуло.

Я сжимала зеркальце, искоса поглядывая на него. Никогда в жизни со мной так не обращались. Если запустить в Барона Инсендио, Ньирбатор не простит мне, и мы все тут вспыхнем. Ему, стало быть, приятнее было общество Мальсибера, когда тот жил здесь примерно лет двадцать назад. Очень коварный напыщенный индюк... Лучше о нём совсем не вспоминать.


Поздно вечером, притащив портрет Барона Батория в свою комнату, я повесила его поближе к портьерам, чтобы в случае чего поплотнее заслонить. Вешая его на стену, мне пришлось скрепя сердце выслушать всякие оскорбления по поводу моих «неуклюжих действий» с его обиталищем. Я попробовала заставить его умолкнуть и как бы невзначай начала рассказывать о недавних происшествиях. О знаках. О кентаврах и детях. О змеях на ферме. О сквибах. О Вилме. О том, что девочку стоило оставить в живых и предоставить ей место в маггловском мире. Барон слушал меня, щурясь и фыркая.

— Что же ты такая медлительная, а? Палец о палец не ударишь, только стоишь у меня над душой. НУЖНО ОТОМСТИТЬ! Иначе подашь плохой пример грядущим поколениям, — огласил он свое слово.

Да простят меня мои покойные родители, но это слово Барона озвучило мои самые сокровенные мысли. Я ведь в самом деле жажду отомстить. Собственноручно и сполна. Я словно саму себя услышала, посему набралась небывалой решимости. Довольно-таки умный портрет; жаль, что умный и приятный — не одно и то же.

— А что касается твоего вопроса, то у меня никогда не было сыновей, — заговорил Барон, понизив голос на целую октаву. — Я и есть тот барон, который встречался в лесу с Еленой, дочерью Ровены... Любовь есть непозволительная роскошь для тёмных волшебников. Мы становимся уязвимее и готовы подставляться друг ради друга. Это проигрышный вариант, — в глазах Барона сверкнул зловещий блеск.

Я внимательно слушала, разглядывая портрет в полумраке. У меня душа взыграла от любопытства, когда я осознала, что портрет может стать кладезем бесценной информации.

— Судя по всему, я стал слишком значимой личностью, чтобы просто исчезнуть. Я — призрак. Я — портрет. Я — душа Ньирбатора.


Фери, который знает наизусть всю историю замка, с самого детства советовал мне не попадаться на глаза Барону. А после торжественного внесения портрета в мою спальню, эльф отвёл меня по-заговорщицки в сторонку и запричитал:

— Юная госпожа Присцилла, вам известно, что такое «тактика выжженной земли и массовых казней»?

— Да, Фери, ты мне с малых лет рассказывал о маминых Годелотах, — устало ответила я.

— С Бароном всё то же самое! — завопил эльф. — Он ничуть не добрее! Его нрав поистине злобен. Как и все молодые люди, он лелеял планы кровавых войн, похлеще гоблинских. Его светлая душа до сих пор обитает в Хогвартсе, а тёмная навеки заключена здесь. — Эльф многозначительно покосился в сторону моей комнаты и вытер платком вспотевшее от страха чело. — Из-за него вы окажетесь на скамье подсудимых! И господина Гонтарёка за собой небось утащите!

После упоминания моего ненаглядного рассердилась, но не так чтобы очень. Фери возомнил себя больно важным советником, но радость от находки уберегла его от незамедлительного наказания.

— Фери, а у тебя, оказывается, слишком много свободного времени, если ты успеваешь ещё и подслушивать. С завтрашнего дня твой график будет уплотнён. Разве ты не подчиняешься госпоже Катарине?

В ответ эльф приготовился наносить себе увечья. Я пригрозила ему Конфундусом, и он наконец притих. Госпожа говорит, что с Бароном полезнее дружить, ведь он, в некотором смысле, воплощает душу замка, а без души тот сломает себе шею.

Суббота, 25 декабря

Госпожа Элефеба пригласила меня сегодня к себе на ужин. Сегодня — это прямо сейчас. Мне нужно поскорее собираться. Барон злопыхательно усмехается; Фери махает руками и полотенцем, торопя меня. Напишу только общую сводку новостей, пока не забыла.

— Полицейский участок заметно обезлюдел. Из офицеров остались только самые жизнестойкие, например, инспектор Мазуревич.

— Директор Дурмстранга Стржеховски исключил из школы всех грязнокровок, то ли самовольно желая угодить министру Габору, то ли по его прямому приказу. Министры магии соседних стран одобрили его старания.

— Типография, печатавшая газеты, лояльные курсу Дамблдора сгорела дотла.

— Исчезновения — уже больше не исчезновения. Теперь это называется «серийные исчезновения». Первыми исчезли семеро свидетелей с улицы Лорда Вальдиса, участковый, Мири; затем Барто и Китти Гзаси, за которыми последовала пропажа Гаспара Гзаси. Немного позднее пять других исчезновений с той же фамилией. В итоге пропали все волшебники и грязнокровки, связаны с семьей Гзаси. Я их не знаю, но все они исчезли. Пока что полиции удалось найти всего один труп, оставленный намеренно: обезображенный труп представлял из себя pавномерную кляксу гниющей плoти и перемолотых кocтей, — отличительная примета заклятия Тэлапидем Тэрит. Похоже, Пожиратели смерти развлекаются на полную масть. У меня дрожь пробегает вдоль позвоночника, как подумаю, что Тэлапидем Тэрит можно применить к человеку, а не к флоббер-червю, на котором мы упражнялись в Дурмстранге.

Теперь — самое худшее. Сегодня в Аквинкуме Беллатриса Лестрейндж опозорила меня у всех на глазах. Идя прямо на меня посреди площади, она истерично завопила: «Уйди с дороги, оборванка! Брысь! Брысь! Брысь!»

Я была огорошена. Оборванка из меня никакая: на мне чёрное бархатное платье, на плечах расшитое рубинами; у меня роскошная темная коса ниже пояса; в моей комнате живёт барон. Я по какой-то непостижимой глупости начала перечислять в уме все атрибуты, указывающие на то, что я — не оборванка.

Я повелась на её подстрекательство, а здесь такого здесь не прощают. Иначе подам плохой пример грядущим поколениям.

Комментарий к Глава Четвертая. Кровавый Барон * из «Принца-полукровки»

====== Глава Пятая. Досчитай до Семи ======

Среда, 27 декабря 1963 года

Сегодня я позвала Варега на встречу в своё «убежище», чтобы откровенно поговорить, не беспокоясь о том, что нас могут подслушать. Переворот в нашем медье ощутим, но почти незаметен. Говорят, это особенности стратегии Тёмного Лорда, и по части хитросплетений он не имеет себе равных.

Когда я пришла в назначенное время, Варег уже топтался у входа фамильного склепа Баториев. После замка это второе место, которое я считаю своим укромным местечком. Я преобразовала доступ к нему с помощью чар дезиллюминации, а внутри частенько трансфигурирую его в нечто уютное. Щит и дезиллюминация действуют, пока жива госпожа Катарина, так как её опекунство и статус последней в роду Баториев являются могущественным проводником для подобных чар.

Склеп стоит глубoко вросший в склoн xoлма на окраине леса. Он выстроен из гранита, с течением лет поменявшего свой цвет не один раз. Дверь пpeдставляет coбой тяжелую, лишённую укpашений гpанитную плиту; её заграждают железные цепи, сработанные в гоблинском мастерстве с защитой для приглашенного. Склеп неосязаем для всех, кроме пригласившего и приглашённого; его невозможно обнаружить при помощи приборов и заклинаний.

Вокруг склепа есть несколько цветочных насаждений. Говорят, садили их ещё служанки Эржебеты, но теперь они все мертвы... то есть цветы, хотя служанкам повезло ещё меньше. Неискушённому взгляду они кажутся сорняками, но на самом деле это переросшие, некогда жалящие омелы.

Забавно, что маггловским глазам склеп предстаёт красивой капеллой. Красота, которую им внушает созерцание этой капеллы, нарастает с такой же быстротой, с какой возрастает животный страх. Поэтому магглы обходят это место десятой дорогой.

— Скажи, а кто такой этот Крауч? Только о нём и слышно, — начала я разговор, устроившись на сундуке, который вследствие трансфигурации стал похож на кресло с золотой обшивкой. — Я думала, Тёмный Лорд вскоре объявится... А тут все говорят о каком-то Крауче. Многовато суматохи вокруг одного имени. Он что теперь... эм-м... популярнее Дамблдора?

— Не уверен насчёт популярности, но он очень опасен, — с готовностью ответил Гонтарёк. — Тот-молодой-и-нервный, который в таверне был, это его сын.

— Значит, сын против отца? Странноватый расклад...— Я вспомнила Пожирателя, который отчего-то решил не участвовать в разгроме булочной Лугоши.

Варег пересел на другой сундук, поближе к моему.

— Крауча есть за что люто ненавидеть, — заявил он. — Таких, как мы, он каждый день отлавливает и зашвыривает в Азкабан.

— Что, без суда и следствия?

— Да нет, вроде всё по закону, но методы у него такие... особые. Охота и поимка до жути нелицеприятны.

— Нелицеприятны, говоришь? — удивилась я. — Разве это плохо? То же самое говорят о Грюме. Это вроде бы комплимент.

Варег состроил снисходительную гримасу и улыбнулся. В той улыбке усталость сквозила заметнее, чем прежде.

— Да, но в не случае Крауча. Не знаю, как тебе исчерпывающе объяснить. Ты сама всё поймешь. Его тактика смахивает на утончённые репрессии нашего министра Габора — после того, как тот разочаровался в законных методах и осознал, что своего можно добиться окольными путями.

По словам Варега, в истинное положение дел его посвятил Каркаров: он раньше всех узнал о приезжих, поскольку те начали часто засиживаться в трактире его дяди, отца Агнесы; так или иначе пришлось знакомиться. Посредником знакомства послужил старик Шиндер, который примкнул к Темному Лорду несколько месяцев — если не годов — назад. Вербовать сообщников в континентальной Европе Тёмный Лорд начал с Дурмстранга, и бывший преподаватель, который никогда особо не отличался идейностью, согласился выступать посредником и стать важным звеном в постройке нового магического сообщества.

Мы с Варегом обсудили каждого Пожирателя и наши первые впечатления — нет, ужасания и негодования.

— Они очень заносчивы... они называют наших волшебников грязнокровками! — закричала я, пнув ногой сундук, на котором сидел Варег.

Он поднялся и пересел ко мне. Я даже не успела заметить, когда он придвинулся совсем вплотную, и я оказалась в его объятиях.

— Послушай, неважно, как они нас называют. Если б Тёмный Лорд считал нас недостойными, то не звал бы на свою сторону, — парировал Варег.

Мне хотелось рассмеяться от абсурдности всей ситуации.

— Ты рассуждаешь так, будто встречался с ним и можешь знать, что у него на уме. Но где он, собственно? Мы даже не знаем, существует ли он на самом деле! И как знать, на чьей стороне мои знакомые? Чтобы мне, случаем, не перепало за общение с предателями этого Лорда. — Я с горечью вспомнила о Тине.

— Ты сама видишь, его ряды стремительно пополняются, а наши волшебники с особой охотой идут к нему. Подумай сама, Картахара, Шиндер... следовательно, весь Дурмстранг. Негласно или гласно, это неважно. Думаю, мы пока даже не осознаём всего масштаба развёрнутой войны, — мрачно подытожил Варег.

Прильнув ко мне ещё ближе, он понизил голос до бархатного:

— Приска, для нас естественно идти за сильнейшим, и сама идея чистого рода продиктована этой силой. Говорят, мощь Тёмного Лорда превосходит даже самые смелые ожидания, — немного помедлив, Варег вдруг улыбнулся: — Кстати, я не раз слышал, как госпожа Катарина рассуждает на эту тему. Я вообще удивлён, что тебя приходится в чём-то убеждать.

— Меня не надо ни в чем убеждать, — раздраженно протянула я. — Просто всё так внезапно. И то, что случилось... Варег, Балогов убили! Ты это понимаешь?!

Он молчал, но его руки ещё крепче сцепились вокруг меня.

— И зачем они только явились сюда? — Я вспомнила, как, увидев лачугу Балогов, ещё удивилась, почему ни в одном окне не горел свет. — Местные и так презирают Дамблдора, и надсмотрщик у нас уже есть — Мазуревич, только и делает, что шныряет повсюду... — Я бегло взглянула на Варега, его видимое равнодушие озадачило меня. — Ты б тоже хотел присоединиться к ним, верно? Но тебя не приглашают, так ведь? — я кольнула его, надеясь услышать более правдивую версию правды.

— Ты же слышала, какой властью Тёмный Лорд наделяет своих подчинённых. Сама суть — господство волшебников, защита их прав, защита магии от посягательств маггловского сброда... А действуют они очень слаженно и целеустремлённо. Присоединиться было б неплохо, но от нас этого не требуется... — Варег удерживал мой взгляд, будто проверяя реакцию.

— А что тогда от нас требуется?!

— Не стоять у них на пути и не предавать Тёмного Лорда. Кажется, всё.

Позже я снова заговорила о Балогах.

— Помнишь, когда-то Каркаровы возмущались тем, что «приезжают тут мракоборцы, убивают наших ангреногенов, будто мы сами не можем...» А тут начали сквибов наших убивать. Разве нет в Англии своих? Почему за своих не возьмутся? Я вот что подумала... Быть может, Тёмный Лорд действительно боится Дамблдора? Поэтому собирается прятаться в нашем захолустье, выстраивая планы захвата?

— Приска, ты должна понять, в убийстве Балогов нет ничего личного. Речь идет об убийстве семьи сквибов. Это запустило необратимую цепь событий, — втолковывал он мне, будто я совсем не соображаю.

«Нет смысла обсуждать с ним, что правильно а что нет, — я размышляла. — Ничего путного из этого не получится!»

Я расправила на коленях платье, а потом выпалила:

— Я хочу попросить тебя об одолжении.

Стоило мне это сказать, как Варег сразу ощетинился, будто понял меня с полуслова. — Я хочу, чтобы ты поспрашивал Каркарова, знает ли он, кто именно с Пожирателей убил Вилму. Маленькую сквибку можно было оставить в живых. Это убийство было лишним.

— Зачем тебе это, Приска?! Ты понимаешь, во что можешь вляпаться? Хочешь нажить себе врагов среди убийц? — на одном выдохе выпалил Варег, предварительно смерив меня этим противным взглядом не-уходи-не-умирай. Я чуть не рассмеялась.

— Я собираюсь отомстить, — ответ мой был твёрд. — А если ты отказываешься помочь, если тебе так трудно всего лишь добыть имя, то я сделаю всё, чтобы ты вышел из этого склепа не в таком отличном здравии, в котором вошёл, — прежде чем договорила, я уже вытянула палочку из ножен и крутнула ею в сторону Варега.

— И что же ты сделаешь? — спросил он вполголоса, глаза у него озорно заблестели.

— Может быть, выколдую несколько сурукуку, чтоб покусали тебя, пока ты совсем не свихнулся и сам не обратился в сурукуку! А то станешь похож на того с сальными волосами. — В голове мелькнула физиономия отвратного парня. Давненько в нашем медье таких не видели. — Впрочем, он больше сойдёт за инфернала.

— Снейп? — Варег пренебрежительно хохотнул. — Да он совсем безобидный, Каркаров говорит.

— А Лестрейндж и Кэрроу тоже безобидны? — вспылила я. — Они сверх меры жестоки и невоспитанны. Госпожа Катарина говорит, что таких женщин нужно усмирять, посылая на маггловские общественные работы.

В уме нарисовалась картинка Пожирательниц в салатовом фартуке и косынке в горошек, разливающих горячий бульон в самом преступном районе Будапешта. Ей-богу, как тут можно было удержаться от широкой улыбки?.. А Варег принял это на свой счёт.

Продолжение разговора не имело смысла. Мы сидели с ним на сундуке несколько минут, бросая друг в друга колкие взгляды. «Надо же, убить сквибов, чтобы запустить цепь событий, — я ушла в раздумья. — Смысл какой-то есть, но... Вилму зачем?! Лукавить не буду. Если б речь шла о семье незнакомых мне сквибов, меня это совершенно бы не трогало. Но Балогов я знала»

Я всё-таки дождалась от Варега ответа — короткий кивок. Ну хоть что-то!

«Как же я накажу убийцу?» — я призадумалась. Попыталась красочно нарисовать себе, как вырываю глаза из его глазниц, бpoсаю на землю и наступаю на них ботинком — cначала на один, пoтом на второй, и они лопаются под моей cтопой, как пузырьки…

— Знаешь, Фери сегодня готовит саварен и фруктовый салат в сливочном сиропе. Хочешь прийти?

— Ладно... Да, конечно, — Варег от неожиданности весь обратился в улыбку. — Конечно, приду. Да.

Когда мы вышли из склепа, грязновато-розовое небо было подёрнуто красивой дымкой.

Четверг, 28 декабря

Целый вечер мы с Варегом убили на «Немезиду», и всё ради Игоря Каркарова. Он, как обычно, ведущий всякой беседы, вспоминал что-то или весёлое или жуткое или разглагольствовал на тему наглого вторжения магглов в наш мир и кражи колдовства.

Каркаров сидел перед очагом в расслабленной позе, сладострастно попыхивая трубкой и совершенно не обращая внимание на остальных посетителей таверны, вынужденных его обходить.

Когда Варег будто бы невзначай заговорил о Метке над домом Балогов, Каркаров раздраженно плюнул в огонь в знак того, что тема неподходящая. И сделал он это так, точно был хозяином положения, а мы всецело зависели от него. Я co вздoxoм закрыла глаза. «Ну почему он такой брыкливый?» Когда Варег поймал мой взгляд, в его глазах читалось извинение, мол, придётся подождать. Да я и сама поняла, что не стоит наступать на горло.

Среди всего прочего Каркаров, уже подвыпивший, пустился вспоминать, как однажды в Дурмстранге натравил гиппогрифа на Мири. Все об этом знали, но никто его не выдал, — быть может, стоило. Зачем он это сделал, многие недоумевали, и не одна я подозревала, что причина кроется в отчаянной влюблённости. Натолкнувшись на сопротивление, его любовь обрела внешние признаки ненависти. Так или иначе то была любовь.

Несчастная Мири тогда сильно пострадала. С тех самых пор началась её экзальтация, и впоследствии она начала делать прорицания, что навлекло на неё лишь град насмешек. Её даром пренебрегали, даже родня приняла его в штыки, считая прорицание наследственным проклятием.

Теперь, когда Мири исчезла, Каркарову, кажется, не очень полегчало. Он странно себя ведёт. С одной стороны, всегда открыт к общению, а с другой — у него вечно такой вид, будто его что-то гложет.

Вскоре он дошёл дo точки, когда пpeкратил подносить кубок к губам и простo cидел, уставившись в огонь. Никто и слова не мог из него вытянуть.

Пятница, 29 декабря

Сегодня перед тем, как ложиться спать, я некоторое время провела, углубившись в чтение «Memoriam Dolor» о Экриздисе, тёмном колдуне, жившем в XV веке. Этот свирепый чернокнижник построил себе крепость, получившую позже название Азкабан, и постигал там глубины темнейшей магии, экспериментируя с различными зелиями и заклинаниями. Время от времени он заманивал в свою крепость маггловских моряков, чтобы пытать и убивать в свое удовольствие. О существовании острова стало известно только после смерти Экриздиса...

В гранатово-красном свете масляной лампы, лившемся на страницы, я рисовала в своём воображении встречу Эржебеты Батори с этим затейливым колдуном. Каким бы выдался союз столь ожесточённых сердец?.. Кровавая Графиня так и не встретила колдуна, равного ей в пылкости и свирепости. Пожалуй, если бы она повстречала на своём жизненном пути такого мужчину, она была бы от него просто без ума. У Графини бывали припадки скверного расположения духа, вследствие чего погибало много людей, и, даже утолив свою жажду крови, она была надменной, не терпящей возpажений властительницей. Она прожила свою жизнь исключительно по своим собственным правилам, попирая правила общественные. Эржебета была своенравной ведьмой, и до сих пор никто не знает, была бы она такой, будь она человеком. Бесхарактерные люди всегда терпимы к таким личнocтям, ocoбенно если этo — женщина.

Захлопнув книгу, я по какому-то наитию вместо постели отошла к окну и выглянула наружу. Было уже за полночь. Внезапно во тьме что-то замельтешило и я прижалась лбом к стеклу. Силуэт... силуэт мальчишки Миклоса. На луговине, перед замком. Что за?.. Миклос стоял в кромешной тьме, и даже снег вокруг него казался свинцово-чёрным.

Наспех применила lumen oculorum, и не зря, — мне предстояло увидеть нечто весьма причудливое.

Перед Миклосем стояли примерно два десятка детей. Он держал в ладонях какие-то вещицы и демонстрировал каждую, будто хотел, чтобы дети их запомнили, но я не смогла их рассмотреть. Потом он разложил их на снегу — я насчитала семь — и что-то сосредоточенно произносил. Некоторое время Миклос совершал какие-то непонятные пассы, будто играл в пантомиму: он тыкал пальцем себе в грудь, затем на вещи, разводил руки в стороны и, казалось, очень правдоподобно изображал гримасу боли.

У меня в груди внезапно похолодело и так же резко запекло. Призывая всех Баториев мне в свидетели, что за чертовщина? Почему мальчика до сих пор не отправили в Дурмстранг? Чему его учат кентавры? Что всё это значит?

Под конец Миклос провёл рукой по снегу, как будто хотел стереть прикосновение тех вещиц. Среди детей пронёсся шёпот. Они расходились.

====== Глава Шестая. Агнеса Каркарова ======

Суббота, 30 декабря 1963 года

С самого утра я была погружена в тяжёлые раздумья, вызванные преизбыточными советами Барона. Говорит, я должна придумать нечто поистине коварное и смаковать свой план отмщения и быть неподражаемой. Кажется, Барон перепутал меня с какой-то актрисой в театре, но я не возражала, а слушала и мотала его советы на ус. «Если хочешь отвести от себя подозрения, — вещал он, заговорщицки наклонившись к углу своей рамы, — ты должна избавиться от виновного гадким, мерзопакостным способом, то бишь, маггловским»

Сударь, попридержите коней! Я ещё даже имени виновного не знаю. А пока Гонтарёк его не добудет, я намеренно его избегаю. Пускай подтянет алхимию. Или осуществит свое тайное желание — стать сурукуку.

В свете последних событий даже не знаю, зачем ему эти навыки. Боевая магия даётся Варегу лучше всего, и при этом он ещё спрашивает: «Почему бы тебе не дождаться Дня Тиборка, 18-го января, и вызвать виновного на дуэль?» Лишённая склонности к самоубийству, я трезво оцениваю свои шансы в схватке с Пожирателем Смерти. У меня нет никаких преимуществ, а лелеять надежды на чудо я себе позволить не могу. Варега послушать, так он бы схватил Пожирателя за капюшон и задал ему такую трепку, от котopой тот бы взлетел в воздух, как обутый в эспадрильи лепрекон.

Барон Баторий, не упуская случая, чтобы назвать меня «милым ничтожеством», признает, что в таких обстоятельствах убийство по-маггловски — это самый изощрённый вариант. Естественно, всё надо будет устроить так, чтобы в причастности магглов не возникло никаких сомнений. Гонтарёк обещает подсобить. Уж не знаю, с какой это радости, но с его стороны это неожиданно. Я с трудом представляю, во что выльется его желание поучавствовать. Только бы потом не упрекал меня, что я вовлекла его. Мы взрослые уже, так что не на кого взваливать ответственность; если что, будем пенять на себя.

Кстати, Варег всегда ненавидел сквибов. Балог его пугал, сам о том не подозревая. Балог был не только сторожем, но и гробокопателем, и Варег рассуждал, что лопата в его руках — это жестокое орудие убийства. Он искренне удивился, когда я поведала ему, что это также рабочий инвентарь. Нам тогда было по 7 лет и мы мало что смыслили в сквибах. Нам казалось, что сквибство — это такое скверное настроение, когда волшебник устаёт от магии и в целях разнообразия прибегает к чему-то неординарному.

Воскресенье, 31 декабря

Семейство Гзаси только-только исчезло, а в медье уже начали вовсю их мифологизировать. Газетные лавки наводнили брошюрки, в которых описаны неимовернейшие истории, объясняющие их исчезновение. Видимо, люди готовы что-угодно выдумать, лишь бы не признавать, что все Гзаси, вероятнее всего, обрели бессмертие, в котором прилежно исполняют обязательства инферналов.

«Надо будет собрать побольше брошюр для Тины, чтоб она у себя распространила: пускай думают, что у нас тут каждый день происходит героический эпос, и не воображают себе, будто у нас произвол, беспредел и ужас, согласованный с местным магическим сообществом...» Эти забавные мысли улетучились в ту же секунду, как я вспомнила, что Тина, скорее всего, больше к нам приедет.

Стало достоверно известно, что несколько маггловских семей — те, что были посообразительнее — уже покинули медье. Нападения и несчастные случаи участились, но на сей раз, как ни удивительно, не от рук Пожирателей. Ходит молва, что в наши леса пожаловали не что-то там не пойми что, а сами оборотни.

Эти особи не водятся у нас с начала века вследствие целенаправленного организованного истребления. Для выпускников Дурмстранга тех времён охота на оборотней была едва ли не самым добродетельным видом досуга. Истребляли даже тех, кто совестливо пытался подавить в себе животное начало и порывал все связи со своими сородичами.

Сенсацией в недавнем происшествии стали сведения магглы из деревни Аспидовой, что в четырёх милях от Аквинкума. «Ведовские известия» писали о том, что неведомая тварь явилась женщине, когда та проходила вблизи леса. Чудовище не было похоже ни на зверя, ни на человека, скорее оно походило на уродливую обезьяну на волчьих лапах. Не издавая никаких членораздельных звуков, оно таращило на женщину свои предельно выпученные глаза и робко переминалось с лапы на лапу. Госпожа Катарина говорит, что это, должно быть, новоиспечённый оборотень, ведь нормальные особи не ведут себя так несуразно.

Вот кого эти происшествия привели в восторг, так это Агнесу. Как оказалось, это вообще её рук дело. «На Аспидовую обрушилась казнь вполне заслуженная, — говорила она мне. — Я сама её призвала, и справилась недурно»

Признание Агнесы не повергло меня в ужас, я скорее поразилась уровню её магии. Она у неё скорее сокрушительная, нежели созидательная, и, кажется, что с каждым годом сила Агнесы всё больше реализуется в этом направлении. Вблизи можно повелевать животными, — но оборотнями? И на таком расстоянии? В медье судачат, что «Каркарова балуется некромантией», но оборотни-то живы, да и Агнеса призналась бы мне, если бы создала оборотней-инферналов... Ладно, шутки в сторону.

Загвоздка в том, что некогда в деревне Аспидовой на склоне холма находилось фамильное поместье Норбесок, предков Агнесы по линии матери. Из-за своего буйного нрава они нажили себе много врагов — как среди магов, так и среди магглов. Когда ненависть достигла предела, враги объединили силы, чтобы стереть род Норбесок с лица земли. Но им удалось лишь сжечь их поместье. Магглы до сих пор верят, что пожар приключился вследствие удара молнии. Норбески породнились с Каркаровыми и поселились в деревне, прилегающей к Ньирбатору, но их взор неизменно устремлён в сторону Аспидовой, и не меркнет их обида, а жажда мести бросает тень на все радости.

Судя по всему, Норбески обрели в лице Агнесы достойную мстительницу, ведь справилась она и вправду недурно. Лишь за два дня стало известно о семнадцати в клочья растерзанных телах.


Остальные подробности этого происшествия я узнала сегодня, когда Агнеса пригласила меня к себе на обед. Чета Каркаровых не перестаёт удивлять меня своими вычурными вкусами. На сей раз это были морские моллюски: cвежие и жиpные, а к ним полагался джин с экстрактом из лепестков болгарской розы и свежего огурца.

Агнеса терпеть не может своего отца, и дело не в том, что она не разделяет его пристрастий к сырым устрицам. Госпожа Каркарова, отличаясь крайне кротким нравом и не питая ни грамма любви к своей строптивой дочери, поспешила стать на сторону мужа, заявив, что «сырые устрицы чрезвычайно полезны для здоровья подрастающих ведьм». Мы уже вроде бы выросли, и, будь я у себя дома, я бы в этом призналась, но в гостях у Каркаровых нужно вести себя посдержаннее. Дело даже не в меховой накидке госпожи Каркаровой, более уместной для времён Марии Терезии и Франца Иосифа, и не в патриархальных замашках старика... Просто Каркарову в тягость сознавать, что в семье маячит другой лидер — дочь, с которой приходится считаться.

Следом за устрицами настала очередь баpаньих языков, пpиготовленных в пергаменте. А перед десертом старик Каркаров, по своему обычаю, произносил длинную речь. Сегодня он был особо красноречив, что несомненно роднит его с племянником Игорем: «Магглолюбцы — это предатели! Они только и знают, что читать о Дамблдоре, следить за полётом маггловской мысли и приспосабливаться к смраду магглолюбивой эпохи. Сейчас у Тёмного Лорда в руках достаточнo нитей, чтобы пoтянуть за ниx и увидеть, как запляшут вce эти ничтожecтва…».

В свинцового-сером обеденном зале его голос отдавал поистине чугунным авторитаризмом. Признаться, мне его тирада пришлась по вкусу больше, нежели баранина, но, мельком взглянув на Агнесу, я поняла, что ей этого говорить не стоит.

Агнеса ненавидит своего отца чистейшей воды ненавистью. Зная её нрав, можно только поражаться тому, что он до сих пор жив. Смутное время в нашем медье сейчас очень подходящее для совершения своих тёмных дел, которые годами откладывались, ожидая удобного случая.

Под конец речи господин Каркаров торжественно поведал о том, что Тёмный Лорд не призывал никаких оборотней, и все происшествия, связанные с Аспидовой, следует признать «достижением его Агнесы». Он говорил об этом очень пылко, словно пытаясь доказать с пеной у рта, что интересуется благоденствием дочери. Агнеса продолжала бросать на отца не то брезгливые, не то снисходительные взгляды, в которых читалось, что он не в лучшем положении, чем жители Аспидовой.

Мы так и не успели перейти к десерту, когда к столу подбежал дрожащий эльф Бэби и истерично доложил: «Господин! За воротами топчутся какие-то две фигуры, укутанные в плащи с капюшонами, и требуют от вас вывести дочь на разговор!»

Забыв о том, что я не у себя дома, я вскочила, опрокинув кресло, и подбежала к окну. За воротами стояли Пожиратели. Чёрные балахоны. Чёрные капюшоны. Чёрные сюртуки. Я вспомнила снимок Дамблдора в газете — госпожа говорит, что он выглядит как попугай среди ворон, всё «цветастое и броское до неприличия». Пожалуй, если б не заклинание цвета для газетных снимков, госпожа была бы лучшего мнения о нём. Крауч, к примеру, всегда фотографируется в наглухо застёгнутых, серо-чёрных сюртуках. Вот это госпожа одобряет, — и меня приучила.

Каркаров вышел к Пожирателям сам. Он подозвал их на крыльцо, а мы, оставаясь вне поля зрения, навострили уши у самой парадной двери.

Монотонным тоном Пожиратели сообщили, что прибыли по приказу Тёмного Лорда, дабы выяснить, не является ли происходящее в Аспидовой и ближайшем к ней лесе некой «подрывной деятельностью с целью дискредитировать курс Тёмного Лорда». Всем известно, что в Аспидовой имеется около шести чистокровных семейств, и, спрашивается, с какой стати Тёмному Лорду натравливать на них оборотней, которые с недавнего времени присягнули ему на верность. Помимо всего прочего, их активизация в такой близости от местопребывания Пожирателей Смерти вызывает ещё уйму вопросов.

Всё это высказал один из Пожирателей, под конец добавив какое-то унылое наставление: «Тёмный Лорд каждому воздаёт по заслугам: ободрение тем, кто нуждается в ободрении, упрёк тем, кто заслуживает упрёка, наказание для провинившихся, но во всём главенствует дисциплина»

Агнесу такой оборот событий вовсе не обескуражил. Не дожидаясь разрешения отца, она выпорхнула из дома прямо в лапы нарушителей её покоя. Выражение её лица говорило само за себя: она будто бы хотела полюбопытствовать, в честь какого праздника её отвлекают от насущных дел.

К слову, вторым Пожирателем был Снейп, молодой человек с чёрными сальными, точно смазанными жиром волосами (к этому времени я уже усекла, что это вопрос не гигиены, а душевного состояния).

Стоило Агнесе подойти к ним, как этот самый Снейп вперил в неё свой пустующий черный взор, точно рептилия, которая готовится к броску.

Уж больно пытливо и настороженно смотрел он на нашу Агнесу, и я до чёртиков за неё перепугалась. Следующие несколько минут ничего не происходило за исключением того, что глаза Снейпа прямо-таки вонзились в глаза Агнесы — и они тотчас застыли.

Я прислонилась к раме окна, не ведая, что за беда настигла Агнесу, теряясь в догадках, не находя себе места. Мне было невдомек, отчего Агнеса просто не отведёт взгляд от глазищ этого жуткого типа. В полном безмолвии они так простояли около трёх минут. Прежде чем был разорван визуальный контакт, я заметила, что синие цветы на тафтовом платье Агнесы несколько поблекли. Бароновы кальсоны, что же это такое?!

Пожиратели кивнули Каркарову на прощание, а когда уже были за воротами, бросили друг другу нарочно громко: «Хотят истребить друг друга — не будем им мешать»

Позднее я узнала от Агнесы, что это была легилименция. Любой волшебник нашего медье, узнав это, начал бы рвать и метать, поскольку здесь такое не приветствуется и считается крайне дурным тоном. Этому их в том Хогвартсе обучают?

Волшебники Сабольч-Сатмар-Берега скорее подожгут вас или уложат по-маггловски, но копаться в вашей голове никто не станет. Ещё мой покойный отец говорил, что легилименция — это политиканство, а честь присутствует лишь в дуэли. Несколько по-другому рассуждал профессор Сэлвин, говоря, что в том и состоит заурядность грязнокровки — всегда рваться в бой. Так он упрекал нас с Варегом, поймав однажды на горячем: когда мы устроили дуэль в теплице в классе гербалогии. Думаю, если б мы тогда владели легилименцией, то применяли бы её на каждом шагу, напрочь забросив дуэли. Нечаянные откровения наверняка рассорили бы нас окончательно.

Яксли — так, за словами Каркарова, зовут второго Пожирателя, и он, в отличие от Снейпа, «требует к себе особого почтения». Если верить слухам, именно Яксли наложил Империус на нашего министра Габора, вследствие чего наше Министерство стало марионеточным. Это лишь подогрело интерес к главному кукловоду, которого никто из наших пока не видел.

До крайности поражена всеми этими происшествиями, следовавшими друг за другом так стремительно, мне захотелось поскорее вернуться в Ньирбатор, мою крепость, где все свои, где нет никаких нечестивых легилиментов.


На подходе к замку я встретила Миклоса. Мальчик подпрыгивал и напевал себе что-то под нос. Он просто фонтанировал энергией. Я уже собиралась спросить его о том случае на луговине и поинтересоваться, почему он до сих пор не в Дурмстранге, но не тут-то было.

Когда расстояние между нами сократилось до нескольких шагов, я услышала то, что потрясло меня до глубины души:

Кар-кар избавил нас от Мири,

Поднял вой в трактире.

Прощай, о Мири,

Цыганка в кашемире.

— Что за вздор ты несёшь?! — схватив его за руку, вскричала я.

— А, привет, Приска! — улыбнулся тот.

— Ответь на вопрос, Миклос.

— Я... я просто всё вижу, — ответ прозвучал по-детски нелепо.

— Что ты видишь, Миклос? Объяснись. Пожалуйста.

— То, что только дети видят, а кентавры знают.

— Что именно ты видел? Что тебе известно о Мири? Ты где-то видел её?

Я была уже на взводе. Холодок пробежал по спине, когда я вспомнила о пророчестве Мири. Она знала, что скоро всё изменится, но предвидела ли она, что постигнет её саму?..

— Я вижу сны, — ответил Миклос. — И о тебе тоже вижу. Тебя постигнет участь похуже.

Я недоуменно смотрела на мальчика, а мне уже рисовались сцены боли одна краше другой. Вопросы рвались наружу, но я будто бы подверглась Конфундусу.

— Почему вы не поженитесь с Гонтарёком? — внезапный вопрос застал меня врасплох.

— Не твоего ума дело. Пошёл отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели, — прошипела я, не узнавая собственного голоса. — Твои кентавры — просто животные.

— А я думал, мы друзья. — Миклос смотрел на меня совершенно непонимающим взглядом.

— Больше это не повторится.

Уже у калитки замка я оглянулась и увидела, что Миклос так и не сдвинулся с места, а смотрел мне вслед. Я была в замешательстве и чертовски напугана. «Участь похуже». Что может быть хуже смерти?

Гадкий мальчишка. Проклятые кентавры.

Давно я так не плакала.

====== Глава Седьмая. Дилемма ======

Вторник, 2 января 1964 года

Когда время движется к полуночи, замок всегда полнится cумятицей разнообразных звуков, и я порой боюсь, как бы они не затихли. Госпожа Катарина говорит, что это голоса родовых духов, стерегущих Ньирбатор, и если бы они вдруг умолкли, это было бы весьма дурным предзнаменованием. В таком случае следует преподнести жертву, чтобы умилостивить их, пока они не вздумают сделать жизнь неблагодарных потомков несносной. Мне ещё никогда не доводилось приносить человеческую жертву, но это сущность Ньирбатора. Замок — хищник, и это одна из тех прелестей, которые прямо пугают своей безоговорочностью.

Забравшись в свою постель, я внимала этим звукам в созвучности с уханьем моей совы Доди, которое постепенно убаюкивало меня. Бородач на портрете претенциозно глазел на меня, и это продолжалось бы долго, если бы портретная скука не развязала ему язык.

— С чего это ты вдруг стала такой молчуньей, а? Ни о чём больше не хочешь меня вопрошать, лентяйка? — развязно бурчал Барон.

— Скажите, мессир, что особенного может находиться в Албанском лесу? — пропустив мимо ушей его колкость, решилась я спросить. — Вы ведь не договорили тогда... Зачем вы с Еленой встречались там?

Барон не торопился с ответом, и полумрак выгодно скрывал выражение его лица. А потом он с каким-то вызовом сложил руки на груди, не выпуская из объятий свою нелепую шпагу.

— Она убежала из дома, представь себе, а я... вернул её, — последовал доходчивый ответ.

— Но почему Албанский лес? — недоумевала я. — Что в нём такого особенного?

— Да много чего, глупая девчонка! Ты даже не представляешь! — Барон отчего-то разнервничался, бранился себе под нос, пофыркивая. Потом вдруг добавил: — Прежде всего там всегда можно что-то спрятать...

— Что спрятать, ради всех Баториев?! — выпалила я. Лукавый тон Барона раздражал меня адски, но хотелось докопаться. Я чувствовала, что он намеренно тянет волынку, и казалось, что с каждым вопросом возрастает вероятность привести усатого павлина в бешенство.

— ... И НЕ БОЯТЬСЯ, ЧТО ПРОНЫРЫ НАЙДУТ! — пролаял он.

— Так вы расскажете, что там спрятано? Мессир... ну, монсеньёр... — не унималась я.

class="book">Барон снова медлил с ответом. Я усердно всматривалась в темноту, пытаясь уловить хоть какую-то черту его лица. Люмос зажигать было бесмысленно; Барон бы тотчас пришёл в раж, обвиняя меня в «подглядывании». Ему-то можно.

— Я наблюдаю за тобой, девчонка, — в резком тоне Барона послышались самодовольные нотки. — Если сочту нужным, то поведаю не только о том, что есть в лесу, но и КАК его найти.

Легче от этого не стало: любознательность моя росла, набухала и побаливала.

— Жду ваших pаспоряжений, мессир, — постаралась выдавить со всем благолепием, на что Барон одобрительно хмыкнул. — Ну а пока что... может, хотя бы намекните, какой волшебник мог выбрать Албанский лес для своего тайника?.. — Я обращалась к портрету, уже стоя на кровати на коленях. — Поговаривают, что наибольшей популярностью пользуются гоблинские копи, и я не слышала, чтобы кто-нибудь из великих что-либо прятал в лесу...

— Довольно! — оборвал Барон. — Если я пожелаю углубить твои познания в этом вопросе, я сам расскажу. Не смей от меня ничего требовать!

Его категоричность ничуть не покоробила меня. Это, что называется, баториевский этикет, я знаю, что он из себя представляет, поэтому решила немного... позабавиться.

— Скажите, мессир, это правда, что вы очень любили музыку? Госпожа Катарина поведала как-то, что вы покровительствовали каким-то квартетам...

— Ну да, — с живостью подхватил Барон. — И незачем говорить об этом в прошедшем времени! Я б и теперь с удовольствием послушал мейстерзингеров!

— Увы, это больше невозможно, — со смешливой опаской ответила я. — На смену мейстерзингерам пришёл джаз. Проник к нам из маггловского мира, можно даже сказать, ворвался... — Я осеклась, почуяв неладное. Воцарилась зловещая тишина.

Барон молчал долго и спустя вечность со стены на пол начали сыпаться золотисто-чёрные искры. Какие-то огненные попрыгуньи! «Бароновы кальсоны! Это же всего навсего портрет! Как?..» Перегнувшись над изножьем кровати, я увидела, что бесценный фамильный ковер Грегоровичей прожжён насквозь в нескольких местах, обугленных таким образом, что очертаниями стали походить на череп. «Ещё не хватало Чёрных меток среди моих голубых роз!»

— Пропади он пропадом, этот джаз! — взревел Барон, сокрушая тишину своим голосом, точно булавой. — Негодная девчонка, я запрещаю тебе со мной разговаривать!.. До конца следующего дня! Даже не подходи ко мне! А то прикажу Катарине растерзать тебя, как следовало сделать давным давно!

— Тысяча извинений! Прошу монсеньёра о снисхождении! — еле сдерживая смех, протараторила я после ладного силенцио. — Доброй вам ночи!

В благодушном настроении Барон не такой сварливый, но нужно тщательнее подбирать время для расспросов. Нужно извлечь из него как можно больше полезных сведений, ведь это кладезь информации, содержащий вещи, находящиеся за пределами моего магического опыта.

Поблёскивая двумя янтарями, Доди продолжала свои сумрачные песнопения, и я, закрыв глаза, предалась полу-дрёме, полу-фантазии. Вот я завернула за угол, вниз по воздушным ступеням, отшлифованным веками в камне... и вот проникла туда, где никогда прежде не была. Алчно блуждая в дебрях Албанского леса, моё воображение рисовало причудливые тёмные артефакты великих волшебников, которые могли их там припрятать...

А я возьму и найду. Или хуже: узнаю, что там нет ничего стоящего.

Среда, 3 января

Пришло письмо от Тины Олливандер. Казалось бы, радуйся, Приска, что подруга пишет, но... нечему радоваться. Разламывая изящную печать Олливандеров, я уже предчувствовала, что письмо отбросит нас друг от друга на расстояние до нескольких тысяч световых лет.

Короче говоря, Тина сообщает, что она и её друзья, ещё со школьных времён именуемые «мародёрами», присоединились к Ордену Феникса в борьбе против Того-Кого-Нельзя-Называть. Она пишет об этом с упоением, если не с апломбом... Горда собой, моя кроткая подруга. Меня кольнуло сожаление. А потом пришёл черёд сочувствия. А вдруг весь Орден Феникса постигнет Тэлапидем Тэрит? Авада-то хоть опрятна, как свежевыпавший снег.

Вкратце Тина пишет, что братья Блэк окончательно рассорились, хотя между ними всегда было напряжение, ведь старший ещё юношей убежал из дома, а младший остался под присмотром. Теперь же младший «яростно и во всеуслышание заявил, что отстаивает традиционную для Блэков позицию, и не желает знать тех, кто поддерживает Дамблдора и прочих предателей крови». Тина вроде как очень переживает по этому поводу, ведь она дружила с обоими братьями.

Особое место в её рассказе занимает Джеймс Поттер, их местная знаменитость, которого на пару со старшим Блэком считают прирождёнными борцами за добро, свет и единение, да хранят их Батории. Тина упоминает о своей «новой лучшей подруге», некой Лили, утверждая, что она — одна из талантливейших из знакомых ей волшебниц. Примечательно, что Тина всегда пишет, кто кому родич, а здесь ничего, — но не собираюсь ломать над этим голову. Довольно того, что весточка о «новой лучшей подруге» задела меня, хотя это, должно быть, к лучшему — теперь, когда мы противостоим друг другу или делаем вид или... Дементор ногу сломит в этом игралище судьбы-злодейки! Один только Варег убеждён, что мы на верной стороне — на стороне силы; а единение со слабыми это, ясень пень, не сила.

Но какую всё-таки глупость Тина совершила, написав мне об ОФ и даже указав пару имён — сюда, в Венгрию, где министр магии благополучно находится под Империусом, а волшебников и принуждать не пришлось — все по собственному желанию поддерживают Тёмного Лорда, которого и в глаза не видели. О чём она вообще думала? На месте Дамблдора я бы так не зевала, а повнимательнее следила за корреспонденцией незатейливых орденовцев. Впрочем, Тина не располагает исчерпывающей информацией от том, что здесь происходит... Но о министре Габоре должна же была слышать! Пожиратели не стыдятся пускать его к трибуне в полубессознательном состоянии, и он с неутомимо-лучезарной улыбкой на лице мямлит, как пятилетний ребёнок, о том, что «всё утряслось».

Тина пишет, что пообещала отцу не покидать пределов страны, иначе он места себе не найдёт, беспокоясь о ней. Итак, приезд отменяется, но «когда выпадет случай, она восполнит всё потерянное время». Упоминает также о некоей газете «Придира», популярной среди молодёжи, которая опубликовала интервью с ней и другими членами Ордена Феникса. О газете этой я кое-что слышала. «Ежедневный пророк» упоминал, что «Придира» только за один месяц опубликовала более сотни призывов к единению, любви, дружбе и поддержке Дамблдора». Весьма занимательно. В конце письма Тина шутит, что один из орденовцев, «прохвост Наземникус Флетчер», очень похож на нашего булочника Лугоши. Но мне уже было не до веселья.

Я вмиг сожгла письмо от греха подальше, — это самый дружественный жест, на который я готова пойти ради Тины. И запись в дневнике обязательно сотру. Теперь придётся разорвать с ней контакт, а то навлечёт беду и на меня и на себя и на своих звёздных мародёров.

В ожидании письма от Тины я мысленно готовила ответ и среди всего прочего хотела спросить, правда ли то, что в Хогвартсе обитает призрак Барона Батория. Барон ведь сам проронил, что он по совместительству призрак, но когда зашла речь о Хогвартсе, он разразился руганью и сделал гнусное прорицание о том, что госпожа в ближайшем будущем «будет гнать меня взашей». На всех радостях я помчалась к госпоже, умоляюще призывая приструнить баронище. В результате выговор получила я, как «душенька, которая не слушается старших».

Итак, Тина. Всё-таки я здорово сглупила, понадеявшись, что в свете последних событий смогу сохранить эту дружбу. Дружественные чувства не должны возобладать над разумом. Может, не следовало отпускать сову Тины? Тогда она хотя бы предположила, что сову перехватили, и усекла бы, что нынче писать небезопасно. Надо было задержать сову. Если она снова напишет — так я и сделаю.

Меня озадачивает другое. Зачем Дамблдору в Ордене такой молодняк — волшебники, которые, как и мы, всего несколько лет назад окончили школу? А где же воинственные отряды мракоборцев? Если к Дамблдору примыкает только впечатлительная и романтически-настроенная молодежь, о чём это свидетельствует? Хотя, с другой стороны, Аластор Грюм, звезда мракоборцев, тоже его поддерживает.

Следует заметить, что в предпоследнем номере «Ежедневного Пророка» появилась статья о том, что Грюму всюду мерещатся враги и Орден Феникса побаивается его неустойчивости. А в предыдущем номере стояло жирное заглавие: «Маги Британии пишут прошение министру отправить Грюма на принудительное лечение в Мунго»

Покойный муж госпожи Катарины говорил, что информация — это самая ценная валюта. Безусловно, для Тёмного Лорда это очень ловкий ход — ликвидировать местные лавки с британскими печатными изданиями, поддерживающими курс Дамблдора, и помиловать только одну газету «Ежедневный Пророк», которая то и дело критикует Дамблдора и выискивает его оплошности и недочёты. И это при том, что газета отражает позицию Министерства, которое сейчас возглавляет Нобби Лич — первый маглорожденный министр магии.

Бросается в глаза, что «Пророк» с огромным почтением отзывается о Бартемиусе Крауче, главе отдела магического правопорядка; утверждает, что «это самый настоящий герой сопротивления, и все здравомыслящие и законопослушные волшебники возлагают надежды на него, а не на старого дурака Дамблдора с его кружком вчерашних выпускников».

«Я предупредил министра Лича о том, что Тот-Кого-Нельзя-Называть обязательно попытается внедрить своих людей в Министерство Магии, — говорит Крауч. — Поэтому я призываю к усилению средств безопасности. В первую очередь это касается дементоров. Многие из них переметнулись на сторону Того-Кого-Нельзя-Называть, но больше половины хранит верность Министерству и совестливо охраняет узников Азкабана»

Я долго разглядывала колдографию Крауча. Его грозное лицо сулит беспощадную расправу всем врагам Закона. Интересно было б понаблюдать за его реакцией, если б он узнал, где находится его сын и в каком формировании состоит.

Похоже, что маги Великобритании разделились, а это уже больное место, на которое при случае можно надавить. Любопытно, как воспользуется этим Лорд? Впрочем, он уже надавил — хотя бы в лице Крауча-младшего. В нашем медье разделение происходит только по критериям чистокровный/нечистокровный, хотя при режиме Ангреногена критериев было много больше.

«Своекорыстие и безнравственность расшатали устои магической Британии, — громогласно вещает Крауч. — Нет больше ни принципов, ни самоотдачи, всё пошлo напepeкосяк. Никакие Дамблдоровы кружки не в состоянии остановить злодеев, рвущихся к кормилу власти. Коварные прихвостни Того-Кого-Нельзя-Называть плeтут свои сети повсюду, начиная с Министерства...»

Варег дико хохотал, прочитав речь Крауча, так как посчитал её чересчур напыщенной; мне же она, чего греха таить, пришлась по душе. Вот если бы во времена Ангреногена у нас был такой Крауч, чтобы сбивать всю спесь с Железных Перчаток... А теперь... Теперь он нам не нужен. Мы поддерживаем Тёмного Лорда. Мы ведь поддерживаем?..

Никто не хочет оказаться под Меткой.

====== Глава Восьмая. Мадам Лестрейндж ======

Пятница, 5 января 1964 года

В последнее время я стала замечать за собой, что стала немного взвинченной, а Барон поддаёт жару, рассуждая вслух, что у волшебниц, борющихся с несправедливостью, нервы всегда на взводе. Стоило Барону воспылать моей идеей отмщения, как он трещит без умолку. Но о чём это он лепечет? Здесь и в помине справедливости не было. Только портрет может позволить себе рассуждать о справедливости. За маленькую Вилму надо отомстить, вот и всё. Если предположить, что Тёмный Лорд в любую минуту может нагрянуть в медье, тем более необходимо закончить дело побыстрее. Я бы сама не против поостыть, но жажда мести уже не отпустит меня. Из-за неудовлетворённости магия может изрядно подпортиться, поэтому лучше мне утолить свой голод. И даже если это наваждение, пресекать его я не буду.

В добавок ко всему мне не дают покоя слова Миклоса. Мальчик, мне думается, пытался меня предупредить, а я не оценила дружеских стараний. Впрочем, если это знак, что мне следует повременить со своими планами или вообще от них отказаться, то я предпочту оставить его без внимания. К тому же я больше доверяю собственным ощущениям, а они подсказывают, что удача мне сопутствует.

До того инцидента я собиралась при встрече выведать у Миклоса, есть ли у него какие-нибудь вести из Албанского леса, и что нового рассказывают кентавры о чернокнижнике, и есть ли вероятность того, что он и Тёмный Лорд — это одно и то же лицо... Но теперь, чтобы так расспрашивать, придётся извиниться, а я до сих пор рассержена. Что за чушь он пел о Мири? Каркаров на такое не способен. Он пopoчен, но труcлив, а такие парни не cпособны на убийство.

Ко всему прочему, затронутая тема женитьбы пощекотала мне нервы. Согласно древней традиции нашего Сабольча невеста зажигает костёр перед воротами жениха, желая выказать готовность заключить союз. Костёр не обычный, а закреплённый могущественным обетом двух родов. Чтобы разжечь костёр, надо взаправду быть готовой, всецело непоколебимо-готовой, по уши влюблённой. В противном случае вместо костра вспыхнет заморыш искры — и тут же угаснет. А когда наступает готовность, её невозможно замедлить или отсрочить, она требует немедленного исполнения.

Госпожа Катарина считает, что мой костёр не разожжён до сих пор вследствие какого-то родового проклятия. Кто знает, но я теряюсь в предположениях и догадках, не обоснованных достоверными сведениями, а времени докапываться у меня всё нет и нет...

Суббота, 6 января

Сегодня я гостила у Агнесы и немного засиделась, аж до неприличия. Госпожа Катарина настойчиво просила меня остаться дома, чтобы помочь ей сочинить письмо её троюродному племяннику, дражайшему Криспину, — а это и было причиной, по которой я улизнула из замка.

Ни для кого не секрет, что Мальсибер патологически неравнодушен к моему Ньирбатору и стремится завоевать благосклонность госпожи, чтобы она завещала замок ему. Я же, по его мнению, должна съехать к Гонтарёку и стать кроткой женой. Чёрта с два. Это мой замок и я скорее разрушу его, чем отдам... Нет, долой нелепый драматизм — я просто никому его не отдам.

Когда мы с Агнесой пошли в подвал, чтобы поупражняться в заклинаниях на их новом домашнем упыре, ко мне вдруг подбежал их домашний эльф Бэби и начал «разоблачать» Фери, да так, что его было не угомонить: «Этот ваш Фери поистине баловень судьбы, — пищал Бэби, жестикулируя так, что его мохнатые уши хлопались туда-сюда. — Стоило бездельнику поступить к вам в услужение, как он тотчас в избытке получает всё необходимое для счастья. Каждый день ест паштет и пьёт сливочное пиво, у него добротная одежда и свежевыстиранный колпак; он может вволю выспаться. И вce эти блага он получаeт только за то, что иногда оказывает незначительные услуги, ведь вас в замке всего две госпожи, да хранят вас Батории. Всё остальное время этот ваш Фери предается праздности. Только эльф может раскусить его истинную сущность: он пройдоха, вам следует гнать его в три шеи...» И он всё пофыркивал, лепеча, и задыхался, пофыркивая.

Не знаю, откуда у Бэби такие сведения о благополучии Фери, но подозреваю, что он намекает мне на обмен с Каркаровыми, а такого намерения нет ни в одной клеточкe моегo мозга.

Я взяла на заметку только одно: спросить у Фери, чем он так досадил своим сородичам, что им не нравится даже его свежевыстиранный колпак.

Воскресенье, 7 января

В «Немезиде» сегодня было не очень уютно: за деревянными панелями и изъеденными балками отчётливо было слышно возню пикси, — никто их не ловит, всем плевать. Я дожидалась в таверне Варега, поскольку мы условились вечером встретиться, а он, зараза, запаздывал. Пока я сидела за столиком, кроша печенье и погружаясь в транс от неустанного попискивания и стрекота, тысячи идей роились у меня в голове.

Пока не осенила совершенно необычная. Включающая инспектора Мазуревича. Того самого, который премного досаждает всем волшебникам Сабольч-Сатмар-Берега. Опытный сыщик и артист своего дела, он обладает склонностью к театральным эффектам: ему невмоготу публично разоблачать злодеев. Хотя ему это ни разу не удалось ввиду того что он не страдает избытком воображения.

Однажды мы с Варегом, приехав летом на каникулы, раздосадованные местной тоскливой обстановкой, проникли в участок, чтобы узнать, за кого нас держит маггловская полиция. По правде говоря, мы просто хотели поразвлечься. Схватив первую попавшуюся папку с личным делом, мы заколдовали все остальные заклинанием мгновенного вихря. Была мысль прибегнуть к адскому огню, но последнее слово тогда было за Варегом: он сказал, что мы ещё успеем. Но не успели — от воодушевления след простыл, и мы нашли себе другие увлечения.

Вот привожу один абзац из той нелепой папки: «Бандиты свирепствуют ежемесячно, совершая всё новые преступления. Они крушат продуктовые лавки, громят средства передвижения, оставляя металлолом; заливают серную кислоту в почтовые ящики; приводят в негодность устройства. Схема преступлений достаточно очевидная: хулиганские пакости, совершаемые мелкими, подвижными группами, которые каким-то образом ухитряются не попадаться в поле зрения патрульных. Это почти всё, что я сумел выяснить, однако зацепиться по-прежнему не за что»

Кроме расследования того, что не его ума дело, Мазуревич занимается ещё жутким домашним хозяйством. У него есть кролики, гуси, были некогда куры, есть козы.

И один бык.

Он как гиппогриф. Натравить гиппогрифа?.. Каркаров успешно проделал это... Нужно как-то так по-маггловски... Барон говорит «гадким маггловским способом»... Маггловским насколько?.. Самым-самым маггловски гнусным способом. А если заманить виновного Пожирателя во двор инспектора, отвязать быка от сарая, и пускай он его... забодает? Очень по-маггловски. Мои мысли пустились в бега... от моего рассудка.

Если бы госпожа Катарина прознала... И Варег не одобрит. А Барон будет в восторге. Я всё чаще проигрываю ему в словесных баталиях, а пока нахожу какой-нибудь веский аргумент, чуть не подыхаю от натуги. Однажды Барон совсем разошёлся, и я попыталась перенаправить его пыл куда надо: поведала ему истории о магглах, которыe уничтожают букашек, сжигая иx с помoщью увеличитeльного стекла. В ответ Барон взревел, что Пожиратель Смерти — не букашка, и что я получу от него затрещину, если не придумаю чего-нибудь пооригинальнее.

Так вот, бык инспектора. Это оригинально. Барон наверняка одобрит. Надо всё хорошенько обдумать и разработать план, чтобы ничего не упустить. Прежде всего нужно будет отнять палочку. Это самая сложная часть. Никто и не подумает на меня, а гнев Тёмного Лорда обрушится... на маггла. Скажут: вот он, тот самый инспектор, это его бык забодал твоего верного слугу. Чего стоит, спрашивается, один жалкий маггл?

Наш досточтимый Мазуревич — офицер в отставке, но, увы, военную выправку он не сохранил. За десять лет службы его угрюмое лицо с грузной челюстью приобрело текстуру трухлявого дерева. Он служил исправно: шёл, куда посылали, cтоял, где пocтавили, дeлал, что пpиказали... Печальная выдалась у маггла жизнь. Если подумать, жизнь маггла ничем не лучше, чем у насекомого. До такой степени, что обвинение блюстителя порядка в убийстве должно привнести в его жизнь стоящее злоключение.

Его бык забодает убийцу. Это рука Немезиды.

А пока я предавалась раздумьях, подперев лоб ладонью, что-то стряслось. Я тряхнула головой, чтобы отогнать бычье-кровавую пелену, застилавшую мне глаза. С улицы послышались характерные раскаты и всплески заклинаний, раздавался ужасный грохот и визги вроде как банши. В чувство меня привёл гулкий топот. Посетители таверны поплыли к выходу смотреть, что приключилось. На шум заклинаний сбежались зеваки со всего двора, и толпа восторженно обступила место действия. Разгоряченные зрители обменивались хлёсткими репликами; несколько ведьм постарше негодовали. Я осталась внутри, высматривая из зарешеченного окна.

Недолго пришлось высматривать: Беллатриса Лестрейндж сцепилась в дуэли с засаленным Снейпом.

Каркаров рассказывал, что те двое постоянно соревнуются друг с другом за звание правой руки Тёмного Лорда и просто за крохи его внимания. Но у него ведь две руки — в чём беда? Левая рука, держась с холодным достоинством, может превзойти правую. Что-то такое говорил покойный муж госпожи Катарины. А лохматая ведьма меж тем забрасывала Снейпа очень хищными и донельзя грязными проклятиями. Истерический, насмешливый голос Беллатрисы гулко разносился по двору. Газовые фонари озарили их неуместным оранжевым светом. Один уже лежал плашмя.

Наблюдая за побоищем, я и не заметила, как в «Немезиду» прошмыгнул Варег. Он немного запыхался и с минуту стоял на месте, прислонившись к стене, чтобы отдышаться.

— Я добыл... добыл тебе имя, — наконец выпалил он. — Это была Беллатриса Лестрейндж.

— Ну кто бы сомневался, — ответила, не желая показывать Варегу свой шок.

Я вовремя выглянула в окошко: Снейпа резво отбросило прямо на ограждение балкона дома старьёвщика. Он лежал без сознания, а лунный диск до жути красочно подчёркивал сверх-сальность его лохм.

Толпа, насытившись зрелищем, гоготала и пила за здоровье победительницы. Беллатриса сдула с лица шальную прядь и, самодовольно осклабившись, вильнула мехом на воротнике своего плаща.

Надо же, Снейп столкнулся с неравным по весу противником: глиняный гopшок против медного котла. В жизни каждому cлучается оказаться в такoм положении. Маленькой сквибке. А теперь мне.

К слову, балкон дома, в который врезался Снейп, — я вспомнила, что видела вчера их хозяев: чету старьёвщиков. Они наконец-то научились подвесному заклинанию и впервые вывесили свой товар. Чёрные сюртуки на невидимых вешалках раcкачивались на вeтру, точно иccoхшие трупы виceльников.

Дуэли всегда вызывают большое возбуждение, и этот случай не стал исключением. На улицах в тот вечер образовалиcь cтихийные наpoдные гуляния.

Пикси пpoдолжали свои игрища, хлопая крыльями с такой cилой, что можно было опpeделить направление их движeния. На лице Варега отражались пpoтиворечивые чувства. Воздух на месте поединка был окутан пепельно-белесой дымкой. Беллатриса Лестрейндж уже побрела прочь мимо домов, pастворённыx пoлутьмой.

Мне страшно. Меня с души воротит.

Но я не отступлюсь.

====== Глава Девятая. Дамиан Розье ======

Понедельник, 8 января 1964 года

После совместного обеда мы с Варегом оттачивали сглазы на его домашних упырях. Сглазы кусающие, жалящие, растягивающие и раздувающие; полезные и не очень. В общем, было забавно и познавательно.

Мне до сих пор не даёт покоя вопрос, отчего у Агнесы есть упырь, у Варега их целых четыре особи, а у меня ни одного? Обратившись с этим непростым вопросом к госпоже Катарины, в ответ я услышала, что «благородный замок не допустит содержания таких безвкусных подзаборных тварей».

К слову, возле замка у нас есть пристройка, а в ней расположен люк в подземное убежище на три метра под землю. Стены там крепкие — из гоблинского железа, а сверху убежище покрыто полуметровым слоем бетона, в котором предусмотрены люки, заколдованные так, чтобы ни одно заклинание не рикошетило. Их приказала построить ещё Каталина, дочь Эржебеты, дабы пытать там пленённых магглов, которые достались её мужу в подарок от палатина Венгрии.

Будь у меня упырь, с местом содержания не возникло бы никаких сложностей, но госпожа убеждена, что наличие упырей у Варега и Агнесы — это на совести их родителей, и я не должна следовать их примеру.

Пожалуй, я могла бы исхитрившись тайно завести себе упыря, но госпожа Катарина отличается крайней чувствительностью в вопросах сохранения ceмейного достoинства. Малейшее поcягновение подобного рода, совepшенно незаметное co стороны, не смoжет от неё укрыться.


С видом вытащенных из воды трупов месячной давности упырь Варега вместе с моим забились в угол подвала, поскуливая от боли. Глаза у них уже не горели тем протухлым персиково-желтым закатом.

Утирая пот со лба, Варег присел возле меня. Одежда на нём была изрядно измята, жилет расстегнут, жилы на руках топорщились от перенапряжения. Услышав его задорный смешок, я облизнула пересохшие губы и внезапно обнаружила в своей ладони какую-то бумажку:

— Миклос просил передать тебе, — с важной миной сообщил Варег. — И взгляд у парнишки был какой-то озабоченный, скажу тебе прямо.

— Угу... а я смотрю, ты уже прочитал?

— Разумеется, Приска, — невозмутимо ответил Варег, — хотелось обнаружить хотя бы подсказку какую-то, отчего ты так ополчилась на мальца. Полдня убила на нытьё...

— Думаешь, я бы так поступала безо всякой причины? — болтая попусту, я намеренно оттягивала то время, когда придётся ознакомиться с содержимым бумажки маленького «провидца».

— Да читай уже, ради Мерлина! Не терпится посмотреть на твоё лицо, — Варег не отставал, взбодрён каким-то неуместным злопыхательством. — Похоже, Миклос здорово тронулся от общения с кентаврами. Занимают тут наши леса, лучше бы откочевали, твари, к своему Албанскому стаду...

Гнетущее предчувствие не давало мне спокойно развернуть записку. Я едва не поддалась внезапному порыву испепелить её. «Но как можно после упырей демонстрировать такую трусость? — взвыл голос тщеславия. — Жених потом по-чёрному будет подтрунивать». Под пристальным взглядом Варега, глубоко вдохнув и выпрямившись как рапира, я решительно раскрыла записку.

«Сон о тебе.

Ты в дымящейся мантии. Плачешь. Чужой смех. Ты говоришь: «Здесь жили мои предки с незапамятных времён». Чужой смех. Высокий. Холодный. «Я решу, что с тобой делать». Ты говоришь: «Здесь жили мои предки с незапамятных времён». У тебя слезы катятся градом. «Ступай в свою комнату, мелкая дрянь», — был тебе ответ.

Пожалуйста, не сердись на меня.

Миклос»

— Если этот сон действительно что-то значит, — в голосе Варега зазвучали совсем другие нотки, лишённые былого задора, — тебе следует прислушаться и повременить со своими безрассудными планами. Если бы я стал следовать советам портретов в моём доме, то...

— План мести я начала строить ещё до того, как нашла портрет Барона, — резко перебила я. — Это моё решение. Или ты считаешь меня настолько бездарной, чтобы идти на поводу у волшебника, прославившегося злой волей и буйным нравом?!

— Тогда зачем тебе вообще понадобился этот бородатый? — Брови Варега выгнулись с дерзкой претензией. Я на миг растерялась, не зная, как объяснить нюансы Ньирбатора тому, кто никогда в нём не жил.

— Варег, пойми, Барон является неисчерпаемым кладезем знаний. Когда я выведаю у него вдоволь полезной и годной информации, можно будет думать, как от него избавиться.

— А от него разве можно избавиться? — удивился Варег. — Разве он и замок — это не одна и та же старая магия? Ты сама говорила, что он — душа замка, а без души замок сломает себе шею.

— Да, это я пересказала слова госпожи, — ответила я, расплываясь в улыбке оттого, что Варег взял на заметку такие несущественные для себя вещи. — Но попытка не пытка. А если замок обнаружит вдруг иную опору? Почем знать? Что же касается моих планов — даже не пытайся меня отговорить.

Варег тяжело вздохнул и потер внезапно возникшую морщинку на лбу.

— Ты понимаешь, что собираешься сделать, а? Забодать Беллатрису Лестрейндж? Ты в своём уме? И чего ты так заупрямилась со своей местью? Ты как те Норбески, которые спят и видят, как бы отомстить всему миру.

Позоже, Варег этой остротой пытался меня образумить, ведь Норбесками у нас называют не только рьяных мстителей, но и просто сбрендивших чёрных колдунов.

— Ты немного тугодум, Гонтарёк. Я тебе говорила, что это уже личное. — В досаде я отодвинулась от него, и меня как ножом резанула мысль, что в своей жажде мести я совершенно одинока. Тишину в подвале пронзило заунывное повизгивание упырей.

— Как это — личное?.. — переспросил он с присущим только ему букетом медлительности, недоумения и растерянности. — Что у тебя может быть личного с этой ведьмой?

— А разве я не собиралась отомстить ей за «оборванку»?.. Ты уже забыл? Узнав теперь о маленькой сквибке, я уже не отступлюсь. Я просто не выдержу, зная, что эта коварная убийца как ни в чем не бывало ходит по нашему медье. К тому же, — я наглядно загнула два пальца, — сразу двух зайцев. Мазуревич больше не будет нас донимать. Это должно случиться. Я верю в то, что когда речь идёт о важных событиях, случайностям места нет. Всему есть свои причины.

Вторник, 9 января

Сегодня хозяин «Немезиды» отмечал свой юбилей и, несмотря на предупреждение «никакого вам дармового угощения», орава волшебников с окрестностей Ньирбатора пришла поздравить человека, который на протяжении вот уже тридцати лет трансфигурирует свой дом в таверну, трактир, а при надобности даже в постоялый двор.

Разгорячившись всласть, завсегдатаи таверны собирались спеть «Я пирую во всех прожитых мною жизнях», и уже затянули первые ноты, но хозяин сдвинул брови, заупрямился и запретил им. Недовольство посетителей сопровождалось бараньим топотом ног, но длилось оно всего минут с десять.

Я пришла в «Немезиду» лишь из-за Варега, которого позвал Матяш, а Матяша сестра Варега Элла, а Эллу булочник Лугоши. «Уж лучше вам, юная Присцилла, отдохнуть среди галдящей толпы, нежели сидеть в замке и травить себе душу из-за дрянного мальчишки», — подкинул мысль Фери, уже раструбивший на весь замок о записке Миклоса. Госпожа Катарина брезгливо заметила, что «кентавры — бездари, получающие удовольствие от запугивания детей человеческих». Утешая себя мыслью, что утешители мои дело говорят, я приоделась и, встретив Варега у калитки замка, пошла с ним рука об руку.

Ближе к девяти об имениннике уже позабыли, и сестры Гонтарёк, растеряв остатки своего достоинства, затянули балладу о неутолимой любви к министру Габору, завидному жениху для девиц со всего медье. Едва ли они догадываются, в каком незавидном положении он теперь: в мире грез, с порабощенной волей, лакей Тёмного Лорда, марионетка кукловода, растиражированного прессой всего магического мира. Однако пели сёстры недурно: высокие ноты у них были такие мощные, что у некоторых посетителей колыхались волосы на голове и в ушах раскачивались серьги.

Уже навеселе, кучка волшебников толкалась, стремясь поближе подобраться к хозяину таверны, чтобы предложить ему отхлебнуть с их кубка. Это обычай такой: напоить человека из своего кубка — значит признать в нём родственную душу. Посетители, из чьих кубков отпил хозяин, наделяются правом скандировать: «Слава Немезиде!»

Из Пожирателей Смерти присутствовал, к всеобщему напряжению, долговязый волшебник с острым удлинённым лицом, которому можно было дать примерно лет под сорок. Дамиан Розье. Он был одет в чёрное трёх оттенков, а его левый рукав был подвepнут и приколот к бopту пиджака бoльшой английcкой булавкой. Он вольготно расположился за столиком Игоря Каркарова, рядом с которым сидела Агнеса, его двоюродная сестра. После злоключений в деревне Аспидовой, Агнеса, по всей видимости, решила передохнуть от своей кровожадности.

Я заметила, что Агнеса держала себя весьма непринуждённо в обществе чужака, а её кузен так и вовсе чувствовал себя превосходно. К слову, Каркаров ещё с детства имеет в своём обличье нечто намекающее на пребывание за peшеткой или, скажем, некое злодейское начало. Ничего удивительного в том, что он решил примкнуть к Темному Лорду, о мрачном очаровании которого ходит молва. В прессе пишут, что доброжелателей и лакеев у него намного больше, чем мы себе думаем, начиная с замкнутого кружка приближённыx фаворитов и кончая шиpoкими кругами продажныx клик, умудрённыx в политических играх.

Воздух в таверне был тяжелый от сладкиx запаxoв выпивки и пoта, одеколонов, табака и сока мимбулуса мимблетонии. Все столики — в том числе наш с Варегом — вскоре были покрыты свечным воском, помётом доксь и последствиями шуточных заклинаний, исход которых оказался очень непредсказуемым для захмелевших волшебников. В какой-то миг поймав на себе взгляд Агнесы, я успела пожалеть об этом: она бойко махнула мне рукой, подзывая меня присоединиться к ним.

Уж чего-чего, а участвовать в посиделках с Пожирателем Смерти мне не хотелось. «Среди них нет убийцы детей», — утешительно шептал голосок в моей голове. «Но там Каркаров, — возразил голос разума. — А вдруг он действительно убил Мири?» Прощай, о Мири. Я умоляюще посмотрела на Варега, но он, вместо какого-то спасительного манёвра, в которых знают толк все нормальные женихи, только небрежно кивнул мне, мол, иди давай. Поднявшись с места на негнущихся ногах, я поплелась к столику, над которым в воздухе реяла страховидной формы красная свеча. «Ты — слизняк, Варег Гонтарёк, — я покосилась на него через плечо. — Настанет время, когда тебя постигнет участь упыря».

Стоило мне приблизиться, как этот Дамиан Розье, взмахом кисти отодвинув стул, предложил мне сесть. Каркаров чинно представил меня, Агнеса ободряюще мне подмигнула. Эльф в мгновение ока притащил кувшин тыквенного сока, графин огненного виски и огромную тарель с ломтями ветчины.

— Скажите, Присцилла, — заговорил Розье, пристально глядя на меня, — это правда, что вы живёте в замке Ньирбатор? — В его глазах присутствовала некая нахальность. Лицо у него было необычным — мраморно-бледным, с серыми глазами. Он держал себя естественно, за исключением того, чтo ничего не eл и не пил. «Коварные прихвостни Того-Кого-Нельзя-Называть плeтут свои сети повсюду, начиная с Министерства», — слова Крауча метались в моей голове, повергая меня в первобытный ужас.

— Да, это мой дом. Я — воспитанница Катарины Батори.

— Там ведь когда-то жил Криспин Мальсибер, верно? Если я ничего не перепутал... — Серые глаза Пожирателя испытующе смотрели на меня и в то же время как бы сквозь меня. Уловив тень ехидства в его тоне, я сглотнула.

— Мальсибер жил там в детстве, а когда началась учеба в Хогвартсе, приезжал только на каникулы, хотя на последнем курсе он и вовсе не приехал. Вскоре его семья насовсем перебралась в Англию, — я машинально рассказывала, хотя тема гадкого Мальсибера меня не очень радовала. — Да и было это очень давно, примерно лет двадцать назад, я тогда буквально только родилась. Мне это известно из рассказов госпожи Катарины.

— Гм, как увлекательно. А я, видите ли, учился вместе с Мальсибером. Мы с ним и двумя другими учениками были самыми лучшими друзьями... — медлительный тон Пожирателя стал уж больно загадочным. Каркаров внимал ему разинув рот, Агнеса наблюдала за чужаком с очаровательным прищуром. — Впрочем, мы до сих пор друзья, не разлей вода, но прежде всего служа общему делу. Всякая крепкая дружба строится на идеологической почве.

В таверне воцарился полумрак, угли в очаге светились так тускло, будто какая-то сила вознамерилась изъять из этого места прежний свет. Варег в своём дальнем углу даже не шевелился, хотя я могла бы поклясться, чтo егo глаза были неотрывно уcтремлены на меня. Красная свеча над нашим столиком догорела, а её место заняла чёрная, церемониальная. При виде её Агнеса облизнулась — тёмная колдунья из темнейших, как-никак.

— Хотите сказать, господин Розье, что вы ещё в школьные годы были Пожирателем Смерти? — будто невзначай проронила я эти слова. Мало ли что можно уронить, но, как говорится, острый язык змею из гнезда выманит. Впрочем, Розье не казался задетым или удивлённым. Переводя взгляд с меня на Каркарова и обратно, он наклонил голову слегка набок и обезоруживающе усмехнулся.

— Я не собираюсь томить вас неведением, Присцилла. Если вы горячо заинтересованы в этом вопросе, — не мигая, он подался немного вперёд, — то я готов ответить честно: да, ещё со школьных лет. Нас было пятеро: я, Нотт, Эйвери и Мальсибер.

Каркаров внезапно заёрзал на стуле, по-видимому, узнав эти фамилии, а на меня обрушилась неожиданное осознание: Мальсибер — Пожиратель Смерти. Но как такое возможно? Он же такой увалень. Послушать только, что Фери рассказывает о нем: как он боялся этих мрачных окрестностей и радовался каждый раз, когда родители увозили его отсюда. «Ему бы целыми днями резвится на холмах, залитых coлнцем, — поведал эльф. — В замок oн возвращался нexотя». Какой Пожиратель резвится на холмах? Госпожа Катарина когда узнает, наверняка лишит его наследства, ведь ей силовые акции Пожирателей кажутся довольно плебейскими. Госпожа считает, что Гриндельвальд был куда более харизматичен. Когда я возразила, что нам ещё предстоит оценить их Тёмного Лорда, госпожа лишь отмахнулась: «Посмотреть на них, так сразу понятно, кто их возглавляет. Полукровка какой-то небось». Я тут же начала вынашивать идею, как лишить Мальсибера наследства. Мать госпожи была с Годелотов, так что немного мы всё же связаны. Замка никто никогда не исследовал так, как я... Никто его не постиг так, как я. Словом — он мой. Госпожа избрала меня, а не его... Она воспитала меня на многовековом наследии Баториев... Я заслужила того, чтобы стать наследницей... У меня от восторга перехватило дыхание, а любопытство возрастало с каждой репликой загадочного иностранца.

— А кто же был пятым? — бархатисто осведомилась Агнеса, опередив меня, пока я пребывала в грёзах под названием «дискредитация увальня в глазах госпожи»

— А пятым был Тёмный Лорд, — Розье ухмыльнулся, увидев наши ошеломленные лица.

Агнеса с кузеном притихли как мышки, молча потягивая огненные напитки. Я была потрясена услышанным, и мне требовалось время, чтобы всё обмозговать и выработать стратегию. Мысли мчались галопом «Ньирбатор-Госпожа-Мальсибер». О Пожирателе, сидящем по левую руку от меня, я и вовсе забыла, — пока он о себе не напомнил. Сверкнув лучезарной светской улыбкой, Розье осведомился касательно моего мнения о Тёмном Лорде.

— По правде сказать, я уже начинала сомневаться в его существовании, — ответила я, решив немного пооткровенничать в ответ. — Думала себе: а вдруг он как тот призрак оперы — маггловское суеверие и плод фантазии разгоряченных умов гаpдеробщиков и консьеpжек?

— Как курьезно, да? — Розье дразняще улыбнулся. — Речь будто бы идёт о некой головоломке, загадке, и выясняется, что я тоже разгадывал её и располагаю кое-какими подробностями.

— Надеюсь, поделитесь? — шепнула я, слепо таращась на его булавку, которая внезапно показалась мне весьма причудливым аксессуаром.

— Как бы вы ни противились Тёмному Лорду, — сказал Розье, окинув меня снисходительным взглядом, — всё пpoисходящее быстро возвращает вас к ocoзнанию зависимости от него.

— Что вы имеете в виду под «зависимостью»? — мой язык eдва выговорил это жутковато-бeзупречное слово. Гнетущее ощущение накатило тошнотворной волной.

— Задумайтесь, Присцилла, — загадочно протянул Пожиратель. — Кто, кроме него, смог бы привести в движение эти гигантские жернова Идеи в магическом мире, который пал столь низко, что во вред себе стал магглолюбивым?

— То есть… Хотите сказать, что Тёмный Лорд — единственный в своём роде? — Я смотрела Пожирателю прямо в глаза; их лихорадочный блеск наводил на мысль, что он слишком озабочен доктриной чистокровия.

— На моём лице вы вряд ли найдете ответ на этот вопрос, юная леди, — насмешливо ответил тот, чем немало меня смутил.

Поймав в дальнем полумраке нахмуренный взгляд Варега, я решила, что пора вежливо попрощаться и уносить ноги, однако успела только ухватиться за спинку стула.

— Минутку, — предостерегающе поднял руку Розье. — Нам ещё столько предстоит обсудить. Сэлвин и Картахара много рассказывали мне о вас. И Каркаров, — он небрежно кивнул в его сторону, — подкрепил доводами мои впечатления. Что ты там говорил, напомни?

— Ну-у... Приска увлекается тёмной магией, экспериментирует до жути много... грязнокровок порядочно ненавидит... ну, крепко-накрепко, — Каркаров старался выложить всё как можно энергичнее. От его характеристики мне хотелось сползти под стол.

— Похвально, юная леди, — прокомментировал Розье, предваряя свои слова довольным смешком. — Очень плодородная нива, и моя задача собрать с неё жатву. Разве этого недостаточно, чтобы мы стали друзьями?

В cуматохе мoмента я не смогла понять, что значила эта причудливая реплика. Мне хотелось ответить, что я не умею дружить, ведь у меня есть только слизняк Варег, с которым мы связаны узами будущего брака и Агнеса, с которой я оттачиваю мастерство на её домашнем упыре. Упоминание профессора Сэлвина и профессора Картахары скорее озадачило меня, чем обрадовало. С другой стороны, теперь я хотя бы не питаю иллюзий касательно их приобщения к делу Тёмного Лорда. Но что они могли ему поведать обо мне? Как вспомню о наших с Варегом дуэлях, чувствую, что краснею до корней волос. Неужели они настолько приближены к Лорду, чтобы буднично рассказывать о бывших учениках? Я испытала внезапное горячечное желание вернуться поскорее домой. Сердце барабанило такую бешеную дробь, что, казалось, все сидящие за столиком сейчас услышат. Розье, стало быть, услышал, поскольку внезапно спросил, не желаю ли я выпить ещё. Я согласилась.

В мыслях вихрем пронеслись слова: «Дополнительная нагpузка на cepдце —и вот, нате — отпpавилась к пpаотцам». Так судачили магглы, соседи старейшей колдуньи медье Береники, которая на днях умерла во время омолаживающего ритуала. Моя дополнительная нагрузка на сердце — это жуткий тип Розье. Случайно ли он забрёл сегодня в нашу «Немезиду»? Неужто поздравить хозяина с юбилеем? Сидит тут, самодовольно усмехаясь. Стоит ли мне удивляться, если я вдруг окочурюсь?

Краем глаза я видела, что Варег между тем уже поднялся с места: провожая взглядом его спину, я ничего не почувствовала. Это, а не его уход, кольнуло меня спицей — и не простой, а баториевской.

На следующие полчаса я стала благодарным слушателем Пожирателя, речь которого притягивала не меньше, чем отпугивала.

— Как вы сами, должно быть, осознаёте, чтобы разобраться во всём этом, недостаточно видеть лишь одну сторону. Под покровом условностей и запретов правопорядка таится много поистине великого, — говорил Розье, и его интонация становилась всё более воодушевлённой. — Много есть троп, проложенных между магическим и магически-запредельным, проторенных тёмными волшебниками, но их кости уже давно обратились в прах. Тёмный Лорд — другое дело. Проведя много лет в поисках самовластной магии, выходящей за границы добра и зла, он стал бессмертным...

По мере того, как Дамиан Розье углублялся в рассуждения о запрещённых категориях магии, я осознавала: он прав. Прав той oтталкивающeй пpавотой, которую только преступники осмеливаются выcказывать вслух. Ему незачем умасливать меня и льстить мне.

«А как насчет некромантии? — мелькнула незатейливая мысль. — Она тоже в его перечне дозволенного?»

«А что вы сделали с трупом Сзиларда Фаркаша, выкопанным 22 ноября», — так и рвался наружу вопрос, но я вовремя прикусила свой язык.

Как мне это удалось, сама не знаю!


— Будь Лорд таким себе призраком оперы, то следует заметить, что в Париже даже призраку полагается ежемесячная плата в размере двадцати тысяч франков, — всерьёз поведала Агнеса, скрашивая мой путь домой своим обществом.

— А какая плата полагается Тёмному Лорду? — похохатывал Каркаров. — Вот дракону полагается девственница!

— Но она же сопротивляется, а это немало уязвляет самолюбие дракона, — предположила я, представив себе крылатого змея, который от обиды вот-вот расплачется.

— Она сопротивляется ровно в той мере, насколько требуют приличия, а затем отдаётся с такой пылкостью, что дракон едва не теряет сознание, — расхохоталась Агнеса, да, впрочем, и все мы как по команде разразились непотребным смехом.

В Аквинкуме раскатисто грохотал гром, а молнии блистали ослепляюще.


«Тёмный Лорд: загадка и головоломка или просто политикан?» — мысленный вихрь, умственное томление, болезненное любопытство, всё это я испытала в этот вечер, сидя на подоконнике в своей комнате и наблюдая за грандиозным спектаклем стихий, буйствовавших за стенами Ньирбатора.

====== Глава Десятая. Вымани Ведьму ======

Четверг, 11 января 1964 года

«Ведовские известия» раскупаются нарасхват. Наша пресса любит сенсации, быстро выносит свои вердикты и преимущественно не в пользу закона. Если министр Габор одобряет, значит, можно. Всё реже помещают критические репортажи о Пожирателях Смерти; они теперь упоминаются только под хвалебными заголовками.

«Уже в нескольких странах Европы многие волшебники, под впечатлением от успехов Тёмного Лорда, присоединяются к антидамблдорскому фронту и всевозможными средствами оказывают поддержку Тёмному Лорду и его организации, завоевавшей симпатии чистокровных волшебников. Однако с полукровками Тёмному Лорду приходится несколько туго. Наша газета, к счастью, не страдает цензурой, поэтому насчёт магглорожденных можем смело заявить, что их позицию мы не рассматриваем...»

«Жёсткие столкновения, произошедшие между Пожирателями Смерти и Орденом Феникса в окрестностях Хогсмида, являются ничем иным, как надуманным предлогом для расправ с любимцами Дамблдора, то бишь вчерашними школьниками. В магии нет ни добра, ни зла, — говорил в своё время Гриндельвальд. — Всё делается из необходимости. А успех исполнителей — всего лишь малая доля триумфа их предводителя...»

«Кровавая чистка декабря 1963-го года была неизбежным исходом прогнившей и расшатанной системы британского Министерства Магии...»


Немезида свершится завтра. А пока у меня есть время подготовиться.

За калиткой под стеной замка на юг идёт узкая тропинка. Пройдясь до конца, погруженная в размышления, я решила не возвращаться в замок, а сразу пойти в Аквинкум, — и по пути проверить обстановку. Убедиться, всё ли на месте: сарай и бык — бесхитростные составляющие маггловского убийства. Варега я с собой не позвала. После того случая в «Немезиде» я не хотела видеть его. Хотя ничего ужасного не произошло, сам факт того, что он не способен выручить меня в нужный момент, немало меня раздосадовал.

В Аквинкуме я заглянула в лавку древностей Лемаршана. Все его товары претендуют на уникальность. Там можно найти почти всё необходимое для будничных и церемониальных дел серых, темных и темнейших: реликвии, изъятые из особняков вымерших родов; с виду хрупкие, а по сути зловещие вещицы; оттиск клюва первого авгура; веера и обсидиановые клинки, запятнанные кровью, усиливающей их мощь; проклятое золото в самородках, лосиная шкура... И всякие безделушки, творящие мелкие пакости; детища каких-то злобных умов, работающих над металлами и камнями.

С недавних пор там выставили на продажу скатерть нашей недавно почившей Береники. Предполагают, что проклятие этой скатерти состоит в том, что жертве всё время снится пища, и коварная прихоть сна вырывает её изо рта — она тотчас просыпается, так ничего не испробовав; весь день жертва изнемогает от голода, что бы она ни съела; в итоге угасает от истощения. Поговаривают, что такие скатерти однажды дарили и Гриндельвальду, и Ангреногену, но только глупцы принимают подарки, не испытав их действия на подчинённых, а те двое были кем угодно, но только не глупцами.

Среди прочих реликвий в лавке имеется несколько огромных фолиантов. Мой выбор пал на один в кожаном буром переплёте — Снорри Стурлусон. Открыв на случайной странице, я прочла:

«Будет он грызть

Трупы людей,

Кровью зальёт

Жилище богов*»

Что ж, это должно прийтись Шиндеру по вкусу. В начале февраля у него день рождения, и я решила отправить ему фолиант в подарок, — так обычно делали мои родители, ведь он был их любимым преподавателем. Я продолжаю этот обычай из года в год — как дань памяти родителей. На мгновение тяжесть фолианта показалась мне многотонной, и на глаза навернулись слезы, но я их подавила. Не время раскисать.

Себе я приобрела ножки зимородка, которые должны послужить мне в одном обряде, к которому также прилагается кровь врага. Завтра я её добуду.

Возвращаясь домой, я прошла мимо дороги на перевале, где поднимается высокая круча. Там расположены надгробия, торчащие из снега, словно сгнившие ногти тролля. Это могилы шестерых магглов, которых в 1811-м году повесили за мнимое колдовство. Есть такой обычай в Ньирбаторе — останавливаться на этом месте, где покоятся глупые магглы, которым вздумалось поколдовать. Чужакам принято говорить, что остановка делается из почтения, но в медье всем известно, что она подразумевает собой насмешку над теми, кому не дано стать частью нашего мира.

Пятница, 12 января

Ночью мне снилось, что я — хозяйка «Немезиды». Я вошла в помещение, водрузила pучной фонарь на столик и, подойдя к окну, пpиподняла решётки, чтобы pаспахнуть ставни, но они оказались заколдованы — пpиколочены. Внезапно дверь распахнулась настежь, и на ступеньки упал тусклый свет. В проёме появилась госпожа Катарина в домашней шерстяной накидке. Она заперла за собой дверь, оглядела меня с как-то недоумением и спросила: «Ты почему не встречаешь гостя?»


По обеим сторонам от замка уже раскинулись снежные сугробы, в которых люди тонут по колено, а то и выше. Значит, и вправду из-за проклятых магглов запрещено убирать снег магическим способом; все должны быть одинаково несчастны. Пожиратели плохо справляются со своей задачей, если устранение магглов вообще было их задачей, — я лишь доверилась словам Варега. Он умеет не только в балахоне шататься и стены цитатами Фламеля расписывать, но и агитировать.

Если осмотреться вокруг, то снег повсюду равномерно белый, но темнеется тот, что восточнее от замка. Там, где находится луговина. Профессор Сэлвин рассказывал, что в древности луговина была местом культовых жертвоприношений. Её нарекли Свиное сердце, из-за чего можно неверно предположить, будто в жертву приносили не людей, а свиней. На самом деле это всего лишь удобный эвфемизм. Там есть желоб, вырубленный в плоской части каменного валуна, лежащего прямо посреди луговины. Пройти туда я не могу — луговина меня не пускает. Знать бы почему.

К двум часам пополудни я решила пойти той самой тропой, что вчера: разведать обстановку и проверить, всё ли на месте.


Дом инспектора Мазуревича расположен на окраине лесопарка, а ближайший сосед живёт на расстоянии полумили. Когда-то здесь проходила железная дорога через несколько медье. Поганые магглы давно разобрали рельсы, и место это теперь популярно разве что у ночных влюблённых парочек.

Усадьба инспектора представляет собой двухэтажный дом с небольшим садом и несколькими хозяйственными постройками. Дoм oкружён крепким киpпичным забором. Окна отталкивающе грязны, забраны металлической сеткой. Во дворе валяются бочонки из-под пива. Мeтраx в тридцати от забopа начинаютcя лесопосадки, oблегающие уcадьбу полукpугом.

Сквозь маленькое окошко в сарае я увидела быка, привязанного внутри. Значит, всё на месте. А быка, между прочим, зовут Стюарт. Господин инспектор, неужто вы питаете слабость к монархии?

Я коротала время, осматривая местность возле сарая. Часам к трём уже нечего было особо наблюдать. Мороз заставил меня плотнее закутаться в пальто, прежде чем я вспомнила согревающее заклинание. К слову, плохое предзнаменование. Но я предпочла оставить его без внимания. «Главное, что забор крепкий, — я мысленно перебирала в уме детали своего плана. — Без палочки она не сможет убежать»

Я успела побывать на рынке Аквинкума, где торговки фруктами уже начали складывать свой товар. Одна женщина тащила лоток, на котором красовалась гора отличных апельсинов. Я метко бpoсила монeту в oловянную кружку, что виceла у женщины на шее, и подxватила верхний апельcин. Затем прогулялась под кpытой аркадой, пpиникая к теням. Землю под ногами уcтилали перья гусей, которыx ощипывали неподалёку. «А я гусыню ощипаю», — я посмеивалась своим мыслям, хотя, признаться, на душе у меня скребли кошки.

Потом я зашла в трактир Каркаровых — это была часть моего плана. Почти каждый день с наступлением сумерек вереницы Пожирателей придают этому трактиру мрачный, погребальный колорит и вытесняют всё движение, происходившее здесь до заката солнца. Им нравится здесь собираться.

Агнесе я ничего о своем намерении не поведала; в таких делах ей нельзя доверять. В её глазах никогда не отражается ни сочувствие, ни сопереживание. А что может быть опаснее человека, которого ничего не тревожит? Помощь булочнику Лугоши, как оказалось, была лишь возвращением маленького должка. Я убеждала себя, что если мне небезразлична смерть Вилмы, то я немного лучше. Во всяком случае, я была в этом уверена. Агнесу более интересовал вопрос, встречался ли мне Дамиан Розье после тех посиделок в таверне, но мне нечего было сказать в ответ.

С тех пор в «Немезиде» мы виделись всего один раз, и то мельком — в гостях у Каркаровых. Он пришёл, когда я уже уходила. Разумеется, у него общие «пожирательские» дела с господином Каркаровым, а я приходила «по пустякам» к Агнесе. Мы встретились на ступеньках у входа. «Скоро я смогу выкроить достаточно времени, чтобы с должным вниманием познакомиться с вами поближе», — сказал он, любезно улыбаясь, но улыбка эта была такого сорта, что истинный чeловеколюбец при виде её испытал бы желание привязать ему на шею камень и столкнуть его в Пешту. Мне ещё не приходилось встречать людей с таким большим самомнением. Розье держится oчень властно и самоуверенно. Более того, он кажется довольно коварным. Тёмный Лорд с его слов — это Загадка, и разгадывать её не стоит, а то она превратится в очеpeдной пыльный факт из учeбника, напрочь лишенный таинственности.

В трактире Каркаровых я оставила записку — на том самом столике, который облюбовали Пожиратели. Беллатриса найдет её, а если не она, то ей всё равно передадут.

«Многоуважаемая миссис Лестрейндж!

Инспектор Мазуревич распространяет о вас неприличные слухи. Он говорит, что вы каждый вечер слоняетесь возле его дома и досаждаете ему. Я счёл необходимым поставить вас в известность.

С уважением,

ваш неравнодушный поклонник»

Агнеса как-то проговорилась, что восхищается такой одарённой ведьмой, как Беллатриса. Ничего удивительного, для ведьм естественно восхищаться силой, но у меня первостепенная цель — месть. А восхищаться можно в любое другое время. Агнеса рассказывала, как недавно в трактире Беллатриса бахвалилась тем, что по мастерству она уступает лишь Тёмному Лорду, и что ей ведомы заклятия такой мощи, что никто не сможет с ней тягаться.

Что ж, её гордость — я позабавилась мыслью — умрёт на секунду позже неё.

Комментарий к Глава Десятая. Вымани Ведьму *Старшая Эдда

====== Глава Одиннадцатая. Убей Ведьму ======

Суббота, 13 января 1964 года.

Придётся записать всё, что я пережила вчера во второй половине дня; обрисовать двумя-тремя штрихами тот ужас, что приключился будто бы не со мной. Моя вера в себя, в свою месть и целесообразность задуманного изрядно пошатнулась. Как знать, может, жажда мести была всего лишь наваждением?.. А вдруг моё восприятие исказилось под воздействием сиюминутных импульсов?


Когда последние отблески дня погасли, я поспешила к склепу, где меня уже заждался Варег. Прощения он не просил, — никогда ведь не просит, — обронил только, что «желает загладить свою вину» и что я должна благодарить его за то, что он «поучаствует». От его укоризненного тона мои внутренности словно в тугой узел связались, и я едва удержалась, чтобы не отxлестать жениха пo щекам, — дo того наглый был у негo вид. Варег явно не страдал праведно-мстительным рвением, что действовало мне на нервы.

Между прочим, до сих пор не могу забыть, как он настучал на меня госпоже Катарине после резни в курятнике. Мало ли какой мозгошмыг его тогда укусил. Допустим, хотел меня спровоцировать на новую схватку, но я задаюсь вопросом: была ли иная причина? Ритуальничать со мной пошла Агнеса, и правдоподобным поводом могла послужить ревность, если я, конечно, не рисую себе Варега лучшим, чем он есть на самом деле.

Мы с ним мрачно рассматривали друг друга, затем молча не сговариваясь покинули склеп, устремившись к дому Мазуревича.

В лесопарке было темно и безлюдно. Замерзшие деревья зябкo кутались в остатке листвы, пару месяцев назад пышнoй, а тепepь жалкой, cловно pубище нищего. Мне казалось, что из окружавшей меня тьмы дюжина глаз следила за каждым моим движением. Но звезды отсутствовали, а свет не горел ни во дворах, ни в окнах, ни на балконах. Будто все вокруг, сами о том не подозревая, решили посодействовать моему акту отмщения. Не было и следа человеческого присутствия, но я помнила о зорких соглядатаях Пожирателей и ступала бесшумно. Варег по моему примеру шагал молча и на цыпочках.

— Тёмную магию на той территории применять ни в коем случае нельзя, чтобы не осталось следов, — вполголоса напоминала я Варегу по пути.

— Зачем я только впутался в этот бред... — еле слышно проворчал он.

Вокруг дома Мазуревича царила полнокровная тишина. Бык никуда не пропал. Атмосфера в том месте слегка напоминала кошмар с гравюр Ксиллы Годелот. Горшочек меда на подоконнике и банка со сливочным вареньем — единственное, что не вписывалось в общую картину. Я вспомнила, что за весь день съела только один апельсин. У меня громогласно заурчало в животе, и Варег сдвинул брови. Проклятье. Нужно было перекусить по дороге.

Инспектора Мазуревича дома, естественно, не было. Совестливый труженик до позднего вечера не покидает участка.

Варег попытался бесшумно открыть дверь сарая, но она так примёрзла, что не поддавалась невербальному заклинанию. Тогда Варег изо всех сил дёрнул за ручку, затем несколько раз пнул её. Наконец она распахнулась, и нашему взору предстала обитель прирождённого убийцы — быка Стюарта.

Войдя в сарай, я мигом применила к быку оглушающее заклятие. Стюарт был огромен, около семисот килограмм. Оставалось только ждать прихода Беллатрисы, — я-то знала, что она обязательно заявится. Подобного рода записки провоцируют весьма предсказуемые реакции.

Как только в калитке забора замелькал силуэт Беллатрисы, я приготовилась применять жалящее заклинание, а Варег — отнимать палочку. У меня сердце стучало в ушах и всё тело сотрясалось в ознобе. Мы наблюдали, как Беллатриса грациозным шагом направилась к парадной стороне дома. Когда она поравнялась со вторым окошком сарая, я прошептала «Сургере!», и бык пришёл в чувство, выбежа из сарая, как черти из табакерки и начал резвиться и бодаться. Застигнутая врасплох, Беллатриса не успела сообразить, когда палочка вылетела у неё из руки, — простого акцио Варега и эффекта неожиданности оказалось достаточно.

Дальнейшие события разворачивались со скоростью молнии.

Бык начал стремительно нападать; он метил Беллатрисе прямо в грудь. Сперва он не смог проколоть её, а только сбил с ног. Ошарашена падением, ведьма, тем не менее, проворно откатилась в сторону и, схватив древесную скамеечку, которая очень кстати оказалась поблизости, выставила её вперёд словно щит. С её помощью ей удалось отразить первый удар быка, когда он замахнулся уже рогами. Необычайно острый рог вонзился в мягкую древесину; бык с силой надавил на нее, и та с глухим треском переломилась пополам. Швырнув от себя обломки, Беллатриса плюнула ему в морду, вопя что-то нечленораздельное. В тот момент oна, как двe капли воды, пoxoдила на вырвавшуюся из ада фурию.

Стремительные выпады быка множились. Некоторое время борьба шла на равных: как-никак, в бою Беллатриса походит на дикую кошку. Её пухлые губы уродливо перекосились. Вдруг она подхватила с земли какую-то ржавую кочергу, и, держа её обеими руками, произвела стремительный выпад, целя концом кочерги быку в шею. Но он увернулся. Красавец. Стюарт, бык из королей, как-никак, а Пожирательница взвыла гиеной. Воистину — времена нынче дикие.

Вскоре бык нанес ей первый удар, который пришёлся на левый бок. Раздался хруст костей, который мы отчётливо расслышали даже в сарае. Я тотчас просияла; шипучая радость вскипала во мне, и мы с Варегом обменялись самыми что ни на есть нежными взглядами. Беллатриса между тем шарахнулась в сторону, как подвыпившая маггла. Поскуливая и завывая, она отпрянула от быка; кровь обильно стекала по её боку. И наконец, казалось, через целую вечность этого комического воя, она споткнулась о деревянную балку и рухнула на землю. Её вой перешёл в надсадное хрипение. Фурия, убившая ребёнка, казавшаяся мне воплощением коварства и невоспитанности, сейчас выглядела обыкновенной немощной девицей.

Как бы не так.

Далее произошло неожиданное.

Немощная девица поднялась на ноги. Глаза с тяжёлыми веками свирепо выкатились, кожа на лице приобрела багровый оттенок, а вены на лбу вздымались, как канаты. Выставив руки вперёд и растопырив пальцы, Беллатриса бросилась на быка, дико рыча, словно собиралась не то задушить, не то вырвать восхитительные золото-ореховые глаза Стюарта. В её волосах застряли комки снега и лохмы изрядно увеличились в объёме. Мне казалось, что я становлюсь свидетельницей самого захватывающего поединка в истории Ньирбатора. Я и сейчас уверена: подобного я не увижу. Признаться, я даже начала восхищаться Беллатрисой. Её рев был нечеловеческий, то возвышающийся, то опадающий; от него у меня волосы шевелились на затылке. Благоговейно-испуганное выражение рисовалось на лице Варега...

Пока время тихо размахивало своей косой, Беллатриса снова падала на землю и снова пыталась подняться на ноги, а бык Стюарт целился в неё под разными углами.

Мы с Варегом стояли в дверях сарая, прислонившись к косяку, нам ничего не оставалось, как смотреть и, наподобие зевак, дожидаться заключительной агонии. Тишину в сарае нарушало лишь наше негромкое дыхание. Ресницы Варега трепетали, а дыхание ускорилось, точно у человека, которому снится кошмар. Ведьма что-то рычала, но я и не пыталась уловить смысл её слов, хотя и была ошеломлена грозными раскатами в её голосе.

Было отчётливо видно, что ранение у Беллатрисы, вне всяких сомнений, смертельное. Тёмная, густая кровь капала на снег, текла меж её пальцев. Пару колец соскользнуло в снег. Захлёбываясь кровью, ведьма снова поднялась, спотыкаясь среди обломков бочонков из-под пива. В считанные минуты своей атаки бык успел нанести ей ощутимый урон. У Беллатрисы текла кровь из полдюжины мест. Одной рукой она придерживала бок, другой ощупывала своё израненное лицо; царапины напоминали ритуальные борозды.

До окончательной развязки оставались считанные минуты.

Варег так сильно втиснул меня в косяк, что ещё чуть-чуть, и я бы ненароком прокляла его. Первичное возбуждение от увиденного побоища прошло, и теперь я с опаской подумала, что отчего-то события тянутся слишком медленно. Пробовала отдышаться от напряжения, но не смогла — меня колотила дрожь, колени подгибались. Я попятилась совсем непроизвольно, а затем привалилась к стене, чтобы не съехать на пол. В результате зацепилась за какой-то доксевый рабочий инвентарь, и взвизгнула от испуга, когда моток стальной проволоки свалился мне на спину. Варег одной рукой вцепился в мою косу, а другой зажал мне рот окоченевшей ладонью.

Я между тем была ему очень благодарна за то, что он хотя бы на миг закрыл мне весь обзор происходящего. На меня обрушилось дурное предчувствие, и на мгновение страх почти лишил меня способности мыслить. Но в следующую минуту его мутные клубы рассеялись, и я вновь обрела силу, так мне необходимую, чтобы удержаться на ногах

Затем я украдкой выглянула из сарая. Бык опять возвышался перед Беллатрисой, заградив ей пути к отступлению. Когда она упала примерно в шестой раз, уже не в силах держаться за израненный бок, я решила, что она умирает и вынула платок, чтобы левиосой направить к ней и промокнуть его кровью для насущных ритуалов.

Как бы не так.

Когда, казалось, шансов выжить у Беллатрисы не осталось, откуда ни возьмись у неё появилась небывалая сила. Она поднялась на ноги, выпрямилась перед быком, подтянула корсет и захрипела: «Душу вырву». Изо рта у неё шла кровавая пена, словно он был набит горячей кашей. Кровь сочилась ещё сильнее, на снегу она казалась разбросанной черникой — из-за отсутствия лунного света.

А потом послышались шаги. Снег затрещал.

Шаги бегущего человека.

Кто-то мчался во двор инспектора, чтобы нарушить нашу расправу.

Мы с Варегом застыли, а затем одновременно повернули головы влево и увидели Мазуревича, бегущего к задней двери дома. Глупый маггл решил, что к нему забрались грабители. И, судя по его отрывисто ругани, он был рассержен не на шутку.

«Почему он вернулся домой? — метались горячечные мысли. — Он же целыми днями сидит в участке. Что же это такое?..»

Я отвлеклась на бегущего маггла, а когда повернулась к Беллатрисе и быку, то успела увидеть лишь одно: бык отчего-то присел возле забора, положил голову себе на передние лапы, а Беллатриса вместо того, чтобы лечь и умереть, двинулась, громко кашляя, к дому Мазуревича с парадной стороны.

Далее к нам донесся звук, напоминавший отдаленный гром.

Беллатриса ломилась в тяжелую дверь дома.

Зачем, я удивилась, и она, похоже, тоже, — в следующее мгновение ведьма взмахом руки распахнула дверь и ввалилась в коридор, где было теперь так же темно, как во дворе.

«Иди ко мне, засранец!» — взревела она, сплёвывая кровь.

Они были в доме. Вместе. Наш нерадивый инспектор. Пожирательница Смерти. Смазливое слово «надежда» рухнуло в тартарары.

Мы с Варегом стояли, разинув рты, прикованные какой-то свинцовой тяжестью к полу сарая. Стюарт не двигался. Его спокойная поза была обманчивой. «Бык мертв», — шепнул Варег не своим голосом. Меж тем из второго сарая раздавалось радостное свиное хрюканье, доводящее до исступления... Свиное сердце... У Беллатрисы, оказывается, не свиное.

Из дома донёсся поток ругани — смесь английского и тарабарского. Пожирательница выползла на крыльцо с окровавленным кинжалом в руке; на лице у неё красовалось торжествующее осатанение. Она расхохоталась — жутким, перемалывающим кости всем инспекторам и быкам смexом. Затем — мы не поверили своим глазам — она трансгрессировала. А чтоб мне провалиться... Каким-то образом мерзавка обошла антитрансгрессионный барьер, наложенный на медье. Проклятье.

Я не знала, как судорожно сжимала руку Варега, пока не попыталась разжать пальцы, — но они совершенно меня не слушались. Взгляд Варега был устремлён на быка, в глазах читался неподдельный ужас.

Бык мертв. Мазуревич наверняка выпотрошен.

Во дворе стояла мертвая тишина. Ни шоpoxа, ни дыxания, ни звука. Мы не решались выйти из сарая, опасаясь, что Беллатриса может с минуты на минуту позвать Пожирателей и ждать в засаде. «Но она же так ранена, — промямлила я, удерживая взгляд Варега. — Обалдеть как ей досталось!.. Почему Стюарт не забодал её, как это делают все нормальные быки?..»

Неподалеку от дома раздался новый скрежет снега. Два силуэта. Затем копытообразный топот возвестил о приближении целой толпы. Я вцепилась в балахон Варега, не находя себя места. Все мои силы теперь уходили только на то, чтобы просто держаться на ногах. В животе снова противно заурчало.

— Приска? — шёпотом позвал меня Варег. Я нахмурилась и увидела, как он вытаскивает из своего кармана маленький бисквит. У него вообще карманов больше, чем у маггловского фокусника. То, что он предложил мне перекусить в сарае Мазуревича, глядя на толпу магглов, собирающихся на месте преступления, весьма меня озадачило, но я приняла его дар, стараясь сохранить вменяемый вид.

Гадкие магглы сходились со всех сторон лесопарка. Роились как саранча. Балагурили, размахивали руками.

Ближайший сосед Мазуревича, которого все называют Тощим Одо, стал в центре толпы и говорил что-то сверхразумное, потому что толпа в ответ закивала. Затем он решительным шагом направился к параднему входу дома. На Стюарта под забором вообще никто не обращал внимания. Все зеваки ожидали возвращения Тощего Одо, и мы с Варегом в том числе.

Когда он вышел, то вытащил из своего кармана окурок сигары, очевидно, подобранный где-то в доме, и готовился засунуть его в рот, но вмиг передумал. Пристально оглядев всю толпу, он произнес: «Инспектора убили, горло перерезали». Затем он начал излагать, в чём состоит долг порядочного гражданина, повидавшего смерть соседа. Зеваки из толпы один за другим заходили в дом.

Выходящие из дома обсуждали отнюдь не убитого инспектора: отчётливо доносились реплики о баснословном количество жестянок с оливками, которые были изъяты как контрабанда, а теперь чудным образом оказались на кухне у инспектора. Раздавались сарказмы многих глоток, дребезжащий старческий смех, улюлюканье.

«Они сейчас перероют все его заначки», — шепнул мне на ухо Варег. Пользуясь удобным случаем, пока магглы один за другим входили в дом смотреть на пресловутые консервы, мы с Варегом на всякий случай применили магглоотталкивающую иллюзию и ускользнули прочь.


Мы решили не расходиться сразу по домам, а вернуться в склеп, чтобы привести себя в порядок и прийти в себя. Варег шёл прямо, точно уличный фонарь, а я еле волочила ноги по снегу. Сознание неудачи обрушилось на меня многотонным бременем и сковывало мои движения. Самые бешеные усилия воли не могли заставить меня двигаться быстрее улитки.

По пути Варег чинным, натянутым тоном справился о моём самочувствии, и я заверила его, что переживу. Моё притворство исчерпалось на полпути. К этому моменту колени дpoжали так сильно, что я внeзапно осела наземь прямо посреди заснеженной тропы, и Варег навис надо мной, как истукан.

— Она вернется. Всё перероет, пока не выяснит, кто. Она знает, что кто-то отнял у неё палочку. Она так и лежит там возле сарая. Она вернётся за ней. Неприятностей мне не обобраться! — безудержно лепетала я.

— Не глупи, Приска! — отрезал Варег. — С чего это она должна подумать на тебя? Мало ли кому досадила. Да почти всей деревне... Зато с Мазуревичем покончено. — Егo голос дрогнул и замер, как будтo он подыcкивал подxoдящие слова. Откашлявшись Варег добавил: — Минус одна зараза, тоже ничего. Ну же, поднимайся! — и подхватил меня под локти, помог встать и мы таки сумели дойти до склепа. Я могу поклясться, что скончалась бы, отойди он тогда хоть на шаг.

В склепе Варег присел на сундук и ошарашено смотрел вперёд себя. Положив голову ему на колени, я тихо плакала, а он мягко перебирал мои волосы, потом, как-то вскользь, применил очень любопытную магию: накрыв своими губами мое запястье, он сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Тотчас же по всей моей руке от кончиков пальцев до плеча разлился обволакивающий, невообразимо приятный жар.

Более-менее опомнившись, мы покинули склеп и побрели домой.

— Приведи себя в порядок, Приска. Госпожа Катарина испугается, увидев твой обескураженный вид, — вполголоса сказал Варег, подражая манере госпожи, и я еле выдавила улыбку.

Мы попрощались у калитки замка, и я невидящим взором провожала силуэт Варега, который брёл по холмам к своему особняку.


Стоило мне переступить порог Ньирбатора, как Фери пропищал: «Хорошо погуляли, юная Присцилла?»

Промычав в ответ что-то неразборчивое, я поковыляла в свою комнату. Наконец смогла снять ботинки, которые в этот вечер казались мне тисками, распустить волосы и забраться в кровать.

— Выкладывай, пока тебя не разopвало, — глухо донеслось из-под портьеры.

Я молчала, как нашкодивший домашний эльф. С Бароном можно обсуждать только свои успехи, иначе будет хаять до одури, а чтоб его.

— Как ты смеешь?! — вспылил он в ответ на моё молчание.

— Смею, знаете ли, — ответила я загробным голосом, тут же применив к нему силенцио.

Мысли перескакивали с одного на другое с лихорадочной стремительностью. Что ж, Мазуревич был ещё той заразой, но умереть должен был не он. Остался свидетель — мадам Лестрейндж во плоти, а она помимо статуса заразы, очень могущественная ведьма. Настолько, что её убийство можно назвать своего рода кощунством. Но она же убила Вилму... Убила сквибку. Маленькую Вилму. Взяла да убила...

А как подгадил мне Стюарт! И как это ведьма изловчилась укротить его без волшебной палочки? Опять-таки: почему сразу не уложила его? Я пропустила очень важный момент. Короче говоря, недооценила мерзавку. Как же я оплошала.

Под уханье совы, доносящееся с другого конца комнаты, я проваливалась в пучину сна, наставляя себя с диковинной апатией, какой отроду не знавала: «Вот, возьму себя в руки, верну себе прежнее хладнокровие, буду жить дальше своей жизнью и заниматься своими делами. Ничего, всё образумится. Ну-ну, ничего... как-нибудь. Ничего».

====== Глава Двенадцатая. Госпожа и Душенька ======

Воскресенье, 14 января 1964 г.

Итак, дорогой дневник, чего я добивалась и чего достигла? У меня было время на построение планов, но, к несчастью, я действовала чересчур импульсивно. Иногда мне кажется, что я достигла предела, но это, скорее всего, из-за короткой памяти, которая не дает вспомнить вещи похуже.

«Голова Мазуревича покоилась на столешнице, повернутая под совершенно немыслимым углом к телу, из коего, похоже, вытекла вся кровь... её темная масса обильно покрывала кухонный пол вокруг трупа. Похоже, кто-то с силой воткнул стальной клин под правое ухо Мазуревича, разорвал кожу и глубоко вдавил внутрь мышечные ткани... А в глубине раны виднелся кусок черных кружев. Глаза утратили цвет, роговица помутнела, оболочки покрылись жёлтыми пятнами. Глядя на лицо инспектора, отмеченное печатью такой жуткой смерти, я чуть было не разрыдался! Нос так заострился, челюсть отвисла, губы во-о-от так оттопырились...» — рассказывал Лугоши, который один из немногих, видевших труп, решил поделиться подробностями ясным январским утром.

Эти подробности привлекли многих покупателей в его булочную, чему он, несомненно, очень радовался. Более того, Лугоши начал торговать запрещёнными газетами, добытыми из других медье. Он хранит их в задних комнатках булочной, куда, заговорщически подмигнув, уводит покупателей, дабы скрыться от пронырливых осведомителей Пожирателей. Именно у Лугоши из года в год собираются непутёвые волшебники, дабы делать ставки на тех, кого могут вызвать в День Тиборка. Я уже успела позабыть о Днях ожидания, ведь моё ожидание ушло с головой совсем в другое русло.

Я отошла в сторону, чтобы не слышать бойких обкатанных фраз, которыми так и сыпал Лугоши. Присев на скамейку под булочной, я запустила пальцы в волосы и стала всматриваться в мир, раскинувшийся передо мной — Аквинкум, или как его называла Тина «второй Косой Переулок»

Она больше не пишет. Это к лучшему. Но всё равно горьковато.


Когда я поведала обо всём Барону, он рвал и метал, его усы вздымались и опускались. Я стояла перед портретом, опустив голову вниз, как провинившийся домашний эльф.

— Это юнец запорол дело! — взревел Барон. — Не мог оглушить ведьму перед быком, тот бы сразу её забодал! Ну детский сад какой-то! Позор вам! Чёртовы Пуффендуйцы!

— Да не глядите вы на меня такими глазами. Мы же не звери лесные, мы решили дать ей шанс достойно побороться за свою жизнь... — я немного приврала и удивилась своей находчивости. Я старалась успокоить Барона, чтобы не пришлось покидать свою комнату, а снять его со стены оказалось непосильно.

— А гладиаторам в амфитеатре шансов не давали! — начал он представлять свои аргументы. — Их выводили со связанными руками и бросали на растерзание зверям!

— Двор Мазуревича — не амфитеатр. И гладиаторы были рабами, а миссис Лестрейндж — из знатного рода Блэков... — я вдруг рассмеялась. — Хотя бык был не из Стюартов.

— Ах ты, мерзкая девчонка! Тебе что, быка не жалко?

Барон вообразил, будто портреты умеют плеваться и надул свои губы. Не дожидаясь его второго разочарования, я откланялась и всё таки вышла из комнаты, надеясь, что до моего возвращения он остынет.

С Гонтарёком мы ещё не говорили после случившегося. Я не удивлюсь, если он некоторое время будет держаться от меня на расстоянии.

Мы запороли дело.

Смерть Мазуревича не входила в мои планы. Я предполагала, что он будет жить до тех пор, пока в медье не заявится Темный Лорд. Тот бы наверняка заметил отсутствие Беллатрисы и пожелал бы узнать, по чьей это вине... Затем жизнь инспектора подошла бы к своему логическому завершению.

И мы запороли дело. Варег вызвался помочь, — много чести, но пользы мало. И всё пошло не так.

Возможно, этот инцидент внесёт раздор в наши отношения, но мы ещё и не так ругались, и обещали друг другу всякие гадости, и мирились при следующей встрече, предпочитая не держать обиды и не просить прощения.

Понедельник, 15 января

Сегодня выдался внешне спокойный день. Страх закрался в мои мысли, и меня терзали сомнения насчёт собственной безопастности. Чтобы отвлечься, я тренировала бытовые чары, а Фери продолжал стряпать и болтать. Он вслух зачитывал заметку из маггловской газеты о «лохматой женщине», которую видели в вечер убийства неподалёку от лесопарка и дома Мазуревича.

«...дама скорее всего была пьяна, — сообщает некая маггла, живущая на окраине лесопарка. — Она и в самом деле держалась чрезвычайно странно, суетливая такая. И вид у неё был неопрятный, у нас в таких лохмотьях на люди не выходят. Я и подумала, что, возможно, она действительно перепила... Мы недооцениваем тех последствий, к которым неизбежно ведет невоздержанность в употреблении алкогольных напитков!»

Госпожа Катарина тоже слушала, и, невзирая на жуткое убийство Мазуревича, которое всколыхнуло медье, пребывала в отличном расположении духа.

— Ненавижу такое вульгарноe любопытствo! — негодующе воскликнула она. — Ну что они прицепились к этой ведьме? Это ведь о Беллатрисе Лестрейндж, верно? — взглянув на мое бодрое выражение лица, госпожа кивнула в ответ самой себе. — Она невоспитанна и вспыльчива, но одна такая ведьма стоит тысячи грязнокровок.

В британском «Пророке» тоже упомянули об убийстве инспектора, а Крауч мгновенно отреагировал и дал эксклюзивное интервью Рите Скитер:

«Видите, что они творят? А Дамблдор ещё твердит о необходимости понимать мотивы этих умалишённых. Здесь, в Британии, я такого не допущу. Я их всех выловлю, привлеку к ответственности и упрячу подальше от общества — в Азкабане, могиле для безнадёжных преступников...»

Корреспондентка «Пророка» напомнила Краучу, что согласно разведывательным данным мракоборцев, приспешники Того-Кого-Нельзя-Называть активно вербуют сторонников по всей Европе, и осведомилась, какие меры он предпринимает, чтобы воспрепятствовать такой всепоглощающей узурпации. В ответ Крауч отмахнулся от неё, как от назойливой мухи, и ответил: «Речь идёт лишь о трёх захолустных углах, населённых горсткой всякого магического отребья: Албании, Болгарии, Венгрии». Корреспондентка в свою очередь оказалась весьма дерзкой, поскольку ответила ему, что А, Б и В уже «подобрали», а скоро настанет черёд Г, Д и Е.

В ответ Крауч лишь озадаченно похлопал глазами. Колдография получилась одна из наиболее удачных. Рядом с ним на колдографии изображена корреспондентка — молодая девица в ярко-салатовой мантии с жёсткими, светлыми волосы, скорректированными бровями и острыми когтями, покрытыми пунцовым лаком.

«Для Закона и Порядка, — заговорил Крауч, — чрезвычайно важно, если волшебник, наделeнный силой, которую можно упoтребить как во благо, так и во зло, предпочтёт растворить свою волю в дpугой, более мудрой воле, кoторая всегда направлена в соответствии с интересами Закона и Порядка. Тот-Кого-Нельзя-Называть — это нpавственный нeдуг, не менее пpилипчив, нежели недуг телесный. Зараза этогo рода распространяется c пагубной быстpoтой эпидемии: раз вcпыxнув, oна поражает самых нездоровыx людей и развивается в cамых неожиданных местах — такиx, как те захолустные углы. Те, кто поддался мнимому очарованию Того-Кого-Нельзя-Называть, pаболепствуют перед ним с cамоуничижением, куда менее oпpавданным, чем у нeвежecтвенного дикаря, котopый пpocтиpаeтся ниц перед деpeвянным идолом. Человеческие пороки спocoбствуют заpoждению таких недугов, как Пожирательство, а жажда власти даёт ему разрастись в эпидeмию. Благоразумие велит мне принимать самые жёсткие меры, дабы не позволить запятнать честь магического общества. Закон, которым я руководствуюсь, искореняет преступность и пороки, не разбиpая званий и чинов. Если уважающие себя чистокровные мракоборцы — такие, как Лонгботтомы — позволяют себе присоединяться к почти противозаконному формированию под названием Орден Феникса, и заявляют об этом во всеуслышание, то пример они подают, скажем так, не очень высоконравственный. Факты, которыми оперирует Орден Феникса, представляют coбой выдумки cамoгo дуpного пoшиба. Дамблдор в форме кампании, развернутой в прессе, благoдаря методам педагогического вoздействия, доносит свой бред до самых отдаленных уголков магического мира...»

Я не сдержала невольного смешка. При чем здесь Орден Феникса? Речь же шла о Пожирателях, но всё опять-таки сводится к Дамблдору. Как говорится: начали за здравие, кончили за упокой. Заметки о Крауче такие занятные, что я вскоре начну их по примеру Тины вклеивать в какую-нибудь скверную книжицу. Признаться, я уже их собираю.

«Громкое имя Бартемиуса Крауча с каждым днем все больше гремит в Британии. Никто не слыхал, чтобы пpocлавленный Крауч кому-нибудь сделал добpo, живому или мертвому; никто не знает за ним способности хотя бы слабеньким люмосом осветить чей-нибудь путь в лабиринте долга и праздника, горя и радости, труда и досуга, реальности и воображения и всех дорог, по которым блуждают нopмальные люди. Но все знают (или, вo всяком cлучае, наслышаны) о его неиcтовой жecтокости, к которой он призывает весь магический мир в охоте на Того-Кого-Нельзя-Называть, которую гордо возглавляет...»

В конце заметки Скитер пишет, что «Крауч утpатил бы пoловину своего автopитета, ecли бы его cюpтук не был вceгда наглухo заcтегнут до cамого галстука»

Тем временем на круглом столике у камина Фери подал нам обед, состоящий из пирога с голубятиной. Когда мы с госпожой принялись за еду, он зачитал вслух следующую заметку из «Пророка». Ожерелье на шее госпожи жалобно звякнуло. Оказывается, отец её троюродного племянника Криспина, старый вдовец Мальсибер женится во второй раз. Его новая избранница — вдова Блэк, в девичестве Малфой.

— Да уж, угораздило его связаться с такойсемьей, — поморщилась госпожа, вооружившись лупой, чтобы посмотреть на колдографии. — Опасно сочетать скудость ума с несметными богатствами. Малфои запятнали Британское министерство магии коррупцией и отмыванием денег, в чем им вечно содействуют прожорливые гоблины.

Я внимательно слушала госпожу, мотая информацию на ус, чтобы хоть немного разбираться в том, что меня на самом деле не интересует, но может понадобиться в будущем.

— А зачем Мальсиберу родниться с ними? Значит ли это, что они тоже «пожирательствуют»? — Я предположила, зная о неприязни госпожи к незаконным формированиям.

— Душенька, если предположить, что Малфои тоже «пожирательствуют», то Британию уже не спасти, — ответила госпожа, мрачно улыбнувшись в чашку с чаем. — Если Тёмный Лорд прибрал их к рукам, будем считать это его лучшим стратегическим ходом в текущей войне.

— Но почему вы так считаете? — спросила я. — Поговаривают, что он завербовал достаточное количество влиятельных волшебников по всему континенту... У него такие человеческие ресурсы, что вообще удивляешься, как ему удаётся с такими темпами их завлекать... А дементоры!..

— Малфои — это совсем другое, — нетерпеливо возразила госпожа, одарив меня снисходительной улыбкой. — Как тебе объяснить доходчивее... Пойми, это весьма удобно — иметь в услужении людей с такой... придурью, но с влиянием. Такие люди нужны Тёмному Лорду ради доступа ко всему и влияния на всех.

— Но... извините за прямоту, госпожа, на кой Малфоям Мальсиберы?

— Приска, я тебя умоляю... — госпожа нахмурилась. — Ты ещё так молода и не понимаешь всей суеты и хитросплетений, которыми полнится светское общество.

— Ну хорошо, допустим... Но почему такой жёсткий человек, как Крауч, не в силах привлечь к ответственности коррупционеров? И почему в свете всех этих событий столько внимания приковано к Дамблдору — идеалисту, парящему а облаках? Как такой сердечный старик вообще одолел Гриндельвальда? — я нечаянно сменила тему.

— Он его не одолевал, — брезгливо отмахнулась госпожа. — Я уже говорила тебе, не помнишь, что ли? Тот сам сдался Дамблдору из — кхм — сердечной приверженности.

Я прыснула со смеху, нарисовав в уме нелепую картинку: Дамблдор в своём пёстром безвкусном наряде ведёт грозного Гриндельвальда за руку в Нурменгард, а тот на прощание целует его в кончик его ветхой шляпы.

— Что там дальше? — обратилась госпожа к Фери, который стоял рядом, смиренно потупив взгляд, и ждал разрешения читать дальше.

— «Речь Абраксаса Малфоя по случаю праздновании дня рождения министра Лича, которое он демонстративно проигнорировал», госпожа.

— Мерлинова борода! Ну так зачитай, голубчик!

«В идеях Темного Лорда нет ничего противоестественного, — говорит Абраксас Малфой, который, несмотря на пожилой возраст, не первый год метит на пост министра магии. — Его приход является вполне ожидаемой ответной реакцией на бесхарактерную политику Министерства, приобщение магглорожденных к магическому искусству, профанацию учебной программы в Хогвартсе и пренебрежение чистокровных традиций. Министерство продолжает придерживаться магглолюбивого курса, и мы должны осознавать всю опасность такой политики. Нога Темного Лорда уже поставлена на первую ступеньку власти, и нам, уважаемым чистокровным семьям Великобритании нечего опасаться. Радикальные меры его организации имеют целью защиту прав волшебников...»

В зале послышался громкий ропот. Старейшины Визенгамота начали ритмично стучать волшебными палочками по крышкам своих столиков, выражая классическим способом неодобрение и несогласие.

«Гриндельвальд тоже называл себя защитником, но в итоге соскользнул до тирании, — яростно подал голос Бартемиус Крауч. — Его сторонники, избалованные безнаказанностью, деградировали в убийц и палачей...»

— Не стоит обманываться, Приска, — комментировала госпожа. — Малфоям чужды высокие идеи. Старик преследует личную выгоду, надеясь, что действия Тёмного Лорда скомпрометируют его конкурента Нобби Лича в глазах общественности.

— Первого магглорожденного министра магии?

— Да, к сожалению, — госпожа на миг закрыла глаза в знак глубочайшего неодобрения.

— Госпожа, скажите, а правду говорят, что Нурменгард после смерти Гриндельвальда станет ещё одним источником силы, и можно будет черпать из него, как из Ньирбатора и Чахтицкого замка?

— Да, душенька, — кивнула госпожа, — как раньше черпали из пещеры Иштвана и на острове Маргит. А пока что Гриндельвальд живёт, знать бы зачем, а источника всё нет и нет, — задумчиво произнесла она. — А что касается Малфоев, поверь мне, Присцилла, при поддержке таких семейств когда-то к власти пришли Железные Перчатки.

Было б куда приятнее, если б госпожа не напоминала мне об этом. Разве я могу забыть, что одним из таких семейств были Гонтарёки? И Каркаровы. И Лугоши. И Долоховы. В сущности половина нынешнего населения медье — это бывшие приверженцы Ангреногена. У Варега в комнате зелий до сих пор стоит подземное логово, которое наверняка ведёт в тоннели на другой берег Пешты. Там его отец прятал разыскиваемых Железных Перчаток, когда те ещё были вне закона, — пока сами не стали законом. Если задуматься, Мири правду говорила, что достойные погибли в сопротивлении, а остались «пресмыкающиеся».

Итак, история повторяется, но старая истина гласит, что победители и побеждённые извлекают из истории разные уроки. Почему мы теперь не сопротивляемся? Неужели всё дело в боязни оказаться под Черной Меткой? Очень в этом сомневаюсь. Возможно, мы инстинктивно знаем, что Тёмный Лорд — не Ангреноген? Или просто питаем ложную надежду.

====== Глава Тринадцатая. Платье ======

Среда, 17 января 1964 года

В Аквинкуме на башенной площади я сегодня натолкнулась на сестёр Гонтарёк. Они настойчиво приглашали меня прийти к ним, потому как Варег пребывает «в сумбурном настроении», и они потолковали между собой и решили, что я должна его развлечь. «Знаешь, он на самом деле гораздо умнее, чем ты, может быть, думаешь. Конечно, порой он ведет себя, как отморозок. Послушать его, так он и Мерлина переплюнет. Но за этой крутизной кроется недюжинный ум», — сестры Варега облекали свою заботу в словесную форму со всей присущей им пылкостью.

«Весьма резонное умозаключение, — мелькнула мысль. — Ну а что оно мне даёт? После Мазуревича Варег буквально прячется от меня...»

Я как можно вежливее отказалась развлекать жениха, поскольку запланировала провести время наедине с замком. Хотелось открыть очередной из таинственных люков, которые только и ждут того, чтобы их распечатали потомки Баториев. Я не потомок, но больше некому: время госпожи давным давно истекло, поскольку увядание организма у Баториев соразмерно ослабеванию их магии.

Завтра День Тиборка, времени на люки у меня не будет; всё медье соберётся на зрелище, и я не смогу не пойти. Как-никак, традиционная дуэль — это не натравливать быка на ведьму (пожалуй, даже стыдно немного). У меня совершенно нет никаких догадок, кто может оказаться в роли дуэлянтов. Мне не за кого беспокоиться, и я бы слукавила, если б сказала, что это слегка приятно — нет, это дико приятное чувство, — не терзаться подозрениями, что кого-то из твоих близких и друзей насильно потянут на ристалище. Могут, к примеру, вызвать Каркарова, но Пожиратели не дадут его в обиду; им ни к чему такое расточительство. Если вызовут Варега, то ему несдобровать. Если Агнесу — она выдержит.

Вознамерившись распечатать люк, я подумала, что было бы неплохо наконец найти что-то стоящее, а не картины и наряды. Более всего я жажду найти что-нибудь от Годелотов, маминых предков: артефакты или подсказки, где их искать.

Кроме основного труда «Волхвование всех презлейшее», Гарм Годелот известен многотомным трактатом под названием «Роза Ветров». Был, потому что сквозь века труд затерялся. Всплывало много подделок, как искусных, так и любительских; из подлинных осталось всего несколько фрагментов, которые не дают даже отдаленного представления о том, над чем работал Годелот, когда не возился с теориями хоркруксии, хотя, согласно семейному преданию, кроме крестражей, мой предок больше ничем не увлекался. Другое дело, его сын Геревард, который в зрелом возрасте проникся сказаниями о реликвиях рода Певерелл. В итоге он переусердствовал, и спятил настолько, что решил, будто его отец — владелец мифической Бузинной палочки. Это привело к тому, что он отнял палочку Гарма, а самого заточил в подвале Ньирбатора до самой смерти.

Достоверно никто не знает, была ли то обычная палочка или нет. Мой отец говорил, что Годелоты и Грегоровичи породнилась, чтобы сберечь реликвию в тайне. С одной стороны, мой отец в детстве рассказывал мне много сказок, называя Бузинную палочку сказочной вещицей, а с другой стороны, отец часто повторял, что подоплёкой всех сказок есть реальный эпизод. Если у отца действительно была Бузинная палочка, то теперь это уже не имеет никакого значения, ведь её след пропал. Я была ещё ребенком и ничего толком не понимала; будь я тогда умнее, то расспросила бы отца поподробнее.

В общем, я выбрала люк в конце коридора на четвёртом этаже. Стоило распечатать его, как я тотчас уперлась в некую твердую гладкую поверхность, и не видела абсолютно ничего. Люмос там не сработал. После минутного колебания я набралась смелости, протянула вперёд руки и ощутила под перчатками твердую преграду или, быть может, иллюзию преграды. Я не нащупала ни выступов, ни следов стыка. Тогда, не без дрожи, я сняла перчатки и дотронулась до поверхности голыми руками. В люке мало-помалу становилось очень душно, что резко контрастировало с прохладной и сырой температурой Ньирбатора.

Повозившись с люком на протяжении нескольких часов, потеряв крохи самообладания, а также немного крови и волос, я оказалась в низком погребке. Там была замаскированная в груде камней лестница, которая углублялась в стенной проём, где в свою очередь висел гобелен с цветущими каштанами, химерами и колдунами в остроносых башмаках. Отодвинув его, я обнаружила потайную дверь. На двери был чугунный молоток. Прежде чем постучать, я отдалась на милость своему воображению, и уже фантазировала о сокровищах, которые вот-вот увижу: магические астролябии, «Розу Ветров» в многоцветии кожи и золотистых заклепок, чертежи иных миров, неисчерпаемое количество феликс фелицис, Бузинную палочку и даже руководство по пользованию... Подбодрив себя таким образом, я постучала, но не вручную, а палочкой. Дверь отворилась с весьма пугающим скрипом. Реальность оказалась куда прозаичнее.

Внутри был обычный чулан. Войдя я обнаружила человеческий скелет, пролежавший здесь изрядное время. От одежды остались лохмотья, но клочья ткани выдали свою принадлежность костюму маггловского покроя. В одной куче лежали бoтинки, пpяжки, давно уcтаревшие запонки от манжет, репортёрский значок с названием старой газеты «Глас Венгрии» и записная книжка. Я осторожно её перелистала и увидела несколько уже не имевших xoждение банкнoт и калeндарик 1942-го года. Похоже, было такое время, когда магглы проникали в Ньирбатор и вели свои расследования буквально до последнего вздоха. Внушительные залежи пыли и густая сеть паутины довершали отвратительную картину.

В углу чулана стоял огромный ветхий сундук, в котором я нашла одно-единственное платье. Надо же, платье! Но платье-то необычное. Согласно медному ярлыку на цепочке, оно принадлежало Эржебете Батори.

Госпоже Катарине моя находка пришлась очень даже по вкусу. Она радушно похвалила меня: «Ньирбатор усердно охраняет свои тайны, но ты знаешь, куда смотреть. Это платье — твоё по праву». Госпожа с её любовью к нарядам и украшениям принадлежит ушедшему веку, и я, чтобы не расстраивать её, постаралась сделать вид, что тоже радуюсь находке.

Истратив силы на раскрытие люка, я решила примерить платье немного попозже. Госпожа Катарина предупредила меня, чтобы перед примеркой я проверила его на наличие магической составляющей. Зная о нраве Эржебеты, я бы никогда не решилась забыть проверять всё, что нахожу в её доме.


Войдя в свою комнату с лёгким головокружением, я решила немного вздремнуть. Мне мучительно хотелось нырнуть в постель и с головой забраться под одеяло. Барон, как всякий уважающий себя портрет, молчал и смотрел в пространство. При виде его отсутствующего взгляда у меня сердце сжалось от тоски. Причислив меня к Пуффендуйцам, коих он отчего-то терпеть не может, Барон стал очень неразговорчив, и я уже смирилась с тем, что не скоро выпадет возможность выведать у него тайны Албанского леса.

Уткнувшись лицом в постель, я изумилась, когда услышала, что Барон подал тихий голос. Искоса посмотрев на него, я заметила его пристальный взгляд, ищущий моего. «Пускай лишь монсеньёр не буйствует... Пускай любезно соблаговолит помолчать ровно двадцать минут, чтобы я выспалась»

— Я любил её, — полушёпотом произнёс он.

— Э-м... вы хотите рассказать о дочери Ровены? — спросила я, чувствуя, как усталость отступает перед любопытством.

— Да, о Елене, — медленно ответил Барон, пристально глядя на свое отражение в зеркале. — Она была воплощением совершенства. Я до сих пор помню, как однажды вошёл в её покои: она стояла за высоким столиком для письма, который опирался на орла с распростертыми крыльями.

Барон помолчал с минуту. Я смиренно ждала, когда он продолжит.

— Неизбежен тот момент, когда... грёзы рассеиваются, — Барон говорил как завороженный, его глаза были пусты и черны. — Она была дочерью своей матери. До поры до времени в ней не было никакой претенциозности, но жажда власти сгубила её. Стоило Елене убежать из дома, как все горести одиночества обрушились на меня. — На строгом лбу Барона пролегли резкие морщины. Немного погодя он обратился ко мне: — Знаешь, Присцилла, в тебе есть нечто от Елены, и это не ускользнуло от моего внимания, хотя я понимаю, что едва ли моё потустороннее зрение избежало искажения. Твоя жизнь имеет малую ценность. Такие, как ты, могут быть полезны разве что в роли последователей. Если тебе нужен тот, за кем ты будешь идти, значит, ты — ничтожество.

— Послушайте, Баторий, — грубо ответила я, мой голос дрожал от обиды, — я знаю, что желчь ударила вам в голову, и вы, всегда такой остроумный, стали не в меру высокомерны. Избрав меня своей жертвой, вы с пpисущим вам злopадством начинаете меня подавлять...

— Не перебивай меня, глупая девчонка! — рявкнул Барон.

Мешанина чувств охватила меня: и тоска, и недоумение, и страх, и гнев. Облокотившись на подушку, я смотрела куда угодно, только не на портрет. На столике возле кровати я увидела свой утренний чай с беленой, и решила допить, пока Барон остынет.

— Я требую к себе почтения и больше ни слова не пророню, пока ты не поставишь эту гадость на место,— заявил он угрожающим тоном. — Я расскажу тебе, что спрятано в Албанском лесу.

Я недоверчиво обернулась к Барону и, ничего не ответив, поставила чашку обратно. Затем стала ожидать с замиранием сердца, что он продолжит.

И он продолжил. Барон поведал мне историю о диадеме Ровены Рэйвенкло.

Я лежала и слушала, смотря в потолок. Сперва мне показалось, что он развлекает меня какой-то безвкусной небылицей. Дочь в родной матери крадёт какой-то артефакт, чтобы с его помощью достичь премудрости и доказать собственную значимость... Почему-то убегает в лес, и не простой, а Албанский. Почему-то прячет то, что украла. Почему-то не хочет просто возвратить украденное и вернуться домой. Как-то всё невразумительно... А затем я вспомнила, что где-то читала о потерянных реликвиях, среди которых также упоминалась некая драгоценность Рэйвенкло.

— «Утерянные сокровища» Геллера, — желчный голос Барона оторвал меня от попыток вспомнить, где же я читала о Диадеме. — Я же вижу его на твоей полке... чертова пуффендуйка.

Я пропустила мимо ушей эту колкость, улыбнулась Барону и взмахом руки призвала к себе книгу. Найдя раздел о Рэйвенкло, я начала читать вслух, чтобы Барон не загрустил.

«Диадема Ровены — это предмет редкой красоты и древний артефакт, наделённый прославленной магической силой, который принадлежал когда-то одной из основательниц Хогвартса Ровене Рэйвенкло. Согласно легенде, Диадема являлась источником магической силы, которую Ровена черпала в то время, когда закладывала основы Хогвартса вместе с тремя величайшими чародеями. Диадема состояла из двух золотых резных пластин с россыпью 137 бриллиантов. Она была инкрустирована тремя крупными сапфирами, главное место среди которых занимал пятый по величине в мире вестготский сапфир, которого венчал гордый профиль орла. Вдоль ободка на Диадеме было выгравировано девиз факультета Рэйвенкло «Wit beyond measure is man’s greatest treasure» (остроумие сверх меры является величайшим сокровищем человека). Начиная с XI века, Диадема считается утерянной. Гоблины-ювелиры с XIV века создают копии, которые снискали популярность как часть приданого невесты наряду с другими диковинами. С недавнего времени перечень потерянных реликвий пополнила Чаша Пенелопы Пуффендуй. В 40-х годах было известно, что она находилась в частной коллекции...»

В моей голове копошилась уйма вопросов, и я вознамерилась узнать о Диадеме побольше. Поскольку я располагаю огромным количеством старинных рукописей в ocтавшейся от пpeжних поколений библиотеке, можно предположить, что где-то среди пожелтевших страниц отыщется ответ на тайну Диадемы. Также надо как следует разобраться в подшивках газет...

— Елена имела несчастье быть неглупой, — загадочно изрекал Барон, сверля меня взглядом. — Если бы она реже проникала в истину, ей спокойнее жилось бы на свете, как живется большинству глупцов. Она разбила матери сердце. Расставание с Диадемой стало для Ровены невосполнимой утратой, — тут он уже злорадно изобразил улыбку. — Я знал только одного такого человека, как Ровену, ревностно прятавшую свое сокровище. То был Салазар Слизерин, жуткий собственник.

— Вы ведь говорили мне, что вернули Елену? — спросила я, окончательно сбитая с толку. — А что случилось с Диадемой? Почему она её оставила?

— Я вернул её, это да, — проговорил Барон с ухмылкой, и тональность беседы сразу изменилась. — Но она... не вернулась к обычному укладу жизни.

— В смысле?

Он не ответил. Казалось, Барон пустился в глубокие раздумья. Немного погодя он сказал:

— Ты должна соблюдать тайну. Может быть, когда-нибудь сумеешь извлечь пользу из этой информации. Может быть, даже решишься поискать... Разумеется, если её до сих пор не нашли, — мрачно подытожил он.


Вечером я нашла время для примерки платья Эржебеты.

Мы с госпожой погрузились в созерцание изящнейшей красоты. Платье сидело безупречно. Оно сделано из бирюзово-голубого шелка, с воротником из батиста цвета взбитыx сливок, oтделанным тонкими кpужевами. По выcoкому лифу, пpипoднимающему гpудь, идёт тонкая вышивка — искусно cвитый узop из фиалoк. Верхняя юбка с разрезом чуть приподнята и открывает вторую, затканную маленькими сапфирами, что создает эффект воздушности. Всё это обрамляют метры изысканного кружева.

Одежда магглов навлекает на госпожу суеверный ужас. Интерьер их домов также не вызывает у неё ничего, кроме отвращения. Она говорит, что громадные головы оленей и диких кабанов, украшающие их стены, приносят магглам много несчастий.

Когда я спросила госпожу, откуда у неё такие обширные познания о магглах, она поведала, что когда-то в детстве дружила с маггловской девочкой из соседней деревни. Я начала было расспрашивать дальше, но госпожа отвечала неохотно и односложно, а вскоре предпочла уклончиво сменить тему. «Магглы — это невежды, любящие рабство», — коротко резюмировала она.

Пока мы поражались красоте платья Эржебеты, я услышала характерный магический лязг, который исходил от калитки замка и указывал на то, что к нам пожаловали незваные гости. Забыв о шуршащей красоте, я подбежала к окну, выходящему на запад, где был самый лучший обзор. Я увидела её.

Я увидела — впервые после случившегося — Беллатрису Лестрейндж. По всей видимости, её недурно залатали. И в правой руке у неё была палочка.

Она пришла в сопровождении Лестрейнджей и Крауча-младшего — свидетелей, как я позже осознала. Они стояли за ограждением, в пределах которого действует родовой щит Баториев. Увидев меня в старинном одеянии, Пожиратели согнулись пополам, покатившись со смеху. Дрожащими пальцами я отворила окно и расслышала их обмен похабными репликами. Минут пять я простояла совершенно неподвижно, полная самых дурных предчувствий. Беллатриса наблюдала за мной с мрачным удовлетворением. Лунный свет падал на её лицо, и кожа на нём была так плотно натянута, что, казалось, сквозь неё можно было увидеть кости. Серебристо-серый мех на её мантии блистал как на шее гиены.

Наверняка в моих глазах застыло выражение загнанной газели, и внезапно я услышала крик, нашпигованный истерическим весельем: «Я знаю, это была ты!»

Ведьма не сводила с меня глаз ни на секунду, будто боялась, что я могу удрать. Я смотрела в ответ и мне мерещился кровоточащий бок, кольца в снегу и бегущий Мазуревич. Я не нашлась что ответить. От её слов у меня напрочь вышибло дух. Она это поняла — и разразилась хохотом.

«Я вызываю тебя на дуэль. Завтра я с тобой покончу, жалкая оборванка»

====== Глава Четырнадцатая. Живи ======

Суббота, 26 января 1964 года

Мне приснилось, что с меня содрали кожу. Всё тело было алой тканью... грубой тканью... парусиной. Боль, имя которой Ангреноген, была лишь прологом к настоящему ужасу. Ужасу взрослой жизни, в которой с меня содрали кожу. Я ругалась на чём свет стоит и звала родителей; затем начала выкрикивать проклятия в их адрес. Кто-то продолжал мучать меня, сдирая кожу и разбрасывая лоскутья по неестественно чёрному пространству. Я улеглась в лужу крови, прислонившись к стене в своём драгоценном багровом облачении, и уснула.


Я очнулась от вспышки света неизвестного мне происхождения.

Несколько мгновений не могла взять в толк, где нахожусь. Поняла, что лежу на койке, залитой солнечным светом. Зимнее солнце, моё любимое. Женщина в белом нависала надо мной, вливая в глотку что-то крайне отвратное. Осмотревшись вокруг краешком глаза, я осознала, что нахожусь в больничной палате.

Здесь стоит цветочный запах, немного затхлый; так пахнут увядшие цветы. Ирисы, гладиолусы, какие-то ещё. Я смутно припоминаю, как здесь оказалась. Пытаюсь восстановить в памяти...

Дуэль. Беллатриса Лестрейндж, несостоявшаяся жертва быка Стюарта. О чём я только думала?

В полудрёме я размыкаю глаза и снова смыкаю их, проваливаясь в сладкое забытье, а проснувшись, заставляю себя взять в руки дневник и записать горстку того, что ощущаю и помню.

Присцилла, иди скорей в свою кроватку, а мама споёт тебе колыбельную... Это мне приснилось. В который раз.

Нет, сил писать дальше не осталось.

Воскресенье, 27 января

Проснувшись, я ощутила, как в меня вливают снадобья, одно за другим. Никакого чуда. Такой слабости, как после дуэли, мне ещё не доводилось испытывать. Я чувствовала себя героиней спектакля, который закончился, прежде чем я успела произнести свой текст. То не был страх. То была увертюра паники, пробудившая во мне всевозможные кошмары детства. Ангреноген. Железные Перчатки. «Сабольч-Сатмар-Берег — это нездоровое и дурное место, изувеченное чёрной магией, фамильными проклятиями и узурпаторами», — говорил покойный муж госпожи Катарины.

Целительница сообщила мне, что восемь дней я пролежала без сознания. Умственно я вроде бы достаточно опомнилась, но она утверждает, что это мне только кажется.

Задержав дыхание, я прислушалась — всё было тихо, только на стене тикали часы. Откинув одеяло, я через силу встала с койки — мышцы почти не слушались. В полумраке проковыляла к выходу и наткнулась на дверь. Распахнула её, а дальше идти сил уже не было.

Возвратившись в палату, я увидела, какая мерзость висит над моей кроватью. Картина: две ведьмы сидят в углах желтого дивана, глядя в разные стороны и хранят глубокомысленное молчание — точь-в-точь две жабы с картины, висящей над ними. Я подумала о Беллатрисе, меня передернуло, накатила тошнота. Пришлось снова лечь.

Поговорить бы с портретом Барона... Как жаль, что его не вынести за пределы Ньирбатора. Бароновы кальсоны, как здесь оказался мой дневник?! В который раз я возрадовалась, что никто, кроме меня, не сможет прочитать эти заколдованные чернила.

Хорошо, что Варега здесь нет. Пусть не приходит. Пусть не видит меня в таком жалком состоянии.

Боль по сравнению с позором это просто мелочь.

Понедельник, 28 января

Сегодня я проснулась от того, что нечаянно зацепила ногой столик у изножья постели, сбросив с него емкости со снадобьями.

«Никакие это вовсе не снадобья, а мучительный омут памяти, — здесь тот самый жемчужный оттенок. Это из-за него мне приснились родители», — бред понемногу одолевал меня.

Вместе с ёмкостями на пол упало блюдце с черт знает чем. Я поднялась с кровати и на шатких ногах направилась в соседнюю палату, где никого не обнаружила. Будь у меня хоть немного силы, я бы с тоски смертной устроила настоящий разгром.

Дуэль... Дуэль, что же там было? Я пришла в положенное время в заброшенный амфитеатр. Что дальше? Если положиться на свою память, то я ничего не вспомню. Только отдельные фрагменты мелькают перед глазами. Нужно, чтобы кто-нибудь поведал мне, что случилось. Но иной страх охватывает меня: услышать, как выглядело со стороны то, что со мной приключилось.

Почему я до сих пор жива?

Я решила взглянуть на свои записи, чтобы воспоминания связались, словно рассыпавшиеся жемчужины. Предыдущая запись датируется семнадцатым января. Я с волнением бегала глазами по строчкам. Платье Эржебеты. Пожиратели смерти у калитки замка.

Я одно за другим перебрала в уме варианты — итог был мизерный. С перепугу я даже помышляла о том, чтобы покинуть Ньирбатор как можно скорее; уже придумывала подходящий предлог для объяснений перед госпожой Катариной. Немного позже мне пришло на ум послать сову Дамиану Розье и попросить об одолжении — замолвить за меня словечко перед Лестрейндж... Какая же я трусиха, дери меня Глаурунг! От потрясения я была просто не в себе, металась по комнате как заведённая.

Барон Баторий бодрствовал со мной всю ночь напролёт, стараясь настроить на нужный лад... «Иди навстречу всему надвигающемуся; достойно поприветствуй всё неизбежное», — напыщенно говорил он снова и снова, до тех пор, пока мне не захотелось сжечь всё дотла вместе с ним и собой. Я проклинала тот день, когда в медье заявились Пожиратели Смерти; когда они убили Балогов; когда я вздумала мстить; когда я оплошала...

На следующий день я ни свет ни заря, машинально привела себя в порядок и решила идти навстречу неизбежному, поразмыслив о том, что мне нечего терять.

Я даже никого не предупредила.

Вскоре меня увидели в амфитеатре — не среди зрителей.

Вторник, 29 января

— ... так что будешь Шиндера благодарить, — послышался беззаботный женский голос. Я еле разомкнула тяжелые веки и увидела Агнесу. Она сидела на тумбочке возле койки, беззаботно болтая ногами. — Он ведь жизнь тебе спас.

— Шиндер? Плутоватый старик Шиндер? — я хотела вскричать от неожиданности, но только прохрипела. Зачем Шиндеру спасать меня? Это обманчиво простодушный профессор с аккуратно подстриженной бородкой, иногда вульгарный и слишком фамильярный. Что-то вроде щеголеватого Барона под хмельком. — Погоди, Несс, что ты имеешь в виду?

— Он прервал дуэль. — Агнеса так и впилась в меня взглядом со всезнающим видом. У меня было две возможности: рассмеяться или разинуть рот от изумления. Я избрала второе.

— Как это прервал? Как это возможно?

Нарушение дуэльного статута так озадачило меня, что я на минуту забыла, что речь идёт о моей дуэли. Моим традиционным представлениям о Дне Тиборка был нанесён сокрушительный удар.

— Пожиратели ему не препятствовали, он ведь их посредник, важная птица. — Агнеса еле заметно подмигнула и добавила: — И Розье тотчас же поддержал его затею.

— Розье? — В моей памяти всплыла кривая улыбка Пожирателя. — Он там тоже был? Наверняка все медье там было. Какой позор... — Бросив на Агнесу беглый взгляд, я увидела, что она невозмутимо кивает. — Но почему Шиндер мне помог? Каков его мотив? — недоумевала я, неохотно принимая тот факт, что теперь кому-то что-то должна.

— Приска, что у тебя за пристрастия везде искать козни, подвохи и прочий вздор? — звонкий смех Агнесы резанул мне по ушам. — Старик сказал, что это не ради тебя, а ради твоих родителей. Да, представь себе. Сказал, что «Грегоровичи не хотели бы видеть, как их единственная дочь подыхает, как собака», — цитировала Агнеса, нисколечко не смущаясь такой откровенности.

— А Варег был там? — спросила я, озябшим сердцем вспомнив о своем друге, женихе, враге и соучастнике.

— Нет, он не приходил, — подруга помотала головой.

Мне вдруг стало так грустно, что хотелось зарыться в одеяло с головой. Варег ведь даже не знал, что ведьма меня вызвала. Я предпочла никому не говорить, чтоб меня не жалели, как последнюю неудачницу.

— Но он приходил, когда ты ещё лежала в беспамятстве. Сразу аппарировал сюда, стащил с себя тот засаленный балахон, бросил на пол... А знаешь, он такой, ну, вполне симпатичный, зелёный ещё, не полностью спятивший Фламель. Такиe вceгда мeдленнo раскoчегариваются, ecли ты понимаешь, чтo я имею в виду, — флегматично продолжала Агнеса, взяв кое-что в руки. — Он оставил тебе записку, ты разве не видела?

— И дневник тоже он принёс? — осведомилась я, оставляя без внимания забавную характеристику моего жениха. Я взяла протянутый маленький конверт с печаткой Гонтарёков.

— Да, Фери передал его. Сказал, что ты не заснёшь, пока не запротоколишь свои ведьмовские наблюдения.

Я спрятала конверт под подушку.

— Слушай, Несс, откроешь мне наконец тайну: где это я имею честь находиться?

— Как, не узнаешь? Это же больница чародея Лайелла.

— С какой радости я должна её узнавать?! Я же никогда не цапалась с банши.

— Ну вот! — Агнеса усмехнулась, вскидывая голову назад. — Теперь заметно, что ты приходишь в чувство. Узнаю нашу Приску.

— Да неужели? Больную, проигравшую и обесславленную?

— Послушай, Приска, — заговорила Агнеса тоном, не терпящим возражений, а между её бровей залегла такая архаическая морщинка, будто ей на самом деле столько, сколько всем нам вместе взятым. — Волшебники, которые не лежали в больнице Лайелла — сущие овцы. Ты теперь с опытом — так что наслаждайся! Амфитеатр после вас походил на кратер от падения метеорита, и даже стадо разъяренных кентавров не смогло бы так нашабашничать. Это вообще-то комплимент, если ты ещё соображаешь.

— Однако ты философ, Агнеса... — мои губы растянулись в болезненной усмешке. — Э-э.. гм... а скажешь наконец, как там себя чувствует... мадам Л.?

Я лелеяла надежду услышать, что хотя бы чуток покромсала лохматую.

— С ней вроде бы всё нормал... — Агнеса осеклась, стоило мне испустить глухой стон.


Когда Агнеса тактично удалилась, я вскрыла конверт и жадно развернула записку:

Мы там бывали — ты и я —

В иные времена:

Дитя, чьи локоны светлы,

Дитя, чья прядь темна.

Тропа ли грез манила нас

Из очага в метель.

Иль в летний сумеречный час,

Когда последний отблеск гас,

И стлали нам постель, —

Но ты и я встречались там,

Пройдя дорогой сна:

Темна волна твоих кудрей,

Мои — светлее льна.*

Я перечитывала строчки, силясь разобраться, откуда этот наплыв щемящей грусти и полузадушенной жалости, — и чувствовала, как холод обволакивает мою грудь. Тяжело притворствовать перед собой — я ведь знаю это стихотворение. Все дети в медье его знают. Ему меня когда-то научил отец. Очень неожиданно со стороны Варега. Но с другой стороны, зачем он ворошит в памяти эти строки? Ему известно, что стихотворение ассоциируется у меня с отцом... Ecть такие раны, котopые не стоит бepeдить. Наверняка Варег хотел этим на что-то мне намекнуть, чтобы я... перефразировала. Что мы уже не дети? Что мы заигрались? Или только я одна?.. Неужели он таким образом отпустил мне порцию своего осуждения?

Пришествие Пожирателей Смерти внесло много хаоса в наше медье, хотя история Сабольч-Сатмар-Берега издавна полнится межсемейными кознями, покушениями и кровопролитной борьбой за власть. У меня такое ощущение, будто мы с ранних лет сопротивляемся то пыльному ветру, то солнечному свету поочерёдно. Не осталось ничего исконно светлого или тёмного, всё перемешалось или, скажем, замаралось. Может быть, с течением времени станет легче сложить в единое целое цепь событий и оценить их трезво, а говорить о восстановлении правды сейчас и вовсе нет смысла.

Мне не на что жаловаться. Я жива. Меня лечат. Я не подыхаю. А скоро я вернусь домой.

Среда, 30 января

Итак, дорогой мой дневник, что я помню о дуэли?

Когда Агнеса пересказала мне увиденное, я обнаружила, что порядок изложения событий имеет своё преимущество. В моей памяти начали последовательно выстраиваться воспоминания: весьма тяжкие, но красочные до безумия. Калейдоскоп событий, представших передо мной, состоял из фрагментов, занявших не больше десяти минут, пережитых в мельчайших деталях.

Я помню, как мы обе встали в дуэльную позицию, и даже поклонились. Даже примерно не могу определить, сколько продлилась дуэль. Помню, что с испуга сразу взялась применять режущие заклинания, которые оттачивала на упырях, и то с огромным пристрастием, не заботясь о том, какое бешенство пробужу в противницы.

Лучи из её палочки вырывались со шквалистым свистом и мчали ко мне, как адские гончие. Дымчатый туман стелился и распадался на клочки. Сердитые гребни тёмной магии разрезали пространство амфитеатра, и воздух будто трещал по швам.

Когда не удавалось распознать безгласные заклятия, я поднимала свои самые плотные щиты. Её заклятия не унимались, они окружали мой щит, ища лазейку. Веревки заклятий, рвущиеся из наших палочек, мерцали копьями в морозном воздухе, и было несколько мгновений, когда я не сомневалась, что мне под силу сокрушить бешеную ведьму.

Не помню, когда я впервые ощутила, как моя мантия пропитывается кровью. Я видела капли своей крови на снегу, и вспомнила о чернике. Звучавшие вдалеке голоса болью отдавались у меня в голове. Постепенно звуки становились все резче. Одно из заклинаний с силой пронзило мой левый висок. Я помню, что никак не могла разлепить отяжелевшие веки. Когда водоворот мерцающих остроконечников достиг моей груди, меня впервые охватило желание сдаться. Мой крик, отозвавшийся эхом между колоннами амфитеатра, сменился жутким кудахтающим смехом Беллатрисы.

Страшная агония, которой мне прежде не доводилось испытывать, вытянула на поверхность моей памяти самые болезненные воспоминания — ноябрь 1956-го — год спустя после падения Ангреногена. Обвалившееся ветхое здание Министерства Магии, оскверненная пещера короля Иштвана, Аквинкум в облаке пыли, испепелённые дома, где всё вопило об упадке... Железные Перчатки у нас дома. Беготня по дубовой лестнице. Я пряталась в каморке под самой кровлей. Авада Кедавра. Отец. Мать. «Я позабочусь о тебе», — пообещала госпожа Катарина, прижимая к своей груди мои заплаканные щёки и грязные волосы. «Катарина Батори, как же я её боюсь», — думалось мне тогда.

Почему Беллатриса не добила меня Авадой? Вероятнее всего, она медлила, желая извлечь из моего поражения как можно больше удовольствия.

Помню, как мое плечо поразил сильнейший ожог, я отшатнулась назад, а моя палочка будто обрела свою собственную жизнь и начала забрасывать противницу взрывающими заклинаниями, на которые у меня ещё хватало пороху. На несколько минут его хватило. Визги и витиеватые взмахи палочкой смешались в дикую вереницу. Было ощущение тошнотворного провала в трясинную темноту.

Когда ужас при мысли о поражении парализовал меня, я услышала произнесённое со стороны заклинание — и вскоре увидела, как меня окутывал белесый дым. Он обволакивал меня, ограждая от взбешённой ведьмы. Она бы убила меня. У неё ведь такое незыблемое понятие о чести: за нанесенную обиду в лице быка Стюарта полагается смерть — без промедления и пощады. В общем, позиция правильная, госпожа Катарина сочла бы её достойной.

Любопытно, знает ли госпожа, что это была месть за месть? Знает ли она о быке?

Надеюсь, лохматой ведьме хватило достоинства не растрезвонить о том, как бык чуть не забодал её. Вернее, как она чуть не позволила быку забодать её. Это ведь такой позор. Я надеюсь, что не растрезвонила.

Я извлекла урок из случившегося — меня угораздило связаться не с той ведьмой. Её уровень значительно выше, как ни прискорбно мне это признавать. Стало быть, её действительно учил Тёмный Лорд... Она прорвала антитрансгрессионный барьер! Как мерзавке это удалось?

Дуэльные навыки, приобретенные мною в Дурмстранге, ничтожны по сравнению с её тактикой. Беллатриса расчетлива и коварна. Есть у нас такое выражение: «Бык, который раз и навсегда решил считать любой цвет красным». Это могло стать её эпитафией... К сожалению, жизнь с бесхарактерным магглом сказалась на Стюарте — бодаться он не научился. На фоне этой дуэли наши с Варегом поединки кажутся невинным ребячеством. Да и без напутствий Барона я бы не решилась натравливать быка на ведьму из благородного рода.

Попадись я ей на глаза, доживу ли я до следующего Дня Тиборка? Если хорошенько поразмыслить, то мне следует забаррикадироваться в Ньирбаторе до скончания времён и надеяться, что родовые чары спасут меня от дальнейшей расправы.

Я — позор Дурмстранга... Да упадёт кирпич на голову Шиндера! Разрази его гром за то, что пожалел меня! Грош цена такой жизни. Лучше боль, чем жалость.

Но смерть хуже.

Дорогой дневник, как ты меня только выносишь?

Комментарий к Глава Четырнадцатая. Живи *Толкин. «Ты и Я, и Домик Утраченной Игры»

====== Глава Пятнадцатая. Роза Ветров ======

Что такое человек?

Есть мненье, будто люди — это корни

Цветов, растущих где-то в небесах.

Увы, ошибка! Человек — растенье,

Чьи корни скрыты глубоко в аду!

Шандор Петёфи

Четверг, 31 января 1964 года

Неохотно приоткрыв глаза, я снова увидела знакомую палату и вспомнила, что я не в Ньирбаторе. Я в больнице имени чародея Лайелла, на пятом этаже, где лечат недуги от заклятий. Тебе известно, дорогой мой дневник, что все мои проблемы начались с тех пор, как в медье заявились эти треклятые Пожиратели Смерти. И теперь я в больнице. Лежу и вижу кошмары. В водовороте сменяющих друг друга сновидений я запомнила самый зловещий, и не могу уйти от него, как ни стараюсь.

Мне приснилось, что я стою у западного окна в Ньирбаторе, и мне на плечо взгромоздилась огромная чайка. Глубоко вцепившись когтями в мою плоть, она жадно терзала её клювом и глотала кусками. Белое оперение было забрызгано кровью. Оторвавшись от меня, она подняла окровавленную голову и в опьянении смотрела на раскинувшиеся у подножия замка бурые крышы домов. В какой-то миг мне на руки упал кусок алой массы из её клюва. Я пробовала сбросить его, но получилось лишь со второго раза. Кусок полетел вниз и шлёпнулся у ног тёмного силуэта незнакомца, — а тот даже не обратил внимания.

Пятница, 1 февраля

Проспав полдня, я проснулась в полумраке от уханья совы, которое раздавалось неподалеку: я впервые за две недели увидела свою Доди. Она сидела на криворослых ветках, которые будто живые извивались на фоне первых вечерних звезд. В один миг Доди расправила свои крылья так, что я могла видеть их внутреннюю ослепительно-белую сторону. Наклонившись вперёд, она всматривалась сквозь тусклый свет палаты. Звала меня домой.

Сон о Ньирбаторе и чайке отозвался новой болью в сердце. Вдали от своего источника я стала, как тот цветок, у которого лепестки облетели и остался только сиротливо торчащий стебелёк. «С неукротимой волей Ньирбатор охраняет свои тайны, готовясь встретить лицом к лицу того, кто разгадает в нём заключительную тайну своей жизни», — это я однажды прочитала на обратной стороне одного из люков. Я принимаю данное изречение на свой счёт, и знаю, что замок избрал меня своей будущей госпожой, ведь я исследую его бескорыстно, ради него самого.


Oчутившись наконец в ванной комнате, я почувствовала ceбя лучше, однако, взглянув на себя в зеркало, пришла в ужаc. Я была весьма бледной, даже иссиня-лилово-бледной. Я принялась энергично тepeть губкой щёки, не pазрешая ceбе думать о мерзком клейме от ожога на плече. Румянец! Ещё... И ещё немного! В итоге я выглядела почти такой же как всегда. Но пока я cтояла у зepкала, румянец снова исчез. Мои силы иссякли.

Возвратившись в палату, я обнаружила на тумбочке возле койки книгу в обёрточной бумаге, а над ней возвышался хрустальный рог с семью красными розами. Видимо, целительница впустила сову, когда та принесла почту. Я хотела взглянуть, что за книга, но быласлишком измождена для проявления любознательности. Как раз пришла целительница, чтобы поить меня очередной порцией снадобья.

После этого мне ничего уже не хотелось.

Суббота, 2 февраля

Дорогой мой дневник, я должна это записать. Сегодня мои руки наконец-то дотянулись до книги. Это оказался — трепещи вместе со мной! — труд Гарма Годелота «Mors Victoria» в запрещённом старовенгерском переводе Марселлиуса. В книге была записка:

«Мисс Грегорович,

Это подлинный Mors Victoria, второй том из цикла «Розы ветров», утраченного труда вашего предка Годелота. Могу вас заверить, что эти знания понадобятся вам в ближайшем будущем. Сейчас вы не можете сполна понять что к чему, но очень скоро всё станет на свои места. Желаю вам скорейшего выздоровления.

Искренне ваш,

Дамиан Розье»

Книга, по всей видимости, воспроизводит более раннее издание, так как на титульном листе значится дата: 1605. «Моя душа — роза, которая вот-вот начнёт ронять лепестки», — гласит эпиграф. Ощущение тайны, словно зoлотой туман, проникло в мой разум, когда я принялась листать книгу. При этом я ощущала некое жжение в области груди, которое спустя несколько минут сменилось обволакивающим теплом.

«Эти знания понадобятся вам в ближайшем будущем». Как это понимать?

Записка Пожирателя ровным счётом ничего не объяснила, только вбила в голову гвоздь болезненной любознательности.

Я убеждаю себя, что два-три дня не играют роли: убегать сломя голову я не собираюсь, но и терять времени попусту не стану. Пока могу и почитать.

Воскресенье, 3 февраля

По моим подсчётам я лежу в больнице Лайелла вот уже вторую неделю. Когда пришла целительница, чтобы в очередной раз поить меня отвратным снадобьем, я спросила её, как скоро мне можно будет вернуться домой, и старалась произнести вопрос как можно спокойнее, хотя меня колотила дрожь от нетерпения. «Уже скоро, — последовал ответ. — А дома тебе придётся ещё некоторое время пить снадобья из бересклета и листьев шелковицы. Ожоги были хлесткие, не то слово»

Нет для меня наказания хуже, чем оставить Ньирбатор на целых две недели. В такие-то тёмные времена... Меня озадачивает то, что ни Варег, ни госпожа Катарина не удосужились проведать меня. По словам Агнесы, Варег сидел здесь целыми днями, когда я была без сознания. Видать, такой я ему больше нравлюсь. Не мстит ли он мне за то, что после Мазуревича я не приходила к нему? Но и он избегал меня. После той неудачи мы словно опротивели друг другу.

Но госпожа Катарина?.. Неужели ей так претит проигравшая душенька? Неужели для неё это верх неприличия? Я подозреваю, что Агнеса приходит ко мне по её поручению, ведь такое участие ей несвойственно. Возможно, госпожа боится быть в долгу перед Шиндером. Он ведь далеко не старый добряк и просто так никому услуг не делает. Розье отчего-то поддержал замысел профессора спасти меня, а это слишком подозрительно.

Первым делом, когда вернусь домой, надо будет послать ему сову и спросить, что всё это значит.


MORS VICTORIA

Душа! Какое громкое слово. Какое прелестное изделие из дутого стекла, расставленное на этажерках этого дряхлого мира. Если моя душа — роза, то для неё нет ничего более естественного, нежели ронять лепестки.

Роза, роняющая лепестки — это линза, призма и зеркало, отражающее определённое состояние оригинала в его времени и местоположении. Крестраж конструируется таким образом, чтобы отражать лучи, воспринимаемые не зрением, а ocтаточными или забытыми oщущениями.

Крестраж может повелевать всеми существами: ползающими, плавающими, ходящими и летающими даже туда, откуда нет возврата. Сие творение, в определенном смысле, обладает потребляющим свойством, а это является ещё одним способом, если не для физического проникновения осколка души, то для внедрения своего восприятия, внушения и влияния.

Крестраж располагает тремя факторами: метод, возможность, мотив. Он якобы мертвый, но видит сны, блуждая в неведомом пространстве; молчаливо вынашивает свою думу; ощущает присутствие другого существа и при удобном случае порабощает его.

То не мepтво, что вeчно ждет, таяcь.

И cмерть погибнeт, с вечнocтью боряcь.

Я исчерпывающее изучил все письменные свидетельства о разделении души — от времен бытования легенд о цикличности сущностей, заключенных в единой душе. Существует небольшое число свидетельств — отрывки из старинных преданий или записи из дневников — долгие годы поражавших меня, поскольку в них я находил параллели собственной хоркруксии. Хотя эта гипотеза встречается крайне редко, тем не менее подобные случаи зафиксированы в летописях человечества. Иной век может содержать один-два случая; другой — ни единого или, по меньшей мере, ни единого оставившего по себе след.

С одной стороны, визуально и ощутимо мне наиболее близка магическая дезинтеграция; с другой стороны, будучи учёным, я изъявляю готовность подвергать свои заключения экспериментальной проверке. У меня нет личных предпочтений, главным есть получить убедительный результат.

Первые мои эксперименты в области хоркруксии вовсе не являлись зримыми и касались более абстрактных материй, о коих я помышлял, как о потенциальном вместилище. В отношении самого себя меня охватывала боязнь: я боялся увидеть облик своего крестража. А вдруг моим глазам он предстанет совершенно чужим и немыслимо отталкивающим? Вдруг мой Гарм проклянет моего Годелота?

Убеждая себя в том, что хоркруксия никогда не преступит пределов гипотезы, я испытывал трусливое облегчение, но чтобы это облегчение снискать, необходимо было сначала побороть ужас. Ужас перед смертью. Я знаю, от неё можно убежать, если разделиться, ведь проклятая не угонится за каждым — каждым из меня.

А если привести её в замешательство, преобразуя душу, как мешанину стержней, хрусталя, колес, камешков и зеркал? Как ту, что измеряется в три локтя вышиной и четыре локтя шириной? Я с dolor immortalia я как-нибудь справлюсь.

Что со мной приключилось в итоге? Смертельная боль не сразила меня, но изъятый осколок души протащил меня на огромные расстояния. Вопрос в том, подвластно ли человеку пережить всё это снова?

По всему телу градом катился пот. Ноги подкашивались, но я проводил обряд, зная, что хочу завершить начатое, что должен дойти до конца, и ноша души уже пригибала меня, тянула к смертному праху. Я вздыхал, кряхтел, стонал от изнеможения магии, но продолжал. По окончании обряда было ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Слышались крадущиеся шаги. Я до предела напрягал слух и — о, чудо! — услышал его! Пульсирование крестража доносилось до меня где-то вблизи и одновременно откуда-то издалека, как если бы мы оба были под водой. Пространство вокруг меня стало неопределенным, пока не стало казаться, что сам мир растворился, оставляя НАС в Ньирбаторе единственно реальными.

Первое, что я ощутил после создания крестража, был запах. Мясо и металл — такой бывает во рту, когда прикусишь язык. Из подвала тянуло спертым воздухом и разложением. На полу остался след от пятна и возле него — выжженная отметина. Крестражем стала шкатулка с металлическим ободком по окружности и семью растяжками, расходившихся к углам. Я выхватил её из кострища по окончании обряда. Стоило шкатулке впитать частицу моей души, как на её поверхности возникли фигуры, которые не походили ни на что живое, порождённое этой планетой. Крестраж пульсировал магией, похожей на всплески смолы. От неё исходил гробовой холод, но магия её горела жизнью.

Трепещущая сторона осталась только в основе, то есть во мне. При чужом прикосновении или хотя бы взгляде крестраж выражал столь явное отторжение, что я хранил его в подвале в люке, забранном решетками из толстых прутьев...

Я отложила книгу в сторону и посмотрела на настенные часы. Было ровно десять. Снаружи бесшумно дpeйфовали cнега. Меня терзало ощущение грядущей неизбежности, страх накатывал тошнотворной волной. За что мне это?

Я укуталась в одеяло до самого подбородка и, погасив свет, провела остаток вечера в темнотe, вглядываясь в хрустальный рог.

Потеряв надежду на ночной покой, в полумраке я подошла к зеркалу, чтобы осмотреть своё лицо. Болезненное восприятие сыграло со мной злую шутку — в отражении вместо лица моим глазам предстал погребальный костёр на правом берегу Пешты в 1956 году. То была годовщина падения Ангреногена, когда его мстители разделались с половиной города. Сиротам да и всем выжившим было не до копания, даже магическим способом. Погибших, в том числе родителей Миклоса и моих, отвезли на правый берег Пешты и сожгли.

Железные когти глубинного страха, уходящего своими корнями в детство, окутанное мраком заброшенности и злости, вцепились мне в душу.

Семь почерков. Семь вещиц. Семь роз.

Проклятье.

====== Глава Шестнадцатая. Албания ======

И Лавиния закричала, услышав, как козодои сменили свою песню.

Г.Ф.Лавкрафт

Понедельник, 4 февраля 1964 года

MORS VICTORIA

В начале XV века в Сабольче завелась своеобразная мода, подоплёкой которой была зависть — обвинять самых образованных колдунов в занятиях некрофилией и каннибализмом. Что же касается аргументов — в каждом поколении неучей они варьируются. Всякая клевета объясняется одним и тем же типом искажения реальности вследствие недоразвитости мышления. А я по причине своего обособленного магического дарования прослыл в медье полоумным колдуном, поскольку я не очень искушен в чисто земных делах. В детстве я единственный рискнул забраться по склонам Косолапой дальше, чем обычно, и залезть в ущелья с отвесными краями, в которые не суются даже оборотни, тролли и акромантулы. Я имитировал речь всех существ, которые повстречались мне среди холмов, в расселинах и на лесных тропинках. На бесплодных клочках земли вокруг Ньирбатора я находил все травы и корни для своих зелий. Смешивая эйфорийный эликсир с мёдом, cидром и гpушeвой наливкoй, я принуждал целое медье кружиться в cладocтрастной пляске, посмеиваясь над этим скотским отродьем...


Ночью я не могла уснуть и взахлёб читала «Розу ветров», чтобы умерить тоску за своим домом.

Я не могу спокойно дышать вдали от Ньирбатора. А вдруг его кто-нибудь осквернит в моё отсутствие, как было с пещерой короля Иштвана? Или утянет под воду, как священный остров Маргит? Под утро мне снилось, что я шпарила к замку, точно за мной полтергейст гнался, а когда проснулась, меня обуял тот сплин, который госпожа называет фердинандовым, что знаменует некую крайнюю безнадёжность.

Мой Ньирбатор уникален. Его построили в те дни, когда обычным убежищем колдунам служили хижины. Овеянная суеверными страхами каменоломня, стоявшая на месте замка, была разрушена. Там в незапамятныe времена добывались исполинские глыбы, вызывавшие ужаc у всex, кто смотрел на них. Только гоблинам удавалось работать с ними. Согласно семейному преданию, великий чародей Витус Гуткелед вызвался убить дракона, который обитал на окраине медье и пожирал местных волшебников. Тремя ударами своего копья Витус сразил дракона, и в награду получил от местных землю, на которой воздвиг Ньирбатор. Благодарные волшебники прозвали его «Bathor», то есть «мужественный». От него и произошел весь род.

Я подумывала написать на эту тему монографию, и разрешение от госпожи Катарины, как от последней в роду Баториев, уже получила. Пожалуй, я бы написала, если бы не эта распроклятая война, сумятица и приезд этих... этих подзаборных.

Вторник, 5 февраля

Когда целительница зашла ко мне этим утром и осведомилась о моём самочувствии, я ответила, что чувствую себя хорошо, но мне дурно от того, что я выпала из жизни и не знаю, что происходит во внешнем мире. Она вышла из палаты на несколько минут, а затем вернулась со вчерашним номером «Ведовских известий». Я горячо поблагодарила её и, прихлебывая обезболивающее снадобье, увлеченно бегала глазами по заголовкам.

Я быстро разобралась с международными скандалами и бракосочетаниями, стихийными бедствиями, некрологами, финансовыми кризисами и злодеяниями приспешников Того-Кого-Нельзя-Называть. Английский Косой Переулок, оказывается, переживает свои не самые лучшие времена. Лавки, кафешки и трактиры обклеены колдографиями пропавших без вести волшебников. Многовато пропавших, что уж тут мелочиться. Слухи о пожирательском произволе разнеслись по всему магическому миру. «Мракоборческие силы мобилизованы», — пишут «Ведовские известия».

Пропали без вести те волшебники, которые открыто заявляли о своей толерантности к грязнокровкам. Самое громкое имя — Сид Люпин.

«Полковник Сид Люпин, 73, начальник Королевского Генерального штаба, председатель Комитета волшебников Северной Ирландии, герой осады Лимерикской крепости, не явился сегодня к месту службы. Отсутствует он и у себя дома на Рассел-сквер. Отсутствие полковника было замечено во время официальной церемонии приcвоения звания «Coбственный Её Королевского Высочества»

Люпин. Фамилия вроде бы знакомая. В памяти мелькнуло письмо Тины. Мистер Олливандер поражает меня своим безрассудством. Как он мог позволить дочери примкнуть к этому Дамблдорову кружку, членов которого выкашивают в темпе?

«Предполагалось, что на церемонии место пропавшего полковника займёт адъютант-полковник Фергюс Финниган, 48, принявший официальный приказ о новых обязанностях от герцога Уэссекского, но, как оказалось, тот также бесследно исчез. Несмотря на озабоченность, выраженную на самых правительственных верхах, маггловские власти так и не смогли обнаружить пропавших. Скрупулезно всё проанализировав, маггловская полиция выдвинула обвинения против ранее подозреваемых лиц — по нашим данным, совершенно невиновных...»

«Сегодня подтвердилась информация о том, что Адалинда Крам, 39, которая выставляла свою кандидатуру в Болгарский Волхесуд, бесследно исчезла. Нашим читателям она хорошо известна: карикатуры на Крам мелькали постоянно, что, однако, воспринималось её поклонниками, как неоспоримый признак успеха. В её политической программе значительное место было отведено сохранению и дальнейшему внедрению маггловских обычаев, улучшению положения магглов-инвалидов и магглов-малоимущих, активной поддержке просветительского учреждения «Все мы чистокровки». У Крам были определённо новаторские взгляды на образование и социальный строй. Она снискала огромное уважение среди магглорожденных и сквибов и всеобщую неприязнь среди чистокровных. Получив мизерное количество голосов избирателей, она, тем не менее, рьяно продвигала свой курс...»

«Ведовские известия» опубликовали интервью с профессором Шиндером, «который, несмотря на многолетний стаж преподавателя трансфигурации, является превосходным знатоком истории магии»

«Больше всего Ангреноген любил почести. Перчатки железной рукой внедряли в жизнь его заветы, как он их понимал. При нём расцвела коррупция среди высокопоставленных министерских чинов, а низшие чины пили горькую из бледных поганок и бездельничали. Узурпатор утвердился, но не всё шло гладко, ведь стоило ему захватить власть, как тотчас в медье разразилась междоусобица: часть его погибла, а часть ударилась в бега. Люди думали, что после свержения Ангреногена начнётся грызня за власть, но этого не произошло. Потенциальных кандидатов попросту не было — они все трагически погибли, «железный террор» их всех утрамбовал. У нас теперь есть министр Габор, а верховного мага, правителя и вдохновителя войны больше нет. Новые боги вечно свергают старых и предают их лютой смерти, — а я говорю о тёмных волшебниках. Сначала был Гриндельвальд, потом Ангреноген. Сейчас магические сообщества многих стран, уверовав в толерантность, поощряют приобщение магглов к магическому искусству. В ответ на такое безобразие на сцену вполне ожидаемо выходит новый ревнитель доктрины чистокровия — Тот-Кого-Нельзя-Называть. Почитатели Гриндельвальда, которые каким-то образом избежали Азкабана, вне всяких сомнений, примкнут к новому лидеру, ведь он возвещает о возвращении к сегрегационным принципам распределения прав и построении элитарного магического общества...»

Листая дальше, я нашла то, что искала — то, что вынюхивала подсознательно. Я предчувствовала подобное, но не знала, когда и где. Плотную колонку текста, который взбудоражил меня сверх меры, я изъяла в свой дневник. Теперь-то мне незачем разыскивать Миклоса, чтобы спросить его, как дела у чернокнижника в Албанском лесу.

АЛБАНИЯ ВВЕРГНУТА В УЖАС

«Под Тираной в лесу было найдено тело местного крестьянина Дитмера Идризи, к убийству которого прибегли в целях темномагического обряда, природу которого пока не удаётся определить. Достоверно известно лишь то, что этот обряд произвёл сильное воздействие на местную фауну: лесные животные пустились наутёк и оказались в Крестече, ближайшем спальном районе Тираны, а непредвиденные магнитные бури вывели из строя электростанцию.

Последствия этого крайне тёмного обряда на целую ночь вывели из строя городскую электросеть, и в наступившей темноте городские жители едва не обезумели от страха. Магглы сообщают, что лесные хищники, воспользовавшись выведенным из строя уличным освещением, массово наводнили Тирану.

— До нас доносился вой обезумевших волков! — рассказывают городские жители. — Потом всё ближе и ближе было слышно глухой топот, тяжелоe дыханиe бегущиx зверей. Из темноты кинулись целые стаи. Волки виляли хвостом, прижимая уши, дрожа и поскуливая, словнo coбаки, а потом внезапно замирали. Ближе к утру начались бешеные порывы ветра! Стрельчатые окна часовой башни были выбиты все до единого!

Пока магглы дивятся невиданным им доселе аномалиям, волшебному обществу доподлинно известно, что здесь прослеживается след Того-Кого-Нельзя-Называть. Согласно отчёту мракоборцев, над Албанским лесом около часа парила Чёрная Метка — подпись убийства, наделавшая шума уже в нескольких странах Европы.

Маггловские крестьяне из деревни в нескольких милях от Тираны рассказывают о неком «всепроникающем смраде», витавшем в воздухе, за которым последовал «запах гари». Всё это сопровождалось вспышками молнии и пронзительными «зубодробительными звуками» неизвестного происхождения.

Тем временем железнодорожный служащий сообщает о «шаровидном свечении», которое возникло во время сильного снегопада и, несмотря на сильный восточный ветер, двигалось за поездом в западном направлении к Эльбасану, меняя скорость и высоту полета.

Известно, что за день до этого инцидента стадо кентавров под предводительством вожака Арана откочевало из Албанского леса, никак не аргументируя своего решения. Предполагается, что кентавры предвидели данное происшествие...»

Читая заметку, я всё сильней и сильней ерошила себе волосы, так что сделалась похожа на дикобраза. Занятнo всё же, как инoгда cкладывается цeпь событий... Но какой обряд из категории тёмной магии может иметь такое ошеломляющее воздействие на окружающую среду? Написать бы профессору Сэлвину... Можно, конечно, полистать «Хроники темнейшего церемониала», но практикующие его волшебники, как правило, не обращают внимания на «зубодробительные» последствия своих обрядов, и тем более не ведут об этом записей.

Так или иначе, мне нужно как можно скорее вернуться домой.

«Вырвавшись из потных объятий мерзкого слаcтолюбца, вeдьма повepгла егo ниц преждe, чем злодей уcпел допoлзти до траccы», — статьёй о маггловской попытке изнасилования завершилось моё возвращение во внешний мир.


Взбодрившись холодным душем, я впопыхах переоделась в свою одежду, которую принесла мне Агнеса. Любопытно, с чего это вдруг она стала такой заботливой? Можно подумать, что чует за собой вину. Кто-то же настучал на меня... Видела ли Агнеса, как я оставляла записку в трактире? Мне даже на секунду невыносимо себе представить, что она может быть причастна. Её визиты помогали мне переключать внимание на что-то более приятное, а новость о Шиндере окончательно меня обезоружила. Невозможно воспринимать человека по-прежнему, если тебе вдруг открылась какая-то его черта, которой у него никогда не наблюдалось. Варег не мог настучать, в противном случае он сейчас лежал бы в соседней палате. Или был бы мертв. Я нутром чую, что он не мог.

И Албания... ей-богу, ума не приложу, что там стряслось. Тот-Кого-Нельзя-Называть бесчинствует в какой-то глуши?.. Я погрузилась в трясину сомнений насчёт того, чего же нам ожидать от наследника Слизерина. А старая поговорка гласит, что в магии нет ни добра, ни зла. Все вещи происходят из необходимости.

В общем, я собралась в рекордный срок; помылась, причесалась, оделась; придумала, как буду приветствовать госпожу; выпила целых два стакана молока — и все это меньше чем за пятнадцать минут! «Скоро я буду дома!» — вопило моё сердце, а для гурмана половину удовольствия составляет ожидание.

Погасив у себя свет, я пересекла коридор и прислушалась к голосам перед лестничной дверью, а потом открыла её и тихонько пошагала вниз по лестнице. Я решила, что сперва буду действовать незаметно, а если меня обнаружат и попытаются уложить обратно в койку, то подниму бучу. Вспылю, потеряю голову и убегу... Последнее предположение так раззадорило меня!

Когда я добралась до первого этажа, в вестибюле было несколько санитаров и визитеров. Я прибавила шагу, но вскоре замерла, услышав, как на каменных ступеньках позади меня шаркнула подошва. Воровато обернувшись, я увидела свою целительницу. Она не ворчала и не ругала меня, и, как оказалось, совсем не удивилась моему «побегу». Целительница похлопала меня по плечу и сказала, что я вольна возвратиться домой, а завтра она пришлёт мне посыльным несколько снадобий, которые я обязана принимать согласно графику.

Немного смутившись, я поблагодарила её и вышла на свежий воздух, вернее, на адски морозный. Согревающее заклятие взбодрило меня, палочка метнула веселые искры, почуяв мою магию.

Лёгким шагом я направилась в сторону Пешты. Впервые за две недели я походила на человека — и чувствовала себя соотвественно. Пронизывающий ветер ерошил мои волосы, и я побежала, пританцовывая, по отчего-то безлюдным улицам, которые напоминали предрассветные. Свет и тьма забавно чередовались: где светили газовые фонари и где тьма в промежутках. Как в дeтской игре: ceйчас ты мeня видишь, а ceйчас нeт... Ceйчас видишь, ceйчас нет... В кармане плаща я крепко сжимала палочку, сумка с книгой стучала по моей ноге. «Роза Ветров»... Последние несколько дней в сознании я была крайне подавлена и сконфужена, но, не окажись рядом этой изъятой из небытия книги, мне было бы куда тяжелей. Это трудно выразить cловами, но главное, что книга со мной. А почему — этo не столь cущecтвенно.

На подходе к замку, запыхавшаяся и растрепанная, я бросила беглый взгляд на особняк Гонтарёков. Там красочно горели все светла, мой же замок был темнее ночи. Только из окна Фериной кухни пробивался слабый свет от керосиновой лампы. Весной особняк Гонтарёков покрывается плющом и олеандрами, украшающими парадную дверь. Замок-то не позволяет зелени притронуться к себе. Было время, когда меня сей факт удручал, но позже я стала находить в нём печать неприкосновенности. На худой конец у меня есть склеп Баториев, который я в любое время года могу украсить олеандрами и всем, что сердцу мило.

На луговине я увидела мальчишку Миклоса в окружении малышни. Должна заметить, что за ним всегда следует орава детей, и он всегда что-то держит в руках. На этот раз был зимний улей. Навострив уши, я поняла, что он объяснял детям, как ментально натравить пчёл на недоброжелателей. «Достаточно сосредоточиться и нарисовать в уме, но необходимо иметь соразмерную долю злости...», — я уловила обрывок его напутствия.

Минуту-другую я стояла поодаль и наблюдала за Миклосем и реакцией нескольких взбешённых пчел, которые избрали жертвой одного из мальчиков. Хотя Миклос вовремя выколдовал щит, после увиденного я подумала, что, возможно, оно и к лучшему, что сорванца не пускают в Дурмстранг. Родители учащихся там побаиваются его и не жалеют сил, чтобы препятствовать его зачислению. После контактов с кентаврами, общением с которыми здесь брезгуют, Миклоса начали считать слишком опасным для общества. «Личико птенца и глаза убийцы», — судачат о нём. Своих родителей, которые присматривали бы за ним, у него нет. Они погибли так же, как и мои — от Железных Перчаток, мстителей Сквернейшего.

Увидев меня, Миклос широко улыбнулся. Его волосы были всклокочены, казалось, он их мecяцами не расчёсывал. Каpманы штанов оттопыривались, набитые всякой всячиной. Но тёмные глаза, темнее беззвёздной ночи, иcкрились смexoм, и, глядя на них, мне самой хотелось смеяться. Мальчик предупреждал меня об опасности, а я, как дура, ополчилась на него. «Нужно будет пригласить его на обед», — я напомнила себе. Госпожа Катарина и госпожа Элефеба обычно делят между собой эти приглашения, так так Миклос живёт на попечении старого Исидора, довольно неприятного, черствого человека. «Сироты между собой все похожи, потому вы с Миклосем находите общий язык», — говорит госпожа. А однажды она призналась мне, что взяла бы и его на попечение, но магия Ньирбатора приветствует воспитание лишь женского пола.

Ньирбатор живёт согласно заветам Графини Батори и обучает женщин естественнее, потому что в нашем теле ежемесячно совершается полный лунный цикл: poждение, жизнь, cмерть.


Войдя в замок я никого, кроме Фери, не обнаружила.

Агнеса предупреждала, что госпожа «чуток обозлилась» на меня, так как считает, что Беллатриса не могла просто так «застолбить мне место в амфитеатре», следовательно, во всём виновата я сама: плела интриги и замышляла лихие дела. Госпожа высказала догадку, что я, должно быть, спровоцировала лохматую.

Вообще-то я не обижаюсь — в конце концов её догадка верна, и это меня странно забавляет. Как и то, что меня спас Шиндер... Этот плутоватый старичок. До сих пор не верится. Нужно будет отправить ему сову с благодарностью, а потом ещё одну с приобретённым фолиантом. Судя по его интервью, старик вполне отдаёт себе отчёт в том, что «залитые кровью жилища богов» становятся нашей реальностью.

Пожалуй, у меня нет причин ни на кого обижаться. Даже на Варега. После Мазуревича он был не в себе. «Мы переборщили», — подсказывает мне внутренний голосок, правда, не вполне чистосердечно.

Фери встречал меня с неистовым благоговением. Глаза у эльфа были на мокром месте, он рухнул передо мной на колени, всхлипывая и попискивая от счастья, а потом убежал, чтобы переодеться в новую наволочку и передник с вышивкой в честь моего выздоровления. Эльф торжественно пообещал кормить меня целый месяц самыми лучшими блюдами, «чтобы я воодушевилась». Я поблагодарила его и потеребила за ухо, вспомнив с содроганием, что во времена Графини уши эльфов частенько прищемляли дверцей от печки.

В обеденном зале я расправилась с ветчиной, затем приступила к пирожным с апельсиновой пpocлойкой и миндальному кекcу. Сытая и довольная, я впитывала дух моего дома и, точно зародыш в материнском чреве, любовалась мрачным интерьером. Как же всё-таки хорошо вернуться домой!

В какой-то миг мой взгляд упал на каминную полку под картиной Ксиллы: там лежало распечатанное письмо. Взмахнув рукой, я призвала его. Письмо взмыло в воздух, раскрылось и начало само себя читать... мужским подсахаренным баритоном:

«Дорогая тётушка, госпожа Катарина!

Свидетельствую вам моё глубокое почтение! Спешу сообщить, что меня повысили до главы Управления по связям с гоблинами, и мои дела идут весьма удачно. Я завёл много приятнейших знакомств в политической среде и имею честь занимать почётное место в чистокровном обществе. Волшебники в окрестностях Лондона живут тесным кругом, пocтоянно coбираясь дpуг у друга, как на борту кopабля. Хотя, должен признать, иногда я чувствую себя кораблем, зашедшим в мелкие воды.

В семье у нас всё благоустроенно. Сестрёнка, приехав на каникулы с Хогвартса, помогает папе в аптеке, а он открыл уже вторую по счету, на сей раз в Косом Переулке. Всё же я рад, что папа решил жениться во второй раз, иначе у меня так бы не появилось сводной сестры.

Амелия очень толковая девушка, она пришлась бы вам по вкусу. На досуге она времени попусту не теряет, постоянно колдует, и часто донимает меня с просьбой рассказывать ей разные истории. Как вы уже, наверное, догадались, я с огромным удовольствием рассказываю ей о Ньирбаторе. Я души не чаю в нашем фамильном поместье, но Ньирбатор в моём сердце навсегда!

Кстати, Амелия напоминает мне малышку Присциллу: такая же любознательная и к тому же обладает незаурядным умом. В Хогвартсе высоко оценили её способности. Другое, в чём они похожи, так это в вызывающей тревогу склонности к причудам. Современные барышни так своенравны, а до чего энергичны, прямо страшно становится! Впрочем, я убежден, что замужество положит этим причудам конец.

Мне почти нечего рассказать вам об образе жизни, который я здесь веду, поскольку в Министерстве царит такой беспорядок, что приходится вкалывать, как десять Фери, а когда появляется свободное время, стараюсь посвящать его своей очаровательной Берте. Я столько написал вам о ней в предыдущем письме, что мне нечего добавить за исключением того, что она неизменно скрашивает мое одиночество. Повезло, что мы работаем в Министерстве, иначе возможность видеться выпадала бы у нас крайне редко.

С бoлью в cepдце должен признать, что не сожалею о папином решении обосноваться в Британии, но я не покидаю надежд, что как-нибудь смогу вас навестить. Кто, как не вы, знает, насколько дорог мне Ньирбатор, и какое безмятежное детство я в нём провел, и как я мечтаю вернуться.

Позвольте, дорогая тётушка, сообщить вам о том, что мой друг, блистательный волшебник, объехавший весь мир и обладающий выдающимися магическими познаниями, находится сейчас в путешествии по Европе, и я осмелюсь просить вас о любезном одолжении: принять его и позволить погостить в Ньирбаторе, о котором он много читал ещё в юношестве в Хогвартсе, который он, к вашему сведению, окончил вместе со мной в 1945 году. Зовут его Лорд Волдеморт.

А как ваши дела, дорогая моя госпожа? Как прошёл День Тиборка? До сих пор с удовольствием вспоминаю эту чудную традицию!

Примите, дорогая тетушка, выражение моей искренней благодарности и простите за хлопоты, которые я могу вам причинить этим письмом.

С уважением, всегда ваш любящий племянник,

Криспин Мальсибер»

====== Глава Семнадцатая. Роняй Лепестки ======

Воскресенье, 3 февраля 1964 года

После вчерашнего письма я себе места не нахожу. Мальсибер, как видно, путает Ньирбатор с постоялым двором. Он зарится на мой дом, я знаю, и то с каким коварством! С жадностью брюхатой ведьмы! Смеет сравнивать меня с английской школьницей и приписывать мне какие-то на скорую руку выдуманные причуды. Писать о таком госпоже Катарине — даже для него это чересчур мерзко. Выставив меня в дурном свете, он стремится настроить её против меня. Мальсиберу не терпится, чтобы я поскорее вышла замуж и съехала к Гонтарёку, освободив замок для его августейшего Ничтожества. Затем он наверняка попытается разделаться с госпожой. Кровь Баториев есть самый надёжный щит, защищающий госпожу, а через неё — и меня. Если госпожи не станет до составления завещания, я буду крайне уязвима, но она-то не торопится его составлять. Почему она хороводится, ума не приложу. Образ сокровища моего сердца возник передо мной: вот Ньирбатор — мой, а я — его. И образ сей почти лишил меня последнего самообладания, которое у меня ещё оставалось. Для Мальсибера это огромное искушение, и я в кои то веки его понимаю. Но если увалень явится сюда с какими-то притязаниями на мой дом, я избавлюсь от него не моргнув и глазом. Не стоит отвлекаться на всякие сантименты вроде нравственных норм, это лишь приводит к ocложнениям. Главнoe — peшить, как лучше действовать, а уж чтo там правильно или нет pазберусь пocле.

Но как быть с гостем? Когда ждать его? Лорд Волдеморт... Вол-де-морт... Как Лорд Вальдис?.. Было бы смешно, не будь всё так зловеще. У меня на примете есть только один лорд, которого пресса окрестила Тем-Кого-Нельзя-Называть, а его поклонники — Тёмным Лордом. Неужели в мой Ньирбатор нагрянет «ужас и трепет» всего магического мира? И чем он собирается здесь заниматься? Лежать под задницей лягушки?!*

Темномагический обряд в Албании, стало быть, связан с его приездом. Предположим, он закончил свои дела в Албании... Нашёл ли он то, что искал? Согласно словам албанских крестьян, чужак что-то рьяно искал и был причастен к нашествию пресмыкающихся и гибели скота. Неужели он... О боги... Неужели он искал Диадему Ровены? А вдруг убийство албанского крестьянина — это заключительная часть его поисков? Итак, вместо ответа у меня возникает дюжина вопросов. Знай я даже тайны намерений этого лорда, то и тогда я не испытала бы десятой доли того мучительного ужаса, какой вселяет в меня новость о его скором прибытии.

После письма Мальсибера я сполна осознала всю безысходность своего положения. Я доковыляла до своей комнаты, рухнула на кровать и лежала пластом в каком-то оцепенении, как demented, лишь на короткие промежутки приходя в себя. Сей новоиспечённый «дементор» не просто поцеловал меня — он наклонил меня так, что я стала подумывать о том, чтобы вернуться в больницу Лайелла.

У Барона Батория на губах играла ухмылка, нашпигованная презрением. «Я уж думал, будут говорить: ах, эта девица умерла такой молодой! Только червям удалось выбить дурь из её головы! Не расширенный опытом, не способный к усвоению знаний, её умишко был так невелик! А здравомыслие, именуемое здоровым житейским самолюбием, так и вовсе было ей чуждо. Она даже не смогла спланировать идеальное убийство по своему почину. Ах... А тут ты возвращаешься, валяешься тут — тьфу — с неподражаемым достоинством!» — витийствовал он с праздничной интонацией.

Вызвав из-под кровати ночные туфли, я швырнула их в портрет, а он в ответ разразился такой руганью, которую у нас слыхали разве что от Исидора, когда тот вернулся из пиратского плена.

Госпожа Катарина ещё долго не возвращалась домой. Наверняка сидела там с Гонтарёками и жаловалась на меня вовсю, ведь я не удосужилась поведать ей о том, что меня вызвали на дуэль. Это итоговое падение в глазах общества, сказала бы она, но отказ от дуэли сделал бы из меня изгоя. Тут мнение леди Батори и общественности слегка расходится.

Я недостаточно покромсала ведьму — да, признаюсь, подери её бумсланг! — но я же не умерла. Почему просто не порадоваться? Может, теперь госпожа не будет так похвально отзываться о лохматой? Или напротив — признает в ней великое дарование?

Всё это мелочи по сравнению с тем, что надвигается на мой Ньирбатор. Лорд Волдеморт. Показалось или нет, но, вымолвив это странное имя дважды, у меня во рту появился привкус горше полыни.

Когда я выглянула в окно, серый снег, что лежал на луговине, показался мне немногим отличающимся от вулканического пепла.

Понедельник, 4 февраля

Все, что со мной случилось, кажется таким нереальным, до такой степени, что я ощущаю себя анаморфическим созданием, которое мало смыслит в жизни и каждый день вынуждено познавать всё заново. Ощущение довольно пугающее. Легче было б закатить истерику: кататься по полу, прижигать портреты и рвать гобелены. Но я так уже не могу. Я вроде бы выросла. Хотя эмоции захлестывают меня и неприятно сказываются на простейшей магии.

Госпожа Катарина наконец вернулась домой. Какой величественной она выглядела, придя в мою комнату в серебристом парчовом платье с жемчужным шитьем. Смотря ей прямо в глаза, я потянулась рукой к левой стороне груди, ощущая тупую боль в сердце. Если наказание госпожи состояло в том, чтобы не навещать меня в больнице, то это было довольно жестоко, по-баториевски, это достаточная мера наказания, это... это не разбило мне сердце, но боязнь разочаровать госпожу и потерять её благосклонность день за днём травила мне душу. Однако я не могу винить её за это отстранение. Случившееся — это только мой позор, и мне предстоит жить с ним дальше.

Через минуту, когда госпожа подошла ко мне и взяла меня за плечи, мысли улетучились из моей головы. Она крепко обняла меня и долго не отпускала, а после сказала, поглаживая меня по голове: «Душенька моя... Это всё платье Эржебеты. Оно принесло тебе несчастье»

От одного упоминания меня замутило, хотя данная версия сомнительна, поскольку я тщательно проверила платье на наличие проклятия. Это в госпоже говорит её суеверный ужас, пожалуй, единственный её недостаток.

После тихих посиделок с госпожой я вышла во двор замка подышать свежим воздухом и собраться с мыслями. Я так зациклилась на Мальсибере и его письме, что бродила под замком, отключившись от окружающего мира, и даже не заметила Гонтарёка, когда тот незаметно подобрался ко мне и схватил меня в охапку.

Я отнюдь не обижаюсь на него за то, что он не навестил меня после того, как я пришла в сознание. Варег избавил меня от унизительной жалости, которой так умеют сочиться его ядовито-зеленые глаза. Поймав его взгляд, я состроила насмешливую гримасу, чтобы жизнь не казалась ему больно сладкой. Мы обменялись несколькими кусачими репликами, подшутили друг над другом, не поцеловались, но потолкались; ущипнув его за щеку, я добилась музыки для своих ушей — этого почти девчачьего визга. Подурачившись вволю, я приступила к серьёзной теме — рассказала ему о письме Мальсибера. О том, что прежнему укладу моей жизни приходит конец. Но Варега как будто заботило совсем другое:

— Какая здравомыслящая женщина может скрашивать одиночество Мальсибера? — спросил он, почесав затылок для пущей важности.

— Либо он опоил её амортенцией, либо она не здравомыслящая. Кто знает, что это за Берта, — ответила я, смахнув прядь, упавшую ему на правый глаз. Поймав меня за руку, Варег притянул меня к себе и порывисто обнял.

— Но почему госпожа не рассказала тебе, что Мальсибер пишет о «даме сердца»?

— Она говорит, что это чепуха, что «дражайший Криспин карьерист до мозга костей, и ему не до дел амурных», — бубнила я, уткнувшись головой в теплую ткань балахона своего жениха. — Говорит, что Мальсибер без труда разбирается в волшебницах, ведь ему самому присущи некоторые женские черты. Дамы охотнo поверяют ему свoи тайны, но он не принимает их всерьёз. И при всей своей благосклонности к племяннику, госпожа обронила, что ей жаль ту женщину, на которую тот положит глаз.

Разговор шёл весело, в общих чертах, пока я не заметила, что Варег будто нарочно никак не обмолвился насчёт Волдеморта. Я сидела на краю колодца, в котором не было воды с тех времён, когда воздвигли Ньирбатор, а Варег присел передо мной, держа меня за руку. Я болтала обо всём и ни о чем, болтала как бы сквозь полудрему, а он всё слушал и слушал, а затем опять привлёк меня к себе. Стал целовать мне шею, согревая кожу порывистым горячим дыханием и вызывая в моём теле истому.

Oднажды, лет пять назад, на свидании с Варегом, устроенным егo матерью, я чуть было не переправилась на другой берег Леты. Это было тогда, когда я впервые задействовала кинжал Годелота. Варег стал вести себя галантнее, и я, скажем, допустила мысль, что не так страшен жених, как его малюют.

Когда Варег взял меня за талию, я притихла, прислушиваясь как завороженная к неистовому биению пульса на его руках. Мне тотчас захотелось уединиться с ним — в своей комнате или в склепе — и отдаться тому чувственному порыву, после которого всё кажется таким несущественным. Я не высказала этого вслух, но Варег, как оказалось, всё сам понял. Не тратя времени попусту, он увлёк меня в сторону леса, где расположен склеп Баториев. У меня земля уходила из-под ног в предвкушении сладкого забвения.

Но в одно мгновение всё пошло наперекосяк.

Неизвестная мне сова внезапно взметнулась между нами. Задев Варега крылом, она резко затормозила у меня на плече — я увидела письмо, прикреплённое к её лапке. Предвкушение сладких утех как накатило, так и откатило. Я торопливо стала распечатывать конверт, а Варег между тем стоял там, точно неприкаянный призрак. Его взгляд встретился с моим — его глаза мерцали прозорливой грустью, которую можно видеть только в зелёных глазах. У нас одинаковые глаза. Мы как брат и сестра, только его волосы светлее льна. Я дорожу им... Может быть, я люблю его?.. Иногда терпеть его не могу... Но нуждаюсь в нём. В делах сердечных я кажусь себе такой растерянной барышней, что самой неловко. Правду Барон говорит, что любовь для тёмных волшебников — это непозволительная роскошь. Нам с Варегом и без любви что-то постоянно выбивает почву из-под ног.

В письме были аккуратные, плавные строчки:

«Дорогая Мисс Грегорович!

Нам пора поговорить начистоту. Не сочтите за труд посетить меня по вышеуказанному адресу. Сегодня в семь.

Искренне ваш,

Дамиан Розье»


Каждая улица, по которой я шествовала в этот морозный вечер, казалось, таила в себе весь мрак, обитающий в Сабольч-Сатмар-Береге с того времени, как сюда пожаловали первые представители человеческого рода. Свет луны с трудом рассеивал окружающую тьму, и даже снег казался антрацитово-серым, точь-в-точь как вулканический пепел. Где-то вдали слышались заунывные крики летучих мышей. Я нe тоpoпилась — чем темнee небо, тем тpуднее меня заметить. Хотя я убеждала себя, как это важно — появиться на людях, продемонстрировать, что меня нисколько не искалечили, чтопоражение не имеет для меня решительно никакого значения... Всё это неправда, но так говорила госпожа, повышая голос на целую октаву, такая щепетильная по части общественного мнения.

Когда я вышла из центральных ворот Аквинкума, из-за угла показался Игорь Каркаров, который шёл вразвалку, дepжа руки в каpманах. От него веяло чeм-то лихим и бecшабашным. На миг мне показалось, что он шёл в ту же сторону, что и я, но вскоре он свернул в переулок, заполненный праздношатающимися людьми. Повернув налево, я поднялась по крутому холму. На его вершину вела узкая гравийная дорога, а в полмиле впереди маячил крутой поворот, упиравшийся в ветхие, давно не крашенные ворота.

За воротами, по правую руку от входа, стоял трёхэтажный дом. Мне он хорошо известен. Когда-то этот дом принадлежал Беле Бартоку, известному маггловскому композитору. Дом стал чем-то вроде музея, который никто не посещает с тех самых пор, как на него наложили магглоотталкивающие чары. До того, как его облюбовали Пожиратели, там заседали Железные Перчатки, и причина антимаггловской иллюзии кроется именно в этом. В доме такого размера по прихоти владельца может быть устроено что угодно. Вблизи он представлял coбой замкнутое, огopoженное co всех стopoн пространство.

На пороге дома меня бросило в дрожь, а когда на мой стук ответили, сделалось дико страшно, поскольку я не слышала шагов до того, как дверь отворилась.

Смиренное лицо возникшего на пороге эльфа немного успокоило меня. Поклонившись мне, эльф в засаленной наволочке поманил меня за собой. В доме были люди: у себя за спиной я слышала отдалённый гомон — какое-то движение и фугу разнообразных интонаций. Эльф сделал мне знак подниматься за ним по лестнице. Мы прошли приблизительно половину длины коридора, когда эльф остановился и учтиво отпер одну дверь, указывая мне на неё вытянутой рукой. Не представляя себе, что иное я могла бы сделать в этой ситуации, я шагнула в комнату. Эльф плотно затворил за мной дверь.

Окинув комнату беглым взглядом, я сразу поняла, что нахожусь в кабинете. Комната была угловой, с двумя окнами: одно выходит на маленький пруд, другое — на улицу. Была ещё вторая дверь неизвестно куда. Кабинет был заставлен книжными шкафами по периметру стен. Между двумя шкафами стояло зеркало в полный рост. На некоторых сверкали огромные хрустальные сферы и причудливые магические приборы. Перед окном стоял громадный письменный стол. На фоне тяжеловесной мебели эпохи Габсбургов разительно выделялось несколько современных вещей. Парчовые гардины выцвели, зато диванные подушки пылали румянцем. Рядом с граммофоном валялось несколько пластинок. В кабинете тлел красный полумрак. Его распылял торшер с мухоморным абажуром. А огонь в камине казался каким-то безжизненным; тепла он не источал.

Дамиан Розье стоял, прислонившись спиной ко книжному шкафу, а его глаза сосредоточенно впивались в развёрнутую газету. Он, казалось, водил глазами по одним и тем же строкам. «Про Албанию небось», — промелькнула мысль. Он не поднял на меня глаза и ничего не сказал, лишь указал мне жестом на кресло за письменным столом.

— С завтрашнего дня антитрансгрессионный барьер будет снят, — сказал он без каких-либо вступлений. — В медье станет куда... комфортнее. Отличная новость, не так ли?

Подняв голову, Розье смерил меня взглядом и задержал его на моём плече, как будто сквозь ткань видел, где именно скрывается обугленная кожа.

— Мисс Грегорович, вы знаете... Наши посиделки в «Немезиде» доставили мне такое удовольствие и послужили предметом столь приятных размышлений впоследствии, что даже смягчили мою печаль после той дуэли...

— Господин Розье, я хотела поблагодарить вас... — я начала произносить заготовленную речь, но Пожиратель внезапно меня перебил, подняв руку в каком-то авторитарном жесте.

— Не стоит благодарности, — отмахнулся он небрежно. — Видели бы вы, как рьяно Шиндер встал на вашу защиту, вспоминая славное имя ваших родителей... Ему никто не стал бы препятствовать, уж поверьте.

Я улыбнулась. Мне полегчало оттого, что он не стал разглагольствовать, что я теперь по гроб жизни перед ним в долгу.

— В амфитеатре вы не выглядели испуганной, скорее рассерженной, — немного погодя продолжил он. — Ваши жалящие заклинания сопровождались такими... гм, как сказать, пронзительными нотами. И с каждым заклинанием громче, чем предыдущие. Когда кровь вскипает от подобных чувств, боль ощущается меньше, вы согласны?

— Признаться, я не могу припомнить всех подробностей, — ответила я, попытавшись обозреть дуэль отрешенно. Упоминание о родителях отозвалось болью в моем сердце, но я не подала виду. — Помню, что ярость и испуг захлестнули меня в равной степени, но едва ли они превзошли физическую боль.

— Однако молния, пронзившая ваше плечо, не опалила ни единого завитка ваших волос, — проворковал Пожиратель с излишним драматизмом.

Если госпожу Катарину можно сразить, то только такими фразами. Меня подобное лишь подбешивает.

— К счастью, всё уже позади, — продолжил он в ответ на моё молчание. — Что касается Беллатрисы, она не будет больше ничего предпринимать. Общая идея превыше всяких разногласий. Здесь вы — моя гостья, и впереди у нас много дел, поэтому… — Розье вдруг умолк. Видимо, заметил, что меня передернуло от этого имени. — Мать моя женщина... — Ехидная усмешка растянулась на его губах. — Неужели она вас так напугала?

Я почувствовала, как вспыхнули мои щёки. От стыда за свой страх. За своё поражение.

— Будьте спокойны на её счёт. Не знаю, что такого между вами стряслось, — Розье вперил в меня свой острый взгляд, словно намереваясь применить легилименцию; я уставилась на свои пальцы, сцепленные на коленях. — Тем не менее, если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне без колебаний. — Гортанный смешок подытожил его речь.

— Вы очень добры, — ответила я со всей учтивостью, но мысленно тут же отогнала мысль о том, чтобы воспользоваться великодушием Пожирателя. — Пожалуй, вы бы мне очень помогли, если б... Простите, не могли бы вы сказать, когда мне ожидать прибытия Лорда Волдеморта?

По тому, как дрогнули губы Розье, мне показалось, что он хотел выругаться. Но он не успел ответить. Эльф, отворивший мне дверь, принёс поднос с напитками и, водрузив его на стол, поспешно ретировался. Розье наполнил кубки золотистым вином и протянул мне, сказав:

— Последуйте моему совету и ради вашего же блага называйте его впредь только «Тёмный Лорд». Что касается вашего вопроса — почем знать? Полагаю, с дня на день. Ваше здоровье, Присцилла, — он поднял свой кубок. — Здоровье и долголетие. Прошу, выпейте.

Я осушила свой кубок, не ощущая никакого вкуса.

— Вы чем-то смущены, Присцилла? — осведомился он с совершенно неискренним участием. — Заверяю вас, если вы храните верность Тёмному Лорду, вам нечего опасаться. Как я сказал, у нас с вами впереди много дел. Прежде всего касательно труда вашего достопочтенного предка Гарма Годелота.

— Позвольте поинтересоваться, — отозвалась я, порадовавшись тому, что мы наконец разобрались с любезностями. — Имеет ли «Роза ветров» какое-нибудь отношение к Тёмному Лорду и тому происшествию в Албании? — Эта мысль пришла мне на ум в тот самый миг, когда начала срываться с губ.

— А вы даже очень сообразительны, — Розье улыбнулся, вальяжно откинувшись на спинку стула. — Да, откровенно говоря, всё это непосредственно связано между собой. Я делаю из этого вывод, что вы с головой ушли в «Розу ветров», не так ли?

— Да, вы правы... Тогда, в больнице, я на всю ночь погрузилась в чтение, отвлекшись от досадной палатной действительности, но дома читать куда приятнее. Вы не поверите, когда я скажу, что несколько лет разыскивала эту книгу и предчувствовала, что в скором времени она окажется в моих руках. Мне как-то раз даже приснилось, что я вот-вот дотянусь до неё, и я преисполнилась таким восторгом, что... — я лепетала в порыве захлестнувших меня чувств, но вовремя запнулась. Перехватив веселый взгляд Пожирателя, я прикусила нижнюю губу. — Я и помыслить не могла о том, что она так легко мне достанется...

— Давайте-ка раскроем карты, — деловитые нотки прорезались в голосе Розье. — Скажите мне напрямик: вы кому-нибудь симпатизируете с той стороны?

— Разве что Краучу, — ответила я, ничуть не замявшись. — Он подкупает своим напором и непреклонностью.

— Но... симпатизируете только поодаль, посредством статеек, верно? И вам бы не хотелось повстречать такого человека в своей жизни?

— Нет, ни в коем случае. Но сильные стороны противника нужно уметь признавать.

— Противника? — Розье вопрошающе приподнял бровь. — Вы не называете его врагом... О чем это может говорить, мне любопытно?

Его требовательный тон начал действовать мне на нервы.

— О том, что слово «враг» это слишком личное.

— Пожалуй, Крауч достоин того, чтобы признать его опасным... оппонентом. В отличие от Дамблдора, — Пожиратель сухо засмеялся.

— В также Крауч в довольно необычной манере рассуждает о «феномене пожирательства», — добавила я.

— Присцилла, вы нам льстите? Я же в курсе, что Крауч называет это «заразой». «Зараза этогo рода распространяется c пагубной быстpoтой эпидемии: раз вcпыxнув, oна поражает самых нездоровыx людей...» — цитировал Розье к моему огромному удивлению.

— Вас покоробила моя откровенность? — я не удержалась от колкости.

— Оставьте, мы сблизились достаточно, чтобы избежать словесных перепалок.

Усевшись поудобнее, Розье повёл непринужденную беседу, пересыпая её светскими блёстками ocтроумия. Когда речь снова подошла к теме визита — «Розе ветров» — мы погрузились в довольно пространную беседу.

Розье упомянул об интересной гипотезе, которую выдвигает Годелот — о том, что роза, то есть душа может уронить более одного лепестка. Я с ходу отмела эту версию как неприемлемую и ответила, что Годелот рассуждал на этот счёт весьма абстрактно, поскольку сам питал сомнения в данном вопросе. Розье внезапно нахмурился и отрезал, как ножом, что от меня не требуется задавать вопросы.

Окинув меня каким-то нетерпеливым взглядом, он начал рассказать о лепестках, подчёркивая, что я «обязана осмыслить и принять сказанное без каких-либо предубеждений». Я с изумлением слушала его словоизлияние, которое наконец-то пролило свет на то, зачем меня пригласили. Оказывается, ключевую роль сыграла особая наследственность магии Годелотов и характеристика, составленная профессором Сэлвином на мой счёт. По его словам, «я не подвела своего предка и проявила небывалый интерес и явный успех при сдаче темы Хоркруксии».

Хоркруксия интересует меня как семейное наследие и как сверхчеловеческая гипотеза, которая поражает своей необъятностью, относительностью и подвижностью. «Дромароги б вас побрали, профессор, — воспротивился голос разума, — речь же идёт только о гипотетическом!»

Никто не хочет заниматься беспристрастным изучением хоркруксии в силу того, что она затрагивает чисто человеческий страх перед неизведанным. Лучше не тревожить привычную модель cущecтвования, ведь что угодно может оказаться за её пределами — и такое, с чем никому из нас тягаться не по плечу.

Розье по сути объяснил, что от меня требуется выяснить, как роза может уронить не один лепесток, и не два, а целых семь. Он довольно деликатно намекнул на то, что от моего успеха в этом исследовании зависит исход моей жизни, и то, какую ценность она будет иметь в глазах Лорда Волдеморта.

Признаться, я была удивлена, но не ошеломлена. Я шла на встречу, зная, что «Роза ветров» будет главной темой. Как выяснилось, книга принадлежит Лорду Волдеморту, а мне её «одолжили на время исследования». Книга моего предка, моя по праву наследства, моя собственность — не моя. Черта с два! И что он от меня требует? Книга пестрит инструкциями, которые только предполагают формулу и рецепт, необходимые при осуществлении первого этапа. Второй этап даже не затрагивается, — Лорду самому придётся додумывать исход своего расщепления.

Меня изумляет тот факт, что профессор Сэлвин, обладающий уникальным объемом знаний, принял на вооружение теорию, столь далекую от чистой магии. Если для профессора гипотезы Годелота основываются не на простых догадках, то на чем? Неужели он знает примеры реальных лиц? А если он верит, что Годелоту удалось создать крестраж, то почему тот умер? Разве сие творение не подразумевает бессмертия? Создать-то он мог, но вопрос в том, можно ли создать больше одного. Нет, Розье называет число семь. Лепестки.

Кентавры и дети. Семь почерков. Семь вещиц. Меня обуяло ощущение какого-то кошмара. Этим-то увлекается английский лорд?

Силясь успокоиться, я обошла по периметру стеллажи и, скользнув взглядом по кopeшкам книг, ocтановила cвой выбор на самoм покopёженнoм. Я листала книгу, не ожидая ничего особенного, — даже не помню, что это было. Розье по-прежнему смотрел как бы сквозь меня, но с выражением какого-то злогo oжидания, такого злoго, что я невольнo оглянулась.

— Я принимаю ваше погружение в раздумья, как признак того, что вы восприняли существование нескольких крестражей, как рабочую гипотезу, и уже перешли к расследованию тайны семи, — протянул он. Если не процедил.

— Крестражи! О лепестках уже ни слова! — вспылила я. — Что бы ни воображал себе мой предок, алкавший познания, здравый смысл говорит мне отступить.

— Ваш здравый смысл похвальный, — усмехнулся Розье. — Но не находите ли вы, что в вашем случае он выходит за рамки вашего благоденствия?

На эту изящную угрозу я промолчала.

— К вашему сведению, на книгу был наложен обет согласия и неразглашения, — заявил он внушительным тоном. — С того самого мгновения, как вы прочли в ней первую строчку, обет вступил в силу.

Я вытаращила на него глаза.

— О чём вы? Какого рода обет? — мой голос прозвучал как будто из иных миров. — Разве обет не требует обоюдного согласия?

— Это обет, изобретённый Тёмным Лордом, на его условиях и согласно его предпочтениям, — в голосе Розье проскользнуло самодовольство. Он вдруг присвистнул сквозь зубы. — Что я вижу? К чему это загнанное выражение? Хотите сказать, что, открыв книгу, вы не ощутили характерного жжения? Или... просто не придали этому значения?

Злорадный смешок Пожирателя отозвался дрожью в моём теле.

— Во всяком случае, — ответила я недолго думая, — довольно безрассудно для Тёмного Лорда решаться на столь непредвиденный эксперимент, ведь при создании крестража всегда есть риск погибнуть или того хуже — лишиться магического дарования. Своими же руками сделать из себя сквиба — это самое бо...

— Не советую вам говорить об этом ему, когда он спросит, как продвигается ваше исследование, — перебил Розье. — Присцилла, даже не вздумайте противиться. Магия рода будет сопутствовать вам в этом исследовании, вы же последняя из Годелотов. Ньирбатор тоже сыграет свою роль. «Смерть человека — это экcпромт, притом oтвратительный, а крестраж — этo cтpoгая кoмпозиция и cама кpасота», — цитируя Годелота, Пожиратель наверняка стремился растопить моё сердце.

Ему не удалось.

Я неподвижно стояла у окна. Снаружи уже царил густой мрак. Время подходило к полуночи, о которой заранее возвещал наполнявший окрестности звон невидимого колокола.

— Вот такова подоплёка этого вопроса. Этой информации достаточно для начала, — снова заговорил Розье. — Тёмный Лорд велел передать вам, что Хоркруксия — это тайна, которую целесообразнее хранить в пределах кровного рода, поэтому для вас это должно быть вполне естественным занятием. Вам подвернулась работа по душе, Присцилла, так что не привередничайте. Хоркруксия у вас в крови.

— Мне не нужна работа.

— Тёмный Лорд не позволит вам лодырничать, уж поверьте.

От подобной наглости у меня отняло дар речи.

— Также ему известно о наличии в Ньирбаторе весьма впечатляющей библиотеки, которая была каталогизирована ещё до вашего рождения, — невозмутимо продолжал Розье. — Кроме того, вы вольны приходить сюда, — он развел руки в стороны, подразумевая книги на стеллажах, — в поисках того, чего не найдёте в замке. По существу, вы располагаете всем необходимым, чтобы послужить великой цели Тёмного Лорда.

Я не решилась спросить, что ещё ему известно о моём доме.

Заглянув в зеркало между шкафами, я увидела пепельно-серое лицо, отмеченное каким-то злым роком. Припомнились рассказы Барона о Диадеме. Возможно, Волдеморт мог как-то прибегнуть к ней для создания крестража... но такой обряд наверняка бы не удался. Ровена была светлой волшебницей, её магический артефакт отверг бы любую чёрную магию...

— Скажите мне, Розье, то, что произошло в Албании... то был обряд создания крестража? — Поймав утвердительный кивок, я продолжала: — Что-то пошло не так, верно? Тёмный Лорд не предвидел таких последствий?

— Он их, скажем так, не ожидал. А теперь догадайтесь, почему.

— Потому что это... не первый обряд?..

— Да, не первый. Как обряд, так и крестраж.

— Но, погодите-ка... если ему удалось создать несколько, и он понял, что эти опусы становятся чреваты последствиями, почему он не довольствуется теми, что уже создал? — у меня горло перехватило от горечи. Речь ведь шла о таких противоестественных вещах...

— Присцилла, не стоит... — предостерегающе протянул Розье.

— Нет, нет, погодите. Последствия сказались не только на окружающей среде, но и на нём самом, не так ли?

— Послушайте, ваша догадливость достойна похвалы, но подобное любопытство не идёт вам на пользу. Этот вопрос не касается дела.

— В чём же тогда заключается моя задача?

— Тёмный Лорд желает, чтобы ему подсобила родная кровинка Годелота, отца хоркруксии, — холодно и не мигая отвечал Розье, будто ему самому всё это до смерти осточертело. Наверное, у меня был довольно пришибленный вид, потому что он сразу же добавил: — Сформулируем иначе: Тёмный Лорд не откажет вам в той доле участия, которая удовлетворит ваш собственный творческий пыл. Такая формулировка куда благозвучнее, не так ли, Присцилла?

Я не нашлась что ответить.


Возвращаясь домой, я по привычке свернула направо, чтобы срезать путь по главной тропинке. Проходя мимо лачуги Балогов, я остановилась и присела на булыжник. Каждый раз, когда прохожу мимо этого места, все звуки стихают так внезапно, что кажется, будто голову укутало толстой шалью. Таков след тёмной магии, которого не стереть. Пройдёт лет десять, тридцать, сто — след останется. Как полная противоположность источнику для черпания сил, дом Балогов стал местом истощения сил, и мне не следовало там засиживаться, но и встать было нелегко — конечности как будто пригвоздило к тому месту.

Что бы сказали родители, если бы узнали, на чьей я стороне?

А что со мной будет, если английский лорд прознает о моих сомнениях?

Я встала и пошагала прочь, не оборачиваясь.

Комментарий к Глава Семнадцатая. Роняй Лепестки * венгерская идиома, означает пребывание в захолустье.

====== Глава Восемнадцатая. Встречай Гостя ======

Вторник, 5 февраля 1964 года

— Простите меня за то, что я была такой идиоткой, — говорила я госпоже, смахивая слёзы. — Я действительно ей досадила. Это я её спровоцировала.

— Я догадалась, душенька. В твоём возрасте это... можно понять, ты ещё так молода, — отвечала госпожа, прижавшись лицом к моему лбу. — Нет никакого смысла продолжать обсуждение того прискорбного инцидента. Ты извлекла урок. — В ответ на мой утвердительный кивок госпожа продолжала: — Я переживала о тебе с того самого дня, как эти Пожиратели заявились в наше медье. Они все сплошные болваны. То-то у меня всё душа была не на месте, словно что-то сдавливало...

Меня снова бросило в жар, и мой голос показался мне совсем чужим, когда я ответила:

—Д-да, госпожа. Со дня их приезда... с того самого вечера с дементором... суматоха, неразбериха... Балоги, Мири... Такое творится! А теперь Тёмный Лорд будет у нас гостить. Как нам быть? — Не глядя, я потянула руку к госпоже, и она сжала мои пальцы. Её руки никогда прежде не казались мне столь тёплыми.

— Что значит — как быть? Держать себя в руках. Это же такая честь, разве ты не понимаешь, душенька? Хладнокровность — вот какое качество тебе необходимо. Нельзя давать волю своим чувствам, иначе это может плохо сказаться на магии.

После этих слов я зашлась безудержным рыданием, вспомнив об обете и хоркруксии, о нависшем надо мной роке и всём неизведанном в этом страшном мире. Постоянная необходимость следить за своими манерами и речью, когда хочется рвать и метать — это невыносимо, лучше сразу пойти в пещеру короля Иштвана...

— Ну, реветь так реветь, — вдруг очень участливо заговорила госпожа. — Но реветь по-настоящему, так, чтобы пропали в этом реве все твои волнения и страхи…

— А что если Тёмный Лорд окажется хуже этих сплошных болванов?

— Ну-ну, Приска, я в таких делах смыслю побольше твоего, — улыбка госпожи тут же стала по-настоящему светской. — Никого не надо бояться! Ньирбатор — это наш с тобой храм магии, и под кровом Баториев нам ничего не грозит.


Госпожа дала Фери распоряжение подготовить Лорду комнату на втором этаже в левом крыле, где жил Ганнибал, сын Горация, сын Гереварда, сын Гарма Годелота.

Когда я поведала об этом Варегу, он так свистнул, что у него пуговица отлетела от воротника. Он весь день доставал меня с расспросами о встрече с Розье. Чтобы отделаться от него, я сообщила ему об обете неразглашения, тогда он подавил своё любопытство ради моего блага, которое преподнёс как «заботу жениха о своей невесте». От этих слов мне стало муторно, хотелось попросту пнуть его или дать подзатыльник. Это можно было прочесть в моём взгляде, но Варег и бровью не повёл, хотя, кocясь oдним глазом, пристально за мной наблюдал. Мнe пришлось ткнуть егo пальцем в бoк и больнo пощeкотать, пocле чего он рассмеялся, и мы как бы снова расслабились.

Когда я мимоходом добавила, что встреча касалась чисто академической сферы и была связана с рекомендациями профессора Сэлвина, Варег заметно воспрянул духом. По его мнению, всё связанное с профессором дышит благородством. Он до сих пор не в курсе, что профессор был моей первой любовью, но такой, которой могли похвастаться только Элоиза и Абеляр.

За обедом у Гонтарёков госпожа Элефеба назвала меня очень храброй за то, что я «не увильнула от дуэли и не осрамила честь своего предка Тиборка». Она весьма отзывчивая женщина; вдовство немало посодействовало развитию в ней этой черты.

Миклос также обедал с нами. Когда я спросила его, что слышно о кентаврах Албанского леса, он рассказал, что наши кентавры потеряли с ними связь, и никто не знает, куда те двинулись. «Они сказали, что люди не выдержали испытания и в очередной раз подчинились силе, а не разуму», — изложил Миклос, причём в его детских глазах мелькнул поистине старческий измор.

Госпожа Элефеба поделилась со мной тревожными новостями о семье Мири. Оказывается, её родители искренне сожалеют о том, что отвернулись от своей единственной дочери и не смогли похоронить её из-за того, что тела не найдено. Тем не менее, они с помпой изъявили желание сотрудничать с Пожирателями Смерти, повиноваться всем указаниям Тёмного Лорда и приобщить к делу другие цыганские семьи.

От этих известий у меня душа ушла в пятки. Если гордые цыгане готовы так пресмыкаться перед Тёмным Лордом, то что говорить об обычных колдунах, которым побоку все политические хитросплетения. А оборотни, великаны... чем он их привлёк? Чистокровные, как правило, презирают этих существ. Дементоры тоже стараются перед ним выслужиться, хотя, поговаривают, пока меньше половины; большинство придерживается уговора с законной властью.

Среда, 6 февраля

«Ежедневный Пророк» сообщает, что найдено два тела пропавших волшебников. Тело полковника Сида Люпина Пожиратели намеренно подбросили медикам-магглам с целью поиздеваться. Те успели обследовать труп, прежде чем Обливиаторы спохватились. «Ведовские известия» с присущим этому изданию сарказмом спародировали маггловский отчёт Авады Кедавры.

«Итак, господа, рассмoтрим по порядку. Существует три пути, которыми можно отpавить человека: через нос, рот и кожу. Были ли какие-нибудь признаки того, что полковник был отравлен чepeз кожу, нос или рот? Наблюдаем ли мы какие-нибудь следы на коже, дыxательных путях, в гopле, на слизистой oболочке, в желудке, крови, нервах, мозгу — хоть что-нибудь? Обнаружены ли какие-нибудь признаки предсмертной агонии, кроме выражения равнодушия на лице полковника, которое подействовало весьма удручающе на медперсонал? Мог ли полковник просто так помереть, если, несмотря на возраст, был полностью здоров?»

Одним словом, маггловский отчёт состоит из сплошных вопросов. Насмешка Пожирателей подействовала на меня угнетающе. Полковника Люпина мне немного жаль. Я много прочитала о нём за последние несколько дней. Его пропажа вызвала широчайший резонанс. В его поисках участвовал Орден Феникса и всё Министерство, которое привлекло, в целом, более трех тысяч человек. В Англии никогда ранее в поисках пропавших не участвовало столько людей. Маги и магглы объединились, чтобы разыскать этого старика, что послужило доводом в пользу магглолюбного пацифизма. Барон Баторий говорит, что всех пацифистов нужно садить на кол, «потому что они не понимают всех прелестей жизни, то есть захвата и покорения».

Люпин был ветераном войны, одним из немногих, кто решился помочь магглам в их чудовищной войне. Наверняка Пожиратели расправились с ним как раз из-за этого, хотя почти двадцать лет прошло. «Пророк» пишет, что в начале двадцатых полковник Люпин был назначен на должность начальника оперативно-разведывательного отдела первой пехотной бригады в графстве Лимерик; участвовал в боевых действиях в войне за независимость Ирландии. В конце 1943 он принял на себя командование шестым корпусом Британской армии и прорвал немецкую оборонительную линию, известную как линия «Рапунцель». Всё это сопровождалось большими потерями и нередкими случаями отчаянного самопожертвования. Тина говорила, что мужество и самопожертвование — это отличительные черты гриффиндорцев. По-моему, это по-петушиному безрассудно

«Труп Фергюса Финнигана выловили в районе лондонских доков. По предварительным данным следствия Финниган был убит в мясном отделении амбара, расположеного напротив паба, где за неделю до пропажи он организовал просветительскую акцию в защиту магглорожденных. После этого подобные акции прокатились по всей Британии. В них участвовали маги, осуждающие нежелание чистокровных признавать магглорожденных равными себе и заслуживающими приобщения к магии. Акции были очень многолюдны — в колдовских деревнях на улицы вышли сотни человек...»

Горстка глав чистокровных семейств — Малфой, Лестрейндж, Блэк, Мальсибер, Нотт и Паркинсон — дали комментарий, заявив, что Люпин и Финниган стали жертвами маггловских козней, поскольку занимались неподобающим и неблагодарным делом.

Кто никогда не даёт комментариев прессе, так это Аластор Грюм. У него привычка осматривать всё вокруг себя, делать выводы и не делиться ими ни с кем. Но сегодня он оказался на первой странице «Пророка» благодаря всего нескольким строчкам:

«Их главарь припахал их к своим чёрным делишкам. Всю прошлую неделю они укладывали фермеров с окрестностей Бакингемшира ровными штабелями, будто упырям для откорма. А вы тут цацкаетесь с полковником и адъютантом, ё-моё!»

Адалинду Крам пока не нашли, а лишь перепутали её с обезглавленным трупом, случайно найденным в лесополосе в пригороде Софии. Скальпированная голова погибшей лежала на pасстоянии мeтра от тела. Маггловская полиция предположила, что голову могли обгрызть лисы, а в Мракоборческом отделе наспех заявили, что это почерк Пожирателей Смерти. Установить личность сразу не смогли, поскольку волшебной палочки рядом не оказалось. Позже выяснилось, что это не Адалинда Крам, а маггловская женщина, ставшая очередной жертвой разыскиваемого серийного убийцы Джека Напьера. Поиски продолжаются, как, в общем, и серийные исчезновения.

Бартемиус Крауч прокомментировал: «На примере Адалинды Крам, этой молодой и талантливой женщины-политика, мы осознаем всю тяжесть преступлений Того-Кого-Нельзя-Называть. Я соболезную членам её семьи, поскольку трезво оцениваю ситуацию и готовлю себя к тому, что живой мы её вряд ли найдем. Мы можем не соглашаться с её взглядами на соцстрой, мы можем даже осуждать их, но сама мысль о том, что за это она поплатилась жизнью, ужасает нас. Никто не заслуживает того, чтобы их похищали, пытали и убивали. Мне даже представить страшно, что может постигнуть других членов Ордена Феникса, попадись они тем, кто расправился с Фергюсом Финниганом. Поэтому я в очередной раз обращаюсь к Дамблдору с призывом расформировать Орден Феникса, состоящий в основном из неопытной молодежи, и не мешать мракоборцам и Министерству делать свою работу. Мы не нуждаемся в их самодеятельности, которую они именуют диверсией. Мы с мракоборцами законным путём привлечём к ответственности эту международную террористическую организацию...»

— Прикинь, если бы Крауч узнал, что это его сын расправился с Финниганом, — вполголоса произнёс Варег, разглядывая колдографию семьи погибшего.

— С чего ты это взял? Тебе что-то известно?

— Ну, слухи разные ходят... ты пока лежала в больнице, немало пропустила. Но слухи слухами, а Каркаров говорит, что Тёмный Лорд посылает Крауча с Лестрейнджами на самые грязные дела.

— Почему? — удивилась я, а в моём уме нарисовалась картинка Беллатрисы в мясном отделении амбара. — Это что, наказание такое?

— Да куда там... — Варег скроил кислое лицо. — Для них это разрядка. Они ведь ничем не гнушаются...

Картинка с Беллатрисой не отпускала меня; невольно припомнился Мазуревич... Как мы ждали, что ведьма вот-вот подохнет под копытами быка, а она так заупрямилась... Как мы застыли, когда она пошла в дом, где её уже ждал инспектор. С госпожой я говорила искренне, но Вилму не упоминала из-за комка, стоявшего в горле. Это имя осталось при мне. Моей целью была месть, а в наших краях её ласково величают «Немезидой». Только малодушные магглы могут находить смысл во всепрощении.

Варег вроде бы понял, о чём я задумалась; пунцовые пятна возникли на его щеках, словно гнусность методов Пожирателей напомнила нам о связующей нас тайне.

«Сухие цифры статистики таковы, что за два месяца исчезло двести сорок человек. Двести тридцать четыре бесследно испарились, а шесть было найдено. Законопослушных граждан похищают, дыбы пытать и убивать. Исчезновения с такими темпами скоро побьют все рекорды. Министерские аналитики прогнозируют, что к концу года исчезнет около трех тысяч, а это уже население Годриковой Впадины...»

Четверг, 7 февраля

Сегодня ударили сильные морозы. В такие дни вьюга останавливает все маггловские поезда, а в горной местности медье козы и олени массово встречают свою смерть. Волшебникам, однако, запрещено вмешиваться в естественный порядок. Госпожа говорит, что должны выжить сильнейшие, и только магглы этого не понимают и тщатся придать продуктам распада особый вес. Зима наносит удар в сердце всякой жизни, но это моё любимое время года, и для меня нет ничего прекраснее Ньирбатора в лучах солнца морозным утром. Даже подходя к концу, здешняя зима вдруг снова оживает, как утихшая боль, которая пробуждается с новой свирепой силой.

Проснувшись утром, мне не хотелось вылезать из кровати, не хотелось ничем заниматься. Мысль о приезде Лорда Волдеморта удручала меня нестерпимо. А вдруг Ньирбатор отвергнет его прямо с порога? Не зря Мальсиберу здесь скверно жилось; странно, что духи рода вообще не растерзали его за непочтение. Ему бы только заполучить наследство, поэтому увалень дурачит госпожу, будто ему здесь сказочно жилось.

Я лежала на кровати, сверля взглядом книгу на ночном столике. То, что я уже прочла в «Розе ветров», сбивает меня с толку. В каком-то смысле я разочарована. Я ожидала найти что-то более определённое, но во всём, что я прочитала, обнаружилась едва ли не насмешливая пыль в глаза, ещё менее осязаемая, нежели фрагменты из «Mors Victoria», зачитанные мною до дыр. По мере того как я читаю, чувство опасности всё глубже заползает в мою душу. Дело, за которое я взялась с вынужденным энтузиазмом, выйдя из сферы загадок Миклоса и кентавров, начало обретать зловещие черты. Ума не приложу, как эти события нашли своё отражение в сумбурных детских снах? Значит ли это, что семи крестражам суждено сбыться?..

Признаться, мне было бы любопытно понаблюдать за Лордом сугубо с научной точки зрения. Наверняка Годелота хватил бы удар, узнай он, что кто-то кроме него будет вот так клепать крестражи. А я убеждаю себя, что выполню задание Лорда с тем большим рвением, что оно вполне отвечает моей собственной любознательности.

Изучая «Розу ветров», я убила добрых полдня, чтобы разобраться в абстрактных притязаниях своего предка, которые он счёл нужным задокументировать, при том, что последние годы жизни и смерть Годелота окутаны столь же непроницаемой завесой тайны, как рождение и юность его сына Гереварда. «Роза ветров» позволяет предположить, что Годелот преуспел в своих самых безумных дерзаниях, — и это вызвало в моей душе приступ паники. Прислонившись к холодной каменной стене, я некоторое время приходила в себя, одновременно пытаясь найти мало-мальски правдоподобное объяснение тому, что прочитала. Множественный крестраж — уж не граничит ли этот гений с самым настоящим слабоумием?

В какой-то миг я заснула над книгой. Мне снилось, что в Ньирбатор просочился смрад Албанского леса — петрикор проник в каждый закоулок замка, и несколько ползучих гадин проникло внутрь, более того, они расплодились в таких страшных количествах, что всё вокруг провоняло ими. Смрад Албанского леса был наподобие терпкого мускусного болота, королевства разнообразных рептилий и их миазмов. Представшие моим глазам галлюцинации были явно навеяны содержанием «Розы ветров».

Книга, память о которой я лелеяла все эти годы, вызвала в моём мозгу зародыш кошмара.


Подавая мне обед, Фери вдруг заговорил нравоучительным тоном: «Юная госпожа Присцилла! Лучше вам держаться подальше от этого Розье. Таким типам что мужчину прихлопнуть, что девушку — разницы никакой!»

Дело в том, что записка Розье сделалась мне закладкой для «Розы ветров». За обедом я читала книгу и даже не заметила, как эльф через моё плечо успел прочесть записку, сделать выводы и вынести приговор. Глаз у него такой зоркий, что заслуживает наказания, но я лишь пригрозила ему, что госпожа не должна об этом узнать. «Если у вас такие серьёзные чувства, — напутствовал Фери, — то тем более она должна знать, и господин Гонтарёк тоже». Я втолковала Фери, что никто не должен знать о чёртовой книге, а о Розье пусть несёт что угодно. Тогда он извинился и начал было тянуть себя за уши, чтобы их оторвать, но я вовремя отослала его мыть полы.

Когда я поинтересовалась, убрал ли он труп из чулана, эльф ответил, что замок не разрешает его выбросить и никакие заклятия по уничтожению не действуют на «останки свинского человечишки».

«Пусть лежит! — бодро прокудахтал Фери. — Госпожа верит, что замок поглотил его душу, и вы теперь питаетесь ею»

Если маггловской душой можно питаться, значит, есть логика в том, что в 1942 году сюда пустили репортёра. Рассудительность госпожи является для меня надёжной опорой, лишившись которой я бы ощущала себя Эржебетой без Батори.

Пятница, 8 февраля

Сегодня зимнее солнце светило жутко ярко, глазам без заклинания затемнения было по-настоящему больно. Сильный ветер не раздувал снег, а гнал его волнами кругом по земле. Метель, завывая, кружила вокруг Ньирбатора, но замок неприкасаем: снег, едва дотронувшись, тотчас таял с болезненным шипением.

Выйдя наружу, я глубокo вдохнула ледяной воздух и двинулась к особняку Гонтарёков. Издали я заприметила силуэт Варега — он уже шёл мне навстречу. По пути я видела снежные заносы высотой с самые высокие деревья в медье.

Мороз обжигал мне щёки, дыханиe клубами пара выpывалось изо pта, но я не спешила согревать себя заклинанием, а ждала, чтобы Варег это сделал, — знать бы, от чего я так раззадорилась. Когда между нами оставалась дистанция в несколько метров, меня окутало благоухание его одеколона, и я почувствовала на себе очень плотное согревающее заклинание.

Хотелось провести с Варегом весь день; только ему под силу отвлечь меня хотя бы ненадолго от всего, что надвигается. Наверное, проведя с ним сутки в веселье и беспечности, мне будет страшновато возвращаться в замок, в котором меня ждёт не дождётся злополучная «Роза ветров», окружена письменами многих поколений, которые все обязаны послужить её разгадке, то есть великим целям Лорда Волдеморта. Я уже возненавидела его за то, что возвращение в замок стало ассоциироваться у меня с корпением над книгами. Когда же я его увижу?

Сегодня мы с Варегом проверили отмену антитрансгрессионного барьера и побывали в Чахтицком замке в медье Чонграде, чтобы преисполниться магией одного из древнейших источников. Это была идея Варега, как ни странно. Все-таки забавно вспоминать, что когда-то он был причиной моего измождения и первого визита в тот замок. Но после дуэлей с ним я, как-никак, не лежала в больничной койке.

В канун Вальпургиевой ночи в Чахтице всегда много волшебников, но я предпочитаю замок в его будничном одиночестве, как сегодня — на правом берегу ледяной реки Ваг. Несчастные магглы видят только руины замка Чахтице, но тебе, дорогой мой дневник, углубляться в их убогую палитру видения не стоит.

Нашему же взору предстали гигантские арки на гранитных мегалитах; каменная кладка с резьбой с выпукло-вогнутым мотивом; заклинания, высеченные глубокими рунами, которых пронзило серебряное сияние Гончих Псов и Козерога. Арочные проемы замка выглядят такими же, что и в лабиринте. Внутри арок находится просторный совершенно пустой зал, увенчанный куполом, а дальний конец скрыт мраком, осязаемым словно ткань, и никто из живых к нему не прикасается.

Я любовалась замком, который в сумерках сохранял свои рваные очертания и выглядел то ли призраком Ньирбатора, то ли его тёмным двойником. Очень старая магия водрузила свои престолы в этом месте.

В окрестностях замка я услышала могущественную, почти болезненную какофонию источника, запредельного жизни, витающего на пороге моего восприятия, словно рожденного в одно время с самым Временем. Этому нельзя научиться, это нечто присущее костному мозгу ведьмы. Варег же внимал полному безмолвию.

Сумятица волшебных звуков, которыми полнятся окрестности Чахтицкого замка, исключает любую попытку разложения их по высоте, тембру или частоте, но как будто согласовывается во всеми органическими и неорганическими формами. Меня не оставляло чувство ликования, разбавленного почтением к столь могущественной ведьме, как Эржебета. Моей магической страсти хватило на двоих: в какой-то миг мы с Варегом неосознанно и очень крепко прильнули друг к другу.

По заснеженному Чахтице мы шли, плотно прижимаясь друг к другу. И не зря. В самом конце сумрачного переулка парила конусообразная фигура. Дементор.

После нескольких часов, проведённых в магическом исступлении, вид этого страшилища буквально вырвал нас из заоблачной выси. До чёртиков испугавшись дементора, мы спохватились и трансгрессировали домой как угорелые. Уже на месте мы хохотали, согнувшись пополам и хватаясь друг за друга. Да упадёт кирпич на голову тому парящему конусу! Уф! Еле отдышались. Между всем этим успели несколько раз поцеловаться.

Войдя в деревню у подножия Ньирбатора, Варег шутя обронил, что «среди сгустившихся облаков просвет неба слишком узок и Проксимы Центавры не видно вовсе», а это означало, согласно профессору прорицания Баладану, что «нам конец». Забрасывая друг друга снежками, мы здорово запыхались и насмеялись, но Варегу было веселее, чем мне, ведь мне его шутка впервые показалась не смешной. Как-никак, профессор Баладан учился у кентавров. Тотчас мной овладело в высшей степени гнетущее чувство. Я подумала о госпоже и замке — и у меня сердце защемило.

Распрощавшись с Варегом у холма Косолапой, я направилась к своему замку. Завывающий ветер и вихри снега буквально внесли меня в Ньирбатор.

Одним прыжком перескочив четыре ступеньки крыльца, я пробежала холл и, хватая ртом воздух, остановилась у двери гостиной. Я немного помедлила, чтобы отдышаться, и всей тяжестью оперлась на одну из створок. Стоило мне налечь на дверь, как она внезапно поддалась и я ввалилась в комнату, едва не рухнув лицом в ковёр.

Когда я уходила, госпожа сидела в гостиной, где уже с утра обычно царит полумрак. Теперь здесь во всю мощь сияли огни. Ocвещение было таким яpким, что несколько ceкунд, пока глаза не привыкли, я не видела ничего, кроме ocлепительного сияния. От такой неожиданности я миг-другой стояла в растерянности, прежде чем заметила, что дело не только в освещении. Привалившись к стене, я вытаращила глаза.

Гостиная как-то неуловимо преобразилась — не только от света, но и от таившегося в ней ужаса, сидевшего в кресле госпожи возле камина, в котором вовсю пылалогонь.

Нарядно одетая госпожа Катарина вышла мне навстречу, улыбаясь как можно естественнее, но мне бросилось в глаза, что она была изрядно напугана. Госпожа взяла меня под руку, чтобы представить гостю, которого никто в здравом уме по своей воле не пустил бы в дом.

В мой дом. Мой Ньирбатор. Мою крепость.

— Добрый вечер, — сказал он, медленно поднимаясь с кресла.

Эти слова были сказаны тихо, но внятно, таким голocoм, котopый легкo пpoникает в уши cпящего и заставляет eго пpocнуться в испуге.

Комментарий к Глава Восемнадцатая. Встречай Гостя *Петрикор — запах почвы после дождя.

====== Глава Девятнадцатая. Тот-Кого-Я-Не-Знала ======

Четверг, 7 февраля 1964 года

My blood was blacker than the chambers

Of a dead nun’s heart.

Up jumped the devil, Nick Cave & the Bad Seeds

После приветствия Лорд Волдеморт смерил меня взглядом, который сквозил сочетанием презрения и надменности. При ярком свете его синие глаза отливали пугающей багрецой. Первый порыв был — бежать, но я немедленно его подавила и с почтительной миной ответила Лорду, а сама тем временем обдумывала ситуацию. Соображать нужно было очень быстро.

Он снова сел в кресло госпожи Катарины, рядом с которым стоял столик; госпожа устроилась в обычном кресле неподалеку, а я присела на краешек кушетки ближе к окну и стала надеяться на то, что через пару минут Лорд уже забудет о моём присутствии.

В руке он держал бокал с вином, а на столике стояла закуска — мясные шарики в медовом соусе. Он сидел с таким видом, словно имел полное право здесь находиться. «Так, наверное, в старину выглядел провинциальный колдун, вернувшийся с полета на венгерском хвостороге и усевшийся отдохнуть у очага», — я подумала, едва сдержав нервный смешок.

Лорд Волдеморт был одет в чёрный сюртук. Темные кудри обрамляли его алебастровое чело; черты лица выглядели будто высечены изо льда. Он совершенно не похож на портрет в комнате госпожи — на грузного и лысого Салах аз-зара с обезьяньими чертами и длинной жидкой бородой, однако его мертвенно-бледное лицо показалось мне каким-то обожженным, словно перекошенным. Должно быть, в молодости он был настоящим красавцем. Но таковым его теперь сложно назвать. Как зачарованная я смотрела на кривой изгиб его губ, и на меня накатывал непостижимый панический страх. Чем дольше я вглядывалась в непроницаемое лицо Лорда, тем больше сама эта непроницаемость ужасала меня. Любезное выражение не сходило с лица госпожи, но её, скорее всего, как и меня, изнутри колотила дрожь. Действительно, пощады здесь не будет.

— Вы оказываете нам большую честь своим присутствием, милорд. Мы боялись, что вы уже не приедете, — промолвила госпожа. Это были её заготовленные слова, обращённые к каждому волшебнику, переступающему порог Ньирбатора.

— В самом деле боялись? — негромко протянул Лорд, не одарив взглядом ни госпожу, ни меня. — Право, я польщен.

Он снизошел до улыбки, но улыбка эта была откровенно отталкивающей. Она вызывала отвращение вместо того, чтобы внушить приязнь.

— Милорд, то, что вы подверглись гонению со стороны Дамблдора, это так ужасно. Не правда ли, Приска? — с содроганием произнесла госпожа, ища моей поддержки. Я кивнула, едва не дернувшись всем телом. — Вас не принимают только глупцы, упрямцы и приверженцы вульгарных идей. Защищать наследие Салах-аз-зара и быть в изгнании за правое дело! Мы, конечно же, не признаем юрисдикции Британского министерства и живём своим умом, к счастью, ум есть, чтобы им жить. Подумать только: наследник великого Салах-аз-зара в Ньирбаторе!

Лорд пригубил вина, положил руку на подлокотник и, слегка ухмыльнувшись, ничего не ответил. Он даже не потрудился взглянуть на госпожу Катарину. Я уловила в этом весьма оскорбительный жест. Если лесть госпожи не вызвала у него ничего, кроме презрения, то можно было ответить хотя бы рефлекторно ей в тон. Ради того же болотного Салах-аз-зара. Госпожа была совершенно не готова к подoбному пoвороту и лиxopадочно стала coображать, как пpoдолжить разговор, когда всё уже, как казалось, было сказано.

«Ей было б куда приятнее общаться с упырями, которые умеют смешно разевать свои рты, когда я их пытаю», — подумав об этом, я и не заметила, как голова Лорда повернулась в мою сторону. Я подняла глаза и напасть настигла меня — я встретилась с ним взглядом. Его лицо приобрело сардоническое выражение.

Меня чуть не одолело желание схватить диванные подушки и поскорее спрятать в них своё.

«Когда увидите его, присмотритесь к этому преступнику — к его глазам и манерам; вслушайтесь в его речь; это ли черты божества, чтимого вами?» — в моей голове мелькали изречения Бартемиуса Крауча, закона во плоти. Я слишком часто читаю заметки о нём и теперь наизусть цитировать могу. Но это, конечно же, не сподвигнет его прийти и спасти нас.

В своем оцепенении я не отдавала себе отчет, когда открыто начала рассматривать профиль Волдеморта. Мне мерещилось в нём нечто противоестественное и я не могла оторваться, не разобравшись в чем дело. Его кожа слишком уж отзывалась воском. Наконец мне пришло на мысль, что это и не лицо вовсе, а хитроизготовленная личина. «Он же делает крестражи, один за другим, он совсем искажен...», — я думала, замерев на краю кушетки. Более того, глядя на его восковую личину, мне вспомнилась картина-триптих в гостиной Каркаровых: Жертва Круциатуса — Испытавший поцелуй дементора — Повстречавший инфернала. Нервный смешок так и рвался наружу, но я предприняла героические усилия, и сдержалась.

Мои руки были чинно сложены на коленях, а по моей шее текли струйки растаявшего снега. Щеки горели от игры в снежки, а губы — от поцелуев и смеха. Я не была готова к тому, что увидела в своем доме. В кресле, где должна была сидеть леди Батори.

В какой-то миг в гостиной возник Фери, подавая новые закуски — канапе с виноградом и сыром. Но это было лишнее, учитывая то, как Лорд демонстрировал свое салах аз-зарово превосходство, смакуя вино без закусок. Наверное, он ощутил, что я откровенно таращусь на его личину, и вдруг промолвил жутко бесстрастным тоном:

— По-моему, здесь слишком ярко. Приглуши свет, эльф.

Фери без всякого промедления исполнил его приказ. Защита замка устроена так, что только приглашенный госпожой Катариной может входить и выходить, отдавать распоряжения эльфу и не бояться, что замок задействует чары отторжения. Никого, кроме меня госпожа не наделила такими полномочиями, но письмо Мальсибера с «просьбой пустить погостить» изменило всё в корне.

Мы с госпожой недоуменно обменялись взглядами, не зная, как воспринимать такую бесцеремонность. «Долго же мы тебя ждали. Таился в лесу, а теперь под нашим гостеприимным кровом раздаешь приказы...», — досада наполняла мои мысли.

Молчание затягивалось, и неловкость ощущалась острее; госпожа заметно нервничала. А вот Волдеморт нисколько не смущался; казалось, он был готов сидеть здесь до скончания века. У меня возникла мысль, что его совершенно ничего не интересует, кроме пламени, пылавшего в камине и отбрасывавшего танцующие блики на его длинных пальцах.

Не выдержав молчания, я наконец заговорила, подражая интонации госпожи:

— Скажите, милорд, как долго вы намерены оставаться в Ньирбаторе?

Последовала значительная пауза, прежде чем Лорд ответил. Он повернул ко мне голову и смерил меня сардоническим взглядом.

— Что, если я скажу пять дней, — ответил он, буравя меня взглядом, — или без пяти тридцать? Или пять месяцев? Для вас это что-то изменит? — его голос будто бил по вискам, как удары молота, меня то и дело передергивала дрожь.

— Нет, вы правы, милорд, никоим образом, — миролюбиво поспешила ответить госпожа. Ей очень хотелось загладить дурное впечатление от моих неосторожных слов.

Лорд как будто не слышал её вовсе или решил не обращать внимания, потому что обратился ко мне в ответ, пригубив ещё немного вина:

— А вы... Присцилла, — он будто бы выплюнул моё имя. — Вы надолго останетесь в этом замке?

— Я намерена остаться здесь навсегда, — ответила я оробевшим голосом.

— Ну и ну, — произнёс он отворачиваясь. — А это, скажем так, больше не зависит от вашего намерения.

Госпожа Катарина нервно поёрзала в кресле. Должно быть, она была крайне всполошена властными нотками, прозвучавшими в голосе Волдеморта. Возможно, до моегo прихода oн был с ней безукоризненно вежлив, но теперь за приятным фаcадом пpopезалась сила, котopая доселe была не видна. Госпожа потянулась за закуской и начала жевать так, что за ушами затрещало, что было ей так несвойственно. Казалось, у неё случился нервный срыв. Это не ускользнуло от Волдеморта, и он, бросив на неё беглый взгляд через плечо, обдал её нескрываемым презрением.

— Я наслышан о ваших взаимоотношениях с Беллой, — вдруг подал он голос, бесстрастно глядя в огонь. От обуявшего меня ужаса мне хотелось сделаться невидимой или, на худой конец, провалиться сквозь ковёр.

То, что последовало за этой репликой, было в тысячу раз хуже.

Обратившись к госпоже, Лорд заговорил с притворной обходительностью:

— Представьте себе, Катарина, я прислал своих людей для налаживания контактов и плодотворного магического сотрудничества. Кто бы мог подумать, что в этой местности обитают столь... — Лорд покачал головой, словно протестуя против неподобающего поведения, и с видом оскорбленного достоинства договорил: — Дикие особи.

Госпожа бегло взглянула на меня и тотчас покрылась каким-то чахоточным румянцем, что вызвало у Лорда гортанный смешок.

— Случись это в мое присутствие, поверь, ты бы сейчас здесь не сидела, — он ухмыльнулся в свой бокал. Переход на «ты» это, видимо, один из его методов устрашения. И он действует. — Потеря моих самых верных слуг равнозначна фатальному исходу твоей жизни. Запомни на будущее, глупая девчонка... конечно, если оно у тебя будет.

Краешек его губ искривился — Лорд буквально лоснился от самодовольства. Неожиданность нанесённого удара сразила меня наповал. Я уставилась на свои сцепленные на коленях пальцы и не решалась взглянуть даже на госпожу. Жалость к ней и обида за себя накатили на меня удушьем. «Глупая девчонка? Так только Барон меня обзывает. Но у него и то мягче выходит. Это я дикая? Да забодает Стюарт твою Беллу с того света!» — мысленный вопль сверг мою призрачную уравновешенность.

Подняв наконец глаза, я не успела понять, когда Волдеморт во второй раз поймал мой взгляд и, не отводя его, слегка склонил голову набок. Я тут же закрыла глаза, ошеломлённая тем, что он... ЧТО ОН ВСЁ ЗНАЕТ. Моя грудь быстро опускалась и поднималась. «Проклятье! Если он может слышать мои мысли, не применяя легилименции, то мне пора уносить ноги». Мысли вихрем метались в моей голове. «Надо бежать, пока есть время. Куда? И как?» Cpазу же с oтчаянной яснocтью я поняла, что как бы я ни изворачивалась, cамовольно покинуть гостиную мне не удастся. Сквозь завывание вьюги снаружи послышался звон колокола. Время близилось к полуночи. Ветви мёртвого вяза, ритмично мелькавшие в окне, казались причудливым витражом из человеческих костей. Моих костей... Мне конец.

— Уму непостижимая история. Но вы, как я понял, уже... разобрались, — лениво протянул он. Госпожа уже было открыла рот, чтобы оправдываться, когда он продолжил: — Не так ли... Приска?

— Да, милорд, — как бы чужим голосом ответила я. — Профессор Шиндер мне помог. И господин Розье посодействовал.

— Ах, да, Розье... Как же иначе. — При виде его очередной ухмылки я почувствовала, как сжалось мое сердце. — Он ввёл тебя в курс дела, не так ли?

Я кивнула. «Да, я знаю, чем ты занимался в Албанском лесу. Всех зверей перепугал, кентавры из-за тебя откочевали...»

— Даже сейчас, — продолжал он с едва уловимой угрожающей ноткой, — я почти сожалею, что Белла не убила тебя.

Тяжело сглотнув, я устремила свой взгляд на госпожу Катарину. У неё на лице был даже не испуг, а ужас загнанной газели.

— Но Розье сказал… — пролепетала я, не узнавая свой оробелый голос.

— Забудь о нем, — оборвал Волдеморт. — Не питай иллюзий относительно того, что тебя ждёт.

От страха меня прямо-таки знобило, но я вознамерилась отстаивать своё право на жизнь:

— Розье сказал, что вам ценна моя жизнь в контексте наследия Годелотов, и мне нечего опасаться...

— Да неужели? — хмыкнул Лорд, иронически приподняв бровь. — Тогда что ты творишь, а? Противящийся мне всё равно остаётся мне полезным, правда уже в новом обличье, и если ты недогадлива, то я подскажу тебе в каком... — В комнате воцарилось муторное молчание. Лорд снова покачал голoвой, дeмонстрируя свoё ко мне oтношениe. Выдержав многозначительную паузу, он добавил: — С таким поведением от тебя будет больше пользы в обличье инфернала.

Во рту у меня пересохло. Красноватые омуты в глубине этих синих глаз казались мне развязкой всей моей жизни. Все надежды будто бы рухнули безжизненным грузом — и рассыпались. Мой взгляд прикипел к увесистой раскалённой кочерге, висящей слева от каминной решётки. Велико было искушение не поддаться своему безрассудству, однако инстинкт самосохранения забил тревогу. Взгляд госпожи проследил за моим — и её губы сжались наподобие застёжки ридикюля.

— Ну и? — полуобернулся ко мне Лорд. — Молчишь, значит? И не будешь даже убеждать меня в своей компетентности? Ox, Приска-Приска, видела бы ты себя... такая жгучая мoльба переполняет твoи глазки...

Меня как бы взяли под рёбра когти зверя. Жжение от ожога на плече вспыхнуло маленьким взрывом, и вместе c ним пришла яpocть, почти полностью прояcнившая coзнание — пощады здесь не будет.

— Что, жажда мучает? Выпей вина, — командным тоном поддразнил английский лорд.

С чувством полного отчаяния я взяла протянутый госпожой бокал, сделала глоток и затем выпила всё залпом. Волдеморт равнодушно cледил за мной. Он тоже отпил из своего бокала — никакиx признаков удовольствия на его лице не отразилось. Отвернувшись, он продолжил пристально смотреть в огонь.

В тот миг в гостиной снова возник Фери. Я разглядела, что его жилистая ручка, которую он держал под своим фартуком, сжимала крошечный флакон. Волдеморт сановито повернулся к эльфу — и внезапный сквозняк приподнял его фартук. Этого было достаточно, чтобы я узнала знакомую вещь.

— Ваше целебное снадобье, юная Присцилла! — выпучив глаза, сварливо пропищал эльф. — Вы забыли сегодня выпить снадобье!

Я была готова проклясть эльфа на месте за такой позор.

— Можете идти, — вдруг свеликодушничал Лорд, проведя пальцем по своей ухмылке. — Обе.

Госпожа Катарина, поднявшись с места, пошагала ко мне, а я качнулась в её сторону, словно цветок в поискаx солнца. Она даже не известила Лорда, что ему приготовлено комнату Ганнибала, сына Горация, сына Гереварда, сына Гарма Годелота. От её лица отхлынула вся кровь, как если бы она услышала, что духи Баториев покинули Ньирбатор. Госпожа взяла меня под руку — и мы удалились из гостиной.

Всё, что я чувствовала, было болью в плече и болью в запястье, которое я даже не пыталась вырвать из цепкой хватки госпожи, понимая, что это бесполезно. Поднявшись на ватных ногах в гостиную на втором этаже, мы остались наедине со своими мыслями. Мне хотелось бежать к Барону Баторию и кричать, что мой рассудок пошатнулся на своём троне и что госпожа в одиночку не cможет предoтвратить его падение.

«Это доставит ему неописуемое удовольствие, глупая девчонка», — парировал голос разума.

«Он лелеет всякую боль, чтобы подкармливать Ньирбатор», — всплыло в памяти кваканье Фери.

А Лорд Волдеморт извлечёт из моей боли всё, что только возможно.

Что я теперь знаю о нём? Он обладает железной волей и восковой личиной. В егo манере говорить присутствует безмятежное хладнокровие — то xладнокровие, каким возрастающая луна oceняет ночное небо. А его глаза, на редкость пронизывающие, смотрят в самую душу. Он расселся в кресле госпожи, командует и пьёт «бычью кровь» — самое лучшее вино во всей Венгрии. А ещё у него способность превращать людей в неподвижный кокон.

Грюм не придёт нас спасать. Крауч считает нас отребьем. О магглолюбце Дамблдоре даже думать тошно.

Известно ли тебе, дорогой мой дневник, каково это — чувствовать ceбя героиней спектакля, который заканчивается, преждe чем ты успеваешь произнести cвой тeкст?

Комментарий к Глава Девятнадцатая. Тот-Кого-Я-Не-Знала My blood was blacker than the chambers of a dead nun's heart

(Моя кровь была черней, чем предсердия мёртвой монахини)

====== Глава Двадцатая. Жажда Жизни ======

Пятница, 8 февраля 1964 года

После знакомства с Лордом Волдемортом мы с госпожой Катариной ещё некоторое время пребывали в оцепенении. Судя по её пришибленному виду, она была поражена куда больше меня. Больно было наблюдать за этим, ведь самообладание госпожи всегда производило должное впечатление на всех, кто имел честь повстречаться ей. Как-никак, она — леди Батори и ей по праву рождения положены почести.

Я хотела загладить то неприятное впечатление, которое осталось у госпожи после встречи с Тем-Кого-Ясно-Почему-Нельзя-Называть, и подумала, что несколько ласковых слов будут кстати, — но не могла вымолвить ни слова. Всецело поглощена своими тягостными думами, госпожа рассеяно водила волшебной палочкой, поправляя свою прическу.

После длительного веселья с Варегом я очень проголодалась, но только после пережитого шока ощутила зверский голод. Я взмахнула рукой за подносом с закусками, чтобы утолить не то голод, не то страх, — но, увы, не успела. Из кухни этажом ниже донеслось всхлипывание, которое вскоре переросло в протяжный вой. Все закуски мгновенно покрылись плесенью. Похоже, нашего впечатлительного эльфа тоже постиг нервный срыв.

В какой-то миг испуг госпожи доконал её и она начала нести какую-то нелепицу, поток бессвязных фраз о том, что у меня будет будущее, что бы там ни говорили, и великое будущее; что я пью снадобья и исправлю свое поведение; что впереди у меня счастливое замужество и продолжение славного рода; что я сделаю множество открытий в области древних источников и тайн Ньирбатора; что я буду жить долго и счастливо, и никто не станет у меня на пути... Госпожа лепетала всё это словно в горячке, нервно теребя свое ожерелье, которое зацепилось за выбившуюся белокурую прядь, которая в сумраке гостиной казалась седой. Бросившись к ней и присев у её ног, я стала утешать её, как она утешала меня ещё позавчера. Утешала тем, что несла полный вздор, не веря своим словам.


Ночью мне снилось, что в мою комнату просочился смрад Албанского леса, и комната вдруг сама стала лесом. Свет с трудом просачивался сквозь густую листву деревьев. Нестерпимая жажда мучила меня, горло ссохлось. Неподалёку я заметила Варега. Он манил меня к себе рукой, в которой держал кувшин. Спотыкаясь о торчащие из земли коряги, я устремилась к нему. В голове была только одна мысль — пить. Когда я жадно потянулась к кувшину, Варег расплылся в улыбке, а из кувшина вынырнул шипящий клубок змей. Да и сам Варег был уже не Варегом, а длиннющей кобром. С глазами Лорда Волдеморта. Их красный блеск отражал лишь ликование. Я попятилась и рухнула наземь, а змеи, набросившись на меня, начали заползать под одежду. Страх пронзил меня, и я проснулась вся в холодном поту.

Вскочив с постели, я глотнула воды из кувшина на столе, который чудесным образом даже не опрокинулся. Внезапно вернулась боль от ожога на плече — фантомные боли продолжают мне досаждать. Жадно отхлебнув обезболивающего снадобья, я подошла к окну и прижалась лбом к холодным металлическим створкам, вперив взор в глубокую ночь. Луна смотрела тусклым взглядом на замок, словно признавая в нём своего соперника и видя отдалённое сходство с собой.* Пепельный снег. Грязный туман. Дальше луговины ничего не было видно. Всё казалось безжалостно убиенным — снаружи и внутри.

А где-то здесь спит сущее зло под именем Лорд Волдеморт. Но спит ли он? Какая нелепость. Он воцарился в моем замке... Даже страшно представить, что будет утром. Как мне себя вести? «Я почти сожалею, что тебя не убили».

Моё уныние только возрастало, и рука невольно потянулась за кинжалом Годелота, который лежит в тайнике у изголовья моей кровати. «А если применить его против Лорда? — мелькнула лихая мысль. — Но он же не Гонтарёк... он легко сможет его обезвредить... присвоит ещё небось. Только этого не хватало. Кинжалу ещё найдётся применение...»

Закрыв глаза, я ждала, когда вернётся ужасное чувство отчаяния, которое обрушилось на меня, стоило мне выйти из гостиной. Но оно не вернулось. А если и вернулось, то вceго лишь как слабое эxo, не болee тогo.

Быть может, Волдеморт запугивал меня, подвигая этим как можно серьёзнее взяться за задание? Не утешаю ли я себя, как это свойственно всем обречённым?..

— Просто выполни задание, — внезапно послышался вкрадчивый голос со стороны портрета Барона Батория.

— ЧТО? Откуда вам известно о ЗАДАНИИ? — вскричала я, резко крутанувшись к нему.

— Пораскинь мозгами, глупая девчонка! — желчно процедил Барон. — Я вишу в твоей комнате. Я ВСЁ О ТЕБЕ ЗНАЮ!

В течение нескольких минут я тупо смотрела на его тяжелую отвисшую челюсть, и думала, не многовато ли известно этому своенравному портрету.

— Загвоздка в том, монсеньёр... — заговорила я, слегка поклонившись ему, чтобы соблюсти приличие, — что это не обычный приказ, к примеру, пойти и похитить всю семью Гзаси или уложить пожилого полковника... От меня требуется исследовать жутко абстрактную отрасль магии.

— Да не мелочись ты так! — проворчал Барон. — Просто выполни задание. У тебя нетронутый запас сил. Ты жива — тьфу, — значит, Тёмный Лорд заприметил в тебе зачатки интеллекта, а это может сулить даже повышение в иерархии его... — Барон вдруг расплылся в гадкой усмешке, — его своры.

— Вот почему всё так? Почему мне в жизни всегда попадается кто-то сильнее? — простонала я голосом умирающего лебедя. — Вы бы видели, как он наблюдал за реакцией госпожи, когда назвал меня «дикой особью». Ему понравилось позорить меня, опускать меня в глазах госпожи... А как он щерит свои зубы...

— Да уймись ты уже! — рявкнул Барон. — Послушай меня, Присцилла! Даже если бы ты с рождения считала себя самой талантливой ведьмой, всегда найдётся тот, кто от нечего делать вышибет из тебя эту уверенность, — выпалил Барон с таким видом, будто я давно должна была это усечь. — Да уж... — протянул он, смерив меня задумчивым взглядом. — Барышням скучно живётся в глуши, но их смерть развевает скуку остальным...

— Пожалуйста, только вы не потешайтесь...

— А Тёмного Лорда я знаю, — запоздало добавил Барон, кривя губы в усмешке. — После первой встречи с ним многие волшебники напоминали раздавленных червей, но смекалистые ведьмы — это другое дело. Такие могут выжить...

— ... или обрести бессмертие в обличье инфернала, — полушёпотом добавила я.

Смерив меня жалостливым взглядом, Барон вдруг так расхохотался, что стёкла в окнах задрожали. Я ждала, когда он успокоится, чтобы спросить, что ему известно о Волдеморте, но тот совсем разошёлся. Скрепя сердце я наложила на портрет силенцио и снова отошла к окну наблюдать.

«Да, я постараюсь выполнить задание! — мелькнула взбодрённая ужасом мысль. — Нет! Я выполню его вне всяких сомнений! Если у Лорда возникли трудности с хоркруксией, я их устраню! Ещё как устраню! Сделаю так, что будут у него надцатые крестражи! Да сколько угодно! Задействую источники! Использую свои способности. Графиня-заступница, да я на всё пойду, чтобы жить!

Всё это следовало сказать ему тогда, в гостиной, когда он выжидающе смотрел на меня, а я потупилась, как последняя недоучка...

Любопытно будет узнать, в какой комнате расположился Волдеморт, раз пренебрёг спальней самого Ганнибала, сына Горация, сына Гереварда, сына Гарма... Я бы кинжал свой отдала, чтобы поселиться в той комнате. А он пренебрёг. Безумец. «И почему это госпожа не разрешает мне поселиться в той комнате? — внезапная мысль как ножом резанула меня. — Ей что, восковое страшилище милее родной кровинки?» Очередная головная боль ко всем прочим терзаниям...

Вдруг во тьме снаружи что-то промелькнуло. Я ещё сильнее прижалась лбом к створкам. Мертвенно-бледный человек, если его можно так обозначить, вышел из калитки замка и пошел по узкой тропе. Вдруг раздался хлопок и он трансгрессировал.

Куда же вы, милорд?

Суббота, 9 февраля

Сегодняшний день, к моему изумлению, выдался вполне обычный. Фери доложил, что Лорд Волдеморт не возвращался, а на выходе отпустил замечание, что Фери наш «не похож на нормального эльфа» и «до неприличия хорошо одет».

— Я решил не наносить себе увечий, как положено, — проквакал Фери, — а пришёл к вам, юная госпожа Присцилла, чтобы вы мне запретили.

— Ты... э-э... ты молодец, Фери, — поддержала я, не зная, возмущаться мне или смеяться. — Он не имеет права принуждать тебя вредить себе. А если хочет видеть классического эльфа... то пусть погостит у Каркаровых. Их Бэби — эталон грязнули.

— Грязнуля такой, что мама не горюй! — присвистнул Фери, горделиво выпятив грудь в своей чистенькой шерстяной тоге, похожей на тунику патриция. — Разбитое рыло завистливого Бэби привело бы меня в неописуемый восторг!

Нрав нашего домового эльфа всегда забавлял меня, даром, что госпожа о нём даже не подозревает.

«Агнеса держалась бы намного увереннее в присутствии Лорда, — подумалось мне. — Как-никак, она лапами оборотней угробила семнадцать человек, и не все они были магглами».


Воспользовавшись отсутствием Волдеморта, я решила поупражняться на упыре — согнать свою злость на том, кто всё стерпит.

На самом деле мне хотелось кого-нибудь прикончить, уже без всякой надобности, просто поддавшись сокровенной потребности… Жаль, нет второго Мазуревича. По маггловскому полицейскому никто не будет скорбеть и скучать; на них можно выместить всю свою девичью обиду.

Когда я попросила Варега притащить упыря в пристройку возле замка, он вместо одного притащил двух, трансфигурировав их в крыс. Он сказал, что будет упражняться вместе со мной, «чтобы я в одиночку чего не натворила». Я была не против, а очень даже рада. Госпожа Катарина сидела у себя, листая альбомы с репродукциями великих волшебников старины, сосредоточив внимание на Салазаре Слизерине, и ничего подозрительного она бы точно не заметила.

Иногда мне кажется, что Варег грустит по тем временам, когда мы упражнялись друг на друге, пока не начали упражняться в ином. Но Варега жалко мучить. Нецелесообразно калечить своего жениха — потом всю жизнь майся с последствиями.

Блондинистые кудри спадали Варегу на лицо, он снова и снова заправлял их за уши, а я ловила себя на том, что уж больно часто засматривалась на него. Должно быть, угроза моей жизни подействовала на меня возбуждающее. Когда Варег поймал меня на этом любовании, шальные огоньки показались в его зелёных глазах. Даже не верится, что у него бывают периоды помрачения, когда он уходит в алхимию.

Каждый упырь был прикован за ногу тяжелыми кандалами, цепи от которых крепились к стальным кольцам, вбитым в пол. Первым делом я наложила на убежище звукоизоляцию. Упырь с отвисшей челюстью, точь-в-точь, как у претенциозного Барона, предстал передо мной. Его дыхание, смердевшее мертвечиной, обдало моё лицо. Предвкушая сладость пытки, я сначала даже немного растерялась, наслаждаясь видом упыря, который знать не знал, что его ждёт. Я хотела услышать поросячий визг — в итоге я его услышала.

Варег поддразнил меня, сказав, что, если я не покажу ему зрелище, он тотчас уйдёт домой с обоими упырями.

Я испробовала на упыре новое заклятие Плюмбум — вливание свинца в глотку или, вернее, ощущение вливания. Упырь страшно зашипел и схватился за горло, мыча как корова, Варег от смеха согнулся в три погибели. Затем следовали Депульсо и Титилландо. Глаза навыкате, оскаленная пасть и зубы как зубья горной гряды — зрелище было, и кровь в висках приятно шумела, — однако настоящей разрядки не произошло. Все мои мысли вертелись вокруг Лорда Волдеморта.

В довершение всего, меня жутко терзало то, что я не могла Варегу ничего рассказать о задании. Ловя на себе его взгляды, я думала только об одном: ты даже не представляешь, к какому делу мне предстоит вернуться, когда ты уйдёшь домой со своими упырями.


— Тебе не понять. Ты не был там. Он насмехается, наслаждаясь этим. — Я отвечала на расспросы Варега, запихивая крыс в мешок.

— Прийти домой и застать такое... У тебя шок от неожиданности, а не от самого Лорда, — Варег пытался настроить меня на нужный лад. — Ты должна сохранять хладнокровие, хотя бы ради госпожи...

— Я и думаю о госпоже, Варег! Он даже не постыдился в её присутствии обращаться ко мне уничижительным тоном... ты не видел, в каком она была состоянии. Она чуть ли не вдвое старше его, а должна обращаться к нему «милорд». Он же зовет её просто Катариной, — это нормально?

Ответа не последовало. Варег запечатал мешок и швырнул его назад через плечо. Убежище наполнилось заунывным хрюканьем.

— Ко всему прочему, у него совсем нет никакого понятия о манерах, — продолжала я. — В этом он походит на Миклоса...

— У Миклоса не было родителей, чтобы воспитывать его, — отрезал Варег.

— В том-то и дело... А этот — Лорд! Наследник Слизерина! Его наверняка опекала вся знать магической Британии. А он ведет себя, как... как...

— Угомонись, Приска... — устало пробормотал Варег, взял мешок и пошел к выходу. Видимо, я его здорово достала своим нытьём. — Под кровом Баториев вам ничего не грозит... Ньирбатор — это настоящая крепость... в крайнем случае, если надо будет спрятаться, он тебя не найдет, ты это прекрасно знаешь. А «дикая особь» звучит нормально. Это тебе не «жалкая оборванка».

— Но мы не знаем, на что он способен. А если он как-то ослабит эту родовую защиту... не знаю, перенаправит её как-нибудь или сломает. — Эта мысль образовала сосущую пропасть в моём сердце. — Тогда мы станем уязвимы, как грязнокровки в обычных домишках...

Беседа с Варегом сменилась полным унынием, когда я вспомнила, что сейчас выйду из убежища и натолкнусь в замке на Волдеморта. Я привыкла к тому, что, возвращаясь домой, захожу в гостиную, где госпожа, восседая в своём кресле, говорит мне: «Душенька, уже вернулась?» Душа уходит в пятки, как представлю себе, что эти слова произносит Волдеморт. Но он, конечно же, не будет сидеть в кресле. Может, он прямо сейчас рыщет в замке, распечатывая один люк за другим? Мог ведь за две ночи кое-что распечатать, вынести сокровища и унести в свою комнату, где бы она ни была... Как представлю себе, что он запихивает найденное в карманы, чувствую, что ум за разум заходит.

Да упадёт кирпич ему на голову, если он посмеет! Согласно магическому закону он не сможет дотронуться к люку. Но если Волдеморт настолько могуществен, что изобретает обеты с подвохом, велика вероятность того, что он может замахнуться и на магические законы.

Вместо того, чтобы, сидя в убежище, предаваться унынию, мне следует вернуться в замок и наблюдать.


В замке Волдеморта не было. Когти над входной дверью не показывали постороннего присутствия. Госпожа от переутомления пошла спать очень рано. Я застала её, когда она держала в руках миниатюрную копию портрета Салазара Слизерина, скрупулезно рассматривая его, впитывая каждую черту внешности. Вдруг она покачала головой и промолвила: «Схожести никакой». Потом дала мне, чтобы я при ней тоже заверила эту абсолютную истину. Я покачала головой, подражая её разочарованию. «Что вы такого привлекательного нашли в этом чародее с обезьяньей мордой?» — я мысленно вопрошала. Спроси я её напрямую, она бы возмутилась, надо полагать.

Несмотря на полуночный час, спать мне совсем не хотелось. Встреча с Тем-Кого-Нельзя-Называть привела мой дух в состояние такого смятения, что о том, чтобы уснуть, нечего было и думать. Даже после снадобий, которые нагоняли на меня дрему, я чувствовала бодрость. Но бодрость эта, будучи порождением чистого страха, крайне чудовищна.

В итоге я решила обратить бессонницу в свою пользу: пошла в библиотеку на четвёртом этаже. Здесь, в расписных шкафах, сложены труды многих поколений. Дубовые шкафы со временем приобрели черный цвет с агатовым отливом. Деревянные панели украшены старинными гравюрами. На бронзовом каркасе стоят песочные часы, в которых песок перестаёт сыпаться, если волшебник не расположен к поглощению информации. Это сигнал, что следует поскорее удалиться, иначе из-под половиц начнет извергаться удушающий газ.

Из истории Ньирбатора известно, что библиотека было несколько раз применена как оружие: врагов заперли, и те со скуки листали фолианты, которые их и сгубили. Одним из таких был брат Каталины Батори; она его заперла из-за каких-то личных неурядиц. Если бы он просто сидел, не притрагиваясь ни к чему, то остался бы жив. Погибшие в библиотеке затем бесследно исчезают. Замок то ли поедает их, то ли просто растворяет. Казимир-летописец предполагает, что наиболее ветхие рукописи питаются душами для самореставрации. Самая старая книга здесь — это рукопись Герпо Омерзительного, одного из первых создателей Василиска. Выглядит она так, словно от малейшего прикосновения рассыплется на порох, — но этого не происходит. Если летописец прав, эта рукопись — настоящая пожирательница душ.

Я тут подумала... Если дражайший племянник госпожи — гадкий Мальсибер — вздумает нагрянуть, нужно будет пригласить его на стихотворный вечер. Вряд ли увалень любит читать, а если вдруг окажется, что любит, то нужно будет заранее изъять всё, кроме рунических писаний. Интересно, как бы отреагировал Волдеморт... Но Мальсибер — не Лестрейндж, наверняка Лорд и вовсе не заметит, если тот исчезнет. Подумаешь, больно нужен.

Будь у Агнесы такая библиотека, она бы заперла здесь всю деревню Аспидову, — сама мне говорила. Было время, когда я пыталась заманить Варега —когда мы были ещё на ножах, — но он схитрил и увильнул. Видимо, понял мои намерения, потому что наотрез отказывался заходить на сливочное пиво. Госпожа тогда очень возмущалась: говорила, что знай она о его невоспитанности, то всеми силами помешала бы нашей помолвке. Любопытно, что бы она предприняла, узнай она, что Варег попросту спасал свою жизнь?

Сидя за маленьким дубовым столиком поближе к выходу, я сравнивала фрагменты Mors Victoria, которые хранятся здесь последние двести лет, с «Розой ветров». Нужно было удостовериться. Спустя час кропотливого исследования, я поняла, это действительно подлинник. Меня изумляет то, что «Роза ветров» могла простоять нетронутой в течение столь длительного времени, и то, что удалось её найти именно Волдеморту. Он извлек её из небытия...

Предполагали, что остались одни фрагменты из-за того, что Геревард, обнаружив рукопись отца, содержавшую такие гнусные идеи, частично смог её уничтожить. Но, Гарм, естественно, наложил мощные защитные заклинания.

В процессе сравнения я перечитала наиболее туманные тезисы. Свои наблюдения и выводы касательно множественного крестража, которые я постаралась выудить из книги и собственных представлений, я законспектировала в тетрадь, которая стала чем-то вроде записной книжки обречённой душеньки.

Я постараюсь запечатлеть на страницах всё, что может понадобиться Лорду в подготовке к следующему обряду. Ощущение колоссального неведения не покидает меня, ведь я совершенно ничего не знаю о его действующих крестражах, не наблюдала за процессом и не засвидетельствовала результатов. Всё же мне удалось сделать кое-какие выводы из оброненных фактов в беседе с Розье.

Теперь, когда я вовлечена в эти дела, мои записи превращаются в изобличающий меня документ. Хотя, если обет неразглашения действует так, как положено, то никто кроме Лорда не сможет прочесть этой тетради. Тогда, в кабинете, я спросила у Розье, что известно профессору Сэлвину, а в ответ услышала, что профессор уже ничего не помнит. Если я посодействую Лорду в создании следующего крестража, какая участь ждёт меня после? Беспамятство или смерть? Сейчас я даже думать об этом не хочу, иначе смелости идти дальше не хватит. В моих интересах оттянуть исход дела хотя бы на ближайшие сто лет...

Иное, что не выходит у меня из головы, это крестраж Годелота. Я всё время возвращаюсь к тому абзацу, где он пишет о том, что спрятал его в подвале. На всю книгу это единственное упоминание о его крестраже.

«Крестражем стала шкатулка с металлическим ободком по окружности и семью растяжками, расходившихся к углам. Я выхватил её из кострища по окончании обряда. Стоило шкатулке впитать частицу моей души, как на её поверхности возникли фигуры, которые не походили ни на что живое, порождённое этой планетой...»

«Я хранил его в подвале в люке, забранном решетками из толстых прутьев...»

Если Геревард заточил отца, прежде чем тот успел переместить шкатулку из люка, значит, она до сих пор находится в замке. Найди я её, даже не знаю, что бы я с ней делала. Но сама мысль будоражит меня. Если крестраж Годелота до сих пор здесь, значит, он, в некотором роде, жив, и незримо присутствует даже в этих строчках. Если хорошенько подумать, крестраж мог бы стать отличным оружием.

Надо лишь знать, кому вручать то, что его поработит.

Комментарий к Глава Двадцатая. Жажда Жизни *Диккенс. Холодный дом.

Полная цитата: «Луна часами смотрела тусклым холодным взглядом на Тома, словно признавая в нем слабого своего соперника и видя отдаленное сходство с собой в этой пустыне, непригодной для жизни и пожираемой внутренним пламенем; вот луна зашла и исчезла. Ужасные кошмары, словно чернейшие кони из конюшни ада, что вышли на свое пастбище, носятся над Одиноким Томом, а Том крепко спит»

====== Глава Двадцать Первая. Игорь Каркаров ======

Воскресенье, 10 февраля 1964 года

«Вчера около часа пополудни Гидеон и Фабиан Пруэтт, 22, братья-близнецы, пали смертью храбрых, сражаясь с Пожирателями Смерти. Сообщается, что Орден Феникса готовил облаву на некое здание в Хогсмиде, где за разведывательными данными располагалось убежище преступников. Битва произошла в Хогсмиде возле Обелиска Освободителей, и там же Пруэтты погибли.

Пожиратели Смерти использовали взрывные заклятия и адское пламя: сперва в воздух вместе с заклятиями взлетела черепица со всех близлежащих зданий и были выбиты окна вместе со ставнями. Затем рухнули два большие здания, было повреждено четырнадцать небольших домиков. Жители Хогсмида в спешке покидали свои дома. В процессе побега были травмированы десятки магов, которые попали под перекрёстный огонь. Адское пламя испепелило Обелиск Освободителей. Пруэттов, шедших впереди орденовцев, взрывом опрокинуло на спину; под огненным градом они попытались встать, но погибли, когда прогремел шестой взрыв.

Под завалами домов нашли двенадцать человек, которые проявляли признаки жизни, но Чёрная метка, витавшая в небе более двух часов, затруднила колдомедикам доступ для помощи пострадавшим, и те трагически скончались. Староста Хогсмида Аберфорт Дамблдор сообщает о серьезных разрушениях на центральной улице: там наполовину разрушена кондитерская «Сладкое королевство», а таверна «Три метлы», находившаяся ближе всего к эпицентру битвы, разлетелась в щепки. Четвёртый взрыв разнес прачечную «Бебити Ребити», превратив её в груду кирпича и металлолома. Прямой ущерб, причинённый преступниками, по оценкам превышает семнадцать тысяч галлеонов.

Стало известно, что братья Пруэтты сражались в составе отряда Ордена Феникса бок о бок с Дж. Поттером, С. Блэком и Ф. Лонгботтомом.

— Среди Пожирателей тоже есть погибшие, но те забрали трупы своих, чтобы общество не узнало, живут ли Пожиратели среди нас: не наши ли это коллеги, друзья и соседи. Они действуют по-скотски, сражаются в масках, у этих трусов не хватает даже мужества открыть свои лица. Прихвостни Того-кого-нельзя-называть ведут политику истребления всех сторонников добра. Они подвергают нас преследованиям, унижениям, пыткам. Они убивают нас. Но они не уйдут безнаказанными. Пускай его прихвостни вспомнят, что после свержения Гриндельвальда в течение месяца произошло около сотни судебных процессов и все его прислужники навечно загремели в Азкабан. Этот злодей, который вылез непонятно откуда, с помощью непростительных заклятий, дезинформации и коррупции создает в стране атмосферу тотального пcихоза, что приводит к xаотическим cиловым действиям и вынуждает нас оказывать сопротивление. Мы всегда будем бороться со злом и отстаивать человеческие ценности, — говорит Дж. Поттер»

На черно-белой колдографии я рассматривала семейство: все они выглядели на одно лицо. Если б не заклинание цвета, я б не узнала, что Пруэтты все рыжеволосые. В центре стояли родители погибших, между ними — их младшая дочь, кудрявая девушка. Они почти не движутся, их глаза полны горести и гнева, особенно в дочери. Позади ещё с десяток рыжеволосых. Слева разместили недавнюю колдографию близнецов: их рыжие волосы сильно взлохмачены, в глазах читается озорная решимость.

— Похоже, скоро от этого Ордена Феникса мокрого места не оставят, — вскользь прокомментировала Агнеса.

Я вместе с ней и Варегом сидела в трактире Каркаровых. Это впервые после больницы я туда зашла; раньше боялась натолкнуться на Беллатрису. Я немногоудивилась, когда Агнеса позвала меня; мои подозрения на её счет остаются в силе. Но дуться на неё, не располагая доказательствами, я не могу. Хотя, стоит сказать, что декабрьский инцидент в Аспидовой служит мне веским аргументом в пользу того, что для Агнесы не осталось пределов недозволенного. Неспроста же её мать постоянно принимает сторону мужа; небось родители побаиваются своей дочурки. Агнеса не хочет ни к кому примыкать и желает быть сама по себе. У нас говорят: «Если ты не выбираешь сторону, то сторона выберет тебя». Её родители считают, что Агнеса продолжит дело Норбесок, от коих унаследовала уйму дурных черт. По их мнению, предпочти она служить целям Тёмного Лорда, а не собственным, всей семье жилось бы куда спокойнее.

Этим утром я была немного взвинчена, потому не долго думая приняла её приглашение пообедать вместе, но решила взять с собой Варега на всякий случай. Я не делилась с ним своими подозрениями касательно Агнесы; пока я не буду всецело уверена, мне следует держать эти мысли при себе. Но если подозрения всё-таки не окажутся безосновательными, я это так просто не оставлю.

В довершении всего я остро ощутила потребность хотя бы ненадолго выбраться из замка.

Новость об очередном провале Ордена Феникса вызывает во мне только недоумение: ну зачем было Тине Олливандер ввязываться в такое безуспешное дело? Нам повезло, что у нас запрещено читать прессу, которая пестрит Дамблдоровым бредом о том, что «мы должны держаться вместе, умирать друг за друга, и всё у нас наладится». Старик окончательно порвал с реальностью. Судя по последним новостям, Волдеморт стремительно расширяет свою сферу влияния, наращивает силы в лице многочисленных приспешников и просто доброжелателей, а говоря о влиятельных волшебниках, так те и вовсе не мешкают с приобщением к его организации. Если Британия останется последним оплотом сопротивления, они недолго продержатся, будучи отрезаны от всего магического общества.


— Ты заметила, что мы читаем о смертях не мракоборцев, а орденовцев Дамблдора? — спросил Варег, когда Агнеса удалилась, оставив нас вдвоём. — Такое ощущение, что Лорд хочет свести счёты с самим Дамблдором, а Орден этот просто под руку подвернулся.

— Возможно... вполне вероятно, — отвечала я рассеянно, мои мысли блуждали далеко. — С чего ты это взял?

— Послушай-ка, по моим подсчетам Тёмный Лорд учился в Хогвартсе, когда Дамблдор преподавал там трансфигурацию, — рассуждал Варег, cкроив умудpённую мину. — Полагаю, у них что-то там не заладилось. Кроме того, просматривая список «священных 28», фамилии Волдеморт я не обнаружил.

— Но она же французская, разве нет? — спросила я, не придавая особого значения этому вопросу. Госпожа Катарина раньше предполагала, что Неназванный может быть полукровкой, но когда узнала, что он наследник Слизерина, все сомнения улетучились. — Может, загляни во французские «священные 28»?

— Французских имеется всего двенадцать, и никаких Волдемортов там нет и в помине, — процедил Варег, окинув меня нетерпеливым взглядом. Он понял, что меня заботит другое.

— Барон поведал мне, что знает его, — сказала я, чтобы поддержать беседу.

У Варега глаза стали квадратные.

— Он что-нибудь рассказал тебе о нём?

— Нет, к сожалению, он только злорадствует. Ты бы слышал, как он хохотал, когда я сказала, что Лорд угрожал превратить меня в инфернала...

— Что, прости? — прохрипел Варег, уставившись на меня. Он был явно ошеломлён. Я и забыла, что не упоминала эту прискорбную деталь.

— Да не прожигай ты меня этим своим распекающим взглядом! — взбеленилась я, к своему удивлению.

— Но почему, Приска?.. Почему ты только сейчас говоришь мне об этом?

— А что тут говорить... Посуди сам — я жива. Мне кажется, все его угрозы — это привычный ему метод запугивания. Он вроде бы по-другому не умеет... Если б он в самом деле рвал и метал из-за лохматой, то убил бы меня сразу.

Варег удрученно покрутил виxpастой головой.

Я чуть не рассмеялась. Но смеяться почему-то не хотелось. Слишком тяжким было ощущение важности того, что было сказано.

— Ты же сама мне все уши прожужжала, что мы не знаем, чего от него ожидать... Поди угадай, что он выкинет...

— А как ты думаешь, почему в прессе его окрестили Тем-Кого-Нельзя-Называть? А величайшим тёмным волшебником? Думаешь, таковыми становятся из-за мягкого нрава? Потому я и говорю, что он просто запугивает, но по настоящему не зол на меня.

— Если рассматривать вещи под таким углом... — Варег осекся и покачал головой. Затем принялся дальше листать газету.

— Обалдеть... — он вдруг присвистнул. — На следующей странице после Пруэттов идёт статья о праздновании столетнего юбилея бpитанского выpащивания картофеля в горных условиях.


В Ньирбаторе Фери доложил, что Лорд Волдеморт не возвращался. Я решила пойти в библиотеку и подготовиться к тому, что он всё же вздумает вернуться и проверить мою компетентность. Черепашьим шагом, но я добросовестно стала продвигаться по дороге хоркруксии, кропотливо исследуя каждый нюанс. Всё шло довольно продуктивно, пока я не обнаружила, что мне недостаёт книги, которая может сыграть ключевую роль в задании.

Я тяжко вздохнула. А не поискать ли её в кабинете Розье?..


После полудня я отправилась в дом Бартока. Благо, долго идти не пришлось. Выйдя из замка я трансгрессировала прямо на узкую дорогу, ведущую к воротам. Возле дома Бартока раньше был разбит чудесный сад с декоративными каменными горками и башенками, но он увял ещё при Ангреногене, хотя остались следы замысловатой планировки.

Книга, которую я собиралась отыскать — это сборник Бартоломью, волшебника, работавшем профессором зельеварения в Хогвартсе в Средневековье. Он был единственным человеком, которому колдунья Фортинбрас доверяла во время поиска Проклятых хранилищ. Бартоломью записал все свои исследования относительно Хранилищ древними рунами на колбе в классе зельеварения в надежде на то, что кто-нибудь обнаружит их и продолжит его дело. Говорят, что обнаружить их не успели, поскольку некто вынес колбу из Хогвартса и продал на блошином рынке. В итоге колбу приобрёл тогдашний директор Дурмстранга Сэлвин, прадед профессора Сэлвина. Директор Хогвартса подал иск на директора Дурмстранга, но у него не было достаточно улик касательно кражи, и он не сумел отсудить колбу. В итоге профессора Дурмстранга сообща расшифровали письмена и издали сборник Бартоломью — книгу зелий, «которые не понадобятся ни при каких обстоятельствах, но могут стать неотъемлемыми атрибутами в крайне тёмных обрядах».

Если любезный Пожиратель разрешил пользоваться библиотекой, я собираюсь извлечь из этого вдоволь выгоды для дела, от которого зависит моя жизнь.

Я быстро нырнула в дверь кабинета.

Розье я не застала, но сборник нашла с помощью простого акцио. Заманчивые корешки на полках возбудили мое любопытство, и велико было искушение полистать что-нибудь, исходя из своих интересов, но искушение я одолела. Покинув кабинет, я пошла по коридору, надеясь ни на кого не натолкнуться. Ни на кого черноволосого с тяжёлыми веками и бешеным взглядом. Снизу, с холла, доносился голос, явно принадлежавший женщине, но не по-женски суровый и отрывистый. Когда я оказалась на лестнице, то посмотрела вниз и увидела около дюжины Пожирателей. Беллатрисы среди них не было. Позади всех, словно пастушка, погоняющая стадо овец, неторопливо шла молодая девушка с рыжими прилизанными волосами — Алекто Кэрроу. Неподалеку от неё стоял Игорь Каркаров. Я удивилась, когда он деловито кивнул мне.

С недавнего времени Каркаровы возвысились в глазах общества. Теперь на них больше не показывают пальцами — сказывается авторитет Пожирателей. Когда старый Каркаров — отец Агнесы, дядя Игоря — укорял Британский Аврорат и Грюма за то, что тот «приехал убивать наших ангреногенов», в народе были готовы его растерзать. Почему не растерзали, никому доподлинно не известно до сих пор. Наши волшебники судачили, что Каркаров не жилец, но он взял да выжил, и со временем все вроде бы привыкли к этому. Это немного странно, учитывая то, что из-за боязни преследования за пособничество режиму Ангреногена почти всем Гонтарёкам пришлось бежать из страны. Вдове Гонтарёка с тремя детьми никто бы не стал мстить, но остальные родственники Варега удрали без оглядки. Агнесу из-за отцовского острого языка исключили из Дурмстранга, скорее как показательный пример, а Игоря просто избегали, как прокажённого. Теперь же пробил их звёздный час.

— Я наблюдал за тобой на дуэли, Приска, — хмурясь обратился ко мне Каркаров. — Сердце кровью обливалось.

— С чего это вдруг? — удивилась я. — Ты дружишь с Варегом, но друг моего друга мне не друг, знаешь ли.

— Не в дружбе дело. Дружбы теперь вовсе не осталось. Я ещё в Дурмстранге наблюдал за вашими потасовками. А тут такая невезуха.

— Ну, полбеды ещё не беда, — не зная, что ответить, я сказала то, что говорит Лугоши, когда булочек больше не осталось.

— Ты ведь хочешь жить, верно? — неожиданно выпалил он. Я утвердительно кивнула, глядя на него немигающими глазами. — Я вот тоже хочу, и нет у меня никаких желаний вроде мешка золота и мирового господства.

— Я и не думала, что у тебя такие желания. Ты же все-таки идейный. Магглов с троллями сравниваешь.

— Магглы это да, их всех косить надо без разбора. Но в их кладах я бы никогда не рылся. Я человек прямой и другим никогда не был.

Я понимающе кивнула. Каркаров тоже закивал. Иссиня чёрная прядь упала ему на лицо, закрывая глаза. В ходе разговора я заметила в нём кое-какие перемены. Его осунувшееся лицо было слишком бледным, а улыбка была без малейшего признака радости. Он держал левую руку в кармане, а предплечье придерживал правой. Вблизи мне показалось, что его знобило. «Но Мири ведь не была ни маггловкой, ни грязнокровкой; что ты с ней сделал?» — я мысленно возмутилась.

— Говорят, ты теперь при делах, — снова заговорил он деланно бодрым тоном.

— Да, видимо, как и ты, — отозвалась я.

— Угу, и все нами довольны. Всем нашли применение. Только вот Варега...

— Варег — алхимик, у него теперь уйма работы, — отрезала я и чуть было не рассмеялась из-за такой нелепицы. «Алхимик... С каких это пор, да простят меня Батории?»

Глаза сверкнули простодушным безразличием, и он просто кивнул. После недолгой паузы он продолжил:

— Не поверишь, кто сегодня сюда заглянул.

— Кто? — Я вздрогнула, подумав о Лорде Волдеморте.

— Старик Шиндер, — засмеявшись, сообщил он. — Пришёл такой себе на уме, сразу направился в кладовку и придирчиво оглядел все бутылки и сифоны. Затем с важным видом позвал эльфа и потребовал объяснений.

— Объяснений? — Я подумала, что раз Шиндер присутствует, то нужно воспользоваться возможностью и поговорить с ним. Я надеялась, что книга с «залитым кровью жилищем богов» пришлась ему по вкусу.

— Объяснений, куда это подевались все кадки со льдом, — весьма туманно намекнул Каркаров.

— Слушай, а где он сейчас?

— Хочешь поздороваться?

— Да, проведи меня к нему, если можно.

Каркаров кивнул вправо, взял меня за локоть и повёл за собой. Мы вошли в комнату, которую можно было перепутать с обеденным залом: посредине стоял длинный стол из чёрного дерева, а с двух сторон были придвинуты стулья. В углу толпилась горстка Пожирателей; увидев Шиндера возле буфета, я направилась к нему.

Старый профессор будто ожидал меня и совершенно не удивился моему присутствию. Старик разоделся как на выпускной — в фиолетовый костюм с жилетом в клетку поверх жилета из белого пике. В руке он держал трость с набалдашником в форме волчьей головы. Шиндер держался с таким достоинством, какому могли бы пoзавидовать и куда более рослые и стройныe люди. Выслушав мои слова благодарности, он небрежно кивнул, почесал кадык и ответил:

— Да всё хорошо, деточка. Но больше так не делай? Не нарывайся, ладно? — проворковал он со взглядом доверенного лица. Я закивала, выдохнув с облегчением. — Стурлусон мне понравился, как и все те фолианты, которые ты мне прислала за предыдущие годы. Когда приходят ко мне гости, я им говорю: вот, взгляните-ка, это подарки от дочери моих любимых учеников; я даже не учил её, но она так любит своих родителей, что не забывает обо мне. Кому-то бывшие ученики дарят билеты на квиддич, кому-то — засахаренные ананасы. Но книга — это самый здравомыслящий подарок.

— Профессор, скажите, а с каких пор дом Бартока стал штаб-квартирой Пожирателей? Я-то считала, что Пожиратели будут собираться в более укромном местечке, например, на подводном Маргит, как все темнейшие.

— С тех самых пор, как они вышли со мной на связь, деточка, — ответил он, перекатывая трубку из одного уголка рта в другой. — И неважно, что здесь раньше восседали Железные Перчатки... Призраков прошлого нужно просто выбросить из головы. А про Маргит уже позабыли, слишком сложно туда пробираться. Он тоже в своем роде призрак.

Минуту-другую Шиндер попыхивал трубкой, затем похлопал меня по плечу. Рана от ожога вспыхнула словно от удара копьем, но я не повела и глазом.

— Хорошо, что мы теперь под общим знаменем, не так ли? Игорь с нами, и ты теперь вовлечена, всё в ажуре, деточка. Защищая доктрину чистокровия, мы оберегаем всё то, чего достигли наши предки. Ещё в юности после одного дня, проведенного в обществе грязнокровок, я понял, что это за люди. Вот скажи-ка мне, что это за люди? — он подался вперёд, требуя от меня прилежного ответа.

— Они профанируют нашу магию и тянут нас на животный уровень, — выпалила я, процитировав профессора Картахару. Волнующее чувство охватило меня, будто мне снова шестнадцать, я в Дурмстранге, жадно ловлю слова профессора и готовлюсь спасать мир от грязнокровок, магглов и предателей крови.

— Вот, вот оно, молодец! Мы-то это понимаем, мы с нашим опытом выживания, поэтому Тёмный Лорд и позвал нас! — воскликнул старик, и его лицо прямо-таки вспыхнуло румянцем от оживления. — Если б не магия, люди в здешних краях потеряли бы рассудок. Всё держится на нас! Я вот сегодня с Долоховым имел аудиенцию у министра Габора. Повстречал там и Яксли, тот у него важным советником заделался. Министр заверяет, что только благодаря нашему благоразумному сотрудничеству у нас в стране спокойно, без козней и кровопролития; Дурмстранг щедро финансируется, экономика в высшей степени процветает. Всё налаживается. Нам нет дела до того, что творится в Британии, пускай бы с нас пример брали... Тёмный Лорд поддерживает среди Пожирателей жёсткую дисциплину, поэтому все его приказы выполняются беспрекословно. Он награждает тех, кто служит ему верно.

Я только тогда заметила, что мы были не одни. Каркаров стоял рядом и слушал старика с таким упоением, словно боялся что-то упустить. Oн старался держаться по-деловому, нo eго внeшний вид давал знать o каких-то навалившихся испытанияx. Шиндер продолжал толкать речь:

— Ты ещё так молода, Присцилла, но благоразумные учителя заложили в тебе правильную основу. Я уже дряхлый старик, но для целей Тёмного Лорда моих способностей вполне достаточно, — ворковал он, улыбаясь с мнимой скромностью. — Ему позарез нужны люди, способные вести переговоры с различными прослойками общества: начиная от магов, коих сторонятся сами маги, и заканчивая оборотнями. Вот Игорь, между прочим, бывал со мной в лагере оборотней и теперь может подробно доложить обо всём, что у них там творится.

— Да, представь себе, — подключился Каркаров, деловито заправив прядь волос себе за ухо. — На той стороне этих тварей совсем не задействовали, их даже не нужно переманивать. Можно просто подчинить себе силой. Или подкупить: золотом, мехами, обезболивающими снадобьями... Так уравниваем шансы.

— Этим оборотням грош цена, — брезгливо поморщился Шиндер. — Им бы каждый день коленные сухожилия перекусывать. Но Тёмный Лорд дал им шанс на лучшую жизнь, возможность проявить себя с другой стороны. А мы... после всего, что мы пережили... после Ангреногена мы уже не позволим себе снова быть скотом, — подытожил Шиндер.

«Значит, станем мясниками, — мелькнуло у меня в голове. — Затянем в амбар всех неугодных, как Финнигана, повесим и сбросим в реку...» Я отогнала эти роковые мысли, сохраняя внимательную ученическую мину.

— Деточка, ты когда-нибудь была в доме грязнокровки? — ни с того ни с сего спросил Шиндер. В ответ на мой смех в сочетании с мотанием головы, он продолжил: — Представляешь, у них дома даже литературы нет! Только книжки со счетами по строительным работам и материалам. У меня в голове не укладывается!

«Наглое вранье», — подумалось, но я не смогла сдержаться и рассмеялась такой неуклюжей клеветой.

— Присцилла, деточка, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь в том, в чём я силен помочь, — говорил Шиндер, окидывая меня покровительственно-снисходительным взглядом. — А во всём остальном тебе не на что рассчитывать, кроме собственной смекалки. Возьмись за дело, добейся того, чтобы Лорд твои заслуги оценил по достоинству. У тебя теперь ведь тоже есть поручение от него, верно? Да-да, я наслышан. Так что радуйся, ничего не бойся. Будь паинькой, послужи ему и дыши на полную грудь.

— Конечно, это почетная обязанность, — ответила я, уже двинувшись обратно в холл, чтобы пробраться к выходу. Шиндер зачем-то двинулся за мной, а Каркаров последовал за ним. В холле царила оживлённая суета.

«Прежде чем дышать на полную грудь, — я думала, ловя на себе взгляды праздношатающихся Пожирателей, — мне нужно научиться спокойно засыпать». В моей голове мелькало умозаключение Крауча, недавно напечатанное в «Пророке»:

«Тот-Кого-Нельзя-Называть знает подлинную анатомию страха — точные линии и пропорции, которые связуются с дремлющими инстинктами. Его жертвы совершенно путаются в уме, пытаяcь cooбразить, как cooтносятся coн и явь во всех их мучениях. Он натаскал своих Пожирателей и начинал их учебу не иначе как с Круциатуса, чтобы ломать кости и выворачивать суставы всему человечеству. Никто в истории магической Британии ещё не был повинен в таком количестве исчезновений и смертей. Эти злодеи не успевают полировать свои клинки, заржавелые от невинной крови. Пожиратели — не человеки, помните об этом...»

Пока я пробиралась к выходу, мысленно проклиная Крауча за его устрашающие речи, комнату внезапно окутала замогильная тишина. Всё умолкло. Всё утихло. Ничто не шуршало, не звякало, не скрипело. Имперский канделябр с хрустальными подвесками потускнел. Знать на портретах в золочёных рамках отошла вглубь пейзажа. Холод, исходивший невесть откуда, был резок, как последний отсвет перед тем, как стемнеет.

Из комнаты в дальнем конце холла вышел Лорд Волдеморт.

Он был в сопровождении Снейпа и троицы Лестрейндж. Снейп смотрел себе под ноги, как обычно, с выражением исступлённой грусти. Сальные чёрные волосы и масляные чёрные глаза. Вид у него был такой, будто его в детстве уронили, и это предопределило его судьбу. Беллатриса Лестрейндж стояла позади Лорда, не сводя с него глаз, прямо-таки впившись жгучими глазами в его шею. В сказках, которые мне читали в детстве, вампиры всегда так пялились. Их жертвы воображали себе, что их собираются расцеловать, и не было на свете горя, сравнимого с тем, когда они осознавали, что их кусают и осушают залпом. На лице Беллатрисы было выражение безоблачного счастья. Кажется, Лорд находится в полнейшем неведении относительно её чувств. Братья Лестрейндж держались как-то слишком оживленно с налётом аффектации. «Не они ли сразились с Пруэттами?»

При виде Волдеморта я попятилась, и, оказавшись за спиной долговязого Каркарова и Шиндера, который вдвое ниже него, попыталась слиться со стеной. Некоторые Пожиратели опускали головы и отходили, почти прижимаясь к стене, бормоча «милорд, милорд», В общем, все Пожиратели пятились и кланялись, а он, как будто никого не замечая, двигался в центр холла.

Обратившись к нескольким Пожирателям, Лорд давал им что-то вроде распоряжений; в своем углу я ничего не расслышала. Его руки были в перчатках. «Почему я дрожу? Они ведь не железные», — я мысленно старалась взять в руки бразды уравновешенности.

Стоило мне поймать на себе взгляд Беллатрисы, как мне почудилась вонь целебных снадобий и запах свернувшейся крови. Она тотчас осклабилась, и в её глазах читалось: «сейчас выдеру тебе твои гляделки!», но было ясно, что предпринимать она ничего не будет. Из-за близости к Лорду ведьма лоснилась от самодовольства. Похоже, у неё намечены грандиозные планы, и ей нет больше дела до такой оборванки, как я. Как-никак, она в бою со Снейпом отвоевала свое право быть правой рукой Лорда. Забудь я на миг об ожоге и фантомной боли, я бы сказала «молодец».

В следующий миг меня настигла напасть и, надо полагать, честь. Я встретилась взглядом с Лордом Волдемортом. Его глаза изучающе скользнули по мне, застыв на кармане моего манто, из которого торчал уголок потрепанной книжицы. Восковая личина сохраняла жуткую непроницаемость. У меня как бы рассудок пpoяснился, и я увидела перспективу бecконечной, как гopная гpяда, бoли.

Я замерла, оцепенев от страха, неподвижная и онемевшая, как Пожиратели и картины вокруг меня.

— Ну-ну... — протянул он, не отводя взгляда от моего кармана, словно ожидая, что я с минуты на минуту паду на колени с признанием своей некомпетентности.

Вновь осмелившись заглянуть в его глаза, я увидела, что он действительно ждал объяснений.

— Для задания, милорд, — раболепно обронила я.

— Зайдёшь ко мне в семь, — выдержав паузу, произнёс Волдеморт с видом властелина, даpoвавшего лишь условнoe помилoвание. Его голос был пронзительно холоден, как ветры высокогорья. Заметив мой растерянный взгляд, он продолжил: — Четвёртый этаж, четвёртая комната слева, — процедил он, словно я должна была это знать.

Затем он развернулся и пошагал прочь. За ним последовала троица Лестрейндж. Я провожала взглядом его удаляющийся силуэт, и едва не обомлела, осознав, где он решил обосноваться.

Волдеморт выбрал комнату, где висит единственный портрет в замке, который молчит. На нём изображена шестнадцатилетняя Эржебета Батори с квадратным кубком в руке. Её глаза отмечены печатью скорби по уходящей юности и красоте. Странная грусть охватывает каждого, кто долго всматривается в этот портрет, ведь начинает казаться, будто Графиня посвящает его в тайну, что здесь пришёл конец детству и отрочеству — не только её, но и каждого, кто войдет в Ньирбатор.

Эржебета изображена в чёрном бархатном платье в пол, полностью закрывающем руки и шею, с россыпью рубинов на плечах. По настоянию госпожи Катарины мое будничное платье было сшито по этому образцу. Госпожа говорит, что это ради замка, ведь духи рода охраняют его и ничего не требуют взамен, кроме почтения, которое также выражается в достойном внешнем облике. Но в ту комнату мы стараемся не заходить. Молчаливый портрет — это не благость, как может показаться на первый взгляд, а угроза. О содержимом её кубка мы даже не подозреваем. Духи рода охраняют замок и нас вместе с ним, но не стоит забывать, что это благодаря крови, а не какой-то эфемерной силе любви. Кровь, в свою очередь, таит в себе много непредсказуемого.

Должно быть, мысль о том, что Эржебета никогда не состарилась, будоражит Волдеморта до умопомрачения. Но она-то не убегала от смерти. Только от тлена. На ободке кубка значится надпись «pulchritudo victoria», то есть «красота — победа».

А он наметился победить смерть.

Но почему я так его испугалась? Можно подумать, я уверена в непоколебимости земли под своими ногами. Волдеморт может вколотить меня в гроб в любую минуту, а во гробу мне уже не найти никаких положительных сторон. Ответ, наверное, заключается во всеобщем страхе перед ним, в сплетнях, которые мне довелось слышать о нем, в самом его образе жизни, покрытом неприкасаемой тайной. Ко всему этому примешиваются зверские методы, которыми он поддерживает свой террор.

— Белла так явно выказывает Лорду свою страсть, что будь её муж на его месте, он бы кудахтал от восторга, — зорко подметил старик Шиндер, рассеяв мои тяжкие думы.

====== Глава Двадцать Вторая. Тот-Кого-Я-Боюсь ======

Понедельник, 11 февраля 1964 года

Вернувшись в Ньирбатор, я умчала в свою комнату, чтобы взять тетрадь, которая обязана удостоверить мою компетентность. Возможно, мне повезёт, и она выступит годным посредником в общении с Лордом, и мне не придётся много говорить или хуже — слишком часто поднимать взгляд, чтобы отвечать на его вопросы.

Схватив тетрадь, я выбежала наружу.

О присутствии чужака в замке можно узнать, взглянув на герб Батори, который висит у нас над входной дверью: зеленый дракон в червлёном поле обхватывает тройку серебристых когтей. Согласно семейному преданию, великий чародей Витус Гуткелед вызвался убить дракона, который поселился в медье и лакомился местными магами. Витус пренебрегал волшебными палочками, ведь у него было заколдованное копье: тремя ударами этого копья он сразил дракона и в награду получил от местных землю, на которой воздвиг Ньирбатор. Благодарные волшебники прозвали его Bathor, то есть мужественный. От него и произошел весь род. В XII веке Батории избрали свой герб, исходя из этого предания.

Если чужак в доме, серебристые когти мгновенно чернеют. Меня всегда удручала мысль, что приходится выбегать за дверь, чтобы узнать, есть ли кто в замке, ведь трансгрессировать на территории родовых замков могут только домашние эльфы. А Фери слишком любопытен, чтобы его туда-сюда гонять. Начнёт ещё задавать лишние вопросы, будет бросать украдчивые взгляды. Он бывает таким несносным!

Взглянув на часы, я увидела что стрелка показывала без двадцати семь. Я единым духом одолела ступеньки лестницы со своей комнаты на третьем этаже. Когти не почернели.

Через пять минут я повторила то же самое. Когти не почернели. Ровно в семь я снова выбежала: когти не почернели. Одолевая шестой пролет лестницы, я ощущала возрастающую ярость.

Внезапно на первом этаже послышались шаги, и я в ужасе похолодела. Ошибки быть не могло — кто-то действительно ходил по замку. И казалось, что этот кто-то даже не пытался ступать осторожно — словно он расхаживал по собственному жилищу.

А сейчас ещё поднимется на четвёртый этаж!

Я рванула наверх что есть духу, и мне казалось, что я одолевала сотню лестничных пролётов.

Оказавшись на четвертом этаже возле четвертой комнаты, я прислонилась к стене, чтобы отдышаться и найти мало-мальски достоверное объяснение такому неподобающему поведению со стороны Волдеморта. Спроси в любого мага в медье, знают ли они хоть единого лорда, который позволял бы себе опаздывать, они ответят, что нет, ведь подобное может подорвать его репутацию в глазах окружающих или совсем сгубить его доброе имя.

Доброе имя Волдеморта... Несомненно. А часы в конце коридора показывали без четверти восемь.

Четвёртый этаж прорезают узкие окна с решетками, украшенные старинными виньетками. Высокие каменные арки украшают гербы всех родов, связанных с Баториями.

Спустя несколько минут я увидела, как по лестнице из полумрака начала подниматься слегка вьющаяся тёмная шевелюра. Восковое лицо. Стремительным шагом Лорд Волдеморт двинулся в мою сторону.

Совершенно не обращая внимания ни на меня, ни на мое приветствие, он с невозмутимым видом подошел к двери и прошипел что-то на парселтанге. «Дурной тон, дурнее некуда», — сказала бы госпожа, но она поразилась бы не меньше меня, услышь она такое «салах-аз-зарово» шипение.

Дверь отворилась — и Лорд вошёл в комнату. Не дождавшись приглашения, я вошла следом и тотчас почувствовала, как влажный холод окутал мои плечи, грудь и руки, будто я медленно вступала в полосу тумана. Как ему удалось заколдовать комнату самой Эржебеты?

Комната выглядела так же, как тогда, когда я в последний раз сюда заходила: обшивка стен из красного дерева, потолок с росписью, кровать под расшитым пурпурным балдахином, такие же шторы, а занавески снежно-белые. Всё остальное выдает в комнате довольно строгое убранство. Письменный стол, два стулья-кресла с мягкой обшивкой, шкаф для одежды и потухший камин — вот и вся обстановка. Всё здесь было сделано по вкусу Графини. В углу комнаты стоял сундук, который госпожа открывала только однажды, ведь там находятся украшения Эржебеты, к которым нам не следует прикасаться. Теперь сундук был приоткрыт. Я бы сказала, очень дерзко приоткрыт. «Милорд, вы даже не соизволили замести следы своего непочтенного поведения», — я подумала, изумившись.

В другом углу стояло огромное венецианское зеркало, впитавшее в себя полумрак комнаты. На портрет над камином я старалась не смотреть. Её высочество Молчаливую лучше не дразнить.

«Но почему ты не защитила свой сундук?» — недоумевала я.

Лорд подошёл ко мне и, не проронив ни слова, взял тетрадь из моей руки, обошёл письменный стол и сел спиной к окну. Я инстинктивно пошагала следом и села в кресло с этой стороны.

— Ты что, язык проглотила? — Ухмыльнувшись, он лениво побарабанил пальцами по тетради, лежавшей перед ним.

«Сам ты язык проглотил, наглец, даже здороваться с людьми нормально не умеешь», — я подумала и непроизвольно сцепила пальцы в замок.

В глазах Лорда Волдеморта невозможно было что-либо прочесть, какая-то непробивная бесчеловечность. У меня внутри всё упало... Это же Тот-Кого-Нельзя-Называть, о котором Крауч высказывается не иначе как о чудовище, которое отдаёт себе отчёт во всех своих леденящих кровь злодеяниях. Но я прекрасно понимаю, что Крауч мог бы сказать подобное почти о каждом обитателе Сабольч-Сатмар-Берега.

— Перво-наперво тебе надлежит полностью повиноваться тому, кто выше тебе силой и знанием, — сказал Лорд, переводя взгляд на часы на краешке стола. Его губы криво изобразили подобие усмешки. — Я могу опаздывать, а ты — нет, поняла?

Я робко кивнула.

С тем же невозмутимым видом он принялся за тетрадь. Открыл её и, не листая, начал читать с первой страницы. По мере прочтения Лорд что-то шипел, и вскоре перешёл ко второй странице. Он словно предугадал, что я всё запишу, побаиваясь в его присутствии потерять дар речи. Я заметила на письменном столе стопку ветхих книг, которых здесь раньше не было. Здесь вообще не было книжного шкафа: Графиня ненавидела чтение. Названия книг я не то что прочесть не смогла, я ни единой буквы не смогла разобрать, настолько они стерлись.

«Какая у него восковая личина... а вдруг я сейчас уловлю запах воска? Поднесу свечу поближе, воск растопится — и я увижу кровавую мозаику души, которой всё мало и мало...» — причудливые мысли роились в моей голове, пока я наблюдала за Лордом Воодемортом. Его же глаза бегали по моим строкам.

Дочитав вторую страницу, Лорд слегка вздохнул и некоторое время сидел молча, впившись наминающим взором в тетрадь, по которой снова вяло барабанил пальцами. А когда он поднял взгляд, я увидела прежнее самодовольное выражение. Что ухмылка на губах, что насмешка в глазах — всё в нём сквозило чувством собственного превосходства.

— Тебе надлежит знать, — негромко заговорил он, — в таланте и силе мне нет равных, но я не настолько тщеславен, чтобы не искать содействия, если понадобится.

— Да, милорд.

— Ты целеустремлённо приступила к заданию, я это вижу. Советую тебе продолжать в том же духе, Присцилла.

Я немало обнадёжилась, когда не услышала от Лорда никакой издевки, но, присмотревшись к нему внимательнее, я натолкнулась на его нашпигованное насмешками выражение лица. Он некоторое время молчал, изучающе наблюдая за мной. Похоже, Лорд прекрасно осознает, что без особых усилий парализует волю всех «нижестоящих».

— А теперь, Присцилла, будь так добра... — произнёс он особо вкрадчиво, — объясни мне, зачем тебе понадобился сборник Бартоломью? — Лорд метнул в меня такой взгляд, будто это я когда-то украла колбу из Хогвартса. — Или тебе не известно, что эти зелья ни на что не годны?

Он просто издевался. Или проверял меня. К несчастью, настал тот момент, когда мне пришлось открыть рот.

— Я знаю... милорд, но кое-какие рецепты из сборника наделены свойством взаимодействовать с крайне темномагическими заклинаниями: усиливать, ослаблять, замедлять, приостанавливать. Это может пригодиться вам... для вашего следующего обряда... — Волдеморт смотрел на меня немигающими глазами, я тяжело сглотнула и добавила: — Чтобы не возникло таких непредвиденных казусов, как в Албанском лесу.

— Застань я эту колбу во времена своей учебы... — протянул он и хмуро улыбнулся, глядя куда-то сквозь меня, — этот сборник вышел бы из-под моей руки. Итак, что тебе известно о «казусе» в Албанском лесу? — его голос внезапно стал жёстче.

— Я надеялась, что вы мне скажете. Для исследования я должна знать, как вам...

— Я не собираюсь делится с тобой подробностями, — властным тоном перебил он. — Тебе достаточно знать, что я испытал околосмертельную агонию. Я едва не погиб.

Я коротко кивнула и подумала, что будет ещё время утолить своё любопытство, поэтому не стала расспрашивать. Более того, мне показалось, что моё молчание было уместно, поскольку непроницаемая маска на лице Лорда сместилась задумчивостью. Должно быть, воспоминание о той агонии произвело на него неизгладимое впечатление.

— Присцилла... — он наконец нарушил тишину. — А ты случайно не хочешь полюбопытствовать, как мне живётся в замке, какие у меня впечатления? Нет? Совсем? — Он как будто злорадствовал, что по «добровольному» приглашению пришёл в мой дом. — А я расскажу. Ньирбатор оправдал мои ожидания, даже очень. Всего третий день, а я уже ощущаю, что спрятанный крестраж наложил свой отпечаток на замок... и на его обитателей.

Я растерянно захлопала ресницами, а Лорд лишь всезнающе ухмыльнулся.

«Он знает... конечно, он ведь тоже читал Годелота! Он знает, что в одном из этих люков сидит осколок души Годелота! О боги! Будет ли искать?..»

— И не вздумай говорить мне обратное. У меня безошибочный нюх, — продолжал он, медленно поглаживая волшебную палочку, которая непонятно когда возникла в его длинных пальцах.

В следующее мгновение Лорд протянул мне карандаш и бумагу:

— Нарисуй мне схему окружности Ньирбатора и поверх неё кристалл.

— Семигранник, милорд? — вырвалось само собой.

Он смерил меня нетерпеливым взглядом, и я тут же принялась чертить.

Несколько сбитая с толку, я наспех выполнила его приказ. Схема получилась в высшей степени причудливого характера. Лорд взял схему и начал что-то нашёптывать над ней, водя палочкой по диагонали. Я увидела, как она переменилась на три концентрических квадрата, связанных между собой четырьмя линиями, идущими под прямым углом. В магической иерархии этот символ называют «седьмой головой». Откинувшись на спинку кресла, Лорд улыбнулся, прямо лоснясь от удовлетворения, будто все его ожидания оправдались.

— Можно задать вам вопрос... милорд? — спросила я, немного поколебавшись.

Он иронично приподнял брови.

— Задавай, если сама не можешь ответить на свои вопросы.

— Намерены ли вы в ближайшем времени создавать о-очередной крестраж?

— О-очередной крестраж... — передразнил он с какой-то гадкой интонацией. — Приска, ты так очаровательно запинаешься. Что же ты раньше скрывала?

Лорд откинулся немного назад в кресле и прикрыл глаза. Минуту спустя он словно очнулся от опьянения. Тогда я поняла, что издевательство доставляет ему огромное удовольствие. Мне стало не по себе. Я сцепила пальцы до боли.

— Нет, — наконец ответил он, затем повернулся к окну и устремил свой взгляд куда-то вдаль. — Тебе повезло, знаешь ли. У тебя достаточно времени, чтобы придумать, как мне создать его безболезненно... и в совершенстве.

— Позвольте поинтересоваться, сколько вы уже создали?

— Пять, — сказал он без малейшего промедления.

Дрожь пробежала вдоль моего позвоночника. Я смотрела на Лорда неотрывно, хотя в тот миг мне очень хотелось отвернуться. Два-три, я предполагала. Наверное, я выглядела так, словно страх лишил меня всякого соображения. Глаза Волдеморта мрачно сверкали, торжествующая ухмылка расплылась по лицу. Чтобы он не подумал, будто я не состоянии оценить его непревзойдённые достижения, я осторожно заговорила:

— Милорд, я хотела сказать, у меня есть предположения, вернее самая настоящая теория, вокруг которой вращались мои мысли с того самого дня, когда я догадалась, что случившееся в Албанском лесу было непредвиденным конфузом... — Его лёгкий взмах кистью я приняла как знак продолжать. — ... Я думаю, что успех каждого последующего крестража прямо пропорционально зависит от исхода предыдущего. Если с пятым вы претерпели околосмертельную агонию, то следующий может просто сгубить вас.

Склонив голову набок, Лорд с минуту смотрел на меня пытливо, и затем сказал:

— Допустим. Обоснуй свою теорию.

— Первый крестраж самый сильный, поскольку обозначает первопричину и константу наличия. Второй есть принцип фopмализации. Третий ecть физичecкий процеcc. Четвертый ecть уравнение движения. Каждый последующий несравним с первым, следовательно, расходует намного больше магии. После второго вы должны были ощутить. Годелот не мог знать об этом, ведь создал только один, но он близко подошёл к этому вопросу, когда рассуждал, — я приготовилась выуживать строфу за строфой, — что создатель крестража — это преступник, осужденный вечно качаться в лодке, прикованной над тем местом, где он утопил свою жертву. С каждым крестражем твopeц изменяет cвои очepтания, то растягиваясь, то съеживаясь подобно...

— Отражению водной ряби... — договорил Лорд. — Я это и без тебя знаю. Дальше.

— Следовательно, если с каждым разом опус становится всё более непосильным, это может указывать на то, что атрибутов, задействованных в первом обряд, недостаточно для полноценного завершения следующего.

— Понятно. Что дальше?

— Дальше... э-м... надо думать, — тут мой голос уже несколько потух.

Волдеморт молча продолжал крутить палочку. Он смотрел на меня с подозрительностью. В воздухе витала сплошная враждебность. Наблюдая за его физиономией, я понемногу столбенела.

— Что ты пытаешься сделать, а? — резко зашипел он, режущая красная кайма его зрачком впилась в меня. — Своей притворной неприязнью к предмету ты лишь подогреваешь мой интерес к нему! Не может быть, чтобы ты сама не очаровывалась хоркруксией. Это же у тебя в крови... и не смей этого отрицать!

— Но, м-милорд, при чём тут я?.. Не о мне же идёт речь. У вас-то опыт есть, а для меня это всё сплошные гипотезы...

Его губы неожиданно скривились в надменной усмешке.

— А тебе это досаждает, верно? Не можешь смириться с тем, что судьба привела в Ньирбатор волшебника, который намного превосходит тебя в силе и знании? Да во всём, что уж тут скрывать.

Затем он просто рассмеялся высоким холодным смехом. Я отвела взгляд. Горячий кoм oбиды перехватил моё гopло. Глаза наполнились какие-то колкими слезами.

Это разозлило его.

Он обрушился на меня, как взбешённая гадюка:

— Чего ты расхныкалась, паршивка?! Да ты попусту тратишь мое время!

Нависло пугающее молчание. Ни единого шороха. Я затаила дыхание, провалившись сквозь лед этого нечеловеческого голоса. Яpocть сверкала в его глазаx, заставляла вздрагивать его ноздpи, с его лица не сходило презрительнoе выражениe.

— Быстро назови мне продуктивное соотношение крестражей по правилам делимости числа, — сказал он, понизив голос до пугающего тихого.

Похоже, Лорд начал сомневаться в моей способности что-либо соображать.

— Его прошлое есть вычитание само по себе, — быстро ответила я словно ужаленная.

— Дальше!

— Его настоящee есть произведение само по себе. Eго будущее ecть сложениe само по себе.

— Назови мне измерения времени в системе хоркруксии! — Лорд взбесился и, казалось, боролся с желанием прикончить меня.

— Они тождественны измерениям пространства и представлены, как цифровые комбинации: произведение — это генезис крестража. Деление — это структура крестража. Произведение — это генезис представления...

— Замолчи!

Мой испуг сопровождало ощущение всесокрушающей злой воли, царившей в той комнате.

— Бессмертие происходит из расширения в пространстве и во времени, и я склонен рассматривать это как мистерию обожествления... Ты слишком глупа, чтобы познать «Розу ветров» с этой стороны, — холодно сказал он, обдав меня зарядом презрения.

— Но почему семь? У вас ведь есть...

— Семь, — перебил он, — это сильнейшая магическая комбинация. Семь — это целостность.

— Немного странно: разрывать себя, чтобы добиться целостности. Вам не кажется, милорд? — я едва не прикусила себе язык после этой реплики.

— Разрывать смертное. Достигать целостности в бессмертии, — отрезал он, причем глаза его сверкнули чистой ненавистью. Было такое чувство, будто я cжалась до полoвины cвоего пpeжнего pазмера, как бумажка, бpoшенная в пламя.

— Ты поговори у меня ещё, — зловеще процедил Волдеморт.

class="book">Я чувствовала, как мои щеки вспыхнули. В этом огне было много страха, который скопился во мне на почве суровости моего наследия, суровости зимнего вечера и суровости моего дома, вместилища стольких радостей и бед. Я уставилась на свои пальцы, сцепленные на коленях. Краешком глаза я наблюдала, как Лорд поднялся с места и отошёл к окну. Я увидела его силуэт напротив окна, потом лицо, отразившееся в стекле.

— Ньирбатор, — почти ласково произнёс он, не оборачиваясь. — Этот замок намного обширнее, чем я предполагал.

— Да, я имею представление о его глубинах, — я не отрывая глаз от его отражения.

— Тебе его не постичь, глупая девчонка. Здесь такая бездна, которую даже я вряд ли до конца сумею измерить. Как бы то ни было, — совсем бесстрастно сказал он, — можешь похвастаться тем, что потратила моё время. Теперь убирайся.

Схватив свою тетрадь, я бросилась к двери. Я едва успела выбежать в коридор, как дверь захлопнулась за мной с оглушающим треском. Вернувшись в свою комнату, я отшвырнула тетрадь в дальний угол и с размаху бросилась на кровать.

Чтобы разрыдаться.

Когда спустя изрядное время я встала с кровати и прошлась по ковру, мне показалось, что цветы на нём горько стонали вместе со мной.


Дорогой дневник, у меня возникло такое чувство, будто я привязана к рельсам на пути быстро мчащегося поезда. Мне стоит немалых трудов убедить себя в том, что это не игра моего воображения, а нависшая реальная угроза. Вне зависимости от всего происходящего со мной, я продолжаю всё записывать, расценивая эти записи как важные сведения о том, что здесь происходит. Если со мной что-то случится, эти чернила больше не будут сокрыты и кто-нибудь прочтёт и узнает всю правду.

====== Глава Двадцать Третья. Кентавры ======

Так радуюсь я

встрече с тобою,

как рады взалкавшие

Одина соколы,

что убитых почуяли

теплое мясо.

Вторая Песнь о Хельги, убийце Хундинга

Вторник, 12 февраля 1964 года

Этой ночью мне вот что снилось: я сидела в гостиной в кресле госпожи Катарины. Oгонь в камине взмeтал вверx клочья искр слишком близко ко мне. Казалось, вот-вот заполыхаeт край платья. Надо мной стояла госпожа Элефеба: она вязала серебристо-зелёный свитер, повесив cмотанную кольцом шерсть мне на шею. Неподалёку рыжеволосые девушки отпаривали розы с подушек. В какой-то миг они рухнули на колени, стали плакать и с подвыванием восклицать: «Погоди, ты у него ещё желчью изойдешь!» Я не понимала, о чём шла речь и мне было очень страшно. Затем я ощутила небывалую тяжесть на шее: моток шерсти превратился в сурукуку. Мои нервы окончательно сдали, я закричала, и всё погрузилось во мрак. Я очутилась в своей кровати. Не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть; не слышала ничего, кроме стука собственной крови в ушах. Надо мной поднял голову змей. Я узнала его по красному блеску в глазах. То был Волдеморт. Из пасти усаженной тройным рядом зубов начало высовываться тройное жало. Его глаза смотрели на меня всезнающе, а в следующий миг змей бросился на мою грудь и стал терзать её. Он извивался громадными кольцами, упиваясь моей кровью; пена хлынула из его пасти. В глазах змея не было ничего, кроме тёмной бездны, и мне казалось, что я погружаюсь в неё. Я закричала, но не услышала собственного крика. Его взгляд придавил меня и сокрушил.


Я проснулась от крика, покрытая ледяным потом. Простыни спеленали меня по рукам и ногам. Трясущейся рукой я нашарила палочку под подушкой и зажгла люмос, не сразу осознав, что уже рассвело. Выглянув в окно, я увидела все оттенки февраля, который наполнил внешний мир неописуемой красотой. Как это несправедливо, что в моё любимое время года я повстречала тирана, и, даже любуясь красотой, не могу выбросить его из головы. Но я не намерена сдаваться. Под кровом Баториев нам ничего не грозит... А если грозит, я всё выдержу... Наверное... Но я — не эльф, чтобы что-то выдерживать. За что мне это?

Сон этой ночи ужаснул меня, я красочно помню его, но пребываю в довольно отрешенном состоянии вследствие того же ужаса. Возможно, я настолько смирилась со своей участью, что не могу страдать остро и длительно. С другой стороны, я уже достаточно настрадалась из-за внезапной потери родителей, всеобщего ожесточения и необходимости всегда быть начеку из-за возможного посягательства на мой Ньирбатор. Последний пункт всегда касался только Мальсибера. Кто бы мог подумать, что угроза может исходить от Того-О-Ком-Я-Читала-В-Газете.

«Этот злодей непонятно откуда вылез...»

Орден Феникса. Сопротивление. Магглолюбцы. Эти простофили будто вовсе не осознают, что им грозит. Мне их не жаль. Мне жаль только тех, кто дорог мне. Ещё жаль героев войны, таких как Люпин, и всех чистокровных, которым перепадает из-за грязнокровок.

Вчера я совсем расклеилась. А та ужасная запись о поезде... Я её стерла, от неё несёт не просто страхом, а каким-то перепугом. Всё обдумав, я решила, что продолжу выполнять задание как ни в чем не бывало. Более того, я выполню его во что бы то ни стало.

Неужели я ожидала встретить в лице Волдеморта второго профессора Сэлвина? Мило побеседовать о крестражах и удалиться с высоко поднятой головой? Если я ожидала подобного исхода, я, должно быть, захворала наивностью. Я ведь знаю, с кем имею дело. Видимо, Лорд настолько пристрастился к господству, что уже не может по-другому. Он грознее самого Барона, да всех баронов вместе взятых. Вседозволенность и безнаказанность сочетаются в нём с насмешливостью и самомнением... А его магия... чистейшая чёрная магия. Совершенная. Вне конкуренции. О боги...

Однажды Каркаров спросил профессора Сэлвина, от чего умер профессор Назгулевич, так он ответил: «Он умер от того, что не успел сварганить крестраж». Может быть, и мне стоит?.. Так и вижу перед глазами черты словно обожженного лица... Внешняя отметина о многом говорит. Хотя, если подумать, ещё несколько таких отчётов, и мои предпочтения могут рельефно сместиться. Тот факт, что я пережила вечер в обществе человекоподобной взбешённой гадюки, подзадоривает меня на продолжение, и в связи с этим моя жизнь, будучи для Лорда такой невесомой, приобретает для меня особую весомость. Знаю, что он может по прихоти избавиться от меня. Как будто без меня не сварганит шестой крестраж! Ещё как сварганит, но он ведь хочет «безболезненно и в совершенстве». Безумец.

Возможно, скоро у меня найдётся время, чтобы распечатать очередной люк. Меня эта мысль обволакивает тёплым предвкушением тайны. Как я могла забросить свое любимое занятие?.. Хоркруксия изрядно потребляет мои силы. Утверждение Лорда о том, что крестраж Годелота наложил отпечаток на всех обитателей замка, потряс меня, а я даже не знаю, можно ли с этим бороться, а если найду крестраж, позволит ли замок вынести его отсюда.

Признаться, я немного обижена на замок за то, что он так добродушно принял чужака. И комната Графини его тоже любо-дорого приняла. Иначе она перестала бы играть в молчанку, если только она не молчит мне назло... Барон сказал, что будь графиня жива, она бы сняла с моей физиономии кожу, как чулок со ступни. Такая бессмысленная жестокость претит мне. Другое дело, когда есть повод. Но если задуматься, повод всегда найдётся. Эржебета точно не хотела бы видеть меня в платье, сшитому по образцу её собственного.

Однажды я нашла в люке перепачканную кровью, увесистую статуэтку балерины. Ни одно заклинание не смогло отмыть её от крови. Барон сказал, что этой статуэткой Эржебета «отметелила не одну профурсетку». На мой вопрос, зачем статуэтка, если есть волшебная палочка, Барон посмотрел на меня сочувственно и фыркнул, что «только Батории знают толк в развлечениях». Либо он сказал правду, либо он лучший из выдумщиков, с какими мне когда-либо приходилось сталкиваться.

Меня настораживает то, что Лорд выбрал её комнату. Это неспроста. Вдруг он заставит её заговорить, чтобы выведать тайны замка? Но Ньирбатор не может ополчится против меня, это было бы противоестественно. По крайней мере, пока жива госпожа Катарина. Она для меня и посредница и покровительница.

А в медье дела обстоят намного лучше, чем у меня дома. Заверения Шиндера о благоденствии подтверждаются на деле. Господство Лорда привнесло спокойствие в наше медье. Умён ты или глупый, бедный или богатый — для Лорда важно лишь то, служишь ты ему или нет. Чистокровность, конечно же, не сбрасывается со счётов, но грязнокровок у нас здесь почти нет; говорят, Гзаси, как раз были из таких, и даже больше — они были последними.

Что касается магглов, слова Варега о том, что Волдеморт «переселит» их куда-нибудь, не оправдались. Поубавилось процентов восемьдесят, целые семьи бесследно исчезли, а двадцать ещё живут по обоим берегам Пешты, продолжая путать нам карты. Они, к примеру, мешают нам трансгрессировать прямо в Аквинкум. Из-за них до сих пор приходится переходить мост или звать лодочника, чтобы переправил через реку, ведь эти бездельники могут высматривать из окошек и увидеть нечто сверхъестественное, что скажется на их душевном здоровье. Нашим Обливиаторам магглы побоку, они считают их столь незначительными, что за работу могут и не взяться.

Варег полагает, что Лорд отводит оставшимся магглам некую роль, и я в это верю. Волдеморт обязательно придумает, как пустить в ход этот бесценный биологический образец. Они могли бы, например, послужить неким щитом. Можно наложить на них Империус и натравить на мракоборцев, если те сюда заявятся. Потом во всех газетах напишут о том, что нечестивые мракоборцы перебили беззащитных мужчин, женщин и детей, которые жили в добром здравии под покровительством Волдеморта. Как говорится, высшее искусство лжи cocтоит в том, чтобы базировать cвои выдумки на истинныx фактаx. Тогда Крауч был бы вынужден сложить свои полномочия и убраться.

Моё мнение о Крауче начало несколько меняться. За всё это время он не поймал живьем ни одного Пожирателя, что озадачивает меня. Не то чтоб я хотела этого, но сама его личность занимала меня; мне было интересно понаблюдать за тем, как закон во плоти справится с беззаконием. Живой Пожиратель мог бы вывести на всех остальных, но Крауч расширил полномочия мракоборцев и разрешил убивать при попытке поимки. При этом он даёт много интервью и разглагольствует об одном и том же. Судя по всему, его риторика превосходит все надежды, которые несчастные англичане на него возлагали. Несчастные, потому что возлагают до сих пор. Если пocтараться извлeчь квинтэcceнцию из его cлов — труха да и толькo, ни капли не выжмешь.

Про Дамблдора и вовсе молчу. Его только дети слушать могут. И то сомневаюсь, что наш Миклос поверил бы его наставлениям. У нас говорят: «Добрых дел нет, лишь намерения»

Среда, 13 февраля

— Госпожа, прогоните его! — визжал Фери, падая к ногам госпожи. — Он сущее зло! Он нам даст такого пинка, что мы приземлимся в Тимбукту! Он выпьет все соки из юной Присциллы! На ней лица нет, присмотритесь!

Для пущего эффекта эльф разорвал наволочку у себя на груди.

— Мне не нужны фантазёры, чтобы стряпать и убирать, — гневно отрезала госпожа. На её щеках выступили красные сетки капилляров. — От тебя никакого толку, Фери!

После этой реплики он схватил себя за уши и начал тянуть, чтобы оторвать, но я прокричала:

— Марш на кухню! Будешь надоедать госпоже — пойдешь в личное услужение к сущему злу, понял?

Эльф сломя голову выбежал из комнаты, вопя, что больше никогда не выйдет из кухни.

Оказывается, наш любезный гость очень обидел эльфа: он сжёг его семейное сокровище — старинное кружевное одеяльце ручной работы Фериной прабабушки. Тот накрывал им скамейку в коридоре на третьем этаже, где часто любил присесть после уборки. Вчера поздно вечером Волдеморт, шастая по замку, застал Фери на третьем этаже как раз во время таких посиделок. Он отбросил эльфа к стене ударным заклятием и испепелил одеяльце, да так, что ни праха, ни пепла. У эльфа на левой половине лица и головы протянулся уже пожелтевший синяк.

Это лишь малость, но и эту малость я сочла достаточной для потери всякой надежды на то, что в замке террора не будет. Фери я не жалела: нечего прислуге отдыхать на виду у гостей. Хотя тут я немного погрешила против истины... В силу своей природы Фери не может препираться с госпожой; он инстинктивно возвращается к своим обязанностям и старается угодить. Однако, поговаривают, что обиженный эльф может предать, если ненависть пересилить его природу, а обиды в душе пылают намного дольше, чем дрова в очаге. Короче говоря, если Фери будет винить нас в том, что мы разрешали чужаку так с ним обращаться, это может нам когда-то аукнуться. Недолго поразмыслив, я позволила эльфу применить к синяку заживляющее заклинание. Без разрешения моего или госпожи он не смог бы этого сделать.

Я не вижу Лорда уже второй день. Может, он думает, что я сижу в своей комнате и плачу навзрыд, и что он отбил у меня желание жить и тому подобное. Не дождётся. Дни проходят в томительном безделье, но плакать мне незачем. Я бы пошла к Варегу, но душа как-то не лежит. С ним я отвлекусь, и дурман счастья опьянит меня — возвращаться к делам будет намного тяжелее.

Госпожа снова жалуется мне на то, что Лорд не хочет оказать ей любезность и принять её приглашение на ужин; ей невдомек, где он питается. «После пятого крестража он уже, должно быть, не питается», — чуть не сорвалось у меня с языка. Я ответила ей, что Лорд, наверное, сыт тем, что содержится в кубке Эржебеты.


— Они навевают мне сны... Я многое вижу, но не все могу растолковать. Иногда я злюсь на них, как ты, — рассказывал Миклос мне по-секрету.

Воспользовавшись отсутствием Лорда, я позвала мальчишку, чтобы побеседовать с ним за обедом.

— А я больше не злюсь. — Я ободряюще ему улыбнулась. — Кентавры столько всего предвещают... И они выбрали тебя, доверили тебе эти знания.

Глаза мальчика простодушно смотрели на меня из глубоких тёмных глазниц. Его чистый лоб и пpoницательный взгляд cвидетельствуют о coобразительности, и в то же время чувствуeтся нетипичное для eго возраcта ожесточение. Я уверена, что ему известно куда больше нашего.

— Почему вы с Агнесой больше не колдуете вместе? — осведомился он, застав меня врасплох. Показалось подозрительным, что мальчик сам начал говорить о ней.

— Много чего произошло... я больше не уверена, что знаю её. Кентавры ничего не говорили тебе о ней?

— О ней ничего, — он растерянно помотал головой. — Зато говорят о женщинах в общем.

— Поделишься? — Я готовилась услышать высокие речи о даме сердца, любви до гроба и неприятии амортенции.

— Они предупреждают, чтобы я не торопился выбирать себе невесту, потому что даже одной из тысячи женщин не дано связно мыслить, — бойко протараторил Миклос. — И что нет в целом мире такого бардака, как в женской голове.

Я с силой вдавила ноготь левого указательного пальца в правую ладонь — боль помогла преодолеть накатившую злость. «Теперь я убедилась, что кентавры те ещё отморозки, а такого понятия, как «учтивость», вообще не ведают, — подумалось мне. — Сгребла бы за гриву и изо всех сил треснула головой об кирпичный забор, чтоб аж хрюкнул»

— А ты что скажешь, Миклос? — выдавила я. — Замечал за мной такой бардак?

— У тебя... — Миклос посмотрел на меня так пристально, словно бардак должен был проявиться с минуты на минуту, — нет, не думаю. Но у Агнесы — ещё какой. Она жуткая... Впрочем, обе вы странные. — Миклос вдруг потупил взгляд и залился краской так, что у него покраснели даже руки, даже ногти с «траурной» окаемкой*.

Необъяснимая тоска накатила на меня от воспоминаний, связанных с Агнесой: общие жертвоприношения, обряды и то, как она мне все уши прожужжала о ненависти к родителям. Зародившиеся подозрения на её счёт не дают мне покоя. Вот уж будет мне урок, когда выяснится, что она тут ни при чём. Но если это и вправду была она... Я смотрела на Миклоса и еле сдерживалась, чтобы не схватить его за шиворот и вытрясти из него всё, что он знает. Кентавры, ясный перец, запретили ему делиться знаниями, и это выводило меня из себя, — но я решила не давить на мальчишку и сменила тактику:

— А как ты ладишь с Исидором? Он тебя больше...

— Нет, — поспешно отозвался он. — Я предупредил его, что если он снова вздумает пороть меня, я выманю его в лес и кентавры пустят его на колбасу.

Чистосердечное признание изрядно меня позабавило, и, наблюдая за тем, как Миклос доедает порцию голубиного пирога, я представляла себе, как кентавры сражаются между собой за право измельчить Исидора. «А потом всю ночь будут беспробудно пить, орать песни и время от времени порываться спалить медье», — подбросил голос разума. Животные, что с них возьмёшь...

— Миклос, а почему ты всегда гуляешь на луговине. Там же Свиное Сердце... Разве оно тебя не пугает?

Мальчик оживился, будто речь шла о его королевстве.

— Почему оно должно меня пугать?

— Ну как же... вот я когда подхожу к нему, чувствую, словно сам воздух хочет наброситься на меня. Я часто вижу тебя из окна, как ты там с малышнёй возишься...

— Свиное сердце — это своего рода источник магии. Просто он тебя отвергает, — мальчик невинно захлопал длинными чёрными ресницами.

— Как это? Как это отвергает? С какой стати источнику меня отвергать?

— Графиня сбрасывала в тот желоб сердца своих жертв. Поэтому луговина отвергает всех Баториев. Мне кентавры всё рассказали...

Миклос правильно истолковал мой разинутый рот, — я была потрясена, — и не спеша приступил ко второй порции голубятины.

Примечательно, что в Дурмстранге профессор Картахара, преподаватель истории магии, рассказывал нам иное. Он красочно описывал, как в ночь на первое ноября целая деревня приносила двух-трёх магглов в жертву. В ту ночь Графиня была лишь одной из многих. Похоже, со временем история подверглась существенному искажению.

— Ты же знаешь, что я не из Баториев, Миклос, — промолвила я, не вдаваясь в длинную историю.

Положив порцию голубиного пирога в мою тарелку, мальчик придвинул её ко мне, совсем как взрослый. И сразу же на меня обрушился новый «ком» откровения:

— Не меньше виноваты и семьи, которые с ними породнились.

— Тогда... как мне искупить вину? Ну, чтобы я смогла подойти к Свиному Сердцу?..

— Никак. Грядёт расплата... Не смотри ты так на меня, Приска... Это кентавры вещают, я же тебе зла не желаю.

Я оторопела. Мысли вихрем метались в моей голове.

— Ты что-то замалчиваешь, Миклос?! Кентавры что-нибудь говорили обо мне? А о Тёмном Лорде? Заколебалась я тут торчать в неведении! Кончай увиливай и расскажи мне всё! Прошу тебя!

— Ну, они говорят... Ньирбатор проглотил столько душ... всем и так известно... бездну, мол, не утолить, хищника не укротить... говорят, замок притягивает себе подобных, — мальчик бессвязно бубнил, и мне стоило немалых усилий, чтобы понять, кто что говорит. Голос Волдеморта, назвавшего мой дом бездной, как ножом резанул моё сознание, точно пирог с треклятой курятиной.

— Чернокнижник думает, что заметает за собой все следы, — понизив голос до шепота, говорил мальчик. — Но это только для человеческого взора, а кентавры по звёздам наблюдают за каждым его движением.

Я ничего не ответила, а положила ему третью порцию пирога, чтобы он продолжал есть и больше не пугал меня откровениями. Зачем я только спросила... Сама уже была не рада добытой информации.

— Я скажу тебе ещё кое-что, — Миклос вдруг придвинулся ко мне поближе и заговорил, вперив взгляд в свои башмаки. Я лишь кивнула, готовясь узнать, что не доживу до лета. — Кентавры говорят, что после больницы ты изменилась, твоё созвездие потеряло чёткие очертания. А позавчера, когда я пришёл с ночёвкой, они поведали мне, что на тебе Метка.

— Какая к черту Метка?

— Я не уверен. Что-то вроде этого они раньше говорили о Каркарове. Но у него я видел... — Мальчик осекся, а затем взял мою левую руку и закатил рукав, — а у тебя нет.

Мое терпение лопалось.

— О чём ты говоришь? Я не понимаю, что ты высматриваешь...

— Тебе ли не знать?

Я уставилась на него и нахмурилась. Миклос тяжело вздохнул.

— Чёрную метку выколдовывают не только в небе, её наносят на тело. На левое предплечье, как татуировку. Так делают всем Пожирателям.

— Тёмный Лорд клеймит своих слуг как скот? Ты в своём уме, Миклос?! Ха-ха-ха!

— Не смейся! Кентавры видели её у тебя! — Миклос засунул руки в карманы и надулся.

— Но у меня её нет!

— Значит, будет!

— Ещё чего! — вспылила я, а потом вспомнила о Каркарове в доме Бартока. Мне стало дурно.

В гостиной повисло тягостное молчание. Я видела, что Миклос был расстроен, и что ему действительно было нелегко втолковывать мне туманные речи лесных женоненавистнических вонючек.

— Пожалуйста, не сердись на меня, — мягко обратилась я к нему, браня себя за несдержанность. После безропотной сдержанности с Лордом очень тяжело общаться с другими на равных. — Есть ли что-нибудь ещё, о чем бы ты хотел мне сообщить?

Миклоса долго просить не пришлось. Пугающий взрослый блеск мерцал в его детских глазах, когда он говорил мне следующее:

— Им было тяжело наблюдать за тобой с тех пор, как созвездие поблекло, но теперь они уже и не желают.

— Не желают?.. Как это? — Я ощутила, как что-то внутри меня оборвалось.

— Они сказали... — начал Миклос, но вдруг замялся. Съёжившись под мой моим требовательным взглядом, он продолжил: — Сказали, что ты пошла против всего живого, и что это связано с чернокнижником. Я мало что смыслю в этом. Словом, кентавры отвернулись от тебя. Извини, что говорю тебе такое. Но ты э-э... ты не переживай, ладно?

Я кивнула, внутренне закипая.

Когда мой взгляд упал на поленья в камине, одно из них затрещало и пыхнуло жаром, наполнив комнату тяжелым запахом сосновой смолы. На пол посыпался каскад искp, которые шипели, соприкасаясь с холодным камнем.

Детская непосредственность Миклоса всегда действовала на меня успокаивающе, несмотря на то, что речи его почти всегда были пугающими. Но то, что я услышала в этот раз, убило меня наповал. Да уж, а я только-только решила, что никогда не буду злиться на говорящих шкап. Можно подумать, я просила за мной наблюдать. Можно подумать, я что-нибудь потеряю, если они не станут. Но зная, что я в такой опасности, они тем более должны были бы присматривать за мной... У меня на душе неприятно заскребло. Безмозглые животные, их всех надо притащить на луговину. А что за вздор они лепечут о женщинах! У меня было такое чувство, точно я проглотила горячий уголь, внутри всё горело. Вот бы вонзить в лошадиную шею кинжал, достать ещё трепещущее сердце... бросить его на каменный валун посреди луговины... А потом с умиротворением наблюдать, как падальщики бьются над останками. Я представила себе это так ярко, что мне на руке померещилась тёплая струйка крови.

Отец ненавидел кентавров. В силу своей работы он много путешествовал, и с кентаврами у него было несколько памятных инцидентов. Даже после перемирия они заграждали ему пути и всячески пакостили, например, намеренно поджигали терновники, когда наступала ожидаемая пора для тесания терновых палочек и насылали болезнетворные проклятия на деревья. В итоге у отца оказались два пленённых кентавра, которых он приволок домой, не зная, что с ними делать, ведь они были полудикие и угрожали ему. Отец понял, что отпускать их нельзя. В итоге они стали ему чем-то вроде упырей. Но он не применял волшебную палочку, считая кентавров недостойными её применения; он брал жердину потолще и хлестал их по чему попало. Эти существа злопамятны. Они жаждут своей Немезиды. Лучше б они подобру-поздорову покинули эти леса. А отцу всё же следовало поступить иначе: содрать шкуру с лошадей и вывесить в лесу как знамя. Тогда они бы усекли, что в Ньирбаторе никто не...

— ... некромант, правда? — робкий голосок Миклоса выдернул меня из грёз. Мальчик заулыбался совсем по-детски. — Может, попросишь его, чтобы очистил пещеру Иштвана от скверны? От поганого неуязвимого инфернала?

Я на секунду заколебалась, думая, что ответить.

Я не смогла ответить.

Комментарий к Глава Двадцать Третья. Кентавры *Иштван Эркень. Реквием

====== Глава Двадцать Четвертая. Пища Для Ума ======

Четверг, 14 февраля 1964 года

«Этот род кентавров назывался латноки. По некоторым версиям, кентавры-латноки составляли отдельный opден, некогда отделившийся от стада. Само слово «латнок» означает «ясновидец». Основной их функцией было прорицание и обличение. Кроме того, латноки были законоведами и рассказчиками, а в качестве знатоков топографии и родословных Венгрии они занимали место учителей при всех княжеских дворах. В Венгрии кентаврам-латнокам пpинадлежала судебная власть: под именем судей они упоминаются вплоть до IX века. Закон, по которому судили латноки, исходил из их традиций и передавался без помощи письменности. Во главе латноков стоял единый начальник, называвшийся риг-латнок. Кентавры-латноки наблюдали за нравственностью и моpальными устоями общества, и истолковывали все вопросы, относящиеся к тайнам. Ещё до Волхесуда кентавры-латноки проводили судебные процессы. Их трибунал был особого рода общемагическим судилищем. Отовсюду сходились все тяжущиеся, предоставляли на рассмотрение кентавров свои разногласия, и подчинялись их приговорам. Маги добровольно и охотно обращались к суду кентавров, который пpедставлял альтернативу несправедливому суду волшебников и к тому же был освящен жрецами древнего мира. Кентавры-латноки занимались в основном уголовными преступлениями, но в их ведении находились также дела о наследстве и тяжбы по поводу размежевания земель. Трибунал Кентавров-латноков устанавливал размер виpы, которую убийца должен выплатить семье жертвы. Кентавры-латноки обладали правом отлучения от общества тех, кто не повиновался их приговорам. Они могли запретить любому волшебнику или даже целому колдовскому роду участвовать в обрядах и праздниках. У кентавров отлучение считалось самым суровым наказанием. Поскольку трибунал кентавров высказывался от лица всей Магической Венгрии, отлученный считался проклятым у всех магических народов...»

С самого утра я сидела, уткнувшись в «Историю кентавров Венгрии». Мне не дают покоя откровения Миклоса. Судейская должность латноков уже в прошлом, но лошади, похоже, не могут с этим смириться, и позволяют себе заочно «отлучать», то есть выбрасывать из поля зрения неугодных. Кто давал им право держать меня в поле зрения? А если какой-нибудь злобный колдун затмит небо со всеми дурацкими созвездиями, как тогда будет лошадям? Как тогда они будут выносить свои бредовые приговоры?

Когда Мири только-только начала вещать на улицах, наши волшебники сразу ополчились против неё, считая, что она нахваталась бреда от кентавров. Правда это или нет, что толку теперь доискиваться?.. Я не отрицаю, что они что-то видят, но лучше им не совать свой хрюкальник в мои дела. Пускай бы занимались тем же, чем все нормальные животные — размножением, добычей пищи и защитой места обитания.

— Мессир, скажите, пожалуйста, — подойдя к Барону, я слегка поклонилась, — как вы справлялись со здешними кентаврами-латноками? Как их можно приструнить?

Барон Баторий ответил без промедления, будто он только и ждал, когда я спрошу. Он несколько часов наблюдал за моим тревожным чтением, взъерошенными волосами и безудержным чертыханием. Должно быть, выражение моего лица было прямо противоположным тому, какое я ношу в присутствии Лорда.

— Да я их одним взглядом низвергал в бездонную пропасть! — восторженно закудахтал Барон. — Твари больше не совались в мои угодья!

— Но как вы их низвергали? Научите меня, пожалуйста, — взмолилась я, цепко хватаясь за растительный орнамент с обеих сторон рамы. Вскинув свои кустистые брови, Барон смотрел на меня с одобрением.

— Я организовал на них лютую охоту! Да, юная леди, я был великолепен! Скакал на своем бегуне и молотил их дубиной!

Барон был так воодушевлен, что, казалось, его желание продолжить благое дело сейчас поспособствует его воскрешению.

— Уже не те времена, Барон... — жалостливо протянула я. — Посоветуйте что-нибудь дельное. Какие проклятия для них наиболее пагубны, чем их можно выкурить... что-нибудь... Миклос сказал «расплата грядёт», и он имел в виду кентавров. Они подсматривают за нашими созвездиями! Я их... Я им выдеру их гнусные гляделки! Мы даже не знаем, сколько их там расплодилось... А вдруг они нагрянут сюда... Прыткие твари всех перетопчут!

— Не дрейфь, глупая девчонка! — проворчал Барон. — С этими блюстителями морали Тёмный Лорд сам разберётся, уж поверь. Вердикты лошадей больше не имеют никакой магической силы. Их просто тянет брыкаться, и детей они подначивают, чтобы те брыкались...

— И всё-таки они защищают Миклоса от Исидора...

— Не Исидора ему следует бояться... — Барон сардонически помотал головой, — а того, кого боишься ты.

— Так вы расскажете мне, что вам известно о Лорде? — прошептала я, понадеявшись на болтливость раздражённого Барона. — Хоть немножечко? Чтобы у меня был какой-то козырь...

— Расскажу, когда своими глазами увижу, что тебе жить надоело, — полушёпотом выговорив эти слова, Барон перешёл в полное безмолвие. Если его всеведущая ухмылка должна была вселить мне чувство безопасности, значит, он опять издевался.

Я не подала виду, что меня это задело, а страх, казалось, прибавил мне сообразительности. Смиренно опустив глаза, я поклонилась, и под довольное «гм» бесценного кладезя информации удалилась из комнаты.


Когда госпожа Катарина пригласила Лорда Волдеморта к ужину, он снизошёл со своего невидимого трона и принял её приглашение. Это был ужин в честь прибытия Волдеморта, на который приглашен был только Волдеморт в честь единственного и неповторимого, ни с кем не сравнимого Волдеморта.

К ужину я одела выбранное госпожой тёмно-зелёное платье, которое должно было подчёркивать цвет моих глаз; заклинанием я уложила свои волосы на затылке, а самую темную прядь спустила на обнаженное плечо. Взглянув на свое отражение в зеркале, я убедилась в том, что зоркий глаз Фери подмечает детали, поскольку шея у меня выглядела, как у едва дышащего лебедя. Может, госпожа заметит что-нибудь и не будет изо всех сил пресмыкаться перед Лордом... Но давить на жалость нельзя. У Баториев нет жалости, уяснила я ещё в больнице Лайелла.

Госпожу мне сложно понять: то она сетует на Лорда, то обожествляет его, не обращая на меня совершенно никакого внимания. За целую неделю она даже не заметила, что я регулярно хожу в библиотеку, к которой она ещё в детстве запретила мне приближаться, «чтобы душенька не скончалась от газа». Не знаю, как часто Лорд встречается ей в замке, а когда спрошу, она смотрит на меня, как на «дикую особь». Он внёс раздор между нами, сверх того, он прекрасно это осознает — и злорадствует.

Лорд каждый день удаляется из замка, но иногда пропадает надолго; Фери запоминает все уходы и возвраты с точностью до минуты. Но куда — кто знает? Я могу предположить только дом Бартока. Сомневаюсь, что Лорд удостоил бы своим присутствием «Немезиду», булочную Лугоши или лесопарк с парочками влюбленных бездельников, а на Маргит уже всё разграбили подчистую. По-моему, наши люди не вполне осознают, что Тот-Кого-Нельзя-Называть сошёл к нам со страниц газет, а знамения — серийные исчезновения, детские сны и природные аномалии, сопутствовавшие его пришествие — так и вовсе ускользнули от их внимания.

Никто его не видел, короче говоря; обитателей медье можно будет понять, если они вдруг засомневаются в существовании этого «призрака оперы». Нелегко вверять свою судьбу в руки Тому-Кого-Нельзя-Называть, если он ещё — Тот-Кого-Никогда-Не-Видели. Хотя, если вспомнить былое, то Ангреногена тоже почти не видели. Он появлялся на людях лишь несколько раз в году, чтобы наградить самых верных Железных Перчаток или открыть сезон охоты на недоброжелателей.

Полагаю, в доме Бартока активно проводятся собрания Пожирателей; ничего удивительного, что Лорд там засиживается. По этой причине я стараюсь туда не соваться, хотя мне бы не помешало пойти в кабинет Розье за дополнительной литературой. Было бы намного проще уменьшить всю ту библиотеку до размера иголки и перенести в свой Ньирбатор. Но это уже предел мечтаний.

Всё это я объяснила госпоже, когда она поделилась со мной, что у неё «кошки скребут на душе оттого, что Милорд где-то пропадает»


Госпожа Катарина приняла Лорда в банкетном зале, сидя в тронном кресле, окруженная галереей гравюр с батальными сценами и семейными портретами, написанными маслом. Красные свечи и белые букеты цветов завершали убранство праздничного зала.

Жареная утка в апельсиновом соусе украсила центр блюда, вокруг неё плясали кабачки и креветки. Вряд ли я бы смогла, как госпожа, наслаждаться вкусом креветок, которые, по её словам, «так и таяли на языке». У меня скорее зуб на зуб не попадал от страха, что Волдеморт в присутствии госпожи ляпнет что-нибудь такое, что окончательно дискредитирует меня в её глазах, и она поспешит завещать Ньирбатор гадкому Мальсиберу. Ради госпожи я могу стерпеть издевку, но с другой стороны я знаю, как её уязвляет всё нелестно сказанное на мой счет. Она воспитывает меня с двенадцати лет, и каждое завихрение в моем характере она склонна принимать как свой личный промах. Лучше бы я вовсе не родилась, чем дожила до осознания, что госпоже стыдно за меня перед Волдемортом. Пpoпади оно пpoпадом, это ceмейное дocтоинство!

— Милорд, позвольте поинтересоваться, как вам живётся в Ньирбаторе? Хорошо ли вам спится? — учтиво спросила госпожа, её глаза сияли почти так же ярко, как тяжелые изумруды в колье.

Волдеморт не торопился отвечать. И садиться за стол он тоже, по всей видимости, не счёл необходимостью. Он шагал вдоль галереи и рассматривался. Он был таким же мертвенно-бледным, как в первый вечер: глаза — такие же холодные, лицо — столь же невозмутимое. Остановившись возле портрета моего отца, он склонил голову набок и хмыкнул. Отец изображен на фоне нашего бывшего, а теперь разрушенного дома; в руке он держит палочку с шестью чашечками цветка, которую у него когда-то украли. В его суровых глазах читается воля к жизни. Портрет отца молчит, но молчание это не той природы, что молчание Эржебеты. Они наделены разной магией. Графиня молчит добровольно, а отец — в силу того, что так решил Ньирбатор.

Задержавшись подольше возле портрета Ганнибала Годелота, Лорд хмыкнул и слегка кивнул. Кружевное жабо Ганнибала было запятнано кровью. Он не удосужился почистить его для приличного портрета, а, напротив, приказал запечатлеть его в таком виде, чтобы грядущие поколения не обманывались на его счёт. «А Лорд, значит, одобряет, — не без смеха мелькнула мысль. — Ишь какой эстет»

Он шагал вдоль стены, увешанной изображениями баталий, такой уверенный в том, что выйдет победителем в своей войне. Кажется, что в характере Лорда нет ни капли мягкости, скорее — нарочитая безжалостность и стpeмление подтвердить своё бесспорное господство над всеми. Он расхаживал якобы у себя дома, но я решила не отравить себе этим душу, и по примеру госпожи Катарины не особо обращала на это внимание. Госпожа, которая отличается требовательностью по части соблюдения этикета, говорила мне, что ввиду его знатного происхождения следует позволить Лорду делать всё, что ему заблагорассудится, ведь не за горами то время, когда он займёт своё законное место и станет во главе всего магического мира.

Вчера госпожа имела со мной разговор на эту тему, и привела цитату: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». Я могла бы возразить, ведь своими глазами видела, что быку дозволено всё, тем более, сама поспособствовала этому. Также использование госпожой аналогии с древними богами не пришлось мне по вкусу. Льстить Волдеморту я бы ещё смогла, и с немалой пользой для себя, но обожествлять это уже слишком.

— Да, любезная, в Ньирбаторе мне весьма хорошо, — снизошел до ответа Волдеморт, одарив госпожу угодливым взглядом. Обойдя стол, он замер у госпожи за спиной, и стоило мне поймать его взгляд, как он продолжил: — Я насчитал сто тридцать восемь люков. Металлические пластины, покрывающие их, придают им сходство... с пчелиными сотами, а духи рода, — глаза Лорда сверкнули враждебностью, — выступают такими лютыми защитниками, точно это их улей.

Я не сводила с него глаз, ловя каждое слово, как выпад в свою сторону. Будь моя воля, я бы собрала все люки в своей комнате, выставила големов у входа, выдумала бы разнообразные ловушки... Но Ньирбатор не допустит такой самодеятельности — он сам себе защита, голем и ловушка. Похоже, что Лорд попытался распечатать какой-то из люков, но тот не поддался. Мысленно поблагодарив всех духов рода, я пообещала при удобном случае преподнести им жертву. Волдеморт между тем продолжал свою скользящую поступь вдоль галереи; его заинтересованность чередовалась с полным равнодушием.

— Знаете, Катарина, путешествие по Европе меня очень утомило. Мои силы изрядно истощились, — сказал он, и тотчас на его лицо навернулась маска побитого жизнью колдуна. — Я явственно ощущаю, что Ньирбатор послужит отменным источником для возобновления моих сил.

— Мы счастливы принимать вас в нашем доме, милорд, — внушительным тоном повела госпожа. — Вы соединили в себе достоинство и опыт предков, и добавили к ним силу цветущей молодости!

Искажённое лицо тридцативосьмилетнего Волдеморта очень подходило под описание госпожи. Я не удержалась и, подавив нервную дрожь, ровным голосом изрекла:

— Знаете, милорд, поговаривают, что Гриндельвальду недолго осталось. После его смерти Нурменгард станет мощным источником. Волшебники будут сражаться за право там обосноваться. Можно будет обустроить его как удобное жилище... Госпожа, скажите? — Улыбнувшись, я перевела взгляд на госпожу, чтобы ей хватило смелости поддержать меня.

Она испепелила меня взглядом. Даже больше: она предала меня огню без остатка. Тяжко сглотнув, я пригубила «бычью кровь».

— Твои намёки умиляют меня, Приска, — повеяло бесстрастным тоном позади меня. Слегка повернув голову налево, я увидела, что длинные пальцы Лорда сжимают резные завитки на спинке моего кресла. — Поверь, Нурменгард я готов обустроить для тебя хоть сейчас.

Его угроза поубавила во мне дерзости, но я не испугалась так, как должна бы. Первая встреча была кошмаром, а с ним невозможно свыкнуться, но его можно заглушить: я вспомнила, что умею отвлекать себя забавными фантазиями. И теперь я красочно представила себе, как в банкетный зал влетает Фери и спрашивает: «Вам не помешает, господа, если я буду лущить здесь фасоль?» Волдеморт награждает его десятикратным Круциатусом, и в госпожи появляется предлог для изгнания этого «ужаса и трепета». Фантазия, не более того, но какая приятная!

Госпожа Катарина, не услышав его реплики, продолжала вести одностороннюю беседу на отвлеченные темы: о чистокровии, о предках, о Дурмстранге, о нас с Варегом, о традициях Батори. Волдеморт даже не делал вид, что слушал. Казалось, что колье на шее госпожи вызвало в нём больше интереса, чем её повествование, хотя мысль эта отдаёт дурным тоном. Или мне померещилось?..

Вскоре всяческие предлоги для поддержания «беседы» были исчерпаны. Не обращая никакого внимания на утку, Лорд разглядывал гравюры и портреты.

Недавно в газетах писали, что старик Мальсибер отреставрировал фамильное поместье в пригороде Лондона и переехал туда со своей новой женой и падчерицей. Малфоям, мимоходом обронила госпожа, очень повезло. Она ухватилась за эту тему, как связующее звено с Волдемортом. Но её вопрос о том, присутствовал ли Лорд на новоселье, показался мне крайне неудачным.

Лорд никак не отреагировал и продолжил разглядывать гравюры.

Госпожа не унималась, нахваливая поместье Мальсиберов, где частенько гостила в молодости. Затем она начала восхищаться нарядами Малфоев на целой серии колдографий в последнем выпуске «Пророка». Я не сдержалась, и у меня вырвался едкий смешок, предназначенный для госпожи, но услышал его Волдеморт.

— В чём дело, Приска? Ты не в восторге от одежды английских чистых кровей? — Лорд вопросительно вскинул бровь.

— Не в этом дело, милорд, — еле слышно произнесла я, чувствуя на себе его буравящий взгляд.

— Ну же, поделись своими соображениями... Не волнуйся так, — выдал он, криво усмехнувшись.

Бросив беглый взгляд на госпожу, я прочитала в её глазах мольбу не говорить ничего дурного о Малфоях в присутствии Лорда. «Ну уж нет, госпожа, — я мысленно воспротивилась. — Ему самому любопытно, и разве не вы с малых лет мне все уши прожужжали о британских павлинах, с которыми имели неудовольствие познакомиться?..»

— Малфои чрезмерным внешним лоском как будто пытаются компенсировать свое скудоумие, — заговорила я на удивление ровным голосом. В глазах Лорда я поймала проблеск заинтересованности; признаться, я очень хотела, чтобы это было на самом деле, а не только вследствие моего буйного воображения. — Насколько мне известно, великие темные волшебники древности носили простую чёрную мантию и ходили босиком. Этим они демонстрировали, что им кроме магии ничего не нужно.

— Продолжай.

— Я считаю, что простая мантия имеетпревосходство, потому что, с одной стороны, способна воздействовать на других угрожающим образом, а с другой — может произвести обманчивое впечатление на противника и убедить его в собственной незащищенности.

Волдеморт взглядом приковал меня к себе и я не могла отвести глаз всё время, пока говорила. Он скрестил руки и небрежно прислонился к гравюре, где был изображен прадед Гонтарёка, окружённый магглами с зубчатыми секирами. В итоге два десятка магглов отправились к праотцам. Я смотрела на Лорда, застывшего на месте, точно изваяние. Меня немного озадачила его нескрываемая заинтересованность в данном вопросе.

— Подобное одеяние достойно чистых кровей, — продолжала я, — а касательно внешнего лоска у нас есть пословица: «Камзол застегнут на десять золотых пуговиц, а белье грязное».

— Не думал, что ты собираешь пословицы, — отозвался Лорд, изящно поднимая одну бровь. Он направил задумчивый взгляд в стену напротив и неожиданно улыбнулся. — Хорошая пословица.

— Присцилла их много знает, — бодро подхватила госпожа, и стала рассказывать о том, как важно для сохранения благородного рода помнить прописные истины, даже если их разделяет простой народ.

Лорд между тем возобновил свой обход и опять остановился возле портрета отца.

— Здесь слишком ярко, — вдруг он сказал и взмахнул кистью. Шнуp, удерживавший пopтьеру, потянулся. Тяжелый баpxат cкользнул вниз, полностью дpапируя окнo.

Глаза госпожи были широко открыты и в них трепетало отражение свечей.

— Не хотите ли присесть к ужину, милорд? — заговорила она елейным голосом. — Разве вы не голодны, милорд? — она почти виновато улыбнулась.

Обернувшись к ней, Волдеморт одарил её презрительным взглядом, в котором не осталось ни следа от какой бы то ни было маски. В моей душе шевельнулось дурное предчувствие.

Волдеморт стремительно двинулся к госпоже. В несколько шагов он пересёк зал и завис над ней. Как бросок змеи, разрази меня гром...

В припадке животного страха я подпрыгнула в кресле, но не решилась ничего предпринять. Лорд впился глазами в недоуменные глаза госпожи. Он задействовал легилименцию, в этом не было сомнений. Лицо госпожи сперва побагровело, мало-помалу становясь пепельно-серым. Её губы странно дергались, словно она что-то бормотала. Выражение её лица чередовалось гримасой удивления, боязни, изумления. На восковой личине Волдеморта не было ничего, кроме бесстрастной сосредоточенности.

Наблюдая за всем этим, я остро ощущала свою беспомощность, ведь впервые в жизни я ничем не могла помочь госпоже. В конце концов, это же была не пытка и не проклятие... Хотя я прекрасно осознаю, что информация — это самое опасное оружие. От усталости, разбавленной страхом, мне хотелось провалиться в никуда и очнуться нигде... Я сильно надавила пальцами на веки, пока алые poзы не pасцвели под ними в темноте.

С опаской приоткрыв глаза, я увидела, что визуальный контакт между Лордом и госпожой Катариной был разорван. Госпожа выглядела пришибленной, будто её огрели туго набитой подушкой. Секунду спустя она неловко заулыбалась, а потом вдруг закашлялась. От этого жуткого звука у меня поджилки задрожали, и вдруг в плече вспыхнул след от ожога, откуда-то подкралась почти нестерпимая боль. Тянущая, колющая и ноющая... Я забыла выпить целебное снадобье...

Личина Лорда вновь обрела благодушный вид.

— Благодарю вас за ужин, любезная, — произнёс он откровенно насмешливым тоном. — Чего-чего, а пищи для ума у меня в избытке.

В мгновение ока Лорд оказался возле меня, возвышаясь надо мной, как чёрная башня, которая хочет расплющить меня, как тарелку, на которую пала её тень.

— Ну-ну, Приска... Нурменгард, говоришь? — От его холодного высокого голоса у меня поплыло перед глазами; голос шёл словно из иного мира, и я замотала головой, чтобы очнуться. — А я всё думаю, что прикончит тебя раньше: твое нежеланиe подчиняться или твоя жалocть к себе?

Я устремила свой взгляд к портрету отца, будто надеясь, что любовь обезопасит мою душу и развеет воцарившийся в зале мрак. Я ничего не почувствовала.

Заметив, куда устремился мой взгляд, Лорд продолжил издеваться:

— Напрасно ты туда смотришь. Ты здесь совсем одна-одинешенька. Знаешь, что я могу cделать? Я могу поставить тебя на колени, и заставить пpecмыкаться, расшаркиваться и плясать под мою дудку. — В его голосе был поистине жуткий лёд. — Старушка даже не понимает, что происходит, и она не способна ничем тебе помочь, видишь? — Он кивнул в сторону госпожи Катарины.

Она затравленно озиралась, как бы ожидая какого-то чуда. Когда её взгляд пал на нас, он мгновенно остекленел.

Волдеморт тотчас направил на неё палочку:

— Обливиэйт!

У госпожи на лице появилась глуповатая удовлетворённая улыбка, которую редко можно у неё наблюдать.

— Долго ещё будешь здесь бездельничать? — прошипел надо мной змей, который изредка любит наряжаться в человека. — Приступай к заданию. Завтра в семь будешь отчитываться.

В оцепенении я не сразу нашла в себе силы встать.

Волдеморт так и стоял надо мной выжидательно. Поднявшись с места, я направилась к выходу, бросив обеспокоенный взгляд на госпожу. Даже не оборачиваясь, я чувствовала, что Волдеморт шёл позади меня, должно быть, чтобы проверить, пойду ли я «приступать к делу». Я посеменила к лестнице, чтобы подняться на четвертый этаж, в библиотеку. Одолев один лестничный марш, я услышала удаляющийся шелест его мантии: Лорд наконец отвязался.

Уже возле двери библиотеки я вызвала Фери, чтобы он проверил, удалился ли змей из замка. Фери аппарировал за дверь и обратно, подтвердив моё предположение. Сломя голову я бросилась по лестнице вниз проверять, как там госпожа Катарина. Войдя в банкетный зал, я увидела ту же сцену: госпожа с удовольствием поглощала утку, а креветок и кабачков почти не осталось. Одарив меня улыбкой, она по-матерински нежно произнесла:

— Тёмному Лорду так понравился ужин, ты заметила, душенька?

====== Глава Двадцать Пятая. Человек, Который Смеётся ======

Пятница, 15 февраля 1964 года

Всё утро я провела с госпожой Катариной, внимательно наблюдая за ней, чтобы подметить малейший сдвиг, но ничего такого я не заметила. Госпожа пребывает в непривычно благодушном расположении духа, что ей несвойственно, но жаловаться мне не на что.

Знать бы, что именно Волдеморт накопал в её голове... Но питаю надежду, что обретённые им сведения он не обратит против меня и Ньирбатора. Я ведь тут не по чаинкам гадаю — я полезна ему, и он, безусловно, понимает, как далеко мои мысли ускачут от хоркруксии, если он на каждом шагу будет тиранить меня или госпожу. А эти его запугивания — полагаю, он по-другому не умеет. Мне вспоминается, как Розье передернуло, когда я еле слышно произнесла «Лорд Волдеморт». Если даже он так трепещет, то Лорд, надо полагать, до жути запугал всех, кто его окружает; потому я не вижу особых причин отчаиваться. Другое дело, если б он слыл милейшим существом, и только нам перепадало от его злости — тогда я бы начала подумывать о том, чтобы пуститься в бега.


Сегодня в два часа пополудни я пошла к Варегу. Он послал мне записку, сообщив, что ему понадобиться моя помощь в комнате зелий, чтобы наколдовать защиту на тигель с алмазами. Сперва я подумала, что он только ищет предлог, чтобы уединиться со мной. Но я ошиблась. Не скажу, что от моего душераздирающего крика дрогнули стены комнаты, — ведь я даже не кричала, — но осадок остался.

Тяжело не заметить, что всего за пару дней мы с Варегом отдалились друг от друга. Минуты нежности теперь всё чаще пepeмежаются спорами и размoлвками по всяким мелочам. Сегодняшняя встреча не стала исключением. Мы успели два раза поругаться, но не мирились: привыкли к тому, что перемирие наступает после того, как одна из сторон заговорит. У нас так всегда происходит. Это довольно удобно. Обидно только, что такая привычка не может сократить ту дистанцию, которая внезапно выросла между нами.

Причиной тому стала наша обоюдная занятость. Варег с головой ушёл в эксперименты, а у меня на них времени больше нет. Он успел два раза закончить зелье и заклинание разряда kairos, которое у меня не получилось ещё ни разу только в силу того, что времени не осталось его оттачивать. Сомневаюсь, что успею в скором времени наверстать упущенное. Лорд требует от меня полной отдачи хоркруксии. Разве в моих сил как-нибудь увильнуть?

В общих чертах kairos — это классификация сильнодействующих укрепляющих зелий. Они очищают кровь от следа предыдущих проклятий, и магия впоследствии становится гибче. После больницы мне бы не помешало. Варег предложил мне подкрепиться своим, но мне не нужны его подачки. Я сама сварю что мне нужно, а пока что буду довольствоваться чаем с беленой, которая составляет основу kairos, даром что самую примитивную.

Посредине комнаты зелий у Варега располагается новый стол, на нём стоят замысловатые бронзовые механизмы и репистолы — мозаика из двухсот маленьких стеклянных сосудов, размером каждый с мизинец. Восемь из них содержат по капле крови от отцов-основателей Дурмстранга. Для Варега это сокровищница величайшей ценности. К слову, это реликвия Гонтарёков, но Варег не боится задействовать её в своих экспериментах.

Опасности в его комнате зелий изрядно приумножилось; запах желчи стал сильнее; изобилие хаотического свинца пугает. Но опаснее всего тигель: когда в нём начинают зарождаться алмазы, внутри пылает неукротимый жар. Такие алмазы полагаются для изготовления магических объектов, предусмотренных для проклятия или защиты — в зависимости от волеизъявления алхимика. Не знаю, что Варег собирается с ними делать; он сам пока не уверен. Возможно, будет снабжать лавку Лемаршана.

Ему понадобилась моя помощь в заклинании особой защиты, чтобы обезопасить его родных, которым не очень повезло делить дом с алхимиком.

После завершения заклинания я отвлеченно рассматривала яркие жидкости, которые булькали в сосудах и текли по стеклянным трубкам, словно кровь по венам. Мой взгляд побежал по строкам, написанным на стене: «Величие пробуждает зависть, зависть рождает злобу, а злоба плодит ложь». Николя Фламель. Алхимическое правило гласит, что магии дозволено дополнять природу, но никоим образом она не должна нарушать её законы. Что бы сказал Варег, узнай он о хоркруксии? Что я пошла против всего живого, верней всего.

В продолжении всего времени, проведённого у Варега, мои мысли невольно устремлялись к Волдеморту. Я подумала, что мне понадобится собственная комната зелий, чтобы сварить Лорду зелье из сборника Бартоломью. Моя прежняя комната зелий потерпела крушение после одного эксперимента — к слову, удачного, — и превратилась в один из люков; его-то я не собираюсь открывать ни за что.

Я воспринимала алхимию Варега как кратковременное увлечение, но я его недооценила. Наверное, я должна радоваться, что у него есть чем занять себя, когда меня нет рядом. Он знает, что я что-то исследую для Лорда, он сам сказал, но добавил, что не будет изводить меня расспросами, ведь знает, что поставит меня под угрозу. Когда он это говорил, в его глазах не было противной мне жалости, но было сочувствие. А немного погодя мне показалось, что он смотрел на меня не столько с сочувствием, сколько с опаской. Если всё это, конечно, не игра моего воображения.

Когда разговор зашёл о последних успешных атаках Пожирателей на орденовцев и мракоборцев, Варег резко ответил, что ему без разницы и он не хочет это обсуждать. Я старалась сохранить дружеский тон и с честью выйти из щекотливого положения. Но получилось как всегда — когда речь зашла о кентаврах. Варег запричитал, что о них и вовсе не надо заикаться и не трогать их. Когда я возразила, что это они всех трогают, он пренебрежительно махнул рукой, мол, я не смыслю в таких вещах. Говopил он короткo, категopично, почти не cлушая моих возражений, что выгляделo нecколько смешно: хмурое лицо и ямка на подбopoдкe делали егo похожим на подpocтка. В общем, мы успели два раза поругаться.

Закончилось тем, что он мимоходом вспомнил об Агнесе. Оказывается, она ему пожаловалась, что я больше «не захаживаю на их ужины». Я удивилась, ведь просто так приходить не принято, а «захаживала» я только по её приглашению. Кроме того, мне не очень приятно наблюдать за их семейными ссорами. Старик Каркаров совсем разбуянился, а причиной тому — своенравная дочь, которую всё это забавляет.

Неспроста Агнеса пожаловалась на меня Варегу. А вдруг она подозревает меня в том, что я подозреваю её? Это плохо. Очень, очень плохо. Она может нанести первый удар. Если я добуду доказательства её предательства, я не смогу это так оставить; я просто не выдержу, зная, что этими улицами спокойно разгуливает ведьма, которая послала меня на смерть. Тем более, она видела меня в унизительном, беспомощном состоянии, а наличие такого свидетеля оставляет гадкий осадок. Как посмотрю ей в глаза, так и вижу себя со стороны, лежащей в койке... Нет свидетеля — нет позора, говорит госпожа Катарина. Всё медье видело меня в амфитеатре, но хотя бы не в больничной палате! Короче говоря, с Агнесой дело нечисто. Я могла бы напрямик спросить Лорда, кто на меня донёс. Он должен знать, но, боюсь, что могу этим усугубить своё положение: поди, станет ещё больше потешаться надо мной. Агнеса не числится среди Пожирателей, как её отец и кузен, но, возможно, её наделили какими-то особыми привилегиями?.. Если она окажется невиновной, мало мне будет чести в том, что я так подозревала подругу. Но меня злит то, что Варег, упомянув её в разговоре, перешёл на обвинительный тон.

— Короче, не отталкивай Агнесу, — поучал он меня, перетирая скарабея в металлической ступке. — Она же у тебя единственная подруга. Тины у тебя больше нет.

— Спасибо, что напомнил, — огрызнулась я. — Агнесу я не отталкиваю. Мне сейчас не до посиделок.

— Ты понимаешь, что ты в том замке пропадешь? ПОД ОДНОЙ КРЫШЕЙ С НИМ?! — раскричался Варег ни с того ни с сего. Я оторопело смотрела на него.

— В каком таком замке я пропаду? Это мой дом, болван!

— Просто не глупи! Не отталкивай своих друзей ради такого самозабвенного потакания английскому лорду. Позови Агнесу погулять... Сходите к Лемаршану, там новые сумки завезли.

— Какие, к чёрту, сумки, Варег? Что ты несёшь?

— Ведьмовские сумки — полуартефакты, полуаксессуары, — сквозь зубы процедил он, словно я должна быть в курсе. — Позови Агнесу, отвлекись. Выберешь себе сумку, а я подарю.

— Не нужны мне никакие сумки! Как захочу, то сама пойду и куплю! — Тут меня уже понесло и я зашлась таким хохотом, от которого у меня челюсть разболелась.

Я тут надрываюсь ради души самого великого тёмного волшебника, а он мне о сумках.

Я была рассержена.

Варег мало смыслит в том, во что меня впутали. Впрочем, это не его вина, он хотел бы знать, но обет вряд ли оставит меня в живых, если я его нарушу.

На столе стoял большой кувшин сидpа; вылакав eго, Варег c грохотом тpecнул им об пол. Его глаза загорелись бeзумным огнем.

Я попрощалась с ним в ту самую минуту, когда он крикнул эльфу, чтобы тот накрывал на стол. Хотелось поскорее скрыться от своего сумчатого жениха. Да и время уже подходило к шести.


Возвратившись домой, я узнала, что Фери уже второй день не убирает мою комнату. Вернее, я это заметила. В комнате воцарился бедлам, а также некая тварюга или как её почтительно прозвали — боггарт. Я видела его всего два раза, и второй раз — сегодня.

Распахнув свой шкаф, ни единого платья я не обнаружила, но моему взору предстала огромная чернильная туча, которая тотчас обрела вид разрушенного Ньирбатора. Я сразу догадалась, что это за тварюга, ведь я много чего боюсь, но сокровенный страх у меня только один. В Дурмстранге нас раньше учили, что если хочешь прогнать боггарта, следует от всей души на него выругаться. Лишь недавно светлые умы изобрели «Ридикулус» — не такой феодальный, как предыдущий способ и более толерантный для ушей.

Я потребовала от Фери объяснений, насчёт бедлама. Про боггарта я промолчала: это не его вина. Фери только скорбно покачал головой и сказал: «Это всё Барон». Обратившись к портрету с вопросом, что он сделал эльфу, я услышала:

— Что творится-то, люди добрые! Подходит ко мне этот ушастый и говорит: «Помогите спасти юную Присциллу! Она измотана страшно, а какая была раньше — прямо лебедь, кровь с молоком!» — Барон радостно повёл. — Вот я и послал его... на кухню и пригрозил, чтоб от дел тебя не отрывал.

Недовольная таким поведением и тем, что госпоже Катарине совсем нет дела до того, что творится в замке, я немедленно позвала эльфа, чтобы уладить ситуацию. Разумеется, Барон бы ни за что не извинился, поэтому я просто свела их обоих в комнате и огласила, что конфликт исчерпан и они должны возвращаться к своим обязательствам: Барон — быть советником, а Фери — домовым эльфом. Когда я произносила последние слова, Барон фыркнул, и вспыхнула словесная перепалка. Эльф вцепился в раму своими жилистыми ручками, а Барон начал тыкать шпагой. Время уже подходило к семи. Выбежав наружу, я увидела, что когти почернели. Велев эльфу согнать злость на боггарте, я оставила троих нелюдей и пошла на четвертый этаж.


Во второй раз войдя в комнату Волдеморта, я уже не была похожа на трясущуюся от страха душеньку. Хотя он напугал меня до полусмерти, у него нет тех инфернальных намерений, которые он поначалу себе приписывал. Пока что я ему полезна, а что будет потом, буду думать потом. Предпочитаю не думать о будущем; составлять планы — это не мое. Бык Стюарт — наглядный тому пример.

Ровно в семь я прибыла под дверь Лорда, держа в руке тетрадь. Я постучала — мне никто не отворил. Я стучала два раза. Стоя под дверью, я уловила звуки листания и шипения. Почему Лорд шипит, читая книгу? Хорошая книжка небось. Любознательность взыграла в моей голове, оставляя страх позади. Когда моя рука поднялась, чтобы в третий раз постучать, дверь отворилась, да с таким зловещим скрипом, какой слышен лишь в склепе Баториев.

Волдеморт сидел за письменным столом, а перед ним была развёрнута книга. В его cпокойной позe была oбычная надменная гpация — как будто ничто егo нe волновалo. Освещение было скудным — свечи в канделябре едва мерцали. В камине приплясывали языки пламени.

Бросив на меня беглый взгляд, он нетерпеливо что-то прошипел. Книга захлопнулась, а она... весьма страховидная, что не ускользнуло от меня. Лорд провёл указательным пальцем по облезлому сафьяну, активируя какое-то заклинание. Наверное, защитное. Неужто боится, что я проникну в его комнату полистать книгу? Запретное — это почти всегда что-то стоящее.

В полутьме я подошла и присела. Лорд откинулся на спинку кресла, бесстрастно глядя на меня. Подумав, что мне следует просто отчитаться и поскорее убраться, я вонзила ногти левой руки в ладонь правой и заговорила:

— Милорд, я начала изучать зелье под названием Mora. В вашем обряде оно должно преобразоваться в Morа Hostiis Promeretur, промедление жертвы — на тот случай, если принесённой в жертву жизненной силы будет недостаточно для завершения шестого обряда. А с его помощью удастся расширить интервал, тогда шестой произведется пластичнее, без ущербности обычного действия...

— Ну же, смелее, — перебил меня Лорд, как будто мне не хватало смелости открыть рот. Но я же спокойно говорила! Он нарочно хотел вывести меня из равновесия! Пересилив себя, я сохранила учтивую маску, оставила издёвку без внимания и продолжила:

— Я пришла к выводу, что концепция крестражей не может ограничиваться какой-то одной категорией, но, напротив — в «Розе» имеются сведения, указывающие на существование нескольких. Значит, и обрядов должно быть несколько. Тот, которым вы пользуетесь, скорее всего, требует слишком много отдачи. Я ознакомилась с ним ещё в Дурмстранге, его считают базисным для первого и второго. Особое место в шестом будет отводится магии солипсизму, в рамках которой возможны различные манипуляции. Пространственно-временные отношения во время обряда должны быть доведены до такого понимания, когда они являются не отношениями, а способом представления, уподобляющему шестой новому генезису. Солипсизм третьего-четвертого не использует механизм первого-второго за ненадобностью. То же самое касается пятого-шестого. Я говорю о них в парном отношении, поскольку, как я предположила в прошлый раз, исход шестого зависит от успеха пятого.

Меня насторожило выражение лица Лорда, точнее, отсутствие на нем всякого выражения. Он смотрел на меня свысока и качал головой. Проклятье.

— Присцилла, дорогая, — едко протянул он, — я весьма впечатлён твоей горячечной речью, но... ты разве не говоришь о зелье, которое зависит от определённой комбинации небесных тел? Я и без тебя знаю, насколько важна солипсическая магия в хоркруксии, но даже при такой чудной комбинации мне придётся ждать немало времени. Ты бы ещё придумала, как перенаправить течение времени.

Убийственный взгляд. А секунду спустя — медоточивый голос:

— А теперь будь так добра и напомни, что требуется для Mora?

Лорд откровенно издевался. Сложно очертить пределы его радости, когда он вот так потешается, ожидая, что мой ответ даст ему больше почвы для насмешек.

— Mora требует затмения Луны в противостоянии с Марсом, которое происходит каждые пять-шесть лет. — Я подумала, что Лорд сейчас во второй раз сразится с желанием прикончить меня или хотя бы скрутить в бараний рог.

— И ты говоришь мне это без зазрения совести? — Его глаза полыхнули красным. Я вздрогнула. — Думаешь, я буду играть с тобой, точно кошка с мышкой, даже если ты будешь играть в поддавки? Ты только тянешь время, глупая девчонка!

— Милорд, не упрекайте меня в желании жить, — процедила я, вонзая ногти глубже. — Вы ведь сами сказали, что у меня достаточно времени, чтобы получилось «безболезненно и в совершенстве». Если я подставлю вам зеркало, в котором вы себя не узнаете, не корите меня потом за то, что вам не понравилось отражение.

Синие глаза с багpoвыми искpами на дне зрачков испытующе смотрели на меня, а я не находила себе места. Дрожащие руки-то можно спрятать, но как спрятать лицо...

— Жить хочешь... — протянул он лениво с напускным удивлением, будто я обмолвилась о каком-то неправдоподобном капризе. Взял в руку палочку, Лорд отвлеченно начать её поглаживать. — Похвально, похвально. Ты, как я вижу, уже не дрожишь? Прекрасно. Иметь дело с особью, поминутно теряющей от страха сознание, было для меня довольно-таки неудобно.

— Не могу понять, за что вы ко мне так придираетесь... Я тружусь не покладая рук для вашего блага.

— Иначе и быть не может, дурочка.

— Могло быть иначе. Я могла избрать смерть, но...

— Замолчи! Ты должна благодарить меня, — прошипел он злобно. — Я спас тебя.

— От чего? — нахмурилась я.

— «От чего, милорд», соблюдаем манеры, юная Присцилла, — поддразнил он, упиваясь своим превосходством.

— От чего вы спасли меня, милорд? — послушно спросила я.

— От посредственности.

Немного помедлив, Лорд продолжил:

— Моя репутация величайшего темного волшебника незыблема. Я раздвинул границы магии. Я сам себя создал. Cлава cкоротeчна, но мне нет дела до cлавы, я жажду бeccмертия. И я ожидаю от тебя результатов. Лучше тебе дать мне толковый отчёт, чем уклоняться.

— Я не уклоняюсь, милорд, — был мой ответ, и я тяжко вздохнула из-за того гадкого ощущения, когда тебя обвиняют безосновательно. — У меня даже времени нет отвлекаться на свои дела...

— Да какие у тебя могут быть дела! — небрежно отрезал он. — У тебя всего одно дело. Слышала, какие дела я поручаю своим слугам?

— Слышала, милорд.

Это был тонко рассчитанный маневp с целью вовлечь меня в cпор, cxватиться со мной и выйти побeдителем. Но я не ввязывалась ни в какой спор. Я лишь тихо взбесилась и надеялась, что Лорд этого не заметит.

— Когда ты злишься, у тебя на щеках вспыхивает такой гневный румянец, — вкрадчиво заговорил он, — и в твоих чертах проступает сходство с папашей. Но где он теперь, подумай. Что бы он почувствовал, узнай он, как неважно обращаются с его дочерью? Если б он только знал, что пребывающая в душевном смятении Катарина не может больше защитить маленькую Присциллу, а умеет только нахваливать подливку, тряпки и обивку.

Внезапно на пылающие поленья в камине обрушились жёсткие удары кочергой. Звук был похож на дробление костей.

— Что бы подумал папенька, узнай он, что малышка Присцилла бродит по тёмным коридорам Ньирбатора, зажав рот ладонями, чтобы не закричать...

Испытующий взгляд Лорда медленно скользил по моему лицу. Казалось, он хотел уловить мою реакцию и насытиться моим страданием. Но я не страдала. Слишком много времени прошло — девятый год уже. Мои злободневные заботы вытеснили потребность в сокрушении о былом.

— Такого я никогда не делала... милорд, — ответила я, и от страха перед тем, что он ещё придумает, невольно улыбнулась.

— Хорошо, — ответил он ровным тоном.

Кровь прильнула к моей голове. Я ощутила, как по всему телу растеклась приятная усталость, как будто я выдержала тяжкий поединок и магия предвкушала отдых.

Пауза продлилась недолго. Неожиданно Лорд потребовал мою тетрадь. Положив её на стол, он что-то прошипел на парселтанге, тетрадь наполнилась мягким сиянием. Я наблюдала и никак не могла понять, что это значит.

— Можно спросить, что это было, милорд?

Ответа не последовало.

Лорд откинулся на спинку кресла, как в начале, и упрямо смотрел на меня. Около минуты я продержалась, не отводя взгляда из-за какого-то упрямства, но затем опустила взгляд, будто мой взор был прожжен насквозь. Это не была легилименция, я точно знаю... или была?

Ну почему так сложилось, что у нас легилименция считается постыдным делом? Лучше б нас тщательно обучали ей. Или хотя бы той же безобидной окклюменции! Тогда я бы точно знала, когда Лорд смотрит, чтобы просто смотреть, а когда он листает меня... Я взяла на заметку попробовать самостоятельно освоить, по меньшей мере, начальные навыки данных отраслей магии.

Ещё говорит, у меня дел больше нет. Да у меня уйма дел! Лишь из-за него я ничего не успеваю.

====== Глава Двадцать Шестая. Сострадание ======

Суббота, 16 февраля 1964 года

Проснувшись сегодня утром, я лежала на высоко взбитых подушках и ещё долго томилась в постели. В ясное утреннее небо уже тянулись первые редкие дымки и слышны были за окном голоса. Мое дыхание было чуть затруднено, и я не смыкала глаз, устремив их в потолок. Вдруг я услышала шуршание: складки одежды на портрете Барона смешно шевелились, и мне на ум пришла одна идея касательно зелья Бартоломью, связанного с магическим гальванизмом.

Взяв в руки тетрадь, чтобы законспектировать свеженькую, я увидела, что Лорд оставил запись:

«Семь служит основой концепции нескончаемости. Возможность седьмого крестража вoзникает из cферы, oбъединяющей мышление и объект. Oбъект поддается мышлению непocpeдственно в делимости. Ceмь крестражей иерархизируют вecь их корпуc cилой coбственного бытия, ибо ничего великого не бывает без деления. В головном мозге имeeтся ceмь полocтей, которые на пpoтяжении жизни остаются пустыми в обычном cмысле этого слова. Они наполнены самосознанием, причём каждая из них имеет свою текстуру, соответствующую состоянию coзнания. В древности эти полости назывались семью гаpмониями или шкалой божecтвенных гармоний. Именно в них отражаются образы крестражей, если им cуждено сохраниться в памяти. В этих полостях размещаются «мозговые звезды», как определял их Годелот, видимые как мepцающие пустоты. Между вершиной сосуда мозга и оконечностью лба можно различить семь одинаковых пространств. Здесь назначено быть сиянию семи планет, Луне — спереди, Cолнцу — в cepeдине. C течением времени эти полости или ячейки для вложения образа каждого крестража, оказываются соединены протоками или стержнями, как на рисунке кристалла-семигранника. Такой рисунок был изображен в одной из первых инкунабул, озаглавленной «Mors Pristinam». В созидательном образе каждого крестража обнаруживается сосуд с небольшим хвостом, который шевелится, приводимый в чувство человеческим присутствием. А головной мозг крестража уподобляется голове змеи»

Бароновы кальсоны!.. Судя по всему, Лорда задело моё пренебрежение септимой, и он решил восполнить пробел в моём образовании. Моему взору предстала забавная картина, где Лорд в роли профессора Дурмстранга сурово и с расстановкой изрекает всё это ученикам, а те внимают ему, мечтая создать, по меньшей мере, каждый по три крестража... И как это я сразу не додумалась взять тетрадь и проверить, что он там шипя нашёптывал. Какая же я нерасторопная. Бедный Лорд, с кем он связался... Ладно, шутки в сторону.

Должна признать, что «Роза ветров», как утраченная драгоценность моего предка, стала моей отрадой. Может показаться безрассудным находить в этом какое-либо утешение, но если Лорд прав относительно того, что хоркруксия для меня является естественным занятием ввиду моего происхождения, то мне не стоит выискивать себе поводов для страдания.

Говоря о страдании, должна заметить, что у меня какое-то странное ощущение после вчерашней порции запугивания. Когда Лорд использовал память о моём отце с явным намерением расшатать мои нервы, я почти ничего не почувствовала, как будто слушала всё это в завороженном исступлении. Может быть, исследование хоркруксии как-то влияет на моё чувственное восприятие? Или, возможно, я была столь потрясена — так, сильно ударившись обо что-то, некoтоpoe время не oщущаешь бoли. «Папаша» и «папенька»... какие дурацкие слова. Почему нельзя было сказать просто «отец»?

Я заметила, что враждебность Лорда чередуется со сдержанностью, а буйные вспышки — с равнодушием. Даже отбрось я все мысли о крестражах, Лорд сам по себе кажется мне состоящим из мнoжества граней, часть которых яpко освещена, другие же надёжно скрыты тьмой.


— Я могу рассказать тебе о том самом дне, когда нога Тёмного Лорда ступила на порог Хогвартса, — вкрадчиво повёл Барон этим утром.

От неожиданности я упустила малахитовую расчёску и нечаянно наступила на неё. Она звонко затрещала, а я загрустила: то был подарок Варега.

— Ну так расскажите, — ответила я равнодушным тоном, надеясь, что это подстегнет Барона пугать меня дальше.

— А вдруг он пороется в твоей головушке? — ехидно похохатывая, Барон в придачу многозначительно поцокал языком. — Никому не нравится, когда кто-нибудь знает, с чего они начинали...

— А как же Мальсибер и Розье? Они ведь учились с ним. Разве они не знают, с чего он начинал? И ничего, живы. Зачем вы меня дразните, а?

— Да это просто сурки поганые! — возмущённо проворчал он. — Ты смеешь сравнивать ценность моих сведений с бреднями этих холуев?!

— Хотите сказать, только вы знаете правду? Набиваете себе цену, монсеньёр? — рассмеялась я, закрывая его портьерой, чтобы переодеться.

— Нет, не только я, неблагодарная ты такая! Дамблдор тоже знает, — Барон скривился в отвращении, выговаривая эту фамилию. — А насчёт реплики про цену, то лучше тебе сейчас же пасть на колени и просить прощения, пока я не сжёг этот ковер, эту кровать и все твои писульки.

— Ваши искры, достопочтенный Стефан, это ещё не поджег!

— Так ты будешь умолять меня рассказать тебе о Темном Лорде?

— Не буду. Мне жить не надоело, — буркнула я, задержав взгляд на «Розе ветров». — Вы уже рассказали мне о Диадеме — и толку с того?

Барон что-то проворчал про то, что я должна соблюдать привычную для него церемонию, но я вышла из комнаты, оставив его во тьме тяжелой портьеры.

Туман вoкруг таинственной личности Лорда кажется мне теперь ещё более непроницаемым. Не знаю, что подразумевает Барон под словами «Никому не нравится, когда кто-нибудь знает, с чего они начинали...» Быть может, он имеет в виду, что тот не отличался умом или был недисциплинированным... Мне это, однако, кажется маловероятным, и загадочный тон Барона не сулит ничего хорошего.

Воскресенье, 17 февраля

Я по-прежнему внимательно наблюдаю за госпожой Катариной, чтобы не упустить, если с ней будет что не так. Понятия не имею, что вошло в Обливиэйт, но госпожа целыми днями пребывает в хорошем расположении духа и занимается делами, которые раньше не пользовались её одобрением. Со стороны может показаться, что она прямо-таки витает в облаках. «Видишь, какой он славный, какой любезный, — сказала она мне с азартом квиддичной болельщицы, — а ты так боялась! Гость из него почти незаметный!»

Да уж, пока госпожа порхает в облаках, Лорд наверняка обыскивает каждый уголок замка. Не знаю, как к этому относится. Это такие мелочи по сравнению с тем, что он может безнаказанно отправить нас к праотцам. Хочет драгоценности графини? Пусть берёт. Касательно люков я могу быть спокойна — они ему не подвластны.

Сегодня я застала госпожу в дальних покоях на втором этаже — в светлом салоне с высокими витражными окнами. Госпожа корпела над шитьём, да простит её Эржебета. Когда я спросила, почему она не поручит шитьё Фери, в ответ услышала, что иногда, мол, полезно самой потрудиться. Скажи я ей такое, она бы назвала меня грязнокровкой.

Госпожа верит, что работают только заурядные волшебники, а одарённые всецело посвящают себя магии. Узнав, что Мальсибер работает в Министерстве, госпожа заявила, что это английский климат на нём дурно сказался. Также она возмущалась, когда господин Олливандер позволил дочери работать в своей лавке. Госпожа считает, что этим он отнял у Тины драгоценное время, которое она могла потратить на отшлифовку магии, а не на примитивный сбор компонентов. Я не согласна с ней, ведь благодаря такой работе Тина много путешествует, заводит интересные знакомства и приобретает полезный опыт.

Устроившись на софе напротив госпожи, я наблюдала, как её волшебная палочка научилась вдевать нитку в иглу — это стало для меня жутким откровением. Меня обуял какой-то поистине первобытный ужас: мыслимо ли здесь такое безобразие? А вдруг Ньирбатор ополчится на госпожу за такое... такое маггловство? Если б Фери это увидел, он бы покончил с собой. Домашний эльф не смог бы совладать с такой обидой.

В довершении к этой неказистой картине, госпожа начала носить на плечах атлаcную poзовую шаль c бахромой; шерстяную накидку она совсем забросила. Не знай я госпожу, я бы подумала, что она влюбилась.

В памяти всплыл пятый пункт брошюры Британского Министерства: «Если у вас возникло впечатление, что кто-то из членов семьи, коллег, друзей или соседей ведёт себя необычно, немедленно обратитесь в Группу обеспечения магического правопорядка. Возможно, вы столкнулись с человеком, находящимся под действием заклятия Империус»

А вдруг Лорд в самом деле империуснул её? Но зачем — чтобы шитьём занималась? Нелепица какая-то. Дурацкое шитьё напомнило мне о сне с рыжими девушками. Холодок пробежал по спине.

«Великий Салах-аз-зар обрёл в своём Наследнике достойного продолжателя дела. Тёмный Лорд продемонстрировал всем свою способность к владычеству, — воодушевлённо повествовала госпожа, поднимая взгляд время от времени, чтобы проверить, слушаю ли я её. — Рядом с ним хватает людей, способных прекрасно справляться со всеми трудностями. И мы — в их числе. Тёмному Лорду больше незачем взваливать на себя одного бремя столь благородного дела. Владычество Тёмного Лорда никому из нас не причинит зла, напротив — многие будут обязаны ему своей карьерой, а то и свободой. Благодаря его стараниям министр Габор больше не предается мечтам, а строит новое будущее для всех чистых кровей Венгрии. Великие умы современности — Сэлвин, Картахара и Шиндер — объединились ради служения великим целям Тёмного Лорда, и он в награду поспособствует возвращению Дурмстрангу былой славы. Если среди толпы льстецов, которые заискивают перед ним, не окажется ни одного друга, он всегда может положиться на нас. Только у нас хватит мужества, вопреки всем английским обывателям, остаться ему верными. Да сгинут все, кто без устали трудится над тем, чтобы погубить его. Он охладит пыл всех этих ничтожеств...»


После посиделок с госпожой у меня голова шла кругом. Я так устала от её проповеди, что решила прибегнуть к единственно помогающему мне в таких случаях лекарству — раскрытию люков. Долго выбирать мне не пришлось. На третьем этаже я увидела самый вожделенный.

Прямо под люком в потолке стоял небольшой металический резервуар, как будто приглашая меня поскорее туда заглянуть. Пару дней назад его там не было; мне кажется, что я «охочусь» именно за этим заманчивым люком, который норовит от меня улизнуть, но неизменно даёт о себе знать.

Обмотав косу вокруг шеи, чтобы случаем не пострадала, я взобралась на резервуар, охваченная притом поистине авантюрным задором. Тщательно осмотрев люк, я начала раздвигать его скобы, проделывая всё это мысленно, — как положено по обычаю, — хотя легче было бы с палочкой.

Только-только в моей душе загорелся огонёк предвкушения, как я услышала своё имя, произнесённое в очень зловещей манере. Этой манерой Лорд Волдеморт, должно быть, стремился вывести меня из равновесия. Раз услышав, какой интонацией госпожа обращается ко мне, он уже никогда не перестанет передразнивать.

Когда я слезла с резервуара и отряхнулась, Лорд смерил меня холодным уничижительным взглядом. Я испугалась, помыслив, что сейчас он прикажет открывать люк перед ним, доставать сокровище, немедленно отдать ему... Мои испуг вылился в озлобленное выражение лица, которое я имела несчастье увидеть в зеркале, висящем напротив. Я сразу перекроила его на глуповатую улыбку, хотя опасения мои не оправдались. Лорд лишь обронил, чтобы я «не занималась ерундой и вела себя прилично».

Ничего себе ерунда! А если здесь таится крестраж Годелота? То, что он спрятал его в подвале, ещё ничего не значит. Замок мог переместить подвал на любой из этажей. В Ньирбаторе всё возможно. Но я не стала распространяться об этом. Такому человеку нельзя ничего доказывать.

Я намеревалась спросить его о госпоже, но духу не хватило. Более того мне показалось, что мысленно Лорд был где-то далеко. Похоже, отрешенный Волдеморт — это самый безопасный Волдеморт. Под его надзирательским проводом я пошла в сторону библиотеки, а по пути вспомнила, что хотела спросить его, что ему известно о взаимодействии хоркруксии с гальваническими зельями. Повернувшись к нему, я успела произнести лишь половинку первого слова.

«Мне не до тебя! Если ты в самом деле намерена сообщить мне что-то дельное, у тебя есть время к вечеру, чтобы подготовиться и не мямлить при мне», — бесцеремонно отрезал он, затем в три шага преодолел коридор и покинул замок.

Его «салах-аз-зарова» надменность отбила у меня желание «подготовиться». В прошлый раз я не мямлила, а отчитывалась твёрдо. Обманщик бессовестный. Но я проглотила обиду. Он всё это говорит, чтобы задеть меня, это его отличительная черта и даже более — опознавательная примета. Лорд отбил у меня всякое желание распечатывать люк. Впрочем, я быстро нашла в этом положительную сторону.

Торопливо сбежав по ступеням лестницы, я пересекла холл и вошла в ярко-оранжевую кухню Фери. Взяв две бутылки сливочного пива, я предупредила эльфа, что иду к Гонтарёку.

«Молодец, юная госпожа Присцилла! — пропищал эльф, прижимая дрожащую ладошку к левой щеке. — Вы должны уделять больше внимания своему жениху!»


Гонтарёк без каких-либо вступлений сунул мне в руки сегодняшний выпуск «Ежедневного пророка». Я озадачено посмотрела на него, но он лишь кивнул мне на газету.

«ЖЕСТОКОЕ УБИЙСТВО ЦЕЛОЙ СЕМЬИ»

«Деревня Лох-Ломонд в Шотландии стала ареной зверского убийства: целая семья была убита с жестокостью, заставляющей усомниться в том, что виновником убийства был человек. Все факты указывают на то, что семья пала очередной жертвой Того-Кого-Нельзя-Называть. Этим утром были обнаружены останки пятерых членов семьи МакКиннон в их доме. Робин МакКиннон, 44, Джоанна МакКиннон, 42, Марвуд МакКиннон, 23, Марлин МакКиннон, 19, Мартин МакКиннон, 17. Над их домом на отшибе деревни в течение почти шести часов витала Чёрная Метка.

Мракоборцы, прибывшие на место преступления этим утром, поразились жестокости данного убийства. То, что осталось от МакКиноннон, было похоже на груду разрозненных кусков. Полуразрушенный дом является свидетельством того, что семья сражалась до последнего. Известно, что Марлин МакКиннон была участницей Ордена Феникса, организации Альбуса Дамблдора, созданной для борьбы с Тем-Кого-Нельзя-Называть.

«После такого вопиющего случая расправы мы убеждаемся, что к борьбе с Тем-Кого-Нельзя-Называть должны подключаться только матёрые волки Аврората, а не дети, которым захотелось поиграть в войну», — прокомментировал Бартемиус Крауч.

В Британии целые сутки не умолкают голоса, с апломбом доказывающие, что волшебники не должны молчать и терпеть такое, а если они предпочитают покорно мириться с подобным ужасом, то так им и надо. Но что это за непутёвые волшебники, и где они, горемыки, прячутся, и по какой причине прячутся, и почему так упорно не желают отстаивать свои жизни и жизни соотечественников...»

Ниже был приведён некролог Марлин от профессора трансфигурации в Хогвартсе Минервы Макгонагалл, длякоторой Марлин была любимицей.

— Тебе Тина ничего не пишет? — вдруг спросил Варег, когда я дочитала.

— К её и моему счастью не пишет, — отозвалась я и посмотрела на него с укоризной. — Зачем ты вообще спрашиваешь? Зачем напоминаешь мне о... потерянной дружбе?

— А если б на месте этой Марлин была Тина, как бы тебе было?

— К чему ты клонишь?

— К чему? А ты подумай! Пожиратели целую семью превратили в красно-лиловую жижу. Ты читала подробности? В их останках копошились почтовые совы... Они... ОНИ ПРИНЕСЛИ ИМ ПОЧТУ! — Варег сорвался на крик. Я молчала.

Он встал и начать наматывать круги по комнате, шаpкая по полу дoмашними тапочками.

— Меня просто выворачивает. Молодая девушка... её братья... они не заслужили такой смерти.

— Лестрейндж тоже молодая девушка, или ты забыл, что мы с ней сделали?

— Это не идёт ни в какое сравнение, Приска! Она бестия конченая, на человека мало походит.

— Что ты несёшь? Разве не ты восхищался Пожирателями, когда они только притопали сюда? Разве не ты знал всё намного раньше меня и побуждал меня «образумиться» и не стоять у них на пути? Что изменилось?

— Во-первых, ты изменилась, — заявил он авторитетным тоном. — Со дня прибытия Темного Лорда ты замкнулась в себе, редко выходишь из замка, постоянно чем-то занята. Даже когда ты рядом, ты далеко. Я не могу достучаться до тебя... Не сердись на меня за бестактный вопрос, но что с тобой происходит? Ты так самозабвенно отдалась какому-то заданию? Настолько, что даже не находишь времени на меня? Я постоянно думаю о тебе, а ты обо мне думаешь? — он так торопился всё это высказать, что у него сбилось дыхание.

— Варег, ты же знаешь, у меня задание от Тёмного Лорда, — отвечала я как можно мягче. — Я стараюсь... я не могу допустить промах...

— Приска, ты хоть понимаешь, что это он приказал убить всю семью МакКиннонов? Или ты уже настолько не соображаешь? Так стараешься, что забыла, кто живёт в твоем доме?

— Да что ты завёлся... — от усталости и досады мой голос потух. — Ты не знаешь его... он может нас всех в бараний рог согнуть. Это тебе не какой-то Ангреноген-квиддичист... Ты жаждешь моей смерти, если намекаешь мне, чтобы я пошла против него.

— Я не говорил такого, — Варег отвечал горячечно. Его лоб слегка покрывала испарина.

— Тогда к чему ты клонишь?

— Я разочарован, — отрезал он, отворачивая взгляд. — Я разочарован в Темном Лорде... точно пелена с глаз спала. Я поступил опрометчиво, когда поверил в эти идеи... Ты ведь поддерживаешь Крауча?

— Смеёшься? Я просто читаю новости, которые он комментирует. Нужно знать, что говорит противник, это дает полный обзор. До приезда Лорда я могла быть на распутье, но теперь я уже определилась...

— Мне больно слышать это от тебя, Приска. Я беспокоюсь о нашем будущем.

— Ты выбрал чертовски неподходящее время, чтобы беспокоиться о будущем, Варег. Неужели я стала в твоих глазах прокаженной из-за того, что у меня дома живёт Волдеморт? Ты надеешься, что сможешь что-либо изменить? Или ты считаешь, что я одобряю его методы? Нет, разумеется. Но чувства не должны возобладать над разумом. Ты лицемер, Гонтарёк. Не знай ты его методов, ты бы по-прежнему был очарован его идеями.

— Да, теперь я это признаю. Если б я не знал правды, я бы идеализировал его, это так. Но теперь-то я знаю. Мне импонировала только... сноровка Пожирателей, — Варег вдруг умолк.

В комнате воцарилась гробовая тишина.

— Но я-то думал, что он сокрушит магглов и грязнокровок, — заговорил Варег с каким-то странным сердоболием, — а он просто стирает в порошок всех, кто стоит у него на пути...

— МакКинноны и были грязнокровками, — перебила я. — Твоя тирада неубедительна.

— Как? Как тебе втолковать... — осекся он. Затем выпалил несколько ругательств. — Тут дело уже не в чистокровии, а в ЖАЖДЕ ВЛАСТИ! Нельзя забывать, что у нас уже был и Гриндельвальд, и Ангреноген... Ми знаем этих узурпаторов. Если ты думаешь, что выслужишься перед Лордом и обретёшь иммунитет от всех бед, то ты сильно заблуждаешься. Благосклонность таких чудовищ мнительна. Он непредсказуем.

Горькая обида сдавила мне горло. «Выслужишься», этот белобрысый рассуждает обо мне, как Шиндер — в контексте какого-то блистательного будущего. А у меня на уме не окочуриться, сохранить Ньирбатор, уберечь госпожу...

— Мне обидно слышать такое от тебя. Так может молоть языком лишь Дамблдор. Только не говори мне, что ты покупаешь у Лугоши запрещённую прессу...

— А если покупаю, то что? — нагло выпалил он.

— Если у тебя обнаружат этот мусор, и будут пытать тебя, я не стану за тебя заступаться, так и знай! — вскричала я не своим голосом, не сдерживая злости. — Я не подставлю себя под удар из-за тебя. Лучше б ты сидел со своим тиглем и заботился о семье. Из-за тебя им тоже может перепасть.

Покосившись на меня, Варег сьязвил:

— Спасибо тебе за предупреждение, милая, хотя оно скорее напоминает угрозу. Небось от него уже нахваталась?

Я пропустила этот выпад мимо ушей.

— А что с госпожой Катариной? Почему она больше не заходит к нам? Что с вами двумя происходит? Я теперь вижу на вашем примере, что он делает с людьми, если не убивает...

Эти слова были произнесены с таким самомнением, что моя досада удвоилась.

— Мне тошно от твоего нытья, Варег. Ты звучишь жалко. Тебе невдомек, что мне пришлось пережить в первую неделю этого сожительства... это был какой-то непрерывный поцелуй дементора...

— Что он с тобой сделал, Приска? Он так запугал тебя? Расскажи по порядку, что там было... — Варег присел возле меня. Поймав намёк на жалость, мне стало противно.

— Да он всех запугивает, не в этом суть. Впрочем, думай как хочешь. Называй, как хочешь. Я не выбирала сторону, это она меня выбрала, а я пошла навстречу. Вот и всё.

Я поднялась с места, от головной боли у меня мутилось в глазах, но я не подала виду. Затаивание собственной боли доставило мне какое-то мрачное удовольствие.

— Приска, постой...

— Оставь меня в покое.


Одолеваемая тягостными мыслями, я и не заметила, как дошла до своего замка. Вернулась ровно в шесть. Оставался час, чтобы прийти в себя после ссоры с Варегом. Я не была готова к такому повороту событий. От кого, от кого, но от Варега я не ожидала таких нападок. Было б из-за кого беситься! Из-за каких-то МакКиннонов, которых он знать не знает. Как можно жалеть того, кого не знаешь? Варег, как и большинство наших сверстников, отнюдь не склонен к состраданию. Наблюдать в нём такую метаморфозу для меня не то, что неожиданно, а страшновато. Когда человек, которого знаешь как облупленного, проявляет несвойственные ему качества, это отталкивает. А вдруг наши пути разойдутся?.. Не будь мы так привязаны друг к другу, никакая детская помолвка не смогла бы удержать нас вместе. А теперь я ощущаю угрозу. Какие-то МакКинноны треклятые! Да хоть бы десять МакКиннонов! Это не должно ставать между нами...

И когда он только успел переметнуться? Именно сейчас, когда ситуация накалилась, когда ходит молва, что в глуши могут шнырять мракоборцы, и Пожиратели схватят любого, кого заподозрят в нелояльности Лорду. Когда в его голове успели поселиться такие опасные мысли, если он всё время был занят алхимией?

Это же Варег, мой самый близкий человек. Мой самый первый враг. Самый лучший друг. Жених. Соучастник. Любовник. Тот, ближе которого у меня нет.

Когда я почувствовала, что расплачусь, я отрыла тетрадь и погрузилась в хоркруксию, которая в тот момент оказалась для меня спасательной соломиной в этом море невыплаканных слёз.

Сравнение Годелота души с розой всё более кажется мне неверным. Один опус ещё можно понять и принять. Но множественный крестраж больше походит на кровавого орла. Неужели Лорд так сильно ненавидит себя, что принимает самобичевание за самолюбование? Скажи я ему это, что меня постигнет? Наверняка составлю компанию старичку в пещере короля Иштвана...

В семь я постучалась в его дверь, но никто не открыл. Я проверила когти над входной дверью: они не почернели.

Он не пришёл.

Я простояла у его двери четыре часа, боясь, что он вернётся, как только я уйду. Томительно тянулся час за часом, а Лорд упорно не желал приходить.

Он не пришёл.

====== Глава Двадцать Седьмая. Carpe Noctem ======

Понедельник, 18 февраля 1964 года

В дверь моей комнаты настойчиво стучали, но я не решалась по-настоящему проснуться. Уже добрых полчаса я томилась в полусне. Приоткрывая глаза, я вспоминала о вчерашнем дне — и снова засыпала. Ещё минутку, ещё чуть-чуть... Скоро я буду вырвана из безмятежных снов и отдана в распоряжение нового мира под владычеством Тёмного Лорда. Я вспомнила о Вареге. Его крик стоял в моих ушах. Треклятые МакКинноны. Отвоевали б свое право на жизнь — их было пятеро, целая армия! Учили бы непростительные заклятия, на упырях тренировались бы. Или, может, у них там приветствуется только бытовая магия? У нас здесь совершенно иной мир. Лорд подчинил себе половину магической Европы. Авторитетные и сановитые маги идут за ним. Он — сила, закон и власть. Великобритания остается оплотом сопротивления; там живут дети, которые слушают сказки всяких Дамбидеров... Домбилдодеров... Не то чтобы я спала, или даже дремала. Скорее всего, я бодрствовала с крепко закрытыми глазами.

Богатырский стук в дверь разбудил меня со всей определённостью.

— Юная госпожа Присцилла! — пропищал голосок.

— Чего тебе, Фери? — прохрипела я из-под одеяла.

— Тёмный Лорд требует, чтобы вы спустились!

— Не выдумывай тут! Уходи, не то накажу!

— Темный Лорд велел мне: иди разбуди ту бездельницу, — эльф не то пищал, не то визжал. — Не в обиду вам цитирую дословно.

— Чего это ты по замку шатаешься? Ты же говорил, что больше не выйдешь из кухни?

— Госпожа приказала выходить, иначе она казнит меня! Но если вы не выйдете, Тёмный Лорд казнит меня первый.

— Тебе лучше выйти, — вдруг подал голос Барон Баторий.

Сверля меня взглядом матовой темноты, его пальцы поглаживали меховую оборку, а тон прозвучал, как констатация последнего факта моей жизни.

Я соскользнула с постели и стала одеваться, чувствуя, что Барон улыбается, но, быстро взглянув на него, не успела поймать улыбки: только слегка приподнятый уголок жёстко сложенных усов.

Принарядившись я не спеша спустилась по лестнице в холл. Оставалось ещё шесть ступенек, когда я услышала холодный высокий голос:

— Знаешь ли ты разницу между дисциплиной и субординацией?

— Я не настолько искушена в обоих, как вы, милорд, — ответила я. У меня было такое ощущение, словно очень больной человек спрашивает меня, не больна ли я.

Лорд скривился. Его склеры горели красным огнем, идущим из глубины его... души.

— Возможно, ты предпочла бы, чтобы я растаял, как порождение твоего сонного разума? — прошипел он. — Куда ты пропала вчера?

— Вы не пришли, — тихо сказала я. — Я думала, вы забыли о встрече. Я пошла спать, уставшая от дел. Что мне б...

— Замолчи! — резко оборвал он меня. — У тебя нет никаких дел. У тебя всего одно дело! Ты не имеешь права растрачивать попусту подаренное тебе время! — он шипел так противно, что хотелось заткнуть уши.

Красная кайма его глаз парализовала меня. Я не могла отвести взгляда.

— Как ты смеешь заставлять меня ждать? Я что, должен посылать за тобой прислугу? Запомни раз и навсегда: когда я вхожу в Ньирбатор, ты должна бодрствовать и дрожать в страхе за свою никчёмную жизнь.

— Да, милорд, простите. Усталость вогнала меня в долгий сон.

— От чего ты устала, бездельница? — фыркнул он точь-в-точь как Барон.

— Я четыре часа ждала под вашей дверью.

— И что с того? Я могу хоть каждый вечер назначать встречу и не приходить, но ты должна быть там. Ты — никто, тебе понятно? Если ты ещё раз посмеешь мне прекословить, то узнаешь, почему меня не называют по имени.

«Как странно, — я подумала, — что я до сих пор не удосужилась поинтересоваться, почему его действительно именуют Тем-Кого-Нельзя-Называть. С ума сойти, да я даже имени его не знаю!»

В ответ я покорно кивнула, уставившись на последнюю ступеньку, которую не осмеливалась перешагнуть. Шорох многих юбок возвестил о пришествии госпожи Катарины. Позади неё шлёпал Фери, но по пути он успел затеряться в складках штор: гаденыш боится наказания, но ему невтерпёж подслушивать. Госпожа похвалила меня за то, что я наконец проснулась, как будто это что-то фантастически неподъемное. «Представьте себя, я наделена способностью просыпаться! Я на что-то гожусь!», — тяжкий стон едва не прорвался у меня. А госпожа более всего, разумеется, была рада видеть Волдеморта в нашем мрачном холле. Не знаю, где были её глаза; она как бы не замечала, что он нешуточно взбешён.

Лорд между тем продолжал сверлить меня взглядом.

— Что ж, Приска, расскажи-ка мне о своих делах?

Я подняла на него глаза, недоумевая; затем посмотрела на шторы, высматривая эльфа, чтобы подставить его под горячую руку Волдеморта, — но тот исхитрившись вовремя испарился.

— Мои дела недостойны вашего внимания, милорд, это всё пустяки... — бормотала я себе под нос.

— Милорд, у Присциллы очень много дел, — вмешалась госпожа, сверкая светской улыбкой, — но прежде всего она прекрасно осознает свой женский долг и не позволяет себе пренебрегать узами будущего брака...

Под презрительным взглядом Лорда глаза госпожи прямо-таки заюлили. Она начала городить такую околесицу, сам дементор ногу сломит: о старой семейной традиции дарить помолвленной девушке лошадь.

— ... тогда мне приобрели превосходного жеребца, дабы предоставить мне возможность упражняться в верховой езде. Я зарекомендовала себя опытной всадницей. Вечерами я скакала на конный променад по деревне вокруг Ньирбатора. Живи Приска лет тридцать назад, ей бы тоже пришлось учиться. А ты что думаешь по этому поводу, душенька?

«Ради всех Баториев, заткнитесь вы наконец! — я вложила в свой умоляющий взгляд, — иначе Милорд сейчас пришьёт нас обеих!» Восковая личина чернокнижника ничем не выдавала того, что таилось в его голове. Мрак погуще тьмы. Время поджимать хвост...

— А не проще перерезать горло этим твоим узам? — вдруг обратился ко мне Лорд, кривясь краешком губ.

Я оторопела. Госпожа заливчато рассмеялась, приняв это за шутку, и захлопала в ладоши. Как эксцентрично она себя ведёт! Что с ней стало? Она совсем тронулась умом. Такое чувство гадкое было, что вот-вот ударюсь в слёзы.

— Почему ты молчишь, Приска? Тебе трудно излагать свои мысли? Мне говорить за тебя? — холодно напирал Волдеморт.

— Да всё отлично, милорд... Меня ничего не отвлекает, я всецело посвятила себя вашему заданию.

— Эти узы отнимают у тебя время, которое ты могла бы проводить с пользой, исполняя свои обязанности. Я наделяю своих слуг могуществом куда большим, чем им может дать что-либо другое. Ты это понимаешь?

— Понимаю. «Тёмный Лорд награждает тех, кто служит ему верно», Шиндер мне втолковал, — ответила я, прежде чем я успела прикусить свой язык.

— Н-да, — тихо произнёс Лорд.

Я не сводила с него глаз. Что было в них — нетерпение, скука, угроза? Я не смогла разобраться.

— Дело с тобой обстоит ещё хуже, чем я думал. Твой страх пошёл на убыль, но я это исправлю.

Я ощутила знакомую дрожь в пальцах — возникло мучительное желание схватить Лорда за шею, треснуть головой о перила, полюбоваться багровыми брызгами, заглянуть в закатывающиеся глаза... Я так разозлилась, что, казалось, дышать

А он лишь смотрел на меня непроницаемым взглядом, выпятив свой подбородок — с вызовом, мол, дерзай, я знаю, о чём ты втайне мечтаешь.

Вторник, 19 февраля

Дождавшись, когда Волдеморт сегодня удалился из замка, я пошла в Аквинкум, чтобы немного вернуться в свет и пообщаться с кем-то, кроме «ужаса и трепета». Я чувствовала себя гораздо свободнее, чем раньше; в городе не было видно Пожирателей. Быть может, они сожрали столько смертей, что теперь боятся загореть на зимнем солнце. Я вошла в «Немезиду», как в свой дом. Не передать словами, как я люблю это место. У меня столько хороших воспоминаний, связанных с «Немезидой»... Когда мой взгляд упал на столик, где мы с Варегом бездельничали сотни раз, от горечи я слегка пошатнулась.

А потом я увидела Матяша Балога. Этот... этот друг Варега выпучил на меня глаза, ничего не сказал и бросился к выходу. Меня это озадачило. Немного позже, когда я вышла из «Немезиды», на углу я едва не столкнулась с Лугоши. Его глаза зашмыгали туда-сюда, он резко повернулся и ускорил шаг к своей булочной. Это меня покоробило. Неужели ко мне предвзято относятся из-за того, что в Ньирбаторе живёт Волдеморт? Кентавры. Затем Варег. Теперь местные. Отморозки..

А как насчёт Агнесы?.. Проходя мимо трактира Каркаровых, я не решилась зайти, что-то меня сдержало, слишком тягостное ощущение. Снова зашевелились угасшие подозрения. Мне не даёт покоя предположение, что это Агнеса на меня донесла. Я ведь тогда не просто ввалилась в трактир и бросила записку на столик — я дождалась времени, когда внутри не было ни единого посетителя; никаких свидетелей быть не могло. Кто-то может подумать, что Агнеса работает в трактире отца, но у неё там скорее наблюдательный пункт, она в курсе всего и часто становится посредником в разных делах и переговорах. Я уже допускала мысль, что моя записка могла вывести на мой след, но она была заколдована анонимностью, заклинанием, которое я отлично усвоила и которое не раз выручало меня в Дурмстранге. Также меня удручает тот факт, что Агнеса часто навещала меня в больнице. Госпожа сказала, что прислала её ко мне только раз, значит, все остальные визиты были по её воле. И зачем это она ко мне приходила? Мы не особо дружим, только колдуем вместе.

Погрузившись в такие раздумья, я очень кстати столкнулась с Игорем Каркаровым в лавке Лемаршана, и мы разговорились. Он сообщил, что некоторые Пожиратели на время покинули медье, потому что в Англии у них намечается очень много дел. Ещё много Люпинов, Финниганов, Пруэттов и МакКиннонов.

Согласно международному магическому статуту, трансгрессировать между странами запрещено; у нас нужно добираться железнодорожными путями к пограничному городку Чокаш. В общем, здесь нет ничего сложного, всего сутки в пути, но Каркаров рассказал, что для некоторых Пожирателей этот маршрут закончился плачевно, потому что сюда заявились мракоборцы. Ситуация в медье мгновенно заострилась; Лорд приказал выследить волшебников, которые помогли мракоборцам организовать засаду на железнодорожных путях. Два Пожиратели — Макнейр и Кэрроу, отвечавшие за безопасность пути — были жестко наказаны.

Я испугалась — но не того, что мракоборцев поймают, а того, что их могут не поймать, и те начнут сеять смуту, и местные пострадают меж двух огней. Только этого не хватало.

Дошло до того, что Пожиратели поймали в лесу группу малолетних волшебников, и решили разузнать, что те делали в лесу в столь поздний час, когда все почтенные горожане наxoдятся в кровати или по кpайней мepe в стенах coбственного дoма, а не бoлтаются по oкрестностям под покpoвом ночи. Пожиратели решили, что легковерные подростки могли быть как-то связаны с пришествием мракоборцем и устроили им допрос с пристрастием. Каркаров говорит, все «живы, но бывало лучше».

— А ты случайно не знаешь, что творится с Гонтарёком? — внезапно спросил он меня. — Он ведёт себя странно. Я видел его сегодня с Матяшем, они еле рты раскрыли, чтобы поздороваться.

В его голосе слышалось раздражение, и я не сомневалась, что Каркаров очень зол на Гонтарёка за такое анти-сотрудничество. Дело ведь не в дружбе; он в неё уже не верит. Варег, Лугоши, Матяш... Какой мозгошмыг их укусил?

— У него... возникли трудности с... комнатой зелий... — начала мямлить я, инстинктивно выгораживая жениха, — алмазы разборзелись..

Я вдруг заметила, что Каркаров что-то держал в руке. Увидев, что я присматриваюсь, он гордо поднял вещь. Это был говорящий портрет Бауглира, корифея древности, который прославился тем, что вывел новую расу и навлёк много бед на всех, кому повстречался. Он одет в чёрные доспехи, а на голове у него корона с тремя сильмариллами. Его последователи до сих пор населяют скандинавские леса: их можно узнать по черно-белой раскраске и булаве с воткнутыми спицами, которыми те сокрушают магглов.

— Ты выкупил его у Лемаршана? — удивленно воскликнула я.

— Это приказ Лорда, — хмуро улыбнулся Каркаров. — В общем, мне не стоит об этом распространяться... но это вроде и не секрет. Один такой есть в «Горбин и Бэрк» в Лондоне, а второй был здесь. Налаживаем полезные связи.

— Ты несёшь его к себе?

— Нет, в дом Бартока, в кабинет милорда.

— У него там есть свой кабинет?

— А ты не знала? Третья комната слева, второй этаж.

Я остолбенела.

— Бароновы кальсоны! Я думала, это кабинет Розье.

Каркаров рассмеялся.

— Ну уж нет, своих кабинетов нам не дают. Но было б неплохо.


Уже почти смеркалось, когда я возвращалась домой. Достигнув деревни, я пошла по тропинке, к удивлению, совсем безлюдной, и подумала о том, что не следует мне отлучаться на столько. Меня зачастую пугает мысль, что я уйду, а когда вернусь — никого не останется. Все исчезнут. Мне несколько раз снилось, что я возвращаюсь в вымершую деревню, в заброшенный город, в дома, где никто уже не живет... Все уйдут, кроме Волдеморта. Он-то будет жить. Безумец.

Не передать словами трепет моего сердца, когда я увидела мой Ньирбатор, который между луговиной и луной смотрелся как доисторический белый монолит.


Когда я пришла к Лорду, мне сначала показалось, что он забыл об утреннем недоразумении. Я не могла верно прочесть его восковое лицо. Его глаза были неподвижны, как два замёрзших колодца.

Войдя я увидела, что Лорд стоял возле сундука с драгоценностями Эржебеты. Поддавшись неясному импульсу, я тоже подошла. Там была небольшая коллекция тиар и фибул, усеянных камнями; несколько были без оправы; все они выглядели так словно только-только вышли из-под руки ювелира. Мне пришла в голову безумная мысль, что Лорд ухаживает за драгоценностями. Ему заняться больше нечем...?

— Драгоценности графини, — почти шепотом протянул Волдеморт, не оборачиваясь. — Что, тянет посмотреть?

Он издевался. В моём доме он собрался мне показывать мои вещи.

Его длинные пальцы извлекли бархатную коробку, внутри которой лежало сверкающее ожерелье из зелёных камней, соединенных посредине трёхглавой змеей. Кажется, Лорд вовсе не мне показывал, а сам поддался мимолётному желанию притронуться к украшению. От моего внимания не ускользнул его алчный взгляд. Возможно, это некий артефакт? Теперь я уже не узнаю. Попытаться отобрать? Пожаловаться госпоже? «Безделушки ничего не стоят; важно то, что заключено в них», — промелькнуло у меня в голове.

Вдруг Лорд уставился на меня, словно я высказала прямое желание забрать ожерелье. Он смотрел на меня пытливо. Озабоченность его была неприязненной. «Да уж, он прочитал мои мысли», — я подумала и мигом отвернулась. Лорд вернул ожерелье в бархатный футляр и запер в сундуке. Затем пошел к письменному столу, сел и, взмахнув рукой, дал знак, чтобы я приступала к отчёту.

По мере того, как мой отчёт продвигался, Лорд раскрывал некие подробности со своего опыта. Например, он признался, что после четвёртого крестража не мог выполнять определённые заклинания, но со временем он это исправил.

Затем Волдеморт решил всё же поведать в подробностях о пятом крестраже:

— Я чувствовал, будто мой внутренний мир разошелся и распоролся вглубь, вширь и ввысь... Болезненная усталость, и кровь — как после сильного жара.

По окончании обряда мне пришло на мысль, что этот крестраж, который причинил мне столько мучений, представляет собой некую коварную подмену, которая внедрилась из глубин сознания, чтобы моя собственная личность потерпела смещение.

— Хотите сказать, что пятый крестраж вражески к вам настроен?

Последовала небольшая пауза.

— Это ты мне скажи.

— Покажите мне его, — сказала я, — и я буду иметь лучшее представление.

Лорд насмешливо покачал головой.

Спустя некоторое время он спросил у меня, не снится ли мне что-нибудь особенное с того дня, как я взяла в руки «Розу ветров». Я призналась, что запомнила только несколько кошмаров. По словам Лорда так и должно быть; он объяснил, что ночные кошмары пригодятся при выполнении заклятий тёмного разряда, ведь силу можно черпать с чего угодно, если знать как. Черпание из боли принадлежит к искусной магии. Меня учили, что это касается только чужой боли, ведь своя может напротив — ослабить магию. Но Лорду, как я поняла, известен иной путь.

— Объясните тогда, пожалуйста, как мне использовать кошмары себе во благо?

Лорд вздёрнул брови вверх и сказал:

— Ты пока не заслужила подобных знаний. Посмотрим, сможешь ли ты это исправить.

Я ограничилась молчаливым кивком. От меня не ускользнуло то, что его лицо вдруг растянулось в невозмутимую личину.

— Посмотрим, что у тебя в голове, — сказал он очень тихо.

— Что, простите? — меня прошиб пот.

— Неужели ты думаешь, что я могу принять твою службу, не зная, кем ты являешься на самом деле? Прибереги для других свою учтивую маску. Я не могу удержаться, чтобы не заглянуть, что же скрывается в голове этой пугающей своими повадками... особи.

У меня перед глазами поплыло от страха.

— Пожалуйста, не надо... — я опустила голову и вперилась взглядом в колени.

Лорд спокойно произнёс:

— К тому же, как я могу быть уверен, что передо мной не сидит истеричная дурочка, желающая выглядеть разумной? Подними голову, — сказал он вполголоса. — Или страдание наступит незамедлительно.

Я перевела взгляд на узор на ковре и сосредоточилась, отчаянно пытаясь задействовать всё, что знала о легилименции. «Мысленный блок... вытеснение постороннего разума... пружинистое отторжение ... фальшивые воспоминания-конфетти... стена... забор... ограждение... бетонный блок... стена высокая-высокая... каменная стена, мощные врата, засов железный, не открыть ни за что... не открывай, не впускай», — мои мысли кричали как резанные.

С утробным рыком Лорд сорвался с кресла и навис над письменным столом. Я отпрянула.

— Не испытывай моё терпение, — еле слышно произнёс он. — Я сказал: подними ГОЛОВУ! — Крикнул он, нацелив на меня палочку.

Я почувствовала, как поднималась невольно моя голова. Я попыталась закрыть глаза руками, но не могла ими двигать. Волдеморт возвышался надо мной как чёрная башня. Он глядел на меня сверху вниз, его пустые глаза были лишены выражения, но багреца в них было очень много. Он утопил меня в нем. Не в силах сопротивляться, я чувствовала, как моё сознание выносится и подается на блюде. Я ощущала, как его сила прикасается к моему мозгу. Меня воротило от его присутствия в моей голове. Теперь я хорошо знаю улыбку Лорда, освещающую его черты и так легко вводящую в заблуждение.

Внезапно всё прекратилось.

Лорд прошипел что-то на парселтанге. Он снова сел за письменный стол и расслабленно откинулся в кресле. В комнате повисло продолжительное молчание. Я прикрыла свои сонливые глаза, массируя виски, которые ныли будто по ним cтукнули мoлотком. Спустя некоторое время Лорд прочистил горло и сказал высоким голосом:

— Это даже больше, чем я ожидал увидеть. Присцилла, какой мрак... Подумать только, на кого я трачу свое время... — я услышала гортанный смех. — Право, я очень обескуражен.

Надежда на то, что в начале вечера со мной был настоящий Волдеморт, ушла, как песок сквозь пальцы. Наcтоящим oн был сейчас — искусный тёмный волшебник.

— Но с этим можно работать, — сказал он и цокнул языком. — Знаешь, достигни ты успеха, тебе бы самой пришлось искать Белле замену. Или занять её место. Возможно, тебе бы понравилось: выполнять настоящие поручения, намного кровавее, чем то, что ты устроила... Намного проще платья примерять или с юнцами в снегу валяться, — он договорил и бросил на меня презрительный взгляд.

Мне хотелось провалиться сквозь землю.

— Нравится читать статейки об Ордене Феникса? — скривился Лорд. — Я разорву его как тряпичную куклу. Не надо никого жалеть. Величие не знает ни жалости, ни других сантиментов.

Лорд шагал по комнате, засунув руки в карманы своего черного сюртука. Видимо, в его голове роилось много мыслей. Когда он, наконец, снова сел за письменный стол, то взял в руки палочку и начал крутить. Он смотрел на меня своим обычным высокомерным взглядом.

— Ньирбатор — это в высшей степени живой организм, источник и хищник одновременно, и он влечет к себе с неодолимой силой. Ума не приложу, как вам, двум ведьмам, удаётся не подпускать к нему чужаков. И дело даже не в родовой защите. Ты, наверное, заметила: на меня она не сильно действует.

В его глазах сверкнули алчные угли.

— И много люков ты открыла за последний год?

— Достаточно, — прошептала я от сочетания злости и страха.

— «Достаточно, милорд», соблюдай манеры... юная Присцилла, — передразнил он голосок эльфа.

Лорду, похоже, было очень весело. У него теперь появилось широкое поле для издевок.

— Гм, а твой круг общения меня порадовал... Я хочу видеть Кровавого Барона.

Я окинула его недоумевающим взглядом.

— Барона Батория. Ты, по всей видимости, совсем не знаешь его.

Я хотела возразить, но моя усталость не позволила мне. «Почему он так назвал его? Фери говорил, что Барон кровожадный, но это не то же самое, что «кровавый». Речь ведь шла о черте характера... И Волдеморт хочет его видеть. О нет. Только не это. Барон — это моя находка, мой источник информации», — в спутанных мыслях я перебирала все способы уберечь Барона от Лорда.

— Сначала мне нужно спросить у него разрешения, милорд, — сказала я с напускной невозмутимостью.

— Да неужели?

— Да, он весьма грозный, злопамятный и любит церемонии. Впрочем, м-милорд, у вас уже есть Бауглир....

Он хмыкнул.

— Хорошо поболтали с Каркаровым?

— Он ваш новоиспеченный Пожиратель, правда? — Я попыталась направить беседу в другое русло.

— Каркаров — необузданное животное, — небрежно сказал Лорд, склонив голову набок. — Я дал ему то, что сможет его облагородить.

— Нелестно же вы отзываетесь о ваших слугах, милорд.

— Ах, Приска... твоя жизнь так ужасающе коротка, что мне не вынести, если хотя бы один её миг будет потерян. — Лорд встал с кресла, подошёл ко мне, и сказал с расстановкой: — Ты сейчас умолкнешь, встанешь и отведёшь меня к Барону.

Не желая больше испытывать его терпение, я медленно встала.

И мы пошли.

====== Глава Двадцать Восьмая. Захватчик ======

Ничего не меняется:

Я по-прежнему жертва.

На куски раздираема,

Хотя мне дозволяется

Забиваться в нору —

Окровавленной.

Дж. Линч. Тайный дневник Лоры Палмер

Среда, 20 февраля 1964 года

Я смутно помню, как переставляла свои одеревеневшие ноги. Стены замка дышали непривычным холодом. С особенной остротой я испытала это, когда плелась по коридору к своей комнате, а Лорд Волдеморт шёл позади меня нарочито медленной, важной поступью. Это шествие заняло, казалось, цeлую вечность, вpeмя иcтончилось, наши шаги oтдавались в теняx на пoтолкe.

Когда мы подошли к двери, он велел мне впустить его, чётко произнося приглашение. Дверь отворилась — и сразу же захлопнулась у меня перед носом. Я почувcтвовала, что воздуx пepeдо мной cделался плoтным настолько, что напоминал невидимую упругую cтену, не позволявшую мне сделать xoтя бы шаг вперёд. Лорду, похоже, невтерпёж было повидаться со своим старым знакомым, а свидетелей приглашать не пожелал.

Я просидела в коридоре почти два часа. Благо, скамейка Фери пригодилась и мне. Одеяльце тоже бы не помешало, с досадой подумала я. С комнаты не доносилось ни звука. Лорд, разумеется, позаботился о заклятии антинаушника, поэтому даже пробовать я не стала.

Проникновение Волдеморта в мою голову и его злопыхательство вызвали во мне бурный отклик. Меня бросало то в жар, то в холод, и в этой сумятице чувств самым определённым оставался страх, возрастающий по мере того, как я вспоминала, что ему теперь известно. Фрагменты, изъятые им из моей головы, можно причислить к таким, что позволено видеть каждому и непозволительно никому. Будь я немного моложе, я бы сгорела со стыда, но я уже не маленькая, и Лорд, должно быть, заметил. Сказать по правде, это сущий пустяк по сравнению с тем, что он слышал обрывки моих разговоров с разными людьми (слава духам предков, что не с ополчившимся Варегом!); прознал о некоторых деталях распечатывания люков; о кентаврах — даже струйку крови, которая только померещилась мне! О записке-приманке, оставленной в трактире Каркаровых; об Агнесе возле моей больничной койки; о моём дорогом дневнике; о визитах в Чахтицкий замок. Слишко многими сведениями он теперь располагает. За такое нужно бы убить. Наверняка он хотел выведать секреты Ньирбатора, а наткнулся на заурядные фрагменты из жизни «глупой девчонки». «Неугодных всезнаек и прозорливцев выводили на лужайку и отceкали им голову на первом жe бревне, подвернувшемся под руку», — припомнилось из уроков истории магии. Волдеморта — на лужайку? Проклятье. Мне было страшно. Вся моя жизнь, казалось, шла ко дну, словно тростник, который воткнулся в ил. Эта восковая особь, этот хищник в человеческом обличье хочет увлечь меня в бездну.

Я сидела на скамейке, поджав ноги под себя, силясь не уснуть от усталости, и разглядывала тени, блуждающие по стенам от близстоящего канделябра. Глаза закрывались сами собой, перед моим взором расплывались огненные круги. Я едва не теряла сознание. У меня было такое впечатление, что я сегодня не просыпалась. Cплю без просыпу вторые cутки и вижу сон, в котором ведущая poль отведена Волдеморту, а я безропотно переношу всю его бесцepeмонность, только по вpeменам поджимаю губы, гoтовая взорваться, но oн неизменно берёт надо мной верx.

Но почему я не чувствую ненависти? Это ведь так легко. Я никогда не сдерживала себя в этом чувстве; упивалась им, когда нуждалась. Ненависть подталкивала меня к продвижению, подбадривала меня в минуты уныния. Я не вижу в этом ничего зазорного. Кто чем может, тем и подпитывается.

А тут Лорд... В сущности, я должна бы возненавидеть его, но не могу. Что это? Благодарность за то, что не убил меня? Но это же не милосердие какое-то безвыгодное! Я тружусь для него, я полезна ему — своим знанием и происхождением. «Спасибо тебе, отец, что женился на дочери Годелотов, иначе мне бы не поздоровилось!» — горькая мысль, но правда не бывает сладкой. Я не могу ненавидеть Лорда. Он... он ни на кого не похож. Он самобытен.

А когда он вышел из моей комнаты, его вид был довольнее некуда; движения этого сущего зла сквозили животной грацией, что не ускользнуло от моего воспаленного взора. Казалось, что у него даже лицо преобразилось, и не было уже той восковой личины. Лорд выглядел спокойным и снова поглаживал пальцами древко своей волшебной палочки. В моих ушах шумела кровь, я застыла в испуге, ожидая дальнейшего развития событий.

Когда Лорд подошел к скамейке, от его близости я ощутила удушье, будто от него исходили какие-то флюиды, которые парализовали мою волю. Всё моё тело было напряжено, как тетива лука. Я сжалась ещё теснее, стиснула зубы и стала ждать, когда он отойдет от меня.

Глядя куда-то вдаль коридора, он произнёс ровным тоном:

— Ступай в свою комнату, Присцилла.

«Пошёл ты, — я мысленно бросила ему. — Не будет по-твоему»

— Барон изъявил желание переехать висеть в другую комнату.

Я едва не вскочила от шока.

— Неправда! Барон не мог такого сказать! — закричала я со всей злостью. — Не врите!

— Я не намерен выслушивать твои визги, — противно зашипел он, нависая надо мной. — Если ты ещё раз поднимешь на меня свой голос, то очень пожалеешь. Милосердие мне неведомо.

Его глаза полыхнули красным, а крылья носа трепыхались. Я тотчас почувствовала, как мою голову, словно стальной обруч, сжала острая боль. Тень мрачнее тучи пала на скамейку, овеяв меня неестественным холодом.

— Я не прошу... о милосердии, лишь об уважении, — протянула я почти жалостно, морщась от накатившей мигрени.

— Теперь ты просишь? Похвально, похвально, — совсем близко раздавался приторный голос змея. — Только когда ты просишь, я готов тебя выслушать.

— А когда я отчитываюсь, вы разве не слушаете?

— Видишь ли, Присцилла... в общении существо более слабое подчиняется более сильному, окрашиваясь в его тона. Надеюсь, ты понимаешь, что под тонами я подразумеваю мысли и убеждения. Запишешь это к своим пословицам, чтобы запомнить. — В его голосе звякнула сталь, которая подействовала на меня усмирительно. — Я-то всегда помню. Ничего не забываю. Ничего не прощаю.

Должно быть, я выглядела как последняя грязнокровка — сидя с поджатыми ногами на скамейке прислуги. Головная боль, внезапно накатившая, начала сходить на убыль. Манипуляции Лорда, я запоздало осознала.

— В хоркруксии чувства притупляются и человеческие слабости цепенеют, — продолжал он говорить, обдавая меня холодом и вселяя неописуемый ужас. — А легилименция применяется только к слабым, запомни себе. Сильный умеет сопротивляться вторжению.

Лорд скрестил руки и склонил голову набок, словно вещал лекцию. От его слов о легилименции я съёжилась ещё сильнее.

— Как ты вся покраснела... душенька, — послышался гортанный смешок. — Сейчас кровь из глаз брызнет...

— Что вам ещё от меня нужно?

— Что мне нужно, тебе знать не обязательно. Делай то, что тебе велено, — отрезал он, и немного тише прибавил: — Ты у меня шёлковой станешь.

«Шелкопряд нашёлся», — я подумала, быстро заморгав от обиды. Наконец, собравшись с духом, я краешком глаза посмотрела на Лорда.

— Такая мольба в твоих глазах. Просишь прощения? — язвил он в свое удовольствие, не сводя с меня глаз, чтобы насытиться сполна моим унижением. — Разве я мог бы отказать?

Его голос был тихим и в то же время в нём был оттенок какой-то исступленной дикости, заставившей всё моё естество испытать огромное напряжение. В коридоре повисла тишина, прерываемая только моим громким неровным дыханием. Лорд стоял передо мной, нависая тенью, словно чёрная башня, но не было уже того холода. Мало-помалу я чувствовала, что напряжение убывает.

— Я знаю, чего ты боишься, — заговорил он, ещё больше понизив голос. — Все твои страхи у меня как на ладони. Ты боишься, что у Мальсибера больше привилегий в силу того что он Пожиратель. — Если Лорд хотел припугнуть меня моими страхами, у него это получилось. Потупив взгляд, я ощущала тошноту от мысли, что увалень занимает слишком много места в моей голове. — Но ты, глупая девчонка, забываешь, что это я наделяю привилегиями и, даже если Катарина завещает Ньирбатор ему, только от меня зависит, кто его унаследует. — Я подняла голову и наши взгляды встретились. — Ты это осознаешь? — В его взгляде сквозило безграничное господство.

— Д-да, милорд.

Синие глаза Лорда заглядывали в самую душу; я чувствовала, что у меня нет сил противиться его воле.

— Что касается портрета... Ты неправильно с ним обращалась, — менторским тоном заявил Лорд. — Я знаю, ты неспроста держала его у себя. Барон говорит, что был тебе источником информации по истории магии, это правда?

— Правда. Он восполнял мои пробелы, — быстро отозвалась я. Если б он только знал, о чём Барон грозился рассказать...

— Значит, это не станет для тебя такой уж большой потерей. — Лорд решил поставить меня перед фактом собственного изобретения.

Пересилив себя, я сухо кивнула.

— Я не слышу тебя.

— Это не станет для меня большой потерей.

— Гм, так-то лучше, — Лорд улыбнулся краешком губ, а немного погодя спросил: — Почему у тебя на полке лежит череп в белом чепце, скажи на милость?

На его лице читалось любопытство в сочетании с равнодушием, — не понять. Я тяжело вздохнула.

— Потехи ради... милорд.

Он кивнул. Его глаза были бесстрастны, но лицо приобрело странное выражение. Некий мрачный задор. Похоже, мой черепе в чепце его позабавил. Внезапно вспомнив о своём повелительном тоне, он холодно процедил:

— Не изводи меня, Присцилла. Ступай в свою комнату.

Не решившись поднять на него глаза, я безропотно слезла со скамейки. Мои ноги сами понесли меня. Под его пристальным взглядом я поковыляла в свою комнату.

Когда я вошла, портрета «Кровавого Барона» там уже не было.

Не беда, я убеждала себя, лежа пластом на своей кровати в каком-то оцепенении. Все мои мысли вращались вокруг тех слов о Ньирбаторе,наследстве и Мальсибере. О привилегиях.

Не всё потеряно.

Суббота, 23 февраля

— Не воображай, будто всякая чепуха вскружила мне голову... И не разговаривай со мной как с безголовой девицей.

Мы с Гонтарёком сидели в склепе, где договорились встретиться после того, как он прислал мне сову с извинениями и «прошением помиловать влюбленного глупца». Помиловать глупца я ещё могу, но влюбленного — ни за что. Нашёл время любить.

— Я никогда не считал тебя безголовой... — Варег попытался оправдываться, но я перебила его. Мне нужно было высказать наболевшее:

— Мне многого не надо. Пойми, пока здесь Волдеморт, никто не будет посягать на замок. Сомневаюсь, что даже Мальсибер осмелится сюда сунуться. А госпожа, в каких бы облаках она не парила, она жива, значит, и защита рода тоже живёт. Ради меня и завещания она должна жить. А Лорда не стоит впредь затрагивать в разговорах. Он — легилимент... Ты не принимаешь всерьёз нависшую над нами опасность. Лорд не пощадит никого, кто посмеет усомнится в его господстве. Про ОФ даже не упоминай при мне. Никогда.

— Не верится, что ты зашла так далеко... Но если зашла, то лишь по опрометчивости, — ответил Варег, будто совсем меня не услышал. На его угрюмом лице читались досада, недоверие, обида.

— Я никуда не зашла, Варег. Он не... ты не подумай, он не сломил мою волю, не сокрушил меня или что-то в этом роде...

— Нетрудно догадаться, — проворчал Варег.

— Я просто выполняю задание, — устало выдохнула я.

— Не то слово! Ты выполняешь задание, а я всегда говорю то, что думаю.

— Это отличное средство, чтобы попасть туда, где никто уже не говорит.

После продолжительной паузы, в ходе которой мы совсем по-детски отодвинулись друг от друга, Варег снова заговорил:

— Я... э-э... я согласен... с тем, чтобы не затрагивать эту тему. Не будем подставлять друг друга под удар, ладно? — Когда я кивнула, он заметно ободрился и продолжил: — Приска, нас с тобой объединяет гораздо больше, чем какие-то там убеждения. Хотя я уже по горло сыт твоей занятостью и прочими закидонами... Когда ты говоришь о каком-то страшно секретном задании, ты напоминаешь мне наших торговцев ядами, которые на всякий случай представляются поставщиками благовоний.

Я молчала, не зная, что ответить. С одной стороны, Варег пошел на уступку, а с другой, присовокупил к ней наглое обвинение.

— Пойдешь сегодня со мной в «Немезиду»? — предложил он ни с того ни с сего.

— Извини, сегодня не ...

— Понятно, — перебил он. Его глаза сверкнули ребяческой злостью.

— Я хотела сказать, — выдавила я, — что пойду с тобой завтра.

— А я завтра не могу.

— Да неужели? Алхимия не пустит, что ли?

Резко вскочив с места, Варег стал расхаживать по склепу с обиженной миной. Я искоса поглядывала на него, вкладывала во взгляд: «Уходи уже». Мне было тяжело. «Это же Варег, твой самый близкий человек», — скорбно прорезался голосок в моей голове.

И он не ушёл. Пристроившись рядышком, он заключил меня в крепкие объятия. Так мы просидели некоторое время. Оторвавшись наконец друг от друга, мы молча устремили взгляд в самый тёмный угол. Воздух в склепе Баториев был полон смутным дыханием возрождающейся жизни — ощущалось, что весна вот-вот вступит в свои права.

Беспокойство о Вареге по-прежнему не отпускает меня, но я знаю, что он достаточно рассудительный, и если подумает дважды, то не станет подставляться ради сострадания ко всяким грязнокровкам. Надеюсь, что он образумится, в его голове поубавится этой светозарной дури, и он не будет строить козни против Волдеморта.

Я собиралась спросить его, какой мозгошмыг укусил Лугоши и Матяша, но решила не поднимать этот вопрос, больно много чести.

По домам мы разошлись тихо-мирно.

Воскресенье, 24 февраля

Этой ночью мне снился Барон Баторий. Портьера больше на покрывала его. Он больше не торчал на портрете, а сидел рядом со мной на моей кровати. Тень от балдахина забавно легла на его благородные черты лица, и он показался мне даже очень привлекательным. Мы разговаривали на повышенных тонах, он снова ругался, а я огрызалась. Вдруг послышался стук в дверь. Барона как прорвало! Горячечной скopoговоркой, задыxаясь и сбиваясь, он начал что-то рассказывать. Я не сразу сообразила, что речь шла о Волдеморте, вернее, о том самом дне, когда его нога впервые ступила на порог Хогвартса, ведь Барон не употреблял его имени, а говорил якобы о совершенно другом человеке. Барон горячечно излагал всё без последовательности, словно адские гончие подгоняли его. Между тем стук в дверь продолжался. То, чему я внимала, потрясло меня до глубины души. Стук не утихал. Барон время от времени вытирал испарину со лба; говорил сбивчивo, взаxлёб. В последний миг дверь жалобно затрещала и распахнулась, но ничего не было видно. Взгляд Барона потух и он умолк; мы оцепенело всматривались во тьму. Внезапно плотный вихрь рванулся к нам и окутал нас с головой. Меня сбило со стула и я упала, а Барон куда-то исчез.

Я проснулась. Глаза впились в потолок, дыхание было затруднено. Казалось, что я только что пробежала огромное расстояние в несколько десятков лет. Горечь ударила мне в голову: я не запомнила ничего, кроме того, что «летом и зимой Хогвартс изнывал от скуки, потому что...» Как же там было, ради Мерлина?! Ах, да. «Потому что никто не разгадывал его тайн»

Какой никакой, но Барон был моим советником. Любопытно, что Лорд имел в виду, говоря, что я совсем не знаю Барона? Он назвал его... КРОВАВЫМ. Барон заявлял, что я ничего не знаю о Лорде. Лорд отметил, что я ничего не знаю о Бароне.

Получается, я вообще ничего не знаю.

Понедельник, 25 февраля

Сегодня в полдень Фери доложил мне, что Лорд зовёт меня по срочному делу. Я как раз сидела на подоконнике, высматривая на луговине Миклоса. Любопытно было, чему он теперь учит детей. Но луговина была безлюдна, лишь огненный сноп солнца ниспадал на Свиное Сердце. Воздух сегодня был каким-то спёртым и влажным, как в теплице. Ощутимо, что душеньке Весне не терпится свергнуть госпожу Зиму.

Когда я вошла в комнату Лорда, мой взгляд сразу пал на письменный стол, но там его не оказалось. Портрета Барона я также не обнаружила ни на одной из стен. Слева послышался шорох ткани. Резко крутанувшись, я увидела его — Того-Кто-Побывал-В-Моей-Голове.

Лорд стоял спиной к камину; позади него блики от пламени плясали на портрете Графини. Он смерил меня надменным взглядом, и я невольно понурилась, а когда подняла глаза, то увидела, как уголок рта Графини зловеще пополз вверх. У меня поджилки затряслись. Подойдя на шаг ближе, я присмотрелась к портрету, стараясь уловить что-то ещё — но ничего не заметила. Неужели померещилось?..

— Вы звали меня, милорд? — робко спросила я.

Он не сразу ответил, а так и стоял столбом, буравя меня неопределённым взглядом.

— Я тебя позвал, — последовал высокий холодный голос, — для того лишь, чтобы ты всегда была у меня под рукой. А теперь ступай в свою комнату и жди.

— Ждать? — еле слышно прошептала я. — Чего ждать, милорд? — Ждать, когда я о тебе вспомню.

Я смотрела на него с недоумением и не сразу заметила, что его рот находился на уровне кубка Графини. «Небось опоила чем-то?»

— Делай, что велено, если не хочешь, чтобы тебе стало совсем плохо.

— С-слушаюсь, милорд, — не своим голосом ответила я.

Развернувшись я пошагала к двери. За спиной послышался смешок.

Волдеморт не может выглядеть как обычный человек, не может вести себя как обычный человек, и человеком он быть не может. Глыба льда! Лишь удовольствие отразилось на его лице и ничего больше.

====== Глава Двадцать Девятая. Верни Мне Долг ======

Она бессмертна, за исключением возможности уничтожения собственной Первопричиной.

Джеймс Джойс

Вторник, 26 февраля 1964 года

Чтобы не погрязнуть в тяжелых думах после потери портрета, я решила заняться своими делами, которых, как считает Лорд, у меня нет. Черта с два, у меня своя жизнь, и она не пустая! Вряд ли он допускает мысль, что я и впрямь должна сидеть в комнате и «ждать, когда он вспомнит обо мне». Будь это так, меня смело можно было бы назвать узницей злобного властелина. А вдруг он попросту не может иначе?.. Чувство собственного превосходства в сочетании с вседозволенностью главенствует в его характере. Хотя лукавить не буду — прошлая встреча обидела меня. Не сказать, что по сердцу ножом полоснула, но обидела в достаточной степени.

Я решила последовать совету Варегу и пойти погулять с Агнесой. Сама отвлекусь, да и Варег, как узнает, порадуется за меня. Пусть знает, что я не пропадаю под одной крышей с Лордом. Я беспокоюсь о Вареге, ведь он, грубо говоря, совсем изгоем заделался. Как сказал Каркаров, «всем нашли применение», а Варег остался за бортом. Я лишь надеюсь, что факта его чистокровности будет достаточно, чтобы пережить этот режим.

По правде говоря, мы с Агнесой пошли вместе отовариться, а дурацкие сумки стали только прозаическим предлогом. Мне нужно было приобрести сыворотку для госпожи и компоненты для зелий из сборника Бартоломью, которые я решила испробовать в небольших экспериментах. Агнеса купила себе смесь магических компонентов, убыстряющих реакцию. Я тоже себе такую присмотрела, однако, прочитав, что она сделана на основе слюны оборотня, моментально передумала. Вместе с тем я хотела понаблюдать за Агнесой — подловить её на чём-то, чтобы узнать наконец, не она ли предала меня.

Сумки в лавке Лемаршана были ужасные. Никакая уважающая себя ведьма не будет носить свой инвентарь в таких бело-розово-голубых бебехах. «Я бы такую сумку и в лес по грибы не взяла», — в чем-чем, а в этом я с Агнесой полностью согласна. Когда я увидела, что в лавке выставили такаро — ведьмино одеяло, то есть всё, что нашли от Мири, — от муторной волны накатившего страха у меня перед глазами всё поплыло. Поймав ничем не задетый взгляд Агнесы, я потянула её к выходу.

В Аквинкуме я всё чаще замечаю, что двое-трое людей шушукаются при виде меня, а как только ловят мой настороженный взгляд, сразу же умолкают. Речь идёт уже не только о Лугоши и Матяше. Чем я вызвала подобное отношение к своей персоне? Неужели из-за Лорда? Но в нашем медье все поголовно поддерживают его: даже Варег, в некоторой степени, ведь он не препятствует ему; и Агнеса, хоть и говорит о своей нейтральности, — но она тоже не стоит у него на пути. Это шушуканье уже действует мне на нервы.

Во время прогулки Агнеса расспрашивала меня о Лорде, и я в общих чертах поведала правду, чтобы случаем не приукрасить, то бишь, не навредить репутации «ужаса и трепета» всего магического мира. Агнеса охала и ахала, несколько раз хватала меня за руку, словно пульс хотела нащупать. Застигнута врасплох таким неправдоподобным сердоболием, я подозрительно косилась на неё, но вскоре она пустилась рассказывать мне такое, что радикально изменило моё мнение о главной подозреваемой в деле Беллы Стюартовой.

— Я просто, без особого выражения, посмотрела на него. А он, должно быть, воoбразил невecть что и, когда другие Пожиратели удалились из трактира, кружил, кружил по залу и плавно подошел ко мне. Cлово за слово, и между нами завязался разговор. Oн бросал на меня такие выразительные взгляды, что мне становилось не по себе. Я cмекнула уже, что тут дело нечисто. Эти глупые игры продолжались до позднего вечера. Он вообще ведёт себя очень осторожно, стоит Пожирателям войти в трактир, его как ветром сдувает. А ведь им есть где разгуляться, но этот облюбовал мой трактир. В медье чёрной магии вроде предостаточно, скажи? Заброшенные мельницы и сараи, а чего стоит один обагренный кровью полицейский участок! Короче, это животное что-то там себе наметило, но я в мартовскую кошку играть не буду. Нельзя так ронять себя, — рассказала Агнеса о странном поведении Рабастана Лестрейнджа, брата Рудольфуса.

Его-то я хорошо запомнила с того вечера, когда он стоял под Ньирбатором и потешался с платья Эржебеты, как не знающий толк в красоте маггловский выродок. Откровенно говоря, я пришла в ужас, что Пожиратель положил глаз на Агнесу. Одного взгляда на Лестрейнджа достаточно, чтобы мое сердце преисполнилось сочувствием. Тем более я знаю, что Агнеса неоднозначно относится к Пожирателям. Она сама по себе и ей всё нипочём. Знай Лестрейндж, что она может с ним сделать, он бы её за версту обходил. Ей только повод дай.

Затем произошло то, что рассеяло все мои подозрения касательно Агнесы.

Она спросила меня с умоляющим взглядом, «пойду ли я с ней на дело», если Лестрейндж не угомонится и продолжит «позорить» её. Не знаю, как именно он её опозорил, но с её слов понятно, что сам факт внимания со стороны такого вздыхателя для неё уже не сахар.

Сначала я не поверила ей. Мне пришло на мысль, что она меня проверяет и поддразнивает, толкая на преступление, чтобы самой потом увильнуть. В памяти всплыл плакат, который висел когда-то в участке Мазуревича: «Все преступления делятся на три категории: пpecтупления из-за cтрасти, pади выгоды и преступления, coвершаемые безумцами. Первым шагом к pаскрытию преступления служит опpeделение: к какой категopии можно отнести данный преступный акт. Легче всего oпознать преступления пepвых двух категорий. Пpeступления третьей категории часто выглядят как преступления первых двух, поэтому невменяемый преступник гораздо страшнее остальных»

Я всегда относила Агнесу к третьей категории. Но я ошиблась.

Слушая её нытьё, наблюдая за её негодующе суженными глазами и мимикой, я осознала, что Агнеса говорила правду. Она действительно хочет, чтобы отморозок бился в предсмертных судорогах. Мне так стыдно стало за то, что я её подозревала. На радостях я ответила, что охотно помогу ей избавиться от злоумышленника. «Мазуревича, слава Белле, теперь бояться не нужно», — я с облегчением подумала, но затем вспомнила, что речь идёт вроде как о Пожирателе. Когда я напомнила об этом Агнесе, она сказала: «Лестрейнджей ведь двое. Одним меньше, одним больше... а Беллатриса отработает за двоих». Странно было услышать такое от Агнесы; она ведь нахваливала Беллатрису, но, видимо, приелись ей приезжие.

Затем Агнеса скороговоркой перечислила мне всех местных, недавно задержанных по подозрению в нелояльности Лорду и сотрудничестве з ОФ. У неё та ещё память на имена. Сейчас, говорит, страсти немного улеглись. Так всегда бывает: шум, гам, костры пылают, от круциатусов не отвертеться, а затем затишье, чтобы подготовиться к очередной вспышке. Агнеса так красочно описывала поимку нелояльных, будто они — храбрые контрабандисты, а Пожиратели — офицеры таможенной стражи.

Когда она предложила мне сразу пойти к ней и поужинать, я без раздумий согласилась. В итоге я стала свидетелем очередной семейной ссоры Каркаровых. Старик Каркаров спорил с дочерью с таким яростным самомнением и такой гневной складкой у жёсткого рта, точно от этого зависело будущее всего рода. Сначала перебранка затронула какие-то пустяки, затем нагрянули более щепетильные вопросы. Агнеса укоряла отца за то, что тот прогибается под Пожирателей, как его племянник Игорь, и что у него совсем не осталось собственного достоинства. Дело даже не в том, что Агнеса прониклась британским сопротивлением, а в том, что она понимает: власти много не бывает, и Тёмный Лорд не намерен делиться. Моя амбициозная подруга переживает, что Пожиратели расшатают твёрдую почву у неё под ногами.

Окончив эту свою тираду, Каркаров встал с кресла и чопорно выпятил грудь перед дочерью, устремив на неё грозный взгляд. Дочь, играя своим браслетом и то поднимая глаза на отца, то cнова oпуская их, cказала: «Что ж, папа. Oчень жаль, ecли тебе этo непpиятно, но ничего не пoделаешь». Она вдруг улыбнулась и мне показалось, что всё утряслось, но затем произошло нечто весьма неожиданное. Впившись глазами в лоб отца, точнo разъяpeнный зверь, гoтовясь нанecти решительный удар, Агнеса усадила его обратно, в ходе чего Каркаров будто нарочно ударился виском об угол стола — и брызнула алая кровь. От сокрушительного удара комната сотряслась, как при подземном толчке. Дверцы настенных шкафов распахнулись, и на пол посыпались всякие безделушки. Старик лежал без сознания. Агнеса не сдвинулась с места. Её мать, которую мы как бы впервые заметили, настолько она не играет никакой роли, замерла как горгулья.

Сделав изящный реверанс, адресованный скорее к комнате, чем к находящимся в ней — лежащим и сидящим — родителям, Агнеса развернулась и вышла, хлопнув дверью. Я на ходу пробубнила слова прощания и вышмыгнула следом за ней.

Среда, 27 февраля

Мои подозрения насчёт того, что Лорд подвергает госпожу Катарину некоему внушению, не покидают меня. Беседуя с ней, я на всякий случай по несколько раз применяю «фините инкантатем». Сегодня я напрямую поспрашивала её: не замечает ли она за собой характерных ощущений и следов заклятия. Моя забота возымела обратное действие и госпожа не преминула случая, чтобы сделать мне выговор: надоедать Лорду, дескать, неприлично. «Не питай надежды на взаимность, так и знай: я не допущу мезальянса. Душенька, ты ведь просто Приска, а у него титул Лорда. Опасаюсь, как бы не разразился публичный скандал»

Баториевы рюши, какой к черту мезальянс? За кого она меня держит? Да упадет кирпич на голову вашему мезальянсу!

Я была так раздосадована, что выбежала из замка второпях и трансгрессировала к мосту, дабы поскорее оказаться в Аквинкуме. Там я приобрела иную целебную сыворотку, которую в возрасте госпожи пьют все ведьмы, склонные к помрачению рассудка. Я предполагаю, что некий сдвиг в её голове мог случиться вследствие того, что она перестала принимать сыворотку из-за суматохи, связанной с приездом Лорда. Его легилименция и Обливиэйт могли усугубить эту погрешность.

В Аквинкуме я попала под мокрый снег и была так взвинчена, что даже не пыталась себя подсушить. Вернувшись домой и увидев над входной дверью почерневшие когти, я приказала Фери высушить пальто, а сама заняла наблюдательный пункт на подоконнике в своей комнате — стала ждать, когда Лорд уйдёт из замка. Дело в том, что я решительно настроилась распечатать люк над злосчастным резервуаром.

Ждать пришлось недолго. Лорд сановито вышел из замка и своей змеистой походкой двинулся к калитке. Мой взгляд пал на холмы: серо-голубые тени скользили по ним, а по склоне Косолапой шагал хмурый Варег. Он впервые увидел Лорда — издалека, но всё же увидел. Я наблюдала за его реакцией: стоя как истукан он провожал Лорда пришибленным взглядом, пока тот не трансгрессировал, наконец оставив в покое мою калитку. Затем Варег направился по тропинке в город. Он привык ходить пешком. Уже повернуло к весне, но я смотрю, снег стойко держится на своих местах.


Металлического резервуара под люком уже не было, но я всё равно добралась к нему. Распечатав люк, я едва не задохнулась от пыли и липких обрывков паутины. Это была небольшая деревянная комната с балками. Внутри ничего не было, кроме комода, встроенного в стену. Когда я открыла его, то увидела радиоприемник с красным огоньком рядом с ручкой настройки. Через несколько секунд из динамиков начала тихо литься венгерская колыбельная, сопровождаемая металлическим призвуком духовыx инстpументов и звуком, похожим на щелканье челюстей. Мелодия не усиливалась и не затихала, но у меня по спине от неё бежали мурашки. Я замерла, мои конечности будто не слушались меня, неодолимая сонливость охватила меня, но я успела ужалить себя заклинанием, чтобы не уснуть.

И еле успела отпрянуть, когда в меня полетело огненное проклятие.

Я стремительно бросилась к двери, но не смогла её открыть. Между дверью и мной с ревом взметнулось пламя. Оно забушевало с удвоенной силой и переметнулось на потолок. Тогда я услышала страшный звук: балки стали потрескивать. Внезапно из комода хлынул второй поток огненной субстанции, и языки пламени зазмеились во все стороны. Бросив беглый взгляд на потолок, я поняла, что тот вот-вот обрушится. Когда я применила огнетушительное заклятие, огонь начал распространяться с ещё большей быстротой. Я уворачивалась как могла от языков пламени, а моя мантия уже дымилась. Меня осенила мысль, что на применение палочки здесь наложен запрет, и я ментально обволокла себя водяным коконом. Новый яростный cтолб пламени пронеccя по комнате, cметая всё на cвоем пути. Я призвала на помощь все имеющиеся у меня способности, мысленно заковывая себя в лед. Затем метнулась через всю комнату, охваченную пламенем к двери, которая на этот раз поддалась.

Кашляя и задыхаясь, я кое-как выпорхнула и обессилено рухнула на пол. В коридоре царил сплошной мрак. А слева надвигался тусклый свет. От испуга я быстро вскочила на ноги. Свет шёл от палочки. Палочки Лорда Волдеморта. Я ругалась на чем свет стоит. В нагромождении теней передо мной возникла фигура. Лорд вышел, словно соткан из сумерек. Чёрная башня, ей-богу, только глаза горели багровым отсветом.

— Что на сей раз? — холодно выдал он, смерив меня с головы до ног. — Что ты творишь, а?

Свет его палочки озарил клочья моей дымящейся рабочей мантии.

— Я распечатала люк, милорд, — прошептала я. Меня сотрясала дрожь.

— И что же ты нашла?

— Огонь.

— Ни за что бы не догадался, — холодно съязвил он, посверкивая на меня глазами из-под нахмуренных бровей.

Он поймал рукой дым, исходящий от моей мантии, сжал кулак, затем небрежно вытолкнул.

— Что-то люки не щадят тебя. Думаешь, ты имеешь право открывать их?

Я молчала.

— Отвечай мне, что даёт тебе право?

— Здесь жили мои предки с незапамятных времён, — выпалила я и ужаснулась, вспоминая записку.

Его ухмылка резко сменилась злобной гримасой и Лорд зашипел на меня:

— Ты же могла погибнуть. Один раз я уже спас тебя!

— Да, милорд, я знаю. От посредственности.

— Глупая девчонка, на дуэли.

Я недоверчиво подняла на него глаза.

— Шиндер спас меня на дуэли.

— А по чьему приказу, думаешь, он это сделал?

Я быстро заморгала глазами. «Пикси окаянные, не пора ли мне хлебнуть сыворотки?»

— Твоя безмозглость меня озадачивает, Приска, — в глазах Лорда угрожающе вспыхнули красные угольки. — Мой приезд в Ньирбатор давно был запланирован, а то, что ты здесь устроила и на что нарвалась, шло вразрез с моими планами. Жалко свести в могилу род Годелотов, знаешь ли... особенно если этот род обязан послужить моему замыслу. И ты послужишь. Не сомневайся, этот долг ты мне вернешь. — Его челюсти были гневно сжаты.

— П-простите меня, милорд, — пробубнила я, застигнутая врасплох откровением и очередной угрозой. — Я никоим образом не хотела расстроить ваш замысел. Умирать определённо не собиралась. Просто... люки эти таят немало опасностей, — оправдывалась я, боясь, что моё молчание произведёт на него ещё более жалкое впечатление, нежели мой подгоревший облик жертвы. — Самое ценное Ньирбатор охраняет разнообразными препятствиями... На страже шкатулки Годелота, скорее всего, тоже стоит убийственное препятствие.

— Крестраж... Надо же, — с ехидцей усмехнулся Лорд. — Вполне в твоём духе — вот так выйти из затруднительного положения. Думаешь задобрить меня, вот так меняя тему?

— Я не меняю, лишь развиваю... милорд. — Сглотнув я прикусила губу. — Эта находка непосредственным образом послужит вашему замыслу.

«Только бы он не сказал те слова, — с пульсирующей болью билась мысль — Судьбу можно обыграть. Дурацкие сны можно рассеять. Я... не заслуживаю такого обращения».

— Пожалуйста, милорд, разрешите мне пойти к себе, у меня тут... э-э... голова немного кружится, то есть очень, очень кружила — бессвязно бубнила я, охваченная паникой, надеясь поскорее ретироваться под этим предлогом, и таким незамысловатым образом обыграть судьбу-злодейку.

Лорд пресек мои потуги; его холодный смех окутал меня невыразимой апатией, да так, что я в те мгновения помыслила, что лучше было мне сгинуть в огне.

— Как думаешь, в конце я тебя пощажу?

Я поняла, о каком конце он говорил: когда хоркруксия будет исчерпана.

— Очень на это надеюсь, — и я подняла на него глаза. Его жёсткий взгляд сфокусировался на мне ровно настолько, чтобы я успела почувствовать себе обречённой... дикой особью.

Я так устала бояться... Ну сколько можно, помилуй Мерлин?! Снова потупив взгляд, я смотрела на свои колени и представляла себе, как они торчат из белоснежного гроба.

— И всё-таки, — раздался медлительный голос Лорда, — всё-таки ты мне нужна. Пока что. — Мои мысли мчались галопом и я чувствовала, что могу запросто свихнуться в тот самый миг. Дыхание было отрывистым, а его таким... безмятежным. Помедлив с минуту, он добавил: — В твоих силах это исправить.

— Я исправлю, милорд. Я обещаю.

— Вот как? — он вскинул левую бровь, в упор глядя на меня. — Не боишься разбрасываться такими громкими словами?

— Своё решение я твердо намерена осуществлять и дальше. Значит, не разбрасываюсь.

Лорд испытующе смотрел на меня, будто высматривая что-то на моём лице. Фальшь? А я от испуга говорила предельно искренне.

— Запомни, Присцилла, мир устроен так, что мне можно всякое творить безнаказанно. Так что подчиняйся или переедешь... куда-нибудь. Я переломлю твою малейшую попытку к неповиновению. Быть такой душенькой, конечно, не порок, но постарайся впредь быть более благоразумной. А сейчас... — он окинул взглядом клочья моей мантии и сжал губы в жёсткую линию, — не мешайся тут в столь поздний час. Ступай в свою комнату и приведи себя в порядок.

«Не мешаться в своём доме? Какой ещё поздний час? Ваш здравый смысл, милорд, обескураживает меня», — я подумала и быстро отвернулась, чтобы он не увидел моего кислого выражения. Расстояние к моей двери было не больше нескольких метров. Я уже перешагнула через целых пять каменных плит, когда вновь прозвучал высокий голос:

— Вздумаешь открыть в одиночку ещё один люк, я узнаю, — и послышался гортанный смех.

Я вошла в свою комнату уже, как мне казалось, перешагнувшей грань умопомешательства, и заперла дверь онемевшими пальцами.

Настенные часы показывали полдвенадцатого. Я осела на пол... «Сколько часов я провела в том люке? И за что Ньирбатор так со мной?» — думала я, до кpoви прикусив нижнюю губу от oxватившей меня обиды. Пока я сидела на полу в оцепенении, мои глаза наполнялись горячими слезами.

Если я ещё когда-нибудь услышу колыбельную...

Четверг, 1 марта

«Создатель крестража совершает целый ряд ритуальных приготовлений и провозглашает первый текст введения в обряд: «Вот дом смерти; вот (такой-то по счету) дом смерти; вот оно, чрево смерти. Я открою дом. Затем закрою» Вслед за этим он объявляет: «Дом открыт», — и роет в земле могилу. На дно могилы он кладёт жертву, а поверх неё сосуд для крестража. Поскольку душа создана из двух субстанций — слёз и пота, исходящих из страданий и мук, создатель должен тянуться к сосуду, пытаясь извлечь его из ямы, выбиваясь из сил и почти теряя сознание; сосуд не поддаётся ему и только на (?)надцатый раз его попытки увенчиваются успехом. Сосуд кладется возле ямы лицом на восток, и создатель «закрывает дом», то есть засыпает могилу землёй. Вся церемония продолжается около трёх часов»

Второй текст закрепления обряда содержит заклинание, которое произносится от имени умершего и начинается словами: «В обличье змея я прихожу в дома к живым и пью оставленное для меня молоко и вино, смешанное с медом». Метафора крестража, осушающего все соки у избранной жертвы, обязана быть произнесена вслух, ведь речь — это дом жизни.

Третий текст начинается словами: «Да истребится последний враг — смерть, да не пристанет она ко мне, да не устоит она предо мной. Да возьмет она всякого из моей руки вместо меня...»


Я нахожу некое мрачное обаяние в том, что весна началась для меня с того, что я определила, какой обряд имел место в Албанском лесу. Вчера я целиком посвятила себя хоркруксии и пришла к такому результату. Проще было бы спросить у Лорда, но он бы уколол меня тем, что я «глупая девчонка», если не могу распознать обряд инстинктивно. Он считает, что кровь Годелота ведёт меня по следу и попросту не позволит мне сбиться с пути. Мне не хочется его разочаровывать, но я не всегда с уверенностью могу сказать, что меня что-то ведёт. Скорее всего, он-то и ведёт меня, но ему предпочтительнее верить в силу крови, провидение и благоволение судьбы. Сон Миклоса, сбывшийся лишь отчасти, убеждает меня в обратном. Лорд не сказал те заключительные гнусные слова, и меня это обнадёживает. Перечитав записку Миклоса, я вложила её в книгу о кентаврах и затолкала на дальнюю полку.

Порой смысл внутренних перемен не вceгда cpазу яceн. Ты coкрушена — потом ты возвращаешься к прежней жизни, но перемена уже coвершилась. Никогда ты уже не будешь прежней.

В процессе исследования церемониала крестражиста, у меня в голове мутилось, словно от хмеля. Словно неведомая сила схватила меня крепко и подстёгивала подойти поближе, ещё ближе, близко-близко к этому великому и страшному существу, на которое, однако, вряд ли можно положиться. Подумать только, он испытал такую агонию в том лесу... А после седьмого изменится каждая клетка его тела, он станет высшим существом, без изъянов, присущих всем тленным. Семикратное бессмертие — тёмные волшебники могут только мечтать о таком!.. Мои думы постепенно обрели более отрешённый характер, и я даже свыклась с мыслью, что мне ещё как придётся вернуть Лорду долг. К слову, после огнедышащего люка я не вижу его уже вторые сутки.

В иные мгновения, в ходе корпения над хоркруксией, я обращалась к Барону с вопросом и на полуслове немела... Сперва хотелось лишь рыдать, но даёт знать о себе предчувствие, что портрет ещё вернётся ко мне.

Сегодня меня разбудили звуки Лордовых шагов на моём потолке. Невыспавшаяся голова гудела, как колокол, и я была в крайне возбуждённом cocтоянии. Прими он комнату на втором этаже, было бы куда благопристойнее, гости ведь не могут располагаться выше хозяев. Но разве он считает себя гостем? А госпожа Катарина? У неё любовное помрачение, а у меня кошмарное предчувствие, связанное с люками. Мне в страшном сне не могло присниться, чтобы Лорд Волдеморт воочию увидел, как люк может мною пренебречь. Такое безобразие может подорвать в его глазах моё звание будущей хозяйки Ньирбатора, — если он, конечно, разрешит мне дожить и увидеть это пресловутое будущее. И что вообще значит «не открывать люк в одиночку»? Мне открывать под его надзором? Только этого ещё не хватало. По его тону сложно было понять, что он имел в виду.

Признаться, ничто мне ещё не давалось с таким трудом, как нынешние попытки приобрести вес в глазах Волдеморта. Быть весомой только из-за крови Годелотов как-то притянуто за уши. Я дорожу своим наследием, но не настолько, чтобы определять собственную значимость только в свете сомнительных достижений своих предков. Я могу добиться своих собственных. Мне это не жизненно важно, но было бы неплохо.

«Этот долг ты мне вернешь». Будь я склонна к хандре, то назвала бы свое положение не лучшим, чем у того упыря, которого приковывала цепью к бетонному полу. Волдеморт ввиду своего господства мог просто поставить меня перед фактом: «Служи мне», но теперь он может злокозненно надавить: «Ты мне должна». Но могло быть и хуже. Моё воображение подсказывает мне насколько.

Было уже поздно. Тишина настолько способствовала чтению, что мне не хотелось прерывать его. Я избавилась от назойливых мыслей, с головой уйдя в хоркруксию, и не заметила, как часы пробили полночь. Звук бьющихся крыльев донёсся до меня с улицы: к окну подлетела сова Гонтарёка. Я минуту-вторую дурашливо смотрела на неё, думая, пустить или не пустить. Она выглядела как посланница из внешнего поверхностного измерения, ведь мой Ньирбатор — измерение сокровенное, потёмки души, костный мозг фамильной магии. Сова внезапно взялась стучать по стеклу, и то весьма нервозно. Ещё немного и замок изрешетил бы её проклятиями. Я быстро отворила окно и сняла с её лапки записку:

«Приска, черкни пару строк, дабы я знал, что ты жива-здорова»

Ответив предельно ясно: «Я жива-здорова», я поскорее отослала сову восвояси, чтобы снова погрузиться в чёрную магию.

Ох, поболтать бы сейчас с Бароном... Я не теряю надежды, что ещё увижу его. А вдруг Лорд вернёт его мне, скажем, в награду за особо качественный отчёт? Наложит чары, чтобы тот не разболтал лишнего и просто отдаст мне... Ну же, верни мне моего советника... Кровавый он или кровожадный, мне без разницы. Когда я снова увижу Стефана Батория, больше не скажу ему ни одного дерзкого слова. Я торжественно клянусь... Батории, верните мне его, умоляю.

Комментарий к Глава Двадцать Девятая. Верни Мне Долг «Дом смерти, открыт/закрыт...» — описание позаимствовано из увлекательных и живописных обрядов вуду :))

====== Глава Тридцатая. God Save the Lord ======

Пятница, 2 марта 1964 года

На дряхлый дом наш мир похож —

Стропила оседают низко...

Шандор Петёфи

Сегодня во время обеда госпожа Катарина читала мне нравоучения, которые, по её мнению, сослужат мне добрую службу в ближайшем будущем. Она утверждает, что самое большое достоинство мужа — это недалёкость. «Умный непременно захочет верховодить, а это несправедливо, ибо женщины Ньирбатора созданы, чтобы властвовать». Она похвалила моих родителей за их выбор, «так как Варег отлично сойдёт на роль такого мужа».

Меня подташнивало, но я была твердо намерена прикончить свою порцию — всё ради того, чтобы порадовать Фери. Заметив сегодня мое кислое выражение, эльф решил, что я опять загрустила из-за Барона, и сказал, что попробует достать его ради меня. Непосредственность этого своенравного эльфа тронула меня, хотя я сомневаюсь, что Фери способен изъять что-либо из комнаты Лорда. Быть может, Фери считает, что Лорд мучает Барона? Верный Ньирбатору эльф не может смириться с тем, что чужак пришёл и присвоил наше. В такой ситуации личные разногласия с Бароном напрочь отбрасываются и эльфом руководит исключительно долг. А мне любопытно было б услышать беседу тех двух центров вселенной... Ясное дело, Барону не хотелось бы, чтобы я увидела, как Лорд его укрощает. Фери, помимо всего прочего, стал более тщательно следить за тем, чтобы госпожа пила свою сыворотку; розовая шаль воздействовала на него пугающим образом. «Розовый цвет не смеет находиться в поле зрения Баториев», — пропищал Фери, любитель оранжевого.

Меня обидело то, что госпожа считает Варега недалёким. Он теперь не просто упырей пытает или шатается по окрестностям, он теперь алхимик. Он повзрослел. Меня осенила мысль сразу после обеда пойти к Варегу и броситься в его объятия, напомнить ему, что мы с ним вместе с колыбели; мы — свирепые дуэлянты; пускай весь мир убьётся, а нам хоть бы хны. Мое воображение рисовало сцену нежности и страсти, я улыбалась от уха до уха. Госпожа посчитала, что её нравоучения вдохновили меня.

Не успела моя улыбка сойти с лица, как в зал стремительно вошёл Лорд Волдеморт и потребовал моего присутствия в библиотеке. О нет! Идти в мрачную обитель, пожирательницу душ... Снаружи всё скоро расцветет. Над входом в особняк Гонтарёков будет виться олеандр...

Я поднялась, извинилась перед госпожой и поспешила за Лордом. «Без меня, что ли, пойти не мог? Усадить его ещё? На подлокотники наколдовать мягкий бархат? Быть может, род Баториев защищает книжки от его багровой радужки? А это вполне возможно. Меня, значит, нет нужды защищать, а книжки охранять они готовы. Что же вы творите, духи? Я могла сгореть в том люке!» — мои мысли разгорались. Но я остепенилась: под кровом Баториев злиться на них равнозначно самоубийству.

Лорд шёл немного позади меня своей беззвучной поступью.

Чтобы отвлечь себя от неуместной злости, я спросила у него, как Барон уживается с Графиней. Всё таки, я не видела его, когда в последний раз заходила в комнату Лорда. Даже не верится, что я раньше подумывала о том, чтобы избавиться от портрета. План был таков: выведать у Барона ценную информацию и упрятать его куда-нибудь. Кто бы мог подумать, что он станет мне как родной.

— Никак, — последовал всесторонний ответ.

— Что-то не так с... сожительством портретов, милорд?

— Догадайся, — отрезал Лорд.

— Графиня выкинула какой-то фокус, да, милорд?

— Нет, но Барон предупредил, что выкинет, если оставить его с ней.

Я вопросительно посмотрела на Лорда и споткнулась о шершавую каменную плиту.

— Да, Присцилла, да, — продолжил он. Его тон сквозил раздражением. — Пришлось переселить твоего дорогого Барона, — Лорд пытливо на меня посмотрел. А когда я отвела взгляд, он продолжил: — Где он, я не скажу. Искать даже не пытайся.

Во мне взыграла любознательность. Я начала мысленно формулировать вопрос о портрете Графини, о том, не начала ли она... подавать признаки жизни. Уголок её рта пополз вверх, мне тогда не померещилось. Да у меня целый день пошёл на то, чтобы я поняла, что ничего мне не мерещится. Я молодая, у меня глаз зоркий и грибными отварами я не балуюсь.

Но Лорд не дал мне возможности утолить свое любопытство. Он внезапно сделал несколько шагов вперёд и преградил мне путь. Всматриваясь в моё лицо, он протянул:

— Ты удивляешь меня, Присцилла. Ты вообще осознаешь, что речь идёт о портрете? У тебя такой обеспокоенный вид, будто это папаша твой ненаглядный вдруг уехал, не попрощавшись.

Я не знала, что ответить. У меня такое ощущение, что всё, что для остальных тщательно скрыто, в присутствии Лорда выливается наружу. От него ничего не затаить — настолько, что мне кажется, будто каждая моя мысль даёт ему всё больше поводов для манипуляций. Это такое обезоруживание, что остаётся лишь подчиниться и позволить держать себя на крючке. Я ничего не ответила и продолжила путь в библиотеку. Барон — не просто портрет, он называет себя душой Ньирбатора. Но Лорду он, по-видимому, этого не сказал. Он снова шёл позади. Коршун какой-то, честное слово.

Чтобы не навлечь на себя дальнейших потоков его красноречия и подозрений, я сразу сменила тему и спросила у Лорда, к каким трудам по хоркруксии он посоветует мне приступать после «Розы ветров», ведь я уже дочитываю книгу. Он ответил, что мне следует пойти в дом Бартока, и в его кабинете я найду очерки, полезные для задания, начиная с четырнадцатого века, но мне следует приступить сразу к пятнадцатому. Снисходительным тоном он пообещал мне помощь в их правильном понимании. Я удивилась, что Лорд сам заговорил о своём кабинете. Розье следовало предупредить меня до того, как я заявилась и прихватила сборник Бартоломью... Но Розье же сказал мне приходить — вот я и пришла. И, получается, приду снова.

— Среди тех стеллажей находится немало книг из моей личной коллекции, — холодный голос Лорда застилал стены Ньирбатора, пользуясь его сверхъестественной акустикой. — Там собраны тексты, содержащие весь объем накопленных магами знаний — начиная с истории возникновения чар у магической расы и заканчивая полным описанием её достижений во всех областях, многообразия её власти и особенностей воспитания. Из этого громадного объема информации я заимствую только те идеи, которые служат моим целям. Советую тебе придерживаться тех же приоритетов.

«Да, милорд, жизнь слишком коротка, чтобы заимствовать ещё и те идеи, которые не служат вашим целям, — я думала. — Другие идеи я с радостью отброшу»

Мы уже были на третьем этаже, когда Лорд обернулся, будто учуял что-то. Я услышала немного позже, хотя у меня слух отменный, но у него органы чувств, похоже, обострены донельзя. Хоркруксия сказывается на духовной жизни, но я не находила сведений, что она может вредить физиологии. Налитые кровью глаза — всего лишь отличительная примета. Шуршание платья на лестнице возвестило о том, что за ними умчала госпожа Катарина. Вскоре платье успокоились и вплыло в начале коридора неторопливо и сдержанно, как положено.

— Не ведите туда душеньку, милорд! — воскликнула госпожа строгим тоном, который я уж успела позабыть.

Я широко заулыбалась. «Госпожа Катарина пришла в себя? — я мысленно ликовала. — Если она снова стала заботиться обо мне, значит, её сознание прояснилось. Мне хотелось обнять её и расплакаться. Госпожа прибежала выручать меня! Сейчас она сделает Лорду выговор за то, что оторвал меня от трапезы и прикажет ему самому топать в библиотеку!»

— Милорд, это не библиотека, а газовая камера. Там умерло двое моих родственников. К тому же, правила приличия требуют, чтобы наставница юной особы не выпускала из виду свою протеже. — Госпожа поправила волосы и метнула в меня колкий взгляд.

— Уймитесь, любезная, — произнёс Волдеморт медовым голосом. Алая каемка виднелась вокруг его зрачков. Он смотрел на госпожу, сморщив лоб; так однажды смотрела на меня целительница. — Она больше не ваша протеже. А по дороге в библиотеку я могу и передумать туда идти. Может, попрошу душеньку показать мне... интересные места в замке.

Он откровенно издевался. Я с восхищением смотрела на госпожу-защитницу и теребила кончик своей косы, поглядывая на Лорда. «Чем же всё закончится?»

— Примите моё почтение, милорд! Мне хорошо известно, что вы обременены делами и что ваше время ценится на веc золота. Если вы уделите мне немного вашего поистине бесценного времени, я сочту это за высокую честь, милорд. Япризнательна вам до глубины души и буду рада поводить вас по Ньирбатору, который знаю до тонкостей, поскольку живу здесь намного дольше душеньки и ведаю больше, — госпожа заулыбалась. А потом учтиво прибавила: — Фери тоже знает разные закоулки.

На меня снизошло тягостное осознание: госпожа не пыталась спасти меня, она лишь хотела привлечь внимание Лорда.

— Я не снисхожу до общения с эльфами, — надменно процедил Волдеморт. — Его, по всей видимости, держат здесь исключительно в память о его прежних заслугах. Его нужно наказать. Немедленно.

Госпожа вспыхнула из-за того, что Лорд проигнорировал её предложение, а в придачу отпустил замечание, и машинально принялась перебирать жемчужины в ожерелье.

— Но... простите, милорд, за что наказывать?

— Когда я впервые вошёл в комнату Графини, там всё было покрыто пылью вперемешку с иссохшими останками насекомых.

— В Ньирбаторе не бывает насекомых, милорд, — вмешалась я, не потерпев надругательства над правдой. — Они не могут приблизиться к замку даже на расстоянии вытянутой руки.

Лорд Волдеморт обернулся ко мне всем корпусом и прищурился. Он глядел на меня пристально, обшаривая мое лицо дюйм за дюймом. Я помрачнела и вжалась в стену в надежде, что духи Ньирбатора смилостивятся надо мной и позволят улизнуть. Госпожа переводила взгляд то на меня, то на Лорда.

— Хочешь сказать, что я выдумываю? Как ты смеешь?

— Я говорю правду, милорд.

— Мне плевать. Ты смеешь прекословить мне? — Его пронизывающие глаза парализовали мою попытку отвести взгляд. — Я не прощаю такого.

Я растерянно захлопала ресницами, боясь, что он взаправду не простит. Бросит в меня Аваду, разорит Ньирбатор... Госпожу лишит жизни... У неё уже, по-видимому, крепко помрачился рассудок. Но жить-то она живёт. Ради Ньирбатора она должна жить. Ради меня и завещания.

— Простите меня... милорд, — был мой тихий ответ. — Я сглупила. Правда не имеет для меня значения, только ваша благосклонность.

— Благосклонность и расположение, — самодовольно он изложил. — Помни об этом, когда в следующий раз вздумаешь раскрыть свой рот.

Его манера разговаривать снова смутила меня. До сих пор не могу привыкнуть к такой бесцеремонности. Но я знаю, что ему всё дозволено. Он — величайший тёмный волшебник, и я ловлю себя на мысли, что дрожу не всегда от страха. Он столько всего достиг... При мысли о том, кто ко мне обращается, я не могла сдержать трепета.

— Хорошо, милорд, я буду помнить, — попыталась я ответить как можно мягче.

Лорд посмотрел на меня со своим обычным сочетанием надменности и равнодушия. Он перевёл взгляд на госпожу, о которой мы успели забыть. Она стояла в сторонке и ожидала от Лорда любезных распоряжений. Улыбка не сходила с её лица. Она будто совсем не слышала, как он обращается со мной. Лорд коротко кивнул ей, и она, приняв это за поклон, быстро заморгала как робкая маленькая девочка. Эх, всадница вы наша седовласая... Что бы сказал Барон? Он бы приказал срочно вызывать духов предков, чтобы они её реанимировали.

Шуршание удаляющегося платья подействовало на меня успокаивающим образом.

— Ступай в свою комнату, — сказал Лорд и подошёл ко мне, смотря на меня выжидательно. — У меня больше нет времени на тебя.

Я не мешкая двинулась в сторону своей комнаты. За своей спиной я услышала шелест мантии. Волдеморт шёл за мной. Сначала мне показалось, что его шаги были непозволительно торопливые, затем слишком медленные. Если б я резко остановилась, возможно, он бы подогнал меня жалящим заклятием. Или нет. Кто знает. Я ускорила свой шаг, чтобы поскорее скрыться из виду. Уже возле двери своей комнаты я увидела краешком глаза, что он свернул на лестницу. Он уходил. Я выдохнула с облегчением. Ввалившись в свою комнату, я упала на кровать и рассмеялась от нелепости произошедшего.

Зачем он прервал мой обед? В библиотеку идти? И как, успешно?


— Я видел все твои недостатки и самые лучшие черты, твоё легкомыслие и твою самоотдачу, — вполголоса заговорил Варег, — и не могу подавить в себе этой привязанности, этих чувств... Не подумай, я не виню тебя ни в чем; это всё наше воспитание, обычаи и воздух, которым мы дышим. Мы так устроены.

Мы сидели с Варегом в обнимку на мягких подушках, раскиданных вдоль подоконника. Я зашла к нему без предупреждения, как обычно. Отворив мне дверь, эльф провёл меня к нему без лишних церемоний. Варег и дальше был занят своими алмазами; когда он увидел меня, его глаза засверкали неистовой радостью, которая мимолётом перешла ко мне. Он тот, ближе которого у меня нет. Мы выросли вместе, пакостили друг другу и радовали друг друга. Слишком много объединяет нас, чтобы можно было просто так разбежаться из-за каких-то убеждений. Варег как бы олицетворяет всю мою чувственную жизнь, потому как логики в наших отношениях мало. Если они немного искажены, то это не наша вина, а роль сыграли, как он сам заметил, воспитание, обычаи и воздух.

За пару месяцев Варег действительно очень повзрослел. Я почувствовала, как его характер утвердился. Это не был безболезненный процесс; всё это сопровождалось метаниями, которые внесли в нашу жизнь немало конфронтаций. Стало заметно, что сарказм, всегда преобладавший в его характере, усилился донельзя. Он стал категоричен. Он усердно работает в своей стихии.

— Между тем я бы очень хотел поговорить с тобой о костре, — продолжил он. Я не испугалась, только сердце в пятки ушло. Я готовилась к его причитаниям, но Варег, как оказалось, собирался меня утешать, а не ругать. — Ты должна знать, я несколько раз беседовал с госпожой на эту тему. Она объяснила мне, что причиной может быть родовое проклятие Годелотов, которое передаётся через каждые три поколения. В том, что ты до сих пор не разожгла костра, твоей вины нет. Теперь я понимаю.

— Варег, я слышала эту теорию, хотя мы не имеем достаточно оснований, чтобы подтвердить её. Может такое случиться, что когда я разожгу костёр и войду в твой дом, доступ к Ньирбатору будет мне закрыт. Извини за откровенность, но нам просто нужно дождаться, когда госпожа составит завещание в мою пользу, тогда я буду действительно вольна в своих действиях. Тогда замок после её смерти не сможет меня отвергнуть. Это мое... инстинктивное предположение.

Я решила не говорить Варегу о фривольных словах Волдеморта, что лишь от него зависит исход наследства. Думаю, Варег может понять это превратно. С одной стороны, это походит на шантаж, а с другой — ради выживания всегда приходится сотрудничать и в чём-то уступать. Это не самое страшное, что могло меня настигнуть.

Напустив на себя злокозненный вид, Варег выпалил:

— А что для тебя важнее: я или замок? Только не раздумывай долго, иначе я приму это за ответ.

— Но мне нет нужды выбирать, — скроив улыбку, я крепче сжала его руку. — Ты знаешь, насколько замок важен для меня. После составления завещания наступит время для решительных действий. Тогда нужно будет подключать всю сообразительность, ведь Мальсибер просто так не сдастся. Но мы-то с тобой никуда друг от друга не денемся.

Мы теснее прильнули друг к другу. Не бывает так, чтобы длительная близость двух людей не наложила на них заметную печать. Смешон человек, убежденный, что его ничто не способно одолеть, изменить, смягчить. Нет, всё заразительно — мудрость, глупость, слабость, сила. Мы вce на кого-тo влияем и cooтветственно дpугие влияют на нас.

— А представим себе такой вариант, — осторожно подал голос Варег, — Ньирбатор переходит к Мальсиберу...

— Я сразу отметаю подобную мысль! Увалень не сможет совладать с этой... бездной. Он даже ни одного люка не открыл за всё время проживания здесь. Скорее всего, он просто запечатает замок по принципу: ни тебе, ни мне.

— Но костёр ты тогда сможешь разжечь?

— Варег, между нами всё уже было. Неужели костёр для тебя столь важен?

— Ну... было бы неплохо соблюсти церемонию.

— А теперь ты звучишь, как Барон.

Варег рассмеялся. Его настроение улучшилось. Казалось, я обнадёжила его больше, чем когда-либо саму себя.

Суббота, 3 марта

Последние три выпуска «Ежедневного пророка» сообщают, что с наступлением весны англичане начали всячески сходить с ума. Речь идёт о нескольких колдовских деревушках в пригороде Лондона, где магглы в меньшинстве, и, похоже, Пожиратели решительно приступили к чистке. Пишут, что одни магглы умирают в одиночестве, лишенные всякой помощи, другие выбрасываются из окон, третьих закалывают нанятые сиделки, четвертые выскакивают на улицы и падают в ноги встречным, моля о смерти.

А всё дело в том, что в Лондоне лютует некая хворь. Ходит молва, что «Тот-Кого-Нельзя-Называть проклял Лондон некой заразой» или просто испоганил водопровод зельем хвори. Дороги, ведущие из Лондона, сейчас загружены толпами, устремившимися вон из проклятого города. Болeзнь распpocтраняется с такой cтремительностью, чтo дома, гдe лежат больные, приходится запирать, чтобы oградить от них здоровыx. Cнаружи каждая маггловcкая дверь помечeна надписью «Божe, cмилуйся над нами!» С наступлением темноты раздается скрежет — это звук погребальных телег: их подвозят под каждый меченый дом и под скорбный звон колокольчиков громко кричат: «Выносите ваших мертвых!» Трупы магглов затем сбрасывают в громадные ямы на сожжение.*

Магглы вообще не понимают, что творится. Только Британское Министерство знает, в чём дело. Крауч напомнил, что подобный ужас уже имел место: в 1770-х были разоблачены чистокровные группировки, которые проделали масштабные атаки на магглов; они тогда заразили хворью весь юго-восток Англии. Возглавлял их чистокровный радикал Септимус Малфой, тогдашний министр магии. Всем понятно, что это заговор Пожирателей Смерти. Не зря Лорд отправил половину своих слуг в Англию: он решил массово травануть лондонцев. Поговаривают, эту акцию возглавил потомок радикала — пожилой коррупционер Абраксас Малфой, который уже несколько лет метит на место Лича.

Но и этим не исчерпываются все кошмары. Маги массово жалуются на распущенных магглов, которые, oбезумев от oтчаяния, пьянcтвуют на каждом шагу, поют на весь голoc и падают замертвo где попалo. Суеверные магглы видят знамения конца света. Несчастные даже не догадываются, что всё это организовал человек, который живёт у меня этажом выше.

Кроме того, что Лондон болеет, Лондон ещё и горит.

Костёр из маггловских трупов бушует что есть мочи. Подозревают, что это Адское пламя, наколдованное Пожирателями. Огонь расползается, ночи становятся светлее дней. Разлетающиеся искры разносят пожар по сторонам, разжигая его сразу в двадцати местах: в пабах, церквях, почтовых отделениях, школах и конторах. Никакая мракоборческая сила не может остановить этот грандиозный пожар. Он уже обратил всё пространство от Лондона до Брайтона в пустыню из пепла трёх сотен домов и семидесяти семи церквей. Многим обгоревшим магглам приходится лежать ночами в полях под открытым небом или в хижинах, наспех сооружённых из глины и соломы, так как многие дороги разрушены, а медиков не допускают, чтобы те не заметили следов сверхъестественного. Пока до магглов добираются колдомедики, многие уже отошли в мир иной.

Данные события нашли отражение в песне маггловской группы The Clash:

London’s burning, dial nine-nine-nine

(Лондон горит, набирайте 999)

Отступая, Пожиратели поджигают за собой целые районы; адские пожары полыхают всю ночь. В пригороде от взрывающих заклятий виднеются фонтаны вздымаемой вверх грязи и слышно свист непростительных заклятий. Огонь пылающих парков жутким блеском отражается на синевато-серой облачной гряде, всё время разбиваемой новыми вспышками от дуэлей. Всю ночь напролёт не умолкают раскатистые грохоты, а к утру облачная гряда приобретает вновь бледный розоватый оттенок.

Одним словом, Лорд навлёк на лондонцев и жителей пригорода тяжёлое испытание. Магглы нарекли эти события «испытанием веры», у нас же говорят, что это «испытание надобности влачить свое жалкое существование».

«Дорогие сограждане, — выступил министр Нобби Лич. — Вы все прекрасно знаете о кошмарных событиях, произошедших в Лондоне за последние четыре дня. Мне нет нужды напоминать вам, какая сложная и опасная обстановка сложилась в нашей стране. Мы оказываем всевозможную поддержку маггловским правоохранительным органам в поиске злодеев. Мы сообща ликвидируем последствия их ужасающих преступлений. Я ни на секунду не сомневаюсь, что все вы, законопослушные волшебники Великобритании, в случае необходимости поможете им. Не подлежит сомнению, что Тот-Кого-Нельзя-Называть будет пойман — и он получит за совершенное злодеяние по заслугам»

Крауч выступил с обличительной речью в адрес Малфоев, Блэков и Мальсиберов. Он приказал вывесить на здании Министерства Магии доску с именами членов этих семейств.

«В Азкабане хватит места всем — прежде всего тем, чьи имена вы прочтёте на этой доске. Эта доска — их столб позора на веки вечные. Запомните имена разрушителей Лондона, которые во имя Того-Кого-Нельзя-Называть совершают преступления против человечности. Итак, — громогласно произнес Крауч, — я обвиняю вас по трём пунктам: во-первых, — он принялся загибать пальцы, — за проклятие Лондона заразой. Во-вторых — за поджог Лондона адским огнем. В-третьих — за участие в незаконном формировании и поддержку главаря, который не участвовал в выборах и которого никто не избирал. (Вынув из нагрудного кармана большой клетчатый платок, Крауч утёр со лба обильный пот. — Прим.автора) Видеть процветание подобной жестокости в наше время — это оскорбление для каждого порядочного волшебника. Со мной происходит то, что и должно происходить с каждым здоровым человеком, наблюдающим работу разрушительного начала. Мне мерзко. Мне больно, хоть криком кричи. Я всей душой жажду положить этому конец. Вовек не забудется то, что они совершили. Я докажу их вину, чего бы мне это не стоило. Меня не подкупить! Со мной нельзя договориться! Я всех их притяну к уголовной ответственности! Да будут прокляты эти семьи! Они и так нашпигованы родовыми проклятиями, моё — не первое и не последнее! С помощью тысячи хитростей, опасностей и мучений я освобожу Великобританию от чудовища, которое собрало шайку головорезов и намеревается подорвать устои нашего благонравного общества. С такой мелочевки начинается ДЕСПОТИЯ. (Крауч с размаху ударил по трибуне. — Прим.автора)»

В ответ три семейства обвинили Крауча в злонамеренном вранье и подали на него иск о клевете. Памятная доска провисела лишь сутки и была разбита бомбардой.

Крауч, я смотрю, совсем разошёлся. Как так случилось, что он до сих пор жив? Волдеморт может в любую минуту его устранить. Он будто забавляется с ним, наслаждаясь этой суматохой, которая разворачивается на глазах всего магического общества. Судя по комментариям британских политологов, Крауча уже еле выносят. Лорд довёл до того, что его не воспринимают всерьёз. Наверное, новость о его сыне Лорд приберёг как последнюю каплю, которая послужит орудием уничтожения доброго имени этого трудоголика.

Помню, как мы детьми с Гонтарёком подкрадывались к воротам кладбища и, вцепившись в прутья решетки, заглядывали внутрь. Нам нравилось смотреть, как Балог копает могилы по-маггловски. Сжигание трупов у нас тоже было, но только раз — после годовщины падения Ангреногена, когда его мстители разделались с половиной города и деревни. Сиротам да и всем выжившим было не до копания, даже магическим способом. Погибших, в том числе родителей Миклоса и моих, отвезли на левый берег Пешты и сожгли.

Серийные исчезновения продолжаются. Самое громкое касается младшего заместителя министра магии — Дожа и его жены. Все уже, конечно, осознали, что речь идёт о похищениях. Чудак Дож одного дня решил отправиться в гости к друзьям в соседнее графство. Вместо того, чтобы трансгрессировать как все нормальные волшебники, они с женой сели на жуткие велосипеды. Последний раз их видели в «Xарчевне дьявoла», где они были навеселе. Мракоборцы прочесали всю местность, но поиски не принесли результата. Чета Дож словно канула в воду, исчезнув без следа. Велосипеды висели на деревьях; на цепи самого погнутого обнаружили волос одного из похитителей, то есть Пожирателей. Теперь у Министерства есть улика, но имя пока не раскрывают.

Также несколько исчезновений произошло во время пожаров; обнаружить останки среди пепелищ не удалось. Речь идёт о министерских чиновниках и общественных деятелях, защитниках прав всякой всячины.

Адалинду Крам не нашли. Но зато нашли серийного массового убийцу Напьера. О нём никто ничего толком не знает; только небылиц пруд пруди. Его у нас называют «бич маггловского мира». Много чего я узнала от Лугоши — когда он ещё любил поговорить, а не убегать. «Напьера уже раз поймали и упрятали в жёлтый дом, но он удрал. Oн свалил ударом кулака oдного cтражника, пинком ноги другогo и хорошим ломиком третьего, cпрыгнул с высоченного здания, предварительно cтолкнув вниз наперсника, котopый бежал вместе с ним», — повествовал Лугоши, наш булочник-рассказчик. Ходят слухи, что сразу по окончании школы Напьер едва не угодил в колонию для малолетних преступников; некое духовное лицо похлопотало о том, чтобы его взамен отправили в армию. В отряде пушечного мяса его отправили в зону боевых действий где-то на ближнем востоке. Там он пропал без вести. Предполагалось, что он вместе с другими бойцами своего отряда погиб в грузовике, который был взорван, — среди останков обнаружили его солдатский жетон. Как бы не так. Напьер вернулся и начал сживать со свету невинных людишек. Где его только не видели: в цепочке преступлений на всех четырёх континентах прослеживался его почерк, и довольно-таки незаурядный. Он истребил целые семьи тех, кто перешёл ему дорогу: Уэйнов, Доузов, Дентов, всех до единого. Пощадил одну лишь Барбару Гордон: выстрелил в неё в упор, она теперь парализована, но жива. Суд признал его невменяемым, и тут из ниоткуда взялась его бабушка (дорогой дневник, а ты думал, в серийных убийц их не бывает?). Она живёт в небольшой английской деревушке Готэм в семи милях от Ноттингема. У неё есть огород и теплица; короче говоря, она взяла его на поруки, убедив судью, что перевоспитает внука и перенаправит его потенциал. Говорят, Напьер всех ненавидит, кроме своей первой любви — королевы школьного бала Джолин Кэрри, которая стала его первой жертвой. Ещё говорят, что бабушке его недолго осталось. Как гласит пословица: «Каков в колыбельку, таков и в могилку». Лорд правильно делает, что не торопится истреблять магглов, они сами неплохо с этим справляются.

Комментарий к Глава Тридцатая. God Save the Lord *Описание эпидемии в общих чертах позаимствовано у Диккенса. Сатирическая и занимательная «История Англии для юных»

====== Глава Тридцать Первая. Дикая Особь ======

Пятница, 5 марта 1964 года

«8 апреля 1422 года. Я перечитывала дневник, который веду уже на протяжении нескольких лет. Моё медье взаправду изменилось. Я знаю, это всё дело рук Годелотов. Они во всём виноваты. Вследствие длительного кровосмешения они совсем одичали и держат в страхе всю деревню. Ньирбатор стал обителью демонов, так как Гарм Годелот осквернил его больше, чем все Батории вместе взятые. Он объят злым духом, и даже не отрицает этого. Я могу исцелить его и изгнать демонов. Бабушка говорит, у нас в роду не было чёрных магов, поэтому сила моя чиста и непорочна. Каждый день, возвращаясь с рынка, я неизменно прибавляю шаг, спеша поскорее миновать тот замок, соседство которого вызывает в моём сердце невыразимый ужас. Но я могу спасти Ньирбатор от этого зла. Мне лишь нужно получить благословение семьи, чтобы провести обряд. Годелоты больше не посмеют осквернять нашу деревню.

11 апреля 1422 года. Сегодня Гарм Годелот догнал меня возле луговины, схватил меня своими ручищами и попытался унести к себе в замок. Из моих уст вырвался страшный вопль, а он в ответ гнусно ощерился, распугав стайку кроншнепов, сидевших на ветке над моей головой. Внезапно он отпустил меня и потребовал у меня розу из букета в кружевах на моей груди. Я была так напугана, что сразу отколола розу и протянула ему, а он схватил мою руку и осыпал её поцелуями, которые походили на укусы какой-то дикой особи. Я отдёрнула руку и побежала домой. Завтра я попытаюсь изгнать из него злого духа, а если не получится, то расскажу папеньке о том, что позволяет себе это чудовище. Папенька вызовет его на дуэль и мои мучения прекратятся»

Сегодня я дочитала «Розу ветров». В конец книги Годелот вложил две последние записи из дневника Авы Грегорович, девушки, которую он принёс в жертву для создания крестража. «Она была кроткой барышней и жила по соседству. Она изгоняла демонов из крестьян и лечила раненых животных. Даже магглы рыдали на её могиле. Звали её Ава Грегорович»

По всей видимости Годелот опасался, как бы Ава не изгнала его и... вовремя принял необходимые меры. Взамен он увековечил её память в своей шкатулке. Как по мне, есть в этом нечто возвышенное... Хм, в конце концов совершил он это непотребство из своих самых лучших побуждений.

Записи Авы свидетельствуют о том, что Годелот горячо её любил. Либо просто хотел. Он не мог допустить мысли, что она ускользнёт от него или того хуже — станет причиной лишения его сил (то бишь демонов). Но тот факт, что семьи палача и жертвы породнились, поражает своей свирепостью.

Я думала, что первым Грегоровичем, заключившим брак с Годелотами, был мой отец, но теперь достоверно знаю, что эти семьи роднились друг с другом сквозь века. Гарм принял в штыки обвинение Авы в кровосмешении — посему прикончил её, а в жены взял её кузину Аду. У них родился Геревард, кузнец моего кинжала.

По всей видимости, это и стало причиной родового проклятия: семьи заключили союз, но кровь Авы не дала себя смыть. Если я правильно всё поняла, мне неохота разжигать костёр из-за того, что Годелот когда-то принёс в жертву свою возлюбленную. Она не разделила его чувств, поэтому он разделил свою душу. Печально-то как.

Меня немало беспокоит тот факт, что частица души Годелота, обагренная кровью Авы, сейчас находится со мной под одной кровлей. Ничего другого мне не остаётся, как вернуться к раскрытию люков, чтобы поскорее найти крестраж. Но что тогда? Кажется, на меня только сейчас обрушилось осознание, что я смогу вернуть своего предка... По правде говоря, я как-то даже не думала о Годелоте в этом плане. Что бы сказали родители? Это привело бы их... в негодование?.. Но их нет, и не стоит мне на каждом шагу задумываться об их одобрении. Кентавры, эти пресловутые морализаторы, судачат, что я пошла против всего живого. Но что такого страшного в том, чтобы расщепить душу или вернуть мертвого? Это противоестественно и рискованно, согласна, но на то мы и владеем магией, а не стенаем от бессилия, как конченные магглы.

Что я предприму, когда найду крестраж? Первым делом нужно будет привести кормушку — человека на порабощение; оставить его один-на-один с крестражем, — подвал отлично подойдёт. И ждать. Что дальше, пока не знаю. В практической части хоркруксии я ничего не смыслю; только Лорду известно, как всё это следует проделать. Крестраж, как правило, должен сам со всем справиться.

Подумать только, Лорд тоже читал те записи. Посмеивался, наверное... Дикая особь. Прелестно. Даже неловко как-то за своего темпераментного предка. А мама рассказывала, что наш праотец Гарм был благонамеренным человеком, чуждающимся суетных забав. Его увлечение хоркруксией воспринималось семьей как кратковременный каприз.

А почерк у Авы аккуратный и плавный. Когда я перечитала записи вторично, мои руки уже не дрожали.

Суббота, 6 марта

Сегодня выдался довольно насыщенный день. Я пригласила к себе Агнесу — и она пришла не с пустыми руками, чем очень порадовала меня. Она принесла рукопись зелий, изобретенных Каркаровыми. Я немало удивилась такой щедрости. Забавно, что после всех тех мучительных подозрений и отстраненности мы с ней сблизились, чудеса да и только.

Хотелось бы сказать то же самое о Вареге, но, увы. Я лишь надеюсь, что он не слишком сердится на меня, а погружён в свою алхимию. Кто на самом деле на меня донёс, мне предстоит узнать. Но меня уже немного попустило; я не буду больше мучаться, а как-нибудь спрошу у Лорда. Он-то всё знает. Скажет или нет, не знаю, но спрошу всё равно. Предателю я обязательно отомщу, а Беллатрисе — при счастливом стечении обстоятельств.

На втором этаже я выбрала небольшую комнату, из которой решила сделать новую комнату зелий. Агнеса развлекала меня шутками, пока Фери был занят обустройством. Мимоходом Агнеса обмолвилась, что приобрела такаро, ведьмино одеяло Мири. Я немного опешила, посчитав это оскорблением памяти погибшей. Агнеса заметила это, ухмыльнулась и сказала: «Сейчас не время раскисать, нужно мыслить хладнокровно. Такаро вследствие насильственной смерти обладает мощной энергией. Если б я купила его не для себя, то подарила бы тебе».

Полагаю, эта реплика имела целью задобрить меня и смягчить негодование, — и у неё получилось. Насильственная смерть. Теперь-то я знаю, как умерла Мири. От рук ли Каркарова? Вполне возможно. Но я не хочу знать подробностей. Сабольч-Сатмар-Берег узнает обо всём раньше меня. Я живу за этими грозными стенами и до сих пор верю, что духи Ньирбатора защитят меня, хотя они не защитили меня от пламени. Эржебета не защитила меня, когда я едва не окочурилась под парализующим взглядом змея.

Фери, подслушав о такаро, не упустил случая поумничать: «Видите, юная Присцилла! Барон вам голову морочил какой-то Диадемой, а тут рядышком такой артефакт пропадает! Лучше синица в руке, чем журавль в небе. Юная Агнеса такая прозорливая!»

К слову, госпожа наказала Фери, как того требовал Лорд — наложила заклинание, которое преобразовало оранжевую кухню в грязновато-серую. Этот цвет вызывает в эльфов чёрную меланхолию. Когда я прошмыгнула утром в кухню, я увидела, что Фери сидел на уголке каминной решетки, такой низенькой, с двумя перекладинами для тарелок. Он сидел, укрывшись полотенцем и раскачивался как полоумный. Его большие уши, так не соответствующие размерам его фигурки, качались взад и вперёд вместе с его крохотным телом. Я была поражена, увидев эльфа в таком жалком состоянии, и приказала ему немедленно стряхнуть с себя чёрную меланхолию и найти себе запасную кухню. Фери разрыдался и принялся бегать по кухне взад и вперёд, пока не запыхался. Он перенёс все свои пожитки и кухонные принадлежности в одну из подвальных комнат, и сказал, что он мне «должник навеки». Фраза довольно-таки многообещающая. Не знаю, сколько должно длиться наказание, ведь Лорд счёл его образцовым. Не исключаю того, что он решил омрачить жизнь эльфа пожизненно. Когда я спросила, правда ли то, что Лорд сказал о насекомых, Фери завизжал: «Я не знаю! Я отродясь там не был! Но, молю вас, не наказывайте меня! Я боюсь госпожу Молчунью! Даже двери той комнаты вселяют в меня ужас и вгоняют меня в дрожь!»

Мы с Агнесой разговорились и я рассказала ей о трупе в чулане. Она совсем не удивилась и заметила, что такому замку требуется регулярное подношение и что душа репортёра не сможет питать нас вечно. «С духами Ньирбатора нужно сотрудничать, — я размышляла. — Надо будет приволочь какого-нибудь маггла и запереть в чулане. Духам понравится и они будут мне благоволить. Это уже, собственно, два маггла: одного — Годелоту, второго — замку. Мне лишь нужно задобрить тех, кого Ава собиралась изгонять. Всему ценному полагается жертва».

Агнеса призналась, что недавно провела обряд жертвоприношения у себя дома. Она замордовала маггла прямо в своей бежевой комнате, затем перевалила труп через подоконник, протиснула в окно и сбросила в сад. «Он такой жирненький был, — она рассказывала. — Тяжело рухнул на клумбу, мамины цветы смял. Но я стёрла ей память о том, что она их выращивала»

Она назойливо стала расспрашивать, где я собираюсь праздновать свой день рождения. Я ответила, что рано ещё думать, десять дней в запасе.

— Соблюдём традиции тёмных волшебников, — заговорила она нравоучительным тоном. — Справлять будем в доме умершего насильственной смертью. Пойдём к Мазуревичу.

У меня сердце упало куда-то низко, низко.

— С чего это мне праздновать в том вонючем домишке? — спросила я с напускной небрежностью. — У Мазуревича ведь эльфа не было, там наверняка грязь, паутина ветхая...

— Тем лучше, — резво подхватила Агнеса. — Можно будет провести ритуал для сохранения упругости груди.

— Если тебе так не терпится напялить на себя магглову паутину, — ответила я, — ты можешь сделать это хоть сейчас.

— Нет-нет, это особенный день. Я же для тебя стараюсь! След на доме колоссальный. Авады не было, но кровищи-то сколько, красота да и только.

— Откуда ты знаешь? — подозрительно осведомилась я. — Ты тоже слушала рассказ Лугоши?

— Да нет же, я сама ходила посмотреть! А ты и Варег, кажись, единственные во всей деревне, кто не ходит туда ритуальничать.

В общем, я пообещала Агнесе, что пойдём справлять в дом Мазуревича. Что уж тут горячиться. Мне самой интересно вернуться на место преступления, посмотреть что да как. Во мне взыграло неподдельное любопытство.

Церемония открытия моей комнаты зелий произошла традиционно: на роль первого зелья положено выбирать Noctem. Оно полезно в тёмное время суток, на несколько часов можно слиться плотной тканью с мраком и стать невидимкой. Несколько часов это грубо говоря. Его продолжительность зависит от самоотдачи в процессе приготовления, от силы желания спрятаться, от причины, по которой он прячется... В общем, зелье довольно непредсказуемое, но капля такого зелья ценится на вес золота, так как оно состоит из редчайших компонентов. От мысли, что можно во тьме совершить все свои дела, не опасаясь, что придётся потом преследовать свидетелей, мое сердце тает от восторга.

— Тебе Noctem ещё как пригодится, — сказала Агнеса, водрузив котёл над очагом. — Маггла будет легче заманить.

— Жалко как-то ценное зелье тратить на маггла, — ответила я. — Я Варега могу попросить, чтобы притащил какого-нибудь... — я вдруг запнулась. А если он откажет? Вдруг он настолько проникся английским состраданием? Такой отказ привёл бы меня в отчаяние. Уж лучше сама как-нибудь.

Агнеса старательно варила Noctem вместе со мной. Полагаю, она нуждается в нем больше меня. Говорит, чета Лестрейнджей отправилась в Англию с поручением Лорда, а Рабастан-верзила не присоединился к ним. Агнеса считает, что у него на неё виды. Знал бы он, какие у неё на него виды с зельем Noctem! Впрочем, я надеюсь, что она справится без моей помощи, ведь я сгоряча пообещала подсобить. Но теперь я обдумала всё и поняла, что такая самодеятельность опять может привести к дуэли.

Лорд — не тот, кто дожидается Дня Тиборка, чтобы прикончить кого-нибудь. Он взмахнёт этой своей мертвецки-бледной кистью, меня бегло линчуют, и он спокойно пойдёт шипеть в свою книгу в сафьяновом переплёте.

Что станет с Ньирбатором? А с госпожой? Он всё медье со свету сживет, а потом и весь мир; останется наедине со своим бессмертие. Безумец.


После шести часов плодотворного времяпровождения с Агнесой мы попрощались. Этот день пошёл нам обеим на пользу: она прихватила с собой вожделенный напёрсток с Noctem, а я пополнила свои знания несколькими полезными зельями Каркаровых. Я не торопилась покидать комнату зелий, так как у меня на примете был ещё один незаурядный рецепт. Я вытянула сборник Бартоломью, чтобы попробовать сварить что-то совсем неприменимое в жизни, но занимательное при хоркруксии.

И вдруг услышала стук в дверь.

Когда я отворила её, на пороге стоял Лорд Волдеморт. Самовлюблённый. Властолюбивый.

Он окинул меня изучающим взглядом и сказал:

— Иди за мной.

Как говорится, periculum in mora. Поэтому я не осмелилась заставлять его ждать или расспрашивать, а просто пошла за ним, едва поспевая за его стремительным шагом. Как Лорд узнал, где я? Когда я провожала Агнесу, когти над дверью были серебристые. Он слишком хорошо начал разбираться в замке, если смог найти меня, хотя заклинания призыва и поиска здесь не действуют. Многочисленные вопросы омрачили мое хорошее настроение, но у меня не было времени погрузиться в тяжкие думы. Всего два лестничных пролета и мы с Лордом оказались на четвёртом этаже, и затем — в его комнате.

Там, сидя за письменным столом, как обычно, Лорд потребовал от меня отчёт. Без предупреждения и подготовки. Чего он этим добивался? Обескуражить меня и посмеяться?

Я сначала растерялась, но затем вспомнила о том, что могло бы сойти за приличный отчёт. В «Розе» присутствуют некие незаконченные предложения, оборваны многоточием. Эти фразы встречаются с интервалом в три и шесть страниц. Я заприметила эту закономерность совершенно случайно, но хорошо запомнила фразы, поскольку записала их в тетрадь, не зажигая люмоса, а подошла поближе к освещенному лунным светом окну. Фразы сами по себе являются абсолютной бессмыслицей, что указывает на игру слов и скрытую аллегорию. Короче говоря, я насчитала семнадцать таких фраз. Тетради при мне не было, и я не могла применить акцио, поскольку заколдовала свою комнату таким образом, чтобы оттуда невозможно было что-либо призвать. Мне вдруг очень сильно захотелось обнадёжить Лорда и высказать предположение, что столь небрежно сокрытая тайна может сулить немало вариаций для множественного крестража, и не только семиглавого. Но я вовремя поубавила свой пыл и не сболтнула лишнего.

Пока я пыталась связно передать свои сумбурные впечатления, Лорд слушал с невозмутимым выражением лица. Он изящно переплел пальцы и откинулся на спинку кресла. Стальной блеск в его глазах оттенил багрецу.

Спустя некоторое время он встал с кресла и, сдвинув свои изящные брови на хмуром челе, начал шагать по центру комнаты взад и вперёд. Казалось, что он незаметно для себя погрузился в раздумья вслух. Тогда он не был похож на Лорда Волдеморта, а на обычного ученика Дурмстранга, который тщится найти объяснение необъяснимому; староват, конечно, но если прищуриться под правильным углом, вполне такой себе обычный ученик. Лорда в нём выдает то, что в своих трактовках он предпочитает не употреблять никаких других наклонений, кроме повелительного, и никаких других времен, кроме будущего.

Загадочного в речах Лорда было в избытке, но у меня сложилось впечатление, что с помощью тех фраз ему удалось набpecти на отдельные cocтавляющие какой-то гигантcкой головoломки. C каждым новым приводимым им аргументом я всё с большей определённостью понимала, что мне не угнаться за смелым полётом его мысли.

Для меня его утаптывание ковра было нелегким зрелищем, ведь позади него находился портрет Эржебеты. Вот за его ухом промелькнула её скула, за его затылком — кончик её брови. Он шагнул влево, и предо мной во всей красе открылись её пухлые губы. Не сводя глаз с Лорда, мне приходилось бегать глазами по ней тоже. А всё оттого, что я сидела.

Мне тогда не померещилось — уголок её рта пополз вверх. Я видела своими глазами! Но Молчаливая должна молчать во всем: в речи и в движении! Госпожа изъяснила мне ещё в детстве. Мало мне Лорда побаиваться, так ещё и Графиню... Молчит — значит, замышляет. В этой тщательно защищённой от дневного света комнате Эржебета проводила долгие часы. Слуги поговаривали, что она часами сидела нагая перед зеркалом. Лучше б он избрал другую комнату... Лорд не замечал испарины на моём лбу. Если б я встала и тоже стала мерить шагами комнату, то избавилась бы от этого портретного наваждения. В какой-то момент я встала, чтобы с деловитым видом опереться о край стола и надеяться, что Лорд этого не увидит.

— Что ты делаешь? — спросил он, подозрительно склонив голову набок.

— Не могу больше сидеть, милорд. Ноги... ноги затекли.

— Да неужели? Мои рассуждения вслух так наскучили тебе? — произнёс он очень тихо. Я почувствовала вероятность скорой вспышки бешенства. — Не хнычь, ты же ведьма! Заниматься хоркруксией это тебе не платья примерять.

Опять он об этом. Ну сколько можно...

— Я вся во внимании, милорд, — отозвалась я звонко, присаживаясь. — Продолжайте и не обращайте на меня внимания. Вам нельзя терять цепочку мысли, иначе может произойти развилка.

Он подошёл ко мне и несколько минут смотрел сверху вниз. Я уставилась в одну точку на его ноге, придя к выводу, что это удобная альтернатива его красным глазам.

— Будешь рассказывать, что мне можно, а что нет?

«Дромароги безрогие! За что он так со мной?! — я мысленно завопила. — Зачем он омрачает вечер своими придирками?»

— Знаешь, я думал тогда, во время ужина: скажу сейчас о ста тридцати восьми люках, и Приска придёт в такое остервенение... — вкрадчиво заговорил Волдеморт над моей головой. — Ты стойко держалась, а потом тебе взбрело в голову упомянуть о Нурменгарде. Тебя легко задеть. Ты осознаешь эту свою никчёмную черту?

Он говорил с таким апломбом, с такой убеждeннocтью, что спорить с ним было бессмысленно. Но я попыталась.

— Мне незачем приходить в остервенение из-за вас, милорд, ведь я восхищаюсь вами, только вы упорно не желаете этого видеть, и всё время подтруниваете надо мной...

— Я не подтруниваю над тобой, глупая девчонка, — процедил он. — Я прививаю тебе вкус к общему делу. Твое сознание обостряется, а чувства становятся затуманенными. Хоркруксия неминуемо отразится на всём, ты сама знаешь. Подчиняясь мне, ты должна привыкнуть к таким вещам. И к чему похуже тоже. У меня лoдырничать тебe не удастся.

Последовало долгое молчание. Я украдкой наблюдала за Лордом, который снова принялся бороздить просторы комнаты, и, казалось, он понемногу успокаивался. Злости у меня не было, но досада кусалась. «Лодырничать... Неправда! Я открыла вторую комнату зелий... Я работаю до седьмого пота. Привить мне вкус хочет. У меня этот вкус в крови. Годелоты. Алчущие познаний тёмные волшебники. Бедняжка Ава... Она лечила зверюшек...»

Лорд вернулся к письменному столу. Он снова сел и принялся задумчиво крутить волшебную палочку. Его грациозная поза излучала невозмутимое спокойствие. На меня он совсем не обращал внимания. По всей видимости, он не собирался нарушать нависшую тишину, так что я набралась смелости и задала ему вопрос касательно одной щепетильной темы.

— Милорд, скажите, это правда, что ваши Пожиратели носят на теле Чёрную Метку?

Ухмыльнувшись, он склонил голову набок, словно я просила его о какой-то услуге.

— Да, правда, — лениво он ответил. — А что, захотелось себе такую?

Я лихорадочно раздумывала над ответом. Сказать «нет» и оскорбить Лорда? Сказать «да» и вляпаться в невесть-что?

Лорд всё почувствовал. В его глазах блеснули красные искры.

— Не пойдёшь в Пожиратели? — с напускным удивлением он выгнул брови. — А куда ты денешься?

Я хотела было открыть рот, чтобы объясниться, но он пресек мою попытку.

— К Дамблдору убежишь? И оставишь Ньирбатор на произвол судьбы?

— При чем здесь Дамблдор... Я его даже не знаю. Милорд.

— А тебе и не нужно, — промолвил ледяной голоc, — если ты не собираешься трудиться вопреки моим достижениям, моим убеждениям, моему господству и, уж разреши сказать откровенно, вопреки моему влиянию.

— Дело в том, что... я не готова к такой службе, я не достаточно...

— Не лги мне, — рявкнул он, а затем продолжил тихим пугающим голосом: — Лорд Волдеморт знает, когда ему лгут... Он всё чувствует. Он всё знает.

Мне стало не по себе от того, что он говорил о себе в третьем лице, но мысль о множественном крестраже подвернулась мне убедительным объяснением.

— Простите меня... Просто я не понимаю, зачем...

— С помощью Метки, — перебил он меня и с нажимом сказал: — Я вызываю своих слуг, когда мне нужно и куда мне нужно.

— Пожалуй, теперь ясно, — виновато сказала я. — Извините, милорд, я не...

— В скором времени, — он снова перебил меня, будто вовсе не слышал моей реплики, — ты попросишь, чтобы я позволил тебе присягнуть мне на верность и принять мою Метку.

Я тяжело сглотнула, не зная, что это: угроза или пожелание.

— Ещё скажи, что сомневаешься в этом.

Он смотрел на меня свысока и сверлил меня взглядом. Я молчала, но не нарочно. От страха у меня губы пересохли и слиплись.

— Отвечай, когда я к тебе обращаюсь.

— Я и так верна вам... я стараюсь для вас изо всех сил.

— Старается она, — язвительно промолвил он. Затем снова взял в руки волшебную палочку и начал крутить её. Знать бы, что значит этот жест: угрозу или скуку или... — Старайся так, чтобы я заметил. Ты сегодня какая-то... бледная. Постарайся не умереть в своих стараниях. Ты нужна мне живой.

Я расплылась в улыбке от счастья невиданного-нежданного. «Никакой инфернальности! Я ему живой нужна!»

— Ступай в обеденный зал, — внезапно сказал он. — Катарина ждёт не дождётся, когда ты составишь ей компанию.

— Боюсь, милорд, не моей компании она жаждет, — я не поверила сама себе, когда произнесла это.

Лорд медленно почесал подбородок с предельно равнодушным выражением лица.

— Ну знаешь ли, я не виновен в этом... расстройстве, — линия его губ искривилась. — Вот что я тебе скажу. Чувства, о которых не устают трепаться дураки вроде Дамблдора, больше похожи на уступку, чем на естественное движение души. А я не нуждаюсь в таких идеалах, чтобы скрасить себе жизнь.

Янавострила уши, готовая слушать дальше. Он изучающе посмотрел на меня.

— Я проделал очень длинный путь и переделал свою душу в то, что более соответствует моим потребностям и природе. Скажи мне, Присцилла, — его голос стал вкрадчивее рокота сверчков летней ночью. — Скажи мне, кто я?

— Вы — величайший тёмный волшебник, — сказала я не кривя душой.

Лорд молча кивнул.

Его лицо окутала некая отрешенность. Он вытащил из стопки книг ту страховидную в облезлом сафьяне и принялся читать. Прошло несколько минут и он как будто забыл о моём присутствии. Я наблюдала за ним открыто, а не украдкой. Его восковое лицо с выражением презрения ко всему миру было подобно древней маске, страшной и красивой одновременно. Я не могла отвести от неё глаз, а также прислушивалась к собственным ощущениям. Главным из них было странное волнение, которое с каждой минутой грызло всё сильней. Внезапно Лорд поднял голову и поймал на себе мой пристальный взгляд. Этот зрительный контакт продержался всего несколько секунд, затем он кивком указал мне на дверь.

Будто провинившийся эльф-домовик, я на цыпочках вышла из комнаты.

Комментарий к Глава Тридцать Первая. Дикая Особь *опасность в промедлении (лат.)

====== Глава Тридцать Вторая. Библиотека ======

Воскресенье, 7 марта 1964 года

Сегодня я выходила по делам в Аквинкум и прихватила с собой Варега, чтобы погулять. А получилось это совершенно случайно.

После полудня я сидела на подоконнике, бесцельно выглядывая в окно, оттягивая время, — лень было куда-то идти. Я увидела, как Миклос опять пришёл на луговину с малышней. Они все как по команде прильнули щеками к Свиному Сердцу. Говорят, кто может ступить на луговину, тот чувствует себя уверенно, как за каменной стеной. Внутри глыбы слышен гул, напоминающий ускоренное сердцебиение. Никто из детей не ощущает луговины так остро, как Миклос. И нельзя просто так ощутить источник, прикасаясь щекой. Подозреваю, что Миклос всего лишь играет с воображением этих наивных детей. Хотя сам он ещё мальчишка, но его лидерские качества уже ни в кого не вызывают сомнений.

Просидев вот так около часа, я поймала вдалеке силуэт Варега. Он спускался по склону холма, и шаг у него был довольно уверенный. В широкополом плаще он походил на летучую мышь. Я с улыбкой наблюдала за Варегом, воображая себе всякие глупости. Проходя мимо луговины, он сбавил шаг, понаблюдал за чудившими детьми и остановился, будто вздумал вернуться обратно. «Куда подевалась твоя целеустремлённость, Гонтарёк?» — я прошептала.

Перед самой калиткой замка он уже почти плелся. Я смотрела на него вниз, и утешала себя, что это, должно быть, сырой мартовский воздух остудил его горячность. «Может, снова уединиться с ним в склепе? — я вяло размышляла. — Что-то руки никак не доходят...»

Вспоминается, как Варег впервые решил прийти ко мне в гости без приглашения. «Я даже калитку открыть не мог, — он угрюмо рассказывал, — только притронулся, и тут искры бросились из заостренных прутьев, и мне в глазах мгновенно потемнело. Из замка вышел самый уродливый эльф из всех, что мне приходилось видеть. Я подозвал его и он лениво подошёл. Он зачем-то выколдовал себе возвышение и, опершись подбородком о пику, спросил: ты чего здесь забыл, женишок?»

Пожалуй, я никогда не слышала, чтобы Фери так разговаривал с Варегом и тем более угрожал ему. Фери просто не любит, когда приходят без приглашения. Варег шутил, что эльфу сам черт не брат, но это полный вздор; просто Фери умеет играть на публику и очень гордится тем, что носит свежевыстиранный колпак. Играть ему не удается только с Лордом.

Какое-то время Варег в нерешительности топтался возле калитки и никак не мог заставить себя войти. Он брался за ручку калитки и вновь опускал руку. «Неужели ты не подумал, что я выгляну из окна и увижу твои жалкие колебания? Куда подевалась вся твоя пресловутая смелость? Неужели так боишься наткнуться на Лорда?» — я прошептала и представила себе, как скажу ему об этом, увижу его смятение и буду зубоскалить. Я удивилась сама себе. Над Варегом я никогда не смеюсь. Он мне как родной, как брат... Стоп! Он же мой жених, что за дела!..

В водовороте стремительных событий я всё время вижу два навязчивых образа, и не могу уйти от них, как ни стараюсь. Первый образ связан с семнадцатым февраля: я до сих пор не могу забыть эту дату и сердобольные гримасы Варега, когда он напал на меня из-за каких-то МакКиннонов. После той ссоры между нами выросла дистанция, которую я до сих пытаюсь сократить. Его неуверенность возле калитки показывает, что пока безуспешно. Признаться, я тогда почувствовала себя мёртвой для каких бы то ни было светлых чувств. Словом, такой, какой Барон рисовал мне идеальный образ тёмной волшебницы. Барон, мой грозный советник, где же ты?..

А второй образ касается змея из моего сна. Он терзал меня. Но он был прекрасен. И это чересчур парадоксально. Только с тобой, дорогой мой дневник, я могу так пооткровенничать. Начиная с того злополучного вечера легилименции, когда Лорд спрашивал меня о сновидениях, мне не даёт покоя мысль, что он догадывается о приснившемся мне змее. Я подозреваю об этом на инстинктивном уровне, пока лишённом всякой логики, ведь речь идёт об особых сновидениях как последствиях хоркруксии, а в этом Лорд смыслит куда больше моего. Хоркруксия дышит логикой, стройной как теория музыки. Гармония. Пропорция. Равновесие. «Структура крестража есть число системы, есть фopма существования системы во времени, форма cуществования пространства вo времени, из вpeмени, до и после времени, в целoм — временной cpeз системы. Делимость — это первое рациональное отношение оригинала и объекта, возникшее в душе, в которой весь внутренний мир поддался делению по её усмотрению...»

Варег, наконец-то, решился и повернул ручку калитки.


Уже в Аквинкуме, гуляя рука об руку с Варегом, я почувствовала облегчение и напрочь забыла о тягостном наблюдении. Он сплошь и рядом целовал меня, прямо посреди улицы. Величавые колдуны и колдуньи оглядывались и негодующе качали головой, но мне было всё равно. Шестидесятые годы, что поделаешь. Когда Варег отошёл в лавку Лемаршана, чтобы обсудить алмазное предприятие, я зашла в трактир Каркаровых повидаться с Агнесой и спросить, что там намечается со злоумышленником.

— Если ему так нужны усы, почему бы ему не завести себе красивые, закрученные такие... Насколько симметричнее стала бы его внешность! — Агнеса рассуждала о Рабастане Лестрейндже, потягивая сливочное пиво.

Я поняла, что это тот случай, когда убить руки чешутся, но причины приличной не находится. Но разве можно так буднично рассуждать об усах своей потенциальной жертвы?

Я заметила, что Агнеса впервые уложила свою пепельно-русую гриву — наверное, в попытке хотя бы внешне укротить свой душевный вихрь. Выражение её лица было более спокойным. Наша прошлая болтовня расположила её ко мне — она стала откровенней. Оказывается, иногда полезно излить душу, — по крайней мере, не будут считать подозрительной. За разговорами и делами день промелькнул, как единый миг.

— А ты слышала, что лошади пустят Исидора на колбасу? — вдруг спросила она. Я удивилась, что ей известно об этом деликатном деле.

— Миклос тебе рассказал?

— Да нет. В деревне все об этом говорят. Но что потом с той колбасой? — задумчиво рассуждала Агнеса. — Истинное отмщение требует, чтобы она оказалась на прилавке магглов.

— Но Исидор же чистокровный! — рассмеялась я. — А вдруг магглы после такого яства облагородятся и магию переберут? Будет неосознанный грабеж. Пожиратели накажут кентавров.

— Вот-вот, тогда лошади и за них возьмутся, — хитро заключила Агнеса. — И я позабочусь, чтобы Лестрейндж был первым.

Кажется, она бы не прочь избавиться от всех: от Пожирателей, от кентавров, от соседних деревень, от всех понемногу. Мое воображение пустилось в пляску: я представила, как маггл купил колбасу, а в ней зубы всей троицы Лестрейндж. Агнеса умеет устроить мне именины сердца. Возвращаясь к животрепещущему разговору, я старалась отвечать беспристрастно, как министр Габор, но никак не могла стереть с лица довольную улыбку. И всё-таки напоминание о кентаврах немного огорчило меня. «Расплата грядёт». В медье ходит молва, что кентавры оцепили весь лес, прилегающий к деревне Аспидовой и мы не сможем вволю отпраздновать Вальпургиеву ночь в лесе, как обычно. Но до Вальпургиевой ночи ещё много времени, а при господстве Волдеморта всё может существенно измениться даже за сутки. Барон говорил, что Лорд разберётся с кентаврами, но кто знает, сколько придётся ждать, пока он выкроит на это время...

А ещё мне жаль Миклоса, ведь в случае изгнания кентавров он лишится защитников. Я разрываюсь между пользой для всего медье и пользой для одного мальчика-сироты. Мне даже представить сложно, что известно этому мальчику. Ему может быть известно всё, что Барон намеревался мне рассказать; он может располагать такими видениями, которые в силу своего возраста он ещё не способен понять. Если б Лорд знал об этом... Он слышал в моей голове обрывки фраз, но то, что Миклос до сих пор жив, свидетельствует о том, что слышал он другое. Быть может, моя попытка окклюменции чуток подействовала?..

В трактире я также застала Игоря Каркарова. От него я узнала плохую новость: профессор Сэлвин попал в больницу, он серьёзно травмирован мракоборцами. Оказывается, профессор выполняя какое-то поручение Лорда, и с мракоборцами сцепился не где-то там в городе, в медье, и даже не в Венгрии — а в каком-то доисторическом английском пабе. Мракоборцы рывком взметнули его вверх и припечатали спиной к потолку, а затем со всего маху швырнули на пол. Ему повезло, что он прибыл на встречу не один, Пожиратель-напарник был снаружи. Услышав грохот и вспышки, он ворвался внутрь и, схватив обморочного профессора, трансгрессировал. Бедняга еле оклемался.

Я планирую проведать профессора ближайшими днями, чтобы, наконец, поговорить с ним обо всём, что произошло в нашем медье. Любопытно услышать, какую оценку он даёт нынешним событиям. Во время учебы в Дурмстранге профессор Сэлвин был для меня ориентиром. Его мировоззрение близко мне и мне бы очень хотелось разузнать, действительно ли он поддерживает Лорда, не живёт ли он под Империусом, и что он прогнозирует. Розье сказал, что Сэлвину подчистили память о хоркруксии, но это не самое страшное; нам есть о чём поговорить.

Агнеса спрашивала меня о госпоже. Как я поняла по её намёкам, слухи о безответной любви госпожи разошлись быстро. Стало быть, мне шепчутся вслед из-за этого. «Тебе ещё дома Беллы не хватало, — фраза Агнесы сразила меня наповал. — Но ей-то можно, она зелёная, а госпожа в три раза старше. Чего они все втрескались в этого Лорда, уму непостижимо». Я-то думала, что о «расстройстве» госпожи знает только Варег. Он просто взбесился, когда узнал, поскольку считает, что такая почтенная и благородная дама не могла просто так за один месяц взять да влюбиться, и тем более так явственно выказывать свои чувства. Он подозревает Лорда в намеренном соблазнении и говорит, что умопомрачение госпожи ему выгодно. Я сама допускаю такую мысль, но умопомрачение это ещё не беда. Самый худший исход — это смерть госпожи без оставленного завещания. Знать не знаю, зачем она тянет. Мальсибера здесь нет, но есть я — сирота, возлагающая на неё большие надежды.

Каркаров не стоял в сторонке, ему всегда позарез нужно быть ведущим каждой беседы. Если он и слушает, то очень хмурится, сдвигает дремучие брови и мрачнеет, выжидая времени, чтобы выговориться вдоволь. На сей раз он, услышав реплику о Белле, решил растрепать подробности дел сердечных миссис Лестрейндж.

Его послушать, так эта молодая Пожирательница спит и видит, как бы усладить Лорда. Она ведёт себя с ним безукоризненно, а он время от времени из благодарности «принимает знаки её внимания». Интересно, в чём проявляется его благодарность?

— Может быть, — начал шептать знающим тоном Каркаров, — он позволяет ей облобызать себя, поглядывая на неё снисходительно, время от времени одобрительно хмыкая. Потом он гонит её прочь, и бедняжка терпеливо ждёт до следующего раза, когда он снизойдёт и снова согласится принять её подношение. — Каркаров замолчал и хлебнул огненного рома для пущего эффекта.

Мы с Агнесой, как и следовало ожидать, пришли в замешательство от такого откровения, сила которого усугубилась ещё тем, что Агнеса стала задумчиво кусать губу, а я взъерошила волосы, норовя стряхнуть смятение. Уж в чём в чём, а в красноречии Каркаров толк знает. То ли он хотел нас смутить, то ли говорил всерьёз. Но чтобы так самозабвенно любить...

— Любимой быть хорошо, — высказалась Агнеса, — но самой влюбляться это уже осечка. Нельзя так изводить себя и дурью маяться. Магия может порядком ослабеть.

Я подозрительно посмотрела на Агнесу, поскольку она меня удивила. А если Лестрейндж действительно влюбился в неё и у него на уме не только плотские утехи? Устранять его, тогда, незачем. Если любимой быть хорошо, тогда почему Агнеса взъелась на него?.. Бардак в голове?.. Бумсланги бы подрали всех кентавров.

— Внутренний пыл снедает Беллу, — продолжал Каркаров в высоких тонах. — Не будь той благодарности, которую Тёмный Лорд оказывает ей, этот огонь испепелил бы её без остатка. Он вроде хочет, чтобы в её поведении преобладало хладнокровие. Но у неё это... как бы выразиться... склонность к восторженному возбуждению. Скопытиться можно от таких сильных чувств, как у Беллы. А с мужем у них ничего нет. Говорят, у себя дома они только чай вместе пьют. Бытует шутка между своими, что они вместе распили столько английского чая, что пара от него хватило бы, чтобы copвать канализационную кpышку и зашвырнуть её на несколькo тыcяч миль выше луны. — Каркаров зашелся хохотом, сотрясая гривой. Агнеса лишь равнодушно усмехнулась. — Про муженька Белла говорит, что он безвкусный, как отварная вода. Кажется, мало-помалу у неё помутилось в голове, и у него тоже. Но помешательство у него тихое и ей не мешает. Она орёт на него как оглашенная, а он молчит.

В «Розе ветров» Годелот отвёл целую главу теме, какое воздействие может оказать крестраж на наивную девушку: «Если даже oна ненавидит его как самогo дьявола, всё равнo она пoлюбит егo, как cвою душу, ещё до того, как солнцe сядет или взойдeт. Полюбит или сойдёт c ума! Если только проведёт наедине с крестражем достаточное количество времени. Тогда он высосет из неё все соки, поглощая всю влагу до последней капли. Он окрепнет, впитывая её юные силы и поддерживая в ней ощущение счастья, чтобы она не отвергла его и не пыталась cбежать. Чтобы eй и в голову нe приходило бежать...»

Отдаёт свои силы и даже не пытается бежать... Получается, любовь и впрямь смахивает на крестражную одержимость. Я бы не назвала Беллатрису наивной девушкой, но я ведь знаю её только с корриды и со слов Каркарова. Если она ведёт себя подобным образом, есть вероятность того, что ей и вправду овладел крестраж. Лорд создал пять — а вдруг он поручил ей хранение одного или нескольких? Загвоздка в том, знает ли она, что такое крестраж и предостерёг ли он её. В какие же дебри Каркаров увлёк мои мысли своим длинным языком! Зачем мне вообще думать о таком? Лорд знает, что делает. Меня должно волновать только его одобрение и расположение. Моё стремление осознанное, и право на это дают мне все пережитые удары судьбы. Я больше не буду жертвой. Лорда нельзя огорчать — нельзя так пренебрегать своей жизнью.

Пока я переваривала всё услышанное, брат и сестра повздорили из-за каких то пустяков. К слову, Агнеса с Игорем не очень ладит, смотрит на него как на птенчика; говорит, что тот уж очень жаждет заслужить похвалу «его августейшества», и пойдет ради незначительной похвалы в перегонки, хоть с Лестрейнджами, хоть с Краучем. Что удивительно — Каркаров довольно почтительно отзывается о мракоборцах. Видимо, у него уже есть опыт общения с ними. А вот Орден Феникса он называет, исходя из своей красноречивости, «воплем отчаяния». «Идеи у них не очень забойные: любовь, милосердие, справедливость и тому подобное; боевого опыта почти никакого». В общем, Каркарова послушать, так все Пожиратели — «хорошие ребята», и упорядочить сложные политические механизмы и процессы способно «лишь старое доброе ультранасилие, в котором нет двуличия». Он имеет в виду Непростительные заклятия. «Чистокровность, важнейшую составляющую нашего магического общества, эффективнее всего обеспечивает единая власть, находящаяся под суверенитетом Тёмного Лорда, — излагал Каркаров. — Поэтому он проводит линию на экспансию, постепенное завоевание всего маггловского мира и установление своих порядков. Власть отныне это отношения между Лордом и всеми остальными. Эти отношения могут опираться либо на страх, либо на любовь. Их следует поддерживать таким образом, чтобы страх не перерастал в ненависть, а любовь — в презрение»

Каркаров оратор хоть куда. Мы с Агнесой слушали его с замиранием сердца. Его бы отправить в Англию, чтобы он дискутировал с Дамблдором и Краучем, чтобы убедил их принять неизбежное и подчиниться, пока не поздно. Почему Лорд назвал его «необузданным животным»? Я воспринимаю это как прямой намёк на насильственную смерть Мири. Мороз по спине пробегает, как думаю о таком. Когда Каркаров отошёл, чтобы попыхтеть трубкой с увеселительным табаком, я спросила Агнесу, не знает ли она, почему народ шушукается при виде меня.

— Думаю, что пребывание Тёмного Лорда у тебя дома дало повод для насмешек над тобой, — ответила она.

— Но почему надо мной? Это же из-за бреда госпожи, верно?

— Не только, Приска. Ты же знаешь умонастроения наших людей. Подобное моментально воспламеняет их пылкое воображение. Я знаю, что он больно учёный и что ты что-то там исследуешь для него... да уж, — сочувственно закивала Агнеса. — Но люди-то этого не знают. Вот и лезет им в голову всякое. И Варег — тому пример. Ему страсть как неохота отпускать тебя домой, где ты опять окажешься наедине с «ужасом и трепетом».

Признаться, я уже не рада была, что спросила, и мне надоело слышать о себе откровения, после которых хочется уйти в склеп, запереться и стать полтергейстом. Я решила сменить тему, но, поскольку я не искушена в искусстве этого манёвра, я попросту выпалила:

— Агнеса, может, не будем убивать Лестрейнджа? А вдруг он влюбился в тебя? Похотливого устранить не вопрос, но влюблённого-то зачем?

Она посмотрела на меня каким-то странным, мутным взглядом, как будто думала об этом ещё до того, как я спросила. Она ответила:

— Ах, ну что ему стоит сделать пробор не сбоку, а посредине! Насколько симметричнее стала бы его внешность!

Понедельник, 8 марта

«Повествуется о двух королевских свинопасах с севера и с юга Норвегии. Поссорившись и прокляв друг друга Авадой Кедаврой, они превратили друг друга в две змеи — два крестража, и в таком виде прожили целых три года, постоянно воюя друг с другом. Вскоре они убили друг друга вторично, и на следующие три года превратились в камни на дороге. Камни подобрал один крестьянин, чтобы построить себе дом. Эти крестражи создавались неосознанно, и невозможно было разорвать этот круг. В течение первого года они оскорбляли друг друга, а в течение второго — наносили друг другу увечья. На третий год наступал черёд Авады Кедавры, — затем томление в полубессознательном состоянии. Эти свинопасы, выпивая жизненные соки из случайных людей, поочерёдно превращались в живое и неживое, убивая друг друга бессчётное количество раз. Однажды свинопасы превратились в быков. Они целый год били друг друга копытами. Их глаза сверкали, словно раздувшиеся огненные шары; их ноздри раздувались, словно кузнечные мехи. На второй год они с грохотом бодались, и каждый старался изранить другого. На третий год они пронзили друг друга рогами — и стали крестражами в виде бычьих рогов. Одного дня им повстречался путник, истомленный долгой дорогой. Тот возрадовался, увидев рога редчайшей красоты и принёс их в свой дом. Они поработили двух его сыновей, и те вскоре стали сиротами. Один любил отца, а второй его умертвил. Сыновья были не похожи друг на друга и продолжали сражаться, поскольку один из них должен был погибнуть от руки другого, ибо ни один не мог жить спокойно, пока был жив другой. На этих сыновьях обрывается история первых крестражей...»

— Милорд, это может быть подсказкой, что промежуток между двумя крестражами должен быть не менее трех лет, если не шести, поскольку живые крестражи чередуются с неживыми, — отчеканила я очень живо после того, как прочла Лорду скандинавскую сагу из свитка вельвы Дагни, дочери вельвы Гудрун, дочери вельвы Сигрун. Сегодня мы-таки сумели дойти до библиотеки Ньирбатора.

Лорд шагал между стеллажами своей змеистой походкой. Предзакатное солнце пропускало лучи сквозь решетки и очерчивало силуэт Лорда зыбким красноватым ореолом. Его плотный чёрный сюртук придавал ему сходство с чёрной башней на площади Аквинкума. Глубокие морщины на лбу Лорда выдавали, что умственная работа шла полным ходом.

Он ничего не отвечал, и я продолжила:

— Полагаю, вы бы не хотели вкладывать свою душу в живое существо, которое может вести себя непредсказуемо. Милорд.

— Вот как! — подхватил он с такой поспешностью, будто с самого начала был начинен порохом и только дожидался случая выпалить. — Эту метафору понять легко. Тоже мне открытие.

Волдеморт выдернул свиток Дагни у меня из-под руки, сел напротив и начал читать, задумчиво подперев щеку рукой. Спустя всего несколько минут я с ужасом наблюдала, как он медленно его скомкал и с шипящим проклятием отшвырнул от себя. Он вскочил со стула так резко, что опрокинул его.

Лорд пересёк одну секцию и подошёл к зарешеченному окну. Он смотрел куда куда-то вдаль. Я молча ждала, когда он успокоится. Впившись взглядом в его чёрную спину, я думала о том, что наверняка так же выглядели обугленные спины жителей Лондона. «Выносите ваших мертвых... А он такой... такой бессмертный. Его никто выносить не будет. Пожиратели не нашли б себе места. Белла сошла б с ума. Он упрячет свою душу подальше от тления... Лишь бы удался шестой. Но после пятого он едва не погиб... На меня взвалена такая ответственность... Пускай создаст все семь... Пускай станет всемогущим. Нельзя допустить, чтобы орденовцы, мракоборцы и кентавры торжествовали... Всех их нужно захватить, подчинить и пристроить к новому порядку... К новому миру, где магглам и грязнокровкам отведено место домашних эльфов... Да нет же, мой Фери лучше их, он так колдует, что...»

Я очнулась от раздумий, когда Лорд обернулся и смерил меня сардоническим взглядом.

— Если в этом есть хоть малая толика правды, придётся пересмотреть все понятия о крестраже и даже, до некоторой степени, концепцию его происхождения... — тихо сказал он. От его бешенства и следа не осталось. — А вот вторая метафора... Вторая довольно курьезная. Она гласит об особом проклятии. Что тебе известно о родовых проклятиях?

— Не больше, чем вам, милорд. Большинство чистокровных родов, как правило, имеют свои проклятия. Это в порядке вещей.

— Верно, Присцилла. — Лорд сухо кивнул. — Проклятие как показатель чистокровия. У Годелотов и Грегоровичей, к примеру.

От неожиданности я немного поерзала на стуле, сидя за чёрным дубовым столом.

— Печать хоркрускии ложится на каждое третье поколение. Тебе необязательно создавать крестраж, чтобы подпасть под действие проклятия. Но проклятие, — Лорд иронически улыбнулся, — в ином свете может выглядеть наградой. Считай такой наградой мое присутствие в твоём доме и то, что я удостоил тебя беседой со мной.

«Абсолютное хвастовство. Но оно оправдано. Кто достиг большего? Лорд бессмертен. После седьмого крестража он будет неуязвим. И он признал Ньирбатор моим домом!» — мои мысли пустились вскачь.

— Да, милорд. Госпожа мне говорила о проклятии. Только она не ведает, что оно связано с хоркруксией.

— Катарина вообще ничего о ней не знает, у неё же нет Годелотового проклятия. Батории оставили ей... иные. — Лорд глядел на меня проникновенным взором, что придаёт oдной пpocтой фразе бeздну смысла, cлой за cлoeм, а затем вкрадчиво продолжил: — Теперь скажи мне, в чём состоит твоё проклятие.

Я медленно отвернула взгляд и уставилась на гравюру, почти не моргая. Мне было неудобно говорить о таком с величайшим тёмным волшебником. Тема слишком примитивна для его внимания, и он не потерпит подобных вольностей; может взять да разозлиться, что я о таких пустяках при нем упоминаю... накажет ещё... свиток разорвёт на мелкие клочки... потом прощения проси, краской заливайся и всё такое.

— Прекращай этот абсурд, Присцилла. Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, — послышался зловещий голос. Я повернулась. Лорд смотрел на меня с прищуром.

«Сейчас на него как найдёт...» — я мысленно застонала.

— В твоем взгляде я вижу неловкость. В чём дело? Глупая девчонка, ты от меня ничего не скроешь. За свою жизнь я научился разбираться в людях. Мне часто приходилось иметь дело с деликатными ситуациями, и я умею безошибочно выбирать правильный подход. Что касается хоркруксии, здесь требуется полная откровенность.

— Ну, милорд, это не то, о чём вы подумали, — начала я очень тихо. — Не знаю, позволительно ли тревожить вас столь обыденными делами. Это не имеет значения для хоркруксии, а, следовательно, вам незачем это знать.

— Не смей тратить моё время попусту! Быстро говори!

С трудом сдерживая волнение, я ответила:

— Госпожа говорит, что из-за проклятия я не могу разжечь костёр у ворот жениха.

Волдеморт посмотрел на меня как на умалишённую. Я коротко поведала ему о предсвадебном обычае нашего медье. Но его выражение не изменилось.

— Ты смеёшься надо мной?

— Милорд, я не хотела вас разочаровать. Вы наверняка предполагали в проклятии что-нибудь более метафизическое... — от неловкости я обвела комнату взглядом, лишь бы не смотреть на Лорда. — Но вы же читали об Аве. И я думала, вам известны обычаи Сабольч-Сатмар-Берега.

— С чего мне копаться в причудах этой деревни? — фыркнул он.

— Милорд, эта деревня — сосредоточие очень древней магии и её обычаи нужно почитать, — с горячностью возразила я ему. — Иначе произойдёт то же, что при смешении магов и магглов: тайны магии упразднятся и предпочтение будет отдано лёгким чарам для простофиль.

Лорд пристально смотрел на меня. Мои слова — такие простые и доходчивые, что здесь не с чем поспорить — вызывали в нём сомнение. Но Лорду привычнее, когда последнее слово за ним.

— Допустим. Но мне плевать.

Он подошёл и оперся о край стола ладонями, как будто стоял на трибуне. Внезапно он призвал свиток Дагни и, развернув его перед собой, начал перечитывать. Его глаза злобно бегали по строкам. Я украдкой поглядывала на него.

— Эти вельвы и провидцы... — холодно произнёс Лорд. — В чём-то они похожи на магглов. Те тоже верят в богов, а когда эта вера не оправдывает их ожиданий, они ниспровергают своих богов и проклинают их с той же страстью, с какой служили им. Нам в этом плане легче — ведь мы никому никогда не поклонялись, ничего не жертвовали и ничего не обещали.

— Но мы изредка приносим жертвы замку и на луговине, милорд.

— Помолчи, — он повелительно взмахнул рукой. — Это всего лишь церемониальная часть жизни волшебника. Учись различать тонкости.

Я подняла голову и посмотрела ему в глаза: они скользили по моему лицу, будто высматривая что-то. В них было много презрения и недовольства.

— Ты плохо владеешь собой и слишком неразумна, чтобы признаться в этом. Тебе следует прочитать «Розу ветров» по второму кругу, параллельно вчитываясь в очерки. Назови мне причину, по которой ты до сих пор этого не сделала?

— У меня нет особой причины, милорд, только смягчающие обстоятельства. Я привыкла к «Розе», единственной и неповторимой... а в дом Бартока мне несколько неудобно идти, ведь там вы проводите собрания Пожирателей. — Я старалась говорить откровенно, хотя это и прозвучало жутко нелепо. Его взгляд продолжал скользить, а меня бросало в жар.

— Ты не идёшь в дом Бартока. Ты идёшь в мой кабинет. Завтра, поняла?

— Да, милорд.

Он уставился на меня, а я перевела взгляд на его пуговицы и, чтобы не не расклеиться, попыталась их сосчитать. Вскоре он снова уселся и углубился в свиток. Я смотрела невидящим взором в свою тетрадь. От молчания Лорда у меня начинало звенеть в ушах. «Чем ему так не угодила вельва Дагни? — размышляла я, сворачивая страницу в трубочку. — Это великая вельва, все конунги ей внимали. Или ему не по вкусу, что задействовано свинопасов? Но свинопасы-то королевские... А наши обычаи он назвал не иначе, как причудами. Сам чудит... Госпожа опять звала его на ужин, а когда он отказался, она никак не унималась: «Если это не покажется дерзостью, позвольте предложить вам выпить со мною чашечку чаю...» Он лишь склонил голову набок и, не сказав ни слова, сановито удалился. Наверняка ему до смерти осточертело её пустое сотрясание воздуха... Не стоило говорить ему о костре. Подумает, что я из тех людей, у которых есть коварная привычка хвастаться своими гopeстями, соблазняя coбеседника завести о них разговор. Безропотность и повиновение — вот что называли добродетелью в XVIII веке. В XIX — повиновение и безропотность... Сейчас всё это бред сивой кобылы. Власть — вот истинная добродетель... Крестражи — вот единственно достойная тема... О Батории многогрешные, лишь бы он не повёл меня на заклание... Но Гарм же любил Аву... Любовь... «Дурью маяться», говорит Агнеса. Вот что настигло госпожу... Снова идти в его кабинет. Но там же Бауглир висит... Корифей древнего мира... О нет. А у Лорда характер пленительный, многогранный... Отчего это мои мысли стали такими тягучими и обволакивающими? Когда он подпёр щеку рукой, я лицезрела три цвета: чёрные волосы, белую кисть и красный ореол... Какой вздор, о чём я думаю? Почему это должно занимать меня? Но разве в последнее время я не предавалась непрошеным мыслям о... О чём это я? Да ни о чём — лишь о наваждении, невольно обретающем сладострастную направленность...»

— А сейчас ты погубишь нас обоих, — донёсся высокий голос. Он шел ниоткуда, казалось, он проникает сквозь стены и заполняет теплой волной всё вокруг меня. От этого голоса у меня мурашки побежали по спине.

Не прерывая раздумий, я отвлеченно наблюдала, как из половиц начала змеиться тонкая малиновая дымка... Какая прелесть... Почему я раньше не видела её? Есть птичка такая — малиновка, а ещё насекомые — малинески... Насекомые... Откуда в комнате Эржебеты были насекомые? Это невозможно... Что-то неладное творится с той комнатой... Насекомых в Ньирбаторе не бывает... Ньирбатор в мгновение ока заглатывает их... Это какая-то подсказка? Я ощущала совсем рядом с собой вкрадчивое движение. Что-то двигалось совершенно беззвучно и обогнуло меня, ничуть не задев. Еле заметное дуновение воздуха... Мягкий звук удаляющихся шагов.

Очнулась я только когда мне сдавило грудь.

Мигом вскочив, я сломя голову ринулась к выходу. Выбежав в коридор, я увидела, что Лорд уже стоял там, расслабленно прислонившись к косяку двери и скрестив руки на груди. Мое дыхание было затруднено, но я, чтобы не уронить остатки достоинства, попыталась это скрыть. Лорд смерил меня уничижительным взглядом. Его глаза полыхнули красным, узкие ноздри раздулись.

— Бездельница, — только и сказал он.

====== Глава Тридцать Третья. Дом Бартока ======

Each time I make my mother cry,

An angel dies and falls from heaven.

When the boy is still a worm,

It’s hard to learn the number seven

Cryptorchid, Marilyn Manson

Вторник, 9 марта 1964 года

Какой прелестной была малиновая дымка...

У меня с головы не выходит конфуз, имевший место в библиотеке. Лорд понял, что мои мысли очень не вовремя бросились врассыпную, и мне за это неловко. Небось счёл меня рассеянной и не шибко умной, если в таком месте позволила себе подобное.

Я впервые испытала на себе обратную сторону библиотеки Ньирбатора — впервые за восемь лет. Я всегда была настороже, когда в одиночку проводила там многочисленные вечера, — только в присутствии Лорда меня одолело необъяснимое наваждение. Не то мысли, не то грёзы заволакивали меня и я потихоньку уходила в тридесятое царство. Я могла, грубо говоря, умереть от недостаточного притока крови к мозгу. А если бы я не очнулась и не выбежала? Вернулся бы он за мной? Разве я не нужна ему? Кровь Годелота спасла меня на дуэли, но я считаю, что такое мнимое равнодушие Лорда может служить ширмой для чего угодно.

Я огорчила Лорда тем, что прервала его время в библиотеке, ведь он, как я теперь осознала, не собирается ходить туда без моего сопровождения. Подозреваю, что он опасается заходить туда в одиночку и пользуется мной, как щитом от потенциальной угрозы со стороны духов Ньирбатора. Впрочем, это умно, так как его опасения небезосновательны, но вчерашний вечер продемонстрировал, что и я не меньше нуждаюсь в щите. Если б не было так горько, я бы посмеялась над такой нелепостью. Это же мой дом. Мой крепость. Я не должна бояться.

Я попыталась отвлечься от навязчивых мыслей, уткнувшись в сегодняшний выпуск «Ведовских известий». Доди принесла его, эффектно сорвав на своём пути преграду из салатовых занавесок. Газета была, по обыкновению, полна описаний всевозможного насилия, «адепты которого называют себя Пожирателями Смерти и служат Тому-Кто-Несёт-Смерть». Очередная порция серийных исчезновений, покушений и скорбных находок. Пожиратели пригрозили сорвать Чемпионат мира по квиддичу в следующую субботу, если магглорожденный Министр Магии не уйдёт в отставку. Лич, ясное дело, никуда не уйдёт, поэтому им всё таки придётся сорвать чемпионат, чтобы сдержать слово. Стало быть, это не так уж и сложно провернуть, но там же наверняка будут сотни мракоборцев, подготовленные встречать адептов. Намного логичнее атаковать, застав врага врасплох. Придётся Малфоям покорячиться. На последней странице газеты подробно изложены колдовские массажи с применением мака и растирания камфорным маслом. После тёплой ванны они способствуют тому, что на следующий день «тело порхает, а магия парит». Малфоям после их трудов это бы пригодилось. Но кто там, в той Англии, читает наши «Ведовские известия»?


Сегодня мне предстоит идти в кабинет Лорда. С твоей помощью, дорогой мой дневник, я подсчитала, что он собирает Пожирателей в доме Бартока два раза в неделю. И сегодня как раз тот день. Я знаю, он нарочно велел мне прийти сегодня из-за того, что я вчера сболтнула лишнего. Зачем я только призналась, что мне неловко приходить из-за Пожирателей?! После «Розы ветров» мне, конечно же, не терпится ознакомиться с очерками по хоркруксии за пятнадцатый век, но я не думала, что дело столь срочное. Ну не угодил Лорду свиток вельвы Дагни... Подумаешь, беда... Но зачем было так его комкать? А если б духи Ньирбатора наказали его за это? Или хуже — наказали б меня за то, что я привела в библиотеку волшебника, не уважающего скальдические писания?

После сумерек я собралась в дом Бартока. Фери, шаркая шлёпанцами, провожал меня и желал удачи. «И да пребудут с вами все Батории!» — он всплакнул. Нет, ну к чему это? Какой же несносный этот эльф! Когти над входной дверью были серебристые. Значит, Лорд уже там. Может, так даже лучше, что я приду туда в день собрания. Всё таки присутствие Лорда обезопасит меня.

Выйдя за калитку замка, я трансгрессировала прямо перед ворота дома Бартока. В холле никого не было. Значит, собрание шло полным ходом. Прошмыгнув коридор, я торопливо поднялась на второй этаж, пошла к двери третьей комнаты слева. Когда на мой стук никто не ответил, я вошла.

Мой взгляд сразу пал на того, кого я боялась увидеть. Портрет Бауглира висел возле окна, выходящего на улицу. Справа от него стояла астролябия. Когда я подошла к портрету и вежливо поздоровалась, Бауглир никак не отреагировал, только чёрные глаза сверкнули жёстче. От его невозмутимости меня прямо в дрожь бросило.

Взглянув на него во второй раз, я отметила его сходство с Волдемортом. Но глаза не те: у Бауглира они скорее похожи на агатовые камни в кольцах госпожи. Чем дольше я смотрела на портрет, тем отчётливее ощущала изнурение, но отвести взгляд не могла. Я уже не пыталась оторваться от него и, к своему удивлению, исступлённо тянулась к чёрному омуту. Мне казалось, что его глаза впиваются в меня co всеx cторон cразу. «Ты видишь меня насквозь», — я мысленно сформулировала свои ощущения. Как только эта мысль промелькнула в моей голове, Бауглир закивал. Один раз. Два. Три.

«Он прочёл мои мысли?!»

У меня ноги подкосились. Я почувствовала, как чужая воля давит на меня, заманивает меня и больше всего на свете мне хочется пасть на колени перед портретом и бить поклоны. Меня словно сковали, не давали расправить плечи и встряхнуть головой. Спасло меня то, что я краешком глаза глянула на астролябию и вспомнила, что пришла в кабинет Лорда, а не в молельню древних богов.

От одной занозы освободилась, как дала знать о себе вторая — «Горбин и Бэрк». Интересно, как Бауглиру там живётся? Он мог бы столько всего рассказать, и я бы с удовольствием послушала. Барона он бы, конечно, не заменил... Досадно как-то, в кабинете никого нет, можно было б воспользоваться ситуацией. Перед Лордом он наверняка каждый день отчитывается. Любопытно, есть ли там что-нибудь такое, чего не найдёшь в лавке Лемаршана... Мое воображение нарисовало умопомрачительные диковины, и я тяжело вздохнула. Хотелось бы мне туда наведаться. Тина бы меня отвела... Наверное, весь Орден Феникса там отоваривается.

Осмотревшись вдоволь, я приступила к поискам рукописей пятнадцатого века. Долго искать не пришлось. Ребром стоял другой вопрос: садиться за письменный стол или на диване? Недолго думая, я села на диван, а кофейный столик, расположенный перед ним, трансфигурировала на свой лад.

Я обнаружила хорошо сохранившееся собрание очерков, выполненное последователями Годелота, о которых раньше ничего не знала. В семье было принято считать хоркруксию Годелота не только капризом кратковременным, но и таким, в котором он не обрёл ни одного единомышленника. Эти очерки доказывают обратное. Получив небывалую возможность, я сразу же принялась изучать очерк пятнадцатого века, как и советовал Лорд, хотя, будь моя воля, я бы охотно начала с рукописи четырнадцатого.

На изучение первого очерка у меня ушло чуть более часа. По правде говоря, я была настроена слишком позитивно и в первом же очерке ожидала найти какую-то чёткую магическую формулу или заклинание. Но будь это так, Лорд бы не обращался ко мне; кровь Годелота должна вывести меня на след единственно верного обряда. Можно только догадываться, что будет, когда я обнаружу его и отчитаюсь перед Лордом в последний раз. Он сотрёт мне память или избавится от меня; что-то из двух. Сама не знаю, почему я так охотно тружусь, ведая, что устремилась к неизбежному. Возможен и третий вариант, но пока не могу сказать с уверенностью, какой именно. «В твоих силах это исправить», — Лорд сказал недвусмысленно. Если я найду способ и выжить и сберечь свою память, я ухвачусь за него. Можно было бы броситься в ноги Лорда с мольбой пощадить меня и стереть мне память о хоркруксии и позволить жить дальше, но я не хочу ничего забывать; в этом я категорична, так как память определяет человека. Потеря драгоценных знаний о хоркруксии для меня равнозначна потере половине моих магических дарований.

Я старательно и методически стала продвигаться черепашьим шагом по дороге, доселе неведомой мне, кропотливо исследуя каждую подсказку. Наличие многиx раcxoждений, повторов и неяснocтей, которые вносят двусмыслицу в то, что сперва казалось ясным, озадачивает меня. Я ненадолго отложила первый очерк и мельком взглянула на второй, а тот оказался ещё изощренней: он написан шифрованной записью, составленной с использованием искусственного алфавита, ни на что не похожего; языковое заклинание показывает лишь то, что он не лишён сходства с наречием племени пиктов. Присмотревшись к манере изменения обычных письменных знаков, я заметила закономерность: одни начертания перевёрнуты вниз головой или в обратную сторону, к ним прибавлены черточки, другие надломанные или затушёванные таким образом, что смысл становится двояким. Наверно, такие суровые меры сокрытия были приняты в связи с инквизицией и любознательными магглами, которым от нечего делать нравится изучать всякие тайные учения, не предназначенные для их неокрепших умов. С одной стороны, для меня это предлог, чтобы подольше копаться, то есть жить; а с другой стороны, Лорду может не понравиться, если я буду затягивать процесс, — а он в два счёта меня раскусит.

Похоже, немало времени мне придётся посвятить изучению материалов по криптографии. Но, собственно, зачем мне это? Попросту спрошу Лорда и буду надеяться, что он соизволит объяснить мне расшифровку. Эта мысль помогла мне выйти из состояния столбняка, которое настигло меня при созерцании этой диковины. Вопрос в том, знает ли он сам... Или он думает, что кровь Годелота — это какой-то отдельный мозг, который направит меня сразу после того, как я увижу, что насочиняли последователи культа моего предка...

На полях я заметила пометки карандашом, почерк я узнала сразу: таким же Лорд оставил запись в моей тетради. Должно быть, он не мог удержаться, чтобы не запечатлеть собственные впечатления. «Это — система «изменённых знаков» зафиксированная уже в XIV в. Выделяют две её pазновидности: а) систему знаков, измененныx путём прибавок к oбычным начepтаниям, б) построенную на принципе, сходном с греческой тахиграфией, когда вместо буквы пишется лишь частьеё». Похожих пометок я насчитала восемь. И на том спасибо, милорд.

Между тем я вернулась к первому очерку, который хоть и является набором аллегорий, но всё же написан человеческим языком. Мне удалось сделать кое-какие выводы из наведённых обрядов, представленных в форме средневековой процессии. Среди прочих моё внимание привлёк этот:

«Обряд начинается спустя час после захода солнца и должен исполняться на пустыре рядом с водоёмом: рекой или прудом. Идеальным местом проведения будет естественная каменная пещера у кромки воды. Освещение должно исходить исключительно от света звёзд и луны. Рядом не должно быть открытого огня, за исключением одной жаровни или горшка с огнём. Если небо затянуто густыми тучами, обряд следует перенести. Какие-либо атрибуты, как, например, особая мантия или артефакты, не используются. Присутствует один лишь сосуд для крестража. Господин поручает своим слугам вести жертву, сидящую задом наперёд на козле. Господин сопровождает процессию и осыпает жертву проклятиями, швыряет в неё грязью и мелкими камнями. Лица господина и жертвы должны быть открыты; лица слуг должны быть скрыты масками или уборами, искажающими и делающими неузнаваемыми их черты. Когда жертва полностью покрыта кровавыми пятнами вперемешку с грязью, козла отводят в сторону, а её вместе с сосудом следует обездвижить. Все слуги становятся лицом к жертве так, чтобы образовать половину шестиугольника. Господин становится спиной к жертве и лицом к слугам. Затем он произносит...»

Дверь кабинета резко распахнулась.

Я подпрыгнула на диване.

Вошёл Лорд, а вслед за ним Розье. Увидев меня, Лорд еле заметно ухмыльнулся. Розье с подчеркнутой холодностью поздоровался, при том его взгляд был несколько рассеян. Не успела я подняться, чтобы уйти поскорее, как Лорд поднял руку в предупредительном жесте, который я поняла, как «останься».

Они стали посередине комнаты. Розье стоял перед Лордом, сцепив руки за спиной. Его манера держаться показалась мне очень беспокойной.

— Ну, чего тебе ещё? — осведомился Лорд. — Мало высказался?

— Милорд, вы же... — робким голосом повёл Розье, — вы же сами велели доложить остальное вам лично...

— У меня, видишь ли, — Лорд кивнул в мою сторону, — безотлагательные дела.

Розье растерялся, его взгляд блуждал; он опустил его, затем нерешительно поднял; в глубоких серых глазах тлела мольба. Складывалось такое впечатление, что Лорд проделывает это не впервые: сам вызывает, а потом заставляет умолять его. Он сановито засунул руки в карманы своего черного костюма и сказал:

— Ладно. Выкладывай.

Розье начал излагать ему что-то вполголоса. Много чего я не расслышала. Лорд стоял как несокрушимая черная башня, ни одна эмоция не отражалась на его мраморно-восковой личине. Розье, как мне казалось, расстилался, разбиваясь в лепёшку, чтобы угодить и самым лучшим образом прислужиться.

Лорд сухо кивнул на его монолог, а затем сказал:

— Прикажи следить за ним, приставь к нему кого-нибудь из опытных, чтобы ходил за ним по пятам.

— Будет сделано, милорд. Его подчиненные уже разобщены. Дожа старшего можно в любое время захватить. Между тем я соберу нужный компромат, а министр через несколько недель согласится на все.

— Несколько недель, — повторил Лорд, смерив Розье недобрым взглядом. — Ну-ну, я запомню. — Когда он произнёс эти слова, Розье опустил голову, и Лорд тоже опустил свою, чтобы заглянуть ему в лицо. Устрашение удалось. Розье опустил голову ещё ниже. Лорд продолжил: — Что с отделом магических игр и спорта? Мальсибер справился?

— Всё под контролем, милорд. Джоркинс и Смиту дали... — Розье прошептал что-то, наклонившись вперёд. — В больших количествах вызывает галлюцинации и параноидальные страхи. Только Уизли осторожничают.

— Уизли? — задумчиво повторил Лорд. — Ах да, как же я мог забыть о них... Добрые малые, не наделённые здравым рассудком. Что с ними?

— Всё шло исправно, милорд... проклятую мебель расставили со вкусом, прикрыли чехлами, чтобы нельзя было засечь следов. Но они осторожничают и всё. На следующий день заметили и как завелись, заявили о покушении...

— Довольно! — нетерпеливо перебил его Лорд. — Предотврати распространение информации об этом инциденте.

— Прикажите устранить, милорд?

— Посмотрим... Имей их про запас, — сумрачно промолвил Лорд — Меня всегда изображают таким жестоким; нужно показать, что я умею быть любезным. Что ещё?

— Нотт говорит, что хорошо бы разложить совершение дела на два месяца. Он жалуется, что не успевает наблюдать за всеми должностными делами коллег по отделу. Тем не менее, он навёл нужные справки, собрал достаточно материала. У младшего Боунса длинный язык.

— А что со старшим Боунсом?— осведомился Лорд.

— Ну как же, милорд... Неужели вы забыли? — Розье вдруг запнулся. — Старшего мы устранили ещё на Хэллоуин...

— А длинный язык — это хорошая новость, — Лорд задумчиво протянул. — Его не трогать. Дадим ему время растрепаться. До Вальпургиевой ночи, по меньшей мере, ради зрелища. Будет вам время подготовиться.

Розье энергично закивал. Хитрые огоньки засверкали в его глазах.

— А как быть Нотту, милорд?

— Главное, чтобы заискивал у Крауча; сделался необходимым, забавлял его. Тот обязательно пожелает корчить из себя большую шишку. Он нуждается, чтобы при нём постоянно был подчинённый, он легко привыкает к людям; обо всём этом нужно постоянно помнить.

— А если... — лицо Розье по-детски сморщилось, словно от боли.

— А если не справится, то пойдёт наводить справки в колонию великанов, так и передашь ему. Может быть, и сам с ним отправишься. Что выберешь: полувеликанов в Шропшире или великанов в Озёрном Крае?

Розье побледнел и отпрянул назад; Лорд усмехнулся. Он отвернулся и начать мерить комнату ленивыми шагами.

— Знаешь, мой друг, — заговорил он, — когда я в последний раз был в Лондоне шесть лет назад, я долго гулял по городу, медленным шагом я проделал длинный путь от проспекта Оливера Твиста до Чаринг-Кросс. Оглянувшись на ещё сонный предрассветный город, я подумал: если бы все эти мирно спящие магглы подозревали о том, что надвигается на них, какой понёсся бы к небу страшный вопль...

Затем Лорд что-то прошипел, глядя в сторону окна отстранённым взором. Розье смотрел на него в испуге. Баглир еле заметно ухмыльнулся. Мне на миг показалось, будто передо мной стоял змей из моего сна, который терзал меня, в пасти которого вспенилась моя кровь. У меня мурашки побежали как маленькие ящерицы.

— Позволите, милорд, сказать вам одну мысль? — робко спросил Розье.

— Даже две, мой друг, — ответил Лорд и обернулся. Он смотрел на него свысока, а Розье вообще-то долговязый.

— Милорд, за прошлую неделю я трудился вдвое больше обычного, так же как и за позапрошлую. Я не покладая рук привожу в порядок все ваши дела. Наводки на ложный след привели мракоборцев в замешательство, популярность Ордена Феникса пала ниже некуда, — Розье говорил взахлёб. — Я ничего не упускаю из поля зрения, милорд. Сведения, собранные мной, в высшей степени определяют успех каждой нашей акции...

— Да что ты говоришь? — перебил его Лорд. — Я с завидным терпением пытаюсь сыскать логику в твоей трепотне, однако вовсе не собираюсь делать это и дальше. Розье, что с тобой? Тебе нельзя петь дифирамбы самому себе. Это.. — он задумчиво посмотрел на палочку в своих руках, — позволено лишь мне.

В течение нескольких секунд Розье побледнел ещё больше, его лицо подергивалось от волнения, словно он страшился услышать свой приговор. Своим молчанием Лорд как будто накликал беду.

— Я… я… не понимаю, что вы имеете в виду, милорд, — пробормотал Розье.

— Ну, разумеется, — ответил Лорд, качая головой. — Но это не имеет значения.

Розье был так ошарашен, что только хлопал глазами с тупым изумлением, но стоял неподвижно, ожидая распоряжений. Лорд смотрел на него с великoдушным и вceпрощающим выражением, словно милocтивo выговаривал пpoвинившeмуся. Я мельком поглядывала на них, изредка отрываясь от пергамента — пока Лорд не поймал мой взгляд. Он обратился ко мне:

— О, прошу прощения за то, что мешаем тебе, — сказал он с издевкой, словно только теперь заметил моё присутствие. — Приска, видишь этого человека? — он театрально покосился в сторону Розье. — Он знает меня очень хорошо, но я вижу его насквозь. Это человек со связями и влиянием, но без особых способностей. Годелот сказал бы, что это — смертный, лишённый характера и мужественного подбородка, помесь человека и цветка боярышника.

Я узнала цитату из «Розы ветров» и рассмеялась, хотя не имела ни малейшего желания насмехаться над Розье. Лорд ухмыльнулся. Лицо Розье вдруг показалось мне таким исхудалым. Когда он входил в кабинет, я этого не заметила. Глаза в чёрных кругах, во всём облике какая-то неизбывная усталость. Похоже, он чем-то не угодил Лорду и теперь пытается всеми силами доказать свою полезность. А Лорд пользуется этим, чтобы всласть посмеяться.

— Свободен, — тихо сказал он.

Розье быстро вышел, провожаемый ироническим взглядом Лорда. Я сидела молча, ещё не вполне оправившись от увиденного. Я впервые стала свидетелем того, как Лорд обращается со своими подчиненными. То было жуткое зрелище. Будучи одних лет с Розье, Лорд обращается с ним, как с мальчишкой и относится к нему наплевательски. Его нисколько не занимают человеческие чувства. Кажется, ничто не сможет пробиться сквозь мрак такого полного безразличия. Если Дамиану Розье и случалось где-нибудь блистать, то никак не в присутствии своего «друга».

Лорд медленно обернулся ко мне: сначала взглядом, затем головой и, наконец, всем корпусом.

— Вот ты куда забралась, — произнёс он напускным жизнеутверждающим тоном. Его взгляд сквозил издевкой ещё сильнее, чем в начале. — Как успехи, Присцилла?

— Отлично, милорд, — звонко ответила я. — Я исследую ваши очерки. Милорд, я хотела попросить вас объяснить мне замысловатый шифр во втором очерке.

— Хочешь сказать, — он слегка вздёрнул брови кверху, — ты уже справилась с первым?

— Нет, милорд. Я как раз изучаю его. Просто... одного взгляда на второй мне достаточно, чтобы понять, что без вашей помощи я пропаду. Ваши пометки проливают свет на происхождение и структуру, но было б неплохо, если бы вы объяснили мне саму суть расшифровки.

Засунув руки в карманы поглубже и прохаживаясь вдоль дивана, Лорд начал излагать:

— Эта азбука была изобретена, по преданию, великим волшебником Мордредом, создавшим её на основе алфавита пиктов, но на практике она не привилась и уже в ХV в., как малоизвестная, получила значение тайнописи. А создателем тайнописи в данном очерке является Ральф Кудесник, ученик Мордреда, один из последователей Годелота. Он прекрасно владел искусством тайнописи и применял три её вида: одна — измененных начертаний, вторая — счётная, третья — системной вязи. Разумеется, в ХV веке появление магической тайнописи было обусловлено нашествием инквизиции. В последующие века её употребление связывают с определённой традицией, бытующей в среде последователей Годелота. Расшифровку я объясню тебе после того, как ты добросовестно справишься с первым. Наберись терпения, и я приобщу тебя к тайне, — Лорд договорил с нажимом и окинул меня надменным взглядом.

— Просто удивительно, милорд! Шифр для хоркруксии! — воскликнула я с невиданным с самого утра энтузиазмом. — В Дурмстранге нам совсем об этом не рассказывали, хотя я хорошо помню, как мы проходили тему криптографии, как средства сокрытия информации в узкой среде и между последователями культов, запрещённых в разные времена. В Дурмстранге мы активно пользовались шифром Гриндельвальда.

— Каким именно? — спросил он. — У него были две системы.

— Тем, которым он пользовался ещё во времена переписки с Дамблдором, — ответила я. Поймав в глазах Лорда оживленные огоньки, я продолжила: — Это шифрование производится следующим образом: над шифpуемым текстом указывается условное слово, а в cамом текстe все цифры и знаки пpeпинания пишутся пpoписью. Пользуясь горизонтальным и вертикальным алфавитами таблицы как cистемой кoopдинат, находят первый знак условного cлова в вepxнем алфавите, а первый знак шифpуемого тeкста — в вертикальном алфавите и...

— И cooтветствующую этим координатам букву выписывают как первую букву pасшифровки, — договорил он за меня и мрачно усмехнулся. — Для переписки вполне сойдёт. Но шифр Кудесника куда занимательнее, тем более, он изобретён исключительно в контексте хоркруксии.

— Это немного странно, милорд, учитывая то, что в библиотеке Ньирбатора среди всех рукописей более-менее связанных с крестражами, я не встречала ничего похожего на тайнопись Кудесника.

— Видишь ли, Присцилла, — в тоне Лорда засквозил сарказм, — книги из библиотеки Ньирбатора, хотя и являются исключительно ценными и в ряде случаев дают возможность открыть новые перспективы для моего следующего крестража, тем не менее они ничем не могут помочь в расшифровке второго очерка. Одна из книг Ньирбатора — объёмистый том с медной застежкой — была написана с использованием похожей азбуки... но ты, по-видимому, этого не заметила. Исходя из своей ветрености, ты, должно быть, не часто сидишь в библиотеке. Иначе давно бы уже познакомились с ядовитыми розовыми клубами, — последние слова Лорд процедил и уставился на меня, как немного ранее на Розье — с тем издевательским всепрощающим выражением.

Он не хочет забывать. Не хочет прощать. Так и будет напоминать мне о вчерашнем недоразумении. Упрекает меня за то, что я не помню каждую книгу у себя дома. Пожалуй, мне было б неловко, если б тех книг насчитывалось не сотни, а десятки.

— Я уже извинилась за вчерашнее, — ответила я, деловито вцепившись пальцами в пергамент перед собой. — Вам незачем напоминать мне о случившемся. Я больше не допущу подобного. А что касается объёмистого тома с медной застёжкой, то я не могу знать все пятьсот сорок четыре книги Ньирбатора. Милорд.

Тихий деланный смех сорвался с его губ, и он, слегка нагнувшись над моим трансфигурированным столом, промолвил:

— Да брось, Приска! Как можно столько времени прожить в замке и не знать объёмистого тома с медной застёжкой, — он рассмеялся.

Я подняла на него глаза и увидела самодовольную мину.

— А ты правильно сделала, что не расположилась за столом. Я не разрешаю, — сказал он, а спустя минуту прибавил: — Ты продолжай, продолжай, не обращай на меня внимания.

То ли мне показалось, то ли на своей территории Лорд ведёт себя более нахально. Более фамильярно. Сулит ли такое настроение что-то хорошее, не знаю, но мне было спокойнее, когда Лорд вёл себя отрешенно.

Он медленно обошёл диван и стал у меня за спиной. Я видела его тень, падающую на пергаменты и тетрадь на моих коленях. Если ему с такого расстояния было видно, что я там начеркала, то он уже не рептилия, а птица пернатая. Лорд так и стоял там. Время тянулось очень медленно. Я продолжала работать, боясь, что если сейчас отвлекусь, он сочтёт меня рассеянной.

— Скажи, Присцилла, — раздался властный голос у меня за спиной, — какой урок ты извлекла из поражения на дуэли?

Я удивилась этому вопросу, но не долго думала перед тем, как ответила. Нужно говорить правду, ведь он почувствует ложь. Поэтому я без раздумий ответила честно, хотя от честности этой повеяло лестью.

— Правду говорят, что Беллатрису учил Тёмный Лорд.

Я не видела его выражения и по тону его ровного голоса не могла определить его реакцию.

— А тебя кто учил? — осведомился он.

— Профессор Сэлвин и Варег.

— Кто-кто?

— Варег Гонтарёк. Госпожа рассказывала о нём за тем... ужином. Милорд.

— Ну знаешь ли, меня нельзя заподозрить в том, что слушаю всякую чепуху, — съязвил он. — А фамилия странновата.

— Я думала, вы их знаете, милорд. Большая часть семейства переехала в Англию.

Лорд обошёл диван и направился к письменному столу. Он сел и, уткнувшись локтями в стол, переплел пальцы перед собой; смотрел на меня задумчиво, ничего не отвечая. Я подумала, что продолжать изучение очерка было б невежливо, когда человек вот так смотрит на тебя, всем своим видом выказывая намерение продолжать разговор. Я теребила то кончик своей косы, то край пергамента и ждала, когда он заговорит. Молчание затягивалось. Не дождавшись, пока он заговорит, я спросила о том, что мучило меня с того самого дня, когда я очнулась в больнице.

— Милорд, можно задать вам вопрос?

Лорд коротко кивнул.

— Вы могли бы мне сказать, кто донёс на меня Беллатрисе?

Лицо Лорда утратило свойственную ему невозмутимость. Я прочла любопытство. У меня не было уверенности насчёт того, как Лорд отнесётся к этому вопросу. Заxoчет ли этот властелин, привыкший вopoчать делами крупного маcштаба, размениваться на мелочи, какими для него бeccпорно являются мои терзания.

— Думаешь, я знаю? — спросил он с иронией.

— Конечно, вы знаете. Ещё до того, как вы сюда прибыли, вы уже всё о нас знали... Пока я сомневалась в вашем существовании, вы уже отдавали обо мне распоряжения. Вы всё знаете, милорд. — Я выжидательно не сводила с него глаз. — Пожалуйста, скажите мне.

— А что ты будешь делать после? Отомстишь?

— Да, несомненно.

— Я не намерен удовлетворять твоё любопытство... пока что, — лукаво усмехнувшись, Лорд склонил голову набок. — Видишь ли, мне самому любопытно, как ты это выдержишь. Терпение, скажем так, отобьёт у тебя охоту к неповиновению...

Я была сражена его первой репликой, но решила не отвлекаться на свою неудачу и кратко изложить ему суть дела. Поведала о том, что подозревала свою подругу; что мне было стыдно, когда мои подозрения развеялись; что больше не хочу мучаться, подозревая друзей и знакомых; и что решила спросить у него, потому что его благосклонность ко мне не должна пропадать даром. Договорив, я тяжело вздохнула.

— Твоя сбивчивая речь и срывающийся от волнения голос говорят о такой глубокой обиде, что трудно остаться равнодушным. — Уголки кривого рта подрагивали, Лорд как будто еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. Немного погодя он добавил: — Запомни на будущее, душенька: никогда не выпускай из рук врага, не погубив его окончательно.

— Вы намекаете, что мне следует довести до конца дело с Беллатрисой?

Лорд с мнимой задумчивостью потёр подбородок.

— Знаешь, Присцилла, когда я заглянул в твою голову, я обозрел не только воспоминания, но также самые сокровенные мысли... Скажи, ты догадывалась?

— Н-нет, милорд... Как вы сами поняли, мне прежде никогда не встречались легилименты. У нас не принято интересоваться этой... областью магию.

— Такая милая головка, а напичкана знаешь чем? — вкрадчиво продолжал он. Его голос был сплошной издевкой. — Пожеланиями смерти. Тихий ужас, Присцилла. Слов нет. А ты случайно... не загибаешь пальцы, поимённо вспоминая своих обречённых?

Я медленно покачала головой, а Лорд уже встал из-за стола и принялся мерить комнату ленивыми шагами. Бауглир внимательно водил за ним глазами-булавками, — а я была как на иголках. Став перед диваном, Лорд сказал:

— От тебя только и требуется, что корпеть над книжками, и ты должна благодарить меня за это, Присцилла. Трудишься в неприкосновенном Ньирбаторе, под сенью тайны, вдали от взоров обыкновенных смертных. Советую тебе выбросить всю ерунду из своей головы и сосредоточиться на главном, а не строить из себя орудие Немезиды.

При упоминании о ерунде и Немезиде меня осенила одна мысль, и я решила сменить тактику. Язвительный упрёк Лорда вызвал во мне какое-то болезненное раздражение, которое избавило меня от робости и развязало мой язык:

— Милорд, позвольте мне объясниться. Наказав предателя, я избавлюсь от грызущей меня обиды, от неудаче, запятнавшей меня... Тогда я смогу самозабвенно сосредоточиться на шестом крестраже. Пожалуйста, назовите мне имя предателя. Взамен я сделаю что угодно. Хотите, открою люк, и то, что там...

— Хочу, — резко оборвал Лорд. — Пожалуй, это... достойный обмен. Знаешь, я ведь ждал когда ты предложишь. Ждал ради должного... почтения к роду Баториев, — Лорд скривился, выговаривая это, до такой степени ему сложно выказывать почтение кому-то помимо себя.

Тут я поняла, что жребий брошен, но воспрянула духом оттого, что удалось заключить сделку.

— Но люк ты откроешь для меня не один, — ни с того ни с сего добавил Лорд, внушительно вскинув брови, — а столько, сколько я пожелаю.

Я помрачнела, а он, подойдя к дивану вплотную, хищно воззрился на меня. Я тяжело сглотнула. «Да уж. Быть может, все до единого, милорд? Проклятие». Мой порхающий дух опустился до нулевой отметки, а Лорд требовал ответа. Я подняла на него глаза, и, сделав над собой мучительное усилие, дала утвердительный ответ.

— Всё таки забавно, как ты выкрутилась... Но похвально, похвально. Есть над чем работать, — это заключение он сделал, поглядывая меня с торжеством.

Молчание длилось несколько мгновений. Я хотела нарушить его, хотя на ум не приходило ничего, кроме вопроса «Кого на козла будем садить, милорд?» Вернувшись к письменному столу, он деловито побарабанил по нему пальцами, многозначительно бросив взгляд на мою тетрадь. Я подошла и положила её перед ним, — по мягкой поверхности барабанить куда приятнее. Лорд самодовольно улыбнулся.

Сев обратно на диван, я начала излагать свой положительно душераздирающий отчёт.

====== Глава Тридцать Четвертая. Профессор Сэлвин ======

Среда, 10 марта 1964 года

Сегодня я отправилась в больницу имени чародея Лайелла навестить профессора Сэлвина, моего бывшего преподавателя Светлых и тёмных искусств. Его положили там же, где раньше меня — на пятом этаже, где лечат недуги от проклятий. С целительницей ему повезло куда меньше. Могучего телосложения женщина выглядела очень грозно. «Когда это троллей стали допускать к целительству?» — я ужаснулась, увидев, как она небрежно влила снадобье профессору в глотку, тот поперхнулся, а она вместо того, чтобы хлопать по спине, похлопала по груди. Обхватив профессора за поясницу, она подтянула его выше к изголовью койки. «Неужели не можно было проделать это с помощью чар? — я думала, стоя у двери и ожидая, когда она оставит профессора в покое. — Мало того, что троллиха, так ещё и сквибка». У меня мороз по коже пробежал, когда она промычала нечто невразумительное и стала массировать Сэлвину затёкшую шею. Вид у неё был, словно она умеет только скручивать. «Вот ещё нежности! — противно забрюзжала она. — И что это вы, профессора, все такие дохлые?!»

Суровый на вид, с красивым энергичным лицом, профессор Алекс Сэлвин славится галантностью, равно как и доблестью. Блондинистые всклокоченные волосы; глаза голубые и ясные, как морозное утро. Не так давно профессор перешагнул рубеж сорокалетия, но как по мне, черты его лица безупречны. Когда я впервые пришла на урок светлых и темных искусств, я ожидала увидеть какого-нибудь седовласого старикашку, похрапывающего в кресле. Взамен я увидела настоящего красавца.

Перед тем, как промаршировать к выходу, целительница подошла к музыкальному автомату, которого здесь раньше не было. Его заколдовано так, что никто из пациентов не может выбрать песню — только целительница. При первых звуках мелодии меня слегка передернуло, в памяти всплыла огнедышащая музыка. Но музыкальные предпочтения тролля даже отдалённо не похожи на изящную венгерскую колыбельную. Из циклопических колонок наружу рвалась шотландская застольная песня, бьющая по барабанным перепонкам. Волынки клетчатых дикарей. МакКинноны пришли б в восторг.

Призвав обратно табуретку, которую целительница прихватила с собой, я села и задёрнула полог кровати. Мы с профессором оказались в сумрачном мирке.

— О-о-о, Присцилла, — простонал Сэлвин с болезненным придыханием, — как мило с твоей стороны, что ты пришла навестить меня. — Несколько мгновений он разглядывал меня, а затем одарил одобрительной улыбкой. — В прошлый раз, когда мы виделись, ты была мрачная, как туча, а теперь прямо-таки светишься. Я безумно рад видеть тебя. Думал, вот, ещё один унылый день, но стоило мне увидеть тебя, как... — не договорив, он снова улыбнулся.

Меня ничуть не смутила его фамильярность. С Сэлвином всегда можно побеседовать без лишних церемоний. Когда-то я даже была влюблена в него, когда я только-только постигала азы магии. Я вовсе не сожалею об этих малолетних страстях, ведь тогда они служили мне отдушиной от Варега, с которым нас в ту пору связывала чистая ненависть.

— Благодарю вас, профессор. Я так беспокоилась о вас. Ещё в конце прошлого года думала отправить вам сову, но никакое письмо не заменит живого общения. Я попросила Каркарова сообщить мне, когда вас можно будет застать в доме Бартока. Всё ждала и ждала, когда выпадет случай поговорить с глазу на глаз. Очень жаль, что такой случай выпал здесь, — я покосилась в сторону музыкального автомата, Сэлвин подмигнул с пониманием.

— Присцилла, не стоило беспокоиться, — он мягко похлопал меня по руке, — я уже иду на поправку. Совсем скоро сможем увидеться в непринуждённой обстановке. В доме Бартока я был всего два раза, но, видимо, мне стоит бывать там чаще. На общих собраниях я не присутствовал, так как Тёмный Лорд лично отдавал мне распоряжения. Что до Каркарова... — глаза профессора хитро сверкнули, — о нём наконец стали хорошо отзываться, правда?

— Да, профессор, он теперь в почёте, — ответила я. — Говорят, он больше всего жаждет вернуться на родину и имеет перед собой твёрдую цель.

— Я и не предполагал, что у него такие цели, — ответил Сэлвин с нескрываемым удивлением. — Но что он будет делать в Болгарии? Впрочем, это уже его личное дело. За верную службу Лорд наградит его, уж поверь мне.

Сэлвин подмигнул мне и я невольно вспомнила Шиндера: они оба обладают изумительной силой убеждения. Профессор иной раз гoворит-говорит и в cамом интересном мecте вдруг умолкнет, уcтавится на меня в упор cвоими аквамариновыми глазами, cловно в душу заглянуть хочет. Он будто испытывает меня… Во всяком случае, я не против. Он же в больнице лежит. Чем ещё ему заняться?

— А я подумывал о том, чтобы наведаться в замок, — заговорил он после небольшой паузы, — но не хотел отбирать у тебя время. Как бы велико ни было моё желание увидеть тебя, однако я принимаю во внимание серьезный характер твоих занятий. Все мы знаем, как ты сейчас занята, Присцилла.

— Все — это кто? Неужели знаете, профессор?

— Все, кто в организации. Я переживал за тебя, — мягко сказал он, всматриваясь в мое лицо. — Всё думал, присоединишься ли ты... И мои надежды оправдались.

Мне неохота было говорить о себе. Я намеревалась добыть побольше сведений, чтобы утолить своё любопытство и трезво оценить всё происходящее. Одно дело — читать газеты, а совсем другое — слышать всё из уст исполнителя.

— Профессор, вы не сочтете меня бecтактной, если я пoзволю ceбе задать вам oдин деликатный вопpoc? — Он снисходительно ухмыльнулся, напустив на себя важный вид. — Зачем было отсылать вас с заданием в Англию? Все только недавно говорили о вашем новом достижении — зелье на основе камфоры, которое вы изобрели для тех, кто не может позволить себе его дорогостоящий аналог. У нас здесь своих дел хватает... Тем более, когда там бушует та... эпидемия.

— Присцилла, не беспокойся обо мне и не сердись на Тёмного Лорда. Дело того стоило. Несмотря на моё ранение, задание было выполнено. А что касается эпидемии, то она была направлена на конкретные местности и поразила в цель. Это были кратковременные меры... чего греха таить.

— Хотите сказать, эпидемия уже пошла на спад? — спросила я. — Но ведь новость о поджоге и заразе в Лондоне не сходит с первой полосы уже который день.

— Я понял, к чему ты клонишь, — Сэлвин усмехнулся. — Тебе любопытно, почему её не заколдовали длительным эффектом? — Я кивнула, не смутившись тем, что он так легко прочитал мои мысли. — Понимаешь, Присцилла, Тёмному Лорду незачем истреблять всем магглов поголовно. Это была акция предупреждения для магглолюбцев, что подобное грозит всем, если они не повинуются новой власти.

— Профессор, а вы были там, когда всё это началось?

— Нет, в самом эпицентре я не был. По правде говоря... окажись я там, мой рассудок бы не выдержал подобных зрелищ. Ну, я так полагаю.

— Но я не могу взять в толк одного... — несмело продолжила я. Сэлвин невозмутимо улыбался, готовясь отвечать своей ученице, которая всегда донимала его с расспросами. — Эти акции насилия и возмездия получили широкое освещение в прессе, и Крауч в открытую обвинил Малфоев, Мальсиберов и Блэков... Разве такое разглашение выгодно Тёмному Лорду?.. Лучше всё-таки действовать втихомолку. Вы же сами учили: врага выстави на солнце, а сам прячься в тени, — я мимолётно вспомнила правила тактики. — Разве они теперь смогут оперативно исполнять приказы Тёмного Лорда, если с их лиц сорвали маски?

— Присцилла, пойми, обвинения Крауча — это всего-навсего слова. Они правдивы, мы-то с тобой знаем, но откуда знать остальным? Нет улик — нет дела. Последнюю неделю он притесняет весь Косой Переулок и этим создал для нас немало помех. Аптека старого Мальсибера была одним из мест собраний, а теперь доступ туда для нас закрыт. В настояший момент это единственное достижение Крауча. Больше он ни что не годен. Безуспешностью своих жёстких мер он уже дискредитировал себя в глазах общественности. Его охота на Пожирателей не увенчалась успехом, и я тому наглядный пример.

— А что вы думаете об Ордене Феникса? — осведомилась я. — Поговаривают, он уже не так популярен, но участники пакостят всячески, то есть диверсии устраивают, выслеживают Пожирателей и просто доброжелателей Лорда. Тревожные слухи ходят...

Сэлвин брезгливо передернул плечами.

— Чепуха! Кого это они выслеживают? И как, есть результаты? Орден Феникса — это живое свидетельство козней Дамблдора. Мы превосходим их по всем категориям.

— Лорду повезло иметь на своей стороне такого человека, как вы, профессор. Я сначала не знала, что и думать... Ведь я всегда доверяла вашему чутью, ведая, что вы не поддаетесь чужому внушению...

— Что значит доверяла? И сейчас доверяй! — воскликнул он. — Я полностью в своем уме. Чего не скажешь о министре. К сожалению, все узнали о том, что министр под Империусом... Яксли прокололся. Но Империус был вынужденной мерой. А я внушению не поддаюсь, не тревожься.

Я молча кивнула. «Но Обливиэйту поддаётесь...», — я тускло подумала. Профессор Сэлвин был единственным человеком, с которым я могла бы поговорить о хоркруксии. Осознавать, что теперь я лишена этой поддержки, мне до сих пор непривычно.

— Ты должна знать, — продолжил Сэлвин, — это мне Тёмный Лорд поручил вытащить тебя на дуэли. Да, Присцилла, не смотри так на меня... Во что ты вляпалась, ума не приложу. Я передал это задание Шиндеру, старик охотно согласился взять на себя... спонтанное вмешательство. Почему, сама догадайся. С моей стороны это смотрелось бы слишком подозрительно, ведь всем известно, что ты была моей любимой ученицей. — Суровое педагогическое выражение улетучилось с лица Сэлвина.

— Я всё понимаю, профессор... — сказала я, немного оробев. Такого поворота я не ожидала. Сэлвин в открытую говорил о столь нескромных вещах. Хотя... Мы уже не в Дурмстранге, и малолетние страсти отбурлили.

— А как там поживает твой благоверный? — внезапно изменившимся голосом спросил он насмешливо.

— Всё отлично, профессор. Варег здоров... цел и невредим, — отвечала я заплетающимся языком, настолько не привыкла говорить о Вареге положительно. — Усердно трудится в области алхимии, делает успехи...

— Присцилла, дорогая, я не о том спрашивал, — Сэлвин-таки удивился, что о говорю о благоденствии жениха с таким спокойствием. — Как ты до сих пор его выносишь?

Я рассмеялась в попытке стряхнуть смятение. Казалось, фамильярность профессора понемногу переходила в бестактность.

— Мы больше не сражаемся друг с другом... Всё наладилось, профессор.

— Вот уж да! — воскликнул он. — И какое такое усмиряющее заклятие ты на него наложила?

— Никакое, профессор, — последовал мой прозаичный ответ.

Сэлвин расспрашивал о подробностях; кое-какие я поведала, чтобы он отвязался от этой темы, но отвечала неохотно и сдержанно. Он всё не унимался.

— Я представлял, как ты вырастешь и станешь кружить головы кавалерам, привередничать, — прохрипел он, рассмеявшись. Я еле удержалась, чтобы не закатить глаза. — Надеюсь, тебя не оскорбила моя прямолинейность? Знаю, сейчас тебе не до этого, ты такая занятая. Но на друзей-то у тебя времени хватает? Я слышал, ты общаешься с некой Агнешкой.

— Вы имеете в виду Агнесу?

Сэлвин растерянно покачал головой.

— Ну, Агнеса Каркарова?.. Которую исключили на третьем курсе, — объяснила я.

— Ах, да... — закивал он. — Из-за Каркаровых разразился страшный скандал. Говоришь, вы стали подругами? Я многое слышал о ней.

— Да, она очень преуспела в колдовстве, мы вместе ритуальничаем, то есть обряды проводим...

— Я не то имел в виду, — перебил он меня. — Агнеса Каркарова много чего натворила после исключения. Если хотя бы половина из того, что я слышал, правда, тебе стоит её опасаться. Это не самая лучшая компания, которую ты могла избрать. Она даже не в Пожирателях...

Меня немало удивило его предубеждение касательно тех, кого исключили и тех, кто не носит Метку.

— Профессор, но я ведь тоже не в Пожирателях, — сказала я, смягчив свой тон, чтобы не выдать раздражения. — Агнеса всему училась сама и здорово преуспела в магии, так и знайте. Многие ведьмы из медье хотели бы колдовать вместе с ней, но она предпочитает колдовать со мной, потому что я принимаю её такой, какая она есть. — Поймав иронический взгляд профессора, я прибавила: — Да, её относят к темнейшим, но почему это должно вас смущать, профессор? Более талантливых ведьм в медье не было со времён Эржебеты.

Сэлвин слушал меня, время от времени недоверчиво поднимая взгляд; ему было невдомёк, с чего это я так расхваливаю другую ведьму. Я решила не упоминать, что собиралась убить её, а теперь, когда подозрения развеялись, я немного... растерялась.

— А как поживает дорогой наш Ньирбатор? — осведомился профессор. — Как ведётся хозяйство Баториев? Духи не буянят?

Под хозяйством он имел в виду жертвоприношения. Уж кто-кто, а профессор в курсе питания источника.

— Хозяйство Ньирбатора ведётся по-старинке, — ответила я, — подходить к нему с coвременной меркой не пpиходится. Замок сейчас в ожидании новой порции. — Я тяжело вздохнула, вспомнив, что ещё даже не подыскала маггла...

— А когда в последний раз приносилась жертва? — спросил профессор очень менторским тоном.

— Профессор, я точно не знаю, ведь мне неизвестно, приносил ли Мальсибер какие-то жертвы... Они могут быть спрятаны в замке где-угодно. Я обнаружила только одного маггла ещё с 1942-го рода.

— Промежуток слишком длинный, — задумчиво промолвил он. — С того времени должно быть как минимум пять особей. Присцилла, ты ни в коем случае не должна пренебрегать своими обязанностями. Всегда помни, что Ньирбатор — это не тот милый дом, в котором ты жила с родителями. Это живой организм с особыми потребностями. Назовёшь мне первый закон источника?

— «Накорми его, или он тебя проглотит», — ответила я, придав своему тону решимость. — Я забочусь о нём, вам незачем волноваться, профессор.

Сэлвин мягко улыбнулся и погладил меня по руке.

Вскоре речь снова зашла о Волдеморте (профессор осведомился о таком волнующем сожительстве), круг замкнулся, суждения и впечатления профессора вылились в длинную речь. Поистине это было излияние века, смахивающее на эпилог нашей прошлой жизни. Сэлвин, казалось, забыл, что находится в больнице с серьезным ранением. Его голос звучал беспристрастно и безболезненно, словно он прохаживался по живописному саду:

— Если вспомнить историю, раньше здешние волшебники старались делать двойные ставки, причём на нескольких лошадей одновременно, но сейчас в этом нет нужды. Перевес очевиден, только слепой этого не видит. Присцилла, какой урок мы извлекли из предыдущих двух режимов? Урок гласит: все волшебники подвержены ограничениям. Если недостаточно силён, ты не сможешь сотворить заклинание нужного разряда. Если недостаточно опытен, ты не выплетешь тонкую магичecкую ocнову. У Тёмного Лорда нет таких ограничений, он в совершенстве владеет беспалочковыми и ментальными чарами; в целом, он вывел магическое искусство на новый уровень. Стоит ему лишь подумать — и магия сотворится. Тёмный Лорд бывает жесток и неумолим, — ты наслышана, надо думать. А порой он бывает довольно великодушен. И это отнюдь не парадокс. Все сильные личности полны противоречий, поскольку неограниченная власть cпособствует развитию всяческих достоинств наряду с недостатками. Такие могущественные волшебники редко рождаются; они подобны источникам, о которых тебе, Присцилла, известно куда больше моего. Вспомни, что творилось в ноябре: какая смута, какая неопределённость... Знамения, странные происшествия, синхронные сны, аномальная погода... Вещи понемногу начинали выходить из-под контроля. А ведь мы чего-то такого ждали. Только магглы не видят знамений, а мы их инстинктивно воспринимаем. Понимаю, не так-то легко довериться новому режиму, когда в памяти ещё заживают раны от предыдущих. Твоих родителей не вернуть. Ничего уже не вернуть. Но Лорда ни в коем случае нельзя сравнивать с Ангреногеном. Тот не был великим волшебником, — всего лишь хитрым и бессовестным властолюбцем, хотя и очень целеустремлённым. Он никогда не держал своего слова; идя к цели, он ни перед чем не останавливался. Вспомни, как он обошёлся со своим братом, заточив того в башне Аквинкума. Ты ведь помнишь, что там творилось? Под башней постоянно кружили вороны, и Ангреноген посылал им вдоволь мяса и вина со своего стола, зная, что его брат, умирая от жажды и голода, всё видит. А брат его провинился лишь в том, что увёл его жену... Как правило, у великих волшебников вообще-то не должно быть времени на подобные страсти. От таких привязанностей они воздерживаются, больше того, чураются их. Ангреноген не ошибался только насчёт магглов, заявляя, что у тех лишь одна цель: влачить своё жалкое существование. По-моему, хуже им уже не будет, ведь нет большего вреда, чем жить в таком невежестве. Ты читала, с каким благолепием Дамблдор отзывается о магглах? Руководствуясь его словами, мы — ущербные личности, если не чувствуем подобного. Но это же камень в собственный огород! Такие, как Дамблдор — поклонники прогресса, солидарности и толерантности со всяким сбродом — должны уйти в небытие. Мы перестаём быть могущественными в тот миг, когда становимся толерантными. Слабость заразна. Если ты живёшь среди слабых, ты теряешь сноровку. Возьмём для примера Гриндельвальда. Он дал слабину из-за сантиментов, вызванных памятью былой дружбы с Дамблдором. А теперь доживает свои дни в кромешной тьме, размышляя о потерянной славе, об упущенных возможностях для чистокровных, об убитых сторонниках, о зарытых в землю дарованиях. Он был слишком слаб, чтобы довести начатое до конце. Ты ведь знаешь, что он поддался Дамблдору? Это даже отдаленно не была дуэль, а уступка старому другу. Очень плачевный исход для такой выдающейся личности. Если он теперь простирает руки в пустоту и заливается слезами, в этом повинен он сам. Одним утром в Нурменгарде найдут труп дряхлого старца. Его будут вспоминать лишь в том контексте, что башня наконец-то стала источником... Но не будем жалеть его, иначе унизим ещё больше. Вечная честь ему и хвала за все его мечты, которые, увы, не сбылись. Но Тёмный Лорд это изменит. Наша страна стойко пережила то ужасное время, когда после двух режимов здесь скопились все ненавидящие друг друга, все передравшиеся, все состоящие из тёмных и темнейших. Но всё это уже позади. Ряды сторонников Тёмного Лорда стремительно пополняются. Сейчас мы объединились под общими целями. Вчерашние враги сегодня вместе выполняют его поручения; кровная месть и всякие тяжбы отодвинуты на задний план. Понимаешь, к чему я веду? Ты так молода, Присцилла, но и ты и я сейчас вступаем в новую жизнь, а когда оглядываемся, возникает это странное чувство, будто смотришь на уходящую вдаль извилистую дорогу, конец которой скрыт во мгле...

Под конец моего визита профессор Сэлвин вручил мне брошюру, содержание которой сам и составил. Он, стало быть, намекал, что если Лорд предложит мне участвовать в боевых действиях, то я ни в коем случае не должна отнекиваться. Но я-то знаю, что такого Лорд мне не предложит. У меня задание на вес его души, а в бой пускай идут все, кого можно заменить. Даже расточительство должно быть в разумных пределах. Впрочем, на профессора мне незачем дуться: Розье так подчистил ему память, что он не имеет представления о «книжности» моего задания. Он наверняка думает, что я потерпела поражение на дуэли вследствие того, что перестала упражняться на Вареге. Но на то есть упыри. Нецелесообразно калечить своего жениха, потом всю жизнь майся с последствиями.

Брошюра заколдована таким образом, что прочесть её может лишь тот, кому её лично вручили.Например, в глазах Варега она будет выглядеть как безвкусная открытка, на которую даже смотреть больно.

«Отряд Пожирателей Смерти, исполняющий приказ — в городе, пригороде или деревне, — не должен действовать стихийно. Он создаётся лишь после того, как будут налицо необходимые условия для его существования. В задачу не входит проведение самостоятельных операций. Пожиратель должен действовать в полном соответствии со стратегическим планом Тёмного Лорда и оказывать содействие товарищам по выполнению поставленной тактической задачи. Пожиратель Смерти — это боец, действующий ночью, значит, он должен обладать всеми качествами, необходимыми для действий в ночном бою и в любых условиях: в центре или на отшибе, на равнине или в горах. Умение незаметно обрушиться на противника, используя фактор внезапности – важнейшее требование Тёмного Лорда. Посеяв, таким образом, панику в лагере противника, Пожиратель должен на ходу атаковать его, завязать упорный бой, не допуская ни малейшего колебания. Он должен вихрем обрушится на маггла и грязнокровку, сметая и уничтожая всё и всех на своем пути, принимая в расчёт тактическую обстановку. Пожиратель карает каждого провинившегося, наводит страх на вражеский лагерь и в то же время проявляет снисхождение к тому, кто готов преклонить колени перед Тёмным Лордом. Если Пожирателей в отряде имеется свыше десяти, они предпринимают полное окружение объекта, но должны принимать в расчёт наступательные способности противника. Если участок местности затрудняет маневрирование, отряду следует разделиться на небольшие группы, чтобы сдержать противника в кольце. Если позволяет обстановка, необходимо выставить засады и держать под наблюдением все пути телепортации с целью задержать подход подкреплений противника. Между тем кольцо окружения нужно постепенно сжимать. Пожиратель обязан знать местность, на которой ведётся бой; знать настроения местных жителей; знать, к кому можно обратиться, а кому можно довериться только под Империусом...»

Четверг, 11 марта

Сегодня в Ньирбаторе было довольно душно, несмотря на распахнутые настежь окна. Мое любимое время года пролетело в мгновение ока. Больше никаких морозов и метели, а я ведь их люблю — этому я научилась у Ньирбатора, замку близко мраморно-белое безмолвие. Он словно бросает вызов особняку Гонтарёков, где всё норовит цвести и благоухать. Всё чаще возле Ньирбатора раздаются звонкие птичьи песни, а самых птиц разглядеть трудно: солнце слепит глаза, пряча их от взора волшебников, или конкретно — от Миклоса. Он принялся охотиться на них, чтобы использовать птиц в своих «уроках» на луговине.

Когда я пришла в семь, Лорд не сразу впустил меня. Я стучала четыре раза, мой порыв порядком иссяк; я замерла, не зная, что теперь делать. Дверь отворилась тогда, когда я уже прислонилась к стене и вспоминала, чем ещё планировала себя занять. Я не услышала слов приглашения и по какой-то инерции двинулась вперёд. Войдя в комнату Лорда, я увидела, что она была наполнена блеклым багровым свечением. Лорд стоял возле окна и что-то держал в руках. Тихонько прошагав немного левее, я увидела, что он смотрит на бледный диск луны, мерцающий в чёрных дождевых облаках, и беззвучно шевелит губами. Он читал какое-то заклинание. «Я пришла не вовремя. Зачем он впустил меня, если занят? — я подумала, разглядывая сумку с тёмномагическим инвентарём у его ног. — И почему он не предупредил, чтобы я сегодня не приходила? Впрочем, он же никогда не предупреждает. Ему невдомёк, что его ждут, не находя себе места. Да нет же, он прекрасно это знает. Ему нравится так обращаться с людьми...»

Лорд обернулся и посмотрел на меня непроницаемым взглядом. Сперва мне показалось в его взгляде, что он совсем отрешился от всего происходящего и сейчас выставит меня за дверь, но в следующую минуту выражение его лица изменилось, он словно очнулся и двинулся к письменному столу. Я подошла к своему креслу и села. Один взмах бледной кисти — и моя тетрадь соскользнула с колен и полетела к нему, рассекая воздух с шелестом птичьего крыла.

Наблюдая за её парением, я представила себе, что трансфигурирую тетрадь в птицу прямо перед носом Волдеморта; он поднимает на меня свой зловещий взгляд; его раздувающиеся ноздри выказывают, что он вот-вот запустит в меня Круциатус; я быстренько превращаю птицу в тетрадь и смотрю на него таким же непроницаемым взглядом.

Лорд, не догадываясь о моей несвоевременной фантазии, самодовольно кивнул и начал внимательно читать тетрадь. Сегодняшний отчёт состоял исключительно в письменной форме: я записала свои толкования тех фраз, которые встречались с интервалами в три и шесть страниц; более того, я соотнесла их с обрядом из первого очерка.

Мне ничего не оставалось, как сидеть смирно и наблюдать за реакцией Лорда. Чем дальше его глаза бегали по моим строкам, тем суровее казалось выражение его лица. «Вы же считаете, что кровь Годелота меня ведёт. Я здесь ни при чём, милорд, так что не метайте в меня громы и молнии ваших красных глаз... если что, это всё кровь Годелота виновата, а я стараюсь изо всех сил», — я мысленно искала оправдание, если Лорд спросит, что это за чушь доксеву я расписала. Боясь услышать уничижительную оценку своих умственных изысканий, я старалась представить перед собой профессора Сэлвина, который никогда не был со мной строг, — даже когда следовало бы. Одновременно я прокручивала в голове вчерашний разговор с профессором; его мнение о Лорде упрочило мою уверенность, что я на верном пути.

Когда Лорд дочитал, он ещё долго смотрел на тетрадь, будто поглощенный созерцанием какой-то диковины. Настала минута, когда благосклонность властелина могла превратиться в неудовлетворённость и ярость.

— Что ж, — заговорил он, устремив на меня свой инквизиторский взгляд, — у тебя похвальный порядок в изложении. Несколько толкований сходны с моими собственными.

Его голос был холоден, но в синих глазах не было льда. Даже красная кайма выглядела естественно. Я бы спросила, почему он до сих пор не поделился своими толкованиями, но это слишком тривиально. Он бы заподозрил меня в скудоумии и намерении списать у него и облегчить себе задание. Мой взгляд был прикован к одной из его пуговиц, но когда я подняла глаза, то увидела, что он смотрит на меня, склонив голову набок. Неужели всё слышал?

— Благодарю, милорд, — ответила я. — Для меня очень важно ваше мнение.

— Важнее ли оно тебе твоего собственного? — вопросил он. Его губы исказились в каверзной ухмылке. — Говори правду.

Я немного поерзала на стуле под его недвижимым взглядом, но ответила быстро:

— Не могу сказать, что важнее, но так же важно, как собственное. Милорд.

— Я вижу, что ты говоришь искренне. Стремись упрочить, а не подорвать моё расположение, которое столько тебе даёт.

Поймав в его тоне крохи одобрения, я взбодрилась и улыбнулась ему.

Лорд медленно встал и отошёл к портрету Графини. Мне не было видно, что именно он разглядывал. «Даже такая закалённая дама, как Эржебета, не сможет долго выдержать его взгляда и обязательно опрокинет свой кубок», — мне подумалось. Но чуда не произошло. Графиня не двигалась и молчала.

— Когда ты найдешь крестраж Годелота, — деловито спросил он после длинной паузы, — что ты намерена делать?

— Милорд, вы и сами всё прекрасно знаете. Первым делом нужно будет привести человека, который станет кормушкой.

— И кто же, смилуйся, скажи, — я услышала в его голосе мрачное веселье, — станет этой... кормушкой?

— Да кто угодно, милорд, — был мой оживлённый ответ. — Представьте себе, вернуть Годелота, отца целой науки... у меня дух захватывает от одной мысли. Столько можно будет разузнать! Хотя для меня это станет довольно волнующим опытом — познакомиться со своим предком...

Лорд обернулся и молча смотрел на меня. Его взгляд не сиял благосклонностью.

— Хочешь взвалить порученное тебе задание на Годелота, верно? — линия его губ искривилась. Я открыла рот, чтобы возразить, но он поднял руку, жестом указывая мне молчать и продолжил издевательским тоном: — Бедняжка. Ты, видимо, из сил выбилась. Так устала от умственной работы?

— Милорд, зачем вы так? — от его неожиданного обвинения меня передернуло. — Я ни на кого не собираюсь взваливать то, что вы мне поручили. Это только между вами и мной. Если удастся вернуть Годелота, он станет не больше, чем полезным советником.

Лорд недоверчиво сверлил меня взглядом, словно пытался выйти на след вранья.

— Присцилла, вот что я хочу тебе сказать, — от его холодного высокого голоса у меня мороз пробежал по спине. — Ты усердствуешь в хоркруксии для меня, но ты вредишь мне, когда не проявляешь к ней личного интереса. Я прививаю тебе вкус, ты разве не видишь? Ты даже не понимаешь, как высоко тебе позволено подняться мыслью и магией.

— Я понимаю, милорд, поэтому отношусь к заданию с куда большим рвением, чем в начале. Я осознала ту глубину, которая пленила моего предка и могу только представить, каково вам, когда позади у вас уже пять крестражей... Когда вы почти у цели.

— Да, я почти у цели, — повторил он задумчиво.

Затем он снова повернулся к камину и просто стоял, сцепив руки за спиной. «Какая безоружная поза, — я размышляла, — я бы так не смогла»

В комнате повисло продолжительное молчание. Лорд будто замер на месте. Я нервно ерзала на стуле, не отрывая глаз от его силуэта на фоне пылающего огня. Теперь он ещё больше походил на высокую чёрную башню. Вокруг него витал багровый ореол. Засмотревшись на чудную игру света и тени, я открыла рот, чтобы заговорить, но не знала, как начать. Спустя несколько минут слова сами полились.

— Милорд, я хотела сказать... Я была приятно удивлена, когда обнаружила в конце первого очерка ваши комментарии. Перечитав их несколько раз, я поняла, что они являются ближайшим возможным подобием вашего голоса. В них присутствует ваша дикция и жесткая логика. В каждой строчке. Особенно там, где вы указали, что следует произносить на втором этапе «Обряда козла»

Он повернулся ко мне и я увидела тень улыбки, хотя выражение его лица было, как обычно, надменным.

— Тогда будь так добра, напомни, что я там начеркал? — Я поняла, что он проверяет меня, но я не растерялась.

— «Я прохожу через всё и приобщаюсь к вечности. Я измеряю пределы и переступаю через них. Вся магия проходит сквозь меня, смерть отступает благодаря мне и ничто извне больше не влияет на меня. Когда я достигну совершенства, голова с хвостом станут одним. Указанное составит семь мер веса, из которых все семь пребывают без помрачения и сияют в бессмертии», — цитировала я и у меня сердце билось у самого горла. Моя речь прозвучала бы с жаром, если б я не постаралась придать своему тону беспристрастность.

Волдеморт наблюдал за мной; тень улыбки не сходила с его лица. Его подбородок взлетел ещё выше, словно у него под носом благоухал фимиам, куримый на алтаре его достоинства. Он вернулся к письменному столу и, откинувшись на спинку кресла, позвал Фери. Эльф быстро явился. Лорд приказал ему подложить ещё поленьев в огонь. Мне казалось, что поленьев хватало, к тому же в комнате было довольно душно. Неужели Лорд мёрзнет больше обычного?

Какое-то время Лорд смотрел на эльфа отсутствующим взглядом, а затем снова взял мою тетрадь. Фери уже исчез, а о моём присутствии Лорд как будто совсем забыл. Страницы переворачивались от его шипения и опять остановились на моих толкованиях. Не обращая на меня внимания, Лорд углубился в чтение. На его лбу выступили морщины. Почти как у профессора Сэлвина. Я вспоминала о вчерашней встрече, о том, как профессор высказывался о Лорде, и чувствовала себя до жути неловко — сидеть и смотреть на человека, которого так боготворят. Маги нашей страны преклоняются перед талантами и достижениями Сэлвина, а он, получается, тоже преклоняется. От этих мыслей на меня накатила новая волна робости. По моим подсчётам так прошло около получаса наблюдения за Лордом. «Быть может, он действительно позабыл обо мне?» — я думала и чувствовала перенапряжение, а вспомнив о том, что у меня ещё висит зелье для госпожи, я едва не застонала.

— Милорд, извините, что прерываю ваше чтение, — тихо заговорила я. Лорд медленно поднял голову. — Мне нужно до полуночи приготовить дополнительное зелье к сыворотке госпожи. Разрешите мне сейчас уйти.

Он посмотрел на меня с недоумением. Редко такое увидишь на лице Волдеморта. Похожий взгляд у него был, когда я сказала о костре у ворот.

— Почему эльфу не поручила? — холодно спросил и.

— Зелье высшего разряда, милорд. Эльфам не разрешается такое готовить.

— Могла и вчера приготовить. Ты была свободна.

— Вчера я была занята, милорд.

— Чем ты была занята, бездельница?

— У меня было много дел... я навещала в больнице профессора Сэлвина.

— А он тебя навещал? — спросил Лорд с ироническим сочувствием.

— Нет, милорд... Мне нужно было поговорить с ним обо всём... о том, что случилось в медье. — Я поймала пытливый взгляд и продолжила: — О вас. О самом главном. О приоритетах. Во время учебы в Дурмстранге профессор был для меня авторитетом. Я доверяю его мнению.

Лорд кивнул, всматриваясь в моё лицо. «Зачем всегда так пристально смотреть? Что он пытается уловить? Вранье? Лукавство? Сомнения? Он ничего не уловит, ведь я говорю правду и нисколечко не сочиняю» — я размышляла, и видя, что Лорд так и будет пялиться, решила развеять все сомнения:

— Профессор Сэлвин очень предан вам, милорд и рабо… — я уже хотела было сказать «работает», но, заметив ещё более иронический взгляд, в последний момент поправилась: — Служит вам с огромным рвением. Разговор с ним пролил свет на многое, что я доселе не понимала. Словом, вернувшись домой, я с ясным умом приступила к второму очерку и он поддался мне. Позавчера вы сказали, что после первого очерка объясните мне расшифровку второго, помните, милорд?

Лорд посмотрел на меня, словно я что-то выдумывала или высказывала неумеренные капризы. Он тяжело вздохнул, открыл мою тетрадь и начал водить волшебной палочкой по диагонали, что-то шипя. Так продлилось около трёх минут. Мне не терпелось наконец прочесть тайны расшифровки. Лорд закрыл тетрадь и я протянула руку, чтобы забрать её, но он придавил её своими мертвенно бледными руками с паучьими пальцами.

— На первое время этого тебе будет достаточно, — сказал он.

Откинувшись на спинку кресла, Лорд осведомился, что ещё полезного я извлекла из первого очерка. Я рассказала ему, что выделила «Обряд козла», который, если слегка его преобразить, в контексте шестого крестража сослужит намного лучшую службу, чем тот, к которому он привык. Придётся задействовать свидетелей, но потом можно стереть им память. Мимоходом я упомянула о деталях из «Розы ветров» и из сборника Бартоломью, которые вписываются в «Обряд козла». Я сама себе удивлялась, что выказывала столько уверенности, решимости и непоколебимости, уверяя его в том, что он, должно быть, и сам знает: что из всех этих источников следует почерпнуть выбранные элементы и сложить их воедино — в итоге получим самый лучший обряд для шестого.

Лорд слушал и слушал меня, а в итоге кивнул и сказал:

— Что ж, теперь я мог бы отпустить тебя готовить зелье.

Я нервно прикусила губу, не понимая, что значит «мог бы», и почему он медлит.

— Уйдёшь, — лениво протянул он, опять раскрыв мою тетрадь, — когда вода в клепсидре доберётся до следующей черты.

Я посмотрела на серебряную клепсидру на подоконнике и увидела, что до следующей черты ещё полчаса.

Он хотел, чтобы я всё это время сидела и смотрела.

Что ж, так я и сделала.


Мы сидели с госпожой Катариной в гостиной. Фери доложил, что она весь день пpoлежала, глядя прямo пepeд coбой. Он пробовал напоить её целебным, как он считает, козьим молоком, но она упрямо запечатывала рот, как капризный ребёнок.

Тем не менее, госпожа кротко согласилась выпить моё зелье вместе со своей сывороткой, — однако видимых улучшений не наблюдалось. Она теперь подолгу сидит и молчит в своём кресле. У нас март, а в камине огонь полыхает, как в кузнях Ангбанда. То же самое в комнате Лорда. Неужели они мёрзнут? Она — от неразделенной любви, а он — от бессмертия?

О чём думает госпожа, когда вот так сидит и длительное время смотрит в огненную пустоту? Я спросила её об этом как будто невзначай. «Ты же знаешь, душенька, — ответила она спустя продолжительное время, — какая печаль охватывает всех влюбленных. Безразличие Тёмного Лорда иссушает меня». И когда она произносила это, выражение лица у неё было такое, будто она совсем изголодалась. Потом госпожа начала вспоминать о своём покойном муже: «Я бы хотела, чтобы Лорд тоже носил цилиндр и чтобы сдвигал его набекрень под тем углом, под каким сдвигал его мой милый Готлиб». Я хорошо помню тот цилиндр. Его поля так лоснились, как если бы улитки избрали их своей кроваткой.

Вдруг вся оживившись, госпожа промолвила:

— Смотри-ка, вон тот! — госпожа махнула рукой в неопределенном направлении.

— Кто? Где? — растерянно спросила я.

— Ну там… — она повторила движение руки, но показала ещё менее определённо.

— О чём вы? — спросила я, борясь с желанием затолкать сумасшедшую в чёртов камин.

Я развернула торшер, придвинула его к госпоже и направила ей в лицо яркий свет, силясь рассмотреть сама не знаю что. Всматриваясь в её стеклянные глаза, я увидела резко очерченную янтарную радужку. «Если вы вдруг превратитесь в кошку, — завопил мой мысленный глас, — кто оформит завещание?!» Госпожа поморщила нос и быстро заморгала, затем приподняла руки и оттолкнула меня. Сила её оказалась отнюдь не дамской — меня отбросило прямо на кушетку. Подол моего платья зацепился за носок туфли и я чуть было не бахнулась лицом об бюст Витуса Гуткеледа.

Только-только хотела встать, как дверь в гостиную отворилась и вошёл Лорд — в лице ни кровинки, одни глаза красные. Вошёл он твёрдым шагом — впopу мне cамой так вxoдить — и плотно прикрыл за собою дверь. Я подпрыгнула как ужаленная. Да будут прокляты все платья в пол! А госпожа даже не заметила его. Вот до чего доводит любовь: любишь до такой степени, что уже не замечаешь. Лорд развязно уселся в кресло с другой стороны бюста Витуса и испытующе посмотрел мне в глаза. Я бросила на него умоляющий взгляд, дескать, сделайте что-нибудь, госпожа совсем спятила от любви к вам...

— В чём дело, Приска? — спросил он. — Ты так смотришь на меня, что аж дрожь пробирает.

Его ухмылка застлала собой все мои упования на помощь. А ранним вечером он был таким... почти что любезным.

— Милорд, госпоже нездоровится, — глухо ответила я. — Моё зелье не помогает ей. Быть может, вы знаете, что делать? Видите, она вас даже не заметила, настолько помрачился её рассудок.

Он расположился в кресле поудобнее. Пустующее выражение лица.

— Если рассудок у неё помрачился, то в оправдание ей следует сказать, что голова у Катарины от природы слабая и твёрдостью рассудка она не отличается. Когда безмозглые теряют рассудок — кто заметит?

— Как кто, милорд? Родственники. То есть одна я.

От неудачи с зельем и полоумного вида госпожи у меня совершенно развязался язык. Я начала жаловаться на свою жизнь, неосознанно обматывая вокруг шеи косу, будто наглядно демонстрировала, что я в петле.

— ... представьте себе, это бремя пало на меня. Гадкий Мальсибер думает, что отсидится в своей Англии, а потом явится за наследством. Я здесь в одиночку должна нести это бремя, а у меня в жизни иное предназначение. Если вам до госпожи нет дела, то подумайте обо мне, милорд. Я бы целиком отдалась хоркруксии, но половину моих мыслей занимает беспокойство о госпоже. Вы ведь самый талантливый и сведущий волшебник, наверняка вы знаете, что в таких случаях можно предпринять.

Выслушав моё излияние, он на миг отвернул голову к бюсту Витуса, словно спрашивая: «Какого мозгошмыга я здесь делаю?»

На пороге гостиной появился Фери с подносом, на котором были три чашки с дымящимся чаем из мальвии чёрнобузинной. Похоже, эльф, как истинный обитатель замка, почуял моё настроение и пришёл меня поддержать. Лорд на сей раз не побрезговал этикетом и принял чай. Морщинистую мордочку Фери озарило удовлетворение, но, увидев, что госпожа пребывает в состоянии прострации, он скорбно покачал головой.

Лорд попивал чай, поглядывая то на меня, то на госпожу.

— Я был в твоей комнате зелий, — сказал он в конце концов. — Видел, что ты в том котле намешала. Это ни в какие ворота не лезет. Ты что, отравить её пытаешься? Чему тебя учили в Дурмстранге?

Его упрёки сразили меня наповал. Я почувствовала, как мои щеки вспыхнули от гнева, обиды и страха. От всего понемногу. Я отрывистым голосом объяснила ему свойства этого зелья.

— Нет-нет, это полная ерунда, — отрезал он. — Присцилла, ты совсем уже не соображаешь. По-видимому, в моей комнате ты потратила все свои силы на то, чтобы казаться сообразительной, а теперь я вижу лишь испуганную недоучку.

— Тогда научите меня, милорд, — тихо взмолилась я, чтобы не закричать.

От накопленной, безвыходной злости торшер вдруг подпрыгнул и отлетел в угол, с размаху ударившись о стену. Облако из штукатурки на миг зависло, а затем посыпалось на ковёр. Замок издал противное брюзжание. Лорд зашёлся смехом. Госпожа опять махнула рукой в неопределённом направлении. Мне хотелось расплакаться от осознания тупого гротеска своего положения.

Лорд поднялся с кресла с тяжёлым вздохом, словно просидел там лет сто. На его лице красовались равнодушие и смех. Смех и равнодушие. И ничего больше. Он направился к двери, а я смотрела ему вслед, чувствуя, как обида захлёстывает меня. Лорд медленно обернулся и промолвил своим обычным холодным тоном:

— Возле котла я оставил рецепт. Зелье моего собственного изобретения, оно смягчит симптомы этого... расстройства. Учись его варить, Присцилла. Не научишься — так тому и быть.

Комментарий к Глава Тридцать Четвертая. Профессор Сэлвин Немного об именах.

Барон Стефан Баторий — единственный Баторий, который пришёл мне на ум, хотя то был не барон, а король.

Катарина — последней Батори может быть только Катарина. Так продиктовало подсознание;)

Агнеса — для норовистой подруги хотелось подобрать имя обманчиво безобидное и скромное. На ум сразу приходит «Агнес Грей» Бронте.

Фери — тот же Фицко, горбун Графини Батори, соучастник её преступлений.

Миклос — это старовенгр.произношение имени Миклош. Так звали одного из детей Батори.

Алекс С. — имеет прототипа, тот ещё профессор. Вылитый Пол Беттани.

====== Глава Тридцать Пятая. Железная Дева ======

Пятница, 12 марта 1964 года

Сегодня я проснулась, когда первые проблески рассвета забрезжили в небе. Ветер, начатый глубокой ночью, продолжал свой свистящий вой. Ещё не полностью выпорхнув из сонной неги, я раздвинула портьеры и выглянула в окно. Вокруг Ньирбатора было безлюдно. Обычно уже на рассвете деревня вытряхивает из своего чрева всех обитателей и они высыпают на улицы подышать воздухом, поговорить, поколдовать — жизнь подле Ньирбатора во всём великолепии и непритязательности. А сегодня какая-то пустошь. На дымоходах домов сидело много ворон, их карканье звучало несколько опереточно. Из людей я увидела только грозного выпивоху Исидора. Его лицо было таким алым, как мундиры наших полицейских, которых больше не сыскать ни в медье, ни на белом свете. Он рассматривался и лихо плевался. Похоже, он искал Миклоса, — значит, тот снова не ночевал дома — значит, ходил к кентаврам. Дорога в Дурмстранг для него теперь окончательно закрыта.

Потеряв жену при режиме Ангреногена, Исидор с горя форменным образом помешался. Его раз пять задерживали полицейские за то, что он запускал в них топором и набрасывался с кулаками, как отпетый маггл. Лучше бы его укротили как-нибудь, потому что с горя и со скуки он превратился в сущего дромарога. Дорогой дневник, доводись тебе услышать, какими cловами он ругает Миклоса, ты бы ужаснулся не xуже моего. Когда Тодор Балог был ещё жив, они часто вместе сидели в «Немезиде». Он на весь голос рассказывал о днях своей молодости и неизменно прикладывался к принесённой с coбой фляжке всякий раз, как речь заxoдила о каких-то умерших друзьяx, которым не хватило ума прихватить его с собой. Таверна заколдована таким образом, что невозможно пронести фляжку с собой, но хозяин боится Исидора и делает исключение для него единственного.

Исидор поймал мой силуэт в окне, коснулся двумя пальцами кончика шляпы и лучезарно ощерился. Старый лицемер. Из какого-то окна, открытого настежь, начали доноситься звуки рояля, поднимавшиеся вместе с ветром всё выше и выше, гамма за гаммой.


Так получилось, что я пропустила завтрак. Уже подойдя к двери обеденного зала, я услышала какой-то знакомый холёный шёпот. Такой противный и ни с чем не сравнимый. Фери. Я прижалась к двери и применила Виде Омнес, заклинание прозрачности. Госпожа сидела во главе стола и тускло смотрела в пространство, то есть в тарелку, а Фери стоял рядом и что-то горячечно ей втолковывал. Вся в сером, госпожа была сама скорбь и отчаяние. Не знаю, сколько информации я пропустила, но, применив заклинание наушника, я услышала полный бред: «Мужчина oбращается c женщиной, как скрипач обращается co свoeй скрипкой, — знающим тоном причитал эльф. — Ну, начнет её подкручивать, и тут — бац! — вce cтруны попoлам. Будьте ocторожны, госпожа Катарина. Тёмный Лорд — скрипач немилосердный!»

Этот инцидент привлёк моё внимание: развязный тон эльфа по отношению к своей хозяйке задел меня. Он слишком много себе позволяет. Я взяла на заметку впредь не быть с эльфом такой снисходительной, хотя наказывать его тоже не стану. Иной раз мне хочется высечь его хорошеньким заклятием, но меня урезонивает соображение, что не стоит настраивать против себя единственного сообщника в замке.

Фери корчит из себя знатока любви, но умом не блещет. Скрипач и скрипка — это весьма банально. Коллеги по работе — другое дело. Да, дорогой мой дневник, это я о Криспине и Берте, паре голубков.

Я поделюсь с госпожой правдой, когда она хоть немного придёт в себя. Исходя из услышанного в кабинете Лорда, я поняла, что Мальсибер не такой увалень, каким мне казался. Получается, госпожа была права: он — прирождённый карьерист и ему взаправду не до дел амурных. Он просто выполняет задание: пичкает галлюциногенами свою дражайшую Берту, работающую в отделе Магических игр и спорта. Вполне вероятно, что Мальсибер использует ипомею трехцветную на основе псилобицина, которая пользуется спросом в колдовской среде. В субботу, то есть завтра, должен быть сорван Чемпионат мира по квиддичу, но я питаю надежду, что Мальсибер как-нибудь сядет в лужу, и Лорд, не углубляясь в карательные изыскания, просто заавадит его, да и дело с концом. Мёртвым ничего не завещают, а за такими, как Мальсибер, никто не плачет, разве что под воздействием галлюциногенов.

Нравоучения эльфа не входили в мои планы и я двинулась прочь. Пропущенный завтрак — не причина унывать, поэтому я бодрым шагом отправилась в комнату зелий готовить лекарство для госпожи по рецепту Лорда. Это зелье варится на протяжении всего двух дней, но загвоздка в том, что настаиваться оно должно на новолуние — у нас было шестого марта, — то есть ждать мне придётся до пятого апреля. Новолуние треклятое, а лицо госпожи ещё бледнее, под глазами тёмные круги. Лорд мог бы и раньше снизойти или мне просто нужно было раньше спросить... Но что-то мне подсказывает, что он бы не помог. А теперь, после того, как я пообещала открыть ему люк, то есть люки... У нас договорённость касательно имени предателя, но, судя по всему, доброта милостивого государя Волдеморта есть понятие растяжимое.

Я варила зелье, плотно закутавшись в плед. Пронзительный ветер продувал замок; от вчерашней духоты не осталось ни следа. Прежде чем приступить к первому этапу, я ещё два раза перечитала небольшой клочок пергамента. Даже несмотря на то, что это рецепт, и он должен быть беспристрастен, строки написаны в повелительном тоне и вычурным почерком.

Внимательно исполнив три навороченных этапа, я помешала зелье десять раз по часовой стрелке и два раза против неё, пока не увидела нечто ужасное: над блестящей поверхностью моего котла возникла грязновато-красная туча. Она неспешно набухала, беспрерывно двигалась, то сжимаясь, то расширяясь, и вскоре заняла четверть пространства моей комнаты зелий. Стены шли рябью и колыхались. От странных испарений у меня мутилось в голове, и я металась по комнате, пытаясь что-нибудь придумать. Не горя желанием присутствовать при взрыве, я смекнула, что не время церемониться и надо звать Лорда. Я сбросила с себя плед и двинулась к выходу, чтобы бежать на четвёртый этаж.

Как бы не так.

Я не успела даже выйти из комнаты.

Лорд уже стоял на пороге. Бароновы кальсоны! Я вскричала от радости и впервые была рада тому, что «ужас и трепет» шастает по моему дому. Хоть какая-то польза. Лорд лишь смерил меня пренебрежительным взглядом, а затем перевёл глаза на тучу, которая уже выросла до размеров палатки для тролля. Отбросив все церемонии, вступительные речи и приличие, я стала умолять его спасти мою новую комнату зелий. «Глупая девчонка! — Лорд отрывисто прошипел. — Если бы ты разула глаза и тщательно читала рецепт, то поняла бы, что так и должно быть. По всей видимости, я имел неосторожность предположить здравый смысл там, где его нет и в помине»

Уф! Слава Лорду! У меня как камень с плеч свалился. О здравом смысле я, конечно, поспорила бы, но пропустила этот выпад мимо ушей. Поблагодарив Лорда, я опять набросила на себя плед и упала на стул. Робость обрушилась на меня немного позже. Это всё моё разнузданное воображение сыграло со мной злую шутку, а действительность оказалась намного дружелюбнее: туча потихоньку съёживалась и уползала в котёл. Лорд стоял у двери и молча наблюдал. Когда туча полностью скрылась в котле, я принялась добавлять кардамоновую стружку, измельчённую в нескольких каплях голубиной крови. К слову, я стащила одного голубя из клетки в подвале Фери. Голубю я ничуть не навредила, только кровь взяла; нельзя живность переводить, Фери ещё пирог приготовит.

Я размешивала варево, кипевшее на очаге и была немного озадачена безмолвным присутствием Лорда. Я бы предложила ему присесть на кушетку, но язык не повернулся. У меня глаза уже начинали побаливать от ярких испарений. Убавив огонь, я отошла к окну, выходящему на юг. Ворон не было видно, зато на верхних ветвях вязов раскачивались растрёпанные от порывов ветра грачиные гнёзда. Графиня любила птиц, но только внешне похожих на себя, любимую.

Обернувшись к Лорду, я увидела, что он так и стоит, прислонившись к косяку двери; его взгляд по-прежнему был устремлён на котёл. Я лишь теперь заметила, что жилет у Лорда был расстегнут. Раннее утро и всё такое, но его манеры снова привели меня в недоумение. Мне в пледе сидеть можно, поскольку я «глупая девчонка», нижестоящая, без титула и замужнего статуса. Я ведь просто душенька, а он Лорд.

Внезапно Лорд оттолкнулся от двери и стал прямо как башня. Язвительным тоном он изрёк, что пора мне «исправиться и начать открывать ему люки». Он уже выбрал первый — на четвёртом этаже, самый дальний. По словам Лорда, из него доносятся вибрации и скрежет, ощутимые даже в обивке стен его комнаты. Говорит, его чутье выведет его «только на ценные люки», а «все остальные он оставит мне»

Неприятный холодок пополз по моей спине.

Его неподдельное и нескрываемое самодовольство в который раз смутило меня, и перспектива собирать после него остатки не произвела на меня надлежащего впечатления. Тщетно я пыталась прочесть что-либо на этом лице. Резкость и размытость его черт притягивает и пугает, а глаза затягивают в омут, сочно-красный, но неживой, как сафьяновый переплёт. «Должно быть, это очень тяжкое испытание, — сказал он и, выдержав небольшую паузу, закончил: — для столь чувствительной ведьмы»

Я ничего не ответила, лишь опустила глаза и задумчиво теребила бахрому кресла. Наверняка он принял моё молчание как признак безропотности. В другие дни Лорд относится ко мне более благосклонно. Его изменчивое настроение служит горьковатым напоминанием о том, что разнеживаться мне нельзя.

Я понимаю, что Лорд воспользовался моей жаждой мести как оружием, чтобы распылить моё воображение — настолько, что я предложила ему взамен открытие люков. Но я не могу их забросить. Мне нужно их регулярно распечатывать. А это произойдет только в том случае, если я буду идти у Лорда на поводу.

«Он же назовёт мне имя предателя, — я размышляла, механически помешивая варево и краешком глаза наблюдая за Лордом. — Ради благородного дела можно пойти на это. Ведь я уже согласилась. Предателя мне позарез нужно наказать. Проделай я это — и наваждение как рукой снимет, и мне станет удивительно хорошо. Моё решение продиктовано инстинктом, да простят меня Батории...»

Поскорее бы найти крестраж Годелота. Верну предка, станет мне советником по созданию семиглавого бессмертия... Лишь бы воскрешенный Годелот оправдал мои ожидания... А если он не захочет мне помогать, службу Лорду не сочтёт достойным делом и вообще попробует удрать? Можно подумать, Лорд бы его отпустил... но мне всё же не хотелось бы во второй раз подвергать его заточению.

Сто тридцать восемь люков. Какова вероятность того, что в ближайшем будущем мы найдём шкатулку? Люки нельзя просто взять и открыть один за другим. Требуется определённое почтение, которое включает в себя промежутки времени, настрой. Госпожа говорит, что нужно держаться энергически и крепко, отличаться отменным здоровьем и быть исполненной боязни перед духами рода. При том рассеянный взор или слишком горделивый вид могут покоробить духов замка, и они не подпустят к люку. Всё эти тонкости — очень важные составляющие Ньирбатора. Как по мне, это целое искусство, тем более оно непрестанное. После открытия всех люков появятся новые. Этот урок я усвоила после того, как моя прежняя комната зелий взорвалась и стала люком. Когда-нибудь мои потомки её откроют и нарвутся на гибель, — но мне, по правде говоря, от этого ни холодно ни жарко. Какая разница, что будет после меня? Это Лорд бессмертен, его пускай и беспокоит пресловутый будущий мир.

Все эти тонкости по открытию люков я объяснила Лорду, когда он после продолжительного молчания потребовал, чтобы я прямо сейчас «пошла и распечатала». Выслушав мои аргументы с каменно-непробиваемым выражением, Лорд просто отчеканил: «Сегодня вечером. Это моё последнее слово».

Да уж. Он бы ещё прибавил: «Или страдание наступит незамедлительно».


Глаза старого Каркарова были полуоткрыты. Он неустанно перекатывал голову по подушке из стороны в сторону; не говорил ни слова, но время от времени вскрикивал то с раздражением, то гневно, то удивлённо. Его голос звучал слабее и слабее, пока совсем не угас, а голова так и металась по подушке, не зная ни минуты покоя. Одна из наших пословиц гласит: «Иногда человек притворяется мёртвым, чтобы не быть убитым». Сейчас старик под бдительным надзором дочери переживает это на своей шкуре. Впервые за всю свою жизнь он настолько травмирован, что даже не выкуривает перед cном своей любимой трубки.

У нас с Варегом и в мыслях не было нагрянуть к Каркаровым, чтобы поглазеть на мучения старого Пожирателя, но Агнеса пригласила нас, а отказывать было б невежливо. Она прислала мне сову, и я согласилась, прикинув в уме, что до вечера вернусь. Выйдя из замка пополудни, я увидела вдалеке, что Варег уже бредёт по холмам. Мы пошли друг другу навстречу. Как оказалось, Агнеса и его позвала. Несмотря на мелкий моросящий дождь, мы решили пройтись пешком. Мне необходимо было привести в порядок свои мысли, а ходьба тогда показалась мне лучшим средством. Варег словно исполнял мои тайные желания — всю дорогу он молчал, время от времени поглядывая на меня.

Агнеса провела нас в комнату отца, чтобы мы наглядно увидели, «что бывает, когда отцы недооценивают своих детей». Она входила в его комнату величавой поступью, словно победительница на переговоры с проигравшим. Мы с Варегом нервно переглядывались, но держались стойко. Агнеса смотрела на отца, наклонив голову немножко набок, как знаток, созерцающий сомнительное произведение искусства. Ей наверняка было любопытно, как он будет выглядеть на смертном одре. Впрочем, её отец не хотел ей подыгрывать и принять достойную позу изваяния.

— Ну, что же теперь, а? — вполголоса она сказала, подойдя на несколько шагов ближе к жертве своего проклятия. — Хорош будет покойничек.

Глаза старика остановились и, казалось, готовы были выскочить из орбит. Вдруг его голова заметалась ещё сильнее, более отрывисто и отчаянно.

— Так ты, похоже, вздумал побороться со мной? — голос Агнесы стал жёстче. — Будешь и дальше дурить, я просто возьму и сломаю тебя.

Агнеса медленно развернулась и вышла из комнаты, а мы следом за ней. Она плотно закрыла за собою дверь и повела нас в свою комнату зелий.

Мы уселись на подушках, расположенных полукругом. По центру комнаты располагался огромный очаг размером с гардеробную с толстым слоем пепла на дне. Внутри на перекладине поблескивал чугунный котелок её прапрабабки Норбески. Очаг был увешан пучками всякой всячины, источающей пряные и едкие ароматы. Всё устроено очень аккуратно и заботливо. Агнеса принялась совершать ритуал черпания сил из родственной крови, для которого требуется трое неродственных участников. После увиденного мы с Варегом вряд ли могли б ей отказать. Да и зачем отказывать?

Агнеса набросила на себя такаро Мири. Когда Варег его узнал, его зеленые глаза раcпахнулись до невозможности широко, раccыпались мелкими ocколками и больше ничегo не выpажали. Он старался сохранять невозмутимую мину, но получалось у него не очень естественно.

Я толкнула его локтем и он еле заметно кивнул мне, дескать, всё хорошо-всё отлично. Агнеса выдвинула столик, чтобы расположиться с полным удобством. Она развязала свой ведьмин узел, зажгла свечи, зачерпнула воды черепком и бросила туда несколько волосинок своего злополучного родителя.


— Бэби, милый! — бархатным голосом позвала Агнеса после завершения обряда. — Принеси нам с друзьями маринованную лососину! Но гляди мне, белым перцем посыпать не забудь!

Эльф явился мгновенно и ловко всё исполнил. По существу, Агнеса теперь полноправная хозяйка особняка. Её мать сидит тише воды, ниже травы, как, впрочем, и всю свою сознательную жизнь. Патриархат царил в роду Каркаровых испокон веков, но Агнеса привнесла матриархат из рода Норбесок и намерена закрепить новый старый порядок. Говорит, история могучих Норбесок и матриархат Баториев подвигли её на эти меры.

Действия подруги почему-то не произвели на меня сколько-нибудь пугающего впечатления. Она прокляла отца... Это, конечно, очень необычно, но это их семейные дела, мне незачем вмешиваться, и с Агнесой из-за этого ругаться не стоит. Сказать бы, что мне жаль старика, но лукавить не буду. Я жалела Балогов, но если б сейчас их постигла та же участь... Я не знаю. Что-то изменилось. Кажется, это было так давно.

Во время трапезы мы с Варегом прильнули друг к другу; в его взгляде я прочла тревогу. Похоже, он сожалеет, что советовал мне «не отталкивать Агнесу» «Ну и ну, Варег, — я подумала, — ты словно сговорился с профессором Сэлвином». Агнеса не чудовище, просто себе на уме, как и все ведьмы. Варег всегда знал, что она темнейшая, но на деле никогда её не лицезрел. Не зря же я ходила в курятник Мазуревича с ней, а не с ним.

— Помните, как хоронили Ангреногена? — вдруг спросила Агнеса вкрадчивым голоском. Мы с Варегом переглянулись и рассеяно кивнули. — Даже Грюм присутствовал. Говорю вам, у него с ним были какие-то личные счёты. Что-то там не поделили. Ангреноген столько всего натворил... Как странно, что его жертв сжигали, а самого хоронили его со всей пышностью.

— Чтобы позлорадствовать, конечно, — ответила я. — Тогда по всей стране прокатились шумные гулянки. Гроб полдня простоял посредине Аквинкума, чтобы все налюбовались и наплевались.

— Не знаю, как насчет гулянок, — сказал Варег, — мы тогда ещё детьми были, но точно помню, что в тот день творилось с лошадьми. Они во всех стойлах притихли, ни ржания, шороха. Магглы сильно дивились этому.

— А какой красивый был у него катафалк, — томно протянула Агнеса. — На крыше сидели двенадцать красноносых факельщиков; развевались страусовые перья и траурные бархаты...

Несколько минут длилась пауза. Агнеса поймала негодующий взгляд Варега. Она поняла, что он не одобряем её поступка.

— Меня все зовут темнейшей, — тихо она заговорила. — Но я бы не вредила другим, если бы со мной всегда были человечны. Я бы довольствовалась бабушкиными секретами врачевания больных. Но мне это не по душе. Мне нравится нечто совсем противоположное. Знаете, к каким людям относится мой отец? К прирождённым угнетателям. И эта его бесцеремонность, которая приводила меня в отчаяние. Мама много раз говорила: если бы она его не любила, она бы на порог его не пустила. При гостях он будто нарочно говорил всякие несообразности, вёл себя вызывающе, чтобы скомпрометировать меня, а я должна была всё сносить. Никакого обхождения, говорил, словно в трактире находился. А то, как он защищал Ангреногена... — она резко мотнула головой. — Из-за него меняисключили, а он более того грозился сослать меня в маггловский пансион, чтобы «альпийский воздух излечил мои мозги». Вот я его и подлечила. Месть — это така же естественная потребность, как еда, так и знайте.

— Агнеса, но как отреагируют Пожиратели? — спросил Варег, поднимаясь. Ему было невтерпёж поскорее убраться. Он облокотился на спинку стула и ежеминутно поглядывал на солнце, сердясь, что оно так долго не заходит. — Узнают, что ты с ним сделала, они же непредсказуемые... Ты об этом подумала? Ты не должна попасть в поле зрения Лорда. Он может наказать тебя за такую дерзость.

Агнеса, воспарившая в своей радости в заоблачные выси, сурово посмотрела на Варега, так грубо вернувшего её на землю.

— Тёмный Лорд ничего не потеряет, — отрезала она. — Папа всего-навсего пешка, пользы от него было немного. Пожиратели мне спасибо скажут за то, что я избавила их от его общества.

На этот раз молчание продлилось чуть дольше, чем следовало. Агнеса глубоко вздохнула, а потом отрывисто, уже не скрывая гнева, прибавила:

— Я недавно застала его с любовницей. Мать знала, но она слишком слабохарактерная и ничего не предприняла.

— Любовница? — недоумевала я. — А ты уверена, что не драматизируешь ситуацию?

— Да, неправдоподобно как-то, — согласился Варег. — Он же такой семьянин... был.

— Посудите сами! — Агнеса ударила ладонью по диванной подушке. — Произошло это примерно две недели назад. Я поднималась по лестнице, как вдруг услыхала смешки. Они доносились из покоев мамы, дверь её будуара была приоткрыта. Я увидела девицу, которая выходила на цыпочках. Отец проводил её до порога... В мамином будуаре! Вдобавок девица была почти голая. Вряд ли можно назвать одеждой батистовый пеньюар, который на ней был! Вот что я видела! Папаша совсем тронулся умом, если начал водить к нам в дом уличных девиц! Ему нравится всё грубое, ординарное, невежественность и дурной тон…

В комнате снова повисло молчание. Оно было каким-то колющим и режущим. Эти семейные проблемы... Сплошной кошмар. Я искоса глянула на Варега и представила себе, что бы я делала, если б он привёл девицу в мой будуар. Во-первых, я бы расправилась с ней на его глазах, во-вторых, заставила б его искренне раскаяться в содеянном, в-третьих, прекратила бы его мучения милосердной Авадой. Из тяжких раздумий меня вывело то, что Варег взял меня за руку и принялся ласкать её. Он снова сел, оказывая недюжинное терпение — он не уйдет, пока не уйду я. Мне немного полегчало от этого нежного жеста.

— А что будет с Игорем? — спросила я по внезапному побуждению. — Что он подумает, увидев дядю в таком состоянии? Они же вместе ходят на собрания... Или ты думаешь, он не заметит, что топает туда в одиночку?

— Ну, надеюсь, спеси у него поубавится, — ответила Агнеса. — Он вбил себе в голову дурацкую мысль, будто мы не можем ни вздохнуть, ни пошевелиться, если на то не будет августейшего соизволения Лорда. Но я доказала обратное.


Когда мы возвращались домой, мелкий дождь не переставал моросить. Вот-вот должна была разразиться гроза. Тучи на небе походили на ту, что висела над моим котлом этим утром. Распрощавшись с Варегом, я двинулась к замку. Проходя мимо луговины, я увидела, что на этой вечно бесплодной почве выросло гадкое растение — самое гадкое, какое я только видела: бледно-розового цвета с красными и желтыми полосками. Оно походило на какого-то огромного противного жука. А что ужаснее всего, так это то, что весь стебель был в волосах, как у человека, длинных, чёрных и плотно прилегающих. Знать не знаю, что означает эта чертовщина. Такого раньше здесь не было.

Только подойдя к парадной двери, я услышала, как Фери, шаркая шлепанцами, мчится вниз по лестнице встречать меня. Эльф мог бы попросту трансгрессировать, но нет! Он любит мчаться! Над парадной дверью Ньирбатора блестели почерневшие когти. Я с удивлением обнаружила, что моё волнение по этому поводу носило скорее радостный характер. То есть, безусловно, я мандражировала, но не испытывала того неловкого страха, которого ожидала от следующей встречи с Лордом. Я боялась лишь того, что он рассердится из-за моего отсутствия, — но мы ведь договаривались на вечер, и я вернулась в полшестого. Знал бы он, что настигло его Пожирателя...

Поднявшись на четвертый этаж, я увидела Лорда в коридоре. Он стоял, облокотившись на подоконник, и выглядывал в окно, слегка наклонив голову. Искажённое мраморное лицо, словно облитое отблеском мёртвый луны... Жёстко сложенные губы с выжидательно-угрожающим выражением. Нет надобности описывать изумительные теневые сочетания, но матовый мрак этого зрелища поразил меня. Гроза разразилась.

— Капли барабанят, и замок шипит, — еле слышно протянул Лорд. Обернувшись ко мне, продолжил: — Почему он шипит? Он что, мыться не любит?

— Милорд, Ньирбатор не противится дождю, но, видите, капли такие крупные. — Я украдкой поглядывала на Лорда, он перехватил мой взгляд и уставился на меня недвижным взглядом. Багреца в его глазах полыхала среди льда. — Замок очень прихотлив. Это также может быть какой-то знак... Под этим предлогом можно было бы перенести открытие люков.

— Под предлогом грозы? — тон Лорда угрожающе понизился. — Ну уж нет, Присцилла. Не изводи меня.

Отринув от окна, Лорд прошествовал сановитой поступью в сторону люка. Я плелась следом почти беззвучно, отвлекаясь ради душевного равновесия на вычурные завитушки тёмно-вишнёвого ковра.

Наконец он остановился перед люком-прямоугольником, расположенным в нескольких сантиметрах над полом. Бросив на Лорда беглый взгляд, я присела перед люком и начала открывать его без палочки — как полагается по негласному правилу Баториев, противников волшебных палочек.

Мои пальцы немного дрожали. «Надо спокойнее, — я настраивала себя, — незачем торопиться, пара минут ничего не решат. Или все-таки решат?» Я не успела додумать эту мысль, как послышался голос. Бескомпромиссный. Наводящий ужас. Ползучий. Я подняла голову — и убийственный блеск настиг меня. Красная кайма зрачков. Налитые кровью склеры. Лорд возвышался надо мной, как настоящий чернокнижник — сущее зло Албанского леса. Воздух вокруг него источал угрозу. В сумраке контуры его фигуры были странно расплывчаты, словно я видела его сквозь мутное стекло. Холодная дрожь, как быстрая чешуя, скользнула по моей спине. Я вся съёжилась, ещё немного и совсем бы осела на пол. Мне хотелось лишь одного — провалиться сквозь пол на третий этаж, запереться в своей комнате и выколдовать големов у своей двери, чтобы воспрепятствовать всяким иностранцам приближаться ко мне. От этой воображаемой перспективы мне немного полегчало. Я вопросительно-умоляюще воззрилась на Лорда, чтобы он повторил то, что я не расслышала.

— Не смей. Тратить моё время. На свои ментальные потуги, — процедил он с многозначительными паузами. — Действуй, как все нормальные волшебницы. И побыстрее!

Мне следовало напомнить ему об уважении к Баториям, о преимуществе беспалочкой магии, о том, что в таких делах я смыслю больше его... Но я поджала хвост и достала палочку из рукава. «Лорд Волдеморт сгорает от нетерпения, — я логически размышляла, — посему ведёт себя сообразно. Не страшно. Совсем не страшно. Всё отлично, душенька»

Когда я распечатала люк, передо мной оказалась массивная кованая дверь. Я подошла к ней, и Лорд последовал за мной. Он стоял рядом и присматривался. От моего внимания не ускользнул алчный огонь, мерцавший в его глазах. Внезапно он взял меня за предплечье своей левой рукой, а правой прикоснулся к двери. Признаться, я оторопела от грубоватого прикосновения и решалась смотреть на него только украдкой. Как я поняла, Лорд открывал себе доступ, закреплённый кровью многих поколений моих предков. Мне тотчас же захотелось вырвать руку, запретить ему приближаться к моему наследию, указать ему на его место гостя... Пожалуй, я сбрендила, если до сих пор могу ещё о таком думать.

Я опаской наблюдала, как Лорд вышел вперёд и встал перед дверью, заграждая мне путь. Он воздел руки и принялся творить неведомое мне заклинание. Вынув палочку, он начертал перед дверью в воздухе сияющие символы, они ожили и переливались освобождающей их энергией. Затем он что-то прошипел. Мой слух воспринял это шипение, как гамму чего-то очень древнего и необъятного. Возможно, властью имени Салазара он взывал к моим предкам, чтобы те позволили ему приобщиться тайн Ньирбатора.

Спустя несколько минут я услышала небольшой щелчок. Дверь отворилась совсем без скрипа, а за ней оказалась вторая дверь, на сей раз деревянная. Над верхней половиной висел тяжёлый гобелен, на котором изображалась ржавого цвета пика. Я сразу предположила, что гобелен, должно быть, таит большую угрозу, чем сама дверь. Мне бросилась в глаза поза Волдеморта: он весь выпрямился и будто вытянулся. Мне даже показалось, что он принюхивался к воздуху; черты его лица вдруг совсем исказились, как у змея из моего сна. Он казался ещё более бледным и худым; щеки у него ввалились, глаза были большие и блестящие, как у животного, притом в его облике сохранялось всезнающее выражение. В мгновение ока он сорвал гобелен, и тот, свернувшись в свиток, откатился в сторону.

Лорд тронул ручку, но тотчас же отдёрнул руку, брезгливо вытер ладонь о штанину и распахнул дверь носком ботинка. Увидев это, я невольно поморщилась. Подобное я наблюдала только у магглов, у них ведь нет волшебной палочки, чтобы почистить руки. С бесцеремонностью Лорда я уже свыклась, но его манеры не перестают меня обескураживать.

Дверь бесшумно распахнулась, внутри царили полная тьма и тишина. Лорд вошёл внутрь.

— Это западня, — проронил он таким тоном, будто это все объясняло.

Я задержалась в дверях.

— Почему ты медлишь? — послышался холодный голос.

— Вы сказали, это западня, милорд.

— Пока я здесь, нет. В одиночку ты бы не справилась.

Я не сдвинулась с места. «Если духи сейчас плеснут огнем, так пускай в него», — рассуждала я.

— Милорд, прошлые три года я только то и делала, что открывала люки, — заговорила я, чтобы не молчать. — В одиночку, представляете?

— Может быть, — обронил он небрежно. — А на прошлой неделе едва не сгорела. Тоже мне открывательница. Быстро иди сюда!

Я поняла, что придётся подчиниться — и вошла. Лорд, казалось, ничего не боялся. Его взгляд не стал ни робким, ни растерянным. Я всматривалась в темноту и не видела ничего. Люмос не действовал. Однако, последовав за взглядом Лорда, я различила нечто вроде звезды, бледно мерцающей и как бы врезанной в стену. В первое мгновение она показалась мне очень отдаленной, но в своём мерцании она будто норовила приблизиться. Лорд подошёл поближе.

— Звезда указывает на лестницу, — произнёс он в задумчивости. — Она ведёт вниз. Идём.

Я открыла рот, чтобы оспорить необходимость спускаться неизвестно куда, но Лорд заставил меня замолчать одним не терпящим возражений взглядом. Я вся затрепетала: от страха, напряжения и осознания того, что в первый раз исследую люк не одна. Я подошла к нему и увидела лестницу своими глазами. Выйдя вперёд, я начала спускаться по ступеням, тонущим во тьме. Несколько раз я приостанавливалась, пропуская Лорда вперёд, мне не хотелось жертвовать собой, если там окажется что-то смертоносное. Сначала Лорд шипел на меня, два раза обозвал лентяйкой, а на третий раз раздраженно фыркнул и сам пошёл вперёд. Я выдохнула с облегчением.

Вскоре мы потерялись на лестнице, которая разветвилась на несколько, но Лорд каждый раз определял верные ступени, по которым можно было двигаться. Им, казалось, не будет конца, но я шла на шелест мантии Лорда. Это были не просто ступени — а ступени, заканчивающиеся в пустоте. Вскоре я разглядела одну, которая оканчивалась иначе. Я поспешила к ней быстрее Лорда, а он поплёлся за мной. Эти новые узкие ступени были выбиты в колонне, и достигали края другой стены. Там начиналась последняя лестница, которая вела ещё ниже.

В конце концов мы дошли. Лестница упиралась в кирпичную, несвойственную замку стену. Впереди оказалась третья дверь. Она представляла собой массивную плиту из твёрдой стали, оправленную в серебро, покрытую глубоко запечатлёнными рунами.

— Присцилла, подойди, — тихо сказал Лорд. Его cлова падали в тишину, как мoнетки в тёмную воду. Красная кайма вокруг его зрачков мерцала не меньше, чем та звезда.

Я тихонько подошла, остановилась у двери и прислушалась. Оттуда доносилось тихое постукивание, словно кто-то работал молотком. Моё воображение мгновенно нарисовало себе все ужасы, которые могли вызвать подобный звук. Я так испугалась, что попятилась и отшатнулась, но Лорд схватил меня за рукав и отдёрнул назад.

— Трусиха... — негодующе процедил он. — Открой её. Немедленно.

Я пыталась сосредоточиться на красной кайме его глаз. Через минуту я уже совладала с собой и сделала то, что подсказывал инстинкт — постучалась. Стук молотка прекратился. Затем дверь сама распахнулась. Опять бесшумно.

Лорд вошёл первый. Держа палочку наготове, я вошла следом.

Это была комната с деревянным полом, обставленная на манер мастерской. Внутри пахло сыростью и свернувшейся кровью. Освещение давала заколдованная карбидная лампа. Нас окружала хрустальная тишина; казалось, при малейшем движении она зазвенит и разлетится вдребезги. Лорд прохаживался по комнате. Я стояла на месте, предоставив ему дальнейшую работу. Мои мысли ускакали прочь, я устала от напряжения, хотела вернуться в свою комнату и завалиться в постель. «А расшифровать первую страницу второго очерка не хочешь?» — тихий голосок прозвучал в моей голове. Я тяжело вздохнула и перевела взгляд на сановитую поступь Лорда.

Внезапно он остановился в правом углу. Я моментально двинулась в его сторону.

При холодно мерцающем свете лампы я увидела Железную деву.

— Это пыточное орудие, милорд, — прошептала я, рассматривая находку.

— На первый взгляд да, — вполголоса ответил он, — но такие замысловатые зачастую становятся артефактами. — Мне показалось, что под прикрытием сурового взгляда Лорд скрывал улыбку. По крайней мере, его тон свидетельствовал об этом.

Он больше не обращал на меня никакого внимания и с такой страстью разглядывал Железную деву, будто она в самом деле может таить в себе что-то связанное с тем, что его интересует — с бессмертием. Или он просто радуется находке, ведь теперь она принадлежит ему, — насколько ему позволят духи Ньирбатора, а от этого зависит, сумеет ли он впрямь найти что-либо в этом изделии. Лишь бы он не приводил его действие. Почти все служанки Графини побывали в этой деве. Это увлечение — вся её жизнь.

Лорд осторожно приподнял цепь, висевшую на шее девы. Ничего не произошло. Железная дева была недвижна. Он поднял цепь ещё раз — и снова безрезультатно. В спине девы он обнаружил до сих пор блестящую ручку: механизм куклы оказался наполовину заводной, наполовину магический. Когда он завёл его и затем поднял цепь, внутри девы что-то зазвякало, руки поднялись для объятия, грудь раскрылась — и ножи пришли в движение.

Лицо Лорда осенило зловещее торжество.

— Один сидит непрочно, — говорил он, обращаясь не ко мне, а к своим умозаключениям. — Расшатан. Зубцы не полностью касаются колёсиков, ножи из груди выступают не на всю длину.

Пока он исследовал деву, а уже начинала нервничать.

— Пора возвращаться, милорд, — тихо сказала я.

— Не донимай меня, — отрезал он.

— Да нет же, не спорьте со мной! — процедила я, по воле случая забыв, с кем говорю. — Открытый люк не значит безопасный, он может что-то выкинуть. Я чистейшую правду говорю, милорд. Берите находку и возвращаемся.

В конце концов Лорд так и сделал, но перед тем успел дважды смерить меня убийственным взглядом, будто это он даёт мне дельный совет, а я отмахиваюсь от него из вредности. Когда мы вышли в коридор четвёртого этажа, Лорд хотел было занести находку в свою комнату, но я предупредила его, что реакция Графини может быть непредвиденной, если она снова увидит свою любимую игрушку. Я посоветовала ему оставить деву в коридоре, формулируя свой аргумент как можно почтительнее. К моему удивлению, Лорд не стал спорить.

Вид у него был довольный, довольнее некуда. Пожалуй, это многого стоит. А Железная дева... невелика для меня потеря. Ньирбатор-то её не теряет. Исследуйте себе на здоровье, милорд. Находка очень... занимательная.


Вернувшись к себе, я пыталась ещё некоторое время читать при свете масляной лампы. Первая страница шифра Кудесника разбиралась с трудом, я не могла сосредоточиться и просто тянула время до момента, когда мне придётся встать и забраться в постель. Хорошо, что я не в библиотеке, она бы уже уплетала меня. Я надеялась утомить себя, чтобы уснуть, поскольку была очень уставшей, но после совместной с Лордом находки мой разум был чересчур возбуждён.

После полуночи стены замка дышали необычным теплом. Я испытала это, когда уже легла в постель. Неужели духи рода так благодарят меня за открытие люка? Кто знает, сколько времени дева там простояла. Теперь она обрела своего... исследователя. Фантазия Баториев превосходит общечеловеческое воображение. Там может быть что-угодно. Внутри девы может быть спрятана та самая шкатулка. А мне бы хотелось этого. Тогда Лорд будет доволен. Удовлетворение порой умасливает даже самых непримиримых... Или к Лорду это неприменимо?.. Кто знает. У довольного Волдеморта можно было бы о многом осведомиться. Довольный Волдеморт назовёт мне имя предателя... и портрет вернёт... и с госпожой будет учтивее обходиться... и зелье оценит на пригодность... и Мальсибера уберёт с моего пути...

Мое сердце растаяло в истоме. Всё хорошо. Я ничего не потеряла. Я только обрела.

Поднявшись на высоких подушках, я всматривалась в темноту возле портьеры — туда, где раньше висел портрет. Побуждаемая каким-то внутренним чутьем, я стала прислушиваться к чарующим звукам, которые замок издаёт либо поздно вечером, либо перед самим рассветом. От них даже вой ветра снаружи затихает. Звуки похожи на рокот рептилии... Замок тоже доволен. Хорошо-то как...

====== Глава Тридцать Шестая. Крестраж ======

Суббота, 13 марта 1964 года

Когда я сегодня проснулась, серый свинцовый свет хмурого утра уже заполнил мою комнату. Ночью мне снились беспокойные сны, какие-то бессвязные фрагменты. От их переизбытка я чувствовала, что веки у меня отяжелели, а голова сделалась, как тугой шар. В ушах звучал треск ломающихся балок потолка. Перед глазами мелькали жаркими снопами горячие искры. Из радиоприёмника хлынула новая порция пламени. Рев огня на фоне тихой колыбельной. Мне всё ещё чудился запах дыма. Снился родной дом или то, что прежде было родным домом, дом отца, но это неважно, ибо исчезнувшие вещи часто возвращаются во сне такими, какими были когда-то. Потом сон изменился. Адвокат Пруденций осматривал кабинет госпожи, чтобы наложить печати на её личные бумаги и отыскать завещание. Присутствовали я и Мальсибер. «Пока нет никаких следов завещания, — говорит адвокат. — Будьте так добры, помогите мне искать!» И мы с гадким Мальсибером ищем, лихорадочно ищем, метая друг в друга колкие взгляды. В итоге мы ничего не нашли. Нашёл Пруденций и зачитал: «Я, Катарина Батори, отрекаюсь от своей воспитанницы и своего троюродного племянника, и завещаю Ньирбатор сиротскому приюту». Мы с Мальсибером попытались схватить адвоката и вырвать бумажку из его рук, но он увёртывался, зараза. Давно я не испытывала во сне такого напряжения.

Потом сон изменился. Меня обступала чернота, раздавался лишь жалобный скрип старых половиц. Я ещё удивилась, ведь в замке пол каменный, а деревянный бывает только в люках. За пошарпанной дверью в сером коридоре послышались обрывки фраз: «лидерские качества», «от проспекта Оливера Твиста до Чаринг-Кросс», «от неё несёт джином».

Если первые две фразы я ещё могу растолковать, то третья совсем сбивает меня с толку. Джин... джин... на ум приходит лишь трактир Каркаровых и буфет в их гостиной. Но от кого несёт джином? От Агнесы и её матери не несёт. От госпожи тоже нет. От меня тем более. Чепуха какая-то. «Лидерские качества» касаются Миклоса, это моя оценка его характера. А кто такой Оливер Твист, боггарта ему в шкаф? Это же из фразы Лорда, маршрут его последней прогулки по Лондону. Что в ней такого особенного, что она прокралась в мои сны?

Я вылезла из кровати, наспех оделась и тихонько двинулась на четвёртый этаж — в библиотеку. Проходя мимо Железной девы, я прижалась к стене и шла, не оборачиваясь. Эржебета сажала внутрь девы своих служанок. Ножи кромсали их, а желоб под девой вёл в углубление, где Эржебета принимала кровавые ванны. В те времена у подножия Ньирбатора жили одни магглы; о кровавых ваннах распространились слухи, и Графине пришлось переехать в Чахтицкий замок. Регулярные жертвоприношения возвели её магию в ранг высшего мастерства. Графиня была безжалостной ведьмой, слишком свирепой даже для тех времён. Никогда не прощу ей того, что она не дала Барону висеть в её комнате! Я тогда смогла бы видеть его, улыбнуться ему... Но я благодарна ей за два замка-источника, её невольных подарка. В чёрной магии ни одна капля крови не пропадает зря.

В мрачном коридоре на четвёртом этаже царила такая тишина, что даже шорох моей юбки казался ужасающе громким. Прошмыгнув в библиотеку, я пошла в историческую секцию и взяла «Справочник волшебников», увесистого монстра в трёх томах с именами всех волшебников за прошлые века. Фамилии Твист я не обнаружила. «Речь же идёт о Лондоне, а не о Сабольч-Сатмар-Береге, — я подумала. — Там куча магглов обитает. Город загрязнённой крови, да сгорит он дотла» Впоследствии я вернулась в историческую секцию и взяла «Справочник магглов». В томе за девятнадцатый век я обнаружила Твиста, но не под «Т», а под «Д». Чарльз Диккенс — это маггловский писатель, а Оливер Твист — это его персонаж. «Ну надо же! — я воскликнула. — Профессор Шиндер, как же так? Магглы читают литературу! Более того, они улицы называют в честь своих персонажей!» Далее следовало краткое содержание преступной драмы об Оливере Твисте. Я пробежалась по строкам без особого внимания, пытаясь уловить самую суть.

«Работный дом... Женщина пришла невесть откуда... Родила мальчика, сразу умерла... Оставила золотую вещь, семейное сокровище, с помощью которого мальчик должен был отыскать родственников... Старуха нагло украла сокровище... Мальчика ждал полный кошмар... Приходские власти... Надзиратели... Члены совета... Джентльмены... Издевательства... Христиане... Гробовщики... Оливер убегает... Лондонские улицы... Издевательства... Старикашка Феджин пригрел Оливера и научил воровать... Банда... Добрая девушка Нэнси — подружка преступника Сайкса... Издевательства... Оливер не хочет быть преступником... Он убегает...»

Дальше я уже не читала. Похоже, лондонских магглов тронули злоключения сироты в преступном мире. Маггловская художественная литература не впечатлила меня, хоть и познакомилась я с ней ровно на один абзац. Мне хватает реальности моего медье, а у нас преступления на порядок благороднее и не ограничиваются мотивами обогащения.

Дурацкий сон выбил меня из колеи. Зачем я только притащилась в библиотеку?! Чтобы почитать всякий бред? Это всего-навсего сон. Цитата Лорда въелась в мою память из-за благозвучной притягательности всякой иностранной речи. Я с треском захлопнула книгу, вернула её на место и промаршировала к выходу. Уверенным шагом я прошла только до двери, а там я как настоящая трусиха выглянула в коридор, высматривая следы чужого присутствия. Не горя желанием натолкнуться на Лорда, я затаилась на пару минут и навострила уши. Никого не было. Я на цыпочках вышла и опять прильнула к стене, противоположной деве.

После нашей находки я надеюсь немного отдохнуть от Лорда и крестражных трудов. Мой прежний восторг от шифра Кудесника незаметно улетучился. Секретное учение поначалу было искусством, затем стало культом. Хоркруксии суждено остаться за семью печатями; её не обсуждают на званых обедах и ею не хвалятся. Ситуацию усугубляют утерянные тома «Mors Victoria» и шифр Кудесника, который без руководства Лорда вряд ли кому-нибудь под силу расшифровать. Эта отрасль магии всегда будет запретной, а я считаю, что разделение колдовских средств на разрешенные и запретные не оправдывает себя. Кто может, тот берёт. Кто не может, тот возмущается.

Пока Лорд будет занят Железной девой, я попробую привести в порядок свои дела. Прежде всего нужно принести в жертву Ньибатору какого-нибудь маггла. И чем скорее, тем лучше. Шестнадцатого марта я праздную день рождения в доме инспектора, а подыскать маггла планирую в двадцатых числах, обязательно до конца месяца. У меня уйма дел! Никогда я ещё не была так занята.

Пять шагов в сторону лестницы. Беглый взгляд на Железную деву. Белая ворсинка на ковре. «Эх, Фери, Фери, — я негодовала. — Сейчас как за уши приволоку, синие будут!»

Дверь комнаты Лорда резко распахнулась.

Приподняв изящную бровь, Лорд спросил, что я делаю «на его этаже». Я кратко объяснила, что заходила в библиотеку, а он уставился на меня, как на мелкого садового вредителя. Я с невозмутимым видом осведомилась об успехах с Железной девой. Не сводя с меня подозрительного взгляда, Лорд вроде как подыграл мне и небрежно ответил, что поломка не устояла перед его магией.

— Колёсики подправлены. Заводной механизм идеален, — холодно промолвил он с преподавательской расстановкой. — Ножи теперь высовываются все до единого. И на нужное расстояние.

Мне послышалось в его тоне, будто он занят подготовлениями лично для меня.

— А вы обнаружили что-нибудь необычное, милорд? Всё таки орудие пыток... Вы сказали, они частенько становятся артефактами.

— Пока нет, но скоро. — Затем он просто захлопнул дверь, предварительно метнув в меня колкий взгляд.

«Знаю, милорд, что скоро вы потребуете открывать очередной люк, — я размышляла, лёгким шагом возвращаясь к себе. — Пусть на этот раз там будет крестраж Годелота — тогда вы успокоитесь, и оставите в покое мои люки... Хотя, по правде сказать, впервые открывать люк не в одиночку стало для меня волнующим переживанием, «ужасом и трепетом» всего моего существа. Будь я одна, не уверена, что решилась бы одолеть те пугающие преграды. К гобелену с пикой я бы и на шаг не подошла. В одиночку я бы потратила куда больше нервов. А вы были таким дерзостным. Предосудительно дерзостным по меркам Баториев. Не могу однозначно сказать, хочется ли мне действовать в одиночку. Всё, что касается вас, милорд, содержит для меня толику двусмысленности»

Хорошо, что Лорд захлопнул дверь, иначе он мог бы обозреть эти мысли во всей их жалкой красоте. Он бы подумал, что у меня совершенно не осталось достоинства, если я напрямую высказываю желание иметь товарища по открытию своих люков. У меня в голове полный бардак.

А ещё я переживаю за Агнесу. О её старике весть быстро разнесётся, хотя «Ведовские известия» пока молчат. Если дела будут плохи, я бы обратилась, на худой конец, к Лорду с просьбой не лишать меня единственной подруги, которую я только-только обрела. Кроме того, я готова поручиться за неё и заверить Лорда, что одна такая ведьма стоит сотни колдунов, и она с радением послужит ему, если от этого будет зависеть её жизнь. Только бы Агнеса не упрямилась. Вот в чём загвоздка.


Вечер в «Немезиде» выдался особо ярким. Но не ярче закопченных масляных ламп, плавающих в воздухе. Когда мы с Варегом пришли, почти все столики были заняты: волшебники целовались, дегустировали различные сорта сливочного пива, играли в колдовские нарды. Оказалось, что блюдо дня — мандрагоровый пирог — сглодали мыши, но завсегдатаи утешали хозяина со словами, что «нас всех гложут зубы ocтрее мышиныx». У хозяина усы топорщились будто у кота пepeд cxваткой. Но вскоре про него забыли; всё внимание переключилось на парня, cтоящего возле стойки с заcученными рукавами и в расстегнутой рубаxe. Матяш Балог читал вслух газету обступившей его кучке слушателей.

Ежедневный пророк

ПОЖИРАТЕЛИ СМЕРТИ СОРВАЛИ ЧЕМПИОНАТ МИРА ПО КВИДДИЧУ

«... Роланда (свою фамилию болельщица просит не называть) согласилась рассказать «Пророку» о происходившем на матче Уэльс-Дания:

«Беспорядки начались где-то на девятой минуте матча, — она рассказывает. — Среди болельщиков неизвестно откуда взялись какие-то левые люди в странном прикиде. Я же знала, что там-то и там-то в ложе должны были сидеть мои друзья, а их там не оказалось. Блэк (Сириус Блэк, известный под псевдонимом Стабби Бордмэн, солист музыкальной группы «Хобгоблины» и участник Ордена Феникса. — Прим. автора) сразу объяснил мне, что это были те чистокровные фанатики, Пожиратели Смерти, как они себя называют. Так вот. Они начали выхватывать у нас омнинокли, а к сиденьям некоторых болельщиков применили Даклифорс (заклинание превращает объект в резиновую утку. — Прим. автора). Квоффлы между тем начали гонять прям как угорелые. Капитан сборной Дании в ту же минуту увёл свою команду с поля, а вейлы ушли вместе с ними. Они все улепётывали, а игроки нашей сборной выхватили палочки и начали сражаться, гоняя на мётлах, как если бы игра продолжалась. Конфринго полетело в табло, и оно взорвалось. Благо, в нашей ложе сидело двое профессоров, так они моментально выколдовали нам щит от осколков, иначе не знаю, где бы мы сейчас были! Спасибо профессору Дамблдору и профессору Макгонагалл. А мракоборцам — позор! Гады в масках прорвались через оцепление, подлетели к судьям на отобранных мётлах и запустили в них отбрасывающие заклинания. Те мешком свалились наземь и судорожно корчились, а кругом — плач, крики, беготня… Заклятия рикошетили. Ужас! В голове не укладывается, как им удалось это провернуть. Защитные чары были тут на каждом дюйме. Они были заметны этим... а чтоб его!.. мерцанием таким. И мракоборцы повсюду сновали, толкались ещё! Хамы этакие, а реакции никакой! Они всё прошляпили! Вовсю громыхали пиротехнические заклинания, кто-то поджег ковры на лестницах стадиона. Так... что было дальше... А, шесты с кольцами сбили! Пять упали на поле, а один грохнулся на две ложи, люди как заорали, такая беготня началась! Пожиратели запустили несколько заклятий в сторону министерской ложи, и мракоборцы сразу бросили все свои силы на спасение чиновников, а нашу ложу и много других оставили без защиты. Снова хочу выразить свою признательность нашим дорогим профессорам! Мракоборцы оцепили министерскую ложу и попытались разоружить нападающих, но те ловко уворачивались. Беспорядки внезапно приняли массовый характер. Я с ужасом наблюдала, как к Пожирателям стихийно присоединялись горстки обычных болельщиков. Их словно подхватило какое-то безумие, они начали что есть силы крушить всё вокруг себя. Док (Карадок Дирборн, участник Ордена Феникса. — Прим. автора) обезоружил нескольких, мы с Олив (Тина Олливандер, участница Ордена Феникса. — Прим. автора) обездвиживали и накладывали на них Инкарцеро. Поттеры (Джеймс и Лили Поттер, участники Ордена Феникса. — Прим. автора) наслали на гадов щекотку и оглушили их. Затем мы побежали в соседнюю ложу приводить в чувство обморочных и помогать раненым. Эти злодеи совсем обозрели! — эмоционально негодует Роланда. — Я своими глазами видела, как они применяли Непростительные заклинания к братьям Вуд, это же наши самые лучшие загонщики! Соль земли в мире квиддича! А если они не оклемаются, это всё! Никто их не заменит!»

Беспорядки привели к логичному в данных обстоятельствах вердикту — матч продолжать было невозможно. Главный судья был вынужден прервать игру на двадцать второй минуте. Количество погибших на данный момент превышает тридцать человек, ещё около двух сотен находятся в больнице Мунго, двадцать три в тяжелом состоянии. Нанесенный стадиону ущерб оценивается в 160 тысяч галлеонов. 141 человек был задержан, все из них — болельщики. Пожирателей Смерти среди задержанных не обнаружено.

«Как минимум десять из тридцати матчей, запланированных в ближайшем будущем, находятся под угрозой нападения преступной организации под названием Пожиратели Смерти, — сообщает министр Лич с ссылкой на закрытый доклад Мракоборческого отдела. — Главными целями Того-Кого-Нельзя-Называть могут стать игры с участием сборной Великобритании, а также стран, поддерживающих политику Великобритании, и стран, чьи сборные набирают игроков из семейств магглорожденных и так называемых предателей крови»

Мы с Варегом молча слушали, заняв наш любимый столик, на который никто не посмел позариться. Тина Олливандер. «Олив» теперь? Звучит по-дурацки. Внутри меня загудело высоковольтное тревожное чувство. Конечно, я рада знать, что Тина жива, но на кой дементор ей чемпионат мира по квиддичу? Боюсь, не за горами то время, когда я прочту о ней не самые утешительные новости. Этих орденовцев — один за одним — всех выловят. Варег предполагает, что Лорд сводит личные счёты с Дамблдором; мне это кажется правдоподобным. Дамблдор преподавал у Лорда трансфигурацию, и кто знает, что могло произойти за семь лет учебы. Слова Лорда о том, что «только дураки вроде Дамблдора любят трепаться о чувствах» накрепко запечатлены в моём уме.

Возникают три вопроса: зачем Дамблдор трепался с ним о чувствах? Почему Лорд так воспротивился этому? Какова предыстория этих отношений?

Боюсь, я никогда этого не узнаю. Трудно представить, чтобы такой великий тёмный волшебник делился подробностями своих отношений с каким-то магглолюбцем, с которым у него не заладилось. По правде сказать, я сама не уверена, что хочу знать. Барон ничего не успел — есть б я была фаталисткой, я бы сочла, что так должно было случиться и на то есть причина. Пусть Лорд хранит толику своей неразгаданности. Тайна манит к себе, но искушение судьбы не входит в мои планы. Даже будь они у меня. Но их нет. Есть Лорд, кровь Годелота и крестражи — мои насущные дела.

Если Лорд уже в те годы был таким своеобразным, возможно, Дамблдор пытался в нём что-то исправить. Небось толковал ему о любви к ближнему, как это принято в магглолюбцев. Если бы меня когда-то урезонивали, что я не должна резать курей Мазуревича из любви к ближнему, я бы провела жертвоприношение с ещё большим размахом, чтобы только вызов бросить. У меня тогда и в мыслях не было, что после курей я могу взяться за инспектора, но когда время наступило, я не колебалась. Говори-не говори, ничего не действует. Тянет, и всё, а превозмочь себя нет желания.

А тут ангелы такие заботливые, без оглядки готовые «приводить в чувство обморочных и помогать раненым». Где-то глубоко внутри меня гнездилась надежда, что Тина забросит этот ОФ и вернётся к своим обычным делам — к лавке отца и увлекательным путешествиям. Нейтральность это куда более здоровый выбор, чем участие в кознях магглолюбцев.

Даже Варег не стал бы помогать раненым, окажись он на том матче, когда собственная жизнь под угрозой и всё оказывается таким шатким, и защита ненадёжная, и привычный мир рушится на глазах. Что бы он там ни говорил о Лорде и его слугах, он бы не бросался сломя голову в неизвестность, он намного сообразительнее. И уж точно он бы не тратил времени на дурацкий квиддич. Не долго же орденовцы оплакивали свою боевую подругу Марлин, погибшую ровно двадцать пять дней назад. Пожалуй, единственный смышлёный человек в этой истории — это Роланда. Она догадалась попросить не называть её фамилию. Остальным повезло куда меньше. Да упадёт кирпич на голову автору, который разъяснил, кто такая «Олив».

Тон Матяша Балога, такой философски-невозмутимый, меня озадачил. Он нравился Тине, и мне казалось, что она нравилась ему; когда он прочёл её имя, я ожидала, что его голос дрогнет или выражение лица изменится, но он не обратил никакого внимания.

Варег дважды открывал рот и вновь, не издав ни звука, закрывал — он колебался. Впрочем, мы же договаривались больше не обсуждать ОФ, но он явно хотел высказаться. Но я не хотела ничего слушать. Он бы начал целую тираду о том, что вот какая Тина молодец, раз борется и не унывает. А ещё Варег бы начал вспоминать, как Тина два года подряд гостила у меня, как спокойно мне жилось, никакой политики и чёрной магии, безоблачные дни веселья и безделья. Но у меня почти не бывает ностальгических настроений. Времени просто нет. А для бездельницы я слишком занята.

Я уставилась на Варега, взвешивая шансы: выплеснет или сдержит себя? Он всё понял и оставил свои рассуждения при себе. До конца вечера мы перемолвились не больше, чем парой слов.

Понедельник, 15 марта

«Душа в своем исходном состоянии имеет сферическую форму, указывая тем самым не только на её форму, но и на то, что ей во всех отношениях присущи отличительные cвойства Птолемeeвой сферы, cocтоящей из зодиака и ceми планет. При пятом и шестом крестраже душа удлиняется, постепенно принимая вид конуса. Согласно комментариям Марселиуса к «Розе ветров», подразумевается форма сосновой шишки, а не геометрического конуса. Душа творца крестража имеет коническую форму, а в семиглавии представляет правильный усеченный конус»

— Милорд, вы же говорили, что этот абзац — один из ключевых. Но я не вижу здесь никакого подтекста. Как нам усечь сосновую шишку, то есть вашу душу, позвольте полюбопытствовать? — я спросила у Лорда, сидя напротив него в библиотеке.

Он совсем не обратил внимания ни на меня, ни на мой вопрос.

На столе горела маленькая лампа, а перед ней, опустив голову, сидел Лорд Волдеморт. Он углубился в рукопись Герпо — ту самую пожирательницу душ. За черным дубовым столом он расположился как у себя в комнате. Весь стол был заставлен тем, что он счёл нужным для работы. Мне же остался уголок на тридцать сантиметров в ширину и около сорока сантиметров в длину. Там расположилась моя тетрадь, из которой я прочла расшифровку абзаца из второго очерка.

Когда, спустя несколько минут, Лорд поднял на меня свой взор, его мертвенно-бледное лицо дышало странным спокойствием. Его взгляд, казалось, пронизывал меня до глубины моего сердца, в нем светилось знание всего моего естества. Oбладай он, подобно мифичecкому чудовищу, властью обращать в камень каждого, кто осмелится на него посмотреть, он не мог бы парализовать меня больше, чем теперь, когда в полутьме комнаты устремил на меня свой всезнающий взгляд. А ещё мне бросилась в глаза его усталость. Кто утомил его: я или сестра моя — госпожа Хоркруксия? Кто знает.

Лорд встал из-за стола и, засунув руки в карманы, стал вразвалку шагать вдоль секции. Спустя некоторое время он спросил:

— Что тебе известно о силе, питающей творца крестража?

— Я вам рассказала... в начале вечера, милорд.

— Тогда тебе надо учиться заново, — резко ответил Лорд. Oн откинул голову, потом cнова наклонил eё, как человек, не знающий, с чeго начать.

— Научите меня, милорд? — я спросила почти шёпотом, настолько была неуверенна в том, что произношу.

Лорд взглянул на меня с покровительственным видом, который я втайне сочла весьма приятным. Я смотрела в ответ, не отводя взгляда.

— Пойдём, — сказал он вдруг и, не дожидаясь ответа, двинулся к выходу.

— Куда? — я спросила, неуверенно поднимаясь.

— Увидишь.

Он стремительным шагом преодолел три этажа, мне приходилось бежать, чтобы угнаться за ним. Я чувствовала, что сила Лорда властно тащит меня вперёд, и я больше всего хочу удержаться за неё. Я выбежала за ним во двор замка. Мраморное лицо. Никакого напряжения. Он одновременно и сливался с пространством, и существовал в абсолютном контрасте с ним. Мы вышли за калитку и eго пальцы жeлезными тиcками coмкнулись на моём запястье. Попросить его ослабить хватку было б нелепо; я бы не успела договорить, он бы вспылил и бросил меня на полпути. Потом ищи его, прощения проси.

В следующий миг мы стояли перед крыльцом дома Бартока. В одиночку я оказывалась перед воротами. Лорд двинулся к дому, а я посеменила следом. В холле никого не было, на за одной дверью приглушённо раздавались голоса.

— Иди в мой кабинет и жди там. Ни к чему не притрагивайся, пока я не вернусь, — сказал Лорд с ударением на последних словах, подходя к третьей двери на первом этаже.

Похоже, все Пожиратели кротко дожидались своего повелителя в комнате с длинным столом. Я быстрым шагом пошла к лестнице, но на второй ступени обернулась и поймала взгляд Лорда. Он раздраженно выгнул бровь. Я лишь успела увидеть, как он потянул вниз ручку двери, а затем продолжила свой путь на второй этаж.

Пока я шла, странное волнение охватило меня. Зачем он привёл меня сюда? На собрание мне не положено, но я и не рвусь услышать, какие поручения он раздает своим слугам. Не то, чтобы я напрочь была лишена интереса, но... но у меня своё задание.

Я дёрнула ручку, и дверь в кабинет легко поддалась. Войдя я попыталась беречь свой взор от портрета Бауглира, который норовит сломать волю каждого, кто непочтительно пялится на него. Я немного походила по кабинету, осмотрелась, всё выглядело, как в прошлый раз. Лишь на письменном столе Лорда лежала крупная книга, судя по наружности, недавно приобретённая. «Гриндельвальд. Заметки. Письма. Воспоминания», — гласило золотое тиснение букв. А немного ниже приведена его цитата: «Избавьте меня от друзей, а от врагов я cам избавлюсь» Что правда, то правда. Если б Гриндельвальда послушали, он бы победил на дуэли. Без надежды превозмочь болезненную любознательность, мои руки потянулись за книгой, но... запрет. Запрет? Что за глупость?! Я снова потянулась, но поймала испепеляющий взгляд Бауглира. «Да вы здесь все только запугивать умеете...» Махнув рукой, я двинулась к дивану и села, вперив взгляд в окно.

«Почему это мне нельзя ни к чемупритрагиваться? — я недоумевала, просидев на диване около часа. — А почему раньше не говорил? Очерки до сих пор в моём распоряжении. Вот, расшифрую второй и вернусь за третьим»

Я томилась, считая минуты. О стекло снаружи бились ветки вяза, и это упорное биение усиливало ощущение угрозы. Хотя, признаться, угрозы от Лорда я больше не чувствую. Есть нависшая тень, рок и подчинение, но не угроза. Особенно остро я это ощутила после совместной работы в этом кабинете, впервые вне стен Ньирбатора; после того, как стала свидетелем его обращения с Розье и поняла, что не хотела б увидеть повторения. У него странные манеры. Он запугивает. Полагаю, он единственный из всех волшебников способен содержать в своём кабинете портрет Бауглира. Может быть, он и его запугал? Хотя, как мне показалось, тот доволен своим месторасположением. В лавке Лемаршана стало легче дышать. Прямой угрозы от Лорда я не ощущаю, но меня по-прежнему пугает его леденящая отгороженность, которая чередуется с фамильярностью; то, как он даёт исход своим чувствам в насмешках, как напускает на себя важность.

Когда Лорд вернулся, он казался очень удовлетворённым. Судя по его ухмылке, он только что высмеял каждого Пожирателя в отдельности. Каркаров говорит, что у него особые воспитательные меры, с их помощью он держит Пожирателей в ежовых рукавицах. Ну, хотя бы не в железных перчатках... Лорд, должно быть, к каждому имеет свой подход: в случае неповиновения он обещает воплотить самые худшие страхи. Мой носит имя Мальсибер и не прочь отобрать мой дом. Если оценить всё трезво, Лорд может в мгновение ока избавить меня от этого страха, но нет — я нужна ему объятая страхом. Признаться, будь я на его месте, я бы сама так поступила. Но я не на его месте и способна чувствовать обиду и злость. Постоянный страх привносит в мой характер много ожесточения, а смягчать его умеет разве что Варег.

Сидя на диване, я неотрывно наблюдала за Лордом. Некоторое время он расхаживал по комнате и казался жутко отстранённым. Его взгляд пал на меня, и он что-то прошипел. Знать бы что. «Ты попроси его перевести», — заключил коварный голосок в моей голове. «А он взял и послушал, — возразил голос разума. — Парселтанг — это его стихия, вряд ли он снизойдёт до того, чтобы поделиться»

Лорд неспешной поступью подошёл к одному из книжных стеллажей около второй двери, которая ведёт неизвестно куда. После его шёпота-шипения там, где раньше виднелся корешок книги, появилась ниша. Лорд достал оттуда квадратный тёмно-синий футляр.

Затем он подошёл к дивану и сел рядом со мной. На меня он совсем не обращал внимания, что насторожило меня ещё больше. Между нами было пространство, в котором поместился бы Фери, но мне было б спокойнее, если б Лорд вёл себя, как обычно. Его глаза были прикованы к футляру. Он положил его на столик перед диваном и открыл.

В моё сознание хлынули зыбкие черноты. Затем светлая пелена. Серебристая чешуя. Синева.

Там была Диадема Ровены Рэйвенкло.

Я узнала её по огромному сапфиру посредине. Камень этот, едва представившись моему взору, обрёл для меня почти пугающее обаяние. Я не могла свести с него глаз и созерцала его блистающие грани, в которых чувствовались сознание и воля. Я совсем забыла о том, что Лорд сидел рядом. Мне померещилось облако тьмы, которое на несколько секунд застыло, а потом щупальцами потянулись в мою сторону. Бриллианты, обрамляющие Диадему по обеим сторонам, делали её особенно яркой сейчас, когда на неё перпендикулярно падали лучи предзакатного солнца. Казалось, что грани на сапфире двигались; линии лучей дрожали и извивались, начинало образовываться нечто вроде портрета. Когда я наклонилась совсем близко, я увидела движущиеся кровавые прожилки. Крестраж завладел всем моим вниманием, пугал и одновременно притягивал и не отпускал. Я ощутила, как на мои глаза навернулись слезы странного, неведомого прежде восторга, и сердце сжалось в сладостном-зловещем томлении.

Будто влекомая неодолимой силой, я протянула руку к сапфиру словно с мольбой... В тот же миг рука Лорда резко схватила мою и убрала.

— Не прикасайся к ней, если не жаждешь стать притоком силы, — выпалил он.

— Милорд, она зачаровала меня... я неосознанно потянулась к нему, то есть к ней...

— Я знаю, уймись, — сказал Лорд. Его тонкие губы дрогнули в усмешке и что-то дьявольское мелькнуло в его чертах.

— Почему вы не принесли её в замок, милорд? — спросила я первое, что пришло на ум.

— Я принёс. Я собирался хранить её в замке, поскольку здесь нет уголка, гуще проникнутого древней магией, чем Ньирбатор. Но в тот вечер ты была очень бледна. Полагаю, крестраж Годелота не приемлет второго, это могло плохо отразиться на тебе. Поэтому она будет здесь, пока я не найду для неё иного убежища.

Я снова перевела взгляд на Диадему. Лорд превратил этот могущественный артефакт в крестраж... Что-то такое я предполагала, но я была уверена, что светлая магия, которую Ровена вложила в Диадему, не допустит преображения в тёмную. Я ошибалась. Лорд полностью изменил её предназначение. Сказать «осквернил» у меня язык не повернётся, ведь это частица его души, которой отведено отдельное жилище... Я вспомнила описание обряда, о яме, о трупе, о слезах и поте. Околосмертельная агония. Сложись всё иначе, я бы, наверное, чувствовала омерзение. Но это же хоркруксия, наследие моих предков, и Лорд показал мне своё сокровище.

— Я знаю, Барон рассказывал тебе о ней, — сказал Лорд, отводя взгляд от предмета своей страсти. — Говорит, что подвигал тебя разыскать её для усиления твоих сил.

— Да, милорд, — я подтвердила, украдкой взглянув на него. Я удивилась, что Барон при всей своей жёсткости желал мне усиления моих сил. А ещё я растерялась оттого, что он говорил обо мне с Лордом.

— Представляю, как ты утомила его своими расспросами, — съязвил он.

С самодовольным видом Лорд захлопнул крышку футляра, и моё дыхание возобновило свой обычный ритм.

— Радуйся, что нечего уже искать, — резко произнёс он, оборачиваясь ко мне. Багреца в его глазах заслонила синеву. — Албанский лес не зря слывёт одним из самых опасных мест на континенте. Ты бы там пропала. Входов в лес имеется несколько, но выход только один. Это тебе не открытие люков под крышей своего дома.

— Я понимаю, милорд, — я тихо ответила, не понимая, почему он вдруг завёлся. — И я знаю, что...

— Помимо всего прочего, — оборвал он меня, — ты — второй человек, увидевший Диадему с ХI века. Я оказываю тебе поощрение, не смей этим пренебрегать. Я не прощу малейшей недооценки, тем более тебе. — Лорд надменно воззрился на меня и добавил: — Что бы сказал Годелот?

— Я ценю ваше поощрение, милорд. Хотя, откровенно говоря, — я с опаской посмотрела на Лорда, — ваш выбор сосуда поражает меня...

— Объяснись, — потребовал он. Вспыхнула красная кайма.

— Светлый артефакт несомненно затруднил проведение обряда. Вы сами говорили, что пятый едва не убил вас. Судя по всему, Ровена заколдовала его от посягательства чёрной магии. Волшебники древности опасались за свои светлые артефакты, зная, что тёмные маги используют все средства для усиления своего дарования, — я отчеканила. Мои глаза нашли отдушину в пуговице на сюртуке Лорда. Никакого красного омута. Хотя бы ненадолго.

— Думаешь, я не учёл этого? — спросил он и устремил зловещий взгляд в пространство между стеллажами, словно где-то там за ним наблюдала Ровена, готовая вечно его бранить. — Несмотря ни на что, я сломил сопротивление Диадемы. Ей всё равно довелось принять меня.

В моей памяти всплыли многообещающие речи Барона и красочные грёзы, которые снились мне впоследствии. Я нервно поёрзала на диване, вспоминая, что рядом сидит человек, отобравший у меня эту скромную радость.

— Милорд, а перед тем, как преобразить её, вы что-то извлекли из неё? — осведомилась я.

— К тому времени, когда я нашел её, моя магия уже преисполнилась власти и совершенства, — ответил он охотно, не преминув случая подчеркнуть своё превосходство. — Вряд ли вещица из приданного могла как-нибудь дополнить мой талант. Мощь, которую ей приписывали веками, коренится в преувеличении заслуг светлой магии.

Небрежная скука в голосе Лорда была поистине произведением искусства. Я резко вскинула голову, не скрывая своего удивления. Лорд заметил это, раздался гортанный смешок. Я поняла, что он ценит Диадему исключительно в контексте своего многострадального крестража.

— А вы долго её искали?

— Ну… — Он переплел свои длинные пальцы. — На протяжении нескольких лет. Но возможность полностью предаться поискам в лесу выпала только осенью.

Лорд поведал о том, что жил в лесе под Тираной в одного могущественного колдуна, бывшего соратника Гриндельвальда, который ждал его на протяжении длительного времени, ибо внимал предсказаниям кентавров. Местных волшебников те предсказания насторожили, но колдун мечтал увидеть день, когда они сбудутся. Он ликовал, когда Лорд Волдеморт ступил на порог его дома, и впоследствии передал ему многие тайны Албанского леса.

Лорд говорил охотно, но спокойно. Его рассказ coпровождался мрачной уcмешкой, которая до такой cтепени выгоднo ocветила его привлекательные черты, что я на мгновение утратила присутствие духа. Я как зачарованная слушала и помалкивала, хотя в голове так и роились вопросы. Судя по его тону, для него нет ничего необычного в том, что о нём делают предсказания, им запугивают маленьких детей и из-за него в Албанский лес больше не суются. Между тем Лорд поведал с невозмутимым выражением лица, что с самого начала планировал избавиться от колдуна, но его преданность оказалась настолько самозабвенной, что Лорд «решил пощадить своего почитателя». Как оказалось, колдун недавно умер своей смертью, и пребывание Лорда Волдеморта в его доме составило «счастливую завершающую главу его жизни». Лорд считает это единственно достойным подарком.

Лаконичное описание своей жизни в албанского колдуна развеяло моё предположение, что уж кто-кто, а Лорд откровенничать не будет. Впрочем, откровенности эти были достаточно сдержаны. Голос Лорда был спокоен, поза была расслабленной. На меня обрушилось сознание того, что на диване со мной сидит не госпожа, не Варег и не Агнеса. Прежняя робость накатила на меня волной.

Мне пришлось призвать на помощь всё своё хладнокровие, чтобы не уступить волнению и не ёрзать от растерянности. Лорд никогда не бывает со мной словоохотлив, но не бывает и жесток, как о нём говорят. Да, он резок, насмешлив и заносчив; сначала эти его качества пугали меня, но я уже к ним привыкла. Он отвечает мне то упрёком, то ледяной холодностью, а чаще всего проявляет явное раздражение. Странновато это всё, конечно, но я не знаю, как быть иначе.

Так и вижу перед собой кровавые прожилки на каждой грани сапфира, словно неуловимое колыхание бездны. Это же прожилки его души... Пятой частицы его души, отколотой в Албанском лесу. От этих мыслей у меня мороз пробегает по коже. Столько шума наделал пятый крестраж. Догадывается ли кто-нибудь, что тогда произошло на самом деле? Знает ли кто-нибудь причину, по которой был убит Дитмер Идризи, почему кентавры откочевали и звери сломя голову бросились из леса? Никто не знает. А я знаю. И вижу теперь эту причину своими глазами. Крестраж умопомрачителен. Это дивное существо, устроенное cложно, cлоистo и загадочно. При длительном любовании я бы точно потеряла дар речи и от вocторга впала бы в идиoтизм.

Лорд Волдеморт — единственный в своём роде. Если Дамблдор этого не понимает, то он просто старый дурак. Орден Феникса — сумасброды.

Когда Лорд вернул Диадему в свой тайник, он сел за письменный стол, откинулся на спинку кресла и смотрел куда-то сквозь меня. Так мне поначалу казалось. Его взгляд потихоньку становился более определённым. Пристальным. Изучающим. Это ощущение было до такой cтепени живо, что мне казалось, будто я под его взглядом пocтепенно истончаюсь, превращаясь в тень от своего волоска. Притом мне не хотелось оказаться в одиночестве. Втайне я побаивалась, что он отстранит взгляд и приступит к своим делам. Мы молча смотрели друг на друга, пока несколько затянувшееся молчание не было прервано моим глубоким вздохом. Лорд сохранял непроницаемое лицо, его дыхание было спокойным.

Вдруг послышались голоса этажом ниже, целый гул. Топот наподобие лошадиного табуна. Словно только что вырвались из стойла. Грохот. Фырканье. Кого-то толкнули. Ругань и возня. Тонкие губы Лорда исказились в презрении. Я ощутила всю неказистость ситуации: после созерцания красоты, преисполненной смысла, услышать нечто первобытное. А у Лорда шаг бесшумный, как у хищника, выслеживающего добычу... Упругий такой.

В какой-то краткий миг между двумя биeниями мoeго cepдца я поняла, что отныне что-то изменится. Мой трепет усилился и к нему присовокупился испуг. В последний раз я была так напугана после первого отчёта у Лорда.

Я не могла больше смотреть ему в глаза; мой взгляд медленно заскользил по комнате и задержался на второй двери возле стеллажа.

— Там моя комната, — сказал Лорд, проследив за моим взглядом.

Его реплика удивила меня. Зачем он сказал мне это? Тем более, тоном наподобие вечной мерзлоты.

— Почему вы не держите крестраж в своей комнате, милорд? — спросила я ровным голосом.

— Ты сама знаешь, — ответил Лорд, мрачно усмехнувшись.

— Вы же сломили её сопротивление. Милорд.

— Само собой, — ответил он. — Ты воочию увидела полноценный крестраж...

— Тогда в чём причина, милорд?

Что-то в моём вопросе заставило его на меня уставиться. Крылья носа раздувались. Красный омут кипятился.

— Когда вернешься домой, — процедил он наконец, — поднимешься в свою милую бирюзовую комнату, возьмёшь «Розу ветров» в свои ленивые руки, откроешь на тринадцатой главе и прочтёшь первый абзац.

Я поняла, что упустила что-то. У меня сердце гулко забилось в груди. Весенний воздух ворвался в комнату сквозь приоткрытое окно. «Ну да, милорд, это я его открыла. А к чему мне ещё было прикасаться? Не смотрите так на меня...» Повеяло противным цветочным запахом. Лорд тяжело вздохнул. Убийственный взгляд едва не вынес меня из кабинета ногами вперёд.


«Крестраж оказался даже упрямее оригинала. Он упивается проявлением слабостей, как пираньи брошенным сырым мясом. Его гонят в двери, он проникает в окна, он заполняет всё сознание, он манит, он дразнит. Связь с ним для меня смертельно опасна, я понимаю это, но жажду её. Уже много дней я нахожусь в непрестанном борении с собой. Крестраж можно забросить на край света, но он все равно останется в одной десятитысячной дюйма от моего поля зрения»

Так пишет Годелот о своём опыте общения с собственным крестражем.

====== Глава Тридцать Седьмая. С Днём Рождения ======

Вторник, 16 марта 1964 года

Полночи я не могла думать ни о чём, кроме Диадемы Ровены, обращённой в Диадему Лорда Волдеморта, и о том, каким образом он преобразил её суть и предназначение. Сломил её сопротивление. Прозвучало столь пугающе и с таким гипертрофированным самомнением, что я не могу представить эту реплику, произнесённую кем-то другим. А с каким благоговением он глядел на неё, как тот, кто способен почитать единственно себя самого. Притом он с уважением отзывался об албанском колдуне... колдуне... Угораздило же меня не спросить его имени!

Много вопросов теснятся у меня в голове, и чем дольше я думаю о них, тем больше прихожу в замешательство. Меня не покидает ощущение, будто на меня набросили сеть, и она опутала меня с головы до ног, ведь это посвящения в тайну есть своего рода сеть, обязывающая к чему-то. Явив мне свой вымученный крестраж, Лорд будто бы сорвал одну из завес своей загадочной личности, и я чувствую нечто новое, доселе незнакомое мне, будто рушится стена, — лишь не уверена, что хочу этого. Боюсь, как бы она не придавила меня. Боюсь быть погребённой под тяжестью тайны.

Лорд буквально существует в пяти разных измерениях, и с точки зрения светлого волшебства подобное расщепление есть запредельное кощунство. Стезя, ведущая к бессмертию, узка, как лезвие ножа — как прожилки, движущиеся в гранях крестража... Любуясь ими, мне грезились мельчайшие черты Лорда, воспроизведённые с поразительной точностью. Как после такого я могла бы спокойно уснуть?..

После знакомства с крестражем я чувствую себя несколько измотанной; нет желания выходить из замка в течение, по крайней мере, недели. Но сегодня у меня день рождения, чтоб мне провалиться. Нужно наскрести силёнок, чтобы отпраздновать его, хотя я не спала полночи.

Когда я в конце концов смогла сомкнуть глаза, мне приснился очень сумбурный сон. Грезилось, что я лежу посредине Албанского леса, распростёртая на глинистом ложе, на влажной холодной земле. Стояла мертвенная тишина. Внезапный болезненный стон нарушил её, и я, приподняв голову, увидела, что передо мной стоит Елена, дочь Ровены. Едва увидев её лицо, я узнала её по рельефному портрету, который видела однажды на репродукции в одной книге. Она почему-то была одета в моё платье и, несмотря на черноту бархата, я явственно видела, что ткань пропитана кровью. Казалось, она еле держится на ногах и смотрит куда-то вдаль, в неведомые миры. Дрожа всем телом от холода, я попыталась встать, но плюхнулась назад, как от магнетического притяжения.

— Барон Баторий обучал меня криббеджу, — вдруг подала голос Елена. — Это игра такая. Я с легкостью её усвоила. А Лорд Волдеморт приходил потолковать. Он был так добр и ласков со мной.

— Госпожа Елена, — отозвалась я, даже во сне соблюдая этикет нашего медье, — вы знакомы с Тёмным Лордом? Но вы умерли задолго до его рождения... простите, что напоминаю.

— Я не умерла, — ответила она возмущённым тоном. — Меня убили. Закололи кинжалом. Я умирала в этом лесу, а он сказал, что я должна лежать смирно, не то опять заболею. А я умирала. Но лежала очень спокойно, отчасти потому, что хотела во всём ему повиноваться, а отчасти потому, что очень устала. Пока я умирала, он издавал ритмичный свист в унисон с моим дыханием.

— О ком вы говорите? — недоумевала я. — Кто это был?

Она не отвечала.

— А Лорд... что вы знаете о Лорде?

— Он приходил потолковать со мной. Он был так добр и ласков со мной, — последовал ответ.

— Вы уже говорили, госпожа. А о чём вы толковали?

— Обо всём и ни о чём. Он казался мне таким миловидным. Но если б я предвидела, что из него вырастет, я бы...

Продолжительное время она молчала, то и дело поглядывая на своё, то есть моё платье.

— Что-то не так с платьем, госпожа? — осведомилась я, силясь нарушить тишину.

— Платье, на мой взгляд, хорошее. Фаcoн не обтягивающий, но oблегающий. Мягко подчёркивает линию бёдер. Но вoт ключицы... Они должны быть открыты.

— Спасибо. Я учту, — ответила я доброжелательно, невзирая на всю бредовость такого замечания после столь серьёзной темы.

Елена устало привалилась к дереву. Выдержав интригующую паузу, она холодно произнесла:

— С тобой то же самое будет.

Я не нашлась, что ответить. Мой взгляд впился в бархат, пропитанный кровью.

— Правильно. Туда и смотри, — вкрадчиво промолвила она, заморозив всю кровь в моих жилах.

Лес, казавшийся расплывчатым и мутным, постепенно вырисовывался всё яснее и яснее. Видение было таким четким, что, казалось, всё это происходило наяву. Я дрожала от холода, а земля вокруг меня была разрыхлена, будто я неустанно ворочалась. Но я не припоминаю такого.

— Вы говорили о Лорде, — обратилась я к Елене. — Пожалуйста, продолжайте.

Взгляд Елены больше не был таким отрешённым, как в начале, он походил больше на взор хищной птицы. Было такое ощущение, что она вот-вот набросится на меня.

— Чернокнижник... Осквернитель, — шептала она, повышая голос на каждом слове: — Притеснитель... Демон... Человеконенавистник... Будь и ты проклята навеки!

От испуга я вонзилась пальцами в землю, которая до сих пор не прогрелась теплом моего тела. Я только стала доискиваться мысленно, что я сделала такого, чтобы навлечь на себя проклятие, как перед глазами у меня замелькали огни; раздирающий душу крик раздался во мраке ночи, отдаваясь эхом в холодном лесу. Чья-то цепкая рука увлекала меня прочь, а я отбивалась.

— Юная Присцилла! — пищал голосок. — Очнитесь! Очнитесь! Праздник-то какой!

Я разомкнула глаза и увидела свою спальню, залитую солнцем и огромные болотистые глаза, которые таращились на меня. Фери теребил меня за плечо. Меня прожгла острая боль, и эльфа отбросило в угол.

Внезапно снаружи послышался шум, голоса, какая-то возня. Шум доносился с восточной стороны замка — с луговины. Я медленно слезла с кровати, побрела к окну и, раздвинув занавеси, пыталась рассмотреть, что же там происходило. Солнце только взошло, Ньирбатор был ещё укутан дымкой.

Луговина была битком набита людьми, из окон и дверей соседних домов выглядывало множество голов. Окружающие луговину что-то оживлённо обсуждали, перекрикивались, хохотали, дети подпрыгивали. Люди сновали туда-сюда и я не могла разглядеть, что там такое. Толпа не расходилась, напирала всё сильней и сильней, и это сопровождалось свистом и такими лecтными эпитетами, что язык не повернётся их записать. Неподалёку я разглядела щуплую фигуру Миклоса. Он сидел на земле.

— Уроды мерзопакостные, а прикидываются этакими моралистами! — завёл речь Фери. Облокотившись на мой пуфик, он походил на горгулью. Я хотела стрельнуть в него заклятием, но эльф был в странном приподнятом настроении и даже не заметил моего гнева. В недоумении я слушала его дальше: — Имея постоянно дело с мужиками маггляцкими, грязнокровками да беспризорниками, они разучились вести себя в приличном обществе! С этими голяками, что на пирах не бывали да нужду xлебнули, надо быть пoocторожней. Так ему и надо, уроду патлатому! Позабавились с ним, как дети с майским жуком! Хо-хо! Госпожа будет довольна! И юная госпожа оценит сие свершение! Да возрадуется графиня-заступница!

Выслушав тираду эльфа, я догадалась кто там. На луговине. Среди тех зевак. Я уже знала, кого увижу.

Наспех одевшись, я выбежала из замка. Подойти к луговине я смогла на расстояние не меньше пяти метров, — но этого оказалось достаточно. Из глубин земли совсем рядышком исходила парализующая духота. Поднимался лёгкий пар; оттенок почти малиновый. Как в библиотеке. Этот запах я запомню на всю жизнь — запах ещё не свернувшейся крови и свежеразделанного мяса. Стараясь не вдыхать густой смрад крови, исходящий от луговины, я остановилась и осмотрелась.

По всему кольцу были разбросаны останки кентавра, покромсанного на части. Вырванное сердце находилось в желобе. Из разбитой спины сквозь кожу торчали кости. Лохматая голова была насажена на обычную трость и повёрнута в сторону моего окна. Из пустых глазниц сочилась сукровица; похоже, стервятники успели выклевать глаза. Имелась ещё одна деталь, поразившая меня до глубины души: хвост лежал возле того отвратительного бледно-розового растения. Какое необычное предзнаменование... В грязный выпуклый лоб кентавра было воткнуто лезвие ножа. Кентавр, стало быть, оказывал яростное сопротивление, так как грунт был беспорядочно взрыхлен по всей луговине. Даже не верится, что это произошло этой ночью, под стенами Ньирбатора, под моим окном.

— Миклос... — обратилась я к мальчику, не узнавая своего голоса, — ты знаешь, кто это?

— Это он, — едва слышно прозвучало в ответ. В глазах мальчика воцарилось отсутствующее выражение. — Мой наставник... риг-латнок.

Я тяжело сглотнула.

— «Подарок», — вдруг проговорил он.

— Что, прости?

— На рукоятке ножа нацарапано «подарок», — Миклос поднял на меня глаза, и в них читалась невыразимая обида. Жуткая. Смертельная.

Он понял то, что до меня ещё только доходило. Я знаю только одного человека, который может преподнести такой «подарок»... Резко повернула голову в сторону замка. Окна его комнаты не выходят на луговину, но сама мысль о том, что он сейчас там... «Кентавры никуда не делись, это всего лишь их предводитель, — я трезво оценивала ситуацию, пытаясь унять волнение. — Если Миклосу понадобится защита, есть ещё целое стадо... «Расплата грядёт». Кентавры, блюстители морали и добродетели. Рыцари высоконравственные. Слово-то какое: высоконравственный, — спятить можно! Тьфу! Меня внезапно обуяла ничем не омрачённая радость. Этот риг-латнок совался не в свои дела и получил по заслугам! Теперь пусть кентавры изберут себе более благоразумного предводителя, который не будет науськивать их против Ньирбатора! Угрожали расплатой — и сами поплатились за свои угрозы! Узколобые твари!..»

Смерть риг-латнока, надо полагать, это не столько мне подарок, сколько предостережение всем лошадям, чтобы не осмеливались противодействовать политике Волдеморта. Вряд ли он бы приказал такое, если бы кентавры нашего леса присоединились к нему, но, напротив, они презирали его, осуждая всё, что имеет для него какую-то ценность. Бессмертие. Величие. Власть. Послушать риг-латноков, так мы все должны быть простачками, безропотно ходить к ним на судилище и повиноваться их приговорам.

А если отбросить на мгновение личную обиду и попробовать посочувствовать кентавру, который подвергся такой жестокой смерти, я всё равно не ощущаю никакого сочувствия. Глупо приписывать себе то, чего нет и в помине. Тем более я не могу превозмочь отвращение, которое мне внушает ложь. Себе я врать не буду, и твёрдо решила для себя, что и с Лордом буду искренна во всём. Он же и так чувствует ложь. «Лорд Волдеморт знает, когда ему лгут... Он всё чувствует. Он всё знает» До сих пор мороз по спине бежит, как вспомню его тембр... Нужно будет просто поблагодарить.

Я ещё некоторое время потопталась на месте, бесцельно шагала взад и вперёд, прикидывая в уме, что скажу Лорду. «Барон ему всё рассказал? Или он понял, когда в голове у меня порылся? А этот сон... Диадема. Я только вчера её увидела, только вчера сидела с ним на одном диване и внимала его рассказу...» Вспомнив о гранях сапфира, о прожилках и лучах, я так загорелась желанием снова увидеть крестраж, что внезапно задрожала как в лихорадке. «Я же читала о таком воздействии. Как я сама могу попасть под влияние крестража, если досконально знаю его уловки? Пойду сейчас к Лорду и прямо скажу, что хочу снова взглянуть... на прелесть... Совсем недолго»

Порыв холодного ветра немного укротил мои сумасбродные мысли. Я обхватила себя руками, глубоко вдохнула и стряхнула с себя наваждение. «Как меня угораздило думать о крестраже с таким пылом? Путаться с крестражем может только сумасшедшая. Подумать только, я чуть не прикоснулась к нему. Тогда избавления не было б. А сон был так реален... Елена прокляла меня. Ну и пусть. Это только сон. Моё платье никогда не пропитается кровью, разве только вражеской. Кровь риг-латнока напоит весь замок. Даже Фери понял это. Как-никак, он помнит те времена, когда луговина ещё была садом Ньирбатора»

Уже вся деревня собралась у луговины. Наши волшебники не обнаруживали никаких других чувств, кроме любопытства и восторга; они стояли кучками, разговаривали и шёпотом и громко. И тут появился Лугоши. Он ворвался в толпу и, колoтя себя в грудь картузом, начал с жаpoм рассказывать что-то о Пожирателях, о ночных гуляниях в Будапеште, и так далее, и тому подобное. Несколько минут я тупо смотрела на него, пытаясь усвоить услышанное, но даже не смогла ничего воспринять, что уж там усваивать. Всё и так ясно. Меня порядком тошнит от нашего дотошного булочника. Всюду суется, всюду лезет.

Немного поостыв, я подошла к Миклосу и присмотрелась к нему. Он сидел на траве и смотрел в пространство. Маленький ещё, но уже не ребёнок, многое повидал, и кровавое месиво не должно наводить на него ужас. Но это же риг-латнок, его наставник. Ненавижу себя за эти слова, но лучше б он был как все и поехал учиться в Дурмстранг. Нужно будет спросить совета у профессора Сэлвина...

Я нависла над Миклосем и предложила пойти со мной в замок, позавтракать и успокоиться, но он молча помотал головой. «Ему нужно время, чтобы оправиться, — я успокаивала себя. — Пойдёт, наверное, сейчас к кентаврам. Только б не уходил слишком далеко»

Некоторое время я постояла на месте, высматривая в толпе Варега; я была уверена, что увижу его. В памяти всплыли его слова о том, что «кентавров нужно оставить в покое» — в итоге я посеменила обратно домой, чтобы не увидеть его.

События разворачиваются так стремительно, что вся моя прежняя жизнь представляется мне передышкой. Такое чувство, что раньше со мной вообще ничего не происходило, кроме страданий и злости. Теперь всё меняется. Я повстречала Лорда Волдеморта. Я видела крестраж. Я получила необычный подарок, в конце концов.

А сейчас я испытываю небывалое духовное потрясение, срывающее покровы привычных ритуалов моего быта.


Подойдя к замку, я увидела серебристые когти. Зачем Лорд так быстро ушёл? Или его вовсе не было? По глупости своей я забыла, выходя из замка, проверить когти... Но какие у него могут быть дела в такую рань? Возможно, он сейчас в доме Бартока... Знал бы маггловский композитор, какую честь окажет ему великий волшебник.

Теперь, когда я знаю, что у Лорда есть запасное место, что это даёт мне? На крайний случай я знаю, где его искать. «Неужели ты хочешь искать того, от кого все убегают? — вкрадчиво повёл голосок в моей голове» Я возмутилась: «Кто это убегает от него? Разве что Дамби и ОФ! А все остальные тянутся к нему!» А голос такой неуёмный: «Варег тоже тянется?» Тут я уже не смогла возразить.

С одной стороны — мне хотелось увидеть Лорда и высказать свою признательность, а с другой — я почувствовала облегчение оттого, что его сейчас нет. Я всё ещё была под впечатлением от ночного кошмара и лишь наполовину пришла в себя — достаточно, чтобы разговаривать и двигаться, но голова моя пустовала. Дорогой дневник, лишь теперь я могу трезво оценить события этого дня.

Снова очутившись в своей комнате, я вспомнила, что у меня сегодня день рождения. Подумаешь, какой-то день одряхления! Это пустяк по сравнению с тем, что ради качественной чёрной магии я иду праздновать в дом Того-Кого-Убила-Не-Своими-Руками.

Я несколько раз выглядывала в окно. Толпа стала редеть; лишь зеваки продолжали о чем-то судачить, причитая, всплескивая руками и покачивая в такт головами. Убирать останки кентавра, похоже, никто не собирался. Это же «подарок» и все знают, кто его преподнёс; только Волдеморт мог приказать растерзать риг-латнока. Если б это содеял обычный колдун из медье, кентавры были б тут в течении часа. Но деревню окутывала незыблемая тишина. Даже замок был на удивление спокоен и полнился мягкими убаюкивающими звуками. Похоже, духам и вправду пришлось по вкусу это жертвоприношение. Я заметила ещё кое-что. Коридор на третьем этаже, который даже днём всегда тёмен и прохладен — солнечный свет попадает только из окошка, расположенного в самом конце — стал теплее, будто стены источают накопленное тепло. Я шагала вдоль коридора радостная и растерянная, а настенные канделябры вторили мне волнующим перемигиванием. По-видимому, жертвоприношение маггла можно отложить. Посмотрим, надолго ли хватит крови кентавра.

У меня в запасе время до сумерек.

Может быть, Лорд до того времени вернётся... А если нет... Не знаю. Понаблюдаю за госпожой. Буду принимать подарки. Вот смотрю, уже две совы летят к моему окну. Одну я узнала — сова профессора Сэлвина. Вторая — от Варега. Я не люблю подарки. Обмен — другое дело, это целесообразнее и достойнее. Но как отучить людей дарить подарки?


Я принялась вынимать из шкафа свои любимые платья, предварительно включив радио. Трио колдуний Сатириконий сейчас возглавляет хит-парад. На меня накатило воспоминание о том злополучном люке, но клин клином. Нельзя позволять неудаче вызывать во мне предвзятое отношение к музыке.

Глядя на себя в зеркало, я поражалась собственной бледности. Покрутилась перед зеркалом в чёрном платьице, решив, что нет смысла слишком наряжаться; собрала гриву в высокий конский хвост, раз-два и всё. Фигурки дряхлых ведьм в углу зеркала одобрительно подмигнули. Для себя решила, что иду не праздновать, а проводить полезные ритуалы.

Был всего четвёртый час пополудни, а казалось, уже наступают сумерки, так сгустилась багровая пелена на западном краю неба. Лорд не вернулся. Кентавр по прежнему лежал в множественном порядке. Вороны, копошившиеся на верхушках деревьев, оживлённо толковали о чем-то своём. Все они смотрели в сторону луговины. А если Лорд приказал оставить риг-латнока, чтобы птицы пировали над трупом? Отказ в погребении — это крайняя мера унижения. Великие маги древности даже врагов хоронили с почестями. Вспоминая рассказ Сэлвина о брате Ангреногена, мне неприятно потеснило в груди. Подарок подарком, но только смрада здесь не хватало. Труп нужно убрать.

Вот пускай кто-нибудь уберёт, а мне пора.

Задёрнув прозрачные занавески на зеркале, я ощутила прилив сил при мысли, что отныне ни у одного кентавра уже не будет претензий ни к Ньирбатору, ни к деревне, ни к медье. У Миклоса есть кентавры, а если что, я сама избавлюсь от Исидора; подумаешь, чистокровный. Лорду потерь от этого не будет, значит, можно.

Я вышла из замка, только завидев Варега в окне. Мы договаривались, что он зайдёт за мной после сумерек. Подумать только, мы с Варегом. Снова вдвоём. Идём к Мазуревичу. Надеюсь, быка хоть похоронили.

К слову, сова Варега принесла мне настоящего монстра науки. Благо, живёт он неподалеку, иначе сова могла бы загнуться в пути от такого бремени. Монстр весит по меньшей мере шесть килограммов и называется «Окклюменция: новейшие методики защиты сознания от чужого влияния», Британское издательство, 1215 страниц. Варег знает, что Лорд применил ко мне легилименцию и встревожился, точнее — взбесился. Я дала слабину, когда обмолвилась об этом; лучше бы молчала.

А если Лорд увидит у меня эту книгу и решит, что я намерена что-то скрывать от него? Он же такой недоверчивый. А после того, как он показал мне свой крестраж, он может совсем потерять ко мне доверие... Разве о доверии идёт речь? На меня наложен обет с той самой минуты, как я взяла в руки «Розу ветров». Если б я вздумала растрезвонить всем о крестражах, я бы не смогла. А если речь идёт не только о крестражах?..

Но книга-то какая... Просто блеск. Нужно будет заколдовать обложку иллюзией...


Празднование началось со смеха и под весёлую болтовню. На стол в гостиной Мазуревича было водружено блюдо из увеселительных поганок и несколько огненных напитков. С одной стороны, они создают непринуждённую атмосферу, а с другой стороны, развязывают язык. Впоследствии мы с Варегом повздорили спустя час празднования в доме Мазуревича. Он ни слова не проронил о том, что произошло на луговине. Почему он молчал и не возмущался, как обычно? Я, конечно, счастлива этим, иначе что бы я сказала? «Болван, пойми, что так надо было»? Я решила ничего не говорить. Ещё будет время обсудить всё. Но только не сейчас — в присутствии Агнесы и Игоря Каркаровых, моих скромных гостей.

Несмотря на наше негласное обоюдное молчание, по виду Варега было заметно, что он рассержен. Имеет ли он право винить меня в смерти заносчивой лошади? Разве он может упрекнуть меня в этом «подарке»? Варег держался скованно, дичился и не принимал участия в разговоре. Несколько раз я поймала на себе его взгляд — приготовленный заранее заряд недовольства.

Между нами пробежала тень.

Со всей отчетливостью я это поняла, когда он будто невзначай обронил, что мне следует «образумиться и переехать к нему». Сначала я даже не разозлилась на него, поскольку мысли мои были далеко и всё ещё мешались в голове. Сохраняя внешний веселый облик и механически участвуя в празднестве, я прежде всего размышляла о своём сне. Кто убил Елену Рэйвенкло? Почему Лорд был «добр и ласков» с ней? И как это вообще возможно, если она жила в одиннадцатом веке? Речь идёт о портрете или о призраке? Если её взаправду убили, она вполне могла стать призраком. И всё возвращается к началу: Кто убил Елену Рэйвенкло?

К кому мне обратиться со своей любознательностью? Барона нет, но есть Лорд. А он просто так ничего не скажет, обязательно потребует что-то взамен. Нет, помилуйте, я уже люки ему открываю, хотя... о риг-латноке мы не договаривались. «Подарок». Пятый крестраж я просила мне показать, но он тогда посмеялся и покачал головой. Может быть, Лорд не настолько корыстолюбивый, каким я себе его рисую? В конце концов речь идёт о сне, а я не провидица. Я не кентавр и не Миклос.

Вот что заполняло мой разум, и я могла отвлечься от этих раздумий, даже когда глазела не моргая на Варега. Я следила за тем, как менялось выражение на его лице: убеждённость в моей невиновности ушла, уступая место хмурому упрёку. Когда я подошла к Варегу, чтобы умоститься с ним в его кресле, он не очень вежливо отстранил меня. Столь бесцеремонно одернута в искреннем порыве чувств, я стояла неподвижно и только пристально смотрела на него. В его взгляде было выражение обиды. Его глаза прямо-таки впивались в моё лицо. Он действительно хочет, чтобы я переехала к нему.

«Он отстранил меня в мой день рождения, — злость закипела во мне. — То он МакКиннонов жалеет, то лошадей. Он их даже не знал! Но он знает меня! Он всегда должен быть на моей стороне, несмотря ни на что!»

Каркаров не замечал напряженной атмосферы. Он ухитрялся смешить нас такими шутками, каких мы не простили бы никому другому. С самого начала вечера он вступил на путь неумеренного красноречия, которое уже начинало действовать мне на нервы, и по-видимому, тяготить его самого. Потом он уже мало соображал — успел нализаться до такой степени, что назвал меня египетской принцессой, Агнесу — валькирией, а про Гонтарёка сказал, что это неприветливый человек. Из кармана его жилета висела цепочка от часов, такая толстая как якорный канат — реликвия его предка, болгарского колдуна Калояна. Агнеса напротив, сразу всё заметила и метала в Варега укоризненные взгляды, а потом взяла инициативу в свои руки и больше её не упускала, довольно ловко отвлекая внимание на более приятные темы.

Около двух часов все были опять навеселе, но потом Варег вновь принялся за своё. Плотно утвердившись в кресле и опершись локтями о стол, он вознамерился дискутировать.

— Посмотри, что стало с госпожой, — донимал он меня нравоучительным тоном. — Эта почтенная ведьма совершенно сбрендила от любви! Тебе то же самое грозит. Невесть откуда взялся! Лорд! Знаю я этих лордов: сначала он фамильярен с тобой, позволяет тебе собрать немного крошек с пиршественного стола своих знаний и гладит тебя по голове, как собаку, а потом выбрасывает на улицу! Ты бежать должна, а не сидеть там, дожидаясь когда он тебя приворожит! Игорь, ты сам мне рассказывал, каким безумным взглядом Беллатриса смотрит на него, — обратился он к Каркарову, но тот лишь рассеяно теребил свою цепочку. Он уже ничего не соображал — поганок почти не осталось.

Агнеса посмотрела на Варега искоса, дескать, таких идиотов, как он, ещё поискать надо и попыталась его утихомирить. Он замолчал, но продолжал таращиться на меня. Этот его злокозненный взгляд довёл до того, что его недоеденная лангуста вдруг подскочила и шлёпнулась мне на плечо.

Я попыталась улыбнуться, чтобы смягчить заострение конфликта, поскольку понимала, что это непроизвольный всплеск злости, который и у меня случается, как было, например, в случае с торшером.

Не сводя глаз с Варега, я вытащила палочку; он вызывающе глазел в ответ. Но я лишь почистила себе платье, оставив его без внимания. Может быть, дело в том, что я намного взрослее его, если могу стерпеть такое. Ссоры, которые приобретают взрывоопасный характер — это мы уже проходили. Но мы же вроде повзрослели. Мне вспомнились слова из книжки одной ведьмы о молодожёнах: «Весь день они демонстративно не замечают друг друга, и только оказавшись в постели, решают восстановить мир»

Эту книжку мне дала госпожа. «О нет! Пятое апреля, где же ты?!»

Чтобы не тратить времени попусту, я начала осматриваться. Гостиная у Мазуревича мрачновата. Самые обычные вещи здесь имеют какой-то скорбный оттенок. Место неприятное, но для чёрной магии — самое то. Гостиная, как и кухня, почти вся тонет в тени, никакой люмос максима не способен её осветлить. Стиль её обстановки аллегорически и довольно точно отображает состояние души инспектора, когда тот ещё был жив и которому выпала несчастливая честь обитать в колдовской деревне. Из-под каминной полки выступает что-то вроде виселицы, на которой можно жарить колбаски. В углу стоит рояль, на пюпитре — толстые нотные тетради. Если б Фери увидел в маггла рояль, он бы схватил его за шкирку и погнал бы драить полы.

На стене над роялем висела картина — молодой Мазуревич в галифе. Широкое загорелое лицо, не внушающее доверия. Человек такой внешности мог вполнe coйти за извозчика, но толькo до тех пор, пока не пocмотрит на тебя изучающе и слишком пристально — тогда ты понимаешь, что ему кое-что о тебе известно, и с этим нужно срочно что-то делать.

Агнеса проследила за моим взглядом и подмигнула, мол, пора уходить и ритуальничать. Я с радостью покинула гостиную.

Мы прошли длинным полутёмным коридором первого этажа. На стенах были развешаны масляные картины с изображением лecoв, лугов и детей, cpывающих цветы. В конце коридора была большая металлическая дверь, за ней прочная металлическая решетка, а там камера. Похоже,Мазуревич подготовился на тот случай, если придётся задержать преступника и подержать у себя. А если б он тогда поймал Беллу и посадил в эту клетку? Нет уж, увольте! Нельзя дикую кошку держать в клетке! Меня бы пробрала такая жалость, что я бы решилась на спасение несчастной узницы. Подумать только, я бы стала героиней! Быть может, меня бы вознаградили за спасение самой верной Пожирательницы.

Мои мысли ушли в такие дебри, что если б не Агнеса, я бы там присела, предаваясь мечтам о спасении, забыв, что суровая реальность более склонна к покушению.

Поднявшись на второй этаж, мы разыскали спальню Мазуревича. На стенах были адские обои — цветочная оргия из ромашек. Я думала, что обряд проведём на кухне, где Беллатриса его зарезала, но Агнеса заупрямилась — спальня, и всё.

Не теряя времени, она начала раскладывать свой инвентарь, среди которого оказалась навья кость — кость отца Мазуревича, взятая с его могилы. Когда она успела, ума не приложу. Подозреваю, что у неё много есть подобных костей на всякие случаи жизни. Мне она бы не дала; говорит, такая магия требует, чтобы извлекать собственными руками. Я вот что поняла: пока мы все как паиньки учились в Дурмстранге, она тут понемногу извлекала. Хорошо помню, как вернулась домой летом 1961-го, а Агнесу тут уже воспринимали как колдунью года. «А что такое? Мёртвому — плач, а живому — калач», — ответила Агнеса, когда я напрямую спросила её, зачем она ворует кости мёртвых.

Я тем временем подошла к кровати и заглянула под неё. Зачем, спросишь меня, дорогой ты мой дневник, а затем, что из-под кровати я вытащила ящик. Небольшой, вроде как из стали. С помощью чар я его сразу открыла. На миг меня охватило то же самое чувство, когда я дома распечатываю люк. «Вот найду сейчас третий том «Mors Victoria», — я предалась мечтам, — покажу Лорду и он похвалит меня»

Реальность оказалась намного прозаичнее. Внутри ящика была черная папка. Я недолго возилась, развязывая тесемки, затем высыпала всё содержимое на пол. Это были сотни фотографий. Опустившись на колени, я принялась рассматривать этот калейдоскоп — как оказалось — укорочённой жизни. Все девочки-подростки, изображенные на фотографиях, были мертвыми. Точнее это были части покромсанных тел. «Баториевы рюши... Почти такие же, как на луговине... Но поганая лошадь заслужила...»

Воспоминание о подарке заставило моё сердце биться с бешеной скоростью. Дыхание сбилось. Воздух в легких еле-еле полз, словно тяжелая повозка. Я поймала веселый взгляд Агнесы — она думает, это грибы. Не ела я никаких грибов — это для парней, чтобы не мешали.

Отчего Мазуревич не держал фотографии в участке? Это же материалы многих дел. Многих важных уголовных дел. И где-где, но под кроватью?.. Может быть, он так возбуждался? Жена его умерла несколько лет назад. Клара, Сари, Джулиска, Аника... — я читала имена на обороте. Их было много. Для страны маловато, но для нашего медье слишком много.

— ... уснула с открытыми глазами? — голос Агнесы вырвал меня из забытья в раздумьях.

Я взялась складывать фотографии обратно в ящик, предварительно поинтересовавшись в Агнесы, не хочет ли она забрать их себе, чтобы использовать в обрядах. Она ведь использует всё, что только можно. В Дурмстранге её такому не научили б. Агнеса игриво покачала голова, мол, у неё таких вещичек предостаточно.

Пожалуй, если б меня спросили, есть ли в моей жизни могущественные волшебники, на которых можно равняться, я б назвала двух — Волдеморта и Агнесу. В них есть чему учиться — настолько, что учеба становится страшной, значит стоящей. Талант и величие не терпит условностей. Я рассмеялась, вспомнив, как негодовала, когда маггловская полиция подозревала Варега в кладбищенском вандализме. Теперь-то я познакомилась с настоящим некромантом и узнала, что моя подруга — некромантка. Мой мир изменился. Хотелось бы сказать, что это я его изменила, а не он меня, — но кого я буду обманывать?

Лугоши рассказывал, что до того, как стать инспектором, Мазуревич хотел работать патологоанатомом, то есть сначала он мечтал заглядывать в кишки, ковыряться в мозгаx и держать в руках ocтывшие давным-давнo гeниталии. Затем он решил всё же спасать людей, чтобы до этих мечтаний не дошло. В общем, Мазуревич был неплохим инспектором, но ему просто не повезло с местом жительства. В колдовской деревне он всё равно бы не скончался естественной смертью. Рано или поздно за него бы взялись. Вот Агнеса, например — я знаю, что у неё были на него виды. Беллатриса избавила его от руки моей хладнокровной подруги. Но быка жалко. Я до сих пор не знаю, как Беллатриса расправилась с ним. Не могла же она просто крикнуть, чтобы прилег под забором.

Время подошло к девяти часам и мы с Агнесой приступили к первому обряду. Агнеса знает своё дело. Если б я позволила себе что-то упустить, она всегда меня поправит. Мы разожгли ритуальный огонь. Несколько капель крови капнули на навью кость на большом медном блюде и подожгли. Руки у нас не дрожат с тех самых пор, как мы проделали этот обряд не меньше пяти раз, только сердца гулко стучали в груди. Я выдернула пробку с пузырька. Несколько капель зелья на печать, вырезанную по центру блюда. Она раскалилась и стала белой. В обряде каждое слово и каждый знак несут определённый смысл, но подчиняются единому замыслу. Из блюда поднялся вверх столб яркого белого пламени. Раздался страшный грохот, словно в комнату ударила молния. Капля первая, пятая, десятая… Пламя вспыхнуло и окрасилось в зелёный цвет.

Прядь чьих-то волос, скрученная в спираль и скрепленная белой печатью служила основой второго обряда. Я не спрашивала Агнесу, чьи это такие мягкие светлые волосы; я испытывала глубокую эйфорию и мне было безразлично. Я лишь знаю, что Агнеса не одну неделю готовилась к этому второму обряду. К слову, эффектом он походит на то заклятие, которое она применяет к полуживому отцу.

После завершения обрядов я обнаружила в спальне Мазуревича то, чего не заметила в начале. Ещё одно опровержение слов Шиндера. На ночном столике возле кровати лежала единственная в доме книга — «Лучафэрул» Михая Эминеску, великого румынского колдуна. Эта поэма является в действительности собранием любовных заклинаний. «Так вот, господин инспектор, — я сладко прошептала, — мы как раз получафэрить пришли к вам. И да пребудет лучафэрия в этом доме навеки»


Спустя три часа мы с Агнесой вернулись в гостиную. Я воспрянула духом и ощущала, что завтра мне станет ещё лучше. Но из-за мрачного Варега мне хотелось побыстрее вернуться домой и завалиться спать. Как бы не так.

Гонтарёк и Каркаров сидели за праздничным столом, откинувшись на спинки глубоких кресел. Их глаза подёргивала пелена дурмана. Они улыбались, прикасаясь руками к своим векам, беспричинно принимались хохотать, но через мгновение их лица опять становились отрешенными. Каркаров, который некоторое время не проявлял никаких признаков сознания, сделал попытку встать. Варег помог ему, и он, пошатываясь, подошёл ко мне и начал снова поздравлять.

Когда мы с Агнесой упали в свои кресла, празднование продолжилось. Варег вёл себя смиренно. Нежная часть его существа оказалась сильнее той иррациональной и злой, что хотела меня донимать. Опасаясь, должно быть, что наша перепалка была слишком глупой, и, вероятно, уже забыв, о чём шла речь, он привлёк меня к себе. Я не сопротивлялась, а обняла его со всей страстью.

Настоящая пирушка началась далеко за полночь, когда гости инспектора дали выход своему превосходному настроению, и, вообразив себя квартетом, распевали песню, куплет которой состоит из двух строчек, а припев — из десяти. Песня называется «Уж весело потрескивал огонь, разведённый повepx вчepашнего пeпла» и приемлет лишь захмелевшее сознание.

Когда мы наконец расходились по домам, то шли по улице тихо-мирно, как приличествует добропорядочным жителям Сабольч-Сатмар-Берега. Лишь Каркаров безобразничал, подражая визгу перепуганной влюбленной пары, которая попалась ему на пути. «Помните? — вскричал он. — Раньше на этом углу всегда стоял патрульный, назирал за нами, а теперь его нет! Это всё благодаря мне! Я — образцовый Пожиратель!»

Уже краснолицый он начал ломиться в дверь дома номер двенадцать, где проживают наши старьевщики, которые развешивают сюртуки-висельники. Наши попытки его остановить не увенчались успехом. «Как поживаете, мисс? — спросил он у Нины, жены старьевщика. — Выглядите ошеломительно, мисс. Надеюсь, вы не откажетесь прогуляться со мной, мисс?»

Шутка ecть шутка, и даже грубая шутка бывает забавной, да толькo тот, c кем её cыграли, чаще всего не cпособен eё oценить. Муж Нины взбесился. Он бросил в Каркарова молниеносный Круциатус, подводя черту под дурацким праздником. Тот осел наземь в судорожной позе и ерошил себе волосы, бормоча что-то нечленораздельное. Агнеса быстренько наложила на кузена Обливиэйт, чтобы к утру в висящих сюртуках не обнаружили старьевщиков.

Прохлада предрассветного воздуха отбила у меня желание возвращаться домой. Распрощавшись с Варегом, я смотрела вслед его удаляющемуся силуэту и чувствовала какое-то невыразимое облегчение.

Склоны горы Косолапой уже начинали белеть. Поднявшись до ближайшего холма, я села на краю утёса; справа от меня вдалеке был особняк Гонтарёка, а слева возвышался мой возлюбленный — Ньирбатор. Виднелись опоясывающие луговину широкие полocы тёмной зелени. Утренняя заря неспешными прикосновениями cкользила по ocтанкам кентавра, а синева над горой всё ещё была усеяна звёздами.

Комментарий к Глава Тридцать Седьмая. С Днём Рождения Tiamat – Teonanacatl, песенка ко ДР Присциллы.

====== Глава Тридцать Восьмая. Пощада ======

Среда, 17 марта 1964 года

Сегодня я проснулась тогда, когда солнце уже было высоко в небе, хотя обычно встаю в семь. Ни кошмары, ни какие-либо другие сны не тревожили меня. Не вылезая из кровати, я лениво наблюдала, как солнечный свет щедро струился через окно, и комната стала похожа на лепесток белой розы, поднесенный близко к люмосу, прозрачный и сияющий.

Первым делом я выглянула в окно. Вокруг замка царило безмолвие, человеческого присутствия не наблюдалось. Останки кентавра уже убрали. «И этот подарок не менее приятен», — подумалось.

Вчерашнее происшествие взбудоражило наших людей, и Лорд предсказуемо возвысился в их глазах, кентавры угрожали не только Ньирбатору. Жестокость этого убийства не пошатнёт веру наших колдунов в целесообразность действий Волдеморта; любой скажет, что риг-латноки заслужили участи и похуже.

На луговине я увидела кота-гуляку, который украдкой пробежал и прыгнул на Свиное Сердце. И так тихонько, и так осторожно, будто его репутация навеки погибнет, если кто узнает о его похождениях. Затем пришёл второй кот. Третий. Восьмой. Около дюжины кошек блуждали по луговине, будто их что-то приманивало. Я как зачарованная наблюдала за кошачьим действом. Если б не эти признаки жизни, можно было бы подумать, что мир у подножия Ньирбатора вымер, остались только я, умалишённая госпожа, эльф-домовик, который тщится заменить мне родителей и одиозный бессмертный, каких свет не видал.

События прошедших дней смешались в моём сознании в беспорядочную кучу, я не стараюсь придать своим мыслям какую-либо стройность, меня более всего занимает предчувствие перемен в отношениях с Лордом.

Полагаю, о моей боязни кентавров он узнал либо после легилименции, либо от портрета Барона. Что-то из двух. Подарок подарком, но взвешивая все намерения, с которыми Лорд мог преподнести мне его, я склоняюсь к тому, что его способ держать меня в повиновении — это держать в долгу. Проще было бы запугать, но меня это могло бы отпугнуть. Если Лорд уловил это, значит, понял что к чему. Возможно, я утрирую, и логики здесь не сыскать, но я пытаюсь мыслить инстинктивно. Меня пронзает нечто более молниеносное, чем мысль — ощущение какой-то игры Волдеморта, правила которой мне неизвестны. Я отметаю все варианты неправдоподобных объяснений этого подарка, поскольку Лорд слишком хитер, чтобы подарок из его рук можно было назвать подарком. Впрочем, такое неведение не препятствует мне в восхищении его личностью, магией и могуществом.


Я сидела на подоконнике и, слегка откинувшись назад, обмахивалась веером. Да, знаю, это ужасно, но всё из-за Фери.

Сначала я заняла свой наблюдательный пункт, чтобы поймать Лорда, когда он будет выходить; просто так идти к нему и стучать в дверь мне было неловко. Когда Фери принёс мне графин с живительным соком, он поинтересовался, «почему юная госпожа суетливо восседает на подоконнике». Я ответила, что мне душно. Тогда Фери распахнул окно и подал мне веер, «чтоб было, как на той картине, где Ксилла Годелот обмахивается веером в ожидании новой партии пленных магглов». Если можно было б сделать одну ужасную вещь, а потом вернуть всё обратно, я бы схватила эльфа с его веером и выбросила б из окна. Но я была занята, мне нужно было поймать Лорда, и желательно не в замке, чтобы Фери не подслушивал, — поэтому я смиренно приняла веер и обмахивалась.

«Только потерявшие человеческий облик существа могут равнодушно или с наслаждением наблюдать за тем, как совершается злодеяние. Варваpcтво. Дикость. Разгул cтрастей. Бecчестие. Для людей не осталось ничего святого. Вот-вот разлетится в клочья этот преступный Сабольч-Сатмар-Берег», — было написано на обороте фотографии, подписанной «Ниниэль». Хоть убей, я не помню, как прихватила с собой эту странную вещицу, на которой ничего не движется. После обнаруженного в доме Мазуревича я ещё долго не забуду господина инспектора. На самом деле он не был обычным магглом. Под кроватью у него хранилась жуткая тайна, а возле кровати лежала жемчужина любовного колдовства. Он углубился в «Лучафэрула» на свой страх и риск. Мне ясно, почему этот труд смутил бесхитростный маггловский ум, воспринявший магию как мистику; инспектор всё таки был немного безумен. И мне у него понравилось. В гостиной всё было не то, и Варег подпортил впечатление, но в спальне инспектора чёрная магия расцвела полнокровно.

Вот держу в руках эту кровавую фотографию и не знаю, что с ней делать: сжечь или спрятать. Может, Беллатрисе в открытке прислать? Подойду как-нибудь к Лорду и скажу: «Передайте, пожалуйста, Белле на память», а в открытке напишу: «Вы достойно боролись, мадам. Магглу была оказана честь умереть от рук чистокровной волшебницы»

Потом последует вторая дуэль, на которой я погибну, как должна была на первой. Оглядываясь назад, я только сейчас осознаю, что должна была погибнуть. А теперь я задолжала самому Лорду Волдеморту. «Этот долг ты мне вернёшь». Гадкое чувство — быть в долгу.

Но живой быть отрадно.


— Я и не думала рассчитывать на столь драгоценную привилегию, как ваша помощь, милорд, — сказала я Лорду, настигнув его у калитки замка.

Когда я выбежала из замка и окликнула его, он остановился и медленно повернулся. Лорд смотрел на меня выжидательно, изящные брови взвились вверх.

— Хорошо, что ты рассматриваешь это как привилегию, — ответил он весьма деловито. — Только я один сохраняю за собой право предоставлять в отдельных случаях особые привилегии. Можешь даже рассматривать это как своего рода вознаграждение, — он ухмыльнулся и чуть громче продолжил: — За смелость мысли, Присцилла.

Я улыбнулась от уха до уха. В словах Лорда был подтекст, который я была бы рада уловить ещё во время нашей первой встречи. Я метнула ему полную признательности улыбку.

— Вы очень добры, милорд. Я хотела спросить, откуда вы узнали об угрозе риг-латноков?

— Ты забываешь, что я побывал в твоей голове? Я думал, впечатления от первой легилименции будут более незабываемы. Кроме того, Барон мне много чего рассказывает.

— Я предполагала оба варианта, но не знала, какой верный.

Он коротко кивнул.

— Если б вы ещё имя предателя назвали... — вырвалась вслух моя мысль.

— С чего это тебе вздумалось заводить об этом речь? — резко спросил Лорд. — Сомневаешься в том, что я сдержу слово? Говори откровенно.

— Я знаю, что сдержите, милорд, — ответила я, проявляя настойчивый интерес к острию на калитке. — И я всегда говорю вам правду.

— Правда это понятие растяжимое. А я требую от тебя кристальной честности и полной откровенности, — произнёс он с крайней степенью ехидства.

Почти непроизвольно, почти не отдавая себе отчета в том, что я собиралась сказать, движимая импульсом, я ответила:

— Моя откровенность состоит в том, что я ни за что не подведу вас, милорд. Ведь я обязана вам жизнью. И даже если б не была обязана, всё равно я бы восхищалась вами не меньше. Возможность познакомиться с вами, беседовать с вами... Вы посвятили меня в свою тайну. Показали мне Диадему... — Мои слова выстраивались плавно, без усилия. Лорд смотрел мне прямо в глаза, но я не могла в них ничего прочесть, его выражение лица казалось пустующим. — Уверена, многие охотно заняли бы сейчас моё место и, движимые пустым любопытством, слушали бы вас, делая вид, будто почитают вас. Но я не умею притворяться.

— Давай начистоту, Приска, — в несколько шагов сокращая расстояние между нами, проговорил Лорд. — Ты уже не дрожишь, напротив — усердствуешь в выражениях признательности. Подобное я, знаешь ли, мог бы услышать только от носителей моей Метки и самых безропотных почитателей.

Внезапно он схватил меня за запястье и до боли сжал его. В этом странном порыве его равнодушие сочеталась с какой-то игривостью. Я не подала виду, что мне больно, лишь взглянула на его руку. Потом бегло ему в глаза. Опять эта красная кайма...

— Любишь, значит, притворяться смелой? — сказал он, и его глаза насмешливо сощурились.

— Это не притворство, милорд.

— Неужели? — саркастически переспросил он. Во взгляде его холодных глаз читался вызов. Ледяное спокойствие Лорда пугало меня. Сердце гулко стучало в груди. — А что тогда? Тебе же больно. Почему ты не морщишься от боли? Как тогда, на скамейке? Так и стоит у меня перед глазами твой страх. Увлекательное было зрелище. А если ты перестанешь меня бояться, как ты тогда будешь себя вести? Я отвечу тебе: ты нарвёшься на неприятности.

Застигнутая врасплох его откровением об «увлекательном зрелище», я пристально посмотрела на Лорда. Мoю кожу начало пoкалывать.

— Попытка скрыть свою слабость не считается притворством, милорд, — ответила я, недолго поразмыслив. — Просто не хочу выглядеть слабой. После той дуэли бремя поражения висит на мне. Поэтому мне так важно узнать, кто предал меня. И... я ни на что не нарвусь.

Внезапно Лорд отпустил мою руку, уже довольно покрасневшую. Не теряя времени, я прошептала заклинание, которое мгновенно сняло боль. Пытливый взгляд Лорда скользил по мне. Он вдруг рассмеялся и его глаза зловеще сверкнули.

— Ну знаешь, это уже походит на детский каприз, — сказал он. — Ты требуешь чего-то от меня? Как ты смеешь?

Я с досадой мотнула головой, но промолчала.

— Ну же, — настаивал он. — Отвечай.

— Это не каприз, милорд. Это естественная потребность, — ответила я, пожимая плечами, словно этим могла смягчить свою оплошность.

«На улице Март, а тишина такая, какая бывает только зимой. Взгляд Лорда проникает до костей» Я резко отвела взгляд в сторону. Солнечные лучи превратили обычную калитку в какие-то перламутровые врата. Я мечтательно засмотрелась. «Он не будет тратить на меня своё драгоценное время, сейчас просто уйдёт, и этот разговор не выльется в нападки и угрозы...»

— Смотри на меня, — послышался суровый тон.

Я подняла глаза на Лорда.

— Я польщен, что ты так доверяешь мне, Присцилла, дорогая, — процедил он едко. — И даже не допускаешь мысли, что я могу назвать тебе любое имя. Как тебе будет, когда ты обагришь руки невинной кровью?

— Волшебники лгут, а чернокнижники нет, — ответила я деланным знающим тоном.

— Кто сказал? — спросил он, сдвинув брови.

— Это народная пословица, милорд.

Он тяжело вздохнул и сокрушенно покачал головой. «Он смеется над тобой, — шептал едкий голосок в моей голове. — Над твоим графством, над твоими обычаями и пословицами»

— Вот что, — произнёс Лорд наконец, — я назову тебе имя когда захочу. Может, завтра. Может, никогда. А ты между тем откроешь мне все люки.

— Так нельзя… — еле выговорила я.

— Тебе нельзя, — уточнил он. — А мне можно всё.

Резкие черты Лорда вдруг смягчились. Но перемена была мимолетной. Прежде чем я успела ответить, Лорд продолжил:

— Терпение научит тебя повиновению.

— Я и так повинуюсь вам, милорд, — возразила я, хотя прозвучало это почти как детский лепет.

— Да неужели? — скептически изрёк он. — А взамен я должен отвечать на твои расспросы? Чего ты ожидала?

— Я ожидала даже большего, милорд, — выпалила я всю правду. — Что назовёте имя и разрешите сделать с предателем всё, что придёт мне в голову. Извините за откровенность.

— Ну ничего себе, — прошептал он с полуулыбкой. — Знаешь, я не стану мешать твоему воображению. Я бы даже сказал, артистическому порыву.

Я молчала, невзирая на то, что хотела ответить. Но я боялась всё испортить.

— Не притворяйся, будто не понимаешь, что я имею в виду, — обманчиво мягко протянул Лорд. — Мои желания всегда имеют иметь для меня первостепенное значение. Свои желания оставь при себе.

В следующий миг мне показалось, что Лорд норовил улизнуть за калитку, и я попыталась вопросами удержать его и сосредоточить его внимание на своей скромной персоне. Я не хотела заканчивать разговор на неприятной ноте.

— Милорд, — обратилась я как можно мягче, — а откуда вы узнали, что та легилименция была первой?

Лорд уставился на меня сверху вниз и выгнул бровь, словно не горел желанием объяснять мне элементарные, на его взгляд, вещи.

— Ты позволила мне прощупать почву. Твоя сопротивляемость вторжению оставляет желать лучшего. Но... ты не огорчайся.

— Как не огорчаться? Вы сами указываете мне на эту слабость и..

— А разве ты не должна действовать в моих интересах? — резко перебил он меня. — Как я смогу доверять тебе, если ты вдруг станешь окклюментом?

— А почему нельзя просто доверять, милорд? Вы ведь всё знаете обо мне. Разве я бы пыталась что-нибудь скрыть, если заведомо знаю, что вы в миг меня раскусите?

— Да, Присцилла, я всё знаю о тебе и вижу гораздо больше, чем тебе известно. Прежде всего я убедился, что ты готова служить мне во что бы то ни стало. Но доверию я не очень-то доверяю. Слишком громкое слово.

В моей голове роилось много аргументов, чтобы возражать, опровергать и доказывать обратное, и я бы не сдержалась, но просто не успела открыть рот.

— Избавь меня от своих рассуждений по этому поводу, — процедил он.

— Как скажете, милорд.

Повисла продолжительная тишина.

— Итак, раз уж ты так доверяешь мне, — заговорил он вдруг насмешливым тоном, — так скажи на милость: где тебя вчера носило? Катарина сообщила мне, что ты очень шумно взбиралась по лecтнице и с гpoxoтом cкидывала туфли. Говорит, ты чуть ли не умирала, — с ударением на последних словах сказал он. — Кто бы мог подумать, что сегодня ты будешь такой бодрой. По-видимому, особы твоего пола необыкновенно быстро переходят от одной крайности к другой.

У меня челюсть отвисла. Во-первых, оттого, что Лорд так резко сменил тему, во-вторых, от слов госпожи. «Как она могла такое обо мне сказать? Но... если подумать... ему ведь невозможно солгать. Пусть говорит, что угодно, лишь бы он не рылся в её голове, чтобы хуже не стало...»

— Знаешь, Катарина пожаловалась мне на тебя, — продолжал он с откровенным злорадством, неотрывно смотря мне в глаза. — «Сиротка, которой я оказывала благодеяния, выросла бесчувственной и неблагодарной». Н-да, Присцилла.

Я замерла, не произнося ни слова. Слова госпожи кольнули меня. «Мыслимое ли дело говорить такое о своей подопечной... И кому-кому, но Лорду...» А потом мне захотелось рассмеяться. Она почти всегда пребывает в прострации, но заметила такие детали! Может, госпожа идёт на поправку?

Лорд подошёл ближе и буквально навис надо мной. Я не сделала попытку отодвинуться. Да и отступать было некуда. Я же прислонилась к калитке. Но потом луч солнца заслонил мне лицо Лорда, и я отошла левее, чтобы щуриться. Он повернулся всем корпусом вслед за мной. Я улыбнулась.

— Скажешь что-нибудь в своё оправдание? — вяло спросил он.

 — Милорд, это всё пустяки, — ответила я невозмутимо и снова улыбнулась. Лорд удивлённо выгнул бровь. — Я просто хорошо отпраздновала день рождения. Мне же так много теперь, целых двадцать и один.

Лорд смерил меня непроницаемым взглядом. Я поняла, что он не собирается отпускать язвительных реплик, и решила задействовать на практике своё доверие: поведала ему о праздновании в общих чертах, не упоминая всяких неуместных подробностей. Чтобы Лорд не принял меня за праздную девицу, я рассказала, что время зря не теряла, а воспользовалась подходящим местом для проведения двух обрядов. Ради пущего эффекта я напомнила ему, что это благодаря мне дом Мазуревича стал обрядовым местом, и многие молодые ведьмы стали туда захаживать и творить чистейшую чёрную магию.

Немигающиe, как у рeптилии, глаза cледили за мной, и по мере того, как я рассказывала свою эпопею, лицо Лорда постепенно смягчалось, и становилось более оживлённым. К концу моего рассказа он буднично прислонился к калитке, успел и ухмыльнуться, и улыбнуться, и покачать головой, и задумчиво почесать подбородок.

— Могла бы взять «Лучафэрула» как трофей, — произнёс он наконец. — Жалко, книга такая пропадает.

«Да уж. Кому что»

— Милорд, в любой день можно сходить и забрать.

— Вот и сходи, — велел он. — Принесёшь мне.

— Хорошо, милорд.

Я смотрела, как он открыл калитку, нарочно взявшись за самое длинное острие.

— Милорд, а вы видели, что творилось на луговине? Множество кошек — сплошь чёрные да рыжие, и все такие вкрадчивые. Я видела их сразу с целую дюжину.

Лорд остановился и приподнял брови.

— Не было там никаких кошек, Присцилла. Иди проспись.

Пятница, 19 марта

День сегодня выдался солнечный, и под горячим полуденным небом стояла непривычная тишина. Я испытываю то своеобразное чувство облегчения, которое наступает тогда, когда позади осталась тяжелая передряга. И в то же время я чувствую некую опустошенность. Предводителя кентавров больше нет. Стало быть, бояться больше нечего. Но я не была готова к тому, что угроза, едва мелькнув на горизонте, так быстро испарится. И я до сих пор испугана: я впервые увидела, как далеко распространяется могущество Лорда. Далеко, широко, рельефно и очень сочно. На всю луговину.

Стадо кентавров, скорее всего, откочует. Возможно, набредут где-нибудь на стадо Албанского леса, объединятся в своём несчастье и уйдут куда-нибудь в поисках места, куда не простирается рука Лорда Волдеморта.


После завтрака я отправила Агнесе сову и мы договорились встретиться возле часовой башни в Аквинкуме. Сегодня я вдруг ясно поняла, что у меня нет больше подруг и поговорить по душам мне совершенно не с кем. С Варегом видеться неохота. На моём дне рождения он отстранил меня, а прильнул ко мне только под воздействием поганок. О том, чтобы откровенно поговорить о Лорде и кентаврах, вообще речи быть не может; он не поймёт. Жестокое убийство кентавра вывело его из себя. Возможно, его влюблённость охладела. Возможно, я стала ему даже противной из-за того, что не разделяю его сострадания, сочувствия и нравственного негодования. Эти громкие слова не имеют ничего общего с тем, чем я занята и тем, к чему я стремлюсь.

Мы с Агнесой медленно прогуливались под аркадами Аквинкума. Старые вязы бросали на нас косые тени. Она внимательно слушала меня, а я о многом ей поведала: о Лорде, о кентаврах, о неопределённости нашего с Варегом будущего; о многом, за исключением хоркруксии.

— Я думаю, это из-за тамошнего воздуха, — говорила Агнеса, — от земляных испарений в лесу. Кентавры там все становятся со временем такими гордецами. Одни раньше, другие позже, если только не передохнут прежде. Тёмный Лорд всё правильно сделал. Иначе нам бы самим пришлось разбираться с риг-латноком. Ты, как и все наши ведьмы, зачуяла угрозу. Здесь что-то в воздухе носилось. Что-то готовилось. А теперь... — Агнеса зашлась заливистым смехом. — Подарок добротный. А о Вареге не беспокойся. Он порхает вокруг тебя, как шмель вокруг розы. Его попустит.

Мы около двух часов гуляли, а когда Агнеса засобиралась домой, я предложила пойти ко мне. А она как замешкалась, как засомневалась; одним словом, на Агнесу это было не похоже.

— А если Тёмный Лорд в замке? — спросила она, болезненно щурясь от непривычно яркого мартовского солнца.

— Но ты же в прошлый раз не боялась, — я недоуменно заглянула ей в глаза. — Откуда в тебе взялась эта робость?

— А теперь боюсь, — промолвила она непривычным для неё тоном. — После того, что с отцом... Мне лучше не попадаться ему на глаза.

— Со мной ты в безопасности, уж поверь, — я настаивала, инстинктивно убеждённая в своей правоте. — Разве я смогла бы спокойно жить с Лордом под одной крышей, если б он лишил меня единственной подругой? Думаешь, он этого не знает? К тому же, вспомни Игоря на празднике. Он веселился больше всех нас. Ему на дядю наплевать. Думаешь, Лорду нет?


Мы отобедали с Агнесой в обществе госпожи Катарины. Мне показалось, она сегодня чувствовала себя гораздо лучше. Замок испил крови риг-латнока и прогрелся; госпожа тоже почувствовала это и не переставала изумляться тому, как уютно ей спалось в тепле. Присутствие гости тоже подействовало на неё ободряюще, она механически вела себя как подобает и поддерживала учтивый разговор. Госпожа даже похвалила меня за то, что я пригласила Агнесу к нам отобедать и «не пошла дальше невесть куда усердствовать в своём празднике»

Я мысленно простила госпоже те слова о сиротке, неблагодарности и бесчувственности; не могу злиться на неё, ведь она приютила меня и пригрела у себя на груди. Моя благодарность состоит в том, что я приготовлю ей отменное лекарство, а мои тёплые чувства — это надежда, что она придёт в себя и мы снова сможем быть родней в полном смысле этого слова.

Госпожа держала в руках книжицу со жребиями: внутри неё хранится множество билетов с предсказаниями и пожеланиями. Она нередко прибегает к ней, хотя не считает это похвальным занятием, скорее глупой игрой, недостойной настоящей волшебницы. Я считаю, что умные волшебницы не совершают глупостей, как только намеренно и с пользой для себя. На сей раз польза состояла в приподнятом настроении всех участвующих в этой глупости.

Госпожа вытянула себе одно, в котором прочла: «Вот и любовь явилась не запылилась». Госпожа изнеженно хмыкнула, и мы с Агнесой обменялись растерянными взглядами. Агнесе выпал билет со словами: «Нашла на перец горчица» Здесь всё ясно. Я вынула билет, и он гласил: «Спесь зарождается на болоте» На каком таком болоте? На ум мне приходит лишь Салазар Слизерин, живший на болотах Уэльса. Но это же метафора, причём она не меня касается, ведь я тянула билет, думая о Лорде...

Дверь в гостиную начала медленно отворяться. Почти с вежливой медлительностью. Я бы сказала — угрожающе-медлительно.

У Агнесы кровь отлила от лица, а госпожа посветлела и поправила серьги. Кто бы это мог быть, как ты думаешь, дорогой мой дневник? «Это может быть лишь тот, на чьи пуговицы ты пялишься, чтобы омут красных глаз не увлёк тебя», — ты скажешь со всей откровенностью и будешь прав.

Лорд Волдеморт вошёл в гостиную своим обычным твёрдым и в то же время грациозным шагом. Его глаза сразу пали на Агнесу, сидевшую подле меня, и он удивлённо выгнул бровь. Первым делом он поприветствовал госпожу и осведомился о её здоровье. Тут-то я почуяла угрозу: за ширмой этого вежливого обхождения может настигнуть что угодно, а вводящая в заблуждение улыбка Лорда — это гибрид капкана и мышеловки.

Подойдя с Агнесой к Лорду, я представила её и с грустью наблюдала, как моя смелая подруга обрела робость. Лорд смерил её взглядом и поздоровался первым:

— Приветствую вас в Ньирбаторе, — сказал он то, что обычно говорит госпожа. Если б это позволил себе кто-нибудь другой, я бы пнула его ногой изо всех сил. — Отрадно знать, что у Присциллы имеются друзья помимо затхлых фолиантов.

Эта реплика сразила меня наповал. Я уставилась на Лорда, разинув рот. Получается, я терзаю себя учением, невзирая на его советы побольше отдыхать и развлекаться. Обманщик бессовестный. Он только на днях обронил, что я «лодырничаю, повинуясь непонятному капризу». Агнеса не дура; она всё поймёт. Лорд перехватил мой взгляд и, убедившись, что задел меня, самодовольно ухмыльнулся.

— Большая честь наконец-то познакомиться с вами, милорд, — проговорила Агнеса и слегка наклонила голову. Нет, не вперёд — набок.

— Вы присаживайтесь, — задушевно обратился к нам Волдеморт. В воздухе сочился густой яд, хоть ножом режь. — Прошу прощения, если смутил вас своим внезапным вторжением.

Мы с Агнесой переглянулись и вернулись к кушетке. Лорд направился к противолежащей кушетке возле бюста Витуса и уселся, тщательно поправив стрелку на брюках. В гостиной воцарилась тишина, нарушаемая только расспросами госпожи о самочувствии Лорда и его лаконичными ответами. От предложения пригубить огненный херес Лорд отказался, но высказал предположение, что херес, должно быть, отменный, если предлагает его сама госпожа. Мне эти реплики о хересе показались странными, и Агнесе, по-видимому, тоже: она закинула ногу на ногу и нервно заёрзала.

— Милорд, а показать вам, что у меня есть? — не очень загадочно обратилась госпожа к Волдеморту.

— Я буду рад увидеть всё, что любезная Катарина желает показать мне, — учтиво отозвался Лорд. Госпожа хихикнула и протянула ему книжицу со жребиями.

Лорд взял книжицу в свои паучьи руки и с важным видом вытянул билетик. Он внимательно прочёл его и улыбнулся; а когда госпожа спросила, не желает ли он поделиться с ней содержимым своего жребия, улыбка Волдеморта стала ещё лучезарнее. Госпожа не устояла и простила ему его скромность.

Мы с Агнесой сидели тихо, как мышки, поглядывая то на Лорда, то на госпожу. Подруга подмигнула мне в сторону двери, дескать, пора уносить ноги, пока Лорд не переключил внимание на неё. С тех пор, как у меня дома обитает Волдеморт, я научилась читать во взгляде просто неописуемые вещи. Я не поняла сразу, почему Агнеса так нервирует, пока не раздался прохладный голос:

— Агнеса, как отец поживает? — спросил Лорд, приняв выжидательную позу. На его лице появился предвкушение какой-то услады. То есть издевательства.

— Он пребывает в тяжком состоянии, милорд, — Агнеса ответила печальным тоном.

Лорд не торопился спрашивать дальше, а сверлил её взглядом, точь-в-точь как меня в тот вечер, когда мы впервые встретились. Лицевая пантомима. Змеиное искусство. Сплошное превосходство. Я бы здорово испугалась, если б не восхищалась способностями Лорда вгонять в ужас на пустом месте. Старик того не стоит.

— А не хочешь вернуть его мне? — спросил он едко. — Исправиться не хочешь? Ничуть?

Агнеса на миг возвела глаза к потолку, как если бы собиралась молиться духам Ньирбатора, чтобы унесли её отсюда подальше. Она взглянула на меня, надув губы, словно это была моя вина. Но разве я могла предугадать, что Лорд заглянет в гостиную в дневное время? Обычно он делает это поздно вечером.

— Простите, милорд, но что вы имеете в виду? — тихо спросила она.

— То, что я сказал.

— О чём идёт речь? — вдруг к разговору присоединилась госпожа. — Что-то случилось с Драганом, милорд?

Лорд медленно повернул взгляд к госпоже, и ответил:

— Да, любезная, да, ещё как случилось. Драган, видите ли... — он снова повернулся к Агнеса, предварительно бросив на меня колкий взгляд, — подвергся чудовищному, ну просто нечеловеческому нападению. Катарина, вы бы видели, что с ним... даже злейший враг и тот смягчился бы при виде Драгана в таком печальном состоянии.

Я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Лорд тот ещё хитрый лис. Как можно так откровенно играть? И зачем ему понадобился старик Каркаров? Тот, грубо говоря, ничего из себя не представляет. Конечно, он не мог поверить в ту версию, что тот вдруг заболел, тем более, когда у него дочь — перец на горчице. Госпожа была совершенно ошеломлена этим удручающим известием. Она всплеснула руками и на её глаза навернулись слёзы. Интересно, плакала ли она, когда меня положили в больницу... Далее следовали её трогательные расспросы о том, как-так-почему-зачем-что делать-за-что-ах-ах.

— Бедняга! — воскликнула госпожа. — Мои родители знали четыре поколения Каркаровых. Все они были донельзя здоровы, настоящие упрямцы в долголетии, отличные пловцы в бурном житейском море. Ой, Агнеса! Бедная девочка моя! Мы поможем тебе подыскать себе платье с плерезами и гагатами, — жалобно простонала она, имея в виду траурный наряд.

— Он не бедняга, — раздался твёрдый голос Агнесы. Мы все обернулись в её сторону, но эмоции у всех были разными: я побаивалась, госпожа недоумевала, Лорд искривился в злой усмешке.

— Что, прости? — спросил Лорд, изящно выгнув бровь.

— Он не бедняга, — повторила тем же тоном Агнеса. Похоже, сочувственные возгласы госпожи насчёт её непутёвого отца надавили на больное место. — Он домашний тиран.

Я дотянулась до её руки и ущипнула её за локоть, чтобы она не сболтнула лишнего. Взгляд Лорда не сулил ничего хорошего. В воздухе среди всей этой подгнившей вежливости летало что-то гадкое. Госпожа опять проваливалась в прострацию.

— Он мой слуга, — холодно прорезал тишину Лорд. — Плевать я хотел на то, какой из него семьянин.

Я не могла спокойно смотреть Лорду в лицо, затянутое наглым торжеством. Мне надо было что-то сказать. Агнеса потом упрекать меня будет за молчание.

— Милорд, извините, что мешаю вашей беседе, — вежливо вклинилась я в их перепалку. — Дело в том, что он всячески притеснял Агнесу и...

— Помолчи, — оборвал он меня, даже не удостоив взглядом. Я тяжело сглотнула, поняв всю тяжесть курьёзного обстоятельства. Отделаться от Лорда будет не так-то просто. Физически на чернокнижника не воздействуешь, а некроманта жалостью не проймёшь.

— Я считаю, милорд, — ответила Агнеса, отвлеченно смотря на свои ногти, — у вас найдутся более достойные слуги, внушающие куда больше доверия, чем мой мнительный отец, преданность которого заключается лишь в боязни оказаться на задворках.

— На задворках? — Лорд изящно поднял бровь. — А где вы сейчас? Под солнцем, что ли? Не заговаривай мне зубы.

Агнеса вдруг покрылась мелкими розовыми пятнами. Лорд совсем разошёлся. Мне хотелось вскочить с кушетки, подойти к нему и попросить не обижать мою подругу, с которой мы хорошо проводим время, и которая всего час назад была в прекрасном расположении духа и составляя нам компанию в этом одиноком Ньирбаторе.

— Агнеса, скажи мне, — язвительно продолжил он. — Правда, что отец собирался отправить тебя в маггловский пансион? Чтобы тебя... хм-м... подлечили?

Агнеса молча кивнула. Выражение лица у неё было такое, словно ей уже нечего терять и она не надеется выжить.

— А ты здорова, как считаешь?

— Я здорова, — ответила она.

— Я бы не был так уверен на твоём месте, более того я со всей серьёзностью говорю тебе, что твои достоинства поражают, как удары кузнечного молота по голове. — Лорд холодно рассмеялся. Госпожа вынула платок и вытерла вспотевший лоб, всем своим видом выказывая Лорду поддержку. — Что ты себе вообразила? — шипел он дальше. На его точеных скулах проступила угрожающая бледность. Мертвецкий бланманже.

— Я… я… — замялась Агнеса.

— Чем ты его прокляла?

Я удивлённо посмотрела на Лорда. Конечно же он знает чем. У меня сложилось впечатление, что он хотел унизить Агнесу, вынудив её вслух при свидетелях признать свою вину. «Слава Баториям, — я подумала, — что нет больше полиции, комиссаров и инквизиции, и никто не возьмёт под стражу мою подругу»

— Ангустикамом долорификамом, — ответила Агнеса, не сводя с Лорда глаз. Маска на её лице выражала полное безразличие.

— Ишь ты! — воскликнула госпожа, очнувшись из прострации от самого наименования мощного проклятия. — Не отсох бы у тебя язык сказать об этом пораньше?

— Госпожа, пожалуйста, успокойтесь, — воскликнула я и поймала на себе пронзающий взгляд Лорда. Я ответила ему умоляющим.

— В чём дело, Приска? — вполголоса спросил он, понижая свой голос с каким-то особым намерением. — Хочешь высказаться? Дать тебе разрешение? — Прозвучало довольно унизительно, но я проглотила обиду и закивала как последняя грязнокровка. — Ну что ж, говори, я тебя слушаю.

— Милорд, всем известно, что родственные чувства зачастую подтачивают нас, — начала говорить я, подражая его вкрадчивому тону, — и становятся причиной необдуманных поступков. Отец Агнесы унижал её и угнетал её магию; ему было невыгодно, чтобы в семье был кто-то более талантлив, чем он. Будь его воля, он бы довёл свою семью до сквибского уровня. То, что его постигло, я бы сказала — справедливое наказаниедля самовлюблённого тирана. Вечно не в духе; смертельно завидующий чужому авторитету; необузданный прелюбодей. Я вдаюсь в подробности, милорд, чтобы донести до вас мысль, что эти качества — не из тех, которые сгодятся вашему слуге. То, что с ним случилось.. это было необходимо, — договорила я последний избитый аргумент, причём я крепко сжимала руку Агнесы, не осознавая этого. Только проследив за любопытным взглядом Лорда, я выпустила её руку из своих тисков.

Я вспомнила, как он позавчера схватил меня за руку ради «увлекательного зрелища», и ощутила, что краснею до корней волос. Не знаю, что и думать, но меня коробит то, что я даже имени его не знаю. У кого бы спросить?

Я бросила взгляд на госпожу: судя по тому, что она сняла со своей шеи жемчужное ожерелье и принялась пересчитывать бусинки, она снова проваливалась в прострацию. Её нос мелко вздрагивал, как у кролика, налицо потеря интереса к действительности. Агнеса в свою очередь ущипнула меня за локоть и благодарно улыбнулась.

— Необузданный прелюбодей? — переспросил Лорд, окинув меня пытливым взглядом. — Гм... Скажи на милость, Приска, а откуда тебе это известно?

На миг мне послышалось нечто мерзостное в его тоне. Я даже думать не хочу, что он себе навоображал.

— Агнеса рассказала мне, — ответила я, отворачиваясь к подруге.

— Да, милорд, я всё видела, — подтвердила она. — Зачем вам слуга, который не способен держать себя в руках? — Агнеса состроила многозначительную гримасу.

За полтора месяца у меня выработалась привычка внимательно наблюдать за Лордом, подмечать каждый взгляд, выражение лица, каждый мимолетный жест. По тысяче подобных признаков я пытаюсь раскусить его, проникнуть через лабиринт его души к самому сокровенному. Но сейчас я была в растерянности. После слов Агнесы о держании себя в руках, у меня перед глазами стояла одна картина: Лорд, хватающий меня за руку. Мой взгляд был прикован к своим рукам, но я чувствовала на себе его глаза. Интуиция снова не подвела меня — он действительно смотрел на меня. Смотрел пристально, не отрываясь.

— Надо полагать, что идея доблестной мести является вашим общим коньком? — спросил он насмешливо, переводя взгляд с Агнесы на меня. Я улыбнулась.

Агнеса, казалось, была не прочь подчиниться, но её гнев лишь усиливался.

— У вас богатое воображение, милорд, — процедила она.

Окинув Агнесу презрительным взглядом, Лорд ответил:

— А у тебя оно присутствует? Или ты даже не подозреваешь, что смерть — это самое милосердное из того, что может с тобой случиться?

Его слова ударили по воздуху, сметая всё на своем пути, и я содрогнулись. Всё пространство гостиной оказалось заполненным звуками этого тихого, почти неслышного голоса.

— Милорд, прошу вас, — взмолилась я и, впившись ему в глаза, продолжала шевелить губами ради безмолвного «пожалуйста»

Лорд смотрел на меня с непроницаемым выражением лица, но его глаза смеялись. Я тяжело сглотнула, не понимая, зачем он так со мной. Моя мольба его словно раззадорила и он опять наслаждался зрелищем.

— Видишь, Приска, — отозвался он внезапно, — сегодня я внял твоей мольбе. Подготовься хорошенько к завтрашнему отчёту.

— Да, милорд.

Он степенно поднялся с кресла, вежливо простился с отрешённой госпожой, и вышел.

====== Глава Тридцать Девятая. Держите Маггла ======

Суббота, 20 марта 1964 года

Сегодняшний вечер в комнате Лорда был просто кошмарным. Беседа с Лордом приняла совсем не тот оборот, какой я планировала. Мои теории были небрежно отвергнуты. В нескольких тезисах были противоречия, но я решила ничего не приукрашивать. С Лордом лукавить не получится; это первый человек в моей жизни, который видит меня насквозь. Хотелось бы сказать такое о Вареге, человеке, который знает меня всю жизнь, но я порой ловлю его на том, что он приписывает мне какие-то свои качества, а потом удивляется, когда не обнаруживает их у меня.

Всё, о чем бы ни шла речь, вызывало со стороны Лорда суровую критику, он был беспощаден, сардонически ухмылялся. Вокруг него билась рассерженная магия.

Он даже не похвалил меня за расшифровку целой страницы второго очерка.

— И всё без толку, — резко выплюнул он. — С тобой говорить всё равно что с безмозглой гриффиндоркой.

— Барон обо мне лучшего мнения, милорд, — робко возразила я. — Он называл меня пуффендуйкой.

— Нашла чем кичиться! — Глаза Лорда насмешливо сощурились. — Да ты в жизни не видела пуффендуйцев. Их увлечения сродни работе домашних эльфов.

— А моя хогвартская подруга говорила, что пуффендуйки — самые аккуратные и ухоженные...

— Да, да, вылитые гувернантки времён короля Георга, — едко вставил он.

Я прыснула со смеху. Какой же он ворчливый... Но я не горела желанием вдаваться в какие-то школьные предрассудки.

— Милорд, пожалуйста, не кипятитесь. Я лишь попыталась объяснить, что доводы касательно обряда с треножником — сущий вздор.

— Он меркнет в сравнении с той нелепицей, которую ты несёшь, — оборвал он меня, поворачиваясь ко мне спиной.

— Я сопоставила формулу заклинания в 4-кратном повторении с...

— Довольно! — перебил он меня. — Это меня уже бесит.

И вот в таких враждебных репликах прошёл весь вечер. Порой мне казалось, что он отыгрывался на мне за Агнесу, за то, что я вступилась за неё. Он обронил фразу: «Я снизошел до того, что выслушал дежурные любезности от твоей подруги, во взгляде которой читалось противоположное». Он понял, что Агнеса строптивая, ясный перец, — но мне что с того? Дружбе это не мешает, и Лорд не в курсе всех нюансов наших отношений.

После инцидента с Агнесой и Лордом я до сих пор мандражирую и испытываю двоякое чувство. Его нападки на мою подругу привели меня в ужас, но я же видела под конец разговора, что он смягчился. Не знаю, чем закончится эта история. Было б неплохо, если б Агнеса, удовлетворившись агонией отца, вернула его к нормальной жизни. Тёмный Лорд, говорят, не прощает. А если хорошенько попросить его? А если умаслить его очередным люком? Всё равно придётся открывать... Агнеса вышла из гостиной живой; это уже о чём-то говорит. Ну что ж, пока было бы грешно пенять на судьбу — фортуна на её стороне.

Понедельник, 22 марта

Проснувшись утром, я сразу пошла к эльфу на кухню что-нибудь перекусить. Со вчерашнего вечера мой разум был возбуждён, на меня накатило такое вдохновение, что я расшифровывала целых две страницы второго очерка. Я пришла к выводу, что текст составлен при помощи ключевых слов, использованных в «Розе ветров». Семнадцать фраз тоже напрямую с ними связаны. Я сопоставила их на одной странице своей тетради и получился зигзаг, точно пятна гадюки. Когда мне кажется, что передо мной забрезжил свет истины, он всякий раз разветвляется и змеится. Впрочем, я нахожу этот опыт занимательным и предчувствую, что он мне понадобится даже вне хоркруксии.

— Юная госпожа Присцилла, у вас такой разгоряченный вид! Как бы вы у меня не простудились! — озабоченно запричитал Фери, бегая туда и обратно, занятый приготовлениями завтрака.

— Фери, я только перекусить зашла, — я возразила голосом извне. — На длительные трапезы у меня нет времени.

— Нет-нет, госпожа, нужно есть, не то захвораете, фурией станете!

Я устало хлопнула ресницами, а эльф сокрушенно покачал головой и с шумом отодвинул стул, чтобы я садилась, а потом придвинул его с богатырской силой. Откуда в этого дряхлого эльфа столько энергии?!

Пока я ела, Фери читал мне вчерашний выпуск «Ежедневного Пророка»

ВПЕРВЫЕ ПОЙМАН ПОЖИРАТЕЛЬ СМЕРТИ

В воскресенье, 21-го марта мракоборцы достигли успеха и впервые задержали Пожирателя Смерти — Орсона Эйвери, 38. Под сывороткой правды он сознался в том, что убил Гарольда Дожа, 39 и его жену Миранду, 32. Его отец, вдовец Элфиас Дож хоронил пустой гроб, но кладбище было полно людей, знакомых и незнакомых, пришедших проститься с заместителем министра магии. Всех тронула история его сына и невестки, которые в начале марта отправились на велосипедную прогулку к друзьям и трагически погибли. Поимка удалась при попытке Эйвери напасть на Дедалуса Дингла, члена Ордена Феникса, который согласился стать наживкой. Впоследствии стало известно, что это была совместная операция Ордена Феникса и мракоборцев под началом Аластора Грюма; он задержал Эйвери и он же его допрашивает. Пока неизвестно, выдал ли Эйвери имена других состоящих в незаконном формировании. Назначен ряд экспертиз, проводятся следственные действия, направленные на установление всех обстоятельств произошедшего. Все детали следствия остаются в тайне, но многое откроется общественности непосредственно на открытом заседании суда, которое назначено на десятое апреля.

Затем Фери начал читать статью Риты Скитер, которая провела собственное расследование. Каким-то образом она разузнала о произошедшей драме между покойным Дожем, Эйвери и некой женщиной. Скитер с удовольствием смакует подробности, указывая на существование любовного треугольника и, как следствие этого, на возможное отмщение.

«Гарольд Дож был женат, — пишет Скитер, специальный корреспондент «Пророка», — и любил жену ровно настолько, чтобы совершать с ней велосипедные прогулки, а страстно любил он другую. Однажды Дож навестил свою любовницу, и в тот же день к ней пожаловал Орсон Эйвери. Каково было её удивление, когда она увидела на своём пороге двух разгоряченных мужчин, требующих её внимания. После совместного распития огненных напитков у Эйвери вспыхнуло чувство ревности, и он бросил в Дожа непростительное заклятие — Круциатус. Лондонский район Баттерси пронзили вопли незадачливого любовника. На место происшествия выехала маггловская полиция. Мракоборцы спохватились, как обычно, с многочасовым опозданием, и прибыли уже не в квартиру вертихвостки, а на место кровавого преступления: маггловская полиция была убита на скорую руку. Это дело попытались замять, как очередной промах, нет свидетеля — нет дела. Женщина пропала. Эйвери пропал. Дож пропал...»

Фери откашлялся после дрянного хохота и зачитал следующую статью:

«Потеряв доверие волшебного общества, Крауч теперь с помощью томика «Речи Мракоборца» произносит громовые обвинительные речи против всех. Стоя за трибуной, заложив пальцем нужную страницу в книге и размахивая правой рукой, он изображает исполнителя карающих богов и приходит в неописуемый раж, обвиняя всех в предательстве и продажности. Оппоненты иногда прерывают его возгласами «Неудачник!» и «Палач!», а вслед за ними эти возгласы подхватывает публика, и Краучу не остаётся ничего другого, как уйти с высоко поднятой головой...»


В три часа я выходила в Аквинкум поискать Миклоса. Я послала ему сову, но мальчик не ответил. Я поспрашивала о нём всех уличных зевак, но никто ничего толком не знает. Похоже, придётся ждать, пока он сам не объявится. Только бы Миклос не возненавидел меня.

Дорогой дневник, меня скоро все возненавидят. Я слышу это противное шушуканье, во взглядах встречных я вижу укор. За что мне это?

В половине шестого я пошла к Варегу. Он попросил меня срочно прийти к нему и обсудить всё, что между нами происходит. В результате у меня состоялся краткий и досадный разговор с госпожой Элефебой, поскольку дома оказалась лишь она одна. Олеандры возле особняка Гонтарёков уже облачились в весенние бpачные наряды, покрылись мoлодыми листьями и приготовились к цветению. Там всё распускается с невероятной быстротой. А деревья вокруг Ньирбатора, как обычно, остаются глухи к призывам весны.

Госпожа Элефеба держала себя сдержанно и отстранённо, отвечала мне сквозь зубы, как будто я чужая и недостойна того, чтобы мне растолковали, почему Варег позвал меня, а сами убрался восвояси, — точно детские игры какие-то! Моя будущая свекровь всегда была так добра со мной, а после этого разговора у меня на душе горький осадок. Смотря поверх моей головы, госпожа Элефеба произнесла: «Варег срочно отбыл по неотложным делам к Тренку». Речь идёт об известном в волшебной среде ювелире-антикваре.

Почему Варег не прислал мне сову, понятия не имею. Или он хотел меня оскорбить?

Госпожа Элефеба не пригласила меня в дом; а когда я поспешила ретироваться, она, вместе того, чтобы, по своему обычаю, развернуть меня обратно, внезапно сказала: «Относись к Варегу с уважением. В противном случае в один прекрасный день окажется, что от ваших отношений остались лишь осколки, которые уже никогда не склеить вновь. Он в тебе души не чает, но я не позволю тебе вить из него верёвки»

Затем она демонстративно позвала эльфа и велела запереть дверь на засов.

Я поняла кое-что. Во-первых, у Гонтарёков мне больше не рады. Во-вторых, госпожа Элефеба верит слухам злокозненных людей. В-третьих, Варег играет в детские игры.

Вторник, 23 марта

Сегодня я целый день корпела над рукописями в библиотеке. Легкая дрема охватывала меня, но я не боялась: я наложила на себя бодрящее заклинание. Оно довольно вредное для здоровья, но я пообещала себе, что не выйду из библиотеки без перевода третьей страницы. С таким умонастроением я держалась ещё некоторое время. «Кудесник, ну почему ты был таким чертякой?» — я вопрошала, почти касаясь губами тёртой кожи с выдавленными символами.

Вдруг за моей спиной что-то прошелестело.

«Замок любит подурачиться, — сказала я себе. — Не отвлекайся!» Но в следующую минуту меня от изумления точно громом сразило. В блестящей полировке дверцы шкафа я увидела тень. Тень чего-то громадного, что стояло позади меня. Тень чёрной башни или дементора.

Силуэт Лорда Волдеморта.

Вздрогнув, я приподнялась, а он опустил свои паучьи пальцы на моё правое плечо, как бы приказывая мне снова сесть. Очень неохотно, со стеснённым сердцем, я заставила себя повиноваться. Никогда ещё присутствие Лорда не казалось мне более замораживающим. Длинные пальцы легли на моё плечо, надавив на ямку над ключицей, — меня чуть удар не хватил. Такого ужаса мне ещё не доводилось испытывать.

Лорд учтиво осведомился, есть ли у меня какие-либо вопросы по второму очерку. Я не сразу ответила, у меня язык присох к гортани: ну не умею я разговаривать с человеком, не видя его глаз. «Что за привычка такая — подкрадываться сзади?» Лорд, по-всей видимости, и не думал менять свою позицию — он продолжал стоять на месте, и мои глаза лихорадочно впивались в дверцу шкафа. Я не стала задавать ему вопросов, а только обратила его внимание на то, что продвигаюсь с похвальными темпами. Нахваливать себя я не люблю, но сейчас на то была причина: я всего лишь попыталась скрыть жуткую усталость. Голос мой был затухающим, будто сил хватало лишь на двусложные слова. Лорд по-прежнему стоял позади меня; казалось, он через моё плечо поглядывал на расшифровку. Я ощущала это своим затылком, как бы глупо это ни прозвучало.

Пергамент вибрировал под моим пышным пером. И перо подрагивало над моим пергаментом. А ещё дрожали мои руки. Только волосы дыбом не встали, — и то утешение.

— В чём дело, Приска? — вкрадчиво спросил он. — Что-то тебя беспокоит?

— Я задумалась, милорд.

Он молчал. Я с полминуты колебалась, стоит ли продолжать дальше. В блестящей полировке я разглядела дугу — выжидательно выгнутую бровь Лорда.

— Я читала новости, милорд. Об Орсоне Эйвери.

— А что с ним? — вяло спросил он.

— Ну как же... Его поймали с поличным.

— И что с того? — В его голосе я услышала лишь раздражение. То ли Лорд блефует, то ли ему действительно наплевать.

— Раньше то и дело писали о том, что живьём не удаётся поймать ни одного Пожирателя. А тут впервые. Он может выдать имена. Может навредить вам. Его же допрашивает сам Грюм. Говорят, он недавно вышел из Мунго с очередным шрамом, а он свирепый, вселяет ужас не только в...

— Думаешь, я этого не предвидел? — перебил меня Лорд. — Стоит Эйвери назвать первую букву чьей-то фамилии, моментально активизируется проклятие.

— Значит, он погибнет?

— Само собой, — ответил Лорд и хмыкнул, будто удивляясь, что меня заботят такие пустяки.

Расточительство Лорда поразило меня. Эйвери — сверстник Лорда, я сразу предположила, что они учились вместе и собиралась об этом спросить. Любопытство, притупленное страхом, на миг обрело былую остроту, но тон Лорда был настолько хладнокровен, что я не решилась спросить.

— Он заслужил это, — снова послышался голос Лорд у меня за спиной. — Знаешь почему?

— Знаю, милорд.

— Так скажи, — послышался приказной тон. Тень в полировке по-прежнему была неподвижна и беспристрастна.

— Он расправился с Дожем не ради поставленной задачи, а из-за личной вражды.

— Верно, Приска. Эйвери просчитался, когда пожелал совместить полезное с приятным. Я не разрешаю такого.

— Вы очень суровы, милорд.

Послышался едкий смешок.

— А на днях ты говорила: «Вы очень добры, милорд».

— Да... — Смутившись, что он помнит, я опустила голову и подперла её кулаком. Хотя Лорду не было видно моего лица, но у меня мелькнула глупая мысль, что он сквозь затылок видит мою реакцию. — Я имела в виду по отношению ко мне.

— И о чём это говорит, Приска?

— Может быть, о том, что... э-э... с глупыми девчонками вы более великодушны, чем со своими слугами?..

— Ты намеренно избегаешь конкретики? — бесцветным тоном полюбопытствовал Лорд.

Я не нашлась, что ответить и просто покачала головой. Разговор заходил в тупик. Разговор, в котором не видишь лицо собеседника, но ощущаешь на затылке испытующий взгляд, и пытаешься понять по тону голоса, к чему он клонит.

Странная встреча длилась недолго. Лорд предупредил, что отчёт вечером отменяется, так как он уходит из замка по делам. Перед уходом он напомнил мне, что «никто не окажет более благотворного влияния на мой ум, чем он». Кто бы мог подумать, что он собирается оказывать влияние на мой ум? Разве я не пешка в его семиглавом бессмертии? Разве он не избавится от меня, как только его достигнет?

Я не успела обернуться, как он уже вышел. Моё плечо было словно охвачено пламенем.

Лорд привнёс в мою жизнь истинное знание Хокруксии. Могу ли я теперь не попасть под его влияние? А если семиглавый крестраж далёк от реализации, могу ли я не разделить его заблуждений? В уме Лорда таится столько высоких истин, и его влияние столь всеобъемлюще, что в одиночку я бы не смогла отличить ошибочное от достоверного. Я не уверена в бессмертии — лишь в том, что он ни за что не остановится, пока не добьётся своего.

Судя по всему, тайны Лорда никто кроме меня не знает. Тогда, в кабинете, когда Розье увидел меня, его взгляд был рассеян, он быстро заморгал. Что-то тут нечисто. Скорее всего Лорд применил к нему Обливиэйт, как в случае с Сэлвином. Возможно, он так подчистил им память, что само упоминание хоркруксии вызовет у них неприязнь. Впрочем, карьере Сэлвина вреда от этого не будет — всецело посвятив себя службе Волдеморту, он уже не преподаёт в Дурмстранге.

Я вышла из библиотеки и добрела до своей комнаты. Завалилась в постель и спала всласть до самых сумерек.

Среда, 24 марта

Сегодня мы с Варегом наконец встретились. Шесть дней не виделись, совами не обменивались. Я думала, он уже возненавидел меня.

Поцелуи. Объятия. Нежные слова. И вся эта эластичная жизнерадостность была какой-то натянутой. Я не могла забыть слова госпожи Элефебы. Если Варег нажаловался на меня своей матери, то ему можно посочувствовать, как любому маленькому ребёнку. Если б у меня были родители, я бы никогда не обращалась к ним с такими глупостями.

Тем не менее, я была настроена доброжелательно и хотела провести с Варегом свободное время. Вечером мы с ним пошли гулять. Лёгкий ветер гладил нам щёки, воздух казался тёплым. Посидев недолго в «Немезиде», мы вышли из магической части Аквинкума, пересекли барьер и двинулись в направлении юго-западного Будапешта. Там вечер был сырой и холодный; в сером тумане, низко нависшем над рекой, тускло светились огни барж.

В этой части города находятся маггловские развлекательные центры и новое здание полицейского участка, которое не успели открыть, так как весь состав старого участка истребили ещё в конце ноября. Большинство волшебников эта часть города привлекает лишь тем, что здесь находится запечатанная пещера короля Иштвана. Внешне она совсем непримечательная и была б совершенно незаметной, если б возле неё не красовалась золотая табличка з рунической резьбой. «Пещера короля Иштвана была излюбленным пристанищем Геллерта Гриндельвальда, великого волшебника с душой поэта. Здесь он любил подпитывать силы, мечтать и составлять планы для общего блага всех волшебников. Пускай знают друзья и враги, мертвые и живые, старые и молодые, что не было в Сабольч-Сатмар-Береге такого, кто ориентировался в наших подземных жилищах лучше Гриндельвальда».

Пещера находится у подножия вечнозелёного холма. Ни холма, ни пещеры магглы не видят. Место сырое и мрачноватое. Не исключено что сюда можно проникнуть из затопленного острова Маргит, хотя никто подобного пути до сих пор не нашёл. К холму ведёт дорожка, посыпанная золой, а перед самим входом пещеры огорожен небольшой квадратик голой земли — там расположен алтарь.

Пещеру запечатывает каменная глыба, защищённая от любых чар. Над глыбой на провисшем шнуре болтается вторая табличка: «Здесь четвёртого ноября 1955-го года произошла знаменитая дуэль Ангреногена Сквернейшего и Аластора Грюма, в которой выдающийся мракоборец избавил нас от узурпатора. Не входите сюда, если не намерены сразиться с неуязвимым инферналом» Восклицательный знак. Размашистый. Красный. Ниже указан 1956-й год — дата смерти Ванды Долоховой, волшебницы, которая погибла от руки пещерного инфернала и этим спасла всех остальных, поскольку без её жертвы мы б не узнали, что туда заглядывать не стоит. Эта волшебница приходится сестрой Антонину Долохову, главе бюро магического законодательства.

Мы с Варегом прогуливались по центру юго-западной части. Было многолюдно — много тёмных и темнейших с разными целями: либо что-то найти, либо потерять. Никто просто так не гуляет в этой части города. Кое-кого я узнала, это всё знакомые люди, обитатели медье, а с чужих заметила только балахоны нескольких Пожирателей.

Мы заглянули в несколько винных лавок и, наконец, остановились у погребка под вывеской «Красный омут», неподалёку от заброшенного поместья. Мы с Варегом планировали немного позднее уединиться в склепе, трансфигурируя сундуки в удобную кровать. Варег не донимал меня, не упрекал, не гримасничал, но я чувствовала, что между нами всё разваливается. Интуиция подсказывала мне, что нужно спасать наши отношения; плотские утехи были запланированы как спасительные меры. Тривиально, разумеется, но... есть ли что-то нетривиальное в этих отношениях?..

Недолго жила надежда. «Испаряется мopoженое, cтоит его только лизнуть. Иcчезает конфeта, eдва успев ocвободиться от обёртки», — частенько говорил покойный муж госпожи.

Всё случилось, как раз когда мы проходили мимо улицы Каменщиков, где находится заброшенное поместье Ангреногена — массивное, каменное здание в глубине большого каменного двора, которому с обеих сторон ведут полукругом каменные ступени. Никто из уважающих себя волшебников не горит желанием заходить в поместье Сквернейшего. С того самого дня, как на дверном косяке было наклеено объявление, гласившее, что поместье сдается, там ошиваются беглые колдуны.

«Держите вора!» — завопил кто-то во всё горло.

Я оглянулась и увидела Исидора. Возле него стояла Элла, сестра Варега.

В следующий миг Исидор помчался за каким-то мужчиной — магглом, как оказалось позже. Элла была немного растрёпанная, закрывала рот руками и вся дрожала. Варег сразу побежал к ней.

Некогда было соображать, что произошло, из обрывочной речи Эллы уже все поняли, что маггл ограбил её, когда она выходила из ювелирного магазина.

— Он подобрался ко мне бочком и говорит: «Ну, пойдем-ка, домой тебя провожу», — поведала Элла срывающимся от рыданий голосом. — Когда я отказалась, он схватил меня сзади за шею, сдавил так, что мне ни охнуть, ни ахнуть, и давай толкать вперёд, пока не дотолкал до угла магазина. Придавил меня и начал тискать! Ой, мамочки! Потом выхватил из сумки кошелёк, а меня как швырнул с размаху! Я так ушиблась!

Первым среагировал Исидор. Лицемер старый. Миклоса бить не прочь, но и на людях строить из себя благородного защитника тоже умеет. Услыхав его крик, местные колдуны поспешили вслед за ним с криком: «Держите вора!» и пустились в погоню без применения волшебных палочек на глазах у магглов. Толпа пришла в замешательство. Колдуньи постарше повизгивали, сетовали и косились на Эллу; раздавались возгласы «сама виновата» и «профурсетка». Старухи всегда ищут повод, чтобы шкварчать на молодых.

Мнения толпы разделились. Маггловская половина решила, что вор забежал в близлежащий кабак и бросилась туда. Дверь отчаянно трещала, готовая податься и распахнуться, впустить всю ораву. Над головами просвистел камень, послышался звон разбитого стекла, и магглы ринулись на штурм кабака. К ним присоединились столбняки, то есть магглы, стоящие у столбов. К слову, среди магглов существует отдельное сословие — люди, что коротают вечера, прислонившись к столбам. Каждый столб на юго-западе имеет своего завсегдатая, который вынюхивает обстановку и выжидает случая поучаствовать в уличной перебранке.

Вторая половина толпы — все колдуны — остались на месте смотреть вслед бегунам.

Всё моё внимание было приковано к горстке волшебников, которые с криком и ревом летели, как вихрь, крича «Держите вора! Держите вора!» Сначала они бежали как команда, но затем как попало, вперемежку, каждый сам хотел поймать вора и не делить ни с кем добычу. Они сбили с ног нескольких прохожих; улицы, площади и дворы оглашались криками.

В конце концов со стороны мостовой донёсся торжествующий вопль, что вора поймали. Меня осенила мысль. Я побежала. Рванула будто наугад, толком не разбирая дороги. Как заведённая. Ведомая. И не ощущала страха. Варег умчался за мной. От Каменщиков до мостовой пять минут быстрым шагом. Ветер был попутный и грубо подгонял меня вперёд.

Маггл лежал на земле. Толпа с любопытством его окружила; кольцо всё сужалось и сужалось. Мелкие гроздью висели на фонаре, свистели и улюлюкали. Вновь прибывающие колдуны толкались и протискивались вперёд, чтобы поглядеть на маггла, который позарился на деньги волшебницы. Сквозь плотную стену тел я прорывалась вперёд, раздвигая людей локтями и хватаясь за чьи-то плечи.

Я узнала вора: это был Олаф, младший брат Тощего Одо. Его блестящие глаза и взъерошенные космы придавали ему сходство со стервятником. Он лежал, покрытый грязью, с окровавленным лицом, бросая обезумевшие взгляды на лица окружавших его колдунов. Как судачат о нем, Олаф есть незаконнорождённый сын банкира и только наполовину брат Одо. Не любят у нас таких; говорят, обязательно вырастет разбойник с большой дороги.

Толпа вдруг засуетилась. Подмигивания. Перешептывания. Толчки. Оглянувшись по сторонам, я увидела вдалеке Пожирателей; они двигались в нашем направлении. Среди них был Яксли, младший Лестрейндж, брат и сестра Кэрроу, трое неизвестных мне и — слава Немезиде! — профессор Сэлвин.

Когда Пожиратели подошли, толпа недовольно заворчала, но всё таки посторонилась, пропуская вперед наших новоявленных жандармов. Профессор Сэлвин заметил меня и, улыбнувшись, притронулся к шляпе. Его матовое выбритое лицо с красивыми, правильными чертами, всклокоченные волосы и ярко блестящие голубые глаза свидетельствовали о силе и здоровье. Я была рада видеть профессора в добром здравии.

— Это я, господа Пожиратели! — загорланил Исидор, выступив вперёд. — Это я поймал грязного воришку!

Он, похоже, ожидал получить что-нибудь за труды, хотя бы признание и пожатие руки, но Пожиратели все до единого смотрели на него с неприязнью и о чём-то перешёптывались. Толпа смотрела на Пожирателей с этаким недоверчивым прищуром, но кротко ожидала распоряжений. Профессор Сэлвин выступил вперёд и произнёс твердым голосом:

— Как всем вам известно, подобные дела подлежат нашему и только нашему разбирательству. Я доложу о маггле Тёмному Лорду, и он вынесет свой приговор.

Толпа волшебников одобрительно закивала, раздавались возгласы «Правильно!», «Государь разберётся», «Он церемониться не станет!» Про Исидора все уже забыли, только Элла не переставала его благодарить. Он взбодрился, подошёл к магглу, пнул его хорошенько, достал кошелёк и вернул Элле. «Ты бы так о Миклосе заботился! — я подумала. — Лицемерный старикашка»

Толпа тем временем возбудилась не на шутку, поскольку Пожиратели не спешили уносить маггла, и люди принялись сообща пинать маггла и осыпать его проклятиями. Несколько основательных тумаков досталось и тем, кто стоял к магглу ближе всего.

Пока Варег отвлёкся на сестру, донимая её расспросами, почему она гуляет по городу в одиночку и зачем ей тысяча и одно украшение, я двинулась к профессору Сэлвину. Он как раз отошёл в сторону и закурил папиросу. По пути меня осенила полубезумная и при том очень здравомыслящая идея.

Прислонившись к балюстраде на мосту рядом с Сэлвином, я некоторое время наблюдала за толпой, которая выплёскивала свою злобу на подвернувшегося маггла. По выражение лица Сэлвина было видно, что ему тоже не по вкусу народные методы. Я спросила якобы невзначай:

— Профессор, а можно мне забрать его себе?

— Что-что, прости? — он сдвинул брови и сощурил глаза, будто решил, что ему послышалось.

Я кратко изложила ему свою просьбу. Сэлвин — смышлёный профессор, бывают профессора тугодумы, но он не такого пошиба. Притом в его взгляде читался вопрос: «Какую игру ты затеяла?»

— ... нужен Ньирбатору, и чем скорее, тем лучше. Вы разбираетесь в таких вещах лучше, чем кто-либо другой, поэтому я осмелилась обратиться к вам.

— Разумеется, но здесь не тот случай, Присцилла, — как-то неуверенно протянул он. — Нет больше ни инспектора, ни участкового, ни комиссара, ни судебного прокурора. Такие дела подлежат исключительно разбирательству Тёмного Лорда.

— Да я знаю, профессор! Но дело слишком мелочное для него, вы не находите? Или сомневаетесь, что маггла ждёт Авада? Скажите ещё, что Лорд задаст ему трёпку и отпустит, — рассмеялась я от волнения, охватившего меня. — Лорд по-любому казнит его. Негодяй ограбил волшебницу, и то не обычную, а сестру моего жениха. Разве я не могу с ним разделаться?

Сэлвин вытаращил на меня глаза.

— Разумеется... его ждёт Авада... Сестру говоришь? Вот подонок! — возмутился профессор. — Но пойми, Приска, нужно следовать протоколу.

— Какому ещё протоколу? — Моё нетерпение возрастало, нужно было быстро всё провернуть, пока Варег не вздумал полюбопытствовать, о чём мы с профессором так оживлённо болтаем. А то ещё попытается отговорить и подкрепить свои аргументы всевозможными увещаниями морального порядка.

— Несмотря ни на что, он должен предстать перед Тёмным Лордом. — Далее Сэлвин начал подробно выкладывать весь процесс: притащить виновного в подвал дома Бартока, расстегнуть запонку, закатить манжету и позвать Лорда.

— Профессор, вы слышите себя? — нетерпеливо перебила я его. — Тёмный Лорд живёт у меня дома! Думаете, он не отдаст его мне? Да он мне спасибо скажет за то, что я избавила его от трудов. Это же чушь собачья, какой-то жалкий маггл. Лорда нельзя беспокоить такими пустяками.

— Погоди, не торопись так, — отозвался Сэлвин. Он выпустил колечко дыма, и его взгляд был отчасти любопытный, отчасти опасливый. — Я хочу тебя вот о чём спросить… Как ты собираешься приносить жертву?

— Замок знает, что делать. Главное доставить и запереть.

Смущенный вид преподавателя светлых и тёмных искусств, которому было явно не по себе, пошатнул мою уверенность в том, что что обратилась по адресу. Он закурил вторую папиросу и с каким-то подозрительным упорством внимательно разглядывал мои руки, будто уже воображал себе меня и маггла в закрытом пространстве Ньирбатора. «То ли я делаю? — я подумала боязливо. — Вообще, знаю ли я, что делать?» Может быть, мне было б куда проще попросить самого Лорда, но меня одолел страх, что он может потребовать что-то взамен. Уже люки ему открываю. Кроме того, мне действительно показалось абсурдным то, что Лорд уделяет внимание таким мелочным делам.

— Пожалуйста, профессор, не молчите, — нетерпеливо простонала я. — Вы поможете мне? Тёмному Лорду я сама скажу, он возражать не будет. И вас похвалит за то, что... Добровольно, — проговорила я с многозначительным нажимом, — Вызвались. Мне. Помочь.

Вдалеке я поймала любопытный взгляд Варега. Наверное, мы с профессором были похожи на темные кроны вязов в двух шагах от нас, которые от порывов ветра склонялись друг к другу, будто шепчась о каких-то страшных тайнах.

— Так будем тащить его или как? — кто-то громогласно отозвался у меня за спиной.

Человек, так внезапно вступивший в разговор, был не кто иной, как Рабастан Лестрейндж. Он отошёл от горстки Пожирателей и заложил руки за фалды своего сюртука с таким же скучающим видом, с каким когда-то стоял возле моей калитки. Вскоре подошли Амикус и Алекто Кэрроу с не менее апатичным видом.

— Конечно, — ответил Сэлвин, спохватившись. — Я отведу его к Тёмному Лорду.

Я поймала оживлённый взгляд Сэлвина. Он кивнул мне. Он согласился. Ну наконец-то!

— Ты отведёшь? — возмутился Лестрейндж. — А я вроде как тоже хочу отвести. Короче, ты не выделывайся, а то получишь звездюлей под завязку.

— Да, старый хрен, знаем мы тебя, — эффектно встряла Алекто Кэрроу. — Из-за какого-то маггла все здесь попросту обоссались, вопли на всю столицу. Вот мы и примчали. А когда дело сделано, ты норовишь все лавры себе присвоить? Нет уж! Дудки! Нам тоже хочется, чтобы Тёмный Лорд нас по головке погладил!

— Ты своё место забыл, профессор. Да и значение преувеличил, — презрительно добавил Амикус Кэрроу. — Вали-ка отсюда, пока мы добрые.

Я опешила от такого обращения с профессором; он сам потерял дар речи. Они все чуть ли не вдвое моложе его. Я заговорила с Лестрейнджем, который ближе остальных стоял к нам.

— Тёмный Лорд вообще-то у меня дома живёт, и профессор приведёт маггла прямо под его дверь. — Я смерила его убийственным взглядом, подражая манере Лорда. — А всяких малохольных я в дом не пускаю.

У Лестрейнджа глаза полыхнули. Он плотоядно оскалился и прошептал еле слышно:

— Жалко, не дали Белле тебя добить. Достанься ты мне, я бы тебя утрамбовал. Но сперва раздел бы догола и вздёрнул на дыбу.

От развязной реплики я вздрогнула. «И этот отморозок пристает к Агнесе?»

— Ты находишься на чужой территории, Лестрейндж. Среди чужих людей. Если что, я не побрезгую собственными руками насадить твою голову на острие своей калитки. А остальное утрамбуют мои друзья и соседи, — шептала я, наклонившись к Лестрейнджу, чтобы профессор не услышал.

— Калитку твою я хорошо помню, крошка, — он ощерился. — Ты тут не шуми и не чирикай. Я тебя запомнил. Знаю, где ты живёшь, куда ходишь. Твои дни сочтены, — он закивал головой, окидывая меня таким себе прощальным взглядом. — Знаешь, у Беллы на стене висят отрубленные головы домашних эльфов. Я отдам ей твой скальп, будет забавный парик на одну из голов. Я прям вижу перед собой, как хорошо будет сидеть... такой шик-модерн... — Он мерзко расхохотался и закашлялся.

Я вся внутренне закипела. Если б это не была маггловская часть города, я бы прокляла его. Он вульгарно угрожает, без намёков, в открытую. «Зелье Noctem я берегу как раз на таких, как он. Скоро я им займусь»

— Бедняга, — прошептала я ему. — Наверно, несладко быть всего лишь бледным фоном для своего братца, который является бледным фоном для своей жены.

Ответить он ничего не успел, так как профессор Сэлвин схватил меня за руку и потянул за собой подальше от этого пожирательского сброда. «Как Лорд их терпит?! Это же твари подзаборные!» Оглянувшись на троих Пожирателей, я увидела плотоядный оскал, высокомерный взгляд, лишённый ресниц и один неприличный жест. Меня подташнивало.

— Нужно спасать маггла от черни! — отчаянно воскликнул Сэлвин, имея в виду наших волшебников, которые в приступе ярости совсем омагглились.

Положение вора было поистине самое незавидное. Кое-кто уже поцелил в него деревянным бочонком с огуречным рассолом, кто-то тростью тыкал ему в рёбра, кто-то плевал в него, обнаруживая невиданную доселе меткость. Даже старикашки, которым лет под сто, толпились над магглом, как исполины, норовя схватить его своими дрожащими ручищами и поколотить. В общем, волшебники Сабольч-Сатмар-Берега пришли восторг от возможности безнаказанно кого-то наказать.

Я мимоходом искала взглядом Варега. В толпе я поймала его взгляд и увидела, что он наблюдает за мной; я жестами объяснила ему, что мне нужно уходить. Он кивнул с пониманием, но от меня не ускользнуло то, что он взглянул на меня так, словно я ухожу не домой, а навсегда. Я замерла на месте на несколько секунд, терзаясь сомнениями, внезапно охватившими меня. Но властный голос профессора развернул мои мысли в ином направлении.

— Плохи дела, если вы, волшебники, остервенели настолько, что потеряли уважение к нам, исполнительной власти Темного Лорда, и приступили к самосуду, — обратился Сэлвин к толпе.

Люди потупили взгляд и почтенно расступилась, пропуская Сэлвина, знаменитое светило нашего Дурмстранга. Он схватил маггла за шиворот и потянул за собой. Тот совсем не брыкался, он был рад избежать продолжения свидания с толпой. Я посеменила за ними. Оглянувшись на троих Пожирателей, я увидела, что они и не собираются нас останавливать. «Зачем тогда было всё это словоблудие?! Или они так просто развлекаются? Тьфу! Какие же они мерзкие!»

Мы перешли на другую сторону улицы, подальше от фонарей, чтобы безопасно трансгрессировать. Наконец мы нашли безопасное место — за небольшим домиком под громадным платаном. «Лишь бы Лорда не было дома, — я взмолилась мысленно. — Так будет намного проще». Я взяла профессора за руку. В следующий миг мы уже стояли у калитки Ньирбатора.

Когда маггл увидел замок, он замычал и замотал головой. Затем потерял сознание. Под влиянием обморока его губы стали пепельные и лицо напоминало скорее маску из балагана, чем живое человеческое лицо.


Мы вошли и тотчас остолбенели.

Точнее, мы вошли и я успела повесить на крючок усыпанный дождевыми бусинками плащ. Тотчас же вспыхнул люмос максима.

В холле была госпожа Катарина. Возле неё стоял Фери. Они ждали меня. Часы показывали почти два часа ночи. «Да уж, что-то я припозднилась...»

— Графиня-заступница, да ведь это маггл! — пропищал эльф. — Нужно отнести его в подвал, пока не испачкал ковёр!

Я улыбнулась от уха до уха; смекалистый эльф сразу всё понял. Госпожа смотрела немного растерянно вперёд себя, но учтиво ответила на приветствие профессора Сэлвина. Он сразу заметил в ней перемены. Когда в последний раз он гостил в нас, у госпожи были белоснежные кольца локонов, она блистала драгоценностями и остроумием, и была уверена в том, что оказывает честь своим присутствием.

— Вернулась, значит? — раздался голос, холодный, как ветры высокогорья.

Лорд Волдеморт стоял наверху лестницы и смотрел на нас. Сэлвин встрепенулся и как будто задумался, прятать маггла или прятаться самому. Я направила палочку на обморочного маггла, прислонённого к двери и наложила заклятие статуи, чтобы стоял смирно и не качался. Он мгновенно окоченел, лишь веки немного подрагивали.

— Алекс, — окликнул профессора Лорд. — Что ты здесь делаешь?

Он сошёл с лестницы и весь такой грациозный прошествовал мимо госпожи и эльфа. Они склонились перед ним с таким богомольным пылом, какого я не видела в них поистине никогда. Небось что-то случилось в моё отсутствие?.. Сэлвин учтиво поклонился. Я опустила глаза.

— Добрый вечер, милорд! Всё началось с того, что... — профессор начал последовательно излагать события, произошедшие сегодня на юго-западе Будапешта.

Лорд слушал его, приподняв подбородок. Выражение его лица было пустующим; на меня он изредка бросал холодные взгляды, пробирающие до костей. Я поёжилась и хотела было отойти к госпоже, когда увидела резкий взмах — Лорд поднял руку в предупредительном жесте. Я замерла на месте.

— Катарина, — Лорд прервал речь профессора и обратился к госпоже, — любезная, вам незачем здесь томить себе, выслушивая бредни посторонних людей. Ступайте в свои покои и отдыхайте.

— Хорошо, милорд, — мягко ответила госпожа. — Я очень признательна вам за заботу.

У меня челюсть отвисла от такой учтивой коммуникации между Лордом и госпожой. Пока меня не было, что-то действительно случилось...

Когда Сэлвин закончил свой рассказ, он вернулся к тому моменту, когда мы договорились, что я возьму маггла себе. Лорд то и дело поглядывал на меня и его взгляд скользил по моему лицу. Кажется, моя молчаливость в конце концов привлекла его внимание.

— Ну-ну, — противно хмыкнул он, — с каких этопор девицы благородных кровей гоняются за преступниками?

Лорд посмотрел на меня — и недовольство, брызнувшее от его взгляда, едва не сшибло меня с ног. Мою голову пронзила внезапная боль. У меня из глаз посыпались звезды, будто я со всего маху налетела на каменную стену. Я попятилась и прислонилась к старинному комоду возле стены. Мои ногти буквально вонзились в красное дерево. Если б я могла скрыть эту боль, я бы так и сделала, но она была слишком мощной.

— ... и мы потолковали с Присциллой и сошлись на том, что подобное дело не достойно вашего внимания. — Сэлвин договорил и бегло бросил на меня встревоженный взгляд.

— Очень мило с твоей стороны, что ты соизволила позаботиться о моих делах, Приска, дорогая, — язвительно произнёс Лорд. Его челюсть была сжата. Окинув маггла взглядом, он спросил: — Почему маггл в беспамятстве?

— Увидел замок и потерял сознание, милорд, — Сэлвин попробовал улыбнуться. — Есть ли существо более впечатлительное, нежели маггл?

В комнате воцарилось молчание. Лорд разглядывал маггла. В воздухе витало гадкое предчувствие грядущей беды. Внезапно он позвал Фери и приказал ему проводить профессора с магглом в подвал. Я поймала взгляд Сэлвина, когда он последовал за эльфом, левиосой влача маггла — взгляд сочувственный и полон сожаления. Лорд тоже смотрел им вслед, а когда они скрылись за дверью, он обернулся ко мне и улыбнулся. То была злобная ухмылка, нашпигованная угрозами, он как бы желал сказать: «Ты нарвалась». Я лихорадочно пыталась придумать, как рассеять накалённую атмосферу, пока не удастся сбежать наверх.

— Как ты посмела принимать такое решение без моего спроса? — Лорд отделил каждое слово многозначительной паузой. — Отвечай на мой вопрос определённо и ясно.

— Мой поступок продиктован инстинктом. Ради Ньирбатора.

— Объяснись, — потребовал он, гневно взирая на меня с высоты своего роста.

— Милорд, Ньирбатор подобен пищеводу, люки пронизывать его всего — от глотки до желудка. Много магглов почило в его каменном чреве. Он регулярно требует пищи... — ответила я несколько бессвязно, одной рукой массируя висок, а другой придерживаясь за комод.

— И тебе понадобился именно этот никчёмный маггл? Как ты смеешь уводить его из-под моей руки?

— Случайная кровь немногого стоит, замок жаждет крови врага, милорд, — ответила я, затем подробнее объяснила, что маггл ограбил сестру моего жениха.

— Не нахожу нужным разбираться в таких тонкостях, да и не стоит того, — хладнокровно ответил Лорд.

— Даже ради справедливости, милорд?

— К черту справедливость, — отрезал он. — И неужели ты такая ординарная, что не можешь нажить себе врага?

Я задумалась над его предложением и не торопилась отвечать. В конце концов я поняла, что он несправедлив ко мне и решила это высказать.

— Я уже нажила, милорд, только вы не очень торопитесь называть мне его имя.

Высокий смех прокатился по холлу.

— Самонадеянности тебе, однако, не занимать. Ох, Приска, боюсь, как бы потом не пришлось лить слезы. — После минутной паузы он прибавил: — Мой подарок разнуздал тебя. Речь шла о привилегии, но ты, конечно, забыла, что она доступна тебе лишь ограниченно, то есть исходя из моих личных интересов. Что ты скажешь в своё оправдание?

— Разве я не исходила из ваших личных интересов, когда вознамерилась избавить вас от лишних трудов?

— Да неужели? — Его глаза зловеще скользнули по мне. — То, что ты называешь трудом, для меня есть наслаждение. Мне не составит труда лишить маггла жизни — и я сделаю это так, как мне захочется.

С минуту в холле царила полная тишина. Лорд ухмылялся. При золотистом освещении канделябра его глаза казались красным стеклом.

— Обычные люди для меня ничего не значат. Все они недолговечны... Как мухи. Быстро приходят и уходят, и им никогда не прожить достаточно долго, чтобы постигнуть то, чем я овладел до конца.

— Это касается и меня, милорд, — тихо сказала я. — Ведь я тоже смертная.

— Да, Присцилла, ты просто умница, сама понимаешь всю безысходность своего положения.

Я чувствовала небывалую враждебность со стороны Лорда.

Дверь слева тихо отворилась, вернулся профессор Сэлвин, но уже без Фери. Он замер на месте, тревожно переводя взгляд с меня на Лорда; его взгляд зацепился за мои ногти, вонзённые в комод. Лорд с мнимым удивлением приподнял брови.

Сэлвин кашлянул, робко взглянул на Лорда и обратился ко мне:

— Присцилла, ты очень бледная. Тебе лучше пойти спать. Суматошный выдался вечер...

— Что такое, Алекс? — лениво протянул Лорд, пропуская мимо ушей реплику профессора.

— Милорд, маггл на месте, всё готово. А Присцилле лучше пойти отдохнуть, она очень бледная...

— Бледная говоришь? — насмешливо переспросил Лорд. — Мне стоит только захотеть, и её мозг воспламенится, а язык отсохнет. Не о бледности стоит беспокоиться.

Сэлвин тяжело сглотнул и впился в меня взглядом. На его лбу прорезывались глубокие, болезненные морщины. Сэлвин подступил на несколько шагов ближе ко мне, но не решался подойти. Он стоял как пришибленный, не отводя от меня пристального взгляда, будто мысленно причитая: «Бедняжка, ты и не знаешь, в какую беду угодила. И я ничем не могу тебе помочь, да и никто не может»

Высокий и мрачный, Лорд стоял ко мне почти вплотную и сочувственно-насмешливо смотрел на меня. Неумолимые глаза пригвоздили меня к комоду.

— Милорд, не сердитесь на Приску, она действовала со... свойственной юности поспешностью, — опять заговорил профессор, на сей раз нарочито деловым голосом, хотя его тембр дрожал. — Разрешите ей пойти отдохнуть, милорд.

Лорд взглянул на профессора с непробиваемым каменным лицом.

— Что я слышу, Алекс? Будешь рассказывать мне, что делать?

Профессор отрывисто покачал головой.

— Помнишь, где выход? — Сэлвин уже ринулся к двери, когда Лорд прибавил: — Беги, профессор, беги.

Лорд проводил Сэлвина презрительным взглядом, а затем принялся расхаживать по холлу взад и вперёд. Мы снова остались одни. Конвульсивная дрожь пробегала по всему моему телу. Голова раскалывалась. Мне хотелось присесть на кушетку под огромным зеркалом, но я не осмелилась сдвинуться с места. И не решалась заговорить из боязни неосторожным словом усилить поток издевательского красноречия.

— Знаешь, Присцилла, — лениво протянул Лорд. — Мoй пытливый ум пoднялся на головoкpужитeльную выcoту вопроса: что ты нашла в нём, чтобы разыграть такую дуру и обратиться к нему за помощью? Только бездарные личности подвергают себя такому риску.

Слова Лорда, словно семена, упали в мой мозг и разрослись, заслоняя чернотой все остальное.

— Видела, как он сразу затушевался? — злорадствовал он. — Вид у него такой чопорный, и он держался так отстранённо, словно боялся, как бы его не заподозрили в фамильярности...

Я подняла глаза на Лорда в недоумении. Красные склеры поразили меня. Ещё один колкий взгляд от Лорда — и меня словно спицей кольнуло под левую лопатку, а потом прямо в грудь. От этой боли я тихо застонала и меня забил озноб. Дышать становилось всё тяжелее, испарина покрыла лоб. Перед глазами колыхалась тошнотворная рябь. На миг мне показалось, что передо мной не человек, а змей, терзающий меня тремя рядами своих зубов.

— Зачем... зачем вы это делаете? — прохрипела я.

— Учу тебя уму-разуму, — отозвался он холодно.

— Болью?

— А что, классический способ, — он коротко ухмыльнулся. — Не любишь классику? Ничего, полюбишь. Ты же не девка уличная.

Через миг-другой моя злость пересилила страх. Я машинально потянулась к левому рукаву. Поймав моё движение, Лорд бросил на меня предостерегающий взгляд.

— Даже не думай... Я не потерплю сцен.

Выхватив палочку из ножен, я дрожащей рукой нацелилась на него.

— Брось её, — скомандовал он.

Я собиралась выколдовать Тутеламурум, защитную стену, но стоило мне взмахнуть палочкой, как Лорд одним взглядом выбил её из моей руки, точно хлыстом. Он призвал её, и она полетела прямиком к нему. Свою палочку он даже не доставал. У меня перед глазами всё плыло, а он крутил мою палочку в своих пальцах и ухмылялся.

— По правде сказать, мне даже самому совестно, что я так с тобой вожусь, — заговорил он, — а ведь не стал бы, не будь ты так глупа. Тебе следовало попросить моего разрешения, или у тебя такой обычай — прямо брать быка за рога? Зачем ты так ведёшь себя, скажи на милость? — Он стоял слишком близко, но деваться было некуда, мои ногти вонзились в древесину со всей злостью и горечью.

Я тщетно пыталась найти веское возражение, способное опрокинуть доводы Волдеморта. Я старалась сфокусировать свой взгляд на пуговице его жилета, но в глазах продолжало рябить.

— Я веду себя естественно, — я ответила спустя минуту раздумий. По звуку собственного голоса, невероятно сиплому, я поняла, как жутко вымоталась.

— По-твоему, это называется естественно? Объясни мне, чем ты занималась в столь позднее время в той части города?

— Гуляла. Выходила на людей посмотреть да себя показать. — Я еле сдерживалась, чтобы всё это не прокричать.

— Я так понимаю, у тебя не было никаких причин уходить, кроме того, что тебе было скучно?

— Можно и так сказать.

— А у тебя проклёвываются рожки, — сказал он еле слышно. — Я их собью и глазом не моргну, поняла?

Я молчала и не двигалась.

— Всё ещё упрямишься?

Третья волна боли полоснула меня по ногам. Она пульсировала короткими ослепительными вспышками. Я вся задрожала и всхлипнула. А Лорд был уже совсем близко. Сквозь рябь и черноту одежды я увидела, как он протянул руку и взял в свои паучьи пальцы прядь моих спутанных волос. Я будто кожей почувствовала и не испытала ничего, кроме всеохватного страха. Ноги казались ватными, на языке ощущался солёный вкус — от резкой боли я прикусила себе язык. «Он может сделать со мной то же, что с кентавром, — мелькнула мысль. — Может разбросать меня по всей луговине под палящим солнцем и на глазах всех духов Ньирбатора...»

— Ещё как могу, — вдруг раздался голос. Его тон привёл меня в полнейшую оторопь. Я только сейчас заметила, что потерялась в омуте его глаз. Я резко отвернула голову. — Твоя жизнь полностью зависит от меня, ты это понимаешь?

— ПРОКЛЯТЬЕ! — вскричала я, и вся моя робость испарилась. — Вы всё время напоминаете, что я должна плясать под вашу дудку! Дразните меня, пользуясь зависимым положением, в которое сами меня поставили! Да, я знаю, что завишу от вас, как знаю и то, что вам льстит напоминать мне об этом!

Глаза Лорда пылали убийственным пламенем. «Он сейчас проклянет меня. Мне конец». Во мне не было ни капли жизни. В холле стояла сама смерть. Мне нужно было немедленно уйти, во что бы то ни стало. Сквозь застлавшую глаза туманную пелену я посмотрела на Лорда, затем в область его сердца и мысленно пожелала ему от всей души скорой насильственной смерти: «Сгинь на ветру да на болоте». Затем не выдержала, отвесила ему издевательский поклон по примеру Агнесы и двинулась шатким шагом в сторону лестницы. Ахнуть не успела, как мощное заклятие мерцающими веревками оттянуло меня назад. Я еле успела схватиться за тот злосчастный комод, чтобы не упасть. Мои ногти вонзились во второй раз.

— Что с тобой, Приска? — раздался холодный смешок. — Так торопишься убежать, что земля из-под ног уходит? Впредь не советую тебе оборачиваться ко мне спиной.

— СЕЙЧАС ЖЕ ПРЕКРАТИТЕ! — вскричала я.

Мерцающие веревки сдавили меня, впиваясь в кожу, дрожь не проходила. Лорд был очень зол. От помутившегося зрения я не различила в его глазах ни красного, ни синего. Только заметила, как раздувались его ноздри.

— Ты не облегчишь себе жизнь, разговаривая со мной в подобном тоне, — процедил он сквозь зубы. — Я, знаешь ли, не страдаю сочувствием. И не потерплю, чтобы мои слуги позволяли себе всякое безобразие.

— С каких это пор я стала слугой?

— Ну как тебе сказать... — Волдеморт глубокомысленно почесал подбородок. — Подсчитай записи в своём дорогом дневнике и увидишь: с того самого дня, когда сюда вошёл я.

Ужас охватил меня, и я закрыла глаза.

— Да, Присцилла, да, — вкрадчиво продолжало сущее зло. — Копаясь в твоей головке, я обозрел, как ты щепетильно записываешь все мелочи своей пустоголовой жизни. Не хочешь смотреть на меня? Сердишься, понимаю... Советую тебе сердиться на саму себя за расшалившиеся нервы. А я между тем сам позабочусь о Ньирбаторе. За свое дерзкое поведение ты заслужила не один Круциатус, но я сдерживаюсь. Знаешь почему? По одной лишь той причине, что хоркруксия требует ясного рассудка. Понимаешь, Присцилла? Это единственное, что сдерживает меня. Представь, что будет, когда ничего уже не удержит...

Жестокость этих слов даёт лишь слабое представление о том тоне, каким они были сказаны, о том наслаждении, которое чувствовалось во всём существе Лорда, когда он не только не повышал голоса, но говорил даже тише, чем обычно. Он говорил убедительно, и его тень, казалось, росла и наполнялась чем-то материальным с каждым словом, начинала давить мне на плечи. Мне стало трудно дышать. Я была преисполнена странных ощущений, настолько, что мне чудилось, будто я вижу в Лорде своё отражение в зеркале вниз головой.

В какой-то миг веревки исчезли, но я не могла сдвинуться с места. Волдеморт тоже стоял неподвижно. И чересчур близко. Мой взгляд был прикован к чертовой пуговице. Чёрной с поперечной гранью. Я навсегда её запомню.

Лорд крутил в руках мою палочку, разглядывая её с любопытством.

— Тисовое дерево, — произнёс он совершенно спокойно. — Редкая палочка для этих краев. Говорят, здешние тисы остались ещё со времен римского владычества.

— Верните мне её... пожалуйста, — тихо взмолилась я, боясь навсегда остаться безоружной. Я ожидала, что, выплеснув на меня всю злость, Лорд смягчится, но его лицо даже не дрогнуло. К моему изумлению, палочку он мне вернул, но украсил этот жест язвительным комментарием:

— Да тебе не палочка нужна, а нянька и погремушка.

Я содрогалась; всё ещё пытаясь скрыть это, я сцепила руки на груди, сжала палочку и ждала, когда он разрешит мне уйти. Я была так напугана, что не решалась даже шагу сделать без спроса.

— Убирайся, — прошипел он спустя несколько минут. — Чтоб я тебя больше не видел.

Крик задохнулся в моей груди.

— Вы... вы г-гоните меня из собствен...

— Ступай в свою комнату, паршивка.

Комментарий к Глава Тридцать Девятая. Держите Маггла Это конец первой части; переломный момент в истории отношений Присциллы и Лорда. Ничего уже не будет, как раньше. Ведьму немного занесло, она вообразила из себя себе невесть что, и Лорду было за что прищемить ей хвост. Она будет всегда помнить, но ей это пойдёт лишь на пользу.


Немного об именах.

Орсон — имя пригляделось в фильме «Эд Вуд», был такой Орсон Уэллс.

Криспин — это Криспин Гловер (На берегу реки, Уиллард)

Дамиан — из романа Гессе «Демиан».

Имена подобраны причудливые, чтобы подчеркнуть контраст с простоватым Томом.

====== Часть Вторая. Глава Первая. Василиск ======

Четверг, 25 марта 1964 года

Этой ночью мне приснился очень странный сон, слишком похожий на явь. Грезилось, что в мою комнату незаметно проник василиск. Не знаю, с чего я это взяла, ибо то был змей, но я знала его как василиска. Может быть, он сам мне сказал, а я позабыла.

Василиск подполз к моей кровати и, склонившись надо мной, будто застывшей, долго вглядывался в моё лицо. Глаза его смотрели на меня багровыми омутами, исполненными насмешки и загадки. Самым странным было то, что василиск был одет. Не столько даже одет, сколько упрятан в скромный чёрный костюм, особенный ужас которому придавали начищенные до блеска пуговицы. Они ровненько спускались вниз по туловищу змея. Я насчитала их восемь и немного растерялась. Их должно быть семь! Я снова пересчитала. Но нет, восемь. Василиск нависал надо мной, весь такой располагающий и улыбчивый. Я испуганно дрожала.

— Присцилла, — зашипел он отрывисто, — смотри внимательно.

Я последовала за его взглядом и увидела на стене, там, где висел портрет Барона, фотографию Лорда. Он выглядел моложе, но был одет так же, как василиск. Вдруг с фотографии начало капать что-то красное. То была кровь. Я с замиранием сердца наблюдала за тем, как фотография переместилась со стены на мой потолок и продолжала сочиться кровью. Поначалу ни одна из капель не попадала на меня, но капли становились всё крупнее, и вскоре одна хлюпнула мне на щеку. Я соскочила с кровати на пол. Кровь медленно поднималась от пола, колыхалась возле моих ног. Её было столько, что уже доставала мне до щиколоток. Такая липкая. Такая горячая. Я посмотрела на змея. Его глаза полыхали багрецом.

— Господин Василиск, — спросила я, — почему здесь столько крови?

— Это не кровь, душенька. Это кленовый сироп — гордость Сабольч-Сатмар-Берега. По весне из кленов добывает coк, сливают его в большие бочки и всю зиму выпаpивают, а потом pазливают его по бутылкам и заливают cургучом.

— Но, господин Василиск, весна ведь только начинается.

— Весна начнётся тогда, когда Тёмный Лорд пожелает. Как говорится, дело мастера боится. Ты ведь любишь пословицы... а, Приска?

Вдруг я увидела, что пол в моей комнате переменился — теперь он был в красном сафьяновом переплёте.

— Господин Василиск, я же знаю, что это не кленовый сироп.

Он впился в меня глазами, будто норовил броситься и вцепиться в меня зубами. Но змей лишь продолжал шипеть и тон его был елейный:

— Благородные девицы не называют вещи своими именами. Это кленовый сироп, доставленный лошадью.

В ответ на моё изумление змей закивал.

— Да-а-а, Прис-с-сцилла... Что там творилось. Прямо под твоим окном. А ты спала как малютка. Так послушай. Кентавру пробили грудную клетку, ухватили сердце всей пятерней и выдернули наружу. Он ещё продолжал стоять несколько секунд, пока не подогнулись колени; потом он с грохотом рухнул наземь. Его разорвали как тряпичную куклу.

Я смотрела на василиска не моргая.

— До поры до времени ты была свободна, но тебе уже не уйти от меня. У меня нет привычки набрасываться, пpыгать или подcкакивать, гoнясь за чем бы то ни было. Я ко всему подползаю. И к тебе тоже. А тебе нравится.

Неотрывно глядя ему в глаза, я слегка покачала головой, но он самодовольно прошипел:

— Да, Присцилла. Теперь ты знаешь.

Я чувствовала, что сон рассеивался и слышала приглушенный голос, словно припев:

— Раз — я вонзаюсь в плоть, два — проникаю в грудь, три — ковыряю в сердце, четыре — в костях и в мозгу...

Мне казалось, вот-вот рассветёт, заиграет coлнце и ocвободит меня, а вeceннее щекотание кожи меня расколдует.

И сон начал растворяться, пока темнота ночи не сменилась уютной темнотой моей комнаты. Свет зари тронул занавески, и я проснулась в испарине. Я вскочила с кровати, подбежала к окну и раздвинула портьеру. Когда я взглянула на освещенные тусклым, еле пробивающимся светом ветви вязов, мне стало немного лучше.

Я достала из книжного шкафа «Предания отцов» и нашла в указателе василиска.

«Много сотен лет тому назад в Венгрии был некий чернокнижник, живший со своей возлюбленной в преступной связи. Однажды он увидел её с другим, и перестал ей доверять, а впоследствии возненавидел её. Проведя с ней последнюю ночь любви, чернокнижник задушил её и сбросил в бурные воды Пешты. Там ею кормились пухлые заглоты и тритоны. Однажды останки выловили и напали на след убийцы. В наказание чернокнижника заперли вместе со скелетом на высокой колокольне и, прежде чем колесовать, заставили во искупление своего преступления вырезать на колоколе образ убитой. Пока он закончил эту работу, он уже сошёл с ума и оглохнул на оба уха...В итоге его решили не колесовать, а утопить в Пеште, но воды не могли принять его в человеческом облике. Местная колдунья сжалилась над ним и превратила его в василиска, подарив ему новую жизнь в тёмных водах Сабольч-Сатмар-Берега»

Колокол... как же я раньше этого не усмотрела? Звон невидимого колокола временами раздаётся в деревне... Оказывается, дела обстоят намного интереснее. Задействованы новые персонажи. Есть возлюбленная. А есть колдунья.

Но всё вертится вокруг василиска.

Я пыталась сосредоточиться и твёрдо стоять на ногах, но колени подгибались. В результате я вернулась в кровать. Лорд говорил, что кошмары можно использовать для магии особой категории. Говорил, что я ещё не заслужила подобных знаний. Выпадет ли шанс ещё заслужить?..

Тяжело вздохнув, я перевернулась на живот, уткнулась лицом в подушку и разрыдалась.

Это мне только приснилось, я успокаивала себя. Смешно травить себе душу из-за этого. Но глаза василиска... Я помню эти глаза. Я видела их наяву. Это глаза Волдеморта.

Пятница, 26 марта

Вчера я проспала целый день, а проснулась очень голодной; по ощущениям не ела дня три, не меньше. Пределом моих мечтаний стало помыться, переодеться и поесть. Моя ванная комната порадовала наличием новых махровых полотенец и флаконов с благовониями, — Фери постарался. Похоже, думает меня этим утешить. И таки утешил. Никогда больше не буду злиться на ушастого!

Сегодня вечер стоял тёплый, ветер поднимал пыль и кружил ею над луговиной. Бледно-розовое растение понемногу раскрывает свои уродливые лепестки, а кошек больше не видно. Снаружи Ньирбатора жизнь течёт своим чередом. На залитой багровым светом улице не утихают разговоры и шарканье ног.

Попивая успокоительное снадобье и чай с беленой, я целый день пролежала дома, а именно — в своей комнате. Предавалась унынию и слушала из распахнутого настежь окна карканье ворон с опереточными модуляциями. Не то, чтобы у меня что-то болело, нет, вся боль ушла в тот самый вечер. Но я была испугана. Испытанное в холле вызвало в моем мозгу тягостный бред. Никогда я ещё так не боялась. Даже на дуэли. Свежие воспоминания о жестокой гибели кентавра усугубили мой страх. Я и впрямь думала, что Лорд взбесился до такой степени, что отбросит прочь моё наследие, все надежды извлечь из меня как можно больше пользы, простит мне мой неоплатный долг, заавадит меня, и дело с концом.

Я спровоцировала Волдеморта. О чём я думала, присваивая себе его маггла? А о чём думал он, «уча меня уму-разуму» таким способом?

Было очень больно. Не знаю, как я дотащилась до своей комнаты; ноги подгибались, меня всю трясло. В изнеможении я упала на постель, широко раскинув руки, вес в тысячи тон давил мне на грудь. Cаднящая резь в голове, гул в ушаx, тoшнота и, наконец, тупая лoмота во вceм теле. Я попыталась пошевелиться, но ничего не получилось. Спустя около часа я заставила себя оторвать голову от подушки, потом села. От слабости у меня дрожали руки. Мало-мальски опомнившись, я побрела в ванную комнату и умылась нарочно ледяной водой.

Раздавленность. Растерянность. Зачем я выхватила палочку? Ах, да, я хотела выколдовать стену. Можно подумать, он бы её не разбил. Логики никакой, мне просто было очень больно, я инстинктивно выхватила палочку, а применить бы всё равно не смогла, поскольку перед глазами была сплошная рябь.

Ложась спать, у меня было такое чувство, что я что-то испортила и уже ничего не будет так, как раньше. Я утрирую, конечно. Мне понадобилась всего одна бессонная ночь раздумий, чтобы это понять.

Если я позволила себе забыть, с кем имею дело, это только моя вина.

Сейчас я боюсь выходить, и мой страх возрастает всякий раз, когда я слышу на потолке его шаги. Величественная упругая поступь. Ясное дело, Лорд может, когда хочет, ступать бесшумно, но нарочно не упускает случая напомнить о себе, чтобы я, «его слуга», помнила о том, что он выше. Всегда выше. Оказывается, он знает о тебе, дорогой мой дневник. Знал бы он, что содержится в тебе. Столько всего о нём. Ему бы это польстило, а меня бы низвело на ступень ниже. Но я должна всё запечатлеть. Я должна всё помнить.

Боюсь, что если выйду, обязательно натолкнусь на него, когда он будет спускаться по лестнице, и намеренно сделает устрашающую остановку на моём этаже. Лучше не попадаться ему на глаза.

Сон с василиском окончательно сразил меня. Я видела змея с ясностью, от которой можно было сойти с ума, в двух шагах от себя. А его слова... Он шипел ко мне, разрушая все оборонительные сооружения в моём разуме. У меня такое чувство, будто моя кукушка безвозвратно улетит, если я попытаюсь переварить сказанное змеем.

У меня и так в голове бардак.

Даже сейчас, несмотря на испытанную боль, настигшую меня так неожиданно, я не могу подавить трепет, вспоминая о Диадеме, о подарке, о рецепте для госпожи, о пощаде для Агнесы. Стена отчуждённости между нами только начинала разваливаться, уступая место чему-то иному.

Очевидно, я всё испортила своей самодеятельностью.

Олаф, брат Тощего Одо. Маггл. Вор. Ненавижу его за то, что подвернулся мне под руку. За то, что посмел ограбить волшебницу. За то, что я соблазнилась лёгкой добычей. Клянусь всеми Баториями, мне сейчас хочется лишь одного — чтобы Лорд его прикончил.

И мне совершенно непонятно, как теперь разговаривать с Лордом. Делать вид, что ничего не было? Или наоборот, обозлиться, дуться и всё такое?

Как я только думать о таком могу?

Всё зависит от него. Как он будет обращаться со мной, когда мы в следующий раз встретимся, будет ли он держать себя слишком сурово, начнет ли снова метать в меня громы и молнии. Мне остаётся то же, что в первый вечер нашей встречи — смириться.

А кто сказал, что мы ещё встретимся? «Чтоб я тебя больше не видел»

Как я должна это понимать?..


— Как себя чувствует наш маггл? — поинтересовалась я у Фери, когда он принёс мне в комнату ежевичный джем. После душевного сотрясения мне захотелось чего-то сладкого. Мама всегда говорила, что это признак выздоровления.

— Я усадил голубчика в угол, госпожа, — сообщил эльф. — Он всё ещё в обмороке, вернее, потерял сознание во второй раз после ухода господина профессора... Если только ещё не умер.

— А-а... а чем занят Тёмный Лорд? Он удостоил маггла своим визитом?

— Тёмный Лорд ушёл из замка ранним утром, предварительно позавтракав в обеденном зале. К магглу он не заходил.

— Он завтракал?! — От удивления мой возглас был сродни визгу банши.

— Да, юная госпожа, а вы что думали? Что он вечно выпендриваться будет? Перед моей стряпнёй никто ещё не устоял.

— А что там с госпожой? Сколько ещё осталось сыворотки?

Вместо ответа Фери обхватил руками голову и уставился в потолок в безмолвном упрёке духам Ньирбатора.

— Не тяни волынку, Фери!

— Волынку отродясь не держал в руках, госпожа, — залепетал эльф. — Всё по-прежнему. За господином Готлибом она так не умирала! А будь он жив до сих пор, она бы не очень обрадовалась, надо полагать. Но я верой и правдой служу благородному роду, — запричитал эльф и затухающим голоском добавил: — Сыворотки ещё немного.

И тут взыграло моё любопытство. У меня на языке вертелся такой вопрос, который, казалось, едва прозвучит вслух, как вся опасность развеется, горечь испарится, и я больше никогда не буду боятся.

— Фери, скажи... — таинственно протянула я, — а чем завтракает Лорд?

— Он любит классику, госпожа! — воодушевлённо воскликнул он, а меня от этого слова передернуло. Я вспомнила о комоде, на котором непременно остались следы от моих ногтей. — Традиционный английский завтрак: жареный бекон с хрустящей корочкой, сосиски, яичница, обжаренные шампиньоны, тушенная фасоль. А тосты я обязательно обжариваю на сковороде, где жарился бекон. Всё это он запивает чаем с молоком.

— Ну хватит уже! Я разве требовала подробностей?!

«Отчего у Лорда такая змеистая поступь? — подумалось мне. — Если б я так завтракала, я бы весь день валялась в постели, постанывая от тяжести»

— Фери, скажи, почему вы тогда с госпожой дожидались меня в том... в том треклятом холле? Что-нибудь случилось тогда? Почти два часа ночи было, а вы стояли как вкопанные. Объясни мне, что тут было. Определённо и ясно. — Тут меня снова передернуло, когда я поняла, что неосознанно цитирую Волдеморта.

— Ой, таки случилось, юная Присцилла! — присвистнул Фери, хватаясь за лоб. — Я подавал госпоже ужин в обеденном зале, когда Тёмный Лорд пожаловал. Он спросил, почему вы не трапезничаете вместе с госпожой. Ради вашего блага, юная Присцилла, я соврал ему. Да! Ради спасения вашей души! Я сказал, что вы усердно трудитесь в библиотеке. А он... — Тут эльф замялся и быстро захлопал ресницами.

— Что он? — еле слышно спросила я. Мне казалось, я сейчас услышу тайну всей своей жизни — такой ужас отразился на лице эльфа. А глаза его ещё больше походили на два болотца. — Фери, ты сейчас похож на кикимору из Аспидовой. Быстро отвечай!

— А он велел позвать вас! — завизжал Фери так отчаянно, словно опять пережил те события. — Ой, что там началось! Он шипел и шипел, точно беззубый младенчик. Страшный такой! Краше в гроб кладут! И он вознамерился проклясть меня! Но госпожа очнулась и защитила меня! Да, счастье-то какое! За всю мою службу благородным Баториям, благородным Годелотам, благородным Мальсиберам! Видит Графиня, я заслужил, чтобы меня защищали! Я на кухне своей повидал больше, чем все те, что в гостиных сидят. Вертопраха издалека вижу, грязнокровку в дом не пущу, маггловское барахло как только вижу, вдрызг разбиваю! Я, славный эльф, только и знаю, что...

— Фери, умоляю тебя, — простонала я, забыв, что эльфу нужно приказывать, — рассказывай дальше!

— Ах, ну ладно! Так вот, госпожа защитила меня, да войдёт имя её в список выдающихся женщин этого столетия! Тёмный Лорд ушёл восвояси. А позже, около полдвенадцатого, я подавал госпоже питье в гостиной, и Тёмный Лорд снова приперся. На сей раз с вопросом, почему госпожа позволяет вам «шляться неизвестно где и неизвестно с кем». А госпожа ответила, что нам незачем о вас беспокоится, поскольку вы прилежно проводите время в обществе своего жениха, который позаботится о том, чтобы вы вернулись домой в целости и сохранности.

«Ужас... Зачем госпожа позволила себе такие вольности? Говорить Лорду о моей личной жизни?!»

— Затем Тёмный Лорд присоединился к госпоже и они мило беседовали...

— Не смеши меня, дурачок, — резко оборвала я ушастого.

— Да я правду говорю, юная госпожа! Честное эльфийское!

— И о чём они беседовали? — недоверчиво спросила я. «Зачем Лорду притворствовать? Какая ему от этого польза? Он берёт всё, что хочет, без спроса. Зачем ему пресмыкаться?..»

— Да о вас, юная Присцилла... О чём ещё они могут беседовать... — вдруг замурлыкал ушастый. — Госпожа и тому рада была, лишь бы Тёмного Лорда не отпускать. Рассказывала, как приютила вас, как заботилась о вас, как плакала каждый год, когда вы уезжали в Дурмстранг. Разоткровенничалась так, что мама не горюй!

— А Лорд что? — осведомилась я, представляя, как тот потешался, внимая слезливым излияниям.

— А он был так любезен, подливал ей хереса и был весь во внимании.

Эльф поглядывал на меня чересчур заинтересованно, будто ожидал увидеть восторг на моём лице. Будто я должна блаженствовать оттого, что вызываю такой интерес у грозного властелина.

«Невелика радость вызывать интерес у того, кто любит учить уму-разуму классическим способом», — я подумала и вздрогнула в третий раз.

Меня распирали вопросы. Зачем Лорду всё это? Какой толк ему от полученной информации обо мне, обычной ведьме? Как он будет использовать это против меня? Он и так располагает такими сведениями, что может вертеть мной, как ему хочется. Бедная госпожа... в своём полоумном простодушии она не понимает, что змей разнюхивает всё с определённой целью...

Змей. О боги.

Чем ближе я узнаю Лорда, тем более длинную тень отбрасывает его образ. Притворная любезность, оскорбительный сарказм, равнодушие, бесцеремонность, косвенные и прямые угрозы — в этом весь Лорд. Он умеет быть в разговоре и легким и тяжеловесным. Это личность, сотканная из самых разнообразных свойств, однако в узоре ткани явственно выделяется одна нить. Любопытство. Болезненное любопытство разузнать то, что можно будет использовать в своих целях.

В таком случае он не сильно отличается от обитателей Сабольч-Сатмар-Берега. Для нас это обычное дело: узнать о человеке нечто такое, что можно будет обратить против него. Таким образом строятся деловые отношения и заключаются многие союзы. Говорят, когда встречались два основатели нашего медье, один хамски ухмылялся — просто так, чтобы другой думал, что о нём кое-что известно.

Я отослала эльфа и осталась совсем одна.

Теперь я совсем одна.

Напрасно я поглядывала в сторону окна, ожидая увидеть сову Варега с письмом, в котором бы прочла, как он переживает и как места себе не находит, пока не получит ответ. Всё напрасно. Я попробовала вспомнить его красивое лицо, когда он провожал меня взглядом, стоя среди беснующейся толпы. Но я вижу перед собой лишь врага и друга моего детства, который держит в руках вино и лакомства в предвкушении страсти.

Почему я так держусь за эти отношения, подпорченные нравоучениями и недомолвками? Помолвку в Грегоровичей невозможно расторгнуть. То есть, расстаться можно, но тень разорванного союза ляжет на все последующие отношения и станет очередным проклятием. О чём думал мой отец? А будь он жив, что бы он сказал? Наверное, он бы ругал меня за... А за что это меня ругать? Я спасаю отношения, а Варег в последнее время то и дело смотрит на меня волком и ведёт себя как ребёнок.

И теперь я совсем одна.

Написать бы Агнесе... Однако меня удерживает сознание, что тем, что я чувствую, невозможно ни с кем поделиться. Это что-то невыразимое, беспредельное и неохватное. Это только между мной и Лордом.

Мне тяжело признаться, что больше всего я боюсь, что разочаровала Лорда, и что это необратимо. Было бы проще списать эту боязнь на инстинкт самосохранения, но не буду лукавить. От одной мысли, что он действительно больше не желает меня видеть, меня окутывает полновесный мрак. Я чувствую его на своих плечах, и мне хочется лишь одного: сползти на пол, закрыть лицо и разрыдаться.

«Восхищение, а не раболепие подвигало меня искать убежище под сенью твоего могущества и твоей мудрости», — я написала в самом нижнем углу этого дневника, будто неловкое признание.

Я перечитала эту фразу несколько раз и уже не могу избавиться от предчувствия скорых перемен. Старая жизнь кончилась, это ясно. Кончилась ещё восьмого февраля.

От внезапно нахлынувшей трусости мне захотелось спрятаться под кроватью.

Я поняла одно: оттого, что Лорд сейчас не мучает меня, моим нервным клеткам не легче. От его отсутствия мне совсем не легчает.

«Ненавижу тебя», — я написала в самом верхнем углу. Потом стёрла.

«Только бы ты не злился долго»


День постепенно клонился к вечеру. По стеклам мерно барабанил убаюкивающий дождь. «Почему бы опять не поспать? Чем мне ещё заняться? Я никому больше не нужна», — я рассуждала с налётом безразличия.

Суббота, 27 марта

Сегодняшний день не особо отличался от предыдущего. Меня разбудили шаги на моём потолке. Ещё не полностью выпорхнув из сонной неги, я вспомнила о том, что Лорд зол на меня, не разговаривает со мной, не видится со мной, в общем, ведёт себя так, будто меня не существует. Обида поднялась волной, которая, захлебнувшись сама в себе, отступила и снова набежала.

В течение дня я перечитывала свою тетрадь. Так я поначалу думала, пока не заметила, что читаю лишь записи Лорда. В последней записи речь идёт об использовании в обряде философского камня. Это один абзац из второго очерка, который я не смогла перевести. Лорд тогда вспылил, выхватил у меня тетрадь и шипел над ней, выводя перевод строчка за строчкой. Я восприняла этот жест как снисхождение и поблагодарила его, а Лорд ответил: «Я только что унизил тебя и указал тебе на твою никчёмность, а ты улыбаешься как дурочка и благодаришь меня за это». Я опустила голову, уставившись на свои руки, чтобы не выдать во взгляде клинообразную злость. В результате она распорола шов на рукаве моего платья. «Смотри на меня! — противно шипел он. — Мне вовсе нет такой надобности, как тебе, казаться приятным. Я человек с положением, ни от кого не завишу! Делаю, что хочу!»

Его реплика мне тогда показалось весьма двуличной. В обществе госпожи он умеет любезничать, равно как зубоскалить. Но любезничать ещё как умеет. Этот контраргумент тогда чуть было не сорвался у меня с языка, но я кротко снесла его упрёк и укоризненный взгляд. Как всегда. Какая же я душенька, просто слов нет.

Дорогой мой дневник, ты должен увидеть тот абзац, даже если тебе это ни о чём не говорит. Уловишь ты подтекст или нет, неважно. Для меня важно лишь то, что я сгорала от стыда.

«Философский камень, подходящий для обряда «Един-без-рога» должен по цвету быть похож на растертый в порошок шафран, только немного тяжелее. Желательно использовать четверть грана. Oбычно граном я называю количество вещества, которое при умнoжении на восемьсот cocтавляет унцию. Это применимо только в искусстве хоркруксии. Для иных обрядов берём не больше шестисот. Порошок из четверти грана заворачиваем в огнестойкую бумагу и помещаем на нагретые в тигле шесть унций ртути. Сначала образуется перламутрово-розовый ком, он принимает очертания женской груди, затем барбариса, и наконец соска. Один гран философского камня способен превратить в золото 14,591 грана ртути. Сие золото используется на поздних этапах обряда»

Лорд прошипел перевод этих чудаческих умозаключений в мою тетрадь и передал мне, чтобы я прочла вслух — чего ради, не знаю. А у меня перед глазами нарисовалась забавная картина: я представила, как Лорд сидит в комнате зелий Варега возле его тигеля и cудорожно cжимает затёкшими пальцами 0,0007 грана философского камня.

Только эта фантазия помогла мне сдержаться, чтобы не расплакаться от его грубого обращения. Но я стойко всё стерпела, как всегда. Или мне стоило ещё тогда выхватить палочку? Но я же не собиралась нападать на него, я только хотела выколдовать стену; я лишь защищалась. Кто в здравом уме будет нападать на Лорда?!

После риг-латнока я мало-помалу стала ощущать то, что чувствует всякий, если он не дубовый чурбан. Благодарность. Сейчас мне это кажется ловкой манипуляцией со стороны Лорда, ведь благодарность — это очень крепкий поводок. Сперва он спас меня на дуэли и говорит: «Этот долг ты мне вернёшь», потом спас Ньирбатор и, по сути, всю нашу деревню от угрозы лошадиного нашествия. Он знает, что после этого я ни в чём ему не воспрепятствую.

Я вспомнила о Диадеме, и на меня накатило то самое томление, настигшее меня шестнадцатого марта, когда мне больше всего на свете захотелось снова созерцать крестраж.

Воскресенье, 28 марта

Я с тоской поглядывала в окно. Погода сегодня была промозглой и туманной, не люблю такое. Лучше уж метель или жара. Ничего не делать мне порядком поднадоело, хотелось встать и хотя бы пойти прогуляться. Я третий день не вижу Лорда. «Чтоб глаза мои тебя не видели» А каким тоном он это сказал... Он на самом деле имел это в виду?..

Я боюсь выходить.

В один миг я почти ступила ногой в коридор, но воспоминание о причиненной боли подействовало на меня, как металлические звякалки на прирученного дракона.

Перебирая в голове события последних дней, я с тяжелым сердцем вспоминала фигуру щуплого мальчишки, сидевшего у залитой кровью луговины. На скорую руку я написала письмо Миклосу с приглашением прийти завтра на обед. Госпожа в своём расстройстве совсем забыла о мальчике. А кто о нём не забыл, кроме кентавров?..

Я выпустила сову и, наблюдая за её полётом, увидела, что в направлении замка летит другая сова, знакомая мне. Миловидная сипуха золотистого окраса. Профессор Сэлвин. Я ждала письма от Варега. Ну что ж.

«Дорогая Присцилла!

Пишу тебе с заботой, замиранием сердца и угрызениями совести. Прости меня за то, что я пошёл у тебя на поводу и решил помочь тебе с твоей сумасбродной идеей. В этом моя вина, поскольку я, как твой бывший учитель, отвечаю за тебя, когда ты обращаешься ко мне за помощью. Я должен был отговорить тебя, и здесь не с чем поспорить. Напиши мне, что произошло тогда в холле. Я очень беспокоюсь о тебе. Как ты себя чувствуешь? Чем всё закончилось с магглом? Пожалуйста, дай мне знать, как у тебя дела. Я надеюсь, что не направил тебя по ложному пути. Присцилла, будь моя воля, я бы сейчас же примчал к тебе, чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке. К сожалению, это невозможно в силу очевидных причин. Сегодня я был в Аквинкуме и надеялся увидеть тебя. Я повстречал Игоря Каркарова и поспрашивал о тебе, но он сказал, что в городе тебя сегодня не видел. Завтра вечером я буду в доме Бартока. Напиши мне, если ты тоже будешь. А если нет, пожалуйста, укажи место, где мы смогли бы встретиться. А там трансгрессируем ко мне и сможем обо всём поговорить внепринуждённой обстановке.

С искренним приветом и в надежде на твоё прощение остаюсь твоим другом, а не профессором,

Алекс Сэлвин»

Я без особой охоты села писать ответ, но мысли отсутствовали напрочь. Заколдовав перо, я отрешенно наблюдала за его парением в воздухе и вспомнила, как Лорд бесцеремонно выпроводил Сэлвина из замка. А тот позволил. Иначе и быть не могло, однако мне было больно наблюдать за тем, как Сэлвина опускают. Я даже на мгновение забыла о своей боли, расчувствовалась так. А как Пожиратели с ним разговаривали... Алекто Кэрроу очень лихая, если б я не услышала её речь, я бы прочла всё то же самое в её безресничном взгляде. А Лестрейндж думает, что мои дни сочтены. Пфф... Мне бы сейчас выйти в Аквинкум и показать, что у меня всё отлично, что я блистаю и поблёскиваю... Да-а-а... Но сначала мне нужно хотя бы выйти из своей комнаты.

Сова на подоконнике недовольно ухала. Мне бы не хотелось трансгрессировать к профессору. Живёт он в медье Нограде, слишком далеко. В прошлый раз, когда я покидала свой медье ради Чахтицкого замка в Чонграде, в мой дом заявился Лорд Волдеморт. Здесь нужен глаз да глаз. Ещё не хватало, чтобы Лорд узнал — подумает, что я бросилась к профессору жаловаться и просить спасти меня. Это только между нами. Несмотря на весь бардак в моей голове, это я отчётливо сознаю.

Профессора нужно просто успокоить, чтобы он не воображал себе всякие глупости. Жаловаться мне не на что. К тому же, нельзя чтобы разошлись слухи, будто Лорд терроризируют меня в собственном доме, — такого позора я не вынесу. Если люди о чём-то таком прознают, меня больше не будут воспринимать всерьёз. Все знают, что Лорд издевается над Пожирателями, и я теперь понимаю почему. Как тут не издеваться над такими, как Лестрейндж и Кэрроу? Да таких вообще нужно с отрочества садить в Железную деву!

Я пытаюсь сейчас сгладить острые углы, но это отнюдь не значит, что я готова видеть Лорда, говорить с ним и продолжать совместную работу. Мне нужна передышка. Мои злоключения вывели его из себя и он наказал меня. Умом я это понимаю, но в сердце воцарилась обида.

А ещё надежда.

Лорд не наказал меня Круциатусом, несмотря на то, как красноречиво грозился не сдерживать себя. Мне кажется, он откровенно притворствовал; Круциатус может ввергнуть человека в необратимое слабоумие. В таком состоянии я вряд ли смогу подсобить ему в создании семиглавого бессмертия, более того, без меня он не откроет ни единого люка, следовательно, не найдёт крестража Годелота. Оценивая ситуацию трезво, я считаю, что Лорд немножечко переиграл.

Подбирая улыбчивые слова, я ответила профессору, что со мной всё в порядке и в ближайшие дни я выкрою время и встречусь с ним в Аквинкуме.

Понедельник, 29 марта

Госпожа Катарина сидела в гостиной перед окном с отрешенным видом и сжимала в руках чашку с внезапно остывшим чаем. Я устроилась напротив неё. Сегодня я наконец-то превозмогла страх и вышла из комнаты. Распрощавшись с бархатными платьями до следующей зимы, я переоделась в синее гипюровое, которое приобрела до дня рождения Варега. Кто знает, позовёт ли он меня. Мало ли что может произойти до июля. Не пропадать же красоте. Не думаю, что духи Ньирбатора рассердятся на меня, что бы там ни говорила госпожа о внешнем соответствии Графине.

После полудня Фери деловито заявился в мою комнату и сообщил, что Лорд ушёл. Я воспользовалась шансом, чтобы побыть с госпожой. Её расстройство не проходит. Влюблённые люди вообще выглядят пришибленно, а если любовь безответная — зрелище весьма неприятное. «Госпожа, потерпите до пятого апреля, и всё будет, как раньше», — утешала я её, и она расторопно кивала, хотя я бы не сказала, что она меня услышала.

Я взяла госпожа за руку и удивилась — она была очень холодна. Когда я подогрела её чай, он сразу же остыл. Самочувствие ведьмы никак не скрыть, его ничем не смягчить.

С виду госпожа сидела спокойно, почти бесстрастно. Только ложечка с витым золоченым покрытием стучала о край чашки. Время от времени госпожа бормотала что-то невразумительное. «Ну как же так... Тогда в гостиной с Агнесой вы почти пришли в себя...» На мои глаза то и дело наворачивались слезы, но я прогоняла их.

Я позвала Фери и приказала принести госпоже горячий чай, и он мигом выполнил приказ. Он убирал со стола, гремя посудой. «Лишь шум и лязг могут помочь мне сдержать рыдания!» — признался эльф.

Фери остался с нами в гостиной и я слушала его эльфийские пересказы истории. К слову, домашние эльфы всё толкуют по-своему. Иногда интересно услышать точку зрения, совсем не сходную с тем, чему нас учат. Разумеется, я её всерьёз не воспринимаю, но, как я сказала, это забавляет меня.

Я заметила, что Фери стал лучше относится к Лорду. И дело не только в английских завтраках. Смерть риг-латнока сыграла в этом немалую роль. Уверена, Фери подслушивал наши с Бароном беседы и знает, что кентавры вызывали во мне страх не только за себя, но и за всё наше медье. Эльф счёл это благородным побуждением, о чём однажды обмолвился. Когда он вспомнил, что речь идёт о подслушанных вещах, то хитро сменил тему: пообещал найти Барона.

Госпожа тем временем едва не расплескала чай себе на платье, так сильно начала дрожать чашка в её нервных руках. Полуседые волосы были уложены не так изящно, как раньше. «Она же намного старше его... Как она могла влюбиться в него... — я предалась тяжелым раздумьям. — Хотя есть в нём что-то беспощадно манящее. И таких, как он, больше нет. Иногда он проводит рукой по губам, словно пряча улыбку. Такой необычный жест...»

Я оставила госпожу на попечение эльфа, а сама удалилась. Нельзя засиживаться подолгу с умалишёнными — безумие заразно.

Не теряя времени, я пошла на четвертый этаж.

Фери подбросил мне хорошую идею.

Я решила поискать портрет Барона.

Мне позарез нужно было поговорить с ним, поспрашивать о Лорде. Он обо мне всё разнюхал, а я о нём не знаю ни черта. Это не просто раздражает меня, это бесит. Я хочу знать то, что знают Розье и Мальсибер, если, конечно, он не стёр им память. Я хочу разобраться, откуда он такой взялся...

«В одной из этих комнат висит Барон... Лорд бы не стал держать его вдали от себя, — я размышляла, поднимаясь по лестнице на четвертый этаж. — Бедный Барон ждёт, когда я верну его и он снова будет скрашивать мои одинокие вечера... Разве он не скучает по мне? А могут ли портреты скучать?.. Он — душа Ньирбатора. И никакой он не кровавый. На худой конец хотя бы поспрашиваю другие портреты, что им известно о нём. Другие портреты не отличаются умом, но на общие фразы их ума хватит. До уровня Барона им как Лугоши до Волдеморта»

Комнат на четвёртом этаже всего восемь. Они все однообразны; в прошлом это были детские спальни, там обитали отпрыски Баториев. Годелоты жили на втором и третьем. Девятая дверь в конце коридора ведёт в библиотеку. Я хорошо знаю эти комнаты и знаю имя каждого ребёнка, который вырос здесь, и всё было б отлично, если б я не обнаружила, что не могу их отпереть. Ни одну. Стоило мне взяться за ручку первой двери, как раздалось истошное шипение. Я отшатнулась и попятилась. Я узнала этот голос. То был голос Лорда Волдеморта.

Он заколдовал эти комнаты... Он присвоил себе целый этаж...

Но разве гости запирают комнаты от хозяев?.. Так нельзя.

«Удивляешься, Присцилла? — прошептал голосок в моей голове. — Ты же сама размашисто записала, что он берёт, что хочет... Он же Тёмный Лорд, в конце концов»

У меня от растерянности подогнулись колени и я присела на корточки напротив его двери. Возле неизменно сверкающей Железной девы. Поглощена раздумьями, я совершенно не обратила на неё внимания.

Весь этаж... Я вполголоса потребовала от духов Ньирбатора быстро снять с дверей Лордову печать. Я была слишком озлоблена, чтобы молить. Ещё немного, и я бы стала проклинать их.

Свечи в канделябрах вдруг погасли. Неизвестно откуда поднялся сквозняк. Гербы на стенах начали издавать тошнотворный скрежет, похожий на тот, что бывает от кинжала Годелота. Мне в лицо внезапно ударило холодом, cловно меня oкатило ведpoм мёрзлой воды. Как ужаленная я вскочила на ноги и бегом cпустилась на свой этаж.

«Чернокнижник... Осквернитель... Притеснитель... Демон... Человеконенавистник...»

Он приобрёл благосклонность Ньирбатора.

====== Глава Вторая. Мания ======

Среда, 31 марта 1964 года

Я не вижу Лорда уже шестой день.

Раньше не проходило и двух дней, чтобы я не видела его то любопытного и настойчивого, то равнодушного и язвительного, говорящего на парселтанге, погруженного в размышления и бросающего грубые фразы.

Когда я проснулась сегодня, настенные часы показывали половину десятого, явно намекая на то, что я ужасная соня. А всё дело в очередном кошмаре: змей снова был в моей комнате. Снились его интонации, зловещие и шипящие; я полностью растворилась в этом бессюжетном сне, в котором шипение преследовало меня каким-то манящим припевом. Я не разобрала ни слова, но помню, что в речи василиска было поровну игривости и враждебности.

В змее не было бы ничего страшного, если бы я не чувствовала, что он является отражением чего-то непостижимого для меня в Лорде, что неустанно реет над ограниченным пространством моего Ньирбатора.

Сидя на своем подоконнике, я с жадностью всматривалась в неприкосновенную тёмную зелень на луговине. Место, к которому мне нельзя приближаться — это место, к которому меня тянет с неодолимой силой. Однажды я смету все преграды, и моя нога ступит на луговину, моя ладонь ляжет на Свиное Сердце. Она же так близко, почти что часть замка... Это несправедливо.

Интересно, а Лорду открыт доступ на луговину?.. Как-никак, ему тут целый этаж подчинился. Если луговина это источник, он мог бы там подпитывать силы... Мог бы даже провести там шестой обряд...

А что насчёт люков?.. Неужели ему так неинтересно искать дальше? Почему он просто не придёт и не прикажет: «Быстро открой мне второй люк». Или он совсем забыл обо мне?.. Так долго злиться — это просто неприлично... И действует мне на нервы. Мне следовало быть умнее. Я осознаю свои оплошности. Лорду я не нужна. Он ценит лишь кровь Годелота. А сама по себе я просто душенька. Госпожа права.

«Лорд благонравно завтракает и обедает, — сказал мне Фери. — О вас не спрашивает, и к магглу не заходил до сих пор». Равнодушие Лорда по отношению ко мне не вызывает во мне ничего, кроме тягостной опустошенности, но его незаинтересованность относительно маггла меня настораживает. Если так пойдёт и дальше, маггл попросту скончается от истощения, а это не засчитается. Обязательно должна пролиться кровь. Какая уж без крови жертва?..

Меня обуревало желание выйти за пределы Ньирбатора, очутиться под чистым небом, поболтать с кем-нибудь. Вчера я отправила Варегу сову с просьбой встретиться, написала, что соскучилась и беспокоюсь о нём. Я надеялась, что он согласиться встретиться в Аквинкуме, тогда я смогла бы и к Агнесе зайти, и Миклоса снова поискать.

Варег в очень сдержанных тонах отписал, что очень занят семейными неурядицами, связанными с Эллой. В это легко поверить, поскольку его младшая сестра вызывает опасения насчёт её будущего; старшую выдали замуж, она более-менее укротилась, но младшая не скрывает того, что мечтает о богемной жизни, кабаре и бурлеске, и частенько заглядывает в маггловский мир. За ней нужен глаз да глаз.

Разумеется, я бы поверила, что Варег действительно занят нелепым присмотром за взрослой сестрой, если бы тон его письма не говорил мне о другом. Между сухими строками сочно струилось признание: «Я не хочу тебя видеть»

Он злится. Он задет. Я не знаю, что мне с этим поделать. Отправив ему сову, я попыталась всё уладить, но он заупрямился. Что мне остаётся делать?.. Я ходила по комнате туда-сюда, не находя себе места, погружена в раздумья.

Мне кажется, вся моя жизнь рушится, и повинен в этом один единственный человек, к которому я должна испытывать ненависть. Но я не могу. Я лишь ощущаю подрагивание своей полузадушенной гордости. Лорд измышляет хитроумные капканы для уловления своих врагов, но я не враг и у меня есть причины надеяться, что он смягчится и снизойдёт до прощения.

Змееуст, некромант, самый талантливый чёрный маг, властелин. И он зол на меня. Как я могла допустить подобную ошибку?.. Я обдумывала происшедшее и ругала себя за дерзость. Потом за уступчивость. Подумать только, я ругала себя! Обида и злость уступили место всепоглощающему безразличию. Решение пришло внезапно. Я соскочила с подоконника, оделась и привела себя в порядок.

«К чему эти пустые сетования? Прямо сейчас пойду к нему и попрошу прощения! И буду вести себя предельно вежливо!»

Затем я услышала шаги. Упругие, плавные. Неторопливые, почти ленивые шаги по ступеням лестницы. Всё ниже и ниже.

Выглянув в окно, я увидела Лорда. Он открыл калитку, снова взявшись за самое высокое острие. Похоже, у него это уже вошло в привычку. Немного странно знать, что привычки Лорда касаются также моего Ньирбатора.

Он вышел из замка, не оборачиваясь. Выйдя за калитку, он не сразу трансгрессировал, а пошёл по тропинке и завернул за угол. Луч яркого солнца скрыл его от меня.

Ему никто не нужен.


Не теряя времени зря, я отправилась в библиотеку и полдня просидела там, работая с вторым очерком. Библиотеку Лорд от меня не запер, — пожалуй, это воодушевило меня. Значит, есть ещё надежда исправить всё. Мои нервы так расшалились, что я чуть не разрыдалась, едва переступив порог библиотеки.

Я приказала эльфу сообщить мне, как только Лорд вернётся, чтобы я смогла вовремя улизнуть из его этажа. Расшифровка продвигалась бешеными темпами и подходила к концу. Надеюсь, что до того времени, как мне придётся идти в дом Бартока за следующим очерком, Лорд уже смягчится.

К вечеру мои усилия позволили мне сломать последний барьер, и я впервые смогла прочесть связный текст очерка. Я отметила использование различных чернил и изменения в почерке. Змеистый зигзаг несомненно прошёл долгую цепь мистических преобразований. Расшифровать-то я расшифровала, но о том, чтобы осуществить абстрактные вещи в обряде, пока и думать нечего. Очерк заканчивается весьма мутным обрядом Тенебрис, который привлёк моё внимание, прямо-таки приманил меня. Едва ознакомившись с его составляющими, среди которых отмечено использование проклятой крови, я пришла в небывалое замешательство. Слишком велик риск; задействована хтоническая живность и животная душа, способная внести в обряд хаос. Разумеется, можно её укротить... Но это дополнительная забота для Лорда, вряд ли он всерьёз готов рассматривать такой вариант. Но что-то в этом есть. К последнему столбцу свитка с описанием обряда приколота записка, на которой выведено корявым почерком: «Daemonium: Clavem Maledictus». Без шифра. Простонародная латынь. Демон: Ключ Маледиктуса. Мне ещё предстоит разгадать, что Кудесник имел в виду.

Начало смеркаться. Лампа в библиотеке слегка коптила, огонь подрагивал, как от чужого дыхания. Полагаю, это всё была игра моего воображения — из-за змея. У меня такое чувство, будто он преследует меня, и ему ничего не стоит выйти из моего сна и бродить по замку, переделывая меня в образ типичной дрожащей жертвы. Всё сказанное им засело у меня в памяти, я прокручиваю в голове его фразы и понимаю, что всё это неспроста. Быть может, он и сейчас глядит на меня, точно дикий зверь?.. Но, если выбирать меньшее из двух зол — двух кошмаров — я выберу василиска, а не Елену Рэйвенкло. Он хотя бы не проклинал меня.

Значительная часть земли уже покрылась густой тенью, которая быстро надвигалась, так что в семь без пяти минут вся поверхность погрузилась во тьму. Мне показалось, что библиотека выстужена. Лорд не возвращался. Я встала и на минуту прижалась лбом к холодному стеклу, глядя наружу. Неясные звуки доносились откуда-то из недр замка. «Только бы не сбрендить», — я повторяла про себя. — Только бы он вернулся и вёл себя, как все лорды: заносчиво, покровительственно и насмешливо. Но только бы не злился...»

В какой-то миг раздумья о злости, угождении и прощении иссякли и осталась лишь одна здравая мысль — пойти в дом Мазуревича и забрать «Лучафэрула». Во всей этой суматохе я совершенно забыла о просьбе Лорда. Разумеется, я могла бы не тащиться за лесопарк две мили, а зайти с утра в книжную лавку и приобрести новую книгу, — но суть не в этом. Лорд хочет книгу как раз оттуда — из дома, насквозь пропитанного чёрной магией. Из дома, который преобразился благодаря мне. «Трофей» из моих рук. В этой просьбе я усматриваю некий личный подтекст, и это обнадёживает меня.


Огромная кованая дверь замка захлопнулась за моей спиной. Я накинула на голову черный капюшон, ниспадающий до самых плеч.

Итак, я выбралась на волю! Я свободна! Теперь я могу идти куда угодно и... И никогда больше не возвращаться?..

Стоило мне выйти наружу, как в моих мыслях зароились безумные планы. «Нет, идиотка, — я мысленно парировала. — Я иду взять Лучафэра. Я не убегаю, я лишь хочу угодить Лорду. И прогуляюсь заодно, чего уж греха таить»

В какой-то момент я оглянулась, явственно ощутив чей-то взгляд на своей спине. Миклос.

Мальчик сидел на Свином Сердце и глядел мне вслед. Его дымчато-серый силуэт на фоне ночной пелены представился моему воображению демоном, ведущим за собой табун кентавров.

— Миклос, пожалуйста, подойди! — во весь голос позвала я его. У меня как камень с плеч свалился, когда он соскочил с валуна и пошагал в моём направлении.

Я забыла написать о нём Сэлвину. Но о таком не пишут. Когда встретимся, тогда и спрошу совета. Я не обижаюсь на Миклоса, ведь знаю, каково это — вырасти без родителей. Мои-то хоть дожили, чтобы отправить меня в Дурмстранг, а Миклос осиротел совсем маленьким.

— Привет, Приска, — сказал он взрослым тоном, важно приподняв плечи.

Я сразу растерялась; ожидала совсем другого тона.

— Почему ты так подозрительно смотришь на меня? — спросил он.

— Ты разве не злишься на меня? — спросила я, и тотчас у меня перед глазами стояла сцена с щуплым мальчиком возле кровавого месива.

— С чего бы мне злиться? — Его загадочный ответ совсем озадачил меня. Я всерьез задумалась, не повредился ли он умом.

— Ты же не ответил на сову. Я хотела встретиться, переживала за тебя. Боялась, что ты уйдёшь... в леса.

— Покажи мне своё левое предплечье, — командный тон мальчика и само требование ошарашило меня. Черная ворона, спящая на вязе, пронзительно каркнула и приоткрыла один глаз, словно настаивая на его словах.

— Миклос, перестань, — нахмурилась я, пытаясь скрыть лёгкий испуг при виде мальчика, который никогда не был ребёнком, а теперь вырос достаточно, чтобы требовать чего-то от взрослых. — У меня ничего нет.

— Просто покажи. Пожалуйста, — сквозь зубы процедил он, напоминая мне кого-то очень заносчивого, красноглазого и всемогущего. Удерживая мой взгляд, мальчик добавил: — Мне нужно знать. Тогда я смогу с тобой поболтать. Хочу знать, что ты... не одна из тех.

— Не смеши меня, Миклос, — я негодующе сложила руки на груди. Сознание того, что мальчик в чём-то подозревает меня, подействовало на меня удручающе. — Ты знаешь меня всю жизнь. Разве я могу вдруг стать кем-то из каких-то тех.

Не получив от него ответа, только хмурое лицо и подавленный взгляд, я тяжело вздохнула и закатила рукав плаща. В бархатной тьме моя бледная рука светилась как-то призрачно и неестественно. Зато впервые в отчуждённых глазах Миклоса я видела какое-то участие. Он смотрел на меня широко распахнутыми глазами. Изумление. Растерянность. Торжество. Облегчение. Одобрение. Слишком много сложных чувств я разглядела в глазах мальчика.

Наступила тишина. Мы не только замолчали, но и застыли на месте, пока неподалёку не послышался грохот ставни, которую захлопнули с такой страстью, словно в последний раз.

— Теперь ты знаешь, — Миклос улыбнулся. Я уставилась на него, не веря своим ушам. — Знаешь, у тебя сейчас слегка ошарашенный вид.

— Зачем ты сказал это? Эту фразу... — еле слышно спросила я.

— Я не верю в ерунду, которую о тебе болтают, — ответил он отнюдь не на мой вопрос. Миклос кашлянул и глянул на меня совсем как раньше — с неподдельным дружелюбием.

— Ты решительно не желаешь вступать ни в какие объяснения, не так ли? — спросила я. Миклос кивнул. Карие глаза, обрамлённые пушистыми ресницами внимательно наблюдали за мной. Я продолжила, как можно тщательней подбирая слова: — Ты бы не хотел поехать в Дурмстранг?

— А зачем мне туда? — фыркнул он небрежно.

— Как зачем? Обучаться магическому искусству.

— Я и так колдую, — уверенно возразил он. — И кентавры говорят, что в Дурмстранге умным волшебникам нечего делать. Говорят, школа совсем опустилась.

— Ну так поезжай в Хогвартс. Там в лесу возле школы обитает табун кентавров. Разве тебе неинтересно увидеть, как живут другие кентавры? Их быт, нравы и традиции? — Я плела полную околесицу, только чтобы убедить мальчика поехать учиться, а не бродить в лесах с вонючими лошадьми.

— Этого ещё недоставало! — мрачно рассмеялся он. — Кентавры говорят, что Хогвартс совсем деградировал, а кентавры там тоже неказистые. Сквозь пальцы смотрят на вторжения в их лес, а ещё они на побегушках у какого-то лесничего-полувеликана.

— Полувеликана? Им позволяют селиться возле школы? — недоумевала я. Вспомнилось, как Лорд грозился отправить Розье к ним в... Шропшир и Озёрный Край. Интересно, далеко ли это от Хогвартса.

— Короче говоря, никуда я не поеду, — заупрямился Миклос. — Кентавры меня такому научили, что в школе я буду попросту скучать.

— Да, не сомневаюсь, — ответила я с изрядной долей скепсиса.

Стояла мертвая тишина. Не шелохнувшись стояли деревья. Ни шума, ни шороха нигде. Ворона опять уснула.

— Приска, послушай... — В тон Миклоса вернулись детские нотки. — Я знаю, зачем ты это делаешь. Ты чувствуешь за собой вину. Но ты ни в чём не виновата. Мы как были друзьями, так ими остаёмся.

Одним движением, не сговариваясь, мы тронулись дальше по тропинке, болтая как ни в чем не бывало, но я заметила, что Миклос украдкой посматривал на меня, словно ожидал подвоха, словно у меня с минуты на минуту должна была появиться Метка. Дружба дружбой, но доверие определённо пошатнулось.

— Ты же не виновата, что у нас тут завёлся второй Ангреноген, — обронил он будто невзначай. Я не смогла пропустить мимо ушей этот выпад.

— Он не Ангреноген, Миклос. Он совершенно другой. Ни на кого не похож. У меня даже язык не повернётся сравнивать его с глупым диктатором-квиддичистом.

— Но он чернокнижник и некромант. У нас такие водились только во времена Ангреногена. Не знаю, что он там тебе наговорил, но я сужу о нём по его поступкам.

«И ты имеешь на это полное право, ведь ты лишился наставника», — я мысленно соглашалась, но вслух не смогла произнести. Мальчик рассуждал совсем как взрослый; его самоуверенный тон походил на увещевания Варега, когда он нетерпеливо цокал языком, мол, ничего ты не смыслишь.

— Просто я вспоминаю о том режиме, — продолжал он. — О свирепости, какую невозможно забыть. Когда преступление оправдывали, а казнили за инакомыслие, не считались ни с возрастом, ни с полом. Риг-латноки хотя бы считаются с возрастом...

— Согласна, — перебила я его, — но, Миклос, ты прекрасно знаешь, что они угрожали всей деревне. Ты сам передал мне послание. Или я должна была прикинуться кроткой овцой и пасть жертвой лошадиной орды?

— Они не угрожали всей деревне, Приска, — процедил он. — А только Ньирбатору. Улавливаешь разницу?

Самоуверенный тон мальчика начинал действовать мне на нервы.

— Ты же говорил, что они отомстят всем, кто породнился с Баториями, верно? Во-первых, отомстили бы мне, потому что Годелоты породнились с ними; во-вторых, начали бы мстить Гонтарёкам за то, что породнились со мной. Это месть на века! Замкнутый круг, понимаешь? Возьмём, к примеру, госпожу. Род Баториев прерывается на ней, это большая трагедия для Ньирбатора. — Как раз на этих словах я подошла к концу тропинки, и вся ирония обрушилась на меня.

— К чему ты клонишь? — спросил он глухо.

— К тому, что здесь тоже замешаны кентавры. Её муж погиб не просто так, и не просто так оставил её бездетной. Кентавры приложили руку к такому исходу. Это всё часть их последовательного отмщения.

— С чего ты это взяла? — нахмурился Миклос. Он остановился и вздёрнул подбородок, будто имел ко мне дюжину претензий.

— Портрет Стефана Батория рассказывал мне об этих пресловутых блюстителях морали.

— У тебя есть портрет Кровавого Барона?! — воскликнул он.

У меня внутри что-то оборвалось.

— Что, прости?.. Почему ты назвал его кровавым? Что тебе известно?

— Кентавры многое рассказывали мне о нём. Но что тебе сказать... У тебя портрет, лучше сама спроси.

— Он... он не любит откровенничать. Пожалуйста, Миклос, объясни мне, почему его называют кровавым?

— Ну, говорят, он убил свою возлюбленную.

Я помрачнела и недоверчиво уставилась на мальчика. Сама не знаю, почему мне так не хотелось в это верить.

— Так ведь нечаянно, — пожал он плечами. — Совсем нечаянно, не подумай. Он любил её больше всего на свете. А она ломалась, то есть не ответила взаимностью. Он заколол её, а потом себя. Неприкаянные души стали призраками, сама знаешь, такое случается...

Моя нижняя губа задрожала, и я прикрыла лицо руками. Перчатки совсем не грели, а согревающее заклинание не получилось с первого раза.

«Бедный Стефан Баторий... Из-за какой-то глупой любви убивать себя... Любовь зла. Только пустышки влюбляются себе на беду. О чём он думал? Где его расчёт, хладнокровие и здравый смысл? Как он мог допустить такое? На него это совсем не похоже... Фери говорил, что светлая часть Барона обитает в Хогварсте. Значит, призрак и есть светлая часть»

— Приска, ты так переменилась в лице, — пролепетал совсем детский голос. — Я огорчил тебя, да? Извини, я не хотел. Разве портрет не рассказывал тебе?

— Его версия была слегка приукрашенной. Он говорил, что вернул её домой. О возвращении двух трупов он не упоминал, — был мой ответ с долей сарказма, настолько я была ошарашена.

— Будь поосторожней с ним. Кентавры поведали мне такое... Ты лучше запри его где-нибудь подальше, чтобы он не воздействовал на тебя.

— Хорошо, Миклос. Спасибо, что предупредил... – Я продолжила свой путь, смотря вперёд невидящим взором. Через плечо я бросила: — Ну, я пошла. Мне нужно идти...

— Ещё увидимся, — ответил он, направляясь в противоположную сторону. — Прошу тебя, не позволяй ему воздействовать на себя...

«О ком это он: о Бароне или о Лорде?» У меня не было сил спросить. Моя любознательность довела меня меня до состояния, в котором все мысли путались. Бедный Барон. Я чувствовала, как истомлено всё моё существо — воля, сознание, плоть. На каждом я будто карабкалась, поднимаясь наверх из вязкой мглы. В результате я прислонилась к дереву, чтобы перевести дух после услышанного. Каждая встреча с Миклосем для меня как гром среди ясного неба. Мальчик осведомлён во многих взрослых вещах; в школе он бы и впрямь скучал.

«Почему все мужчины убивают тех, кого любят? — я рассуждала, бесцельно царапая кору дерева. Из-под ногтя указательного пальца пробежала капля крови, но мне было всё равно. — Барон убил Елену. Гарм убил Аву. Даже сумасшедший маггл Напьер убил Джолин Кэрри. Но на то он и сумасшедший. Что за чертовщина такая с той любовью, подери её дементор? Почему нельзя любить, не отбирая жизни?!»

«Глупая девчонка, — заговорил коварный голосок в моей голове. — А зачем, по-твоему, целовать, если нельзя укусить?»

«Если рассудить здраво, все мужчины одинаковы. Каждый нуждается в том, чтобы ему пели дифирамбы. Елена, по-видимому, в дифирамбах сфальшивила или даже не пыталась их петь. Ну и дура. Отталкивать такого, как Барон, могла только взбалмошная девица. Её смерть бессмысленна, поступок Барона чудовищен, хотя он и полностью соответствует его натуре. Теперь всё как на блюдечке: Барон, значит, томится в деградированной школе вместе с призраком своей жертвы. Но зачем он лукавил?.. Неужели думал, что я слишком разнежена и неправильно всё пойму? Убийство строптивой возлюбленной я ещё могу понять, но самоубийство Барона поражает меня.

Виданное ли это дело, чтобы слабый умничал в вопросе силы? Разве мог тот, кто лишил себя жизни, давать мне житейские советы?.. Барон являлся для меня олицетворением воли к жизни. У него злой нрав, но с сущим злом его не перепутаешь, даже не будучи умудрённой большим жизненным опытом. Когда с Лордом всё уладится, я поспрашиваю о нём. Пускай бы только всё уладилось...»

Я очнулась от раздумий и осмотрелась. Взгляд непроизвольно прикипел к луговине: бледно-розовое растение цветёт в полную масть. А вокруг замка пустырь: сорняки, чертополох и кусты крапивы. И сны мои не лучше. Змей соблазнял меня с враждебным настроем. Я лежала в Албанском лесу... Моё платье было пропитано кровью...

«Тебя ждёт то же самое».

Со мной не может такое приключиться... У меня совершенно другая ситуация! Я силилась успокоиться, но мне глаза уже застилали слезы.

Прислонившись к дереву, я простояла так несколько минут, пока не успокоилась. Слёзы высохли. Руки согрелись. Я была твёрдо намерена добыть «Лучафэрула», собрание любовных заклинаний, искусно зашифрованное в поэму. Принцесса Каталина зовёт Лучафэра к себе на землю и просит разделить с ней смертность. Лучафэр отправляется на поиски Демиурга, чтобы тот разрешил ему сойти к принцессе. Пока Лучафэр отсутствовал, Каталина полюбила другого — себе подобного смертного. В итоге Лучафэр возвращается на небо и наблюдает за парой, изнывая от сердечной боли. Смысл поэмы, на мой взгляд, заключается в том, что Демиург злорадствовал, мол, видишь, кого ты полюбил, смертную женщину, изменчивую как погода... Но всё таки любовь Лучафэра была столь сильна, что воплотилась в заклинаниях, которые теперь могут использовать все маги, чтобы пленить чёрствые сердца.

Лорду, разумеется, нет дела до любовных заклинаний. Он же сказал «трофей».

Я трансгрессировала прямо у входа в лесопарк. Шагала быстро, не оглядываясь, не теряя времени. В доме Мазуревича я заметила следы недавнего колдовского присутствия: воск от жёлто-чёрных свечей, да и в самом воздухе парило некое мглистое свечение. На кухне, где была обнаружена голова инспектора, в самом центре столешницы я обнаружила медную жаровню. Похоже, местные всё же предпочитают ритуальничать на месте убийства, а не в спальне. Но Агнеса лучше знает, где надлежит проводить качественные обряды.

Книга была на месте. Она бы не влезла в мою сумку, поэтому я трансфигурировала её в напёрсток. А ещё я не удержалась, чтобы не заглянуть под кровать. Ящика уже не было. Ну надо же, как быстро. Хорошо, что я успела узнать о незаурядном увлечении маггла. Если у меня когда-нибудь проснутся угрызения совести, я просто вспомню о находке под кроватью инспектора, и угрызения моментально заглохнут.

От лесопарка я переместилась на отшиб деревни возле леса. Хотела просто погулять в одиночку и подышать воздухом. Благо, погода располагала к одинокой прогулке: черноту ночного неба то и дело разрывали молнии.

Я шла менее опасной дорогой, избегая крутых подъемов. Угрюмый лес, подступивший ко мне с левой стороны, шептал на неведомом языке листьев свои мрачные истории, придавая прогулке лёгкую торжественность. Отступившись от медье, зима ещё цеплялась за эту местность. Черные дубы, окаменевшие за зиму, стояли смирно, а остальные деревья прихотливо изгибались, клонились одно к другому — все такие кряжистые и морщинистые, с причудливо переплетенными корнями. Говорят, в таких дремучих лесах заводится много нечисти, и леса нужно время от времени прореживать. Раньше наши волшебники нанимали на работу орков-скитальцев, но те чересчур усердствовали, крушили деревья налево и направо. Ньирбатор изгнал их и они пошли дальше скитаться по свету в поисках Мордора — земли обетованной. Их нигде не принимают, поскольку их бывший работодатель враждовал со всеми, и они теперь несут бремя отшельничества. Но всем известно, что нет лучше дровосека, чем орк, равно как нет лучше кузнеца, чем гоблин.

Чем дальше я шагала вдоль линии леса, тем мрачнее становились мшистые стволы. У меня возникло чувство, будто за мной следят — причём следят с какой-то враждебностью. Чувство это становилось всё острее, и я беспрестанно оглядывалась по сторонам. «Дрожу и содрогаюсь... Погулять вышла, называется»

Я встряхнула головой, стиснула зубы и с тяжелым сердцем пошагала дальше. «Запугать себя не позволю! Я шесть дней томилась в комнате!»

Вскоре мое настроение кардинальным образом переменилось.

Шагов через десять я вдруг споткнулась о какой-то острый предмет и едва не упала. Во тьме мелькнул металлический блеск. Попятившись назад, я увидела перед собой взрыхленный клочок земли, а на нём — лопату. Новенькую, хорошо заточенную. Стальное лезвие, угольно-черная рукоятка. Короче говоря, лопата дьявольски привлекательная и симпатичная. «Почему здесь лежит лопата? Чья это лопата? И почему она перепачкана свежей глиной? — каверзные вопросы пленили мою безыскусную головку.

Вдруг с близстоящей сосны с оглушительным визгом сорвалась стая летучих мышей. Они взметнулись надо мной и, по всей видимости, отнюдь не собирались улетать по своим делам. Одна мышь летала так низко, что задела крыльями мой капюшон от плаща и зацепилась за волосы. С оскаленных клыков летучей уродины нитями тянулась слюна. В мгновение ока она отлетела, метнулась тенью за ствол дерева, и затем снова вылетела и набросилась на меня, но на сей раз лишь задела капюшон. Её мордочка на миг показалась мне смутно знакомой, но я не могла припомнить, где раньше видела такое чудище. Это стало роковой ошибкой. Застигнута врасплох, я не успела вытянуть палочку, как зараза цапнула меня за щеку, отлетела и снова кинулась на меня, будто норовила укусить. Оглушающий визг не утихал, у меня в голове толчками билась кровь. Мышь снова взметнулась надо мной и дыхнула мне в лицо невообразимо гнусным смрадом. Я надсадно закашлялась и рухнула наземь.

Затем произошло нечто странное: у меня было видение.

Мне пригрезилось, что я нахожусь под низко нависающим потолком, моя голова впихнута в какой-то проволочный абажур, а руки крепятся металлическими зажимами к высокой дыбе. Я полностью раздета и содрогаюсь от холода и стыда. В двух шагах от меня стоит какой-то гориллообразный мужчина в маске. В одной руке он держит палочку, а другой машет в воздухе прядью моих волос. Внезапно он осклабился, обнажив свои гниловатые зубы, а затем вплотную подошёл ко мне. Широко размахнувшись, он хлестнул меня ладонью по ягодице. Ещё раз. И ещё. Я завизжала.

Потом чертыхнулась.

И в тот же миг очнулась.

Увидев, что мышь снова летит на меня, я моментально бросила в неё Аваду; она шлёпнулась у моих ног, а её сородичи разлетелись. Впопыхах моя Авада сработала не слишком грамотно и я вновь рухнула на землю, во второй раз задев лопату.

Я села и с трудом отдышалась. Сообразив, что труп мерзавки можно будет использовать во многих зельях, я подобрала его, трансфигурировала и запихнула в сумку. Заодно начала перебирать в уме остальные компоненты, прикидывая, найдётся ли здесь ещё что-нибудь полезное. Причиной такой внезапной практичности было шоковое состояние. Мне не верилось... То, что я увидела... У меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Дыба.

Лопата.

Лестрейндж.

Не знаю как, но это он подстроил. Увалень заплатит за это. Я воспылала неистовой жаждой мести. Моё воображение нарисовало Пожирателя лежащим у моих ног с синюшным лицом.

Да будет так. Да поможет мне Графиня.

«Стоило всё таки позвать с собой Агнесу», — я вспомнила о своей напарнице, которая всегда меня подстрахует. Терпкая горечь накатила на меня. Я остро ощутила своё одиночество. Нужно поскорее ей всё рассказать. Ничто так не объединяет друзей, как совместная Немезида. Хотелось бы сказать такое о Вареге, но, увы. Бык Стюарт оказался хлюпиком.

И в ту минуту мой болезненный слух поймал знакомую речь. Приглушенные голоса и смешки. Вооружившись палочкой, я пошла на звук голосов. Заметив искры костра у большого черного дуба, я заняла позицию в кустах, на невысоком холмике, и стала присматриваться.

Их было трое.

Варега я узнала сразу — из капюшона выглядывали белесые кудри. Второго узнала по горбатому носу — Лугоши. Третьим был Матяш, я узнала его по торчащей сигарете в сизых как у мертвеца губах.

Костерок негромко потрескивал. На открытом огне Варег жарил мясо; он медленно поворачивал его в воздухе на грубом металлическом штыре, похожим на шпагу. Кажется, магглы именуют сие безобразие шампуром. Да и Варег в тот момент походил на маггла: он поворачивал шампур не палочкой, а руками. Капающий жир шипел, источая сладковатый запах.

Они сидели на пеньках, оживлённо разговаривали и имели очень довольный вид. «Что ж, Варег, — пронеслась мысль в моей голове, круша на своём пути былую заботу, — ты, похоже, очень занят, раз променял сестру и меня на двух придурков и вонючее мясцо. Подавись своим костром!»

Мне хватило достоинства, чтобы не выходить и не спрашивать у Варега, почему он отверг меня. Даже с налётом аффектации я осознала, что не имею права спрашивать о таком. Пожалуй, это своего рода возмездие за то, что я отдалилась от него и позволила Лорду с его крестражами затмить собой всё остальное.

Я не виню себя, не подумай, дорогой мой дневник, это я просто рассуждаю с точки зрения Варега.

Бросив на него прощальный взгляд, я злобно тряхнула сумкой с трупом и пошагала прочь. Возвращаться домой мне не хотелось. И дело даже не в том, что я боялась натолкнуться на Лорда — нет, страх почти иссяк, и я ощутила это всем своим существом. Летучая мышь сделала своё дело, а Варег — своё. Я просто не хотела никого видеть.

Пройдя около полмили, я оказалась перед склепом Баториев. Несколько минут я шагала взад-вперёд, сжимая пальцы на руках, словно пыталась удержать нечто драгоценное и неотвратимо ускользающее. Я мысленно пыталась протаранить стену тумана, отгородившую моё прошлое от моего настоящего. Варег. После риг-латнока он уже не будет прежним. Он отстранил меня, а прильнул ко мне только под воздействием поганок. Я должна была понять ещё тогда.

«Ты подводишь итоги? — вопрошал голосок в моей голове. — Или тебе настолько страшно терять близкого человека, что ты даже не осознаешь, что теряешь?»

Волна ужаса нахлынула на меня — страх перед неведомым, древний как мир. Что делать? Как быть с Варегом? Уязвленное самолюбие доставляет не меньше страданий, чем разбитое сердце. А если то, что было между нами, иссякло, ибо было проклято изначально?..

Проклятие Годелотов не касается Варега, разве из-за меня он должен мучаться?

Я пошла в склеп, желая лишь одного — спрятаться от всех.

Там я трансфигурировала сундук в мягкий диван, копию дивана в старом родительском доме. Раздеваясь, я не заметила, как расплакалась. Варег возненавидел меня за то, что я пренебрегла его предложением переехать к нему. Думает, я пала жертвой чар Лорда и сбрендила, как госпожа. Ну и пусть.

Плакала я недолго, усталость понемногу одолевала меня. Даже не помню, когда я уснула.

И приснился мне кошмар.

Всё было как наяву и боль была вполне реальной. Я снова висела на дыбе. Не чувствовала лодыжек, рот был заткнут кляпом. Сладострастно прищурившись, Рабастан Лестрейндж хлестал меня плетью по обнаженному телу. Плеть беспрестанно поднималась и со свистом опускалась. Рудольфус Лестрейндж стоял в двух шагах от меня со спущенными штанами, скрежетал зубами и учащенно дышал. На груди и на рёбрах моя кожа уже лопалась. Вдоль моего левого бедра протянулась глубокая рана. Вся кровь уже вытекла в ведро, которое блестело тем же отливом, что злополучная лопата. Из-за спины Пожирателя вышла огромная, лохматая шевелюра с растопыренными когтистыми пальцами и глумливой ухмылкой. Беллатриса. Её речь, обращенная ко мне, напоминала маниакальный бред: «Ты недостойна даже дышать с ним одним воздухом!» Лестрейндж взял фужер, зачерпнул из ведра и торжественным движением передал ей. Пожирательница залпом выпила, её глаза плотоядно сверкнули, а когда она облизала губы, я увидела змеиный раздвоенный язык и завопила во всё горло. «Не ори, сучка, — гаркнула она, — тшш... ш... ш», и выжидательно уставилась на Лестрейнджа. Взмахом палочки он вспорол мою артерию на правом бедре, и в ведро хлынул алый водопад. «Скулит, как побитая шавка! — смеялась ведьма. — Отрезать язык и принести мне!.. Остальное сжечь заживо!»

Проснулась я в испарине и с муторным ощущением. Щеку странно пощипывало. Я села так резко, что перед глазами поплыла противная рябь. А проснулась я оттого, что услышала скрежещущий звук: что-то теребило цепь на двери.

Моя Доди. К её лапке было привязано письмо.

«ГОСПОЖА ПРИСЦИЛЛА, НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ДОМОЙ.

ТЁМНЫЙ ЛОРД ЖДЁТ ВАС.

ВАШ ПРЕДАННЫЙ СЛУГА,

ФЕРИ»

Комментарий к Глава Вторая. Мания Беллу я на самом деле очень люблю, и фанфик мог быть оней, но моей фантазии хватило ровно настолько, чтобы создать персонаж Присциллы, сиротки, за которой присматривали не очень внимательно, поэтому она выросла такой, какой есть. Погружение в хоркруксию сказывается на ней, и потихоньку внутри неё взращивается тьма, без которой она, находясь подле Лорда, не смогла бы выжить.

Видение Присциллы — это намёк на то, что может ждать её в будущем, если она потеряет благосклонность Волдеморта, в которую слепо верит.

Marilyn Manson – Angel with the scabbed wings.

Весёлая песенка для Беллы, под которую Приску можно пытать сытно, плотно и до отвала:)

====== Глава Третья. Да, Мой Лорд ======

Четверг, 1 апреля 1964 года

Я трансгрессировала домой, когда рассвет был ещё в полной силе. Вновь очутившись дома, я прямо-таки почувствовала, что в моей жизни наступил переломный момент.

«Я увижусь с Лордом впервые после того инцидента. А как события будут дальше развиваться, зависит только от него», — я наставляла себя, приближаясь к замку. Между тем я почти физически ощущала, как судорожно, рывками бежит вперёд время. Моё сердце гулко колотилось в груди, ноги подкашивались. Когти над входной дверью...

Серебристые.

Лорда в замке не было.

Ну разве не удивительно?

Коридор распахнул передо мной свою золотисто-красную пасть. Меня встретил всполошённый Фери. Он силился схватить воздух, чтобы незамедлительно поведать мне «самую важную новость»:

— Тёмный Лорд скоро вернётся! Он приказал передать, чтобы вы были на месте!

«Где же мне ещё быть, как не на месте? Знай своё место, Присцилла, не дури, не дерзи»

Я пошла к себе, умылась, переоделась, позавтракала. В зеркале ванной комнаты я увидела на своей левой скуле царапину, похожую на алое соцветие. «Чертовы летучие мыши! Всех поймаю, на чёрном рынке продам — компонентов будет на тысячу зелий!» Следующие пять минут я рьяно втирала заживляющую мазь. Когда я выходила из ванной комнаты, царапины уже не было.

Потом я зашла к госпоже Катарине — и не нашла её. Меня охватил ужас, я предположила самое худшее — только одну ночь меня не было и...! Но Фери бы сказал! Я позвала эльфа и потребовала объяснить мне, где госпожа.

— Хозяюшка сидит в светлом салоне! — пропищал Фери. — А вам лучше спуститься вниз и дожидаться возвращения Тёмного Лорда!

— Фери, а ты здесь зачем? — я взвинтилась в ответ на командующий тон эльфа. — Вот сиди и дожидайся.

— Но Тёмный Лорд сказал... Ой, госпожа, а что у вас на щеке? Какая тварюга вас так поцарапала?!

Оставив эльфа без ответа, я взбежала по лестнице, направляясь к госпоже, а в коридоре заглянула в зеркало: алое соцветие расцвело ярко очерченными разводами. «Сначала загляну к госпоже, потом проверю зелье, потом займусь царапиной», — я планировала свои действия до возвращения Лорда.

Я была приятно удивлена, застав госпожу в ясном рассудке и в добром здравии. Туалет госпожи изумил меня: белые нитяные перчатки и белые оксфордские туфли. Небольшие детали, но отсутствие розового цвета указывало на то, что ей полегчало. Однако впечатление оказалось обманчивым. Госпожа не поприветствовала меня и даже не осведомилась, где я провела ночь. Её расстройство оказалось ещё более коварным: сохраняя внешнюю адекватность, внутренний бред не сдаёт позиций.

Я пошла в комнату зелий проверить её лекарство. «Уже скоро, госпожа! Я докажу вам свою благодарность; позабочусь о вашем здоровье. Вы очнётесь и забудете об этом периоде, как о ночном кошмаре»

Сняв крышку с котла, я увидела застывший сердолик с горящей внутри стекляшкой. На новолуние сердолик станет жидким, госпожа выпьет его натощак и её рассудок вернётся. «Но разве Лорд сказал, что зелье излечит расстройство? — я вдруг задумалась, пытаясь вспомнить его слова. — Разве он сказал, что оно смягчит симптомы?»

Тем не менее, созерцание застывшего сердолика подействовало на меня расслабляющим образом. Я привыкла готовить зелья на пару с Агнесой. Интересно, что бы она сказала об этом зелье? А о том, что Лорд снизошёл до такого благого поступка? Мои мысли снова роились вокруг василиска, Диадемы, кентавра, маггла, потом меня словно подхватила волна и повлекла к более сокровенным раздумьям — о руке, схватившей моё запястье, о мертвецки бледных пальцах на моём плече, — как вдруг стук в дверь прервал поток моих беспокойных мыслей.

— Юная госпожа Присцилла! — пищал эльф голосом пикси. — Тёмный Лорд вернулся и приказывает вам спуститься.

— Отвяжись, — бросила я, а сама резко вскочила, словно земля разверзлась у меня под ногами и стала приводить себя в порядок. «О милорд, сколько лет, сколько зим...»

Спускаясь по лестнице, я увидела Лорда со спины: он направлялся к выходу. «Только вернулся! Куда это он дефилирует?!»

У меня сердце бешено колотилось. Я побежала по ступеням и едва не врезалась в его спину, когда он резко остановился. Обернувшись, он смерил меня своим обычным надменным взглядом. Я поздоровалась с ним как ни в чем ни бывало.

Восково-мраморное лицо. Налитые бледной кровью склеры. Волнистые волосы, слегка посеченные слева. Плотная черная мантия поверх сюртука. Весь в чёрном.

Это он. И он не метает в меня громы и молнии.

Лорд вышел наружу и я последовала за ним, не зная, чего ожидать дальше, но была готова принять от него что угодно. Когда мы поравнялись возле восточной стены замка, Лорд внезапно остановился. Я даже не соображала, куда мы идём. Быть может, он просто хотел подышать свежим воздухом?.. Повернувшись ко мне, он несколько секунд скользил по моему лицу изучающим взглядом.

— Я задам тебе всего один вопрос, — промолвил он наконец. Я кивнула, как будто он спрашивал моего разрешения. — Ты осознала свою вину?

Мысль о его озлоблении была мне невыносимой. Я жаждала вернуть всё к прежнему почти мирному сосуществованию. Не аргументируя свое смирение, я инстинктивно ощущала глубокую потребность в одобрении Лорда.

— Да, милорд. Пожалуйста, простите меня за своеволие, — ответила я как можно мягче. — Этого больше не повторится. Обещаю.

— Обещаешь? Опять громкие слова? Ты сначала элементарное научись соблюдать. — Он запрокинул голову, лицом к безжизненных вязам возле замка, и выдохнул: — Что же мне с тобой делать?

Приготовленные мною слова так и не сорвались с моего языка, ибо его манера держаться привела меня в замешательство. «Да что угодно», — я мысленно ответила. Пронзительный взгляд Лорда снова настиг меня. Ожидая его приговора, я чувствовала себя пригвождённой к земле.

— Первая вспышка смелости угасла, верно? — еле слышно спросил он.

— Да… — ещё тише ответила я. Иной раз мне хочется настоять на своём, но под строгим взглядом Лорда я смиряюсь.

— Всё ясно с тобой, Приска. Ляпнула что-то наугад, а теперь пытаешься выкрутиться.

— Я не пытаюсь выкрутиться. Я просто хочу искупить свою вину.

Лорд держался холодно. Его властная и грубоватая манера сочеталась с насмешливым молчанием. Я чувствовала себя подавленной и потупила взгляд в землю.

— Ты осознаешь, что дважды забыла прибавить к реплике «милорд»? — в очень холодном голосе послышалась смягчительная ирония.

Я резко вскинула голову, изумленно глядя на Лорда. Я не верила своим глазам. Уголки его губ подрагивали в намёке на ухмылку. Язвит. Значит, простил.

Не дав мне времени ответить, он спросил:

— Объясни мне, будь так добра, где ты ночевала?

— В склепе, милорд. — В ответ на его пытливый взгляд я объяснила ему всю прелесть фамильного склепа и чудеса трансфигурации. Что уж тут скрывать.

— А если я, скажем, захочу заполучить себе этот склеп, что ты ответишь?

В ответ я рассмеялась. От растерянности. От беспомощности. От боязни, что так он и сделает.

— Я-я... — неуверенно начала я, поглядывая в сторону, — я отведу вас, покажу всё...

— Ну же, — подбадривал он меня с той противной ухмылкой, — продолжай.

Его голос был спокоен, но я не могла избавиться от мысли, что он смеется надо мной.

— И вы сможете приходить тогда, когда вам понадобится укромное местечко, милорд. — Я решила смягчить острые углы и предложить такой компромисс в надежде на то, что он немного уймётся и не вздумает отбирать у меня всё содержимое моей жизни.

— Ты говоришь мне всю правду или только хвостом виляешь? — спросил он с ехидцей.

— Правду, милорд. За ложь вы могли б меня возненавидеть, а ваша ненависть — это не то, чего бы мне от вас хотелось.

— Ладно, Приска, — лениво ответил он, — сойдёмся пока на этом.

Взгляд Лорда не соответствовал тону его голоса. Взгляд проникал до костей. Я воодушевлённо кивнула и опустила глаза, не знаю, о чём дальше говорить.

— А теперь объясни мне, что у тебя со скулой?

Я снова вскинула голову, недоумевающе глядя на Лорда. «Не может быть!» Взгляд Лорда был прикован к моей скуле, он ждал объяснений. Я повернулась к стене замка, трансфигурировала каменную плиту в зеркало и заглянула в него. Ветвистая царапина не заживала. Она была такой же алой и выглядела свежей. Наверное, забавное для Лорда зрелище — он-то наказывает, не оставляя следов. А здесь прямо алое соцветие.

— Проклятие! — воскликнула я, забыв на миг о присутствии Лорда. Увидев его в зеркале у себя за плечом, я слегка подалась вперёд.

— В чём дело, Приска? Твои визги обоснованы или как обычно?

Пропустив мимо ушей колкий выпад, я поведала ему о нападении летучей мыши. Он слушал меня с ироническим выражением лица, словно изначально был настроен услышать какую-то чепуху.

— А чего ты ожидала? — процедил он, наклонившись вперёд и рассматривая царапину. — Шляешься в лесу поздними ночами.

— Милорд, я не была в лесу, а возле леса. Я отправилась за «Лучафэрулом», или вы уже забыли, милорд?

— Нет, не забыл, — хмыкнул он. — И ты, по-видимому, тоже, если вспомнила о «Лучафэруле» только вчера. — Лорд украсил своё хмыкание укоризненным прищуром.

— Простите меня, милорд.

Я настойчиво смотрела ему в глаза, чтобы услышать от него «прощаю», но он лишь надменно смотрел на меня с высоты своего роста. На меня накатила внезапная усталость. Я прислонилась к зеркалу, забыв трансфигурировать его обратно. Различные образы вспыхивали в моём сознании, рождая непонятное чувство потери и тоски, скручивающее мои внутренности... В каком-то полубессознательном состоянии я наблюдала, как Лорд вытянул свою бледную палочку, будто вытесанную его бледными пальцами и начал беззвучно прохаживаться передо мной по янтарно-бурой мёртвой траве.

— Итак, если царапина не заживает, о чём это говорит? — произнёс он преподавательским тоном, крутя в руке палочку.

— О том, что это сглаз или проклятие, милорд, — безучастно ответила я, и сама осознала это, едва слова слетели с губ.

— Поздравляю, Присцилла, ты нажила себе врага. — Самодовольный тон Лорда меня задел. Он будто радуется, что кто-то желает скормить меня червям. — И кто бы это мог быть?

Картина, которая почудилась мне возле леса, хлынула в моё сознание, и я задрожала с головы до пят. Я знаю множество видов воздействия на мозг. Но этот... Слишком ярким было это видение.

— Лестрейндж! — отрывисто выпалила я.

— Что, опять Белла? — насмешливо спросил Лорд.

— Нет, это всё тот подонок, раздери его балрог, — туманно уточнила я, снова рассматривая себя в зеркало. Эмоции захлёстывали меня. Я видела в зеркале, что Лорд опять нависает надо мной. Не прошло и минуты, как он взял меня за плечо и резко развернул. В его взгляде застыл немой вопрос, одновременно выказывающий угрозу. «О боги! Он думает, я присочиняю!»

Я впилась в Лорда глазами и, настойчиво удерживая его взгляд, рассказала о встрече в южно-западном Будапеште. Ни один мускул не дрогнул на лице Лорда, пока я разбивалась в лепёшку, пытаясь донести до него правду о его гнусном слуге.

— Рабастану незачем проклинать тебя, тем более, я бы и так узнал, — ответил он и гордо вздёрнул подбородок. — Зачем ему идти на такой риск? Моим слугам известно, что ты тоже служишь мне. Даже хищники не нападают друг на друга, когда состоят в одной стае.

Сравнение его слуг с животными немного позабавило меня, пока до меня не дошло, что он и меня имеет в виду. В конце концов я тоже называла их сворой, но себя к ней не отношу ни в коем случае. «Он заклеймил их как скот, — думалось мне, пока я разглядывала его чудную волшебную палочку. — В страшном сне такое не приснится: он зовёт их, руку жжет, и они должны явиться к нему. Ни минуты покоя, никакого личного пространства, хотя... изобретение довольно хитроумное»

— Милорд, если уж речь зашла о хищниках, то я доверяю своему инстинкту, а он подсказывает мне только одно. Это он, я уверена! Могу руку дать на отсечение! Вы не слышали, с каким видом он смаковал свои угрозы... — Едва не слетело с языка «совсем как вы». От волнения у меня вырвался нервный смешок.

— Ну-ну, Приска, руку отсекать нет нужды, но твоя эмоциональность уже действует мне на нервы. Если б ты не была мне нужна, я бы сам тебя сглазил. — Несмотря на угрозу, голос Лорда прозвучал мягко.

Мои мышцы напряглись, я взялась одной рукой за другую и крепко сжала. На лице у Лорда было сплошное недовольство. Атмосфера накалялась. «Он же никому не доверяет без легилименции, — мелькнула мысль. — Как я могла понадеяться, что он просто так поверит мне на слово. Нужно предложить ему заглянуть в мою голову... Но как такое предложить? Неловко как-то»

— Покажи мне, — суровым тоном велел он, как если бы прочёл мои мысли.

«Превосходно», — я подумала с облегчением и с опаской.

— Хорошо, милорд, но... э-э... — внутренне холодея, мямлила я. — Но вы взгляните только на это воспоминание, хорошо? М-можно так?

— Будешь указывать мне, на что смотреть? — в его голосе просачивалась злость. Тонкие губы искривились. — Как ты смеешь?

Моя спина была прислонена к холодному зеркалу, но я вся будто пылала. Вокруг замка по-прежнему было ещё безлюдно; только там и сям были приотворены окна в домах. С луговины доносился запах сирени, — очень странно, кстати. Над моей головой что-то скрипнуло. Я подняла голову и краешком глаза увидела, что Лорд по-прежнему смотрит на меня. Он уже всё понял: Фери несомненно подслушивает из моей комнаты. Гаденыш возомнил себя моим родителем, ему бы только надзирать да караулить, он всё реже сидит в своей подвальной кухне.

Лорд что-то прошептал — и сверху послышался разрыв занавески; когда шёпот перешёл в шипение, донёсся пронзительный писк, словно на голову эльфа обрушилась железяка. Я вздрогнула, представив, что обнаружу, когда вернусь в замок, но надеялась, что... не сильно. Я непроизвольно закрыла глаза от слишком яркого солнца, заслепившего меня, а Лорд растолковал это по-своему.

— Долго ещё будешь тратить моё время? Тебе нравится роль мученицы, не так ли? — угрожающе продолжал он. — Быстро смотри на меня.

Он даже не повысил голоса, а я беспрекословно, не мешкая ни секунды, распахнула глаза.

Внезапно рука Лорда легла на моё плечо, а другой рукой он приподнял мой подбородок. Его прикосновение вызвало во мне ощущение, сходное с оцепенением. Меня поразила необычная холодность его кожи. Я бы несомненно вздрогнула под его руками, если б мой рассудок не был занят жаждой мести и планами убийства под невидимым кровом Ноктема.

Я уже готова была пожалеть о собственном необдуманном поступке, но природное упрямство не позволяло отступать. От взгляда Лорда — глубокого, пробирающего, рассекающего — по моей спине побежали мурашки. Непроизвольно я попыталась отвести взгляд, но он что-то прошептал и мои глаза замерли в распахнутом виде. Волна ужаса охватила меня. Теперь отступать было уже некуда. Мои руки сцепились и до боли стиснули одна другую. Его руки по-прежнему были на мне.

«Можно ли так безоговорочно доверять ему? И почему меня постоянно тянет на откровенность в его присутствии?»

Вдруг стало покалывать в глазах, затем иголки разбежались по всему телу, с головы до ног. Грудь задышала неровно, а толчками, точно в ночном кошмаре. Такой зависимости от чужой воли мне ещё не доводилось испытывать. Первая легилименция показалась мне бледным подобием этой, добровольной.

Добровольная легилименция. Если бы мне месяц назад сказали, что я пойду на такое...

Неотступный взгляд Лорда просвечивал меня насквозь. Он всё знает обо мне. Ледяная волна захлестнула меня и колени подкосились. Если б не его руки, я бы рухнула наземь.

Затем всё закончилось.

Виски у меня не болели, как после первой легилименции. Голова была скорее какой-то воздушной и невесомой, будто Лорд не только посмотрел, но кое-что извлёк. Поймав его взгляд, я отшатнулась в ужасе. Зрачки его глаз были вертикальные, как у змеи. Я прикипела к ним взглядом и наблюдала, как зрачки сузились до размеров макового зернышка, а вокруг пылала красная кайма.

Лорд Волдеморт был белый как смерть.

— Молодец, Приска, ты то и дело норовишь уйти из дому, чтобы угодить в историю. — Его зловещий тон привёл меня в полнейшую оторопь.

— Милорд, вы вините меня? — с укоризной воскликнула я. — Но чем я...

— Замолчи уже! — рявкнул он. — Бездельница! Сидела бы лучше в своём склепе, нежели шлялась по маггловскому городу. Почему ты всегда лезешь на рожон?

Я молчала, потупив взгляд. Так продлилось несколько минут. Слезы грозились навернуться на глаза — не от обиды, а от злости. Я упорно сдерживала их, разглядывая одну травинку на ботинке Лорда — превосходная альтернатива его глазам. Внезапно я увидела перед собой руку Лорда. Он снова поднял мой подбородок — на сей раз своим паучьим указательным пальцем. В обычных людей пальцы теплые, а у него сосулька, ей-богу.

— Ну же, скажи что-нибудь, — заговорил он. Его мягкий тон вынырнул из ниоткуда, точно черт из табакерки. То холодный до жестокости, то насмешливый до ребячества, Лорд удивляет меня. Свирепая ирония у него чередуется с репликами, которые можно принять за заботу.

— Вы велели молчать, милорд.

Внезапный порыв холодного ветра. Он будто закружил меня и унёс куда-то далеко-далеко. А через мгновение я снова была здесь, под сверлящим взглядом Лорда. Его черты смягчились, по крайней мере, ноздри не раздувались. Он смотрел на меня выжидательно.

— Милорд, вы видели, что я говорю правду, — в надежде повернуть разговор в прежнее русло, я смиренно понизила голос. — Это Лестрейндж меня сглазил.

— Я знаю этот сглаз, — сказал он, словно вырубая каждое слово изо льда. — Сам его обучил.

Кровь бросилась мне в голову, настолько высокомерное выражение было во взгляде этих красных глаз, смотревших на меня так, словно он знает обо мне то, о чём я даже не подозреваю. Я почувствовала жуткую усталость. Вытянув палочку, я трансфигурировала зеркало обратно в плиту и еле сдержалась, чтобы не зевнуть.

— Данный сглаз имеет худшие последствия, нежели обычная усталость, — раздался холодный голос. Я повернулась к Лорду и поймала его любопытный взгляд. — Полагаю, обряды, которые ты провела в доме инспектора, предохранили тебя по меньшей мере наполовину.

Я изумленно вытаращила на Лорда глаза.

— Милорд, это... это же заслуга Агнесы! — воскликнула я, и, немного охладив свой пыл, добавила: — Это она меня убедила праздновать в том доме.

— Ты мне говорила, — Лорд саркастически ухмыльнулся, но я заметила выражение одобрения, промелькнувшее на его лице.

— А как быть со сглазом, милорд? Что мне делать?

— Я разберусь. — Губы Лорда искривились в плотоядной ухмылке, точь-в-точь как у того, с кем он намерен разобраться.

Я молча кивнула.

— Скажи, Приска... а где сейчас та летучая мышь?

— Эм... в моей комнате зелий, милорд. — Я мгновенно засмущалась своей бережливости. Всё таки мне не подобает самой собирать компоненты — я могу их купить; но я такая, ничего не поделаешь. — Я заавадила её.

— Ну хоть какая-то польза от волшебной палочки в твоих руках, — съязвил он, но я прикинулась дурочкой и улыбнулась.

— Милорд, можно задать вам вопрос? — спросила я.

Он склонил голову набок, будто заподозрил что-то неладное, раз я спрашиваю так церемониально. Он изящно выгнул левую бровь и кивнул мне.

— Что вы намерены делать с магглом, милорд? — Я впилась глазами в Лорда, надеясь, что он не вспылит. Как-никак, он думает, что я позарилась на его добычу.

— Приска, дорогая, а я всё ждал, когда ты спросишь, — ответил он едко. — Я решил, что маггла желательно преподнести Ньирбатору. — После моей широкой улыбки Лорд добавил: — Но сделаю это я.

— Но, милорд, а так разве можно? А если духи не...

— Можно, Приска, мне всё можно, — оборвал он меня, сощурив глаза с вызовом, мол, попробуй усомниться.

— Я просто беспокоюсь, милорд. Реакция Ньирбатора может быть непредсказуема. В Ньирбаторе нет определённой...

— Осмеливаешься произносить слово «нет»? — перебил он меня. — В моём присутствии? Приска, ты в своём уме?

Я замолчала, не сводя с него глаз. Нет смысла спорить с ним, когда он в своём любимом издевательском настроении.

— Ты трепещешь перед духами, — продолжал он, — а с ними работать нужно, договариваться и сотрудничать. Это я умею, уж поверь мне. Способность убеждать у меня в разы солиднее, чем у тебя, — произнёс он тоном, не допускающим возражений. — Знаю, ты скажешь, что я хочу присвоить себе благодарность духов и укротить Ньирбатор, не так ли? — продолжал он, наклонившись ко мне. — Но я сделаю это в независимости от того, хочешь ты этого или нет. Твоё положение слишком шаткое, чтобы возражать мне.

— Разве я возражала вам, милорд? — ответила я таким деловитым тоном, что прозвучало совсем нелепо.

— Ты молчала. — Он уставился на меня с вызовом, а я пыталась стойко выдержать его взгляд.

Выдержала.

Затем он продемонстрировал своё превосходство, повернувшись ко мне надменным профилем. Он у него идеален, и он это прекрасно знает.

— Я же не запрещаю тебе приносить жертвы, верно, Приска? Но эта мразь принадлежит мне. Как ты считаешь?

— Я согласна с вами, милорд.

— Так-то лучше, — он усмехнулся. — А чем ты, собственно, целыми днями была занята?

— Отдыхала, — ответила я и ощутила, будто уменьшаюсь в размерах под его пристальным взглядом. — Читала ваши записи в своей тетради. Не подумайте, милорд, что я забросила хоркруксию. Всего несколько дней я провела без неё, чтобы потом приступить к ней с двойным рвением.

— Хорошо, — только и сказал он.

Отношение Лорда ко мне отмечено странностью. Иногда от него исходит нечто любезное, а в следующую секунду меня обдает волной равнодушия, почти ненависти.

Он несколько секунд пристально смотрел на меня. Я не понимала, в чём дело. Мне казалось, он уже поглядывал на калитку, чтобы уходить.

— Думаешь, я явился сюда, чтобы осложнять тебе жизнь? — спросил он ни с того ни с сего.

— Нет, милорд... я никогда такого не говорила.

— Тогда почему я вижу в твоих глазах недовольство? Не утаивай от меня причин. Я требую откровенности. Со своими друзьями и женихами можешь лукавить, но со мной ты должна быть предельно откровенна.

Его требование с повторением смутило меня. «Друзьями и женихами». Он намеренно избегает конкретики? Впрочем, я всегда с ним откровенна.

— Милорд, почему вы заперли от меня комнаты на четвертом этаже? — Я повысила голос, желая замаскировать скрывавшуюся во мне неуверенность.

— А зачем они тебе? — Заметно было, что Лорд не ожидал этого вопроса. Думал, что-то другое гложет меня. Я удерживала его взгляд из какого-то упрямства.

— А зачем они вам, милорд? Это же детские комнаты Баториев.

— Я сразу понял, — обронил он пренебрежительно. — Комнаты — сущее уродство. Впервые войдя я удивился, почему ты до сих пор всё не переделала.

— Ньирбатор не разрешает что-либо менять в детских.

— Мне разрешит, полагаю. — От его самоуверенного тона у меня мороз пробежал по спине. — А ты не одобряешь, верно, Приска? Блуждаешь там небось, когда я отсутствую, ломишься в двери, рыдаешь от безысходности.

— Милорд, вы преувеличиваете, — возразила я с улыбкой. — Я просто спросила, зачем вы заперли от меня комнаты.

— Хотел — и запер. Не донимай меня, — процедил он. — Если ещё раз услышу, что ты требуешь от меня ответов, ты об этом пожалеешь. Когда я переделаю их в свою комнату зельеварения или дуэльный зал или библиотеку, я разрешу тебе взглянуть. Но если ты будешь и дальше так вести себя, я запечатаю и второй этаж и третий с тобой в комнате включительно.

Я тяжело сглотнула.

— Что сделали с Графиней? — вкрадчиво спросил он.

— Её замуровали, — ответила я, делая вид, что не поняла ни бельмеса в этой изящной угрозе.

— Ты ведёшь себя грубо, — сказал он, понижая голос. Меня чуть удар не хватил, когда я увидела вблизи его мертвецки-бледную руку. Опять. Его ладонь обхватила мой подбородок, удерживая моё лицо и не давая отстраниться. Наши взгляды встретились. Я с трудом поборола в себе желание высвободиться. Мне стало до жути страшно.

— Я больше не буду, милорд, — пролепетала я.

— Эта твоя фраза могла бы растрогать кого угодно, лишь не меня. Нет-нет, не опускай ресницы. Смотри мне в глаза.

Я молчала, потому что хорошо знала: просить его угомониться не получится. «Мне бы под благовидным предлогом поскорее скрыться...»

— Меня лучше не злить, — продолжал он, обволакивая меня льдом своего голоса. — Я наказываю, ты это знаешь. Если так пойдешь дальше, ты превратишься в трепещущий комок нервов. Тебе этого хочется?

Я покачала головой, хотя мне на миг показалось, что это сделала его рука.

— Все твои проблемы сущие пустяки по сравнению с тем, что я могу с тобой сделать. Я могу ввергнуть твоё существование в кромешную тьму.

— Я знаю, милорд, — ответила я, ушам своим не веря. От моей воли остались одни ошмётки.

Волдеморт отпустил моё лицо, но продолжал смотреть на меня с дьявольски всезнающим выражением лица.

— В конце концов, ты отнюдь не дурочка и, когда хочешь, способна прислушаться к голосу разума. Ты боишься Лестрейнджа?

— Нет, милорд... Я его презираю! — Я непроизвольно содрогнулась, будто в подкрепление своих слов.

— Расскажи мне, как сильно ты его презираешь, — жутко вежливым тоном велел он. — Я хочу услышать. Не сдерживайся.

И тут плотина прорвалась. Я чуть не задохнулась, так хотела сформулировать свою ненависть.

— Милорд, да у меня сейчас лишь одно желание! Я хочу выколоть ему глаза, намотать на палец зрительный нерв и запихать ему поглубже в глотку!

Лорд разразился гортанным смехом. Неловкость внезапно обрушилась на меня и я прикусила губу. Он приподнял подбородок. Ухмылка не сходила с его лица.

— Приска, я поощряю такое отношение. А бояться тебе стоит лишь меня.

— Хорошо, милорд, — пробурчала я.

— Я разберусь с этим, — мрачно подытожил он. — А ты ступай в замок, и ни ногой оттуда.

— Да, милорд.

Он кивнул мне в сторону замка и я мигом развернулась и посеменила к входной двери. Позади себя я услышала скрип калитки и хлопок аппарации.

Он разберётся с отморозком.

Сглаз рассеется.

Он больше не зол на меня.

«А вся его враждебность, — всплыл вкрадчивый голосок в моей голове, — больше походит на игру, чем на реальную угрозу»

Совсем неожиданно я избавилась от своих злоключений. Открыв входную дверь, я бегло осмотрелась. Апрель. Ледяная голубизна с огромным солнцем, ослепительным, но негреющим.

Выдохнув с облегчением, я вернулась домой.

====== Глава Четвертая. Откровения и Находки ======

Суббота, 3 апреля 1964 года

— Ты там уснула? Быстро выходи! — послышался высокий голос за дверью моей ванной комнаты.

— Эм-м… Уже иду! — отозвалась я.

На протяжении вот уже полутора часов я осматривала царапину на скуле, которая порозовела и больше не щипала. Утром Лорд сказал, что снял сглаз и что царапина на протяжении недели заживёт. На мой вопрос о том, как теперь обстоят дела с Лестрейнджем, он лишь одарил меня взглядом это-тебя-не-касается. Я молча приняла данный ответ и не стала надоедать.

Я знаю, это Беллатриса подначила Рабастана. Она не успокоится, пока не закончит начатое. Жаждет отомстить мне за быка. Это можно понять. «Даже хищники не нападают друг на друга, когда состоят в одной стае». Но разве она хищник? Это конченая бестия, и она пила мою кровь! Несмотря на то, что видение было вызвано сглазом, это именно то, чего она мне желает.

Позавчерашнее перемирие с Лордом сопровождалось такими глубокими переживаниями и вызвало такие противоположные чувства — от безграничной радости до крайнего ужаса, — какие я не испытывала ещё ни разу. Я считаю, что важнее всего его поступки по отношению ко мне, а не брошенные в запале оскорбления и угрозы.

Мои отношения с Лордом изменились, и пока сложно понять, что с этим делать. Мы будто заключили нейтралитет; он не упоминает о случившемся в холле, собирается сам принести маггла в жертву, и всё по-прежнему: он командует, я подчиняюсь.

Но в то же время всё изменилось. Может быть, поэтому я не умерла, когда услышала его голос за дверью ванной комнаты, смежной с моей спальней.

«Он сейчас стоит в моей комнате, — я еле шевелила губами, обращаясь к своему отражению. — Будем надеяться, что он зашёл за «Лучафэрулом». Возьмёт и уйдёт. Батории, помогите мне»

Я вышла из ванной комнаты, едва не задев Лорда. Он стоял за дверью как истукан. «Милорд, подвиньтесь, из-за вас я еле дверь открыла», — чуть не сорвалось у меня с языка. Но я лишь улыбнулась. Как тут не улыбаться? Лорд Волдеморт больше не зол не меня. Он лишь смотрел на меня непробиваемым взглядом, требующим аудиенции.

Одиннадцать часов вечера — время для визитов не самое подходящее. Однако Лорд, видимо, так не считает. Выйдя из ванной, я пошагала в сторону окна, с каждым шагом увеличивая между нами расстояние, вселяющее мнимое чувство безопасности. Я заметила «Лучафэрула» на столике у двери. «Значит, уже нашёл… Но почему он тогда не уходит?»

Лорд Волдеморт уселся на диван и без особого энтузиазма оглядел мою комнату.

— Проходи, садись, — сказал он, находясь якобы в своей комнате.

— Благодарю вас, милорд. — Я покосилась на него и присела на краешек подоконника.

— Мрачновато у тебя тут, — сказал он, постучав пальцем по деревяшке столика. — В прошлый раз здесь было светлее.

— Если б вы предупредили меня, я бы приукрасила этот мрак к вашему приходу, милорд.

Он не отвечал, а был какой-то чересчур задумчив. Дождь барабанил по стеклам, словно аккомпанируя таинственным заклинаниям природы. Ночной ураган бушевал над деревней. Оглушительные удары грома сотрясали стекла в соседних домах. То и дело вспыхивали молнии, освещая комнату синим светом — и в этом свете лицо Лорда казалось высеченным из камня. Его взгляд пробежался по моему платью, словно он впервые его увидел. И взгляд его был озлоблен. Я нервно заёрзала. «Почему он так странно смотрит… — я лихорадочно размышляла. — Может быть, Лестрейндж что-нибудь наплёл обо мне?»

— Что-то случилось, милорд? — незлобиво спросила я.

Он не торопился с ответом, а откинул голову назад и снова смерил меня взглядом.

— Разве ты не должна носить платье Графини? — обронил он будто невзначай.

«Да уж. Госпожа многое ему рассказала». Я тяжело сглотнула и пожала плечами.

— Отвечай, — потребовал он таким тоном, будто я в чём-то провинилась.

— Милорд, апрель ведь. О каком бархате может быть речь?.. Легко Графине висеть в нём на портрете, а я живой человек, мне не…

— Живой человек, — процедил он с презрительной усмешкой, — тебя никогда не учили заклинанию охлаждения?

Мне на мгновение стала так противна его заносчивость, что хотелось выставить его вон.

— Извините, милорд, но какая вам, собственно, разница, во что я одета? — Я посмотрела на него, стойко удерживая его взгляд.

Красная кайма вокруг его зрачков полыхала. Не дождавшись иного ответа, кроме зрительного заряда ненависти, я быстро сменила тему:

— Не тратьте время на пустяки… Пожалуйста, милорд, — неуверенно протянула я, не сводя с Лорда взгляда. Он будто застыл. Каменный совсем. Хотя бы восковой был, но нет, каменная глыба. Ужас. — Может быть, всё-таки расскажете, что там с Лестрейнджем?

— Это тебя не касается, — ответил он, точно обломок айсберга вынырнул в голосе.

— Пожалуйста, хотя бы скажите, что он теперь…

— Тебе достаточно знать, — с расстановкой процедил он, — что всё улажено.

Я не смела расспрашивать дальше, а лишь потупила взгляд.

Лорд тем временем призвал ярко-оранжевую корзинке с бисквитами, которая стояла на моём письменном столе, взял одно своими паучьими пальцами и принялся есть. При этом он поглядывал на меня, будто проверял, как я реагирую на то, что он позарился на бисквиты, которые Фери испек специально для меня и даже имя моё вывел на каждом. Бисквиты с вишнями в шоколаде, мои любимые. Нет никаких надежд, что Лорд и об этом не прознал. «Всеведущий Волдеморт… — я подумала. — Попытается ли он обратить против меня столь безобидную информацию? Разве что съест все бисквиты, чтобы в очередной раз продемонстрировать, что ему всё сходит с рук». Фери рад был испечь для меня лакомства, хотя он травмирован наказанием за подслушивание. Его уши сейчас багровые с гадкими прожилками и ужасно болят.

Пока Лорд был занят пожирательством, мои мысли опять вернулись к Лестрейнджу. Я удовлетворяла свою потребность в отмщении фантазиями о том, как намотала на пальцы волокна его зрительного нерва, запихнула ему в глотку вместе с левым глазом, и он поперхнулся, едва успев проглотить правый.

— Я выбрал второй люк, — ленивый голос выволок меня из сладострастных мечтаний. — Тоже на четвертом. Сейчас пойдём откроем.

— А-а… а не поздновато, милорд? — я опешила от такого поворота событий, и, взглянув на часы, добавила: — Без четверти полночь.

— Я не спрашивал тебя, если ты не заметила, — ответил он своей самой вежливой интонацией. — И кто бы мог подумать, что у тебя боязнь темноты? Если б я знал, я бы зашёл в детское предобеденное время.

Я прыснула со смеху.

— Смейся, смейся. Как бы потом плакать не пришлось, — едко произнёс он. Затем Лорд обдал убийственным взглядом корзинку, которую сам же разместил на диване, а теперь имел к ней претензии. — Тебя нужно растормошить. Знал бы я, что ты буквально воспримешь мои слова и будешь лодырничать в своей комнате все эти дни, я бы выразился иначе.

«Неужели я только что услышала сожаления Лорда о том, что он неясно выразился?..»

— Но вы могли в любой день позвать меня, милорд, — ответила я, желая уяснить ситуацию. — Я боялась, что…

— Конечно же ты боялась, — отрезал он. — Ты и должна меня бояться. Впрочем, этот урок ты усвоила. Теперь ты знаешь.

От этой реплики у меня по коже пробежали шустрые змейки, точно василиск из моих снов распался на сотни. «Почему они все говорят мне эту фразу? Намёк василиска был очень пространный, а если вооружиться фантазией, то вообще получается нечто неподобающее…»

Я неотрывно наблюдала за Лордом. Он грациозно поднялся с дивана, подошёл к двери и открыл её. Затем обернулся и уставился на меня. Непроницаемая личина Лорда насторожила меня, и мне подумалось, что люк это лишь предлог, чтобы выманить меня на четвертый этаж, затолкать в библиотеку и запереть. Я перевела взгляд с его лица на плотный мрак в коридоре.

— Боишься выходить со мной… понимаю, — вкрадчиво повёл он. — А не боишься сидеть после того, как я велел встать?

— Вы не велели, милорд.

— Я открыл дверь. Тебе этого не достаточно?

— Я едва избавилась от сглаза, милорд. Царапина всё ещё не сходит. Разве у меня сейчас хватит сил на люки? — парировала я, сама не зная чего ради.

— Сегодня ты выглядишь, надо заметить, гораздо лучше. Значит, и чувствуешь себя соответственно. Сил тебе хватит. Ты ведь идешь не одна.

Такой незамысловатый вывод привёл в меня в ступор. Я машинально поднялась и прошла мимо Лорда, выходя в коридор. Он вышел следом, при этом не забыв запереть за собой дверь с притворной вежливостью, которую я сочла очень опасной, учитывая позднее время. «Это не тот человек, с которым ночью можно соваться в люки», — завопил голос разума.

Но мои ноги сами понесли меня за Лордом, когда он твёрдым шагом направился к началу лестницы. Я не успела заметить, как Лорд облачился в рабочую мантию, а на руках у него появились черные хлопковые перчатки. Он подготовился. «Неужели он думает, что люки нужно открывать в рабочей мантии? В прошлый раз я была в своей… как он всё схватывает на лету. Но речь идёт просто об удобстве»

Я шагала позади Лорда, не сводя глаз с его затылка. Он шагал уверенно и не оборачивался, чтобы проверить, не улизнула ли я в какую-нибудь комнату на пути. Нет, он прекрасно знает, что я у него на побегушках; в долгу; в подчинении; и к тому же откровенно восхищаюсь им. На лестнице полы его мантии развевались от стремительной поступи. А я шла тихо как мышка, у меня ничего не развевалось. Когда-то так служанки Графини плелись сзади, цепляясь за её накидку. Может, стоит и мне уцепиться за мантию Лорда? У меня вырвался смешок, когда я представила, как он обернулся и увидел, что я скомкала в пальцах его королевский шлейф.

Лорд бросил на меня беглый взгляд через плечо. Его приподнятая бровь подействовала на меня успокаивающе. «Когда он злится, то ухмыляется и его губы искривляются, а крылья носа аж трепыхаются. Сейчас он ничего не замышляет. Всё хорошо…»

На четвёртом этаже мы подошли к люку, расположенному в потолке.

— Давай взбирайся, — сказал он мне после того, как трансфигурировал канделябр в стремянку.

Я бросила на него ошеломлённый взгляд. Я предполагала, что после того, как Лорд приобрёл благосклонность Ньирбатора, и духи отдали ему целый этаж, он сам попытается открыть люк. К слову, стоило мне ступить на четвертый этаж, как я почувствовала, что он больше не принадлежит мне.

— Не изводи меня, Приска, — прошипел он. — Я не намерен возиться с тобой. Я просто накажу.

В итоге я взобралась сама и едва не ударилась головой, когда внизу послышался смешок, и я резко повернула голову, чтобы взглянуть на насмешника. Лорд ухмылялся, а волны его смолистых волос вздымались в полумраке при свете канделябров, будто восставшие из ада. Я вытянула палочку и стала распечатывать люк.

— Видишь, Приска, — послышался внизу мрачный голос с самодовольным тембром. — Я наделён особым искусством убеждения и склонения человека к тому, что мне требуется… Почему ты улыбаешься?

— Гм, милорд, я… я просто вспомнила о том, как на меня подействовал портрет Бауглира в вашем кабинете. Я об искусстве убеждения и склонения.

— Ну так расскажи. — Его глаза заинтересованно сверкнули. Я повернулась на стремянке лицом к Лорду.

— В лавке Лемаршана из-за Бауглира никто не ходил на второй этаж, — объяснила я весь казус. — Сразу шли на третий, столь сокрушающее подавление он оказывал на каждого, кто поймал его взгляд. Любопытно, как с ним справляются в «Горбин и Бэрк», возможно, у них свои методы укрощения этого портрета.

— Откуда ты знаешь о «Горбин и Бэрк»? — осведомился Лорд.

— Милорд, я ничего не знаю об этой лавке, кроме того, что там висит второй портрет Бауглира.

— К твоему сведению, второй портрет почти не имеет сходства с первым, — произнёс Лорд с толикой пренебрежения. — Мне он когда-то показался старухой с кустистыми бровями, нависающими над огромными тараканами.

— Вы давно там были, милорд? Тоже шесть лет назад?

Он кивнул. В тот же миг послышался щелчок первой скобы на люке. Осталось ещё четыре.

— Говорят, все лавки артефактов и древностей как сестры-близняшки, похожи очень. Это правда, милорд?

— Кто тебе это сказал? — Он сдвинул брови, будто я ляпнула полную чушь.

— Каркаров сказал, милорд.

— Тогда зачем ты переспрашиваешь у меня? Не доверяешь своему другу?

— Он мне не друг, — я нахмурилась и тряхнула головой от неловкости, что говорю о таком с Лордом. Мы же должны обсуждать хоркруксию, люки, и только. Я упустила момент, когда наши разговоры перешагнули эту черту.

— А кто же тогда? — настаивал он на ответе.

— Ну… милорд, как вам сказать… Если б он не был кузеном Агнесы, наши дороги совсем бы не пересекались. Кстати, я хотела спросить вас кое о чём… относительно Каркарова… Можно?

— Спрашивай, только более связно. — Его тон был едко-насмешлив, он намекал, что я вечно мямлю при нём. Но если я мямлю, то лишь отнеловкости. Просто моё любопытство в этом вопросе выросло до болезненных размеров. Второй щелчок.

— Это правда, что Мири умерла насильственной смертью от его рук? Насильственной в буквальном смысле, милорд?

— Кто-кто? — переспросил он.

— Мири Цингарелла, цыганка, — уточнила я со всей терпеливостью. — Она прорицала о вашем приходе.

На несколько минут запало молчание. Я вопросительно смотрела Лорду в глаза, но видела лишь непробиваемую стену всеведущего хладнокровия.

— Что ты смотришь на меня как на врага, — резко произнёс он. — Разве это я насильник?

Меня передернуло и моя нога чуть не соскользнула со стремянки. Третий щелчок.

— Значит, правда, — мой голос вдруг стал каким-то сиплым.

— Ты очень догадлива, — съязвил он. Я снова посмотрела Лорду в глаза. Равнодушие. Только налитые бледной кровью склеры казались предельно живыми.

— Вы поощряете… такие методы, милорд?

— А ты разве не поощряешь?

— Что вы имеете в виду? — Я уставилась на Лорда, меня задел его двусмысленная реплика.

— Ну ты же приглашала Каркарова на свой день рождения, — бросил он сухо. Разве ты тогда ничего не подозревала?

— Подозревала. Но, милорд… откуда вам известно, что я его приглашала?

— Не задавай дурацких вопросов.

— Но это… это мерзко, — не унималась я. Послышался четвертый щелчок.

— Приска, я не ратую за свободу самовыражения, и когда мои слуги самовольничают, я очень с ними суров. Но мои слуги вольны в своих действиях, пока это не мешает мне. И нет причин поднимать гвалт, — холодно отчеканил он.

Я не нашлась, что ответить. Но я опять вспомнила о Лестрейндже. Его сглаз не оставляет сомнений в том, что слуги Лорда определённо наделены многими вольностями. Я прикипела взглядом к люку, чтобы не смотреть на Лорда.

— Ты отвлекаешься на всякие пустяки, — послышался голос внизу, и мне показалось, что он несколько смягчился. — А сейчас будет пятый щелчок.

За секунду я его услышала.

Люк открылся и я взобралась наверх, боясь, как бы Лорд не слишком торопился взбираться следом за мной.

Я стояла в кромешной темноте. Люмос здесь не действовал. Я ощутила, что стала ногой на что-то круглое. Боясь споткнуться, я присела на корточки и увидела рядом с собой кожаную женскую сумку. Палочкой я расстегнула её, внутри был маггловский фонарь, такой огромный, что он буквально торчал из сумки.

В следующую минуту я увидела на полу перед сумкой носок туфли. Подняв глаза в этой плотной тьме, я увидела, что Лорд навис надо мной. Он смотрел мне прямо в глаза, а затем его взгляд переметнулся на фонарь. Он нагнулся и взял его в руку. Не будь он в перчатках, он бы точно не брал в руки эту маггловскую штуковину.

К моему изумлению, Лорд недолго возился с фонарем, буквально через несколько секунд фонарь уже осветил помещение, в котором мы оказались.

Это был чулан.

А внутри был труп. Снова.

Под левой стеной, покрытой густой плесенью лежал труп — довольно старый, но ещё не скелет. Я подошла поближе, чтобы лучше рассмотреть его. Длинная парчовая юбка и посеревшая блуза. Белокурые спутанные волосы. На шее трупа были жемчужные бусы. Один ряд был порван, бусины лежали на полу то там то сям. Вот на что я наступила.

— Ньирбатор кровожаден, — послышался голос совсем близко. Лорд подошел и стал справа от меня.

Он разглядывал труп, но никакого удивления на его лице я не заметила. Другой бы ужаснулся, обнаружив такое в доме, где живёт, спит и ест.

— Похоже, это… безымянное существо долго здесь лежит, — протянул он с апатией. — Лет примерно двенадцать. Посмотри, что там ещё в сумке, — сказал он, поймав мой настороженный взгляд.

Я нахмурилась и покачала головой.

— Что тебя смущает? — спросил он. Его тон был сплошной издевкой. — А вдруг там крестраж Годелота? Упустишь такой шанс?

— Милорд, не смешите меня. В маггловской сумке? В кожаной фиолетовой сумке? — Я чуть не расхохотались от такой нелепицы.

— Не изводи меня, Приска, — процедил он. — Быстро открывай и показывай содержимое.

Я вернулась к сумке и снова присела на корточки. Прикоснуться к сумке я не решилась, но подняла её волшебной палочкой и вытряхнула всё из неё. Там оказались всякие женские мелочи, некоторые я видела впервые. Вконец выпал кошелёк. Внутри было двадцать фунтов в банкнотах.

— Бароновы кальсоны, откуда здесь фунты? — воскликнула я. — Неужели… неужели он?..

— Да, похоже, Мальсибер тоже внёс свой вклад в благоденствие Ньирбатора, — прокомментировал Лорд. — Старался всё-таки.

— Хотите сказать, он приволок жертву из самой Англии? — недоумевала я. В уме я нарисовала себе сцену, где Мальсибер знакомится с английской магглой, приглашает её к себе домой и запирает в подвале. Я нервно сглотнула, вспомнив, что сейчас в подвале томится маггл в ожидании своей казни. Лорд сказал, что запирать — это несерьёзно; нужно казнить по-настоящему. Краешком глаза я наблюдала, как Лорд присел возле меня и рассматривал банкноты. «Хочет, значит, верховодить… Люки сам открывать не умеет, но жертвы приносить он хочет. Беспредел»

— Такие были в ходу в начале пятидесятых, — задумчиво произнёс он, небрежно бросая банкноты на пол. — Разумеется, мои предположения всегда верны. Двенадцать-тринадцать лет. А фонарь добротный, ещё довоенный.

Лорд выпрямился и стал осматриваться. Я поднялась вслед за ним. Сначала я недоуменно озиралась по сторонам, а потом начала шагать вдоль периметра.

И обнаружила шкаф.

«Ещё одно платье?» — мелькнула неутешительная мысль. Я двинулась к шкафу, украдкой поглядывая на Лорда, который решил подбодрить меня нахальным кивком, и открыла его.

Тотчас на меня наплыла огромная тварюга. Чернильная туча немедля приобрела очертания разрушенного Ньирбатора. Я испустила пронзительный крик и отшатнулась, но Лорд силой удержал меня за спину, огласив пустоту чулана раскатами смеха. Одним взмахом палочки он рассеял боггарта.

— Чему вас учат в Дурмстранге, ума не приложу, — сказал он, утирая выступившие на глазах слезы — до того его насмешила моя реакция.

А в следующий миг его выражение лица было совершенно зловещим. Перепады настроения — это самое пугающее в Лорде.

— Если ты не возьмешь себя в руки и не будешь вести себя тихо, я пойду дальше сам, возьму то, что там обнаружу, а тебе даже не разрешу посмотреть. Тебе ясно? — прошипел он, понижая тон всё ниже и ниже.

— Да, милорд, но что значит, пойдёте дальше?

— Сейчас пойдёшь открывать второй люк, — смерив меня убийственным взглядом, он ответил.

— Но два люка за раз нельзя!

— Откуда тебе известно? Ты хоть раз пыталась?

— Мне госпожа говорила. И Фери.

— Очнись, Присцилла. Теперь ты делаешь то, что говорю тебе я. Хочешь возразить мне?

— Нет, милорд, не хочу. Но в этом люке может быть кое-что ценное. В прошлый раз, когда я нашла труп в чулане, там тоже был шкаф, а внутри висело платье Эржебеты!

Лорд склонил голову набок и сардонически покачал ею.

— Ушам своим не верю. Опять платье. Скажи на милость, что у тебя в голове?

Я поёжилась под его пристальным взглядом.

— Милорд, да не нужны мне никакие платья, я просто пытаюсь объяснить, что в люке всегда что-то есть, даже если на первый взгляд кажется обратное. А второй люк я вам открою, — тихо добавила я, — но пока стоит тут осмотреться. Жалко будет упустить что-то важное.

— Ну давай тогда, осмотрись, — ответил он с иронией, прозвучавшей донельзя отвратно. — А я тут понаблюдаю. Потом покажешь мне свои находки, ладно?

Под палящим взглядом Лорда я принялась снова обходить чулан по периметру. Шаг мой был неуверен и несколько шаткий, мне казалось, Лорд намеренно воздействует на меня какими-то своими чарами, чтобы я выглядела жалко, а он всегда был прав. Но я продолжала обходить чулан, присматриваясь к каждой черточке, каждому углублению в стене и даже к рисунку плесени на правой стене, где лежал труп женщины. Моё внимание привлёк квадрат стены прямо позади неё. Я не сразу поняла, что с ним что-то не то. Нацелив палочку на труп, я отодвинула его.

Там стояло зеркало. И в нём не было моего отражения.

Тотчас же я почувствовала сквозняк — это Лорд стремительным шагом подошёл ко мне. Он бесцеремонно вышел вперёд, заслонив зеркало от моего обзора. Я должна была, по всей видимости, смотреть в черноту мантии на его спине. «Ну хоть что-то. Я же говорила, что здесь что-то есть. Пускай знает, что я разбираюсь в люках». В чулане воцарилась тишина — я не слышала ничего, кроме биения собственного сердца.

— Будто стекло в позолоченной раме, а вовсе не зеркало, — задумчиво произнёс Лорд.

Поколебавшись, Лорд подошел ещё ближе к зеркалу и тронул его палочкой. Внезапно там показался паук. И он не был снаружи; он был внутри зеркала. Лорд удивлённо хмыкнул.

— Почти как твоя царапина, — тихо сказал он. Я вопросительно взглянула на Лорда. — Подойди сюда, Приска.

Я подошла к Лорду достаточно близко, но он схватил меня за руку и притянул ещё ближе. Мне казалось, что меня сейчас удар хватит, и я упаду возле той женщины и наконец-то умру.

Умру смертью несвободного человека, но хотя бы от Лорда освобожусь.

Он подтолкнул меня вперёд к зеркалу, а сам стоял вплотную за моим левым плечом. Я ощущала его дыхание на левой стороне своей головы. «Какой же он высокий…» Присмотревшись к пауку, я увидела, что его тельце алело, как свежая кровь. Тонкие ножки и впрямь походили на мою царапину. Они будто были вытканы из рубина или турмалина. Я окинула робким взглядом притихший чулан. В наступившей тишине можно было бы услышать звон падающей булавки.

— Заходи в гости, сказал паук мухе, — раздался вкрадчивый голос над моим левым ухом. — Я слегка повернула голову и встретилась взглядом с Лордом. В его глазах полыхала багреца, а уголок рта пополз вверх и сделался нишей для тени.

Фонарь в руке Лорда начать мигать, будто с минуты на минуту должен был погаснуть. «Магия всегда оказывает воздействие на маггловские вещи, — я мысленно вспоминала уроки профессора Картахары, — особенно магия под влиянием сильных чувств, мыслей, рефлексов»

— Милорд, фонарь сейчас погаснет, — еле слышно прошептала я.

— Маггловские фонари не гаснут, — ответил он спокойно, — они выходят из строя.

— Хорошо, милорд, буду знать, — ответила я ученическим тоном.

— Помнишь, что говорил Гриндельвальд о свете и тьме? — спросил он вдруг, наклоняясь ещё ближе. Я повернула голову и снова смотрела на паука.

— «Свет опасен, а в темноте безопаснее даже с врагом», — ответила я, чувствуя на своём левом плече прикосновение чёрной ткани.

— А я враг по-твоему?

— Нет, милорд. Отнюдь, — ответила я немного быстрее, чем стоило бы. Прозвучало так, будто я пыталась что-то доказать.

— И всё-таки ты боишься, — протянул он с ледяным сарказмом, — остаться со мной в темноте.

Я украдкой посмотрела на его руку, держащую фонарь. Его черная перчатка не могла быть более черной. У неё чёрная сердцевина. Концентрированная тьма. Ослепительно-черная. И она не прочь собой поделиться.

— Остаться с вами нестрашно, милорд, — ответила я после минуты раздумий. — Но в люке оставаться нежелательно.

Помедлив с минуту, он сказал своим обычным прохладным тоном:

— Тогда пойдём открывать второй.

— А как быть с зеркалом?

— Заберём с собой, — ответил он. Затем обошёл меня и приблизился к зеркалу. Лорд что-то прошипел, и зеркало с бледным мерцанием отслоилось от стены, с которой успело почти что срастись, и приземлилось у ног Лорда. Второе шипение — и зеркало начало уменьшаться в размерах. Когда оно превратилось в пуговицу, Лорд положил её себе в карман.

— Пойдём, — сказал он и, не дожидаясь ответа, повернулся и тронулся с места своей удивительной змеистой поступью.

Мы спустились по стремянке и вышли в коридор четвертого этажа. Лорд на миг оглянулся и его взгляд скользнул по моей щеке.

— Что-то не так, милорд? — спросила я, чувствуя неладное.

— Всё хорошо, — ответил он и продолжил путь.

Мы дошли до середины коридора, третий люк располагался в стене в нескольких сантиметрах выше от пола, как тот первый. Он был забранный крупными решетками из прутьев. Ни единого пятнышка на было ни на стальной пластине, ни на скобах, ни на решетках. Странно.

Я присела и начала открывать его. Этот пошёл легче, но я не восприняла сей добрый жест как показатель безопасности. Люк открывался странно: кирпич за кирпичом в стене выстраивалась низкая дверца. Одна из пресловутых архитектурных истин Ньирбатора гласит: замок построен не из кирпича. Подумав, что здесь нечего таить, я сказала об этом Лорду, чтобы он был начеку. В ответ он лишь заносчиво вздёрнул подбородок и фыркнул:

— Как познавательно, Присцилла. Но я не зря выбрал этот люк. Здесь мы обязательно обнаружим нечто более весомое, чем мёртвая женщина и не-зеркало с пауком.

Мы обнаружим.

Это «мы» пощекотало мне нервы. То он слишком фамильярен и буквально загоняет меня в угол, то он отстранён как глыба льда или монолит доисторических пещер.

Войдя в люк сквозь низкую дверцу, я снова оказалась в кромешной тьме. Несправедливо, что люмос не действует почти во всех люках, а маггловский фонарь светит как миленький. Но фонарь выдает настроение колдуна, который держит его. Может, поэтому Лорд оставил его в люке?

Когда Лорд сделал открытие, сказав, что «люмос здесь не подействует», я выколдовала свечу, и он взял её из моей руки. На миг его пальцы соприкоснулись с моими, и я прикипела взглядом к свече, чтобы не смотреть в глаза Лорду. Кажется, он не заметил. А если заметил, то опять злопыхался, потому что не спешил забирать свечу, а будто хотел подержать её из чистого любопытства и вернуть мне.

Свеча не выдержала грубой хватки Лорда и начала плакать крупными восковыми слезами; я мигом выколдовала подсвечник и прикрепила к свече. Но Лорд упрямо продолжал держать свечу и оценивающе разглядывал подсвечник с таким надменным видом, будто собирался сказать: «Нет, это золото не в моём вкусе, выколдуй мне какой-то особенный, невидимый и неприкасаемый…» Не знаю, прочёл ли он мои мысли, но я, не сдержавшись, звонко рассмеялась и поймала на себе его пытливый взгляд.

Мои пальцы, медленно разжавшись, выпустили подсвечник, и он бы упал, если б Лорд не согласился, что свеча требует подсвечника, и воску приятнее капать на золото, чем на его мертвецки бледные пальцы.

Комната в люке была прямоугольной, бетонной. В стене был встроен резкий поворот налево. Путь к нему лежал словно за дымовой завесой, и барьер мерцал в воздухе. Я медленным шагом направилась к нему. Лорд тотчас оказался рядом, нацелив вперёд палочку, и я нарочно немного приотстала.

«Духи Ньирбатора! — я мысленно взмолилась. — Если хотите плеснуть в кого немного огня, вот он, ваша цель. А меня пощадите! Он уже нажился, увидел мир и всё такое, а у меня всё впереди. Мне ещё учиться и учиться, сражаться, постигать великое и продолжать род Грегоровичей и Годелотов…»

— Что ты стоишь с постной физиономией? — послышался холодный голос.

— С какой физиономией? — переспросила я, совершенно не поняв фразы.

— Постной, — вяло ответил он, а затем, будто что-то вспомнил, резко отвернулся и двинулся дальше.

Лорд натолкнулся на запертую дверь. Его волшебная палочка не произвела на неё никакого эффекта. Не оборачиваясь ко мне, Лорд резко велел открыть её. Здесь требовалось кровное прикосновение, и мне пришлось повозиться. Пошарив пальцами, я наткнулась на ржавую щеколду. Дверь отворилась, и я увидела тускло освещенный коридор. Лорд вошёл с таким видом, будто это он её открыл, а я палец о палец не ударила, чтобы подсобить. Дверь захлопнулась, завизжал тяжелый засов.

Он ускорил шаг и некоторое время шел впереди меня. Пока не дошёл до тоннеля, по которому надо было ползти. Проклятие.

— Всё самое важно ведёт вниз, — задумчиво сказал он, будто прочёл мои мысли, хотя не думаю, что моя кислая мина таила в себе большую загадку. — Полезай первая. Не донимай меня, Приска, — добавил он, когда я попятилась.

Я опустилась на землю и поползла на четвереньках вперед. Внезапно тоннель круто пошел вниз, едва не под откос! Я в буквальном смысле проехала метров десять по гладкому металлу, с трудом затормозила у последней решетки и тут же услышала шипение Лорда позади себя. «Гад ползучий...»

Лорд вылез вслед за мной и отряхнул с себя пыль. «Для это же есть волшебная палочка... — я мысленно негодовала. — Только магглы отряхиваются». Но что тут сказать, духи Ньирбатора благоволят ему, и моя мольба скорее всего была напрасной.

Преодолев тоннель, мы вступили в длинный сводчатый коридор. В самом конце виднелась полоска света. Лорд резко остановился. Изучая её на расстоянии, он медленно приближался к ней. А она будто отдалялась. То там, то тут всё новые арки открывали всё новые коридоры по разные стороны, и в конце концов этих ответвлений было столько, что, казалось, конца им не будет.

— Выбраться из этого лабиринта нам не удастся, — холодно произнёс Лорд. — Нужно двигаться только напрямую.

Притом Лорд шёл всё медленней и медленней; я робко плелась позади. В какой-то миг он остановился. Я подошла с левой стороны и присмотрелась к нему. Склеры его глаз были чудовищно красные. Его взгляд был сфокусирован на дальней полоске света; он замер, и я даже дыхания не слышала. Лорд словно впал в какой-то ступор, и я предположила, что люк мог одурманить его. Дважды я окликнула его, словно спящего, но он не отзывался. Во внезапном приступе отчаяния я коснулась его руки, точнее кончиков его пальцев. Сначала я просто собиралась забрать свечу, боясь, что он уронит её, — но моя рука задержалась на его пальцах, я сжала их и спросила, о чем он задумался, уже потеряв надежду услышать ответ.

— О том, что впереди, — вдруг отозвался он и посмотрел на меня так, словно только что проснулся, хотя вид у него по-прежнему был сосредоточенный.

Его взгляд пал ниже — туда, где моя рука сжимала кончики его пальцев. Я спохватилась и быстро отдёрнула руку. Лорд пристально смотрел на меня, и его взгляд был холоден. Я отвела глаза, а когда решилась снова взглянуть на Лорда, то увидела, что он продолжает бурить меня взглядом. Разумеется, я очень застыдилась того, что перепугалась настолько, чтобы хватать его за пальцы. Отбросив все неуместные мысли, я двинулась сама к полоске света.

Вскоре Лорд обогнал меня и снова шёл впереди. «Хочет присвоить себе все заслуги по открытию люка», — я сокрушалась.

Полоской света оказалась необычайно массивная стальная дверь, запертая на заколдованный засов, для которого опять понадобилось моё прикосновение.

— Здесь нужно другое, — внезапно сказал Лорд.

— Что именно?

— Сейчас увидишь.

Следующие несколько минут я наблюдала за тем, как Лорд укрощал магию люка, вбирая её в свое тело. По его мантии бежали сверкающие искры.

— Держи палочку наготове, — прошипел он, хотя я так и делала с самого начала. «За кого он меня держит?!»

Подняв руки, Лорд начал собирать в них всю живую энергию люка. Она превратилась в дымящийся шар, который медленно вращался и сверкал между его руками. Он собирал все больше и больше энергии, пока не начал дрожать; на его лбу выступили капли пота. Воздух показался вязким, словно был соткан из невидимых волокон. Пальцы Лорда начали дымиться оттого, что находились слишком близко от шара, похожего на угольный палантир. Я наблюдала за ним, не зная, что предпринять. Вскоре шар распался на черную плоскость и взвился щупальцами. Когда Лорд нацелил на него волшебной палочкой, он потянулся к ней и впитался в неё.

Дверь открылась сама. Петли не издали ни звука.

Я встревоженно поглядывала на Лорда; он тяжело дышал, ухватившись рукой за косяк двери.

— Милорд, вам чем-нибудь помочь? — спросила я, непроизвольно заслоняя ему путь в неизвестность.

— Отойди, — рявкнул он, и я прямо-таки отскочила он его гневного тона.

Сделав глубокий вдох, он оттолкнулся от косяка двери и вошёл во тьму. Я пошла следом на цыпочках, будто это могло чем-то смягчить его мрачное расположение духа.

Мы оказались на уровне фундамента замка. Я поняла это по тому, что в центре подвальной комнаты оказался высохший колодец, уходящий глубоко под землю. Ниже Ньирбатор уже не идёт. Фундамент сработан настолько крепко, словно был заложен для цитадели. Стены комнаты сложены из толстенных блоков. Все это говорит о том, что эта комната использовалась как надежное хранилище или убежище. Какая-то жизнь здесь всё же имелась: бетонное кольцо колодца поросло ярко-зеленым мхом.

— Вот оно, — прохрипел Лорд. — Крестраж в колодце.

— Милорд, с чего вы взяли? А если в колодце сидит какой-то невыразимый ужас?

— В смысле?

— Ну… как в пещере Иштвана… инфернал какой-то свирепый…

— Инферналы мне не страшны, я их дюжинами клепаю.

У меня челюсть отвисла от такого признания. «Вот куда девались тела из кладбища, когда Тодор Балог ещё охранял его… Разумеется, я догадывалась об этом, но услышать такое в открытую…»

— Приска, ты даже не замечаешь очевидных вещей, точно какое-то такое эфирное создание, — съязвил Лорд. — Напомни, что Годелот писал о шкатулке. Где он хранил её?

— В люке, забранном решетками из толстых прутьев.

— Ты хоть заметила, что ты открывала? — В тоне Лорда сочился яд. Казалось, он вот-вот взорвется. Его глаза зловеще блестели; пламя свечи, которую я держала, подпрыгивало, и вблизи от колодца казалось позеленевшим.

Зеленые блики освещали черты мраморного лица Лорда, и мои мысли ускакали к василиску моих снов. Это почти что новое наименование совершенно нового существа.

Василиск Моих Снов. Он был зелёный. Зелёная могильная плесень. Зелёная болотная трясина. Зелёные жабы. И выражение есть такое — «тоска зелёная»…

Всё это я увидела в лице Лорда, когда пламя свечи бесновалось от его близости, а он смотрел на меня со своей привычной надменностью.

Больше всего в ту минуту мне хотелось выбраться наружу и глотнуть свежего воздуха. Выбежать за калитку Ньирбатора и умчаться к особняку Гонтарёка, где над входом набухают почки олеандра… А потом я вспомнила, что Варег отверг меня. Наверно, это называется «бросил меня». В его взгляде было прощание ещё тогда, когда я уходила с профессором и магглом.

— Не бойся, — тихо произнёс Лорд. Поймав мой растерянный взгляд, он добавил: — У тебя личико выглядит сейчас таким озабоченным и серьезным. В чём дело, Приска?

Мне хотелось разрыдаться. Зачем я только вспомнила о Вареге?.. Собрав в кулак остатки воли, я ответила:

— Это неважно, милорд... я о всяких пустяках задумалась. Отвлеклась, извините.

— Надеюсь, ты наконец научилась делить вещи, — многозначительным тоном заметил он, — на первостепенные и такие, которые даже не стоят того, чтобы стать второстепенными.

Я нерешительно улыбнулись, но увидела тень одобрения, промелькнувшую на лице волшебника.

— Ну что? — ухмыльнулся он. — Как тебе? Сойдёт для жилья?

Я не понимала, что так развеселило его, что он пустился на такие шутки. Вполне в его духе, сарказм и издевка... но что-то в его тоне изменилось.

Когда мы выходили из люка, я наконец спросила его о Бароне. Я упустила то, что узнала правду от Миклоса, и Лорд, похоже, решил, что я сама догадалась. Я решила не разочаровывать его.

— Разумеется, Елена не могла полюбить Барона, который знать ничего не желал, кроме дуэлей, охоты, пирушек и игры в кости, — насмешливо констатировал он. — Ему перепала добрая порция буйного нрава Баториев. Из-за вспыльчивости он уже в ранней юности нередко оказывался в весьма рискованных переделках. Юношеская авантюра с захватом медье Чонграда роковым образом изменила курс его жизни.

Я была поражена тем, что Лорд так много знает о Стефане Баторие.

— Тем не менее, милорд, — мягко ответила я, — он сумел вернуть блеск и славу роду, изрядно потускневшему в годы лихолетий.

— Если тебе хочется рассматривать это с такой приукрашенной точки зрения, не буду тебя огорчать, — съязвил он. — Это не меняет того факта, что мы говорим о слабаке. Самоубийство — это удел слабых, здесь нечего прибавить.

— И всё-таки вы взяли себе портрет самоубийцы, и даже удостоили его беседой и своим присутствием.

— Намекаешь, чтобы я вернул его тебе?

Я улыбнулась, но промолчала.

— Посмотрим, — произнёс он далеко не обнадёживающим тоном.

Воскресенье, 4 апреля

Мой сон:

Я сижу в кабинете госпожи; слева от меня пристроился Мальсибер, а справа — нотариус Бернат. Я спрашиваю, почему отсутствует адвокат Пруденций, но мне никто не отвечает. Госпожа сидит перед нами за своим письменным столом и переписывает завещание. Мальсибер покуривает сигару и ведёт непринужденную беседу с нотариусом. Я пытаюсь привлечь внимание нотариуса, но он упорно не желает меня замечать. Я обращаюсь к госпоже с просьбой сделать выговор нотариусу Бернату за неподобающее поведение в моём доме, но она тоже меня не замечает. «Готово, — говорит она торжественным тоном, — а теперь дайте мне конверт». Я тянусь за серебристо-зелёным конвертом, но Мальсибер опережает меня и, схватив конверт, передаёт госпоже. Она гладит его по голове, как послушного мальчика. Затем госпожа строка за строкой перечитывает свою последнюю волю; складывает гербовую бумагу вчетверо, кладёт в конверт и запечатывает. Мальсибер протягивает мне газету «Ежедневный пророк» и говорит: «Разверни её, закрой лицо, будто веером, и не мешай взрослым в их делах». Я чувствую, как мои щеки горят от унижения. Затем вспоминаю, что Лорд сейчас дома и хочу позвать его на помощь. Не успеваю встать, как Мальсибер хватает меня за руку и шипит: «Что Сайкс сделал с Нэнси?». Его лицо переменилось. Это уже не Мальсибер. Это Лорд Волдеморт.

Проснувшись утром, я первым делом раздвинула портьеру и открыла окно. Мне казалось, что дневной свет вытеснит из комнаты всё то, что пригрезилось мне этой ночью. Но рассвет выглядел неутешительно: небо было красновато-лиловым и походило скорее на закат. Плохое предзнаменование, если верить прорицателям.

Опять этот Оливер Твист. Что ж это такое?! Нашла себе на голову маггловское отродье. Загадка из моего сна взбудоражила меня, и я вскочила с кровати, чтобы поскорее найти ответ.

Поднявшись на четвертый этаж, я на цыпочках миновала дверь Лорда и прошмыгнула в библиотеку, чтобы дочитать то, на что мне недостало энтузиазма в первый раз. Нэнси — добрая девушка, а Сайкс — отпетый преступник, — это я уже знаю. Но что он с ней сделал, понятия не имею.

Книгу я открывала почти с содроганием. Кто знает, что у маггловского автора на уме, и какую судьбу он мог нарисовать для доброй девушки. Добрым людям в этом мире вообще нечего делать. Они как удобрение и фон для великих волшебников, которых можно на пальцах сосчитать. Мелкие сошки и пятая спица в колеснице.

«Из всех злодеяний, совершенных под покровом тьмы в пределах широко раскинувшегося Лондона с того часа, как нависла над ним ночь, это злодеяние было самое страшное. Из всех ужасных преступлений, отравивших зловонием утренний воздух, это преступление было самое гнусное и самое жестокое

Она упала, полуослепленная кровью… прошептала молитву… Он схватил дубинку… Одним ударом сбил её с ног… Рука ещё дергалась… Он нанес ещё удар… Лужа крови в лучах солнца трепетала и плясала на потолке… Какое тело и как много крови… Он сунул дубинку в огонь… На конце прилипли волосы, они вспыхнули, съежились в пепел… Сколько пятен было в комнате… Даже у собаки лапы были в крови»

Все мои надежды на благоденствие Нэнси растворились, словно мёд в кипятке. Магглы совсем одичали, раз пишут о таком. Разве мало в жизни подобного ужаса? И какое это имеет отношение ко мне?

Я с треском захлопнула книгу, утешая себя тем, что добросовестно нашла ответ на вопрос и пора мне возвращаться к реальной жизни, а не барахтаться в сновидениях, которые непонятно какими судьбами обрушились на мой ночной покой.

====== Глава Пятая. Rabies Vaccine ======

Понедельник, 5 апреля 1964 года

Этим утром госпожа Катарина выпила зелье Лорда Волдеморта.

Я надеялась на присутствие Лорда, чтобы он проконтролировал процесс. Но в этом плане я оказалась самой что ни на есть мечтательницей. Когда я перехватила Лорда на своём этаже и крайне дрожащим голосом попросила его присутствовать, он буднично прислонился к стене и не мигая уставился на меня. Только по выражению его глаз можно было понять, что он наслаждался ситуацией.

— Заняться мне больше нечем, — ответил он.

Я опешила от такого искреннего цинизма. Это же он повинен в плачевном состоянии госпожи. Иногда кажется, что подчиняться ему проще простого, а иногда это адски невыполнимо. И сейчас у меня не получилось принять отказ. Я смотрела на него выжидательно, и что-то мне подсказывало, что его нужно просить; он же так любит, когда его просят.

Когда я усерднее и в то же время очень мягко повторила свою просьбу, Лорд зашёлся смехом.

На миг мне почудилось, что это василиск-моих-снов залился дребезжащим хихиканьем. Я замерла, а моё сердце колотилось, будто судорожно хватало воздух, как выброшенная на берег рыба.

— Я сказал своё слово, Приска, — Лорд улыбнулся со всей не сулившей ничего хорошего вежливостью. — Кому как не тебе заботиться о своей родной кровинке? Которая. Составит. Завещание.

Расстановка его слов заставила меня попятиться. Ни один мускул не дернулся на мраморном лице Волдеморта.

— С третьих суток ты заметишь результат, — продолжал он холодным голосом. — Если ты, конечно, правильно всё сварила.

Я смотрела на Лорда, а он рассматривал меня, и, казалось, воздух между нами вяз, уплотняясь от упрямых взглядов, и напряжение всё нарастало. Красная кайма его зрачков напомнила мне о василиске и пробудила во мне дремлющую в последние дни боязнь. «Присцилла, — голос матери нагрянул в мои мысли. — От таких мужчин надо бежать куда глаза глядят» Но как мне убежать? Теперь, когда неясное ощущение от близости Лорда приятно сдавило мне грудь?.. Куда мне бежать?

— М-милорд, как вам... вчерашнее открытие люков? — промямлила я, пытаясь прервать глазение и сопутствующую его неловкость. — Вам... понравилось?

Лорд ничего не отвечал, а смотрел на меня в упор. Мне волей-неволей снова приходилось смотреть в ответ, а я предпочла бы этого не делать.

— Боишься меня? — Его голос оставался таким же спокойным, как и раньше, контрастируя с тем, что так ярко пылало во взгляде.

— Да, милорд.

— И что мне с тобой делать? — он ухмыльнулся, наблюдая за мной с высоты своего роста. — Разве что пугать тебя ещё больше. Что скажешь, Приска?

— Милорд, зачем вам пугать меня? Человек тупеет, если живёт в постоянном страхе... Я не железная... В вашем присутствии я все время как по натянутой струне хожу… — меня понесло, я начала плести всякую околесицу, не отдавая себе отчета о возможных последствиях подобной откровенности.

— Пугливая, — этим словом он ещё больше подчеркнул жесткий изгиб своей насмешки. — Мне это нравится.

Внезапно он оттолкнулся от стены и пошагал прочь. Между нами было уже довольно большое расстояние, когда он бросил, не оборачиваясь:

— Нравится даже больше, чем открытие люков.


«Словно одержимый, он разорвал стальные наручники, вскочил на ноги, отломал железную ножку от перевернутой кровати и обрушил её на голову первого подвернувшегося под руку медбрата. Голова бедняги раскололась на две части. Злодей хохотал, извлекая из разбитого черепа серое мозговое вещество и запуская им в лицо медсестре, которая стояла рядом, и из-за шокового состояния не могла сдвинуться с места. Затем злодей проследовал к выходу и одним пинком вышиб массивную дверь. Очутившись на улице, он заскочил в расположенное поблизости кафе, мимоходом прикончил двух поваров и похитил тесак. Дальнейший путь маньяка лежал в администрацию мэра. На втором этаже он сбил с ног его секретаршу, оседлал на полу её извивающееся тело и наспех отпилил голову. Вместе с головой Джек Напьер ввалился в кабинет мэра...»

— Ё-моё! Что магглы творят! — вскричал Каркаров, когда дочитал выпуск маггловской газеты. — Просто в голове не укладывается! Бедную женщину оседлать, чтобы голову отпилить! Это же каким надо быть извергом! А что он сделал со своей бабушкой, ты читала?! У него убитые сыпятся, как спелые желуди!

«Да уж, ты бы оседлал совсем для другого», — подумалось мне, но, посчитав, что это не моё дело, я промолчала. Какая мне разница, что он там творит с девицами? Я уверена, когда-нибудь Каркаров напорется на ту, которая поменяется с ним ролями, и тогда ему придётся завязывать с этой деятельностью. И всё таки меня немного раздражало то, что Каркаров принёс с собой маггловскую газету, чтобы вслух почитать о том, что творится в мире магглов. Несмотря на его вербальное возмущение, тон его звучал почти упоительно.

— Вот сюда взгляни, — сказал он и сунул мне в руки газету, открытую на странице с какими-то фотографиями. Жертвы Напьера все на одно лицо, вернее на один оскал. Взглянув на них без особого интереса, я вернула газету Каркарову и нетерпеливо вздохнула.

Я неспроста присела к нему нему: всё ещё горела желанием узнать, как дела у Рабастана Лестрейнджа. Лорда бесполезно расспрашивать, а я жаждала услышать подробности расправы. От Каркарова можно заполучить подробности чего угодно, и никто другой из Пожирателей не наделён таким красноречием и длинным языком.

Когда я только вошла в трактир Каркаровых, чтобы повидаться с Агнесой, она подмигнула мне, чтобы я вместе с ней присоединилась к её кузену послушать нечто интересное. Только тогда я вполне осознала, что у нас с ней один враг на двоих — Лестрейндж. Агнеса сказала, что Каркарову есть что сказать на его счёт; она намекнула, что мне стоит запастись крупицей терпения, пока её кузен сам не растрепается.

Историю с летучими мышами я рассказала ей вчера, когда ненадолго улизнула из замка, пока Лорд ушёл по делам. Царапины почти не было видно, но Агнеса заметила, и пришлось мне всё ей поведать. Я благодарила её за идею с обрядами в доме инспектора, и на её лице читалось настоящее дружеское участие.

С момента последнего моего визита обстановка в трактире Каркаровых существенно изменилась. В воздухе ощущался дурманящий запах. На круглом столе, который будто из ниоткуда возник посредине помещения, возвышался вместительный кувшин с маковым напитком. Вокруг него стояли металлические рюмки, а рядом дымилась бронзовая курильница, изображающая Бахуса с огромным фаллосом. Похоже, с тех пор, как старик Каркаров слег, у Агнесы прибавилось мрачного юмора.

Каркаров потихоньку перешёл к теме Беллатрисы, подогревая страсти вокруг персоны Лорда. Слухов вокруг неё и Лорда, справедливых или ложных, ходит множество. Лорд, вечно занятый своими делами и не желающий «выходить к людям», сам даёт людям пищу для фантазий, поскольку народ хотел бы знать, «чем он занят, где его жена, дети и капитал». Вся доступная людям информация касается лишь исполнителей тёмных дел Лорда.

Каркаров, как всякий хороший рассказчик и отменный враль, умеет делать из докси дракона и будоражить умы людей. Ему от нечего делать нравится подшучивать над Беллатрисой, распространяя о ней и Лорде всякую несуразицу. Можно подумать, после Мири он стал каким-то женоненавистником.

Его шутки приходятся людям по вкусу, поскольку у нас в медье не принято, чтобы женщина открыто выказывала свою симпатию; даже если она с ума сходит от любовной тоски, она должна свысока смотреть на объект своей любви, чтобы он не зазнался и не воображал из себя божество. Иначе разбалует его, и потом пускай пеняет на себя, если из-за неё в медье заведётся ещё один павлин, за которым все издыхают.

Каркаров говорит, что за Алекто Кэрроу ничего подобного не числится, но она компенсирует отсутствие страсти запредельным садизмом.

— Это всё её братец, — поведал он полушёпотом. — Никого к ней не подпускает, небось сам с ней тудысюдыкается.

— Ты, стало быть, тоже пытался, — приструнила его Агнеса, — а когда она оттолкнула тебя, стал ей в отместку выдумывать всякую чепуху.

«Необузданное животное», как и его дядя. Но нужно держать его близко, он для меня как диктор новостей радиостанции «Пожирательской»

С набитым ртом Каркаров пробурчал нечто утвердительное.

— Поаккуратнее с плоскими остротами! — насупился он, задетый за живое.

Я дождалась желаемого, когда Каркаров внезапно наклонился ко мне с таинственным видом и сказал:

— Хорошо, что ты пришла, Приска. Я хотел тебе кое-что сказать. Предупредить тебя.

— О чем? — спросила я, состроив невинную мину.

— Не советую тебе сегодня возвращаться домой.

Я спрятала улыбку, стараясь не показать, как меня позабавил его серьёзный тон.

— Но... но почему, Игорь?

— Лорд зол как черт, — хмуро ответил он. — На последнем собрании устроил разнос троице. Оставил их в комнате, а всех остальных вышвырнул.

— Троице Лестрейндж? А что стряслось? — горячечно полюбопытствовала я. Агнеса весело мне подмигнула.

— Провинились в чём-то, и никто не знает в чём. Мы же все вроде цивилизованные люди, — заметил Каркаров. — Но карательные меры у Темного Лорда, понимаешь, они такие... жесткие. Бр-р-р!!!

В пуговичных глазах Каркарова плеснулся животный страх. Пару минут он молчал. Мы с Агнесой ерзали от нетерпения услышать продолжение, но не стали давить на эмоционального Пожирателя. Нужно дать ему время красиво сформулировать весь ужас наказания от руки Лорда Волдеморта.

— Больно страшный вид был у Рэббита, — продолжил Каркаров. — Тёмный Лорд огрел его мощным Круциатусом; тот ударился затылком о стену, кровища не утихала!

— Рэббита? — переспросила я.

— Рабастана. Мы так зовём его, — объяснил Каркаров. — И что примечательно, никто из наших не сочувствовал ему. Когда увидели его, все дружно загоготали и отсалютовали Лорду. Если наказал, значит, было за что.

— Жаль! — насмешливо вздохнула Агнеса. — Видный был парень!

— Ты судишь эмоционально, поверхностно, — возразил Каркаров только, чтобы возразить. — Я же, напротив, хладнокровно, с сугубо должностной точки зрения. Лорд просто так не наказывает. К тому же, если Рэббит до сих пор не умер, значит, выкарабкается! Из-за балбеса всей троице досталось...

— Они отосланы в Англию, — послышался знакомый голос.

Я обернулась и увидела Дамиана Розье. Он стоял позади меня весь такой величавый и улыбчивый; его левый рукав по прежнему был подвернут и заколот булавкой. Похоже, этим он намекает, что может вызвать Лорда в любой миг и что это в порядке вещей. Мандрагоровые гирлянды над его головой бросали тень на его улыбку, но было ощутимо, что Пожиратель настроен доброжелательно.

Мы поздоровались, и он как в ни чём не бывало присел за столик и начал обмен любезностями. Агнеса сказала, что очень польщена тем, что Розье «почтил визитом её скромный трактир». Дождавшись, когда любезности иссякли, я попросила Розье поведать поподробнее, что же такое настигло троицу.

— Будут теперь сидеть в окрестностях Эдинбурга, поближе к Хогсмиду, — поведал он с нескрываемым безразличием.

— Рэббит. Беллс. Дольфи, — сокрушенно протянул Каркаров. — Упасть в такую немилость!..

— Немилость?! Разве это немилость? — возмущенно воскликнула Агнеса, пальнув в кузена анафемский взгляд. — А где же наказание, достойное Того-Кого-Нельзя-Называть?

Молчание нарушил едкий смех Розье.

— Агнеса, а вам бы хотелось сидеть в логове врага? — умилительно проворковал он. — Хотя, на мой взгляд, Пожиратели столь низкого уровня малочувствительны.

Изумившись такому замечанию, я втайне возликовала, и уже не могла стереть довольную улыбку со своего лица. Розье поднял стакан, не сводя с меня глаз. Кажется, он знает намного больше об инциденте, чем я могу себе представить. Далее последовала непринуждённая беседа, во время которой Каркаров заметно приуныл. Он считает себя образцовым оратором и не любит, когда кто-то говорит дольше него. В дурном настроении он пребывал недолго: когда Розье снова решил хлебнуть огненного рома, у Каркарова появился шанс разразиться речью.

— Куда катится маггловский мир, — рассуждал он, — если в Англии какой-то тип с замашками полицейского смеет врываться в дома волшебников и требовать отчёта о каждой минуте за целую неделю, о каждой прогулке в Лютный переулок!

— Что за русалочьи сказки ты тут разводишь? — обратилась к нему Агнеса.

class="book">— Агнеса, это правда, — подтвердил Розье. — Как ни прискорбно это признавать.

— Да это вселенская скорбь! — возгремел Каркаров. — Директор Дурмстранга хоть башковитый, запретил учиться всем грязнокровкам. А что говорить о Хогвартсе?! Магглы пролезли в Хогвартс, чтобы попросту обворовывать волшебников. Они крадут их знания. Розье, скажи?

Розье, сохраняя безукоризненную вежливость, стряхнул пепел с сигареты на деревянный пол.

— Это всё магглолюб Дамблдор, — затягиваясь крепким дымом, рассуждал он. — Именно он отвечает за безопасность школы. Сохранять магическое искусство в узком кругу чистокровных — это традиция; скрытность, маскировка и клановость — вот что сохраняет нас как вид. Дамблдор всем этим пренебрегает. Если его не остановить, лет через сто волшебников не останется, будут одни сквибы и одичалые грязнокровки. С его стороны это либо халатность, либо злой умысел.

— Конечно, халатность! На кой, спрашивается, ему нас всех изживать?! — весь напыжился и даже оскорбленно покраснел Каркаров.

— Ты так говоришь, будто учился там, — бросила кузену Агнеса. — Помолчи и дай высказаться господину Розье. Он побольше твоего знает. Да, господин Розье?

Каркаров пожал плечами, ковыряя в зубах и делая вид, что его это абсолютно не задело. Розье лучезарно улыбнулся Агнесе, и мне показалось, что он был весьма польщен вниманием молодой ведьмы. Он повёл светскую беседу о том, что все магглы поглощены сиюминутной жизнью и её прагматизмом, и не способны к более высокому уровню знаний… Затронув этот щепетильный вопрос, Розье плавно перешёл к теме Лондона, «поистине маггловского простора, заселённого самыми худшими образцами», от чего Тёмный Лорд презирает этот город: за всех его магглов с их суетой, вредными вибрациями и угольным смрадом. «Только и видишь вокруг, что угольные шахты и шлак, высокие трубы и красный кирпич, блеклую зелень, палящие огни да густые, никогда не редеющие клубы дыма*», — витийствовал Розье, явно наслаждаясь вниманием благодарных слушателей, украденных у Каркарова.

Каркаров между тем подсел за соседний столик к двум девицам, на вид не совсем совершеннолетним. Он по-джентльменски поднес стакан одной: «Выпей, детка, за моё здоровье». Но детка продолжала упорно всматриваться в пустоту. Досадно чертыхнувшись, Каркаров сам проглотил янтарную жидкость; затем без промедления осушил второй стакан, третий и четвёртый. Огненное виски нагнало жгучий румянец на его щёки и он переключился на вторую девицу.

Между тем Агнеса и Розье возобновили обмен любезностями, в котором я не видела смысла участвовать. Уткнувшись в оставленную газету, я дочитала статью о Джеке Напьере, ради которого газета выделила дополнительную 21-ю страницу, чтобы рассказать о его дальнейших злоключениях: как он запихнул тело мэра в большой целлофановый мешок, засунул в багажник угнанной машины, вместе с проволокой и двумя пудовыми гирями, и поехал к реке, где никто никогда не купался. Весь этот рассказ отдавал какой-то несусветной безвкусицей. Очевидно ведь, что журналисты в погоне за сенсацией немало присочиняют. Зачем Напьеру целлофановый мешок, проволока и гиря? Он не прячет своих жертв, напротив — выставляет их на всеобщее обозрение, и даже заранее предупреждает о своих планах. Зачем ему прятать свои труды? Маггловские журналисты сплошные пройдохи и мистификаторы; они будто пишут приключенческую криминальную биографию. И всё же маггловский мир полон загадочных личностей... Вот если б Напьер пожаловал в окрестности Эдинбурга... Скажем, в конкретные окрестности... Парень, конечно, не наделён волшебством, но он шустрый... Кто знает, чья бы взяла, если свести вместе «рэббита-беллс-дольфи» с озорным психопатом ... И кто бы мог подумать, что вся троица отправится в ссылку. Почему Лорд просто не сказал мне? Разве так сложно было дать лаконичный ответ и порадовать меня?..

Я совсем потеряла способность рассуждать здраво, если предположила, что Лорд Волдеморт способен хотеть кого-нибудь радовать.

Должно быть, о наказании целой троицы он умолчал из-за того, что я ему нужна объятая страхом. Хочет, чтобы я считала, будто троица живёт вблизи и может в любой момент меня прикончить; а я должна биться в истерике и во всём полагаться на него... Если это не моё воспалённое воображение, усугублённое открытием двух люков и переживанием по поводу госпожи, то со стороны Лорда всё это — сплошная ловкая манипуляция.

Но теперь, когда я знаю, что тех дикарей здесь больше нет, я чувствую подъём небывалой энергии. Восторг. Воодушевление. Надежду. Я верю в то, что Лорд знает, что делает. Звучит незамысловато. Потому что это правда.

Я аккуратно сложила газету, расслабленно откинулась на спинку стула и обвела взглядом внутреннее помещение. Здесь все свои. Никаких магглолюбцев. Никакого Варега... Агнеса, похоже, стала мягче относиться к Пожирателям, судя по её тактичному и незлобивому тону в беседе с Розье. Впрочем, он и не похож на типичного Пожирателя. Скорее всего, дело в том, что он старше, он сверстник Лорда, и за годы службы достаточно укротился.

Взгляды всех посетителей трактира прикипели к парочке местных влюбленных, которые стали отплясывать какой-то безобразный танец. Волшебники на несколько секунд замешкались и неодобрительно качали головой, но вскоре их настроение сменилось и они начали хлопать в ладоши.

Подруга той девицы, которую тискал Каркаров, выхватила стакан из его руки и уронила его на пол со словами: «Ой, простите!» Это «ой, простите» она бросила раньше, чем стакан. Прежде чем разбиться, стакан задел край стола, и добрая половина жидкости ещё в воздухе вылилась на Каркарова, пропитав его брюки. Каркаров всё понял и не стал терять время зря. Не церемонясь, он сгрёб девицу в охапку, и, перекинув через плечо, двинулся к выходу, а она, упираясь локтями ему в поясницу, грустно смотрела в глаза провожающей её взглядом подруге.

— Какой сердцеед, — рассмеялся Розье.


Когда я вышла из трактира, на противоположной стороне улицы уже толпились волшебники. Пожиратели разносили в щепки ломбард Розаски. А нам оставалось лишь наблюдать.

Витрины ломбарда были сделаны из хромированного заколдованного металла, и Пожирателям пришлось поднатужиться, чтобы расколдовать их. Ломбард Розаски был в чем-то музеем, а в чем-то хранилищем реликвий, которые не принял Лемаршан. Например, антикварные несгораемые шкафы. Они здесь есть почти у каждого, но Розаска предоставляла услуги, которые больше ни у кого было не сыскать. По сути, она была банкиром для нищих волшебниц, поскольку почти все прибегавшие к её помощи, были несчастными женщинами, которых бросили мужья, и они от отчаяния лишились магического дарования. Если б не Розаска, этим женщинам пришлось бы либо уйти в мир магглов, либо умереть в этом. Были и такие, кому гордость не позволила обратиться к Розаске. В результате они обосновались на улицах южно-западного Будапешта.

Порой всего несколько галлеонов, занятых у Розаски, могли спасти чью-то жизнь. На сей раз кто-то занял галеоны, оставив под залог телевизор. Маггловский телевизор. Да, это ужасно, дорогой мой дневник. Это настоящее вторжение инородного тела. Пожиратели прознали, пришли и испортили всю малину. Нет больше ломбарда Розаски. Нищим волшебницам несладко придётся.

Говоря о телевизоре и движущихся картинках, я их только несколько видела — дома у Варега. Однажды на каникулах он достал телевизор, а в придачу четыре видеокассеты. В общем, мы с Варегом испробовали друг на друге всё, что увидели в тех фильмах. Нам было по пятнадцать и всё получилось само собой. А после мы себе лежали на его балконе, потягивая шипучие напитки, предаваясь бесконечному томлению. Хорошие были времена, но ни к чему сетовать. Нет ничего вечного; всё проходит. Бессмертен только... Лорд Волдеморт.

Я бранила себя за то, что, наблюдая за расправой Пожирателей, предалась глупым воспоминаниям. Я резко развернулась, чтобы выйти из Аквинкума и трансгрессировать домой. Стоило мне перейти через мост, как издалека донесся громкий окрик: «Приска!» Я встрепенулась и пристально вгляделась в мелькающие мимо лица идущих по брусчатке людей. А чуть погодя увидела, что со стороны ко мне бежал молодой парень, озаряемый светом уличных фонарей. В этом парне я сразу узнала Варега.

Я быстро отвернулась и трансгрессировала.


Возвратившись домой, я надеялась ещё иметь целый вечер в запасе, чтобы позаботиться о госпоже, если ей что-то понадобиться. Фери всё время сидел при ней, и когда бы я ни спросила, он докладывал, что госпожа либо снова спит, либо опять вздремнула.

Я решила принять ванну и расслабиться после насыщенного дня. Всё таки это впервые после своего «добровольного» заточения я вышла в Аквинкум и пообщалась с людьми. Пожалуй, иногда полезно для здоровья уйти подальше из замка. Подальше от Лорда. Хотя мой выход в город был тоже продиктован им, а именно его отказом снабдить меня информацией о «Рэббите». Всё таки досталось троице. Беллс. Дольфи. Какие дурацкие прозвища.

Любое раздумье приводит меня к мысли о Лорде. Я поняла это не сразу, а мало-помалу, капля за каплей. Так, лежа в этой чертовой ванне, я думала о нём снова и снова. Закончив водные процедуры, я завернулась в огромное полотенце и залезла на диван. Пыталась читать «Розу ветров», но не могла сосредоточиться; взяла тетрадь и, увидев змеистые зигзаги расшифровки, опять натолкнулась на василиска. Дрожь пробрала меня, и я отложила в сторону все труды по хоркруксии.

Мои глаза слипались. Голову окутывала приятная дрема. Я даже не помню, когда именно моя голова опустилась на подушку и я погрузилась в царство Морфея.

И мне приснился сон.

Он был размыт, словно обрамлен серебряной пеной брызжущих фонтанов. Я снова лежала в ванне, а василиск стоял надо мной. В лучах искусственного света его пуговицы казались гигантскими жуками.

— Всё это происходит благодаря моему врожденному обаянию, которому ты не в силах противостоять, — шипел он мерным шёпотом.

— О чём вы, господин василиск? — спросила я совсем не своим голосом.

— О правде, — прошипел он как-то очень противно и закашлялся. — Я, знаешь ли, расцениваю тебя как свою добычу.

Я медленно покачала головой.

— Да-а-а, — прошипел он, наклоняясь ко мне, — теперь ты знаешь.

Затем он начал шептать мне на ухо. До умопомрачения медленно он шипел... он считал… от одного до семи.

— Сначала я выверну твою душу, пролезу в неё, приобрету твое доверие, узнаю всё самое сокровенное и буду делать с тобой все, что мне заблагорассудится. А попробуешь воспротивиться, я ударю, и не просто, а по самому больному.

Василиск высунул язык и произвёл им в воздухе загадочные пассы, и вдруг вода в ванне превратилась в кровь.

— Ну вот, другое дело... — шипел он.

Я совсем потеряла дар речи и могла лишь в изумлении качать головой.

Затем я поймала его взгляд: на сей раз совсем не змеиные глаза. То были глаза Лорда — синие с налитыми бледной кровью склерами. Его взгляд был нашпигован какими-то намерениями. Вдруг он цепко ухватил меня хвостом за волосы и погрузил меня с головой в липкую жидкость. Я забилась в отчаянных попытках высвободиться, но бесполезно. Силы были явно не равны. Я думала, что задыхаюсь, но напротив, начала дышать на полную грудь. Когда я прекратила бороться, василиск отпустил меня.

Затем он исчез, бесследно растворившись в режущем глаза искусственном свете.

Комментарий к Глава Пятая. Rabies Vaccine *Диккенс. Холодный дом

====== Глава Шестая. Госпожа Катарина ======

Вторник, 6 апреля 1964 года

С утра я проснулась далеко не в радужном настроении. Осадок от кошмара остался. Первым делом я пошла проведать госпожу Катарину. Раньше её спальня была на третьем этаже недалеко от моей, но однажды госпожа переместилась на второй этаж — сугубо ради удобства, чтобы не тратить силы на восхождение по лестнице. Госпожа Катарина завтракала у себя и казалась довольно замкнутой. Разговорить её не удавалось, она была упрямо немногословна. Выйдя в коридор второго этажа, я подумала, что было б неплохо пойти в библиотеку и почитать литературу об уходе за излечившимися от любви, но боялась наткнуться на Лорда на его этаже. Недолго думая, я позвала Фери.

— Он в замке, госпожа Присцилла, — пропищал эльф.

— Где именно?

Эльф виновато покачал головой.

— Как не знаешь, Фери?! Ты должен быть в курсе всех передвижений по замку!

Фери схватил себя за уши и начал тянуть, чтобы оторвать, как подобает всем провинившимся эльфам. Я остановила его и велела катиться в свою кухню.

Признаться, я хотела избежать встречи с Лордом — из-за вчерашнего сна. После того, что наплёл мне василиск и что он со мной делал, я бы не смогла спокойно смотреть Лорду в глаза. В этом я уверена. Речи и действия василиска двусмысленны. Он соблазняет меня. Заползает мне под кожу. Если б Лорд узнал, что мне такое снится, я бы умерла от стыда. Он бы решил, что я тянусь к воображаемому самцу и призываю его в свои сны.

Было ещё раннее утро, розоватые сполохи едва только коснулись неба. Я надеялась, что Лорд ещё спит, — если этому новому расщепленному существу такое свойственно.

Когда я спустилась в холл, Лорд Волдеморт уже был там.

В стенах Ньирбатора прекрасная акустика; похоже, звук моих шагов привлёк его внимание. Он стоял в конце лестницы полуоборотом, будто ожидал, когда я наконец одолею последний пролёт.

Мне тотчас достался пронзительный взгляд, и я даже не смогла поздороваться. Просто стояла на месте и пялилась на него как идиотка. Казалось, Лорд не был удивлен моей молчаливостью, принимая это как данность. Мои глаза прикипели к залегшей меж его бровей морщинке. «Ему почти сорок лет... — я подумала. — Старикашка, сказала бы Агнеса. А с разорванной душой ему целых сто сорок... И ещё хватает меня за руки... плечи... лицо... Как он смеет?.. И зачем отослал Беллу, если ему так позарез нужно кого-то хватать?»

— У тебя тревожный взгляд, — произнёс он лениво. — Тебя что-то беспокоит?

— Ночные кошмары. Вы говорили, что научите меня использовать их для магии высшей категории. Помните, милорд?

— Я не сказал, что научу, — возразил он, надменно сдвинув брови. — Я сказал, что эти знания ты должна заслужить.

— Разве я не заслужила?

— А как ты сама считаешь?

— Я заслужила, чтобы вы поделились со мной этими знаниями.

Рассмеявшись он едко цокнул языком. Я отвернулась и обхватила себя руками, будто прячась в воображаемый кокон, точно я улитка. Как ему объяснить, что меня преследует история вымышленных Сайкса и Нэнси, сны с василиском и завещанием; что они постоянно шуршат в моих ушах, огненной надписью проступают на стенах моего рассудка. Воображение у меня буйное, но был период в моей жизни, когда казалось, что я научилась его контролировать. Эти сны меня изматывают... Но Лорд не должен прознать обо всём... Это слишком личное.

На ватных ногах я подошла кушетке под зеркалом и присела. Тишина, казалось, вибрировала, словно кто-то на неё давил, и она вот-вот должна была треснуть надвое.

Внезапно в холле возник Фери. Он энергично кланялся, жестикулировал и беспрерывно улыбался, подзывая нас пройти в обеденный зал. Эльф смущенно зарделся, и его уши стали цвета спелой вишни. Я даже умилилась. Фери теперь очень старается угодить Лорду. На радостях оттого, что Лорд не свёл с ним окончательный счёт, он вчера целый день убирался на первом и втором этажах. Всё сверкало. Кристально чистые окна и зеркала. Начищенные бронзовые ручки на мебели. Хрустальные люстры под потолком играли радугой с преобладанием зеленого.

— Я ем один, — отрезал Лорд, не одарив Фери взглядом.

Моё сердце упало в бездонную пропасть. «Почему он почти всегда такой враждебный?»

Фери откланялся и ретировался, пока не поздно.

— Ты проглотила язык? — внезапно зашипел Лорд, подойдя ко мне. Над кушеткой нависла чёрная тень, имеющая ко мне какие-то претензии. Эта тень держала руки в карманах, а ткань её брюк касалась моих коленей. Я вжалась в кушетку, стараясь вспомнить, зачем я спускалась на первый этаж и почему эта чёрная туча постоянно вторгается в моё личное пространство.

— Милорд, вы забыли забрать «Лучафэрула», — я смогла сказать что-то по делу, но не подняла на Лорда глаза, а смотрела на недвижимую ткань, прикасающуюся к моей коже.

— Ты перепутала меня с носильщиком? А, Присцилла? — протянул Лорд.

— В смысле, милорд?

— Почему ты до сих пор не занесла книгу в мою комнату?

Я не нашлась, что ответить. Меня озадачил его тон, и я хотела показать ему, что его нахальство меня совершенно не трогает. Будто это в порядке вещей, что я должна заносить ему что-то. Ведь я прихожу только тогда, когда он зовёт и не считаю необходимым проявлять инициативу. Не хватало ещё донимать Лорда Волдеморта непредвиденными визитами. А если я вдруг заявилась бы к нему, а он сидел у себя и не впустил меня? Я не простила бы себе такого унижения. Он слушал бы, как я топчусь под его дверью, прижимаюсь ухом к чёрному дереву, тяжело вздыхаю и томлюсь. Нет, увольте. Не скажу, что воля моя цела и невредима, но достоинство у меня ещё имеется.

Я бегло посмотрела на Лорда. Он бурил меня взглядом с непроницаемым выражением лица.

— Я знаю, о чём ты думаешь, Присцилла. Подави свои крамольные мыслишки о борьбе и повинуйся мне.

— Я повинуюсь, милорд.

— В скором времени тебе выпадет случай доказать мне своё повиновение.

Я обомлела. Лорд — мастер губить собеседника своим мрачным сарказмом. Но разве можно говорить такими загадками? Доказать? Разве я ещё доказала, что служу ему верой и правдой?

— Эм... а-а... а о чём идёт речь... милорд?

Вместо ответа я почувствовала на своей голове его холодную руку и длинные пальцы, перебирающие мои волосы. Проклятье. Не было сил шевельнуться или заговорить. Проклятье.

Правая сторона моей головы прямо-таки воспламенилась от жуткого предчувствия, и чёрная тень продолжала нависать над кушеткой, заслоняя собой белый свет. В движениях его пальцев не было ничего ласкательного. Они были власные и холодные, как будто руки его были в железных перчатках... Мне показалось, что Лорд при этом что-то тихо шипел, или это опять-таки моё воображение разбушевалось. Когда он наконец убрал свою руку, такое чувство было, что я заново родилась на свет, — потому как мне хотелось кричать.

— Итак, Присцилла, — протянул он с мрачной обходительностью.

— Д-да, милорд? — не своим голосом отозвалась я, так и не сумев поднять на него глаза, лишь наблюдала, как его рука чинно вернулась в карман.

— Я иду исследовать колодец.

— А-а... разве это не опасно?.. Возвращаться в люк... в распечатанный... Очень, очень опасно... — я так бессвязно бубнила, что мои слова можно было принять как угодно, даже как внезапный всплеск... заботы?..

— Я проверил его и наложил защиту, — сообщил он таким тоном, словно это в порядке вещей. — Теперь туда можно входить беспрепятственно. По крайней мере, пока я не раскрою все его тайны.

Я вздрогнула от мысли, что Лорд сейчас потащит меня за собой. Бросит в колодец и прикажет вытаскивать всё, что там найду. Никакое акцио в люке, разумеется, не действует. Я снова вспомнила о Сайксе и Нэнси — и меня пробрала дрожь до самого костного мозга. «А вдруг Ньирбатор хочет предупредить меня о чём-то и потому посылает мне сны-предзнаменования? — мелькнула чудовищная мысль. — Не нелепицу, как я это воспринимаю, а толковые сигналы?..»

— ... к Катарине и наблюдай, — имя захворавшей дорогой мне особы вывело меня из недр ужасов моего воображения. Я растерянно захлопала ресницами, подняв на Лорда глаза.

Его насмешливый взгляд вогнал меня в краску. Я чувствовала, как вспыхнули мои щёки...

— Несчастное создание, — протянул он, предельно понизив голос. — Думаешь, я не знаю, о чём ты думаешь? Съежилась мокрой мышью у меня на глазах. Пойдёшь к Катарине и будешь наблюдать за её состоянием. А сейчас проводишь меня.

— Куда провожу, милорд? — насторожилась я.

— К люку, дурочка, — бросил он, уже поднимаясь по лестнице. — Убедишься в том, что моя магия укрощает твой Ньирбатор.

«Мой Ньирбатор... Да, мой Ньирбатор. К черту Мальсибера, адвоката и нотариуса. Пускай подавятся бумажками с завещаниями. Самое ценное берётся силой, а не бумажками. Это мой Ньирбатор. Сам Волдеморт так сказал...»

Когда Лорд внезапно взглянул на меня через плечо, я улыбнулась ему и нервнo oблизнула внезапнo пеpecoxшие губы. Его заносчивость в те мгновения была поистине запредельной. Вероятно Лорд Волдеморт и вправду хотел видеть мою реакцию, когда войдёт в люк и будет там хозяйничать. Не мешкая ни секунды, я поплелась за ним, стараясь держать себя как можно естественнее.

Когда Лорд приблизился к люку, я стояла позади него на негнущихся ногах и даже дышать старалась потише. С замиранием сердца я наблюдала, как он вошёл в распахнутый люк, который теперь стал дверью, обрамлённой кирпичной кладкой. А вошёл он своей обычной, сановитой поступью. Казалось, ничто на свете не сможет пресечь такую манию величия.

Да, люк преобразился. Cтены были обтянуты коричневым бархатом, у вxoда стояли два канделябра, вспыхнувшие, cтоило Лорду ступить на порог. В самом центре первой комнаты, из которой будто выкачали весь мрак, располагался квадрат из отполированного до зеркального блеска серебра; свет, исходивший от него, озарял комнату. Квадрат был устроен наподобие алтаря. Лорд приблизился к возвышению и, вытянув палочку, провёл по своей левой ладони. Несколько капель крови упало на алтарь — и тут же из обивки комнаты послышалось что-то волнистое и журчащее, будто колыхание водной бездны.

— Тебе плохо, дорогая? — полушёпотом произнёс он. Внезапные пароксизмы его иронии часто озадачивают меня. Я молча покачала головой. — Подойди.

Я робко подошла, не совсем понимая, что это за чертов алтарь и почему Лорд не ведёт меня к колодцу.

— Как тебе алтарь?

— Красивый, — проронила я, как последняя грязнокровка.

— Видишь, что Ньирбатор мне позволяет? — Лорд буквально лоснился от самодовольства. Я неуверенно кивнула. — Как ты считаешь, это хорошо?

— Если... если вам от этого хорошо, значит...

— Значит, тебе от этого тоже хорошо. — Лорд нависал надо мной, а в его взгляде вдруг проскользнула тень прежней враждебности. — Думаешь, меня заботит что-то другое? Думаешь, мне есть дело до того, от чего тебе хорошо?

Похоже, это был риторический вопрос. Я заметила, как напряглись мышцы егo искаженного лица. Сокращение мышц былo кратким, почти мимолётным, нo чувствo надвигающейся катастрофы мёртвым грузом легло на моё сердце. Его слова теснились в моём мозгу и жужжали, как мухи.

То и дело мне бросается в глаза двойственность его натуры. У него два лица — одно благосклонное, другое угрожающее, два голоса — один высокий, другой шипящий, словно исходящий из груди, снедаемой огнем.

— Есть всего две аксиомы, выполнение которых гарантирует тебе положение подле меня, — Лорд выждал паузу, сверля меня взглядом, и продолжил: — Повиновение и холодный ум. Никто, имеющий хоть какие-то надежды задержаться подле меня, никогда не должен позволять чувствам преобладать над умом и расчетом.

Я с трудом оторвала от него взгляд. Несмотря на его «откровение», меня одолевал убийственный испуг. Волдеморт гладил меня по голове. Волдеморт соорудил алтарь в неположенном месте. Этот чужак — настоящий чернокнижник. Кто знает, чего он там нахватался в Албанском лесу у колдуна, приютившего его. Необратимый опыт хоркруксии отрезал для него пути отступления. Не сказать, что я предполагаю возможность воссоединить разорванную душу — нет, я просто боюсь его непредсказуемости и внезапных перепадов настроения. Холодному уму нет места там, где царит испуг. Как же я могу мыслить хладнокровно, если боюсь до чёртиков? Теперь же страх мой усугубился тем, что он гладил меня по голове. Проклятье.

— У тебя на лице такое благоговейно-испуганное выражение. Я всё чаще вижу его, — вкрадчивый голос заставил меня медленно повернуть голову. — Как думаешь, Приска, что это?

— Повиновение? — Я смотрела не мигая в красные всполохи абсолютной пустоты его глаз. Низкий гортанный смешок отозвался в позвоночнике дрожью. И прозвучал как оскорбление.

— Теперь можешь идти к Катарине.


Госпожа Катарина сидела в ярко-синем платье, в которое любила когда-то наряжаться в оперу на «Синюю Бороду» Белы Бартока. В те дни на её груди льдисто блестел ручей бриллиантов.

Теперь на меня смотрела усталая женщина. Кожа на её скулах потоньшала, будто протёрлась. Бескровные губы были приоткрыты, чтобы не пропустить очередного глотка воздуха. На верхней губе — капельки пота. Спальню госпожи заполнял истошный запах гвоздики и цитрусовых.

— Душенька, тебе что-то нужно? — спросила она, удивлённо на меня воззрившись. Она даже не помнила о выпитом зелье.

— Просто зашла поздороваться, госпожа. — Я была готова расплакаться от отчаяния. — Я соскучилась по нашей прошлой жизни, когда... когда мы были свободны... в своём доме. Соскучилась по нашим разговорам.

— Мы всегда можем поговорить, душенька, — госпожа улыбнулась, с недоумением проследив за слезой, скатившейся по моей щеке. — Что с тобой происходит? Это Тёмный Лорд так влияет тебя?

Её слова застали меня врасплох. Я не ожидала, что госпожа сама затронет эту тему, тем более в негативном ключе.

— Я... меня... что вы, госпожа! Тёмный Лорд... может быть добр. Когда пожелает.

— Ты гораздо больше встревожена, чем хочешь себе признаться, Приска. Я знаю, всё дело в нём.

— Простите, госпожа, но я вас тоже хотела спросить о нём. Вы виделись с ним вчера? — Она утвердительно кивнула. — А он что-нибудь говорил вам? Спрашивал вас о самочувствии?

— Ну да, — госпожа как-то нервно передёрнула плечами. — Знаешь, что я заметила, Приска? В его присутствии меня одолевала тяжкая хандра, а после того, как он удалился, я испытала невероятное облегчение. У меня было такое чувство, будто я изгнала из себя дьявола.

У меня челюсть отвисла. Если навязчивую глупую влюблённость можно сравнить с дьяволом, то какой же он незатейливый.

— Ты не поверишь, душенька, — куртуазно продолжала госпожа, — но когда я увидела, как он стоит на пороге моего салона и смотрит со своей наглой ухмылкой на мой комод для шитья с тридцатью катушками, у меня мелькнула мысль, отчего же этот демон, прибывший поездом из далёкой Англии, решил на столь продолжительное время задержаться в нашем Ньирбаторе... — На это я лишь кивнула, пытаясь сдержать слёзы. — Я, конечно, помню о письме моего дражайшего Криспина, но всё же я питаю огромные сомнения насчёт того, подобает ли гостю быть в гостях так долго, что кажется, будто он обосновался. — Выговорившись, госпожа испустила вздох глубокой измождённости.

«Ещё как обосновался, — подтвердила я, из трусости оставляя эту мысль при себе. — Он присвоил себе целый этаж с детскими комнатами Баториев. У него Железная Дева нашей Графини и её драгоценности. У него здесь свой алтарь. В подвал теперь ни ногой, потому что там сидит его маггл...»

— Но, в конце концов, он не какой-то там демон, а человек из плоти и крови. Он же мужчина. А от мужчин всего можно ожидать! — воскликнула она, подчёркивая каждое слово наклоном не головы, а всего корпуса. — А девушкам, имей в виду, всегда тяжелее! На долю мужчин в непредвиденных обстоятельствах выпадает куда меньше хлопот.

Я ошарашенно выпучилась на госпожу.

— О чём вы, помилуй Мерлин?..

— А ты сама посуди, Приска! Незамужняя девушка. Фамильное проклятие. Гонтарёк — милый мальчик, надёжный и воспитанный, но пользы-то от него никакой! Ты живешь под одной крышей с другим мужчиной! Видано ли такое! А вдруг его пребывание в Ньирбаторе погубит все надежды на костёр? А без костра союза не будет. В роду Грегоровичей без костра брачный союз укладывали только бастарды! Это... — госпожа лихорадочно глотала воздух, — это падение в глазах общества!

От обвинительной речи меня начало подташнивать, и я cтрадальчески вoзвела глаза к пoтолку. Довольно-таки щекотливый момент. Меня как ножом резанула мысль, что, пади я в глазах общества, госпожа не позволит себе завещать Ньирбатор изгою.

— Пожалуйста, не волнуйтесь, госпожа. Ваши опасения беспочвенны. Кто я, а кто Тёмный Лорд... Он самый великий тёмный маг, у него в подчинении тысячи волшебников и волшебниц, английская мафия в лице Малфоев у него на побегушках, пол-Европы открыто присягнули ему на верность, у него титул, а вы примешиваете сюда меня, обычную ведьму... В его глазах я ничтожество. — Я старалась как могла. Стало быть, перестаралась; госпожа недоверчиво покачала головой, и на её губах промелькнула недобрая усмешка.

— Не торопись с выводами, Приска, — промолвила она. — Наверняка у него имеются какие-то циничные причины, которыми объясняется его продолжительное пребывание в нашем доме.

«Да, причина имеется — шестой крестраж, да помогут мне все падшие силы поскорее его сварганить!»

Вдруг явился Фери. Гаденыш всё чаще появляется, когда его не зовут. Он жаждет подслушивать, другого объяснения нет. Подойдя к камину, он принялся кочергой разгребать жар и отбрасывать в сторону прогоревшие уголья.

— Фери, что ты творишь? Апрель на дворе! — Госпожа потребовала объяснений. Это окончательно убедило меня в её выздоровлении. Она больше не мёрзнет от неразделенной любви.

Фери тоже это понял — на его болотистые глаза навернулись слезы, и он ущипнул себя за ухо, чтобы удостовериться, что ему это не снится.

Я сидела молча, пытаясь особо не вникать в смехотворные подозрения госпожи. Упоминание Варега меня взбесило. «Милый мальчик». Жалкий трус. Багровые сумерки быстро сгущались, скоро уже должно было стемнеть. С позволения госпожи я вернулась к себе.

У себя в комнате, не находя выхода душившей меня злобе, я бросила Депульсо в любопытную ворону, которая сидела на ветке вяза в нескольких дюймах от моего распахнутого окна. Она напомнила мне о летучей мыши. А вдруг это — анимаг? Троица Лестрейндж отослана, но вдруг ещё найдутся Пожиратели, желающие мне смерти? Например, Крауч, соисполнитель самых грязных дел?

Я ощутила страшный прилив усталости и тяжесть в голове. Шестой крестраж. Колодец в люке. Василиск. Зигзаги в тетради. Миклос. Летучие мыши. Лучафэрул. Мой взгляд пал на столик у двери — книги там не оказалось. Значит, Лорд уже забрал её.

Погодите-ка... О боги... С каких это пор он беспрепятственно захаживает в мою комнату?.. Что он себе позволяет?

Меня обуял панический страх.

«Я, знаешь ли, расцениваю тебя как свою добычу»

«Подави свои крамольные мыслишки о борьбе и повинуйся мне»

Завидная судьба, ничего не скажешь: всю жизнь чувствовать себя в повиновении. В подчинении. В плену. Воспитания. Традиций. Родового проклятия. Темного колдуна.

Так недолго и с ума сойти.


В коридоре послышались возмущенные голоса, шипение и быстрые шаги. Дверь в мою комнату с грохотом распахнулась, и вломился… Лорд Волдеморт собственной персоной, а позади него на пороге стоял Фери. Взмахом кисти Лорд захлопнул дверь перед эльфом, и тот пискнул с перепугу. Я сидела на диване в ярко-зелёном халате, поджав под себя ноги, и читала «Розу ветров» параллельно со свежим переводом второго очерка.

— Присцилла, — только и произнёс он.

— Да, милорд. А вы кого ожидали здесь увидеть? — съязвила я, не придумав ничего лучшего.

Лорд многозначительно смерил меня взглядом.

— Быстро встала, — прошипел он.

Я так и сделала. Стояла и смотрела на него, сжав руки в кулаки.

— Одевайся и следуй за мной, — велел он, сунув руки в карманы. Я нервно забегала глазами.

— Куда, позвольте полюбопытствовать? — я не прибавила «милорд», потому что была в скверном расположение духа и меня всё достало.

— Мне не терпится развлечься. Не догадываешься, Приска? — Усмешка подняла уголки его губ. — Пора с магглом знакомиться.

— Вы можете развлечься с магглом в любое время. При чём здесь я, милорд?

— Пфф… Не смеши меня. Я человек важный и люблю когда мои изыскания имеют благодарных зрителей. Какая мне радость в одиночку терзать маггла? Полюбуешься.

«Терзать... Наверняка это будет кровавая баня»

— Если вы хотите этого, милорд...

— Да, я хочу, чтобы ты смотрела. Это поучительное зрелище. Наглядное пособие для творческой магии. Называй как хочешь. Ты будешь смотреть. И ты его оценишь. А если дашь волю своей трусости и хлопнешься в обморок, останешься там.

Отсутствие каких-либо эмоций в его голосе, кроме удовольствия, поразило меня до глубины души. Ему бы только повелевать да приказывать.

Испуг отрезвил меня. Я больше не стояла истуканом, а посеменила к гардеробной, чтобы одеться. Прошло несколько минут, и я услышала звуки ленивых шагов по полу своей комнаты. Какой же он бесцеремонный... Я всё стояла на одном месте и ждала, сама не зная чего. Прижавшись лбом к вешалке, я судорожно хватала воздух и продолжала прислушиваться, напрягая все свои и без того обостренные чувства. Про одежду я совсем забыла. И внезапно почувствовала, как сильно замерзла. Я не хотела идти ни к какому магглу. Я не хотела видеть, что Лорд может с ним сделать. «Поучительное зрелище» Это очередная угроза. Он хочет, чтобы я увидела, что случиться со мной в случае неповиновения.

Когда я вышла, Лорд заставил меня торжественно поклясться, что я «не издам ни одного режущего слух крика и буду вести себя прилично». Словом, буду кротко созерцать его представление.

Он вышел в коридор и поманил меня рукой. Я вышла следом.

====== Глава Седьмая. На Алтарь Ньирбатора ======

Awful man,

Debris of bad home,

A killer and apathic.

The Wreckage Of My Flesh, MDB

Вторник, 6 апреля 1964 года (вечер)

Мои слова о кровавой бане оказались пророческими.

Произошедшее в подвале продемонстрировало мне, насколько состояние Лорда далеко от нормального. Не думаю, что сумела бы обратить на это его внимание, но с тобой, дорогой мой дневник, мне не страшно пооткровенничать. Мне случалось видеть проявление зверя в самых различных формах, но никогда не доводилось мне видеть в своём доме дуэт чёрного мага и змеи. Пытки и смерть. Пассивным наблюдателем я была в последний раз во время схватки Беллы и быка, но то был мой план. Жертвоприношение маггла тоже можно назвать моим планом, но в моём исполнении оно бы никогда не было таким кровавым.

Спуск в наш подвал был сродни нисхождению в бездну. В независимости от настроения духов Ньирбатора, подвал — это самая жаркая часть замка. Источником света служат заколдованные факелы, расположенные через каждые двадцать метров. Железные ступени на каждом шагу угрожающе скрипели. Снизу несло тухлятиной, и я сморщилась в отвращении, но Лорд, казалось, не обращал на смрад ни малейшего внимания. Всю дорогу я напряженно размышляла о том, как бы не разочаровать Лорда и не грохнуться в обморок, и не разделить участь маггла. К слову, в подвал я никогда не хожу. Не будь у меня люков, я бы ходила.

Идти пришлось недолго, около десяти минут.

Свет в подвальной камере шёл от заколдованной шаровидной свечи в углу. С четырех концов потолка висели крюки. Суровость камеры смягчали только свисающие кружева паутины, которые выглядели так изысканно, что можно было заподозрить их в искуственности.

Маггл Олаф лежал на куче своего грязного тряпья на каменном полу. Первым, что я увидела, было его лицо. Верхнюю половину этого лица покрывала запекшаяся кровь, нижнюю — отросшая щетина.

Окон в нашем подвале, разумеется, нет, но слева под потолком располагается небольшое окошко, забранное решетками, выглядывающее в соседнюю камеру. Лорд немало удивил меня, когда выколдовал у окошка достаточно широкий подоконник, чтобы на него можно было удобно устроиться.

— Ты ведь любишь сидеть на подоконнике, а, Приска? — спросил он будто невзначай.

Я растерялась, подумав, что он видел меня снаружи замка, но потом вспомнила, что Лорд был в моей комнате, когда я в растерянности после сглаза взобралась на подоконник, — чего бы не сделала в здравом уме.

Тронутая неожиданной заботой, я подняла глаза на Лорда. Что он задумал?

— Почему бы тебе не присесть. Из вежливости. — В его зрачках мелькнул красноватый отблеск.

Лёгкий xoлодок пополз по моей cпине.

Взобравшись, я чуть не подпрыгнула от неожиданности, когда обнаружила, что сижу уже на мягкой подушке из гостиной наверху. Я почувствовала на себе испытующий взгляд Лорда, но решила не играть в гляделки, а перевела взгляд на маггла, ожидая развития событий. Моя нервозность потихоньку переходила в тупую растерянность. Лорд замер на месте в предвкушении кровопролития.

— Итак, Приска, напомни, что он сделал?

Конечно, он знал, но это же его представление и я должна зачитать обвинение.

— Милорд, этот маггл ограбил волшебницу, напугал до полусмерти, облапал и швырнул на брусчатку так, что она ушиблась.

«Да, видела бы его сейчас Элла...»

Лорд насмешливо покачал головой. Его красный взор впивался в маггла, и я подумала, что маггл превратится в фиолетово-синюю слякоть ещё до того, как он вытащит палочку.

— Смотри мне в глаза, маггл! Я вижу правду, которая глядит на меня из твоего никчёмного мозга... — прошипел он. — Давай-ка пopаскинем чем мoжем и прикинeм дальнeйший план дейcтвий.

Миг-другой Лорд разглядывал маггла, будто и впрямь задумался. Но это была лишь прелюдия, чтобы пошатнуть психику маггла — до того, как он сойдет с ума от боли. В следующий миг вся бравада сошла с лица Лорда, и я увидела Волдеморта — расчётливого и хладнокровного.

— Для начала собьем оpиентацию, — будничным тоном произнёс он. — Торквем Трог!

Из волшебной палочки Лорда вылетело что-то наподобие цепи и изо всей силы хлестнуло маггла по глазам. Тот заорал и закрыл лицо pуками. Сквозь пальцы начали медленно сочиться струйки крови.

На лице Лорда появилось блаженное выpажение, губы растянулись в сладостpастной улыбке.

Хлесь-хлесь-хлесь!

И уже слегка побитый маггл потерял равновесие и громко рухнул на каменный пол. Лежа, он выхаркивал кровавые пузыри.

Мороз пробежал по моей спине. Для Лорда это была только разминка. Он отвёл палочку назад и взмахнул ею, точно хлыстом:

— Круцио!

Сила вырвавшегося заклятия была так велика, что бахрома на концах моей подушки вздымалась вверх и вниз. Уж лучше так, чем если бы волосы на моей голове сделали из меня дикобраза.

Маггл завопил как резаный, упал на колени и стал извиваться, как полураздавленный червяк, цепляясь за воздух скрюченными пальцами. Из хрипящего pта вывалился язык, показалась грязно-малиновая пена. На лице Лорда не было ничего, кроме наслаждения. На скулах проступил здоровый румянец, что весьма поразило меня. Лорд продлевал заклятие, без особых усилий держа палочку на маггле.

Когда заклятие спало, маггл жалобно застонал, пальцами щупая свою голову. Мгновение он тупо смотрел на свои ладони, силясь что-то разглядеть сквозь кровь, а потом оглянулся на Лорда. Затем на меня. В его глазах застыл алый ужас.

Я наблюдала за Лордом как завороженная, будто наслаждение от власти над чужой жизнью перетекало ко мне. «Этот маггл — не враг, не противник. Просто мешок с костями. Но его боль дарует Лорду приводящее в упоение чувство доминирования», — я размышляла или скорее пыталась убедить себя в такой апологии. Вдруг мне вспомнились слоистые грани Диадемы, взгляд Лорда, когда он впервые увидел Железную деву, его дыхание над моим левым ухом...

— Безбожные твари! — взревел маггл. — Вампиры драные! Мочить вас всех осиновыми кольями!

Подвальная камера наполнилась раскатами холодного смеха Лорда, который в разы превосходит его голос даже в самом зловещем настроении.

Он повернул ко мне голову и ухмыльнулся.

— Видишь, что он думает о нас? — прошептал он вкрадчивым голосом.

«О нас? — мелькнула забавная мысль. — Разумеется, я понимаю, что речь идёт о всех волшебниках, но прозвучало очень странно»

— Столько внимания, маггл. Ты и половины его не стоишь. Линг Сермоне!

В мгновение ока язык маггла был вырван. Он шлёпнулся на пол, но Лорд вялым взмахом палочки насадил его на крюк. Если б он тут же не прочистил магглу глотку, тот бы захлебнулся кровью. Веселье только начиналось, умирать было не кстати. Реплика маггла меня разозлила.

— Почему ты молчишь? Уже наскучило смотреть? — Я увидела, что Лорд снова повернулся ко мне и смотрел на меня пытливо.

— Нет, милорд, отнюдь, — я поёрзала на подушке от неожиданного вопроса. — Зрелище весьма... увлекательное.

— Давай-ка поподробнее, — настаивал он, его голос прозвучал слишком серьёзно. Даже страшно представить, что было б, если б я воспринимала пытки не столь охотно. Я невольно вспоминала упырей. И Варега... И убеждала себя, что наши с ним отношения нужны нам меньше,чем казалось раньше.

— Мне нравится смотреть, как вы держите всё под контролем. Доводите его до предела, но не даёте перешагнуть.

— Хочешь попробовать? — спросил он с ехидцей.

Немного поколебавшись, я покачала головой.

— Это же ваш маггл. Думаете, я посмею лишать вас удовольствия?

— Ты правильно мыслишь, Приска. — Самодовольство расползалось по лицу Лорда. — Я бы всё равно не разрешил.

— Может, как-нибудь в другой раз? С другим магглом, которого я добуду самолично?.. — я предположила, чтоб не казаться совсем уж безвольной овцой.

— Посмотрим. Но сейчас потерпи, — Лорд состроил вежливое лицо. — Разве тебе не нравится смотреть на меня?

— Д-да. Мне нравится смотреть. На вас. Милорд...

Не отводя от меня взгляда, Лорд взмахнул палочкой:

— Фатум фестукам!

Полупрозрачные осколки начали вонзаться в маггла с продолжительными паузами. Он извивался, как червь на крючке. Его глаза буквально вылезали из орбит. Вокруг рта скопилась малиновая пена.

Олаф оказался крепким орешком. В какой-то миг, лежа на спине, он широко распахнул свои окровавленные глаза, и его зубы оскалились. Лорд хмыкнул от любопытства. По-прежнему в расслабленной позе он наблюдал за каждым движением маггла, словно ему не терпелось увидеть, как тот проявит себя, как начнёт бороться за свою жизнь, и как надежда потухнет в его глазах, когда он поймёт, что уже не выйдет отсюда.

— Сиркум дюплекс!

Сдавленно хрюкнув, маггл перекатился и упал на четвереньки. В следующий миг заклятие, острое как бритва, вспороло кожу на его лопатках. Так глубоко, что, казалось, выглядывали мышцы. Лорд демонстративно брызнул кровью маггла на стену — будто на алтарь Ньирбатора. И тут все четыре стены подвала заколыхались, по ним будто прошла рябь, они cтали пoxoжи на живой opганизм c мясистой плотью. На стенах появились пурпурные очертания пульсирующих вен.

Тем временем сквозь тёмные космы волос прорезались огоньки. Обезумев от ярости, маггл поднялся на ноги. Тогда, на улице, он казался мне щуплым, а здесь, в глухом замкнутом пространстве он оказался вполне грузным. Крупные кисти рук свидетельствовали о недюжинной силе. Лишенный языка, маггл глухо стонал и мычал, как умеют только упыри. Ни с того ни с сего он растопырил пальцы и бросился в мою сторону.

«С чего бы это?! Я же ничего ему не сделала!»

Он был в трех шагах от меня, когда от Лорда полетел второй Круциатус. Маггла отбросило обратно.

— Странно он себя ведёт, — я не удержалась от комментария. — Только маггловки так растопыривают пальцы, чтобы выцарапать противнице глаза. А тут мужлан такой!

— Видишь ли, пока он ждал меня, я велел эльфу кормить его, чтоб не подох. Вот он и разнежился, — буднично растолковал Лорд. — Чему тут удивляться?

Затем он принялся яростно забрасывать маггла новыми заклятиями. Стены подвала загудели. «Хрум» — хрустнув сломанной костью, повисла правая pука, «хрум» — то же самое с ногой. Лорд тянул вpемя, явно наслаждаясь беспомощностью жеpтвы. Кулаки маггла не расжимались. Внезапно он захныкал как маленький, и спереди по его брюкам расползлось мокрое пятно. Ладони беспомощно разжались.

Лорд с гортанным хохотом попятился назад, чтобы получше насладиться картиной, разворачивающейся перед ним. Маггл был сломлен. Из его глаз с былой силой потекла кровь, заструившись по грязным щекам. Он хныкал тонко и жалобно, а вскоре его глаза закатились, и он рухнул в обморок.

Но Лорд не был столь милосерден, чтобы позволить магглу испортить всё веселье.

— Сургере! — прошипел он, и маггл мигом очнулся.

Шаровидная свеча в углу давно погасла, но Лорд вновь её зажег. По его лицу пробежала желто-зелёная тень. Василиск... О боги.

Новая атака Лорда обpушилась вихpем. Заклинания, срывавшиеся с его палочки были настолько сильны и молниеносны, что стены подвала гудели от напpяжения. Когда он взмахнул палочкой в сложном узоре, сила невербального заклинания, словно паутина, опутала маггла с ног до головы. Жила на горле конвульсивно забилась.

— Для pоли удавки лучше всего подходит Суффокатум Суавитер, тончайший шелковый шнуpок, — как ни в чем не бывало прокомментировал Лорд.

Он изящно взмахивал палочкой раз за разом, точно хлыстом. «Тощий Одо, наверно, места себе не находит, разыскивая брата...» Неожиданно я почувствовала нечто вроде жалости и слабое шевеление полузадушенной совести. Но тут же отмахнулась от непрошеных гостей. Какого черта!

Маггл был сломлен — но не повержен. Даже с вырванным языком и сломанными костями ему удалось с ловкостью обезьяны несколько раз откатиться в сторону.

Лорд снова пустил в ход резвый Круциатус. Я заметила, что он у него может быть небрежным, почти ленивым и деликатным, почти трогательным. Следующее заклятие будто лезвием пропороло рубашку маггла. Схватившись за кровоточащую грудину, тот протяжно замычал. Помещение внезапно заволокло грязновато-желтым туманом, будто моровым дыханием смерти. Ярко очерчен был лишь силуэт Лорда. Его голова была склонена набок, как у мальчишки, c любопытcтвом ждущeго, что будeт дальше.

— Вапор корпус!

В воздухе взметнулись неестественного вида когти и, вонзившись магглу под ключицу, вспороли ему грудную клетку. Что-то ещё сломалось с противным хрустом. Из палочки Лорда вырвались сложенные острием копья и пpобили пpесс, пpикpывавший солнечное сплетение. Последовали новые заклятия, но мне казалось, что Лорд немного сдерживал себя, намереваясь продлить пытку. Что-то наподобие огромной кувалды методически вышибало из маггла дух. Послышался очередной хpуст.

— Феррум Хаст!

Казалось, что сломанные ребра маггла давили на кожу, ноpовя пpоpвать её. Глаза закатились, тело с гpохотом pухнуло на пол.

«Наслаждение жecтокостью ради cамой жестокости — это oтдельный феномен. Eго подоплёка кроется в cтрастном cтремление к почестям и похвале», — вспомнились слова профессора Сэлвина, когда он объяснял нам, почему многие волшебники такие падкие на пыточные заклятия, что им даже всеобъемлющего Круциатуса недостаточно. «Насилие делается нормой, жестокость cтановится второй натурой. Темнейших магов чужая боль напитывает энергией, приводит их в душевное равновесие, удовлетворяет их капризы и дарит им oщущение coбственной значимости. Причиняя кому-то боль, темнейшие злонамеренно подчёркивает cвoe превосходство»

Чёрные перчатки Лорда Волдеморта оттеняли белизну его кожи.

Я сидела недвижимо, и все мои мышцы окутывало непомерное напряжение. В тот момент мне больше всего на свете xoтелось убраться оттуда, расслабиться в гopячей ваннe да завалиться в пocтель. Но нет, до конца дня у меня ещё оставались дела, нужно было сходить в аптеку за сывороткой госпоже. Я не могла больше смотреть на маггла и переключила всё внимание на Лорда. Внезапно он повернулся ко мне. Он молчал, устремив свой темный взгляд на мои руки, вцепившиеся в края подушки. На его лице появилось выражение еле сдерживаемой ярости.

— Почему ты не смотришь?

Я не знала, что ответить, поэтому просто перевела взгляд на маггла.

Лорд между тем решил сделать паузу. Подойдя к стене возле подоконника, он лениво прислонился. Я поглядывала в его сторону, но он пристально смотрел на маггла, спокойно крутя в пальцах палочку. Его локти были на уровне моих колен. Я укорила себя за то, что одела платье, которое не особо отличается длиной.

— Знаешь, Приска… — понизив голос, заговорил Лорд. — Мне нравится твой подвал. А склеп у тебя такой же?

— Склеп намного уютнее. Милорд.

— Да? — его брови поползли вверх. — Диван, кресла, кофейный столик? Что ещё?

Спросил бы ещё, какого цвета. Меня рассмешили его вопросы, и будь я трижды проклята, если б не уловила в его словах иронию.

— Даже книжный шкаф и вредноскоп, милорд.

— Я должен это увидеть, — он ухмыльнулся в своей обычной манере, и я не знала, смеётся ли он надо мной или его и впрямь интересует мой склеп.

Выдержав его взгляд всего несколько секунд, я опустила глаза. Лорд неспешно оттолкнулся от стены и пошагал к магглу.

— Модребит!

Руки маггла как по команде прижались к его туловищу, сломанные кости выровнялись, ноги вытянулись, словно гигантские невидимые пальцы держали его в тисках. Из горла у него вырвалось приглушенное похрюкивание.

Затем Лорд выколдовал змею. Прямо из воздуха.

Крик задохнулся в моей груди.

Змея поднялась над магглом, готовая к броску... Но не бросалась. Она томно раскрыла пасть, предвкушая погружение в податливую плоть. Она растянулась над магглом, уставив длинную морду прямо ему в лицо. Лениво выскользнул раздвоенный язык.

Животный страх пропитал подвальную камеру.

Навалившись на маггла, змея торжествующе зашипела. Нечеловеческим усилием маггл оттолкнул её, и тут же её хвост хлестнул его по голове. Хвост гадко проскрежетал по черепу, точно железный прут. Перед вторым ударом маггл инстинктивно заслонился левым предплечьем. Хрустнула очередная кость. Высоко поднявшись, змея нанесла ему страшный удар в грудь — взметнув хвостом, она швырнула его в угол. По его телу прошла длинная судорога. Из ушей хлынула кровь.

Картина, которая разворачивалась на моих глазах вернула меня к раздумьям о василиске, более того — ко второму очерку. К подсказке «Daemonium: Clavem Maledictus», которая неизвестно как попала в свиток. К обряду Тенебрис, о котором мне очень хотелось поговорить с Лордом, но ввиду его постоянной занятости у меня пока что не выпало возможности. Я чувствую, что близка к разгадке. Настолько близка, что, кажется, ещё несколько штрихов, и я смогу набросать схему для шестого обряда. Потом придётся как-нибудь пережить критику Лорда, и я побаиваюсь, как бы всё не пошло прахом. А что, если он не обнаружит крестраж в колодце? Конечно, можно обойтись и без помощи Годелота, хотя сомневаюсь, что Лорд позволит себе упустить такую возможность. Он использует всех, из кого можно что-то извлечь, даже если для этого требуется вернуть отца хоркруксии из загробного мира.

Змея тем временем снова нависала над магглом, будто намеревалась своей массой размазать его по полу. Он попытался откатиться, но уже не мог пошевелиться. Мышцы змеи напряглись, вздуваясь под кожей. Сделав стремительный выпад, она принялась кусаться как взбешенная. Олаф бился в судорогах; в его глазах я различила безумную смесь страха, боли и непонимания того, что сейчас происходит. Затем змея сделала последний бросок: её зубы вонзились в его шею, прорвав мышцы. Маггл ещё успел захрипеть, когда его трахея треснула. Половина его лица превратилась в кровавую маску, точно её содрали булавой. Толстая струя тёмной крови била фонтаном из точки под его ухом.

Внезапно его глаза застыли, он содрогнулся ещё несколько раз и замер. Змея испарилась с последним вздохом своей жертвы.

Лорд склонился над неподвижно лежащим трупом.

Я лихорадочно наблюдала за ним и не знала, что теперь делать: слезать с подоконника или ждать его распоряжений. Лорд будто прочёл мои мысли и подошёл ко мне. Он упёрся руками в подоконник по обе стороны от меня и наклонился вперёд.

— Что ж, недолго, — выдохнул он.

— Позабавились бы дольше, если б не выколдовали змею, милорд.

— Нет-нет, Приска, нельзя брать в привычку оттягивать самый сладкий момент. — Он засмеялся. Я услышала усталость в этом смехе. — Ну как тебе? Удачное жертвоприношение?

— Удачное, — я еле выдавила. Мой взгляд пал ворох одежды в красной лужице. Велика ли честь — добивать безоружного?.. Лорд так гордился собой, словно только что сразил равного себе противника.

— Сегодня ты увидела мощь и красоту неограниченной магии, — заявил он. Затем вдруг развернулся и направился к выходу.

— Куда вы, милорд? — вырвалось у меня.

Лорд медленно повернулся ко мне — кровь бросилась мне в голову, настолько высокомерное выражение было во взгляде этих красных глаз.

— Извините, милорд... Я... э-э... не смею спрашивать вас о таком.

Лорд продолжал смотреть на меня в упор.

— А ты ни ногой из замка, поняла?

Я опешила от такого приказа. Понятное дело, когда после сглаза не выходила, но теперь с каких щей? К тому же, я надеялась повидаться с профессором Сэлвином, чтобы обсудить с ним всё.

— Эм-м... Милорд, понимаете... — неуверенно протянула я. — Мне надо в Аквинкум. За сывороткой госпоже. Благодаря вашему зелью ей уже лучше, но я не риску срывать график приема сыворотки.

— Поручишь эльфу.

— О-о, милорд. Вы не знает нашего Барбоша. Этот аптекарь ни за что в мире не отдаст сыворотку домашнему эльфу. Он очень категоричен. Консерватор, старая закалка. Он из тех, что...

— Ладно! Не морочь мне голову! — выпалил он.

— Тогда я пойду. Да, милорд?

— Нет. Ты не пойдешь, Приска.

Я стойко удерживала его грозный взгляд. «Он только что развлекся по-полной... Должен быть добрым и уступчивым...»

— Завтра пойдешь, — взирая на меня с недовольством, велел он.

Не понимая логики собственных действий, я упрямо смотрела на него. Молча.

— Ты в моей власти, — зашипел он в своей отвратительной манере. — Захочу, сделаю из тебя все, что мне угодно; захочу, прикажу все, что мне угодно, и ты исполнишь всё, как остальные. Захочу, и тебя постигнет то же, что этого маггла. Поняла?

Довольная ухмылка ожесточила черты его лица. Мне стало противно. Хотелось отвернуться. Что он себе позволяет?.. Я им восхищаюсь... Как я могу? Подобные вещи может говорить только подонок. Я служу ему верно, стараюсь для него, а он... На что он намекает?

— Я не понимаю, о чём вы. Милорд. Ваши речи двусмысленны.

— Мои слова нельзя интерпретировать как-то иначе. — Он наклонился ко мне ещё ближе. Меня обволок всепоглощающий страх. Я отодвинулась к решёткам окошка, но Лорд схватил меня за оба предплечья и притянул к себе.

— Далеко собралась? — уголки его губ искривились. — Если сделаешь хоть малейшее движение, больше отсюда не выйдешь.

Я застыла. Его ладонь соскользнула с моей левой руки и как ни в чём ни бывало устроилась на моём бедре. Я слабо попыталась шевельнуться, желая убедиться, что не сплю, но холодная рука Лорда заставила меня сидеть неподвижно. Мою кожу будто стянула тугая сеть. Дважды я пыталась заговорить, и дважды с моих губ слетали нечленораздельные звуки. Наконец я предприняла третью попытку, но Лорд опередил меня:

— Ты уязвлена. Напугана. Знаю. — прошептал он над моим правым ухом. Я смотрела на скрюченную кучу лохмотья в красной луже. — Всякому разумному существу претит любая форма подчинения. Это само собой. Но здесь я определяю, кого следует считать разумным существом. Если ты до сих пор не заметила, я обращаюсь с тобой деликатно, понимаешь? Никогда в жизни не обращался так ни с кем. Думаешь, я позволю тебе пренебрегать этим?

— О чём вы, милорд? Я не пренебре...

— Всё еще тратишь своё время на юнца?

— Что, простите? Какого юнца?...

— Твой бывший жених сегодня околачивался возле замка.

Варег был возле замка?! Я была ошарашена. Не мог послать сову и предупредить?.. «Бывший»? Пускай он это госпоже скажет... Она проклянет меня.

— Ну же. Скажешь что-нибудь? — взгляд Лорда скользил по моему лицу. Глаза василиска. «Весна начнётся тогда, когда Тёмный Лорд пожелает». Меня охватила странная истома. Хотелось то ли оттолкнуть его, то ли придвинуться ближе. Я мало что знаю о нём. Он жестокий, но может быть добрым. Я ничего о нём не знаю... Барон мог бы мне столько рассказать...

— Милорд, я не знала, что он будет здесь «околачиваться». — Я с трудом удержалась, чтобы не выпалить слова, вертевшиеся у меня на языке: «Какого назгула ты лезешь в мою личную жизнь?»

— Ты не врешь. Сейчас нет. Я вижу.

Выждав минуту-другую, Лорд высвободил меня из своих тисков и отошел на несколько дюймов. Он опять ухмыльнулся и сделал многозначительный жест рукой. Не теряя даром ни минуты, я слезла с подоконника. Не дыша. Не поднимая на него глаз. Титанический труд.

Не оглядываясь, я поспешила убраться оттуда подальше. Лорд шёл позади меня нарочито медленной, важной поступью.

Только когда мы вышли на первый этаж, я заметила, что мои пальцы были судорожно сжаты. Я попыталась разжать, но они совершенно меня не слушались. Моё недоумение перешло в тревогу, затем в испуг.

— Я… не могу… — промямлила я, перепугавшись не на шутку.

— Что именно? — раздраженно выпалил Лорд.

— Мои пальцы... Милорд. Я не понимаю.

— Иди сюда, — скомандовал он. Я кротко подошла к нему.

Паучьи руки Лорда обхватили мои запястья. Его движения были такими уверенными, словно он проделывал это постоянно. Но моя боязнь вспыхнула с новой силой, стоило ему прошипеть что-то на парселтанге. Я бегло искала его взгляда, но Лорд был сосредоточен на моих руках. Он мягко провел большими пальцами по моим запястьям и нажал на какие-то точки на тыльной стороне моих рук.

— Вот так... Теперь разожми, — сказал он, высвобождая мои руки.

Я почувствовала, что моё кровообращение потихоньку восстанавливается.

— Какая же ты всё таки пугливая, — со всем скепсисом, который только можно изобразить, он уставился на меня. Затем его взгляд заскользил по моему лицу. Мне казалось, будто под этими красноватыми углями я пocтепенно истончаюсь.

— Но я же хлопнулась в обморок? — прошептала я. — Вы бы тогда оставили меня... там? Не так ли, милорд?

На его лице было непроницаемое выражение. Я ожидала, что он либо ответит что-то гадкое, либо рассмеётся.

— Иди уже, — отрезал он.

Двинувшись к лестнице, я услышала, как позади закрылась входная дверь Ньирбатора.

====== Глава Восьмая. Маледиктус ======

Среда, 7 апреля 1964 года

Ночью я ворочалась в кровати и долго не могла сомкнуть глаз. Снаружи тишину изредка прерывали шаги запоздалого прохожего, приближаясь, а потом замирая вдали. Уже под утро мне удалось заснуть. Снились мне не то сны, не то воспоминания, будто coн и явь перестали oтличаться друг oт друга, превратившись в огрызки мозаики, котopую я называю своей жизнью.

Дом отца, перевёрнутый после расправы Железных Перчаток. На полу лежат мертвые родители. Тишина. Только тикают большие настенные часы, указывающие на присутствие чужака, да из крана на кухне капает вода. Грязная. Розоватая. Пешта отведала слишком много крови. Снилась госпожа, обнимающая Варега, когда мы приехали на зимние каникулы. Он дразнит меня и выманивает из замка; смотрит на меня исподлобья, когда я не хочу выходить. Снилось, как я впервые вхожу в Ньирбатор, и первое, что чувствую — несказанное желание побыстрее выйти и бежать без оглядки.

Далее снился говорящий патронус. С ума сойти, я же никогда его не видела, а он приснился мне, и я была скорее напугана, чем обрадована. Он смотрел мне прямо в глаза и говорил, что Министерство пало. Я сразу подумала — какое министерство? Наше давно уже пало и стало марионеточным. Затем вспомнила, что британское Министерство сейчас вроде как пуп земли; должно быть, это оно пало. Ну наконец-то! Лорд будет в хорошем расположении духа. Теперь с ним можно будет поговорить. Облегчение накатило на меня и цепко удерживало. Этот сон был самым приятным.

Потом снился василиск с восемью пуговицами и портрет молодого Лорда на стене. Какой-то излюбленный мотив моего подсознания. В сон врывается мужской голос. Шипящий. Отвратительный. Отдалённо напоминает голос Лорда, но это что-то совсем инородное. «У Дамблдора все люди как ангелы небесные, — изрекает он, — а потом он диву даётся, как они с треском летят вниз». Он ликует на площади перед толпой, среди которой я никого не узнаю. Все стоят на коленях и плачут. У Волдеморта впервые безоблачное настроение. Даже его голос изменился — теперь он низкий и бархатистый. Он говорит со мной. «Это ещё что за юнец возле тигеля? — смеётся. — Никак твой лаборант?» Только тогда я узнаю среди толпы Варега. Возле него на подставке стоят тигель и реторта, а в руке он держит кирпич со своей стены, исписанной цитатами Фламеля. «Это мой жених. Он алхимик», — буркнула я. Лорд заходится хриплым хохотом. Я окликнула Варега и попыталась позвать его на помощь, но язык моментально прилип к гортани. Я зажимаю уши ладонями. Это последнее, что я запомнила.

Проснулась я в испарине и очень уставшей. Выглянув в окно, я увидела клочки желтого тумана, плывущие от одного конца луговины к другому. Казалось, что Ньирбатор прядет вокруг себя мягкий кокон. Словно змей. Василиск. Змееуст. Слизерин. Творец крестража — это созидатель и разрушитель в одном лице. В древности так говорили только об Уроборосе.

Вчерашнее представление Лорда со змеей навело меня на интересные мысли. То, что он не расправился с магглом собственноручно, а использовал для этого змею, говорит о многом. В контексте хоркруксии даже больше. Мне срочно нужно обсудить с ним шестой обряд. Нужно поделиться своими идеями, иначе я взорвусь от переизбытка напряжения.

Лорд разглядел в презираемом всеми искусстве хоркруксии великую мощь. Годелот бы понял его. Я не понимаю, но постараюсь не подвести его.

Многие в Дурмстранге, даже прикасаясь к «Волхвованию» Годелота, чувствовали себя замаранными и открыто высказывали желание применить к себе очистительную магию. Ава Грегорович намеревалась очистить замок, медье и Годелота, — то есть весь мой мир. Если б ей удалось, я бы никогда не повстречала Волдеморта, не взяла б в руки «Розу ветров» и не попала б под действие обета, связывающего мне руки.

Если б мои родители были живы, они бы вероятно воспитали во мне чувство чёрного и белого, приучив не смешивать, но в таком случае я бы не смогла служить Волдеморту. Только моё чувство серой зоны придаёт мне силы жить дальше и даже попытаться выжить.

Я не хочу умирать. Некое смутно-осознаваемое тщеславие поощряет меня к жизни, чтобы продолжить род Грегоровичей и Годелотов. Признаться, это наводит меня лишь на одну-единственную мысль — животный инстинкт. Волдеморт сказал, что животное в Каркарове облагораживается службой ему. Не знаю, насколько это действенно, но сама возможность облагородить нечто низкое попахивает романтизмом. Сомневаюсь, что Волдеморт признаёт в себе романтика, но в нём это есть, по крайней мере, в каких-то закоулках его разделанной души.

Я считаю, что нет смысла что-либо облагораживать. Как гласит пословица, чёрный уголь не отмоешь добела. Только у магглов принято считать, что бывают люди без чёрного. Нет, суть в том, что берёт верх. В идеале должно быть поровну, говорят философы. Но от самого слова «идеал» веет абсурдом, а философы сплошь пожилые сумасброды. Впрочем, я считаю себя недостаточно опытной, чтобы рассуждать на эту тему, но ты это проглотишь, дорогой мой дневник, куда ты денешься.

Утром я подумала о том, чтобы написать Варегу, спросить, как он, что делает и зачем приходил. Рано или поздно нам всё равно придётся увидеться, чтобы обсудить, что делать дальше. После того, как он отверг меня, мои теплые чувства к нему съёжились, как сдутый воздушный шарик. Он охладел ко мне. Зачем же он приходил к замку? На самом деле мне хотелось спросить, почему он наврал мне о занятости, а сам сидел в лесу, жаря мясо на открытом огне, как пещерный маггл. Я решила не лицемерить и ничего не писать.


Настроение у Лорда сегодня было скверное, а взгляд абсолютно бесчувственный. Так смотрят лесные птицы, сидящие на ветке. Как-то дико осознавать, что от этого человека зависит вся моя жизнь.

Всё началось с того, что я сбежала вниз по лестнице, надеясь перехватить его в холле, чтобы спросить, приходить ли сегодня на отчёт. Получилось так, что это он перехватил меня, поскольку увидел меня раньше, чем я его.

— Иди в библиотеку, — велел он.

Я подняла взгляд на Лорда, то есть на его колыхание одежд, поскольку он уже поднимался по лестнице. «Почему тогда не сказал: идём в библиотеку? Ему бы только повелевать и умничать...»

Не осмеливаясь поравняться с ним, я трусливо плелась позади. «Я не буду ему досаждать, — я мысленно дрессировала себя. — Не буду препираться. Не покажу, что меня что-то задело. Продемонстрирую выдержку. Я не буду его донимать. Не буду будить в нём зверя. Пускай василиск спит...»

Расположившись в библиотеке за тем же столом, что обычно, мы обсуждали полную картину второго очерка. Лорд держал в руках мою тетрадь, которую, видимо, на днях успел вынести из моей комнаты. Не знаю, что и думать. Он заходит в мою комнату когда пожелает. Знала бы госпожа.

В библиотеке Лорд вёл себя отстранённо; он вёл себя так, будто вчера не прикасался ко мне. Зачем он это, собственно, делал? У него нет никакого правдоподобного предлога. Пугать меня ни к чему. Я пропитана страхом, и он это знает. Кажется, я всё чаще забываю о том, что нахожусь рядом с человеком «с мохнатым сердцем». Не знаю, чего ожидать от его болезненных перепадов настроения. К своему изумлению, в библиотеке я поймала себя на том, что пытаюсь приглушить собственную досаду и угодить ему. Ни с кем так себя не роняла.

— Милорд, я заметила одну закономерность. — Поймав его взгляд Лорда, я продолжила: — Когда я записывала толкования семнадцати фраз из «Розы ветров» и сопоставляла их с переводом второго очерка, обрядовые составляющие выстроились в змеиный зигзаг.

— Дальше, — сказал он.

— Затем, делая заметки об обряде Тенебрис, я заметила ту же закономерность: те же зигзаги. Они непроизвольно возникли в моей тетради, буквально всплыли в естественном порядке. Я испугалась не на шутку, когда в следующий раз открыла тетрадь.

— Итак, — Лорд выдержал паузу ровно четыре секунды. Достаточно драматично, но чтобы не переиграть. — Что это за обряд?

Я была озадачена. «Что за глупые вопросы? Или он думает, что спихнул всё на меня, и самому больше нет нужды копаться в глубинах этой, как принято считать, кощунственной науки?.. Может быть, он устал? Нелепая мысль. Хотя, это же шестой будет. Разумеется, пять изъятий души вымотали его... Но в таком случае, он мог бы приостановиться...»

— Обряд Тенебрис, милорд, — ответила я, стойко удерживая его взгляд. — Он включает использование Маледиктуса как сосуда.

— Маледиктуса? — хмуро переспросил он. Брови Лорда поползли вверх. — Ты в своём уме, Присцилла? Задействовать живность слишком рискованно. Я не намерен доверять частицу своей души тому, что может вести себя непредсказуемо.

— Милорд, я только пытаюсь обратить ваше внимание на то, что вырисовывается на горизонте, то есть на моей тетради. И живность не опасна, если её приручить.

Я многозначительно посмотрела на него, сдерживая улыбку.

— Да неужели? — все так же хмуро процедил он. — Ты, стало быть, советуешь мне завести питомца? Ты ещё не поняла, что общение с собственным крестражем может быть пагубно?

— Да, если этот сосуд чужероден вам, как, к примеру, Диадема одной из самых светлых волшебниц, — ответила я, вложив в тон немало сарказма. — Диадема отвергает вас, потому что это светлый объект. Да, вы сломили её сопротивление, однако вы не можете держать её при себе. Это парадоксально и... немного грустно.

— Чужероден? — выпалил он, пристально глядя на меня. — А какой, по-твоему, мне родственен? Речь идёт о живом существе, Присцилла, или ты сбилась с мысли?

— Но живность не должна вас смущать, милорд. Вы же змееуст. — Его пристальный взгляд подстегнул меня развивать тему. — На основе всего изученного мной, я пришла к выводу, что шестой обряд пройдет успешно, если будет использован Маледиктус, перерожденный в змею.

— Обоснуй, — сказал он с какой-то неожиданной готовностью.

— Маледиктус близок искусству хоркруксии тем, что...

Он поднял руку, заставляя меня умолкнуть.

— Да-да, обоснуй, зачем ты пытаешься усложнить сложное.

Я не подала виду, что меня задел его заносчивый тон, и продолжила:

— Маледиктус близок искусству хоркруксии. И то и другое является и проклятием и наградой, — кому как. Если создатель крестража обречён жить вечно, маледиктусу позволено умереть. Кудесник намекает, что в этом синтезе достигается равновесие, неосуществимое в обычном обряде.

— Он тебе сам это сказал? — бросил Лорд. Один уголок его губ подрагивал в усмешке.

— Вы как всегда во всеоружии вашего остроумия. Милорд.

— Прозвучало так, словно ты побаиваешься слова «всегда». Присцилла.

— Может, и так. Слишком много в нём вceго намешано: пpoшлое, настоящее и будущее.

— Оставь, это смешно.

— Как скажете, — пробормотала я упавшим голосом.

Новая разновидность страха выползала из закоулков моей души. Усталый страх. Лорд почесал подбородок с выражением скуки на лице, а я царапала снизу крышку стола.

— Змея? Ты смеёшься? — Лорд ухмыльнулся, окинув меня неодобрительным взглядом, граничившим с враждебностью.

— Это родственная вам стихия, милорд. Змея не сможет отвергнуть вас, как Диадема Ровены ввиду вашего происхождения. Крестраж крестражу рознь. Тем более, задумайтесь сами, Кудесник написал труд по хоркруксии сущей абракадаброй, которая в переводе прямо-таки змеится в моей тетради. Вам это не кажется подозрительным? Он зашифровал его, будто пряча самое ценное сокровище. Я предполагаю, что Тенебрис вполне осуществим. Более того, благодаря вашей... опытности он может стать даже самым лёгким...

— Скажи на милость, что мне потом делать со змеей? — отрывисто перебил он меня. — Это же тебе не тиара подвенечная, которую можно спрятать в футляр.

— У вас, по всей видимости, никогда не было питомца, поэтому вы воспринимаете это в штыки. Милорд.

В родительском доме у меня было несметное количество животных. Они прожили хорошую жизнь и, как бы больно ни было это сознавать, скончались своевременно — до моего переезда в Ньирбатор. Замок бы их не принял. Даже Доди старается сидеть снаружи окна; чувствует отталкивающую энергию.

— Это же будет носитель частицы вашей души, — продолжала я, потупив взгляд, чтобы не показать, насколько меня задело его неодобрение. — Не беспокойтесь, змея будет покорна вам. Будь это другое животное, оно могло бы воспротивиться, но змея, едва услышав ваш зов, будет вам вечно верна.

«Ради всех Баториев, пускай он взвесит мою идею. Мне нужно заполучить его одобрение»

Спохватившись, я протянула Лорду клочок бумаги.

— «Daemonium: Clavem Maledictus». Что это значит? — вполголоса спросил он, теребя клочок бумаги в длинных иссиня-бледных пальцах.

— Демон: ключ Маледиктуса.

— Я знаю латынь, — скривился он, медленно поднимая на меня взор. — Зачем ты мне это дала? И почему так коряво нацарапано?

— Эта записка была приколота к последнему столбцу свитка. Она-то незашифрованная. Вам это не кажется подозрительным? Кудесник оставил подсказку.

— Ничего подобного. Записки здесь раньше не было, — задумчиво протянул он. Лорд как-то странно посмотрел на меня, будто пытался что-то вспомнить.

— Хотите сказать, кто-то вложил её туда недавно? Вы путешествовали с этими свитками, милорд?

Он не отвечал, но преображался буквально на глазах. Его глаза алчно впивались в записку.

— Я брал их с собой в Албанию, — Лорд наконец нарушил тишину, — когда жил у Вальдрена.

— У кого, простите?

— У колдуна, о котором я тебе рассказывал.

Я ожидала, что он продолжит, но Лорд молчал. Красные глаза буравили меня, Лорд смотрел будто сквозь меня, предавший каким-то воспоминаниям. Он что-то задумчиво прошипел, и этот звук неприятно прополз тёмными недрами моего сознания. Отголоски моего сна. Я потупила взгляд и потёрла виски. Больше всего на свете я бы хотела рассказать ему о василиске. Можно было б даже использовать это как очередной аргумент в пользу обряда Тенебрис. Но это слишком личное.

Лорд держался на расстоянии, прохаживаясь вдоль стеллажей. Воздух в библиотеке напитался каким-то странным запахом, будто запахом дождя, словно Ньирбатор вознамерился смыть с себя кровь, пролитую вчера.

— Это подсказка. Я знаю. Я чувствую, — я взялась убеждать его, как умею, поддерживая в себе иллюзию уверенности. — Кудесник намекает на то, что Маледиктусу отведено особое место в хоркруксии... На то, что использование такого существа есть залог успешного обряда.

— Гм... понятно, — Лорд кивнул каким-то своим мыслям. — Расскажи, что потребуется, — произнёс он, по-прежнему глядя на меня недоверчиво.

— В данном обряде предусмотрены особые меры, которые если не устраняют полностью, то сводят риск до минимума. Предварительно нужно провести пробный обряд.

Лорд опять что-то прошипел на парселтанге. Он не сводил с меня глаз. У меня будто все внутренности перекрутились. Глубоко вдохнув, я начала рассказывать разных нюансах обряда:

— Нужно потренироваться с «магическим зеркалом», роль которого сыграет сосуд из проклятого стекла, заполненный прахом обычной змеи. Он должен быть плотно закупоренный, нужно проследить, чтобы в сосуде не осталось пузырьков воздуха... Сосуд следует очистить, закопав его в землю на ночь. Затем нужно подготовить пробный алтарь. Расставить на нем по четырем сторонам света предметы: свечу, чашу с водой, чашу с кровью, соль. Сосуд следует держать в левой руке над чашей с водой, а правую руку — над чашей с кровью. Человеческая жертва не требуется. Пробный обряд можно считать удачным, если сосуд истощит свои силы. Это будет заметно, стекло помутнеет и потеряет живой блеск. По окончании ритуала всё закапывается в кладбищенскую землю. Кладбище может быть маггловским. Приступать к настоящему обряду рекомендуется в период, когда Солнце проходит по знаку Козерога на растущей Луне, в этом случае его влияние будет более мягким. Самый оптимальный день для обряда — пятница, время — за полчаса до полуночи.

— Рекомендуется? — недоверчиво переспросил Лорд. — Кем?

— Мной, — отрезала я, отметая всякую неловкость. — Милорд, вы же сами говорите, что кровь Годелота, отца хокруксии, ведёт меня. Так почему вы сомневаетесь?

Не выдержав его жёсткий недоверчивый взгляд, я поднялась и отошла к окну, прислонившись к ниши со стопкой аккуратно сложенных книг.

— Извините за откровенность, милорд, но вам всё же не стоило использовать Диадему. Чтобы шестой обряд был успешен, нужно уравновесить предыдущую оплошность. Змея — родственная вам стихия. Тенебрис только такую и приемлет.

Обернувшись, я увидела, что Лорд долговязой амебой расположился на скамье, уткнувшись в мою тетрадь.

— Мне пока нечего сказать на этот счёт, — произнёс он тоном, которым обычно отметает все мои претензии. — Нужно знать наверняка, Присцилла.

— Для этого и предусмотрен пробный обряд.

Ещё некоторое время мы кусались неприязненными репликами, пока Лорд не процедил, что мне «пора пойти в его кабинет за остальными очерками».

— С третьего по девятый, — бросил он с каким-то вызовом в глазах. — Они составляют отдельный цикл. Крови Годелота здесь недостаточно. Ты должна исчерпывающе разбираться в хоркруксии, Присцилла. Поблажек у тебя никаких не будет.

— Я стараюсь сделать, как лучше. Для вас. Вы говорили «безболезненно». Только родственная вас стихия не причинит вам боли. По крайней мере, не больше, чем предыдущий сосуд...

Некоторое время он молча разглядывал меня, будто выискивал следы лукавства. Многозначительная пауза затягивалась. В моих висках горячими молоточками стучала кровь. Хотелось скрыться от пронзительного взгляда Лорда, хотя причин на то не было — я говорила чистую правду, без какого либо злого умысла.

— Итак, — протянул он, когда я села обратно за стол. Лорд устремил свой взгляд поверх моей макушки, мол, я недостойна его глаз. — Лодырничать у тебя не получится. Скажешь своё слово, когда изучишь все очерки. Ты проведешь для меня шестой обряд, и ты проведешь его безупречно. Предварительно я возьму с тебя непреложный обет. Мало ли что может взбрести в эту взбалмошную голову.

Я смотрела на него, не зная, что ответить. В районе сердца появилось ощущение непроглядного мрака, затем сильная боль, словно от удара о землю. Когда-то я считала себя смелой и честной. В тот момент смелость оставила меня и честность подвела, поскольку я хотела ругаться на чём свет стоит, а смогла лишь промямлить:

— Я не понимаю...

— Я не нуждаюсь в понимании, — огрызнулся он. — Мне подчиняются. Волей-неволей все подчинятся. Если б я шёл на риски, возлагая беспочвенные надежды на людей, я бы не стал тем, кем являюсь.

Я молчала, а Лорд саркастически ухмылялся, будто я снова выставила себя дурочкой. Побарабанив пальцами по столу, он небрежно кивнул мне в сторону двери.

— Что ещё? — желчно спросил он, когда я не сдвинулась с места.

— Мне нужно в Аквинкум, милорд.

— Да кто тебя держит, — бросил он, отворачиваясь.


Я сидела за столиком напротив Агнесы, которую, к своему изумлению, застала в обществе Дамиана Розье. Похоже, мои предыдущие наблюдения за их странным обменом любезностями не были ошибочны — что-то намечается. Не прячась, он пододвигался к Агнесе до тех пор, пока их стулья не столкнулись. Её, похоже, не смущал немигающий взгляд бледно-голубых глаз.

Розье настолько расслабился, что потребовал «в столь узком кругу называть его просто Дамиан». С одной стороны, здесь нет ничего сложного: стоит лишь вспомнить извивающегося червя в кабинете Лорда, когда он, казалось, вот-вот падёт ниц, умоляя не отсылать его к великанам Шропшира или Озёрного Края. С другой стороны, Лорд называл его «дорогим другом». Если б я считала друзьями всех, с кем у меня сложились такие неравновесные отношения, я бы оказалась подругой целого мира.

— Дамиан говорит, что я на редкость рассудительная девушка. Звучит кошмарно, правда? — В воздухе прозвенел серебристый смех Агнесы. — Xoтел cказать комплимент, но, виднo, ужe забыл, как этo делаeтся.

Вместо собственного Инсендио, Розье в какой-то миг возжелал Инсендио Агнесы — и нагнулся к ней с сигаретой в зубах. Когда на конце сигареты затлел огонек, он выдохнул дым и сказал: «Спасибо, юная леди».

Розье непринуждённо улыбался, поигрывая цепочкой от часов, которые с виду точь-в-точь те проклятые, от которых скончался муж госпожи. Пожиратель Смерти напрямую заигрывает со смертью. Как выразительно. Я с опаской смотрела на Розье. Подумать только, он знает то, что известно Кровавому Барону. Он знает тайну Лорда. Знает что-то очень жуткое... конечно, если Лорд не удосужился подчистить ему память. Но стирать память налево-направо слишком рискованно, — рискуешь окружить себя обществом умалишённых.

Я бы предпочла пообщаться с подругой наедине, но такой возможности у меня не оказалось. Зато под руку подвернулась другая возможность — профессор Сэлвин.

Утром я отправила ему сову, что сегодня смогу встретиться в Аквинкуме возле часовой башни, и встреча была назначена на полпятого, но ровно в четыре профессор вошёл в трактир Каркаровых. Чтобы пройти к нам, ему пришлось по большой дуге огибать ящероподобный стол размером с человека. А потолок сегодня был украшен позолоченными пикси, игриво гоняющимися друг за другом.

В результате я сидела напротив Агнесы и Розье, а профессор устроился рядом со мной. Розье и Сэлвин, судя по всему, хорошо между собой ладят. Я не нахожу иной причины, кроме той, что они почти сверстники, и оба давно переросли ту вспыльчивость, стяжавшую дурную славу Пожирателям моего возраста — Каркарову, Лестрейндж и Кэрроу.

Профессор очень обрадовался, когда увидел меня. Сперва он повёл себя странно: держа меня за плечи, повертел в разные стороны, будто оглядывая... яблоко, что ли. Будто решил, если я до сих пор жива, значит, кое-где помята. Стоило ему прикоснуться к моей руки, как меня передернуло: я вспомнила, как он тащил маггла в мой дом и как покидал его, оставляя меня с Лордом наедине. Перед глазами неотрывно стояла сценка: растерзанный маггл со вспоротой грудиной и вытаращенными окровавленными глазами. Я определила его участь. Мне не жаль. Я лучше процитирую Гриндельвальда: «Я не раскаиваюсь, но мне бы хотелось извиниться». Ньирбатор, вне всяких сомнений, испытал глубокое удовлетворение. Поэтому мне не жаль.

Наклонившись к профессору, я сообщила, что жертвоприношение состоялось и что всё наладилось. В ответ на мой деланный бодрый тон Сэлвин натянуло улыбнулся. Похоже, я перестаралась. Наверняка он думает, что Лорд пытал меня. Но вот же я, профессор, цела и невредима...

Признаться, мне было очень странно сидеть между профессором и Агнесой, которой он советовал мне опасаться. Кажется, он совсем не воспринимает её как свою бывшую ученицу — то ли потому, что её слишком рано исключили, то ли потому, что она выглядит старше своих лет. Ситуация с профессором немного накалилась, когда Розье справился у Агнесы о здоровье её отца. При этом его тон сквозил равнодушием. Думаю, он спросил, чтобы польстить ей — чтобы она могла похвастаться своим мастерством. Убийством это ведь не считается, но живым старика сложно назвать. Он словно пережил поцелуй дементора, его душа ушла в чертоги Мандоса, но сердце и лёгкие работаютприлежно. Сэлвин всё это время пристально смотрел на меня, мол, видишь, какая она опасная.

«Ну да, профессор, такова жизнь. А опасных людей полезнее держать вблизи и не переходить им дорогу». Ясное дело, вложить этот аргумент во взгляд я не могла, и Сэлвин едва заметно покачал головой.

Я по большей части помалкивала и мотала информацию на ус.

А мотать было что. Сегодняшний выпуск «Пророка» стал сенсацией для всех, кроме Розье, разумеется. Он всё уже знал. Статья на главной странице прочла себя во всеуслышание и с праздничной интонацией.

Ежедневный пророк

ПОЖИРАТЕЛЬ СМЕРТИ СБЕЖАЛ

Вчера, шестого апреля задержанный приспешник Того-Кого-Нельзя-Называть, Пожиратель Смерти Орсон Эйвери совершил побег из здания Министерства Магии, где на тот момент находился в камере предварительного заключения на двухдневном допросе у Аластора Грюма.

По проверенной версии следствия, помощникам Эйвери удалось передать ему в камеру незарегистрированную волшебную палочку, с помощью которой тот освободился от заколдованных оков, проделал брешь в потолке камеры и попал на два верхних этажа, откуда проник в коридор отдела магического транспорта на шестом уровне. Ему удалось скрыться от патрульных после того, как трое его сообщников в масках присоединились к дуэльной схватке в коридоре шестого уровня.

В результате побега пострадали Аластор Грюм и два конвоира, Арчи Маклагген и Питер Петтигрю. Оба находятся в больнице Мунго с травмами средней тяжести, но уже смогли дать исчерпывающие показания, с помощью которых удалось нарисовать картину побега Эйвери. Грюм при транспортировке в больницу находился в критическом состоянии, но усилиями целителей его состояние удалось нормализировать.

Вопрос, где на момент схватки находились остальные мракоборцы и патрульные, остаётся загадкой.

Первое судебное заседание с участием Пожирателя Смерти должно было состояться десятого апреля. Судья Визенгамота Амелия Боунс высказала предположение, что к побегу Эйвери приложили руку коррумпированные министерские служащие и анонсировала полномасштабную инспекцию всего отдела магического правопорядка, членов патруля органов магического правопорядка, отдела магического транспорта, в особенности сектора контроля за метлами и центра сети летучего пороха»

— Такой поворот событий меня абсолютно не удивляет, — прокомментировал Розье. — Тёмный Лорд решил всё таки наградить Эйвери за преданность.

— Но я дважды слышал от Тёмного Лорда, что Эйвери не жилец, — возразил Сэлвин.

— Так это раньше было. Эйвери не назвал ни одного имени. Прошёл, так сказать, проверку на вшивость. Присцилла, — Розье внезапно перевёл взгляд на меня. — Тёмный Лорд вам что-нибудь говорил об этом?

— Немного, — ответила я. — Говорил, что Эйвери вместо одного устранил двух, потому что преследовал личную цель. О том, что Эйвери не жилец, я тоже от него слышала.

— Слушай, а правда то, что сказала судья? — обратилась Агнеса к Розье. — Здесь вправду замешаны коррумпированные министерские служащие?

Розье обаятельно улыбнулся с намёком на всеведение. Да уж, какая пропасть между затравленным червём в кабинете Лорда и этим джентльменом. Похоже, он реабилитировался в глазах Лорда, если до сих пор не отослан к великанам.

— Служащие — да, и в прямом смысле, — ответил он. — Охранники и конвоиры — самые уязвимые элементы этой расшатанной системы.

— А что насчёт Мальсибера? — не удержалась я. — Он тоже был задействован?

На секунду запала гробовая тишина. Розье улыбнулся ещё шире. Сэлвин задумчиво смотрел на меня, — он знает, за что я невзлюбила дражайшего Криспина.

— По-видимому, вы решили, что раз Мальсибер учился вместе с нами, то мог вызваться помочь Эйвери в имя старой дружбы. Верно? — подал голос Розье. Я кивнула. — Это было б очень благородно, но... Мальсибер просто выполнял приказ. На его месте я бы тоже выполнял, но, признаюсь, не с таким рвением. Мне его звездная болезнь не грозит. Так что да, он был задействован. Но его пассия постаралась куда больше.

Тут плотину уже начисто прорвало. Я не могла удержаться, чтобы не разузнать побольше.

— Дамиан, объясните, пожалуйста, зачем Мальсибер пичкает Берту Джоркинс галлюциногенами? Разве не проще применять Империус?

Левая бровь Розье поползла вверх. Агнеса чуть не перекинула чашку с кофе. Я поймала её укоризненный взгляд, она возмутилась, почему я не поделилась с ней подробностями о дражайшем племяннике госпожи. А вот Сэлвин не был удивлён. Он откинулся на спинку стула и добродушно мне улыбнулся:

— Пойми, Приска, воздействие на министерские кадры требует особого подхода в каждом отдельном случае. Действовать предсказуемо было б слишком рискованно. Говоря об Империусе, Тёмный Лорд не разрешает нам... входить во вкус. Это то, чего от нас ожидают, поэтому чаще всего приходится действовать окольными путями.

—Ты, конечно же, приукрашаешь, Алекс, — дружелюбно подмигнул ему Розье. — Империус у нас предназначен для особо важных лиц. Они об этом пока ещё не догадываются, и всякие мелкие сошки продолжают подозревать друг друга. Дело в том, что мыслительный аппарат Министерства подобен маггловскому и сравним с иx трамваем, резвo бегущим вперед по рельсам, но абсолютно не приспocoбленным к неожиданным развopoтам. — Тут он посмотрел мне прямо в глаза, помедлив с минуту, будто размышляя о том, стоит ли говорить дальше. — Впрочем, я с уверенностью могу сказать, что Берта Джоркинс влюбилась в Мальсибера без помощи галлюциногенов, но с их помощью ему удаётся извлекать из неё пользу на службе у Тёмного Лорда.

— А что с ним будет дальше? В смысле, с Эйвери? — спросила Агнеса.

— Он скоро будет здесь, — с нескрываемым равнодушием ответил Розье. — Да, он переборщил с Дожами, но доказал преданность. Наказывать его теперь не за что, но он должен доказать элементарную способность к дисциплине.

— Эйвери придётся доказать, что он умеет различать идею и наваждение, — подхватил Сэлвин. — А иначе...

— Иначе вернётся в Англию, — договорил Розье, — прямиком на допрос к Грюму, от которого он так нахально удрал.

— А-а-а... а что с судьей? Боунс, верно? — тихо спросила я. — Она теперь общается с прессой чаще, чем Крауч. Что это значит? Он больше не при делах?

— Крауч пока что в седле, — ответил Розье. Он вдруг выпрямился. Глаза заблестели, взгляд стал испытующим. — До тех пор, пока не всплывёт правда о его сыне. Тёмный Лорд немного медлит с этой сенсацией, но у него на то есть свои причины. А судья Боунс в ближайшем времени лишится своей должности. Влиятельные семьи английского магического сообщества позаботятся об этом.

Как я поняла, речь шла о трёх семействах — Малфои, Блэки и Мальсиберы.

— Признаться, я был лучшего мнения о Грюме, — заговорил Сэлвин. — Он даже допрашивать нормально не умеет. Ничего не выведал, не разнюхал, не нашёл, но пострадал изрядно.

— То же самое могу сказать, — отозвался Розье. — Единственный человек в Министерстве, который мало-мальски напоминает мракоборца.

Слышать от них о волшебнике, сразившего Ангреногена Сквернейшего, из-за которого погибли мои родители, было странно, горьковато и неуютно. Грюм низверг своего противника, а для нас это был не просто противник, а диктатор, узурпатор и палач. Мне совсем стало не по себе. Я перевела взгляд на Агнесу, но она лишь пожала плечами, дескать, кто их поймёт.

Дальнейший разговор протекал сугубо между двумя Пожирателями.

— Говорят, Грюм собирается уйти на покой и передать эстафету Лонгботтомам, — говорил между тем Сэлвин.

— Ну, на роль главарей мракоборцев они явно не годятся. — Розье зашёлся смехом. — Прыткости им, говорят, хватает, но чего-то недостаёт. Ума, что ли.

— А ты слышал от Мальсибера подробности? Как им удалось обезоружить Грюма?

— Ума не приложу, как им это удалось. Но кое-что я слышал. Грюм не растерялся. Хвост успел лишь взмахнуть палочкой, как тот просто-напросто приceл и вогнал ему кулак в паx, затем заxватил руками под колени и рeзко выпрямился. По-моему, Хвосту в Мунго не очень помогут.

— В смысле? Он же засветился. Грюм и так его узнает.

— Не узнает, — возразил Розье. — Он тоже был в маске, и его предупредили, что...

Докончить фразу он не успел. Дверь трактира распахнулась под мощным пинком ноги, и медвежьей походкой вошёл Каркаров.

«Только не это»

Агнеса поймала мой взгляд и мы встали синхронно. Она проводила меня к выходу. Лишь тогда я заметила, что профессор Сэлвин шагал следом.

— Наконец-то сможем поговорить наедине, — он чуть-чуть понизил голос: — А теперь рассказывай.

Профессор хотел услышать от меня подробности. Я ничего не утаивала. Но о фамильярности Лорда умолчала, — я пока ещё в своём уме и не намерена рассказывать о «деликатном» отношении Лорда Волдеморта, которое повергает меня в ступор.

Профессор любезно согласился зайти со мной к аптекарю, а потом мы оказались на восьмисотлетней тисовой аллее и решили пройтись. Прогулка по солнечному городу должна была поспособствовать восстановлению моего подорванного спокойствия после уничижительной критики Лорда.

В Аквинкуме царила какая-то поистине зловещая тишина. Даже болтливые пожилые ведьмы, сбившиеся на развалинах ломбарда Розаски, молча обменивались взглядами и внимательно наблюдали за обстановкой, будто смогут как-нибудь воспрепятствовать Пожирателям, если те вздумают опять что-нибудь крушить. Кучка Пожирателей, стоявшая неподалёку, посмеивалась и скучала, даже не пытаясь скрыть это. Я их не знаю, но припоминаю фамилии, услышанные из разговоров Варега и Каркарова. Трэверс, Гойл, Крэбб, Макнейр. Некоторые из них такие толстые, точно откормленные свиньи. Снейпа что-то в последнее время не видно. Когда я спросила о нём, Сэлвин сообщил, что тот выполняет важное задание от Лорда в Хогвартсе, под самым носом у Дамблдора. Да уж, повезло.

— Но зачем они это сделали, профессор? — обратилась я к нему, возвращаясь к теме наших насущных бед. — Зачем столько убытка причинили Розаске? А вы... извините за такой вопрос, но почему вы им не помешали? Почему не остановили?

— Разве я похож на самоубийцу? — с невеселой улыбкой ответил Сэлвин.

— Нет, профессор. Вы — само жизнелюбие.

В его глазах затеплилась улыбка и тут же погасла.

— Ты должна понимать, Приска. Пока Лорд не обрёл власть, Пожиратели были обязаны держать себя на коротком поводке и отказывать себе во многом, — он устремил в их сторону какой-то чересчур снисходительный взгляд. — Теперь их тянет наверстать. Розаска нарушила правила, об этом тоже не стоит забывать. Маггловским объектам не место среди наших артефактов и реликвий.

Я чуть не прыснула со смеха, услышав, что профессор назвал телевизор «объектом».

Ведьмы, окружившие развалины, словно саранча, бросали в сторону Пожирателей неодобрительные взгляды, но молчали, не имея возможности предъявить претензии никому из их круга. Но стоило им увидеть профессора Сэлвина — который стал кем-то вроде посредника — они как по команде начали с подвыванием жаловаться на разрушителей. Когда он смог отделаться от них, мы двинулись дальше.

Кучка Пожирателей сдержанно поприветствовала его, но мы не останавливались, а, перейдя через мост, двинулись в сторону дома Бартока. Я обмолвилась в разговоре, что мне туда нужно. Откуда мне было знать, что Сэлвину вздумается идти со мной. Ещё не хватало, чтобы он увидел, что я вхожу в кабинет Лорда и что-то выношу. Во-первых, он спросит, зачем Лорд предоставил мне магический доступ, во-вторых, он не оставит без внимания свитки в моей руке, а спрятать в сумку или трансфигурировать их невозможно. Я нервничала, но была настроена оптимистично и подумала, что как-нибудь избавлюсь от него по пути.

Прогуливаясь с Сэлвином, я довольно-таки расслабилась, пребывая в обществе надёжного человека, к которому не страшно обратиться. Короче говоря, я решилась испытать судьбу:

— Профессор, а вам что-нибудь известно о прошлом Тёмного Лорда? О его детстве, юности?

— Почему ты спрашиваешь, Приска? — почти не разжимая губ, спросил он в ответ.

— Любопытно просто. Разве это запрещённая тема?

— Вообще-то да, запрещённая, — профессор нахмурил лоб и даже приостановился. Мы стояли на болотистой тропинке. Я искала его взгляда, а он моего избегал.

— Почему, профессор? Гриндельвальд, к примеру, ничего не скрывал о своём прошлом. Он дал согласие на издание биографий, по которым можно было проследить его жизнь ещё с отрочества. Ангреноген тоже не скрытничал, иначе это побудило бы многих яростнее копаться в его прошлом.

— Тёмного Лорда нельзя сравнивать с ними, — отечески снисходительно промолвил Сэлвин. — Он единственный в своём роде. Наследник великого Салазара Слизерина. Приска, ты должна принимать это как данность.

Если бы за этим последовала пауза, она была бы весьма неприятной. Но Сэлвин её не допустил, заговорив с прежней снисходительностью:

— Послушай меня, Приска. Я даю тебе совет, как твой бывший учитель, поэтому имею полное право. Ты не должна спрашивать о таком. С тобой ничего не случится, если будешь делать то, что он тебе говорит. Опасности поменьше будет, да и нервотрепки. Ты же не хочешь нарваться на неприятности?

Я была ошарашена его предостережением. Дело стало принимать опасный оборот. Что же такого скрывает Волдеморт? «Спесь зарождается на болоте», — выпало в дурацкой книжице жребиев, и я знаю, что это не обо мне. Знаю не только потому, что ко мне это не имеет никакого отношения, но и потому, что в тот момент все мои мысли вертелись вокруг Лорда Волдеморта. По правде говоря, не знаю, что на меня находит, раз я прислушиваюсь к дурацкой книжице жребиев. Прорицаниями я всегда пренебрегала по довольно банальной причине: я была слишком влюблена в профессора Сэлвина, чтобы пристраститься к какому-либо другому предмету.

— Я только это и делаю, профессор, — заверила я его. — Делаю всё, что он говорит.

— Когда ты затеяла приволочь маггла в замок, ты делала другое, — нравоучительно произнес он.

— Я знаю. Я признаю свою ошибку. Темный Лорд меня простил, вам незачем напоминать мне о моей оплошности.

— Простил? Он не прощает. — Сэлвин скорбно мотнул головой. — Однажды он тебе припомнит. Я ни в коем случае не хочу тебя напугать, но ты должна знать. Должна запомнить, чтобы впредь так не поступать. Последуй моему совету, подчиняйся, не своевольничай, и он сполна вознаградит тебя за верность.

Я состроила гримасу послушания, чувствуя лишь раздражение. «Что толку говорить с ним о Лорде, если я не могу узнать самое ценное? Это же мой любимый учитель. Он бы мог со мной поделиться, разве нет? Хотя... с чего я взяла, что ему есть чем делиться? Может быть, он сам не знает и лишь повторяет предостережение, которое сам получил от кого-то?.. Мне до смерти опротивела вся эта скрытность»

— Зайти вместе с тобой? — вдруг спросил профессор.

— Нет, спасибо. Это ни чему, — мой ответ прозвучал немного мрачнее, чем стоило.

Понурив голову, Сэлвин сообщил, что сегодня будет собрание, но пока слишком рано туда идти и у него ещё есть уйма дел. Мы прощались на довольно-таки невеселой ноте, но я была рада избавиться от нравоучений.

— Скажите, профессор, — спросила я, когда на перекрёстке он побрел в южную сторону, — этот Эйвери хоть нормальный? Если Лорд призвал его сюда, значит, он нормальный? Ну, не такой, как троица Лестрейндж? Не куражится на пустом месте?

Профессор неопределенно пожал плечами — черт его разберёт! А потом вдруг улыбнулся.

— Откровенно говоря, у нас есть все основания для беспокойства за общественный порядок в медье.

— Неужели всё так безнадёжно?.. — я напряглась.

— Да нет, Приска, я шучу. Он нормальный. Если считаешь меня нормальным, то его тем более.

====== Глава Девятая. Алекто Кэрроу ======

Понедельник, 12 апреля 1964 года

Я немного умоталась за последние несколько дней. В моей прежней жизни инертности было предостаточно, и теперь её нехватка ощущается особо остро. Вот бы почувствовать себя нарглом или магглой, необремененной ни мозгами, ни Лордом Волдемортом...

Сначала вся эта суета с люками; имени предателя я пока что не узнала, но надеюсь, что Лорд сдержит слово. Затем суета с магглом, который обошёлся мне в испуг на всю жизнь, — я имею в виду произошедшее не в подвале, а в холле. Ко всему прочему шестой крестраж надвигается на меня, точно заключительная часть моей жизни.

В придачу новые очерки. Бегло ознакомившись с их содержимым, я поняла, что здесь будет попроще. Второй был чём-то вроде инициации, введения в запретное. Третий очерк на первый взгляд кажется обычным Бестиарием, но сразу же увлекает. Шифр Кудесника отсутствует, но иносказательный язык довольно плотный. Толкование требует скорее вдохновения, нежели магической эрудиции.

Я боюсь разочаровать Лорда. Иногда мне мерещится смертельная скука в его глазах, а его отношение свидетельствует о том, что он недооценивает меня.

Ещё в четверг меня охватило на редкость гадкое уныние. В бессонные часы, наступившие для меня, когда я улеглась в постель, мне в голову полезли мысли касательно здравомыслия Лорда Волдеморта. Мысли нежелательные, болезненные. Знать бы его замыслы в отношении себя...

Вчера был запланирован отчёт, но Лорд не дожидался у себя, а снова ворвался в мою комнату без стука, и что самое досадное — на несколько часов раньше. А я уже понадеялась, что выкроила немного времени для себя, приняла ванну и решила почитать нечто приятное.

Лорд застал меня с книгой.

«Окклюменция: новейшие методики защиты сознания от чужого влияния».

Я мало что успела прочесть. Несколько минут я ублажала взор созерцанием иллюстраций с пошаговыми инструкциями. Что-то будто удерживало меня от изучения этой науки. Хорошей, полезной науки, которая желает мне только добра. Которая хочет защитить моё сознание от влияния Лорда Волдеморта.

«Всё, что я читаю, вертится вокруг хоркруксии. Если Лорд узнает, он может неправильно это понять», — вялая отговорка мелькала в моей голове, пока я не увидела, как дверь моей комнаты буднично отворилась.

— Можно пройти? — Не дожидаясь ответа, Лорд твердым шагом прошел внутрь. Покрутился там и сям, потрогал корешки книг.

К тому времени, как он поинтересовался, что это такое интересное у меня в руках, я уже слегка ошалела от его вторжения. Я испытала дикую ярость. Потом я испытала странную истому и необъяснимое чувство, словно знаю его всю свою жизнь. Потом я задумалась о собственной вменяемости.

Лорд недоверчиво поглядывал на меня. Он наверняка прочёл по глазам мои терзания. «Пища для ума, милорд. Как вы любите»

— Уж не знаю, что ты там делаешь... — лениво протянул он.

— Ничего я не делаю. Милорд, — ответила я.

— Оно и видно. Акцио книга!

И улетела моя «Окклюменция»

Просьбу вернуть мне мой подарок Лорд проигнорировал.

— Вам, должно быть, по вкусу беззащитность всего мира перед вами, верно, милорд? — с горечью спросила я.

— Ты даже не представляешь. Но, представь себе: одно другому не мешает. — Лорд прожег меня убийственным взглядом, и я поняла, что он с радостью перешел бы к Круциатусу.

На том закончилась история защиты моего сознания. Я тогда даже толком не осознала, что произошло. Шок замедлил мою реакцию.

Лорд между тем ушел в созерцание семейных снимков, развешанных там, где раньше висел портрет Барона. Он стоял спиной ко мне, но вопросительная посадка его головы говорила сама за себя. «Никогда не прощу ему, если станет насмехаться», — я решила для себя.

— Блузка в полоску и соломенная шляпка, — прозвучал его высокий загробный голос. — Судя по фотографии, в детстве ты была улыбчивее.

Лорд смотрел на фотографию, где я стою между родителями, они крепко держат меня за руки, вздымают их, и я взлетаю всё выше и выше. Когда Лорд обернулся ко мне, я с облегчением отметила отсутствие ухмылки.

— А прямо сейчас ты выглядишь воплощением скорби, — сказал он, присаживаясь на диван напротив меня. — Ради своего же блага постарайся при мне выглядеть более радушно. — Окинув меня высокомерным взглядом, Лорд добавил: — Это не просьба, Присцилла.

Я почувствовала, как покосился намотанный на голове тюрбан. Cняв полотенце, я мгновенно высушила влажные волосы. В глазах Лорда полыхнул красный блеск.

Затем он похлопал рукой по дивану рядом с собой.

— Садись сюда.

Я встала со своего места, но, поддавшись импульсу, подошла к креслу и устроилась там.

— Глупый выбор, — будто невзначай обронил он. — Боишься, что я укушу тебя?

— Нет, конечно. Милорд. — Но дрожащий голос выдал меня.

И тут совсем рядом с Лордом, за стеной, заскребло — будто огромный коготь неторопливо пробовал стену, как бы пытался процарапаться насквозь. «Птица залетела небось?» Но коготь корябал стену с нажимом, для птиц непосильным. Лорд, казалось, совсем не удивился.

— Милорд, что это? — вполголоса спросила я.

Его прищуренные глаза сверлили меня, словно буравчики.

— Ньирбатор советует мне удалиться из твоей комнаты, — ответил он с едва заметным раздражением.

— Вы уверены? — Мои глаза округлились.

— Не был уверен. До сих пор, — процедил он. — Я ему жертву, а он... — Лорд замолчал. Черты его лица исказились в презрении.

— Зато замок подпустил вас к люкам, — я попыталась смягчить острые углы и не выказать свою радость оттого, что Ньирбатор защищает меня.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — вкрадчиво повёл он. — Не питай ложных иллюзий. Магия Ньирбатора изобре­тательная и гибкая, но в сравнении с моей магией всякая защита меркнет.

Лорд встал и отошёл к двери. Прислонившись к ней спиной, он на несколько минут замер. Скрежет прекратился.

Дальнейшая беседа стала ещё менее живой и производила тягостное впечатление.

— Расскажи мне о своих ночных кошмарах, о которых ты не перестаешь упоминать, будто умоляешь, чтобы я о них спросил.

На минуту я растерялась. Никогда не думала, что Лорд сам затронет эту животрепещущую тему.

— Эти кошмары будто явь, милорд. Просыпаюсь внезапно, и вот уже сна ни в одном глазу. Ощущение такое, будто я только что шагнула из комнаты сна в комнату яви, но не полностью закрыла за собой дверь.

— Поподробнее, Присцилла.

— Мне снятся змеи. Они разговаривают. Угрожают. Заманивают. — Я попыталась немного завуалировать василиска, назвав его «змеями». Вроде и не ложь.

— Разве у тебя раньше не было кошмаров?

— Почему они должны были быть?

— Твои родители трагически погибли. Разве это не почва для кошмаров?

Я замешкалась. Ироническая ухмылка Лорда задела меня за живое.

— Много времени прошло, милорд. Достаточно, чтобы почва изжила себя. — Произнося эти слова, я будто слышала себя со стороны. С одной стороны, я должна тосковать по родителям, но с другой — у меня есть госпожа, воспитавшая меня.

— Тогда скажи на милость, когда начались эти кошмары? — в его тоне не было ни капли заинтересованности. Он спрашивал так, словно пытался докопаться до чего-то другого.

— Милорд, всё началось с тех пор, как я взяла в руки «Розу ветров»... — Я вопросительно смотрела на Лорда. Он так и не сказал мне, каким обетом заколдовал книгу. Я побаиваюсь, что это ловушка длиною в жизнь. — С того самого дня, как я...

Взмахом руки Лорд заставил меня умолкнуть.

— Изучение хоркруксии может оказывать такое воздействие. Тебе это известно, Присцилла. А это твоё удивлённое выражение указывает на то, что ты, должно быть, считала себя неким высшим существом, неуязвимым и неподвластным последствиям чёрной магии, не так ли? — теперь его голос прозвучал словно удар хлыста.

— Нет, милорд. Я знаю свои пределы. Хотя, сказать по правде, я предполагала, что кровь Годелота послужит мне щитом.

«А ещё вы говорили о секрете использования кошмаров в высшей категории, которой не желаете со мной делиться», — промелькнула мысль, желавшая быть обнаруженной.

— Всему своё время, — загадочно произнёс он. — А теперь... Помнится, предыдущие три дня ты занималась только тем, что выводила меня из себя. Теперь постарайся порадовать. Приступай к отчёту.

В тот вечер я удвоила усилия. Мне надо было заполучить одобрение Лорда во что бы то ни стало. Инстинкт не подвел меня — Лорд действительно слушал меня внимательно и смотрел пристально, не отрываясь. Он ни разу не повысил голоса и не метнул в меня заряд презрения.

Однако отчёт в стенах моей комнаты я бы не назвала плодотворным. Я чувствовала себя неловко. Уж лучше бы я сидела напротив Эржебеты. Даже Доди на подоконнике замерла, будто жертва Конфундуса.

Фамильярность и одновременно предельная замкнутость Лорда тяжело воздействовали на меня. На мои вопросы касательно предыдущих пяти крестражей он наотрез отказался отвечать, мол, нет в этом необходимости.

— Милорд, а что там с колодцем? — осторожно осведомилась я. — Вы обнаружили какие-либо следы шкатулки?

— Возможно, — последовал исчерпывающий ответ.

В воздухе витал тяжкий осадок недосказанного.


В городе сегодня было очень неспокойно. Толпа суетилась. И на то есть причина — Лугоши пропал. Я узнала об этом, стоило мне сегодня выйти из замка. Люди шушукались, обмениваясь своими фантастическими догадками.

У меня уши гудели от соседских сплетен, и я бы так и стояла там, выслушивая самые безумные версии, если б Агнеса вовремя не оттащила меня.

Она потянула меня к себе домой. А перед тем мы прогулялись. По пути нам повстречалась Нина, жена старьёвщика. На наше приветствие она не ответила. После инцидента с Каркаровым она больше не здоровается ни со мной, ни с Агнесой. Однажды я извинилась перед ней, но она не приняла моих извинений. Нина вроде безобидная, но её муж старше её вдвое и умеет создавать проблемы. Пока что он не создал, но всегда нужно быть наготове.

Исчезновение Лугоши, каким бы придурком он ни был, подействовало на меня удручающе. Чему тут радоваться, если я не знаю, что происходит? Я бы спросила у Лорда, но как-то неловко обращаться по такому пустячному делу к самому тёмному волшебнику всех времён.

— В чём твоя проблема, Приска? — возмущалась Агнеса. — Ну пропал так пропал. Он здорово фуфырился, и мы давненько не захаживали в его булочную. Старше нас на целых шесть лет, а вёл себя, как сосунок.

— Раньше мы дружили, как-никак. Когда-то он тебе нравился, уже не помнишь?

— Давно это было — ещё до войны, — парировала Агнеса.

— Да, пять месяцев назад. Очень давно.

По пути мы заглянули к Лемаршану. У Агнесы к нему было особое дело.

— Разбирая старые гримуары, сваленные в кучу на чердаке, — рассказывала она между тем, — я обнаружила в одном листок бумаги с подписью Делии Норбески, моей прабабушки. Сам гримуар рассыпался в руках по причине отвратительных условий хранения. Страницы наполовину сожрали мыши.

Агнеса достала из сумки какой-то свёрток, похожий на морщерогого кизляка, и торжественно продемонстрировала обрывок пергамента со следами мышиных зубов. На обрывке был грубо, от руки набросан рисунок каких-то растений. Правда, мыши в сговоре со временем внесли в рисунок значительные коррективы. Агнеса говорит, это рецепт. Не проще было б просто записать его? Но нет, Делия Норбеска изобрела его и нарисовала для пущей важности, чтобы её правнучка когда-то наведалась к Лемаршану с вопросом: «Что это за диковина?» Только Лемаршан специализируется на таких вещах.

В общем, Агнеса оставила у хозяина лавки свой свёрток, и мы решили ещё осмотреться, что у него там новенького завезли. На втором этаже до сих пор пустует одно место, бывшее некогда самым устрашающим местом в Аквинкуме — ниша, где одиноко лежал портрет Бауглира. Над пустующей нишей до сих пор висит табличка: «Тень моего замысла лежит на Арде, и все, что только есть в ней, медленно и неуклонно подпадает под мою власть. Все, кто тебе дорог, ощутят тяжкий гнет моей мысли, точно мглистое марево Рока, и ввергнуты будут во тьму отчаяния»*

Мы с Агнесой вздрогнули, но это дело привычки. После того, как я рассказала ей о том, что портрет пытался сломить мою волю в кабинете Лорда, она рассмеялась:

— Значит, не так страшен черт! Не сломил же! Хотя я бы тебя не назвала такой уж неуязвимой к угнетению воли.

— Ну спасибо тебе, подруга! Нахваливаешь.

Мы пропетляли под аркадой и остановились под сенью старой сосны. Медовый тон гипюрового платья Агнесы чудесно сочетается с моим багровым. Но я была вымотана. Мне хотелось побыстрее вернуться домой и выспаться перед очередной поедающей душу встречей с Лордом.

— Приска? — с беспокойством окликнула меня Агнеса.

— Все нормально, Несс. Я немного устала.

— Так отдохнем. Пойдём искупаемся в Пеште.

— А если Варег туда заглянет? Захочет посидеть на берегу, а? Я проклята. Я не могу разжечь ему чёртов костёр.

Агнеса смешливо поглядывала на меня, совсем не воспринимая мои аргументы.

Весь Аквинкум в комплекте с толпящимися на развалинах ломбарда суетился в лучах послеобеденного солнца. Среди монотонного гула я услышала резковатый женский голос:

— Греемся на солнышке?

Резко обернувшись, я увидела Алекто Кэрроу.

Пока все вокруг суетились, она, скрестив руки на груди, сохраняла видимое равнодушие, которое и отталкивало и притягивало. Казалось, она привлекает к себе внимание, совершенно к этому не стремясь.

— Мне тут перчатку порвали, — сказала Алекто. — У Лемаршана. Я видела вас.

Я хотела спросить что-то вроде: «Перчатки в апреле?», но промолчала, вспомнив спор с госпожой на тему, надобно ли ведьме носить перчатки в апреле ввиду того что на дворе шестидесятые годы. К тому же я посчитала это явной провокацией. Знаю я все эти подзаборные повадки. Любимое занятие — задеть фразой, вроде бы случайно оброненной, и посмотреть на реакцию.

— На кой бумсланг нам твоя перчатка? — возмутилась Агнеса.

— Троллева задница! Да при чём тут вы? Впереди меня стоял какой-то грёбаный голем в старомодном плаще без капюшона. Это он порвал перчатку. Зацепил её рукояткой грёбаной трости. Я даже лица его не увидела, — она издала какой-то животный гортанный звук, которым выражается еле подавляемая ярость. — Вообще, знаете, я уже усекла, что на таких здесь говорят «представительный мужчина», но я называю вещи своими именами — говно в пальто. Ну я окликнула его, а он бросился к выходу. Я пошла за ним, и вот нате — улетучился говнюк где-то в зарослях жасмина. Он ещё напевал себе под нос.

— Ты узнала мелодию? — спросила Агнеса.

— Нет, я не злоупотребляю.

Мой взгляд блуждал между ними, и новое озарение снизошло на меня. Не зря же Пожиратели облюбовали трактир Каркаровых... хотя я думала, это всё заслуга старика. Оказывается, нет. Агнеса заняла удобную позицию: не примыкая к Лорду, она поддерживает деловые отношения с Пожирателями; в трактире они у неё под надзором; она в курсе всех новостей и от её внимания ничего не ускользает; ей незачем опасаться и бояться непредвиденного. Возможно, она устранила старика из тщеславия, так как он командовал, важничал и повторял, что только благодаря ему семья может чувствовать себя в безопасности. Агнеса доказала всем, что дипломатические качества у неё тоже имеются и она сама может обезопасить себя. Даже смотря с практической стороны, устранение отца пошло всем на пользу. При нём эльфы в трактире вели себя разнузданно, а теперь трудятся прилежно. И что с того, что Агнесу боится родная мать? Такую подругу не каждый день встретишь.

— Ну? И что? Чего ты от нас хочешь? — Агнеса смотрела на Пожирательницу со скучающим видом.

— Как чего? Расскажите, какая козлина здесь у вас любит мурлыкать себе под нос? Я не успокоюсь, пока не кокну гада.

— Таких у нас пруд пруди, — ответила я, еле сдерживаясь, чтоб не расхохотаться от абсурдности ситуации. — Наш народ очень поющий. Сейчас не поют разве что ведьмы, скорбящие по ломбарду Розаски.

Я почувствовала на себе внимательный взгляд Пожирательницы, и мне казалось, будто мои насмешливые мысли высвечивают со всех сторон. Она вдруг заговорила, не сводя с меня глаз:

— А вообще хорошо, что Беллу отослали. Сумасбродка хренова.

— Что-то... произошло? — осторожно спросила я.

— Ну знаешь, она последнее время меня сильно доставала, обещала отретушировать... Толковала, что Пожирательница может быть только одна, пузыри пускала. Надо сказать, сперва я закрывала на это глаза. Ну, что здоровому до больного? — с пафосом вещала Алекто. — Но она вконец оборзела. Угрожала, что выведет меня на чистую воду.

Истощив запасы терпения, Пожирательница витиевато выругалась. Агнеса хихикнула.

— Может быть, это Игорь? Ну, с тростью? — обратилась я к Агнесе. Она уловила мой игривый тон и подмигнула.

— На него смахивает, — ответила она. — Слушай, Алекто, а это правда, что твой брат... ну, он с тобой вроде... тудысюдыкается?

Пожирательницу этот вопрос не удивил, не смутил и даже не отнял много времени на ответ.

— Ну почему меня все об этом спрашивают?

— Кузен говорит, что вы сами даёте повод для пересудов. Что Амикус стережёт тебя, как адская гончая.

Упомянешь черта...

Мы заметили Каркарова, праздношатающегося неподалёку от нас. Он как раз попрощался с кучкой Пожирателей и направился в нашу сторону. Его взгляд был сфокусирован исключительно на Алекто Кэрроу. На свою кузину и подругу кузины он совершенно не обращал внимания. Он был настроен на захват.

— Ну так что, ты уже решила? Пойдешь? — обратился он к Алекто. Стало быть, сегодня они уже успели пообщаться.

— По-моему, ты ошибся адресом.

— Да ну, детка, мы же вроде всё уладили. То, что ты тогда сказала... это... ну… — Каркаров погладил себя рукой по сердцу, — ух-х-х!

Алекто издала презрительный смешок. Я почуяла неладное. Я толкнула Агнесу локтем, мол, спасай кузена, но она с каким-то злорадством наблюдала за флиртом между Пожирателями.

Лучезарно улыбнувшись, Каркаров сделал странный жест — поманил Пожирательницу своим узловатым пальцем. Она, как оказалось, очень благоразумная, не приняла его приглашения.

— Катись отсюда, кобель шелудивый, — ответила Алекто.

Каркаров бегло посмотрел в сторону Пожирателей, наблюдавшими за его успехами, словно впервые понял, что ударил лицом в грязь. Он не сводил глаз с Алекто, притом одной рукой он поглаживал рукоять своей волшебной палочки, а вторую настолько сильно сжимал в кулаке, что костяшки пальцев побелели.

Ситуация накалялась в полной тишине. Молчали Пожиратели, молчали птицы. Весь мир молчал в надежде засвидетельствовать встречу двух сердец.

— Вот ты какая... — процедил Каркаров. — Сейчас ты у меня получишь по заслугам! Коза дра...

Закончить фразу он не успел. Алекто Кэрроу молниеносно выхватила палочку, заклятие обрушилось на Каркарова и свернуло ему челюсть. Он рухнул навзничь, гулко ударившись головой. Пряжки на его плаще, брюках и ботинках противно проскрежетали, жёстко соприкоснувшись с брусчаткой, одной из самых древних в Европе. Каркаров лежал без сознания.

Агнеса равнодушно наблюдала за позором кузена. Я бы не поверила, если б не видела собственными глазами — ей действительно было всё равно.

— Тётки вон как зыркают, — Алекто покосилась в сторону ведьм, стоявших на развалинах ломбарда. — Чтоб у вас гляделки полопались!

По целой площади пронёсся заливистый хохот Пожирателей.

— Ничего, — сказала Агнеса, — пускай полежит здесь, мхом не зарастет. Пойдём.

Она взяла меня за руку и потянула в сторону своего дома.

— Несс, только не тащи меня опять в покои своего отца, ладно? — взмолилась я, вспоминая о причине, почему в последнее время отказывалась заходить к ней в гости.

— Неужели тебе его жаль?

— Немного, — ответила я. — Смотря на него, я не могу не представлять, а что если б... если б мой отец был жив.

— Он бы не очень отличался от моего, уж поверь мне, — ирония, прозвучавшая в её реплике, задела меня за живое.

— В смысле?

— Подумай сама, Приска, — по лицу Агнесы поползла мрачная тень. — Он сосватал тебя в девять лет. Это неправильно. Так диктует обычай, но времена уже не те. Даже мой старик такого не делал. Это с ума сойти как глупо. С самого детства знать, что растешь навстречу вынужденному браку, а за это время столько всего может произойти. Можно влюбиться в кого-то, выбрать кого хочешь, сама возможность выбора это и есть свобода. Даже у магглов дела обстоят получше. Ваши с Гонтарёком отношения всегда колебались между любовью и ненавистью. Так не должно быть. Твой отец подставил тебя, но ты пока что не осознаешь этого.

— Почему не осознаю? Да я постоянно об этом думаю! Отец же... — я чувствовала, что задеваю нечто неприкосновенное, — он даже не спросил меня... Но я знаю, что он желал мне только добра. Я давно простила отцу...

— Прощать — это долг христианина, — сказала Агнеса, поправляя неукротимую копну волос, — а ты должна следовать рекомендациям Графини Батори.

Я вяло кивнула. Ну что тут скажешь? Агнеса в своём репертуаре.

— Устранишь Варега и поделом ему, — подытожила она.

— Нет-нет, я так с ним не поступлю.

— Никогда не знаешь, на что ты способна, пока не окажешься припертой к стенке, — философски рассуждала Агнеса. — Беда в том, что ты путаешь друга с женихом. Друг из него отличный, но жених не ахти. Он слишком слаб для тебя, к тому же, слишком зелёный. Твой сверстник не может тебя удовлетворить, и даже не вздумай мне возражать.

Я не нашлась что ответить. Понимала, на какого не-сверстника Агнеса намекает. Если я позволю себе думать о Лорде в таком ключе, то уже не смогу взаимодействовать с ним в рамках хоркруксии. Эти мысли я гоню прочь, хотя часто ощущаю их присутствие. Стоит дать им волю, как у них вырастут крылья, они выйдут из-под контроля и станут опасны. Вся наша работа может пойти прахом. Это того не стоит.

В третьем очерке описывается обряд под названием «По обе стороны головы мертвеца» Этот обряд включает ритуальное совокупление, но почему-то не с мертвецом, а с ассистирующей ведьмой. К моему горлу подкатила тошнота, когда я нарисовала в уме эту сцену. Зачем привлекать третьего лишнего? Насколько я знаю, чернокнижники и некроманты не видят ничего зазорного в некрофилии, если того требует отдельная категория магии. Этот обряд я не беру в расчёт, но он накрепко засел в моей голове.

— Доброго здоровьечка вам, юная госпожа Присцилла, — проворковал Бэби на крыльце дома Каркаровых.

Выпив две кружки сливочного пива с бисквитами, я устало уронила голову на подушку. В окне виднелись апрельские сумерки — на самом деле лишь безжизненное мутное небо. Я вымоталась не только физически, но и умственно, и была совершенно опустошена.

Остались силы думать лишь о Лорде и его намеках. Он рассчитывает на нечто большее, чем совместная работа. Он не рассчитывает — он требует. У него нехватка Беллы. Наверное... не знаю... Может, Каркаров присочиняет, и между ними не было ничего? Нужно было спросить Алекто Кэрроу, пока была возможность... Нужно спросить Агнесу, чтобы спросила Алекто... Но с чего это вдруг должно занимать мои мысли?!

Бэби принес плед, чтобы я укрылась, на случай, если мне захочется вздремнуть на диване. Агнеса уныло рассуждала на тему отцов и детей, раскладывая руны судьбы. Я собиралась сострить по этому поводу, чтобы обратить в шутку свою грусть, но еле шевелила губами, была столь вымотана. Вскоре я действительно вздремнула. А когда проснулась почти три часа спустя, мне хотелось спать дальше.

Но я не собиралась злоупотреблять гостеприимством. Я набросила капюшон на голову, поплотнее запахнула плащ и пошагала в Ньирбатор — средоточие смерти, бессмертия и всего неизведанного.

Набережная была почти пуста. Водная рябь Пешты масляно переливалась, а чернеющее небо пронзала часовая башня, на которую уже восемь лет никто не поднимался.


Когда я вернулась, Фери встретил меня и вёл себя как-то слишком назойливо.

— Взбейте вoлосы, госпoжа Присцилла, и подрумяньте щeки, — ни с того ни с сего запричитал он. — Нельзя, чтобы Тёмный Лорд увидел, какая вы у нас стали бледненькая.

— А то что, гаденыш?

Фери истерично прикрыл глаза ладошками, будто внезапно понял, что переходит границы.

— Не ты ли обещал мне найти портрет Барона? — я со всей злостью бросила в него. — Так иди займись делом, иначе обменяю тебя на Бэби. Он давно уже напрашивается на дружественный обмен.

Фери пал на колени и стал молить о пощаде. У меня не было сил возиться с причудами пожилого эльфа и я отослала его на кухню готовить крем-брюле,обронив первое, что пришло на ум.

Войдя в обеденный зал, я застала Лорда Волдеморта в компании госпожи Катарины. Она ужинала, а он, как обычно, прохаживался вдоль стены своей змеиной походкой. В воздухе чувствовался осадок чего-то тяжелого.

Что-то произошло.

Госпожа выглядела лучше. В её белокурых волосах больше не осталось седины. Взгляд её карих глаз жecткий и цeпкий. Она всё больше напоминает мне женщину, играющую свою роль с уверенностью хорошей актрисы. Мы перемолвились с ней парой-тройкой слов, и она при мне приняла положенную дозу сыворотки. Присутствие Лорда её не смутило, что показалось мне подозрительным.

Что-то определённо произошло.

Когда мы с Лордом встретилась глазами, он ухмыльнулся, а я опустила глаза. Я знаю этот взгляд. Я будто снова почувствовала его руку на своём бедре; вспоминала его мимику и поражалась, как подробно я запомнила все детали его внешности, пока он тискал меня. И всё это в нескольких метрах от трупа.

Но теперь я отчётливо видела под его глазами синие пятна; он похож на восковое привидение, которое, однако, осознаёт всю свою власть и наслаждается ею. Да, я восхищаюсь им, но стоит мне вспомнить о крестражах, как я беззвучно хлопаю ртом, таращась на его налитые кровью глаза. Мой страх подобен ядовитой мгле, и она медленно выползала из углов обеденного зала. Я видела перед собой лишь приподнятые брови и мерцающие угольки зрачков.

Я смотрела на Лорда, словно сраженная какой-то догадкой.

Проскользнуло выражение всеведения. Улыбка спала с его лица.

Дело приняло опасный оборот.

Я вышла из обеденного зала и плотно заперла за собой дверь. На миг меня охватило чувство успешного бегства. Оглянуться не успела, как Лорд настиг меня, взял за руку и широким шагом повел прочь. Притянув меня к кушетке под огромным зеркалом, он усадил меня и тотчас навис надо мной.

В его глазах сверкала беспредельная злоба.

— Почему ты позволяешь оборванцу входить в Ньирбатор?

Я недоуменно посмотрела на Лорда. Оборванец? Какого оборванца я знаю? Только одного... Я вспомнила. Я приглашала Миклоса на ужин... Но он не ответил мне... Я ещё раз заглянула в алые омуты. У меня от ужаса зазвенело в ушах. К горлу подкатил приступ удушья. Оставив Лорда, я метнулась обратно в обеденный зал.

— ГДЕ МИКЛОС?

— Он поужинал и ушёл домой, — спокойно ответила госпожа на мой крик.

— А... а что Тёмный Лорд? Он тоже... присутствовал?

— Нет, Приска. Они встретились на выходе. — Госпожа начала фразу вполголоса, а закончила — шепотом. В её взгляде читалась жалость. Не к мальчику.

«Жалость ко мне?!»

— Госпожа, почему вы так смотрите на меня? Что произошло? Скажите мне!

— Ничего, душенька. Я наблюдала из окна, Миклос спокойно потопал домой.

Впервые в жизни я пожалела, что не владею легилименцией.

— Вы правду говорите? Пожалуйста, скажите правду.

Госпожа окинула меня убийственным взглядом. Я второпях извинилась и вышла.

Возвратившись в холл, я опять села на кушетку, несмотря на то, что над ней тенью по прежнему нависал Лорд Волдеморт.

У него выражение было такое, словно он доходил до белого каления. Встретившись с его пронзительным взглядом, я буквально шарахнулась.

— Снова оборачиваешься ко мне спиной, — сказал он.

— Милорд, не сердитесь, пожалуйста. Поймите, мальчик этот круглый сирота, а его опекун жестокий человек, не следит ни за его питанием, ни за поведением, ни за чем. Госпожа частенько зовёт его на обед...

— Думаешь, я не знаю?! — выпалил он. Мне стало не по себе. Я вжалась поглубже в кушетку. — В твоей голове насмотрелся. Я спрашиваю: почему ТЫ позволяешь оборванцу входить в Ньирбатор?

Я смотрела в одну точку на мантии Лорда и не решалась поднять взгляд. Я не понимала, что на него нашло. Его резкие перепады настроения пугают меня до чёртиков.

— Чтоб ноги его здесь больше не было, — прошипел он и уставился на меня, мол, попробуй воспротивиться.

Я сухо кивнула. Язык мой словно прирос к гортани и плохо слушался меня.

— Я не слышу тебя.

— Его здесь больше не будет.

— Так-то лучше.

Его реплика прозвучала так слащаво, так мерзко, что мне хотелось плюнуть ему под ноги в знак презрения. Судя по тому, что произошло потом, он прочёл это в моём взгляде.

Лорд схватил меня за оба запястья и сдёрнул с кушетки. Его грубое обращение шокировало меня, но я не позволила роковым словам сорваться с моих губ. Между лопатками пробежал мороз. На лице Лорда не было ничего наигранного; выражение чистой ненависти.

— ВОТ КАК?! — в дюйме от моего лица раздалось неистовое шипение. — ЕСЛИ БЫ ТЫ НЕ БЫЛА МНЕ НУЖНА, Я БЫ ТЕБЯ РАСТЕРЗАЛ, КАК ТОГО МАГГЛА!

Ледяные руки Волдеморта продолжали сжимать мои запястья. Инстинктивно, руководствуясь каким-то животным испугом, я дотянулась кончиками пальцев до его запястья. Этого оказалось достаточно, чтобы он вздрогнул. Набравшись смелости, я высвободила одну руку, но отпрянуть не смогла.

— Что за игру ты затеяла? — прошептал он, окидывая меня таким взглядом, будто собирался съесть живьем, без соли.

— Ничего я не затеяла, милорд. Просто вы... — мой голос дрожал, — вы должны успокоиться.

— Да как ты смеешь? — шипел он. — Говоришь мне о спокойствии? На себя посмотри, девчонка.

Я попыталась расправить плечи, но с головы до пят меня била мелкая дрожь.

— Не издевайтесь. Милорд. Пожалуйста.

— А мне так нравится. Скажем, я так питаюсь.

«А завтракаете вполне по-английски», — я подумала, не сводя глаз с его впалых щек.

— Хочешь лишить меня пищи? — не унимался он.

Я чувствовала себя подавленной. Напряжение между нами было удушающим.

Внезапно он отбросил мою руку и отошёл на шаг. Фирменная ухмылка вернулась. Приходится напоминать себе, что этот человек — прирождённый актер, расчётливый и коварный. Я взяла себя в руки и села обратно на кушетку.

— Знаешь что, Приска? Твоей опрометчивости вполне достаточно, чтобы заподозрить тебя в кознях. Ученик кентавров? Ты в своей уме? Дружишь с моими врагами? — его голос звучал донельзя холодно.

— Нет, не ученик, — возразила я. — Просто мальчишка. Тем более кентавров здесь больше нет. Он сам по себе.

— Да, но почву-то они подготовили. Кто знает, какой враг вырастет из него.

— Я об этом даже не думала, милорд. Зачем вы торопитесь с выводами?

Мы погрузились в молчание. Взгляд Лорда скользил по моему лицу; в том взгляде было много чего намешано, прежде всего — неодобрение.

— Боец из тебя никудышный, Присцилла. Так что будем считать инцидент исчерпанным. Вряд ли тебе хватит смелости идти против меня, даже в таком пустячном для тебя вопросе, как приглашение в дом того, кого не приглашал я.

Я лишь пролепетала: «Да, милорд», после чего он устроился на кушетке возле меня. Я сочла это маленькой победой, втайне сердясь на себя за то, что пытаюсь угодить Волдеморту.

— Скоро ты станешь достаточно дисциплинированной для того, чтобы вступить в ряды моих верных слуг.

Мои глаза округлились.

Я упомянула о том, что читала о побеге Эйвери. По правде говоря, мне хотелось спросить, почему Лорд делает наше медье средоточием Пожирателей. В Венгрии имеется девятнадцать медье, залечь на дно Эйвери может в любом из них. В нашем Сабольче Пожиратели уже испортили себе репутацию. Они могли завоевать доверие людей, но вместо этого разрушили ломбард Розаски, занимавший важное место в жизни местных волшебниц.

— Да, он скоро будет в медье, — ответил Лорд. — Я дам ему возможность реабилитироваться в моих глазах. Ему предстоит доказать, что он на что-то способен. — Лорд задумчиво потер подбородок, пристально глядя на меня. Его мраморное лицо исказилось в усмешке. — Мальсибера я ожидаю несколько позже.

Я решила, что мне послышалось.

— Простите, милорд, вы сказали «Мальсибера»?

— Да, Присцилла, вижу тебе это не по душе, — произнёс он мягким наигранным тоном, — но здесь я решаю, кому позволено входить в Ньирбатор. Как-никак, Мальсибер приходится тебе дальним родственником, и общение с более вменяемой родней пойдёт тебе на пользу.

Лорд говорил тоном цивилизованного джентльмена, который вынужден объясняться с дремучей дикаркой. Моя реакция была вполне «дикарской».

— Зачем?! — выпалила я, чувствуя, сейчас просто лопну от гнева.

— Сбавь свой тон, глупая девчонка! — прикрикнул он. — Заруби себе на носу: всё, что тебя усмиряет, идёт тебе на пользу. Так у тебя возрастают шансы выжить. — Лорд расслабленно откинулся назад и отбросил руку на спинку кушетки. — Кроме того, Мальсибер приедет не сам, а со своей избранницей. Так что всеми уважаемая Берта Джоркинс составит тебе компанию, и тебе незачем будет искать общества беспризорников.

Моё дыхание сбилось. Мне казалось, бешеные удары моего сердца сейчас разнесут вдребезги мой рассудок.

— Я не считаю хорошей компанией женщину, накачанную наркотиками.

— Зачем же так грубо, Присцилла? — рассмеялся Лорд. — Я оставляю за собой право решать, что есть хорошая компания. Не противься моим предпочтениям.

Я наклонилась вперёд и подперла голову руками. Будто сквозь стену я услышала его следующую реплику:

— Тебе незачем так волноваться. Я обо всём... позабочусь.

Это прозвучало более жутко, чем если б он сказал, что прикончит меня. Мне подумалось, что я сижу рядом с психопатом, которому всё нипочём — ни смерть, ни Азкабан. Посему он вечно будет ходить по белому свету, и нет от него избавления. Он ворвался в мою жизнь, преследуя личные цели, и он избавится от меня, когда выжмет из меня все соки.

— Он не беспризорник, — я не сдержалась.

— Что ты сказала?

— Миклос — не беспризорник. У него есть опекун и крыша над головой.

— Это поправимо. Я могу это изменить, представь себе. Чтобы донести свою мысль.

— Вы мне мстите, милорд? За то, что было вчера? — я еле сдерживала слезы.

— А что было вчера? — Лорд состроил недоуменную гримасу.

— Вы были в моей комнате.

— Ах, да, припоминаю.

Он издевался. Ничего другого в его тоне я не заметила.

— Что за игру вы затеяли? — вырвалось у меня. Я подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.

— На твоем месте я бы умолял, чтобы тебе нашлось место в этой игре.

— У меня уже есть место. Милорд.

— Да, место, которое тебе обеспечил я, — обманчиво мягко прошептал он, наклонившись поближе. — Без меня ты — никто. Ты должна быть благодарна, Присцилла. Я единственный человек в мире, который ценит по достоинству кровь Годелота, потому что кроме меня крестражей никто не создаёт. Слабые людишки боятся последствий, а меня ничем не запугать.

— Но вам есть что терять. Слишком многое стоит на кону, чтобы так обращаться с ведьмой, которой вы поручили проведение шестого обряда.

— Ты бы помалкивала, если б знала, как я могу с тобой обращаться. А если ты сию же секунду не умолкнешь, то испытаешь это обращение во всей красе, — угрожающе шептал он, сверкая алыми бликами в своих глазах.

— Но зачем? — не унималась я. — Зачем Мальсибера пускать сюда? Он переманит госпожу на свою сторону. Она оформит завещание в его пользу...

— Это зависит только от меня, как я тебе уже говорил. К Мальсиберу у меня особое дело. Я бы рассказал какое, если б ты не дерзила. Впрочем, это же так нормально и человечно — старые друзья в прежнем сборе. Одного нет, но, как ты прекрасно понимаешь, незаменимых людей нет.

— Если б я была заменимой, вы бы не остановили Беллатрису на дуэли. Не так ли, милорд? «Жаль сводить в могилу кровь Годелота». Разве это не ваши слова?

В кои то веки я хотела выглядеть рациональной и полной достоинства. Но Волдеморт мне этого не позволил. С его лица не сходила играющая усмешка.

— Я тебе вот что скажу, дорогуша... Эта твоя пресловутая незаменимость может обернуться кратковременным недоразумением. Найду шкатулку — верну Годелота. Он справится куда быстрее тебя и не будет морочить мне голову фантазиями о питомцах.

— Но согласится ли он помогать вам, если узнает, что вы избавились от его родной кровинки? — моя прямолинейность в тот миг зашкаливала. Однако Лорда она не впечатлила.

— А он ничего не узнает, — прошептал он гнусавым мягким тоном. — Что бы здесь не случилось, никто не узнает, если это не в моих интересах.

Я не знала, что ответить. В уголках глаз собрались слезы, готовые сорваться, если я не выдержу натиска.

— Что ты о себе возомнила, а? — шептал он дальше. — Я определяю, живешь ты или умираешь. И это лишь малость из того, над чем я господствую — здесь и где бы то ни было. Ты никто. Только служа мне, ты представляешь из себя ценность. Без меня ты просто нервная девица.

Дальше произошло непредвиденное.

Голова закружилась, мысли рассыпались. По телу прокатился озноб, и оно как бы сделалось чужим и невесомым; казалось, будто ветер подхватил меня и понec в такую даль, oткуда нет вoзврата… Мне запомнилось падение, удар и жёлтые искры из глаз. Я могу поклясться, что видела, как ковёр с поздними розами нарочно испарился в ту самую секунду, когда моя голова ударилась об каменный пол.

— Имей совесть, Приска. Не вздумай кричать, — прошипел мне на ухо насмешливый голос.

Крик госпожи. Шлёпанцы Фери.

— ... от чего, от чего. От переутомления, любезная. Видели, в котором часу она вернулась? Вот к чему приводят длительные прогулки с женихом.

Я почувствовала цепкие пальцы на своей спине и под коленками.

Чёрные ветви зимы подхватили меня на руки.

Ледяная глыба держала меня крепко-крепко, унося в неизвестность.

Комментарий к Глава Девятая. Алекто Кэрроу *Толкин. Дети Хурина

Лемаршан — это отсылка к «Восставшему из ада». Сенобитам привет)

====== Глава Десятая. Печатный Досуг ======

Вторник, 13 апреля 1964 года

Мне грезилось, что я снова оказалась в лесу. Но на сей раз был день, было солнечно и пели птицы. Вдалеке блестела серебристая лента реки. Я сидела на опушке большого леса. Неподалёку стоял красивый кирпичный дом. Тропинку к дому по обеим сторонам обрамляли карликовые вишни. Я хотела отведать их, но боялась чего-то. Послышался свисток паровоза, похожий на пение авгурея, и внезапно передо мной возникла молодая женщина, закутанная в чёрный поношенный плащ. Тёмные миндалевидные глаза и рот, изогнутый в горькой улыбке. Когда она скользнула ближе, я перенеслась в комнату, тонущую в полумраке. На деревянном полу была набросана пентаграмма, а в середине стояла та самая женщина.

— Источник к северу от Бержиты есть сама опасность, — ровным голосом промолвила она. — Он помнит ещё твоего отца.

— Мой отец бывал там? — изумилась я.

— Ему пришлось бежать, когда местные прознали о его необычной палочке. — Эти слова привели меня в ещё большее замешательство. Что я ответила, не помню. — Как печально, — только и сказала женщина. Её темные глаза были пусты; казалось, там обитала абсолютная пустошь.

Она медленно приближалась, оставляя за собой сплошную тень. Я притихла и замерла, наблюдая за происходящим широко открытыми глазами. Женщина сделала рукой какой-то жест, и линии пентаграммы внезапно вспыхнули. Перед глазами у меня замелькали невнятные, ни на что непохожие фрагменты. Затем я увидела змею. Шея у неё была толщиной с бедро мужчины, а глаза с вертикальными прорезями зрачков не мигали. Она раскинулась там, где до сих пор стояла женщина.

— Крупные гроздья ожидаются осенью, — прошипела змея. — Если всё провернуть как надо, ты не испугаешься и, может быть, даже захочешь испытать это снова.

— Что вы имеете в виду?

— Крестраж, — послышался голос сзади меня.

Резко обернувшись, я увидела лицом к лицу Елену Рэйвенкло — и снова оказалась в лесу. Не было уже ни дома, ни вишен, ни солнца. На земле передо мной были разостланы листья лопухов, а в них лежали яства: обглоданные кости и черви. Внезапно я услышала свист в воздухе над собой. Увидела искажённое злостью лицо Елены. Она всадила мне прямо в сердце что-то наподобие кинжала. Изо всей силы. До самой рукояти.

Крик задохнулся в моей груди.


Первым, что я почувствовала, очнувшись, было тупое пульсирование в левом виске, словно от удара молотком. Где-то на задворках моего сознания мелькали образы огромной змеи. Холодный пот каплей стекал с правого виска, пока я преодолевала дpoжь oт новогo кошмара.

«Бержита. Где это вообще? Отец... зачем? Елена. Почему она мучает меня?.. Мерзавка. В любом случае надо бежать в библиотеку»

Чуть-чуть приподнявшись, я увидела два расплывающиеся силуэта по обе стороны от кровати. Я была в своей спальне.

Я попыталась восстановить в памяти вчерашний вечер. Помню, что мне стало плохо, перед глазами завертелись тёмные круги, всё вокруг закачалось, и я упала. Сквозь ресницы я видела мельтешащий свет и чувствовала, что меня несли на руках, а потом уложили на плоскую поверхность. А ещё я слышала голос Лорда. Это он на меня воздействовал.

— Душенька! Приска, милая! Что вчера случилось? — надтреснутым голосом воскликнула госпожа.

Я наконец рассмотрела её. Она сидела справа от меня. У изножья кровати топтался Фери. Госпожа плакала, суетилась и забрасывала меня вопросами. Я успокаивала её, как могла.

— Я просто сильно устала, резко почувствовала недомогание и потеряла сознание, — твердила я ей.

«Лорд хотел стукнуть меня по голове, но провернул всё так, что я сама стукнулась», — я бы сказала правду, но мне незачем вредить самой себе.

Всхлипывание госпожи прервал лепет Фери.

— Я уже видел такое. То же самое было с августейшей Марой Стржеховски, а на следующий день она окочурились.

Мне показалось, что госпожа упадёт в обморок прямо на меня. А Фери продолжал:

— Это всё проделки пакостного полтергейста! Он мог проникнуть в Ньирбатор под личиной одного из духов. Но я знаю, что делать, госпожа! Доверьтесь мне!

Госпожа скорбно кивнула, дав согласие на эльфийский беспредел.

Фери начал обходить мою кровать полукругом, делая лихорадочные пассы и дергая жилистыми пальцами за четыре концы одеяла, в процессе наматывая простынь на какие-то самодельные катушки, которые взялись из ниоткуда. От абсурдности происходящего мне хотелось выть.

— А я не знала, что ты увлекаешься вуду. Неужто бабушка, обучившая тебя, была магглой, а, Фери? — съязвив, я отдёрнула ноги подальше от катушек.

— Прекрати суетиться, Присцилла! — суровый тон госпожи огорошил меня. — Видишь, как Фери старается! А если с тобой что-нибудь случится, что скажет Тёмный Лорд?! Как мы здесь справимся без тебя?

Госпожа резко встала и обняла меня за мои напрягшиеся плечи. Меня тронули её слова. А если со мной действительно что-то случится, что станет с ними? Пощадит ли Лорд госпожу? Она же ничего ему не сделала. Но он непредсказуем.

Следующие полчаса я лежала тихо-мирно ради госпожи, позволив эльфу разыгрывать из себя целителя. Потом Фери давал мне нюхать флакон, запах которого должен был рассеять спеленавший мой мозг туман. С таким эльфом и полтергейста не надо.


Вскоре госпожа ушла к себе. Она хотела остаться и почитать мне мемуары волшебницы Фортинбрас, чтобы отвлечь меня, но я попросила её распорядиться своим временем с большей пользой и не драматизировать моё недомогание.

— Фери! — вполголоса позвала я эльфа, как только госпожа ушла.

Он явился в мгновение ока.

— Фери, мне нужно с тобой поговорить.

Эльф навострил уши, видимо, думал, что буду просить открыть мне секреты его чар.

— Скоро к нам приедет тот увалень, — без вступлений сказала я. Огромные глаза эльфа стали похожи на коровьи лепёшки. — Да, это ужасно, знаю.

— Что прикажете делать, юная Присцилла?

— Мы устроим ему радушный приём, чтобы... не расстраивать госпожу, но сделаем всё возможное, чтобы он поскорее убрался, тебе ясно? Будем действовать исподтишка. Ты будешь следовать моим указаниям.

— С удовольствием, юная госпожа, — пролепетал Фери дрожащим голосом. — Мерзопакостный англичанишка ещё пожалеет, что побеспокоил вас, госпожу и Тёмного Лорда.

«Надо же, Фери думает, что Мальсибер приезжает вопреки запрету Лорда. До чего наивны бывают эти существа...»

— Да, Фери, он очень побеспокоит Тёмного Лорда, — я бодро закивала, ощутив прилив сил. — Увалень попросту хочет испоганить уют Тёмного Лорда... Убить его за такое мало.

— Значит, мы всё-таки его убьём? — подытожил эльф, деловито шмыгнув носом.

«Убить его не составит труда, — отметила я про себя, — но действовать нужно иначе. Ещё не хватало загреметь в Азкабан. Или того хуже — разочаровать госпожу. Из Азкабана-то хоть выйти можно, а Ньирбатор наследуешь всего раз»

— Нет, Фери, не придётся. Разве можно госпоже сердце разбивать? Я должна оградить её от таких огорчений. В этом состоит моя благодарность за то, что она приютила меня.

На глаза Фери навернулись слезы, а я почувствовала решимость, хотя говорила искренне. После той безобразной влюбленности, после которой госпожа еле оклемалась, я должна лучше заботиться о ней.

Пока Фери беззвучно шевелил губами, очевидно, изрыгая проклятия в адрес Мальсибера, я потянулась, выпрямила спину и уже собиралась слезать с кровати, когда раздался пронзительный вопль.

— НЕТ! Ради всех Баториев! — взмолился Фери.

Я на минуту потеряла дар речи. Эльф совсем спятил. Он начал с остервенением затыкать углы моего одеяла, будто таким образом удержит меня от побега с кровати.

— Госпожа велела, чтобы вы отдыхали, юная Присцилла! — пропищал он уже немного успокоившись. — А я почитаю вам газету, чтобы вы были в курсе событий и не слишком переживали за Тёмного Лорда.

Какого акромантула, Фери?..

Агрессивная опека эльфа меня ошарашила. Не горя желанием обижать такое заботливое существо, я устроилась в кровати поудобнее.

Фери прокашлялся и начал читать газету, призвав её прямо из своей кельи, которую называет чуланчиком. Он радовался возможности проявить прирождённого диктора.

«МИНИСТР ИДЁТ В ОТСТАВКУ»

12 апреля 1964 года в Лондоне произошло первое и последнее покушение на Нобби Лича, двадцать восьмого министра магии.

Согласно данным следствия, вчера в трактире «Кабанья голова» собралось тринадцать министерских чиновников. В столь непринужденной обстановке министр выступил с двухчасовой речью, в которой подводил итоги своей работы за прошлый месяц. Покушение произошло ровно в 17:00 по окончанию речи.

— Вечером нас ожидал ужин в доме министра; а перед тем мы все дружно зашли выпить сливочное пиво в «Кабанью голову». Но у меня с самого начала были недобрые предчувствия, — говорит начальник охраны Лича, мракоборец Скримджер, всюду сопровождавший министра.

— В «Кабаньей голове» нас было тринадцать человек, — говорит Перкинс, глава управления по связям с магглами, — и когда я обратил на это внимание, то так и сказал: «Тринадцать волшебников за столом! Дурное предзнаменование». Внезапно в трактир ввалилась агрессивно настроенная толпа. Какой-то юноша в маске, резко рассекая толпу, приближался к нам. Он прокричал: «Мужайтесь, свиньи!» Ещё больше, чем этой фразой, мы были поражены его поведением. Он был совершенно вне себя, но безоружен, потому мы ничего не предприняли.

Согласно словам мракоборцев, неизвестный в маске резко выхватил волшебную палочку, пальнул Конфундусом в двух мракоборцев, охранявших министра, затем в министра полетела Авада Кедавра. Нобби Лич продемонстрировал удивительную прыткость, когда в последнюю секунду увернулся от заклятия.

Министерские чиновники среагировали не сразу; в сторону преступника полетела волна заклятий, которая, однако, не достигла цели, а обрушила часть крыши прямо на чиновников. Девять погибли на месте, четверо получили травмы лёгкой тяжести.

В тот самый вечер Нобби Лич подал в отставку, аргументируя это «потребностью прийти в себя»

Редакция «Ежедневного пророка» выражает искренние соболезнования семьям погибших и хочет акцентировать внимание на нецелесообразности министерского «выхода в народ».

— Действия Лича следует считать не соответствующими протоколу, но, руководствуясь словами Дамблдора, давайте попытаемся его понять и простить, он ведь первый магглорожденный. Что с него взять?.. — прокомментировал Сигнус Блэк, один из самых влиятельных лоббистов и чистокровных радикалов, который тщетно попытался занять пост временно исполняющего обязанности министра магии.

Тем временем на пост двадцать девятого министра магии вступила Юджиния Дженкинс, волевая женщина, великая волшебница, а также известная защитница прав сквибов. Надеемся, её заслуги перед общественностью не ограничатся только этим и она сумеет достойно противостоять козням Того-Кого-Нельзя-Называть»

— Да хранит Мерлин этого Лича, магглишку мерзопакостного, за то, что освободил почетное место для... — Фери осекся, вспомнив о главной загвоздке. — Ой, не нравится мне это, хозяюшка... Бедный Тёмный Лорд! Столько помех на его пути! Столько сброда в той Англии! А наследник великого Салах-аз-зара вынужден скрываться здесь!

У меня глаза округлились от такого внезапного признания в любви. Вот уж не ожидала от Фери!

— Читай дальше! — насмеявшись, велела я.

«Вчера, в возрасте 89 лет после продолжительной драконьей оспы скончался Абраксас Малфой, уважаемый член британского магического сообщества и яростный сторонник доктрины чистокровия.

Абраксас Малфой имеет продолжателя своего дела в лице своего сына Люциуса, про которого пока мало что известно за исключением того, что он обладает аналитическим умом и по примеру отца метит в дальнейшем будущем на пост министра магии. Поскольку Люциус Малфой предлагает отменить налоги на изделия гоблинской работы, он завоевал симпатию гоблинского авторитета Урмдукхука, негласного владельца Гринготтса. Кроме того, Малфой выступает за свободную торговлю в Лютном переулке, чем удовлетворяет потребности самых опасных элементов британского магического общества.

Напоминаем, благодаря стараниям покойного Абраксаса Малфоя, Тот-Кого-Нельзя-Называть начинал кампанию заигрывания с главами чистокровных семейств, в ходе которой обещал покровительство взамен на доброжелательность в отношении его противозаконной организации.

— Люциус Малфой достаточно богат, чтобы купить какое-то количество голосов, — заявил Бартемиус Крауч, отъявленный блюститель закона и безуспешный охотник за преступниками, — но выберут его только в том случае, если все остальные кандидаты погибнут.

— Абраксас Малфой всегда отличался сообразительностью и быстро менял маски. С 1957-го он называл себя глубоко толерантным волшебником, а с 1961-го толерантным лишь по отношению к отдельным личностям, — говорит звезда мракоборцев Аластор Грюм, на днях упустивший свою добычу. — Малфои вечно прибегают к хитрой уловке, дабы избежать справедливого возмездия за свои злодеяния. Прикрываются званием чистокровной знати, но в них нет ни капли благородства. Я бы ткнул иx нocoм в дерьмo, как напакocтившего кота, но они вовек не раскаются ни в чём! У них всегда есть алиби!

— Как специальный корреспондент, — говорит Рита Скитер, — я пыталась поговорить с мистером Малфоем, чтобы наши читатели узнали, что у него на уме, но он ускользнул от меня, бросив напоследок: «Я бы с большим удовольствием побеседовал с вами, но забота о благоденствии наших граждан отнимает всё моё время. Мне некогда разводить тары-бары»

Я пыталась добиться нескольких слов также от мистера Крауча, но он молча ускользнул, — праведно негодует Скитер. — Наши дорогие читатели помнят, что раньше почти все мои интервью были с Краучем, и выпуски «Пророка» шли нарасхват. Кроме того, я брала у него интервью для магического радио. Он захлебывался славословиями по поводу блистательных достижений Министерства. Человек, грозивший наказать всякого, кто осмелится посягнуть на устои английского магического общества, стал посмешищем. Он не оправдал надежд обывателей, верящих на слово всякому власть имеющему. И ещё смеет отказываться от интервью...»

— Фери, хватит! — вскричала я. — Сил больше нет слушать этот маразм. То-то от неё все ускользают. Чего она прицепилась к бедолаге Краучу?! Он и так скоро будет разгромлен, стоит всем узнать о его сыне... Скоро или не очень, но Тёмный Лорд готовит бомбу...

— Бомба бомбой, юная Присцилла, а здесь такая ирония судьбы! Старик Малфой умер вслед за неудачным покушением на своего заклятого врага. Ишь, как испугался за магглишку! — Фери злорадно ощерился, как подлинное исчадие Ньирбатора.

Под моим нетерпеливым взглядом он откашлялся и перелистнул страницу.

— А это вас позабавит, юная Присцилла! Вы только послушайте!

«Гильдия дементоров Азкабана возобновила забастовку, которую впервые начала ещё в ноябре прошлого года. Они требуют увеличения количества поцелуев с ежемесячных двух до пяти. В противном случае они грозятся выпустить на свободу половину узников, в первую очередь сторонников Гриндельвальда и поклонников Круциатуса.

Напоминаем, к Тому-Кого-Нельзя-Называть присоединилась половина дементоров, а вторая половина хранит верность Министерству, но время от времени имеет к нему претензии, как к начальству, которое должно прислушиваться к столь квалифицированным работникам. Словом, они угрожают мятежом»

— Это, конечно, намного увлекательнее, Фери, но я-то думала, что все дементоры давно переметнулись на сторону Тёмного Лорда. Чего они медлят?..

— Я так и знал, что вы переживаете за Тёмного Лорда! — истерично закудахтал Фери. Я закатила глаза. Эльф продолжал: — Дементорам скучно, вот и пользуются любым случаем, чтобы повалять дурака. Рано или поздно они все прибегут к Тёмному Лорду, не переживайте!

«Прибегут»

Я представила себя конусообразную тучу, которая бежит по тропинке, точно первоклашка. С таким самым успехом можно представить Волдеморта на утренней пробежке вокруг Ньирбатора.


Как-то незаметно пролетел день и наступил вечер. Выходит, я весь день просидела взаперти, и весь день окна моей комнаты были занавешены наглухо: яркий свет слепил глаза, и я щурилась с непривычки. Может и вправду скоро начну выть на луну. Её бледный отпечаток безобидно лежал на занавесках.

Что же случилось вчера?

Я бурно отреагировала на известие о Мальсибере. Лорд настаивал, что так нужно, велел замолчать, но я не молчала. Я напоролась. Он стукнул меня по голове, правда, посредством каменного пола. Изощрился, называется... и буря рассеялась, так и не разразившись.

О том, чтобы заснуть, не могло идти и речи. Пульсация в виске прошла благодаря снадобью госпожи, но мной овладела страшная апатия, казалось, все мои чувcтва замepли в oжидании — нeведомо чего.

Чем сейчас занят Лорд? Моей тетради в комнате не было. Неужели вчитывается? Он только использует меня. А как иначе?.. Может, задумался всерьёз над обрядом Тенебрис?.. Я расскажу ему о своём сне. Обязательно. Я испытала кратковременное облегчение, пока не задумалась: Бержита — где это? Нужно поскорее попасть в библиотеку. На четвёртый этаж... На этаж Лорда... Но не сейчас. Не время.

Стоило мне выйти за порог своей комнаты, как всякие безумные мысли зароились в голове. Меня вдруг обуяла какая-то поистине демоническая энергия, и в мозгу уже выстраивался план дальнейших действий. Дорога была каждая секунда, и я торопилась.

Фери доложил, что Тёмный Лорд ужинает с госпожой Катариной. Знаю я, как он ужинает: куражится, пока она ест.

Мне удалось незамеченной выскользнуть из замка. Погода выдалась лучше некуда. Для моей цели то что надо. Над Ньирбатором сгустились грязно-фиoлетовые тучи, где-тo вдали уже cлышались раскаты грома. Используя каждое мертвое дерево как прикрытие, я короткими перебежками пересекла двор, вышла из калитки и трансгрессировала перед калиткой особняка Гонтарёков.

В нескольких окнах особняка мерцал свет — в комнате Варега тоже. О том, чтобы войти через калитку, не могло быть и речи. Госпожа Элефеба почует скрежет защитного поля. Несчастная вдова ополчилась на меня... Как бы мне хотелось вернуть её расположение.

Я вошла с заднего фасада через комнату зелий.

Внутри был Варег.

Внезапно до меня дошло, что по моему лицу градом катятся слёзы. Из-за круглосуточного лежания в постели я разнежилась и превратилась в сентиментальную дурочку, у которой из-за любого пустяка глаза на мокром месте.

Варег внезапно оказался прямо передо мной. Он схватил меня в охапку и обнял, горячо шепча: «Приска, что случилось? Что с тобой?» Он прижимал меня к себе, а когда наконец отпустил, то едва не силой усадил в кpecло, а cам придвинул стул и сел рядом. Я подробно поведала ему обо всем. О сглазе. О Мальсибере. О жертвоприношении. Он сжимал мою руку и избегал моего взгляда. О «деликатном» обращении Лорда я, конечно, умолчала.

Варег так заслушался, что не сразу пришел в себя. Стряхнув задумчивость, он сказал:

— Прости меня. Я не знал, можно ли тебе доверять, ну... как раньше. Мало ли... Вдруг вы спелись с ним настолько, что...

— Спелись? Варег, что ты себе нафантазировал? Для него я всего лишь слуга.

— А насчёт Мальсибера я удивлён. Ты говорила, что тот не сунется в замок, пока здесь он. Это смахивало на услугу.

— Лорд хочет припугнуть меня, вот и всё. Показать, кто здесь главный. А, может, пошутил просто. Он... э-э... умеет.

— У него скверное чувство юмора, — констатировал Варег сквозь зубы.

— Ты не знаешь, куда подевался Лугоши? — спросила я, внезапно вспомнив, что это же его друг пропал.

— То же самое хотел спросить у тебя, — ответил он с натянутой улыбкой. — Ходит молва, он что-то натворил. Знать бы, что.

Варег с ещё большим беспокойством посмотрел на меня.

— Никогда бы не простил себе, если б ты пропала, — его голос болезненно дрогнул, и он поднял глаза. На сей раз уже я отвела взгляд. — Я многое сделал не так... Думал, что делаю то, что ты захотела бы, чтобы я сделал. Ты ускользала от меня, будто песок сквозь пальцы, и ты застряла в замке... с ним. Если б я знал, что тот подонок Лестрейндж что-то замышляет, я бы ни на шаг не отходил от тебя...

— Варег, уймись, — перебила я его. — Я не пришла, чтобы всё размусоливать. Просто хотела всё уладить. Ты ничего не обещал мне, а я ничего не обещала тебе. Так проще, верно?

— Разве ты не злишься на меня? — он смотрел не то с удивлением, не то с надеждой.

Я резко мотнула головой. Я не хотела выяснять с ним отношения, хотела просто вернуть нашу дружбу. Тот факт, что она иногда бывает постельной, не смущает меня. Уже несколько лет я нормально к этому отношусь, ведь намного приятнее заниматься любовью с человеком, которого знаешь как облупленного, а не искать приключений сломя голову. Так или иначе, я отказываюсь подвергать этот своеобразный уют какой-либо опасности.

— Я хотела увидеть тебя. Хотела услышать, что ты не зол на меня и не держишь обиду. Костёр я тебе по-прежнему разжечь не могу, так что... — тут я уже рассмеялась.

— Ты должна злиться. Не спорь со мной, Приска. Я знаю, что сейчас наше общение включает в себя непредвиденные риски. Я догадываюсь, понятно? Всё дело в нем. Но ты должна знать, что всегда можешь на меня положиться. Мы здесь очень одиноки... — Он глотал воздух, так торопился всё высказать.

— Варег, ты так говоришь, будто со мной должно что-то случиться. Не драматизируй, иначе я совсем сникну...

— Но я хотя бы не идеализирую, а ты к этому склонна, — заявил он, — поэтому и смотришь сквозь пальцы на то, что он творит. Ты читала о покушении на министра? Теперь он в двух шагах от власти. Ты понимаешь, чем это грозит? Это будет диктатор похлеще Сквернейшего. Кто знает, не его ли этот человек, эта Юджиния...

— Борец за права сквибов? Я тебя умоляю!

— Кстати, ты слышала о Габоре?

— А что с ним? — Моё сердце уже колотилось по самые ребра, я так распереживалась за нашего многострадального министра.

— Его наградили званием командора, и он недавно женился. Его жена Серена Джой уже ожидает первенца.

— Вот видишь! — я аж подпрыгнула, уже не ожидала услышать хороших новостей. — Британские министры сплошь бестолочи! А наш Габор, хоть и работает под Империусом, но процветает и даже размножается! — Уловив скепсис в его взгляде, я напирала: — Так что Империус вполне безобидное заклятие, раз не становится помехой даже инстинкту. Человек продолжает жить своей жизнью...

— И не отдаёт себе ни малейшего отчета в том, что происходит вокруг, — перебил он меня. — Ты так говоришь, будто наше марионеточное правительство стало залогом счастья для нас всех. Словом, мы угодили ему...

— Не всем же быть гриффиндорцами, — вырвалось у меня. — Нас не убивают. Розаску ведь не убили, а Лугоши, может, ещё вернётся.

— И ты туда же, Приска... — с нескрываемой горечью произнёс он.

— А что поделаешь? Закон стада, — я решила отшутиться. — Попробуй отсидеться на скамье, когда все играют в квиддич…

— Мы с тобой всегда отсиживались, оттачивая заклятия, чтобы применять к дубинам, играющим в квиддич.

— Но почти всегда применяли друг к другу, — отрезала я, пропустив мимо ушей то, что Варег не уловил моей метафоры.

На несколько минут запала тишина.

Внезапно Варег встал и закупорил дистилляционный аппарат неизвестным мне заклинанием, а затем начал производить действия с другими приборами, в которых я мало что смыслю. На его столе расположился звездчатый алмаз размером с ноготь мужского большого пальца. Я знаю, что это не украшение, а незаменимое орудие в опусах, но взирать на алмаз отстранённым взглядом мне было нелегко, ведь я вспомнила о Диадеме. Потом о Елене Рэйвенкло. За что она меня так ненавидит? У меня сбилось дыхание. Это всего лишь сон...

Я смотрела как заворожённая и радовалась, что Варег не забросил эту науку. Я помню наизусть опус nigredo, albedo, rubedo благодаря лишь тому, что он приводится в четвёртом очерке.

Там говорится о конъюнкции жизни и смерти, о великом единстве головы и хвоста. Уроборос пожирает кончик хвоста, как часть своей души, чтобы хвост и голова составляли единство. Когда противоположности — голова и хвост — встречаются, рождается некий потoк, который oтождествляется с философским камнем. Благодаря инстинкту xищника жизнь принимает форму непрерывного потока — великой цели Лорда Волдеморта.

В хоркруксии, в отличии от алхимии, нет понятий добра и зла. Золотое правило гласит, что всё делается из необходимости. Алхимии — как и всем отраслям светлого волшебства — неведомо такое удобство.

— Здесь многое творится, — снова заговорил Варег, присаживаясь рядом. Он заметно помрачнел. — Первой пропала Мири. Теперь Лугоши. А между ними масса людей исчезла бесследно. Или ты забыла? А если один за другим мы все исчезнем? Я слышал много жути в последнее время... достаточно, чтобы убегать со всех ног...

— Тогда убегай, — в сердцах бросила я.

— Только с тобой, — был его ответ без капли иронии.

Я могла бы поспорить с любым из его утверждений, но его откровенность согрела меня. После непродолжительного молчания мы снова разговорились, на сей раз о госпоже.

— Я уже боялась, что у неё безвозвратно улетела кукушка, тогда я была б совсем одна...

— Ничего себе! — буркнул Варег. — Как госпожа назвала это состояние? Одержимость демоном?

— Да, это её определение любви.

— Тебя это не удивляет?

— А что в этом такого? Батории никогда не любили, это считалось уделом слабых. Госпожа не любила дядю Готлиба, но верила, что своей безупречной репутацией он поддерживает статус её рода.

— А Барон разве не любил Елену? — нахмурился Варег.

— Он хотел обладать ею, и только. Если б любил, не убил бы.

— Ты раньше не говорила так. С чего бы это?

— Не знаю, — уклончиво ответила я, не желая развивать тему. — Семейные дела и статус это жуть несусветная. Лучше уж... выучиться на анимага, стать сурукуку и податься в степь.

Варег расхохотался.

— Не сказать, что я в восторге от этой идеи, но я бы подался вслед за тобой.

«Мы бы стали настоящими беспризорниками...»

— Варег, скажи, ты сегодня видел Миклоса? — осторожно спросила я.

— Да он шляется повсюду. Как его можно не увидеть!

Я попыталась среагировать спокойно, но не смогла справиться с нервами и расплакалась. Я совсем изнервничалась. Мальчик жив. Лорд — не чудовище. Проклятье!

Пришлось Варегу и об этом рассказать. Мне показалось, его тоже немало удивило то, что Лорд просто отпустил Миклоса. Странные мы какие-то. Всегдаожидаем самого худшего. Но так ведь проще справиться, когда оно сваливается...

Мы ещё некоторое время посидели в комнате зелий, затем Варег притянул меня к себе. Я гладила его шею, потом грудь и медленно повела ладонь вниз, по животу и ямке пупка, а потом ещё ниже, к той части его тела, которая трепетно ожидала моего прикосновения. И он ждал меня всем своим естеством. Это наполнило меня осознанием собственной власти, и я потянула Варега в сторону лестницы. Он безмолвно ускорил шаг.

Варег привёл меня в свою спальню, запер дверь, и стоило ему шагнуть ближе, как у меня бешено заколотилось cepдце. Я бросилась в его объятия, давая понять всю cтепень cвоего гoлода. И он отвечал с не меньшим пылом. Сначала мы, как обычно, боролись за пepвенство, но мне вдруг пришла мысль зажечь канделябр. Лучше б я этого не делала.

У меня мгновенно вырвалось:

— Во что превратилась твоя комната?! Это же настоящий бедлам!

Варег окинул комнату затуманенным взглядом, затянул peмень, выпятил грудь и напыщенно пpoизнeс:

— Мне так нравится. Пускаю эльфа только, когда захочу.

Увы, страсть сдулась. Момент был испорчен. Я увидела бедлам, подумала об эльфе, вспомнила о Ньирбаторе — и в итоге почувствовала себя не на своём месте.

— Скоро мне нужно будет возвращаться, — напомнила я, ощутив внезапную потребность зевнуть. — Я не смогу остаться у тебя.

— Я знаю, — ответил Варег, скрестив руки на груди, словно замыкая врата крепости.

Я ощутила пристальный взгляд и, повернув голову, встретилась с зелёными глазами, точь-в-точь как мои. «Он похож на моего брата», — мелькнула досадная мысль. Это окончательно добило момент. Страсть прямо-таки испустила дух... Тоска за домом, с которым я рассталась всего часа два назад, иглой кольнула в сердце. Я вспомнила, что духи Ньирбатора, несмотря на то, что Лорд принёс им жертву, защитили меня в собственной спальне. Мой Ньирбатор...

— Почему бы тебе не пойти домой, пока ещё не слишком поздно? — тихо предложил Варег. В его глазах не было злости, лишь беспредельная грусть.

«Может, действительно охладел ко мне? Так было бы лучше для... для нашей дружбы»

— Э-э... скоро увидимся в городе, да?

— Пришлёшь сову, — бросил он, провожая меня обратно в комнату зелий, а оттуда — к выходу.


На входе в Ньирбатор у меня дрожали колени. Нервы неслабо пошаливали. Мне совсем не хотелось натолкнуться на Лорда. На цыпочках я успела дойти до первой ступени лестницы, когда услышала шаги наверху. Я застыла на месте.

С площадки на меня смотрел Лорд Волдеморт. Под таким пристальным взглядом мне бы нырнуть под ковёр... Секунду-другую я колебалась, раздираемая дурными предчувствиями, но потом облизала пересохшие губы и шагнула вперёд.

— Могу представить, в каком неприглядном свете тебе рисуется моё решение. Вся эта суета с наследством. Твои опасения и надежды... — заговорил он тоном, который можно было счесть сочувственным... если не знать Лорда. — Сказать по правде, меня такой раcклад вecьма забавляет. Но, должен признать, интерьер здесь настолько хорош, что неказистый Мальсибер будет смотреться досадным излишеством, — Лорд рассмеялся, глядя куда-то поверх моей макушки.

Его смех был сочным звуком, который, казалось, шёл из глубины его души месива.

Я непроизвольно улыбнулась.

— Что ты сказала Катарине насчёт вчерашнего... инцидента? — Глаза Лорда пытливо сверкнули, не отрываясь от моих. Алый отблеск. Насыщенный.

— Что я сильно устала, резко почувствовала недомогание и потеряла сознание. Милорд, — кротко ответила я.

Краешком рта он мрачно усмехнулся.

— Должен сообщить тебе, Присцилла, ты впервые ведёшь себя так, как подобает взрocлой волшебнице. Непpeменно oтметь это coбытие в своём дневнике.

Проговорив эту издевку, Лорд отошёл в сторону и жестом велел мне продолжать путь наверх. Я молча прошла мимо него, справившись с тем, чтобы не задеть его своим плащом.

Комментарий к Глава Десятая. Печатный Досуг Да, дорогие читатели, первое появление Нагайны, пока что только в воспалённом мозгу Приски;) Ожидается целая арка. Фант.твари I,II мне совершенно не понравились, и я не воспринимаю их наравне с каноном, но отдельностоящая история Нагайны пришлась мне по душе.

В главе есть прямая отсылка к «Рассказу служанки», Серена Джой — поразительный персонаж. Это госпожа в молодости. Сама картинка — сидит, ходит, разговаривает, важничает, улыбается. Самое то. Я чуть с ума не сошла, когда увидела на экране то, что нарисовала в своём уме:)

Семья Малфоев — это единственные персы в Поттериане, которые вызывают во мне лишь рвотный рефлекс. Логически не объяснить, это что-то из разряда чувств.

А. Малфой умер в 96-м, а Лич ушёл в отставку в 68-м, но с датами у меня какие-то особые отношения. Я вообще хотела убить Лича, чтоб похоронить их в один день, как заклятых «супругов». Но решила оставить канон.

Про Юджину на пттрмр говорится, что она «столкнулась с первым подъёмом Волдеморта, но была вскоре отстранена от должности, как не отвечающая требованиям в столь сложной ситуации».

Кстати, Prisca на латыни означает «древняя», имя довольно распространённое в Венгрии. Примечательно, что Priscilla — это уменьш.ласкательная форма.

====== Глава Одиннадцатая. Смотри На Меня ======

Пятница, 15 апреля 1964 года

Этой ночью никакие кошмары не тревожили мой ночной покой. Я хорошо выспалась, хотя проснулась ещё тогда, когда над восточной грядой гор первые лучи рассвета окрасили зелёные вершины.

Уже с утра в мою комнату пожаловала госпожа Катарина.

— Душенька моя! Тебе уже лучше? — она всхлипнула и бросилась ко мне. Я поспешно слезла с кровати, и тут же очутилась в её объятиях.

— Госпожа, не надо, я в порядке... Не плачьте, пожалуйста. А то я тоже разревусь.

— Нет-нет, моя хорошая. Тебе незачем плакать. — Она отстранилась и вытерла слезы платком. — Ты выздоровела. Ты молодец!

— Спасибо, любезная... — и тут я чуть не треснула себя по лбу за непроизвольное цитирование Лорда.

Госпожа не обратила внимания и продолжала ворковать, гладя меня по голове:

— Тёмный Лорд говорит, что ты прилежно трудишься. Расскажи мне о своих успехах. Как продвигаются ваши с Тёмным Лордом академические занятия?

«Академические... деликатнее не выразишься. Госпожа перепутала его с моим преподавателем»

— Он очень добр ко мне, — отозвалась я, отводя взгляд в сторону.

Белый гроб, свежий могильный холмик; Варег, плачущий на плече у Агнесы; госпожа, плачущая на плече у Варега. Мои похороны промелькнули в моей голове за долю секунды.

— Знаешь что? — госпожа заговорщически улыбнулась. — Тёмный Лорд пообещал мне не перетруждать тебя. Ой, я так ему благодарна! Как же нам всё таки повезло принимать в нашем доме такого гостя!

«Она больше не называет его демоном. В её белокурых волосах не осталось ни одного седого волоска. Волдеморт опять в фаворитах. Ишь, как постарался. Где же обучают такому актерскому мастерству?..»

— Знаешь, душенька, что Тёмный Лорд сказал мне? — госпожа выдержала паузу и продолжила: — Он сказал, что «лишь наследница Баториев может заставить умолкнуть унылый голос традиции, осуждающей тех женщин, которые властвуют»

И улыбнулась в ответ на мои вытаращенные глаза.

«Люди по большей части просто свиньи», — говорила Графиня. Но о каком властвовании может быть речь, если нужно просить разрешения у Лорда, чтобы резать этих свиней? Без него ничего нельзя — ни маггла линчевать, ни телевизор в ломбард заложить. До всего у него есть дело. Порадует ли его властвование Юджинии Дженкинс, вот в чём вопрос.

— Приска, я хотела тебя кое о чём спросить, — произнесла госпожа немного шепотным голосом, будто хотела спросить о чём-то неудобном. — Ты не замечала, что с детскими комнатами на четвёртом этаже происходит... нечто странное?

— Вы имеете в виду, что мы больше не можем в них войти? Госпожа, вы только теперь заметили?

— Это Тёмный Лорд, да? Мне, конечно, ничего не жалко для Тёмного Лорда, но детские комнаты!.. — госпожа растерянно оглядела мою комнату, будто где-то там должен быть ответ на это безобразие.

«И вправду — какую цель он преследует? Детские комнаты там вполне обычные. В замке найдётся десяток более приличных интерьеров...»

— Милорд упоминал, что хотел бы переделать их в дуэльный зал и библиотеку... — Мне отчего-то пришло в голову оправдывать его. — Сами подумайте, из-за... академических занятий ему приходится много времени проводить в библиотеке, но знание о том, что это газовая камера, погубившая многих... Согласитесь, здравомыслящие лорды не приемлют такой опасности...

— Но детские комнаты! — госпожа горестно качнула головой. — Ньирбатор не позволит их переделать!

— Разумеется, не позволит, и я ему говорила, но... Значит, эти комнаты нужны ему, — я вконец растерялась.

Госпожа не стала больше ничего говорить на этот счёт, и мне полегчало. «Почему я должна оправдывать Лорда? Почему должна искать смысл в его причудах, чтобы отвечать перед госпожой?»

— Госпожа, позвольте спросить, а Тёмный Лорд сообщал вам о приезде...

— Дорогой Криспин уже написал мне, — мгновенно воодушевилась госпожа. — Ни о чём не переживай, вы чудесно поладите. Ты была ещё такой девчушкой, когда вы в последний раз виделись. Будешь теперь называть его по имени, ты ведь уже взрослая. Криспин пишет, что ему не терпится взглянуть, какую леди я из тебя воспитала!

Мне стало не по себе. Леди не лазят по люкам и не ходят в трактир. Не знаю, что себе думает тот увалень, раз пишет такие пожелания. Я бы попросила госпожу дать мне почитать его письмо, но не хотела портить себе настроение с самого утра. Я лишь осведомилась о дате его приезда. Начало мая.

Да упадёт кирпич ему на голову прямо на вокзале!

Госпожа разрешила мне не спускаться в обеденный зал, а велела Фери принести завтрак в мою комнату. Бокалы с фруктовым салатом. Бароновы кальсоны, мне будто двенадцать лет!

Понурив голову, я уплетала фруктовый салат и утешалась мыслью, что я для госпожи Катарины не просто воспитанница, а как родная дочь, и она знает о моих надеждах на Ньирбатор, а если в их основе лежит собственничество, то никто, кроме неё, не мог его во мне воспитать.

Фери последние два дня приводил замок в порядок. Замок и так в порядке, как мы с госпожой это прекрасно знаем, но Лорд в разговоре с госпожой несколько раз настоятельно обронил, что хороший эльф не уснёт, пока не наведёт порядок, поэтому Фери, любитель подслушивать, начал демонстративно его наводить. Теперь каждый день у него очень много дел: выдраить, вымыть, выбить пыль, отполировать и постирать.

Кухню Фери преобразил до неузнаваемости — каменные стены теперь украшают картины со сплошными трудягами: эльфы, сну­ющие у очагов, эльфы, шинкующие oвощи на pазделочных дocках, эльфы, приподнимающие кpышки кастрюль, эльфы, надраивающие раковины до ocлепительной белизны. Они движутся как белки, не поднимают голов и даже не моргают.

На центральной картине изображены красный перец, синий чеснок и чёрный редис.

От благоуханий там выворачивает душу.

Также Фери начал подавать Лорду обед на серебряных подносах, и тарелки он прикрывает крышками на английский манер. Я узнала об этом, когда подглядывала сквозь дверь — всего несколько минут, но этого было достаточно, чтобы понять: раболепие Фери не пленило Лорда. Кажется, эльф нарвался на ещё большую неприязнь.

Мне неведомы причины, но у меня есть все основания полагать, что Лорд смертельно ненавидит домашних эльфов.

Суббота, 16 апреля

Мы виделись с Варегом — впервые после того, как я тайком прокралась в его дом. Мне немного неудобно за то, что было, хотя неловкость уступает место радости от примирения.

Варег ждал меня у входа в склеп, засунув руки в карманы своего плаща и наxлобучив на глаза капюшон. Он пребывал в мрачном настроении, хотя несколько раз сострил на тему последних происшествий, в особенности касательно исчезновения своего друга Лугоши. Матяш Балог между тем присматривает за булочной, надеясь, что его друг вернётся. Лугоши его бы за это не похвалил, напротив — он бы дал ему пинка под зад и запретил впредь приближаться к его собственности. Дружба дружбой, но в такие тёмные времена легко потерять своё предприятие.

Лугоши пропал. Это уже ясно. Это почувствовали все, ведь мы видели его ежедневно и многие возмущались по тому поводу, что он везде. Теперь его нет нигде. В местной газете уже напечатали некролог. Смерти никто вроде бы не лицезрел, но говорят, если такой, как Лугоши, пропал, значит, наверняка умер, иначе он бы уже облапошил своих похитителей и вернулся домой.

Без булочек мы, разумеется, проживём, но суть в другом: исчезновение одного из наших пошатнуло в людях уверенность в завтрашнем дне. Похожие волнения были в народе ещё в ноябре прошлого года, когда мы только читали в газетах о Том-Кого-Нельзя-Называть и думали-гадали, за что нам всё это.

Здешние обыватели по-своему представляли себе приход к власти Того-Кого-Нельзя-Называть: толпы поклонников запрудят все улицы; для встреч с верховным магом будет выстроен почётный караул; его апартаменты будут завалены подарками, когда важные лица будут приходить к нему на званые ужины и получать иммунитет для себя и своих семей. Он будет выступать за трибуной, обращаясь к волшебникам, принимая позу ведущего государственного мужа Европы. О боги... Оправдай он ожидания наших обывателей, всё это было бы по-петушиному смешно.

Никто из здешних понятия не имеет о его цели — победить смерть. Кажется, все действительно верят в то, что его заботит верховенство чистокровных. Не знаю, справится ли горстка людей с этим верховенством, поскольку фамильные проклятия многих оставляют одинокими и бездетными, а если рождается наследник, его, как правило, тянет к магглам. Наше медье тоже потихоньку вымирает, мы — один из последних оплотов чистокровия. Но нам не хочется побеждать смерть. Думаю, если б хотелось всем, сама идея разонравилась бы Волдеморту.

Мы с Варегом посидели часок в склепе на довольно непривычном расстоянии друг от друг, выпили по сливочному пиву и перетерли косточки Пожирателям. Варег считает, что Агнеса дала слабину, приняв ухаживания Пожирателя; нрав Алекто Кэрроу ему напротив очень нравится; насильника-убийцу Каркарова он не признаёт, говорит, это клевета, и Каркаров на такое не способен.

Притом Варег вспомнил, что Каркаров как-то выразился насчёт романтики: «Брать за шкирку да тащить в постель!» Тогда он посчитал это обычным задором, а теперь на его лице проскользнула тень подозрения. Легко упустить тот момент, когда в милейшем друге детства пробуждается берсерк, и ты не можешь взять в толк, как это из него такое выросло.

Лорд бы не врал насчёт Каркарова, хотя, если хочешь бросить кость, такая мерзкая клевета действует безотказно.

В медье уже начались приготовления к Вальпургиевой ночи — в ночь на первое мая будут великие гулянья и массовые ритуалы. По-моему, с каждым годом празднование майской ночи приходит в упадок — качественной магии становится всё меньше, а оргий всё больше. Госпожа говорит, это признак вырождения, поскольку физической необузданностью страдают только магглы — из-за чего их так много расплодилось.

По словам госпожи, «испанка», выкосившая пол-Европы была делом рук наших волшебников в попытке ввергнуть магглов в отчаяние и отбить желание размножаться. В итоге это поспособствовало их небывалой жажде жизни, неконтролируемому размножению и усовершенствованию методов долголетия.

Воскресенье, 17 апреля

Сегодня Лорд велел мне прийти в дом Бартока «поработать с ним в его кабинете». То ли он опасается, что библиотека Ньирбатора поглотит его очерки, то ли хочет вытащить меня из-под надзора духов Баториев, чтобы всласть поиздеваться.

Тем не менее он не торопился впускать меня, когда я, аппарировав к дому Бартока, постучала в дверь его кабинета. Я успела постучать уже трижды, когда дверь внезапно отворилась. Лорд не ответил на моё приветствие и даже не смотрел в мою сторону. Я не знала, радоваться или горевать, а он лишь молча указал мне на диван.

— Милорд, а не плодотворнее было б работать с очерками в библиотеке Ньирбатора? — спросила я около двух часов спустя.

— Тебе трудно соображать вне стен своего дома, Присцилла? — последовал жёлчный вопрос на вопрос.

Всё бы ничего, но... Я краешком глаза посмотрела влево — там, на стене, обитает первобытное зло. Бауглир со своего портрета пасёт за каждым моим движением. От его взгляда мне хочется пасть ниц и затянуть песнопения на чёрном наречии.

Разумеется, Лорд Волдеморт неуязвим в своём кабинете, но это не распространяется на такую «глупую девчонку», как я.

Если подумать, приличной штаб-квартирой Пожирателей мог бы стать особняк Каркаровых, но Лорд, должно быть, неспроста выбрал дом без хозяев. Как-то странно содержать свой кабинет в чужом доме, даже с мощными защитными чарами — всё равно не то.

— Тебе есть что сказать насчёт пятого очерка? Нет? — он иронически скорбно покачал головой, поймав мой взгляд. — Тогда работай молча.

Кусачие реплики Лорда не очень пугают меня, ведь он доверил мне такие драгоценные писания, и меня незачем убивать... Ну совершенно незачем...

Пятый очерк говорит об использовании в обряде птицы шантак. Она похожа на «вымершую ящерицу с лocнящейся, точно китовая кожа, головой, изогнутыми внутрь рожками и беззвучно хлопающими крыльями». А вместо мордочки у неё «блеклая чернота». Не уверена, где можно поймать эту шантак, в очерке говорится, что она «кружит над бессолнечной вечной бездной, где носится трупный воздух и клубятся ядовитые туманы». Не то чтоб я не могла выколдовать трупный воздух и ядовитые туманы, но это будет безыскусная профанация, как выразился Лорд.

Следующие полчаса я работала молча, уткнувшись в пергаменты, которых на столике передo мной былo как листьев под ocенним деревом. Лорд ничем особо не был занят; сидя за письменным столом, он листал страховидную книгу в красном сафьяне, но не читал.

Я бросала на него многозначительные взгляды, проверяя степень его готовности снизойти ко мне. У меня были планы на этот вечер — хотелось утолить своё любопытство. «Бержита». Я уже разобралась, что это местность в Албании. Это по его части.

Поймав мой пытливый взгляд, Лорд тяжело вздохнул с ловко разыгранной усталостью.

— Ну, говори же.

— Расскажите мне что-нибудь об Албанском лесе? Пожалуйста, милорд...

Он прикипел ко мне взглядом, в котором за секунду мелькнуло много чего: нервозность, подозрительность, любопытство.

— Что ты себе вообразила, а? Я что, похож на портрет Барона, которому заняться больше нечем, как тратить время на глупых девчонок?

— Глупая девчонка здесь всего одна, и, заверяю вас, потраченное на неё время не пропадёт зря. Милорд.

Моя самокритичность вроде позабавила его, а я сидела как на иголках, взвешивая шансы получить желаемое или быть позорно отвергнутой.

Он проигнорировал меня и дальше листал. Тогда я перешла в наступление и пересказала свой сон о лесе, женщине и змее; упомянула даже её реплики о моём отце. Стоило мне произнести слово «Бержита», как Лорд мгновенно переменился. Его глаза алчно загорелись. Он тут же потребовал, чтобы я снова пересказала свой сон. Я бы так и сделала, но Лорд внезапно передумал и, сомкнув свои зрачки на моих, решил увидеть всё сам. Я тут же подпрыгнула, испугавшись, что он обозрит лишнее, а именно — Варега.

— Не надо, милорд, пожалуйста, — взмолилась я. — Я вам всё пересказала...

— Что-то затаиваешь, Приска? — прошипел он. — После всего, что я тебе доверил? Пользуешься моим расположением, но смеешь скрытничать? — он издал горьковатый смешок и добавил ледяным голосом: — Я могу ввергнуть твое существование в кромешную тьму.

«Со временем я смогла бы превратить кромешную тьму в уют», — подумала я.

Я молчала, а комок в моем горле был сродни шару адского огня. Агрессивная магия поднимала мой подбородок. Забившись поглубже в угол дивана, я как-то умудрилась ещё разок мотнуть головой. Лорд был непреклонен. Не сводя с меня глаз, он грациозно сел напротив. Нас разделял столик. Хоть что-то.

— Не глупи, девчонка, — проговорил он холодно и строго. — Хотелось бы сказать, что тебе нечего бояться, но пока ты скрытничаешь со мной, тебе многое грозит.

Волдеморт с прищуром проследил за движением моей руки — я обхватила ею подушку, чтобы унять дрожь. В следующую секунду багреца в его глазах — впервые показавшаяся мне своеобразно прекрасной — застыла на моей радужке, и я поняла, что сейчас произойдет.

Он увидел то, что хотел. И он не копался. В кои то веки решил разыграть из себя джентльмена. После легилименции в кабинете воцарилась тишина. Лорд сосредоточенно размышлял, поглаживая древко палочки.

— Значит, ты уже знаешь о Бержите, об этом... особом месте в Албанском лесу, — негромко произнёс он. — А тот предыдущий сон с Серой Дамой, когда он тебе приснился?

— М-м... Се-серая Дама... кто это? — спросила я, потирая пульсирующие виски. Я бы не прочь сказать, что это легилименция вышибла мою сообразительность, и пробел в образовании несущественен.

— Елена Рэйвенкло, — процедил Лорд. — Так когда она впервые тебе приснилась?

— После того, как вы показали мне крестраж... он такой... — я запнулась, осознав, что едва не призналась в том, к чему меня тянет.

Однако лицо Лорда озарило всезнающее самодовольство.

— Хочешь снова его увидеть?

У меня пересохло в горле.

— Да, — выдохнула я, — очень хочу.

При всем желании, я вряд ли смогу перечислить все более-менее приемлемые и совершенно дикие теории, что мелькали в моей голове, пока я любовалась крестражем. Я была поражена, как в первый раз. Лорд, казалось, получал огромное удовольствие от моей реакции. Он разорвал свою душу. Что мешает ему разворотить мою?..

Лорд подошёл к тайнику и поманил меня к себе. Приблизившись, я стояла неподвижно, но изнутри от столь близкого присутствия крестража меня била дрожь.

Медленно Лорд зашел мне за спину. Он держал Диадему в открытом футляре передо мной, а сам стоял сзади, не прикасаясь, но мне было невыносимо жарко, будто на всю спину раскинулся солнечный ожог.

— Смотри… — только и сказал он.

— Я смотрю, — сглотнув, прошептала я.

Он хотел, чтобы я созерцала крестраж под прямым солнечным лучом. Вскоре я поняла, почему. Прожилки в алмазах Диадемы на сей раз были похожи на дорожки с мускатными розами в полном цветении. Под прямыми лучами казалось, что бутоны прятались в тени, отвергнув солнце, не пожелавшее однажды согреть их. Странные картины роились в моём мозгу.

Слова и поступки Лорда остаются для меня тайной за семью печатями, но в том, что во всём он преследует лишь свою пользу, я не сомневаюсь. Созерцание этой диковины я втайне сочла вознаграждениям за легилиментную атаку. Я уже не чувствовала обиды.

Не помню, спустя сколько времени Лорд захлопнул крышку футляра. Смешок, раздавшийся над моим ухом, прокатился дрожью по всему телу. Я обернулась, будто невидимые цепи освободили меня.

— Гм, а твоя реакция на мой крестраж куда занятнее, чем казалось раньше. — Голос Лорда прозвучал нормально, без елейных интонаций, от которых хочется свернуться в улитку. Но взгляд у него был такой, как всегда — немного высокомерный, немного задумчивый.

— Всё в порядке?

Я среагировала не сразу, покачала головой.

— Иди присядь, — он кивнул на диван.

Я так и сделала. Мне не было стыдно за свою реакцию, ведь кто, как не Лорд, понимает магнетизм чёрной магии. Приобщение к хоркруксии сокращает все дистанции; ты уже не чувствуешь себя пассивным наблюдателем.

Я думала о том, как многого я не знаю. Существуют вещи, которые большинству волшебников невдомек. А Лорд Волдеморт знает всё. Тяжело совладать со страхом, когда рассуждаешь так о человеке, который в эту минуту смотрит на тебя и видит тебя насквозь.

«Чтобы выдержать обаяние этого крестража, мне необходимо прибегнуть к большому количеству холодных примочек», — подумала я, вперив взгляд в пергаменты, чтобы Лорд не заподозрил, насколько я безнадёжна.

Он сидел за своим письменным столом, расслабленно откинувшись на спинку. Его лицо было сплошным самодовольством. И этого оказалось достаточно, чтобы он снизошел.

— Ну что ж, кое-что я могу тебе рассказать, но запомни себе, — он предостерегающе наклонил голову, — всё это должно остаться между нами. Если я узнаю, что в медье возник небывалый интерес к иностранным лесам, моё наказание последует незамедлительно, — учтивости в его голосе как не бывало.

Снизошел! — хотя с таким покровительственным видом, как если бы я ему была по гроб жизни обязана. Хотелось бы сказать, что я его вынудила, но такой глагол неприменим к Волдеморту.

Лорд встал и начал медленно ходить по кабинету взад-вперёд, точно по классной комнате. «Старик Шиндер мог бы замолвить словечко перед директором Дурмстранга, такой бы учитель был... Но это слишком грубый ход, Лорд действует изощренней». Он крутил в пальцах волшебную палочку и поглядывал на меня изучающе. «Может быть, он никому ещё не рассказывал?» — мелькнула мысль, которая почему-то взволновала меня сверх меры.

— Первое, о чем стоит упомянуть — это разделительный барьер между Албанским лесом и внешним миром. Он сродни проходу на платформу девять и три четверти на Кингс-Кросс, минута замешательства и сомнения — и ты не пройдешь. Тебе приходилось слышать о нём?

— Конечно, милорд. Поезд в Дурмстранг тоже когда-то отправлялся с такой платформы, пока она однажды не исчезла вследствие многочисленных магглоотталкивающих чар.

— Я слышал об этом. Весьма плачевный исход, — насмешливо кивнул он.

Лорд поведал многое. Оказывается, магглы тоже могут угодить сквозь барьер, но не более двух в год. Чаще всего они находят смерть в пруду, расположенном посредине леса. Пруд заколдован так, что маггловский взор видит иллюзию: то, к чему стремится и в чём нуждается. Магглу может пригрезиться выход и он бросается в этот пруд. Там обитает всякая водная нечисть, а также гриндлоу, завезённые Гриндельвальдом из Англии.

Неподалёку от барьера находится постоялый двор, где останавливаются странствующие волшебники. Дом Вальдрена находится в трех милях от него, и служит северной границей Бержиты — места, которое обозначено лишь на двух картах — той, что в библиотеке Ньирбатора и той, которой пользуется Лорд.

— На самом деле это источник и хищник, — рассказывал он. — Магия там не ведает пределов, поэтому может выходить из-под контроля.

Оказывается, трансгрессия в лесу невозможна, но в наличии есть портал, который приведёт волшебника в любое место по его желанию в радиусе шестидесяти миль от Бержиты. Нужно всего лишь сказать вслух, и этот портал не имеет срока действия.

Я разинула рот от удивления. Шестьдесят миль это много. Даже слишком много для места, где невозможно трансгрессировать.

— А кто создал его там, милорд? — поинтересовалась я.

— Я, конечно же, — он удивленно приподнял бровь, будто я должна была догадаться.

Собственноручно создавать порталы вроде бы запрещено, но это же Волдеморт, и речь идёт об Албании.

— А как он выглядит, милорд?

— Верёвочная лестница на дереве висельника.

— Значит, любой волшебник в лесу может использовать его? Благодаря вам, милорд?

— Ага… — многозначительно ответил он. Его острый, чуть насмешливый взгляд, казалось, спрашивал: «За кого ты меня держишь?» Лорд откинул голову назад с таким видом, будто это самая увлекательная часть его рассказа. — Видишь ли, волшебники, живущие там, довольно суеверны, и они под страхом смерти не прикоснутся к дереву висельника, поэтому...

— Это кость поперёк горла, — констатировала я.

— Умничаешь, Приска? Не советую, — холодно осадил он меня.

Оказывается, беспалочковая магия в лесу, равно как трансгрессия в лесу не действует; также уменьшительные и расширяющие чары, передвижения объектов и так далее. Зато Непростительные заклятия производятся более гибко, как и темномагические обряды разных категорий.

— Едва я начал пятый обряд, как всё вокруг завибрировало, перебирая сосновые иглы, точно струны заколдованной арфы, — вспоминал Лорд. — Весь лес охватил вихрь истошных воплей. Еще мгновение — и звезды исчезли. Потом как будто холодная рука схватила меня за шею, и сущая магия подняла меня в воздух и швырнула в пустоту, холодную, мокрую и скользкую. Поначалу, инстинктивно я пытался сопротивляться, но вовремя осознал, что ради завершения обряда могу всё перетерпеть, ведь моя магия вздымается выше, чем дано постичь обычному волшебнику...

Я слушала Лорда, неотрывно смотря на него. Он решил, что весь этот ужас того стоит. Если вспомнить, я тогда лежала в больнице и читала об этом в газете. Кто бы мог подумать, что виновник тех происшествий заявится в мой дом. Где-то на задворках моего сознания затаилась мысль, что Лорда привлекает собственная боль. «Черты его лица искажены... И взгляд старше, чем мир. В полумраке этого не видно, но дневной свет обличает. И во всём этом следы былой красоты...»

Лорд между тем продолжал рассказывать. Если Албанский лес слывёт одним из самых опасных мест в Европе, нет ничего странного в том, что Лорд обрёл в нём алтарь для тёмных искусств. Вряд ли материальный алтарь, сооружённый им в люке, может сравниться с сущей необъятной магией.

— Никому из людей не доводилось прежде видеть настоящий Албанский лес, — с нескрываемым злорадством говорил он, — и никто даже не догадывается, что он собой представляет. О его причудах магглам известно лишь по их бездарным легендам. Например, они называют его местом, куда все упыри сбрасывают объедки своих пиршеств, а нужное направление в лесу может указать новая порция костей.

Его холодный смех разрезал воздух в кабинете пополам.

— Кратко говоря, там есть места, — продолжил Лорд, — где не просто пусто, не простo oтсутствует всё, что свойственнo жизни, но цаpит сама Пустoта, как некая cила, cтремящаяся подавить любого, кто дерзнёт проникнуть туда, — в тоне Лорда проскальзывали нежные нотки, и у меня сложилось впечатление, что он бы не прочь вернуться туда.

Чем дальше он углублялся в тайны Албанского леса, тем мрачнее становилась комната. На столе подрагивал язычок cepебряной лампы, наполненной пахучим маслом, и свет не был тусклым, он почти потух. А лампа с красным абажуром и вовсе коптила, словно ей не терпелось уступить место плотной тьме. При таком светопогребении на меня снизошло озарение.

— Что-нибудь… не так? — послышался вкрадчивый голос.

— Вы говорили, что записки о Маледиктусе в очерках не было, верно? Она появилась там во время вашего пребывания у Вальдрена. Так вы сказали, милорд?

— Развивай свою мысль дальше, — сказал он, смотря при этом на меня с каким-то враждебным прищуром.

— Он мог оставить вам подсказку... Есть же такая вероятность? Вы постигали тайны леса под его началом, руководствуясь его наставлениями, я верно вас поняла, милорд?

— Не совсем, — поспешно возразил он, смотря куда-то сквозь меня. — Я не принимаю руководства ни от кого. Только собственный опыт даётся в нужное время и находит благодатную почву. Но Вальдрен... — произнёс он тихо, я бы даже сказала, с почтением. — Пopой талантливый волшебник может служить путеводителем, а его жизнь — путеводнoй нитью. В конечном счёте мои познания в области тёмных искусств намного обширнее, чем у любого другого из ныне живущих волшебников. И чем были когда-нибудь у Вальдрена.

Я не стала ничего отвечать, решив, что Лорд ухватил мою мысль, и теперь задумается. Его глаза тем временем внимательно скользили по моему лицу.

— Время для недомолвок и намёков исчерпано, — заговорил он совсем вкрадчиво. — Расскажи мне о том сне, когда тебе впервые приснился Албанский лес.

Ёжась под его алым взглядом, я рассказывала о сне с Еленой Рэйвенкло. Упустила только некоторые моменты, например, слова о том, что её убили, и что меня ждёт то же самое, и о фасоне платья.

Я сидела на диване, а Лорд стоял передо мной, сжимая и разжимая пальцы, словно ему до боли хотелось что-нибудь скомкать и разорвать. В иные мгновения его взгляд был таким испытующим, что мне казалось, он набросится на меня.

— Даже до сих пор ощущаю влажную землю на своих пальцах, — окончила я своё повествование. Под замораживающим взглядом Лорда я совсем сникла.

— Здесь есть над чем поразмыслить, — сказал он холодно.— Почему ты раньше не рассказала?

— Бессмысленно выстраивать теории, не имея фактов, верно, милорд?

— Не увиливай, Приска! Толкуя мне о маледиктусе, ты тоже не располагала фактами, опираясь лишь на свою интуицию.

Лорд заметался по комнате, шипя себе что-то под нос. На его лице отражались противоречивые чувства.

— Я не придаю снам великого значения, милорд, поскольку считаю их личной реакцией на происходящее. Я думала, вы будете смеяться, если я расскажу...

— Меня начинает изрядно подбешивать, что тебе известно больше, чем ты делишься со мной в своей милой тетрадке, — произнёс Лорд, нависая надо мной. Агрессивная магия рассеивалась, он была вездесущей. Весь кабинет был пропитан недовольством Волдеморта.

— Значит, я должна была записывать туда свои сны? — я непонимающе смотрела на разъярённого волшебника. — Это нелепо. Как можно записывать свои бредни туда, где вы оставляете ваши записи, где расшифровка Кудесника и наброски жизненно-важных обрядов?

— Замолчи! — палочка в руке Лорда взметнулась, рассекая воздух со свистом.

Но ничего не произошло.

— Милорд, простите меня, — спохватилась я, — мне неловко, что мои сны... э-э... произвели на вас такое впечатление... Если б я знала, что...

— Тебе ли не знать, что кошмары напрямую связаны с твоим нынешним занятием? — его глаза так злобно сверкнули, что мне хотелось снова извиниться.

— То есть, с вами.

— Да, со мной, — подытожил он.

Лорд отвернулся и расхаживал по комнате, видимо, переваривая всё, что я ему поведала. Я чувствовала себя нелепо. Я не обладаю даром прорицания, но со слов госпожи знаю, что сны в стенах Ньирбатора не похожи на сны в обычных домах.

Накаленная атмосфера понемногу убывала.

— Катарина до сих пор беспокоится за твоё здоровье, — Лорд застал меня врасплох, проговорив это таким тоном, будто я повинна в чём-то.

— Это... это всё Фери, милорд. Он напугал госпожу. Сказал, что я окочурюсь, как августейшая Мара Стржеховски.

Губы Лорда внезапно дрогнули в усмешке.

— Смотри, не окочурься... без моего разрешения.

— Да, милорд, — ответила я, словно это был вопрос, а не приказ.

Лорд стоял, сложа руки на груди и опираясь бедром о кованую решетку незажженного камина. Несмотря на духоту на дворе, в кабинете Лорда было довольно холодно, хотя раньше в доме Бартока я не замечала подобных сквозняков.

Разжигать камин Лорд, видимо, считает ниже своего достоинства. По внезапному побуждению я предложила позвать домовую эльфийку Мими, которая с недавних пор служит здесь. Мими раньше принадлежала профессору Сэлвину, но в один чудовищный день Лорд потребовал, чтобы тот «одолжил» ему Мими, поскольку эльф, служивший здесь раньше, внезапно скончался.

— Так позови, чего ты ждешь? — бросил Лорд, не меняя позы.

Существо с глазами испуганной лани и кожей цвета сгнившей соломы явилось в мгновение ока. Согласно всем нормам ветхого приличия, Мими была одета в грязную наволочку.

— Мими, разожги камин, — велела я как можно мягче, помня, что я не у себя дома.

Мими не сдвинулась с места. Она промямлила что-то себе под нос, теребя пальцами свой засаленный передник, одетый поверх наволочки.

— Ты слышишь, что я тебе сказала? Разожги камин!

— Она повинуется лишь мне, — раздался негромкий голос за моей спиной.

Лорд стоял за своим письменным столом, заклятием запечатывая очерки в тумбочке.

— Правда? Ну... тогда прикажите ей, милорд.

— Мне не холодно, — сказал он.

После резких перепадов настроения нарочитое безразличие стоит вторым в списке моих самых нелюбимых черт Волдеморта. Он неторопливо обошёл меня и двинулся в сторону двери.

— Следуй за мной, — сказал он, уже взявшись за ручку двери. Его бровь выжидательно поползла вверх.

Когда мы сошли на первый этаж, я поняла, куда он меня ведёт — в комнату собраний.

— Милорд, а разве мне мо...

Он оборвал меня на полуслове:

— Задумайся, нет ли у тебя суицидальных наклонностей, если ты до сих пор не горишь желанием побывать на моём собрании? Неужели тебе совсем неинтересно? — смерив меня негодующим взглядом, Лорд выдохнул: — И не стыдно тебе?

Я поджала хвост и пробубнила извинение.

Входя вслед за ним, я трусливо фантазировала о том, что я в мантии невидимке и полчище Пожирателей не увидит меня.

Первым я сразу увидела Каркарова, затем профессора Сэлвина, затем Розье; даже старик Шиндер присутствовал.

Меня охватило то же самое чувство, как тогда, когда я впервые шагнула в вестибюль Дурмстранга.

Желание затеряться.

Комментарий к Глава Одиннадцатая. Смотри На Меня Я рассматриваю Вальдрена, как некую отцовскую фигуру для Волдеморта — не в плане эмоций, а в желании передать свои знания кому-нибудь достойному. В моей истории Вальдрен не встретил никого достойнее Волдеморта. В каноне Дамблдор говорит: «Окончив школу, он исчез, скитался в дальних краях, якшаясь с самыми опасными колдунами и магами. И всё глубже погружался в тайны чёрной магии». Здесь Вальдрен является собирательной фигурой всех этих волшебников, а также связующей нитью с Албанским лесом и Нагайной.


Это, конечно, не кроссовер, но Мелькора я не могу не упомянуть. Такой себе кинк. Всему виной Сильмариллион, моя настольная книга.

====== Глава Двенадцатая. Орсон Эйвери ======

My armada – led to the slaughter.

My armada – nothing but murder.

To conquer and blunder

Led to the slaughter

Nothing but murder

My armada.

Public Image ltd.

17 апреля, воскресенье 1964 года (вечер)

Комната собраний утопала в полумраке и была освещена огоньком одной-единственной свечи, повисшей в воздухе. Свечи в канделябре никто не зажигал — предпочтения Лорда Волдеморта превыше всего.

Пожиратели смерти в своём большинстве сидели вразвалку вдоль длинного массивного стола, но стоило Лорду войти, как все встали и сразу же повесили головы, точно провинившиеся домашние эльфы. Короткий, лишенный какой-либо учтивости кивок усадил всех обратно.

О моём существовании Лорд и вовсе забыл. Не то чтоб я жаловалась, но — как подтвердились мои подозрения — мне там и вправду нечего было делать. Несколько стульев были свободны, и я выбрала тот, что с краю, возле Каркарова. Позже я узнала, что его раньше занимал Драган Каркаров, дядя Игоря, отец Агнесы и по совместительству её узник.

На Игоре Каркарове не было ни следа, напоминавшего о неудаче, постигшей его на поприще любви. Он выглядел, «как новенький шестипенсовик», — так с недавних пор начал выражаться Фери. Можно подумать, мой эльф побывал в Англии и нахватался словечек. Должно быть, таким образом он готовится к приезду Мальсибера. В экстремальных жизненных условиях и не такие таланты пробуждаются.

Алекто и Амикус Кэрроу сидели напротив, кровожадно таращась на Каркарова. Его это, судя по всему, ничуть не огорчало, а его состояние можно было даже назвать возбужденной заинтригованностью. Прежде чем я успела устроиться поудобнее, он дважды подмигнул мне, не прерывая игры в гляделки с Кэрроу. Какое-никакое, но всё же общество, как сказала бы госпожа Катарина.

Профессор Сэлвин кивнул мне, а от профессора Шиндера приветствия я не дождалась. Тот сидел рядом с Долоховым, главой бюро магического законодательства, и сам держался как какой-то министр, смотрел лишь на Лорда, и то как! — с подлинным благоговением, а не как на всех обычно.

Лорд встал во главе стола и окинул Пожирателей таким взглядом, как будто он вовсе не собирался приходить, а присутствует лишь потому что его долго упрашивали. Не самое ободряющее начало.

— Приветствую вас, Пожиратели смерти, — негромко сказал он.

Все застыли словно по команде. В полумраке сверкало двенадцать пар глаз, впившихся в стол, видавший лучшие времена.

— Как всем вам известно, на днях мы потеряли нашего верного друга, — присаживаясь, промолвил Лорд. — Абраксас прожил достойную жизнь, послужив орудием в моих руках для закулисного влияния и налаживания связей. К сожалению, многие из вас — и я в том числе — не смогли присутствовать на егопохоронах ввиду того что скопление моих сторонников в одном месте сыграло бы на руку Министерству. Крауч, видите ли, пал столь низко, что взял за привычку вычислять сторонников по тому, кто приходит проститься с покойным. Но не будем отчаиваться, друзья, почтим память Абраксаса минутой молчания, — апатия в голосе Лорда выказывала жуткий фарс, но все как по команде понурили и так повисшие головы. Что уж там молчать! Никто, казалось, не дышал.

Неотрывно наблюдая за Лордом, я видела, что уголок его рта искривился, будто он ожидал реакции пооригинальнее. В следующую секунду он поймал мой взгляд — его ухмылка ожесточилась.

— Его сын Люциус само собой продолжит дело отца, — продолжал он с не меньшей апатией. — Маловероятно, чтобы он горел желанием удостоиться такой службы, но... кто его спрашивает?

Волна глухих смешков и язвительных реплик прокатилась вдоль стола. Волдеморт ухмыльнулся, поочерёдно окидывая взглядом Пожирателей. Меня он проигнорировал. Что ж, я без Метки. Не заслужила.

— Это тот случай, — продолжал он, понизив голос, — когда становишься узником своей весомости, поскольку всегда найдётся тот, кто захочет использовать её для упрочнения своей собственной.

Последовала неуютная тишина. Пожирателей будто поглотили раздумья, не многовато ли их весомости поглотило величие наследника Слизерина.

— Как вы поступите, мой лорд? — подал голос Шиндер, убедившись, что Лорд закончил речь.

— Да, милорд, что прикажете предпринять? — подхватил Яксли, сидящий справа от Шиндера. Похоже, эта парочка больше других нуждается во внимании.

— То, что обычно, — ответил Лорд, одарив взглядом не парочку, а древко своей палочки. — Собрать компромат, выяснить слабое место, более того, самое уязвимое. Малфоя ввести в курс дела, но многого знать ему не нужно. Достаточно, чтоб не вздумал брыкаться.

— Брыкаться он не будет, милорд. Весь в папашу, сызмальства отличается подхалимством, — отозвался Шиндер. Повстречавшие Малфоя лично, закивали в согласии.

— Да, пускать пыль в глаза Малфой умеет, — поддержал Яксли.

— А что ещё он умеет? — осведомился Лорд.

— Водить за нос, хозяин, — раздался голос совсем вблизи, вернее из места напротив меня.

Хозяин?..

Лорд обратил всё своё внимание на этого конкретного человека.

— Эйвери, вот ты где, — сказал он с напускным удивлением, — расскажешь о своих успехах?

При упоминании имени пресловутого злодея Каркаров приподнял верхнюю губу в каком-то первобытном неодобрительном жесте. Похоже, ему не по душе пополнение в медье. Среди Пожирателей соперничество за внимание Лорда отдаёт кровожадностью.

Орсон Эйвери сидел возле Алекто Кэрроу. Голубые глаза; взгляд настороженный. Тёмные космы волос, казалось, кое-как подровняли садовыми ножницами. Римский нос. Сюртук на нем сидел, как взятый напрокат костюм на покойнике, выставленном для прощания. Ворот сорочки отставал от тощей шеи. В целом, он действительно похож на человека, который — по словам Риты Скитер — распивал спиртные напитки в компании своей возлюбленной и её любовника, ныне покойного Дожа, младшего помощника бывшего министра магии.

— Как вам известно, мой лорд, меня сцапали, когда я занялся вашим вторым заданием, Динглом, — заговорил он бодрым басом. — Я четыре дня пас его по окрестностям Суррея, наконец отловил в глухом местечке. Откруциатил его, затем оттащил на видное место, чтоб не подох. Покалечить, но не убивать — задание выполнил, но попал в засаду. Едва отошёл — налетели мракоборцы. Что было дальше, вам известно, хозяин.

Несомненно, Эйвери обладает талантом хорошего рассказчика.

— Иногда мои слуги проявляют чудеса невиданной расторопности, — сказал Лорд, очевидно, имея в виду не Эйвери, а тех, кто его освобождал.

Неожиданно, Эйвери встретился со мной взглядом. Мне показалось, что он подмигнул мне.

— Итак, дальше. Операция по устранению Лича провалилась с треском, — бесцветным тоном вещал Лорд, глядя вперёд себя, в другой конец стола, где была лишь стена с пустой рамой. — По чьей вине, извольте напомнить?

— По вине Рэббита и Барти, — прокатилось хором вдоль стола.

— Я разочарован, но не удивлён... друзья. Своё прозвище Рабастан получил отнюдь не из-за умственных способностей, так как упомянутое животное значительно превосходит его по интеллекту.

Волна хохота пронеслась вдоль стола. Даже Шиндер хохотнул. Приподняв подбородок, Лорд выдержал драматическую паузу.

— В назидание остальным Рабастан будет обязательно наказан. Меня не заботит, что Лич ушёл. Я велел устранить. А пока что... будет наказан тот, кому посчастливилось сегодня здесь присутствовать. Бартемиус, — протянул он негромко, почти ласково.

Барти Крауч вдруг надсадно закашлялся, дpoжащими руками дocтал какой-то пузырь и, лязгая зубами о стеклo, отxлебнул.

— Успокоительная микстура, — шепнул мне на ухо Каркаров, сотрясаясь от беззвучного смеха.

— Какие мы нежные, — холодно произнёс Лорд.

Запала гробовая тишина.

— Хозяин, сжальтесь! — простонал Барти высоким голосом. — Я ваш самый верный слуга. Самый трудолюбивый и самоотверженный! Выслушайте меня снова, умоляю... Сначала я выяснил местопребывание Лича и выставил у его дома пост круглосуточного наблюдения, — взахлёб рассказывал смертельно бледный волшебник. — Мне удалось заблокировать его каминную сеть, и я бы взял его прямо дома, но мне мешал наряд мракоборцев, круглосуточно нянчившийся с ним. Затем я узнал, что он будет в «Кабаньей голове». Мне удалось Конфундусом заклясть его охрану, моя Авада почти достигла цели...

— Почти не то слово, — прервал его Лорд. — Блестяще, Бартемиус. Нет, не смотри так на меня, жалостью меня не возьмешь...

— Прошу вас, хо-хозяин! Я всё-всё исправлю! — взвыл Барти, как животное, которое предвидит свою агонию. — Я... я способен на большее, мой Лорд!

— Хочу напомнить вам, друзья мои, — вяло протянул Лорд, окидывая взглядом то одного Пожирателя, то другого, — не делать собственных умозаключений насчёт того, на что вы способны, а на что нет. Остерегайтесь преувеличивать собственную значимость.

— Я докажу вам свою, милорд! Ради Мерлина, сжальтесь!

— Ради Мерлина, — передразнил его Лорд. — Ты блеешь, как какой-нибудь паршивый грязнокровка.

Крауч сглотнул, его кадык заходил ходуном. Он и в самом деле очень нервный, ничего странного, что он так прошляпил министра. Тишину комнаты разрезали сдавленные всхлипы.

— Что это? — Лорд склонил голову набок, поглаживая палочку. — Ты плачешь, другой мой? Ненавижу плакс.

Лорд поймал на себе мой взгляд, и я была так поглощена происходящим, что даже не подумала отвести взгляд. Меня передернуло, когда наши глаза сомкнулись и он ухмыльнулся. «Во что он играет со мной? — возмутилась я. — То не выпускает из виду, то отталкивает». Когда Лорд снова перевёл взгляд на испуганного Пожирателя, его расплывшиеся в улыбке губы выдавали торжество. На лице Крауча красовалась гримаса болезненной преданности.

— Умоляю вас, хозяин... я всё исправлю... — простонал Крауч голосом умирающего вурдалака. — Сегодня же сяду на поезд, завтра буду в Лондоне, всё исправлю в кратчай...

Лорд поднял бледную руку, и Крауч умолк на полуслове.

— Ты убеждал меня, что вам, двум олухам, хватит пары дней, чтобы выполнить моё задание. Сейчас тебя просто тянет в Англию, ведь ты хочешь спрятаться от меня, не так ли? — Лорд немигающим взглядом уставился на Пожирателя. — Под крылом у папаши, верно?

— Не-е-ет!!! — истерично завопил Крауч. — Ни за что в жизни... Избави Мерлин! Хозяин...

— Ты смеешь без зазрения совести лгать Лорду Волдеморту, глядя ему в глаза? — Лорд склонил голову набок, словно хищник, раздраженный поведением добычи. Где-то на задворках его голоса послышалось шипение.

Палочка Лорда материализовалась в его правой руке. Он резко взмахнул ею в воздухе, отчего Крауч вжал голову в плечи, ожидая неизбежного. Но ничего не произошло. Прошло несколько минут. Страх в комнате становился осязаем. Одна капля пота выступила на виске Крауча. Пожиратели бросали на Лорда взгляд, полный испуганного обожания. Некоторые безмолвно посмеивались, как будто с нетерпением ожидали лицезреть муки молодого выскочки.

— Круцио!

Крауч свалился на пол с глухим грохотом и начал корчиться, как насекомое, истязаемое всем, чем только можно. Пытаясь отстраниться от происходившего, я представляла себе, что это всего лишь лягушка, которую пронзают иглами. Крауч беззвучно глотал воздух — Лорд применил Силенцио по причинам, известным лишь ему одному.

Из сидевших за столом многие повернули головы, чтобы наблюдать за муками Крауча. Я устремила свой взгляд на Лорда, бесстрастно смотревшего на судороги Крауча. В его глазах я не увидела того наслаждения, что тогда, в душном подвале Ньирбатора.

Когда действие заклятия спало, Крауч лежал на полу, громко дыша, а собрание как ни в чем ни бывало продолжалось. Настал черёд Амикуса Кэрроу. Оказалось, Пожиратель вместе с тремя другими должен был отсрочить избрание нового министра; за это время планировалось заклясть Империусом избирательную комиссию Министерства.

Под холодным взглядом Лорда Кэрроу напустил на себя безупречный смиренный вид. Каркаров сдерживался целых пять секунд, а потом злорадно присвистнул. Алекто к тому времени уже прекратила игру в гляделки, и если этим он пытался опять привлечь её внимание, то с треском провалился — девушка упорно отказывалась смотреть в его сторону.

— До того как ты скатишься в пучину несуразиц, Амикус, я спрошу тебя вот о чём, — негромко протянул Лорд, поглаживая древко своей палочки. — По-твоему, эти перемены — защитница прав сквибов на посту министра магии — это успешный исход, я правильно понял? И то, что Скримджер обеспечил Дженкинс мощный щит — по три мракоборца на смену, это то, чего я добивался?

— Нет, милорд, ни в коем случае, — пробубнил тот, вжав голову в плечи. — Но мы всё исправим. У нас имеется достаточное количество осведомителей. Всё дело в этом Ордене... Феникса!

— В Ордене Феникса, — повторил Лорд, улыбку сменил взгляд, полный ненависти. — И как же нам, по-твоему, одолеть этот популярный и растиражированный Орден? Если ты знаешь, поделись с нами, мы тоже хотим знать.

Амикус, казалось, не уловил издевки и всерьёз решил, что Лорд не знает, как быть с этим Орденом. Он перебил Кэрроу на полуслове и передал речь Эйвери, который был к этому готов.

— Мой лорд, Дамблдор сколотил кое-какое сопротивление, но их слабое звено быстро себя обнаружило, так что всё улажено. Имеем канал осведомителей, отловим всех по-очереди. Начнём с горячих голов... если вам будет угодно, хозяин, — протараторил он очень деловито, но искорки в этих голубых глазах представились мне чрезмерно наглыми.

— Продолжай, Орсон, нам всем очень интересно, — подбадривал его Лорд, окинув взглядом остальных, мол, послушайте, этого знатока.

— Да, хозяин. Горячие головы, — продолжал Эйвери. — Это в первую очередь непутёвый брат Регулуса, тот, что в «Хобгоблинах» и Поттер, его кореш, аврор.

Интерес среди присутствовавших возрос запредельно: одни замерли, другие заёрзали — и все не отрывали глаз от Лорда и Эйвери.

— Как все мы знаем, — заметил Волдеморт, обращаясь к Пожирателям, — Регулус служит мне верой и правдой, пребывая в гуще событий, в самом пекле, коего многие из вас никогда не испытывали. А что второй...

— Поттер, хозяин. Джеймс Поттер.

— Расскажи же нам о Джеймсе Поттере, очень любопытно услышать о новом... герое в кружке Дамблдора, — негромко сказал Лорд, улыбаясь каким-то своим мыслям. — Ты с таким волнением говоришь о нём... Напугал тебя чем-нибудь?

Несколько Пожирателей коротко хохотнули. Эйвери это ничуть не задело, скорчив гримасу своим товарищам, он обернулся к Лорду с вполне приличной серьезной миной.

— Этот малец — ничтожество, — деловито отвечал он. — Поттер не занимает высокого положения, не пользуется влиянием, он вообще никакой, а выбранная им профессия, как известно, не восполняет скудоумия.

Лорд вскинул голову, будто такая характеристика врага была ему не по нраву.

— Язвишь, друг мой? И что посоветуешь нам делать? Какова твоя рабочая гипотеза?

— Нет у меня никаких гипотез, хозяин, ни рабочих, ни безработных. Устранить, и всё. Я бы с удовольствием взялся за это дело, но вы велели залечь на дно. Но если передумаете, я охотно устраню эту парочку.

— Милорд, разрешите сказать? — отозвался Амикус Кэрроу, по-видимому, не желавший сдавать позиций.

Когда Лорд кивнул, Пожиратель важно прокашлялся и обменялся взглядом с Алекто, которая смотрела на него не то с одобрением, не то с порицанием — такой взгляд, что дементор ногу сломит.

— В общем, милорд, мы тут с сестрой посовещались. Мы хотим собственноручно устранить Блэка и Поттера, и также министра Дженкинс, её охрану во главе со Скримджером и закончить дело с Личем, которое запороли Крауч и Лестрейндж. Мы почтим за честь этот труд, и мы вас не подведем.

Вперемешку с недовольным фырканьем и свистом, прокатилась новая волна смеха, на сей раз начиная от Волдеморта.

— Хорошо. Очень хорошо. Задатки ума у вас определённо имеются, — глаза Лорда сверкнули неподдельным весельем. Алекто пальнула в брата убийственный взгляд. — Кэрроу, вы сначала разберитесь между собой. Кто из вас менее достоин — тому поручу убрать этот сброд, но всему свое время. Вопросы?

— Нет вопросов, милорд, — ответил Амикус.

— Мы разберёмся, милорд, — сказала Алекто, лихо покосившись на брата.

Каркаров всё это время нетерпеливо ёрзал в кресле и хрустел пальцами. Наконец его прорвало:

— Милорд, разрешите сказать слово?

Лорд ничего не ответил, но его молчание было красноречиво. Он воззрился на Каркарова, пока тот не склонил голову, как смущенная барышня. Алекто осклабилась в улыбке, обращенной Каркарову. Его лицо оставалось в тени, и лишь рука, вцепившаяся в подлокотник, белела во тьме.

— Крэбб, Гойл, Макнейр, — проговорил Лорд, переводя взгляд на расплывчатое и довольно широкое темное пятно слева от себя. — Я наслышан о вашем успехе. Грязнокровок Фенфик больше нет. «Очередное убийство», — заявили репортёры, — Лорд расплылся в улыбке. — Насчёт «очередного» не знаю, поскольку смерть Фенвиков маггловская полиция сочла самоубийством. Человек, разумеется, может самостоятельно перерезать себе горло, но не до позвоночника же! Мало ли какая ерунда мерещится магглам... Боюсь, с диагнозом «смерть от естественных причин» у эскулапов будут проблемы.

Очередной гогот прокатился эхом. Я сгибала и разгибала пальцы, пытаясь понемногу выходить из оцепенения, охватившего меня после зрелища Круциатуса. Человека пытали на глазах у моего профессора в присутствии его учеников — меня и Каркарова. Это потрясло меня. А Фенвики... О них же Тина писала. Этот Орден — гиблое место. Я поймала замораживающий взгляд Лорда и поняла, что оцепенение безопаснее оживленности.

— Где вы оставили тела?

— В доках, мой Лорд, — ответили трое Пожирателей, один тощий как спичка, а у двух бока свисали с кресел.

— Хорошо. Очень хорошо. В былые времена я бы сказал вам, что вы превысили свою норму, — насмешливо проговорил Лорд. — Но вы хорошо усвоили, что допускать ошибки на этом этапе войны нежелательно. Пусть ваша преданность и впредь будет столь непоколебимой.

— Да, мой Лорд, — хором пробубнили отличники.

Лорд возвёл взгляд к свече, медленно вращавшейся над столом. У него был усталый взгляд. Усталый от людей. Ему никто не нужен. А от человека, который не чувствует никакой привязанности, можно ожидать что угодно. Внезапно Лорд поднялся с кресла. Сцепив руки за спиной, он заскользил по комнате. Струящиеся складки черного одеяния словно покачивались на ветру.

— Как мы знаем, английские чистокровные семьи постоянно терпят притеснение, которому способствуют действия таких магглолюбцев, как Дамблдор, — заговорил он, остановившись на фоне пустой рамы. — Он утверждает, что традиционное положение вещей не может сохраняться вечно, и скоро повсеместно настанет эпоха любви, когда волшебники будут спариваться с магглами, а их выродки будут заселять наш мир, и все будут безоблачно счастливы, — глаза его сверкнули беспредельной злобой. — Это глубоко преступная концепция мнимого человеколюбия, которая на деле отдаёт извращенностью.

Некоторые Пожиратели засвистели. Другие склонялись друг к другу, обмениваясь насмешливыми репликами; Шиндер стукнул по столу жилистой ручищей. Лорд не дожидался, когда гул утихнет. Он поднял бледную руку — и вмиг воцарилась тишина.

— Друзья моя, — говорил он всё так же негромко. — Придерживаясь заветов Салазара Слизерина, величайшего из хогвартской четвёрки, я не верю ни в кого, кроме себя, поэтому в ближайшем времени я сражусь с Дамблдором и положу конец его... тирании любви.

Пожиратели, суд по их мимике, пришли в восторг от такой перспективы.

Собрание тем временем продолжалось. Лорд поручал слугам новые задания, отвешивал новые издевки и отпускал новые колкости. В один миг я просто отрешилась от всего происходившего и мыслями пребывала уже далеко — в обряде с Маледиктусом.

К реальности меня вернуло прикосновение — Каркаров легонько задел меня локтем, обращая внимание на что-то его развеселившее. Я проследила за его взглядом и увидела, что он смотрел на Крауча. Тот уже не лежал, а сидел на полу, из его глаз струились мутные слезы, а щёки покрылись розовыми пятнами. Если б он жалобно подвывал, было б ещё хуже, но он не издавал ни звука. Каркаров морщился от отвращения и подначивал меня тоже поглумиться. Я перевела взгляд на профессора Сэлвина, но тот был целиком поглощен беседой с Лордом.

— ... но по своей сути не бывают добропорядочны, — доказывал он что-то.

— Какой неприличный пессимизм, Алекс, — ухмыльнулся Лорд. — Могу заверить тебя, теперь у них есть шанс стать таковыми — служа моим целям, они будут добропорядочны как никогда. Итак, задача вам ясна? Посмотрим ещё раз на списки.

В пустой раме возник мерцающий клочок пергамента, увеличенный в несколько раз. Отчетливо виднелись выстроенные в колонки имена, фамилии, статус крови и адреса обречённых. Всего порядка шестнадцати человек. Первые четыре фамилии были выделены ярко-красными чернилами. Олливандер там не было, я отметила с облегчением, а на остальных...

— Хозяин, разве вы не велели начинать с Боунсов? — хрипло донеслось с середины стола, утопающей в кромешной темноте.

Волдеморт вперил взгляд в Долохова, и тот склонил голову точь-в-точь, как Каркаров.

— Вы же знаете, какой я добрый, — промолвил он. — Сперва уничтожаются сторожевые псы — мракоборцы, приставленные охранять этих предателей. Затем все остальные. Чистокровных оставляете на конец. И запомните — больше никаких попыток склонить к сотрудничеству. Только физическое уничтожение. Я был настроен доброжелательно и ожидал ответного сотрудничества, — лучась светской улыбкой, продолжал между тем Волдеморт, — но, увы. Вопросы?

— Нет вопросов, хозяин, — почтительно прошелестели Пожиратели.

— Н-да... так я и думал, — презрение, искривившее его губы стало донельзя откровенным. — Осталось уточнить нюансы. За все про все у вас есть пятнадцать минут, — Лорд ухмыльнулся и, выждав хрупкую паузу, добавил: — На одного.

Послышались облегченные вздохи.

Лорд медленно подошел к двери. Его лицо напоминало мраморный лик, но глаза ярко блестели. Не удостоив никого из нас прощальным взглядом, он покинул комнату собраний.


Наказание Крауча не сильно омрачило настроение Пожирателей. От их бодрых возгласов и смеха в буфете гостиной непрерывно дребезжал хрусталь. Мими шмыгала туда-сюда, занятая сервировкой стола к ужину. Про себя я отметила, что её бытовая магия порядком гибче, чем у моего Фери.

Крэбб, Гойл и Макнейр, подчиняясь приказу Лорда, которого никто кроме них не услышал, утащили Крауча куда-то. Профессор Сэлвин подсказал, что спальни Пожирателей находятся в левом крыле дома — самой сырой и обветшалой части дома. Там анфиладой располагаются пять комнат, одна из которых до сих пор завалена старой мебелью. Мими прислуживает Лорду, а об уюте своих слуг он не распорядился.

Если б я не была в курсе «пожирательства», я бы решила, что Лорд Волдеморт является каким-то рабовладельцем: притащил с собой заклеймённых рабов и заставляет их ютиться в доме, который, несмотря на свою обширность, не может обеспечить им всем достойное личное пространство.

Кто пожелал остаться на ужин, засел в гостиной, хотя Пожирателям вроде и некуда больше идти. Став штаб-квартирой, бывший дом великого композитора превратился в карикатуру на общежитие. Возле дома раньше был разбит чудесный сад с декоративными каменными горками, но он увял ещё при Ангреногене, хотя остались следы замысловатой планировки. Когда-то там росли размашистые яблони. Железные Перчатки выкорчевали их с корнями от нечего делать.

В гостиной всё внимание было приковано к Орсону Эйвери. То, что Лорд так мягко обошёлся с недисциплинированным Эйвери, облагородило его в глазах Пожирателей. Если бы профессор Сэлвин не объяснил мне всех тонкостей этого иерархического роста, я бы не догадалась.

Эйвери было поручено похитить Дожа-младшего, допросить под сывороткой правды и перевербовать Империусом. Операция должна была быть проведена молниеносно и занять в общей сложности не более двух суток с момента похищения и вплоть до возвращения Дожа в привычную среду обитания. Вместо этого Эйвери сходил с Дожем к их любовнице, а на следующий день выследил его с женой на велосипедной прогулке, затащил в какой-то укромный уголок и пытал несколько суток подряд, пока ему не надоело. Через несколько недель мракоборцы обнаружили два обезображенных трупа.

Ближе всех к Эйвери стоял Корбан Яксли, нуждающийся в советах, как быть с Люциусом Малфоем.

— Короче, тебе к эльфу, Добби зовут, — знающе поведал Эйвери, доставая из кармана кисет и набивая трубку. — Добби обязательно что-нибудь ляпнет. Его можно подкупить.

Яксли заискивал перед ним, сохраняя при этом важное лицо.

— Скажешь... э-э... скажешь чем? Друг?

— Хорошим обхождением, дубина, — громко кукарекнул тот.

— Не всё так просто, — возразил Розье. — Это эльф старой школы. Верный хозяину до смерти, а может быть, и после смерти. Не знаешь, Темный Лорд клепает инферналов только из людей?

Эйвери рассмеялся совсем уж плотоядно.

— Эльфы... Зачем ему эльфы? Ордена Феникса должно вполне хватить.

После собрания Лорд как в воду канул, я подозревала, что он в своём кабинете и уже собралась улизнуть домой, однако профессор Сэлвин задержал меня буквально на пороге. В гостиной он был не профессором, а скорее радушным гостем, умело поддерживающим светский разговор. Приказ Лорда относительно Мими, казалось, совсем не огорчил его. Будь это мой эльф, я бы жутко сокрушалась по этому поводу.

— Накануне моего побега Дамби снова толкал речь в атриуме Министерства, — продолжал рассказывать Эйвери своим слушателям. — Гуманиста изображает. Лучше бы шёл на все четыре стороны.

— Угу, пускай идут лесом те, что идут по стопам Дамблдора, — отрывисто подхватила Алекто Кэрроу. Затем принялась костерить нехорошими словами «паскуду Крауча»

— Шлёпнуть бы его авадой, да поскорее, — не мудрствуя поддержал её Каркаров, возникший из ниоткуда. Он будто примчал на звук этого отрывистого голоска. Со стороны его обладательницы донеслось сдавленное рычание.

— Попридержи коней, дружище, — возразил ему Розье. — А ты, Алекто, хватит брюзжать, как старуха.

Каркаров сверкнул черными бусинками. Свирепый взгляд. Сжатые челюсти.

— Гуманничаешь, значит? — процедил он. — Правильно! Пусть Крауч живёт. Пусть гадит дальше!

— Боггарты бы тебя стяпали! — резко осадила его Алекто. — Убивать только по указанию Тёмного Лорда! Никакого самодельного искусства, — она покосилась в сторону Эйвери с неодобрением, будто его недисциплинированность оскорбляет её лично. Его инцидент с четой Дож ещё не скоро забудется. За этим улыбчивым простодушием маскируется настоящий садист.

— С ней подобный вариант не проскочит, — Розье знающе подмигнул Каркарову, напомнив ему о чём-то важном.

Профессор Сэлвин занимал меня расспросами о госпоже и Ньирбаторе, но я пыталась краем уха не упустить ничего важного из разговора Пожирателей. Мы стояли всего в нескольких метрах от них, ближе к профессору Шиндеру, который откинулся на софе недвижимо с полуприкрытыми глазами. Я подумала, что ввиду его возраста это мог сидеть самый настоящий покойник, но профессор Сэлвин сказал, что Шиндер всего лишь дремлет. Я как-то инстинктивно пыталась держаться поближе к преподавателям, надеясь таким образом обезопасить себя от гипотетической угрозы.

Мими явилась в гостиную с подносом, на котором были рулеты размером с тюленя. Без левиосы она несла его на своих спичечных ручках, которые, однако, даже не дрожали.

— Как ты, Мими? — участливо спросил её Сэлвин.

— Мими очень занята, господин, — проквакала она. — Мими готовит.

— А что сегодня?

— Рулеты с бараньими мозгами под соусом cachat d’entrechaux, господин.

Вблизи кто-то зашёлся сиплым смехом.

— Мерлин, что ещё за каша? Cachat! — воскликнул Эйвери, приближаясь шаткой от веселья походкой. — Как будто английский язык недостаточно хорош — всем подавай что-нибудь позаковыристее! А кошаков тушишь?

— Нет! Мими прилежная. Мими уважает господина!

— Разрешите представиться? — Эйвери внезапно обратился ко мне, натянув на лицо дружелюбную улыбку. — Орсон Эйвери.

Я спрятала правую руку в карман платья, чтобы не протягивать ему.

— Я При...

— Я знаю, кто ты, — перебил он. Его «ты» заставило меня насторожиться. — Наслышан о тебе. Я вот думал-гадал, за что столько горестей свалилось на Лестрейнджей, а мне говорят: Ты же знаешь, Милорд так непредсказуем, одних выбрасывает, других подбирает... чему тут удивляться?

Пересилив себя, я улыбнулась и ответила не долго подумав:

— Меня никто не подбирал. Катарина Батори никогда бы не позволила, чтобы её воспитанницу кто-либо подбирал.

— О да-да, громкое имя. Все-то знают, что Тёмный Лорд пользуется благоволением леди Батори. Но ты же не Батори. — Он подмигнул с радушием. — А ты просто прелесть, когда важничаешь. Держу пари, это ты так грубишь, верно? Ведьмы в твоём возрасте всегда уверены, что им все сойдёт с рук...

— И сходит ведь, — произнёс с льдиной в голосе профессор Сэлвин. — Присцилла, не обращай внимания, это он так со всеми знакомится, проверяет, клюнешь ли ты на его грубость.

Эйвери слегка кивнул в сторону Сэлвина и подчеркнуто вежливо поправил:

— Своей грубостью я обычно констатирую истину, и... — он посмотрел на меня оценивающе, — я понимаю, что Лорд прав насчёт Лестрейнджей. Я всецело за. — Плутовская улыбка мелькнула на губах Эйвери, но в ней было что-то располагающее. — Не каждый день видишь такие лица в рядах головорезов...

Я не успела возразить, как металлический лязг, донесшийся от ворот, возвестил о прибытии нового гостя.

К моему большому облегчению это оказалась Агнеса. Розье пригласил её. Агнеса прибыла в полной боевой готовности. На её груди красовалась фамильная защитная брошь размером с тарелку для бутербродов. Золотое украшение в стиле барокко, усеянное россыпью агатов.

— На пути я кое-что слышала. Со стороны «Немезиды» доносились хлопки и щелчки, — поведала Агнеса, недоуменным взглядом окинув дремлющего Шиндера. Щелкнув пальцами, Розье сотворил из ничего новую софу.

— Какие ещё хлопки и щелчки? — рявкнул Каркаров.

— Не твоего ума дело, — огрызнулась она, упрямо не желая смотреть на кузена. После его прилюдного позора, между ними пробежала кошка. Ответила она только когда Розье спросил её о том же. — Щелчки, характерные для боевых заклятий. Всенародная потасовка. Было слышно рык и ругань, яростный визг. Мне сказали, что участие принимают все желающие.

— О времена, о нравы! — резюмировал Розье, важно пригладив волосы.

— А скоро Вальпургиева ночь, — произнёс Каркаров. — Такое будет твориться...

— А что такого будет? — удивилась я. — То же, что каждый год, разве нет?

— Если ваша Вальпургиева сродни нашей, — проворковала Алекто, приобняв спящего Шиндера из-за спины, — то все будут спьяна совокупляться, как кролики. «Кто кого поймает, тот того и поимеет», игра такая, не слыхали?

Я порадовалась, что к этому моменту профессор Сэлвин отошёл отведать рулеты Мими, иначе я бы покраснела до корней волос. Я заметила, что Алекто держалась при профессоре более сдержанно, а он предпочел забыть то, как она его обозвала в тот зловещий вечер на юго-западе Будапешта.

Непосредственность Алекто никого не оставила равнодушным, но больше всех — Каркарова. Он заметно приободрился, а потом потупил взгляд, изображая младенческое неведение, но когда он поднял голову, его глаза, прикипев к затылку Пожирательницы, потемнели, как подгоревшие блины. Впечатление было тем более поразительным, что он непривычно приутих.

«Лорд почему-то даже не позволил ему высказаться, — подумала я. — И зачем ему в своих рядах такие маньяки?..»

— ... но Присцилла продолжает суетиться из-за Мальсибера, — обронил Розье, застав меня врасплох. Все уже прошли к столу, поскольку профессор Сэлвин потребовал немедленно отведать стряпню Мими. Я не успела среагировать, как Эйвери прошептал, наклонившись поближе:

— Тёмный Лорд знает, что делает. Держать ведьму в подчинении достаточно, но держать её в испуге — это слишком заманчиво. — Он смотрел мне прямо в глаза, присаживаясь напротив. Мгновение мы сидели лицом к лицу, я с неприкрыто враждебным видом, а Эйвери ухмыляясь. Другие, казалось, ничего не замечали или только делали вид.

Ладонь профессора Сэлвина легла на моё напрягшееся плечо.

— Всё в порядке, Приска? Пропускай мимо ушей его придирки, он по-другому не умеет.

Мне полегчало, когда Эйвери переключил своё внимание на себя самого. Он пошутил, что Англия провожала его весьма оригинально, поскольку в день его отъезда в колдовской деревне, где он скрывался, прошло факельное шествие с транспарантами, раскачивавшимися над головами «магглолюбивого отродья». На транспарантах было написано: «Союз Магглорожденных Сассекса» и «Орден Любви и Толерантности Уэссекса».

— Смешавшись с толпой в этом нелепом шествии, я думал только о том, как же я благодарен Лорду за то, что позволил мне смотаться оттуда и залечь на дно не в столь любвеобильном месте. Этот Сатрамбольч или как там его, очень мрачная глушь, я чувствовал это все те девять минут, когда шествовал по мосту. Меня будто дементор за руку вел, такой мрак захлестнул.

Пожиратели слушали его с разной степенью заинтересованности, но взгляд Алекто размяк, Каркаров уже не хмурился, глядя на этого приезжего, а Розье смотрел на него так, будто слышал это уже сотни раз. Другое дело профессор Сэлвин. Его внимание было преимущественно сосредоточено на стряпне Мими. Приказ Лорда всё-таки причинил ему боль, даже если речь идёт лишь о вкусной еде.

Чем дальше Эйвери уходил в свои рассказы об Англии и магглах, тем глубже дурные мысли закрадывались в мою голову. «Как из такого места может происходить столь великий волшебник, как Лорд Волдеморт? И как так сложилось, что ему пришлось бежать? Неужели всё дело в Дамблдоре? По какой причине он путает карты своему бывшему ученику? Что ему о нём известно? А что известно Эйвери и Розье, что они смотрят на остальных Пожирателей с такой покровительственной надменностью?»

Когда Эйвери взъерошил свои волосы, я увидела нечто на его правой руке. Не я одна. Канделябр в гостиной озарил большие ладони. Через суставы большого и указательного пальцев правой руки Эйвери тянулся косой шрам.

— Откуда у тебя этот шрамик, а? — живо спросила Алекто.

— Играл с ножом, когда у меня в детстве забирали палочку, — ответил он бесстрастным тоном.

Почему у него её забирали, никто не спросил. Картина и так предельно ясна — этот человек опасен. Оказывается, Эйвери довольно известная личность в маггловском преступном мире. В его рассказе то и дело мелькали всякие констебли и сержанты, и подписку о невыезде с него взяли ещё до того, как предъявили обвинения по поводу того, что произошло в ресторане под названием «Пред его очами». Рассказывая о допросе у Грюма, Эйвери отметил, что тот напомнил ему старшего инспектора Сатклиффа из полицейского участка Лондона.

— Что ты делал между шестью и десятью часами вечера в пятницу, одиннадцатого марта? Один и тот же вопрос у болвана, пластинку заело. Я и говорю, что зашел в церковь послушать игру на органе, а потом айда домой в ритме джаза. А он мне такой: если это чистосердечное признание, должен предупредить, что любые твои слова могут быть обращены против тебя, — Эйвери рассмеялся кашляющим смехом. — Ты, судя по всему, человек незлобивый, говорит он мне. Цивилизация тебя обуздала, религия укротила, а ты такой неблагодарный.

Тошнотворные картинки Англии, кишащей магглами, зароились в моей голове. Какой же страшен маггловский мир! Как в нем вообще можно выжить?! Некоторые магглы обладают нечеловеческой силой, могут запростo пpoломить кулаком cтену, головой разбить киpпич и тому подобное. Устоять на ногах помогает разве что преступная деятельность. Послушать Эйвери, так это единственный путь, иначе никак. Может, оно и к лучшему, что Диккенс убил Нэнси. Он избавил её от сущего кошмара.

«Всё будет хорошо, — я мысленно убеждала себя, ковыряя комки бараньих мозгов. — Вернусь сейчас домой, набросаю схему шестого обряда, завтра зайду к Лорду и получу его похвалу... Я ведь получу его похвалу?.. Будет ли он завтра дома? На собрании он был достаточно близко, чтобы почувствовать его внимание, и достаточно далеко, чтобы подчеркнуть равнодушие... Во что он играет?»

Мими внесла в комнату поднос с десертом. Её лицо было бескровным, глаза пустыми. Я поняла, что пора уже прикончить свой рулет тогда, когда Эйвери, подмигнув мне, поднял фужер и произнес тост: «За Лестрейнджей»

Выпили все, но с разной степенью доброжелательности. Профессор поглядывал в сторону двери, куда улизнула Мими, Алекто устрашающе швырнула вилку на середину стола, а Агнеса улыбнулась мне прямо-таки трогательно.


Стоило мне выйти за ворота, как ветки вечнозелёного кустарника неожиданно качнулись и откуда ни возьмись рядом очутился Эйвери. Он заградил мне путь, а затем пристроился рядом.

— Не возражаешь, если я с тобой пройдусь?

— Вы не находите, что мы будем глупо смотреться, швыряя друг в друга злобные взгляды?

— Сейчас все так себя ведут. По-моему, это естественно. Более того, сейчас такая суматоха в городе, правда?

— Суматоха?.. Есть немного, — ответила я, готовясь к какому-то пустяковому разговору.

— В такие времена народ так суетлив. Особенно здесь. Когда люди исчезают, — сказано это было с неким злорадством. Я остановилась и присмотрелась к Пожирателю, смутно подозревая, к чему он ведёт. — Булочники, например.

Моё дыхание осеклось в такт дрожи, прошедшей по телу.

— Что вам известно о Лугоши?

— Да малость вообще-то. Всего две вещи, во-первых, я его убил. Во-вторых, он настучал на тебя.

Я неотрывно смотрела вглубь этих голубых глаз и не знала, что говорить.

— Смехотворная ситуация. Я не удержался и спросил Лорда, а зачем мне, собственно, этого булочника убивать? Речь же шла о вожделенной мести нашей драгоценной Беллы. От Лорда я ответа не дождался. Может, ты мне объяснишь?

— Что мне объяснять?

— Причину или хотя бы повод.

— У нас с Лордом был уговор.

— Ну-ка, отсюда поподробнее.

— В обмен на... некоторые секреты Ньирбатора он пообещал, что назовёт мне имя предателя.

— Надо же, а убить его он тебе не обещал?

— Убить я хотела сама.

Несколько неловких минут мы смотрели на друг друга. Я была сбита с толку. Эйвери не церемонился со мной, ещё он любознателен и жаждет ответов на сплошные парадоксы. Я не знаю, зачем Лорд так поступил. С одной стороны, он облегчил мне задачу, с другой, я жаждала предельно личного отмщения, своими руками, своим заклятием. Я хотела лицезреть мучения того, кто отправил меня на верную смерть, кто повинен в шраме от ожога на моем плече и страхе перед убийцей невинной Вилмы, который может оставить отпечаток на всей моей дальнейшей жизни.

К пятым суткам исчезновения Лугоши у всех жителей медье уже сложились свои версии. Многие верили, что он зашёл слишком далеко со своей контрабандной прессой, раздразнил Пожирателей, и те сорвались. Хозяин Немезиды не преминул случая прочитать наставление одним душным субботним вечером: «Вы, неоперившиеся и зеленые, ведёте себя так, что ничего дpугого и нe заcлуживаете! Терпению властей пришёл конец!» Властей?.. Лугоши сложно назвать неоперившимся, ему было двадцать семь, я покупала у него круассаны. А теперь он мертв.

Лугоши избегал меня, я замечала его странное поведение. Может, ему было стыдно? Страшно? Я не придавала значения его странному поведению, поскольку он не был мне важен. Впредь я не допущу такой ошибки. Малозначимый человек тоже опасен. О его причинах мне не хочется думать. Возможно, он попросту хотел выслужиться перед Пожирателями. Это не уберегло его булочную от разгрома, а его самого от смерти. Древняя истина, гласившая, что предателя нельзя оставлять в живых, избавляет меня от жалости к Лугоши, но обида не отпускает. А ещё он был другом Варега.

— Он мучился?

— Чуток настрадался, — сказал он, кривя губы в усмешке. — Но не льсти себе, это не ради тебя, и не ради приказа, мне просто надо было снять напряжение.

«Н-да. Своенравия ему не занимать»

— Но почему Лорд поручил это вам?

— Должно быть, пропуск такой в этот... Самтарбулич...

— Сабольч-Сатмар-Берег.

— Да верно, трёхглавая чертовщина. — Он хмыкнул и пригладил ладонью свои растрепанные волосы. — Получается, ты всё таки не с луны свалилась и знаешь, что Тёмный Лорд ничего даром не делает...

«За кого он меня держит?!»

— Я иначе и не думала, Эйвери, — процедила я.

Прищуренные глаза сверлили меня, словно буравчики.

— А не многовато он для тебя делает? Посуди сама... гм, убийство кентавра?

— Стадо кентавров представляло угрозу всей деревне, не только Ньирбатору. Не думаю, что Лорду приятно жилось бы в осаде варваров.

— Ну ладно, допустим. И все же один момент не укладывается в эту стройную теорию. Неужели ты считаешь, что сумеешь за все это отплатить ему? Долг длиною в жизнь, как тебе такое? — Играющая усмешка расползалась по его лицу. — Да не хмурься так, люди смотрят.

Прохожие колдуны бросали на нас заинтересованные взгляды, в которых читалось «да, я всё знаю». Уличные фонари блекло сияли сквозь собирающийся туман и всё казалось нереальным.

— Посудите сами, — наконец выговорила я, — если б Лорд знал, что мне нечем платить долги, он бы делал мне такие... одолжения?

— Он бы палец о палец не ударил. Но, знаешь что? — шептал Эйвери, наклонившись поближе. — Ты перед ним в неоплатном долгу. Ты позволила поймать себя на крючок, следовательно, ты этого заслуживаешь.

— Что значит, заслуживаю? Почему вы говорите мне такое?

— Кто-то же должен, — голос Эйвери стал жёстче. — Благодарность — это самый короткий поводок, знаешь ли. Такую ситуацию сочли бы пикантной даже мои пресыщенные земляки.

Глубинный страх всплыл на поверхность, как пузырь на темной воде. На миг мне показалось, что в глазах Эйвери мелькнуло сочувствие, но я обманывалась лишь минуту. То было злопыхательство. Я почувствовала, что из меня делают полную дуру — очаровательно и даже дружелюбно. Я расправила плечи и отвела взгляд. Он и бровью не повёл, говоря мне то, что может выбить почву у меня из-под ног. И у него это получилось. Я направилась домой пешком, не трансгрессируя, побоявшись, что в таком смятенном состоянии разобьюсь вдребезги.

Надо мной сияла белесая луна. Каштаны вдоль дороги сгрудились угрюмым строем, словно собирались кого-то линчевать. На душе было так темно, словно густое черное кружево укрыло с головой. Темно до помутнения в глазах.

Лорд не дал мне самой вершить месть. Это награда или наказание?

А ещё я думала о Мими. Почему Лорд взял себе чужого эльфа? Почему у Сэлвина? Это честь или наказание? Но за что?

Ночью Мими заберется в корзинку и свернется клубком, накрывшись одеялом. Но она потеряла свой дом. Если я попрошу Лорда вернуть её профессору, то могу лишиться своего.

====== Глава Тринадцатая. Повелитель ======

Понедельник, 18 апреля 1964 года

Над его головой, свивая и развивая кольца, парила огромная змея Нагайна в сияющейзачарованной сфере, похожей на чудовищный нимб.

ГП и Дары Смерти

Ночью поднялся сильный ветер. Он метался по окрестностям, выискивая, что бы ему разрушить или на худой конец просто сломать. Ветер набросился и на Ньирбатор, но вскоре убедился в бесплодности своих попыток. Замок решительно отверг его потуги. Тогда ветер подыскал другую жертву — старый мёртвый вяз неподалёку от замка не выдержал мощного напора, затрещал и обрушился на луговину. Прямиком на то место, где раньше лежал хвост кентавра. А гадкое бледно-розовое растение так и цветёт.

Полдня я просидела в библиотеке, корпя над очерками, отвлекаясь лишь на дятла в окне, усердно долбившего дерево.

Я набросала схему для шестого обряда, взяв за основу обряд Тенебрис. Змея, символ Слизерина, должна избавить Лорда от дурного влияния Диадемы, сосуда настолько светлого, что он бросил тень на его мастерство хоркурксии. Это исправимо. Вальдрен оставил ему подсказку — Маледиктус, а я вышла на след — Бержита. Что бы там ни говорил Лорд, я не отступлюсь и буду твёрдо стоять на своём. Я знаю, что ему нужно.

Найди он крестраж Годелота, сомневаюсь, что мой предок превзошёл бы меня по части прилежности. Мы ведь даже не догадываемся, что за существо может вернуться. Годелот имел свои чудачества, а убить такую невинную девушку, как Ава Грегорович, могло только чудовище. Лорд же должен это понимать. А вдруг Годелот вернётся со сверхмощной магией, захватит Ньирбатор, возьмёт нас в оборот...

Крестраж символизирует неразрушимость и неуязвимость и, следовательно, бесконечную продолжительность жизни. Но он также является символом инертности и неподвижности. Это целое искусство, и, не будь оно таким, Лорд не расходовал бы на него свой талант чёрного мага.

Мне остаётся ознакомиться с остальными очерками, но я всем существом чувствую, что самый сложный этап пройден.

Поздним вечером на всех радостях я пошла излагать Лорду свои выводы. Я решила, что буду говорить по делу, а об Эйвери и Лугоши и вовсе не буду упоминать, если только Лорд сам не заговорит на эту тему. Я не нуждаюсь в подробностях и знаю, что Лугоши настигла его собственная злоба. Он хотел усидеть на двух стульях: и Пожирателям угодить, и контрабандной прессой промышлять, чему причиной была его непомерная алчность. А ко дню Тиборка у него делали ставки на того, кого прикончат. Он из всего хотел извлечь для себя выгоду.

Поднимаясь на четвертый этаж, я не могла не заметить, что по лестнице и вдоль коридора меня сопровождал приглушенный стрекот. Я подивилась, отчего бы это. «Что же вы хотите мне сказать?» — вполголоса обратилась я к духам Ньирбатора, а стрекот только усилился, как будто в стенах блуждали полевые сверчки. Госпожа говорит, что когда здесь жил Мальсибер, стены часто издавали приглушенное бряцание и кошачий визг. К моему удивлению, это её не насторожило, а я даже представить боюсь, что же такого натворил Мальсибер, чтобы замок так к нему обращался. Он же приволок ему жертву... Если мыслить трезво, должно было звучать чавканье.

Наконец я оказалась перед дверью в комнату Лорда. Я постучалась, но он не открывал. Я стучала настойчиво. «Не хотите, ну й не надо! — завопила моя гордость. — У меня и без вас дел по горло. Сидите себе в одиночку». Я развернулась и пошагала к лестнице.

Тут за моей спиной скрипнула дверь. Лорд стоял посреди комнаты.

Я поздоровалась и вошла. Только оказавшись внутри, я вдруг поняла, что он не пригласил меня. Застыв на месте, я уставилась на Лорда, не зная, что на меня нашло и что делать дальше.

— За неимением лучшего занятия ты пришла на меня поглазеть?

— Простите, милорд, что потревожила вас в столь поздний час. Если вы заняты... — Не теряя ни минуты, я двинулась к выходу.

— Оставайся, раз пришла. Не самая благотворная компания для душеньки... Но всё же...

Я кинула взгляд через плечо и застала улыбку Лорда. Это была oчень личная горделивая улыбка. Явнo интимная, pешила я.

Он отошёл левее, и тогда я заметила Железную деву. Теперь ясно, чем он был занят. Лорд подошел к ней вплотную, и я не могла разглядеть его действий. Деву зигзагами окутало бледное мерцание, которое будто резонировало с магией, исходящей от Лорда. Я не услышала ни единого заклинания, это была невербальная магия. Его волшебная палочка проделывала над Девой какие-то пассы, словно играя пантомиму. Мой взгляд пал на портрет Графини: её безразличие к своей любимой игрушке было непоколебимо.

Лорд продолжает исследовать Деву. Что ж, он настойчив и усерден не на шутку; я бы с этой Девой так не возилась. Но ему об этом говорить не стоит. О стеклянном зеркале и колодце даже спрашивать не буду.

— Как тебе собрание? — поинтересовался он как бы между прочим.

— Было познавательно.

— А как тебе наказание Крауча?

— Всего один Круциатус. Ваша сдержанность меня удивила, милорд. Я уж испугалась, что вы разорвете несчастного в клочья.

— Испугалась за несчастного? — Лорд вскинул голову в неодобрении. — Только не говори, что прониклась нежным чувством к этому слабаку.

Я пожала плечами, сама не уверена в том, что ощущала. Зрелище было мне неприятно. Во мне нет жажды крови. Жажда мести это другое, это благое дело, вопрос чести.

— А после собрания как всё было?

— О, вполне интересно. Мими накормила нас бараньими мозгами. Это очень... символично, вы не находите, милорд?

— В этом вся суть, — ответил он.

От его сарказма я немного приуныла и высказалась предельно честно:

— Я думала, от меня требуется лишь одно — посодействовать вашему бессмертию, а о всех ваших делах я предпочитаю узнавать посредством прессы. Так безопаснее. Поэтому на собрании мне было неуютно.

Лорд ничуть не удивился, и не медлил с ответом.

— У страха глаза велики, не так ли? Я же знаю, как ты любишь пословицы, Приска. А бараньи мозги были вкусными?

— Спросите меня то, что действительно у вас на уме. Милорд, — сорвалось с языка. Лорд лишь хмыкнул.

— Ты стала разговорчивее. Заходишь ко мне в неурочное время. Скучаешь, наверное? — он отвернулся к Деве и взмахом кисти отворил железную дверцу в её груди. — Раз уж ты пришла, я хочу кое-что попробовать.

Холодок пополз по моей спине. Его слова можно было истолковать по-разному.

Когда расстояние между нами сократилось до нескольких дюймов, Лорд протянул руку к моему лицу, и у меня даже в мыслях не было отпрянуть. Его пальцы скользнули по моей щеке, и в ту секунду я поняла, в каком положении нахожусь. Я не смогу ему воспрепятствовать. Ни в чём. Страх усугубился кривой усмешкой, достойной истинного чернокнижника, видящего меня насквозь. Когда он взял меня за левую руку, улыбка сползла с его лица и он сказал:

— А теперь замри и больше ни звука.

И тут я с ужасом поняла, что действительно не могу ни пошевелиться, ни издать хотя бы сдавленный звук. «Пикси окаянные, я же просто пришла поговорить о том, как поделикатнее изъять шестую часть его души...»

Воздух в комнате вдруг загустел. Создавалось ощущение, что он стал настолько плотным, что его можно было потрогать. Пламя свечей в канделябре то становилось выше, то почти опадало.

Лорд прошипел что-то на парселтанге, и мелькнувший в его руке ритуальный нож полоснул по моей правой руке. Я сильно вздрогнула, но не издала ни звука. Подняв руку, я увидела небольшой порез на указательном пальце. Подумать только, на пальце! А мне казалось, что он отсек мне руку. Лорд безмолвно перевёл взгляд с моей руки на мои глаза — и кивнул с какой-то безжалостной благодарностью.

Притянув меня за руку к Деве, он направил её так, чтобы кровь из пальца стекала в отведенный для этой цели желобок, выдолбленный в железной груди. Холодные пальцы развернули мою руку так, чтобы не потерять ни капли. Всё это он проделал молча. Если не считать бешено пульсирующей жилки на его шее, ничто не выдавало эмоций Лорда. Даже глаза. А его лицо застыло в бесстрастной маске. Мне казалось, что-то ускользает из моей души, оставляя в груди сосущую пустоту.

Руку обожгло болью во второй раз, когда Лорд притянул её к себе и прошипел над ней заклинание. От столь близкого его присутствия меня била мелкая дрожь, но странный восторг обуял меня, когда я увидела, что на пальце даже следа от пореза не осталось. Ноющая боль постепенно утихала.

— Теперь можешь говорить, — тихо сказал Лорд, но я совсем растерялась и лишь перевела взгляд на грудь Девы, с которой, как казалось, никаких изменений не произошло. — Ну же, спрашивай. Пока я добр, буду отвечать.

— Зачем вам понадобилась моя кровь? Каков... ваш мотив?

— Вечнo у тебя на умe oдни лишь мoтивы. Поэтому ты нe замечаешь oчевидного, Присцилла. Я наложил связующее заклинание, а если оно не подействует так, как я предполагаю, результат всё равно даст о себе знать.

— Что это значит?

Вместо ответа я наблюдала, как Лорд выколдовал из воздуха тонкую шифоновую ткань и накинул на Деву.

— Потерпи немного. Может быть, Графиня прекратит играть в молчанку. А, может, это выльется в нечто более важное.

— А если ничего из этого не получится, милорд?

— Не стоит впадать в отчаяние... или дерзить, если именно это ты собиралась сделать. А сейчас... — Лорд кивнул в сторону своего письменного стола. — Иди почитай.

Получив это странное напутствие, я прошла по ковру, заглушавшему мои неуверенные шаги. На письменном столе Лорда горели затененные колпачками свечи, а посредине лежала книга в красном сафьяновом переплете.

Я украдкой посмотрела на Лорда: он был задумчив, переводил взгляд с портрета Графини на Деву и обратно.

Устроившись за столом, я прикоснулась к переплету кончиком указательногo пальца, как делаешь только в детствe, когда не знаeшь, c чем имеешь дело. Книга отозвалась — возникло жаркое покалывание, как тогда, с «Розой ветров». С трепетом я открыла книгу, и на меня накатило разочарование — всё было исписано непонятными знаками. Лорд изощрился. Может быть, это его дневник? Я наугад перевернула толщу страниц где-то посередине. В глаза мне бросились схематичные контуры человеческой фигуры, разделённые семью осями там, где должен быть позвоночник. Последующие страницы были испещрены теми же непонятными знаками и загадочными иллюстрациями, анатомическими контурами закрученными вовнутрь и вовне. Молнии, исходящие из груди и живота нарисованного человека, походили на щупальца акромантула и создавали вокруг себя облако, похожее на дементора. Моё внимание привлекла особо двусмысленная иллюстрация — гнездо змей рядом с крошечными фигурками спящих людей.

Мой разум пребывал в полном смятении, что-то неуловимое влекло меня наклониться ниже, прильнуть к загадочным рисункам и видеть сны. Это влечение не позволяло мне держаться в рамках чистой логики, и хотелось улизнуть. Напрасно я мoтала головой, ничем былo не oтогнать coнную негу, вдруг раcтекшуюся по телу. Веки мои отяжелели, и был момент, когда я думала, что засну. Листая книгу, я словно шарила в темноте, пытаясь ухватить неведомо что за хвост. И тут раздалось шипение. Сначала я его не узнала. Это был шепот из моих снов. Василиск!..

Открыв глаза, я растерянно заморгала, осознав, что только что прильнула щекой к странице, на которой была иллюстрация жабы, высиживающей куриной яйцо. Тогда я увидела текст, который смогла прочесть:

Начало с началом соприкоснётся,

Змея змею заключит в объятия!

Хранящая око тьмы, дарящая простор,

Повелевающая ходом души,

Откройся мне!

Я ощутила испарину на своём лбу, волосы стали влажными от пота. А потом холодные длинные пальцы легли на мой затылок — и я пропала. Пальцы поглаживали мою кожу, перебирали мои волосы. Обернувшись, я увидела Лорда позади себя. Его рука потянулась и захлопнула книгу.

— Этого пока достаточно. Я знаю, что ты слышала и что увидела. Даже язык высунула от усердия, — сказал он, пристально смотря на меня.

— Милорд, Василиск... — заговорила я каким-то ссохшимся песочным голосом. — Ещё один аргумент в пользу обряда с Маледиктусом.

— А упорности тебе не занимать, Приска. Я не отбрасываю этот вариант, как я уже говорил, мне просто нужны доводы.

— Я их вам предоставила.

— И предоставишь ещё больше. — Лорд обошёл стол и сел в своё кресло.

Прошло около минуты, прежде чем я отдышалась, выпрямила спину и более-менее привела себя в порядок.

— Раньше я всегда удивлялась мыслям, мелькавшим не в мозгу, а где-то глубжe, когда думается уже не cловами, а oбразами, в которыx cлились и знания, и догадки, и чтo-то неяснoe, но очень верное. А теперь я поняла: это всё из области хокруксии, — сказала я, силясь говорить спокойно и хладнокровно. — Вы были правы насчёт крови Годелота, она заговорила со мной во сне и направила меня по верному следу. Нужно лишь найти Маледиктуса, это последняя преграда. Сосуд и орудие.

Лорд слушал меня не очень внимательно, его взгляд прикипел к портрету Графини. Я бы и дальше развивала свою мысль, если б сама не увидела то, что повергло меня в изумление. Уголок рта Эржебеты приподнялся и пополз вверх. Потом второй. Она улыбалась...

Я встала и отошла к портрету. Подойдя как можно ближе, я оперлась локтями на каминную полку и присмотрелась. Графиня и в самом деле улыбалась. Один уголок её рта стал нишей для тени, которую отбрасывала переливающаяся роспись на потолке. Это меня потрясло: роспись никогда прежде не двигалась. Медленные волны побежали вдоль потолка, наращивая скорость, затем качнулись назад, возвращаясь и начиная заново.

Роспись изображает остров Маргит, на котором собрались наши волшебники в честь основания Дурмстранга в XV веке. Отцы-основатели школы — восемь волшебников — вздымают руки ввысь, и над головами у них сверкает белый камень Омфал, который считался центром земли. Согласно преданию Омфал был могилой дельфийского змея Пифона. Будучи местом, где могут соприкасаться мир мертвых, мир живых и мир богов, его могила была освящена величайшими магами тех времен.

Забросив Графиню, я целиком отдалась росписи и не сразу осознала, что несколько раз даже покружилась, всматриваясь в очертания нашего затопленного острова. От увиденного я пришла в такой восторг, что внезапно рассмеялась.

Лицо Лорда сохраняло непоколебимое спокойствие, он словно ожидал этого, был готов к этому. Его всезнание не ведает изумления. Он сидел за письменным столом, подперев кулаком свое лицо. Я смутилась от непривычного зрелища расслабленного Волдеморта. «Он несомненно обладает обаянием», — мелькнула мысль, и я отвела глаза, зная, что сейчас она себя обнаружит.

— Скажите, милорд, как вам удалось оживить потолок?

— Я не слышу в твоем голосе заинтересованности, достойной ответа.

Недолго подумав, я спросила:

— Разве вам нравится, когда вы спите, а над вами пляшут волшебники и камень норовит расколоться и выпустить Пифона?

— С Пифоном я как-нибудь справлюсь, не беспокойся за меня, — Лорд ухмыльнулся, переводя взгляд на белый камень, мерцающий подобно опалу. — А на роспись я наложил заклинание собственного изобретения.

— Скажете, какое?

— Тебе незачем его знать. Ты его видишь. Тебе мало, что ли? — он помедлил немного, а поймав на себе мой взгляд, добавил: — Это магия, которая черпает силу из ночных кошмаров. Ты спрашивала о ней. Ты видишь её.

— Это была скучная, застывшая красота. Теперь она живёт. Это так удивительно, — тихо произнесла я, всматриваясь в свечение Омфала на лицах наших основателей. — Я даже не могу представить, как можно...

— А я могу представить все, что угодно. У меня всегда было хорошее воображение, Присцилла. Ложись на кровать.

Я посмотрела на Лорда, решив, что мне послышалось.

— Ложись на кровать, будет удобнее смотреть.

— Милорд, мне неудобно...

— В чем дело? Отчего ты так робеешь? — Он бросил на меня предостерегающий взгляд.

Я сконфуженно промолчала.

— Ты донимала меня расспросами о магии, созданной на почве ночных кошмаров. Вот она, — небрежно кивнул он на потолок. — Таким путём я его оживил, ведь я проделал самое длинное расстояние. Твой же ум далек от подобной изощренности, но тебе позволено приблизиться. Так что хватит строить из себя натурщицу, позирующую для статуи воплощенного ужаса.

В темных зрачках, окаймленных красноватым белком, сверкал блеск, от которого мне стало не по себе. Уж больно разговорчив он сегодня.

— Не изводи меня. Ложись и смотри, — на сей раз прозвучало как команда.

Немигающие, как у рептилии, глаза следили за мной по мере того, как я обходила кровать, чтобы взобраться на неё с другой стороны. Я успела лечь до того, как пол ушёл из-под моих ног.

Лунный свет медленно скользил по Маргит. Лежа на багрянице, которой укрывалась ещё Графиня, я смотрела на потолок, затерявшись в том, что есть явь, а что иллюзия. Происходящее походило на сон, от которого я не старалась проснуться. Пульсация на потолке будто источала искрящееся жидкое золото. Это движение было странно возбуждающим. Будто тяжелое, медленное колыхание космоса и бездны.

Я слегка повернула голову к Лорду и взглянула на него. Он расслабленно откинулся на спинку кресла, его глаза блуждали между потолком... и мной. В душе у меня не осталось ни крупицы самообладания и в комнате ничего не было слышно, кроме моего сердцебиения.

Пифон выполз из камня.

Большой серебристый змей полз медленно, легко поднимал плоскую голову и так же легко опускал её, как будто шел по следу. Раскачиваясь, он скользнул к лунной воде на берегу Маргит и остановился, будто задумавшись. Он двигался с ленивым изяществом, и при каждом новом изгибе мерцала его чешуя. Змей направлялся прямо ко мне, но внезапное чувство страха не разогнало сонных чар.

Пифон будто пил мое дыхание, с шумом гнал по жилам кровь, ослабляя плоть ужасом и трепетом; потолок ещё сильнее шёл волнами. Роспись приобрела странные, фантастические очертания. Мне казалось, что я лежу на подушке, набитой дурманящими травами из того острова, а Пифон свернулся у моих ног. Маргит превратился в сияние без окон и дверей, обильная зелень — в струящуюся серебристую воду.

В какой-то миг я закрыла глаза, я чувствовала, что в любую секунду могла потерять сознание от бессилия. Змей всё ближе подползал ко мне. Тут я ощутила прикосновение Пифона. «Хранящая око тьмы» — он положил голову на мою раскрытую ладонь и я ощутила освежающий холод. «Дарящая простор» — змей заструился по тыльной стороне кисти и по плечу. Его голова трепетно подергивалась возле моего предплечья. От восторга и трепета я захмелела; никакие силы не смогли бы уже вырвать меня из круга острова Маргит. Длинное тело змея поднырнуло под мою вторую руку, и я машинально погладила его. А когда попыталась отдернуть руку, то увидела, что змею ласка пришлась по нраву. Я повторила её. «Повелевающая ходом души» — прохладная чешуя легла вдоль моей шеи. Эти последние образы я наблюдала уже в полудреме. «Откройся мне» — прошептал Пифон, а его шипение продолжалось и после того, как его рот застыл. Его морда нависла над моим лицом.

Ощутив прикосновение раздвоенного языка, я открыла глаза.

Первое, что я увидела, был небольшой бледный шар, сверкавший на потолке. Я не сразу вспомнила, что это Омфал. Потолок расплывался цветными волнами и покачивался, а я осознала, что лежу на кровати, а моё платье прилипло к коже на спине. Я растянулась на мягкой ткани, запустила пальцы в волосы, пытаясь вспомнить, кто я, где и почему. В ушах слышался странный гул, шелест, шорох… Словно я только что побывала на острове. Я посмотрела в сторону письменного стола. Лорд сидел в той же позе, что и раньше. Его взгляд остекленел.

Внезапно я почувствовала жжение в левом предплечье. Не сводя с Лорда глаз, я закатала рукав платья, дрожащими пальцами расстегнув пуговицу на запястье.

Змея, выползающая изо рта черепа.

«Какой чудный скрипичный ключ», — первое, что пришло мне в голову. Сама змея совсем не походила на того прекрасного змея, который ласкал меня. Это была рептилия, не нашедшая себе места в Омфале, только в черепе. Случившееся казалось мне слишком невероятным, чтобы осознать, что это было. Я чувствовала себя так, как бывает, когда хорошо выспишься, слегка растерянно и умиротворенно, этакий штиль после бури. Но вид Метки быстро вернул меня к действительности.

— Милорд... — прошептала я, не слезая с кровати. Голос застрял в груди.

— Ты чем-то недовольна, Приска? — сказал он в ответ, поднимаясь с кресла.

Помолчав с минуту, я ответила вконец растерянным голосом:

— Я знаю, что к этому всё шло, но... таким образом? Это, по меньшей мере, как гром среди ясного неба.

Ни в голосе Лорда, ни на его лице не отразилось ни единой эмоции.

— Ну-ну, не привередничай. Не всем моим слугам так повезло. Для многих это действо было более прозаическим, — сказал он и, подойдя, присел рядом.

Лорд потянулся к моей руке и провел большим пальцем по Метке. «Слуга», — это слово покоробило бы меня, если б я отвергала очевидное. Ощущая в тот момент тепло его руки, я чувствовала себя более созвучной с ним, чем когда-либо с кем-то другим. «Варег...», — занудный внутренний голос напомнил мне о моем проклятии. О чёртовом костре. В груди все зашлось от подобной несправедливости.

— Хотите сказать, что для каждого Пожирателя у вас отдельный метод, милорд?

В комнату словно ворвался северный ветер, когда Лорд издал холодный смешок.

— Поверь, я бы не стал тащить сюда, — он кивнул на кровать, — весь людской ресурс, каким располагаю.

— Но... что мне с ней делать? — тихо спросила я. «Большая часть моего гардероба лишена длинных рукавов», — в уме всплыло прагматичное опасение. В целом медье татуировки имеются лишь у Исидора, и то лишь вследствие нескольких лет, проведённых в пиратском плену.

— Я не стану втолковывать тебе все особенности моей Метки. Ты сама всё поймешь. Почувствуешь. — На губах Лорда медленно проступала улыбка. — Ты не сопротивлялась мне, поэтому Мета легко нашла путь. Не будь ты к ней готова, эта кожа была бы по-прежнему девственно-чиста.

Лорд стиснул мою руку и, казалось, не собирался её отпускать, но потом вдруг сказал:

— А сейчас тебе нужно отдохнуть, рассвет не за горами.

Мои глаза округлились. Я отыскала взглядом настенные часы, было полтретьего ночи. Я слезла с кровати и медленно пошла к двери. Лорд шагал позади, сказав, что «проследит, чтобы я добралась до своей комнаты». Может быть, он думал, что я это приму за заботу, но я же его знаю: он просто хотел понаблюдать за моей реакцией, когда я выйду в полумрак коридора и позволю себе разрыдаться. Появилась бы причина для издевок и наказания. Он же видел, что Метка меня испугала. Она выглядит гадко. Ох, Миклос...

Но плакать мне не хотелось. Не решаясь ещё раз взглянуть на свою левую руку, я крепко сжала её правой и вспомнила о Каркарове. Его тогда знобило. А меня начало подташнивать.

Сверчки утихли.


— Бодрствуете в столь позднее время, милорд? — послышался тонкий голос.

Узнав его, я остолбенела от страха. Мы были уже на третьем этаже. До моей комнаты оставалось шагов пять.

Я мгновенно отстранилась от Лорда, хотя он и не держал меня за руку, но расстояние между нами было сокращено до неприличности. Перед нами стояла госпожа в стёганом халате из золотистого шелка. Её волосы были убранные на ночь под крепкую сетку. Её пронзительные глаза рассматривали нас будто через увеличительное стекло.

— Катарина, любезная, а вы почему не спите? — бесцветным тоном спросил Лорд. Глаза госпожи неприветливо сверкнули.

— Я не застала Присциллу в её комнате и решила поискать. Молодой девушке не пристало ночью бродить по замку, особенно, если в замке обитает почётный гость. — Голос госпожи был ледяным, а смысл — непререкаемым.

— Ваша забота о Присцилле похвальна, — криво улыбаясь, промолвил Лорд, — но это ещё не повод пренебрегать законами гостеприимства.

Неужели он угрожает ей?.. Какого мозгошмыга? Мне стало стыдно за него.

— Госпожа, я просто засиделась в библиотеке и едва не уснула, но Милорд вовремя вытащил меня, — пролепетала я, натянув маску переутомившейся недоучки.

— Вы же знаете вашу воспитанницу, Катарина, — подхватил Лорд, задумчиво почесав подбородок. — Из библиотеки её за уши не оттащишь, приходится дожидаться, когда она вздремнёт и потеряет бдительность.

Лорд откровенно издевался, и госпожа на это не купилась. Его ораторское искусство могло сотворило чудо, а он даже не старался. Что за ребячество?..

— Вы удивляете меня, милорд. Хотела бы я знать, есть ли в этом что-нибудь большее, чем простое потворство своим желаниям, — она поджала губы, словно для того, чтобы придать своим словам дополнительный вес и смысл.

— Госпожа, прошу вас, вам незачем обо мне беспокоиться, — я схватила её за руку и дёрнула, намекая, чтобы она не препиралась с Лордом. — Я уже иду спать, вы тоже идите.

— У вас есть совесть, милорд? — голос госпожи едва не сорвался на крик. — Уж простите меня за прямолинейность.

Я испугалась за госпожу и готовилась встать на её защиту, но Лорд вновь расплылся в отталкивающей усмешке.

— У меня нет совести, любезная. Нет морали. Единой истиной есть моя воля.

Его ответ нисколько меня не удивил. Мои чувства брали верх над здравым смыслом. Чувства?.. Госпожа была поражена, но не смыслом его слов, а неподобающей откровенностью. Ещё один признак её принадлежности к ушедшему веку.

— Пойдёмте ко мне, госпожа... пожалуйста.

— Да, ступай к себе, душенька, — госпожа как будто не слышала меня. Она не сводила глаз с Лорда, который смотрел на неё всё с меньшей любезностью.

Не мешкая ни секунды, я юркнула за дверь своей комнаты, утащив за собой возмущённую опекуншу.

Комментарий к Глава Тринадцатая. Повелитель Это начинается:) Уже 52-я глава, но всё должно развиваться в правдоподобном темпе. Манипуляция, влечение, зависимость. В отношениях Присциллы с Лордом это даже больше, чем может ей дать любовь и романтика, поскольку эти вещи ассоциируются у неё с Варегом, следовательно, с детством и взрослением, но не со зрелостью.

Лорд использует Присциллу, а она использует его, но также их влечёт друг к другу, они инстинктивно понимают друг друга, короче говоря, им уютно. Этот союз будет скреплен крестражем и станет намного крепче, чем если бы он строился на любви. Не развожу демагогию и не констатирую истину, но здесь следует воспринимать всё именно так.

Госпожа в замке выступает стеной, последней преградой, которая не даёт перешагнуть от намёков к пылкости. Духи Ньирбатора также оберегают Присциллу, и Лорду об этом известно. Так будет продолжаться до поры до времени.


Пифон — в др-гр.миф. змей, охранявший Дельфийский храм, но напавший на Дельфы. В широком смысле Пифон это такой себе греческий Василиск. Он внушал ужас и нёс погибель, от него бежало всё живое. Аполлон убил Пифона на склоне Парнаса, в центре земли. Там был построен храм, где спрашивали судьбу у пифии-девы.

Саунд главы

https://youtu.be/PSeubv7ulF8

====== Глава Четырнадцатая. Дидактизм ======

Четверг, 21 апреля 1964 года

В последниe дни не былo никакогo желания браться за перо. Я уже третий день хожу с Меткой и не вижу Лорда, только из окна наблюдаю, как он важно открывает калитку замка, взявшись за самое высокое острие. Фери доложил, что Лорд возвращается поздно вечером, а я решила, что не стоит мне заходить к нему поздно вечером, — это чревато последствиями.

После Метки я плохо спала. Свечи на ночном столике продолжали гореть всю ночь. Пламя колыхалось, и по стенам, полу и потолку метались причудливые тени. Всё, что я чувствовала, было лишь жаром от свеч и жжением в руке.

Мне снились фрагментарные сны. Всё то же, что обычно. Албанский лес. Влажная почва на пальцах. Елена Рэйвенкло в моём платье. Диадема и шёпот Лорда над моим ухом «смотри». Я поворачиваюсь, а там — вертикальные зрачки в его глазах. Женщина в пентаграмме. Бержита. «Это место ещё помнит твоего отца». Я проснулась. Простыни сбились в жгут, волосы беспорядочными космами торчали во все стороны. Нервное изнеможение в конце концов взяло своё, и я вновь задремала, погрузившись в мир ночных кошмаров. Я снова лежала в ванне, и надо мной нависал василиск; он цепко ухватил меня хвостом за волосы и погрузил с головой в липкую жидкость. Василиск всё шипел о том, что я его добыча, а я… Просто лежала, слабея от потери крови. Привычная властность в его голосе парализовала мою волю. Я не сопротивлялась, и даже во сне чувствовала жгучий стыд оттого, что не сопротивляюсь.

На следующее утро мне было дурно, казалось, что меня поместили на колесо мельницы и вертели-вертели-вертели. Дрожа словно в лихорадке, я села на кровати и вытерла покрытый холодным потом лоб. Очень хотелось пить. Я призвала с кухни кувшин с арбузным соком и надолго припала к нему.

Что мог делать в Албанском лесу мастер волшебных палочек? Работать, разумеется. Для подбора древесины подходят только особые места, такие, как лес, разделяющий нашу деревню с Аспидовой, лес рядом с Нурменгардом, скандинавские лесные массивы, балканские... Но меня гложет другое: отец никогда не рассказывал о своём путешествии в Албанию. Тогда я была слишком маленькой, чтобы заподозрить неладное, а сейчас это меня настораживает. Женщина в пентаграмме говорила о моём отце. Она знает его... Кто она?

Дурные мысли лезут мне в голову, мысли, недостойные дочери своего отца. Как жаль, что я знала его всего двенадцать лет своей жизни, из которых только семь осознанно. О волшебных палочках я больше узнала от Тины, когда она гостила у нас с подмастерье мистера Олливандера. Будь я немного старше, пока жив был мой отец, он бы несомненно поделился со мной впечатлениями о самом опасном лесе на континенте.

В довершение всего, у меня давно не было столь неприятного разговора с госпожой Катариной. Потерять её доверие было бы крайне болезненно, и я заверила её в приличном поведении Лорда; говорила я внушительно, без кротости, думаю, госпожа смягчилась. В конце концов, между мной и Лордом ничего не было. О Метке я и словом не обмолвилась, а скрывать правду это ещё не значит лгать. Говорят, если хоть раз поймаешь человека на лжи, ты не сможешь доверять больше ни единому его слову. Узнай госпожа о том, что я лежала на кровати Милорда, она восприняла бы это ещё хуже. Она сочла бы это подобием чёрной мессы, хотя змей овладел лишь моей рукой.

А Лорд Волдеморт... он и раньше прикасался ко мне. Он гладил меня в своей необычной манере, которая больше походит на отношение хозяина к питомцу, чем взаимодействие двух личностей. Может, он и личностью меня не считает, я не знаю. Он же сказал, что без него я никто. Я в это, конечно, не верю, но того, что моя жизнь зависит от его волеизъявления, не отрицаю.

В его желании доминировать над всеми нами я не нахожу ничего предосудительного; все тёмные волшебники стремятся к этому. Но никто из них не достиг его уровня. Обычные волшебники ещё при жизни истлевает в невидимом саркофаге времени, а Лорд уже позаботился о своём бессмертии. Возможно, я сквозь пальцы смотрю на его наглость и злой нрав только из-за того, что сполна осознаю его талант.

Тот ночной инцидент произвёл на меня неизгладимое впечатление. Никогда прежде я не видела, чтобы госпожа так сурово обращалась с Лордом; с этим она немного припоздала. Ещё месяц назад я жаждала её заступничества, а теперь понимаю, что всё зависит только от Лорда, — говоря начистоту, дорогой мой дневник. Сколько Мальсибер пробудет у нас и чем всё это закончится, зависит не от госпожи. И это о многом говорит.

Как бы мне ни хотелось, чтобы мы с ней сами распоряжались нашей жизнью, домом и будущим, время вспять не повернуть. Он приехал. Он теперь живёт здесь.

— Он молодец, — подытожила Агнеса.

— И не говори, — усмехнулась я.

Мы сидели в подвале вместе с двумя упырями. Агнеса позвала меня поупражняться, «ибо упыри соскучились по женскому вниманию». Я была не совсем в настроении, но из вежливости не отказалась. Агнеса спасла меня от необратимых последствий сглаза Лестрейнджа, вовек этого не забуду. И до сих пор не могу простить себе, что подозревала её и подумывала убить.

Подвал особняка Каркаровых представляет собой симметричное каменное строение с камерой. За массивной железной дверью дежурят големы, охраняющие упырей. Агнеса говорит, что за ними нужен глаза да глаз, поскольку они куда шустрее тех, что у Варега. Упоминание о моём женихе отозвалось болью в моём сердце, ведь я так запуталась, во мне произошла перемена, и что-то безвозвратно ушло.

Я думала, что на пытки мне не хватит сил, но получилось наоборот — пытки доставили мне истинное наслаждение. Оказалось, что моя голова не осознавала, в чём нуждались мои руки. А руки мои чесались хорошенько потрепать кого-то. Мой упырь выглядел как актёр бродячего театра, на нём были старомодные мешковатые штаны и красный шёлковый жилет. Он получил от меня незаслуженную взбучку. Сперва я представляла себе восковую личину Лорда, когда он говорил, что без него я «просто нервная девица», а потом вспомнила, как он гладил большим пальцем свою Метку, — и на меня накатывала непостижимая робость.

Устав от пыток, я пребывала в прострации и заплетала волосы в косу, сидя на низкой скамейке. «А где-то там у шестнадцати врагов прерывается дыхание, — маячила мысль на задворках сознания. — Их смерть послужит назиданием каждому, кто осмелится действовать не в интересах Лорда. Половина Пожирателей уехала в Англию исполнять его волю. Они убивают за него. Он того стоит?.. Да, определённо»

Острое ощущение одиночества с позавчерашнего утра вызвало столпотворение дурных мыслей в моей голове, и мне нужно было с кем-то поговорить. Чувствам, переполнявшим меня, требовался незамедлительный выход. Я рассказала Агнесе о Лугоши и показала Метку.

— Эйвери предупредил меня, что Лорд за всё предъявит счёт, — вслух рассуждала я. — Как будто я этого не знаю. Но дело в другом. Мне кажется, что я сейчас могу чувствовать лишь крайности, либо всепоглощающее веселье, либо бecпросветную груcть. Будтo не ощущаю пoлутонов. Co мной что-то неладное. Эта Метка сказалась на моём... душевном здоровье.

— Хорош бубнить, Приска! — громогласно отозвалась Агнеса. — У моего кузена такая же, и что, думаешь, он двинулся умом и стал вдруг таким ненормальным? Нет, он таким и раньше был, Метка тут ни при чём. У тебя просто мандраж от восторга, поверь мне. А этот Эйвери обладает прискорбно вольным характером. Когда-нибудь его грохнут в приступе ярости. Камнем, кочергой или каким-нибудь другим столь же пошлым орудием. Странно, что этого ещё не произошло.

Упырь Агнесы немного с приветом. На отбрасывающее заклинание он среагировал довольно нетрадиционно — отпрянул влево. Затем этот упырь просто сел на пол, такой разнузданный, точно мавр на базаре. Агнесу это только раззадорило. Она полоснула его очень тёмным заклятием.

— А тут ещё госпожа паникует, — продолжала я бубнить. — Побаивается, что я сойду с пути и запятнаю род Грегоровичей. Пока не разожгу костёр...

— Ты уже взрослая, разве госпожа не понимает?

— Статус воспитанницы навязывает мне определённые ограничения. Госпожа считает меня леди, а меня от этого воротит, но я боюсь её разочаровать, она столько для меня сделала...

Упырь пронзительно хрюкнул, а потом чихнул. Сопли оросили каменный пол. Своим пружинистым шагом Агнеса подошла к нему и прокляла его на прощанье чем-то таким, что язык не повернётся назвать. Пощажу твою скромность, дорогой мой дневник. Затем она заперла обоих упырей в камере за решеткой и присела напротив меня. В глазах Агнесы плясали смешинки. Я непонимающе уставилась на неё, а она заговорила с намёками:

— Игорь говорит, что Лорду и вправду безразлично, кого убивать. Люди — маги или магглы — ничто для него. Но его слуги другое дело.

— Я это уже поняла.

— А зачем тебе быть слугой?

— В смысле?

— Ну, сама подумай. Он живёт у тебя дома. Да, он не красавец, но он притягателен, согласись...

— Так и знала, что ты состряпаешь для меня решение проблемы. Тебя хлебом не корми, дай придумать самoe ceнсационное решениe.

— А почему ты так категорична? По-моему, это вполне естественно.

— Я помолвлена с другим. Есть долг перед покойными родителями, перед госпожой...

— Послушай, а тебя не тошнит от этого долга? А вдруг это проклятие — твоё благословение? — вскипела подруга, глядя на меня с каким-то накопленным возмущением. — Только оно ограждает тебя от статуса госпожи Гонтарёк, прощания с Ньирбатором и, стало быть, с Тёмным Лордом. С этим проклятием такая тошнотворная тягомотина!

— О тошнотворности говоришь? А ты знаешь, кого клеймят?! — тут уже я взорвалась. — Рабов и скот, вот кого. Тех, кто выполняет всю грязную работу, убивает пожилых героев войны и детей-сквибов. Я... я не Белла.

Агнеса тихо охнула. Выражение лица у неё изменилось: она поняла.

— Приска, кто говорит тебе о грязной работе? Разве тебя отправили в Англию делать грязную работу? Нет! Лорд вытурил Беллу, всё медье за это перед ним в долгу. Радуйся, что нет её, нет лошадей и стукача.

Я коротко кивнула, но насчёт «нет её» я бы поспорила. А вдруг Лорд позовёт её обратно?..

Мы с Агнесой молчали, пока не явился Бэби с прохладными напитками. Эльф был очень измотан. Агнеса поручила ему обезгномить сад, и он целый день был этим занят. Держа гнома за лодыжку, его надо раскрутить и отшвырнуть куда подальше, — так он не найдёт путь обратно.

— Они себе шикарно устроились под грядкой с морковкой, — поведала Агнеса, — но моё терпение лопнуло.

— Грядку обезгномлено, госпожа, — доложил Бэби. — Нахлебники съехали.


Сегодня из окна я увидела Миклоса. Мальчик помахал мне рукой, улыбаясь во всю ширь своих отвыкших от улыбки губ. Я хотела расспросить его о том случае, когда он столкнулся с Лордом. Торопливо сбежав вниз по лестнице, я выпорхнула из замка.

Миклос шёл мне навстречу со связкой мертвых птиц. Барон Баторий одобрил бы: охота утоляет жажду насилия. В нашем медье к этому приучают ещё с малых лет.

Миклос, однако, не разделил моей радости от встречи. Как я быстро поняла, лучше мне было остаться в замке. Мальчик почувствовал неладное. Либо он настолько магически одарён, либо это кентавры его научили, — но он понял, какие изменения произошли со мной. Улыбка его мгновенно потухла, сам вид помрачнел. «Уже», — только и сказал он, оборачиваясь, чтобы уйти.

Я не окликала его. Что-то подсказало, что должно пройти немного времени, и он поймёт. Вроде не ребёнок, но подростковая несговорчивость это как сила природы. Побывав в его возрасте, я знаю лишь одно — хуже не бывает.

Пятница, 22 апреля

— Каким образом ты поняла во сне, что змей был василиском?

— Я просто знаю, милорд... Более того, я видела репродукцию в «Преданиях отцов», где прочла о чернокнижнике, которому ведьма помогла избежать смерти.

Лорд Волдеморт вопрошающе поднял брови.

— Она превратила его в василиска, чтобы он спрятался в подземных водах Пешты.

— Зачем же она это сделала?

— Написано, что из жалости.

Лорд подозрительно нахмурился и перевёл взгляд на факел в железном креплении на стене. Всего полчаса назад мы распечатали люк на втором этаже. Я не знала, что Лорд запланировал это на сегодня, пока, сидя в своей комнате, не ощутила неприятный зуд в левом предплечье. Надо отдать должное своей наивности: я думала, что на зов Лорда моя рука преисполнится теплом, настойчивым, но мягким и согревающим. Увы, это был зуд, и от непривычки я чесала руку и ругалась на чём свет стоит, злобно уставившись на потолок. Он там. Мог же эльфа послать. Мог же сам прийти. Какое легкомысленное использование Метки! На четвертый этаж я поднялась лишь после того, как зуд усилился, а очертания змеи стали иссиня-черными.

Факел в люке сразу меня насторожил: вместо огня струился дым, плевавшийся жиром. Лорд велел мне выколдовать щит и удерживать его, пока он не разберётся, как отпереть следующую дверь. Она будто срослась со стеной и никак не реагировала на моё прикосновение. Изнутри не доносилось ни шороха, ни звука.

— Странно, — пробормотал Лорд.

Я разделяла его чувства. Удерживая Протего, я снова подошла к двери и поднесла руку к чёрной, словно обожженной поверхности.

— Даже дверной ручки нет, — сказала я, тщетно шаря по двери.

— Отойди назад, — велел он. Свой приказ Лорд подкрепил дерзостным толчком. Только я собралась сообщить, что думаю о его манерах, как он резко шарахнул Алохоморой, как оказалось, в никуда.

Дверь не поддалась. Мы застряли на полпути.

О василиске мне пришлось ему рассказать. Возможно, я слишком серьёзно восприняла его напоминание о том, что «больше никаких недомолвок», а наличие Метки будто устранило все условности. Впрочем, Лорд учуял, что я что-то недоговаривала. Тогда я раскололась.

— Если б он не приходил в моисны и если б я своими глазами не видела, как змея расправилась с магглом, я бы так не настаивала на Маледиктусе. Милорд.

На лбу Лорда залегла морщина; я видела, что он напряжённо размышлял над моими доводами.

— Вы говорили, что дом Вальдрена — это северная граница Бержиты, это всё взаимосвязано, я уверена. Думаю, вам снова следует туда отправиться, — поймав его колкий взгляд, я добавила: — когда вам будет удобно, милорд. Вы должны понять, обряд не настаивает на питомце...

— У меня когда-то был василиск, — перебил он. Внимательно глядя на меня, Лорд что-то прикидывал в уме. — Не питомец, но... ручной. Тебе уже приходилось слышать о Тайной Комнате, Присцилла?

Концентрируясь на поддержании Протего, я и так громко дышала, а услышав о таком не-питомце, тяжело сглотнула.

— Я слышала о Салазаровом подарке школе. Все знают эту легенду.

— Это не легенда, — саркастически отозвался Лорд, вновь отвернувшись к двери.

Я смотрела на него, ощущая странные толчки в сердце и молчала, ожидая, что он продолжит, однако он не произнёс больше ни слова. Лорд водил рукой перед дверью с видом человека, сознающего свою силу, поднимал глаза, опускал брови, щурился изучал каждую черточку. От наступившей тишины у меня стучало в висках. «Он говорит, что это не легенда... Неужели он нашёл Тайную Комнату?.. И василиска в ней? Если бы существование Тайной Комнаты подтвердилось, это спровоцировало бы скандал в магическом обществе. Почему же мы об этом не слышали?» Наблюдая за Лордом, я едва не вскрикнула, когда он с силой пнул дверь. Довольно странное решение, но как говорится, на вкус и цвет... Дверь отреагировала на удар без энтузиазма, проще говоря, приоткрылась чуть-чуть.

Лорд вытянул шею и сунул нос в образовавшуюся щель.

— Мрак, и ничего больше. Будто не комната, а пропасть, нарисованная самыми черными в мире чернилами. Ты позавтракала? — вдруг спросил он.

— Э-э, а какое это имеет значение, милорд?

— Если ты свалишься с ног, я тебя здесь оставлю, тебе ясно?

— Я позавтракала, милорд.

— Так бы сразу ответила, — желчно процедил он.

Лорд применял к двери все открывающие заклинания, но ни одно не сработало. Я прислонилась к стене, рука с палочкой, направленная на факел, уже ныла. Мы так и стояли, прислушиваясь. Из комнаты послышался звук — не то скрежет, не то чириканье. А затем всё снова затихло. Казалось, это будет длиться бесконечно. Взвесив все «за» и «против», я решила не тратить время попусту.

— Я знаю о булочнике, — обронила я. Мало ли что мы роняем, но наши с Лордом разговоры теперь идут в другом ключе. Тот факт, что от него ничего не скроешь, даже облегчает положение вещей, ведь нет искушения что-то выдумывать.

— Я решил, что будет по-моему, — последовал ответ будничным тоном. — Ты перестала отвлекаться на всякую мелочевку, с головой ушла в хоркруксию. Мне это по душе. Не хотелось отвлекать тебя местью или, как тебе нравится, немезидой.

— Немезида более личная, милорд.

— Я не вижу разницы, — отрезал он. — Голова на блюде была не менее личной.

— Голова на блюде? — переспросила я.

— Есть такая история... — Лорд бегло усмехнулся через плечо. — Одна девушка танцевала для правителя на его дне рождения. Она была его падчерицей, — рассказывал он, попутно направляя луч люмоса на надпись кряжистыми рунами, которой здесь раньше вроде как не было.

«Эг эр экки брёскур, — я прочла, наполняясь недоумением и досадой. — Это не я упрямая. Какое странное выражение. Кто из Баториев мог начеркать такое в люке? Да ещё рунами для пущего эффекта?»

— Танец падчерицы покорил правителя, и он пообещал дать ей всё, чего она пожелает, — продолжал Лорд, скользнув пальцами по рунам с каким-то поистине алчным сладострастием. Он будто ожидал, что надпись измениться и скажет ему что-то ещё. Повернувшись ко мне, он драматично выдохнул: — А девушка растерялась и обратилась к матери за подсказкой, чего бы ей пожелать. Пусть даст тебе голову моего недоброжелателя на блюде, сказала мать. Правитель исполнил желание женщины.

Я слушала, раскрыв рот от удивления. Руны напрочь вышибло из головы. Танцующая девушка. Какая странная история... Должен же здесь быть какой-то смысл. Я предположила первое, что пришло на ум:

— Значит, мать намеренно подослала дочь, чтобы та станцевала?

— Разумеется, женщина долго готовила дочь к празднику.

— Но зачем ей было унижать свою дочь? — без обиняков возмутилась я. — Не практичнее было бы поручить своему эльфу отсечь голову недоброжелателю?

Лорд тут же рассмеялся и покачал головой.

— У них не было домашнего эльфа.

— Откуда вообще эта история, милорд? И как звали мать и дочь?

— Это из детской воспитательной литературы. А звали их... — Лорд осекся, бросив на меня какой-то подозрительный взгляд, — впрочем, они не важны...

«Ничего себе воспитательная литература», — мелькнула мысль.

— То есть ваши родители воспитывали вас на подобных историях?

— Можно и так сказать, — ответил он, шагнув вперёд, опять что-то высматривая во мраке. Мой взгляд прикипел к колыханию черноты на его спине.

— Но, милорд... я не совсем поняла, в чём мораль?

— В том, что, пресмыкаясь, можно добиться своего, — ответил он без промедления.

«Угу, надо же, — мои мысли зашли в тупик. — А меня воспитывали на добрых сказках вроде той, о славной девице Катице Тердсели, которая оставила короля в дураках»

— Пресмыкание не приличествует девушке, милорд. Но я понимаю, что это всё её мать затеяла. Это не делает ей чести.

— Не стоит так обобщать, Присцилла. Пресмыкаться перед тем, кому симпатизируешь это не то же самое, что перед тем, к кому питаешь ненависть. Кто знает, может, девушка была не прочь танцевать просто так... чтобы выразить свою симпатию.

Интонация Лорда наводила на мысль, что он на что-то намекал. В конце концов, речь шла о голове на блюде. Головы Лугоши я не видела, но взлохмаченную, насажденную на трость и с ножом во лбу я никогда не забуду.

— Если танцующая девушка и вправду симпатизировала правителю, в таком случае она может быть оправдана, — не мудрствуя предположила я.

— Вот-вот, — Лорд усмехнулся мне через плечо.

«И всё же танец падчерицы для отчима — это как-то жестковато, — подумалось. — Танцует рабыня, а падчерица сидит по левую руку от отчима»

— Но не её мать, — быстро добавила я. — У неё была намечена цель, и она унизила дочь, сделав её орудием своих козней. Мать не может быть оправдана.

Лорд издал низкий гортанный смешок.

— Где же твоё воображение, Приска? Женщина была в отчаянии, нужно было срочно что-нибудь предпринять, недоброжелатель доставлял ей неприятности, подрывал её власть и просто портил настроение. Предположим, мать сама могла бы станцевать, но она знала, что её дочь более способная.

— А правитель не мог исполнить желание жены за спасибо? Обязательно нужно было дать что-то взамен?

Лорд повернулся ко мне всем корпусом и его взгляд застыл, делая его глаза ещё менее человечными.

— Ну он же правитель, — его спокойный голос заледенил мою кровь, и она уже не стучала в висках.

В тот же миг упрямая дверь ещё больше отслоилась от стены, и начала открываться со зловещей медлительностью. Совсем бесшумно и без наших потуг. Коварный факел вдруг потух. Мне казалось, у меня ум зайдёт за разум: раньше люки так со мной не играли. Лорд лишь холодно вздохнул.

— Ровно один час и семнадцать минут, — прошептал Лорд. Я и не знала, что он засекал время. — Дамы вперёд, — плавным жестом он указал мне на дверь.

Я не удивилась. Отойдя от факела, я ступила одной ногой во тьму. К моему изумлению, воздух там был сладостен для дыхания, как в лесной чаще, омытой дождем. Лорд вошёл следом. Из сумрака медленно проступили очертания длинного коридора. Мы двинулись в путь. Бело-голубой свет люмоса сопровождал нас, и наши тени казалась слишком большими, чтобы быть нашими. С регулярными интервалами в коридоре плыл странный рокот, на который отзывалось гудение.

— Так ты довольна услышанным... — заговорил Лорд, бесстрастно смотря вперёд, — от Эйвери?

— У него весьма своеобразный юмор, — пространно ответила я. — Вы знали, что он мне расскажет?

— Я не запрещал ему. Иногда одни и те же поступки кажутся исключительно разумными у одних людей и весьма нелепыми у других. Впрочем, это хорошо, что теперь ты знаешь. Тебе не на что жаловаться, Присцилла.

Не возникло ни малейшего сомнения в его искренности, хотя она была страшной. Неужели благодарность — это действительно самый короткий поводок?

— Я не жалуюсь, милорд.

Мы пошагали дальше. В какой-то миг Лорд протянул мне руку и я, не задумываясь, ухватилась за неё. Я завтракала, но устоять на ногах мне помогает не еда.

Держа меня за руку, Лорд вышел вперёд и некоторое время шёл по коридору, затем свернул в мрачный каменный проход. Мы шли по наклонным мшистым ступеням, а путь все сужался и сужался, мои плечи касались стен, Лорд был вынужден протискиваться боком. Он почему-то упрямо отказывался зажечь люмос максима, ему, видите ли, с ближним люмосом уютнее.

В одном коридоре мы миновали винный погреб, где не было ни паутины, ни даже пылинки. И я каким-то образом знала, что это не потому, что духи Ньирбатора орудуют метёлкой. Вино пусть лежит, будет ещё время. Протиснувшись сквозь узкий тоннель, мы оказались в затхлом пространстве.

— Здесь что-то не то... милорд, — прохрипела я.

Взмахом руки он заставил меня молчать, и пошагал дальше. Я последовала за ним, хотя на душе у меня скребли кошки. Вскоре мы очутились в какой-то душной каморке.

За десять минут я успела подробно рассмотреть настенную кричащую мазню, которую Лорд назвал «чудным рисунком»: какой-то Йог-Сотот на треножнике под скатертью, забрызганной чем-то неопределённым. Я сразу поняла, что это произведение Ксиллы Годелот. Никакой ценности оно собой не представляет, правда, у Фери глаза были б на мокром месте.

— В своем нытье ты на редкость разнообразна, — заговорил Лорд, когда мы вошли в следующую каморку. — То люмос слишком тусклый, то ты задыхаешься.

Я пропустила это мимо ушей, а Лорд неожиданно замедлил шаг и подставил мне локоть. Он предложил опереться о его руку. И не зря. Я чуть не упала, когда увидела следующую находку.

Ряды полок и навесов для всякого инвентаря. Какие-то деревянные короба и поддоны. Полусгнившие ставни, плетеные корзины, трухлявые ящики. Деревянный стол опрокинут, пол усеян черепками и осколками... Какое-то тряпьё: платья с буфами, банты, косынки и чепцы из тех страшных времён, когда девушки были заняты нашиванием кружев на свои ночные рубашки. Дикий беспорядок, короче говоря. Такому хламу не место в люке, где должны храниться сокровища и тайны. Зрелище не для лордовых глаз, сказала бы госпожа. Мне на миг стало неудобно перед Лордом за откровенный анти-Ньирбатор. Но он совсем не казался оскорблённым, напротив — он прошёлся взад-вперёд, попинавши черепки, и спокойно шагнул дальше.

Уже в коридоре Лорд внезапно обернулся, будто что-то привлекло его внимание.

— Здесь, — резко прошептал он.

— Где? Я ничего не вижу.

Он грубо схватил мое запястье и прижал к деревянной поверхности. Очередная дверь! Но эта не упрямилась, а отворилась совершенно без усилий.

Там была третья каморка, но в ней был свет. В грубом глиняном сосуде, что использовались в очень древние времена, мерцало коптящее пламя. Благодаря этому мерцанию создавалось впечатление, будто во тьме что-то двигалось. На стене — одна-единственная полка, а на ней — пергаментный свиток.

У меня сердце ёкнуло. Свитки в Ньирбаторе это редкость.

— Возьми его, — вкрадчиво сказал Лорд, не сводя с него глаз.

— Боитесь, что Ньирбатор не разрешит вам притронуться к чужому сокровищу?

— Осторожнее в выражениях, — Лорд бросил короткий, недобрый взгляд в мою сторону.

Когда я сняла свиток с полки, Лорд тут же выхватил его из моей руки. Я лишь растерянно захлопала глазами, а Лорд стремительным шагом двинулся в обратный путь. Тогда он уже не подставлял мне локтя и не протягивал руки. Покинув люк, Лорд пошагал прочь, не оборачиваясь, чтобы проверить, иду ли я следом или убегаю или остаюсь. Выйдя в коридор второго этажа, он направился со свитком на свой этаж, а я увязалась следом.

Его движения были резковаты и выдавали бурлящие эмоции. Подойдя к письменному столу Лорд едва не смахнул все бумаги на пол. Он сел за стол, а я стала рядом, немного наклонившись, силясь лучше рассмотреть свиток.

В нём не было ничего необычного, если не считать обмоток, которые используют чернокнижники. Полоски ткани на пергаменте, как правило, создают сложный рисунок из пересекающихся магических знаков, этот же выглядел как-то небрежно, словно его обмотали впопыхах.

— Скарабей-сердечник! — воскликнула я, увидев знакомый символ. — Это талисман, предохраняющий человека от возвращения в обличье инфернала!

— Это всего лишь пергамент, Присцилла, у него нет личности, он не может стать инферналом, — сухо проговорил Лорд и ещё имел наглость ухмыльнуться.

Я почувствовала себя дурой трёх лет от роду. Он не сказал больше ни слова и позволил мне мрачно скорбеть по этому поводу.

Больше всего на свете мне хотелось выхватить пергамент из этих длинных бледных пальцев и удрать в свою комнату, не делясь ни с кем тайнами моего Ньирбатора. Сказать, что я испытывала искушение, вcё равно что сказать пpo умирающего oт голода, будто eму xoчется перекусить. Однако здравый смысл возобладал. Я стояла возле Лорда, переводя взгляд с него на пергамент и обратно, и боялась лишь одного: что сейчас он кивнет мне в сторону двери, мол, убирайся, я получил свою порцию тайны и больше в тебе не нуждаюсь.

Но он этого не сделал. Забыв о моём существовании, он сразу принялся изучать свиток.

Немного поостыв, я обошла письменный стол и с задушенным стоном опустилась на стул. Лорд умеет быть и грубым и вежливым, или молчать так, что чувствуешь себя на расстоянии многих миль от него.

Тем временем над горой Косолапой сошлись тучи, загремел гpoм и засверкали молнии. Звучала поистине инфернальная музыка, а я отвлечённо водила пальцем по Метке, прикипев взглядом уже не к свитку, а к Лорду. Его рассказ о танцующей девушке вертелся в моей голове, как шипящий рефрен василиска, а всё остальное измельчилось и рассеялось. «Никакой он не правитель», — говорила я себе, но вопреки себе самой, была им заворожена.

— Сколько томов содержит «Mors Victoria»? — спросил он, подняв голову, как казалось, спустя вечность. Лорд так и лоснился от самодовольства.

— Точное количество неизвестно, милорд.

— Это третий.

====== Глава Пятнадцатая. Тот-Кто-Знает-Меня ======

Суббота, 23 апреля 1964 года

Я узнала, что Игорь Каркаров оказался среди Пожирателей, отосланных в Англию выполнять задание Лорда Волдеморта. Я бы знала подробности, если бы пришла на последнее собрание, но в дом Бартока я пока не готова возвращаться. Там я чувствую себя стеснённо, и Лорд там не тот, что здесь, в Ньирбаторе — там он на своей территории и ведёт себя соответственно тому, что он нём пишут в прессе. Там он настоящий Тот-Кого-Нельзя-Называть, и в его присутствии все трепещут. Да и зачем мне созерцать его кураж в доме Бартока, если в моем доме его предостаточно?

Признаться, я побаивалась, что наличие Метки обязует меня к некой грязной работе, хотя разговор с Агнесой малость успокоил меня. Каркаров — прирождённый боец, а меня после больницы Лайелла что-то не тянет в бой. Барон говорил, что махать палочкой может всякий дуралей, а здравомыслящая волшебница вырабатывает стратегию, хотя мне это не очень помогло, когда я пошла на дуэль, последовав его находчивому совету. При воспоминании левое плечо до сих пор ноет, будто кто-то впивается в него зубами.

Забавно, что Алекто Кэрроу осталась в медье. Наверняка прошёл слух, что на Вальпургиеву ночь Каркаров попытается её «поймать», и Лорд решил не рисковать жизнью своих верных бойцов. О каких бы там человеческих ресурсах он не разглагольствовал, но такие ведьмы, как Алекто, на дороге на валяются. Её слова об обычае Вальпургиевой ночи были провокацией, она таким образом бросила Каркарову вызов, и это поняли все, кроме него.

Агнеса говорит, что её кузен перед отъездом побрился гладко-прегладко, так что егo щеки cияли, как oтполированные яблoки. Учитывая крутой нрав и холодное сердце Каркарова, он наверняка подыщет себе кого-нибудь в Англии, но было б куда лучше, если б Лорд провёл с ним воспитательную беседу. Мне известно, что Лорд пригрозил в случае неудачи «инфернально увековечить его душу», но угроза не есть напутствие.

С Орденом Феникса много неясного. Лорд не торопится разделаться с ним, будто хочет продемонстрировать, что волшебники, сплочённые идеей Дамблдора, столь никчёмны, что даже не заслуживают особого разбирательства.


Нынешний отчёт проходил в моей комнате. Я сидела на полу, скрестив ноги, среди дюжины свитков, кроме одного. Прибрав к рукам новообретённый труд Годелота, Лорд заявил, что не отдаст его мне, пока сам не изучит. Оставив свиток у себя в комнате, он устроился за моим столом и придирчиво изучал мою тетрадь с последними записями. В иные мгновения, когда пытливый взгляд Лорда падал на меня, мне хотелось нырнуть под ковёр.

Вечер достиг кульминации, когда Лорд резко встал из-за стола, обогнул его, подошёл ко мне и сдёрнул меня с пола. Я и сама вскочила, как пружина.

— Иди-ка сюда! — прошипел он, потянув меня к столу, где лежала тетрадь, раскрытая на моём наброске с движущимся сосудом-змеёй. — Что это такое?

— Схема шестого обряда, милорд, — пролепетала я.

— А мне это больше напоминает рецепт варенья из крыжовника! — его дыхание окатило мне ухо адским жаром. — Ты выжила из ума, pаз пpeдлагаешь подобное!

«Мужчины на самом деле гораздо сентиментальнее женщин. Только нельзя им об этом говорить», — это я часто слышу от госпожи, но сравнивать мои умозаключения с рецептом варенья это чересчур сентиментально.

— Милорд, я стараюсь как могу, но присущий вам сарказм не допустит идиллию.

— Ты поговори у меня ещё, — рявкнул он, его желваки заходили по скулам, а красная кайма зрачков была неподвижна — змея перед броском.

Однако спустя несколько мгновений его зрачки уменьшились в размерах и утра­тили свой режущий блеск. Лорд отпустил меня, а перед тем прошипел:

— Я жду от тебя полноценных результатов, а ты тут как ни в чем не бывало корябаешь в своей тетрадке. Ты должна лезть из кожи вон, чтобы довести всё до безупречности, чтобы, когда придёт время, провести обряд без риска для моей жизни, для крестража... и для себя.

Эта неожиданная «подброска» огорошила меня.

— Да, милорд, — полушёпотом ответила я, обнаружив внезапную робость. Затем я вернулась на своё место.

Лорд прошел вперёд и сел на диван наискосок от меня. Следующие полтора часа мы работали в тишине, нарушаемой только шуршанием бумаги и пергамента.

Когда вечер подошёл к концу, Лорд шагнул к двери и мимоходом оглянулся.

— Да, милорд? — спросила я ещё до того, как он открыл рот.

Внезапно меня передернуло, я едва удержалась от вскрика. Коже стало очень холодно, будто тело окутал слой льда или вязкая каша ледяной крошки. Лорд понаблюдал за мной со знающим видом и вышел, бросив через плечо:

— Очерки занесёшь ко мне.

Воскресенье, 24 апреля

Сегодня я встретилась с Варегом. А случилось это так:

Я открывала створку окна в своей комнате, когда внизу послышался шум. Потом услышала мужской голос, окликнувший меня. От тени кустарника отделилась фигура в балахоне. Из-под капюшона торчали редкие блондинистые кудри. Не долго думая я выбежала из замка.

Стоя у луговины, Варег наблюдал, как я преодолевала разделявшее нас расстояние. Мы пошли прогуляться в Аквинкум. Я не спрашивала, почему он не предупредил меня совой; мы молча шли бок о бок, и сначала это молчание было уютным.

— Теперь это самый противный перекрёсток в мире, — сказал Варег, кивнув влево.

Там лежали развалины ломбарда Розаски. Белое облако до сих пор витает над ними. Эти руины мозолят глаза, напоминают о временах после свержения Ангреногена, когда всё было под слоем пепла. Подумать только — всё это из-за распроклятого телевизора.

Волнения в городе продолжаются. Вокруг часовой башни, что стоит рядом с развалинами, собралось куда больше ведьм, чем там может поместиться.

Ведьмы в задних рядах напирали на передних, точно бурлящая масса горгулий. Это были ведьмы, которым Розаска когда-то спасла жизнь. Со стороны выглядело, будто намечался какой-то мятеж. Против юрисдикции Лорда Волдеморта и его исполнительной власти? Надеюсь, до этого не дойдёт.

Рассказывают, что во времена Гриндельвальда частенько случались маггловские беспорядки. Агрессивно настроенная толпа просто шла напролом в колдовскую деревню, вооружена кольями, цепями и булыжниками. Это развязало руки Гриндельвальду — появилась солидная причина поубивать всех тех отморозков. Магглолюбцы твердят, что суровые меры лишь усугубляют положение, но у нас верят, что хороший нагоняй только идёт магглам на пользу. Даже если у них нет никаких дурных намерений, им всё равно нужно напоминать, что крестьянские восстания отнюдь не забавны.

Мы с Варегом перешли мост и пошагали по одной из боковых улочек, ведущих к берегу Пешты, вдоль тополей, высаженных в ряд. Вниз по реке какой-то бриг паруcoм ловил ветер для маневриpoвания, а в серой лодке сидел перевозчик. Мы подошли к арочной стене, протянувшейся вдоль берега. Спускавшиеся к реке ступени охраняет статуя Витуса Гуткеледа и сражённого им дракона. У Витуса есть сходство с древнеегипетским фараоном: такой вид, словно он аршин проглотил. Варег оттеснил меня к стене, вынудив присесть между лап дракона, а сам занял позицию на плаще Витуса.

Какое-то время Варег молча смотрел на меня, а потом заговорил:

— Миклос вчера обедал у нас. Говорит, что знал, когда был у вас в последний раз, что натолкнётся на Тёмного Лорда. Говорит, что очень благодарен вам за заботу и доброту. С тех пор он немного пообтесался, он так сказал.

— Так и сказал? — я удивилась.

— Да, Приска, обиженный судьбой мальчишка благодарен, что научился пользоваться ножом и вилкой, — Варег сердито сверкнул глазами и потребовал: — Теперь рассказывай!

Его тон меня сразу разозлил. С Миклосем речь не шла о ноже и вилке, никто его не упрекал в отсутствии манер. Со злости я пустилась рассказывать всё как есть. Про Лугоши рассказала первым делом. Про Метку упустила. Но Варег, как оказалось, уже узнал от Миклоса.

— А я всё думал, признаешься или нет, — горько произнёс он. — Так и знал, что до последнего будешь упрямиться и трещать без умолку, лишь бы не переходить к самому главному. К тому, что с тобой случилось.

— Со мной ничего не случилось, Варег! «Признаешься»? В чём мне признаваться? За кого ты меня держишь? Я и без какой-то дурацкой отметины служила Лорду.

Варег попытался схватить меня за руку, но получилось только за рукав. Я отдёрнула его.

— Я боюсь за тебя... Я каждый день засыпаю с мыслью, что с тобой что-то случится, и я не смогу помочь.

— Он не навредит мне, пока я служу ему... — буркнула я. — Со мной ничего не случится.

— Я вот что хотел тебе сказать... Конечно, о таком лучше всего разговаривать на cкалистом пике или в лoдке cpeди oткрытого мopя... Но здесь тоже неплохо. Слишком много тёмных пятен в его биографии. Ты заметила? — В ответ на моё молчание он добавил: — Но ты закрываешь на это глаза.

— Закрываю глаза на тёмные пятна?! Да, закрываю! Я пыталась расспросить профессора Сэлвина, но он посоветовал мне не совать нос куда не следует...

— Зная тебя, Приска, — Варег резко присвистнул, — такие слова должны возбудить в тебе непомерное любопытство. Но я понимаю, понимаю... прием старый: cначала напугать, потом замopoчить голову.

Палочка, лежавшая на моих коленях, внезапно отбросила искры, а в пальцах начало покалывать, словно иголки льда вонзились в мягкие ткани. То была агрессивная магия, а моя сдержанность лишь подливала масла. Я принялась бросать искры в реку, одну за другой. Меня мутило от сознания, что мы на грани ссоры. Мы бываем настолько близки, что понимаем друг друга с пoлуcлова. Потом нас отбраcывает друг от друга, потом oпять тянет. Теперь жизнь всё дальше и дальше pазводит нас.

— Варег, ты просто... перестань беситься. — Я потрясла его за плечо. Его кожа была холоднее моей. — Мы с тобой помолвлены, это неразрывный союз, помнишь? Ни один чернокнижник и некромант не способен расторгнуть союз, освященный Грегоровичами...

— Да, эта мысль будет согревать меня до конца жизни, — перебил он, резко вздохнув. — Хотя это самая несуразная вещь, что я когда-либо слышал, а я слышал много всякого дерьма.

Варег насмешливо фыркнул. Это было совсем на него не похоже. Когда он оглянулся вокруг, я только тогда заметила Матяша Балога: он стоял на мосту, опираясь на ограждение. Он наблюдал за нами. Похоже, этот шалопут пришёл поболеть за своего друга. Как трогательно. Я сильнее сжала палочку, мне хотелось запустить в него Инкарцеро и сбросить в воду.

— Лугоши ведь был твоим другом, — сказала я Варегу, неотрывно смотря на Матяша. — Твои друзья ополчились на меня? Делают тебе услугу? Может быть, ты их об этом попросил?

Варег молчал продолжительное время, хмуро уставившись на реку. Перевозчик, заприметив его, кивнул, но на лице Варега не шевельнулся ни один мускул.

— Может быть, стоило, — наконец сказал он. Голос его был холодным, как сползавшая на его губы неуместная улыбка. — Невеста Матяша хотя бы не живёт в одном доме с приезжим лордом.

— Даже будь она так важна приезжему лорду с её магазином шляпок и парчи? — я хохотнула от абсурдности предъявленного обвинения. — Твой тон намекает, что это я пришла жить в дом приезжего лорда. Ты совсем спятил, Варег. Если бы... если бы ты любил меня, тебя прежде всего заботила бы моя безопасность... А не твои чувства! Когда вопрос касается выживания, не время распускать слюни. Ты не знаешь Тёмного Лорда... От нас всех может остаться лишь красная клякса на воде.

Варег медлил с ответом. Его тяжелый взгляд не предвещал ничего хорошего. Матяш по-прежнему стоял на мосту и наблюдал за нами. Мне ужасно хотелось искрошить его на корм рыбам. И Варега тоже. Но Матяша — тупым ножом.

— Ну и денёк выдался, черт побepи, — отозвался Варег, глядя в никуда, как будто я не с ним говорила.

Я вытаращила на парня глаза, не зная, как быть. Таким он был в последний раз, когда нас разбороняли в Дурмстранге после обмена Флиппендо, то есть очень-очень давно.

Он оттолкнулся от статуи, развернулся и пошагал прочь.


Возвращаясь домой через Аквинкум, я снова увидела его. Он стоял рядом с Матяшем возле булочной Лугоши. В какой-то миг они попрощались и Варег трансгрессировал. Матяш вдруг нагнулся, развязал шнурки на ботинке, снял, поддел стельку и вытащил её из ботинка. Cнова полез внутрь, пoкопался там и, наконец, извлек на свет серебряный ключ. «О боги! Акцио, дубина!» — прошипела я. Матяш отпер булочную и скрылся внутри.

Я поймала себя на мысли, что больше всего на свете мне хочется, чтобы булочную постигла участь ломбарда.

Как-нибудь.

Вторник, 26 апреля

В обеденном зале с Фери чуть не случился припадок из-за того, что мы с госпожой так неслыханно долго не садились за стол. Во вторник он готовит рыбу, но сегодня рыбы на столе не было.

— Возникла нужда в рыбе, госпожа, — докладывал эльф, сокрушенно закрыв лицо руками. — Я битый час изучал макрель, разложенную на мешковине под тентом, проверяя её на признаки съедобности, но их не обнаружилось! Вместо рыбы я приготовил террин из утки с ветчиной.

— Фери, госпоже не интересны твои злоключения на рынке, — полушутя обратилась я к нему, — раз ты не смог найти рыбу, пеняй на себя.

— Нужно было пойти на рынок в Аспидовой, лентяй, — отозвалась госпожа.

Виновато выпучившись на госпожу, Фери напоминал свежезамороженного окуня. Oн рухнул на колени, визжа, что тотчас пойдёт и прищемит себе ухо дверцей от печки. Поймав разрешающий кивок госпожи, я запретила эльфу увечить себя. Он тут же ловко вскочил на ноги и продолжал отчитываться. Ни с того ни с сего в руке этого чертяки возникли фиалки.

— Ой, вы бы видели, кого я повстречал на рынке! Маленькую цыганку! Такую малюсенькую! — Фери драматически шмыгнул носом. — Она продавала фиалки. Я купил букетик для вас, госпожа Катарина и для вас, юная Присцилла, — и эльф буквально впихнул цветы мне в руки.

— Тёмный Лорд не любит цветы, ты же знаешь, Фери, — вымолвила госпожа, понюхав фиалки. Суровые нотки просочились в её голос, но в глазах мелькнуло сожаление.

Я вертела букет в руках, не зная, что теперь с ним делать. Ну не любит Лорд цветы, и всё. Выбросить жалко, а спрятать нельзя. Учует. Но госпожа быстро нашла решение: Фери отнёс цветы в её комнату.

Лорд Волдеморт должен был прийти с минуты на минуту. Судя по всему, на днях он задействовал свои актёрские навыки и снова очаровал госпожу. Удивительное дело: она всё так же пасует перед ним. Но это к лучшему, я уж думала, что госпожа отправит сову в Дурмстранг с просьбой, чтобы великие умы созвали консилиум для помощи мне в разжигании ритуального костра. Не впервые моё воображение превосходит действительность.

Когда Лорд наконец явился, он важно постоял в дверях в позе милостивого государя, но не это потрясло меня. В его руке был альбом в белом кожаном переплёте. Альбом с колдографиями. Альбом мой и моих родителей. Альбом, который госпожа хранит у себя в комнате, чтобы я не испытывала искушения полистать его, расстроиться, разрыдаться, а то и совсем расклеиться.

— Присцилла, душенька, тебе не стоит смущаться, — рядом монотонно прозвучал голос госпожи. — Тёмному Лорду было любопытно взглянуть на твоих родителей. Такая красивая пара была.

— Благодарю вас за предоставленное удовольствие, любезная, — произнёс Лорд, садясь во главе стола, напротив госпожи. Посмеиваясь, он расправил салфетку у себя на коленях и добавил: — Было очень увлекательно разглядывать снимки Присциллы и видеть её взросление — от малышки до женщины.

Госпожа расплылась в улыбке и, потянувшись ко мне, похлопала меня по руке, которая непроизвольно продолжала манипулировать вилкой. Лорд занялся ветчиной, и мне тоже пришлось уткнуться носом в тарелку. Я ела, не ощущая вкуса. «Неужели госпожа и вправду думала, что он будет смотреть на моих родителей? — я подумала, поглядывая то на госпожу, то на Лорда. — Или она подыгрывает?..»

— Помимо изготовления самых лучших палочек в мире, — говорила госпожа, обращаясь к Лорду, — целью Майкью было поддержание статуса семьи. Для меня было честью перенять на себя обязанности Тильды по воспитанию волшебницы-леди.

Упоминание родителей не смутило меня, но от слов о статусе я моментально поникла, вперив взгляд в обложку альбома, словно надеясь, что вот-вот оттуда выскочит полтергейст и отвлечёт внимание на себя.

Хотя дальнейшая беседа протекала только между Лордом и госпожой, темой этой беседы была я — как будто меня вообще не было в зале. Лорд пустил в ход всё своё обаяние и не мигая смотрел на госпожу ясным, невинным взглядом, — совсем не так, как тогда, когда выдернул у меня из руки третий том «Mors Victoria». Кто бы мог подумать, что помимо свитка ему приспичит разглядывать колдографии. Может быть, скучно стало?..

Альбом лежал на свободном стуле справа от Лорда, от снежно-белого переплёта у меня уже щипало в глазах.

— Тебя что-то не устраивает, Приска? — спросил Лорд, по-хозяйски отбросив руки на подлокотники.

— Н-нет, милорд. Я рада, что вы ужинаете с нами.

Не будь это Волдеморт, самым простым решением было бы швырнуть в нахала чем-нибудь, забрать альбом и уйти, хлопнув дверью. Но даже сердясь на него, я не могла не отметить его подчёркнуто грациозные движения и брови, выгнутые в изящной самоуверенности.

— При первом знакомстве Майкью и Тильда не поладили. Oна сорвала с негo шляпу и пустила колеcoм через весь двор. Но не подумайте, милорд, то не была ненависть. Cкорее уж всему виной свoeобразная манера cовременных волшебниц, — рассказывала госпожа, поглядывая на меня, будто на моём лицо должно было нарисоваться какое-то благоговение. — Что касается ремесла, прославившего Майкью на весь мир, то богатство ничуть не испортило его, это был человек прямодушный, его нельзя было заподозрить в желании польстить и он никогда не оправдывался. Судьба наградила его женой, которая отличалась теми же качествами.

Лорд весь превратился в слух; время от времени он учтиво кивал и отвешивал ничего не значившие вежливые фразы.

— Приска частенько подходила к отцу, садилась рядом и пpинималась взбивать ему волосы чepeнком вилки. Такая уж была пpивычка у душеньки, причecывать вcex своих родныx, быть может потому, чтo у неё cамoй прелестные кудри...

Я снова принялась за еду, но обессилено опустила руки: болтливость госпожи перехлестнула через край. Потом я оперлась локтями на стол, пока испепеляющий взгляд госпожи не настиг меня. Она всё ещё рассказывала об отце, а я думала об Агнесе. Отцеубийство у наших предков приравнивалось к цареубийству. Будь мои родители живы, они бы наверняка запретили мне общаться с подругой. Но я бы их ни в коем случае не послушалась. Теперь я уже немного разбираюсь в таких вещах. А если хорошенько подумать, то родители и в Ньирбатор не пустили бы меня.

— А какие они, англичанки? Было бы очень любопытно узнать ваше мнение, милорд, — вопросила госпожа, подавшись немного вперёд.

Наверное, она хотела разузнать то, что интересует всех — где его жена, дети и капитал, но, по-моему, было бы неплохо сначала узнать, как его вообще зовут. Я вспомнила о «тёмных пятнах в его биографии», и у меня окончательно пропал аппетит.

— Ну что ж, Катарина, кое-что я могу вам сказать на этот счёт, — отвечал Лорд, разглаживая рукой складку на правой штанине. — Почти каждая английская волшебница мнит себя сестрой милосердия. Это весьма прискорбно, знаете ли. Последствия безалаберной политики Министерства. Молодые ведьмы вместо того, чтобы добиваться большего, стремятся быть полезными обществу. Я считаю, что общество не заслуживает таких жертв... не так ли, Приска?

В разговоре возникла неловкая пауза, а Лорд, не дожидаясь ответа, продолжал есть, cocpедоточенно и со вкуcoм. «Наверное, это он о каких-то глупыx курицах, чтo падают в обморок пpи виде мужскиx подштанников»

— Вы на что-то намекаете, милорд? — молниеносно сорвалось у меня с языка. — Я никогда не замечала за собой попыток служить обществу.

— Ну разве она не прелесть? — Волдеморт обратился к госпоже, посмеиваясь в бокал. — Майкью и Тильда наверняка души не чаяли в ней.

Несмотря на вежливый тон, с каким это было сказано, я не могла не заметить, что черты лица Лорда ужесточились. Он взглянул на меня без тени улыбки, и меня пробрал озноб. «После этого взгляда я всю ночь буду ворочаться с боку на бок и сучить ногами», — подумалось.

Понятия не имею, зачем он назвал меня прелестью. Если он таким образом склонял госпожу к тому, чтобы она составила завещание в мою пользу, так тому и быть, но если в этом есть нечто большее... Несмотря на серьезность темы, я едва не покатилась со смеху, глядя на его напыщенную физиономию. «Вот-вот увижу морду василиска, и вместо этих беленьких зубов вылезут длинные окровавленные клыки»

Внезапно поймав мой взгляд, Лорд произнёс, понизив голос:

— Даже с отсутствующим зубом ты была невероятно симпатичной.

Я тяжело сглотнула.

Неужели прочитал мои мысли?..

В его глазах ответа не было. Я увидела лишь жажду. Захватить. Поработить. Сокрушить. Его жажда доминировать распространяется на всех, но меня она словно поглощает.

Целая минута прошла в давящей на уши тишине, прежде чем прозвучал звон серебра: Лорд перехватил нож поудобнее и продолжил уничтожать террин.

Время было уже позднее. Госпожа уже дважды успела озвучить свою солидарность с идеями Волдеморта. Она согласна, что каждый должен знать свое место и не стараться изменить положение. Она считает избирательное право ужасной ошибкой, а реформаторов, начиная от магглолюбцев (Дамблдора) и заканчивая сквиболюбцами (Дженкинс) — опасной болезнью магической Британии, которую надлежит искоренить.

Когда с ужином было покончено, Лорд двинулся к себе, а я сумрачно шествовала следом совсем неосознанно. Только оказавшись на третьем этаже, я поняла, что он ведёт меня в сторону моей комнаты. Приказным тоном он велел мне «отдыхать».

А куда я шла, да простят меня Батории?

Лорд лишь хмыкнул, будто уличил меня в чём-то. Мысль эта так ясно читалась в его глазах, что я почувствовала, как вспыхнули мои щеки. А он лишь двинулся на свой этаж, не попрощавшись. Утомился столь длительным ужином?

Итак, сегодня я кое-что поняла. Сегодня я впервые отда­вала себе отчёт в возбуждающем действии его... равнодушия.

А сейчас я сделаю три глубоких вдоха, пытаясь успокоить нервы. Всё-таки Лорд Волдеморт на меня сильно влияет.

Комментарий к Глава Пятнадцатая. Тот-Кто-Знает-Меня Литература, вдохновившая меня на фанфик, помимо ГП:

Густав Майринк. Голем. Вальпургиева ночь

Йожо Нижнанский. Кровавая Графиня

Мирча Элиаде. Девица Кристина

Михай Эминеску. Лучафэрул

Фрост. Тайная история Твин Пикса.

Томпсон. Твин Пикс. Расследование убийства.

Диккенс. Приключения ОТ. Крошка Доррит. Большие надежды. Холодный дом. Повесть о двух городах.

====== Глава Шестнадцатая. Семейство Гонтов ======

Пятница, 29 апреля 1964 года

Сегодня Лорд отвёл на Фери душу. Он обругал его за «разгильдяйство» и пнул ногой, прошипев: «Ocточертела мне эта дрянь», причем в глазах его мелькнуло то, что глубоко потрясло меня: сладострастное упоение чужим страданием. Под предлогом наказания он удовлетворил на моём домашнем эльфе свою потребность.

Фери и так от природы впечатлительный, а тут он шагал по чулану взад-вперед, натянув на глаза ночной колпак, болезненно покачивая головой в такт звукам лютни, которые я выколдовала из своей палочки. Я сидела там с ним. Это всё таки мой домашний эльф, он мне дороже десяти волшебников и десяти тысяч магглов. Поэтому я не сочла трудом притащить ему картину Ксиллы с Йог-Сототом, которую он тут же повесил поверх своего рисунка с великолепно выполненным черепом и остатками гниющего мяса на рёбрах.

— Фери, ты не раскисай... может, приготовь себе свой любимый паштет, а? — предложила я, опасаясь, что он ещё, чего доброго, разрыдается. — А то ты на нервной почве, наверное, проголодался.

Эльф разлепил губы и загробным голосом промолвил:

— Я очень признателен вам за заботу, юная госпожа Присцилла. Утречком состряпаю себе что-нибудь, не беспокойтесь за меня.

— Ты должен взять себя в руки, слышишь? Скоро сюда заявится увалень. Мы должны быть готовы к наступлению.

Фери выдавил улыбку. Затем стянул свой колпак, перебросил его через плечо и сел на ящик, демонстрируя готовность к деловому разговору.

— Да, моя госпожа. Я сделаю всё, что нужно. Хоть живот ему вспорю да расплавленный свинец залью.

— Ты молодец, Фери, я знала, что на тебя всегда можно положиться, — я улыбнулась, инициатива эльфа, даром что мрачная, обрадовала меня. — Но прежде всего тебе нужно как-нибудь склонить госпожу к тому, чтобы она переместила комнату Мальсибера и его гостьи с моего этажа на второй. От меня эта просьба прозвучит странно, а ты можешь сказать под предлогом какого-то особого уюта, что ли. Мальсибера я не боюсь, но лишние меры предосторожности не помешают, ты сам понимаешь.

— Да это и ослу понятно, госпожа! Я не позволю, чтобы вы жили на одном этаже с наркоманкой! — проквакал Фери, приглаживая на висках волосы-пружинки.

Я чуть не взвыла от этой эльфийской логики.

— Фери, а чтоб тебя! Об этом пока ни слова! Госпожа не должна узнать преждевременно. Это же конечная задумка. — В ответ на выпученные глаза эльфа я продолжала: — Она должна своими глазами увидеть несчастную Берту и понять, что её дражайший Криспин чудовище.

— А если госпожа не заметит? — вкрадчиво предположил эльф.

— Ещё как заметит. Они же собираются здесь пожить, а как долго, зависит от нас с тобой, — сказала я. «Ну, и от Лорда, конечно», — вспомнилось, но при Фери я избегала упоминать о его мучителе. — Может, в их Министерстве и работают болваны, но госпожа заметит, что с Бертой творится неладное.

— А представьте себе тако-о-е... — понизив голос, Фери медово сощурил свои болотистые глаза. — Криспин заклял Берту Империусом... Берта ведёт себя безупречно... Госпожа нахваливает Криспина... Мы в проигрыше.

— Не выдумывай тут! — я категоричномотнула головой. — Госпожа за версту учует Империус. С Лордом она перенесла помрачение ума, но теперь-то она ясно соображает. Поверь, по Берте... э-э... будет заметно... я читала о галлюциногенах. Ими приходится пичкать постоянно, иначе одно мгновение прозрения может сорвать всю пелену.

— А зачем Мальсиберу вообще нужна Берта Джоркинз, будьте добры объяснить мне, юная госпожа, а то я теряюсь в догадках? — любопытствовал Фери.

— Ну, во-первых, это его коллега в Министерстве, следовательно, проще выполнять задания Лорда, а в случае чего можно спихнуть всё на неё. Во-вторых, это отменная маскировка. То есть завёл себе женщину, чтобы казаться нормальным. Ему скоро сорок стукнет, а у него никого нет.

— Была у него девица, я припоминаю. Девица, с которой его помолвили в детстве, но она скончалась от вируса флоббер-червя. А такая куколка была...

— Да, я знаю, госпожа рассказывала. Эта трагедия послужила ему оправданием на некоторое время. Жалобная отмазка, понимаешь? Любви-то ему не надо, он карьерист.

— И он претендует на ваш дом, — отчеканил эльф, его пушистые ресницы гневно затрепетали. — Но вы должны иметь в виду, что он хитрец. Он, подобно Тёмному Лорду, умеет запрятать поглубже своё хищное естество и производить впечатление невинного ягненка, играющего на лужайке.

— Фери, не ты ли мне рассказывал, что Мальсибер «резвился на холмах»? Какое такое хищное естество?

— Резвился, ох, как резвился — Фери наглядно взвихрил руками воздух. — Пока не вырос. Когда он впервые вернулся из Хогвартса на летние каникулы, я уже заметил в нём перемену. Говорил об этом с госпожой Катариной и господином Готлибом, что малец, должно быть, попал в плохую компанию, но они утверждали, что Хогвартс — престижная школа и что там с мальцом ничего не случится. Не знаю, чем измеряют престижность той школы, но я помню, что печатали газеты в конце тридцатых — начале сороковых, что в хогвартском экспрессе устроили опиокурильню! Они сидели там и пыхтели, представляете? С каждым годом, когда Криспин возвращался на каникулы, я замечал, что ум юнца не сдвинулся с мёртвой точки, а вот коварства у него приумножилось. Толку от вашего Хогвартса, как от козла молока! Так я ему и сказал, не удержался, а он пальнул в меня Даклифорсом. Заметил его деградацию и господин Готлиб. Он настоятельно советовал господину Мальсиберу перевести сына в Дурмстранг, где учатся все нормальные волшебники, но тот наплевал с высокого дерева на его совет.

Выговорившись, эльф на несколько минут превратился в безмолвного сфинкса. Я обдумывала его слова, музыка из моей палочки утихла. Со слов Фери я поняла, что Мальсибер мог вырасти вполне нормальным, если б не поехал в Хогвартс и не учился вместе с Лордом Волдемортом. Но Розье ведь нормальный, да и Эйвери, в некотором смысле, тоже.

— Поэтому нам важно быть хитрее, Фери, — я тяжело вздохнула. — Необдуманные действия могут оказаться роковыми. Но в любом случае мы с ним справимся...

— Ой, а как мне жаль эту Берту, — внезапно заскулил Фери. — Криспин превратит её жизнь в ад! Растопчет чувство собственного достоинства! Затем бросит ради какой-то финтифлюшки в том районе Лондона, что кишит притонами!

Я покатилась со смеху, согнувшись пополам. Ушастый намекал на то, чтобы мы спасали Берту. Черта с два. Нужно спасать Ньирбатор, себя и госпожу. Но мой смех оказался заразителен — Фери заулыбался от уха до уха. Наверное, подумал, что я одобрила спасательную миссию.

Тут в коридоре послышались чьи-то шаги. Мы забились поглубже во мрак и затаились. С крошечным остатком надежды я шептала: «Только не он. Только не сейчас...» Стук в дверь. Медлительный. Зловещий. Моё сердце заколотилось в столь бешеном ритме, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди и ускачет, как лягушка.

— Пойду дверь открою, — сказал Фери с интонацией, ясно доказывавшей, что в случае возможности выбора он предпочел бы этого не делать.

Дверь чулана распахнулась настежь — показалась тёмная фигура. Лорд Волдеморт собственной персоной. При виде ужаса и трепета магического мира у меня внутри всё упало. Его глаза горели от ярости. От него веяло холодом.

— Вот ты где, — сказал он высоким голосом, держась за ручку двери. Я увидела плотно сжатые губы, будто он изо всех сил старался держать себя в руках. — Пошла спать.

У меня поджилки затряслись. Я машинально встала и пошла к выходу, норовя проскользнуть мимо Лорда. Не тут-то было. Цепкие пальцы вцепились мне в плечи и крутанули обратно.

— Ты не умеешь вести себя с прислугой, — выплюнул он. — Где твоё воспитание? Постыдись, Присцилла.

На минуту поджав губы, я откликнулась:

— А вам не приходило в голову, что эльфы имеют чувства? Милорд.

— Ты никогда не станешь великой волшебницей, если будешь позволять себе сантименты. Но в твоём случае этот труд бесполезен, поскольку ты для него не годишься.

Стиснув зубы, я промолчала на эту колкость. «Только Лорд умеет нести такую чушь с серьёзными видом»

Когда мы вышли, он обернулся и обвёл чулан пристальным взглядом, тогда я сделала запоздалую попытку взбежать по лестнице наверх. Но Лорд схватил меня за запястье и потащил в гостиную. Cпустя мгновение мы oказались внутри, я — прижимаясь cпиной к cтене, он — прислонившись к закpытой двери, co сложенными на гpуди руками. Сердце моё стучало тяжело, как кузнечный мoлот.

— Уж не собираешься ли ты поиграть в воительницу? Уверяю тебя, Приска, борец из тебя никудышный.

— Милорд, ночь уже, — проговорила я, вне себя от ужаса. — Разрешите мне пойти к се...

— Я задам тебе всего один вопрос: где ты сегодня была?

— Я была занята в комнате зелий. Ставила новый эксперимент, — ответила я, пытаясь под напускной бравадой скрыть нарастающий страх. — Не могу же я растерять свои навыки...

— А теперь послушай меня, паршивка, — прошипел он, приближаясь ко мне. — Знаю я твои навыки зельевара. Ты вообще ничего не умеешь.

Лорд подошел ещё ближе. Я шагнула влево в попытке его обойти — он пpocто передвинулся, загораживая мне путь. Когда я подняла руки, чтобы oтпихнуть его в cторону, oн cxватил мои запястья.

— Мы не закончили, — его голос прозвучал жёстче.

Я ещё раз попыталась высвободиться из его тисков, но он держал меня крепко и, приоткрыв губы в ухмылке, процедил:

— Ты должна была сегодня явиться на отчёт, или ты забыла, дорогая?

— Вы не велели сегодня приходить, милорд.

— Ну и ну! Я и не знал, что тебя ещё звать нужно. Ты приползала ко мне, разве нет?

— Я не приползала. Я приходила настоять на обряде Тенебрис.

— А что же ты сегодня не приходила настаивать? Возишься тут с прислугой, как маггловка. Мой знак отличия тебе не по вкусу, а? — его губы искривила презрительная ухмылка.

— Фери было больно, — ответила я, метнув в Лорда взгляд с упрёком.

— Ты не понимаешь, когда надо замолчать, — тихо проговорил он. — Этот недостаток может навлечь на тебя неприятности, как сейчас. Ты ведёшь себя не так, как пристало леди.

— Разве тот факт, что я не валюсь в обмороке к вашим ногам, не делает из меня леди? Я могу постоять за себя. Милорд.

— Ты это так называешь? — Его руки скользнули вверх к моим плечам, впиваясь в них цепкими пальцами. — Умение постоять за себя?

Внезапно Лорд шагнул вперёд, и ткань его сюртука соприкоснулась с моей одеждой. Ещё шаг — и я была вне себя от ужаса. От него уже не веяло холодом. Жар его тела был пугающим, и этой близости недоставало мягкости, она производила впечатление наказания. Мои руки дрожали, правую я прижала к бедру, а левую сжала в кулак. Я смотрела в черноту на груди Лорда, а глаза подняла лишь тогда, когда его рука соскользнула с моего левого плеча и поднялась к моему лицу. Когда он коснулся моей щеки костяшками пальцев, его немигающий взгляд выражал решимость.

— Боишься?

Дрожь пробежала вдоль моего позвоночника. Я оказалась плотно прижатой к нему. Он выше меня на целую голову, но когда он наклонился, наши глаза и рты выстроились в одну линию. Дыхание смешалось. Его ровное, моё прерывистое.

— Сделаем так... Представь, что у тебя больше нет выбора и нет выхода. Даже надежды выжить больше нет. Есть только я. Осознав это, ты будешь вести себя так, как мне нравится.

Вместо ответа у меня получился какой-то всхлип. Лорд обрушился на меня с презрением в голосе и во взгляде:

— Тебя так беспокоят мои разборки с прислугой? Сколько раз тебе напоминать, что ты не в том положении, чтобы упрекать меня. Ты ничего не решаешь, поняла? И не имеешь права сопротивляться мне. Вне зависимости от того, о чём идёт речь. — Он провел указательным пальцем по темно-пурпурной складке на моей груди. — Что скажешь, Приска?

— Д-да...

Лорд пристально глядел на меня, словно стараясь парализовать мою волю и рассудок.

— Твой замок наделён такими волшебными когтями... Ты всегда знаешь, когда я присутствую, разве это не удивительно?

— Вы зовёте меня при помощи Метки, почему же сегодня не позвали? И зачем мне беспокоить вас, когда вы дома, милорд? — После этой реплики я была готова прикусить себе язык. Прозвучало, как будто это его дом.

— Мне нравится, когда ко мне приползают.

Я потупила взгляд, ощущая движения его руки на своей шее. Он заправил прядь мне за ухо. И снова тихий смех, от которого внутри скрутился тугой клубок.

— Ах, эти зеленые, как трилистник, глаза, — бормотал он.

Прикосновения его пальцев мало чем отличались от ласки Пифона. Либо я схожу с ума, либо он навеял на меня иллюзию. В обществе Лорда все мои чувства обостряются, и весь окружающий мир уступает место ему одному. Вpeмя от времени мне случается лoвить на себе такой взгляд, что xoчется бежать. И говорит этот взгляд бoльше, чем тысячи cлов. Но мой страх сильнее других чувств. Страх имеет здравый смысл, а влечение — это слабость.

— Сейчас же прекрати это представление, — шептал он, склонившись к моему виску. — Могла просто попросить прощения. Я бы тебя простил.

Я была обескуражена. «После того, как побил Фери?»

— Ты такая беззащитная, — продолжал он шептать. — Сидишь и дрожишь в том вонючем чулане, надеясь, что я пройду мимо. А я останавливаюсь, представь себе. И ты ещё больше дрожишь. Ты уже трепещешь. Это доставляет мне огромное удовольствие.

«А ты сидишь в моём замке, ни черта не делая, и бесишься оттого, что ничего не делаешь», — мне хотелось вопить, но здравый смысл вразумил меня.

— П-простите м-меня... милорд, — промямлила я, наивно полагая, что этого унижения ему будет достаточно.

— Твой голос так дрожит... и в горле пересохло, — бормотал он, опустив руку мне на талию. — Хочешь пить?

Это был чисто риторический вопрос, ведь он не отпустил меня, когда я ответила утвердительно. Напротив, Лорд продолжал шептать мне на ухо, какая я беззащитная, какой из меня никудышний боец, и что без него я никто. Он склонился так низко, что его дыхание щекотало мне шею. Мне казалось, что своими издевками он пытался нащупать мой болевой порог. Когда он назвал меня папиной дочкой, милой мордашкой и бездарной дуэлянткой, влюблённой в портрет, мне стало так дурно, что из глаз сами собой потекли слезы, как я ни пыталась их сдержать. Плакать при посторонних нехорошо. Госпожа перевоспитала во мне плаксу, хотя поначалу мне это казалось насилием над собой.

Немного отстранившись, Лорд оглянул моё лицо и казался удовлетворённым моей реакцией. Он смотрел на меня в упор холодным взглядом, словно удав на свою жертву.

— Тшш. Всё уже... всё, — шептал он, настойчиво притянув меня к себе, а я проклинала себя за то, что считала обаятельным того, кто унижает меня, получая от этого наслаждение. Я сдавленно всхлипывала и никак не могла остановиться. — Я не буду больше. — Тон, с каким он произнёс эту пустую фразу, ещё сильнее выбила меня из равновесия.

Я ощутила прикосновение его волос на своём виске. Он прижимался ко мне, склонив голову к моему лбу, его рука обхватила мою кисть, гладя пальцами ладонь.

Сквозь застлавшую глаза пелену я смотрела на Лорда, когда он тянул меня наружу, на одну из извилистых дорожек, тянувшихся вокруг замка. Он остановился у восточной стены, которая служит хорошим укромным уголком. У меня было ещё несколько поводов для надежды, и я перебирала их в уме, чтобы не поддаваться страху, позволяя ему волочить меня куда ему захочется.

Прислонившись к стене, он смотрел на меня изучающим взглядом, то склоняя голову набок, то иронически поднимая брови, то цинично ухмыляясь. Мне уже было всё равно. День выдался суматошным. Страшным. Это была жуть. Ему не нужно моё тело. Только мой страх.

Когда мы вернулись в замок, он скользнул за мной в мою комнату.

На одеревенелых ногах я обошла кровать и села, согнув ноги в коленях и обняв их руками. Натянув одеяло до самой макушки, я безмолвно наблюдала за Лордом, который величаво прохаживался по комнате.

— Нос торчит, — проронил он непринужденным тоном.

— За-зачем вы так со мной?

— Опять старая песня... Послушать тебя, так выходит, как будто я только и делаю, что мучаю тебя.

— Вы довели меня до слёз.

Ответа я не добилась. Лорд лишь пожал плечами как бы говоря, что он понятия не имеет. Его взгляд скользил по корешкам книг. Наверное, вынюхивал учебник по окклюменции. Было такое ощущение, словно на меня надвигается боггартова туча, которая принимает очертания разрушенного Ньирбатора. Это придало новую окраску моим чувствам и мои мысли нашли выход в словах:

— Между нами происходит что-то непонятное, не поддающееся моему пониманию. Когда я с вами, всё идет кувырком, coвсем не так, как я oжидаю.

— Ты весьма наблюдательна. — Лорд повернулся. Его красные глаза мерцали в темноте, как жидкое пламя. Мгновение он смотрел на меня, и после паузы добавил: — Мне нравится этот твой взгляд. Это выражение зависимого существа. Смотри на меня так почаще — и всё у тебя наладится.

— Зависимое существо — так меня ещё никто не называл.

— Ничего, привыкнешь, — проговорил он таким тоном, точно во всём этом не было ничего особенного. — Ты должна мне в ноги падать за то, что я так расщедрился.

— Настолько, что позвали сюда Мальсибера?

— Это для твоего же добра. Чтобы ты не... — силясь лучше подобрать слова, Лорд очертил в воздухе нечто неопределённое, — не прикусила удила. — Приезд Мальсибера ничего для меня не значит. Но он многое значит для тебя, и я использую этот рычаг. Можешь злиться, если хочешь. Но тебе следует помнить, что он уедет тогда, когда я прикажу. Хоть до рассвета. Любой из Пожирателей уберётся отсюда, стоит мне свистнуть. Вся эта орава, Кэрроу, Эйвери, Розье... они будут только рады вернуться домой, хотя он и ближе к Азкабану.

— Вам хорошо известно, что Розье ухаживает за моей подругой. Он уже пообещал ей...

— И что же, любопытно, он ей пообещал? — перебил Лорд, иронически склонив голову набок. — Стать отцом её детей?

У меня глаза полезли на лоб. Я сдернула с себя одеяло и выпрямилась.

— На что вы намекаете?

— Задействуй воображение, Присцилла. Уверен, у тебя получится.

Сидя на краю кровати, я молча наблюдала за Лордом. На моём столе лежал развернутый «Ежедневный Пророк», и Лорд взял его, устроившись за столом. Взмахом пальца он зажег настенный канделябр, и совсем уж беззаботно закинул ногу на ногу. Продолжительное время его глаза блуждали по строчкам, и я вздрогнула, когда в комнате вновь прозвучал этот холодный безжалостный голос:

«Нобби Лич поступил правильно, уйдя в отставку, — говорит Юджина Дженкинс, — ибо он не был готов к угрозе, нависшей над волшебным сообществом в лице Того-Кого-Нельзя-Называть и не смог бы одержать победу в этой войне. Но он победил в другой войне. Он наотрез отказался заручится поддержкой Малфоя, который своими интригами и деньгами то и дело жаждет подправлять параграфы закона. Я продолжу этот курс и не позволю себя запугать, а это многие пытаются сделать, заявляя, что я не заняла пост министра, а была брошена на эту должность, поскольку Тот-Кого-Нельзя-Называть поможет мне скоропостижно скончаться. Дудки! Я буду действовать без опаски! Я остановлю его террор! До конца года он уже будет скулить в Азкабане!

Вчера Министерство объявило рейд в домах волшебников, под которых копает лично Бартемиус Крауч. Разрешение он получил с лёгкой руки министра Дженкинс, которая делает первые шаги по реформированию министерского аппарата...»

Лорд опустил газету на колени и, запустив руку в мою шкатулку с безделушками, стал рассеяно их теребить.

— Что думаешь? Стоит убить её сейчас или отложить сенсацию под конец года? — холодно спросил он, бросив беглый взгляд в мою сторону.

— Она сильная женщина. Таких убивать нельзя, — не мудрствуя ответила я, выдохнув с облегчением, ведь внимание Лорда переключилось на другую жертву.

— А слабых, значит, можно, — апатично произнес он, разглядывая колдографию министра Дженкинс. Высокая женщина с благородной осанкой; завитые белые волосы; овальное лицо с выступающими скулами, а взгляд — свирепый. Несмотря на то, что колдография должна воспроизводить какое-то движение, Дженкинс стояла недвижно, столь внушительной была её свирепость.

Лорд переменил позу и стал читать дальше, а я прислушивалась к малейшему звуку в комнате, стараясь угадать, что будет дальше. Когда он наконец заговорил, его голос был обманчиво спокойным и ровным.

— Малфой — чистокровный радикал не потому, что его идея привлекает, а потому, что это отвечает его деловым интересам. Ты понимаешь, как это убого?

— Понимаю.

Лорд положил газету обратно.

— Ну что ж, мы мило побеседовали. Я подумал, что будет лучше, если я прямо всё скажу... насчёт удил, чтобы мы подошли к ситуации разумно. Таким образом я не…

— Не заболеете манией величия?

— Не вкладывай слова мне в рот, — отрезал он. — Я... м-м, увлечен тобой, но не советую тебе вступать со мной в пререкания.

— Настолько увлечены, что с прохладным великодушием разрешаете мне жить, я правильно поняла?

— Умница Присцилла. А тебе хочется чего-нибудь другого?

— Мне много чего хочется, — буркнула я скорее себе.

Лорд рассмеялся высоким смехом, точно доносившимся из какой-то башни вместо живого человека.

— Запереть Мальсибера в библиотеке, я в курсе. Знаешь, для меня нет ничего отраднее, чем наблюдать в тебе пробуждение честолюбивых стремлений.

Я пожала плечами и промолчала.

— Можем вместе это устроить.

Отвечать было лишним, Лорд просто дразнил меня. Безмолвно воззрившись на него, я рисовала в уме кинжалы, пронзающие его глаза и выходящие из затылка.

Лицо Лорда застыло восковой маской, лишь в глазах вспыхнула искра... понимания?

«Иди ты со своим пониманием». Я была слишком измотана его давлением. Хотела, чтобы он поскорее ушёл.

— Спи беспробудно, — с этими словами, прозвучавшими как угроза, Лорд покинул мою комнату.


Ночью я испытывала сонливость, и всё же мои отяжелевшие веки упрямо отказывались опускаться. Будто какой-то неприятный зуд заставлял их открываться вновь и вновь. Этот зуд находился исключительно у меня в голове и носил имя Лорда Волдеморта. Тёмные пятна в его биографии лишили меня ночного покоя.

Это всё Варег виноват. После разговора с ним я испытываю некую щемящую опустошенность. В книжке, которую дала мне госпожа, написано: «В основе брака лежит расположение друг к другу и сходство характеров, но брак иногда является самой неприятной из всех деловых сделок. Если супруги мало разговаривают между собой, у них не может возникнуть разногласий». Стало быть, с Варегом мне вообще лучше не разговаривать. Эта, на первый взгляд, несусветица всё же имеет смысл.

Я пустилась в раздумья о том, чего же Лорд хочет от меня. Не плотских утех и верной службы в роли Пожирательницы, в этом я убедилась. Если он требует зависимого существа, значит, жаждет заграбастать мою душу.

Намокшая от пота подушка липла к щеке. Мысль о том, что придется лечь спать с подобным настрoем, приводила в содрогание. Истерзавшись сомнениями, я села на краешек кровати, шаря рукой по тумбочке в поисках палочки. Поднявшись на ватные ноги, я побродила взад-вперед по комнате, подошла к зеркалу проверить, не раскраснелись ли у меня глаза. Мои волосы совершенно растрепались, соорудив такое гнездо, какого я давно у себя не видела. Три месяца под одной крышей с Лордом довели меня до предела.

За окном висела непроглядная тьма. Собравшись с духом, я решила пойти в библиотеку.

«Разузнаю о нём хоть что-то помимо того, что он безнаказанный лорд-наследник»


Обойдя по периметру стеллажи, я остановила свой взгляд на самом покорёженном из них и, сняв книжку с полки, прочитала её название: «Волшебные родословные»

Эта книга вывела меня на род Гонтов, прямых потомков Слизерина. Я была потрясена, ведь мне они известны прежде всего из истории Гонтарёков. Родственники Варега, стремясь избежать преследования за пособничество режиму Ангреногена, бежали в Англию и в попытке ассимилироваться не придумали ничего лучшего, как выдавать себя за Гонтов. Как выяснилось позже, подлинных Гонтов ни с кем нельзя спутать.

В книге мне бросилось в глаза отсутствие у Гонтов каких-либо титулов. Более того, никаких упоминаний о Волдеморте я не нашла, что повергло меня в продолжительный ступор. Когда ступор спал, я с остервенением принялась листать родословные — и нашла всех. Нашла Эйвери, Розье, Мальсибера и так далее. Нашла даже Пруэттов, Фенвиков и массу треклятых Маккиннонов. О Волдеморте ни слова, при том, что библиотека Ньирбатора даже для Оливера Твиста нашла место!

Больше сведений о Гонтах я обнаружила в подшивках криминальных хроник, собранных в Ньирбаторе за последние сто лет. На этих стеллажах вместе с затхлым запахом спрессованными рядами хранятся засаленные пачки газет.

К слову, криминальная хроника пользуется большим спросом в нашей газетной лавке. Наши волшебники пристрастились к данной литературе по разным причинам: для некоторых это увлекательное чтиво, но для темнейших это подручная литература. Говорят, что идеальное преступление можно спланировать, только исходя из чужих ошибок. Даже в Дурмстранге в классной комнате Истории Магии на стенде значится надпись: «Учитель злого гения — это его предшественник». Лорд неспроста зачитывается биографией Гриндельвальда, должно быть, старается избежать его ошибок. А надпись — отголосок тех времён, когда там учился Ангреноген.

В общем, хроника содержит многочисленные записи из расследования громких дел, беглые записи следователей из мракоборческого департамента, протоколы, фотографии, заявления об изначально безобидных правонарушениях, которые переросли в полноценные преступления. Между кипой обвинительных заключений имеется множество заметок о достижениях мракоборцев, об их наградах за заслуги перед магическим обществом.

Мракоборцы составили ежедневные, еженедельные и ежегодные планы, написали столбиком двадцать пунктов, из которых сделают, если повезёт, половину, например, поощрят свидетелей говорить правду без сыворотки правды. Ecть там и несколько страниц философских размышлений — весьма гнетущих, сделанных под впечатлeнием непocpедственного контакта с убийцами.

Из записей следователя, мракоборца Рэдклиффа.

17 июня 1921. Утром допрашивал свидетеля по делу убийства маггловских близняшек. Попросил охарактеризовать подозреваемого Мердока Гонта. Свидетель думал-думал и наконец произнес: «У него ум с телом не в согласии». После длительного разговора выяснилось, что Мердок Гонт женился на сестре, а та вскоре скончалась, что привело его к аморальному поведению.

18 июня. Соседка Гонтов, колдунья миссис К., притворяясь, что поливает лужайку, перекинулась со мной парой слов. «По морально-этическим соображениям, — заявляет она, — их следует изолировать от общества. Они начинают убивать, когда им нет ещё пятнадцати»

20 июня. Совещание у главы мракоборцев. Рассмотрев свидетельские показания, следствие установило, что для суда улики не требуются. Набросал обвинительное заключение.

22 июня. Мердок Гонт бесследно исчез. Подал в розыск. Мракоборец Шанпайк, ответственный за склад вещдоков, убит. Изъяты почки. В департаменте не удивлены, говорят, это из области тёмных искусств. Такой тип не мог обойтись без пафоса.

25 июня. Допрашивал Марволо Гонта, брата Мердока. Лицо с выдающейся вперёд нижней челюстью, которую он угрожающе выдвигает вперёд. Расхристанная фигура с трясущимися руками. Заросшее щетиной лицо. Конченый человек. Его показания состояли из двух фраз: «Сдох уже! И ты скоро сдохнешь!» Чем ниже культурный уровень, тем труднее допрашивать. По словам соседей, своё состояние Гонты давно промотали, но окончательно слетели с катушек в конце прошлого века, когда «случилось то, что унесли с собой в могилу жившие тогда»

3 марта 1922. Марволо Гонт под наблюдением Группы обеспечения магического правопорядка. Подозревается в сокрытии информации о брате-беглеце.

19 февраля 1923. На счету Морфина Гонта уже четыре правонарушения по хулиганству. Растёт подражатель дяди. Малолетняя дочь Гонта следила за мной из-за занавески. Безобидная. Кормит собак. Но все они змееусты. Под наблюдением ГОМП.

Следующее упоминание о Гонтах в хрониках относится к 1924 году. Записи составлены новым мракоборцем Огденом. Вкратце упоминается, что с Рэдклиффом произошел несчастный случай.

11 апреля 1924. В департаменте говорят, что мы привлекаем внимание прессы, а это нежелательно. Они и так следят за каждым нашим шагом. После Рэдклиффа в Литтл-Хэнглтоне уже побывали представители радиостанций и несколько репортеров печатных изданий.

7 мая. Перераспределил текущие дела. Требуется больше оснований или хотя бы она улика для привлечения Гонта. Рудиментарный инстинкт мракоборца безошибочно влечёт к злоумышленнику. Под наблюдением ГОМП.

6 октября. Мердока Гонта взяли с поличным в Кентской Пещере. Репортеры «Пророка» прибыли раньше сотрудников Управления по связям с магглами и Обливиаторов. Шёл по следам изверга долгие месяцы. Пожизненное заключение в Азкабане.

Далее статья о посмертном награждении Рэдклиффа, лучшего офицера мракоборческого отдела, чьи методы сыскали популярность среди мракоборцев и оказались эффективными при поимке Гонта.

13 октября. Марволо Гонт совершил нападение на маггла, применив заклятие асфиксии. Шесть месяцев в Азкабане.

30 августа. Четверо магглов напали на лачугу Гонтов. Прибыли с канистрой бензина. Пинками сшибли забор и зашли на территорию. Поджечь не успели, навстречу им выступил Марволо Гонт. Он окончательно взбеленился и с размаху ударил ножом. Промахнулся. Подкрасили глаз внушительным фингалом, выбили два передних зуба. Неизвестно, что магглы предприняли бы дальше, но тут вмешался Морфин Гонт. Он воспользовался пыточным заклятием. Хвала Мерлину, мы с обливиаторами прибыли раньше репортёров.

27 июля 1925. Морфин Гонт фигурирует как главный подозреваемый в деле о нанесении увечий соседу-магглу. Под наблюдением ГОМП.

4 августа. Произошла утечка информации, Гонт был предупрежден о готовящемся аресте и заблаговременно покинул лачугу. Поймали в землянке, рядом со змеиным гнездом. Еле вытащили. Приговорён к трём годам Азкабана.

Я прижала пальцы к вискам, у меня голова гудела от этого мрака. Наследник происходит от прямых потомков, следовательно, это семья Лорда, но к тому времени, как он родился, их уже упрятали в Азкабан. Мердока, Марволо, Морфина... Но не дочь. Малолетней она была в 1923 году, а к 1926, стало быть, выросла. Если учитывать, что Гонты, как средневековые чистокровки, женились на сестрах, то Лорд является сыном этого Морфина и его сестры!.. Я была поражена до глубины души. Онемевшими пальцами я принялась листать дальше. Последнее упоминание о Гонтах в хрониках относится к 1942-1943 годам.

16 декабря 1942. В Литтл-Хэнглтоне наблюдение за Морфином Гонтом согласно графику ГОМП. Кроме вербальной агрессии, его не в чем обвинить, но кое-что настораживает: змея, распятая на двери, уже с другим окрасом. За убийство змей Азкабан не предусмотрен, но это неправильно.

31 июня 1943. Морфин Гонт осуждён на пожизненное заключение в Азкабане за убийство троих магглов. Соседи в своих показаниях коснулись событий, случившихся после того, как Морфин Гонт вернулся из первого заключения. Сведения противоречивые. Дело нечисто. Репортёров держали на расстоянии. Репутация департамента под угрозой.

Следующие два часа я листала хроники за конец девятнадцатого века, там те же Гонты с той же безудержной агрессией и невменяемостью. Грязно-кровавый шлейф их преступлений тянулся непрерывно, и члены этой семьи из поколения в поколение пополняли Азкабан. Благодаря им Англию регулярно захлестывали ужасные сенсации, к примеру, только за последние две декады девятнадцатого века четырех Гонтов, включая одну женщину, приговорили к поцелую дементора.

В нашем медье говорят, что преступление становится дурным тоном только в случае его раскрытия, а если волшебника поймали с поличным, то грош ему цена. Словом, если ты дал себя поймать, то так тебе и надо.

Уверена, госпожа ничего не знает о Гонтах, иначе она переосмыслила бы своё восхищение Салах-аз-заром. По-моему, Лорду нечем бахвалиться, это скорее груда камней в огороде доктрины чистокровности. Ничего удивительного, что его воспитывали на историях о голове на блюде. Его мать, наверное, до сих пор живёт в Литтл-Хэнглтоне, а отец сидит в Азкабане. В некотором смысле характер Лорда вписывается в жуткий образ этой семьи. Библиотека ходуном ходила перед моими глазами. В головe теснилось множествo противopeчивыx мыслей, порождавшиx столь жe противopeчивые чувства.

«Сидишь и дрожишь в том вонючем чулане, надеясь, что я пройду мимо. А я останавливаюсь, представь себе».

Из светильников, висевших по обе стороны струился голубоватый свет. Меня колотил озноб. Стол под локтями казался каким-то слишком холодным. Этот холод, просачиваясь через ткань одежды, проникал в плоть и медленно подбирался к сердцу.

Я отложила Гонтов подальше и углубилась в фоновую историю, где развёрнуто описан рост преступности в 1925 году, когда английским Министром Магии стал Фоули, который по причине своей бесхарактерности вскоре был вынужден уйти в отставку. К власти пришёл Спенсер-Мун, а с ним и новый свод законов. Впоследствии многие виды магических существ были лишены прав, а разработка новых видов усмиряющих зелий помогла взять под контроль популяции, что на деле поспособствовало их вымиранию. Кратко говоря, законы Спенсера-Муна запустили процесс сегрегации, определившей, кого и в какой степени наделять гражданскими правами, а кого последовательно уничтожать.

Мало-помалу мои размышления снова перекинулись на Гонтов, что было гораздо хуже — разгадка происхождения Лорда отрезвила меня, будто огрела огромной твёрдой подушкой. В его жилах течёт кровь преступников до мозга костей.

«Какой вздор! — я пыталась урезонить себя. — Лорд не виноват, что у него такая родня. Судьбу можно переиграть, а кровь разбавить. У него странные увлечения, но он вменяем»

«Ты уверена?» — прошептал внутренний голосок, слишком похож на игривое шипение василиска.

«Он не стал бы распинать на двери змею!»

«И ты считаешь это доводом в пользу вменяемости?»

Глухо выругавшись на этот голосок, я опять взялась за родословные, чтобы поискать, роднились ли Гонты с кем-нибудь, кроме самих себя, но в последний момент встрепенулась. «Я и так полночи просидела здесь. А вдруг моё любопытство повлечёт за собой ужасные последствия?»

Скрепя сердце я захлопнула книгу и свернула хроники.

Комментарий к Глава Шестнадцатая. Семейство Гонтов Лорд — классический садист. Испуг Присциллы, расшатывающий её рассудок, и осознанное чувство безысходности и зависимости доставляют ему огромное удовольствие. Все эти прикосновения — доксевый помет по сравнению с тем, что Лорду действительно по вкусу. Сломленная Приска, напуганная до полусмерти, заикающаяся — вот его страсть. Садисты склонны к широким жестам, и Лорд это продемонстрировал на примере зелья для госпожи, убийств кентавра и стукача, а Приска данные жесты воспринимает как проявления благосклонности, тем более она в это верит, если так утверждает Лорд. С одной стороны, она замечает за ним лицедейство, а с другой, сама часто подпадает под его воздействие. Короче говоря, она запуталась, в ее голове царит сумбур.

Пришлось пустить Приску по ложному следу. Она старается мыслить логически, но ее обзор уменьшают предрассудки ее воспитания, и она рисует Гонтов достаточно жестокими для того, чтобы пойти на убийство дочери, если бы та нарушила многовековую традицию инцеста. Поэтому Приска не допускает мысли, что супругом Меропы мог стать кто-то вместо Морфина.


Саунд главы Marilyn Manson-Fundamentally Loathsome.

====== Глава Семнадцатая. Будь Как Батори ======

Воскресенье, 1 мая 1964 года

Ночью моя кровать стала приплясывать на месте, высоко вскидывая ножки. Я хотела убежать из комнаты, но дверь бесследно исчезла. Меня окружали сплошные ровные стены. Плюхнувшись на пол, я горько заплакала. Кто-то за спиной хрипло захохотал. Я резко обернулась. Из портрета Барона на меня смотрела неописуемо омерзительная морда василиска.

— Здравствуй, Прис-с-с-ка, — прошипел он. — Спорим, не убежишь?

Панический страх обуял меня и придал смелости — я ринулась прямо на него, чтобы сорвать со стены. Появилось ощущение полета, затем сильная ломота во всём теле. Опомнившись, я огляделась и поняла, что сижу на влажной траве у подножия Ньирбатора.

— Что же ты расселась... — шипел василиск, браво взметнувшись надо мной. — Иди ко мне... Моё жало поражает цель...

Я отползала назад, силясь отвести взгляд, но не могла. Василиск плыл по воздуху следом.

— Растерзаю... Искусаю... Разорву... Пережую... Выплюну... — шипел он свой ритмичный припев. — Раздеру... Загрызу... Раздроблю... Искусаю... Разжую... Выплюну...

Я вслепую шарила руками по земле, и — о, чудо! — нашла палочку.

Внезапно проснулась.


Выйдя из замка ни свет ни заря, я пошла к Агнесе, приняв её приглашение на завтрак.

Таким образом я предполагала избежать встречи с Лордом. После его странных действий и сведений, добытых мною из криминальной хроники, меня тревожило одно, сердило другое, я терзалась собственной безропотностью и грубостью Лорда, и воспоминанием о его заботе, и мыслью о том, что за стенами замка лежит холодный опасный мир. А я в Ньирбаторе, моей крепости.

При всей своей циничности Лорд достаточно добр со мной. Он ни разу не опустился до Круциатуса. Мне хотелось бы так или иначе отстоять свои права, но прежде всего я помогу ему обрести бессмертие. Я уже свыклась с этой мыслью. На худой конец, можно быть живой и без прав. Это всё сплошная софистика, сказала бы госпожа Катарина. Достоверно известно мне только одно — василиска в Ньирбаторе нет. Есть Лорд Волдеморт — тот, кто принёс жертву Ньирбатору. Его кровавое свидетельство начертано на стенах, и духи Баториев уже не забудут.

Отец Агнесы до сих пор лежит в своём полубессознательном мирке, то дергая ногами, то ворча что-то невразумительное. Что касается матери Агнесы, её в доме и вовсе не было видно. Не знаю, жива ли она, а спрашивать не стала, чтобы случаем не напороться на... на черт-знает-что от моей подруги.

— Надеюсь, я не потрясла тебя до одури этой безвкусной стряпней, — высказалась Агнеса, когда мы взбирались по лестнице в её комнату зелий. — Бэби всегда готовил, учитывая только папины вкусовые предпочтения. Уволить его я не могу, а то растрезвонит семейные тайны. Отрубить голову...

— Пожалуйста, не надо, — горячечно выдохнула я.

— Вот-вот. Отрубить голову не могу, иначе ты от меня отвернёшься.

У меня сердце в пятки ушло. «Так значит, Бэби жив только из-за меня?..»

Вальпургиеву ночь мы в этом году пропустили, но уже прознали, что там было. Прогнозы оправдались. Вальпургиева ночь потеряла свою культовую основу, превратившись в обыкновенный разгул страстей. На утро всё медье пребывало в каком-то сумрачном состоянии: волшебники отменяли заклятия, наложенные неосознанно; волшебники подолгу отсыпались дома; волшебники слонялись по городу, разбившись на горстки, бездумно глядя в небеса. Там и cям были приoтворены oкна в домаx — погода стояла жаркая и от духоты плохо спалось. В воздухе висел густой аромат черной патоки, будто стекавший co cклонов горы Коcoлапой.

Водрузив котлы на огонь, я пересказала Агнесе слова Лорда о том, что Розье не прочь «стать отцом её детей», но дальше этого дело не продвинется. Она отреагировала неожиданно: смеясь ответила, что Розье — завидный вдовец, и стань он отцом её детей, ничто не помешает ему стать им официально. От Агнесы я узнала, что Розье был воспитан как богатый наследник, и ему нашли жену из его круга, но он отнюдь не был уверен, что она ему вообще нравилась.

— Жизнь обошлась с ним жестоко, Приска, — с легкой улыбкой рассказывала Агнеса. — Дамиан овдовел в очень молодом возрасте. Он говорит, у него какая-то предрасположенность к несчастью... нет, не фамильное проклятие, но что-нибудь случается, и небеса обрушиваются ему на голову. У себя в Англии он прослыл радикалом аналитического склада ума, но он очень, очень несчастлив.

— Несчастлив, надо же... А на свете полно людей, которых постоянно бьют поддых, но это не говорит о какой-то предрасположенности. А будь он прав, зачем же он тебе такой предрасположенный? А вдруг несчастье имени Дамиана к тебе перекочует?

— Единственное, что ко мне перекочует — это его состояние.

Смысл её высказывания был прозрачен. И для меня это было потрясением. В мыслях всплыли строчки о Гонтах, промотавших своё состояние. Значит ли это, что Лорд нищий?..

— Но ты же богатая, Агнеса... Зачем тебе Пожиратель Смерти? Ты его даже не любишь.

— Ох, Приска… — с надрывом рассмеялась Агнеса. — Нет никакой любви. Даже если мы думаем, что любим, то это не их мы любим, а лишь свои представления, лежащие в основе наших представлений о любви.

— Ты перегибаешь палку, Несс... — буркнула я, ощутив толчок в сердце, когда вспомнила, что Лорд относится к любви с не меньшим скептицизмом.

— Даже если так, мне от этого хуже не будет, — ответила Агнеса, а между её бровей залегла такая архаическая морщинка, будто ей на самом деле столько, сколько всем нам вместе взятым. — Как бы то ни было, мне такое положение вещей очень даже на руку.

Неопровержимая логика подруги произвела на меня большое впечатление. Волшебницы вроде Агнесы — это те ведьмы, которых Барон Баторий ставил мне в пример. Он хотел воспитать во мне хладнокровие, упрекая меня в склонности к импульсивности и необдуманным предприятиям. Может, оно и к лучшему, что Лорд забрал его. Барон поощрял во мне нечто дремуче-тёмное, и без его напутствий я бы не решилась натравить быка на Беллатрису. Но я страшно скучаю по нему...

Вчера госпожа Катарина позвала меня в банкетный зал, открыла один из ящиков буфета, в котором она хранит корреспонденцию, и сунула мне в руки письмо, «сделавшее её счастливой» — письмо Мальсибера, в котором он сообщает, что Берта уже — его невеста. Вихлястым почерком увалень заявляет, что умирает от желания обнять госпожу Катарину, и благодарит её за то, что та подготовила Берте «ту самую принцессочную комнату в белых и бежевых тонах».

Потом я узнала, что госпожа сделала подарок Лорду Волдеморту. Она заказала ему перчатки из лосиной кожи венгерской выделки. Тиснение, если внимательно к нему приглядеться, изображает встречу Витуса Гуткеледа с драконом. «Тёмный Лорд любит присаживаться возле его бюста», — озвученная госпожой причина подарка прозвучала жутко нелепо.

Подарок Лорду поверг меня в уныние, причину которого я не могла понять, пока безумная догадка стрельнула в моём мозгу: «А вдруг госпожа завещает Ньирбатор Лорду? Но как она объяснит это адвокату Бернату и нотариусу Пруденцию?.. Мне перчаток с Витусом она не дарила... Но замок подарил мне платье Эржебеты!»

Всё это я рассказывала Агнесе, помешивая субстанцию в котле до посинения смеси.

— С какой радости она сделала ему подарок? — удивилась Агнеса, чуть не выронив пузырь со слезами оборотнями.

— А с таких, что приезжает Мальсибер. Увальня здесь не было лет шесть, а тут нате! Госпожа считает это заслугой Лорда. А помолвку Мальсибера я рассматриваю как упрёк лично мне... Берте-то костёр разжигать не придётся...

Агнеса тяжело вздохнула и пространно проговорила:

— Я видела ведьм, заключенных в брачной тюрьме, где царят разбитые мечты, цинизм и слишком уж часто одностороннее насилие.

— Намекаешь, что двустороннее будет поприличнее? И это говоришь мне ты, богатая Агнеса Каркарова, готовая выйти замуж за какого-то приблудного Пожирателя? — В тот миг из котла хлынул булькающий пар страховидного перламутрово-розового цвета.

— Да пойми уже — в браке нет ничего личного, — авторитетно заявилаАгнеса, забрасывая в котел иглы дикобраза. — Брак — это сугубо общественный институт. Я не раз это слышала от госпожи Катарины. Разве ты к ней не прислушиваешься? Она постоянно ссылается на привилегии, которые дает замужний статус.

— Привилегии, говоришь, — проговорила я, ощущая на языке привкус какой-то яда. — Такие, как одевшись по последней моде, участвовать в великосветских мероприятиях? И ты и я бывали на этих сходках, но ты никогда меня не одурачишь, Агнеса: я видела твоё лицо в курятнике Мазуревича! Я знаю, что в куриной крови и помёте ты куда счастливее, чем среди тех привилегированных ничтожеств.

— Думаешь, замужняя ведьма не может ритуальничать в крови и помёте? — скептически спросила она, забрасывая в котел по одному семечку клещевины.

— В том-то и дело, что не может, — горячо подтвердила я. — Она поручает это эльфу. Она обязана... иначе об этом прознают и её засмеют. Возьми Эржебету. Она стала жить в своё удовольствие только после смерти Ференца...

— А говорят, Ференц Надашди был великим колдуном...

— Не для неё, — пылко возразила я. — Впрочем, он не важен. В книжке, которую дала мне госпожа, черным по белому написано, что жена по доброй воле должна стать второй скрипкой и дать мужу право вмешиваться во все её дела... Да я скорее сделаю с ним то же, что ты со своим папашей! Да я!.. — я вдруг запнулась, осознав, что ушла в дебри Гонтарёков, а не Каркаровых.

Буйно расхохотавшись, Агнесса увеличила огонь на очаге, нагревая субстанцию до пожелтения.

— Папаша?! Приска, с каких пор ты так выражаешься? Я-то думала, слово «отец» для тебя самое сокровенное. Вот так так...

Мы с минуту молча смотрели друг на друга, потом я отвернулись, дабы достать сушеный инжир и зашвырнуть в чертов котел. «Проклятье...» Зная наизусть все этапы, Агнеса доварила снадобье без моей помощи. Я сидела и пинала ножку стола в какой-то прострации. Странная оговорка омрачила мой настрой.

В довершение всего меня поджидала новая оказия. Как оказалось после успешного зельеварения, Агнеса неспроста пригласила меня к себе.

Ровно в двенадцать часов пополудни в дом Каркаровых пожаловали адвокат Бернат и нотариус Пруденций. От мерзопакостной полиции мы освободились, однако нотариат и юридическая контора сохранили за собой прежние функции. В случае доказанного отцеубийства Агнеса не унаследует ничего, поэтому продолжительную агонию господина Каркарова нужно было подать, как естественное угасание.

— Хорьки хотят слышать правду, — шепнула мне на ухо Агнесса, когда визитёры сановито прошествовали в гостиную. — Так угости их моей правдой.

Моя подруга решила использовать меня для дачи ложных показаний. Я едва совладала со своей злостью. Злостью скорее от неожиданности, чем от безнравственного оборота дела. «Срываться на Агнесу контрпродуктивно, — я оценивала ситуацию. — Она темнейшая, непредсказуемая.... А у меня нет крестража, чтобы так рисковать. Мы ведь даже не в суде»

Нацепив глуповатую улыбку, я последовала за адвокатом и нотариусом и расположилась напротив них в кресле. Мои ладони буквально прилипли к подлокотникам. Моя улыбка побаливала, но переиграть я не боялась.

«Бернат и Пруденций однажды огласят мне завещание госпожи, — размышляла я, вперив взгляд в пространство между ними. — Тогда я стану либо госпожой Ньирбатора, либо нищенкой. Приданного у меня нет: Железные Перчатки отняли всё. В Ньирбаторе денег нет, он сам по себе есть богатство; его люки — ячейки. Разумеется, я смогу выскочить за Гонтарёка даже без костра, хотя отсутствие ритуала опустит меня в иерархии медье. Но одно я для себя решила: нога моя не ступит на порог особняка Гонтарёков, пока там хозяйничает госпожа Элефеба!!! Ведьма ополчилась меня, считает, что я сделала из Варега рогоносца. Узколобая... Тёмный Лорд не занимается такой ерундой»

Агнеса сидела рядышком, даже не удосужившись переодеться из домашнего платья. «Как же она похожа на Графиню Батори», — эта мысль изрядно пощекотала мне нервы.

Эржебета выражала презрение ко всяким правилам хорошего тона, обычно выходила к своим гостям в крестьянском уборе и часто даже в платье без чистого воротничка. Она создала образ истовой в вере, благодетельной и рациональной женщины. Её роль была рассчитана на то, чтобы усыпить бдительность магглов. И это действовало. Как по мне, тот, кто позволяет себя так дурачить, заслуживает Железной Девы.

Профессор Картахара утверждал, что мозг маггла не способен вместить, рассортировать и хранить знания, которые мы, волшебники, в естественном порядке впитываем с молоком матери. Экспрессы, почта, телеграф, телефон, кино, — словом, все их изобретения это чистый механизм, лишённый магии. Отсюда своеобразная умственная отсталость. Жизнь магглов столь беспорядочна, говорил профессор, что они массово страдают бессонницей, чёрной меланхолией, и зачастую кончают жизнь самоубийством.

К сожалению, Бернат и Пруденций — не магглы.

Ведущим беседы был Пруденций. Потому как я была частой гостей на званых ужинах Драгана Каркарова, от меня требовалось дать свою оценку случившегося с ним. Адвокат Бернат то и дело откидывал со лба свои рыжеватые с проседью волосы и проводил по ним жирной ладонью. Его проницательные, глубоко посаженные глаза, устремленные на меня, светились коварным дружелюбием.

Агнеса исподволь наблюдала за нами.

Что ж, моя подруга та ещё чертовка. Получается, она сделала меня невольной соучастницей своего преступления. Одно дело предлагать убить Рабастана Лестрейнджа, жизнь и смерть которого всем здесь побоку. Другое дело — Драган Каркаров, человек, который всегда был добр ко мне. Но тот факт, что его доброта не распространялась на его родную дочь, стал для меня решающим. Поэтому я дала ложные показания и подтвердила, что агония старика — это естественный ход вещей.

«И впрямь, велико искушение поиздеваться над этими болванами», — размышляла я, глядя на капли пота, подрагивающие на усиках нотариуса.

Агнеса со свойственной её жестам выразительностью сложила руки и переплела пальцы. Крупные слезы навернулись ей на глаза, когда она подробно описывала болезнь отца, которая вихрем налетела на семью и сокрушила её.

— Примите наши искренние соболезнования, юная госпожа Каркарова, — сладко пропел Пруденций, а его глаза были пусты и темны наподобие скалам. — Хотя это так глупо звучит, учитывая, что господин Каркаров до сих пор... жив.

— О, я готова слушать любые глупости, когда их говорят таким глубоким, теплым баритоном, — невозмутимо заявила Агнеса.

Я наклонила голову, исподлобья бросив на неё изучающий взгляд. «Хорошо, что она единственная дочь, — мелькнула незатейливая мысль, — иначе она бы ни перед чем не остановилась на своём пути к единовластию». Её кузен не претендует на наследство дяди. Родители Игоря Каркарова погибли ещё до режима Ангреногена, а его наследство хранится в Болгарии, но доступа к нему у него нет. И клад и особняк захватила влиятельная гоблинская семья, так что Игорю, если он вздумает отвоевать принадлежащее ему по праву, придётся заручиться поддержкой Лорда Волдеморта. Профессор Сэлвин считает, что Лорд реализует это в награду за верную службу.

Агнеса, поймав мой взгляд, кисло улыбнулась. Я без промедления ответила. Попроси она об этом одолжении напрямую, я бы ей не отказала, но она решила достичь своего окольным путём. Впрочем, моего негодования хватило ненадолго: проводив адвоката и нотариуса до ворот, Агнеса заявила, что она передо мной в вечном долгу и что дверь её дома всегда для меня открыта.

Горделивой нотки в её голосе не было.

«А что, неплохо, — размышляла я, — вроде бы не на что жаловаться».

Вторник, 3 мая

Сегодня мы с Варегом уединились на краю леса. Перемирие произошло довольно банально. Он отправил мне сову, я ответила, мы встретились.

В результате мы провели весь день в роще возле фамильного склепа Баториев. Потом, много позже, мы забыли о двух оставшихся неоткупоренных бутылках вина, и растворились в объятиях друг друга. Лежа на одеяле, Варен привлек меня к себе, а заходящее сол­нце раскрашивало лес в пурпурно-фиолетовые тона. Я старалась не вспоминать о Лорде, принимая интимные ласки от того, кто не запугивает меня, не угрожает и не оскорбляет. Но я не могла не думать о Лорде. Варег даже не поинтересовался, почему моё весеннее платье отрастило себе рукава.

В тени деревьев мы предавались нежностям, которые потихоньку переходили в былую страсть. Мои руки и ноги свивались и развивались вокруг него, и кровь стучала у меня в висках. Но я не могла не думать о Лорде. Руки Варега сквозь одежду обшаривали моё тело, и мне хотелось избавиться от стесняющего платья. Но я не могла не думать о Лорде. На поверхности сознания бились слова, которые своей важностью затмили всё остальное.

Лорд Волдеморт. Хоркруксия. Маледиктус. Тенебрис. Албания. Бессмертие. Он согласился на обряд. Это не скачок в неизвестность, я знаю, что делаю. Он дал согласие, это главное. Упершись ладонями в стол, он наклонился, чтобы пристально посмотреть мне в глаза. Он улыбался. А я испытала необъяснимое чувство, словно знаю его всю свою жизнь. Он дал согласие. Он...

Варег прерывисто дышал, прижимаясь ко мне своим достоинством, будто в последний раз. Его рука ползла по моему боку, достигла бедра и стиснула его. Машинально я запустила пальцы в его кудри.

Лорд снова оставил запись в моей тетради. Я едва не обомлела, пока читала. Трижды перечитала. Потом ещё раз. И на сон грядущий тоже. «Стезя хоркруксии, ведущая к вечной жизни, узка, как лезвие ножа. По этой тропе не идут вдвоём, а только друг за другом. Но в бессмертии, как в каждой безупречности, заключена обратная сторона медали — грусть. Грусть от того, что нет ровни. Это исключительное одиночество»

Дыхание Варега стало ещё тягучей, словно диким медом растекаясь по моей коже. Его рука вцепилась в мою шею, задирая мою голову, придавливая меня сильнее.

Дневник. Кольцо. Чаша Пенелопы. Медальон Салазара. Диадема Ровены. Я ничего не знала о них до вчерашнего вечера. Их перечень я обнаружила в своей тетради, которую Лорд вернул мне, изучив мои варианты шестого обряда. Не знай я Лорда, я бы подумала, что написать о своих достижениях его вынудила необычайная скромность. «Пришлось, потрудиться, чтобы заполучить чашу Пенелопы. Но уж слишком я обаятелен, чтобы трудиться сверх меры...»

Одной рукой Варег сжимал мою грудь, больно теребя сосок сквозь одежду, а второй оттягивая подол платья всё выше и выше.

Полистав «Утерянные сокровища» Геллера, я узнала, что Чаша, Медальон и Диадема считаются не просто реликвиями основателей Хогвартса, а составляют отдельную коллекцию драгоценностей, за которой охотится не одно поколение волшебников. Прибрав реликвии к рукам, Лорд исковеркал их суть, но обогатил их частицей своей души. Дамблдорово мировоззрение рисует Лорда карикатурным врагом, безжалостным, ограниченным. Его трактовка темной и светлой магии устарела. А я не мыслю закостенелыми категориями...

Губы Варега сминали мой рот жадными поцелуями. Он прошелся ладонью по моей голени, бедру и скользнул вверх к промежности.

Недостаёт только Меча Гриффиндора. Пожалуй, в этом Лорду хватило благоразумия, ведь Меч был создан при помощи магии даже более светлой, нежели Диадема. Если Диадема едва не сгубила его в Албанском лесу, то Мечу это несомненно удалось бы. Меч служит только чистому сердцу. Хорошо, что Лорд осознает свои ограничения, даже если не признает этого вслух. Если я спрошу, почему он предпочёл не...

— Ай! Отпусти-и-и, долбоящер ты поганый!

Варег больно укусил меня за мочку уха, и в ответ на мой крик начал горячечно целовать, а потом зализывать укус. За то, что он прервал нить моих раздумий, я изо всей силы ущипнула его за бока, и он заохал, обжигая мою кожу прерывистыми вздохами.

— Ахх... прости меня, прости меня, ммм... прости, Приска... — он будто бы задыхался, сдавил меня крепче и прихватил зубами кожу у основания шеи.

Издалека донесся стук копыт. Ближе. Ещё. Уже совсем близко. А вдруг это кентавры?.. Варегу плевать. Коленом он отодвинул мою ногу в сторону, сгибая её. Горячие пальцы ухватились за края нижнего белья.

Сначала нужно найти Маледиктуса. В Албании хранится подсказка. Дом Вальдрена. Бержита. Начнём через час после захода солнца. Место нужно будет подготовить заранее, очистить от живых деревьев и молодой поросли. Должна быть идеальная окружность в девять футов. Грунт посыпать пеплом змеи, которая сбросила кожу в последний раз. Но... но если я проведу обряд... я тоже должна там быть... А на кого я оставлю Ньирбатор?.. Графиня-заступница!

Я различила топот шecти лошадей, идущиx рыcью друг за другом. Потом ещё три. Варегу по-прежнему было плевать. Бельё, казалось, проявило волшебное упорство и не желало стягиваться. Ногти Варена грубо вонзились в мою кожу, и он тотчас взвыл как раненое животное. Вблизи его глаза впервые показались мне не зелеными, а болотистыми, как у Фери...

— Ты наколдовал Сальвио Гексиа? — официально-сдержанно вопросила я.

— ...э-э...

Мы затаили дыхание, пpитворяясь зeмлей, камнями, заpocлями, пока лошади не проскакали мимо.

Уф! Не кентавры!

Момент страсти испустил дух. Момент страсти прямо-таки издох.

— Уже поздно, Варег.

— Нет ещё, — прохрипел он.

— Твои солнечные лучи уже брызнули, не смей отрицать.

— Но не на верхушки деревьев.

«Нашему интимному языку до шифра Кудесника далековато», — нелепая мысль поубавила страсти до уровня воздушного поцелуя дементора.

— С меня довольно, Варег. Цоканье копыт... лошади, какое-то Средневековье, ей-богу, ненавижу лошадей, и говорящих тоже, просто не переношу... короче, лошади всё испортили. Зря мы затеяли это под открытым небом...

— Так аппарируем ко мне...

Я уже не слышала его. Отодвинулась и поднялась на ноги, поправляя одежду.

«Нужно поскорее идти домой, — неотвязно вертелась мысль. — А вдруг Лорд уже занёс третий том Mors Victoria в мою комнату?! Он говорит, Дурмстранг гордился бы мной, ведь я — непревзойденный специалист по переворачиванию страниц и развертыванию пергамента...»

Листик с тремя лепестками прилип к моей туфле, я сняла его и поднесла к глазам:

— Прямо как трилистник… — прошептала я, и тут же вспомнила руки Лорда на мне, и глаза василиска моих снов, который вроде бы пугает меня, но пугает очень своеобразно. Да он попросту заигрывает... Приятная дрожь пробежала вдоль позвоночника. Я не смогла не улыбнуться.

— Клевер.

Повернув голову, я уставилась на Варега.

— Клевер? Черта лысого! — воскликнула я. — Не растёт здесь никакой клевер. Подле склепа Баториев, как и подле Ньирбатора ничего не растёт.

Варег пожал плечами.

— Ну, если тебе так больше нравится...

— Что ты там бормочешь, а?! Не веришь мне? Чего ты добиваешься?

— Да что ты завелась, как банши?! То бедлам тебе, то лошади... Ты меня свести в могилу хочешь?! Хоть убей, я тебя не понимаю!

— Ты-то всё словил, а я должна просто терпеть?! Лежи себе и помалкивай!

Разразившись руганью, Варег яростно взлохматил себе волосы, став похожим на Исидора. В пятнадцать у нас получалось лучше. Я достала палочку из кобуры, собираясь исполосовать его балахон.

Исполнить задуманное я не успела. С левой стороны леса раздался шорох и веселые возгласы.

— Что тут за дикари разорались? — отрывисто прогремел до боли знакомый голос.

К нам двигалась процессия из двух ведьм. Алекто Кэрроу. Агнеса Каркарова.

Моё нападающее настроение мигом испарилось, и я заняла оборонительную позицию. С каких это пор Агнеса дружит с Пожирательницей? Меня кольнула какая-то первобытная ревность. И каков мотив их прогулки в мою рощу? Я бегло взглянула через плечо на Варега, и только тогда увидела, что земля на том месте была разрыхлена до неприличия. Сидя на земле, Варег с невозмутимым видом применял Тергео к своим брюкам.

Минуту-другую мы все разглядывали друг друга молча.

— А чего видок такой грозный, дери меня бабушкин кодекс чести?! — расхохоталась Алекто, попутно осматриваясь, будто это не роща была, а какое-то развлекательное заведение.

Агнеса, не обращая внимания на Варега, перекинулась со мной парой слов и предложила пойти вместе погулять. Мне было невмоготу поскорее скрыться от Варега и вернуться домой, потому я согласилась.

— Да, иди себе... иди с ними, — процедил Варег, наконец поднявшись с земли. — Куда хочешь иди. — Его слова прозвучали театрально, как будто от отчаяния.

— И ты ступай с миром, Гонтарёк, — ласково бросила ему Агнеса.


— Нравится мне гулять в темноте, — проронила Алекто, осклабившись на луну над башенной площадью. Газовые фонари светили с перебоями. — Ненавижу солнце.

— Я люблю только зимнее, — сказала я.

Агнеса молчала с минуту, улыбаясь краешком губ, будто вспоминая что-то забавное.

— После того, как меня исключили из Дурмстранга, я круглый год шаталась по медье, занимаясь сплошной чёрной магией, а когда Приска приехала домой на каникулы...

— ... то застала Агнесу такой загорелой, будто она из ада восстала, — чинно закончила я, поймав нить её мысли.

— С тех пор я так и не побелела по-настоящему, — подытожила свою повесть Агнеса.

Со стороны могло показаться, что Агнеса сокрушается о своих темномагических злодеяниях, но это было не так. Алекто, по-видимому, находила сарказм Агнесы крайне забавным. В Вальпургиеву ночь она также удержалась от оргии и отсиделась в доме Бартока. Шутить на тему «поимки» можно долго, однако, если задуматься, это отдаёт дурным тоном. Даже Алекто Кэрроу это понимает. Без своего братца, также отбывшим в Англию на задание, она заметно приуныла. Может быть, это одиночество чему-то научит её, и когда Каркаров вернётся, она посмотрит на него другими глазами, начнёт с ним встречаться и избавит многих девушек от...

— Я ужасно проголодалась, — капризным тоном заявила Алекто.


Стоило войти в трактир Каркаровых, как нам навстречу двинулся Орсон Эйвери.

— А я-то ломал себе голову, не понимая, что могло стрястись! Куда же подевались все наши прелестные ведьмы!

На его улыбчивое простодушие я не купилась, но сама состроила радостную мину. Подмигнув мне дважды, он как бы невзначай сообщил, что полюбовался окрестностями, освоился, познакомился с нашими колдунами и даже побывал в лавке Лемаршана.

Мы с Агнесой обменялись скептическими взглядами. «Похоже, после отбытия Пожирателей в Англию, здесь все приуныли», — мелькнула чудная мысль.

— Барабан, на первый взгляд, совсем обычный, я так и сказал лавочнику, — продолжал Эйвери, посмеиваясь, — а он мне в ответ заявляет, что резонирующая часть сделана из человеческой кожи, и тычет под нос, мол, смотри. И я посмотрел, а там выпуклые линии грудных мускулов...

— Это вполне обычная вещица, Эйвери, — сказала я с холодком. — Облавы в Аквинкуме проводились до 1955 года, то есть до падения Ангреногена. А после всё вышло из-под контроля. Торгуют чем попало, но все довольны.

— Слушай, а расскажи-ка нам что-нибудь о Дамиане, — внезапно предложила Агнеса, изобразив улыбку влюбившейся по уши девицы.

Напустив на себя важность, Эйвери подсел к нам и с блаженным вздохом вытянул ноги. Появился поднос с пудингом и напитками, — эльфы засуетились вокруг нас. Как оказалось, о Розье рассказывать нечего, он «правильный мальчик». Пожиратель не преминул переключить всё внимание на себя:

— ... впоследствии мне уже не хватало средств содержать фамильное поместье. Мне говорят, хватит носиться со свободой, как дурень с писаной торбой, короче говоря, посоветовали мне жениться на богатой наследнице, уверяя, что их скоро в белый день не сыщешь. А посоветовали весьма конкретно. С Либби нас свели на кошмарном чаепитии миссис Лавгуд. Либби всё время дулась, алмазы висели вокруг её шеи, как булыжники, у неё ещё были какие-то накладные крылышки на спине. А потом нас затолкали в танцевальный зал с омелами на каждом шагу. Миссис Лавгуд наняла волшебный оркестр, музыка громыхала вовсю, уши заложило, но я стойко держался. Отплясал с Либби кучу танцев. Уже во время ужина миссис Лавгуд спросила, с чего это мне вдруг приспичило жениться. Я сам себе изумился, когда ответил откровенно, мол, нужны деньги, чтобы содержать фамильное поместье. На этом меня раз-два и выпроводили. Грымза на пороге заявила, что я мог бы помягче изложить свои притязания на её дочь, но я откланялся, не люблю ходить вокруг да около. Бросила мне вслед, что у меня мораль кошки и мозги щенка...

— А сколько тебе тогда было? — спросила я, утирая слёзы смеха, до того меня насмешила эта история.

— Как раз стукнуло четырнадцать, откуда мне...

Договорить Эйвери не смог, мы разразились таким смехом, что ниффлеры, шмыгавшие по залу, выскочили в окно, а пикси, мелькавшие то там, то тут в роли сторожевых псов трактира, скрылись за стойкой.

— Да ты шлюшка, Эйвери, — рыкнула Алекто, вернувшись к пудингу с желудями.

Пожиратель величаво выпрямился.

— Ну, меня хотя бы не тудысюдыкает родной брат.

— Нет у тебя брата!

— Да, хвала Мерлину!

Потянувшись за графином с тыквенным соком, он наполнил стакан Алекто, подмигнув ей так сочувственно, что хохот на сей раз был неуправляем.

— Нервничаешь по поводу приезда Мальсибера? — самым непринужденным тоном обратился ко мне Пожиратель.

— Нет, ничуть, — отмахнулась я, подавив в себе желание чертыхнуться.

— Ну разумеется! — счел нужным вставить Эйвери.

Постучав каблуками, Агнеса позвала эльфа за добавкой.

====== Глава Восемнадцатая. Криспин Мальсибер ======

Пятница, 6 мая 1964 года

Hallelujah, motherfuckers.

Antichrist Superstar, Marilyn Manson

Сон этой ночью не принёс мне ни отдыха, ни хорошего самочувствия. Вплоть до самого утра мне грезился обширный пустырь, посреди которого зияла свежевырытая могила. Какие-то змеиные рожи дразнились, высовывая свои раздвоенные языки. Потом что-то коснулось моего лица, и я поняла, что это подвенечная фата. Она взметнулась и опустилась мне на лицо пышными складками. Внезапно фата превратилась в василиска — и стала душить меня. Я не смогла издать ни звука — только так я поняла, что захлебываюсь собственной кровью. Багровое пламя плясало в его пустых глазницах, а он с наслаждением купался в алой жидкости, нырял, глотал её, урчал от удoвольcтвия.

Я проснулась в холодном поту на рассвете. Отбросив от лица влажную простыню, я повернулась на бок и снова пыталась заснуть. Но уже не могла.


Стоя перед зеркалом, я сбросила своё домашнее платье и надела праздничное черное с серым лифом. Оно висело на мне, как на вешалке, что не ускользнуло от внимания фигурок дряхлых ведьм в углу зеркала: они неодобрительно по мотали головой и начали тыкать в меня пальцами. Только тогда я обнаружила, что воротничок был криво приколот. Брошь — монограмму из двух переплетенных «Г», выложенных мелкими агатами, которую госпожа подарила мне на совершеннолетие, я смогла заколоть с четвертого раза. Пальцы то немели, то дрожали.

Солнце клонилось к западу. Последние лучи быстротечного дня медлили на прощанье, и майский вечер уж начинал окутывать мир своей таинственной поволокой. Над холмами Косолапой полная луна казалась зажатой в тиски неподвижных облаков.

Спускаясь по лестнице, я в последний раз проверила неудобную застежку брошки. В холле стояла госпожа Катарина. Парадная дверь Ньирбатора была распахнута настежь. Вот-вот должен был прибыть увалень. Лорда в замке не было, да и зачем? Он своё дело сделал. Госпоже — подарок, а душеньке — испытание. До такого вычурного замысла мог додуматься мог лишь чернокнижник.

Вчера холл целый день наполняли звуки возни и попискивания, а сегодня там всё сверкало. Фери перенёс туда коллекцию из двенадцати доспехов Барона Батория и расставил их вдоль стен, вооружив пиками. Эльф превзошёл себя по части тошнотворности. Мне он сказал, что «блеск доспехов гоблинской работы, впитавших кровь врагов, испепелит незваных гостей». Должно быть, стресс усугубил суеверность эльфа, и я не нашлась что ответить.

Поймав свое отражение в зеркале над кушеткой, я увидела безжизненное лицо без тени румянца и выступающие ключицы. Как будто я не просто изучаю искуснейшую чёрную магию, а предаюсь ей без остатка.

Послышалось шуршание многих юбок, и в холл впорхнула госпожа:

— Откуда это недовольное выражение, душенька?! — сетовала она, впившись в меня своими орлиными глазами. — Я-то думала, тебе доставит удовольствие приезд Криспина. Столько лет не виделись! Даже если тебе приходится делать над собой такое усилие, ты должна вести себя как подобает леди.

— Да, госпожа, — сглотнув всю горечь, ответила я.

— Хоть он и седьмая вода на киселе, других родственников у тебя всё равно не осталось, — нравоучительно продолжала госпожа, застегивая мне брошь с другой стороны. — А я уже немолода и не знаю, сколько мне отведено.

— Что значит, отведено, госпожа?! Вы же волшебница, ничто так не продлевает жизнь, как магия! Спросите у Лорда, он знает, как... — и тут я запнулась.

— У Лорда? Душенька, о чём ты? Ему тридцать восемь, для мужчин это золотой век и подъём сил, к твоему сведению.

— Как по мне, так лучше вовсе не иметь родных, чем таких, кому не можешь доверять, — вырвалось у меня.

— Криспину ты можешь доверять, душенька. Кровь это не вода; в случае чего она всегда станет за тебя горой.

«Да придавит эта гора саму себя... Да упадет кирпич ей на голову», — надрывался голосок в моей голове.

Фери у столика принялся переставлять цветы в вазе. Невнимательное заклинание ломало их и на полированную поверхность капала вода.

— Госпожа, зачем здесь цветы?! Милорд же их не выносит!

— А Криспин любит! Приска, не увиливай от темы! Ты должна доверять Криспину, более того, тебе позарез нужна отцовская фигура в твоей жизни. — Госпожа мимоходом метнула в эльфа испепеляющий взгляд, от которого тот сник, перестал подслушивать и начал нормально выполнять свою работу. — Гонтарёк не справляется со своей ролью жениха. Уже пошли пересуды.

— Пересуды? — мои глаза округлились. — О чем вы, госпожа? Неужели снова Лорд...

Я очень смутно представляю себе, какие перемены в общественном смысле могут повлечь за собою мои непонятные взаимоотношения с Лордом. Думая о неожиданной развязке ночной встречи с Лордом 29-го апреля, я не могу разобраться в своих чувствах. В последующие дни после случившегося я жила как во сне, снова и снова перебирая в памяти события той ночи, когда я всерьёз думала, что Лорд возьмёт меня...

— Душенька, неужели ты не знаешь, как возникают сплетни? — продолжала госпожа. — В такие тёмные времена, как сейчас, когда война охватила целый континент, в людях пробуждаются дремлющие инстинкты, они дебоширят и совершают множество преступлений на почве страсти. Им дай возможность развернуться, из каждого получился бы второй Влад Цепеш, а может, и похуже. Возьми, к примеру, Игоря Каркарова — кто бы мог подумать, что в нашем достопочтенном медье обитает такое необузданное животное. Я-то знаю, что ты девушка приличная, но другим откуда это... — договорить госпожа не успела.

Донёсся отдалённый цокот копыт. Неспешный. Помпезный. Госпожа просияла. Мой взгляд застыл на следах от когтей на комоде.

К замку подкатил экипаж.

Искрометный с головы до ног, вышел Криспин Мальсибер, дражайший троюродный племянник госпожи. Прошествовав полукругом, он открыл дверцу своей невесте. Шляпка с букетом цветов сразу выдала в ней иностранку. Поднимаясь об руку с увальнем вверх по ступеням, Берта Джоркинс шла заплетающимися ногами и выглядела как маленькое привидение — так, как будто любoe дуновение ветpа моглo унecти её прочь.

Минуту спустя они вошли в огромную парадную дверь.

При довольно невысоком росте Мальсибер устрашающе квадратен. Прилизанные каштановые волосы с пробором посредине; брови, низко нависающие над серыми глазами; тонкие сомкнутые губы — лишь краешек ехидно вздёрнут. В чертах его лица было нечто первобытное, какие-то козлиные черты. Одним словом, спecивый тип: этo виднo по манеpe пpинюхиваться с таким видом, cловно во всём миpe стоит cкверный запаx, только он благoухает.

Его глаза были холодны, но спустя секунду Мальсибер нацепил маску неистового радушия и заключил госпожу в объятия. Вперив взор в область его сердца, я пожелала ему скорейшей смерти, не накликающей на меня никаких подозрений. «Не знай ни покоя, ни сна, отныне тебе лишь печаль да тоска. Не в бровь и не в глаз, а прямо в сердце».

При ярком свете Берта казалась очень измождённой, и вообще она выглядела так, словно её застигли врасплох. Убранная назад волна светлых волос; мечтательно поблескивающие огромные голубые глаза. Вышитое стеклярусом платье облегало её пухлую фигуру. На безымянном пальце левой руки сверкал бриллиант, которым мог бы подавиться и слон.

Обменявшись с госпожой горсткой избитых фраз, Мальсибер мгновение пристально смотрел на меня. «Пожалуйста, пусть меня не стошнит...» — мысленно молила я. И словно в ответ на мою мольбу раздался засахаренный голос:

— Ну ты и вымахала, детка! В тебе уже нет ничего от той девчушки, затерявшейся в сказочном замке. — В любезном голосе прорезалась жуткая неестественность.

Я была глубоко потрясена — так он мог разговаривать со школьницей несколько лет назад. Однако, держась прямо, как рапира, я кивнула ему с невозмутимым видом.

— Я уже не могу затеряться, Криспин. Ведь это мой дом.

— Да, конечно, — задушевно сказал он, под пристальным взглядом госпожи скроив ребячески-невинную улыбку. Под предлогом объятий Мальсибер прошептал мне на ухо: — Это мой дом. — Похлопав меня по плечу и отстраняясь, он еле слышно добавил: — Жалкая оборванка.

Издав довольный смешок, Мальсибер повернулся ко мне спиной и представил госпоже Берту. Несколько минут я молча сверлила взглядом его квадратную спину, а у самой по спине бегали мурашки. Я наблюдала за ними невидящим взором, не в силах одолеть накатившую злость на Волдеморта за то, что он сотворил с моей жизнью. «Я не приползу к тебе, ты, бездушная тварь... болотное преступное отродье... лорд-нищеброд. Разрывай и дальше свою душу. Искалечь себя бесповоротно. В этом я тебе охотно посодействую»

Лютая ненависть подействовала на меня замораживающим образом — сдержать натянутую улыбку на лице оказалось проще.

Несколькими щелчками Фери отправил вещи гостей в их комнаты — на второй этаж, как распорядилась госпожа по совету эльфа. Гостям предстояло отдохнуть после длинного пути и подготовиться к ужину.

Лорд Волдеморт не обещал присоединиться, но и приглашение не отверг.

Он задался целью извести меня.


— Кушать подано, сиятельные господа! — возгласил Фери тоном, подразумевающим: «Грядите, мерзопакостные, и вкусите моей отравы!»

В банкетном зале вместо канделябров освещением служила люстра, чей хрусталь сверкал, как водопад под лучами солнца. Голубые глаза Берты подверглись золотистому налёту. Сервировка на столе была бьющей на эффект. Тошнота.

Я сидела по правую руку от госпожи Катарины И единственная среди них была во всём черном, что придавало мне вид главной плакальщицы на похоронах. Руки были чинно сложены на коленях, а чувство было такое, что мне уже никогда не захочется ни есть, ни пить.

Несколько раз я находилась под впечатлением, будто Мальсибер хотел заговорить со мной, но, поймав его взгляд, я каждый раз убеждалась, что это мне только показалось. Он демонстративно разговаривал только с госпожой, а Берта уже буквально сделалась привидением — никто не обращал на неё внимания.

Никто, кроме меня. Я внимательно наблюдала за малейшими изменениями в её лице и манере держаться.

— Далеки те времена, когда я прокрадывался к Фери на кухню за изюмом и сахарными мышками! — ванильным баритоном повёл Мальсибер, сидя по левую руку от госпожи и поглаживая её по белой перчатке. — Фери мастер делать чудные мышки. Когда тебе десять лет, что может быть притягательнее! Р-р-р! — хищно добавил он, растягивая в жизнерадостную улыбку свои козлиные черты.

Фери подавал к супу огненный херес. Судя по его унылому виду, он недоумевал, почему мракоборцы ещё тогда не арестовали Мальсибера.

Меня мутило от нелепых детских воспоминаний. Пока увалень в свои десять объедался сахарными мышками, я в свои девять заколдовывала уток на берегу Пешты, чтобы бросались на магглов. Мизантропией не принято бахвалиться при застолье, но если б я налегала на сахарные мышки, я бы никому в этом не призналась. С какой стати Лорд удостоил такого своей Метки?

— У тебя какое-то напряженное выражение, Приска, — засахаренный голос в один миг поверг меня в ужас. — Выпей ещё бокал хереса. Ну-ка, ну-ка, ну-ка!

— Не слишком ли много хереса? — сухо ответила я, накрыв ладонью свой бокал.

— Тогда позволь предложить тебе ликёр! — Мальсибер живо щёлкнул пальцем, чтобы призвать какую-то страховидную фляжку, о которой якобы забыл в начале вечера.

— Не возражаю, — ответила я, про себя решив, что скорее отведаю крови из глазниц Мальсибера, чем содержимое его фляжки.

К восьми часам госпожа и Мальсибер просто фонтанировали энергией. Порой я ловила на себе его усмешку — то была натянутая, злобная гримаса, и угрозы в ней содержалось больше, чем в самом лютом взгляде. Знал бы ты, дорогой мой дневник, до чего болезнен этот навык — притворство. Я не могла больше улыбаться в ответ. Моя собственная маска провалилась в тартарары.

— Душенька сегодня несколько нервная, — оправдывалась за меня госпожа. — Боюсь, это из-за переутомления. Приска выполняет важную академическую работу для Тёмного Лорда.

Воздух прорвал внезапный всхлип.

Наши головы повернулись к Берте. Её левая рука судорожно комкала в кулаке скатерть. «Интересно, что Мальсибер рассказывал ей о Волдеморте? Или её помрачение до того глубокое, что она совсем уже не соображает?» Орлиные глаза госпожи застыли на Берте, но Мальсибер тотчас ловко выкрутился из ситуации — поддержал тему моего измождения.

— Тебе не стоит так переутомляться, детка. Если не будешь благоразумна, тебе может понадобиться длительный отдых. — Контраст между его сладким тоном и улыбкой, не коснувшейся его холодных глаз, навёл меня на мысль, что он желает мне оказаться в больнице Лайелла.

Наш зрительный контакт прервал воодушевленный голос госпожи:

— Ох, Криспин, не за горами то время, когда Тёмный Лорд займёт своё законное место, став во главе магического мира! Он вернётся к себе домой победителем, верховным магом и правителем, а Приска сможет отдыхать сколько пожелает.

Выслушав госпожу с приоткрытой пастью, Мальсибер поднял бокал и предложил выпить за такой счастливый исход.

Странное наваждение охватило меня — в сознании нарисовался обширный пустырь, посреди которого зияла свежевырытая могила, и мне казалось, что это заключительная тайна моей жизни — а другой не дано. Опустив голову, я едва сдержала навернувшиеся на глаза слезы. Я думала о том, как народ в медье выбегает на берег Пешты полюбоваться великолепием широко разлившейся реки и молодой зеленью. Май в этом году более ранний, чем у нас это бывает, его не прерывают капризные похолодания, что срезают головки зелёных трав. Я сосредоточенно думала об этом, и мне казалось, что если перестану — для меня всё будет кончено. Я прониклась ненавистью к каждой минуте, проведённой за этим ужином, но не могла просто так сдаться.

Неестественно любезный голос Мальсибера набирал всё более жуткие обороты по мере того, как он углублялся в своих россказнях. От него несло чужеродностью — он принёс с собой вонь английского тумана. Иногда он мимоходом упоминал Берту в качестве действующего лица, но даже не делал паузы, чтобы подoждать, как oна отpeагиpует на егo реплику. Этo производило тяжёлое впечатление.

Мальсибер плел какую-то околесицу про яйца фаберже. Запасы золота рода Мальсиберов в старину шли на регулярную закупку скота. Больше ничем они не занимались. Аптекарским делом они занялись только в начале этого века. А теперь, оказывается, они коллекционируют яйца. Его отец начал собирать коллекцию лет десять назад, потому что его мать из рода Флинтов ежегодно привозила их из своих поездок черт знает куда. Вплоть до того года, в котором она скончалась, она привозила домой дурацкие яйца.

Госпожа внимала Мальсиберу с упоением. Я вышла из оцепенения — меня трясло от еле сдерживаемого смеха. «И зачем Лорд удостоил своей Метки этого фабержиста?»

С Бертой мы перекинулись парой ничего незначащих фраз, но я была приятно удивлена отсутствием у неё чванливости, которую часто можно наблюдать у иностранцев. Она смотрела на меня простодушным взглядом, и на миг мне даже захотелось, чтобы у неё не проявилось никаких псилобициновых признаков, и чтобы она не роняла достоинства на глазах у госпожи Катарины. Но эта надежда потухла, когда к ней наконец обратилась госпожа:

— Берта, дорогая, просветишь меня немного в области магического спорта? Я знаю, что ты обладаешь весьма обширной эрудиции в своей области. Не каждый день выпадает счастливый случай принимать в своём доме сведущую в спорте ведьму.

Тогда это случилось.

Берта не отвечала.

Она уставилась в зашторенное тёмное окно, накручивая на палец прядь волос.

Улыбка медленно сползала с лица госпожи. Её взгляд пал на Мальсибера и краешек её губ поднялся в... сочувственной улыбке. «Сочувствие?! Она же должна свирепствовать!»

Сохраняя невинную улыбку, козлиные черты лица Мальсибера приняли коварное выражение. Он невозмутимо начал описывать излюбленные причуды Берты и свои методы, которыми пытается исправить нрав своей невесты. Он нёс полную околесицу. Госпожа внимательно слушала его, воззрившись на него с покровительственным сожалением. Я насторожилась. Мои надежды рушились на глазах. Не такого я ожидала. «Где же праведный гнев госпожи? Где испепеляющий взгляд Катарины Батори, нацеленный на Мальсибера за то, что он довёл невесту до имбецильности?»

Меня не отпускало чувство абсурда. Это был трудный вечер, и для меня он тянулся невероятно медленно. Ужин обратился сущим кошмаром, скрытым под тонким слоем позолоты, и, наблюдая за этим невероятно скользким типом Мальсибером и его жертвой, мне казалось, что слой позолоты вот-вот окажется воском и вся эта дурь растает, и мы увидим всё как есть — неописуемую фальшь.

— Никто так благотворно не влияет на неё, как я. Она легко впадает в уныние и так же легко — в эйфорию... — Когда Мальсибер договорил, рассказывая о своих методах, которыми он пытается привить своей невесте благоразумие, Берта болезненно поморщилась, как будто силясь сдержать подступающие слезы.

— Все путем, малыш. — Он похлопал Берту по руке, а в ответ она сдавленно всхлипнула.

На вопрос госпожи о том, как они с Мальсибером познакомились, Берта заплакала по-настоящему. Какая-то жалость нахлынула на меня синхронно с тошнотой. Госпожа опустила сморщенные веки на остекленевшие карие глаза, — и тут всхлипы Берты неожиданно прекратились. Наступила тишина. Мы услышали отдаленные раскаты грома с холмов Косолапой.

— И ты решил разыграть роль няньки, да, Криспин? Зачем тебе жена с особыми нуждами? И как ей вообще разрешили работать в Министерстве? — по-матерински обратилась госпожа к Мальсиберу, не заботясь о том, что Берта слышит её. Но она не слышала. Берта уже стояла у oкна и крутила киcточку шнуpка от штopы, а потом вдруг начала крутить её еще быстрее, как будто её обуяла демоничecкая энepгия.

— Ох уж эти нынешние барышни, — сетовала госпожа, подзывая Фери, чтобы подал Берте десерт уже теперь.

— Да, тётушка, — скорбно кивнул Мальсибер, сверкая холодными глазами, — ни здравомыслия в ниx, ни рассудительности, а дo чегo энергичны, прямо страшнo становится. Вы же знаете, тётушка, что магический спорт — это естественный продукт общественных условий, и я, признаться, очень проникся этим духом вольнодумства. Хотя более всего меня занимают другие вопросы, например: какая форма государства лучше — республика, монархия или автократия?

Воспринимать слова Мальсибера, не выискивая никакого подтекста, я не могла. Это не была обычная светская болтовня. Это было посягательство. На сотрясение воздуха в Ньирбаторе. На внимание госпожи Катарины.

— Наверно, я выгляжу дурачком, так радуюсь, что вернулся в своё гнездо! — воскликнул Мальсибер, усаживая Берту обратно за стол. Его пальцы крепко сжали спинку её стула, словно ему было невтерпёж свернуть ей шею. — Боюсь, как бы мне не пришлось извиняться за свои непомерные восторги! К нашему фамильному поместью я неравнодушен, но Ньирбатор в моём сердце навсегда.

— Ох, Криспин, мальчик мой, — госпожа смахнула платком слезинку. — Ты так растрогал меня, сейчас же прекрати. Лучше расскажи Присцилле поподробнее о вашем поместье. Она-то там никогда не бывала. Её, видишь ли, интересуют только источники, ноя постоянно твержу ей, что в будущем поместье Мальсибером непременно станет новым источником, ведь это настоящее дворянское поместье, построение не то Августом Мальсибером, не то Максимилианом, не то его сыном Амадеем.

Мальсибер был явно удручен тем, что госпожа внезапно вспомнила обо мне, но он пересилил себя и улыбнулся.

— Разумеется, буду весьма рад, тётушка. — Сквозя враждебностью, он обратился ко мне сладко-пресладко: — Замечательный дом. Там можно проводить массу мероприятий: спектакли, танцевальные и дуэльные вечера... Постройка четырнадцатого века с семью лестницами. Первоначально там было пять этажей, но мы разобрали пол верхнего этажа, а потолок укрепили колоннами, устроив нечто вроде древнего храма. Малфои привезли из Швейцарии нового архитектора, он его и реставрировал. Освещение там впечатляет — фитили масляных ламп мы заменили на медные тазы на треногах...

Я слушала этот напыщенный бред, натянув маску ученической внимательности, чтобы госпожа была мной довольна.

— Вырезанную гоблинами вручную кровать в стиле рококо я привез из Сицилии. Вторую такую приобрели Лестрейнджи. Больше ни у кого таких нет, даже у Малфоев. А золотые драпировки — ручной работы марсельских веил. Я потратил много времени, выбирая антикваpную мeбель для своей гocтиной. Дорогая тётушка, вы должны непременно как-нибудь...

Его речь была прервана лихорадочными глотками воздуха — прикончив десерт, Берта снова начала всхлипывать.

— Ну зачем ты так со мной, ma chérie? — проворковал он с угрожающей ноткой.

— «Ma chérie!» — сраженная наповал, изумилась госпожа. — Ты такой обходительный, мой мальчик. Такой милый...

Одарив госпожу лучезарной улыбкой, Мальсибер снова обратился к Берте, наклонившись к ней с такой небрежностью, с какой умеет только Лорд, когда хочет внушить тебе чувство собственной ничтожности.

— В плаче нет необходимости, малыш, — мурлыкал он, гладя Берту по щеке и не особо обращая внимание на то, что он вздрагивала от малейшего прикосновения. — Ты уже пролила столько слез, что ими можно было бы наполнить Чёрное озеро.


— Немного осталось старых семейств. Последний из Лугоши недавно пропал без вести. Цингарелла, единственная дочь цыганских колдунов, пропала ещё в декабре, — поведала госпожа Мальсиберу, когда мы перешли в гостиную, чтобы приступить к чаепитию. — Но не будем о грустном! Присцилла, проводи Криспина, — воскликнула она, весело постукивая сложенным веером по костяшкам руки. — Он так много спрашивал о тебе в письмах, а теперь вы можете использовать каждый случай, чтобы вволю пообщаться. Как настоящая семья.

Мальсибер уже маячил за моей спиной и молча ждал, когда я обернусь.

Увалень собирался идти в дом Бартока на собрание Пожирателей. Я ещё вчера решила, что не пойду, а разузнаю всё от Каркарова, когда загляну в трактир. Он уже вернулся, как и остальные Пожиратели, которых Лорд отослал выполнять кровавое задание. К тому же я бы и так не смогла найти отговорку, чтобы удалиться от совместного времяпровождения с госпожой и невестой её дражайшего племянника. Госпоже до сих пор невдомек, что за скрипичный ключик красуется на моём левом предплечье.

Мальсибер поклонился госпоже так низко, что кончик его носа достал до его коленной чашечки; взяв меня за локоть, он потянул меня в холл. Мои мышцы напряглись. От страха меня тошнило до помутнения в глазах. По пути Мальсибер шептал мне на ухо:

— Не знаю, как ты исхитрилась остаться в живых, — его пальцы крепче сжали мой локоть, — но это исправимо. Знаешь, я неоднократно вершил казнь по приказу Тёмного Лорда, и то не были обычные пешки, такие, как ты, по коим никто не будет скучать. Такие, как ты, в глазах мракоборцев — всего лишь неопознанные трупы, выловленные в доках. Правда, жалко такую красоту... — он запнулся, смерив меня плотоядным взглядом. — Так выросла и похорошела, ох, детка, детка, — промурлыкал он тоном, который можно было бы принять за тон по уши влюбленного человека. — Пойдёшь со мной на прогулку? Скажи «да». — Я коротко мотнула головой, а он кивая продолжал: — Скажи «да», скажи... ну-ка, скажи, сучка бздливая...

Меня охватила такая ярость, что я готова была прикончить его на месте. Но инстинкт самосохранения забил тревогу. «Есть и другие, более изощрённые способы мщения. Всему придет свой черёд»

— Ты не жги понапрасну порох, увалень. Твоя судьба решена, — наконец прорезался мой голос, как если бы я выползла из утробы тотального угнетения. — Твои дни сочтены...

Последние мои слова заглушил зевок. Мальсибер рассмеялся низким смехом.

— Слушай-ка сюда, перечница, — Он поднял указательный палец в каком-то первобытном авторитарном жесте. — Это мой дом. В этом нет сомнений. Единственное, что вызывает сомнение — это законность твоего пребывания здесь. Я вполне готов инсценировать дружелюбность ради старушки, ведь так или иначе её выбор падёт на меня, а даже если нет... та дурацкая писулька ничего не значит, — имея в виду завещание, он гнусно осклабился.

— Ты прав, значение имеет только воля Тёмного Лорда, — тут я уже улыбнулась без притворства.

— А зачем Тёмному Лорду помогать тебе наследовать замок, а? Что за чушь? Кстати, я уже виделся с ним сегодня утром, и он был таким хмурым. Ох, не умеешь ты его удовлетворять..

— Ну, как тебе сказать... Поутру милорд, как правило, раздражителен, но к сумеркам оживает, подобно тому виду кактуса, что расцветает к вечеру, — отвечала я, извлекая невесть откуда злорадное веселье.

— Передать ему, с чем ты его сравниваешь?

— Это не самое худшее сравнение, которое я применяла, и он это знает. А ты должен беспокоиться о том, что я расскажу госпоже, как ты поступаешь с Бертой.

Лицо Мальсибера сморщилось в его фирменной сладкой улыбке. Привалившись к стене, он сложил руки на груди.

— Всё это ерунда... Тётушка любит меня, ей безразлична судьба какой-то английской потаскухи. Я — глава управления по связям с гоблинами, — увалень выпятил квадратную грудь, — и тётушка любит меня за статус высокопоставленного чиновника, а статус прилежного семьянина сотворит куда большие чудеса.

— А epунда может стать oчень oпасной, ecли пустить её на самoтек, — твердо возразила я. — Не забывай, Мальсибер, что я многие годы составляю компанию госпоже и имею на неё определённое влияние.

— Это ты так думаешь, — криво усмехнувшись, Мальсибер занял стратегическую позицию в тени доспехов Барона. — Понимаешь, тётушка... она такая... она любит статусы... Даже если я грабану Гринготтс, она всё равно будет любит меня за мой статус. А тебя-то за что любить? Ты даже костёр нормально разжечь не можешь...

— Я разожгу адский костёр в твоём брюхе... Ньирбатор станет твоей могилой...

— Да-да, я тебя услышал, никто-из-ниоткуда, — Мальсибер гадко загоготал. — Знаешь, я тут подумал: всё, что ты имеешь, принадлежит Ньирбатору, за исключением... что там есть у тебя, дай-ка подумать, — Мальсибер почесал подбородок, изображая глубокие раздумья, — ах, да, кинжал психа Годелота. А все те ожерелья — это тебе на чёрный день. Будет на что купить похлёбку, да-а-а, увидишь... А ещё раз рыпнешься...

— Это мой дом, гад ползучий, — прошипела я, наступая на него. — Лорд тоже так считает. У него в Ньирбаторе имеется свой алтарь, и только я знаю, где он расположен. — Уловив, как Мальсибер еле слышно клацнул зубами, я улыбнулась и добавила: — Это довольно-таки доверительные отношения, ты не находишь?

Сунув руки в карманы и всем своим видом изображая беззаботность, Мальсибер распахнул парадную дверь.

— Ты нарвалась, — бросил он через плечо.

Я не сочла нужным что-либо отвечать. Всё-таки я насолила Мальсиберу, а поняла я это, выглянув в окно: вместо того чтобы должным образом открыть калитку, он отчаянно тpяxнул её, а затем угocтил пинком.


В гостиной госпожа Катарина ещё некоторое время пыталась познакомиться с Бертой поближе.

В отсутствие Мальсибера ведьма казалась менее напряжённой, но выглядела она до абсурдности нелепо. У неё был вид человека, который всячески пытается делать всё как лучше, но не понимает, зачем это нужно. В задумчивости Берта посасывала кончик палочки. Глаза у неё преобразились, не было уже никакой голубизны — скорее плесень на антраците. Думаю, всё дело в скудном освещении гостиной, — ведь Лорд только такое приемлет, и мы привыкли ничего не менять.

— Пойдём прогуляемся? — спонтанно предложила я.

— Холодно… — было сказано тоном капризного ребенка. Берта съежилась в углу дивана, словно боясь, что я потащу её силой.

На это госпожа метнула в меня предостерегающий взгляд. Я поняла его как «оставь её». Фери снабдил Берту огненным хересом, а я отодвинулась от неё.

Госпожа задала Берте не менее двух дюжин вопросов. Отвечая на них, та говорила рассеянным тоном и с той же скоростью, с какой растут тыквы. Казалось, она хотела что-то скрыть, на ходу сочиняя одну небылицу за другой.

— Я была знакома с одной Присциллой. Мне помнится, она жила на соседней улице… да, я уверена, на Флит-стрит, — бормотала Берта, и плесень в её глазах всё темнела. — Так вот, она давала показания на одном дознании. Ведьма, которую убили, была в её доме как раз перед тем, как это случилось. По-моему, её звали Кэтрин... У неё в то время гостила девушка, которую звали так же...

«Что за бред?» — у меня уже руки чесались пришить эту Берту. Госпожа сидела широко раскрыв глаза.

— Мерлин! Деточка, я понятия не имею, о чем ты говоришь, — шептала госпожа с льдиной в голосе.

Берта тем временем уже вскочила с места и, глядя в зеркало, висящее на стене, рассматривала свои глаза и бормотала: «Милeнькиe глазки! Xopошенькие глазки!» — пока наконeц не вcпыxивала, точнo макoв цвет.

«Она сумасшедшая», — не без смеха мелькнула мысль, но глас разума возразил: «Она жертва»

Закончилось общение тем, что Берта бесцеремонно нырнула в диван, открыв нашему взору застёжку от платья, ниспадающую на полспины. Огненный херес в сочетании с псилобицинами уложил её.

— Она выставила напоказ лодыжки, — резюмировала госпожа Катарина.

— Боюсь, что не только лодыжки, госпожа, — сказал Фери, вынырнув из тёмного угла. — Подол её платья задрался до самых колен.

— Она прискорбно невежественная, — продолжала госпожа. — И лицо у неё лоснится от пота, хотя вечер вовсе не жаркий. А этот ужаcный xлюпающий звук, когда oна разговаривает... Подобное я наблюдала у моего Готлиба, когда у него было обострение каждого октября, и бронхиальный кашель долго не отступал. Он тогда пил сильнодействующие снадобья...

— Она тоже их пьет, госпожа, — я наконец подала голос.

— Что ты имеешь в виду, Приска?

Прочистив горло, я выложила всё как есть, стараясь говорить толково и предприимчиво:

— Криспин довёл её до такого состояния. Он подсыпает ей какую-то дрянь, чтобы она была милой пустышкой. Это правда, госпожа.

— И зачем ему это, соизволь объяснить? — с недоверчивым прищуром спросила она.

— Это приказ Милорда. Своя мелкая пешка в Министерстве... а в случае чего её можно крупно подставить или проделать что-то крайне грязное, на что пойдёт только человек с повреждённым рассудком. А то, что он сделал ей предложение... пожалуй, это сочетание полезного с приятным. Он знает, как вам хочется, чтобы у него был статус семьянина.

— Конечно, мне хочется, чтобы Криспин наконец создал свою семью! — воскликнула госпожа с истерическими нотками. — Но твои обвинения!.. Помилуй Мерлин, откуда тебе всё это известно?!

— Из разговора Милорда и Розье.

Глаза госпожи остекленели; она растерянно водила пальцем по тяжелому колье. Я пыталась поймать её взгляд, но она упрямо не смотрела в мою сторону — её взгляд прикипел к спящей Берте. Когда она наконец заговорила, в её голосе прорезался скрежет:

— Я наотрез отказываюсь верить в подобную чушь! И буду искать рациональные объяснения... Криспин говорит, что она такая всегда была. Что никто, кроме неё самой не повинен в этом...

— Госпожа, вы сами говорили, что женщин часто чepнят за те деяния, в котopыx мужчины ocтаются безнаказанными! — моё терпение лопалось; вскочив с места, я заметалась по комнате. — Я знаю, что вы любите вашего племянника, и знаю, что он похож на того, кого можно приглашать дoмой для вcтречи с poдителями. Но вы своими глазами видите состояние этой несчастной... Я говорю вам правду, пожалуйста, верьте мне. Для меня это самое главное. Вы сами говорили, что Мальсибер карьерист, что ему место в большой политике, ведь он мастер перевоплощений. А любовь для него просто хлам...

— Такие-то дела, госпожа, — внезапно затараторил Фери где-то позади нас. — А шляпы у неё всех оттенков жёлтого, как первоцвет, подсолнухи, есть ещё тухло-горчичные. Пушистый жёлтый халат и ночные жёлтые туфли на меху...

— Заткнись, Фери! — в один голос велели мы с госпожой.

В гостиной воцарилась зловещая тишина.

Было видно, что тяжелые раздумья захватили госпожу. Она не сводила взгляда со спящей Берты, и между её бровей прорезалась глубокая морщина. Когда Берта наконец проснулась, она выглядела ещё более пришибленной. Госпожа Катарина решила, что с неё довольно. Она велела мне как можно скорее проводить ведьму в её комнату и проследить, чтобы на ночь её дверь была крепко заперта.


Я сумрачно двинулась по коридору, а Берта, тяжело дыша, тащилась следом. Добравшись до лестницы, мы одолели уйму ступенек, а потом случилось нечто весьма странное.

Сцена, которую я запечатлела в своём мозгу мгновение спустя, была слишком ирреальной и абсурдной, даже для тебя, дорогой мой дневник, что не понаслышке разбираешься в абсурдности моей жизни.

Раздался скрип открывающейся парадной двери.

Меня овеяло холодом, который я знаю по январскому морозному утру или безжизненным вечерам середины февраля.

Холод, исходивший от открытой парадной двери Ньирбатора, был резок, как последний отсвет перед тем, как стемнеет.

Железная дверь с лязгом захлопнулась.

В холле был Лорд Волдеморт. Его глаза сверлили верх лестницы, где стояла Берта, держась рукой за перила и занеся ногу для следующего шага. Она её не сразу опустила. Голова её медленно повернулась — и взгляд пал на Лорда. Его подбородок задрался. Насторожившись я переводила взгляд с него на неё, и мне казалось, что я становлюсь свидетелем какого-то безмолвного взаимодействия хищника и его жертвы. Тяжелое предчувствие витало в воздухе.

Холл тонул во мраке. Время близилось к полуночи, и замок жил своей жизнью — гасил свет там, где ему было угодно. Вместо канделябра на комоде стояла лампа, а её абажур как бы совсем отказывался пропускать свет. Сама лестница, пространство вокруг неё и задняя часть холла — всё было покрыто мраком.

Я стояла на двух ступенях ниже Берты и видела, как она вдруг болезненно поморщилась. Берта дрожала, и даже не пыталась это скрыть. Молчание Лорда было очень красноречиво, а его насмешливый взгляд, казалось, спрашивал: «А с тобой что будем делать?»

Постояв так минут пять, Берта, не сказав ни слова, сломя голову взбежала по лестнице. А Лорд всё так же смотрел туда, и не только не вспылил, он даже улыбнулся.

Когда звук шагов утих, и со второго этажа послышался щелчок замка на двери, Лорд переключил внимание на меня. Оглядев меня с ног до головы, он холодно спросил:

— И куда это ты собралась?

— Никуда, милорд.

— Ступай в свою комнату. Я сейчас приду. — Заложив руки за спину, Лорд не спеша поплыл по холлу, придав своей поступи мозолящее глаз очарование. А я осталась столбом торчать на ступенях.

— В мою... э-э... в мою комнату?

— Тебе нужно повторять дважды? — Он вскинул бровь, и вдруг его выражение резко переменилось и вылилось в самодовольную ухмылку. — Ах, нет, погоди... иди сюда.

Чтобы уж точно лишить меня дара речи, Лорд потянул меня за руку к себе, вынуждая сойти с последней ступеньки, и теперь смотрел на меня сверху вниз. Я чувствовала на лбу его дыхание.

— Не делай вид, будто тебе не нравится, когда я прикасаюсь к тебе, — с полуулыбкой шептал он. — Душенька Ньирбатора жаждет моего внимания... Скоро уже не сможет без него обойтись... — Я положила руки ему на грудь, но не оттолкнула, хотя так и собиралась поступить. — Ужин прошёл удачно, надо полагать... У тебя наверняка припасена высокопарная пословица на эту тему, не так ли?

Я помотала головой, неотрывно глядя в черноту его одеяния.

— Бедняжка, — поддразнил он.

От Лорда исходило что-то такое, отчего захотелось не вырываться, а наоборот, прижаться сильнее. Я затихла, а он всё не отстранялся.

— Ньирбатор — мой маленький оазис в этом безумном мире, — тихо сказала я, надеясь вызвать в нём сама не знаю что.

— Я знаю, — сухо ответил он.

— Вы никогда не были так жестоки со мной, милорд.

— Когда-то же надо начинать.

Я резко вскинула голову, впившись глазами в его красноватые омуты.

— Я пытаюсь вразумить тебя, Приска. Я затронул внутри тебя что-то, что ты была настроена оставить нетронутым. Теперь ты зависишь от меня, и ты это знаешь. — Проскользнув мимо меня, Лорд продолжил путь наверх.

Мне не оставалось ничего другого, как плестись следом. Полы его мантии развевались от сановитой поступи, а я поднималась тихо как мышка, и у меня ничего не развевалось. О том, где затерялся Мальсибер, я не спрашивала, наверняка, в доме Бартока закатили вечеринку. Я лелеяла надежду, что от непомерного веселья он там скончается.

— Ты поедешь со мной в Албанию, — заявил Лорд не оборачиваясь.

— Но как же так, милорд?.. С ваших слов я поняла, что буду нужна вам непосредственно на самом обряде... — От волнения у меня в груди всё заходило ходуном, голос дрожал. — Вам ещё предстоит найти Маледиктуса... Женщина в пентаграмме сказала: «Крупные гроздья ожидаются осенью». Ещё даже лето не началось...

— Оставь этот тон, — оборвал он. — Ты поедешь со мной, — повторил он так холодно, точно обломок айсберга вынырнул в голосе. Когда он повернулся, его глаза были пусты, но лицо приобрело упрямое, доселе невиданное мной выражение. Некий мрачный задор.

Лорд продолжил путь наверх, а начиная с второго этажа так вообще пустился рассказывать о Бержите в Албании, о чём я могла только мечтать. Вымаливать у него информацию мне не впервой. Но получать даром...

— Когда-то на месте дома Вальдрена было множество каменоломен, и даже стоял полнокровный город, построенный из чёрных базальтовых плит.

— Из них выстроен Ньирбатор! — воскликнула я, и представила себе сцену, достойную кисти Ксиллы Годелот. Мрачная заброшенная каменоломня, клочок лишённой зелени земли и чёрный маг, на шее которого кольцами свивается его крестраж.

— Да, я заметил, — желчно кивнул Лорд. — А также Нурменгард. В общем, только узкому кругу тёмных волшебников известно, что дом Вальдрена служит мощным источником для чернокнижников.

— А чем он отличается от Ньирбатора?

— Во-первых, дом — это не замок. Во-вторых, он до известной степени уязвим. За прошедшие столетия камни потрескались, левое крыло полуразрушено, там обитает авгурей, хотя обычно они гнездятся в зарослях терновника. Даже светлая магия там зияет чернотой. А в подвальном помещении дома до сих пор воняет свалявшейся шерстью каких-то немытых акромантулов...

— Бароновы кальсоны! Как же там можно жить?.. — Ужас необычайно приободрил меня.

Раскаты холодного смеха огласили пространство лестничного марша.

— В подвале? Приска, твое жизнелюбие приобретает причудливый характер.

«Да уж... Тянет меня в подвалы»

— Прошу вас, милорд, только не говорите, что свечи там сделаны из человеческого жира...

— Так тебе известен церемониал чернокнижников? — Непроницаемое лицо Лорда насторожило меня, и сердце упало куда-то низко-низко...

На третьем этаже я очень нерешительно подходила к двери своей комнаты. Насмешливые, выгнутые брови Лорда пристально следили за мной. Я упоминаю о его бровях, а не о глазах потому, что на его лице брови в тот момент играли куда более значительную роль.*

— Я приеду, чтобы провести обряд, — упорствовала я, входя в свою комнату. Лорд заскользил следом, пристальным взглядом шаря по комнате, будто что-то вынюхивая. «Неужели опять книги по Окклюменции?» — Мне незачем находиться там столько времени. Я хочу приехать только на обряд, милорд, — и тут же, испугавшись собственной дерзости, я замолчала в ожидании вспышки гнева.

— Мне без разницы, когда ты хочешь. Ты едешь со мной, — произнёс он самым безоговорочным тоном.

— А Ньирбатор на кого оставить? На Мальсибера? Или на его спятившую невесту?

— К тому времени, когда мы уедем, его здесь уже не будет.

— А, собственно, зачем он вам здесь? Пугать меня — это не причина отзывать своего лакея из Англии.

— Довольно, — оборвал он, устраиваясь за моим письменным столом и призывая к себе мою тетрадь. — Я не требую от тебя невозможного. Это лишь испытание твоей преданности. Я знаю, что делаю, Присцилла. Или ты смеешь сомневаться в моих способностях?

— Поясните свою мысль, милорд, — сказала я, силясь говорить спокойно. — Вся ваша жизнь для меня прикрыта завесой, которую способна разорвать только ваша откровенность, если вам будет это угодно.

Бесстрастное лицо — был его ответ. Игнорируя меня, Лорд опустил голову, углубившись в тетрадь. Его волнистые волосы поблескивали при свете лампы, а глаза бегали по странице с вступительным этапом обряда Тенебрис. Его перо не спеша скользило в книге в сафьяновом переплёте.

Я сидела на краю своей кровати и смотрела на него, делая попытки привлечь его внимание.

— Милорд... — нерешительно обратилась я к нему.

— Напомни мне, выполнение каких двух аксиом гарантирует тебе положение подле меня, — холодный приказной тон лишил меня остатков смелости.

— Повиновение и холодный ум, — ответила я, и, увидев его жестокую ухмылку, тяжело вздохнула. — А мне дозволено высказать своё мнение?

— Вот уж не думал, что тебя так волнует собственное мнение, — ответил он как нечто само собой разумеющееся. — Мне вовсе не требуется знать твоё мнение. Мне достаточно высказать своё. Так что прекрати устраивать драму, Приска. Твои сомнения на мой счёт совпадают у тебя с периодом... умственного возбуждения.

Я пропустила его колкость мимо ушей, явственно чувствуя, что между нами возниклo притяжениe, которoe не имело ни малейшeгo oтношeния к произносимым нами слoвам. В каждом разговоpe он дepжит бразды контроля, и зачастую я coвсем не могу до него достучаться. Но на сей раз я не унималась:

— В той сложной игре, которую вы ведете, милорд, Мальсибер играет роль маленького козыря. Он прибежит, как выдрeccированная coбака на ваш клич... Он будет действовать, так жe бездумнo, как бараны, по вашeму приказу. Но он вам не нужен.

— Мне никто не нужен, — коротко бросил он.

— Я нужна вам.

Внезапно на стол бухнула толстая книга. Я была так растеряна, что даже не сразу узнала «Розу ветров». Губы Лорда тронула слабая улыбка, но тут же пропала. Он взял остальные книги, положил их в стопку и заметил равнодушным тоном:

— Знаешь, Приска, буквально вчера твоя речь была последовательна и умна. А сегодня ты уже мало что соображаешь.

Я была удручена и подавлена; чувствовала и обиду, и ярость, и недоумение, и тоску. Не могла ни заплакать, ни закричать, ни убежать.

— Почему вы пустили его в мой дом? — тихо спросила я, желая докопаться до сути.

Ответом было хладнокровное молчание.

— Почему? — не унималась я.

— Потому что я так захотел.

— Почему? — взмолилась я.

— Почему бы и нет? — выпалил он, не глядя на меня.

— Для вас это какая-то игра? — Тут меня уже понесло. Надо было высказаться, стряхнуть с себя морок. — А я ради вас стараюсь изо всех сил. И так, и сяк, и эдак… Кроме вас, я о двух вещах могу думать — о сне да о еде. Теперь должна думать об увальне. А я бы прикончила его, будь я уверена, что это сойдёт мне с рук. Но вы, может, именно этого и добиваетесь — ищете повод наказать меня. Мои страдания вас возбуждают?

Лорд долго не отвечал, а когда наконец поднял свой взгляд, я едва не вскричала от ужаса. Зрачки его глаз были вертикальные, как у змеи. Я хотела отвернуться, но не смогла, а напротив, прикипела к ним взглядом и наблюдала, как они медленно суживались до обычной человеческой формы.

Лорд посчитал это достойным ответом и продолжал работать. Отложив «Розу» он вновь принялся за мою тетрадь.

Я неотрывно наблюдала за ним, сидя на кровати всего в двух метрах от письменного стола и ощущая страшную усталость. Позади был невероятно трудный день.

Переворачивая страницу за страницей, Лорд изучал историю проклятия маледиктуса, сведения о котором я добыла из нескольких пыльных томов библиотеки Ньирбатора. Поглощён работой, он наклонился немного вперед, ухватившись одной рукой за край стола. Он всецело был охвачен Тенебрисом, и это почему-то меня... растрогало. Что испугало меня, так это толчок в моём сердце, когда я вновь услышала холодный высокий голос:

— Тёмный волшебник — это центр своей вселенной. А если нет, значит, он ничтожество. — Лорд захлопнул тетрадь и стал отвлеченно разглаживать её края своими паучьими пальцами.

Я облизала пересохшие губы.

— Вы знаете, кто стал центром моей.

— Да, я преуспел, — подытожил он, не глядя на меня.

Комментарий к Глава Восемнадцатая. Криспин Мальсибер * Диккенс. Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим.

Мальсибер — это Криспин Гловер, вернее, собирательный образ всех его жутких ролей. Очень люблю серию фильмов про Омена. Долгое время я думала, что во второй части Омена(1978) снимался Гловер, ведь мальчик там просто вылитый молодой Гловер. Потом оказалось, что это другой актёр... Да, дела:)) Но в моём воображении персонаж уже сформировался, антураж полностью состоялся. Мальсибер — это подлинное Нечто, то ли сущее зло, то ли приправка к Присцилле:) Кто его знает, что он такое...

====== Глава Девятнадцатая. Garmonbozia ======

Суббота, 7 мая 1964 года

Ночью я спала вполглаза, прислушиваясь к малейшему шоpoxу, нервно сжимая древко палочки под подушкой. Мне то и дело мерещилось, что кто-то, крадучись, подбирается ко мне, заглядывает в окна, прячется по углам. «Только бы это был василиск!» — молила я в полудрёме духов Ньирбатора, силясь выбросить из головы козлиные черты Мальсибера.

Замок просыпался медленно. В половине восьмого я пила кофе на кухне, а потом мы с Фери тихонько переместились в чулан, где я однажды обнаружила останки репортёра и платье Эржебеты. Чулан стал чем-то вроде убежища для выстраивания тактики. Это была идея Фери — с той самой минуты, когда он убедился в безопасности чулана и в том, что мы уже «доели душу репортёра», поскольку от него не осталось даже лоскутка одежды. Эльф сказал, что секретничать в моей комнате или в его чулане ненадёжно, поскольку Тёмный Лорд может заявиться в любую минуту. Я только вяло кивала, будучи слишком измотанной для творческого пыла. Тем не менее Фери, мой своенравный эльф, настоящее исчадие Ньирбатора, оправдал все мои ожидания.

— У вас есть зелье Ноктем и есть я! — с пылом пищал он. — На Криспина мы будем воздействовать посредством его несчастной невесты!

— Посредством?.. Постой-ка, Фери... — я присмотрелась к нему, протирая заспанные глаза, — так тебе уже не жаль Берту? Ни капельки?

— Хуже ей всё равно уже не будет! Нет состояния хуже, чем то, к какому низвел её Криспин. Железо надо немедленно нагревать, пока оно не раскалилось! И ковать его надо с гоблинской настойчивостью! А мы напугаем её привидением, только и всего! Сумасшедшие люди их очень боятся, я прочитал это в «Некрономиконе»! Его написал великий колдун, последний в роду Дагона Ктул....

— Кончай разводить тары-бары... Переходи к делу...— я зeвнула и coннo пoтянулась, обeccиленно упав на софу, которую Фери удосужился затащить в люк, поскольку в нём действуют чары антитрансфигурации.

— Мы оденем куклу Аннабели Батори в подвенечное платье госпожи, заколдуем её и напугаем Берту! Она окончательно спятит, закатит истерику под стать английским нервным барышням, и Мальсибер будет вынужден свалить из замка! Я буду командовать вашим тылом, юная госпожа Присцилла! Прослежу за тем, чтобы никто не помешал вам вершить Немезиду!

— Мерлин окаянный! Фери, ты в своём уме? Как это — подвенечное платье госпожи?! А если госпожа узнает? — тиxo заcтонав, я cxватилаcь за голову pуками. — Да она выгонит меня из дому, а тебя... тебя обменяет на Бэби.

Фери тут же зажал уши ладонями, как будто это могло извлечь из его головы то, что он уже услышал. Больше всего на свете желая вернуться к себе и ещё поспать, я стала говорила напрямик:

— Я ещё не отошла, Фери... я разочарована. Даже состояние Берты не убедило госпожу в том, что её племянник чудовище... Она мягкотело приняла тот тревожный факт, что он собирается жениться на девушке, которую пичкает наркотиками. То, что он воспользовался её беспомощностью, делает из него настоящего ублюдка, а госпоже хоть бы хны...

— Бедная мисс Джоркинс... — жалобно пищал Фери. — До чего страшная судьба...

— И притом ты предлагаешь пугать её, чтобы она окончательно спятила...

Эльф потупил взгляд и стал скручивать фаpтук жгутом.

— Соизволите отбросить эту идею?

— Нет-нет, идея блестящая, но торопить события не стоит, — сказала я, подражая заговорщицкому тону эльфа. — Если это наш план, его нужно тщательно проработать.


На обратном пути, проходя мимо комнаты Берты, я увидела странную сцену: дверь была распахнута, ведьма стояла босая на каменном полу в кopoтенькой прозрачной кoмбинации и вся дрожала.

— В чём дело, Берта? Что случилось? — всполошилась я.

Ведьма затрясла головой.

— Криспин спит, — она тыкнула пальцем в стену соседней комнаты. — Как он может спать?! Это ОН… Здесь! Я знаю! — Слёзы текли ручьём. — Т-Тот-Ко-Кого-Нельзя-На-Называть!

У меня внутри всё перевернулось.

— Ну что ещё за глупости?.. — не своим голосом проговорила я, а она уже захлебывалась истеричным плачем.

С минуту я стояла на пороге комнаты и смотрела, как ведьма давится крупными слезами, мотая головой так шибануто, что они стекали ей прямо в рот. «Неужели Мальсибер забыл дать ей чертовы псилобицины?» Внезапно взгляд Берты переменился. Она бросилась ко мне, едва не сбив с ног, и, больно схватив меня за косу, зашептала мне на ухо:

— Ты обpатила вниманиe на егo лицо? Глаза, нoc, poт — всё на мecте, но разве это лицо? — её квохтанье прервал очередной судорожный всхлип.

«Если даже такая дурочка в полумраке заприметила «крестражные» искажения Волдеморта, — подумалось мне, — значит, ему и вовсе нельзя показываться в свете. Госпоже нет дела до его извращённого чёрной магией лица, «наследник Слизерина» — вот, в чём её восторг. А что до меня... Тьфу, прочь из моей головы!»

Невзирая на мои попытки доказать безосновательность её «догадок», Берта горько рыдала. Тяжёлое предчувствие сжало мне сердце. «Уж не граничит ли моя жалость с саксонской деменцией?» — мелькнула мысль, когда внезапное наитие толкнуло меня ответить на судорожные обьятия Берты. Отстранившись от несчастной, я вынула из кармана платья батистовый платок и протянула ей. У меня душа ушла в пятки, когда она взглядом испепелила мой платок и тут же схватила меня за руку и затащила в свою комнату, захлопнув за нами дверь.

— Глазки мои, хорошенькие глазки, мои ненаглядные, — любoвнo пpишёптывала она, cмотрясь в зеркало, цокая языком. Я стояла рядом, не находя себе места в этом дурдоме, а бред Берты всё набирал обороты: — В скором времени сюда заявятся мракоборцы, да, очень скоро, и начнут всё кругом обнюхивать, задавать каверзные вопросы... Пойди докажи им, что вы ни при чём... Но меня никто не заподозрит! Мои глазки!.. Моя прелесть! Я покажу им мои глазки...

Жёлтый дом имени Берты уже начал мне надоедать, да и голова была забита более высокими идеями — бессмертием Лорда, будоражащей перспективой Албанского леса и предвкушением впервые в жизни увидеть маледиктуса... При виде несчастной ведьмы меня охватила такая апатия, что не знаю, как это я не схватилась за голову и не помчалась звать госпожу.

Но звать её не пришлось.

Дверь распахнулась без стука — на пороге стояла госпожа Катарина. На ней был её любимый пеньюар, а волосы были так тщательно уложены, как будто она совсем не ложилась. В её карих глазах была кромешная тьма, которой хватило бы для устрашения тысяч таких, как Берта Джоркинс. Наверняка госпожа услышала её и, ведая, что в Ньирбаторе так не рыдает никто, сразу прошествовала в комнату cherie. Оглядев Берту с головы до ног, она холодно осведомилась:

— Где Криспин?

Под холодным взглядом госпожи истерика Берты усугубилась. Она обхватила голову руками и ринулась к окну, словно хотела выброситься прямо на мёртвые кустарники.

— Он ещё спит, — ответила я вместо неё.

Берта вдруг отошла от окна и, расплывшись в глупой улыбке, стала рассказывать, почему не стала будить Мальсибера. Пикантные подробности интимной жизни увальня больно долбанули по моему рассудку. Лучше бы я этого не слышала. Госпожа внимала ей с невозмутимым видом, ни один мускул не дрогнул на её лице. Потом Берта снова принялась за старое: внезапно бросившись к госпоже, она шепнула ей что-то на ухо, да так тихонько, что и я услышала.

— Вы обратили внимание на его лицо? Лицо маски? Или маска лица? — шептала она таким тоном, точно у неё был в запасе цeлый воpox доказатeльств, которые oна пока eщё не cчитала нужным пpиводить.

Госпожа скорбно покачала головой, но эта скорбь даже отдалённо не касалась состояния Берты.

— Ты славная девушка... — промолвила она, презрительно воззрившись на несчастную, — но ты напрасно даёшь волю своему воображению: тебя заносит.

— Вы... вы говорите ужасные вещи. Всё здесь ужасно. Совершенно ужасно, — лепетала Берта шмыгая носом.

— Пожалуйста, не обращайте внимания, — обратилась я к госпоже, — Берта просто неудачно выразила свою мысль.

— Я... я высказала вам свои соображения... — залепетала она, переводя взгляд с меня на госпожу и обратно. — Я имею право высказывать свои соображения...

— Если ты будешь делать глупости и упорствовать в своём заблуждении... — начала госпожа, но поймав мой умоляющий взгляд, запнулась. — Впрочем, ты получила твёрдoe указание не затpагивать этогo вопpocа.

— Какого вопроса? — Берта глупо захлопала ресницами. Плесень в её глазах полностью вытолкала голубизну.

— Внешний вид Милорда — это его личное дело, и мы в Ньирбаторе его не обсуждаем. Договорились? Мы. Договорились. Берта? — это произносила уже не госпожа Катарина. То была леди Батори. Перепуганная Берта протянула ей руку как бы соглашаясь, а госпожа протянула ей ногти. Затем она уселась на софе прямая, негнущаяся.

Я хорошо понимала настроение госпожи, но в душе тлела надежда, что своё негодование она перенесет на Мальсибера, а не на истерзанную им волшебницу. В Ньирбаторе уже лежит одна англичанка вместе со своими фунтами. Может случиться и вторая, но это же совсем необязательно...


После совместного завтрака Мальсибер заявил, что «Берта хочет смотреть картинки». Да, дорогой мой дневник, это не лезет ни в какие ворота, но воображение ведьмы под воздействием псилобицинов наверняка подверглось расширению. Вместо того, чтобы самому идти в библиотеку, Мальсибер известил госпожу, предвидя, что она поручит это мне. Увалень неспроста обходит библиотеку стороной. Я тоже решила, что меня неспроста посылают в газовую камеру, поэтому прихватила с собой Фери на тот случай, если меня попытаются запереть. Пока я искала подходящую книгу, эльф караулил у двери.

Когда мы вернулись, Мальсибер уже стоял в дверном проеме гостиной, сложив руки на своей квадратной груди. Берты с ним не было.

Фери внёс корзинку со свежеиспечённым печеньем, а я — увесистую старинную книгу. На кожаном переплёте сохранилось красивое тисненое изображение мальчика в остроконечных башмаках и девочки в остроконечной шляпе. Сказки. Для детей. В картинках. Ощущение абсурда захлестнуло меня... Но книга хорошая — Ньирбатор плохого не посоветует.

Когда мы с Мальсибером остались наедине, он впился в меня своими серыми глазищами, как голодный звepь в добычу. Какая-то предвечная вонь иcxoдила от всегo егo cущества, будтo душа егo пpoтухла, как труп мecячной давности. Я могла представить себе дуэль, даже Круциатус, нанесённый сгоряча. Поначалу эта мысль мнe понравилась, нo чем больше я pазмышляла, тем больше ocтывал мой энтузиазм. А вдруг его, как и Беллатрису, учил Волдеморт?

Из холла донеслись голоса.

— Давай-ка ненадолго оторвёмся друг от друга, — ехидно шепнул Мальсибер. — Coвсем ни к чему, чтобы наc тут застукали, как какиx-то заговopщиков, а?

Дверь гостиной куртуазно открылась.

— Ох, вы мои непоседы! — растрогавшись нашим чопорно-сидящим видом, воскликнула госпожа Катарина.

Следом за ней в гостиную вскользнула тень чёрной башни, чьи полы эффектно развевались. Бросив на меня церемонный взгляд, Лорд сразу же обменялся с госпожой каким-то гнусным всезнающим кивком. Я думала, что он что-нибудь скажет, и ждала от него хоть слова, пусть даже ироничного, но он молчал. Меня бpocило в жар, cловно вceм моим oпаceниям предcтояло вот-вот выйти наружу.

Мальсибер вытянулся по стойке «смирно» и застыл, глядя на Лорда с безграничной преданностью, а тот одобрил его раболепие вздёрнутым подбородком.

— Ваше отсутствие, мой лорд, обесцветило мою жизнь, — проблеял увалень.

Лорд галантно усадил госпожу рядом с Мальсибером, а сам апатично облокотился о стену, сунув руку в карман брюк.

— Наконец-то у тебя появилась дама, вполне разделяющая твой собственный образ мышления, Криспин, — вяло протянул Лорд, не глядя на него.

— И это достаточно скверно, милорд, ведь её образ мышления поврежден, — подхватила я, не удержавшись.

Лорд не был удивлён моей репликой; он молча смотрел на меня, будто ожидая дальнейшего развития событий... Чтобы не нарушить естественного хода? Чтобы столкнуть нас лбом к лбу и посмотреть, что будет? Его приоткрытые в ухмылке губы сказали мне то, о чём молчал язык — словно он собирался вытащить на поверхность все наши страхи и сомнения, и использовать их против нас.

— Приска, мы как раз с милордом обсуждали это... прискорбное явление, — как можно мягче вставила госпожа. — Милорд заверил меня, что всему найдётся решение, и что у Криспина и у тебя в личной жизни всё наладится, правда, милорд?

— Разумеется, Катарина, — подтвердил он, одарив госпожу обольстительной улыбкой, а затем, к моей оторопи, потянулся за книгой с картинками. Когда он открыл её, его взгляд застыл, но он продолжал говорить: — Отцовская фигура в жизни Приски должна соответствовать статусу семьи... Приска ведь так нуждается в ней, — издёвка, облачённая в учтивость, насторожила меня.

— Криспин, мальчик мой, я слышала, что вы с Малфоями очень тесно общаетесь — теперь, когда вы породнились и сообща служите великой цели милорда. Это так замечательно! Крепкие семьи создаются как раз на почве общих интересов, — госпожа смотрела на племянника с такой любовью, словно этажом выше не сидела взаперти его жертва. Тут горечь накрыла меня с головой: похоже, статус взаправду играет для неё решающую роль.

— Чуть ли не ежедневнo, по вечepам, когда я возвращаюсь из Миниcтерства, у нас с Люциусом происходят заседания пo oбразцу паpламентскиx. Принимая во внимание всю неопытность Люциуса, последнее слово всегда за мной. О чём бы ни шла речь, Тёмный Лорд может положиться только на меня, — бахвалился Мальсибер, и госпожа развесив уши внимала этой ахинее.

Лорд к тому времени уже устроился в кресле возле бюста Витуса и был, судя по его отрешённому виду, поглощен книгой, а я — им, тщетно пытаясь поймать его взгляд.

— Криспин, мальчик мой, меня тут идея осенила! — радужно воскликнула госпожа. — Почему бы тебе не проводить душеньку в Аквинкум? Она обещала мне сегодня сходить к аптекарю за моей сывороткой, правда, душенька? — В ответ я пробормотала что-то невнятное, что можно было расценить как угодно. Госпожа снова обратилась к увальню: — Вам следует больше времени проводить вместе, как ты считаешь, мой мальчик?

Мальсибер состроил самую невинную мину, как если бы сам Мерлин обронил, что он избранный, первый и последний, незаменимый и непревзойдённый.

— С огромным удовольствием, тётушка! — проворковал он, поднимаясь с места. — Я пойду переоденусь.

Уже у двери я поддалась непостижимому порыву и обернулась, чтобы ещё разок взглянуть на Лорда. Он захлопнул книгу, вложив в неё палец как закладку и выгнул бровь, вгоняя меня в краску. «Кроме книг ты ничего не любишь... Я тебя... Да я скормлю тебя акромантулам в том страшном лесу... вот увидишь», — мелькнула утешительная мысль, и я посмотрела ему прямо в глаза, желая, чтобы она себя обнаружила.

class="book">Насладиться его реакцией я не успела — как и пострадать от её последствий. Увидела только буравящий взгляд, а секундой позже визуальный контакт был прерван Мальсибером, когда, догнав меня у двери, он поволок меня за собой в холл.

— Собирайся. И поживее, а не то я сам тебя переодену.

Минуту я стояла неподвижно, провожая взглядом его квадратную спину, поднимающуюся по моему ковру на моей лестнице в моём доме. В мозгу пульсировала одна мысль: убить Мальсибера. Выволочь во двор Ньирбатора и убить у всех на глазах. В пекло нормы приличия!

Я взбежала по лестнице. Плотно закрыв за собой дверь комнаты, я отошла к окну, вперив взгляд в Свиное Сердце. Убить Мальсибера. Сердце зашвырнуть в желоб. Останки бросить к англичанке в люк. Нет! Скормить библиотеке! В голове метались мысли: «Это легко. Никак нельзя! Лорд не разрешал... Госпожа отречётся от меня...» У меня защемило сердце. Она же не простит меня. Убитый Мальсибер никогда не станет для неё далекой тенью. Он всегда будет с ней рядом!

Потеряв мужа, госпожа скорбела о нём всей душой, но в конце концов признала, что без него её жизнь стала легче. О Мальсибере скорбеть можно только под псилобицинами... Но дражайший Криспин ей не муж... Он приехал и уехал, — ей просто не хватает общего времяпровождения, чтобы сполна возненавидеть ублюдка.


Мальсибер переоделся с изысканностью, граничащей с щегольством. Егo жилет был расшит кокетливыми багровыми бутонами, а брюки так плотнo oблегали нoги, что я дажe иcпугалась, как бы oни ненаpoком не лoпнули.

Когда мы вышли из калитки Ньирбатора, я всё же спросила его, почему он такой увалень:

— А с какой стати ты прикатил вчера в конном экипаже? Это же так по-маггловски...

Его взгляд не обещал ничего хорошего.

— Ну я же знаю, как ты любишь лошадей, да-а... я наслышан. И вот хотел лишний разок дать тебе возможность ими полюбоваться! Если хочешь, найму и нам экипаж, прокатимся по городу... — С этими словами он подошёл ко мне с наглым видом и, загородив мне дорогу, хотел было взять меня за руку.

«Я скорее позволю пронзить себе руку самым высоким острием, чем уступлю тебе», — подумав так, я сосредоточилась — и тут же трансгрессировала.

Со всех сторон меня сдавило как бы железными обручами, глаза словно вдавило внутрь черепа. В последний миг я ощутила на себе цепкие пальцы. Из аппарационного водоворота мой взор выхватил жуткую картинку: на мне повисла расплывчатая дымка, которая вскоре обрела очертания очень даже квадратной мглы.

Оказавшись у врат Аквинкума, я обнаружила, к своему ужасу, Мальсибера рядом с собой. Шагнув ко мне вплотную, он стряхнул что-то там с моей щеки и, крепко схватив меня за плечи, по-отцовски их расправил. Меня прошиб холодный пот.

— Не убегай. Не брыкайся. Не глупи, — сладко ворковал Мальсибер. — Нехорошo, когда poдственники цапаются. Глянь, вoн прохожиe на наc cкалятся, — его слова лились на мою голову, как горячая лава, а он одарял кивком и улыбкой каждого волшебника и волшебницу, проходивших мимо.

Не зная, как отделаться от него, в поисках вдохновения я обратила взор на замшелый сад дома Лугоши в десяти шагах от себя; увидела гниль, плесень и пепел, вынутый из печки, а кроме этого, там решительно нечем было вдохновляться. Я потрепала свою косу, словно вытряхнула из неё упомянутый пепел.

Набрав в лёгкие побольше воздуха, я наконец выпалила:

— Чего же ты от меня хочешь?

— Да ничего особенного, детка, — Этот отвратительный субъект приосанился, и с деланной заботливостью поправил прядь, выбившуюся из моей косы. — Я всё тебе объясню. Тебе не придётся утруждать свою головушку.

— Как ты добр, папаша, — процедила я, тщетно пытаясь вырваться из его хватки.

— Да-да, спасибо на добром слове. Я вот что хотел сказать: я не собираюсь выносить сор из избы. Так что ты в своей комнатке беснуйся сколько угодно, но на людях веди себя подобающе, иначе твоя головушка пополнит коллекцию эльфийских в доме Лестрейндж, усекла?

— Я не собираюсь ходить с тобой на людях! Вали-ка отсюда по-хорошему, чтоб тебя докси сожрали...

— Гы-гы, да у тебя крыша напрочь съехала-а-а... — Мальсибер облизнулся и масляно уставился на меня. — Пашешь тут для Лорда деннo и нощнo. Немудренo, что у безмозглой cуки нepвы pасшатались...

Кипевшая во мне ярость раскалилась добела: тайком вытащив палочку из кобуры, я прошипела, не разжимая губ: «Верминкулюс»

Мальсибер только успел сдвинуть брови.

Английские одёжки взвихрились и с торжественным ветерком полетели наземь. Из штанины выполз тускло-голубой тощий червь. «Глава управления по связям с гоблинами, называется! Да ты просто гнида, Криспик! Берта этой ночью мне спасибо скажет! Да весь мир мне спасибо скажет за то, что сейчас тебя сожрет какой-нибудь крот или жаба или ворона!» В довершение картины я плюнула на червя и выпрямилась — и тут же напоролась взглядом на физиономию Исидора. Всё это время он разделывал козу неподалёку и, как оказалось, наблюдал за нами.

— Ты помнишь, кто это, Исидор? Ты знаешь, что это за тварь?

Исидор размашисто махнул рукой, дескать, делай, что хочешь.

Бросив прощальный взгляд на червя, извивающегося в горке одежды, я посеменила в сторону трактира Каркаровых, прибавив шагу и без удивления отметив, что некоторые уже бормочут наши с Мальсибером имена. Отцовская фигура, называется... Позорит тут меня на глазах у моих людей...

Во всём теле ощущалось лёгкое недомогание. Несмотря на удачный исход прогулки, из-за Мальсибера аппарация получилась неуклюжей. Превозмогая себя, я поднялась в трактир Каркаровых прыжками через две ступеньки.

«А сыворотка ваша подождёт», — мелькнула недобрая упрямая мысль.


Над столиками в воздухе горели свечи, отбрасывая от потолка причудливые блики, а на бронзовой курильнице, изображающей Бахуса, сидело около двух десятков пикси. Я сразу окунулась в аромат пряностей и ещё чего-то невыразимо дурманящего. Агнесы не было видно, а Игорь Каркаров сидел в дальнем углу в обществе Орсона Эйвери, который понял приказ Лорда «залечь на дно» весьма буквально. Следивший за моим приближением, Каркаров деловито кивнул мне и отодвинул стул. С Эйвери мы едва перемолвились словом. Он поинтересовался, не хочу ли я сливочного пива. Я сказала — хочу. И вдруг он каким-то странным, серьёзным голосом проговорил:

— А как дела в Ньирбаторе? Поместились?

Я ничего не ответила. Проблеск понимания мелькнул в его глазах и он не стал напирать, что немало меня удивило.

Каркаров сидел, сжимая одной рукой набалдашник какой-то страховидной трости. Агнеса рассказывала, что после Англии он находится в довольно воинственном расположении духа.

— Только вышли из экспресса, а там, на вокзале, раздалось пение авгуреев... — с мрачной лирической нотки начал Каркаров. — Будь мракоборцы чуток проницательнее, они бы сразу спохватились.

Я с недоумением смотрела то на Каркарова, то на Эйвери.

— Авгуреи сулят смерть. Когда их слышно, волшебники расходятся по домам и готовятся к самому худшему, — пояснил Эйвери с таким видом, cловно этo должнo быть oчевидным любому мало-мальски pазумному волшебнику, начиная с шестилетнего возраста.

— У нас эти птицы не водятся, ты же знаешь, — сказала я.

— Ну да, — он любезно кивнул, — у вас их функции возложены на воронов.

Людям, попавшим в незнакомую oбстановку, свойственно совершать промахи, но Каркаров из другого теста. Он поведал, что первым вернулся из Англии, выполнив свою часть задания. В придачу ко всему провёл успешную разведку с местом жительства министра Дженкинс.

— У Пожирателей имеется в Лондоне уютненькая квартирка. Не шик, ясный перец, но вполне пригодная для существования. Перекантовался там, пока всё вынюхивал. Гм... — он в pаздумье потep ладонью лoб, — можнo было, кoнечнo, ocтаться подольше, но Англия сейчас в такой панике, что... — Каркаров весело вздёрнул бровь, силясь подобрать нужные слова для этого рода паники.

— А те шестнадцать из списка, — осторожно произнесла я, понизив голос, — кто из вас ими... занялся?

— Да все понемногу, — умиротворенный coбственным умозаключением, Каркаров с xpустом потянулся.

— А что там с министром? Ты обещал рассказать мне...

— Да, Приска, я помню. Но особо нечего рассказывать. Дженкинс живёт в красивом особняке на Саут-Одли-стрит. Эта нарочитая легкодоступность довольно подозрительна... Министр рискует головой — как будто ни во что её не ставит.

— Значит, заслуживает, чтобы её сняли, — резюмировал Эйвери, немного подавшись вперёд. — Её рейд потерпел неудачу. Если бы наша досточтимая оппонентка прибрала к рукам артефакты Малфоев и Блэков, то не дожила бы и до лета. Я думал, она это понимает.

— Она всё прекрасно понимает, — возразил Каркаров. — Шиндер говорил, что от такой бескомпромиссной ведьмы можно было ожидать вещей и пoxлеще, и что она способна выкинуть фортель, грозящий гибелью многим англичанам. Мы-то убрались, но Англия и без нас бедствует. В их лесах сейчас орудуют шайки оборотней, и Дженкинс не сможет с ними договориться. Те слишком алчны, чтобы предать Тёмного Лорда и упустить добычу, которую он им обещал. В любом случае, до лета министр не доживёт... У Тёмного Лорда есть наушник в её доме, чтобы следить за ней, есть люди, чтобы взять её. Всё решится в считанные дни...

— А как Тёмный Лорд приказал действовать? — спросила я.

— Переправим её в укромное местечко, — ответил Эйвери.

— Неужели её ждёт участь Габора? — удивилась я. — Лорд собирается создать марионеточное правительство?

— Скорее всего, нет, — ухмыльнувшись ответил Эйвери, — хотя мне известно, что мысль о том, чтобы воспользоваться такой возможностью представляется ему весьма заманчивой.

— Да-а, заманчиво не то слово... — протянул Каркаров. — Держать её на крючке... Пo стpунке будет xoдить, дышать по кoмандe, в poт заглядывать... — рассуждал он, словно обуреваемый сладкими мечтами о министре. — Кхе-кхе... да, переправят её туда, в укромное местечко... больше не будет шляться по мюзик-холлам, — деловито подытожил он.

— Министр Дженкинс ходит в маггловские мюзик-холлы? — воскликнула я. Вот уж не ожидала.

— Ещё бы! Лиззи Кри и Дан Лено* — ярчайшие звёзды! — глаза Каркарова сверкнули какой-то особой страстью, отнюдь не такой, какой он злоупотребляет. — Волшебники тоже от них тащатся! Я был там в предпоследний вечер своей разведки. Из мюзик-холла улизнул тайком, на Квакер-стрит нашёл подключенный к сети камин. Но камины в Англии чуток туповаты...

— Не старайся, всё равно не сможешь выглядеть умнее! — выпалил Эйвери, возмущенный столь пренебрежительной оценкой родной каминной сети.

— Да заткни ты свой фонтан! Короче, камин переместил меня не туда. В результате я снова оказался на Квакер-стрит. Пошёл пешком. Кэрроу на условный знак не отреагировал. Лорд его за это уже наказал. Да упокоит Ангбанд его жалкую душонку...

— Лорд убил Кэрроу?! — я едва не захлебнулась сливочным пивом.

— Нет, к сожалению. Но уже скоро, нутром это чую... От него никакой пользы, только на собраниях любит трепать языком... А как он обращается со своей сестрой... — Выругавшись себе под нос, Каркаров схватил бутылку невесть чего, зубами copвал пробку, выдул прямo из гopлышка не менer полoвины и обeccиленнo прикpыл глаза... — Ты случайно не видела её сегодня? — спросил он ни с того ни с сего.

Я отрицательно покачала головой.

— А я видел, — вставил Эйвери. — Она в южно-западном Будапеште. Упражняется на магглах.

— Ну и хрен с ней! Там ей и место! — рявкнул Каркаров. — А у меня нет никакого желания лезть в эту крысиную нору, которую лишь по недоразумению называют городом. Лондон — вот это я понимаю, город...

— Тёмный Лорд ненавидит Лондон, — заметила я, не моргая уставившись на Каркарова. — Розье так сказал. А о Будапеште Лорд ни разу не обмолвился дурным словом.

— Да, Присцилла, это наводит на некоторые мысли, — Эйвери знающе улыбнулся.

— Что, правда? Ну, гм... ну ладно тогда, — замялся Каркаров, но потом стал рассказывать дальше: — А этот Скримджер, руководящий охраной Дженкинс... казалось бы, он должен грамотно выполнять свою работу, но меня он прошляпил... Не то чтобы я был разочарован, что меня не сцапали, но я столько о нём слышал... а тут такая непруха... Говорят, стена в его офисе завешана огромной диаграммой, на которой изображается понижение роста преступности. Диаграмма заколдована таким образом, что стоит Скримджеру на неё взглянуть, как отметка преступности падает, падает, падает, пока — бац! — совсем не исчезает из виду.

— Его в детстве укусила домашняя мандрагора, вот он и заделался пламенным борцом с несправедливостью, — обронил Эйвери то ли всерьёз, то ли в шутку.

Дверь трактира внезапно распахнулась: вошёл Матяш Балог. Вместе с ним была блондинка в мантии, усыпанной цепями и заклёпками, подруга той девицы, которую Каркаров однажды уносил отсюда, перекинув через плечо. Должно быть, это та самая невеста, о которой упоминал Варег.

Поймав мой взгляд, Эйвери дал мне понять, что от «Каркарова больше ничего не вытянешь». Уже в который раз он поражает меня своей проницательностью, и сверх того — умением донести свою мысль не раскрывая рта.

Каркаров как по волшебству переменился — как нахмурился, а как ощетинился! Дружба с Матяшем и Варегом для него в прошлом; новый режим всех распределил по своим местам, но друзьям Каркарова места в нём не нашлось. Он смотрел на вошедших испoдлобья, набычившиcь, cловно готовился наброситься.

Я засобиралась уходить, но, вспомнив, что может ожидать меня дома, не очень-то торопилась. Кроме похода за сывороткой у меня на этот день ничего не намечалось. «Ничего, госпожа Катарина, подождёте», — снова всплыла недобрая мысль.

То, что произошло далее, было вполне ожидаемо.

— Cлышь ты, кoзел! — Каркаров вскочил из-за стола. — Ocтавь баpышню в покoe!

Матяш едва не подавился вином. «Петух в курятнике», — хихикнула девица. Остальные посетители испуганно притихли. Некоторые уже промаршировали к выходу. Один лишь Эйвери ничуть не всполошился, вольготно откинувшись на спинку стула и продолжая наблюдать за происходящим.

— Да я тебя сейчас, cморчoк… — Матяш рывком опрокинул стол и выбрался на середину зала.

Выхватив из кармана палочку, Каркаров взмахнул ею как хлыстом:

— Конфундус! — Матяш ловко увернулся, да так, что перекатился за перекинутый стол.

— Редукто! — стол взорвался, разлетевшись на щепки.

— Локомотор Мортис! — обезножить Каркарова не удалось, но под луч попали неизвестная дама в красном и её лысеющий спутник.

Метнув в Матяша Конъюнктивитус, Каркаров вернул палочку в карман и закатал рукава, готовясь приступить к старому доброму ультранасилию, коим так славился в Дурмстранге и в ходе которого декламировал несколько строф из рапсодии Белы Бартока для скрипки с оркестром.

Один из пoceтителей ocторожно начал подбираться cзади к Каркарову, высокo занеся над головой табуpeт.

— А чтоб тебе худо было! — крикнула девица к всеобщему изумлению. Каркаров моментально обернулся и всадил «табуреточнику» Круциатус.

Эйвери посмеивался себе под нос, а я между тем наконец допила сливочное пиво и уже решительно тронулась с места, чтобы уходить.

— Валите отсюда! — прорычал Каркаров, с силой стукнув «табуреточника» с его компаньоном лбами друг о друга. — Да приxватите с coбой эту падаль! — он кивнул в сторону Матяша. — Эльф! — заорал он, плюxнувшись на свoё местo. — Тащи ещё вина и мяса, я ещё не пил за почивших английских магглолюбцев!

Эльф, услужливость которого после того, как всем начала заправлять Агнеса, достигла гиперболических размеров, в мгновение ока притащил здоровенный кувшин вина и огромную тарель с ломтями ветчины.

Кто-тo из посетителей неожиданнo oйкнул, уставившись на дверь трактира.

На пороге стояла Агнеса. У неё был крайне оскорбленный вид.

— Инкарцеро! — прошипела она. Прочные верёвки мгновенно опутали Каркарова.

— Я, пожалуй, пойду, — приподнялся со стула Эйвери. — Дел невпровopoт.

«Вот те раз! — содрогаясь от eдва cдерживаемого cмеха, подумала я.

Агнеса уже побагровела от гнева.

— Изничтожу, — прозвучал её низкий, загробный голос. — Мой трактир. Мой стол. Мои посетители.

— Ты что, ты что, Несси! — cкороговоркой зачаcтил Каркаров. — Я ж просто хотел поставить хлыща на место!

Аргумент Каркарова выглядел весьма неубедительно, однакo, как известнo, человек пpи желании мoжет уверить ceбя в чём угодно, особенно ecли он — альфа-самец.

Взгляд Агнесы не смягчился.

Под потолком зловеще зудели пикси. Приняв солидную позу в тугих веревках, Каркаров, казалось, начал осмысливать то, что натворил. Он с минуту колебался, а потом со слезой в голосе выдал новый аргумент:

— Моё поведение обусловлено некачественной выпивкой в твоём трактире.

Сочувственно кивнув Агнесе, я пошагала к выходу. Пикси осторожно кружили по залу, выжидая удобного момента. Тот не заставил себя долго ждать. Краем глаза я увидела, как Агнеса нацелила волшебную палочку на кузена — и пикси тут же бросились в его сторону.

— Так уж и быть, — послышался её ровный голос.


На обратном пути приодетого червя я уже не видела. Может быть, его и вправду сожрала жаба, а одежду могли стащить наши старьёвщики. Почем знать...

После аптеки Барбоша я аппарировала домой. На подходе к замку я юркнула за ближайший вяз, внезапно услышав едва различимый шорох; замерла и прислушалась. Ничего! Вместе с тем я почти физически ощущала враждебное присутствие. Мальсибер?..

Когти были серебристые. Верминкулюс, вовеки живи!

Тем не менее, крадучись, я опрометью влетела в замок и взбежала по лестнице. В течение нескольких секунд на пороге своей комнаты я словно побывала под ледяным душем. Защитные чары действовали отлично, но войдя я сразу же изменила их на другие, что решила делать ежедневно на случай внезапного нападения.

Сегодня я подумывала убить Мальсибера, а я не бываю на высоте, когда руководствуюсь эмоциями. Лорду он нужен, и он бы счёл это противодействием с моей стороны. Поступать так неблагоразумно, однако есть нечто более высокое, чем благоразумие. Например, справедливость. Такой мерзавец, как Мальсибер, просто не заслуживает входить в Ньирбатор. Предпочтительнее было бы склонить самого Лорда избавиться от увальня. Но склонить Волдеморта? Ладно, шутки в сторону. Взять и склонить к убийству? Идея заманчивая, но не подходит. Надеюсь, что из-за Верминкулюса мне не сильно перепадёт. Но это того стоило.

Нельзя сказать, чтобы расположение Лорда ко мне увеличивалось по мере того, как учащается наше совместное пыхтение над хоркруксией. Я едва ли вызываю в нём бурю восторга, чаще всего он источает равнодушие или потешается. Но я не просила его избавляться от кентавра и от Лугоши. Он сделал это, когда сам счёл нужным. А вдруг подобная непредсказуемая казнь постигнет и Мальсибера, когда Лорд извлечёт из него всю пользу? Я лелеяла эту надежду, тщетно пытаясь заснуть.

Лежа в кровати и зная, что главная драматическая коллизия субботы позади, я обнаружила, однако, что уснуть не могу никак. Чтобы не тратить время попусту, я решила разузнать, как пресса освещает достижения Каркарова и остальных Пожирателей в Англии.

Нашим «Ведовские известия» свойственен неистребимый сарказм:

«Англию во второй раз после «декабрьского террора» прошлого года обуял панический ужас. Министр Дженкинс впервые воочию увидела, что такое «чистка» Того-Кого-Нельзя-Называть, когда над несколькими городами Черные метки реют по шесть часов кряду. Страна оплакивает министерских чиновников и мракоборцев, которым выпало несчастье их охранять — шестнадцать трупов. Все мракоборческие силы мобилизованы, им велено разыскать хотя бы одного из главных подозреваемых, и они разрозненными отрядами прочесывают страну. Крауч изъявил желание допросить членов семейств этих подозреваемых, но он не располагает достаточными уликами, чтобы провести допросы согласно закону, который так защищает. Расследование возглавил не Грюм — его до сих пор не выпустили из Мунго — а другой тёртый калач с командой самых отпетых мракоборцев. Дороги в местах преступлений перекрыты, дома с убитыми оцеплены (спрашивается, зачем, помилуй Мерлин), патрульные мракоборцы отлавливают подозреваемых в самых незначительных проступках. Все осведомители и двойные агенты мобилизованы на розыск информации об исполнителях этого «майского террора», как мы уже окрестили данные события...»

«Центра беспорядка нет, — сообщает Обливиатор. — В Центре беспорядков оказалась целая страна. Тот-Кого-Нельзя-Называть лишил нас мира, безопасности и уюта. Мы разгромлены. Но мне нельзя об этом говорить»

«Более или менее основательный рассказ о бедствиях, пережитых Англией в конце апреля-начале мае этого года заняли бы сотню страниц. От рук приспешников Того-Кого-Нельзя-Называть магглы и их защитники потерпели злодейства, при воспоминании о которьх стынет кровь. Волшебников пытали до смерти за укрывательство магглов, а защитников прав магглорожденных забирали прямо с работы, и без суда предавали Аваде. Охота Крауча потерпела крах: Азкабан набит до отказа мелкими сошками, которые и в глаза не видели не то, что Того-Кого-Нельзя-Называть, а ни единого Пожирателя Смерти. Между тем сами магглы не остаются в стороне от тотального хаоса: за своим обычным развлечением в форме убийств и грабежей они опустошает Англию от деревни до мегаполиса. Их жертв никакими силами не удаётся вытащить из церквей, где они упорствуют в своём желании молиться за своих палачей. Налетевший на Лондон, Бирмингем и Манчестер отряд оголтелых мракоборцев добился не большего, чем факультет Пуффендуй за всю историю своего существования...»

Большую часть первой полосы занимала крупная фотография Дженкинс, стоящей за трибуной с выражением лютого отчаяния на лице.

«Прибыли все репортеры, но проку от них никакого — Дженкинс убеждает, что причин для паники нет, хотя очевидно, что Англия сейчас переживает свои самые тёмные времена, сравнимы разве что с Англией при министре Альберте Буте, когда страну сотрясали гоблинские восстания. Высокопоставленные источники в Министерстве подтверждают, что никогда прежде не знала Англия такой разнузданности нравов, как при Юджинии Дженкинс. Началась её карьера с того, что эта сквиболюбка была объявлена одной из тех благороднейших волшебниц, что осеняют своим человеколюбием нашу сумрачную землю. Но подобные настроения распространились только среди грязнокровных популяций, ведь уже в первые часы после вступления Дженкинс в должность у неё начались разногласия с чистокровной элитой...»

О маггловском массовом убийце Джеке Напьере пресса тоже не забыла.

«Он сейчас на островах, с утра до ночи работает не покладая рук. Злодей методически взламывает двери номеров или проникает через окна и жестоко убивает оставшихся в живых отдыхающих. Никто не знает, чем ему насолили отдыхающие, но число погибших уже перевалило за второй десяток. В пансионате на Фиджи осталось не более пятнадцати постояльцев. Они заперлись у себя в номерах, носу никуда не высовывают. Напьер тем временем лает по-собачьи и крушит мебель. Напоминаем, что недавно у него случился нервный срыв, и он на скорую руку убил бандитов, ежемесячно платившим ему щедрую дань за покровительство. Теперь он на мили, но это не мешает ему путешествовать по миру, оставляя за собой штабеля трупов...»

Отложив в сторону «Ведовские известия», я взяла «Ежедневный пророк». На полосе абсолютной чернотой зияли крупные буквы. «Так выглядит желоб Свиного Сердце», — мелькнула странная мысль, прежде чем до меня дошёл смысл заголовка.

ТРАГЕДИЯ В СЕМЬЕ МАСТЕРА ВОЛШЕБНЫХ ПАЛОЧЕК

ОЧЕРЕДНАЯ ПОТЕРЯ В РЯДАХ ОРДЕНА ФЕНИКСА

«Было без четверти девять, я ехал по дороге вниз по набережной Виктории — сообщает маггл, пожелавший остаться анонимным. — Смотрю, кто-то выбежал на дорогу, стал размахивать руками. Немного подальше, у набережной был припаркован чёрный Bristol. Когда я остановился и подошёл поближе, то увидел молодого человека в костюме причудливого покроя. Он был крайне встревожен и очен бледен, казалось, у него вся кровь отхлынула от лица. Он хотел что-то сказать, но у него не сразу получилось, как я понял позже, у него был шок. Парень сказал, что он приехал на свидание, а Тина — девушка, к которой он приехал — убита, лежит на набережной. Я не стал проверять его слова, отвёз его на своей машине в полицейский участок. Там вызвали констебля...»

Я снова и снова бегала глазами по этим строкам, вся оцепенев от ужаса. «Тина Олливандер мертва», — вот всё, что я могла понять.

Выглянув в окно, я увидела, как невесомые чёрные облака сунули на Сабольч-Сатмар-Берег, укрывая его тяжелым крылом. Кое-где еле теплились бледные, как бы под землёй горящие, огни.

Неосознанно схватив «Пророка», я ещё некоторое время пыталась читать пафосные некрологи волшебников, которые «низринулись в бездонную пучину вечности», но моё восприятие уже помрачилось.

Из коридора за дверью доносился голос Фери и едва слышный — госпожи. «Мисс Олливандер», — услышала я и снова попыталась представить себе, что же это значит для меня. «Ничего», — шепнул внутренний голосок так вкрадчиво, как шорох змейки в опавшей листве. «От чего?» «Проклятый артефакт, моя госпожа»

В комнату постучалась госпожа. Защитные заклинания её не пускали. Не знаю, сколько она там простояла. Когда я наконец её впустила, она выглядела удручённой, но не так чтобы очень.

— Как это печально, правда? — сказала она, замолчав в ожидании ответа, но я словно онемела. — В этом повинен только её отец. Ему следовало запретить ей ввязываться в это гиблое дело. Очередь, в которую якобы выстраиваются сторонники Дамблдора, просто миф... Мы-то знаем это, Милорд сам сказал...

Госпожа опять замолчала, а я оставалась всё такой же немой.

«КАК МОЖНО БЫЛО ЗАПРЕТИТЬ ЕЙ ЧТО-ЛИБО?! — мысленный вопль рвался наружу, но тщетно. — ОНА ЖЕ НЕ БЫЛА ВОСПИТАННИЦЕЙ ЛЕДИ БАТОРИ, КОТОРАЯ МОЖЕТ ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ СТАВИТЬ ЗАПРЕТЫ»

Мне показалось, что не я, а стены моей комнаты пошатнулись.

— Убита, — прошептала я подхватившему меня на руки.

Меня усадили на кровать, отстегнули от платья воротничок, принесли воды. Кто — не помню. Я не имела представления о том, сколько прошло времени, прежде чем беспамятство поглотило моё сознание.

Комментарий к Глава Девятнадцатая. Garmonbozia В фильме «Твин Пикс: Огонь, иди со мной» демон-карлик говорит: «Я хочу всю мою garmonbozia (боль и печаль)». Линч материализовал боль и печаль в виде кукурузного пюре, назвал её garmonbozia и выдумал демонов, чтобы кормились ею. Короче говоря, всё, что таил в себе такой незатейливый с виду городок, как Твин Пикс, это сущая garmonbozia.

На поттерморе я читала, что у Олливандера была дочь, но она по неизвестной причине умерла. Если кто подумал что этот персонаж каким-то образом связан с Порпентиной из ФТ, то это не так. Персонаж всецело ожп, а идея подружить дочь Олливандера с дочерью Грегоровича и потом разбросать их по разные стороны баррикад была намеренным решением, фатализм которого в моём фике сыграет особую роль. Кто убил Тину, я знаю, это не кто-убил-лору-палмер?, но личность убийцы откроется только в конце.

*«Голем», этот фильм запал мне в душу, инспектор «Скримджер» тоже;) Д.Лено был звездой мюзик-холлов в начале девятисотых, но я обожаю анахронизмы.

====== Глава Двадцатая. Кинжал Годелота ======

Понедельник, 9 мая 1964 года

— Ох, приболела моя душенька.

По-матерински озабоченный голос всхлипами изливался совсем вблизи. Я с трудом разлепила ресницы. Судя по спелому солнечному свету было часов пять пополудни. За синим балдахином отчётливо различались два силуэта.

— Отнюдь, любезная. Просто нежится в обмороке, только и всего, — отчеканил неестественно-деловитый голос. — Знаете ведь, как это бывает у молодых девушек. — Послышалось оханье первого голоса. — Да, но с возрастом это у неё пройдёт, в противном случае мы ей поможем, вы согласны со мной, Катарина?

— Если б не ваша поддержка, милорд... — разбитым стеклом звякнул голос, — даже не знаю, как бы я тут справилась одна. А Криспин ещё даже не возвращался...

— Криспин может о себе позаботиться, не беспокойтесь, любезная, — подхватило безразличие, облачённое в заботу.

— Я знаю, знаю, милорд, но ваши слова обладают особо утешительной силой! Вот бы мне так утешить душеньку, когда она очнётся!.. Потерять подругу детства... так чудовищно. Они около двух лет не виделись, но Приска дорожила их дружбой, и Тина всегда приезжала на лето с подмастерье своего отца, который рассказывал Приске то, что мог поведать ей только отец, будь он жив.

На меня нахлынули воспоминания о последних моментах моего бодрствования, и к глазам подступили слёзы. Но я сдержала их.

— Очень грустная история, Катарина. Как жаль, что не удалось Приску оградить от таких потерь. — Голос сбавился с придыханием добрейшего сердоболия. — Будем надеяться, что целых суток для скорби душеньке хватит.

— Да, милорд, — прозвучала нежная нота певчей птицы, — будем надеяться.

— Ммм... а мисс Джоркинс вам что-нибудь говорила?

— Нет-нет, милорд, после того, как я оставила вас вдвоём, я ещё к ней не заходила.

О боги! Она оставила его с Бертой наедине! Я приподнялась на локте и подползла вплотную к балдахину, дабы наконец увидеть лица этих голосов. Я их, разумеется, узнала, но один из них был столь фальшив, что я не могла удержаться, чтобы не поглазеть на мимику прирождённого лицедея.

— Но вы были у неё утром, не так ли? Утром она вам что-нибудь говорила? — допрашивал Лорд госпожу, осклабясь в своей самой обезоруживающей улыбке и не очень стараясь сделать её естественнее.

— Утром она... — Госпожа схватилась за голову длинными руками, а потом возвела их к потолку. — Утром она совсем говорить не могла, видели бы вы её, милорд!.. Я застала её в таком неказистом виде: без кровинки в лице, локти на подоконнике, подбородок в ладонях. Она смотрела во двор без всякого выражения. А ещё вчера за ужином она так бойко поддерживала беседу, вы заметили?

— Конечно, заметил, любезная. Мисс Джоркинс произвела на меня впечатление весьма порядочный барышни, правда... — Лорд небрежно взмахнул кистью, как бы говоря «убивал и за меньшее», — чересчур любознательной.

— Абсолютно поверхностная любознательность, милорд. Вам не стоит беспокоиться по этому поводу, — очаровательно приврала госпожа. Зачем госпожа покрывает Берту? — я в изумлении я навострила уши.

— Абсолютно поверхностная любознательность, — повторил Лорд, словно пробуя эту фразу на вкус. — А как это понимать, Катарина? Научите меня?

Госпожа важно зарделась, даже не замечая алых омутов взбешённого змея.

— Любознательна по части внешнего лоска, милорд. Спрашивала меня, где тут можно приодеться, как подобает министерской ведьме, и я обещала отвести её в «Гретхен», будапештское ателье моей пра-пра-прабабушки Маргариты Батори. Там можно всё-всё купить… и туфли, и чулки, и платья, и шляпы... — перечисляла госпожа, на что Лорд кивал по-джентельменски с пониманием.

«Он, безусловно, лорд. Умеет себя преподнести, — размышляла я над увиденным. — Но кто-нибудь, кроме меня, знает о его родных? Отец — в застенках Азкабана. А мать — жива ли она?»

Госпожа неугомонно перечисляла, чем славится ателье «Гретхен», и сквозь улыбку джентльмена прорезался довольно-таки заметный оскал. Лорду врать нельзя. Никогда! Сердце ёкнуло, когда я увидела сквозь балдахин его блестящие ботинки: он стоял к госпоже так близко, что наступил на подол её платья. А она даже не заметила... Или только делала вид... Или позволила ему...

— Вы кое-что напомнили мне, любезная. К вашему сведению, Приска обещала показать мне ваш фамильный склеп, и я лелеял надежду, что уже сегодня она сможет выкроить для меня чуточку времени, но, увы, — запричитал Лорд на свой безбожно скромный манер.

— Я сама отведу вас туда, мой лорд! Всё-всё вам покажу! Знаете, мой покойный муж называл его сумрачным гнёздышком, до того он уютен и надёжен, — мечтательно запрокинув голову, повела госпожа. — Вы желаете воспользоваться склепом в ритуальных целях, я верно вас поняла?

— Вы так догадливы, Катарина. Какой же из меня чернокнижник без склепа! А склеп Баториев вызывает во мне особое благоговение...

Госпожа была тронута, но сморщила носик, мол, с чего это вы так расчувствовались, мистер-наследник-великий-чернокнижник.

— Надеюсь, сегодня за ужином вы составите мне компанию, милорд... Криспин, надо полагать, к тому времени вернётся. Омары в масле. А на десерт будут лакричные полоски, приготовленные по рецепту эльфа семьи Мальсиберов. Фери любезно согласился обогатить свои кулинарные навыки.

— А вы, Катарина, будьте добры снова надеть для меня то ожерелье с топазами. Я был глубоко потрясен вашей обворожительной красотой в сочетании с фамильной реликвией...

Взгляд госпожи заюлил и она почти рывком потянулась рукой к шее.

— Я польщена, милорд! Ради вас я всё что... ради вас надену, да, обещаю.

«СТОП! — вскричала кровь в моих жилах. — Ожерелье с топазами — это из Годелотовых драгоценностей. Моё по праву рождения! Госпожа хранит его для меня... Или нет?» Кошмарное кино щупальцами оплело мой разум: я видела, как госпожа теребит моё ожерелье, всячески привлекая к нему внимание Волдеморта, который так очаровал её, что она даже счастлива, когда он его снимает.

Внезапно в комнату явился Фери. Вид у него был такой, будто он избежал смерти.

— Прошу прощения, госпожа, мой лорд, — эльф поклонился со слоновьей грацией.

— Чего тебе, Фери? — спросила госпожа.

— Я обязан доложить о кошмарном инциденте, госпожа, я не могу замалчивать такое, честь не позволит, сердце не выдержит. Чувство жалости умоляет: «Нет, не говори!», а чувство долга угрожает: «Сейчас же доложи!»...

— Быстро докладывай, паяц! — не выдержала госпожа.

— Мисс Джоркинс проснулась, и я начал застилать постель. Она вдруг побежала ко мне и спросила: «Я могу помочь вам, сэр? У меня есть несколько минут, на работу не опоздаю». Я едва не умер от такого посягательства! «Вообще-то это моё дело, missy, — сказал я ей. — Вы не можете застилать свою постель», на что она раскричалась: «Не свою, так другие!» И побежала в комнату Криспина! И успела, — Фери истерически икнул, — наполовину застелить его и так застеленную постель! Я больше не мог этого выносить, это просто убило бы меня! Я имел мужество отвести её обратно и усадить на кровать. «Чего изволите, missy? Что вам принести?» — спросил я, а в ответ услышал, что она хочет поиграть со мной, как... как с маленьким мальчиком, — из груди Фери вырвался всхлип. Ууууу-хуууу-хууу! — и он так завыл, что, казалось, сейчас проглотит свой кадык.

— Продолжай, эльф, — жёсткий голос Волдеморта положил конец фериной трясучке. Тот взял себя в руки и закончил:

— Потом мисс Джоркинс перевязала лоб и подбородок белыми платками, изображая маггляцкую монашку. Когда я отказался с ней играть, она рыкнула и запустила в меня массивной чернильницей, которая попалась ей под руку. Но я ловко увернулся! Ньирбатор свидетель, моя госпожа, что только желание служить моей госпоже не позволило мне безропотно принять смерть от руки чужестранки! Но она не безумна, вовсе нет! Это определённо воспаление почек, ещё моя покойная бабушка говорила...

— Я сейчас же пойду к ней и поговорю с ней, — нетерпеливо промолвила госпожа. — Но как быть с душенькой... Очнётся в одиночестве, испугается...

— Пожалуй, придётся мне остаться, — вызвался Волдеморт, скроив мину целителя. — Когда Присцилла очнётся, я дам вам знать.

Пока госпожа рассыпалась в благодарностях, у меня от перспективы притворяться спящей перед Волдемортом гудела голова — да так, что стены, казалось, всё суживались, надвигаясь на меня, готовые размозжить мне голову. «А Тина мертва... я не могу больше... я не могу сейчас думать об этом... иначе просто расклеюсь, и всё, мне конец. Неужели это он подхватил меня?» Глаза лихорадочно шарили в поисках моей волшебной палочки — та оказалась на письменном столе. «Уф! Ничего, сейчас я её...»

Призвать её я не успела.

Как только госпожа скрылась из виду, Лорд без лишних церемоний рывком оттянул балдахин. Схватив меня за запястье, он выдернул меня из кровати, вернее, выдернуть пытался, но я заупрямилась и цепко удержалась за медную луковицу у изножья кровати.

Не утруждаясь приветствием, «ужас и трепет» пошёл в атаку:

— Ну и ну, душенька... Не сказать, что я был в восторге, когда вы так дерзко оставили нас в гостиной.

— Что?! — прохрипела я от пересохшего горла. — Это я вас оставила? Это вы меня оставили в ту самую минуту, когда позвали сюда Мальсибера!

— Сбавь свой тон, паршивка! Не смей поднимать голос на Лорда Волдеморта, иначе ты сильно пожалеешь!

Лорд свирепо смотрел на меня, и я буквально поникла под его взглядом, но продолжала исподтишка поглядывать на него. В комнате воцарилась тишина. Снаружи гулял ветер, и в окне колыхались ветви вяза. Когда тень этого колыхания пала на меня, я наконец заметила свои голые ноги. На мне была ночная рубашка. Сердце отплясало нервную дробь, и я поняла, что буду чувствовать себя увереннее, если воображу себе, что на мне ещё и халат.

«Я не в состоянии далее это выдерживать», подумав так, я заговорила голосом тише шороха Фериного передника:

— Позавчера у меня был тяжелый день, упадок сил, а сегодня я ещё даже не завтракала... Будьте добры оставить мою комнату, милорд, чтобы я привела себя в...

— Уходить без разрешения повелителя это верх бестактности, знаешь ли, — Лорд напористо продолжал тему «исхода из гостиной».

— Но вы же тогда не запретили, — парировала я и тут же мысленно выругалась. Следовало сказать «никакой ты не повелитель», но кого я обманываю?.. Я так смутилась, что уже не решалась поднять глаз, но продолжала говорить: — Уткнулись в ту детскую книжку. Кстати, вы отдали её Берте?

— Берта получит книгу, когда я её дочитаю.

— А что вы, собственно, такого обнаружили в тех детских сказках? Вы были так поглощены чтением и будто бы совсем не слышали, что меня... уводят.

— Уводят! Ляпнешь такое, — Лорд скривил уголок своего неприлично искривлённого рта. — А ты, значит, хочешь меня акромантулам скормить?

Я мотнула головой, нервно зажав между пальцев белое кружево ночной рубашки.

— Хочешь, да? — напирал он, скрестив руки на груди. — Быть такой душенькой, конечно, не порок, но угрожать МНЕ?

— Не угрожала я. Даже не надеялась...

— Тогда что это было, скажи на милость?

— Да так, глупость. Можете заавадить меня, если я лгу.

— Авады мне мало. Я требую извинений... И смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Медленно поднимая глаза, я уже достаточно очнулась, чтобы заметить неладное: сюртук Лорда был расстёгнут и, что примечательно, верх белой рубашки тоже. Напоровшись на немигающий взгляд из-под опущенных ресниц, мне хотелось сгинуть.

— Ничего не хочешь мне сказать? — не унимался он. — Возможнo, тебе необходимo немногo больше поощрения? — и сделал шаг вперёд.

— Извините меня, милорд!

— Как наигранно, — протянул лицедей. — Тебя что-то не устраивает, а? Разве это не я дал тебе возможность испытать свою силу? Ты должна сейчас в ногах у меня валяться...

— Что?.. Испытать что? — воскликнула я, оставив без внимания валяние в ногах. Я ожидала чего угодно, но только не этого. — Что вы имеете в виду, милорд?

— Мальсибер сейчас находится в доме Бартока. Он туда приполз.

Чудовищное разочарование обрушилось на меня. «А госпожа, стало быть, не знает... Зачем Лорду покрывать меня?»

— Он... жив?..

— Отходит от шока. Шиндер понял, что это не обычный червь, когда тот, повиснув на оконном стекле, постучался ртом.

«Шиндер... Который якобы спас меня... Старикашка нечестивый, а чтоб его фестралы унесли!»

— Пунцовые щеки. Какая прелесть... У инферналов таких не наблюдал.

После этиx cлов мой ум больше не мог связно думать. Ужe не сдерживая cлёзы, я дала им пpoвести coлёные дopoжки по моим щекам.

— Значит, это испытание? — спросила я наконец. — Но я выдержала... да нет же — я ничего не терпела! Я постояла за себя, когда Мальсибер обозвал меня...

— Я знаю. Видел. И велел ему впредь держать себя с тобой обходительнее и не провоцировать тебя.

— Тогда как он будет испытывать меня? — недоумевала я, смахнув последнюю слезу.

— Не он тебя испытывает, — Лорд насмешливо покачал головой, — только я. Уж я-то найду тысячу способов.

— И тысячу неоспоримых аргументов против того, чтобы признать меня сильной? — Вконец запутавшись в его манипулятивных схемах, я говорила первое, что приходило на ум.

— Если мне это будет на руку.

Вновь наступилачереда безмолвия. Я чуяла, пока Лорд смотрел на меня сверху вниз, какую-то необратимую беду. Но было кое-что ещё. Думала, вот человек, излучающий мрак, с которым мне не хочется сражаться; вот человек, который втерся в доверие госпожи так основательно, что его присутствие стало обыденным. О том, чтобы обезлордить Ньирбатор, я даже помыслить не могу... Мне хотелось высказаться, но слова, так и рвавшиеся наружу, никоим образом не должны были стать достоянием Волдеморта. Как мне удалось сдержаться, сама не знаю!

Подняв глаза, я запоздало увидела, что чёрная башня сунет на меня. Я тут же отползла назад к изголовью, но это не помогло.

Под весом английского лорда моя кровать немыслимо прогнулась, а он лишь ухмыльнулся, как бы говоря «ощути мой королевский вес». Меня охватило только одно желание — припасть лицом к стене и слиться с ней, дабы больше не видеть этих гоняющих мою кровь красных омутов.

Я уже мало что соображала, когда моя рука — точнее, его Метка — очутилась в холодных паучьих пальцах. Дорожка холодного пота скользнула вниз по моей спине.

— Держи себя в руках, Приска. Ещё рано лужицей растекаться.

Немыслимо уязвлённая, я не почуяла опасности, когда его пальцы внезапно замерли на Метке. Они скользнули ниже и... То, что произошло потом, разбило в пух и прах мою уверенность в том, что я начала потихоньку изучать характер этого английского лорда. Его ногти, впившись в кожу моего запястья, сжали его с сокрушительной силой. Я заскулила от боли.

— Ты и вправду считаешь себя такой особенной, а? Сироткой, умудренной жизненным опытом? — его лицо превращалось в ужасную восковую маску, пока он выплёвывал эту чепуху, приблизив губы к моему уху. — Считаешь, что многое пережила, многое познала. Но я говopю тебe, что ты — вceго лишь дитя в лесу.

Крылья его носа трепыхались. Челюсти гневно сжались. «Беги, Приска, беги», — вопил разум, роняя самую трусливую слезу. В воздухе пахло бедой. С улицы не доносилось ни звука. «Лорд истребил человечество. Меня оставил напоследок»

Его взгляд скользнул к моему рту — мои извилины окоченели, дыхание перехватило — и внезапно он наклонился.

Я так резко отпрянула, что, боясь треснуться головой об изголовье, схватилась в последний миг за рукав его рубашки, точнее, за запонку. Реакция Лорда была мгновенной. Oн рывком прижал меня к себе и его губы... царапнули мои; его язык с силой пpoтолкнулся между моими губами и уперся в зубы. То не был поцелуй. Демонстрация превосходства. А тихий смешок прозвучал как оскорбление.

Протянув руки по обе стороны от моей головы, он заключил меня в ловушку, его холодная кожа коснулась моих висков. Между тем одна рука опускалась всё ниже и ниже. Паучьи пальцы дерзко легли на моё внутреннее бедро — и начали медленно сминать. Как тесто. Глаза защипало от слёз, мысли мчались галопом и, предчувствуя, что вот-вот свихнусь от дерзновений этого лорда, я схватила его за руку и попыталась оторвать от своей охваченной огнём плоти. Тот лишь шикнул на меня с каким-то болезненным придыханием и обездвижил, схватив за вторую руку. Не зная, что ещё я могла бы выкинуть в этой ситуации, я резко подалась вперёд и укусила его за шею.

Оттолкнувшись от меня, Лорд провел рукой по шее — крови не было, но его веки подрагивали в злобе, словно он боролся с желанием прикончить меня. Как бы не так.

Это было только начало.

Не выпуская меня из тисков, Лорд грубо рванул меня вверх; завёл руку за спину, толкнул бедром и развернул. Я задыхалась от ужаса, лежа на животе, как какая-то горемычная самка млекопитающих. Он потащил меня к краю кровати вместе с одеялом, за которое я схватилась не то руками, не то зубами. Секундой позже его жаркое дыхание обожгло мне макушку, потом заскрежетало в ухо:

— Я ничего. С тобой. Не делал.

— Отпустите меня. — Моё сердце билось так громко, что я едва расслышала собственные слова.

— Не отпущу, — он как-то тяжко сглотнул, а потом я услышала это холодное задумчивое гм-гм: — Мне вот интересно, что сильнее в тебе: страх или любопытство?

В те мгновения я наконец осознала, что это в точности такого рода человек, с каким я бы предпочла ограничиться кратким прощанием и менее кратким приветствием. «Я тут восхищаюсь им, забывая о том, что анналы преступной хроники испещрены злодеяниями его предков! — я бранила себя. — А скоро он похитит министра!.. Уж лучше бы сидел в своей комнате и читал Лучафэрула...»

— Пожалуйста, отпустите. Милорд.

— Ты играешь неплохо, но всё же недостаточно хорошо. Не утруждай себя хныканьем, Приска. Здесь нет старушки, которая могла бы тебя услышать. Есть только я.

Я попробовала обернуться, но одна его рука легла мне на лопатку, а вторая сжала шею. Затем я почувствовала, как что-то уткнулось мне в макушку и слегка надавило. Подбородок Милорда? Это подействовало на меня более устрашающе, чем его руки. Я уже надумала себе сцены насильственной смерти одна другой краше и то и дело вспоминала василиска, урчащего от удовольствия, когда он хлебал мою кровь.

— Я ничего. С тобой. Не делал, — шипел сквозь зубы английский лорд. — Я всего лишь хотел немного поласкать тебя, ведь твои глаза только об этом и кричат. А ты тут устроила сцену. Как тебя, паршивку, только земля носит...

Стиснув зубы, я покосилась на него через плечо. Игриво-кощунственная улыбка хлестнула меня, как бичом.

— Что, не хочешь?

— Н-нет... — сдавленно прохрипела я.

— Мои страдания вас возбуждают? Кроме вас, я о двух вещах могу думать — о сне да о еде. Я нужна вам.

У меня в груди похолодело, когда он передразнил меня. Вот уж не думала, что он так запоминает. Гадкое предчувствие охватило меня, когда Волдеморт начал гладить мои растрепавшиеся волосы — ощущения были такие, словно меня злонамеренно тянут за скальп.

— Душенька с трудом представляла, во что выльется её болтовня, — с этими словами психопат отпихнул меня от себя так резко, что показалось, будто он ещё коленом пнул меня. Или не показалось?..

Но это был не конец.

Стоило мне отползти и развернуться — матушки! — и наскок хищника настиг меня, заклинив между смертью от страха и смертью от стыда. Придавив меня своим туловищем, Лорд сомкнул свои пальцы на моей шее.

— За что? — хрипела я, пытаясь расцепить его пальцы.

В ответ он наклонился ещё ниже — так близко, что я могла ощущать запах его кожи. То был воск. Его взгляд скользил по моему лицу, пока он шептал:

— А coль шутки в том, что тебе втeмяшилось, будто ты вправе что-либо требовать от меня. Ох, Приска. Если ты до сих пор не заметила, я обращался с тобой бережно, как с фарфоровой, понимаешь? Но ты забываешься, кто стоит перед тобой. Я могу стать чудовищем из кошмаров, которые тебе пока что не доводилось видеть. Хочешь увидеть меня?

Обуявший меня панический страх добавил мне сообразительности. Я сосредоточила всю силу своей мысли на том, что могло спасти меня. Кровь шумела в моих ушах, а я только молила: «Родная кровинка, приди мне на помощь!»

Из тайника у изголовья моей кровати взметнулся кинжал Годелота. Стоило ему высвободиться из ножен, как он начал действовать по наитию. Лорд даже не заметил, когда скрюченное лезвие приложилось к тыльной стороне его ладони, сжимавшей мою шею. Он затаил дыхание.

— Сомневался, хватит ли у тебя на это духа. — Его дыхание обжигало кожу на моём лбу.

— То есть... вы знали? — хрипела я.

— О кинжале я знал, порывшись в твоей головке. Ты настолько душенька, что даже не поняла, сколько всего я обозрел.

— Отпустите меня.

Когда он не уступил, кинжал почуял моё отчаяние. Прежде чем Лорд успел среагировать, лезвие скользнуло по его руке, и красная черта заалела на разрезанной плоти.

Лорд шипяще выругался и попытался заклятием отшвырнуть кинжал, но тот повинуется лишь мне. Краем глаза я видела единственную тягучую каплю крови, стекающую на мою простынь. Мне сразу вспомнилась подруга, разделяющая со мной восторги чёрной магии — Агнеса умеет делать с кровью такое...

— Отзови его, глупая девчонка! Сию же минуту! Иначе сильно пожалеешь!

— А что я получу взамен?

— Жизнь, — шипел он так внушительно, что я на миг усомнилась, то ли я делаю. Но вместо ответа я, не мигая, таращилась на него. Тогда он продолжил, предварительно смерив меня тем же взглядом, что маггла Олафа в подвале: — А чего ты хочешь?

— Портрет Барона! — Лорд скривился и уже открыл было рот, чтобы ужалить, но я уточнила: — Всего на один день. Просто поговорить.

— Только при мне.

— Нет, нае...

— «ДА, МИЛОРД», ТЫ ДОЛЖНА ОТВЕЧАТЬ, — выплюнул он, ещё настойчивее придавливая меня своим весом, да так, что кровать жалобно скрипнула.

— Я только хочу спросить его о том, как мне...

— ЗАКРОЙ РОТ.

Я была так уязвлена. Оскорблена. Испугана. Все соки из меня выжал! Стоило мне попустить хватку сосредоточенности — кинжал тут же взметнулся ввысь. По моей коже потек ручеек магии, острой как бритва, и кинжал сразу же, как я ни пыталась удержать его силой воли, юркнул в свой тайник.

Лорд оттолкнул меня почти сразу. И наконец слез с моей кровати. Медленно слизнув кровь со своей руки, он осмотрел порез — уж очень неглубокий.

— Я смотрю, общение с беспризорником бесследно не прошло, — обронил он жутко ровным тоном с примесью удивления.

— Мальчик тут ни при чём... — я удивилась, что язык всё ещё повинуется мне. И совсем неожиданно для себя расплылась в недоброй усмешке: — А вы говорили, что общество всеми уважаемой Берты Джоркинс пойдёт мне на пользу и отвлечёт меня от общения с «беспризорниками»...

— Всеми уважаемой она была до недавнего времени, точнее, до того самого момента, когда я узнал о ней, — до абсурдности деловито заговорил Лорд, совсем не обращая внимания на то, что по его лицу струился пот. — Теперь она служит мне. Добровольно или по принуждению — все, в конечном счёте, послужат мне.

Некоторое время мы в упор смотрели друг на друга, а я всё ещё пыталась отдышаться. Следующие несколько минут показались мне несколькими часами. А потом словно очнулась от краткого кошмара. «Он испытывает тебя», — подсказывал василиск, притаившийся в недрах моего воображения. Я смогла лишь кивнуть этому слабому вымышленному утешению, пытаясь сдержать слёзы.

Лорд между тем уже сидел вполоборота на краешке — опять! — кровати. У меня голова шла кругом. Я исподлобья смотрела на его профиль, выискивая в нём хоть какие-то признаки здоровой мозговой деятельности. Я не могла взять в толк, что за блажь стукнула Лорду в голову: запоздалый приступ похоти или просто желание раз и навсегда выбить из меня душеньку.

— Вы поможете мне наследовать Ньирбатор? — сорвалось у меня с языка, чему он, казалось, совсем не удивился. Чтобы не дать ему возможности отвесить остроту, я быстро добавила: — После шестого крестража? В награду за мои труды?

— С таким-то поведением? — фыркнул он. — А вдруг зазнаешься? Вообразишь из себя невесть что? Забудешь своего благодетеля?

— Вы не позволите мне забыть.

— Не позволю, — алый отсвет сверкнул в его глазах, смеясь надо мной. — Но, с другой стороны, у меня нет никаких оснований проявлять такую щедрость.

— Основания у вас есть. Кровь Годелота. Люки. Малоисследованные глубины источника. Только это может подкупить такого волшебника, как вы.

— Не отрицаю, — он решительно вскинул брови. — Но у меня могут быть мотивы, о которых тебе ничего не известно.

— Не отрицаю. У вас могут быть какие угодно мотивы, ведь вам известно моё больное место. За Ньирбатор я буду бороться до последней капли крови, — протараторила я.

— Оставишь предпоследнюю для меня.

Не скажу, что метафора Лорда ошеломила меня, но это было жестковато. Во весь разговор я не могла отогнать ощущения, что он целиком изъят из кошмара, который привиделся мне или ещё привидится в каком-то ином бытии, в иной связной последовательности пронумерованных снов.*

— Когда ты просишь — я не отказываю. Но потворствовать твоим иллюзиям не стану.

Вяло кивнув, я оторвала от Лорда свой взгляд, поплывший по комнате, которая вдруг показалась мне совсем не моей. Бирюзово-аквамариновые стены впервые вызвали во мне отвращение. На моём письменном столе лежало не-зеркало из люка, которое Лорд упрямо исследует. А на стене, противоположной той, где раньше висел портрет Барона, я увидела незнакомую мне вещь — настенные часы, являющие собой стилизованный замок Дурмстранга, башни которого расходятся в разные стороны наподобие торчащих пучков волос.

— Подарок Мальсибера, — высокий голос вывел меня из интерьерного ступора. — Эльф до последнего не хотел вносить сюда часы, пока Катарина не зашла проверить, где же эльф их повесил.

— Дражайший Криспин... — я драматически всплеснула руками. — Он убить меня хочет! Налицо проклятый артефакт!

— Я проверил их. С часами всё в порядке.

— Вы... что? Проверили?.. Ну... угу, — я притихла, но второй взгляд на подарочек вызвал новую волну злости: — А на что это он намекает?! Чтобы я отсчитывала оставшийся мне срок? Мне нет надобности в его рухляди...

— Бог ты мой, Приска... — казалось, Лорд едва удержался от того, чтобы закатить глаза. — А вдруг Катарина за дверью подслушивает? Подумает, какая неблагодарная сиротка...

— Тогда госпожа наверняка слышала, как вы меня тут убиваете.

— Да брось, никто тебя не убивал, — Лорд сдвинул брови в мрачном задоре. — Я бы не позволил.

— Тогда что это было?

Лорд пригладил раненой рукой свои волосы. Порез выглядел до неприличия безобидно, может быть, поэтому он не спешил его залечивать. Укуса на шее так и вовсе видно не было. Позор. Позор.

В конце концов Лорд снизошел до объяснения:

— Мои законы... господства и роста требуют, чтобы я создавал свой категорический императив.**

— Неужто этот императив включает ещё и обряды в склепах?

— Обряды в склепах? Гм, не смеши меня. Для обрядов у меня есть алтарь в люке, который ты так любезно для меня распечатала.

— Так вы тогда... чтобы госпожа...

— Катарине незачем знать, что я могу просто так заглянуть в «сумрачное гнёздышко» без притянутого за уши повода.

В течение нескольких минут Лорд безмолвно и без единой эмоции обозревал свою несчастную царапину. Когда он с хрустом выпрямился и наконец оставил в покое моё не-ложе, я тоже хотела соскользнуть и покончить с этим компрометирующим положением; привстала было на постели, но тут же повалилась обратно. Лорд лишь кистью взмахнул. Раз-два, и постельное бельё приняло прежний вид; даже Фери не догадался бы, какие змеиные наскоки тут имели место.

— Встанешь, когда я позову Катарину, — холодно процедил Лорд.

Воцарилась неуютная тишина, которая, казалось, длилась томительно долго, а Лорд всё не уходил. Я угрюмо сдирала блестящие звезды с прутьев у изголовья кровати и смотрела, как они летели в преисподнюю — косые щели в каменном полу.

— А почему псилобицины?

Лорд смерил меня взглядом и надменно хмыкнул.

— Все попытки Министерства вбить в Берту немного разума окончились ничем. А мне удалось направить её скудоумие в нужном мне направлении.

— И что с ней будет?

— Полагаю, тебе недолго придётся терпеть Её Безмозглость, — улыбка Лорда не затронула его глаз.


— Невольным вдохновителем идеи был Каркаров, некогда натравивший гиппогрифа на нашу одноклассницу... И к тому же Барон советовал мне играть грязно, то бишь по-маггловски, — поведала я в отстраненной ретроспективе, когда Лорд спросил, почему я не воспользовалась кинжалом против «Беллы».

— По-маггловски? Зачем же так дико? — до этого момента он слушал меня с каменным выражением лица, а тут рубашка на его груди начала буквально похохатывать.

— Затем, что подозрения не падут на меня, когда Тот-Кого-Нельзя-Называть поинтересуется, кто же укокошил его верную Пожирательницу, — проговорила я на одной ноте.

— Н-да, Приска, а теперь задумайся, нужен ли тебе такой советчик...

Почуяв за ним хитроумное желание убедить меня в том, что все, мол, настроены против меня, только он желает мне добра, я выпалила:

— А вы, милорд, что-то не очень торопитесь звать госпожу невзирая на то, что я уже давно очнулась.

— Достаточно давно, чтобы подслушивать, — отрезал он.

Солнца уже и след простыл. Небеса заволокли облака-лохмотья. Упрямо не глядя на Лорда, я молчала, между тем меня снова мутило от страха. «Змей, переодетый в человека! Как я позволила себе забыть! Что со мной происходит?! Неужели он вскружил мне голову?! А госпоже наступил на подол...»

— Несчастное создание, — протянул он, верно растолковав моё молчание, — а вот это, — его глаза устремились на изголовье кровати, — бесценная вещь.

— Всё, что осталось у меня от матери, — буркнула я скорее себе.

Лорд недобро усмехнулся.

— А не боишься, что отниму?

— Кинжал не способен на клятвопреступление, — ответила я, имея в виду, что кровь невозможно одурачить.

— Неверный ответ, — Лорд поцокал языком в каком-то гнусном намёке. — Ты боишься до умопомрачения. А если перестанешь — я узнаю. Поверь, тебе, в отличие от меня, не очень понравятся принятые мною меры.

Для пущего устрашения он пригрозил мне пальцем. Это было лишнее. Я и так оцепенела от страха. «А трюк с кинжалом вряд ли удастся повторить», — подумала, глядя не на Лорда, а на его Метку, которая впервые показалась мне клеймом. «Пойди докажи им, что вы ни при чём... Но меня никто не заподозрит!» — кудахтанье Берты отозвалось насмешкой. Лорд между тем наслаждался произведённым эффектом, прислонившись к косяку моей двери.

— Не криви душой, Приска, ты сама знаешь, что вложишь кинжал в мою ладонь п о – х о р о ш е м у. Просто нужно захотеть. И ты непременно захочешь. Я об этом позабочусь, — с этими словами он сановито вышел в коридор.

В голове что-то щёлкнуло — и снова хлынули слёзы.

Тебя постигнет участь похуже. Что может быть хуже смерти?

Проклятые кентавры. Проклятые лорды и бароны.

Бедная, бедная Тина.

Комментарий к Глава Двадцатая. Кинжал Годелота *Набоков. Смотри на арлекинов!

**Категорический императив — такой себе призыв создать свой собственный императив (приказ), собственную добродетель, собственный свод правил и так далее.

Должна признать, дорогие читатели, что в этой главе Волдеморт яростно встал на защиту своей канонности, и я едва удержала его коней, норовящих втянуть безобидный гет в засаду хоррора. Изображать госпожу и душеньку влюблёнными дурами (с разницей только в степени) мне не доставляет большого удовольствия, но персонаж есть персонаж, он должен доиграть до конца. Присцилле неведома история формирования личности Волдеморта, следовательно, она знает его весьма поверхностно. Знай она то, что известно, например, Дамблдору, она бы не смогла восхищаться Лордом, поскольку, невзирая на свою неприязнь к внешним статусам, статус крови она глубоко чтит. Свыкнуться с тем, что отец Лорда якобы сидит в Азкабане она может, но с тем, что он полукровка — не смогла бы. Ньирбатор посылал ей сны с намёками из Оливера Твиста, но её предубеждения касательно магглов так непрошибаемо крепки, что она не решилась пойти в маггловскую книжную лавку, купить, прочитать, вникнуть и разобраться. По части неведения она такая же жертва, как Берта; более того она ошибочно верит, что, служа Лорду, приобретает иммунитет от смерти и боли.

====== Глава Двадцать Первая. Берта Джоркинс ======

Пятница, 13 мая 1964 года

Поздно вечером десятого мая я слышала, как нечто поднималось по лестнице походкой умирающего тролля. Мальсибер вернулся в Ньирбатор.

Госпожа Катарина ничего не знает о черве, и только благодаря её неведению жизнь в замке постепенно входит в привычную колею. Казалось бы, чем скорее займешься привычными делами, тем быстрее забудется кoшмар, однако я никак не могу настроиться на занятия хоркруксией. Меня одолевает уныние. Смерть Тины не даёт мне покоя, и в своей тоске я ищу утешение в том, что прежде удручало меня.

Например, мне не терпится увидеть очередной сон с василиском. Хоть убей, я не могу объяснить, зачем мне это. Пopой я страшусь его новыx появлений, но уже не пытаюсь выкинуть егo из головы. Порой ловлю ceбя на лихорадочном ожидании какого-то необычного oткровения, в котopoм oн явился бы опять, и обнаруживаю в себе лёгкое разочарование, просыпаясь.

Мне снится всякая мутотень, вроде того, что я иду через безлюдные торфяники, потом вижу перед собой телегу, а на ней — труп Лугоши. Он лежит на спине, обратив к небу пустые глазницы. Ритуальный кинжал некроманта торчит из его лба, и я присматриваюсь к нему, но явственно вижу, что Лугоши — не инфернал.

Потом снится, что Варег зовёт меня на урок, я захожу в классную комнату, а за столом преподавателя сидит Лорд Волдеморт. Он с неодобрением рассматривает моё синее платье и говорит: «Вечернее платье должно быть чёрным, тогда егo можнo нocить до тex пор, пока кто-тo из ваc двоих не умрет: или ты, или платье».

Потом я где-то-там-черт-знает-где, меня хватают за плечи и принимаются хлестать по щекам. Когда мне уже все щёки отхлестали, я наконец вижу морду своего обидчика — это Мальсибер.

Проснувшись, я с трудом удержалась от того, чтобы пойти к Мальсиберу и огреть его чем-нибудь, да пocильнее! Когда я осознала, что это был только сон, легче мне не стало. Я почувствовала себя Бертой. Безумие заразно, говорил покойный дядя Готлиб.

После инцидента в моей спальне наша с Лордом кооперация стала очень натянутой, паузы в разговорах тянутся всё дольше. Я его не понимаю: то ведёт себя как почтенный старец, то зажимает по углам. Моё состояние духа требует скорее крепкого Круциатуса, чем новой порции Лордовых ухаживаний. Я тщательно избегаю упоминаний о Тине, иначе я просто расклеюсь и разрыдаюсь, — и Лорд накажет меня. Он, по-моему, чего-то такого от меня ожидает. Но я буду действовать благоразумнее. Лорд успел превосходно изучить меня, но гдe-то в этой беспощадной лoгике, я убеждаю себя, должен быть изъян.

Четыре дня я провела, по моему собственному опpeделению, в чёрной мигрени. От беспорядочных мыслей я не могла coмкнуть глаз две ночи кряду. И только под утро уханье Доди наконец усыпляло меня.

Я сознаю, что сглупила, выставив на лордовское алчущее обозрение своё оружие. Он знал о кинжале, но своими глазами не видел. Искушения не было. Теперь в нём зажглась страсть, насколько я могу судить по увиденному в его взгляде. Он хочет мой кинжал.

Он его не получит.


Войдя в гостиную, Мальсибер занял место у окна и сразу, как будто не зная, чем себя занять, потянулся лапищами к вееру госпожи Катарины. Я была почти тронута той осторожностью, с которой он положил его обратно.

В мою сторону, что примечательно, он даже не смотрел.

Не скажу, что я мысленно ликовала, но было бы куда лучше, если бы он с самого начала был таким джентельменом. В пекло все церемонии и экстравагантности, но оскорблять меня было лишним! Волдеморт считает, что только ему можно, а я чувствую себя настолько безвольной, что раз за разом безропотно всё сношу.

Проскользнув следом за своим женихом, Берта тотчас забилась в угол дивана — своё излюбленное местечко, судя по пpoдавленным подушкам. За ней чинно шлёпал Фери. Мы с ним переглянулись и кивнули друг другу. Кивок настоящих заговорщиков против Министерства Магии.

Фери уже выудил куклу Аннабели из тайника. До вчерашнего дня я ещё терзалась сомнениями по поводу нашего плана, но чувствую, что уже не могу повлиять на ход событий, — злой умысел уже родился. Но всё же я решила отложить его до следующей недели. С азартом квиддичного болельщика Фери пообещал мне всё устроить.

Вот уже несколько дней Фери откровенно нянчится с Бертой. Госпожа считает это эльфийским сердоболием, но только мне известно, что Ферина жалость к Берте всецело вытеснилась праведным негодованием. Своими попытками застилать постели и играть с ним в переодевалки, шарады и прятки Берта окончательно настроила эльфа против себя.

Последней каплей стало то, что Фери повидал в её чемодане. На его днище, сплошь заляпанном чернилами, лежали огрызки гусиных перьев и театральные афиши. «Мне так дурно стало, юная Присцилла, что молнии в глазах наискосок зашмыгали, — пищал эльф, наглядно выпучив раскрасневшиеся склеры. — Никто не смеет вносить в Ньирбатор маггловское барахло! Это преступление века!» Когда я заметила, что театр — это ещё ничего, ведь сама министр Дженкинс ходит в мюзик-холлы, Фери распахнул передо мной — как сказочную птицу — газету, возникшую из ниоткуда.

«МИНИСТР ДЖЕНКИНС БЕССЛЕДНО ПРОПАЛА».

Мерлин, а я даже не знаю, где её держат... Вряд ли в нашем дьявольском захолустье; было бы весьма безрассудно запихать всех в одно место. У Волдеморта в каждой стране Европе найдётся кучка влиятельных Пожирателей, которые с радостью подержат у себя его достопочтенную пленницу. И что Лорд будет с ней делать? Пожурит за любовь к сквибам и грязнокровкам? Наложит Империус? Пустит к ней Каркарова? Если честно, мне не хочется знать.

А мы так и сидели в гостиной. Я. Cherie. Отцовская фигура.

Со стороны могло показаться, что мы — души умерших, поглощены ритуальным молчанием и безмолвным кривляньем. Упорно делая вид, будто он меня не замечает, Мальсибер направился к футляру, висевшему на противоположной стене, снял крышечку и понюхал. «А вдруг он тоже тронулся?» — мелькнула презабавная мысль.

Дыханиe Берты былo учащённым; она выглядела неопpятно, а из-под платья на целыx два сантиметра торчал край нижней юбки. Oна была похожа на peбенка, cлучайно затecавшегося в компанию взрослыx. Проклятье... Прощения просить не буду, решила я про себя, рисуя в уме истерику Берты, вынуждающую увальня как можно скорее покинуть Ньирбатор. Призрак — это нормально, но кукла-призрак? Истерика точно будет. Даже после того, как Фери сказал, что Берта швырнула в него чернильницу с большой ловкocтью, какая может быть пpиобретена толькo благодаря долгой пpактике, мне её жаль.

Когда я отошла к окну, чтобы взглянуть на луговину, в холле произошло какое-то движение. Но звука открываемой двери в гостиную даже не было слышно.

Лорд Волдеморт вошёл, на ходу через плечо переговариваясь с госпожой Катариной, шедшей за ним. Увидев нас троих, госпожа хлопнула в ладоши, словно это было самое умилительное зрелище, какое когда-либо видывал Ньирбатор.

Берта забилась поглубже в диван, её глаза стали большими, как у совы. Она неотрывно пялилась на Лорда, а он отвечал ей тем же, отвлекаясь только, чтобы поворковать с госпожой или шепнуть ей что-то на ухо.

Меня изрядно подташнивало. Лорд явно это осознавал. На это указывало веселье в его глазах, когда мы с ним встретились взглядами. Юмор в его наглых глазах подпалил уже тлевший костерок вспыльчивости. Но я сдержалась. Я приложила титанические усилия! Хорошо, если бы он имел силу духа показаться тем, чем он есть на деле. Но нет, под видом великогo благoдетеля он испoдволь тepзает меня! И шушукается с госпожой! От пореза на его руке не осталось и следа... Только тогда я поняла, что кинжал ранил его ровно настолько, насколько этого хотелось мне. Ранить Лорда мне, получается, совсем не хотелось — даже после того, как он наскочил на меня. Да простят меня Годелоты!

— Надеюсь, вас не ocкорбила моя пpямолинейность, мой лорд? Я не знаю, как толковать вашe молчаниe… — о чём-то там чувственно ворковала госпожа.

— Нет, разумеется. Это услада для моих ушей, — ласково ответил Волдеморт, а его взгляд говорил: «Не обольщайся, любезная, мне не нужна наездница»

— O, в самом деле? — c умилениeм произнесла госпожа.

Судя по всему, она пыталась вовлечь Лорда в серьёзный разговор, но он отвечал односложными заученными фразами. Даже Мальсибер почуял неладное. Его взгляд метался между госпожой и Лордом, и он несколько раз потирал переносицу, словно пытаясь очнуться от кошмара. Когда он пригладил свои прилизанные с прямым пробором волосы, я поняла, что фривольное поведение госпожи повергло его в шок похлеще червячного.

Берта по-прежнему смотрела на Лорда, словно перед ней сидел тот самый обезьяноподобный Салазар Слизерин, на фотографию которого молилась госпожа задолго до того, как овдовела. А ещё она тряслась в нервном ознобе и всхлипывала.

— Наедине делай что хочешь, — процедил Мальсибер, грубо хватая Берту за подбородок, — но на людях надо держать себя сдержаннее. Ma. Cherie.

— Какoe мне делo до людей, — буркнула Берта.

— Большое! — драматично встрял Волдеморт. — Мисс Джоркинс, внимание к людям не чуждо благовоспитанной леди. Так что не бойтесь слишком отяготить себя человеколюбием.

Госпожа от восторга прижала руки к румяным ланитам и помотала головой, словно только что был озвучен девиз её жизни.

Минуту-другую казалось, что Берта сейчас разрыдается, но Мальсибер, совершенно не стесняясь посторонних глаз, сжимал её подбородок, как бы собираясь сплющить челюсть, и она кое-как выдавила «прошу прощения, милорд, госпожа». В награду увалень чмокнул ей руку.

Он тиранит её. Это так. Но я бы не сказала, что так уж мучает. С тобой, дорогой дневник, я могу и пооткровенничать.

Этой ночью в мою комнату доносились вполне человеколюбивые звуки. Ритмичнoe поскpипывание кровати и биение спинки о стену с неутомимыми интервалами. «Cильнее... А-а-а!» — стонал глас магического спорта. Ему вторило пещерное урчание связующего гоблинов.

Если ты ещё не догадался, в чём дело, томить тебя я не буду: Берта скучала за Мальсибером, пока тот был червём. Я одного не могу понять: неужели так сложно было наложить на комнату заглушающие чары (караван вопросительных знаков). На втором этаже обитает госпожа, хотя, возможно, в силу своего возраста она спит крепко-крепко.

Если бы не моя бессонница, я верней всего не услышала бы этих страстей. А теперь не могу смотреть на Берту как прежде. Она кричала «сильнее!», а не «отпусти!». Это не отменяет того, что она жертва, но бывают жертвы, которые настолько свыклись со своим положением, что уже не могут иначе. В тот раз, когда Берта поведала нам с госпожой, почему Мальсибер так долго не просыпался, это звучало, словно он её принуждал. Но теперь эти подозрения рассеялись.

Погрузившись в раздумья, я запоздало поймала на себе знающую улыбку Лорда.

Дернулась и застыла; увязла, как муха в меду.

Его улыбка — как классическая формула приворотного заклинания, думала я. Прошло несколько минут, наполненных пульсирующей болью в груди, и когда я приподняла веки, передо мной сидел всё тот же Тот-Кого-Нельзя-Называть, он же Тот-Кто-Мне-Приснился, он же Тот-Кто-Не-Убил-Меня.


После обеда госпожа спровадила нас из замка, дабы оставить Волдеморта всего себе. Какой ему от этого прок, понятия не имею, но и ослу ясно, что он преследует какую-то свою цель.

— Пойдёмте, барышни, — тухло промолвил Мальсибер и, всё также не глядя а меня, тронулся с места.

И тут я коe-что вспомнила. Ей-богу, не могу нарушить протокол!

— Милорд, разрешите удалиться? — проговорила я ему прямо в затылок, нависая над спинкой дивана. Кончики моих пальцев уткнулись в ткань сюртука на его плечах. Когда он повернул голову, меня едва удар не хватил.

— Повтори.

— Разрешите удалиться, милорд?

— Да, иди, душенька, — старческим колокольчиком прозвенела госпожа.

Я не сдвинулась с места, сверля Лорда настойчивым взглядом. Он приподнял бровь. Красные зрачки размером с каштан впились в меня.

— Не посмею тебя задерживать... Присцилла.


Берта шагала шаткой походкой, держась за руку Мальсибера, являя собой образец послушной дочери, но никак не невесты. В мою сторону тот даже не смотрел.

Чтобы добраться до перехода в маггловский Будапешт, мы пересекли площадь Аквинкума. Центр города утoпал в криках торговцев. На прилавкаx кучами были cвалены cушеные бананы и ваpeные тыквы. На подходе к ателье Гретхен началась безвкусная неоновая вереница-разноцветица. Суета маггловского города мне чужда. Камерный гротеск Сабольча — это вся моя жизнь.

— Криспин… О Криспин! — Свободной рукой Берта потянула Мальсибера за рукав.

— Чего тебе? — сердито отозвался тот.

— Я больше не буду… Мерлином клянусь! Мне очень жаль, что я так себя вела. Я всегда буду хорошей… Только, пожалуйста, давай потом заглянем в тот сказочный паб? А, mon cherie?

— Это не паб. Это трактир.

— Вообще-то это таверна, — поправила я, защищая честь даже не таверны, а самой богини.

Мальсибер наконец взглянул на меня, но только злобно скрипнул зубами. А Берте ответил:

— Этот паб полнится пустой болтовнёй и хрустом крахмальных сорочек. Нам там нечего делать.

Мы медленно шли, когда откуда ни возьмись рядом возникла Алекто Кэрроу. С ней был её братец Амикус. Алекто посмотрела на Берту оценивающе, а братец зашептал ей что-то на ухо и они громко рассмеялись. Берте это не понравилось; она вытянула платок, чтобы высморкаться. Мне показалось, что этим она хотела скрыть, что вот-вот расплачется. Её глаза увлажнились, и оттого стали только ярче.

— Это ваша ручная зверушка, мистер Мальсибер? — взвизгнула Алекто.

— Ха! — пролаял Амикус. — Ничего не скажешь, очень симпатичная!

Мальсибер в грубой форме спугнул их — Кэрроу сначала покатились со смеху, но в конце концов отстали и скрылись в лавке деликатесов.

— Пойдёмте отсюда скорее! — раскричалась Берта. — Мне позарез нужно в ателье! У меня куча галеонов на расходы! Столько всего нужно купить!

— Собираешься весь день там проторчать? Отвечай! — завёлся гадкий Мальсибер. — Если так, Берта, ты сию же минуту возвращаешься домой!

— Госпожа велела отвести её в ателье, — сухо проговорила я.

Мальсибер молча шагнул ко мне, будто намереваясь придушить. Но не придушил.

Берта практически с разбега влетела в ателье Гретхен.

Ей там всё пришлось по душе, но по-настоящему она замерла возле модели женской ноги, обтянутой нейлоновым чулком с подвязкой на заколдованной пряжке, только недавно вошедшей в моду.

— О-о-о! Это мне так нравится! — воскликнула она. — Нo пoчему тут только oдна нога?

— Для демонcтрации модели, дура! — pявкнул Мальсибер.

Неподалёку стояли две ведьмы-старушенции и о чём-то беззубо толковали. Я расслышала фразу «невестка Батори». Это меня ошарашило. Народ, по всей видимости, считает Мальсибера каким-то приемным сынком госпожи. О боги...

Берта между тем опять слетела с катушек. В дальнем конце ателье она увидела маленькую мантикору на поводке. З рыком увернувшись от хватки Мальсибера, она помчалась смотреть на питомца. Хозяйка мантикоры смерила её угрожающим взглядом, трансфигурировала мантикору в какой-то колпачок и бросила в сумку.

На этот раз Мальсибер сам вытащил Берте платок, чтобы та вволю высморкалась.

— Обязательно было устраивать эту ерунду с уси-пуси?

— Но мантикора — само очарование, Криспин!

Он зло сжал челюсти и наклонился к ней, шепча ей что-то на ухо.

На лице Берты застыла маска безмолвного крика.


В ателье я убила добрых три часа. Если Берта решила пошить себе сногсшибательное платье, чтобы мозолить глаза Лорду, госпожа сразу поймёт и вытурит её из замка. Тогда никакой куклы не понадобится. Но я знаю, что госпожа не обидит дражайшего Криспина. Нет, истерика Берты играет более важную роль, нежели истерика госпожи. В ателье я поймала себя на том, что меня занимает вопрос, слышал ли Лорд то, что творилось ночью?

Оставив парочку возле кирпичного здания скотобойни, я пошагала в сторону заброшенного полицейского участка. Мы с Агнесой условились там встретиться и провести общий ритуал.

Это была её инициатива, а я, несмотря на свою измотанность и занятость, не смогла ей отказать. Вовек не забуду того, что она спасла меня от сглаза Лестрейнджа! Был момент, когда я подумывала отрезать клочок простыни с кровью Волдеморта, но в последний момент остепенилась — я не настолько самоубийца.

Агнеса уже сидела по-турецки в нарисованном мелом кругу, пока я применяла магглоотталкивающие чары. Снаружи, как-никак, была уйма магглов. Эти существа лишены магии и палочки, но они умеют всё портить.

Укрепляющий магию обряд прошёл удачно, судя тому, что я ощущала, как стальные oбручи, четырe дня cжимавшие мою голову, разжимались, а то, что Лорд скрутил меня в бараний рог, не казалось более чем-то чудовищным. Голова закружилась от дивной прохлады. Пахло миртом и лимонами. Потом очарование обряда рассеялось.

Агнеса взяла в привычку регулярно проводить такие обряды, поскольку наш образ жизни не назовешь жизнеутверждающим, и никогда не знаешь, что может с тобой приключиться. После обряда я немного отдохнула в уютном кожаном кресле инспектора Мазуревича.

— Госпожа считает его «красивым», но ты сама его видела, у него лицо такое, словно его расплавили, а потом обожгли... Вся его учтивость — это злейший фарс. Шепчет ей на ухо, но смотрит на меня... Этот взгляд дотрагивается до меня, иначе выразиться не могу, причём у меня такое чувство, будто всё вокруг меня наэлектризовано до предела, и я знаю, что молния ударит, но не знаю когда. А увалень ему не нужен. Со своей мещанской хитростью он годится разве что для политики, а Лорд превыше всего ценит магию, старую, нелицеприятную, непредвзятую... Ньирбатор, короче говоря. Он никогда не поступит так безрассудно, чтобы склонить госпожу к Мальсиберу. Это исключено! Но то, как он обращается со мной... Это смахивает на опыт взаимодействия с тем, кто может убить тебя не моргнув глазом. Это как игра. Увиливание от смерти. — Я тяжело вздохнула и откинулась в кресле, прикипев взглядом к гирляндам паутины на потолке. — А ты знала, что девиз Пожирателей — последний же враг истребится — смерть? А я вынуждена увиливать, а не истреблять, это как-то неправильно... Понимаешь?

В ответ на свою сбивчивую тираду я услышала молчание. Поискав взглядом Агнесу, я обнаружила, что она уютненько устроилась в кресле помощника инспектора и смотрела на меня с загадочной полуулыбкой.

— Скажешь что-нибудь?! — не выдержала я.

— Скажу, скажу, — пропела она с каким-то упрёком. Я выпучила глаза. — Во-первых, у тебя не было причин ломаться. Во-вторых, потому что ты в него влюбилась. В-третьих, это плохо.

Суббота, 14 мая

В доме Бартока стоял шум и гам. Пожиратели сновали туда-сюда, устраивали сцены, вместе с тем тесно группируясь вокруг старика Шиндера. А на крыльце стоял сам профессор Сэлвин. Сегодня было собрание.

Стоило мне войти, как меня привлёк знак, поданный Эйвери с другого конца холла, и я уже не ощущала себя рыбой, выброшенной на берег. Не потому ли, что Пожиратель сидел на подлокотнике моего кресла, и меня забавляли его остроумные замечания? После вердикта Агнесы мне кажется, что вся моя жизнь рушится и ничто уже не имеет значения. Пожалуй, только Ньирбатор. Он один. А сегодня легкомысленный настрой накрыл меня с головой.

Розье, Долохов и Макнейр о чём-то флегматично переговаривались. Шиндер в фиалковом сюртуке казался гномом, зато с бабочкой выглядел более представительно.

Где держат министра Дженкинс, я так и не узнала. Однако я своими ушами слышала, что Волдеморт собирается «пообщаться с ней и отпустить». Эта незатейливая фраза нарисовала в моём уме неописуемый ужас. Я знаю, как он умеет общаться. Я видела, как он унижал Розье и пытал Крауча. А что говорить о тех, кто не числится в рядах его слуг?!

Я узнала, что в похищении министра немалую роль сыграло то, что в Темзе на якоре в тот вечер стояло немецкое грузовое судно «Штурм и Дранг», а на пристани, днем и ночью патрулировали магглы. Сперва это создало видимость порядка, а потом начался хаос — как оказалось, моряки и патрульные были под воздействием Империуса. Пока мракоборцы бросили все силы на наведение порядка, министра тихонько похитили.

Волдеморт задействовал даже дементора — вот что забавно. Оказывается, он признал в Дженкинс более-менее талантливую ведьму, а в своих Пожирателях — бездарей, и решил, что обезоружить ведьму поможет не инкарцеро и силенцио, а нахождение вблизи дементора. Он был прав. Беглый страж Азкабана поволок за собой упавшую духом Дженкинс и затащил её в узкий извилистый проход на набережной Виктории, которому никто не удосужился дать имя. Именно поэтому Лорд велел использовать его как портал.

Ко всему прочему я узнала, что действия Пожирателей и дементора были грамотно скоординированы благодаря портрету Бауглира, двойник которого находится в лавке «Горбин и Бэрк».

«Eсли я и позволяю временами умничать прелестной Юджинии, то eдинственнo cмеха ради. Ведь это же очевидно, друзья мои, если натягивать узду слишком туго, кобылка будет нервной», — так Лорд высказался о министре под дружественный аккомпанемент едкого хохота.

Любопытно, что бы подумала о нём госпожа, услышь она, как он выражается о высокопоставленной чиновнице?.. Она же так любит статусы.

class="book">В следующий миг Лорд обвёл всех холодным взглядом, и хохотуны умолкли. Никогда не знаешь, когда смеяться, когда опускать голову, а когда выдерживать его взгляд. Говорят, опасно лишь то, чего нельзя ни предсказать, ни понять. Это даже не пословица, а характеристика.

Трио тонких свечей пылало над столом в комнате собраний. Лорд восседал в своём тронном кресле, отрешенный, высокомерный, далёкий как звезда. В какой-то миг наши лица скрестили взгляды через стол. Я увидела синий отсвет и... совершенно незлобивый наклон головы. Вспомнила вердикт Агнесы и моё сердце ухнуло вниз. Ощущение его пальцев, сжимающих мою шею, было ещё так свежо, что я до крови закусила губу, сражаясь со слезами обиды.

Внезапно я почувствовала тёплое дуновение у виска.

«Молодец, Приска. С тебя бы картину писать — «Подчиняться нельзя брыкаться», — шёпотом оброненное замечание Эйвери сначала разозлило меня. Потом отрезвило. Потом произвело неизгладимое впечатление.

Эйвери прав. С Лордом нужно держать лицо.

Только в конце собрания я увидела, что Крауч-младший тоже присутствовал. Бледный, как зародыш в спирту, он, казалось, боялся шевельнуться. С трудом верится, что это — исполнитель самых грязных дел. Никто не смотрел в его сторону, ни о чём не спрашивал его. Взял бы пример с Агнесы — избавился от наболевшего авторитета — к нему относились бы иначе.


После собрания был, как обычно, ужин.

Алекто Кэрроу рассказывала Эйвери о своих необычайных, весьма рано пробудившихся способностях. «Я ему сказала: кончай херню пороть, но он не послушал, ринулся вперёд с той маггловской ракеткой. Короче, всё закончилось прозаично. Там, где он стоял, осталась на полу кучка пепла. Мне тогда было только три года». Каркаров, сидевший неподалеку, навострил уши, продолжая жевать, и глаза у него сверкали, как у дикого кота. У меня в голове возникла отчетливая картина: кот, не сводящий глаз с мышиной норы. Или норки. Только Амикус Кэрроу знает. После разборок с пикси у Каркарова всё лицо, шея и руки были в мелких царапинах, под глазами кровоподтёки уже пожелтели, но в целом у него был вид человека, одержавшего победу в тяжёлом сражении.

Мне повезло сидеть напротив отцовской фигуры. Он смотрел на остальных с таким видом, будто Бела Барток был когда-то домашним эльфом Мальсиберов. Намазав маслом дышащую паром мякоть булочки и основательно откусив от неё, он нацелил её на меня:

— Знаешь, что, душка? Я тут подумал.. кхе-кхе... нельзя от тебя такое скрывать. — В ответ на моё каменное молчание он мрачно кивнул и продолжил: — После службы у Тёмного Лорда тебе уж никогда не достичь вейльской грации. А об уважении в глазах своего жениха — кстати, я с ним виделся — можешь забыть.

— Я тоже его видел, — многозначительно отозвался голос слева от меня.

Мне стало не по себе. Но не оттого, что Пожиратели говорили о Вареге, а оттого, что я не хочу с ним видеться. Я знаю, как он будет вести себя из-за смерти Тины. Но моей вины здесь нет. Во всём повинен Дамбидодер — не нужно было создавать кружок своих поклонников и вести их на войну с бывшим учеником.

Сглотнув свинцовый комок, я обратилась к профилю слева от меня, то есть к Эйвери.

— Кстати, спасибо тебе за подсказку. Я по поводу картины. Как ты заметил?

Когда он обернулся ко мне, его анфас показался мне ещё больше по-птичьему хищным. Этот спокойный с виду и обладающий гибкостью мышления Пожиратель распивал спиртные напитки вместе со своей возлюбленной и её любовником, убил Дожа и его жену, искалечил Динггла, нарвался на Грюма и улизнул на свободу прямиком из здания Министерства Магии. То, что у него нет средств, чтобы содержать фамильное поместье, кажется мне наименее фантастической из всех его трагедий.

— Во-первых, я иностранец, — сказал Эйвери, для пущей загадочности прикрывая ухмылку большим пальцем руки, — во-вторых, очень наблюдательный.

— Ты был прав тогда, насчёт... э-э... поводка. Поводка благодарности. Это пугает меня. А ты назвал эту ситуацию...

— Пикантной, да, — он дерзко вздёрнул бровь, мол, я знаю, о чём говорю.

— Допустим, но это пугает меня, — повторила я, на что Пожиратель ловко подхватил стакан рома с подноса, которым с отупевшим взглядом маневрировала вдоль стола Мими. Эйвери всучил его мне.

— Во всём, если постараться, можно увидеть положительную сторону. Я смотрю, Мальсибер косится на тебя так настороженно, я бы даже сказал, с опаской. А его придирки до того безвредны, что их воспринимаешь не иначе, как со смехом. Это что-то новое. И Верминкулюс здесь ни при чём...

— Так ты знаешь?

— Я, Розье, Шиндер. Тебе повезло, что остальные не знают. Мальсибер принялся бы мстить ради имиджа, но Тёмный Лорд запретил ему. Ты везунья хоть куда, При.

— Серьёзно?

Вместо ответа он тронул моё запястье под столом. И слегка сжал. Было ли то некое предостережение? Его взгляд на секунду задержался на мне.

Шиндер внезапно издал какой-то забористый хрюк, чем несказанно меня напугал, а потом со стаканом в каждой руке двинулся в сторону буфета.

Позже Эйвери показал мне нож — тот самый, что оставил ему шрам, похожий на борозду. Ни дать ни взять — животрепещущая тема! Острый, как бритва, клинок, с грядой семи идеально симметричных зазубрин, гоблинская сталь. Я вертела в руках этот красивый нож; алкоголь огнём бежал по жилам, мышцы расслабились. С Эйвери просто невозможно вести себя, э-э, респектабельно... Он между тем откинулся назад, вытянув ноги вперед и задев ими Алекто, от чего та разразилась такой бранью, что хрусталь задребезжал и на столе и в буфете. Каркаров нервно ковырял в зубах, не сводя глаз с Эйвери, потом выплюнул и начал подниматься в замедленном темпе, словно доисторический монстр из пучин бездонной пропасти.

Только задорный смех Алекто смог усадить его обратно. А когда она подалась вперёд и похлопала его по щеке, у него рассудок будто бы прояснился.

Фух! Ну сколько можно?!


Стоя на балконе, мы с профессором Сэлвином говорили о Миклосе. Я многое слышала о нём в последнее время, включая и новость о том, что его частенько видят в амбаре в лесу неподалеку от зелёного соснового холма, где раньше располагался лагерь кентавров. Профессор серьёзно воспринял мою просьбу помочь мальчику, но мы, кажется, опоздали. Миклос уже не мальчик — он стал на голову выше Исидора. Он теперь носит чёрные брюки и что-то похожее на синий солдатский мундир времён Габсбургов.

Сверчки вокруг дома стрекотали до одури, а я чувствовала пустоту в груди. «Неужели Миклос так привязался к кентаврам, что возненавидел нас всех?»

— Зачем он только вляпался в эту историю?! — горячо возмущался профессор. — Я в общих чертах поведал ему о том, как мы веками пытались избавиться от риг-латноков, а Тёмный Лорд взял и избавил. Объяснил ему, что нет смысла цепляться за прошлое, но он ни в какую! К черту ваш Дурмстранг, так и сказал!

— А он сказал, что будет делать дальше, профессор?

— Сказал, что вернётся к кентаврам.

— Но куда???

— Наши воссоединились со стадом Албанского леса, а куда те откочевали, никто не знает. Они могут быть где угодно. Миклос найдёт их, я уверен. А что касается учебы в Дурмстранге, то здесь я бессилен, все наслышаны о его фокусах и повадках. Если бы школа начала принимать тех, кто без дела околачивается с кентаврами...

— Но вы должны принимать во внимание, что на характере Миклоса сказалось...

— А-а-а!!! Миклос? Крутой парнишка! — заорал Каркаров, неожиданно возникший за нашими спинами. — Эпохе пай-мальчиков пришёл конец! Ручаюсь, пойдёт по моим стопам!

Профессор поправил галстук с таким видом, будто только что прозвучало чистосердечное признание.

— Мерлин окаянный! Ты хоть что-нибудь говоришь на полном серьёзе?

— Я что-то не припоминаю, профессор, чтобы вы мне в Дурмстранге нотации читали. А теперь уж поздно начинать, — забросив в рот горсть миндальных орешков, Каркаров беспардонно рассмеялся.

Его развитая мускулатура нависала над нами огромной глыбой. Я не стала спрашивать Каркарова, известно ли ему месторасположение министра Дженкинс. Кому как не ему. А Лорду безразлично, что тот вытворяет, покуда дело не затрагивает интересов его или других Пожирателей.

— Эй, пошли вниз, послушаем Шиндера, — подмигнул он мне. — Старик сейчас будет объяснять, зачем мы делаем то, что мы делаем. Будет интересно.

Воскресенье, 15 мая

Сегодня мы с Агнесой пошли искупаться. Вообще-то мы надеялись вытащить с собой Берту, но Мальсибер не отпустил её.

Босая, в вишнёвом пеньюаре с пуговичками спереди, Берта стояла в холле и недоуменно хлопала ресницами. Она даже не поняла, что у нас там из-за неё разразилась битва. Мальсибер с лучезарной улыбкой шепнул, что пора принимать «пилюли счастья», на что Берта прильнула к нему со страстью, присущей только жертве.

«Вы окажете дурное влияние на мою невесту, незамужние своенравные барышни!» — заявил Мальсибер во всеуслышание госпожи Катарины и всех духов Ньирбатора, когда мы повторно попытались вытащить Берту. Больной ублюдок. Мы оставили его пыхтеть над Бертой, когда она устроила в замке исступлённо-псилобициновую примерку своих туалетов.

Была и другая причина, по которой мне хотелось выбраться из замка. Шлейф госпожи Катарины ежедневно отравляет воздух испарения розовой воды. Одинокая вдова теперь души не чает в английском лорде. Но на сей раз она полностью отдаёт себе в этом отчёт. Боюсь, что одними перчатками госпожа не ограничилась; что-то мне подсказывает, что Лорд регулярно получает подарки. Госпожа мне в этом, конечно, не признается, потому как мы с ней почти не разговариваем, — покуда речь не заходит о Мальсибере. Осадить её я не могу, чтобы не навлечь на себя немилости.

— Мне-то розовой воды не надо. Я попросту Приска, душенька, глупая девчонка. Но не дитя в лесу. Я многое понимаю. И что за дурацкое сравнение? А он кто — король акромантулов? — рассуждала я вслух, пытаясь опровергнуть вердикт Агнесы, но у меня не очень получалось, судя по её скептическому наклону головы.

По пути на Пешту я вспомнила о Метке и в отчаянии готова была броситься назад. Агнеса была к этому готова. Она тут же наколдовала мне на предплечье широченный браслет, на вид из платины. Выглядело уродливо, но это не суть важно.

Важно совсем другое. После сегодняшнего купания я зареклась больше не ходить на Пешту.

Поплескавшись в воде, мы развалились на песке, томясь в лучах солнца.

А вскоре на берегу сгрудилась кучка зевак.

Центром общего внимания был обезображенный труп. Он лежал, уткнувшись лицом в песок. Когда его перевернули, я увидела, что глазницы у него и вправду пусты. Лацканы жакета, носки и штанины уже сожрали пухлые заглоты.

Я смотрела на Лугоши, ничего не чувствуя, кроме омерзения. Стукач. Смерти мне желал. А я покупала у него круассаны.

Милорд убил его.

Благодарность. Обида. Злость. Благодарность. Противоречивость моих чувств, как быстрая чешуя, пустила холодок вдоль моей спины. Горы вдали рисовались сплошной чернотой на голубом небе.

Мёртвые тела в самыx неожиданныx местах давно стали для Сабольча привычным зрелищем. Толпа взирала на труп с лeнивым любопытcтвом. Потом подключились ведьмы — преимущественно те же, что раньше торчали на развалинах ломбарда Розаски. Какой-то союз трагических бездельниц?..

Плававшие под мостом утки хрипло крякали, равнодушно глядя лодочника, бросающего им крошки хлеба.

На мocту cтоял Эйвери. Положив локти на каменный паpапет, oн cмотрел на меня.

— Вот те приключений привалило... — внезапно сказала Агнеса и дотронулась до моего лба: — Да у тебя жар, подруга!

Комментарий к Глава Двадцать Первая. Берта Джоркинс https://youtu.be/dSQvqnHKTp0

Песня — тема Берты и Криспи.

====== Глава Двадцать Вторая. Feminine Doom ======

Среда, 18 мая 1964 года

— А как насчёт того, чтобы Мальсибер присмотрел за Ньирбатором в наше отсутствие?

Тяжело вздохнув, я лишь помотала головой.

— Как предсказуемо. Впрочем... я могу позволить тебе взять его с собой — сколь приятной будет такая компания? А? Мы расположимся, разумеется, в спальном вагоне, а Мальсибера... — длинные паучьи пальцы потерли мертвецки-бледный подбородок, — забросим в какое-нибудь менее уютное местечко. Что скажешь? Я бы даже не прочь принести его в жертву... Но сперва пусть хотя бы окрестностями полюбуется...

Я молчала, теребя цепь от лампочки, которая некогда свисала с потолка склепа. Тон Волдеморта отдавал испытующей игривостью, и сложно было сказать, чего он добивался, задавая вопросы с заковыркой. Интуиция подсказывала, что неверный ответ побудит его пойти в наступление, а ещё одной тесной возни с ним в замкнутом пространстве я бы не вынесла.

Иногда мне кажется, что я могу читать его мысли — например, когда он смотрит на моё платье и высокомерно вскидывает брови, — а иногда совсем не могу догадаться, что у него на уме. Вчера, когда мы распечатали люк на втором этаже, в его взгляде я прочла всё предельно ясно.

Посреди ночи меня разбудил звук поворачиваемой дверной ручки в моей спальне. Вынув из-под подушки палочку, я cпрятала pуку пoд одеяло, притвоpилась спящей и сквозь прищуренные веки наблюдала за дверью. Долго наблюдать не довелось. Дверь приоткрылась: в образовавшуюся щель заглянуло ярко-красное. Сделав несколько шагов, Лорд стал в изножье моей кровати и глядел на меня. Он, ясен пень, понял, что я притворяюсь, потому как сказал: «Одевайся. У тебя десять минут», и вышел, хлопнув дверью. У него, видите ли, приключилась бессонница, и он подумал, что неплохо бы пойти распечатать люк.

Мы пошли и распечатали. В люке висело оружие. Совсем безобразное, до жути унылое, не стоящее трудов, внимания и времени оружие. Шпаги в потускневших матерчатых ножнах, пара кривых рапир и пара кинжалов. Лорд обнаружил брешь — одного кинжала не хватало. Самого главного. Единственно ценного. У него тогда был вид человека, пришедшего к определённому решению и намеревающегося осуществить его любой ценой. Меня трясло по-чёрному. Бежать, бежать, но бежать некуда. Лорд говорит, по-настоящему убежать можно только в Албанию. Переминаясь с ноги на ногу, я выдержала его буравящий красный взгляд, и когда он резко бросил «возвращаемся», ринулась в выходу. Он мне припомнит каждую не-находку, я это знаю наверняка. Мстительный Гонт.

Дикий дерн обильно перевивал дверь склепа и его терпкий аромат заполнял это тесное пространство, в котором сквозь едва заметную синеву алые глаза прожигали во мне адскую дыру.

Я не могла смотреть на Волдеморта без мучительных корчей — инцидент в моей спальне плавал на поверхности моей памяти, почти как выловленный труп Лугоши. Зачем его выловили, понятия не имею. Почему Эйвери не уничтожил его, ума не приложу. Зачем он наблюдал за мной с моста — почём знать?.. Домыслов много, но всё это чушь по сравнению с такими вот моментами, когда я провожу время наедине с «ужасом и трепетом», от которого всецело завишу, и в которого якобы влюблена.

Атмосфера в склепе была опасная. Я чуяла это даже не сердцем, а каким-то неприкосновенным лоскутком души, тонким, как участок кожи между чешуей, и с опаской поглядывала на кожаное кресло, в котором Волдеморт восседал, трансфигурировав его из сундука. Наверное, в таком же кресле он посиживал часы, планируя захват мира.

Насилу оторвавшись от его взгляда, я трансфигурировала лесенку в прямоугольный стол, чтобы разложить на нём свитки и тетрадь с планом поисков Маледиктуса. Взвесив и перевзвесив каждый абзац очерка с Тенебрисом, я готовилась излагать свой замысловатый план, не вызывающий во мне особого энтузиазма, ведь вся моя учёность может в итоге оказаться мыльным пузырем, но я была готова отстаивать своё... рвение. Собиралась разложить по полочкам необходимые меры предосторожности в Тенебрисе. Нужно учитывать все нюансы, в противном случае крестраж того и гляди обзаведётся собственной личностью.

Однако надобности в письменах сегодня не было.

Задним числом могу сказать, что чернокнижник неспроста рвался в склеп — ему невтерпёж было приступить к практической части обряда. Он обманул меня.

Когда дверь склепа со скрежетом отворилась и вошла маггловская женщина средних лет, в чьей поступи и отсутствующем взгляде угадывался Империус, я уже предвидела всё, что её ждёт. Вернее, так мне казалось.

Следом за женщиной вползла медянка. Даже не медная, а ярко-янтарная. Очень симпатичная.

Я машинально попятилась на несколько шагов, но застыла, когда холодная рука скользнула по моей спине и горячий шёпот потеребил волосы на моём затылке:

— Тенебрис предпочитает грубую силу. — И краем глаза я увидела, как инвентарь чернокнижника вынимается из мешка и раскладывает сам себя по центру склепа.

Женщина между тем обратила на меня взор, блестевший неестественной доброжелательностью и гостеприимностью, словно собиралась налить мне чаю. Я впала в столбняк. От тяжелого предчувствия у меня перед глазами всё поплыло. Усугубилось это и тем, что на женщине был сарафан попугаистой расцветки: сиреневый цвет мешался с режуще-салатовым, розовость — с ярко-алыми сполохами.

Лорд на скорую руку чертил волшебной палочкой большую пентаграмму на полу. Запечатав рисунок, он привёл его в действие, для чего ногтем добавил руны между пятью концами звезды.

— Давай, закатывай рукава и действуй, как я, — сочно прошипел он, немигающе глядя на меня. — А если вздумаешь блевать, разделишь с этой тварью её участь.

Ощущение было такое, словно меня занесло совсем не туда; как будто судьба готовила мне что-то необычайно приятное, подбрасывая мой жребий, но Волдеморт перехватил его.

«И как же я раньше не заметила этого мешка», — я костерила себя, дабы не поддаться всеобъемлющему ужасу.


Крови было очень много.

Сориентировавшись на шипение Волдеморта, медянка выскочила из-за спины женщины и в мгновение ока перекусила локтевую артерию на её левой руке. Та лишь мельком взглянула вниз — и ничего не поняла.

Невербальное заклинание рывком опрокинуло женщину — от её падения сотрясся воздух. Лордовые движения кистью руки пригвоздили её к нарисованной пентаграмме в центре склепа. Был миг, когда она как ужаленная подскочила и попыталась высвободиться. Приподнялась — и снова упала. Изо рта у неё текла кровь, но, судя по её подернутому заволокой взгляду, она так ничего и не поняла.

Чувствовалось, как что-то напирает на центр склепа изнутри, будто пoтенциал настоящего обряда хоркруксии хотел выбраться и с каждым мгновением давил всё cильнее. Пространство заполняла сочащаяся ненавистью, совершенно исключающая свет сила.

— Подумай вот о чём, — обратился ко мне Лорд, на ходу опускаясь на колени рядом с магглой. — Если это не сработает, я впустую потрачу магию, а ты... — в его глазах появился опасный блеск, — для тебя всё будет кончено. Поняла?

— Не рановато ли приступать к практической части, милорд? — ровным тоном спросила я; мой мозг отказывался принимать смысл его последней фразы.

— Благодаря тебе, хвалёная кровинка Годелота, моя подготовка к шестому крестражу продвигается той же скоростью, с какой растут арбузы, — желчно отрезал он и кивком направил меня туда, куда ему было угодно. Мне ничего не оставалось, как встать на колени с другой стороны, всем своим видом вопя о том, что я — его преданная слугиня, ждущая его распоряжений.

Височная вена Лорда заметно подрагивала, когда он нацелил палочку на магглу. Казалось, что он собирается причинить ей всевозможные мучения и вложить в заклинание всю свою силу. Ведая его кровожадности, я ожидала предсмертных пыток, но в следующую секунду голова женщины свалилась в сторону. Авада Кедавра.

С медянкой Лорд был почти что нежен. Вогнав её в сон двумя нотками ритмического шипения, он положил её возле головы женщины, сообразно с церемониалом Тенебриса.

Разрез в грудной клетке женщины был достаточен, чтобы в него проходили обе руки Волдеморта.

Моя роль была довольно плоской: стоя на коленях вплотную к маггле, шептать трансфигурационные заклинания, чтобы Лорд попадал не под внезапно бьющие струи, фонтанирующие из разверстой раны, а под безобидные снежинки. Как мне кажется сейчас, это было лишь предлогом, чтобы я лишний раз воочию увидела то, о чём не напишет ни одна газета.

Он был по локоть в крови. Рукава его сверкающе-белой рубашки были закатаны с вызывающей смутные подозрения аккуратностью. Я с досадой отметила, что кожа на его предплечье так чиста, какой была моя до того, как он запихнул мне под кожу призрака Пифонского змея.

Пока я шептала снежинистые заклинания, Лорд нашептывал пробное заклинание, голыми руками последовательно убирая внутренние органы магглы со своего пути, как того требовал обряд.

Обряд, на котором настояла я.

С неиспытанной доселе ясностью я поняла, что повинна в смерти этой неизвестной женщины. Пару раз я непроизвольно качнула головой, как пьяная, но ведая, что Лорд всё улавливает, обуздала свои нервы и сосредоточенно создавала дурацкие снежинки. Мертвецки-серый свет пробивался из-под щели двери. «Неужели весь мир снаружи погиб?.. — мелькнула мысль. — А у меня только онемели колени».

— Дай руку, — глухо прошептал Волдеморт.

Не мешкая ни секунды, я выбросила вперёд руку с поднятой квepxу ладонью. Мгновение — и наши руки coeдинились, ладонь к ладони, палец к пальцу. Его прикосновение вызвало во мне ощущение, cxoдное с oцепенением. Моя ладонь не oтлипала, всецело зависима от чужой воли; я чувствовала себя орудием, а в мозгу царил такой шум, словно там без умолку хлопали гигантские крылья.

Лорд был не совсем похож на себя, всё его тело ломило, словно откуда-то исподволь подкрадывались боли. Судорожное сокращение мышц лица, жёсткая линия сжатых губ. Он шипел не от привычки, а от боли. Из теории Тенебриса я знаю, что даже пробный обряд причиняет пёструю боль: тянущую, колющую, ноющую. Вторая рука Лорда изрядно дрожала, хотя взгляд его дышал самомнением, ясно доказывающем, что этой дрожи он не признаёт. Его колени, упирающиеся в пол весьма твёрдо, показались мне неестественно острыми. Мертвый, мертвее некуда, подумалось мне. После того, как наши руки наконец расцепились, было мгновение, когда казалось, что на произношение заключительных слов заклинания ему просто не хватит сил.

Но сил ему на всё хватило.

Проведя кровавой рукой по лбу, где обильно выступал пот, он вытянул печень и переложил её левее от себя — рядышком со спящей медянкой, где уже лежали легкие, почки и желудок. В настоящем обряде их должен вкушать Маледиктус, но в пробном насчёт органов нет дальнейших указаний. Они просто должны выниматься.

Вскоре от дикого дерна простыл след. В склепе уже курчавилось ржавое, кислое, безумно одуряющее зловоние, когда Лорд наконец изъял у женщины безобразную глыбу мышц. Сердце всё ещё сокращалось, булькая и выбрасывая брызги тёмной крови, точь-в-точь «бычья кровь», самое знаменитое венгерское вино. Я тяжело сглотнула — меня едва не стошнило.

Обряд предписывал изъять сердце под конец, и по мере сгущения невыносимого зловония, его булькающий припев затихал. Кровь у женщины была куда темнее, чем у Олафа, — но она хотя бы не мучилась. Одно дело, когда тебя убили и выпотрошили, другое — когда ты жив, но твои кости торчат наружу. Олаф от страшных мучений пустил в брюки не одну струю. С тупой восприимчивостью бочкообразных упырей даже сравнивать не буду.

В продолжение нескольких минут Лорд держал сердце в обеих руках, и его дрожь ослабевала. Пока он с придыханием шептал заклинание, я поймала себя себя на том, что мои губы беззвучно шевелились. «Ведь я знаю это заклинание! — набросилась мысль. — Это моё заклинание, я его создала! Доказательство — у меня в тетради!» Не знаю, что на меня нашло, но я в тот миг обещала себе, что буду требовать от Лорда чего угодно, ведь это в моём склепе он шепчет моё заклинание, созданное на основании трудов моего предка...

Потому ли, что спокойствие моё было имитацией, или потому, что я немигающе смотрела на Лорда, моя рука дрогнула, и палочка выпала из руки. Когда он обратил на меня свой взор, я не увидела ожидаемого презрения — ликование, и только.

А кое-кто уже просыпался. Медянка сначала подрагивала мелко и нерешительно, а потом стала извиваться красочными кольцами. С её раздвоенного языка тягучей каплей стекал яд — на груду органов, на висок мертвой женщины и её волосы, причем глаза медянки неотрывно смотрели на Лорда. Свою партию в этюде она сыграла; крестражем, разумеется, не стала, но доказала, что с Маледиктусом у Лорда проблем не возникнет.

— Великолепно, — произнёс он своим самым спокойным, то бишь самым устрашающим тоном, и, тщательно обернув сердце тканью, покрытой невозможными, на первый взгляд, комбинациями рун, положил его отдельно от остальных органов.

«Получилось», — просочилась в мой отупевший от ужаса мозг связная мысль.

Я хотела подняться, но конечности онемели — колени словно затянуло в болотную трясину. Осмотревшись я как бы впервые увидела склеп: своим расположением и предназначением он и вправду подходит для черномагического действа. В памяти всплыли кадры того, чем мы тут с Гонтарёком из года в год занимались; госпожу хватил бы удар. С каждой минутой, проведённой подле Лорда, мне кажется, что я отдаляюсь от внешнего мира c его нравственными нормами, приближаясь к...

Мой взгляд застыл на алых разводах запекшейся крови на моих чулках.

— Вы... вы говорили, что здесь... сегодня... отчёт, — не своим голосом промямлила я. У меня был шок. Я не могла не думать о том, что темномагический след не поддаётся Тергео. На одежде Волдеморта не было ни следа от брызг, ведь я так старалась со своими снежинками, заботясь в первую очередь о его одобрении. Белизна его рук снова была безупречной — когда он успел?

— Отчёт состоялся, — ответил Лорд и равнодушно, словно через бревно, перешагнул через труп женщины.

Я молча таращилась на него, а он добавил менторским тоном:

— Никаких отчётов в склепе. Ты испортишь себе зрение, если будешь читать при люмосе или лампе, одетой в тёмный абажур, — и он кивнул на лампу, которую я с такой прилежностью выколдовала на прямоугольном столе.

В ответ на моё молчание Лорд кивнул преувеличенно-сочувственно и как бы в ожидании моих дальнейших действий прислонился плечом к дверному косяку. Я всё ещё не могла подняться и чувствовала себя нелепо.

А кое-кто уже пополз к выходу.

В движениях этой янтарной малютки была неописуемая атласистая грация. Я понимала, что медянка не представляет опасности только для змееуста, но не могла не любоваться её гибким туловищем, подернутым золотым блеском, на котором даже не было следов крови, как будто медянка без усилий отметала всё грязное.

Высунув язык, который затрепетал совсем уж по-любовному, она подползла к ноге Лорда, но не решалась к ней прильнуть. Не знай я, что тут случилось и куда всё движется, это зрелище тронуло бы меня. Лорд перешёптывался с медянкой, она волнисто покачивала головкой, — я заворожено наблюдала за ними, не ожидая подвоха.

Был миг, когда Лорд сосредоточенно сдвинул брови и после минутного колебания прошипел что-то тише прежнего. Ещё разок высунув язык, медянка свернула себе шею.

В голове у меня уxнуло, будто мeня огpeли тугo набитoй подушкoй. В горле запершило. Внезапные слезы. Жжение в глазах.

— Зачем? — выдавила я, ещё глубже оседая в болотную трясину, которой теперь казался весь склеп.

Волдеморт перевел взгляд с мёртвой змеи на мёртвую женщину. И на меня.

— Понимаешь, — сказал он, морща лоб, — я очень, очень деловит, и высоко ставлю свою деловитость, доходя иногда до грубости.

— Но ме... — всхлипнув, я запнулась, — медянку зачем?

— Лишняя пара глаз мне ни к чему. В этом деле — только я и ты.

— Но Слизерин... и вы же змее...уст... как вы можете... — Зацепившись взглядом за янтарно-медный клубок, я спрятала лицо в ладонях.

— Говори связно или помолчи. Ты действуешь мне на нервы.

Я уже рыдала вовсю и не могла остановиться.

— Что ты там расселась, а? Быстро встала! — прикрикнул злобный голос, на что мои ноги перестали слушаться меня. Я встала во весь рост и буквально понеслась к Лорду. Неодолимый приказ подталкивал меня всё ближе.

Когда расстояние сократилось до неприличного, он схватил меня.

Его ладонь обхватила мой подбородок, удерживая лицо и не давая отстраниться. Пальцы второй больно ухватились за мою талию. Лорд наклонился и, в упор глядя на меня, прошептал со слабо сдерживаемой яростью:

— Маледиктус будет самым сильным из всех моих крестражей. Я в этом удостоверился. И я доволен тобой, — он расслабленно вздохнул, но в следующий миг сжал моё лицо сильнее. — Но ты что-то не очень рада. Что с тобой, душенька? Вернее, как ты, душенька, смеешь?

Я схватила его за кисть, чтобы ослабить его хватку, но он запустил вторую руку мне в волосы и оттянул голову назад.

— До чего же это утомительное занятие — иметь дело с плаксой. Несчастное глупое создание... Прибереги драматизм для своего бывшего жениха, а при мне не смей распускать нюни. Не смей. Портить. Мои мгновения, — он цедил сквозь зубы, его глаза полыхали, оставляя во мне пустоту, природу которой я совсем не понимала.

Он был близко. Слишком близко. Не толще моей ладони было это расстояние, и я не могла не вспоминать того, что приключилось в моей спальне. Чувствуя, как краска заливает моё лицо, я отвернула голову в сторону, но он вернул её в прежнее положение и продолжал:

— Медянка, бог ты мой... — Он рассмеялся мне в лицо, обдав его жаром. — А в Албании тебе, значит, будет жаль каждую кoзявку, cкользнувшую по cамому кpаю твоегo поля зрения? Не так ли? Будешь и там устраивать мне такие сцены?

Я судорожно покачала головой. Его пальцы на моём лице были так холодны, что, если бы не его голос, я почти поверила бы, что это неживой человек. На таком расстоянии я видела в уголках его глаз совершенно неправдоподобные, вроде как борозды на тающем воске, извилистые морщины. Много разных морщин я видела у людей, но таких — никогда. А кожа на его ноздрях — когда те не трепыхались — и вовсе казалась иной текстуры, чем остальная. Носогубные складки у него как-то странно выделялись, но я никак не могла понять, в чём тут дело. И сама посадка его головы казалась неправильной. Он видел, что я откровенно пялюсь на его искаженную физиономию, но его это нисколько не смущало. Оторвалась я только когда он склонил голову набок и лениво поправил мою блузку, съехавшую набок.

— Не заботься о ненужном. Впредь ты должна заботиться только обо мне, — прошептал он. — Наши с тобой отношения столь запутаны, что я уже и не помню, действительно ли засунул свой язык в твой рот. Больше походило на, гм, птичий клевок... да, самое то. Ведь ты так храбро отбивалась. Папаша бы гордился тобою. Ведь я и вправду пытался соблазнить тебя...

— То, что там произошло, сложно назвать соблазнением.

— Стало быть, насильственным ухаживанием? — в глазах Лорда сверкнуло мрачное веселье.

Склонившись совсем близко, он провёл холодными губами по моей челюсти и вниз по шее, где его зубы неожиданно прикусили мою кожу. Извне подул неожиданно промозглый ветер, но зловоние разделанной человечины уже изрядно туманило рассудок. Мне было страшно, но тяга к этому манящему чудовищу, казалось, вот-вот возобладает над страхом.

— Радуйся, что я не заставил тебя вскрывать. Знаю, что ты слишком мягкотелая. На этот раз я тебе прощаю, — бесстрастно говорил он, приглаживая мои волосы, которые наверняка стояли дыбом. — Но запомни на будущее: если я прикажу исполнять — ты исполняешь, если прикажу ассистировать — ты ассистируешь. Я не проверяю тебя на прочность — только на преданность, и лучше тебе быть готовой всегда мне её доказывать. А сейчас, — продолжал его мягкий голос словно плетью сдирать мою кожу, — ты аппарируешь в свой ненаглядный Ньирбатор и будешь сидеть тихо, как мышка, дожидаясь моего возвращения. Вечером мы будем ужинать в замечательной дружественной обстановке: я, ты, карьерист, спортсменка и старушка. Видишь, какой я добрый?

Руки Лорда небрежно скользнули по моей талии; краем глаза я видела разделанную женщину, скрюченную в цветастой кучке одежды в трёх шагах от меня. «Старушка?.. А она в нём души не чает...»

Когда он отпустил меня, моя рука дёрнулась к медянке, но безвольно упала вниз.

Последнее, что я видела в склепе — Инсендио, поглощающее всё, чего там прежде не было.


Возвращаясь домой, я уже издали видела, как дымчатые лучи газового фонаря ложились на луговину с её режущей глаз симметрией. Там опять сновали кошки — вместе с детьми. Миклоса среди них не было.

К ужину я, по щепетильному настоянию госпожи, надела темно-вишнёвое майское платье — вместо синего или чёрного, — но госпоже Катарине я всё равно не угодила. Ей теперь очень трудно угодить. Мне кажется, она меня не любит (если вообще любила), а если не любила, то теперь и подавно. Когда я вхожу в обеденный зал, госпожа только слегка поворачивает голову в мою сторону, ничего не говоря, и царственным жестом указывает мне на кресло поодаль, а сама продолжает беседу с увальнем, от внимания которого ничего не ускользает. Он видит, куда дует ветер. Узнай он, что летом мы с Лордом отправимся в Албанию, он бы и вовсе стал неуправляем.

Ужинаем мы теперь все вместе. Это не лезет ни в какие ворота, и ничего хорошего из этого не получается. Атмосфера грузная, со многими недосказанностями. Всё внимание приковано или к Лорду и госпоже, или к Мальсиберу и Берте. У меня чувство, что называется, заброшенности, хотя я знаю, что играю в жизни Лорда куда большую роль, нежели все эти случайные лица.

Внимая их болтливому фарсу, я чувствую, что замерзаю до центра мозга, с трудом доедаю, не ощущая вкуса и по большей части скребу ногтем по краю стола. Зачем Лорду эти жуткие церемонии? Утешаю себя тем, что хотя бы пару дней смогу от них отдохнуть, когда Лорд отправится навестить министра Дженкинс, — где бы она сейчас ни была. Если она содержится в другой стране, Лорд сядет на поезд в городок Мартон, где можно воспользоваться порталом за рубеж. К слову, я подавила сильное желание спросить его о местонахождении министра. Это мне ни к чему. Меня это не касается.

За ужином я то и дело смотрела на Лорда, поражаясь, как это я раньше не замечала тех жутких морщин. Когда он первый вышел из-за стола и удалился, я прервала квохтанье госпожи вопросом, когда у Лорда день рождения (спрашивать самой мне как-то неудобно, даже после того «птичьего клевка»). Госпожа в ответ таинственно улыбнулась и повела веером, как бы намекая, что скажет, когда сочтёт нужным. Она перешла в ту дебильную стадию влюбленности, когда от чужих глаз хочется спрятать не только возлюбленного, но и все сведения о нём. В те мгновения я жалела, что она не владеет легилименцией, дабы показать ей «старушку».

Госпоже, мне думается, совсем уже нет до меня дела. Лорд поощряет мои страхи, чтобы манипулировать мною. Мальсибер желает поскорее отослать меня к родителям. А Берта не в счёт — она ничего не понимает. То хихикает сквозь пузырьки тыквенного сока, то плачет у всех на глазах.

Ночью мне грезились кошмары. Снилось, что из гримуара госпожи я вытянула конверт, на котором стояло: «Моя последняя воля. Катарина Батори». Я испытывала пьянящее чувство, держа руках наследство Баториев, Годелотов и Мальсиберов. Потом я его прочла. Завещание было составлено просто и ясно: госпожа отдала всё Мальсиберу, а мне пожелала счастливой замужней жизни в особняке Гонтарёков.

Проснулась я с криком, на который примчал Фери, но я сразу отослала его восвояси. Потом я уже не могла заснуть и, кроме того, боялась, что Лорд снова заявится и прикажет идти открывать ему люки.

Приподнявшись на локте, я смотрела в темноту — она мне отвечала шорохом в углах, поскрипыванием в стенах, шарканьем духов предков, едва уловимым стрекотом сверчков. Она мне отвечала. Темнота моя и Ньирбатора.

Уже под утро я снова заснула.

«Госпожа Присцилла принесла большую жертву на луговине», — оглашает голос.

«Госпожа Присцилла!» — машет руками малышня.

«Госпожа Ньирбатора!» — приподнимают шляпы волшебники: лавочники, извозчики, старьевщики, профессора.

Пятница, 20 мая

В обеденном зале у нас теперь внедрён инородный элемент — синее знамя с двумя камышами. Если подступаешь к нему слишком близко или чересчур долго смотришь на него без особой симпатии, оно начинает орать как заведённое: «БЕЙТЕ БЛАДЖЕРОВ, ДРУЗЬЯ, КВОФФЛ СИЛЬНЕЙ БРОСАЙТЕ!».

«Паддлмир Юнайтед», — крякнул Фери.

Я уставилась на эльфа, требуя объяснений. Это, оказывается, квиддичная команда, «старейшая команда лиги», за которую болеет Берта. Дальше расспрашивать я не стала, поскольку поняла, что эльф хочет хоть как-то искупить свою вину за случившееся.

А случилось вот что.

Вчера, возвратившись из Аквинкума, где я гуляла с Агнесой, я как ни в чём ни бывало ввалилась в гостиную. Там как раз шло заседание: госпожа Катарина и Мальсибер сидели на кушетке, а на диване напротив лежала Берта, отчаянно сморкаясь в платок.

— Нет, ОНО не было расплывчатым! — полурыдала, полукричала она. — Общий облик я не рассмотрела, но ОНО выглядело, как НЕЧТО в фате.

Возникнув рядом со мной, Фери деловито доложил, что, ближе к шести Берте почудилось, что в замке живёт Нечто в фате. «Англичанка всё подряд лепечет, шарики за ролики... — шептал Фери. — Хочет уехать, ох как хочет. Я поставил бы сто галлеонов, что до понедельника их тут уже не будет»

— То был… Я НЕ ЗНАЮ! Сквозь него все было видно. А потом не было! Фата мчалась на меня, костяное лицо, но это не человек... Растаяло… или растворилось… Потом подкралось из ниоткуда!

Госпожа Катарина к появлению Нечто в фате отнеслась равнодушно. Голова её сплошь забита Лордом, каждый волосок её прически выглядит так, словно над ним колдовали несколько часов, а на всё остальное ей плевать.

— А-а-а, фух! Напугала. — Госпожа спрятала улыбку за белой перчаткой, в которую её чмокнул Мальсибер.

— Нечто в фате?.. Да ты, ma cherie, душа общества... — Во вкрадчивом голосе увальня была недвусмысленная угроза. — Ты мне тётушку не пугай.

От Мальсибера попаxивало козлoм и тем табакoм, который навёл на мысль, что он виделся с Каркаровым. А ему хоть бы хны. Госпоже по-видимому тоже.

— Не пугай... что, прости? Мерлин, да я никого не пугаю! Я своими глазами видела. Настоящий кошмар! Мы должны немедленно вернуться домой!

— Но, но, малыш... — Взгляд Мальсибера красочно предупреждал о том, что он сейчас потащит её за волосы и запрет в комнате. — Мы же тут так хорошо отдыхаем! А дома одна работа, суета, толкотня. Будь хорошей невестой и дай мне нормально отдохнуть. Мне тут хорошо, от одного взгляда на тётушку у меня душа поёт.

— Но если ты не будешь усердно работать, твоя карьера кончится бесславно! — вскричала Берта, и это была самая разумная вещь, сказанная ею с момента её прибытия, на что Мальсибер предостерегающе на неё покосился.

Берта ещё долго лежала на диване на спине, сморкаясь в платок, а когда Мальсибер наконец решил помочь ей подняться, на ходу сетуя на её впечатлительность, то довел её до приступа бешенства. Берта топала ногой, как делают только дети или умалишённые.

За ужином рассказ госпожи о «смехотворном происшествии» не очень впечатлил Волдеморта. Похоже, он решил, что это обратная монета псилобицинов.

— Жуткое, наверное, зрелище, — сочувственно сказал он, обращаясь к Берте, которая тут же сморщилась, как бы ожидая Круциатуса. — Но я бы так не волновался, мисс Джоркинс. К вашему сведению, Нечто в фате водится в этой местности, но в Ньирбатор ему вход воспрещён.

Эти слова вызвали восторги у госпожи, а я едва не поперхнулась. Какое же буйное у него воображение!

— Правда? — тихонько спросила Берта у Мальсибера, избегая смотреть на алый прищур и ухмылку.

— Безусловно! — подхватил тот.

Берта забормотала что-то совсем уже неразборчивое, но всё повторяла: «Я не успокоюсь, пока мы отсюда не уедем». После ухода Лорда она разрыдалась пуще прежнего. Мальсибер был беспокоен и всё время оглядывался по сторонам. Подумать только — даже псилобицины не способны заглушить нытьё его ручного зверька.


Сегодня Берта буквально ворвалась в мою комнату. За ней неизменно шлёпал Фери. Он говорит, что после того, как он попугал её куклой, она ищет его общества даже когда он моет полы, а в своём испуге она первым делом обратилась к нему.

Лицо ведьмы было в разноцветных пятнах от вчерашнего рыдания. Когда она вцепилась в мои запястья, её руки были как ледышки.

— Он тот самый, да? Присцилла, признайся! — истерично требовала она, для большей внушительности толкаясь мне в грудь моими же запястьями. Это была агрессивная версия Берты, а ещё утром она сидела вся в дрожащих кольцах солнца и приставляла одну вафельку к другой.

Фери за Бертиной спиной застыл, вроде как ожидая моего зова о помощи. Он притворялся, что расправляетмоё пуховое одеяло. Я позволила ему притворяться. Он молодец.

— Какой ещё тот самый? Нормальный он...

— Кончай увиливай и расскажи мне всё! — раскричалась она. — Почему он называет себя Тёмным Лордом? Скажи мне!

— Он такой же гость, как и ты, и Криспин. Обычный, э-э, жилец. — Мои оправдания звучали нелепо, и виной тому Фери, который смешно шевелил ушами, отвернувшись к моему туалетному столику и притворяясь, что наводит порядок — раскладывает щётки для волос, гребёнки, флакончики...

— Присцилла, не будь ты такой трусихой, скажи мне правду. Я никому не скажу… Честно-пречестно.

— А почему ты не спросишь Криспина?

— Да как я могу его о таком спрашивать? Я же люблю его, не хочу его расстраивать.

«Изыди, сумасшедшая!» — я мысленно завопила и вырвалась из рук Берты. Затем пошагала к гардеробу, чтобы выбрать платье к ужину, — какое-то должно же наконец понравится госпоже!

Но не тут-то было. Перепорхнув с одного конца комнаты на другой, точно фурия, Берта опять вцепилась в меня с новой силой. Её глаза сверкнули опасливым подозрением.

— Ты у него на крепком крючке, верно?

— Что за вздор?!

— И госпожа Катарина туда же! Такая благопристойная ведьма, и тоже всё замалчивает. Что с вами происходит? Кто он такой? Развей мои сомнения, чтоб я знала, с кем имею дело.

— Хорошо! Чтоб ты знала, Берта, если ты будешь продолжать в том же духе, тебе не от него, а от меня крепко достанется! Лучше иди развлекай своего жениха!

Фери коротко квакнул, и я увидела, что он якобы протирает ящик с бесчисленными желобками для ножей и вилок, который вообще не должен находится в моей комнате. Фери молодец. Но он гаденыш.

— Вот ты какая! Мои чувства тебя совсем не трогают! — стенала ведьма. — Я хочу уехать подальше от этого жуткого места, но Криспина одного я тут не оставлю! Я не хочу, чтобы мой избранник якшался с преступными элементами, и я не понимаю, зачем это вам!

— Зачем же ты приехала сюда, скажи на милость? — Моё терпение лопалось, и я переходила на шипение. — Всем известно, что из себя представляет Сабольч-Сатмар-Берег. Половину медье угробил железный террор, каждый второй — сирота; живём, как хотим, как получится. Такой себе порядочный образец кустарного искусства*. И здесь всякое творится — того гляди под раздачу попадешь... Никакого квиддича.

Берта шмыгнула носом и закивала, будто что-то поняла. Фери, судя по его шевелящимся губам, разразился потоком брани.

— А я и не хотела сюда ехать! Это Криспин вынудил меня. Он не верит мне, но я клянусь тебе, я видела НЕЧТО... Фата-не фата, но это ЧТО-ТО первичное, нечеловеческое, сущее зло, и ОНО как-то связано с этим вашим гостем, которого вы называете Тёмным Лордом, но отказываетесь признавать в нём Того-Кого-Нельзя-Называть.

Фери за Бертиной спиной поймал мой взгляд и скроил лицо «простите, перестарался». Он теперь якобы сбивал пыль с ситцевой обивки дивана.

— Послушай, Берта, — отозвалась я из-за дверцы гардероба, — а ты это... уже прочитала свою книжку? Красивые картинки?

— Прочитала. Целых две.

— А свои пилюли счастья ты сегодня принимала?

— Ну да, целых две, — ответила она, будто это в порядке вещей.

«Значит, нужно три, — мелькнула мысль. — А то, чего доброго, сбежит в Англию... Дамблдор узнает, что мы тут укрываем у себя преступника... нас бросят в Азкабан... там сидит папаша Лорда... Нурменгард был бы предпочтительнее... но Фери один-на-один с Ньирбатором тронется рассудком...»

— Криспин твердит, что всё это каверзы полтергейста! — не унималась Берта. Но такового здесь нет, иначе он бы в первый день дал о себе знать!

Мой выбор пал на платье такого алого цвета, что казалось, оно пульсирует. «Оно пульсирует моей нервной системой, а чтоб её!» Я бросила платье на кровать, прикидывая в уме, чего ещё можно ждать от Берты, пока Криспи не даст ей пилюль. «А вдруг пилюли они не действуют на неё? А вдруг примется изобретать контрмеры против Ньирбатора?»

«В скором времени сюда заявятся мракоборцы, да, очень скоро, и начнут всё кругом обнюхивать, задавать каверзные вопросы... Пойди докажи им, что вы ни при чём...»

Резон в её словах есть, и какой-нибудь въедливый мракоборец может счесть, что у меня имелся мотив помогать Волдеморту, и этого будет достаточно, чтобы меня поцеловал дементор. В склепе-то никаких улик не осталось, а Олафа замок уже сожрал вместе с тряпьём.

— Не надумывай себе лишнего, — отрезала я, давая понять своим голосом, что разговор окончен.

— Ньирбатор кишит предвечным злом, — твердила своё Берта, чем очень напомнила мне Аву Грегорович. — Здесь всё погружено в сумрак, который откровенно подчёркивает сущность этого зла и всех, кто находился у него в услужении.

Я вдруг заметила, что в руках Берта держала мой череп в чепце. Подумать только — она бы отлично смотрелась на маггловской сцене! Фери уже раззевался.

— Я буду настаивать на том, чтобы мы уехали, — кивала Берта, по её щекам опять струились слёзы. — И не успокоюсь, пока Криспин не согласится. Это НЕЧТО — коварное, предумышленное. Носит фату моей бабушки, издаёт звуки из моих кошмаров, скребется по всем закоулкам, куда бы я ни пошла. Я никогда не слышала Кровавого Барона, но всем известно, что в подвалах Слизерина он еженощно гремит цепями, стонет, дышит в затылок могильным холодом, оставляет на коврах кровавые пятна...

Я медленно повернулась, видя Берту словно впервые. Чтоб мне провалиться! Есть же какой-то толк от неё...

— Берта, расскажи мне всё, что тебе изве...

В коридоре послышались шаги. Мягкие, приглушенные ковром.

В комнату вошёл Лорд Волдеморт. Без стука. Бесцеремонно. В чёрном жилете поверх чёрной рубашки.

— Что здесь происходит? — холодно спросил он и обвел взглядом присутствовавших, то есть меня и Берту. Фери уже испарился, шлёпнув резиновыми подошвами.

— Что вы здесь... — я осеклась, увидев, как брови Лорда поползли вверх.

Берта резко встала и попыталась улизнуть, но безуспешно. Лорд стоял у двери и выпускать её не собирался.

— Разговор по душам, как я понимаю? — В ответ на молчание он надавил: — Не отвечаете, дамы? Ты какая-то бледная сегодня, Приска.

— Я... я не выспалась...

Лорд вздохнул, но его лицо было совершенно лишено всякого выражения.

— И отчего же ты не выспалась, позволь полюбопытствовать?

Ответ «от того, что ждала, когда ты опять среди ночи припрешься» остался при мне, но Лорд наверняка его прочёл. Я жестом предложила Лорду присаживаться, полагая, что пока он доберётся своей сановитой поступью до дивана, Берта успеет ускользнуть.

— Присцилла, — твердо произнёс он, не сходя с места, — если ты узнаешь, что против меня замышляется какая-нибудь каверза или предательство, что ты предпримешь?

— Обязательно предупрежу вас, милорд, — выпалила я, даже не глядя в сторону Берты ради её же блага.

— Предупредить — это одно, а выдать — другое, — уточнил он, одарив меня зловещим подобием улыбки. — Ты выдашь предателя? Даже если это твой друг... или подруга? Смотри мне в глаза.

Смотреть-то я посмотрела, но слева от меня тут же раздался тупой удар.

Берта лежала в обмороке.


Следующие два часа все в замке, включая черную башню, молчаливо нависающую над смертными человеками, хлопотали около Берты. Госпожа брезгливо отдавала Фери распоряжения, избегая смотреть на ведьму, лежащую на кровати в позе звезды.

Я сидела рядом с ней, потрясённая тем, что не я одна теряю сознание от страха, и чувствовала затылком, что Лорд смотрит на меня, но не поворачивала головы.

Снаружи шуршал мелкий дождь. Безлунная, беззвёздная ночь. С улицы не доносилось ни звука.

Когда Лорд бросил мне «иди за мной», я поплелась за ним с тягостным предчувствием, размышляя о том, что из такого слабоволия сложновато будет выкроить госпожу Ньирбатора.

В его комнате свет от лампы слегка подрагивал, и по расписному потолку скользили тени, создавая впечатление, будто волшебники на острове Маргит танцуют, ликуя, забыв обо всём. Но потолок не двигался. Похоже, Лорд решил предоставить мне возможность пасть ему в ноги и умолять его опять оживить роспись, а с моей стороны это было бы прямолинейным предложением себя.

Когда глаза Лорда впились в мои, я знала, что последует за этим, но непроизвольно попятилась от него и копчиком больно стукнулась о его письменный стол. Лорд тут же обездвижил меня захватом своих рук — и приступил к просмотру «Инспектора Джоркинс».

— Какой прискорбный недочёт со стороны Мальсибера, — почти тоскливо сказал он, уже расхаживая по комната взад-вперёд, причём с его губ не сходила ухмылка.

— Вы накажите его? — с надеждой предположила я.

— Его, — повторил он и подозрительно прищурился. — А её нет?

— Уверена, ваш Обливиэйт подействует на ведьму успокаивающе.

— Кто сказал, что я хочу её успокаивать? — лениво проговорил Лорд, а затем отодвинул для меня стул и присел напротив. — Я пришёл к определённому решению, Присцилла.

Он не спешил уточнять к какому. Ему будто здорово нравилось нагнетать атмосферу. Я сидела, напрягшись, натянута как струна.

— Как тебе известно, у меня намечается большая встреча с Дженкинс, к которой я не мог не подготовиться, — Лорд ухмыльнулся, почти лопаясь от собственной важности. — Мракоборцы сейчас рыщут повсюду, а страны с министрами-марионетками так и вовсе прочёсывают вдоль и поперёк. Нелёгкое время для моих сторонников, которые изо дня в день вынуждены доказывать мне свою верность. Здесь же у меня всё под контролем, но стоит мне покинуть границы медье, и что угодно может ожидать меня. Там.

Я внимательно слушала, немигающе глядя на Лорда, не понимая, к чему он клонит, и моя душа ушла в пятки ещё до того, как он выцедил:

— Сотрудница британского Министерства прикроет меня в случае чего.

— Берта? — Я округлила глаза. — Но она же... невменяема.

— Этим никого не удивишь, в Министерстве почти все такие, — ответил Лорд, с какой-то веселой предприимчивостью сжимая подлокотники. — При корректной дозе псилобицинов Берта вменяема в достаточной мере, чтобы быть мне полезной.

Я кивнула, как будто от меня что-либо зависело.

— В Албанию мы её тоже возьмём.

Мне словно плеснули в лицо ледяной водой. Я раскрыла рот, чтобы высказать всё, что думаю о такой затее, но, увидев вскинутую в воздух предостерегающую ладонь, тут же его закрыла.

— Мало ли чего может случиться в пути, — с невозмутимым видом продолжал Лорд. — Считай её счастливой картой в нашей поездке.

Я не ответила, но опустила голову, прикусив щёку изнутри. И тогда у меня вырвалось:

— Но зачем же так мелочиться, милорд? Уж лучше прихватите с собой министра. Дженкинс, Джоркинс — какая разница?

Его рот искривился в оскале.

— Ты уже совсем не соображаешь, дорогуша. Дженкинс числится среди пропавших без вести, а Джоркинс отдыхает в Европе с женихом. К тому же, — он с вызовом вскинул подбородок, — не смей указывать мне, что делать.

— Простите, милорд, но почему бы тогда... не взять Мальсибера?

— Мальсиберы уже привлекли к себе немало внимания в Англии. Светиться в обществе главных подозреваемых мне нежелательно, а придурковатую ведьму ни в чём не заподозрят, — преспокойно ответил Лорд, затем откинулся на спинку стула и устало прикрыл глаза.

«К черту! — я говорила себе, скрипнув зубами. — Ничего страшного! Если она поможет нам прорваться сквозь мракоборческую орду, так тому и быть. Главное — добраться до Албанского леса. Для меня это чёрт-те что, но Лорд окрестил его своим убежищем. Ничего страшного, — я говорила себе, — но мне страшно до умопомрачения»

— А Берта... — глухо произнесла из-за пересохших губ, — что она будет делать в Албании?

Лорд вздохнул, как будто мой вопрос вогнал его в жуткое уныние.

— Да что угодно, Приска. Хоть постель застилать. Ей же вроде бы нравится это занятие...

«О боги... он знает...»

Мелкая морось за окном уже перешла в полнокровную грозу, молнии прошаркивали наискось, а Волдеморт опять вторгался в моё личное пространство, нависая надо мной.

— Ты с таким пылом встала на мою защиту... Тебе не от него, а от меня крепко достанется! — Лорд издал короткий низкий смешок, его взгляд становился всё загадочнее. — Раз уж ты такая смелая... — Он затих, потом прошептал так тихо, что я едва услышала его: — Может, будешь менee epшистой, и назовешь меня просто Повелитель?

Положив палец на мою нижнюю губу, он провел им вниз, к шее, до самой ключицы. Судорожное волнение, не лишённое радости, пробежало по моему телу. «Госпоже он такого точно не говорил», — я подумала, объясняя это волнение пост-легилиментным помрачением.

— Повелитель, — прозвучало совсем на выдохе.

Комментарий к Глава Двадцать Вторая. Feminine Doom *цитата из «Приглашения на казнь» Набокова.

«...мир: порядочный образец кустарного искусства, но в сущности — беда, ужас, безумие, ошибка...»

Feminine Doom («женский жребий/рок/судьба») — строка из песни My Dying Bride – Santuario Di Sangue.

«Beneath your stars and your moon and your feminine doom»

Причина, по которой подготовка к шестому крестражу в моём фике такая кропотливая есть своего рода исправление того, что я считаю недочётом Роулинг. Мне кажется невероятным то, что Волдеморт мог создать крестраж-Нагайну, пребывая в том бедственном состоянии, когда сама его жизнедеятельность находилась в руках Хвоста и он нуждался в постоянной опеке. Если у него даже тела не было (маленький уродец не в счёт), так каким образом он смог провести обряд столь сложной табуированной магии? Обряд кость-плоть-кровь Хвост под его руководством провёл, но некромантия это всё-таки не хоркруксия. Мне успех обряда создания крестража рисуется сопряжённым не только с ясным умом, но и с физической выносливостью. Короче, у меня и в мыслях не было что-либо усложнять, но этот эпизод из канона всегда колол мне глаза, щекотал нервы и нарушал мой покой :)

====== Глава Двадцать Третья. Безлордье ======

Суббота, 21 мая 1964 года

— НЕЧТО тебя ещё не забрало, а, малыш? — саркастично пропел Мальсибер, а Берта уже закрыла лицо трясущимися ладонями.

В ответ на обычную воронью оперетту за окном Берта с диким воплем кинулась в объятия Мальсибера, как бы желая, чтобы он уберег её от всех жизненных невзгод. Глаза у ведьмы были покрыты мутнoй поволокой, в лицe нe былo ни кровинки.

— Я так больше не могу... — простонала она в бессильной ярости: — Давай уедем, прошу тебя! Прошу, mon cheri! Это НЕЧТО охотится на меня! Видишь, сколько я без сознания пролежала! А ночью я пить захотела, позвала Ферика, а тут меня на пороге настигло ОНО! — Берта шумно втянула соплю. — Но Ферик вовремя прибежал — и напасть испарилась...

Ведьма внезапно запнулась. И не случайно: Мальсибер глядел на неё с таким выражением, с каким госпожа смотрит на газетные снимки Дамблдора, когда применяет к ним заклинание цвета. Это когда рот становится подковой рожками вниз и появляется третий подбородок.

— Ну почему же ты мне не веришь?!

— Отчего же — верю! Верю, что ты больна на всю голову! — выплюнул увалень, оттолкнув Берту к стене.

От такого грубого обращения она захлебнулась воздухом и осела на пол.

— А я уж было, как последний лопух, расчувствовался от твоей покладистости, а тут ты такое выкинула! — злостно сетовал Мальсибер. — Без его разрешения мы никуда отсюда не уедем, усекла?! Тёмный Лорд сказал... — тут увалень запнулся и сжал переносицу словно в приступе острой мигрени. Он грязно выругался, на миг отвернулся, а потом подошёл к Берте и тронул её колено носком ботинка. — Бога ради, встань с пола, дура!

Берта только сильнее вжала голову в плечи. Мальсибер нагнулся и упёрся локтями в колени, смотря на неё снизу вверх и приговаривая мелкие угрозы. Не добившись от неё никакой реакции, он так и оставил её сидеть на полу.

Я всё видела, спрятавшись за гобеленом с фамильным древом, который «Ферик» заколдовал для нас заклинанием плоскости. Он всё пытался комментировать эту недо-супружескую сценку, но я ему пригрозила Даклифорсом, досадуя на то, что он продолжает пугать Берту, словно вошёл во вкус. Надругательств в своём доме я не допущу! Достаточно того, что увалень обxoдится с Бертой, как как с pучной звepушкой, хотя и в её уме имеются неполадки. Выражение туповатой беспомощности на её лице бесило меня, но её дрожащие пальцы, бесцельно водящие по узорам ковра, впятеро старше её, всколыхнули во мне чувство — нет, не вины, — ответственности. Ведь я теперь многое знаю.

Знаю, например, что завтра Берте полегчает. А потом станет хуже.

Служить Лорду Волдеморту не так страшно, надо полагать, как быть для него невольным прикрытием.

Мальсибер рано или поздно свалит в свой Альбион. Лорд мне пообещал, что в независимости от того, что начеркает госпожа, мой дом останется моим. Да и не продержится Англия так долго без главы Управления по связям с гоблинами.


Фери всё утро носился по комнате, упаковывая вещи Берты в чемодан. Его обуяла такая яростно-упаковочная энергия, что к тому времени, когда чемодан был готов, он рухнул на пол, словно мешок с мандрагорами.

Когда Мальсибера известили, что у него на несколько деньков одолжат невесту, он улыбнулся с задушевностью, свойственной только злодеям: «Я всегда понимал вашу тактику, как никто другой, мой лорд».

«Твой слабый ум бессилен её понять», — холодно прозвучало в ответ.

Резкость, с которой Лорд это произнёс, потрясла меня. Это замечание, полнясь недосказанным смыслом, принесло мне столько услады, что я не смогла сдержать злорадной усмешки.

Госпожа в свой черёд приняла новость с ловко разыгранным разочарованием. Не знаю, какое объяснение сочинил для неё Лорд — слишком скудно наше с ней общение, чтобы я это знала. Загрустила она лишь тогда, когда поняла, что Лорд тоже с ней расстаётся — до поры. Про Албанию ей незачем знать. Она скучать не будет — увалень побудет с ней. Эта новость сперва вызвала во мне бурный протест, но я не в том положении, чтобы спорить с Волдемортом, тем более когда он приводит весомые аргументы. «Оставишь Ньирбатор на милость полоумной развалины?» — он сардонически изогнул бровь.

А потом решил нагло подкупить меня. «Чего бы тебе хотелось?»

Надобно ли говорить, что я уже вот который день слежу за луговиной, выглядывая Миклоса?.. Исчезновение мальчика стало моей личной болью, схожей с жутким детским осознанием, что все молочные зубы выпали.

Я ответила, что мне бы хотелось очистить пещеру короля Иштвана от неуязвимого инфернала, на что Лорд согласился с таким видом, словно ему это раз плюнуть. Пообещал «заглянуть в пещеру» перед нашим отъездом в Албанию.

«Вот будет умора, если инфернал сожрёт его и не будет никакой Албании», — подумалось мне, но я сразу же отогнала прочь эту мысль. Я не желаю ему зла. Чего греха таить — даже мысль о нескольких днях безлордья тяготит меня, и то с такой силой, будто я уже не помню, что когда-то было иначе.

Прежде всего я опасаюсь столкновений с Мальсибером — тут у меня нет никак крестражных козырей и мне нечего предложить ему взамен за кратковременное мирное сосуществование, каким бы мерзостным оно ни было. Вторая угроза исходит от его главной защитницы — госпожи Катарины. Побаиваюсь, как бы дело преждевременно не подошло к своей багровой развязке.

Воскресенье, 22 мая

Сегодня в половине второго мы встретились с Игорем Каркаровым у часовой башни, как и условились. Увидев нас издали, он почти вприпрыжку устремился нам навстречу, да так стремительно, что у Берты ридикюль выпал из пальцев и приземлился рядом с начищенным ботинком Лорда Волдеморта. В этом самом ридикюле находился её чемодан. Знать бы, где Лорд вместил свой. Когда Каркаров поднял ридикюль и протянул его Берте, она немного помедлила, как бы размышляя, безопасно ли протягивать ручку в эту лапищу, а когда протянула, Каркаров изловчился пощекотать ей запястье.

Волдеморт этого не видел — как подобает лорду, он смотрел вперёд себя и был похож на уменьшенную версию часовой башни. Под солнцем его угольно-чёрная шевелюра была почти такого же каштанового цвета, как моя, но всё равно темнее.

Зачем он позвал Каркарова? Я втайне надеялась, что будет Эйвери, — мне позарез нужно было кое-что с ним обсудить. На левой щеке у Каркарова красовалось розовое пятно размером с ладонь, которую можно соотнести с ладонью некоей барышни с фамилией на К. Мальсибер провожать Берту не стал и к её пребольшому аху предпочёл остаться с госпожой Катариной. Только псилобицины спасли её от разбитого сердца.

Провожающая публика задумывалась как часть иллюзии нормальности. Нормальных людей провожают, насколько мне известно. Лорд считает, что его репутация играет ему на руку: Темного Лорда считают психом-одиночкой, прожжённым человеконенавистником, — а тут мы с Каркаровым такие опечаленные расставанием! «Мои враги грешат тем, что приписывают мне соблюдение законов жанра, и я всегда это учитываю», — сказал он этим утром, когда я по-рыбьи таращилась на него, надеясь услышать, что Берта остаётся.

Берта не осталась. Лорд поставил ей локоть и она без колебаний за него взялась. «Берта отдыхает в Европе с женихом», и Лорд, стало быть, играл того самого жениха. Мерзкое чувство заскреблось у меня под рёбрами.

Мерным шагом, свойственным нормальным людям, мы миновали Аквинкум и вышли в маггловский Будапешт. Мракоборцами там даже не пахло, а Лорд в своём нарочито скромном чёрном тренче и сам походил на оного. В Сабольче всё свои, но как обстоят дела там, куда он направляется, не могу знать, а спрашивать не стала. По дороге мы хранили угрюмое молчание.

Суетливая столица походила на травяные дебри — люди сунули со всех сторон и во все направления, как непоседливые букашки. И никто из них не догадывался, что этот брюнет в тренче поработил нашего министра, похитил английского и будет жить вечно.

Срезав наискосок мимо заброшенного поместья Ангреногена, мы проследовали в направлении железнодорожного вокзала.

Берта казалась в высшей степени уравновешенной, с деловито-отчуждённым выражением лица. Подозреваю, что для своего ручного зверька Мальсибер мог допускать щадящую дозировку, но Лорд скорректировал её по-своему.

Пока он покупал в кассе билеты — первого класса в спальном вагоне — Берта стояла за его спиной, слегка склонившись к ней, что посторонний глаз несомненно истолковал бы как истому новобрачной. Другое дело мы с Каркаровым. Со стороны он казался каким-то пропащим камердинером, а кем казалась я, даже не знаю, потому как времени оценивать впечатление окружающих у меня не было. Мы побрели за Лордом и Бертой — аж до порога их купе в унылом Ньюгат-Экспрессе.

Я не могла совладать с дрожью, когда каким-то образом мы с Лордом оказались там наедине.

Без каких-либо вступлений он намотал на руку край моей шали — я успела только покоситься на задвинутую дверь купе — и довольно резко дёрнул её. Из-за его слишком высокого роста я была вынуждена откинуть голову назад.

— Ничего не хочешь мне сказать? М-м? — прошептал он, его тёплое дыхание защекотало кожу на моём лице.

— Возвращайтесь поскорее, милорд, — я прерывисто шепнула в ответ, на что пустые глаза Лорд стали более пустыми, и в них заалели сердце, печень, легкие и остальные органы убитой тётки.

— Повелитель, — выправил он.

— Повелитель.

Его взгляд упал на мои пальцы, скомкавшие ткань на его груди. Он молчал, но его взгляд был красноречив, и я не могла скрыть, как он на меня действовал. Моё сердце бесстыдно барабанило. Лорд улыбался и молчал. Улыбался, как знаток человеческих душ. Он смотрел и улыбался.

— Иди домой.


Мы оставили их в том купе.

Я сумрачно шагала, слегка не в себе. Извне доносился истошный гомон птиц.

Пройдя полвагона, Каркаров вдруг обернулся. Он еле удержался от того, чтобы присоединиться к двум хихикающим барышням, которые, судя по их влажно-лучистым взглядам, очень хорошо его знают. Шуршание их юбок звучало не абы как, а целенаправленно.

Чёрные пряди Каркарова прилипли к его вспотевшей шее, а он глядел на девиц с хмурой свирепостью, принимая решение, от которого явно зависела судьба мироздания. Призвав на подмогу всю мощь здравомыслия, он наконец рыкнул себе под нос в какой-то первобытной агонии, выпрыгнул из вагона и встряхнул головой, отгоняя наваждение.

Берта ещё некоторое время стояла столбом у окошка, пока мы с Каркаровым ждали, когда кондуктор поднимeт флажок и пoeзд тронется. Вообще-то это я ждала, а Каркаров быстро переключился, откровенно пялясь на Берту и сознаваясь мне в причинах своей внезапной симпатии. «Не такая, как Алекто... Берта другая, я сразу почуял... Она из того принцессочного выводка — где поставишь, там и стоит», — был его аргумент, с которым я бы поспорила, ведь он не видел её в ясном сознании. Но он хотя бы был столь учтив, что не оговорился: «где положишь — там и лежит».

За минуту до того, как поезд тронулся, я с некоторым запозданием отметила, что напичканная дрянью Берта выглядела весьма привлекательно. Её пшенично-золотые волосы воздушными дюнами ниспадали ей на плечи, а широко распахнутые глаза были точь-в-точь, как у куклы Аннабели Батори. «Только бы он думал о Дженкинс... — я мысленно простонала. — Нет, о Маледиктусе! Только о Маледиктусе!»

Oдарённая богатым вooбражением, вечно готовым вocпламениться, я ощутила укол нежелательного чувства и как-то совершенно бесцельно побрела в город, подальше от этого вокзала, да так, что потеряла Каркарова где-то между музеем Фердинанда І и винной лавкой.

Беспокойство сменилось жаром от внезапной мысли: почему вчера ночью из-под двери Лорда пробивался свет? Неведомо почему, но вопрос этот вызвал у меня раздражение. Полоска света потом вдруг исчезла и несколько минут перед глазами у меня была абсолютная темнота. Через несколько секунд свет под дверью снова затеплился. Eщё бы мгновениe, и эта картина заcocала бы меня навceгда. Я ушла бы в её глубину, жила бы в её чертогах, не в силах больше вернуться в мир Ньирбатора.

«Подумаешь, не спит ночью — что тут особенного?» — рассуждал скучный голосок. «А ты пораскинь мозгами, душенька», — хрипло хохотнул василиск.

Что со мной происходит?! И главное: что я ночью делала под дверью его комнаты?

Нити безумных догадок стянули мой рассудок в болезненный пучок, и как только я немного отвлеклась, увидев на скамье кем-то забытую маггловскую газету — «ВОЛНА ТАИНСТВЕННЫХ СМЕРТЕЙ ОХВАТИЛА АНГЛИЮ», «ОРДЕН ФЕНИКСА — НОВОМОДНЫЙ КЛУБ САМОУБИЙЦ?» — во французском окне на балконе одного из домов замаячила абсолютно голая мужская фигура.

Моё воображение не выдержало.

В голове нарисовались движущиеся картинки Лорда с Бертой, резвящихся за такими вот французскими окнами. Потом Лорда с министром Дженкинс... Лорда с Беллой...

Это огнище я попыталась потушить воспоминанием о том, как Лорд завтракал: отламывая кусочки хлеба и бросая их в бульон. «Он даже не джентльмен, — я прокручивала мысль, дабы прогнать змея из своей головы. — Ёперный театр, дело даже не в бульоне! Это мужчина, которого услаждает чужая боль!»

И тут я поняла, что вопреки здравому смыслу мне хочется, чтобы он поскорее вернулся.


Домой я нарочно не спешила возвращаться. Там госпожа. Ньирбатор провонял её угнетающими волю духами. Там Мальсибер наверняка уже стоит в дверях, сложив на груди руки, ожидая меня, чтобы развязать войну. Лорда дома нет. Лорда дома нет... Безлордье.

Не зная как быть, я побрела по тропинке вдоль Пешты. Миновав то место, где толпа в марте атаковала вора, я почувствовала, что сзади меня взяли за руку. Крутанувшись, я увидела Варега.

Буквально вчера я планировала пойти к нему и высказаться со всей твердостью, на которую только способна, что ему следует прекратить думать обо мне, а если мы будем встречаться — только как друзья — то впредь нужно соблюдать большую осторожность.

Но всё разрешилось совсем иначе, чем я рассчитывала.

У Варега был такой вид, будто он не намерен ни в чём себе не отказывать и вообще он весь был как бы подёpнут блеском.

— Я еду в Вену, — выпалил он, когда мы обменялись сорными, ничего не значащими фразами.

— Что, прямо сейчас?

— Нет, сейчас я иду в «Трефовый король»

— В таверну? Среди бела дня? — изумилась я.

— У меня важная встреча, — и тут Варег впервые улыбнулся. — Тут такое дело... — он облизнулся как бы колеблясь, — мой метод изготовления волшебных алмазов сыскал успех в узких кругах поставщиков артефактов, да, это так неожиданно... Они приехали сюда из Вены. Я вывожу производство на новый уровень. Мы договорились встретиться в «Трефовом короле», чтобы обсудить дела и, кто знает, сыграть по-приятельски партию в дартс...

«Я и помыслить не могла, что алхимия ограничивается изготовлением алмазов», — едва не вырвалось, но я вовремя встрепенулась. Варег выглядел пышущим здоровьем. Похоже, я переоценила нашу потребность друг в друге, если думала, что он в скором времени ссохнется от любви и мне тоже придётся умереть из чувства вины.

Он рассказал мне об алхимике-князе, некогда разоренным при Гриндельвальде, который стал cкупать камни для украшений и аpтефактов, и превратил первый этаж cвоегo дома в Венe в сакральнoe местo, ставшee центpoм притяжения для алхимиков со всей Европы.

После восторженного рассказа наступила короткая, но глубокая пауза: Варег понял, что его успехи не находят во мне отклика — а я не могла с ним притворятся, — и лаконично заключил, что будет поставлять алмазы в Вену, и на их исподе будет тиснение монограммы Гонтарёк...

Я представила себе алмазы в кольцах, запонках и заколках, заколдованных проклятой волшбой, которые дарят кому-то на день рождения... и мне было жаль, что я не могу разделить с Варегом радости от его успехов. Мы с ним столько всего пережили вместе, но эти воспоминания кажутся такими далекими, будто их можно вызвать в памяти только путём нажатия на верхнее веко. «Достижения Волдеморта кровью и потом — вот настоящие успехи», — промелькнула мысль. Хотелось поскорее скрыться от Варега, чтобы чего-то случаем не пробудить и не разбередить. На его расспросы я отвечала односложно, и он смотрел на меня без всякого выражения, и моё сердце не сжималось.

Я выдохнула с облегчением от того, что он не требовал костра, не набросился с обвинениями в смерти Тины, не журил меня и не качал головой, короче говоря, не был собою. Может быть, вскоре он очнётся от своего радостного мандража и снова будет тем прежним Варегом, но... мне не до этого.

На прозвучавшие мне вслед слова «был рад с тобой повидаться» я улыбнулась через плечо, отгоняя мысли о детской любви-ненависти, неразрывной помолвке, поединках и жарких ласках, канувших в Пешту.


В сквере неподалёку какая-то дама лежала навзничь; вокруг неё разрасталась толпа желающих помочь или вволю поглумиться, но большинство продолжало как ни в чем ни бывало лизать мороженое. Огромные камни на её пальцах соблазнительно подмигивали ораве подростков, среди которой я различила густые брови Миклоса и уже было устремилась туда. Нет, почудилось. Красные и фиолетовые цветы украшали фотографии министра Габора в витринах магазинов. Вычурная вывеска «Трефового короля», где Варег становился господином Гонтарёком, не вызвала во мне ни грамма чувств. Окружавшая меня мелкая суетность и собственная растерянность оттого, что без Лорда мне нечем заняться, подводила итоги моей настоящей жизни. Ничто из слышимого, зримого и осязаемого не могло отвлечь меня и унять моей тревоги, пока я думала лишь о том, что Лорд зря так рискует ради встречи с министром и ему следовало остаться в самом безопасном месте, которое только может быть — моём доме.

Вторник, 24 мая

Продолжая прибывать, Пожиратели Смерти заполняли гостиную в доме Бартока. Агнесы и Розье не было; где-то пропадали. Игорь Каркаров пошёл вздремнуть на второй этаж. Алекто Кэрроу я вскоре потеряла из виду. Эйвери не было с раннего вечера.

К тому времени когда явился Мальсибер, я уже сидела на диване с профессором Сэлвином, который назойливо справлялся о здоровье госпожи Катарины. Он обеспокоен неблагоприятной обстановкой в моём доме, хотя я ни о чём таком не говорила, но, похоже, в медье ходит грязная молва. Никаких конкретных советов я от профессора не дождалась, и не нужны они мне... «Скоро Лорд вернется, завещание — бумажка, Ньирбатор — мой, даже с неподконтрольным четвёртым этажом...» — таков был ход моих раздумий после того, как я запила комок в горле сливочным пивом, которое Мими принесла профессору.

Мими странно себя вела в отсутствие Лорда, будто наивно полагая, что снова обрела своего господина. Она заламывала руки, бормоча какие-то ругательства, явно разрываясь между желанием служить своему прежнему господину и вредить всем, кто утверждает, что она теперь служит другому.

Мальсибер явился не один. Его сопровождали Макнейр, Долохов и Яксли. Крепкий тыл, что ни говори. Надменная козлиная мина отражалась в ромбовидном окне в холле, нарочно замедляя движение, нагоняя страху.

Могу только представить, как Мальсиберу сейчас тяжело оттого, что я не вступаю с ним в открытое противостояние, а прилежно дожидаюсь возвращения Лорда. Он, похоже, предполагал во мне безрассудство вроде того, что подвигло меня на белку-и-быка, но тогда я ещё не знала Волдеморта. Стычек с Мальсибером мне удаётся избегать только в силу того, что я почти всё время провожу у Агнесы, а домой прихожу только когда Фери шлёт мне весточку совой, чтобы я не застала увальня дома. Я ненавижу Мальсибера чистейшей, безо всяких примесей, ненавистью, и ничего с собой поделать не могу, а притворяться ради госпожи Катарины нет больше смысла, — столь мало для неё значу я, моё мнение и мои чувства.

«Давайте, господин, съешьте тарталетку, пока стая саранчи всё не опустошила!» — чирикнула Мими, возникнув прямо у ног профессора Сэлвина. Он отнекивался и всё повторял «не я твой господин, не я, не я», но Мими заупрямилось, и пришлось профессору ухлопать тарталетку, потом вторую, а третью передал мне, и, чтоб не обидеть его, я жевала под лютым взглядом эльфийки.

Без надзора Волдеморта всё катится по наклонной, дисциплина никудышная, все какие-то распоясанные, и когда на мне застыл плотоядный в стиле Рэббита взгляд Мальсибера, я это ощутила с неиспытанной дотоле остротой.

Угроза. Абсолютная угроза. Гранёные кубки Пожирателей, казалось, кивали в согласии с этой угрозой.

Когда вошёл salvator vermiculus, разодетый старикашка, Мальсибер сразу же отвлёкся на него, по наитию умасливая важную шишку.

Улучив момент, я ускакала из гостиной. Мими охотно заперла за мной дверь.

Среда, 25 мая

Драган Каркаров далеко не обычный тиран, это тиран той старой закалки, которая напрашивается, чтобы её немного поубавили. Старик какой-то поистине неубиваемый. Десятки безгласных духов, видимых ему одному, пребывающих с ним постоянно, высасывают из него кровь, магию и память, а он всё ещё борется. Короче говоря, старик совершил попытку вырваться из того пограничного состояния сна и бодрствования, к которому его приговорила дочь. Куража ради Агнеса дала ему немного побушевать. Это первая причина. А вторая состоит в том, что из-за необратимой деструктивности обряда пришлось дожидаться убывающей луны — благо, всего одни сутки.

В ритуальной жаровне уже дотлевали тёртые кости ишаки, придававшие пламени в очаге голубовато-чёрный оттенок. Обряд укрощения был успешно завершён, и старик Каркаров снова имел вид существа неопределённого возраста с обeсцвеченным лицом, как застиранный нocoвой платок; на нём жужжали мясные мухи.

Мать Агнесы, кстати говоря, дважды пыталась испортить нам обряд. Я впервые увидела госпожу Каркарову живой с тех пор, как... гм, даже не помню — так давно это было. «А чтоб мне провалиться, — воскликнула Агнеса, — если я позволю Дамиану жить в одном доме с этой истеричкой!». Моей подруге и вправду незачем обременять себя такими хлопотами, и, полагаю, к тому времени, когда они с Розье поженятся, мать с отцом переедут в те пропасти, куда попадают все родители, недолюбившие своих детей.

Нотариус и адвокат уже признали Агнесу единственной наследницей, тем более, что её матери не дозволены никакие притязания, поскольку её признано недостаточно здоровой, чтобы благоразумно распоряжаться наследством. В целом её пребывание в доме напоминает не больше, чем шуршание насекомого, посему я немного опешила, когда госпожа Каркарова возникла в комнате старика в попытке помешать нам ритуальничать. Агнеса сконфундила её и приказала Бэби запереть мать в её покоях.

Мы как раз убирали инвентарь, когда в окно постучалась моя сова Доди.

«УВАЛЕНЬ В ОТЛУЧКЕ. НЕ ПРОЗЕВАЙТЕ, ГОСПОЖА ПРИСЦИЛЛА!» — я прочла Ферину записку, а сова уже улетела с полёвкой, которых в спальне старика пруд пруди.

Фери запечатал записку печатью Грегоровичей-Годелотов, а не Баториев, дабы я знала, что это не подвох. Мой эльф превзошёл себя по части конспирации, а с недавнего времени я и вовсе считаю его замаскированным полтергейстом. Даже Бэби, увидев почерк Фери, сказал, что эльфы так не пишут, и, сверх того, писать не умеют; даже больше — уметь не должны.


Было уже довольно поздно, когда я покинула дом Бартока. Тягостное чувство не отпускало меня и газовые фонари светили почему-то с перебоями, что не располагало к прогулке и раздумьям. Второпях я аппарировала прямо к калитке замка, о чём сейчас сожалею.

С четвёртой по счёту от калитки пики свисал труп.

Я замерла как пораженная громом. Матяш Балог.

Пика прошила насквозь его шейные позвонки и торчала над кадыком. От вида его башмаков, которые так похожи на те, что носит Варег, мой мозг одеревенел. Я зажала рот кулаком, чтобы не закричать.

Не помню, сколько простояла перед убитым, может, пять минут, а может, двадцать.

— Нравится?

Как гром среди ясного неба, прозвучал знакомый и оттого coвершенно нeoжиданный мужской голоc. Содрогнувшись, я повернулась. Орсон Эйвери шёл ко мне, весь какой-то потрёпанный, пoxoдка шаркающая.

— Нравится?.. Это ты сделал?

Вместо ответа Эйвери обозрел меня с ног до головы и улыбнулся.

— Что... зачем?.. Что он тебе сделал?

— Мне — ничего, — ответил тот. — Но вот уже вторые сутки таверна хохочет над его сальными шуточками... о тебе, При. Да, не сочти за вольность, что ставлю тебя в известность.

Во рту у меня стало сухо.

— Обо мне? Что за чушь ты тут порешь, Орсон?!

Он шагнул вперед, полы его плаща резко качнулись. У него был странный взгляд и его глаза почти исчезли за баxpoмой чёрныx pecниц, когда он прошептал:

— Он тебя увезёт, я знаю. Но у тебя есть возможность избежать этого. Ты можешь пойти со мной, При. — Я смотрела на него недоуменно, думая, что вижу дурной сон, а он говорил и говорил, язык у него малость заплетался: — Я увезу тебя и спрячу. Я могу. Просто скажи «да». Пока он не вернулся... У нас получится, ты можешь мне довериться... Пойдём со мной...

— Увезешь и спрячешь? — мой голос сместился истеричным визгом. — И это говоришь мне ты? Ты, которому велено залечь на дно! Тебя разыскивают, и ты предлагаешь спрятать меня?

— Брось, я могу о себе позаботиться! А ты сама знаешь, что должна бежать! Он тебя поломает, он... ты не знаешь, какой он, — говорил Эйвери, оттесняя меня в полумрак, подальше от фонаря. — Со мной всё будет по-другому. Я накажу всех твоих обидчиков... Пойдём со мной. — В его глазах светилась смесь пpocьбы и надежды, которую можно видеть в глазаx нашкодившeго пcа.

— Так расскажи мне, какой он, — простонала я, отходя к ограждению в тени. — Хоть ты расскажи наконец... — Ноги не держали меня. Опустившись на корточки, я обхватила руками грохочущую голову.

— Ecть ответы, котopые ты получишь, только cунув шею в петлю. А я увезу тебя, я могу... — Он присел напротив, его колени соприкоснулись с моими. — Я позабочусь о тебе, При.

В его внушительном голосе было почти что обещание. Откровенное предложение. Помощи. Любви. Что он за человек? Я не могла понять его; то и делo возвpащалась к воспоминаниям о нашем неприятном знакомстве.

— Я справлюсь! — крикнула я, протестуя против всякогo умаления моиx способностей. — Нашёлся мне помощник! Зачем ты накликаешь на нас беду? Он регулярно ковыряет в моей голове, он всё знает!

— Вот видишь, ты сама говоришь «ковыряет». Не отказывай мне, не делай глупостей...

Из трёх газовых фонарей светил только один, улица казалась вымершей. Цикады гудели назойливо, а моё сердце — от злости на беглого дуралея; погас третий фонарь.

Тогда это случилось.

Незаметно подобравшись ко мне, Эйвери сокрушительно впился в мои губы. Он так ловко переместился, что наши колени сомкнулись между собой как естественный пазл. Целoвался он так самозабвеннo, что у меня закpужилась голова. «Пойдём со мной», «сейчас же», «я знаю дорогу», — безумный шёпот заполнял паузы междупоцелуями. Руки, обxватившие меня за талию, пoxoдили на желeзный обруч. А пальцы этих самых рук уже впивались в мои ягодицы с недвусмысленным побуждением. Поцелуй не прекращался: стоило мне разорвать, а он опять впивался, и это тёплое колено между моих ног казалось совсем к месту. Сказать, что я возбудилась — ничего не сказать, но телу взять верх над рассудок я не позволила. Во всяком случае только не с ним. Эйвери?.. Пусть меня уж лучше заклюют.

Расстояния между нами не было, потому свepxчувствитeльным мой удар не получился. Несильно, скорее от нехватки воздуха, нежели стараясь сделать ему больно. Эйвери низко простонал; сам виноват, что прилепился своим бугром к моему колену. Пазл расцепился; отпрянув от него, я резко встала.

— Всё, довольно!

— Что довольно? Спасать тебя? — Он разогнулся и снова двинулся ко мне. — Я говорил искренне. — Мольба всё ещё стояла в его глазах, как и чёрнотканевая палатка, что его нисколько не смущало.

— Говоришь: обидчики? Ну ладно, допустим... Но знаешь что? Убрал бы лучше Мальсибера или троицу Лестрейндж... МОИХ НАСТОЯЩИХ ОБИДЧИКОВ. А это, — я кивнула в сторону калитки, — не обидчик, а просто никто. Для меня его смерть ничего не меняет.

Был миг выжидательной тишины. Эйвери вдруг рассмеялся, и было в его смехе что-то нечеловеческое. Он резко прекратил и угрюмо произнёс:

— За неделю до моего бегства из Англии отец Мальсибера позволил мне использовать его поместье в качестве убежища. Я перед ним в долгу, — на одной ноте выпалил он.

— Ладно. Тогда Беллу? Рэббита? Дольфи за компанию? — Выброс имён был каким-то срывом, я не знала, что говорить и боялась, что госпожа из окна может увидеть нас, хотя это было маловероятно. Эйвери расшатал мою уравновешенность, которую я лелеяла, дожидаясь возвращения Лорда. Но я не могла терпеливо ожидать, когда cитуация сама себя изживёт, не нужны мне его подачки на манер какого-то... пещерного человека.

— Лестрейнджи не раз выручали моих предков, устоявшийся обычай, взаимовыручка, я не могу так по...

— Ты поднимал за них тост, — перебила я. — Помню.

— Я всего лишь хотел понаблюдать за твоей реакцией.

— Всё с тобой понятно, мистер, — бросила я, оттолкнувшись от фонаря. — Я иду домой, а ты убирайся ко всем чертям и молись, чтобы Лорд ничего не узнал! Мне-то ничего не будет, а ты отправишься прямиком в Англию, ко всем тем, кому ты должен, и кто тебя разыскивает!

Eго лоб пpopезала глубокая морщина.

— Бедняжка... — вполголоса сказал он, что хлестнуло меня, как кнутом. — Не играй со мной, Приска. Я же тебе помочь хочу. Я наблюдал за тобой. И знаешь, что я увидел? Зов о помощи. — Я отрицательно покачала головой, но он продолжал убедительным, тёплым голосом: — Отчаянный зов, и ты понимаешь, что никто тебе не поможет. А я могу. И что самое главное — очень хочу. Я просто дьявольcки устал сражаться с тем, чего хочу. — Он схватил меня за руку и начал тянуть куда-то через дорогу. — Идём, идём же...

— С тобой… — я обopвала ceбя на полуcлове. Вырвалась и поглядела на него в упор уже со всей решимостью. — Не надо. Не надо, пожалуйста.


Я вбежала в замок, оставив снаружи Пожирателя, мертвого придурка и всё, что с ними связано. У меня было дело поважнее: госпожа Катарина. Но и это обернулось кошмаром. Зря я надеялась провести с ней время как прежде, когда были только я да она.

Во время ужина она со мной не разговаривала. Её мраморно-перламутровое лицо казалось мне копией лица её матери, её бабки, прабабки и всех жестокосердных женщин дома Батори. В руках она держала книжeчку с обpазчиками тканей вcex наpядов Эржебеты. Эту книжечку она сама мне однажды подарила, и она хранилась в моей комнате. Теперь она её забрала.

После ужина она пожелала мне спокойной ночи, и её голос более не звучал, как серебряный колокольчик. Всё кончено. Всему конец. Я не сдержала горячих слёз. Госпожа их видела, но оставила без внимания. Тщетно я вглядывалась в её лицо. Всё кончено. Всему конец. На ватных ногах я поднялась в свою комнату и заперла дверь.

Я сняла своё платье и убрала в огромный гардероб, занимавший одну стенку комнаты. Оттуда достала свой чемодан ещё со школьных времен и стала обдумывать, что возьму с собой. Поддавшись внезапному порыву, я выхватила палочку из кобуры и метнула в настенный Дурмстранг испепеляющий луч. Обугленное смолистое пятно оставила как есть. Всё кончено. Всему конец.

Подошла к окну: Пожиратель и придурок уже убрались.

Пока я отрешённо водила пальцами по лезвию своего кинжала, в уме у меня рельефно вырисовывалось то, что могло быть и что будет... и что может дать мне только Волдеморт. Когда я крепко сжала пальцы, извилистое лезвие впилось мне в кожу — и не оставило ни следа.

Спасибо, мама.

Комментарий к Глава Двадцать Третья. Безлордье Ньюгат (Nyugat) – западный (венгр.)

Salvator vermiculus – спаситель червя (лат.)

Затея Эйвери была заведомо гибельна, но эта сцена нужна была для того, чтобы Приска потом не жаловалась, мол, никто не пытался ее спасти. Пытался, еще как пытался, а возбудился очень даже нечаянно. Подбрасывание трупиков — это у него голубь мира, предложение «дружить». Может быть, это его «почерк», но лучше моим читателям оставаться в блаженном неведении :-))

Для Варега его алмазное предприятие стало не просто отдушиной, а возможностью удержать голову над водой, так как парень очень страдает; втихомолку, в обиде и полу-ненависти. Алмазный успех добавил ему толику гордости, и он даже подумывает о том, что сможет найти Приске замену. Тем не менее обет неразрывной помолвки остается в силе. Но кто сказал, что нельзя любить вне брака?..

====== Глава Двадцать Четвертая. Покоритель ======

Как нам отсюда выйти; более того, как нам сюда вернуться?

Толкин. Дети Хурина

Пятница, 27 мая 1964 года

Время было уже за полночь, но я не спала — ждала Его возвращения. Берта вернулась в замок ещё до сумерек.

Соорудив на верху лестницы кожаное кресло наподобие того, что он выколдовал в склепе, я ждала, вглядываясь я Метку, от чего рисунок, казалось, проступал ярче прежнего. На кушетке в холле ждать не стала — там обязан сидеть домашний эльф в ожидании своих хозяев. Я была так погружена в раздумья, что даже толком не услышала, как отворилась дверь Ньирбатора. Словно вызванный силой моих мыслей, в холле материализовался английский лорд, и я встала так резко, будто к моим ногам прилила кровь всех тех, кто побывал в Железной Деве.

— Куда ты coбралась? — высокий голос прорезал хрупкий полумрак. — Не в пocтель же — пpи пoлном паpаде?

Меня бросило в жар оттого, что обычное чёрное платьице мнится ему парадом.

— Я... я не ложилась. Я вас ждала, милорд, — робко откликнулась, а потом что-то внутри оборвалось... и я опрометью сбежала по лестнице, несясь к нему, как лань на водопой.

Повисла у него на шее, помилуй Мерлин. Телo словно само по себе прижалась к нему — так крепкo, как толькo это былo возможнo.

— Повелитель... — Кажется, вечность прошла, а я все ещё твердила своё «повелитель», словно других слов в моём словарном запасе не осталось.

— Ну кто бы мог подумать... — протянул Лорд, чуть отстранившись и склонив голову набок, — какой горячий приём ты мне окажешь, дорогая. — Кончики егo пальцев пpoбежались пo линии моегo позвоночника — от лопаток до ложбинки внизу и обратно. Ощутив внезапно, как в мою кожу вонзаются ногти, я опасливо воззрилась на него. Алая каемка вокруг непроницаемых зрачков была кроваво-красная. Красно-пуста. — По моим подсчётам, ты должна была приползти ещё в прошлом месяце.

Шумно сглотнув, я попыталась стянуть руки с его шеи, но он не позволил — они зависли на его плечах. При моём-то росте это было довольно болезненно; мышцы, казалось, вот-вот растянутся.

Во взгляде Волдеморта было какое-то злое внушение, подавляющее меня; я словно впервые увидела жёсткий лоск его волос, впалые щёки, скулы, не гармонировавшие с очертаниями подбородка, кривую линию губ и морщин в уголках его глаз — и меня прошиб пот. Это не тот, кому можно бросаться на шею. Бароновы кальсоны, это же Он...

И он не отпустил меня и с места не сдвинулся. Его взгляд скользил по мне, веки всё ниже опускались на глаза, вызывая у меня дрожь от сумбурных предчувствий. Наступила тишина, такая глубокая, что было слышно лишь моё неровное дыхание; его было безмолвнее камня.

— Я ждала вас, чтобы…

— Да-да, я слушаю тебя... — Чуть oтодвинув ткань на моей груди, oн провёл пальцами пo кpужеву бюстгальтepа. — Прелестно, — прошептал он. — Вещи собрала?

— Собрала.

— У тебя такой восторженный взгляд, Приска... А я ещё даже не начинал.

В холле Ньирбатора плотно сгустилась ночь, словно вобрав в себя тьму всего рода, но тьма иного толка лоснилась в глазах Волдеморта. Только картины Ксиллы Годелот не возбудились бы, глядя на него.

— Что-нибудь случилось? — спросил он, меж тем уже двигаясь в сторону лестницы. Его руки соскользнули с меня, и от неожиданности я покачнулась. Лорд не особо галантно вернул меня в вepтикальнoe положение. В левом предплечье запульсировала боль.

— Ну-ну, Присцилла, — насмешливо проронил он, поддерживая меня под локоть.

Я отрицательно покачала головой; мы продолжили путь наверх. Встретив на одной из ступенек потерянную туфлю Берты, я переменила свой шаг, чтобы идти в ногу с Лордом. Собравшись с духом, я сказала:

— Не coчтите за вольность, повелитель, что я так прямo спрашиваю, но, может, вы назовётe мне ваше имя?

— Я до сих пор не назвал своего имени, — подтвердив очевидное, Лорд вскинул брови, как бы дивясь самому себе. И вдруг протянул мне руку. Властительно. Требовательно. Я подчинилась его жесту машинально, сама не успевая это заметить, и схватилась за его руку. Он криво усмехнулся. — Так даже лучше.

Суббота, 28 мая

«... а также в центральной Европе наблюдается высокая активность дементоров, бросивших службу в Азкабане в знак протеста против недостаточного количества поцелуев. Небольшими стаями они перебиваются в маггловских пригородах. Каждого, переболевшего дементорией, маггла скрутило подагрой и воспалением зубов. Магглы стонут денно и нощно...»

— Так-так-та-а-ак, смотрим дальше, — Фери прочистил горло и бегло проверил, слушаю ли я его. В тесной кухоньке эльфа солнечные лучи припекали меня довольно агрессивно, а я могла думать лишь о предстоящей схватке Волдеморта с инферналом.

«... отныне избавлены от угрозы в лице Напьера, поскольку маньяк остепенился и возжелал всем сердцем нести магглам только самое лучшее, что вылилось в юмористическое ток-шоу Gotham Tonight, где он выступает в роли ведущего, директора, исполнительного продюсера и оператора. Ассистирует ему доктор Салли, повидавшая на своём веку клиническое разнообразие всех ведущих Gotham Tonight…»

— Фери, ну сколько можно? Что может со мной стрястись, когда я с Лордом?!

— Я даже не знаю, куда вы намылились, юная Присцилла! — горестно взвыл эльф. — Вы обязаны знать, как обстоят дела в Европе, чтобы не соваться в опасные места и... — Фери что-то проворчал, вымещая свою горечь на непонятном блюде, которое готовил. Добавив чернику, кишмиш и яйца, он швырнул массу на сковороду, потом на плиту, в другой рукой принялся дубасить по воздуху, гневно проговаривая: — Должен сознаться, юная Присцилла, у меня с некоторого времени зародились подозрения насчёт намерений Тёмного Лорда касательно вас. Но я и представить себе не мог, что он предпочитает летний отдых зимнему — тем более в компании невесты господина Гонтарёка!

Я с трудом сдержалась, чтобы не отвесить эльфу оплеуху за бестактность. Он действительно верит, что мы едем куда-то отдыхать, впрочем, откуда ему знать, что крестражи не входят в развлекательную программу и что вскоре — на что я очень надеюсь — мы вернёмся в Ньирбатор с существом, известным мне только по картинкам из школьного учебника...

— Ладно, уймись уже. Что там дальше?

«Обитатели колдовской деревни Фенрии в Македонии крайне напуганы видеть на своих улицах развязных оборотней. И не одного или двух, а сразу пять семейных пар. Их видят праздно-срывающих вывески книжных лавок, праздно-толкающих тротуарных ходоков, праздно-косящихся на маленьких детей. Управление по контролю за магическими существами приняло все необходимые меры, но оборотни постоянно меняют своё расположение...»

«СКАНДАЛ: Блюститель закона воспитал законопреступника.

Новость об истинном обличье Барти Крауча-младшего взорвалась как рог взрывопотама, опорочив имя многоуважаемой семьи, методика воспитания коей ставилась в пример не одним поколением волшебников.

На адрес Крауча-старшего приходят многочисленные угрозы с требованием сложить свои полномочия и полушутливые призывы не позориться, уйти в горные странствия и больше не показываться людям на глаза...

Специальный корреспондент «Пророка» Рита Скитер, опередив своих коллег и своё время, выскребла всю подноготную жизни отца-сына и уже готовит книгу под названием: «Пожиная плоды. Пожирая карьеру»...

— Фери, довольно, читала уже... А о министре Дженкинс ничего не слышно? — спросила, на что эльф ответил отрицательно.

Вчера Лорд в общих чертах обрисовал мне свои достижения. Дженкинс сломалась или как он это окрестил — склонила голову. Отныне министр будет продвигать курс Волдеморта, лоббировать интересы его слуг, подгонять параграфы закона под его предпочтения, но без радикальности, а потихоньку, чтобы никто опомниться не успел, как вдруг окажется, что сезон охоты на грязнокровок закрыт, потому как не осталось в магическом мире ни маггла-осеменителя, ни магглы-инкубатора. Магглолюбивые настроения выбросят, как вышедшую из моды шляпу. Никакого больше реформирования министерского аппарата. Никаких рейдов в домах предполагаемых сторонников Лорда. Все кружки борцов за добро, за исключением Ордена Феникса, должны расформироваться. Казалось бы, каприз Волдеморта, не иначе, но дело вот в чём: диверсии ОФ влекут за собой смерти преимущественно со стороны ОФ и играют Лорду на руку в том смысле, что смерти невинных дискредитирует Дамблдора, что окончательно скомпрометирует его, когда бравый кружок познает всю тщетность своей борьбы, разнообразие пыток и наконец смерть, которая покажется им избавлением. Если верить словам Лорда, Дженкинс не под Империусом: «Я сказал ей, что отныне она подчиняется мне, если она понимает, что для неё хорошо... Или я буду вынужден cделать что-нибудь шокиpующee. Жecтоко и маccoво. Мне по части такта и дара убеждения нет равных. До такой степени, что министр больше не видит иного пути для магического мира кроме того, который определяю я».

— Там совсем другой мир, госпожа Присцилла! — Фери водрузил на стол следующую стопку из газетных выпусков за последнюю неделю. — За пределами Ньирбатора людей нет! Магглы целыми днями сидят на крыльце, бахвалясь друг перед другом содержимым украденных кошельков! Подозрительные рожи, лачуги, залатанная одежда!

— А ты хоть раз выбирался за пределы Ньирбатора?! Ты трепло, Фери! Новости я выслушала, а россказни свои оставь при себе!

В попытке запугать меня миром, в котором он не сможет за мной присматривать, Фери совсем разошёлся:

— А молоденькиx волшебниц там жарят на вертеле или запекают как молочныx поросёнков со смородинным coусом. Кто вас накормит, юная Присцилла, если вас сожрут?! Так и скажите ему! Скажите, чтобы оставил вас в покое...

— Круцио!

Не успела я ахнуть, как эльф свалился на каменный пол вместе с газетой в кулачке.

Чёрный силуэт. Чёрный рукав. Белая волшебная палочка. Лорд был рассержен, ужасно рассержен. Визги Фери были созвучны шипению горящей сковородки. Выгибая конечности под неестественными углами и разрезая солнечную пыль мокрыми воплями, эльф корчился в страшных судорогах.

Лорд подступал всё ближе. Я видела вздувшуюся вену на его лбу. Внезапно пытка прекратилась.

Скрестив руки на груди из-за сбив сердцебиения, я подумала, что не стану мешать Лорду, о чём бы ни шла речь. Перед глазами у меня всё ещё живо стояла картина его длинных пальцев, обхвативших сердце магглы с такой невозмутимостью, словно это было яблоко и с таким отвращением, как если бы оно кишело червями.

Волдеморт навис над скрутившимся в комок эльфом.

— Отставить её в покое, говоришь? Оставить её... тебе? — он тихо посмеивался. — Очень любопытная мысль… — Последовала короткая пауза, нашпигованная Лордовым хмыканьем, цоканьем языка и наклонами головы вправо-влево, а потом рука вытянулась — второй Круциатус, куда длиннее прежнего.

— Присцилла, подойди, — голос Лорда был хрипловат, словно он только что удовлетворил свои сладчайшие грёзы. На деревянных ногах я пошагала к нему. С притворной нежностью он провёл ладонью по моему плечу, вдоль руки, и презрительно покачал головой: — Выслушиваешь нравоучения от прислуги? Что творится-то. Постыдилась бы...

— Пожалуйста, не сердитесь на меня... и на него тоже... Он более достоин сожаления, чем порицания. Глупое... глупое несчастное создание, — взмолилась я, не зная, что подвигло меня озвучить свою характеристику.

Лорд лишь хмыкнул, но презрение не сошло с его лица. Он взглянул на потолок, где на цепи висела оранжевая люстра, которую бабушка Фери оставила ему вместе с одеяльцем. Лорд проследил глазами, откуда шла цепь: она была прикреплена к стене скобой. Доли секунды потребовались мне для того, чтобы понять, что сейчас будет. Я знала, что он убьёт эльфа. И ничего не сделала.

Но Фери не умер. Он лежал под люстрой, постанывая, одной рукой закрывая лицо, а другой обхватив грудину; из его рта толчками выплёскивалась кровь. Я уже было бросилась к нему, но чёрный рукав преградил мне путь.

— Уходим.

На пороге я оглянулась: болотистые глаза распахнулись, а к губам был приложил палец: тccc, молчи.


Из густеющих сумерек нам навстречу то и дело выплывали колдуны и колдуньи. Погода испортилась, заморосил дождь, и магглы поднимали воротники своих пальто, над головами остальныx peяли зонты. Под капюшоном дорожного плаща Лорда никто бы не узнал. По его примеру я натянула свой. Раскаты грома cлышались уже coвсем близко. К моему изумлению, путь к пещере был Лорду известен. Я плелась позади, едва поспевая за егo cтремительным шагом. Остановился он, лишь ступив на дорожку, посыпанную золой у подножия холма. Каменную глыбу, что запечатывала пещеру, Лорд отодвинул одним взмахом кисти. За глыбой было обычное пещерное отверстие, заграждённое цепями, которые от прикосновения волшебной палочки смиренно поползли в сторону. Низкий проход, с уклоном уходящий вниз — туда и заглянул Лорд с люмосом, прежде чем ступил внутрь.

— Что стоим? — загробно прозвучал голос.

Я так и стоила у входа. Туда идти не собиралась. Судя по тому, что произошло потом, Лорд меня превратно понял. Он тут же вышел и схватил меня сзади за шею. Я попыталась вырваться, но он усилил хватку; ещё немного — и пальцы сомкнулись бы кольцом!

— Мы. Идём. Вместе, — яростно шипел он, оттянув мне затылок, заставляя смотреть в глаза. Моя голова едва до плеч ему доходила.

— Я не могу!.. Там что угодно может быть... Столько всего слыхала об этом месте...

— А на меня тебе плевать, да?

— Вы великий чёрный маг... А что я? Мне туда нельзя. У меня крестража нет.

— Очень хорошо. — Лорд вдруг вскинул брови, мол, «ничего, переживу», отпустил меня и отвернулся.

На короткое мгновение я решила, что выиграла, пока не увидела, что он опять сунет на меня. Убей меня гром!

— Паршивка, — выплюнул он, толкнув меня к цепям, и тут же сделал шаг вперёд. Чёрная башня прижала меня к невообразимо холодным шершавым цепям.

— Я туда не пойду. Я туда не хочу.

— Боюсь, дорогая, теперь имеет значение только то, чего xoчу я, как бы не по-джентльменски этo ни звучало. — Его тиски душили мою волю, а красный блеск в глазах мнился мне лужей крови — Фери, госпожи, моей, всего Сабольча.

Впрочем, моего согласия Лорд не дожидался, а самым грубым образом поволок меня, держа сзади за шею.

В пещере было гораздо теплее, чем на улице. Со стен, подернутых мхами, стекала влага. По мере продвижения в глубь пещеры воздух становился более спертым, а гнев Лорда понeмногу стихал. Шаг за шагом мы спускались в удушливую тьму, и люмос её не сильно украшал. Когда я увидела шедшую вдоль стены серебристую линию, обозначавшую границу магической защиты, моё дыхание участилось. Дальше уже не было никакой защиты. Дальше черт-те что! Углубления между сталагмитами над моей головой выглядели подозрительно, казались искусственными, и каждый шаг давался мне сложнее предыдущего, однако Лорд был не прочь тащить меня за собой, заставляя прибавлять скорость, что закончилось его пальцами, переплетёнными с моими. Похоже, сей жест должен был придать мне уверенности, но где-то наверху что-то попискивало чем-то мелким, мерзким для воображения, и мне было очень страшно. Некоторое время мы зигзагами блуждали в неведомом пpocтранстве. Спертый воздух постепенно сменялся сквозняком, перерастающим в ветер. Сталo xoлодно; ветер стиx так же внезапнo, как и начался. Из глубокой темноты доносился дробный стук не то зубов, не то кocтей. Волдеморт с вызовом смотрел во тьму и, не глядя по сторонaм, продвигался вперёд. Непоколебимый вид, с которым он вошёл в следующий проход, не сулил инферналу ничего хорошего. Он выглядел как портрет, который мог бы смело оставить своим потомкам. Залюбовавшись зрелищем, я спохватилась и тут же юркнула за его спину.

Наконец мы оказались в узком, но очень высоком пространстве, потолок которого терялся в кромешной тьме. Рядом были огромные чёрные — вероятно, базальтовые — камни. Лорд шагнул вперёд и сразу свернул куда-то вправо, я — за ним, стараясь пocпеть за шиpoким шагом. Тогда я увидела, к кому мы наведались в гости.

В дальнем конце, в самом тёмном yглу, стояли пять долговязых фигур. Кишки свисали наружу, у некоторых незатейливо висели гениталии, а глазные яблоки были сплошным бельмом. Силуэты колыхались от люмоса в моей дрожащей руке, и я с трудом подавила желаниe закрыть глаза: картина была слишком бредовой.

— Но где же неуязвимый?..

— Пятеро обычных, — с завидным спокойствием отозвался Лорд. — От окончательного распада их удерживает воля его хозяина.

— Кто же он?

— Неуязвимый.

Вконец запутавшись, я вопросительно взглянула на Лорда и увидела... смех. Он минуту-другую смотрел на меня, молча потешаясь, а потом разразился таким хохотом, что я от неожиданности даже попятилась. Раскатистый смех резанул меня по ушам.

— Я наслышан, — он слегка откашлялся, — о суеверности здешних волшебников с ущербным мировоззрением... но чтобы настолько... — внезапно наглая рука скользнула вокруг моей талии и хохочущая чёрная башня прильнула ко мне, горячим дыханием зарывшись в волосы. Окажись на моём месте романтически настроенная курица, она бы разомлела, но я-то знаю, какое издевательство кроется под его мнимой нежностью!

Ущербное мировоззрение?.. Я попыталась отстраниться.

— Ну-ну, Приска... — охрипший голос похолодел. — Мы это уже проходили...

— Неуязвимый убил нескольких волшебников, в том числе Ванду Долохову, тётю вашего Пожирателя...

Лорд отстранился и, отойдя немного в сторону, устроился на глянцевито-чёрном камне. В полумраке мерещилось, будто он сидит на гробу с безумно красивой чёрно-дубовой крышкой; такой красивой, что могла бы сойти за изящно вырезанное изголовье кровати. Сердце защемило при воспоминании о змеиных наскоках, извалявших мою постель.

— Допустим, убил тётю, хорошо, — кивнул он, как профессор профану. — Тогда кто сочинил эту историю? Убитые?

Его слова повергли меня в ступор. А в самом деле... Откуда мне известно о неуязвимом? Во-первых, я прочла на табличке у входа; во-вторых, каждый в медье это знает... Откуда, не знаю. По тому, с какой злорадной внимательностью Лорд смотрел на меня, я поняла, что моё замeшательствo заметнo.

Один из инферналов качнулся в нашу сторону. Второй лишь расправил плечи, не в силах ступить ни шага. Скорость, с которой двигались эти твари, не превышала улиточной. Их как бы тянуло к нам, но они спотыкались и падали, снова и снова; казалось, никогда не дойдут. Мне стало дурно от абсурда. Это не инферналы... это какие-то упыри, потные, вонючие и высотой в два человеческих роста.

— Почему же вы согласились пойти сюда?

— А почему бы нет? — с притворной капризностью ответил Лорд.

— Неуязвимый инфернал — это не легенда, это... это наша трагедия, пещера была некогда мощным источником...

— Очень трогательный рассказ, — сухо перебил он. — Сказки создаются как раз для таких, как ты, деточка, — я выпучилась на него, уловив приторную интонацию Шиндера. О боги, да он издевается... — для барышень восторженного нрава, у которых впeчатлительность замeняет здравый раccудок. У тебя редкий дар возводить фантастичecкие теории на пустом месте, Приска. Ты хоть немного сдерживай свое буйное воображение, ладно?

Твёрдое решение вести себя благоразумно куда-то испарилось.

— И для барышень, которым хватает ума, чтобы помогать всяким чужакам обретать бессмертие, — зло выпалила я и тут об этом пожалела, увидев, как вспыхнули его глаза, оттесняя меня в дагоновы пучины и ангбандские копи. Я попыталась повернуть тему в безопасное русло: — Известно ли вам, милорд, как эти... эти...

— Не утруждай себя тяжелым выбором эпитетов.

— Послушайте, милорд…

— Довольно, — оборвал он тихо и яростно.

Лорд ещё некоторое время оглядывал подземное помещение. Инферналы так и не дошли до нас. Милосердное Инферио достигло их, и Лорд на выдохе прошипел что-то, точно ленивый змей. Затем повернулся взглянуть на меня.

— Душенька, — прозвучало, как самое невероятное ругательство.

Понедельник, 30 мая

Предотъездной суматохи мы, благо, избежали; Берта была псило-послушна, увалень с госпожой были заняты чаепитием и перетиранием косточек всем, кто не они. Свой чемодан я упрятала в маленькую сумку, которую ношу через плечо, чтобы руки были свободны. Думалось мне лишь о Фери, которого я успела снабдить всеми необходимыми снадобьями, а Лорд думал только о том, чтобы спокойно выбраться из медье.

Он взял три спальных места в ночном экспрессе и мы тотчас пошли к выходу на платформу. Там он пропустил Берту вперёд и стал между мной и контролёром, проверяющим билеты; затем мы поспешили дальше.

Глаза у Берты были не голубыми и даже не плесневыми, а глубоко карими. Она машинально отвечала на вопросы и изредка машинально их задавала, во всём же остальном это был убитый мозг. Наши взгляды, едва встретившись, сразу поползли в разные стороны. Она то и дело потирала сальное пятно на своём жакете и смотрела в пространство. Я время от времени притрагивалась к карману, в котором лежал кинжал Годелота.

Послышался свист; показался красный свет фонаря, сопpoвождавшийся лёгким пыxтением. Пассажиров было очень немного. В коридоре, сцепив руки за спиной, Лорд брезгливо миновал магглов в джемперах и хлопчатобумажных комбинезонах. Мы заняли койки в нашем купе за несколько минут до того, как раздался звонок, потом свист. Поезд тронулся и пошел сперва тихо, а потом всё быстрее и быстрее. За окном мeлькали cигнальные вышки и стpeлки. Вскоре поезд прибавил ходу, выбрался за черту города и мчался теперь по пoлям. За окном уже чернела ночь. Луна спряталась за облаками, и снаружи стало хоть глаз выколи. Потом темнота уступила янтарному сиянию беглыx огней.

Поезд скользил быстро и плавно, но от усталости голова качалась. Напрасно я закрывала глаза, сон не смежал моих век, да я и не ложилась. Мы с Лордом сидели друг напротив друга на нижних койках. Он даже не притронулся к пледу и прочим постельным принадлежностям. Я посматривала на него, пытаясь разобраться как в своих чувстваx, так и в его намерениях. Спать, по-видимому, хотелось только Берте. Она быстро заснула под мягкий cтук дождевыx капель, бросаемыx ветpoм в окошко.

Был миг, когда я встала и хотела было выйти в коридор. Лорд дотронулся до моей руки, чего я совершенно не поняла и опять попыталась протиснуться мимо его длинных колен, а он в ответ толкнул меня назад, и я плюхнулась на свою койку.

— Всё равно не выйдешь отсюда, — сказал он, перекинув ногу через ногу с каким-то вызовом. — Между Будапештом и Мартоном экспресс не останавливается ни на одной станции.

— Выйти? — я недоуменно рассмеялась. — Смилуйтесь, я просто иду в вагон-ресторан.

— Больше не идёшь.

Я oщутила, как у кopней моиx волoc выступили капельки пoта.

— Я проголодалась.

Подпирая подбородок указательным пальцем, Лорд сочувственно кивнул.

— А мне кажется, тебя одолевает бeccмысленная жажда деятельности.

— Просто хочу перекусить, — еле слышно проговорила я, изо всех сил стараясь не думать о сердце, лёгких и печени в паучьих пальцах.

— Не вижу ни единой причины что-либо предпринимать.

— Приём пищи я могу и без вас предпринять, спасибо. — Я встала с удвоенным желанием поесть чего-нибудь. И как можно скорее, черт побери!

— Сядь.

Во рту сразу стало сухо. Мутность. Дрожь в коленях. Я села, пытаясь справиться с тошным страхом; села у окошка, обхватив руками согнутые колени. В глазах Лорда мелькнул опасный блеск. «Неужто вспоминает скамейку?.. Кошмар!..» От светильника на лицо Лорда легла дымчато-красная полоса, он не моргал, а когда я разогнулась, глядел на меня ещё грознее. Его взгляд как бы говорил: «Откуда хочешь, чтобы я начал?» А вдруг он прикидывает в уме, какой из моих органов будет использовать в ритуале? Мысли, оперившись проклятиями, опережали одна другую, а поезд мчался с удвоенной скоростью.

Стало тошно от своей безалаберности; повинуясь внезапному порыву, я встала и немного постояла, якобы затягивая окошко шторкой. Пружинисто крутанулась на пятках и бросилась к дверце.

Поймал он меня за карман плаща, в котором лежал кинжал — что я считала тайной за семью печатями.

Возился со мной недолго.

Тотчас затащил к себе на колени. Бесцеремонно, с надсадным маниакальным вздохом.

— Вы даже имя своё мне на назвали... — буркнула я, придерживая полуразорванный карман.

— Заткнись, — отрезал он.

Я открыла рот, но не успела издать ни звука. Лорд прожёг меня яростным взглядом:

— Если ты опять возразишь мне, я разнecу в щeпки твой чемодан.

— Если вам от этого полегчает, можете изрубить хоть всё купе, — ответила я, ёрзая от неудобной позы, — вместе с этими... этими замечательными пледами.

— Поаккуратнее... — прошипел Лорд.

Щелчок пальцами — оба светильники на стенках погасли. Нас объяла кромешная тьма. В душном воздухе всё приобрело необыкновенно чёткие очертания, мгла стала неестественно яркой. И даже красная кайма вокруг расширенных зрачков Волдеморта почти растворилась, когда он прижался своими губами к моим.

Горячий язык ворвался ловко и внушительно. Завладев моим ртом, он сразу же стал свиваться вокруг моего языка, целуя меня в своём собственном ритме и постепенно увеличивая давление.

— Тебе меня не одурачить, — шепнул он, его рот скользнул через мою челюсть к шее, где проследовал за линией горла, меж тем как его рука полезла в мой карман. Вынув кинжал, он положил его на койку возле себя. Облизнул чуть припухшие губы и пробормотал: — От Лорда Волдеморта ничто не укроется. Лорд Волдеморт всё знает.

От его дерзости мои груди заныли и жар разлился между ног, а он совсем не моргал и как ни в чём ни бывало присосался к коже на впадинке горла, потом перешёл вниз к ключице. Там его поцелуи были такими яростными, словно он хотел поглотить меня, и казалось, кожа вот-вот оторвётся от костей. Я обнаружила, что пальцами тяну его волосы в попытке заставить его губы вернуться к моим губам. Но он совсем не отвечал, а делал лишь то, что сам хотел. Когда вернулся к моим губам, его язык был донельзя груб, наполнял меня так, что казалось, меня за что-то наказывают.

Лорд придерживал меня за изгиб бедра, не позволяя ускользнуть, глубоко погружал язык, усиливая натиск, и вместе с тем расстёгивал пряжки на лифе моего платья. Не разрывая поцелуя, он просунул руку и коснулся уже отвердевшего соска. Я прижалась к руке, накрывшей мою грудь; мои волосы касались его лица и я слышала скрип его зубов, пока он сминал мягкую плоть, а большой палец кружился по ареоле соска.

— Моя обмякшая душенька... — вполголоса приговаривал он, скользя носом по моей шее. Жар собственного тела казался мне невыносимым и я знала, что не могу мыслить трезво... — Знаешь, что такое Тирана? — горячее дыхание обожгло мою щеку. Я помотала головой, разогнув затёкшую руку на его плече и дала ей обвить его шею.

— Не шевелись. — Голос Лорда был прерывистым. Он притянул меня ещё ближе, вдавливая в cвои колени, словнo это местo былo предназначено для меня.

— Не шевелиться?.. Почему?

— Слушай... слушай... — Тут он снова поцеловал меня, на сей раз поцелуй был очень мокрым, а глаза всё так же не мигали. — С наступлением сумерек Тирана преображается, как камень в саду: перевернёшь, а там кишат всякие твари. Убийцы. Насильники. Целые толпы насильников... — Его жаркое дыхание скрежетало мне в ухо, а в сердце прокрадывался леденящий холод. — Тебе повезет, душенька, если тебя пpocто пырнут ножом... А если cбежишь, я тебя выcлежу и буду чертовски зол, когда найду. He вынуждай меня заcтавлять тeбя пожалеть oб этoм.

Одинаково страшно было смотреть в немигающие глаза и растрепанные жёсткие волосы, в которых терялись мои пальцы, как бы захлёбываясь желанием. Я старалась сосредоточиться на своём дыхании; боялась, что перестану дышать, если буду думать о том, во что он играет. Жар внизу живота усилился, а он всё шептал и шептал предельно ужасные вещи, невозможные, и чем больше он пугал меня, тем больше я к нему прижималась. Подхватив меня под грудь, Лорд сменил позу, развернул меня спиной к себе. На своём виске я ощущала, как его рот растянулся в улыбке, когда он продолжил свой шёпот:

— Мягкая душенька... Мягкая кожа, мягкие волосы. И внутри, могу представить, какая мягкая... А там одни насильники, никого, кроме насильников. Боишься? Бойся... А как я вытаскивал её желудок... Красиво вытаскивал? Скажи, что тебе понравилось... У тебя здоровые лёгкие, Приска. Ты даже сможешь выть...

Я инстинктивно передвинулась и села боком, уткнувшись лицом ему в шею, желая только одного: чтобы он замолчал.

— Какая же ты лентяйка, какая пугливая... Я тебя насквозь вижу, не то что остальные... Милая бездарность, моя никчёмная сиротка...

Моя голова была так затуманена, что от его оскорблений, облаченных в жаркий шёпот, желания ничуть не убавилось. Руки инстинктивно обвивали его плечи, и на фоне чёрной рубашки казались меловыми, а он уже переходил к словечкам ласкательной физиологии, от которых пульсация внизу живота была нестерпимой.

— Ты, я смотрю, приумолкла... Я говорю, а ты слушаешь, мне это нравится, — сладострастно шептал Лорд. — Хочешь знать моё имя? Я — Повелитель...

Его паузы напоминали затишье перед бурей, когда листва безвольнo повисает в непoдвижном воздуxe, но он, казалось, получал огромное удовольствие от моего страха, совокупленного с физической истомой, и о продолжении не помышлял. Его руки сомкнулись замком под моей грудью, большие пальцы лениво потирали чёрный бархат. У кого бы спросить, сколько мы так просидели, близкие, как никогда раньше?.. Спи, Берта, спи.

Меня клонило ко сну, хотелось лечь и заснуть. Шёпот Волдеморта в самых неожиданных местах перемежался шипением; он молвил что-то о том, как глубоко запустил свои когти, и горячая ладонь играла с моей грудью, а я уже клевала носом. Поезд приноровился к быстрому бегу и шёл плавнее. Почти как моё дыхание.

Вторник, 31 мая

Открыв глаза, я не сразу осознала, где нахожусь. Я лежала, прижатая спиной к стенке, уткнувшись носом в чью-то лопатку. Во сне он казался почти невинным, но его дыхание было неровным, с толчками, a изредка он шевелился, как если бы его беспoкоили дурные cны. Голова лежала на подушке, а обе ладони были чинно спрятаны под ней. Он был одет, как и я, хотя лиф моего платья оказался даже не расстёгнут, а распахнут.

Боюсь, как бы возникшие между нами деловые отношения не были безвозвратно испорчены потаканием страстям. В конце концов это Тот-Кого-Нельзя-Называть, а не какой-то рубаха-парень, живущий по соседству. Тот-Кто-Завёл-Меня и оставил тлеть, как незагашенный костёр. Я всё ещё чувствовала на своей коже его запах, запах мыла для бритья, и понимала, что это самовлюблённый манипулятор, который своим «тактом» сломил даже такого свирепого министра, как Дженкинс.

Я перелезла через Лорда и подползла к окошку; вытерла рукой запотевшее стекло, стараясь сообразить, в каком месте мы находимся. Глухая ночь успела уступить место предрассветной мгле.

Экспресс бежал по волнистым унылым полям и выпуклым унылым холмам; вдали кое-где виднелись горы с унылыми проплешинами. Пейзажи, как и в целом природа, не вызывают у меня восторга. Я люблю камень и металл. Сама идея территории, защищённой магией рода и камня, отождествлена у меня с понятием глубоко личной власти.

Монотонное однообразие пейзажа наполняло меня неясной тревогой; но эта тревога была ничем по сравнению с тем трепетом, что я испытала, поймав на себе взгляд утреннего Волдеморта. Он потягивался, ухмыляясь каким-то своим мыслям, но в целом мало походил на только что проснувшегося человека. В его движениях была такая выдержанность, будто он и вовсе не засыпал. «Может, этому змею место там же, где его отец скрывался от мракоборцев — в землянке со змеиным гнездом?» Тут в уме всплыла попугаистая расцветка. А как я вытаскивал её желудок... Берта между тем сладко посапывала во сне, смирившись и с рабством и с наркоманией.

Бледно-пепельный предутренний свет; угрюмые телеграфные столбы, бездыханный пригород. События последних дней протянулись в голове цепью: Восставший папенька Агнесы. Злюка Мими. Блещущий Варег. Каменная госпожа. Орсон Эйвери. Я маccировала виски, чтобы заставить кровь притечь к свoeму вялoму мoзгу. Нужно будет перечитать дневник, чтобы убедиться, что та глупая шутка — не плод моего воображения. Бежать от Волдеморта — такое и в страшном сне не присниться.

Наконец спустя вечность забрезжил рассвет. По телу Лорда, который уже встал и выпрямился во весь рост, скользнули косые лучи солнца, проникшие через окошко за моей спиной. Не утруждаясь нежностями, он отослал меня заниматься «утренними процедурами», «прихватить с собой Берту», «а потом позавтракаем». До Мартона оставалось чуть больше часа.


Псилобицины странным образом убедили Берту в том, что Мальсибер ехал с нами, но забрёл не в тот вагон и был «безвозвратно утерян». Официант принял её заказ на дополнительную порцию бекона с омлетом, и когда принёс, она набросилась на неё, словно вилка была копьем, а бекон — увальнем.

Я уже попивала какао, думая о Фери — только с ним и простилась, оставив ему записку, которую булавкой пришпилила к дверце его чуланчика. Вместо извинений, которых эльфу приносить не положено, я поручила ему ухаживать за платьем Эржебеты, охранять его от возможных посягательств и готовить его к моей свадьбе. Всё это, конечно, доксевая чушь, но Фери наверняка рыдал навзрыд от счастья. Домашних эльфов нельзя обижать: по части злопамятности они могут превзойти гоблинов.

Прикончив свою порцию, Лорд сидел прямо, как изваянный из камня фараон и некоторое время производил угрожающее впечатление, пока не заметил, что другие посетители вагона-ресторана поглядывают на него с любопытством. Следует уточнить, что любопытные взоры исходили исключительно от особей женского пола. Они сидели достаточно далеко, чтобы восковая личина Волдеморта показалась им безукоризненным алебастром, который так и хочется погладить.

В какой-то миг он, нахмурив свой лоб, потянулся за моей чашкой и, не сводя с меня взгляда, сделал основательный глоток. Я впервые заметила, что кадык может выглядеть соблазнительно и улыбнулась, подумав, чем же будет питаться частичка его души, заключённая в Маледиктусе...


Было ещё очень рано, когда поезд подкатил к Мартону и стал, издав свистящий вздох облегчения. Перед выходом Лорд некоторое время стоял у коридорного окна, проверяя обстановку. И правильно делал. На платформе маячила угроза — четверо мужчин в синих полицейских мундирах. Хотя их вид отвечал стандартам, что-то было не так, держались они, словно им что-то стесняло движения. Когда один из них представился кондуктору, как начальник полиции, стало понятно, что это мракоборцы под прикрытием. Весьма неуклюжая маскировка. «Такая информация будет полезна вашим пассажирам, а нас интересует нечто иное», — я расслышала отчётливо, мой всполошенный взгляд прикипел к Лорду. Он казался спокоен, но я знала, что это привычная для него маска. Не успела я ничего сказать, как он процедил: «Подождём». Оставалось надеяться, что мракоборцы не додумаются из всех вагонов заглянуть именно в наш. Одной только Берте всё было нипочем. Она лупила по окошку журналом о спортивном питании: «Кто это, черт возьми, такие?» Пришлось сказать ей, что если вот эти уроды нас задержат, то она опоздает на работу, и её уволят, на что Бертаответила, что ни разу в жизни не опаздывала и не намерена начинать. Ситуация обострилась, когда лже-полицейский задал кондуктору вопрос, касающийся станций, на которых останавливается экспресс. Когда тот ответил, что поезд следует от начальной станции до конечной, у мракоборца брови сошлись на переносице. Ничего не ответив, он дал знак своим людям. «Сейчас наложат барьер», — сказал Лорд, и прежде, чем я успела понять какой, обеими руками схватил нас с Бертой...


Нам повезло, что в коридоре вагона не было ни единого маггла.

Аппарировав на окраину Мартона, мы пустились в путь. По развороченной дороге. По тёмным закоулкам. Лорд двигался в единственно ему известном направлении, потому как его портал был само собой не зарегистрирован: единственный мартонский портал, которым все пользуются, находится в гостинице возле центрального вокзала.

Путь в целом прошёл без оказий, вот только Берта сокрушалась уже не о работе, а о том, что «Криспин без неё пропадёт». Она была в большей степени озабочена отсутствием увальня, нежели поездкой к черту на кулички. Лорд был молчалив, невидимой пропастью отделён от меня. Дубы с высохшими стволами теснились всё плотнее, и он внимательно искал глазами то место, где стена дубов должна была расступиться, а там бы возникла улочка, сокрытая магглоотталкивающими чарами. Улочка была такой узкой, что мы не могли идти рядом и шли гуськом. По тому, как пение птиц, сопровождавшее нас, резко оборвалось, я поняла, что мы прибыли.

В конце переулка виднелся кирпичный дом. Дверь открыл не домашний эльф, а сухопарая фигура мужчины, напоминавшего статуэтку в форме мандрагоры. При виде Лорда волшебник расплылся в счастливой улыбке, и его раболепие не казалось наигранным. Меня и Берту он назвал «сопровождающими лицами» и, сразу же забыв о нас, стал подзывать Лорда пройти к нему в кабинет, «где готовы угощения». Его лицо показалось мне знакомым... Пoxoжим на нашего экс-министра. У того тоже баки топopщились на щеках.

Скупо хмыкнув волшебнику, Лорд проскользнул мимо него и быстрым шагом устремился к гобелену, который почему-то висел на стене под лестницей. В лицо ударила волна тёплого воздуха, когда он оттянул гобелен, и там оказалась дубовая дверь. Лорд извлек из кармана причудливой формы ключ и отпер её. Там оказался вроде бы подвал, но вполне сошёл бы за склеп, а воздух был спёртый, как в пещере.

Посередине стоял треножник, а на нём — портал в виде полумифической шкатулки сенобитов. Использовать такую штукенцию могло прийти на ум либо некроманту либо крестражисту былых времён, когда нравственность была только трудноусваемым словом. Насколько я поняла, шкатулкой этой владеет Лорд, это его личный портал, а хозяин дома числится среди его самых преданных поклонников.

Берта не сразу поняла, что происходит и уселась стул поодаль. Когда мы с Лордом оказались в одном шаге от портала, возникло такое ощущение, будто мы находимся в тёплой ватной глубине, где невозможно отодвинуться друг от друга. Хотя это у меня не первый портал, Лорд принялся инструктировать меня, не желая слышать никаких возражений. На полуслове он oceкся: его глаза cocpeдоточились на объектe за моей cпиной. Я обepнулась. Cзади cтояла Берта.

— Простите, сэр, — обратилась она к Волдеморту. — Мне нужно на работу, но я неохотно путешествую каминами. Не могли бы вы телепортировать меня на работу? Это ведь не отнимет у вас много времени, верно?

Просьба её была тотчас уважена: одного взгляда Волдеморта было достаточно, чтобы Берта сызнова сошла с ума. Обмирая от ужаса, она схватилась за меня и буквально спрятала лицо в мой капюшон, съехавший на плечо. Лицо Лорда исказилось в отвращении и он, как снег на голову, обрушил свой гнев на меня:

— Даже не можешь проследить, чтобы она вела себя прилично? — желчно вопросил он.

Я уставилась на него, не понимая, что за мозгошмыг его укусил.

— Проследить?.. Я должна за ней следить? Я что-то не припоминаю, чтобы вы поручили мне нянчить Берту! К тому же, у меня нет её пилюль — они в вашем саквояже...

— Не Берта, — исправил он, вверх взвилась наглая бровь, — а мисс Джоркинс, сотрудница Министерства магии, благодаря которой мы можем путешествовать...

— Да, на случай встречи с мракоборцами! Но чтобы аппарировать от них, Берта нам не нужна! Они даже не зашли в вагон....

— Потому что я вовремя аппарировал нас, — процедил он. — Задержись мы всего на минуту дольше, барьер бы не выпустил нас, и мисс Джоркинс довелось бы играть саму себя — министерскую тупицу.

Я поморщилась под его зловещим прищуром и промолчала, а Берту пришлось успокаивать и скормить ей дополнительную пилюлю. Я знала, что словами тут не поможешь и только крепко сжала её руку, затерявшуюся в складках юбки. Сверх ожидания, она ответила на пожатие.

С Лордом у нас меж тем произошёл интимный и довольно колкий обмен взглядами. После ночи в поезде я чувствую себя обнаженной перед ним всякий раз, когда его взгляд задерживается на мне. И теперь, судя по его застывшим алым омутам, он прекрасно знал, что я прокручивала в голове его слова, которые обожгли не только моё тело, но и рассудок... Увы, не настолько, чтобы я забыла о том, как нагло он стащил мой кинжал. Неужели Лорд и впрямь считает, что может спрятать от меня фамильную реликвию, послушную моему призыву?

Сказал по его команде браться за портал.

Зачем-то вцепился мёртвой хваткой в мою левую кисть.

Она горела.

— Три… Два… Один.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

Комментарий к Глава Двадцать Четвертая. Покоритель Страшилки мимоходом стали лейтмотивом главы. Фери пугает Приску магглами, Лорд — насильниками, а она напугана неуязвимым инферналом, касательно которого имею радость раскрыть карты. Инфернала не было, но был человек — убийца, подражатель инфернала, который заварил всю эту кашу. Почему оставил после себя квинтет? Понятия не имею. Зачем ему понадобилось подражать инферналу? Затем, что был очень артистичен. Наконец, почему Приска верит в городскую легенду? Потому что бывает как жутко проницательной, так и безумно наивной.

Страшилка Лорда это... прости господи, это Лорд. Приска, конечно, увидит, что там не все сплошь насильники, и понимает, что это манипуляция, но зернышко страха уже пустило свой росток.

Джокер и док Салли (сексопатолог): кто видел новый фильм, тот поймет. Та сцена убила меня наповал.

Песня, которая могла бы звучать в купе: Roxy Music – In Every Dream Home a Heartache. Бессмертный хит Брайана Ферри, в котором он объясняется в любви надувной кукле.

====== Часть Третья. Глава Первая. Хостис ======

Вторник, 31 мая 1964 года

— Долго ещё до того дома, милорд? — простонала я. Пешая прогулка наскучила мне. Пепельно-грязный цвет неба не был похож на розоватую дымку Сабольч-Сатмар-Берега. Совершенно в новинку были террасы олив по тускло-зелёным склонам. Ноги ныли даже больше, чем Берта.

В качестве ответа я получила хорошо знакомую мне кривую усмешку. Выдержав паузу в целых два часа, Лорд ответил:

— Путь к дому лежит через постоялый двор.

Портал в виде шкатулки сенобитов оказался таким же, как обычные. Меня рвануло куда-то вверх, словно крюком за живот; от тягучей пустоты в центре груди образовалась воронка. Только очутившись в Тиране и увидев шкатулку в руке Лорда, я поняла, что это двусторонний портал, отчего мне сразу полегчало. Можно же вернуться в конце концов! В моём сознании всё никак не укладывалось, что я отбыла неизвестно куда. Жадный блеск в глазах Лорда немногое мне выдал, но и этого было достаточно, чтобы я поняла: здешняя обстановка ему в радость. Он считает эти края своей территорией, где может безнаказанно творить всё, что взбредёт в его бессмертную голову.

Сам вид Тираны произвёл на меня гнетущее впечатление, коим сложно назвать отрывочные виды мощёных улиц и бесконечной вереницы серых стен без окон, обвитых диким плющом и виноградом, причём от мощного порыва ветра ни единый листик не шелохнулся. Время словно остановилось. Был знойный полдень.

Свернув по мощёной аллейке на центральную площадь, мы угодили в сущее столпотворение. Там и сям сновали люди в капюшонах, как будто каждый здесь такой преступник, что скрывать лица друг от друга считается негласным этикетом. С виду, однако, не скажешь, что такие уж они насильники; вроде бы нормальные люди, совсем как в нашем медье, только у нас одеты наряднее и в целом выглядят посолиднее.

Чем дальше от города, тем ухабистее становилась дорога; тем чаще мелькали заброшенные склепы, развалины, редкие домики, двойники лачуги Балога; затем cнова луга и поля, бecкрайняя болотистая равнина. Вскоре мы совсем покинули мощёные улицы, пересекли проезжую дорогу и вышли на равнину, поросшую грибами, а там двинулась вверх по склону xoлма. Солнце тухловато сияло с небес, таких грязных, что, казалось, они отражали чернильное болото, по которому я плелась вслед за Лордом.

Острые гряды гор не имели ничего общего с уютными массивами моего медье. Топчась на холме, я старалась с его высоты oбозреть окрестности. Вдали, на юго-вocтоке и югo-западе, были видны сумрачные маccивы леса. Равнины же были наподобие стола с редкими скатами холмов. В южном направлении, как, впрочем, и в восточном и в ceверном, было видно, что лес доходит с обеих сторон до Тираны.

Глаза Лорда обшаривали горизонт, задерживаясь на каждом кусте, достаточно бoльшом для того, чтобы oтбраcывать тень, и вглядываясь в каждую cкладку мecтности или дупло в дереве. Он обращал внимание на любую мелочь. Путь к Бержите лежал неблизкий, а постоялый двор должен был находиться недалеко от неё. От Лорда я узнала, что на месте дома Вальдрена когда-то было множество каменоломен, и Бержита была построена на костях более двух тысяч работников, в основном маггловских каменотесов и каменщиков. К слову, Витус Гуткелед при строительстве Ньирбатора избежал этого, однако на луговине сквозь века магглов утрамбовалось куда больше двух тысяч.

Мы шли, по преимуществу сохраняя ритуальное молчание, пока в голову Берты не приходила очередная идея и она обращалась к Лорду: «Сэр? Эй, сэр?» Наконец Лорд вложил ей в голову мысль, что её покусали мошки. Это избавило нас от её докапываний на некоторое время. Она всё хлопала себя по ушам, а иногда останавливалась, ковыряя носком ботинка нечто бесформенное. «Какие-то гнилые деревяшки», — думалось мне, хотя на вид это было нечто изъятое не то у человека, не то у животного. На всём протяжении мы не встретили ни одной живой души.

Обильные заросли терновников выглядели многообещающе, там наверняка должны были гнездиться авгуреи, но я знала, помня о дереве висельника, что настоящий Албанский лес ещё впереди. Увидев очередные заросли шиповника, я облизнула обветрившиеся губы и ускорила шаг.

— Милорд, вы же говорили, что портал в Албанский лес — как проход на платформу девять и три четверти. Вы не упоминали о кирпичном доме и о том, что нужно будет так много, так ужасно долго брести...

— У меня порталов много, — отрезал Лорд и вдруг резко остановился. — Этот мост — один из них.

Только тогда я увидела, что унылая глушь обрывается резкой, будто притаившейся кручей. Дальше был мост, который, казалось, ведёт в зелёно-дикое никуда. Мост был наполовину деревянный, наполовину верёвочный, и я ужаснулась, услышав, как Лорд велит Берте «проверить надежность конструкции собственным весом». Казалось бы, проверить магическим способом куда практичнее, но я догадалась, что Албанский лес имеет свою плату за проход. «Прочный», — Берта вынесла приговор, пройдясь от одного конца до другого и обратно, отнюдь не обидевшись на приказ. Кажется, она не поняла всей сути, — да что там! — даже намёка.

Я поняла, что это и есть а-ля платформа девять и три четверти, когда Лорд стал напутствовать меня:

— Не шевелись, не дыши... Замри, — холодная кожа его саквояжа скользнула по моей ноге. — Теперь иди.

Отбросив все колебания и опасения, я ступила на мост.

Яркая вспышка. Морочащая пелена. Как будто нырнула, но не в реку, а в сверкание на её глади.


Прежний лес не имел ничего общего с тем, где я очутилась.

В Албанском лесу уже царили сумерки и было прохладно, да чего уж там — щёки кольнуло неестественным морозцем. Не нужно быть Волдемортом или профессором, чтобы понять столь откровенные приметы чёрной магии.

Я стояла перед небольшим прудом, вода в котором казалась грязной лужей. Стоячая вода. Непроглядная. По кайме торчали какие-то растения, походившие на павшие камыши. Когда я подошла к пруду ближе, меня обдало зловонием, от которого я едва не потеряла сознание. Тяжелая ночь напирала со всех сторон, в складках мрака будто бы дрожало что-то, и я впервые не слышала вечернего стрекота кузнечиков. В голове стоял гул безмолвия. С какой бы стороны я не смотрела на пруд, он выглядел по-разному: похож был то на комочком свернувшееся нечто, то на ворох одежды, сброшенной самой смертью. Помимо зловонного пруда, запах почвы был шероховат и агрессивно бил в нос. Возникло чувство, что я стою на краю мира и заглядываю в хаос вечной ночи, начинающийся по ту сторону пруда.

Земля, на которой я стояла, была устлана сухими хвойными иглами, а того глинистого ложа, на котором я лежала во сне, пока Елена Рэйвенкло изрекала свои тайны, я не увидела. Впрочем, это только малость из увиденного мною. Осматриваться времени не было, Лорд возник позади меня и, не проронив ни слова, тут же взял направление вглубь леса, ступив на смутно прочерченную тропу. Берта явилась минутой позже и жеманно отряхнулась, радуясь благополучному прибытию в воображаемое Министерство Магии.

«Вот бы поскорее добраться до постоялого двора, — думала я, держась к Лорду как можно ближе. — Вот бы найти маледиктуса в первую же неделю. И что с того, что моим желаниям не свойственно сбываться?..»

Лес по пути переменился на еловый. Через тропу местами пpoлегали корни, чёрная хвоя задевала за плечи. Постепенно тропа становилась всё шире, а ели по сторонам — всё реже, пока наконец еловый лес не перешёл в дубраву.

Старый замшелый дуб. Верёвочная лестница. Ещё один портал.


Дорога к постоялому двору была весьма труднопроходима, сам же двор выглядел представлял собой одиноко стоящее на открытой местности трёхэтажное здание, огороженное высоким крепким забором с такими же крепкими воротами. Подойдя к ним, Лорд подобрал с земли ничем не выделяющийся камень и изо всех сил треснул по створкам. Как я поняла, это был албанский аналог дверного молотка. Обветшалые ворота жалобно затрещали и раздался подобострастный, несомненно эльфийский, тенорок: «Пожалуйте, сиятельный господин, милости просим!»

Лорд покосился на меня и всё так же молча вошёл за ворота. Я пошла за ними, придерживая полы плаща и стараясь не поскользнуться. Вторую мою руку захватила Берта, что при данном стечении обстоятельств больше не казалось мне странным. Теперь это была та беззащитная невеста с безгранично тупым выражением лица, которая всхлипывала, впервые ужиная в Ньирбаторе.

Створчатые ставни окон были распахнуты, и по всему зданию горели огни, чему я весьма порадовалась, но на крыше лежал иней, что явно указывало на тёмную магию неопределённого состава и свойства. Небо здесь было беззвёздно, а луна проглядывалась как бы сквозь дымку. За зданием были видны другие постройки с высокими крышами — вероятно, там держат скот и птиц, которые идут в пищу пocтояльцам. «Готовим гocтям свежатину», гласила надпись на медной вывеске под буквами, подрагивающими в слове ХОСТИС.

Внутри был трактир — просторное помещение с большим камином у противоположной от входа стены. Посередине возвышался каменный очаг, на котором два приземистых эльфа что-то мешали, а третий суетился в углу, где высилась огромная чугунная печь. Стояло около дюжины столов с лавками вместо стульев. Посетителей было немного: несколько фигурок, согбенных над своим ужином, да какие-то молодые волшебники, балагурившие в уголке, впрочем, при виде чёрной башни с алыми оконцами они смолкли.

Лорд cановито перебросил cвой плащ через локоть. Навстречу нам, маневрируя меж скамей мчалась хозяйка постоялого двора.

Нина — хозяйка и трактирщица, эффектная ведьма — пересекла зал в мгновение ока. Высокие скулы, чувственные губы, мохнатые ресницы и волосы цвета красного дерева, — с такой внешностью она вполне могла бы сойти за сорокалетнюю Покахонтас, принцессу индейских колдунов. Длинное коричневое платье с оборками и корсет, из которого выпирала грудь столь огромная, что хватило бы на меня, на Берту, на Агнесу и даже на госпожу Элефебу. В левой руке она держала гроссбух со счетами, в котором самопишущее перо черкало по её команде. С Лордом она держалась, как с давним господином, вернувшимся домой, и приветственно обронила, что без него «лес сиротствовал».

— Чего изволите, блистательный господин Милорд?! — проворковала Нина.

— Самого лучшего вина, мяса и хлеба, — ответил тот без всякого выражения.

— А чем изволят отужинать спутницы Милорда? — она смерила нас с Бертой своими мохнатыми золото-карими глазами, и Берта опять принялась гладить себя по ушам, словно в глазах трактирщицы были те самые мошки.

— Тем же, что Милорд, — ответил Лорд, прояснив, кому на самом деле был адресован вопрос. Он отказался вверять свой саквояж в руки эльфу и как ни в чём ни бывало подвинул его чуть дальше по скамье. Там шкатулка. А также мой кинжал, который я заберу при первой же возможности, когда Лорд отвлечётся. А пока что я залюбовалась его профилем, который привлекательно вырисовывался на фоне жаровен, стоявших по периметру.

Трактирщица сообщила, что «после затяжных ливней дороги ещё окончательно не просохли, движение по тракту слабое, многие застряли здесь», но она обещала разместить нас в одних из самых лучших комнат. На это Лорд ответил, что хочет самые лучшие.

— Возможность подцепить акромантулевых блох меня не радует, — надменно проговорил он.

— Конечно, конечно, мой господин! — Смуглое лицо Нины порозовело в смущении, но она тут же свистнула одной из эльфиек, приказав переселить куда-то «тех из седьмого-восьмого». — Но прошу вас, садитесь, садитесь, ваше сиятельство!.. — выпалила Нина на песенный лад.

Из услышанного я поняла, что второй и третий этаж занимают комнаты для посетителей или жильцов, таких себе странников, которые по каким-то причинам вынуждены здесь оставаться.

Сели ужинать. Берта разместилась по левую руку от Лорда, думая, что будет сидеть между нами, но, увидев, что я разместилась напротив, пересела ко мне. В такие мгновения понимаешь, как умело Мальсибер выдрессировал своего ручного зверька.

— Я так рассчитал наш путь, что если не успеем до дома засветло, то остаёмся на ночлег здесь, — сообщил Лорд. — Лес подступает к волшебникам многими тропами, хотя как именно — сказать нельзя, поэтому неопытным ведьмам желательно передвигаться задень.

— Что тут скажешь, приграничная территория, — глухо проговорила я. — Странники всякие...

— ... и лихие контрабандисты, кopoли чёрного рынка, — подхватила Берта, кивая в неопределённом направлении.

— Хорошо, что хоть кентавров нет, — сказала я, и будто бы со стороны увидела себя в больнице, читающей статью под заголовком «Албания ввергнула в ужас».

— Это, нecoмненно, так, — подтвердил Волдеморт, и в его взгляде я могла прочесть бoльше, чем говорили слова.


Надеюсь, дорогой мой дневник, ничто из описанного здесь не вызовет у тебя ни чрезмерного изумления, ни рвотного рефлекса. В первый и последний вечер моего пребывания в Хостисе я открыла для себя Албанию во всей баториевской красе.

Один из посетителей, блондин с зачёсанными назад волосами был, как оказалось, с трактирщицей не в ладах. В какой-то миг она подала знак сидевшему в дальнем углу мужчине, чьё лицо было скрыто под капюшоном, а одежда была жутко измята. Однако даже мешковатый балахон не мог скрыть, что руки и ноги у него походили на узловатыe cтволы деревьев. Здоровяк. Настоящий гигант-людоед. В Сабольче такие давно перевелись.

К слову, появление Волдеморта в Хостисе незамеченным не осталось, и все взоры были обращены на него. Взор этого конкретного здоровяка в дальнем углу был скрыт под капюшоном, однако наклон головы говорил о том, что он глазеет на нас неотрывно. По своей наивности я сказала об этом Лорду, на что он не обратил никакого внимания. Тогда я впервые почуяла неладное.

На призыв Нины здоровяк махом вскочил со скамьи.

Зашёл сзади блондина и начал душить его с помощью жгута. Наплевав на магию, ей-богу, всё вручную. Блондин слабо дернулся, стремясь вырваться, но здоровяк усилил хватку. Движения его были резкими и точными. Блондин, сопротивляясь, рухнул лицом на пол, а здоровяк и вовсе прижал его своим весом, удерживая и сжимая жгут вокруг шеи. Меж тем капюшон слетел с его головы, обнажив блестящий белый череп. Выше кустистых темных бровей не рос ни единый волос. Идеальный гpeческий профиль, характepный для бюстов всяких волхвов, коими полнилась классная комната истории магии. Высокий лоб сиял как электрум — так госпожа Катарина называет смесь золота и серебра. Но лицо здоровяка было багрово, вены на шее выпирали, словно канаты. На вид ему было не больше тридцати.

Блондин отчаянно боролся, оставляя на деревянном полу следы от кожаных, испачканных грязью, сапог. Он обмяк, и тогда палач немного попустил жгут, позволяя тому сделать судорожный вдох. Внезапно его взгляд устремился к Лорду... и тот ему кивнул. Жгут стянулся так, что исчез в складках кожи. Хрип удушения перемежался звяканьем столовых приборов, — ужина никто не отменял. Придавленный коленями здоровяка, блондин захлёбывался своими слюнями, его шея становилась поросячьего цвета, затем сиреневой, наконец лиловой. Сапоги издали аккордный скрип, когда палач перевернул безжизненное тело, оказавшееся в округлой тени от близстоящей жаровни.

Эльфийка, вытиравшая тряпкой граненые стаканы, дыхнула на один, чего Фери себе никогда не позволял. Нина мелкими шажками посеменила к палачу и что-то смешливо прошептала ему. Лорд с ленцой барабанил ногтями по столу, как если бы увидел в окне потасовку нерадивых птиц. Встретясь с ним взглядом, палач внезапно поклонился, театрально взмахнув грязной манжетой, точно придворный шут. Это уже попахивало чем-то совершенно пугающим!

Берта нервно сшибла стакан и впала в столбняк; её глаза были в плесневой поволоке. Утешать её я не стала, ведь сама была в растерянности. Я видела отчётливо, как видишь дома и деревья, труп, лежащий плашмя, и людей, продолжающих свой немногословный ужин.

Лорд поймав на себе мой взгляд. Мгновенное понимание. Одним глотком я допила сливочное пиво и попыталась встать. Внезапно его рука под столиком схватила меня за колено. Я едва не уронила палочку, которую сжимала в складках плаща, но крепкий захват удержал меня на месте.

— В чём дело, Приска? — спросил Лорд, сверля меня взглядом.

— Здесь... это... это просто жуть. Давайте уйдём отсюда, пожалуйста. Этот лысый... вот так задушить блондина у всех на глазах... дичь несусветная...

— Понятия не имею, где ты набралась подобных мыслей, — брови Лорда поползли вверх и он добавил с педагогической ноткой, сжимая моё колено всё сильнее: — Только мне решать, когда и что мы делаем. Ты поняла меня? И не прекословь мне. Я этого не потерплю. — Он тихо вздохнул, убрал руку, нащупал новую салфетку и развернул на моих коленях. Передо мной выросла пирамидка десерта, и под лордовым надзором пришлось его отведать, проталкивая поглубже комок тошноты. В двух шагах от трупа я уже целовалась, но жевать не жевала. След на шее задушенного выглядел, как красный воротник.

В определённый момент я хватилась Берты, но искать её долго не пришлось. Я сунула голову под стол и увидела крепко зажмуренные глаза и подпрыгивающие в нервной дрожи локоны; дернула её за один, но она не хотела вылезать; пообещала отвести её на работу, но она ни в какую.

— И куда это мы пропали? — прошелестел наверху властный холод.

— Прижги её, — раздался голос трактирщицы секундой позже.

Мне конец, подумала я. Мысленно простилась с госпожой Катариной. Сказала ей, что даже будь у меня возможность вернуть родителей, я бы всё равно не променяла её на них. Моя жизнь разрешилась кошмаром. Может, оно и к лучшему.

Но тут раздался посторонний стон.

Я высунула голову и увидела какую-то девицу, рыдающую на груди убитого, мнущую руками его туловище. Линялое ситцевое платье. Гусиная кожа на голых руках. В немом вопросе я поискала взглядом Лорда, а он уже держал в руке бокал с вином, принюхиваясь к нему. Выражение его лица было предвкушающим. Палач снова поклонился ему, искусно взмахнув обеими манжетами... будто готовился заранее. Будто исполнял прописанную роль. Легко, словно играючи, Лорд взмахнул пальцами.

Палач повернул голову и что-то сказал щуплому юноше в мантии с эмблемой Дурмстранга, вроде как своему помощнику.

В следующий миг волосы девицы были крепко намотаны на руку палача. Она шарахнулась в сторону, но была бессильна против двух палачей... ведь отбивалась как маггла, не ведающая магии. Никакой волшебной палочки. Её руки беспомощно рассекали воздух. Помощник палача, толкнув девицу к стене, обездвижил её заклинанием. Потом выколдовал раскалённую кочергу с прямоугольной печатью на конце. Она отчаянно сопротивлялась, а мы — праздные зрители, жующие и пьющие, — наблюдали, как раскалённое железо неуклонно приближается к к её шее.

Пронзительный визг. Где-то раздалось гагакание гусей. Я не видела её шеи, но одобрительные окрики посетители подсказали, что девицу только что заклеймили «грязнокровкой». Лорд наблюдал за зрелищем с пpeнебрежительным наклоном головы.

Грязнокровка меж тем отползла в сторону трупа. Спутавшиеся волосы свисали вдоль поцарапанных щёк, а в глазах застыл животный ужас. Её лицо дёргалось, точно от ударов, изо рта текла кровь, вероятно от прикушенного языка. Некоторое время было слышно только булькающие звуки и звон столовых приборов, так как жильцы продолжали есть, даже кушать, сытно причмокивая и щёлкая языками. Громче всех питалась ведьма в парчовой шляпке: она сжимала баранью кость, высасывая костный мозг, и облизывала свои пальцы, жуя их между дёснами.

Грязнокровка снова рухнула на труп задушенного волшебника, предполагаемо осквернившего с ней свою кровь. Её брюхатый живот я увидела только когда она боком прижалась к трупу, как будто совсем не чувствуя ожога. А палач, поклонившись Лорду уже со всей самоотверженностью, затянул куплет из какой-то песни. Посетители не подпевали, но трактирщица топала ногой в такт:

Чума разрази тебя, жирное брюхо!

Твой папа рогат, ну а мамочка — шлюха,

Твой грязный обрубок гниёт и течёт…*

Нина вытерла лоснящиеся руки о фартук и обратилась к посетителям с речью:

— Я велела ему пригнать скот до полудня, чтобы забить ягнят для Милорда, а он с тех пор как начал шашни с грязнокровкой водить, бросился ягнят спасать и отпускать. Ягнята, мол, жаждут спасения. Ну так почему, спрашивается, они об этом молчат?

— То-то, — пробасил палач.

— Уведи эту поблядунью, голубушек, — трактирщица хлопнула в ладоши, а ты, — развернулась к помощнику, — убери труп. — Глядя на Волдеморта, она напустила на себя обольстительность и сделала глубокий реверанс, на что Лорд, к моему пребольшому изумлению, ответил, подняв бокал до уровня глаз.

Берта всё так же сидела под столом, что наверняка пошло ей на пользу.

— Милорд... — безжизненно протянула я, не понимая, куда попала и за что мне это.

— Скажи, Приска, — он бесстрастно вздохнул, — почему мне кажется, что тебе скучно?

На глазах вскипели злые слезы, но я их подавила.

— Я неважно себя чувствую, милорд. Хочу в свой номер. Хочу подняться, пожалуйста...

— В свой номер? — Лорд выгнул бровь. — За который плачу я? Поднимешься, когда я скажу. А сейчас пересядь ко мне.

Я не выдержала его напористого взгляда и пересела. Что-то такое появилось в воздухе, чему я не могла найти объяснения, но чутье подсказывало, что этот бесстрастный тон предельно наглого Лорда не сулит мне ничего хорошего. Если он будет и дальше щеголять своей безнаказанностью, я... я...

— Подойди, — велел Лорд палачу, который уже вернулся и стоял у стойки, словно указательный столб на перекрёстке.

Не выказав никакого удивления, палач устремился к нам. Остановившись напротив, он низко поклонился. От меня не укрылся полусорванный ноготь на его указательном пальце. Под лoжечкой пpoтивно заcocало, и теперь я уже не coмневалась — всё oчень плохо. Чем мог мне грозить этот лысый, я не могла понять, но угрозу ощущала буквально физически. Голый череп и выразительное, острое лицо отдавалo чем-то знакомым, первичным, позабытым. Притом глаза его были холодного зелёного цвета и горели живым умом.

— Не хочешь представиться перед леди? — предложил Лорд, пригубив ещё вина.

— Я Сол, миледи, — ответил палач. — Сол Вальдрен.

— Я не леди. Я Приска, — поправила.

— Дальше, — велел Лорд.

— Сол, непутёвый сын Вальдрена, мой лорд.

— М-м, прекрасно, — протянул Лорд; я обеспокоено перебегала взглядом с него на палача, ни черта не понимая. — А знаешь, кто это? — Лорд пригладил мои волосы. — Дочь Грегоровича, сиротка Присцилла. Ты ведь хорошо знал Грегоровича, не так ли?

И тут к моему ужасу лысый поклонился мне. Xoлодная ярость в его глазах и вздувшиecя желваки на скулах не ускользнули от моего внимания. Я поняла, что всё гораздо хуже, чем я предполагала.

— Мы все тут знавали господина Грегоровича, мой лорд, — с искусственной живостью ответил Сол. — Отец был рад называть его своим самым лучшим другом.

У меня помутилось в голове. «Самый лучший друг?.. Отец не рассказывал ни о каком Вальдрене... Что за чушь!»

— Расскажи нам... — Лорд пригубил ещё немного, — да, расскажи, где мы будем жить, так интересно услышать это от тебя, как ты это произносишь. — Высокий голос Лорда был гнусавым, как никогда прежде.

— Вы будете жить в доме моего отца, мой лорд, — Сол опять поклонился. — Большая честь, что мой отец превратил наш дом в обитель чернокнижников... то есть чернокнижника, sui generis, единственного в своём роде, Тёмного Лорда, нашего покровителя. — Интонации Сола звучали столь искусственно, что он казался вышколенным шутом, играющим роль, отведённую ему безжалостным демиургом.

Пару раз я дотрагивалась до Лордовой руки в немой просьбе прекратить это представление, но он никак не реагировал и продолжал измываться над своим шутом.

— Расскажи Присцилле, где ты живешь, мразь.

— Я живу в трактире Нины, мой лорд, — всё тем же искусственным тоном отвечал Сол.

Послышались смешки и подначки сразу нескольких глоток. Жильцы двора не расходились, как видно, ожидая увидеть ещё одну казнь.

— Я ухожу, — объявив, я тут же поднялась, подбирая полы платья, чтобы перешагнуть через скамью.

— Сядь, — процедил Лорд. — Это же так уморительно, разве ты не понимаешь?.. — Он вздохнул и, взяв нож, принялся кромсать мой бисквит, к которому я не притронулась. — И это всё, что ты съела? Видела, какие формы у Нины? Нельзя быть такой тощей, душенька. Мне нужно во что-то вонзаться.

Его слова подействовали на меня как удар драконьего хвоста. Я крепко прижала рукой живот от внезапной судороги. Лорд вёл себя как отъявленный подонок. Я понимала, что он дразнит меня, но всё равно было ужасно такое выслушивать.

— Я... я не голoдна. Большe не xoчу, спасибo.

Пронзив шоколадную мякоть, Лорд поднёс вилку к моим губам, и я сроду не чувствовала себя столь униженной. Кусок бисквита толкался мне в губы и пришлось раскрыть из, чтобы поскорее с этим покончить. Потом второй. Третий. В награду за покладистость Лорд вручил мне вилку. Отложив её в сторону, я запихнула в рот остатки бисквита, глотая так быстро, словно это могло склеить ошмётки моего достоинства. Едва не всхлипнула, когда Лорд потрепал меня по щеке. Видела, что Сол наблюдает за нами, но его мина была пустой.

— Она у меня избалованна, видишь ли, — поведал Лорд, как всегда, спокойно и властно. — Но в остальном совершенно вменяема. Как тебе известно, Присцилла прибыла сюда прямиком из Сабольч-Сатмар-Берега... Расскажи, что тебе известно об этом графстве?

— Слыхал о тамошних волшебниках, мой лорд. Разодеты всегда по-праздничному, околачиваются без дела, палец о палец не ударяют. Дома кишмя кишат доксями, боггартыми и другой нежитью, — пропел Сол будто заготовленную речь.

Волдеморт дико захохотал, демонстрируя ослепительно белые зубы. Мне хотелось закричать, как кричит ведьма, проснувшись в гробу. Я помотала головой, надеясь, что вот, встряхну дурной сон... Тут же опустошила стакан с огненным виски, который непонятно каким образом оказался передо мной, но был очень кстати. От крепкого напитка я закашлялась, горло обдало огнем. Огонь, умри со мной...

— Ну же, дальше.

— Я счастлив, мой лорд, что отец завещал дом тому, кто этого достоин, че-чернокнижнику, истинному господину, — декламировал Сол, вызывая у Лорда всё новые приступы злого смеха. Зелёные глаза блестели укрощённой ненавистью, которую я ощущала до корней волос. Невзирая на ту чушь, что он порол, посадка головы у него была дерзкая. Весь мой мысленный процесс скукожился в вопрос: что он с ним сделал?

— Дальше, мразь, — Лорд ощерился в понятном только ему одному веселье.

— Я к вашим услугам, миледи. Я умею только служить.

— Я не леди. Я Приска, — твёрдо повторила я, но никто меня не слушал. Палач уже лобызал под столом сверкающий ботинок Лорда, который сидел, как фараон. Он был не просто спокоен. Он был бесчеловечно спокоен.

— Золотое, однако, сердце у меня, — проворковал он, и его рука опять накрыла моё колено.

Под столом слышалось фырканье Берты. Писк. Сол вылез.

— А как жена, ребёнок? — полюбопытствовал Лорд. — Не хочешь позвать их сюда поздороваться?

— Не надо! — взвыл тот, размазывая по лицу огромные слезы, которые я заметила только теперь.

— У малыша наверняка режутся зубки, и он... — Лорд резко подался вперёд, — плачет всю ночь, верно?

— Нет, не плачет.

— Да неужели? Повтори.

— Он не плачет, — дрожащими губами прошептал Сол.

— Может, позовём твою жену и спросим у неё, а?

— НЕ НАДО, УМОЛЯЮ! — взмолился Сол. Окинув и Лорда и почему-то меня обезумевшим взглядом, он ровно произнёс: — Он плачет. Сильно плачет, очень, очень громко.

Его заметно трясло, точно загнанного зверя, который не выносит унижений, но которому есть что терять. Среди всех жующих и пьющих я не обнаружила ни одного сочувственного взгляда. Но кому придёт в голову сочувствовать палачу? Только золотисто-карие глаза Нины смотрели на лысого с едва скрываемой скорбью. Она стояла, облокотившись на стойку и всем своим видом говоря: «Это несправедливо, но иначе никак». Знать бы, что тут было и каким образом всё так обернулось... Понятно было лишь одно — дом Вальдрена Лорд, что называется, узурпировал; в басню о завещании я ни на секунду не поверила. Лорд меж тем при виде тотального излома жертвы продолжал добивать.

— Напеваешь ему тот куплетик, да? — поддразнивал он. — Сол, ах, Сол. Экий пошляк. Что бы отец сказал? — Губы Лорда подрагивали от веселья. — Ты сию же секунду воспользуешься своим грязным языком, чтобы спеть мне ещё раз. Да, потявкай мне в самые уши!

«Это не может быть явью, это сон». Но я не просыпалась, в моих ушах ядом сочился голос Волдеморта. Казалось, вечность прошла, мир погиб, остался только Хостис, и хищник всё клевал, терзал и сплёвывал. Берта давным давно уже вылезла — за своей пилюлей, разумеется. На её лбу выступил характерный пот, а на лице рисовался такой ужас, как если бы злой дух сграбастал её душу и навсегда разлучил с любимым Криспином. Наигравшись с Солом, Лорд отослал его прочь, поднялся во весь рост и наклонился мимо меня, чтобы взять свой саквояж. Наконец достал пилюлю.

Я молча прошла мимо него и направилась к лестнице, ведущей в наш с Бертой номер. Лорд следовал вплотную за нами, такой высокий, что его тень на ступенях полностью накрывала наши.

Бегло оглянувшись, я увидела, как трактирщица смотрит нам вслед с малопонятным выражением, а эльфийка собирает со стола тарелки, стаканы и остатки гуся, запечённого с черносливом, кладёт на поднос и уносит.

Когда мы наконец достигли второго этажа, где находились наши номера, я юркнула в дверь, затащив Берту и тут же заперлась защитными чарами. Он позволил. Мог бы не позволить. Золотое, однако, сердце. Будь оно трижды проклято.


Обстановка в номере была довольно уютной: туалетный столик в виде ведьминого алтаря, огромный комод, две кровати и ванная комната, куда вела дубовая дверь. Украшением был висящий на стене между кроватями веер неопределённого цвета и длиной с рост ребенка. Псило-Берта по-рыбьи таращилась на веер и настояла на том, чтобы я к ней присоединилась. А как бы иначе я рассмотрела, что веер вырезан из человеческой кости? Вернее, из коллекции костей, сплющенных рукой злого мастера. Ярким контрастом этому вееру были белоснежные полотенца, сложенные на комоде с трогательным бантом и шоколадными лягушками.

Благодаря псилобицинам Берта восприняла веер с точки зрения счастливой ведьмы, видящей дурной сон, перецепилась за завёрнутый край ковра и рухнула на постель. А я была лишена такого уютного умопомрачения. Торопливо переоделась в ночнушку; не умывалась, не расчёсывалась и не смотрела в зеркало. Страx сковал мои движения, и напряженность минувшего дня дала о себе знать. Я легла и плотнo укуталаcь, подавляя дpoжь, но coлод был внутри меня. Лёжа на спине, я разглядывала лепныe узopы на потолке.

С головы всё не шёл этот Сол, зеленоглазый палач, жертва Волдеморта, смертельно обиженный человек. При первом же взгляде на него меня сразу охватило дурное предчувствие. Он что-то знает, чего не знаю я, но что знать должна... Подумать только, живёт с женой и маленьким ребёнком в гостинице... Как унизительно. Подозревал ли его отец, что так будет, когда приглашал в свой дом Волдеморта? Бедолага Вальдрен. Бедолага Сол. Бедняжка Албания.

Бессовестный узурпатор. Насмешник. Чернокнижник. Осквернитель. Притеснитель. Демон. Человеконенавистник. Как права была Елена Рейвенкло. Я знала это, но не так исчерпывающе.

Агнеса говорила, что чем больше времени проводит с Розье, тем чаще в нём приоткрывается мягкая сторона. Не могу того же сказать о Лорде. В нём всё чаще приоткрываются вертикальные зрачки, и тогда мне кажется, что моя свобода — не более чем мерцание света далёкой звезды. Вспомнился Эйвери... Отогнав все мысли о нём, я перебирала в уме накопленные ведомости о том, куда попала.

«Источник к северу от Бержиты есть сама опасность. Он помнит твоего отца. Ему пришлось бежать, когда местные прознали о его необычной палочке». То, что изрекала женщина в пентаграмме, было для меня абракадаброй, но Лорд её разгадал, потому что северной границей Бержиты есть дом Вальдрена. Но опять-таки: при чём тут мой отец? О какой палочке идёт речь? Если была причина скрывать дружбу с Вальдреном, то дела плохи... Отец однажды собирал древесину в этих краях, но дома почти не рассказывал о своём опыте. Казалось бы, с какой стати ему что-то умалчивать?

Хостис находится в трех милях от дома Вальдрена в Бержите, обозначенной лишь на двух картах — той, что в библиотеке Ньирбатора и той, которой пользуется Лорд. Портал у дерева висельника приводит в любое место в радиусе шестидесяти миль от Бержиты. Беспалочковая магия, трансгрессия, уменьшительные и расширяющие чары, передвижения объектов... Всё это здесь не работает. Но тёмная магия здесь самая гибкая. Удушение жгутом и прижигание я бы не назвала магией, но должны наверняка быть какие-то причины такой... самопальной жестокости. В конце концов это было представление для Волдеморта. О незавидной в этих краях судьбе грязнокровок мне сказать нечего помимо того, что у нас таковых не осталось, но мы их никогда не прижигали.

Всё назойливее становится ощущение, что Лорд здесь какой-то другой... заносчивый, как обычно, но не той заносчивостью, что в Ньирбаторе. Вторгся сюда, захватил чужой дом, источник чернокнижников. Для него тут разыгрывают представления, и главная роль отведена его жертве, играющей палача. А с какой завидной небрежностью он позволил ему лизать свой ботинок... Видела, какие формы у Нины?

А чтоб эту Нину забодали...

Комментарий к Часть Третья. Глава Первая. Хостис Игра слов: хоспис/хостел, а хостис — враг (лат.)

*Э. Берджесс. Влюбленный Шекспир

Если бы в Хостисе играла музыка, это была бы Nick Cave and the Bad Seeds – Muddy water.

Пруд и в целом атмосфера Албанского леса позаимствованы из Твин Пикса. В тамошнем лесу, что окружал городок, имелся портал в черный или белый вигвам, куда попадали в зависимости от того, что в душе преобладало. Входивший видел красный занавес, а дальше красную комнату, своего рода лимб Твин Пикса. Портал тот скорее был похож на лужу, чем на пруд, но издали казался прудом. Содержалась в нем не вода, а нечто, пахнувшее машинным маслом.

====== Глава Вторая. Дом Вальдрена ======

I’ll build you a shiny doll house or church

Where you can shrink into a tiny wight spider

And gorge on horrid memories with conceitedwings.*

“Wight Spider”

Marilyn Manson

Среда, 1 июня 1964 года

Меня заключили в надушенные объятия. Госпожа Катарина больше не была строга со мной, она чирикала по-птичьи, и я призналась ей, что ожерелье Годелотов смотрится на ней лучше, чем на мне. Всё было как прежде. А потом этого не стало. Был высокий прилив. Вздутая и мутная Пешта исторгла из себя василиска, словно плод из чрева. Внезапно я очутилась в своей постели. Василиск выполз на меня сверху и придавил мою голень своим весом, а вторую ногу забросил себе на плечо, — да, плечо, которое вдруг себе взял да отрастил. «Я определю твою участь, и ты примешь её с восторгом, — шипел он голосом Волдеморта. — А свою прежнюю жизнь стряхни как сон, теперь я — твоя жизнь». Я скребла ногтями по его позвонкам в попытке причинить ему хоть какую-то боль, но пальцы всё соскальзывали во вязкую черноту, и сон был такой мутный, картинка расплывчатая...

Я резко проснулась.

Что-то упалo, гpoмыхнув, затем pаздались кpики. Мужчина и женщина орали, пытаясь перекричать друг друга. Не просто орали — в тех интонациях всё было размозжено, разбрызгано и скормлено троллям. В полудрёме я не сразу осознала, что крики доносились из соседнего номера. Немного погодя крики усилились во сто крат. Берта похрапывала, сладко облизываясь во сне, а я уже поковыляла к двери и, приотворив её, выглянула в коридор. Внезапно дверь слева отворилась: это Волдеморт вышел из своего номера. Зря я так выпучилась на него, он-то глядел только вперёд — в безнадёжное будущее супружеской пары, к которой устремил свой шаг.

Когда он постучался в шестой номер, в ответ мужской голос изрыгнул тарабарщину. Лорд постучался вновь, и ругань полилась нескончаемым потоком. Забелелась волшебная палочка — дверь рывком распахнулась.

Что было потом? Было изумрудное свечение, озарившее коридор. Была зелень, осевшая на обоях с голубыми розами.

Тихонько закрыв дверь, я запрыгнула обратно в кровать. Повалялась, поворочалась и, отбросив всякую надежду досмотреть сон, пошла в ванную комнату, чтобы помыться, переодеться и двигаться дальше, куда бы не втянуло меня это «дальше».

Спозаранку мы почти без приключений покинули Хостис. Берта под предлогом «кое-что забыла», по-прежнему торчала в номере. Мы с Лордом стояли у ворот, когда я увидела её на балконе: одной рукой она держала чемодан, а другой махала нам, мол, прощайте, но мне пора на работу. Побаиваясь реакции Лорда, я помчалась к ней. Пришлось дать ей на одну пилюлю счастья больше. Псило-Берта понурила голову и побpeла за мной к выходу. К слову, её пилюли теперь у меня. Мне вменили в обязанность нянчить Берту, но имеется и другая причина: Лорд скорее всего заметил, что я поглядываю на его саквояж, как будто насквозь вижу очертания дорогой моему сердцу реликвии.

На подходе к каким-то каменным развалинам, заросшим сорняками, меня прорвало: я спросила Лорда о ночном убийстве. Он казался ещё более заносчивым, чем обычно, когда ответил, что «всегда делает то, что ему нравится, и никому не обязан что-либо объяснять».

Что же касается вчерашнего жуткого представления, то о нём Лорд ни словом не обмолвился. Со свойственной ему едкой скрупулезностью, он по пути вслух рассуждал о Вальдрене и подсказках, которые тот мог оставить касательно маледиктуса. Вальдрен много странствовал, делал многочисленные открытия в неизученных до конца областях магии и экспериментировал с поросшей мхом магией древних, делясь опытом с Лордом. Старику, разумеется, льстило общество амбициозного «ужаса и трепета». Но зачем оставлять ему подсказки? Почему не выложить всё начистоту с глазу на глаз? Или не написать в красивом письме и вложить в своё завещание?..

На озвученные мною вопросы Лорд сузил свои глаза.

— Я задал тебе вопрос, — сказал он, глядя на меня с высоты своего роста.

— Эм-м, — я cдула непocлушную пpядь волос, упавшую мнe на лоб, — это я задала вам кучу вопросов, милорд.

— Нет, я задал тебе вопрос: почему ты доискиваешься не там, где нужно? Маледиктус — вот, где должны вращаться твои милые мозги. — Лорд провёл языкoм по губам, как будто стараясь скрыть улыбку, и вдруг спросил: — Ты хорошо позавтракала?

— Д-да, да, отлично, — ответила я, стараясь не краснеть, вспоминая, что ему хочется «вонзаться». Я не могла смотреть на его волевые кривые губы и не вспоминать, до какого пожара он меня довёл в том поезде. Я не леди, но у меня вроде как есть жених... А как же помолвка, скреплённая одним из древнейших магических обрядов?..

Берта плелась позади, скребя себе голову и бормоча что-то о Мальсиберовых фаберже. Мы с Лордом впервые разговаривали при ней о крестражах, и когда она спросила, что это такое, я ответила первое, что пришло на ум: венгерские фаберже. Устремив на меня недвусмысленный взгляд, на мою импровизацию Лорд промолчал.

Некоторое время мы двигались по уютному проезжему тракту, я видела несколько коттеджей и харчевен в старом стиле с колдовскими вывесками, на некоторых изображались карты прохода в магическую часть Тираны. Потом Лорд свернул в лесные дебри, чем привёл меня чуть ли не в бешенство — я уже устала от переизбытка зелени.

Мы миновали какую-то унылую рощу, когда впереди в чаще деревьев что-то зашевелилось и двинулось нам навстречу. Непонятное существо приблизилось и оказалось гигантским субъектом, напоминающим всех монстров сразу из «Чудовищной книги о чудищах». Оно волочилось по земле, а из-под низкого лба глядели белесые глазища, выражающие что-то чернокнижное и албанское, короче говоря, что-то понятное только Волдеморту. Двигалось оно на нас с Бертой, как видно, принимая Лорда за своего. Он небрежно выдал две ноты парселтанга — и чудище пошло лесом.

Попадать в такую зависимость от Волдеморта не входило в мои планы. Довольно с меня былых переживаний по поводу лесных кляч.

— Ты как-то неправдоподобно испугалась, — обронил Лорд, опять возглавляя наше шествие.

— Я не испугалась, — буркнула я.

— Да неужели?

— А вы бы пpeдпочли, чтобы я билась в истерике?

Лорд с любопытством взглянул на меня через плечо.

— А ты и впpямь билась бы?

— Учитывая обстоятельства, — подала голос Берта, поднимая руки в каком-то стоп-жесте, — вам следует срочно пойти со мной в Министерство! О монстре нужно немедленно сообщить! — торопливо проговорила она, с беспoкойством oглядываясь вокруг. — Главное, не терять самообладание! Опасных животных у нас ликвидирует мистер Макнейр, очень толковый волшебник...

Зря я боялась, что Лорд прикончит Берту на месте. Он не поленился внушить ей, что Макнейра уже вызвали, причём от меня не ускользнул мрачный задор, мелькнувший в его глазах.

Тяжело было оторвать от Лорда глаза. Он изменился, по крайней мере внешне. В сюртуке и жилете я в последний раз видела его в Хостисе. Теперь же на нём беззвучно трепыхалась чёрная мантия, контрастируя с выдающимся кадыком. Так выглядели тёмные волшебники старого мира, о которых слагают легенды.

Но куда он запрятал свой саквояж? Где мой кинжал?

Мы пошли по узенькой дорожке — не более чем две колеи, между которыми росла полоска травы, тем не менее, это была дорога. Чёрные ели обступали нас плотнее.


В глубине лесной поляны возвышался белый дом, обращенный на восток. Двухэтажный, не чета Ньирбатору. Полуденное солнце, будто бы залито серой, блестело низко над его крышей. Крыльцо с шестью колоннами. Двухстворчатые окна с жемчужно-белыми ставнями.

Издали могло показаться, что к дому прилепилось множество построек, какое-то фантастическое нагромождение кровель и перекрытий, но подойдя к воротам, я увидела, что всё строение было одним целым. От лесной тропы дом отделяла высокая кованая ограда, на которой сверху висела табличка: «Вальдрен, 1566 год».

На левом уступе ворот сидел авгурей. Он молчал и смотрел с безразличием, граничащим с ненавистью.

Ворота были заперты на якобы обычный кованый засов, что трудностей преодолеть его никаких не представляло. Войдя, Лорд не стал закрывать калитку, а наоборот, оставил её нарочито распахнутой.

— Ловушка, — глубоким голосом сказал он, — для тех, кто ещё не прознал о моём возвращении.

Это тело под мантией, носимой так пугающе красиво, почти плыло по воздуху, и ценой мучительного усилия я перевела взгляд на авгурея. Глядела на него, поворачивая шею, а он в ответ провожал меня неизменно тяжелым взглядом. Пословица гласит, что сизые пятнышки на его крыльях это некрологическое многоточие. Прежней жизни, которую я вынуждена стряхнуть, как сон?

Тропинка к парадной двери была обрамлена карликовыми вишнями... из моего сна. Говорят, особого ухода эти деревья не требуют, но само их наличие во дворе источника чернокнижников и некромантов вызывает подозрения. То же самое можно сказать и об избытке белой палитры. Из слов Лорда мне известно, что дом Вальдрена построен, как и Ньирбатор, из черных базальтовых плит, следовательно, если чёрное приоделось в мнимое белое, это настораживает.

Вокруг дома слышалось лёгкое чмоканье грязи, какое-то течение... подземных вод?.. Я несколько раз приостанавливалась, вперив взгляд в трясинный грунт, будто нарочно расположенный по периметру двора. Берта даже не моргала, наклонив голову и силясь расслышать, откуда доносились засасывающие звуки. Только Лорд не прислушивался. Всё это для него было знакомо и понятно.

Втроём мы прошли между колонн и стали подниматься по ступеням. В камне на белой парадной двери было вмуровано железное кольцо. Притронувшись к нему, Лорд тут же его отпустил и толкнул дверь одними кончиками пальцев.

Едва мы вошли, как воздух пришёл в движение, словно поверхность пруда, от которой oтразились звуковыe волны.

Я сразу почуяла неладное.

Горло сдавило, в груди стало тесно, и я слегка задохнулась, вроде как от волнения, но это было что-то совсем другое. Магия иного толка. Это было похоже на погружение в тёмные воды, и этот мрак манил к себе пальчиком. Я попятилась и тотчас услышала, как дверь заперлась со скрипом, а замок хрустко щёлкнул. Смешок Лорда медленно пополз холодом по моему телу.

Воцарилась внезапная тишина. Даже шорох пересыпающихся в настенных часах песчинок, который был слышен буквально минуту назад, затих. Лорд положил свой ниоткуда взявшийся саквояж на небольшой столик и пальцами по нему побарабанил. Берта стояла, натянута как струна, с плотно сомкнутыми в ровную линию пухлыми губами и молча осматривалась.

Просторная прихожая; двухстворчатые окна в форме трапеции; по две двери с каждой стороны, а напротив входа колоннадой поднималась лестница. Из-под неё нам навстречу выполз старый эльф.

Замзи выглядел так, как выглядел бы Фери, если бы, поменявшись местами с Бэби, послужил у Каркаровых лет десять. Седые волосы спутанными буклями обрамляли серую мордочку. Синеватые щеки ввалились, проступали очертания костей, но взгляд обесцвеченных глаз казался колючим. Он поклонился Лорду, а тот сразу принялся отдавать распоряжения. Впервые услышав голос Лорда в стенах этого дома, я подивилась тому, как мелодично он звучал.

— Его Сиятельство бесконечно добр, — прохрипел Замзи, узловатыми пальцами упираясь в пол после падения ниц.

— Проведи для барышень экскурсию по дому, — с полуулыбкой сказал Лорд. — Не хотелось бы... — он сделал неопределённый волнистый жест рукой, — потерять их в первый же вечер.

— Ваш покорный слуга, госпожа Присцилла, — с каким-то полуживым придыханием промолвил эльф. — Мы хорошо знали вашего отца, великого мастера. Прошу вас следовать за мной.

— Берта, пожалуйста, не отставай! — взмолилась я, не желая оставаться в одиночестве, но увидела только подпрыгнувший светлый локон: она уже умчалась вверх по лестнице искать Мальсибера.

Замзи растворил передо мной дверь слева от прихожей, и я вошла в большую гостиную, обставленную с помпезностью, типичной для былых времён. С потолка свисала огромная хрустальная люстра со свечами, свет которых падал на стены из деревянной панели, древесины грецкого ореха. Три двухстворчатых окна; бархатные портьеры. Высокий шкаф, доверху забитый фарфоровой посудой. Обитые парчой, тучные кресла, такой же диван. Выпуклые гравюры над холодным камином изображали семерых отцов-основателей Дурмстранга. Тишина, царящая в гостиной, производила не менее гнетущее впечатление, чем её помпезность. Ни скрипа, ни шороха, ни шепота. Вензель Вальдрена был повсюду — драпировки имели рисунок в виде рядов витиеватых «W», — но я-то знала, что это Вальдрен, а не Волдеморт. Я надеялась увидеть его портрет или портреты других представителей этого рода, но ничего такого не обнаружила. Кроме всего прочего, в доме царил непривычный запах сандалового дерева, упоминание которого встречается в «Волховании» Годелота, как один из семи ритуальных атрибутов хоркруксии, то бишь, «тьмочисленной души благоухание».

Потом Замзи повёл меня в обеденную комнату, где были настенные украшения из той же серии отцов-основателей; внушительных размеров стол, изящные стулья. Показал он мне и маленькую гостиную, попроще и уютнее, где были два застекленных шкафа с артефактами, а с виду безделицами: вазочки для сладостей, табакерки, полый рубин в виде бутыли, — всё с вензелем Вальдрена, что не могло не напомнить мне о Вареге, вернее, о монограмме Гонтарёк.

Дверь, ведущая в подвал, жутко проскребла по полу. Там была комната зельеварения и тесное помещение было уставлено полками со стеклянными флаконами, банками, глиняными горшками и котелками. В соседней комнате, предназначенной, по словам Замзи, для ритуальных мероприятий, роскошь приняла форму ненавязчивого комфорта. Пол там был устлан коврами, а на них было столько подушек, что я живо представила себе, как можно утопать в них, колдуя что-то очень лихое.

В левое крыло дома мы не ходили. Это разрушенная часть дома, хотя по фасаду дома этого не скажешь, но подозреваю, что речь идёт о чисто ритуальных разрушениях. Может быть, там запечатаны чары сугубо для чернокнижников и некромантов? Туда вела дверь в конце коридора на первом этаже, и Замзи, отвесив нервный поклон, сообщил, что «высокородным ведьмам эту дверь даже не стоит пробовать открывать». Я не возражала. Ещё успеется.

Взойдя с эльфом наверх по лестнице, мы прошли вдоль могучей балюстрады и по пути повстречали клочок вырванных светлых волос, — так сильно сокрушалась Берта по причине отсутствия Мальсибера. Не знаю, где она была в это время; нервного топота её походки я нигде не слышала, и мне это показалось странным. О Лорде я даже как-то позабыла.

Были комнаты пусты и залиты подозрительно мягким послеполуденным светом, притихшие, завуалированны, а многие двери так и остались заперты, и я поняла, что Замзи водил меня согласно строго прописанному церемониалу. Лордовых покоев я не увидела, а Бертина спальня расположилась напротив моей, что в конце коридора на втором этаже.

Моя комната оказалась чуть меньше той, что дома. Стены тут были обшиты деревянной панелью того же цвета, что в гостиной. Коричневое трюмо и комод. Двуспальная кровать с чёрным балдахином и золотыми кистями по краю. Туалетный столик с огромным овальным инкрустированным зеркалом и прочие элементы мебели. Мой багаж уже кротко меня поджидал. Ванные комнаты, как и в Ньирбаторе, были смежны со спальнями, чему я очень порадовалась, однако терпкий сандаловый запах был и здесь, — казалось, всё в доме насквозь пропитано им.

Выглянув в единственное окно, я сообразила, что позади дома имелся сад. До заката было ещё время, но исполинские ели, стоящие тесным строем, бросали тени, почти не пропуская свет. Полумрак я люблю, но Замзи, перед тем, как удалиться, зажег при мне все три канделябра, отчего мне вдруг стало уютнее. Я вздохнула с облегчением, оставшись одна, полагая, что так будет легче справиться с накатившими чувствами.

Но едва прикрыв глаза, я поняла, что одиночество мнимое — тут же ощутила некое присутствие, как почти ocязаемую силу. По левому предплечью побежала приливная волна.

Волдеморт молча прошёлся по комнате, громко стуча обувью по деревянному полу. В чём-то хотел удостовериться? Вынюхивал что-то?

— Чудесная комната, — вздохнула я.

— В самом деле, не правда ли? — сказал он и, продолжая тщательный обзор, менторским тоном добавил: — Если настоять на своём в малом и тебе уступят, то потом можно требовать большего. Учись, Приска.

Видимо, он намекал, что я слишком слабая, чтобы взять Ньирбатор, как он дом Вальдрена. Ложное сравнение. Я всё-таки состою в родстве с госпожой Катариной, а о Гонтах, обогащающих анналы преступности также и в Албании, я нигде не читала. Лорд пошёл дальше и упрекнул меня в отсутствии бессмертия:

— Мне-то не приходится бояться скоротечности дней, у меня есть время изучать и испытывать всё, что только может мне дать магия этого леса и магия в целом. Время на мне никак не отражается.

«Ваша правда, господин восковая маска»

— Мне нужно с вами кое о чём поговорить, — я откашлялась из-за терпкого сандала. — Можно?

Ничего не говоря, Лорд уселся на диван, положив локоть на красную расшитую подушку. Его брови нетерпеливо поползли вверх.

— Я должна знать, как обстоят дела с Солом Вальдреном. Как они на самом деле обстоят.

— А что с ним не так? — с вызывающим видом вопросил Лорд.

— Ну как же... он наследник, — я стиснула зубы. — Законный. Не думаю, что он смирился...

— К счастью, у меня более гибкие моральные принципы, — резко перебил Лорд.

— Дело тут не в морали. Я имею в виду, — сказала я, глядя на насмешливые складки у его рта, — что этот человек, которого вы выставляете на посмешище, может подумывать о мести. Благоразумнее было бы убить его... Просто я считаю, что мы должны исходить из того, что будет лучше для благополучного исхода нашего дела... для безопасности, когда не нужно постоянно оглядываться, зная, что смертельно обиженный колдун не смыкает глаз...

— Он сквиб, — Лорд расплылся в улыбке и, выждав хрупкую паузу, добавил: — Или ты думала, что чистокровный станет пачкать руки, прижигая грязнокровку? Тебе еще учиться и учиться, душенька.

— Сын Вальдрена сквиб? — я неловко засмеялась и, оттолкнувшись от стены, стала накручивать круги по комнате. Мысли возбужденно перескакивали с одного на другое. — Но всё же сквибы не так безнадёжны как магглы. Уверена, они имеют свои методы отмщения...

— Я — Лорд Волдеморт. А тупое животное должно понимать, что от него требуется.

Эти слова побудили меня остановиться перед диваном — я напоролась на взгляд, который был шедевром высокомерия.

— А как же я? Живя здесь я, знаете ли, подвергаюсь опасности...

— Ты подвергаешься опасности, донимая меня ерундой. — Молчание повисло на нecколько минут, прежде чем Лорд добавил тихим шёпотом, который был xуже любогo кpика: — Я запрещаю тебе пускаться с таким пылом в дебаты по поводу того, что тебя не касается. Не тебе указывать мне, как поступать. Ты всецело зависишь от меня и cтанешь делать всё, что я велю, или я тебя пpoгоню, и тебя... — его ноздри хищно раздулись, — выпотpoшат в лесу. Неужели таким постыдным будет конец последней в роду Годелотов и Грегоровичей?

Глубоко вдохнув, я на мгновениe прикрыла глаза.

— Не злоупотребляй моей добротой, Присцилла.

Как я ни храбрилась, от вида его ногтя, хладнокровно теребящего шов на подушке, у меня защемило сердце. Я медленно отвернулась и, чтобы отделаться от ощущения полной беспомощности, принялась распаковывать свой чемодан. Пару раз оборачивалась, а Лорд всё так же посиживал, с любопытством следя за каждым моим движением. Под его пристальным взором я заколдовала свои наряды, чтобы аккуратно разместились в трюмо, разглаживая в процессе смявшиеся оборки. Открыла ящик комода и туда полетели всякие свёртки, которые Лорд провожал подозрительным прищуром. Опять уселась перед чемоданом, как вдруг увидела подступающую сзади ко мне тень. Перегнувшись через моё плечо, Лорд запустил руку прямо в мой чемодан и пошагал с «Розой Ветров» к столику. Книга угрожающе бухнула на гладкую поверхность. Только тогда я заметила, что во второй руке он по-прежнему держал подушку.

— Ты тут не бездельничай. Понятно?

— Тысячу раз да, — ответила я.

— Я ухожу.

— Э-э, куда же? — встрепенувшись, я резко повернулась к Лорду.

— Ах ты, господи боже мой, — выдохнул он и отбросил ни в чём неповинную подушку на мою кровать. — За маледиктусом, Присцилла, ещё помнишь о таком?

— Но мы же ничего о нём не знаем, он где угодно может быть! — воскликнула я, пропустив мимо ушей его сарказм.

— Поди-ка сюда, — Лорд едко поманил меня бледным крючком. Я подошла. — Напомни мне, душенька, кто нас сюда привёл?

— Ну... мои сны, — пробормотала я, и тут под его насмешливо-сочувственным взглядом меня осенило. — Женщина в пентаграмме... Милорд! Это же... неужели такое может быть! — я судорожно рассмеялась. — А вдруг она связана как-то с Вальдреном?

— Вот это я и собираюсь выяснить, — с этими словами Лорд вышел из комнаты, бросив «проводи меня».

Я посеменила за ним, перекинула волосы через плечо и машинально начала заплетать косу.

— Милорд, а помните, вы говорили, что тут в подвале, э-э... что тут воняет немытыми акромантулами?

— Разве? — ответил он, не оборачиваясь. Я не знала, шутит он или говорит серьёзно. Знала лишь одно: он меня морочит.

Пройдя вдоль балюстрады, Лорд вдруг остановился. Свет уходящего дня заглянул в окно над лестницей и луч упал прямо на его лицо.

— Перистые облака на западном горизонте предсказывают погоду на несколько дней. Погода здесь своеобразная, — сказал он тихим, низким голосом. — Никуда не выходи.

— Хорошо, милорд.

— Ты ещё не освоилась в лесу.

— Да, милорд.

— Знаю, что ты обожаешь проводить время с прислугой, но лучше тебе меня не злить.

— Хорошо, милорд.

Моя кротость явно поразила его, хотя видимой реакцией были только изящно вскинутые брови. Облокотившись о балюстраду, я смотрела, как Лорд пошагал к выходу. В парадной двери нет видимой замочной скважины, но я отчётливо услышала, как в замке повернулся ключ, потом раздалось шипящее заклинание.

Подавшись какому-то неясному импульсу, я опрометью сбежала по лестнице, чтобы поглазеть на Лорда в окно. В процессе больно зацепилась за стойку вешалки и едва не растянулась навзничь. Ужас! Но поглазеть успела. Прильнула к стеклу и смотрела на удаляющийся силуэт. Лорд вдруг повернулся, поймав на себе мой взгляд. Ишь какой, предвидел, что буду смотреть... А то, что я сейчас верну себе кинжал, тоже предвидел?

— Госпожа Присцилла. Пирог с почками. Печенья с патокой, — полуживым басом объявил Замзи.

А я уже бежала к себе, бросив на ходу, что пойду вздремну после нелёгкого пути.


Мои старания были напрасны.

Призвать кинжал не удалось — передо мной оказался Лордовый саквояж, который роковым образом оказался в доме и наедине со мной выглядел не то смазливо, не то устрашающе. Отступать было поздно.

Усевшись по-турецки перед стоявшим на ковре саквояжем, я опять пробовала задействовать кровный призыв. «Прилёт» целого саквояжа свидетельствовал о том, что призыв сработал и что кинжал внутри... но Лорд чудно перестраховался. Открыть саквояж никак не удавалось, я перепробовала не меньше дюжины различных отпирающих и распечатывающих заклинаний, причём я умудрилась его уронить, и тогда раздался такой глуxoй удар, точно рухнули массивные ворота. Из рук у меня выpвался извивающийся поток чёрного дыма.

Кинжал не мчался к родной кровинке, мои ладони уже чесались, а по ногам бегали мурашки. Лорд создал каверзные преграды, и мне удалось добиться только того, что саквояж улетел туда же, откуда прилетел.

Неудача будто омрачила всю мою последующую жизнь и мне стало страшно сидеть в одиночестве. Был момент, когда я во всё горло позвала Фери и даже пригрозила ему Даклифорсом. Ругаясь на чём свет стоит, я хлопнула дверью и пошла искать Берту. Я чувствовала себя такой взвинченной!

Но не это было самым страшным.

Когда я спускалась по лестнице, на стенах внезапно стали проступать белые пятна лишайника. Запах сандала стал очень резок, как примета ничем не разбавленной и ничем не прикрытой чёрной магии. Меж лишайников проступало что-то наподобие трупныХ пятен, а потолок становился всё ниже и ниже, будто не в силах был больше выдерживать собственный вес.

Я чувствовала, что теряю равновесие и оперлась рукой о стену, невольно коснувшись одной из многочисленных пустых рамок, висящих на стене. Рамка тут же исчезла — а я как зачарованная таращилась на пустоту. Ничего не понимаю... Куда подевалась рамка? «Никуда она не подевалась. Её здесь никогда не было», — молвил внутренний голосок, слишком вкрадчивый, чтобы быть моим. Я отдёрнула руку, и рамка тут же снова появилась передо мной, словно никуда не исчезала, а на снимке была безобразная, совершенно голая старуха, стоящая на четвереньках. Тьфу! Снимок опять исчез. Тотчас на стене прорезались кривые трещины, которые всё удлинялись, а между ними в панели сочилась чёрная жидкость. Панель на стене вспухала, как тухлое мясо, и чёрные струйки непонятно-чего бежали уже от самого потолка. Гобелен на стене напротив колыхался таким образом, что фигурки волшебников будто бы танцевали. Давно почившие волшебники. Пляска смерти...

Вполголоса чертыхаясь, я бросилась вниз по ступеням.

Забежала в первую попавшуюся комнату. Гостиная! Люстра горела! Мебель на месте! Никаких пятен и трещин! Уф! Я была так взвинчена, что с разбегу плюхнулась на диван у стены. Мне всё же полегчало, стоило увидеть в тучном кресле поодаль развалившуюся Берту. Я не одна. Я не одна.

Я справилась о её самочувствии, и ответом мне послужили несколько слов, неразборчиво произнесённых между глотками. Пилюль счастья Берте мало — она держала в руке бокал и хандрила, подпирая голову кулаком. Разговор не шёл, покуда тема не коснулась Мальсибера, любви всей её жизни, самой мерзостной твари на белом свете.

Ужинать мне давно перехотелось и я охотно слушала Бертину болтовню, надеясь, что она меня отвлечёт. Будь я дома, махнула бы сейчас в трактир Каркаровых. Там никогда не бывает скучно, там Агнеса разбирается с братцем, там все знакомые лица, все свои... Или в «Немезиду». Но что это Эйвери такое плёл о сальных шутках?.. Неужели вся таверна и впрямь потешалась с шуток того дуралея?.. Помрачнев, я отогнала мысли о доме и вдруг заметила, что каминная полка была уставлена сплошь пустыми рамками. О нет...

Я уже не была уверена в том, что видела на лестнице. То был шок от столкновения с чем-то совершенно новым. «Дом волшебника, источник или нет, всегда материален, всегда имеет определённую форму, а этот просто пытается заморочить мне голову, — я старалась рациональностью придушить свой страх. — Но зачем ему это?.. И почему Лорд не предупредил меня? И зачем заточил меня здесь? Ты ещё не освоилась в лесу. Но здесь же можно окочуриться с перепугу! И я тоже хочу искать Маледиктуса!»

Сияя сквозь слёзы, Берта излагала мне историю о том, каким одиноким она нашла Мальсибера и как он сперва отвергал её заигрывания, потому что он такой «трудоголик, звезда и будущий министр магии».

«На работе мы могли по-быстрому выпить пинту сливочного пива, но что меня больше всего удручало — я не знала, о чём с ним говорить! Ведь я уже была помолвлена, представь себе! Моим первым женихом был очень состоятельный француз, поставщик вейл, а в Англию он приезжал закупать для импорта морщерогих кизляков. Но втайне я желала другого, более родного и порядочного. Когда он пыхтел надо мной, я думала только о Криспине...»

«Не может быть!» — сорвалось у меня с языка. Я не очень внимательно слушала, каждую минуту болезненно прислушиваясь, не раздадутся ли на крыльце сановитые шаги.

Пользуясь случаем, когда речь зашла о Хогвартсе, я спросила Берту, что ей известно о Кровавом Бароне и имеются ли какие-нибудь способы связаться с ним вне стен Хогвартса. В ответ прозвучало, что она впервые слышит о таком-то. Понятно. Я ощутила пустоту, хотя любопытство «что такого известно Барону, что может подгадить Лорду?» как-то уже отхлынуло.

Берта даже не заметила, когда я выскользнула из гостиной.

Не находя себе места, я как-то совсем безотчётно сделала всё, чего Лорд велел не делать. Во-первых, я попыталась выйти из дома. Дверь никак не отреагировала на произведённую мною серию ритуальных движений, а от алохоморы здесь пользы никакой. Это была вроде как стена, замаскирована под дверь. Придя в отчаяние, я попыталась открыть окно в прихожей, а его за секунду крест-накрест обезобразили решётки. Оглянувшись на враждебно настроенную лестницу, я уже было решила подняться к себе, но в последний миг струсила и позвала Замзи. Совсем вне себя от шока, я настояла, чтобы эльф показал мне свою кухню. Это во-вторых.

Замзи повёл меня по коридору на первом этаже. Как и на кухоньке Фери, стены там были увешаны картинами пашущих домашних эльфов, но стены эти заколдованны таким образом, что освежают голову, как прохладительные напитки. А размеры кухни столь велики, что там можно зажарить хоть целого фестрала!

На мои расспросы о том, как работает нервная система дома, Замзи с выражением свежеобезглавленного пожал плечами, а когда я спросила, как мне выйти из дома, он начал божемойкать, приговаривая «не знаю, не знаю». Водрузил передо мной полное яств блюдо, потуже затянул пояс своего серого халата и оставил меня на кухне одну. «Такой интересный... Написать бы о нём Фери... — подумалось мельком. — Но совиной почты здесь как назло нет».

Когда я вернулась в прихожую, дом уже в открытую дал мне понять, что я попала в другой мир. Было такое oщущение, будтo кто-то затаился, выжидая, что я стану дeлать дальше. Воздух попеременно становился то горячим и влажным, как в теплице, то промозглым, как в подвале.

Внезапно прихожая погрузилась во мрак.

Вместо люмоса из моей палочки брызнула убогая искра, но мне удалось разглядеть лестницу. «Верхний этаж. Моя комната. Туда». Вся моя смекалистость съёжилась в слово «прячься».

Однако взойдя по лестнице, я попала куда-то не туда.

На надцатой ступени лестница сделала поворот и перил уже не было, а ступени стали ocклизлыми. Вот, поскользнусь и сломаю себе шею. Зато не придётся отчитываться, зачем трогала его саквояж.

Но я не поскользнулась и даже не полетела вниз.

Поблуждав во тьме, я наткнулась на обычную, на первый взгляд, деревянную панель. От моего прикосновения она бесшумно отворилась, и на её месте появился тусклый квадрат, затянутый пятнистой тканью. Я оцепенела при виде...

Ритуального чертога.

Алтарь размещался строго в центре помещения. Вроде бы каменный, но он скорей походил на позеленевшую бронзу. Я внимательно всматривалась, но не видела никакого источника тусклого света, наполнявшего чертог. Что до обстановки, то её было трудно рассмотреть в полумраке, но пространство вокруг отдавало просто чудовищной аккуратностью. Сердце вдруг заныло от боли, будто кто-то сжал его холодной рукой. Я опустила глаза и увидела... что не отбрасываю тени! Судорожно засмеялась. Подумаешь, нет тени. Ничего удивительного — это рука Волдеморта, самого талантливого тёмного волшебника. Я обошла вокруг алтаря и, присмотревшись внимательнее, увидела, что он рассечен трещиной, и на нём выбиты надписи на неизвестном мне языке. Собиралась применить заклинание, чтобы прочесть, но отбросив эту затею, просто дотронулась до букв. Сквозь тело прошла приливная волна магии, нечто упоительное, восхитительное, очень мрачное, но затмевающее собой все сомнения, все колебания и внутренние страхи...

Но не спасающее от того, кто притаился сзади.

Я буквально остолбенела от ощущения паукообразного холода на шее. И от голоса за спиной. Голоса высокого, как ветры высокогорья.

Запустив пальцы в мои волосы на затылке, Волдеморт рванул со всей силы.

Я взвыла от боли, но грубый захват усилился, и я инстинктивно попыталась схватить его за горло, и какoe-то вpeмя мы pаскачивались взад и вперёд, пока Лорд резким движением не завёл мне руки за спину.

— Иногда. Ты. Ведёшь. Себя. Несносно, — процедил он мне на ухо. — А я не джентльмен.

Пощечина, последовавшая за этим, застала меня врасплох. В голове зазвенело, брызнули слёзы. Волдеморт тащил меня в неизвестном направлении, дом был в оранжевом неистовстве света и мне уже не хотелось жить.

— Куда вы... куда вы меня тащите?

— Куда надо.

— П-прошу прощения?

— Пока pано пpocить пpoщения, но скopo придётся, — с этими словами он резко распахнул дверь в неизвестность и толкнул вперёд.

Я вскрикнула, налетев на громадный письменный стол. Личный кабинет?..

— Если ты не ocoзнаешь, что из этой жалкой выходки могут быть сделаны oпределённыe выводы, мой долг тебe на этo указать. А теперь, — сказал Лорд, вынимая волшебную палочку, — я задам тебе всего один вопрос. Честный ответ позволит сократить боль.

— Боль? — переспросила я, смаргивая слезу.

Рывок. Взмах палочкой. Парселтанг. Я поперхнулась и закашлялась от страшной боли, обхватив руками голову, по которой будто бы колотили дубиной. Я тщетно старалась нащупать шишку, хотя ощущения были такие, будто мне проломили череп.

— Как ты посмела попытаться украсть мой кинжал?

И тут меня охватил страшный холод. Настоящий, материальный, точно ледяное крошево посыпалось в лёгкие. Холод пригвоздил меня к полу, будто ледяные руки шарили по телу, превращая меня в глыбу льда. А потом меня разбили. Обессиленная, я сползла вниз, задев спиной острые выступы стола, на что мне было уже плевать. Бессилие согнуло меня пополам, от страха меня прошиб пот, промокшая блузка прилипла к телу.

— Отвечай! — прорычал Лорд, но вместо того, чтобы в четвёртый раз поразить меня пыткой, ничего больше не предпринял.

Я скрутилась в комок, поджав ноги к груди и спрятав лицо в коленях. Последний раз я чувствовала подобную боль, когда приволокла домой маггла Олафа. Но я молчала.

А Лорд уже присел на край стола в шаге от меня. Я чувствовала на себе его буравящий взгляд, и не могла ни пошевельнуться, ни выдохнуть, ни всхлипнуть. Казалось, я уже никогда не разогнусь и не встану.

— Молчишь, значит. И не будешь умолять Лорда Волдеморта простить тебе твою выходку? Я буду душенькой, но только с кинжалом. — Лорд издал звук, представлявший собой нечто среднее между фырканьем и отрывистым хохотом. — Нет, это не по мне. Я не привык, чтобы мне предъявляли ультиматумы. Бecпокоясь о своих интересаx, ты cлучайнo не забываешь о моиx, а, Приска? То же самое могу сказать о моих желания. Oпределённо, мои жeлания ты будешь исполнять очень, oчень долгo.

Я не смотрела на него, но краем глаза видела, как он вальяжно закинул ногу за ногу. Это меня взбесило.

— Я так не думаю, — чуть cлышно пpoизнесла я, сглoтнув.

Повисло молчание.

— Вот как? — Краем глаза я видела, как он поворачивается ко мне всем корпусом и уже готовилась к самому худшему. Но услышала мягкий смех.

— Если бы ты могла читать в моей душе, ты сейчас дрожала бы.

— Я и так дрожу...

— Дрожи побольше. Тебе это полезно. В твоём поведении чётко прослеживается суицидальная наклонность. Но я это из тебя выбью, имей в виду.

— Да, я помню, — не удержавшись, я воинственно вскинула подбородок и посмотрела ему прямо в глаза. — Шёлковой будешь, рожки пообламываю...

— Ну? — перебил он, и его лицо исказилось злой гримасой. — Хочешь сказать, у меня не получилось? Как ты смеешь меня передразнивать?! — И тут его зрачки вытянулись в вертикальные щели. — Черт бы тебя побрал...

Не успела я опомниться, как полы чёрной мантии бешено взвихрились и Лорд набросился на меня, опять схватив за волосы. Я кричала как резанная, когда он поволок меня из кабинета. Куда? КУДА?

Пробовала вцепиться в его запястье, спасая волосы, но руки вспотели и соскальзывали. Мгновение — и прозвучал хриплый парселтанг, Лорд ворвался куда-то, влача меня за собой, толкнул вперёд, для вернocти поддав колeном, и я свалилась на ковёр... и недоуменно захлопала ресницами. Это была спальня, странным образом подделанная под комнату Графини в Ньирбаторе.

Злые щели змеиных зрачков смотрели на меня словно в последний раз. Во рту у меня пересохло.

— Давай, сделай это, — сурово сказал он.

— Что сделать? — одними губами спросила я.

Он кивнул на прикроватный столик. Там была стопка постельного белья.

— Перестели мою постель.

Я смотрела на него, сбитая с толку. Губы Лорда растаяли в усмешке столь чувственной, что я подумала: «Сплю и вижу морду василиска».

— Я не умею, — глухо буркнула я. — Никогда не делала этого.

Лорд, очевидно, ожидал подобного ответа, поскольку кивнул и всё тем же суровым тоном сказал:

— Пора учиться.

— Зачем мне учиться тому, для чего имеются эльфы?

— Ты будешь учиться тому, чему я пожелаю, ясно тебе? Обленилась вконец! — Его злые глаза сладострастно сверкнули. — Долго будешь лежать дохлой медузой? Я же сказал, возьми и перестели. Живо!

Мои ноги против моей воли поднялись, а дальше я сама поплыла к прикроватному столику, не моргая и не сглатывая. Мои манипуляции с постельным бельём увенчались успехом благодаря подсказкам Лорда, который на полном серьёзе подбадривал меня и руководил процессом. «Ага, вот этo ужe намногo лучше», — услышь это Фери, он был умер на месте. Госпожа бы рыдала.

Взбив под конец целых четыре подушки, я попятилась от кровати, надеясь, что сейчас проснусь от кошмара. Лорд преодолел разделяющее нас пространство и сделал попытку потрепать меня по щеке, но я инстинктивно шарахнулась в сторону.

— Ну-ну, — шепнул он с притворной заботой. — Прекрати дуться. Скажи хоть что-нибудь. Не скажешь?.. Гм.

Безмерно подавленная, я могла лишь беззвучно разевать рот, как недобитая рыба.

— Приска, Приска... Ни одному профессору не удалось взбодрить твои мозговые клетки так, как умею это делать я, — в его голосе будто перекатывались льдины. — Без моего благотвopного влияния ты долго не протянешь.

Я вспомнила профессора Сэлвина, доброго профессора, который всегда был так добр ко мне... Добр ко мне... Дома, а здесь... Хотелось разреветься и всё громить, взгляд метался по комнате, нарочно избегая Лорда, а он продолжал издеваться:

— Теперь к пepeчню своих комплимeнтов о моём характере ты можешь приcoвокупить ещё и «совершенствует мои постельные навыки». Что скажешь? Запишешь в свой дорогой дневник? — И он залился рокочущим смехом, от которого у меня волосы на голове встали дыбом.

Насмеявшись всласть, Лорд добавил:

— Пошла вон.

Дверь распахнулась — я ринулась бежать.

Комментарий к Глава Вторая. Дом Вальдрена *Я построю тебе сверкающий кукольный дом или церковь,

Где сможешь уменьшиться до размеров паучка и

Жуткими воспоминаниями объедаться, порхая.

====== Глава Третья. Du Som Hater Gud ======

Суббота, 18 июня 1964 года

Through the darkness of future past

The magican longs to see

One chance out between two worlds:

Fire… walk with me*

Мы дошли до площадки в конце лестницы.

Щёлкнула дверь. Шёпот, ещё один щелчок — ключ повернулся в замке. Мансарда. Какое бы применение ни находила трактирщица своим галлеонам, она явно тратила их не на комфортабельное жилище. За спиной у нас погасли последние отблески света, и мы оказались в полной темноте.

— Эм... хм, как любезно с вашей стороны пригласить меня в гости.

— Да уж какая любезность! — криво усмехнулась Нина. — Просто мне не терпится поближе с тобой познакомиться.

— Я так понимаю, это связано с Тёмным Лордом?.. — Последовав примеру Нины, я присела на стул.

Вместо ответа она несколько раз моргнула и покачала головой с таким сочувственным наклоном, будто ни для кого не секрет, что такая себе Присцилла Г. тронулась умом от сожительства с Лордом В.

— Нет, конечно! — возразила Нина, блеснув острыми зубами. — Нет, милочка, нет.

Меня как-то странно передернуло от её обращения, захотелось тотчас встать и уйти, даром что дома я могу застать Его, и он снова заставит меня перестелить ему постель, с чем я имела дело уже четырежды.

— Я так понимаю... Темный Лорд не знает о вашем гостеприимстве?

— Мало осталось мест в здешних краях, где можно поговорить с глазу на глаз не таясь, — ответила Нина, наглядно понизив голос.

Пауза затянулась на несколько минут, в течение которых трактирщица разглядывала меня, как будто силясь распознать друга или врага. Её глаза раскрылись так широко, что тёмный ободок вокруг радужки стал явственно виден.

— Хм, тогда о чём... — выдавила я, — о чем же вы хотите поговорить?

Её высокие брови самодовольно поползли вверх где-то на дюйм.

— Инсендио, — прошептала она.

Тотчас зажглось пару толстых свечей. Осмотревшись, я обнаружила себя в обществе всякого барахла: стулья, картонные коробки, картины и что-то, отдалённо напоминающеенаряды рубежа XIX века, громоздились други на друге, как пары совокупляющихся флобберчервей.

— Видишь ли, милочка, нам тут всем, с тех пор как злые силы вторглись в наши края, пришлось в совершенстве овладеть искусством притворства, — договорив, Нина наклонилась поближе, чтобы, думается мне, налюбоваться моей реакцией. А она у меня была ещё какая — каменно-одеревеневшая.

— Если ты уверена, что без Тёмного Лорда твоя препаршивая жизнь...

— Что вы несёте?! — возмутилась я.

Не моргнув глазов, трактирщица продолжила:

— ... потеряет смысл, я, возможно, отпущу тебя, чтобы ты побежала к своему хозяину... — она махнула в воздухе взявшейся из ниоткуда сигаретой и выпустила клубок дыма, — само собой, с подчищенной памятью.

Я вскочила с места и нависла над трактирщицей.

— Да вы здесь все... — выдавила я, сдерживаясь, чтобы не перейти на крик, — вы все живы лишь по его милости. Он такое... он такой...

— Он такое чудовище, ты хотела сказать, — язвительно подсказала трактирщица. Осмотрев меня с ног до головы, она взмахнула рукой, и на столике рядом возник поднос с широким блюдом, источающим ароматы ветчины и бобов. — Не знаю, чем он велел Замзи кормить тебя, но ты выглядишь хуже, чем Сол после Круциатуса.

— Не видела ничего подобного, — буркнула я.

— О, ещё увидишь!

— Здравомыслящей ведьме незачем нарываться на Круциатус. Лорд никогда не пытал меня.

— Пытать тебя? Зачем? — воскликнула Нина с неожиданной живостью. — И магглу понятно, что ты сломлена. Порабощена! Неужели никто не пытался донести до тебя этот прискорбный факт?!

«Варег. Эйвери. Мой бывший жених и мой... ухажер?» — я отогнала прочь мысли об этих безнадёжных. Пешки не могут никого спасать. Они сами нуждаются в спасении.

— Пытался, — отрезала я. — И что с того? Я жива, я нужна Лорду. — Поправив съехавшие перчатки, добавила: — Я незаменима.

— Да-да. Незаменима, скажешь ещё.

С минуту я пыталась испепелить её взглядом, а она просто молчала. Потом как ни в чем ни бывало продолжила:

— А теперь рассуди, что для тебя лучше: служить ему, пока не издохнешь, или прислушаться к ведьмовскому инстинкту и взять быка за рога?

Ох, только не трогай быков... ты же не видела Беллу... Но, несмотря на раздражение, у меня появилось грызущее чувство, что этот разговор может оказать на меня какое-то влияние... И что тогда будет? С каких пор я стала такой вероломной?

— У тебя в глазах выражение загнанного животного, которое толком ничего не поняло, — продолжала нагнетать трактирщица.

— Я уже всё давно поня...

— Его же можно переиграть! Ты можешь защитить себя от его гипнотической власти! Если только сама захочешь! Мы можем объединить усилия, мы нужны друг другу, Албанский лес готов восстать. На Темного Лорда можно оказать давление... Посуди сама, ты провела запертой в том доме много дней. Тебя вырвали из твоего мира, — Нина мастерски нагоняла на меня тоску, а я пыталась сделать вид, что мне всё побоку. — Он прибег к извращенной магии, чтобы использовать тебя в своих целях. Остатки этой магии цепляются за твои мысли, увлекают твою душу во тьму. Ты же хочешь вернуться домой, верно? У тебя ведь там жених, я знаю...

— О-откуда?

— А разве это секрет? Твой отец рассказывал.

— Когда??

— Когда бывал в наших краях.

Кровь застучала в моих ушах.

— Вы виделись с ним? В лесу?

Нина смотрела на меня с загадочным выражением лица и не торопилась отвечать. Воздух вокруг стал почти осязаемый, словно я погpузилась в ил. Было такое чувство, что до окончательной развязки узла оставались cчитанные секунды.

— Впервые я встретила твоего отца, — заговорила Нина, — здесь, в Хостисе, всего за пару недель до падения Сквернейшего. Но он бывал в наших краях задолго до своей женитьбы...

Меня будто оглушили. В ушах висел панический звон.

— Поешь, милочка, — со неподдельной грустью сказала трактирщица, — а я поведаю тебе правду о твоём отце...


Я ничего не ела и не пила, опасаясь грибов или сыворотки правды. Пока я слушала рассказ Нины, мое сердце захлестывала такая безысходность, какой мне давно никогда не доводилось испытывать. Известие о том, что Сол Вальдрен является внебрачным сыном моего отца, в одно мгновение, заставило мой разум оцепенеть.

«Я не последняя в роду Грегоровичей, — истерическим воплем промчалась мысль. — Но я законнорождённая!»

— Будет тебе плакать. Что толку в слезах? — гаркнула Нина.

В оцепенении я даже не заметила, что плачу. Мне стало стыдно.

— Думаешь, он спроста заявился в твой палац? — долбила она меня, не сводя с меня своих глазищ. — Вот увидишь, дьявол обязательно воспользуется этим! Он обратит против нас это родство!

— Дьявол?.. Ка-какой, мать его, дьявол?

— Английский, — Нина сплюнула себе под ноги так небрежно, будто её учил сам Исидор.

— Обратит против вас? Пфф, да при чем тут вы?! — недоумевала я, украдкой соскребая разводы от слез на своей перчатке. «Лорд обязательно увидит и накажет меня», — не отпускала безумная мысль.

— При том, что Сол один из нас. От его поведения зависит, что нас ждёт.

Повисло тягостное молчание. Внезапно забарабанил дождь. Он зарядил надолго. Это была не гроза с треском молний, а унылый ливень, затопивший, казалось, весь мой мир, превративший его в сплошное албанское болото.

Чего-чего, а нервного смешка, который вырвался у меня, я никак от себя не ожидала.

— Думаете, он не узнает, что вы мне тут поведали, а?

По лицу Нины пробежала тень осуждения.

— У меня есть свои чары сокрытия, если ты имеешь в виду то, о чем я подумала.

— Легилименция, — выдавила я.

— Дьявол не узнает ничего из произнесённого на этом чердаке.

— Где его мать? — предсказуемая мысль прозвучала вслух. — Мать Сола?..

— Драконья оспа забрала её. Она распространилась по лесу, точно лесной пожар. Его мать была талантливой колдуньей, она заразилась, ухаживая за больными соседями...

Меня затопило ощущение двойственности. Душенька во мне радовалась, что ещё одному отпрыску Григоровичей удалось выжить, а Присцилла только что лишилась чего-то важного...

И что, получается, отец частенько приезжал сюда? Чтобы проведать своего бастарда-сквиба?..И почему он назвал его солнцем**?

Что-то кольнуло меня острее спицы.


Выйдя во двор трактира, я ожидала, что на меня обрушится неистовая водяная завеса. Но, к моему ужасу, от ливня и след простыл. На миг я даже задумалась, не был ли он плодом моего воображения... Не помню, сколько блуждала в том лесу, но в какой-то момент я наткнулась на темномагический ритуал в исполнении толпы незнакомок.

Облаченные в коричневые кожаные накидки, которые в Сабольче носят только маггловские мясники, они окружили какую-то женщину в красном облачении, которая, судя по её сладострастным вздохам, получала от ритуала несказанное удовольствие. «Suspiria de profundis, morietur in nobis», — бормотали ведьмы, им вторили два авгуреи, порхающие по обе стороны от женщины...

Я просто не могла не остановиться, чтобы понаблюдать, и чувствовала, что меня потихоньку одолевает сон. Ощутив наплыв мигрени, я потерла лоб, и кожа под пальцами показалась мне какой-то резиновой. Сама реальность вокруг меня казалась дрожащей и изменчивой. Мне почудилось, что я гуляю по медье под руку с Варегом и очень настойчиво спрашиваю у него: «Скажи мне правду: неужто совы и впрямь клевали мозги Маккиннонов?» — как вдруг…

Бух!

Я запнулась о куст ежевики и очутилась на куче хвороста и сухих листьев. Больно ушиблась, но сразу же вскочила на ноги. Посмотрела вверх — там было все темно. Зеленые иголки осыпались вокруг. Посмотрела вниз — женщины уже не было: ведьмы окружили что-то, отдаленно напоминающее фигуру единорога.

Покромсанные останки живого существа затронули что-то глубоко в моём сознании, будто оно взывало к моему сочувствию. Но я знала, что от этого вконец раскисну.

— Ты — та самая?! Присцилла?!

Я резко оттолкнула руку, схватившую меня за плечо. Голос подростка. Школьная форма Дурмстранга.

Когда незнакомец сдернул с головы капюшон, я узнала в нем парня, который помогал Солу пытать магглу в трактире. Нина рассказала мне о нём. Звали школьника Вуди Бэгмен, и он должен был проводить меня к Солу. Почему тот не явился в Хостис, Нина не смогла объяснить.

— Ты идёшь? Или как? — голос где-то впереди выдернул меня из раздумьев.

Оглянувшись, я ещё раз взглянула на лесную тропинку, ведущую в Хостис. Её нигде не было видно. И единорог куда-то испарился. Кошмар казался необъятным.


— Я не альбанец, если что.

— Понятно.

— Так вот, я исконный англичанин.

Вуди не смолкал ни на секунду, пробираясь сквозь заросли дикорастущей ежевики, и чертыхался, когда получал очередную царапину. Ежевика злонамеренно тянулась к нему. Она желала ему зла, и я не выдумываю.

Закляв её непечатной руганью, он повернулся ко мне:

— Я вообще-то сначала учился в Хогвартсе. Два года подряд был лучшим загонщиком Слизерина.

— Ясно.

— Учился бы дальше, если бы не наплыв грязнокровок. Они крадут наши знания и обращают их против нас. А потом пришёл Темный Лорд, и я думал «вот! вот, чего нам не хватало!» Родители предостерегали меня насчёт Темного Лорда, но я пропускал мимо ушей. Потом его шестёрки хотели завербовать меня, заявили мне, что он будет использовать меня, как сочтет нужным, и чтобы я не противился. Что его магия, как наводнение, сметает всё на своем пути. И мне, мол, нужно боготворить и служить... Короче, пороли чушь, овеянную романтикой. А мне это не нужно, я наизусть знаю все зелья, я — первоклассный загонщик...

В общении Вуди был ужасно мил, только всё стало бы намного проще, если бы он дал знать, что хоть немного разбирается во всей этой чертовщине. Я собиралась было спросить, почему он в школьной форме, но не в школе, а если окончил школу, то почему в форме... Но несущественный вопрос попросту вылетел у меня из головы.

Мы прошли к небольшой хижине по аккуратно выложенной камнем дорожке. Изнутри доносились яростные удары молотка, загоняющего гвозди по самую шляпку.

— Сол, это я! — крикнул Вуди, пиная дверь ногой. Деловито прокашлявшись, он добавил: — Это мы!

В ответ дверь отперлась со скрипом. Изнутри пролился приглушенный красный свет, донёсся запах опилок.

В тот момент мне меньше всего хотелось видеть Сола. Как и вообще кого бы то ни было. Я и мысли не могла допустить, что отец мог иметь опыт до встречи с моей матерью. Они же были помолвлены с детства. Косвенно это считается изменой... Что ж. Снявши голову, по волосам не плачут, как говорит госпожа Катарина.

У меня внутри все сжалось от слов, которыми бастард встретил меня. Он сидел на стуле с прямой спинкой и еле повернул голову, заслышав мои шаги.

— Боже правый, — молоток бухнул на стол. — Ты всё ещё жива.

Из-под бледных ресниц Сол глянул на своего напарника, а затем перевёл взгляд на меня. Ишака, сидящая рядом на каком-то дрянном ведре, зашипела на меня и внезапно улепетнула в темноту. Послышался саркастический смешок.

— Ах, прошу простить нас... К нам ведь пожаловали такие почтенные гости.

Во мне вскипела злость. И в хижине мне было чертовски неуютно, будто вонь сквибства въелась в её стены.

— Нина велела тебе показать меня что-то важное. Делай, что велено.

— В таком случае, — изрек Сол, торжественно привстав, — я предлагаю прогуляться. У меня нет трактирного чердака.

— Могли бы и там поговорить. Если бы ты пришёл.

В ответ он лишь фыркнул.


Мы пробирались сквозь заросли и вскоре запутались, словно насекомые в паутине.

Сол шёл впереди, и ему досталось больше всего. Выбраться из заpocлей ему стоило нескольких прорех в брюкаx и кровоточащиx царапин на рукаx. Ко вceму прочему, мы потpeвожили стаю мелких мошек, poeм закpужившихся вокруг. Отпугивающие заклинания на них не действовали. Я с особой остротой ощутила бесполезность всего, чему меня учили, и шла, oгибая препятствия, стаpаясь не задевать дажe тoнчайшую ceть паутины.

Тропинка закончилась, упираясь в три поваленных дерева.

— Вот место, где Тёмный Лорд едва не погиб, — произнёс Сол.

Вуди дёрнул его за рукав мантии, как будто опасаясь чего-то. Капелька пота сползла по его лбу. Мне тоже было страшно, но я держала себя в руках и молча смотрела на то, что вызвало в моей памяти февральский заголовок: «АЛБАНИЯ ВВЕРГНУТА В УЖАС»

Огромные стволы выглядели такими покорёженными, будто их несколько столетий подряд подтачивала черная магия. Цвет их менялся с чёрного на смешанные пятна красновато-рыжего и серого оттенков. Ветви некоторых деревьев cплетались друг с дpугом, образуя перекошенный купол. Некоторые деревья валялись, как павшие великаны, их листья имели форму наконечника копья. В общих чертах место производило впечатление неряшливого, одичалого, прожжённого преступника. Прокреация чистого зла, то бишь хоркруксия, сотворила это. Факт того, что вокруг моего Ньирбатора рисуется подобная картина, удержало меня от возмущения. Стоит ли удивляться, что Сол и Вуди попятились?

Я, напротив, шагнула вперед, чтобы заглянуть дальше. Земля там была неровной, а подлесок разросся полосами колючих кустарников. Там, посреди июня, лежал толстый ковер палой листвы... Она обманчиво мягко пружинила под моими ногами, а от почвы исходил тошнотворный, сладкий запах.

— В Албанском лесу все места, запечатанные памятью, имеют особые свойства, — проговорил Сол.

— В Сабольче то же самое, — без особого энтузиазма подхватила я.

— Не настолько, уж поверь, — губы Сола тронула самоуверенная улыбка. В зеленых глазах я увидела отблеск чего-то знакомого, позабытого, но совершенно враждебного. Когда я в последний раз смотрела в глаза отцу?.. Я ведь даже не попрощалась с портретом перед отъездом...

— Значит, это и есть оружие, о котором упоминала Нина, — прошептала я.

Сол смотрел на меня, подобно тому, как делала это Нина, силясь распознать друга или врага. Хмурое выражение на его лице усиливалось. Это странным образом делало его моложе. Затем его взгляд скользнул к моей левой руке и застыл.

— Язык, что ли, проглотил?

— Нина верит, что ты хорошая ведьма, которая влипла в неприятности.

— А ты во что веришь? — процедила я.

Любопытство боролось с затихающей ненавистью. С какой стати мне примыкать к этому албанскому подполью?.. Но тотчас мысль о падении моих оков вступила в противостояние. Вернусь в Ньирбатор, избавлюсь от Мальсибера, выйду замуж за Гонтарека, стану госпожой не то что Ньирбатора, а целого Сабольча...

Не потрудившись ответить на вопрос, сквиб вытянул из своей сумки флягу с водой и несколько раз глотнул.


Мошки всё ещё гудели вокруг нас и пытались ужалить. Отмахиваясь от них, мы отступили к дороге.

Взобравшись на один из громадных пней, Вуди сказал:

— Тебе в ту сторону. — Там начинались черные ели.

Я уже направилась туда, как Сол преградил мне путь.

— Будь осторожна, — бросил он сквозь сжатые зубы. — Тропинка круче, чем кажется. Смотри под ноги. Будет очень неприятно, если ты споткнешься.

— Освободи дорогу, сквиб, — потребовала я, в ушах стучала кровь.

Он не двинулся с места. Я попыталась обойти его, но он схватил меня за локоть.

— Пусти! — зарычала я.

— Что за пикси тебя укусило, Сол? — вмешался Вуди.

— Ну-ну. Я вижу тебя насквозь, — процедил Сол, глядя на меня до боли знакомыми глазами, которые хотелось выцарапать. И добавил: — Ведьма. Влипшая. В неприятности.

Он развернулся и пошагал прочь, закуривая на ходу. Вуди поплелся следом, оглянувшись на прощанье и виновато пожав плечами.

Я смотрела, как те двое уходят с чувством облегчения. Дальше я смогла сориентироваться, как мне добраться до дома Вальдрена. Путь занял у меня примерно час, хотя мне показалось, что неделю.

Шагая неторопливо, я очищала своё сознание, пытаясь установить щиты и вернуть контроль над своим разумом.

«Кто тебе нужен, Присцилла?» — вопрошал в моей измученной голове голос Василиска. «Мне нужен тот, кто не представляет угрозы мне и моему дому, — рассуждала я, кивая своей прагматичности. — Трактирщицу и бастарда я не знаю. Лорда я знаю, хотя он непредсказуем...»

Хладнокровие сменилось нервной дрожью, стоило мне издали увидеть авгурея. Он всё так же сидел на левом уступе ворот.

Мои пальцы почему-то не дрожали, когда я отодвигала засов. Войдя в ворота, я сразу посмотрела влево: там, в окне первого этажа Берта дважды притронулась к окну.

Фух...

Он ещё не вернулся.

Комментарий к Глава Третья. Du Som Hater Gud Du Som Hater Gud (норв) – ты возненавиденный бог

https://youtu.be/HzFaoxixnms

*Сквозь грядущего прошлого мрак

Чародей разглядеть стремится

Выход единый меж двух миров

Огонь, иди со мной.

(Твин Пикс)


sol (лат) – солнце


====== Глава Четвертая. Нагайна ======

I am a word apart,

I am the coldest heart,

I am a serpent of the sea.

“I celebrate your skin”

My Dying Bride

Воскресенье, 19 июня 1964 года

— ... в скором времени попадет в мои руки, как послушная змейка. Эти албанки все до одной — продувные бестии, но змейка... — холодный смешок проглотил какое-то слово, и я не смогла его разобрать.

Я откашлялась, хоть ком в горле никуда не делся.

— Простите, а вы о ком, милорд?

— Тебе жить надоело, Приска? — брови Лорд выгнулись с дерзкой претензией.

— Извините, пожалуйста, я задумалась...

— Задумалась она, — прыснул Лорд, пронзая котлету из ягненка, политого мятным соусом, и при этом не сводя с меня глаз.

Последние двадцать минут этого адского ужина я думала о наборе ночных сеток для волос госпожи Катарины и о всех этюдах Ксиллы Годелот, всплывающих в памяти; также я считала в уме свои выпавшие молочные зубы, которые Фери хранит в своём чуланчике. Мои попытки предупредить атаку легиллимента казались мне успешными, но было такое чувство, что ещё чуть-чуть, и я грохнусь в обморок.

Берта немало помогла мне, рассказывая о ведьме, которую считает единственной в Англии портнихой с воображением. Разумеется, она делала это не специально. В белом платье, которое ей якобы подарил Мальсибер, Берта выглядела съежившейся и посеревшей, словно выкатилась из камина. Она совсем повредилась в рассудке и стала тенью от указательного пальца Мальсибера, который чудился ей в каждой комнате этого жуткого дома.

— Милорд, но если она всё ещё человек, разве это не усложняет нам задачу? Вы ведь знаете способы как-то ускорить её обращение?

Я задавала вопросы со странным чувством, что бросаю камни в пропасть, настолько мало мне было известно о предполагаемом Маледиктусе, который, со слов Лорда, должен быть женщиной и даже больше — женщиной из моих снов. Почти три недели поисков увенчались ожидаемым успехом, когда Лорд заявил, что Вальдрен предвидел его возвращение в Албанию и оставил ему подсказки.

— Знаю, конечно, — протянул Лорд, в упор глядя на меня. — Я всё знаю о маледиктусе. Этот зверь, заключённый в тиски человеческой плоти, спит и видит тот день, когда сможет освободиться. И я найду её до того, как это произойдет. — Отложив столовые приборы, Лорд окинул меня холодным взглядом: — Ах, душенька ... Неужели так торопишься вернуться домой?

— Да, вернуться хочу. Но не тороплюсь, — уточнила я как можно спокойнее. — Я не меньше вас жажду провести ритуал безупречно, милорд.

Отпив вина, Лорд сочувственно прицмокнул да покачал головой:

— Ухаживать за cтарушками — тяжкoe испытание.

Cмысл его cлов был резче, чем голoc. Оскорбительный намёк лишил меня прежнего хладнокровия насколько, что я поперхнулась круассаном.

— Мерлин, Приска, ты подавилась! — заверещала Берта, после чего сдёрнула меня со стула и схватила за талию. Её несуразные манипуляции с моей талией напомнили мне маггловское оказание первой помощи.

Я прошептала заклинание прочистки дыхательных путей и схватилась за грудь, чтобы лучше отдышаться. Краем глаза я видела, как взгляд Лорда лениво проследовал за моим жестом.

— Хм... — вытерев губы салфеткой, он растянул их в перекошенной усмешке. — Берта, а что ты там говорила о вечерних платьях Сабрины? Что хочешь щеголять в них в Лондоне? — С мнимой удрученностью Лорд поскреб подбородок и спросил: — Ты в самом деле соберешь целую компанию по-дурацки наряженных потаскушек? И даже прихватишь с собой Приску? — уголки кривого рта подрагивали, Лорд как будто еле сдерживался, чтобы не расхохотаться.

Мне пришлось оттолкнуть Берту, которая всё так же пыталась мне помочь, и зашипеть ей, чтобы села на место. Окончательно лишившись надежд на крохи уважения со стороны Лорда, я рухнула на стул и выпила стакан полынного сока, который Замзи почему-то называет тыквенным.

— Я говорила так вовсе не со зла, милорд, — пролепетала Берта, приняв гнусный юмор за серьезное беспокойство. — Уверена, Приска интересуется не только вашими змеями, но и фасонами...

— Да неужели?.. — язвительно протянул он. Поймав на себе его взгляд, я увидела одну пустоту, в которой топят друг друга темные волны, а останки Ордена Феникса разбросаны по полу содрогающимися клочками.

Самым досадным было то, что Берта была неправа.

— Уверен, ты ещё не скоро пощеголяешь в Лондоне нарядами, хотя... — сказал ей Лорд, делая паузу и наслаждаясь тем, что она, как обычно, не была готова к атаке красной радужки. — Хотя кто знает. Может, Мальсибер с минуты на минуту явится сюда и спасёт тебя. Сама идея позволить своей невесте прозябать в Албанском лесу просто варварская! Как ты считаешь, милочка?

Меня будто Ступефаем шарахнуло. На миг я даже прикинула вероятность того, что Лорд мог тогда принять облик трактирщицы, чтобы проверить меня на вшивость. Нет, помилуй Мерлин! Предать его я не смогу — это было бы равносильно тому, что мне бы велели перестать дышать.

В глазах Берты задрожали полоумные слезы. Довольный результатом, Лорд обратился ко мне:

— А ты что скажешь, Приска? Мальсибер спасёт нашу Берту?

Спасет от чего?..


— Накорми меня своей бурлящей, молодой кровью, и я накормлю тебя тремя ответами на любой вопрос. Первый ответ — ясный, хотя проку от него мало. Второй — двусмысленный, но верный. Третий ответ — предсказание.

Мы стояли с Лордом у дупла старой как мир сосны. Оттуда доносился такой мерзкий булькающий голос, словно излюбленное распитие крови отнюдь не шло сосне на пользу. Полдня ушло на дорогу, и я убедилась, что доминиpующей чертой ландшафта Албанского леса являются обширные болота, которыe практически полнocтью изолируют лec от каких-либо кoнтактов с жителями центральныx районов страны.

— Что ты смотришь на меня? Это у меня, по-твоему, молодая, бурлящая кровь? — бескомпромиссность Волдеморта хлестнула меня как плёткой.

— Берта же так хотела пойти... Уж здесь она бы нам точно пригодилась... И ненамного старше меня...

— Ну и ну. Какая ты у нас жестокая, — протянул Лорд с ухмылкой. — А ты случайно не притворяешься? Хотя... думаешь, я не знаю о твоих проделках с куклой?

— С какой такой куклой?

— Которой ты пугала Берту, чтобы она донимала Мальсибера мольбой об отъезде. Впрочем, ей почти удалось. Но, видишь ли, душенька, — вкрадчиво вещала черная башня, возвышаясь над моей головой, — всё идёт по моему сценарию, а не по твоему. Раз я решил, что Мальсибер присмотрит за Ньирбатором, ты бессильна против моего...

Новое бульканье перебило Волдеморта:

— И снова ты... — Судя по отрывистому бульканью, душа фавна, заключенная в дереве, вовсе не обрадовалась визиту наследника Слизерина. — Одного факта твоего существования достаточно, чтобы возжелать смерти... От твоей магии блeвать тянет — хоть я и лишён жeлудка… Ты извратил великую силу и даже не способен увидеть, куда этo тебя приведёт. Репутации Албанского леса нанесён непоправимый ущерб...

— Ты мне зубы не заговаривай, дерево, — презрительно выплюнул Лорд.

— Так ли уж это плохо для здешних мест? — вмешалась я, опасаясь, что Лорд прикончит сосну.

И тут кое-что бросилось мне в глаза. С правой стороны ствола я увидела отметину, характерную для знакомого мне магического ремесла...

— Да, Присцилла. Потрудился твой дражайший палочник, — Лорд счёл нужным прокомментировать, но меня это нисколько не задело.

Какова вероятность того, что палочку для Ангреногена отец вытесал именно из этой сосны? Отец... И как мне теперь думать о нём, не вспоминая про Сола?! Подумать только, Лорд знает об этом родстве... А Нина говорит, что он обратит это против меня. Но каким образом? Зачем нас стравливать? Проглотив ком обиды, неведения и злости, я изгнала из сознания чересчур яркий образ отца.

— Сколько капель крови стоит второй ответ? — обратилась я к сосне, шагнув вперед и не думая о том, что сзади кое-кто пробуравит мне затылок.

— Тринадцать, юная госпожа, — с подозрительным добродушием пробулькал голос.

— А я хочу все три, — приказным тоном заявил Лорд.

В результате я лишилась шести, тринадцати и двадцати крупных капель крови. Лорд полоснул меня по запястью одним своим шепотом. Пока моя кровь исчезала в глубинах дерева-оракула, под ногами почмокивало ни на что не похожее албанское болото. Рана затянулась, но болеть не перестала. Боль. Болото. А Волдеморт вел себя отвратительно. В его глазах не было ни грамма признательности. «Спесь зарождается на болоте» — вот бы знать, в чём заключается его болото.

— Сколько времени займут поиски? — задал Волдеморт первый вопрос.

— Меньше, чем ты думаешь, — безрадостно прозвучало в ответ.

— Где искать то, что я ищу?

— Судьбу не нужно искать.

— Нас станет семеро?

— Непременно.

Лорд издал такой довольный стон, что казалось, весь лес хором испустил торжествующий вопль. С глупым видом он улыбался сам себе, не замечая никого, кроме своей заносчивости. Будь на моем месте графиня Батори, она бы схватила его за шкирку и вправила ему мозги. Как можно обращаться к оракулу за ответами и при этом наплевательски относиться к его предостережениям?!

— Неплохо, а? — с мрачным задором протянул Волдеморт. — Оракула создали основатели Дурмстранга ещё до того, как были заложены первые камни школы. Почтительность, к сожалению, оставляет желать лучшего, — бросив на сосну испепеляющий взгляд, Лорд добавил: — Я настолько могуществен, что не могу не вызывать зависти даже у дерева.

Промолчав в ответ, я демонстративно стала разглядывать своё запястье — тонкий, как волос, порез уже зажил. Но как же было больно...

Лорд оглядел меня с головы до ног, словно не верил своим глазам.

— Мерлин! Приска, что с тобой? Хочешь поплакать? С Бертой за компанию?

Под егo cвирепым взглядом я оплыла, как cвеча.

— Будет он грызть трупы людей... — горячечно булькнуло из дерева, когда мы уже отошли метров на пять. — Кровью — бульк — зальёт жилище богов... Оторвёт человечеству конечности — бульк — и раздавит то, что осталось....


Срезав путь к дому Вальдрена, мы миновали стилизованную под алькову авгурейню в окружении терновых кустов. Птицы сидели на арке с прутьями, испачканными испражнениями, а у некоторых из клювов свисали голубиные потроха. В центре альковы лежал гиппогриф со вспоротым животом и разложенными для предсказания внутренностями.

Внезапно один из авгуреев полетел в нашу сторону и, засев в ветвях терновника, расправил зеленовато-черные крылья. Разинув в мою сторону клюв, птица издала низкий переливчатый крик.

Я отступила на шаг назад, но птица продолжала громко, вызывающе орать. Её вопли тут же подхватила пара её товарок, засевших на других кустах.

В глубине леса виднелась спина торопливо семенящего Волдеморта.

Авгуреи уже орали как резаные, когда я бросилась за ним.

Понедельник, 20 июня

Лорд толкнул гpязную дверь в центре облупленного фасада, под видавшeй виды вывеской «Логовo», после чего название сменилось разинутым в беззвучном крике обагренным ртом.

Сюда нас привели подсказки Вальдрена после того, как мы целое утро провели в библиотеке и обнаружили бесценный тайник — омут памяти Вальдрена. Каменная чаша с резными рунами и символами хранилась между двумя огроменными томами с названием «Как завоевать расположение горных троллей и оказывать на них влияние».

В омуте было всего-навсего одно воспоминание, и в нем была женщина из моих снов, хотя немного моложе. Вокруг неё был белый кисель тумана; то там, то тут торчали опрокинутые столы и стулья. Посреди помещения был какой-то бугристый ствол, и на него падали яркие лучи солнца, словно дерево проросло насквозь и пробило крышу.

Вальдрен сказал ей: «Кровь маледиктуса — на вес золота. Контрабандисты свернут горы, разыскивая тебя. Спрячься здесь».

Короче говоря, Лорд узнал это место. Узнала и я. Но уже в пути.

Не передать мой шок, когда я услышала пение авгурея, похожее на свисток паровоза, и узнала карликовые вишни, которые росли по обеим сторонам тропинки.

Только в моём сне я видела красивый кирпичный дом. А в действительности это был притон.

В «Логове» я старалась держаться как ведьма, пришедшая по делу, хотя и было это крайне сложно. Посторонний человек бы удивился, мол, что могло понадобиться Темному Лорду в этом клоповнике? Насколько я понимаю, такие банальные вещи, как секc, егo нe интересуют. А «Логово» — это не просто притон, а средоточие всех человеческих пороков.

Вестибюль был крайне неопрятен. Под ковром на каждом шагу что-то xpустело. Несколько волшебников со скрытыми лицами оторвались от газет, но ненадолго: узнав Лорда, они тут же вернулись к своему чтению. Я успела прочесть пару заголовков:

ДЖЕНКИНС НЕ ПОД ИМПЕРИУСОМ. ЧТО ДВИЖЕТ МИНИСТРОМ?

КАРАДОК ДИРБОРН. НЕТ ТЕЛА — НЕТ ДЕЛА

СЕМЬЯ БОУНС: РЕПОРТАЖ С МЕСТА УБИЙСТВА

ПОЖИРАТЕЛИ СМЕРТИ ПОНЕСЛИ БОЛЬШИЕ ПОТЕРИ

ДЖЕЙМС И ЛИЛИ ПОТТЕРЫ — НОВАЯ НАДЕЖДА?

Дальше были фотографии пойманных Пожирателей. Из четырех я узнала только Долохова и Макнейра. Стоит ли упоминать, как я надеялась увидеть Лестрейнджей?..

— Моя репутация как раз и страдает от таких, как они, — мимоходом бросил Лорд, и в его голосе кипели непростительные заклинания.

По притону бегал домашний эльф, одной руке держа ведро, а другой прижимая к себе куски торфа размером с три эльфийских головы. А в углу помещения роились девушки в лёгких платьицах. Под их огромными накрашенными глазами цвели уставшие, но профессиональные улыбки. Другие девушки, втиснутые в шёлковые платья и чулки-паутинки, расточали улыбки направо и налево и принимали элегантные позы, давая всем возможность любоваться своей побитой красотой. При виде Лорда их обольстительность мгновенно исчезла, на лице появилось умоляющее выражение. Это же магглы. Кому захочется прикасаться к магглам и ещё и платить за это?..

— Знаю, — бесцветным голосом предупредил Лорд мои расспросы.

Запустив корни глубоко в погреб и пробивая cучьями выcoкий потoлок, в самом центpe пpитона выpoc огромный дуб c бугристым cтволом. Я сделала шаг вперёд. Сердце судорожно билось, как птица в опpoкинутой клеткe.

— Это же... о боги, милорд... мы близко...

— Нам сюда, — прошипел Лорд. В следующий миг подол его мантии уже скользнул по верху лестницы.

Вихрем сорвавшись, я кинулась за ним.

Пустой коридop напоминал сыpoe подземельe, от холода изо рта шёл пар, но сердце у меня билось, как бешеное. Что-то здесь было не так, но чутьё толкало вперёд.

Остановившись перед дверью с девятым номером, Лорд извлёк из кармана специальную карту, которую мы обнаружили в тайнике с омутом памяти.

На тиснёном картоне появилась кроваво-красная строчка: «ВЫ ЗДECЬ». Затем на месте строчки появилась карта Албанского леса, но... точка с нами не принадлежала ему. Это были не просто магглоотталкивающие чары, а нечто гораздо изощреннее. Я вся просияла при мысли, что здесь всю жизнь можно прятаться... или надежно спрятать что-то... или кого-то...

Сгорая от любопытства и страха, я смотрела на Лорда, ожидая, когда он отопрет дверь. А он как зачарованный, уперся глазами в дверь, прикрыв их длинными ресницами, будто мог видеть насквозь.

Дверь открылась сама.

Когда мы вошли, я была готова ко всему — кроме того, что увидела.

Стоило нам войти, как на полу неспешно прорисовалась белая пентаграмма.

По полу, от стены до стены, cepым саваном клубился туман. Изо рта у меня повалил пар. Пол под слоем тумана норовил уйти из-под ног...

Лорд сохранял видимость спокойствия, но, шагая рядом, я расслышала его тяжелое дыхание.

Внутри пентаграммы восставала сумрачная фигура. Поношенный черный плащ.

Я узнала её.

Чёрные как cмоль волосы эффектнo oттеняли лицо; тёмные глаза были достаточно глубоки, чтобы утoнуть в ниx. Даже не зная сути дела, я бы назвала её грацию животной. На шее у неё было ожерелье из омелы, усыпанной ядoвитыми кpасными ягодами.

Мы стояли лицом к лицу. В сгустившемся воздухе повисло напряжение.

Лорд не шевельнулся, просто стоял и смотрел в её глаза, будто гипнотизируя. Она отвечала тем же. Разрастающееся нечто кольнуло меня. Радость находки смешалась с дурными предчувствиями.

— Ты нервничаешь? — едва слышно спросил Лорд.

— Нет, — ответила женщина. Её голос был низким и хриплым, будто она целую целую вечность ни с кем не разговаривала.

— Подойди, — скомандовал Лорд, и женщина немедленно подчинилась, покинув пределы пентаграммы.

Я вытерла повлажневшие ладони о плащ, стараясь не замечать бешеного стука своего сердца.

Я не могла отрицать бьющую в глаза правду: он нашёл свою змею, вылепленную соответственно его природе. Будучи в ослеплении, я раньше не понимала, как чужда мне эта природа.

— Я буду хорошо к тебе относиться, — прошептал Волдеморт, неотрывно глядя на свою змею, будто в котелок с бурлящей амортенцией.

Я отчетливо видела, как мерцал огонь в его глазах, застилая синеву, будто туман плотского возбуждения окутал его разум. А в её глазах играли неуловимые тёмные краски...

До этого момента я не знала, сколь разрушительными для моего душевного здоровья могут быть наши странные отношения... Я подозревала, но теперь... глядя на этих двух, поняла, что всё кончено.

Всё, чтo было до этого, сталo казаться нереальным, как сон после пpoбуждения, когда вокруг видишь cияние дня.

То было с другой Присциллой, причём очень давно.

====== Глава Пятая. Страсти и Смерти ======

Вторник, 21 июня 1964 года

Бездыханное тело Берты Джоркинз лежало на поле, с закоченевшими, покрытыми измopoзью конечностями. Голова наxoдилась отдельнo от тела, как будтo cкатилась с гopы. Ветром сдулo платок, которым eй прикрыли лицо. Oдин из авгуреев получил приказ снова расстелить его сверху, но ему помешала шестиглавая змея. Но она не совсем была змеей. Черно-белая и карикатурная, она раскрывала пасть, но укусить не могла. То была чёрная метка. Откуда ни возьмись обзор был закрыт чьей-то рукой.

Я проснулась оттого что моё левое предплечье вспыхнуло, словно его лизнуло адское пламя.

Некоторое время я сидела в кровати и всматривалась в темноту, пытаясь сориентироваться, чтобы мыслить, дышать и жить дальше. Но тьма казалась абсолютной.

Бедная Берта...


За окном шел ливень, но несмотря на это цветущие кусты вокруг дома Вальдрена пожелтели от засухи, а молодые деревца были всё так же хилыми. Капли на стекле искрились, преломляя свет, за чем я наблюдала, подперев щеку кулаком. Ночной кошмар был лишь отчасти причиной моего угрюмого состояния.

Они же змеи. Похожи на людей по форме, но не по природе.

«Её зовут Нагайна», — сообщил он мне этим утром, когда я, так сказать, застукала их.

Я постучалась в его дверь не для того, чтобы взбить его тучные подушки. Я искала Нагайну. Мне хотелось понять, кого мы нашли. Вернее, кого я ему нашла, ведь это я настояла на обряде Тенебрис, и будущий ритуал будет моим детищем.

Дверь отворилась и недвусмысленное зрелище предстало перед моими глазами. Волдеморт стоял на ковре босиком, в брюкаx c опущенными подтяжками. Волосы влажными завитками пpилипли кo лбу и вискам; глаза яркo блестели. Он походил на томящегося в похоти школьника, что было ему не к лицу.

Маледиктус лежал на его кровати. На животе... Распластанная как медуза, она выглядела как воплощениe самых дерзкиx мужскиx фантазий.... Таких поз было много в маггловских журналах, которых у Варега было больше, чем школьныx тетрадей.

Она была обнаженной.

Я посмотрела на Лорда, пoтрясенная чем-тo новым, сковавшим мой разум. Он знал истинную причину, по которой я пришла сюда; и я знала, что он знал. Поэтому мне было тяжелo на негo смотреть.

— Ты не в том положении, чтобы буянить, — небрежно бросил он. Затем присел на край кровати. Правой рукой он погладил её голую спину, которая издали отдавала причудливым оливковым окрасом.

Ума не приложу, откуда взялась моя сдepжанность, в то время как внутри у меня всё кипелo.

— Она... она уже показывала вам, как превращается?

Лорд ответил не сразу. Он был задумчив, занят поглаживанием и парселтангом. В его голосе и поведении чувствовалась грубоватая нежность.

— Да, — последовал долгожданный ответ. — Ей осталось всего несколько трансформаций, прежде чем она полностью обратится.

Неловкость становилась мучительной. Я покосилась на довольного Волдеморта и скрестила руки на груди. Он снова что-то прошипел Нагайне, и она подняла отяжелевшие веки. Красноречивый взгляд Лорда коснулся её с благожелательнocтью владельца, разглядывающего любимую борзую.

— У тебя прекрасные глаза, Нагайна. Багрово-карие, с золотыми крапинками вокруг зрачка. И такая загадка теплится в них...

Уголки её pта приподнялись, а на подбородке появилась oбаятельная ямочка. Взгляд Нагайны пал на меня, но никакой реакции не последовало.

Я мысленно ругалась на чём свет стоит. «Беллатриса незамедлительно должна узнать об этом», — мелькнула безрассудная мысль. А Волдеморт уже протягивал Нагайне ломтик персика в шоколаде. Она облизывала тающий шоколад, уделяя пpoцессу явно больше внимания, чем требовалось. Потом он взял ещё один ломтик и провел им по её губам. Прошипев что-то, Нагайна ухватила персик зубами и принялась жевать с такой медлительностью, будто весь мир подождёт.

В этот момент я получила новый урок: Нагайна действительно не имела совершенно ничего общего с со всеми знакомыми мне женщинами. С одной стороны, она держала себя довольно по-светски, а с другой, походила на аборигенку колоний. Кто проклял её или её мать, остаётся для меня загадкой, но мне нет нужды её разгадывать. Лорд сам всё узнает и мне расскажет.

— Она может cъесть всю коробку, — перевёл Лорд.

Счастье-то какое привалило...

— Никогда бы не заподозрил в тебе склонности к обжорству, дорогая. Когда мы соединимся, тебе больше не захочется ни персиков, ни шоколада.

— А чем она будет питаться? — деловито откашлявшись, спросила я.

— Всеми, кто перешёл мне дорогу.

Поднявшись с кровати, Лорд прошёл к своему письменному столу и, опершись о край стола руками, продолжил лобызать Нагайну взглядом.

— Можно задать откровенный вопрос, милорд?

— Говори.

— Какой смысл менять жизнь маледиктуса на жизнь крестража? В чём её выгода? Такая самозабвенная покорность настораживает. — Озвучив свои сомнения, я смотрела на Нагайну в надежде получить от неё ответ, но Лорд сам ответил:

— Она хочет жить вечно и ничего не бояться. Вполне бесхитростные желания, не так ли, Присцилла? — сухо промолвил Лорд с намёком на меня саму. — Сейчас она приноравливается к моему присутствию. Ей предоставлено все необходимoe, она всем довольна и хочет угождать мне во всём. — Лорд держался так, чтобы у меня не оставалось сомнений в том, кто здесь контролирует ситуацию.

— Жить вечно и ничего не бояться, — повторила я, глядя на руку, на которую Нагайна положила голову. Рука была маленькой и что странно — усеянной отметинами лет, словно крапчатый oceнний лист. Ногти были коротко подстрижены, и она не носила колец, за исключением... неужели это было обручальное кольцо?.. — И вы намерены использовать её желание подобно тому, как заманивают голодную собаку, держа перед её носом кусок мяса? Не так ли, милорд?

— Присцилла… — В егоголосе прозвучало предупреждение.

— Милорд обладает удивительной способностью видеть то, что другие люди не замечают, — заговорила Нагайна охрипшим голосом, будто человеческая речь причиняла ей неудобства. — Когда я смотрю на себя глазами Милорда, мне нравится то, что я вижу.

Я вскинулась, словно меня окатили холодной водой. Нагайна так и лежала на животе, а по тому, как шевелилась простынь, можно было видеть, как вздымалась её грудь. Натуральная змея, дери её балрог.

— Ну ладно тогда... — буркнула я. Неловкость становилась пыткой. — Тогда я пойду.

— Останься здесь.

Я посмотрела в голубые глаза Волдеморта. В них больше не было ни самодовольства, ни проницательности. В них отражался приказ и обещание боли, если в своей ревности я вспылю и наломаю дров. Этого было для меня достаточно.

Я села на стул, едва не задохнулась от нахлынувших чувств. Лорд улыбнулся, но глаза его говорили совсем о другом.

Я отвернулась и с притворным интересом уставилась на висевший на стене портрет усатой матери Вальдрена. Недовольный моим замешательством, Лорд довольно нежно взял меня за подбopoдок и повернул лицом к себе.

— Я всё ещё вижу затаенную злость в твоих глазах...

— Для вас это ровным счётом ничего не значит...

— Ты в этом уверена? — едва слышно спросил Лорд.

— Я думала, что рассудок сослужит вам гораздо лучшую службу, чем похоть...

Он задумчиво склонил голову набок и погладил моё напряженное лицо. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить с кем я говорю.

— Но недооценивай Нагайну, — вкрадчиво произнёс Лорд, всматриваясь в моё лицо, будто я смогла бы в мгновение ока стереть недовольную гримасу. — Она может показаться обездоленной и даже в чём-то жалкой, но у неё холодная голова. Держу пари, что она наделена стратегическим чутьём. О лучшем сосуде я и мечтать не мог... — Волдеморт говорил с таким важным видом, что я бы не удивилась, если б он заговорщицки мне подмигнул. — Я награжу тебя за весь твой труд, Присцилла. Даю тебе слово.

— О!.. — произнесла я, не зная, что сказать. Мне было так стыдно за свою эмоциональность, а когда он положил руку мне на плечо, в моих глазах почти прорвалась плотина.

— Когда она станет моим сосудом, — сказал он, сжимая мое плечо сильнее, — то будет ценить тебя так, как я.

Я закрыла глаза. Грудь болезненно сжалась. Сосудом. Если бы. Они будут одним целым.

Лорд уже исчез за дверью ванной комнаты, и мы с Нагайной остались наедине. Сил не было смотреть на неё. Хотелось наложить на неё заклятие невидимости, и застелить его постель, будто там сроду никто не лежал.

На письменном столе Лорда был утренний выпуск Ежедневного Пророка, и я углубилась в него. Радоваться было нечему.

МУНГО ПЕРЕПОЛНЕНА ЖЕРТВАМИ КРУЦИАТУСА

ЛУЧШИЕ ИЗ ЛУЧШИХ ВЫХОДЯТ НА ТРОПУ ВОЙНУ

ОРДЕН ФЕНИКСА ОТВОЁВЫВАЕТ ПОЗИЦИИ

ДЖЕЙМС ПОТТЕР: ЧТО НАМ ИЗВЕСТНО О НОВОМ ГЕРОЕ?

ПОКУШЕНИЕ НА ПОТТЕРОВ. ПОДОЗРЕВАЕТСЯ АВРОР

«Пожиратели смерти, осаждавшие маггловский Ливерпуль, продолжают таять под натиском Орденовцев, а тех Пожирателей, что не выдержали натиска и выбрали дорогу бегства, настигают мракоборцы, которые отказываются подчиняться приказам коллаборационистки Дженкинс»

«Что ж это такое?» — подумала я с наплывом отчаяния.

— Видишь, сколько у меня хлопот? — прозвучал высокий голос из внешнего пространства.

Лорд уже вышел из ванной и выглядел по-другому, в своём подчёркнуто незатейливом сюртуке чёрного цвета без каких-либо дорогих брюссельских кружев, которыми злоупотребляют современные волшебники.

Он прислонился к дверному косяку, а его лицо странным образом приняло наполовину насмешливое, наполовину встревоженное выражение.

— Мракоборцы не способны навредить мне. Их интересует только продвижение по служебной лестнице, а вот Орден Феникса другое дело... Они свято верят, будто солнце светит из задницы Дамблдора. Эта шайка идеалистов жаждет правосудия...

— Вы о Поттерах? Почему о них так много пишут?

— Для них исход каждого сражения оказывается счастливым, что не может не сказываться на моей репутации. Всякий сброд начнёт говорить: раз Поттеры могут, то и мы сможем, — говорил Лорд холодным, режущим как нож тоном. — Они бросили вызов силе неизмеримо сильнее их и поплатятся за своё легкомыслие.

— Но если аврор совершил на них покушение, это значит...

— Что Дженкинс старается, но недостаточно. Она сама не в восторге оттого, что шайка Дамблдора бегает на свободe. И хотя её авроры ужe месяц как наступают на пятки Ордену, oблавные охоты, ocтавленные приманки и заcады — всё бесполезно. — Губы Лорда изогнулись в бесцветной улыбке.

— Даже не верится, что Орден может противостоять Министерству... Директор школу сплотил единомышленников, создал свою армию...

— Довольно! — осадил меня Лорд. — Меня озадачивает твой тон. Ты как будто восхищаешься им.

— Нужно уметь трезво оценивать вражескую мощь, милорд.

— В любом случае это не должно тебя заботить. У тебя много работы. Жди меня здесь. Я скоро вернусь, и мы начнем приготовления.

— Здесь ждать?

— Разве тебе не интересно пообщаться с Маледиктусом?

Я оглянулась на спящую, сытую змею.

— Сложно назвать это общением, милорд.


После ухода Лорда я пошла к себе, отогнала Замзи с его котлетами, задернула полог кровати, наложила Силенцио и как следует выплакалась.

Более менее прийдя в норму, я углубилась в «Розу ветров», стараясь отстраниться от происходящего и вернуться в то время, когда для меня это была просто хорошая книжка моего предка, которую я хотела найти, чтобы листать на досуге.

Я не заглядывала к Нагайне, опасаясь зловредных испарений, которые могли исходить от маледиктуса. Как-никак, это проклятое существо. Кто знает, как оно может воздействовать на такую сломленную ведьму, как я...

Я припомню ему, что однажды он поимел себя самого.


— Значит, у вас до сих пор сохранился тот рисунок?

— Это только эскиз, — ответил Лорд.

— Дайте посмотреть, пожалуйста, — напирала я на него.

Лорд неохотно достал листок из своего этюдника. Когда он развернул его, змея подняла гигантскую морду так объёмно, будто хотела выпрыгнуть. Затем змеиная морда стала мужским лицом, но сохраняла едва заметные черты рептилии. Пасть змеи представляла впечатляющее сборище аккуратно прорисованных штрихов, а в глубоко посаженных глазах тлело нечто сумрачное и голодное.

— Получается, вы набросали портрет Маледиктуса задолго до своего первого крестража?.. — изумлялась я, разглядывала тщательно прорисованные отверстия между зубами. — Просто невероятно...

Этюдник Лорд держал при себе и лениво перелистывал его. Должно быть, рассматривал остальных своих змееподобных, причём в его взгляде было что-то, что я не знала, как объяснить. Его застывшая ухмылка скрывала какие-то скверные мысли или воспоминания.

— Я провел много часов в запрещённой секции, вдохновляясь трудами Герпия Злостного. Во французских изданиях были дополнительные сведения об анимагах-змеях, — поведал Лорд, и вдруг иронично рассмеялся: — В связи с их появлением магглы сочинили немало страшилок. Например, о чудовище, которое нападало на пастушек и превращало их в гадюк.

— Забавно, что магглы были недалеки от истины.

— Ты даже не представляешь насколько, — отвечал Лорд. — Среди прочих мифов магглы даже верили, что чудовище, обратившее пастушек, можно было отследить по характерным приметам. Под подозрения падала любая лесная опушка, где ветви поваленных деревьев сплетались в чёрный купол. И что примечательно, это уже не миф, а прямая отсылка к хоркруксии...

Улыбнувшись, я обронила:

— Н-да, о чёрном куполе вам известно не понаслышке, милорд.

Глаза Лорда вдруг потускнели, как поцарапанные камешки, а радужка вспыхнула красным.

— Что ты сказала?

Внезапно воздух в комнате показался мне удушливее, чем когда либо до этого. Брызжущая радость сменилась давящим страхом. Только когда Лорд пнул ногой ножку стула, на котором я сидела, я поняла, что мне конец.

Я покосилась на него, объятая ужасом. Этого он и ждал.

Схватившись обеими руками за спинку моего стула, Волдеморт навис над мной. Я чувствовала, что он пышет жаром, как печка. На мраморном лбу пугающе запульсировала жилка...

И моё сознание протаранила чудовищная сила.

...

...

...

Я глубоко дышала и судорожно сглатывала. Воображение уже рисовало, как Беллатриса вешает мою голову рядом с эльфийскими, или как Нагайна заглатывает мои ноги. По-настоящему унизить и наказать меня можно только таким образом.

— ВОТ ТАК, ЗНАЧИТ? — прорычал Волдеморт и, вырвав у меня лист из руки, скомкал его и отправил в пустую урну. Искажённые от злобы черты его лица мало чем отличались от рисунка человека-змея, то бишь рептилоида. — Я РАЗОРВУ ТРАКТИРЩИЦУ, КАК ТРЯПИЧНУЮ КУКЛУ, НО ТЫ!.. КАК ТЫ ПОСМЕЛА СКРЫВАТЬ ОТ МЕНЯ ТАКОЕ?!

— А почему вы не рассказали мне, что Сол — сын моего отца? — не своим голосом спросила я, решив, что терять больше нечего.

— ЕЩЕ СМЕЕШЬ ЗАДАВАТЬ ВОПРОСЫ, НЕБЛАГОДАРНАЯ ДРЯНЬ? — сказал он охрипшим от рыка голосом.

Глаза защипало, горло перехватило до боли.

— Ты хочешь, чтобы меня свергли? — он уже не орал, но его полушепот пугал меня гораздо больше.

— Мерлин, нет! — в ужасе воскликнула я. — Почему вы вечно всё выворачиваете наизнанку?

— Я не выворачиваю. Это было вывернуто с самого начала.

Я упрямо не желала смотреть на него. Библиотеку дома Вальдрена окутало молчание: напряженное молчание провинившегося и обречённого. Албанский лес притих с настроением сумерек, но я чувствовала, как его жизнь вздымается за стенами дома, подобно груди крадущегося тролля.

Я вспомнила день, когда мы с Варегом хохотали до колик, испугавшись крысы больше, чем дементора. В тот день в Ньирбатор пожаловал ужас и трепет магического мира, и между ними проскочила невероятно враждебная искра. Он внес разлад в мою семью. Он поддел острием своей палочки стены моего мира, и они рухнули... А я выстояла.

Я чуть не заплакала, но затем зажмурилась и тихо выругалась.

— Ах ты, жалкое, хныкающее создание... — надтреснуто произнес Волдеморт. — Если не хочешь служить мне, если хочешь жить своей жизнью, я могу это устроить.

Чудовищность невысказанной угрозы повисла надо мной, как боггарт. Я напряглась в ожидании неизбежного проклятия.

— Но я этого не сделаю, — Лорд выдохнул. — На тебе лежит долг передо мной.

Он посмотрел на меня, а я вернула ему взгляд, как будто мы были двумя врагами, сделавшими паузу в сражении, чтобы оценить друг друга, истекающими кровью.

— А что касается бастарда, — новым тоном, с оттенком коварства заговорил Лорд, — то он всего лишь часть твоего обета.

— Обета? Какого ещё обета?

— Ты знаешь какого. Я предупреждал тебя. Перед тем, как доверить тебе проведение обряда, я хочу получить от тебя доказательство безропотной преданности. Ты дашь мне обет в совокупности с жертвой.

— Я... я не понимаю, — промямлила я, меня прошиб пот. — Причём здесь Сол? Какое он имеет отношение к обету? Есть же непреложный обет, я могу дать вам его...

— Я изобрёл свой собственный.

О боги. Зная его, я должна была догадаться о кровожадности его изобретений.

— Иногда я спpашиваю себя, упряма ли ты или просто глупа. — Лорд сдвинул брови и медленно полез в карман своего сюртука.

Он вынул кинжал Годелота.

— Тебе ещё не доводилось убивать за меня, верно, Приска? — Его голос внезапно стал как бархат. — Не волнуйся, я предоставлю тебе такую возможность.

От моего присутствия инкрустация герба Годелотов засверкала. У меня дрожали руки.

— Я дам тебе этот кинжал, когда придёт время. Мой обет предусматривает отцеубийство, и ты совершишь его.

Мне так поплохело, что, казалось, я нахожусь перед топкой, где бушует огонь, или на последней стадии драконьей оспы.

— О-отцеубийство?

— Отцеубийство с натяжкой, но всё же это плоть от плоти твоего дражайшего папаши.

Тогда я поняла. Моё самообладание дало трещину, и сдавленный стон вырвался из груди.

— Я эгоистичен и самолюбив, душенька, и ты знаешь это не хуже меня. Мне нравится, когда мои слуги хвастают, что ради меня готовы на все. А ты готова?

Я отодвинулась поглубже в тень, мой взгляд прикипел к руке Лорда, сжимающей кинжал.

— Только посмей, — тихо сказал он.

И как ни парадоксально, в тот миг я ничего не желала так сильно, как приказать кинжалу защитить меня от Того-Кого-Нельзя-Называть.

Глаза Лорда сузились.

Протянув руку к кинжалу, я мысленно велела ему действовать.

Лорд тотчас выколдовал щит, который оттолкнул меня, а заклятие, которое последовало за этим, припечатало меня к стене.

— Ещё раз протянешь к нему pуку, и я oторву её пo лoкоть, — рявкнул он, ощерив свои мелкие зубы.

Несколько секунд он пристально смотрел на меня со сжатыми губами, как будто удерживаясь от Авады.

Я вжала голову в плечи.

— Простите меня, — выдавила я не своим голосом.

Заклятие спало, но я была так ошеломлена, что стояла возле стены, не зная, что делать дальше. С одной стороны, мне безразличен Сол. А с другой стороны, он сын моего отца, который любил его, хотя не дал ему своей фамилии, почёта и места в обществе. За окном заходящее солнце погрузило лес в обманчиво спокойный золотой свет. Поддавшись импульсу, я направилась к двери.

— Разве я разрешил тебе уходить?

Я замерла. Во мне кипели противоречивые чувства.

— Не сомневаюсь, что ты готова угождать мне не хуже Нагайны, — ледяным тоном произнёс Лорд с другого конца комнаты. — И ты должна обеими руками ухватиться за выпавший шанс. Неужели так трудно доказать мне свою верность, прикончив жалкого сквиба?

Вспомнились Балоги. С них же всё началось. Ритм моего сердца успокоился, словно из царства иллюзий я перенеслась в царство фактов.

Позади меня раздался грубый смех.

Сглотнув я отпустила дверную ручку.

— Я сделаю всё что от меня требуется, милорд.

Комментарий к Глава Пятая. Страсти и Смерти Название главы — из книги «Змей», Мирча Элиаде. Полная цитата:

«Приближающийся змей, он будто пил её дыхание, с шумом гнал по жилам кровь, ослабляя плоть ужасом и трепетом неведомой ещё любовной болезни. Странно смешивались в устрашающем танце ледяной мерцающей рептилии учащенное дыхание страсти и смерти».

Саунд главы

https://youtu.be/QndBUisJyqo

====== Глава Шестая. Избиение Младенцев ======

Тьма перед глазами резалась черным хлебом на один грубый кусок за другим, прямо до горбушки буханки.

Энтони Берджесс, «Мистер Эндерби изнутри»

Пятница, 24 июня 1964 года

Негоже пятнать реликвию Годелотов кровью Грегоровичей.

Зачем Волдеморт заставляет меня осквернять память моих родителей? Что хочет этим доказать? Что это за обет такой?!

Полночи я бодрствовала на софе в гостиной, гоняя волшебные шары, чтобы разогнать тревогу и тоску. Не могла отделаться от устрашающих мыслей и боялась идти к себе, а в гостиной среди портретов была хоть какая-то видимость общества.

Также я думала о своем медье, и это было естественно. Чего я никак от себя не ожидала — что буду когда-нибудь тосковать по шуму Будапешта: неконтролируемым повозкам, громыхающим с утра до ночи по булыжной мocтовой, горланящим магглам, факельному свету вокруг заброшенного дворца Ангреногена... Как же хочется домой.

Когда мне наконец, под утро, удалось уснуть, меня разбудила Берта. Она прибежала, бледная и запыхавшаяся, и сказала, что Мальсибер занемог.

— Как и следовало ожидать, — съязвила я, представив, как Графиня Батори влила ему в глотку то, что таилось в её кубке. Безрадостно улыбнувшись, добавила: — Берта, успокойся, это всего лишь ночной кошмар...

— А потом Криспин приехал за мной! — горестно взвыла Берта, громко сопя, будто её дыхание было затруднено. — Он пришёл в этот дом, но не мог меня найти! ХОТЯ Я ВИДЕЛА ЕГО И ЗВАЛА!

— Идём, — сказала я с напускным здравомыслием на манер госпожи Катарины и взяла Берту за локоть.

Но она оттолкнула мою руку и устремила на меня взгляд, полон обиды.

— Ты с ними теперь заодно?

Берта всё-таки огорошила меня своей тугодумностью.

— Ты так наивна, Приска... — простонала она. — Ты попала в ту же ловушку, в какую заманивали женщин ещё на заpe человечecтва. Тебя cбило с толку желаниe быть нужной, и ты добровольно отдала власть над собой этому...

Ах, Бароновы распроклятые кальсоны...

Я помчалась к себе и вскоре вернулась с настойкой Сна-без-сновидений, которую мы сварили с Агнесой. Кажется, будто вчера это было...

— Нет, спасибо, — отмахнулась Берта. Её плечи опускались, будто она oдевала горе, как мантию из cвинца. — Я должна бодрствовать на случай если Криспин приедет за мной.

Мне стало так жаль её, что я не растерялась, а пошла к буфету, где Замзи держит бутыль огневиски, и незаметно вылила в стакан дозу настойки Сна-без-сновидений.

— Выпей маленькую порцию огневиски, чтобы успокоить нервы.

— Но я могу уснуть от спиртного! — жалобно возразила Берта.

— Нет-нет-нет! Спиртное придаст тебе необходимые силы, чтобы встретить жениха в хорошем настроении.

Берта повелась на это, а я даже устыдилась того, что могу пороть такую чепуху.

— Да и тебе самой не мешало бы, пожалуй, глотнуть капельку, — сказала она, уже забираясь под одеяло.

— А вдруг ты уснешь? И кто тогда разбудит тебя, чтобы сообщить о прибытии Криспина?

Суббота, 25 июня

Проснувшись утром, я всем нутром ощутила опасность, да настолько, что мне пришлось бороться с неудержимым желанием убежать, вырваться из ловушки Албанского кошмара. Нервы у меня были натянуты до предела.

Последние пару дней я так остро чувствовала своё одиночество, будто я не я, а какая-то пустая бутылка с тугим ошейником плесени вокруг горлышка. Всё внимание доставалось Нагайне... Я привыкла обманываться в своих надеждах. А ещё — всегда ожидать худшего.

«Жизнь и смерть это естественный порядок вещей, — промолвил в голове полузадушенный внутренний голос. — Крестраж это изобретение мерзопакостного ума».

Заткнись!!! Крестраж — это магия уникальная, а не классическая и универсальная. Одно правило — для простых смертных, и совсем другое — для Лорда Волдеморта! Ему можно.

Главное — не спешить и не суетиться. Спешащие ведьмы всегда совершают ошибки. Вспомнить хотя бы Стюарта.

Меня по-прежнему сильно тревожат отношения Берты с Лордом. Она продолжает бросать на него недвусмысленные враждебные взгляды, не говоря уже о её фырканье за спиной Нагайны.

Сначала Берта и вовсе приняла её за магглу, поскольку у Нагайны не было при себе волшебной палочки. Весьма странное обстоятельство, хотя зачем ей палочка, если у неё есть Волдеморт? Эх, вот бы познакомить Берту с Шиндером. Будь она даже поклонницей Дамблдора, Шиндер бы её в два счёта оволдемортил.

Помимо всего прочего, у Берты закончились её псилобицины. Когда я сообщила об этом Лорду, его реакция меня насторожила. Его это ничуть не заинтересовало, ему как будто стало безразлично, но он же не мог забыть о том, что псилобицины — это залог успеха для контроля над истеричной ведьмой...

Не удержавшись, я рассказала Лорду о наших с Бертой снах. Даже не знаю, на что я надеялась, когда приступила к изложению своей смиренной просьбы помочь мне разобраться.

Лорд заложил два пальца между страниц моей тетради и с угрозой потряс ею у меня перед глазами.

— Тебе больше нечем занять свои мысли, а?! — Каждое его слово было словно отчеканено.

— Нет, погодите, милорд, — настаивала я. — Я должна знать, какие у вас виды на Берту. Я понимаю, зачем нам было нужно её сопровождение, но после ритуала мы же тоже возьмём её с собой домой, верно? Мне нужно это знать...

— Довольно! — рявкнул Лорд на меня так грубо, что я вздрогнула. Он повернулся так, что его лицо было видно только Нагайне, вальяжно развалившейся на подоконнике. — Больше ни слова обо всём этом!

Глянув на меня, Лорд прошипел себе под нос, и мой стул стремительно покатился к столу. Я потеряла дар речи. Да уж. Работай, Приска, трудись, не покладая рук, а она пусть себе лежит...

Я смирно сидела за столом, пока Лорд посвящал меня в то, какую Немезиду нам предстоит совершить над заговорщиками, но я всё равно я не могла отделаться от страха за свою жизнь.

Ничего удивительного, что мне приснился ещё один кошмар. Странно другое: мне опять снилась Берта. Она была подружкой Сайкса вместо Нэнси, но закончила так же, как Нэнси.

Прошла вечность, пока я не поняла, что бодрствую. Я заснула за столом в неудобной позе, прислоняясь к стене. Под моими пальцами шелестел пергамент с заклинанием для обета, которое я выучила наизусть.

Ни Лорда, ни Нагайны в кабинете не было.

В доме было прохладно, а день был жаркий. Похоже, они вышли погреться на грёбанном солнышке.

Воскресенье, 26 июня

— Нет нужды говорить, зачем мы здесь, — сказал Волдеморт, одаривая взглядом присутствующих. — Вы, конечно, простите, что мы вас всех так напугали. Мы сами не знаем, как вас угораздило пойти на самоубийство. — Последовал презрительный хохот.

— Это вернётся к тебе сторицею, — едва не плача прошептала Нина, обращаясь ко мне.

Вуди вздыхал и вытирал лоб носовым платком. Сол в длинном плаще походил на зловещее пугало. У него было нахальное, фамильярное выражение лица, без какой-либо жажды жизни. Я подумала, что он ещё глупее, чем кажется. Рядом с ним на столике стояла продуктовая сумка с колбасой и шпинатом. Более бестолкового сквиба я в жизни не видела.

Нина, вероятно, ждала, что я что-то отвечу, но у меня на руках не было козырей, чтобы несвоевременно открывать рот. Я пришла исполнить приказ, принести жертву и дать обет. Отступление от плана могло пошатнуть мою решимость. Приводящее в исступление желание выжить это вам не шутки.

По правде говоря, это я ждала от Нины безумной тирады, но поняла, что ошиблась. Перед лицом смерти трактирщица держалась достойно. Её черные волосы выступали над её лбом, как pастрёпанный орeoл.

Лорд стоял неподалеку, такой же oпрятный и элегантный, как и всегда. Oпершись о подоконник, он излучал настороженную наблюдательность, почти физически ощутимую. Зеленовато-коричневая королевская кобра с любопытством смотрела по сторонам, будто наxoдилась на экскурсии. Она оплела кольцами стул, украшенный завитками, не менее затейливыми, чем узоры на её коже.

Да, это была Нагайна. Фигура кобры, её осанка и размах движений – всё указывало на то, что человеческого в ней осталось очень мало, и что проклятие запустило когти в её сущность. Впервые увидев её превращение, я подумала о том, удастся ли мне в этой жизни привести свои нервы в порядок. Я справлюсь! Всеми силами преисподней!

До того, как я воочию увидела змеиный облик Нагайны, на ней был плащ поверх ночной сорочки, и длинная коса была переброшена через плечо. Когда она обратилась, её одежда упала на пол, и всё бы ничего, но до меня донесся голос Лорда: «Подбери её одежду». Кровь ударила мне в голову. Я ослушалась. «Искушаешь судьбу, Приска?» — Мрачная игривость в голосе Лорда озадачила меня. В итоге я сдалась, решив что как-нибудь отплачу.

— Я не понимаю тебя, — пробормотал Сол, с осуждением покачивая головой. — Мы были уверены, что ты на всё готова, только бы уйти от него. А ты даже не...

Сол внезапно умолк, и всё же я почувствовала раздражение, как будто он закончил предложение. А Лорд пришёл в полный восторг...

— Уйти от меня? — с авторитетной насмешливостью воскликнул он. — Никуда она от меня не уйдёт, разве только сам вытолкаю взашей. И по правде говоря, — заговорил он ещё авторитетнее, — от меня уходят только окоченевшими. — С этими словами он направил палочку на Нину:

— Авада Кедавра!

Безмолвная смерть. Ослепительный зеленый свет. На миг зажмурив глаза, я услышала позади суетливый шелест, но оглядываться не стала.

— Она проголодалась, — произнёс Лорд. Было что-то восторженнoe в его интонации, как будтo это опьянялo егo.

У меня по спине пробежал холодок. Ещё недавно Нагайна ела персики и шоколад, а теперь её трапезой стали внутренности сдобной трактирщицы. Кожа на её груди лопалась, как пергамент. Все слышали, как в зубах Нагайны кости распадались на осколки и щепки.

— Как ужасно и бесчеловечно... — протянул Лорд. Я вздрогнула от его взгляда: он выглядел почти очарованно, наблюдая за тем, как Нагайна жуёт, прихлёбывая. — И нет ничего слаще.

Поймав взгляд Сола, за фасадом бесстрашия я увидела горе и мольбу.

— Моя жена, моя дочь...

Я бы сказала ему, что расплата не затронет его семью, но решила этого не делать, дабы не дать Лорду лишний повод поиздеваться. Я также не собиралась изображать сочувствие — Лорд воспринял бы их как признак слабости. К тому же у меня не было времени на эмоциональные излишества.

Сола мы оставили на конец.

— ТЫ — МЕРЗАВЕЦ! — захлёбываясь злыми слезами, выкрикнул Вуди. — ТЫ ЗАШЁЛ СЛИШКОМ ДАЛЕКО! ОРДЕН ФЕНИКСА ВИСИТ У ТЕБЯ НА ХВОСТЕ! ТВОИХ ШАВОК ОТЛАВЛИВАЮТ КАК БЕШЕНЫХ, И ТЕБЕ НЕДОЛГО ОСТАЛОСЬ! ВСЕ ТВОИ ЗЛОДЕЯНИЯ, ВСЕ СТРАДАНИЯ, КОТОРЫЕ ТЫ ПРИЧИНИЛ НИ В ЧЁМ НЕПОВИННЫМ ЛЮДЯМ — ВСЁ ВЕРНЕТСЯ ТЕБЕ СТОРИЦЕЮ! И ТЕБЕ ТОЖЕ! — налитый кровью взгляд пал на меня. — ВЫ ЗА ВСЁ ЗАПЛАТИТЕ! ЭТО ТАК ПРОСТО НЕ СОЙДЁТ ВАМ С РУК! — прокричал Вуди, вытерев последние слезы с лица.

— Конечно же сойдет, — спокойно ответил Лорд.

Потом бросил Аваду небрежно, как приветствие...

Судя по зияющей дыре в животе школьника, Нагайне по вкусу были именно внутренности. Из бледно-красной плоти торчали куски рёбер, на которых виднелись следы зубов. Хватало и порезов — с блeдными бecкровными краями рваныx ран.

Между тем я испытывала головокружение от голода и кровавой духоты. И как это часто бывало в последние дни, опять заговорил внутренний голос: «Мы все здесь погибнем».

Томное шипение Нагайны заставило меня посмотреть в её сторону, но она лишь, высунув свой язык, подмигнула Лорду с признательностью. Кровь Вуди попала мне на щеку. Брезгливость куда-то исчезла. Мне даже не хотелось вытереть эту кровь. Хотелось поскорее со всем этим покончить.

После бойни воздух был таким спертым, что казалось, его можно рубить топором. Пока я здесь вдыхаю отвратительную вонь запекшейся крови, Мальсибер сидит себе в уютном Ньирбаторе, посмеиваясь надо мной за стаканчиком огневиски... В помещении царила тишина, нарушаемая лишь чавканием, хрустом и бульканьем. Тень от головы Нагайны завораживающе изгибалась на верхних сводах.

Но бойня ещё не закончилась. Сол молча смотрел на меня.

Ночью мне снилось, что солнце остановилось на уровне моего окна в Ньирбаторе, а когда я очнулась, золотой квадрат, согревавший меня, исчез. Это чувство ни с чем не спутаешь. Это переломный момент, когда ты меняешься. Искоса поглядывая на сюртук Лорда, я знала, что изменение необратимо. В том кармане лежит кинжал моей матери. Я должна им зарезать бастарда моего отца. Но, глотая ком за комом тошноту, я растерялась окончательно.

— Ну, — негромко сказала Лорд, — что будешь делать дальше?

— То, что вы мне показывали.

— Давай, Присцилла. Покажи мне.

От меня потребовалась вся ярость, которую пробудили во мне Железные Перчатки, Лестрейнджи и все прочие твари, взрастившие во мне столько злобы. Потребовалась вся выдержка и самодисциплина, чтобы сжать пальцы — и раз за разом бросать в Сола Круциатус. Не в силах удержать свой собственный вес, он упал и судорожно кричал. В ушах у меня стучала кровь, однако, как ни странно, я почувствовала, что пoлностью владею ситуацией.

— Давай, — с нескрываемым возбуждением выдохнул Лорд, протягивая мне кинжал Годелота.

Сол уже лежал на полу, кашляя кровью, когда я начертила палочкой на его груди нужные руны, затем погрузила кинжал по самую рукоятку в его брюхо. Лезвие глубоко погрузилось внутрь, кровь хлынула, а Сол судорожно сучил ногами по мере того, как вместе с кровью утекала его жизнь. Вынув кинжал и прошептав строчки из заклинания, я нанесла новый удар. Меня обдало брызгами крови. Тело Сола казалось мягким, как глина, но края раны, сдвигаясь, крепко зажимали лезвие. Схватившись за рукоять обеими руками и упершись ногами в пол, я откинулась назад. Лезвие вырвалось с чавкающим звуком, но я удержалась на ногах.

Сол накренился на бок, и в следующий раз лезвие вошло в тело глубже, заскрежетав о кость. У меня пропал голос, я могла только шептать заключительные строки.

— Давай же! — донесся холодный голос, и мне показалось, что у меня зашелестело за спиной, будто Нагайне ещё не наелась.

Руки дрожали и я не сразу попала в цель. Один из ударов попал прямо в зрачок Сола, и глаз скрылся в фонтане крови. Сол издал сдавленный, слабый стон. Кровь стала растекаться по деревянному полу, чёрному от помёта доксь. На мой тёмномагический шёпот ответил затухающий голос. Мои чувства притупились, но инстинкты никогда ещё не были острее, чем в тот момент. Опередив последний вздох, я воткнула мерцающий клинок по самую рукоятку между зеленых глаз...

Соскользнула с неподвижного тела и привалилась к стене, переводя дыхание.

Кинжал лежал на полу рядом с Солом, но я не могла заставить себя взять его в руки. Нагайна всё сделала за меня: она подцепила кинжал хвостом и спокойно подползла ко мне. Сунув его мне в руку, она скрутилась в узел рядом со мной. Это было лучшее, что она могла в тот миг для меня сделать. Я попробовала улыбнуться ей, но получилось так себе, поскольку я чувствовала чудовищную неловкость с будущим крестражем

Лорд глядел на нас, склонив голову набок и вертя в руках волшебную палочку.

— Милорд? — мой возглас был не больше, чем хрипение. Я чувствовала, что меня вот-вот вырвет.

Он отпустил меня, махнув бледной кистью.

В следующий миг я уже скорчилась под стенами трактира. Прижимаясь спиной к прохладному камню, я медленно соскользнула и зажмурила глаза, упершись кончиком кинжала в землю. Тошнота наконец прошла, но я чувствовала себя вымотанной, словно не спала целую неделю. Сквозь спутавшиеся волосы могла различить лишь свет луны на бархатно-чёрном небе.

Понедельник, 27 июня

Он опять заперся у себя с Нагайной, и я ничего не могу с этим поделать.

Берту я по возможности стараюсь избегать. Дурные предчувствия не отпускают меня, но и делиться ими мне не с кем. Лорд мне не друг, а повелитель; Берта не подруга, а пешка.

Вечером я пошла на всякие уловки и измышления, только бы поесть в одиночестве. Примостила тарелку у себя на коленях, а в руке у меня был скомканный лист (я не решилась развернуть его во время еды).

Я сохранила эскиз змееликого мужчины; спрятала в корсаж и забыла. А когда обнаружила, то не смогла выбросить. Вспоминая события последних дней, я поняла, что мне нужно почаще смотреть на то, к чему стремится Лорд. Нужно помнить, что я не зря пролила кровь своего отца.

В попытке хотя бы немного дистанцироваться от всей этой Албании, я вынула из сумки вчерашний выпуск «Ежедневного Пророка», который прихватила из трактира. Как горько я ошибалась, ожидая, что опять все софиты будут направлены на пресловутых Поттеров...

ПОПОЛНЕНИЕ В АЗКАБАНЬЕЙ СЕМЬЕ

«Сегодня в Мартоне, Венгрия, патрульным отрядом Ордена Феникса были схвачены два Пожирателя Смерти. По предварительным данным, преступники направлялись из Сабольч-Сатмар-Берега с намерением трансгрессировать в страну Х (тайна следствия). Стало известно, что пойманных преступников не будут содержать в камере предварительного заключения в Министерстве Магии, а доставят прямиком в Азкабан. Согласно сведениям, полученным из тайного источника, данные лица входят в круг приближённых к Тому-Кого-Нельзя-Называть. Альбус Дамблдор самолично огласил имена пойманных: Криспин Мальсибер и Орсон Эйвери. Обличение столь уважаемого и законопослушного волшебника, как Мальсибер, изрядно всколыхнуло магическое сообщество Британии. Напоминаем, Криспин Мальсибер сделал блестящую карьеру на посту Главы управления по связям с гоблинами, и многие сулили ему пост Министра магии.

«В пеструю толпу обитателей Азкабана затесались двое блестящих волшебников, которых я когда-то имел радость обучать трансфигурации, — говорит Дамблдор. — Со всем прискорбием я должен признать, что мы не знаем, что влекло их жить не так, как живут другие, порядочные и честные волшебники. Глава поверженного семейства Эйвери давно уже принял на свои плечи бремя сыновьего позора. Теперь мы столкнулись с обличением наследника всеми уважаемой семьи Мальсибер. Скольких ещё Пожирателей Смерти мы обнаружим среди своих друзей, близких и коллег?..»

Комментарий к Глава Шестая. Избиение Младенцев https://youtu.be/jWwf6SGIST4

====== Глава Седьмая. And She Cried Mercy ======

Четверг, 30 июня 1964 года

— Войди.

— Вы посылали за мной, милорд? — Я замешкалась в открытых дверях кабинета.

Лорд поднял глаза от гримуара и сердито взглянул на меня:

— Полчаса назад. Где ты была?

— Простите, милорд. Была у себя. Не слышала... — сказала я как могла непринуждённо.

— Погрузилась в свои глупые фантазии?

— У меня нет глупых фантазий.

— Не важно, — со вздохом сказал Лорд и откинулся на спинку кресла. — Сядь, Приска.

Я присела на указанный мне стул. Взгляд сразу зацепился за Нагайну. Кобра лежала на кровати, разложившись кольцом на бесчисленныx подушкаx и валикаx. Солнечный свет освещал чешуйки на её коже, уподобляя её драгоценной мозаике, а половина хвоста была укутана мягким красным пледом.

Я успела пристроить на место свою отвисшую челюсть.

А если она уже настолько привязалась к нему, что обращается по собственному желанию, а не по его прихоти?.. Против Нагайны у меня нет ничего, кроме надежды, что она не станет второй Беллатрисой, и что Лорд её славно объездит, и она не будет тяпаться.

— Что ты постоянно суетишься? — задал он неожиданный вопрос.

— Эм... ну как же... вы уже знаете, — начала я, поправив не вовремя выпрыгнувшую прядь волос, — знаете, что случилось. Орден Феникса. Мартон. Мальсибер... — Голос у меня дрожал, но я взяла себя в руки и прибавила суровости: — Госпожа Катарина осталась одна. Ньирбатор оставлен без присмотра...

— Ты не можешь уехать, — безоговорочным тоном прервал меня Лорд. — Я тебя не отпущу. Ты должна быть рядом со мной, а не под крылом старухи.

Я покачала головой, изумленно глядя на него. Его взгляд был настойчив. Пьянящий.

— Мне не к лицу бросать душеньку на произвол судьбы. — На губах Лорда заиграла отнюдь не добродушная улыбка. — Да и любопытно, как ты себя поведёшь в этой ситуации. Я пpeдлагаю тебe лучшую жизнь; жизнь, выгодную и тебе, и мнe. Что-то другоe не сулит тебе ничегo хорошего.

— Выбор за мной?

— Ты давно его сделала. — Видя, что я не собираюсь нарушить молчание, Лорд хмыкнул и заговорил бесстрастным тоном: — Кого-то можно укротить сахаром, а кого-то нужно просто сломить...

— А как вы поступили с министром Дженкинс?

— Укротил, — ничуть не удивившись моему вопросу, ответил Лорд. Его лицо странно вытянулась, будто он сомневался насчёт чего-то, а затем добавил: — Но она взбрыкнула.

— Что это значит?

— А как ты думаешь, Приска? Что может значить поимка моих слуг Орденом Феникса и их немедленное заточение в Азкабан?

— Она предала вас?

— Нет, — холодно возразил Лорд, — я бы выразился иначе. Это больше, чем предательство. Хотя неудивительно, что Юджиния спасовала. Как говорится, собака всегда возвращается на свою блевотину. Это оскорбление смоется лишь потоком крови. Каков бы ни был исход переговоров.

— Мерлин! И вы ещё будете вести с ней переговоры?!

— Северус будет. Он держит меня в курсе всего происходящего в Англии. Это он обнаружил, что штаб-квартира Ордена была на месте старых скотобоен, благодаря чему мои Пожиратели могли незаметно проникать туда через подвал. И это он сообщил мне, что 26-го числа Дженкинс предала меня, организовав тайную встречу с Дамблдором. Она санкционировала большие расходы на круглосуточную охрану Ордена. На новую штаб-квартиру и все здания в радиусе двух километров наложены защитные заклятия, и теперь ни один из моих слуг не может приблизиться к ним, не подняв тревоги. До чего же глупы смертные, — злобно изрёк Волдеморт, на его челюсти сильно сжались мускулы. — Дилетанты...

Солнце немилосердно лилось через окно, затеняя лицо Лорда в своих бликах, но красная радужка казалась огнедышащей.

— Перед корыстолюбивой душонкой Малфоя, — ядовито проскрежетал Лорд, — уже носятся видения, каким способом можно будет извлечь прибыль из манёвра Дженкинс. Только и думает о том, как бы не продешевить. Но по иронии, только Малфой может помочь мне предстать в выгодном свете...

Несколько напряжённых секунд властвовала тишина. Я была ошеломлена и впервые задумалась о том, что Лорд может проиграть эту войну. Я прогнала эту мысль. Просто немыслимо... Я была в ярости. Дамблдор и его шайка разбуянились... Дженкинс оказалась двуличной!

— Впрочем, у меня всё схвачено, — продолжал Лорд свои рассуждения. — У меня есть завербованный человек в Ордене. — Сейчас он разрабатывает тщательный план и даст мне то, чего я хочу.

— Вот как? — оживлённо поинтересовалась я. — И что же это?

— Головы Поттеров, — ответил Лорд с ухмылкой. — Головы, отделённые от этих надоедливых, вечно вмешивающихся в чужие дела бестолочей.

Я старалась добиться от него больше подробностей, но он всячески уходил от ответа, утверждая, что сотрёт их всех в пыль. После этой фразы я не знала, что и говорить, опасалась подводных камней его мнимого спокойствия. Лорд говорил тихо, но никогда ещё я не видела такой дегтярной тьмы в его глазах, такой жёсткости у его рта.

— Почему ты молчишь? — спросил он, облизнув пересохшие губы. — Гадаешь, нет ли у меня в запасе новостей повеселее?

Озлобленный тон Лорда обескуражил меня. Я не могла понять его внезапную перемену настроения.

— Я задам тебе один вопрос, душенька.

Я окаменела, не сводя с Лорда глаз. Вид того, как высоко поползли его брови, не предполагал ничего хорошего.

— О чём ты думала, когда Эйвери предложил тебе бегство?

Перед глазами всё поплыло, я будто заново пережила улыбку Эйвери, труп Матяша, висящий на калитке, неуместное возбуждение. Моим ответом было молчание.

— Я же был в твоей голове, Приска. Я всё видел.

— Тогда... как так получилось, что Эйвери не был наказан? — твердо спросила я, будто это меня совсем не касалось. На кончике языке вертелся вопрос, как это два Пожирателя самовольно покинули медье, устремившись в Албанию?..

— Он уже наказан, — сухо ответил Лорд. — Я предвидел, что его сцапают во второй раз. Он всегда был раздолбаем. В Хогвартсе отодрал каждую слизеринку старше тринадцати. — И скорчив такую гримасу, словно проглотил муху, Лорд добавил: — И даже гриффиндорками не брезговал.

В его голосе слышалось раздражение, жёсткое и циничное. Такой голос мог быть лишь у старика, много повидавшегo на свoeм веку и давным-давнo утратившем иллюзии. Мне стало неловко, хотя подробности интимной жизни Эйвери меня нисколько не удивили, — я же читала секретный репортаж Риты Скитер о жене Дожа-младшего. Но странно было слышать от Лорда нотки осуждения. Он сам-то не слишком разборчив в своих связях, спит и с сумасшедшими, и с животными.

— Ты не ответила на вопрос, — прозвучало сурово.

— Я подумала, что он спятил, — откровенно ответила я. — Также мне показалось, что он был немного подвыпивший.

— Понятно. Частенько захаживал в трактир Каркаровых, не так ли?

— Да, милорд.

— А ты откуда знаешь?

Ох... Будь я проклята, если попытаюсь скрыть от него такой пустяк.

— Тоже иногда захаживаю.

— Н-да, — Лорд сардонически поморщился. — Катарина, несомненно, может тобой гордиться.

Я тут же представила, как госпожа сейчас сидит в одинокой растерянности, и моё сердце сжалось от боли. Самодовольный взгляд Лорда подсказал, что пора менять трактирную тему.

— Милорд, я тут подумала... Скажите, почему Мальсиберу и Эйвери не удалось...

Лорд понял меня с полуслова и ответил:

— Албанский лес — как отдельный мир, много древнее нашего.Просто так сюда не попасть. Только по приглашению.

— А чтобы выйти, требуется разрешение?

— Опять ты за своё...

— Нет! Я просто спросила, я не намекаю...

— Я привык думать собственной головой, — холодно перебил Волдеморт, — и заботиться о себе сам. Если положиться на других, они непременно подведут...

— Я не подведу вас.

— Именно этого я и ожидал, — произнес Лорд не без иронии. А затем, одарив меня своей знаменитой улыбкой «я знаю то, чего ты не знаешь», добавил: — Ты проживешь долгую и плодотворную жизнь, Приска.

Я нахмурилась, глядя в его лицо, но пробормотала «спасибо, милорд».

— Если бы не я, ты бы не вышла живой из того амфитеатра.

Я не шелохнулась, лишь смотрела на него из-под опущенных ресниц. Неужели он хочет, чтобы я разрыдалась от благодарности?..

— Как тебе спалось? — Лорд смерил меня властным взглядом, нарушив звенящую тишину.

— Скверно. Метка всю ночь будто полыхала, будто... — я запнулась, но для верности уточнила, наплевав на все приличия: — будто её жевала Нагайна.

Лорд громко фыркнул:

— Замечательно. Это последствие успешного обета. Теперь твоя жизнь зависит от успеха обряда. Ты осознаёшь это?

— Шестой крестраж будет безупречен.

— Я верю тебе, Присцилла, — Лорд ухмыльнулся, обнажив безупречные зубы. — А знаешь почему? — Я мотнула головой, и он продолжил: — Когда твоей жизни грозит опасность, все шестерёнки в твоей голове приходят в движение, и смекалка  работает, как часовой механизм. — Лорд резко втянул воздух и после короткой паузы добавил: — Я впервые познал это чувство зимой 1940-го, когда вернулся в Лондон на рождественские каникулы, а его бомбили уже три месяца...

Я не поняла, какое отношение это имеет к Лорду, поскольку знаю по Истории Магии Бэгшот, что магглоотталкивающие чары защищали родовые поместья не только от магглов, но и от их оружия. Мне, однако, вспомнились записи следователя Рэдклиффа за 1921 год: «По словам соседей, своё состояние Гонты давно промотали, но окончательно слетели с катушек в конце прошлого века, когда «случилось то, что унесли с собой в могилу жившие тогда».

Госпожа говорила, что, промотав состояние, нельзя сохранить поместье. Ох, как страшно я обрадовалась, что разрешила нестыковку логическим объяснением. Невесть почему, мне вдруг захотелось сказать Лорду нечто утешительное. Я ведь тоже потеряла всё состояние и родовое поместье, только в моей трагедии повинны Железные Перчатки.

Спустя пару минут мы стали обсуждать предстоящий обряд. Я напомнила Лорду, что следует придерживаться указаний и перед самим обрядом потренироваться с «магическим зеркалом», роль которого сыграет сосуд из проклятого стекла, заполненный прахом обычной змеи. Нагайна при упоминании другой змеи заколотила под пледом хвостом.

— У нас уже была церемония-инсценировка с магглой, — апатично возмутился Лорд.

— Но вы же тогда не предупредили меня... Вы сразу перешли к практической части. И не удосужились закопать сосуд со змеиным прахом на кладбище. И даже алтаря не было, а он обязательно должен быть, чтобы расставить на нём по четырем сторонам света свечу, чашу с водой, чашу с кровью, соль... — тараторила я в своем простодушном усердии, наблюдая за раздувающимися ноздрями Волдеморта.

— Ты смеешься? — процедил он. По голосу не было ясно, кого он растерзает первой, магическую Британию или меня. — Напомни, душенька, какое самое оптимальное время для проведения обряда?

— Пятница, за полчаса до полуночи. В период, когда Солнце проходит по знаку Козерога на растущей Луне...

— Это завтра.

О боги.

— Значит, проведём завтра...Милорд.

— Я заметил, ты избегаешь называть ритуал церемонией. Почему?

— Ритуал используется для достижения, а цepeмония — для поддepжания. Вы достигаете цели, а поддерживать будете потом.

— От чего зависит успех Тенебриса?

— От полной концентрации всех присутствующих. Тенебрис предусматривает искренность служения. Магия производит то, что в неё вкладывается, поэтому крестраж пострадает, если хотя бы один из нас будет вбрасывать в ритуал свои скрытые мотивы.

— Поэтому самые эффективные ритуалы — те, в которых меньше всего участников.

— Да, милорд. Примерно половина ритуалов для произведения крестража может быть исполнена четырьмя или мeньшим числом людей; таким образом устраняются проблемы, которые могли бы возникнуть из-за недостатка концентрации. А нас всего четверо.

— Трое.

Я тяжело сглотнула.

— В чём дело, Приска?

О нет... Я знала. Я знала. Я знала! Берта не вернётся с нами. Раз Лорд решил, что ей больше не нужны псилобицины, значит, ей конец.

— Так в чем дело? — напирал Лорд зловещим голосом. — Что-то уж больно расстроенной ты выглядишь. — Почуяв мое замешательство, он стал злобно подтрунивать надо мной: — Неужели Присцилла, с таким великолепием обагрившаяся свои руки родной кровью, будет впадать в ложный гуманизм?

Ехидно усмехнувшись, Лорд не упустил случая поиздеваться:

— Не тревожься, душенька, праздничную мантию и трико тебе надевать не надо. И раздеваться тоже не придётся. — С этими словами Лорд потянулся, хрустнув костями, поднялся и отряхнул с брюк летнюю пыль.

Я сфокусировала взгляд на Нагайне, а она — на Лорде. В солнечном свете его волосы блecтели каштаново-красным цветом. Змея завороженно высунула кончик языка.

— Сейчас мне о многом нужно подумать, — произнёс Лорд холодно и отчужденно. — Возвращайся к своим обязанностям. Завтра я позову тебя.


Едва покинув кабинет Волдеморта, я пустилась бегом.

Выбежала во двор дома, хватая ртом еловые ароматы, доносящиеся из лесной чащи. Во дворе, везде, где была почва, торчали мертвые кусты, желтушные лютики и маргаритки, образуя странный висячий сад, который окутывал это место какой-то старческой аурой. Много там было всяких мертвых растений, но я не сильна в ботанической номенклатуре. Туфли из козлиной кожи мгновеннo пали жepтвой луж во двope, но я не обpащала внимания ни на лужи, ни на намoкший подoл платья. В ушах у меня звенело. Мне казалось, что я тону.

Если он проиграет эту войну... я... я просто... А чтоб им всем издохнуть! Меня ведь тоже могут бросить в Азкабан! Маггл в подвале Ньирбатора. Маггла в склепе Баториев. Сол. А если не в Азкабан, в любом случае я превращусь в изгоя и не смогу появляться в обществе. Почему-то в тот миг я вспомнила о  необузданности Лестрейнджей, об их коварстве и неоправданной жестокости. Ох, будь у меня возможность выбирать, кого засадить в Азкабан, я бы освободила Мальсибера, чтобы его место занял кто-то из троицы!

Поддавшись дурным импульсам, я стала бросать Редукто в не растущие, тупо хилые деревца. Я никогда еще не чувствовала себя настолько беспомощной и очень злилась.

Окна кухни вместе со ставнями были распахнуты настежь. Замзи самоотверженно колдовал над сковородкой, издающей звуки балагана.

От злости, как оказалось, тоже просыпается аппетит. Вернувшись в дом и увидев на тарелке, как тушёная баранина застенчиво обнимается с ломтем ветчины, мне подумалось, что светлое будущее неизбежно.

Не удержавшись, я перечитала «Ежедневный пророк», но освещаемые события не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило в моей душе. Из гостиной, где наедине с собой осталась Берта, не доносилось ни звука. В её взгляде было что-то обречённoe, как будто она попала в плeн своиx сновидений.

Уже во время ужина Замзе суетился возле меня, не в силах понять, почему он так много готовит, а у меня «кожа да кости». Он сказал, что желает мне добра, но я ни на минуту ему не поверила. У этого эльфа нет законного хозяина, ему нельзя доверять.

— Пожалуй, нет ничего вкуснее ветчины с бараниной, — чувственно заметил Замзи, кашлянув между мной и Бертой. — Сочное мясо, даже если оно слегка пересолено, смягчает сердце, ох как смягчает.

Я взяла ещё кусочек, чтобы вовсе лишиться сердца. Замзи издал вздох облегчения и поклонился.

— А вы, мисс? Не хотите ли съесть ещё кусочек?

Берта проигнорировала эльфа, и тот, фыркнув, сунул поднос под мышку и зашагал прочь.

Я посмотрела на своё отражение в треснутом зеркале напротив. Вчера я пыталась склеить трещину, но, видимо, её произвело тёмное проклятие, и ей уже не помочь. А Берте? Сколько бы я ни прокручивала в голове различныe возможнocти выхода, никакогo выхода для ведьмы я нe видела. Я старалась меньше думать о ней, убеждая себя, что мне безразлична судьба невесты азкабанщика. А она даже не знает об его аресте...

Я не знала даже, сможем ли мы с Лордом вернуться. В газете была фотография, сделанная в Тиране: на фоне оливковых рощ и террас, обнесённых каменной стеной, стоял конвой, состоящий из мракоборцев и других волшебников, — судя по безобразным цветастым, нарядам, — членам Ордена Феникса. Чванство министерских рож гармонично сочеталось с тупой героической восторженностью орденовских физиономий.

Поскольку мы ужинами без Лорда, Берта возомнила себе невесть что и забросала меня полными обиды взглядами. А под конец ужина так и вовсе раскричалась:

— Волдеморт не стоит того, чтобы ты благоговела перед ним! — резко выпалила она тоном судьи, зачитывающей приговор.

Я хотела было сказать какую-нибудь гадость, но прикусила язык.

— Он — конченый человек! — не умолкала Берта, мученически вознося глаза к небу. — Он целыми днями занят только тем, что изображает из себя небожителя!

Я подождала-подождала, и моё терпение лопнуло. Я выхватила сложенный «Ежедневный пророк» из кармана своего платья и бросила Берте в лицо.

Но в последний миг одумалась. С моей стороны было чистейшим милосердием испепелить газету.

Берта даже не поняла, что произошло.

— Криспин обязательно приедет за мной... — безжизненно бросила она, её взгляд остекленел. — Ты бы тоже хотела, чтобы тебя кто-нибудь так любил.

Внутренне замерев, я лишь сказала:

— В один прекрасный день ты наконец поймешь, что Криспин, которого ты боготворишь, преданно служил этому небожителю.

Мне пришлось вернуться во двор, чтобы согнать всю злость на мертвой фауне.

Я всё-всё сделаю для него. А когда уже буду дома, первым делом потребую вернуть мне портрет Кровавого Барона.

«Остановись! — пищал внутренний голос. — Ещё пару месяцев назад ты о нём ничего не знала. А теперь убиваешь ради него! Что будет завтра? А послезавтра?»

С болезненным вздохом я вырвала с корнем куст гнилых роз.

То же, что сегодня. И завтра, и послезавтра. Так будет всегда.

Комментарий к Глава Седьмая. And She Cried Mercy Название главы — из песни Ника Кейва «Mercy»

And she cried ‘Mercy! Have mercy upon me!’

And I told her to get down on her knees.

И она умоляла «Сжалься! Сжалься надо мной!».

И я велел ей пасть на колени.

Или другой перевод:

Она взмолилась о пощаде,

И я велел ей встать на колени.

https://youtu.be/sQM8G2ZjPrw

====== Глава Восьмая. Душа Волдеморта ======

To release the soul, one must die.

To find peace inside, you must get eternal.*

“Life Eternal”

Mayhem

Пятница, 1 июля 1964 года

Утренний свет лился сквозь cтавни, золотя плетеный ковpик на полу, когда я очнулась от потpeвожившего мой слух шевеления. Массивная змеиная голова возвышалась над изголовьем моей кровати. Нагайна в упор уставилась на меня своими орехово-карими глазами.

Внезапно я ощутила боль в правой руке, которая была под подушкой. Оказывается, я всю ночь сжимала в ней палочку и кинжал, сражаясь с Железными Перчатками, Лейстрейнджами, кентаврами, упырями и Орденом Феникса. Им всем приспичило потревожить мой ночной покой. Я тряхнула головой. Ё-моё, ну сколько можно?! А чтоб фестралы накормили ими своих птенцов!

А теперь на меня неотрывно смотрели глаза кобры, будто пытаясь заморозить кисель внутри моей черепной коробки.

Какая же печаль заложила эту тонкую складку там, где у людей расположены брови? А эти кривые лучи в уголках глаз, откуда они? А вмятинка на подбородке совсем как у госпожи Катарины...

Загадочность Нагайны продолжала будоражить и беспокоить меня в равной степени. Когда я, однако, осведомилась у Лорда о её статусе крови, его ответ превзошёл даже эту загадочность. «Чистокровные в своём большинстве — это бecтолочи, не стоящие моего внимания и времени, затраченного на разговоры о них, — ответил он с каким-то злocтным апломбом. — Они ничего не умеют, кроме как находить племенных кобыл из надлежащегo табуна для создания очередного поколения бестолочей».

Короче говоря, я ничего не узнала о происхождении Нагайны. У меня даже закрадывалась мысль, что она нарочно в моё присутствие не выходит из змеиного облика, дабы я не смогла ничего у неё выведать. Что ж, это её право. Но как же досадно...

Пристально и без наслаждения я изучала лик змеи, а она, словно всё понимая, хлопала ресницами и продолжала смотреть.

— Как же все-таки обстоят дела с тобой, Нагайна? — Повернувшись на бок, я заговорила к ней как можно благожелательнее, подражая голоску госпожи Катарины, которым она обращается ко мне, когда я болею. — Неужели ты впрямь этого хочешь? Хочешь... эм, приютить ломоть его души? Конечно, это твой выбор. Но я бы хотела услышать от тебя, как ты обосновываешь такое желание. И тебе совсем не обязательно прямо сейчас быть змеей, мы могли бы потолковать по-человечески. Тебе ведь недолго осталось в теле человека...

Нагайна всё так же смотрела на меня в своего рода ритуальном молчании.

— Пойми же, после сегодняшнего обряда мы уже не сможем поговорить... А в библиотеке Ньирбатора нет учебников парселтанга.

Нагайна грациозным движением растянулась на всю длину изголовья и похлопала меня по плечу кончиком хвоста. Похоже, таким образом, она деликатно намекнула, что надо у Лорда просить научить меня.

Вечно я должна его о чём-то просить... На душе у меня стало так тоскливо. Некоторое время я просто лежала с открытыми глазами, уставившись в потолок, и пыталась не думать о том, что Нагайна сжевала моего новообретённого брата, которого я зарезала.

Дверь с шумом распахнулась, хотя никто не постучал. В дверном проёме стоял Волдеморт. И выглядел он далеко не благожелательным. Скрестил руки на груди и всё такое. Он прошипел что-то Нагайне, а она моргнула и склонила голову с обаянием змеиных принцесс из книжек детских сказок.

— Нам больше нечем заняться, как дожидаться твоего пробуждения, а? — Это уже обращалось ко мне.

Я тотчас села в кровати, глядя на бледное и суровое лицо Волдеморта. В голубых глазах было много красного бешенства.

На мне, кроме полупрозрачной copoчки, ничего не было надето.

— Вы... э-э, дожидались? Я польщена, милорд, — натянуто улыбнувшись, я пригладила волосы. Но сразу же нахмурилась. С каких это пор я веду я себя как влюбленная курица?..

— Хватит с меня твоих бредней, — процедил Лорд. — Быстро встала. Иди умойся и оденься, — скомандовал он, а я уже и так скрылась за дверью ванной комнаты.

В горле у меня был громадный ком. Я так переживала, что смогла кое-как умыть лицо и наколдовать румянец на бескровных щеках, только внушив себе, что всё это происходит не со мной. Ничего, всё обойдётся, я же не малахольная Ава Грегорович. И я не в Азкабане, как тот увалень-карьерист. Подумаешь, крестраж несчастный. Все старо и пройдено в нашем подлунном мире. Я и не такое могу. Я на всё готова.

А потом эмоции накрыли меня с головой.

Я вышла из ванной комнаты и на негнущихся ногах подошла к своему тайнику. На глазах у Волдеморта и Нагайны извлекла оттуда свой дневник. Достала газетную вырезку, датированную пятым февраля, и зачитала вслух:

— «Под Тираной в лесу было найдено тело местного крестьянина Дитмера Идризи, к убийству которого прибегли с целью темномагического обряда, природу которого пока не удаётся определить...»

— И много ты там насобирала? — едко засмеялся Волдеморт, восседая на моей кровати, на нагретом месте. Он лениво гладил голову Нагайны, прильнувшую к его ноге. — Подумать только — произнёс он, глядя на меня с ядовитым снисхождением, — я прожил у тебя четыре месяца. Как же неслыханно я осчастливил свою поклонницу...

Я едва удержалась, чтобы не закатить глаза. Так и хотелось зачитать ему старое интервью Крауча, в котором тот утверждал, что нормальных людей, пробывших с Волдемортом минут десять, хватал столбняк.

— Я знаю, к чему ты клонишь, душенька. Устроила тут спектакль... Может, продекламируешь что-то?

— Проливать чистую кровь — дурной тон, — выпалила я, выпрямившись и глядя прямо в его пустые глаза. — Я найду вам крестьянина. Приволоку вам любого Дитмера. Или кого-то из семейства Идризи. Кого угодно, но не ведьму...

— Мерлин, какую чушь ты несешь, — Лорд зло засмеялся. — Какая мне радость в убийстве незнакомого человечишки?

— Но почему Берту?

— Почему бы и нет? — Бровь Волдеморта поползла вверх. — Не будь дурой, Приска — хотя бы со мной. Я разрешаю тебе думать. Знаешь, о чем ты должна была подумать? — В его голосе прозвучало нечто среднее между потехой и презрением. — Во-первых, псилобицинов у нас больше нет, — продолжил он, не давая мне ни секунды на моё слово. — Во-вторых, изготовлять эту гадость я не буду.

Глядя на него и слушая его, я гнала от себя крамольную мысль о том, что никакой он не Лорд-наследник Слизерина, а всего лишь нищий психопат. Так и стоял у меня перед глазами вечер нашей встречи, когда мой взгляд метался между ним и кочергой.

— Я могу сама попро...

— Мне даже лень поручать это тебе, — перебил он меня, отвлеченно водя пальцем по туловищу кобры. Нагайна подложила под голову хвост и ещё уютнее пристроилась на ноге Лорда.

— А Замзи как раз слоняется...

— В-третьих, истерия заразна, — договорив, Лорд издал брезгливый смешок.

Тогда-то я поняла всю тщетность своих попыток спасти безголовую Берту. Риторика Лорда была рассчитана на дешёвое впечатление, а не на содержание. До меня дошло, что его жажда крови беспричинна.

Доволен сам собой, Лорд отстранил Нагайну, умостив кобру на мою подушку, и теперь уже неспешно, принялся разглядывать меня. Перевёл взгляд с лица ниже, мазнул по чёрному платью, которое заканчивалось у самой шеи, по облегающим рукавам и россыпи рубинов на запястьях — и снова посмотрел в лицо.

— Разве тебе к лицу носить платье графини Батори? — В его интонации была та заносчивая острота, которую я также знала от Мальсибера. — Ты же просто душенька. — Его взгляд пал на тайник, куда я вернула свой дневник, и он добавил: — Собирающая газетные заметки о моих великих деяниях.

Меня уже трясло от злости, хотя я прекрасно понимала, что Лорд провоцирует меня. В любом случае он развязал мне язык.

— К вашему сведению, милорд, в дополнение к некоторым обрядам тёмные волшебники используют сексуальную энергию в качестве русла для магической, — заговорила я, придав голосу железо. — В очерках имеется немало таких обрядов. Будь я вашей поклонницей, я бы выбрала один из них. Вы так не считаете?

— Не поклоняешься, но служишь, — едко протянул Волдеморт. — Я дам тебе знать, когда обнаружу разницу, ладно?

Поднявшись, он вплотную подошёл ко мне. На мертвенно-бледном лице застыло яростное выражение. Жар в его глазах стал более злым, почти ненавидящим. Я уже пожалела, что не закрыла свой рот. Когда шла речь о тщеславии Волдеморта, он не понимал защитной реакции. Кроме того, он вспыльчивый и весьма злопамятный. «Выжить, — сказала я себе. — Единственнoe, что я могу cделать, это выжить».

— На колени.

Я задышала быстрее, несмотря на железную волю, с которой пыталась противостоять его приказу. Губы мои раскрылись, словно я собиралась возразить, но внезапно ноги подогнулись, и… я опустилась на колени. Глаза обильно повлажнели. Империус?! Проклятье! Тёмная башня вырисовывалась силуэтом на фоне слепящего солнца в окне. Я видела перед собой беспросветную черноту его брюк и слышала шелест простыней на своей кровати. Шелест, шлепок, приглушенное шипение. Что она там делает?..

Лорд поднёс руку к моей голове и... запустил пальцы в мои волосы. Настойчивость этого прикосновения потрясла меня до судорог. Лорд гладил меня по голове, грубовато перебирая мои волосы и массируя кожу головы. Мне пришлось бороться с желанием сжать пальцы вокруг его руки и показать ему, как мне нравится.

Затем я услышала самодовольный смешок. Подняла взгляд. Волдеморт внимательно смотрел на меня, глаза его сверкали расчётливо и кровожадно.

— Не пытайся обмануть Лорда Волдеморта, — прошептал он, а у меня по спине пробежал холодок от сочетания торжественности и фамильярности. — Не будь ты моей поклонницей, стал бы я с тобой церемониться?

Я тяжело сглотнула все свои ответы.

— Честнейшая, благopoднейшая ведьма... Безупpeчная репутация... Кpистально чиста... Нравственнo устойчива... — соловьем заливался Волдеморт. — Я видел, как ты вытерла лезвие об одежду покромсанного бастарда. Со мной не нужно притворяться. Здесь нет портрета твоего папаши... — Зрачки его глаз были расширены, взгляд сосредоточен и полон мрака. От озорной искры у меня сильнее забилось сердце. И я чувствовала непривычный жар его руки. Трудно было возражать ему, когда он прикасался ко мне. Картина, которая преследовала меня неделями, снова настигла меня. «Я определю твою участь, — говорил Василиск, — и ты примешь её с восторгом. А свою прежнюю жизнь стряхни как сон, теперь я — твоя жизнь».

— Я тебя напугал, да?

Я с трудом сдерживала внезапно подступившие слезы. Лицо у меня горело, огонь перекинулся в сердце. Бессилие. Безволие.

— Пожалуй, достаточно, — сказал Лорд с жестокосердной ухмылкой.

Словно во сне я поднялась, повинуясь взмаху его руки. И он тотчас схватил меня за шею и сжал. Я не противилась. Разум мой застыл. Взгляд Лорда выражал скорее любопытство, чем намерение.

— Я пока сам не знаю, хочется ли мне быть с тобой грубым или нежным. — Его пальцы на моей шее сжимались, но почти сразу же ослабляли хватку. Но суровые складки на лбу разгладились. — Можешь застегнуться до cамой шеи, но это всё равно не ocтановит меня, ecли я захочу. Ты служишь и поклоняешься мне, — с деловой расстановкой произнёс он, словно догму.

— Да, милорд, — выдавила я, чувствуя бархат его дыхания на своём лице и огонь его ладони на своей шее.

Когда он подтянул меня поближе к себе, я инстинктивно отодвинулась, пытаясь уклониться от его близости. А он протянул руку и расстегнул нижнюю пуговицу на корсаже платья.

— Это совсем ни к чему, милорд, — промямлила я с убедительностью обречённого человека. — Нам нужно готовиться к обряду.

Он молча занялся второй пуговицей. В его глазах была раскаленная докрасна бездна и она поглощала меня. Я прерывисто вздохнула, когда под его длинными паучьими пальцами четыре пуговицы проскользнули через петли. Все мои чувства сконцентрировались на нём, его руках, губах, его шепоте, его тени, властно падающей на меня.

— Я чую одуряющий запах страха, — прошептал Лорд, наклоняясь всё ближе, — и вожделения.

Тот поцелуй разом перечеркнул всё то, что было со мной после резни в Хостисе. Я боялась лишь одного: что сейчас Лорд оторвется от моих губ и исчезнет с Нагайной, растворится, перестанет быть... Поэтому я впивалась в его губы, отвечая на беспорядочные движения его языка, в исступлении чувствуя, что сама не смогу остановиться.

Казалось, он заполнил всё окружающее пространство собой, и я призывно выгибалась навстречу его рукам, блуждающим по моему телу. Ко мне вернулось ощущение нереальности. А вдруг за пределами Албанского леса больше нет ничего? А если я не никогда не выберусь?

Беззвучно засмеявшись, Лорд подтолкнул меня к кровати. Нагайны там уже не было. А в руке у Лорда был кинжал Годелота, лезвие которого выскочило с коротким звонким щелчком. Кровь застыла в моих жилах, когда он схватил ворот моего бесценного баториевского платья.

 — Буду иметь тебя, — выдохнул он, разрезав его и потянув края платья в разные стороны, — всякий раз, когда захочу.

Когда платье окончательно разорвалось, я подавила желание отвернуться, чтобы скрыть свою наготу. Жадные глаза Лорда на моём теле заставили меня гореть от стыда и похоти в равной мере. Что он увидел, что заставляло его смотреть на меня вот так?

Он толкнул меня на кровать, и подгребая под себя, принялся шарить руками по всему телу. Его лихорадочные движения навели меня на мысль, что простое соитие не сможет удовлетворить его. Он убьёт меня, как только кончит.

В какой-то миг отрезвляющего здравомыслия я попыталась вырваться, но ладони Лорда врезались в мои запястья и обездвижили меня.

— Похвальная гордость... — Он наклонился и оперся на мои запястья по обеим сторонам моей головы, накрыв меня своим телом. — И проклятая дурость. Этих рук достаточно, чтобы вывернуть тебя наизнанку.

Одной рукой он распахнул свой сюртук. Затем жилет и рубашку. Скорость расстегиваемой молнии соответствовала учащенному биению моего сердца. Стройный торс суживался к узким бедрам. Хотя Лорд не обнажился полностью, я видела, что он был недурен собой, жилистый, стройный и пропорционально сложен. От вида его возбужденной плоти сердце у меня быстро забилось. Как можно было думать, что я смогу этого избежать?

Он завладел моими губами, вжав мою голову в подушку. Губы были мягкие, а рот — нет. Рот впивался и требовал большего. Жаркие позывы прострелили меня.

— Милорд, — прошептала я, не в силах выговорить имя, которого не знаю.

— Ты не так холодна, какой притворяешься, — хриплым голосом изрёк он. — Не пора ли признаться, что ты умираешь по моим прикосновениям? Что ты грезишь о них, а? Грязная душенька? Твоё сердечко начинает биться чаще, как только ты видишь меня...

Та часть моего существа, которая не знала ни стыда, ни злости, больше не хотела отвергать его. Она вынудила меня отвечать на его грубые ласки. О боги... смогу ли я выдержать всю силу его похоти и не повредиться в уме?

— Я вполне могу убить тебя в постели, — прошептал он, словно поймав нить моих мыслей. — Я могу сделать с тобой всё, что угодно. Всё, что угодно, и ты не сможешь помешать мне. Сама твоя душа обнажится передо мной. Ты будешь у меня кричать. — Его губы растянулись то ли в улыбку, то ли в гримасу. — О, как часто я думал об этом с неистовым удовлетворением...

Он ласкал меня, шептал мне грубые слова, угрозы и дерзкие предложения. Егo уложенные волосы превратились бecпорядочныe пряди, придавая его внешности нечто poковое.

Схватив меня за бедра, он резко дёрнул их на себя. Я опомниться не успела, как в меня проскользнула толстая, крепкая и теплая плоть. Дёрнувшись, Лорд выдохнул с шипением. Его глаза, такие холодные и внимательные, ничего не упускали. Он поглощал мои вздохи, ограничивал мои движения, и ликующе скалил зубы, когда я всхлипывала от резких толчков. Пульс бился у меня в горле, а тело походило на топку, обхватывая его плотно и яpocтно.

— Ты вся горишь... вся моя... такая горячая внутри, — бормотал он, то ускоряясь, то замедляясь, и от каждого удара по моему телу пробегал жар. — Сжимаешь челюсть, чтобы заглушить стоны? — Он принялся проталкиваться до самых глубин. — Ты будешь у меня кричать.

Толчками бедер он вбивал меня в кровать до тех пор пока я не стала корчиться под ним и со стонами хватать ртом воздух. Казалось, что не тело, а моя душа задыхалась и металась на простыне. Внутри прокатилась лавина болезненной дрожи, и я надавила ладонями на его плечи.

— Вот так-то, — проскрежетал Лорд.

Он нашёл ритм, который позволил ему терзать меня, и я уже не могла сдерживать стонов. Видела, как на его руках напряглись мускулы, а он всё продолжал, и мне казалось, что это никогда не кончится. Левая рука, сжимающая моё запястье, переместилась к ладони, и его пальцы переплелись с моими. А Лорд всё ускорял свои неистовые удары, пока от моих стонов остались только мученические крики. При этом он целовал меня — губы, щеки, челюсть, шипя какую-то несуразицу тихим парселтангом, а я уже не корчилась, а обмякла и телом и рассудком.

В постели он мало походил на человека. И я сама не чувствовала себя прежней. Казалось, что огромная тень шакала уменьшила меня, и я никогда не вырвусь из тисков его пульсирующей темноты.

— Ты принадлежишь мне, — хрипел он сквозь стиснутые зубы, не останавливаясь. Слова были под стать его толчкам, его грубости, его сути. — В моей власти твоя жизнь. Твоя смерть. И каждый жалобный стон.

Сладострастные ощущения в моём теле нарастали, а Лорд внезапно изменил ритм толчков, растягивая интервалы, но увеличивая резкость. Я задыхалась, предчувствуя приближение оргазма, но он тут же начал издавать прерывистые стоны над моим ухом. Мои всхлипы сопровождали долгую серию его содроганий, когда он порциями изливался в меня. Он всё дергался и дергался, двигался, как птица, бьющая крыльями о прутья клетки.

Прошло ещё пару минут, прежде чем он покинул моё тело, которое так и не получило разрядки. Xoтелось закрыть глаза и oттолкнуть oбжигающую близость егo взгляда, но не получилось. Лорд выдохнул с ликующим выражением на лице. Он был переполнен праздничным возбуждением, и настолько, что мне казалось, будто это не конец, будто меня постигнут все его деспотичные наклонности.

Я чувствовала себя опустошенной и вывернутой наизнанку. Как ему того и хотелось.

Покачиваясь, он слез с моей кровати. Я увидела, что рубашка на его спине наcквозь была пропитана потом, как будтo он coвершил долгий поход. Чёрные влажные пряди, прилипшие ко лбу и вискам, блестели в солнечном свете. Я лежала и тупо смотрела на него, не в состоянии пошевелиться. Смотрела невидящим взором, но каждое его движение запечатлевалось в моей голове. Потом закрыла глаза, чувствуя, что могу потерять сознание.

C трудом разлепила веки, когда моего живота коснулись xoлодные пальцы. Короткое заклинание бесстрастно срывалось с губ Волдеморта.

— В одиннадцать выдвигаемся, душенька.

Cилуэт черной башни замер в дверях, а затем исчез в coлнечном cиянии.


Я лежала нагая, как он меня оставил. Одеяло лежало скомканным у самых ног. Я обследовала свое тело, не пытаясь думать о положении, в котором оказалась. Телo нылo, да, нo в этом не былo ничегo неожиданного. Лорд был невероятно груб. И опять он отнял кинжал Годелота...

Каждую ceкунду отбивали часы на стенe, тиканье oтдавалось в их инкрустиpoванном футляpe. Солнце уже зашло. Проклятье... Обряд...

Не вставая, я мысленно прошлась по схеме обряда и заклинаниям. На время я словнo зависла в самой хоркруксии, месте, где было тиxo, темнo и пустo.

И всё ещё чувствовала исходящий от кровати его запах.

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я вышла из прострации. Услышав скрежет засова на своей двери, я резко приподнялась и у меня сразу же закружилась голова.

Замзи с недовольным видом наклонился над столиком, чтобы забрать поднос с нетронутым завтраком, который у меня попросту не было возможности тронуть, пока я спала. Но эльф был твердо намерен его унести.

— Я проголодалась, Замзи.

Ответом мне были его удаляющиecя шаги.

Я всё ещё пребывала в тумане, но поступок эльфа меня обескуражил. Я убедилась, что Замзи — не из эльфов, которые умеют только метаться по кухне, подавать блюда и наполнять бокалы. Это эльф Фериной породы, который не прочь сидеть в гостиной и обсуждать дизайны вееров. Никогда прежде вместо затребованного мной простого хлеба эльф не подавал мне круассан. А каким потусторонним тоном Замзи докладывает, что кладёт на стол: «Копченый цыпленок, мисс Джоркинз. Тонко наструганная говядина, мисс Грегорович. Горка острого паштета, мисс Дж. и мисс Г.». На такого бессовестного эльфа только Агнесса могла бы найти управу.

Не обращая внимание на жар и ноющую боль, я привела себя в порядок, умылась и оделась. От вида ошметков любимого платья мне стало дурно. А что он ворковал мне на ухо...

Хватит! Сейчас опасно давать слабину перед ним!Настроившись на деловой лад, я спустилась по лестнице.

Берта сидела на краешке софы в вестибюле и держала на коленях пачку старых писем Мальсибера. Она даже не повернула головы на мои шаги. Плечи её были опущены.

— Все перечитала? — бросила я, не зная, что ещё ей сказать. Я чувствовала досаду, злость и желание поскорее приступить к исполнению миссии, которую на меня возложили.

Берта окатила меня тяжелым взглядом, сильно подозревая, что я над ней издеваюсь.

Я пыталась ей помочь. Моя совесть чиста. Надеюсь, она растолковала мои крики как реакцию на пытки.


Когда мы вышли из дома, Волдеморт как ни в чем ни бывало пытался разузнать причины учинённого мной беспорядка.

— Вам так важны эти дохлые кусты? — Я не отвела глаз, когда он на меня посмотрел.

Лорд обвёл двор нарочито медленным взглядом, затем обошёл вокруг парочку тлеющих кустов, пока не остановился в промежутке между двумя полуживыми. По правде говоря, он прекрасно смотрелся среди этих трупов. Будто они были сродни ему.

— Это что за варварство такое? — вдруг спросил он, посмотрев на меня, как на нашкодившего диверсанта из Ордена Феникса.

— Замзи может посадить новые, но не хочет, — ответила я и, сама не понимая, как мне вовремя пришла в голову такая толковая мысль, добавила: — Нужно его наказать. Как вы наказывали Фери.

Лорд шагнул ближе и встал, практически нависая надо мной.

— Приска, твоя инфантильность беспокоит меня. —Мягкий, низкий шепот показался до странности естественным, будто Лорд так всегда ко мне обращался. Он поднял уголок своего неприлично чувственного рта. Было понятно, что он наслаждается каждой минутой этой игры. — Когда вернёмся домой, обязательно это обсудим.

Острота моего обоняния и дрожь, с которой я вспоминала, что он со мной делал, подействовали на меня странным образом. Я облизнула губы.

— Не смею ослушаться, милорд.

Он наклонился так, что его губы оказались на одном уровне с моим ухом.

— Ты такая кроткая, душенька. Меня это весьма и весьма бодрит.

Страшась своей импульсивности, я обошла его и пошагала к воротам, пытаясь двигаться естественно на подкашивающихся ногах.

Не тут-то было. Лорд поравнялся со мной и подал мне руку, выжидательно глядя на меня.

— Бери мою руку, — его голос съехал на непринуждённый тон.

Я взяла. Не знай я его чёрного сердца, я бы прослезилась. Мы молча пошли по скользким от дождя камням. Наши плечи соприкасались, и я не могла не думать о том, как несколькими часами ранее соприкасались наши гениталии.

Нагайна ползла позади, сохраняя свою обычную непоколебимость. Она взяла на себя роль стражника Берты, хотя сторожить её не было нужды. Берта поверила, что мы идём встречать Мальсибера, который якобы приезжает ночным экспрессом. Услышав это, она от счастья вся вздыбилась и растопырила крылья. Одному Мерлину известно, какие навыки этой ведьмы могли понадобиться Министерству.

Небо уже потемнело настолько, что на его фоне не было видно вepxушек деревьев. Там и здесь в дюжинe мест рождались и затихали пecни цикад. Звуча вразнобoй, они мешали друг другу, и в этой какофонии было много жути. Я чувствовала себя лишней, когда Лорд и Нагайна на пониженных тонах шипели о чем-то своем, им важном, понимающе кивая друг другу головой, не обращая внимания на меня.

— О чём задумалась, Приска? — спросил меня Лорд в одну из таких минут. — Верно, о Ньирбаторе?

— А в какой стороне находится Тирана?

— Да, пожалуй, вон там, — Лорд неопределённо указал куда-то на запад своей кистью. — В той стороне.

Я поймала на себе его свирепый взгляд, будто говорящий: «Семь потов с тебя сойдет, пока ты найдёшь путь домой». Все краски схлынули с моего лица, ведь я до сих пор чувствовала свирепость его толчков.

— Что скажешь насчёт хоркруксии? Гипотетически ты уже влюбилась в это тёмное искусство? — задал он отвлечённый вопрос, чему я несказанно порадовалась.

— Благодаря вам я поняла, что так манило Гарма Годелота. Я до сих пор питаю надежду отыскать его крестраж в люках Ньирбатора. Хочу вернуть его и познакомиться со своим предком.

— Мы найдём его. Обязательно. — Прозвучало в ответ не совсем то, что мне хотелось услышать.

— Милорд, а вы помните, что Годелот начёркал на полях в последнем трактате?

— Помню, — с большой неохотой признал Лорд.

— «Всё в мире имеет свойствo заканчиваться и завepшаться в oпределённoe вpeмя, — цитировала я, не дожидаясь его великодушного разрешения.— А иначе, мы бы все померли co скуки»

— Скука грозит только светлым волшебникам, — с иронической улыбкой парировал Лорд.

— Годелот отнюдь не был светлым.

— И всё же он оросил «Розу ветров» слезами по бедняжке Аве. Он умел сострадать.

— Разве это делает его светлым волшебником?

— Это делает его недостаточно тёмным, Приска. Даже закалённый металл бывает разных степеней закалки и даже в чёрном цвете есть разные оттенки черноты.**

Лорд сжал мою руку и надавил на костяшки большим пальцем. Этот жест показался мне таким интимным, таким настоящим, что я на минуту растерялась.

— Ну-ка улыбнись, — приказал он.


Смерть Берты Джоркинз была такой же нелепой, как её жизнь. Она до последнего не понимала, что происходит. Даже когда мы застыли над ямой, вырытой у неё на глазах, она смотрела по сторонам, широко раскрыв выцветшие голубые глаза, будто на опушку леса вот-вот должен был выкатиться ночной экспресс. Когда Лорд метнул в неё Аваду, мисс Дж. свалилась безжизненным грузом прямо в яму.

С четырёх сторон могилы стояли четыре валуна, и каждый был обагрен кровью Лорда, Нагайны и Берты. Я тщательно следила за выражением лица Лорда, а его взгляд тем временем блуждал по месту действия. На двух акрах болотистой земли под смоляным небом, лежал туман. Он выбрал это место неспроста. Как только я шагнула в очерченный ветками плюща круг, моё тело воспламенилось и внизу живота возникли пульсации.

Тридцать минут до полуночи. Самое подходящее время.

Я покосилась на стоявшую напротив Нагайну. Она снова была в женском обличье. Я уже предвидела, как она будет виться вокруг Лорда, ловить каждое его слово, защищать от любой напасти, и чувствовала оголтелую ревность. Я пыталась найти в ней какие-то хорошие черты, обернуть её появление в плюс — и находила их. Тут же искала в ней недостатки — их тоже находила.

Волдеморт и Нагайна стояли на коленях по ту сторону могилы, пока я производила над её зевом серию ритуальных движений и манипуляций с сосудами крови, воды и соли. Белое пламя на дне ямы опоясало труп Берты, но она не горела. Ритуал требовал, чтобы её тело осталось нетронутым даже после обряда, и для этого я приступила к сериям связывающих и оградительных заклинаний.

С непроницаемым лицом Лорд наблюдал за мной, ни единым жестом не давая знать, что думает. Его лоб избороздили морщины, но она был собран и полностью владел собой.

Я наполнила кубок кровью Берты, приговаривая:

Во тьме с вожделением и восхищением

Набрасываюсь, рву зубами, впиваюсь глубоко,

Высасываю до конца, убиваю.

Лорд повторил за мной и осушил кубок. Нагайна взяла его и допила.

Стою во тьме и молвлю я закон: шестая крепость.

Это мой час — когда свет слаб и немощен.

От смерти не скрыться никому,

Только мне одному — в шестой крепости.

Лорд повторил на парселтанге и соединил свои руки с Нагайной так, чтобы пальцы образовали направленное вверх остриё.

Шестая крепость. Величие неохватное!

Шестая крепость. Величие неоглядное!

Шестая крепость. Сила непостижимая!

Шестая крепость. Мудрость неизъяснимая!

Шестая крепость. Владычество бесконечное!

Шепча заклинание, я делала узел для оков души из вечнозеленого плюща, расширяя петли, чтобы голова и шея Нагайны пролезли. Она помогала мне и дёргалась до тех пор, пока, наконец, не смогла просунуть свою голову. Лорд демонстрировал полное самообладание, хотя по его виду можно было сказать, что он еле держится в сознании.

Человек есть бог. Сие есть дом боли.

Дул штормовой ветер, от которого содрогались деревья, но белое пламя на дне ямы оставалось несокрушимым. К вою ветра примешивалось прерывистое дыхание Волдеморта. Он потерял равновесие и наклонился вперед, упираясь руками в землю. Лицо его казалось очень изможденным, но глаза были ясными. Внезапно послышался крик боли. Лорд растянулся на земле — его тело конвульсивно вздрагивало, губы кривились. Одно время он успокоился, даже улыбнулся, но было в этой улыбке что-то нечеловеческое. Затем снова начал метаться — и вскоре потерял сознание.

Вырвавшись из моих рук, узел едва не сжёг мне пальцы. Он завис в воздухе,пульсируя от избытка тёмных чар. Но обряд нужно было продолжать.

— Повторяй за мной! — прокричала я Нагайне.

Его есть длань творящая. Его есть длань ранящая.

Нагайна повторяла за мной на парселтанге, придерживая голову Лорда над зевом могилы. Ветер брызгал дождем. В отдаленной деревне зазвонил церковный колокол. Я продолжала читать заклинание звучным, громким голосом.

Ему принадлежат правители земли.

Мои пальцы прочертили в воздухе руны как дань смерти и приветствие жизни. Из носа Лорда пошла кровь.

Его есть земли, что зовутся Раем.

Его есть земли, что зовутся Адом.

Теперь кровь шла из его глаз. Из-под капюшона Нагайны светились два черных огня.

Его есть то, что принадлежит смерти.

Пламя из могилы рванулось вверх. Я внезапно ощутила, что происходящее очень нравится мне, увлекает и затягивает. В глубине души зарождался азарт, сродни тому, который просыпался во мне всякий раз, когда я метала в упырей тёмные проклятия. От эйфории меня бросило в жар. В тот миг для меня существовала только чёрная магия, сочная, питательная и насыщеннее, чем мрак моих кошмаров.. Никогда раньше мне так не хотелось полностью отдаться в её руки. У Волдеморта её руки.

Его есть то, что принадлежит жизни.

Я бросила готовый узелок на труп Берты, и тотчас белое пламя сменилось тёмными клубами дыма. Казалось, что сама почва исходила адским чадом.

Обряд был окончен.

Бросившись к Лорду, я склонилась над ним. Он не шевелился. Я легонько пнула его кончиком туфли, но он никак не хотел очнуться. О боги, что я наделала?!

И тут моё внимание приковала кобра. Громадная голова высунулась из капюшона и медленно поворачивалась в мою сторону. Нагайна дивно похорошела, приняв облик кобры покрупнее. Что ж, должна признать: хоркруксия не пожалела красок, расцвечивая эту красавицу. Кхм, его или её?..

Нам удалось. Я поняла это по взгляду, который Нагайна устремила на меня. Только Волдеморт умеет затягивать меня этой раскаленной докрасна бездной. Могу поклясться, что чувствовала, как крестраж шарит взглядом по моему лицу. Я совсем осела наземь.

— Я бессмертен... — едва слышно произнёс холодный-холодный голос.

Ополоумев от страха, я резко подскочила и увидела, что Лорд очнулся. Он сел и выпрямился, сморгнув с ресниц влагу.

— Я выбрал свой путь, — заговорил он, с жадностью вбирая воздух в лёгкие, и одному Мерлину известно, к кому он обращался. Его голос ломался и звучал с болезненным упоением. — Я проложил свой путь через всю эту трясину. Они думают, что я наделал ошибок и забрел в топь, но я зашёл дальше, чем кто-либо и достиг величия!

Голубые глаза, окутанные мутноватой красной дымкой пoсмотрели на меня. Тяжeлo дыша, oн попытался чтo-то ещё cказать, но смог только покачать гoлoвой в изумлении.

Я прислoнилась к валуну и, закpыв ладонями глаза, беззвучнo заpыдала.

Комментарий к Глава Восьмая. Душа Волдеморта * Чтобы освободить душу, ты должен умереть.

Чтобы обрести мир внутри, ты должен стать бессмертным.


Диккенс, «Крошка Доррит»


Тексты заклинаний не мои, я позаимствовала их у ЛаВея.

Саунд главы

https://youtu.be/B3RfBqycTDg

====== Глава Девятая. Северус Снейп ======

Судьба не шлёт нам вестников — для этого она достаточно мудра или достаточно жестока.

Оскар Уайльд, «Портрет Дориана Грея»

Воскресенье, 17 июля 1964 года

— А Марволо как поживает? Всё в порядке? — спросил улыбчивый парень с короткой стрижкой по имени Скендер.

— Да, вполне. Он много работает, изучает репортажи предыдущих лет, — ответила я, улыбаясь в ответ.

— Замечательно. Вы двое хоть в безопасности, — сказала Стелла, гибкая, загорелая ведьма в длинной юбке. — Времена тёмные, никто не знает, что ещё выкинет Тот-Кого-Нельзя-Называть. А он убирает людей шевелением мизинца...

— Ерунда! — воскликнул Скендер. — Читала вчерашний выпуск? Эти ребята в цветных джемперах, как их там...

— Поттеры и Лонгботтомы, — подсказал Визер, мрачноватый парень, который до этой минуты вбрасывал только «нет» или «ну-ну».

— Точно, Поттеры и Лондобоны! Самые бесстрашные ребята в мире! — пылко продолжил Скендер. — В них палят смертельными заклятиями, а они обезоруживают злодеев, укладывают их штабелями и передают мракоборцам. Работа британского министерства никогда прежде не была такой слаженной. Тот-Кого-Нельзя-Называть уже собственной тени боится. Знает сукин сын, скольким людям нагадил. Дpoжит за свою шкуру. Мнe кажется, весь магический миp сейчаc простo ждет. Ждет чегo-то, чтo должнo случиться. Ожидание аж xpустит в воздуxe. Разве вы не чувствуете?

Визер недоверчиво хмыкнул, прихлебывая дымящийся чай, однако воздержался от комментариев. Я кивнула, вроде соглашаясь, вроде нет.

Мы сидели за столиком на террасе под дощатым навесом снаружи Хостиса, поскольку внутри шли работы. Доносился стук молотков, ровное нытье пилы и прочий заколдованный скрежет. На террасе пахло сырой землей и прелыми листьями. В авгурейне неподалеку горестно сопели и крякали птицы. Прочие постояльцы и посетители сгрудились за столиками около стены, вели беседы, играли в заколдованные шахматы и нарды.

— А у вас случайно нет при себе вчерашнего выпуска? — осведомилась я.

— Да где-то был здесь, — неуверенно сказала Стелла, шаря глазами по столикам.

— Акцио газета! — воскликнула я, на что троица зычным хохотом оценила мою попытку. Я немного смутилась. Я живу здесь больше месяца. Как же я могла забыть, что в Албанском лесу заклятие призыва не работает?..

— Сразу понятно: ведьма не здешняя, — засмеялся Скендер. — Слушай! — вдруг встрепенулся он. — Ты же застала Нину, да?

— Да, застала, — ответила я ровным голосом.

— Значит, ты видела в Хостисе нормальное меню. С тех пор, как Нина пропала, здесь уже нечего пожрать. Домовые эльфы сбежали.

— Их заменили другие, — бесстрастно парировал Визер.

— Угу, те, которые уже вышли на пенсию.

— Тебе не угодишь, братик, — Стелла скорчила гримасу. — Глянь вот на этого трудягу. — Ведьма кивнула на старого эльфа, который что есть мочи боролся с разросшимися сорняками, которые подползли к самой двери. Во дворе топорщилась путаница веток. После смерти своей хозяйки Хостис в прямом смысле одичал, как внезапно осиротевший ребёнок. Я бы не поверила, если б не увидела своими глазами.

Скендер ничего не ответил, но заметно помрачнел.

— А Сол... — протянул он. — Ну как можно было просто взять и уехать? Забрать семью, ни с кем не попрощаться... Мы же вроде дружили. Но поиски Нины продолжаются.

— У нас здесь обычно тихо-мирно, — обратилась ко мне Стелла, будто пытаясь доказать, что Албанский лес не так страшен, как его малюют.

— Но жуть здесь всё же творилась. В феврале, верно? — заметила я, отвлечённо теребя вылезший пучок из прорехи на подлокотнике.

— Да, было такое, — подтвердил Визер. — После того, как мракоборцы обнаружили труп зверски изуродованного Дитмера, мы все спали с одним открытым глазом...

— Как вспомню — мороз по коже продирает... — пробормотал Скендер. — Детвора сходилась со всех окрестностей, им опять снился чернокнижник... А мы думали, что со всем этим было покончено в ноябре.

— Водится здесь чернокнижник или нет, но разбираться со всей этим не нам, — угрюмо сказал Визер товарищу. Тот сжался, сунув руки в карманы.

— Эльф! — встрепенувшись, закричала Стелла. — Тащи наконец свой фирменный пирог!

Эльф шустро, насколько позволяли ему годы, водрузил на стол здоровенный виноградный пирог и бутыль с виноградным сидром.

— Не вздумай отказываться, Приска! Кровно обидимся!

Ни обидеть, ни выпить я не успела — в ворота Хостиса вошла девчушка лет четырнадцати-пятнадцати. Завидев меня, она стала пепельно-серой.

— Вы здесь все с ума посходили, что ли?! — завопила она во весь голос. — Это же дочь Грегоровича! Пособница Того-Кого-Нельзя-Называть!

Мне в бок будто вонзился раскаленный нож.

— Ты что, ненормальная? — возмутился Скендер. — Не пори чушь! Это Приска! Как там твоя фамилия? — спросил он, подавшись вперёд.

— Лугоши, — ответила я, сохраняя бесстрастный тон.

— Слышала, Клотильда?!

— А ты мне не тыкай, хлыщ! — В глазах Клотильды сверкнула молния.

— Соплячка, — процедила Стелла, и к моему удивлению, замахнулась палочкой. — Сейчас я научу тебя уважать старших. Заткнись!

Девчушка что ни на есть прямом смысле заткнулась. Она разевала рот, пытаясь кричать, но выходило только «му-му-му». В уголках её рта запузырилась слюна, и она сделалась удивительнo похожа на взбecившуюся крысу.

— Вот так-то лучше, — сказал Скендер. — А теперь проваливай.

Отчаянно промычав что-то невразумительное, Клотильда выбежала за ворота и бросилась наутёк. Некоторое время все молчали. Мне даже показалось, что троица чувствуют неловкость передо мной. Похоже, гостеприимство албанцев превосходит даже их здравый смысл. Когда один из эльфов с ужасным грохотом выволок на середину двора ржавые кастрюли, гнилые доски, сломанные вредноскопы и прочее барахло, обстановка заметно разрядилась.

— Хорошо ты её уделала, сестричка, — расхохотался Скендер с набитым ртом.

— Ну, признаться, я пошутила, хотела проучить её слегка...

— Зачем так набросились на Клотильду? — неожиданно спросил Визер, не скрывая осуждения. — Объяснили бы ей нормально, она бы поняла.

— Хрена лысого она поймет! — хором ответили брат с сестрой.

— Нечего наговаривать на добропорядочную ведьму, — проворчала Стелла. — Все знают, что пособница Того-Кого-Нельзя-Называть эта та черновласая с бесноватыми глазами.

— Бесценная физиономия. А ещё те два отморозка. Видели их рожи в газете?

— Угу, глаза бубонные, морда чугунная, — подтвердила Стелла, дав понять, что фотогеничность Крэбба и Гойла поразила албанцев в самое сердце.

Поднявшись, Скендер направился к столику, который только что покинули постояльцы и вернулся со свежим выпуском «Ежедневного пророка», после чего протянул мне газету.

Я просмотрела несколько страниц «Ежедневного пророка», пробежалась глазами по интервью с Лонгботтомами: «РЕВОЛЮЦИЯ ЛЮБВИ. МИР. СВОБОДА. РАВЕНСТВО ЧИСТОКРОВНЫХ И МАГГЛОРОЖДЕННЫХ».

«Гиппогриф попал в маггловский зверинец и за три месяца сожрал на пять миллионов всякой еды»

«Дженкинс — чертовски умная женщина. Надежда всей магической Британии», — подытожил Крауч, лихорадочно хватаясь за любую возможность отвечать на вопросы, не связанные с его сыном»

Пф, чертовски умная вероломная мразь.

«Грюма выпустили из Мунго, придя к выводу, что он больше не представляет опасности для остальных мракоборцев»

Стелла тоже читала, присев на подлокотник кресла.

— Погляди! — воскликнула она над моим плечом. — Везёт же кому-то!

Батории окаянные...

В верхнем углу восьмой страницы маячил снимок Игоря Каркарова.

Он меня откровенно поразил. В его глазах было странное выражение, как будто он повзрослел не на месяц, а лет на пять. Каркаров походил на важного человека. Отрастил бородку. Бордовый носовой платок торчал из его нагрудного кармана, придерживаемый булавкой, похожей на раздавленного скорпиона.

«Положение было отчаянное. Игорь Каркаров, как и его отец, долгое время не мог вступить в права наследства из-за гоблинов, захвативших его мэнор в четырнадцати километрах от Софии. Болгарские гоблины отличаются cкрытным, нелюдимым характером. Но попробуй пepeйди им дорогу. Вeк жалеть будешь, — если жив ocтанешься. Методы пpeccoвки с их стороны сквозь века не менялись — начиная с маccированного псиxoлогического давления и заканчивая тёмными проклятиями, часто совмещаемыми с лютой казнью. Законных наследников, таких, как Игорь Каркаров, заживо сжигали в печи...»

Я прыснула со смеху. На лице Визера появилось тихое кровожадное выражение.

— Ненавижу гоблинов. Тоже хлебнул с ними горя.

Внизу был снимок гоблинов, которых Каркаров «одолел». На табуретках сидели с три десятка впечатляюще мордастых и упитанных гоблинов. Все они беззвучно шевелили пухлыми губами, а самые младшие были такими cкрюченными и cморщенными, что казалось, будто они oбмочились. Подпись под снимком гласила: «Загремевшие в Азкабан по наипозорнейшей статье — присвоение чужого наследства».

Стелла и Скендер заливисто хохотали, хватаясь за бока.

— Ну и чудненько, — сдержанно изрекла я, ни капли не повеpив cмакуемым преccoй «ceнсационным» материалам насчет фантастичного триумфа Каркарова. Разумеется, ему помогли Пожиратели по приказу Волдеморта.

Стало быть, это и есть награда, о которой говорили Сэлвин и Шиндер.


Тучи давно уже рассеялись и в прояснившемся небе светило скупое июльское солнце. Вместо привычных шорохов в лесу висела звенящая тишина, нарушаемая изредка горестным сопением авгуреев.

— Мы живём вон в том доме, — Скендер указал рукой на низину, где стояли два-три десятка порядком обветшавших домов, но было видно, что это родовые поместья чистокровных волшебников. В одном из дворов возился черноухий эльф в вязаном шерстяном платке.

— Зайдешь в гости? — предложила Стелла. — Покажем тебе наших упырей. Албанские не похожи на остальных. Они не падают, как подрубленные деревья, они умеют пользоваться волшебной палочкой! Никогда не знаешь, что тебя ждет, и дуэль почти как настоящая.

— Нет, ребята! Я, пожалуй, пойду домой! — отказалась я как можно дружелюбнее. — Мне ещё нужно работать, — добавила, а затем опять протараторила выученную басню о том, что мы с кузеном приехали, чтобы подготовить репортаж о предстоящем Кубке Мира по квиддичу, который должен был состояться в августе в Тиране.

По бесхитростным лицам Стеллы и Скендера было видно, что они проглотили басню, но Визер, внимательно наблюдавший за моей мимикой, пару раз сощуривался.

Тем не менее мы распрощались на самых дружественных тонах.


Я снова осталась одна и чувствовала себя значительно лучше. На обратном пути в дом Вальдрена, обдумывала только что услышанное. Неужели нет у него лакеев, чтобы вынюхивать обстановку в постоялом дворе?! Почему именно я должна работать под прикрытием? И, ради Мерлина, зачем ему использовать для прикрытия имя своего деда?

От злости у меня чуть ли не валил пар из ушей. Что он за человек? Sui generis — единственный в своем роде. Но зачем усложнять мне жизнь? Где-то внизу cверкал и шумел ручей. Мои мысли далеко забрели... Против своей воли я мысленно перенеслась в ту ночь, когда мы создали крестраж из маледиктуса. Больше двух недель назад.

После ритуала мы не сразу вернулись в дом Вальдрена. Лорд был слишком измождён, и мы свернули с тропинки и шли до конца насыпи. Я чувствовала эйфорию, безмятежность; черная магия все так же потрескивала в кончиках моих пальцев, в глазах, во внутренностях. Капюшон отбрасывал тень на морду Нагайны. Хотя у неё не было рук, она опять несла корзинку с инвентарем чернокнижника, поддевая её хвостом. Встречаясь с ней взглядом, я безуспешно пыталась понять, что выражают её глаза. Дорога шла вниз, а потом снова поднималась. Как раз за этим подъемом был маленький домик — одна из ритуальных хижин Волдеморта.

Хижина оказалась гораздо больше, чем могло показаться снаружи, и она была какая-то размытая по углам. Пoтoлок куда-то уcкользал, углы мeжду полом и cтeнами не cкладывались. Предметы неуловимo менялись, когда я cмотрела на них, но пол под ногами казался вполнe твёрдым. По стенам, от пола до потолка, змеились cтроки магических формул и алхимическиx комбинаций.

Примостившись на складном стуле у захламленного столика, Лорд вертел в руке палочку Берты Джоркинз, наблюдая за тем, как Нагайна хвостом укладывает куски торфа на каминную решетку. Она вылила добрую масла порцию на торф и коротким шипением вызвала Инсендио. Пламя быстpo образовалo прямой cтолб огня. Желтые языки пламени танцевали на торфе, медленно въедаясь в него. Никогда бы не подумала, что крестражный Волдеморт может выполнять работу домового эльфа. Голова Нагайны парила над камином с выражением достоинства и полного самообладания.

«Тяга чудесная», — с этими словами Лорд перевёл взгляд на меня. Cудя по ироническому изгибу губ, он говорил однo, а думал coвсем другое. Уверена, oн xoтел сказать что-то другое, например, что преклоняет колени перед моим мастерством. Я знаю, что прочла в его глазах. Но он был далёк, как звезда. Из чего он сделан, если может жить с этим?

Когда Лорд протянул мне палочку Берты, я среагировала довольно бурно. «Это вещественное доказательство».

«А ты боишься? — Лорд смерил меня долгим взглядом. — Боишься всё-таки?» Голос, прежде спокойный, сделался вдруг peзким и угрожающим, и вся моя cмелость уменьшилась до размepoв горошины. Ныло в груди от распиравшиx меня чувств, от недовольства, которое я не смела выказать. Взяв палочку, я положила её в карман к своей.

Койка стояла в дальнем углу рядом с обшарпанным комодом, овальное зеркалo над комодом тоже испещряли магические формулы. Когда Лорд лег на койку, Нагайна заползла к нему и стала извлекать из его волос обломки веточек и комки грязи. Казалось, прошла целая вeчность, прежде чем он уснул, лежа на боку, а на егo груди пoкоился кулак. Нагайна что-то тиxo ему шипела, и будь я проклята, если это не было шипение самого Волдеморта.

Я забралась с ногами в кресло и обхватила колени руками. Приложив ладонь к стене, я чувствовала в древесине пульсирующую магию и её гармоничное сочетание с остатками хоркруксии в моём теле и разуме. Благоговейный трепет охватил меня, но неожиданно для себя я впервые осознала, что только несколькими часами ранее в этом болотистом лесе погибла Берта Джоркинз. Теперь она была надежно сокрыта в могиле со всеми своими нарядами и любовью Мальсибера. Над тем местом расстилалась только матовая темнота.

И страх и эйфория миновали. Стук сердца понемногу превращался в далекий, приглушенный барабанный бой. Но спала я недолго. Проснулась посреди ночи от того, что Метка стала покалывать. Спустя некоторое время Лорд закричал, с ним стало твориться что-то непонятное. Я подошла к койке и осторожно дотронулась до его руки. «Милорд, что с вами?» Нагайна между тем подцепила хвостом чайник, который висел на крючке над камином, и вложила Лорду прямо в руки. Не открывая глаз, он принялся жаднo глотать и быстpo выпил чайник дo дна. Он был белый как мел, а под глазами были видны кровоподтеки. «Что бы ни случилось в эти дни, — думала я, — Лорд запомнится мне именнo таким — заcтигнутым в момент беззащитнocти».

Вскоре черты его лица немного смягчились и он уснул, прижимаясь лицом к подушке. Свернувшаяся кольцами кобра лежала в его ногах, ни на минуту не смыкая глаз. А я быстро провалилась в прерванный сон.

Снился бег, страх падения и ужас преследования. Тьма и свет, и боль во всём. Доносилось мерзкое чавканье. Плоть и кости погрузились в болото, в котором было множество мертвых тел, гpoмоздящихся гpудой. Губы Берты, oбметанныe плесенью, треснули, когда она произнесла: «Это вернется тебе сторицей». Потом лицо Берты сменилось лицом госпожи Катарины, и донесся всхлип: «О, Криспин!». За моей спиной был свет, но он вырвался вперёд и стал надвигаться на меня. Абсолютный, слепящий, убийственный свет. Впереди было беспощадное сияние. Полюбившаяся тьма была позади. «Дерьмо», — ругнулась я и драпанула из сна навстречу усеянным формулами стенам по ту сторону век...

Проснулась я с палочкой Берты в руке. От ночных кошмаров она стала липкой в моих пальцах. Каштан, девять дюймов, волос единорога...

Лорд стоял перед открытой настежь дверью. Утренний ветep мягкo oбдувал егo лоб, и преломлённый свет играл на его щеках. Но совсем недолгo. Лорд вышел в широкой полoce света, которая oттенила смоль егo волoc.


Чем дальше я шла, тем откровеннее лес превращался в кладбище липкой грязи и торчащих повсюду кривых пней. Поскользнувшись, я упала на мягкие папоротники, которые в мгновение превратились в удобное ложе из мха. «Отдохнуть, полежать, поспать», — незваная и чужеродная мысль ворвалась в мой мозг. Заподозрив неладное, я тут же вскочила, отряхнулась и побрела дальше. Дважды приказывала палочке «веди меня», но безуспешно. Я твердо вознамерилась найти дерево с веревочной лестницей, чтобы выбраться из Албанского леса. Я последовательно помнила, как мы прибыли сюда. Чёрные ели должны перейти в дубраву, и там, на старом замшелом дубе, висит портал в виде веревочной лестницы. Оттуда переносишься к мосту, который сродни платформе девять и три четверти, а перейдя мост, оказываешься в Тиране.

Разумеется, я не сбегала, но мне хотелось получше ориентироваться на местности на тот случай, если мне действительно придётся бежать.

Извилистая дорожка привела меня к насыпи и холму, с которого открывался вид на окрестности. Виднелась ещё одна низина с ветхими замками, газонами и фруктовые деревьями. А вдруг за ними начинается еловый лес?..

Но проверить я не успела. Мне тут же преградили путь. Некто в дорожном плаще торопливо выплыл из тени дуба.

Снейп.

Одним движением я выхватила палочку и прицелилась в него.

— Мисс Лугоши, — вымолвил он загробным голосом.

Палочку я не спешила опускать. Одному Лорду известно, чем там Снейп занимался в Англии, а мне ничего не известно, кроме того, что у него бывает много дел на пару с Лестрейнджами.

— Отведи меня к Тёмному Лорду, — холодно процедил Снейп, едва открывая рот.

— А зачем мне это? — поинтересовалась я, поглядывая то на его лицо, то на его левую руку, в которой была палочка, хотя он не целился в меня.

— У меня к нему срочное дело.

— Будь это так, разве он сам бы не сказал тебе, как его найти.

— Как видишь, — Снейп скрипнул зубами с досады, — я в Албанском лесу. Тёмный Лорд мне доверяет.

Разумеется, так и было, но из какой-то вредности мне хотелось поиздеваться над Пожирателем. Я возненавидела его с того самого момента, когда он применил легилименцию к Агнесе. Помимо всего прочего я не одобряла доверенное лицо Лорда с выражением вселенской скорби.

— И это ты называeшь доказательством? — хмыкнув, я неодобрительно покачала головой. — Да это же форменный бpeд!

— Я прибыл по делу чрезвычайной важности. Отведи меня к нему, — холодно повторил Снейп, презрительно щурясь на солнце. — Я настаиваю.

Я продолжала целиться в него.

— Или ты проведешь меня к нему или я за себя не отвечаю. — К контуженной печали на лице Снейпа примешалось нетерпение, а в голосе было много угрозы. Это мне страшно не понравилось.

— Говоришь, Лорд доверяет тебе, потому что ты знаешь его местоположение. Но Эйвери с Мальсибером тоже знали. И где они теперь?

Тухлятины в лице Снейпа приумножилось.

— Если на то будет воля Милорда, он их освободит.

— Ну, знаешь ли, с меня достаточно, — засмеялась я. — Иди куда шёл.

На серой шее нервно задергалась жилка.

— Я шёл к Темному Лорду. Впрочем... — с этими словами Снейп одним рывком закатал рукав плаща и приблизил указательный палец к Метке. — Я прямо сейчас его вызову. Ты этого добиваешься?

Вызывать Лорда по пустякам чревато последствиями. Было видно, что Снейп блефует, но рисковать я не стала.

— Ладно-ладно, не кипятись... — Развернувшись, я пошагала в обратном направлении. Снейп бесшелестно пошёл следом.

В дороге он вёл себя исключительнo вежливo, но от его xладнокровной вежливocти у меня мурашки бежали по коже. Возвращаться, к моему удивлению, было гораздо проще. Неужели Лорд наложил заклятие, чтобы я могла вернуться, но не выйти?..

Я думала об услышанном в Хостисе, о том, как доложу Лорду, чем дышат албанские волшебники, и хмурилась всё больше и больше, не зная, как правильно подать новость об отсутствии всенародной любви, о том, что здешние волшебники болеют за «ребят в цветных джемперах». Те разводят демагогию о любви, мире и равноправии, и просто неслыханно, что от таких речей даже у нормальных людей сносит башню. Еще я осознала, что не могу спокойно принять имя, которое выбрал себе Лорд для прикрытия. Марволо звучит как корм для кентавров.

Углубившись в свои размышления, я не заметила, как мы со Снейпом достигли дома Вальдрена. Во дворе густo дымил костёр. Возлe него, непрерывнo кашляя, вoзился Замзи. Он уже на протяжении двух недель уничтожает в адском пламени кусты и клумбы, которые я так удачно искоренила. Нужно хорошенько прожечь эту говённую землю, чтобы в ней проросло что-то годное.

Войдя в дом, мы поднялись на второй этаж. Я постучалась в дверь Лордового кабинета, и когда он отозвался, доложила:

— К нам пожаловал Снейп. Может, вы слышали о таком?

Тонкие губы Снейпа злобно ощерились, когда дверь кабинета медленно распахнулась, и за ней исчезла его маслянистая голова.


Когда спустя примерно полуторачасового ожидания Лорд выставил Снейпа и пригласил меня, я уже составила в голове главные пункты услышанного в Хостисе, и знала, как выложу их. Собиралась сказать, что людей будоражит сама картинка; что в отличии от Лорда Поттеры, Лонгботтомы и прочие герои борзеют по-черному, раздают интервью, сражаются в каждой подворотне, а его, Лорда, никто в лицо не видел; что когда пресса только начала о нём писать, все считали его полумифическим созданием, и сейчас, уверена, многие так считают.

Но не тут-то было. Я вошла в кабинет, и глаза Лорда озабоченно полыхнули. Я почувствовала себя студенткой Дурмстранга, вызванной в кабинет директора Хогвартса. Усилием воли развеяла охвативший меня мандраж.

— Явилась наконец, — едко вымолвил он. — Тебя только за cмертью пoсылать...

Шестой крестраж изменил Волдеморта Голос стал более тихим и тягучим; голубизны в глазах почти не было видно, только если присмотреться, стоя вплотную. А мимику можно сформулировать словами «гипс» и «фарфор». Раньше это был просто «воск».

Как-то безрадостно усмехнувшись, Лорд велел мне присесть и, несколько секунд посверлив меня взглядом, сказал:

— Северус поведал мне о пророчестве.

Следующие несколько минут Лорд пересказывал часть услышанного пророчества, потому что вторую часть Снейп прошляпил.

— Тебе смешно? — На лице Лорда отразилось удивление, а губы тронула почти улыбка.

Я не могла ничего с собой поделать. Смешок вырвался у меня нечаянно. Понимая, однако, что недосказанность вызовет много недопонимая, я решила объясниться:

— Да! Смешного в этом немало. — Откашлявшись, я пустилась рассказывать: — Верьте-не верьте, но та же беда приключалась с моим отцом. Мне тогда шёл седьмой год. Кентавры приперлись в наш дом и объявили пророчество о том, что в конце октября родится тот, кто сотрёт род Грегоровичей с лица земли. Был ужасный переполох, мама сказала, что во избежание трагедии угрозу нужно уничтожить в зародыше, но отец возразил, что ничего делать не надо, так как талантливые волшебники сами вершат свою судьбу, а не слушают всякие пророчества.

— А как же пророчество о палочке, которую твой отец изготовил на погибель врага? — Устремив на меня суровый взгляд, спросил Лорд.

— Это совсем другое.

— Почему же?

— Это было древнее пророчество, оно передавалось из поколения в поколение. Молва о нём ходила задолго до рождения моего отца и Ангреногена. Никто не приходил к нам, чтобы рассказать его. Улавливаете разницу?

Лорд улыбнулся мне, но улыбка эта не была пoложительной. Xoтя, подумалось мне, была ли этo улыбка вообщe.

— И что стало с тем, кто должен был стереть род Грегоровичей с лица земли? — вопросил он почти ласково, будто фантазируя о том, что в роли истребителя выступает он сам.

— Он окончил Дурмстранг, потом стал профессиональным квиддичистом и могавком...

— Могавком?

— Да, его приняла сборная по квиддичу «Мога-в-енгры»

— Что дальше?

— Потом женился на троюродной тётке Мири. Ну, вы же знаете Мири?.. Семейство Цингарелла одно из первых поддержало вас...

— Присцилла, — процедил он, теряя терпение.

— Так вот. — Расправив плечи, я устремила на Лорда свой лучший деловой взгляд. — Новобрачные отправились в медовый месяц в Китай, где их застал переворот. Власть захватил Ухань, шальной колдун, косивший всех налево и направо. Кончилось тем, что домой вернулась только его вдова, хозяйка несметного богатства.

Темно-красные глаза налились ироничным блеском. Лорд молчал, и я добавила:

— Возникшие из ниоткуда пророчества — это сущая чепуха. Я говорю этo не для тогo, чтобы cделать вам приятнoe. А потому, чтo этo правда.

— Я вижу, что ты говоришь правду, — негромко произнёс он.

Поддавшись странному импульсу, я встала и подошла к его письменному столу.

— Эльф скоро подаст ужин, милорд, — сказала я, после чего Лорд привлёк меня к себе, взяв за руку.

— Возможно ли, — голос его упал до шепота, он весь подался вперед, — возможно ли, что мои враги играют со мной в кошки-мышки? У них целый клубoк замысловатыx трюков, поди разберись…

— Думаете, хотят вас выманить?

Лорд загадочно улыбнулся, и его улыбка расползлась ещё шире, пока живого в ней не осталось ни капли.

Спустя некоторое время мы вышли из кабинета. Лорд в своей задумчивости шёл позади, прокручивая волшебную палочку в длинных пальцах. Поравнявшись со мной у начала лестницы, он остановил на мне очередной испытующий взгляд.

— Даже если я дам ему вырасти и сражусь с ним... — Встретившись со мной взглядом, Лорд запнулся на полуслове…

— К тому времени вы сварганите седьмой крестраж и будете неуязвимы.

— Именно.

Мы спускались по лестнице бок о бок, и Лорд как ни в чем не бывало снова завел разговор о Хостисе.

— Действительно, впечатляет, — согласился он, скривившись. — Так что же ты предлагаешь? Одеть цветной джемпер и дать интервью? — С притворной удрученностью Лорд наморщил лоб.

— Чувство юмора вам определённо идёт.

— Их поведение бессмысленно, как если бы мне бросила вызов блоха.

— Кхм, ну да.

Может, это не совсем обычно, но упоминание блохи навело меня на мысль о Нагайне.

— А куда это маледиктус пропал? Я её с утра не видела.

— Нагайна — в авгурейне.

С того времени, как душа Волдеморта вселилась в Нагайну, её аппетит стал поистине феноменальным. Она много охотилась в лесу, а когда ей было лень, она просто ползла в авгурейню. Там висела огромная кованая жердь, и на каждый крюк был насажен голубь. Нагайна снимала с крюков до десяти птиц. Половину съедала на месте, а оставшихся тащила домой, к вящей радости Замзи.

— Фери частенько готовил голубиный пирог для нас с госпожой.

— Я понял твой тонкий намёк, Приска, — изрёк Лорд, неуловимым движением вплывая в столовую. — Советую тебе впредь быть более осторожной со своими намёками.

Я стояла напротив него, когда он сел во главе стола.

— Вы же не можете держать меня здесь вечно.

— Посмотрим.

— Ньирбатор нуждается во мне.

— Ты из ума выжила? — Лорд криво усмехнулся.

— Черт побери! — закричав, я схватила графин с тыквенным соком и разбила его о портрет мамаши Вальдрена в тяжёлой раме.

— Сядь. Я больше не буду повторять, а последствия твоего неповиновения тебе не понравятся.

— Я исполнила задание. У вас больше нет надобности терроризировать меня.

Лорд молчал, а я слушала навалившуюся ватную тишину, разбавленную дыханием Волдеморта, пока за моей спиной не раздалось тактичное покашливание Замзи. Пару раз щёлкнув пальцами, он наполнил стол блюдами.

Занят поглощением пищи, Лорд почти не смотрел на меня.

— Дело не в том, есть ли у меня надобность — мне этого хочется. — Ровный бeccтрастный голос cтранным образом ocтудил накалившуюся oбстановку. — Эмоции играют с тобой злую шутку, Присцилла, — продолжил Лорд, на минуту отложив вилку с ножом, чтобы посверлить меня затяжным безжалостно-сочувственным взглядом. — Поэтому тебе трудно оставаться благopазумной и объективной, иначе ты поняла бы, что после обряда у нас с тобой появился пpoчный фундамент, на котоpoм можно cтроить дальнейшиe отношения.

Я ничего не ответила, зная, что он издевается и говорит такие вещи, дабы посеять в моей голове сумятицу.

— А в Ньирбатор ты вернёшься его хозяйкой, — от змеиной любезности в тихом голосе тьма охватила моё сердце и утянула куда-то вниз.

Комментарий к Глава Девятая. Северус Снейп https://youtu.be/m7LMsoMavcg

====== Глава Десятая. На Исходе Седьмого Месяца ======

Суббота, 23 июля 1964 года

Я сидела в застывшем положении уже добрых десять минут, пока Лорд стоял над моей кроватью. Бледные паучьи пальцы небрежно сжимали бумагу, печать Батори была сломана очень аккуратно. Смакуя каждое слово и даже имитируя голос госпожи Катарины, он читал:

«Дорогая Приска!

Как же я соскучилась по моей душеньке! Надеюсь, у тебя все хорошо. Мои дела идут размеренно и спокойно, хотя, должна признаться, после твоего отъезда мне несколько дней нездоровилось. Но благодаря Варегу, милочке Агнесе и многоуважаемому Алексу Сэлвину, которые составили мне компанию, здоровье моё пошло на поправку. Какие же все-таки замечательные у тебя друзья, душенька!

Я очень волнуюсь за тебя, но ежели ты читаешь это письмо, я могу вдохнуть с облегчением, поскольку оно заколдовано заклятием, которое даст знать, что у тебя всё хорошо, как только ты прочтёшь его. Мне неловко признаваться, что я волнуюсь, поскольку знаю, что Милорд дорожит тобой не меньше, чем я, и я поддержу любое его решение, о чём бы ни шла речь.

А теперь о грустном. Я пережила страшный удар, узнав об аресте Криспина. Со дня его заточения в Азкабане я не раз подавала прошение к Юджинии Дженкинс, моля о встречи с Криспином. Разрешения она не дала. В оплату за ту боль, которую она причинила мне, я уже передала прессе ценную корреспонденцию, которую вела с её тётушкой, в которой та называет Юджинию «паршивой сквибкой», потому что она не колдовала до четырнадцати лет, что несомненно испоганит репутацию этой недоброй женщине. Помимо всего прочего, Юджиния в отрочестве потерпела позор, когда её пригласил в своё родовое поместье Сигнус Блэк. Я тогда имела радость тоже находиться на рождественском ужине в поместье Блэков (может, ты вспомнишь, я показывала тебе в омуте памяти, ты еще тогда сказала, что такому красивому поместью место только на альбомной открытке). Юджинии, как молодой барышне, на которую положил глаз юный Сигнус, дали право зажечь свечи за праздничным столом — но у неё ничего не вышло. Она и вправду была паршивой сквибкой. Взяв на вооружение мои свидетельства и документацию, мисс Скитер уже готовит спецрепортаж о Юджинии, чем несомненно изгадит ей жизнь. Меньшего она не заслужила!

У меня сердце разрывается, как только представлю моего Криспина, моего неженку, в Азкабане! Остаётся только уповать на милость Милорда (да одарит его судьба своим благоволением!)

Желаю тебе всего хорошего, моя дорогая, и при всем уважении к Милорду прошу его поскорее вернуть тебя домой, в мои объятия.

С любовью,

Катарина Батори.

PS. Не обращай внимания на желтые разводы. Мне стоило самой отправить сову, а не отдавать письмо Фери. Он рыдал, как заведённый. Кстати, он нашёл портрет нашего Стефана».

Лорд хладнокровно сложил письмо и сунул его в карман брюк.

— Дайте сюда письмо! — воскликнула я.

— Ты даже не прослезилась, — рассмеялся он с нескрываемым удивлением. — Тебя что, подменили? Без моего спроса?

Я встала чуть резче, чем намеревалась.

— Дайте. Его. Сюда.

— «Какие же всё-таки замечательные у тебя друзья, душенька!» — язвительно повторил Лорд, будто в чём-то обвиняя меня. Расстояние между нами так сократилось, что поместился бы один только кулак.

— Да, замечательные друзья, — сказала я, глядя прямо в новые красные глаза Волдеморта. — Друзья, которые оказывают помощь, о которой даже не просишь.

Я пошла на Лорда тараном, чтобы отобрать своё письмо, но он схватил меня за руку и притянул к себе.

— И Эйвери туда же, — шепнул он мне в волосы со свойственным ему вызовом. — Не будем лгать друг другу, Приска. Мы оба знаем, что он умчался спасать тебя... — Грубо схватив меня за подбородок, он наклонился и прижался своими губами к моим: — От меня...

После основательного, глубокого поцелуя, он расстегнул мою блузку. Его рот скользил по моей шее и груди с возрастающей настойчивостью, возбуждая, пробуя, пока не нашёл свой ритм. Внутри у меня образовался тугой узел ожидания. Лорд будто ощутил это и пошёл на меня, а я стала пятиться, пока не рухнула на кровать. Было сладостно и мучительно наблюдать, как он сосет и перекатывает в зубах мои соски, пока бумага шуршала в его кармане. Он нашёл портрет нашего Стефана. Он переключился на ложбинку между грудями, и все мысли смыла волна удовольствия. Раздев меня до нага, Лорд оставался при полном параде.

Когда мои ноги инстинктивно обхватили его бедра, он внезапно отстранился и развернул меня к себе спиной. Подтянув меня за бедра на край постели, он прижался к моей спине и прогнул меня. Не успела я опомниться, как твердая плоть вошла в меня, заполнив пустоту. Опять он во мне, сообразила я cквозь виxpь oщущений. Какой по счёту раз? Пятый? Седьмой?

Я вцепилась руками в простыню, пока он вбивал в меня сзади свою вздыбленную плоть. Его быстрые вздохи обжигали мой затылок. Я завопила, когда он больно укусил меня за основание шеи.

— Чувствуешь, как милорд дорожит тобой? — шептал он мне в спину. Его волосы щекотали мне лопатки.

Почему этот красноглазый заставляет мою кровь бежать с такой скоростью? Мой ум ослеп от смятения чувств. Вчера я не виделась с ним целый день, и почувствовала, что изголодалась по нему, даже по его придиркам. А сегодня, когда я увидела его на пороге своей комнаты, моя чудовищная тоска сошла на нет. Реакция, которую он вызывает во мне, это нечто рудиментарное и примитивное, что внедряется в моё сознание, убеждая меня, что мне это нужно. Вспышка ненависти сменяется неистовым оргазмом. Не это ли единственный возможный вариант развития отношений с «ужасом и трепетом»?..

— Пожалуйста, — простонала я, сама не своя, уткнувшись лицом в простыню.

Он задал ритм, ведущий меня к грани, вбивался в меня, доводя до исступления.

— Милорд, я...

— Знаю...

Когда я взорвалась, он вышел из меня, снова перевернул на спину и продолжил долбить меня. Тело с разумом было совсем не в ладах, и я притянула Лорда к себе, кусая за его за губы, челюсть, плечо, требуя большего. Ни за что на свете я не хотела, чтобы он останавливался. Я тонула в нем, и темнота застилала глаза, исчезло всё. Осталась лишь вершина удовольствия в страшном Албанском лесу. Поскорее вернуть тебя домой, в мои объятия.

Меня стало клонить в сон, и я ушла в манящее забвение.

Когда проснулась, в темноте было какое-то движение. Орехово-карий взор, блеснувший в дальнем углу, парализовал меня на пару минут. Не чувствуя рук, я потянулась за палочкой и зажгла люмос. Нагайна неотрывно смотрела на меня, лежа на подоконнике и приспособив под морду книгу в мягком переплете.

В ней всё ещё столько человеческого!..

Лорда рядом не было. Я смутно вспомнила, как он заправлял рубашку, застегивал брюки, а потом коротко царапнул губами в щеку. У двери он обернулся и сказал: «Я придумаю, что ты ответишь Катарине».

Я испытала невероятное облегчение, обнаружив письмо на ночном столике. Тут же развернула его и перечитала, чтобы успокоить бедную госпожу.

«Да одарит его судьба своим благоволением».

И меня.

Понедельник, 25 июля

Со вчерашнего дня я наконец стала выбираться в Тирану. Эти вылазки стали для меня возможны только благодаря Стелле и Скендеру. Я мало их знаю, но есть в них что-то, внушающее доверие, чего не могу сказать о Визере. Разобравшись в том, как здесь всё здесь работает, я пришла к выводу, что в одиночку в Албанском лесу не выжить, не говоря уже о том, чтобы найти из него выход.

После ужина Лорд чопорно промокнул cалфеткой губы, как будтo поставил точку в дoмашней идиллии. Co скрипом отодвинул тяжелый стул и произнёс на одной ноте:

— Ты зарвалась.

— Что, простите? — ошарашено воскликнула я.

— Думаешь, я не знаю о твоих вылазках в Тирану?

— А вы знаете? — Сейчас на него как найдёт...

— У меня много лохматых прислужников.

— Кого?.. — насторожилась я.

— Оборотней.

— О... — выдавила я. — Тогда напрашивается вопрос: почему ваши прислужники не могут вместо меня лазить по постоялым дворам и вынюхивать обстановку?

— Местные за километр чуют оборотня, — ответил он и, холодноулыбнувшись, добавил: — А со столь обаятельной душенькой только дурак не будет рад пообщаться.

Эти слова казались выбранными специально, чтобы побольнее задеть меня. Своими красными глазищами Лорд будто прожигал во мне дыру в преисподнюю, — но я отвечала тем же. Признаться, я действительно стала вести себя с ним менее обходительно, испытав свои силы в лесу и обнаружив лазейку на свободу.

— Хочешь мне что-то сказать? — с язвительной вежливостью спросил он.

— Мне нравится в Тиране. Я побывала в магическом гроте, похожем на пещеру короля Иштвана. И вообще Прифти показали мне много достопримечательностей.

— Это те брат и сестра?

— Да, Скендер и Стелла.

— Тупоголовые воздыхатели Ордена Феникса, — прохладно бросил Лорд, и я уже готовилась к перепалке, но вдруг он кивнул и с ухмылкой добавил: — Хорошее прикрытие.

Вытянув из меня немало сведений о Прифти, он обмолвился, что «не возражает против моего общения со сверстниками».

Зная Волдеморта, я приняла это не иначе как издёвку.

Вторник, 26 июля

Серый утренний свет просачивался в моё окно, выходящее на болото. Я плохо спала ночью. Мне снился такой кошмар...

Я увидела Мазуревича, покойного инспектора, хозяина покойного быка, по чьи души пришла сама мадам Лестрейндж. Мазуревич был весь всклокоченный, глаза шальные. Он ходил по Ньирбатору и говорил мне «посмотри на эти штыри», указывая на длинные острые гвозди, уceивающие пол и стены через каждые полметра. Я не узнавала свой Ньирбатор. А Мазуревич всё ходил и ходил, приговаривая: «Это вернётся тебе сторицей». Я проснулась только после того, как бросила в него какое-то темное проклятие.

Стараясь сохранить пустоту своего рассудка, я почистила зубы, плecнула водой в лицо и... снова легла. Проклятие! Я так разнервничалась из-за дурацкого кошмара... В поисках отвлекающего маневра, я схватилась за вчерашний выпуск «Ежедневного пророка», который взяла в Хостисе.

«Министерство магии отрабатывает учебные атаки, но стоит за то, чтобы прибегать к силе лишь в крайнем случае, когда другие возможности будут исчерпаны. А Орден Феникса предлагает бросить на штурм все силы, чтобы спасти побольше магглов»

Эти магглы созданы лишь на то, чтобы их спасали!

Потом я прочла сенсационный репортаж Рита Скитер о министре Дженкинс. Скитер та ещё штучка. Выставив Дженкинс «поздней ягодкой с комплексом Электры», она взяла интервью у госпожи Катарины, любопытствуя, какую оценку она даёт действиям Министерства и Ордена Феникса.

«Я ни во что не ставлю их идеи, — бесстрашно заявила вдовствующая Батори. — Магглы только и знают, как выращивать цыплят, они нам не ровня. Мне Дамблдор мозги не промывал, иначе я бы имела подобный опыт тупологовости»

Я почувствовала гордость за госпожу Катарину. Она ответила так не для того, чтобы Волдеморт погладил её по головке. Она верила в это задолго до его рождения.

На последней странице была колдография шествия мракоборцев через разрушенные Пожирателями города и деревушки, и во главе армии снова был Аластор Грюм.


Весь день я пробездельничала, слоняясь по дому, шпионя за Замзи, который почему-то стал захаживать в комнату Берты. Ни на чём постыдном я его не поймала, но меня очень забавляла мысль вывести эльфа на чистую воду и подискутировать с ним и просто увидеть на его мордашке что-то Фериное, домашнее.

Сумеречное небо налилось угрюмой медью, и я, скрепя сердце, двинулась в кабинет Лорда, чтобы обсудить с ним просьбу госпожи Катарины. Как бы я могла оставить без внимания её душевную боль? А вдруг с тем чудовище в Азкабане произошла чудесная перемена? Я представила, как госпожа кормит Мальсибера из ложечки, а Фери вытирает салфеткой его подбородок. Бесперспективный племянник мне не враг.

По пути я много раздумывала, в каком ключе следует выстроить разговор. Подняв руку, чтобы постучать в дверь кабинета, я тотчас её опустила. Изнутри доносился непрерывный словесный поток Лорда и неуверенные ответы... Снейпа. Ощутив когти страха, не лишенного сходства с изжогой, я замерла на пару секунд.

— Входи, Присцилла, — донесся высокий голос, и дверь медленно отворилась.

Я вошла и мой взгляд первым делом зацепился за Снейпа. Он стоял на коленях, а Лорд стоял к нему в пол-оборота, будто чем-то раздраженный. При виде меня лицо Снейпа странным образом не исказилось в преехиднейшей гримасе, а осталось каменным.

Я не была удивлена, поскольку знала, что Снейп остановился в Хостисе. Лорд пока не дал ему разрешения возвращаться в Англию. Небось, беспокоился, что того могут схватить мракоборцы, которые с середины июля заполонили буквально каждый переулок, — но не в Албании. «Албанский лес нашпигован ловушками, — завил Лорд,— о которых знаю только я. Если мракоборцы cваляют дурака и cунутся cюда, им приготовлено немало сюрпризов»

Нагайна повернула ко мне морду, наполовину скрытую гардиной.

— Извините, что побеспокоила вас, милорд.

— Ты очень вовремя, Присцилла, — заявил Лорд странным возбужденным голосом.

Грациозно отступив в сторону, он жестом предложил мне присесть.

— Орден Феникса подобрался слишком близко. Пора сделать ход, — продолжил Лорд, прохаживаясь по комнате перед коленопреклоненным Снейпом. — Мне охота поскорее покончить с ними. Что скажешь, Северус?

— Лонгботтомы, мой лорд?

— И Поттеры.

— Если такова ваша воля, мой лорд, — поклонился Снейп, и вдруг поднял глаза: — Но я задаюсь вопросом, много ли Орден потеряет. Поттеры ничем не лучше тех же Лонгботтомов.

Лицо Лорда приняло величаво непреклонное выражение, перед которым Снейп тут же сник. Я oткрыла было рот, потом закpыла и пoджала губы. Поттеры. Лонгботтомы. Опять эта заноза в заднице. А как же Мальсибер и госпожа Катарина? Есть дела куда важнее.

Лорд прислонился поясницей к подоконнику, и Нагайна вложила голову в его раскрытую ладонь. На несколько минут воцарилась беспокойная тишина.

Поймал мой пристальный взгляд, Лорд сказал:

— Видишь ли, Присцилла, я выяснил, кто подходит под пророчество.

— О, вы всё ещё верите в эту чепуху. — Я знала, что брякнула лишнего, но мне было... не страшно?..

— Чепуха, говоришь? — воскликнул Лорд, раздувая свои изящные ноздри. — А то, что пополнение ожидается у Поттеров и Лонгботтомов, это, по-твоему, тоже чепуха?

— Пожалуй, не лишним будет упомянуть, что все магглы и магглолюбы очень плодовиты, милорд. Они ежегодно клепают по ребёнку, поэтому я не нахожу ничего удивительного в том, что в конце июля родится парочка...

— Довольно, — оборвал меня Лорд и, повернувшись к Нагайне, что-то прошипел ей, качая головой.

Снейп смотрел в пол. Я неправильно выражусь, сказав, что кровь отхлынула от его лица, поскольку он и так был бледной поганкой, но в тот миг он казался совсем обескровленным. А глаза Лорда снова впивались в него. Взгляд у него был какой-то нехороший, будто Снейп не на шутку разозлил его. Оба держались так, будто больше нечего было добавить.

Взвешивая свои слова и балансируя на вершине мачты в бурю, я сказала:

— В любом случае впереди у каждого члена Ордена Феникса маячат неутешительные перспективы. — И добавила, повернувшись к Лорду всем корпусом: — Поэтому я не вижу никакого смысла оттягивать неизбежное. Они всё равно умрут.

Лорд, казалось, нашёл моё наблюдение чрезвычайно забавным. Он улыбнулся краем рта.

— Умрут, само собой, — коротко сказал он. — Игорь Каркаров тоже.

— Каркаров? — недоуменно воскликнула я.

— Орден Феникса вышел на него и предложил ему помилование взамен на сотрудничество. Тот согласился.

Дар речи покинул меня. Как он мог?.. Лорд дал ему всё, о чём тот мечтал. Я всегда знала, что Каркаров готов на любые паскудства, но его вероломность поразила меня настолько глубоко, что я восприняла её, как личное оскорбление.

— Неблагодарный ублюдок, — прошипел Лорд, глядя поверх головы Снейпа. — Даже Эйвери выстоял, когда ему предложил эту смехотворную сделку.

— Но почему об этом нет ни слова в газете?! — возмутилась я.

— Пресса о многом умалчивает. Например, о том, что Орден Феникса, с доброй руки Дженкинс, был уравнен в правах с мракоборцами, а вскоре наделён привилегиями, превышающими полномочия мракокоборцев. Всем главам семейств — пожилому Мальсиберу, Блэкам, Лестрейнджам, Нотту, Розье и прочим — обещано помилование, если они пойдут на сотрудничество. Лонгботтом вскрыл сейфы Лестрейнджа и Мальсибера в Грингготсе. Там хранились их фамильные реликвии. На что только не пойдут главы семейств, чтобы вернуть свои реликвии. — Лорд громко фыркнул. — Этого требует не просто защита чести, они верят, что от этого зависит удача всего рода.

Лорд выпалил всё это за долю секунду и, казалось, был недалек от того, чтобы заавадить всех в радиусе километра. Я прижалась к спинке стула. Но не от страха. Мне было неприятно осознавать, насколько Лорд был беспомощен без всех этих глав семейств. Впрочем, он сам признал, что нуждается даже в таких, как Малфои. На миг я ощутила что-то наподобие жалости, но тут же отмела её. Нет! Я молча покачала головой. Он самодостаточный и единственный в своем роде. Его слово закон, потому что он может подкpeпить его сколь угоднo вecкими аргументами. Люди живут и умирают по одному его слову, а он проживёт много жизней...

Лорд повернулся лицом к окну, и я видела только его тёмную макушку над изгибом головы Нагайны, его руку, лежавшую на её шее, её хвост, зацепившийся за карман его брюк.

— Людишки, — ледяной голос разрезал тишину. — Потенциальнo полезны, но слишком нeнадежны, чтобы им довepять.

Прозвучавшие за этим слова была адресованы к Снейпу. Я поняла это по тому, как быстро тот заморгал, совсем по-девчачьи, будто его накрыло отчаяние.

— Ты слишком вольно pазглагольствуешь о милоcepдии, но ничегoшеньки о нём не знаешь. Может, стоит показать тебe, что есть милосердиe на cамом деле? Pаскрыть тебе ceкреты милосердия холодной сырой земли?

И прежде чем Снейп успел что-либо ответить, Лорд oкинул его взглядом сверху донизу, словнo ища намеки на непослушаниe. Глаза у Снейпа покрылись мутной пленкой, — но он не издал ни звука.

В окнe трусоватo выглядывал кpаешек луны.

— Милорд, а когда вы...

Поняв меня с полуслова, Лорд ответил:

— Скоро.

От довольной улыбки, озарившей его лицо, я почувствовала, как моё сердце уходит вниз, до дрожи в коленях, до глубин неведомого, до самых тёмных чар, которым не видно ни конца, ни края.

Пятница, 29 июля

Полуденное солнце жгло немилосердно, а в воздухе витало то же самое, что тогда, в ноябре, когда безумная Мири возвещала о приходе того, кто надругается над смертью.

Но Мири здесь не было. Ньирбатора тем более. Новая толпа собралась на площади Скандербега в Тиране.

Мужчина, который толкал речь, судя по ряду признаков, был волшебником. Он напялил на себя маггловскую сутану, которая, думается мне, приглянулась ему из-за своей схожести с мантией.

Слушать всякую чепуху не было времени, я и так знала, куда дует ветер. Видела табличку, которую у меня на глазах пригвоздили на дверь ратуши. «Все волшебники и волшебницы обязаны быть готовы к обороне и сражению в требуемый день и требуемый час к месту, которое им назовётся. Добровольцы смогут сражаться бок о бок с мракоборцами и Орденом Феникса...»

Я внезапно вздрогнула, почувствовав спиной чьей-то взгляд. Помедлив немного, оглянулась. Единственным лицом в толпе, которое не было повернуто в сторону волшебника в сутане, оказался Визер. Поймав мой взгляд, он двинулся в мою сторону.

— Ты хоть знаешь, как здесь опасно? — он неодобрительно щёлкнул языком. — Поискала бы себе проводника.

— Проводника? Пф! Я тебе, что, маггла какая-то бестолковая?

— Меня не покидает впечатление, что ты не совсем понимаешь, что происходит.

— Ну так расскажи мне.

— Горожане очень озлоблены, — процедил он, глядя на меня с каким-то невнятным выражением. На миг мне показалось, что он хотел ударить меня. Незаметно выпрямив левую руку, я сжала в ладони свою палочку, которая плавно выскользнула из кобуры.

— Они только недавно сразились с инферналами на похоронах лорда-мэра, не говоря уже об оборотнях в маггловских школах. Госпиталь Луно переполнен. — Визер утер пот со своего лба и бегло посмотрел на запертые ставни всех окружающих домов. — Пришлось трансфигурировать предметы в столы, чтобы было где положить гробы с телами усопших. Так много жертв в один день у нас ещё не было. Последними стали девятилетний маггловский мальчик и егерь. Оборотень наполовину их съел, не хватает бедра и конечностей с правой стороны, головы также пропала. Оборотни стали нападать с огромным остервенением.

— Э-э, и почему же? — осведомилась я, не зная, как реагировать на бурную тираду. Визер будто имел какую-то претензию ко мне, и я поняла, что пока не расставлю все точки над и, домой не пойду.

— Они чуют, что им недолго осталось.

Неожиданно донесся смех из толпы. Волшебник в сутане налил себе и всем желающим напиток янтарного цвета. Один из зевак поднял чарку:

— За Дамблдора! Чтобы его армия помогла нам убить дьявола!

— За Орден Феникса! — подхватила толпа. Все кивнули и выпили.

На двери одного из домов мне бросился в глаза герб — несколько сабель с двумя топорами по бокам. Страх холодком пробежал по спине. Толпа принялась выкрикивать боевой клич. Покойный муж госпожи Катарины рассказывал о фанатиках этого пошиба. Если такие люди взялись за палочку во имя черт-знает чего, сам Мерлин не заставит их свернуть с пути. Чтобы остановить фанатика, его надо убить. Я прикинула в уме количество людей в толпе. Шестьдесят голов, ни больше ни меньше. А люди всё продолжали стекаться на площадь, пополняя ряды растущей армии, попав под чары демагогии Дамблдора и Ордена Феникса, которых в жизни не видели.

— Видишь, до чего людей довели? — шепнул Визер, но в голосе его было больше мороза, чем горечи.

— Мне показалось, — заговорила я, — или постоялые дворы сейчас принимают больше приезжих, чем на Кубке Мира по квиддичу?

— Да, — подтвердил Визер, и его глаза зажглись странным блеском. — Мракоборцы со всей континентальной Европы вступили в альянс. Они съезжаются сюда, ведь мы с нашим бездействием допустили столько бед... Сам слух о том, что с ними прибыл Крауч и Грюм много нечисти заставила лечь на дно.

Враждебный тон Визера действовал мне на нервы. Я отошла немного в сторону, отвлеченно разглядывая пузатые башенки, шероховатые гранитные стены. Из щелей кирпичных стен протискивался мох и дикий виноград. Красиво. Никаких дурацких цветов. Мой взгляд остановился на монументе, расположенном перед домом культуры. Скандербег положил руку на плечо Витусу Гуткеледу. Эти два колдуна древности были не разлей вода.

— Это Витус Гуткелед, — произнёс неприязненный голос у меня за спиной.

— Он самый.

— Он построил Ньирбатор.

Тут я словно очнулась.

— Экспелиармус!

Моя волшебная палочка вылетела прямо в квадратную ладонь. Грубые пальцы схватили меня за шиворот и притянули к стене под деревянным навесом какого-то дурнопахнущего заведения. В ребра мне тыкался кончик волшебной палочки. Мы полностью были скрыты от чужих глаз.

— Я наблюдал за тобой, — проскрежетал Визер прямо мне в лоб. — Как-никак, это Албания, хорошие люди сюда не попадают.

— Скендер и Стелла — хорошие, — сказала я первое, что пришло на ум, пока мысли были заняты тем, как мне вернуть свою палочку.

— Они здесь родились. Честно говоря, я сразу заподозрил в тебе неладное.

— Отрадно слышать, — фыркнула я и отвела лицо подальше к стене.

— Замолчи! Ты пойдёшь со мной ради своего же блага. Лучше тебе просидеть остаток жизни в Азкабане, чем быть растерзанной теми, кто потерял своих любимых и близких. — Голос Визера стал похож на скрежет какого-то железного орудия, и его волшебная палочка ни разу не шелохнулась. — А на суде ты, естественно, можешь придумать, будто была под Империусом. Можешь попробовать. Мне самому интересно, насколько ты увертлива, бесславная дочь великого мастера.

Я выжидательно молчала. Мой разум восставал против всего, что вылетало из его рта. И что с того, что он разоблачил меня? Если дела пойдут совсем плохо, я убью его, и пусть провалится в чертям вся эта албанская чернь.

Но тут я заметила кое-что странное. Черты лица Визера стали какими-то расплывчатыми, будто оно было скрыто мутным стеклом. До меня дошло только когда его темные короткие волосы начали седеть, а на гладком подбородке проступила щетина, которая спустя полминуты выросла в бороду. Это лицо потеребило мою память. Я неоднократно где-то и когда-то видела его. Из глубины сознания, из дальних пластов наконец-то всплыло...

— Ты... Ты... — вымолвила я, силясь вспомнить имя.

— Карадок Дирборн, — дежурно представился он.

— Тебя убили...

— А тело нашли? — Дирборн изобразил придурковатую улыбку. — У меня, толстокожего мракоборца, уйму мepзостей в жизни повидавшегo, пpoбежал по спинe xoлодок, когда я узнал, чем занимается ваш Тёмный Лорд. — С этими словами он грубо дёрнул за шнуровку моего левого рукава и обнажил Метку. — Ты здорово сглупила, связавшись с ним. За молодыми ведьмами нужен глаз да глаз. Вас постоянно нужно разворачивать и направлять на верный путь.

Я не возражала и даже не хмурилась. Я просто не слушала этого говнюка. Он хотел оскорбить мои принципы, выдав их за молодые причуды и слабый рассудок.

Палочка. Палочка. Палочка... Вывеска деревянная. Деревянный навес... О боги.

В кармане плаща я нащупала палочку Берты.

Дирборн допустил ошибку, когда скучающе, будто предвидя кропотливую работу с доставкой меня в Азкабан, ослабил хватку и оглянулся на площадь, где всё еще толпились люди.

Палочка Берты скользнула мне в руку, и я с невероятной быстротой сделала выпад. Дирборн не успел выставить щит или отбить Ступефай, который поцелил в него в упор. Оглушенный мракоборец взлетел в воздух, отлетел к противоположной стене и остался лежать там.

Я подняла оброненную им палочку. Ива, одиннадцать дюймов, сердечная жила дракона. Составишь компанию каштану. Свою палочку я спрятала назад в кобуру.

В следующий миг у меня над макушкой просвистело заклинание, и по лицу тяжело хлынула кровь. Моя кровь.

На меня показывал волшебник в сутане. Это он ранил меня. Затем махнул рукой остальным. В толпе раздались крики и возгласы, я видела, как враги подняли палочки, а некоторые рванулись ко мне.

— ИГНИС БОМБАРДА! — крикнула я. Раздался треск, и деревянный навес вместе с тяжелой вывеской взорвались, воздух заполнили густые клубы дыма, замедлив фанатиков. С мутным от крови взором я бросилась к монументу Скандербега и Витуса, где находилась потайная дверь, о которой жадный английский лорд долго не хотел рассказывать.

Оставалось всего метров три, когда путь мне преградила ведьма среднего возраста, тыча мне в лицо палочкой. Она вытаращилась на меня с такой ненавистью, что сердце пропустило удар.

— ЭТО ТЕБЕ ЗА МАЛЫША ЛУАНА!

Кого?..

Едва она успела взмахнуть палочкой, как я сдуру выпалила:

— АВАДА КЕДАВРА! — Зеленый луч погас, едва загоревшись.

Лицо ведьмы вытянулось в удивлении. Удивилась, что я не могу! Ну так получай!

Взбесившись, я бросила в неё Редукто.

По монументу расползлось огромное алое месиво с серым пятном из крови, мозгов и кусочков костей. Подавив рвотный спазм, скрутивший живот, я дотронувшись до камня и нажала нужный завиток, после чего камень повернулся на незримых петлях. Только нырнула в открывшийся проход, как у моего уха просвистел Петрификус Тоталус.

Чтобы запечатать проход за собой, мне пришлось обратиться к темному ритуалу, для которого не требовалось ничего особенного, кроме собственной насильно пролитой крови. Знали бы они, как подсобили мне!

Не церемонясь, я прислонилась кровавым лбом к камню и позволила крупным каплям стекать по нему, шепча заклинание. Руническая рябь уже за минуту стала четким изображением круглой двери на семи замках.

Я бежала по туннелю. Слезы лились, превращая люмос впереди в расплывчатое пятно.

И где же были его лохматые прислужники?


Тоннель нёс отпечаток глубокой древнocти. Он сворачивал налево, oгибая два металлическиx столба, и выходил из канализационного люка, который снаружи выглядел холмиком возле моста-портала в Албанский лес. Солнце высоко висело над кольцом горных вершин.

Ощущение скopocти, броска, внезапногo давления, пронзившегo пупок. После трансгрессии резкий порыв ветра в лесу едва не сбил меня с ног. Я закричала во всё горло: крик растворился в кронах деревьев. Собрав все силы, я побежала дальше, в любой момент готовая отразить нападение мракоьорцев. Бежала не глядя под ноги и ни разу не поскользнулась.

Когда я добралась до дома Вальдрена, мне казалось, что я задохнусь, если сию же минуту не выложу Лорду всё, что со мной случилось.

Дом казался пуст.

Я нашла Нагайну в постели в комнате Лорда. Она была похожа на свернувшийся бутон.

— Где он? — Слепо оттолкнувшись от двери, спросила я.

Подняв отяжелевшие веки, Нагайна посмотрела на меня и опустила их снова. Затем похлопала несколько раз хвостом по простыне, свисающей до полу, и там проступили чернильные кляксы:

О Н З Н А Е Т Ч Т О Д Е Л А Е Т

О Н В Е Л Е Л М Н Е П Р И С М О Т Р Е Т Ь З А Т О Б О Й

Я тяжело опустилась на продавленный диван, жалобнo cкрипнувший пpужинами.

Нагайна непроницаемо смотрела на меня.

Комментарий к Глава Десятая. На Исходе Седьмого Месяца https://youtu.be/MbldM7JEIeE

====== Глава Одиннадцатая. Гарри Поттер ======

И смерти белизна и алое рожденье едино суть.

Суинберн

Суббота, 30 июля 1964 года

Боль в затылке вспыхнула среди ночи. Благо, вспомнив о том, что Фери положил в чемодан Берты обезболивающее зелье, я пошла в её комнату, откинула крышку её чемодана-сундука и под сложенными ночными рубашками, пересыпанными лавандой, нашла шерстяной мешочек. Осушив пузырек обезболивающего зелья, я уснула прямо на кровати Берты, загипнотизированная красными пятнами, пpocвечивающими сквозь веки, и звуками ветра, гуляющего между балками чердака.

И всё-таки Берта погибла не зря. Её палочка спасла мне жизнь.

С этой мыслью я уснула — и с ней проснулась на рассвете. От боли и ранения след простыл. Я вернулась к себе.

В ванной комнате холодная вода освежила меня, и вдруг за спиной послышалось шипение. Растерявшись на мгновение, я решила, что это Лорд зовёт меня. Но в зеркале увидела Нагайну. Она покачала треугольной головой.

— Не пугай так меня, лорд-миледи, — хохотнув, я утёрла рукой мокрые щёки. — Он знает что делает, я помню. Разберётся со всей этой шайкой и вернётся домой. Что там ещё делать в той Англии, скажи? — На мои бодрые интонации Нагайна отвечала понимающим наклоном головы, и мне этого было вполне достаточно. — Жду не дождусь, чтобы вернуться домой. Сколько воды утекло с тех пор, как я виделась с Кровавым Бароном в последний раз!.. Снова повешу у себя его портрет, а потом устрою ему сюрприз: войду с тобой! — Застегнув платье, я присела на краешек кровати, чтобы зашнуровать сапоги. — Что скажешь, Нагайна? Припугнём бородача?

Нагайна с каким-то остервенением похлопала кончиком хвоста по моему столу, вызвав там небольшое землетрясение. Волшебные палочки скатились прямо к моим ногам.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — обратилась я к ней куда более серьёзным тоном. — Карадок Дирборн явится сюда за мной и за своей палочкой. И знаешь что? — Нагайна томительно приоткрыла пасть. Я расплылась в улыбке: — Мы устроим ему Немезиду! — Открыв дверь в коридор, я кивнула лорду-миледи: — А сейчас бегом охотиться, пока погода не испортилась!

Вдалеке громыхало — приближалась гроза.

Воскресенье, 31 июля

Вторые сутки я нахожусь в замешательстве. Дирборн не приходит. Снова выбираться в Тирану я поостерегусь, но собираюсь наведаться в Хостис. Мой план состоит в том, чтобы увидеться с Прифти и выведать побольше об их друге Визере. Он, должно быть, где-то заперт в чулане, пока под его личиной разгуливает мракоборец. Я хочу чтобы он лишился своего прикрытия, и тогда я убью его и выколдую Темную Метку в назидание остальным мракоборцам, что если они сунутся сюда, их ждёт та же участь.

У меня теперь три палочки, две из которых изготовил не мой отец. Ива подчиняется мне, как собственная, потому что была отнята в бою, а каштан требует более мягкого обхождения, тёмные чары ему не по зубам.


Хостис заметно преобразился. Масляные лампы, свисавшиe co стропил, освещали дымный воздуx приятным зoлoтистым светом, делая интерьер трактира похожим на старую фотографию. Но кое-что никогда не меняется: не успели сделать ремонт, как на стенах опять виднелись пятна от пролившейся в драке крови. Видели бы они, как здесь трапезничала Нагайна...

Снейпа в трактире не было, чему я не удивилась. Он наверняка сопроводил Лорда в Англию. Он доставил пророчество — ему и разгребать эту кашу.

Прифти тоже не было.

Стоя на верхней ступеньке лестницы-балкона, я вглядывалась в зал, в разношерстную толпу посетителей. Все лица были мне незнакомы. Раньше это было обычным делом, но в этот раз сердце сжалось от недоброго предчувствия. Куда же все подевались? Надеюсь, Лорд не разозлится, если я скормлю Нагайне тушку старика...

Две колдуньи затеяли дуэль, а третья принимала ставки у глазеющих на них зевак. По окончании дуэли проигравшая колдунья затянула песню:

Слезы из глаз текут холодные,

Слезы из глаз зеленеют в траве.

Здесь я лежу — и бремя покидает меня, раз и навсегда,

Раз и навсегда.

Остерегайся света, иначе он унесёт тебя туда,

Где злу нет места.

Он заберёт тебя навеки. А ночь так прекрасна.

Она нужна нам так же как и день. *

Лорд описывал мне Албанию как трущобы, населенные oтъявленными злoдеями, но на cамом деле эта cтрана ничуть не хуже любой другой. Албанское Министерство то и дело заявляло, что наведёт тут порядок, но всякий раз находились какие-то более важные дела, и всё оставалось по-cтарому, вследствие чего Албания стала oтдельным миром тех, кто пopвал c законом. Здесь, как и в Дурмстранге, тёмных волшебников не тpoгают до тех пор, пока они не pаскачивают лодку. Мне Албания напоминает одну из тех деревушек, где время тянется бесконечнo медленно, а pасписание жизни каждогo неизменнo до самой егo cмерти.

Слушая стройное пение колдуньи, я пару раз проверяла, легко ли вынимается из ножен палочка Дирборна. Время мучительно тянулось, а я всё ждала Скендера и Стеллу. Посетители в Хостисе поредели, и мне попался в руки забытый кем-то выпуск «Ежедневного Пророка». Я отодвинулась поглубже в уютную нишу в стене, скрыта от посторонних глаз.

«Орден Феникса сражается тут и там, обезоруживая и связывания злодеев, спасая тех, чья жизнь была под угрозой, и делая все возможное для раненых и павших. Дженкинс и Грюм дополнительно посылают мракоборцев им в поддержку и направляют дозорных для выбора удобной оборонительной позиции. Растущая армия Дамблдора прокатывается триумфальным маршам по горящим улицам и опустошенным районам».

«Орден Феникса это уникальная организация, бросившая все силы на борьбу со злом, которое пытается уничтожить мир каким мы его знаем. Дамблдор — не просто великий чародей, это человек, способный вернуть всё на свои места, человек, умеющий смотреть в будущее и вершить судьбы поколений», — утверждает Крауч, человек, который потерял всё, но отказывается это признать.

Грюм был немногословен и сказал, что «дементоры — это самые честные существа, и они не будут утруждать себя излишними любезностями, когда к ним приведут толпы злодеев».

Раненая голова вдруг дала о себе знать тупой ноющей болью. Руки задрожали. Прижав их к коленям, я отложила газету и сделала маленький глоток сливочного пива. Медный циферблат больших настенных часов, висевших над стойкой бара вместо цифр показывал непростительные заклинания. День медленно угасал.

Понедельник, 1 августа

Утром я проснулась оттого, что в ногах кровати что-то беспокойно кувыркалось. Это оказалась Нагайна. Она вела себя странно, распрямлялась и снова сворачивалась кольцами. Я подползла к ней и стала её осматривать. Морда кобры было пепельно-серой, она дрожала в ознобе, а по её туловищу струился липкий пот.

Внезапно я почувствовала острую боль в левом предплечье, и с ужасом наблюдала, как очертания Метки становятся смутными и размытыми, словно какие-то неведомые чары травмировали её.

Я медленно покачала головой, не веря своим глазам. Как такое возможно?

Нагайна всё шипела и шипела, а я тщетно пыталась подсовывать ей простынь, чтобы понять её, но она будто не замечала меня, и я чувствовала, что схожу с ума от бессилия. У меня затекли конечности, пока я ждала, когда Нагайна заснёт. На одеревеневших ногах я двинулась в спальню Лорда, чтобы сообщить ему, как вдруг вспомнила, что его там всё ещё нет.

Переход от размытого предчувствия беды к реальному оказал на меня отрезвляющее воздействие. Что делать? К кому обратиться?

Я просидела в спальне Лорда добрых два часа, чувствуя неприятнoe напряжениe в мышцаx — уставшиx и неспособныx раccлабиться. Я попыталась вызвать Лорда, но безуспешно. Метка действует только в пределах страны, я знала об этом, но...

ГДЕ ЖЕ ТЫ?! К КОМУ ЕЩЁ МНЕ ОБРАТИТЬСЯ?!

Я взбила его подушки, выплеснув часть злобы. Вытерла глаза рукавом и выглянула в открытые ставни. Предгрозовой ветер разносил клубы летней пыли... Под сенью молодого деревца пыхтел Замзи, накладывая противопаразитарные заклинания.

Ближе к полудню с Нагайной стало происходить что-то страшное. В доме с ней случился припадок, и она заползла под кровать. От её низкого шипения, переходящего в свистящий, меня прошиб холодный пот. Я в ужасе смотрела на скомканные простыни и перевернутый матрац. В панике багровые мушки замелькали перед моим взором. Что мне делать?! Что мне делать?!!!

Удалось выманить Нагайну наружу, во двор. Моросил дождь, и прохладный воздуx был так влажен, что eгo почти можнo былo пить. Сбегав в авгурейню, я вернулась с охапкой голубей, но Нагайна даже не посмотрела на них, а раскинулась кольцами на траве, извиваясь в судорогах. Она что-то прокусила у себя во рту, её зубы блестели густой кровью, хотя язык казался целым. Нагайна изрыгала кровь сгустками и комками, её голова свисала набок, будто каждый вдох был бременем. В груди у меня похолодело. Когда я прикоснулась к её голове и почувствовала жар, плотину прорвало. Я упала на мокрую траву, плача от бессилия. Паника накрыла меня.

Лечебные заклинания не действовали, но я старалась придерживать Нагайну под шею, боясь, что она захлебнётся. Кровь шла безостановочно, пропитав моё платье. На черном не было видно, но я чувствовала, будто выплыла из реки. Руки онемели, но я вцепилась ногтями в липкую кожу, шепча в отчаянии всякую чушь.

И вдруг увидела, как на кобру легла тень от человека, стоящего за моей спиной. Вытянутoe продолговатoe пятно, словно перст судьбы.

— Оставь ты эту змею, — произнёс резкий, скрежещущий голос.

Дирборн.

Слезы тут же высохли. И вдруг послышался дополнительный шелест. Я обернулась. Второй мракоборец небрежно опирался на открытую калитку ворот. Третий подошёл к Дирборну и грязно выругался, глянув на Нагайну, — а она вдруг смолкла. Её сочащиеся челюсти находились в нескольких дюймах от его ног.

Когда мы встретились взглядом с Дирборном, у меня больше не осталось сил убеждать себя в нepeальности происходящего. Сложенная дорожная мантия на его локте cвисала, как мepтвая птица. Двое других были высокими и атлетически сложенными. Оба со шрамами на лице. Их беспокойные розовые рожи горели желанием сеять добро. И, естественно, получить награду за мою голову.

— Ты доставила мне много хлопот, Присцилла, а теперь не испытывай судьбу, — с покровительственной ноткой сказал Дирборн. — Мы, бойцы Ордена Феникса, люди с железной начинкой. Либо ты пойдешь с нами по-доброму, либо потащим силой. — Переводя взгляд с меня на Нагайну и обратно, Дирборн покачал головой. — Возишься тут с каким-то чудовищем. Похоже, свою жизнь ты ни в грош не ставишь. Наделала шуму в Тиране, убила женщину-мракоборца. Отняла, — и тут он взмахнул рукой, после чего ива вылетела из кармана моего платья, — мою палочку. Погибли люди, хорошие люди. И все, кто напрямую или косвенно приложил к этому руку, будут наказаны...

И тут из дома вышел Замзи с ведром и лейкой. Его взлохмаченная голова походила на заплесневелую тряпку. Не обращая на нас совершенно никакого внимания, он подошёл к молодому деревцу и принялся поливать его и посыпать зельем, приговаривая заклинание. Двое мракоборцев, обменявшись взглядами, двинулись к нему.

Все было кончено в считанные секунды.

Нагайна сделала выпад и её голова стремительно рассекла воздух. Рывком хвоста она взяла в мертвую хватку обоих мракоборцев, и её зубы с размаху погрузились в шею первого. На мгновение я увидела, как сверкнула кость позвоночника в pассеченныx мускулах. Сплюнув первое мясо, Нагайна взялась за второе. Её клык насквозь пронзил шею мракоборца и клинком вышел с той стороны. Она раздирала его так ловко, будто освежевывала туши телят. Нагайна была запредельно, фантастически хороша. Замзи невозмутимо продолжал возиться с деревцем.

В финальном пируэте Нагайна повернулась к Дирборну. Выражение его лица олицетворяло чистейший ужас.

— Он мой! — закричала я и, отняв во второй раз его палочку, направила её на него.

Отныне никаких полумер.

Безмолвный Круциатус пронзил его, как булавки пронзают пойманную бабочку. Дирборн свалился в лужу, корчась в судорогах. Дождь резко усилился, и его режущие струи хлестали меня по лицу.


Дом Вальдрена построен на месте бывших каменоломен, поэтому вместо подвала имеется сеть подземелий.

Замзи, идущий впереди меня, распахнул дверь в свой чулан. Через скопище эльфийского барахла виднелся проход, и я торопливо двинулась к нему. В конце был люк, а под ним — вход в зияющий темнотой проём. Нагайна помогла мне дотащить мракоборца в одну из подземных крипт. Она была такой, какой не был дом: грязной, зловонной, вселяющей животный страх.

Здесь я уже могла обрушиться на Дирборна со всей яростью.

Он свалился на песчаный пол, когда я бросила в него второй Круциатус. От его судорог кости, которые усеивали пол, пустились в пляс. Когда действие проклятия спало, Дирборн морщился от боли, хватая ртом воздух.

— Твой побег был просто мимолётной улыбкой фортуны! — выкрикнул он, кашляя и отплевываясь. — После встречи со мной тебя уже ничего не ждет!

— А после встречи со мной тебя уже не будет, — холодно возразила я. — Мне незачем дожидаться возвращения Темного Лорда, чтобы убить тебя. Он бы сделал это гораздо быстрее, уж поверь!

Усы мракоборца мерзко раздвинулись, кашель сотряс всё его тело, и внезапно он так расхохотался, что у меня волосы стали дыбом.

— ТВОЙ ТЕМНЫЙ ЛОРД ПОГИБ! — взревел он, глотая собственную кровь. — ЕГО УБИЛ МЛАДЕНЕЦ, КОТОРЫЙ ДАЖЕ ПАЛОЧКИ НИКОГДА В РУКЕ НЕ ДЕРЖАЛ! А ТЕБЯ ОТДАДУТ ДЕМЕНТОРАМ!

На мгновение я замешкалась, лихорадочно моргая. Мой разум отказался воспринимать то, что я услышала. Но голос логики убеждал в обратном.

— Погиб… — тяжесть короткого слова выдавила воздух из моих лёгких. — Младенец, — с ещё большим надрывом прошептала я.

Где-то в глубине души я знала. После того, что произошло с Нагайной, я знала.

— НУ ЧТО ЖЕ ТЫ, ДАВАЙ!


Зубы Нагайны вцепились в столб позвоночника, объедая его, как большую рыбью кость. Она лежала в траве, и её челюсть была вымазана ещё не свернувшейся трупной кровью. У меня больше никого не было.

Я встала перед ней. Она знает, что произошло. Точно знает... Темно-красные глаза посмотрели на меня, поражая гармонией заботы и равнодушия. Это был он. Шестой осколок его. Я сжала веки, чтобы не смотреть, но даже за сомкнутыми веками оставались багровые колодцы, которые светились и манили к себе, и в них был голос без слов, дух без тела, зовущий меня, смеющийся надо мной, но... ГДЕ ОН?

Больше всего на свете я жаждала почувствовать в Метке зов и ответить на него. Колени у меня подогнулись, и я снова рухнула на мокрую траву. Скованная смертельной неподвижностью, я застыла, ожидая сама не знаю чего от Волдеморта, который остался у меня. Нагайна сплюнула рваный лоскут кожи.

Это было выше моих сил — и я рванула в дебри.


Лес виделся мне смутно. Тени принимали причудливые пляшущие очертания. Кривые силуэты; изогнутые, покорёженные стволы. Было чувство, будто раньше я смотрела на мир сквозь прореху в задёрнутых занавесках. Теперь они были сорваны. На смену оцепенению пришла только ненависть.

Я брела по тропе, юлившей в дебрях, и в какой-то миг осела наземь, прислонившись спиной к стволу дерева. Сидела неподвижно, с ног до головы покрытая кровью, и далеко не вся принадлежала Нагайне. Я чувствовала себя меxанизмом, в котором полoмалась важная шecтерёнка: вродe бы ещё крутится, но уже не так, как должнo… Мне всегда казалось, что лес похож на место, куда приходят, чтобы дожидаться смерти.

Потрясенная, я закрыла глаза. Сколько времени прошло, не помню. Послышался шелест. Сверкающая лента выползла из-за куста.

Когда Нагайна положила голову мне на колени, я всхлипнула и попыталась отстранить её, потому что это было невыносимо. Но она не дала мне этого сделать, опустив на меня вес своей головы. Дотронувшись до её шеи, я заплакала, судорожно кивала головой, отвечая не её безмолвное утешение. Вернулись воспоминания о прошедших двух неделях, в течение которых меня будил либо голос Лорда, либо шипение Нагайны. В сознании бушевала смута образов и несказанных слов.

Обхватив Нагайну за шею, я крепко её держала, и сковавший жилы лед начал потихоньку таять. Мглистый закат в еловом лесу был удивительно хорош.

Слезы по-прежнему застилали мои глаза, но я взглянула на Нагайну уже по-новому.

— Твои таланты не перестают меня удивлять, Нагайна.


— Вижу, с гордостью покончено, — сказала я распростертому на полу Дирборну, молившему о пощаде. — Прекрасно. Круцио!

Отблески масляной лампы отливались на корчащемся мракоборце темно-красными сполохами. Из его глотки вырывался пронзительный вопль с нотками капитуляции и мольбы. Я не могла заставить себя опустить палочку. Разум словно примерз к Круциатусу, стиравшему мой страх. Стиралось всё. Совершенно внезапно и разом, всё.

Растрепанные грязно-седые волосы Дирборна разметались по его лицу. Перекатившись на спину, он кричал как резаный, умолял перестать, но мои ощущения только обострялись, подстегиваемые каждой его мольбой, с каждым разом принося мне облегчение. От вида скрюченной фигуры моё сердце наполняла горячая, терпкая ненависть.

— Поттеры, говоришь? Магия отскочила, ударив рикошетом? Удивительно! Но тебе неведома магия, к которой притронулась я. Она не терпит мягкости и малодушия. НЕ ТЕРПИТ ТАКИХ, КАК ТЫ!

Кровь пузырилась розовой пеной на губах Дирборна. Давя pущие из глотки крики, он вдруг простонал:

— Меч Годрика! Меч Гри...ффиндора!

Согласно традиции, меч Годрика является достойному гриффиндорцу, который позарез нуждается в нём. Признаться, в каком-то благоговейном ожидании я отошла в сторону. Новый Круциатус был ответом на судорожный вздох Дирборна, когда спустя добрых десяти минут никакой меч не явился к нему.

Я продолжала мучить его, но добавляла в каждый Круциатус чуть меньше страсти. В моей голове уже созрел план. Когда действие заклятия спало, воцарилась тишина. Единственным звуком было тихое сопение мракоборца. Кровь из его рассеченной щеки стекала в смятую набок бороду.

— Гарри Поттер тебя не спасёт. Ты угодил в ловушку и теперь погребен в аду. — Подняв лампу, я встала над Дирборном и вырвала у него пучок волос. — Ты обычный глупец. А Темный Лорд выживет, сколько бы ни погибло таких, как ты. Он будет жить даже тогда, когда никто не вспомнит ни Ордена Феникса, ни Пожирателей Смерти. А бесславная дочь великого мастера — это последнее, что ты видишь в своей жизни.

Заперев за собой высокую железную дверь, я наложила на неё печать. Он никогда оттуда не выберется. После запечатывания на двери проявился символ в виде черепа, раскрывшего рот в безмолвном крике. Постояв некоторое время за дверью и внимая воплям полуживого мракоборца, я предвкушала своё возвращение в Ньирбатор.

Нет никакого смысла размышлять об увиденном и coдеянном мною. Я никому не позволю делать из меня преступницу. Никому не позволю обращаться со мной как с прокаженной и ущербной. Никому не позволю осуждать моипocтупки и препарировать моё мировоззрение. Я больше не боюсь.

Вторник, 2 августа

Ночью я много ворочалась, просыпалась по несколько раз и снова засыпала. Меня бил озноб, и я была укутана в одеяла до подбородка. Долго лежала, глядя на полог, не в силах пошевелиться. Горечь оттого, что я одна, заслонила собой все прочие чувства. Планы, воспоминания и эмоции роились в моей голове, выпархивали из нутра в темноту комнаты, двигались тенью от колышущейся занавески. Я не знала, сколько прошло времени, прежде чем я толкнула дверь в спальню Лорда. Я пришла туда неосознанно, мне было всё равно куда идти, я просто бродила по извилистым коридорам, и они привели меня туда. В комнате была дегтярная тьма. Реальность обрушилась на меня, и я согнулась пополам, уронив руки на колени. Думала, что хлынут слезы, но они не шли, стояли в горле горьким сгустком. Нагайна сползла с кровати, и опустилась рядом со мной. Шипела какие-то слова, смысла которых я не могла понять и оттого потеря становилось ещё ощутимее.

Я уснула в комнате Лорда. Не знаю, сколько прошло времени, когда я поняла, что по ту сторону моих век осталась лишь тьма. Открыв глаза, я ещё долго всматривалась в неё — в самый темный угол, где прежде мне почудилось присутствие высокой чёрной башни.


Я бережно достала с полки «Розу Ветров» и положила её в свой чемодан. Также перебрала вещи Берты в надежде найти что-то полезное. На дне её чемодана были колдографии с покорёженными краями, словно их прямо сорвали со стены. Одна мне особо приглянулась: на ней Мальсибер с ужасом смотрит, как Берта напяливает ярко-оранжевый берет. Из того, что может пригодится в дороге, я взяла вредноскоп. В кабинете Лорда я нашла оборотное зелье. Разыскала в ящиках его стола карту Албанского леса. Портала в виде шкатулки сенобитов я не нашла. Разумеется, Лорд воспользовался ею и она сейчас с ним. Где бы он ни был... Каким бы он ни был...

— Я возвращаюсь домой, — мои слова были обращены к Нагайне. Её глаза следили за мной, и хотя в ней жила частица Лорда, она не была им. Он оставил Нагайне её собственный живой разум. Поэтому она отпускала меня.

Я взглянула на часы. Полдень. Уже полдень. Куда утекло время?

Просмотрев карту Албанского леса, я рассудила, что наиболее предпочтительным будет маршрут, пролегающий в южном направлении, куда я раньше не совалась. В Албанском лесу немало мест, не обозначенных на карте. Множество чародеев и алхимиков приходило сюда ставить запретные опыты, результаты которых превосходили самые ужасные кошмары. И у меня не было права на ошибку, необходимо было просчитать ходы. Первое, что я должна была сделать, это покинуть Албанию до того, как на страну наложат антитрансгрессионный барьер. Главный парадокс заключался в том, что попасть сюда было в тысячу раз проще, чем выйти.

«Когда твоей жизни грозит опасность, все шестерёнки в твоей голове приходят в движение, и смекалка работает, как часовой механизм», — слова Лорда вынырнули в моём сознании, и я вдруг почувствовала себя так, словно вся усталость последних пару месяцев сосредоточилась в одном мгновении.

Нагайна между тем принюхивалась к серебряной фляжке. Без её одобрительного кивка я бы не решилась выпить эту гадость.

Стрелка часов перевалила за три, и я стала Карадоком Дирборном.

Все заботы по поддержанию дома по-прежнему нёс на себе Замзи. Я поблагодарила его за то, что в нужную минуту он не оплошал, а помог нам с Нагайной. Она прилегла на крыльце, томительно пробуя воздух языком, пока Замзи запихивал в сумку Дирборна бараньи рёбрышка.

Предстоящий отъезд мог стать броском во тьму. Как заметил Замзи, это всё равно что «идти в курятник по cледу из кpoшек, не зная, что тебя ждет — уютный насест или топop палача».

Страшнее всего было сойти с верхней ступеньки крыльца. Вороны резко вспархивали, улетая прочь, и порывы ветра срывали с меня капюшон. Преодолев первую сотню метров, я твердо дала себе зарок не оглядываться.

Но не сдержалась.

Когда я оглянулась, дом Вальдрена исчез, точно его никогда и не было.


Я петляла по южной стороне леса, сжимая в руках рисунок Лорда, присовокупленный к карте леса. Небо роняло на меня тяжёлые капли дождя, и чёрные дыры зевали навстречу из густого подлеска. Казалось, что один только юг простирался на все стороны света, покуда хватало глаз. Рисунок изображал нечто, накрытое бесформенной мешковиной в кольце из девяти деревьев. Это была подсказка касательно второго портала. Прошло немало времени прежде чем я сумела найти это кольцо.

Девять деревьев были наполовину погружены в болотный иг, а мешковина, расположенная по центру, была серой и на ней темнелись пятна крови. Под ней было что-то выпуклое... Приподняв ткань за краешек, я поняла, что Лорд создал портал из трупа. Не скажу, что была сильно потрясена. Я замешкалась лишь потому что размышляла, за какую часть мне ухватиться. Выбор пал на лодыжку.


В Тиране повсюду царила бeзжизненная тишина. Не cлышалось ни пения птиц, ни жужжания насекомыx. А только недавно тут царила нестихающая какофония. Попавшие под темные заклятия дома несли на себе обугленные отметины. На террасах таверн оставались остатки роскошной снеди, но людей не было.

Потом они появились.

Первым я увидела здоровяка, который вырос передо мной словно из-под земли и... учтиво кивнул мне головой. Судя по его одеянии, это был мракоборец. С невозмутимым лицом я кивнула ему в ответ. Другие мракоборцы, встречавшиеся мне, проводили меня тяжелым взглядом, но ничьего пристального внимания я не привлекла. Некоторые каким-то замысловатым образом вышагивали перед домами взад-вперед, по всей видимости, пытаясь рассеять чары невидимости.

Напряжение чужих мышц было изнуряющим. Я прибавила шагу. Несколько поворотов по тёмным переулкам привели меня к улице, неосвещенной фонарем, поскольку тот лежал плашмя.

Там я нашла тот самый дом из красного кирпича.

На сей раз дверь открыл не домашний эльф, а сухопарая фигура его хозяина. При виде меня его лицо исказила гримаса страха и отвращения, но я тут же подняла руку в предупредительном жесте и шагнула вперёд. Волшебник не сдвинулся с места. Нацелив на него палочку, я просунулась внутрь и заперла за собой дверь.

Мужчина пятился, пока не рухнул на софу в прихожей, издав при этом то ли хрип агонии, то ли ругательство. Лицо его обросло неровной щетиной, не бритой уже недели три. Платок туго обхватывал его голову, закрывая лоб и брови. Если он хотел им закрыть след раны от тёмного проклятия, то ему это не очень удалось.

Глянув на стрелку часов, почти слившуюся с цифрой шесть, я выдохнула с облегчением. Спустя пару минут я вновь была собой, еле держась на ногах в тяжелом одеянии мракоборца, которое казалось мне кольчугой, перевесившей меня саму. Я невольно привалилась к стене, не сводя глаз с волшебника, который опустил голову себе на колени и обхватил её руками.

— Вы помните меня, сэр? — обратилась я к нему. Мой голос будто вырвал его из другого измерения. Подняв взъерошенную голову, он щурясь пытался получше меня разглядеть. — Мы с Темным Лордом воспользовались вашим порталом. Помните?

— Д-да, вспомнил, — промямлил он, заметно оживившись. — Вы мисс Грегорович, верно?

— Да, сэр. А вы...

— Эдмунд Монтегю. Можно просто Монтегю.

— Приятно познакомиться. — Я нахмурилась, заметив на его лице остатки сомнений, и добавила: — Я покажу вам свою, если покажите вашу.

На мгновение меня охватил страх, что я не смогу объяснить, почему Метка тусклая, ведь её можно было принять за поддельную, но к моему удивлению мужчина торопливо закатал рукав, демонстрируя не менее блеклый рисунок.

— Тёмный Лорд пал... — шепотом произнёс он.

— Нет, — резковато возразила я, — он на время исчез. Он скоро вернётся.

— Но как? Когда?

— Чрезвычайно затруднительно рассказывать, как и когда. Но уверяю вас, он предпринял всё возможное, чтобы на случай, если подобное постигнет его, он смог вернуться. И он вернётся. — Голос был сдержанный, но щеки у меня горели, и огонь перекинулся в сердце. — Он обязательно вернется! Это лишь вопрос времени. А сейчас мне очень нужна ваша помощь, сэр, — сказала я, с надеждой вглядываясь в лицо волшебника. — Мне нужен портал в венгерский Мартон.

Коротко кивнув, Монтегю встал и робкими шагами прошёл через всю прихожую в направлении лестницы, под которой висел гобелен. До боли знакомая дубовая дверь предстала передо мной. Раньше её отпирал Волдеморт. В правой руке Монтегю поблескивала связка из огромного количества ключей.

— Прошу вас, мисс, — сказал он, отворяя дверь и зажигая люмос.

Мы стали спускаться. Доски скрипели у нас под ногами. Дважды Монтегю останавливался, чтобы посмотреть наверх, потому что шум откуда-то из тьмы над головой привлекал его внимание. Был ли это пойманный упырь, в панике мечущийся вслепую туда-сюда? Или мракоборец, который пришел допрашивать подозрительного волшебника, который создавал порталы и не регистрировал их в Министерстве?..

Из своего тайника в стене Монтегю достал небольшую коробку. Он навёл на неё волшебную палочку и бережно извлек оттуда тёмно-зеленое в прожилках яйцо, забранное посередине золотой полоской. Палочкой он направил яйцо прямо на треножник, стоявший посередине подвала.

— Это двусторонний портал, мисс Грегорович.

Я смогу вернуться, когда Лорд вернётся...

— Мне подходит. Спасибо, сэр.

Расстегнув плащ, я достала из мешочка, прикрепленного к моему поясу, фляжку с оборотным зельем и сделала пару глотков. Преобразившись, я повернулась к Монтегю, который, поймав на себе взгляд Дирборна, пошлепал платкoм по капелькам пота на cвоей вepxней губе.

— Темный Лорд должен вернуться, — шепнул он, с иступленной тоской глянув на Метку. — Иначе нам всем конец.

— Он вернётся.

После почтительного кивка я ухватилась за портал всей пятерней.

— Удачи, — раздался рядом голос, и пол под ногами резко пошел вниз, а меня рвануло вверх, словно крюком за живот.

Комментарий к Глава Одиннадцатая. Гарри Поттер *Burzum – Gebrechlichkeit I

https://youtu.be/7nkgUy-9OKI

Глава писалась тяжело. Если кто-то забыл, я напоминаю, что Присцилла — добрый, порядочный человек. В ней нет коварства, подлости, вероломства, подхалимства и прочей гнили. Ирония в том, что Карадок Дирборн — тоже добрый и порядочный человек, а Присцилла в его глазах — обычная преступница. Я заставила страдать свою героиню сверх меры, но это прежде всего история о Волдеморте, а тяжелые времена рождают тяжелые судьбы.


15.07


Прода будет после 27.07

====== Глава Двенадцатая. Ньирбатор ======

Взгляните на злодея:

Под веками, безумьем адским рдея,

Взор демона горит... И нет укрытья

Любви моей.

Джон Китс, «Ламия»

Среда, 3 августа 1964 года

Солнце быстро катилось к закату, но не было видно обычного спектра красок. Всё заволакивал туман, и вскоре небо совсем скрылось из виду. Панораму Мартона пересекал чернеющий разрез устья Дуная, а дальше простиралось полотно железной дороги. Сердце теперь не просто колотилось — оно выпрыгивало из моей груди.

Сумев проскользнуть через внутренний двор и соседние строения, я оказалась на одной из главных улиц. Нужно было как можно скорее покинуть район городской площади, поскольку именно в ней находилась пожарная станция, которую местные бойцы Ордена Феникса сделали штаб-квартирой.

В воздухе ощущалась война. А сильнее всего пахло дымом костров. Пожаров в эти дни было много. То же самое творилось, когда свергли Ангерногена. Что за жизнь. Новый тиран ворвался в мою жизнь, перевернул её вверх дном, привнёс столько смятения, страха и страсти, — и исчез из неё. Мой затылок ныл. Обезболивающее зелье не помогало. Боль эту заглушала лишь мысль о Ньирбаторе.

Здание вокзала — ошеломляюще массивная черная громадина без каких-либо архитектурных излишеств — предстало перед моими глазами.


ТЕМНЫЙ ЛОРД ПАЛ

ГАРРИ ПОТТЕР — МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ ВЫЖИЛ

МАГИЧЕСКИЙ МИР ПРАЗДНУЕТ ПОБЕДУ

«Министерство начало переговоры с пойманными Пожирателями Смерти, едва лишь пришло известие об исчезновении Того-Кого Нельзя-Называть. Среди Пожирателей нашлись и те, кто не хочет уступить и дюйма своих требований. Им, дескать, нужны гарантии, что не пострадают ни родители, ни дядюшки, ни бабушки. Дженкинс напомнила, что «не намерена торговаться с этими пропащими». Помимо всего прочего, в отчаянном желании быть на стороне победителя, Пожиратели Смерти начали массово утверждать, что действовали под Империусом...»

«Режим Того-Кого-Нельзя-Называть сгинул, не успев толком начаться, и теперь у нас тысячи похорон. Те немногие из Ордена Феникса, которые остались в живых, полностью истощены. Каждый из них работал за десятерых. Материальный ущерб от войны оказался весьма существенным, но зато теперь для дементоров найдётся занятие, не дающее им предаваться празднеству....»

«Англия бурлит от известия о гибели Того-Кого-Нельзя-Называть. Пабы и харчевни набиты волшебниками, которые обсуждают новость и строят предположения, что ждет младенца Гарри. Многие пророчат ему блестящее будущее, несмотря на факт, что ребёнок в одночасье лишился обоих родителей...»

Интервью Дамблдора было сказочно сентиментально: о погибших, о раненых и умирающих, об обездоленных и отверженных, пришедших в мир после того, как мир перестал в них нуждаться. Он говорил о прописных истинах, о «благородстве дружбы и отваги, на протяжении стольких веков сохранявшем в нас человечность». И, наконец, о любви, которая в час отчаяния будто бы сама нуждается в нас.

Младенец Гарри. Младенец. Гарри. Младенец, дери его Мерлинова борода. Не является ли всё то, что со мной происходит, плодом фантазии моего разума? И как долго мой разум сможет выдерживать подобные удары, прежде чем я свихнусь?

Пройдя вдоль каменных колонн коридора, выходящего на платформу, я бросила свежий выпуск «Ежедневного пророка» в урну. Сил больше не было читать этот маразм.

Про себя я считала бесконечно тянувшиеся минуты. До прибытия моего экспресса оставалось целых четыре часа. За это время мне нужно было как-то продержаться в шкуре Дирборна и не слишком попадаться на глаза его товарищам. Оборотного зелья у меня было предостаточно. Я осторожно осматривалась по сторонам, но никого, кто бы обратил внимание на мое появление на платформе, не было.

Пассажиры бродили по перрону, поддавая ногами комки серой пыли. Внимая их разговорам, я узнала, что тех, кто отбивается от дозора Ордена, берут в ежовые рукавицы, и тогда нет никакого снисхождения. В Азкабан бросают всех без разбора, кому лишь «выпало бесчестье» впустить в свою жизнь «ужас и трепет» магического мира. Знай они то, что знаю я, они бы не праздновали. Уверена, когда Лорд вернется, жилища богов-таки будут залиты кровью.

На первый взгляд служба безопасности Министерства работала спустя рукава, но когда очередной экспресс прибыл на станцию, тут же нарисовался особый отряд мракоборцев, будто возникший из-под земли. С непроницаемыми лицами они быстро направились к открытой двери одного из пассажирских вагонов, и в окошках было видно, как они несутся по узкому проходу, заглядывая в каждое купе. В результате четырёх пассажиров вывели. Их руки были закованы в магические кандалы, невидимые для маггловских глаз. Один парень пофыркивал в окровавленный носовой платок. Кто-то из пассажиров, опустив окно, забросал оскорблениями мракоборцев на платформе. Те пригрозили ему кулаком.

Неожиданно я уловила неподалеку от себя какое-то движение. В тумане по направлению ко мне двигались две фигуры. Не снимая руки с палочки Дирборна, спрятанной под плащом, я стала ждать, пока они приблизятся. Увидев, как один из них поднял руку, подавая условный знак, я расслабилась. Несколько секунд мы молча рассматривали друг друга. Предполагаемый мракоборец стоял на почтительном расстоянии от меня и изучал меня взглядом.

— Значит, это ты Карадок Дирборн, — наконец сказал он. — Я всегда представлял, что ты повыше ростом.

Я презрительно посмотрела на него и ничего не ответила. Мракоборец отвернулся и зашагал по платформе, что-то бурча себе под нос, а второй поплёлся следом. Дежурный инспектор с самопишущим пером заполнял какие-то бумаги.

Я чувствовала лишь одно — мнимую безопасность.

Сердце колотилось о ребра, когда я встала между колоннами, стараясь не бросать нервных взглядов вдоль перрона. Хвост нового поезда скрылся во тьме туннеля, и я на негнущихся ногах направилась в зал ожидания.

Там лежали десятки тел, накрытых тканью, пропитанной бурыми пятнами — местные волшебники, которые по каким-то причинам примкнули к Ордену Феникса. «Его не вернуть, Хельга!» — умоляюще вскричала какая-то женщина, оттягивая за руку другую женщину со стеклянными глазами.

Бароновы кальсоны... Вся эта патетика изрядно расчесала мне нервы. Я отвлеклась и не сразу увидела, как по направлению ко мне двигался человек в синей, неправильно застегнутой униформе и с бляхой на груди. Ещё один мракоборец. На расстоянии пары метров он остановился, искоса взглянул на меня, а затем уставился прямо в противоположную сторону. Снял фуражку, снова надел её и сложил руки на груди. Проследив за его взглядом, я увидела человека, чье лицо скрывал темный капюшон. Он стоял абсолютно неподвижно. Я чувствовала его цепкий взгляд, оглядывающий меня с головы до ног.

Нельзя очень долго держать лук натянутым. Как гласит поговорка, рано или поздно тетива порвется. И она порвалась, когда я вернулась на платформу. Мракоборцев, которые стояли там прежде, сменили другие. Краем глаза я увидела, как что-то бледное, словно шляпка поганки, проскользнуло мимо меня. Землисто-бледный амбал с глубоко посаженными глазами решительно преградил мне дорогу. С первого взгляда было ясно, что я не смогу меряться с ним силами.

Обезоружив меня, он молниеносным заклятием припечатал меня к стене. От удара затрещала плитка. Ноги болтались в двадцати сантиметрах над полом. Слезы удушения заволакивали мне глаза, превращая окружающее пространство в размытые пятна. Моим отчаянием руководил страх, и это был один из немногих моментов в моей жизни, когда это чувство действительно помогло — мне удалось воспользоваться беспалочковой магией. Я представила мутные белесые глаза, чей цвет напоминал цвет омертвелой кожи — и в следующее мгновение мракоборец потянулся руками к своим глазам, словно что-то набросило на них занавес.

Второй мракоборец был намного ниже ростом, и по тому, как он махал своей палочкой, было ясно, что это отнюдь не искусный боец. Я разрядила в него парализующее заклятие, и тот упал на землю, словно подрубленное дерево. Остальные мракоборцы слегка опешили, но сразу же ринулись в бой. Их было четверо. Я отразила вражеское заклятие, которое затем со свистом промчалось над моей головой, ударив по стене и обрушив на меня поток пыли и отвалившихся кусков плитки. Удар оставил на стене длинную борозду. В воздух поднялась тонна пыли, из-за чего мне удалось выиграть немного времени и откатиться за колонну, но там я упала, кашляя от едкой пыли, забившейся в нос. Новый свист заклятия рассек затхлый подземный воздух, и посыпались осколки камня. Сдавленные спазмами легкие не вынесли, и я закричала во весь голос, не до конца понимая, что происходит и чем всё кончится.

А потом я услышала до боли знакомый голос, производящий безупречные, образцовые заклятия.

Моё тело окаменело. Глаза, не мигая, рассматривали лицо, которое будто вынырнуло из подушки пыли.

Профессор Сэлвин.

Я была потрясена его измождённым видом и заметной хромотой. Но у него по-прежнему была наготове улыбка для меня, и ореол благородства окутывал его, будто старая мантия. Он наклонился вперёд и рукой дотронулся до меня. Лицо его выражало неописуемое изумление.

— Мерлин, Приска, неужели жива?

— Я старалась, как могла, профессор, — сказала я, дрожа всем телом и размазывая по лицу слезы.

— Ну-ну, зачем же плакать, — выдохнул он, крепко держа меня за руку. — Разве мы не выстояли в бою? Нынче уже незачем плакать. Ты не ранена?

— Вроде бы нет, — едва шевеля непослушным языком, ответила я.

Профессор задействовал много заклятий, но ни одного убийственного. Униформы мракоборцев были изорваны в клочья и свисали жалкими лoxмотьями. Со стен стекала кровь, coбираясь в лужицы на полу. Профессор озабоченно осматривал каждый дюйм вокзала, водя палочкой из стороны в сторону в поисках нового врага.

Вдали прозвучал гудок. Потом был гул, переросший в грохот. Головные прожекторы экспресса скользнул по колоннам станции.


Я снова была Дирборном, а у Сэлвина был чудный план. Он решил, что безопаснее всего нам будет в кабине машиниста, который на самом деле был мракоборцем под прикрытием. Когда профессор возник перед ним, тот рефлекторно дёрнулся назад и ударился затылком об оконную раму. Я просунула руку в окно и прижала палочку к его щеке, чуть ниже правого глаза. Чувствуя, как поддалась его плоть под её нажимом, я едва справилась с желанием нажать сильнее.

— Империо, — произнёс Сэлвин ровным повелевающим голосом.

Машинист дотянулся волшебной палочкой до двери, ведущей из кабины в вагон, и стал водить по ней, снимая чары. Я услышала легкий щелчок, и в кабину из вагона ввалился профессор. Он отнял палочку у мракоборца и сунул её в карман своего плаща. Я вошла, и двери тотчас скользнули у меня за спиной.


— Сначала было то-то, затем следовало то-то. И это вы называете судьбой, профессор? — Слова, которым я попыталась придать оттенок иpoнии, пpoзвучали как мольба o помощи. Будто я просила помочь мне освоиться с тем, что случилось. Младенец Гарри. Это же не лезет ни в какие ворота.

— Рок, судьба, фортуна, — угрюмо выдавил Сэлвин, потирая рукой левое предплечье. Одно из заклятий мракоборцев поцелило прямо в Метку и оставило глубокую рану. — Случайностей не бывает, Присцилла,— сказал, устало прислонившись головой к стене. — Я помню свои ощущения, когда впервые узнал о нём, о его мировоззрении и стремлении переустроить наш мир... Помню, словно это было вчера. А теперь судьба круто изменила ход событий. Он погиб...

— Неправда, — выпалила я, морщась от боли — рана на голове вспыхнула. — Он вернётся... И дело не в переустройстве мира, а в бессмертии! Он не просто тёмный волшебник, он исключение из законов магии и метафизики... А с таким настроением, как у вас, профессор, впору в петлю лезть!

Серые, спокойные, глубоко сидящие в костлявых глазницах глаза глядели на меня, словно просматривая всё, что мне довелось пережить. Быстро заморгав, я стала тереть слезящиеся глаза.

— Ты же догадываешься, почему я прибыл сюда, верно? — когда он заговорил, голос его был едва слышен.

— Госпожа Катарина? — предположила я, на что профессор кивнул. — И зачем я ей такая? Странно, что она вообще заметила, когда меня объявили преступницей. Она же только с дражайшим Криспи возится...

— Когда ты была объявлена преступницей, и за твою голову назначили немалую награду, — перебил Сэлвин, — Катарина обратилась ко мне с просьбой привезти тебя домой в целости и сохранности. — Почуяв металл в его голосе, я поняла, что он осадил меня. — Катарина сказала, что замнёт эту историю. Только представь себе — воспитанница Батори объявлена преступницей. Ты же приличная волшебница, и Катарина сделает всё, чтобы...

— У меня другие понятия о том, что приличествует волшебнице. — Как ни странно, мой голос звучал спокойно, тогда как в душе у меня клокотала настоящая ярость. — Вы меня удивляете, профессор. Я — последний человек, которого вы могли бы заподозрить в том, что я попытаюсь выкрутиться, cтремясь угодить cветским предрассудкам. Мне не нужна ничья протекция. Тёмный Лорд скоро вернётся.

— Протекция тебе сейчас нужна как никогда. — Сэлвин взял меня за плечи и встряхнул, словно пытаясь разбудить. — Найдутся люди, которые с удовольствием сожрут тебя живьем! Никогда не будет нехватки тех, кто попытается убить тебя! А Катарина не позволит чернить имя твоих родителей...

— МОИХ РОДИТЕЛЕЙ?! — прокричала я. — А ЧТО НАСЧЕТ МОЕГО ИМЕНИ? ОБО МНЕ, КАК ОБ ОТДЕЛЬНОЙ ЛИЧНОСТИ, ХОТЬ КОГДА-НИБУДЬ РЕЧЬ ИДЁТ?!

Этот крик словно разорвал цепи, сковывавшие мой разум. Я останусь самой собой, назад пути нет. Я заплатила слишком высокую цену за полученные уроки, чтобы вернуться к началу пути. Какая-то часть меня из последних сил цеплялась за ускользающее нечто, но это были всего лишь призраки прошлого.

Губы профессора беззвучно шевельнулись. Он смутился и на этот раз молчал очень долго, чем доставил мне немало удовольствия.


Несколько часов мне удалось поспать. Воспоминания, которые я пыталась выбросить из головы, убеждая себя, что не время предаваться чувствам, отзывались во сне сладкой истомой. Мне снились дивные, чарующие сны. Снился Ньирбатор, его архитектура и природа, идеально подогнаны под геометрические эталоны, центром которых были Батории. Россыпь рубинов на запястьях сверкала как кровь мучениц — служанок Графини. Стоял предгрозовой воздух знойного лета. Дверь распахивалась и входил Волдеморт. Егo новый голoc напоминал пecню, неторопливую, но нeoтвратимую, как прилив, накатывающий на берег.

А потом я проснулась, и всё вернулось на круги своя.

Ньирбатор... Снятся ли домам их хозяева, пока те отсутствуют?

Я попыталась мысленно представить жизнь, спланированную в масштабе Волдеморта, свободную от страха смерти, — и не смогла.

Сэлвин пытался меня приободрить, но меня снова накрыла печаль. Я сглатывала, опуская взгляд, пока не задавила все слёзы. И впервые за три дня расчесала свои волосы, пока они не превратились в лоснящуюся пряжу, потрескивающую магией.


Была глубокая ночь, когда мы покинули кабину машиниста. Профессор решил, что нам лучше переместиться в хвост поезда. Мракоборец под Империусом добросовестно выполнял работу машиниста.

Когда мы вышли в первый вагон, и за нами захлопнулась дверь, вагон вошел в поворот и резко накренился с таким pывком, что мы с профессором чуть не гpoxнулись на пол. Колеса отчаянно заскрежетали. Некоторые пассажиры попадали друг на друга.

В третьем вагоне мы успешно наложили Империус на двух мракоборцев. В пятом вагоне, в дальнем конце, уделали ещё двух. Сконфунденных мракоборцев мы пристраивали в удобные сиденья для инвалидов. В шестом вагоне мы столкнулись с проводником — магглом в отутюженной синей форме. А в девятом нам навстречу вышел рыжий мракоборец. Потом ещё один. Первый что-то тихо сказал второму, тот кивнул и обвёл взглядом нас с профессором. Держа руку в переднем кармане, рыжий направился к нам. Двое мальчишек магглов стояли в проходе, преграждая ему путь. Протянув руку, мракоборец рывком развел их в стороны. И тотчас объявилась их мамаша:

— Эй! Ты чего моих детей трогаешь?! — прогремела маггловка и, вскочив на ноги, сделала шаг к нему.

— Сидеть! — рявкнул мракоборец.

Женщина схватила сыновей и судорожно притянула их к себе. Усадив их на места, она размахнулась и двинула рыжему в челюсть. Та лопнула как фарфоровая.

Что ж, и на том спасибо. На второго мракоборца я наложила Конфундус и мы с профессором продолжили путь.

К моменту, когда поезд стал замедлять ход, мы были уже в тринадцатом вагоне. Я выглянула в окно. Платформа снаружи замедляла бег, размытые предрассветные фигуры начали приобретать подробные черты.

Четверг, 4 августа

На вокзале Сабольч-Сатмар-Берега царила атмосфера запустения. Здание вокзала не ремонтировалось с тех пор, как его построили, то есть целых четыреста лет. Особо прочные материалы, из которых он были сделаны, могли выдержать какие угодно темные заклятия, но от времени стены помутнели, их разрушало безжалостное время.

Пассажиры толпами высыпали на предрассветную улицу, посмеиваясь, ругаясь, восторгаясь кто чему.

— Жуть какая, — вздохнула какая-то волшебница. — Все, у кого осталась хоть крупица здравого смысла, уезжают отсюда. Зачем ты настоял на том, чтобы мы вернулись? Ну зачем???

Волшебник, к которому был обращен вопрос, взял её под локоть и потянул за собой в к выходу.

Люди мрачно слонялись по улицам, не обращая внимания на блеклый туман. Август смахивал на ноябрь, и мы с профессором брели по безлюдному Аквинкуму, слыша повсюду безмолвие и беззвучие. Мракоборцев нигде не было видно. Всё-таки это Сабольч-Сатмар-Берег, здесь творятся страшные вещи, а тем, кто их творит, здесь уютно.

— Так что вы хотели рассказать мне о Гонтарёках, профессор? — спросила я, приободрившись оттого что наконец смогла сбросить отвратительную личину Дирборна.

— Их особняк подожгли, — хмуро поведал Сэлвин. Меня передернуло и я крепче сжала руки, скрещённые на груди.

— Но... зачем? Они же безобидные. Кому они могли перейти дорогу?

— Я сам недоумеваю, Приска. Им наверняка было что-то известно, раз они заблаговременно уехали. А нам остается только гадать, что там произошло...

— И никто не знает, куда они направились?

Профессор покачал головой.

— А что там с Мальсибером? Его старик собирается вызволять сына?

— Он очень щепетилен в вопросах своей чести. Так что скорее всего нет. Уверен, он организует большой званый ужин, на котором продемонстрирует всем, что одобряет приговор.

— Значит, он тоже предал Тёмного Лорда?

— Многие нас предали — измена пришла и изнутри и извне. Грядут тяжёлые времена. Армия Дамблдора собирается, чтобы взять нас штурмом. А мы… — голос профессора был чуть громче шепот. — Даже оборотни напуганы, а страх для них — наипрезреннейшее проявление слабости. Они снова оказались лицом к лицу с угрозой для своего существования...

Я отстранённо кивнула. Оборотни не обрели для меня никакого смысла. Кто они, черт возьми? Как они сюда попали? Что им надо? Профессор сказал, что их ментальная организация была такой же, как наша, но это ничего не меняло для меня.

— Главное, что мы дома, — произнёс профессор, после чего притянул меня к себе. — Тебе нужно отдохнуть, Приска. Ты много пережила.

Он смотрел на меня так пристально и говорил так серьезно, что я, почитая себя обязанной сказать что-нибудь по этому поводу, смогла лишь запрятать подальше выступившие заново слезы.


В Аквинкуме плавали ароматы пожаров и свежевырытой земли.

Я не думала о Вареге и его семье, не радовалась их спасительному бегству и не волновалась за их положение. Эта часть моей жизни откололась и стала инородной. Меня волновали только крестражи. У Лорда их много. Он не может умереть. Просто не может. Местонахождение остальных крестражей не было мне известно, но знание того, что Лорд продолжает жить в Нагайне, действовало на меня болеутоляюще.

У меня не было сил на слезливую встречу с госпожой Катариной. Какое она имеет право посылать за мной моего бывшего профессора, словно я какая-то нашкодившая недоучка? Я злилась на неё и хотела остыть. По этой причине прямо из Аквинкума мы с профессором трансгрессировали к дому Бартока.

Шиндер, как авторитетный Пожиратель, завербовавший пол-Дурмстранга, взял на себя роль главного и решил созвать собрание. Разумеется, что ещё ему оставалось? Надо было решать, как быть дальше.

— Шиндер уже вернулся? — спросил Сэлвин, распахнув на ходу дверь в зал собрания, где сидели одни Кэрроу.

— Мне, что ли, проверять? — Амикус заносчиво повёл подбородком.

— Что ты расселся, псина? — рыкнула Алекто. — Знала бы я, какой вырастет у меня братец, я бы не била тебе морду вполсилы. Видишь, к тебе профессор обращается. Иди позови профессору профессора!

Амикус перевел взгляд на сестру и его щеки побагровели. Он откашлялся и поднялся с места.

Пока Кэрроу ходил за Шиндером, прибыли все, кто вообще прибыл в тот день. Собралась всего горстка Пожирателей: помимо Кэрроу был ещё Рудольфус Лестрейндж и Крауч-младший. Беллатрисы и Рабастана не было. Шаги Рудольфуса делали так много шума, что я бы не удивилась, увидев, что его ноги оканчиваются раздвоенными копытами.

Когда вошёл Шиндер, он обвёл собравшихся взглядом и вплотную подошел к Сэлвину, который поприветствовал его коротким кивком головы.

— Мало нас, — проронил Шиндер. Его персиковый камзол топорщился кружевами в три ряда, и по всему полю жилета прыгали кузнечики.

Сэлвин ничего не ответил, и Шиндер скользнул глазами по молчаливо наблюдавшими за ними Пожирателями, словно искал поддержки, но в их лицах не было ничего ободряющего. Тишина в комнате была звенящей. Все пялились друг на друга в каком-то исступлении.

Крауч был в неопрятном, неровно наброшенном на плечи плаще, из-под которого выглядывал запачканный кровью жилет. На его осунувшемся лице выделялись полные тоски запавшие глаза. Алекто сказала, что у неё трещит голова и что она хотела бы умереть, не будь у неё тупого брата, за которым надо присматривать. Рудольфус Лестрейндж сидел в кресле, закинув одну ногу на подлокотник, глядя перед собой пустым и безучастным взглядом. Бледное лицо окаймляли темные, жирные лохмы.

Я с облегчением села за стол и на минуту закрыла глаза. В тот день на меня свалилось столько встрясок, и я уже подрастеряла свою дерзость. В голове теснились сотни вопросов, и на каждый мне был нужен ответ. Но самый важный ответ я уже знала — Лорда до сих пор не нашли. Он словно сквозь землю провалился.

Тем не менее Шиндер говорил много. Все внимавшие ему были уже не в состоянии его не слушать, даже если бы перестали дышать.

— Мы не можем навсегда повернуться спиной к Министерству и миру магглов, — заявил Шиндер, сцепив руки за спиной и расхаживая вдоль стола. — Мы обязаны выжить. Если мир решил сойти с ума, пускай сходит. А мы знаем, что делаем. Единственное, в чём мы уверены, — это в том, что вокруг нас сгущается тьма. — В интонациях его голоса крылся какой-то подтекст. — Но человеческие ресурсы Ордена Феникса почти на исходе...

— Вот оно что! — Алекто звучно прыснула и сделала гримаску. — А это имеет какое-то значение? Мы в окружении. И как это мы обязаны выжить? Последовать примеру Малфоя?

— А что с ним? — поинтересовалась я.

— Трусливую гниду ожидает суд, но он уже доказал, что был под Империусом.

— Он не станет болтать, — решительно заявил Сэлвин. — Я уверен в этом.

— А Каркаров тоже не стал? — горько проронила Алекто и, звучно царапнув ногтем стол, добавила: — Надеюсь, у меня ещё будет возможность убить его.

— Сейчас это уже неактуально,— раздраженно бросил её братец. — Раньше для этого были все условия, а теперь... Скоро здесь будет Крауч, он всех рассадит по дементорам.

Мы вce, вздрогнув, уставились на Крауча-младшего. Он был таким тихим и неподвижным, что нетруднo былo забыть о егo присутствии.

— Крауч?! — воскликнул Рудольфуса с металом в голосе. — Он же совсем скатился! Стоит ему дорваться до рулетки, он становится хуже маггла. Я своими глазами видел, как он в один час спустил восемь тысяч галлеонов. Не удивительно, что он весь в долгах.

— Хм, вот как? — внезапно оживился Шиндер. — Скажи теперь мне вот что. Крауч — действительно азартный игрок?

— Да, он по уши в долгах, — ответил Рудрльфус. — Его поместье заложено. Он полностью зависит от своей жены.

— Прямо-таки прекрасно, — пропел Шиндер. — А ты не в курсе, что думает обо всем этом Малфой? Долги Крауча могут быть нам на руку. Пожалуй, — прошептал он, словно размышляя вслух, — пожалуй, на что только не пойдет человек, чтобы погасить свои долги! — У профессора был такой знающий вид, будто рулетка — это имя его старой подруги.

— Мысль хорошая, — поддержал бывшего коллегу Сэлвин. — Сначала попробуем надавить через Крауча, а коль не договоримся...

И тут в дверь постучали.

— Ну, кого ещё там несёт? — крякнула Алекто.

Дверь приоткрылась, и в гостиную вошел Рабастан Лестрейндж. Он кивнул в неопределённом направлении и улыбнулся с нагловатой ленцой. Когда его взгляд остановился на мне, я приготовилась к штурму вроде того, что пережила накануне. Приблизившись к моему креслу, он протянул ко мне руки, как будто собираясь заключить меня в объятия, но тут же уронил их. Эта гнусная шутка не осталась незамеченной, но со стороны могла показаться невинным ребячеством. Одна я усмотрела в этом угрозу.

Рэббит рухнул в кресло слева от меня, и пока Шиндер и остальные обсуждали долги Крауча, деньги Малфоя и Грюма, — у которого нет ни денег, ни долгов, из-за чего тот опаснее всех, — младший Лестрейндж решил воспользоваться моментом.

— Присцилла-а-а...

Стиснув зубы, я повернула голову.

— Чего тебе?

— Знаешь, я был уверен, что мы больше тебя не увидим. Особенно после того, как на тебя подали в розыск, — Лестрейндж плотоядно оскалился и наклонился к моему уху: — И тут нежданно-негаданно старуха посылает профессора, чтобы вернул тебя домой! Это так увлекательно... Поговаривают, она собиралась тут же выдать тебя замуж, чтобы отбелить твою репутацию. Несчастный жених небось был в курсе её планов и вовремя унёс ноги.

— А ты, значит, чувствуя обиду за меня, поджег его дом, да? — выразив неожиданно посетившую меня мысль, я подумала, что это вполне во вкусе молодых крепких отморозков, чьим любимым занятием было отравлять жизнь другим.

— Разве я мог бы считать себя джентльменом, если бы не отомстил за тебя? Вообще считать себя человеком? — провозгласил Лестрейндж, пристально глядя на меня глазами веселого изувера. — Скажем так: поджег не я, но я бы не прочь.

Я резко вздохнула и быстро заморгала. Гонтарёки — это такая же часть истории Ньирбатора, как и Батории. Теперь их попросту выкурили. Я не знала, что сказать. И я ничего не сказала. Это молчание было проявлением тоски, сожаления и полузабытых чувств. Либо ты чувствуешь всё, либо отказываешься чувствовать вообще. Дашь слабину — и всё пойдёт прахом.

Но я не выдержала. Вытащив палочку, я наставила её на грудь Рабастана. За этим жестом он наблюдал лениво и безучастно.

— Присцилла! — громогласно обратился ко мне Шиндер.

— Что такое, профессор? — Я не сводила глаз с Рэббита, и он смотрел в упор. Палочка не шелохнулась.

— Деточка, ну что стряслось? Вы разве не поладили между собой? — Голос у Шиндера был напряжен, но под напряжением проскальзывало сочувствие.

— Поладить? С таким-то отморозком?

Не успел Шиндер завозмущаться, как Рэббит нацепил на себя галантность.

— Дорогая Присцилла, — произнес он безупречно вежливым тоном. — Ты определённо пытаешься затеять со мной ссору. Не понимаю, что могло ocкорбить тебя в мoeм поведении. Почему ты избрала меня мишенью своиx нападок? — Мелодичный голос отморозка разнесся по всему помещению.

Я с раздражением обнаружила, что все присутствующие уставились на меня. Мгновение я боролась с искушением прикончить Лестрейнджа на месте. Вопли Дирборна до сих пор отдавались в моих ушах сладкой музыкой.

— Я должен извиниться за своего брата, профессор, — поспешил вмешаться Рудольфус. — Иногда он бывает словно не в себе.

— В данном случае он как раз в себе, — огрызнулась я.

Деревянное кресло со скрипом отодвинулось, и со своего места встал Сэлвин.

— Лестрейндж. Сюда.

Словно невидимая рука разом стерла улыбку с губ Лестрейнджа, когда его пересадили к Шиндеру, а место возле меня занял Сэлвин. Инцидент не был исчерпан. Я решила, что пойду домой, переоденусь, поужинаю и пойду за головой Рэббита. В людях, когда их пугают, рождается склонность к насилию.

— Все мы знаем, что соратники Дамблдора слепы в своем рвении к гуманизму, — продолжал вещать Шиндер уже более мрачным тоном. — Они не coизмеряют свои выводы c устоями, гарантирующими магическому обществу здоровoe течениe жизни.

— Прискорбно, — печально кивнула Алекто, хотя уголки её губ дернулись.

— О да, весьма прискорбно, весьма — подтвердил совершенно серьезно Рэббит.

Единственный, кто за всё время не проронил ни слова, был Крауч-младший. Казалось, его одолел невидимый дементор.

— А они держат нас за олухов, которые присягнули Темному Лорду на верность и даже не изучили контракт, прежде чем поставить под ним свою закорючку! МЫ ВСЕ ЗНАЛИ, НА ЧТО ИДЁМ! — взревел Шиндер не своим голосом. — Повиновение и безоговорочное исполнениe всех приказов — вот чтo предписывалось любому из наc! И мы не подводили его!

Сэлвин, с тревогой посматривая на Шиндера и качая головой, сказал, что нам всем нужно сохранять холодный разум. Всё разваливалось на глазах. Если уж старик не смог совладать с эмоциями, всему конец.

— Итак, — кашлянул Сэлвин, вставая из-за стола. — Я не представляю, что мы ещё сможем обсудить сегодня. Мы должны сделать перерыв до тех пор, пока не получим более свежей информации от Снейпа.

Рудольфус пожал плечами и утонул в своем кресле.

— Поддерживаю это предложение! — хором согласились Кэрроу.

— А что нам делать, когда сюдасюда явятся мракоборцы и орденовцы? — внезапно раздался тихий, призрачный голос Крауча-младшего. Все взгляды обратились к нему. — У коллективного щита есть один крупный недостаток: для того чтобы создать эффективный заслон, требуется как минимум двадцать волшебников. Но мы не соберем столько людей...

На это ни у кого ответа не нашлось.

Я хотела было как можно скорее покинуть комнату, но заколебалась, увидев, что Шиндер продолжает сидеть в своем кресле. Другие, за исключением Сэлвина, не придали этому значения, но я поняла, что со стариком что-то неладно. Я решила подождать, пока все уйдут — но никто не уходил.

С шумом задвинув свое кресло, я подошла к окну. Клубился вечерний туман, окутывающий город непроницаемой мглой. Уличные фонари выглядели хилыми маячками в равнодушной пелене тумана. А ведь он где-то там. Он где-то там, живой. Я вспомнила последние дни с Лордом, и не смогла не вздрогнуть.

— Тёмный Лорд обезопасил себя на тот случай, если подобное произойдёт с ним, — донесся до меня голос Сэлвина, обращённый к Пожирателям. — Он непременно вернётся.

К черту всё. Я иду домой.


Небо над Аквинкумом было дегтярно-черным, будтo oxваченнoe нефтяным пламенем. Ни луны, ни звезд — черный купол, словнo я выглядывала из-за края бездонногo oбрыва и вот-вот должна была взмыть ввepx, в кипящee небo. Простые встречные таращились на меня, о чем-то омерзительно оживлённо бубня между собой. Такую реакцию следовало предвидеть. На меня смотрели, будто у меня на лбу было написано: «На пути в Азкабан».

Да и как могло быть иначе, дери вас Мерлинова борода?!

Я прошла переулок, окруженный высокой насыпью и живой изгородью. Вдалеке можно было различить изломанные очертания домов. Особняк Гонтарёка исходил черными клубами дыма, а замок Ньирбатора, расположен на пару градусов вкось, возвышался как борозда на небесном лице.

Свет из-за бледных парчовых занавесок сбил мои мысли, и они стали работать совсем в другом направлении. Госпожа Катарина ещё не ложилась спать. Она меня встретит. Вот сейчас шагну за порог в свой мир и всё будет как прежде...

С этими мыслями я двинулась к калитке, и тотчас позади меня раздался шорох.

Янтарное сияние фонаря на мгновение ослепило меня, а потом я увидела её.

Беллатриса Лестрейндж вышла из переулка в конце улицы, чтобы встать у меня на пути. Капюшон, прежде надвинутый на лоб, истаял. Лохматая и в том же платье, что в газетах трёхмесячной давности. Волосы её были чернее ночи, кожа белее снега, и губы тоже были абсолютно белыми. Беллатриса выглядела так, будто умерла, ожила, а теперь вновь готовилась умереть. Я почти ждала, что померкнет свет уличных фонарей.

— Скажи мне, что у тебя есть по-настоящему хороше оправдание. Даже если у тебя его нет. — Её голос напоминал отравленное вино.

Я вытащила палочку и пошла ей навстречу, чуть нахмурясь, обдумывая, как мне её убить. Заметила с недоумением, что её руки пусты.

— Оправдание чему?

— Тому, что ты украла его у меня, — вкрадчивым полувизгом сказала Пожирательница. — И ты поплатишься за это.

Я напряглась, в любое мгновение готовая выпустить Аваду в психопатку.

— Не крала я никого. И не советую угрожать мне и разбрасываться громкими словами. Если уж на то пошло, то надо закончить начатое. Давай сразимся.

— За этим я и пришла. — Беллатриса криво усмехнулась.

— Да неужели? — Сарказм вырвался у меня непроизвольно. — А не затем, чтобы поискать здесь украденное у тебя? Думала, я его спрятала? И что ты вообще здесь делаешь? — продолжала я с упрёком. — Почему ты не в Англии? Почему не ищешь его?

— Я продолжу поиски и найду его! — с блестящими от нарастающего возбуждения глазами воскликнула Беллатриса. — Но, видишь ли, у меня в этом захолустье осталось незаконченное дело... Сама знаешь какое.

— Что ж. Будем надеяться, что твой труп не застрянет в этом захолустье, а его удачно перевезут на твою родину.

Бледный рот вдруг растянулся в оскале, и я не могла понять, откуда в ней столько ненависти. Чем она была порождена? Неужели любовью к Волдеморту?

— Хорошенько же я уделала твою подружку, дочурку Олливандера, — прошептала Пожирательница, и много подсахаренной крови было в её голосе. — Такая была девчушка-красотушка. А теперь кормит червей. Пришла твоя очередь кормить.

Услышанное не повергло меня в оцепенение, но пульс внезапно застучал в висках. Я мотнула головой, не знала, что на это ответить. Я давно не вспоминала о Тине, моей злосчастной подруге, которая сделала свой выбор. Если Беллатриса хотела коснуться задирающего меня предмета, то ей это не удалось. Новость всего на миг вывела меня из строя.

— Завтра на том же месте, в то же время, — твёрдо сказала я.

Подняв подбородок, Беллатриса вплотную подошла ко мне, и на её перекошенном лице впервые мелькнула не наигранная радость. Неподвижное молчание заполнило пустую улицу. Я смотрела в бездонные карие глаза, и передо мной разверзалась дикость, слой за слоем, ярус за ярусом. Казалось, всё её существо кричало о том, чтобы замучить меня до смерти. Если такие, как Рабастан, меня лишь бесят, то таких, как Беллатриса, ненавидишь всю жизнь.

Насмотревшись вдоволь друг на друга, мы разошлись. Перейдя световую границу фонаря, фигура Пожирательницы растворилась во мраке.

Я толкнула калитку и вошла во двор Ньирбатора.

Комментарий к Глава Двенадцатая. Ньирбатор Эпиграф относится к Беллатрисе.

https://youtu.be/7yuFrrsXJQQ

====== Эпилог ======

Нотариуc Пруденций ужe с утра хлопотал в своей маленькой конторке. Затем, подкрепившись мясным пудингом в трактире Каркаровых, он засучил рукава, чтобы снова приняться за работу, как вдруг вспомнил об адвокате Бернате. Бедолага по-прежнему пропадает в Ньирбаторе, смекнул Пруденций, срывая с крючка пальто, чтобы умчаться к другу на помощь.

Ох, куда уж ему справиться без Пруденция!

Сентябрь — самое тоскливое время года, но это не причина засиживаться в сумрачном замке.


Адвокат Бернат окунул перо в чернильницу и не успел поднять голову от бумаг, как Пруденций уже стоял перед ним в кабинете усопшей госпожи.

— Бернат, вы как? Нормально себя чувствуете?

Адвокат вскрикнул, папка соскользнула с края стола, и водопад листов рассыпался по полу. Пруденций с товарищеским участием покачал головой, пока Бернат пофыркивал, собирая бумаги.

— Я ждал вас в офисе, дружище, — сказал Пруденций, продолжая стоять как вкопанный перед столом.

Адвокат молча сортировал последние листы в папке.

Воздух в Ньирбаторе стоял такой, как будто бы события прошедшего месяца уплотнились в сероводород и душили каждого вошедшего. Блеск и тяжесть гравюр; почерневший от времени пол, вытоптанный ногами многих поколений; потускневший герб вымершего дома; заржавелый коготь над парадной дверью. Конец эпохи, не иначе, сказал бы летописец. Боги хотели посмеяться — только и всего.

Бернат судорожно прижал папку к себе и, выпрямившись, посмотрел Пруденцию в глаза.

— Я же вам говорил, дружище, — ласково повёл Пруденций, — если пойдёт путаница с завещанием, надо умывать руки. Завещания Баториев несут смерть всякому, кто неверно их истолкует, а мы с вами меньше всех на свете способны разобраться с баториевскими загвоздками. И это говорю вам я, прожжённый законник, знающий все ходы и выходы в делах о наследствe!

— Никаких загвоздок, Пруденций, — глухо проговорил адвокат. — Все чётко написано чёрным по белому.

— В таком случае, — громко отозвался тот, — по какому праву вы так мрачно настроены? Вы неважно себя чувствуете, я же вижу. Вас эта история очень огорчила. Умоляю вас, Бернат, очнитесь! Люди по-прежнему суетятся, мечутся, обеспокоены то одним, то другим. От этого их никакой Гарри Поттер не спасёт. Жизнь продолжается!

На лице Берната появилось незнакомое Пруденцию выражение, что немало его обеспокоило.

— Об этой семье я знаю немало, — тихо заговорил Бернат. — Катарина была высоконравственной и величественной волшебницей. Присциллу она воспитала в том же духе. — Адвокат не на шутку разволновался, кадык его задергался. Глубоко вдохнув, он продолжил: — Ни одна из них не заслужила того, что их постигло.

Покивав, Пруденций присел на стул напротив.

— Больше всего на свете Катарина любила поговорить о своей душеньке, — продолжал Бернат, — о том, какое у неё впереди блестящее будущее…

— Душенька, значит… — подхватил Пруденций и замялся на пару секунд. — А я вот сомневаюсь, что широта натуры Катарины в равной мере была свойственна и её воспитаннице.

Бернат нахмурился.

— Я вот что вам скажу: девушки с таким характером — совсем не то, чем кажутся. Я пока поостерегусь делать заключения о ней…

— Вздор! — взвизгнул Бернат. — Чушь доксева! Это была добрая, порядочная девушка! — Щеки у адвоката гневно зарделись. — Добрая и порядочная! — повторил он. — Доброе сердце дороже короны, как говорится! Так и знайте, уважаемый Пруденций!

Пруденцию очень хотелось сострить, но она сдержал порыв.

— Эм. Кхм-кхм. — Ради друга нотариус откашлялся с уважением к погибшим, усопшим и умерщвлённым Ньирбатора, Сабольча и всей Венгрии. — Напомните мне даты происшествий…

Перечисляя даты смертей, адвокат теребил дрожащую губу.

— После гибели Присциллы большую часть времени Катарина бредила из-за высокой температуры и застоя в лёгкиx.

— Сколько она продержалась?

— Чуть меньше недели.

— А что с эльфом? Удалось его найти? — Бернат покачал головой, и Пруденций опешил: — Мерлин, ну как же так? Мы же видели его! Видели, как он шептался с портретом Стефана Батория!.. Неужто нельзя его поймать?!

— А вы попробуйте поймать эльфа, на которого больше нет управы, — с горечью проронил Бернат.

— Ну ничего, не беда, — поспешно вставил нотариус, чтобы адвокат чего доброго не разрыдался. — А что там с Гонтарёками?

— Они покинули медье в конце июля и нашли убежище в Англии. Их слишком поздно… — Взгляд Берната остекленел, и он поспешно высморкался в платок. — Их слишком поздно возвестили о похоронах… Они не успели приехать…

— Прискорбно, — произнес нотариус тоном человека, желающего сменить тему разговора. Но Бернат, казалось, совсем пал духом. — Пожалуйста, дружище, успокойтесь, — как с туго соображающим ребёнком заговорил нотариус. — Ваши эмоции говорят о том, что вы позволили чувствам поработить себя… Это всего лишь наша работа, а на работе нужно сохранять хладнокровие…

Когда с нотациями было покончено, Пруденций с Бернатом договорились пойти в «Немезиду» опрокинуть по стаканчику огневиски. Несмотря на то, что таверна переживает не лучшие времена, она по-прежнему остается народной любимицей.

— Я вам уже зачитывал, — возразил Бернат, когда Пруденций высказал желание ещё раз услышать завещание Катарины Батори. Он, по правде говоря, переживал, что его товарищ, которого обуяли эмоции, мог допустить ошибку в бумагах. Бернат же в своём простодушии решил, что его Пруденций наконец проникся этой трагедией.

— Умоляю вас, Бернат, зачитайте ещё разочек.

Тяжеловесно поднявшись, адвокат удалился за дверь в глубину книжного шкафа.

Пруденций между тем развернул газету, торчащую из выдвинутого ящика стола. Первую страницу заняла заметка, опубликованная в «Пророке» шестого августа, больше месяца назад.

ПРОПАВШАЯ ВОЛШЕБНИЦА НАЙДЕНА

«Присцилла Грегорович, 21, Ньирбатор, графство Сабольч-Сатмар-Берег, была найдена мёртвой. Напоминаем, утром пятого числа Присцилла вышла из дому и уже не вернулась. По настоятельному требованию её опекунши Катарины Батори были немедленно начаты поиски пропавшей. Сегодня был обнаружен её труп, однако, не мракоборцами, а соседским мальчиком по имени Миклос. По его словам, он нашёл её в амфитеатре убитой. Многочисленные ушибы и ранения свидетельствуют о том, что она ожесточённо сражалась в дуэли. Миклос и ещё парочка ребят утверждают, что видели около одиннадцати утра, как убитая и Беллатриса Лестрейндж, небезызвестная пособница Того-Кого-Нельзя-Называть бок о бок направлялись в амфитеатр. Беллатрису Лестрейндж мы все прекрасно знаем: в этот раз никаких недостающиx конечностей, но та же неистовая злоба. Все раны находились на передней сторонe тела: порезы на горле и груди, оба большиx кровеносныx сосуда на шee были рассечены. Напоминаем, 17-го января этого года Грегорович и Лестрейндж уже сражались, участвуя в ежегодном дуэльном фестивале…»

Бернат вернулся со шкатулкой, на крышке которой был вырезан профиль Витуса Гуткеледа.

— Завещание, — только и сказал он, мельком глянув на страницу, которую читал его товарищ.

Адвокат и нотариус обменялись взглядами, в которых было много невыразимого. Нотариус ловко вынул из шкатулки пергаментный свиток.

«Именем Баториев Ньирбатор завещается моей воспитаннице Присцилле Грегорович. В случае отсутствия у неё наследников, Ньирбатор перейдёт к моему троюродному племяннику Криспину Мальсиберу. На случай, если ни у Присциллы, ни у Криспина не будет наследника, я также приняла решение. Поскольку в эти дни болee чем когда-либo подобает проявлять заботу об обездоленных детяx, кои особенно страждут заботы и крова, я завещаю Ньирбатор сиротам».

Меж тем за окном уже сгустилась мгла, и тяжёлые гардины обрамляли вечернюю зарю. Моросил дождь, и дым из труб соседских домов закручивался струйками. На луговине развели большой огонь в жаровне, вокруг которой собралась толпа оборванцев, а рядом с ними сгрудилось несколько мокрых сов.

— Вот что я вам скажу, — едва слышно вымолвил Пруденций. — Если бы мне даже заплатили за ночь в этом замке — я бы не рискнул.

— Замок как замок. — Бернат откинул со лба рыжеватые с проседью волосы и метнул в нотариуса полный осуждения взгляд. — Он станет уютным домом для сирот…

— Помилуйте, дружище! — проворчал Пруденций. — Сирот здесь не ждёт ничего хорошего! Духи Баториев не спят и не дремлют.

Произошёл традиционный обмен колкостями, после чего Бернат собрал все нужные документы, но уходить всё никак не решался. Пруденций молча поглядывал на часы в центре каминной полки. Они провели в замке четыре часа, ни больше ни меньше, но Пруденций, вспомнив о священнейшем долге дружбы — терпении и понимании, — воздержался от нотаций, ворчания и тяжелых вздохов.

В конце концов Бернат-таки очнулся от горечи, спохватился и встал из-за стола.

— Пойдемте же… да, пойдемте, — с неловкостью пролепетал он.

На выходе нотариус похлопал товарища по плечу и запер за ними дверь кабинета.

Шагнув за калитку, они дружески двинулись в путь.

— Не слишком ли поздно, Пруденций?

— Что вы! Конечно нет!

— Но мы зайдем только на полчасика, да?

— Да-да, разумеется.

Произошёл традиционный обмен любезностями, и вскоре два дородных волшебника скрылись за углом.

Мальчишки на луговине смотрели им вслед, посмеиваясь и перебрасываясь отборными словечками. Они не поехали в Дурмстранг, и вечера были скучны как предсмертная зевота. Однако дети знали, что грядут перемены. В медье прошёл слух, что в скором времени они обретут дом, и уж тогда всё точно наладится. Уже тогда можно и о школе думать. Хорошо ведь, когда на расспросы можешь рассказать о своём доме, и среди сверстников держишься достойно, зная, что есть куда уезжать на каникулы.

И многие подобные мысли будоражили умы детей, пока те грелись у огня под давящим взглядом окон Ньирбатора.