Доброе имя [Александр Олегович Богданов] (fb2) читать онлайн

Доброе имя

Часть 1

Весь сентябрь было тепло, а в начале октября резко похолодало. Но дни стояли солнечные и безветренные. Клены и вязы разом пожелтели. Почти не было красного цвета, только золотой. Дождь осенних листьев лился сверху. Из своего дома на Каменном острове Сергей Аркадьевич Соловейчик ехал в офис. Машина сопровождения, идущая впереди поднимала за собой вихрь золотых листьев с земли. Звенящий хрусталем осенний воздух, солнце в голубом высоком небе, холод, будто зримо разливающийся со стороны спокойных вод Большой Невки, золотой поток и его отражение в капоте лакированного автомобиля Соловейчика настраивали на лирический лад. «Я старею, становлюсь сентиментальным», – думал он, любуясь невиданным для севера буйством цвета. Ему вспомнилось, как он гулял здесь со своей институтской подружкой. Она бегала от него, кидалась охапками желтых листьев и заливисто смеялась. «Вот, вот! Сентиментален! Что было бы, если бы я женился на Татьяне?» Этот странный вопрос он многократно задавал себе в последние годы. Сергей в молодости ни за что бы не женился на ней, слишком уж она была проста и бесхитростна во внешности. Но после того, как она вышла замуж в Америке и вырастила детей, она расцвела и стала красавицей. Один раз он заезжал в гости к ней и с тех пор не мог отделаться от навязчивой мысли: «А ведь все могло быть иначе».

От лирических воспоминаний Соловейчика отвлекла безобразная бытовая сцена: два молодых человека, с утра пьяных настолько, что с трудом держались на ногах, стояли на тротуаре у поворота с набережной. Сергея посетило неприятное предчувствие, ему показались знакомыми эти люди, и он стал наблюдать за ними. Передняя машина сопровождения в это время медленно перегораживала поток идущих по Каменноостровскому проспекту машин, освобождая место для шефа. Молодые люди двинулись переходить дорогу и навалились, не удержавшись на капот машины Соловейчика. Охрана из задней машины тут же выскочила, чтобы оттащить их в сторону. Но пьяные стали умело сопротивляться, завязалась драка, и молодых людей положили лицом в асфальт.

– Я так и знал! – воскликнул Сергей Аркадьевич, – Вова, твои гоблины по-другому работать не умеют?

Вова отозвался ему по локальной связи:

– Сергей Аркадьевич, это же постановка, они не пьяные совсем.

– Вова, ты мне очевидность не изъясняй! Я не слепой и вижу, что это постановка. Ты мне теперь расскажи, сколько я заплачу, чтобы съемку, как мои охранники прохожих на пешеходном переходе избивают, в СМИ не слили? Это уже третий раз за полгода! Не знаешь? Узнаешь! Из твоего бюджета заплачу.

– Сергей Аркадьевич, я Вам самых способных, самых преданных людей подобрал.

– Знаю, знаю! А толку? Как мне эти папарацци надоели! То выступления ювелиров твоих покупаю, то сын рот на улице откроет, бабы вообще дуры. Знаешь, сколько я за прошлый год заплатил? А!

Кортеж тем временем уже двигался, раздвигая поток автомобилей далеко от места драки. Настроение Сергея Аркадьевича было испорчено с самого утра.

– Может мне твою службу ликвидировать? – снова заговорил Соловейчик с начальником своей охраны.

– Сергей Аркадьевич, ушам своим не верю, как же без охраны?

– Да уж! Все-таки никак! Но понять уже не могу, кто в моем бизнесе выгодоприобретатель: я или толпа оболтусов – безопасность, связи с общественностью, финансовый? У тебя новое на него есть что-нибудь?

– Только то, что в прошлом месяце докладывал.

– Ну вот! Простую задачку решить не можешь. Мне самому заняться? А? Не понял. Самому?

Соловейчик замолчал, пытаясь успокоиться, и после долгого перерыва продолжил:

– Вова, ты уж собери своих интеллектуалов, найдите способ мне затраты на компромат снизить. Туркина подключи.

«А ведь все могло бы быть иначе».

В тот же день в офисе одного из крупнейших российских холдингов проходило срочное заседание службы безопасности. За столом громоздились характерные крупные фигуры силовиков – специалистов по рукопашному бою и давлению на подследственных. Хрупким телосложением выделялись только руководитель юридического департамента, начальник связи и ответственный за компьютерную безопасность. Возглавлял заседание мужчина примерно пятидесяти лет, ухоженный и приветливый, с тонкими интеллигентными и почти одухотворенными чертами лица, которого можно было принять за профессора консерватории, и которого хозяин звал Вовой.

– Ну что, ребятушки, наши коллеги опять уличных артистов крутить стали. После обеда пришло предложение фильм выкупить. Хозяин меня вызвал и говорит: у меня, мол, фильмов с вашим участием уже достаточно, теперь ты покупай. И стоит этот фильм столько, что мы полтора года бесплатно работать будем.

Собравшиеся зашевелились, выражая общее глухое недовольство. Один уже готов был что-то сказать, но Вова, подняв на него указательный палец, сказал с угрозой и предупреждением:

– Подожди! – а затем продолжил, обращаясь ко всем, – я хозяина уговорю. Он только условие поставил, чтобы мы нашли способ снизить затраты на компромат.

Тот же участник заседания, который выражал неудовольствие, наконец высказался:

– А это наш вопрос?

– Наш, товарищ майор… Если хочешь зарплату получать, – опять подняв на него палец, сказал Вова.

В своем обычном ключе высказался Гасан:

– Делов-то! Покалечить этих артистов или шлепнуть. Охотников не будет.

– А как об этом новые охотники узнают? По первому каналу расскажут? Да! Еще: калечить ты будешь, под запись крупным планом. Голову включай! Мы этих артистов теперь беречь должны как зеницу ока. Не дай Бог, с ними что случится.

Присутствующие погрузились в размышления, повисла тишина. Недавно принятый на работу офицер военной разведки нарушил общее молчание:

– Ко мне сослуживец обращался с предложением защиты от компромата. Просил клиентов поискать.

– Ну, ну, Петрович! – Вова требовательно поторопил говорившего.

– А что? Мы на стороне зарабатывать не можем. Я отказал.

– А о том, что это хозяину может пригодиться, ты не подумал?

– Думать в наши обязанности не входит. Это Ваша прерогатива или господина Туркина.

Туркин был связующим звеном службы безопасности с государственными органами.

– Ты что, медведь дрессированный? Думать полезно. Связывайся сейчас же с твоим сослуживцем.

Петрович достал свой телефон, покопался в записной книжке и позвонил:

– Валерий Сергеевич, здравствуй, дорогой! Раз ответил, понимаю, что можешь говорить. Помнишь, ты говорил про защиту от компромата? Контакты можешь скинуть? Кто у них презентации делает… Пускай сам позвонит. Да хоть сейчас. Спасибо, дружище. Будь здоров!

Он повесил трубку и показал ладонью на телефон: «Мол, ждем звонка». Спустя несколько минут раздался звонок. Петрович отвечал, включив громкую связь:

– Да. Здравствуйте! Мы бы хотели получить информацию о вашем продукте. Как раз сейчас удобно. Высылайте.

Петрович перенес трансляцию на экран, расположенный на стене. На экране появился элегантный и солидный человек. Улыбаясь, он заговорил:

– Здравствуйте, я представляю компанию «Доброе Имя».

Элегантный и солидный человек доложил об удивительно простом способе решения проблем с компроматом, чем вызвал восторг и радость собравшихся: компания «Доброе Имя» специализируется на изъятии из обращения компрометирующих материалов и гарантирует стопроцентный результат. Вова поднял свой указательный палец на Петровича и сказал: «Спасибо». Уже вечером он обсуждал детали с представителем компании «Доброе Имя», чтобы наутро доложить хозяину. Через день Соловейчик принимал у себя их представителя.

Представитель был одет в темно-серый костюм классического покроя – так одеваются финансисты среднего возраста, а не продажники, которые предпочитают что-нибудь, подчеркивающее индивидуальность и успех, обычно мнимые. С первых звуков его речи Соловейчик определил уроженца западной Белоруссии и едва заметно усмехнулся: таким дешевым ему показался способ расположить к себе клиента – прислать для переговоров земляка. Сам Соловейчик родился и рос до пятого класса в Бресте. Представителя звали Илья Дивинский. Сергей Аркадьевич был старше его лет на двадцать, но все равно попросил уточнить:

– Как Вас по отчеству?

– Адольфович.

Сергей Аркадьевич опять улыбнулся про себя.

– Так мы с Вами земляки?

– Земляки, – подтвердил представитель, добродушно улыбаясь, – правда, я уже давно гражданин мира, дольше пяти лет в одной стране не живу. Сейчас мой дом в Швейцарии.

– Вы с дороги?

– Да.

– Я как радушный хозяин обязан Вас накормить.

– С удовольствием приму Вашу заботу, но я все-таки по делу. Боюсь тратить Ваше время на незначащие мелочи.

– Жизнь состоит из мелочей…

Гость любезно улыбнулся:

– Если позволите, кофе.

– Конечно!

Принесли кофе. Собеседники пока продолжали как будто незначащий разговор.

– Так, значит, бизнес у Вас трансграничный? – поинтересовался Соловейчик.

– Так и есть.

– И где работаете?

– Везде. Во всех крупных странах.

– Я ничего о вас не слышал.

– Мы не занимаемся рекламой. Даже наоборот, нам удобнее работать, будучи неизвестными.

К удивлению Соловейчика, собеседник не старался расположить его к себе. Более того, Илья Дивинский держал себя так, будто клиент сам просит о заключении контракта на любых условиях. «Он беседует со мной так, как будто я трудноизлечимый пациент», – подумал Сергей Аркадьевич. Дивинский тем временем предложил перейти к сути встречи.

– Сергей Аркадьевич, должен перед Вами извиниться: предварительная информация, которую мы представили Вашим работникам, не позволяет Вам составить ясное представление о нашем продукте. Я прекрасно понимаю, сколько стоит Ваше время, но все-таки взял на себя смелость проводить нашу встречу недостаточно подготовленной. Однако, это сделано исключительно в Ваших интересах.

– Мне доложили, что Вы осуществляете выкуп компрометирующего меня и мою семью материала, а я должен вносить, условно говоря, абонентскую плату.

– Именно так. Но вот детали, которые, составляют идею нашего бизнеса, мы стараемся не раскрывать никому, кроме самого клиента. Выкуп компромата – это, согласитесь, бизнес как минимум наполовину криминальный. Просто выкупая материал для клиента, посредник должен получить для себя более низкую цену, чем та, за которую предложат купить самому клиенту, иначе откуда возьмется вознаграждение посредника? А как сломать продавца по цене? – Дивинский поджал губы и немного развел руками, – Появляются репутационные риски уже от связи с подобными посредниками.

– Но иногда приходится идти и на это, – с фальшивой грустью ответил Соловейчик.

– Это не про «Доброе Имя». Мы понимаем, что работаем в самой чувствительной зоне делового мира – репутационной, поэтому ничего подобного себе не позволяем. Все действия осуществляются исключительно в рамках закона.

Соловейчик склонил голову набок, выражая недоверчивое удивление.

– Да, да! – продолжил Дивинский, – именно так. С чем мы все имеем сегодня дело? В наше время каждый человек является объектом непрерывного наблюдения. Только съемка производится от одной до нескольких тысяч камер одновременно. А ведь обработка прочих сведений кроме визуальных дает даже больше сведений о человеке. В полной темноте не спешите думать, что фиксация ваших действий не происходит. Никого не удивляет, что климат-контроль дома проводит анализ температуры, влажности и воздушных потоков. При желании на основании этих данных можно, например, установить основные параметры сексуальной жизни отдельного человека. Добавьте сюда запись звуков. А теперь подумайте, какие возможности открывает анализ переписки, анализ маршрутов, предпочтения в выборе новостей и развлечений. Невозможно предполагать, что какое-либо наше действие, а часто просто намерение останется не зафиксированным.

– Неужели все так плохо?

– Люди стараются об этом не думать. Если они не представляют интереса для шантажистов, так еще можно будет некоторое время жить. Но уже не долго – не больше трех-пяти лет. Дальше накопленными сведениями можно будет опозорить любого человека. И если кто-то захочет сохранить свободу от стыда, он вынужден будет платить за это. Но, похоже, «Доброму Имени» удалось не только обеспечить защиту своих клиентов, но и вытеснить разбойников на самый край цивилизованного общества, и их жертвами могут стать только такие же отбросы общества, как они сами.

– Я знаю некоторых уважаемых людей, которые покрывают этот бизнес.

– Уверяю Вас, Сергей Аркадьевич, уже недолго им оставаться уважаемыми.

– Неужели?

– Простите мою самоуверенность, я не произношу слов зря, – лицо Дивинского при этих словах выражало даже не уверенность, а высокомерие. Сергей Аркадьевич залюбовался выверенной дозировкой доброжелательности и наглости.

– А сейчас самое время рассказать о нашем продукте, – улыбаясь, видимо, почувствовав настроение собеседника, продолжил Дивинский, – итак, любое действие человека зафиксировано! Мы привыкли думать, что поступаем добросовестно, и поступки наши, в основном, не могут повредить нам. Это не совсем так, но для простоты допустим, что так. А что делать, если действия противоречат закону? Ведь возникает основание для преследования по закону. А если действия противоречат нравственности, могут пытаться шантажировать оглаской неприглядных поступков. «Доброе Имя» предлагает полную блокировку порочащих материалов, – Дивинский сделал небольшую паузу и продолжил, выделяя каждое слово, – с добровольного согласия обладателей таких материалов. Более того, попытки представить какую-либо информацию в неприглядном для Вас виде также блокируются добровольно со стороны потенциальных противников. Оформляется наш продукт как пакет страховки от любых попыток использовать компрометирующие Вас материалы.

Последняя фраза вызвала у Соловейчика неприятное предчувствие, что ему пытаются навязать какую-то мутную игру.

– Страховка – финансовый продукт. Я ожидал, что Вы предложите механизм защиты от шантажистов, которые, честно признаться, одолели, – сказал он с явным разочарованием.

Дивинский мягко улыбнулся, как будто прощал собеседнику его непонимание.

– Сергей Аркадьевич, наш продукт – нечто новое и по технологии, и по оформлению. Деньги в нашем продукте – это основной инструмент, поэтому неудивительно, что оформлен он как продукт финансовый. Рассмотреть на примере проще. Допустим, кто-то совершил наезд на пешехода. Это зафиксировали множество камер. Мы тут же сообщаем этому человеку о возникновении угрозы его имени с описанием ситуации. Если он согласен на урегулирование ситуации, мы ее урегулируем. Связываемся со всеми владельцами камер, зафиксировавших происшествие, и на определенных условиях безвозвратно удаляем запись. Связываемся с пострадавшим и урегулируем претензии с его стороны. Никаких дополнительных затрат, кроме стоимости страховки это от Вас не требует. Вот, в принципе, все. Но, поскольку это кажется излишне простым, у Вас возникают сомнения, и я готов их развеять. Вы можете задать любой вопрос о нашей работе, я готов даже раскрыть секреты бизнеса.

– Зачем свидетелю преступления безвозвратно стирать запись? В чем его интерес?

– Их, собственно, два: пряник и кнут. Пряник – это некоторая компенсация за беспокойство, она не очень велика, но все же и не так мала. Фактически, оператор нескольких удачно расположенных камер может обеспечить на этом ежегодный отдых семьи на море, если камеры стоят на бойком месте. С другой стороны, важно понимать, что договор, который мы предлагаем Вам, уже заключен с огромным количеством людей, мы первооткрыватели, а, значит, монополисты. Если свидетель откажется удалять запись, мы откажемся заключать с ним договор страховки, в результате возникает риск нанесения непоправимого ущерба его имени. Поэтому всякому человеку следует сотрудничать с нами. О Вас и Вашей семье я не говорю: Вы сильный и самостоятельно можете защищать свое имя. Правда, для Вас это будет дороже, чем для нас, да и возможностей у нас все же несоизмеримо больше, ведь мы этим специально занимаемся.

– А если человек не совершает проступков и не нуждается в вашей защите?

– Допустим, серьезных проступков он не совершает. А нарушения правил дорожного движения, а ссоры с близкими? Уже сегодня о наших клиентах нельзя найти даже сведений о превышении скорости. Те, кого мы не защищаем выглядят на их фоне отталкивающе.

– Положим, убедительно, а что может заставить жертву согласиться на уничтожение записи?

– Да те же обстоятельства! Только вознаграждение в этом случае будет совсем другое, да и возможные потери в случае несогласия тоже существенно больше. Их может быть огромное количество. Например, стоимость судебных расходов. Я думаю, Вы понимаете, что наши юристы обеспечат для истца их огромную величину даже, если наша сторона проиграет. Кроме того, если наша сторона проиграет, мы определенным образом информируем общество. О том, что наш клиент проиграл суд, не узнает никто, ведь СМИ с удовольствием продают нам свое молчание. А вот кто захочет брать на работу человека, который выиграл суд у Вас? Это же опасно! Потенциальных работодателей мы тоже информируем. После такой победы вся семья и окружение такого человека окажется в изоляции и станут изгоями. Кто согласится на такую перспективу?

Теперь прошу Вас вспомнить: я говорил, что страховка защищает даже от желания превратно истолковывать Ваши добросовестные или нейтральные с точки зрения морали и закона действия с целью навредить Вам. Достаточно нашего вмешательства, чтобы навсегда отбить у недоброжелателей охоту вредить Вам. Действуют те же механизмы.

– Потрясающе, – не скрывая восхищение идеей, произнес Соловейчик, – А как можно гарантировать что вы уничтожите все записи?

– Я понимаю Ваши сомнения. Съемку проводят огромное количество камер одновременно. Но все они сбрасывают информацию в сертифицированные хранилища. В них-то и происходит отслеживание тех камер, которые засняли интересующий объект в нужное время. Те камеры, которые не сбрасывают информацию, почти не используются, поскольку очень уж устарели. Но их нахождение также известно. Поэтому, если такая камера оказывается где-то поблизости, мы просто в ручном режиме отслеживаем ее возможность снять объект в интересующее время. Ну, а в зависимости от результата действуем.

Наибольшую сложность представляют съемки военного ведомства, разведок и контрразведок. Чаще всего съемка не может быть использована, поскольку и разведка, и военные не хотят демонстрировать, что их секреты не просто существуют, но и могут быть использованы. Но с ними мы работаем: проводится анализ заинтересованности государственных органов в идентификации наших клиентов на съемке проблемных эпизодов. Если такая заинтересованность есть, Вы будете информированы, что дает ценнейшую информацию. Если же заинтересованности нет, то кадры подчищаются таким образом, чтобы невозможно было определить, кто на экране. Исходя из имеющейся практики, даже в тех случаях, когда государственные структуры сопротивлялись, нам всегда удавалось убедить их удалить свидетельства против ВИП-персон, как Вы и Ваша семья. Наконец, если я Вас не убедил, послушайте, какие компенсации мы предлагаем, если нам не удается убрать порочащую информацию. По каждому такому факту мы готовы выплачивать один миллиард долларов.

– Сколько же тогда стоит страховка? – Соловейчик усмехнулся, поскольку названная цифра оказалась совсем несуразной, и нелепым завершением весь рассказ Дивинского моментально обесценивался.

– Собственно, я мог бы предложить Вам страховку и бесплатно, а штраф хоть 200 миллиардов. Но я не пустозвон, все это экономически обосновано. Страховка стоит половину того, что Вы, по нашим сведениям, тратите на выкуп компромата: 75 миллионов в год. Другая половина позволит Вам контролировать чистоту нашей работы.

– А почему это Вы готовы предложить мне страховку бесплатно, в чем Ваш интерес?

– У нас в России уже очень большое число клиентов. Но Ваш круг мы пока не сумели охватить. А нам нужно завязать отношения и с Вами конкретно, и с Вашим кругом. Понятно, что Вы не хотите доверять чужим защиту своего имени. Этим занимается своя служба. Ну и пусть занимается. Только скоро Вы увидите, что им нечем заниматься, кроме как проверять нас, полностью ли уничтожены следы компрометирующей информации. Вот и пускай: если они найдут такие следы, мы выплатим компенсацию. Тогда служба безопасности будет доходной, а не затратной.

Позвольте мне откровенность: мы не работаем с каждым желающим. Всех людей мы разделили на четыре группы: абсолютные изгои, поле, средний класс, семьи. С абсолютными изгоями мы не будем заключать договор страхования никогда, это генетически дефектные люди, вырожденцы, для восстановления статуса которых в нормальных условиях потребуется не менее трех поколений, а также те, кто отказался сотрудничать с нами. Поле – это основная часть людей, из которой немногие способны подняться в средний класс. С этими немногими мы иногда заключаем договоры. Средний класс – основная наша кормовая база, почти все они сегодня наши клиенты. Для них действуют пакеты услуг, которые оговаривают, в каком объеме мы обеспечиваем их защиту от компромата, кроме тех случаев, когда задеты интересы государственной безопасности. Наконец, мы готовы охватить своими услугами и Вашу семью. Но для вас услуги поистине исключительные: Вашему доброму имени ничего не угрожает.

– Ну а если, я побью сына или соблазню жену кого-нибудь из заметных людей, и он не захочет уничтожить сведения? – Соловейчик уже вполне оценил новизну и своеобразие предложения, оценил и самого Дивинского – давненько не приходилось общаться с достойным внимания переговорщиком. Но тем принципиальнее было задать Дивинскому трудноразрешимый вопрос.

Но представитель «Доброго Имени» нисколько не потерялся:

– С ним не будет заключен договор страховки. Через полгода его имя будет навсегда опорочено.

Сергей Аркадьевич ждал чего-нибудь в этом роде, но был оскорблен. «Они обещают мне защиту, и сами говорят, что приготовили поводок для меня. И угрожают мне! Вот это наглость! Почему их до сих пор не укоротили?», – подумал он, но следуя старой привычке переговорщика сохранил бесстрастное лицо.

– Это угроза? – внешне спокойно спросил Соловейчик.

– Нет, что Вы, это логика обстоятельств. Прогресс. Не мы виноваты, что жизнь любого человека прозрачна, – Дивинский замолчал и доброжелательно смотрел собеседнику в глаза, показывая тем самым, что вполне осознает, что чувствует и думает Соловейчик. А Сергей Аркадьевич прикидывал, чем ему может навредить неизвестно откуда взявшаяся контора, действительно ли они могут то, о чем говорит этот выскочка, стоит ли им противостоять или нужно находить способ сосуществования. Соловейчик научился находить компромисс даже там, где это невозможно, приспосабливаться к любым угрозам. Нужно только подумать. Но обо всем, что сообщили ему, у Соловейчика не было надежной перепроверенной информации, и получить ее было можно только начав сотрудничать с Добрым Именем.

А Илья Адольфович Дивинский продолжил:

– Знаете, я родился в простой семье, много труда приложил, чтобы подняться. Я очень ценю элиту. Больше того, для меня Ваш круг – цель моего существования. Разве же я могу допустить его разрушение? Наоборот, Вы не найдете более преданного Вам слуги, – и без всякого перехода добавил, – Я полагаю, Вы понимаете, что отказаться от страховки уже не сможете?

Да, Соловейчик умел решать сложные задачи. Но теперь условия были не ясны. Сергей Аркадьевич наполовину интуитивно, наполовину осознанно чувствовал, что старый прием отложить решение до прояснения обстоятельств не годится. Нужно пытаться ввязаться в дело с минимальными обязательствами.

– Со мной так еще никто не говорил. И если то, что Вы здесь рассказали, правда, отказаться я не смогу. Берегитесь, если это неправда. Но я не представляю, как мне строить отношения с Вами? Ведь Вы же … – это был любимый прием Соловейчика, когда он, якобы не может подобрать определение, собеседник подскажет ему свое видение. Так и случилось, Дивинский с готовностью подхватил:

– Я Ваш ангел. Я не позволяю злому существовать в памяти людей.

Соловейчик рассмеялся в ответ на ловкий ход.

– Слушайте, а почему я ничего не знал о вашей услуге?

– Это предельно конфиденциальная информация. Согласитесь, не принято сообщать, что ваше имя имеет некоторую защиту. Вы тоже не скажете, даже службе собственной безопасности. А проверить мои слова очень просто: попросите найти запись нашей встречи. Надеюсь, мое самоуправство в распоряжении записями Вы не поставите мне в вину. Это просто демонстрация возможностей.

Соловейчик склонил голову на бок.

– Неужели это возможно?

– Запросите.

Сергей Аркадьевич напрямую позвонил Вове и попросил его подобрать материалы наблюдения за его кабинетом за последние полчаса. Через двадцать минут ему сообщили, что записи найти не удалось.

Сергей Аркадьевич купил у Доброго Имени пакет страховки. Он принял такое решение хотя и нетипично скоро, но серьезно обдумав. Возможности, которые были показаны в ходе переговоров, убедили Соловейчика в серьезности партнера. Никаких следов отключения электроснабжения или хакерского взлома, а записи наблюдения за его кабинетом отсутствуют! Если бы Дивинский просто хотел получать материал на Соловейчика, он смог бы это сделать без всяких уведомлений. Если бы он хотел накапливать сведения о Соловейчике, это тоже возможно для него, что он явно и показал. Если это просто мошенничество и фокусы с целью вытянуть у Соловейчика деньги, то тоже бессмысленно: как торговец компроматом, он может набрать материала на большую стоимость, чем получит по контракту. И, кроме того, Соловейчик выторговал поквартальную рассрочку оплаты: если он несостоятелен, контракт легко будет расторгнуть. В качестве бонуса Дивинский решил вопрос недавней драки охраны с якобы пьяными прохожими, что покрывало больше половины годовой стоимости страховки. Учитывая все это, разумных объяснений, кроме тех, которые дал Дивинский, не приходило в голову, хотя Сергей Аркадьевич имел исключительно богатый опыт и острый нюх на мутные схемы отъема денег у неосторожных бизнесменов.

И одновременно с тем, что Соловейчик почти не сомневался в надежности и целесообразности для него заключенного контракта, он не был спокоен. Вместо чувства освобождения от проблемы, он ощущал, что у него отняли нечто важное, а, может быть, важнейшее – право отвечать за себя. Впервые за много лет с тех пор, как он начал строить свой бизнес, он перестал чувствовать себя уверенно. В каждую свободную минуту он обдумывал, правильно ли поступил, доверив постороннему заботу о реестре своих грехов и промахов. «У меня есть специалисты, которые следят за имиджем моих компаний, есть те, кто пишет мне речи. В основном, я слушаюсь их. Иначе за что я им плачу? Я привык выкупать компромат на себя. Это всегда делают посредники. Я использую программное обеспечение, которое разработали для миллиардов людей, и не переживаю, что не могу понять, какие сведения обо мне существуют и как могут быть использованы. Что особенного я доверяю Доброму Имени? Что нового они выдумали? Только упаковку! Это действительно гениальная идея – через название сделать гнилое занятие респектабельным бизнесом. Браво, ребята! Сможете ли вы справиться с тем, что пообещали? Если нет – я вас похороню. А если да… Тогда… Тогда кто передо мной? Насколько они сильнее меня!» Тревога, что появился сильнейший, который может легко одолеть, если захочет, грызла Сергея Аркадьевича. Его уверенность, которая помогала ему в самых тяжелых обстоятельствах, основывалась на понимании, что кто бы ни был его противником, он такой же человек, как и сам Сергей Аркадьевич, а, значит, не более умен и изобретателен. Если противник победит, значит он удачливее, а в следующий раз победит Соловейчик. И беспокоиться не о чем! Такая уверенность повергала в трусливое сомнение недругов и заставляла их отступать. Чем теперь Соловейчик будет защищен? Страховкой?

Сергей Аркадьевич не был по-настоящему религиозным человеком, но историю своего народа он воспринимал как источник вдохновения и утешения. Совершенно закономерно в его сознании невиданное прежде предложение о защите имиджа семьи и бизнеса оказалось связано с воспоминаниями о рабстве и торжестве еврейского народа. При первой свободной минуте он принимался размышлять над смыслом плена и освобождения. Что есть свобода? Не лишил ли он себя величайшего дара небес? Имеет ли значение вся эта история с Добрым Именем для его души, или это просто очередная технологическая замена второстепенных деталей. «Разве я лишился свободы? Нет! Я все также могу отличать доброе от дурного. Я также могу стремиться к хорошему и отвергать зло. Разве я скрываюсь от Всевышнего? Нет! Мое сердце открыто для Него. Я не хочу, чтобы обо мне дурно говорили и думали люди. Но ведь этого не хочет любой человек. Кто откажется, если ему предложат такую возможность? Никто. Всевышний знает об этом, Он нас такими создал. Я помню о Нем и благодарен Ему. Какую особую власть имеет надо мной Доброе Имя? Пусть считают, как хотят. Много царей считали свою власть над евреями незыблемой. Где они? А евреи все также поступают, как считают правильным. И также добиваются успеха вопреки зависти врагов. И сколько раз даже беды Всевышний обращал нам на пользу. Поживем-увидим, чем обернется новое достижение человеческой мысли». На этом Соловейчик успокаивал себя.

Сергей Аркадьевич, нарушая свои правила, теперь мало общался со своей семьей, хотя уже не раз обещал себе найти время поговорить с детьми. В один из вечеров за ужином, он все-таки отложил одолевавшие его заботы.

– Дети, я хотел бы поговорить с вами, – начал Сергей Аркадьевич, вложив в слова всю теплоту сердца.

За столом сидела вся его семья: жена, двадцатипятилетняя дочь и двадцатидвухлетний сын.

– Папа, ты наверно опять про то, что следует вести себя осмотрительно, – дочь закатила глаза, чем сразу взбесила отца.

«Дура! Откуда в ней столько дурости! Когда же она поумнеет?»

– Да, Марианна! Об этом можно говорить постоянно. В этом задача родителя: уберечь детей от ошибок.

– Сколько ты в этот раз заплатил?

Марианна не в первый раз оскорбила отца в ответ на попытку позаботиться о ней. Сергей Аркадьевич в бессильном гневе бросил взгляд на жену. Этим он хотел показать ей результат ее воспитания. И этим же взглядом он просил жену о помощи.

– Мари! – Ольга подхватила оборванную речь мужа, – стыдись! Счастье иметь отца, который заботится о дочери. Оглянись вокруг! Много ли из твоих знакомых могут сказать, что родители о них беспокоятся?

– Достаточно!

– И как же, можно узнать, эта забота проявляется?

– Деньгами помогают.

– Помогают?! – стала раздражаться мать, – Да кто из твоих знакомых сам зарабатывает? У всех деньги родителей.

Сергей Аркадьевич к этому времени уже овладел собой, и намеревался пресечь бесполезное доказывание, что у Мари хорошие родители.

– Я много заплатил. На этот раз за свою охрану, тебя на этот раз не касается. Но это внешняя сторона. Я говорю о деньгах только потому, что это очень наглядная модель жизни. Вы должны всегда помнить, что вы – избранные. Никакой заслуги вашей в этом нет. Чистый аванс. Почему-то Всевышний решил, что вам достанется огромное состояние и власть. Но и зависти на вашу долю досталось столько, сколько другим даже не представить, и желающих поживиться… – можно считать, все окружающие. Только и ждут, что вы оступитесь или просто ошибетесь. На меня это свалилось, когда я был уже взрослым человеком, а на вас лежит с самого рождения. Я очень сочувствую вам в том, какая тяжесть на вас. С ума сойти! Но в этом есть явный знак, что Всевышний нас любит: во-первых, он дал нам деньги и власть, а, во-вторых, он возложил на нас эту трудную обязанность: следить за собой. У русских есть поговорка: береги платье снову, а честь смолоду. Честь смолоду! Для кого-то это не имеет значения, а для нас это основа нашего благополучия, как благополучия души, так и материального благополучия. Если мы будем вести себя скверно, то будем осуждены Всевышним и людьми. Всевышний лишит нас удачи, а люди не только станут осуждать, но и не захотят иметь с нами деловых отношений, мы разоримся.

– Ой, папа! Ты же все можешь купить. Расположение людей недорого, – Марианна уперлась как ослица.

Все кроме Марианны чувствовали себя неловко. Правда, родители привыкли к характеру и манерам дочери, а сын Лев не мог спокойно выносить выходки сестры. Он опустил глаза и еле сдерживался, чтобы не начать ругаться с ней.

– Расположение отдельного человека недорого, а купить расположение многих дорого. Ты сравни, сколько я зарабатываю и сколько трачу на компромат. Но и этого недостаточно, я должен тратить деньги на благотворительность. Мне нужно, чтобы меня уважали, а через это уважали мой бизнес. В итоге я трачу на собственное имя до четверти дохода. Благодарите Всевышнего за свою судьбу, но и живите с честью.

– Папа, да хоть как живи, все равно грязью мажут. По-моему, нет смысла отказывать себе в том, что тебе хочется.

«Ох, были бы мы простыми людьми, можно было бы надеяться, что хоть замуж выйдет, успокоится», – подумал Сергей Аркадьевич. Он перевел взгляд на Льва. От него, старший Соловейчик чувствовал, исходила искренняя любовь и гордость за отца, наполнявшая отцовское сердце встречной теплотой и благодарностью.

– Бойся, что Всевышний осудит тебя, и не будет у тебя ни денег, ни Его любви, – продолжил Сергей Аркадьевич, обращаясь к дочери, – Одно дело, безосновательная клевета, с этим я худо-бедно разберусь, а другое дело – дурное поведение. Вот зачем ты всех своих красавцев на обозрение выставляешь? Ты себя выставляешь!

– Я никого не выставляю, это ты за мной следишь.

– Если я вижу, то видят все, кто тобой интересуется. Мне почему-то нельзя, а всем прочим можно?

– Папочка, мне пора! – без всякого перехода ласково сказала Марианна, вскочила из-за стола и, не дождавшись ответа, ушла.

«Откуда в ней столько лживости?» – с горечью думал отец. Он снова взглянул на жену,ища ее поддержки. Ольга ответила ему таким же скорбным и растерянным взглядом.

После ухода Мари сидящие за столом долго не могли возобновить разговор. Соловейчик и его жена были расстроены, Лев не мог придумать слова, чтобы отвлечь родителей от их мыслей.

– Папа, ты ведь не только для Мари говорил. Я тебе очень благодарен, что ты нас учишь. Кто, как не ты? И кто это сделает лучше тебя? – Лев обычно предпочитал молчать, но умел говорить так, что к его словам прислушивались.

– Спасибо, мой дорогой! – Сергей Аркадьевич был тронут бесхитростными, но сердечными словами, но мало ответил на них, поскольку снова углубился в размышления. На этот раз он размышлял о том, как привлечь сына к своему делу. Лев как раз закончил университет, маялся без дела. Он в самых разных обстоятельствах показывал свою почтительность к родителям, особенно отцу, а это очень хороший признак, позволяющий предполагать, что сын не стремиться конкурировать с отцом. Но доверять ему руководство – значит лишить его возможности набраться реального опыта, рискуя испортить его легко свалившейся властью. А сделать его рядовым исполнителем невозможно в силу его статуса по рождению.

– Лев, а чем ты хочешь заниматься в жизни? – спросил Соловейчик-старший. Это был странный вопрос для тех, кто не знал, что Сергей Аркадьевич вполне допускал возможность для своих детей идти в жизни своим путем.

– Как, папа, разве у меня есть выбор?

– Что ты имеешь ввиду?

– Ты потратил свою жизнь, чтобы твой труд достался неизвестно кому и был развеян по ветру?

Сергею Аркадьевичу в силу занятости редко удавался разговор с сыном по душам. Теперь разумные слова сына вызвали у него прилив радости. Но не торопя эту радость, он задал проверочный вопрос.

– А ты уверен, что справишься?

– Я прошу, чтобы ты меня научил.

Отец медленно поднялся и, обойдя стол, обнял голову сидящего сына и поцеловал его в темя.

– Дорогой мой! Конечно, ты справишься, конечно, я буду учить тебя!

«Почтительный сын – многие ли богатые люди обладают таким сокровищем?» – радовался Соловейчик. За несколько лет, пока Лев взрослел, Сергей Аркадьевич продумал несколько вариантов привлечения его к делам. Последнее время он склонялся к мысли поставить его руководителем благотворительных проектов. Не первым лицом, но с достаточной самостоятельностью. Бизнес – ведь не только извлечение прибыли, не в меньшей степени успех кроется в умелом управлении ресурсами. А где можно лучше научиться разумной жёсткости, как не там, где эта жёсткость необходима, но вплотную соприкасается с нуждой и болью? Где можно скорее научиться чувствовать обман?

Сергей Аркадьевич принялся все это объяснять своему сыну, предложив подумать и взвесить свои возможности и желания. Внимательно выслушав отца, Лев подумал и ответил:

– Конечно, папа, я хочу делать карьеру, хочу делать бизнес не хуже тебя. И думаю, что справлюсь с тем, что ты мне предлагаешь. Хотя бы потому, что много раз убеждался в том, как ты верно умеешь предугадывать. Зачем ты спрашиваешь, справлюсь ли я? Если ты считаешь, что я справлюсь, то так оно и будет. А то, что ты выбрал самое лучшее для меня, я не сомневаюсь.

От этих слов все переживания последних двух недель растаяли, как туман. Сергей Аркадьевич снова дышал полной грудью. Он почувствовал, что начинает новый и самый перспективный период своего бизнеса: вместе с ним будет трудится его сын. И теперь можно не беспокоиться, что их планы может менять чья-то клевета или неудачно сказанное слово. Его перестали терзать смутные страхи перед Добрым Именем, ведь они всего лишь поставщики услуг. «Что они могут сделать мне дурного? Технология! Человек в руках Б-га! Что может технология?»

Сергей Соловейчик начал создавать свой бизнес, когда во главе страны стоял Леонид Ильич Брежнев, когда деловая активность представлялась преступной склонностью. В то время Сергей воспринимал слово «бизнесмен» совершенно чужеродным для русского слуха и мечтал стать очень хорошим врачом. Когда он учился на четвертом курсе Ленинградского первого медицинского института, у матери его школьного друга обнаружили опухоль, которую в силу ее расположения отказывались удалять. Сережа, будучи от природы отзывчивым человеком, решил помочь во чтобы то ни стало. Он добился разговора со знаменитым профессором Глазовым и уговорил его прооперировать мать друга. Глазов постоянно получал мольбы спасти кого-нибудь, но не мог разорваться. Как ни странно, Сергею удалось уговорить профессора, и операция прошла удачно. С тех пор Сергей с радостью брался помогать своим знакомым найти врача, и к концу ординатуры он был уже хорошо знаком со многими видными ленинградскими врачами. Вся эта побочная деятельность принесла ему немалое влияние, благодаря чему он мог решать вопросы, которые в те годы удобнее было решать по знакомству: стройматериалы для дачи, билеты в пансионаты и в театры, деликатесы и джинсы, и прочее, и прочее. Да и вознаграждение за посредничество, за которое он обычно не просил денег, но и не отказывался от них, иногда втрое превышало зарплату молодого врача.

К концу восьмидесятых, когда появились негосударственные медицинские центры, развившееся умение Сергея обаять кого-угодно и договориться, о чем другие не в состоянии даже мечтать, сделало его необычайно востребованным в нарождающемся медицинском бизнесе. К девяносто первому году Сергей Аркадьевич имел уже деньги, влияние и четкое понимание как заставить людей «работать во благо себя и Соловейчика», как он любил пошутить. А в последующие годы, когда страна изменялась настолько, что единственной константой оставались доллары, Соловейчик приобретал, не вкладывая. За живые деньги можно было купить все. Нужные знакомства среди руководства здравоохранением позволяли делать такие покупки по минимальной цене. За помощь в получении кредита для выплаты зарплаты врачам, которая состояла в одном звонке хорошо знакомому банкиру, он приобретал право на проведение клинических исследований новых лекарств, которое он потом перепродавал. За трехлетний автомобиль немецкой сборки можно было получить право на трансплантационные материалы крупной больницы. Приходя в какую-нибудь структурную единицу здравоохранения, Соловейчик выметал из нее всю возможную прибыль так чисто, что никому и в голову не могло прийти, что эти учреждения, в принципе, что-нибудь стоят. Казалось, что коридоры больниц хранят смешанный запах хлорамина и духа нестяжательства. Но никакой благости в этом не было, И врачам, и медсестрам, и санитаркам, и администраторам нужно было чем-то кормить семьи, пациентам нужно было покупать себе еду и лекарства. Множился обман, отчаяние, смотреть на это запустение было больно и стыдно.

Сергей Аркадьевич, надо отдать ему должное, вдохновлял своей изобретательностью. Те, кто контактировали с ним рано или поздно перенимали его понимание, что прибыль можно извлекать из всего. Погоня за прибылью, как и всякая страсть заставляет человека собирать в кулак все силы. Такая концентрация спасала людей от потери себя, когда рушилось все, на что можно было возлагать надежду. Многие из окружения Сергея Аркадьевича сохранили волю к жизни, и позднее, став заметными людьми, с благодарностью вспоминали время работы на него.

Соловейчик играл по правилам, принятым тогда, но он не находил в этом азарта как многие, а, наоборот, постоянно спрашивал, насколько та или иная сделка допустима для совести доброго человека. Привычка рефлексировать сохранила его от дел, казавшихся невероятно прибыльными, но быстро приведшими тех, кто их делал, в могилу. В слишком доходных сделках всегда есть пострадавшие или конкуренты, готовые на любых условиях занять ваше место. У Соловейчика было правило, которое он услышал в детстве от своей бабушки, но осознанно начал применять только в зрелом возрасте: не быть причиной зла. То есть, можно было заключать кабальные сделки, но нельзя было их предлагать. Еще одно отличало его от большинства деловых людей: Соловейчик совершенно искренне считал, что его обязанностьюявляется помогать пациентам и врачам. Из своих средств он назначал пособия для лечения больных детей, дарил деньги врачам и иногда покупал оборудование для больниц.

Медицина была начальной и любимой, но совсем не единственной и не самой доходной сферой деятельности Сергея Аркадьевича. Он пробовал все, что шло в его руки. К концу девяностых Соловейчик был уже очень богат по российским меркам. Но в богатых странах его состояние выглядело довольно скромно. Поэтому следующее десятилетие он потратил на реализацию своей стратегии захвата западных компаний. Он приводил их на территорию бывшего СССР, становился ключевым партнером, а затем обменивал долю в дочерних компаниях на долю в уставном капитале головной компании. Затем он доводил свою долю в этих компаниях до заметной и уже тогда, позиционируя себя инвестором, привлекал отмытые деньги своих знакомых, получал контроль над компаниями, рожденными протестантской моралью. К двадцатым годам он был уже ровней крупнейшим богачам, но по старой привычке предпочитал действовать скрытно и извлекать прибыль не по схеме товар-деньги-товар или из ожиданий биржевых инвесторов, а из умения создать разветвленную сеть компаний, стать свободной от которой его партнеры были не в состоянии.

Сергей Аркадьевич внешне был непримечателен: невысокий, скорее худосочный, темноволосый, спокойный. Он носил очки еще со школы и в отличие от большинства очень любил эту деталь своего внешнего вида. С учетом его положения в обществе можно было бы сказать, что он скромен, поскольку вел он себя без явных и скрытых напоминаний, что его слово должно быть услышано и исполнено. Но как раз в этом и состояла сила и уверенность: с удовольствием или с недовольством другие подчинялись ему как вожаку в звериной стае. В ранней молодости девушки мало обращали на него внимание, но с годами интерес к нему возрастал, обгоняя его доходы. Он с удовольствием принимал этот интерес, и даже понимал, что подпитывается им, но никогда не использовал его настолько, чтобы нанести ущерб своим отношениям с женой – он любил ее и был верен ей. Постоянно попадались на его пути барышни, ставившие целью получить его для себя, и некоторые были довольно изобретательны, но результатом всех этих попыток стало только то, что Сергей Аркадьевич стал считать всех женщин существами жадными, эгоистичными и глупыми. В плохом настроении он зачислял в женскую команду и свою жену. А в обычное время он считал свою женитьбу главной удачей своей жизни. Глядя со стороны, невозможно было понять, почему, но Сергей Аркадьевич был уверен, а, значит, так оно и было. Женился он сразу после окончания института на сестре своего одногруппника, в которую влюбился практически сразу как ее увидел, а завоевывал целых два года. Она была хороша собой и остроумна, самостоятельна в принятии решений и их реализации, имела ясное понимание, чего хочет в жизни: она хотела заниматься наукой историей. После окончания института она поступила в аспирантуру и с тех пор занималась преподавательской деятельностью. Сергей Аркадьевич был очень рад, что его жена – не менее яркая, чем он сам, личность, а не его бледная тень или ходячее пособие по шикарной жизни. Правда, самостоятельность его жены и ее педагогическая профессия, как считал Соловейчик позднее, были виной неудач в воспитании собственных детей. Ольга так любила заниматься чужими детьми, что не научилась выделять своих. У Соловейчиков долго не было детей: вначале Ольга писала диссертацию, потом уже просто привычка задержали их появление на десять лет. До школы дети росли в окружении нянек и воспитателей и чувствовали себя оставленными собственной матерью. Сергей Аркадьевич с радостью пытался компенсировать им недостаток материнской заботы, но свободного времени у него было даже меньше, чем у его жены. Уже тогда дети заметно больше были привязаны к отцу, чем к матери. С началом школьной жизни мать стала воспитывать их лидерские качества, а поскольку лидер воспитывается только в коллективе, она помещала своих детей в разнообразные коллективы сверстников (художественные и театральные кружки, спортивные школы, летние лагеря), и либо сама фактически становилась вожатой в этих группах, распределяя свое участие в детях в соответствие с понятием коллективной справедливости – всем поровну, либо полностью устранялась от наблюдения и помощи своим детям, предполагая, что тем самым воспитывает самостоятельность. Но и то, и другое вызывало у детей лишь горечь, к которой они не могли привыкнуть. А особенно горько им было видеть энтузиазм, с каким их мать занимается своими студентами и аспирантами: ходит с ними в музеи и театры, организует капустники, пытается облегчить трагедии их личной жизни. Если Ольга мало интересовалась детьми, то Сергей Аркадьевич несмотря на его занятость интересовался ими всегда, что дети чувствовали. Дочь Мари так привыкла, что наибольшая радость для девочки – папино внимание, что, войдя в девичий возраст, только лишь заменила в своем представлении отца на других мужчин, которые ей нравились. И внимание с их стороны стало составлять ее главное удовольствие. А воспитание в коллективах привило ей убеждение, что чем больше у тебя друзей, тем лучше. В общем, когда родители схватились исправлять ее, было уже поздно. Единственное, что они смогли – это не отпускать ее надолго из-под своего надзора, так что даже учиться в университет ее отдали в родном городе. Если бы не это ограничение свободы, Мари чувствовала бы себя совершенно довольной своей жизнью.

Лев очень любил и уважал своего отца, но страдал от того, что вряд ли сможет когда-нибудь сравниться с ним. Сергей Аркадьевич был для сына образцом достоинств человека. То ли от осознания своего несовершенства, то ли от недостатка материнского участия Лев вырос скромным и малообщительным, хотя в дошкольные годы в окружении нянь он показывал взрывной и агрессивный характер. Он не спешил выходить в жизнь, предпочитая отстраненно наблюдать за ней. Но в то же время он был очень независим в суждениях и тверд в отстаивании своих мнений. Он не боялся самостоятельности и никогда не участвовал в глупых подростковых выходках, может быть, потому что всегда держался в стороне от того самого коллектива, на роль лидера которого его готовила мать. Лев, как и мать выучился на историка. Отец поддержал этот выбор, поскольку посчитал такую подготовку неплохой базой, если Лев в дальнейшем станет заниматься политикой или другой публичной деятельностью. Учился Лев в Лондоне (по настоянию отца) и вернулся домой за два месяца до описываемых событий.

Сергей Аркадьевич сделал сына супервайзером фонда, оказывающего адресную помощь тяжело больным детям. Структура фонда полностью сохранилась, но у директора появилась дополнительная обязанность обосновывать деятельность перед младшим Соловейчиком, чтобы он, в свою очередь, мог отвечать за работу фонда перед своим отцом. Это было прекрасным управленческим решением, поскольку директору фонда было необходимо ввести Льва в курс дела настолько подробно, чтобы младший Соловейчик не служил препятствием в передаче информации главному боссу, и в то же время, чтобы старший Соловейчик видел, что от его сына не скрывают деталей, иначе могло возникнуть подозрение в нечестности директора. В результате, директор был вынужден сообщать Льву даже такие подробности, которые Сергею Аркадьевичу предпочитали не сообщать. Например, о том, что некоторым управленцам и врачам приходилось делать подарки за право оказывать пациентам материальную помощь. Директором фонда был брат известного футболиста. И это очень помогало в привлечении внимания в медиа-пространстве.

Через три дня после семейного ужина, за которым отец так порадовался за сына, Лев уже должен был посетить подопечных фонда. По пути в больницу директор фонда вводил младшего Соловейчика в курс дела:

– Лев Сергеевич, мы с Вашим отцом согласны в том, что начать знакомство с хозяйством следует с самого трудного участка. Мы посетим гематологическое отделение детской больницы. Вы должны понимать, что многие из тех, кого Вы сегодня увидите, скоро умрут. Это тяжело принять, но это неизбежность. И ни Вы, ни я, ни врачи не виноваты. От нас, конечно, не так мало зависит, но следует опасаться излишне эмоционально реагировать, а тем более зацепиться мыслями или чувствами. Если Вы справитесь, Вы будете хорошо управлять. Надо справиться!

Окна палаты выходили на север, на просторы Финского залива. Далекий горизонт приковывал взгляд, можно было часами смотреть в окно. Но находящуюся в палате пациентку эта бескрайняя даль пугала. Наступившие вслед за золотой осенью дождливые дни придавали миру, открывающемуся из окна, совсем унылый вид. Оголяющиеся ветки деревьев напоминали Вере ее усыхающее тело, а низкое небо – крышку гроба.

– Сегодня Соловейчик придет, младший, – сообщила мать, войдя в палату после беседы, на которую ее вместе с другими родственниками пациентов вызвала заведующая отделением.

Вера сидела и вязала шерстяные носочки.

– Кто это? – отозвалась Вера, не поднимая глаз от работы.

– Ну, Соловейчик, один из богатейших людей.

– Он сюда придет? Ему скучно? На нас поглазеть захотелось?

– Мне Лариса Тимофеевна сказала, что он оплачивает часть затрат пациентов, помогает больнице. Может, и нам поможет. Дай, я тебя немного накрашу.

Вера даже вздрогнула. Ей было пятнадцать лет, болезнь не могла заглушить в ней желание красоваться, но в попытке каким-либо образом произвести впечатление на здорового и счастливого молодого человека ей виделось скорее выпячивание своего несчастья, вроде того, как это делают калеки, побирающиеся у церквей.

– Мама! Что, я кукла? – заплакав, сказала Вера.

– Вера, пожалуйста! Я понимаю, что ты чувствуешь! Ради меня!

– Как ты можешь понимать? Я умру, а ты останешься.

– Верочка, тебе должно быть стыдно, ты понимаешь, что и я умру с тобой. Ты скажи, для чего мне жить? Подскажешь, может быть? Но с нами этого не случиться!

– Мама, они приходят на меня смотреть как на подопытного зверька.

– Вера! Не глупи! Любая женщина как товар на выставке, учись, в жизни пригодится, – поняв бессмысленность уговоров, мать взяла властный тон в речи и движениях и, не смотря на вялое сопротивление дочери, стала красить ей лицо своей косметикой.

– Вспомни потом мое материнское предчувствие: тебя еще большая жизнь ждет, и любовь будет, обязательно, – говорила она за этим занятием, растягивая слова, время от времени отклоняясь и рассматривая лицо дочери.

Вера безвольно покорилась, но нисколько не поменяла своего нежелания понравиться гостям. Она даже не стала смотреть в подставленное матерью зеркало. С недовольным лицом она снова взялась вязать шерстяные носочки своему другу из соседней палаты. Ее другом был шестилетний мальчик Саша, детдомовец, которого взяли в семью, но после того, как у него выявили лейкоз, приемные родители от него отказались. К нему некому было приходить, и он ластился ко всем взрослым и пациентам-подросткам, делая это от сердечного голода очень навязчиво. Только Вера могла выносить его приставания, и смогла так поладить с ним, что он вел себя с ней совсем не так как с другими – он старался позаботиться о ней, как умел: приносил ей вкусное из столовой, рисовал и дарил ей разные картинки, приходил играть в ее палату, считая, что своими тыр-тыр-тыр и вж-ж-ж-ж, которыми он обозначал работающие двигатели машинок и самолетов, он очень веселит Веру. Все это он делал очень тактично, стараясь не утомлять.

Последние дни Сашка капризничал и не хотел есть таблетки. Тогда Вера пообещала связать ему носочки, если он станет хорошо лечиться и слушаться врачей. Обещание такого небывалого подарка смирило Сашины капризы, он стал послушным пациентом. Теперь он несколько раз в день приходил в палату к Вере, чтобы наблюдать, как увеличиваются его носочки.

За вязкой носочков Веру и застали гости. В палату вошли заведующая отделением, она же Верин лечащий врач Лариса Тимофеевна и молодой человек. Вошедшие поздоровались, и Лариса Тимофеевна представила пациентку гостю:

– Это Верочка.

Вера поздоровалась с вошедшими, сидя на кровати:

– Здравствуйте!

– Здравствуйте! Как Вы себя чувствуете? – спросил Лев.

В ответ Вера долго смотрела на него и молчала. Лариса Тимофеевна немного напряглась, не понимая причины странного молчания, но постаралась предупредить возможные неприятности:

– Лев Сергеевич, этот вопрос обычно лечащий доктор задает. Вера просто не знает, насколько подробно Вам ответить. Она у нас молодец, держится. И нам помогает, за Сашенькой следит. Вот, Саша.

В это время Саша протиснулся между стоящими взрослыми, подошел к Вере и сел рядом с ней.

Лев сделал шаг к нему, а Саша, вдруг испугавшись, обхватил Веру руками и заплакал:

– Не надо! Не забирайте меня!

Лариса Тимофеевна наклонилась ко Льву и тихо проговорила:

– Не в настроении. Пойдемте.

Вера обняла Сашу и стала утешать его:

– Не бойся! Никто тебя у меня не заберет. Дядя хотел твои катера посмотреть. Ну, не показывай. Сейчас они уйдут, мы поиграем.

Лев, уже наполовину развернувшись к двери, задержался и, снова посмотрев на Сашу и Веру, встретился с ней глазами.

– А, может быть, покажешь катера? Дяде хочется поиграть, – продолжала она утешать Сашку.

Саша не сразу, но полез под матрас, где у него был тайник и достал фигурки из Лего.

– Вот какие катера! У одного огромный двигатель, это наша гордость, – стала рассказывать Вера о фигурках, которые Саша крепко держал в ладонях.

– У меня тоже есть катер. Только двигатель у него небольшой, – Лев попытался разговорить малыша.

В ответ Сашка сразу расцвел и протянул ему один из своих катеров.

– А твой катер в пруду только плавал? Или в реке ты его тоже пробовал пускать? – спросил мальчик.

– Мой даже в море плавал. Он большой. Но, все равно, твой лучше.

– И ты плавал в море? – Сашкины глаза расширились от восторга.

– И я.

– Здорово, – восхитился Саша.

Он перестал играть и унесся мыслями далеко.

– Я когда поправлюсь, тоже на катер попрошусь в море, – сказал он немного помечтав.

– А давай, я тебя возьму, – предложил ему Лев.

– Хорошо!

– Договорились! Нам, Сашенька, пора, – Лариса Тимофеевна посчитала, что настал удачный момент, чтобы уйти, и увела гостя в коридор. Когда они отошли достаточно далеко от палаты, она тихо сказала:

– Извините, Лев Сергеевич, но зря Вы Саше это обещали.

– Да нет, это мне нетрудно! Я возьму его, родителей могу взять, если захотят.

Лариса Тимофеевна хотела объяснить ему, что дело в Саше, что ему запрещены любые стрессы, каким обязательно будет подобная прогулка. И будут запрещены еще долго, даже если он поправится, но передумала и не стала продолжать.

Младший Соловейчик вместе с заведующей отделением обошли еще несколько палат, где их также встречали дети, понимающие, что смертельно больны. Лев привык быть в центре внимания с детства, привык, что его слова для людей, не принадлежащих к обществу отца или его ближайшим помощникам, очень весомы. Сейчас же он очень волновался, чувствуя ответственность за поступки и слова, и пытался как можно больше соответствовать серьезности задачи. Кроме того, соприкосновение с бедой, к тому же совсем не кричащей и, оттого более тягостно сопереживаемой, растревожило его так, что вся эта экскурсия надежно впечатывалась в его память мгновенье за мгновеньем. И самый первый разговор с больными сильнее всего запомнился. Саша и Вера всплывали в его памяти так часто, что он привык к ним, будто давно был знаком. Вера понравилась ему и внешне: огромные глаза на узком лице напоминали идеал красоты начала ХХ века – натуральная красота, которую не встретишь теперь в высшем свете.

Вере тоже запомнился Лев. Болезнь заставляла ее беречь мгновения жизни и не допускать в свои мысли и чувства малозначащих событий и людей. Если бы Лев показался ей просто человеком, счастливым молодостью и богатством, она быстро забыла бы о нем. Но Лев оказался первым из посторонних ей людей, кто не испытывал священного ужаса при виде умирающей девушки, не рассматривал ее как объект медицинских манипуляций. Он совсем бесхитростно принялся утешать Сашу, помогая Вере так легко, точно они были давно знакомы. Именно его простота и запомнилась Вере. А еще постоянно напоминал Саша, который ждал приглашения покататься на катере. Иногда он наводил разговор на эту тему, иногда спрашивал прямо, когда его возьмут на катер, и еще чаще он мечтательно забывался во время игры. Вера одна понимала, о чем он думал, и ей хотелось плакать о Сашиной и о своей судьбе. Среди этих слез ей представлялось, что ее будущий муж мог бы выглядеть вот так же: уверенный в себе (а значит – смелый) молодой человек с добрым сердцем, простым и участливым взглядом.

Первый месяц в должности супервайзера фонда Соловейчика были очень богатыми на новые контакты и события: Лев познакомился с основными информационными партнерами фонда, методикой отбора организаций и частных лиц для предоставления помощи, был коротко ознакомлен с условиями получения фондом взносов от жертвователей, не связанных с бизнес-структурами Соловейчика. Уже были сделаны попытки оценить исполнение годового плана и составить прогноз потребностей на оставшийся год. Лев дважды был на отборе партнеров для осуществления проектов помощи психоневрологическим интернатам в Якутии, трижды давал интервью дружественным новостным ресурсам (причем в третий раз он уже довольно содержательно излагал общие цели благотворительных проектов отца). По окончании этого первого месяца, когда Лев уже немного ориентировался в работе фонда, отец нанял ему секретаря: перевел из одного из своих подразделений. Отец навестил сына сам в его кабинете и представил помощницу:

– Любовь Кирилловна. Для меня Любочка. Тебе фамильярничать не рекомендую, но и официоз не разводи. Тебе с ней работать, я надеюсь, долго. Важно помнить о границах.

Все секретари у отца отбирались по принципу хорошая память-лицо-ноги. Лев смотрел на свою сотрудницу и волновался, насколько ему легко будет в ее присутствии думать о делах.

Отец, заметив это, улыбнулся:

– Ничего, привыкнешь. Хорошо, когда человека окружает красота. К этому тоже можно приобрести привычку.

Люба была старше Льва лет на десять. Она имела типаж восточной красавицы: черноволосая с высокими острыми скулами – настоящая шамаханская царица. Фигура ее также была великолепна, но деловой костюм скрадывал эти достоинства. Семейный статус ее был неопределенный: то ли так называемый гражданский брак, то ли нет. Во всяком случае претенденты не спешили связать себя узами брака с секретарем, обладающей такими выдающимися внешними данными.

Сергей Аркадьевич кроме необходимости научить сына ремеслу, был обеспокоен, как обезопасить его от неприятностей в отношениях с женщинами, неизбежных для большинства. Найти девушку, чтобы она была по сердцу – Льву самому решать эту задачу. Но потом. Когда он станет мудрее. А молодые торопятся. Поэтому требовалась родительская забота, и Любочка была проинформирована, какие последствия для нее возникнут, если она:

Станет провоцировать Льва на близость.

Отвергнет его притязания, если таковые окажутся достаточно серьезны.

Попытается извлечь для себя дополнительную пользу из возможных близких отношений.

Близость между ними была вполне ожидаема, поэтому Любе было настоятельно рекомендовано в таком случае держать себя в рамках тесного сотрудничества и дружбы, но никак не романтических отношений, на что также настраивать Льва.

Лев был человеком, содержащим в себе противоречия. Он был застенчив, но никто не мог в нем этого заподозрить, настолько свободно он вел себя в обществе. И только он знал, что публичная открытость и находчивость – маска, стоящая ему труда. Лев стремился к одиночеству, хотя тяготился им. Он не завел себе друзей, с которыми ему хотелось бы общаться по душам. Сверстники из различных заведений для золотой молодежи либо были наполнены самомнением гораздо более чем это было возможно переносить, либо заискивали перед младшим Соловейчиком в поисках карьеры или удобств, либо не привыкли к общению с посторонними людьми настолько, что не могли поддержать даже примитивный разговор. Льва очень привлекали красивые девушки, но серьезных отношений он ни с кем не построил. Девушки, нравившиеся ему, либо бесповоротно отвергали его, либо были так доступны, что он мгновенно терял к ним интерес. А он мечтал встретить и ждал единственную и неповторимую, кому он посвятит всю свою жизнь, как отец посвятил своей жене.

Люба вовсе не подходила на роль такой единственной. И все-таки, когда после ухода Сергея Аркадьевича она стала обсуждать с ним расписание на текущий месяц, Лев в большей степени был занят ее рассматриванием, чем предстоящими переговорами и встречами. Наконец, устав от волнительного напряжения в каком находился, он с трудом переключился, решил проветрить голову и нанести внезапный визит куда-нибудь. Память тут же подсказала ему, куда направиться – в детское гематологическое отделение.

В больнице его встретила Лариса Тимофеевна, причем не в своем отделении, а в холле первого этажа – то ли хотела выразить этим особое уважение гостю, то ли хотела попытаться, не поднимаясь наверх, обсудить с ним вопросы, приведшие к его столь внезапному визиту.

– Лев Сергеевич! Мы совсем не готовились к Вашему приезду!

– Да и не стоило. Я надолго не задержусь. Загляну только к своим знакомым.

Соловейчик направлялся к Саше, но палата, в которой лежала Вера, была ближе, и он решил проведать ее раньше. В палате никого не было, кроме Веры, лежащей лицом к стене. Лев тихонько вышел и пошел в Сашину палату, но и там Сашу не нашел. Тогда он снова вернулся к Вере. Она к этому времени сидела на кровати и смотрела в пол. На голове у нее была повязана зеленая шелковая косынка – узлом на шее сзади. Лев не был уверен, что перед ним Вера.

– Здравствуйте! А где Сашенька?

Вера подняла голову и слабо кивнула в ответ.

– Это Вы? Вас не предупредили? Сашенька ушел.

– Куда?

Вера, кажется, похудела. Платок облегал ее маленькую головку, делал Веру похожей на десятилетнего мальчика, изображающего пирата. Если бы она могла сейчас рассмеяться, все бы увидели маленькую разбойницу из Снежной королевы. Но она не могла рассмеяться. В ее глазах была какая-то отстраненная усталость. Правда, в тот момент она заметно оживилась, но веселей от этого не стала.

– Как это странно! Вы совсем не понимаете ничего! Мы вот на одном языке говорим, а ни Вы меня не понимаете, ни я Вас. Какой Вы наивный! Я, если бы здесь не полежала, еще глупее была бы, – выходило так, что Вера жалела Льва.

– Саша умер. А Вы, наверно, его покатать на катере хотели?

Лев опустил голову еще до того, как услышал ответ. Он успел понять чуть раньше.

– Хотел, – не зная, что сказать, продолжил он.

Вера снова оживилась.

– Значит, он Вам нужен был. И мне он был нужен, у меня никогда братика не было, а я так мечтала. Если бы он поправился, я бы его себе взяла, маму уговорила бы. Если я еще бы сама поправилась. Он никому кроме меня и не был нужен. А теперь я одна осталась.

– А родители?

– У меня только мама.

– А мама?

– Она жить останется.

– Почему, Вера, Вы так говорите? Все будет хорошо.

– Простите, не помню, как Вас зовут. Лев…

– Лев.

– Лев, я Вас прошу, мне плохо. Спасибо, Вы добрый человек. Но между нами уже стена, и это стена моей боли… Моей… Оставьте меня, пожалуйста. Приходите потом, если захотите.

В коридоре Лев встретил поджидавшую его Ларису Тимофеевну. Она была явно озабочена впечатлением, которое новость произвела на Соловейчика.

– Пойдемте ко мне, – предложила она, – в коридоре неудобно разговаривать.

В кабинете Лариса Тимофеевна взяла лежавший у нее на столе лист, на котором были обозначены потребности отделения, и отдала его Льву.

– А здесь есть то, что поможет Вере?

– Конечно, лекарства полагаются всем пациентам по мере их потребности. Вера получает лечение даже в большем объеме, чем другие.

– В большем?

Среди прочих обязанностей Ларисе Тимофеевне приходилось сообщать родителям о бесполезности усилий врачей. Она наносила этот удар, будучи орудием судьбы. Но сколько ни пыталась она напоминать себе, что эмоции только вредят работе, оставаться безучастной не могла. Тяжело смотреть в глаза детям, отказываясь бороться за них. Но еще тяжелее разговаривать с родителями. Сама Лариса Тимофеевна объясняла это тем, что дети просто просят помощи, но не спрашивают ответа, а значит, не теребят совесть извне, не устраивают скандалов, разбирательств с начальством. Лариса Тимофеевна в беседе со взрослыми выработала привычку, казавшуюся ей и удобной, и вредной одновременно: она не смотрела в глаза собеседнику, и так умела это делать, что поймать ее взгляд было невозможно. Такая привычка позволяла облегчить для нее тяжесть разговора, но представляла ее неискренним, лживым человеком. Были периоды, когда она брала себя в руки и разговаривала совсем как другие люди. Но время от времени привычка выскакивала как чертик из табакерки. Это произошло сейчас.

– Ее болезнь тяжелее, чем у других, – ответила Лариса Тимофеевна, блуждая взглядом по всем точкам над головой собеседника.

Лев насторожился.

– Я хотел бы помочь ей в первую очередь.

– Дорогой Лев Сергеевич, – врач вздохнула и, взяв себя в руки, стала смотреть собеседнику в глаза, – мы обязаны делать прогнозы, но я этого не люблю. И мы всегда боремся до конца даже при самых плохих прогнозах. Но у Веры все-таки слишком мало шансов. Ей назначили дополнительную дозу химиопреператов. Пока ничего другого сделать невозможно.

Лев не мог понять, как ему поступить: продолжать просить за Веру, уйти, обсуждать список, предложенный заведующей отделением. Лариса Тимофеевна, видя его замешательство, продолжала:

– Лев Сергеевич, раз уж Вы с нами, мы делаем общее дело вместе. Не тревожьтесь, если делаете добро для других. Оно Вам вернется. Может быть, и Вере будет лучше.

С предложенным перечнем Лев отправился к директору фонда, чтобы обсудить возможность оказания помощи вне утвержденного бюджета. Сумма была не слишком велика – всего полтора миллиона рублей, но директор отказывался своей властью разрешать расходовать средства.

– Но ведь есть резервная статья, почти не израсходованная. А уже конец года, – горячился Лев.

– Она резервная, на крайний случай.

– Я вынужден обратиться к отцу из-за такой мелочи!

– Конечно, ведь это Ваша обязанность как супервайзера.

Вечером Сергей Аркадьевич был занят, но поговорил с сыном по телефону.

– Нет, нет! Это даже дело принципа. Если мы будем так легко соглашаться на их просьбы, они нам на голову сядут.

– Какой принцип, папа? Это дети, живые.

– Понятно!

– Тогда, в чем причина?

– В мире есть зло. Не ты его сюда пустил, не ты прогонишь. А если ты будешь брать неподъемную ношу, просто надорвешься. Понимаешь, что это значит?

– Понимаю.

– Не понимаешь! Ты добра не сделаешь никому, а себе повредишь. Ты причинишь зло, понимаешь? Ты не для этого работать туда пошел. Надо думать, как сделать хорошо и себе, и людям, – Сергей Аркадьевич давил чрезмерно. Он почувствовал это, и ему стало жалко Льва

– Какова цена вопроса? – продолжил он после паузы совершенно спокойно, но и сухо.

– Почти полтора миллиона рублей.

– Я советую тебе поговорить с заведующей о том, какую самую нужную и полезную помощь ты можешь оказать им на пятьсот тысяч. Только не воображай, что это подачка! Ты эту сумму у меня выгрыз. Между прочим, ломать партнера по цене в твоем случае гораздо сложнее обычного. Вот и потренируйся, у нас все-таки бизнес, а не приют милосердия.

Сергей Аркадьевич понимал, как воспитывать сына.

На следующий день Лев позвонил Ларисе Тимофеевне с предложением обдумать, какие первоочередные потребности можно было бы оплатить из расчета пятисот тысяч рублей.

– Лев Сергеевич, мы рады любой помощи, а это очень большая сумма. Правда, рассчитывали на большую. Вы у нас один из немногих постоянных и крупных жертвователей. Кроме Вас особенно не на кого положиться.

Лариса Тимофеевна хвалила и одновременно пробуждала у Льва чувство вины, но делала это очень осторожно.

– Фармакологическая компания предлагала только позавчера лекарство со скидкой: пятьсот тридцать тысяч. Обычно они нам его за пятьсот восемьдесят предлагают, – она помолчала, – если, конечно, еще не продали. Цена очень хорошая. Лекарство это быстро расходится, – она опять замолчала, – Но ведь это уже больше пятисот тысяч. А еще хотелось бы новогодний праздник детям устроить. Как ни крути еще тысяч сорок, – Лариса Тимофеевна печально понизила голос.

Лев пытался придумать, как решить задачку с покупкой лекарства и подарков к новому году. Он вспомнил своего отца, и подтвердил себе, что не получит больше денег, чем сказал отец. Но тут в нем будто что-то включилось.

– Лариса Тимофеевна, а Вы можете дать мне телефон этой компании?

– Думаю, да. Это не секрет.

Лев набрал присланный заведующей телефонный номер, еще не зная, что он будет говорить, но уже предвкушая борьбу и победу. Он представил себя и фонд, сообщил, что у них один и тот же клиент, а именно гематологическое отделение. В связи с этим он хотел бы предложить совместную акцию: фонд оплачивает поставку лекарства в сумме пятьсот тысяч, другой равный взнос в виде лекарства делает фармкомпания, а еще они совместно устраивают новогодний праздник детям отделения. В ответ на это Лев готов к услугам со своей стороны. Голос на другом конце линии отвечал, что рад предложению, но просит время для его обдумывания. Через десять минут Льву перезвонил уже директор фармкомпании и с восторгом согласился с предложением Льва, причем отказываясь воспользоваться услугами с его стороны.

– Для нас большая честь участвовать в совместных проектах с Вами. Я даже думаю, что мы смогли бы поставить и другие лекарства, о которых с Ларисой Тимофеевной говорили. Просто поработать с фондом Соловейчика уже удача, а если нам в дальнейшем доведется работать вместе, то проще будет доверять друг другу.

Льва так и подмывало тут же позвонить Ларисе Тимофеевне и похвастаться. Но он удержался, а затем перевел решение и согласование деталей на своего секретаря и директора фонда.

Еще через два дня он позвонил заведующей и поинтересовался, как идет работа по закупке необходимого.

Лариса Тимофеевна была очень довольна и удивлялась, как быстро Лев Сергеевич сумел решить вопрос, который камнем висел на ее шее.

– А как дела у Веры? – спросил Лев.

Голос заведующей отделением сразу остыл.

– Ей хуже, ее перевели в реанимацию.

Лев, поднялся со своего кресла, толком не понимая, что предпринять.

– Я могу ее увидеть?

– Да, я проведу Вас.

– Я еду сейчас же.

Выпал первый снег, которому люди должны быть рады. Но дороги встали в мертвые пробки, и горожане в большинстве этот снег проклинали. Лев уже полтора часа не мог доехать до больницы. В одном месте он не выдержал:

– Леша, поезжай по тротуару!

– Лев Сергеевич, нам запрещают хамское вождение.

– Давай, говорю, я уже не могу!

– Это Ваше решение.

Леша вывел машину на тротуар и поехал. Большинство пешеходов расступились, но один пенсионер, то ли не слышал, то ли принципиально не желал уступать и шел посередине тротуара. Водитель осторожно посигналил, но пешеход не отреагировал.

– Придурок! Слушай, Алексей, бортани ты его!

– Лев Сергеевич, может быть, не надо, Ваш отец меня уволит. Вам тоже, наверно, достанется.

– Алексей! Меня слушай! – потеряв последнее терпение, закричал Лев.

Ширина тротуара не позволяла объехать пешехода ни с одной из сторон. Водитель вышел из машины и сильно оттолкнул пенсионера в сторону стены дома. Тот споткнулся и упал в свежевыпавший снег, освободив проезд.

В больницу Лев приехал уже когда смеркалось. Лариса Тимофеевна ждала его. Она проводила его в реанимацию и оставила с Верой наедине. Несколько минут они смотрели друг на друга молча. Это было очень долгое молчание, но ни Вере, ни Льву оно не было в тягость. Глядя друг другу в глаза, не отводя взгляда, они оба чувствовали, как голова кружится от чувства, названия которому они даже не могли подобрать. Лев опустился перед койкой на колени, а Вера стала гладить его по волосам – единственное, на что ей хватало сил.

– Я знала, что так будет. Зачем это тебе?

– Не говори! Ты поправишься! Папа говорит, что Бог любит меня, что он одарил меня без всяких моих заслуг. Значит, и тебя он мне оставит, иначе, все другое не имеет цены.

– Удивительно! Мне так мало осталось, а жизнь моя полна, как не может наполниться жизнь человека за сто лет. Только что я умирала и была одна. А теперь я просто живу и не могу надышаться счастьем. За минуту я прожила гораздо больше, чем можно прожить за сто лет. И еще интересно, что я все это знала заранее, когда только тебя увидела. Ты спросил, как я себя чувствую, а я подумала, почему он спросил, как все, ведь это же он!

Молодые люди улыбнулись друг другу.

– Как же ты себя чувствуешь?

– Я чувствую, что для того и жила, чтобы сейчас лежать в реанимации, а ты был рядом.

– Ты должна жить! Для меня должна!

– Да, я знаю. Для себя я уже прожила жизнь. Теперь я должна жить для тебя.

Не все в этом мире решают деньги, но все-таки лечение Веры с того момента, как Лев объявил отцу, что любит ее (а это случилось сразу после выхода его из палаты реанимации), стало гораздо более интенсивным. Врачи, правда, долго считали, что деньги на нее тратятся напрасно, поскольку не верили в счастливый исход, но их скепсис таял как снег первой весны ее выздоровления. Понятие животворящей силы любви врачами не используется, но все причастные к ее воскрешению были согласны, что только сверхчеловеческая воля этих детей быть вместе на земле позволила взрослым добиться того, что Вера снова ожила.

Но все это было потом. А пока внезапная любовь молодых людей вызвала вихрь последствий в их окружении. Вера боролась и побеждала казавшуюся неизбежной смерть. Лев в считанные дни повзрослел, что отражалось в его облике, но гораздо более в поступках. Каждый день он бывал у своей возлюбленной в палате, но не проводил с ней более часа. Все остальное время он посвящал делу. Он научился управлять своим временем, не хуже, чем опытный менеджер, держать в голове огромный объем информации и свободно оперировать им, выработал манеру твердо держаться в переговорах и ловко подхватывать идеи, способные вести к победе в споре. Семья Льва поначалу посчитала его увлечение чудачеством ребенка, но постепенно он сумел доказать, что такие стойкие и серьезные перемены в нем не могли возникнуть из-за мимолетного каприза. Его мать сначала умилялась на родного Ромео, но со временем должна была понять, что ей следует определиться в своем отношении к новоявленной невестке как неизбежности. Сергей Аркадьевич должен был быть недоволен более всех. Но этого не произошло. Да! Как он удивился странному выбору сына, привыкшего жить в роскоши и комфорте! Но прежде, чем делать какие-то выводы, он предпочел спокойно наблюдать за тем, что будет. И он опять был удивлен тем, что эта девочка в несколько дней смогла сделать из его сына то, что он не смог сделать своим примером, своей заботой и своими поучениями. Она смогла сделать его мужчиной из тех, за кем как за каменной стеной мечтают укрыться женщины, на которых держится общество, как на атлантах держится небесный свод.

Уже в мае следующего года Сергей Аркадьевич захотел проверить Льва в большом деле. Французы продавали добывающие мощности в центральной Африке. Сергей Аркадьевич летел в Париж на вероятное подписание предварительных условий контракта и брал Льва с собой. Все подготовительные материалы он предложил сыну для изучения и потребовал, чтобы он выработал свою позицию по предполагаемой сделке.

В самолете они обсуждали предстоящую встречу.

– Ну, какие у тебя соображения?

– Я могу рассуждать только о том, в чем могу разобраться, – отвечал Лев, – технические и экономические расчеты делали профессионалы, ловить их ошибки занятие неразумное. В конечном счете, если они ошибаются в расчетах или, хуже того, намеренно тебя дезинформируют, их ответственность прописана.

– То есть ты согласен с предварительными условиями?

– Раз мы летим, я понимаю, что ты сам согласен.

– Лев, ты не ответил.

– Согласен.

– А ты изучил материалы к переговорам?

– Изучил.

– И тебе все понятно?

– Я думаю, папа, что ты достаточно позаботился о рисках недостоверности этих материалов.

– Лев, ты быстро усвоил манеру перебрасываться словами, но здесь она неуместна. Здесь не папа, а твой руководитель. И ты должен изложить свои соображения без воды, коротко. Желательно, чтобы ты дал какую-нибудь полезную мысль. По крайней мере, ты видишь ситуацию не так как я, и твой взгляд мне может быть полезен.

– Зачем они продают добычу?

– Официальная версия: консолидируют средства для покупки чего-то другого. Детали не раскрываются.

– Ты знаешь, что они для работы в руднике нанимают детей, а их карманный новостной агрегатор постоянно поднимает фотографии этих детей за работой в топ? Меня это очень беспокоит. Зачем они все это делают, ведь это снижает привлекательность актива?

– Нет, не снижает! В развитых странах активы переоценены. Слишком много стабильности. Я куплю производителя станков в Германии по цене, которую отобью не раньше, чем через 80 лет. И мне придется надувать пузырь на бирже, заинтересовывать каких-нибудь норвежских пенсионеров, чтобы они денежки свои вкладывали в обновление славного имени наследника ганзейских традиций и подобной чепухой заниматься. А в Африке покупать что-нибудь – большой риск: начнется гражданская война или эпидемия геморрагической лихорадки, Эбола какая-нибудь – все потерять можно. Зато и доходность таких покупок очень хорошая. Вполне возможно, что они таким странным способом пытаются привлекательность только увеличить. «Смотрите, в каких условиях мы тут бьемся за высокий доход. Если еще проблемы людей решить, то тогда и доход вырастет».

– На китайцев рассчитано?

– Нет. Китайцы интересуются только благосостоянием самих китайцев. Никакой справедливости во всемирном масштабе от этих товарищей ждать не стоит.

– Но ведь тебе предлагают купить только одно звено – добычу. А обработку французы оставляют у себя.

– Ты думаешь, что они начнут мне руки выкручивать? Это еще вопрос, кто кому будет руки выкручивать. Подходящее сырье надо везти из Южной Африки. Но там оно и так дороже, без перевозки.

– И все-таки меня беспокоит их игра в две руки.

– Что делать? Бизнес всегда риск. Есть предложения по минимизации риска?

– Есть.

Сергей Аркадьевич блеснул глазами.

– Ну-ка, ну-ка!

– Я полагаю, что, используя материалы того же новостного агрегатора, ты попытаешься снизить цену процентов на шесть, ссылаясь на имиджевые издержки. Так?

– Попытаюсь. Хорошо, если удастся снизится хотя бы на два процента. Но и это вряд ли.

– Я предлагаю остановиться на скидке в половину процента, но с условием, что цена контракта не изменится, а эти полпроцента будут выплачены продающей стороной фонду Соловейчика на целевое финансирование обучения работающих детей в средней и высшей школе. Во-первых, непосредственное участие французов в этом деле надежно свяжет их интересы с твоими. Распространять чернуху о том, что бедные дети горбатятся на Соловейчика не станут те, кто финансирует его фонд в проекте спасения таких же детей. Сейчас они играют сами с собой и ни с кем не конфликтуют. А другое дело, если они продолжат свои информационные вбросы, им придется враждовать и с собой, и с тобой, и со здравым смыслом. Много заморочек. Во-вторых, это сразу откроет тебе дорогу в местную политику. Друзья наших французов автоматически становятся нашими друзьями.

– А у фонда появится прекрасная возможность оправдать вложения в него. Браво, Лев! Я восхищен, – Сергей Аркадьевич и правда был восхищен своим сыном. В его возрасте он был просто мальчишкой.

Переговоры прошли совершенно в соответствии с заранее известным планом. Никаких сюрпризов ни та ни другая сторона не преподнесла. Сергей Аркадьевич попытался понизить цену, но получил ответ, что предложенная цена уже учитывает все известные риски и является справедливой. После чего стороны подписали пакет необходимых документов.

На обратном пути Лев спросил отца о том, почему тот не использовал его предложение, если оно ему так понравилось. Сергей Аркадьевич прижал его голову к своей груди, потрепал волосы и поцеловал в лоб.

– Об этом не переживай: идея превосходная. Я уже сейчас вижу, что не ошибся, взяв тебя в бизнес. Чего ждать? Я думаю, что уже в ближайшее время передам тебе долю в головной компании, чтобы ты мог официально представлять холдинг. До уровня твоих решений любому из моих директоров еще расти и расти. А идею твою мы еще обязательно используем.

– Тогда тем более не понятно, почему.

Сергей Аркадьевич до этого находился в очень веселом и благодушном расположении. Лев зажегся от него радостью и очень удивился, когда отец внезапно стал предельно серьезным и даже напряженным.

– У меня есть очень серьезная защита от компрометирующих материалов. Настолько серьезная, что я могу об этом не беспокоиться. Но я еще не заключал крупных сделок под этой защитой, да еще сопровождающихся имиджевыми рисками. Мне важно посмотреть, как это будет работать.

– Ты об этом не говорил.

– Слушай, Лев, это настолько масштабно, так меняет нашу привычную жизнь, что я не тороплюсь рассказывать даже вам, пока не буду уверен в надежности механизма защиты.

– И, что, об этом никто не знает? А юристы, а безопасность? А как платежи проходят?

– В том-то и дело, что каждый видит фрагмент, а целостную картину знаю только я. И ты будешь знать, – Лев Аркадьевич рассказал сыну о содержании договора с Добрым Именем.

– Это какая-то ловушка!

– В чем ловушка? В том, что мне не шлют съемки ваших непотребств? Служба безопасности не может найти ни одного следа компромата на нас. Предположим, что где-то он остался. Но это всяко менее значимо, чем прежде было. И потом, разве можно противостоять прогрессу? Насколько я понимаю обстановку, все богатейшие семьи заключили такой договор. И негативнойинформации о них не будет. Если бы я не заключил договор, они меня бы просто сожрали. Стали бы постоянно сливать компромат в СМИ. Как мы тогда выглядели бы на фоне чистеньких? А? Весь бизнес полетел бы за полгода.

– Папа, то есть можно вести себя как угодно?

– Ни в коем случае! Всевышний также смотрит за нами, как прежде. Я растил вас не для картинки на экране, а для него. Страшись потерять его благословение.

Лев чувствовал себя оглушенным. Теперь ему стало понятно, почему без последствий осталась его поездка по тротуару. Но еще острее он переживал о другом обстоятельстве: последнее время Вера уже достаточно хорошо себя чувствовала, и Лев оставался ночевать в ее палате, и они уже стали близки друг другу как муж и жена. Но ведь Вере не было даже 16 лет, а половые отношения с лицом, не достигшим совершеннолетия, – уголовное преступление. Лев терзался, ожидая, что этим он подставляет под удар имя отца, недоумевал, почему никто до сих пор не воспользовался столь драгоценной информацией, но не мог прекратить ночевать с Верой. Теперь ему представлялось, что все, что должно было остаться только между ним и его любимой, зафиксировано и кому-то доступно. Или было доступно. Какая разница!

У него внутри саднило, точно он совершил крайне дурной поступок, и при этом он понимал, что должен привыкнуть, ведь сопротивляться прогрессу невозможно.

В июне Веру выписывали из больницы. Лев купил ей отдельный дом за городом, несмотря на ее возражения. Ей казалось, что в подобного рода отношениях она становится содержанкой. Еще она хотела сохранить максимальную свободу решений для Льва на тот случай, если бы он передумал брать ее замуж. Представить жизнь без него она не могла, но в то же время была так благодарна ему за то, что он сделал ее счастливой, что за это короткое счастье она могла простить ему, как ей казалось, любую мерзость. Но Лев вполне разумно возражал ей, что никакого другого подходящего варианта для них нет. Невозможно представить, чтобы Вера вернулась жить в квартиру матери, где бы тогда они могли бы быть вместе? Любая городская квартира не подходила, поскольку Вере следовало жить в тиши и дышать свежим воздухом. Жить в доме Сергея Аркадьевича их не приглашали. Поэтому оставалась только одна возможность – купить дом, что и было сделано.

Врачи рекомендовали воздерживаться от любых стрессов, но сестра Мари сумела убедить Льва, что необходим праздник, что девушки это обожают, и Вера не просит об этом только потому, что стесняется. А обязанность Льва угадать ее желания без всяких просьб. Организацию праздника Мари взяла на себя. Список гостей составляли они вместе, но Лев пригласил только своего университетского товарища, тоже русского, и кое-кого из горнолыжной компании, остальными приглашенными были молодые родственники и дети близких знакомых родителей. Программу вечера взялась заказать Мари.

Вечеринка в честь Веры проходила на огороженной территории Елагина острова. Музыканты Мариинского театра играли итальянские увертюры, немного играли джаз, в промежутках между номерами публику развлекали телекомики, остро модный французский дуэт исполнял все свои три композиции.

Льва попросили сказать слово гостям.

– Добрый вечер! – начал он, и покивал головой во все стороны, приветствуя гостей, – Я очень благодарен вам за то, что вы пришли разделить радость со мной и моей избранницей. Тех, кому еще не знакомо ее имя, прошу запомнить: Вера. Судьба так добра к нам, что предусмотрела для нас возможность быть вместе. Я счастлив, но не готов делиться этим счастьем с кем-либо. Но я еще и весел, а вот этим я хотел бы поделиться со всем миром, и прежде всего с вами, дорогие мои. Будем же веселиться!

Гости одобрительно зашумели и зааплодировали. Марианна подсела к брату вместе со своим очередным другом.

– Лев, я хочу тебе представить своего друга. Это Константин.

Константин пытался всеми средствами произвести на Льва благоприятное впечатление, для чего широко улыбался.

– Лев Сергеевич, я счастлив быть представленным Вам.

Марианна была уже немного пьяна и влезла:

– Да ладно, Лев Сергеевич. Лев! – наклоняясь к брату, она театрально прошептала ему на ухо, – Он о-бал-ден-ный! – а потом скорчила гримаску и произнесла, – Ой, это не для тебя. И уже наклоняясь к Вере, обхватила ее за талию.

– Он обалденный! Пойдем, я тебе расскажу.

Мари подняла Веру и повела ее по лугу, а Лев и Константин остались сидеть рядом.

– Лев, Ваша сестра чудо! Она такая умная, тонко чувствующая и воспитанная. Сразу чувствуется благородная кровь, – новый знакомый пытался понравиться.

Но Лев уже все понял о нем и тяготился его присутствием.

– Она столько хорошего рассказывала о Вас, – не мог замолчать Константин.

– И что же она рассказывала?

– Что Вы человек с доброй душой, помогаете бедным.

Лев почувствовал, что-то неприятное и вопросительно посмотрел на собеседника.

– Вы какой-то нуждающейся девушке дом подарили.

– Тебе-то что? – закипел Лев, раздражаясь на свою сестру. «Вот, зараза! За что она пытается Веру обидеть?»

– Я восхищаюсь Вами!

– Давно?

– Как только мне Ваша сестра рассказала.

– Давно вы знакомы? – Лев выбрасывал свои фразы изо рта, как будто желал избавиться от вкуса гнили, появившегося у него на языке от общения с Константином.

– По переписке, уже две недели. А встретились позавчера.

– Ну и как тебе моя сестра?

– Она – чудо!

– Я уже слышал.

– Я ее люблю!

– Любишь?

– Да!

– Подожди.

Лев поднялся. В нем кипело раздражение от этого продажного и недалекого соискателя Маришкиного внимания. Когда Лев и Мари были маленькими, то были очень дружны, и Лев часто прятался у нее в кровати, когда боялся оставаться один к комнате. Марианна утешала его, рассказывала ему сказки и целовала. Как он тогда бывал счастлив! А теперь Мари настолько испакостилась, что не имеет стыда и меняет мужчин чуть ли не каждый месяц. И при этом унижает его Веру в глазах этих проходимцев!

Лев подошел к центральному микрофону и поднятием руки остановил музыку.

– Вот, Константин говорит, что любит мою сестру.

Присутствующие оживленно загомонили и стали аплодировать. Лев наклонил голову и поднял обе руки будто с просьбой тишины перед тем, как сказать что-то веселое. А между тем в нем уже кипела ярость. Среди гостей он видел совсем немного знакомых лиц, а это, как всегда, означало, что пришли на праздник преимущественно свита Мари.

– А кто в это верит, поднимите руку, – громовым голосом сказал он.

Присутствующие сразу притихли, и никто не поднял руку из опасения подвоха. Лев долгим взглядом оглядел гостей и продолжил уже с издевкой

– А кто еще любит мою сестру?

Все молчали. Лев даже сам опешил от наступившей тишины.

– Мою сестру никто не любит? – голос Льва был удивленным и даже горестным. И спустя мгновенье он дико заорал:

– Пошли вон отсюда!

Гости оставались сидеть, никто не решался шелохнуться.

– Вон!

Лев схватил микрофонную стойку и начал крушить все вокруг, а потом, заметив поднявшегося Константина, кинулся в его сторону. К счастью, для обоих, Константин был хорошо физически подготовлен и сумел убежать. Мари нравились мужчины спортивного телосложения.

Через полчаса после того, как внезапно закончилась вечеринка, пришло сообщение от отца: «Когда будешь способен к разговору, позвони». Но Лев не стал звонить отцу в тот вечер. Он вместе с Верой отправился к ней домой. Вера была страшно напугана произошедшим. Прежде она не могла представить себе, что Лев гневлив до потери контроля над собой. Она холодела от мысли, что ей придется в будущем быть не свидетельницей подобных вспышек, а принимать их на себя. Страх лишал ее собственной воли, и она молча следовала за Львом и не пыталась успокоить его или пробудить его сознание от помрачения. Она видела, что он как будто смотрел сквозь нее, или точнее обращал на нее внимание не больше, чем на любую неживую вещь, которую он встречал на пути. Оба они молчали, пока ехали домой, молча разошлись спать. Вера ждала, что Лев успокоится и придет к ней, и чувствовала, что она совсем не готова и не желает этого, что пугало ее и само по себе, и потому, что он может заметить перемену в ней. Но Лев достаточно скоро крепко уснул и оставил Веру одну мучиться в ее страхах и сомнениях. Наутро он все еще был в дурном расположении духа и не видевшись с нею, уехал на работу. Здесь его вызвал к себе отец.

– Что с тобой было вчера?

– Я прогнал гостей.

– Ты был безобразен.

– Какое это имеет значение? Ты ведь сам говорил, что нам безразличен компромат.

Старший Соловейчик подался вперед.

– Я не о компромате. Ты обидел близких людей!

Лев спокойно пожал плечами.

– Мари сказала, что ты глубоко обидел ее.

– Мари, папа, дура!

Сергей Аркадьевич сверкнул глазами, но удержался от резкого ответа.

– Притащила ко мне знакомиться своего дружка. Ты знаешь, как мне они отвратительны.

– Кто дал тебе право лезть в ее личную жизнь? Мне тоже не нравиться, как она живет. Но она свободна. Я кормлю ее, помогаю, учу. Но не приобрел из-за этого особых прав на нее, она моя дочь, а не рабыня. А ты еще меньше можешь решать за нее, чем я.

– Папа, мне было бы все равно, но я люблю свою сестру Мари. Да это, наконец, унизительно!

– Унизительно то, что человек воспринимает как унижение. Мари радуется жизни, она спешит и делится этой радостью с другими людьми. Можно же и твои отношения с Верой считать унижением. Кто ты, и кто она?

Лев выпрямился в кресле.

– Среди моих знакомых нет никого, кто мог бы сравниться с Верой. Мари ей завидует.

Сергей Аркадьевич рассмеялся.

– Ну и пусть! Есть чему завидовать. Я тоже сам себе завидую, что у меня такой сын. Оскорбленный последними фразами о Вере, Лев размяк от похвалы отца. А Сергей Аркадьевич продолжал, также довольный резкой сменой тона разговора.

– Дорогой мой сын! Ты думаешь, что дело в месте, которое ты занимаешь? Нет! Чаще вспоминай, что ты не имеешь никакого права управлять людьми. Пока ты этого не поймешь, ты не поймешь, как нужно управлять. Только с полного согласия человека! Вот тогда ты имеешь полную власть над ним.

– Разве можно убедить человека полностью подчиниться? – разговор с отцом начал входить в привычное русло.

– Это нетрудно, если ты авторитет для него, и у него есть заинтересованность в тебе. В таком случае человек сделает все, что ты прикажешь. А ты роняешь свой авторитет. Это вредит прежде всего тебе.

– А почему ты не можешь заставить Мари вести себя иначе?

– К сожалению, я для нее сейчас недостаточно авторитетен. Придется подождать.

Время неслось как стрела, пущенная туго натянутой тетивой. Лев стал полноценным топ-менеджером. Наблюдатели, поначалу считавшие, что с ним приходится считаться только постольку, поскольку он сын Соловейчика, теперь вынуждены были согласится с тем, что Лев не просто самостоятельная фигура в деловом мире, но, вероятно, в недалеком будущем станет основным распорядителем семейного бизнеса. Лев был харизматичен, ярок и тверд до жестокости. Он обладал удивительной способностью выделять главное даже в малознакомом вопросе. В том, чем он управлял, он разбирался лучше своих подчиненных. «Черт возьми!» – говорили партнеры по бизнесу, – «Когда он появляется, не только люди расступаются, чтобы дать ему дорогу, проблемы сами расступаются». Сам Лев чувствовал, что поймал волну, которая несет его по жизни от одного успеха к другому, и видел, что ему все по плечу. У них с отцом сложился тандем: отец разрабатывал сложные схемы защиты и нападения, а сын, двигаясь к цели с уверенностью танка, воплощал это в жизнь. Среди прочих задач Лев все еще осуществлял надзор за благотворительным фондом Соловейчика. Однако его отношение к благотворительности поменялось. Каждый судит по себе, Лев воспринимал жизнь как череду успехов с вкраплением праздников. И каждый сам несет ответственность, если он допускает в этот ряд провалы. Все эти женщины в опасности, бездомные, молодые таланты, нуждающиеся в поддержке, сами должны обеспечить себе благоприятные условия. Только потеря здоровья воспринималась Львом как уважительная причина для оказания помощи, да и то с оговорками. Например, смерть главы семьи, оставившая без средств к существованию его детей, не воспринималась им как повод для оказания помощи. Он рассуждал так: «Почему этот кормилец при жизни был так беспечен, что даже не побеспокоился создать минимальный запас средств для своих детей и жены, пока они не встанут на ноги после удара от его потери?»

Лев стал открыто тяготится делами фонда, но обязанность наблюдения отец не снимал с сына. Сергей Аркадьевич хотел сохранить управление фондом в надежных руках. Фонд еще решал чисто практические задачи: продвижение положительного образа бизнеса Соловейчика, завязывание нужных контактов среди влиятельных людей от политиков до богемы и госбезопасности. Многие фонды создаются для того, чтобы рыхлить почву, в которую в дальнейшем засевается частно-государственное партнерство со значительным интересом владельцев таких фондов. Но фонд Соловейчика такими делами не занимался. Сергей Аркадьевич считал, что его фонд создан как десятина Создателю, и брать с Него откат считал безумием.

Лев переложил решение текущих вопросов на секретаря Любу с чем она прекрасно справлялась и за что Лев ее очень ценил. А планирование осуществлял директор фонда. Только раза два в месяц Лев посещал их, чтобы принять доклад о делах, молча покивать головой и удалиться.

Лев Сергеевич слушал доклад секретаря о заявках на гранты.

– Объединение «Друзья» подало заявку на получение частичного финансирования на организацию праздников в центрах временного содержания детей и подростков в кризисной ситуации.

– Люба, я этих друзей помню с прошлого года. Им тогда отказали.

– Они хорошо в этот раз подготовились: у них рекомендации комитетов по социальной политике местных администраций и трех наших попечителей. Отказать будет против наших правил.

Лев недовольно поджал губы.

– А что это вообще за деятельность?

– Дети в центры попадают с улицы или после изъятия из семей. Изъятия разные бывают: кого-то забрали – спасли, не дали покалечить, а кого-то против воли забрали. На изъятых детей программа и рассчитана: они в любом случае в тяжелом стрессе, праздник должен облегчить им переживания.

– А уличные тоже на этих праздниках будут?

– Вероятно. Центры обычно смешанные. Детей не делят. Как это, одних поведут на представление, а других нет? Затраты на шоу все равно не меняются, – Люба была отлично вышколена и обучена не включаться эмоционально в суть обсуждаемых вопросов. Но какая-тот мелочная придирчивость младшего Соловейчика ее удивила.

– Мне не нравится. А если мне не нравится, надо отказать.

– Лев Сергеевич, директор уже согласовал.

Согласование директора фонда было предварительным этапом, и могло быть отозвано. Но причины для этого должны были быть достаточно серьезные. Не станет же Лев унижаться, чтобы воспрепятствовать этим проходимцам получить деньги на свои нелепые праздники! Лев разозлился.

– Куда он торопится? – повышая голос произнес он.

Люба решила, что Соловейчик не в настроении и стала стараться не смотреть на него. Он это заметил сразу.

– Люба, что с вами? – проговорил он тем спокойным голосом, за которым обычно следует взрыв.

– Лев Сергеевич, может быть, перерыв сделать? Кофе хотите?

– Вы не ответили.

– Ничего.

– Это не правда! Я что-то не так сказал? – Лев чувствовал, что зацепился за пустяк, но уже не мог остановиться.

– Лев Сергеевич, позвольте мне ненадолго выйти.

– Зачем? – зловеще тихо произнес он.

Из этой нелепой ситуации, в которую себя и Любу загнал своим неожиданным упрямством Лев, уже не было достойного выхода. Он показал себя капризным самодуром перед женщиной, которую уважал за ум и деловые качества и ценил за красоту. Какой-то демон-капризный ребенок распалял его злость на себя и на нее. Люба сидела напротив него через широкий стол. Она попыталась подняться.

– Ну-ка, сядь! – рявкнул Лев.

Люба опустилась и, потупив взгляд, покраснела.

Он, сам не понимая, что и с какой целью делает, поднялся и, обойдя стол, приблизился к ней, встав наискосок сзади. Он смотрел на нее, проникаясь незнакомым прежде чувством полной власти над беззащитным существом при полной безнаказанности. В какой-то момент это переживание достигло такой интенсивности, что он стал задыхаться. И тут же он испытал прилив неудержимого желания и взрывной силы, схватил Любу, порвал на ней одежду и так легко овладел ею, будто она была не человеческим телом, обладающим массой и мышечной силой, а небольшим куском мягкого теста.

На следующий день он заехал в фонд без предупреждения и, проходя мимо Любы, сказал ей как ни в чем не бывало:

– Вчера мы не закончили обсуждение. Жду вас с материалами.

А когда она вошла в кабинет, Лев оглядел ее и без предисловий приказал:

– Раздевайся!

Люба послушно стала снимать одежду. Лев разглядывал ее стройное тело, ее прекрасное лицо и волосы, опять наслаждался полной властью над ней. Но в этот день, в отличие от предыдущего, он почувствовал, как разогнал в ней горячую волну, и как эта волна стала захлестывать и лишать сознания его самого. Ничего подобного он не испытывал с Верой. И Вера это сразу поняла. Внешне ничего не изменилось. Лев все также жил с Верой, все также они были близки. Но как чай, заваренный после того, как заварка уже была один раз слита, отличается от свежего ароматного настоя, так стали отличаться их отношения до и после измены Льва. Лев, конечно, прекрасно понимал, что произошло непоправимое, но его мотивы и действия казались ему понятными и объяснимыми, а, значит, по-другому и не могло быть. Он был очень занят делами и почти не переживал. Поначалу он думал, что эпизод, который он считал случайной глупостью позабудется без последствий. Но получалось иначе. Люба, которую Лев ценил и уважал за ее деловые качества и женское обаяние, разом рухнула в его глазах до положения бессловесного животного, вещи, которой можно распоряжаться. Но она стала необходима ему именно в этом качестве, и день за днем все больше заполняла его память и воображение в свое отсутствие и мутила разум в минуты, когда они были вместе. Отношение к Вере менялось противоположно. Для Льва она оставалась частью его самого, самой лучшей частью. Ему были дороги воспоминания о беде и счастье, пережитом ими вместе. Он был благодарен ей за успех, стремление к которому пробудила в нем любовь. Его продолжала восхищать ее внешность: полное достоинства и спокойной мудрости лицо, в котором эта мудрость потрясающе гармонично сочеталась с еще детскими чертами. Он помнил, что они вместе сотворили чудо. Но как женщина, она стала ему неинтересна. Вера принадлежала ему всем своим существом, но она не умела дарить той телесной радости, на какую была с избытком способна Люба. Их близость высохла.

Веру жег непрекращающийся огонь. Ей нужна была, если уж не надежда на возврат к прежнему, то хотя бы ясность в отношениях, ей был необходим честный разговор. Сначала она решила понаблюдать и выбрать наиболее подходящее время для выяснения отношений. Но с каждым днем Лев был все дальше от нее, и к боли от разрыва их единого тела добавлялся ужас от размеров этой рваной раны. Ждать стало невозможно. Несколько раз она собиралась с духом, чтобы начать разговор, но слезы душили ее, и чтобы не показать этого, она уходила к себе. Лев, конечно, это замечал, и его это только раздражало, а не смягчало. В один из вечеров он пошел за ней, плачущей, чтобы прекратить это тягостное положение уже все равно с каким исходом.

– Что случилось, Вера? – спросил Лев, стараясь быть спокойным, отчего его голос стал холодным.

Вера прекратила плакать.

– Я уезжаю к маме.

– Зачем?

– Чтобы не жить с тобой.

– Ты меня разлюбила? – все это говорилось убийственно спокойным голосом.

Слезы высохли от удивления перед таким безразличием.

– Это ты меня разлюбил.

– Нет, я люблю тебя.

– Зачем ты мне лжешь? Неужели ты думаешь, что я ничего не понимаю? Или ты таким образом успокаиваешь совесть? Зачем? Разве она у тебя есть? Ты достаточно хорош, чтобы обойтись без нее.

Лев наклонил голову набок и устало рассматривал Веру. «Как странны человеческие чувства!» – думал он, – «Еще недавно он был готов воевать со всем светом только по одному слову этой девочки. А теперь ее слезы раздражают».

– Зачем ты позвал меня оттуда? Я ведь уже была готова умереть. Знаешь, какую свободу дает готовность умереть? А ты привязал меня к жизни. Что я буду делать без тебя?

– Оставайся. Зачем ты так драматизируешь?

Вера была бы готова спорить о том, изменял ли Лев, она готова была быть обманутой вторично, но она не могла переносить такого спокойствия. Она не смогла даже остаться сидеть.

– Драматизируешь? Драматизируешь?

Лев покивал головой.

– Да ведь ты же умер для меня только что! Неужели я смогу хоть сколько-нибудь быть рядом с остывающим телом того, кого раньше любила? Ты помнишь Сашу? Он, пока лежал в реанимации, просил передавать мне, что обязательно скоро поправится, а потом попросил передать мне его катера. Он беспокоился об этом, пока не умер, – Вера достала из кармана платья Сашины катера и показала их, как и он тогда – на раскрытой ладони.

Острым прутом боль стегнула Льва по лицу. Он даже невольно дернулся.

Вера встала, собрала что-то из своих вещей, позвонила водителю и отправилась к маме. Лев не удерживал ее.

Вера приехала к маме на Замшину улицу, отпустила водителя, но не стала подниматься наверх, а пошла бродить по вечернему городу. Она добралась по Пискаревскому проспекту до набережной Невы напротив Смольного собора. Русло в этом месте имеет изгиб, течение быстрое со множеством водоворотов. Вера немного прошагала по набережной, постояла, рассматривая темную воду, играющую отражениями огней, опустила бывшую в ее руках сумку на гранитный настил и бросилась вниз.

Нашлись очевидцы, сообщившие, что молодая женщина бросилась в воду. По имеющимся в сумочке документам была установлена ее личность, но тело так и не было найдено. Можно сказать, что последнее обстоятельство даже устраивало Льва, поскольку он не мог представить, как придет на ее похороны, равно и то, как не придет на них.

Лев переживал произошедшее, разделившись надвое. Внешне совсем не было заметно, что он хоть немного тронут Вериной гибелью. Окружающие удивлялись его черствости. Что можно было подумать, если он не ушел в себя, в свои переживания, не стал задумчив или печален, а наоборот стал работать еще энергичнее, еще эффективнее? А он чувствовал себя роботом, выполняющим программу, написанную не им. Зачем он живет, почему он живет, как долго его функционирование будет продолжаться? Внутри у него было черно. И только в работе он видел причину продолжать движение. Работа придавала смысл бесконечным минутам его существования. В таком состоянии он начинал не просто новые проекты, а новое направление, безнадежное с точки зрения большинства деловых людей: он стал вкладываться в науку. Исследования, которые могут и не окупиться, которые представляются большинству деловых людей реализацией фантазий, застрявших в детстве, Лев Соловейчик умудрялся не просто завершать практически применимым результатом, а делать сверхдоходными. Сказался его опыт работы в некоммерческом фонде: он умел зажигать своими идеями инвесторов, пробуждал в исследователях ненасытную жажду результата и веру в то, что они вот-вот расшифруют замыслы Создателя. Лев умел создать такую информационную бурю вокруг своих начинаний, что стал звездой наравне с популярными актерами и певцами.

А встретиться с матерью Веры у Льва не хватило духу. Сергей Аркадьевич сделал это за него. Верина мать увидела искренние слезы отца виновника гибели дочери и была немного утешена в открывшемся одиночестве. Благодаря тому, что Сергей Аркадьевич своей скорбью явно свидетельствовал о том, что это общая потеря, она нашла в себе силы жить дальше, хотя бы для того, чтобы замаливать Верин грех. Она полтора года прожила насельницей одного из нижегородских монастырей, готовя себя к монашеству, но вернулась в мир, следуя более своему сердцу, чем наставлению духовника. Ведь ей не было еще сорока лет.

После Вериной гибели Лев не смог видеть и Любу и дал ей хорошие отступные, чтобы она уволилась не только из его бизнеса, но и навек остерегалась бы попадаться в его поле зрения. Не думать о женщинах молодой здоровый мужчина не мог, но неотвязные воспоминания о Вере и Любе, перемешанные с представлениями о тех, кто заменит их, грызли его в часы, когда он оставался без дела. Поэтому Лев достаточно скоро пристрастился к крепкому алкоголю. В состоянии опьянения все представлялось ему не таким тягостным, в том числе и собственное будущее. В конечном счете, алкоголь помог ему забыться настолько, что он стал искать себе новую привязанность. Это произошло через год после гибели Веры. «Год прошел как сон пустой», – с горькой усмешкой вспоминал он известные строки. Спустя три года Лев женился. Через пять лет после самоубийства Веры, жена родила ему сына.

Часть 2

Просматривая презентации проектов в области биотехнологий, Лев увидел фотографию Веры. «Вера Рубис, руководитель исследовательской группы». Он обмер. Вера жива! Лев кинулся искать информацию о ней. Судя по открытым источникам, Вера Рубис была выпускницей *** университета 2020 года. Она была на 6 лет старше его Веры. «Просто похожа? А, что, если это Вера? Захочет ли он ее видеть? И что ей сказать? А что она скажет?»

Лев остановился на мысли, что это простое сходство. Но осторожная надежда, что Вера обманула всех, чтобы остаться в живых и начать новую жизнь, радовала его. Раз она скрылась от всех, вряд ли она захочет видеть его. Но встретиться с ней все же хотелось. Лев с этого дня просматривал список гостей разных конференций, в которых его приглашали участвовать, и искал фамилию Рубис. Одну конференцию с ее участием он пропустил, переборов жажду встретить Веру, но начал жалеть, еще только решившись не ехать. Приглашение на вторую он отклонить не смог. На ней Рубис делала доклад.

Лев постарался остаться незамеченным, для чего опоздал к началу и сел в задний ряд зала. Выступление Рубис значилось третьим в списке. Конференция была посвящена использованию клеточной стенки в технологии передачи информации. Последние несколько лет это была горячая тема, поскольку удалось добиться прогресса в кодировке и хранении информации на биологическом носителе – клеточной стенке. Из всех живых тканей для этого максимально подходила нервная ткань. Но содержание в искусственных средах приводило к быстрой деградации клеток и, значит, потере информации. Поэтому исследователи сосредоточились на использовании живых организмов.

О чем говорили докладчики, Лев совершенно не понимал, сердце у него колотилось, голова была как в огне. Наконец к микрофону поднялась Рубис. Это была точно Вера! Ее лицо, ее голос. Льву показалось, что огромный камень отвалили от входа в пещеру, в которой он спрятался. Ему стало легко и радостно, широкий простор раскрылся перед ним, но одновременно с этим ему стало казаться, будто все его мысли и чувства оказались открыты всем окружающим, отчего он почувствовал себя очень неуютно. Искать ли теперь встречи с Верой? Скорее нет. Зачем? Он уже убедился, что она жива, он уже получил уверенность в том, что его вина не так тяжела, поскольку все участники той трагедии, причиной которой послужила его невоздержанность, живы, и у них все неплохо. Но Вера в одно мгновение заслонила для него весь свет. Он не мог не поговорить с ней. Как отражение его желания, в перерыве к нему подошел один его знакомый исследователь и сообщил, что миссис Рубис просит быть представленной мистеру Соловейчику. Лев потерялся, пробормотал что-то утвердительное, и знакомый исследователь повел его по направлению к Вере. Ее окружали коллеги, обсуждавшие выступление, и поздравляли ее. Лев в своем волнении не понял содержание Вериного доклада, а, следовательно, не понимал, с чем ее поздравляли. Заметив приближающегося к ней Льва, Вера всем своим видом показала присутствующим, что именно Соловейчик ей сейчас особенно интересен. Все повернулись ему навстречу. Такой прием огорошил его. Вера улыбалась и вежливо, и радушно. После того, как они были представлены друг другу, начался их разговор, протекавший в присутствии как минимум десяти свидетелей. Разговор начался по-английски.

– Я очень рад видеть Вас!

– Я тоже давно хотела познакомиться. Вы ведь прекрасно знаете, что любой исследователь уважает Соловейчика как непревзойденного популяризатора науки и сверхэффективного менеджера. Как Вам мой доклад?

– Как же я рад видеть тебя! – произнес Соловейчик по-русски.

Рубис чуть-чуть нахмурилась, картинно придав своему лицу выражение беспомощности. Она отвечала по-английски.

– Мистер Соловейчик, я неплохо понимаю по-русски, но гораздо хуже могу ответить. Извините. Это хороший комплимент, но я не кинозвезда, а скучный научный менеджер. И я чувствовала бы себя спокойнее, если бы мы говорили о том, что волнует меня как профессионала.

Соловейчик не отвечал. Часть присутствующих потеряли интерес и отошли.

– Как я рад, что ты жива! – Лев снова заговорил по-русски.

Рубис перестала дежурно улыбаться и долго не отвечала.

– Я не понимаю, мистер Соловейчик.

– Я бы хотел еще раз увидеться, – Льва охладил тон Рубис. Он не знал, как себя вести.

– Конечно, у нас будет время для разговора. Я буду рада, – протягивая руку в знак прощания проговорила она.

Лев был не просто изумлен, он был оглушен произошедшим. Если это Вера, то почему она так странно вела себя? Явно показала, что рада ему, но не хотела ни одним движением показать, что помнит их прошлое. Да и способен ли человек к такому самообладанию? А если это и, правда, не она… Но может ли быть такое сходство?!

В текущем плане Льва в ближайшие дни были запланированы встречи, но их пришлось отменить, чтобы он мог иметь возможность еще раз или даже больше поговорить с Верой. Лев запросил у службы безопасности досье на Рубис и, не дожидаясь результата, сам сел искать о ней информацию. В социальных сетях его ждало разочарование: подросток Рубис заметно отличалась от Веры – пухленькая, рыжеволосая, с веснушками – какое-то глуповатое лицо. Фотографии сохранили совсем другую жизнь, чем была у Веры: детство в маленьком городке в центральной Германии, учеба в Канаде, стажировка в Китае. Вечером пришло досье от службы безопасности. В нем Лев нашел то, что взволновало: Рубис была замужем, но разошлась еще до рождения ребенка, отцом которого значился ее бывший муж. Этот ребенок родился через 7 месяцев после самоубийства Веры. Если Рубис – это Вера, то ее сын от Льва. Так бывает, что какая-то неправдоподобная догадка побеждает все несокрушимые аргументы и завладевает не только мыслями, а всем поведением человека и его последующей жизнью. С этого момента Льва перестал интересовать его сын, рожденный его законной женой, а стал интересовать сын Рубис.

А ведь остальное явно противоречило догадке Льва: Рубис была старше Веры на 6 лет. Родители Рубис родом из Москвы, в 90е перебрались в Германию. Рубис закончила немецкую школу, а потом улетела учиться в Канаду. Она занималась научными исследованиями еще в университете, именно тогда ее начали публиковать некоторые известные журналы. После университета ее карьера развивалась стремительно, хотя по-настоящему серьезным ученым ее не считали. Секрет успеха, в основном, скрывался в ее способности добыть финансирование. Она знала несколько языков, проводила свою жизнь в разъездах между лабораториями в нескольких странах. Ее бывший муж – ее научный руководитель. С ним они разошлись после того, как Рубис стала вести такую кочевую жизнь. Даже появление у нее маленького ребенка не привязало ее к дому. Она отдала сына на воспитание бывшему мужу.

Не будучи в состоянии успокоиться, Лев последовал своей старой привычке: напился. В этом состоянии он рассуждал уже достаточно спокойно и по-своему рационально, если не считать ожидание легких и быстрых результатов. Он поставил себе задачу во чтобы то ни стало сблизиться с Рубис. В долгом общении она не сможет всегда притворяться.

На следующий день Лев опять был на конференции. Это был завершающий день, в который участники уже не делали доклады, а обсуждали результаты проведенных исследований и перспективы. Лев, естественно, участвовал в секции, в которой участвовала Рубис. Он ввязался в дискуссию о том, когда возможно использование людей для хранения и передачи информации, выражая точку зрения, что добровольный характер позволил бы устранить препятствия в этом вопросе.

– Это, безусловно, так. Я думаю, что выражу общее для присутствующих представление, что Вы, мистер Соловейчик, без труда увлечете тысячи энтузиастов, желающих добровольно участвовать в экспериментах по использованию людей в качестве, так сказать, переносного накопителя информации, – Рубис ответила Соловейчику под одобрительные улыбки коллег, – Трудность состоит в том, что человек подвижен в своих желаниях и обстоятельствах жизни. Он может вдруг передумать служить носителем, или окажется болен в момент, когда потребуется. Как вы заставите его быть носителем? У раба в древнем мире было больше прав, чем должно быть у такого носителя, если оценивать с точки зрения практического использования.

Но Лев был готов отстаивать свою точку зрения перед научным скепсисом.

– Это вопрос не научный, и не правовой. Это вопрос менеджмента. Указанные Вами, миссис Рубис, проблемы могут быть устранены, если дублировать хранение информации в нескольких носителях. Не думаю, что станет проблемой убедить добровольцев стать дублерами одного и того же объема информации. В бизнесе это называется хеджировать риски. Извините, что напоминаю простые истины: в исследованиях обязательно используются несколько подопытных групп. Теперь надо понять, что в практическом использовании необходимы будут те же требования.

Присутствующие явно оживились, но каждый из них не настолько, чтобы можно было его заподозрить в том, что он размышляет, как использовать очевидный в своей ясности совет Соловейчика. Все оставшееся время было посвящено обсуждению малоинтересных деталей докладов.

Вечером состоялся заключительный банкет, на котором Лев, не имея терпения, решил объясниться с ней напрямую.

– Простите, миссис Рубис, но Вы так напоминаете мне мою трагически погибшую жену, что я не могу поверить, что Вы не она.

– А чего бы Вы больше хотели: чтобы это оказалось правдой, или, чтобы вы ошиблись? – ответила ему Рубис, немного подумав.

У Льва перехватило дыхание.

– Вера, прошу тебя, это ты? – произнес он с мольбой в голосе.

Рубис снова ответила не сразу:

– Мне жаль Вас огорчать, мистер Соловейчик, я не она. Думаю, что это очень тяжело: видеть человека, – она поправилась, – видеть образ дорогого человека, и не иметь надежды, что этот образ отзывается на Ваши чувства… – Рубис выдержала долгую паузу, – Я, между прочим, тоже огорчена. Вам трудно будет видеть меня в дальнейшем, а я рассчитывала на Вас как на инвестора. Жаль, что напрасно.

Лев цеплялся за каждое обнадеживающее слово в речи Рубис, но обнадеживающие слова вместо того, чтобы стать желанными, жестоко ранили его. За предложение Рубис он был готов схватиться как за спасательный круг, но он хотел сохранить лицо, поэтому попытался согласиться на ее предложение, не унизив себя.

– Это не так, миссис Рубис. Когда речь идет о бизнесе, у меня нет чувств, кроме желания победить. Вы можете направить мне свои предложения. Сейчас, простите, я слишком потрясен встречей с Вами, чтобы думать о делах.

Рубис ни на миг не сомневалась, что Соловейчик будет делать для нее все, что она захочет. Но и показать свою уверенность в этом она не хотела. Через неделю после их знакомства она отослала ему на ознакомление три проекта исследований, на 80% повторяющих друг друга, но с разными сроками исполнения и разной стоимостью.

Лев выбрал самый долгий и самый дорогой проект, объяснив это тем, что он хочет захватить все ключевые позиции в направлении исследования, поскольку предчувствует скорый прорывной успех. В целом, он говорил правду, но все же решающим фактором для него была возможность общаться с Рубис. В результате для нее появилась еще одна точка на карте Земли, в которой она задерживалась на несколько недель в году: Лев оговорил необходимость организации лаборатории в России.

С самого начала их совместной работы Лев стал оказывать Рубис знаки особенного внимания. Но дальше общения в рамках решения деловых вопросов они не заходили. Рубис умело останавливала его попытки говорить о своих чувствах. Самостоятельно Лев уже не мог сопротивляться влечению к ней. Однако и образ Веры, постоянно зримо присутствовавший между ними, и умение Рубис холодно и, чуть ли не унижая, поставить его на место препятствовали Льву. Все-таки во второй свой приезд Рубис не отвергала его предложения сходить с ним поужинать в ресторан.

– Миссис Рубис, долго ли будет продолжаться наше церемонное обращение друг к другу? – Лев попытался с самого начала разговора задать ему легкий и непринужденный тон, которым он пытался скрыть свое волнение перед тем, как идти на приступ.

Вера оглядела сидящих за соседними столиками, некоторые из которых смотрели на Льва, узнав его.

– Что скажут, увидев Вас в обществе молодой женщины?

– Может быть, подумают, что Вы моя жена.

Рубис приподняла брови.

– Вот, чтобы так не могли подумать, следует сохранить церемонное, как Вы сказали, обращение.

– А если подумают, что Вы – моя любовница?

Рубис широко улыбнулась как на пресс-конференции.

– Умный и наблюдательный человек так не подумает.

– Что же делать?

– А что Вы хотите?

– Я хочу завоевать Ваше внимание.

– Я нахожусь в Вашем распоряжении, все мое внимание приковано к Вам с 9 до 18 часов.

– Я бы хотел большего.

– Мистер Соловейчик, насколько мне известно, Вы женаты и у Вас есть сын.

– У Вас тоже есть сын. Но я так и не знаю, есть ли тот, кого можно назвать мужем.

Рубис снисходительно улыбнулась.

– Русские пренебрежительно относятся к праву на частную жизнь. Если бы я об этом не знала, я была бы обижена. Собирали информацию?

Лев не стал отвечать, а только покивал с виноватой улыбкой. Рубис тоже промолчала. Она сидела с прямой спиной и беспристрастным лицом и смотрела Соловейчику в глаза. Лев не знал, что сказать.

– Покажите мне фото Вашего сына, пожалуйста, – наконец вспомнил он о том, о чем хотел ее просить.

Рубис покопалась в соцсетях и отправила Льву фото.

– Это он с отцом?

– Да.

– А с Вами?

– У меня нет.

– Правда?

– Абсолютная.

– Сложно поверить!

– Я мать-кукушка. Ребенок живет с отцом.

Лев долго и внимательно разглядывал ребенка.

– Вы не слишком последовательны в своих желаниях. Хотели добиваться моего внимания и тут же забыли обо мне. Если Вам так нравятся картинки в соцсетях, пришлите мне фото Вашего сына, – сказала Рубис с легкой усмешкой.

– Я не выкладываю фото в сеть.

– А в смартфоне?

– Тоже не держу.

– Так, о чем же мы будем говорить? – Рубис откинулась на спинку стула.

Лев мог еще потеряться, когда слова шли от души, но, когда он сталкивался с готовыми приемами в беседе, он легко отражал их: как в айкидо, следуя за силой удара противника, направить эту силу против него.

– О делах не уместно, о детях не получилось, общих тем у нас нет. Давайте их искать: что нас с Вами объединяет?

– Общее дело, – холодно ответила Вера.

– Вы мне нравитесь, – Лев переводил разговор в игривый тон.

– У меня не так: я Вас ценю как инвестора. Так что, Ваш вариант не подходит.

– Мы молоды, – продолжал Лев уводить беседу в сторону.

Рубис рассмеялась.

– Мы принадлежим к одному биологическому виду, – сказала она с легкой издевкой.

В ответ Лев опустил голову, будто отчаявшись, а потом вскинул ее и твердо посмотрел на собеседницу.

– Вера, я все время думаю о Вас.

– Кажется, я похожа на Вашу умершую жену.

– Вам обидно?

– Мистер Соловейчик, я не говорила, что Вы мне нравитесь. Если я похожа на чью-то маму, я не стану переживать.

– Вера, будьте моей!

– Зачем?

Лев не ожидал такого вопроса.

– Я хочу сделать Вас счастливой.

– В роли любовницы?

– Мне казалось, что для Вас не так важны условности.

Вера опять подняла брови.

– О, мистер Соловейчик, оказывается Вы не джентельмен.

– Простите! Я только хотел сказать, что Вы сами выбрали жизнь, свободную от семейных обязательств, предпочли строить карьеру.

– Я предпочла реализовать способности своего ума и воли, но это не значит, что я всеядна и неразборчива как женщина. И уж тем более это не значит, что я буду готова продавать свое тело, пусть даже за большие деньги. Мне кажется, что наш разговор уже неприятен нам обоим. Позвольте попрощаться с Вами до завтра.

Лев дернулся, чтобы схватить Рубис за руку, но она смерила его таким уничтожающим взглядом, что он остановился. Она расплатилась с официантом и ушла, оставив его, распаленного в своей страсти.

Исследования продвигались необычайно быстро. Уже были получены результаты, о которых еще недавно могли рассуждать только футурологи и фантасты. Но как случается с большинством исследований: чем больше человек узнает о природе вещей, тем больше неожиданных препятствий он встречает на практике. Лев не хотел отступать ни перед дополнительными затратами времени и денег на исследования Рубис, ни перед ее холодностью. Поскольку встречи тет-а-тет сделались невозможны, Лев пригласил весь небольшой коллектив лаборатории на балет. Рубис не стала отказываться. Лев несколько поменял свою тактику и старался не быть навязчивым.

Для своих гостей он взял царскую ложу. Публика с недолгим интересом разглядывала их, но одна из зрительниц из боковой ложи первого яруса смотрела на Льва и Рубис особенно долго и внимательно, так что Соловейчик наконец заметил это и узнал ее: это была Лариса Тимофеевна, заведующая гематологическим отделением. После смерти Веры он совсем не хотел встречать ее, но сейчас он подумал, что эта встреча может быть ему полезной. Он покивал Ларисе Тимофеевне и жестомпригласил ее посетить его в ложе. В антракте она пришла.

– Здравствуйте, Лев Сергеевич!

– Здравствуйте, Лариса Тимофеевна! Рад Вас видеть.

– Как я рада Вас видеть! Вы всегда остаетесь нашим другом, – она очень элегантно пожала его руку, – а я смотрю, и не могу понять: это Вера?

Рубис обернулась на эти слова и стала спокойно смотреть на незнакомку. Лариса Тимофеевна же, напротив, старалась улыбкой показать свое расположение вне зависимости от того, действительно ли перед ней ее пациентка или нет.

– Это миссис Рубис, моя сотрудница.

Рубис встала и протянула руку.

– Здравствуйте! – ответила ей заведующая.

– Мы с Ларисой Тимофеевной давние друзья, – Лев продолжил представлять женщин друг другу.

– А как дела у Веры?

– Она погибла, – Лев говорил это с искренней горечью, но одновременно, он бросал взгляды на Рубис, пытаясь понять, какое действие эта беседа производила на нее.

– Боже мой, какое горе! – произнесла Лариса Тимофеевна, расстроившись от того, что так не к месту припомнила Веру. Она, конечно, рассчитывала порадовать и себя, и Льва с Верой этой встречей, а получила только неловкость. Лев сам пришел ей на помощь

– Лариса Тимофеевна, Вы столько сделали для нее! Она была Вам благодарна. Вы же сами учили меня, что добро не пропадает.

– Вы называете себя моим учеником? Я могу гордиться, – улыбнулась она, – Но я слишком злоупотребляю Вашим временем. Была рада встрече!

– Всего хорошего, – Лев пожал ей руку обеими своими руками в знак признательности.

Рубис с вежливой улыбкой покивала головой.

В оставшееся время антракта и после спектакля Лев не пытался разговорить Рубис, ограничиваясь дежурными фразами об очаровании старой балетной манеры.

Отдельная машина развезла сотрудников лаборатории по домам, Лев уехал на своей машине. Он снова задумался о том, что Рубис – это его Вера. Почему-то он посчитал, что Лариса Тимофеевна не могла ошибиться. Но как это проверишь? Лев и раньше порывался проверить, не он ли биологический отец ребенка Рубис, но дело это не такое простое. Зато теперь ему казалось это совершенно необходимым и отступать от задуманного он был уже не намерен.

Но как осуществить эту проверку? Вроде бы, ничего сложного: получить волосы или мазок изо рта. Можно было связаться с педиатром, который наблюдал сына Рубис и попросить его получить все это. Но как быть уверенным, что он все сделает правильно? Процедура простая, но Лев хотел быть уверенным абсолютно. Служба безопасности, подчиненная Льву, уже подготовилась добыть необходимый материал, но тут вмешался Сергей Аркадьевич. Он старался не лезть в дела сына, но невестка пожаловалась ему, что Лев начал частенько напиваться и мало времени проводить с ней и сыном. Сергей Аркадьевич поинтересовался у окружения Льва, что происходит, посмотрел на фото Рубис и сразу понял, что неприятности, если и не произошли, то вот-вот начнутся.

– Что у тебя с Рубис? – без предисловий начал разговор Сергей Аркадьевич.

Лев некоторое время оценивал настроение отца, а потом ответил также коротко и ясно:

– Мне кажется, это Вера.

– Может быть. Ну и что?

– Ты считаешь, что мне это все равно?

– Считаю, что не все равно, но только тебе нужно взять себя в руки. У тебя жена и сын.

– Я не могу вот так взять и выкинуть ее из головы. К тому же если это она, то у меня два сына.

Сергей Аркадьевич вскочил со стула и стал ходить по кабинету. Лев не помнил его таким раздраженным.

– Какая разница! Вера не была твоей женой. А если даже ты думаешь иначе, она сама ушла из твоей жизни. Она ушла из твоей жизни, – крикнул он, – И если она теперь вернулась, то это ничего для тебя не меняет.

Лев молчал в ответ.

– Лев, я не хочу лезть в твою жизнь. Я понимаю твои чувства. Но ты должен помнить, что ты – звено в цепи. Ты хочешь, чтобы эта цепь порвалась? Посмотри на меня, я не хотел бы, чтобы моя жизнь и мои труды пошли прахом. Мари, надеюсь, родит когда-нибудь мне наследника, но главная моя надежда – ты и твои дети. Главное условие для того, чтобы продолжался род, знаешь, какое?

– Ты говорил: чистота семейной жизни, – неохотно отвечал Лев.

Сергей Аркадьевич продолжал расхаживать по кабинету.

– Вот! Умный мужчина любит свою жену. И знаешь, почему?

Лев молчал.

– Потому что только идиот может жить с нелюбимой женщиной. Это же ад!

– То есть, мне следует развестись?

– Можно и так! А потом снова жениться, а потом снова развестись. Погнали! Посмотри кругом, люди живут нечисто, а потом жалуются на жизнь. А кто все это сделал? Сами! Что они оставят на земле? Несчастных испорченных детей, которые уже никогда не смогут стать ни нормальными отцами, ни нормальными матерями. И все! Род пресекается. Умный мужчина любит свою жену!

Лев очень прислушивался к словам отца. И даже сейчас, когда в нем все закипало в ответ на вмешательство в его личные дела, Сергей Аркадьевич сумел убедить сына попытаться освободиться от опутавшей его страсти.

– Папа, но я не смогу быть спокоен до тех пор, пока не узнаю, мой ли ребенок Рубис.

Сергей Аркадьевич уловил перемену в настроении сына и стал спокойнее. Он сел напротив Льва и наклонился к нему.

– Что изменится, если ты узнаешь? Предположим, это Вера. Что изменится? Она ушла из твоей жизни. Предположим, это не Вера. Раз! И ты сразу забудешь думать о Рубис! Так? Ты просто цепляешься за ерунду, чтобы отодвинуть главное решение.

Лев поднялся на ноги.

– Спасибо, папа! – сказал он совсем так, как говорил, будучи мальчиком или юношей, когда отец подсказывал ему выход из сложной ситуации. Действительно, ему стало легче. И, если он еще не мог откинуть от себя все, что он до этого пережил в отношении Рубис, то теперь он смотрел на это иначе. Действительно: какая-то юношеская слабость, которую нужно было прогнать.

Сергей Аркадьевич был тронут чуть не до слез. «Какой же у меня сын!» – думал он, благодаря Создателя. И вместе с этим он сам совсем не считал вопрос о ребенке Рубис ерундой. В короткий срок он сумел организовать обследование иммунитета детей, среди которых был и этот мальчик. Обследование было прикрытием для забора образцов на анализ отцовства. Анализ подтвердил, что в Канаде жил старший сын Льва. Естественно, это открытие Сергей Аркадьевич сохранил в тайне от всех.

Лев перестал посещать лабораторию. Сделать это ему оказалось против ожидания нетрудно. Только какая-то пустота внутри заставляла его вспоминать о Рубис. Тогда он задавался вопросом о том, насколько в действительности она нужна ему, и не хотел отвечать. В части практического взаимодействия он ограничивался только запросом и оценкой недельных отчетов. Рубис должна была лететь в Китай в соответствии со своим планом. Она позвонила ему и напомнила о своем отлете:

– Мистер Соловейчик, завтра в обед я улетаю на 2 месяца. Будут ли у Вас какие-то вопросы, которые необходимо решить до моего возвращения.

– Думаю, все можно решить по видеосвязи.

– Отлично! Я позвоню Вам и расскажу, как продвинулись наши китайские коллеги. Всего наилучшего!

Лев не справился с собой.

– Подождите, миссис Рубис, я подумал, что это важно: мне хотелось бы поговорить с Вами о Ваших представлениях, о том, куда нас выводят наши исследования.

– Вы кажетесь усталым, мистер Соловейчик. Если я правильно поняла, Вы хотите узнать, как можно практически применить полученные на сегодня результаты.

– Вы правы. Именно это. А еще Вы правы в том, что я устал. Вернее, выдохся. Требуется подзарядка, человеческое общение.

– Я Вас поняла. Когда Вас ждать?

– К 17 часам.

– Отлично!

Льву захотелось что-нибудь подарить Рубис, он открыл каталог сувенирного магазина и наткнулся на маски пекинской оперы. «Вот то, что подойдет. Сойду за утонченного и глубокомысленного» – с усталой усмешкой подумал он. Секретарь организовала доставку.

Лев явился к Рубис, держа маску перед грудью.

– Вот, миссис Рубис, принес Вам в подарок. Она может Вам пригодиться скрывать свои эмоции. В Поднебесной это ценится гораздо больше, чем у нас, – он положил маску перед ней на стол.

– Вы знаете, кто это? – Рубис привычно держалась с чувством собственного достоинства.

– Нет. Думаю, это знаменитый полководец, разгромивший заморских дьяволов, – Лев не ориентировался в китайской мифологии.

– Это Ша Сэн. Он был маршалом Неба, но был наказан за то, что разбил ценную вазу. Его сослали на землю и лишили имени. Тогда ему пришлось стать песчаным демоном-людоедом.

– Я никогда не любил Гофмана, – Лев привычно не хотел уступать первенство в диалоге. Но ответ Рубис удивил его: он прозвучал зловещим заклинанием. «Откуда она все это знает?» – подумал он.

– Действительно, что-то общее есть. Наверно, воздух того времени. Китайщина была в моде в Европе, – Рубис не унижая собеседника, продолжала демонстрировать эрудицию.

– Так я угадал с подарком? Вы его возьмете?

– Нет, я повешу его здесь на стену. Он будет напоминать о Вас.

– Но Вы уедете.

– Мыслями я буду здесь.

Рубис встала и направилась от своего стола к стене. Когда она проходила мимо Льва, на него обрушился запах ее духов – очень слабый и отдаленный. Но это были Верины духи. Лев пытался впитать этот запах, как мягкая губка впитывает влагу, и даже вытянул шею. Его неповторимая, его любимая Вера! Запах кружил ему голову так, что он ухватился за край стола. Тем временем Рубис приладила маску на стену и обернулась, чтобы пройти на свое место. Но Лев, державшийся за стол, преграждал ей дорогу. Она осталась стоять на месте, а Лев ватными ногами сделал к ней три шага и обхватил ее, прижал ее голову к своей груди и не мог надышаться благоуханием ее волос.

«Пусть это будет Вера. Я умолю ее простить меня, я буду всю жизнь ходить за ней на коленях. Мне не нужен никто, кроме нее. Пусть это даже не Вера. Мне будет даже легче, она не знает о моем скотстве. Но я не отпущу ее больше, я не отпущу ее, как сделал это тогда».

– Я не отпущу тебя, – прошептал он, как будто боясь разрыва каната, удерживающего его от падения в бездонную пропасть.

– Мистер Соловейчик! – попыталась отозваться Рубис на его слова, вероятно напоминая о рамках, за которые он зашел. Но сказала она это почти шепотом, из последних сил.

Лев был в ошеломлении от происходящего, и когда он смог осознать, что значил этот ответ слабеющим голосом, он стал целовать Веру, от чего она окончательно обмякла и повисла на нем. Лев целовал ее, разгораясь все сильнее, и скоро они оба отдались друг другу прямо на офисном столе для переговоров, измяв и испачкав множество важных документов.

Лев узнавал свою Веру, но и чувствовал в ней что-то новое, и чувствовал, что и сам стал гораздо дальше от нее, чем был тогда.

– Почему ты не признавалась раньше? – спросил Лев, уткнувшись в ее живот.

Вера не отвечала. Они молча лежали, и каждый остро переживал свое счастье. Наконец, Вера поднялась.

– Отвернись, я не хочу, чтобы ты видел, как я одеваюсь, – сказала Вера, перейдя с этого момента на русский язык. Голос ее звучал холодно.

Такая интонация покоробила Льва, но он не хотел прекращать смотреть на нее.

– Нет. Я теперь сольюсь с тобой. Я всегда буду смотреть на тебя.

Вера немного помедлила и стала одеваться.

– Ты так и будешь лежать голый?

Лев поднялся, снимая прилипшие к его телу листы бумаги, и тоже стал молча одеваться.

Они сели друг напротив друга.

– Почему ты не признавалась?

– Зачем?

– Я страдал.

Вера сделала такое удивленно-насмешливое лицо, что Лев был готов сгореть от стыда за свою бестактность.

– Прости меня, Вера, я сам не понимаю, что говорю. Я буду вымаливать твое прощение, я готов умереть, лишь бы ты меня простила.

– Зачем? Я тебя уже давно простила. В моей жизни с тобой было много хорошего. Ты заставил меня жить, ты подарил мне любовь. Вправе ли я требовать что-нибудь? – Верины слова обнадеживали, но звучали так спокойно, что Льву было не по себе.

– Вера, ты говоришь об этом так спокойно, что я боюсь, что стал безразличен тебе.

– Ты боишься? – она ехидно улыбнулась, – нет, не стал безразличен. Я сама хотела побыть рядом с тобой хоть миг.

– И мы опять будем вместе? – Лев упал на колени.

– Нет.

– Прошу тебя!

– Нет!

– Вера, я умоляю!

Вера наконец проявила себя прежней и заплакала.

– Ты злой мальчик. Ты сломал игрушку, а теперь заставляешь ее страдать от того, что она уже не может стать прежней.

– Вера, я раскаиваюсь. Я никогда так не страдал, как после того, как потерял тебя.

– Даже сейчас ты не можешь думать ни о ком, кроме себя. Он страдал! Замолчи! Это был твой выбор. А за что страдаю я, за что страдает твой сын?

– Это мой сын?

– Да. Я не могла его видеть из-за тебя, даже несмотря на то, что так его жалела. Да и сейчас он мне не дорог.

– Что ты говоришь? Я буду его любить за нас двоих!

– Оставь бедного ребенка в покое! Он считает папой того, у кого живет. Ты явишься и разрушишь его детскую привязанность, а взамен не дашь ничего долговечного.

– Вера! Я заслужил все твои слова, но я обещаю тебе, что это никогда не повторится.

– Что не повториться? Будет что-нибудь другое. Сколько продержалась твоя любовь ко мне? Три года. Сколько продержался твой нынешний брак? Три года. Можно строить точные прогнозы на будущее.

– Вера, это все только из-за тебя!

– Ты хочешь сказать, что изменял мне из-за меня? А почему ты изменил своей жене? Тебя потянуло на женщину, похожую на твою первую жену! А если ты встретишь девочку, в которую был влюблен во втором классе? Это же было такое чистое детское чувство! Лев, я бы смеялась, если бы речь шла не о нас.

– Я сделаю для тебя все, лишь бы ты забыла прошлое.

– Я не хочу забывать прошлое, и не хочу, чтобы ты его забывал. Я была счастлива с тобой, как не была счастлива, наверно, ни одна женщина.

Лев закрыл лицо ладонями. А Вера продолжала:

– Что ты можешь дать мне сегодня? Деньги? Я сама неплохо зарабатываю. Свое внимание? Но ведь ты не бросишь бизнес, а, значит, он будет отнимать все твое время в ущерб мне. А я буду сидеть дома и ждать, когда соизволит приехать мой хозяин. И мучиться от ревности, если он задерживается. Я стала другой. Мне нравится делать карьеру и толкать науку вперед. Мне нравится быть на виду. Я знаю, что я очень умна. У меня есть мужчины. Тебе странно это слышать, они меня любят. Раньше я думала, что женщине достаточно быть любимой одним, а теперь я не хочу отказываться от успеха, который имею у противоположного пола. Тебе подойдет такая жена?

Лев сидел, сгорбившись и закрыв лицо руками.

– Я не стремилась к тому, что произошло сегодня, и не возражала против этого. Но впредь это не должно повториться. Отправляйся, пожалуйста, домой сейчас. А я немного задержусь, не хочу идти с тобой рядом.

Лев все также сидел неподвижно. Вера подошла и отняла ладони от его лица. Оно было красным и мокрым. Вера посмотрела в его мутные глаза и ей стало гадко.

Лев добрался домой, не помня себя, раздавленный и помятый, с плохо застегнутой и заправленной рубашкой, пахнущий потом своего и женского тела. Он посмотрел на жену долгим потерянным взглядом и, не сказав ей ни слова, ушел спать в отдельную комнату.

Бракоразводный процесс начался практически сразу после этого. Жена требовала половину состояния Льва. Конечно, был составлен брачный контракт, но фактическим инициатором развода был Лев. Он подтвердил это суду, чем резко осложнил задачу своих адвокатов. Сам Лев забросил дела и стал пить, причем так много, что у него стали трястись руки и подбородок, и ему пришлось делать капельницы для выхода из запоя. Не дождавшись возвращения Веры из Китая, он сам полетел к ней. Его сопровождали два телохранителя, приставленные Сергеем Аркадьевичем.

Прямо из аэропорта он отправился к Вере в гостиницу.

– Здравствуй!

– Здравствуй!

Лев и Вера рассматривали друг друга. Лев выглядел ужасно: он похудел, темные пятна вокруг глаз указывали на его нездоровое пристрастие. А сами глаза искрились от радости видеть Веру.

– Я приехал к тебе. Или за тобой.

– Мы будем беседовать в присутствии твоих … – она помедлила, смерила взглядом телохранителей, – в присутствии твоих друзей?

Льву стало стыдно, он подумал, что Вера поняла, что телохранители приставлены к нему отцом в большей степени как его няньки. Он повернулся к ним и кивнул, дав этим знак удалиться. Они удалились в сторону диванов в холле.

– Ну, что ж, проходи! – Вера пригласила его войти.

Как только дверь захлопнулась, Лев обнял Веру, но она не стала отвечать ему. Ее руки спокойно висели вдоль туловища, а потом она не сильно, но настойчиво отстранила его от себя.

– Ты даже не предупредил. А если бы я была не одна?

Вера была одета в легкую домашнюю двойку, свободно облегающую тело, и казалась от этого такой близкой и вдвойне желанной. Ее слова больно задели Льва.

– Не трави мне душу! Я согласен на все. Только будь со мной.

Вера никогда не видела его таким жалким. Он приполз умолять ее. Сердце сжималось от сострадания. Но она прекрасно понимала, что он преобразится, чуть только добьется своего, и тогда он превратится из жертвы в мучителя.

– С чем ты согласен? Делить меня с другими?

– Да.

– Но я не согласна, чтобы ты меня делил с кем-либо. Можно оставить мне воспоминания о моей первой любви? Ты уже сделал так, что мне больно вспоминать. Теперь ты пришел, чтобы мне было противно вспоминать о ней?

– Вера, я хочу быть с тобой! Мне уже ничто другое не нужно.

– Лев, милый мой, я ведь все тебе уже сказала. Но ты не понимаешь! Как бы я хотела вернуть тебя тогдашнего. Но только я знаю, что ты другой, и с этим другим я не хочу быть вместе. Знаешь, как прощаются с покойником? Внутри все болит, хочется схватить это тело и не отдавать. Но при этом ты понимаешь, что через минуту ты же сам разожмешь объятия с отвращением.

Они надолго замолчали. Вера сказала все, что было у нее на душе и была чиста перед своим любимым. А Лев почувствовал себя в кромешной темноте. Он даже закрыл глаза для того, чтобы тратить поменьше сил. Наконец он нашел за что зацепиться.

– А что мне делать? – спросил он.

Вера молчала.

– Ты говорила, что довольна своей жизнью. А мне все опротивело.

Он тяжело задышал.

– И в этом ты виновата!

– Я?

– Конечно! Я развожусь с женой. Я пью как сапожник. Я не могу управлять своим бизнесом. И все потому, что тебе захотелось освежить воспоминания. Зачем ты пришла в мою жизнь опять? – Лев стал говорить тихим и спокойным голосом, что совсем не вязалось со смыслом сказанного.

– Это ты нашел меня. Это ты искал нашего сближения.

– Ты умело расставила сети, в которые я попался. А теперь ты торжествуешь. Ты победила. Что тебе еще надо? Чтобы я утопился? Теперь моя очередь? Какой хороший спектакль ты разыграла со своим самоубийством! Даже не верится, что ты действовала одна.

– Я не разыгрывала спектакль. Если ты хочешь, чтобы и мне было плохо, не только тебе, давай, продолжай.

– А как ты спаслась?

– Нашлись люди, которые вытащили меня.

– А почему ты не объявилась, ведь тебя искали? Ладно я, но тебе не жаль было свою мать?

– Ты не сможешь этого понять, я тогда чувствовала, что моя прежняя жизнь оборвалась, и связи с ней нет. Это со мной было уже второй раз. Первый раз – когда ты стоял на коленях в реанимации.

– И где же ты пряталась? Кто тебя приютил? А, я понял, это в твоей жизни было во второй раз. Снова нашелся благородный рыцарь, который тебя спас. И ты ему отдалась, как только обсохла.

Вера вспыхнула и вскочила на ноги.

– Пошел вон!

Лев тоже встал.

– Нет, нет, нет. Я приехал за тобой, и так вот просто не уйду. Поедешь со мной?

– Нет!

– Нет? – Лев медленно двинулся к Вере, – нет?

Она стала отступать, но Лев схватил ее в охапку одной рукой и другой рукой стал снимать одежду. Но Вера оказалась не такой легкой добычей. Она сумела вырваться и схватила стул, готовясь отбиваться. Волосы мгновенно оказались всклокочены. Кофта на ней была порвана и не прикрывала голую грудь. Лев стал смеяться.

– Так ты мне нравишься даже больше!

– Не подходи, я тебя убью! – прохрипела Вера.

Лев остановился.

– А ведь, и правда, можешь, – согласился он и отошел к двери, чтобы позвать своих телохранителей.

Когда они вошли, он приказал им схватить Веру, что они легко сделали.

– Не смей! Я тебя убью!

– Не кричи! На нервы действует, – ответил Лев, и продолжил, обращаясь к телохранителям, – Ну что вы стоите? Подготовьте мне ее.

Они без всякой заминки стащили с Веры оставшуюся одежду, уложили на кровать и раздвинули ей ноги. Лев наблюдал за происходящим с ухмылкой.

– Ты сама этого добилась, – сказал он ей, когда она устала и прекратила попытки вырваться. Он встал над ней и смотрел на ее тело, такое дорогое ему прежде и так восхищавшее его. Но эрекция не наступала, видимо, сказался непрерывной стресс и пьянство. И так прошло несколько минут. Никто из присутствовавших в комнате не понимал, что же будет дальше. Лев злился на свое мерзкое поведение, на свою мужскую беспомощность, его гнев разгорался и переливался лавой через край его души. Ему пришла на ум дикая мысль.

– Ты ждешь меня? Нет! Ты же сама отказалась, – протянул, почти пропел он Вере, и жестким голосом приказал телохранителям, – Трахните ее по очереди.

И они, и Вера посмотрели на него, пытаясь понять, не шутит ли он.

– Я непонятно сказал? – ответил Лев на их взгляды и, подняв валяющийся стул, уселся на него, наблюдать за происходящим. Ребята все еще медлили.

– Да что вы боитесь? Моему доброму имени ничего не угрожает, да и вашему тоже. Мы все под защитой.

Когда началось изнасилование, Лев еще ждал наступления эрекции, но этого не произошло, и постепенно он погрузился в какое-то подобие сна, в котором он наблюдал все происходящее и себя самого со стороны.

«Почему мне так тяжело, а ему безразлично? Он сидит и смотрит», – думала часть его души, улетевшая под потолок. И эта же самая часть души не могла отвести взгляда от происходящего, упиваясь им так, как будто это были последние мгновения, которые видели глаза. Когда все закончилось этот второй наблюдатель то ли незаметно вернулся, то ли исчез совсем, но Лев еще долго сидел в оцепенении. В комнате стояла тишина.

Наконец он очнулся и произнес сдавленным голосом:

– Вот теперь ты мне уже не нужна.

Он встал и ушел, удивляясь каждому своему шагу, встречающему твердую поверхность, а не пустоту.

Часть 3

Прошло приблизительно семь лет. Из них два года Лев лечился от депрессии и алкоголизма. После этого он вернулся к управлению своим заметно ослабевшим бизнесом и снова сумел сделать из него кипящую идеями и жаждой завоеваний команду. Снова о нем стали говорить с уважением и завистью. Но внезапно он потерял желание заниматься им, и работа через силу снова привела его к упадку духа, деловой репутации и финансовых показателей. Он стал искать применение своей страстной природы: обращался к духовным наставникам, пробовал играть в театре, влился в группу сексуальных экспериментаторов. Все это приносило ему кратковременное облегчение и прилив сил. Но каждый из этих периодов заканчивался для него глубоким недоумением: он не мог понять, что находил ценного в этих нелепостях. Лев стал предчувствовать, что разгадка его жизни достаточно проста: что его основная задача на земле – работать, делать то, что у него лучше всего получается – двигать бизнес. А зачем это нужно, кому это нужно – вопросы, которыми не следует задаваться. Лев постепенно приходил к ощущению, что он поставлен на свое место как деталь механизма, обеспечивающая слаженную работу целого, что его положение – положение раба, прикованного к веслу, и что наивысший смысл его существования – быть эффективным в своей работе.

В момент, когда он принял этот свой жребий и стал готов отстаивать и защищать его, он наткнулся на информацию, которую воспринял как угрозу своему положению: Вера Антоновна Елисеева начала реализацию своих амбиций по избранию на должность президента.

Лев наткнулся на ее портрет в ленте новостей. Это была Вера. Теперь уже под третьей фамилией и под вторым отчеством. На этот раз некоторое внешнее несходство не могло отменить уверенности Льва, что это именно она. В заметке речь шла о встрече лидеров научных центров для обсуждения перспектив преодоления противоречий теории и практики развития науки – пустая болтовня. Не было ничего даже отдаленно напоминающего о претензии Веры на власть. Но Лев привык доверять своей интуиции и обеспокоился перспективой. А через короткий срок она была назначена советником действующего главы государства по вопросам финансирования перспективных научных исследований. Сомнений более не оставалось – Вера наметила своей целью высокую политическую карьеру. Постепенно частота ее появлений в новостях стала возрастать, характер сообщений тоже поменялся. Поначалу были только скупые сведения о ее должности и делах на посту советника. Затем стали появляться сюжеты о ее жизни и карьере. А потом уже стали широко приводить ее авторитетное мнение, удивительно приходящееся по душе большинству населения. Лев прекрасно понимал, с какими проблемами он столкнется, если она добьется реальной власти. А то, что Вера добьется ее, он не сомневался. И пока она была еще только кандидатом в общество высших руководителей, он решил уничтожить ее. Прежде всего нужно было понять, кто ее двигает в политику. С этим вопросом он обратился к отцу, поскольку Сергей Аркадьевич обладал самым широким кругом информаторов, чем кто-либо в стране, за исключением первых лиц государства и разведки.

Лев Аркадьевич дал задание своим аналитикам и после получения ответа от них позвал сына для обсуждения полученной информации.

Разговор долго не начинался.

– Лев!

– Папа!

Опять молчание.

– Я знаю, что сын Веры – мой внук, – начал Сергей Аркадьевич.

Льву стало неприятно. Он не рассказывал отцу о том, что узнал от нее. Но и допустить, что из всего приключившегося с ним после разрыва с Рубис отец не сделает вывода было невозможно. И все-таки Лев отгонял от себя мысли, что отцу что-нибудь известно о том, что он натворил. Доброе Имя уничтожало все порочащие материалы. Оставались только свидетельства участников. Но если никто не знал о произошедшем, телохранители вряд ли бы стали болтать об этом по своей воле, Лев не рассказывал никому, а с Верой Сергей Аркадьевич не контактировал. Льву было неприятно, и даже легкий намек терзал его самолюбие.

– Откуда ты знаешь?

– Мы проверяли твое отцовство во время твоей работы с Рубис.

«Столько лет знал и не подавал виду» – отметил про себя Лев, увидев свой несложный секрет раскрытым.

– Зачем говорить об этом? Мне не хочется.

– Мне тоже не просто. Но надо поговорить.

– Папа!

– Лев, ты сам просил об этом разговоре.

– Я просил узнать, кто двигает Веру в политику.

– Зачем? – Сергей Аркадьевич говорил миролюбиво, но явно было, что он приготовился переубеждать сына. И ему нужно четкое понимание его мыслей.

– Я буду ей мешать.

– Почему?

– Папа, но ведь она мне враг!

– Она мать твоего сына! Это во-первых. А, во-вторых, ты ее любил.

– Это прошло.

– Конечно, прошло. Но не в твоей памяти.

– И там тоже.

– Сын, какой смысл прятаться от самого себя? Разве можно забыть молодые годы? Первую любовь?

Льву было невыносимо слушать отца. Он не желал обсуждать свои чувства с кем-либо, тем более с родителями. Это не касалось их. А Сергей Аркадьевич продолжал:

– Я понимаю, тебе тяжело слушать меня. Но это касается не только тебя. У меня два внука, и оба далеко. Я бы хотел их видеть хотя бы иногда. И я могу гордиться тем, что мать одного из моих внуков – Вера. И ты можешь гордиться.

– Папа, прошу тебя оставить в покое мою личную жизнь.

– Это не твоя личная жизнь, это моя личная жизнь. Я родил и воспитал сына, которого любила такая женщина! Эта женщина родила моему сыну ребенка, то есть мне внука. Да это одно можно считать удачей.

Лев был озадачен словами отца. И даже напуган.

– Папа, кто ее двигает?

– Знаешь, как сказали бы во времена моей юности: ее никто не двигает, она сама ходит. Я видел заседания совета с ее участием: она возвышается там над всеми на две головы. И это девочка молоденькая. Ты спрашиваешь, кто ее поддерживает? Уже очередь выстроилась из желающих Я сам попытаюсь к ней подобраться.

– Ты не все знаешь. Мы враги.

– Вас связывает сын.

– Это неважно. Ей это неважно.

– Не говори, женщине не может быть неважно такое. Попытайся примириться с ней.

– Это невозможно. Папа, кто ее двигает?

Сергей Аркадьевич начинал раздражаться.

– Я ее буду двигать! Ты не понимаешь, если я не перехвачу инициативу вовремя, ее возьмут другие. Лучше иметь ее другом, чем врагом. Ты плохо знаешь свою Веру.

– Я ее обидел очень сильно. Она меня не простит.

– Может быть. Но никто не знает женского сердца. Попробуй вымолить у нее прощение, если так виноват.

Лев вытаращил глаза.

– Папа, я должен унижаться? Что-то вымаливать?

– Так ты ее любил или нет? Кто-то из нас из ума выжил?

– От любви до ненависти один шаг, ты знаешь.

– Знаю, в обратную сторону тоже один шаг, поверь мне.

– Я буду ей вредить, я не могу допустить, чтобы она стала сильнее нас.

– Лев, ты будешь тратить силы на борьбу с матерью твоего сына? Ты будешь стараться уничтожить свой род?

– А иначе она уничтожит меня!

– Она очень сильный противник. С ней нельзя бороться. С ней надо дружить.

– Папа, прошу тебя, дай мне то, что удалось узнать о ней.

Сергей Аркадьевич, глубоко вздохнул, запрокинув голову. И продолжил скороговоркой, опять раздражаясь.

– Да ничего о ней не удалось узнать! Ты сам больше других знаешь!

– А кто ее поддерживает?

– Да ты меня уже спрашивал! И вот что я тебе скажу: она сама очень крепкий боец, и ей поддержка не особенно нужна. Но, как ты понимаешь, так не бывает, чтобы за ней никого не было. Так вот: кто за ней, выяснить не удается. Ты понимаешь, что это значит? Она нам не по зубам, даже если бы мы стали бороться с ней. А раз не победить, значит бороться не нужно, нужно дружить. Представляешь, какие у тебя шансы? Она не замужем…

Разговор резко закончился. Лев просто быстро вышел из отцовского кабинета при этих словах. Оба понимали, что общую точку зрения найти не удалось. И оба собеседника убедились, что поводов для тревоги оказалось больше, чем представлялось до этого. Сергей Аркадьевич убедился, что сын уже не тот отзывчивый и добродушный мальчик, как он продолжал думать о нем, а злопамятный и мстительный психопат. А Лев получил заверение, что Вера достаточно сильна уже сейчас и будет еще сильнее в дальнейшем. И если захочет, она сможет отплатить ему за причиненное ей ранее. Поэтому он решил не слушать отца и прервать Верину карьеру как можно раньше. Как это сделать, Лев уже придумал. Это был нетипичный ход, совершенно убийственный для Веры.

Лев связался с новостным агентством, специализирующемся на серьезных политических программах и пообещал информационную бомбу. За него тут же схватились и уже на следующий день он давал интервью. Структура сообщения, ясное дело, была заранее оговорена, но участники интервью оставили себе множество возможностей для импровизации.

– Наш сегодняшний собеседник – Лев Сергеевич Соловейчик, человек-легенда, один из немногих крупных бизнесменов, начавший в свое время вкладывать средства в научные исследования. Лев Сергеевич, конечно, не открыл этим ничего нового, но именно он сумел сделать серьезную науку прибыльной настолько, что опроверг незыблемое до того представление, что наука – долгосрочно окупаемое занятие. Вслед за ним в исследования стали вкладываться все уважающие себя бизнесмены. И благодаря мощным финансовым вливаниям, доводящим инвесторов порой до жестокой конкуренции, мы сегодня имеем небывалый расцвет внедрения научных достижений в повседневную жизнь. Еще не так давно наше время было принято именовать постиндустриальным или информационным обществом. Сегодня все большее распространение получает понятие SSR (society of scientific renaissance) – общества, в котором мы сегодня живем. Лев Сергеевич – один из создателей этого общества, и, если кто-то не хочет признать, что самый деятельный, то уж точно самый яркий и известный. Все это Вы, Лев Сергеевич.

– Спасибо, спасибо! – Лев улыбался на камеру смущенно, но давая понять, что считает правдой высказанное мнение.

– Я хочу спросить у Вас как у человека, сотворившего обычаи сегодняшнего дня, какова роль личности в истории?

– А потом Вы спросите, «Что делать?» и «Кто виноват?»

Собеседники дружно рассмеялись.

– Обещаю не задавать этих вопросов. Надо попросить ассистентов срочно вычеркивать их из списка.

– Какова роль личности? Безусловно, значительная. Но зависит она от того, как эта личность поведет управление процессами, уже начавшимися или готовыми начаться (я имею в виду тех, кто может в силу своего влияния оказывать влияние на общество). Что касается меня, то я всего лишь воспользовался результатами развития науки, накопленными в ходе предыдущего развития человечества. Так называемая информационная эпоха, о которой Вы говорили, обеспечила небывалую до нее свободу научного творчества и скорость обмена идеями. И этим была подготовлена новая научная революция. Срок окупаемости наукоемких проектов сократился в десятки раз. Оставалось всего лишь проверить это на практике. Я был, кажется, первым, кто стал рассматривать научный процесс как короткоживущий проект. Я рискнул и выиграл. Мой пример уже вдохновил более осторожных бизнесменов.

Дальше собеседники перешли к воспоминаниям о событиях, изменивших привычки человечества, сделавших человечество сплоченным как никогда прежде. Лев знал практически всех главных героев научного бомонда и бизнеса и очень зажигательно умел рассказывать досужие истории из их жизни. Час интервью пролетел незаметно. Сама съемочная группа слушала запись с открытыми ртами.

– Лев Сергеевич, у нас остается не так много времени, а хотелось бы поговорить и о том, как Вы смотрите в будущее. Каких фантастических открытий ждать?

– Вы хотите инсайдерской информации из будущего? Вам скажу, а остальные пусть отвернуться. Я все-таки опасаюсь, что узнают конкуренты.

– Отвернитесь и закройте уши! – сказал ведущий, повернувшись лицом в камеру.

– Надежно? – со смехом спросил Лев и, получив гипертрофированно утвердительный ответ, продолжил, – если серьезно, кто знает, что станет определяющей тенденцией развития. Лично я считаю, что в ближайшем будущем нас ждет смена основного источника информации об окружающем. Сегодня и человек, и машины получают основную информацию из визуального и слухового анализатора. В случае техники – световые и волновые способы анализа окружающего. Но я думаю, что им на смену придет газоанализ для машин и анализ запахов для человека. Не утверждаю, что это произойдет быстро, но работа уже идет. Объем информации, которую можно получать таким образом многократно больше, чем при применяемых сегодня средствах. Есть существенная проблема: как перенастроить человека, какие последствия наступят для психики, если мир откроется еще и с этой стороны. Вот о чем я сегодня размышляю.

– Потрясающе! Ну, а что Вы скажете о политике в области научных исследований?

– Вы прямо о больном!

– Неужели все так плохо?

– Нет, отнюдь! В целом политика ведется очень разумная, с учетом возможных рисков и стремлением к опережению стран-конкурентов. Но вот кадровые назначения лично у меня вызывают ужас.

– Ужас?

– Что Вы знаете о советнике президента Вере Елисеевой?

– Ну, я читал ее биографию…

– А Вы знаете, что там такое количество лжи, что непонятно, есть ли там правда.

– Лев Сергеевич, идет запись. Вы произносите достаточно страшные обвинения. Вы готовы их подтверждать?

– Готов.

– И не боитесь встречных действий? Судов, например?

– Как я могу бояться, если я прав. Так уж получилось, что лучше меня никто не знает Веру Елисееву. Это моя первая любовь, у нас с ней общий ребенок. Только вы нигде не прочитаете и не услышите ни обо мне, ни о ребенке, ни о том, что Елисеева – это ее третья фамилия, что ее отца не зовут Антоном.

Вся съемочная группа еще шире открыла рты, ожидая, что сейчас еще будет. Ведущий один справлялся со своим удивлением и наслаждался будущим триумфом своей программы.

– Подождите, я не успеваю осмыслить. Вы утверждаете, что она не та, за кого себя выдает?

– Можно сказать и так. Сложно сказать, кто она. До того, как стать Елисеевой она была Верой Рубис, уроженкой Германии, гражданкой Канады. А еще раньше она была гражданкой России, носила то же имя, но другую фамилию и отчество, была другого года рождения. На должность в государственном управлении назначен человек, имеющий признаки использования ее в качестве секретного сотрудника какой-то специальной службы. И это не детектив, а реальность. И что самое удивительное, даже я не могу дать этому объяснение.

– Но, может быть, это наш агент. Ее специально вырастили, спрятав от хищных лап враждебных спецслужб, – ведущий намеренно гримасничал, пытаясь придать моменту немного гротеска.

Но Лев был предельно серьезен:

– Да, может быть. Политики руководствуются прежде всего целесообразностью. Но в таком случае меня ужасает отсутствие в этом человеке нравственности. Будучи моей женой, она исчезла, инсценировала собственное самоубийство, оставив меня и свою мать в неутешном горе. Родив потом ребенка, она оставила его посторонним людям, и старалась о нем не вспоминать. Я встретил ее позднее случайно. И тогда она из чистой своей прихоти разрушила мой второй брак. И в дополнение к своей изощренной жестокости, она на редкость развратна. Я скажу тяжелую для меня вещь, но я обязан ее сказать: когда она захотела оттолкнуть меня навсегда, она демонстративно при мне занялась сексом с двумя мужчинами, и я ничего не мог сделать! Кому служит человек, способный на такие поступки?

– Лев Сергеевич, это самое тяжелое признание, которое я услышал за всю свою профессиональную карьеру (да что там!), за всю жизнь. Я потрясен. Но профессиональная этика требует от меня предоставить слово Вашему оппоненту. Думаю, что следующую передачу мы проведем с участием Веры Елисеевой. Услышав столь тяжелые обвинения, Вера Антоновна, я полагаю, захочет что-то ответить на них. Возможно, если и Вы, и она будете согласны, мы проведем совместное интервью. Ну а на этом я прощаюсь. Напоминаю, что сегодня нашим гостем был Лев Сергеевич Соловейчик, потрясающий бизнесмен, восхитительный человек, и главный ньюсмейкер последнего года.

В студии все сидели, выпучив глаза от удивления. Ведущий испытывал восторг от неожиданно свалившейся в его руки сенсации. Лев чувствовал, как вступил в схватку, чувствовал охвативший его азарт борьбы, стремление идти до конца. Все это было знакомо ему, но одно мерзкое чувство примешивалось к этой благородной буре, гася ее: Лев боялся. Притом он понимал, что боится даже последствий этой передачи, на которую его толкнул более сильный страх – страх перед местью Веры.

Передача вышла на следующий день. Лев имел силы смотреть ее: увидеть и услышать со стороны, как он клевещет на Веру было бы для него слишком тяжело. Он полагался не на собственную оценку программы, а на реакцию других людей.

С момента начала передачи он просматривал комментарии: по большей части это были малозначащие восторги его поклонниц и поклонников. В момент, когда по хронометражу должны были звучать сведения о Вере, Лев чувствовал, как кровь начала стучать у него в висках. Он читал комментарии к передаче без всякого понимания. Постепенно он стал замечать, что никакого изумления зрители не испытывали. Никто не упоминал Веру. Лев предположил, что его обманули, и стал смотреть передачу сам. Проматывая короткими отрезками, чтобы убедиться, что интервью не нарезали в порядке, отличающемся от хода состоявшейся беседы, он добрался до конца. Ничего о Вере в передаче не было. Лев посмотрел комментарии: ничего кроме восторгов по его поводу. Тогда он посмотрел передачу целиком: кусок о Вере был просто вырезан. Его обманули. «Что этот червяк себе позволяет?» – взорвался Лев. Он тут же позвонил корреспонденту.

– Что это значит? – без всякого приветствия мрачным голосом спросил он.

– Здравствуйте, Лев Сергеевич! Великолепный рейтинг у нас с Вами. Поздравляю! Надеюсь, что это не последняя наша передача.

– Я тебе за что деньги заплатил? – не обращая внимания на словесную шелуху, Лев стал давить собеседника.

– За передачу с Вашим участием, – тот переменил тон и стал отвечать спокойно и без всякой тени испуга.

– Я тебе за слова о Елисеевой деньги заплатил! – Лев не выдержал и заорал, – Где?

– Лев Сергеевич, структуру передачи мы с Вами согласовали. То, что Вам нужен в эфир только этот кусок, никогда не звучало.

– Без этого куска мне остальное не нужно, не прикидывайся, что не понимаешь.

– У нас и без этого куска получилась великолепная передача. Я Вам рейтинг поднял.

– Не умничай! Выпускай послесловием к основному материалу.

– Не могу. У меня выкупили эту часть.

– Что-о? – опять заорал Лев, – Я к тебе сейчас приеду! Я тебе, …, … вокруг шеи завяжу!

Лев вызвал своих телохранителей. На двух машинах они отправились в студию, в которой вчера проходила запись. Двое из всей команды работали на Льва со времени его поездки к Вере в Китай – Игорь и Дмитрий. Дмитрий отсутствовал.

– Где Дима? В другой машине? – спросил Лев.

– Лев Сергеевич, не хотели Вас расстраивать, Дмитрий вчера скончался.

– Как это? – Лев нахмурился, еще не доверяя услышанному.

– Вчера на тренировке инсульт случился. Только недавно позвонили в больницу, сообщили, что скончался.

Лев сразу попытался связать это со своим выпадом против Веры.

– А убить не могли?

– Ну как? Все при нас происходило. На тренировке плохо стало. «Пойду», – говорит, – «отдышусь в раздевалку». Приходим, а он на полу лежит. Вызвали скорую, а там уж…

Но эти слова не успокоили догадку Льва. «У меня теперь только один свидетель против Веры остался. Мне с одним труднее, а им одного уломать проще». Он почувствовал, что вчерашний страх напомнил о себе и остудил его гнев.

В студию Лев входил уже успокоившись. Журналист не был занят и ждал Льва, а вокруг расположились такие же крепкие ребята, как и те, с кем приехал Лев. Лев демонстративнорассмотрел их, но ни с кем не поздоровался, а потом жестом подозвал журналиста:

– Отойдем.

Они удалились, чтобы их не было слышно.

– Кто такие? – спросил Лев.

– Лев Сергеевич, это те, кто материал выкупили. Сегодня после нашего разговора по телефону опять приехали. Выкупать запись разговора.

Лев схватил корреспондента за одежду на груди.

– Ты теперь на мне зарабатывать будешь?

– Я думал, Вы знаете! Они говорят, что защищают Ваши интересы.

Лев отпустил его.

– Позови-ка старшего.

Подошел один из крепких ребят.

– Кто вы? – спросил Лев.

– Лев Сергеевич, мы представляем Доброе Имя. Защищаем Вашу репутацию от угроз.

– Так это вы выкупили вчерашний материал?

– Совершенно верно.

– Зачем? Это моя собственная инициатива: обнародовать эту информацию.

– Эта часть интервью несет угрозу Вашей репутации.

– Какую? – Лев начинал злиться.

– Распад двух браков, брошенный ребенок, связь с порочной женщиной. В соответствии с условиями договора такая информация безвозвратно удаляется.

– Что, даже против моей воли, что ли?

– В данном случае Ваше желание не может быть учтено. Если даже Вы того не хотите, информация должна быть удалена, иначе очень большие риски несем мы. За пропуск порочащей информации мы должны платить гигантские штрафы, – сотрудник Доброго Имени сделал паузу, чтобы Лев мог осмыслить услышанное, и продолжил, – Мне представляется, что Вам не о чем беспокоиться, это ничего не стоит для Вас.

– А теперь зачем вы здесь?

– Опять решаем вопрос с порочащей информацией: телефонные переговоры.

– Так этот хлыщ на мне зарабатывает? Сколько, если не секрет?

– К сожалению, это закрытая информация. Я не имею права разглашать. Но опять же все делается для того, чтобы этот господин не имел возможности в дальнейшем шантажировать Вас порочащей информацией.

Крепкий парень смотрел со вниманием и улыбкой как принимающий на ресепшене гостиницы. Лев растерялся. Получалось, что его посадили на цепь, как собаку. Он молча повернулся и двинулся к выходу, закипая изнутри. У входа он зацепил трехногую вешалку для одежды и реквизита, и она с грохотом упала. Шум привлек внимание всех находившихся в помещении, и так следивших за Львом. Лев осмотрелся: все глаза были устремлены на него.

– Что смотрите, …? – заорал он.

Схватил упавшую вешалку и принялся методично крушить оборудование студии. Никто не препятствовал ему.

– Это мне тоже ничего не стоит? – крикнул он представителю Доброго Имени, когда разделался со всем, что могло быть сломано.

Тот кивнул в ответ.

– Вот и радуйся, денег опять получишь, – снова крикнул Лев теперь уже журналисту и так швырнул в него искривленную щтангу вешалки, оставшуюся у него в руках, что тот еле увернулся от нее.

Лев бесился. У него вызывало ярость собственное бессилие, он ненавидел Доброе Имя, спеленавшее его как младенца, который все еще кричал из последних сил и пытался освободиться, но уже предчувствовал, что скоро силы иссякнут и он с удовольствием уснет. Но сильнее всего в нем разрасталась ненависть к Вере. Его как будто озарило понимание, что Вера виновница его исковерканной судьбы, его пьянства и унижений. «За что я чувствовал вину перед ней?» – думал он, – «За то, что имел другую, а ее не спросил? Мужчина уходит на войну, воюет, убивает, насилует женщин врага. Когда он возвращается домой, кто его будет винить? Моряки уплывали от жен на годы, а те их ждали. И ничего. Да человечество жило так всегда: просто брали себе женщин, и желанием их не интересовались. А теперь вот – вырастили из них личности. Отец говорит о чистоте семейной жизни. Это хорошо ему рассуждать, он на матери женат. Им повезло. А большинство не так живет. И не переживают. А у меня вся жизнь поломана. Я сам поломан. Мне 37 лет, я еще столько могу сделать, а вместо этого только о том и думаю, как бы ей отомстить. У меня внутри пустыня. А я хочу еще детей, я хочу, чтобы кто-нибудь меня по-настоящему любил. Только она могла это сделать, а другие видят только деньги. И вот как она распорядилась моей любовью!» Лев был готов выть от жалости к себе. «Она страдает! А я не страдаю? Она жертва! А я нет?» Жгучее пламя внутри не только испарило всю влагу, оно выжгло и все примеси, оставив только раскаленное острое железо. Лев желал отплатить. И не знал, что предпринять.

Тем временем и Сергей Аркадьевич не знал покоя. Он теперь получал подробную информацию от охраны Льва. Он, конечно, узнал, о записи передачи и о том, что было потом. Настроение сына он отчетливо понял. Он осознавал, что Вера тоже готовится к войне, по крайней мере, к обороне, а, может быть, и к нападению, как думает Лев. Он искал способ предотвратить неизбежное столкновение. И, желательно, иметь при этом прибыль. И он нашел способ.

Через три недели в той же самой студии, в которой записывался Лев, присутствовали Вера Антоновна Елисеева и Сергей Аркадьевич Соловейчик. Они обсуждали перспективы государственно-частного партнерства в сфере прикладной науки. И Соловейчик предложил создать объединение частных компаний, желающих осуществлять научные разработки под патронажем советника президента по науке. Целью такого объединения стало бы справедливое распределение квот на научные разработки. В соответствие с его предложением, путем справедливого договора частных собственников между собой они получали каждый свой участок научных исследований, на который не мог претендовать другой. Понесенные расходы и прибыль от внедрения результатов целиком относились на такого собственника. Интерес собственника заключался в отсутствии конкуренции, необходимости вести борьбу друг с другом, закреплении результатов не отдельных изобретений, а целых направлений за инвестором. Интерес государства заключался в упорядочивании наблюдения за частным бизнесом в науке. Интерес Веры заключался в том, что она как руководитель такого объединения становилась крупнейшей политической фигурой. Интерес Соловейчика заключался кроме общего интереса бизнесменов в том, что он оказывал неоценимую услугу Вере и мог рассчитывать на особые с ней отношения. После озвучивания этого предложения все крупные собственники быстро осознали, что Соловейчик и Елисеева быстро могут монополизировать науку без них. Поэтому отбоя от заявок на вступление в объединение не было. Этот клуб объединил всех, кроме Льва Сергеевича Соловейчика.

Еще когда он увидел эту передачу, увидел отца и Веру за одним столом, он стал по-детски протирать глаза кулаками, чтобы убедиться, что ему не мерещится. А когда он убедился, что все даже серьезнее, чем простые съемки для прессы, он помчался разбираться с отцом. В тот поздний вечер между ними состоялся такой разговор:

– Что я только что видел, папа?

– Ты про передачу?

– Про передачу. Про передачу бизнеса в руки Веры.

– Ей никто не передает свой бизнес. Если ты не понял, в чем суть моей идеи, я тебе могу пояснить.

– Папа! Ты говорил, что я в нашей семье определяю вопросы вложений в науку. А теперь ты даже не предупредил меня, что собирался делать.

– Ты все равно был бы против.

– Да, я против! Я буду против, даже если останусь один. Она нам враг.

– Знаешь, Лев, пора уже успокоиться и искать примирения.

– Ты это объединение придумал?

– Я.

– Я не сомневался.

– И правильно. Твой отец – мудрый человек.

– Тебе наплевать на меня, мудрец!

– Я сделал так, что мы с тобой теперь уже влиятельнее, чем когда-либо прежде. Когда Верин сын немного подрастет, я возьму его в долю.

– Да она бросила его.

– И ты бросил его. Только я один о нем думаю. И о тебе думаю, и о ней думаю, о Мари думаю. Обо всех вас, дураках, думаю я один. Что нас всех может объединить, если вы друг друга ненавидите? Только бизнес. Общий бизнес. Хоть бы на этом семья держалась, если вы со своей жизнью сами не справились. Я хотя бы ваших детей и внуков сберегу. Это даже хорошо, что Вера будто бы нам никто. Никто не будет возмущаться, что я ее финансировать стану.

– Ты ее в президенты двигать станешь?

– Конечно! Считаю, что мы уже победили. Посмотри вокруг: кто ей конкуренцию составить может? Так-то! Сейчас к ней на поклон весь крупный бизнес пойдет. Кто это придумал?

– А я?

– А что ты? Тебе стоит перестать беспокоиться. Ты услышал, что я возьму ее сына в долю? Неужели она станет бороться с тобой, моим сыном, дедом ее сына, если уж даже она тебя не простит. А я не уверен, что она тебя не простит.

– Она меня не простит.

– Ты по себе судишь. А она не такая. У нее большое сердце. Я о такой невестке только мечтать могу.

– Ты всего не знаешь.

– Я знаю, что произошло у вас в Китае.

Лев стал красным от внезапно нахлынувшего стыда. Он молча смотрел на отца, пытаясь понять, не прием ли это с целью выведать у него правду.

– Да не смотри так! Знаю все. Кто сильнее себя наказал, чем ты?! Я ничего хуже в жизни не встречал. А ты жив до сих пор. И как это можно объяснить, как не тем, что тебя Всевышний любит. Я когда об этом думаю, я молиться начинаю. Он поворачивает ваше зло к вашему благу.

–К какому благу? Папа! Ты за мной следил?

– Лев, тебе сколько лет? Пора поумнеть: ты оттуда такой приехал, что я за тебя боялся. Как ты считаешь: мне не пришло в голову все узнать?

– То есть ты знал и молча наблюдал со стороны? – лицо Льва побелело.

Сергей Аркадьевич смотрел в наливающиеся гневом глаза сына и очень вовремя опередил его. Он ударил открытой ладонью по столу так, что по кабинету гулко зазвенело.

– Молчи. Ты мой сын! Остановись!

Льва действительно несколько охладил гнев отца, но от этого его злоба стала только ядовитее.

– Когда я погибал ты молча наблюдал за мной, хотя и все знал. Ты не позвал меня и не пожалел, когда я в этом нуждался. А теперь я силен и хочу защитить себя, но это угрожает твоему бизнесу. И ты сразу оживился, придумал, как сделать так, чтобы не подвергать твой ненаглядный бизнес опасности. Да что там, ты еще придумал, как приобрести на всем этом власть и деньги. А когда я погибал, тебе было все равно. Это мой отец! Ты говоришь, что Бог меня любит. Наверно, это так. А больше никто меня не любит. Я для всех предмет, которым они забавляются. Для тебя – еще бы: таким сыном можно гордиться – почтительный, умный, успешный. А когда мне не хорошо, тебя такой предмет не интересует. Тебе Вера ближе. У тебя прекрасная невестка. Ничего, что бывшая. Твой бизнес может любое количество баб вместить. А у меня не так: я не могу ее простить за то, что она меня уничтожала так жестоко. Как она выросла, и как я ослабел! А почему? А потому, что она моей кровью питалась. Это она меня не простит? Это я ее не могу простить! Теперь она у меня еще и отца отняла, купила его за обещание покровительства. И теперь, кажется, будет уничтожать то единственное, что осталось – мое собственное дело. В союзе с тобой она это легко осуществит. Я буду растоптан. Но я не прощу. Я ее убью.

Лев замолчал. Сергей Аркадьевич ужасался тому, что стало с его дорогим Львом. В наступившей тишине раздался сигнал уведомления Льву. Он посмотрел в свой смартфон: уведомление от Доброго Имени. «Уведомляем о возникновении угрозы имиджу и угрозы преследования по закону: произнесена угроза убийством». Прочитав, Лев с размаху швырнул смартфон об стену и развернулся, чтобы выйти из кабинета отца. Но в этот момент уведомление пришло Сергею Аркадьевичу. Лев развернулся обратно и с диким выражением лица уставился на отца, ожидая его действий. Сергей Аркадьевич просмотрел текст и поднял глаза на сына.

– Они предложат тебе выкуп за меня. Главное, не продешеви! Папа! – проскрежетал Лев.

Он перестал понимать окружающее, иначе его не удивило бы, что уведомление от Доброго Имени впервые пришло в момент их разговора с отцом. Просто никогда прежде в их беседах не возникала угроза репутации и тем более угроза преследования по закону.

Когда Лев вернулся к себе, он привычно схватился за коньяк. Налил себе рюмку и даже взял ее в руку. Но остановился. «Стоп! Сейчас ты напьешься и никакого другого результата не будет. Сначала надо решить, что делать». Но и отказаться от коньяка он не мог, слишком уж был раздерган. «Лев, соберись!» Он отошел от стола и стал расхаживать вокруг него, чтобы хоть как-то погасить нервное возбуждение. «Выпью, когда пойму, что делать» – решил он.

«Они отрезали мне все пути в будущее. Я не смогу работать в этой стране. Мне надо уезжать. Куда? В Америку? Глупо. В Европу – тоже самое, оберут до нитки, нужна своя база. Одному мне ее не построить. В Израиль – все то же. Надо что-то совсем необычное». Лев стал перебирать в голове: Новую Зеландию, Турцию, арабские монархии, Запад Африки. Исландию. В каждом из этих мест он мог бы зацепиться и выстроить свое дело сначала. Но не хватало какой-то изюминки, чего-то такого, что могло вдохновить его, от чего бы могла оттолкнуться его фантазия. Между тем размышления помогли Льву успокоиться. «Итак. Я остаюсь изгоем. Мне не оставили места для собственного пути. Я могу только смириться и плестись за своим отцом. Но при этом Вера будет мстить мне, будет стараться меня уничтожить. Поэтому мне нужна новая земля и новое небо. Куда перебраться?» Лев наткнулся в своих рассуждениях на Непал. «Да ну! Глупость какая-то! … А почему глупость? Крыша мира. Всякие там шамбалы и центры силы. Страна бедная. Что они могут предложить кроме туризма. Я легко договорюсь об открытии там научных лабораторий. Правительству должно быть все равно, кто инвестор. А тут еще такое престижное предложение. Со стороны моих работников посмотреть: очень необычно и интересно. Ученые – люди со странностями. Пообещать им, что там мы организуем научный городок, будут жить среди своих, а не среди серой массы рядовых потребителей, как привыкли у себя дома». Лев поверил в свою идею, и впервые за долгое время его разум очистился от маеты, тревог и страхов. Он даже совсем забыл о рюмке коньяка на столе. Всю ночь и весь следующий день Лев писал планы по переустройству Непала в страну-научный центр мира. В этих планах было много несбыточного, но Лев, понимая это, не отказывался от главного: он решил дать пример реализации мечты. Он был уверен, что именно для реализации мечты люди готовы сделать неизмеримо больше, чем они сделают за деньги. Именно в этом он видел успех своей бизнес-идеи. И оказался прав. Он оповестил весь мир, что строит в Непале город ученых под самой крышей неба. Такой лубочный Мон-Мартр. Он сразу привлек к этому строительству огромное внимание. Кто-то наблюдал со злорадством, кто-то просто с интересом, а кто-то с энтузиазмом. Потекли тоненькие ручейки желающих участвовать в этом деле в роли поселенцев города и инвесторов. Поначалу в основном чудики, считающие себя учеными. Но начало было положено. Потом серьезные геофизики и биологи, потом стали приезжать математики. И вдруг словно ломая многотонную плотину, мощный поток поселенцев и инвесторов, многократно перекрыл все самые смелые прогнозы и даже мечты Льва. Непал становился мировым научным центром по типу того, как за десятилетия до того Индия и Китай стали промышленными центрами мира. К исходу второго года от начала реализации проекта ведущие мировые научные центры открыли в наукограде свои подразделения. Лев к тому времени снова ощутил радость от работы, приносящей успех, забыл об алкоголе и даже встретил женщину, вызывавшую его восхищение и желание разделить с ней свою жизнь. Он очистился от прошлого и просветлел. Он не поддерживал связи ни с кем из тех, кто окружал его раньше. С родителями и сестрой Лев тоже не поддерживал связи. Деловые вопросы с отцом решали менеджеры. Лев считал себя использованным и преданным отцом, и не мог переступить через мираж предательства. Между тем годы шли и приближали день расставания с родными навеки, а обида в нем кипела. Иногда он все же забывал о ней и намеревался ехать к родителям мириться, но уж слишком значительный был накоплен перечень противоречий, чтобы они могли договориться, а, значит, противоречия неизбежно вылились бы в новую ссору, и Лев боялся новой боли. Образ Веры проступал в его памяти как воспоминания о кошмаре, который то ли был наяву, то ли привиделся во сне, то ли случился с ним в опьянении. Но эти воспоминания так нежно касались его души, что требовалось упорство, чтобы заставить себя прогнать их прочь. Лев жил с женщиной, сумевшей возродить в нем радость от человеческого общения. До этого он встречал людей, которые либо стирали рядом с ним свою личность в ничто, растворялись в его желаниях и планах, как юная Вера или Люба, либо искали и требовали от него благ, денег. Чувствовать себя ровней он не мог ни с кем. Только Садхья умела так вести себя с ним, что Лев с готовностью старался угодить ей, поскольку чувствовал, как высоко ценит она его. И в каждом своем движении она подчеркивала, что никому на свете не позволила бы обладать ею и служить ей так, как позволяла ему. Он в ответ восхищался сокровищем, которым наградила его жестокая судьба, и был счастлив еще и потому, что сумел понять ценность его. Они смотрели друг на друга и не хотели отводить взгляда, будто ничто в мире не достойно их внимания в той же мере. Омрачало их счастье только то, что она происходила из высшей касты, и брак их в Непале был незаконен, а уезжать из Непала Лев не желал.

В России тем временем начиналась президентская избирательная компания, в которой Вера Антоновна Елисеева была безусловным фаворитом, хотя и не заявила о своих планах. В один из дней лета Сергей Аркадьевич направил сыну заявку на переговоры. Лев, хотя и противился этому разговору внутренне, не мог отказать.

– Здравствуй, Лев!

– Здравствуй, папа!

– Как поживаешь?

Лев видел, как состарился отец за эти годы, и ему становилось больно и страшно, как когда-то, когда ребенком, он вспоминал, что отец умрет.

– Нормально. А ты как?

– Нет, дорогой мой, расскажи ты сначала. Я хочу узнать.

У Льва подобрался ком к горлу, когда он услышал «дорогой мой». Но он справился с собой и стал спокойно рассказывать.

– Да ты знаешь, наверно: я здесь развернулся. У меня размещают заказы все крупнейшие центры прикладной науки, а общетеоретическими вопросами я не занимаюсь, но они тоже здесь базируются. Опять же, все заметные исследовательские центры имеют в Непале филиалы. Мы реформировали систему образования в расчете, что молодые кадры будут преимущественно из местных. У меня тут культ личности. Некоторые всерьез говорят, что я сосуд Вишну.

– А семью создал?

– Есть женщина, которую я люблю. Мы с ней живем.

– Какая радость, – лицо отца расплылось в благодушной старческой улыбке.

– А что у вас?

– У нас много событий. Твоего и Вериного сына я вижу 2 раза в неделю, не меньше. Его паспортного отца мы пригласили на работу в Россию. Дружим. Надеюсь привлечь внука со временем к своим делам. О том, чей он в действительности сын, он не знает. Со второй своей невесткой я тоже отношения наладил, так что второй твой сын дедушку посещает иногда.

– Папа, ты же не за этим звонишь.

– Ты прав, конечно! Но почему не за этим? Что важнее в жизни, чем дети? Я своего сына четыре года не видел и не слышал.

Оба замолчали.

– Все-таки давай о деле.

– Ну, давай, – вздохнул Сергей Аркадьевич, – ты слышал, что Вера будет президентом?

– Я это тебе еще когда говорил? И сам ты обещал ее двигать. Для меня не новость, хоть я за этим и не слежу.

– Она хотела с тобой переговорить.

– Ты мне за этим звонишь? – Лев просто не знал, что сказать от изумления и возмущения. Первый раз за столько лет созвонились, и отец снова о Вере. Крепко, видать, интересы их переплелись!

Лев не отвечал на предложение. Серей Аркадьевич снова заговорил.

– У нас серьезные изменения. Все передают свой бизнес Доброму Имени.

– Что это значит? И кто эти все?

– Мы, например.

– Ты?

– Я. Я хочу и тебе предложить.

– Мне? Ты когда «мы» сказал, обо мне говорил?

– Да.

– А зачем я буду свой бизнес кому-то продавать?

– Не продавать, а передавать.

Лев ненадолго решил, что у отца возрастное слабоумие и он не понимает, что говорит.

– И на каких условиях? – осторожно поинтересовался он.

– Доброе Имя жестко сыграли. Перед тем, как ты в Непал переехал, почти сразу после нашего последнего разговора они связались со мной и предложили сделку: я передаю им в собственность все свое имущество, а в ответ они не будут обнародовать компромат, от которого нас защищали.

Сергей Аркадьевич говорил спокойно, поэтому Лев все еще сомневался в ясности его ума: разве можно говорить это так спокойно? Поэтому Лев выдерживал паузы перед каждой своей фразой, наблюдая за отцом.

– И ты согласился?

– Я согласился.

– И ты не боролся?

– Что ты, Лев! Как же я мог не бороться? Только когда ты все узнаешь, ты поймешь, что это глупо. В первую очередь я им возразил, что по каждому факту сохранения информации, подлежащей удалению, они обязаны платить штраф. Но это касалось информации, хранящейся на технических носителях. А с 20… года в качестве носителей информации используются также люди. Это, кстати, ты предложил и сделал, когда Рубис на тебя работала. Такое хранение до сих пор имеет статус научного эксперимента. И под условия страховки не подпадает. С точки зрения закона, это, если хочешь, воспоминания. Но только они могут передаваться в машинные носители. И хранятся одновременно у нескольких десятков добровольцев в нервной ткани. Но даже, если бы я отсудил у них деньги, это ничего бы не решало, поскольку никто бы не стал иметь со мною дел. Я думаю, что даже купить что-нибудь стоящее мы бы не смогли. Никто не желает иметь клиентами или покупателями изгоев. Даже банки. Выдали бы штрафы бумажными деньгами. Храни!

– Какая разница, если ты всего лишаешься? Нищему не нужны деньги?

– А вот нет. Все наше имущество они оставляют в управлении нами и нашими потомками по прямой линии. И Доброе Имя даже не претендует на решение по распределению доходов. Мы платим себе дивиденды как прежде. Они забирают себе 10%. А мы можем жить как раньше… Почти как раньше, – добавил Сергей Аркадьевич, немного помолчав, – меняется только оформление собственности. Если не нарушать правил, не меняется почти ничего.

– Не слишком ли для Доброго Имени суеты много? Первый раз вижу, что кривляются те, кто тебя кинули.

– Об этом я размышлял все эти годы. И скажу тебе, что считаю идею Доброго Имени прекрасной. Они решают вопрос управления хозяйственной деятельностью человечества, закрепляя уже сложившуюся иерархию. Управлять такими ценностями, какими управляют люди вроде нас, не может человек, не рожденный среди нас. Он не понимает своего назначения. Человек, поднявшийся в наш круг, а не рожденный в нем будет считать свою судьбу наградой за труд и талант. А это не награда, а долг и испытание. Новый человек такого испытания не выдержит. И если он даже выдержит, его дети не смогут. Посмотри на нашу семью: я старался тебя и твою сестру воспитать, а что получилось? У нее до сих пор нет детей, а тебя даже бизнес не удержал в союзе с отцом. А ведь мы отвечаем и перед теми, кто был до нас – как мы распорядились их наследством, и перед теми, кто будет после нас – что мы приготовили для них. И перед Тем, кто над нами, мы отвечаем за тех, кто ниже нас – как мы позаботились о них. Разве я заберу в могилу мои свидетельства о собственности? Все остается людям.

Сергей Аркадьевич замолчал, рассматривая сына. Лев, как это было раньше, внимательно слушал отца, удивляясь парадоксальности и мудрости его суждений.

– А где найти людей, способных управлять, как не среди тех, кто рожден в этом качестве? С какой стороны ни посмотри, великолепное управленческое решение. Помнишь, ты говорил мне, что чувствуешь себя прикованным к веслу. А кто твой хозяин, ты тогда не знал. Зато теперь все становиться ясно. И от этого легче жить. Да, мой дорогой, Доброе Имя знает о нас все. Мы каждую секунду боимся лишиться последнего, что у нас есть, своей принадлежности к элите, своего имени. Это страшно даже подумать. Но ведь Доброе Имя – начальник. Тоже человек. А выше его Создатель, мы Его руки. Кто кроме Него знает, к чему Он нас ведет через это испытание?

Сергей Аркадьевич замолчал, а Лев долго не мог ничего сказать в ответ.

– Ты сказал, что передал бизнес уже четыре года назад. Почему мной заинтересовались только сейчас?

– Это было одним из моих условий, которые я выторговал. Тебе тогда было трудно, если бы ты тогда узнал об этом, я думаю, что погиб бы. И уж точно ничего бы не стал делать. А мы должны украшать землю. А теперь ты снова веришь в себя, ты счастлив и любим…

Лев не дал договорить, он вдруг подумал, что отец опутал его паутиной.

– И я должен отдать то, что создал? Вырастили барана, чтоб зарезать?

Сергей Аркадьевич ждал такого ответа, но было заметно, что он расстроен тем, что сын не увидел его заботы.

– Решай сам, Лев. Я тебя всегда любил, помни, пожалуйста, об этом, когда меня не будет, – голос отца слегка дрогнул.

Оба мужчины почувствовали, что старший из них уже совсем старик и не умеет сдерживать себя.

– Поговори еще с Верой. Подумай. И я надеюсь, что смогу тебя еще обнять.

Сергей Аркадьевич отключил связь, не дожидаясь ответа сына.

Все-таки Сергей Аркадьевич не ответил на главный вопрос: зачем Доброму Имени эта суета? «Как можно быть таким наивным? Когда отец заключал с ними сделку, неужели не было понятно, что это удавка? А теперь они просто заберут все и выкинут всех как старый хлам. О каких еще правилах отец упоминал?» Но Лев также не считал своего отца картонным дурачком, поэтому его аргументы он тоже обдумывал. Что ответить на его просьбу встретиться с Верой? Лев много раз начинал думать об этом, но всегда ловил себя на том, что размышлять о ней он не мог, а мог только распаляться в гневе или скатываться в блаженные воспоминания о том, как она обнимала его за шею своими худыми руками больной девочки. И как ни старался, он не нашел сил отказаться от встречи с Верой, и отправил согласие на переговоры. Она ответила ему, что разговор необходим личный и она сама прилетит на встречу.

Лев не знал, как ему встретить Веру: принять ее дома или в офисе, одеться попроще или поторжественнее, взять Садхью на встречу или нет. Решил в итоге встретиться в офисе (так проще показать дистанцию), одеться получше (пусть видит и оценит меня), Садхью не брать (все равно по-русски не понимает).

Вера из аэропорта сразу отправилась ко Льву. Она выглядела уставшей, но была удивительно хороша собой. Лев оценил ее красоту: даже в юности, когда ею занимались мастера красоты, оплачиваемые Львом, она не могла бы выглядеть лучше: изящнее, элегантнее, спокойнее, и желаннее для мужчин без выпячивания своих достоинств.

– Здравствуй! Ты похорошела.

– Здравствуй! Тебе южные горы тоже на пользу пошли.

– Чему обязан нашей встрече?

– Приехала тебя спасать.

– А я тебя убить хотел.

– Я серьезно.

– И я серьезно.

Вера ненадолго замолчала, чтобы рассмотреть Льва повнимательнее.

– За что? – она смотрела ему в глаза.

– Не за что! – вдруг пошутил Лев, – Я ведь все уже сказал в нашу последнюю встречу. Ты входишь в мою жизнь, чтобы сломать ее.

– А я слышала, что ты счастлив.

– Тебе отец рассказал?

– А это неправда?

– Это правда. Я впервые за всю жизнь свободен. У меня есть дело, которому я посвящаю свою жизнь и любимая женщина.

– Где она?

– Она дома.

– Лев, у тебя все это было, – Вера опустила взгляд.

– Ты про себя?

– Да я про себя тоже, – она снова стала смотреть ему в глаза, – Я раньше тоже хотела тебя убить. Точнее, я думала, что не стану препятствовать тебе, когда ты себя доведешь до этого. Я ждала этого с наслаждением, предвкушая какую-нибудь грандиозную картину. Ты ведь тихо жить не можешь, тебе надо, чтобы все кругом шаталось от твоих шагов. И в могилу ты бы также сходил, еще прихватив с собой кого-нибудь. А теперь я успокоилась. Сергей Аркадьевич золотой человек! Это он меня утешил. И успокоил. Я даже сына полюбила потому, что он внук твоего отца. Я даже подумала, что и мы с тобой могли бы начать сначала.

– Надо же, как у нас с тобой фазы колебаний не совпадают! – Лев пытался шутить, хотя ему стало тяжело дышать.

– Не совпадают! Как это горько!

– Так зачем ты приехала?

– Я простила тебя. Мне Сергей Аркадьевич примером послужил.

– И ты хочешь, чтобы я тебя простил? Мне это уже неважно. Пожалуйста, прощаю, – Лев торопил разговор, почувствовав, что могут растаять его чувства к Вере.

– Нет, не прощаешь. И ты не можешь знать за что. Я приехала, чтобы спасти тебя.

– Говори конкретнее.

Вера стала другой: не такой какой ее видел Лев в ее прежних образах. Она, кажется, ничего не боялась: не напоминала о своей женской чувствительности, не притворялась и не защищала себя иронией. В ней физически ощущалась богатырская сила духа – вроде той, которая помогла ей справиться с болезнью. Но сейчас сама Вера была здорова, и сила предназначалась не для нее самой.

– Надо издалека начать. Когда мы с тобой начали вместе жить, мне было 16 лет. Вообще-то, половые отношения с несовершеннолетней уголовное преступление. Вас с Сергеем Аркадьевичем уже Доброе Имя обслуживало. И Вас это могло не беспокоить. Но я об этом не знала. И вот представь: они ко мне приехали и сказали, что тебя посадят в тюрьму, если я не соглашусь на них работать. И я стала на них работать. Я лучше тебя была информирована о том, какую защиту они вам обеспечивают.

Лев окончательно позабыл свой снисходительный тон.

– И в чем работа состояла?

– Они проводили опыты по хранению информации в биологических объектах. Информацию о тебе стирали с любых носителей, но записывали в моей нервной ткани. Я уже потом узнала, что это удобно, если информацию хранит человек, который находится рядом с объектом наблюдения. А тогда я этого не знала, просто думала, что Доброе Имя тебя безнаказанностью портит, а раз я с ними, то и моя вина в этом есть. Тебе я сказать тогда не могла, ты бы меня прогнал. Так и жила с этим осознанием: что я тебя предала. А потом ты портиться начал.

Лев усмехнулся, а Вера продолжила.

– Ты думаешь, твоя измена – то, с чего ты начал? А как ты к сестре относился? Говорил, что любишь ее, а ни одного доброго слова о ней от тебя не слышала. За благотворительность твою мне стыдно было: так тебе все эти просители надоели, что ты их ненавидел. Деньги даешь, а получателей ненавидишь. Как никто из них твоей желчью не захлебнулся? А когда ты мне изменил, я себя не меньше, чем тебя винила. Потому и топиться пошла. Опять Доброе Имя не позволило. Они за нами наблюдали и поняли, что меня нужно сопровождать. Они же меня из воды достали, материалы камер наблюдения удалили. А потом уже я этим научным проектом заниматься стала как исследователь. А что потом было, ты знаешь.

Лев в первое время этого короткого рассказа даже стал задыхаться от возмущения и горести. Но он вспомнил эту девочку, у которой не было ничего на свете, кроме ее любимого Льва, и ему стало стыдно за себя. Он подошел к ней и стал гладить ее по волосам.

– Прости меня, Вера!

Вера все-таки расплакалась.

– Лев, я ведь и теперь на Доброе Имя работаю. Они наш разговор и видят, и слышат. Да мне все равно! Твой отец тебе рассказал про то, что они уже практически у всех богатых семей их имущество отняли? И так по всему миру. Очередь за тобой. Ты им нужен как украшение для их триумфальной арки. Все ведь знают, что ты не сдаешься никогда. Они тебя с грязью смешают – материала достаточно. Женись на мне, тогда никто тебя не сможет ни в чем обвинить: мало ли как мы с тобой развлекались, если это по обоюдному согласию.

Лев никак не ожидал такого предложения.

– Фиктивно?

– Фиктивно не имеет смысла, только хуже сделаешь. Мошенником назовут. Мол хитер, захотел уйти от наказания.

Лев даже руки развел, так оказался потрясен.

– Вера, ну почему ты появляешься, чтобы меня с дерьмом смешать? Я люблю Садхью, я впервые за много лет после тебя люблю женщину. И я должен ее бросить и жениться на тебе из-за угрозы моему бизнесу? Да я в жизни больше терял! Как мы с тобой жить будем?

– Лев, твой отец научит, как жить. Я думала, что я тебя простить не смогу, а вот теперь прошу взять меня замуж, – Вера отрекалась от себя, в ее голосе зазвучала мольба, глупая надежда залечить то, что закрыто в ее душе уродливыми шрамами.

– А если Доброе Имя просто паяльник мне в задницу засунут, чтобы я на них бизнес переписал?

Вера замотала головой.

– Нет, так не будет. У них особые правила: они всегда добиваются добровольного согласия, а если человек не соглашается, он сам потом себя казнит за отказ.

Лев на время ушел в себя. Перед ним стали проплывать воспоминания о его жизни. Он вспоминал, как мать бросала его среди противных сверстников и ждала, чтобы он возглавил их и куда-то повел за собой. Потом врачи восхищались силой его чувства к Вере. Он вспоминал высшее общество времен своей молодости, когда там еще не решили, кому больше завидовать: Льву за его успех в бизнесе или его отцу за то, что вырастил такого успешного сына. Вспоминал он о том, что был дико популярен, и эта популярность очень мешала ему, заставляя его маскироваться, если он вдруг выходил в открытый мир, где люди ждали от него мудрых слов, ярких решений и красивых поступков. От него всегда ждали чего-то сильного и значительного. Ждали все – от неизвестного школьника, подписанного на него в социальной сети до его близких. Они и сейчас ждут от него поступков. Они ждут самоубийственных поступков – как он схватится в неравной борьбе с Добрым Именем, как окажется поверженным, но несломленным. Как погибнет трагический герой. И они все будут сокрушаться, жалеть, скорбеть. И никто не спросит, зачем все это Льву? Даже он сам почти не спрашивал себя об этом. А если и спрашивал, то не находя ответа, соглашался со своей судьбой – быть героем. Они так верят в его геройскую судьбу, что сами готовы на жертву. Может уже хватит? Может стоит попробовать пожить свободным человеком? Интересно, что будет с ними, когда они увидят, что Лев перестал исполнять их мечты?

Неподходящее к месту озорство вдруг взыграло в нем, когда он внезапно захотел удивить Веру. Он присел перед ней на корточки.

– А почему ты решила, что я не передам Доброму Имени свой бизнес? – произнес он, заглядывая ей в глаза.

Лев ответил так, как Вера не могла себе представить. Она обомлела и некоторое время искала в его лице усмешку или следы попытки проверить ее. Но ничего подобного не находила.

– Прости, Лев, я плохо знала тебя, – она произнесла первое, что пришло ей на язык, но эти слова не были правдой. Вера не в первый раз видела его таким спокойным. Он становился спокоен, когда решался на гадкий поступок, который никто не мог бы понять или оправдать, кроме него самого. Она видела его таким после его измены, видела в номере китайской гостиницы. А в этот раз он приготовил для нее казнь, страшнее прежнего: в ответ на ее самоотречение, на отказ от обид нанесенных ей, на полное прощение за ее сломанную женскую судьбу, на отказ от власти, готовой упасть ей в руки. Лев пренебрегал ее предложением не потому, что так было бы лучше для него или для окружающих, а просто потому, что он хотел всего лишь проявить своеволие.

В тот же день Вера отправилась обратным рейсом в Москву. Самолет стремительно уносил ее от места позора, где она добровольно унизила себя перед человеком, в котором искала силу и благородство, где скорее всего сломала свое столь блестящее будущее. Медленными шагами она возвращалась к самой себе, и уже не стеснялась зависти, которою она стала испытывать к Садхье: ведь ради нее он отрекался и от бизнеса, и от Веры. Медленно просыпалась в ее сердце убаюканная сладкими словами старшего Соловейчика жажда власти. И впервые она чувствовала не только обязанность работать на Доброе Имя, и не только благодарность ему за свои успехи, а еще искреннюю любовь, которую можно испытывать только к великому Доброму Имени – источнику справедливости, награды и мести.

Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.

Оглавление

Доброе имя

  Часть 1

  Часть 2

  Часть 3