Эйнит [Ольга Горышина] (fb2) читать онлайн

Эйнит Ольга Горышина 

Глава 1 

— Мама!

Эна спрыгнула с кровати и, отыскав ногой теплые тапочки, двинулась на ощупь к двери. Комнату заливал лунный свет, но Эна не могла открыть со сна глаз, и оттого шаги ее были мелкими и осторожными.

— Мама! — позвала она на этот раз немного тише и прислушалась к шорохам за закрытой дверью. — Мама, это ты?

Неужто послышалось? Она нажала на ручку. Дверь скрипнула слишком громко, и ей завторила половица, когда Эна выглянула в коридор. Дом, окутанный ночной мглой, продолжал молчать.

— Мама?

Эна подошла к родительской спальне — оттуда не доносилось никаких звуков, и она не стала открывать дверь. Однако ощущение чьего-то присутствия не покидало. Крыса? Эта тварь может почти бесшумно скользить по полу. От подобной догадки Эна подпрыгнула на месте, но вместо того, чтобы бегом вернуться к себе, стала медленно спускаться по лестнице. А вдруг это действительно мать, забыв, что находится в чужом доме, ищет комнату покойного сына... Замерев подле ночника, отбрасывающего на стену кровавый отсвет, Эна уставилась в пустую тьму гостиной. Нет, отец бы сразу проснулся.

— Эй? — позвала она тихо, уже на сто процентов уверенная, что зря вылезла из теплой постели.

Сон окончательно развеялся, и, внимая стонам старых половиц, Эна спустилась в гостиную. Схватив со спинки кресла плед в красную с зеленой клетку, она пошла к входной двери, за которой горел ночной фонарь. Было тихо, холодно и влажно. Эна закуталась поплотнее и на цыпочках направилась по засыпанной гравием дорожке в сторону каменной скамейки. На сколько хватало глаз простирались поля и за ними — дремучий лес.

— Дыра!

Эна уселась на скамейку и подтянула озябшие ноги. То ли от холода, то ли от созерцания зелено-синего пейзажа, захотелось плакать, и она решила вернуться в дом, но лишь спустила на дорожку ноги, как туг же подскочила от сильного удара

— будто кто-то швырнул в окно камень.

— Черт!

Это там, возле машины! Разум молил вернуться к входной двери, потому что встречаться с непрошеными ночными гостями, имея в руках лишь плед, было безумием. Но ноги уже вынесли ее за угол, и она чуть не перекувырнулась через капот машины.

— Папа?

Тот поспешил убрать руки с багажника.

— Ты почему не в постели?

Эна разглядела сквозь заднее стекло чемодан и почувствовала, как вновь сильно защипало глаза, только уже не от холода.

— Ты уже уезжаешь?

Отец сунул руки в карманы куртки и поджал губы.

— Эна, дорогая... Мы с вечера простились с твоей матерью, и утро стало бы причиной лишних слез.

— А как же я? — Эна закусила губу. — Ты собирался уехать, не простившись со мной?

— Нет, конечно же, нет, — отец сделал к ней шаг и сжал в крепких объятьях. — Я бы сейчас поднялся к тебе. Почему ты не спишь?

— Меня шум разбудил. Думала, крысы, а это оказался ты.

— Ага, — хмыкнул тот. — Большая крыса, которая бежит с тонущего корабля.

— Папа, не говори так! — Эна высвободилась из отцовских объятий. — У тебя работа.

Отец взял дочь за руку и повел к дому, но потом неожиданно повернул к скамейке.

— Гляди, какая зелень. Ну где ты увидишь такое в Калифорнии?!

— Почему Ирландия? — спросила Эна, борясь с подступающими слезами. — Почему не Бостон?

— В бабушкином доме тоже многое напоминает о Джеймсе. Дом дяди Эрла, в котором мы никогда не были, идеальное место для твоей матери.

— Почему не Бостон? — не унималась Эна. — Я-то могла остаться с бабушкой!

— Эна! — голос отца превратился в лед. — Ты нужна здесь! Тебе скоро пятнадцать, ты не имеешь права капризничать, как маленькая девочка. Неужели год в Ирландии — слишком большая плата за здоровье твоей матери?!

Эна вцепилась в отцовскую куртку.

— Ты обещаешь прилететь на мой день рождения?! Обещаешь?!

— Я постараюсь.

— Папа!

— Я постараюсь, — повторил отец и поднялся со скамейки, вырывая из рук дочери куртку. — Теперь возвращайся в дом, а то простынешь. Здесь тебе не Калифорния.

Он больше не обнял дочь и размашистым шагом направился к оставленной машине. Когда его фигура исчезла за углом дома, Эна лишь сильнее закуталась в шерстяной плед, но не двинулась с места. В ночной тиши рев мотора прозвучал раскатом грома, и Эна вздрогнула.

— Эйнит, — произнесла она тихо, — тебя в Америке ненавидели, потому что ты была рыжей ирландкой, а меня будут ненавидеть на твоей родине, потому что я рыжая американка.

Она услышала, как заскрежетал под колесами отцовской машины гравий, и увидела, как между темными кустами промелькнуло белое крыло и исчезло. Фары блуждающими огнями прорезали ночную тьму, и машина скрылась за поворотом.

— Пап, ты обещал...

Эна стащила с плеч плед и скомкала. Ноги в тапках стали влажными. Отец прав, надо срочно возвращаться в дом. Только она вновь уловила прежний крадущийся звук и на этот раз, резко обернувшись, успела заметить, как по дальним кустам скользнула тень. Так это был не отец!

— Эй!

Эна со всех ног бросилась к зарослям, но переплетенные ветки больше не шевелились.

— Эй! — позвала она снова, уверенная, что кто-то по-прежнему находится рядом.

Не дождавшись ответа, Эна сделала шаг в сторону, чтобы обойти подозрительный куст, но тут за спиной дрогнули ветки другого куста. Эна, не оборачиваясь, разрезала локтем темноту и, поняв, что не промахнулась, сильным ударом ноги отбросила кого-то назад. Темноту прорезал кошачий визг. Эна обернулась, но кошки не увидела, зато на траве лежал человек. Она тяжело выдохнула и опустила кулаки.

— Дура! — прохрипел поверженный вор и приподнялся на четвереньки.

По голосу она поняла, что незнакомец не многим старше ее.

— Я за кошкой полночи гонялся, а ты...

— Что ты делаешь у нас в саду? — Эна вновь сжала кулаки.

— Сказал же, что за кошкой гонялся! Мы соседи, — парень поднялся на ноги, но не протянул руки, а даже отступил на два шага. — Дилан Фэйерсфилд.

— Эйнит Долвей, — произнесла Эна свое имя на ирландский манер.

— Знакомство не из приятных. Могла ведь ногу мне сломать!

— Могла бы! — с усмешкой отозвалась победительница. — А нечего ночью в чужие сады залезать. В следующий раз вообще в каменную стену впечатаю.

— Я ж ответить мог. Да не с руки с девчонкой драться.

— А я не дралась с тобой. Я защищалась. Нечего со спины подходить. Я два раза позвала, — и вдруг замолчала, осененная догадкой. — Вернее целых три раза. Еще с лестницы! Лазить по соседским домам у вас в Ирландии обычное дело?

— Не лазил я к вам, —тряхнул головой парень, и голос его продолжал дрожать от обиды и боли. — Это кошка наша бродила по дому, а я ее в саду караулил. Она жила здесь, пока отец ее к нам не притащил, но ее все время тянет обратно. Ей же не объяснишь, что не она теперь здесь хозяйка.

— Теперь, думаю, поняла. Надеюсь, я задела только тебя. Чего пялишься? Кошка уже небось дома. Так что давай и ты проваливай, пока мать не разбудил.

Только парень не собирался уходить. Он даже шаг к ней сделал.

— Твой отец когда вернется?

— Не твое дело, — насторожилась Эна. — Скоро. По делам в город поехал.

Она не лгала, только не стоило говорить этому парню, в какой именно город уехал отец. Кто знает, может, он им и не сосед вовсе.

— А твоя мать действительно сумасшедшая?

Будничный тон разозлил Эну сильнее самого вопроса.

— Моя мать нормальная! — выплюнула она в лицо обидчика. — Ты сам ненормальный! Убирайся из нашего сада, и чтобы ноги твоей здесь больше не было!

Дилан усмехнулся и побрел прочь, но у калитки обернулся.

— Ты знаешь, что твое имя означает огонек? Так вот, Эйнит, не подожги дом от злости!

И, расхохотавшись, парень растаял в темноте. Эна плюнула ему вслед и подобрала оброненный плед. Кусты вновь зашевелились, но в этот раз она не успела сжать кулаки. Да и с кем драться! К ней вышла кошка и принялась тереться о ногу. Эна нагнулась и взяла рыжую красавицу на руки, и та не запротивилась.

— Я не отдам тебя этому придурку, — сказала Эна и направилась к дому.

На лестнице ночник, как и прежде, отбрасывал на стену огненный отсвет, такой же яркий, как шерсть кошки и волосы у ней самой.

Глава 2

— Доброе утро, — промурлыкала Эна, обнаружив рыжую кошку спящей у себя на голове. Осторожно выбравшись из-под теплого живого ночного колпака, она увидела недовольное потягивание незваной гостьи.

— Гляжу, тебе у меня понравилось, — улыбнулась Эна, стягивая длинные волосы в хвост. — Что ж, оставайся.

Дом между тем наполнился запахом разогретых вафель, и голодная Эна без душа впрыгнула в джинсы и натянула полосатую кенгурушку. Старую и, к счастью, не зелено-красную, а сине-белую. Тапки с ночи не просохли и пришлось вытащить из-под кровати кроссовки. В комнате, даже при закрытых окнах, было слишком свежо, и Эна, поежившись, поспешила вниз, чтобы пожелать матери доброго утра.

Мать за последние месяцы заметно постарела и осунулась, и дочери подумалось, что распусти та сейчас тугой хвост, худоба не бросалась бы в глаза так сильно. Эна глянула на стол: как всегда одна тарелка, для нее.

— Ты уже поела? — спросила она буднично, будто не знала, что мать и крошки в рот не брала.

— Я попью с тобой кофе, — так же безразлично-спокойно отозвалась та и действительно направилась к кофеварке.

Эна чувствовала, что зверски голодна, но заставляла себя есть медленно, нарочито долго отрезая от вафли хрустящие кусочки. Глоток холодного апельсинового сока придал завтраку гостиничный привкус. Только они через час не уедут отсюда, и даже завтра не уедут, никогда не уедут. Год — это целая вечность. Отец уже в Дублине, скоро у него полет в Лондон, откуда он вылетит в Сан-Франциско, домой. А она останется здесь, в холодном чужом доме.

— Знаешь, мне не снился Джеймс.

Мать сидела напротив, обхватив озябшими пальцами горячую кружку. С улицы тянуло холодом. Мать ежилась и все равно не закрывала дверь — не могла надышаться ирландской прохладой, будто то был действительно для нее родной запах. Для нее, ни разу в жизни не бывавшей в Европе.

— Не снился, представляешь? — повторила мать, не дождавшись от дочери ответа.

Эна кивнула и, чтобы не отвечать, запихнула в рот оставшуюся вафлю целиком. Она не знала, как давно мать уселась за стол и что говорила до этого. Мыслями Эна была с отцом, а потом поймала себя на мысли, что прислушивается, будто ждет привычный скрип открывающейся гаражной двери. Здесь гараж устроили в отдельном сарае, и двери в нем открывались вручную. Здесь все не как дома.

— Наверное, Эрл был прав, говоря, что здесь мне станет лучше. Последний раз Джеймс снился мне в самолете.

Эна быстро взглянула на мать и уставилась в пустую тарелку. Мать глядела влажными глазами поверх ее головы в гостиную, будто тоже ждала, что откроется дверь, и войдет отец. Совсем как вчера, когда они скупили с ним половину продуктового магазина. Глаза защипало, и Эна вцепилась зубами в стакан, чтобы запить непрошенные слезы. Мать что-то говорила, но Эна не слушала. Ничего нового та все равно не скажет.

— Почему он не разбудил меня? Я ведь просила... Даже таблетки не выпила.

Эна опустила на стол пустой стакан и вытерла ладонью влажные от сока губы.

— Он не хотел, чтобы ты расстраивалась еще больше. Ко мне он зашел.

Эне хотелось плакать от собственной лжи. Она вдруг поняла, что не разбуди ее кошка или Дилан, то она бы тоже не увидела отца. Тот не зашел бы попрощаться. Не зашел. Эна схватила пустую тарелку и поспешила к раковине, чтобы мать не заметила мокрых щек. Тихо шмыгнув носом, она включила воду и принялась мыть посуду.

— Часы опять встали, — прорвался через шум воды голос матери. — Отец вчера ведь починил. Четверть шестого. Теперь у нас в доме всегда будет четверть шестого.

— Мам... — протянула Эна, захлопывая дверцу посудомоечной машины. — Никто давно не смотрит на часы. У всех мобильники. Но если хочешь, я отыщу на ютюбе видео, как починить их.

— Займись лучше уроками, — мать подошла к раковине и ополоснула свою кружку.

— Когда тебе сдавать эссе?

— Я его уже отправила, и ты меня вчера спрашивала об этом.

— Прости, дорогая.

Мать тяжело вздохнула и потянулась к шкафчику, чтобы достать баночку с таблетками. Эна отвернулась и направилась в гостиную. На смену слезам пришла злость. Захотелось запустить чем-то тяжелым в часы — да, время для нее остановилось. Остановилось на целый год!

— Если тебе не надо заниматься, может прогуляемся вдвоем?

— Нет, мне надо заниматься, — пробубнила Эна, не оборачиваясь. Перспектива прогулки с матерью среди зеленой дубравы ей совсем не улыбалась. Опять начнет вспоминать, как брат был маленьким.

— Мне здесь холодно, — сказала она в оправдание своего отказа.

— Привыкнешь.

— А я не хочу привыкать! — почти что закричала Эна, резко обернувшись к столу, будто собиралась нанести противнику удар в живот. Даже кулаки сжала и выставила вперед, но потом быстро сунула руки в карманы джинсов. — Я хочу, чтобы этот год быстрее кончился. Я хочу обратно в Сан-Хосе. Я хочу домой!

— Эна! — мать произнесла имя дочери достаточно резко и выдержала паузу. — Что с тобой? Мы ведь договорились...

— Нет, не мы! — перебила ее Эна, сильнее сжимая подкладку карманов. —Это вы с отцом договорились, не спросив меня, хочу ли я ехать сюда.

— Эна! — мать даже облизала губы. — Мне здесь будет лучше.

— Вот и ехала бы сама, а меня бы оставила с отцом. Мне не надо памперсы менять! Я сама могу приготовить себе поесть! Да черт возьми, ты все равно из-за своих таблеток не могла меня никуда отвезти. У меня есть велосипед!

— Эна!

— Что — Эна? Что — Эна? У меня была жизнь, а вы забрали ее! Мою школу, мой оркестр, мое каратэ, моих друзей! Все, вы все у меня забрали! Вы разрушили мою жизнь!

— Эна! Джеймс...

— Джеймс мертв! — закричала Эна так, что самой захотелось заткнуть уши. — Почему я должна хоронить себя вместе с ним в этой глуши?!

— Эна! — кричала в ответ мать еще громче.

— Что — Эна? Что — Эна?

— В дверь стучат! — едва перекричала ее мать.

— Что?

Эна обернулась к двери и услышала очередной стук.

— Кто это может быть в такую рань? Почтальон? — тихо спросила мать, делая пару шагов в гостиную.

— Небось Дилан за своей кошкой притащился, — бросила Эна зло.

— Какой Дилан? Какая кошка?

Но Эна ничего не ответила и размашистым шагом направилась к двери, которую тут же, ничего не спросив, распахнула.

— Так и знала, — выпалила она в улыбающееся лицо парня.

— Доброе утро! — еще наглее улыбнулся незваный гость и, заглядывая ей через плечо, крикнул: — Доброе утро, мэм. Я — Дилан, ваш сосед. Я за кошкой пришел. Она к вам убежала.

— С чего ты взял, что она у нас? — перебила Эна ответное приветствие матери.

— Она домой не пришла. Значит, здесь осталась. Она по лесам не шляется.

— Эна, пригласи его войти!

— Нет, спасибо. Я в школу опоздаю. Я могу вашу дочь проводить, — продолжал говорить Дилан, глядя мимо Эны в глубину дома.

— Я не хожу в школу, — выпалила ему в лицо Эна. — И кошку твою не держу. Захочет, сама вернется. Кошки любят свободу.

— Она у них в кошачьей конституции записана. И свобода мяуканья, кстати, тоже,

— улыбнулся парень, и Эна с трудом удержалась, чтобы не выставить перед его носом кулак. — А что это у вас часы стоят?

— Они старые. Сломались, — тут же ответила Эна и заметила, что парень поставил на порог ногу, чтобы она не смогла захлопнуть дверь. Дилан продолжал глядеть за ее спину — наверное, на часы.

— Мэм, я могу их починить. Зайду после школы или завтра, как вам будет удобнее.

— Я сама их починю, — Эна опередила мать с ответом.

— Не трогай, — с испугом перебил ее парень, и даже синие глаза его стали вдруг темнее. — Сломаешь и тогда вообще... У меня инструменты специальные есть. Я умею чинить, действительно умею... Мэм, позвольте починить. Я приду после обеда.

— Никакой спешки, — мать уже подошла к порогу. — Дилан, верно?

— Да, Дилан Фэйерсфилд. Мы соседи с вами. Ваш муж уехал, так что если какая помощь нужна, дрова там наколоть, вы не стесняйтесь. Мы ведь соседи много веков уже.

— В твоем роду дровосеки были? — усмехнулась Эна, пытаясь поймать взгляд парня, который вовсе не глядел на нее, подарив все внимание матери.

— И часовщики, и дровосеки, кого только не было, — Дилан вновь улыбнулся, на этот раз глядя ей в глаза, и взгляд его ей жутко не понравился — будто он вновь глядел сквозь нее. — А кошку не кормите, так она быстрее домой придет... Ну ладно, я пошел. Приду после обеда, — и вновь не ушел. — А почему ты в школу не идешь?

— Не твое дело, — буркнула Эна и захлопнула дверь, заметив, что Дилан наконец убрал ботинок с порога.

— Эна, — мать глядела на нее укоризненно. — Так не ведут себя с соседями.

— Мам, этот сосед залез к нам ночью в сад и подбросил кошку.

По лицу матери скользнула улыбка.

— Может, он искал повод придти, а? Может, тебе действительно пойти с ним завтра в школу?

— Я не пойду в ирландскую школу. Она мне не нужна. Я прекрасно отучусь этот год онлайн в американской школе.

— А кошку надо вернуть.

— Мам, я ее не держу. Она спит в моей кровати.

Эна вбежала по лестнице наверх, но комната оказалась пустой. Там, где лежала кошка, осталась лишь примятая подушка.

— Когда ты успела уйти? И как? Эй, рыжая? Ты где?

Но кошка не отозвалась.

Глава 3

— Эна, что ты там ищешь?

Мать забрала с журнального столика кружку с недопитым чаем, но не вернулась в кухню. Пришлось поднять на нее глаза и прижать к животу экран планшета.

— Мы ведь договорились, что Дилан починит часы, — добавила она тихо.

— Мама, — Эна зло разделила обращение к матери на два слога. — Я хочу сделать это сама, понимаешь?

— Ты много чего можешь сделать сама в этом доме. Старый дом всегда ждет, чтобы его обновили. И всегда лучше делать то, что умеешь, не тратя время на то, что у тебя не получится.

— Не получится? — Эна бросила планшет на стол поверх влажного следа, оставленного кружкой. — Как ты можешь знать, что у меня не получится, если даже не разрешаешь попробовать?

— Дорогая, — мать тяжело вздохнула. — Есть вещи, которые просто не надо пробовать.

— О’кей! — Эна вскочила из кресла и метнулась к окну, но не сорвала тяжелые темно-зеленые портьеры, лишь замерла с поднятой рукой. — Начнем с них. Здесь днем темно, что ночью! У нас постоянно горят лампы, и мы получим огромный счет за электричество.

Мать отрицательно качнула головой.

— Я не хочу трогать гостиную. В ней есть какая-то тихая романтика, она дарит мне спокойствие. Я боюсь ее разрушить, повесив тюль. Да, к тому же, портьеры висят здесь для тепла!

— Ага, для тепла, — Эна убрала руку с портьеры и ухватилась пальцами за декоративный шов на джинсах. — Зачем ты держишь дверь открытой?

— Дорогая, для спокойствия, — улыбнулась мать и сама, глядя на дочь, принялась теребить джинсы. — Приятно чувствовать себя в безопасности. Здесь так тихо и хорошо.

— Здесь слишком много тишины! И мало солнца! Зачем только я паковала крем от солнца!

— Ты просто не знала, куда едешь.

— Не знала, зато теперь знаю! — выкрикнула дочь, глядя матери прямо в глаза. — И мне здесь не нравится! Слышишь, не-нра-вит-ся, — повторила она по слогам.

— Тебе просто скучно, вот и все. Ты должна найти для себя занятие. Здесь должны быть конюшни, мы же видели лошадей. В детстве тебе нравилось ездить верхом. Забыла?

— Мам! — повысила голос Эна. — Мне есть чем заняться. Я пойду играть на флейте, чтобы через год меня не выгнали из оркестра! И я не стану играть ирландские мелодии! —добавила она зло.

— Почему бы и нет? — спросила мать спокойно. — Ты никогда не играла ирландских мелодий. Здесь сам бог велел попробовать. Поищем тебе учителя?

— Я не буду играть ирландские мелодии! — почти топнула ногой Эна и побежала к лестнице. — Я наслушалась их в твоем исполнении. Твоя колыбельная отбила у меня всякую тягу к ирландскому фольклору, — закончила она уже на середине лестницы, оставаясь к матери спиной.

— Я люблю тебя, ты любишь меня, — пропела вослед дочери мать. — Мы счастливая семья.

Эна усмехнулась детской припевке, которая глупой шуткой прозвучала сейчас в устах матери, но не обернулась и вбежала к себе в комнату. От сквозняка дверь тут же с грохотом захлопнулась у нее за спиной. Эна схватила со стула футляр, раскрыла его на кровати, укрытой бежеватым лоскутным одеялом, и с ожесточением принялась собирать серебристый инструмент, напевая себе под нос:

— В печали одиночества идут за днями дни, в года неотвратимые слагаются они...

Эна поднесла флейту к губам и заиграла заунывную мелодию, а потом швырнула флейту на кровать и бросилась в подушки, сотрясаясь всем телом от яростных рыданий. Но слезы быстро высохли, и она, перевернувшись на спину, уставилась в потолок, быстро окрасившийся через туманный взгляд в зелень полей, которые прорезала узкая одноколейка, увезшая ее от прежней жизни. Казалось, цивилизация не коснулась еще этих краев, и Эна не удивилась бы, если б асфальт вдруг превратился в грунтовку, ведь и так вдоль дороги беспечно бродили овцы. Они встретили больше тракторов, чем машин за пару часов пути от оплота цивилизации сюда, где к одной автозаправке прилагался задрипанный паб — такое место с натяжкой можно назвать перевалочным пунктом для туристов, а уж для жизни оно явно непригодно. Только депрессирующие особы могли найти его успокаивающим. Нормальный человек здесь не в состоянии протянуть даже месяц, не то что год!

Эна вернулась к компьютеру и с ожесточением удалила приложение «СнэпШот» — ей нечем больше делиться с друзьями! Затем хотела открыть сайт школы, но связь вновь начала прерываться, как и утром, и она не сумела загрузить ни одной лекции.

— Отлично! —Эна захлопнула крышку ноутбука и подперла кулаками щеки.

Стена над столом оставалась пустой, а дома такого же цвета стена была утыкана кнопками, которые держали фотографии, фенечки от друзей, школьные грамоты и прочую дорогую сердцу мишуру. Тут она не тронет стену, здесь никаких дорогих сердцу воспоминаний не будет, и через год она даже не вспомнит, как выглядела эта комната. «Эта комната, — повторила Эна мысленно, — не моя комната».

За спиной громоздилась грубо-сколоченная деревянная кровать, и одеяло, укрывавшее ее было явно ручной работы, и вряд ли сработавшая его мастерица еще жива. Рядом возвышался большой резной шкаф с зеркалом во всю дверцу. И все, больше в комнате не было ничего, кроме таких же, как и в гостиной, тяжелых портьер, которые она каждое утро отдергивала, чтобы поймать хоть какой-то намек на солнце. Каждое утро... Они приехали в деревню неделю назад, а, казалось, что минул по меньшей мере месяц, такой далекой казалось отсюда Калифорния со своей выжженной солнцем травой, тяжелым душным воздухом и ночным промозглым холодом.

Скрипнула калитка, лязгнуло по железу железо, и Эна успела подбежать к окну, чтобы увидеть, как Дилан прислонил к каменной ограде велосипед, снял с руля чемоданчик и направился к дому. День за руганью с матерью пролетел незаметно! Эна схватила флейту, плюхнулась на кровать и принялась играть нарочито громко песню про прекрасную Америку. Внизу послышалось шевеление и приглушенные голоса. Здесь же становилось невыносимо скучно и горько от звуков, издаваемых флейтой, игравшей без аккомпанемента тромбона, саксофона и кларнета. Эна поняла, что долго не выдержит одиночества, и, зажав инструмент в руке, поспешила спуститься в гостиную.

Дилан на секунду оторвался от часов, с которых успел снять крышку, буркнул тихое приветствие и вернулся к работе. Эна уставилась на раскрытый на полу чемоданчик.

— Все-таки я заварю тебе чаю, — сказала стоявшая подле него мать.

— Не беспокойтесь, мзм, — начал было Дилан, но хозяйка прошествовала мимо дочери, как-то слишком многозначительно улыбнувшись, громко загремела чайником и открыла на полную мощность кран — должно быть, не хотела слышать, о чем будут говорить в гостиной. Однако в ней все молчали, даже часы. Дилан сосредоточенно ковырялся в их внутренностях. Эна подвинула к нему столик с лампой и пошла к окнам отдернуть портьеры.

— Не беспокойся, Эйнит. Я — о’кей, — растянул парень слова на американский манер, не без улыбки отметив, как недовольно вытянулось лицо Эны, когда она вернулась к креслу и взяла в руки флейту.

Решив во что бы то ни стало отомстить ему американской музыкой, она заиграла марш времен войны Севера и Юга. Дилан смолчал, и даже мать молча поставила на столик, с которого исчез планшет, кружку дымящегося чая и тарелку с кусочками непонятно откуда взявшегося кекса.

— Это мать Дилана прислала, — пояснила мать, когда дочь убрала ото рта инструмент. — Тебе чая налить?

— Она может мой взять, я действительно ничего не хочу. Меня после школы накормили, не переживайте.

— Ладно, — мать вновь странно взглянула на дочь, — пойду по саду прогуляюсь. Минут пять прошло в полном молчании. Наконец Эне надоело буравить взглядом ягоды и кусочки грецких орехов, торчащих из рыхлого теста, и она взглянула на парня. Вернее на его нос, направленный внутрь часов.

— Похоже, ты чинишь часы впервые...

Эна поднялась из кресла и оперлась локтем о стену позади часов, с удовольствием отмечая для себя, что лицо часовщика началось заливаться румянцем.

— Если даже так, то я стараюсь, — выдавил из себя Дилан, так и не взглянув на стоявшую почти вплотную к нему Эну.

— Книжку читал? — не унималась та.

— «Ютюб» смотрел.

— Включить тебе его?

Дилан молча кивнул, и Эна направилась на кухню, где рассчитывала отыскать убранный матерью планшет. Заодно решила выглянуть в сад, чтобы узнать, что делает сейчас мать. Та сидела на скамейке, укутавшись в плед, как и она сама прошлой ночью, и глядела на зелень простиравшегося перед ней поля. И наверное не думала, что эти бескрайние просторы — путь в никуда. А думала о том, как хорошо оставить дочь с этим придурком одну. Эна даже надула щеки, чтобы тяжело выдохнуть, и поспешила обратно.

Дилан благодарно принял планшет и принялся искать видео-инструкцию.

— А инструменты у тебя старые, — протянула Эна, вновь забираясь в кресло, на этот раз с ногами.

— Инструменты деда, — ответил парень, не отрываясь от экрана. — Он бы починил в два счета. Но и я починю, не думай, что я безрукий.

— Да я и не думаю, — передернула плечами Эна и принялась наигрывать на флейте мелодию материнской колыбельной.

Дилан отложил планшет и вернулся к инструментам, не показывая своего отношения к ирландской мелодии. Эна перестала дуть и вдруг, сама от себя не ожидая, запела:

В деревню нашу вскорости вернуться обещала,

Да только ни словечечка с тех пор, как ты сбежала.

В печали одиночества идут за днями дни,

В года неотвратимые слагаются они.

Закат дней приближается, все жду-пожду тебя,

Слезой глаза туманятся, дождусь ли я тебя?

Помнишь, как сбирали мы боярышника цвет Весною той далекою, куда возврата нет?

Помнишь, как плясали рил мы в ведьминском кругу?

Так что же сталось с клятвой под каштаном на лугу?

Наверно, ты пропащая, забыла про меня,

Недаром ведь говорено, нет дыма без огня.

Вкруг озера отчаявшись в лучах златой зори Брожу в воспоминаниях счастливой той поры.

И шепот мой отчаянный волна несет волне,

Кто у меня украл тебя на чуждой стороне?

Эна видела, что руки Дилана замерли, и он больше не шурудил механизм часов, а глядел на нее, вернее слушал. Эне хотелось замолчать, но слова лились сами собой, так что пришлось допеть до конца.

— Мой выговор тебе смешон? — выпалила она, чувствуя, что раскраснелась то ли от песни, то ли от немигающего взгляда соседа.

— Как и тебе мой, — усмехнулся Дилан и вдруг, будто вспомнив про отвертку, ткнул ей в механизм часов. — Так что в этом мы квиты. О, кажется, заработало!

Стрелки действительно начали двигаться, и Дилан с прежним рвением погрузился в работу.

— Я слышал похожую песню, — сказал он вскоре, собирая инструменты в чемоданчик. — И все же твоя необычная.

— Не знаю, — пожала плечами Эна. — Говорят, ее пела своим детям моя прапрабабка, в честь которой меня, кстати, назвали, и это стало семейной традицией.

— Но песня ведь от лица мужчины?

— Нуда... Традиции, они такие, черт сам не разберет.

— Послушай, — Дилан уже взял в руку чемоданчик, и Эна облегченно выдохнула, поняв, что затянувшийся визит соседа подошел к концу. — Могла бы ты спеть эту песню моей матери? Она очень любит такое.

— Это что, приглашение в гости? — спросила быстро Эна, пройдя расстояние от кресла к столику, на котором нетронутая чашка с чаем давно перестала дымиться.

Дилан бросил взгляд на дверь, будто искал путь к спасению, но Эна решила его не отпускать просто так.

— Сначала подбросил кошку, — принялась она загибать пальцы. — Потом сунулся часы чинить, теперь приглашает на чашку чая к своей матери... У вас что в Ирландии парни знакомиться с девушками совсем не умеют?

— Не хочешь, не приходи, — пробубнил Дилан и направился к двери.

— Отчего же?! — бросила ему в спину Эна. — Приду. Только когда ты будешь в школе, чтобы ты не мешал своей матери наслаждаться моим пением.

— Отлично, я ей передам. А ты бы все-таки кекс попробовала. У нее получается отличная выпечка.

— Какая замечательная у тебя мама, а вот моя ничего не умеет готовить, — произнесла Эна медленно и демонстративно поднесла кусок кекса ко рту. — Что там?

— Смородина, вишня, грецкие орехи... И еще дурман-трава, которая усыпляет, чтобы ты ночью спала и не спускалась в гостиную, когда тебя не просят.

— Дурак! — выкрикнула Эна и бросила кусок кекса обратно на тарелку. — Проваливай отсюда!

Дилан усмехнулся и в три шага оказался у двери.

— Так что маме передать, ты придешь? — спросил он, уже переступив порог.

— Передай, что мне очень понравился ее кекс, — сказала Эна и повернулась к парню спиной раньше, чем тот затворил дверь.

— Повышенные тона? — на пороге кухни стояла мать, все еще кутаясь в плед. — Ты опять ему нахамила?

— Мама, он придурок. Он издевается надо мной.

— А мне Дилан показался очень милым, — пожала плечами мать. — Починил часы. Обещал дров наколоть. Да и мать у него, должно быть, приятная женщина. Неплохо бы познакомиться с соседями. Давай тоже спечем что-нибудь?

— Ты только банановый хлеб умеешь печь, — буркнула Эна, сжимая руками полоски кенгурушки.

— Так его и спечем, а утром ты отнесешь кекс соседям. Будет предлог встретиться с Диланом.

— Если он тебе так понравился, то неси хлеб сама, а я им сыта по горло! В следующий раз не смей оставлять меня с ним одну!

— Значит, следующий раз все же будет? — коварно улыбнулась мать.

— Уверена, что он припрется еще не один раз, заготовив очередную гадость.

— Эна, ты никогда так плохо не говорила о людях, что с тобой?

— Со мной ничего. Это с ним что-то не то, как со всеми ними, ирландцами!

— Ладно, допускаю, что он тебе не понравился. Но у него есть друзья, и среди них обязательно найдется тот, кто тебе приглянется. Ты должна выйти из дома. Не собираешься же ты год просидеть подле меня!

Мать по-доброму усмехнулась, но на лице дочери не было и намека на улыбку.

— Не собираюсь? — выпалила Эна зло. — Кажется, для этого ты и приволокла меня сюда! Чтобы я сидела подле тебя!

— Не говори так с матерью, будто ты не понимаешь, что я больна, — сказала она на этот раз уже вовсе не спокойно. — Дай мне время, и я откажусь от таблеток, научусь водить в Ирландии, и мы попутешествуем...

— Попутешествуем?! Да вся Ирландия не больше Индианы!

— Но ты же никогда не была в Индиане!

— Зато я в школе карту всех штатов рисовала!

Эна развернулась и взлетела по лестнице, радуясь, что в коттедже пристроен второй этаж, где можно хотя бы на время укрыться от разговоров с матерью.

Глава 4

— Эй!

В первый раз Эна окликнула скользящую по гостиной тень тихо, потому что все еще стояла подле двери материнской спальни, но на середине лестницы позволила себе повысить голос:

— Эй, Дилан, я ведь знаю, что это ты!

Эна освещала себе дорогу горящим экраном телефона, не успев включить на нем фонарик. Впрочем, оступиться она не боялась, потому что последнюю неделю только и делала, что бегала по лестнице, не желая доводить до конца ни одну ссору с родителями. Сегодняшняя же ночь была особенная — Эна не легла спать, потому что решила отыскать логическое объяснение поведению Дилана. На всякий случай она все же не притронулась к кексу, объяснив матери, что позавчерашних кексиков, купленных в деревенской булочной, для ее фигуры и так было слишком много. Глупо думать, что соседка могла подсыпать в тесто снотворное, но это преспокойно мог сделать ее сыночек. Какого черта ему вообще надо? Если не увидеться с ней, то смысл так таинственно проникать в дом? А тогда какой прок от нее, спящей непробудным сном?

Эна весь вечер, помогая матери на кухне, пыталась выстроить поведение Дилана в какую-нибудь логическую цепочку. Кошка, конечно же, была предлогом залезть в дом, тут и гадать нечего, а вот часы? Он мог сломать их нарочно, ведь отец легко завел их перед отъездом. Догадка обязана быть верной, потому что часы остановились как раз тогда, когда ее разбудил шум внизу. Дилан, выходило, просто выключил часы и потому не позволил к ним подойти, чтобы она не распознала махинацию. Отлично! Эна хотела позвонить подруге и рассказать про придурошного соседа, но побоялась разбудить мать, пробуждение которой могло испортить все планы. А планы Эны были предельно просты — в лоб спросить Дилана, что ему от нее надо?! Если, конечно, он явится этой ночью.

— Дилан, хватит играть! Я и так уже сделала все, что ты хотел.

В тот момент, как нога ее коснулась пола гостиной, где-то тихо скрипнула дверь, и Эна вздрогнула, вжавшись в перила. Она подняла руку с телефоном и осветила гостиную. Пусто, и часы спокойно отсчитывают время, как и ее дрожащее сердце.

— Дилан! — позвала Эна больше для собственного успокоения, чем в надежде услышать голос соседа, но она его услышала, тихий, но точно принадлежащий ему.

— Иди на кухню.

И восклицательным знаком тут же вспыхнул свет.

— Зачем ты меня пугал?! — чуть ли не выкрикнула Эна, ворвавшись на кухню, где Дилан уже уселся на стул.

— Чтобы тебе в нашей деревне скучно не было, — то ли пошутил, то ли серьезно ответил Дилан. — Кошку не видела?

— Надоел со своей кошкой! — Эна плюхнулась на стул, чувствуя, как перегретым мотором работает в груди сердце.

— Домой хотел ее забрать, а то мать нервничает, — продолжал он, как ни в чем не бывало.

— В два часа ночи!

— Двух еще нет, так что можем попить чай с кексом. Зря испугалась. Его действительно мать испекла, украв чуть отцовского виски, — добавил парень уже немного зло, уставившись на приоткрытую дверь. — Скажи матери, чтобы запирала дом на ночь. Не знаю, что у вас там в Калифорнии, а у нас...

Он не закончил фразу и шмыгнул носом — должно быть, долго проторчал на улице, а на нем был лишь тонкий пуловер поверх торчавшей из ворота темной футболки. Эна подскочила со стула и направилась к плите ставить чайник, где долго сражалась с зажигалкой, ворча под нос, что следует купить электрический.

— У нас тоже небезопасно, — сказала она уже Дилану, доставая с полки коробочку с чаем. — Раньше и машины не запирали, а сейчас с этой волной эмиграции добрая старая Америка превратилась в клоаку, так отец говорит.

— И потому он отдал тебя на карате?

— Нет, — Эна сняла с сушилки две чашки и опустила в каждую по пакетику. — Мы дома пили ирландский чай, но здесь он имеет совсем другой вкус.

Она осталась стоять у плиты, незаметно протягивая руки к горящей конфорке.

— Я ходила на карате с братом, чтобы маме удобнее было возить нас на секции.

— У тебя есть брат?

— Был. Он умер.

— Извини.

Дилан до того смотрел ей в лицо, а сейчас отвернулся.

— Поэтому мать решила уехать, — продолжила нарочито спокойным тоном Эна. — Почему ты назвал ее сумасшедшей?

— Да я скорее тебя назвал, — буркнул парень. — Больно ударила, я разозлился.

— А что остальные говорят про мою мать?

— Ничего, — Дилан вновь не смотрел на нее, на этот раз изучая часы в гостиной.

— Ну сама рассуди. Стоял дом пустым много лет, и вдруг приезжает бригада рабочих, потом появляетесь вы и первом делом идете к врачу...

— А врачебная тайна? — перебила Эна, чувствуя, как сжалось злобой сердце.

— А врач ничего не говорил, оттого и домыслов много. Еще ты в школу не собираешься. Это же фантастическая тема для разговоров!

— А чего лез в дом? — начала атаку Эна.

— А не знаю, — с глупой улыбкой пожал плечами Дилан. — Чайник закипает!

Эна быстро передвинула его на вторую конфорку и выключила газ. Налила кипяток в чашки и поставила на стол, где прикрытый полиэтиленом лежал на тарелке нарезанный кекс. Она протянула один кусок Дилану и взяла другой себе. Так и ели молча, глядя в стол, чтобы не встречаться взглядами.

— Почему в школу не хочешь пойти? — Дилан первым не выдержал тишины. — Никто не будет издеваться над твоим акцентом, я тебе обещаю.

— Да плевать мне на ваши издевательства! — бодро возразила Эна и тут же сообразила, что не предложила гостю сахара, но сейчас было поздно что-то менять. Оставалось надеяться, что он тоже пьет чай горьким. — Мне школа ирландская не нужна, я только на год приехала. Сам подумай, зачем мне потом возиться с пересчетом оценок, если я могу спокойно учиться онлайн.

— Понятно, —Дилан отпил немного чая и обхватил пальцами теплую кружку. — Но все равно можно пойти в школу...

— Ты не понимаешь, — тяжело вздохнула Эна. — Я сижу перед экраном по восемь часов, это тебе не шутки. Учиться онлайн — намного сложнее, чем протирать штаны в классе!

— Но если тебе книги нужны, то я могу одолжить свои учебники. И у нас библиотека в городе...

— У нас все материалы есть онлайн. Большое спасибо за заботу, но мне действительно ничего не надо.

— А вдруг...

— Дилан, отчего такое внимание к моей скромной персоне? Будто ты мне брат.

— А я тебе действительно брат, — выпалил Дилан и залпом допил чай.

— Глупая шутка!

Эна хлопнула по столу чашкой, почувствовав, как защипало от подступивших слез глаза. Пусть мать не думает, что она бесчувственная. Ей тоже не хватает Джеймса, но тот бы не обрадовался, увидев, как сестра в знак траура остригла волосы и накрасила лицо красной глиной.

— Прости, — прошептал парень, заметив, как у Эны затряслась нижняя губа. — Глупо было так говорить, зная о вашем горе. Но мы с тобой как бы не совсем соседи. Мы родственники. Ну... Когда твоя прапрапрабабка Мэги уехала из деревни, она была женой моего прапрапрадедушки, то есть брата моего прапрапрадедушки.

— Вы так родословную знаете, будто графы какие-то! — усмехнулась Эна, моргая, чтобы прогнать непрошеные слезы.

— А что не знать-то, мы ж соседи... Выходит, она в Америку уехала?

— Кажется, да, — усмехнулась Эна, отхлебывая подостывший чай. — Могу рассказать тебе, что знаю... Ты когда домой? Третий час, — вдруг встрепенулась Эна, глянув на телефон. — Завтра в школу.

— Наверное, мне пора. Но ты ведь расскажешь потом?

В его голосе слышалась нескрываемая надежда.

— Расскажу. Ты понравился маме, так что можешь приходить. И если я отыщу кошку, то принесу к вам.

— Угу, — хмыкнул парень и быстро провел рукой по влажному носу.

— Я еще завтра к вам приду, — добавила Эна. — Мы с матерью испекли банановый хлеб. Он не такой вкусный, как ваш кекс, зато американский, — растянула она последнее слово. — Слаще вашего ирландского варианта.

— Я скажу маме, чтобы она тебя ждала. И про песню я говорил серьезно. Ну и про все остальное. Если тебе книги нужны или просто станет скучно... Год же ты не станешь сидеть дома.

— Хорошо, братик, ты будешь первым, к кому я обращусь за помощью. Только знаешь, прекрати приходить ночью. Это как-то глупо, ты же не лепрекон какой-то.

— Я завтра после школы приду дров наколоть, можно?

— Здесь мать хозяйка. Она тебе разрешила, кажется.

— Тогда до завтра.

Дилан сгреб со стола крошки и ссыпал в мусорное ведро, затем быстро одернул пуловер и направился к двери в сад.

— Запирайте двери, — сказал он уже с порога.

— А что, воры?

— Нет, — сказал он мрачно. — У меня отец пьет. Запирайтесь.

— Хорошо, — тихо произнесла Эна и направилась следом, чтобы закрыть за ночным гостем дверь.

Дилан вновь темной тенью скользнул по саду и исчез в кустах боярышника — должно быть направился к разрушенной части ограды, чтобы перелезть на дорогу. «Странный тип», — подумала Эна, но уже без прежней злости и даже улыбнулась, поднимаясь в полной темноте к себе в комнату.

Глава 5

— Мам, у тебя ноги в мурашках!

Эна удивленно глядела на мать, привалившуюся к дверному косяку. В свитере и спортивных шортах, в которых она раньше бегала вокруг их квартала в Калифорнии, сейчас она выглядела более чем странно.

Эна проснулась, едва забрезжил рассвет, и крайне удивилась, не застав мать дома. Она даже вышла во двор, решив, что та решила поработать с утра в саду. Однако грабли оставались со вчерашнего дня прислоненными к частоколу с проволокой, который тянулся от серой каменной стены к дороге, ограничивая от поля их владения. Грунтовку размыло из-за ночного дождя, потому Эна увидела четкие следы материнских кроссовок и тут же решила, что мать ушла прогуляться. Она никак не ожидала, что та отправилась бегать в такой холод и по такой грязи.

— Представляешь, — проговорила мать, немного отдышавшись, — я приняла нашего соседа за бродягу.

— Кого? Дилана?

— Да нет же! — отмахнулась мать, продолжая стоять на сквозняке. — Его отца! Серые раздутые штаны, темный свитер, брр... Я, правда, приглядываться не стала

— так с озера домой и бежала без оглядки.

— С озера?

Они вышли к нему в самую первую прогулку по лесу, еще с отцом, изрядно поплутав при этом. Слишком длинная тропа для того, кто почти год не бегал.

— Да ладно, там и мили не наберется, — догадалась мать о мыслях дочери. — Правда в лесу тропинки не ровные, но тут я, кажется, по воздуху летела. И только у дома догадалась, кто это.

— Ты уверена, что это был отец Дилана?

— Конечно! Кому еще бродить у озера в такую рань! И я видела его из окна машины пару раз. Неловко-то как...

— А что он там делал?

— Эна, что за глупости ты спрашиваешь! Ну откуда ж мне знать. Стоял у воды, любовался собой, наверное... Эна, Эна... Давай быстро приготовь себе поесть, пока я душ приму, а потом вместе отнесем банановый хлеб и заодно извинимся. Мне жутко стыдно за свое бегство. Надо привыкать к подобнымличностям, живем-то в Ирландии! Что ты так на меня смотришь?

— У тебя ноги в мурашках, — повторила Эна. — Почему ты бегала в шортах?

— По привычке, — улыбнулась мать. — В следующий раз побегу в штанах.

— Ты станешь снова бегать?

— Да, я чувствую себя великолепно. Такой воздух, чистота... Я даже уснула вчера без снотворного, представляешь? Ну что стоишь? Возьми из холодильника молока, хлопьев. Большая уже!

Эна ела свой привычный завтрак, но не чувствовала прежнего вкуса. Ирландские овсяные хлопья казались абсолютно несладкими, а молоко жутко жирным. И вообще весь завтрак прогорк от сознания того, что после него не надо больше быстро чистить зубы и хватать сумку с ланчем и рюкзак, чтобы мать не чертыхалась по дороге в школу, останавливаясь на красном светофоре. Сейчас надо просто подняться на пятнадцать ступенек наверх, сесть в офисное кресло и поднять крышку ноутбука. Даже нет фотографий, чтобы послать друзьям. Не эту же серую прямоугольную развалюху с подлатанной темной черепичной крышей выставлять на всеобщее обозрение! Интересно, как все это выглядело до того, как здесь неделю повкалывали строители, если сейчас все настолько убого, что хочется выть!

Мать спустилась в кухню, продолжая теребить полотенцем влажные волосы.

— Надо приучить себя пользоваться феном, — сказала она, заметно вздрогнув. — Ты мне кофе сварила?

Эна даже не подумала об этом, но сейчас вскочила со стула, бросила в раковину пиалу с остатками хлопьев и молока и потянулась к кофеварке.

— Мама, а я не много кофеина употребляю? — спросила она, вдруг поняв, что дома пила кофе лишь в кофейне не чаще одного раза в месяц, а тут, борясь с сонливостью, выпивала аж по две чашки в день.

— Много, — сказала мать, вытягивая под столом обтянутые джинсами ноги. — Пей чай. Гляжу, ты уже окончательно перестроилась на местное время, а?

— Похоже, — протянула Эна, ставя перед матерью дымящуюся чашку. — Давай купим электрический чайник.

— Давай, — быстро ответила мать. — И заодно фен. Мы, кажется, в этом месяце лимит на кредитке еще не исчерпали. Вот привезут машину, сразу и поедем. Или можем прогуляться до города. Сколько это миль, как думаешь?

— Можно погуглить. Миль пять, небось.

— Ну, можем на день выбраться в город.

— В деревню, мам, — поправила Эна зло.

— Город, дорогая, город. Все зависит от того, как ты на это смотришь. И можно подумать мы жили в Нью-Йорке или хотя бы в Бостоне.

— Угу, хотя бы в Бостоне! — пробубнила Эна, но мать сделала вид, что не расслышала слова дочери, и поднялась со стула.

— Если хочешь пить чай, поторопись, а то отец Дилана уйдет на работу, не дав мне шанса извиниться за утреннюю глупость.

Она взяла со столешницы телефон и принялась проверять пропущенные звонки.

— Отец уже долетел? — буркнула Эна, засовывая свою пиалу в посудомойку.

— Да, он позвонил как раз перед тем, как я отправилась бегать. Передавал тебе привет.

— Передавай ему тоже.

Эна быстрым шагом направилась к вешалке у входной двери, куда повесила дутую безрукавку. Мать взяла свою. В джинсах и почти одинаковых кенгурушках они выглядели сестрами. Мать всегда следила за весом, а сейчас из-за худобы могла со спины легко сойти за девушку, особенно собрав волосы в хвост. Обе надели вязаные сиреневые шапочки: мать из-за мокрых волос, а дочь, потому что осеннее утро показалось ей жутко холодным.

Эна ежилась, а мать, похоже, действительно наслаждалась погодой. Она вдыхала полной грудью запах хвои и подставляла лицо легким капелькам тумана, а Эна отчего-то принялась считать шаги — на сотом, правда, сбилась и теперь лишь старалась ступить на твердую землю, не замарав кроссовки. Вот и изгородь соседского дома появилась, а вот и сам Дилан в школьной форме.

Эна отметила для себя, что в белой рубашке под темно-синим пуловером и с синим полосатым галстуком он выглядит лучше, чем ночью в футболке. А если наденет и пиджак, который сжимает в руках, то станет настоящим ирландским джентльменом. Только ботинки запачканы — должно быть, ненароком ступил в лужу. Эна успела оценить весь его наряд, потому что Дилан слишком долго думал, прежде чем ответить на их дружное приветствие. Он явно не ожидал увидеть мать с дочкой подле своих ворот.

— Доброе утро, мзм, — обратился он к матери Эны, а ей самой лишь кивнул. — Я, кажется, прозевал автобус.

— Ты собрался за ним бежать? — улыбнулась Эна, но тут же проглотила улыбку, почувствовав на локте железную хватку материнских пальцев.

Каштановые волосы парня были взъерошены и сосульками свисали на лоб — похоже, Дилан только что выскочил из душа. Должно быть, из-за их ночной беседы он проспал будильник. Глаза стали перламутровыми — не заспанными, а заплаканными, прямо как у ребенка.

— Тебя некому подвести? — спросила его мать.

— Некому. Сейчас возьму велосипед.

— А что вообще вышел без велосипеда? — не удержалась от нового комментария Эна.

Дилан наградил ее испепеляющим взглядом и тихо буркнул:

— За кошкой выскочил!

И тут же, будто извиняясь за грубый тон, улыбнулся ее матери:

— А вы это... Банановый хлеб принесли, да? Я сейчас мать позову.

— Не беспокойся, мы сами позвоним.

— Нет! — вскрикнул Дилан и с опаской покосился на дом. — Дождитесь меня здесь. Я сейчас.

Парень опрометью ринулся к калитке и чуть не поскользнулся на затвердевшей лишь сверху грязи. Мать удивленно взглянула на дочь и пожала плечами. И в тот же миг тишину улицы прорезал раскатистый мужской бас. Обе замерли, силясь разобрать слова песни:

— Я все отдам за милый грог, за славный старый грог. И за табак и красный эль. Налей, сынок, налей...

— Дилан сказал, что его отец пьет, — прошептала Эна, натягивая шапку на лоб.

— Должно быть, оттого я и приняла его за бродягу, — так же тихо отозвалась мать.

— Может, я даже бутылку у него в руках видела. Не помню.

Высокие кусты не позволяли заглянуть за калитку. Однако и на дороге были слышны отзвуки повышенных голосов. Хлопнула дверь. Зашелестел гравий. Дилан, успевший надеть пиджак, придержал калитку, чтобы вывести на дорогу велосипед, и виновато улыбнулся соседкам. За ним спешила женщина в длинной темной красноватой юбке и кофте из коричневой ткани с несуразным рисунком: то ли горошинами, то ли цветочками — традиционный ирландский деревенский вид. Круглое лицо нисколько не напоминало сыновье, как и волосы цвета выжженной травы. Она на ходу убирала их назад, виновато улыбаясь мнущимся на дороге гостям. Те поздоровались с такой же извиняющейся улыбкой, говорившей о том, что обе сожалеют, что стали невольными свидетельницами семейной ссоры. Соседка поспешила поблагодарить за кекс и теперь улыбалась во весь рот, стараясь не глядеть в глаза матери Эны.

— Ма, мне пора, — Дилан вскочил на велосипед. — Я сегодня приду к вам дрова колоть, — бросил он то ли Эне, то ли ее матери, уже почти доехав до конца забора.

— Простите, что не приглашаю пройти в дом, — сказала его мать, как только Дилан скрылся за поворотом.

И тут же повернулась с вымученной улыбкой к Эне и, ухватившись за ее рукав, как за соломинку для спасения, затараторила, странно стреляя глазами в сторону кустов, скрывавших дом:

— Дилан рассказал, что напугал тебя. Я уже обругала его за глупость. Только ты не сердись на него, он такой ребенок!

И вновь Эна заметила, как женщина опасливо покосилась на кусты, но, проследив за ее взглядом, ничего странного не приметила. А мать Дилана продолжала тараторить, будто боялась, что нежданные гостьи начнут задавать лишние вопросы:

— Я всегда жалела, что дом пустует. Вы же знаете, как угнетает созерцание заброшенных домов, а тут... В общем, понимаете, поиграть сыну не с кем совсем. Живем-то на отшибе.

Эна улыбалась в ответ, чувствуя непонятную вину перед этой задерганной женщиной. Мать продолжала прижимать к груди бумажный мешок с банановым хлебом, так и не предложив его той, кому он предназначался. Неловкость соседки передалась и ей, и привычное красноречие растворилось в утреннем тумане. Эна чувствовала носом утреннюю влагу, или же то были признаки надвигающейся простуды.

И тут все три вздрогнули от громкого хлопка входной двери.

— Где ты, ведьма?! —забасил отец Дилана.

Женщина заметно вздрогнула и протараторила шепотом, боясь встретиться с матерью Эны взглядом:

— Это он кошку зовет. Мой муж последнее время к ней очень привязался. А кошки, сами знаете, вольные животные, их на колени насильно не уложишь. Пойдемте, я вас провожу немного.

Теперь она по-свойски схватила за локоть мать Эны и чуть ли не силой поволокла прочь от живой изгороди. Эна еще раз глянула на кусты, вздрогнула от очередного раската мужского баса и побежала догонять мать.

— Не переживайте, — говорила тем временем та соседке, которая все не сбавила и не сбавляла шагу, ступая туфлями в самую грязь, не разбирая дороги. — Думаете мы, американцы, ни шагу без машины не может сделать... — и тут же рассмеялась звонко, как прежде, и Эна даже вздрогнула, поняв, что за год успела позабыть, как звучит материнский смех. — Ну вообще-то вы правы. Машину послезавтра должны привезти. Я в полном порядке до того времени. Мы всегда закупались впрок, и у меня продуктов на месяц хватит. Но благодарю за ваше предложение.

— И вам спасибо за банановый хлеб, — произнесла мать Дилана четко, и только тогда Эна заметила, что мать наконец-то рассталась с пакетом. — Но лишнее беспокойство. Я не ждала ответного подарка. Это от всей души, потому что я несказанно рада, что теперь у нас есть соседи. И мы можем... — Женщина запнулась на минуту. — Могла бы я как-нибудь заглянуть к вам на чашку чая?

— Конечно, — мать тут же сунула руки в жилетку и достала телефон.

— О, нет. Я не помню своего номера! — тут же добавила женщина, прижимая к груди полученный сверток. — Я так просто приду без звонка или Дилана пришлю предупредить. Ох, мне так неловко за это утро.

— Я встретила вашего мужа у озера во время утреннего бега, — сказала мать своим спокойным тоном, который сейчас ужасно контрастировал с возбуждением матери Дилана. — Я испугалась его.

— Вы были на озере? — неожиданно тихо переспросила мать Дилана. — Это же так далеко от нас!

— Ну для нас, американцев, это не расстояние.

— Не ходите по лесам одна, — ив голосе соседки Эна вдруг услышала тот же испуг, что был и у Дилана, когда тот просил закрывать на ночь двери. — Мой муж... В общем, — соседка отвела глаза и облизала губы. Эне вдруг стало еще более неловко лицезреть усилия женщины подобрать верные слова. — Он пьет. И очень сильно. И на все способен.

Губы ее задрожали, и она съежилась то ли от стыда, то ли от утреннего ветерка, ведь Эне было холодно даже в дутой жилетке, не то что в тонкой кофте!

— Я ничего не хочу про него сказать, —упавшим голосом продолжала женщина. — Но обязана предупредить...

— Он Дилана не бьет? — мать Эны наконец задала тот вопрос, который, по мнению дочери, в этой ситуации интересовал ту намного больше собственной безопасности.

— Да что вы! — всплеснула руками мать Дилана и чуть не выронила сверток с банановым хлебом. — Мой муж очень добрый. И он не всегда таким был, понимаете? Это после смерти матери... Ну, он запил. Но все будет хорошо. Я верю, что все будет хорошо.

— И все же? — не унималась мать, и Эне пришлось сжать губы, чтобы не попросить ту замолчать. Могла бы и сама догадаться, видя, что глаза соседки и так уже на мокром месте. — Вы боитесь...

— Нет, нет, — не дала ей закончить мать Дилана, порывисто выдохнув. — За себя не беспокойтесь. Это он может себе что-то сделать, увидев вас... Он не очень владеет собой. Я обычно запираю его на ночь в спальне, а тут забыла, и он ушел гулять к озеру. Боюсь, как бы не оступился... Ну, сами понимаете... Дилан отца все утро искал... А тот, тот к озеру пошел... Господи, за что...

Женщина всхлипнула и отвернулась. И пока та стояла к ним спиной, Эна успела наградить мать испепеляющим взглядом. Как она могла говорить с несчастной подобным образом!

— Послушайте, я так и не знаю вашего имени. Меня Лора зовут.

— Кэтлин, — отозвалась мать Дилана, продолжая стоять к ним спиной.

Обе слышали, как соседка шумно шмыгает носом и шелестит бумажным пакетом.

— Я дальше не пойду, — сказала она, наконец обернувшись. — Боюсь мужа одного оставлять надолго. Но я к вам приду. Обязательно! Эна, — Кэтлин глянула на девушку со странной теплотой. — Дилан рассказал, что ты поешь. Я очень хочу услышать твой голос.

— Конечно, конечно, — тут же кивнула та и добавила: — Ну нам пора, а то я не завтракала еще.

И на том они быстро распрощались, но мать, отойдя вперед всего на несколько шагов, не удержалась и шепнула дочери:

— Зачем ты врешь?!

— Нет, ты еще желала помучить ее! Может, социальных работников пришлешь к ним! Кэтлин и так плохо, а ты... Только о себе думаешь, о своей правоте...

Эна зашагала вперед, надеясь успеть закрыться в своей комнате до того, как мать войдет в дом.

Глава 6

— Наконец-то ты пришел!

Эна не ожидала от себя, что выпалит подобное в лицо Дилана, хотя бежала вниз, перепрыгивая аж через две ступеньки. Она понятия не имела, в котором часу ожидать его прихода, потому ближе к полудню переместилась с ноутбуком на кровать, чтобы удобнее было наблюдать из окна за дорогой. Мать не поднялась к ней и даже не позвала к обеду, уважая желание дочери не разговаривать. Вскоре живот, не удовлетворившись яблоком, оставшимся на рабочем столе со вчерашнего дня, начал подвывать от голода, но обида на мать стойко брала верх над желанием поесть.

Дилан растерялся, не зная, как отреагировать на подобное приветствие, потому просто буркнул тихое «добрый вечер». Следовало пригласить гостя в дом, но там они могли столкнуться нос к носу с матерью. Эна в спешке не заметила, была ли та в гостиной, но рисковать не хотелось. К счастью, Дилан, не подозревая, что пришел на выручку, покосился в сторону гаража:

— Дрова там?

Спросил слишком утвердительно. Точно доподлинно знал, что дрова там. Эна не помнила, что есть в пустующем гараже, и бодро зашагала следом за парнем, желая быстрее оказаться подальше от входной двери, из которой в любой момент могла выглянуть мать.

— Отсырели. Их надо просушить в доме, — сказал Дилан, набирая охапку поленьев.

Эна кивнула и, схватив топор, направилась за парнем к пню, на котором виднелось множество зарубок. Некоторые казались свежими, если мокрый пень вообще мог что-то сообщить Эне, которая прежде не сталкивалась с колкой дров. Однако логика подсказывала, что никакой пень не мог так хорошо сохраниться во дворе дома, который много лет пустовал. Дилан между тем ловко колол дрова, и Эне оставалось только удивляться, как такой тяжелый топор не оттягивает ему руки.

— Про дровосека в роду ты сказал серьезно? — спросила она, когда парень наконец воткнул топор в пень и нагнулся, чтобы подобрать расколотые поленья.

— Наверное, и дровосеки были, — сказал Дилан, тяжело дыша. — Слушай, у вас остались какие-то коробки? Принеси одну щепки собрать, а остальное спалим здесь и сейчас. В сумерки огонь особенно красивый.

Гараж был завален коробками из-под вещей, которые они купили уже в Ирландии: Эна выбрала ту, что поменьше, от кофеварки. Дилан продолжал относить колотые поленья в гараж, и Эна больше не лезла к нему с расспросами, хотя понимала, что обязательно спросит про свежие зарубки на пне, иначе любопытство заест ее до смерти.

— Вот эту охапку лучше отнести в дом для просушки, — сказал Дилан, собирая подле пня последние крупные поленья. — Вдруг вам вздумается топить...

— Ага, чтобы поджарить маршмеллоу, которых тут нет, — Эна оборвала его сказанную абсолютно нейтральным тоном реплику с нескрываемой обидой, чем сильно смутила Дилана. Парень тут же принялся рассматривать пустые коробки, словно те были музейными экспонатами, не в силах подобрать верные слова, чтобы заполнить гнетущую паузу.

Эна продолжала сидеть на корточках подле уже полной опилок коробки и потому глядела на него сверху вниз — с такого ракурса Дилан казался выше ростом и мощнее, хотя она прекрасно оценивала его комплекцию — щуплый, и откуда только силы берутся так махать топором.

— Отнеси сам, пожалуйста, — попросила она смиренным тоном и тут же добавила, как бы извиняясь за излишнюю грубость: — Я с матерью поругалась.

Дилан пожал плечами, но не стал возражать и направился к парадному входу. Дверь хлопнула слишком быстро, и Эна поняла, что мать снова забыла ее запереть. Дилан отчего-то не возвращался слишком долго, и Эна, чтобы не продрогнуть окончательно, подхватила коробку и направилась к задней двери, которая вела прямо в кухню, где и обнаружила Дилана. Парень покорно стоял подле матери, которая что-то нервно искала в кухонных ящиках.

— Я же видела здесь каминные спички.

— Не переживайте, мэм, я зажгу обычными.

— Мы что, будем в камине разводить костер? — спросила Эна, перешагнув порог

кухни.

— Водогрей погас, — обернулась к ней мать.

Эна молча прошла в гостиную к выложенному грубым серым камнем камину и опустила коробку рядом с поленьями, аккуратно разложенными на металлической плите.

— Задвинь хотя бы за портьеру, не порти вид, — донесся до нее спокойный голос матери, и Эна туг же вновь схватила коробку и двинулась с ней в угол, краем глаза заметив, как Дилан без материнских объяснений пересек гостиную в направлении кладовки с водогреем. Снедаемая возросшими подозрениями, Эна поспешила следом.

— Послушай, — остановилась она подле парня. — Не слишком ли хорошо ты знаешь наш дом?

Дилан улыбнулся краешком губ и промолчал.

— Признайся, — не сдавалась Эна, — что бывал здесь раньше. Это ведь ты колол дрова на этом пне до нашего приезда? Что ты делал в чужом доме? Духов искал, небось?

— Ну бывал, и что? Что мне скрывать? Ты разве сама никогда не лазила по заброшенным домам?

— Не лазила, — честно призналась Эна. — Там, где я живу, нет заброшенных домов, а частная собственность неприкосновенна.

— И духов не ищут, — продолжил парень, будто не слышал ее фразы. — Они сами тебя находят, если ты им нужен, и никогда наоборот.

Дилан говорил как-то слишком серьезно, и Эна почувствовала себя неловко от нестерпимого желания рассмеяться и ругала себя на чем свет стоит за начатый разговор. Не стоит подшучивать над ирландцами, которые и вправду верят, что всякая нечисть ежеминутно наступает им на пятки. Только самой не хватало поверить во всякий мелкий народец. Тогда ей прямая дорога вслед за матерью к психотерапевту. Потому следует как-то перевести разговор в безопасное русло, ведь она ждала прихода Дилана совсем не для того, чтобы поругаться с ним. Просто обида на мать растет с каждым днем, и он вечно попадается под руку!

— А что искать духов! — Эна решила перевести все в шутку. — Я бы вот лепрекона лучше встретила и попросила у него денег размером с отцовскую годовую зарплату, чтобы мне не пришлось жить в Ирландии без него целый год.

Эна сама не ожидала, что выпалит это дрожащим голосом и даже испугалась, что сейчас разревется, потому быстро отвернулась и пошла прочь. Дилан уже зажег газ и сейчас должен был последовать за ней, потому она прибавила шагу, но вместо того, чтобы подняться к себе, как задумала, пошла скорым шагом на улицу, тайком утирая предательские слезы, потому что вдруг поняла, что не имеет права подвести Дилана.

Теперь она знала его тайну. Как же она сразу не догадалась, ведь в поведении Дилана не было ничего необычного. Он не подкидывал ей никакой кошки и вообще не собирался с ней общаться и тем более пугать в саду — он просто не успел убежать. Пока дом пустовал, он скрывался здесь от пьяного отца. И кошка, наверное, прибегала сюда за тем же — пьяный ведь мог мучить ее! Скорее всего Дилан часто оставался здесь на ночь, потому ему нужны были дрова, которые он и колол на пне у гаража. Последнюю неделю Дилана гнала сюда все та же безысходность, и ночью, когда она впервые обнаружила его присутствие в доме, Дилан, теперь уже тайком, спасался от ночного холода в гостиной, и отец, решивший уехать ночью, просто-напросто спугнул его. Это его внимание к ней и услужливость матери не что иное, как предлог проводить время вне дома. И сейчас он не просто так завел речь о костре — не о чистоте двора он заботится, а просто не желает возвращаться домой. Бедный Дилан! Эна вновь хлюпнула носом, только в этот раз не от жалости к себе. Она обязана помочь ему, только тайно, чтобы он не подумал, что она жалеет его. Жалость унижает, а она не желает видеть Дилана униженным еще больше.

— Ну где ты там?! — крикнула Эна как можно непринужденней после того, как убедилась, что втянула последнюю слезу.

Дилан медленно вышел из двери, и Эна затаила дыхание в страхе увидеть за его спиной мать.

— Вам бы качели починить.

Дилан махнул рукой в сторону свисавших с балок веревок — доски давно не напоминали скамейку. Что тут чинить, но Эна ухватилась за предложение Дилана как за соломинку.

— Вот и почини. Если у тебя столько свободного времени после школы.

Только улыбка быстро сползла с ее лица, когда она увидела, как помрачнел от сказанного Дилан.

— Мне надо матери помогать, но если вам нужны качели, я починю. Не знаю, как у вас в Америке, а у нас в Ирландии принято помогать соседу, а какой ирландский дом без качелей! Вот сядем на качели, и ты расскажешь мне про свою прапрабабку.

— По рукам! — чуть ли не закричала от радости Эна, поняв, что ее оплошность прощена. — Сейчас уже совсем стемнеет, а лучший огонь в сумерки, так мне сказал один ирландский парень.

— Угу, потому что в сумерки можно увидеть мелкий народец, если кто из них подкрадется к тебе, а в темноте они совсем незаметны.

— Ты мне их покажешь? — подхватила игру Эна.

— Сказал же, что это не мое желание. А ты хотя бы чашку молока, что ли, на крыльцо вынесла да хлеба.

— Конечно!

Как же она сразу не догадалась, что он не обедал, да у нее у самой от одних произнесенных им слов заурчал живот. Эна бросилась мимо парня в дом, уже не страшась встречи с матерью, но та, будто чувствуя дискомфорт дочери, ушла к себе. Только вот на кухне Эна не обнаружила никаких следов обеда. Должно быть, мать, как прежде, ничего не ела, заодно и ей решила не готовить. Хлеб, завернутый в бумажный пакет, годился лишь для забивания гвоздей в качелях, потому Эна схватила коробку с крекерами, пакет с орехами и банку арахисового масла — все, что вывалилось на нее из первого открытого шкафчика.

Дилан успел выложить на земле очаг из камней и принялся за сооружение костра.

— Сначала вспыхивает труха, затем мелкие палочки, потом уже занимаются поленья. Нас так в скаутах учили, — сказала

Эна, опускаясь на пень, из которого Дилан уже вытащил топор.

— Хочешь разжечь сама? — без всякой обиды поднял на нее глаза парень.

— Нет, я просто так сказала. Даже не знаю зачем. Вот все, что нашлось. На кемпинге можно было бы поджарить сосиски, но у нас их нет, увы. И хлеба нет! Надо было убрать в холодильник. Тяжело привыкнуть к тому, что местный хлеб так быстро черствеет.

— Я завтра после школы куплю вам свежего.

— Купи, а то мать хочет прогуляться пешком, но я не горю желанием куда-то с ней идти.

— Может, тебе велик купить?

— Велик на ваших дорогах? Я похожа на самоубийцу? Ой, прости...

Эна аккуратно поставила на землю скудные съестные запасы и расправила на плечах прихваченный в гостиной плед. Огонь между тем занялся и принялся весело потрескивать, только все еще не обдавал желанным теплом.

— У тебя нет случайно аллергии на арахис? — спохватилась Эна, уже раскрыв банку с маслом.

— Нет. Да я не голоден. Я ведь действительно говорил про маленький народец. У нас принято оставлять им что-то на крыльце.

— Ты настолько суеверен?

— А тебе трудно оставить?

— Не трудно.

И Эна тут же отставила в сторону банку с арахисовым маслом и, отсыпав в ладошку орехов и пару крекеров, нашла им укромное местечко на крыльце, подложив вместо тарелки несколько сорванных с незнакомого кустика листочков.

— Вот, все сделано, — отчиталась она, опускаясь обратно на пень.

— Ты любишь красную смородину? — неожиданно спросил Дилан.

— А что это?

— Ягоды с куста, с которого ты сорвала листья.

— Никогда не пробовала. У нас она не растет.

— Летом попробуешь, а пока я могу принести тебе желе. Мать любит добавлять его куда только можно.

Напоминание о лете заставили Эну сжаться. Летом она надеялась вернуться в Калифорнию, и награда в виде какой-то там красной ягоды не удержит ее на этом промозглом острове. Она сгорбилась, сильнее закутываясь в плед, и не заметила, как Дилан придвинулся ближе и достал из коробки крекер.

— Ты выглядишь так, будто у нас еще не окончился ледниковый период, и тебе нужна шкура мамонта, чтобы согреться.

— Мне действительно холодно! У нас такая погода зимой и то не каждый день. Не зря же римляне называли ваш остров землей вечной зимы. Видишь, я тоже что-то знаю про твою страну.

— Про твою тоже. Ты же ирландка.

— Я американка с ирландскими корнями уже черти в каком поколении. Не путай. Я и слова не знаю на вашем языке.

— Знаешь. Эйнит, — Дилан махнул в сторону костра. — Огонек.

Парень подбросил в огонь оставшиеся щепки и отстранился от полетевших искр.

— Словно первобытные люди, — усмехнулся он. — Едим орехи и ягоды. Еще бы свинью поджарить.

— Такты все же голоден? Отчего не берешь масло? Мой брат обожал бутерброд с арахисом и клубничным джемом.

— Не голоден я. Так, к слову пришлось. Но если кошка принесет птичку, я ее поджарю для тебя.

— Кошку? — усмехнулась Эна.

— Обеих. Ведьм же жгли.

— Каких ведьм?

— Ну имя у кошки — Ведьма.

— А ведьминские круги поблизости есть? — вдруг спросила Эна, заметив как аккуратно выложены вокруг костра камни.

— Конечно, есть. А ты умеешь рил танцевать?

— А ты хорошо запомнил песню.

— У меня вообще память хорошая. Ну так умеешь?

— Нет, но у меня есть знакомый ирландский парень, он меня обязательно научит. Он и ведьминские круги знает...

— Я предпочитаю называть их кругами фей. Ведьмами были все католички, если спросишь англичан. Аты не боишься?

— А чего бояться? — спросила Эна, но до того успела вздрогнуть под пледом то ли от холода, то ли от странного взгляда Дилана, в широких зрачках которого плясал огонь.

— Ну там некоторые в обморок падают от страха, что провалятся в мир к народу холмов. Всякое сказывают про такие места.

— А я не верю. Мы в Америке о лепреконах вспоминаем лишь на день святого Патрика.

— О, гляди!

-Где?

Эна не ожидала, что закричит, по-детски испугавшись увидеть лепрекона, и даже вскочит на ноги, но Дилан быстро дернул ее вниз и прикрыл ладонью рот.

— Спугнешь! — прошипел он плененной девушке в самое ухо. — Это куница. Мы, правда, их лесными котами называем. Их теперь так мало тут, и я не видел, чтобы хоть одна забредала сюда из леса. Давай попробуем подманить. У тебя в руке крекер с маслом, протяни — вдруг подойдет.

Эна аж выдохнула от напряжения, обзывая себя мысленно дурой, и отстранилась от держащего ее парня, чтобы отойти от огня, которого боятся звери. Присев на корточки, она протянула руку к коричневатому зверьку, который, несмотря на длинное тело, напоминал кошку. Короткими прыжками он пересекал двор, будто не примечал ни огня, ни людей. Однако скоро Эна поняла, что куница прямиком двигается к ней. На короткой мордочке, что у кошки, не отражалось и тени страха. Лесной гость повел ушами и, изогнув длинное тело, приподнял и опустил пушистый хвост прежде, чем осторожно выудить из рук девушки отколовшийся кусочек аппетитного крекера. Он забавно поводил челюстями, обнажая ряд мелких белых зубов, досадуя, наверное, на вязкость угощения. Он даже пошарил мордочкой в траве, будто утирался от масла, прежде чем вновь уткнуться в человеческую ладонь, щекотя ее усиками. Эна не могла сдержать улыбки, таким странным было поведение дикого зверька, но Дилан, казалось, не удивлялся вовсе, лишь пристально глядел на нее, отчего даже на ветерке Эне вдруг стало жарко. Зверек же неожиданно поднял голову и взглянул ей прямо в глаза, а потом, будто испугавшись чего-то, бросил недоеденное угощение и огромными скачками припустил к лесу, будто гонимый собаками.

— Они иногда приходят в городской парк, — сказал Дилан. — Там их подкармливают, но эта куница явно дикая, но вела себя с тобой, будто вы давно знакомы. Только в другой раз будь осторожна: они хищники, могут и укусить.

Эна подняла с земли кусочек крекера и, не зная, куда выбросить, вновь сорвала с куста листик и, завернув в него крекер, сунула в карман.

— Ладно, мне пора, — поднялся с земли Дилан. — Мать будет беспокоиться.

— А ночью придешь?

— Нет, иначе я на уроках засыпаю. Да и тебе самой пора перестраиваться на ирландское время.

— Ты сегодня опоздал в школу?

— Опоздал. Ты залей потом угли водой. Ну я пошел. Коло Сом, — добавил он, дойдя уже почти до калитки.

— Что? — не поняла Эна.

— Я пожелал тебе доброй ночи. Можешь повторить?

— Коло Сом, — произнесла она быстро, будто спешила избавиться от чуждых ей звуков.

Дилан улыбнулся и, взяв велосипед, скрипнул на прощание калиткой, а Эна пошла в дом за водой. Мать суетилась на кухне подле стола, на котором стояли три тарелки.

— Дилан ушел.

— Как, уже? А ужин?

— Он не будет есть пюре из пакетика, имея мать, которая готовит его с красной смородиной.

Лицо матери напряглось, но Эна не улыбнулась.

— А ты будешь есть?

— А у меня есть выбор?

— Есть, — отозвалась спокойно мать, хорошо скрывая обиду. — Лечь спать голодной.

Эна мечтала сейчас хлопнуть дверью, но живот поспешил напомнить о себе урчанием, и Эна, проглотив ком злости, направилась к раковине, чтобы выкинуть листок с крекером и набрать в банку воды.

— А я куницу видела, — сказала Эна, чтобы разрядить обстановку, удивившись, что сумела запомнить новое название.

— Я подумала, — будто вовсе не удивилась сказанному мать, — может мы возьмем пса. С собакой я могу спокойно бегать, не боясь пьяных соседей.

— Мам, — потянула Эна, вытирая руки, — мы через год уезжаем. Ты бы хотела лететь трансатлантику в клетке? Вот и ирландская собака не хочет.

— Я лишь предложила.

Мать пожала плечами и вывалила на тарелку пюре с мясными шариками в томатном соусе. Все, как обычно, только не то. Однако Эна стойко подчистила ужин и даже пожелала матери спокойной ночи по-ирландски, и та, к ее удивлению, спокойно повторила новые слова, будто всегда говорила их дочери перед сном.

Глава 7

— Эй, Ведьма! — тихо позвала Эна, приоткрывая дверь лишь настолько, чтобы кошка могла пройти в дом.

Она увидела ее через окно двери, когда заваривала себе утренний чай. Неужели кошка просидела под дверью всю ночь? Но разве могла рыжая гостья ответить? Она молча прошествовала через кухню в гостиную и вверх по ступеням в комнату Эны, чтобы свернуться калачиком на подушке. Да, Эна была уверена, что застанет кошку именно в том месте и в той позе. И не ошиблась, только тревожить не стала. Тихо взяла флисовую кофту и вернулась вниз.

Мать вновь отправилась бегать, не вняв предупреждению соседки, и после этого смеет упрекать дочь в упрямстве! Чай оставался горячим. Эна осторожно сделала глоток и вернула чашку на столешницу. На завтрак хотелось тоста с джемом. Только не было ни того, ни другого. Но вечером она обязательно поджарит себе купленный Диланом хлеб. Оставалось лишь напомнить матери про наличные, чтобы расплатиться с ним. Если вообще у нее остались евро.

Зазвонил телефон. Матери мог звонить только отец. Эна решила не сообщать ему, что та бегает— к чему отцу лишние тревоги. Солгала, что мать спит и, конечно же, перезвонит, когда проснется. Эна была рада услышать голос отца. Только вот на языке крутились лишь банальные фразы — как погода, как еда в самолете и хочет ли он спать? Ответы она знала заранее: солнце и жарко, еда — дрянь и безумно хочется спать, потому что отец так и не научился засыпать в кресле самолета даже на полчаса. Напомнить матери, что завтра привезут машину? Конечно, напомнит. Люблю. Целую. Пока.

Эна откинула телефон в сторону, и тот проехался по столешницы аж до кофеварки, на дне которой плескались остатки вчерашнего кофе. Глаза защипало от безысходности ирландского заточения, но Эна сдержала слезы. Надо продержаться рабочую пятницу, но заниматься совсем не хотелось.

— Отец звонил, — бросила она матери, когда та через четверть часа легкой рысцой вбежала в кухню.

— Знала, что пропущу звонок!

Мать схватила телефон, а потом махнула рукой и опустила обратно на столешницу.

— Ты позавтракала?

— Да, — солгала Эна, вдруг почувствовав привкус желчи от одной только мысли о хлопьях, а овсянки не хотелось еще больше. — Кошка к нам в дом снова забралась. Пойду отнесу ее соседям.

— Брось, сама уйдет. Или Дилан вечером заберет. Кстати, как он тебе теперь?

Мать наградила дочь многозначительным взглядом, но Эна не отвела глаз.

— Что значит твое «как»? — проговорила она жестко.

— Забудь! — махнула мать рукой и потянулась к кофеварке. — Странное состояние. Добежала до озера, глянула в воду и разревелась. Представляешь, как ребенок! А что я там увидела? Не красоту леса, нет... Себя увидела и вдруг так горько стало, не знаю отчего...

— Таблетки выпей, — зло бросила Эна и побежала наверх. — Пойдем домой, — сказала она кошке, и та нехотя сползла с подушки и пошла по кровати прямо к ней в руки. — На руках нести? — Кошка согласно замурлыкала, потираясь о протянутую руку. — Старушка тут тоже нашлась!

Делать нечего, с кошкой на руках Эна спустилась вниз и направилась к двери, не оглядываясь на кухню.

— Все-таки пошла! — крикнула ей вслед мать, но не остановила.

Эна спустила кошку с рук, чтобы надеть безрукавку, но кошка не отошла и на шаг, крутясь у самых ног девушки. Весила она прилично, и потому дорога показалась Эне нескончаемой. За это время она успела позлиться на мать за то, что та была на озере и не перезвонила сразу отцу, на себя, что не наябедничала на мать, чтобы отец дал той втык, и наконец на кошку за то, что та не оказалась пушинкой.

Но вот и соседский дом. Эна осторожно приоткрыла калитку, вросшую с обеих сторон в два пышных куста. Дом оказался белым с бордовой крышей и такими же наличниками на окнах. Приоткрытая дверь лежала прямо на земле, потому что у дома напрочь отсутствовал фундамент. Все три окна на фасадной стене в это прохладное утро оказались нараспашку. Между ними висели кашпо с какими-то вьющимися растениями, раскачивающиеся на ветерке. Дом мог насчитывать, как и их собственный, века два.

У стены красовался велосипед. Эна обрадовалась возможности увидеться с Диланом до школы, но тут же помрачнела, вспомнив загадочное лицо матери. Пусть не думает там ничего. Дилан ей почти что брат! Однако эта мысль еще сильнее подпортила утро, потому что тут же вспомнился Джеймс, а с ним и тост с арахисовым маслом пополам с джемом, отозвавшийся в животе глухим урчанием.

Эна сильнее прижала к груди кошку, которая даже в собственных владениях не думала вырываться, ускорила шаг и постучалась, стараясь не заглядывать без спроса в дом, куда ее не приглашали. Что-то бухнуло внутри, должно быть, в кухне, и торопливые шаги стали приближаться к двери. Эна сначала обрадовалась, что откроет не отец Дилана, но потом все равно напряглась, и кошке стало еще более неуютно, и она спрыгнула с рук в тот самый момент, когда мать Дилана возникла на пороге, вытирая о фартук руки.

— Я кошку принесла! — будто оправдываясь, начала после приветствия Эна, но хозяйка лишь рукой махнула, глядя вослед улепетывающей Ведьме.

— Заходи, чего стоишь!

— А Дилан дома? — Эна продолжала переминаться с ноги на ногу, скашивая глаза в сторону велосипеда.

— Нет, нет, нет! — вновь замахала руками женщина. — Этот велосипед сломался. То ли Дилан в канаву угодил в темноте, то ли еще чего... Он на старом поехал, минут на десять разминулись. Но все равно заходи. У меня для тебя кое-что есть.

— Я просто кошку принесла.

Но от приглашения отказаться не получилось. Впрочем, было любопытно вступить в гостиную с такими же белыми стенами, что и снаружи дома — каменными, без отделки, как и в их доме. Только вот в камине на удивление стояла черная печурка, которую явно недавно топили. Расколотое пополам бревно служило каминной полкой. На ней одиноко стоял кувшинчик с цветами, а за ним красовалась большая картина на библейский сюжет с девой Марией в центре. По одну сторону камина — напольная ваза с камышами, по другую — бирюзовое кресло-качалка, а рядом под деревянной этажеркой с книгами — странный квадрат из соломы, не больше двух футов стороной, с четырьмя дырками — должно быть, для горшков. Эна так внимательно успела все рассмотреть, потому что запуталась со шнурками кроссовок, которые затянулись в противный узел.

Дальше на ступеньку вверх простиралась гостиная. На двух распахнутых окнах трепыхались розоватые в красный цветочек занавески, чем-то похожие на ткань нынешней кофты хозяйки. Углом стояли два дивана — один красный тканевый, другой помассивнее из темно-коричневой кожи, облезлый на подлокотнике, обращенном к прихожей. Между диванами в углу возвышалась открытая зеленая тумбочка со старомодной лампой и еще одной вазочкой с цветами, непонятно как примостившейся с краю. На стене висела картина, только издалека не разглядеть было, что запечатлел художник. Диваны были завалены подушками точь-в-точь, как ее клетчатый плед. Одним словом, деревенская Ирландия!

Эна наконец стянула кроссовки и недовольно взглянула на заметную даже на темном деревянном полу грязь, оставленную подошвами.

— Не переживай! — перехватила ее взгляд хозяйка, до того молча наблюдавшая за борьбой гостьи со шнурками. — Дилан сказал, что у вас хлеба нет. Я вот собралась испечь.

— Да что вы! Не надо! — тут же затараторила Эна и так и не смогла вспомнить фамилию Дилана.

— Пустое, мы испечем его вместе, — махнула рукой женщина и направилась к странному соломенному квадрату, опустила в дырку руку и достала яйцо, затем проверила другое отверстие и вынула еще одно.

Неудивительно было не уловить курьего запаха, потому что в доме нестерпимо пахло жареным беконом, и Эна непроизвольно сглотнула голодную слюну.

— Это старая традиция держать в доме кур, — виновато улыбнулась хозяйка, перекладывая яйца в одну руку. — И не только. У нас говорят, в одном конце дома жена, в другом — корова. Знаю, что кажется странным в двадцать первом-то веке, но в Ирландии время течет иначе. Моя свекровь родила после сорока, слишком поздно даже по местным меркам, и, как все старые люди, имела свои причуды. Это ее куры. Головы свернуть рука не поднимается, — хозяйка опять виновато улыбнулась. — Ну, а потом, может, мне и понравится возиться с ними... Нет, нет, — она вновь замахала руками, и Эна даже ахнула, когда показалось, что яйца вот-вот упадут на пол. — Я не стану заводить новых, я еще не настолько сумасшедшая.

И тут она перестала улыбаться, и Эна тоже. Обеим стало неловко, обе одновременно подумали о матери Эны и спрятали друг от друга глаза.

— Идем же на кухню, — хозяйка поспешила нарушить неприятную тишину. — Ты можешь позвонить домой и предупредить маму, что задержишься?

Эна машинально сунула руку в задний карман джинсов, но не достала телефон.

— Мать плохо спала ночью. Вдруг она задремала, а я разбужу. Если что, она сама мне позвонит.

Действительно, пусть сама звонит. Хотя вряд ли станет волноваться. Подумает, что дочь тоже к озеру решила прогуляться! Имеет право, а что? И Эна пошла следом за матерью Дилана в кухню, примыкавшую к гостиной, как и в доме дяди. Правда, там из-за второго этажа потолок был низок, как и в их калифорнийском доме — отец спокойно рукой доставал. Здесь же высокий потолок поддерживали темные деревянные балки, ярко выделяющиеся на белых стенах. Под раскрытым окном стоял узкий деревянный стол, по трем свободным сторонам которого примостилось по стулу. Четвертый же потерялся подле раскрытого верхнего шкафчика деревянной кухни, старой, но добротной. Только нижние дверцы, выкрашенные в какой-то противный бежевато-салатный цвет, портили приятное впечатление. На деревянной открытой столешнице красовался очередной кувшинчик с цветами, и Эна решила остановиться подле него.

— Вымой пока руки, — бросила хозяйка, разбивая в миску яйца, даже не ополоснув.

Угловая белая эмалированная раковина была доверху заполнена грязной посудой, оставшейся явно не только с завтрака. Эна с брезгливым видом попыталась просунуть руки под кран, не коснувшись тарелок, и была рада, что стоит к хозяйке спиной. К каждой дверце верхних шкафчиков была приклеена картинка — должно быть вырезки из календарей — с различными видами побережья Ирландии. Эна поискала полотенце и, не найдя его, вытерла руки о собственную кофту.

— Что я должна делать, мэм? — спросила она как можно вежливее, а то ей все казалось, что американский выговор придает речи нежелательную вульгарность.

— Возьми со стола бадью с мукой и вон в ту миску насыпь три чашки муки, там мерка лежит, а сито здесь, рядом со мной, — затараторила хозяйка.

Эна легко справилась с заданной работой.

— Я научу тебя печь самый простой хлеб.

Кэтлин глядела на гостью слишком уж нежно, и Эне подумалось, что той просто очень хотелось иметь дочку, чтобы хозяйничать вместе. Вот ее матери больше мальчики подходят. Она вон тоже во всем мальчик, ни одной юбки с собой не привезла.

— Никакой покупной хлеб не сравнится с домашним, — продолжала мать Дилана.

— Теперь добавь в муку по чайной ложке соли, соды и пекарского порошка... Нет, его надо две. Ты ведь знаешь, что ирландцы не используют дрожжи?

— Угу, — кивнула Эна, хотя не имела об этом никакого понятия, но нельзя же разочаровывать такую милую женщину!

Хозяйка тем временем достала из шкафчика банку с какой-то белой жидкостью.

— Кефир тоже лучше использовать домашний. Я могу дать вам закваску.

— Мы не пьем кефир, — тут же выпалила Эна, боясь показаться совсем недотепой, прося разъяснение, как тот готовится.

— Полтора стакана, — мать Дилана подлила кефир к яйцам. — Теперь четверть чашки кукурузного масла и хорошенько взбить.

В ее руках венчик мелькал с невообразимой скоростью, и Эна даже залюбовалась, пытаясь заодно вспомнить, есть ли что-то подобное у них на кухне. Блендер выполнял всю работу, даже яйца взбивал, если мать решалась приготовить омлет.

— Теперь сделай ямку в муке.

Эна погрузила в миску руку, и мать Дилана вылила содержимое своей миски, которое разом покрыло муку, как вышедшее из берегов озеро.

— Осталосьдобавить изюм и тмин. А теперь аккуратно перемешай все ложкой.

Оставив гостью выполнять работу, хозяйка принялась греметь противнями. Эна так увлеклась, что не заметила, как вместе с ложкой стали кружиться и ее не убранные волосы. Обе руки она перепачкала в тесте, и пришлось на манер лошади откинуть назад гриву. Прямо над столом спускались с крючков сковороды, и Эна инстинктивно пригнулась, вдруг испугавшись, что ударится о них головой. Она опасливо обернулась и радостно выдохнула, обнаружив хозяйку стоящей у плиты к ней спиной. Тесто постепенно превратилось в рыхлый шар, который хозяйка аккуратно переложила на противень. Длинным ножом она вырезала на нем крест и принялась смазывать молоком.

— Это католический крест? — Эна теперь действительно заинтересовалась хлебом.

— Быть может, — пожала плечами женщина. — Это традиция, чтобы легче было готовый хлеб на четыре части разломить. Мы все крестом помечаем, даже лепешки. Мы вообще считаем, что есть в одиночестве нельзя.

Мать Дилана подняла тяжелый противень и поставила в духовку, издавшую при закрытии двери неприятный звук.

— Быть может, ты голодна?

Хозяйка вытерла о передник руки и уже потянулась к накрытой крышкой сковороде, как заметила, что из кармана передника просыпалась на пол соль. Кэтлин всплеснула руками и даже вспомнила на латыни пресвятую деву. Эна изумилась такой бурной реакции на соль, но всякое можно ожидать от заправских хозяек. Мать Дилана быстро собрала все на ладонь и засыпала обратно в фартук. Эна лишь плечами пожала и обрадовалась, что хозяйка хотя бы протерла полотенцем руки прежде, чем вернулась к плите.

— У меня остались с завтрака картофельные оладья и немного бекона.

Эна кивнула и направилась к раковине, в которой гора посуды только выросла, и теперь и вовсе стало невозможно просунуть под кран руки. Только как сказать о неудобстве хозяйке, не ставя в неудобное положение, Эна не знала, но Кэтлин спасла ситуацию сама:

— Погоди, я загружу посудомойку.

Мать Дилана чуть ли не оттолкнула гостью, спеша к раковине. Старая белая посудомоечная машина заполнялась быстро не ополоснутой посудой. Тарелки бились друг о друга, хозяйка что-то бурчала себе под нос, поправляя их, и вот наконец машина загудела, и мать Дилана принялась быстро скрести раковину спонжиком.

— Прости, моя девочка, за беспорядок. Я вчера совсем выбилась из сил, а утром боялась разбудить мужа.

Эна понимающе кивнула и вытерла руки о неожиданно появившееся на дверце полотенце.

— А где сейчас ваш муж? Не спит?

— О, нет. Он в огороде. Скоро кукуруза поспеет.

— У вас огород?! — больше от удивления, чем от любопытства воскликнула Эна.

— Мы же бывшие фермеры, как и вы, — улыбнулась мать Дилана, беря с открытой полки белую тарелку. — Вернее не вы, а те из вашей семьи, кто эмигрировал последними. Была бы жива бабка, многое бы рассказала. Я-то не очень вашу родословную знаю, хоть мы и из одной деревни.

Хозяйка вернулась к плите и зажгла под сковородкой газ.

— А сейчас ваш муж работает?

Эна хотела спросить кем, но потом посчитала вопрос слишком личным и успела его пусть криво, но перефразировать.

— Он, как бы сказать... — Кэтлин принялась заправлять за уши невидимые пряди.

— Он пока на больничном. Но скоро ему придется вернуться в офис. Он бухгалтер, но любит огородничать, очень любит.

Она быстро наполнила тарелку и протянула гостье, сказав по-ирландски:

— Bain taitneamh!

Эна догадалась, что ей пожелали приятного аппетита, поблагодарила и поспешила к столу. Поняв, что с какой стороны не сядь, все равно из открытого окна будет дуть, Эна расположилась спиной к двери, который заканчивался короткий коридор. Хорошо, что она не сняла безрукавку, когда вошла в дом, иначе было б совсем худо. Неужели к такой мерзлоте можно привыкнуть!

Еда оставалась изумительно вкусной, хотя недостаточно прогрелась. Бекон оказался ее любимым, медовым. Пришлось даже немного позавидовать Дилану, имевшему такую еду каждый день.

— Компот из ревеня.

Хозяйка поставила на стол кружку и вернулась к плите. Эна осторожно пригубила розоватую теплую жидкость, оказавшуюся приторно сладкой.

— Дилан сказал, что ты никогда не пробовала красной смородины.

Эна обернулась на хлопок закрывающегося шкафчика. В руках хозяйка держала банку, закрытую тряпочкой.

— Это из нашего сада. Возьмешь с собой.

— Это лишнее, спасибо, — поспешила отказаться Эна, хотя ее и разбирало любопытство попробовать нечто новое.

К счастью, мать Дилана не стала слушать ее вежливые протесты и поставила банку на стол.

— Доедай, дорогая. Я сейчас вернусь.

Она скрылась внутри дома, где хлопнула дальней дверью, и на окно тут же вскочила кошка и осталась сидеть на раме.

— Привет, — зачем-то сказала Эна и уставилась в кошачьи глаза. — Чего ты к нам бегаешь? Тебя здесь, должно быть, тоже вкусно кормят. А у нас даже консервов нет.

Кошка, будто обидевшись на ее слова, прошлась по столу и, спрыгнув на пол, направилась к креслу-качалке. Эна схватила руками бекон и начала грызть, как в детстве. Кухню тем временем заполнил тминный хлебный дух, легко победивший утренний ветерок. Вновь хлопнула дверь, и заскрипели половицы под чьей-то слишком тяжелой поступью. Эна приготовилась встретиться с отцом Дилана и машинально вытерла жирные руки о джинсы за мгновение до того, как хозяева вступили в переднюю.

— У нас с утра гости, — раскатистым басом приветствовал ее отец Дилана. — Только виновник успел удрать.

Эна вскочила на ноги, с трудом выдавливая из себя американское приветствие. Мужчина по-доброму рассмеялся и поднялся в кухню, не заботясь о чистоте пола. Наверное, на нем был тот же наряд, что и на озере, только еще грязнее. Свежие комья грязи свисали с вытянувшихся на коленях штанов, готовые вот-вот сорваться на пол. Понятно, чего мать перепугалась! Волосы отец Дилана последние дни, верно, не расчесывал, и те вспенившейся волной пересекали лоб. С бритвой он тоже рассорился. Одним словом, был полной противоположностью ее отца: всегда чисто выбритого, коротко подстриженного и с ремнем даже в джинсах. В руках этот грязный великан держал корзину, из которой торчала морковина.

— Вам на пару дней хватит, — начала тараторить хозяйка, явно смущенная видом мужа. — Из картошки и порея можете сварить к ужину суп. Ты ведь знаешь рецепт?

Эна кивнула, хотя умела лишь разогревать суп-минестроне из банки. Только нового урока домоводства в присутствии этого страшилища она не переживет. Как бы теперь повежливее уйти, не дожидаясь хлеба?

— А мне компот остался?

Мать Дилана поспешила исполнить просьбу мужа, а тот, проходя мимо, обдал гостью прогорклым запахом пота, смешанного с виски. Эне стоило больших трудов не скривиться. Она даже сунула нос в компот, чтобы избавиться от запаха, и стала глядеть, как фермер-любитель берет свою кружку черными от земли руками.

— Должно быть, все рыжие в Америку уехали, — сказал он вдруг, перехватывая ее взгляд. — На острове истинную ирландку редко встретишь. — Эна хотела отвернуться, но будто приклеилась к озерной голубизне глаз, таких же чарующестрашных, как и у Дилана. — Ты в мать такая? Я видел твоего отца. Он не рыжий.

— Не знаю в кого, — пролепетала Эна, и ее голос на фоне хозяйского раскатистого баса звучал цыплячьим писком. — Говорят, прапрабабка рыжей была, меня в ее честь и назвали. А вы, —Эна даже не поняла зачем задала вопрос. — Вы же мою мать у озера видели, она там бегает...

И замолчала, а отец Дилана побагровел, будто вместо компота виски выпил, отставил в сторону кружку и четко произнес:

— Я не хожу к озеру. Это далеко и там делать нечего.

— Но как же...

И тут Эна замолчала, заметив, как Кэтлин за спиной мужа подает ей странные знаки.

— Значит, она вас перепутала с кем-то. Она ведь вас не видела. Вот и подумала, что у озера могут быть лишь соседи.

— Перепутала, — Отец Дилана схватил кружку и грузным шагом подошел к раковине. — Чаю бы заварила, — бросил он жене, не оборачиваясь, выливая остатки компота. — Пусть попробует нормальный ирландский чай, а не эти американские пакетики.

Эна закусила губу, ругая себя, что вообще притащилась сюда с кошкой. Надо было послушаться мать и дождаться Дилана дома.

— Ты пешком, что ли, пришла? — обернулся хозяин, вперив в ее раскрасневшееся лицо тяжелый взгляд. Эна кивнула. — В доме даже старого велика не оказалось, что ли? Подожди.

Он направился к двери и открыл ее ногой. Через минуту Эна увидела его выходящим через боковую дверь с ящиком инструментов. Он присел на корточки подле велосипеда сына и прокрутил цепь.

— Я его сейчас быстро починю, — крикнул он в открытое окно. — Будешь пока кататься.

— Мне не надо! — поспешно выкрикнула Эна. — Спасибо!

— Дают — бери и не спрашивай. Поняла?

Он вновь приковал ее к месту каменным взглядом.

— Поняла, — кивнула Эна и обернулась к хозяйке.

Та поджимала губы и мотала головой, делая ладонью успокоительные знаки. Эна поднялась со стула и отнесла посуду в раковину, но когда взялась за спонжик, мать Дилана остановила ее.

— Я вымою, ты же гостья, — она подошла ближе и заговорила почти шепотом, включив для большей конспирации воду. — Бери все, что он дает, и не спорь с ним. Я очень рада, что Эйдан чинит велосипед. Для него это лучшее лекарство, понимаешь?

Эна кивнула и тут же обернулась на мужской голос. Отец Дилана, расставив локти, облокотился на подоконник.

— Слышал краем уха, что Дилан собрался качели вам чинить. Детская бравада. Я сейчас инструменты соберу и подъеду к вам, гляну, что там. Балки небось все сгнили, не к чему крепить будет. А ты давай иди сюда, я под тебя седло настрою.

Эна выбежала во двор через парадную дверь и замерла, не в силах заставить себя подойти вплотную к подобному типу. Хотелось зажать нос и бежать прочь, но воспитание не позволяло. Надо было идти.

— Ну вот и все!

Мастер оказался скор на руку, но не позволил ей слезть с велосипеда.

— Езжай, а хлеб я привезу. Все равно горячий есть нельзя. И чай привезу, потому что до четырех явно не управлюсь, если еще придется в магазин съездить. Не заблудишься?

Усмехнулся по-доброму, но на его неухоженном лице улыбка не выглядела доброй, и Эна даже вздрогнула.

— Шнурки так и не научилась завязывать?

Его ручищи тотчас оказались на ее кроссовках, и те быстро распрощались с прежней белизной.

— Лет-то тебе сколько?

— Пятнадцать через месяц, — с трудом выдавила из себя Эна.

— А Дилану скоро шестнадцать. Как же вы в одном классе-то?

— А у нас до ноября в обычную школу берут. Это в католической меня маленькой посчитали и не взяли.

— Маленькая и есть, раз шнурки завязывать не умеешь. Езжай давай.

Да уж не стоило повторять дважды. К тому же, ворота перед джипом были распахнуты. Туда она и выкатила, молясь не завязнуть в какой-нибудь выбоине. Надо успеть предупредить мать о таком госте. Вот она будет рада!

Глава 8

— Откуда у тебя велосипед?

Мать стояла перед домом, спрятав руки в карманы джинсов. Значит, она успела принять душ и даже просушить волосы, собранные теперь в пучок. Сколько же сейчас времени? Эна и не подумала взглянуть на часы в доме Дилана. Интересно, как долго мать стоит у ворот? Ведь велосипед не машина, услышать его приближение невозможно. Даже в футболке с длинным рукавом можно окоченеть! Одного взгляда на мать оказалось довольно, чтобы Эну затрясло от холода. Она спрыгнула на землю. Глупо спрашивать про велосипед. Где еще она могла его получить, если не от соседей!

— Разве я не учила тебя, что выпрашивать некрасиво? — добавила мать, когда дочь молча прошла мимо нее в дом, оставив велосипед прислоненным к забору, как делал Дилан. — Ты сегодня же вернешь его, поняла? Я куплю тебе велосипед, как только выберемся в город, если ты все равно решила ездить по этим дорогам, зная, как это опасно. Эна, ты слышишь меня?

— Да, я слышу тебя, — Эна сумела заставить себя обернуться только на середине гостиной, когда принялась расстегивать безрукавку. — Я не беру чужие вещи. Меня заставили его взять, потому что посчитали, что мне далеко идти домой пешком.

— Почему ты не ответила мне сразу?

— А потому что ты не дала мне этого сделать! —Эна сорвала с себя безрукавку и швырнула на диван. — Потому что ты уже заранее уверена, что я что-то сделала не так. Я всегда делаю что-то не так, потому что я делаю это не как Джеймс.

— Прекрати орать на меня! — перебила ее мать. — Джеймс никогда не врал мне. А ты постоянно лжешь, даже по пустякам. Ты сказала, что позавтракала, но я же вижу, что молока в канистре не уменьшилось.

— Я просто не хочу больше есть хлопья!

— Отлично! — мать театрально всплеснула руками. —А почему просто не сказать, что ты хочешь чего-то другого? Вместо этого ты полдня ходишь голодная!

— Мама, прошло чуть больше часа, как я ушла! И я не голодная. Меня покормили.

— Отлично! — мать вновь развела руками. — На обед ты тоже туда пойдешь? Эна, это некрасиво навязываться соседям, которых ты даже не знаешь.

— Я не могла отказаться.

— Могла. Ты просто не захотела, называй вещи своими именами. Хватит выворачиваться.

— Да, не захотела, — сжала кулаки Эна. — У них был бекон! Медовый бекон, мой любимый!

— Отлично! Почему вы с отцом не купили бекон, когда были в магазине, если тебе его так хочется? У^к ирландские яйца с беконом ты сама можешь себе поджарить!

Эна заметила, как мать растирает пальцы — должно быть, и вправду замерзла на улице. Эна на секунду даже почувствовала себя виноватой. Но только на секунду, а голос и вовсе не желал показывать никакого сожаления.

— Я больше не буду у них ничего есть. Довольна? — огрызнулась Эна. — А велосипед сможешь вернуть прямо сейчас отцу Дилана. Он привезет хлеб, который мы испекли с Кэтлин и... — Эна выдержала паузу. — Он собрался повесить для нас качели.

Мать еще сильнее принялась потирать руки, словно пыталась оттереть с них невидимую грязь, и будто не сразу расслышала слова дочери, но потом резко вскинула голову и уставилась на нее полными изумления глазами.

— Что? — переспросила она. — Что ты сказала?

— Да, я то и сказала, — все еще слишком громко выпалила Эна. —Дилан, видать, рассказал, что хочет починить для нас качели. Его отец считает, что ему самому не справиться, и потому решил, что должен сделать это сам и прямо сейчас, пока открыт строительный магазин.

— Эна, это невозможно!

— Что невозможно? Не веришь? — Эна махнула в сторону оставшейся открытой входной двери. — Сама увидишь, что он приедет. И если ты сможешь сказать ему «нет», скажи. Меня он не услышал. Да и в чем проблема? Ты же согласилась, чтобы Дилан починил.

— Конечно, я согласилась, — мать опустилась в кресло и оттянула рукава кофты, чтобы спрятать пальцы. Она вся ссутулилась, точно умирала от холода. — Мальчик хочет покрасоваться перед тобой, почему я должна запрещать ему?! — Она смотрела в пол, будто пересчитывала темные половицы. — Его отец — это другое дело. Нам не нужны качели. А если бы и были нужны, я наняла бы рабочих. Я же не могу заплатить ему! Эна, в какое положение ты меня поставила?

Теперь мать смотрела ей в лицо, но так и не изменила позы.

— Мама, при чем тут я?! —теперь уже не от злости, а от обиды закричала Эна. — Я ничего не просила у отца Дилана. Ничего! Он все сам решил, понимаешь? Просто решил и все. Уверена, и жена, и сын у него пикнуть не смеют. Он чудовище какое-то!

— Эна! — лицо матери вдруг стало непроницаемо-серьезным, и она наконец расправила плечи.

— Но это правда, мама! Ты сама его видела, — И Эна скривилась, вспомнив как вид, так и запах соседа. — Но ты знаешь, Кэтлин говорит, что так будет лучше для него... Ну, типа, когда он работает, он не пьет. А вообще он оказывается бухгалтер, а по нему не скажешь...

— Мило, — покачала головой мать, и дочери даже показалось, что та даже заскрежетала зубами. — Только этого мне не хватало! Проводить для кого-то терапию! Мне не нужны чужие проблемы! Мне своих довольно! Говорила же тебе не ходить к соседям! Эта чертова кошка!

Эна видела, как мать дрожит. Она даже с трудом подняла с дивана безрукавку дочери, чтобы повесить на вешалку. Да и отыскать крючок у нее получилось не с первого раза.

— Мам, тебе холодно?

— Нет, — ответила та, не глядя на дочь. — Ты же знаешь, что это не от холода. Здесь не холодно. Не понимаю, что ты постоянно кутаешься и дрожишь. В Калифорнии всю зиму бегала в футболке, а здесь...

— Дома теплее...

— Да, конечно, теплее...

Эна слышала дрожь даже в голосе матери, будто та вот-вот заплачет.

— Мам, ты таблетки приняла?

— Нет! — выкрикнула она и пошла на кухню. — Я ведь хочу с них слезть. Иначе как я буду водить машину?! Я не хочу быть вечно прикованной к дому. Хотя машину завтра не привезут и вообще непонятно, когда она будет...

— Почему?

— Откуда я знаю! Отцу позвонили и сказали, что грузовика нет. Обещают найти в понедельник. Ирландия, чего ты хочешь! Надо, наверное, попросить фею, чтобы она притащила нам машину на своих крылышках! Это он?

Конечно, с чем в этой тишине еще можно спутать гул машины?! Мать развернулась, сцепила пальцы перед собой и направилась к двери. Эна на минуту замерла подле вешалки, но не взяла безрукавки, лишь сильнее оттянула рукава флисовой кофты и поджала пальцы.

Джип остановился на дороге, и первой в калитку вошла мать Дилана, неся перед собой корзину с овощами, из которой торчал пакет — должно быть, с хлебом. Она поздоровалась с матерью Эны еще издали, и та попыталась натянуть на лицо улыбку — никто не ожидал, что Кэтлин приедет вместе с мужем. Было непонятно, радоваться или сожалеть об ее присутствии. Это могло означать две вещи: либо то, что они не задержатся надолго, что было приятно; либо то, что Кэтлин побоялась отпустить мужа одного, потому что не была уверена в его вменяемости.

Эна тайком взглянула на мать и решила, что та остановилась на последнем объяснении, потому что лицо ее превратилось в улыбающуюся маску.

— Лора.

С неотразимой улыбкой она протянула соседу руку, и тот достаточно сильно потряс

ее.

— Эйдан.

Эна отметила для себя, что отец Дилана переоделся — правда, нынешние штаны отличались от предыдущих лишь отсутствием свежей грязи. С другой стороны, он ведь явился не в гости, а на стройку, так с какой стати требовать от него смокинг!

— Спасибо за велосипед, — мать продолжала улыбаться, и Эна не могла догадаться, как та сейчас выкрутится. — Это очень мило с вашей стороны, и моя дочь будет рада оставить его у себя на пару дней, если вы, конечно, не против?

Что? Эна чуть не запнулась о порог. Мать же только что ругала ее на чем свет стоит, а теперь сама нагло выпрашивает велосипед!

— Какие вопросы! Она может пользоваться им сколько пожелает, у Дилана есть второй. Надеюсь, это научит его вовремя менять батарейки в фонарике и замечать канавы, — рассмеялся сосед.

— Давайте все же договоримся, — продолжала улыбаться мать. — Как только нам доставят машину, мы обязательно купим Эне велосипед, и она вернет ваш.

— Зачем покупать? — перебил ее сосед, — когда у нас есть лишний. Найдете, что ей купить. Это неправильное распределение бюджета...

— Я сама финансист в прошлом, — не переставала улыбаться мать. — Но все же я куплю ей велосипед — такой, настоящий девчачий ирландский велосипед с корзиной для цветов...

— Купите весной или хотите, я к этому корзину приделаю. Зимой такие туманы будут, что я даже мальчику не разрешаю на велосипеде ездить, не то что девочке! А пока пусть ездит на этом. И я не принимаю никаких возражений, — мужчина даже выставил вперед руку, будто готовился оттолкнуть от себя любое слово, но мать Эны промолчала, не сумев возразить. — Лора, относитесь ко всему проще. Мы, можно сказать, родня, пусть и в далеком прошлом.

— Вся наша деревня родня хоть в каком-то поколении, — наконец открыла рот до того молча стоявшая за спиной мужа Кэтлин, и Эна, припоминая быстроту, с которой говорила мать Дилана дома, решила, что это такой прием, чтобы успеть вставить реплику в безапелляционные монологи мужа. Вот и сейчас он будто не услышал слов жены и, обойдя мать Эны, направился к оставленной открытой входной двери так стремительно, что Эна еле успела отпрыгнуть в сторону. Он пригнулся, превратив себя в вопросительный знак, будто так легче было заглянуть под козырек.

— Одну балку придется заменить, — сказал он неестественно тихо, будто размышлял вслух. — На одну палки должно хватить, а тут, — он ткнул пальцем в другую и отряхнул посыпавшуюся труху, — следует заменить лишь прогнивший кусок, чтобы не трогать черепицу. Лора! — он обернулся к хозяйке, оставшейся стоять в десяти шагах от дома. — В гараже есть удлинитель?

Но та лишь покачала головой.

— Проверю, — махнул рукой отец Дилана, но вместо того, чтобы отойти от двери в сторону гаража, схватился за нее и подергал несколько раз. — Не скрипит, — заключил он.

— Муж перед отъездом смазал.

Эна, оставшаяся стоять под навесом по другую сторону от отца Дилана, услышала в голосе матери с трудом скрываемое раздражение хозяйскими манерами гостя.

— Шон вообще тут все дни работал, и это после того, как мы столько денег угрохали на рабочих.

— А что вы хотите, старый дом! Здесь каждый день что-то да ломается. А это, — он указал пальцем в темноту гостиной. — Те часы, что ремонтировал Дилан?

Мать кивнула и расценила вопрос приглашением пройти в собственный дом. Гость прошел следом. Эна пропустила Кэтлин и затворила дверь, погрузив дом в полную темноту. Мать зажгла лампу и сказала со смехом:

— Опять стоят!

А Эна тут же отметила про себя, что стрелки вновь застряли на том же месте. Четверть шестого.

— Мой отец бы починил, — вздохнул гость.

— Он был часовщиком?

Эна хотела ответить матери, ведь Дилан успел рассказать ей про деда, но сосед опередил ее с ответом:

— Нет, он возился с бумажками, как я теперь, а часы всегда были его страстью.

— Он их коллекционировал?

— Нет, он их разбирал и вновь собирал, — усмехнулся Эйдан. — К нему даже из города приезжали и коллекционеры из окрестных областей тоже. Вообще это хорошо иметь какую-то страсть... Я вот пошел в мать, обожаю возиться с землей... Или не в мать, а в какого-нибудь прадеда. У нас фермерство в крови, преемственность поколений. Никуда не деться, да и, по правде говоря, не хочется. Поверьте, овощи со своего огорода в разы вкуснее покупных. К этому вкусу привыкаешь и не можешь больше довольствоваться фальшивкой.

— Знаем-знаем, — уже спокойнее ответила мать Эны. — У нас тоже старый дом в Калифорнии, и деревьям не меньше полувека — апельсинов, абрикосов, слив девать некуда. Да и фермы под боком. Три часа с грядки до рынка, так что овощи тоже пахнут и тоже вкусные. Но ваши, я уверена, лучше, и мы с радостью их отведаем. Эна дома, кстати, тоже выращивала помидоры. Правда, дорогая?

Эна чуть не подпрыгнула от подобного переведения стрелок.

— Саженцы в оранжерее купили, отец поливку провел, сами выросли, — буркнула она отрывисто, поймав на себе взгляд соседа. — Калифорния в этом плане рай, земля обетованная, как сказал Джон Стейнбек.

— И тяжело было покидать эту обетованную землю? — вопрос прозвучал как-то очень жестко, да и взгляд отца Дилана вдруг вновь стал темным и тяжелым, как грозовое небо.

— Легко, — ответила за нее мать, и Эна даже сжала кулаки. — На удивление легко...

— Сказал же о преемственности поколений! — рассмеялся отец Дилана и перевел взгляд с дочери на мать. — Любимая поговорка моей матери да и вообще всех ирландцем, наши ноги ведут нас туда, где живет наше сердце. Может, вы найдете здесь новый дом.

— Это не наш дом, — вставила Эна, — а дяди, он просто разрешил в нем пожить, а лучше бы не разрешал. Лучше бы мы в Бостон поехали!

— Эна! — мать одернула дочь довольно громко. — Прошу тебя, не начинай.

— Лора, это нормально.

Отец Дилана говорил теперь как-то совсем тихо, по-домашнему, что еще больше начало бесить Эну, будто он видел перед собой несмышленого ребенка, который не только шнурки не умеет завязывать, но и решать, что для нее хорошо, а что плохо. Кстати, она даже не попыталась развязать шнурки и явно успела наследить в гостиной — впрочем, мать тоже пошла встречать гостей в домашних мокасинах, да и гости не разулись — благо темно, грязи на темном полу не видно.

— Детям намного сложнее даются переезды. Ей нужны друзья, а не только общество моего обормота. Отчего вы не отдадите ее в школу? Говорят, наши ирландские католические школы самые лучшие у вас в Штатах.

— Лучшие, — согласилась мать, не желая вступать в дискуссию, да дискуссии и не намечалось, она только успела вставить слово, пока сосед набирал в широкую грудь воздуха для следующей тирады.

— В нашей школе преподают по-английски. Я лично учился на ирландском, и мать настаивала отдать внука в ирландскую школу, даже хотела, чтобы мы переехали для этого в город. У нас там квартира есть, но я не могу без земли. Если бы можно было прокормиться с огорода, я бы бросил ко всем чертям эти финансы. И потом у меня нет врожденной ненависти к английскому языку, и к Штатам я отношусь хорошо, и не обвиняю страну в бегстве Мэги, как делало еще прошлое поколение. Да и если обвинять кого, то картошку и великий голод! Это просто семейная драма, сбежавшая невеста... Впрочем, — он на миг замолчал, поймав, наверное, осуждающий взгляд жены, — эта история вам должна быть известна не хуже моего.

— Вообще-то нет, мы знаем больше про ее дочь, — улыбнулась Лора. — Еще будет время послушать полную версию семейной драмы, мы целый год будем соседями. И я попытаюсь убедить Эну пойти в школу, — поспешила добавить она, чтобы остановить словоохотливого гостя. — Вы сумеете починить часы?

— Даже браться не буду, — спокойно ответил Эйдан. — После того, как туда залез мой сын, уверен, это пустая трата времени. Да и потом, ну кто смотрит сейчас на стенные часы, все уткнулись в телефоны. О, у вас тоже кошка?

Отец Дилана неожиданно присел подле часов и провел рукой по обнаруженным на корпусе часов царапинам.

— Кажутся свежими, — добавил он прежде, чем ему сообщили, что единственной кошкой здесь является его собственная. — Закрывайте окна и двери и гоните эту тварь взашей. Терпеть не могу кошек! — он покачал головой, — как, впрочем, и они меня.

— Так зачем держать кошку?! — с вызовом глянула на него Эна, вложив в вопрос всю накопленную за утро злость.

— А я и не держу! Она сама пришла. Вот окна всегда открыты в надежде, что кошатина вспомнит о своей дикой природе и уйдет в лес, чтобы никогда не возвращаться.

— Жестоко! — выпалила Эна раньше, чем мать успела ущипнуть ее за бок.

— Жестоко! — выпалила Эна раньше, чем мать успела ущипнуть ее за бок.

— Отчего же! Я не люблю кошек, как и кур, но мирился с причудой матери. А сейчас не мешало бы их поджарить. Лора, уговорите мою жену пригласить вас на обед...

Это он что, флиртует с матерью? Чудовище! Хоть бы в озеро на себя посмотрел! А мать? Эне вовсе не понравилась улыбка, которой та ответила гостью. Так она улыбалась только на шутки отца. А соседка — так и будет стоять, обняв корзину?

— Мы и без кур приглашаем вас в гости, — наконец решила остановить мужа Кэтлин, смотря на мать Эны умоляющими глазами. — Он только на словах герой. Эйдан просто не хочет показать, что безумно любит этих крылатых чудовищ.

— Нет, — расхохотался отец Дилана так громко, что Эне даже показалось, что в часах дрогнули застрявшие стрелки. — Я мечтаю, чтобы они наконец улетели в Норвегию.

— В Ирландии говорят, что куры прилетели из Норвегии, — начала щебетать Кэтлин, — и когда они укладываются на ночлег, то вечно спорят, улететь ли им обратно, а потом все же решают остаться. Оттого-то и традиция пошла у очага кур держать и лелеять их, чтобы о доме реже вспоминали.

— Хватит глупости говорить! — махнул рукой ее муж, отходя от часов, будто собирался выйти из дома, но дальше кресла не дошел. — В Ирландии во всем видят магию, не примечая собственную дурость.

— Вы и в фей не верите? — неожиданно преградила ему дорогу Лора, отходя от другого кресла, и Эна даже вздрогнула, делая шаг за матерью.

— Вот в них-то я как раз верю, — из голоса соседа пропала наигранная веселость, и его ответ прозвучал серьезнее вопроса матери Эны. — Верю, потому что феи не умеют играть в херлинг без людской помощи. Знаете про поверье, как они крадут по ночам души людей, чтобы те помогли играть им в херлинг. Если в команде нет человека, они не могут попасть по мячу. Правда, возвращаясь в свое тело, человек ничего не помнит и не расскажет, что женщины не способны ничего сделать без мужчин.

— Эйдан! — его жена даже повысила голос, потому что передвигаться по гостиной с корзинкой в руках было неудобно, а никто не сообразил забрать ее сразу. Эна протиснулась между матерью и соседом и забрала корзину, чтобы отнести в кухню.

— Местные мужчины только и могут, что говорить о херлинге, и даже фей сюда приплетут, — донесся до нее быстрый говор матери Дилана. — Просто у нас же в городе одна из лучших команд тренируется.

— Лора, — продолжал сосед, будто его жена только что не выдала целую тираду.

— Если какая-то мужская помощь понадобится, то, не раздумывая, обращайтесь.

— А я умею играть в херлинг, хотя предпочитаю брумбол. Мы раньше с мужем каждый викенд ходили на каток.

Эна не могла понять, сказала это мать в шутку или сосед ее наконец разозлил. Но он явно стушевался, и Эна от радости чуть не подпрыгнула, только радоваться было рано.

— Ладно, пойду балками займусь — надеюсь, найду метлу в гараже, которая осталась от какой-нибудь местной ведьмы. Только вы там не забудьте мне оставить кружку молока, как фее.

Проходя мимо, Эйдан неожиданно схватил Эну за руку и потянул за собой:

— А Эйнит пока мне поможет.

— Меня Эна зовут, — выпалила та, чуть не запнувшись за порог, такими большими оказались его шаги.

— Ты в Ирландии, а значит теперь ты Эйнит.

Казалось, смех совсем оставил великана, и он просто рычал ей в ухо.

— А меня как должны звать? — бросила им в спину мать, должно быть, подбежав к двери.

Пойманный врасплох Эйдан замер под навесом и, обернувшись, покачал головой.

— Лориэль, — протянул он. — Королева эльфов... — И тут он рассмеялся и отпустил руку Эны. — Оставайтесь Лорой, если вам нравится ваше имя. Хотя, мне кажется, переезд в другую страну хороший повод стать кем-то другим.

— Мы никуда не переехали, — буркнула Эна, но мать тут же наградила ее испепеляющим взглядом.

— У меня есть еще второе имя, Меган, но я не люблю его.

— Неужели Меган?

Мать кивнула, вновь одарив соседа ослепительной американской улыбкой.

— Пойдем, пойдем, не мешай взрослым ведьмам варить их варево.

И он вновь сжал в большой ладони тонкую руку Эны и потащил к дороге, где стояла открытой его машина.

— Аты сильная, — казалось, даже восхитился он, когда рука Эны не провисла под вложенным в нее сундуком с инструментами.

— Я карате занимаюсь, — гордо ответила Эна, сжав губы, когда лицо мужчины озарилось усмешкой.

— А отчего не брумболом, как мать?

Она не поняла, издевается он или действительно задает вопрос, потому решила ответить нейтрально.

— Я совсем на нее не похожа.

— А на кого ты похожа? Я видел твоего отца, на него ты точно не похожа.

И вновь эта усмешка, от которой хотелось заскрежетать зубами.

— Я похожа на дочь этой самой Меган, на Эйнит.

— Так у нее была дочь, забавно... А откуда ты знаешь, что похожа на нее?

Теперь он, казалось, улыбался по-доброму, но оттого еще больше начал раздражать Эну своим покровительственным тоном, будто ей и пяти лет не было.

— У меня фотография есть. Я ее копия. Могу показать, если не верите!

— Отчего мне тебе не верить?! Удивительно, как через сто лет в тебе настолько сильна ирландская кровь.

— Так потому что все родственники ирландцы, чему тут удивляться!

— А мать твоя похожа на нашу Мэги?

— Откуда мне знать?! — пожала плечами Эна, вдруг почувствовав тяжесть ящика с инструментами.

— А я тебя не спрашиваю, — рассмеялся отец Дилана. — Я тебе говорю, что она похожа.

— С чего вы взяли? У вас тоже есть фотография?

— Логика, моя юная фея. Если ты похожа на дочь Мэги, но не похожа на своего отца, то выходит твоя мать похожа на саму Мэги. Ладно, не думай об этом. Возьми вот еще молоток, а я дотащу пилу, а потом вернусь за палкой.

Эна с трудом сделала пару шагов до калитки, а отец Дилана уже бежал обратно, чтобы притащить привязанную на крыше доску.

— Да, — бросил он ей в спину. — Поищи метлу в гараже — мне надо будет сделать временную подпорку для крыши. И не забудь удлинитель.

Эна кивнула. Отлично, только роли подмастерья ей не хватало. Чтоб эти качели провалились!

Глава 9

— Эйнит! Тебя в школе не учили проводить прямые линии с помощью линейки?

Эна убрала изо рта карандаш и обернулась к пиле. Отец Дилана не улыбался, но в его взгляде не читалось и злости.

— Вы дали мне только метр, — ответила Эна спокойно. — У меня нет линейки.

— А догадаться приложить палку слабо?

Эна пожала плечами и, поднявшись с земли, подошла к лежавшей на земле доске.

— Пила ведь все равно прямо распилит, — изрекла она безапелляционно.

— У тебя с краев разница почти в два сантиметра, — не унимался сосед. — Которая точка верная?

Эна пожала плечами. Эйдан вздохнул, поднял с земли катушку с метром и направился обратно к двери, где уже красовалась новая балка. Измерив выдолбленный кусок верхней перекладины еще раз, он вернулся к пиле и заново разметил доску.

— Эйнит, если ты помогаешь, то надо помогать до конца, — сказал он, не поднимая на стоящую рядом девушку глаз.

— Я старалась! Я разве плохо держала балку?

— Спасибо, — проговорил Эйдан медленно и поднял на нее глаза, завешенные растрепанными волосами. — Я не сказал, что ты все сделала плохо. Но один неверный шаг может испортить всю проделанную ранее работы. Ты ведь девочка,

— подытожил он. — Ты обязана быть аккуратной.

Эна поймала его осуждающий взгляд и поспешила отряхнуть коленки от опилок, которые подцепила подле пилы. Наконец, взяв отрезанную палку, сосед направился к дому.

— Пошли! — бросил он, не оборачиваясь. — Будешь шурупы подавать.

Он делал все очень быстро, будто ставил железные скобы каждый божий день. За час совместной работы сосед перестал казаться страшным. Конечно, Эна бы с радостью отправила его в душ, но во дворе запах не был уж столь мучительным. Да, признаться, она сама уже не источала свежести, позабыв с утра помыться. Только переодеться не предоставлялось возможности, потому что даже когда закончились все шурупы, с поста ее не отпустили, пусть и не дали новой работы. Сам же сосед принялся отчищать старую балку от облупившейся краски.

От нечего делать, Эна взяла прислоненную к стене метлу и стала перепрыгивать через нее, с каждым разом все выше и выше задирая ноги, хотя до ребят, танцы которых они наблюдали в Корке, ей было ох как далеко! А вообще-то такая аутентичная самодельная метла отлично подойдет к хзллоуинскому костюму ведьмы, и даже если они с матерью останутся дома, нужно будет сфотографироваться и переслать фотографию друзьям, чтобы никто не догадался, что она безвылазно сидит дома. До безумия жалко пропускать сбор сладостей по соседям, школьную ярмарку, приуроченную ко Дню Благодарения, сборы пожертвований на обеды для бездомных, осенний тест по карате, благотворительный рождественский концерт школьного оркестра... Она могла продолжать этот список до утра, только отец Дилана вдруг перебил ее мысли глубоким басом.

— Эйнит, ты знаешь главное правило ирландской ведьмы?

Эна вздрогнула и вопросительно уставилась на соседа, аккуратно закручивавшего вокруг дрели шнур.

— Чистота! Подмети здесь, пока я унесу инструменты в гараж.

— А качели?

— Там все палки прогнили — завтра закончу. Мне надо поискать дома новые, да и столбы следует сперва покрасить. Так что после того, как подметешь, закончи для меня этот старый столб.

Он улыбнулся, сунул дрель подмышку, взял остальные инструменты и побежал к открытому гаражу. Эна глядела ему вослед. Такой великан должен был ходить вразвалочку, как медведь, что он и делал в доме, ведь легкость бега с его фигурой никак не вязалась. Однако сейчас он двигался совсем как его тощий сын, стремительно и легко, будто потолок дома сгибал его к земле, а небо окрыляло.

— Так и будешь стоять? Думаешь, придет грогоч и сделает за тебя всю работу?

Эна недоуменно взглянула на Эйдана, демонстративно содравшего со столба пальцами длинную полоску старой краски.

— Не знаешь, кто такой грогоч? — лукаво подмигнул ей сосед, заставив Эну стиснуть зубы. — Ну это такой грязный-прегрязный старикашка, обросший с ног до головы красной шерстью. И пусть он сам никогда не моется, но от других постоянно требует чистоты, и если быть с ним поласковее и оставлять в кухне кружку молока, то он даже сам будет драить пол и мыть посуду, и даже подметать. А вот когда он сердится, хозяйке с ним лучше не встречаться.

Отец Дилана еще раз подмигнул Эне и, подхватив с земли молоток, поспешил обратно к гаражу.

— Я не просила вас ничего за меня делать, мистер Грогоч!

Эна прикусила язык, хотя отец Дилана был уже слишком далеко, чтобы ее услышать. Она не могла понять, что же он хочет, чтобы она сейчас сделала: заглянула в дом, чтобы спросить про ланч, или же убрала грязь, которую он развел перед домом? Она ее саму порядком раздражала, потому Эна решила для начала все же подмести, чтобы уж точно не получить еще одного нагоняя за медлительность. Но не успела она намести и маленькой кучки, как сосед вновь оказался рядом. С какой же скоростью он бегает? Или это она так медленно машет метлой? Под его взглядом она заработала руками, как лопастями ветряной мельницы. Туда-сюда, туда-сюда, и вдруг ахнула, смахнув вместе с опилками свернутый листок смородины, оставленный по совету Дилана для маленького народца.

— Что случилось? — нагнулся за ней сосед, когда она на четвереньках потянулась в кусты за улетевшим листом, который оказался пуст: крекеры и орешки пропали.

— Эйнит, эй? — Отец Дилана тоже стоял на земле на коленях и внимательно глядел в ее растерянное лицо. — Что случилось?

— Я оставляла крекер для маленького народца.

Она протянула ему пустой лист, только тот не взял его, а лишь раскатисто рассмеялся, ударив себя по коленям.

— Ты, может, и в лепреконов веришь? Чтобы было кого обвинить в своих ошибках?

Эна вскочила на ноги и сжала кулаки. От былого хорошего расположения к отцу Дилана не осталось и следа. Он над ней вновь издевается! Как недавно со шнурками!

— Не верю, — выдохнула она зло. — Мы в начальной школе каждый год делали ловушки для лепреконов, но я так никого и не поймала!

— Правильно, откуда лепреконам быть у вас в Штатах?! Не сбежали же они от голода с изумрудного острова!

— Знаете, — выдохнула Эна. — Мы не сумасшедшие ирландцы, ко мне в детстве приходила зубная фея, а вовсе не лепрекон, как у вас.

— Жаль, что к тебе приходил не лепрекон, — отец Дилана наконец поднялся с колен, и теперь вновь глядел на Эну сверху вниз. — Здесь все еще грязно. Все эти опилки прилипнут к свежей краске.

Он взял метлу и, отвернувшись, принялся быстро обметать столбы.

— Мы с Диланом кормили вчера куницу! — выкрикнула Эна в спину Эйдану, вдруг поняв, что только что нахамила незнакомому взрослому человеку. — Выходит, она вновь приходила?

— Выходит, что да, — Метла на мгновение замерла, и мужчина медленно обернулся. — Или же наша кошка стащила. Но точно не лепрекон.

— Зачем вы это говорите? — все тем же упрямым тоном отозвалась Эна. — Я не маленькая девочка! Мне кажется, я даже в Сайту никогда не верила. Хотя, конечно, жаль, что лепреконы просто выдумка.

— Отчего же жаль! Очень даже хорошо, что лепреконов не существует. Думаешь, им приятно постоянно слышать, что во всем виноваты они, лепреконы? — Отец Дилана рассмеялся, но лицо его быстро стало абсолютно серьезным. — Пора людям признать, что всегда виноваты только они сами и никто другой. И если мы не управимся за сегодня с покраской, в этом будешь виновата ты и твоя метла. Так что работай!

И сосед сунул метлу Эне в руки и побежал к машине. Интересно, а он умеет просто ходить? Впрочем, Дилан тоже вечно бегает — наверное, это у них семейная привычка, но стоит признать, что сын его намного приятнее в общении, хотя шутки его такие же глупые, что и у отца. Насупившись, Эна закончила сметать опилки в кучу и решила сходить домой за совком, напрочь позабыв про грязные кроссовки. Какие тут шнурки, когда в кухне пахло картошкой и луком — на ланч у них будет обещанный Кэтлин суп!

— Вы там скоро? — обернулась к ней мать, вынимавшая из ящика столовые приборы.

— Красить еще надо, — буркнула Эна, доставая из-под раковины совок.

— Потом будете красить. Все остынет.

— Бесполезно, Лора, — послышался голос Кэтлин. — Эйдан не прервет работу, даже если я приготовлю его любимое баранье рагу.

— А это мы сейчас проверим, — улыбнулась мать.

Эна кивнула, едва подавив усмешку, и возвратилась к куче опилок, аккуратно замела их на совок, а потом просыпала половину подле раковины, стряхивая в ведро.

— Ну кто ж домой уличную грязь тащит! — напустилась на нее мать, но Эна лишь крепче стиснула зубы, решив при посторонних не ругаться. — Не догадаться ведро вынести?!

Кэтлин молча подоспела с метелкой, а Эна, отряхивая руки о джинсы, пошла обратно на улицу, где сосед уже открывал банку с белой краской.

— Суп готов, — объявила Эна, засовывая руки в карманы, совсем не радуясь перспективе испортить краской одежду, которой у нее было привезено не так уж и много.

— А мы его разве заслужили? — улыбнулся мужчина, проводя рукой по старой балке. — Сначала закончи столб.

— Нас позвали! — Эна еще глубже засунула руки в карманы.

— И что? Когда ты успела проголодаться? Любая работа должна быть закончена до полуночи.

— А что такого особенного происходит в Ирландии в полночь? — выкрикнула Эна раньше, чем прикусила язык, вспомнив предупреждение Дилана про закрывание на ночь дверей. Только бы не подумал, что это она про него!

— В полночь, — Отец Дилана сознательно взял паузу, — маленькие девочки должны спать, чтобы не мешать взрослым феям танцевать.

Эна отвела взгляд и выдохнула. С каждой минутой находиться подле отца Дилана становилось все невыносимее и невыносимее. Ну где же мать с обещанным приглашением к столу? Видно, поддалась на уговоры Кэтлин не тревожить напрасно ее сумасшедшего мужа!

— Эйдан, королева эльфов прислала приглашение на пир и передала, что не примет отказа.

Эна сначала увиделаопустившиеся в неприкрытом смущение уголки губ соседа и лишь потом обернулась к сияющей победной улыбкой матери. Когда та в последний раз улыбалась? Ага, час назад перед часами, а до этого уже, кажется, никогда.

— Передайте королеве, что я сейчас с юной феей закончу очищать столб ее хрустального дворца и тогда...

— Нет, нет, — перебила его мать. — Волшебный огонь под котлом потух и больше не зажжется, а королева не привыкла садиться за стол в одиночестве и не станет есть остывший суп. Так что ее голодная смерть будет на вашей совести, замешкавшийся смертный, до скончания ваших скорбных дней.

— Мы уже идем.

Отец Дилана с излишним рвением вырвал из рук Эны метлу, чтобы поставить к стене. Так что она даже ойкнула, но ни он, ни мать не обратили на ее протест ровным счетом никакого внимания. Она не удивилась бы даже, если б Эйдан захлопнул перед ее носом дверь, но нет, он остался ждать ее.

— Снимай кроссовки.

Опять этот снисходительный командный тон? Его голос в разговоре с матерью даже перестал походить на грубый бас. Только какого черта она решила ему подыгрывать? Мать не рассказывала ей сказки даже в глубоком детстве. Их рассказывал отец и бостонская бабушка, когда они иногда ездили к ней на каникулы. Все-таки решила стать его доктором? Славно, только бы себя для начала вылечила и бросила ко всем чертям этот лес с прогнившими балками!

— Ты и развязывать шнурки не умеешь?

Какого черта! Она, что ли, так долго думала, что он успел присесть подле нее на корточки и схватиться за шнурки! Только вырвав сейчас ногу, она могла заехать ему по физиономии. Вообще-то ей очень хотелось это сделать, но выпутаться из последствий потом не поможет никакая сказка про фей!

— Эйдан, ты чего делаешь?!

Мать даже вернулась с кухни, так и не положив на стол салфетки. Теперь их оставалось лишь выкинуть, настолько сильно она скомкала их в руках.

— Я ей шнурки на два узла завязал. Она все ногти переломает, развязывая.

Опять эта извиняющаяся улыбка, которая никаким местом не вязалась к заросшему щетиной лицу — как она вообще через нее просвечивалась, не понятно! И каким медом он смазывал себе связки, когда обращался к матери?!

— У меня все ногти обрезаны! — выпалила Эна и попыталась дернуть ногой, но сосед держал ее крепко, будто в клешне.

Да, она вчера только обрезала ногти, которые из-за отсутствия тренировок успели отрасти. Но вот и долгожданная свобода! Она опустила ноги на ледяной пол и, заметив, как отец Дилана, украдкой смахнул с рук засохшую грязь, ахнула: он же сейчас зайдет в ванную комнату! А она не могла вспомнить, в каком состоянии оставила ее.

Наверное, она никогда так быстро не бегала. Только, не вписавшись в поворот, саданулась бедром, наверное, до синяка. Но, главное, она успела сорвать с крючка полотенце и бросить в угол на груду своего грязного белья, которое так и не удосужилась запихнуть в стиральную машину. Впрочем, мать швырнула одежду после бега туда же! Как же невыносимо иметь в доме одну ванную, куда все ломятся. Впрочем, сосед, кажется, пока не собирался заходить сюда, хотя она и оставила дверь открытой.

Эна с ожесточением драила под водой руки, беснуясь, что они не купили щетку для ногтей. Да и продается ли что-то подобное в Ирландии! Судя по ногтям Эйдана — вряд ли! Да, она даже ногти успела его рассмотреть и была уверена, что мать тоже

— уж что-что, а мыть руки учат еще в детском саду, а бабушка не уставала напоминать, что полезность мытья рук с мылом доказал именно ирландский доктор.

Эна вытерла руки и вышла в коридор, но тот оказался пуст. Где еще отец Дилана мог вымыть руки? На кухне, что ли? Идиотизм! Или он сел за стол с грязными руками, потому что Грогоча тревожит грязь лишь на чужих кроссовках?

Эна села за стол молча, стараясь не смотреть на руки соседа. Тапки она забыла, теперь пришлось поджать ноги. Жаль, у стульев отсутствовали перекладины, и пришлось усесться на стул, как маленькой, подтянув под себя обе ноги. Эна так старалась сделать это незаметно, что в итоге чуть не опрокинула локтем полную тарелку.

— Извините, — процедила она сквозь зубы, боясь поднять на мать глаза, чтобы не вызвать в той новый всплеск эмоций — при гостях следует вести себя идеально, только именно при гостях этого сделать не получается!

— Эна!

Нет, мать не выкрикнула ее имя, а прошипела как змея, будто дочь специально хотела опрокинуть тарелку. Стало по-детски обидно, и Эна даже сжала губы, но спасение пришло быстро — в виде намазанного маслом куска хлеба. Господи, Кэтлин умеет выходить из любой ситуации. Как же Дилану повезло с матерью! Был бы здесь отец, он превратил бы все в шутку и даже скинул бы со стола собственную ложку. Только его нет и надо соответствовать требованиям матери, которая сама даже посуду в посудомойку не ставила уже месяцев пять! Они с отцом выдраили весь коттедж перед его отъездом, пока мать дышала во дворе воздухом, подрезая идиотские кусты. Да только двор как был заросшим, так и остался — ей нравится убогая гостиная, ей нравится разросшийся боярышник! Но не нравится, что дочери холодно от постоянно открытых дверей!

— Лора, надо закрывать хоть одну из дверей, — неожиданно сказала мать Дилана, будто прочитала мысли Эны. — Здесь же в старых домах двери ровно друг против друга сделаны, потому будет вечный сквозняк.

— Эйнит, а ты знаешь, почему?

Эна с трудом заставила себя опустить полную ложку обратно в тарелку и поднять глаза на отца Дилана, уверенная, что тот вновь собрался в своей идиотской манере протестировать ее на знание ирландской истории.

— Нет, — ответила она как можно нейтральнее.

— А потому что маленький народец ходит только по прямой, потому важно дать им пройти сквозь дом, чтобы они не разнесли его. И даже два сантиметра в сторону могут им не понравиться.

Какое счастье, что она сидела на подогнутых ногах, иначе бы точно вскочила со стула, а так лишь сжала в кулаке ложку, будто собиралась согнуть ее пополам.

— Я ничего не собираюсь трогать в доме, — все же выпалила она, испытывая нестерпимое желание запустить своей тарелкой в Эйдана, который специально уселся против нее, чтобы продолжать донимать.

Чем же она ему так не понравилась? Может, Дилан что-то наплел про нее, раз уж он любое слово передает родителям?! Только разве она сделала ему что-то плохое? Ах, Дилан же таскается к ней ночью как раз после полуночи! Придурок, о чем этот мистер Грогоч вообще подумал!

Эна поняла, что не сумеет проглотить под его тяжелым взглядом больше ни одной ложки супа, но все же хлеб оставила в руке, не желая потом внимать голодным воплям желудка.

— Спасибо, очень вкусно, — подскочила она со стула, не обращая внимания на боль в затекшей ноге. — Только у меня был слишком плотный завтрак, я больше не могу. Извините. Я пойду к себе заниматься.

— Эна, невежливо уходить, — остановила ее мать.

— Я же извинилась! — процедила Эна сквозь зубы. — Ив Ирландии говорят, что все дела должны быть закончены до полуночи, а я не успеваю сделать уроки.

От нее не укрылось, как отец Дилана помрачнел и отвел взгляд. Да, такое выражение лица к его наружности шло много лучше, чем детская наивная улыбка.

— Пусть идет! — сосед по-королевски махнул рукой, будто имел какое-то право распоряжаться в их доме, — Мальчики в этом возрасте еще хуже.

— Ну, я особой разницы между мальчиками и девочками не замечала.

По сухости, с которой мать произнесла эту фразу, Эна поняла, что держать лицо ей становится все труднее и труднее. Дочь ведет себя не так, как ведут себя дети у идеальных родителей.

— Со стороны все похожи, — сосед вновь попытался надеть улыбку. — Был бы у вас сын...

Эна успела заметить, как Кэтлин хотела ухватить мужа за рукав раньше, чем тот продолжит фразу, но не успела.

— У меня был сын, — вдруг помрачнев, сказала мать, и Эна не смогла заставить себя сделать еще шаг от стола. — В ноябре ему исполнилось бы семнадцать. У них с Эной в один день дни рождения. Джеймс был слишком крупным ребенком, девять фунтов, и я не смогла его родить сама, через двадцать часов мне сделали экстренное кесарево, а Эну я побоялась сама рожать, и так получилось, что ей надо было родиться тоже в ноябре, и когда мы выбирали дату операции, решили с мужем, что раз все равно праздновать в один викенд, так почему бы не сделать детям вообще один день рождения. И анкеты легче заполнять. Одиннадцатый месяц одиннадцатый день, и не важно что писать первым: день или месяц.

Эне показалось, что мать выдала всю тираду меньше, чем за секунду. В кухне повисла тишина, в которой слишком резко прозвучал скрежет отодвигаемого стула. Мать взяла свою еще не пустую тарелку и отнесла в раковину. Гости не шелохнулись. Эна же вцепилась в спинку стула, мысленно моля Кэтлин придумать что-нибудь, но мать Дилана молчала. Тогда раскрыла рот Эна:

— У Джеймса была лейкемия. Неожиданный рецидив. Он умер в День Святого Патрика в этом году.

Эна не поняла, зачем сказала это, и еще больше разозлилась на соседа, когда тот выдал глупое:

— Лора, прости. Я ведь не знал.

— Ничего, — мать продолжала стоять у раковины спиной к ним. Впрочем, гости тоже не оборачивались. Кэтлин вообще превратилась в деревянного истукана.

— Ничего, — повторила мать. — У нас был почти год, чтобы проститься. У учительницы Эны во втором классе трехлетняя дочка за три дня умерла от лейкемии, подхватив воспаление легких. Даже Стэнфордский госпиталь не помог. А Джеймса в пять лет там вылечили, а вот в шестнадцать уже не смогли.

Эна знала эту дрожь в голосе и все равно не подошла, будто носки ее прилипли к половицам. Мать ланью пронеслась мимо, но Эна успела заметить прикушенный палец. Наверху с силой хлопнула дверь.

— Эйдан! — вдруг закричала мать Дилана, и Эна впервые увидела в ее добрых глазах злость.

— Я же не знал, — он говорил совсем тихо, едва шевеля губами, даже пальцы его на столе выстукивали такт громче его слов. — Вы вообще со мной не говорите — ни ты, ни Дилан. Все приходится подслушивать! Откуда мне было знать про ее ребенка. Я думал, что у нее только дочь. Да я и не задавал никаких вопросов, чего ты на меня уставилась! — он махнул рукой в сторону лестницы. — Она сама...

Он шарахнул ложкой по столу, и Эна отчего-то была уверена, что сломается не ложка, а стол. Отец Дилана вскочил на ноги, но не собирался уходить, потому что еще не все высказал жене. Эной овладело неловкое чувство, будто она нагло заглянула в замочную скважину их спальни, потому поспешила кашлянуть, чтобы напомнить взрослым о своем присутствии.

— Чего стоишь?! — обернулся к ней сосед с таким выражением лица, что Эна попятилась. — Иди к матери!

Сам же он так стремительно вылетел вон через входную дверь, что, ей показалось, вовсе не касался половиц, потому как ни одна из них не скрипнула.

— Эна, поднимись к матери, — спокойным тоном повторила Кэтлин, проводив мужа взглядом.

— Не надо, — нервно улыбнулась Эна. — Она без меня быстрее успокоится.

Однако тут же подумала про таблетки, которые мать так и не приняла. Она открыла шкафчик: на верхней полке в ряд стояли три бутылки. В двух Эна признала снотворное, а успокоительные были в самой дальней. Они с матерью почти сравнялись в росте, но та продолжала по привычке прятать от детей лекарства на самом верху. Поленившись взять стул, Эна попыталась встать на цыпочки и почти дотянулась до баночки. Были бы пальцы подлиннее, легче было б схватить. Чуть- чуть еще растянуть пальцы, и Эна почти ухватилась за баночку, но та вдруг накренилась и проскочила между пальцев, ударилась о столешницу и упала на пол.

Эна часто роняла таблетки и знала, что толстый пластик не должен был расколоться, и увидев рассыпавшиеся по полу таблетки, ахнула: крышка лежала в стороне. Должно быть, после последнего приема мать второпях не закрутила ее, а, может, открыла наполовину, а потом передумала принимать лекарство. Эна присела на корточки и схватила баночку — в ней нетронутыми оставались три таблетки, а за прием мать глотала две. И тут Эна позволила себе употребить запрещенное слово, вернее оно вылетело из ее рта раньше, чем она успела его подумать. Эна вспыхнула и подняла глаза на мать Дилана, но женщина глядела лишь на таблетки. Раньше, чем та что-то сказала, Эна сгребла их на ладонь и выбросила в мусорное ведро, закусила губу и, схватив стул, полезла обратно в шкафчик. Но, увы, другой банки там не оказалось.

— Ничего не осталось? — спросила Кэтлин.

— На один прием только.

Эна отставила стул в сторону.

— Я могу съездить в аптеку.

— Они по рецепту, — Эна закрутила баночку с чудом уцелевшими тремя таблетками и нагнулась к шкафчику, чтобы достать пластиковую бутылку с водой, — и я не думаю, что американский рецепт здесь примут. Хотя... Мам!

Эна знала, что мать не услышит ее сверху, но так обрадовалась спасительной мысли, что стала кричать прямо на лестнице:

— Мам, у тебя есть рецепт от местного врача?

Эна ожидала увидеть мать рыдающей на кровати, но та стояла у окна, крошечного, но достаточного, чтобы через него просматривался заросший сад.

— Я хочу, чтобы они ушли, — сказала мать тихо каким-то совсем чужим голосом. — Я не готова еще к гостям.

— Мам, вот.

Эна протянула ей на ладони две таблетки. Мать покорно положила их в рот и медленно открутила крышку на бутылке, чтобы запить.

— Я просыпала все остальные.

— Не важно. Я не хочу их больше принимать.

— Мам, — не унималась Эна. — Кэтлин предлагает съездить в аптеку.

Мать лишь помахала ладонью, будто отсылала дочь.

— На всякий случай.

— Мне не понравился местный врач, и я не хочу лишних разговоров. Здесь явно не принято ходить к психотерапевту, да он и не большой специалист в этой области. Не надо, Эна. Со мной все будет хорошо.

— Мам, пожалуйста. Заодно купите чайник. Я намучилась с газом.

— И фен, — улыбнулась мать.

— Значит, поедешь?

— Если только за рулем будет Кэтлин. Я вообще не понимаю, как она его к пиле подпустила в таком виде.

— Разве он пьян? — удивилась Эна, потому что ей и правда казалось, что у соседа просто похмелье.

— Пьян, Эна, пьян... И потому я не хочу оставлять тебя с ним одну. Поедем вместе.

— Брось, мам, ты чего? Я сяду учиться.

Мать молча взяла сумку и стала спускаться вниз, осторожно, как всегда. И действительно лестница, несуразно пущенная вдоль стены, была слишком узкой и изгибалась под жутким углом, чтобы спасти место в гостиной. Сейчас и сама Эна чуть не оступилась.

Кэтлин стояла на улице подле мужа и что-то втолковывала ему по-ирландски. Должно быть, она победила, но Эйдан слишком зло швырнул ей ключи. Эне вдруг захотелось поехать вместе с ними, но она не хотела показать перед матерью страх. Да и что мистер Грогоч может выкинуть? Если только заставит мыть дом или замучит сказкой про фей.

Когда джип скрылся из виду, Эна вернулась к дому, где отец Дилана вновь открыл банку с краской.

— Мистер...

Эна замерла с открытым ртом, надеясь, что он сжалится над ней и подскажет свою фамилию.

— Эйнит, брось церемонии. Просто Эйдан, — сказал он устало.

— Эйдан, — с трудом выговорила она. — Тебе нужна моя помощь?

— Нет. Я сам все покрашу. Иди занимайся.

Эна кивнула и вошла в дом, только сейчас сообразив, что выскочила на улицу в носках. Она, как могла, отбила стопы о порог и, поднявшись в спальню, стянула грязные носки, а потом стала решать, куда бы их бросить. Не найдя более подходящего места, Эна сунула носки под кровать.

Глава 10

— Эйнит, можно зайти?

— Конечно.

Эна резко захлопнула крышку ноутбука, будто смотрела не лекцию, а нечто запретное, вынула из ушей наушники и крутанула назад стул, чтобы вскочить на ноги, потому что отец Дилана стоял уже на середине комнаты, почти против нее. Здесь, под низким потолком, он выглядел еще большим великаном, и сравнение с медведем само лезло в голову — быть может, сорви с него мешкообразный крутой вязки затертый свитер, Эйдан бы чуть уменьшился в размерах. Но, увы, сейчас он полностью заслонял собой дверь.

От хозяйской манеры, с которой Эйдан уселся на кровать, стало неприятно, но куда ему еще здесь сесть! С другой стороны, в сидячем положении он перестал выглядеть пугающе-огромным, достающим головой потолок. Будто прочитав ее мысли, Эйдан усмехнулся:

— Могли бы поставить балки подлиннее, работнички...

— В смысле? — Эна опустилась обратно в кресло и сложила руки на коленях, вдруг обнаружив, что закапала супом джинсы.

— В доме изначально был один этаж. И пусть крыша высока. Все равно невозможно сделать лофт с достаточно высоким потолком. Когда Дилан был маленьким, я построил ему комнату наверху и сейчас безуспешно пытаюсь выселить его оттуда вниз, но он предпочитает горбиться, не признавая, что перерос детскую, — рассмеялся Эйдан. — Когда твой дядя, или кем он там тебе приходится, приехал сюда в восьмидесятых, он велел полностью снести крышу и построить наверху две полноценные комнаты. Только они прожили здесь меньше года и лишь зря потратили деньги.

— Говорят, жена не захотела переезжать, климат не подошел, она проболела здесь весь год, — сказала Эна из вежливости, потому что считала, что только дурак сменит Бостон на эту дыру. — Хотя я точно не знаю, меня тогда еще не было, — поспешила она увести разговор от опасной темы, чтобы ненароком вырвавшимся словом правды не обидеть патриотические чувства соседа.

— А вы как надолго к нам? Твой отец сказал, что думает забрать вас летом.

— Где вы видели моего отца? — удивилась Эна — Он не говорил, что встречался с вами.

— А он и не встречался со мной, — усмехнулся Эйдан и на мгновение уставился в окно. — Платан шибко разросся. Ветки скоро вновь достанут до окна. Надо будет спилить.

— Как же вы видели отца, а он вас нет? — не унималась Эна, вдруг на мгновение подумав, что Эйдан тоже мог пробраться в сад, и быть может именно его, а не кошку искал Дилан в ночь их знакомства. Неспроста ведь он попросил закрывать на ночь двери.

— В офисе у О’Ралли, врача, — ответил сосед спокойно, продолжая смотреть мимо Эны в окно, или же он глядел на нее, просто она не могла поймать его взгляд, тот ускользал, как и взгляд Дилана. — Твоя мать была в кабинете, потому ее я не видел. Впрочем, я рад, что не подошел к твоему отцу. Он бы еще за вас испугался, я был не в лучшей форме.

— А что вы делали у врача? — спросила Эна и тут же прикусила губу за недозволенное любопытство, но Эйдан ответил совершенно спокойно:

— Зашел поздороваться. Он мой дядя, мы все здесь какая-нибудь да родня, привыкай. О’Ралли и попросил меня присмотреть за вами, раз вы остались в нашем лесу одни. Впрочем, я бы и без его просьб вам помог. Просто последние дни был немного не в себе. Но сейчас луна пойдет на убыль, мне станет легче. Всем станет легче, феи отдохнут немного от своих безумных плясок и оставят нас на время в покое.

— Неужто вы и правда верите в существование фей?

Как этот медведь мог верить в маленьких человечков, невероятно! Он шутит? Не похоже, сейчас он выглядел очень усталым и явно не подтрунивал над ней, хотя... Мать ведь сказала, что он шибко пьян. Просто Эна не может определить, насколько, ведь максимум, что отец пил — это упаковку пива во время ежегодной трансляции «Супер-Бола».

— Лучше верить и быть начеку, прослыв сумасшедшим, чем не верить и перейти дорогу фее, чтобы пропасть навсегда. Вот, возьми...

Эйдан засунул руку в глубокий карман заляпанных новой краской штанов и протянул Эне веточку сухой рябины. Даже вытянув руку, она не могла ее взять, но Эйдан явно не собирался подниматься с кровати и подманивал ее к себе. Набрав в легкие побольше воздуху и убедив себя, что соседа вовсе не стоит бояться, Эна поднялась из кресла и коснулась рябины, но забрать не смогла, пальцы Эйдана цепко сомкнулись вокруг ее запястья. Только вскрикнуть и отдернуть руку Эна не успела, Эйдан заговорил раньше, и голос его звучал сухо и трезво, что еще сильнее напугало Эну, ведь нес он несусветную чушь.

— Вечером зацепи эту ветку за петли двери, ведущей в сад. Она даст феям понять, что здесь их помнят и никогда не причинят зла. Эйнит, пообещай мне, что сделаешь это.

Эна не смогла разомкнуть губ, потому просто кивнула, и Эйдан позволил ей отступить на шаг. Она зацепила ветку за ручку шкафа и незаметно выдохнула. Хотелось взглянуть на часы, но ноутбук был выключен, и телефон тоже лежал на столе. Где же мать с Кэтлин, почему они до сих пор не вернулись?

— Эйнит, не забудь. Не накликай еще большей беды. Довольно того, что уже случилось в вашей семье.

Нет, он точно пьян. Эти глаза, слишком сильно они блестят, будто их хозяин волнуется, да и руки его стиснули покрывало, словно готовы сорвать его с постели. И какое счастье, что она застелила кровать! Его глазам хватит грязной ванной комнаты!

— А вот носки можешь убрать, — будто читая ее мысли, сосед впервые за последние пять минут улыбнулся, и Эна с ужасом обнаружила, что его ботинок вытолкнул из-под кровати грязные носки. — Это не отпугнет фей, детские глупости...

Эна вздрогнула, вдруг вспомнив, как бабушка любила шутить, не находя после стирки для ее носков пары. Она говорила, что Эна прячет их для фей под кроватью.

— Я просто не донесла их до стирки, сэр, — как можно серьезнее произнесла Эна.

— Потом, надо же оставлять один носок, а здесь два. И ирландские феи должны быть добрыми.

— Нет, — Эйдан отбросил ногой носки на середину комнаты, прямо к ногам Эны. — Они не добрые и не злые. Они безразличные. Они не помогают людям и не мешают. А вот если помешать им, они жестоко мстят. И почти невозможно вымолить их прощение, если только...

— Что только?

Эна подняла носки и скрутила в шарик, будто собиралась метнуть в отсутствующую корзину для грязного белья.

— Выкопать на церковном кладбище череп и в полнолуние прийти туда, где ты встретился с феей. Попросить прощение, поцеловать череп и сказать по-кельтски заклинание, которое призывает на твою голову все беды, если ты не сдержишь клятвы.

— И фея простит?

— Может простит, а может и не простит. Во всяком случае я тебя точно не прощу, если по твоей милости мне придется пить чай не в четыре часа, а в пять, как англичане.

Теперь Эйдан улыбался, и Эна улыбнулась в ответ, вдруг почувствовав облегчение сродни тому, какое получаешь входя в прохладный дом после палящего солнца. Она даже вздрогнула, вдруг почувствовав пробежавший по спине холодок.

— Закрывай окна на защелку. Ночью бывают достаточно сильные ветра. Раму ничего не держит, распахнется и выбьет стекла.

Эйдан слишком ловко вскочил с кровати и подтянул плотнее раму — вот откуда тянуло холодом. Наступал вечер. В комнате стало темно, потому и глаза Эйдана блестели слишком уж таинственно.

— Почему они до сих пор не вернулись? — спросила Эна, когда Эйдан поправил чуть не сброшенную им со стола тетрадь.

— Ну, когда две ведьмы выбираются в магазины... Они звонили. Сказали, что поехали в город, потому что в нашей деревне не нашли чайника, а на обратном пути собирались еще забрать Дилана. Но чай я не хочу пропускать. Я и так звал тебя снизу минут пять, не подумав, что ты, как все дети, заткнула уши, чтобы не слышать, что говорят взрослые.

— Я вас слышу, сэр. Прекрасно слышу.

— Вот и умница.

Взгляд Эйдана вновь затуманился, стал абсолютно пьяным, и Эна догадалась, что в оттопыривавшемся под свитером кармане рубашки хорошо помещается фляжка с виски.

— Не забудь про рябину и окно. Тебе лично охрана от фей не помешает, они явно уже здесь побывали... — он растягивал каждое слово. — Иначе кто тебе волосы ночами путает...

Под его долгим взглядом Эна вспыхнула и, ухватившись за волосы, попыталась стянуть их сбоку в узел.

— Ты же девочка, тебе причесываться надо. Что же ты ходишь, как чучело, будто думаешь своим видом отпугнуть воронов...

Эна вновь сглотнула неприятную слюну. Ни в каких фей Эйдан не верит, он явно на что-то намекает, не желая говорить прямо? Окно, дерево, сад... Дилан? Ему, что ли, прямым текстом надо сказать, что сын дальше кухни не ходил? А если б даже ходил, не его собачьего ума это дело! Специально ведь к ней в спальню поднялся! Она прекрасно слышит, когда мать зовет, даже если в наушниках играет музыка, а тут тихая лекция! И его бас мог не услышать лишь мертвый! Он не звал ее, он нагло поднялся к ней в комнату. Только что он пытался здесь отыскать?

Эна смотрела мужчине в глаза, пытаясь не покраснеть, но понимала, что уши ее уже пытали и их не спасали растрепанные волосы, не удержавшиеся в узле. Захватить бы их сейчас резинкой, да только где ее найти? Эна взглянула на стол, на край которого присел Эйдан. Вместо резинки там лежали два огрызка.

— Покажешь фотографию своей прабабки?

Жалко, что она закрыла ноутбук, крышка бы прикрыла почерневшие огрызки.

— Это ведь магазинные яблоки. Зачем вы покупаете? Вашим яблоням больше ста лет, но они плодоносят. Я мальчишкой таскал. Знаю.

— Ив дом тоже лазили? — зачем-то выдала Эна и сжалась, но в этот раз отец Дилана одарил ее улыбкой.

— Да, — Только голос его вновь прозвучал зло и сухо. — Только в пустой. Кто ж не лазает, если в Ирландии море брошенных домов после великого мора. Так что с фотографией?

Эна осторожно подошла к столу и вытащила из ящика коробочку в виде сундучка. Там лежали сложенные листки с последними больничными рисунками Джеймса и фотография. Хорошо, что больше не было ничего, что могло бы вызвать в отце Дилана смех и желание ее отчитать. Слишком уж внимательно он заглядывал под крышку, явно с желанием найти улики.

— Ты рисуешь?

— Нет. Это рисунки Джеймса.

Эна хотела захлопнуть сундучок, но пальцы Эйдана оказались проворней, и вот он уже разворачивал листы, забавно прикусывая губы.

— Куница, кошка, лиса, ворон... Он любил животных?

— Да, очень. Они с отцом были волонтерами в приюте. И у него всегда было море атласов по живой природе, а в больнице он срисовывал животных с фотографий, пока мог... Осталось много рисунков. Я выбрала лучшие. На память...

Эна стиснула губы и отвернулась. Рука Эйдана тут же легла ей на плечо, и Эне уже стало безразлично, чем пахнет его свитер, она уткнулась в него носом и попала как раз в бутылку, но не отстранилась, лишь прижалась еще сильнее, пропитывая свитер слезами. Эйдан молчал, просто гладил ее по голове. Пальцы его то и дело застревали в спутанных кудрях, но она не ойкала. Его грудь была намного лучше подушки. Только когда его пальцы скользнули под волосы и обнажили шею, она напряглась, но отстраниться не сумела. Слишком крепко Эйдан удерживал ее подле себя.

— Родимое пятно?

— Нет, — прошептала Эна, сжимаясь еще сильнее. — След от ожога. — Как же она ненавидела эту отметину! — Я играла в три года подле плиты, и мать нечаянно опрокинула на меня кастрюлю с кипятком. Врач сказал, что след может со временем стать незаметным. Он в детстве действительно был намного ярче.

— Будто кто-то схватил тебя за шею, и как котенка поднял в воздух.

— Он не такой ужасный, как родимое пятно у брата!

Эна взвизгнула, когда Эйдан стиснул на ее шее пальцы, прямо поверх ожога, и сумела отскочить в сторону.

— Прости, я не хотел сделать тебе больно. Просто действительно странный ожог. Где было родимое пятно у твоего брата?

— На щеке. Врачи говорят, что Джеймс в утробе на кулак щекой опирался.

— Хорошо, что у тебя не на лице.

— Да, хорошо. Впрочем, Джеймса оно не трогало, он же не девочка.

— Это не имеет значения, — голос Эйдана вновь звучал сухо. — Это отметина фей, никакое не родимое пятно и не ожог.

— Причем тут феи? — Эна вновь почувствовала нехватку воздуха, но отступить от стола боялась. Одной рукой Эйдан продолжал держать рисунки, которые она во что бы то ни стало хотела получить обратно. А вдруг он их помнет или вообще скомкает! Он ведь пьян!

— Ты знаешь, что такое одиннадцатое ноября? — отец Дилана выдержал паузу. — То-то. И мать твоя, похоже, не знает, иначе никогда бы не позволила второму ребенку родиться в этот день. Это день мертвых. Настоящий день мертвых совсем не первого ноября. Феи не люди, они календарь не меняли. Ладно, —Эйдан вдруг тряхнул головой, будто выводил себя из транса. — Покажи мне фотографию.

Он осторожно положил рисунки на стол. Эна поспешила сунуть ему в руки старинную фотокарточку, крохотную, умещавшуюся в ладони, а сама схватила рисунки брата, сложила их аккуратно в четыре раза и вернула на дно заветного сундучка.

— Ты действительно на нее похожа. Только капор бы надеть. Это плохо так походить на мертвую. Очень плохо. А Джеймс был похож?

— На кого? — голос Эны дрожал от еле сдерживаемого гнева.

Отец Дилана своим бредом уже переходил все возможные границы.

— На брата Эйнит?

— Мы не знаем. У нас есть только ее фотография.

— Он был похож на отца или на мать?

— Нет, мы оба разные. Вы хотели пить чай?! — Эна почти визжала, чувствуя, что слезы все еще остались невыплаканными.

— О, да... Хотел. Ты права, надо спускаться. Ты помнишь про рябину?

— Да, помню...

Эна для полной убедительности кивнула, сунула сундучок в ящик и резко задвинула его, чуть не прищемив палец.

— Береги руки! — вновь голос Эйдана был сух. — Кровь привлекает злых духов.

— Идемте уже!

Эне хотелось быстрее дохнуть ледяной воздух кухни. Она так быстро побежала по лестнице, что Эйдан, пытаясь не отстать, чуть не подвернул ногу.

— АадИ, Кее-пэЛ

Эна обернулась. Отец Дилана на мгновение прикрыл глаза и выдохнул.

— Извини, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Но ты же не маленькая и знаешь, что взрослые иногда не сдержаны на слова. Обещаю, больше не ругаться при тебе. Если только ты не будешь заставлять меня гнаться за тобой! Твой дядя ни черта не смыслит в строительстве! Это надо было построить такую лестницу!

Эна поставила на газ чайник, достала кружки и два пакетика.

— Или вы не пьете чай из пакетиков? — обернулась она к соседу, усевшемуся за стол на прежнее место.

— У меня нет выбора. Вернее всегда есть выбор не пить, но я хочу чаю, даже такого.

Мать с Кэтлин ушли слишком быстро. Они только составили в раковину тарелки, а грязные чашки остались на столе, и Эна поспешила убрать их в посудомоечную машину.

— Эйнит, ты ничего не слышала в доме? Ничего странного?

— Нет, — поспешила ответить Эна, боясь очередного потока пьяного бреда. — Хотите шоколад?

Не дожидаясь ответа, она вытащила из шкафчика шоколадку и зашуршала оберткой прямо перед носом Эйдана, чтобы отвлечь того от странных мыслей.

— Мы с матерью очень любим шоколад. Только сейчас она совсем не ест сладкого, но мы по привычке покупаем, и я все съедаю одна.

— Послушай, Эйнит, — Эна вздрогнула под пристальным взглядом соседа. — Я чувствую себя жутко виноватым за сегодняшнюю беседу. — Неужели, он сам понимает, что нес в ее спальне чушь. — Я хотел бы сделать твоей матери что- нибудь приятное, чтобы она простила меня за напоминание о Джеймсе.

Ах, он про разговор за обедом!

— А ей не надо напоминать, так что не переживайте, сэр. Она не забывает о Джеймсе. Даже здесь, в Ирландии. Зря мы только приехали.

— Что любит твоя мать? — не унимался Эйдан.

Эна была рада, что закипел чайник, давая ей возможность заняться чаем и повременить с ответом. Она совершенно не знала, как ответить на заданный вопрос. Мать, кажется, больше ничего не любит.

— Не знаю, — Эна честно пожала плечами и уселась на стул напротив соседа. — Раньше она пела в любительской группе всякие номера из мюзиклов. Только здесь нет мюзиклов, да и в Дублине и даже в Лондоне она бы не пошла в театр. Знаете, у них как раз был концерт, когда умер Джеймс. Она не пела почти всю его болезнь. Но тогда ее попросили подменить кого-то, и она согласилась... Это было ужасно.

— Так она любит петь. И танцевать, да?

— Любила.

— Любит, у глагола «любить» нет прошедшего времени, запомни это. Любой ирландец до могилы и после нее любит петь и танцевать.

— Она не ирландка, и я не ирландка.

— Да ты посмотри на себя! —улыбнулся Эйдан. — Правду-то не скроешь. Смотри, как огонь горишь. Ярко и тепло. Так, что и королева фей позавидует.

— И накажет, да?

— Что ж ты у меня спрашиваешь?! У нее и спроси, если она заявится к тебе. Можешь поискать нору среди терновника. Он как раз по задней стене сада разросся. Только не ломай веток. Иногда мне кажется, что кто-то в нашем роду срубил терновник, потому мы все и страдаем, пока феи не простят нас или не убьют.

— При чем тут мы? — Чай сделал свое дело, согрел, а шоколад успокоил, и Эна сумела последовать совету матери, не противостоять, а подыгрывать сумасшедшему соседу. — Разве фея не убила того, кто досадил ей, если он не вымолил ее прощения?

— Кто знает, кто знает... Может, не смогла...

— Не смогла? — Эна заставила себя улыбнуться. — Разве они не всесильны...

— Только на своей земле, — Эйдан задрал свитер, чтобы достать фляжку, и плеснул немного виски в чай. — Только в Ирландии. А если тот, кто их обидел, уехал, они бессильны что-то сделать с ним... Но они не прощают, никогда. И ждут возможности отомстить.

Эйдан замолчал. Однако Эне показалось, что он собирался что-то добавить, но, заслышав звук мотора, вскочил со стула, опрокинув его. Эна выдохнула. Какое счастье, что мать с Кэтлин приехали! Она больше ни за что не останется с отцом Дилана наедине!

Глава 11

— Закрывайте двери, — произнес Эйдан, едва заметно коснувшись руки Лоры, которую та держала на ручке двери, провожая гостей. — В Ирландии говорят, что зло входит только в открытые двери.

Кэтлин, покусывая губы, что-то проскрипела по-ирландски, и Эйдан, отступив от двери, наконец повернулся к ним с матерью спиной, но Эна успела заметить, как вспыхнул Дилан, хотя, может, виной было заходящее солнце, от лучей которого и его темные каштановые волосы полыхали костром. Впрочем, она пылала не меньше его, только от злости на собственную мать, которая даже не спрашивая ее мнения, спровадила ее завтра с Диланом в деревню, потому что они с Кэтлин так решили. Нет, против общества самого Дилана она ничего не имеет, но компания его друзей ей не нужна!

— Лучше поросячью морду нарисуем, — сказала мать Эне, закрыв дверь, когда за гостями скрипнула калитка. — Бедная Кэтлин.

— Фу... — выдохнула Эна, почувствовав, что вовсе не голодна, потому купленный на пятерых ужин явно останется нетронутым.

Она насытилась собственной злостью на самостоятельные решения родителей и чувствовала, как пылает ее лицо, а язык прямо одеревенел от постоянного прикусывания.

— Что за морда? — поспешила спросить она, чтобы не выдать матери все свое недовольство полным списком.

— В детстве бабушка говорила нам вешать на дверь в детскую поросячью морду, если мы не убрали игрушки и не желаем, чтобы она их видела. Это тоже ирландская защита от злых ведьм. Можешь, у Эйдана спросить, он подробнее расскажет.

И вновь Эна поймала на губах матери легкую улыбку. Ей смешно, а она лично ни за какие сокровища мира не желает больше беседовать с этим сумасшедшим пьяницей. Эна даже принялась массировать шею, будто стирала след, оставленный час назад пальцами Эйдана.

— Идем, а то стейки остынут, — мать прошла на кухню и принялась развязывать пакеты, в которых принесла коробки с едой.

— Надо было все же оставить их на ужин, — решила мать с опозданием. — Не настолько Эйдан и пьян. Кэтлин зря беспокоится. А то нам вдвоем и за неделю такое количество мяса не съесть!

Мать вымыла руки и насухо вытерла полотенцем. Эна же продолжала стоять на пороге кухни.

— Тебе, помнится, не понравились колбаски, которые мы с отцом тогда заказали у них. Надеюсь, мясо окажется лучше. Я попросила хорошо прожарить. Эна, улыбнись!

Мать бросила в корзину смятый пакет и замерла, облокотившись руками о раковину.

— Я знаю, как ты ждала Дилана, но мы должны уважать желание Кэтлин не краснеть за мужа. Дилан придет за тобой завтра. Уверена, что ты даже позавтракать не успеешь. Вы отлично повеселитесь. Уличный боулинг — это очень классно. И потом там будут его друзья, ты с кем-то познакомишься и прекратишь дуться.

— Мам! — вскрикнула Эна, но быстро набрала в легкие воздуха, чтобы остыть. — Я не хочу с ним никуда идти, — сказала она на выдохе. — Я тебе вчера, кажется, объяснила, что его друзья меня не интересуют. Я никуда не пойду. И точка.

Эна принялась убирать со стола лишние тарелки, которые успела поставить, пока Кэтлин беседовала во дворе с мужем, выясняя степень его опьянения.

— А зачем я шлем купила?

Мать снова улыбалась, и эта улыбка раздражала больше прежнего скорбного выражения ее лица. Отчего мать так веселит личность Эйдана? Кажется, тут совсем нечему умиляться. Дяде-доктору следует лучше присмотреться к племяннику. По нему явно плачет клиника для умалишенных.

— Я покатаюсь на велосипеде около дома. Надеюсь, сюда ядра не докатятся!

— Я пасс. Хотела как лучше, а ты снова недовольна. Делай, что хочешь, только сама будешь объясняться с Диланом, отчего вдруг передумала.

— А я и не говорила ему, что пойду. Это ему Кэтлин сказала, а он сам, может, и не хочет меня брать на игру. Уверена, что он только обрадуется моему отказу. Особенно после того, как Эйдан притащился сюда делать его работу. Кто его просил!

— Эна, да прекрати уже дуться! У нас замечательные соседи. Могло быть намного хуже. И мне вовсе не стыдно считать их своеобразными родственниками.

От спокойного голоса матери внутри все кипело. Мать и представить себе не может, насколько чокнутый этот Эйдан.

— Мама! —Эна заставила себя выдохнуть накопившуюся внутри злость. — Ты его не знаешь! — Однако голос не желал звучать спокойно. — А я с ним полдня провела! — Эна даже прикрыла глаза. — Хватит и того, что он вас с Кэтлин ведьмами называл!

Теперь Эна с силой хлопнула дверцей шкафа и, когда та отскочила назад, даже успела испугаться, что не рассчитала силу и сорвала дверь с петель. Но шкафчик выдержал, и Эна плотнее задвинула к стене стопку тарелок, чтобы те больше не мешали.

— Так это давняя шутка! — Мать прошла с коробками к столу. — Не говори, что не знаешь, как звучит слово «фея» по-ирландски: эс-шии, * — протянула певуче мать, и Эне пришлось улыбнуться. — Потом запомни, что любая женщина для мужчины

— это фея, и лишь от нас зависит, какими мы будем: добрыми или злыми, — Мать расправила в держателе салфетки. — Кстати, тебе нравится чайник? Мы все магазины обошли, чтобы отыскать металлический, одни белые были.

Эна удовлетворительно буркнула и уселась за стол. Мать придвинула к ней бутылочку минеральной воды и стакан. На тарелке дожидались своей участи кусок мяса и картофельное пюре с капустой с луком, а вот рот вовсе не наполнялся слюной. Он полнился горьким привкусом сладкого шоколада, испорченного обществом Эйдана.

— А ты есть совсем не будешь? — спросила Эна, заметив, как мать отщипнула себе кусочек хлеба.

— Мы с Кэтлин зашли выпить кофе и взяли по кексу. Думаю, до утра мне хватит. Ты же знаешь, что эти таблетки напрочь лишают меня аппетита. Уже и не знаю, может, попросить у доетора О’Ралли успокоительные, вызывающие зверский голод?

Мать вновь усмехнулась, на этот раз даже в голос. Разительная перемена в мимике ее лица, вызванная приходом родителей Дилана, и радовала, и пугала Эну. Не могла мать пойти на поправку из-за ирландского хлеба и пары фраз о феях. Феи! Эна аж сжалась, вновь вспомнив пальцы Эйдана на своей шее. На секунду ей тогда показалось, что он собирается ее придушить.

— Мам, мне кажется, Эйдан того... — выдала Эна, не в силах больше бороться с накопившимися эмоциями. Она вспоминала, как сосед глядел на сына, будто собирался оттащить за шкирку, когда тот прямиком направился в кухню помочь с сервировкой стола. — Наверное, ты права про Дилана и его отца...

Эна сама успела испытать на себе, как быстро радушие Эйдана сменяется злостью, и если с ней он позволял себе лишь словесные грубости, то сына мог запросто и ударить.

— Бедный Дилан! —Эна поразила вилкой кусок мяса, будто била растопыренными пальцами в глаза. Да, подле такого монстра можно позабыть все приемы самозащиты, если вообще Дилан хоть что-то в них смыслит, ведь ее атаку в саду он даже не попытался отбить. Впрочем, она сама так растерялась, что не отпусти ее Эйдан сам, она могла бы и не вырваться. — Мама! — Да посмотрит ли она на нее или так и будет пялиться в открытую дверь сада на куст боярышника! — Отец Дилана действительно чокнутый. Он говорил абсолютно сумасшедшие вещи, — добавила Эна, когда мать так и не открыла рта.

— Он просто был пьян, — голос матери звучал сухо и спокойно, будто она позаимствовала у отца Дилана интонацию.

Или же мать просто не желала говорить, но дочь так просто не отступится.

— Нет, мам! — Эна понимала, что почти кричит, но эмоции взяли верх над всеми правилами хорошего тона. — Ты бы слышала его... Он все время говорил про фей, про какие-то проклятия... Типичный сумасшедший!

И с этим сумасшедшим сейчас Дилан находится наедине. Боже ж мой, его уши аж пылали от стыда за отца. Она обязательно скажет ему завтра, что сын не отвечает за ненормального отца и что она лично нисколько не равняет его с ним.

— Эйдан...

Эна не собиралась пересказывать матери всю беседу, но слова вырывались изо рта против ее воли.

— Мой ожог он назвал отметиной фей! — Эна скрутила волосы на затылке, и, должно быть, это движение удержало ее от окончания фразы про их с Джеймсом день рождения.

Мать лишь улыбнулась, будто ей рассказывали о прекрасной погоде за окном, а не о сумасшедшем дядьке, от которого их отделяли лишь кусты терновника.

— Эйдан, небось, увидел, как ты его прячешь и решил утешить. Поверь, твой ожог неприметен, и если ты его действительно станешь воспринимать, как отметину

фей...

— Хватит, мам, ты не понимаешь! — чуть не вскочила со стула Эна.

— Я все понимаю, — голос матери вновь утратил певучесть и стал жестким. — Ты можешь сколь угодно долго обвинять меня в безответственности, но я и без того корю себя. Только три месяца заклеивать тебе пластырем шею в летнюю жару я не могла. Ты все срывала. И потом повторяю, следа почти не видно. Радуйся, что у тебя нет на лице родимого пятна!

Мать бросила оставшийся кусок хлеба в пустую тарелку и резко поднялась со стула. Любой разговор завершается упоминанием Джеймса. Даже сумасшедший сосед не разнообразил беседу.

— Мам!

Надо бы попросить ее остаться, потому что иначе придется в одиночестве доедать абсолютно безвкусную еду.

— Мам, — Эна поняла, что мать удалось удержать, потому что та осталась стоять за спинкой стула, так и не придвинув его к столу. — Мне кажется, что Эйдан...

— Эна, успокойся! — по голосу матери она поняла, что предстоит монолог, но он лучше молчания в спальне. — Я специально поговорила с Кэтлин и уверена,что она ничего не скрывает. У них дома все хорошо, помимо депрессии Эйдана. Он не обижает ни жену, ни сына. Все остальное нас с тобой не касается. Понимаешь?

— Мам, он лез ко мне со всякой дурью!

— Эна, во-первых, он был пьян, а, во-вторых, он действительно немного не в себе. Послушай, — И она даже опустилась обратно на стул. — Это только между нами, я обещала Кэтлин ничего не говорить, но сейчас считаю необходимым посвятить тебя в проблему Эйдана, чтобы ты перестала делать поверхностные выводы и просто посочувствовала человеку. Последнее время мне стало казаться, что ты совершенно разучилась видеть кого-то, кроме себя...

— Мам, — перебила Эна тихо, будто вздохнула. Она знала эту песню наизусть, и начни мать петь ее с самого начала, то так никогда и не доберется до истории Эйдана.

— Послушай, Эйдан... — Мать тяжело вздохнула и принялась растирать ладонью лоб, словно на нее обрушилась жуткая головная боль. — Он считает, что слышит ночами мать. Будто бы та что-то шепчет ему, а он не понимает. Он уверен, что раз она осталась в доме, то это означает, что ей нужна помощь, чтобы успокоиться... И, Эна, милая, только не смотри на меня такими глазами. Я понимаю Эйдана. Я его очень хорошо понимаю. Я ведь тоже чувствую присутствие Джеймса. Только не создаю вокруг этого сказки, но Эйдану простительно. Его отец был потомственный сказатель, и сын душой сросся с ирландскими сказками. Говорят же, нельзя родиться в Ирландии и не верить в фей. Да в детстве все в них верят, в фей и сверхъестественное. Сейчас в Эйдане просто проснулся ребенок. Будь к нему снисходительна. И ко мне тоже.

Мать протянула через стол руки и накрыла пальцы дочери своей ледяной ладонью.

— Эна, у всего этого есть простое объяснение: невозможно отпустить любимых, смириться с потерей. Неужели тебе не слышатся порой шаги Джеймса?

— Мам, не пугай меня! — Эна сжала пальцы матери. — Ты говоришь как Эйдан. Он тоже спрашивал меня про странные звуки... Мне... Мне ничего не слышится, я ничего не вижу...

— Успокойся, Эна, — Мать перехватила руки дочери и сжала их в свой черед. — Я не сошла с ума, но была близка к этому. Поверь, на групповой терапии я слушала истории и думала, что попала в сумасшедший дом. Поверь, это нормально чувствовать присутствие мертвого в доме... — Лора на мгновение прикрыла глаза.

— Не так, не в доме, конечно, а внутри нас. Понимаешь, умирать не так страшно, как оставаться жить с потерей. А все потому, что именно нам необходимо меняться, и мы обманываем себя, говоря, что тревожимся о том, как ему или ей живется там, на небесах. Одна женщина рассказывала, как каждую ночь заходила в комнату дочери в надежде увидеть ее живой. И однажды действительно увидела сидящей на кровати в обнимку с любимым медвежонком, который, как мать знала, сейчас лежит у нее в спальне. Девочка улыбнулась и сказала, что ей там хорошо, что о ней не стоит волноваться.

— Ей это приснилось, да? — спросила Эна, когда поняла, что мать замолчала.

— Кто знает, кто знает... — Мать вновь отвернулась к открытой двери, ведущей в сад, и Эна даже поежилась, хотя нынешний вечер был намного теплее предыдущего. — Иногда воображение играет с нами странные шутки наяву.

— Ты что, видела Джеймса? — еле сумела произнести Эна, против воли вглядываясь в очертания куста боярышника.

— Нет, — Мать вновь глядела на нее и взгляд ее стал туманно-усталым, будто на часах была уже полночь. — Но после рассказа той женщины я стала каждую ночь ходить в его комнату, ты сама знаешь, в надежде... Но я не совсем тронулась, поверь мне. Я еще была способна понять, что это прямой путь к сумасшествию. Теперь понимаешь, почему я уехала?

Эна ничего не ответила, лишь заморгала под пронзительным взглядом матери, который сейчас так походил на взгляд Эйдана.

— Я боюсь сойти с ума. Я должна выздороветь ради тебя и твоего отца. Он понял это, так пойми и ты... Знаешь, как я завидую Эйдану! А все потому, что его семья поддерживает его, идя на жуткие лишения, вызванные его пьянством. Да одно это озеро чего стоит! А от тебя просят так мало, просто пожить со мной здесь, не напоминая всякую минуту, как тебе хочется домой.

— Но неужели тебе не хочется? Неужели ты не скучаешь по папе?

— Скучаю. Конечно же, скучаю, глупая! Но именно для него я и уехала. Для него и тебя. Ради тебя, понимаешь?

— Но если бы мы поехали в Бостон, отец мог бы прилетать чаще...

— Нет! — жестко оборвала ее мать. — Бостон я даже не рассматривала, потому что могла сорваться, сесть за руль и поехать напрямик через всю страну обратно в Калифорнию, чтобы искать Джеймса в его комнате. Помоги мне. Поверь в меня. Помнишь, что сказал Питер Пен про фей?

Эна покачала головой, не понимая, к чему на этот раз мать подвела свой монолог.

— Феи живут только, если в них верят. Так и человек может все, если в него поверят. Но ты не веришь в меня, а веры твоего отца мне не достаточно...

Эна на мгновение прикрыла глаза и вытащила руки из материнской хватки.

— Я верю в тебя.

— Тогда обещаешь не начинать больше разговоров про Бостон?

Эна промолчала.

— Ты можешь туда поехать в университет. Но для этого тебе надо учиться, а не злиться на весь мир. Ты ведь взрослая, а взрослость — это умение ставить приоритеты семьи выше своих личных желаний. Поучись этому у Дилана. И вообще поучись. Уже пятница прошла, чего ты успела?

— Я много успела!

Эна понимала, что разговор зашел в еще один тупик — обсуждение ее учебы, а ей совершенно не улыбалась перспектива биться головой о стену, объясняя матери, что она все прекрасно успевает.

— Пятница еще не закончилась, — говорила она вновь против своей воли. — Она даже завтра утром не закончится. Калифорнийская пятница.

— Эна, пожалуйста, прекрати кричать!

Разве она кричит? Нет, она говорит почти шепотом, но для пущего правдоподобия лучше занять рот куском мяса.

— Мы поездим по округе, — продолжала мать монотонно. — Здесь много замков, церквей... Здесь есть на что посмотреть. Используй этот год, чтобы открыть для себя новое. Тебе ведь понравилось в Лондоне, Дублине, Корке... Отец сможет приехать к нам на Рождество, и мы вместе полетим в Париж. Или с тобой вдвоем, если у него сорвутся рождественские каникулы. Эна, ты меня слушаешь?

— Угу, — буркнула та с набитым ртом и еще быстрее принялась работать столовыми приборами, вдруг почувствовав зверский аппетит.

— Мне будет лучше, — продолжала мать начатую самотерапию. — Кэтлин сказала, что приготовит для меня успокоительные отвары. Они намного действеннее таблеток и безопаснее...

Эна ела, стараясь скрежетом собственных челюстей заглушить слова матери. Так разумно начавшая беседа переросла в ставшее привычным пережевывание материнской болезни.

— И, знаешь что, Эна...

Та от неожиданного вопросительного тона чуть не подавилась.

— Быть может, ты послана Эйдану свыше, а? Быть может, он нашел в тебе человека, которому может довериться. Здесь нет психолога, который бы ему помог, нет людей, готовых поделиться своим горем и поддержать его. С родными все не обсудишь... Знаешь, дай ему говорить. Ты можешь не слушать, просто не перебивай. Это будет хороший взрослый поступок. Понимаешь?

Эна кивнула, хотя не видела в подобном ничего взрослого. Только Эйдана с его сказками ей не хватало. Хотя, если это может помочь Дилану... Эна засунула в рот оставшийся кусок мяса и принялась ожесточенно пережевывать. Не слишком ли много она думает про этого ирландского парня, не слишком ли?

aos si (Old Irish Gaelic) = she (Eglish for местоимение «она»)

Глава 12

— Мама!

Эна проснулась от непонятного шума, похожего на тук, тук, тук... Будто кто-то кидал мелкие камушки в окно. Дилан? Эна села в подушках и поняла, что шум доносится не от окна, но и не со стороны материнской спальни. Она обернулась к шкафу, когда вновь услышала четкий хлопок — тук. Дрожащей рукой Эна зажгла лампу и облегченно выдохнула, сама не понимая, чего именно испугалась. Тук... Очередная ягода рябины скатилась вниз по зеркалу. Высохшая ветка, которая так и осталась зацепленной за ручку шкафа, должно быть, обиделась на забывчивость новой хозяйки и решила скинуть все свои плоды ей на зло. Эна вылезла из кровати, собрала ягоды в ладонь, вытащила ветку и подошла к окну, чтобы выкинуть. Только раму, плотно закрытую накануне Эйданом, заело, и сколько она ни дергала задвижку, та не поддавалась.

— Ну и черт с ним!

Эна собралась было ссыпать ягоды на стол, чтобы выкинуть утром, но в последний момент передумала, будто сосед и ее заразил болезнью чистоплотности. На лестнице горел ночник, который Эна специально оставила включенным на случай непредвиденного визита Дилана. Эйдан прав — впопыхах здесь легко сломать ногу! Даже при кровавом свете Эна с утроенной осторожностью стала спускаться вниз. За ночь дом остыл, и по ногам гулял сквозняк.

— Дверь!

Точно, дверь во двор была распахнута настежь, и Эна быстро пересекла кухню, позабыв про помойное ведро.

— Снова не заперла! — отругала она мысленно мать, берясь за ручку двери, но тут же вспомнила, что легла спать после матери и сама лично закрыла дверь на замок. Она покрутила ручку и убедилась, что замок открыт.

— Дилан! — позвала она тихо, оставаясь на пороге, но вместо ответа вновь услышала тихое «тук». Потребовалось долгое мгновение для того, чтобы сообразить, что это из ее руки посыпались на дорожку ягоды рябины. И все же это был не единственный звук. Деревья молчали в безветрии, но что-то все же нарушало воцарившуюся на ночь тишину. Эна сделала два шага вперед, прислушиваясь. После мгновения тишины вдруг явственно хрустнула ветка, как хрустит в лесу, когда на нее наступит нога человека. Эна задержала взгляд на боярышнике. В то же миг куст засиял, и почти сразу из-за него взметнулось вверх белая тень. Эна хотела вскрикнуть, но не сумела даже вздохнуть. Сияние вспыхнуло и погасло, тень качнулась в сторону и выплыла из-за веток. Ей оказалась мать в длинной ночной рубахе, больше походившей на платья викторианской эпохи, чем на наряд для сна, которую она зачем-то купила в Дублине. До Ирландии мать спокойно спала в пижамных штанах, а здесь вспомнила, что она — леди.

Эна хотела окликнуть мать, но голос все еще не вернулся к ней, а мать не замечала дочь, как зачарованная двигаясь вокруг куста, то поднимая, то опуская голову, будто морская волна. Эне даже показалось, что она услышала мотив, под который танцевала мать. Или это звенело в ушах от пережитого страха?

— Мам! — позвала наконец Эна, но слишком тихо, чтобы та расслышала ее, а когда вновь открыла рот, белая фигура уже скрылась за кустом, и он вновь странно замерцал.

— Мам! — на этот раз громко закричала Эна, будто кто подстегнул ее конским хлыстом.

Свет погас, и фигура выплыла из-за куста.

— Эна, отчего ты не спишь?

— Мам, что ты делаешь в саду? — дрожащим голосом спросила дочь.

— Кольцо ищу, — тут же отозвалась мать. — Оно у меня только что с пальца соскользнуло.

— Какое кольцо?

— Ну, Кладдах, кольцо Эйнит. Надо было мне давно тебе его отдать, потому что оно стало мне мало, но я зачем-то на мизинец его надела... И вот...

— А что ты в саду делала?

— С твоим отцом говорила.

Мать потрясла перед лицом телефоном, и Эна догадалась, что это экран телефона стал источником загадочного света.

— А почему ночью? Почему в саду? — не унималась она.

— А ты почему не спишь? — ответила мать вопросом на вопрос. — Я слишком громко разговаривала?

— Нет, я просто проснулась и пошла вниз за водой, — придумала на ходу Эна, решив не говорить про рябину.

— А меня опять звон в ушах разбудил. Никак не могу оклематься после самолета. Хотя доктор О’Ралли сказал, что природа моего тиннитуса скорее всего нервная. Но если днем я почти не слышу звона, то ночью в тишине будто кто на дудке у меня прямо в ухе играет. А ты... — Она вдруг замолчала на мгновение. — Ты ведь не играла вчера на флейте, да? Поиграй мне, чтобы я уснула. Доктор советовал засыпать в наушниках.

— Так я могу дать свои...

— Нет, нет... Поиграй, мне очень нравится, как ты играешь. Сейчас только кольцо

найду...

— Мам, ничего же не видно. Я бы и тебя не увидела, если бы не белая рубаха и телефон...

— Нет, я хочу его найти, пока оно на траве сверху лежит. А темно, потому что будет дождь. А я не хочу, чтобы оно намокло. Это же память.

— Дождь — это хорошо! — действительно обрадовалась Эна. — Значит, не придется завтра ехать в деревню.

— Все не можешь успокоиться! — тускло рассмеялась мать и неожиданно нагнулась. — Нашла! Эна, держи. Теперь оно твое.

Эна зажала кольцо в кулак и пошла к дому. Ее просквозило даже во фланелевой пижаме, и Эна сначала надела кофту и лишь потом достала чемоданчик с флейтой. Кольцо она оставила на столе, решив, что с непривычки с ним трудно будет нажимать клавиши.

Мать уже лежала под одеялом, как котенок подтянув к животу ноги. Эна снова поежилась и хотела закрыть окно, но мать остановила ее:

— Мне так лучше дышится.

Эна вновь вздрогнула и уселась в самый угол, чтобы быть подальше у окна. Она не спрашивала, что сыграть, зная, что мать желает услышать песню Эйнит. Только бы не пела! Но мать молчала, и Эна не могла понять, уснула ли та так быстро или же просто лежит с закрытыми глазами. Потому продолжала играть мелодию снова и снова, пока не почувствовала, что сама желает зевать вместо того, чтобы выдувать звуки. На мгновение она перестала играть и взглянула на мать, та не пошевелилась. Уснула.

— Здесь околеть можно, — процедила сквозь зубы Эна и пошла к окну, чтобы закрыть. Сад был темен, хотя дождь все еще не начался. Даже куст боярышника невозможно было рассмотреть, и Эна даже высунулась в окно, не понимая, чего он ей вдруг сдался. И тут до ее слуха донесся легкий шелест листвы, и тотчас из-за куста выступила темная фигура. Эна отшатнулась от окна, признав в ней Эйдана.

— Что он здесь делает?!

Она даже, кажется, произнесла это вслух и вновь выглянула в окно. Мужчина продолжал стоять на том же месте, но теперь темная тень дрожала, и Эна догадалась, что он машет рукой, выманивая ее из дома.

— Что он здесь делает? — вновь спросила себя Эна, чувствуя в груди жуткий дискомфорт. В сад выходило лишь окно материнской спальни, и Эйдан никак не мог ожидать увидеть в нем Эну. Что он тогда делал в саду? Да еще в такое время! Эна вновь выглянула в окно. Он не уходил и продолжал манить ее рукой, и не было сомнения, что он прекрасно видит, кто перед ним, ведь позади Эны горел ночник, да и ее фигура была намного меньше материнской. Чего ему от нее надо?

Эна плотно затворила окно, продолжая через стекло следить за отцом Дилана. Тот не собирался уходить и все так же молча, словно боялся разбудить мать, манил ее рукой.

— Не ходить! — было первой мыслью Эны, но потом она сказала себе, что просто так Эйдан не пришел бы к ним — слишком дальняя прогулка. Мать предположила, что он нашел в ней исповедника, но не в полночь же! А вдруг что-то с Диланом? И новый страх развеял прежний. Эна тихо прикрыла дверь и, продолжая сжимать в руке флейту, сбежала вниз по лестнице и, не успев войти в кухню, услышала легкий стук, такой тихий, как разбудил ее ночью.

— Ну он и бегать!

Когда она открыла дверь, отец Дилана уже стоял за калиткой, явно желая говорить подальше от дома. К чему такая таинственность? Эна запахнула кофту и побежала по дорожке, как и в ночь прощания с отцом, забыв сменить тапки на уличную обувь.

— Сэр! — окликнула она тень, но он не обернулся. — Что вы делали у нас в саду? Она хотела, конечно, спросить про Дилана, но не решилась.

— Слушал, как ты играешь на флейте. Ты очень хорошо играешь. Только не стоит это делать ночью. Ночью надо спать. Я, кажется, уже говорил тебе это.

— Меня мать попросила...

— И что с того? Ты станешь делать все, что она попросит? Или все же послушаешься меня?

— Вас? — не раздумывая, спросила Эна. — Отчего мне слушаться вас?

— Потому что я знаю, что лучше для тебя. Сейчас тебе лучше отдать мне флейту, чтобы никто не мог заставить тебя на ней играть.

Эйдан протянул руку, но Эна лишь спрятала флейту за спину.

— Я не буду больше играть ночью, — сказала она и отступила на шаг, поняв, что Эйдан подступил к ней с твердым намерением отобрать инструмент.

— Упрямая, — сказал отец Дилана как-то слишком зло, даже голос его от злости поднялся на несколько октав и стал больше походить на голос сына, чем его собственный. — Не хочешь отдавать, тогда...

Эна отступила еще на один шаг. Эйдан остался стоять на месте.

— Тогда, может, поиграешь для меня?

Он выдержал паузу, будто ждал ответа, но что за ответ она могла ему дать на дороге в полночь!

— Идем, — Эйдан вновь манил ее от дома, указывая рукой в сторону леса. — Там есть прекрасные камни, на которых можно присесть и играть до самого рассвета...

— Я поиграю для вас завтра, когда вы придете доделывать качели, — поспешила сказать Эна, отступая еще на шаг.

Эйдан опустил руку, но приглашение его явно оставалось в силе, потому что он уже почти повернулся к ней спиной, уверенный, что она последует за ним.

— Я оставил там свою волынку, — Рука его вновь указывала на лес. — Я научу тебя прекрасным ирландским мелодиям, которые услаждают слух фей много лучше твоей флейты.

— Завтра, — Эна старалась отвечать, как можно спокойнее, понимая, что сосед явно не в себе, и было несусветной глупостью выходить к нему из дома. — Сейчас уже поздно. Я хочу спать...

— Это не займет много времени, — он вновь стоял к ней лицом, но достаточно далеко, чтобы почти слиться с непроглядной тьмой. — Я отпущу тебя до рассвета. Идем со мной.

Эна мотнула головой, и ему явно не понравился ее молчаливый отказ. Он сделал шаг вперед, будто намеривался схватить Эну за свободную руку, но она успела отпрыгнуть раньше, чем его нога опустилась на землю. Он скор, но и она не промах!

— Почему ты не хочешь идти со мной? — Эйдан больше не пытался сократить между ними расстояние и теперь играл на обиженных нотках в голосе. — Ты боишься меня?

— Нет, — поспешно ответила Эна, чувствуя, как сердце молоточком стучит в ушах.

— Я же сказала, чтобы вы приходили утром. Тогда я вам с удовольствием поиграю.

— Я не могу прийти утром, я могу играть только ночью. Идем же со мной. Идем, Эйнит... Эйнит...

Слишком темно, невозможно разглядеть, где сворачивает дорога от их дома к владениям соседей и где начинается тропа, ведущая через лес к озеру. Фигура мужчины стала еще темнее, и Эна, сколь не напрягала зрение, не могла увидеть выражения его лица. Даже глаза оставались в тени, только голос выдавал злобу и напряжение.

— Эйнит, пойдем же со мной. Не вынуждай меня тащить тебя силой.

Эна хотела сглотнуть слюну, но рот оказался сух как пустыня. По спине скатилась струйка пота. Перед глазами пробежали все жуткие заголовки, которые встречались ей в Интернете. Дилан же предупреждал, что от пьяного отца лучше запирать двери. Да и сам Эйдан, уходя, просил о том же, говоря про зло, которое входит лишь в открытые двери. Будто он заранее знал, что может вернуться и потерять над собой контроль.

Что ему в действительности нужно от нее? Флейта в руке не нагрелась, а покрылась инеем. Эна вспомнила взгляд, которым он глядел на нее в спальне, и похолодела еще больше и словно вновь почувствовала его руки на своей шее... Если он сейчас схватит ее, сумеет ли она вырваться? Надо звать на помощь, но кого? Мать если и услышит, не догадается, где ее искать, а больше здесь никого нет: только она и пьяный Эйдан. Единственная ее защита — она сама.

Эна сжала свободный кулак, не уверенная, что флейтой вообще можно отбиться. Следует ее бросить, но мокрые пальцы приклеились к металлу. Оставалась одна рука и ноги. Однако чернеющая перед ней фигура была слишком большой, и Эна не уверовала в силу своих кулаков — они хороши лишь на спортивных тестах, но ей еще не приходилось тестировать их в жизни. Бежать! Надо бежать! Так учат на курсах по самообороне. Не мериться силой, а спасаться бегством. Она не закрыла дверь, а через стену сумеет перепрыгнуть, не открывая калитку. Только Эйдан тоже хорошо бегает, даже слишком, и пусть сейчас он пьян, но даст ли это ей хоть какое-то преимущество, еще неизвестно.

— Эйнит, я жду...

Его голос завораживал, и Эна почувствовала на глазах слезы. Кулак заболел, а ноги будто вросли в землю. Она не могла двинуться, а вот он спокойно сделал в ее сторону шаг. Все мысли из головы испарились. Осталась одна — поздно... Но вдруг что-то молнией метнулась к ее ногам, и Эйдан отскочил, как ошпаренный. Это что-то продолжало носиться между ними, прогоняя нападавшего все дальше и дальше. Безмолвно и безропотно Эйдан отступал в темноту, пока совсем не растворился в ней.

— Куница! — едва выдохнула Эна, когда зверек с победоносным видом вернулся к ней. Да, он стоял на дороге и его заостренная кошачья мордочка преданно глядела на нее, будто ждала вкусной награды за спасение. Только карманы Эны пустовали, да и на слова благодарности разоряться было некогда. Непроглядная тьма могла прекрасно скрывать от нее отца Дилана. Можно горько поплатиться за промедление, и Эна со всех ног кинулась к калитке, перемахнула через забор и, загребая тапками гравий, ринулась к дому. И пока она бежала, ей казалось, что позади кто-то заиграл на волынке красиво и тоскливо мотив песни Эйнит, ее песни. Он рядом! Рядом!

Дрожащими руками она повернула замок и бросилась проверять, заперта ли дверь в сад. Казалось, она металась со скоростью куницы и научилась, как лесной зверь, видеть в темноте, потому что, лишь проверив все окна и двери, она сумела перевести дыхание и зажечь свет, хотя туг же погасила, чтобы через незашторенные окна сосед, если он все же не ушел, не смог увидеть ее силуэта.

Сердце билось в горле и проглотить его обратно никак не удавалось. Она прислушивалась, но больше не слышала звуков волынки. На столе осталась недопитая бутылка с минеральной водой, и пусть выдохшиеся газы сделали воду горьковато-невкусной, Эну сейчас это никак не волновало. Нужно было хоть чем-то освежить пересохший от страха рот.

Стараясь не шуметь, Эна поднялась наверх, потушила на лестнице ночник и заглянула к матери, чтобы выключить лампу и у нее. В своей комнате она вновь проверила окно, убедилась в необходимости подрезать деревья, задернула портьеру и, бросив флейту на стол, залезла под одеяло как была в кофте — благо в последний момент догадалась скинуть грязные тапки.

Сердце все еще предательски дрожало. Что же это было? От чего уберегла ее куница? И почему Эйдан так испугался лесного зверька? Мысли беспорядочным роем кружились в голове, и потому заснуть Эна даже не надеялась. Она вылезла из-под одеяла, стала босыми ногами на ледяной пол и принялась колошматить кулаками воздух. В отличие от прошлых тренировок, нынче почувствовать воображаемого противника не составило никакого труда. Она с такой силой стиснула кулаки, что заболели костяшки пальцев, будто она весь вечер на них отжималась или же воздух превратился в бетонную стену.

Через полчаса сердце стало биться в такт дождю, и никогда еще, даже после жаркого калифорнийского лета, Эна так яро не радовалась этому монотонному постукиванию. Дождь явно погнал это чудовище домой, прочь от нее. И это означало еще одно облегчение — боулинг не состоится и никуда идти не потребуется. А главное — не надо будет смотреть в глаза Дилану и говорить правду об его отце. А что сказать матери, Эна вовсе не знала. Слишком непредсказуемой могла оказаться ее реакция, и не только в отношении виновника. Еще подумает, что дочь сама его спровоцировала!

Эне хотелось кричать, и ее нынешнее «кия» превзошло бы по боевому духу все предыдущие, но она била темноту в полной тишине, как японцы, которым в прошлом веке запретили практиковать карате, и они стали тайком заниматься по ночам: в кромешной темноте, не издавая ни единого звука и до краев наполненные боевым духом.

Глава 13

— Эна, соня, вставай! Дилан тебя битый час дожидается!

Эна так резко вскочила с кровати, что одеяло упало на пол. Мать улыбнулась и прошла к окну.

— Как ты здесь спала?! Дышать нечем! Чертов засов! Я и не знала, что такие окна все еще выпускали в восьмидесятых, ужас...

И все же мать справилась с окном, и Эна услышала, как рама столкнулась с ветвями платана.

— Дилан сказал, что отец велел ему спилить ветки. И вот этот несчастный уже час дожидается, когда можно будет войти в твою комнату. Флейту не собрала, — мать окинула взглядом стол дочери. — Кольцо бросила...

Эна тут же подошла к столу и натянула кольцо на палец. Оно сидело на безымянном как влитое. Теперь очередь за флейтой. И когда Эна уже раскрутила инструмент, мать недовольно проворчала над ухом:

— Застели постель, бери одежду и спускайся в душ. Да пошевелись ты!

Эна быстро щелкнула крышкой чемоданчика и повернулась к кровати как раз в том момент, когда услышала:

— Доброе утро!

Мать обернулась к двери и не нашлась, что сказать Дилану, уже обеими ногами стоящему в комнате. Улыбка никак не вязалась с пилой, которую парень держал наперевес. Она делала его героем голливудского триллера.

— Я ведь сказала подождать, — Эна уловила в голосе матери раздражение, но Дилан вместо извинения лишь пожал плечами и отвернулся.

— Он уже видел меня в пижаме, когда бегал по саду, —

Эна попыталась перевести все в шутку, но лицо матери осталось серьезным. — Пусть проходит, — добавила Эна совсем тихо, подскочив к шкафу, но Дилан остался стоять, уткнувшись лицом в стену.

Эна схватила одежду и побежала вниз, оставив мать разбираться с несчастным платаном. «Только не ломай ветки терновника», — словно в гонг ударил в голове Эны голос Эйдана, и она даже обернулась, будто тот шел следом.

— Интересно, — спросила она пустоту. — А платан можно трогать?

— Можно! — Эна аж подпрыгнула, услышав ответ, и тут же из-за поворота лестницы вырос Дилан. — Иначе отец никогда бы не послал меня сюда. Он, если успела заметить, повернут на всех этих верованиях, как и дед с бабкой.

Дилан не выглядел удивленным ее разговором с самой собой. Должно быть, он вышел следом и подумал, что она обращается к нему. Фу, еще не хватало, чтобы он и ее принял за сумасшедшую.

— Где твоя мать хранит перчатки? Я не взял свои, а она не разрешает мне без них пилить дерево.

Эна пожала плечами и скрутила покрепче одежду, пряча нижнее белье в кофту, но Дилан слишком внимательно глядел на ее руки и явно успел заметить черные лямки — правда, это был спортивный бюстгальтер, больше похожий на топик, других у нее и не было, но все равно эта часть туалета не предназначалось для его глаз — как она могла не заметить, что он побежал за ней!

— Посмотри в саду, — буркнула Эна, желая быстрее спрятаться в ванной.

— Помоги мне найти, так будет проще.

Она кивнула, бросила вещи на пол ванной комнаты и направилась через кухню в сад. Куст ли боярышника вновь заставил ее замереть, или просто запах кофе заманчиво щипнул нос, только в сад она не ступила, а принялась разглядывать подсохшую на тапках траву — следы ночной прогулки. По характерным звукам Эна поняла, что Дилан подхватил со стола чашку. Она сглотнула голодную слюну и, не оборачиваясь, переступила через порог.

Недалеко от дома по левую руку тянулась низкая каменная стена, переходившая в забор, отделяющий их участок земли от дороги. В ней были сделаны небольшие ниши. Мать обнаружила в них старые горшки, вычистила и вернула на прежнее место, и Эна была уверена, что отыщет подле них перчатки. Ее ничуть не заботило, что мокрая трава промочит тапки насквозь — все равно их придется стирать, потому она смело двинусь к стене. Дилан шел следом, почти бесшумно, на манер отца. Отца... Эна так резко обернулась, что чуть не вышибла из его рук кружку.

— Damnti ort! — воскликнул Дилан, отстраняя от себя кофе.

— Извини.

Эна отступила на шаг, и без перевода поняв значение фразы. Дилан тут же опустил глаза в кружку и в свой черед извинился.

— Я запомню на всякий случай, — улыбнулась Эна. — Изучение языка начинается с запретных слов, так ведь?

Дилан улыбнулся в ответ и сделал еще глоток.

— Крепкий кофе. Как раз то, что мне сегодня надо.

— Я думала, что ирландцы пьют только чай.

— Не после такой ночи. Отцу плохо было, я только под утро уснул, еле будильник услышал.

— Угу, — промычала Эна и прикусила язык, не зная, как рассказать ему о событиях ночи. Она даже рада была, что его ранний приход и ее поздний сон лишил ее возможности поговорить сперва с матерью. Ее реакцию она все еще не могла представить и боялась любого ее решения больше самого поступка Эйдана. Поговорить сначала с Диланом будет намного вернее. Быть может, он подскажет, как лучше поступить — все-таки речь идет об его отце! Только подобрать правильные слова, а не те, что сейчас лезли из гудящей головы на онемевший язык, оказалось совсем не просто.

— А что с отцом? — выдавила из себя Эна, посчитав, что будет лучше, если он сначала скажет, что знает. Быть может, он даже видел их на дороге, и тогда вовсе не куница спугнула Эйдана, а появление сына, которого он заметил, тогда как она в страхе проглядела. И верно — чего мужику куницы пугаться?! Вот Дилан и прибежал с утра пилить ветки, чтобы поговорить с ней. Что ж, она рада. Она готова говорить. Нет, она готова слушать, потому что гадкие слова прилипли к зубам, как конфета «Тутси».

— Может, сердце, — пожал плечами Дилан. — Может, давление. Может, просто лишку выпил. Я не знаю, — парень снова пожал плечами и отвел глаза.

Тоже не может подобрать слова, чтобы описать проступок отца. Только Эна не успела подсказать верную фразу. Дилан вновь заговорил и теперь так быстро, точно долго тренировался перед зеркалом. Даже ни один мускул на лице не дрогнул. Дикторы на телевидении и то больше улыбаются.

— Мы с ним успели доски для качелей распилить и даже покрасить. Если удастся, вечером поставим. Я не видел, чтобы он пил за ужином. Но, может, потом, в саду... Кажется, он снова курит... В общем, не знаю... В десять, я уже почти уснул, Ма позвонила доктору О’Ралли, в десять двадцать он уже был у нас дома, а уехал часа в три ночи. Понятия не имею, что он с отцом делал. Если бы было что серьезное, наверное, отправил бы в больницу, а если не серьезное, то чего сидел с ним всю ночь... Спасибо вашему кофе, теперь я могу открыть глаза.

— Мог бы не приходить, — Эна сама не ожидала, что выпалит эту фразу, но злость за его вранье, за то, что Дилан не постыдился приплести чужого человека для создания отцу алиби, заставила ее задрожать.

— Пропустить игру, с ума сошла! Я с закрытыми глазами поеду. Дай мне перчатки и иди оденься, еще простынешь.

— Не простыну. Я привыкла гулять по ночам! — Эна смотрела ему прямо в глаза, такие же честные и открытые, как и у его отца. Глаза, о которых в народе говорят, что они не могут лгать. Еще как могут, еще как могут...

— До сих пор не спишь? — Дилан прищурился, явно чтобы скрыть ухмылку.

— Не сплю, а лучше бы спала. А во сколько ты встал?

— В семь. У меня будильник всегда на семь стоит, даже в выходные, — добавил он поспешно.

— А во сколько из дома вышел?

— Я не смотрел на часы, а что?

— А ничего... — Эна поймала себя на том, что стоит руки в боки, но не изменила позы. — Во сколько приехал доктор ты знаешь до минуты, а я тебя о точном времени не спрашивала, я же не коп.

— Ты спросила про отца, поэтому я тебе все рассказал. Если тебе неинтересно, так и скажи, — будто выплюнул Дилан и тут же обиженно добавил: — Здесь не Америка, никто не ждет от тебя пустых вопросов, — и выбросил вперед руку. — Дай уже перчатки.

— Послушай, Дилан...

Эна набрала в легкие побольше воздуха, чтобы высказать ему все, что думает про такое вот покрывательство отца, но тут же увидела мать, быстрым шагом приближавшуюся к ним.

— Эна, прекрати задерживать его болтовней. Наговоритесь потом. Я послала Дилана за перчатками.

И мать, отстранив дочь, схватила с камней перчатки и махнула Дилану:

— Идем. Я, кстати, позвонила Кэтлин и сказала, чтобы Эйдан не думал сегодня приходить. Нам эти качели не нужны, а вот доктору О’Ралли нужен отдых хотя бы в воскресенье, когда даже Творец отдыхает.

— Вы не знаете отца, — никогда прежде Эна не видела у Дилана такой поганой улыбки. — Если он решил починить качели именно сегодня, то придет даже ползком.

— Он еще не знает меня: как приползет, так и уползет, — улыбнулась мать, совсем так, как улыбалась вчера его отцу: мерзко!

— Мам! — Эна уже почти готова была прямо здесь, без купюр, рассказать про ночную дорогу, но мать так на нее взглянула, что первое же слово провалилось в пустой желудок.

— Я сделала тосты. Ты уже будешь есть их холодными. Твое время в душе ровно пять минут.

Да, сейчас она говорила тем же тоном, которым давала распоряжения по утрам, чтобы собрать их с Джеймсом в дорогу, особенно, когда Джеймс перешел в среднюю школу, и мать должна была отвозить дочь пораньше, чтобы вовремя успеть закинуть сына. И Эна подчинилась. И оказалась в ванной комнате даже раньше, чем они оба на кухне. Только прежде, чем раздеться, Эна еще плотнее задернула занавеску на окне и проверила замок на двери. После этой ночи она не доверяла никому. И тем более Дилану, от которого уж никак не ожидала откровенного вранья.

Душ взял у нее больше пяти минут. Шампунь все никак не желал смываться, а в голове так и не наступило просветления. Она не сумела придумать, как вывести Дилана на чистую воду и как теперь вести себя с его отцом. Ничего, Дилан сам проколется, а Эйдан... Она закрыла глаза и вновь увидела его темную медвежью фигуру. По все еще влажному телу пробежала дрожь, и Эна поспешила пустить из фена в лицо горячую струю воздуха, и тут же взвизгнула, нечаянно потянув прядь, запутавшуюся в зеленом камне кольца. Она осторожно освободила волосы от короны и державших зеленое сердце ручек, составлявших знаменитый дизайн кольца, и принялась сушить волосы дальше.

— Эна! — услышала она через шум стук в дверь. — Можешь поторопиться?

— Уже иду, мам!

Эна наконец влезла в зеленые вельветовые джинсы и рубашку в зеленую клеточку

— отличная маскировка под ирландский пейзаж. Только бы Дилан не прокомментировал ее наряд. Она уже и так искусала губы за то, что впопыхах схватила одежду не глядя.

Кофе действительно остыл, а тост зачерствел, но Эна спешила все проглотить, чтобы наконец оказаться с Диланом наедине без всевидящего материнского ока и вытрясти из него признание.

— Волосы мокрые, — мать небрежно подкинула их вверх, забирая со стола пустую чашку Дилана.

— Под шлемом не будет холодно.

— Зачем шлем? — вмешался Дилан, который уже и ветки спилил и даже снес их в сделанный из камней круг перед домом, сообщив, что готов вечером сжечь.

— Затем, — буркнула Эна, решив, что лишнее разъяснять ему, что голова ей дороже ирландского щеголянья на великах, но мать, наверное, иначе расценила ее молчание и снова угрожающе посмотрела на дочь. Потому Эна решила прожевать последний кусочек тоста уже стоя.

— Не переживайте. Ма столько еды положила, что нам и на ужин хватит, — сказал Дилан, закидывая за плечи рюкзак. — И еще я у вас яблок нарвал. Привычка, так что простите, мадам.

Эна быстро нацепила синюю ветровку, мальчишескую, купленную два года назад на пару с Джеймсом, и обнаружила, что Дилан уже вывел ее велосипед из гаража. Она поправила на шее застежку шлема, проигнорировала улыбку Дилана и повезла велосипед к калитке, надеясь, что парень не станет ничего ей говорить, перекрикивая шелест гравия.

— Как быстро ты катаешься? — спросил Дилан, изготовившись перекинуть через раму ногу.

— Достаточно быстро, — ответила Эна, посчитав выданные слова достаточно двусмысленными, чтобы он наконец хоть чуть-чуть ужаснулся собственному вранью, но парень только бросил тихое «поехали» и укатил вперед.

Дорога скользила после дождя, и Эна пару раз чуть не свалилась, потому вцепилась в руль, жалея, что на велосипеде нет ручного тормоза, потому что боялась с непривычки не справиться с ножным. Дилан, должно быть, нарочно держал дистанцию, оттягивая неприятный разговор, и потому злость Эны росла с геометрической прогрессией, готовая полететь гадким словом ему в спину. Красная куртка с раздутым зеленым рюкзаком была прекрасной мишенью, и будь сейчас в руке дротик, она бы точно не промахнулась.

На месте грунтовой дороги наконец возник асфальт, и ехать стало значительно легче, но страшнее. Эна непроизвольно оглядывалась, боясь на узкой дороге встретиться с машиной, но так и не встретила ни одной. Она крутила педали с несвойственным ей ожесточением, и на минуту ей даже показалось, что знак с ограничением скорости в восемьдесят километров в час предназначался именно ее велосипеду. Ветер свистел в ушах, и остававшиеся влажными волосы неприятно холодили голову. Однако мысли были еще гаже. Особенно в отношении Дилана. Это надо наплести про болезнь отца! Да еще притащиться ни свет ни заря, чтобы успеть выдать матери алиби до того, как Эна расскажет правду. Прямо детектив какой-то! Только не на ту напали!

Дорога осталась безлюдной, даже когда высокие кусты терновника сменились каменными ограждениями и домиками, разбросанными в асимметричном отдалении от дороги. Дилан похоже специально сделал крюк, уйдя на развилке направо, чтобы заехать в деревню с неизвестной ей стороны. Дорога здесь резко шла вниз, и Эна десять раз успела проклясть ножной тормоз, по привычке сжимая пустую ручку велосипеда, и чуть не налетела на стоявшую на дороге пирамидку с предупреждающей надписью на ирландском и английском о том, что дорога закрыта для игры в боулинг.

И так узкая дорога была заставлена машинами, и они с трудом протиснули велосипеды между зеркалами и каменным забором и побежали в толпу. Дилан крепко держал Эну за руку, и она даже слышала, как в такт кроссовок тяжелый рюкзак ударяется об его спину. Дилан умудрился в толпе протиснуться вперед, и Эна успела увидеть, как полетело железное ядро и еле сдержалась, чтобы не завизжать — люди стояли вдоль забора такой плотной стеной, что вытеснили первый ряд на асфальт. Непонятно, как мяч пролетел весь путь прямо, не задев никого из зрителей.

— Не бойся, — шепнул Дилан, нагнувшись почти к самому уху.

А бояться было некогда, толпа двинулась дальше. Даже старички в кепках и с тростями или длинными зонтиками резво ковыляли вперед.

— Нам к тому знаку! Видишь? С именем Райан. Это Нора!

Эна увидела, что он тычет пальцем в девушку, держащую на высокой палке небольшую табличку. Они не успели поздороваться. Впереди закричали и запрыгали. Нора тоже радостно завизжала и бросилась вперед, подгоняя идущего впереди мужчину в куртке с эмблемой «Адидас». Следующий бросок, сделанный, должно быть, этим самым Райаном, оказался еще сильнее, подтвердив опасения Эны. Оставшиеся на дороге люди еле успели рассыпаться в стороны, уступая путь железному ядру, и парень ринулся за ним следом.

— Давай, братик! — закричала Нора и побежала вперед, даже не обернувшись к Дилану.

Эна же глядела по сторонам, пытаясь отыскать хоть одну девичью голову. Поначалу казалось, что Нора была единственной представительницей прекрасного пола среди мужчин всех возрастов: от пяти лет и старше. Потом Эна отыскала пару женщин и девушек у ограды и предложила Дилану присоединиться к ним и залезть на стену.

— Мне здесь батут нужен, чтобы, подпрыгнув, что-то увидеть!

По лицу парня скользнула недовольная гримаса, но он согласился. Они смотрели игру уже больше четверти часа, и все это время Дилан не отпускал ее руки, но на стене его поддержка оказалась лишней, и Эна попыталась высвободиться и не без некоего удовольствия отметила, что Дилан с большой неохотой отпустил ее руку. Впрочем, выразить свое недовольство словесно он не успел, потому что его заметила стоящая в стороне женщина.

— Как твой отец, Дилан? — спросила она громко, не дожидаясь когда очередной радостный крик стихнет. — Доктор О’Ралли даже на игру не пришел. Спит. Мне пришлось оставить его завтрак в духовке.

Дилан пожал плечами.

— Лучше, кажется.

Женщина улыбнулась Эне, как старой знакомой, и та поняла, что заочно стала местной знаменитостью. Интересно, с чьих слов: Дилана или Эйдана. Или даже Кэтлин?

— Если что-то понадобится, путь твоя Ма звонит, слышишь? — продолжила женщина, переведя взгляд на Дилана. — Я или моя сестра сразу же приедем. Да и Эйлин после школы может помочь по хозяйству. Вы только оба не молчите. Я ведь знаю...

— Миллион благодарностей, — тут же перебил ее Дилан, и Эна была уверена, что он скрежетнул зубами.

А она в свой черед заскрипела мозгами, пытаясь выстроить события ночи в удобоваримую цепочку. Если врач действительно был в доме Дилана, ведь не мог же он подговорить всю деревню, то, получается, она встретилась с Эйданом после трех часов ночи, когда врач уехал домой. Именно в это время Дилан завалился спать и потому мог не знать, что отец ходил в их сад. Тогда, выходит, он не врет! Надо немедленно поговорить с ним, надо все ему рассказать. Только не здесь же среди толпы, под вопли любителей боулинга. Надо дождаться окончания игры, когда они примутся опустошать рюкзак Дилана — правда, вкус еды может стать горьким. Но она обязана все ему рассказать. Обязана.

— Долго еще? — спросила Эна, изрядно устав от выкриков на ирландском, означавших со слов Дилана, «Освободите дорогу!»

— Вся дистанция две с половиной мили, если я верно перевел километры. Думаю, милю мы уже пробежали.

— А что за цель?

— В этот раз, у кого меньше бросков окажется. Мы никуда не спешим, а на межгородских соревнованиях обычно считают, кто дальше за двадцать бросков кинет.

— Как они в людей-то не попадают!

— Шарик в двадцать восемь унций сам в сторону не полетит, да и нечего на пути стоять, тут уж сам будешь виноват. Тебе, что, совсем неинтересно? Или ты голодная? Тогда пошли в парк.

— А велосипеды? — обрадовалась Эна.

— Они по дороге в парк.

Эна видела с какой тоской Дилан взглянул на удаляющуюся толпу, потом обратно на нее. Неужели надо ради него выдержать эту тягомотину? Он ведь оказался честным, и зря только обиделась!

— Мы идем по кругу, — с горящими глазами говорил Дилан, будто умолял передумать. — Продолжить бежать вместе со всеми будет быстрее. Хочешь, я достану яблоко? Чего я таскаю это все на себе!

И он бросил на траву рюкзак и взялся за молнию как раз тогда, когда на его плечо опустилась рука подбежавшего к ним парня.

— Все-таки поймал! Вы чего опаздываете? Все убежали. Или нашей американской гостье не интересен национальный спорт Ирландии?

Дилан вытащил яблоко и поднял на парня глаза.

— Это Малакай, — сказал он, не оборачиваясь к Эне. — Яблоко хочешь?

— Хочу, — сказал тот и выцапал из его руки то, котороеизначально предназначалось Эне, но потом догадался об этом и протянул девушке: — Рад знакомству.

Эна взяла яблоко и спрятала в кулак.

— Я тоже.

— Побежали уже, — зло буркнул Дилан, закидывая рюкзак за плечи, и вложил второе яблоко в раскрытую ладонь приятеля.

Только не успел дать Эне руку. Ее уже схватил Малакай и потащил вперед, будто сдавал стометровку. Впрочем, Эна не отставала. Школьные кроссы она всегда пробегала в первых рядах.

Глава 14

— Что ты так на меня уставилась? — спросил Малакай, убирая от лица сэндвич, так и не надкусив.

Эна почти не глядела на него во время игры, сумев высвободить руку и спрятать обе в карманы куртки, оставаясь между тем зажатой плечами двух приятелей. Малакай выглядел типичным ирландцем и напоминал ее тренера по карате — короткие темно-рыжие волосы, белесые ресницы над голубовато-серыми глазами, тонкое вытянутое лицо, щедро покрытое у крыльев носа веснушками. Он бесспорно уступал в красоте и росте Дилану, но в нем была необъяснимая притягательность, заставившая Эну сейчас глядеть ему прямо в глаза, будто она изготовилась к драке, а не к поеданию сэндвича. Они с трудом добрались до оставленных на обочине велосипедов и прошли еще четверть мили сквозь город до парка, чтобы занять пустой деревянный столик под каштаном, хотя отыскать среди серого неба намек на солнце не получилось бы даже при большом желании.

— Будь покойна, — продолжил Малакай, когда Эна не отвела взгляда. — Я не исчезну, как лепрекон, если ты вдруг взглянешь на соседние кусты.

— Ты просто очень похож на моего тренера, — Эна не сочла нужным лгать. — Даже стало интересно, насколько похож на него твой отец.

— Увидишь его завтра в церкви и поймешь.

— А мы... — начала Эна и не договорила, потому что Дилан, успевший раньше приятеля занять место рядом с Эной, слегка тронул ее за топорщащуюся на локте куртку:

— Мы заедем за вами. Наши матери уже обо всем договорились. Я слышал.

— А... — протянула Эна, немного не понимая желания матери отправиться на воскресную мессу — обычно они бывали в церкви только на рождественской службе или случайно, когда в воскресенье гуляли на территории испанских миссий.

Дилан оказался единственным, кто, не раздумывая, умял половину сэндвича, и сейчас, когда он говорил с набитым ртом, Эна с трудом понимала его речь. Малакай молчал, словно не знал, на какую тему можно говорить с новой знакомой. Целый час они обменивались пустыми фразами о том, куда встать, чтобы лучше видеть бросок, а потом, как быстрее добраться до парка и какой столик занять... Эна сначала думала прокомментировать проглядывающуюся из наполовину расстегнутой ветровки футболку с эмблемой «Guns N' Roses», только не смогла припомнить ни одной их песни. Наконец Малакай сам нашел тему для разговора, заставившую Эну напрячься. Он спросил, верит ли она в страшные легенды и не считает ли, что возвращая их к жизни, мы тревожим дух мертвых? Дилан в то время дожевывал сэндвич и не мог опередить ее с ответом.

— Нет, иначе бы никакого фольклора не осталось, — сказала она быстро и поспешила отвести взгляд от лица Малакая, в котором ей почудился двойник Эйдана. Она взяла бутылку и налила для себя в стакан немного домашнего лимонада.

— Ты знаешь песню Ника Кейва про дикие розы? Ну там, где он убивает героиню Кайли Миноуг со словами, что красота должна умирать?

Эна кивнула и отхлебнула лимонада.

— У нас в Ирландии мало красивых женщин, а знаешь почему? Потому что красота дается феями, и знаешь зачем?

Эна отрицательно мотнула головой, вновь глядя парню прямо в глаза.

— Слушай, Мал! Скажи, что хочешь сказать и заткнись уже! — неожиданно вскочил со скамейки Дилан и отвернулся от стола, подавившись последними крошками сэндвича.

— Феи хотят песен, — все так же спокойно продолжал Малакай, будто наслаждался реакцией приятеля. — Только сами не в состоянии их написать. Они могут лишь дарить людям вдохновение. Поэтому они ждут, когда поэты воспоют кого-то, берут себе песню и из ревности убивают ту, кому она предназначалась. Так что у нас по традиции красивых девушек принято обходить стороной, потому что те обычно долго не живут...

— Это он тебе комплимент пытается сделать, — буркнул Дилан и уселся обратно на скамейку, но в этот раз остался сидеть ногами наружу.

— Или он пытался меня напугать? — попыталась отшутиться Эна, хотя действительно почувствовала спиной неприятный холодок, вспомнив ночную встречу с Эйданом и его приглашение в лес.

— Замерзла? — Дилан вновь осторожно тронул ее за плечо. — Пошли в чайную погреемся.

Эна кивнула и завернула в фольгу остаток сэндвича, чтобы бросить в отрытый Диланом рюкзак.

— Идем!

Малакай первым вскочил на ноги и протянул Эне руку, чтобы помочь вылезти из-за стола, но та довольно ощутимо оттолкнула его плечом.

— Обиделась, — заключил парень. — Я просто подумал, что если причина того, что ты не желаешь идти в школу, кроется в ирландских парнях, будь спокойна.

— Надеюсь, Дилан объяснил тебе, почему мне не нужна ирландская школа? Летом меня здесь уже не будет, и я не такая тупая, чтобы не понять онлайн-лекций.

— Слушай, Эна, а в школу что, ради учебы ходят?

Эне опять жутко не понравилась ухмылка Малакая, и она даже обрадовалась, когда Дилан взял ее за локоть, чтобы увести прочь от места пикника. Другой рукой он вел велосипед, а ее велосипед вновь взял Малакай. Дилан шел так быстро, что Эна чуть не забрызгалась лимонадом, плескавшимся на самом дне стакана.

— Эна, — Малакай шагал с ними вровень. — Я не умею рассказывать страшные истории, а Дилан должен уметь. Его дед был классным рассказчиком. В его рассказах все эти феи, лепреконы, призраки и прочая лабуда были такими реальными, что я после его ухода спал со светом.

— После его ухода? — переспросила Эна.

— Ну, он вел финансы моего отца, потому часто вечерами сидел у нас дома, а мать всегда старалась организовать партию в бридж именно в дни его визитов, чтобы не упустить случая послушать страшную правдивую историю из нашего прошлого. Так жалко, что он умер, с ним умерло мое детство... Теперь финансами отца занимается Эйдан, но он ни черта не умеет рассказывать. Вот жду, когда этот мальчик дорастет до рассказчика.

— Мальчик? — усмехнулась Эна, прикидывая, что Дилан чуть ли не на полголовы выше приятеля.

— Мы с ним не в одном классе. Мне осталось мучиться до лета, то есть я почти на два года его старше. Слушай, если ты не собираешься в школу, приходи к нам на конюшню. Отец будет только рад.

— На конюшню?

— Аты разве не видела нас? Мы ведь почти соседи, только с севера...

О, да, выходит это про них говорила мать, предлагая ей заняться конным спортом.

— Хочешь, завтра после службы я покажу тебе торфяного пони? — не унимался Малакай, и Эна была рада, что руки его заняты велосипедом. — Их всего сто тридцать в стране осталось. Два у нас!

— Торфяной пони? — Эна пыталась из вежливости показать заинтересованность.

— На них торф из болота вывозили. Просто они маленькие и легкие, потому и не вязли в трясине. Короче, я с отцом договорюсь и приеду тогда на машине, — подытожил парень, так и не услышав ее согласия.

— Кстати, сейчас ты как здесь оказался? — перебил его Дилан.

— С отцом. Он в пабе будет сидеть часов до двух, а потом должен закинуть меня на конюшню, но сейчас я не могу взять вас с собой, потому что мне надо тренироваться. Я и так из-за боулинга пропустил соревнование, но в следующие выходные точно поеду, и Гарри говорит, что сумеет отправить меня в Дублин в чужой команде, так что жди мое имя на страницах «Филда», я в себе уверен!

— Как всегда, — зло буркнул Дилан, но Малакай будто не замечал его злости и уже крепко держал Эну за другой локоть и говорил, чтобы она не забыла захватить с собой джинсы, а сапоги он отыщет на конюшне.

— Я не катаюсь верхом.

— Будешь, — ответил он просто. — В этом нет ничего сложного. Я же не заставляю тебя брать барьер. И у вас же лошадиный штат, отец продал в Калифорнию пару лошадей. Как же ты не катаешься...

— Мне некогда, да и удовольствие это не из дешевых, — буркнула Эна, отворачиваясь от пристального взгляда Малакая.

— Они разводят коннемарских пони, — зло вставил Дилан.

— Вообще-то мы не просто заводчики. Мы выкупаем лошадей пенсионного возраста и катаем на них туристов. Пусть нам скажут все спасибо, потому что это единственное развлечение, которое может привлечь туристов в эту дыру. Без нас все бы бизнесы загнулись.

Пока Малакай нахваливал себя, Эна смотрела вперед, решая, радоваться или огорчаться приглашению. Ни прогулка верхом, ни эксклюзивные пони не прельщали ее. Завтра можно будет отказаться, сославшись на запрет матери. Возможно, это и надо сделать, чтобы Дилан прекратил обижаться, потому что сейчас он выглядел малышом, у которого отобрали любимого медвежонка Тедди.

Чайная оказалась крохотным серым каменным коттеджиком, одиноко стоящем на другом конце парка. С соломенной крышей, и Эна чуть не спросила спутников — настоящая она, или все же внизу есть какой-то водонепроницаемый материал. Это увело бы разговор от лошадиной темы. Однако ее внимание отвлекли сначала кашпо, висевшие над окнами, как в доме Дилана, а потом парень с девушкой, сидевшие на небольшом квадратном заборчике, явно ожидая, когда они к ним приблизятся. Ребята не представились и не спросили ее имени, но по их взглядам Эна поняла, что оба знали, кто она такая, и не спутали с жительницей соседней деревни, решившей взглянуть на игру.

— Дилан, дай телефон Ма позвонить, — сказал парень, а девушка тут же пояснила, что отец снова отобрал у них телефоны за огромное количество текстовых сообщений.

Дилан прислонил велосипед к камням и полез в карман куртки. Малакай поставил рядом велосипед Эны и, не дожидаясь приятеля, распахнул желтую, как цедра лимона сорта Майер, дверь. Эна взглянула на привычную уже табличку, начинавшуюся с «БаШе до...»

— Добро пожаловать, — поспешил перевести с ирландского Малакай.

Он направился к столику подле окна и отодвинул для Эны стул. Та поблагодарила, хотя успела подустать от навязчивой услужливости. Быть может, у них в Европе так принято! На простых деревянных столах лежали зеленые резиновые коврики в виде трилистника, и Эна очень удивилась, когда подошедшая к ним официантка оказалась в розовом, а не зеленом фартучке. Эна решила поздороваться по-ирландски и с улыбкой выдала «Диагут». Блокнотик в руках официантки дрогнул, а губ коснулась легкая улыбка, но тут же исчезла.

— Не думал, что ты знаешь ирландский, — откинулся на спинку стула Малакай.

— А я и не знаю. Просто это слово легко запомнить: оно наполовину испанское, наполовину английское: диа и гут, а так, — Эна опять набрала в легкие побольше воздуха, чтобы сказать, что не говорит по-ирландски: — Нихиген ту Гозйлэн.

— Что будете заказывать? — наконец подала голос девушка, явно одного с ними возраста. Только держалась она как-то отчужденно, будто говорила не со знакомыми, а с заезжими туристами.

— Нам с Диланом мятный чай, — проговорил медленно Малахай, слишком уж прищуренно глядя на официантку, — а нашей американской гостье...

— Я хочу горячий шоколад, — перебила Эна, заметив через окно, что Дилан наконец направился к двери.

— Привет, Эйлин, — бросил он как-то растерянно, и официантка тоже едва улыбнулась ему. — Как дела?

— Отлично, — ответила она спокойно и отошла от них за стойку.

— А что она туг делает? — спросил Дилан тихо. — Я думал, что только летом работала. Разве не собиралась бросить?

— Бросить? — Малакай тихо усмехнулся. — Смеешься? Она зубами будет держаться за работу, чтобы это место летом точно ей досталось! Мать не отпускает ее подзаработать даже в Корк к тетке. Эйлин мечтает работать еще и вечерами, чтобы поменьше пьяного отца видеть, да и деньги им нужны, он все пособие пропивает, — Малакай взглянул на Эну. — Когда нет школы, здесь со скуки помереть можно, а работа есть только у нас на конюшне, тут и в пабе. Только отец слишком спрашивает с работников, он до безумия лошадей любит. Вот к нам не особо и идут.

— Я думал, — понизил голос Дилан, — она присмотрит себе что-то в Лондоне на лето.

— Да кому она нужна в Лондоне, — сказал Малакай и отвернулся к окну как раз в тот момент, когда Эйлин подошла к ним с чайником, двумя кружками и горячим шоколадом.

— Что-то еще будете заказывать? — спросила она будничным тоном, глядя только на Эну, будто двух парней и вовсе не было рядом.

— Ничего, — поспешил ответить Дилан, и девушка тут же отошла от них к другому столику.

— Какие новости? — спросил Малакай, продолжая глядеть в окно. — Кроме того, что твоему отцу было плохо.

— Вы теперь всем городом будете обсуждать его болезнь?

— Ну да, на сегодняшний день это единственная новость, — и Малакай вновь с ухмылкой взглянул на Эну. — В этой дыре ничего не происходит. Иногда к нам, правда, американки заглядывают.

Эна отвела взгляд и принялась ложкой снимать с витой башенки взбитых сливок зеленую сахарную присыпку. Ей сразу вспомнился Старбакс, его гам и невыносимо душный запах кофе. Она вечно стремилась наружу, под зонтики, чтобы вдыхать аромат, исходящий лишь от ее стакана. В Старбаксе всегда приходилось стоять в ожидании у стойки, не имея возможности присесть, а здесь даже в субботний день из дюжины столиков были заняты всего четыре.

От горячего шоколада стало тепло, и Эна наконец решилась повесить куртку на спинку стула. Но, едва обернувшись, столкнулась со взглядом официантки. Девушка сразу отвернулась и принялась протирать явно чистую стойку. Да, она теперь знаменитость тут, ничего не скажешь! Местное пугало! Волосы подсохли и теперь топорщились в разные стороны, но Эна посчитала совсем дурным тоном пытаться заплести их в косу, сидя за столом.

— Я мечтаю перебраться однажды в Дублин, — продолжал Малакай, медленно отхлебывая ароматный чай. — Ну или в Корк на крайняк. Но лучше в Дублин, чтобы оказаться поближе к королевскому дублинскому обществу, они устраивают самые престижные скачки. Так ты хочешь кататься на лошадях? Тебе нет шестнадцати, потому можно только у нас, потому что в городе только взрослые группы, да и на велосипеде черта лысого доедешь.

— Меня лошади не интересуют. Мне вообще некогда...

— Тоже код пишешь, как этот дурак? — он кивнул в сторону уткнувшегося в чашку Дилана. — Думаешь, чего он к тебе липнет? Чтобы ты его в Калифорнию пригласила... У нас все, у кого есть родственники в Штатах, на лето к ним укатывают. А он тут решил, что вы тоже почти родственники. Ты только всякие стремные фотки с ним на Фэйсбук не вешай, а то наши работодатели шарят по интернету прежде, чем на работу взять, если, конечно, ты не состоишь с работодателем в приятельских отношениях...

— Малакай, заткнись!

Дилан с такой силой опустил кружку на стол, что расплескал половину чая. Эна ловко прижала образовавшуюся лужицу стопкой салфеток, и официантка слишком быстро оказалась рядом с полотенцем — она явно продолжала следить за их столиком. Когда Эйлин ушла, Малакай сказал спокойно:

— Хватит нападать на меня, что терьер на крысу! Ты испытываешь терпение моего отца! Он потратил на тебя столько денег, а ты...

— Он на меня не тратил ни цента, — процедил Дилан сквозь зубы, отодвигая от себя недопитую чашку. — Отец платил за мои уроки.

— Конечно... А то, что тебе дали лучшую лошадь, которую бы тебе никогда не могли бы купить родители, ты в расчет не берешь? И все для чего? Чтобы ты после стольких лет махнул хвостом?

— Я не могу больше позволить себе конный спорт, сколько раз я должен повторить это тебе и твоему отцу?! Я не ты, мне надо учиться, чтобы выбраться отсюда.

— И ты только сейчас это понял?! Тогда, когда мне необходима команда для соревнования. Ты был лучшим в ней, придурок! Ты подвел меня, отца, Гарри...

Теперь пришла очередь Малакая ударить по столу чашкой, благо пустой. Парень, казалось, перестал замечать Эну, его узкие глаза вообще превратились в щелки, и странно, что волосы Дилана не вспыхнули от его взгляда, как сухой торф.

— Да, черт возьми, Мал! Какого дьявола ты сейчас это обсуждаешь! При Эне!

— А чтобы тебе стыдно стало! — Малакай уже орал на него. — Это называется безответственностью, свинством и предательством!

— Ты знал мое решение еще прошлой весной, когда я решил остаться в школе и поступать на инженерный. Летом я помогал вам с детьми, а сейчас оставьте меня в покое. Все, лошади меня больше не интересуют. У меня нет денег твоего отца, как ты понять не можешь!

— Могу понять, прекрасно могу понять... Но ты бросил меня... Это нечестно...

Малакай слишком неожиданно замолчал и даже ссутулился, сжав чашку так сильно, будто собирался раздавить. Пока они говорили, Эна рассматривала стеллаж из темного дерева, тянущейся по дальней стене — на полках стояли чайнички разного цвета, формы и размера: от настоящих до кукольных вперемешку с самими куклами — большими, маленькими, но непременно в ирландской традиционной одежде. Еще здесь были чашки с блюдцами и фигурки лепреконов. Нетуристическое место выглядело в глазах Эны слишком уж по-туристически.

— Эй, не скучай! — Малакай постучал костяшками пальцев по столу. — Приходи на конюшню, сейчас у нас просто завал... До каникул к нам будут приезжать на уроки только в выходные и совершенно некому выезжать лошадей на неделе. Отец, кажется, готов уже подать объявление в газету.

— В газету? — улыбнулась Эна.

— В газету, представь себе. В интернете он только Доу-Джонса каждое утро проверяет. Ты извини, что я тут орал. Просто для меня эти соревнования очень важны. Понимаешь, только в конном спорте никто не смотрит на деньги моих родителей, ну если не считать цену моей лошади и именную попону... Мне важны призы, я хочу на национальное соревнование. Я хочу прыгать хотя бы в классе Е! Иначе мне останется, как все эти придурки с ферм, говорить о сенокосе и считать херлинг лучшей игрой в мире! Это правда, Эйнит... Ирландия — это полная жопа, если ты не конник. Здесь совершенно нечего делать. Знаешь, какое у меня после школы развлечение на будущей неделе — заграждения красить. Хочешь, будем красить вместе?

Эна отвела взгляд от его раскрасневшегося лица и вновь уставилась на чашку. Схематический рисунок двухэтажных домиков напоминал бы традиционные главные улицы калифорнийских городков, если бы на второй этаж пририсовали балкончики салунов. Такие же дыры, если живешь не в Сан-Франциско или Лос- Анджелесе... Вдруг подле чашки легла банкнота в сто евро.

— Уходим!

Эна схватила куртку и выскочила вслед за парнями, поняв, что Малакай спешит отделаться от сдачи. Что ж, отчего бы не пошвыряться родительскими деньгами? Или все-таки это была помощь девушке от чистого сердца?

Малакай вновь взял ее велосипед и направился обратно в парк. Странно. По главной улице намного удобнее добраться до выезда из деревни, но Дилан не возразил приятелю. Малакай напевал песенку про дикие розы, и Эна прикусывала язык, чтобы не попросить его заткнуться. Наконец он сам замолчал и, прислонив велосипед к каштану, вытащил из внутреннего кармана куртки пачку сигарет и протянул одну Эне:

— Я не курю, — ответила та на автомате, отступив на шаг, и наткнулась на локоть Дилана. — А вы курите, я просто в сторону отойду.

— А это не сигареты, — вновь ухмыльнулся Малакай. — Вернее это домашние сигареты. Ну... Каннабис...

— Мал, убери! — процедил сквозь зубы Дилан.

— А чего ты боишься? Она же к гардам не побежит? Эна, это...

— Я знаю, что это марихуана, — ответила она как можно с большим сарказмом. — Я из Калифорнии, забыл? Я не курю, но привыкла к сладкому запаху в парках.

— Я не буду сегодня, — сказал Дилан и отвел глаза, чтобы не видеть усмешку приятеля. — Нам уже пора. Я обещал отцу помочь починить качели. И если...

— Па будет ругать. Я знаю...

— Ничего ты не знаешь, — зло буркнул Дилан и повернулся к Эне: — Пойдем, а то и твоя мать будет волноваться.

— Тогда и я не буду, — сказал Малакай и убрал пачку во внутренний карман куртки.

— До завтра.

Малакай довел велосипед до асфальтовой дороги и, передав Эне, быстрым шагом направился к центральной улице. Эна надела шлем и улыбнулась Дилану. Парень выглядел совсем потерянным, и она решила чуть повременить с разговором о ночном визите Эйдана.

— Погода стала лучше, — сказала она.

И правда серые облака отнесло в сторону, ветер стих, и Эна даже повязала ветровку вокруг талии. Дилан утвердительно кивнул.

— А есть другая дорога? — спросила Эна. — Не автомобильная, а лесная?

— Есть, через озеро. Мы называем такие тропы «бохарин»... Только там попрыгать немного придется. Много корней.

— Не страшно. Мы с Джеймсом по горам катались. И у меня есть шлем.

Дилан кивнул.

— Только это на два километра длиннее. Не устанешь?

— Не устану, у меня сильные ноги, поверь.

— Знаю, бьешь ты сильно.

— Ты продолжаешь злиться?

— Я не злюсь. Просто знаю, что к тебе лучше не приближаться со спины.

Дилан улыбнулся, и в этот раз улыбка была доброй.

— Поехали, что ли?

Только ехать долго не пришлось. Эна на середине подъема сдалась, и Дилан тоже спрыгнул с велосипеда.

— Может, по прямой?

— Нет, я хочу к озеру. Хотя, если ты вдруг не хочешь... Если тебе оно надоело? — поспешила добавить Эна.

— Не думай об отце. Ты себе нафантазировала бог знает что... Он нормальный. Ты даже не представляешь себе, что такое алкоголик. Видела бы ты отца Эйлин.

Вот он и прокололся. Отлично, давай говорить. Только Дилан быстро вскочил на велосипед и поехал в противоположную сторону. Ничего. У озера они спокойно поговорят. Никуда он от нее не денется.

Глава 15

— Сама смотри, если не веришь.

Дилан не глядя сунул Эне телефон, и она заставила себя взглянуть на экран, высветивший погоду на сегодня. Действительно дождь начался около двух часов ночи. Выходит, она могла встретиться с Эйданом только где-то между полуночью и часом тридцатью, именно тогда, когда, по утверждению Дилана, тот находился дома с доктором.

— Мой отец не играет на волынке, — Дилан не глядел на нее, уставившись на спокойную воду. — А если бы играл тайком в лесу, я слышал бы музыку так же хорошо, как и ты. Или ты физику вовсе не учила?

Они не нарочно уселись на два разных камня. Эна выбрала себе поменьше, потому что на нем почти не было зеленого мха, но теперь Дилан, кажется, радовался, что их разделяет зеленоватая от обилия кувшинок вода. Он нервно отстукивал носом кроссовка такт на остром камушке, торчащем из воды. Эна протянула Дилану телефон, но тот не взял и даже не повернул голову. Так они и сидели молча, глядя на воду, которая от их напряженного взгляда, кажется, даже пошла кругами. Или это были первые дождинки...

Тучи разродились дождем. Только Дилан не собирался уходить. Велосипеды валялись неподалеку прямо на влажной с ночи траве, подсохшей к осени пятнами охры. Рюкзак лежал там же, как и шлем, и сейчас Эна зло теребила стянутые узлом волосы, ловя носом мелкие острые капли. Стыд за резкие слова заставлял ее покорно мокнуть и не возмущаться медлительностью парня.

— Говорят, если долго глядеть на воду, в озере откроется дверь в царство фей. Ма боится, что Па свято уверовал в это, потому и ходит сюда, — неожиданно нарушил молчание Дилан. — Считает, что он ищет там мать. Но я знаю, что Па не сумасшедший. Он здесь плачет. Он не хочет, чтобы кто-то видел его слезы. Он безумно любил бабку. Безумно.

Эна почувствовала, что Дилан повернул голову и теперь глядит на нее. Она тоже взглянула ему в глаза.

— Он не мог бы сделать то, в чем ты его обвиняешь.

— Я ни в чем его не обвиняю, —дрожащим голосом произнесла Эна, чувствуя, как запылало лицо. — Я сказала тебе, что он зачем-то приходил к нам ночью и выманил меня из дома под предлогом игры на волынке. Я не сказала больше ни слова.

— А зачем говорить?! И так ясно, о чем ты подумала! Странно, что ты не заставила мать вызвать гарду! Твоя мать вчера душу из моей вытрясла, что у нас дома творится. Чего вы обе к моему отцу прицепились?!

Дилан слишком резко вскочил на ноги и чуть не поскользнулся на мокром камне, но Эна успела подхватить его — да, она выработала быстроту реакции за годы занятий карате. Дилан на минуту замер, чуть ли не коснувшись ее носа своим, но тут же вырвал руку и отпрыгнул от нее:

— Оставь меня! Вдруг я такой же, как мой отец!

Он в два прыжка оказался подле велосипедов, закинул за спину рюкзак, но не подал ей шлема.

— Дилан, — Эна вытерла с носа капли дождя. — Дилан, не надо...

— Что не надо? Ты не веришь мне. Ты целый день думала, что я тебе вру! Ты и сейчас продолжаешь думать, что я покрываю отца!

— Я не думаю так! — Эна быстрым шагом подошла к велосипеду, сунула в протянутую руку телефон и надела шлем. — Это было слишком реально. Я никогда не видела таких явственных снов. Ай...

Она защемила застежкой кожу и замерла.

— Стой! — Пальцы Дилана осторожно коснулись ее шеи, и Эна сумела ослабить замок. — Больно?

— Немного, — Эна подняла с земли велосипед, отвернулась от Дилана, но продолжала чувствовать ледяной щекой его взгляд. — Я не знаю, почему поверила в сон. Я ничего не имею против твоего отца. Просто не привыкла к такому общению, у нас отец всегда вел себя демократично. Только с Ирландией они не спросили меня. А твой, ну Эйдан очень доминирующий, и все его лепреконы с феями... У меня крыша съехала... Прошу, только не говори ему ничего. Мне стыдно.

— Конечно, не скажу. Я что тебе амадан? — и, заметив в глазах Эны непонимание, взглянул на свои кроссовки и сказал тихо. — Идиот. Хотя, наверное, я действительно такой, раз ты могла себе подобное вообразить...

— Дилан, пожалуйста... Это я амадан...

— Амэть тогда. Амадан мужского рода, — перебил ее Дилан и хмыкнул. — Дурацкий язык, верно?

— Почему же?

— У меня самые плохие оценки по нему. Счастье, что обязательный он только в младших классах.

— Научишь меня чему-то?

— Ну, пару слов ты уже знаешь...

— Надеюсь, я больше от тебя их не услышу.

— Ну это я тебе обещать не могу.

— Как будет «прости» на ирландском?

— Та брон-ором, — улыбнулся Дилан и Эна медленно повторила за ним, а потом пнула его кроссовок.

— У меня зеленая рубашка, — начала она, глядя на парня исподлобья. — У тебя оранжевая футболка. А наши кроссовки — это белый, как в ирландском флаге, для мира между нами.

Дилан улыбнулся и отдернул ногу.

— Кажется, наши кроссовки уже зеленые, а скоро станут еще и мокрыми.

— Мы все еще друзья? — Эна лукаво сощурилась, Дилан отвел глаза и покатил велосипед прочь, буркнув тихое:

— Если только ты того хочешь.

Дождь щадил их большую часть пути, но под конец полил, как из ведра, безжалостно попав за шиворот — Эна не сообразила снять шлем, чтобы натянуть капюшон.

— Ты тоже мокрый. Переоденься! — настояла Эна, когда они приблизились к дому Дилана.

Парень толкнул калитку и пропустил, Эну с велосипедом вперед.

— Ма! — позвал Дилан зычно, толкнув незапертую дверь.

Эна хотела остаться на пороге, но парень затащил ее в дом.

— Похоже, оба у вас. Черт...

Дилан тряхнул головой, обдав Эну брызгами.

— Будем пережидать, — решил он, глянув поверх плеча Эны на улицу. — Проходи.

Эна осторожно подвинулась в сторону, позволяя хозяину затворить дверь. Дилан принялся расшнуровывать кроссовки, она присела подле него.

— Насквозь, — заключил он, когда Эна зябко повела пальцами. — Снимай. Я дам тебе сухие носки. И куртку снимай.

Эна хотела осторожно повесить куртку на вешалку, но Дилан перехватил ее и отнес вместе со своей на кухню, чтобы оставить сохнуть на спинке стула. На смену ему явилась кошка, прошлась по ногам Эны и вернулась в кресло-качалку подле камина.

— Может, у твоей мамы есть юбка для меня?! — спросила Эна Дилана, когда тот вернулся в прихожую.

— Я лучше дам тебе что-то из своего! — буркнул он.

— Да что угодно, только бы сухое!

— Пошли.

Дилан повел гостью во второй салон, который Эна в свой первый визит видела лишь мельком. Почти пустая комната с печуркой в углу, плетеным деревянным диванчиком у противоположной стены и одним кожаным креслом. Зато посредине стояла огромная арфа.

— Это Ма играет. Па на банджо. Гитара моя. Видишь, волынки нет! — добавил Дилан зло, но тут же отвернулся.

Эна тоже отвернулась к стеклянной двери, которая вела на деревянную террасу, где стоял стол с двумя скамейками, как в парках. Слова Дилана причиняли боль. Зачем ты так? — хотелось спросить, но Эна смолчала, понимая, что другой на его месте еще сильнее высмеял бы ее дурацкий сон. По стене шла лестница, намного шире и удобнее той, что была в их доме. Комната Дилана представляла собой узкую пирамидку, и Эна действительно могла коснуться потолка, если бы вытянула руку и встала на цыпочки. Места было еще меньше, чем в ее собственной комнате. Поперек стояла узкая кровать с зелено-синим полосатым покрывалом, за ней виднелась белая батарея отопления. С потолка спускалась лампа в зеленом абажуре, которую приходилось обходить. Эйдан прав — Дилану пора переселяться. Только говорить это вслух она, конечно же, не станет.

Дилан прошел к шкафу, а Эна осталась стоять у двери, осторожно отлепляя от ног мокрый вельвет. Дилан бросил на кровать футболку, носки и спортивные штаны, затем набрал себе охапку одежды.

— Пойду тоже переоденусь, — бросил он, глядя в пол.

— Принеси фен, пожалуйста, — тихо попросила Эна, отступая от двери.

Переодевалась она быстро, боясь не успеть до его прихода. Трусы, к счастью, остались сухими, а у рубашки намокли лишь манжеты, но она решила все же сменить ее на футболку Дилана.

— Я таскала у Джеймса футболки с эмблемой школы, — сказала Эна, принимая из рук Дилана фен, — чтобы все думали, что я уже учусь в средней школе.

Дилан лишь улыбнулся, взглянув на висящие на спинке крутящегося стула девичьи брюки. Рубашка лежала сложенной на сиденье. Эна присела на кровать и принялась сушить волосы, разглядывая стену, увешанную медалями в разноцветных тканевых розетках.

— Вон та, бронзовая медаль в бело-желтой розетке — моя последняя, — сказал Дилан и начал перечислять соревнования. — Да, ничего интересного, — махнул он рукой, когда Эна выключила фен, чтобы лучше его слышать. — Волосы давай суши, а то завтра на мессе шмыгать носом будешь. Хочешь чая?

— Хочу.

Только уйти Дилан не успел. Эна рванула запутавшуюся в кольце прядь и ойкнула.

— Позволь мне.

Эна высвободила палец и, Дилан, присев на кровать, стал осторожно доставать из короны кольца волосок за волоском.

— Я не заметил прежде кольца, — прошептал он ей почти в лицо, и в голосе его послышалась неприкрытая обида. Эна сглотнула подступившую слюну и попыталась отодвинуться, но Дилан крепко держал ее за волосы. — Скучаешь по нему?

Эна взглянула в лицо парня: губы плотно сжаты, глаза злые. И сейчас Дилан до безумия напоминал уменьшенную копию отца, и Эна вновь, как при словах Малакая, почувствовала спиной неприятный холодок.

— Это не мое кольцо, — прошептала она, глядя, как его, почти свободное, сжали пальцы Дилана, будто собирались расплющить. — Видишь же, что не китайская дешевка. Ему больше ста лет. Это кольцо Эйнит, моей прабабки. Мать отдала мне его сегодня. Это семейная реликвия. Поосторожней с ним!

— Прости, — только голос парня выдал не смущение, а радость, и все же Дилан не отдал кольца и пришлось протянуть руку, чтобы он вернул его на безымянный палец. — Расскажешь историю Эйнит, ты обещала.

— На качелях.

— Ну так отец явно их повесил, только вот ветки промокли. Можем взять с собой пару торфяных кирпичиков, мы только ими и топим.

— А когда дождь перестанет?

Дилан отошел к столу за телефоном, и Эна заметила, что он чуть сутулится, будто действительно боится встретиться с потолком, хотя у него явно оставалось до него по меньшей мере дюжина дюймов.

— У меня тоже есть одна медаль, — бросила Эна ему в спину. — В три года получила, потому что занималась два месяца баскетболом, всем малышам раздавали... И еще у меня есть кубок за первое место в латинской программе по бальным танцам.

Дилан обернулся и даже присел на стол.

— Серьезно?

— Да, — сказала Эна. — Просто мы с Джеймсом были единственными участниками в нашей возрастной группе.

— Ты танцевала с братом?

— Угу. В первый раз он заболел в пять лет, и мать боялась отдавать его в спорт. Пришлось танцевать. Мне было четыре, ему шесть, два года он выдержал, а потом взвыл и потребовал карате, как у других мальчишек. Пришлось бросить танцы и пойти с ним на карате, и больше я никогда и ничего не выигрывала. И единственное мое стремление было — получить коричневый пояс. Я бы получила его в будущем году, но теперь, думаю, он отложится года на три.

— Почему тебе нравится драться?

— Карате — это не драка. Это самодисциплина. Я не уверена, что могу ударить человека.

— Не можешь? Ты же ударила меня.

— Я тебя не ударила. Смысл карате — убить одним ударом.

— Зачем?

— Самозащита. Это маленький человек против большого плохого парня, это точность удара против массы мышц. Приходи вечерами, будем вместе тренироваться. Хочешь?

— Хочу, только не могу. Я беру на «Курсере» курсы по программированию. Там очень много заданий. Да и теперь, когда я не занимаюсь лошадьми, отец требует, чтобы я больше играл на гитаре. Я ее совсем забросил.

— Два раза в неделю два часа тренировки. Я большего не прошу. Мне нужно с кем- то драться. Ну не с матерью же!

— Ладно, — буркнул Дилан, хотя в голосе его не чувствовалось никакого энтузиазма, — я поговорю с родителями. Дождь обещают еще полчаса, только кто им верит! Хочешь музыку?

— «Дикие розы», — улыбнулась Эна.

— Как скажешь, — улыбнулся Дилан в ответ.

Он включил песню Ника Кейва и вернул телефон на стол.

— Пойду чайник поставлю. И напомни мне родителям позвонить, как песня закончится. Падди, наверное, случайно выключил звук на телефоне, пока звонил. Три пропущенных звонка. Па будет в ярости.

— Так звони сейчас.

— Какой смысл, минутой раньше, минутой позже. После песни и чайника наберу ему. Тебе холодно?

Эна действительно ежилась, хотя почти полностью просушила волосы. Дилан сдернул с подушек покрывало и накинул, как плащ, на плечи Эны.

— Сейчас станет теплее, — сказал он и тряхнул головой.

Эна тоже затрясла волосами, чтобы Дилан хоть немного отстранился от нее, но между их ногами не было и дюйма. Смотреть ему в глаза не было сил, и она перевела взгляд на дверь и тут же сумела вырвать из его рук плечи.

— Чего ты дергаешься? — не понял Дилан и вновь натянул покрывало ей на плечи, только ее затравленный взгляд заставил его обернуться к двери. — Па...

Дилан выпрямился и теперь действительно, казалось, гладил затылком потолок. Эйдан остался стоять в дверях и смотрел только на Эну, которая чувствовала, что сравнялась по цвету с помидором.

— Живо вниз!

Эна не поняла, к кому Эйдан обратился, потому осталась сидеть на кровати, вцепившись пальцами в плед, а Дилан покорно последовал за отцом. Их молчание оказалось недолгим. Даже через музыку Эна слышала повышенные тона и понимала, что отец с сыном специально перешли в своем споре на ирландский. Она скинула плед, застелила кровать, взяла со стола телефон и выключила музыку. Оставаться наверху было глупо. Дилан с отцом не ушли дальше музыкальной гостиной. Стояли друг против друга, как изготовившиеся к прыжку тигры. Дилан что-то ответил на реплику отца, и тут же ладонь Эйдана опустилась ему на щеку. Дилан, пошатнувшись, отступил на шаг, а потом, заметив на лестнице Эну, бегом скрылся в гостиной. Эйдан взглянул на нее все тем же ледяным взглядом и молча пошел за сыном. Она услышала, как хлопнула входная дверь, и не успела спуститься вниз, как на пороге вновь возник Эйдан с ее курткой в руках. Он так быстро сунул ту ей в руки, будто боялся испачкаться.

— Не забудь свою одежду. И только попробуй еще раз заставить мать нервничать. Этот год ты будешь слушаться меня, как отца. Поняла?

Эна кивнула и бросилась наверх, стараясь не уронить телефон Дилана, на котором случайно вновь запустила песню про дикие розы.

Глава 16

— Мам, мы будем у меня до чая! — возвестила Эна после обеда и потянула Дилана в сторону лестницы, не дав Эйдану возможности открыть рот.

Теперь его протест выглядел бы глупым. Хватило того, что он сказал матери, что встретил их по дороге и заставил переодеться. Эна хотела сначала заявить, что не нуждается в его укрывательстве, которое выглядело по-детски глупым, но потом передумала, чтобы Дилан не нажил из-за нее еще больших проблем.

Наверху Эна по привычке плотно затворила дверь и вопросительно уставилась на Дилана, когда тот, отстранив ее за плечо, распахнул дверь настежь.

— Отцу так будет спокойнее.

Эна тяжело вздохнула. Даже если у Эйдана имеется причина не доверять сыну, она здесь не причем.

— Я вообще-то думала переодеться, — заявила Эна с улыбкой.

— Я просто закрою дверь с другой стороны, — сказал парень, только не шагнул за порог.

Эна приняла игру.

— Ты уже привык отворачиваться, а вот твой отец умеет ходить абсолютно бесшумно.

— Тогда я лучше выйду.

И Дилан присел на лестницу, но Эна не закрыла дверь, решив, что дверца шкафа прекрасно справится с ролью ширмы, да и футболка длинная — юбки бывают короче. Так что Эна избавилась лишь от спортивных штанов, которые закрученная резинка с трудом удерживала на талии. Футболку все равно следует вернуть выстиранной, но Дилану она сказала другое:

— Я тебе говорила, что люблю мужские футболки?

— Можешь оставить себе, — Дилан повернул голову и уставился на затянутые в джинсы ноги девушки.

К чему опять это смущение?

— Я все же верну, потом, — Эна поманила гостя обратно в комнату. — Хочешь увидеть рисунки Джеймса?

Не дожидаясь ответа, Эна с шумом открыла ящик стола, достала заветный сундучок и рядком разложила листы по столу.

— Ты тоже рисуешь? — спросил Дилан, по достоинству оценив увиденное.

— Нет, я с трудом справлялась с арт-классом в начальной школе. Джеймс тоже не рисовал до болезни. Во всяком случае никогда мне ничего не показывал. Думаю, это было средством убить скуку больничных дней. И рисовал он только животных, вернее срисовывал. Да и вообще его привлекали лишь кошки, лисы, вороны и вот... Теперь я знаю, что это куница. Странный выбор, правда?

Эна скосила глаза на Дилана. Парень смотрел в окно, и его каменное лицо выглядело пугающе. Он явно боялся открыть рот и в эту минуту до дрожи напоминал отца. Затем Дилан закрыл спиной стол и сказал:

— Только не показывай рисунки отцу.

Эна легонько оттолкнула Дилана от стола и вздохнула с облегчением, увидев, что рисунки брата продолжают лежать на столе нетронутыми. Она начала аккуратно складывать их в стопку, чтобы вернуть в сундучок.

— Он уже видел их.

— И что, ничего не сказал?

Теперь рука Дилана лежала на ее плече, но Эна не оттолкнула парня. Она читала в его лице прежнее сомнение и теперь всей душой желала продолжения разговора.

— А что он должен был сказать?

Эна хотела вопросом подтолкнуть Дилана к ответу, но тот медлил, косясь с опаской на дверь, будто прислушивался к голосам внизу. Но наконец прошептал:

— Понимаешь, для нормального человека это звучит обычным совпадением, но для такого, как мой Па... Он не сумасшедший, — тут же добавил Дилан. — Нет, просто верит. Понимаешь, верит во все это... В общем, лисица — это земное обличье фей, в котором они предстают перед смертными. Ворон — это их слуга, которого они посылают к людям, провинившимся перед ними.

— А куница? — таким же таинственным шепотом спросила Эна, вспоминая свой сон. — Что она означает?

Дилан пожал плечами и убрал руку, сжав пальцы в кулак.

— Ничего. То есть я не знаю, — добавил он тут же. — А вот кошка... Понятно, конечно, что все кошки одинаковы, и это простой карандаш... Но она так похожа на нашу Ведьму, а она...

Руки Дилана вновь оказались на плечах Эны, и он даже присел немного, чтобы глядеть ей прямо в глаза.

— Пообещай не считать моего отца чокнутым!

Эна кивнула и обрадовалась, что Дилана удовлетворил ее кивок, потому что вслух врать не хотелось, ведь она с первой же встречи приметила в Эйдане ненормальность, и Дилан не убедит ее в обратном, пусть даже не пытается.

— В общем, после похорон бабки, Па ушел к озеру, не разрешив нам следовать за ним. Он сказал, чтобы его не ждали до утра. Я думал, что мать за эту ночь поседеет. Утром он явился бодрым — наверное, спал в лесу. У нас много дубов с огромными дуплами у корней — мы с Малакаем часто в них прятались. В общем, это не суть. Он... — Дилан на мгновение закусил губу. — Па вернулся с кошкой. Не знаю, где он ее взял. Сказал, что нашел в лесу, но она не выглядела дикой... Понимаешь, отец никогда не любил кошек, у нас были две собаки. Они сдохли два года назад, и мы не завели новых из-за бабкиных кур. И, представь, кошка кур не трогает... И вообще... Ну, в общем Па иногда разговаривает с кошкой, будто с бабкой... Он вообще странные вещи творил после ее смерти. Вытащил на улицу кровать, на которой бабка умерла, никогда не закрывает окно в ее бывшей комнате... Да и вообще мать с трудом уговаривает закрыть остальные хотя бы в дождь. И еще, мать носит с собой соль... Кажется, он и ее довел... Соль, она в общем призраков отгоняет... Вот так я и живу. Только это пройдет, знаю. Вот первого ноября и пройдет.

— Одиннадцатого, — сама не понимая почему произнесла Эна, выскользнула из рук Дилана и уселась на край кровати.

Парень остался стоять у стола, опустив голову.

— Дилан, — позвала Эна тихо. — Он часто тебя бьет?

Дилан отвернулся, уперся руками в стол и вытянул ноги, будто собрался отжиматься.

— Я ждал этого вопроса и знаю, что ты мне не поверишь, если я скажу, что сегодня он ударил меня в первый раз. Я заслужил. Я сказал то, что не должен был говорить.

— Что?

— Не заставляй меня повторять, — Дилан так и не обернулся к ней, но выпрямился и убрал руки со стола. — Это из-за тебя.

Он остался у окна, потому не видел, как Эна закусила губу и расправила на джинсах невидимые складки, затем быстро спрятала сундучок вместо стола в шкаф, будто Эйдан мог пожелать его выкрасть. Эна даже тряхнула головой, отгоняя странные мысли, только вдруг, будто в подтверждение ее опасений, заскрипели ступени, но Дилан успел шепнуть ей:

— Не говори матери про завтрашних лошадей, просто возьми с собой джинсы.

Взгляд Эйдана был тяжелым, будто он боролся с яростью, и Эна с радостью услышала снизу голос матери, зовущий их к столу — значит, сосед не задержится наверху долго.

— Не заставляйте себя ждать.

Эна кивнула, стараясь не покраснеть подпронизывающим взглядом. Слишком явственно вставала перед глазами темная фигура на ночной дороге, но сейчас Эне вдруг показалось, что во сне Эйдан был намного крупнее. В безрукавке сосед будто сбросил с десяток пудов и перестал напоминать медведя, хотя руки сохранили прежнюю массивность, и справиться с их хваткой было бы слишком трудно. Эна поспешила спуститься в кухню, чтобы отогнать пугающие мысли. Эйдан из сна слишком сильно прилип к настоящему, чтобы сердце подле соседа не стучало зайцем. Живот предательски скрутило, словно не было никакого обеда, и Эна с радостью схватила кекс и густо намазала поверх масла джемом из красной смородины.

— Кто желает проверить качели?

Эна почувствовала непонятную радость, когда предложение Эйдана приняла мать и пригласила с собой Кэтлин. Эна же уселась на бревно, как в тот вечер, когда увидела куницу, и принялась нанизывать на шампуры хлеб, хотя не понимала, кто еще способен хоть что-то в себя запихнуть. Мать почти ничего не ела, но даже та малость, что исчезла с ее тарелки, была намного больше обычного. Однако Эна успела заметить, как мать тихо приняла последнюю таблетку. Ее тоже не радовали гости, но она решила выдержать роль гостеприимной хозяйки до конца, не видя никакой возможности намекнуть соседям, что пора расходиться по домам.

Дилан принес из дома щепки, и вместе с отцом они разожгли в каменном кругу торф. Оба держали себя спокойно, будто начисто забыли недавнюю ссору, но Эна не могла избавиться от жутких воспоминаний. Затаившаяся неприязнь к Эйдану разгоралась с прежней силой. Ее подогревали странные взгляды, которые сосед задерживал на ее лице, да и шампура забирал он слишком долго, отчего у Эны начали дрожать руки. В сгустившихся сумерках Эйдан вновь напоминал двойника из жуткого сна, и Эна вдруг решила для себя, что попросится на эту ночь к матери.

— А Эйнит действительно похожа на прабабку...

Голос Эйдана вернул Эну к действительности. Он с сыном стоял за качелями, и по доносившимся из телефона звукам Эна поняла, что мать включила видео с их любительского спектакля. Она с трудом заставила себя остаться сидеть, потому что кричать «Выключи!» было по-детски глупо. Впрочем, финальная сцена ей удалась лучше остальных, и мать сама играла в ней — быть может, она сумеет отвлечь на себя внимание соседей. Эна опустила глаза и принялась выводить пустым шампуром контур трилистника.

— Я рада, что смогла убедить Кати поставить этот спектакль, — сказала мать, наконец выключив телефон. — Я взяла ее и нескольких девочек с собой в Канзас. Каждый июнь в Конкордии собираются потомки тех, кто нашел приют в сиротском поезде. Я как раз была беременна Эной, когда мне написали устроители музея о том, что ищут артефакты, и мы отдали все семейные фотографии, кроме одной, и дневник Эйнит. Это великая страница нашей истории. Таких людей, как пастор Брейс, единицы, но именно они выступают теми мазками, что пишут прекрасную картину Америки, которой мы гордимся. Только подумайте, сколько сил потребовалось, чтобы убедить богатых людей Нью-Йорка пожертвовать на приют для бездомных детей, а убедить фермеров взять в свои семьи проблемных детей кажется вообще невероятным. У нас постоянно крутят по радио социальную рекламу, что не каждый может стать приемным родителем, но каждый может помочь деньгами, но этим детям нужны были именно родители, которые могли дать им веру в будущее. Эти дети прошли через воровство и проституцию, увидели в таком нежном возрасте всю людскую грязь... Эти приемные родители были другие, чище, что ли, сильнее. Этот пастор, можно сказать, спас целое поколение, забрав сирот с улиц Нью-Йорка. Если бы люди заранее знали, на что обрекают собственных детей, то, возможно, не стремились бы в Америку.

Эна отложила в сторону грязный шампур и взяла с тарелки хлебец. На глазах наворачивались слезы, и она не могла отыскать им настоящую причину. Да, она плакала первый раз, когда читала сценарий, когда представляла себе, что чувствовали их героини, оставшиеся один на один с темным миром взрослых. Но сейчас, чего она ревет сейчас?

— Эйнит?

Эйдан вновь подошел бесшумно, точно кошка, и скрыть от него мокрые глаза уже не представлялось возможным, но Эна догадалась, как можно выкрутиться. Она вскочила на ноги, чуть не боднув соседа головой в живот, и закричала на самой высокой ноте:

— Никто не хочет меня, потому что я рыжая ирландка! Я никому не нужна!

Слезы сами брызнули из глаз. Эна ринулась мимо оторопевшего от ее крика Эйдана, но не успела добежать до двери, пойманная матерью. Та ухватила дочь за руку, прижала ее мокрый кулак к сердцу и прошептала достаточно громко:

— Как же я рада, что успела к поезду! Ты та дочь, о которой я всегда мечтала. Ты найдешь в Сан-Хосе для себя дом, и я сделаю все, чтобы ты никогда больше не

плакала.

Эна вырвала руку, растерла по лицу слезы и произнесла финальные слова своей героини:

— Неужели это правда? Неужели я не сплю?

К счастью, Кэтлин нарушила воцарившуюся тишину аплодисментами, и Эна сумела отвернуться, чтобы провести по мокрому лицу рукавом куртки.

— Там половина зала рыдала в конце, — обернулась к качелям мать. — Эна очень хорошо сыграла свою роль.

— Мама, хватит! — сумела уже спокойно выкрикнуть Эна.

— Это правда, — пожала плечами мать и вернулась к качелям. — Нечего стесняться своего успеха.

— Мы все хорошо играли. И судьба сицилийской девочки ничем не лучше судьбы Эйнит или ирландки-блондинки, которая могла притворяться англичанкой, чтобы ее быстрее забрали с поезда.

— Так что же случилось с настоящей Эйнит? Что случилось с Мэги?

Эна обернулась к тлеющему костру. Эйдан сидел на ее бревне, но явно оставил для нее место. Отказываться было некрасиво, и Эна покорно уселась подле соседа, заставив себя не дрожать от соприкосновения рукавами.

— Если верить дневнику, — начала Эна громко, чтобы у качелей тоже было слышно, — Мэги умерла, когда Джеймсу было тринадцать, а Эйнит одиннадцать. Отец сразу отвел детей к монашкам, сказав, что не может их прокормить. Почти все деньги приносила мать, работая прачкой, а он лишь пропивал то, что удавалось заработать на погрузках в порту. Они с братом провели в приюте меньше недели, им сразу отыскали место на поезде. Джеймса взяли на ферму в Канзас, потому что он мог уже работать, а вот Эйнит вернулась обратно в Нью-Йорк, ее единственную из группы никто не пожелал удочерить. На каждой станции детям приходилось надевать на шею таблички с номерами, выстраиваться в ряд и, когда называли их номер и имя, выходить вперед и пытаться понравиться потенциальным родителям. Эйнит пыталась петь и играть на флейте, но никто не желал вводить в дом девочку, похожую на ведьму. Сначала она плакала, потом перестала. Вторая поездка сначала подарила ей надежду, потому что кто-то выбрал ее, но в последнюю минуту предпочел ей девочку с русыми волосами. Город Сан-Хосе был последней станцией, где она могла найти дом. Приемная мать сама оказалась ирландкой. Ее муж работал на строительстве железных дорог. Он умер за три месяца до прибытия поезда. Ирландцы так и не переняли у китайцев привычку кипятить воду для приготовления чая, потому часто умирали от дизентерии, так нам рассказывали в школе. Наверное, он умер как раз из-за этого. Она воспитала Эйнит как дочь, в семнадцать лет та встретила такого же рыжего ирландца и вышла замуж, у них родилось трое рыжих детей. Правда двое ушли в летчики и погибли во второй мировой войне. Осталась дочь, которая тоже вышла замуж за ирландца. Продолжать?

Эна заставила себя повернуть голову в сторону Эйдана, но тот смотрел на ее мать, борющуюся со смехом.

— Лора, что смешного? — спросил он неожиданно слишком серьезно.

— Ничего, — мать резко поднялась с качелей и шагнула к двери. — Я просто приняла лишнюю таблетку. Увидимся утром.

И, не сказав больше и слова, она закрыла за собой входную дверь.

— Нам пора!

Кэтлин быстрым шагом направилась к бревну, но Эйдан не думал вставать. Он повернулся к Эне и схватил за руку.

— Как хорошо ты запоминаешь цифры?

Эна непонимающе уставилась в серьезное лицо соседа.

— Если я скажу тебе номер своего мобильного, ты запомнишь? Если с мамой что- то не так, ты можешь звонить в любое время.

— Я отправлю ей твой номер текстом.

Дилан уже стоял рядом. Эна продиктовала номер своего телефона и вскочила с бревна, как только почувствовала свободу от руки Эйдана.

— Девочка моя, иди к маме, — Кэтлин приобняла Эну за плечи и подтолкнула к двери.

Матери в кухне не оказалось и в гостиной тоже. Эна заметила в коридоре свет и нашла мать в ванной комнате. Она сидела на краю ванной и жестоко пилила ногти.

— Ушли? — спросила она, не поднимая головы, своим обычным потухшим голосом.

— Наверное.

— Прости, — мать продолжала ожесточенно подпиливать ногти. — Мне очень стыдно, но я не смогла сдержаться. Я постараюсь завтра держать себя в руках.

— Может, мы не пойдем в церковь? — с надеждой спросила Эна, вдруг подумав, что совершенно не желает видеть Малакая с его дурацкими пони, да и конспирация Дилана не добавляла ей энтузиазма.

Только мать покачала головой и наконец взглянула на дочь.

— Мы обязаны пойти, чтобы избежать кривотолков. Хочешь накрасить ногти? Тогда ты не будешь их грызть.

— Мам, я давно не грызу ногти, — ответила быстро Эна и на всякий случай взглянула на руки: под ногтями кое-где чернела грязь, и все.

— Тогда мне помоги.

И Эна достала светло-коричневый лак, чтобы накрасить матери ногти, и потом согласилась на свое собственное преображение.

Глава 17

— Эйдан! Ты забыл, что в машине дети?

Кэтлин протянула руку, чтобы тронуть мужа за плечо, когда машину вновь занесло на крутом повороте. Эна завалилась на Кэтлин и, если сначала надулась, что Эйдан усадил жену между ней и сыном, то теперь обрадовалась, что впечаталась не в Дилана. Даже на горных серпантинах отец умудрялся водить плавно. Здесь же машину не просто трясло, ее еще и выносило на встречную полосу, если на узенькой дороге вообще могли разъехаться две машины. Мать, на удивление, молчала. Эна бы на ее месте хватала руками воздух, позабыв, что слева нет руля. Как можно оставаться хладнокровной при такой езде?

Мать села вперед, потому что в наряде королевы эльфов втискиваться между детьми было преступлением перед красотой. Все семейство Фэйерсфилдов остолбенело, когда соседки вышли их встречать. Дочь сама продолжала пребывать в состоянии шока от преображения матери.

Эна обнаружила с утра запертую ванную комнату, а на кухонном столе полную кофейную кружку и два тоста с джемом из красной смородины. Телефон вновь завибрировал, сообщив о новом текстовом сообщении. Дилан писал, что они будут через двадцать минут. За утро он успел прислать ей сотню сообщений с напоминанием про джинсы для верховой езды и обещание не говорить про них матери. Тревоги были лишними, потому что джинсы с вечера лежали в рюкзаке. Зато теперь Эна без ошибок могла написать фамилию Дилана.

Заглотив последнюю крошку и выпив последнюю каплю, Эна постучалась к матери. Та выключила фен и впустила дочь. Только Эна не сумела перешагнуть порога. Мать выглядела так, словно собиралась ступить под софиты. В красном облегающем платье, доходящим до середины икры, с открытыми плечами и тонкой полоской выреза появляться в церкви было более чем неприлично. И пусть Эна ничего не сказала, мать все же прочитала в глазах дочери недоумение.

— Это единственное платье в моем нынешнем гардеробе. Твой отец заставил его взять, если я вдруг решу сходить в оперу.

Эна попыталась улыбнуться. Однако губы дрогнули слишком нервно. Она уже забыла, как мать выглядит в платье. Та сама рассказывала, что оставила в родном Бостоне весь свой деловой гардероб. В Калифорнии, кроме шортов и сарафанов, ей ничего не понадобилось. Она не вернулась в банк, полностью посвятив себя участию в самодеятельных мюзиклах, и в ярких костюмах с профессиональным макияжем мать можно было спокойно помещать на плакаты, а дома... Дома не нужен был ни макияж, ни каблуки. Сейчас без блестящего платья, без локонов и высокой прически, с едва подведенными глазами, мать не вернула себе и половины прежнего величия, и все же перемена во внешнем виде со вчерашнего вечера произошла разительная.

— А ты почему в пижаме?

— Потому что ты не пускаешь меня в ванную. А Фэйерсфилды будут здесь через четверть часа.

Мать виновато пожала плечами и, подправив ногтем помаду, покинула ванную, бросив дочери, что та может взять ее косметику.

— Зачем? — пожала плечами Эна. — Мы же в церковь идем.

Эна запрыгнула в душ, спрятав под шапочку волосы. Вода успела остыть — значит, мать провела в ванной после мытья целый час! В мокром полотенце Эна рванула наверх одеться и наскоро закрутила волосы в узел, оставив кончик хвоста прикрывать след от ожога.

— Только не говори, что в таком виде отправишься на мессу!

Мать даже перестала застегивать кардиган. Эна подтянула полы кофты, но та не доходила даже до середины бедра. На черных леггинсах по всей ноге золотом горела надпись «Juicy Couture».

— Я не могу пойти в джинсах, а эта туника почти что платье!

Осуждающий взгляд матери стал последней каплей — Эна весь вечер перетрясала кофты, пытаясь отыскать хоть что-то не спортивное. Она готова была замерзнуть в выбранной тунике, но получать нагоняй не собиралась. Если мать скажет хоть слово, она просто останется дома, чтобы не позорить ее своим нарядом. Однако мать молча сняла с себя кардиган и, запрокинув голову, протянула дочери, стоявшей на три ступени выше. Эна, не спускаясь, протянула руку и поспешила застегнуть кардиган на все пуговицы.

— Надень угги, чтобы не так надпись в глаза бросалась, — прошептала мать, будто в пустом доме их кто-то мог услышать.

Эна взяла сапоги и уселась на вторую ступеньку, исподлобья наблюдая, как мать повязывает на шее шелковый расписной шарф и надевает простенький шерстяной кардиган, купленный в Дублине.

— Мам, давай поменяемся, — начала примирительным тоном Эна, но мать тут же махнула на нее рукой и взяла сумку.

— Тот длиннее. И не смей снимать. Это воскресенье. И это Ирландия.

— И это деревня, — закончила Эна уже не таким спокойным тоном, но мать догадалась улыбнуться в ответ.

Теперь Эна нервно натягивала на коленях материнский кардиган, страшась нового поворота. Эйдан явно не слышал жену или же просто не умел водить иначе.

— Дорога без поворотов кажется длинной, — он явно попытался отшутиться, когда пассажирка на переднем сиденье в первый раз сжала губы, рискуя съесть всю яркую, под цвет платья, помаду.

Эна услышала тяжелый вздох Кэтлин, а потом, подняв глаза к зеркалу заднего вида, увидела, как Эйдан ей подмигнул, и поспешила отвернуться. Сегодня он тоже выглядел необычно: чисто выбрит, в белой рубашке, выглядывавшей из-под легкого темно-зеленого джемпера, да и волосы Эйдана, впервые расчесанные, уходили за уши ровными волнами. Теперь их сходство с Диланом стало особенно заметным. Они оба были красивы.

И вот как только Эна поняла, что любуется соседями, сразу же пожалела об отсутствии косметики на лице и о том, что не расчесала волосы. Хотя бы кардиган выглядел на ней достойно! Впрочем, мать Дилана в длинной темной юбке и плотно застегнутом светло-бежевом кардигане с узором из тонких косичек, явно собственноручно связанном, составляла ей достойную пару. Она и так выглядела слишком просто на фоне своих мужчин, а рядом с американкой в почти что вечернем платье стушевалась окончательно.

Эне на минуту стало жаль Кэтлин, но потом все же вся жалость перешла на собственную персону, потому что мать перетянула на себя внимание даже Дилана, не говоря уже про остальных прихожан. Церковь возвышалась на холме в стороне от центра деревни и имела квадратную зубчатую башенку, как средневековые замки. Внутри она оказалась не особо вместительной. Мужчины толпились у входа, обсуждая местные новости громче голоса священника то ли в силу своей многочисленности, то ли из-за эха. Женщины, занявшие почти все скамьи, обернулись из-за неожиданно наступившей тишины. Эна готова была провалиться на месте и едва не закрыла руками пылающие уши. Мать знала, что на них и так все будут пялиться, но зачем было наряжаться как на сцену! Они с Кэтлин заняли места в середине скамейки, а Эна сделала вид, что ей не пройти и осталась у прохода. Дилан не решился попросить ее подвинуться и сел позади. Эна уже готова была пересесть назад, но поймала взгляд матери и осталась недвижима. Эйдан присоединился к мужчинам, и Эна надеялась, что теперь уже шепотом они обсуждают не ее мать.

Если бы Эну спросили, о чем вещал святой отец, она бы лишь похлопала глазами, хотя тот и говорил в микрофон. Голова гудела от разных мыслей, а шея чесалась от пристального взгляда Дилана — он заметил след от ожога — какого черта она закрутила волосы! Перед ней сидела пара с маленькими детьми. Мальчик и девочка шуршали альбомами, в которых рисовали карандашом то, что шептала им на ухо мать. Вот бы и ей сейчас альбом и мелок, чтобы хоть как-то отвлечься. Эна блуждала взглядом по светло-кремовым стенам, стараясь найти хоть что-то, за что зацепиться, но лишь натыкалась на внимательный взгляд старика, сидевшего через проход. Ее невнимательность к мессе его явно раздражала, и Эна уставилась на священника, стараясь вставлять «Аминь» вместе со всеми.

Неожиданно сзади послышался шум. Это Дилан побежал по проходу к выходу. Несколько человек обернулись, но не сделали замечания. Тогда Эна тоже поднялась, но уже более тихо, и засеменила к выходу. На улице она увидела Дилана нависшим над сидевшим на скамейке отцом.

— А ты чего выбежала? — обернулся к ней Эйдан, казавшийся слишком бледным без темной щетины. — Со мной все в порядке. А сейчас оба возвращайтесь в церковь, пока Отец Конвей не отказал вам в причастии.

Эна опустила глаза и сделала шаг к скамейке с явным намерением присесть подле соседа.

— Я не хочу обратно.

Эйдан кивнул сыну, и тот побежал обратно, а Эна села на самый край скамейки.

— Мы никогда не остаемся до конца, — сказала она, не поднимая на Эйдана глаз.

— Мы ходим в церковь старой испанской миссии только по праздникам. И то не всем... Мать предпочитает психологов.

Эна подняла глаза и встретилась с внимательным взглядом Эйдана. Он молчал уже, казалось, целую минуту, и Эна нарушила молчание первой:

— Мистер Фэйерсфилд...

И тут же осеклась, заметив, как отец Дилана покачал головой.

— Эйдан, — исправилась она тут же, — ты сам почему вышел? Тебе нехорошо?

Она увидела, как его левое веко дрогнуло, а губы сжались, на мгновение обезобразив лицо гримасой то ли боли, то ли сожаления.

— Немного, но это не сердце... И поможет мне сейчас не таблетка, а пинта или капелька виски. Гляди!

Эна проследила за его рукой и увидела, как огромными скачками перебегает улицу куница.

— Твоя подружка, — От его лукавого взгляда Эна почувствовала жар. — Или дружок.

Эйдан принялся рыться в карманах, и веко его задергалось еще сильнее. Эна была уверена, что он вытащит таблетку, но на ладони мужчины оказалась половинка печенья.

— Дай зверьку, а то у меня еще не возьмет.

Эна внутренне сжалась, вновь вспомнив, как во сне куница прогнала Эйдана, и на мгновение сон вновь начал казаться реальностью. Что-то в прищуренном взгляде Эйдана заставило ее похолодеть и перестать верить словам Дилана.

— Я всегда ношу с собой сладость, чтобы приветствовать зверей, — продолжил Эйдан, когда Эна схватила печенье.

— Куница — хищник, — голос предательски дрогнул, но она заставила себя продолжить вопрос: — Разве ее не следует бояться?

— Куницу? — Рука Эйдана легла на спину Эны, заставляя нагнуться вперед и наконец начать подманивать лесного гостя. — В Ирландии надо бояться только зайцев.

— Зайцев? Почему?

Эна едва дышала — рука Эйдана скользнула по спине вниз, и теперь он поддерживал ее под живот и, надави он чуть сильнее, Эна бы тут же выдала весь свой скудный завтрак. Куница теперь подходила медленно, но Эна продолжала протягивать зверю угощение дрожащей рукой. И наконец куница схватила печенье и неожиданно запрыгнула на скамейку, заняв прежнее место Эйдана, который придвинулся теперь вплотную к Эне, продолжая обнимать.

— Говорят, — начал он, когда Эна уже позабыла про свой вопрос, нервно поглядывая на лежащие поверх кардигана пальцы мужчины, — в зайцев вселились души умерших во время Великого Мора или же несчастного случая.

— И? — Эна попыталась дернуться, но Эйдан лишь сильнее прижал ее к себе, склоняясь почти к самому уху.

— Иногда эти души принимают человечье обличье, — закончил он почти шепотом.

— И ты веришь в это? — Эна чувствовала, как ей становится нечем дышать от резкого запаха мужского одеколона, а туника под кардиганом давно уже стала мокрой.

— Я не встречал призрака, но это не дает мне права отрицать их существование.

— Как и маленького народца...

— Я уже говорил тебе, — и почти не делая паузу, Эйдан продолжил, и Эна не поняла, к чему относилось его «уже говорил» — к феям или к тому, что она услышала от него во сне. — Не стоит играть ночами на флейте, если ты не играешь мелодию фей, потому что ты мешаешь им танцевать.

— Я не играю ночью на флейте, — голос Эна совсем потеряла, когда ее голова коснулась плеча соседа.

— Вот и славно. В Ирландии всегда следует быть начеку. Особенно, когда это касается лошадей и молодых людей.

Эна похолодела. Эйдан говорил совсем шепотом, и его губы почти касались ее уха.

— Зйнит, я должен серьезно с тобой поговорить.

Лицо Эйдана оказалось совсем рядом, и Эна была уверена, что он сейчас ее поцелует.

— Держись подальше от Малакая, — продолжал сосед совсем шепотом. — И если после моего предупреждения он все равно позволит себе лишнее, обязательно скажи мне.

Эйдан наконец отпустил Эну и повернулся к кунице, но зверек тут же спрыгнул со скамейки и припустил в сторону дороги.

— Вы трое поймали меня врасплох. Если бы этот паршивец не подговорил отца просить за вас в церкви перед всей деревней, я бы посадил вас с Диланом дома и не отпустил ни на какую конюшню, — Эйдан повернулся к Эне и взгляд его вновь стал пугающе-темным. — Я уверен, что Дилан желает поразить тебя и способен наделать глупостей. Малакай искусный наездник, и Дилану тягаться с ним не по силам. Обещай мне, что ты не позволишь им устраивать скачки.

Эна кивнула, вслушиваясь в свое бешено стучащее сердце.

— Я рад, что мой сын больше не занимается лошадьми. Он рассказал тебе, как два года назад переломал ребра и получил сотрясение?

Эна замотала головой.

— Я чуть с ума не сошел, когда отец Малакая позвонил из больницы. Они готовились к соревнованиям, и Дилан пытался убедить тренера, что способен брать более высокий барьер, чтобы его записали в другую группу. Они с Малакаем долго обманывали нас, оставляя на конюшне телефоны в то время, как на развалинах старого форта ставили планки. В итоге Дилан завалил на себя лошадь. Хорошо еще Малакай догадался не трогать его и поскакал на конюшню, чтобы набрать 112. Я даже не хочу думать, что могло случиться, упади Дилан прямо на камни. Никаких прыжков, ясно?

Эна вновь кивнула, и тут же поняла, что Дилан наврал про свое решение оставить конный спорт. Это отец запретил ему заниматься после травмы.

— И ты запретил ему заниматься? — озвучила она невпопад свою догадку.

— Я бы мог запретить, и Дилан бы послушался, потому что у нас принято слушаться родителей, — И Эна вновь похолодела под его взглядом. — У нас принято безоговорочно слушаться родителей. Но я только попросил его не прыгать выше головы. Понятно, что конный спорт намного безопаснее ирландского футбола, но только когда не берешь на себя слишком много. Сейчас я рад, что он нашел себя в другом.

Вдруг Эйдан таинственно улыбнулся и вновь приблизил лицо к Эне:

— Я попрошу его сыграть в пабе. Пусть поймет, что девушек могут покорить не только торфяные пони. Так ты помнишь про Малакая?

Эна вновь кивнула.

— Я все поняла. Обо мне нечего беспокоиться. Мы с Джеймсом много лет занимались карате, и я продолжаю тренироваться даже здесь, — И тут Эна решила воспользоваться случаем. — И хотела бы, чтобы Дилан заменил мне на тренировках брата, если можно...

— Он спрашивал об этом, но я должен сначала поговорить с Лорой. Я боюсь, что частые приходы Дилана могут быть ей неприятны... Тем более, если он в какой-то мере заменит тебе брата...

— Никто не заменит мне брата, — почти выкрикнула Эна и отвернулась, но Эйдан быстро развернул ее к себе и сильно сжал плечи.

— Прости мои слова. Я знаю, что ты чувствуешь, и помню твои слезы. Но для слез есть свое место и свое время. Не сегодня и не здесь. Но если вдруг тебе захочется поговорить, мы могли бы прогуляться к озеру.

Опять сердце Эны сжалось и заболело сильнее стиснутых Эйданом плеч.

— Я бы хотела послушать волынку, — прошептала она и не услышала свой голос, так сильно застучало в висках сердце.

Веки Эйдана на мгновение дрогнули, и он отпустил Эну. Неужели не сон... Она сжала губы. Он отвернулся и стиснул пальцы в замок.

— Дай подумать, — протянул Эйдан, глядя поверх машин в сторону леса. — Кто бы мог играть... — И вновь вперил взгляд в бледное лицо Эны. — На самом деле, хороших волынщиков мало. Если только в город приедут заезжие музыканты или кто-то пригласит их на свадьбу. Если узнаю, обязательно отвезу тебя, договорились? А пока послушаешь фидл и банджо.

Он улыбнулся. Она кивнула, все еще слыша барабанную дробь собственного сердца.

— Почти не плачешь.

Эна поняла, что слишком громко шмыгнула носом.

— Я не хотела тогда плакать. И я не плачу по Джеймсу. Он бы хотел видеть меня сильной. Наш тренер говорит, что карате учит быть сильными. Не тело устает, а мозг, и если убедить себя, что на самом деле у тебя много сил, они появятся из ниоткуда. Если мы заставим себя забыть про усталость и боль, мы выдержим любую проблему. Пусть то экзамены или... Или смерть. Я не плакала, когда умер брат, и не плачу сейчас. А мать думает, что мне не больно.

— Я уверен, что она так не думает, — рука Эйдана вновь легла Эне на плечо. — И зря ты не плачешь. Слезы лечат горе. Даже я плачу.

— И помогает? — Эна вспомнила слова Дилана о том, что отец уходит на озеро, чтобы скрыть от семьи слезы.

— Помогает. Вот в ноябре высажу на могилу матери нарциссы, и она меня наконец отпустит. Отпустит, — повторил он через секундную заминку. —А куница, гляди, не уходит, ждет... А у меня больше ничего нет. Хочешь мороженое? У него вкусная вафля.

И не дожидаясь согласия, Эйдан зашагал прочь, оставив Эну наедине с куницей, которая, словно кошка, продолжала сидеть по другую сторону дороги. Эна потерла плечи в тех местах, где их сжимали руки Эйдана. Выбритый и в галстуке отец Дилана казался трезвым, но ведь мог быть и пьян, просто одеколон перебивал запах виски. Возможно, во внутреннем кармане он вновь прятал фляжку и ради нее покинул церковь. Иначе Эна не могла объяснить себе его жаркие объятья и странные слова. В каждом из них слышался намек на сон, в реальность которого так не хотелось верить. Эйдан ночью говорил про камни, к которым вела тропинка от их дома. Тропинку легко найти. И если под камнями отыщется волынка, то встреча с Эйданом точно произошла не во сне, и тогда... И тогда она не знает, что делать.

Из церкви доносился голос священника, но слов было не разобрать. Она увидела, как приоткрылась дверь, и несколько мужчин вышли на улицу, оживленно болтая на ирландском. Эна подумала вернуться в церковь, но успела заметить бегущего обратно Эйдана. Он что-то бросил мужчинам и направился к ней уже быстрым шагом.

— Куница ждет.

Эна разворачивала трубочку, разрывая наманикюренным ногтем бумажку с двумя девятками. Пришлось откусить половину ванильной верхушки, чтобы подцепить вафлю. С трудом проглотив ледяное мороженое, она хотела направиться к кунице, но почувствовала на губах пальцы Эйдана.

— Ни шнурки завязывать не умеешь, ни мороженое есть красиво, а ногти уже красишь...

Эна отступила на шаг и побежала сквозь машины к кунице. Та не шелохнулась, но лишь схватила зубами вафлю, стремглав кинулась прочь. Эна обернулась и встретилась взглядом с Эйданом.

— В форте для планки они сломали ветку терновника. Я думаю, что в ней была причина падения Дилана. Я уже просил тебя не ходить к кустам терновника дома. Повторю свою просьбу еще раз. Ты в Ирландии, помни это. Здесь ничего не происходит зря. Даже сны просто так не снятся.

Эна вздрогнула, теперь окончательно поняв, что Эйдан пьян. Когда только успел! Она поднялась с колен и отступила в сторонку, чтобы он вновь не предложил себя в качестве салфетки. К счастью, месса вовремя завершилась, и она увидела Дилана и Малакая раньше, чем Эйдан успел что-то добавить про фей и терновник.

— Можем ехать?

Эна протиснулась между парнями, переведя горящий надеждой взгляд с одного на другого, но Дилан покачал головой.

— Ма сказала, чтобы мы пообедали сначала.

— Я не голодная.

— От одного мороженого? — И Малакай на манер Эйдана смахнул с ее губ крошки.

— Прости, — сказал он тут же, заметив, как Эна дернулась. — В Штатах не принято делать замечания о внешнем виде. Да?

— Да, — отозвалась Эна так зло, что Малакай виновато пожал плечами.

— Пойдемте, — вмешался Дилан, торопливо схватив Эну за руку.

Малакай тоже воровато улыбнулся и взял ее за вторую.

— От твоего отца я хоть километр готов бежать, — усмехнулся он, а Дилан буркнул что-то по-ирландски, что-то очень неприятное, судя по вспыхнувшему взгляду Малакая.

Эна постаралась не насупиться:

— У нас в школе есть негласное правило говорить только по-английски, — сказала она, обиженно вырывая руки, но не тут-то было, оба слишком крепко ее держали.

— Мы только сквернословить по-ирландски будем. Простишь? — улыбнулся Малакай и прибавил шагу.

Эна успела обернуться, чтобы поймать взгляд матери. Искать в толпе Эйдана она не стала, да и парни тащили ее прочь с холма, чтобы опередить всех, и даже не сбавили скорости на подъеме. Когда они уткнулись руками в темное стекло двери паба, Эна едва переводила дух.

— Я милю за семь минут пробегаю. Но сейчас явно побила рекорд.

— А это быстро или медленно? — поинтересовался Малакай, пропуская Эну вперед.

— Это тяжело, — выдохнула та и плюхнулась на отодвинутый для нее стул.

Столик был явно рассчитан на двоих, но Малакай вернулся от барной стойки со стаканом воды в одной руке и дополнительным стулом в другой.

— Из-под крана, ничего? — спросил он, усаживаясь в проходе, чтобы оказаться рядом с ней.

Дилан сидел напротив и выглядел немного растерянным, потому что Малакай нарочно отсадил их от родителей.

— Быстро поедим и свалим, — подтвердил ее мысли парень.

Тут дверь вновь со звоном распахнулась, и Эна увидела мать и Эйдана, Кэтлин шла следом в окружении родителей Малакая — Эна поразилась, насколько парни похожи на своих отцом. Отец Дилана держал в руках ее рюкзак, потому свернул к их маленькому столику. Эне показалось, что Малакай отодвинулся от нее вместе со стулом и даже вжал голову в плечи, хотя рюкзак опустился на пол подле стула, а не ему на голову.

— Мне что-то есть расхотелось, — выдохнул Малакай, проводив Эйдана взглядом.

— А я хочу французской картошки, — прошептала Эна, чтобы как-то отвлечь парня. После нынешнего разговора с Эйданом, она легко могла представить себе состояние Малакая. С ним он, наверное, и в словах не церемонился.

— Чипсы, а не французская картошка. Ты не в Штатах, — буркнул тот.

— Сойдемся на «папас фритас», — попыталась примириться Эна, чувствуя себя виноватой в нагоняе Малакая. — К испанцам вы же не испытываете ненависти?

— Лучше суп из моллюсков, — Дилан тоже украдкой поглядывал в сторону родительского стола, и Эна поняла, что влетело обоим. — Сожрать и свалить, пока Па не передумал.

— Слушай, — Малакай почти вплотную придвинулся к приятелю. — Может, до утра у меня? Ма позвонит твоей и все уладит.

— Твой Па уже поговорил с моим. И вот результат.

— Эйдан Фзйерсфилд нынче в ударе. Но мы все равно будем кататься — результат не так плох, как могло быть. Пошли за супом, пока родители до чего- нибудь другого не договорились.

Эна обернулась и вновь наткнулась на взгляд Эйдана. Он кивнул и поднялся со стула. Вся община, казалось, из церкви переместилась в паб, но даже не слыша слов Кэтлин, ухватившей мужа за рукав, Эна догадалась, что та пытается его удержать от чего-то. От похода к их столику!

— Ну что теперь?!

Малакай поставил перед Эной суп и остался стоять, как и Дилан, сжимая ложки.

— Пока суп стынет, мы с тобой сыграем, — обратился Эйдан к сыну, встав за спиной Эны. — Ма отказывается заказывать пиво. Придется зарабатывать пинту

самим.

Дилан бросил ложки на стол и, не взглянув в сторону Эны, шагнул за отцом, но та успела бросить ему в спину:

— Давай! Я хочу услышать, как ты играешь.

— Неужто он тебе еще ни разу не сыграл? — казалось, искренне удивился Малакай, протягивая Эне ложку, но та не сводила глаз с небольшой полукруглой эстрады, примостившейся в углу, где пустовали четыре стула, и сейчас Эйдан занял один из них с откуда-то взявшимся банджо, а Дилан все не решался присесть на соседний, ощупывая гриф гитары, будто доктор пациента. Эна нервно отщипнула от хлеба корочку и принялась грызть, словно ноготь. Малакай едва слышно кашлянул в попытке перетянуть на себя внимание девушки. Но Эна даже развернула свой стул в проход и украдкой скосила глаза на мать. Та тоже отсела от стола, чтобы лучше видеть музыкантов. Одна Кэтлин сидела потупившись. Эйдан подтянул к себе стойку с микрофоном и что-то сказал в темный зал по-ирландски. В ответ публика зашумела, и Дилан наконец сел на стул и поставил гитару на колено.

— Надеюсь, это будет не про фей, — тяжело вздохнул Малакай, и Эна наконец перевела на него взгляд. — Хватило той чертовой ветки, которую мы с Диланом сломали. Дилан рассказал тебе?

— Эйдан рассказал. Неужели он и до этого всего верил?

— Да, потому что всегда пил, — пожал плечами Малакай. — Кто здесь не пьет! Только мой отец обсуждает финансы, а этот лепреконов.

Малакай попытался скривить губы в улыбке, но настроение его было подпорчено и ложка явно так и останется на столе чистой.

Эна вновь взглянула на эстраду, где появился новый музыкант с бауроном, и она признала в нем старика из церкви.

— О, Дилан влип. Это его учитель по гитаре.

Старик начал отбивать такт, Эйдан вступил с банджо, и вот к ним присоединился Дилан. Эйдан устремил взгляд в зал, и пусть Эна сидела далеко от эстрады, ей казалось, что поет он для нее одной.

— Ночь холодна и ночь темна.

Бедняк стучится у окна.

Хозяйка пожалела,

Беднягу обогрела.

Туруруру, туруруру,

Явился малый не к добру,

Туруруру, тилилили,

Зарю встречают соловьи.

У очага ему тепло,

И сохнет на крючке пальто,

И за ночлег решил он спеть Веселую хозяйке песнь.

Туруруру, туруруру,

Явился малый не к добру,

Туруруру, тилилили,

Зарю встречают соловьи.

Недолог был старушки сон.

Пальто ушло, а с ним и он,

Старушка зарыдала —

Младая дочь пропала.

Минуло года, скажем, три,

Стучится кто-то, посмотри.

Пустите нищего поспать И темну ночку скоротать.

Старушка отвечала:

Однажды уж пускала,

И с ним глубокой ночью сбежала моя дочь,

Так что ступай, любезный бродяга, нынче прочь.

Эна передернула плечами, будто слова песни обрушились на нее, как прежде руки певца. Голос у Эйдана был сильный, пусть и с нездоровой хрипотцой, и слушать бы его в удовольствие, если бы не взгляд...

— А Эйдан на волынке играет?

Эна даже не поняла, как изо рта выскочил вопрос, и как Малакай сумел расслышать его в поднявшемся шуме. Всю песню он отбивал такт ложкой, но теперь бросил ее в суп.

— Не играет, а жаль. Дед Дилана рассказывал, что у них в роду был хороший волынщик. Не просто хороший, а говорят славившийся на всю округу. Но как-то нехорошо погиб. Что-то с лошадью связано, я уже не помню подробности. Наверное, потому у Эйдана заскоки случаются, когда Дилан на конюшню ходит. А ты хочешь послушать волынку?

Эна кивнула, хотя продолжала следить взглядом за Эйданом, который взял в баре две кружки и направился к своему столику.

— Я слышал в живую лишь однажды. Отец приглашал кого-то из Корка на свадьбу сестры. Но я могу узнать, когда в округе будут какие-то сейшены, и отвезти тебя. Или поехали в Корк?

— Не важно, — отмахнулась Эна, заметив, как мать благодарно приняла от Эйдана одну из кружек. — Она же таблетки пьет, — прошептала Эна и чуть не вскочила со стула. Наверное, ее удержало на месте лишь приближение Дилана.

— Было здорово, — улыбнулась Эна, сжав губы. Мать пригубила пиво и вдруг поднялась со стула, когда Эйдан шепнул ей что-то на ухо. — Только не это, — простонала Эна, увидев, как мать вложила руку в ладонь Эйдана, и тот повел ее к эстраде.

— Танцевать, что ли собрались? — выдохнул Малакай и хмыкнул.

— Хуже, — голос Эны дрожал. — Зачем я только сказала ему, что мать поет!

Эйдан взял гитару, на которой играл Дилан. Старик приближался к эстраде с гитарным футляром. С ним шел пожилой мужчина, который сразу присел на стул и вытащил из-под него фидл. Эйдан со стариком заняли свои места. Лора осталась стоять подле пустого стула. Руки ее нервно теребили пуговицы. Эйдан осторожно коснулся ее локтя, и Лора быстро скинула кардиган и повесила на спинку стула. В красном платье она выглядела еще более худой, чем была на самом деле, но худоба перестала казаться болезненной. С такого расстояния мать выглядела королевой. Заслышав первые аккорды, Эна так стиснула ложку, что та чуть не выскочила из миски. К счастью, Дилан успел поймать ее, и суп забрызгал лишь стол.

— Она не сможет без распевки взять так высоко, — прошептала Эна, чувствуя, как на глазах навернулись слезы. — Она вообще не сможет спеть. Она не пела полгода.

Эна почувствовала, как Дилан крепко сжал под столом ее пальцы.

— Брось. Мы все здесь ни петь, ни играть не умеем.

— Вы, может, и нет, а моя мать умеет. Умела, — тут же добавила Эна, нервно облизнув губы.

И вот мать вступила с верной ноты. В пабе даже мухи, если и залетели погостить, смолкли.

— Славен наш край в тучи, в дождь затяжной,

И улыбкою солнца на друга похож,

Здесь пожатия рук поцелуям сродни,

Отыскать не пытайся милей стороны.

Дилан сжал пальцы Эны еще сильнее. Она слушала мать, этот странный чистый голос. Без софитов бледное лицо певицы осветилось внутренним светом. Эна тоже вспыхнула, только красным. Ей не было стыдно за мать, ей овладела непонятная обида: как же легко мать поддалась на уговоры постороннего мужчины, игнорируя просьбы отца отвлечься от скорби по сыну. В ушах Эны продолжали звучать брошенные сквозь слезы слова матери о том, что она больше никогда не будет петь.

В марте врачи отсчитывали последние дни Джеймса. Они всей семьей не покидали больницу. И вот матери неожиданно позвонили и попросили вечером подменить актрису в мюзикле, в котором та раньше играла. Обменявшись с мужем взглядами, Лора согласилась и собиралась вернуться в больницу к полуночи. Эна поехала с матерью. В антракте она включила телефон и прочитала текстовое сообщение от отца: «Твой брат умер. Не говори матери». Она не сказала. Не разрыдалась. Только остекленевшими глазами глядела на сцену. Мать не сфальшивила ни разу, хотя почти год не была на репетициях.

Ожидая ее после спектакля, Эна сидела в пустом холле и давилась шоколадкой, чтобы не разреветься. Молчание давалось тяжело. Она набрала телефон лучшего друга брата — Сабаша, разбудила его, но тот готов был приехать и отвезти их в больницу. Эна отказалась. Она пообещала ему не плакать ради Джеймса. Мать не узнает. Мать спокойно доведет машину до больницы. Она говорила, чувствуя, как слеза медленно скатывается по щеке, но она застряла на середине и, когда Эна выключила телефон, высохла окончательно. Эна обещала отцу быть сильной ради матери и будет сильной даже сейчас в душном пабе, несмотря на подступившие слезы. Только она не может слышать голоса матери. Не хочет!

— Пусть польются те песни, где ритм и слова Из мечтаний рождались, как вьют кружева.

Ну, а танца старинного пусть красота Сердца наши и души сроднит навсегда.

Как бы нас не кидала по миру судьба,

Все мы держимся вместе во имя добра,

И несутся, как листья по ветру, легко Мелодии дома, пусть дом далеко.

Эна отломила еще кусочек хлеба и бросилась к выходу под звуки затихающей музыки и шум возрастающих оваций. Она хлопнула дверью и, отбежав несколько ярдов от здания, замерла. На тротуаре сидела куница. Эна поманила зверька хлебом, и тот покорно подошел за гостинцем. Только схватив добычу, тут же кинулся прочь.

— Обалдеть! В городе!

Это Дилан спугнул куницу. Следом выскочил и Малакай.

— Твоя мать была великолепна. Ты чего?

— Не люблю «Риверданс», попса, — бросила сквозь зубы Эна.

— Ну, а есть будешь?

Эна не ответила.

— Лучше вернись, пока Эйдан не подумал, что мы тебя обидели.

Малакай говорил через улыбку, но Эна видела, что улыбка была искусственной. Шмыгнув носом, она пошла вверх по улице обратно к пабу. Парни двинулись следом за ней.

Глава 18

— У вас в Ирландии все водят, как сумасшедшие?!

Эна выскочила из машины слишком быстро, и Дилан вновь, как и подле церкви, не успел подать руки. Да она бы ее и не заметила с непривычки. Малакай захлопнул водительскую дверь и, сложив руки на крыше машины, опустил подбородок поверх пальцев. Выглядел он немного озадаченным, и в голосе Эна услышала неприкрытую обиду:

— Отец никогда не говорил, что я плохо вожу.

— Если он водит, как отец Дилана, то я не удивлена, что его в твоем вождении все устраивает!

Эна выплеснула эмоции раньше, чем краем глаза заметила, как потупился Дилан. То ли отказ от его джентльменства так расстроил парня, то ли упоминание отца. Впрочем, Малакай решил проблему проще: открыл калитку, ведущую к длинному серому строению, похожему на обычный фермерский коттедж. Только торчащая из одного окна лошадиная морда наглядно демонстрировала предназначение дома. По левую руку простиралась огромная пустующая арена со сложенными по краям разноцветными барьерами. Малакай постучал по деревянному забору и напомнил про предложение присоединиться к нему для покраски. Эна промолчала, сделав вид, что рассматривает лошадь.

— Как раз болотный пони, — улыбнулся Малакай и поманил рукой вышедшего из здания конюшни старика в потертой жилетке и высоких сапогах.

Конюх чуть прибавил шагу и поздоровался по имени даже с Эной.Видно, что Малакай во время вчерашней тренировки хорошо его проинструктировал. Он взял у старика мешочек и положил на ладонь Эны морковку для пони. Мягкие толстые губы смачно слизали угощение, и Эна не смогла сдержать улыбки. Малакай улыбнулся в ответ, и в эту минуту показался Эне абсолютно счастливым, как мальчики из путеводителей по Ирландии.

Ободренная его улыбкой, Эна осторожно коснулась короткой коричневатой гривы, а потом прижалась носом к светлой полосе, пересекающей морду. Пони фыркнул и повел ушами. Малакай поймал руку Эны и стиснул пальцы.

— Идем, я тебе твою лошадь покажу.

Дилан понуро поплелся следом. Эне не понравилась такая игра, и она дернула руку и получила свободу, а чтобы не казаться грубой, освобожденной рукой распустила хвост.

— У нас волосы одного цвета, — Малакай ухватил ее прядь и подтянул к своему виску. Эна высвободила волосы и сказала уже разозленно:

— Художник бы не согласился.

— У нее брат рисовал. Она знает, что говорит, — вставил Дилан так же зло, протискиваясь между ними.

Эна улыбнулась краешком губ и мысленно поблагодарила Дилана за ложь — борьба в одиночку за личное пространство, которое в Ирландии нарушал каждый, кому не лень, начинала ей уже порядком надоедать.

— А для меня рыжий всегда рыжий, — не обиделся Малакай.

— А черный всегда черный? — раззадорился Дилан, и Эна поспешила забежать за угол, чтобы предотвратить ссору.

Она все верно рассчитала: Малакай поспешил ее опередить, оставив приятеля со стариком. Под навесом их дожидались оседланные лошади, и, когда Малакай вновь протянул руку, Эна воспользовалась моментом, чтобы тихо, но сурово высказать все, что накипело:

— У нас принято уважать личное пространство. Не смей больше хватать меня за руки.

Малакай нисколько не смутился и не обиделся, чего Эна немного боялась, и даже не прокомментировал ее выпад, а просто протянул руку к лошадям.

— Угадай, которая для тебя?

Чего гадать-то! Конечно, белый канемарский пони, выглядевший на фоне двух статных лошадей совсем малышом.

— Я могу оседлать для тебя другую лошадь, — встревожился Малакай, когда Эна долгим взглядом впилась в хвост белой красавицы. — Просто подумал, что тебе в Ирландии захочется прокатиться именно на знаменитом ирландском пони.

— Тебе показалось, что пони мне не понравился? — Эна на мгновение почувствовала себя виноватой. — Я просто им любуюсь. Только, послушай, — понизила она голос, когда Дилан со стариком уже почти поравнялись с ними. — Никаких скачек и прыжков. Иначе будем иметь дело с Эйданом.

— Опять моего отца обсуждаете?

Эна быстро отвела взгляд от напряженного лица Дилана и поспешила скинуть рюкзак.

— Где мне переодеться?

— Следуйте за мной, юная леди, — опередил всех с ответом старик и шагнул к краю строения, где в небольшой комнатке на плетеном кресле подле тлеющего очага стояли сапоги. Старик вышел в другую дверь, и Эна быстро натянула поверх леггинсов джинсы и едва успела застегнуть пуговицу, как без стука вошел Малакай. От такой бестактности Эна на мгновение лишилась дара речи, и парню хватило времени распахнуть древнего вида шкаф и стащить с вешалки свитер с кожаными заплатами на локтях.

— Повесь кардиган и надень этот свитер. Он моей сестры, так что не будет слишком велик.

Эна с холодным «спасибо» вырвала из рук парня вешалку и шагнула к шкафу. Дилан тоже стоял на пороге. Эна одернула тунику и просунула руки в свитер.

— Так и будете пялиться? — не выдержала она наконец.

Малакай быстро шагнул к встроенному в стене шкафчику, в котором оказалось несколько полок с различными шлемами. Он взял один, спрыснул какой-то жидкостью и протянул Эне.

— Можешь подождать нас у лошадей.

— А что, слабо при мне переодеться? — Эна кусала язык, но не могла сдержать злых слов.

Малакай вновь остался спокоен и опустил руку на бляшку ремня.

— Эна, дождись нас у лошадей, — вмешался Дилан, и Эна шагнула в дверь, в которую вышел старик.

При виде нее он улыбнулся и отставил в сторону вилы.

— Ты умеешь кататься?

Эна пожала плечами:

— Пару лет назад занималась неделю в лагере.

Старик усмехнулся и поманил ее за собой. В чужих сапогах идти было тяжело, пришлось поджать немного пальцы, но возвращаться и просить другие не хотелось. Она подвернула рукава свитера и отвела волосы за спину. Со стариком они обогнули конюшню и подошли к лошадям с другой стороны, где Эна без приглашения забралась на пень.

— Канемара низкая, и ты не маленькая, — усмехнулся старик, подводя к ней пони, но Эна осталась на пне и ловко запрыгнула в седло. Старик поправил стремена и подтянул их по ноге. Эна сжала в руке поводья.

— Помнишь, как управлять?

— Помню, что надо держать повод, как мороженое.

Старик вновь добро улыбнулся и подтолкнул лошадь. Та лениво двинулась к открытой калитке.

— Жди нас! — послышался голос Малакая.

Эна обернулась: он держал перед лицом телефон, готовясь ее сфотографировать. Эна выгнула спину и подтянула поводья. Малакай сунул телефон под свитер и направился к лошадям. В потертых джинсах, замызганных свитерах и шлемах они с Диланом растеряли весь церковный лоск.

— Пойдем гуськом, — Малакай вывел свою лошадь вперед. — Тебе ничего не надо делать. Она пойдет следом. Только не подпускай ее близко, потому что Лунный Свет любит кусать за хвост других лошадей.

— Зачем тогда ты ее взял?

— Сказал же, что хочу, чтобы у тебя была настоящая ирландская лошадь.

— И еще не разрешай ей есть, — добавил Дилан, пристроившись сзади. — Она любит по пути кусты объедать.

— Просто потяни на себя поводья, — не дал договорить ему Малакай.

Они вышли на тропу, обрамленную с обеих сторон низкой каменной стеной. Малакай постоянно оборачивался, будто боялся, что Эна отстанет, хотя шествие замыкал Дилан. Он молчал, потому что вставить хотя бы слово в рассказ Малакая о том, как проводятся соревнования, казалось невозможным. Эне минут через десять надоели все эти уровни, награды, престижные журналы, и она просто перестала слушать.

— Мы пойдем к форту, — наконец вставил Дилан, и Эна тут же обернулась к нему.

— Только ты не станешь прыгать!

— Не стану, — отозвался он понуро. — Мы просто покажем тебе форт, все же это местная достопримечательность. И сейчас туристов нет.

— Их никогда нет, — усмехнулся Малакай. — Потому мы и тропку проложили, чтобы помогать государству. Наши гости пожертвования там оставляют.

Тропа вышла к холмам, недостаточно высоким, чтобы напомнить Эне горные калифорнийские тропы, но все же держаться в седле стало намного труднее. Здесь каменная стена, заросшая кустами малины, обрывалась. Малакай зачем-то спешился и, бросив Дилану поводья, поспешил к Эне.

— У тебя седло съехало на бок. Неужели не чувствуешь?!

Он подтянул подпруги и еще раз проверил, хорошо ли держат стремена.

— Видишь форт?

Едва приметные развалины виднелись на дальнем холме и так напоминали стену, вдоль которой они столько ехали, что сама Эна не обратила бы на них внимания. Известняк явно не изменился за последние семь тысяч лет, как и любовь ирландцев к каменным кладкам!

— Хочешь попробовать галоп?

— Мал, не надо! — запротестовал Дилан.

— Мы шагом в жизнь не дойдем.

— Я не хочу галоп, — поддержала Дилана Эна и отметила, как вспыхнуло обидой лицо Малакая.

— Ну и идите шагом!

Он вырвал у Дилана поводья и помчался вперед. Казалось, и минуты не прошло, а его лошадь уже перемахнула через форт.

— Он покажет хорошие результаты в субботу, уверен.

В голосе Дилана чувствовалась обида. Он поравнялся с Эной, но потом быстро опередил, направляя пони верной дорогой. Эна уже сбилась со счету, сколько раз Малакай перемахнул через стену форта. Наконец он не выдержал и направил лошадь им на встречу. Но на середине спуска что-то случилось, и через долю секунды Эна увидела лошадь уже без наездника. Дилан молча рванул вперед, и Эне показалось, что его лошадь перестала касаться копытами земли. Пони потянул в сторону, но Эна сдержала его. Дилан бросил поводья и склонился над приятелем. Эна наконец решилась и сжала бока пони. Тот сразу пошел вскачь, нещадно подбрасывая несчастную наездницу. Еще рывок, и Эна сумела осадить скакуна и спрыгнула на землю.

— Это был заяц, — услышала она слова Малакая и тихий голос Дилана, потребовавший приятеля не двигаться. — Со мной все в порядке, дай мне подняться.

Рука Дилана продолжала лежать на груди Малакая, но Эне не верилось, что тот не может встать. Наверное, не хочет, потому что на самом деле испугался падения и просто хорохорится перед ней. Потому Эна решила не подходить ближе.

— Ты потерял сознание, — Дилан продолжал удерживать приятеля на земле.

— Я ничем не ударился, — голос Малакая был тверд, пусть и тих. — У меня ничего не болит. Тебе просто показалось. Ты даже зайца не увидел.

— Да, я не видел зайца. Но тебя я видел. Ты был без сознания.

— Ты мне не веришь? Какого черта тогда Горный Камень взбрыкнулся! — Теперь Малакай почти кричал: — Самое время для охоты на зайцев.

— На тебя уже один поохотился, — в голосе Дилана беспокойство сменилось смехом.

— Да дай мне уже встать!

Малакай сел и с силой оттолкнул приятеля.

— Ты был без сознания. Дай позвонить твоему отцу.

— Не смей! У меня все цело.

— Но могут быть последствия, ты же знаешь...

— Не могут, — Малакай уже был на ногах. — Зато я точно знаю, что отец не пустит меня на соревнования. Ты этого хочешь?

— Я этого не хочу. Но у тебя может быть сотрясение.

— Послушай, я не ты, — Малакай ткнул в грудь приятеля пальцем. — Я умею падать. И удара не было, я сгруппировался.

— Ты был без сознания! Ты не можешь этого отрицать.

— Послушай, это моя голова. Она тебя не касается. И это мои соревнования. Они тебя тоже не касаются. Теперь не касаются.

Эна весь разговор простояла подле пони. Парни будто забыли об ее присутствии, и лишь сейчас Малакай взглянул на американскую гостью, но нынче с какой-то злобой. Будто она была виновата в его падении.

— Хочешь поохотиться на зайцев? — бросил он без улыбки. — У отца есть пистолеты, которым по меньшей мере лет сто пятьдесят. Я с пребольшим удовольствием подстрелю зайца, который кинулся мне под копыта.

— Не хочу, — буркнула Эна, стискивая поводья. — И ты разве не знаешь, что зайцы — это почти люди.

— Похоже, приятель, — Малакай со злостью хлопнул Дилана по спине, — она с твоим отцом проводит больше времени, чем с тобой. А я еще подумал, что это Эйдан так на меня напустился, а он ревнует...

Эна не стала дожидаться, что ответит Дилан. Все равно ругаться они будут по-ирландски. Она бросила повод и побежала к форту, чтобы не ответить самой. Ясно, что Малакай разозлен падением, но нападать на нее не имеет никакого права. Она бежала вперед, надеясь, что никто из парней не кинется догонять ее. Даже сильный ветер сейчас не в состоянии был прогнать противные мысли, вызванные словами Малакая. Если в них была хоть доля правды, то в сумме с ее личными страхами, вывод напрашивался неутешительный, и она не желала и на минуту вспоминать Эйдана.

На середине холма, там где свалился Малакай, Эна обернулась, но парни оставались на месте, и она перешла на шаг, чтобы восстановить дыхание, и еще пару раз обернулась, пока добралась до первых камней. Дилан тем временем побежал за лошадью Малакая, тот же прижался головой к шее второй лошади и не смотрел в сторону форта. Белый пони воспользовался моментом, чтобы поесть. Жалкий вид Малакая заставил Эну пожалеть о бегстве, но возвращение поставит троих еще в более глупое положение. Пусть думают, что она просто пошла взглянуть на развалины — все же она впервые в Ирландии. Парни обязательно последуют за ней, и тема разговора сменится сама собой.

Эна так разволновалась, что в ушах загудело на манер волынки. Она сначала даже обернулась, хотя понимала, что отец Дилана никак не мог оказаться здесь, на холмах. Эна тряхнула головой, звук волынки исчез, но на смену пришла иная музыка. Эна даже остановилась и прислушалась — все сразу стихло, лишь стрекот по-прежнему доносился из травы, больше схожий с жужжанием пчел.

— Уф... — выдохнула она и прибавила шагу. — Не хватало только фей увидеть!

Из земли поднималось всего одно каменное кольцо, доходившее Эне до пояса. Внутри травы почти не было, и по многочисленным коровьим лепехам она поняла, почему. Коровы, должно быть, входили через тот же разъем в стене, некогда служивший воротами, что и она, а сейчас стадо паслось по другую сторону от форта. Там и стена была ниже и поросла травой, на которую Эна улеглась лицом вниз, пытаясь прочувствовать обещанную древнюю энергетику, но ничего необычного не произошло. Тогда она дошла по достаточно широкой стене до того места, где был установлен щит с информацией о доисторическом сооружении. Однако стекло потрескалось, и текст, представленный на двух языках, не прочитывался ни на одном. Рядом висел железный ящик для пожертвований, но карманы джинсов были пусты.

Эна взобралась обратно на стену. Парни внизу переговаривались, поглядывая в ее сторону. Эна поспешила отвернуться. Пусть не думают, что она их ждет или чувствует вину за побег. Она села на плоский камень и стянула сапоги и носки. Пятки не стерла, но пальцы ныли. Зря она промолчала про неверный размер. Отодвинув сапоги в сторону, она сняла шлем и потерла шею. Ноги немного гудели с непривычки, и Эна решила размяться, да заодно показать парням, что без них ей тоже есть чем заняться. Она вновь дошла до разъема. Если стоять внизу, то можно коснуться стен раскинутыми руками, так что она точно сумеет перепрыгнуть на другую сторону даже без разбега. И у нее получилось — правда, нога чуть заскользила по траве, но она сохранила равновесие. Теперь прыжок назад.

Эна развернулась и застыла с поднятой ногой — на противоположной стороне стояли два человечка, закутанные в красные плащи. Вместе с остроконечными шляпами с перьями они едва доставали ей до пояса. Правда она стояла, а те сидели, весело глядя на нее прищуренными глазами. Кроме этих глаз она ничего не сумела рассмотреть — ни пола, ни возраста, ни лиц человечков... Они приковали ее взглядом, прижали к плечам фидлы и заиграли. Да, по пути она слышала именно эту музыку, не волынку и не насекомых. Только не знала, когда подумала это: с первыми аккордами или когда увидела над собой Дилана...

— Вы что, сегодня решили меня довести?

Он еле сумел выдохнуть слова — явно несся к ней во весь опор.

— Где они?

— Кто?

Дилан продолжал сжимать ей уши, не давая приподнять голову.

— Человечки... в красном... со скрипками. Я хотела сказать... с фидлами...

Эна говорила отрывисто, боясь каждого сказанного слова. Рука Дилана переместилась ей на затылок, и он резко отдернул руку. Эна увидела кровь.

— Это хорошо, — тут же выдохнул парень. — Кровь — это хорошо... Сколько пальцев?

— Три, — Эна подняла руку и сжала запястье Дилана, отводя от лица растопыренные пальцы. — Я их видела, как вижу сейчас тебя.

— Во сне, — Дилан убрал руку. — Здорово шарахнулась! Чего прыгать вздумала?!

Эна не успела ответить. Малакай перемахнул через каменную стену и опустился на колени подле Дилана.

— Ты как?

Она слышала прерывистое дыхание парней, фырканье коней и вечернее стрекотание в травах.

— Голова болит, но пальцы я вижу.

— У тебя виски есть?

Малакай развел руками, и Дилан вновь выругался.

— Она отказалась от сигарет. Я и не думал предлагать ей виски. Но у меня есть пивная помадка.

— Идиот! — толкнул его в плечо Дилан. — Ей голову промыть надо.

— Да понял я! Все сделаем на конюшне. А сейчас лучше съесть конфету!

И Малакай извлек из заднего кармана скомканный пакетик с изображением арфы, символа компании Гиннес, и вложил в ладонь Эны светлую конфетку в прозрачном фантике.

— Сама справишься? А то я боюсь нарушить твое личное пространство.

Эна сжала пальцами фантик и чуть не выронила конфету.

— Что-то ты не выглядишь в порядке. Дай сюда.

Эна покорно открыла рот, и Малакай, не касаясь ее губ, быстро убрал руку.

— Я позвоню сейчас отцу, но ты не смей говорить про мое падение.

Малакай сунул руку под свитер, но Эна тут же села.

— Не надо!

Дилан осторожно опустил ее обратно на землю.

— Я не хочу, чтобы мать зря нервничала. У меня не кружится голова. Я смогу сесть в седло.

— Ага, так мы тебя и посадили в него! — Малакай поднялся на ноги и, перемахнув через камни, вскочил в седло. — Подсади ее ко мне, а пони к своему седлу привяжи.

— Сопротивляться бесполезно, так? — попыталась пошутить Эна, вытаскивая из принесенного сапога носок.

Дилан кивнул, помог ей подняться и медленно провел через злополучные ворота.

— Хорошо погуляли, — цедила Эна сквозь зубы, глядя на пустые камни древнего форта.

Красные музыканты были настолько реальными, что она могла указать место, где они сидели. Только не стоит убеждать в их реальности парней. Их сейчас заботило совершенно другое. Малакай освободил для нее стремя, а Дилан подтолкнул ее вверх, и все равно Эна с трудом перекинула ногу через шею лошади. Малакай устроился на самом краю седла, чтобы оставить Эне достаточно места. Теперь его пальцы лежали у нее на коленях, почти не натягивая повод. Она хотела бы отстраниться, но оставалось только опустить голову ему на плечо. Благо возвращенный на голову шлем создавал между ними преграду.

— У тебя действительно не кружится голова? — переспросил Малакай.

— Не, — промычала Эна, стараясь тряхнуть головой, в которой вновь навязчиво заныли скрипки.

Она скосила глаза: каменная стена оставалась пустой. Малакай тронул коня, выбирая более-менее ровную дорогу. Эна улыбалась, радуясь, что странные фидлы смолкли вдалеке. Малакай тоже молчал, а Дилан с пони вообще отстал.

— Там очень большая рана? — спросила Эна, надеясь, что одевая ей шлем, Малакай успел рассмотреть голову. — Можно от матери скрыть?

— Пока не вымоем волосы, не узнаем. Но от родителей все можно скрыть, — усмехнулся он зло. — Только нам скажи правду. Я могу отвезти тебя к врачу в город. Нам О’Ралли ни к чему.

— Пока все хорошо. Я дам знать, если что-то почувствую, — прошептала Эна, продолжая думать про человечков в красном.

Она шла в форт, чтобы увидеть фей, и увидела... Как же легко, оказывается, можно убедить себя в существовании маленького народца. Может, и Эйдан с волынкой ей вовсе не приснился, а она его себе нафантазировала. Теперь надо хорошо выспаться и перестать слушать рассказы про фей и призраков. Малакай прав — отец Дилана кого угодно с ума сведет!

Рана оказалась неглубокой. Смогли обойтись без душа, просто протерли волосы спиртом, не привлекая внимания старика. Эна вновь закрутила волосы в кичку и теперь сама вертелась перед парнями, чтобы те оценили маскировку. Ответом стало поднятие большого пальца, и они отправились домой.

Малакай вдруг научился спокойно водить машину. Эна даже не дернулась ни разу, хотя Дилан заставил ее отстегнуться и принять на заднем сиденье горизонтальное положение. Малакай поехал в объезд, где дорога была менее холмистой. Неожиданно он затормозил и обернулся к Эне.

— За поворотом дом Дилана. Прими вертикальное положение. Я не хочу, чтобы Эйдан Фэйерсфилд свернул мне шею.

— Хватит уже! — Дилан с силой ударил по торпеде.

— Скажи это своему отцу! У меня имеется мой собственный для промывания мозгов! Пусть тобой займется, тихоня!

Дилан с силой шарахнул дверью и бросился сквозь кусты прочь, даже не попрощавшись. Эна поняла, что он не собирался выходить — просто разозлился на слова приятеля. Малакай рванул с места, и в полном молчании они доехали до калитки, ведущей к старому коттеджу. Малакай заглушил мотор.

— Дай мне свой номер. Я пришлю фотки. И...

Эна поймала тревожный взгляд и продиктовала номер, который Малакай быстро вбил в телефон. Теперь голос парня немного дрогнул:

— Я позвоню узнать, как ты.

— Со мной все нормально, — Эна впервые за поездку открыла рот. — А вот ты, кажется, капитально стукнулся головой.

Малакай отвернулся и сильнее сжал руль. Голос его звучал слишком монотонно, словно он еле сдерживался, чтобы не заорать.

— Мы не в первый раз ругаемся из-за этого придурка Эйдана. Дилан знает, что я прав. Просто традицию до последнего защищать отца у нас впитывают с молоком матери. Мне его жаль. Надеюсь, через пару лет Дилан сумеет свалить от него в Дублин. Или он нацелился на Штаты? — Малакай резко обернулся и сжал пальцами подголовник соседнего сиденья. — «Интел» как раз рядом с вами, так?

— Я не знаю ничего про планы Дилана, — ответила тут же Эна. — Ну, я пойду... Малакай перегнулся назад и удержал ее за плечо.

— Последний вопрос: тебе нравится Дилан?

Эна дернула плечом, и Малакай убрал руку.

— Почему ты спрашиваешь?

Она уже знала ответ, но все же ждала, когда Малакай разомкнет сжатые губы.

— Я хочу быть уверенным, что не увожу у друга девушку.

— Ты меня не можешь у него увести. Меня дома ждет парень. И я не собираюсь ни с кем здесь встречаться.

— Правда?

Эна поразилась открытому недоверию, прозвучавшему в голосе ирландского парня. Она сунула руку в рюкзак и подставила ему под нос телефон с фотографией, на которой была запечатлена в обнимку с Джеймсом и Сабашем, подумав, что лучший друг брата не обидится на ее маленькую ложь, с учетом того, что никогда о ней не узнает. Малакай быстро провел пальцем по экрану, и Эна тут же убрала телефон: на следующей фотографии их с Джеймсом сплел за шеи питон. На солнце, ударившим им в лица, родимое пятно на щеке брата стало особенно заметным. У Эны даже зачесалась шея с ожогом, но она удержалась, чтобы не тревожить еще немного влажные волосы.

— Вы даже чем-то похожи.

Малакай отвернулся, но лишь наполовину.

— Особенно цветом кожи, — усмехнулась Эна.

— Ты действительно сейчас такая же красная, как его щека, — бросил Малакай зло, будто плюнул.

— Это Джеймс, мой брат, который умер, — Эна пыталась говорить ровно, но в груди неожиданно заклокотало. — Ты зря пролистнул первую фотографию. Мой парень второй, Сабаш.

— Этот черный? — голос Малакая впервые был таким серьезным.

— Он индус. И самый лучший друг на свете.

— А ты в нужной касте?

— Дурак!

Эна чуть не ударила дверью Эйдана, который схватил ее за руку так сильно, что не помог выйти, а выдернул из машины. Чтобы удержаться на ногах, ей даже пришлось вцепиться ему в плечо.

— Мы просто разговаривали, — перегнулся через сиденье Малакай, но Эйдан с такой силой шарахнул дверью, будто отвесил парню оплеуху.

Машина рванула с места. Эйдан дернул Эну в сторону. Как он оказался здесь? Дилан явно не успел еще добежать до дома.

— Почему Малакай уехал? И где Дилан?

На дорожке позади калитки стояла мать, и потому, как она запахнула кардиган, Эна догадалась, что та выбежала вслед за Эйданом, желая остановить его. Эна даже обрадовалась матери, потому что выражение лица Эйдана казалось диким.

— Сомневаюсь, Лора, что тебе нужны подобные гости.

Эна выкрутила руку, как ее научили на карате, и Эйдан даже опешил.

— Тебе понравилось? — остановила ее мать, когда Эна попыталась пройти мимо.

— Ты выглядишь расстроенной.

— Все было хорошо.

— Твоя последняя реплика это не подтверждала. За что ты назвала его дураком? Эйдан шагнул к ней, и Эна спряталась за спину матери.

— А нечего подслушивать!

Мать попыталась остановить дочь резким окриком «Эна», но она уже завелась и не могла говорить обычным тоном:

— Мы обсуждали индусов, и Малакай назвал их черными. Вы тут все лишены политкорректности и понятия не имеете, что такое личное пространство. Хватит лезть ко мне и к окружающим со своими советами. Я сама могу разобраться, что мне делать и с кем проводить время! И Дилана оставьте в покое, мистер Фэйерсфилд. Я видела, как вы его ударили!

— Эна!

Но она не пожелала слушать мать и побежала к двери. Пустой рюкзак хлестал по спине, как плетка, и Эна почти взлетела наверх и хлопнула дверью. Жаль, не было замка, как дома, но Эна схватила стул и подсунула под ручку.

— Только посмейте еще раз подняться ко мне в спальню или появиться во дворе!

— рычала она в дверь, хотя и знала, что Эйдан остался на улице.

Эна плюхнулась на кровать и обняла рюкзак, который тут же завибрировал, и она чуть не сломала молнию, чтобы вытащить телефон. Это было сообщение от Малакая. В одно слово: «Извини», а затем шло несколько ее фотографий. Хотелось написать: «Надеюсь, ты удалил их со своего телефона!», но она удержалась, потому что услышала, как хлопнула входная дверь, и по скрипу половиц стало ясно, что мать вернулась в дом вместе с соседом. Эна вся превратилась в слух, но ступени лестницы не скрипнули. Они прошли на кухню. Значит, будут пить чай, который мать приготовила для нее и парней. Только она не спустится. Даже интересно, как долго придется баррикадироваться в собственном доме?

Глава 19

— Эна, милая, пожалуйста, спустись к чаю.

Голос матери звучал предельно вежливо, что означало едва сдерживаемый гнев. Эна знала, что перешла границу дозволенного — повела себя как невоспитанная дочь. Но слишком сильные эмоции владели ей сегодня, чтобы контролировать себя перед их виновником. Очень хотелось открыть дверь и рассказать матери, как вел себя разлюбезный Эйдан перед церковью.

— Я не спущусь, — сказала Эна, даже не поднявшись с кровати.

Скрипнула ручка, но мать не потребовала отпереться и молча спустилась в кухню, откуда до слуха Эны не донеслось больше ни слова, ни шороха. Правда, она и не прислушивалась, вернувшись мыслями к пятнадцати минутам, проведенным в машине Малакая. Она стала яблоком раздора, сама того не желая. Как легко смешались карты в казалось бы дружеской игре. Можно биться о заклад, что там, у лошадей, парни делили ее, будто она хоть одному из них выказала внимание. Бить фальшивым тузом было верным ходом. Пусть и эфемерный, Сабаш неприступной стеной вырос между ней и новоявленными ухажерами. Теперь бы запереться от всего мира и отпереться лишь тогда, когда в комнату постучит отец.

Глупо мечтать о невозможном! Он ни разу не позвонил ей лично и не удосужился послать хотя бы текстовое сообщение. Случайный куцый разговор по телефону матери оставил осадок безысходности. Говорила ли мать с отцом после той ночи в саду, Эна не знала. Кажется, все, что ту теперь интересовало — это как произвести впечатление в деревне. Сегодня она вообще не напоминала женщину, потерявшую весной сына и лечащуюся от затяжной депрессии. Не могло же одно сильное рукопожатие Эйдана излечить ее быстрее вороха прописанных таблеток. И вообще, что отец Дилана делает в такой час в их доме...

Эна подошла к двери и прислушалась. Слишком тихо для чаепития. Она сняла с ручки стул и осторожно вышла на лестницу. Однако трех ступенек вниз оказалось достаточно, чтобы начать различать тихий голос Эйдана. Обычно раскатистый, он становился едва различимым лишь когда отец Дилана склонялся к самому уху. Эна даже замахала рукой перед собственным носом, гоня прочь назойливую картину со скамейкой подле церкви. То ли любопытство взяло верх, то ли ноги и вправду отказались нести ее дальше, но Эна присела на ступеньку в середине лестницы.

— Теперь понимаю, отчего Господь не дал мне дочь. Не хотел, чтобы я поседел прежде времени.

Голос Эйдана на секунду взвился вверх, завершая какой-то важный пассаж в разговоре. Ответ матери Эна, к сожалению, не сумела разобрать.

— Здесь все друг о друге знают, —Хотя Эйдан вновь говорил тихо, Эна прекрасно его слышала. — Вплоть до детских болезней. Скрыть здесь подобное невозможно, и то, что сделали его родители... Лора, не надо. Я понимаю, что у нас немного разные взгляды на воспитание детей, и я не могу поклясться на кресте, что воспитал идеального сына, но... Я не хочу, чтобы твоя дочь даже близко подходила к этому...

Эйдан нарочно проглотил слово, но Эна понимала, что героем разговора был никто иной, как Малакай, и даже затаила дыхание, чтобы нечаянным скрипом ступеньки не выдать своего присутствия.

— Это лишь слухи, ты сам сказал, — Теперь Эна прекрасно слышала мать и отметила, что голос той сохранял прежний предельно вежливый тон.

— Это не та семья, в которой дочь может позволить себе посмотреть Лондон. Ее матери Отец Конвей выделяет средства из церковных пожертвований, когда папаша пропивает заработанные ею деньги. Отец Малакая действовал слишком открыто, быть может, чтобы преподать сыну урок, или же не считал, что с такой, как Эйлин, и ее семьей надо церемониться.

— Эйдан, я все поняла, — голос матери теперь звучал довольно жестко, и Эна непроизвольно вздрогнула, будто послужила причиной материнского раздражения.

— Мне приятна твоя забота, но я доверяю своей дочери...

— А я не доверяю Малакаю! — Эйдан даже ударил по столу, и Эна могла представить, как в гневе сжались губы матери, имитируя улыбку. —Эйнит для него сейчас прекрасная добыча, когда рядом нет отца, а мать больна...

— Эйдан, хватит! — Скрип отодвигаемого стула перекрыл слова. — Мне неприятно обсуждать за глаза чужого ребенка. И мне так же неприятно твое чрезмерное участие в личной жизни моей дочери.

— Лора, послушай, — голос Эйдана перешел на шепот, и Эна не сомневалась, что сейчас он стоит против матери и касается рукой ее плеча. Эна физически ощутила это прикосновение. По спине пробежал холодок, и она понадеялась, что на матери все еще кардиган, потому что в платье плечи оставались обнаженными.

— Я сказала — хватит!

Непонятно чему мать адресовала свой протест: самому разговору или прикосновению Эйдана, а Эна не сомневалась, что он не остался стоять руки по швам.

— Хорошо, — голос Эйдана упал, и подошвы ботинок пару раз ударили по напольной плитке. Эна тут же вскочила, не сумев понять, куда направился сосед.

— Только обещай, — продолжил Эйдан обычным тоном, — что Эйнит больше не окажется с Малакаем в машине одна.

— Я не собираюсь давать тебе каких-либо обещаний, — голос матери взвился на октаву, и Эна осторожно поднялась наверх, испугавшись быть пойманной за подслушиванием. — Ты переходишь все мыслимые границы. Я не собираюсь по твоей прихоти запирать дочь дома или указывать ей, с кем встречаться.

— Лора, это не моя прихоть. Это пойдет ей во благо...

— О ее благе позволь печься мне и моему мужу. У тебя есть сын и жена, которые заждались тебя дома. Ты смотрел на часы?

Эна успела скрыться за углом, когда мать раньше Эйдана выскочила в гостиную. Она оставалась на каблуках, и Эна поразилась скорости ее передвижения.

— Они же стоят, — В голос Эйдана вернулись прежние смешинки, заставившие Эну поморщиться.

— Не удивлюсь, если сейчас уже утро, так я устала, — Лора вдруг тоже улыбнулась, будто только что не орала на назойливого гостя. — Прошу тебя, уходи. И извини за резкий тон. Но я считаю неприемлемым обсуждать чужих детей, тем более в их отсутствие. Они имеют право на личную жизнь.

— Они же дети! О каком праве ты говоришь?!

— Хватит! — Лора сумела перекричать соседа, и рука ее театрально указала на дверь. — Если ты сейчас же молча не удалишься, я больше никогда не пущу тебя на порог. Несмотря на наши якобы родственные связи, ты не имеешь права командовать в этом доме. И я предупредила тебя о Дилане, хотя надеюсь, что моя дочь преувеличивает.

Внизу стало тихо, и Эна вжалась в стену, будто наверху ее могли заметить. Еще и глаза закрыла, решив открыть их лишь тогда, когда за соседом закроется дверь. Но тот не думал уходить. Тишина стала настолько полной, что Эне даже показалось, будто внизу затикали часы.

— Воспитывай свою дочь, как хочешь, но не смей указывать мне, как воспитывать сына.

Голос Эйдана был едва различим, зато удар входной двери сотряс весь дом.

— Мам, что случилось?

Эна выждала минуту, чтобы спуститься вниз, не выдав себя. Всю эту минуту мать простояла, вперив взгляд в захлопнувшуюся дверь.

— Я позволила себе лишнее. Так не говорят с соседями. Ты заразила меня своей злостью.

Голос матери был мертвенно-спокойным, и Эне захотелось крикнуть, что это Эйдан наговорил ворох непотребностей, но признание в подслушивании могло вывести мать из равновесия куда больше глупой ссоры с соседом.

— Как много ты услышала?

Мать едва повернула к лестнице голову. Эна вспыхнула — ее не могли заметить. Как мать догадалась?

— Он говорил слишком громко, — ответила мать на незаданный вопрос. — Что ты слышала из разговора?

— А что я должна была услышать? — начала издалека Эна. — Я поняла, что вы поругались из-за Дилана, но Эйдан действительно дал ему при мне пощечину. Да такую, что Дилан едва на ногах устоял. Он сказал, что отец не бьет его, но я ему не верю!

Эна не заметила, как перешла на крик. Мать молча указала ей на диван. Эна осторожно обогнула ее и уселась на самый край.

— Мы говорили про этого мальчика с лошадьми. Ты слышала, что Эйдан сказал мне?

— Думаю, то же, что он сказал мне у церкви. То, что я должна держаться от Малакая подальше.

— Только это? Он не сказал тебе, что прежняя девушка Малакая забеременела, и его отец оплатил ей поездку в Англию, чтобы сделать аборт, потому что здесь это тихо сделать нельзя. Сказал?

— Кто? Малакай или Эйдан? Кто из них должен был мне это сказать?

Эна вцепилась в дрожащие коленки и уставилась на сцепленные в замок руки матери, опустившейся в кресло. Она не хотела смотреть ей в глаза. Разговор с Эйданом казался цветочками по сравнение с тем, что сейчас выдаст мать.

— Я ничего не знаю про это. С какой стати Малакай должен рассказывать мне про свою девушку? Я видела его дважды, и оба раза он был просто другом Дилана.

Слова вылетали одно за другим без паузы для вдоха. Она боялась, что если мать откроет рот, то она уже не сумеет вставить и междометия.

— Я сказала Эйдану, что прекрасно разбираюсь в парнях и могу, если надо, постоять за себя. Но, мам, Малакай не такой, как он говорит, не такой...

— Что значит, не такой? — Мать в конце концов оборвала дочь на полуслове. — Эйдан сказал, что это лишь его догадки. Или Дилан рассказал тебе что-то большее?

— Мама! — Эна вскочила на ноги, но осталась у дивана. — Дилан не сплетник, и с какой стати он должен мне говорить про роман своего приятеля? И Малакай нормальный. Понимаешь, нормальный! Он прямо спросил меня, если я буду выбирать между ним и Диланом, кого я выберу? Я ответила, что мне никто не нужен. Все. Точка. Он больше и словом не заикнется об отношениях со мной. Я сказала ему, что у меня есть парень. Чего Эйдан боится, не было и не будет. Но не потому, что мистер Фэйерсфилд мне запретил, а потому, что мне не нравится ни Малакай, ни его сын.

Эна замолчала и взглянула на мать, удивленная, что та не предприняла и попытки перебить ее. Она выглядела уставшей, бледной и прятала подбородок в ворот кофты, хотя сама Эна не чувствовала холода.

— Я была для тебя плохой матерью последний год, — Неимоверная горечь оттенила материнский шепот. — Я даже не заметила, что ты с кем-то встречаешься.

— Я ни с кем не встречаюсь, — так же тихо отозвалась Эна. — Я наврала Малакаю, чтобы тот отстал от меня и не поссорился с Диланом. Я сказала, что это Сабаш.

— Сабаш? Шутишь?

— Конечно, шучу! Мам, не делай такое лицо. И, уверена, он не обидится на мою ложь. К тому же, у меня не было на телефоне другой фотографии.

— Ты ему нравишься?

Вопросы матери звучали слишком отрывисто, словно она теряла дыхание с каждым взмахом ресниц. Она непрерывно моргала и в итоге прижала пальцем дрожащее нижнее веко.

— Не подумай, что я имею что-то против Сабаша. Если он тебе нравится...

— Мам, успокойся, — Эна села обратно на диван и вновь сжала колени. — Это была шутка. И, — она резко протянула к матери руку. — Обещаю, я скажу тебе первой, если мне кто-то понравится.

Мать сжала руку дочери, но тут же отпустила, чтобы подняться из кресла.

— Я подогрею чай.

И слишком быстро прошла в кухню, видно боясь расплакаться. Эна услышала, как хлопнула дверца шкафа. Мать спешила принять успокоительное. Отлично. Значит, сейчас она ляжет спать и избавит дочь от нравоучительной беседы. Хватило Эйдана. Теперь понятно, чего он набросился на сына. Наверное, ему претит сама мысль, что сын вырос и ему могут нравиться девушки.

Неужели она действительно нравится Дилану? Эна улыбнулась, но улыбка тут же исчезла, когда она подумала, что может не нравиться Эйдану. Быть может, он и на Малакая наговаривает не для того, чтобы защитить ее, а наоборот. Быть может, заезжая американка не очень-то достойна ирландских парней?

Эна стремительно вошла в кухню, где мать убирала со стола лишние чашки. На большой тарелке лежали кексы. Мать положила на блюдце один, накрыв остальные пленкой.

— Эна, — мать опустилась на стул, хотя и не взяла себе чашку. — Я не хочу повторения истории с этой девушкой. Всегда надо заботиться о себе самой, не думая, что это сделает парень.

— Мама, пожалуйста! — Эна едва успела присесть на стул и вновь была на ногах.

— Я не собираюсь с ними спать! Ни с Малакаем, ни с Диланом. Если тебе будет спокойнее, то я не увижусь больше ни с одним, ни со вторым. Это ты хотела, чтобы я пошла на боулинг. Мне на этот год достаточно ноутбука!

— Эна, я лишь хочу...

— А я ничего не хочу! —закричала Эна и, бросив кекс ненадкусанным, помчалась к себе наверх и спустилась лишь тогда, когда была уверена, что мать уснула.

Часы на телефоне показали час ночи. Эна даже успела вздремнуть, но пустой желудок нарушил спокойствие сна. Она подогрела в микроволновке чай и умяла аж два кекса, специально усевшись на стул Дилана, чтобы не думать о нем. Хорош новоиспеченный братик. Настроил против нее своего отца, а теперь еще и ее собственную мать.

Эна опустила на стол пустую чашку и поняла, что это не керамика издала скребущий звук. Кто-то скребся в заднюю дверь.

— Да что б ты провалился! — проскрежетала зубами Эна, но все же пустила в дом кошку и прокричала в темноту: — А ты проваливай отсюда! Понял, мистер Фэйерсфилд?! — Бросила она, имея в виду Дилана, а потом подумала, что с кошкой мог явиться и его отец и, быстро захлопнув дверь, повернула замок.

— Ну и кто тебя прислал?

Кошка лишь потерлась о ногу и даже не мяукнула.

— Пошли тогда спать!

Только отойти от двери Эна не успела. Теперь еще более странный звук привлек ее внимание. Он доносился не со двора, и Эна, выглянув в окно гостиной, остолбенела: по дороге пронеслась лошадь, только без всадника, хоть и оседланная. Пронеслась и исчезла между деревьями в направлении тропинки, которая должна была вести к заветному камню с волынкой. И Эна тут же вспомнила про намерение отыскать музыкальный инструмент и вывести Эйдана на чистую воду.

Кошка терлась у ног, и Эна нагнулась, чтобы провести рукой по рыжей шерсти, а когда выпрямилась, то вновь увидела лошадь, только на этот раз та замедлила шаг, и Эне показалось, что в седле кто-то сидел, только как-то неестественно привалился к холке, зарывшись лицом в гриву. Наездник казался неподвижным, и Эна отшатнулась от окна, но, споткнувшись о кошку, которая даже не взвизгнула, вновь припала к стеклу.

Лошадь исчезла в лесу, как и в первый раз, но Эна осталась у окна, не понимая причины своей уверенности в том, что лошадь вернется, чтобы она сумела лучше рассмотреть неподвижного всадника. И лошадь действительно вернулась. Только пронеслась сначала мимо, зато потом с диким ржанием развернулась и прошествовала мимо каменной ограды медленно, будто собиралась остановиться.

— Ну погоди!

Эна выбежала на дорожку как была босиком, но шум гравия спугнул животное, и лошадь ринулась прочь, сменив прежний лесной маршрут на поле.

— Черт!

Эна не сумела разглядеть наездника. Впрочем седло вновь показалось ей пустым. Она непроизвольно приподняла руку к гудящему затылку и потянула прилипшие волосы.

— Ай...

Кошка осталась стоять на пороге, маня домой, но Эна решила ждать возвращения лошади, хотя и видела, как та скрылась в лесу, далеко за полем. Она аж подпрыгнула, поразившись собственной догадке, и принялась вызывать номер Малакая.

— Эна, ты в порядке?

Она явно разбудила парня. Только вместо выговора услышала в голосе неподдельную тревогу.

— Я видела лошадь.

— Во сне? — в голосе слышался не смех, а какие странные мягкие нотки. Эна была уверена, что Малакай сейчас подтянулся в подушках и закинул руку за голову.

— Нет. Около дома. Могла от вас сбежать?

— Не думаю, но я сейчас съезжу на конюшню.

Эна сунула телефон в задний карман джинсов и вдохнула сырой ночной воздух. Она замерзнет, если будет караулить лошадь. И даже если та вернется, как она сумеет ухватиться за поводья? Да этого и не потребуется. Малакай явно приедет сюда, как только обнаружит пропажу, и с ним станет спокойнее.

Лунный свет дарил кустам четкие силуэты, лишая Эйдана возможности укрыться в них, и все равно по телу пробегала неприятная дрожь, но Эна твердо решила дождаться Малакая на улице.

Для видимого спокойствия она вжалась спиной в каменную стену. В шуме листвы, приносимом короткими порывами ветра, ей слышались отголоски крадущихся шагов. Эна, затравленно оглядывалась, но не покидала пост. Но пару раз все же тихо позвала Дилана по имени, хотя и убеждала себя, что рядом никого нет, и уж тем более его.

Однако необъяснимая тревога росла с каждой секундой, и Эна почти бегом вернулась домой, но осталась у окна, присев на подлокотник кресла. Кошка запрыгнула ей на колени и тоже уставилась в окно, будто понимала, для чего они тут сидят. Лошадь не возвращалась. Зато перезвонил Малакай.

— Лошадь не вернулась? — И получив отрицательный ответ, сказал, что сейчас приедет.

Эна укуталась в плед, как в вечер проводов отца, и, сунув грязные ноги в сапоги, вернулась к калитке. Кошка осталась сидеть на пороге. Малакай вел машину предельно медленно, то ли стараясь меньше шуметь, то ли высматривая сбежавшее животное. Он заглушил мотор и тихо прикрыл дверь.

— Чего ты мерзнешь?

Впопыхах одетая футболка наполовину торчала из-под свитера, но внешний вид парня не особо заботил. Он без спроса подхватил край пледа и накинул его вторым слоем на плечи Эны, настойчиво толкая к дому.

— А она что тут делает? — замер он на середине дорожки, заметив кошку.

Кошка тоже не обрадовалась встрече. Ощетинилась, но с места не двинулась, преграждая им путь.

— Пришла, — передернула плечами Эна, стараясь скинуть руку Малакая, но парень упрямо вел ее вперед, и кошке пришлось уступить им дорогу, шмыгнув в темноту дома.

— Мне показалось, что лошадь оседлана, — начала Эна, когда Малакай тихо прикрыл дверь.

— Мать спит? — спросил он вместо ответа.

Эна кивнула и сказала, что ее на таблетках не добудишься.Малакай молча разулся и на цыпочках прошел в кухню, явно собираясь приготовить им чай. Какие они оба хозяйственные в чужих домах! — поразилась Эна, а потом подумала, что Малакай мог играть в пустующем доме вместе с Диланом, и даже... От последней догадки Эну передернуло. Да, Малакай мог приводить сюда Эйлин, а теперь... Теперь он от нее откупался крупными купюрами. Или же оставил чаевые за то, что девушка ничего не сказала ей про их связь.

Конспираторы чертовы! — кричал внутренний голос, но

Эна продолжала вести себя невозмутимо. Она сама позвонила ему, и он бросился среди ночи на поиски лошади. Только отчего прекратил их у них на кухне?

— Ты нашел лошадь?

Малакай проигнорировал вопрос, и пришлось повторить его трижды прежде, чем он обернулся.

— Эна, давай спокойно попьем чаю.

Она пожала плечами и села на стул в ожидании, когда же вскипит чайник. Все это время они молчали, но она видела, что Малакай покусывает губы. Наконец пар от полной чашки достиг ее лица, и Малакай со второй уселся рядом, придвинув свой стул почти что вплотную к ее стулу. Подобного Дилан себе не позволял! Но Эна не успела отодвинуться, потому что Малакай заговорил.

— Все лошади в конюшне. Ты уверена, что она тебе не приснилась?

— Уверена, — Эна выгнула спину, будто для фотографии. — Я видела ее из окна, а потом на улице. Она даже...

И тут Эна замолчала, не став упоминать про наездника, которого она видела не каждый раз. Неужели...

— Эна, все лошади в конюшне, — повторил Малакай теперь совсем тихо. — Я действительно их проверил. Пожалуйста, скажи матери, что ты решила вдруг пойти в школу. Я отвезу тебя завтра к врачу. Пожалуйста!

Он продолжал шептать, но в голосе его чувствовалась командная сила.

— Раз все лошади на месте, то эта действительно мне приснилась. Мне здесь снятся очень явственные сны. Убери руку! — Пальцы Малакая незаметно скользнули ей в волосы, и она чуть не вскрикнула, когда он попытался расправить на затылке прилипшие к корочке пряди. — Убери руку, — повторила она громче.

— Поехали к врачу. Это рядом со школой. Я заплачу наличными. Никто ничего не узнает.

Его лицо оказалось совсем рядом, и Эна отшатнулась, непроизвольно выставив вперед руки. Слова резанули слух. Перед глазами встало каменное лицо Эйлин, с которым девушка обслуживала их столик.

— В деревне ничего нельзя утаить, — сказала Эна жестко, и теперь отшатнулся Малакай, и даже отодвинул стул на середину кухни, где остался недвижим, сложив на груди руки.

— Знал, что он все расскажет, и теперь ты считаешь меня козлом, а я не такой... Я совершил ошибку, но только одну — поверил в безопасные дни. Потом все вышло из-под моего контроля. Я почти выбил для нашей команды соревнования в Англии и уговорил отца оплатить билеты команде поддержки. Никто бы ничего не узнал, но Эйлин решила исповедаться, будто бы возможно получить благословение на аборт. Отец Конвей, конечно же, тут же пошел к ее матери. Та пошла к моему отцу. Я не отрицал ответственности, нам просто не нужен был ребенок так рано. В итоге мне сказали, что если я заговорю с Эйлин еще хоть один раз, я никогда больше не увижу лошадей.

— И ты выбрал лошадей?

— У меня не было выбора. Она все испортила. Отец назвал ее охотницей за деньгами. Сказал, что та специально забеременела и не собиралась делать никакой аборт. Нес чушь про то, что ее мать надоумила... — Малакай неожиданно спрятал лицо в ладони и затряс головой. — Иногда кажется, что наши родители сумасшедшие.

— А мне кажется, что ты просто трус! — сказала Эна с вызовом и отодвинула чашку, будто Малакай налил ей вместо чая отраву.

— Легка на выводы! — он глядел на нее в упор суженными злобой глазами. — Я сделал все, что было в моих силах. Я не собираюсь из-за девчонки рисковать своей карьерой. А Эйлин все равно сделала аборт, только стала посмешищем и потеряла меня.

Малакай пододвинул кружку к ней обратно, но наткнулся на руку Эны.

— Мне жалко ее, очень. И мне было больно, веришь ты или нет. Но теперь все в прошлом. Эйлин перечеркнула наши отношения, вмешав Бога и родителей. Я не хотел, чтобы ты знала про это, но лучше узнай все от меня, чем от сказочника Эйдана. Твоя мать теперь меня и на порог, наверное, не пустит.

— Причем тут мать? — Эна сумела вновь отодвинуть чашку. — Я ответила на твой вопрос, еще не зная подробностей. Я не собираюсь с тобой встречаться. Если твои драгоценные лошади в порядке, то уходи.

Эна встала и быстро прошла в гостиную, где продолжала гореть лампа, и Малакай усмехнулся, глядя на часы.

— С весны стоят.

— Значит, ты тоже здесь бывал?

Эна приняла подтверждение своей догадки как должное.

— Ваш дом находится между нашими. Пока не было машины, я брал велосипед, а Дилан просто прибегал сюда.

— И кто еще? — Эне самой не понравился прозвучавший в голосе вызов, но злость лезла вперед, топча все остальные чувства.

— Больше никто, — Малакай прекрасно понял вопрос, но, кажется, не соврал. — Обещаешь позвонить, если вновь тебе что-нибудь привидится?

— Я позвоню Дилану. Он добежит быстрее. Они с Эйданом прекрасные бегуны.

— А часы пробовали починить? — Малакай будто искал тему, чтобы остаться.

— Отец чинил, — усмехнулась Эна. — Дилан чинил. Оба раза стрелки застревали на этих чертовых цифрах. Теперь, как сказала мать, у нас в доме всегда будет четверть шестого.

Эна аж выплюнула последнее слово.

— Ну и что? Нормальное время. А не нравится, представь, сколько у вас там в Калифорнии сейчас.

— Четверть десятого, — без заминки выпалила Эна, потому что приноровилась уже к простому вычитанию, чтобы представить, чем в данный момент может быть занят отец. И тут же ахнула, закрыв рот ладонью.

— Эй, тебе плохо?

Эна даже пошатнулась, и Малакай, удержав ее от падения, усадил на диван.

— Эна, эй?

— Только бы мать не посчитала...

— Да что такое?

— В это время умер мой брат.

— Прости, — Малакай убрал руки и сел в соседнее кресло.

— Ты собирался уходить, — напомнила Эна, продолжая думать про часы.

— А ты меня все еще гонишь?

— А тебе завтра не в школу?

— Даже если так... Ты же еще не спишь и чай не выпит и...

— «И» никаких не будет! — вскочила на ноги Эна и указала на дверь. — УУсоди!

— Уйду, но ты все же согласись сходить к врачу.

— Со мной все нормально. Лошадь была достаточно красивой. Я не жалею, что увидела ее. И еще я видела маленьких музыкантов в красном на стене форта... И со мной дружит куница.

— И кошка, — усмехнулся Малакай у двери, но не отворил, решив не тревожить животное, восседавшее на половичке. — Эта рыжая не хочет, чтобы я уходил.

— Ага, размечтался! Может, она не хочет кого-то впустить...

Последнее слово Эна выговорила едва слышно, потому что отчетливо услышала чьи-то уверенные шаги по гравию дорожки.

— Там кто-то есть.

Эна подскочила к Малакаю и оттащила от двери. Ручка шевельнулась и замерла, будто сам гость замер, потому что услышал голоса. Эна знала, что дверь отперта, и сердце подпрыгнула к самому горлу. Ни Дилану, ни тем более Эйдану она не объяснит, что здесь среди ночи делает Малакай. Ни один, ни другой не поверят правде. Однако если приход Дилана она еще могла объяснить, то появление Эйдана заставило кровь закипеть. Он явно приметил машину Малакая, только отчего явился так поздно? А если не знал про ночного гостя, то что вновь искал в их саду в такой час?

Эна смотрела на неподвижную ручку, как зачарованная, чувствуя как из-под двери струится по ногам холод.

— Ты кого-то ждешь? — с ледяной ноткой в голосе спросил Малакай, удерживая Эну за локоть. — Оттого и гонишь?

Эна мотнула головой, боясь вздохнуть. Ей показалось, что ручка вновь дернулась.

— Там кто-то есть, — повторила она, высвобождая руку.

-Где?

Малакай посмотрел на дверь, потом вновь на нее.

— Ты не слышал шаги?

Парень пожал плечами и махнул рукой.

— Так открой! Чего ждешь?

И чуть ли не толкнул Эну к двери, но ощетинившаяся кошка преградила ей дорогу.

— Да чтоб тебя!

Малакай все же сумел распахнуть дверь, хотя кошка, вцепившись ему в лицо, повисла на свитере. Он еле оторвал ее от себя и швырнул на улицу, где та покорно растаяла в темноте, но не бесшумно — только как мягкие лапы смогли потревожить гравий? Эна вновь услышала четкие шаги, однако не смогла уловить их направление.

— Никого!

Малакай даже выглянул на улицу, прижимая руку к разодранной щеке.

— Дилан, вернись!

Не получив ответа, Малакай захлопнул спиной дверь.

— Тебе померещилось.

— Я принесу йодин, — выпалила Эна и бросилась в ванную комнату, где быстро достала из аптечки флакончик и ватный шарик. Ожидая, что Малакай последует за ней, Эна не обратила внимания на шаги, раздавшиеся совсем рядом.

— Заходи!

Она повернула голову к двери. Дверной проем был пуст, и она машинально обернулась к окну, которое продолжала закрывать легкая занавеска. За ней явно что-то чернело.

— Ты чего кричишь?!

Пальцы Малакая впились Эне в плечи. Она не слышала свой крик. Лишь видела дрожащий палец, указывающий на окно.

Малакай отпустил ее и отдернул занавеску. За окном чернел куст.

— Я видела чью-то тень. Неужели ты и сейчас не слышал шаги? Кто-то наматывает круги вокруг дома. И это не Дилан. Он бы вошел.

— И ты бы не кричала, — Малакай задернул занавеску.

Эна молчала, продолжая сжимать в руке флакончик с йодином, удивляясь, как не выронила его! Что Эйдан высматривал в ванной? А то, что это был он, она больше не сомневалась. Малакай прав — Дилан бы не стал таиться.

— Сколько пальцев?

Эна собралась ударить Малакая по руке, но тот схватил ее за запястье и, разжав пальцы, завладел флакончиком и вернулся к зеркалу, чтобы смазать царапины.

— Ты ответишь на мой вопрос?

— Со мной все в порядке! — Эна пыталась понизить голос до шепота. — Там действительно кто-то есть?

— Если там кто-то есть, — Малакай отставил флакончик и привалился спиной к раковине, сложив на груди руки, — то почему он не постучался? Почему не зашел?

Эна молчала, косясь на окно.

— Может, этот некто ищет свою лошадь?

В голосе парня послышалась неприкрытая издевка, и Эна выскочила в коридор и направилась к двери, чтобы распахнуть ее, указав Малакаю выход, но, почувствовав непреодолимый страх перед встречей с отцом Дилана, остановилась и обернулась к парню.

— Я думаю, что там Эйдан.

— Откуда такая уверенность? Зная его норов, меня б давно тут размазали по стенке, заметь он машину. Я старался не шуметь,

Малакай сделал шаг к двери, но Эна схватила его за руку.

— Ты мне предлагаешь оставаться здесь до утра?

Эна выдержала его ухмылку и смолчала.

— Если это Эйдан, то почему ты кричала?

— Не знаю, — Эна побоялась рассказать о той ночи, в реальности которой Дилан всеми силами пытался ее разуверить. Она ничего не знает про Малакая, и у нее нет причин доверять ему достаточно личные вещи.

— Дилан сказал, чтобы мы запирались на ночь, потому что его отец разгуливает здесь пьяным.

Малакай молча обошел Эну и взял у камина кочергу.

— Ты спятил? Это же отец Дилана, — зашептала Эна, почувствовав в коленях дрожь.

— Если это он, кочерга мне не понадобится, а если не он...

— А кто?

— Откуда мне знать! Я ничего не видел и ничего не слышал. Но ты пытаешься убедить меня в существовании страшного существа, которое пытается пробраться в дом. У меня есть два варианта: сказать, что ты дура, или же взять кочергу и обойти дом. Какой вариант для тебя предпочтительней?

— Положи кочергу на место и проваливай домой.

— Так я завтра заеду за тобой?

— У меня нет галлюцинаций.

На глазах навернулись злые слезы, но Эна дала себе слово выдержать его усмешку и закрыть за идиотом дверь. И даже потом не плакать! Малакай сунул ей в руку кочергу, и когда он распахнул дверь, Эна непроизвольно выставила кочергу вперед. Малакай обернулся и выдал:

— Кочергу надо для начала раскалить. Иначе не поможет.

— Против кого?

— Маленьких человечков, — и парень захлопнул дверь.

Сердце бешено колотилось. Эна вернула кочергу на место и, не туша света, побежала наверх, где тут же заглянула под кровать, чтобы удостовериться, что охранительный носок продолжает лежать на месте, куда она запихнула его после ухода Эйдана.

— Я точно дура.

Эна села на пол и привалилась спиной к остову кровати. За окном шумел платан, протяжно и грустно, словно ветер наигрывал на его ветвях печальную мелодию.

— Это не ветер!

Неведомая сила влекла ее к окну, и была она намного сильнее ее страха. Лишь трепещущая громада листвы и черное небо глядели на нее через окно, но Эна уже различала отдаленные звуки ирландской волынки. Дрожащими руками она собрала флейту и легко подхватила мотив. Только недолго они играли вместе, скоро волынка смолкла, будто музыкант решил послушать ученицу. Эна еще долго, не боясь разбудить спящую под снотворным мать, играла странную тоскливую мелодию, глядя за окно влажными глазами. Что Эйдану от нее нужно? Зачем эта глупая таинственность? В ту ночь он играл ее мелодию, а теперь заставил играть свою...

Глава 20

— Мам, я покажу Сабашу лес и сразу вернусь!

Эна прокричала это на бегу, даже не повернув головы в сторону кухни. Звук кофемолки уже на лестнице сообщил ей, что мать готовит завтрак. Эна проснулась с твердым намерением отыскать спрятанную в лесу волынку, но для начала проверила телефон в надежде на весточку от отца. Ящик текстовых сообщений оказался пуст. Она открыла приложение Фэйсбука в надежде, что оно вместо «мамской книги» окажется «папской», но отец молчал и там. Разозлившись, Эна ненароком ткнула пальцем в профиль Сабаша, который только что опубликовал фотографии со специального трехдневного тренинга по каратэ. Пусть Эна и понимала, что до шестнадцати все равно нельзя попасть на тренировку к сэнсэю, сердце все равно безжалостно сжала зависть. Карате настолько плотно вошло в ее жизнь, что вырваться из рутины тренировок оказалось сложнее, чем жить без репетиций школьного ансамбля. Но Сабаш, конечно, в этом не виноват, и следует оставить под фотографией добрый комментарий. К тому же, вчерашняя выдуманная роль будто подняла их отношения на иной уровень. Она смотрела в его блестящие темные глаза и чувствовала, как к горлу подступает горький ком, точной причины которого она не могла назвать.

Звуковое оповещение чуть не заставило Эну подпрыгнуть на кровати. Сабаш ответил на комментарий и тут же прислал личное сообщение. Простой вопрос о ее делах заставил всхлипнуть, и Эна даже утерла влажный нос. За коротким «хорошо» последовало предложение перейти в Скайп. Можно было легко отказаться, но Эна, поколебавшись три секунды, согласилась, мысленно убеждая себя, что просто желает пообщаться с нормальным парнем после этих ирландских недоумков.

— Только я должна пижаму снять, — набила она фразу одной рукой, другой пытаясь привести в порядок спутавшиеся за ночь волосы.

— Я тогда тоже сниму пижаму, — пришел мгновенный ответ.

Эна ударила себя по лбу — в Калифорнии же сейчас полночь. Будто угадав ее мысли, Сабаш тут же написал:

— Я просто футболку натяну, — и поставил в конце смайлик, поделившись с Эной улыбкой.

— Ты точно не спишь?

— Если ты будешь переодеваться полчаса, я точно усну.

Нового смайлика не понадобилось. Эна спрыгнула с кровати и швырнула пижаму на подушку. За окном хмурилось обычное ирландское утро, и Эна впрыгнула в джинсы, натянула поверх футболки толстую кофту и чуть не накинула на голову капюшон. Тогда она и решила, что отправится в лес прямо сейчас и с Сабашем.

— Хочешь посмотреть Ирландию? — предложила она, увидев на экране телефона улыбающееся лицо лучшего друга брата.

— Далековато, конечно, но могу на каникулах прилететь...

Эна улыбнулась немного натянуто, не сумев решить, как правильнее расценить подобные слова. После стандартной фразы, что она будет несказанно рада его видеть, Эна медленно произнесла:

— Могу показать тебе окрестности, если только интернет за ближайшем дубом не отрубится.

Она не успела выбежать из дома. У порога под ноги кинулась собака. Эна от неожиданности чуть не выронила телефон, но все же успела выставить руку, чтобы оградить себя от поцелуев неизвестной псины.

— Откуда этот терьер у нас? — спросила Эна, когда мать оттащила собаку за ошейник.

— Откуда? — на лице матери читалось не меньшее удивление. — Его привез Малакай. Он очень расстроился, узнав, что ты еще спишь.

— А... — протянула Эна, делая непроницаемое лицо. — Я забыла... Я могу не брать собаку с собой?

Мать пожала плечами и помахала рукой, заметив светящийся экран телефона. Эна заскрежетала зубами — не хватало только вопросов от Сабаша. Ей и самой хочется получить ответы от Малакая. Она прекрасно помнила ночной разговор. О собаке речи не шло, так что тогда все это означает? Однако позвонить сейчас придурошному лошаднику не получится, но виртуальная прогулка явно испорчена

— остается надеяться, что она станет хотя бы результативной.

— Знаешь, я вчера случайно к твоему дому завернул, когда на тренировку ехал...

Эта милая ложь достигла ушей Эны уже у калитки. Сабаш умеет быть милым и тактичным. Он подвозил ее домой целый год, и перед ним она старалась выглядеть сильной — без слез, с вымученной улыбкой, с надеждой, что боль когда-нибудь отпустит...

— Гляди, Сабаш, куница!

Эна даже не удивилась зверьку, поджидавшему ее на противоположной стороне дороги. Она осторожно прикрыла калитку, боясь скрипом спугнуть куницу, но та оказалась не робкого десятка. Эна отвернула телефон от дома и направила на зверька, так к месту встрявшего в неловкий разговор, отогнав мысли о собаке, Малакае, брате и каратэ.

Пусть Эна не видела лица Сабаша, но голос прекрасно передал восторг, в который пришел парень от куницы. Она влезла в джинсы, в которых вчера каталась на лошади, и обнаружила в заднем кармане помадку. Эна быстро развернула фантик и стала переходить дорогу с вытянутой рукой. Зверек навострил уши, словно мог понимать, что его рассматривают через камеру, и все же желание отведать лакомство взяло вверх над природным страхом.

— У вас там прямо сафари, — выдохнул Сабаш, когда увидел в камеру, как пальцы Эны прошлись по спинке зверька.

— Я впервые смогла его погладить, хотя дружим мы с ним уже давно. Или с ней.

— С ним. С ним, — послышался из телефона добрый смех. — Гляди, как недобро на меня смотрит.

— Глупости.

И все же куница дала деру, и Эна за ней.

— Ты собралась догнать ее?

— Нет, просто она рванула в сторону тропинки.

Эна старалась улыбаться, хотя и не направляла на себя камеру. Просто сердце предательски стучало в предчувствии злосчастной находки. Эна шла вперед, слушая болтовню Сабаша, но мыслями оставалась в ночи. Она сжимала телефон, как флейту, перебирая пальцами по экрану.

— Эна, ты камеру отключила.

— Прости.

Руки дрожали, и Эна была рада, что такая же дрожь в голосе списывалась парнем на быструю ходьбу. Куница оставалась в поле зрения, будто боялась, что без нее Эна заблудится и не отыщет тайник. Действительно вскоре она увидела огромные камни, местами поросшие мхом, и принялась заглядывать в расщелины, но никаких намеков на тайник Эйдана не обнаружила.

— Это у тебя вместо каратэ тренировка?

Как хорошо, что Сабаш сам поддерживает беседу, потому что из нее собеседник нынче никудышный. Она уже и рада бы отключить Скайп, списав потом все на плохую связь, да куница продолжает удерживать внимание Сабаша.

— Они все там ручные, что ли?

— Я только ее пока и видела.

Где же волынка? Неужели Эйдан уносит ее каждый раз домой?

— Убежала...

— Кто? — вздрогнула Эна.

— Куница.

— Догоним!

Подгоняемая обидой, Эна бежала быстро, резво перескакивая через проступавшие из земли корни раскидистых дубов. И вдруг до нее отчетливо донеслись звуки волынки. Ночная мелодия! Эйдан был там, у камней, но, заметив ее приближение, спрятался вместе с инструментом, а сейчас звал обратно.

— Куницу упустили. Но зато можешь послушать настоящую ирландскую музыку.

-Где?

— Здесь, в лесу. Сосед играет.

— Мне не слышно.

— Как может быть не слышно?

Эна подняла руку с телефоном над головой.

— Деревья шумят.

Может, конечно, она свыклась с ветром, но шелест листвы никак не мог заглушить чистый звук волынки. Эна направилась обратно к камням. Избежать встречи с Эйданом все равно не получится — другой дороги домой она не знает, и с телефоном в руке Эна чувствовала себя вооруженной. Музыка с каждым шагом слышалась все отчетливее.

— Так слышно?

— Нет...

Эна прибавила шагу, перешла почти на бег, но Сабаш все равно не мог разобрать звуков. Даже здесь, подле камней. Эна выставила вперед телефон. Музыка смолкла. Эйдан высвободил из ремней руки и опустил инструмент на землю. Она тоже опустила руку с телефоном. Эйдан не двинулся с камня, будто врос в него. Неужели просидел здесь всю ночь?

— Эна, я ничего не вижу, — донеслось из телефона.

Она не должна показывать Эйдана. Это некрасиво, но злость заставила вновь вскинуть руку. Выходит, отец Дилана лгал, что играет только ночью. Он заманил ее обратно к камням. Зачем?

— Это наш сосед, — сказала она достаточно громко, чтобы Эйдан точно услышал ее слова: хоть какая-то самозащита! Не знаешь, что взбредет ему в голову на этот раз.

— Ты мне снова пустые камни показываешь, — доносился из телефона тихий голос Сабаша.

— Да я тебе все прямо показываю, — прокричала она в телефон и закрыла рукой камеру.

Головой Эна понимала, что следует поздороваться, но язык сковала внезапная немота. В ушах вновь зашумело, хотя волынка осталась лежать на земле. Сабаш продолжал говорить, но Эна перестала слушать, когда поняла, откуда взялся шум. Над ней кружили два огромных ворона, спускаясь все ниже и ниже прямо на голову. И когда их крылья скрыли от нее Эйдана, Эна вскинула руки, чтобы защититься от когтей, и выронила телефон. Теперь она кружилась на месте, с трудом уворачиваясь от ударов крыльев. На мгновение лицо Эйдана мелькнуло среди черноты, но вот вороньи перья сомкнулись перед глазами, заставив окончательно потерять контроль и закричать от страха.

— Эна, девочка моя...

Разгоряченное лицо матери выплыло из темноты, и Эна почувствовала спиной теплую руку.

— Что случилось?

Это уже был голос Эйдана, немного осипший. Эна скосила глаза и увидела соседа стоящим на коленях. Это его рука, а не матери, оказалась у нее за спиной, и сейчас Эйдан подтянул Эну вверх, но не отпустил, решив проверить для начала, сумеет ли она удержаться на ногах самостоятельно.

— Где вороны? —Эна смотрела прямо в обеспокоенные глаза Эйдана. — Куда они подевались, когда сбили меня с ног?

— Эна! — Мать отстранила Эйдана, чтобы самой поддержать дочь. — Мне позвонил Сабаш. Сказал, что ты уронила телефон и не подняла больше. Хорошо, что он сумел описать камни, и Эйдан сразу догадался, где ты находишься.

— Догадался? — Эна обернулась к Эйдану. Тот продолжал выглядеть обеспокоенным. Его взгляд слишком нагло скользил по ее фигуре, будто искал какие-то следы. Эна взглянула ему прямо в глаза, вынудив отвернуться. Сколько же она находилась в беспамятстве, если Эйдан успел сбегать за матерью и разыграть шикарнейший спектакль. И главное — для чего? Он явно боится, что Эна выдаст их тайну. И как подтверждение, последовал вопрос:

— Твой друг упомянул соседа, но я лично отвез Дилана в школу. Это был Малакай?

Эйдан смотрел в сторону и теребил карманы брюк, не в силах больше скрывать страх.

— Нет, — растянула Эна короткий ответ, не сводя с Эйдана глаз. — Здесь не было ни Дилана, ни Малакая.

— Кто же тогда этот таинственный сосед? — голос Эйдана дрожал. — В округе больше никого нет.

Зачем он пытает ее, если боится, что она расскажет про его ночной визит? Может не волноваться, она не скажет ничего — она сумеет сама с ним разобраться, не впутывая больную мать.

— Хватит, Эйдан! — рука матери крепче сжала локоть дочери. — Это уже напоминает допрос. С ней все в порядке. И это главное.

— Не было никакого соседа, — солгала Эна и поймала испепеляющий взгляд Эйдана. — Связь прерывалась. Я рассказывала о лошадях, и Сабаш не понял меня.

Когда отец Дилана успел переодеться? Она бы обязательно ужаснулась малиновому джемперу, когда только увидела его с волынкой. Сколько же она пролежала здесь? На простой обморок подобная отключка не похожа? Не мог же Эйдан усыпить ее чем-то? Хотя все возможно, ведь последнее, что она помнила, было как раз его лицо. А вороны? Быть может, одурманенное сознание преобразило в них черную тряпку? Эна одернула кофту, стараясь проверить состояние одежды.

— У тебя кровь!

Эна похолодела и, резко обернувшись к матери, вскрикнула. Та держала в руках прядь испачканных волос, и Эна случайно потревожила корочку, успевшую за ночь образоваться под волосами.

— Ты ударилась головой. Обо что? Когда?

— Не помню...

Эна подавила вздох облегчения и продолжила следить за Эйданом — тот шевелил ботинком листву.

— Корней нет, камней тоже, — сосед обратил к Эне уже более спокойное лицо. — Сильно удариться не могла. И если есть кровь, то не будет гематомы, что уже хорошо.

Эна не успела отстраниться от пальцев Эйдана, вцепившихся ей в голову.

— И все же, Лора, я могу отвезти ее к доктору О’Ралли.

Эна задрожала под его пальцами — дядя, предоставляющий племяннику прекрасное алиби, сейчас ни к чему. А если Эйдан в нем нуждается — значит, ему есть что скрывать. Почему она ничегошеньки не помнит, кроме дурацких воронов...

Эна резко потянула волосы, чтобы освободиться от мужских рук, и, воспользовавшись моментом, принюхалась к своим пальцам: увы, они пахли только прелой землей. Лесной запах перебил мужскую туалетную воду, не оставив на руках никаких доказательств. Ворот кофты тоже не пах...

— Лора, с этим не стоит шутить. Просто так не падают в лесу в обморок.

Эйдан продолжал стоять слишком близко, и Эна чувствовала его дрожащее дыхание. Они, конечно, с матерью бежали, но та дышала ровнее. У Эны язык прилип к гортани от страха оказаться с Эйданом в одной машине. Зачем он тащит ее к врачу? Боится, что мать отвезет ее к тому, кто скажет правду?

— Женщины иногда падают в обморок просто так, — Мать вновь притянула к себе дочь, и Эна оказалась лицом к лицу с Эйданом, но не сумела поймать его бегающий взгляд. — Эна ушла, не позавтракав, и вчера толком не ужинала. Бывает... Идем уже домой.

Эйдан теперь конвоиром шел в двух шагах от них, и Эна лопатками чувствовала его пристальный взгляд. Может, у него раздвоение личности, и, придя в себя, Эйдан заметает следы грехов своего второго «я»? Как доктор Джекилл...

— Эйнит...

Эна вся сжалась, боясь из уст соседа любой фразы.

— Ты не забыла, что раньше писали на картах про неизведанные места?

— Там живут львы или тигры... Кажется, — не оборачиваясь, ответила Эна.

— Вот именно, — Голос Эйдана был ледяным. — Не следует ходить в лес одной. А если бы ты не говорила по телефону...

— Я даже не могу себе представить, что бы было, — ответила за нее мать, и Эне захотелось выкрикнуть: «Да! Ты такого и вообразить не можешь!» Только она сдержалась и шла вперед, не в силах повести плечами — Эйдан будто склеил их своим взглядом.

— Вы бы парню написали, что все в порядке, — сказал он неожиданно.

— Спасибо, что напомнил, — нервно усмехнулась мать. — Конечно, конечно...

Эйдан протянул Эне телефон. Интересно, он успел просмотреть всю ее переписку с сыном и не только с ним? Заметив, что мать уже набирает Сабашу сообщение, она сунула телефон в задний карман джинсов. Если бы Сабаш на самом деле оказался рядом, он бы сумел защитить ее от Эйдана. Все ее собственные навыки каратэ оказываются в его присутствии бесполезными...

— А дома тебя ждет сюрприз.

Мать улыбалась привычной вымученно-нервной улыбкой, и Эна заставила себя улыбнуться в ответ — ей на сегодняшнее утро достаточно сюрпризов.

— Эйдан встретил почтальона и принес нашу почту. Отец прислал тебе что-то. И мне. Только открыть не успела, Сабаш позвонил.

Эйдан никак не среагировал на озвученное алиби, и они молча дошли до дома. Два белых бумажных свертка лежали на кухонном столе подле недопитых чашек. Как у него чай в то горло пошел, когда он знал, что она без чувств валяется в лесу? Зверь!

Собака радостно прыгала вокруг Эны, требуя ласки, а она мысленно плакала: «Папочка, почему ты не рядом?», водя рукой по проштампованной марке с фотографиями каких-то женщин, по ирландскому триколору и названию страны, написанном на гаэлике. Внутри прощупывалось что-то небольшое.

— У меня серьги.

Мать держала на ладони маленькую зеленую коробочку, и в этот раз улыбка выглядела настоящей.

— Чего тянешь? Открывай! — подбадривала мать, крутя в руках золотые серьги в виде кельтского узла с зеленым камешком.

Эна надорвала конверт и вытащила прозрачный тканевый пакетик, в котором оказался браслет, набранный из таких же, как у матери, маленьких круглых камешков, переплетенных двумя тонкими кожаными ремешками. Она перекинула его через запястье и чуть не вскрикнула, когда поверх браслета легли пальцы Эйдана.

— Это настоящий ирландский подарок. Каннемарского мрамора нигде, кроме Ирландии, нет, — Он ловко завязал браслет, как раньше шнурки. — Считается, что этот камень дарит спокойствие.

Эна отдернула руку и сухо поблагодарила за помощь, которую не просила. Эйдан выглядел расстроенным, и даже в голосе звучала горечь, не соответствовавшая произносимым словам:

— Отличные подарки.

— Мой муж скуп на слова, но умеет сделать сюрприз.

Лора захлопнула коробочку с серьгами и опустила на стол.

— Рад, что хоть в роли почтальона поучаствовал в сюрпризе и увидел ваши улыбки.

Ваши... Эна не улыбалась, и этим комментарием Эйдан явно давал ей понять, что радуется ее состоянию.

— Всегда удивлялась, как можно находить адресата без индекса, — улыбнулась Лора.

— В Ирландии только в Дублине можно заблудиться, — улыбнулся Эйдан. — Остальных почтальоны знают по именам.

— Особенно с такими замечательными соседями, — улыбнулась в ответ мать.

Да, да, — вторил внутренний голос материнской улыбке. Знала бы ты, мамочка, какой у тебя сосед. Но Эна молчала, не уверенная, что откроется матери даже после ухода этого чудовища.

— Не забудьте про ужин, — замечательный сосед наконец-то сделал шаг к двери.

— Кэтлин очень расстроится, если вы не придете. А Дилан еще больше, — добавил Эйдан, выдержав театральную паузу. — Ия тоже. Я заготовил для вас сюрприз, который, надеюсь, обрадует вас не меньше каннемарских шариков.

Эна продолжала стоять к соседу спиной, но чувствовала каждое движение его затянутого в дурацкий джемпер тела. Мать вежливо проводила Эйдана до порога и решила заняться головой Эны.

— Я сама, — остановила ее дочь. — Я просто вымою голову.

— Только после завтрака.

Перечить было бесполезно, да и живот мечтал принять завидное приглашение, хотя тело жаждало душа. Допив кофе, Эна запихнула в бак всю одежду и принялась скрупулезно изучать тело. Не обнаружив ничего подозрительного, она присела на бак и взялась за телефон. Два сообщения от Малакая остались непрочитанными. Первое пришло чуть позже восьми. В нем он писал, что собаку зовут Джинджер. Она очень добрая, но чуткая, как все терьеры, и не подпустит никого к дому незамеченным. Эна усмехнулась, но улыбка сошла с ее лица, как только она прочитала следующее сообщение, которое пришло часом позже:

— Говорил с Диланом. Его родители вчера разругались, и Эйдан явился домой лишь под утро. Будь осторожна. Держи при себе Джинджер. Звони. Мал.

Дрожащими пальцами Эна сумела отправить лишь короткое «спасибо». Даже обжигающе-горячий душ показался ей сейчас ледяным.

Глава 21

— Я не умею играть на вистле.

Эна в упор смотрела на Эйдана и не брала протянутой коробочки, которая явно служила приглашением к новой игре. Хватит! С нее довольно. Она больше ни в жизни не подойдет к окну, сколько бы он ни играл на своей несчастной волынке!

— Ты играешь на флейте. Для тебя вистл будет что игрушка, — намерение Эйдана всучить гостье подарок было твердым. — Ирландские мелодии намного лучше звучат на традиционных инструментах.

Мать с Кэтлин оставались в кухне, но в музыкальной гостиной, к счастью, их было трое. Дилан восседал на стуле, подобно изваянию, и продолжал молчать. Эна не была уверена, что он вообще после тихого приветствия произнес за целый вечер хоть одно слово. За столом, накрытым по-домашнему в кухне, говорил только Эйдан. Остальные молча ели ароматное баранье рагу. Все, кроме Эны. У нее застревал в горле каждый кусок. Эйдан не спускал с гостьи глаз, ставших на удивление прозрачными. Казалось, что он рассказывает обещанную историю Мэги лично для нее, и в каждом новом слове Эна искала скрытый смысл.

Эйдан рассказал, что Мэги с Декланом никто не венчал. Они сами связали себе руки веревкой и не распустили через год, хотя тот и не принес им ребенка. В деревне к тому времени почти не осталось людей — кого не скосил голод, те перебрались в английские рабочие дома, а счастливчиков вывезли американские корабли. Священник умер от старости, и в их край не прислали нового. Скромных сбережений хватило лишь на кольцо, которое сейчас украшало палец Эны. Родители не одобряли брак, хотя и понимали безвыходность положения. Соседи объединились, чтобы купить лошадь и вернуться к земледелию. У одних были дочери, у других сыновья в равном количестве. Все могли бы быть счастливы, если бы Мэги не была удивительно хороша собой в то время, как остальных сестер можно было назвать лишь миловидными.

— В таких случаях говорят, что без вмешательства народа холмов не обошлось. Либо ее подкинули в люльку, либо один из родителей не был смертным. Красавиц всегда обходили стороной, потому что считали, что такие дети живут с людьми совсем недолго и уходят в свой мир.

Эна взглянула на мать. Лицо Лоры осталось непроницаемым. Она спокойно продолжала есть. Эйдан перехватил обеспокоенный взгляд Эны, но не замолчал.

— А вот Декпан считался гордостью округи. После тяжелого рабочего дня и глотка виски брал он в руки волынку и играл, пока в руках хватало сил тянуть ремни. Без него не обходилось ни одной свадьбы, но на его собственной звучали лишь фидлы проезжих музыкантов. Тем временем стадо овец росло, картофель родился, будто колдовал над ним лепрекон, и все бы в молодой семье было хорошо, если бы Господь дал им ребенка. Свекровь недолюбливала невестку и собственная мать стала сторониться Мэги, будто чумной. Тогда Деклан решил построить собственный дом. Тот, в котором вы сейчас живете.

— И потревожил фей? — вставила мать в слишком долгую паузу, откладывая в сторону вилку с ножом.

— Нет, — медленно, как Эна в лесу, отозвался Эйдан. — Они оба были умны, бросили шляпу и стали ждать приговора фей. Те оказались не против новых соседей, и крыша дома не рухнула в ночь новоселья. Только детей новый дом им все равно не принес. Прошло года три или четыре, и в деревню забрел учитель танцев, коих много тогда бродило по дорогам Ирландии. Они несли с собой новый танец — рилл. Окрестная молодежь стала собираться в свободном от детей доме. Танцевали, пили, говорили об Америке. Здесь же устраивали проводы тех, кто решился покинуть Изумрудный остров. На таких попойках веселье заканчивалось слезами. Семьи знали, что в последний раз видят своих родных, пусть те и обещали вернуться, заработав достаточно денег. Настал черед провожать и учителя танцев, который тоже решил попытать счастье за океаном. На том же корабле уплывала близкая подруга Мэги со своим женихом. Мэги упросила мужа отпустить ее проводить подругу на побережье. Сам Декпан не мог оставить хозяйство, — Эйдан улыбнулся и скороговоркой добавил: — Ну, а дальше ни я, ни вы ничего не знаем.

Он в упор глядел на Эну, но ответила Лора:

— Выходит, Мэги сбежала?

— Откуда ж мне знать, — пожал плечами хозяин. — Об этом было что-то в дневнике вашей Эйнит?

— Ни слова, — сказала Эна, краснея под пристальным взглядом соседа. — И ни слова про происхождение отца. Им стал учитель танцев?

— Вполне возможно, — Эйдан наконец-то взял в руки вилку. — Или подруга сумела убедить Мэги самостоятельно попытать счастья в Америке. Но вы же сами рассказали, что в Нью-Йорка она оказалась уже не одна. Ни тогда, ни сейчас женщина не может быть одна. Однако, чего уж там грустить... Материнство тоже можно считать счастьем, которого на нашем острове Мэги не пришлось изведать.

— А что стало с Декланом? — заинтересованно спросила Лора, отодвигая уже пустую тарелку.

— Сначала он не мог поверить, что жена сбежала, а потом... Стал говорить, что ее забрали феи, — Эйдан подмигнул Эне, и та, как и мать, отодвинула тарелку, только почти нетронутую. — А потом исчез и он сам. Только через неделю в деревню вернулся его конь с мертвым телом хозяина, привязанным к седлу — кто и что сотворил с Декланом, неизвестно. С тех пор у нас нет в деревне волынщиков, некому обучить, а жаль... Но все же позвольте поиграть для вас на банджо. Дилан, идем! — Эйдан поднялся из-за стола, так и не тронув тарелку. — Обещанный сюрприз, —улыбнулся он Лоре.

Эна сжала веки, почувствовав на ресницах слезы. Вот Эйдан и рассказал историю, про которую упомянул Малакай. Лошадь, всадник... Как Эйдан мог все это подстроить? Как он мог вовремя вернуть лошадь в конюшню, чтобы Малакай не обнаружил пропажи? Он планомерно сводит ее с ума. Сам-то явно давно не в себе, ведь разумное объяснение его действиям возможно найти только в справочнике по психиатрии. Вот сын с кошкой вполне себе объяснимо, но не отец, играющий с куницами, воронами и лошадьми...

Сейчас в простой клетчатой рубашке, чисто выбритый и не взявший в рот и капли, Эйдан являл собой идеал ирландского семьянина. Но Эна прекрасно видела за картинным фасадом ночного дикаря. Его семья явно знает о существовании второго Эйдана, и только для ее собственной матери он оставался милым соседом. Особенно в обнимку с банджо.

Они с матерью устроились рядышком в плетеных креслах. Кэтлин присела в углу на табурет, хотя Эна поначалу думала, что к гитаре и банджо присоединится и арфа. Дилан чуть не выронил гитару и явно разозлил отца своей рассеянностью, хотя на лице Эйдана продолжала сиять вымученная гостеприимная улыбка. Если он держится из последнего, то после их ухода разразится скандал, и тогда Эна обязательно встретится с ночным гостем. Но теперь у нее есть собака, которая учует запах виски за версту.

— А это наш сюрприз, — Эйдан свирепо взглянул на сына. — Ты начинаешь.

Дилан играл, Эйдан пел, иногда подбрянцивая на банджо. Исполнить они решили не больше не меньше — песню калифорнийских золотоискателей, которую Эна разучивала еще в начальной школе, а эти двое, судя по соскальзывающим со струн пальцам Дилана, выучили за час до прихода гостей. Но память у Эйдана оказалась отменной — вместо детского упрощенного варианта, он исполнил полный.

По пещерам, по каньонам С нами золото искал Он в году сорок девятом Вместе с дочкой Клементайн.

Дорогую, дорогую,

Дорогую Клементайн Потеряли мы до срока,

В том я, братцы, виноват.

Хороша, легка как феи,

А размер девятый ног.

Заменить ногам сандалии От селедки ящик мог.

Ровно в девять к водопою Всякий день гусей гнала.

Зацепилась раз ногою И в пучине смерть нашла...

Дорогую, дорогую,

Дорогую Клементайн Потеряли мы до срока,

В том я, братцы, виноват.

Я рубиновые губы Долго видел из воды...

Не умел я плавать, братцы,

И не спас ее, увы.

Мне бы удочку, не кирку,

Взял бы деву на крючок И на леске, как за шкирку,

Из воды бы приволок.

Дорогую, дорогую,

Дорогую Клементайн Потеряли мы до срока,

В том я, братцы, виноват.

На кладбище, средь каньона,

Клементайн спокойно спит,

И над ней из роз корона Как рубинами блестит.

Стала в снах ко мне являться,

Пенным саваном маня,

Я с живой нацеловался.

С мертвой — дудки, чур меня.

Как скучал я, как скучал я по любимой Клементайн,

Но, вкусив уста сестрицы, позабыл о Клементайн.

От довольной улыбки матери Эну бросило в дрожь, а когда та стала подпевать, Эне захотелось заткнуть уши. Дилан не поднимал глаз. В доме явно грозила разразиться буря. Не настолько, знать, Эйдан и сумасшедший — умеет держать лицо, когда захочет. Только Эну больше не проведешь добрыми улыбками. Она знает, как быстро домашняя кошечка превращается в лесу во льва.

— Сыграй для нас, пожалуйста, на банджо что-нибудь из настоящего ирландского.

Мать слишком вальяжно устроилась в кресле, закинув ногу на ногу и свесив с подлокотника руку, будто была облачена в вечернее платье, а не джинсы и простой кардиган. Эйдан на мгновение отвел от Эны взгляд и задержал на Лоре, изогнув губы в гадкой усмешке.

— С превеликим удовольствием.

Эна вжалась в кресло, заслышав ночную мелодию. Он устроил ужин не для того, чтобы попросить у Лоры прощение за вчерашнюю сцену, как та поначалу расценила приглашение. Эйдан продолжал, подобно пауку, затягивать Эну в свои сети. И сейчас, когда Кэтлин с Лорой удалились на кухню, протянутый вистл стал еще одним кольцом, стягивающимся вокруг ее шеи.

Эна бросила испепеляющий взгляд в сторону Дилана, но парень не поднял головы от гитары. Он не вступит с отцом в противоборство, а сам Эйдан будто позабыл про присутствие сына. Разозлившись на упрямство девчонки, он открыл коробку и ткнул дудочкой Эне прямо в лицо. Она схватила вистл и сделала два спасительных шага назад к стулу Дилана. Тот сразу подскочил, уступая ей свое место.

Эна вжала подушечки пальцев в отверстия и выдохнула: вистл издал противный протяжный звук. Эна принялась перебирать пальцами, вспоминая уроки музыки в третьем классе, где их учили играть на блок-флейте, и так увлеклась дудкой, что не успела увернуться от рук Эйдана, когда тот незаметно присел подле стула и, заключив в объятья, прижал ее пальцы своими.

— Вистл очень тонок, потому согни пальцы и не прижимай локти слишком сильно. Ты лишаешь руки свободы.

Ее саму уже лишили свободы. Эна с трудом дышала, чувствуя ставший знакомым запах туалетной воды. Сосед облил себя нещадно, быть может, стараясь скрыть запах виски.

— Теперь дуй и по очереди приподнимай пальцы... Вот, гляди, уже и мелодия получается.

О, да, он вновь учил ее ночному мотиву. Пальцы просто заледенели под горячими мужскими пальцами и едва двигались.

— Разыграешься еще...

Эйдан неожиданно поднялся на ноги, и краем глаза Эна заметила в дверях мать, но та все так же бесшумно исчезла, как и появилось. Сердце подскочило к горлу, но больше от радости. Матьбы никогда не поверила ее словам, пусть лучше самостоятельно разочаруется в соседе.

Дилан слишком громко водрузил гитару на стенд, но не произнес и слова. Быть может, его вовсе не заботило поведение отца. Просто он не простил ей ссоры с Малакаем или узнал про ночной визит дружка от него самого да с такими подробностями, о которых Эне даже не было известно. Только сейчас не время выяснять, кто прав из них, а кто виноват. Не в присутствии отца. Вот сын и молчал весь вечер, копя обиду.

— Пойду матери помогу.

Эна поспешила покинуть гостиную, пока ее не остановили. Но за углом кухни замерла, поняв, что своим появлением прервет важный разговор. Бегущая из крана вода и звон тарелок, на ее счастье, не заглушали тихий голос Кэтлин.

— Он всегда мечтал о дочери, и я до сих пор чувствую перед мужем вину, что не уберегла ребенка. Пожалуйста, не воспринимай его внимание к Эне как нечто предосудительное.

— Я не... — начала было гостья, но Кэтлин тут же перебила ее:

— Я бы так же подумала после всего, что показывают по телевизору. Но мой муж порядочный человек. Просто сейчас ужасно разбит...

Кэтлин сунула тарелку в посудомоечную машину и захлопнула крышку.

— Дети все нормально понимают, — она нервно вытерла руки и бросила скомканное полотенце на столешницу. — Это мы, взрослые, любим фантазировать.

— Я ничего плохого не подумала, — голос матери звучал подозрительно ровно. — Просто моя дочь не привыкла к подобному. Их учат держать с посторонними людьми дистанцию. Кэтлин, не обижайся, но мы знакомы меньше недели...

— Я все понимаю. Но Эйдан такой, его не переделать.

— Я не прошу его переделывать. Я уже пыталась объяснить ему сама, что мы с дочерью не нуждаемся в чрезмерной заботе. Если это сделаешь ты...

Кэтлин тяжело вздохнула и снова вцепилась в полотенце.

— Я попыталась вчера. Поверь, мы редко ругаемся. У нас замечательная семья, но... — И принялась тараторить, как заведенная: — Знаешь же, что у нас мужчина в семье хозяин, и это, поверь, нормально... Но Эйдан прислушивается ко мне, но не в этом случае. Невозможно объяснить, что его добрые намерения кто-то может воспринимать иначе...

— Кэтлин, мы лучше пойдем, —Лора осторожно погладила руку хозяйки, но мать Дилана лишь жалобно затрясла головой.

— Ты все-таки обиделась...

— Нет, я не обиделась. Но я не хочу вносить в вашу семью разлад. И... Уже поздно. Я должна принять лекарство и лечь спать. Это очень важно. Мой режим и так сбился из-за смены часовых поясов. Кэтлин, право, вечер был замечательный, но... Нам лучше реже встречаться.

Кэтлин вновь затрясла головой.

— Ты права, конечно. Права... Только не отказывайся от моего сбора. Это проверенный народный рецепт...

Кэтлин бросила полотенце, схватила пакетик и сунула в руки гостье. Эна отпрянула от стены и уткнулась в грудь Эйдана. Неужели он ходит совсем бесшумно?! И неужели он застукал ее за подслушиванием или слушал сам, что говорят «ведьмы»?

— Эна...

Лицо Лоры окаменело. Эна дернулась в сторону, но Эйдан все равно лишнее мгновение задержал руки на ее спине.

— Мы уходим, — Голос матери был таким же каменным, что и лицо.

Кэтлин стояла позади, красная, что помидор, и закусывая до крови губы. Эна сунула ноги в сапоги. Дилан поднырнул ей под руку и схватился за кроссовки.

— Я провожу.

— Не надо, останься дома.

Когда мать говорила подобным тоном, Эна знала, что может рухнуть дом, но она не позволит никому шагнуть следом за ними. Впрочем, Эйдан не набивался в провожатые. Все трое молча проводили их до калитки, но на дорогу не вышел никто.

Мать давно не ходила так быстро, и Эна с опаской косилась на ее поджатые губы, боясь начать разговор первой.

— Эна, — Мать не остановилась, а даже прибавила шаг. — Я понимаю, как тебе тяжело без отца и подсознательно ты ищешь поддержку...

Мать замолчала.

— Мам, это не так. Это Эйдан постоянно думает, что мне нужна помощь, — начала она осторожно.

— Кэтлин рассказала мне про их дочь, которая родилась до срока...

— Мам, извини, но я слышала ваш разговор.

— Это даже к лучшему. Я думаю, что твоему отцу не очень понравится, если кто-то посторонний возомнит тебя своей дочерью.

Эна ухватилась за отцовский подарок, но каннемарские камушки не подарили обещанного спокойствия, и голос дрогнул:

— Мне это тоже не нравится. Только сама говори с Эйданом. Меня он не слышит.

— Мы просто станем меньше общаться. Завтра уж точно привезут машину, и у Эйдана не останется повода предлагать помощь.

— А как же твои таблетки?..

— Я справлюсь, верь мне.

— Верю...

Эна обернулась, почувствовав лопатками холод. За ними шли по пятам, но темнота хорошо скрывала преследователя. Эна так резво кинулась вперед, что матери пришлось ухватить ее за локоть.

— Мам, он идет следом.

— Кто?

— Эйдан, — прошептала Эна и вновь обернулась в темноту.

Лора остановилась и позвала соседа по имени, но из темноты никто не выступил и не отозвался.

— Я знаю, что он там, — шептала Эна.

— И прячется, да? — мать обняла дочь за плечи и подтолкнула вперед. — Ты книжек перечитала. Они абсолютно нормальные ирландцы. Повторяю — ирландцы.

Эна не могла успокоиться. Шея сама крутила голову назад.

— Эйдан! — позвала Лора совсем тихо, хлопая дочь по спине. — Хочешь, я ему позвоню?

Эна кивнула. Послышался звонок, но в тишине не откликнулся другой телефон.

— Это Лора, — промурлыкала мать. — Я просто хотела поблагодарить за ужин и извиниться за такой скорый уход. Мне необходимо принять лекарство и уснуть.

Эна закусила губу: зачем мать сказала это. Теперь Эйдан точно будет знать, что она ночью почти что одна.

— Вот видишь, он дома, — улыбнулась мать, убирая телефон в карман джинсов. — Надеюсь, Кэтлин не пожалеет, что пригласила нас к ужину.

Дома мать сразу приняла таблетку и лишь потом спохватилась.

— Собака не выгуляна. Выпусти ее во двор.

Только терьер не пожелал шагнуть за порог в одиночестве. Эна пристегнула поводок и повела Джинджер к калитке. Уж собаку не проведешь выключенным телефоном. И верно, сразу за калиткой собака навострила уши. Эна похолодела и, свернув на всякий случай в сторону поля, вытащила из кармана телефон. В этот раз она звонила Малакаю. Благодарность за собаку была прекрасным поводом для звонка. И пока она говорит по телефону, Эйдан не посмеет к ней приблизиться.

— Рад, что она понравилась. Если захочешь, я даже отдам тебе ее насовсем.

— Спасибо, не надо. Она станет скучать по дому.

Повисла пауза. Малакай ждал, что Эна продолжит разговор, но та не находила слов, хотя понимала, что отключать телефон все еще опасно.

— Джинджер не идет во двор сама. Сколько с ней надо гулять?

Но ответа Эна не услышала. Терьер рванул из рук поводок, и Эна едва устояла на ногах.

— Назад! — закричала она, но собака с оглушительным лаем исчезла в темноте, явно кого-то преследуя. Она оставила Эйдана позади. Как же он оказался впереди?

— Я побежала догонять Джинджер! Пока!

Отключив телефон, Эна кинулась следом, продолжая звать собаку. Едва не перелетев через остаток каменной стены, Эна сообразила, что вновь оказалась во дворе, только с другой стороны, как раз у терновника, служившего разделительной полосой между их землей и соседской. Терьер неистово облаивал кусты, то припадая к земле, то кидаясь вперед и отскакивая, будто ужаленный. Эна хотела схватить поводок, но терьер оскалил зубы.

— Джинджер, назад!

Дилан вынырнул из другого куста и хотел оттолкнуть собаку ногой, но та оскалилась и на него.

— Назад, охотница! Она уже не вылезет!

— Кто? — спросила Эна, нисколько не удивившись появлению парня.

— Лисица! Терьер гнал ее всю дорогу.

— А ты здесь как давно, что так хорошо все видел?

— Недавно, — парень почти что оскалился на собачий манер. — Надеялся, что ты выйдешь. Хотел поговорить.

Дилан был в одной рубашке, босиком... Явно выскочил в окно, минуя родителя.

— И к чему такая спешка?

Ее собственный голос тоже походил на рычание пса. Дилан наконец отогнал собаку от лисьей норы и подобрал поводок. Терьер упирался, но парень сумел оттащить его подальше от кустов.

— Они опять поругались, — бросил Дилан, не оборачиваясь. — Отец уехал к О’Ралли, а мать плачет.

— А говорил, что не ругаются, — Эна шла следом, понимая, что обязана пригласить его на чай, пока тот не сделал это сам, запросто ввалившись к ним в дом.

— Не ругались, пока вы не приехали, — Дилан резко остановился и повернулся к Эне. — Это все из-за твоей матери.

— Чего? Мать-то моя тут причем?

Дилан пожал плечами.

— Твоя мать может и не причем, а вот мой отец...

Он подтянул тяжело дышащую собаку и пригладил ей уши.

— Говори прямо!

Эне показалось, что ее дыхание перекрывает собачье.

— Куда прямее-то?!

Эна поймала брошенный поводок.

— О чем со мной-то говорить хотел?

— Ни о чем, — бросил Дилан и махнул рукой. — Надоели они мне все: и родители, и школа, и кошка эта... Ты знала, что лисица здесь живет?

Эна покачала головой.

— А отец знал, — Дилан шевелил в траве пальцами, явно продрогнув. — Потому собаку больше не разрешил завести.

— И мне велел не подходить к кустам.

— Ты собаку теперь не выпускай, ладно?

— Чего я ее, на цепь теперь посажу?!

— Хозяину верни.

Эне даже показалось, что Дилан заскрежетал зубами.

— Верну, — Эна передернула плечами от ночного холода. — Перед отъездом верну. А год твоя лисица потерпит. Чай будешь? Или мать мою видеть не хочешь?

— Спасибо, я бы с радостью, да... Я домой пойду. Противно все это.

Дилан не прощаясь, зашагал прочь.

— Что тебе противно? — бросила Эна ему в спину. — Может, у твоих родителей все плохо, а вот у моих все хорошо. Так что хватит мою мать в ваши семейные проблемы впутывать!

Дилан, не обернувшись, побежал к кустам. Эна подтянула собаку.

— Сдалась тебе эта лисица! Лучше бы этого придурка прогнала!

Терьер лишь завилял хвостом. Эна потрепала его по холке и потянула за поводок к дому.

Глава 22

— Джинджер! — Эна произнесла имя почти шепотом, потому как узнала мелькнувшую за окном тень. Это точно не Дилан. Слишком уж она большая, слишком знакомая. Но как Эйдан умудрился залезть на дерево?!

Терьер продолжал преспокойно спать, будто потерял слух. Стук в окно по необъяснимой причине не разбудил его. Эна спустила с кровати ноги и чуть не наступила на собаку, но и тогда та не шелохнулась, и Эна на мгновение испугалась, что терьер мертв. Кто ж знает, чего он накопал там в лисьей норе! Но нет, пес поскуливал во сне прямо, как она сейчас от страха, ощупью пробираясь к темному окну.

Вглядываться в темноту не пришлось. Привычный ночной гость стоял в отдалении, освещенный тусклым лунным светом, едва пробивающимся сквозь затянувшие небо тучи. «Не смей выходить из дома!» — орал внутренний голос, но его заглушал стук рвущегося наружу сердца. Она должна поговорить с Эйданом начистоту. Иначе скоро начнет засыпать со светом, если вообще не потеряет сон!

Больше машинально, чем осознанно, Эна схватила в гостиной кочергу, и пошла с ней к двери, хотя прекрасно понимала, что не сумеет замахнуться на Эйдана. Фигура ночного гостя уже темнела за воротами. Эйдан не обернулся, когда она, боясь потревожить тишину скрипом калитки, перемахнула через каменную ограду с тем же проворством, что и в момент бегства с их первого ночного свидания.

— Ты спутала кочергу с флейтой?

Он продолжал стоять к ней спиной, и потому Эна достаточно громко прислонила оружие Малакая к калитке, чтобы Эйдан точно знал, что она исполнила не озвученную им просьбу.

— Эйдан! — позвала она твердо, решив не откладывать разговор в долгий ящик. Смелости хватило на то, чтобы покинуть дом, но надолго ли хватит благоразумное™, чтобы не удаляться от дома в лес?

Сосед не обернулся. Эна считала секунды и удары собственного сердца, опережавшие сейчас любые часы. Она совсем не была уверена в нынешней вменяемости Эйдана. Он почти не пил за ужином, но мог с лихвой наверстать упущенное в обществе доктора О’Ралли.

— Я не Эйдан.

Сердце Эны остановилось. Неужто отец Дилана настолько теряет связь с реальностью, что не признает самого себя? Тогда эта встреча может оказаться куда опаснее предыдущей. Эна нащупала засов, чтобы распахнуть калитку при первом же неадекватном выпаде соседа. Она с тревогой следила, как тот медленно обращает к ней все тело, будто шея утратила способность двигаться отдельно от плеч.

— Я — Деклан.

Он выглядел слишком бледным даже для ночи. Только глаза не горели нездоровым огнем, как принято приписывать душевнобольным, а потускнели на манер перламутра. Штаны все так же мешковаты, только жилетка выглядела какой-то совсем потрепанной. Волосы примялись на макушке, словно он только что потерял кепку.

— Прости, Деклан, — промямлила Эна, понимая, что спорить с соседом сейчас слишком опасно. — Я могу вернуться за флейтой.

О, да, запереться на все засовы, схватить в охапку терьера и дрожать до пробуждения матери — вот что следует сейчас сделать. Эна уже почти отворила калитку, но замерла под жестким ответом соседа:

— Слишком поздно для музыки.

Эна обреченно взглянула в небо, понимая, что не в силах определить по цвету облаков приближение рассвета.

— Нам с тобой осталось так мало времени. Я боюсь не успеть...

А она уже не успела спросить про продолжение фразы, потому что ее будто на аркане потянуло к отцу Дилана, хотя тот даже не протянул к ней руки. Что это такое? Гипноз? Но как ему сопротивляться?! Как прекратить бежать следом за удаляющейся к лесу фигурой? Никак!

Безумный бег окончился у камней, как раз там, где отыскала ее без сознания мать, там, где Эйдан бросил ее, одурманив неизвестным зельем. Сейчас с ней нет ни собаки, ни телефона... Она одна на один с непонятным Декланом, который может оказаться намного опаснее самого Эйдана, если уже не оказался таковым в прошлый раз.

— Когда конь явится снова, для меня будет все кончено окончательно, — в сиплый голос Эйдана незаметно вернулись молодые нотки, или же слова долетали до слуха Эны через звенящую в ушах музыку охватившего ее страха.

— Что кончено? — Эна попыталась сцепить перед собой пальцы, чтобы, если понадобится, дать Эйдану отпор, но те занемели от промозглости ночного леса настолько, что перестали сгибаться.

— Моя надежда на освобождение, — голос продолжал звучать слишком странно, будто исходил не от говорящего, а витал вокруг нее в воздухе. — Если до великого праздника королева не дарует моей душе свободу, я навечно останусь здесь, у озера, чтобы услаждать слух фей своей волынкой. Сто лет ждал я возвращения кольца, потеряв всякую надежду на чудо.

— Угу, — Эна нервно кивала, испуганно следя за движениями Эйдана.

Его будто швыряло к ней ветром и тут же относило назад. Он болтался в воздухе подобно китайскому болванчику.

Деклан, Деклан, Деклан... Стучало в мозгу Эны. Как же сильно Эйдан увлекся вчера рассказом, что окончательно порвал связь с реальностью. Только бы не вызвать новый поток откровений. Не здесь и не сейчас...

Эна хотела обернуться, но шея окаменела, как и пальцы — она точно находилась в странном трансе. Быть может, отец Дилана успел как-то затуманить ей мозг через окно, ведь в здравом уме после всего пережитого она не покинула бы безопасную спальню. Возможно, в этом кроется и разгадка беспробудного сна терьера.

— Ты не спрашиваешь, почему на наш род легло проклятье?

Эна затрясла головой, не зная, какие подобрать слова, чтобы остановить излияния Эйдана.

— Нет, послушай все же, что я скажу, прежде чем с тобой заговорит кто-нибудь из маленького народца!

Холод безжалостно пробирался под фланель пижамы. Как же она сглупила, что не схватила вместо кочерги куртку!

— Мы не в силах вернуть лепрекону долг монетами, но он может принять назад купленное на них кольцо. Так говорила королева. Только при этом зло добавляла, что это кольцо никогда не вернется в Ирландию. Но я не переставал верить, и вот

— оно здесь.

Наконец Эна сумела сжать онемевшие пальцы и спрятать кольцо от взгляда Эйдана.

— Ты напрасно тревожишься. Я призрак и не в силах удержать в руках никакой предмет.

— Но ты можешь стучать в окно, — осторожно начала Эна, разжимая пальцы. Быть может, разговор сумеет вернуть призрачный разум в человеческую оболочку. — И ты способен играть на волынке.

— Волынка так же призрачна, как и я сам, и ее звук способен услышать не всякий, как и стук. Я звал многих, но лишь ты откликнулась. Ты все еще ребенок и способна видеть и слышать маленький народец.

Эна кивнула и осторожно назвала имя Дилана.

— А он, он не может помочь тебе?

Она надеялась, что упоминание сына вернет Эйдана с небес на землю.

— Я не могу обратиться за помощью к собственной семье. Увы, я с ними разругался и не успел попросить прощения перед смертью. Она застигла меня врасплох. Вернее я зря положился на милость лепрекона.

Эна обреченно кивнула.

— А как мне отыскать верного лепрекона, чтобы вернуть долг?

Если не помогает реальность, то всегда остается надежда на сказку.

— Не знаю, — обреченно вздохнул Эйдан. — Обратись за советом к фее, что живет в саду в норе у тернового куста. Она единственная, кто жалеет меня и не боится королевы. А вот самой королевы берегись. Она слишком влюблена в мою игру, чтобы позволить уйти. Я был слишком неосмотрителен и выдал ей тебя. Берегись ее слуг — черных воронов, они способны закружить смертного в своем танце и лишить разума. Один раз ты сумела от них спастись, но в другой раз их будет больше, а у тебя здесь лишь два защитника: кошка да куница, но и они не устоят перед королевой, если та пожелает погубить тебя собственноручно. Торопись вернуть долг маленькому народцу, пока проклятье не поглотило всю нашу семью.

Эна напрасно пыталась поймать ускользающий взгляд Эйдана.

— А если я откажусь?

Быть может, Эйдан запутается в логических доводах и прогонит из головы странного Деклана...

— Ты не откажешься, потому что уплатой долга ты освободишь не только мою душу, но и душу своего брата.

— При чем тут Джеймс?! — чуть ли не закричала Эна, теряя над собой контроль. Она не потерпит, чтобы Эйдан впутывал в свои сумасшедшие дела еще и память брата!

— А при том, что он и есть эта куница.

— Если он — куница, то кто же тогда кошка? — не поверила собственному вопросу Эна.

— А кошка — это бабка Дилана. Верни долг, и тогда у королевы не останется причины держать всех нас пленниками в своем мире. Народ не признает за ней правоту, и ей придется смириться с нашим уходом. Береги кольцо и берегись Малакая. Это все, что мне дозволено сказать тебе.

Эна кивнула. Знакомые имена и очередной намек на несчастного конника дали Эне надежду на то, что если Эйдан и ушел в закутки собственного разума, то не слишком далеко. Только она все равно не знает средства вернуть его оттуда, потому лучше уйти.

— Если ты призрак, то обязан подчиняться приказам людей? — Эна решила нащупать разумную почву.

— Да, — перебил ее Эйдан. — Ты можешь мне приказывать, а я лишь могу просить.

— Почему Джеймс набросился на тебя у дома? — вспомнила Эна нападение куницы.

— Он не хотел, чтобы я просил у тебя помощи. Он боится, что королева погубит тебя. Он готов пожертвовать собой ради тебя. Но я верю, что ты справишься и освободишь нашу семью от проклятья.

И тут он осекся, и Эна наконец сумела обернуться. На дорожке стояла куница, ощетинившаяся, будто собралась броситься на нее. Или на того, кто стоял за ее спиной. Эна в панике обернулась, но не обнаружила рядом Эйдана. Как он сумел так быстро и бесшумно ускользнуть? Куница вновь стала выглядеть дружелюбно. Эна сделала шаг навстречу, теребя пустые карманы.

— Дома есть крекер и арахисовое масло. Твое любимое, — добавила она и тут же ударила себя по губам. — Только самой двинуться умом не хватало!

Она спрятала руку с кольцом в карман, заметив не по-звериному пристальный взгляд зверька, и побежала по тропинке по направлению к дому. Куница отстала от нее на половине пути, зато вновь появился Эйдан. На этот раз взгляд его был кристально чистым. Он уже успел скинуть старый жилет, будто чужую шкуру, но слепо доверять внешней перемене не стоило.

— Что ты делаешь в лесу в такую рань? — без лишнего приветствия начал сосед, будто и впрямь удивился встрече. — Да еще в пижаме? Не говори, что вышла прогуляться!

Эна ничего не ответила, хотя хотела задать тот же вопрос, почему доктор отпустил его в невменяемом состоянии среди ночи. Возможно, Эйдан еще до конца не вытравил из себя Деклана, хотя нынешняя рычащая речь уже не вязалась со звенящим говором призрака, а когда, обозленный молчанием, Эйдан схватил ее за запястье, Эна по-настоящему испугалась.

За секунду до того, как руки соседа переместились ей на плечи, она сумела занести ногу и, проехавшись по его лодыжке, опустить каблук сапога прямо на аккуратно завязанный левый ботинок, а в следующее мгновение каменные пальцы с кольцом опустились на согнувшуюся мужскую шею. Из последних сил, Эна оттолкнула соседа и понеслась к дому, вовсе не уверенная, что у нее хватило силы повредить Эйдану ногу. И все же, сколько бы она ни оборачивалась, она не увидела преследователя. Выходит, оторвалась!

Дома ее встретил лаем запертый терьер. Эна опрометью бросилась в комнату и вцепилась в рыжую шерсть. Беззвучные слезы залили лицо. Она с трудом могла разглядеть в окне светлеющее небо. Только бы мать отказалась сегодня от бега. Встреча с разъяренным Эйданом могла обернуться бедой для них обеих. Эна шмыгнула носом и потянулась к телефону. Экран высветил почти шесть утра и сообщение от Дилана: «Когда обнаружишь меня спящим у вас в гостиной, не пугайся».

— Да что б тебя!

Эна оттолкнула собаку и чуть не полетела с лестницы, потому что слишком быстро перескакивала ступени, чтобы убедиться в присутствии непрошенного гостя. Дилан действительно скрючился на диване и крепко спал. Даже лай собаки не сумел разбудить его. Как и ночной визит отца. Эна схватилась за голову и прижалась лбом к стене. Что ждет всех их утром?!

Глава 23

— Просыпайся, соня!

Эна с ожесточением трясла Дилана за плечо, пока терьер тыкался мордой ему в лицо. Она оделась тепло, даже шапку нацепила, чувствуя, как от недосыпа и пережитого страха ее продолжает трясти. Мать не должна знать о ночном квартиранте ни в коем случае. Она тут же позвонит Эйдану, а тот может рассказать о ночном приключении дочери. Отправить Дилана искать убежище у Малакая казалось самым разумным, но взъерошенный со сна парень так не думал. Он ухватился за поводок, не давая Эне сделать и шага к двери.

— Скажем, что ты встретила меня, когда гуляла с собакой.

— Дурак, сейчас еще семи нет! Куда тебя могло понести в такую рань? Может, скажешь, что отправился в школу пешком и по недоразумению спутал север с югом?!

Эна завладела поводком и распахнула перед непрошенным гостем дверь:

— Лоди!

Они молча дошли до распахнутой ветром калитки. Собака потянула в сторону сада, памятуя прерванную охоту, но Эна безжалостно натянула поводок и выволокла охотницу на дорогу. В серой пелене еще не было намека на солнце. Воздух оставался с ночи вязким. Эна взглянула на ежившегося Дилана, не переодевшегося с их вечерней встречи.

— Ты заходил домой? — спросила она, заранее зная, что ответом будет «нет». Однако Дилан хмуро кивнул, и Эна заставила себя задать мучивший ее вопрос:

— Когда вернулся твой отец?

Дилан молча пожал плечами.

— На часы не посмотрел? — взорвалась Эна от его глупой улыбки. — Так у меня есть сообщение от тебя! Двух еще не было!

Они остались топтаться подле калитки, хотя терьер тянул их то в одну, то в другую сторону.

— Я не видел отца, — ответил Дилан хмуро. — Может, он вообще еще не вернулся. Иначе бы уже отправился искать меня.

— Угу, прямиком у меня в спальне! — прорычала Эна, оставив иные соображения при себе.

Должно быть, Эйдан действительно искал сына, только потом, перевоплотившись в Деклана, позабыл цель визита и потащил ее в лес. А после раздвоения личности психи, наверное, переходят в стадию агрессии, которую она и испытала на себе.

— Хватит злить отца своими идиотскими ночными визитами. Он из меня уже всю душу вытряс!

И не только душу, но еще и разум. Эна потерла запястье поверх подаренного отцом браслета. Должно быть, Эйдан ко всему прочему успел выкрутить ей в лесу руку. Она хотела и не могла вспомнить, как вырвалась. В памяти остался лишь четкий удар по ноге, который всегда советуют применять женщинам при самообороне.

— Ты будешь провожать меня до дома?

Ёрничество Дилана подстегивало Эну к тому, чтобы выложить перед парнем все подробности жуткой ночи, но она решила молчать. Глупо сотрясать воздух, ведь сын отыщет уйму способов обелить отца. Однако и молчать становилось опасно. Если раньше придурковатый сосед ее просто пугал, то теперь внушал панический ужас, и не столько животной силой, сколько бредом, слетавшим с его языка. Не хватало только, чтобы он рассказал о кунице матери. Она просто обязана поговорить с Кэтлин.

— Да, я провожу тебя до дома, — ответила Эна на вопрос Дилана и заодно прикинула, что если Кэтлин не обнаружила ночное отсутствие сына, то действительно можно соврать, что она вызвала Дилана прогуляться с собакой.

Хотя в тот момент судьба Дилана интересовала Эну меньше всего, так как ее собственная зависела оттого, насколько сильно она повредила Эйдану ногу. Большого урона она не могла ему нанести, потому что подпустила его слишком близко для того, чтобы занести для удара ногу достаточно высоко. Теперь надо подобрать верные слова, чтобы объяснить Кэтлин, что ее муж действительно социально-опасен.

Эна заставила Дилана остановиться и, как могла, разгладила заломившийся во сне воротник рубашки. Теперь он более-менее стал походить на джентльмена, решившего выгулять дамскую собачку. В гостиной портьеры даже днем оставались задернутыми, и Эйдан не мог увидеть спящего сына, поэтому никто не сумеет уличить ее во лжи. Саму же Эну очень даже интересовало, как Дилан умудрился залезть в запертый дом.

— Ты умеешь пользоваться отмычкой?

— Ага, скажи еще замок вышиб! — отшатнулся от нее Дилан, чтобы самостоятельно одернуть джемпер. — Вы дом запирать так и не научились. Говоришь вам, а все без толку!

Как бы не так! Теперь и без его напоминания она проверяла все засовы, и плевать, если марширующие феи уткнутся в запертую дверь. Они маленькие, в щелку протиснутся. Важнее сдержать напор призрака, который, увы, не только мебель умеет двигать.

— Неправда! — выкрикнула Эна. — Дом был заперт.

— А я говорю, что входная дверь осталась открытой. Я даже собаку не разбудил! И тебя, хотя и слышал, как на твой телефон пришло мое сообщение.

Если Дилан не врет, а похоже, что не врет, то пришел он уже после визита отца. Дверь ведь она открыла, когда решила выйти к Эйдану. Сколько же времени она провела с ним в лесу, слушая бредни о королеве фей и фамильном долге лепрекону? Бред какой-то! И, кажется, нынче она не теряла сознание, чтобы потерять нить времени. Во всяком случае никакие вороны на нее не нападали. Это куница вновь спугнула Эйдана. Чего он вдруг так боится эту лесную зверюшку? И вообще не может же на самом деле это быть одна и та же куница.

Дилан распахнул калитку, Эна подтянула поводок и прошла первой. Эйдан сидел на скамейке у дома, крутя в пальцах сорванный из кашпо цветок. Лицо его не выдало никакого удивления, будто она всякое утро вваливалась к ним с Диланом и собакой.

— Скажи матери, чтобы готовила завтрак, — бросил он сыну коротко, оставшись сидеть неподвижно.

Эна сильнее намотала поводок на руку. Эйдан не спешит к ним навстречу, потому что не может встать со скамейке, а отсылает сейчас сына на кухню, чтобы сказать ей все, что думает о ее ночной проделке.

— Я не собиралась оставаться на завтрак, — выпалила Эна. — Мы просто выгуливали собаку.

Непривычная неподвижность Эйдана говорила не в ее пользу. Можно, конечно, остаться позавтракать. За столом отец Дилана не позволит себе лишнего. Зато, убирая со стола, она сможет высказать Кэтлин свои опасения.

— Твое дело! — бросил Эйдан коротко, бросил цветок на землю и раздавил здоровой ногой.

— Я с радостью приму приглашение, если не стесню вас! — проверещала Эна, поняв, что другого случая поговорить с Кэтлин может и не представиться, а ночью на Эйдана может найти очередное затмение. — Я ведь с собакой! — поспешила ответить Эна на его вопрошающий взгляд.

— Привяжи пса здесь.

И Эйдан показал на спинку скамейки. Эна почувствовала неприятное покалывание в животе, но все же подошла и привязала терьера.

— Па, Ма просит собрать помидоры к завтраку, — Дилан высунулся из окна кухни прямо над головой отца.

— Принеси сам. Я проколол колесо и пока менял, уронил на ногу домкрат. Забыла она, что ли!

Живот камнем провалился вниз. Эйдан прекрасно отдает себе отчет, куда его может завести правда, поэтому успел разыграть перед женой сцену с проколотым колесом, которое, наверное, и задержало его в доме доктора до шести утра! Теперь ее слово против его слова, если только она вообще наберется храбрости произнести его.

Голова Дилана исчезла из окна так же внезапно, как и появилась, и Эна не успела крикнуть, что соберет помидоры вместе с ним. Рука Эйдана привычно наглаживала скамейку, приглашая присесть. Эна села на самый край и накрутила на руку привязанный поводок так сильно, что собака даже заскулила.

— Надеюсь, ты не отпускаешь ее бегать по саду? В терновнике живет лиса. Пожалей ее. На английских дорогах лис запросто сбивают, а у нас их так мало, что негоже затравливать оставшихся в их собственных домах!

— У нас в Калифорнии так белок сбивают, — выпалила Эна, боясь продолжения тирады Деклана. — Я понимаю, что лисица не белка... — тут же промямлила она, наткнувшись на непроницаемый взгляд Эйдана.

Его пальцы сжимали скамейку почти вплотную к ее бедру, но она уже и так сидела на самом краю. Двигаться было некуда.

— Не тревожь лису. Они у нас тут редкость, как и куницы.

Эна не могла понять, пылают ее уши или наоборот покрылись под шапкой корочкой льда. Он что, просит ее забыть ночной бред про Деклана?

— А если пойти к лисе в гости и попросить прощения?

— А ты знаешь, за что просить прощение? — до ужаса серьезно задал вопрос Эйдан и вытянул вперед ногу.

Она пыталась сломать именно эту ногу, но даже сейчас не чувствовала раскаянья, ведь она испугалась. Он находился за чертой вменяемости, и его рукоприкладство трудно было принять за родственные объятия.

— Да, знаю, — сказала она достаточно твердо. — За то, что спустила терьера с поводка. Больше этого не повторится.

Эйдан вновь смотрел на нее немигающим взглядом, и Эна вздрогнула, усомнившись, что это его нормальный взгляд. Похоже, ночной приступ не прошел бесследно.

— Если, конечно, лиса сама не нападет на терьера, — сказала она осторожно. — Тогда терьер будет не нападать, а защищаться.

Повисло неприятное молчание, которое, к счастью, нарушило появление Кэтлин. Она раскрыла Эне объятья, и та с нескрываемой радостью кинулась к ней.

— Ковыляй следом, Эйдан Фэйерсфилд, — бросила Кэтлин мужу с улыбкой, и Эна уловила за спиной горький смешок.

Ели молча, потому что приходилось дуть на картофель в мундире, заправленный грибами, и жареные помидоры. Гостья явно спасла Дилана. Его родители сделали постные лица, поверив в совместную прогулку, но никто не давал гарантии, что вечером они не припомнят сыну ночной побег. Ей самой тоже влетит дома.

Мать, дозвонившись до дочери, попросила не задерживаться в гостях, а потом все равно заявилась к соседям в беговых леггинсах и легкой футболке, а Эна при входе в дом только шапку стянула, оставив безрукавку греть едва бьющееся сердце. Мать, такая вся разгоряченная и довольная, походила на спичку, от которой мог вспыхнуть весь сложенный у дома торф. Когда Эйдан предложил отвезти их домой, повисла пауза, во время которой, как показалось Эне, громче всех дышала Кэтлин. Только бы у матери хватило ума отказаться. Куда там! Она лишь благодарно улыбнулась. И даже отказалась от предложенного хозяйкой чая.

Эна успела уже отнести все чашки к раковине и ждала удобного случая, чтобы переговорить с Кэтлин, но появление матери не оставило ей никакого шанса на доверительную беседу с женой Эйдана.

— Я думала, ты отвезешь Дилана в школу, — сказала без какой-либо надежды Кэтлин, и Эне даже почудилось продолжение фразы: раз уж с утра ты трезв. Но, конечно, Кэтлин никогда не скажет подобного при посторонних.

— А разве он уже пропустил автобус?

Отец еще не успел договорить, а сын уже схватил с вешалки школьный пиджак и ринулся к двери. Эна, позабыв на соседнем крючке шапку, побежала следом. Терьер рванулся с привязи и захрипел. Пока она отвязывала его, мать успела выйти на улицу.

— Я должна выгулять собаку! — опередила Эна ее вопрос.

Дилан уже вывел на улицу велосипед, собираясь уехать без нее. Пришлось догонять.

— Чего тебе?! — бросил он так грубо, будто она была виновата в приходе матери.

— Ничего! — ответила Эна в унисон и шагнула вперед велосипеда. — Я же сказала, что собралась выгулять собаку. Терьеры должны бегать.

Она выкрикнула последнее слово и рванула вперед, проклиная и мать, и Эйдана, и Дилана с его идиотской ревностью! Сдался ее матери его отец! Это она за ней прибежала, потому что решила, что дочь напросилась на завтрак, презрев противные хлопья с молоком!

— Эна! Не обижайся! — поравнялся с ней Дилан, но не слез с велосипеда, потому что она продолжала бежать, будто его вовсе не было рядом. — Эна!

— Я не собираюсь разговаривать на бегу! — бросила она через плечо, отпуская поводок, чтобы собака не так сильно тянула руку.

— А ты вообще собираешься разговаривать?

Пришлось остановиться и притянуть терьера к ноге.

— Если только о твоем отце, — Эна ухватилась свободной рукой за руль велосипеда. — Если ты желаешь слушать.

Дилан согласно промолчал.

— Мне не спалось, и я решила прогуляться. По дороге мне попался твой отец. В шесть утра! Я не знала, что эту ночь ты решил провести у нас, и, так вышло, что соврала, что не видела тебя, — И тут Эна действительно начала врать, чтобы приоткрыть перед Диланом карты. — Эйдан разозлился и пнул камень. Вот откуда у него больная нога. Но твоей матери он решил наплести про домкрат. Почему он скрыл, что виделся со мной? — Дилан молчал. — Еще он рассказал продолжение истории про Декпана. В шесть утра! Тебе что-то известно про его долг лепрекону, за неуплату которого ваше и теперь уж и наше семейство страдает от проклятья?

— Первый раз слышу, — перебил Дилан и хотел высвободить велосипед, но не тут- то было! Эна не собиралась давать ему свободу. — Пусти! Не то я на автобус опоздаю.

— Не пущу! — чуть ли не взвизгнула Эна. — Не пущу, пока не скажешь, псих твой отец или сознательно издевается надо мной!

— Хватит! — рыкнул парень и рванул велосипед на себя, но у Эны после утренней тренировки реакция оказалась мгновенной, и она грудью навалилась на руль. — Пусти!

Но Эна уже не могла остановиться.

— Он назвал куницу Джеймсом, а кошку твоей бабкой. Сказал, что их души можно освободить только если вернуть кольцо Эйнит лепрекону, у которого Деклан ссудил на него деньги, а лепрекона укажет фея, которая живет в лисьей норе в терновнике.

Эна выпалила последнюю фразу и уткнулась лицом в руль, рассыпав волосы по побелевшим пальцам Дилана.

— Мой отец не псих. Мой отец сказатель, — отчеканил парень.

— Знаешь что! — тряхнула головой Эна и ткнула пальцем в лицо Дилана. — Пусть он оставит свои сказочки при себе и не впутывает в них моего брата! Подло играть чужими чувствами! Что он ждет от меня? Что я стану разговаривать с лисами? Мне что, пять лет?! Что он от меня хочет?

Дилан опустил глаза.

— Я не знаю, почему он к тебе прицепился.

— Выходит, он просто достает меня от скуки? Или все же твой отец натуральный псих и верит, что он и есть этот несчастный Деклан?

— Я не помню, когда он последний раз рассказывал семейные предания, — прошептал Дилан. — Я не знаю, зачем он это делает. Может, он пытается так нас с тобой поссорить?

— Идиотский способ, не находишь? — спокойным серьезным тоном продолжила Эна. — И чего ему нас с тобой ссорить? Мы и без него прекрасно ссоримся, хотя знакомы меньше недели!

Дилан не поднимал глаз.

— Чтобы я не пошел по стопам Малакая.

— Что?! — выкрикнула Эна. — Ты что такое говоришь?!

— То и говорю, — Дилан наконец взглянул в ее разгоряченное бегом лицо, и Эна увидела, что его щеки пылают никак не меньше. — Он ударил меня, потому что не поверил, что мы просто сушили одежду.

Эна убрала руки с руля и отошла в сторону.

— Разбирайся с отцом сам, раз ты такой идиот! — выпалила она, смотря в сторону.

— И учти, если твой отец еще раз заявится ночью искать тебя или начнет пугать меня братом-куницей, я выложу все матери. И, будь уверен, через час она будет говорить с Гардой. А теперь проваливай, а то побежишь догонять автобус.

Эна рванула поводок на себя и повернула в сторону дома. Мимо соседской калитки она пронеслась вихрем, даже не думая забирать позабытую на вешалке шапку. Дурак! Дурак! Дурак! Не могла остановиться Эна, уже не отделяя сына от отца в своих проклятьях.

Через минуту, заслышав рев мотора, она шарахнулась к обочине, испугавшись, что это Эйдан ее преследует. Но за поворотом показался тягач. Она отпрыгнула на обочину и взяла терьера на короткий поводок. Наконец-то привезли машину, и они смогут вырваться из этой сумасшедшей деревни. Чтобы тягач точно не задел ее прицепом, она подтащила собаку к низкой каменной ограде и перепрыгнула в соседский сад. До их владений оставалось не так много, только миновать заросли терновника. Главное теперь, чтобы охотница не сорвалась с поводка.

Глава 24

— Хватит уже тянуть!

Собака не то, что выдернула руку, Эна чуть не оставила на терновнике расстегнутую безрукавку! Почему Малакай притащил к ней вместо сторожевой собаки охотничью?! Она сдерживала ее из последних сил и пару раз чуть не растянулась на траве, споткнувшись о корни старых деревьев. И когда путь преградила каменная стена, Эне пришлось выпустить поводок. Почувствовав свободу, Джинджер с диким лаем ринулась к заветной цели.

— Назад! — прокричала Эна для собственного успокоения, понимая, что охотница по доброй воле не вернется. Если терьер схватит лису за хвост, пусть сам объясняется с Эйданом. Или просит заступничества у хозяина. Она ни за какие коврижки не заговорит больше с этим сумасшедшим. И с его сыном тоже!

Лай закладывал уши и вдруг стих. Неужели охота удалась? Не мог же терьер застрять в лисьей норе мордой!

Эна оттолкнулась руками и легко перемахнула через стену. Собака продолжала молчать. Эна сдала стометровку и даже дышать перестала, когда ее взору открылась завораживающая картина: собака и лисица стояли, гипнотизируя друг друга. Почти одного роста. Почти одного цвета. Только у одной уши торчат, а у другого поджаты. Как и куцый хвост, а у лисицы раскачивается из стороны в сторону, как маятник — и на конце такой пушистый, что кажется даже толще шеи. Почему они молчат? Почему не тявкают друг на друга — чего терьер такой пришибленный, точно не он охотник!

И когда Эна схватила поводок, лисица медленно повернула в ее сторону голову. Четко очертанный черным рот будто растянулся в улыбке, а белые подпалины на морде превратились в ямочки на щеках. Щеках, укрытых рыжими кудрями. Румяных щеках.

Нога зацепилась за корень дерева, и Эна шлепнулась на траву, даже не почувствовав твердость земли. Она не могла оторвать взгляда от человеческого лица лисицы.

— Двенадцать, Эйнит Долвей. Двенадцать.

И лисица вновь уставилась на остолбеневшего пса. Да и Эна чувствовала себя истуканом. Не то, что не могла подняться с травы, а даже поднять руку, чтобы протереть глаза. Если у нее галлюцинации, то одновременно и зрительные, и слуховые. В ушах не звенело, в ушах действительно звучал чей-то голос. Звонкий, как перетянутая гитарная струна.

На человеческом лице начали проступать ворсинки рыжей шерсти, и вот перед ней вновь стояла обыкновенная лисица. И тут Джинджер не подала голос, а просто рванула вперед с такой силой, что Эна даже проехалась по траве на пузе, но сумела не выпустить поводка. Лисица молниеносно шмыгнула в нору, и собаке оставалось лишь заливаться безудержным лаем, наскакивая на дерево. Эна перехватила поводок у самого ошейника и, оттолкнув Джинджер, раскидала прикрывавшие нору листья — слишком узкий лаз — как только туда сумела протиснуться крупная лисица! Глубину Эна не сумела оценить на глаз, а сунуть руку побоялась.

— Пойдем! — сказала она уже больше себе, чем собаке.

Джинджер продолжала сопротивляться, но от испуга у

Эны прибавилось сил, и она на секунду даже подняла терьера в воздух. Повисев на поводке, собака присмирела и засеменила следом за временной хозяйкой. А у той аж уши от ужаса горели. Нынче утро — на сон не спишешь! Только на сумасшествие... Наслушаешься Эйдана, и не такое привидится. Сейчас главное не столкнуться с соседом нос к носу.

Эна подошла к дому обходным путем и не была уверена, что взрослые, занятые осмотром машины, ее вообще заметили. До встречи с лисой она бы с удовольствием понаблюдала за тем, как тягач будет разворачиваться на их узком пятачке. Сейчас же хотелось смыть с лица жар. Войдя в дом, она по инерции обернулась к часам. Обе стрелки сошлись на цифре двенадцать. Эна прикрыла ладонью рот, чтобы сдержать крик. И заодно глаза, но когда раскрыла их, часы вновь показывали четверть шестого. Фу! Выдохнула она шумно.

— Эна!

Она с трудом повернулась к матери и впервые порадовалась полумраку, который создавали зашторенные окна.

— Я прокачусь на машине, а ты садись за уроки, — сказала мать, не переступая порога.

— Почему бы не взять Эйнит с собой?

Мать обернулась к стоящему за спиной Эйдану и покачала головой.

— Я не возьму с собой ребенка, пока не начну чувствовать дорогу.

Вот и отлично! Ей сейчас нужно побыть в одиночестве, чтобы прийти в себя. Можете хоть в Дублин смотаться! Чем дольше в доме будет тихо, тем лучше.

Эна поднялась наверх и сменила мокрые от травы джинсы на спортивные штаны, но не включила ноутбук. Руки сами потянулись к ящику, в котором лежал заветный сундучок. Разложив на столе рисунки брата, она принялась внимательно их рассматривать, словно видела впервые. Вороны напоминали тех, что привиделись ей в лесу. Кошку действительно будто списали с Ведьмы, Дилан прав. А куница такая же милая— с абсолютно белой шеей и черными пуговками глаз, как ее лесная знакомая. Конечно, все животные на одно лицо, но в рисунках Джеймса они приобретали человеческие черты — черные изгибы губ складывались в улыбку. Только клюв ворона не улыбался.

Взгляд упрямо возвращался к портрету лисицы. Как похожа, аж мурашки по коже. Как, как объяснить чертовы галлюцинации?! Эна будто ждала, что рисунок заговорит. От напряжения глаза даже начали слезиться, проливая на черно-белый лист рыжеватый свет.

Эна достала из папки чистый листок и прошла к окну, чтобы скопировать на стекле рисунок брата. Силуэт лисы вышел быстро — только когда она подошла к морде, руки начали дрожать, словно карандаш пытался нарисовать вместо мордочки человеческое лицо, но Эна твердо решила совладать с руками. И вот она уже достала цветные карандаши. Художник из нее, конечно, аховый, но раскраски в детстве она очень любила и карты местности на уроках истории и географии давались ей легко. Для меха она использовала желтый, оранжевый, коричневый цвета и даже немного фиолетового. Результат превзошел ожидания... Лисица, такая лисица...

— Настоящая королева фей!

Эна подскочила из кресла и чуть не боднула стоящего почти вплотную к его спинке Эйдана.

Что он опять делает в ее комнате? Без спроса! И вообще они же уехали... Но и мать была здесь. По другую сторону стола. Только смотрела не на цветной рисунок, а на черно-белые.

— Я и не знала, что ты привезла их сюда.

Она нервно потирала локти, и Эна посчитала самым разумным побыстрее спрятать рисунки. Без сундучка, прямо в ящик стола. Ее рисунок лег туда последним. От ужаса Эна онемела — она рисовала морду, а у нее вышло лицо, обрамленные вместо шерсти рыжими кудрями. Вот отчего Эйдан обозвал лисицу королевой фей. Мамочка... Почти закричала Эна и поспешила задвинуть ящик.

Эйдан выкручивал в люстре лампочку. Ах да, она вчера пожаловалась матери, что одна перегорела. Запасной не оказалось. Они, что ли, до магазина доехали? Или до дома соседа, что вернее, ведь так быстро вернулись.

— Эна, хочешь перекусить? — спросила мать, принимая от Эйдана старую лампочку. — Я купила пирог с ревенем.

— Я не голодная, — отказалась Эна, прикинув шансы оказаться за одним столом с Эйданом. Дудки!

— !»бке почти полдень...

— Что?! — перебила Эна, хватая со стола телефон.

За рисованием она, оказывается, потеряла счет времени.

— Я собиралась каратэ позаниматься до обеда. Не пускай собаку. Она меня за ноги будет хватать.

— Ты же не королева фей, — не удержался от комментария Эйдан, когда она пихнула терьера в комнату и закрыла там вместе с матерью и с ним самим.

С вами, мистер Фейерсфилд, в одном доме тесно! Думала Эна, стремительно сбегая вниз. Она не столько бежала от него, сколько стремилась развенчать собственный бред!

Она бежала к норе семимильными шагами, а потом долго не могла отдышаться и прекратить ругать себя на чем свет стоит за детскую дурость. Какие феи? Какая королева? Обыкновенная лиса, которая к ней не выйдет. Посидев минут десять под терновником, Эна решила все-таки позаниматься. Сделать разминку, растяжки и потренироваться в паре техник. Она уже столько дней проленилась, но сейчас, на траве, когда ноги не скользили по натертому паркету, ее задача усложнялась втройне. Будем чем похвастаться перед Сабашем, которому она так и не перезвонила, стыдясь лесного приключения. Не могла же она сказать ему правду? Просто написала «спасибо за звонок матери» и сослалась на вечную ирландскую серость, которая давит на ее рыжую голову. Сабаш не стал расспрашивать, не принудив к еще большей лжи.

Зазвонил телефон, оставленный под деревом. И Эна успела испугаться, что это Сабаш прочитал через океан ее мысли. Но он не мог звонить в пять часов утра! Даже для него рано. Звонил Малакай. И Эна с трудом удержалась от выговора. Хотелось закричать — забирай свою идиотскую собаку! Чтобы духу этой охотницы в моем дома не было! Но вместо этого она сказала, что Джинджер чувствует себя великолепно и совсем не скучает по дому.

— Зато я скучаю по ней! — тут же выдал Малакай, и Эна пожалела, что не прикусила свой длинный язык. — Можно мне приехать после школы?

Она хотела сказать «нет», но как запретить хозяину видеться с собственным питомцем, и Эна согласилась.

— Только не надолго. Мне надо заниматься.

И тут Эна не лгала. Она так и не открыла сегодня ноутбук и потому поедала пирог с неимоверной скоростью, обрадовавшись, что Эйдан ушел домой. К счастью, не через терновник.

— Ко мне Малакай зайдет, ничего? — спросила она, убирая в посудомойку чашку с блюдцем.

Мать хотела спросить явно о другом, но лишь театрально всплеснула руками:

— Почему раньше не сказала?! Мы бы пирог не ели.

— Он не зайдет в дом. Он к собаке.

И Эна действительно выскочила вместе с терьером, лишь заслышала звук подъезжающей машины. Малакай расстроился из-за такого приема и не особо приласкал прыгающего до головы пса. Она не станет оправдываться, ведь встреча с Малакаем не входила ни в какие ее планы.

— Эйдан тебя больше не донимает? — спросил парень, приметив ее скучающий взгляд.

— Он на мать переключился, — бросила Эна небрежно, стараясь не вспоминать реплику про королеву фей. — Учит ее водить машину с правым рулем.

— Хочешь, я тебя тоже поучу? — оживился Малакай, и Эна вновь прикусила безмозглый язык.

Она сидела на стене, а он стоял на дороге и то и дело кидал терьеру палку, которую тот тут же приносил хозяину. Даже если мать выглянет в окно, ничего не заподозрит.

— Мне еще рано и я не хочу, — отрезала Эна и чуть не вспыхнула из-за двусмысленности прозвучавшей фразы. Она в этой глуши совсем говорить разучится. С матерью и то общается теперь корявыми фразами — чего вообще говорить: вопрос всегда один: уроки сделала? Да, сделала. Но хозяину собаки можно и соврать.

— Знаешь, мне пора. У нас конференция с учителем будет. Не могу опаздывать. Она и так для меня в такую рань встала.

Малакай кивнул, но вновь запустил для собаки палку — в этот раз еще дальше, открыто демонстрируя свое нежелание уходить, хотя Эна уже спрыгнула со стены и даже сделала шаг в сторону калитки.

— Можно я тебя куда-нибудь вытащу из этой дыры?

Малакай преградил путь — по его левую руку прыгала собака, а между правой и стеной оставалось слишком мало места, чтобы пройти, не коснувшись его джемпера.

— Меня не надо никуда вытаскивать, — разозлилась Эна на непрошенную настойчивость. — Мне надо учиться.

— Не сегодня. Сегодня, если только ты согласишься красить забор, — Малакай криво усмехнулся и протянул руку, но Эна успела сделать шаг назад, и парень поймал лишь воздух. — В четверг самое лучшее время. В пятницу я буду тренироваться. В субботу очень важные скачки. Я тебя приглашаю в качестве зрителя. Согласна?

Это больше вопрос или утверждение? Какая наглость, мистер Выскочка!

— В Нью-Россе корабль можно посмотреть, на котором уплывали в Америку. Местная достопримечательность. Намного интереснее нашего форта. Мы туда даже со школой ездили. Хочешь?

— И какое же название у этого корабля? — спросила Эна, чтобы хоть как-то сконфузить парня, но Малакай выдал название без запинки:

— Данброди!

— Я подумаю, — сдалась Эна и сделала решительный шаг вперед. Если не отступит, упрется грудью в ее кулак.

Но парень отступил и распахнул перед ней калитку. Джинджер продолжала вертеться у ног хозяина, но Малакай затолкал собаку за забор и закрыл калитку. Эна пожалела, что не захватила поводок. Она не оборачивалась до конца дорожки, чтобы не видеть, как бедняга кидается на калитку, желая броситься вслед за машиной.

— Не повезло тебе с хозяином, — процедила Эна себе под нос и оставила входную дверь открытой. Если через пять минут не прибежит сама, придется тащить на удавке.

— Некрасиво держать гостя у ворот, — вышла из кухни мать, не успела она и кофту на крючок повесить.

— Мама, он не в гости, а к собаке. И лучше бы не приезжал. Только растравил ее. Может, отдадим обратно?

— Я в твои отношения с Малакаем не лезу.

— Какие к черту отношения! — взвизгнула Эна. — Он к собаке приехал. И на соревнования свои дурацкие пригласил, чтобы выпендриться. Только я ехать не собираюсь!

— А почему? — спросила мать, прислонившись к часам, когда Эна вдруг замолчала, поняв, что кричит.

— А потому что не хочу, — Эна вглядывалась в стрелки часов, которые опять показались ей на секунду сведенными у цифры двенадцать. —Давай лучше в Нью-Росс съездим. Там стоит корабль. Ну из тех, которые гробами называли.

— Нет, нет, нет, — замахала руками мать. — Даже не думай. Я по нашей дороге ровно проехать не могу. Но можно попросить Эйдана отвезти нас.

— Нет, нет, нет, — теперь махала руками Эна, и готова была еще и ногами барабанную дробь отбить. — Я лучше Малакая попрошу.

— А это неплохая идея! — бросила ей мать уже в спину.

Эна захлопнула дверь своей комнаты. Только бы за ужином не подняла эту тему. Хватит уже сватать ей то Дилана, то его приятеля, а то и самого папашку! Она лучше дома посидит. На безопасном расстоянии от лисьей норы и собственного сумасшествия.

К счастью, за ужином мать трещала только о машине, а потом ушла говорить по телефону с отцом. И Эна закусила губу от обиды — даже не предложила ей поговорить. Раз так, то она найдет себе развлечение сама. Даже с Малакаем может поехать. Заодно Дилану нос утрет. Пусть поревнует! Даже можно забор на конюшне покрасить, если мистер Выскочка сегодня не справится.

С таким настроем Эна почти что уснула. Почти, потому что сон удрал от нее, когда начался дождь, отбивавший по крыше и голове стаккато. Он не продлился долго, но уснуть больше не удалось. Эна уже подумала вызвать кого-нибудь из Калифорнии в видео-чат, но руки вновь потянулись к ящику стола. Аккуратно убрав в сундучок рисунки Джеймса, она оставила на столе свой.

Эна вглядывалась в прекрасное лицо лисы и не могла поверить, что оно вышло из-под ее карандаша. Она не Джеймс, она рисовать не умеет. Телефон завибрировал, или ей это просто показалось, но Эна увидела, что до полуночи остаются считанные минуты, и сама не поняла, как оказалась у двери. В пижаме! И все равно стала крадучись спускаться по лестнице. На последней ступеньке она обнаружила в руках рисунок, но не стала возвращаться. Зато обернулась к часам, уверенная, что стрелки сошлись наверху. И она действительно поймала это мгновение.

— Я сошла с ума, — прошептала Эна, и все равно двинулась к двери.

Мысль захватить кочергу пришла уже почти у калитки. И чего ее туда вынесло — ведь лисья нора в другой стороне. А о кочерге нечего жалеть — она все равно не раскаленная!

Эне хотелось смеяться над собственными мыслями, но рот будто окаменел, как и пальцы, сжимающие листок. Она шагнула за калитку, сама не понимая зачем. И только когда та ударилась о столб за ее спиной, пальцы разжались, и портрет королевы фей закружился по дорожке. Эна бросилась догонять улетающий листок, да куда там!

Она добежала чуть ли не до поворота, когда направление ветра резко поменялось, и листок отнесло в сторону леса. Эна встала, как вкопанная. Сколько б ни шумело в ушах, словно там поселился рой назойливых пчел, а в лес она ни ногой. Хватит! Ни во сне, ни, тем более, наяву.

И только она успела об этом подумать, как листок упал на землю, завертелся волчком, и на его месте оказался маленький человечек. Эна вздрогнула от неожиданности, но не испугалась — он ей до пояса даже не доставал. Маленькая фигурка была полностью укутана в красный плащ, полы которого поднимали к лицу Эны пыль. И только она головой тряхнула, как фигурка начала расти, как на дрожжах, и через мгновение пришлось сделать шаг назад, чтобы развевающаяся на ветру красная материя не задела ее.

— Как вовремя я встретил тебя, Эйнит Долвей, не правда ли? — заговорил незнакомец надорванной гитарной струной.

Так звонко, что уши хотелось закрыть, потому что глаза отказывались закрываться. А ноги бежать, а руки — хвататься за голову.

— Как вовремя, — продолжал напевно мужчина в плаще, лицо которого, пусть и бледное, до сих пор оставалось в тени. Даже при почти полной луне.

В ушах продолжало жужжать, но голос прорывался и через этот непонятный шум. Как и топот копыт. Лошадь приближалась сзади, но Эна не могла шелохнуться.

— Я приглашаю тебя на прогулку. Короткую. И обещаю вернуть домой до рассвета в целости и сохранности. Только скажи мне — да.

— Нет! — закричала Эна непонятно откуда взявшимся голосом и бросилась к калитке.

Почему Джинджер опять все проспала?! Даже не подвинулась на коврике у двери. Только калитка не поддавалась — засов заело. Эна в страхе обернулась, но дорога была пустынна. Лошадь, к которой она так и не обернулась, тоже пропала. Привиделось? Опять? Только листок с рисунком продолжал кружиться на ветру. Протяни руку и схвати. Что Эна и сделала, и чуть не вскрикнула — в уголке листа четко отпечатался грязный след миниатюрной ножки, которая могла принадлежать ребенку или... представителю маленького народца. Не может быть! Этого просто не может быть!

Глава 25

— А ты полежишь здесь!

Эна спрятала заветный рисунок под подушку, чтобы до утра с ним ничего не случилось. Утром она окончательно убедится, что свихнулась, или же уверует в продолжение явственного сна. И если это правда, то об этом не стоит думать до утра. Если же нет... Об этом уж точно она подумает не сейчас.

Утром таинственный след с рисунка не исчез. Здравый смысл, даже подстегнутый возбужденной фантазией, отказывался придумывать иную природу следа, чем... Чем та, что она видела на дороге. Сапог джентльмена из маленького народца, в который могут верить лишь дети и свихнувшиеся взрослые. Кто это был, Эна не имела ни малейшего понятия, но раз незнакомец возник на месте рисунка и ровно в полночь, то явно имеет какое-то отношение к королеве. К королеве?

Продолжало мучительно клонить ко сну, но сыщик в голове Эны уже вернулся к раскладыванию сказочных событий по полочкам, точно боялся позабыть их, забывшись кратким утренним сном. Итак, если допустить, что призрак Деклана в действительности существует, то лисица, живущая в терновнике, никак не может быть той фейри, что закабалила волынщика. Она — та, что, по его собственным словам, жалеет несчастного. И ее посланник, возможно, хотел рассказать, как помочь Деклану освободиться из тягостного плена. На лепрекона незнакомец не похож, но, возможно, знает, кому следует вернуть обручальное кольцо Мэгги. Быть может, он и приглашал ее в гости к бородатому сапожнику. Недаром же сказал, что их прогулка безопасна, ведь лепреконы не причиняют людям вреда. Зачем тогда она его прогнала?!

Эна поймала себя на том, что проговаривает события вслух, и хлопнула со всей дури ладонью по губам. В доме уже имеется одна официальная сумасшедшая. Не стоит так сразу превращать старый коттедж в Бедлам. Или что у них тут в Ирландии имеется для умалишенных? Больница Святого Патрика, которую основали на деньги Джонатана Свифта — это единственное, что осталось в памяти от посещения дублинского собора.

Хорошо, что она хоть что-то помнит из последних дней, что дает надежду на неполное помешательство! Если она действительно тронулась умом, то в любой лисице станет видеть фейри, что собственно можно проверить прямо сейчас, сославшись на очередную тренировку. Однако после завтрака придется поиграть на флейте, чтобы мать ничего не заподозрила. Ведь какая ката на полный желудок!

Заперев собаку в доме, Эна отправилась в заросли терновника. Все они, конечно, умеют справляться с животными, но лучше не злить лишний раз народец холмов... Эна произносила мысленно «они» и чувствовала, как начинают трястись кончики пальцев. Еще бы знать, где поблизости холмы, откуда они выходят? И куда точно не следует соваться — хватит с нее изгнанницы в саду! Нет здесь никаких холмов! Кроме того несчастного форта со скрипачами! Неужели правда...

В ушах кипела кровь, но Эна все равно услышала дятла, но сколько ни задирала голову, не могла отыскать его в ветвях. Зато сумела оглядеться и даже за стену заглянула, чтобы убедиться в отсутствии соседа. Хотя с больной ногой ему сюда не дохромать. Бедный... Несмотря на выпивку и сказку, Эйдан не имеет к ее ночным приключениям никакого отношения. Хотя его дневных проделок в достатке, чтобы не сожалеть про разбитую ногу!

И Эна с силой ударила землю, хотя разумнее было б снова врезать себе по губам и прекратить проговаривать мысли вслух. А что? Так они звучат не так бредово. И главное — тихо, а то в голове бьют в набат — того гляди, перепонки лопнут!

Эна не сразу начала считать круги, которые наматывала вокруг лисьей норы, но на одиннадцатом сосчитанном решила остановиться. Ноги дрожали от напряжения и страха, и она с удовольствием распластала их на траве.

— Надо было приходить в полдень! — Эна продолжала проговаривать мысли вслух, глядя в серое небо. — А, может, мне все привиделось?

И вместо ответа на собственный вопрос Эна раскрыла перед самым носом вытащенный из кармана рисунок с отпечатком крохотного сапога. След никуда не делся. Она спрятала листок обратно в карман и вновь уставилась в безучастное небо.

— Будет дождь или не будет? — задала она странный для Ирландии вопрос и тут же получила ответ:

— Будет!

Эна подскочила с травы. Никого. Только вновь дятел долбит.

— Фу, надоели! — отмахнулась Эна от назойливых звуков, но они не исчезали — будто кто горсть монет на лист железа сыпал. Без остановки.

— Скоро же мы надоесть тебе успели, Эйнит Долвей!

Эна вновь закружилась на месте и припала к траве у крохотных ножек. Размер не больше одиннадцатого детского — зеленые кроссовки, и блестящие золотом шнурки в забавный трилистник завязаны — дальше затертые в разводах, явно от травы, бархатные штаны с дыркой чуть ниже колена, а выше уже не разглядеть — большой слишком, явно не по росту кожаный фартук — засаленный до невозможности и продырявленный шилом — да вот оно и болтается тут же, воткнуто в край передника, что иголка в подушечку. А выше, если не жмуриться, кусок золота... Слиток или все же ткань из золотых ниток... Чтобы не ослепнуть, вверх смотри — в прищуренные глаза под кепкой, в которую перо воткнуто — из попугая, похоже, выдернутое. Лицо розовое. Видимо, отсвет от золотистого пушка, который и бородой не назовешь...

Штаны к траве приклеились, а язык к зубам, которые даже постукивать начали в ритм молоточка. Дятел собственной персоной... Руки мокрые стали, и кольцо с пальца в траву скользнуло.

— Растяпа ты, Эйнит Долвей.

Сапожник отложил молоточек, и опа — у кольца будто крылышки выросли, и оно само порхнуло на ладонь человечка.

— Оно твое, — то ли вопросительно, то ли утвердительно выдавила из себя Эна, но человечек покачал головой, и кольцо со звоном упало на вспотевшую ладонь Эны.

— Я просто полюбопытствовал, Эйнит Долвей. Чужого не беру, но и своего не отдам, так что можешь не пялиться на меня. Захочу и исчезну. Не поймаешь!

— А я не пялюсь...

Только глаза прикрыть не смогла. Взгляд будто приклеился к забавной веснушке на носу. У Малакая такая же. Да бороду налепи, один в один будет. Может, снова глюк. Может, они все так ее достали, что в сказочных персонажей преобразились... Вот бы глаза закрыть и проснуться в своей кровати под лоскутным покрывалом. Без всяких там фейри и лепреконов. Кем бы этому чучелу еще быть, если не хранителем горшка с золотом. Вот и дождь будет, а с ним и радуга, а в конце нее золото...

— Нету меня никакого золота, — будто читая ее мысли, затараторил человечек. — Не видишь, борода даже не выросла. Дай сюда ногу!

О, как! Даже закричал, а она сразу подчинилась, да успела отдернуть ногу, когда цепкие маленькие ручонки потянулись к ней. Что там Деклан говорил: берегись Малакая? Не знает он никакого Малакая, зато знает того, кто на него уж очень смахивает. И с каких таких пор лепреконы башмаки на кроссовки сменили?

— С шестидесятых, когда я родился. Надо же интегрироваться в ваше общество...

— лепрекон запнулся трижды, но все же выговорил трудное слово. — Дай ногу, говорю!

Ага, злится! Посмотрим, кто кого перехитрит! Сейчас еще золотую кандалу наденет и к королеве фейри притащит! Глаза щурит, подлец!

— Примерить обувку следует сначала.

— Мне на десять размеров больше надо!

— Ну так дай мерку снять.

— А ты на глазок прикинь.

— А если ошибусь...

И Эна еле успела ногу поднять и пнуть лепрекона в живот, когда он почти поймал ее. Бедный человечек в дальние кусты улетел, а она за ногу схватилась. Из стопы торчало шило! Сейчас она сознание потеряет и окажется в их мире!

— Ну и дура же ты, Эйнит Долвей!

Лепрекон уперся одной рукой ей в ногу, а другой потащил шило на себя. И теперь уже с шилом в руке лежал на спине по другую сторону от нее. Но через мгновение вновь запрыгал рядом и заткнул рану золотой кожей.

— Не учили тебя, что ли, кровью тропинку к себе не метить?

Эна замерла, или нога просто в лепреконовых руках окаменела. Да, да, Эйдан просил ее не раниться... Но она уже окропила священный форт, рухнув со стены.

— Дуй отсюда, покуда вороны нас не засекли, — голос лепрекона утратил смех, даже глухим стал. — Уши открой, Эйнит Долвей. Я с тобой, кажется, по-английски разговариваю, честь оказываю... Дуй! Я к тебе в полночь приду.

— Зачем? — Эна подтянула к носу больную ногу.

— Вот в полночь и узнаешь, — вновь смеялся лепрекон. — Только не забудь чашку с молоком оставить на крыльце. Это наш условный знак будет, что мать твоя спит, и ты одна. Проваливай, Эйнит Долвей! Проваливай! Живо!

Живо не особо получалось босиком да с больной ногой. Кроссовки она на ходу за шнурки связала и на шею накинула, а свободными руками каждую секунду лепреконовский пластырь проверяла, и как до дома допрыгала, так нога болеть перестала, но отодрать золотой лоскутик не получилось, сколько она ни старалась подцепить его то с одной, то с другой стороны.

— Эна, что ты там ковыряешь?

Эна успела натянуть кроссовок на пальцы и теперь судорожно развязывала шнурки, стянутые почти что морским узлом.

— Траву стряхивала! — выдала она, опасливо озираясь на мать.

В садовых перчатках — она опять возилась с горшками. Пусть обратно к ним идет. Сейчас лишних бесед ей не вынести...

— Ты учебу навсегда отложила?

О, началось... Зато хороший повод запереться наверху. Только сосредоточиться на учебе не получалось. Завершив с пятых попыток сегодняшние тесты, Эна закрыла ладонями глаза, а потом как подорвалась. А вдруг нечем будет наполнить ночью кружку! Она чуть не сорвала с петель дверцу холодильника. Только не это! Молока на донышке и что-то оно как-то мерзко пахнет, а утром она спокойно добавляла его в хлопья...

— Мам, у нас молока нет!

Лора все еще с тяпкой и освобождать руки явно не собирается.

— Проживем без молока. Завтра купим.

— Почему не сегодня?

Она, кажется, нормальный вопрос задала, что сразу лоб-то вытирать, да еще и грязной перчаткой!

— Будет дождь. Я в дождь не поеду. Что непонятного?

— Объяснила, стало понятно, — буркнула Эна в серое низкое небо. — Оно такое весь день. Успеем.

— Блинчики разогреем с утра, успокойся!

Эна действительно нервничала и пыталась отыскать причины для поездки в магазин, чтобы мать точно согласилась. Но голова оставалась пустой. Зато ноги понесли ее к велосипеду.

— Сама съезжу!

Она переоделась в джинсы и отыскала в заднем кармане выстиранную пятиевровую купюру. Должно хватить!

— Куда ты собралась в дождь?

— Нет никакого дождя! Я двадцать раз вернусь! Голова кругом. Хоть проветрюсь!

Золотая заплатка на ноге чувствовалась даже через носок, и Эна пару раз сгибала о педаль тонкую подошву кроссовки, пытаясь почесать стопу — не выходило. Ветер усиливался, или это она гнала как ненормальная и влетела в лавку с первыми каплями дождя. Пока она расплачивалась, дождь усилился, и Эна осталась у окна наблюдать за бегущими по стеклу дождинками. За спиной был стол с домашней выпечкой, вызывавшей в пустом желудке непростительные звуки, но денег на целый кекс не хватало, а попросить четвертинку Эна не решилась — вдруг здесь не принято.

Дождь сжалился над голодающей и прекратился так же неожиданно, как и начался. Эна протерла рукавом куртки сиденье и повесила на ручку пакет с молоком, прокляв свою дурную голову — на руле нет корзинки, а она рюкзак не взяла. Теперь быстро не покатишь — банка стеклянная — другое было только обезжиренное, такое не станешь лепрекону предлагать, даже с учетом его интеграции в современное общество.

Приходилось постоянно поправлять скользящий пакет, чтобы банка не билась о руль. Она больше следила за пакетом, чем за дорогой —у них здесь уже никто не ездит, а все рытвины не объедешь. Белые кроссовки теперь даже серыми не назовешь, да и черт с ними. Главное — молоко на ночь есть. Теперь бы еще придумать, в какую чашку налить. Зеленой у них, кажется, нет...

Нет! Она заметила машину слишком поздно, чтобы оценить расстояние между ней и собой, и единственной здравой мыслью было вывернуть руль к обочине. Колесо повело в сторону, и Эна тут же почувствовала под собой асфальт. В ушах стоял звук битого стекла и визг тормозов. Или все же это она визжала при виде растекающейся у ног белой лужи. Молоко!

— Кто тебя ездить учил?! — они, кажется, закричали это вместе, или все же Эне потребовалось пару секунд, чтобы сообразить, кто перед ней. И этого времени Малакаю хватило, чтобы за шкирку поставить ее на ноги.

— Ты меня сбить мог!

— Да я и близко от тебя не был! На дорогу смотреть надо!

— А ты не знаешь, какая допустимая скорость на мокрой дороге?!

— Научись на велосипеде ездить, потом уже учи других машину водить! — и Малакай с силой захлопнул водительскую дверцу, которую оставил распахнутой.

Его «мини» перегородил дорогу. Наверное, от резкого торможения его занесло, или же Малакай пытался развернуться на месте... Эна с трудом соображала сейчас и даже не заметила, что на них каскадом обрушился дождь, и через минуту стих. Оба намокли, но так и остались стоять посреди дороги, не двигаясь, готовые просушить одежду друг друга горящими взглядами.

— Ты только никому не говори про это, — выдохнул наконец Малакай.

— Испугался? — почти выкрикнула Эна, потирая ушибленное колено.

— Испугался. Но за тебя. А скажут, что это я по другой полосе ехал...

— У вас тут и полос нет!

— Тебе ж поверят, а не мне! Аты меня уже во всех грехах обвинила, спасибо! Я-то тебя видел, это ты решила узор на шинах поизучать. Ты по дороге вообще-то едешь!

Малакай накрыл свои колени ладонями — видно, те дрожали от напряжения.

— Я тебя искал. Я ж от вас еду. Куда в дождь потащилась?!

— За молоком, — выдохнула Эна и облизала с губ то ли дождь, то ли слезы обиды.

— Спасибо, теперь я без молока.

Глядя на бледную лужу, Эна безотчетно раздирала ногтями подошву, не в силах подобраться к зудящей ступне.

— Больно ударилась? — Малакай сделал было шаг, но наткнулся на ледяной взгляд. — Болит что-нибудь?

— Ничего не болит! — Эна не врала. Ехала ведь так медленно, чтобы не разбить бутылку, что, можно сказать, свалилась на ровном месте. — Только лепрекон теперь без молока останется!

Подобная правда улыбкой прошлась по губам Малакая.

— Переживет!

— Нет! — Эна даже ногой топнула, но пожалела — будто снова на шило наступила.

— Не обойдется!

— Хочешь, до лавки доедем?

Эна уставилась на машину.

— Боишься, что ли? — в голосе парня звенела злость. — Я нормально вожу.

— У меня денег больше нет.

— Я куплю тебе молоко. Это же из-за меня ты его разбила, — закончил Малакай зло и поймал пакет, чтобы собрать крупные куски стекла.

— Поранишься! И злые фейри прилетят на твою кровь, — добавила Эна и губу от злости на себя прикусила.

— Одна уже злая фейри здесь есть, — буркнул парень, но все же натянул на пальцы джемпер.

— А тебе кто-нибудь говорил, что ты похож на лепрекона?

Малакай резко выпрямился и так стиснул мешок, будто собирался запустить им в Эну.

— Тебя только мой рост не устраивает? — выплюнул парень ей в лицо. — Или что- то еще?

Эна глаза закрыла и выдохнула. Они оба, что Малакай, что Дилан, зацикленные на себе идиоты!

— Малакай, я, кажется, нормальный вопрос задала...

— Нет! Никто не говорил мне, что я похож на лепрекона... — И вдруг Малакай замер и с такой скоростью рванулся к Эне, что она не успела вырвать плечи из его железной хватки. Точно поводья сжал! — Этот идиот опять тебя донимает? Что он еще тебе про меня сказал? Ему своего сынка мало?

— Отпусти меня! — выкрикнула Эна, решив, что проколотой ступни с нее на сегодня довольно. Драться с лепреконами она больше не будет. Да и Малакай сразу отступил и даже отвернулся. — Не обижайся. Просто я решила рисованием заняться. Фейри в образе лисицы уже нарисовала — спасибо твоей Джинджер. Теперь захотелось нарисовать лепрекона. Эйдан и сказал, что тебе достаточно бороду подрисовать, — врала, не краснея, Эна, понимая, что Малакай не пойдет к отцу Дилана проверять ее слова. Но вдруг сам чего-нибудь скажет?

— Вот-вот, — у парня даже волосы от обиды, кажется, высохли. — Еще не забудь кроссовки...

— Ну так пусть будет современный лепрекон...

— Ты хочешь следующего дождя дождаться? Или поедем за молоком?

— А куда девать велосипед?

— Да пусть валяется!

В машине было теплее улицы, но мокрые волосы неприятно холодили лицо.

— Может, Эйдан рассказывал тебе про какого-нибудь лепрекона, живущего по-соседству? — продолжала допытываться Эна.

— Он только говорил, что каждый раз, заваливая тест по гаэлику, мы убиваем фейри, — усмехнулся Малакай, останавливая машину подле лавки.

— Почему?

— Ну, типа, маленький народец говорит только на ирландском, а у нас его с горем- пополам понимает лишь четверть страны. Сейчас там европейская комиссия какие- то деньги старикам выделила — они стихи начали писать на гаэлике. Нам, ради смеха, дали перевести на английский. Я и пятой части не понял, даже близко.

— А знаки читать умеешь?

— Ты опять?!

Малакай зло выдернул ремень безопасности и хлопнул дверью. Эна решила не идти с ним. Ее все равно уже заметила в окошко хозяйка. Лишних разговоров не хватало.

Малакай вернулся с молоком и бумажным пакетом, в котором был кекс.

— Мне сказали, что ты на него засматривалась.

Эна сжала на коленях пакет.

— Я не приглашу тебя к чаю.

— Я знаю, — кивнул Малакай. — Но завтра ты едешь со мной в Нью-Росс?

— С тобой? Или на корабль?

— На корабль, — выдохнул Малакай.

— Про корабль я подумаю. Спрошу у лепрекона, что лучше тебе ответить.

Малакай молча завел машину.

Глава 26

— Мама, ты обещала не вмешиваться в мою личную жизнь!

Эна швырнула пакет с кексом на стол и едва удержала в руках драгоценную бутылку с молоком. Только разборок между Диланом и Малакаем ей сейчас не хватало! Они, оказывается, разминулись друг с другом в пять минут — и чего она им обоим понадобилась? — и мать дернуло сказать Дилану, что она отправила за дочерью его дружка. Странно, что тот не подкараулил их у дороги. Хотя все может быть. Каменная стена высокая, как и кусты — туг можно целую роту в засаду положить, не то что тощего Дилана.

— Я ничего ему не сказала...

Мать стояла в дверях, до сих пор в своих чертовых перчатках. Ничего не сказала?! Хватило того, что Дилан теперь знает об их встрече с Малакаем. У них тут тупик — никаким местом Малакай не мог случайно проезжать мимо и из вежливости спросить про нее. Хорошо еще его ночной визит остался в тайне. Если, конечно, призрак Деклана не докладывает все родственничкам! Интересно, волынщик кочерги испугался или чего еще?!

Эна захлопнула дверцу холодильника и прижалась лбом к холодному металлу.

— Я ничего не сказала Дилану, — повторила мать медленно, будто ее не услышали в первый раз.

— Мама, ты не понимаешь!

Неужто нужно объяснять такие элементарные вещи как ревность?! Вернее соперничество... Лошадей больше нет, на гитаре Малакай не играет, осталась она... Видно, Дилан слишком много о ней трепался. Стоп! Эна два раза достаточно ощутимо приложилась лбом к холодильнику. У них были командные соревнования, кажется... А теперь они командно решили довести ее! Никакого Нью-Росса! Никакого корабля! Оба долбанулись головой в форте, это ясно... Только лепрекон явился к ней!

— Эна, что с тобой?

Да кто б еще знал! Но биться головой о стену или о холодильник — что еще хуже

— все же не стоит. В полночь у нее свидание намного интереснее предыдущих. И если с этими дураками ясно, как себя вести, то человечек в зеленых кроссовках ее действительно пугает.

— Что ты будешь есть? Кекс?

— Я ничего не буду! — выпалила Эна, пытаясь силой мысли вразумить разбушевавшийся живот. — У меня два теста незаконченных!

Над матерью только учеба пока способна возыметь хоть какое-то действие. Пусть возвращается к тяпкам и лопатам, тогда она спокойно отведает молочка. Нельзя же травить лепрекона непонятно чем!

— Сними все мокрое! — скомандовала мать. — И пора запускать стирку.

О, да, она сама бы влезла в барабан сушильной машины, которой тут нет. Как они в этой сырости что-то сушат. Ее кофта до сих пор в гараже не просохла! Не вешать же бельевую веревку во дворе всем на обозрение. Хватит того, что стиральная машина на кухне и сейчас надо бежать в гараж за корзиной. Но это повод выпроводить отсюда мать. Ведь не думает даже перчатки снимать...

Эна принесла в ванную комнату сухую одежду и с радостью избавилась от мокрой. Когда барабан закрутился, она уже жевала кекс, даже не спросив мать, что у них на обед. Ведь должен же быть хотя бы суп в банке! Иначе придется выпить все молоко, оставив лепрекону полчашки. А вдруг он потребует добавки?

Эна сунулась в холодильник за ветчиной и хлебом, но наткнулась на арахисовое масло. Перед глазами тут же встала остренькая мордочка куницы. Нет! Нет! Нет! Замотала Эна головой, не уверенная, что не озвучила протест. Это не может быть правдой. Не может... И лепрекон выдумка? Зачем тогда ты за молоком ездила? Какие в Ирландии могут быть доводы разума? Никаких!

Запихнув поджаренный сэндвич в рот целиком, Эна вернулась наверх — вдруг мать решит проверить, чем она занята. А ведь разумнее сделать все задания на завтра сейчас, потому что еще неизвестно, чем будет занята голова после сказочного свидания.

— Эна, белье развесь!

Что, мать до сих пор с цветами возится? Ведь командует со двора.

— Хорошо! — крикнула Эна в открытое окно и побежала вниз.

Веревки в гараже не хватило, и она вернулась в дом за вешалками, чтобы развесить кофты по крючкам для лопат. И вовремя!

Заявился очередной незваный гость. Не хватало еще, чтобы Дилан узрел полный арсенал ее нижнего белья!

— Просто хотел предложить прогуляться.

Глаза опустил, чтобы те правду не выдали. Кто теперь в засаде? Прогуляться до форта мимо конюшни? Но озвучить гадкие мысли Эна не решилась, потому что из-за спины Дилана мать одаривала ее слишком уж многозначительными взглядами.

— Хорошо. Жди меня у калитки.

Она же не оставит белье мокрым и не примет его помощь!

— Кофту не забудь!

Мать могла бы и не напоминать. В Ирландии она ее не забудет никогда!

— Куда пойдем? — спросила Эна, когда поняла, что Дилан не заговорит первым.

— Куда хочешь, — буркнул парень в ответ, еще больше сгорбившись. Может, ему в тонком джемпере холодно? Но не предлагать же свою кофту... И вообще она не напрашивалась на прогулку и не будет выслушивать его нытье!

— Вообще-то это ты меня пригласил. А я никуда не собиралась идти.

— Ты собиралась завтра, да? С Малом?

Эна сунула пальцы в карманы, придав себе достаточно воинственный вид.

— И тоже нет, — протянула она надменно. — Я еще не решила. Будет зависеть от погоды и от моих уроков.

Дилан продолжал глядеть исподлобья.

— У нас в Ирландии планы по погоде не строят...

— Тогда по учебе! Строят ведь? — перебила Эна. Она не собирается тратить время на подобные разговоры. — Я не знаю, что тебе наплел Малакай. Я подумываю посмотреть корабль, чтобы потом написать эссе о несчастных ирландцах, не ломая голову над темой. И потому... Потому что мать достала меня упреками, что я сижу дома, а сама вести машину в Нью-Росс боится. А ехать туда с твоим отцом я не хочу, понял? Так что если тебя не смущает компания Малакая, можем поехать втроем.

Эна выдержала паузу. Многозначительную. Только Дилан решил не отбивать словесный удар и пробубнил все так же тихо:

— Мал меня не приглашал. А навязываться я не собираюсь.

— Дилан, очередной, но точно последний раз говорю тебе, что не собираюсь встречаться с Малакаем. Так что фильтруй то, что он тебе несет, ясно?

Дилан смотрел в сторону. Похоже, он сам уже не рад, что пришел, но они еще недостаточно углубились в лес, чтобы разворачиваться, не признавшись матери в ссоре. Да какая ссоры? Что за бред! Она говорит с обоими в открытую, а они врут друг дружке за ее спиной!

— Эй! — Если Дилан и вправду обиделся, то это не входило в ее планы. — Что бы ты сказал лепрекону, если б увидел?

Кажется, подействовало: Дилан остановился и даже взглянул ей в лицо.

— Денег бы попросил. Что еще он может дать?! — и руки в карманы джинсов засунул на ее манер. Издевается?

— А если бы не ты его поймал, а он тебя, что тогда?

— Зачем лепрекону ловить человека? Если только тот не задолжал ему денег...

Эна сжала подкладку карманов. Выходит, лепрекон врал и про кольцо, и про возраст. А она купилась. Другого объяснения его появлению нет. Последний шанс взыскать долг. Никак иначе. А то королева все спишет и прощай золотишко...

— А у молодых лепреконов действительно нет горшка с золотом? — продолжала допрос Эна, не желая так быстро разочаровываться в новом знакомом.

— У любого лепрекона есть горшок с золотом. Без него лепрекон не лепрекон.

— А где он берет золото?

— Эна! — почти закричал Дилан. — Тебе больше говорить со мной не о чем?! Я не собираюсь пересказывать отцовские сказочки!

— А отец твой никогда не говорил, что Малакай похож на лепрекона?

Дилан сравнялся лицом с серым небом.

— Нет, — отрезал он и прибавил шагу. Только не к дому, а глубже в лес.

— А что тогда Мал обиделся, когда я его лепреконом назвала?

Дилан замер. Эна усмехнулась ему в спину. Пусть поймет, как несерьезно она относится к его сопернику.

— Ты так ему и сказала? — лицо Дилана стало почти черным. — Этими самыми словами? Зачем ты так? Он не любит, когда его попрекают родительскими деньгами. Он не кичится ими, правда. Он хвастается только своей лошадью. Кстати, ты поедешь на соревнования в субботу? — закончил он неожиданно свою тираду вопросом, на который Малакай явно дал собственный утвердительный ответ.

— Если только твой отец водить автомобиль научится, — отрезала Эна. — Мать за руль не сядет, а мистеру чемпиону будет не до меня. Его лошади интересуют больше девушек...

А вот это она выдала зря. Теперь Дилан походил лицом на траву под ногами — стал зеленее лепреконовых кроссовок.

— Я не собираюсь обсуждать Малакая, поняла?

— Я тоже не собираюсь его обсуждать! — разозлилась Эна. — Но, кажется, именно за этим ты и вытащил меня сюда!

Лес почти не шумел, или ее оглушил собственный крик. Все кругом до безумия зеленое — словно в изумрудной комнате. Когда она на тюбике с зеленой краской читала название «дремучий лес», не могла понять его природы — вот они, корни — в дремучем ирландском лесу. Как они так далеко зашли? Никогда прежде она не бывала здесь — эта тропка, петляющая среди густо заросших лишайником стволов, вела явно не к камням.

— Куда ты меня ведешь? — спросила Эна, остановившись.

Они успели переброситься всего парой фраз, а ушли от дома так далеко. Как такое возможно?

— На кладбище, — бросил Дилан, не оборачиваясь.

— Не смешно.

Эна не сделала больше и шага, и через пару шагов Дилан обернулся.

— На лошадиное кладбище. Отец Малакая ведь берет к себе старых лошадей, и им свойственно умирать. Хоронят их на старом лошадином кладбище. Я покажу тебе могилу своей первой лошади. Можешь и об этом написать. Чисто ирландская традиция хоронить лошадей отдельно и с могильными камнями.

Эна кивнула и догнала парня. Теперь они шли рядом, но продолжали молчать. Собственно, о чем говорить, идя на кладбище? Тропка давно закончилась, и они давили ногами кусты черники, петляя между деревьев по пологой горке, с которой вскоре открылся вид на неглубокий овраг, где по кругу расположились могилы лошадей. Эна осторожно ступала за Диланом, стараясь приминать уже примятую им траву. Издалека доносился плеск ручейка, даря кладбищу мнимую романтику.

— Вот она, Мисти, — указал Дилан ногой на едва проступающий из земли серый камень с выдолбленным именем, а потом нагнулся и смахнул огромный лист.

Эна почувствовала его грусть и решила перейти к следующей могиле. На этот раз имя было выбито не сверху, а на боку камня, и чтобы рассмотреть его, пришлось присесть на корточки. Края поросли ярким мхом, а сверху камень почти сравнял с землей лишайник, охраняя покой какого-то Снупи. Эна хотела посчитать могилы, но сбилась на втором десятке.

— Почему не везде выбиты имена? — поинтересовалась она, обойдя почти полный круг.

— Вообще-то они везде выбиты, только старые камни были большими и ушли под землю. Это сейчас мы изначально делаем их маленькими, чтобы аутентично смотрелось. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнула Эна, хотя понимала совсем другое.

Сейчас она только сообразила, что они дошли до той части леса, куда умчалась ночная лошадь. Только если та неслась через поле, то они прошли леском, оттого и путь срезали чуть ли не наполовину. Лошадь-призрак... Бред какой-то... Эна завершила круг и пошла по новой, словно желала споткнуться о подкову у нужного камня, но лес молчал и не подавал никаких знаков. Молчал и Дилан. Он вновь сунул руки в карманы и следил за ней больше из вежливости, чем из интереса.

— Ты чувствуешь энергетику места? — спросил он неожиданно.

Эна пожала плечами, не в силах прекратить рассматривать деревья, словно те могли скрывать от нее таинственную лошадь.

— А ты хоть на минуту можешь представить себе, что маленький народец существует и мы сейчас здесь не одни? — задала свой вопрос Эна, и теперь настал черед Дилана пожать плечами.

— А почему бы нет. Они ушли в холмы, чтобы не мешать людям, а мы теперь бережем лес, чтобы не мешать им. Пока нет конфликта, к чему встречи? Судя по нашим сказкам, они редко имеют хороший конец, потому что люди привыкли требовать, но не давать. Не так ли?

— Не все. Я вот хотела бы вернуть кольцо, — Эна прокрутила кольцо вокруг пальца. —Говорят, Декпан ссудил на него деньги у лепрекона и не вернул долг.

— Это отец придумал?

— Нет, это было написано в дневнике Эйнит, — соврала Эна достаточно быстро, чтобы Дилан поверил ей. — Вот я и ищу лепрекона, чтобы вернуть долг. Не зря же меня назвали ее именем.

— Зачем искать? Брось кольцо в озеро. Говорят, это самый верный путь в царство фейри.

— Нет. Я уж лучше встречи с лепреконом подожду. Интереснее.

Дилан вынул руки из карманов и даже сделал шаг вперед, к Эне.

— Ты это сейчас серьезно сказала? Про лепрекона?

— Я давно не была настолько серьезной, — пролепетала Эна, ощутив, как сжалось сердце в нехорошем предчувствии — уж слишком изменился голос Дилана. Возможно, не только к ней наведывался этот красавчик с шилом... — Аты действительно никогда не встречал лепрекона? Даже в детстве? После всех рассказов отца?

— Я не настолько впечатлительный, — бросил Дилан грубо и протянул руку.

Только не ей, как оказалось.

— Гляди, она опять пришла.

Эна обернулась: в круге стояла куница.

— Тут начнешь верить не только в лепреконов! — озвучил Дилан и ее мысль, затем сунул руку в задний карман и вытащил свернутую упаковку от овсяного печенья. Последнее совсем раскрошилось, но он рискнул протянуть зверьку ладонь, и куница подошла, схватила большой кусочек и рванула к примятой траве в том направлении, куда следовало возвращаться.

— Говорит, нам пора уходить.

Эна кивнула, чувствуя, как сердце подпрыгнуло к самому горлу. Дилан стряхнул крошки и сунул пустую обертку обратно в карман. Куница не убегала и, совсем по-человечески оборачивалась, чтобы убедиться, что люди не отстали. Зверек спешил, и они примерились к темпу куницы. В вершинах зашумел ветер, наполнив лес странными звуками.

— Будет дождь! — крикнула Эна совсем не вопросительно и подняла глаза.

Хорошо, что они уже выбрались на утрамбованную тропу, иначе она бы зацепилась за корень. Свет закрыли не тучи, а вороньи крылья. Птицы спустились до самых голов, чуть не цепляясь когтями за волосы. Эна подняла руки, чтобы отмахнуться, и тут же почувствовала, как по штанине карабкается куница. И вот она уже на груди и тычет носом в подбородок.

— Гряд Лят! — услышала Эна истошный вопль Дилана.

Он схватил с земли палку и швырнул в воронье облако.

— Гряд Лят! — повторила она за ним непонятную фразу, защищая ладонью голову куницы. — Гряд Лят! — закричала она громче, швыряя в ближайшего ворона невидимую палку.

— Гряд Лят! — крикнул Дилан в последний раз вслед улетающим воронам.

Куница продолжала висеть на груди Эны, и пушистый хвост бил ее по коленкам.

— Что ты сказал им? — спросила Эна, глядя парню прямо в глаза.

— Чтобы они улетали прочь! — ответил Дилан, не отводя взгляда.

— И они поняли тебя?

— Конечно! Это же ирландское воронье, — добавил он тут же. — Попросил бы по-английски, не поняли бы... Эна, чего ты так на меня смотришь? Что я должен был делать, как не отбиваться палкой. Видел, что они слетаются на падаль, но чтобы на живую куницу...

Эна еще сильнее прижала зверька к груди. Либо это простое совпадение, либо Дилан выжидает, чтобы признаться в собственном знакомстве с народом холмов. Она упала в форте, увидев скрипачей. И он, он тоже упал с лошади именно в форте... Почему бы вновь не спросить его в лоб и про ворон, и про... Куницу... И только Эна приготовилась раскрыть рот, как куница ударила ее мордой в подбородок. Да так сильно, что аж зубы звякнули.

— Успокойся! Успокойся... — погладила она зверька. Она будет молчать, пока молчать. Может, Дилан заговорит сам? Так будет лучше. Иначе он высмеет ее. Или же нет, и он действительно всего лишь отогнал воронов, не зная, кто это... А знает ли она? Нога ведь заклеена. Золотой пластырь на месте... На месте... А если он не спасает, а наоборот служит наводкой для слуг королевы? Быстрее домой и оторвать его. Хоть с кожей! Проклятый лепрекон! Предатель!

— Ты чего хромаешь?

Она действительно захромала. При мысли о лепреконе в стопу вновь воткнулась тысяча шил.

— Да так... Оступилась, когда воронов увидела.

— Ты заберешь куницу домой?

Хороший вопрос! Она не спустит куницу на землю, пока зверек цепляется за нее. Дикие звери так не поступают. Так поступают только... Эна прикрыла глаза и мысленно назвала зверька именем брата. Куница сильнее прижалась к ней, и Эне даже пришлось перехватить длинное тельце второй рукой.

— Вот дела... — не унимался Дилан и все тянул руки, чтобы предложить помощь, но Эна только шагу прибавила, но у дома остановилась и закрыла зверька кофтой, согнув длинный хвост чуть ли не пополам. Теперь оставалось проскользнуть незамеченной мимо матери.

— Ты там поосторожнее с куницей. Она все же дикая.

Эна усмехнулась. Сейчас Дилан выглядел куда более диким с растрепанными волосами и вылезшей из-под джемпера футболкой.

— Я буду осторожной. Обещаю. Мне бы незамеченной пронести ее в дом. Там же собака.

— Хочешь, я выманю Джинджер. Хочешь?

Эна кивнула и присела в кусты у стены. Дилан припустил к их дому, а она заглянула под кофту к притихшей кунице:

— Если есть хоть один шанс на миллион, что ты мой брат, я сделаю все, чтобы освободить тебя из плена королевы, — прошептала она, целуя безропотную куницу в черный нос.

Глава 27

— Мам, ты спать собираешься?

Давненько она не засиживалась после десяти. И если вдруг решила почитать, то почему именно здесь и именно сегодня? Полночь не за горами, вернее будет сказать — почти за холмами. Как, как отправить мать спать?! Или хотя бы выпроводить из кухни!

Эна уже третий раз спускалась за молоком. Первый раз пришлось заварить себе чаю. Второй раз, найдя кухню пустой, Эна вытащила бутылку, но мать тут же появилась из сада, закутанная в кардиган.

— Я голодная, — выкрутилась Эна и насыпала в тарелку хлопья.

В третий раз это не прокатит, да и молоко сейчас на вес золота. Отличное сравнение для встречи с лепреконом. Только вот золота ей от него не надо. Ей нужен ответ на единственный вопрос — кто та куница, что прячется от матери под кроватью?

Дилан не только утащил собаку гулять, но и умудрился увлечь мать разговорами о цветах, чтобы та не обратила внимание на оттопыренную кофту дочери и потуги терьера наскочить на нее. Хорошо еще песню Ник Кейва не спел. Да на чай не напросился.

— Мам, почему ты не спишь? — спросила Эна почти не зло, когда не получила ответа на первый вопрос. Ее начинало колотить от предчувствия упущенной встречи с лепреконом.

Мать вновь пожала плечами и закрыла книгу, не вложив закладку. Собралась уходить или желает говорить? Хоть бы не последнее!

— Ты едешь завтра на корабль?

— Я еще не решила.

— Мать Малакая звонила. Просила отпустить тебя с ним.

— Что?! — Эна даже на стул плюхнулась. — Просила отпустить меня? — Мать кивнула. — Потрясающе!

— Ты должна ее понять. После всего, что наговорил Эйдан, она могла подумать...

— Мам! Ты не понимаешь! — Эна чуть кулаком по столу не ударила. — Этот придурок просит мать поговорить с тобой...

— Эна, это нормально. После той истории ему трудно подойти к девушке...

— Не надо вообще ко мне подходить! — Эна вскочила, чуть не опрокинув стул. — Идиот! Может, он меня со всем городом обсуждает?!

— Прекрати! Это нормально сказать матери куда и с кем собираешься ехать. Тем более вечером, тем более накануне соревнования. Мне же ты сказала, что он пригласил тебя.

— Это другое, — Эна уставилась в пол. — Мне плевать на него, а ему нет.

Мать хмыкнула, заставив дочь поднять на нее глаза.

— Не надо улыбаться! — выпалила Эна. — Ты будто ничего не видишь! Малакай и Дилан переругались, пытаясь заполучить меня, потому что ты обоим подала на это надежду.

— Какую надежду, Эна? Что за глупости! Они наши соседи, и это абсолютно нормально, что они пытаются развлечь тебя. Это по-ирландски, понимаешь? Как Эйдан пытается скрасить мое одиночество...

— Твое одиночество? — голос Эны взвился на целых три октавы. — Ты сама загнала себя в эту глушь, лишив меня друзей и отца на целый год. А теперь какой-то ирландский алкоголик скрашивает твое одиночество. Супер! Ты мужу об этом рассказала?

— Эна! — мать поднялась и оперлась на торец книги.

— А почему бы и нет! Расскажи, как влезла в чужую семью! — Эна заскрежетала зубами. — Выходит, Дилан прав, и Кэйтлин не зря ревнует к тебе мужа!

— Эна, хватит! Хватит выдумывать глупости!

— Глупости?! Я не выдумываю. Они ругаются каждый день, и Дилан сбегает к нам всад.

— Эна, они ругались и до нашего приезда. Я тут ни при чем.

— Ну, да! Ты как всегда ни при чем! Ты просто не видишь ничего вокруг, кроме своей собственной правды!

— Аты видишь...

— Да, побольше твоего! — перебила Эна. — Я даже вижу то, чего хотела бы не видеть.

— Я не намерена продолжать разговор в таком тоне. И вообще не хочу обсуждать твои глупые фантазии! С меня довольно!

Мать бросила книгу на стол и скорым шагом направилась к лестнице. Эна сжала кулаки. Если Эйдан еще хоть раз здесь появится, она позвонит отцу! Да, она позвонит ему... И даже если не появится. Раз отец не желает звонить сам. Он чувствует вину, но виноват не он, а мать, в том, что между ними теперь восемь часов разницы!

— Забери из-под двери собаку! — донеслось сверху.

Если бы она могла! Охотница почуяла добычу. Хорошо еще не кидается на дверь и не дерет когтями! Эна схватила поводок — будет волоком тащить вниз, а что поделать! Не похоже, чтобы лепреконы боялись собак, а вот хищница-куница псины испугалась. Лесной гость явно чувствует себя не в своей тарелке, или лучше сказать, в чужой шкуре. Неужели правда?! Правда, и ничего кроме правды. И сомневаться нечего!

Поведение куницы вовсе не выглядело лесным. Первым делом зверек запрыгнул на стол и начал скрестись именно в тот ящик, в котором лежали рисунки Джеймса. Эна достала их и молча разложила перед гостем. Молча! А как иначе с матерью в доме! Впрочем, Джеймс все равно не заговорит с ней человеческим языком. Зверек избрал иной путь для общения. Он уселся сперва на рисунок Эны. Та кивнула — лисица оказывалась главной в истории. Затем пушистый хвост попытался смахнуть с листов воронов. Палка все же на них действует лучше, и это слово... Ирландское слово... Она его забыла! Надо было записать. Не бежать же Дилана спрашивать... А, может, и бежать, потому что куница перепрыгнула на рисунок кошки. Бабка Дилана? Неужто? Быстрее Эйдан поверит в подобное, чем его сын... Хотя в поведении Дилана всегда было что-то странное. И нынешний разговор про лепрекона тому подтверждение. Может, спросить зеленого сапожника про Дилана, если тот сам не желает говорить о народе холмов? Только бы пришел, только бы пришел...

Эна уселась на крыльце с чашкой молока в одной руке и поводком в другой. После пяти минут мучительного вслушивания в ночные шорохи она решила опустить чашку на ступеньку и привязать терьера к столбу — дернет еще руку, и подкупать лепрекона будет нечем. Ну где? Где его золотой колокольчик? Или ни одной фейри не нужны больше туфли?

Эна стянула кроссовок, затем носок — золотая заплата намертво срослась с кожей. Может, вообще не сойдет этот сказочный пластырь?! Ничего не поделаешь, лучше спрятать ногу от беды подальше. Однако Эна не успела обуться. Кусты зашуршали. Эна ухватила терьера за ошейник и цыкнула, но перед ней возник...

— Что ты тут делаешь?!

Она почти закричала. И плевать, если мать уснула. Пусть спустится в сад и убедится, до чего довели соседей ее улыбочки!

— Гуляю, — ответил Дилан, глядя на кружку, которую Эна задвинула за спину. Опять без куртки, а она бы вторую надела сейчас. — Кого-то ждешь?

— Да, жду, — ответила Эна ему в тон, прекрасно понимая, куда клонит парень. Достал уже со своим Малакаем! —Жду, когда отец позвонит.

Ох, как легко дается ложь, когда ждешь встречи с лепреконом. Джинджер рвалась к ночному гостю, и Эна убрала с ошейника руку. Дилан осадил обрадовавшегося пса и присел на крыльцо.

— Мать уснула, а я не могу разговаривать тихо, — продолжила Эна, понимая, что надо немедленно спровадить соседа восвояси. — Потому я хотела б, чтобы ты ушел. Это личная беседа, понимаешь?

Дилан кивнул, но продолжал чесать собаке за ухом.

— Как по-ирландски будет «пошел вон»? — бросила Эна последний козырь. — А то ирландские парни английский не понимают!

— Гряд Лят! —Дилан поднялся на ноги. —А идиот будет — иджит. И я, наверное, действительно такой и есть.

— Дилан! — Эна готова была выдать всю правду, чтобы он не обижался, но, почувствовав боль в ноге, прикусила язык. — Ты только не злись. Отец так редко звонит, — Хотелось крикнуть «никогда», — что мне очень важно поговорить с ним наедине. Я не могу сказать ему «перезвони». А тебе могу сказать — приходи завтра.

— Ты же завтра занята, — продолжал сопеть парень.

— Я же сказала тебе...

— А я сказал, что он не отстанет. Я был уверен, что Мал у тебя. Раз не отвечает на мои звонки.

— Представь себе, я так и поняла. Убедился, что его здесь нет? И теперь можешь уйти, да?

Дилан кивнул и опять не двинулся с места.

— Уходи! Мне одного квартиранта достаточно на сегодня. Твое место заняла куница. И еще... Я поговорила с матерью. Она больше не будет видеться с твоим отцом, раз твоя мать так злится?

Дилан аж губу закусил.

— Зачем вы обсуждаете моих родителей?

— Ты первый начал, забыл?

Дилан втянул голову в плечи и шагнул в сторону кустов, из которых вынырнул. Проваливай уже и обижайся у себя дома! Только лампу башкой не задень!

Эна схватила кружку и уставилась на другие кусты. С чего она взяла, что лепрекон прибежит из-под дерева? Пока он ниоткуда не бежал. А назначенное время близко, если уже не перевалило за полночь. Эна потянулась за телефоном, но тут что-то брякнуло, звякнуло, хрустнуло... И из какофонии ночных звуков возник долгожданный гость.

Без элементарного приветствия лепрекон вырвал из рук Эны кружку и осушил до дна. Утеревшись рукавом, он уселся рядышком и закинул ногу на ногу, забавно болтая в воздухе кроссовком. Только сейчас Эна заметила, что подошва просит есть. Вот такой вот сказочный сапожник без сапог получается. Или у современных лепреконов мода такая?

Поняв, что и благодарности не дождешься, Эна предложила добавки, но гость отмахнулся:

— Магазинное не люблю. Может, козу вместо собаки заведешь?

Терьер поджал уши и молчал, полными собачьего страха глазами глядя на гостя.

— Это не моя собака, — попыталась оправдаться Эна.

— Так и куница не твоя...

— А вот куница моя, — решилась перебить Эна. — Это Джеймс. Мой брат!

— Неужто веришь, Эйнит Долвей? Неужто веришь?

— Я в тебя поверила. Куда уж больше! — попыталась улыбнуться Эна.

— Так и будешь меня на крыльце держать?

— Мать может не спать. И потом, куница...

— А куницы больше нет. Я ее выпустил. Думаете, спилили ветки, я и не залезу? Я маленький да прыгучий, — почти расхохотался лепрекон и еще пуще покатился со смеху, когда Эна вскочила и ринулась в дом.

— Поздно, Эйнит Долвей! Поздно! Сказал же, что уже выпустил. Нечего запирать лесную живность в комнате. Его место в лесу.

— Неправда! Он сам со мной пошел и под кроватью спрятался.

— Трус, вот и спрятался.

— Не трус он, не смей! —Эна чуть не пнула рассевшегося на крыльце человечка, и тот ответил ей в тон:

— Не смей! На обе ноги хромать будешь. А второй золотой заплатки у меня нет.

— Джеймс не трус. Он столько раз уже защищал меня...

— Кто защищал тебя, так это дурак Дилан сегодня, а этот так... Сам к тебе под кофту залез...

— Все на одного, не честно!

— А какой честности ты ждешь от нас, Эйнит Долвей? Кто первый обманул, тот и прав. Вот единственный закон нашего мира.

— Джеймс не принадлежит вашему миру.

— О, да, — усмехнулся в рыжую бороду маленький гость. — Зато ты принадлежишь, Эйнит Долвей. Ты принадлежишь... И они придут за тобой.

— За кольцом, — Эна почти стянула его с пальца.

— За тобой, глупая Эйнит Долвей. За тобой. А кольцо... Оно нужно только этому несчастному Деклану... А придут они за тобой, потому что... Потому что...

— Говори!

Рыжая борода загуляла по ветру.

— Так нечестно, — Эна топнула. — Раз начал говорить, продолжай!

— Я тебя предупредил, что в нашем мире нет места честности. Кто первый успел... Потому что, — повторил он вовсе коварно, и Эна спрятала руки в карманы. — Не делай вид, что тебе неинтересно. Ты врать не умеешь. А надо бы научиться, раз сунулась к нам.

— Я только что соврала Дилану, что...

Но договорить ей не дал заоравший телефон. Она сжала его пальцами и вырвала из кармана. Дилан, Малакай... Она пошлет сейчас любого!

— Пап? — Эна не поверила услышанному. — Этого не может быть?! Пап!

Тот скупо в первой же фразе сообщил, что только что купил билет, чтобы приехать к ней на день рождения.

— Пап! — Слов не было.

— А сколько у вас сейчас времени? — донеслось из трубки. — Я разбудил тебя, да? Просто не удержался.

— Нет, пап, я не сплю. Я будто чувствовала...

Они распрощались. Эна подняла глаза на лепрекона. Наколдовал.

— Ты врать не умеешь, Эйнит Долвей. Ты просто не умеешь отличить правду от лжи. Ты глупая, Эйнит Долвей. Просто глупая...

— Ты хотел что-то сказать, — сердце прыгнувшее в горло вернулось на место: может никакого звонка и не было, лепрекон наколдовал его, и отец не приедет в ноябре. И, может, даже в декабре... Ресницы увлажнились, и Эна почти закрыла глаза, чтобы проморгаться, но тут же спохватилась. Ну нет, не дождешься, сапожник! Она продырявит его взглядом и навсегда поселит на крыльце, пока не вытрясет из передника все шила, гвозди и молоточки вместе с правдой!

— Я просто хотел сказать, что могу передать кольцо по назначению. Я выяснил имя лепрекона, ссудившего деньги несчастному волынщику. Чего тебе напрягаться и искать его...

Так, все ясно. Гость на дороге растоптал портрет лисицы, призрак предупреждал не верить тому, кто похож на Малакая, а сам лепрекончик прогнал Джеймса, чтобы тот не заступился за сестру. Ничего, сестра не из робкого десятка. Сама справится.

— А я очень хочу увидеть старого лепрекона. Хочу сравнить его с иллюстрациями из детских сказок. Давай пойдем к нему вместе, а? Да хоть прямо сейчас.

Лепрекон замялся. Эна победно улыбнулась. Рваная подошва проехалась по починенному Эйданом столбу в дюйме от собачьего носа.

— Дорога дальняя. Не успеем к утру. Может, завтра, в полночь?

— Отлично! По рукам!

И Эна протянула руку. Лепрекон протянул свою и не успел вырвать пальцы — детские игры и карате не прошли даром. Человечек побелел.

— Кем ты подослан, говори? Тогда я оставлю тебе твой горшок с золотом. Мне можешь верить. Эна Долвей не умеет врать.

— Никем, я сам, — простонал человечек то ли от страха, то ли из-за усилившейся хватки Эны. — Я маленький, но даже я не хочу шить обувь сестре королевы. Я хочу шить для самой королевы. И если я отнесу ей кольцо... — И тут же добавил скороговоркой. — Но я кольцо не заберу. И не отдам королеве. Я сейчас не лгу. Можешь мне верить. Отпусти меня, Эйнит Долвей, пожалуйста.

— Не отпущу, пока не скажешь, почему они придут за мной.

— Потому что король любит королеву.

— При чем тут я?

— А при чем тут я? Отпусти!

— Говори правду!

— А я и так говорю. Ты только не слышишь. Ты глупая, Эйнит Долвей! Слышишь?

И Эна прислушалась, но не к его словам, а к шелесту шин по дороге. За поворотом сверкнули фары. И рука Эны оказалось пустой. Она отвела взгляд! Малакай! Убить его мало! Эна ринулась по дороге и пожалела, что калитка такая узкая — так и хотелось оставить на дверце «мини» вмятину, чтобы ее хозяин не разъезжал ночами по чужим дорогам.

— Что не спишь? — Малакай не скрывал удивления.

— А ты надеялся застать меня спящей?! — Эна едва не шарахнула от злости калиткой.

— Я просто розы привез, — И Малакай действительно вытащил с заднего сиденья огромную бадью с несколькими кустами. — Моя мать давно хотела передать твоей. Вот я и решил отвезти, а чтобы не раздражать тебя своим появлением, решил сделать это тайком ночью.

Держать бадью ровно давалось ему с трудом — слишком тяжелая, и Эна отступила от калитки, чтобы пропустить парня. Малакай поставил цветы у стены рядом с лопатой и тяпкой.

— Тайком не получилось. Дилан тебя искал. Почему ты не ответил на телефон?

— Ты звонила? — с неприкрытой надеждой спросил парень.

— Дилан звонил.

Малакай перестал улыбаться.

— Я телефон дома забыл.

— Забывчивый какой! А обсудить меня с матерью не забыл! Похвально!

— Ничего я не обсуждал. Она знает, что я хочу поехать с тобой в Нью-Росс. И также знает, что ты не хочешь со мной ехать.

— И решила помочь сыночку! Только не думай, что розы подкупят мою мать, и та заставит меня принять нужное тебе решение.

— Какое решение, Эна?! Я только лишь хочу показать тебе корабль. Ничего другого у меня на уме нет. Я не глухой. Я услышал твой ответ в машине. И не навязываюсь.

— Что-то я не заметила этого!

— Так ты поедешь со мной?

— Нет! — отрезала Эна и отвернулась.

Собака продолжала молча сидеть на крыльце, будто не чувствовала хозяина. Видать, лепрекон никуда не смылся.

— И забери собаку! Она мне надоела!

Эна бросилась к крыльцу. Пустая кружка стояла на прежнем месте, но узел поводка оказался расслаблен. Лепрекон хочет избавиться от Джинджер. Что бы ни было у него на уме, для блага собаки лучше вернуть ее хозяину, пока лепрекон не выгнал ее в лес.

Малакай молча принял поводок и вернулся в машину. Эна направилась к дому. Крыльцо по прежнему пустовало, но из кустов донесся знакомый голос:

— А я бы поехал с ним...

И будто Эна согласилась, добавил:

— Не забудь ударить в колокол одиннадцать раз. Ровно одиннадцать, поняла?

— Какой колокол? — не поняла ничего Эна, но кусты не произнесли больше ни

слова.

Эна ринулась к калитке, но машина уже тронулась с места. Тогда она набрала Малакаю сообщение: «Извини. Я просто поругалась с матерью. Я поеду с тобой завтра. До встречи». Дома она затворила окно и уселась на кровать ждать ответа. Сколько ему ехать до дома? Может, с собакой пошел гулять? Она убрала рисунки в стол и продолжила ждать. Наконец пришел ответ: «Спасибо. Я заеду за тобой в четыре».

Глава 28

— Эна, ты опять взяла собаку к себе? Сколько раз я должна повторять, чтобы ты не разводила наверху грязь!

Мать без спроса распахнула дверь и уставилась на половичок, на котором, вместо собаки, красовались перевернутые тапки.

— Где Джинджер? — повторила она вопрос, когда дочь слишком долго протирала глаза.

— У хозяина, — пробормотала Эна сиплым ото сна голосом. — Малакай забрал ее ночью.

— Как ночью?

Мать даже ручку двери отпустила, и та, захлопнувшись, сотрясла весь дом. В первую минуту Эну даже позабавило замешательство матери — она читала ее шальные мысли точно в открытой книге. А что? Сама ведь настаивала на дружбе дочери с соседями. Правда, надолго хладнокровия не хватило, и Эна сжалилась над матерью, но постаралась сохранить безразличный тон:

— Аты что, не заметила розы, которые прислала тебе мать Малакая?

— Ночью?

Эна выдохнула, чтобы не сорваться. Либо мать в отместку намеренно издевается над ней, либо умственные процессы у той с утра не разогнались еще до нужной скорости, чтобы резво переключиться с домыслов на реальность.

— Мам! Ну, понятно же, что это он сам решил притащить их ночью, чтобы не мозолить мне глаза. Хоть что-то в нем есть положительного! Но я не спала и услышала машину. Вернее Джинджер меня разбудила, — решила она соврать более убедительно. — А потом так скулила, что пришлось всучить ее Малакаю. Нам не нужна собака. Верно ведь?

— Он притащил ее для тебя, тебе и решать. Спускайся завтракать.

И, не добавив больше ни слова, мать вышла из комнаты. Эна еле успела крикнуть:

— Я еду с ним в Нью-Росс!

Мать, наверное, кивнула. С охапкой свежей одежды Эна выскочила на лестницу и поежилась от холода. Чертова открытая дверь! И таким же ледяным будет завтрак, ведь с кухни тянет лишь кофейным ароматом. Так и есть. Эна взболтала в бутылке остаток молока, прежде чем вылить в хлопья.

— В твоем возрасте уже вредно пить столько молока! — мать осталась стоять у плиты, хотя та блестела чистотой и отсутствием сковороды. — Ты меня слышишь?

— Яйца в моем возрасте есть тоже вредно? — почти огрызнулась Эна. — Что прикажешь есть, когда ты ничего не готовишь? И готовое не покупаешь? Протухшее ресторанное мясо я вчера выбросила!

Мать решила промолчать или слишком долго обдумывает ответ? Не дождавшись его, Эна, запихнув в себя оставшиеся хлопья, поднялась из-за стола с явным намерением вернуться наверх. Мать попыталась ее остановить, но под картечью списка работ, которые якобы надо было сдать именно в четверг, мать отступила. Только свобода оказалась недолгой. Вернее прошло больше двух часов, но Эна потратила их на пустое созерцание рисунков Джеймса. Мать застала ее врасплох предложением взглянуть на высаженные розы, и Эна не успела спрятать рисунки брата. Мать проглотила последние слова и уставилась на карандашное звериное царство, будто видела впервые.

— Я не знала, что ты привезла их сюда.

— Ты хочешь взять их? — спросила Эна с затаенным страхом.

— Нет, нет... Только посмотреть. Может, подержать чуть-чуть...

И она действительно протянула руку.

— Эна, ты рисуешь? — спросила мать, так и не взяв ни одного листа. Взгляд ее приковала к себе королева фей, портрет которой Эне с большим трудом все же удалось расправить и очистить от следа опасного сапожка.

— Я не рисую. Просто обвожу рисунки Джеймса. От нечего делать, — добавила она быстро, поежившись под материнским взглядом.

— У Джеймса не было такого рисунка. Он никогда не рисовал меня. Зачем ты это сделала? Неужели я похожа на лисицу?

Нет, нет! Почти закричала Эна. Это не ты, это лисица похожа на тебя. И как прежде она не приметила сходства?! Да, да... Только рыжих кудрей не хватает. У Лоры Долвей они слишком темные. Но сходство, мамочки, жуть... Только вслух Эна сказала простое:

— Так получилось.

И мать почти улыбнулась и повторила предложение спуститься в сад. О, да. Почти полдень! Она пойдет! Она побежит туда!

— Да, очень красивые розы! Да, надо попросить еще кустов! Да, надо непременно испечь банановый хлеб, — соглашалась Эна со всем, чтобы скорее оказаться у корней заветного дерева.

Она бежала, не касаясь травы, побивая все школьные рекорды, но никто не ждал ее под деревом. Никто. Лишь сочная листва шелестела кругом, будто посмеивалась над наивностью рыжеволосой американской выскочки, решившей, что завела в тайном мире друзей. Здесь жалеют Деклана. Не ее. Так могли бы объяснить хотя бы, что за колокол ей надо отыскать в Нью-Россе. Она едет туда не ради корабля, не ради самоутверждения Малакая, а лишь потому, что туда ее послал лепрекон. Так не ловушка ли это? Но не узнаешь, пока не окажешься на месте. На месте с Малакаем, которого просил остерегаться Деклан. Так кого слушаться? Себя! Только себя. И куницу, которую прогнал лепрекон. Или же наоборот выпустил на свободу, потому что в лесу от Джеймса пользы больше. Иначе бы он не ходил за ней по пятам. Так кто этот лепрекон — друг или враг? До четырех часов она явно в этом не разберется!

Эна решила не допускать Малакая до матери — а то еще потратят на пустое расшаркивание драгоценное время. Колокол! Его еще надо отыскать в этом Нью-Россе. В любой деревушке есть церковь, а в городе, возможно, и не одна, но как попасть на колокольню?

— Развлекайтесь! — бросила мать в спину дочери, когда та бегом кинулась к еще не затормозившей машине.

Малакай выглядел побитым, и Эна едва расслышала его приветствие. Может, родителям пришлась не по нраву ночная вылазка сына? Или же Дилан поговорил с дружком по душам. Впрочем, следы возможной беседы на глаза не попались. Или все же Малакай обиделся на то, что она не дала джентльмену возможности поухаживать за дамой.

В любом случае лучше в наглую не рассматривать парня, чтобы тот ничего не нафантазировал в свой адрес. Однако молчать тоже некрасиво.

— О чем ты думаешь? — спросила Эна, давая Малакаю возможность выбрать предмет для разговора, далекий от его тревог. Однако тот решил заговорить о наболевшем.

— О своем падении в форте.

— Ты нехорошо себя чувствуешь? — заполнила Эна минутную паузу.

Малакай на секунду скосил на нее глаза, но тут же вновь уставился на дорогу. Дом Дилана давно остался позади, они проехали поворот на деревню и теперь рассекали бескрайние поля, едва не задевая каменную стену, то с одной, то с другой стороны дороги. Так казалось Эне, но она решила до темноты спрятать свой страх в пятки.

— Нет, у меня ничего не болит, кроме души.

Это уже слишком душевные разговоры, которых Эне не очень хотелось, но остановить излияния парня сейчас было бы верхом хамства.

— Я боюсь, что последствия будут. В субботу. А это как предупреждение.

— От кого?

— Я не знаю. Вернее не хочу казаться идиотом, верящим... Да ладно, забудь. Просто я никогда не падал на соревнованиях. Я всегда показывал хорошие результаты. И, знаешь, почему?

Эна промолчала, понимая, что ее реплика все равно ушла бы в пустоту.

— А потому что мы с конем провели одну ночь в том самом форте. Знаешь же поверье про музыкантов? Чтобы хорошо играть, надо одну ночь поиграть для фей. Ты приходишь и спишь там в обнимку с фидлом, флейтой, гитарой... Ну, а дальше, как у кого фантазия сработает.

— И что видел ты? — насторожилась Эна.

— Увы, ничего, — тут же ответил Малакай. — Или же ничего не помню.

— И ты веришь в маленький народец?

— Давай ты не станешь задавать мне этот вопрос, а спросишь Дилана, а? Началось! Ну, как и следовало ожидать.

— Быть может, я зря тебе рассказываю все это, — продолжал Малакай, явно решив выдать все до последнего слова. — На последнем соревновании Дилан упал. Он взял все барьеры, пошел уже на четвертый круг, оставив позади всех в своей группе. Впереди оставался последний барьер. Довольно простой и уж всяко проще тех, что он уже взял, и туг лошадь его встала как вкопанная. Просто встала за метр до препятствия, и он вылетел из седла и ударился о перекладину. Такой тишины я не слышал никогда. Я чуть не оглох, когда судья закричал в микрофон: «Дилан, скажи, что ты в порядке!» И только тогда тренер, Эйдан и мой отец бросились к нему. Он сказал, что не терял сознания. Он сказал, что лошадь испугал заяц. Но там не было зайца, там не могло быть зайца. Дилан продолжал твердить про зайца, но мы приписали это обиде на лошадь. Мы все были в шоке. Никогда прежде она не вела себя так. Тогда я предложил поехать в форт, Дилан отмахивался, но потом согласился. Он оставался там полночи, но потом не мог на тренировках взять простые барьеры. От злости тогда он наломал веток терновника для барьеров. Я просил его не трогать священное дерево. Он тогда высмеял меня, заявив, что я слишком много слушал Эйдана. Но когда он не перепрыгнул барьер из терновника, он увидел то, чего не видел или не помнил я. Дилан сказал, что и в ту ночь к нему пришли двое и выгнали из форта, но он подумал, что ему все приснилось. После падения они явились к нему вновь и сказали, что это второе предупреждение. Третьего он ждать не захотел и бросил конный спорт. Я злился, я не верил ему. Народ холмов не показывается людям. Тогда у форта я увидел зайца, а Дилан нет. И потом эта твоя лошадь за окном. Я видел ее однажды, когда был маленьким, но думал, что это просто сон. После я долго искал похожую и нашел. Это мой Горный Камень.

— И почему ты не поверил мне? — почти с вызовом спросила Эна, стараясь голосом перекричать заигравшее в тамтам сердце.

— Я поверил. А потом подумал, что это невозможно. Решил, что Дилан рассказал тебе историю Горного Камня, и ты решила надо мной приколоться. И потом... На самом деле мне сделалось страшно. Когда они приходят к людям, это не к добру. Ты больше не видела лошадь?

Эна затрясла головой и попросила Малакая следить не за ней, а дорогой. Говорить про лепрекона не стоило, но надо было как-то приободрить Малакая перед субботой, ведь он все равно не откажется от соревнований. Ведь нет?

— Я не могу. Тренер не поймет. Да и чего бояться? Упаду так упаду. Может, договор на удачу с народом холмов истек. Но они не говорят, как его подписать опять.

— И ты на все пойдешь ради побед на соревнованиях? Даже на подлость? — почти прошептала Эна, вдруг перестав слышать удары собственного сердца. Он уже пожертвовал девушкой, которая любила его. Возможно, Деклан не просто так просил остерегаться Малакая. Возможно, призрак что-то знает про договор, и, возможно, Малакай уже его подписал... И если в нем есть что-то о ней... В нем явно есть что-то о ней...

Эна закрыла глаза, а когда открыла, то закричала так, что заглушила бы пожарную сирену. Они шли лоб в лоб с огромным тягачом, и лишь в последний момент Малакай прижал свой «мини» к каменной стене.

— Ты чего? — Он даже на тормоз нажал. — Я нормально вожу, успокойся!

Эна выдохнула, но впереди был еще не один поворот, из-за которого мог выскочить не только тягач или трактор, но и призрачная лошадь. С всадником или без. Но она предупреждена. Даже самим Малакаем с его ведома или без, не так уж и важно. Хотя лучше бы он еще ничего не подписал. Так не хотелось верить в его предательство.

В Нью-Росс они въехали уже в сумерках. Вдоль набережной тянулись пестрые магазинчики. Типичный ирландский городской пейзаж, из цветастой монотонности которого выбивался только парусник «Данброди». Эна осталась в машине, пока Малакай покупал парковочный талон, и разглядывала свою улыбку в зеркало. Та показалась ей слишком неестественной, но другой в запасе не было. Может, все это домыслы. Может, Малакай откажется от договора. А, может, ему его и не предложат еще. Так что выдохнуть и вперед, на поиски треклятого колокола. Эна даже взяла предложенную Малакаем руку.

— Пять минут осталось.

— До закрытия?

— До начала последнего тура.

Они стрелой долетели до перехода, и Малакай даже не стал дожидаться, чтобы машины остановились.

— Сумасшедший! — закричала Эна, но парень лишь улыбнулся.

Они пронеслись мимо железного земного шара, внутри которого горел вечный огонь.

— В честь Кеннеди! — бросил Малакай на бегу и распахнул перед Эной дверь в стеклянное здание.

Там не было ни души, и они испугались, что пропустили тур. Но тут к ним вышел парень и спросил, какое мороженое они хотят?

— Мы хотим корабль посмотреть, — ответил Малакай, вызвав на лице служащего искреннюю улыбку.

— Неужели?! А мороженого не хотите?

— Хотим, — Малакай обернулся к витрине с развесным мороженым, куда вразвалочку двинулся парень. — Тебе какое?

— Мятное, — буркнула Эна, не чувствуя никакой тяги к мороженому.

— Сегодня ж не день Святого Патрика!

— Ну и что?!

Получив свою трубочку с зеленым мороженым, Эна отошла к сувенирам.

— Хочешь что-то?

Эна мотнула головой. Хватит того, что он купил мороженое и сейчас заплатит за входной билет. Да ничего, впрочем, и не хотелось. Еще будет время запастись сувенирами, если их не подарит народец холмов. Колокол! Где искать колокол? На улице становилось все темнее и темнее, и мачты корабля позеленели от иллюминации.

— Твой билет. Мы одни на туре.

Эна взяла его не глядя и последовала за гидом вглубь музея, где построили реплику причала с конторой судовладельца. Именно здесь жаждущие уплыть в Америку ожидали своей участи и подсчитывали сбережения на очень недешевый билет без гарантии того, что ты не заболеешь и не умрешь за два месяца плавания. На билетах написаны реальные имена людей, которые когда-то плавали на этом корабле. После этих слов гида Эна развернула свой билет: «Из Нью-Росса в Нью-Йорк, 18 марта тысяча восемьсот сорок девятого года. Ларри Макаси и Маргарет Макаси». Эна чуть не выронила билет. Это были имена родителей Эйнит.

Эна сунула билет в задний карман джинсов и сжала пальцы в кулак. Совпадения быть не могло. Именно за этим билетом ее отправил сюда лепрекон. Слушать гида не было надобности. Информация уходила из головы, как и палуба из-под ног, хотя корабль не качало. Эна чувствовала себя такой же больной и разбитой, как и те, кто купил на последние гроши койку, ставшую для многих гробом. Эна сейчас сама бы забилась в угол и занавесилась мешковиной от тех, кто затеял с ее семьей страшную игру. Пришли переодетые актеры, поделились историями жизни своих пассажиров, но история Маргарет Макаси была куда интереснее, потому что еще не закончилась. Эна почувствовала рябь в глазах, вдруг до ужаса испугавшись замкнутого пространства трюма, заполненного по обе стороны двухэтажными кроватями. Куклы в них начали двигаться и тянуть к ней руки. Она слышала их невнятный шепот и стоны... Они забирали последний воздух, и Эна с трудом успела ухватиться за край стола, занимавшего все оставшееся от коек пространство. Но тут же отпрыгнула, когда крыса отвернулась от лепешки и взглянула ей прямо в глаза.

— Это же муляж, что ты визжишь?! — схватил ее за плечи Малакай.

Крыса неподвижно стояла на столе, оставив под ножом половину хвоста.

— Слава нашим художникам, — улыбнулся гид. — Хорошо, запахи не передаются.

— Мне все равно нечем дышать.

Эна даже не оттолкнула Малакая. Собственные руки так дрожали, что едва удерживались на перилах, и она без поддержки Малакая действительно могла свалиться обратно в трюм.

— Пассажиры могли пронести только один чемодан, — продолжал бубнить за ее спиной гид. — В нем была и одежда, и еда. Сухие галеты, ничего больше. Они размачивали их в воде. Вскипятить воду не всегда удавалось, очаг был на палубе лишь один. Как и туалет — вот это маленькое деревянное ведерко одно на всех, оно и было главным источником болезней, — и туг же продолжил: — Некоторые все же могли купить еду у команды. Здесь ее готовили.

Они остановились у камбуза. Здесь красовались и сковороды, и чайники, и мешки с картошкой. И кошка. Рыжая. Копия Ведьмы. Аж мурашки побежали по коже...

— Этот корабль реплика, — продолжал гид. — Но у нас есть одна вещь с настоящего «Данброди». Этот колокол.

Эна встала, как вкопанная. Гид дернул за веревку, и в голове загудело так, что Эна полностью оглохла, и Малакаю пришлось повторить вопрос гида, хочет ли она позвонить в колокол? Эна хотела закричать, что именно для этого она здесь, но лишь молча схватила веревку. Один удар, второй, третий... И так ровно одиннадцать раз, как велел лепрекон. И плевать, что Малакай тянет ее прочь, а гид глядит, как на ненормальную. Она ненормальная и есть. Призывает на свою голову непонятно что и непонятно кого. Но выбора у нее нет. Вернее выбор сделан — трое ждут ее помощи: Деклан, бабка Дилана и Джеймс. Главное — брат!

Глава 29

— Эна, пожалуйста, не пей молока еще и на ночь!

Эна чуть не выронила чашку, так неожиданно мать зашла в кухню. Что ей надо? Ведь пожелали же друг другу спокойной ночи!

— Если ты не наелась, возьми еще картошки и сосисок.

Мать приготовила стандартный ужин довольно быстро. Эна так спешила избавиться от Малакая, что отказалась пойти с ним поужинать, хотя был большой шанс остаться до утра голодной.

С кроткой улыбкой Эна поставила полную чашку в холодильник и пошла к плите. Мать помялась у порога и вернулась к себе наверх. Прошло минут пять. Или все десять. И вот наконец, удостоверившись, что Лора Долвей действительно спит, Эна вытащила чашку и крадучись направилась к двери в сад. К счастью, ее уже ждали и с радостью приняли молоко в качестве платы за труды.

— А теперь ты объяснишь, зачем я звонила в колокол?

Эна приковала лепрекона взглядом к крыльцу и решила не отпускать, какие бы шуточки хитрец не вытворял.

— А зачем обычно звонят в колокол? — безразличным тоном спросил лепрекон, ставя пустую чашку на верхнюю ступеньку подле своего кроссовка.

— Если бы ты заставил меня позвонить восемь раз, я бы подумала, что вы меня уже похоронили. Шестнадцать — что наступил новый год, но одиннадцать? Я не понимаю!

Лепрекон молчал, и тут Эна ахнула и даже указательный палец к губам прижала, точно радостный крик заглушала:

— Наш с Джеймсом день рождения. Так?

Лепрекон усмехнулся и замотал головой.

— Самомнения бы тебе, Эйнит Долвей, поубавить не помешало б! — И руки потер так, будто замерз, но ведь явно что-то гадкое замышлял и скрывать даже не пытался. — Каждые полчаса на корабле били в колокол один раз, так? В котором часу ты ударила первый раз?

— В половине шестого, и что?

— Тебя будут ждать с кольцом ровно в одиннадцать.

Эна выхватила из кармана телефон — до встречи оставалось всего полчаса.

— Куда мне идти?

Но отвечать уже было некому. Лепрекон исчез. Осталась лишь пустая кружка. Эна со злости чуть не запустила ей в кусты, а потом пожалела и мыть отправилась. Но под фонарем, висящим над дверью, присмотрелась к молочному налету на самом дне — из кружки на нее глядела лошадиная морда.

— Лошадиное кладбище?! — крикнула Эна в темноту, но кусты боярышника промолчали, вернее предупредительно зашумели листочками. — Я поняла, поняла...

Эна вернулась в дом на цыпочках, вымыла чашку и, схватив куртку, побежала через парадную дверь к дороге, перемахнула через ограду и углубилась в лес. Луна благоволила к ней — не пришлось включать на телефоне фонарик.

Тропинка лентой бежала под ногами, почти не касаясь подошв кроссовок, и Эна совсем не выдохлась, хотя бежала добрые двадцать минут. Вот там, за оврагом ее ждут надгробные камни и между ними лепрекон, у которого ссудил деньги несчастный Деклан.

Почему надо было звонить в корабельный колокол? Да все просто! Старый скряга до сих пор ждет возвращения корабля, на котором кольцо отбыло в Новый Свет. Как же она сразу не догадалась, как же...

Эна остановилась, вытащила из кармана репродукцию билета, выписанного на имя Мэгги, и завернула в него кольцо. В кармане держать надежней, а то того и гляди с пальца при беге свалится. Потерять кольцо в самый последний момент ох как не хотелось. Да и стянуть кольцо с пальца для лепрекона, тем более старого и опытного, раз плюнуть, а без расписки кольцо отдавать нельзя! И Эна побежала дальше. В овраг. Вниз. Наверх.

— Что ты делаешь здесь?!

Кто первым закричал — она или Малакай, разобрать было сложно. Наверное, все же он, потому что сидел на земле подле одного из надгробий и смотрел ровно туда, откуда она появилась. Эна не могла закричать сразу — на мгновение она лишилась дара речи. Чьи это игры? Малакай похож на лепрекона, но не ему, не ему она должна отдать кольцо. Он может его забрать. Он должен его забрать. Кольцо явно является главным условием победы Малакая на субботних соревнованиях. Это кольцо необходимо королеве, чтобы приковать к себе волынщика на векивечные. Но неужели этот маленький лепрекон в кроссовках предатель, раз послал ее прямо в лапы Малакая?

— Я вообще-то часто сюда прихожу, — Малакай уже стоял в полный рост, оттопырив карманы джинсов. — На удачу! Завтра прийти не смогу. Надо будет выспаться...

Как много слов! Да только зубы ей не заговорить даже ему!

— А вот что здесь делаешь ты?

— А у меня здесь свидание! — почти не соврала Эна и победно взглянула в побелевшее лицо парня.

— А другого места и времени Дилан не мог выбрать?!

— А причем тут Дилан?! — сердце колотилось быстрее работающего на последнем издыхании мозга. — У меня свидание совсем не с ним, а с тем, с кем тебе лучше не встречаться!

Эна почти уже произнесла имя отца Дилана, но в последнее мгновение испугалась

— если их подслушивают из холмов, то не стоит врать. Не зря же орала недавно во всю глотку, что Эна Долвей говорит только правду и ничего кроме правды. У Малакая довольно фантазии, чтобы понять, на кого она намекнула.

— Он обещал мне отыскать лепрекона, которому задолжала моя прапрапрабабка. Что уставился? Не веришь?

Конечно, он верил, просто не мог признаться в коварстве королевы фейри и собственном предательстве. И ей не следует показывать, что она давно его раскусила. Попугает Эйданом и довольно. Вмешательство отца Дилана сделает задачу завладеть заветным кольцом в сто раз труднее. Малакай это понял, потому и стоял истуканом, шаря по лесу потерянным взглядом. Появись сейчас Деклан, он бы мог получше напугать Малакая, чем пустые угрозы и даже обратить в бегство, но призрака не было рядом, как и лепрекона. Или же старичок затихарился и ждет ухода непрошеного гостя. Так надо его поторопить!

— Ты что, не слышал, что я сказала? — Эна вновь не решилась произнести имя Эйдана вслух. — Ты ведь знаешь, что он подумает, увидев нас вместе в лесу ночью?!

Она почти кричала, оттого ответ Малакая прозвучал тихо, точно шипение змеи:

— А что подумаю я, тебе не важно? — он схватил Эну за руку. — Я помню, как ты дрожала, когда мистер Фзйерсфилд, по твоим словам, бродил вокруг коттеджа, а теперь бежишь к нему сама? Что изменилось? Отвечай!

Ее не проведешь! Малакай просто нашел предлог схватить ее за руку. На этой руке она носила кольцо. И верно, пальцы Малакая скользнули по ее пустым пальцам и отпустили. И сам он отступил, не в силах скрыть досаду, как, впрочем, и она радость. Как же умно было спрятать кольцо от этого подлеца в карман!

— Эна, я не могу поверить!

Малакай аж за голову схватился, взъерошив и так торчащие торчком волосы. Думал, будет легко выполнить требование королевы? Не на ту напал! Но тут Малакай снова схватил ее, на этот раз за оба запястья!

— Я не пущу тебя к этому монстру! Даже если придется тащить тебя отсюда силой!

— А вот попробуй!

Не дав парню опомниться, Эна вывернула обе руки ребром и, высвободившись, ударила его кулаком в живот. Теперь бежать и плевать куда! Если она подпустит его ближе, то придется бить по ногам, и тогда этому идиоту не светит в субботу никакого соревнования ни с помощью королевы фейри, ни без нее.

Эна бежала, не оборачиваясь. Он только на лошади может галопом, а она и на своих двоих способна выйти в аллюр. Но все же Малакай не шибко отстал — шаги звучали совсем близко. Эна обернулась. Ее преследовала лошадь, та самая, что и в прошлый раз на дороге возле дома.

— Нет! — закричала Эна, выставляя руки вперед: если всадник попытается схватить ее, она сумеет разбить его хватку. — Нет!

Но лошадь пронеслась мимо в дюйме от нее, обдав ледяным воздухом, а на ее руках повисла куница.

— Джеймс! — Эна прижала зверька к груди, почувствовав, как длинное тельце безвольно скользит вниз. — Джеймс! Нет!

Куница не двигалась.

— Нет! — на весь лес закричала Эна и уткнулась носом в скользкую от ночной росы шерстку зверька.

— Эна! — Малакай завалил ее на землю, но чтобы ударить его, надо выпустить куницу. Только этого она не сделает, потому что в марте уже отпустила ледяную руку мертвого брата. Терять его во второй раз было куда больнее!

— Нет! — только и сумела выдохнуть в лицо Малакая Эна, сильнее прижимая к груди безвольное тельце.

— Ты в порядке? Что с тобой? — Малакай отполз от нее, но остался на коленях. — Откуда у тебя куница?

— Это не куница... — только и смогла выговорить Эна и вновь зарылась носом в ледяной мех.

— Это куница! Точно куница! Говорю тебе! Да пусти же ее! Задушишь! Из-за нее ты кричала? — Малакай продолжал задавать вопросы в надежде получить ответ хотя бы на один. — Да ответь же!

— Я кричала из-за лошади! — сквозь слезы пробормотала Эна. — Она сбила его, вместо меня.

— Какая лошадь, Эна?! Здесь не было никакой лошади. Что ты мелешь?! Да посмотри на меня!

Малакай вырвал из ее рук куницу и отшвырнул в сторону.

— Нет! — Эна боднула парня в грудь и поползла за куницей. — Джеймс! Джеймс!

— повторяла она, пытаясь подтащить зверька за хвост, но тот ускользал из рук.

— Стой! — закричала Эна, поняв, что куница жива и пытается уползти. — Вернись!

Но зверек уползал все дальше и дальше, потому что ее держали за ногу. Эна вывернулась и почти сумела дать парню пяткой в подбородок. Но Малакай вовремя отскочил, возвратив ей свободу, но куница успела скрыться в лесу.

— Джеймс! Тебе нужна помощь! — кинулась следом Эна, но и в этот раз Малакай сумел ее догнать и удержать за руку.

— Ты совсем рехнулась?! Или издеваешься надо мной?! — орал Малакай ей в лицо, и в эту минуту она его действительно испугалась. Если бить, то сейчас, и Эна занесла ногу, но не ударила. Из-под арки, образованной пышными темными кронами, показалась лошадь — развевающаяся грива скрывала всадника, но седло не пустовало, это точно. И Эна выставила вперед руку, будто могла нарисовать охранительную стену. Пустые надежды.

Малакай обернулся, но лишь на мгновение. Сколько выдержки, будто ничего не видит. Зато как крепко держит, чтобы отдать ее в лапы посланника королевы. Они не просчитались с выбором.

— Эна! — оглушил ее Малакай диким криком, и она даже зажмурилась, а когда открыла глаза, оглушила криком его самого.

За развевающейся гривой она четко увидела фигуру Дилана. Его швыряло из стороны в сторону, точно маятник, и Эна догадалась, что он борется с кем-то, и вот перед глазами взметнулся красный плащ и исчез в зеленых зарослях, а сам Дилан свалился на дорогу прямо под копыта лошади, и еле успел перекатиться в траву, но тут же поднялся и повис на гриве, не давая лошади наскочить на Эну. И остановил за каких-то пару шагов от нее.

Эна не могла и слова вымолвить — прошло мгновение или вечность, но Малакай до сих пор не обернулся и не увидел, как Дилан ударил лошадь по крупу, отсылая прочь. Кобыла покорно понеслась по дороге, не касаясь копытами земли, или же удары собственного сердца перекрыли в ушах Эны стук подков.

— Эна! — голос Дилана прорвался через тишину, и она сумела вывернуться из объятий Малакая и кинулась на шею своему спасителю. Уткнулась носом в его разодранную щеку и разревелась. Дилан тут же просунул между ними руку — из ворота топорщившегося джемпера торчала кисточка хвоста. Эне захотелось кричать от радости, и она едва сдержалась, услышав из уст Дилана предостерегающее шипение.

— Я чувствую себя здесь лишним, —донесся до нее хриплый возглас Малакая, и Дилан ответил с такой же хрипотой:

— Извини, Мал! Я должен был сказать, но не...

— Не надо извиняться. Мы ж друзья.

Больше Малакай ничего не добавил. Эна слышала удаляющиеся шаги, но не оборачивалась, потому спустя мгновение решила все же прошептать Дилану в ухо:

— Мне надо вернуться на кладбище. У меня там...

Но Дилан не дал ей договорить.

— Нет! —закричал он совсем дико. — Надо убраться из леса. Он вернется. И не один!

— Ты тоже знаешь про Малакая?

— Какой Малакай?! Я про этого всадника! — Дилан заглянул за ворот джемпера, поправил куницу и схватил Эну за руку: — Бежим!

— Малакай с ними в сговоре! — кричала Эна, стараясь не отставать, но рука, за которую держал ее Дилан, гудела перетянутой струной. — Послушай меня!

— Хватит нести чушь! Шевелись! — И чуть сбавив скорость, подпустил Эну к себе, чтобы крикнуть: — Только мы их видим, больше никто!

— Только мы? И почему ты молчал? — Эна почти ударила его в грудь, но вовремя опомнилась и погладила выпуклость джемпера. — Где ты нашел Джеймса?

— Он сам заполз ко мне, когда я свалился с лошади.

— А как ты нашел лошадь?

— Я все расскажу, когда мы будем в безопасности. Если будем в безопасности! Быстрее!

Деревья мелькали мимо глаз, как искры бенгальских огней. Эна задыхалась. Дилан тоже дышал так громко, что не расслышать было, как проминается под ногами мох. Есть преследователи, нет преследователей, они не знали. Обернешься — собьешься с ритма и больше не побежишь. Но вот уже их дорога. И спасительная стена. Добежали! Фу... И с разбега они перемахнули через камни и ринулись сквозь сад к дому.

— О, нет! — застонал Дилан, и Эна испугалась, что сейчас тот начнет биться о стену головой. — Веревки нет.

— Какой? — спросила Эна, в свой черед подперев стену, но не головой, а только спиной.

— По которой я слезаю и залезаю к себе. Какой еще?! Стой здесь!

И Дилан исчез за углом дома, но тут же вернулся.

— Меня засекли, — он глядел на Эну исподлобья. — Мать в кухне. Одна. Па явно пошел к вам.

— Почему сразу к нам?! — со злости Эна чуть не возмутилась в голос. — Может, ты у своего дружка...

Дилан усмехнулся.

— Угу... Так именно Па и подумал. Пошли. У бабки в комнате окно открыто точно. Отдам ей твоего братца.

— Ты про кошку?

— Я про бабку, — еще больше насупился Дилан.

Они зашли за другой угол, и парень легко подтянулся к окну,на котором восседала Ведьма. Кошка тут же спрыгнула на пол, и Дилан, вытащив из-за пазухи куницу, перегнулся через подоконник, чтобы осторожно спустить зверька на пол. Сказав что-то по-ирландски, он спрыгнул на улицу:

— Она позаботится о нем. Не переживай. Теперь нам надо выкрутиться с родителями.

— Скажем правду. Я обещала лепрекону не врать. И ты не смей врать. Мне особенно. С этого момента ты ничего от меня не скрываешь. Как и я от тебя. Откуда ты узнал, где я? И про этого всадника тоже, — зашептала Эна вопросы, без ответов на которые больше не могла оставаться.

— Наш общий приятель сказал, что рыжая дура на лошадиное кладбище потащилась, — без злобы выдал Дилан, и Эна ничуть не обиделась: лепрекон не раз называл ее дурой в лицо, дура она и есть.

— Малакай... — начала Эна, но Дилан вновь перебил ее.

— Оставь его в покое, поняла?! Мы были с ним на могилах лошадей и просили у них удачу на субботу. Это наш обычный ритуал, поняла? А потом... Ну, я воронов услышал. Думал, опять по твою душу... А там лепрекон с твоим братом. Еле отбились. Они меня к озеру послали, чтобы остановить посланника королевы, которому велели притащить тебя к ней живой или мертвой, поняла? Или мертвой...

Эна кивнула.

— Эту весть принес твой брат от волынщика. Вороны за ним гнались, он еле оторвался от них и в конце концов нашел лепрекона. Только вороны их дальше погнали, вот лепрекон и успел только лошадь тебе нарисовать. Говорит, думал, что ты поймешь, а ты не поняла.

— Умник нашелся! Как я могла понять?! Я же рыжая дура!

— А он не понимает, что мы люди. Попробуй до озера добежать! Я, конечно, не успел, а только когда они пересекают границу миров, их можно остановить, потому что они теряют немного своей силы. Хорошо, твой брат оказался расторопней! И все же я сумел скинуть этого засранца, — добавил Дилан не без гордости.

Они уже почти дошли до стены, за которой была нора лисицы.

— Спасибо!

На этот раз Эна не рискнула обнять Дилана, да и он будто нарочно отступил на шаг.

— Как ты сумел это сделать?

— Рябины ему за шиворот насыпал!

— Правда? — почти рассмеялась Эна.

Дилан достал из кармана горсть ягод и сунул ей в задний карман джинсов.

— Зачем мне?

— Если меня рядом не окажется, отстреливайся. Умеешь через дудку стрелять?

— Мне твой отец вистл подарил. Сгодится?

— Сгодится.

Они так и не перешли границу.Эна поставила ногу на камень.

— Ну я пошла?

Дилан молчал. Она сунула руку в карман утрамбовать ягоды и заодно проверить кольцо. Его там больше не было! Малакай!

— Он забрал его, слышишь? Я завернула кольцо в билет! Слышишь? — она затрясла парня за плечи. — Он вытащил его у меня из кармана, как королева и велела ему. Они потребовали забрать у меня кольцо, если он хочет и дальше выигрывать на соревнованиях, и он сделал это, подлец! Ради прыжков!

— Хватит! — Дилан скинул ее руки. — Нет никакого договора! И Мал не пошел бы на подлость. Никогда. Поняла? Я вернусь в лес и отыщу кольцо.

— Можешь не возвращаться. Я уверена, что его взял Малакай. Уверена!

— Эна, хватит! Это не Мал, слышишь?

— Дилан!

Они обернулись. Из-за деревьев показался Эйдан.

— Эна! — не отставала от него Лора в развевающемся от бега кардигане, накинутом поверх длинной ночной рубашки, подол которой пришлось задрать к коленям. Зрелище очень смешное, но Эна не сумела заставить себя улыбнуться. Лицо Эйдана было каменным и таким пугающим, что Эна вцепилась в джемпер Дилана, пригвоздив побелевшего парня к месту.

— Вы нас ищете? — как в тупой комедии выдала она и закусила губу.

Дилан пробубнил себе под нос явно что-то нецензурное. Ей сделалось страшно.

Глава 30

— Эна, ты поставила мать в идиотскую ситуацию! Как ты этого не понимаешь?

Эна нарочно ускорила шаг, и слова матери летели ей в спину.

— А что я могла сказать? — Она не обернулась, пряча горящее лицо. — Мам, можно я пойду с парнями помолюсь лошадиным могилам. Что б ты мне ответила на такое?!

Она знала, что сказал бы Эйдан: молча дал бы Дилану затрещину. Что собственно он и сделал у них на глазах, когда Эна сказала правду.

— Сказала бы — иди, развлекайся. И Дилану следовало сделать то же.

Ага, конечно! И почему нынче поборница справедливости промолчала? Ей лично хотелось познакомить живот Эйдана со своим кулаком, а то мистер Фэйерсфилд быстро забыл про больную ногу!

— Ты не представляешь, как во мне все перевернулось, когда Эйдана не удовлетворил ответ, что ты спишь! — не унималась мать. — Он заставил меня войти в твою комнату. И что? Что я там увидела?

Эна молчала. Ее ответы не так уж важны. Мать вдруг вспомнила, что она актриса!

— Я что, плохая мать? Почему моя дочь мне не доверяет?

— Мам! — Эна повернулась к ней лицом и закричала так, что слышно было в лесу.

— Я просто ушла и все! Если бы этот дурак не притащился к тебе, я бы спокойно вернулась домой и легла спать. Я хочу спать, слышишь? А не ругаться из-за ерунды. Не уподобляйся этому идиоту Эйдану, который конкретно достал сына своими подозрениями. Ты лучше переживай за то, что твою дочь считают настолько легкой добычей, поняла?!

Не дожидаясь ответа, Эна рванула к дому, хлопнула входной дверью и заперлась наверху. Глаза застилали слезы обиды, горло сжимал злобный крик, кулаки чесались начистить морду обоим — и Эйдану, и Малакаю! Второму в особенности.

Мать постучала. Эна не отозвалась. Стук повторился. Тогда она выкрикнула:

— Не открою!

И мать ушла, а она схватила вистл и вставила ягодку рябины. Удар получился точным — ровно между глаз собственного отражения.

— Мы еще повоюем! — пообещала она всему маленькому народцу, йк кто-то из них явно подслушивал за окном.

Эна нашла в столе мешочек от подаренного отцом браслета и ссыпала в него всю рябину, что достала из заднего кармана. Теперь бы не забыть его и вистл, когда выйдет из дома. Они могут появляться и днем, наверное...

— Кольцо! Кольцо! Кольцо! — стонала она в подушку и так и заснула на мокрой.

Зато проснулась со свежей мыслью, но озвучить ее даже для себя не успела. В окно постучали. Дилан! Эна уснула в одежде, как была, только кроссовки скинула. Тапки остались внизу, а пол ужасно промерз за ночь. Или у нее заледенело все тело от нехорошего предчувствия. Джеймс! Иначе чего Дилану делать на дереве, когда надо быть в школе.

— Джеймс?! — выдохнула она в лицо парня, едва распахнула окно.

— Он ушел, но я не за этим.

Дилан дотянулся рукой до рамы и перепрыгнул на подоконник, а с него уже в комнату. В школьной форме. Выходит, действительно прогуливает.

— Вот билет. Твой, да?

Эна расправила в руках протянутый листок. Ага, она завернула тогда в него кольцо.

— Я обшарил пол-леса. Извини.

Эна сунула билет в задний карман.

— Зря только школу прогулял. Я сказала тебе, где кольцо. Надеюсь, он еще не успел отдать его королеве.

Дилан надулся.

— Я сказал тебе, что это не Мал. Почему ты мне не веришь?

— Почему не веришь ты? — перебила его Эна.

Дилан промолчал и ухватился за раму.

— Ты куда? — остановила его Эна.

— В школу. Куда же еще! Если за час доеду, они не позвонят родителям.

Эна взглянула на его щеку: показалось, что кожа продолжала гореть от затрещины Эйдана. Дилан опустил глаза. Ему было стыдно, что отец второй раз врезал ему при ней. Теперь из-за идиотской веры в честность дружка он напрашивался на новую выволочку.

— Не уходи из дома, ладно? Я вечером приду, — сказал Дилан, уже закинув ногу на подоконник.

— И что мы будем делать? — с вызовом бросила ему в спину Эна.

— Я спрошу у лепрекона, что можно сделать.

— Вы с ним, выходит, отличные друзья?

Дилан обернулся:

— Он донашивает мои детские кроссовки.

— Честно?

— А ты думала, он сам их шьет? — И когда Эна промолчала, добавил: — Мы и познакомились у мусорного бака. В мусоре тоже можно найти сокровище, — Губы Дилана скривились в улыбке, только слишком грустной. — Он-то мне и рассказал про кошку, которая на самом деле моя бабка. Про часы. И про рыжую гостью из-за океана, которая доставит мне море проблем.

Эна продолжала молчать. Только глаза опустила — как раз на ногу, которую чуть не сломала ему при знакомстве.

— И про Деклана он тебе рассказал? — спросила она, поняв, что парень не собирается уходить.

— Нет. Про него я не знал. Наверное, призрак должен был показаться сначала тебе. Кто ж поймет их всех...

— Так ты его никогда не видел?

— Нет.

— Он копия твоего отца. Потому я их и спутала.

— Хорошо, что я его не видел. Мне довольно одного отца.

Дилан перемахнул через окно и уже с дерева крикнул:

— Сиди дома! Я обещал твоему брату, что с тобой ничего не случится. Я не люблю врать. Поняла?

Эна кивнула и ближе подошла к окну. Дилан был уже внизу, а через минуту перемахнул через стену, где вскочил на велосипед и помчался в школу.

— Прости, Дилан, но мой план намного лучше, — прошептала она, закрывая за утренним гостем окно.

Теперь надо поменять хотя бы футболку, чтобы не получить от матери дополнительный выговор. Лора явно не закончила вчера читать лекцию про хорошее поведение. К счастью, в отличие от Дилана, она может запереться в своей

комнате.

— Я хочу испечь кекс для матери Малакая, — начала Эна с порога кухни. — Завтра им будет не до нас, а нынче самое оно. Я даже рецепт уже нашла.

И пока мать приходила в себя, распахнула дверцы верхнего шкафчика, где хранилась мука.

— Позавтракай сначала.

Эна мотнула головой:

— Поем, пока кекс будет в духовке.

Эна замешивала тесто, будто зелье варила. Утро действительно оказалось мудренее вечера. С ворами надо вести себя так же по-воровски. Кекс — отличный предлог проникнуть в комнату Малакая и забрать кольцо. Он явно не станет его далеко прятать: мой дом — моя крепость, но она возьмет эту крепость хитростью.

Хитрость пахла очень вкусно. Запах корицы пробивался сквозь фольгу, в которую мать аккуратно завернула кекс, прежде чем положить в рюкзак.

— Ты знаешь, куда ехать?

Эна кивнула, хотя понятия не имела, куда собралась, но дорога обязана была привести ее в нужное место. Хорошо, что она сумела убедить мать остаться дома.

— Мам, нас еще за стол посадят, а так я быстро вернусь и не встречусь с Малакаем. Его нельзя отвлекать. У него осталась последняя тренировка.

Дорога оказалась долгой, зато асфальт. Каменный двухэтажный серый дом с башенками, точно у замка, одной стеной, увитой плющом, прилегал прямо к дороге. Эна даже с велосипеда соскочила на случай, если ее заметили из окна. Но никто не вышел, даже когда она толкнула чугунные ворота и вошла в сад, полный роз. Оставив велосипед у забора, Эна сняла шлем и поправила волосы. Теперь выдохнуть и постучать в дверь. Долго никто не подходил, и Эна уже подумала пойти в сад, как на пороге возникла женщина, явно кухарка, и сообщила, что хозяйка в саду за домом.

Сердце отбивало в груди чечетку, и Эне казалось, что мать Малакая услышала его стук, когда обернулась на ее тихие шаги по посыпанной песком дорожке. Эна вцепилась в кекс — он оставался единственной возможностью проникнуть в дом. К счастью, руки хозяйки оказались в земле, и Эне тут же предложили пройти в дом через садовые двери. Она чуть за порог не зацепилась, увидев над камином портрет Малакая в жокейской форме. К горлу подкатил горький ком, который пришлось глотать вместе с благодарностью за присланные розы.

Хозяйка удалилась вымыть руки, оставив Эну стоять посреди гостиной в обнимку с кексом. В таких домах страшно на что-то сесть. Все, как в музее — еще развалится. А ноги гудели от нервов, и Эна держалась из самых последних сил. А тут еще вихрем в гостиную ворвалась Джинджер. Эна едва успела руки поднять, чтобы спасти от собаки кекс. К счастью, появилась кухарка и забрала его, а за ней явилась и сама хозяйка с сияющей улыбкой, от которой у Эны затряслись и руки. Она отогнала собаку и спросила, не хочет ли Эна выпить чая, пока они ждут Малакая.

— Я не могу остаться, — едва сумела пролепетать Эна, отодвигаясь от кресла с резными ножками. — Я только кольцо забрать хотела. Я забыла его вчера в машине. Это кольцо моей прапрабабушки, — тараторила она, стараясь не встречаться с хозяйкой взглядом. — Мама отругала меня, что я вообще его надела. Может, Малакай достал его из машины? Посмотрите, пожалуйста, в его комнате...

И Эна сдулась, а хозяйка вместо комнаты направилась к телефону. Этого Эна не предусмотрела. Теперь Малакай стрелой полетит к королеве, если кольцо у него с собой.

— Не отвлекайте его от учебы! — почти закричала Эна. — Если на столе нет, то

я...

Язык заплетался, мозг отказывался слушаться. Память напоминала, что Эна Долвей никогда не лжет...

Хозяйка ушла и вскоре вернулась, пожимая плечами. Этого следовало ожидать — не такой Малакай дурак.

— Я все же позвоню сыну.

— Нет! нет! — заверещала Эна. — Я сама позвоню!

Хозяйка довольно улыбнулась.

— Завтра на скачках он мне его и вернет, — упавшим голосом закончила Эна и поспешила распрощаться.

Никогда ее еще так не трясло на велосипеде, никогда седло не казалось таким жестким. Хотелось не столько плакать, сколько выть! Как? Как заставить Дилана поверить в предательство Малакая? А если даже упрямец и поверит, то что сможет сделать? Не силой же отбирать кольцо? Вот именно что силой, когда на кону столько жизней! Вернее — смертей! Силой!

Эна свернула на тропу, которая вела к конюшне. Может, Малакай приедет сразу сюда, а не домой. День короткий, а ему явно нужно тренироваться.Тренироваться? Дура! Победа у него уже в кармане. Предатель!

Эна соскочила с велосипеда подле самой арены. На ней были расставлены барьеры. Значит, его ждут.

— Эй, ты хочешь посмотреть лошадей?

Мужчина подошел сзади так тихо, что Эна чуть не завизжала от неожиданности.

— Нет, я жду Малакая. Хотела посмотреть тренировку.

Мужчина глянул на часы.

— Вообще-то я не жалую зрителей на тренировках. Если только первые полчаса. Потом ты должна уйти, что бы Малакай тебе ни сказал. Обещай. Иначе прогоню тебя прямо сейчас.

Эна кивнула. Зря только нервничает. Завтра все будут рукоплескать его ученику.

Она уселась на пень и приготовилась ждать. Только ждать не пришлось. Почти сразу «Мини» затормозила рядом с ней, подняв столб пыли.

— Как ты узнала, что я здесь? — выскочил из машины Малакай. — Ма не в курсе, что я ушел с уроков.

Эна выпрямилась. Так хотелось ответить, что его Ма много чего не знает про сыночка.

— А я и не ждала тебя так рано. Просто глупо возвращаться домой на полчаса.

— Дилан знает, что ты здесь?

Малакай шарахнул дверью машины.

— Зачем? — шагнула к нему Эна. — Это наше с тобой дело. Не его. Верно?

— Послушай! — Малакай чуть носом в нее не ткнулся. — Я тебя сразу спросил, кого ты выбираешь. Ты навешала мне лапши на уши со своим индусом. Но вчера я все увидел собственными глазами. Дилан так Дилан. Я не в обиде. Только не позволю тебе играть с ним. Поняла? Ты не посмеешь нас поссорить, заезжая американка!

Эна стояла, как вкопанная. Ну и пафосная же речь у ирландских предателей. А Малакай глядел через ее плечо на тренера и делал ему какие-то знаки, а потом вновь уставился ей в глаза:

— Уходи! Мне надо тренироваться.

— Не уйду, пока не отдашь кольцо! — выплюнула ему в лицо Эна и, кажется, даже слюной обрызгала, раз Малакай отступил.

— Ма сказала про кольцо, и я всю машину облазил. Нет никакого кольца. Ты уверена, что оно было на тебе в Нью-Россе?

Ох, какое лицо! Только в покер играть!

— Уверена, — скривилась Эна. — И даже в лесу. Проверь карманы.

— Что? — Малакай отступил еще на шаг. — Ты в чем меня только что обвинила? В воровстве?

— Именно! Оно принадлежит мне, и королева фейри не имеет на него права, понял? И с чего ты взял, что, получив кольцо, она сдержит слово и сделает твоего Горного Камня непобедимым? Они лгут — всем и всегда, так что отдай кольцо и иди тренируйся для победы.

Малакай протянул к ней руку, но она отбила ее, не позволив коснуться себя. Малакай потер запястье и не стал повторять попытку.

— Эна, ты что несешь? Ночью ты Дилана выгораживала, что уж там, пусть и глупо. Но сейчас...

— Ты все понимаешь! — прорычала Эна, кошкой подпрыгнув к нему вплотную. Теперь можно было лишь за шею схватить предателя и придушить, что она почти и сделала. — Отдай кольцо! Ты ни черта не знаешь! Они схватили моего брата и бабушку Дилана. Имей же совесть!

Да в ком она совесть искала?! Хоть пальцы понимали, что это бесполезно и делали свое дело исправно. Малакай аж побагровел, но как-то слабо сопротивлялся. Эна перехватила его ногу и легко завалила парня на камни. Только тогда ее и схватили за плечи и отволокли в сторону.

— Отдай кольцо! — успела она крикнуть, прежде чем широкая ладонь закрыла ей рот.

Она почти впилась в нее зубами, когда Малакай через кашель закричал:

— Отпусти ее, Джей! Она просто сумасшедшая! Это приступ!

Тренер убрал руки. Она качнулась, но удержалась на ногах.

— Эна!

Малакай приближался к ней гигантскими шагами. Она рванула в сторону, к велосипеду. С двумя сразу ей не справиться. Она совсем забыла про тренера. Да еще, небось, и конюхи здесь.

— Эна!

Она проскочила у Малакая под рукой и схватила велосипед.

— Я до тебя доберусь! — крикнула Эна напоследок и крутанула педаль.

Ответ Малакая уже ударил ей в спину:

— Только после скачек!

Руль ходил ходуном, и она чудом не врезалась в забор, а дальше крутила педали наугад, не видя ничего из-за слез, а у своего забора бросила велосипед, плюхнулась на землю и, уткнувшись в грязные коленки, зарыдала в голос.

— Эна!

Она вскинула голову и встретилась с мокрым носом. Куница стояла на задних лапах и тянулась к ней мордочкой.

— Джеймс! — завизжала Эна и прижала зверька к груди. — Ты теперь можешь говорить и со мной?

Куница молчала. У Эны продолжали трястись губы.

— Я хотела сказать, что я теперь могу тебя понимать. Так?

Зверек продолжал молчать. Померещилось! Увы... Но и то счастье, что он отыскал ее.

— Я что-нибудь придумаю. Слышишь? Придумаю. Обещаю.

И она снова прижала куницу к груди.

— Эна!

На этот раз ей не послышалось. Это мать бежала по дороге. Куница рванулась из рук и припустила к лесу.

— Эна!

Мать была совсем близко, но она успела встать самостоятельно.

— Все хорошо! Я просто упала, когда тормозила перед куницей! — придумала Эна на лету. — Главное, что куница жива!

Пока жива. Пока жив. Джеймс! Хотелось заорать, но Эна сдержалась. Она действительно выглядит сумасшедшей. А в их доме эту роль позволено играть лишь Лоре Долвей. Эна Долвей обязана быть сильной для всех них.

Глава 31

— Ты либо предатель, либо дурак! — Эна швырнула в лицо Дилана обвинения вместе с курткой, которую тот накинул ей на плечи, заметив, что без кофты она дрожит.

Они стояли на половине пути между их домами. Вечерний ветерок швырял волосы им в лицо, но ни один не спешил убирать их.

— За что ты так? — Дилан сунул куртку подмышку. — Я ведь пытаюсь тебя защитить...

— Защитить?!

Эна готова была накинуться на него с кулаками. Нагло выкрасть в лесу кольцо и отдать лепрекону, а потом еще разыграть спектакль с утренними поисками. Как его после этого называть?! Защитником? Если бы это действительно сделал Малакай, она не сомневалась бы в мотивах, но Дилан... Он не мог предать, но нельзя же быть настолько наивным, чтобы поверить в честность лепрекона?! У зеленого человечка награда куда лучше победы в скачках — должность придворного сапожника. Ух...

— Он попытался выманить кольцо у меня. Даже заставил звонить в колокол. Не получилось, так принялся за того, кто дурнее — тебя!

— Эна! — лицо Дилана покраснело. — Я знаком с ним не первый год. Я знал от него намного раньше твоего приезда, что мне придется сделать. Забрать у тебя кольцо, чтобы защитить. Они ждали тебя, понимаешь — слуги королевы. И, поверь, отобрать у тебя кольцо им ничего не стоило: не будь меня рядом, когда налетели вороны и когда появился всадник, что бы с тобой было?

— Защитничек выискался! И без тебя справлялась!

Эна отвернулась и, шмыгнув, заморгала, чтобы остановить слезы.

— Знаешь, сколько ночей я мерз под твоими окнами, боясь, что они нагрянут? И ты перед ними беззащитна...

— Я беззащитна?

Слезы вмиг высохли, и она обернулась.

— У меня есть прекрасный защитник — Деклан. Он отогнал от меня воронов в первый раз. И еще попросил никогда не играть на флейте. А я забыла. Наверное, это тоже привлечет ко мне слуг королевы. Они танцуют в полночь, так сказал твой отец. Сегодня в полночь я стану для них играть, слышишь? И только попробуй мне помешать. Я переломаю тебе ноги. Какая же ты дрянь, Дилан! Из-за тебя я ударила твоего отца! Из-за тебя накинулась на Малакая... Из-за тебя... Из-за тебя я осталась без брата! Дурак! Дурак! Теперь, когда у меня нет кольца, я им не нужна, но они не сумеют устоять перед моей музыкой. Я буду говорить с королевой. В ее сердце должна найтись хоть капля жалости для моего брата! Зачем он ей? Зачем?!

— Я не знаю. Лепрекон никогда не говорил про куницу.

— Я не спрашиваю тебя, дурака! — завизжала Эна и кинулась прочь. — Не смей идти за мной! — закричала она, когда поняла, что Дилан ее догоняет.

— Куда ты? — бросил он на бегу, не смея схватить за руку.

— К Малакаю извиниться! — ответила Эна первое, что пришло в голову, хотя и не собиралась к дальним соседям. И мысль оказалась верной. Дилан отстал. Теперь добежать до поворота, а там спрятаться за каменной стеной и выждать время. Ей было жутко стыдно за истерику, устроенную на конюшне, но не скажет же она правду про Деклана, брата и лепрекона. Вдруг Малакай просто разыгрывал ее ирландскими историями, в которые на самом деле не верит.

Она бы сама сейчас с удовольствием перестала верить и в лепреконов, и в лисиц, и тем более в переселение душ умерших в куниц и кошек. Но даже если посчитать все встречи с маленьким народцем сном, то часы, остановившиеся в минуту смерти Джеймса, никуда не денутся. Как и куница, которую видела мать. Лора, конечно, сумасшедшая, но не настолько, чтобы поверить в фейри и лошадей, сотканных из тумана. А ее дочь верит, потому что ее впустили в этот загадочный и жестокий мир.

Дорога пуста. Раз этот ревнивый дурак вернулся домой, можно спокойно войти в калитку и вернуться в дом, из которого она сбежала по дереву. Ненормальная! Больше она и шагу не сделает с этим идиотом! Мог бы через окно сказать, что отдал кольцо. Ей вечерняя прогулка с шестнадцатилетним дурнем ни к чему! Сейчас и ужин станет поперек горла.

— Как это ты умудрилась проскочить мимо меня? — удивилась мать, выглянув из кухни.

— Так, — бросила Эна тихо. — Дилан позвонил. Мы с ним прогулялись немного.

В общем-то она не врет. Пять минут этот придурок действительно трындел про завтрашние скачки.

— Я решила не ехать. Позвони Эйдану, ладно?

Мать встала в позу, но она выдержит атаку.

— Опять поругались? Не буду спрашивать из-за чего, но мы едем, что бы там ни было. Я обещала всем — и Кэйтлин, и матери Малакая. И не собираюсь подчиняться твоим капризам. Садись есть!

— Не хочу, — отрезала Эна, хотя живот крутило не по-детски. — Я сыта. Дилан притащил кекс.

Если бы это было правдой! Нет, у нее только сушеные ягоды в кармане да вистл, но патроны никто не ест. Если не поможет музыка, придется отстреливаться. Зато она будет голодной и злой. Может, королева испугается ее озверевшего взгляда! Впрочем, на столе нашелся огрызок, который все еще можно было погрызть. Она почти готова к ночи. Сейчас только потренируется.

Эна собрала флейту и выдула первые звуки. Они ей не понравились. Вот что значит давно толком не играла! Пришлось взять ноты. Зато мелодия появилась, и мать даже поднялась наверх.

— Эна, поужинай!

Сказала как-то уж слишком добро. Наверное, ее задобрила музыка. Пусть флейта совершит такое же чудо над королевой и та отпустит Джеймса! Джеймс! Эна почти позвала брата в голос, высунувшись в открытое окно, но, кроме холода, на подоконнике никто не появился. Как дождаться полуночи, как? И как выгнать из сада Дилана, который, Эна не сомневалась, прибежит, уверенный, что она только зря рискует, потому что его лепрекон не обманщик. Не обманщик! Эна почти выкрикнула это в окно, но благоразумно прикусила губу и затворила створки. Если она окоченеет и начнет чихать, никакой музыки в полночь не будет. А это ее последний шанс вызволить брата из шкуры куницы.

Она спустилась в кухню, но не стала ничего разогревать. Живот крутило от голода, а в горле продолжал стоять ком из слез и страха. Самовнушение не помогало. Пришлось проталкивать противный ком сэндвичем с ветчиной и запивать остатками молока, которое Эна вытрясла из бутылки до последней капли — лепрекону больше ничего не достанется. Наглец! А она столько натерпелась из-за его проклятого угощения! Да чтоб у этого дрянного сапожника случилось несварение желудка! Пусть сидит всю ночь под кустом, а не в покоях королевы!

Мать легла спать, так что Эна могла спокойно дождаться полуночи в гостиной. Главное — не смотреть на застывшие в момент смерти Джеймса часы! И шея аж затекла от напряжения, так хотела повернуть голову куда нельзя! От волнения стало жарко, но Эна не рискнула раздеться — вдруг надо будет выскочить во двор раньше полуночи. Хоть бы часы тикали, а то можно оглохнуть от ударов собственного сердца!

И все же слух не подвел. Эна выскочила на крыльцо как раз вовремя, чтобы заметить, как дрогнули дальние кусты. Старые шутки! На что-то новенькое у него фантазии не хватит!

— Дилан! Выходи! — скомандовала она громким шепотом.

Кусты не шелохнулись, но ее не проведешь. Бодрым шагом она пересекла лужайку.

— Выходи по-хорошему. Если я вытащу тебя силой, ногой не отделаешься!

Дилан вышел на свет. Руки в карманах, будто на прогулке. Только глаза выдают. Впрочем, Эна сомневалась, что блестят они от страха перед ее угрозой. Он просто волновался. Да и ей самой далеко было до спокойствия.

— Я принес тебе вот это, — опередил Дилан ее вопрос и протянул на ладони два яйца.

Эна от удивления даже потрогала их — еще горячие.

— Я не люблю яйца вкрутую.

Эна сцепила пальцы в замок, чтобы Дилан не вздумал пихать ей яйца в руки.

— Я и не прошу их есть. Просто возьми с собой.

— Куда? — напряглась Эна. Этот идиот что-то скрывает. Что-то очень для нее важное! — Говори все, что знаешь!

— А я ничего не знаю, — усмехнулся он нагло, перекидывая яйца из руки в руку. — Ведьма крутилась подле яиц, и я решил, что это знак. Или ты не в курсе, что во владениях фейри ничего нельзя есть, кроме принесенных с собой яиц.

— Что я еще не знаю? — не унималась Эна. — Я не возьму яйца, пока ты не скажешь всю правду, ну?

Дилан вновь протянул яйца, теперь уже в двух руках. На случай, если она решит выбить их из рук.

— Это вся известная мне правда.

Дилан смотрел ей прямо в глаза, и Эна не увидела в них ничего подозрительного.

— Хорошо, — она схватила яйца и по одному запихнула в передние карманы джинсов. — А теперь уходи. Не спугни мой последний шанс освободить Джеймса.

Дилан не двинулся с места.

— Ты, кажется, забыла про мою бабку, — огрызнулся он.

Эна сжала кулаки, радуясь, что в них нет яиц.

— Я все помню. И главное, помню, кто все испортил. Все было завязано на Деклане, а теперь без кольца у меня никакого шанса освободить его душу из плена. Ты должен был думать о бабушке, когда крал кольцо! А сейчас я буду думать только о Джеймсе, понял?!

— Понял. Можешь не орать! — Дилан подступил к Эне вплотную. — Я верю, что лепрекон передал кольцо по назначению!

— Я и не сомневаюсь в этом! Королеве! Чтобы та не лишилась своего волынщика!

— Думай, что хочешь, — прошипел Дилан ей в нос. — Я принес два яйца. Это означает, что я иду вместе с тобой!

— Если только в этом причина...

Она полезла в карман, чтобы избавиться от второго яйца, но Дилан успел схватить ее за локоть.

— Не дури! Тебе потребуется помощь!

— Я справлюсь сама! — Эна отступила от него, но Дилан сделал шаг вперед. — Уйди! Ты будешь мешать мне играть!

— Не буду. Я встану в сторонке.

Эна вернулась в дом за флейтой и уселась с ней на крыльце. Она заиграла семейную мелодию. В голове сами собой зазвучали привычные слова:

— В деревню нашу вскорости вернуться обещала,

Да только ни словечечка с тех пор, как ты сбежала.

В печали одиночества идут за днями дни,

В года неотвратимые слагаются они...

И тут Эна поняла, что песню поет отнюдь не ее внутренний голос, а мужской:

— Закат дней приближается, все жду-пожду тебя,

Слезой глаза туманятся, дождусь ли я тебя?

Перед ней стоял призрак. Пальцы задрожали и чуть не соскользнули с флейты. Деклан уселся рядом с волынкой и нажал на меха. Теперь даже его сильный голос с трудом можно было различить за дивным музыкальным плачем:

— Помнишь, как сбирали мы боярышника цвет Весною той далекою, куда возврата нет?

Помнишь, как плясали рил мы в ведьминском кругу?

Так что же сталось с клятвой под каштаном на лугу?

Наверно, ты пропащая, забыла про меня,

Не даром ведь говорено, нет дыма без огня.

Вкруг озера отчаявшись в лучах златой зари Брожу в воспоминаниях счастливой той поры.

И шепот мой отчаянный волна несет волне,

Кто у меня украл тебя на чуждой стороне?

Деклан замолчал и опустил трубы волынки к своим ногам на ступеньки. Эна протянула руку и почувствовала влажное рукопожатие.

— Прости меня, — прошептала она срывающимся голосом и спрятала лицо в ладони, которые тут же сделались мокрыми, но не только от горьких слез, но и от сотканных из тумана пальцев Декпана. Он открыл ей лицо и улыбнулся. Улыбка несказанно омолодила волынщика, и Эна чуть ли не смеялась над собой — как можно было спутать его с отцом Дилана?! О нем самом она не хотела даже думать

— пусть дрожит от страха в кустах!

— В том нет твоей вины, — продолжал Деклан тихо. — Кого и винить, так меня самого и мое неуемное желание играть на волынке лучше всех в округе. Не сыграл бы я тогда в ведьминском кругу, не услышала бы меня королева. Не займи я у лепрекона денег на кольцо, не было бы долга, за который я играю теперь на ее танцах. Не отпусти я Мэгги с учителем танцев, не было бы...

Призрак замолчал и уставился в темные кусты — заметил, видать, Дилана, если раньше не видел. Однако ничего не сказал, и Эна решилась заговорить:

— Тогда не было бы этой песни.

Деклан не повернул головы, но Эна увидела, как поползли вверх уголки туманных губ.

— Ты права. Я пел ее в Нью-Россе, встречая и провожая все американские корабли в надежде, что кто-то привезет эту песню в Нью-Йорк, где ее услышит моя Мэгги, вспомнит, как любила своего волынщика, и вернется ко мне. Шли годы, но она не возвращалась...

Деклан вновь замолчал, но Эна больше не молчала. Она подалась вперед, чтобы увидеть его глаза.

— Песню услышала Эйнит, только не знала, что этот кто-то так ждет именно ее маму. Если бы Мэгги была жива, она бы непременно вернулась...

— Она не могла долго оставаться живой вдали от Изумрудного острова, — зазвенел над ними женский голос.

Эна вскинула глаза, но никого не увидела. Зато услышала мягкие шаги — к ним медленно приближалась лисица. И вот она остановилась у самого крыльца, и Эна узрела прежнюю метаморфозу — однако теперь не только морда превратилась в лицо, но и все лисье тело скинуло рыжую шерсть. На крыльцо ступила женщина, ростом не больше семилетнего ребенка, в длинном сером платье, украшенным сочным плющом от шеи до подола. Эна не сдержала возгласа восхищения — как же она похожа на мать, только моложе — будто сошла с ее свадебной фотографии. На солнце и волосы невесты отливали золотом.

Маленькая женщина присела по другую сторону от Эны и взяла ее большую руку в свои маленькие.

— Не кори ни себя, ни Дилана, который сладко спит сейчас под кустом и не знает, что мы пришли к тебе. Не кори, потому что ты сделала, что могла. Это мне следовало лучше следить за маленьким сапожником и вовремя заметить, что тот решил предать нас. Но что сделано, того не воротишь. Как не воротишь мою дочь, но я хотя бы увидела твою мать... Я гляжу на нее и вижу мою Мэгги, мою Мэгги...

Эна была уверена, что женщина-лиса сейчас разрыдается, но у той дрожал лишь голос, внешне же она оставалась абсолютно спокойной.

— Иногда я смотрю на тебя, и...

Гостья медленно повернула голову, и Эна отшатнулась от мраморной маски, которой выглядело в лунном свете лицо хозяйки норы в терновнике.

— Я пойду, пока меня не хватилась королева, — Деклан судорожными движениями спрятал в мешок волынку и поднялся с крыльца. — Был рад повидать тебя, Эйнит. Навряд ли теперь я смогу свободно разгуливать по лесу. Возможно, видимся мы в последний раз, но с тобой останется моя песня.

Эна помахала в ответ и не смогла отвести взгляда от удаляющейся сгорбленной прозрачной фигурки, пока та не слилась с тьмой ночного леса.

— Он не хочет снова слышать мою историю. Ему больно. И я не могу утешить его. В моей груди хватает места только на мое собственное горе. Незнаю, захочешь ли ты взять немного от него себе — тогда я смогу забрать часть его боли. Сегодня последняя ночь, когда я могу дать ему немного облегчения. Иначе он будет нести этот камень на своем сердце до скончания времен. Готова ли ты помочь ему?

Эна вскочила на ноги. Она не освободила его душу, как он надеялся, так хоть снимет с нее невыносимый груз.

— Готова? — бесстрастно спросила гостья. — Твой век недолог лишь для меня. Для тебя же это целая вечность. И всю эту вечность у тебя будет болеть за меня сердце. Готова?

Эна кивнула. И тогда губы женщины-лисы дрогнули в едва уловимой улыбке. Она протянула к Эне тонкие ручки, приглашая присесть рядом.

Глава 32

— Невероятно! — восклицала Эна всякий раз, как гостья делала даже самую малюсенькую паузу. Хотя, вероятно, все было чистой правдой — может, только неполной, без будничных подробностей жизни предков Эны. С каждым словом рассказчицы сердце билось все чаще и чаще, но скорее всего оно так и останется на месте в груди, пусть и напоенное нечеловеческой болью.

Лориэль, а так звали гостью, презрев наказ семьи, влюбилась в смертного, да настолько лишилась головы, что решилась родить от него ребенка, которого не могла принести домой — и будет так, что человеческая природа не позволит ему дышать воздухом холмов слишком долго, а материнская часть не даст чувствовать себя свободным в мире людей — ее, а у них родилась дочь, будет вечно тянуть в лес, к озерам и холмам — и она умрет от тоски, коль покинет родной край матери. Коннор, а так звали отца, забрал дочь домой и признался во всем сестре. Та обещала растить племянницу, как свою, а соседям они скажут, что девочку подкинули. На том и порешили, но сдержать слово наперекор желанию матери оказалось не так-то просто. Лориэль являлась к сестре Коннора ночь за ночью, лишая бедняжку сна, и днем все валилось у хозяйки из рук, картошка не родилась, корова пала... Спастись можно было лишь одним — исполнить то, что требовала мать — убить ребенка. Только не так это легко оказалось сунуть в рот младенцу раскаленную кочергу. Три раза сестра Коннора раскаливала кочергу докрасна и столько же раз роняла, не донеся до колыбели. И вот, когда Коннор спал без задних ног, умаявшись после тяжкой работы в поле, сестра взяла спящую малышку из колыбельки и отнесла в лес. Там, наплакавшись от души, она распеленала кроху, чтобы ночной холод и дождь скорее убили невинное дитя. Она ушла, и на смену ей пришла Лориэль. Вместе с дождем она плакала над дочерью и материнский вой перекрывал истошный плач ребенка. К утру изможденная малышка уснула, и Лориэль, бросив на дочь последний взгляд и так ни разу и не прикоснувшись к ней, ушла. Но девочке суждено было проснуться от вечного сна. Отец сумел вытрясти из ревущей сестры, куда она дела ребенка. Он отыскал дочь и, привязав корзину с крошкой к седлу, поскакал в город к врачу. Тот покачал головой — бедняжка слишком мала и хила для своего возраста (он же не знал, что она в несколько раз крупнее любого рожденного фейри ребенка) и не сумеет побороть простуду. Но Коннор не сдался. Он согревал малышку на груди, а жена доктора в ту же ночь отыскала кормилицу. Дочка поправилась, но оставалась хилой, и ни он, ни сестра, ни кормилица, которая ходила за ней и собственной дочерью, не могли найти причину слабого здоровья. Коннор каждую ночь обходил дом дозором, но не встречал больше Лориэль. Однако вскоре к нему повадилась лисица, но удивительное дело — она не таскала ни кур, ни кроликов. Девочка, которую назвали к тому времени Мэгги, окрепла и отличалась от своей молочной сестры лишь ростом, но и тогда уже стало ясно, что из нее вырастет настоящая красавица.

Летели годы. Сестра вышла замуж за соседа и ушла от них, а Коннор женился на кормилице, которая родила ему еще одну дочь. Мэгги подрастала и маленький рост перестал так уж сильно бросаться в глаза. Его затмевала красота. И в деревне начали перешептываться, что ребенка в дом Коннора подбросили фейри. Никто из парней потому и не думал просить руки красавицы. Только Деклан, без памяти влюбившись в рыжую Мэгги, презрел предостережения семьи и соседей. Он не верил, что в его невесте течет кровь маленького народца, хотя волынщик знал о нем не понаслышке — он видел скрипачей в старом форте и потому искал встречи с лепреконом. Лишенный возмущенными родственниками всех средств для создания семьи, он обратился за помощью к маленькому сапожнику. Потерпев неудачу в его поимке, пришлось упросить бородача одолжить на кольцо и новый дом. Отец Мэгги отдал зятю половину земли и со страхом следил за брошенной Декланом шляпой — ту не унесло ветром и она спокойно пролежала на месте до утра. Фейри дали согласие на постройку дома. Деклан почти позабыл волынку, он строил дом, помогал тестю в поле, не думая пока про возвращение долга. Время шло, но дитем они так и не обзавелись. Зато их дом всегда был полон молодежью, желающей потанцевать —танцы и песни — это то, что Мэгги любила больше всего на свете. Потому странствующий учитель танцев пришел именно к ним в дом. Коннор просил жену быть осторожной с танцами, ведь она наконец-то ждала ребенка, но Мэгги говорила, что ничего не произойдет. Ничего и не происходило.

Через месяц учитель танцев засобирался в другую деревню, но согласился остаться на праздник, устроенный в честь отплытия в Америку одной недавно обвенчавшейся пары. Мэгги, которая нигде не была дальше деревни, упросила мужа в числе остальных друзей отправиться в Нью-Росс посмотреть на корабли. Он снова просил ее не ехать — округлившийся живот уже был заметен невооруженным взглядом. Но Мэгги все равно взобралась на телегу и никогда не вернулась назад.

— Удивительно, как долго она сумела прожить вдали от нас, — покачала головой Лориэль. — Удивительно...

Она поднялась, и Эна испугалась, что рассказ окончен, и гостья не скажет ничего о пленении Деклана.

— Его история неинтересна, — обернулась к ней с застывшей улыбкой женщина-лиса. — Моя тоже. Я покинула дом, чтобы быть рядом с дочерью. Моя сила помогала ей расти и ничем не отличаться от обычных людей. Только с красотой я ничего не могла поделать... — сейчас она улыбнулась более живо. — Но мы ведь должны приносить в мир людей хотя бы немного красоты, ведь так?

Эна в смущении пожала плечами и отвела глаза. Фейри не лепрекон, не исчезнет.

— Деклан не верил, что моя дочь не вернется. Не верил долгие годы... Он забросил дом, спал в порту Нью-Росса, если не находилось сердобольных людей, чтобы приютить волынщика на ночь. Коннор послал за ним, когда выходила замуж его младшая дочь. Деклан отыграл на танцах, вскочил на одну из лошадей тестя и ускакал. Через несколько дней лошадь вернулась в деревню с мертвым наездником, нога которого застряла в седле. Беднягу хоронили всей деревней, не зная, что в его одеждах им подсунули соломенное чучело. Королева помнила, как хорошо Деклан играл в форте, и решила спасти музыканта, но своеобразно, как ты могла понять — он был пьян после свадебного пира, но не думай, что упал с лошади. Нет, в седле он держался, как надо. Он поверил королеве, что единожды сыграв на ее пиру, он оплатит долг лепрекону. Возможно, она и сдержала бы слово... Хотя сомневаюсь. Деклан позабыл, что нельзя не только есть, но и пить со стола фейри, иначе ты останешься с ними... Я не успела напомнить ему, но зато разыскала лепрекона, и тот назначил срок, чтобы вернуть кольцо в обмен на свободу. Срок этот истекает одиннадцатого ноября. Я была уверена, что моя Мэгги вернется, что тоска по дому приведет ее обратно на остров... Но нет, не вышло... Пришлось ждать больше ста лет, чтобы кольцо вернулось. Но, увы, оно не в руках старого лепрекона. Я снова не успела предупредить...

Лориэль поднялась, расправила на ногах платье и начала медленно спускаться в сад, но когда Эна сделала за ней первый шаг, женщина-лиса оказалась уже подле Дилана. Она склонилась над ним и опустила на лоб спящего свою маленькую ладонь.

— Целовать его не обязательно, — улыбнулась она подбежавшей Эне. — Это только по желанию.

Эна гордо вскинула голову, и Лориэль пришлось задрать свою.

— Приложи указательные пальцы к его вискам, и он тут же проснется.

— Постойте! — вскричала Эна, когда ей показалось, что за спиной таинственной гостьи взметнулся лисий хвост. — Скажите, кто же стал жить в доме Деклана?

— Ты хочешь спросить, брат ли тебе Дилан? Нет, не брат. Брат Деклана женился на приемной дочери Коннора и поселился в опустевшем доме Деклана.

Эна опустила глаза.

— Ты ведь еще хочешь что-то спросить? — почти теплым голосом обратилась к ней фейри.

Но Эна молчала. Тогда гостья сама подошла к ней и коснулась маленькой рукой дрожащего кулака.

— За брата не тревожься. Он был здесь, покуда им нужна была ты. Джеймс вернул вас с матерью на Изумрудный остров. Теперь он уйдет вместе с бабкой Дилана, а та покинет тело кошки совсем скоро. Только окончательно убедится, что сын ее здоров. Так что не все так плохо, как может показаться, верно?

Сердце Эны продолжало выдавать барабанную дробь.

— Ты можешь уехать, — сказала совсем тихо гостья. — Но с тяжелым сердцем. Твое место здесь. Рядом с нами. Ты никогда не будешь счастлива где-либо еще. И никто, в ком есть хоть капля ирландской крови. И уж тем более не тот, в ком течет кровь фейри. Теперь я буду охранять тебя с матерью, моих внучек. Прощай. Вряд ли ты увидишь меня еще раз в этом обличье — все сказано, но лисицей я буду часто выходить к тебе из норы.

Она убрала руку и через мгновение оказалась от Эны уже шагах в десяти, но та все равно простерла к ней руки, но фейри только повела плечами, тряхнула волосами и, завертевшись на месте, опустилась на траву уже в образе лисицы. Только глаза остались незвериными, но хвост быстро замел за хозяйкой все следы на траве. Эна простояла с минуту в оцепенении и бросилась к Дилану. Яйца в карманах мешали присесть, но только Эна сунула руку в карман, чтобы достать первое яйцо, как услышала за спиной тихий голос:

— Погоди его будить!

Она резко обернулась и, не отдавая себе отчета в том, что делает, запустила яйцом в улыбающуюся физиономию лепрекона. Удар опрокинул беднягу навзничь, и кроссовки замельтешили в воздухе, пытаясь вернуть хозяина в вертикальное положение, но Эна наступила ногой на грудь маленькому сапожника, и тот перестал улыбаться.

— Если ты раздавишь меня, — прохрипел лепрекон, — то никогда не узнаешь, как вернуть брату свободу.

Эна с презрением взглянула на поверженного лгуна и рассмеялась, а потом зло процедила сквозь зубы:

— Ему помощь больше не нужна.

— Кто сказал тебе это? — лепрекон елозил спиной по траве, и Эне пришлось прижать его ногой посильнее. — Лисица? — смеялся через хрип лепрекон. — Нашла кому верить! Лориэль! Она просто хотела тебя утешить! Бабушки, они такие, нуты знаешь...

Эна молчала, злорадно наблюдая жалкие потуги лепрекона скинуть ее ногу.

— Верить можно только тому, кто обычно врет. Только ему дозволено говорить порой правду!

И в тот же миг лепрекон всадил в ногу Эны шило! Она забыла про его руки — вот дура! Теперь он хохотал, глядя, как она выплясывает перед ним танец одноногого!

— Да, Эйнит Долвей, ты так и не поумнела! Придется тебе так и идти к королеве дурой! Но что поделаешь!

Эна перестала тереть ужаленную шилом икру и, забыв про боль, топнула ногой, показывая полную решимость потрепать наглеца по новой.

— Я не пойду к королеве!

— Тогда тебя отведут к ней силой!

Эна выбросила вперед руку с кулаком, но лепрекон ловко отпрыгнул в сторону и наступил на сбившее его яйцо. Хруст получился таким пронзительным, что Эна зажала уши ладонями, но в них точно пчелиный улей залетел.

— О, нет!

Эна догадалась, что слышит шаги фейри. Бесчисленных фейри. Она в панике ринулась вперед, еще не совсем соображая, куда бежит. Жужжание настигало ее, хлестало в спину точно кнутом. Оглушенная, она даже не вырвала руку, когда ее схватил лепрекон.

— Быстрее! Неужели не можешь бежать быстрее!

Она уже не чувствовала ног и испугалась, что ее уже подхватили сильные руки маленьких человечков, но нет, это ветер свистал в ушах, а вот и первые капли дождя... Она уже давно должна была добежать до каменной стены — неужели перескочила и не заметила? Оглядываться некуда. Только вперед. Через поле. К лесу. За лепреконом...

— Все! Не могу больше!

Это закричала не она. Это он свалился в дорожную пыль и замер. Эна склонилась над ним и затрясла за плечо, но лепрекон остался неподвижен.

— Умер, что ли? — ахнула она.

Но тот враз очнулся и сел.

— Размечталась! Все. Дальше я провожать тебя не буду. Бежать за лошадью — это не мое! Все... Фу...

Лепрекон едва дух переводил, и Эна решила не отчитывать его за лошадь! Не глупой же коровой назвал, в конце-концов!

— А я уж подумал, что и в третий раз ничего не получится.

Эна обернулась на голос и осела в пыль. Туда, где минуту назад валялся лепрекон. Над ней возвышался человек в красном плаще. Тот самый, который растоптал листок с портретом лисицы. Его же в другой раз Дилан скинул с лошади. Да вот и сама лошадь. В третий раз ей придется справляться самой. Она вытащила вистл, но ягоды просыпались мимо в пыль, и она не успела их поймать — они исчезли под кроссовками лепрекона.

— Благодарю! — незнакомец едва заметно кивнул сапожнику и протянул Эне руку.

— В третий раз я приглашаю тебя, юная леди, на прогулку и обещаю вернуть тебя в твой мир в целости и сохранности. После такого обещания мне крайне неприятно твое недоверие. Иди же ко мне, дитя! Я подсажу тебя в седло.

Эна покорно протянула руку, завороженная голосом незнакомца. Он был с ней почти одного роста — может, чуть меньше, из-за высокой шляпы не разберешь. Лицо и глаза такие же неживые, как и у Лориэль. Однако же он тоже был прекрасен, как высеченная из мрамора статуя. Он сжал ее пальцы, и в следующее мгновение Эна уже сидела в седле, а он был сзади, и его руки, обхватив ее дрожащее тело, крепко взялись за поводья.

Лошадь рванула с места — она не бежала, она летела через лес, и деревья расступались перед ними, сплетаясь в небесах кронами. Лошадь пронеслась под сводами длинного зеленого тоннеля и погрузилась в темную воду озера. Эна даже вскрикнуть не успела. Рука в перчатке закрыла ей нос и рот, а глаза закрыла уже сама Эна.

Глава 33

— Я не стану ничего пить! — заорала Эна так, что у самой заложило в ушах.

Протянувшая ей кубок девочка отскочила, как ужаленная, и пролила на пол все питье, которое тут же впиталось в мягкий мох, устилавший пол круглой хижины. Высокую, даже по меркам Эны, крышу, устланную соломой, поддерживали многочисленные деревянные балки, соединявшиеся в центре почти что колесом от телеги. Предназначение комнаты нетрудно было угадать по деревянной кровати, хотя низкая, с крошечными бортиками, она больше напоминала коробку для нард, только на ножках. Грубо сколоченный стол, на котором Эна сейчас сидела, две скамейки, сундук — вот и все убранство. Эна обернулась и закашлялась от едкого дыма, тянущегося из каменного круга, сложенного в центре — там тлел торф, не давая, похоже никакого тепла. Было сыро и промозгло. Как собственно и должно быть на дне озера. Только куда подевался ее спутник — наверное же, это он сам уложил ее на стол в бессознательном состоянии.

Вдоль другой стены тянулась длинная скамейка, перед которой наискосок стояло кресло, обтянутое красной материей... Да нет же, оно тоже деревянное — просто на спинку кинут красный плащ. Она в хижине всадника!

Девочка подняла кубок и с нескрываемой злостью уставилась на Эну. Она даже что-то сказала, заставив ее с тоской вспомнить о Дилане. В качестве переводчика он бы тут пригодился. Особенно, когда вошел всадник и накинулся на девочку с жуткой бранью — он точно ее ругал, потому что бледное лицо бедняжки пошло красными пятнами. Наконец она с поклоном удалилась. Всадник тоже лишился спокойствия мрамора и больше не казался необычайно красивым. Возможно, его сейчас подвел наряд— под плащом оказались штаны из кожи и свободная рубаха, перетянутая широким поясом. Сапоги тоже не мешало бы очистить от тины, но, видимо, на себя он глядится лишь в воду, а она тут темная.

Эна заерзала на столе, с которого так и не слезла, потому что всадник уселся в кресло и думал теперь о чем-то более важном, чем ее персона. Затем он поднял глаза на дверь, занавешенную шкурой, и обернулся к гостье.

— Ты ничего не пила, так ведь? — спросил он по-английски, и сейчас Эна уловила небольшой акцент, или хозяин просто немного осип, крича на девочку.

Она сама, кажется, успела простыть во влажной одежде, о которой позаботились довольно странным способом — решив закоптить ее, как рыбу. И, вместо того, чтобы прохрипеть ответ, Эна мотнула головой.

— Вот и хорошо. У тебя в кармане яйцо, верно?

Эна напряженно выгнула спину — что он задумал? Или не он, а Дилан. Может, все что угодно, съеденное в присутствии представителя народа холмов, равносильно подписанию собственного пожизненного заключения? Сказать, что яйцо ему привиделось? Однако вряд ли она может утаить от него оттопыренный карман. И потому Эна кивнула.

— Будь так любезна, дай мне его.

Хозяин протянул руку, но Эна не пошевелились.

— И то верно, — улыбнулся он довольно зло. Или же так получалось, что любые эмоции на мраморном лице были лишены человеческой теплоты. — Покорми-ка моего питомца сама.

Он хлопнул в ладоши, и та же девочка вбежала в комнату с плетеной клеткой, где за соломенными прутиками томилась куница. Эна с воплем соскочила со стола. Или с воинственным кличем, потому что вцепилась в клетку, готовая сцепиться с самой девочкой. Она была почти на целую голову выше ее и пнуть ту в живот ничего не стоило. К счастью, Эна вовремя опомнилась и получилось так, что она просто помогла донести клетку до стола. И теперь они с девочкой, стоя на скамьях коленями, смотрели на «питомца» с разных сторон.

Куница не шевелилась и вообще не подавала признаков жизни. Эна подняла глаза на маленькую фейри, но каменное лицо не выражало ничего. Тогда она перевела взгляд на всадника. Тот, как ей показалось на секунду, улыбался, глядя на девочку. Он что-то сказал. Девочка тотчас вынула безвольную куницу из клетки и стала держать у самой груди, точно куклу.

— Яйцо из мира людей вернет куницу к жизни, — проговорил всадник по-английски чуть ли не по слогам.

Куницы похожи друг на друга, но только в лесу. Здесь, в подозерном мире, Эна точно знала, что перед ней Джеймс. На данный момент полумертвый или, вернее, почти снова мертвый. Она вытащила яйцо, чуть не обронив. Пойманное один раз в воздухе, оно все равно укатилось уже кокнутое со стола прямо в мох. Никто не пришел ей на помощь. Эна подняла яйцо и, чуть ли не придавив его животом, начала счищать скорлупу, не спуская глаз с покоящейся в руках девочки куницы. Сейчас она смогла хоть немного оценить ее возраст, если вообще у фейри существуют какие-то возрастные границы — девочкой она была лишь ростом, а фигура выдавала в ней женщину. Она могла приходиться всаднику и женой, и дочерью, и служанкой. Судя по его собственному наряду и платью Лоризль, в подозерье не кичились тряпками. Наверное, только плющ меняли, когда тот засыхал. Если вообще засыхал в такой влаге. Эна чувствовала ногами исходящее от очага тепло, но, увы, до влажной спины оно не доходило. А здесь вряд ли ей предложат переодеться. Даже вся сжавшись, она не влезет ни в одно из дамских платьев. Но вот плащ могли бы и предложить.

И только она успела об этом подумать, как хозяин сорвал плащ со спинки стула и укутал ей плечи. Эна вспыхнула — здесь, выходит, мысли равносильны словам. Только извиниться она не успела. Он отошел также бесшумно, как и приблизился к столу. И молча. Эна наконец справилась со скорлупой и хотела протянуть яйцо кунице, но девочка в страхе попятилась от стола и взглянула на хозяина полными страха глазами — первые, но такие естественные эмоции, насторожили Эну. Она внимательно пригляделась к кунице и поняла, что это кукла. Или, на крайний случай, чучело, но никак не живой зверек.

— Где Джеймс?!

Всадник сделал шаг к столу и протянул руку. Эна поняла — за яйцом.

— Нет! — сказала она твердо, стараясь не смять очищенное яйцо в кулаке. — Где Джеймс?

— Он в безопасности, — ответил хозяин беспристрастно. — Или ты желала увидеть брата в клетке? Отдай мне яйцо, и я накормлю им куницу.

Эна не разжала кулака. Всадник покачал головой.

— Так не пойдет, юная леди. Либо ты мне доверяешь, либо нет.

— А если я вам, сэр, не доверяю, что тогда?

— Тогда твой брат умрет, не получив целительного яйца, — сказал он так просто, даже с видимой неохотой, будто обсуждал погоду, и повернулся к гостье спиной с явным намерением покинуть хижину.

— Возьмите!

Эна протянула руку. Что она теряет — она понятия не имеет, где Джеймс и нужно ли ему яйцо. Возможно, это какая-то проверка и, очень может быть, что она ее не прошла. Как можно что-то делать без каких-либо инструкций!

Всадник медленно обернулся, и Эна успела поймать его неуловимую улыбку. Он взял яйцо и кликнул девочку. Та сразу же отшвырнула чучело куницы и удалилась с яйцом прочь.

— Первая часть завершена, — сказал всадник, усаживаясь в кресло. — За ним я ехал в третий раз. Теперь перейдем к цели моего такого неудачного второго визита в мир людей.

Он передернул плечами и поежился, будто ему снова насыпали за шиворот ягод. Эна не смела присесть, боясь запачкать плащ. Мох не выглядел особо чистым. Хотя бы на ее человеческий взгляд. Но язык ее пока не отнялся.

— Где мой брат?

Хозяин нахмурился.

— В безопасности. Больше тебе знать ничего не нужно, — он сделал краткую паузу.

— Во второй раз я хотел объяснить тебе, как помочь Деклану...

— Разве ему можно помочь?!

Эна почти подбежала к креслу и потеряла плащ. Поднимать его она не стала — для этого требовалось повернуться к говорящему спиной. Он, наверное, не исчезнет, как лепрекон, но может замолчать.

— Можно, все еще можно. Но сейчас сделать это намного сложнее — необходимо поймать лошадь и отвязать от нее чучело. Не знаешь ли ты кого-нибудь, кто способен это сделать?

Конечно же, Дилан! Тут и думать нечего!

— Дилан не может этого сделать, — остановил всадник ее размышления. — Деклан должен был сказать, что не может принять помощь семьи. Есть ли у тебя кто-то еще на примете?

Эна сжала губы. Что толку говорить с ним! Он знает все ее мысли наперед и сейчас просто издевается. Малакай заключил уже с ними один договор и не станет нарушать его ради какого-то призрака, пусть и дальнего родственника Дилана. Он променял на лошадей свою первую любовь! О чем с ним можно говорить!

— Я могу попытаться сделать это сама. Я умею немного ездить верхом. И бегаю я довольно быстро.

По лицу всадника скользнула довольная улыбка. Интересно, что его забавляло больше — ее будущая погоня за призрачной лошадью или недавнее бегство от посланников королевы?

— Тебе придется очень хорошо побегать, — произнес хозяин уже без улыбки, и Эна спешно кивнула.

Теперь можно было поднять плащ и вернуть хозяину. Но хозяин вновь заговорил:

— Вернемся к нашей первой встрече, когда ты так грубо от меня отмахнулась...

Теперь Эне сделалось тепло. Только не от очага, а собственных вспыхнувших щек и ушей.

— Хотя говорить уже не о чем. У тебя нет больше кольца. Я хотел отвезти тебя к старому лепрекону и помочь вернуть долг. Все-таки неприятно иметь в семье должников.

Эна непонимающе воззрилась на него и снова поймала мимолетную улыбку.

— Я — родной брат Лориэль, так что мы с тобой, Эйнит, можно сказать, дальние родственники.

Эна опустила глаза:

— Мне очень жаль, сэр, что так получилось с кольцом. И мне стыдно за свое поведение. Но откуда мне было знать, что вы хотите мне помочь, а не посланы королевой.

Опять он улыбнулся, и в этот раз улыбка задержалась на его мраморном лице на целое мгновение дольше.

— Значит, так было угодно судьбе. Ничего не поделаешь. Но могу тебя успокоить, королева кольца не получила.

— Как? — Эна аж на месте подскочила. — Где оно?

— А это известно только твоему маленькому другу. Он куда-то его спрятал. На лепреконов ни в чем нельзя полагаться, верно?

— Верно, — потухшим голосом ответила Эна. — Скажите, когда мне ждать появление лошади?

— Этого я не знаю. Но до полуночи все обязательно закончится. Потому что в полночь мы будем танцевать, и дела смертного мира не будут нас больше волновать.

Он встал из кресла и обошел Эну, чтобы поднять свой плащ и одеться. Эна обернулась в поисках шляпы, но не нашла ее, а когда вновь взглянула на всадника, шляпа оказалась уже у него на голове.

— Нам пора в обратный путь.

Он протянул руку и, почти не сжав вложенную в нее ладонь, вывел гостью из хижины в лес, точно такой же, какой окружал озеро. И озеро раскинулось темным зеркалом точно также, как наверху. И стояли они сейчас подле таких же камней, на которых они с Диланом спорили о погоде.

— Где мы? — обернулась Эна к своему спутнику.

— Все еще в холмах. Я жду, когда мне приведут лошадь.

— А пока я могу задать еще один вопрос про...

Всадник покачал головой:

— Он теперь в безопасности. Это все, что ты должна знать о брате. Джеймс в безопасности.

В ту же минуту появился мальчик, ведя под уздцы коня. Он с поклоном передал всаднику поводья и убежал обратно. И Эна вновь не заметила, как оказалась в седле вместе со своим дальним родственником. Она зажмурилась и открыла глаза только тогда, когда нужно уже было отряхнуться от озерной воды. Они пронеслись во весь опор сквозь зеленый тоннель и остановились прямо у калитки ее дома.

— Мы еще увидимся? — спросила Эна, задрав голову, когда оказалась на земле.

Но всадник не ответил. Лицо тоже осталось непроницаемым. Он прицокнул языком, и конь величественно пошел прочь. Эна выдохнула, перемахнула через стену и побежала будить Дилана. Он лежал на прежнем месте. На спине. С обращенным к небу лицом. Прямо ангел! Только ангелы не крадут колец! Так что целовать она его точно не будет.

Эна потерла руки, чтобы хоть немного согреть, и приложила указательные пальцы к вискам Дилана. В то же мгновение он застонал и сел, уставясь на нее непонимающим взглядом.

— Ты что такая мокрая? Дождь разве?

Он даже поднял глаза к небу. Ничего не помнит, болван!

— Я в озере купалась, — выпалила Эна и отказалась от дальнейших объяснений. Рассказа без напоминания, какой он дурак и как подставил ее, не получится, потому лучше отмолчаться.

— Пожалуйста, я хочу знать... — не унимался Дилан и даже схватил ее за руку.

Вернее, хотел схватить, но она увернулась и угрожающе выставила перед его носом кулак.

— ^<оди! У меня остался последний шанс спасти Деклана, и я не позволю тебе снова помешать мне своей помощью. Я в ней не нуждаюсь. Я — фейри, понял?

Дилан кивнул и с усмешкой покачал головой.

— А я тебе в первый же вечер сказал об этом. Огненная! Смотри, подожжешь что- нибудь...

Обиделся, да и черт с ним! Она подожжет. Обязана поджечь солому чучела, чтобы освободить Деклана. Может, вместе с этой соломой сгорит и солома, из которой сплетена клетка для куницы. Что они сотворили с Джеймсом, что? И точно ли яйцо оживило его? И если оживило, то он остался куницей или же вернул себе человеческое обличье? Столько вопросом! И будет ли получен от фейри ответ хоть на один из них?

— Так ты едешь на скачки? — буркнул Дилан, глядя на нее исподлобья.

Скачки! Не на них ли появится таинственная лошадь? А вдруг? Как же она раньше не догадалась!

— Еду. Надо же поддержать Малакая, — добавила она злорадно.

Пусть обидится. Да так, чтобы за милю от нее стоял и ничего не испортил.

Глава 34

— Я не ругалась с Диланом! — огрызнулась Эна на очередное замечание матери.

Да, за всю дорогу они не перекинулись даже парой слов, но они ведь не были обязаны секретничать в машине, под боком у родителей. Место для скачек, обычное поле, со стороны зрителей отгородили низким заборчиком и поставили пару железных скамеек. Судьи расположились в огромном трейлере чуть поодаль от зрителей. Самыми красивыми здесь были цветочные горшки, которые дарили равновесие украшенным ленточками барьерам.

Дилан демонстративно направился к лошадям, чтобы поболтать со знакомыми наездниками. Однако Эна была уверена, что на самом деле он хочет дождаться, когда соберется достаточно народа, чтобы не сидеть с ней рядом.

— Почему ты не пошла с Диланом? — не унималась мать.

— Да потому что мне не интересны разговоры о лошадях!

Как же Лора Долвей может достать! О, боже...

— Неужели ты даже не пожелаешь Малакаю удачи?

Эна с грозной миной обернулась к матери.

— Победа у него в кармане. Ее ему пообещали фейри на лошадином кладбище, забыла?

Мать улыбнулась. Ну, наконец-то! Может, теперь отстанет? А если нет, то Эна пойдет к родителям Малакая. Она уже пару раз ловила на себе их вопрошающие взгляды — если она поздоровается, будто бы проходя мимо, то может еще спастись от лишних вопросов. Только получилось так, что отец Малакая, подхватив ее под руку, потащил в толпу наездников. Малакай, увидев ее, не выказал особой радости, но и брезгливость на его лице не появилась, хотя сама Эна до горящих ушей сейчас стыдилась своего поведения на лошадином кладбище и потом на конюшне. Когда отец оставил сына с ней почти что наедине, она нашла силы попросить прощение за кольцо, которое она якобы уже нашла. Малакай остался невозмутим. Хотя сказал, что «все понимает» как-то уж очень медленно. Эна поспешила извиниться и ушла. Малакай не стал ее удерживать. Возможно, просто заметил ревнивый взгляд Дилана.

Эна нашла место с краю, сделав вид, что не хочет мешать зрителям, потому и не идет к матери и родителям Дилана. Эйдан не отпустил нынче ни одной шутки и вообще не отличался особой разговорчивостью. Может, у него была бурная ночка и теперь он боится выдать свое похмелье? Что бы там ни было, его излечение не за горами! Если верить Лориэль. А лучше ей верить — иначе придется усомниться и в безопасности Джеймса.

Эна почти не следила за ходом соревнования. Даже чуть не пропустила заезд Малакая. Он взял все барьеры и обязан был получить самые высокие результаты. Но если причина не в тренировках, а в фейри, то интересно, какую плату они с него все же взяли? Не могли же помочь просто так... Эна смотрела прямо перед собой, поверх столпившихся сбоку от забора лошадей на далекую полоску леса. На горизонте что-то дрогнуло. Лошадь или нет, не поймешь пока что — слишком далеко. Но времени терять нельзя. Лошадь не побежит в толпу. Она уйдет в рощу за дорогой. Надо вернуться к машинам, там обогнуть стену и побежать лошади наперерез. Малакай пошел на второй круг. Все взоры прикованы к нему, и она сумеет ускользнуть незамеченной.

На кроссовках словно крылья выросли. Эна даже в школе на беговой дорожке не показывала такой результат, как сейчас на кочках. Взгляд прикован к увеличивающейся точке — сомнения рассеялись, это лошадь Деклана, вернее — ее призрак. Это ее последний выход в свет. Совершив его, она наконец обретет желанный покой в лошадином раю. А вот ее хозяин — нет, если Эна не поторопится.

Расстояние между ними стремительно уменьшалось. Сердце бежало впереди нее, оттягивая кофту. Эна всю ночь думала, как лучше поймать лошадь, но так ничего и не придумала. Оставалось только повиснуть на поводьях и молиться, чтобы лошадь не протащила ее по кочкам и не вырвала повод из рук. Только бы ноги не подвели! И только бы она не испугалась лошадиной туши, потому что та может затоптать ее копытами. Может ли? Она же призрак! А вдруг? Нет, нельзя бояться. Все будет хорошо! У нее все получится. Все должно получиться. Иначе и быть не может!

Сердце громыхало в ушах. Земля тряслась под ногами. Она бежала. Бежала. Бежала вперед без оглядки. Не слыша, как кто-то зовет ее. Пока этот кто-то не обогнал ее и не перегородил дорогу. Эна не сумела остановиться и с размаха ткнулась во вздымающиеся бока лошади.

— Быстро! Быстро!

И действительно получилось быстро, да так быстро, что Эна и ахнуть не успела, как оказалась на лошади Малакая. Он втащил ее на седло с такой же ловкостью, что и всадник из подозерья... Как всадник... О, нет!

— Пусти! Пусти меня!

Она, конечно, лупила его, но лишь одной рукой. Второй же крепко держалась за затянутое в жокейскую курточку плечо — свалишься под копыта, и все, крышка! Как она так легко попалась? Как?! Вот он, его договор с королевой — лишить Деклана последней возможности освободиться! Как он увидел, что она убежала? Он же на барьеры в тот момент должен был смотреть! Явно слуги королевы подсказали — она совсем позабыла про воронов! Они что дроны, все сверху фиксируют.

Малакай и ее придерживал, и своего коня направлял туда, куда нужно — через поле, прочь от призрачной лошади. Эна опустила и кулаки и плечи — оставалось только разреветься. Теперь даже спрыгни она с лошади, ей никогда не догнать призрачную беглянку.

— Перекидывай ногу! —зло скомандовал Малакай.

И Эна подчинилась. А что теперь — разбиться? Толку-то... Лепрекон и его живая копия отлично всех провели! Браво! Может, Малакай сторожит и колечко? Эна чуть не спросила. Вернее, не успела спросить, потому что Малакай резко натянул поводья, чтобы развернуть коня, и приказал:

— Хватайся за поводья прямо перед моими пальцами.

Эна снова подчинилась, как заколдованная. Или скорее — испуганная. Конь летел над землей. Она сейчас во что угодно вцепится, только б не свалиться! Куда он несется, как угорелый?! Куда?! И тут Эна увидела туманную лошадь. Они неслись ей наперерез. Но потом конь Малакая метнулся в сторону, чтобы настигнуть призрак сзади.

— Не отпускай поводья! — заорал Малакай так неожиданно и так громко, что у Эны даже зубы клацнули.

Плечи поникли, когда в них впились руки Малакая. Эна не сразу сообразила, что тот высвободил из стремян ноги и повис на боку коня. А когда поняла, что он собирается сделать, закричала, но Малакай уже прыгнул. Она обернулась. Призрачная лошадь отстала. Малакай едва держался на ней — одной рукой он вцепился в гриву, а другой безуспешно хватался за соскальзывающее чучело. Эна визжала, но летела вперед — конь, кажется, и не заметил, что лишился хозяина. Наконец она сумела совладать с поводьями, а потом и с конем. Он встал, как вкопанный, и призрачная лошадь пронеслась мимо — одна, без Малакая. Эна пнула коня. Раз, другой... Потом огрела ладонью по боку, и тот нехотя потопал вперед.

Малакай сидел на земле, вернее — на соломенном чучеле, склонив голову к коленям. Эна окликнула его, но он не отозвался. Тогда она спешилась и присела рядом.

— Прости, — сказал Малакай и еще ниже опустил голову.

Эна осторожно коснулась его плеча там, где на куртке осталась складка от ее недавней сумасшедшей хватки.

— Ты все сделал, как надо.

Малакай поднял глаза и проговорил медленно, выплевывая каждое слово:

— Я не знал, что должен был делать.

Эна отдернула руку, точно обожглась. Ну зачем же он врет сейчас? Она только им восхитилась. И нате...

— А что, тебе не выдали инструкции?

Малакай вскочил и побежал к коню. Эна сжала губы, но не двинулась с места. После всего перенесенного ей, и по его попустительству тоже, просить прощение, пожалуй, глупо. Если бы он изначально хотел ей помочь, то не молчал бы — для откровенного разговора случаев было предостаточно. Выходит, он достаточно долго раздумывал, и только в последний момент чаша весов перевесила — и, вполне вероятно, не из-за нее, а из-за Дилана.

— За кого ты меня принимаешь?

Он сам вернулся, и Эна заставила себя подняться с колен, хотя те продолжали немного трястись от охватившего ее отчаяния, когда она поняла, что по глупости не сумела помочь Деклану. Она смотрела в горящие глаза Малакая и молчала. Что она могла ему сказать — он и сам должен понимать, кем был до последней минуты в ее глазах. Чего он ждет? Она не контролирует свой язык только с Диланом.

Эна опустила голову к сцепленным рукам.

— Я уже один раз выбрал скачки, — продолжал Малакай глухо. — Глупо совершать одну и ту же ошибку дважды.

Теперь они снова смотрели друг другу в глаза. Веко Эны дергалось так же, как и у Малакая. Что он только что сказал? Или что она услышала? Нет, нет, нет... Только подобных признаний над соломенным телом Деклана ей не хватало! И она снова опустилась подле чучела на колени, чтобы расправить солому.

— Прости, — снова извинился Малакай. — Я старался. Старался изо всех сил, но у меня не получилось ее остановить.

Эна вскинула голову.

— У тебя все получилось! Мне велели снять чучело. И вот оно — здесь. Только не сказали, что с ним делать, — Эна оглянулась: увы, никого. — Ты не знаешь? Может, в какой-нибудь из сказок Эйдана было что-то об этом?

Малакай почти съел губы. Пришлось подняться — вот сейчас она точно не желала его подкалывать. Она просила совета. Но теперь лучше отослать Малакая прочь. Возможно, брат Лориэль не желает показываться тому на глаза.

— А тебе не пора ли возвращаться? — Эна хотела спросить мягко, а получилось грубее, чем обычно. — Пропустишь второй заезд. Ты ведь хорошо прыгаешь и без помощи королевы. Я так думаю, — закончила Эна совсем тихо.

— Я не уйду без тебя, — ответил Малакай спокойно. — Кто знает, на что способна королева. Во всяком случае, я могу побыть переводчиком.

— А ты видел ее?

— Да. Вчера она явилась ко мне самолично. Видно, больше никому не доверяет. Думаю, у меня получилось заверить ее в преданности. Но у воронов сильные крылья. Вне всякого сомнения, она уже знает про чучело. И если дело только в нем, то птицы легко вырвут чучело у нас из рук и отнесут королеве. Но их ровно одиннадцать. Так что если мы разберем чучело по соломинкам, им его не унести.

Идея Эне понравилась, и они принялись за дело. Половину соломы они разметали по полю, а остальное спрятали под куртки, разломив, на всякий случай, каждую соломинку надвое. Чучело было уничтожено. Теперь воронам его не собрать.

— Знаешь, — пробормотала Эна смущенно. — Мне кажется, тебе лучше не прыгать сегодня... Королева разозлится, и никакие тренировки не помогут. Одной медалью меньше, зато голова цела...

Малакай выпрямился и будто в росте прибавил. Хотя котелок обязан был его приплюснуть.

— Я все равно уже пропустил заезд. Я же сказал, что выбрал тебя вместо награды. Даже если тебе наплевать, — добавил он, глядя уже в сторону.

— Деклан вообще-то родственник Дилану, не мне, — пробормотала Эна, злясь на себя за красные уши.

— Я сделал это для тебя, — буркнул Малакай и шагнул к коню.

Дурак! — чуть не выкрикнула Эна. Теперь она точно пойдет пешком. Она не желает, чтобы кто-то подумал... А ведь подумают. Уже никуда не деться. Просто так удрать с соревнования он не мог. Интересно, какими глазами посмотрят на нее его родители?

— Эй! — она не сумела даже выговорить его имя, и Малакай не обернулся. — Я ценю, что ты сделал. Я считаю, что ты поступил благородно, — Да, она с трудом подобрала слово. — Только это ведь ничего не меняет. Ну, ты понимаешь...

И когда Эна замолчала, Малакай обернулся.

— Я понимаю. Я просто хотел, чтобы ты не думала обо мне плохо. Меня до сих пор трясет от твоего взгляда тогда, на кухне... Я не такое дерьмо, как ты обо мне думаешь. Я просто был дураком, что позволил родителям убедить себя, что так и надо. А сейчас я принял решение сам и приму любую ответственность за него. Впрочем, — он передернул плечами, и дрожь его передалась и Эне. — Я не думаю, что королева будет мстить...

Эна шагнула к нему и взяла за руку. Ладонь у Малакая оказалась такой же влажной, как и у нее самой.

— У меня там есть знакомые, — дрожь передалась ей и в голос. — Я попрошу у них за тебя.

— Не надо, — отрезал Малакай. — Если я не получу больше ни одной награды, я не умру. Возможно, моя жизнь даже изменится к лучшему. Сейчас у меня ничего нет, кроме этих дурацких тренировок. Вообще ничего.

Малакай взялся за поводья.

— Садишься? Или боишься?

Эна пожала плечами.

— Падать, так вместе, — попыталась она сказать как можно веселее.

Только Малакай не улыбнулся. И не перешел с шага даже на рысь, но когда у загона к ним бросились и родители, и тренер, и даже мать Эны, на его лице сияла такая улыбка, что ни у одного из взрослых не хватило смелости задать заготовленный вопрос. Только Дилан не подошел. Эна нашла его сидящим в отцовской машине. Он не повернул головы при ее приближении и не подвинулся. Пришлось обойти машину с другой стороны:

— Они все равно устраивают барбекю, — сказала Эна, садясь рядом. — Если ты не пойдешь, будет много лишних разговоров. А нам это сейчас ни к чему.

Дилан медленно повернул к ней голову:

— Вам с Малакаем?

Эна сжала губы.

— Нет. Нам с Декланом. Я сделала то, что попросили меня вчера фейри, и очень надеюсь, что волынщик обрел наконец свободу. Что касается Малакая, то ты был прав — он честный и не способен на предательство. Тем важнее поддержать его сейчас, когда его отец в таком гневе.

Лицо Дилана осталось неподвижным. Сейчас он напоминал всадника.

— Они хотят уехать до награждения. Если мы не будем жрать сэндвичи, то Малакай будет жрать родительские обвинения, понимаешь?

— А что с твоим братом?

Эна опустила глаза.

— Я не знаю. Они ничего не говорят.

Дилан нашел ее руку и сжал.

— Мы в полночь пойдем с тобой к озеру, слышишь?

— В полночь им будет уже не до людей.

— Тогда мы пойдем в одиннадцать.

— Хорошо, — только и успела сказать Эна до появления матери и родителей Дилана.

На Эйдане совсем лица не было. Как он не растерзал Малакая, непонятно. Но говорить что-то в защиту рыжего сейчас глупо, потому что у мистера Фейерсфильда слишком богатая фантазия. С ней не способны совладать никакие доводы разума. Лора даже решила поменяться с Кейтлин местами. Видимо, матери Дилана было противно сидеть рядом с Эной.

— Это было глупо, — процедила Лора и отвернулась к окну.

Эна решила промолчать. Пусть думают, что она поставила Малакаю идиотское условие — уйти ради нее с соревнования. Как-нибудь все утрясется само-собой. Сейчас главное — удержать Дилана от глупых выпадов в сторону Малакая. Для этого лучше всего не оставлять их одних, и Эна решила ни на шаг не отходить от Малакая. Переодевшись, тот занял пост у огня, в который незаметно кинул солому. Та горела, точно настоящая. Тогда Эна достала из-за пазухи свою. Так они и стояли над решеткой, не решаясь заговорить, пока не подошел Дилан.

— Как вы думаете, кого я только что встретил?

Эна прикрыла глаза и тут же почувствовала в руках пучок соломы.

— Кто ее собрал? — чуть ли не закричала она, но Дилан пожал плечами. — Этот подлец тебе еще что-нибудь сказал?

Дилан бросил взгляд на Малакая, и тот тут же сказал,что принесет всем лимонада.

— Останься! — удержала его за локоть Эна. — Мы теперь в одной упряжке.

— В одиннадцать часов у озера. Это все, что он сказал, — добавил Дилан тут же.

— Это может быть ловушкой.

Эна передернула плечами.

— С каких это пор ты не доверяешь лепрекону?

—Вот с этих!

Дилан раскрыл ладонь, и Эна увидела на ней свое кольцо.

— Так оно было у тебя?

Дилан затряс головой.

— Клянусь, у меня его не было до этой самой минуты. А когда он ушел, я нашел кольцо в кармане, а он даже не приближался ко мне. Пожалуйста, Мал, потрогай кольцо — возможно, оно нам мерещится.

Тот тут же ответил, наблюдая, как под решеткой догорает подкинутая Диланом солома.

— У тебя ладонь пустая.

Эна все равно попросила Малакая тронуть кольцо, и только тот вскинул руку, как оно исчезло. Дилан даже ладонь почесал.

— Что это было?

— Приглашение, как ты и сказал, — пробурчал Малакай. — Но только для вас двоих. Меня там не ждут.

— А ты все равно пойдешь с нами, — не дала ему договорить Эна. — Я не верю этому лепрекону, я не верю королеве, я даже больше не верю лисице. Я не верю никому из них. Я знаю лишь одно — они сильнее обычных людей. И только вместе мы сможем противостоять их силе. Только вместе. Одурачить троих одновременно не получится. Слышите? Вместе.

Эна протянула им руки, и в каждую ее ладонь легло по такой же горячей ладони.

— У вас кто-нибудь за огнем следит?!

Пламя вырвалось из-под решетки и чуть не опалило им лица. Эйдан выплеснул на угли почти весь лимонад из своего стакана — угли грозно зашипели в ответ, и Эна непроизвольно сглотнула кислые слюни.

— Я принесу лимонада, — повторил Малакай и скользнул мимо Эйдана.

Тот грозно взглянул ему вослед и повернулся к Эне.

— Я просил тебя не расстраивать мать? Просил?

— Па. — начал Дилан, но тут же сник под его тяжелым взглядом.

— А ты ведешь себя, как слюнтяй, — выплюнул он в лицо сына и отошел от барбекю.

Эна сильнее сжала пальцы Дилана, не позволив тому забрать руки. С родителями они разберутся завтра утром, а до полуночи надо закончить дела в подозерном мире.

Глава 35

— Да, мам, я очень рада, но мне надо уйти, — проговорила Эна, пытаясь добраться наконец до двери.

Мать не двинулась с места. Эне показалось даже, что она сейчас огреет ее телефоном, который сжимала в руке. Отец позвонил и сообщил, что прилетает на три дня раньше и сможет побыть с ними лишнюю неделю после ее дня рождения. Она рада. Рада. Именно это Эна и сказала матери. Что еще надо? Улыбку до ушей? Так она и была до ушей до этого самого последнего момента, когда терпение закончилось.

— Мам, меня ждет Дилан, что тут непонятного?

Лора не двинулась с места. На нее не подействовали даже закатанные глаза дочери.

— Эна, так не ведут себя на людях!

— Мама, не начинай! Я ни о чем не просила Малакая. Я вообще не понимаю, какого черта он бросил соревнования и погнался за мной. У парней иногда сносит крышу, ты сама мне это говорила! А сейчас дай мне пройти. Меня ждет Дилан.

— Эна! Ты на часы смотрела?

Эна машинально повернула голову к часам и чуть не ахнула в голос — маленькая стрелка стояла на десяти, а большая на пяти. Часы пошли! Они показывали точное время!

— Мама, это суббота! — выкрикнула Эна, чтобы перекричать ликующее в груди сердце. — Дай мне пройти! — Невыносимо стоять на месте, когда колени готовы подлететь к потолку. — Сколько можно? — Она не может больше сдерживать радость, ей надо сообщить тем, кто ее разделит, что... — То ты орешь, что я сижу дома, а когда я хочу погулять с парнем, ты меня не пускаешь! — уже истерически вопила она.

— А то ты непонятно зачем носишься по полям! — вновь разошлась мать.

Неужели все по новой? Эна сжала кулаки. Да она в окно выпрыгнет, если Лора Долвей не освободит ей путь к озеру!

— Мне не интересны скачки! — из последних сил сдерживалась Эна. — Я тебе говорила, что я не хочу туда ехать. Но я посмотрела на Малакая, как ты просила, а потом пошла бегать, что тут плохого? Я не занимаюсь карате, потому что Эйдану это, как я понимаю, не нравится. На велике мне некуда ездить. Бегать по утрам, по словам Кейтлин, опасно. Я и днем теперь не могу ничего делать?! Раз так, то я вернусь с отцом в Калифорнию!

Эна пустила в ход тяжелую артиллерию. Теперь мать обязана отойти от двери.

— Долго не гуляй, — пробормотала Лора. — Холодно. Сидите на кухне лучше. Я все равно пойду спать.

— Хорошо, — буркнула Эна и выпрыгнула в дверь так, будто сигала в окно.

Калитку она тоже открывать не стала, легко перемахнула через каменную стену и припустила по дороге к лесной тропинке. Там, у камней, где она встречалась с волынщиком, должны были ждать ее парни. И они ее ждали. Только стояли по разные стороны валуна. Да и черт с ними! Ей не до их глупой ревности!

— Часы! Часы! — она схватила Дилана за грудки. Малакай все равно ж ничего не поймет. — Они снова идут. Понимаешь?

Он кивнул и поймал ее руки. Рукопожатие показалось Эне довольно жестким.

— Давай не ликовать заранее, ладно? А вдруг они пытаются нас отвлечь...

Умеет Дилан все испортить! Она перевела взгляд на Малакая — надо бы объяснить про часы, а то он и так чувствует себя обиженным. Только говорили уже на ходу. За двадцать минут даже бодрым шагом добраться до озера проблематично. На половине пути перешли на бег, а когда Эна увидела, как деревья склонились друг к другу, образуя для них тоннель, она заставила парней перейти на спринтерский бег. Финишировали они у кроссовок лепрекона. Тот покачал головой и постучал по запястью. На что он намекает? На часы?

— Я видела! — задыхаясь, выдохнула Эна.

— Не знаю, что ты видела, Эйнит Долвей, — усмехнулся маленький сапожник. — Но вы показали очень плохие результаты. Едва живы. Вам жизненно необходимо освежиться в озере. Но я бы предложил все же вам раздеться. Осенние ночи не располагают к прогулкам в мокрой одежде. И вообще вы не умеете считать до двух, — добавил он тут же, глядя в упор на Малакая. — Или вы взяли его сторожить одежду?

Эна шагнула вперед, дырявя лепрекона взглядом.

— Он идет с нами.

Тот хихикнул и попытался вновь стать серьезным, но у него ничего не получилось.

— Ну, сколько раз повторять, что ты неисправимая тупица, Эйнит Долвей? Твое слово здесь вообще ничего не значит. И мое, кстати, тоже... Я вот лично не приглашен королем на свадьбу и не могу передать жениху принцессы одну маленькую, но очень нужную ему вещь. Потому-то я и пригласил тебя сюда — в качестве посыльного, — подмигнул ей лепрекон и поманил к себе.

Только Дилан схватил ее тут же за руку, и Малакай последовал его примеру. Лепрекон вновь покачал головой.

— Нет, так не пойдет, Эйнит Долвей. Один сюда вообще не приглашен, хотя я ему и разрешил поиграть в сторожа одежды, а другой может на что-то рассчитывать только в качестве переводчика, не более того... Эйнит Долвей, скажи им, чтобы они тебя отпустили и подойди ко мне, а то я найду другого посыльного. Попасть на королевскую свадьбу желающих хоть отбавляй. Ну... Я жду.

Дилан сильнее сжал руку, когда Эна попыталась высвободиться. Тогда она шикнула на него:

— Дай мне с ним поговорить. Я не пойду никуда одна.

Она сделала шаг к лепрекону. Лицо у того из насмешливого стало вдруг злым, и все же он показал ей ладонь, и на ладони было кольцо. Только Эна не протянула руки.

— Это кольцо теперь никому не нужно, — сказала она, внимательно следя за выражением глаз лепрекона: они стали какими-то уж больно стеклянными и отражали теперь ее как в зеркале, и это отражение не очень нравилось Эне. Такая напуганная, что аж страшно от собственного страха.

— Это кольцо никому не нужно, — повторила она, не получив от лепрекона

никакого ответа.

— Я уже сказал, кому оно нужно — жениху нашей принцессы. Он очень его ждет, а заставлять будущего принца ждать чревато большими неприятностями для посланницы, а посланница — это ты, Эйнит Долвей.

Эна сглотнула наполнившую рот невкусную слюну и заставила себя сказать то, что очень хотелось сказать:

— Почему ты не вернул кольцо хозяину?

Лепрекон улыбнулся.

— Это кто не вернул? Я не вернул? Очень даже вернул... Деду. Но дед не пожелал его брать. Вернее, он его взял, а потом решил, что надо что-то подарить на свадьбу принцессе, а с учетом того, что дарить нам больше нечего, то это кольцо послужит великолепным подарком... Ты меня еще слушаешь, Эйнит Долвей? — оборвал собственную монотонную речь лепрекон.

Эна кивнула. Взгляд ее намертво приклеился к лепрекону, потому она на ощупь взяла кольцо и сжала в кулаке.

— Как я узнаю принца?

Лепрекон вновь улыбался.

— О, он сам бросится к тебе, как только увидит. Ты там только гляди не споткнись. Ты же под ноги совсем не смотришь...

— Смотрю! — крикнула Эна и заскрежетала зубами от злости.

Говорила ж себе не отводить глаз и раз — он надул ее с первой же попытки. Она перевела взгляд со своих кроссовок на кулак. Кольцо она не только ощущала, но и видела.

— Пойдем, что ли? — кивнула она Дилану, который растерял за беседу с лепреконом всю храбрость. Или... Эна наконец догадалась о причине смены настроения. — Можно не раздеваться. Там жгут торф. Обсохнем. К тому же, мама ушла спать. Будем дома пить горячий чай. На свадебном пиру же ничего нельзя ни есть, ни пить...

Эна пыталась шутить на манер лепрекона, но у нее не получилось вызвать на лице Дилана улыбку. Малакай тоже молчал, но потом вдруг выступил вперед:

— Брось кольцо в воду. Это приманка. И непонятно для кого...

Эна взглянула на Дилана. Тот кивнул, поддерживая предложение приятеля. Только сколько бы Эна ни пыталась отодрать кольцо от ладони, ничего не получалось. Даже суперклей не держал бы кольцо так крепко, как заклинание лепрекона.

— А если его действительно может забрать только принц, что тогда? — чуть ли не со слезами закричала Эна.

— Тогда надо искать принца, — заскрежетал зубами Дилан, но Малакай предложил отмочить руку в озере.

Эна присела на камень и склонилась к воде. Рука уже окоченела, а кольцо как висело на коже, так и продолжало висеть.

— Отлично! — пожала плечами Эна. — А теперь что, нырять?

— На воду смотреть, забыла? — присел рядом с ней Дилан. — Я же тебе говорил.

— А ты много чего говорил... — буркнула Эна и скинула кофту.

Дилан глядел на нее с недоумением, но ничего не сказал, а Малакай просто протянул руку, но Эна сунула в нее уже кроссовки.

— Больше ничего снимать не буду, если только...

Она пошевелила ногой — пластырь опасно блеснул в темноте. Как странно — она давно перестала его чувствовать и забыла о нем, а, может, даже думала, что лепрекон его отодрал... Так нет же — на месте. Чудеса! И так стягивает кожу, что жуть. Но только Эна прикоснулась к нему, золотая материя исчезла. Однако нога теперь немного зудела, и Эна сунула ее в воду охладить, но вытащить уже не смогла.

Кто-то схватил ее за ногу, но испугаться она не успела, потому что через мгновение уже сидела абсолютно мокрая на том же камне — вернее, как она теперь догадалась, на его зеркальном отражении. Дилан тоже был здесь, такой же мокрый и взъерошенный. И больше никого, но оба знали, что кто-то протянул им руку и исчез. Бесследно. Они оглянулись, как по команде. Будто бы ничего не изменилось

— такой же дикий лес. Только Малакая рядом нет.

Дилан вскочил с камня первым и протянул ей руку. Эна сжала его пальцы и прислушалась. Музыка. Волынка. Неужели?

— Ни одна свадьба не обходится без волынки, — процедил Дилан сквозь зубы.

Эна нервно закивала и вспомнила слова Лориэль — Деклан тогда возвращался со свадьбы. Может, другая свадьба должна разорвать этот круг? Не может же быть так, что все их старания по освобождению Деклана пошли прахом.

Дилан снял и отжал футболку, потом надел снова. Эна выкручивала свою на себе. Заодно они вслушивались в музыку. Всматривание в лес не давало никаких результатов — хижины не появлялись и у корней деревьев не открывались двери тайных домиков. Они пошли на звуки волынки, и те уводили их все дальше и дальше от озера, но Эна была спокойна, ведь Деклан оставался единственным, кому она еще могла здесь доверять.

Они бежали, и мох мягким ковром стелился под ногами. Деклан действительно сидел на камне в привычной позе и играл. Однако в слушателях у него был один единственный юноша. Нарядом он напоминал всадника. Только плаща не хватало. Вернее тот был, но служил юноше подстилкой. Наконец музыка стихла, но не потому что Деклан заметил незваных гостей. Он даже не повернул в их сторону головы. Он просто передал волынку юноше. Тот осторожно принял из его рук инструмент и разложил трубы на коленях. Его музыка не лилась, но напоминала хорошо заученную мелодию, которую ученик выдувал плечом раз за разом. Деклан поправлял его и, к большому удивлению Эны, делал замечания по-английски, хотя ростом его ученик напоминал фейри. Юноша все это время только молча кивал, а потом вдруг приподнялся на коленях и начал судорожно запихивать волынку в мешок.

— Я не смею больше задерживать тебя, — произнес он на чистом английском очень бегло и протяжно. Это не был британский выговор, не походил он и на ирландский говор — у него был калифорнийский акцент. Сердце Эны остановилось. Она узнала голос.

— Ты можешь не благодарить ее, Деклан.Я сделаю это за тебя.

Деклан поднял голову. Юноша обернулся с проворностью куницы. Мешок в руках закрывал половину лица, но не ту, где раньше алело родимое пятно. Эта сторона была чиста и бела. Лицо мраморной статуи, но зта статуя — Джеймс. Только имя застряло на губах. Они слиплись, будто на них наложили заплатку лепрекона.

— Не подходи ко мне, Эна. Еще не время, — произнес юноша.

В десяти шагах от нее он казался еще меньше, но они смогли все же глядеть друг другу в глаза. Только его лицо расплылось из-за дрожащих на ресницах Эны слез.

— Тебе придется подойти к ней.

Из-за камня или прямо из воздуха вышел всадник. Без коня, но в плаще. Только сейчас его бледный лоб стягивала золотая корона.

— У нее в руке кольцо, которое мы слишком долго искали.

— Хорошо, Ваше Величество, — Джеймс поклонился всаднику и повернулся к сестре. — Эна, только не пытайся обнять меня. Мне еще очень больно в человеческом обличье.

За его спиной раздался тихий смешок всадника.

— Оно не человеческое. Твоего человеческого тела больше нет. Но ты обрел то, которое было суждено тебе носить еще до рождения. И ты, Эйнит, — король вперил в нее ледяной взгляд, — не сумеешь скрыть волосами нашу отметину. Придет время, я самолично сотру ее, а пока твое место среди людей. Но я хочу, чтобы вся моя семья когда-нибудь собралась вместе. Потому-то у нас и считается страшным преступлением спутаться с человеком, но что делать, иногда любовь бывает сильнее разума. Только ничего не говори Лоризль. Очередная земная жизнь ее дочери не завершилась. Пока из троих я забрал лишь одного — Джеймса. Мзгги сбежала не по любви, а из страха отдать сына, которого я потребовал в женихи для своей дочери, но что загадано в кругу фейри, то исполнится — для нас столетия ожидания не так уж и долги.

Король обернулся к Деклану:

— Возвращайся в свою земную оболочку и постарайся больше не мешать Эйдану Фейерсфилду жить. Дай ему наконец покой. Никакого больше раздвоения душ, понял? И не заглядывайся на Лору Долвей, ее тело отпустит Мэгги, но не сейчас. У меня, — король неожиданно ткнул пальцем в Дилана и Эйнит, — есть очень хорошие шпионы в мире людей. Если я что-то прознаю, ты снова будешь развлекать мою жену. Ты человек, человек, не поверивший предупреждениям фейри, и твой удел страдать, когда фейри уходят в свой мир. Но тебе повезло — моя жена слишком любила твою музыку, потому позволила передать свои умения сыну. Верно, Джеймс? Ты же будешь играть не хуже отца, ведь так?

Когда тот кивнул, сердце у Эны сжалось. Это не Джеймс. Не Джеймс Долвей. Ее настоящий брат не отказался бы так легко от Шона Долвея. Он же не учитель танцев, который сдал чужого ребенка в приют. Он тот, кто качал его на руках младенцем и потом стоял на коленях подле его больничной койки и рыдал.

Их глаза снова встретились. Какие же они у него холодные. Осталось только лицо. Лицо, к которому нельзя прикоснуться. Джеймс сделал к ней шаг. Один. Второй. Третий. Эна протянула руку, чтобы побыстрее избавиться от кольца, и оно взмыло в воздух, перевернулось и упало на подставленную Джеймсом маленькую ладонь. Он сжал кулак, и Эна отметила, как ровно лег на костяшки большой палец — привычка каратиста. Как же так получилось...

— Я приду к тебе одиннадцатого ноября. Тогда мы свободны гулять по земле целый день.

Эна сжала кулаки, чтобы удержать себя на месте и не броситься к брату.

— Ты покажешься маме? — спросила она дрожащим голосом.

Джеймс покачал головой.

— Нет, ей так будет лучше.

И вдруг он резко обернулся к королю.

— Эмирэль сказала, что, получив кольцо, я смогу загадать одно желание. Это правда, Ваше Величество?

Король кивнул.

— Но боюсь, моя дочь забыла предупредить тебя, что если человек останется недоволен тем, что ты ему пожелаешь, то первое желание станет твоим последним, и магия фейри не будет тебе доступна. Не торопись.

Молчание длилось совсем недолго.

— Я уверен в своем желании, Ваше Величество, — сказал Джеймс так звонко, что у Эны в ушах зазвенело. — Да исполнится то, что я желаю.

Пожелания Эна так и не услышала. Джеймс церемонно раскланялся с ней, поднял со мха плащ, крепче сжал в одном кулаке кольцо, а в другом мешок с волынкой и убежал так быстро, что и куница бы не угналась за ним.

Король сделал шаг к Эне:

— Почти полночь. Вам пора вернуться в свой мир. Вы не можете остаться на свадьбу.

Король повернулся к Дилану и что-то сказал тому по-ирландски. Потом взмахнул плащом и начал медленно удаляться по тропке, пока не растаял в воздухе.

— Что он сказал тебе? — повернулась к Дилану Эна.

Тот стоял рядом белее мрамора. Потом молча шагнул к Декпану и протянул руку, за которую волынщик туг же схватился:

— Пойдем домой, — проговорил Дилан по-английски севшим голосом.

— Пойдем, — отозвался Деклан.

Эна закусила губу, чтобы не разреветься окончательно. Под босыми ногами вместо мха громко трещали сучья.

— Я принесу твою одежду завтра, — бросила Эна в спину Дилана.

— Я приду к тебе пить чай. Только отведу его домой, — буркнул он, не оборачиваясь.

Эна побежала обратно к озеру, понимая, что дома ей понадобится обыкновенный пластырь, и много! Малакай ничего не спросил. Только сунул подмышку ботинки и джемпер Дилана, пока Эна пыталась справиться с непослушными шнурками.

— Ты хоть футболку сними. Я отвернусь.

Она так и сделала, накинув сухую кофту на голое тело. Футболкой же попыталась подсушить волосы.

— Все хорошо? — спросил Малакай, осторожно заглядывая ей в глаза.

Эна кивнула, не в силах солгать вслух. Все было совсем нехорошо, а так, как хорошо для фейри.

— Полночь, — услышала она вдруг двенадцать ударов. Или это просто так сильно билось ее сердце.

— Полночь, — подтвердил Малакай. — Самое время пить чай.

И они пошли домой.

Глава 36

— Пап, это так серьезно? — спросила Эна, сжимая до боли колени, когда отец замолчал и, прикрыв глаза, откинулся на спинку дивана.

Вчера улыбка не сходила с его лица. Он, видимо, хотел насладиться воссоединением семьи, прежде чем сообщить неприятные финансовые новости.

— Серьезно? — он открыл сначала один глаз, будто подмигнул ей, а затем уже второй и тоже положил руки на колени. — Ты серьезно считаешь, что, имея дом в миллион с лишним долларов, можно о чем-то переживать? Не будь дурочкой, Эна. Мы всегда можем продать дом, купить себе другой в месте подешевле и оплатить тебе образование. Возможно, если меня уволят после слияния компаний, я именно это и сделаю.

Шон Долвей резко поднялся и отошел к окну.

— Как вам обеим не надоели эти потемки?!

Он отдернул портьеру и остался стоять у окна к ним спиной.

— Хотите честно? — продолжил он, не обернувшись, прерванный монолог. — Я хочу, чтобы мою позицию сократили. Тогда я останусь с вами.

Он тряхнул занавесками и распахнул окно. Лора тут же поднялась из кресла и направилась на кухню приготовить чай.

— Я не могу поверить, что тебе уже пятнадцать! — обернулся отец, будто присутствие матери мешало ему говорить.

И Эне сделалось немного не по себе. Ей вообще было плохо с возвращения из подозерья. Она попросила Дилана не приходить пока в гости. Малакаю она сказала то же самое. Родители со всех трех сторон были уверены, что их дети переругались вусмерть. Но трое знали, что у них есть шанс стать прежними после одиннадцатого ноября. Пусть этот шанс в глазах Эны был не очень-то и велик. От фейри ведь можно ожидать любого сюрприза.

— Я пойду маме помогу.

У матери было такое каменное лицо, что Эна испугалась, как бы Мэгги со своей волшебной кровью сейчас не выскочила наружу без спросу.

— Эна, — почти шепотом позвала мать, и она придвинулась к ней почти вплотную.

— Твой отец не умеет лгать. Его уволили, вот он и поменял билет. Давай сделаем вид, что мы ему поверили. Я не хочу портить тебе праздник...

— Какой праздник, мама?

Лора посмотрела на нее суровее, чем смотрел король фейри.

— С соседями не ругаются. Мы сделаем барбекю, а ты сделаешь вид, что у вас все хорошо, договорились? Чтобы отец не нервничал хотя бы из-за тебя, поняла?

Эна кивнула. Пусть приходят. Главное, чтобы Эйдан держал себя в руках. Он пока что даже не пришел поздороваться с соседом, и Лора специально удержала мужа от дружеского визита — пусть все встретятся на нейтральной территории. Вернее, по очень радостному поводу — дню рождения Эны. В прошлом году из-за болезни Джеймса о ней все забыли — сейчас надо попытаться не думать о Джеймсе. Эна читала эти мысли в каждом взгляде, каждом слове и каждом жесте матери, и была готова вынести рядом с собой даже отца Малакая с его постной миной, только бы мать не сорвалась. Только бы... Только бы юный принц загадал своим первым желанием излечение для матери. Неужели ему ее теперь совсем не жалко?

Эна была уверена, что увидь мать сына относительно живым да еще и под руку с принцессой, знай она, что он живет здесь рядом под озером — она бы не сжимала губы, поглядывая на календарь.

— Эна, открой. Не слышишь, что ли? — шикнула на нее мать.

Она действительно не слышала стука в дверь, как и в тот первый раз. И Дилан снова мялся у порога.

— Проходи, — проговорила Эна бесцветным голосом, оборачиваясь к матери, но встретилась взглядом с отцом, который выскочил на стук из гостиной и теперь с приветствием протягивал Дилану руку.

Тот смущенно пожал ее и пробубнил:

— Я хотел спросить, нужна ли помощь завтра...

— Конечно, нужна, — почти что перебил его Шон Долвей.

Они были знакомы пока только заочно, но отец, к большому удивлению дочери, принял Дилана, как старого знакомого — видимо, мать сплетничала с ним. Ничего, впрочем, удивительного в том не было. Раньше к ним приходили только друзья Джеймса, а она ограничивалась подружками, так что отца явно посвятили во все подробности подрывной работы добрососедских отношений, которую она якобы вела. Клево! Только злиться было некогда — Дилан бросал на нее слишком уж красноречивые взгляды.

— Мы проверим дрова, — сообщила Эна громогласно и шагнула к двери во двор, но мать не пропустила Дилана.

— Кошка вернулась? — спросила она, выставляя на стол чашку для гостя.

Дилан мотнул головой.

— Может, еще вернется, — посочувствовала мать, но Дилан снова пожал плечами и буркнул:

— Так даже лучше. Па не любит животных в доме. Особенно кур. Хотите мы их Эне подарим?

Эна чуть за порог не зацепилась — его на разведку, что ли, послали? Но мать спасла положение.

— Нет, нет, нет... К курам мы пока не готовы.

Наконец они оказались во дворе.

— Что ты хотел сказать?

Эна подступила к Дилану вплотную, хотя они еще не дошли до сарая.

— Ничего, — Дилан отступил на шаг. — Твои за нами наблюдают. Может, пойдем в лес погулять?

— Мне нечего скрывать от родителей. Говори здесь. В лес я не пойду до завтрашнего дня, — отрезала Эна и добавила шепотом: — Я просто боюсь, вот и все. Боюсь, что он не придет. И боюсь, что придет. Это больше не мой брат, понимаешь?

Дилан кивнул и шагнул к сараю. Он с прежней хваткой взялся за топор, и полетели щепки. Эна стояла поодаль и даже не помогала собирать поленья. Только руки подставила, чтобы принять от Дилана охапку:

— Я вообще-то пришел поговорить о Малакае.

Хорошо, что между ними были дрова, а то бы он просто снес ее дыханием.

— Дилан, прошу, не начинай, — выдохнула она в ответ так же напористо.

— Ты ничего еще не знаешь, а уже злишься, — прорычал он. — А я просто хочу избежать скандала. Мал придет завтра не один, и я боюсь реакции его родителей. Я сам немного в шоке, но...

— Дилан, хватить кругом да около! Как у вас там говорят, чего застрял между рилом и джигой?!

— Мал помирился с Эйлин, — выпалил Дилан горячим шепотом и отступил.

А Эна чуть дрова не уронила.

— Ты не рада? — спросил он тут же сухо и поджал губы.

— Я рада, рада, — пробормотала Эна. — Это просто так неожиданно...

— Тогда ты можешь представить, как неожиданно это будет для его родителей. Потому-то он и хочет, чтобы они увидели их вместе у тебя. Они не станут скандалить на людях, понимаешь?

Эна кивнула.

— Дома они, конечно, его убьют, — Дилан попытался улыбнуться. — Они его уже почти убили за тебя и соревнования... А теперь, — Дилан отвел глаза. — Опять из-за тебя убьют, потому что посчитают, что он тебе на зло это сделал.

Дилан не успел далеко отойти, и Эна сумела скинуть ему дрова.

— Это только ты мог такое подумать! — прошипела она. — Взрослые люди намного умнее тебя!

И зашагала к дому так быстро, что Дилан смог догнать ее только бегом.

— Эна, пожалуйста...

— Хватит! — огрызнулась она, обернувшись. — Я разберусь с Малакаем без тебя.

Пришлось подниматься к себе за телефоном. Эна последние дни вообще к нему не подходила — нужды не было. А сейчас быстро набрала Малакаю сообщение: «Поздравляю! Приходи с...» И стерла, не зная, как пишется имя его девушки. Написала просто: «Жду вас вдвоем»... Отправила и села на кровать, чувствуя в душе непонятную пустоту. Словно у нее что-то украли. Она должна была порадоваться за Малакая, но не получалось. Выходило так, что все это время он кому-то из них лгал. Кому? Ей или Эйлин?

— Эна, чай стынет! — поднялся к ней отец и остановился в дверях: — Как можно успеть поругаться за пять минут, коля дрова? Почему Дилан ушел?

— Ему домой надо. Он и дрова-то колоть не собирался, — буркнула Эна и отшвырнула телефон к подушкам.

Только чая с родителями сейчас не хватало. Но они, к счастью, больше не задавали вопросов. И утром тоже не стали спрашивать, почему она нацепила вчерашние джинсы вместо привезенного отцом платья. Хотя она заготовила ответ — у нас же барбекю! В платье явно придет Эйлин, и перещеголять ее нынче у Эны вряд ли получится, да и не к чему! Это не ее праздник. Это праздник Джеймса. Возможно, последний. Пусть он задует свечку, пока еще помнит, для чего это делают.

— Ты зачем печешь? — подошла к ней на кухне мать. — Кейтлин принесет торт. Я же тебе сказала.

Эна подняла глаза от миски.

— Но я уже замесила тесто. И я не прошу никого его есть. Могу вообще унести к себе.

Так она и сделала. Еще и свечки взяла с собой. Мать хотела подняться к ней, но отец удержал. Эна поставила торт на стол и воткнула в середину одну свечку — это его первый год в подозерье. Первый из сотен других. Сколько лет его невесте? Вернее, уже жене — двести? Или все же сто? Такая ли она маленькая?

Эна уселась на стул, потом вскочила и застучала ногами по лестнице.

— Верни торт на кухню, пожалуйста, — поймала ее внизу мать.

Эна взглянула ей в глаза и четко произнесла:

— Это не для нас. Это не для меня. Это торт для Джеймса.

Мать прикрыла глаза и осталась неподвижна. Отец осторожно приобнял ее за плечи, чтобы отвести в сторонку, и Эна ринулась в сад. Она добежала до дерева и забарабанила руками по стволу, но лисица не вышла. Тогда она опустилась на траву, ткнулась носом в колени и разревелась.

— Эна, — отец присел рядом. — Эна, пожалуйста... Я так хотел, чтобы у тебя был праздник.

Она не ответила, но когда тот тронул ее за плечо, она обхватила широкую спину отца дрожащими руками и уткнулась в футболку мокрым носом.

— Если тебе так тяжело, давай все отменим? Соседи поймут. На то они и соседи. Эна с минуту еще плакала, а потом вытерла щеки ладонью и сказала:

— Нет, я сейчас умоюсь и надену твое платье.

— Не надо платья. Это же барбекю, — улыбнулся отец и подал ей руку.

Дома мать сидела за столом подле полной чашки с кофе, и Эне показалось, что глаза у той тоже мокрые, но отец предпочел утешить дочь.

— Поскорей бы уже все пришли, — буркнул он и вытащил из холодильника кувшины с лимонадом.

Гости пришли почти что одновременно. Не хватало только Малакая и Эйлин. Через полчаса Эна даже отвела Дилана в сторону.

— Где они?

— Немного терпения.

У нее его хоть отбавляй! Она даже не собирается открывать до полуночи подарки, чем немного опечалила дарителей. Но пусть думают, что это американская придурь. Главный ее подарок все равно придет не раньше полуночи. Наверное, нагуляться по земле ему хочется в другом месте! Эна вновь почувствовала, что находится на грани — Лориэль тоже не вышла к ней. Здесь все губы искусать можно! Еще и мать с вопросом:

— А где Малакай?

— Сейчас будет, — ответил Дилан даже без мимолетной запинки, но не спустил с Эны глаз. — Ты чего? Из-за Мала расстроилась?

— Сам знаешь, что нет! — огрызнулась она и пошла за лимонадом.

Общение у взрослых тоже выглядело натянутым. Мать Малакая пыталась быть душой компании. Кейтлин суетилась на кухне. Хозяйка стояла навытяжку подле мужа, с которого Эйдан не спускал глаз. Отец Малакая что-то говорил и, жестикулируя, чуть не поддал локтем стакан с лимонадом, с которым Эна проходила мимо. Он как раз рассыпался в извинениях, сжимая обеими руками ее плечи, когда в конце дорожки появился его сын с корзиной роз и Эйлин. Эна успела испугаться, что он сейчас свернет ей плечи. Но ничего страшного не произошло, хотя Малакай представлял Эйлин хозяевам в гробовой тишине.

Эна быстро сориентировалась и, схватив пустой кувшин, позвала всех ребят с собой на кухню делать свежий лимонад.

— Мы уйдем через час, — заверил ее тут же Малакай, и Эна решила, что лучше промолчать.

Хуже всех было, конечно же, Эйлин, которая за этот час ни на секунду не выпустила руки Малакая и не проронила ни слова. Никакого платья. Простые брюки. Кажется, в униформе в чайной она выглядела более нарядной.

— Можем завтра пойти погулять? — предложила Эна, провожая их к воротам, и Малакай бросил коротко, что позвонит.

Когда они ушли к машине, Дилан взял Эну за руку. Это было так неожиданно, что она даже не успела ее вырвать.

— Хочешь, пойдем к озеру?

Она покачала головой.

— Хочешь, я покажу тебе торт, который испекла для Джеймса? Если он не придет, мы съедим его вдвоем. Это мой первый торт, но в нем очень много шоколада.

Дилан кивнул и усилил хватку, чтобы она не думала от него избавиться. Пришлось говорить, и спросила она про Эйдана.

— Он посадил сегодня цветы на бабушкиной могиле и закрыл дома все окна, — ответил Дилан и выпустил ее руку, но Эна теперь сама сжала его пальцы.

— Все будет хорошо. Теперь у всех нас все будет хорошо. Посмотри, как там моя отметина фей поживает?

Дилан даже не сразу сообразил, что от него хотят. Эне пришлось тряхнуть волосами. Тогда он совсем неловко подсунул под них руку и растопырил пальцы, чтобы приподнять.

— На месте, — проговорил он едва различимым шепотом, не убирая руки.

— Где Малакай?

Они прозевали появление Эйдана, ходящего, как призрак, абсолютно бесшумно, и рука Дилана застряла на плече Эны.

— У них дела, — сумела ответить только Эна.

— А у вас? Тоже дела?

Под отцовским взглядом рука Дилана окаменела, и Эна почувствовала, как у нее перекосилось плечо.

— У нас тоже! — она перехватила руку Дилана и сжала его горячие пальцы. — Мы будем наверху!

Она чуть ли не проволокла Дилана мимо остолбеневшего Эйдана, а у самого дома крикнула своим, что к торту они обязательно спустятся, так что пусть даже не надеются съесть его без них.

Глава 37

— Фу! — выдохнула Эна, захлопывая дверь. — Если Эйдан поднимется сюда, я наброшусь на него с кулаками!

Дилан стоял белый, как полотно.

— Хватит бояться отца! — она чуть ли не подняла к его заострившемуся от страха носу кулак, но тут Дилан схватил ее за плечи и отвернул от себя.

На кровати, болтая босыми ногами, сидела девочка, пытавшаяся напоить ее какой-то дрянью в хижине короля. Рыжие волосы кольцами лежали вокруг нее на одеяле. На одной руке был намотан плющ, в другой сверкало глазами чучело куницы.

— Диа-дут, Эйнит! — поздоровалась она, и Эна кивнула, повторив ирландское приветствие, а когда гостья затараторила дальше, Эна беспомощно обернулась к Дилану.

— Она просит тебя подойти к ней.

— А еще что?

— Больше ничего.

— Но она же не умолкает!

— Она повторяет одно и то же, как скороговорку. Думаю, она злится, что ты медлишь. Иди к ней! Одиннадцатого ноября с фейри спорить чревато большими неприятностями.

Дилан почти толкнул ее к кровати, и Эна покорно встала перед девочкой, а та, подтянув платье, сумела подняться и теперь, стоя на кровати, стала на голову выше Эны. Так ей сподручнее было увивать ее плющом.

— Хоть бы он не был ядовитым! — простонала Эна, и тут же услышала истошный вопль, и, поняв, кому тот принадлежит, обернулась.

Джеймс с такой силой рванул ее за руку вниз, что Эна упала на колени. Теперь он скакал рядом, срывая с нее плющ, и Эне хотелось заткнуть уши от количества английских ругательств, которые меньше чем за минуту Джеймс сумел выдать, пока не рухнул обессиленный на пол.

— Скажи этой идиотке, — задрал он голову, чтобы Дилан понял, что просьба адресована именно ему. — Повежливее, конечно, скажи, чтобы она собрала свой плющ и выкинула в окно.

Дилан повторил просьбу, убрав только слово «идиотка». Джеймс закрыл лицо руками и простонал:

— Идиот! Скажи ей по-ирландски! Мне языки никогда не давались, и я так и буду, кажется, всю жизнь общаться с женой через ее отца!

Эна уставилась на кровать. Девочка подтянула колени к подбородку и готовилась, похоже, испепелить именинницу взглядом.

— Объясни ей попонятнее, что у людей от плюща фейри на коже появляются ожоги. Не молчи, Дилан! Иначе Эмирэль сейчас обидится и уйдет к матери, а встречаться с королевой у меня нет особой охоты! Теперь я понимаю, почему Мэгги сбежала! Она не хотела сыну такой же участи, как у дяди!

Дилан заговорил по-ирландски — принцесса делала вид, что внимательно его слушает, но выполнять просьбу не спешила. Тогда Эна осторожно переступила плющ и села на пол подле брата.

— Тебе там очень плохо? — спросила она шепотом, хотя и знала, что принцесса все равно ничего не поймет.

Он почти улыбнулся — научился гримасничать у короля.

— Мне там хорошо. Я в полном порядке, — выдал он американский ответ.

— Только никак не могу выучить ирландский. Он хуже китайского, кажется. Впрочем, король уверяет, что язык вряд ли поможет мне в общении с его дочерью. Он ее мать тоже не особо понимает, хотя говорят они на одном языке.

— Джеймс! — чуть ли не заплакала Эна, и он схватил ее за плечи своими теперь такими маленькими, но по-прежнему сильными руками.

— Со мной все хорошо. Не смей реветь! Принцесса — хорошая девочка. Она же не со зла плющ приволокла. Просто считает, что без него ты то же самое, что голая. И вон, она же своими руками шила это чучело. Она хотела подарить тебе его еще в первую встречу, так отец не позволил. Ей и за кубок влетело, а она просто хотела, чтобы ты осталась с нами. Она знала, что я тоскую. Она меня в клетку прятала, а я все равно к тебе убегал, а в последний раз, пока я учился играть на волынке, она чучело сшила из моей шкуры, чтобы я в нее больше не влез и не убежал наверх. Эмирэль хорошая, только глупая... Да и я дурак. Я ведь мешал королю, потому что думал, что он и тебя хочет затащить в озеро навсегда. Я думал, он заодно с королевой. Но я и с королевой ошибся. Тяжело не знать их язык! А королеве-то кольцо как раз и нужно было, чтобы ты не пришла. Это она Лориэль мстит за то, что она мало того, что полукровку в мужья ее дочери сотворила, так еще и с опозданием на свадебный пир доставила. Они идиоты, Эна, полные... Я всегда считал ирландские сказки бредом. Так оно и есть!

— Джеймс...

— Ничего не говори. Родственников не выбирают. С ними живут, ясно? Но раз в год я буду приходить к тебе, слышишь? Только для этого ты должна быть здесь. Я не то, что с острова не могу улететь, я и из этого леса не ходок. Ты не вернешься в Штаты, ведь нет?

Эна замотала головой.

— Папу уволили. Ему теперь не надо возвращаться в Калифорнию. Может, он сможет найти работу здесь, а? — с надеждой взглянула она в лицо брата. — Как там твоя магия поживает?

Джеймс пожал плечами.

— Не знаю. Пока работает, кажется.

— Не работает, мама плакала утром... Ты ведь пожелал ей утешиться, верно?

— Нет, — ответил Джеймс резко. — Я желал другое. Сколько бы я не желал для мамы покоя, он невозможен. Ты хотела бы, чтобы я лишился магии? Вот видишь, ты сама все понимаешь... Но ты можешь чуть-чуть помочь маме не думать про меня, если станешь ей хорошей дочерью. Обещаешь не злить ее своим жутким характером?

— Джеймс! — Эна вскочила с пола со сжатыми кулаками.

Тот запрокинул голову и звонко рассмеялся:

— Я правильно сделал, что не загадал и этого тоже. Потому что победить твой гадкий характер невозможно ни с какой магией...

— Так что же ты загадал? — уже почти что с вызовом спросила Эна.

Джеймс улыбался. Почти как человек.

— Я пожелал нечто, как мне сначала показалось, очень плохое — устранить конкурента. Я поставил на карту свое магическое будущее — говорю ж, фейри дураки и их магию нельзя использовать человеческим умом. Только вы ему ничего не говорите. Пусть верит, что все сделал сам, ладно?

— Джеймс... Я тебя не понимаю.

— Да потому что ты, Эйнит Долвей, непроходимая тупица, — повторил Джеймс слова лепрекона. — Надеюсь, твой новый знакомый хотя бы догадается, а, Дилан? И не говори мне спасибо. Я делал это совсем не для тебя. Я извинился перед ним за падение с лошади. Это был не заяц, это была куница... В общем-то, после того, как вы побывали в гостях у короля, я мог бы дать ему с сестрой второй шанс, но потом я заглянул ей в глаза и понял...

— Джеймс! — это кричала с кровати Эмирэль. Она выпрямилась во весь свой маленький рост и сказала четко по-английски: — Заткнись!

Принц Джеймс сгреб себя с пола и привстал на носочки, чтобы прибавить в росте и дотянуться до сестры.

— Она что, все понимает? Король меня обманул...

Принцесса спрыгнула с кровати и подошла к Эне, чтобы отдать куницу:

— Джеймс Долвей непроходимый тупица, — выговорила она с жутким акцентом.

— Куницей он был намного лучше, не находишь? Но я его перевоспитаю. Обещаю, через год ты его не узнаешь. А сейчас нам пора, а то мои родители разозлятся, а их лучше не злить. Как и твоих, Эна. И твоих, Дилан. Особенно, твоих, — произнесла она почти что по слогам.

Дилан в ответ только кивнул. Принцесса добавила что-то по-ирландски, и Дилан бросился отворять ей окно. Она вскочила на подоконник и поманила к себе Дилана, чтобы что-то шепнуть ему на ухо. Эна увидела, как он полез в привязанный на ее поясе мешок.

— У тебя есть ровно минута, чтобы задуть свечку, — произнесла принцесса на ломаном английском. — Торт ты все равно есть не можешь.

Джеймс кивнул, и Эна поспешила зажечь свечу.

— Ты будешь загадывать желание? — спросила она, с тоской глядя на маленькое мраморное лицо брата.

Джеймс метнул взгляд в сторону Дилана, сжимавшего что-то в кулаке, и проскрипел:

— В прошлом году я загадал желание, но оно не исполнилось. Я не победил болезнь. Поэтому я больше не верю в желания, загаданные над праздничным тортом. Да и есть его я не могу. Но тебе с удовольствием спою поздравительную песенку. Давай же, Эна, загадывай, что хочешь, и задувай свечу.

И Джеймс запел, но когда дошло время произнести имя именинника, Эна успела вставить к своему имени и его, и они вместе задули одну свечу.

— Можно тебя обнять? — спросила Эна робко.

Джеймс раскинул руки, и Эна прижалась к его маленькой груди, хотя следовало ей, большой, обнять его, маленького, но он же старший брат как-никак... Еще обидится.

— Скажи Дилану, чтобы он не смел пулять в меня рябиной. Я не хочу прыгать в окно. Я хочу спуститься по лестнице и выйти через дверь.

Принцесса молча спрыгнула во двор, и Джеймс тут же открыл дверь.

— Я приду через год. Спеки мне снова торт и зажги свечку.

Эна кивнула, не в силах произнести и слова. Джеймс закрыл за собой дверь. Прошла минута, и Эна, швырнув чучело куницы на кровать, сломя голову ринулась вниз. Мать стояла у часов бледная — неужели увидела его? Эна заглянула матери в глаза, и Лора скорее машинально, чем осознанно притянула дочь к груди.

— Только ничего не говори отцу, — прошептала она ей на ухо. — Я только что видела Джеймса в образе фейри. Такой маленький, будто ему десять лет, — голос Лоры дрогнул. — Он подошел и обнял меня. Вот так, как я обнимаю сейчас тебя. И мне показалось, что это объятие трехлетнего ребенка — так легки были его руки. Не говори ничего отцу. Я не хочу никаких таблеток. Я не хочу, чтобы он считал меня сумасшедшей.

Эна стиснула мать в объятьях, стараясь сдержать собственные слезы:

— Я тоже видела его, мама. Он пришел попрощаться. Такое возможно только на ирландской земле, поэтому мы сюда и приехали. Фейри позвали нас.

Лора резко отстранила дочь. Глаза ее были сухи.

— Пора есть торт. Пусть Дилан спускается. Я как раз шла за вами.

Эна отступила от матери и случайно взглянула в окно — Джеймс стоял рядом с Диланом и что-то говорил ему. Этот придурок слез по дереву! Зачем?

— Дилан во дворе. Я сейчас его позову.

Эна выскочила на улицу и услышала звонкий смех брата.

— Даже не проси помочь...

Джеймс ударил Дилана по ладони, и ягоды рябины подлетели вверх. Пока они следили, как они падают, Джеймс исчез. Губы Эны задрожали, и Дилан сжал ее руку, но она вырвала ее, однако же, не оттолкнула его, а наоборот обхватила обеими руками за шею и уткнулась ему в плечо.

— А торт вы не будете есть? — услышала она за спиной голос отца.

Но Дилан не позволил ей отстраниться, и она сумела вытереть украдкой слезы, прежде чем обернулась к отцу.

— Мы уже идем.

Онаулыбалась, когда взрослые пели ей песню, и с первой попытки задула все свечки, и лишь когда те погасли, она вспомнила, что не загадала желание. Но не особо расстроилась, потому что торт Кейтлин испекла удивительно вкусным. Без магии тут дело явно не обошлось!

— Эна, выйдем на минуточку, — вдруг подошел к ней отец.

Внутри все сжалось — либо он наслушался Эйдана и начнет ее отчитывать за Дилана, либо видел, как плакала мама и начнет пытать ее про здоровье жены. В день рождения! Но она пошла за отцом в гостиную.

— Посмотри, — он сунул ей под нос телефон. — Смотри, как акция взлетела. Магия просто! У меня осталось их довольно много, продать? Тогда можем оставить дом и попытаться искать работу в Долине...

— Папа, — голос Эны дрогнул. — Продай все и останься здесь. Я не хочу уезжать. Мне здесь хорошо. И маме здесь хорошо.

Отец убрал телефон за спину.

— Это из-за Дилана, да?

Эна кивнула.

— И из-за Дилана тоже.

Отец провел пальцем по экрану телефона.

— Продано! Это как горшок с золотом найти. Не иначе ты лепрекона здесь поймала.

— Поймала, — сказала Эна дрогнувшим голосом, — но отпустила. Я пойду, ладно?

Отец кивнул, и Эна, не оборачиваясь к гостям, вышла на крыльцо и села на ступеньки, щурясь на заходящее солнце.

— Догадалась бы хотя б молока принести, что ли? — послышалось из кустов, и Эна бросилась раздвигать их руками. — Не лапай меня! У меня больше ничего нет, и так весь горшок отдал!

— Зачем? — Эна просунула голову в кусты. — Я тебя ведь отпустила!

— Ну... — протянул лепрекон. — Я не нарушаю правил игры. Попался, так попался... Да и вообще, дарить золото куда приятнее, чем копить. Тем более в первый раз... И дружба... Не забывай, я умею дружить...

— Я это уже поняла. Спасибо.

Лепрекон рассмеялся. Она бы тоже, наверное, смеялась, если бы кто-нибудь на четвереньках влез к ней в куст боярышника.

— А ты-то тут причем, Эйнит Долвей? — со злым смехом выпалил лепрекон. — Я с тобой не дружил и дружить не собираюсь. Ты мне не то что кроссовки, ты мне пожалела даже недоеденный торт, хотя у самой есть целый, в котором много-много шоколада. Чтоб у тебя утром живот разболелся, жадина!

Эна осела на траву и буркнула:

— Сейчас я принесу тебе и молоко, и торт! Я же не знала, что ты уже здесь...

— А чего тогда вышла?

Эна молча поднялась с колен и вернулась на кухню.

— Зачем тебе молоко? — остановилась за ее спиной мать.

— Это не мне. Это лепрекону, — сказала Эна довольно громко.

Эйдан поднял на нее глаза — он, кажется, не прикоснулся за вечер даже к пиву. А отец понимающе улыбнулся и похлопал себя по карману.

— Сегодня одиннадцатое ноября, — произнес вдруг Эйдан. — Эйнит права. Нельзя оставлять без внимания народ холмов.

Эна бросила взгляд на мать — та собрала в кулак складку юбки. Ничего, успокоится...

Эна молча прошла мимо Дилана и вышла на крыльцо. Лепрекон качался на качелях. Она присела рядом.

— А ты не боишься, что тебя увидят?

— И что с того? — передернул он плечами, беря лакомство. — Пусть видят. Все равно не поймают. Ты меня сумела поймать, потому что сама фейри. Так что, приятель, будь осторожен...

Эна обернулась — Дилан стоял от них в двух шагах. Тоже двигается, как кошка. И дверь за ним даже не скрипнула.

— А я не боюсь, — сказал он тихо и сделал оставшиеся два шага.

— Как знаешь...

Лепрекон спрыгнул на землю и поставил пустой стакан в пустую тарелку и, не сказав больше ни слова, сиганул в кусты. Дилан тут же сел на его место.

— Эна, открой мой подарок, пожалуйста.

Он вытащил из кармана аккуратную коробочку и протянул ей. Эна развязала дрожащими пальцами бантик. На подушечке лежало кольцо. Оно напоминало, конечно, кольцо Эйнит, но было современным — более тонким и как раз по ее пальцу, оно точно не свалится. Она отложила коробочку в сторону и стиснула на коленях руки — кольцо оказалось прямо перед ней, и зеленый камень опасно сверкнул в лучах заходящего солнца.

— Тебе нравится? — спросил Дилан, когда они просидели в молчании почти целых пять минут.

Эна кивнула и сильнее сжала пальцы.

— Эна, — позвал Дилан тихо, и она повернула к нему голову. — Прости меня, если я что-то сделал или сказал не так. Я просто не знаю, как сделать это правильно, — выдохнул он и опустил взгляд к ее руке с кольцом.

— А зачем делать все правильно?

Эна осторожно протянула к его щеке руку. Дилан перехватил ее и прижался губами к кольцу дружбы. Эна смотрела ему в глаза, и видела в них свои, потому и не поняла, как их губы нашли друг друга. Но тут же что-то ударило ее по макушке — один раз, второй... Дилан тоже вздрогнул, и они отпрянули друг от друга. Град из красной рябины просыпался между ними и собрался в изломе укрывающей сиденье подушки, а когда они случайно качнули качели, ягоды посыпались на половицы крыльца. Тогда они задрали головы, но, конечно же, уже не увидели никого на крыше.

— Я же сказал, что справлюсь без него, — обиженно буркнул Дилан.

— Мне кажется, что это она...

И оба не заметили, как в этот момент с крыши тихо спрыгнула лисица и ушла в свою нору.

КОНЕЦ

Оглавление

Глава 1 

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37