Длань мёртвых [Артем Скоров] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Длань мёртвых

Проклятый

23 августа 2010

США, Сан-Диего


Глаза, словно по команде, открываются сами по себе. Не двигаясь, наблюдаю за миганием разделительной черты на часах. Секунда, другая, и вот кислотно-зелёные цифры сменяются — ровно семь утра. Будильник не звенит — давно отключен за ненадобностью. Я наполняю лёгкие воздухом и потягиваюсь на белоснежных шёлковых простынях и подушках. Лениво переворачиваясь с живота на спину, смотрю перед собой — вверх. Вместо потолка надо мной свисает купол балдахина. Его тончайшие тюлевые шторки окружают кровать по периметру изящной полупрозрачной завесой, сквозь которую просачивается солнечный свет.

Вдоволь понежившись, я откидываю покрывало и позволяю прохладному ветерку остужать тело, из-за чего кожа моментально покрывается мурашками. Отодвинув полог, покидаю ночное убежище и осматриваюсь. Пока я спал, персонал навёл едва заметный порядок: разобрал мои вещи, заменил фрукты в фруктовнице на столике и полил цветы. Они были близко. Чертовски, опасно близко ко мне. Я же тысячу раз просил их не лезть в мою спальню по ночам!

Пнув ни в чём не повинную плетёную вазу, достаю с полки чистую одежду и направляюсь в ванную. Череда ежедневных и малоприятных процедур проходит быстро и вполне обыденно. А ведь по-началу на них мог уйти битый час. Когда с делами покончено, я с нетерпением захожу в душевую. Этот квадратный метр воспринимается совсем иначе, чем весь дом — тут даже атмосфера и мысли другие. Лишь здесь я могу по-настоящему уединиться, отгородиться от всего мира: за матовым стеклом меня никто не видит, за шумом воды никто не слышит, ну, а мысли и так никто не читает. Пока едва тёплые струи омывают тело, я не спеша напоминаю себе о многих вещах: где я, кто я, как сюда попал, почему не должен уходить и чем стоит сегодня заняться. За ходом мыслей не замечаю, как рука привычно оказывается в районе паха и начинает ходить по твердеющей плоти. Оказывается, докатиться до статуса онаниста не так уж и сложно: всего-то нужны табу на контакты с другими людьми и невыносимая тоска по женскому телу. Я закрываю глаза и даю самым пошлым фантазиям заполнить мой разум для ускорения разрядки. Это приносит душевное облегчение — мнимое, ведь желание никуда не девается, лишь притупляется на время.

После душа — завтрак. Кухня большая, с рабочей зоной-островом и кучей разнообразной техники от миксера до духовки. Было время, по утрам в столовой меня ожидал поднос с блюдами здешнего шеф-повара. Было непривычно и крайне приторно после нескольких лет крайне скудной пищи в мягкой комнате. В конце концов я нашёл применение свободному времени и суперсовременной кухне. Стоило лишь целый месяц поигнорировать такие подачки, как вся готовка в доме перешла полностью на мои плечи. То же касается и прочих обязанностей по дому. Такие мелочи придают чуть больше смысла и разнообразия в моей жизни. Ну, а нужные продукты доставляют каждую ночь по списку, который я оставляю на холодильнике. В итоге сегодня у меня омлет с зеленью, тосты с сыром и апельсиновый сок в чёрной кружке. Я отношу еду в беседку во дворе, где вчера оставил ноутбук. Напротив беседки тянется лазурный бассейн, по ночам украшенный подсветкой, а всю территорию двора вместе с домом окружает непрерывная линия из непроходимой живой изгороди. За ней возвышаются непреодолимые бетонные стены высотой метров в двадцать, покрашенные в голубой цвет. Не хватает только белых облачков и солнышка с ехидной улыбкой для полноты картины. Авторы этой задумки определённо хреновы юмористы. Таким образом мой особняк походит на огромную квадратную коробку, в которую воткнули дом и запустили туда жильца для изучения. В данном случае — меня.

На столе меня ждёт сюрприз — клетка с двумя озорными канарейками. При виде животных я застываю на месте и несколько секунд с жалостью смотрю на них. Значит, сегодня птички. Затем глаз цепляется за шприц рядом и несколько датчиков, прикреплённых к прутьям, как муравьи вокруг кубика сахара. Поставив еду подальше, возвращаюсь к пташкам и срываю записку с дверцы. «Сначала одна, потом внутримышечно, затем вторая» — гласит уже знакомый почерк неизвестного, который каждое утро оставляет подобные инструкции. Опять мне придётся колоть себе то, не знаю что. Если подумать, наверняка это очередной психостимулятор или наркотик из тех, что официально запрещены в стране.

— Ну привет, голубки, — наклонившись, я пальцем постукиваю по прутьям. Когда мне было лет семь, у соседского мальчишки был ара по имени Кайдан — невероятная умная и болтливая птица. Я часто упрашивал родителей купить мне такого же, ну или просто птичку, но куда там — у отца была страшная аллергия на пух, так что подобная тема считалась табу в нашем доме. Никакие карманные сбережения, мольбы и слёзы не могли помочь мне получить желаемое, но сейчас… Будь моя воля, я бы отдал все деньги мира, да пусть даже свою душу продал дьяволу, чтобы тот злополучный день в Чикаго никогда не наступил, а они все остались живы. Но подобное желание несбыточно. Канарейки не обращают на меня внимание и звонко переливаются, гоняясь друг за дружкой по жёрдочкам. — Надеюсь, вы не будете держать зла на меня.

Я настраиваю себя на нужные мысли, лад и эмоции — на всё то, что может помочь птичкам не повторить судьбу моих родителей. Глубоко выдыхаю через нос и выдыхаю через рот — всё, как учит меня Кэролайн по эмоциональному самоконтролю, и осторожно открываю дверцу. Почти сразу несколько датчиков издают либо щелчок, либо писк — эксперимент 2043 начинается.

— Так, Том, спокойно. Думай о хорошем, держи себя в узде. Ты сможешь, ты сможешь, — бормочу себе под нос, пытаясь поймать любую из канареек, но те ловко улепётывают от меня. В груди начинает покалывать чувство тревоги, что всё опять закончится как вчера, позавчера и уже шесть лет подряд. В голове невольно всплывают слова Кэролайн о том, как бороться с этим чувством, и я начинаю выполнять упражнение: вдох, четыре секунды, выдох, четыре секунды, вдох… Дыхание перехватывает, когда одна из пташек случайно садится на мой палец, спутав его с перекладиной. — Опа! Хух… — Депрессивные эмоции в груди затихают под странным и давно привычным чувством единения с живым существом. Это чувство наполняет меня каждый раз и, я уверен, в нём ключ к борьбе с моим проклятием. Мне надо заполучить над ним контроль, сделать своим, и тогда всё получится. Секунды идут, но ситуация в клетке не меняется. Получается! У меня получается! Канарейка замирает и замертво падает на дно клетки. Вторая же птичка тревожно затихает на жёрдочке под куполом.

Я вынимаю руку обратно и закрываю дверцу. У меня не получилось. Опять. Снова. Эта сила в очередной раз отняла невинную жизнь, а я не смог её контролировать. Но приходится идти дальше. Соглашение с автором записок есть соглашение, поэтому эксперимент, каков бы ни был промежуточный результат, нужно довести до конца. В противном случае меня вернут в мягкую комнату, сродни карцеру в обычных тюрьмах. Продезинфицировав плечо, втыкаю в него шприц и медленно давлю на поршень. И чего они хотят добиться, подсовывая мне очередную слабенькую дрянь, эффект от которой не наступает даже через пару минут? Какой-либо отличительной разницы в третьем этапе эксперимента 2043 нет — вторая канарейка выдержала контакт со мной лишь на пару секунд дольше, а затем упала к первой. Как показывают наблюдения, никто ещё не продержался дольше двадцати секунд прямого контакта со мной.

Закрываю дверцу на щеколду и отношу клетку к замаскированному за зеленью выходу со своей собственной клетки. Громадные ворота уже давно не открываются и также выкрашены в голубой, сливаясь со стеной. Персонал по ночам пользуется небольшой дверцей, возле которой находится специальный отсек для подобных случаев. В нём я оставляю ношу. Туда же летит использованный шприц. Мне жаль пташек, но я также и благодарен им. Своей жертвой они напомнили, что мне нет места во внешнем мире. Лишь тут, пытаясь понять и подчинить своё проклятие, я ограждаю людей от опасности. Пусть пройдут ещё годы, десятилетия, а Пентагон и Лэнгли так никогда и определятся, как именно будут эксплуатировать меня на благо страны — я никуда отсюда не денусь и не стану убийцей по их указке. Именно поэтому, почтив канареек добрым словом, оставляю мысли об очередной неудачном эксперименте. Мне просто нужно время, чтобы научиться управлять своей силой.

Чтобы не сойти с ума от одиночества и депрессивных мыслей, я нашёл отличное средство — социальные сети! Никогда бы не подумал, что подсяду на фэйсбук и научусь печатать вслепую. Сажусь на лавку, включаю ноутбук и принимаюсь за завтрак. Через пару минут мои руки сами по себе совершают отточенные движения и вуаля, я уже на просторах всемирной информационной паутины. Первым делом открываю электронную почту. С момента её создания год назад я написал только одно письмо на имя профессора истории и археологии Уильяма Джозефа Беррингтона. В нём был вопрос касательно тем, не затронутых в его изданных книгах. Однако ответа до сих пор нет. Я проверял — адрес доставки точный, а отправку определённо не заблокировали. Вот и сегодня список входящих так и не увеличился до единицы. Старик просто игнорирует меня! Вздохнув, надкусываю тост и кликаю по вкладке соцсети.

Здесь куда разнообразнее, но большинство переписок длятся не больше недели. Мою жажду общения выдерживают лишь двое: навязанный мне дядей Сэмом психоаналитик по имени Кэролайн, с её периодическими беседами, и Джесс — школьница из Вашингтона, с которой у меня сложилось некое подобие дружбы. Из-за разницы часовых поясов поболтать нам удаётся лишь урывками, и чаще всего мы довольствуемся пачками сообщений то в одну, то в другую сторону страны. Мне это чем-то напоминает использование классической почты — отправь конверт, жди доставки туда и обратно, чтобы получить ответ и написать снова. Вот и сейчас меня ожидает несколько непрочитанных от неё.

«Привет. Спасибо! Но всё ОК, уже выздоровела, лол»

«День рождения будет полным отстоем. Как ты и сказал — предки не разрешат устроить вечеринку. Чёрт! Вместо этого мы поедем в Диснейленд. Диснейленд, Том! На восемнадцатилетие! Порой мне кажется, что моя семейка не с этой планеты. И ты ещё месяц назад всё предсказал. Ты точно не Нострадамус?»

«У тебя там, наверное, лето ещё? А у нас уже прохладно (Прощайте юбки, привет джинсы ((»

Я грустно улыбаюсь её словам. Джесс, Джесс, Джесс… Вот не знаю, бунтовать ли за компанию или завидовать? Я бы сейчас с радостью махнулся с тобой местами и сгонял в Диснейленд ещё разок, притворяясь, что твои чудаковатые предки — моя семья. Но давай я всё же промолчу и не буду рассказывать тебе о том, что ты не спрашивала.

«Слушай, Том… а как ты праздновал своё восемнадцатилетие?» — гласит последнее её сообщение.

Тот день мне довелось провести настолько весело, что даже не помню его, лишь знаю с чужих слов, как всё было. Тогда я почти неделю провалялся в мягкой комнате под убойной дозой обезболивающих из-за прооперированной руки, которую додумался сломать в очередной попытке свести счёты с жизнью. После той выходки у меня остался знатный шрам на левом предплечье, скрывающий более тонкие в районе запястья. И рассказать Джессике столь дерьмовую правду я не могу, ведь моя скромная исповедь даже не покинет пределы этого места. А всё потому, что любая информация, связывающая меня с Томасом Дэдменом, шесть лет назад пропавшим в Чикаго после серии загадочных смертей, под запретом. Большим таким запретом. Подобного рода сообщения просто заблокируются. Поглощая ещё тёплый омлет, обдумываю фальшивый ответ, который не обидит, поддержит легенду и не будет забракован человеком, ответственным за мои действия в сети.

Когда ложь про дозволенную отцом тусовку проходит своеобразную модерацию, я отправляюсь на новостные ресурсы. Изоляция и море свободного времени ярко подчеркнули мою потребность в новой информации. В первые месяцы я почти не покидал комнату с домашним кинотеатром, навёрстывал годы пропущенных фильмов и сериалов, частенько засыпал прямо там, пока не надоело в одиночестве пялиться в экран. Затем переключился на литературу. Интернет — отличная вещь. С его возможностью легко находить интересные книги и оставлять их названия на холодильнике. Именно в сети мне попались работы профессора Беррингтона, который направляет свои знания о разных народах в истории, о людях с мистическими способностями. Я изучил описание ко всем его произведениям — они оказались очень близки к моему проклятию, но всё не то. Словно эта часть его литературного мира намеренно остаётся в тени. Именно поэтому меня посетила идея написать ему то дурацкое письмо с тупейшим вопросом. В принципе, старик правильно сделал, что продинамил меня. Хотя и обидно.

Пролистывая ленту событий в мире, натыкаюсь на информацию о бойне на территории Кашмира, в которой погибли почти три десятка индийских военных — вся колонна, ни одного уцелевшего. Учитывая особенность региона, индийское правительство обвинило во всём Пакистан и подконтрольные им группировки. Те же бойко объявили о непричастности к резне. Что бы ни было правдой, но подобное обострение между ядерными державами, у которых под боком ещё и Китай, буквально за пару часов напрягло весь мир, а слухи стали плодиться, как кролики в брачный сезон. Среди них выделяется аналогичное кровопролитие в одной из деревень в том же районе днём ранее и полное отсутствие на телах огнестрельных ранений. Но официальные источники игнорируют подобное, потому я и сам пропускаю их мимо. На волне громких речей по всему миру наш президент выступил с заявлением о недопустимости конфликта и необходимости разрешения ситуации исключительно мирным путём. Я начинаю искать какие-нибудь упоминания о том, что доблестный звёздно-полосатый флот отправит туда какой-нибудь крайне демократический авианосец или подлодку, но пока подозрительно тихо.

Спустя некоторое время, отмывая посуду, искренне надеюсь, что через пару дней наш мир всё ещё будет далёк от вселенной фоллаута, ведь до предсказанного майя апокалипсиса ещё чуть больше двух лет. Наведя на кухне порядок, делаю себе чай с кубиками льда и плюхаюсь на диван в гостиной, в которой никогда не бывает гостей. В руке высокий стакан с трубочкой, а на коленях «Мастер конфликтов» Беррингтона. В ней профессор пишет о бабульке из Аргентины, которая умела чувствовать людские эмоции о конкретных событиях, поглощать их и даже передавать другим людям или в разные объекты. Так уж вышло, что историю я себе проспойлерил. Если считать описанные события правдой, а не авторской выдумкой, то на данный момент новому владельцу данной силы не больше шести лет. Однако меня интересует совсем другое. То, как Берингтон описывает это и прочие проклятия, очень напоминает моё, а поскольку прямого ответа на мои поиски нет, приходится вчитываться между строк. Всё напоминает тайную игру с высокими ставками на виду у всего мира — заметит лишь тот, кто знает, что искать, но… Сегодня меня не тянет на латинские приключения — уже на двадцатой странице вместо истории в голове роятся навязчивые идеи выкинуть книгу. Хочется чего-то менее умиротворяющего и более…

Я подскакиваю с дивана, пинком выбиваю дверь на улицу и бегу к спортивной площадке под навесом. Со всей силы налетаю на боксёрскую грушу, как футболист на соперника. Наношу удары, воображая перед собой лицо того змея, который подсунул мне эту неизвестную хрень и всех его соучастников. Это приносит дополнительный, ни с чем не сравнимый кайф! О да, детка! То, что доктор прописал! Чтобы быстрее выплеснуть накопившуюся энергию, заряжаю по груше ногой. Спасибо домашнему кинотеатру, благодаря которому я подсел на всякие там приёмчики. Но чем дольше я избиваю и пинаю мешок с песком, тем меньше удары походят на нечто красивое и больше напоминают выкрутасы дитя малого, которого пинком под зад запустили на ринг. Будь я в настоящей драке, её бы назвали банальным мордобоем.

— Сука! — вылетает из меня, и я падаю на дощатый пол. Дышу, как собака после забега. Наверное, ударь я ещё разочек, от меня остался бы только жалкий, смердящий по́том трупик. Наконец-то до меня дошло, что за бурда была в шприце. Грёбаные ублюдки накачали меня допингом! Неужели наркота в их загашниках закончилась? Я ждал этого дня шесть лет! Но сил отпраздновать попросту нет, даже пальцем пошевелить. Но надо, чертовски надо валить обратно в дом, а не то шорты станут ещё мокрее и вонючее. Такого позора под взором кучи камер в каждой комнате я не переживу. Извиваясь гусеницей, переворачиваюсь на живот. Тяжело. Все мышцы словно одеревенели, сердце колотится, а лёгкие работают даже быстрее. Сантиметр вперёд — уже достижение, хотя впереди ещё метров двадцать.

Мама всегда заставляла меня бегать по утрам, заниматься спортом и ходить на физкультуру, даже пропихнула в футбольную команду. Благодаря ей я стал первым красавчиком класса и даже метил на место капитана нашей команды. Однако больше четырёх лет под замком и статусом лабораторной крысы сделали своё дело — тело одрябло, дыхалка стала ни к чёрту. Когда случались кратковременные проблески хорошего настроения, я пытался заниматься, но воспоминания о семье быстро загоняли меня в мягкий уголок комнаты на следующую пару недель. Благо, проектировщики особняка-клетки додумались поставить достойный спортивный уголок, благодаря которому мне удалось частично вернуть форму. Чудом не опозорившись, доползаю до унитаза раньше критической отметки. Ненавижу этих уродов. Они сами вгонят меня в могилу своими экспериментами быстрее, чем заберут к себе ЦРУ или вояки.

После внепланового холодного душа становится легче, но всё ещё потряхивает. В стремлении хоть как-то успокоиться, но и не сидеть без дела, начинаю влажную уборку на втором этаже. Сегодня совсем не жарко, по дому гуляет лёгкий сквознячок. Если бы не выкрутасы идиотов в белых халатах, день мог бы быть вполне обычным: опять неудача с экспериментами, односторонние переписки с Джесс, поиск истины в книгах Беррингтона и возня по дому. Ну и готовка чего-нибудь нетипичного на ужин. Но сейчас, двигая мебель и собирая в закромах залежи пыли, я хочу только одного — свалить как можно дальше от этого псевдорайского дома и его безумных хозяев. Самое оптимальное место на мой взгляд — Аляска. Мало людей, нетронутая природа и прекрасные виды из окна хибарки, которую построю своими кривыми руками где-нибудь в чаще леса. Там, вдали от цивилизации и камер видеонаблюдения меня никто не найдёт. Главное, чтобы какой-нибудь тупоголовый гризли не полез ко мне. Но моим мечтам никогда не бывать. В мире нет таких сил, которые могут даровать мне свободу от моих надзирателей.

Шесть лет. Шесть чёртовых лет они пытаются найти научное объяснение тому, что совершенно точно неподвластно измерению в физических величинах. Гибель сотен кошек, собак, птиц и мышей не дали им абсолютно ничего — при непосредственном контакте со мной у животных просто прекращается вся электрохимическая активность мозга. Факт смерти — единственное, что фиксируют самые современные приборы. И всё. Никаких аномалий или подсказок к тому, как я это делаю. К счастью, безумные учёные не решаются проводить свои опыты на людях. Видимо понимают, что для них результат будет тот же, вот только с моей стороны он окажется совершенно другим после количества человек, которых уже убило моё проклятие. Конечно, цифра несоизмеримо меньше погубленных животных, но значимость столь же несоизмеримо выше. Имена большинства мне не известны. Они были сотрудниками скорой, копами, дебилами из этого комплекса, начхавшими на технику безопасности в моём присутствии. Но я знал нашу соседку Меган, своего пса Альфа, свою сестру Шейли, маму Бренду и отца Джона. Они навсегда останутся со мной.

Благодаря уборке мне удаётся вместе с потом выжать из себя остатки допингового заряда. Не чувствуя вкуса, я поглощаю наскоро сделанные сэндвичи с сыром и вчерашней котлетой, а потом моментально отрубаюсь на всё том же диване в пустующей гостиной.

И вот я в безлюдных районах Аляски. Повсюду нетронутый белоснежный покров, а куда ни глянь — хвойный лес. Наверное, сосны. Я долго брожу, собираю по пути хворост, дышу морозным воздухом и оставляю за собой тропинки из глубоких следов.

— Том! — моё имя эхом разносится по округе. Я оглядываюсь во все стороны, всматриваюсь вдаль и вслушиваюсь в первозданную тишину. Мне точно не показалось, вот только среди тёмно-коричневых стволов ничего не различить. — Том! — раздаётся где-то совсем рядом, но опять же — где?! — Эй, я здесь! — Оборачиваюсь и делаю шаг назад, но Шейли следует за мной и улыбается. — Я нашла тебя, — победно заявляет старшая сестра и пытается заключить меня в объятия, но я шарахаюсь от неё и задницей падаю в снег.

— Не надо. Не подходи ко мне!

На миг на её лице появляется недоумение, а затем она снова улыбается — тепло, нежно. Как всегда, когда я говорил или делал очередную глупость. Шейли присаживается и тянет ко мне свою руку, не собираясь меня слушать. Она что, не помнит, как я убил её?!

— Не бойся, всё будет хорошо.

— Ты умрёшь! — протестую и отползаю ещё дальше, пока не натыкаюсь грёбаное дерево. Шмыгаю носом.

— Второй раз не умирают, — ну вот, опять эта её улыбочка. Ах, как же бесит! — Ну же, иди ко мне.

Наверное, будь моя сестра чистокровной сиреной, на её счету было бы раз в десять больше потопленных кораблей, чем у остальных вместе взятых. Стоит лишь ей поманить меня к себе, и я тут же исполняю её волю, едва не хихикая от радости, как несмышлёный карапуз. Наградой за послушание становятся нежные объятия, на которые зеркально отвечаю и жадно прижимаюсь к её груди. Как… как же давно я этого не делал. Касался кого-то, обнимал, чувствовал чужое тепло, что горячее солнца. Ни с чем не сравнимые ощущения. В душе всё клокочет от торжества, а по щекам льются слёзы.

— Прости, — опять шмыгаю носом, — прости за то, что случилось тогда. Я не хотел, Шей! — раскиснув, чувствую себя мальчишкой, который вымаливает прощение за случайно разбитую побрякушку. Но на самом деле я уничтожил три десятка жизней.

— Ну всё, всё. Я знаю, что ты не хотел. Никто не хотел, но так всё же случилось. Пойми — даже самую страшную силу можно направить на благое дело. Надо только найти правильный путь. Так что подотри слёзы и будь сильным. Ты же наш спортсмен! А спортсмены не должны останавливаться на пути к победе, — сестра осторожно смахивает мои слёзы и снова улыбается. Время идёт, а она всё ещё жива. Значит, не соврала, что больше не умрёт. Но о чём она говорит? Проклятие на благое дело? Да я не гожусь в герои, который может только убивать мерзавцев. Прости, Шейли, я так не могу. Судя по недовольному лицу сестрёнки, мои эмоции для неё вовсе не секрет. — Ты сможешь, — она словно читает мои мысли. — Просто верь в себя и не упускай возможностей. Найди себя, найди свой путь, и Аляска станет твоей реальностью, Томми. А не мечтой.

— Я… я не понимаю.

— Ты поймёшь. Иди ко мне, — разорвав зрительный контакт, Шейли снова прижимает меня к своей груди и успокаивающе гладит по голове. После того дня у меня от семьи остались только воспоминания. Ни фото, ни видео. Я искал хоть что-нибудь, но все потенциальные источники были заблокированы. А теперь рядом моя сестра, и я чувствую её, трогаю её и больше не боюсь. Отныне мне не надо ничего бояться.

Позади неё мелькает какое-то движение. В следующий момент Шейли с кратким вскриком исчезает из моих объятий и влетает в соседнее дерево в паре метров над землёй. Падая, с треском ломает ветки и приземляется в снег. Наблюдая за этим, я не могу ни пошевелиться, ни выдавить из себя и звука — тело не слушается, словно страх за сестру сковал не только душу. Перевожу взгляд обратно. Там, где она только что была, передо мной возвышается гризли. И не просто гризли, а поистине громадная туша размером с малолитражку, закованная в угольно-чёрную шкуру. Зверь встаёт на задние лапы и издаёт оглушительный рык, за которым следует удар огромной лапой наотмашь. Я отлетаю в противоположную от сестры сторону, врезаюсь спиной в толстую ветку и падаю лицом в снег, тут же вскакивая совершенно в другом месте.

Большой кремовый диван, просторная комната, стены кофейного цвета, частично скрытые полками с книгами и плоская, широкая люстра под потолком. Я знаю, где я — в гостиной своей клетки. Чёрт. Падаю обратно, едва не влетев затылком в подлокотник, и закрываю лицо руками. Это был сон. Грёбаный. Чтоб его. Сон. В котором Шейли в очередной раз умерла на моих глазах. Но она была такой настоящей, такой… как раньше. Подтягиваю к себе подушку и прижимаю к груди. Пытаюсь вспомнить те ощущения, её глаза, улыбку, голос, объятия. Она первая из родных, кто приснился мне с того дня.

— Я скучаю по тебе, Шей, — шепчу в пустоту комнаты, пропитывая слезами подушку. И плевать, что сейчас на меня нацелены все четыре камеры в комнате. — Я найду путь.

Зуммер в наручных часах не даёт и шанса снова уснуть. Ровно шесть вечера. Сейчас в Вашингтоне уже девять. Если повезёт, початимся с Джесс хотя бы минут десять-пятнадцать, пока её прибабахнутые предки не объявят отбой. Мне надо переключиться, отвлечься от таких сумбурных мыслей, и друг — лучшее для этого средство. Вытираю сопли и иду к раковине. Шейли бы знатно взбесилась, если бы увидела меня таким раскисшим после нашей встречи, потому беру себя в руки ради неё. Ледяная вода щиплет кожу и здоровски бодрит. Дурные мысли выветриваются, но тоска по родным никуда не уходит — концентрируется в одной точке где-то в подкорке и ждёт своего часа. Делаю себе ещё один сэндвич и направляюсь обратно в беседку — нормальная еда подождёт, а Джесс ждать не будет. Спасибо ещё, что для связи со столицей запрещён скайп — не красиво взрослому парню с такой физиономией появляться перед девушкой.

«Ты серьёзно?» — гласит первое сообщение от подруги.

«Ты вот сейчас серьёзно, что ли? Ты был в Диснейленде в пять лет и не прочь ещё раз туда смотаться? Тебе же почти тридцатник!» — Кхм, двадцать три года всего.

«Ну да ладно! Всё уже решено.» — на этом её пламенный монолог кончается, а я начинаю печатать ответ.

«Что именно?»

«Мне не удалось их переубедить. Мы всё же едем в Диснейленд (((»

«Да ладно. Там же не настолько всё плохо, как ты думаешь. Взбодрись, Джесс!»

«Тебя там не будет?»

«Чего?»

«С чего мне быть там? У меня работа.» — которая называется «убивай зверушек на камеру одним касанием».

«Вытащим уже твою заплывшую жирком задницу из Калифорнии! Познакомимся хоть!»

Я не печатаю ответ и перечитываю диалог. Вот правда, на кой-хрен она затронула эту тему? Сколько переписывались, ей хватало фальшивой аватарки профиля. Не просила ни прислать фоточек, ни скайпа — только чат. А тут вдруг такое предложение… Стоп. Перескакиваю глазами от одного её сообщения к другому. Не-е-ет… не может быть. Да ну, бред какой-то! Это просто случайная ошибка, а не тайное послание — слишком примитивно! Я стреляю взглядом в сторону, где на небесно-голубой стене притаилась такого же цвета камера, направленная точно на меня. Так, Том, спокойно. Делай покерфейс и загляни на новостной сайт. Хорошо, что я ещё в прошлом году заклеил веб-камеру скотчем, иначе моя физиономия давно бы всё выдала. Думай, думай!

«Мы. Тебя. Вытащим.» Неужели Джесс была спящим агентом, который ждал… чего? Что такое могло произойти, чтобы она отправила мне такое послание? Но ничего толкового я не нахожу. Если её слова правда, то, возможно, я смогу отправиться на Аляску и найти путь, о котором говорила Шейли. По непонятной причине я до сих пор чётко помню всё, что приснилось. Но чем дьявол не шутит, предложение Джесс всяко лучше, чем терять первый и, возможно, единственный шанс поступить по совету сестры.

«Я бы с радостью, правда. Но начальник ни за что меня не отпустит. Ты же знаешь — я глава отдела». — завернув тайное согласие в обёртку из образа бравого офисного планктона, нажимаю «отправить». Через пару секунд подозрительно затихшая Джесс просто выходит из сети, даже не попрощавшись.

— Ну, вот и поболтали, — говорю вслух и закрываю ноутбук. Зачастую, резко исчезнув из сети, она пропадает до следующего сеанса связи, так что ждать объяснений сегодня уже не стоит. Но… Что, мать вашу, только что было? Ответом становится голодное урчание желудка. Видимо, это знак свыше — вместо мечт об Аляске стоит заняться готовкой, потому что никто и никогда меня отсюда не вытащит. Попросту некому.

Возвращаюсь в дом. Благодаря особенности моей обители, здесь темнеет очень рано, но на крашеных стенах прожекторы загораются лишь в крайних случаях. Как итог, в особо глубоких закоулках уже успели сгуститься непроглядные тени.

— Замри, — раздаётся голос сбоку, когда берусь за ручку двери. Шок неожиданности срабатывает лучше грозного и приказного тона. Не меняя позу, поворачиваю голову в сторону источника звука. Там непроглядная тьма и нечто, на что реагирует моё проклятие, чего раньше никогда не было. Ощущение, будто в паре метров от меня стоит огромное существо, большая часть которого не здесь — недалеко и на другом конце света одновременно, мне же дозволено лицезреть лишь частичку. Представляя, какова истинная мощь существа, я вздрагиваю. Бежать? Да я даже на миллиметр отодвинуться не могу! Оно явно посерьёзнее гризли из недавнего кошмара! От такого не сбежать. Даже если я найду в себе силы использовать проклятие, вряд ли оно даст мне шанс. Но, всё же, в нём присутствуют необъяснимые нотки, которые мне уже знакомы. Так ощущались люди, когда я их убивал. Однако чем бы оно ни было, это определённо не человек, хотя в прошлом и являлось им.

— Что… что ты такое?

Существо во тьме не отвечает. Эти самые нотки меняются, и мне почему-то становится легко. Я что, обрадовал его?

— Не двигайся с места, — говорит мужским голосом. Задумавшись, я почти сразу понимаю причину таких слов. Слепая зона! Здесь, у двери из беседки на кухню, тоненькая полоса сантиметров в сорок, которую не видит ни одна камера наблюдения. Оно знает об этом! — Ты правда хочешь выйти отсюда?

А вот теперь уже не до шуток воображения, как было в диалоге с Джесс. Значит, мне не показалось. Ещё утром, ставя клетку с канарейками в отсек в стене, я клялся никогда не выходить отсюда. Но Шейли, её странные слова о пути и Аляске… Теперь я ни в чём не уверен, даже в клятвах, на которых изо дня в день делал зарубки чужими жизнями. В одной из своих книг Беррингтон цитировал древнекитайского философа: «Путь в тысячу ли начинается с первого шага». Всё так связано, переплетено, словно нарочно подстроено самой Вселенной. С каждой секундой под натиском недавних воспоминаний и терпеливым взглядом существа из мрака рушатся так долго возводимые бастионы. Хочется сделать этот самый шаг навстречу, а не отступиться от возможности. Однако…

— Всё имеет цену. Что взамен? — слова даются туго, а тело всё ещё не слушается.

Существо едва слышно смеётся, а его нотки хорошего настроения усиливаются, и меня пробирает нервный смешок. Оно что, чёртов эмпат вдобавок ко всей своей силе?

— Единение с другими душами при контакте приведёт лишь к новым смертям, Том. Мы вытащим тебя, научим управлять твоей силой, а ты сделаешь то, для чего предназначено твоё проклятие.

Существо делает шаг вперёд и выходит из тени. Между нами всего два метра. Слишком близко!

— Не подходи! Я больше никого не убью! — на страх от близости с живым человеком, или чем оно там является, срабатывает злость. Я всё же отскакиваю от него в сторону, утыкаясь в стену и сползаю на землю. Всё равно близко, а дальше уже некуда. Внешне существо неотличимо от обычного среднестатистического европейца лет тридцати, на что наталкивает акцент, который я никак не могу вспомнить. Но я прекрасно понимаю, что это не человек. Медленно сквозь страх до меня начинают доходить его слова и их смысл. Единение. О такой детали я никогда не рассказывал, сколько бы меня не пытали разговорами по душам. Озвучивать такое, как по мне, глупо — всё равно не поймут. Между тем, существо не может об этом знать, если нет ещё одного человека с таким же проклятием. Или не было, если вспомнить идею Беррингтона о цикличности подобных сил. Значит, я не одинок. А существо, чем бы он ни было, обладает большей информацией, чем я, и может помочь с контролем.

Существо присаживается на корточки и смотрит на меня, а у меня не хватает сил, чтобы отвести взгляд.

— Спасать, а не убивать — в этом твой путь, — нравоучительно говорит оно, будто бы продолжая слова Шейли. — Мы не враги. Мы те, кто укажет твой путь. Но независимо от твоего решения, сегодняшние смерти неизбежны. Ты можешь остаться здесь и наблюдать, как весь мир беспомощно полыхает. Или пойти с Нами и остановить катастрофу. — Я нервно вслушиваюсь в эти слова и лихорадочно обдумываю их. Катастрофа? Оно серьёзно? Судя по источаемому им спокойствию, оно серьёзно. Существо протягивает в мою сторону руку в плотной перчатке, но я лишь поджимаю колени к груди, чтобы наверняка избежать прикосновений. — Не Мы это начали, но Мы поможем тебе всё закончить. Идём с Нами. Пожалуйста. Ты нам нужен, Том.

Мольба в его голосе слаще перспектив свободы. Я смотрю на свою ладонь. Моё проклятье может служить во благо. Об этом говорила Шейли, и об этом твердит существо. Может, именно здесь мой шанс загладить вину за всё? За всех погибших. Последний кирпичик бастиона обращается в пыль. Впереди лишь голубая стена и рука помощи. Становится стыдно за вспыльчивость. Я киваю и отворачиваюсь от него. Не хватает лишь пафосной фразочки типа: «Ну, что дальше? Пойдем спасать мир?» Существо с виноватым выражением лица убирает свою руку, а затем бросает что-то мне под ноги. Освещения достаточно, чтобы узнать униформу здешней охраны. Когда я вообще её в последний раз видел? Года полтора назад, когда меня привезли сюда? Идентичная экипировка на самом существе. А я и не заметил сразу. Оно наклоняется, на что я ещё сильнее вжимаюсь в стену.

— Одевайся. Быстро.

Кивнув, раздеваюсь до трусов и надеваю маскировку. Одежда немного коротковата в росте, но слишком свободна в плечах — определённо не мой размер. Почему-то не страшно, даже нервная дрожь прошла. Существо не излучает ничего, кроме спокойствия. Видимо, оно же передаётся и мне, словно между нами есть загадочная связь, а не только его эмпатические способности. Может, потому я и ощущаю его по-другому? Но чем бы оно ни было, как бы ни проникло сюда и что бы ни наговорило, меня в любом случае не убьют, если наш побег провалится — слишком уж ценен я для Штатов по словам Кэролайн.

— За Нами, след в след, — существо направляется к единственному выходу из моей клетки. — И… не бойся. Мы тебя не тронем.

Я цокаю языком. Какое же шаблонное заявление. Сколько раз я его слышал за последние шесть лет? Вот только итог всегда один и тот же. Но надеюсь, что в этот раз всё взаправду. Лишь когда оно отходит метров на пять, я делаю шаг за ним. Первый, что приведёт к новой жизни. Надеюсь, Шейли была права. Чем дальше от существа — тем лучше. В животе опять урчит — не то от голода, не то от волнения. Видать, мой гость не все эмоции способен подавлять. Меня мучает вопрос о том, как оно собирается покинуть мою клетку. Через главные ворота? А дальше тогда как? Но я молчу. За сегодня я и так уже перевыполнил норму по устной речи. Существо идёт каким-то странным маршрутом: движется в тенях, а затем едва не ползком вдоль живой изгороди добирается до выхода. Интересно, как долго оно изучало слепые зоны камер? Когда я останавливаюсь рядом с ним на комфортной для себя дистанции, меня начинает пробивать лёгкий истеричный хохот от осознания способа, которым сбегу отсюда.

— Мы лезем первыми. Затем ты. Обвяжись как следует.

Существо, что вечно говорит о себе во множественном числе, шустро подтягивается по верёвке мимо камеры, направленной в другую сторону. Оно исчезает на крыше, и я выполняю его просьбу. По ходу завязывания узла до меня доходит, что у существа яркий британский акцент, прямо как у моего бывшего учителя физики в школе. Чтобы не показаться совсем дохляком, сам пытаюсь повторить его действия, но когда особняк остаётся позади, руки затекают, и просто переставляю ногами по стене. Мда, то ещё фиаско…

Наверху, разминая одеревеневшие суставы, смотрю на запад и подставляю лицо солнечным лучам — тепло, ярко. Я вижу горизонт, вижу лес вокруг, вижу закат, огромный мир, который давно не видел. Подойдя к краю, осматриваюсь. Раньше я считал, что за стенами стоит такой же высокий, многоэтажный комплекс, а оказывается, что это самые обычные стены вроде тех, что окружали города в средневековье. И такие же толстые — наверняка и выстрел из гаубицы их не пробьёт. Забавно, насколько сильно правительство заморочилось над тем, чтобы не дать сбежать тому, чья фишка убивать прикосновением, а не взрывать дома или типа того. С высоты двадцати метров особняк выглядит ровно так, как я его представлял — миниатюра в огромной коробке. По-началу он казался мне тюрьмой, что хуже мягкой комнаты. Утопической идиллией, слишком идеальным раем, очернённым ежедневными экспериментами, извечной слежкой и каждодневной сдачей анализов. Со временем моя ярость притупилась, а на её месте улеглось безразличие. Я схаркиваю и плюю как можно дальше. Ненавижу.

Верёвка, всё ещё обвязанная вокруг торса, тянет меня назад.

— Я не думал прыгать, — признаюсь больше сам себе и отхожу от края.

— У нас мало времени. Надевай, — существо пинает в мою сторону последний элемент экипировки охранника — бронежилет, а затем и сам надевает такой же. Рядом с ним на земле без сознания валяются двое людей в одном нижнем белье и со связанными конечностями. Теперь понятно, откуда у него одежда, но если существо раздобыло её только тут, то как само сюда попало? Это же чёртова стена внутри военной крепости посреди калифорнийского леса! Не с неба же свалился, в конце-то концов! Или?

Бронежилет тяжёлый, а после допинговой разрядки ощущается ещё тяжелее. Я следую за существом, вдоль кромки стены обходя спонсоров нашей маскировки. Мы торопливо спускаемся по внешней винтовой лестнице уже по другую сторону. Через пару пролётов, прислушиваясь к ритму шагов, мне даже удаётся подстроиться под темп ведущего, чтобы не отставать и не приближаться слишком близко. Это позволяет осмотреться по сторонам. База за пределами клетки не так огромна, как я предполагал. Все постройки находятся на некотором расстоянии от стен, словно проектировщики опасались дистанционного развития моего проклятия, и выстроены в квадратных областях, отделённых друг от друга дорогами. Такая планировка напоминает мне Чикаго, с его идеальной архитектурой улиц. Стены зданий лишены изящества — просто из сероватого бетона, а вот крыши выкрашены в зелёный цвет. Мысли о столь несуразной маскировке подтверждаются обилием деревьев на территории.

— Следуй за Нами, — говорит существо, когда сходит с лестницы. — Держи голову ниже. Перетерпи гаптофобию…

— Нет у меня гаптофобии.

— …И не остерегайся людей. Нам нужно на запад, — оно указывает в сторону, хотя из-за заката я и сам легко определяю направление. — Если мы разделимся, вот. — Я едва успеваю поймать кинутый в мою сторону пистолет. Сердце ёкает от мысли, что придётся защищаться и убивать оружием, но на деле всё просто — это банальная сигнальная ракетница. — Если что, Мы будем использовать тебя как заложника. Что бы ни происходило, не бойся.

Оно сейчас подбодрить меня так пытается? Извини, чувак, но я покидаю зону хронического дискомфорта и ступаю в неизвестность, так что твои слова сейчас пустой пшик. Но вслух не говорю, лишь киваю в спину существа, уходящего вслед за солнцем. База выглядит, как ухоженный захолустный городок: улочки, проезжая часть, машины на обочине и много деревьев. Мой загадочный проводник ведёт меня витиеватым маршрутом, то переходя дорогу, то останавливаясь для чтения информационных баннеров. Спустя пару минут на меня нисходит озарение — тот выстраивает путь так, чтобы мимо не прошёл ни один прохожий. Это вселяет облегчение и чувство благодарности. Во время очередной остановки, пока впереди о чём-то переговаривается пара типичных учёных в белых халатах, я замечаю вывеску с картой территории, в центре которой находится довольно внушительный квадрат, помеченный как «Area 87». Иронично, что цифра один в один с годом, когда я родился. И август как раз. Дойдя до даты, замираю. Сегодня двадцать третье. Мой день рождения. Шестой, встреченный в роли подопытной крысы и переставший что-либо значить для остального мира. Больше нет никого, заинтересованного в этом празднике: ни моей семьи, ни меня самого — осталась лишь выжженная проклятьем оболочка, сосуд. Толчок в плечо выводит меня из равновесия. Падая, слышу шелест бумаги и вижу, как ветер подхватывает десятки листов.

— Простите! — пожилой мужчина, засунув под мышку опустевшую папку, торопливо наклоняется ко мне с протянутой рукой. Я отползаю от него спиной вперёд куда-то на проезжую часть и прячу лицо. Лишь бы не узнали! — Томас? — теперь голос звучит без извинений, с зарождающимся страхом. Рефлекторно смотрю на него, отчего у старика моментально бледнеет лицо, по цвету сливаясь с халатом. Меня узнали. Нам конец! Учёный получает пинок в голову и отлетает на тротуар.

Прежде, чем я что-либо осознаю, надо мной нависает тень, хватает за грудь и дёргает вверх. Через мгновение я в упор смотрю в зеленоватые глаза существа. В них лишь безграничное спокойствие и немое заверение, что ситуация всё ещё под контролем. Рукой в перчатке он перехватывает меня за предплечье и тащит на запад. Подобный способ безопасен, но я предпринимаю несколько попыток вырваться из стального захвата — но куда уж там. Впереди уже виднеется стена, отделяющая базу от внешнего мира. Вот только если вспомнить карту, в той стороне нет никаких выходов — как тогда выбираться? Вряд ли нам дадут в очередной раз по очереди перебраться на верёвке. Оживает сирена, сотрясая воздух и не щадя барабанные перепонки своим воем.

— Внимание! — раздаётся голос из громкоговорителей на столбах. — Объект покинул «Куб» и находится на территории «B-8». Всему персонажу приказано следовать инструкциям. Это не учебная тревога! Повторяем: тревога не учебная!

Речь заканчивается, а вот сирена никуда не девается. Существо даже не реагирует на услышанное. Зато редкие свидетели, едва замечая наше бегство под ручку, сразу дают дёру, даже старички показывают отнюдь не старческую прыть. Раздаются выстрелы. В ту же секунду я лечу на землю и спиной влетаю в дверцу легковушки. Лёгкая боль в ободранных ладонях приводит меня в чувство и напоминает о реальности происходящего. Сновавыстрелы, теперь уже раз прямо надо мной — существо достало откуда-то пистолет и не экономит патроны. По асфальту звенят осколки стёкол и стреляные гильзы. С каждым новым попаданием автомобиль вздрагивает. Какого чёрта этот недоспаситель выбрал именно такое укрытие? Он что, фильмы не смотрел?

Стараясь абстрагироваться от творящегося вокруг хаоса, таращусь в стену перед собой, но та окрашивается уродскими россыпями трещин. Надо выбираться отсюда, но куда? Стоит высунуться, как охрана тут же пристрелит меня, записав в сообщники стрелка. Я в заднице! Боже, зачем я только ввязался во всё это?!

— По команде бежишь в тот проулок и прячешься. Мы прикроем. Жди Нас там, — присев очень рядом, приказывает существо и молниеносно перезаряжает пистолет. Не имею ничего против такого предложения, если оно выступит в роли живой мишени. Чем дальше отсюда, тем лучше. — Пошёл! — существо встаёт во весь рост и открывает огонь.

За секунду до старта я замечаю, как ему в лицо влетают несколько пуль. Влетают и отскакивают, словно от долбаного терминатора, а тот даже глазом не дёргает на такое. Как бы ни было очевидно, охрана в меня всё же не стреляет, зазря тратя свинец на моего пуленепробиваемого знакомого. Игнорируя увиденное, бегу в указанном направлении — моя-то шкура ой как пулепробиваемая. Сколько же ещё сюрпризов припасено у него в рукавах? Комплекс и правда похож на город — в проулках между зданиями стоят контейнеры для мусора, вот только в разы чище, чем ожидалось. Спрятавшись в углублении в стене, я вжимаюсь в угол, когда со стороны улицы раздаётся взрыв, а земля вздрагивает.

Всё кончено. Эта авантюра и мысли о пути изначально были обречены на провал. Слишком фантастично было мечтать выбраться из охраняемой военной зоны. Сейчас меня окружит охрана, накинут на шею пару удавок и, как бешеную собаку, затащат в подходящее для неё место — в клетку. Таков мой удел, зря я поверил в бредни о спасении мира, которые несло загадочное существо — всё чушь да бред. А Шейли наверняка была запланированной подставой, чтобы обдурить меня. Дурак, дурак! Какой же ты дурак, Томас Дэдмен!

Снова выстрелы с той стороны. Опять эти чёртовы выстрелы. Затем тишина и топот. Подтягиваю ноги к груди и накрываю голову руками. Что бы сейчас ни произошло, не хочу ни видеть, ни слышать это. Достало. Лучше бы сейчас лазанью на ужин готовил.

— Живее, — знакомый голос и рывок за бронежилет вверх, к которому я начинаю привыкать. Меня опять никто не спрашивает — решение давно принято у входа в особняк. Кажется, тогда и сейчас — две совершенно разные жизни. Существо, в частично сожжённой и тлеющей одежде, бежит впереди и тащит меня за собой, как послушную куклу. При этом на его коже не видно никаких намёков на то, что он только что побывал в перестрелке и пережил взрыв малолитражки рядом с собой. Да сколько у него сверхсил, чёрт побери?

И вот перед нами возвышается периметр Зоны-87. Стена, вдоль которой проходит ещё одна дорога, не такая высокая, как вокруг клетки, но не менее неприступная и без каких-либо намёков на ворота или двери в обозримом пространстве. Заветной верёвки тоже не наблюдается. Однако наблюдая за существом, я чувствую, что некая часть него приближается к нам. Затащив меня в щель между мусорными контейнерами, существо стоит рядом, вертится и держит окружающее пространство под прицелом трофейного М4. После всего случившегося наступает слишком подозрительная тишина, даже сирена незаметно стихает. Напряжение растёт, расстояние с гипотетической подмогой становится всё меньше и меньше. И больше ничего не происходит.

Существо откидывает голову назад, как если бы в неё зарядили невидимой битой, опирается на выставленную ногу и удерживает вертикальное положение. Только после этого до меня долетает бу́хающий звук выстрела явно из крупнокалиберной снайперской винтовки и звон пули по асфальту, словно уронили монетку. Существо моментально обнаруживает стрелка и открывает по нему огонь, как всегда сохраняя спокойное выражение нетронутого лица.

Позади него со стороны стены раздаётся взрыв и грохот падающих обломков. Проулок заполняется облаком пыли. Она заполняет щель, ставшую моим укрытием, и от неё у меня начинает зудеть горло. Затыкая нос рукавом, пытаюсь откашляться. Опять оживает ненавистная сирена. Какой в ней прок, когда вся округа и так знает о происходящем? Некто появляется передо мной и берёт за руку, игнорирует попытки вырваться. Этот кто-то как точная копия уже знакомого мне существа, но с другой внешностью. Оно тащит меня за собой мимо вооружённых фигур, под которыми вертятся клубы белёсого дыма. Они такие же. Они все одинаковые внутри, едины разумом. Перебираясь через завалы, я прохожу в проделанную дыру в стене, по другую сторону которой стоит несколько двухместных багги камуфляжного цвета, позади которых начинается лес.

Меня запихивают на пассажирское кресло, пристёгивают и суют в руки шлем. Всё молча, без единого слова. А с той стороны начинается новая стрельба. Существо садится за руль и жмёт на педаль газа, увозя меня прочь от жизни, которая, я надеюсь, навсегда останется в прошлом.

Сосуды

24 августа 2010

Где-то


Какой же дурной, сумасшедший и безумный сон мне только что приснился. От него в голове адская каша, словно пока я спал, мозги миксером перемешали. С трудом, даже через силу открываю глаза. Долго пялюсь в нечто перед собой и никак не могу понять, что это. Даже название цвета вертится на языке, но… Парадокс, но заумное слово прескевю я помню, а тут словно провал в памяти. Но не проходит и пары секунд, как что-то щёлкает — передо мной бежевая спинка дивана. Видимо, я опять уснул в гостиной. Подобное часто случается. Вместе с нормальным мышлением начинают возвращаться и другие чувства, ощущения. Обилие впитываемой информации заставляет скривиться от вспышки пульсирующей головной боли. Блеск, просто блеск. Но кое что я всё же вылавливаю из этого потока — тело затекло, словно стало деревянным. Значит, уже давно лежу неудобно.

Когда голова немного прочищается, мысли возвращаются к приснившемуся бреду. В нём какое-то странное существо помогло мне сбежать из особняка. Существо чудное — даже пуля из дальнобойной снайперской винтовки ему нипочём. Что же я увидел вчера, что мне приснилось такое? Может, «Побег из Шоушенка»? Не уверен. Очередные проделки подсознания, не иначе. Надо только Кэролайн не проболтаться, что меня посещают коварные мысли, а то ужесточат и без того тотальный контроль.

Голова странно гудит, воздух тоже странный, такой знакомый, словно… Нет, не буду думать об этом. Я бы точно запомнил, если бы попал в мягкую комнату. Да и нет в ней никаких бежевых диванов, а пространство не вибрирует мелкой дрожью. Всё вместе навевает смутные воспоминания из прошлого. Ухватиться за нужную ниточку никак не получается — та вечно ускользает, как аквариумная рыбка сквозь пальцы. Забью-ка пока на это, ведь истина где-то рядом.

А ещё рядом голоса. Несколько. Близко. Среди них я узнаю то самое существо с британским акцентом. Дерьмо. Значит сон не сон, и сумбурные воспоминания не фантазия, а правда. Но не двигаюсь, притворяюсь спящим от греха подальше. Спасибо Кэролайн за уроки самоанализа и тренировки памяти — выстроить окончательный прежний порядок в этом хаосе не составляет труда. Вот теперь точно дерьмо. Я сыт по горло беготнёй под ручку по Зоне-87, перестрелками, взрывами и последующими гонками на багги по калифорнийским лесам от военных. И я определённо не под замком на очередном объекте. Тогда где же я, чёрт возьми?

Оцениваю обстановку, насколько хватает возможности в нынешней позе. Едва сдерживаю усмешку — диванчик оказывается на борту частного самолёта. Судя по всему — небольшого. Но меня тревожит совсем другое. Подобно близкому присутствию тех существ, я снова ощущаю нечто похожее и, одновременно, абсолютно иное. Пространство переполнено яростью, болью и безграничной тоскою по утраченному. Будь эти эмоции чем-то физическим, тем же газом, то сейчас бы под давлением они вырывались отсюда сквозь всевозможные щели. Вместо этого они впитываются, становятся частью меня, вырывая из прошлого воспоминания, которые вызывали те же чувства. Я хмурюсь от накатывающих подобно приливу событий последнего дня в Чикаго и шумно выдыхаю.

— Он очнулся, — раздается в затылок женский голос.

Это оказывается неожиданнее встречи с тем безымянным существом на крыльце особняка. Я вскакиваю и налетаю макушкой на полочку над собой. Не видя дороги, под звон в ушах даю деру в сторону, зацеплюсь за подлокотник и падаю, вскрикивая от боли в руке. Кажется, я умудрился сломать кость-другую.

— Не подходи! — кричу, когда что-то наваливается на меня сверху. Пытаюсь отползти и вырваться из-под туши, но никак. Некто касается сломанного предплечья. Тут же одергиваю конечность и сжимаю зубы от новой вспышки боли. Опять давящее ощущение, на теперь уже на плече.

— Не дергайся, — велит знакомый голос с британским акцентом, лапая мою руку. Мой пуленепробиваемый друг, ты ли это?

— Никто! Нельзя же так! — дипломатично протестует новый голос, старческий.

— Ушиб. Перелома нет. Трещина маловероятна, — констатирует Никто надо мною.

Давление на спину исчезает. Не мешкая, я ползу вперёд по узкому и светлому пространству. Странная, не моя привычная одежда мешается и раздражает, пока не упираюсь в стенку. Догадываюсь что меня переодели, пока был в отключке после… никак не удаётся вспомнить, что было после побега от военных по лесу. Как же бесит! И провал в памяти, и потенциально опасные процедуры надо мной. Они что, забыли, кто я? Но то, как существа грамотно контактируют со мной, запоздало наводит на мысль, что даже их неуязвимые тела всё равно бессильны передо мной. Рука ноет, пульсирует, но боль сходит на нет. Видимо, Никто всё же прав.

Внимательно осматриваюсь. Все те эмоции источают трое существ. Среди них уже знакомый мне спаситель из заточения. Он стоит ближе всех, и именно его назвали столь странным именем. Хотя на фоне всего остального это наименьшая странность. Существа расступаются и дают дорогу старичку, который с энтузиазмом идёт в мою сторону, опираясь о трость. Никто берёт его за руку и подводит к дивану, с которого мне довелось триумфально грохнуться.

Тем временем старик присаживается и смотрит на меня. А я на него и не особо верю в такую встречу. Мне уже доводилось видеть это лицо: широкое и прямоугольное, но с мягкими чертами, мясистым носом, изумрудными глазами и неухоженной седой бородой. Прическа же, как и на всех фотографиях в конце прочитанных мною книг, средней длины, темно-пепельная и с идеальным пробором ровно по центру.

— Мистер… Беррингтон?

Англичанин загадочно улыбается, отчего морщины на его лице становятся ещё глубже.

— Рад с тобой познакомиться, Томас, — говорит тот с идентичным акцентом, что и у Никто.

Руку для приветствия он не протягивает — знает, что не отвечу. Я же плотнее вжимаюсь в стенку за собой и поджимаю ноги от него подальше.

— Что Вы тут делаете? И… куда мы летим? — пожалуй, это самые острые вопросы на данный момент. Хочется побурчать про непрочитанное письмо, но для такого сейчас явно не то время и не место.

— Ох! — Беррингтон хрипловато смеётся. — Это мой самолёт. И мы летим в Чили.

— Чили? А как же Аляска? — Я запоздало захлопываю рот и слышу очередную усмешку, которую профессор пытается скрыть за сиплым кашлем. Замечаю раздражение в ауре существ, с вызовом смотрю на Никто, и в голове моментально щёлкает нужное воспоминание. — Моё проклятие. Что вам всем нужно от него?

— Ты ведь ему ничего не говорил? — Беррингтон смотрит на Никто, на что тот отрицательно машет головой. Остальные же существа безучастно сидят в дальней части самолёта с закрытыми глазами, как выключенные роботы. — Тогда позвольте мне. — Профессор подсаживается на край дивана и для удобства складывает руки на трости из тёмного дерева, а мне хочется попросить его отсесть подальше, но молчу. — Читал ли ты мои книги?

Я киваю и устраиваюсь на полу поудобнее — судя по всему, история не имеет версии «покороче», а отказаться не дают совесть и интерес. А вообще, чем длиннее будет рассказ, тем меньше будет вопросов потом.

— Все истории, что ты прочёл — скрытая на виду правда. Все описанные там проклятия существуют. Чтобы скрыть эту правду, я просто поменял героям имена, пол, национальность.Те, кто знают — увидят и поймут её. И ты прав, Томас, — твоя сила действительно проклятие, которое… хм, — Беррингтон снова смотрит на Никто, но ничего не спрашивает и чешет заросший подбородок. Меня забавляет такое взаимоотношение между ними, семейное. Только профессор общается с существом не как с потомком, а как с более старшим и мудрым. — В общем, раньше твоё проклятие, Длань Мёртвых, принадлежала другому человеку. Он умер, и проклятие стало твоим.

— Цикл, — киваю я, вспоминая не раз подчёркнутую в его книгах переходность проклятий от умершего носителя к случайному, только что родившемуся человеку. Довольный кивок Беррингтона подтверждает мои догадки. Сколько же правды он напихал всем под нос?

— И теперь настала твоя очередь быть сосудом для Длани, — сверкая довольными глазами, профессор показывает мне свою ладонь, которая заметно подрагивает. Я же удивляюсь названию своего проклятия. Длань — старое слово, и если бы не ладонь-подсказка, я бы долго вспоминал его значение. — Твоё проклятие уникально. Оно позволяет тебе чувствовать других проклятых и спасать души тех, для кого проклятие стало непосильной и опасной ношей.

— А меня оно спасти не может, да? — вопрос больше смахивает на шутку, а ответ и так очевиден.

— Мне жаль твоих родных, Томас, — говорит Беррингтон. — То, через что тебе пришлось пройти — частое явление для сосудов Длани. Мой отец убил семерых, а потом несколько лет просидел затворником в собственной комнате. Я не знаю, каково тебе. Но сочувствую твоей утрате.

Я сглатываю ком в горле и киваю, стараясь сделать лицо попроще. Получается тяжело, учитывая всё ещё сочащуюся палитру эмоций из существ. Боже, да чего они такие злые?

— А Джессика? Как Вы её во всё это втянули?

— Джессика Купер одна из проклятых, — в разговор влезает Никто. — Она согласилась помочь Нам держать с тобой контакт.

— Вот как… — Становится неприятно от такого. Выходит, она с самого начала была засланным агентом и общалась со мной только ради этого? Может и дружбы никакой тогда не было. Кажется, официальный список моих друзей только что упал до нуля — прямо как число входящих на почте. — Так чего Вы от меня хотите?

— Понимаешь… тебе нужно сжечь сосуд Ракшхита́ра. Это очень важно. Первостепенно важно…

— Понятно, — протягиваю и смеюсь. Это что, реально тот самый путь, о котором говорила Шейли? И где тогда обещание «спасать, а не убивать»? Полная подстава, если верить Беррингтону и его книгам. Ведь в них сосудами называются носители проклятий. Ясное дело, живьём я никого не буду сжигать, но вот двое британцев просят о не менее гнусном поступке. — Я поклялся никого не убивать. А они, — рукой машу в сторону Никто и его спящей компашки, — перебили кучу людей, лишь бы я убил кого-то особенного. Люди, вы серьёзно? Сами справиться не можете что ли?

— Не в этом случае. Ракшхитар всего за две ночи убило больше человек, чем ты за шесть лет, — заявляет Никто, двигаясь в мою сторону. Кажется, теперь злость всей его сущности тоже направлена исключительно на меня. Становится страшно и хочется просто спрыгнуть с самолёта, лишь бы спастись от грядущего. — Сдерживая это, Мы только что потеряли семерых из Нас. Да, перед другими проклятиями мы уязвимы, как обычные люди. Впереди Нас ждёт ещё больше жертв, если ты не положишь этому конец. Одним своим прикосновением, — Никто хватает меня за ушибленное предплечье и сдавливает, словно нарочно делая только больнее. Я упираю ступню ему в грудь и отпихиваю подальше, пока не стал громоотводом для его ярости. Всё произошло слишком быстро, рефлекторно. В груди колотится сердце, а я безотрывно смотрю на Никто и жду любое его следующее действие, пока тот прожигает меня взглядом и бездействует. — В твоих руках возможность спасти всех. Но ты всё равно отказываешься помочь Амале избавиться от проклятия?

— Кто такая Амала? — уклоняюсь от прямого ответа. Вряд ли эти существа полезли бы вытаскивать меня из подвалов дяди Сэма, не будь на то действительно важная причина. Например — их беспомощность перед этим проклятием. В конце концов, я ничего не знаю об этом мире дальше прочитанных книг Беррингтона, и подобное имеет место быть.

— Сосуд Ракшхитара.

— Маленькая девочка из Индии, — добавляет Беррингтон. — Может, ты читал недавние новости про события в индийском штате Джамму и Кашмир? Она погубила всю свою деревню, а также военный отряд. Никто удалось её найти и перевезти в Чили — в безопасность. Мы обещали ей, что доставим тебя до заката, но не успели. Из-за этого семь Никто погибли.

— Если ты откажешься помочь Нам, в следующую ночь Ракшхитар окончательно захватит власть над сосудом. Сила проклятия будет расти, и ничто не сможет его остановить. Мы не хотим причинять ещё больший вред ребёнку. Поэтому Нам нужен ты, Томас, — Никто всё ещё пылает злобой, но в его голосе я слышу нотки той самой мольбы о помощи. — Ракшхитар делает свой сосуд неуязвимым для всего, кроме Длани Мёртвых. Уильям сказал правду — Мы обещали Амале, что ты освободишь её, и хотим сдержать слово.

— Смерть — не свобода, — возражаю я и тут же осекаюсь. Невольно смотрю на левое предплечье — туда, где под рукавом чёрной кофты скрываются следы семи попыток вскрыть себе вены. От них осталась только память и хирургический шрам после последней попытки.

— А когда-то ты думал наоборот, — заявляет Никто, неожиданно оказываясь рядом и перехватывая мой взгляд. За пару секунд атмосфера в самолёте кардинально меняется — теперь тут парит жалость. Ко мне. Аж самому становится тошно. — Единственный способ усмирить Ракшхитар — позволить Длани сжечь сосуд. Ты дашь Амале ту самую свободу, о которой желал сам после смерти родных. У тебя есть время подумать до прибытия на остров. Мы поклялись защищать этот мир и надеемся, что ты примешь верное решение.

— Я всё чувствую, — заявляю ему в спину.

— Хорошо, — отвечает Никто, его аура даже ни на йоту не изменяется. — Значит, почувствуешь ярость её проклятия.

Никто уговаривает Беррингтона лечь спать и накрывает его одеялом на соседнем диванчике. Сам усаживается в кресло и не сводит с меня глаз. То, что профессор теперь на пару лишних метров дальше, приносит облегчение — опасная ситуация миновала. В салоне приглушается свет, а по ту сторону иллюминаторов ночь. Я не вижу, но всё равно чувствую на себе изучающий взгляд. Это не доставляет проблем — за шесть лет я привык к постоянному, даже назойливому наблюдению за собой. Напротив, игра в гляделки с Никто помогает почувствовать себя в привычной среде и сосредоточиться. Раз за разом проигрывая ему, я обдумываю всё услышанное, увиденное, пройденное, чтобы самому себе ответить на поставленный вопрос. Сложно. Не уверен, что смогу намеренно убить кого-то, даже если это единственный способ помочь.

— Что значит «Ракшхитар»? — достаточно тихо спрашиваю у Никто через какое-то время, чтобы не разбудить Беррингтона.

— «Защитник» на санскрите. Древнее индийское проклятие. По легенде, Ракшхитар — идеальный защитник, который не смог защитить свой народ от болезни. Теперь он поглощен ненавистью ко всему живому, — существо отвечает на удивление бордо и охотно.

— А что ты такое?

— Однажды ты сам поймёшь, что есть Мы. Равно как все сосуды Длани понимали до тебя.

Полученные ответы не удовлетворяют меня, хотя я нахожу Никто приятным собеседником. Пересаживаться поудобнее не хочется, как и разговаривать — лучше остаться здесь, ведь так безопаснее. Я отворачиваюсь от него и устраиваюсь на полу поудобнее, уткнувшись ногой в ближайшее кресло, а другую подтянув к груди. Теперь вместо брюк охранника на мне самые обычные джинсы, правда слегка потёртые. Давно такой одежды не носил, навевает приятные воспоминания о далёкой, почти забытой жизни. Надеюсь, нижнее бельё на мне прежнее.

Почти засыпая, успокаиваюсь и начинаю привыкать к эмоциональному окружению. Мысли становятся легче, проще и заводят меня в странные размышления. В них прошлое утро кажется словно тысячу лет назад. Прожитые под надзором годы вели меня в никуда, в бессмысленную пустоту. Я жил одним днём, никогда не думая о будущем. После всего случившегося в Чикаго такое казалось правильным — позволить дяде Сэму запереть меня в своих подвалах подальше от мира. Казалось тогда, а теперь прожитые под замком годы видятся одной огромной ошибкой. И вот, благодаря странному сну и сестре я лечу на другой континент, чтобы спасти маленькую девочку через смерть. Это странно, неправильно, но мне понятно её желание. Потому что шесть лет назад сам молил о таком, но мне никто не помог. Тогда я думал, что в смерти действительно скрывалась свобода от проклятия и способ больше никому не навредить. Каждая попытка покончить с собой кончалась неудачей, а мои надзиратели вводили ещё большие ограничения и запреты. Жить хотелось всё меньше, и никто не позволял мне умереть. А потом, когда долгожданный конец был так близок, появилась Кэролайн. Она молодец — всего за пару месяцев смогла притупить мою ненависть к самому себе. Когда же моё безразличие к миру достигло удовлетворяющей её отметки, меня выпустили в особняк и стали изучать в совершенно новых условиях. Если всё сказанное только что правда, то Амалу ждёт судьба в разы страшнее моей, а её проклятие выплеснет свою ярость на весь мир, но сначала Никто и его единый разум принесут себя в жертву в попытке спасти этот самый мир. Я должен помочь им, но больше всего должен помочь Амале, потому что понимаю её. Если найду в себе силы сделать то, о чём меня просят.

***
Следующие несколько часов проходят незаметно, лишь сквозь левые иллюминаторы постепенно пробивается рассвет нового дня. Поспать мне не удаётся — сон словно вообще забыл, что существует. В итоге всё время я провёл в раздумьях и самокопании. За целый год столько не думал, как за эти часы. Парадоксально, но так ни к чему и не пришёл: ни что делать с девочкой, ни после. Всё должно решиться по прибытию. Куда именно — без понятия, а нарушать тишину расспросами у Никто нет никакого желания.

Аура, источаемая существами, постепенно успокаивается, как погода после бури. Только когда она становится подобна безмятежной озёрной глади, мне удаётся прочувствовать последствия этой ночи для них. Они потеряли семерых, а таящаяся в их связи мощь сократилась примерно на пятую часть. Выходит, и без того немногочисленная группа понесла тяжёлые потери. Теперь понятно, что стояло за их болью, и почему мой неоднозначный ответ повлёк такую реакцию. Будь я одним из них и потеряй часть себя, вёл бы себя точно так же. Промедление в моём вызволении стоила им таких потерь сегодня. Неужели следующая ночь станет судьбоносной для всего мира?

Когда солнечный свет во всю заполняет салон, самолёт начинает снижаться. Наверное впервые моргнув за прошедшую ночь, Никто встаёт с кресла и начинает будить Беррингтона. Наблюдая за ними, я замечаю внешнее сходство — существо, как более молодая версия старика. Это добавляет деталей в ранние мелочи и слова Никто о его происхождении, но всё ещё мало информации, лишь гора теорий, которые противоречат друг другу. Из разговоров понимаю, что всех существ зовут Никто. На завтрак одно из них, молодая китаянка, протягивает мне стакан оранжевой жижи и тарелку с сэндвичами. Близость с ней и даже почти физический контакт не вызывают у меня никакой реакции — она вежлива, осторожна и выражает лишь простую человеческую симпатию. Совсем не так, как вели себя люди в Зоне-87, которые от одного моего вида могли наложить в штаны. Аналогичную жижу сам Беррингтон хлещет с завидным энтузиазмом. Тот замечает меня, а я салютую и отпиваю. На деле это оказывается морковный сок.

Приземление встречаю на полу, привычно уткнув ботинок в кресло, лишь бы держаться подальше от Беррингтона. Тот обычный человек, и хоть он знает о Длани, но при его близком присутствии у меня растут неприятные ощущения. Это даёт пищу для размышлений об исключительности, благодаря которой Никто не вызывает аналогичной реакции. И дело тут явно не в том, что они тоже проклятые. Есть что-то ещё. Когда дверь наружу открывается, салон наполняет неожиданно холодный воздух, отчего я застёгиваю кофту под горло и накидываю капюшон. А мне казалось, что в Чили всегда тропическая жара. Надо было на географии учиться, а не на девчонок пялиться. Самолёт пустеет, и лишь тогда потенциальный родственник Беррингтона подходит ко мне.

— Ты помнишь, что Мы тебе не враги? — спрашивает Никто, протягивая мне кожаные перчатки и большой тёмно-серый платок, расписанный чёрными узорами.

— Попросишь быть пай-мальчиком и не отходить далеко? — Я усмехаюсь и поднимаюсь с пола. Разминаясь, иду за существом к выходу из самолёта. Завязав на затылке узел платка, снова покрываю голову капюшоном. Ни разу не привычно, но зато порывы холодного ветерка больше не покалывают лицо, а воздух кажется теплее. Перчатки, напротив, очень даже ничего — кожа тонкая, эластичная, а сидят как влитые. Но самое главное, теперь из открытых участков на мне только тоненькая полоса для глаз, а всё остальное хорошо защищено от случайных прикосновений. Не могу понять — это забота о моём спокойствии или защита окружающих? В любом случае, я благодарен. Как-нибудь потом скажу спасибо за такой подарок.

— Эм, Никто? — зову существо, когда оно спускается с самолёта.

— Мы слушаем, — пара изумрудных глаз и ещё несколько глаз других существ неподалёку смотрят прямо на меня.

— Мне жаль, что Вы потеряли часть себя. Я постараюсь Вам помочь.

— Спасибо, — Никто кивает.

Спустившись по трапу следом, оглядываюсь. Ну здравствуй, Чили — страна холодных августовских ветров! Ответом мне становится очередной колючий порыв в лицо, от которого выступают слёзы. Вокруг пустырь, рядом старенький ангар, недалеко запылённая взлётно-посадочная полоса и яркие домики по ту сторону ограды. Немного не так мне представлялся аэропорт. Я обхожу дожидающегося меня Никто и на приличном расстоянию следую за Беррингтоном в сторону встречающих нас существ, приехавших на двух серебристых ленд роверах. Дефендеры, что весьма забавно перекликается с названием скрытого где-то недалеко проклятия. Смешно получается: американец, англичане, китаянка и вскоре встреченная индийская девочка в закоулках Южной Америки — полностью интернациональное приключение подкинула мне судьба.

Пока идёт загрузка машин сумками из самолёта, а Беррингтон в салоне опять попивает морковный сок через трубочку и рассказывает истории о предыдущих носителях Ракшхитар, я трусь недалеко под неотрывным взором уже пяти Никто. Наблюдая за ними со стороны, вижу отлично слаженную командную работу. Высшим пилотажем становится то, как один из них вслепую ловит брошенные ему в спину вещи так, словно они этот трюк годами репетировали. Когда шоу заканчивается, усаживаюсь в грузовой отсек внедорожника. На переднем пассажирском некстати оказывается Беррингтон, а за рулём мой пуленепробиваемый друг, на руках которого точно такие же перчатки, как и у меня.

Городок за пределами аэропорта скромненький и напоминает американские захолустья, вот только домики компактнее и ярче. А ещё, пока наша небольшая колонна проезжает по узеньким улицам неведанной мне дорогой, я ощущаю простоту, которой буквально пропитано это место и эти люди. Такого не встретишь в штатах. Здесь живут вдали от огромного мира и довольствуются своим небольшим мирком, в котором почитают предков и культуру, которой сотни и даже тысячи лет. Этого нет в моих родных краях — там лишь патриотичные размахивания флагом и разобщённый народ, который сам за себя. К таким выводам я прихожу после рассказов Беррингтона, который взял на себя роль гида в поездке и поведал историю острова Чилоэ́. Больше всего меня поражают палафитос — домики на сваях прямо над водой, чьи пёстрые фасады стремительно сменяют друг друга, когда мы проносимся мимо них на катере. Сидя неподалёку от меня, профессор с энергичностью подростка продолжает рассказ. Кажется, он знает об этих островах если не абсолютно всё, то почти всё. Из-за акцента и обилия новых слов мне порой трудно понять его, события и годы перемешиваются в голове, но я не переспрашиваю, стараюсь абстрагироваться от его присутствия и просто наслаждаюсь окружающей красотой. Так легче.

Мы уплываем всё дальше и дальше от города, а голубой стены всё нет и нет. Оказывается, реальный мир куда больше моей вчерашней клетки, о чём я как-то позабыл за прожитые там годы. И в тысячи, нет — в миллионы раз прекраснее. Глазею по сторонам и незаметно смахиваю слёзы краем платка.

Часа через два после прилёта наш катер заплывает в небольшую бухту и швартуется у пристани. Место прибытия — островок в нескольких километрах от основного архипелага. Вся его территория покрыта Вальдивскими лесами, о чём бодро сообщает Беррингтон, под руку с Никто первым выбираясь на твердь. Территория полностью принадлежит ему, так что здесь нет ни одной чужой души — идеальное место, чтобы спрятать особо буйное проклятие и отгородить его от остального мира. Дощатый помост на небольшом возвышении над землёй со змеиной грацией извивается между деревьев и рассекает вечнозелёные заросли тёмным полотном, ведя нас вглубь острова.

Метров через сто лес заканчивается, открывая вид на обширную поляну. Следуя за провожатыми по всё тем же помостам, бегло осматриваю территорию. Деревянные тропинки есть и тут. Они соединяют разбросанные по территории постройки, по ним ходят другие Никто, а одна из них ведёт на отсечённую вершину холма в центре поляны. Тот весь порос молодой зелёной травкой и явно рукотворен, уж слишком неестественна столь огромная гора земли посреди относительно ровного ландшафта острова. Холм притягивает моё внимание — оттуда сочится какая-то странная, неприятная аура, к которой Никто совершенно точно не имеют никакого отношения. Подойдя ближе, разбираю, какая именно там аура — злость, очень много злости. Кажется, Амалу держат на самой вершине. Наверняка в цепях и под неустанным надзором вооружённого до зубов отряда. Засмотревшись, запинаюсь о собственные ноги и едва не падаю вместе сумками в руках.

— Извините, — виновато улыбаюсь провожатым, хотя за платком никто этого не видит. — Что на холме?

— Ракшхитар, — невозмутимо отвечает Никто. Как и ожидалось. — Сейчас пойдём?

Я застываю на месте — вот надо же было рот открывать, чёрт возьми! Теперь все присутствующие ждут моего решения. Опять смотрю на отсечённую вершину и поспешно киваю, собственноручно отрезая путь к отступлению. Чем дольше буду тянуть с этим, тем сильнее будет расти нежелание исполнять долг, ради которого меня вытащили из Зоны-87. Беррингтон остаётся внизу и ссылается на нелюбовь к ступенькам. Он желает удачи, но я понимаю, что ему просто не хочется мешать нам, в особенности мне. Никто кивает, и мы вдвоём поднимается на холм. Следуя всего в двух-трёх метрах позади него, ловлю себя на мысли, что начинаю привыкать к его присутствию. Да и вообще к этим людям. Они понимают меня, понимают моё проклятие и относятся как к нормальному человеку. Особенному, важному — да, но нормальному. Наверное, не будь они единым разумом, мы могли бы стать друзьями. Конечно, с профессором дружба выглядит крайне сомнительной, но всё же.

Пройдя половину пути к вершине, метров десять точно, я чувствую нарастающее в груди волнение, подобное подготовке к ежедневным экспериментам в прошлой жизни. Но в отличие от тех ситуаций, сейчас меня тревожит ровно обратный эффект — что, если не получится помочь Амале? Моих сил или желания может попросту не хватить, и я лишь усугублю ситуацию. Никто говорил, что именно единство со мной убивает. Значит, нужно просто всё повторить так же, как и две тысячи раз до этого. Всё равно страшно, да ещё сгущающаяся аура мешает нормально мыслить. Хочу остановиться, передохнуть, но ноги сами тащат вперёд. На вершину.

Там я замираю, поражённый зрелищем — вместо закованного в цепи ребёнка в центре широкого плато, образ которого прочно засел у меня в голове, передо мною открывается вид на котлован раза в два глубже самого холма. Теперь понятно, каким образом вырос холм, который и не холм вовсе, а очередная темница, чьи почти отвесные стены залиты свежим бетоном. С нашей стороны вниз тянется цепная лестница, а с другой чуть сбоку зияет приличных размеров сквозная дыра, через которую запросто проедет карьерный самосвал. Выглядит всё так, словно наспех сделанные укрепления не выдержали, и не осевший ещё грунт сошёл в яму. Аура притягивает моё внимание на самое дно, где в центре небольшого пяточка стоит деревянный домик. Охваченный злобой Ракшхитар там — я в этом уверен. Порыв ветра едва не отбрасывает меня назад по склону, но Никто перехватывает за локоть и не даёт упасть.

— От же ж чёрт, — отступив от него на шаг, оборачиваюсь. Ещё чуть-чуть, и некому было бы спасать мир. — Что тут произошло?

— Прошлая ночь. Ракшхитар почти выбрался, из-за чего нам пришлось обрушить на него часть стены. Мы надеялись, это задержит его хотя бы на несколько часов. Не помогло. Позже, ценой семи из Нас, Нам удалось вернуть его обратно. Мы первые.

Спуск по лестнице совсем не похож на подъём по отвесной стене с помощью верёвки — всё в разы легче и быстрее. С каждым шагом вниз атмосфера сгущается всё сильнее, пока ярость Ракшхитара напрочь не перекрывает ощущение присутствия Никто. Уверенности это не придаёт, поэтому я начинают частенько поглядывать на невозмутимое существо в паре метров под собой. Замечаю очередную странность — насколько бы ни были сильны эмоции ракшхитара, они никак не воздействуют на меня, хотя в случае с тем же Никто, впитываются, как родные.

— Мне стоит опасаться? — неотрывно смотря в неплохо сколоченную дверь, спрашиваю у спутника. Возле двери на табуретке сидит ещё один Никто — низкий, широкий и бородатый, похожий на гнома. Тот отрицательно машет головой и стучит, а затем толкает дверь и пропускает нас дальше.

Внутри небольшая комнатушка, обставленная, как говорится, по-спартански: кровать, стол, стул и пара полочек на дальней стене. За столиком у самого окошка сидит девочка лет девяти и пристально смотрит на меня. Не выдержав и секунды взгляда тёмных глаз, отворачиваюсь. Слабак. Зато успеваю заметить, что на ней не традиционная для Индии одежда: вязаный свитер под горло и лёгкая шапочка. Судя по нетронутой тарелке с едой, Амала отказалась от обеда. Окружение резко меняется — теперь вместо злобы из неё выливается страх, подобного которому я ещё никогда чувствовал. Первобытный, инстинктивный страх, который может испытывать лишь тот, кто ощущает приближение собственной смерти, как мне кажется. Ракшхитар чувствует моё проклятие и боится грядущего, словно имеет собственный разум. А вот есть ли разум у Длани? Надо будет обязательно спросить у Никто. Пользуясь подсказкой внутреннего голоса, присаживаюсь на край кровати напротив девочки. Отодвигаю посуду и стягиваю платок с лица.

С удивлением замечаю, что её руки изуродованы, а пальцы гипертрофированы и с удлинёнными ногтями. Кожа тёмная, почти чёрная и частично покрыта короткой шерстью. Наконец-то мне хватает сил снова посмотреть на Амалу. Она тоже смотрит на меня. В её глазах я вижу страх — не тот, что пропитал комнатушку, а обычный, человеческий, который направлен не на меня. А ещё её переполняют усталость и безразличие ко всему, даже еде. Она знает, что должно случиться. Мне даже страшно представь, что нужно пережить, чтобы не бояться заглянуть в глаза скорой смерти. Шесть лет назад я бы не смог поступить, как она. Амала сильнее меня, а у меня едва хватает сил просто улыбнуться ей.

— Привет.

— Килли ми, — вместо ответа просит она, и я вздрагиваю от такой просьбы.

— Вы её научили? — не отводя от девочки взгляд, недовольно спрашиваю у Никто. — И что с её рукой?

— Американские фильмы научили. Последствие неполного превращения. Сегодняшняя ночь станет последней. Завтра утром не будет Амалы — останется только проклятие.

Ну, логично — куда уж без пафоса американской киноиндустрии?

— Килли ми! — более грозно требует Амала, прерывая наш разговор. Скрытый внутри неё Ракшхитар начинает снова злиться. Я стягиваю перчатку и кладу руку на стол между нами ладонью вверх и глубоко вдыхаю, словно кислород прибавляет сил. Гипертрофированные пальцы девочки тянутся в мою сторону. Ещё чуть-чуть, и между нами произойдёт единство, а потом всё будет кончено. Взгляд Амалы начинает меняться, а тёмная радужка вытеснять белки. Я рефлекторно одёргиваю руку. — Умри! — она бросается на меня. Меня рывком дёргают в сторону, и щеку обжигает острая боль.

— Беги отсюда! — Никто спихивает моё тело с себя по направлению к двери. Со стороны койки раздаётся неестественный стрёкот. — Беги!

На четвереньках ползу вперёд — всего пара метров! На секунду оглядываюсь — Никто держит озверевшую Амалу в тисках, прижимая к собственной груди и оттаскивая назад. Та вырывает руку, хватает его за волосы и швыряет через всю комнатушку, как собачонку. Никто с грохотом прошибает дверь и влетает в бородача. Какого чёрта тут творится?! Наконец встаю на ноги и выбегаю в любезно распахнутый выход под рёв за спиной. Едва делаю шаг наружу, как Ракшхитар сбивает меня с ног прямо на деревянные обломки. Вскрикиваю от боли в рёбрах и на рефлексах замахиваюсь локтем противнику в голову. Существо с болезненным воем отлетает в сторону. Стараюсь не думать, что где-то там внутри Амала — сейчас её телом управляет неуязвимая тварь, желающая моей смерти.

Снова встаю на ноги и осматриваю стену. Надо выбираться, но где эта чёртова лестница?! Прикасаюсь к щеке, и оставшаяся без перчатки ладонь окрашивается кровью. Дерьмо. Ещё и бок колет от каждого движения. Забираясь по перекладинам, я стараюсь не обращать внимание на возню под собой — только вверх, только дальше от Ракшхитар, который растерзает меня быстрее, чем длань сожжёт душу Амалы.

— Томас, быстрее! — кричит бородач, а затем раздаются выстрелы. Несколько пуль чиркают по стене и рикошетом пролетают мимо меня. Я вжимаюсь в стену и замираю на месте. Кто-то хватает меня за ногу и резко дёргает вниз. Окровавленная рука соскальзывает, но вторая ещё держится, хотя пальцы медленно разгибаются под лишним весом. Ракшхитар снова дёргает и мы вместе падаем вниз.

***
Приходить в себя оказывается чертовски плохой и болезненной идеей. Всё тело ужасно ломит, грудь сдавливает тяжёлой болью, и даже мягкая кровать никак не облегчает столь паршивое состояние. Хорошо ещё, что земля на дне ямы была рыхлая, а не залита бетоном. Я открываю глаза и вижу перед собой потолок. Вроде жив. Значит, конец света руками Ракшхитар пока не наступил. А раньше мне казалось, что побег из Зоны-87 полное безумие. Оказывается, мир полон куда более безумных вещей, стоит только сделать шаг из зоны дискомфорта. Криво усмехаюсь и вздрагиваю от резкой боли в груди — неужели рёбра сломал?

— Пить хочешь? — спрашивает Никто. Наклоняю голову в сторону, а затем снова смотрю вверх. Опять он. Их тут около тридцати, но вокруг меня вечно ошивается именно он, как нянька или очередной надзиратель.

— Кто ты такой? — устало спрашиваю.

— Мы — Никто. Мы — единый разум.

— Ты не понял. Кто ты такой. У тебя же должно быть имя от рождения. Хотя нет, не говори, — машу в его сторону рукой. Я слишком долго ломал голову, чтобы получить готовый ответ на блюдечке. Башка трещит, но подсказок и так очень много. Надо просто выбрать из них наиболее правдоподобную. — Дай угадаю. Ты… — была не была, — Чарльз Беррингтон, — снова смотрю на Никто и вижу довольную улыбку покойного отца профессора, который умер незадолго до моего рождения и был предыдущим владельцем Длани Мёртвых. Мысленно смеюсь — это не так больно, как если по-настоящему. — Угадал, значит. И теперь, Чарльз Беррингтон, скажи, почему ты постоянно ошиваешься рядом со мной?

— Такова традиция. Последний из Никто должен быть подле нового обладателя Длани, как… наиболее понимающий его в плане близости поколений. Как источник знаний, рука помощи и защитник. Как ты себя чувствуешь? — Чарльз подкатывается на стуле поближе и протягивает мне стакан с коктейльной трубочкой.

— Как тот, кто грохнулся с десятиметровой высоты, — отпив, констатирую степень своего состояния.

— Ты упал с пяти с половиной, — в голосе собеседника слышится снисходительный смешок.

Игнорируя подкол, пытаюсь сесть. К удивлению, выходит куда легче, чем ожидалось. Больше всего проблем доставляет туго обмотанная грудь — ни нормально вдохнуть, ни подвигаться. Ощущение, словно её закатали в бетон. Прислонившись спиной к стене, задираю новенькую белую футболку, но вместо бетона вижу лишь бинтовую повязку и проступившее кровавое пятно с левой стороны. Живой, и то хорошо.

— Что с Амалой?

— Спит, надо полагать.

— «Надо полагать»… что там вообще случилось?

— Это Наша вина. Мы не учли, что Ракшхитар попытается убить тебя, чтобы снова не стать развеянным. Когда вы упали, у проклятия иссякли силы, и оно снова уснуло. Но через час проснётся. В последний раз в этом сосуде.

— У нас ещё есть шанс? Или уже поздно?

— Пока ты жив, шанс есть всегда. У Нас появилась идея, как заманить Ракшхитар в ловушку и обезопасить тебя. Встать сможешь?

Я неопределённо пожимаю плечами, сползаю на край койки и запускаю ноги в кроссовки. Лодыжка, за которую меня дёрнули с лестницы, никак не реагирует на нагрузку, но каждое движение по-прежнему вызывает в груди и спине боль. Встаю и прохожу мимо Чарльза в направлении раковины. Комнатка небольшая, но в ней есть всё необходимое для комфортного проживания. Милое местечко, но для кого оно? Явно не для меня или профессора — в обстановке чувствуется женская рука. Может, на острове есть кто-то ещё, о ком мне не рассказали.

Чарльз разворачивается на крутящемся стуле и продолжает следить за мной. Я умываюсь холодной водой и шикаю от жжения в щеке. Ах да, щека. Точно. Смотрю в зеркало на стене и громко вздыхаю. Всего за сутки загорелый и здоровый вид моего лица изменился до побледневшей, осунувшейся физиономии с синяками под глазами и сразу тремя глубокими порезами на скуле, один из которых достал до переносицы. Шрамы точно останутся. Ну класс.

— Нам пора, — заявляет Чарльз, вставая позади меня.

— Где профессор? — спрашиваю, смотря нанего поверх своего плеча через отражение.

— Мы настояли на том, чтобы он покинул остров для своей же безопасности. Здесь только Мы, Амала и ты, — он протягивает мне те же перчатки и совершенно другую кофту. Видимо, старую я успел загадить за полдня ношения. Оставляю перчатки в комнате, ведь сейчас они мне точно не понадобятся.

— Прямо остров проклятых, — хмыкаю, выходя за ним из помещения. Пока я был в отключке, успело стемнеть. Замечаю, что поляна значительно изменилась, и дело не только во времени. Почти сразу доходит, что именно — все ауры затихли. Ни Ракшхитар, ни Никто не источают никаких эмоций. Проклятые затаились, и всё, что я ощущаю — сосредоточенную вокруг ямы мощь коллективного разума, и больше ничего. В небе светит полная луна и сияют звёзды. Из моей клетки редко было видно такое зрелище. В основном, только звёзды и были видны. А теперь передо мной целый мир. — Красиво. Так какой план?

Ответ кажется очевиден, когда мы возвращаемся к фальшивому холму и доходим до сквозной дыры в нём. Вокруг неё стоят три прожектора, освещающих территорию, а несколько Никто ведут сварочные работы, перекрывая эту самую дыру довольно хлипким на мой взгляд заграждением. По ту сторону, в проходе свежевырытая яма, над которой висит толстый лист жести с небольшой прорезью в центре — достаточной, чтобы туда пролезла ладонь.

— Мы заранее стали готовиться к тому, что всё дойдёт до последнего пробуждения, — поясняет Чарльз. — Правда предполагали, что ты откажешься Нам помогать, и придётся провести для тебя демонстрацию. Когда Ракшхитар пробудится, он определённо направится в эту сторону. Попытается протиснуться здесь…

— И вы свалите на Амалу вон ту бандурину, — я киваю на крышку импровизированного гроба. — Почему я не могу снова спуститься туда, пока есть время?

— Твоя храбрость достойна похвалы, Томас. Но времени нет, — Чарльз смотрит на луну. — Ночь вот-вот начнётся. Ты должен быть здесь. И тогда всё получится.

— При чём тут ночь? — я прослеживаю за его взглядом.

— Не ночь, а полнолуние. Ракшхитар просыпается с приближением полной луны. Возможно, это связано с истоками появления проклятия. Возможно, есть ещё какая-то причина. Точного ответа Мы не знаем.

— И как же появляются проклятия? — задаю спонтанно возникший вопрос, наблюдая за ходом работы, которая ведётся ещё и на вершине стены — по её периметру расставляют какие-то бочки.

— Тайна, неизвестная даже Нам. Есть теории, которые Мы с Уильямом разработали после десятилетий экспедиций по миру, но ни одна из них не может претендовать на правду. Они слишком разрознены, противоречат друг другу. И тогда либо истина везде, либо вне Нашего понимания. Поэтому просто… — Чарльз резко замолкает и таращится в землю.

— Оно проснулось? — вопрос разрешается сам собой, когда из ямы вырывается волна ярости, за которой следует протяжный рёв. Это точно уже не Амала, даже не то, что пыталось меня растерзать при встрече с ней. Не видя эту тварь и будучи невосприимчивым к её эмоциям, я вздрагиваю от страха. Нога предательски двигается назад, но чья-то рука ложится на моё плечо, не позволяя отступить. Оборачиваюсь, но там никого, а Чарльз вообще в метре с другой стороны. Какого чёрта?

Сварщики, что всё это время укрепляли заграждение, моментально сворачивают работы, и все Никто расходятся по стене, занимая места за бочками. Один из них, пробегая мимо, вручает Чарльзу помповый дробовик. Почти минуту ничего не происходит, а потом некоторые бочки вскрывают и выливают содержимое на стены. Вряд ли там вода, скорее уж масло или что-то ещё, мешающее забраться именно там. Раздаётся новый рёв. Он удаляется и затихает.

— Готовься, — заявляет Чарльз и подталкивает меня к ограждению, возле которого стоит ещё один Никто. Оба наводят оружие в сторону пролома. Страшно. Чертовски страшно, ведь если Ракшхитар прорвётся, моя бренная тушка разлетится на фаршик быстрее, чем Длань Мёртвых сработает. Даже самой распоследней букашке на этом острове ясно, что я цель номер один. — И не бойся. Мы защитим тебя.

— Уж постарайтесь, — нервно усмехаюсь. — Или до встречи на том свете.

До чего же тупая шутка. Главное, чтоб она не стала последней.

Ракшхитар вырывается из ямы и тут же влетает в ограждение из толстых труб. Конструкция вздрагивает от удара, но выдерживает. В свете прожекторов я вижу, что стало с Амалой — теперь уже всё её тело покрыто густой грязно-пепельной шерстью и местами гипертрофированно. Лицо же полностью утратило человеческие черты. Блестя от масла, Ракшхитар скалит на меня клыки и сквозь перемычки тянет когтистые лапы к моему горлу. Поражённый такими трансформациями, я не могу пошевелиться и слепо таращусь на тварь. Выстрел из дробовика отбрасывает проклятие назад, но то мёртвой хваткой цепляется за трубу и не падает в яму. Ракшхитар с яростным воем и без видимых ранений снова наваливается на преграду. Та шатается ещё сильнее. Никто по очереди стреляют, а я вздрагиваю и делаю шаг назад. Видеть, что стало с Амалой, и что с ней сейчас творят — слишком больно. Даже не шелохнувшись от десятка зарядов дроби в упор, Ракшхитар снова тянет ко мне лапы, не в состоянии пробиться через секции конструкции.

— Держи ему руки! — меня вдруг осеняет безумная идея. — Держите его!

Ватные ноги едва двигаются, но шаг вперёд, а за ним ещё несколько, всё же поддаются мне, хотя инстинкт самосохранения едва ли не орёт голосом бородача — «беги!» Чарльз и второй Никто хватают Ракшхитар за лапы и разводят их в стороны, прижимая к ограде, тем самым освобождая мне прямой путь к нему. Ещё кто-то появляется позади вырывающегося тела — кажется, общий разум разгадал мою идею. Ракшхитар со всей силы бьётся лбом о трубы. Снова и снова, каждым ударом сотрясая наспех сделанную конструкцию и оставляя на толстом металле вмятины. Безумные звуки прекращаются, стоит лишь Никто обхватить его голову и сжать со всей силы, практически лишив движения. Тварь больше не ревёт на всю округу, лишь яростно рычит сквозь сжатые захватом челюсти.

Я сажусь на колени перед Ракшхитар, и наши лица становятся почти на одном уровне. Звенят цепи, которыми тело приковывают к ограждению для надёжности. Я медленно тяну руки вперёд, а раны на моей щеке обжигают слёзы. Сначала одна, а затем другая ладонь касается измазанной в масле шерсти. Ракшхитар начинает сдавленно вопить и дёргаться, но все попытки тщетны. Спустя шесть лет я снова чувствую эти странные нотки от прикосновения к человеку. Амала всё ещё в этом теле. Она жива, но заперта во власти проклятия, окружена безмерной бурей ярости ко всему миру, из которой не выбраться. Эта буря питает сосуд, с каждой секундой делая его сильнее, из-за чего скоро нынешних мер ограничений будет недостаточно, и тогда снова прольётся кровь Никто. Мне надо торопиться.

«Килли ми!» — всплывает в памяти её последняя просьба.

— Ищи девочку! Достань до неё! Сожги сосуд!

Я тянусь к Амале, но Ракшхитар противится, и буря начинает выталкивать меня обратно.

«Единение с другими душами при контакте приведёт лишь к новым смертям, Том».

Полностью отдавшись силе Длани Мёртвых, я погружаюсь всё глубже и глубже. Сопротивление растёт, порой отбрасывая меня назад, но мне удаётся добраться до Амалы, на что тело реагирует яростными конвульсиями, едва не разрывая между нами контакт.

— Прости, — шепчу, глядя в залитые чернотой глаза и видя в них благодарную девочку, прикасаюсь к ней. Образ Амалы рассыпается пеплом и вмиг поглощается бурей, разрушая её подобно взрывной волне. Истошно застрекотав, Ракшхитар затихает, безвольно повиснув в руках Никто и опустив веки. Его ярость развеивается по ветру, как последний дым от костра, который так и не спалил этот мир дотла. Глубоко, насколько позволяют бинты, вздыхаю и отнимаю ладони от шерсти, которая начинает втягиваться в кожу. Ноги подкашиваются, и Чарльз помогает осесть на холодную землю. Колоссальные изменения идут на спад, обращая жуткую тварь обратно в ребёнка. Всё кончено.

— Ты молодец, — раздаётся незнакомый мужской голос и одобрительный хлопок по плечу от невидимки.

Амалу освобождают от цепей. Неспешно, осторожно, с почтением относясь к ней. После этого ограждение отодвигают в сторону. Никто берёт девочку на руки и проносит мимо меня, а затем укладывает на деревянный помост и отходит в сторону. Слегка отдохнув, я подхожу на его место и смотрю на неё. Глаза Амалы закрыты, а лицо спокойно и безмятежно, совсем не как при нашей первой встрече. Складывая тоненькие ручки на груди, скрытой растерзанной кофточкой, я вижу, что моё проклятие действительно способно спасать, пусть и таким противоречивым способом.

— Покойся с миром, — шепчу на прощание, а потом бесстрашно целую Амалу в лоб. Шейли была права — мёртвые второй раз не умирают.

Цикл

Неделю спустя

Графство Корнуолл, Великобритания


Вокруг меня густой туман. Его клубы закручиваются сами по себе, прямо как в голливудских фильмах, порождая сюрреалистические картины. Такие простые на первый взгляд и в то же время невероятные. Среди них начинает вырисовываться человеческий силуэт. Тот движется в мою сторону, постепенно обретая детали и знакомые черты. Подобно призраку, ставшему явью, Шейли вырывается из тумана в метре от меня и замирает. Она именно такая, как в тот день в Чикаго: та же одежда, причёска и всего один накрашенный глаз. Передо мной словно застывшая картинка из прошлого — того и гляди, туман обернётся нашей квартирой, а Шейли… Сестра не подходит, не двигается, просто смотрит на меня и улыбается своей коронной улыбкой.

— Ты нашёл свой путь? — наконец спрашивает Шейли, хотя по глазам вижу — она знает ответ. Так зачем спрашивать? Но я всё равно киваю. — Хорошо. Я горжусь тобой. Очень горжусь. — Её взгляд на миг стреляет мне за спину. — Береги себя, Томми. Прощай.

Подарив мне напоследок свою улыбку, Шейли обращается в туман. Порываюсь подойти к тому, что от неё осталось, но чья-то рука хватает меня за плечо и останавливает. Оборачиваюсь, чтобы наконец увидеть лицо таинственного незнакомца, но голова качается в сторону, и я ударяюсь лбом о стекло. Открыв глаза, вижу бесконечную зелёную изгородь, за которой тянутся пшеничные поля. Такие простые, размеренные. Они убаюкивают, возвращая в царство Морфея вместе с тихим гулом машины. На вспоминание последних событий и ситуации в целом уходят секунды. Вместе с этим осознаю, что видел просто сон. Грустно вздыхаю и оставляю на стекле пятнышко конденсата. Хорошо хоть, что повязка уже не такая тугая.

Меня преследует странное, даже навязчивое ощущение — кажется, Шейли покинула меня навсегда. Она больше никогда не приснится, и от этого в груди начинает расти тоска. Шейли нет. Родителей тоже нет. И вопреки присутствию Никто, я снова ощущаю себя одиноким. Случись это в Зоне-87, Керолайн заметила бы моё состояние и провела принудительную беседу. Но теперь мы вряд ли вообще когда-нибудь встретимся, и мне придётся научиться справляться с этим самостоятельно. Да и вообще, открывается новая страница моей жизни, а последние шесть лет лучше вычеркнуть из памяти.

Сон никак не наступает, а однообразная картина за окном надоедает уже через минуту. Неужели всё английское захолустье… такое? Поля, поля, поля, о — дерево, опять поля… Скука. Я отворачиваюсь от окна и откидываюсь на сидении. С противоположной стороны на переднем пассажирском сидит Беррингтон-младший, тогда как старший за рулём очередного дефендера. И я никак не пойму: то ли это совпадение, то ли у этой семейки фетиш на английские внедорожники. Профессор, надев на шею подушку, посапывает — выходит, не я один вымотался после перелёта. Путешествие и вправду выдалось долгим: сначала через всю Южную Америку и Атлантику до Африки с остановками в Рио и Марокко, затем уже прямым маршрутом до местного аэропорта. Оттуда до ближайшей адвокатской конторы, где нас уже ждали. И если профессор, несмотря на возраст, уже привык к постоянной смене часовых поясов, то для меня такие скачки всё равно что пытка. Вот же мерзкое состояние — хочется спать, а оно ни в одном глазу!

Чтобы хоть как-то отвлечь голову от убийственной скуки, я вспоминаю отдалённый островок в Чили. Даже по прошествии стольких дней мне есть над чем подумать. Событий и мыслей так много, что работы хватит на несколько лет вперёд. Пожалуй, если прошлые шесть лет можно озаглавить как «заточение», то следующие я бы назвал «переосмысление». Не только предыдущей страницы своей жизни, но, пожалуй, и того, что меня ждёт после смерти. Я стану кусочком в бесконечном цикле перерождения Длани мёртвых, одним из Никто и частью единого целого, которому уже несколько сотен лет, если не тысяча, а то и больше. Каждый из них был сосудом для Длани, а теперь мой черёд. Теперь понятно, какая именно мощь скрывается в этих с виду обычных людях. Впервые увидев Чарльза, я и подумать не мог, что в нём бесчисленные объёмы знаний о событиях едва ли не всей человеческой истории. Но вместо того, чтобы подарить свои знания людям, Никто хранят их, оберегают мир от новой для меня реальности.

Такой, в которой древняя индийская тварь может вселиться в девочку, обратить её тело в нечто совершенно нечеловеческое и попытаться уничтожить весь мир. Но с ракшхитар не покончено. По словам Чарльза, даже Длань мёртвых не может уничтожить проклятия насовсем — лишь сжечь их, обратить в метафорический пепел. Потому пройдут годы, десятилетия и ракшхитар, подобно фениксу, снова возродится, а я буду нужен.

Вопреки моей воле в голове начинают всплывать образы той злополучной ночи. Я вижу пламя, что в ночи полыхало ярче солнца и окутывало собой маленькое тело. Я слышу непрерывный треск, с которым брёвна сгорали и становились последним ложем для ребёнка. На это было тяжело смотреть, но ещё тяжелее уйти, отрешиться от сделанного мною и оставить её одну. Подобно тем, кого я знал в Чикаго, я никогда не забуду имя той, кто спасла меня из темницы собственного страха. Своей жертвой она помогла мне стать именно тем, кем я должен быть — Дланью мёртвых, спасителем для нуждающихся в моей силе. Её звали Амалой, а её прах был развеян над океаном следующим утром.

В конечном итоге, всё закончилось именно так, как говорил Чарльз в нашу первую встречу. Он не соврал. Права оказалась и Шейли, подтолкнув к переменам. Сейчас, поглядывая на широкую спину условного наставника в кресле впереди себя, я думаю, как бы повернулась судьба всего мира, не приснись мне сестра. Конец света за два года до конца календаря майя? Но нет. Кто-то словно нарочно впустил Шейли в мой сон и позволил ей сказать непонятные в тот момент слова. Но кто? Кто тот загадочный человек, не давший мне отступить перед ракшхитар и чьё лицо я почти разглядел пару минут назад? Точно не Длань, у которой нет своего сознания по заверению Чарльза. Пускай. Однажды я всё равно разгадаю эту тайну и узнаю имя того, кто использовал образ моей сестры ради спасения мира.

— Долго ещё? — негромко спрашиваю, когда мимо проносится небольшой городок.

— Минут десять. Ускориться? — уточняет Чарльз, смотря на меня через зеркало.

— Можно, наверное. — Ответ выходит как-то смазано, даже сам не понимаю, что ляпнул. — Да, если можно. Скука.

Джип заметно разгоняется, и поля начинают быстрее сменять друг друга. А профессор продолжает сопеть. Наверное, его предки ни один раз перевернутся в гробах, когда узнают, что их последний потомок час назад продал мне свой титул и переписал на меня всё своё имущество: движимое и недвижимое, а также владение над интеллектуальной собственностью семьи Беррингтонов. Никак не понимаю, как в скромной, но явно солидной конторе оказался мой настоящий паспорт, который я не видел с того самого дня в Чикаго. Отнекивания и сопротивление участи британского богача были порушены аккуратным и незаметным пинком Чарльза в колено. Для меня до сих пор остаётся вопросом, от кого именно был этот толчок — от него самого или Никто.

— То, что ты сделал в адвокатской конторе, — негромко говорю и жду, когда Чарльз посмотрит на меня через зеркало. — Это было от тебя лично или от Никто?

— Чарльза Беррингтона не существует, — лаконично отвечает он. — Он умер двадцать три года назад в день твоего рождения, а его тело и разум переродились и стали частью Нас. Таков цикл Длани мёртвых.

— Ясно. Думаешь, профессор правильно поступил тогда?

— Ты достоин носить титул Уильяма и того, что он для тебя сделал, — не сразу сказал Чарльз. — Можешь даже сменить фамилию, когда получишь гражданство. Всё просто.

Всё просто. Томас Дедмен просто триумфально вырвался из списков пропавших без вести и появился в Англии совершенно новой личностью и обладателем порядка десяти миллионов фунтов только на банковских счетах. Про ценность поместья и хранящихся в нём древностей лучше вообще не думать. Но действительно ли я достоин столь щедрого подарка? Пожалуй, лучше не задавать такой вопрос вслух кому-либо из живых. Теперь же, поглядывая на профессора, я ищу причину его поступка и задумываюсь о нём, как о простом человеке. Пожалуй, впервые с момента знакомства в самолёте восемь дней назад. Согласно википедии, ему семьдесят три года, и он последний представитель графского рода Беррингтонов. Все прочие линии были оборваны во Вторую мировую, а у Чарльза, который был под защитой Никто, как понимаю, родился только один ребёнок. Всю свою жизнь Уильям провёл вдали от родины вместе со своим отцом и Никто. Даже после своеобразной смерти Чарльза он остаётся с ними. У него нет ни жены, ни детей, ни каких-либо кровных родственников. Зато есть бессмертная семья, которая, я уверен, по-своему его любит и ценит. Когда мы достигнем пункта назначения, я и Чарльз останемся, а Уильям отправится дальше. Куда-нибудь, где ещё не всё исследовано, где могут быть подсказки о происхождении проклятий или проклятые, которым нужно указать путь в этом мире. Прямо как мне.

— Где вы достали мой паспорт?

— Нам его отдали.

— С чего это вдруг Штаты стали такими послушными?

— Нынешний век требует современных решений. Больше года Мы пытались вытащить тебя дипломатическим способом. Теперь твоё правительство знает про Нас. Стоило лишь напугать их серьёзными проблемами, как они стали крайне… «послушными», — видимо, не подобрав иного слова, Чарльз воспользовался моим.

— И чем вы их напугали? — вот это действительно интересно, поэтому я подсаживаюсь к нему чуть-чуть поближе.

— Полным уничтожением всей армии страны, если США посягнут на твою неприкосновенность или начнут досаждать Нам.

Я возвращаюсь на место и задумываюсь. Как ни посмотри, угроза выглядит слишком фантастичной и бредовой, но есть одно «но». После случившегося в Зоне-87 штаты явно уверовали в то, что неубиваемый враг — не шутка. Интересно, как же Пентагон отреагирует на подобную дерзость? Надеюсь, достаточно вразумительно, чтобы не наломать дров своими выходками.

— Ну вы и юмористы…

Вместо ответа Чарльз сворачивает с дороги и через пару сотен метров проезжает в открытые кованые ворота. Он словно специально сбавляет скорость и даёт мне возможность рассмотреть мои владения. Хах. Всего неделю назад «мои владения» заканчивались четырьмя голубыми стенами, а теперь глядите, завидуйте — Томас Дедмен стал обладателем почти трёхсот акров земли и трёхэтажного особняка конца девятнадцатого века, доверху забитого реликвиями из самых разных стран. Вдоль дороги тянется широкая живая изгородь, за которой аккуратно подстриженные луга и чётко очерченные островки небольших рощ. Кое где тянутся дорожки. Всё такое красивое, аккуратное. Мне кажется, что на всей территории не найдётся ни одной лишней травинки или торчащей веточки. Сколько же бабла тут тратят только на штат садовников? Запоздало ощущаю на лице довольную улыбку и почти сразу понимаю её причину. Это мои луга. Странное ощущение. Когда я был ребёнком, всё в нашем доме было общим, а моя территория заканчивалась за дверью из спальни. Ну, а в подвалах дяди Сэма никогда и ничего не было моего. Теперь придётся привыкать ко многим новым вещам. По идее, тут должен иметься какой-нибудь управляющий, дворецкий или ещё кто, правящий местным балом, на кого можно будет положиться.

Через некоторое время мы въезжаем в рощу. Предвкушение финала накрывает меня столь же неожиданно, как выглядывает солнце из-за туч, и я прислоняюсь к окну в надежде высмотреть что-либо за деревьями. Через пару томительных секунд мы выезжаем на небольшой пятачок перед очень лугом, по ту сторону которого стоит поместье, со всех сторон окружённое всё той же рощей. От нас к нему тянется широкая и очень длинная тропинка, по которой я уже готов идти, но Чарльз не останавливается и едет дальше, снова скрывая машину под тенью густых крон. Он объезжает луг по дуге и тормозит непосредственно у крыльца, едва слышно шурша покрышками по дороге. Так пафосно, так официально, словно мы из старых фильмов про богачей, где каждая сцена сделана с лоском, шиком и шеренгой встречающей хозяина прислуги. А вот и они, стайкой выбегают на улицу из дома. Хотя первое впечатление обманчиво: либо тут не в почёте дресс-код, либо это вообще не персонал, уж слишком разнится на людях неформальная одежда. От качка машины просыпается профессор. Забавно всхрапнув, он открывает глаза и начинает оглядываться по сторонам.

— Приехали?

— Приехали, — отвечает ему Чарльз и глушит мотор.

Ну, Том, вот ты и приехал. Я натягиваю капюшон пониже на лоб и поднимаю воротник ветровки. Да, такой способ совсем не подобает для знакомства, да и практически не нужен с недавних пор, но у меня есть на то причины. Присутствие рядом Никто притупило мой страх, даже профессор вызывает реакцию лишь в зоне личного пространства, но снаружи люди, которые не подозревают обо мне. А мне не хочется прецедентов в первый же день. Да и вообще не хочется. Больше никаких смертей кроме тех, что во спасение. Зарекаюсь. Я первый выхожу из машины и вдыхаю полной грудью. Воздух здесь такой свежий, лесной и тёплый, совсем не как в Чили. Пока профессор возится в салоне со своей подушкой, мне хватает времени осмотреть нескольких людей, что пришли встречать меня. Четверо мужчин, три женщины, одна молодая девушка с озорным и очень знакомым взглядом и совсем ещё мальчишка. Никто из них не тянет на должность управляющего или дворецкого. Но есть кое что, о чём никто меня не предупредил. Я ощущаю каждого из них за исключением ребёнка. Не сдерживаю ухмылку, но вот истеричный смех остаётся в груди. Вот так компания здесь собралась. С непривычки тяжело разобрать в калейдоскопе ощущений, какое проклятие к кому относится.

— Дедуля! — малец срывается с места и несётся прямо на меня. Я отскакиваю в сторону, а он влетает в профессора, едва не затолкав того обратно в машину. Мать твою! С этой торпедой придётся всегда быть настороже.

— Это Майлз, — поясняет Чарльз, помогая мне встать с земли.

Отряхивая джинсы от пыли, слышу задорное хихикание со стороны встречающих и смотрю на девушку в наушниках. Та даже не скрывается, и я наконец узнаю её. Ощущая на щеках жгучий стыд, прячу лицо и деловито бью себя по бокам. Вот это нежданчик. А я думал, она хотела встретиться со мной в Диснейленде.

— Вместо Диснейленда я прилетела сюда. Ты не рад? — задорно спрашивает она с родным американским акцентом, подтверждая догадки, что именно ей принадлежит проклятие слышать мысли.

— Привет, Джесс, — найдя в себе силы, я смотрю на неё и улыбаюсь, пока профессор с мальчишкой продолжают обниматься. Как-либо ещё отреагировать на её присутствие я не в силах. Глубокий вдох, четыре секунды, выдох. — Здравствуйте. Меня зовут Том. Эм, Томас Дедмен, граф Беррингтон, и… — воздуха в лёгких не хватает и я глубоко вздыхаю, делая спасительную паузу, — я новый владелец этих земель, — пройдясь взглядом по лицам людей, невольно поднимаю голову и начинаю рассматривать планировку своей обители. Вход украшают колонны, на которых держится козырёк, оформленный лепниной, искусными узорами и статуями сверху. Страшно представить, сколько людей за более чем двести лет прошли через те двери, открытые нараспашку.

— Добро пожаловать, Томас. Мы все рады познакомиться с тобой, — ласковый женский голос отвлекает от любования архитектурой девятнадцатого века.

— Ничуть.

Автор столь дерзкого заявления поправляет на носу очки в тонкой оправе и закуривает. Громко закрыв крышку зажигалки, он выдыхает в мою сторону струю дыма и получает от тепло принявшей меня женщины тычок локтём в бок. Никак не отреагировав на это, мужчина выходит из группы встречающих и подходит ко мне. Как бы ни были противны он и его табачный шлейф, я остаюсь на месте и не свожу с него взгляда. Он выше и шире меня, а взгляд ярко-голубых глаз не презрительный, скорее изучающий. Почему-то мне он кажется ботаном, подсевшим на тренажёрный зал.

— Рассел Уайт. Занимаюсь переводом книг Беррингтонов на девятнадцать языков параллельно с их оцифровкой, — сделав затяжку, Рассел протягивает мне руку. Сжав зубы, я собираюсь ответить. — А без кожи слабо? — с вызовом спрашивает он.

— Рассел! Это не шутки!

Похоже, эта милая дама у них за главную тут. Я ловлю на себе пристальный взгляд Джесс. Она подмигивает мне и улыбается. В её присутствии даже думать стрёмно — я как открытая книга для неё. Не заставляя нового знакомого ждать, стягиваю перчатку и ладонью ударяю в его ладонь. Ощущение единения выстреливает в меня быстрее, чем хлопок долетает до ушей. Но я отторгаюсь от этого чувства, выталкиваю его за границы и отрешаюсь, выстраивая ментальную стену между мной и Расселом. Его кожа холодная, а рукопожатие похоже на тиски, отчего я начинаю сомневаться в его профессии и убеждаюсь в любви к железу. Воцаряется тишина, даже профессор с Майлзом перестают возиться. Лишь приехавшие с нами Никто источают уверенное спокойствие. Проходит минута, и лишь тогда Рассел делает заметно нервную затяжку и улыбается. Контролю над силой Длани я научился на острове за несколько дней, под чутким руководством Чарльза щупая ещё живую рыбу. Оказывается, что все шесть лет я шёл совершенно не туда, и без знания чётких действий продолжал бы убивать прикосновением до конца своих дней. Но теперь это в прошлом.

— Хорошо, — разжав хватку, Рассел улыбается и хлопает меня по плечу, а затем скидывает капюшон с моей головы. — Очень хорошо. Теперь я спокоен, что моя торпеда переживёт столкновение с тобой, — Рассел кивает в сторону мальчишки на руках профессора. Вот так совпадение. Так это был тест на контроль над Дланью?

— Ага, — заявляет Джесс, и мне становится неловко. Она… ай, лучше не думать!

— Пойдем, познакомлю тебя со всеми. В конце концов, ты теперь часть нашей безумной семейки. Или глава? — он задумчиво хмурит брови и смотрит перед собой, а затем панибратски хлопает меня по плечу и ведёт к остальным, в новый для меня мир, в котором я на своём месте. — В общем, мы рады тебя видеть. Ты же не против, что я без официоза?

— Он не против, — вставляет Джесс до того, как я успеваю открыть рот. Ну хорош! Но она лишь продолжает улыбаться мне. — Добро пожаловать.


Оглавление

  • Длань мёртвых
  •   Проклятый
  •   Сосуды
  •   Цикл