Богатырский крест [Юрий Александрович Фанкин] (fb2) читать онлайн

Юрий Фанкин Богатырский крест Сказ об Илье Муромце

1

Ой, то не красно солнышко сквозь тучки проглянуло, то не млад-светел месяц на вечернем небе проступил - уродился в славном селе Карачарове, близ Мурома, сильномогучий русский богатырь. Батюшка его, Иван Тимофеевич, от сохи кормился, а матушка, Евфросинья Ивановна, большей частью домовничала да за сыном приглядывала.

Рос Илья, как расти богатырю положено: не по дням, а по часам. Поднимался, словно тесто на опаре. Потужится легонько - все свивы-пелёнки разорвёт. Ударит локотком в дубовой зыбке - боковины ломаются.

Делать нечего, положили младенца на полати, но и там ему воли мало - впору на полу стели. Рано Илья ходить научился, стал отцу помогать, но не долго он доброй силой радовал: стали у Ильи резвые ноги ослабевать.

На какие только хитрости-премудрости безутешные родители не пускались - ни одно колдованье-мудрованье не помогало. И в тридцати утренних росах Илья катался, и в баньке с берёзовым веником парился, а ноги порой на ровном месте подламывались. Однако, лишившись хожденьица, крестьянский сын без дела не оставался: то у домашней крупорушки жернова крутит, то верши из ивовых прутьев плетёт.

Верно говорят: беда не ходит одна. Вскоре немощь и в руках у Ильи завелась. Забрался Илья едва-едва на русскую печь и долгим думам предался.

Ох, не просто природному богатырю дни и ночи на печи проводить! В жизни недвижной, маятной, каждый часочек идет за денёчек, а денёчек за недельку, а неделька, глядишь, и месяцем тянется…

Однажды матушка ушла в Муром отстоять в соборной церкви Христосовскую заутреню, а отец отправился в поле - под пашню пенья-коренья корчевать. Лежит богатырь на тёплых кирпичах и сильно кручинится:

- Неужто мне век вековать на отчей печи? Хорошее ли это дело?

Думает Илья думу горькую, а рядышком запечный сверчок верещит - гостей зазывает. Слышит Илья чутким слухом: какие-то незнакомые люди бредут по улочке, степенные разговоры разговаривают. Одной минутки не прошло, а гости уже в кленовых сеничках лапотками пошаркивают, посошками постукивают о косяки-ободверины.

Илья кудрявую голову с печи свесил…

Входят три старичка благих, седатых. Перекрестились на икону Спасителя. Один из них спрашивает:

- Есть тут кто?

- Был тут один человек, - отвечает Илья, - да теперь от него половинка осталась!

Самый старый из старцев, белая борода до колен, улыбнулся и говорит:

- Не печалуйся, детинушка! Не тот больной, кто лежит, а тот, кто над своим недугом сидит. Будет и на твоей улице праздник.

Илья последние слова мимо ушей пропустил: мало ли что скажут люди по доброте душевной! Говорит:

- Перекусите с дороги, гости дорогие! Хлеб да соль у нас на столе.

А самый старый говорит:

- Спасибо, добрый молодец! Никакой ествы нам не надобно. Разве что горло смочить…

Илья откликнулся:

- Пейте на доброе здоровье! Бадья с квасом на лавке стоит.

Улыбнулся длиннобородый старец:

- Пенный квасок хорош, а водица из ключа лучше.

Не показались Илье эти слова.

“Экий привереда!” - думает. Однако нрав у Ильи добрый, зазря грубого слова не скажет.

- За свежей водицей надо на родник идти, - говорит Илья. - Были бы у меня ноги хожалыми, я бы вашу старость уважил.

Смотрит старец Илье в глаза - словно светлым лучом пронизывает:

- Если только в ногах дело, то и мешкать не надо. Подымайся с печи да иди!

Чувствует Илья: живое тепло побежало по немощным рукам и ногам. Пошевелился богатырь, плечи затёкшие распрямил. Только что был в полчеловека, а теперь полным стал. Свесил ноги с печи, а вниз сойти не решается.

- Не бойся! - говорит ему старый старичина.

Слез Илья с печи, потопал ногами. Радость-то какая! - впору у самого себя на свадьбе пляши.

Схватил Илья два ведра и босой по траве-мураве к роднику заспешил. Набрал воды - и обратно…

А седатые странники под иконами сидят, Илью поджидают. И такой у них на лицах покой, будто им и пить не хочется. Зато запыхавшийся Илья великую жажду почувствовал. Смотрит на чистую воду и слюнки сглатывает. Однако не гоже молодому старших опережать. Черпанул Илья ковшом в ведре и говорит:

- Пейте, люди добрые! Вы же с дороги…

- Спасибо! - отвечает самый старый старец и принял от Ильи медный ковш. Не столько пил, сколько усы мочил.

Потом говорит:

- А ведь и ты, Илья, с дороги. Долгонько же ты шёл: тридцать лет и три года…

И протягивает Илье ковш:

- А теперь ты испей!

Илья выпил залпом:

- Хороша водица!

- Водица-то хороша! - улыбнулся старец. - Да и ты без ущерба. Скажи-поведай, что в себе чуешь?

Илья призадумался:

- Скажу по правде: чую я в себе силу великую. Кабы рос могучий дуб до небес да ухватился бы я за него, так повернул бы землю-матушку слева направо…

Старец головой покачал:

- Даже Илье-богатырю не дано шутки шутить с землёй-матушкой. Не руби, добрый молодец, дерево выше своих рук. Испей-ка еще полковшика - может, и войдёт весенняя сила в летние берега…

Илья послушался, выпил полковшика. Чувствует: отхлынула лишняя сила.

- Вот и хорошо! - говорит светлый старец. - Лишняя сила не в радость. С силой чрезмерной Святогор - богатырь в земле по пояс угряз.

Хочется Илье странников отблагодарить, да не знает, как:

- Может, отдохнёте с дороги? Переночуете?

Отвечает ему старец:

- Не беспокойся о нас, Илья! Наша перина - земля сухая, а подушки - сумы перемётные. А пришли мы Божью волю провозгласить: быть тебе отныне самым сильным богатырем на Святой Руси. Так постой же с честью за веру православную, за наше Отечество! Скоро придётся тебе сделать коня верного и ехать в стольный град Киев на службу к Владимиру Красное Солнышко. Готов ли ты?

Илья голову опустил:

- Как же я в Киев поеду? Нет у меня ни коника, ни крепкого седелица. У княжеских богатырей копья длинные, бурзамецкие, луки тугие, разрывчатые. А я, муромский мужик, чем похвастаюсь? У крестьянского сына сбруя мочальная, вместо палицы кованной дубина дубовая. При такой справе не в Киев ехать, а в тёмный лес разбойничать…

А старый старинушка ему в ответ:

- Не кори, Илья, свой род черносошный! Русский мужик сер, да ум-то у него не волк съел. Подожди немного, будет и у тебя доброе седло казацкое, стремена булатные. А конь богатырский тебя в вашей конюшеньке дожидается. Невидный коник, лядащий, по колени в навозе увяз. Ты возьми этого коника, отмой в Оке-реке, выходи, и станет он твоему богатырству под стать.

Проводил Илья святых вестников до околицы. Старец ему говорит:

- Захвати с собой в Киев горстку родной земли да малый сосудец с родниковой водой. Они любого злата-серебра дороже, посильнее меча - самосека…

Поклонился Илья в пояс странникам, и растаяли они, словно пар над весенней пашней. Только следы от босых ног остались на пыльной дороге.

Вернулась Евфросиния Ивановна из храма, а следом за ней пришёл и Иван Тимофеевич - пополдничать да старую сошку починить. Смотрят они и своим глазам не верят: не было у их сына в руках владеньица, а в ногах хожденьица, а теперь детинушка сам ворота отворяет.

Соскучился Илья по крестьянской работе под летним небом. Встанет он ранёшенько, умоется белёшенько, съест ржаного хлеба калачик и вместе с отцом-батюшкой на лесную делянку спешит. Отец на новом поле пни выкорчевывает, а Илья вековые деревья с корнем вырывает. Сядет Илья отдохнуть и своей силой тешится: сожмет сук в кулаке - сок ручьём побежит, стиснет дикий камень - тот прахом рассыпается.

Исполнил Илья недавний наказ старца седатого: взял из отцовской конюшни стригунка неказистого, отмыл до блеска в Оке-реке, откормил в зелёных заливных лугах. Стал его Бурушка ладный, гладкий. И растёт, матереет быстро - будто из корня идет. Свистнет Илья молодецким посвистом, крикнет богатырским покриком, и Бурушка к нему со всех ног спешит. Встанет рядом, как вкопанный, острыми ушками прядёт. Илья погладит шёлковую холку и скажет ласково:

- Гуляй, мой коник! Ещё привыкнешь к тесной узде…

Как-то, купаясь, обнаружил Илья в реке три больших морёных дуба. Вытащил их на возвышенье и сказал:

- Лежать этим дубам в основанье церкви!

Так и случилось: со временем построили карачаровцы на этих дубах собор в честь святой Троицы.

Показалось Илье, что Ока к Карачарову близко подходит, грозит избы в половодье затопить. Он подумал-подумал, поднатужился-поднапружился и две горы богатырским плечом в речку спихнул. Ока попенилась, поюлила да и потекла по другому руслу.

Трудится Илья на хлебном поле с утренней зари до вечерней, к родной пашенке всей душой прикипел - так богатырствовал бы на земле, словно оратай Микула Селянинович. Долгое время запечное теперь соколиные крылья обрело: месяц неделькой кажется, а неделька часом быстролётным. Рад бы Илья ретивое времечко взнуздать, да оно вместе с Бурушкой на воле разгуливает.

Как-то ведёт Илья борозду, усталую кобылку понукивает, на чистое небо поглядывает, и вдруг провозвестился ему голос из-за правого плеча:

- Готов ли, Илья?

Оглянулся богатырь - нет никого. Только божья птичка в тёплой земле пропитанье ищет. Смекнул Илья, в чём дело.

Отвечает:

- Подожди немного, мне ещё поле надо распахать, засеять зерном белояровым.

- Пусть будет по-твоему. Подожду.

Разделался Илья с севом, ждёт, когда отборное зерно прорастёт. Наконец-то пробилось, в зелёные метёлки пошло.

Колос усы распушил, восковую спелость вынашивает.

И снова знакомый голос за правым плечом:

- А теперь готов?

Поглядел Илья на золотые колосья, вздохнул:

- Дай ещё срок! Надо бы ржицу сжать.

- Что ж, жни! Неволить - грех…

Управился богатырь с жатвой. Успел к Ильину дню и зажиночный хлеб смолоть.

В третий раз голос:

- Что теперь скажешь? Может, надобно пар заборонить?

Илья рукой махнул:

- Чего уж там! Жданки не вечны. Настало время коня боевого седлать. Жаль, что справой богатырской ещё не обзавёлся.

- Не тужи, Илья. Справа тебя дома, на крыльце, дожидается…

До последнего времени не тревожил Илья разговорами об отъезде батюшку с матушкой, а теперь и открыться пришлось:

- Не плачьте, не тужите! Суждено мне во стольный Киев-град отправиться…

У Евфросиньи ноги подкосились. Сидит, бедная, и причитает:

- Вот и веточка от дерева отломилася… вот и яблоко от яблоньки покатилося… кто же теперь нашу старость утешит-успокоит? Кто нас ласковым словом обогреет? Будем мы без ветрушка шатаючи и без дождика уливаючи. Зарастёт родное полюшко частым ельничком - березничком, молодым горьким осинничком. И зачем ты в дальнюю сторонку собрался? Ждут тебя болота топучие, дерева-леса дремучие. В тех лесах серый волк не прорыскивал, ясный сокол не пролётывал…

Иван Тимофеевич жену утешает:

- Не печалуйся, Евфросиньюшка! Пока руки владеют, а ноги ходят, сыты будем, а наперед загадывать не станем. С Божьей помощью не пропадём…

Евфросинья Ивановна немного успокоится и снова в слёзный приуныв:

- Снеги белые, пушисты, позакроют все поля, одного лишь не покроют - тоски горя моего…

Иван Тимофеевич говорит:

- Сын не онуч - к ноге не привяжешь. Дальняя сторона не убавит ума. Пусть послужит наше чадо Святой Руси и князю Владимиру!

Евфросинья выплакалась, смирилась:

- Что ж поделать! Крута гора, да не объедешь. Я тоже со своего сына воли не снимаю. Пусть поступает, как знает…

Напекла матушка Илье заедок подорожных. Иван Тимофеевич посмеивается:

- Как ни хлопочи, а саму печь в Киев не захватишь. Возьми-ка ты, Илья, кремень с огнивом да калёных стрел побольше. Твоя коренная еда по лесу бродит, с куста на куст перепархивает.

Илья больше отцовским советам верил, но и матушку - заботницу не обижал: сгрёб домашнюю еству в сумку - в пути неблизком всё порастрясётся… Не забыл Илья и наказ седатого старца: завернул горстку родной земли в тряпицу и ключевой воды налил в сосудец.

Перед тем, как отправиться в дорогу, отстоял в Муроме заутреню. Воротился, просветлённый, в своё Карачарово и стал Бурушку снаряжать.

Он накладывал сперва потники, а на потники ладил войлоки, а на войлоки клал седелице, не простое, а казацкое. Он подпружечки затягивал, пряжки крепкие застёгивал. Брал он палицу железную, лук разрывчатый, прикладистый, дорогое копьё бурзамецкое…

Перекрестила мать Илью, в уста сахарные поцеловала.

Отец сказал напоследок:

- Даю тебе, сын богоданный, благословенье с буйной головы до резвых ног! Не ищи дорог окольных да извивчивых, а езжай путями прямоезжими. Силою гордись, но не кичись: не в силе - Бог, а в правде…

Поклонился Илья низёшенько отцу с матерью, сел на своего ретивого коня. Рванулся Бурушка с места - только его и видели. Из-под копыт богатырского коня пыль столбом летела, а в глубоком следу закипали родники.

2

В три прыжка, в три скока миновал Илья древний Муром. Высматривает богатырь из-под руки дорогу прямоезжую. А дорога прямоезжая замуравела, заколдобела, заросла лесным мелятником. Пристроились к позабытому тракту пути-стёжки окольные да извивчивые. Те дороженьки окольные добычливыми ногами протоптаны, богатыми каретами накатаны - легко по ним идти и ехать, а еще легче честь потерять.

Пробивается Илья дорогой трудной, неуделанной, видит: в лесной чащобе костры горят-помигивают. Какие-то полуночные люди протяжистую песню поют:

- Не шуми, мати зелёная дубравушка,

Не мешай мне, добру молодцу, думу думати…

Догадался Илья: на разбойничий табор напал.

Услышали тати придорожные поступь Бурушки. Высыпали богатырю навстречу, словно горох из худого мешка. Кистенями и дубинами размахивают, кричат:

- Братцы! Братцы! К нам сама добыча препожаловала!

Илья выхватил из колчана стрелу трёхпудовую, семижильный витень натянул. Ударила стрела атаману под ноги. Налётной землёй разбойника с головой засыпало. Взмолились тати придорожные:

- Ой, не бей-не казни нас, богатырь святорусский! Наших деток малых не сироти! Не по своей воле, а по злой нужде мы за кистени взялись. Проси что хочешь: злата-серебра, заморскую одежду цветную…

Илья говорит:

- Загубленные души никакая нужда не оправдает. Коль не пахали - не сеяли, то и чужим зерном белояровым не откупитесь! Я вас об одном попрошу: сожгите в жарких кострах свои дубины комлястые, а дорогую казну бедным да увечным раздайте!

Обещали разбойники не грабить, не проливать крови христианской. Илья спросил, как ему на Чернигов проехать. Призадумались разбойники: то ли ответа не ведают, то ли боятся правду в глаза сказать. Однако нашёлся в шайке один старинушка, из бывалых бывалец. Говорит:

- Ай же ты, добрый богатырь святорусский! Я тебе всю правду, как на княжьей дыбе, скажу. Едешь ты дорогой верною, только я тебе в Чернигов ехать не советую. Возле города Чернигова басурманской рати видимо-невидимо, а за городом Черниговым, возле речки Смородинки, управу над каждым проезжим-прохожим вершит богатырь - разбойник Соловей Рахманович. Его шатёр на вершинах трёх вековых дубов разбит. Он спит-храпит, словно лес шумит. От его посвиста лихого деревья сгибаются, буйной кроной до земли приклоняются. Он твою палицу в дугу согнёт, а тебя самого живота лишит. Не пытай судьбу, езжай в объезд!

Тронул Илья поводья и поскакал прямиком в город Чернигов. И увидел он возле крепостной стены войско невиданное: такую рать конём за день не объедешь, спорой ходьбой за неделю не обойдёшь.

Осенил себя Илья перстом и, как вихрь, налетел на вражью рать. Он мечом махал, как серпом косил. Только поженками его не колосья были, а пониклые головы басурманские.

Бил Илья врагов, приговаривал:

- Будете знать, как нашу землю зорить! Получайте сполна дани-невыходы!

Покосил Илья недоброе жито, копны не считал, в омёты не складывал. Встречали черниговцы Муромского богатыря с хлебом-солью, воеводить к себе приглашали. Однако не соблазнился Илья шапкой боярской. Говорит:

- За ласку спасибо. Я в стольный град Киев спешу. А за своё спасенье благодарите не только меня, но и крепостную стену. Крепка у вас стена, да для всей Руси маловата…

Видели черниговцы, как богатырь на Бурушку садился, но не заметили, куда укатился. А Илья своего коня в брянские леса правил, на речку Смородинку.

Мчится Илья крутой дорогой с раскатами. Обочь дороги не камни белеют - человечьи черепа. Жирное вороньё в разные стороны рассыпается.

Услышал Илья издали могучий храп, кричит:

- Просыпайся, разбойничья теребень! Видел сладкие сны - теперь горькая побудка наступает!

Соловей Рахманович глаза протёр:

- Что такое? Человека слышу, да не вижу.

Илья отвечает:

- Русский богатырь - не душегуб лесной. Он из-за спины не выскакивает, чужим сном не пользуется.

Рассердился Соловей Рахманович:

- Ах ты, богатырь почестный! Да у тебя из-под стальной кольчуги мужицкой сермягой пахнет! Тебе не Соловья воевать, а пни корчевать.

Высунулся Соловей из своего шатра, засвистал изо всех сил, зарычал, как свирепый зверь. От его свиста травы уплеталися, молодые кусты осыпалися, дерева-кряжи приклонялися.

Бурушка голову согнул, на колено упал. Илья коня взбодрил, кричит:

- Зря, разбойное семя, силишься! Твой ветродуй только на море страшен. А я, слава Богу, на земной тверди стою!

Доставал Илья стрелу в пять пудов, тетиву-витень понатягивал - он не шутки шутил, а прицельно бил. Влетела стрела Соловью Рахмановичу в правый глаз, а вылетела в левое ухо. Взвыл разбойник от страшной боли и покатился вниз, словно травяной мешок.

- Не добивай меня! - просит Соловей - разбойник. - От мёртвого проку мало, а живой с живым может стакнуться!

- Русский богатырь лежачих не бьёт! - говорит ему Илья. - А медведь с пчелинцем не договорятся.

Скрутил Илья Соловья Рахмановича по ногам-рукам ремнём сыромятным, приторочил к богатырскому седлу. Разбойник ужом извивается, просит:

- Ой, отпусти! Пощади! Не ссорься из-за меня с моим царём!

- Кто же твой царь? - спрашивает Илья.

Усмехнулся Соловей Рахманович:

- Великий царь некрещёный далеко отсюда - с моих дубов не разглядишь. Живёт он за южными степями, за тремя морями, за высоким бугром. Мой царь казною силён, лисьей хитростью…

- И на хитреца найдется хитрован! - говорит Илья. - Долго лиса по дворам бродила, а всё же в силки угодила…

И повёз Илья Соловья Рахмановича в Киев-град. Пленнику было тряско, а коню вязко.

Подъехал Илья к расписным хоромам, из седла кричит:

- Ой еси, православный князь, принимай сразу двух гостей: вольного и невольного!

Князь Владимир Красное Солнышко тем временем с дружиной да другими князьями - боярами за длинным столом бражничал. Не понравилось князю, что в разгар веселья от пировальной чаши отрывают. Насупил тёмные брови и говорит слугам:

- Идите - посмотрите, что за невежа возле крыльца лужёное горло дерёт?

А Илья ещё больше голос возвысил:

- Встречай, князь Владимир, двух нежданных гостей: один из них на печи тебя тридцать лет и три года ждал, а другой столько же лет на большой дороге!

Понял князь: слугами не обойтись. Вышел сам с двумя славными богатырями. Смотрит: на коне могучий ратник сидит. А Соловей Рахманович князю всего лишь поклажей показался: это лишь на воле, на придорожных дубах, Соловей - великан, а в богатырских тороках - так себе, пристяжка к упряжке.

- Как тебя звать-величать? - спрашивает князь муромского богатыря. - Из каких краёв путь держишь?

А Илья и в мыслях привык ездить дорогой прямоезжею. Говорит:

- Я за душой секретов не держу, но одно скажу: в моих пределах гостей по-другому встречают. Сперва напоят-накормят, а потом расспросы ведут.

Смутился киевский князь. А челядь, что своей чести не имеет, а господскую пуще ока бережет, зашепталась:

- Как он со светлым князем разговаривает!

- Сразу видно: мужик-деревенщина!

Поведал Илья, откуда он и чьих родов сын. Признался, что недавно побил-повоевал великую рать басурманскую под Черниговым. Говорит:

- Теперь и дорога от Чернигова на Киев свободна. А Соловей-разбойник к моему седлу приторочен.

Степенный богатырь Добрыня Никитич только ус покрутил, а молодой Алёша Попович не удержался:

- Там какой-то захудалый ярыжка висит. Такого Соловья жидким прутом перешибёшь!

Челядь осмелела:

- Ишь, расхвастался муромский мужичок!

- Не убил медведя, а уже норовит шкуру продать!

Илья обиду смирил. Соскочил с богатырского коня, вызволил душегуба из тесных пут и перед князем поставил. Покачивается Соловей после тряской езды, как заправский бражник, смотрит на Владимира Красное Солнышко единственным оком.

- Откуда ты взялось, чучело лесное? - усмехнулся князь. - Настоящего Соловья по свисту узнаешь. Свистни-ка, победная головушка, посильней! Сдуй хоть малую пушинку с моего плеча!

Озлился Соловей Рахманович. Говорит:

- Не ты меня по рукам - ногам связал - не тебе и приказывать! А коли хочешь со мной верное дело иметь - прикажи выкатить бочку вина. Я сперва глотку промою, а потом себя открою. Согласен?

- Может, тебе и полбарана на закуску? - потешается князь.

- И от целого не откажусь! - облизнулся Соловей-разбойник.

Челядь от смеха долу приклонилась. Князь Владимир в ладоши хлопнул:

- Умаслите богатыря в тороках!

Не успел Соловей Рахманович единственным оком моргнуть, как появилась бочка вина, а следом за ней жареный баран на дубовом подносе. Взял разбойник ковш расписной, стал вино, как простую воду черпать. С прихлёбом пьёт, баранину на куски рвёт, обглоданные кости через правое плечо бросает. Любопытная дворня устала за ним хлебки считать. Раздался Соловей вширь и как будто на три головы подрос. Чем дольше Соловей пьёт, тем реже киевский князь улыбается. Даже Алёша Попович, соборного Леонтья - попа сын, от своих развесёлых шуток отстал.

Скребыхнул Соловей ковшом по пустому дну, последнюю косточку обглодал и говорит:

- На сытое брюхо и свистнуть можно…

Илья отвечает:

- Что ж, свистни, коли сам князь пожелал. Только не в полную силу, а полусвистом.

А у хмельного разбойника кураж заиграл. Не послушал он Илью, свистнул что есть мочи. Княжескую челядь, словно осенние листья, по всему двору разнесло: кто к стене прибился, кто кафтаном за частокол зацепился. Алёша Попович навзничь упал. Добрынюшка успел боком повернуться - едва на ногах устоял. Несдобровать бы и князю, да Илья выручил: загородил своим богатырским телом, словно приморская скала.

Соловей-разбойник рассмеялся:

- Довольно с вас?

Илья рассердился:

- И с тебя довольно! Не послушал меня - на себя пеняй! Схватил Илья лесного разбойника за плечи, приподнял над головой и к вечной тверди пригвоздил. Был Соловей Рахманович, да весь вышел. Осталась от него одна чёрная кровиночка, и ту милостивая земля вскоре взяла.

Брал Владимир-князь Илью за руки белые, не знал, какими речами умилить-отблагодарить:

- Не держи на меня обиду, славный богатырь! Многие ко мне ездят, да не все правду возят. У других лишь корысть в тороках и тёмный камень за пазухой. Пойдём-ка в мои хоромы на весёлый пир! Тебе мои богатыри крестовыми братьями будут…

А Илья в дороге и про свою еду забыл: какой уже день во рту ни росиночки, ни порошиночки. Однако к пировальному столу не торопится, говорит:

- Ой, негоже мне сыту быть, коли мой друг голоден!

И на своего верного Бурушку посмотрел. Княжеские слуги его взгляд перехватили, заторопились к богатырскому коню. Хотят его побыстрее расседлать - разуздать, овсецом накормить. Однако Бурушка в чужие руки не дался, раскидал незваных заботников по сторонам.

Илья говорит:

- Не лезли бы к чарке поперёк батьки. Мой коник только меня слушается…

Освободил сам от седла-упряжи Бурушку, насыпал в кормушку отборного овса. А потом уже честь честью в княжеские хоромы пожаловал.

Посадил князь Илью промеж Добрыни и Алёши Поповича, и пошёл тут пир горой. На широком княжеском столе закусок-заедок много - за год не приешь. На каждый вкус найдётся кус: тут и жарено, и парено, и кисленько, и солоненько, и целненько, и дробненько…

Илья поначалу только приглядывался.

- Что же ты не ешь, не пьёшь? - спрашивает Владимир Красное Солнышко, а сам уже едой издоволился - только щёчки с жирной щучки отламывает. - Веселие на Руси - пити…

Илья улыбнулся:

- Говорят, зелено вино и богатырей валит. Хлебнёшь - упадёшь, вскочишь - опять захочешь. Пивал я медочку и то с холодочку. Кому по душе виноград терский, а мне желанней хлеб деревенский. Укушу немного, зато полон рот нажую…

Рассмеялся князь. А Добрынюшка молвит:

- Кто трезв да умён, два угодья в нём! Похоже, муромский богатырь привык кормиться не со стола, а с земли - Божьей ладони.

Илья молитву сотворил и к ржаному калачику потянулся. Ест-жуёт, кислым кваском запивает.

Долго гости пили-ели. Казалось бы, саму сыть переели, а почему-то всё есть хочется. Немного заскучали - решили бродячих гусляров послушать. Струночки на звончатых гуслях волос к волосу, а поют гусляры - голос к голосу. Наслушались бражники гусляров, пояса на животах ослабили, и снова заставу из ествы рушить…

“Вот так богатыри! - Илья про себя думает. - А мне бы ещё ржаной ломоть в масленый блин завернуть - на три денька с лихвой хватило б…”

От шумного застолья Илья пуще битвы устал. Сидит молчаливый, маятный. Сослался на дальнюю дорогу и раньше всех отправился на опочив.

На следующий день такое же пированье - утреннюю зорьку от вечерней не отличишь. Едят, пьют, разговоры разговаривают. Все были перебрали - до небылей добрались. А от небылей до похвальбы совсем недалеко.

Расстроился Илья:

“Ну и жизнь! Пью да ем, а дела не вем. Поел богатырь, да и на бок, от того и стал гладок…”

Крутился возле Владимира Красное Солнышко один князёк подколенный из южных ковыльных степей. В глаза говорил одно, а за спиной другое. В его мыслях извивчивых сам бы нечистый заблудился.

Подкатился князёк к Илье:

- Радуюсь за тебя, славный богатырь! Зелена вина не пьёшь, малым кусом себя питаешь. Верно говорят: дашь брюху волю - попадёшь в неволю…

Илья по простоте душевной поддержал:

- Крестьянское горло - суконное бёдро, к простой еде привычно. Был бы хлеб-батюшка да водица-матушка. По мне куда лучше пить кислый квасок в радости, чем сладкий мёд в кручине.

- Верно! Верно! - закивал князек.

Потом подсел к разнаряженным боярам и другую песенку затянул:

- И что этот мужик княжескими яствами гнушается! Ему тут и курочка ряжена, и требуха перепарена, кобылка гусятинки да стегно поросятинки, а он нос в сторону воротит. Родом не именит, а в красном углу сидит. Похоже, он ваше боярское племя ни во что не ставит.

Наклонился лукавец к молодому Алёше Поповичу:

- Алёшенька-свет, что грустишь-печалуешься? Или тебя заезжий богатырь чем-то обидел? Этот мужик лапотный себя выше Святогора ставит…

Чувствует Илья: в жаркий день знобким ветерком повеяло. По-прежнему улыбаются ему, приветные слова говорят, а коварный ветерок будто из-под ближней полы пробивается. Поёжился богатырь и говорит Добрыне Никитичу - недавнему брату крестовому:

- Когда же, братец Добрынюшка, будем в чистом поле вражью силу пытать? Скоро у нас за пазухой лень гнездо совьёт. До обеда проспали, встали да обедать стали: наелись, помолились да спать повалились. Что проспано, то прожито.

Отвечает Добрыня:

- Мы с Алёшей на дело не набиваемся и от дела не отбиваемся. Делаем, как Владимир-князь скажет. Подвиги не сокол - в небо не улетят.

- Эх, Добрыня-Добрынюшка! - вздохнул Илья. - Не ударишь в дудку, не налетит и перепел…

Не заметил Илья за разговором, как хитрый князёк подколенный подмигнул стольнику. И сразу же появилась перед богатырём чаша с квасом. Квасок ядрёный: в нос шибает, пенной шапкой края закрывает. Не почуял Илья подвоха, налёг на своё любимое питьё. В теле истома, на устах зевота.

Потомился богатырь, помаялся и, никому не сказав, отправился в свою спаленку на покой. Хотел было раздеться, да не успел. Упал, как подрубленный, на пуховую постель, ничего не помнит.

Склонились над ним недобрые люди. Кто-то говорит:

- Побудь праведником, Илья! Больше спишь - меньше грешишь.

Другой лиходей рассмеялся:

- А с потюремщиком, пожалуй, и праведник Печерский не сравнится!

Положили спящего богатыря на носилки и отнесли в земляную тюрьму. Была в этой темнице железная дверь на шести засовах. Ни окошек нет, ни щелей, только одна труба дымовая. Бросили Илью на охапку гнилой соломы и даже чёрствой корочки не оставили.

Хотели злодеи Бурушку зауздать и в лес отвести серым волкам на съеденье, но не дался богатырский конь чужим рукам. Всхрапнул - взбрыкнул и одним махом через высокий забор перескочил - только его и видели…

К обеду гости званые вновь перед князем Владимиром предстали. Вскинул Владимир Красное Солнышко соболиные брови:

- Что-то не вижу муромского богатыря!..

А князёк подколенный заранее слух распустил: мол, не глянулось Илье в граде Киеве - потому и съехал, никому не сказавшись, с княжеского двора.

Закручинился Владимир Красное Солнышко, а князёк подколенный вьюном вьётся, успокаивает:

- О гордеце и жалеть нечего! Послушаешь Илью: только он дело пытает, а другие, бездельники, от дела лытают. А я так скажу: муравей не по себе ношу таскает, да никто ему спасибо не скажет, а пчёлка по капельке носит да Богу и людям угождает.

Добрыня говорит:

- Святая ноша не тяготит, а трудовой пчеле и трутни радуются!

Подколенный князёк сразу язык прикусил.

Молодой Алёша Попович не слишком опечалился:

- Илья - не иголка в сене. Когда-нибудь объявиться, найдётся…

Богатырь Чурила тоже своё словцо ввернул:

- Коль убрался восвояси - скатертью дорога. И без него богатырями княжеский двор не обедняет.

Сказал Чурила и норовит промеж Добрыни и Алёши Поповича сесть. Добрыня рассердился и отодвинул Чурилу плечом:

- Не спеши, Чурила, на чужое место. Не ты Соловья-разбойника полонил, не ты с басурманами под Черниговым ратился. Посиди покамест у меня сбоку, а почётную серединку я для своего брата крестового поберегу.

3

В то время за южными степями, за тремя морями, за высоким бугром справлял трапезу некрещёный царь Казарин. Многие об этом царе слыхивали, да мало кто видывал. Пил-потягивал Казарин красное вино из черепа великого князя-воителя Святослава. Взял Казарин Святослава, сына Игорева, не честной силой, а лукавством и обманом.

Казалось бы, превеликое множество чужих городов с пригородами, сёл с присёлками злой Казарин пожёг-попалил, головнёй покатил, а всё же нет ему желанного довольства и покоя: восстают из сизого пепла русские города и веси, рождаются на свет новые богатыри.

Но беспокоят Казарина не только ратные шеломы, но и золотые уборы других, белокаменных, богатырей - вовсю строятся церкви-защитники на Святой Руси. Воюют златошлемые богатыри не острым мечом, а православным крестом. Хотел бы Казарин не только соседские хоромы, но и весь русский дух в дым извести, да силёнок не хватает: до высокой православной души кривой саблей не дотянешься.

Сидит на левом плече у Казарина чёрный ворон, а на правом кот Баюн.

- Остерегись, царь! В стольном граде Киеве у князя Владимира три великих богатыря собрались. Не успеешь и глазом моргнуть, как порушат они твоё гнездо, отомстят за убиенного Святослава.

А кот Баюн мягкой лапой царское плечо охаживает, успокаивает:

- Не волнуйся, надёжа-царь! Эти три воителя пока что за столом богатырствуют. Они семь раз поели, а за столом словно ни сидели. Пока они в Дикое поле соберутся, мы сотню русских городов изведём…

Слушает своих советчиков царь Казарин, клонит голову то в одну, то в другую сторону.

Не унимается чёрный ворон:

- Добрыня-богатырь силён, а Илья Муромец куда посильнее. Он нашу городовую стену копьём вышибет, а тебя, как Соловья Рахмановича, в полон возьмёт. Привяжет к хвосту своего Бурушки и помчится вскачь! Ох, размыкает он твоё белое тело по яругам и оврагам!

У Казарина от страха дрожь-озноб. А кот Баюн по-прежнему убаюкивает:

- Нет Ивана без изъяна. Кто прост, а кто тщеславен… При желании к каждому можно ключик подобрать.

Пока весы-разновесы на плечах у Казарина покачивались, проснулся Илья в своей земляной тюрьме. От сонного зелья голова болит. От низкого коварства душа страдает. Ещё хорошо, что руки оставили без замков, а шею без рогатки дубовой.

Встал Илья, наддал плечом кованую дверь: эх, крепка! Но пуще двери сама земля держит.

- Ничего, - говорит себе Илья. - И рад бы перейти, да броду не найти. С Божьей помощью как-нибудь выберусь!

Чувствует: в сапогах какой-то сор. Сел на битую солому, стал козловые сапоги стягивать. Но прежде чем сор высыпать, решил рукой пощупать. Что за чудеса? Неужели ржаные зёрна по нечаянности с собой привёз? Недавно ходил - никакой неудобицы не было, а теперь карачаровские зёрнышки сами на волю попросились.

Взял Илья девять зёрнышек и у дальней стены прикопал. На следующий день проверил и пальцам своим не поверил: ржица - то проросла! На второй день всходы заколосились, а на третий хлебную твердь обрели. Растёр Илья в ладонях колосья, полову дыханьем отвеял и стал свои зёрнышки покусывать-пожёвывать. До чего же вкусен родной хлебушек в земляной тюрьме!..

Однажды слышит Илья над собою негромкое ржанье и удары копыт. Это верный Бурушка землю роет, старается своего хозяина вызволить из неволи. Пыль из-под копыт поднимается выше леса стоячего.

Шла в ту пору мимо заброшенной тюрьмы младшая дочь князя Владимира - Забава. Увидела она, как богатырский конь земляную насыпь изводит, и со всех ног бросилась к отцу в терем.

- Батюшка-свет! Кажется, лихие люди Илью-богатыря в тюрьму замуровали!

Позвал Владимир Красное Солнышко верных дружинников, и вскоре Илья на свободу вышел. Жмурится от яркого света, с ясных очушек невольные слёзы вытирает.

- Как же ты в темницу угодил? - спрашивает князь, - Назови лиходеев!

А Илье и сказать нечего.

Князь Владимир не успокоился, стал своих бояр расспрашивать. Самые большие, знатные, за середних прячутся, середние за малых, а малые на боярчат - недоростков кивают, с которых взятки гладки.

В гневе и прямой покажется горбатым, а невинный - виноватым. Отхлестал князь Владимир с уха на ухо крайнего боярина и на том успокоился. А лукавый князёк подколенный, как всегда, остался в тени.

Смотрит Илья: нет возле князя Владимира ни Добрынюшки, ни молодого Алёши Поповича. Оказывается, пока Илья в глухом подземелье томился, богатыри рассорились с киевским князем и съехали со двора. Да и съехали-то недружно: один в левую сторону повернул, а другой направо подался.

Узнал Илья, что некрещёный царь Казарин послал на Русь сильномогучего богатыря - Калину. Только вчера один вещий старик прикладывал ухо к земле и за сотни вёрст услышал великий плач и конский топ: мчится-спешит к Киеву богатырь Калина, ни старых, ни малых не щадит на своём пути.

Недоел Илья свой кус, раньше всех поднялся из-за хлебосольного княжеского стола. Помолился на образ Спасителя, попил водицы родниковой, муромской, насыпал родной землицы в ладанку и пошёл на конюшню своего Бурушку седлать.

Он на потничек ладил войлочек, а на войлочек клал седелице, не простое, а казацкое. Он подтягивал все двенадцать подпруг, не для красы-басы, а для крепости.

Поскакал Илья во чисто поле и догнал по дороге Алёшу Поповича. Сидел добрый молодец на высоком кургане и обеденную трапезу справлял: пил-попивал медовый хмель их плоской скляницы да печатными пряниками закусывал.

Поздоровались. Илья говорит:

- Ох, в недоброе время ты с князем рассорился! Злой Калина на Киев идёт.

Алёша отвечает:

- Пусть другие князя Владимира обороняют. А я в Ростов воеводою еду. В Ростове казна побогаче, а князь пощедрей!

- Эх, Алёша-Алёша! - вздохнул Илья. - Жернова говорили: в Ростове лучше, а ступа твердила: что тут, что там. И князь Владимир тебе не гож, и с Добрыней оказалось не по пути…

Алёша щёки надул:

- Не хочу быть при Добрыне младшим братом!

Покачал Илья головой:

- Обиделся палец меньшой на большой, да позабыл: рука-то одна!

Тронул Илья наборную узду и поскакал навстречу степному ворогу.

То не тёмные тучи затучились, то не сильные громы нагрянули - едет воевать Святую Русь хазарский богатырь Калина. Впереди Калины чёрный ворон летит - путь на Киев указывает. Голова у Калины, как ржаная копна, глаза - по плошке, на каждом плече можно сотню хищных кречетов разместить. Конь у Калины, как гора, изо рта огонь пышет, из ушей дым валит.

Подъехал Калина к Илье Муромцу, грудь колесом выгнул:

- Ты и есть богатырь запечный? Да я тебя на одну ладонь посажу, а другой прихлопну!

Илья говорит:

- Не воюй языком, а скачи прямиком!

Заскакали богатыри на три прыска лошадиных, схватились за сабли острые. Сабли поломали, за кованые палицы принялись. Выбил Илья из руки Калины десятипудовую дубину. Чувствует злодей: смерть в лицо дышит. Кричит:

- Убивай! Не медли! Хазарскому витязю легче умереть, чем в бесчестье жить!

Илья отвечает:

- Русский богатырь с безоружным не воюет. Берись за копьё и бейся дальше!

Взялись за копья. Было у Ильи не простое копьё - освященное. Пронзил Илья Калине правую руку, а вторым ударом вышиб из седла. Однако Калина волшебством владел: превратился мигом в серую утицу, и на юг полетел. Раненая птица торопливо летит, а стрела быстрей молнии. Схватил Илья тугой лук и пустил оперённую стрелу вдогонь. Упала сражённая утка в ковыль-траву и стала мёртвым богатырем.

Подъехал Илья к Калине и говорит:

- Вот и кончилось твое богатырство! Подвернулись ножки на кривой дорожке!

4

Ах, не лечь красным вёснам кряду, не бывать молодцу дважды молоду. До времени старость за дальние холмы пряталась, по буеракам стелилась, а потом и открылась умудрённым глазом. Скоро, незваная, нежданная, к Илье на именины пожалует, сядет под старинными иконами в красном углу, и никакими застольными разговорами её не умилишь, никакими яствами не употчуешь. Твёрдый калачик гостье не по зубам, варёное мясцо в прощелинах застревает, пировальное разновкусье на душу не ложится: так сладко, что приторно, так горько, что полынно, так кисло, что губы сводит, так солоно, что обопьёшься…

Много богатырей чужеземных и тёмных ратей побил-повоевал славный Илья Муромец. Пало от его рук Идолище поганое, срубил он голову и Жидовину - единоутробному братцу Калины.

Он князю Владимиру обиды прощал, сильномогучих русских богатырей мирил, и ни один год старый казак вместе с Добрыней и Алёшей Поповичем степную заборонушку держали - так стояли, что чёрный ворон под белыми облаками не пролетит, хитрая лисица промеж скифских курганов не проголзнёт.

Возвращается как-то Илья с богатырского дозора в Киев-град, а неотвязная думушка за его верным конём поспешает. Нет у этой думушки ни кнута ремённого, ни плётки-семихвостки, однако она и без хлыста душу тревожит:

- Пора на покой, Илья! Сколько ни воевать, а старости не миновать. Молодому - покров шерстяной, а седатому - дерновое одеяльце…

Слышит Илья: за зелёным дубнячком чья-то сошка поскрипывает, рабочая кобылка пофыркивает. И вспомнилось ему, как много лет назад обихаживал он отцовское поле в селе Карачарове, пенья-коренья выкорчёвывал. Припомнилась ему и горячая новина из зажиночного хлеба, которую матушка на Ильин день выпекала, а после кропила ключевой водой.

Как водилось, первый ломоть - батюшке Ивану Тимофеевичу, а второй - Илье.

Затуманились глаза у богатыря, не заметил, как дубравушку обогнул. Вытер слёзы широким рукавом, видит: за скрипучей сошкой безусый юнец идет. Шёлковые кудри у пахателя по плечам бегут, полотняная рубаха на спине от пота потемнела.

- Здравствуй, добрый молодец, в поле трудничек! - говорит Илья.

Оторвался пахарь от своей сошки кленовой, поклонился святорусскому богатырю в пояс.

- Передохни немного! - говорит Илья. - А я за тебя землю поворошу, свою крестьянскую душу потешу.

Брал Илья сошку правой рукой, из лемешков землю вытряхивал, слабы гужики подтягивал, а потом стал класть ровные борозды одну за другой.

Бурушка-Косматушка в сторонке сочную травку пощипывает, ратное оружие на бугорке лежит, а сошенька - деревянная ноженька по хлебному полю поспешает.

Добил Илья пахоту, на твёрдую целинку ступил, а молодой Ивашка на богатырский меч глядит - глаз не может отвести.

- Глянулся тебе мой меч? - улыбнулся Илья.

Вздохнул Иванушка:

- Не бывать реке вровень с бережком, не сравняться и мне с тобой силою…

Илья говорит:

- Не тужи, Иван! Земля-матушка превеликую силу даёт, а Господь на ум-разум наставляет. Бери-ка мой меч, не задумывайся! Придёт время, и ты нагонишь лиходеям жару!

Принял смущённый Ивашка заветный меч, а старый казак дальше поскакал. Приезжает в Киев, а ему князь Владимир с боярами навстречу. Принимают богатыря с почётом и ласкою.

Говорит Владимир Красное Солнышко:

- Ой ты гой еси, Илья Муромец! Много было сильномогучих богатырей на Святой Руси, но таких, как ты, ещё белый свет не видывал! Добрая молва впереди тебя за сотни верст бежит. Тебе славу медные трубы трубят, о твоих подвигах звончатые гусли рассказывают. Твоим именем русские матери детей нарекают…

Илья послушал-послушал и говорит:

- Сладок мёд, да мимо тёк. На усы попал, по сивой бороде размазался. Когда-то я, по младости лет, себя самым сильным считал, а теперь вижу: не каждая вражина легка для зажина. Махнёшь серпом, да зубки обломаешь!

Бояре отмахнулись:

- Прибедняешься, богатырь!

- Не может быть такого!

Илья отвечает:

- Есть на свете дракон стоглавый! Его палицей не возьмёшь, острым копьём не доконаешь. Пока одну смердящую голову снимешь, десятки новых отрастут.

Засмеялся Владимир Красное Солнышко:

- Не закроешь солнце рукавицей, не смутить и нас небылицей!

А богатырь бывалый молвит:

- Неужто вам змеиные головушки не знаемы? Ложь, гордыня, вероломство, бесстыдство, чревоугодие…

Князёк подколенный встрял:

- Стоит ли от малых радостей отказываться? Жива душа сладкого пряничка чает.

Илья говорит:

- Еда познаётся по вкусу, а святость по искусу. Кто чёрствой коркой доволен, тот у Бога не забыт. На каждого из нас по силам крест налагается. Было время, и я в правой руке меч держал, а теперь в длань Святое Евангелие просится…

Задумался Владимир Красное Солнышко:

- Неужто в скит собрался?

Илья отвечает:

- Старые кости просятся к Господу в гости. Пожил в княжеских хоромах - пора и в монашескую пещеру!..

Роздал Илья Муромец последние деньги голытьбе да увечным и ушёл на скудное монашеское житьё в Антониеву пещеру.

А тем временем кот Баюн норовит некрещёного царя Казарина в новый соблазн ввести:

- Пора Святую Русь воевать! Пора! Князь Владимир хворает, княжата из-за кусков-уделов готовы друг другу горлоперегрызть, Илья-богатырь железную кольчугу на чёрную ризу поменял!..

Чёрный ворон, как обычно, каркнул, но с годами Казарин стал туговат на левое ухо: разумного совета не расслышал.

К тому же вино в черепе русского князя Святослава слишком голову нечестивцу кружило…

И в который раз подступила к граду Киеву несметная басурманская рать. Услышал Илья, как возле Днепра стрелы посвистывают, вражьи кони похрапывают, выбрался по каменным ступеням из своей пещеры.

Идет, старинушка, встречь врагу, на дубовый батожок опирается.

Подъехал к нему всадник в мохнатой шапке с длинным копьём наперекос:

- Встречай смерть, келейник! Чье поле, того и воля!

Замахнулся нехристь копьём, но Илья Муромец и в старости повёрток был: отшатнулся в сторону, а потом вышиб своим батогом всадника из седла. Подхватил его за кривые ноги и стал молотить других ворогов. Махнёт налево - валит копнами, отмахнётся справа - лежат омётами. Ото всей души богатырь крестьянствует: чисто поле завалил лихими поженками. Не заметил, как полдень наступил - только вот полудновать - отдыхать некогда.

Чувствует Илья: силы на исходе…

Где ж ты, молодость - птица? Когда-то богатырская рука в жаркой сече на крыльях летала, не просила продыха от утренней зари до вечерней. А теперь старость плечи тяжелит, крутым овражком под ноги ложится.

Слышит Илья в разгар битвы покрик молодецкий. Обернулся скоренько: а это Ивашка с поднятым мечом скачет!

Наехал Ивашка на врага и пожал со старым казаком полную победу.

Всё бы хорошо, да одна заковыка вышла. Не заметили Илья с Ивашкой одного мальца, которого бывалые коршуны на живую дичь натаскивали. Стоял степняк-недоросток за дубом, выцеливал из кривого лука седатого монаха.

Ударилась стрела в нательный крест, разлетелась на мелкие кусочки.

Хотел Ивашка юнца живота лишить, но Илья Муромец помешал:

- Не трогай его, Иван! Отпусти подобру-поздорову! Пусть родной матушке и вдовым сёстрам слёзы оботрёт.

Благословил Илья Ивашку на новые подвиги, а сам вернулся в пещеры Киево-Печерского монастыря - Богу молиться, неокрепших на ум-разум наставлять…

*

Жили-были три кровных брата. Жили не бедно - не богато. По крайней мере по чужим дворам за куском хлеба и куриной ножкой не ходили. И вот середнему брату однажды обидно стало, что он середний.

- Ты мой возраст заедаешь! - говорит он старшему. - Хочу тебе равным быть!

Старший плечами пожал:

- Разве я виноват, что матушка нас в разные годы породила?

Тут и младший, всеми заласканный, вылез:

- А я что, рылом не вышел?

Крепко рассорились братья, решили отчую избу на три части разделить. Пилили по печи - достались кирпичи.

Была у них и лошадушка - одна на троих. Стали и её делить. Старшему - голова, середнему - туловище, а младшему - мосластые ноги да жидкий хвост.

Старичок старый, жизнью битый, пытался братьев уговорить:

- Остановитесь, неразумные! Одна кобыла на троих не делится, коренную матицу над головой не ломают.

Однако братья самих себя слушали да лукавого советчика из-за бугра. Остались без сосновой избы и тягловой лошади.

Младший совсем разошёлся:

- А может, мы - близнецы? Тогда спорить не о чем.

Ехал мимо братьев мужик на базар. Вёз продавать битые горшки, от редьки вершки, шапки-боярки да хлебные пригарки.

Младший - к нему:

- Скажи-ка, дядя: смахиваем мы на близнецов?

Мужик усмехнулся:

- А вы шапки померьте! Подойдут - и станет ясно.

Стали братья шапки-боярки примерять. Старшему - мала, середнему - почти впору, а младшему на самые глаза наехала. Братья недовольны: может, шапки не одинаковы?

Мужик говорит:

- У меня в мешке заморские колпаки завалялись. Они все на одну колодку. Может, примерите?

Братья согласились. Напялили на себя колпаки с мелкими звёздами. Вроде бы впору, а соседи смеются:

- Ну и шуты гороховые!

Пришлось отказаться.

Мужик в сердцах выругался, дальше покатил. Братья ему вслед кулаками помахали. Старший призадумался и говорит:

- Как же будем дальше жить?

Середний обиделся:

- Почему первый об этом заговорил? Умнее, что ль?

Тут и младший голос подал:

- А я что, последний?

Старший спрашивает:

- Как же теперь быть?

А младший, не моргнув, отвечает:

- Будем вместе рты открывать…

Заговорили все сразу. Полная нескладуха! Один про сено, другой про овёс, а третий об жизни без слёз.

Наконец старший говорит:

- Был бы жив святой Илья Муромец - он бы рассудил нас по чести, по совести.

А преподобный Илья Муромец и в раю своим потомкам сострадал:

- Боже Святый! Уже девять веков прошло-миновало, а вражье племя ещё не перевелось и знаемыми пороками человеческая порода не оскудела.

Доколе нам разбивать лбы о старые столбы?..

Оглавление

Юрий Фанкин Богатырский крест Сказ об Илье Муромце

1

2

3

4