Волшебник на пути. Последний путь чародея [Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф)] (fb2) читать онлайн

ЗОЛОТАЯ СЕРИЯ ФЭНТЕЗИ Кристофер СТАШЕФ Волшебник на пути. Последний путь чародея

Волшебник на пути

1

В заднюю дверь лачуги кто–то молотил. Майра отвернулась от котелка над очагом и открыла, мигом встревожившись — кому там ещё плохо?

У порога стоял, глядя на неё расширенными от страха глазами, запыхавшийся восьмилетний малыш Обол.

— Беги, Майра! К твоему дому идут солдаты и у одного в руке пергамент!

У Майры дрогнуло сердце; руки и ноги от испуга словно налились свинцом. То чего она боялась всё–таки случилось.

— Бежать нет смысла, Обол, — грустно улыбнулась она мальчику. — Если маг хочет одного из своих людей, нам остаётся лишь идти к нему, никакого выбора у нас нет.

— Ты можешь сбежать!

— Да, и тогда его псы выследят меня, а солдаты поймают и приволокут к нему. Нет, скорее, я предпочту уйти с высоко поднятой головой и одетой во все чистое. Но спасибо, малыш. А теперь беги–ка домой — им лучше не знать, что ты здесь был.

Она нагнулась и поцеловала его в щёку. Обол залился румянцем; может, ему и было всего восемь, но Майра выглядела очень симпатичной.

Даже слишком симпатичной, на свою беду, со вздохом подумала Майра, закрыв дверь. К тому времени, как ей стукнуло тринадцать, стало ясно, что хорошенькая девочка превратится в прекрасную женщину — но родители предупредили её, что если она будет прекрасной, то маг–лорд Рокет потребует её к себе на ложе, и Майра внезапно поняла, почему самые миловидные девушки в деревне плакали, когда солдаты уводили их в замок. Ей–то представлялось, будто готовить или стирать в замке лорда куда веселей, чем всю жизнь заниматься тем же самым в крестьянской лачуге. Однако теперь она знала, почему возвращавшиеся в деревню купить еду или ткани для своего хозяина девушки казались либо робкими и хрупкими, либо жёсткими и наглыми. Ну, уж с ней–то этого никогда не случится, поклялась Майра, и постаралась скрыть свою красоту, завязывая волосы на затылке в тугой узел и постоянно пребывая на солнце, чтобы лицо у неё потемнело от загара. Да вдобавок напускала на себя безжизненный и мрачный вид, позволяя своей природной весёлости прорываться наружу только дома.

Вот уж не один год эта тактика отлично срабатывала, но когда Майре стукнуло восемнадцать, её изысканная красота стала видна даже самым ненаблюдательным, а маг–лорд Рокет отнюдь не был слепцом.

Равно как и его солдаты. В дверь грохнул кулак. Майра быстро скрутила волосы в узел на затылке, закрепила костяной шпилькой, а затем поспешила открыть дверь, щурясь, будто от солнца. Вообще–то этого не требовалось, но любая мелочь, способная сделать её менее привлекательной, может помочь.

У порога стояло четверо стражников Рокета, облачённых в кожу и железо.

— Майра, дочь Хауэлла? — спросил предводитель.

— Да, это… это я. — Майра попыталась сделать свой голос скрипучим.

— Тебя призвали к лорду Рокету, девица Майра. Завтра явишься в замок в своей лучшей юбке и блузе.

— Да… да, сэр.

— Мы придём сопровождать тебя, девица. Будь готова. — И, без излишних церемоний, стражник резко повернулся, громко рявкнул приказ своим товарищам и увёл их за собой.

Внутренне дрожа, Майра закрыла дверь. В замок–то она может пойдёт и девицей, но пробудет ею только день. Она гадала, насколько неприятным будет это лишение девичества, а потом вспомнила старое морщинистое лицо Рокета, сверкающие глаза и его хищную улыбку, когда он проезжал по деревне, и содрогнулась при мысли о предстоящем ей. Подойдя к окну, она приподняла уголок занавески и посмотрела на мрачно нависший над селом замок. Это сооружение из серого камня было страшным местом: оттуда не раз вырывался огонь и доносился треск разящих молний. Хуже того, сам Рокет был безобразным и злобным стариком; свои знания целителя он использовал для подкупа и угроз, а другие магические способности — для запугивания.

Майра вспомнила соседа, который как–то раз не смог уплатить налоги за год, так как после трудов на полях Рокета у его семьи не осталось времени для выращивания собственного урожая. И соломенная крыша их лачуги однажды в полночь занялась огнём. Они все выбежали из дому — все остались живы — а потом долго стояли и смотрели, как все их имущество сгорает дотла.

И потом была ещё старая Этель, проклявшая Рокета когда тот забрал её дочь. На следующий же день корова у Этель перестала доиться. Потом заболел и сдох поросёнок, а куры потеряли перья и перестали нестись. И на следующий год Этель, конечно, тоже не смогла уплатить налоги.

Этих она знала лично, но рассказывали и о многих других: один человек, который отказался выйти работать на полях Рокета, так как жена у него болела, а ребёнок был слишком мал, однажды увидел, как его собственный сад зачах и засох. А другой не позволил своей дочери отправиться по вызову Рокета и умер от странной обезображивающей хвори. Если же какие–то солдаты вызывали недовольство Рокета, то против них чаще всего обращалось их же оружие. В её деревне не было таких, кто в ужасе вскакивал с тюфяка посреди ночи, разбуженный ужасающими стенающими острозубыми призраками, но она слышала о многих испытавших такое, если их хозяева принадлежали к числу духоводов.

Майра знала: если она посмеет бросить вызов Рокету, то долго не протянет. С другой стороны, она видывала, что делала проведённая с ним ночь с другими девицами, которым приказали разделить с ним ложе. И когда он наконец отсылал их домой после того, как они делались слишком старыми и переставали интересовать его, девицы возвращались до крайности павшие духом, превратившись в безрадостных кляч с тусклым взором. При любых вопросах о том, что же с ними сделал маг, они лишь испуганно вскрикивали и заливались слезами. По слухам, они часто просыпались, крича от кошмаров.

Что же Майре делать? С одной стороны, она приходила в ужас при мысли о тех тяжких испытаниях, которые, должно быть, выпали на долю тех других девиц. С другой стороны, она не хотела заставлять родителей или родных страдать от нашествий призраков, ночных ужасов или безумия из–за попытки защитить её.

И все же один выход был. Вероятно, её поймают и вернут насильно, но тут уж придётся рискнуть. Солдаты должны были заявиться лишь на следующий день, а ночью Майра выскользнула за дверь и прокралась в лес, прихватив на дорогу мешок с едой.

В ночном лесу со всех сторон раздавались пугающие звуки, но Майра не решалась спрятаться и дожидаться рассвета — она должна уйти как можно дальше, прежде чем Рокет узнает о её исчезновении и пошлёт на поиски солдат. Днём она конечно же идти не сможет, иначе солдаты сразу нападут на её след — но каких только страхов она не натерпелась за ночь! При мысли о волках и медведях ноги переставали её слушаться, зато раздавшийся иной раз стон (возможно, какого–то призрака) изумительно ускорял её шаги. Таким вот образом, то бегом, то крадучись, Майра и пробиралась сквозь сумрачный лес, с ёкающим сердцем и молитвой на устах.

* * *

Крестьянин остановился, опираясь на короткий черенок тяпки, и поглядел вдаль таким пустым взглядом, что было трудно поверить, будто он что–то там видит. Обёртывавшая ему ноги грубая ткань удерживалась на месте скрещёнными подвязками, а обувью служили ему деревянные башмаки. Он стоял разинув рот, низколобый мужик с шапкой чёрных волос.

Затем подошёл субъект, одетый получше, в сапогах и куртке из овчины, с дубиной в руках, и рявкнул на крестьянина. Мужик со вздохом опустил взгляд и принялся снова выпалывать сорняки.

Слов его Алеа, конечно, слышать не могла — картинка бралась с орбиты, и, хотя свет–то двадцать тысяч миль преодолевал мигом, звуковые волны обладали более ограниченным диапазоном. Девушка повернулась к Гару — ну, на самом–то деле к Магнусу, но она всегда будет мысленно называть его Гаром — и сказала:

— Достаточно плохо, но я видела и похуже. На самом–то деле, я жила и похуже.

— Так же как и я, — согласился Гар. — Эта планета может подождать. У тебя, Геркаймер, должны быть в файлах и более крайние случаи.

— Конечно, Магнус, — ответил корабельный компьютер. — Насколько крайний случай тебе нужен?

— Сперва — там где хуже всего.

— Хуже всего — в тридцати световых годах отсюда, Магнус, а по пути есть два менее тяжёлых случая.

— Если они менее тяжёлые, — рассудила Алеа — то мы там не нужны.

— Давай всё–таки взглянем, — не согласился Магнус. — Если самый тяжёлый случай выглядит ужасно, то менее тяжёлые возможно выглядят страшно. Возможно мы не сможем заставить себя пройти мимо.

— А, ладно, — уступила с мученическим вздохом Алеа. — Который из тяжёлых случаев ближе всех?

Они сидели в роскошном салоне принадлежащего Магнусу космического корабля «Геркаймер». Компьютер и корабль были так тесно взаимосвязаны, что никто б не смог отличить один от другого. Сидели они, утонув в мягких креслах, которые подстраивались под очертания их тел. Между ними стояла на порфировых ножках плита из нефрита, и если материалы и не принадлежали к безусловно естественным, то определить это можно было лишь с помощью электронного микроскопа. Вокруг них растянулся темно–красный ковёр с длинным ворсом. Стены терялись в тени, за исключением освещённых замаскированными лампами картин. Такие же лампы освещали и кресла. Все прочее скрывалось в надушённом сумраке. Из спрятанных динамиков лились негромкие звуки музыки Моцарта.

Алеа ёрзала в кресле, чувствуя себя виноватой из–за пребывания в такой роскоши, когда изображаемые перед ними в воздухе люди прозябали в такой страшной нищете, а люди эти казались столь реальными, словно действительно находились прямо перед ними в гостиной.

— Это жители Беты Тельца Четыре, — сообщил им Геркаймер.

Алеа уставилась во все глаза на круг одетых лишь в набедренные повязки мужчин и женщин в сбруе, низко согнувшихся над спицами какой–то крестовины, оказавшейся мельничным колесом. Надсмотрщик в кожаной безрукавке и сапогах стоял, надзирая за работой, с кнутом в руке. За спиной у него бродили пасущиеся волы.

— Людей на этой планете куда больше, чем тяглового скота, — пояснил Геркаймер, — и поэтому мужчины и женщины трудятся в то время, как волы набирают вес, обеспечивая нежным мясом пиршества лордов. Всего на планете проживает пятнадцать сотен правителей и миллион крепостных, вместе с двенадцатью тысячами надсмотрщиков и надзирателей, которые присматривают за тем, чтобы крепостные оставались достаточно здоровыми для дальнейшей работы, и погоняют их до полной отдачи сил.

— Куда хуже, чем на последней виденной нами планете, — содрогнулась Алеа. И повернулась к Магнусу. — А где Геркаймер нашёл эти сведения?

— Ему их сгрузил робот моего отца. — Магнус попытался не думать о сгруженных заодно Вексом подробностях о его семье и о нем самом. — Мой отец — агент ПОИСКа, Почтённого Общества Искоренителей Складывающихся Корпоративностей. После того как Земля сбросила власть ПЕСТа, Пролетарского Единоначального Содружества Терры, реакционного правительства оборвавшего связи с пограничными планетами, ПОИСК исследовал колониальные планеты с целью посмотреть, как там они пережили века изоляции. Туда тайком доставляли агентов, и те разъезжали, где только могли, снимая все скрытыми камерами. Когда корабли подбирали их и увозили назад в штаб–квартиру ПОИСКа, агенты заносили снятое в картотеку, наряду со своими донесениями обо всем увиденном. — Он пожал плечами. — ПЕСТ утратил довольно много донесений о том, какие планеты колонизировали, и более поздние исследователи случайно наткнулись на некоторые из них. — Магнус не стал упоминать, что его родная планета относилась к числу таких миров.

— Значит, там, возможно, осталось ещё много необнаруженных?

Магнус кивнул:

— По правде говоря, никто не знает, сколько. За последний век колонизации, целой уйме всяких недовольных групп удалось наскрести достаточно денег для покупки и снаряжения собственных колониальных кораблей, на которых они и нырнули поглубже в галактику, пытаясь найти пригодные для обитания планеты. Некоторые потом прислали сообщения, а некоторые нет. ПОИСК полагает, что большая доля этих последних погибла.

— Но некоторые выжили?

— Выжили, и не хотят быть найденными — или по крайней мере их основатели этого не хотели. Некоторые из тех групп которые покинули Землю с целью основать идеальные по их представлениям общества, нарочно не давали никому знать о том, куда они направляются. Другие вообще–то собирались сообщить, но отнеслись к этому довольно беззаботно. И мы не знаем, какие колонии выжили, а какие нет.

— Но мы ведь ничего для них сделать не можем, не так ли? — содрогнулась Алеа.

— Да, если случайно не наткнёмся на них — ничего.

— И мы совершенно не представляем, какие они?

— Ну, нам известно, что они не доросли до межзвёздных перелётов, иначе мы про них услышали б, — отозвался Магнус. — Помимо этого, нам известно лишь, что у некоторых из найденных нами сложились очень экстравагантные культуры.

Алеа основательно подумала о том, что именно могло означать тут слово «экстравагантные», и снова содрогнулась, скрыв это от Магнуса. Страх заставил её говорить чуть более резко.

— Если вы там в ПОИСКе знаете…

— Я в ПОИСКе не состою, — быстро перебил её Магнус, не сводя глаз с открывшейся перед ним сцены. — Вышел из него.

Алеа нахмурилась; Магнус впервые упомянул о своём пребывании в организации, где служил его отец. Надо будет расспросить его об этом поподробней и выяснить, почему он вступил в неё и, ещё важнее, почему покинул её ряды — но она видела по его лицу, что сейчас не время заводить об этом разговор. И вместо этого продолжила:

— Ладно, тогда они там в ПОИСКе. Если они знают, что на столь многих планетах лорды угнетают крепостных, то почему они ничего не предпринимают?

— Как раз потому, что миров столь много, — объяснил Магнус. — Их просто слишком много, и ПОИСК не может разобраться со всеми сразу. В конце концов, у ПОИСКа неважно с кадрами, и постоянно делается все хуже по мере того, как вымирают или уходят на покой старые бунтовщики, которые составляли первоначальные штаты организации.

— Так кто же тогда позаботится о колониях, до которых у них все ещё не дошли руки? — потребовала ответа Алеа.

— Мы, — сверкнул усмешкой Магнус.

Алеа уставилась на него во все глаза. А затем медленно улыбнулась в ответ.

— Внимание! — раздался голос компьютера. — Я только что принял телевизионный сигнал.

— Телевизионный? — Магнус снова повернулся к дисплею, напрягшись словно гончая на поводке. — В Г-пространстве?

— Я способен засечь его, но не могу принять, — уточнил Геркаймер. — Мне выйти в нормальный космос и прочесть сигнал?

— Да уж будь любезен!

Алеа пока не понимала всех этих терминов, но от души согласилась с Магнусом. Они не почувствовали ни малейшего изменения в движении — об этом позаботилась внутренняя гравитация корабля — но перед ними внезапно возникли женщина и двое мужчин в одинаково аляповатой одежде. Позади них мигали разноцветные лампочки и располагались экраны с абстрактными узорами. Женщина со слезами на глазах пыталась протиснуться между двумя мужчинами, которые прожигали друг друга такими взглядами, словно вот–вот бросятся в смертельный бой. Краски однако продолжали смазываться и выцветать и вся картинка постоянно распадалась на море разноцветных точек, которые теряли свой окрас, а потом вновь обретали его, после чего им опять удавалось собраться в изображение.

— Сигнал очень слабый, — пояснил Геркаймер. — Чтобы сделать изображение нерасплывчатым, мне придётся оцифровать его и обработать.

— Сделай милость, — согласился Магнус. — И каков его источник?

— Экстраполирую вектор, — ответил Геркаймер, а потом через несколько секунд добавил: — В данном районе не числится какой–либо зарегистрированной планеты.

— Никакой зарегистрированной планеты? — Гар повернулся и встретился взглядом с Алеа, и в головах у обоих прозвенела одна и та же мысль: Утерянная колония!

* * *

Арноль дождался, пока на лугу не растаяли последние проблески сумерек, а затем выступил из леса и вытянул руки вверх, ладонями вперёд. Высокий конус его островерхого колпака нацелился назад, а седая борода и синяя мантия шуршали на ветру, последняя при этом колыхалась, заставляя плясать и волноваться вышитые на ней золотые символы. Арноль вновь и вновь твердил Блейзу, что вытягивать руки для вызова призраков совсем не обязательно, но помогает направить к ним свои мысли. Это был просто приём, техника, но Арноль хотел все сделать самым тщательным образом, как только мог.

На его призывы откликнулись всего один–два призрака, подымающиеся из высокой луговой травы словно туман, и едва ли более плотные, чем испарения — довольно–таки огорчительные образчики своего вида, не способные из–за своей малости даже стенать. Конечно, будь у Арноля достаточно времени, он мог бы, приложив немало сил и мастерства, вызвать с десяток фантомов средней мощности, но Арноль вообще–то был не силён по части подобных вызовов. Именно потому он и подыскал подростка, превратившего родную деревню в настоящий город–призрак. Арноль отправил одного из своих крестьян поторговать с жителями той деревни, и при этом обязательно упомянуть невзначай, какой добрый лорд его хозяин и как он готов обучать своему искусству. И все верно, Блейз нашёл способ сбежать от своего лорда и удрать к Арнолю, который с готовностью взял его в ученики, завоевав таким образом вечную благодарность как со стороны паренька, скрывшегося от гнева и осуждения своих соседей, так и селян, которые все как один облегчённо вздохнули, избавившись от всех привлечённых Блейзом призраков. Арноль довольно быстро научил Блейза, как контролировать свою способность вызывать фантомов.

И теперь тот применял её, незаметно добавляя собственный призыв к призыву Арноля — и верно, раскидывать руки в стороны вовсе не требовалось. Призраки подымались из деревьев на краю луга, тянулись в виде пара из ручья, и даже материализовались из самого воздуха. Целые десятки стекались к Арнолю, издавая долгие протяжные стенания.

— Спасибо, малыш, — поблагодарил Блейза Арноль, а затем принялся безмолвно улещивать призраков, мысленно уговаривая их помочь ему в борьбе с его врагом Пилочином.

Блейз восхищённо наблюдал за его действиями. Сам он почти не умел говорить с вызванными им призраками. Но поработав ещё несколько лет под руководством опытного мастера, Блейз, вероятно, сможет достаточно хорошо торговаться с призраками для достижения своих целей, так как учить Арноль умел ничуть не хуже, чем руководить призраками.

Если уцелеет! Там, на противоположной стороне луга, появился Пилочин с дюжиной ратников и пятью учениками, несущими чан, шланг и насадку его магии. Какой–то миг Блейз предавался своим старым скептическим сомнениям насчёт того, является ли вообще огнеметанье действительно магией, а не всего лишь очень хитроумным применением механизмов и зелий; тайны–то этого искусства определённо хорошо охранялись. Но юноша тут же выкинул эти мысли из головы — механика это или магия, а нынешней ночью она определённо могла погубить и его самого и Арноля, да вдобавок и всю дюжину стражников Арноля. Кроме того, Блейз не мог отрицать, что Пилочин знал все малые чары, какие требовались для приготовления приворотных зелий, деланья коров недойными, насылания болезней и всей прочей повседневной магии, необходимой любому магу для содержания в порядке его крестьян — и подчинения их своей воле.

Блейз понимал, что какой–нибудь хозяин у крестьян все равно будет, в любом случае, и если править ими будет не добрый и справедливый хозяин, то какой–нибудь тиран — и поэтому он твёрдо решил стать магом для того, чтобы выгнать деспота, который правил его родной деревней и делал жизнь его родителей несчастной. И потом уж самому стать лордом — и быть добрым хозяином.

Однако сегодня ночью он сам мог остаться без хозяина. Он знал, что духоводам обычно не слишком хорошо удавалось бороться с огнемётчиками. Если отбросить всю шелуху, призраки могли быть пугающими, но огонь был смертелен.

Арноль должно быть закончил, так как призраки повернулись и завывая, словно фурии, устремились к людям Пилочина. Окружавшие чан ученики не отступали до тех пор, пока привидения чуть не налетели на них. Затем один–двое попятились, потом ещё один — а затем все пятеро опрометью бросились бежать, предоставив Пилочину пилить руками воздух, яростно крича на призраков, как будто какое–то из его заклинаний могло их остановить. Нет, они миновали Пилочина, преследуя его людей. Пилочин повернулся, прожёг взглядом соперника, но Арноль торжествующе закричал:

— Взять его, ребята! Притащить его домой связанным и скрученным!

Стражники заорали и бросились к одинокому магу. Пилочин стоял вызывающе, не двигаясь, затем заколебался, дрогнул, а потом наконец обратился в бегство.

С радостным уханьем Арноль побежал завладеть чаном с огненным зельем, крича:

— Давай, малыш! Жми сюда! Добыча победителю! Но Блейз ещё миг простоял в нерешительности; все вышло слишком легко, чересчур легко. Оба волшебника привели с собой только телохранителей, потому что большему числу ратников не приходилось доверять. Что толку в армиях, если все дело решит магия? При массовой битве новобранцы Пилочина в страхе бежали бы от призраков, а его струи пламени обратили бы в паническое бегство набранных из пахарей ратников Арноля. Куда лучше привести на поле боя только ветеранов из числа своих телохранителей, на которых можно положиться — уж они–то не отступят даже при самой пугающей атаке.

Но телохранители Пилочина бросились бежать, словно самые зелёные из новобранцев, когда любой мало–мальски закалённый солдат запросто устоял бы, зная, что призраки мало чего могут, кроме как пугать. О, да, они могли нарассказать такие страшные байки, какие способны вызвать внутреннюю дрожь даже у самого заматерелого убийцы — но ничего более. Они могли запустить щупальца безумия в разум человека, заставить его обратить своё оружие против тех, кто рядом с ним, но сами они ничего не могли сделать, и любые бойцы, привыкшие к их атакам, без труда выдержали бы натиск.

Так почему же тогда ратники Пилочина бросились бежать?

Арноль с победным криком схватил чан огнезелья — чан, к которому даже не подсоединили шланг, и Блейз внезапно раскусил ловушку.

— Учитель, нет! — выкрикнул он. — Они не дали б своей тайне попасть к нам в руки, они б не…

Но телохранители Арноля сгрудились вокруг чана помочь ему поднять бак высотой им по пояс. Они дружно взялись за кольцо наверху, затем подняли, и какое–то предчувствие катастрофы заставило Блейза броситься наземь за долю секунды до того, как бак взорвался, превратившись в огромный огненный шар, поглотивший с жадным рёвом и Арноля, и его телохранителей. Над Блейзом прокатилась волна жара; он приник к земле, крепко зажмурив глаза, пока за раскалённым воздухом не последовал прохладный. Тогда он осмелился поднять голову и увидел, как Пилочин кричит, показывая на него:

—Там! Схватить его ученика! А потом захватить его земли и крепостных!

На луг снова выбежали стражники Пилочина, и Блейз, с трудом поднявшись на ноги, обратился в бегство, срывая с себя мантию, которая спутывала ему ноги, когда он бежал, шатаясь, по пересечённой местности, смаргивая горючие слезы, готовые хлынуть у него из глаз, слезы скорби по Арнолю и его доблестным стражникам.

Мчась во всю прыть, Блейз призвал:

— На помощь, те, кто откликнулся на мой призыв! Умоляю вас, защитите меня от тех, кто за мной гонится!

Мысли юноши устремились туда, куда летел его голос. Большинство призраков проигнорировало их, но некоторые поняли, в какое затруднительное положение он попал, и налетели на Пилочина и его учеников, горестно и предупреждающе стеная и воя — но без особого успеха; стражники Пилочина увёртывались и огибали призраков, которые разворачивались, следуя за ними, вытянув туманные руки, готовые схватить, гневно супя брови над пустыми глазницами. Однако стражники подныривали под них; а один–два так пробежали прямо сквозь призрака. Выскочили они, дрожа от холода, но это лишь добавило им прыти.

Тем не менее, необходимость петлять и увёртываться сильно затормозила их погоню — достаточно, чтобы Блейзу удалось скрыться в лесу. Призрачные друзья выиграли Для него немного времени.

Когда он побежал по лесу, кругом не было никакого света, и вскоре низкий сук сшиб у него с головы островерхий колпак ученика мага. Маленький призрак плыл над землёй впереди него, но его свечения хватало только для того, чтобы Блейз мог разглядеть корни и опавшие сучья у себя на пути. Но даже при этом он то и дело спотыкался, продолжая решительно ломиться вперёд, и определённо бежал быстрее, чем ратники Пилочина, которые гнались за ним без проводника и метались на незнакомой территории туда–сюда. До Блейза долетали их проклятья, но они с каждой минутой становились все тише. Он рискнул быстро оглянуться и увидел подрагивающие и плетущие узоры точечки света. Значит, они прихватили с собой факелы, но пламя никак не могло пролить достаточно света, и далеко впереди им тропу не увидать. Прямо у него на глазах один из факелов внезапно нырнул, устремляясь к земле, и Блейз расслышал, как выругался споткнувшийся стражник.

Призрак предупреждающе застонал, и Блейз вовремя успел повернуться обратно к своей тропе, где увидел огромный выпирающий из земли корень, и перепрыгнул через него. И побежал дальше за своим призрачным проводником, который так часто пускался зигзагами, что Блейз уже через считанные минуты уверился в своём отрыве от преследователей. Тем не менее призрак по–прежнему плыл вперёд, пока наконец не остановился и не повернулся к Блейзу со стенанием, переросшим в радостный смех. Где–то на задворках своего рассудка Блейз мог понять, что он теперь в безопасности. Он направил в сторону призрака поток благодарностей, и тот мигнул, прежде чем исчезнуть.

Оставшись наконец один, Блейз бессильно опустился на колени, жадно хватая воздух открытым ртом. И все же тревога по–прежнему толкала его к бегству, и он, как только смог, снова поднялся на ноги. Дышал он уже не так тяжело, но сильно ослаб. Юноша решил повернуть на юго–запад к своей родной деревне — в конце концов, Пилочин вероятно понятия не имел, где именно вырос Блейз.

И вдруг остановился, широко раскрыв глаза и с опаской глядя на окружающий лес, осознав, что заблудились не только ратники Пилочина, но и он тоже.

2

— Что он имеет ввиду под словами никакой зарегистрированной планеты? — спросила Алеа.

— Именно то, о чем ты думаешь, — усмехнулся Магнус. — Равно как и я. Кому из нас первому пришла в голову эта мысль?

— Обоим сразу, — резко ответила Алеа, стремясь скрыть надежду, что возможно она более талантливая телепатка, чем ей ведомо. — Есть ещё, знаешь ли, и такая штука, как совпадение.

— Да, и схожие ответы на один и тот же вопрос, — согласился Магнус. — Но и ты и я думаем, что это утерянная колония, и поэтому давай–ка посмотрим, правы мы или нет. Геркаймер, будь любезен, дай нам картинку.

Появившееся изображение было плоским и представляло собой удлинённый прямоугольник ярких цветов.

— Первоначально эта картинка передавалась на экран, — объяснил Геркаймер.

— Да, мы понимаем, что передача эта телевизионная, а не головизионная — но ведь велась–то она в конце концов из колонии, и какие–то усовершенствования в ней обязательно должны отсутствовать. — Магнус не отрывал взгляда от экрана.

Они увидели мужчину с длинными чёрными волосами и бородой, в бордовой мантии, на заднем плане стояли люди в кожаных безрукавках и шоссах, с соколами на руках и плечах.

— … постоянный прогресс в деле оземлянивания и развития территории. Драконий Клан усовершенствовал методы приручения и обучения местных вивернов^[1]. А теперь смотрите, как драконятник отправляет зверя охотиться.

Всю картинку занял один из облачённых в кожанки, и Алеа увидела, что красновато–коричневое существо у него на руке вовсе не птица, а своего рода птеродактиль, хотя его голова была довольно похожа на лошадиную, и из шеи и хребта выступал ряд треугольных пластин, тянущихся вниз по его хвосту до стреловидного нароста на конце. Теперь она поняла, почему его хозяин в кожанке — когти выглядели длинными, кривыми и острыми.

Мужчина в кожанке встряхнул рукой, и виверн прянул в воздух, часто махая крыльями, пока не нашёл восходящий воздушный поток. Картинка по–прежнему показывала зверя, делая его на экране все крупнее и крупнее по мере того, как виверн подымался по спирали ввысь, оседлав ветер, а затем вдруг камнем упал вниз. Миг спустя он снова поднялся в воздух, держа в когтях какое–то небольшое животное — но делался на картинке все меньше и меньше; на краю появился хозяин виверна со своими друзьями, потом после наезда камеры они заняли центр картинки, а диктор медленно всплыл опять перед ними. Он наблюдал за ними, кивая, когда виверн снова уселся на руке у хозяина.

— Драконятник говорит нам, что секрет управления рептилией заключается в думаний вместе с ней, продумывании каждого шага пути. Либо благодаря чтению мыслей, либо благодаря обучению, эти драконники приносят домой обед и для себя, и для своих хозяев.

Он повернулся, чтобы улыбнуться своим зрителям, тогда как картинка позади него наплывом перешла в изображение широкого пшеничного поля.

— За полконтинента от них Клану Богомола удалось вывести насекомых–хищников, изгнавших пожирателей урожая пшеницы.

Пшеница у него за спиной все приближалась, пока экран не заполнило несколько огромных остьев с зерном. Алеа увидела с десяток жуков, поразительно быстро очищающих зерно от колоса, но сзади к ним подполз жук покрупнее и слопал их, словно десяток леденцов.

— Сработано чисто и эффективно, — весело резюмировал диктор. — В данном случае большие жуки закусывают маленькими.

Он продолжал трещать, а картинка позади него менялась, покуда он с восторгом рассказывал о самых последних лакомых кусочках новостей. Клан Хайям усовершенствовал свою геодезическую палатку; несколько человек стояли около строения для наглядной демонстрации, что оно втрое выше их. Клан Вежливый Варвар каждый сезон выделял участки доступных степных земель всем скотоводческим кланам. Клан Яблочное Семя отправлял курьеров ко всем другим кланам с семенами новых разновидностей фруктов, устойчивых против насекомых.

Магнус сидел, ошеломлённый разнообразием кланов и тем, как они разделили между собой ответственность за развитие планеты.

— Воистину изумительно, — пробормотал он себе под нос.

— Но насколько давно это было? По меньшей мере несколько сот лет. — Алеа нахмурилась. — И они по–прежнему приспосабливаются к своему миру? — А затем сама ответила на свой же вопрос. — Нет, конечно, уже нет. Эти картинки доходили до нас со скоростью света, излучаемого с планеты в космос, и первыми до нас дошли самые старые.

Магнус уставился на неё, чувствуя, как раздувается от гордости, хотя обучал её не он, а Геркаймер. Но она выучилась так быстро и до столь многого дошла своим умом, опираясь на полученные знания! Да, быть её спутником и правда большая честь.

А диктор перед ними продолжал говорить, тогда как экран показывал с десяток людей в шафрановых мантиях, бородатых мужчин и женщин без косметики и с простыми причёсками. В основном седовласые, у всех сочувственный и озабоченный вид.

— Гуру всех кланов говорят нам, что их люди обращают чересчур много внимания на мирские вещи, — сообщил диктор своим зрителям.

Картинка сменилась сеткой с лицами мужчин и женщин в маленьких квадратиках. Большинство из них тоже были седовласыми, но эти ребята так и светились энтузиазмом.

— Предводители кланов провели телесовещание для рассмотрения этого вопроса, — уведомил диктор, — и отметили, что все кланы совместно занимаются массовым изучением экологии, хотя возможно это и не входило в их намеренья. Создавая своих животных и культурные растения, они начинают лучше чувствовать, как состыкуются и взаимодействуют между собой различные формы жизни. Как утверждают предводители, это ещё один путь к достижению гармонии с Бесконечным — и гуру согласились! Однако должен сказать, что Мудрые похоже не испытывают чрезмерного восторга по этому поводу.

— С виду люди в каждом из этих «кланов» ничуть не похожи друг на друга. Разве они могут быть родственниками?

— Вероятно, они вовсе и не родня, — ответил Гар, — или по крайней мере не были родственниками, пока их отцы и матери не переженились. Как я подозреваю, их объединяли общие интересы, а не гены. Объединялись люди, озабоченные выращиванием скота, объединялись желавшие выращивать овёс, и желавшие растить маис тоже объединялись.

— Ну, в этом есть смысл, — признала Алеа.

— Кроме того, подобная деревенская жизнь должна вызывать у них ощущение принадлежности к одной большой семье, — задумчиво проговорил Гар, — и, как я подозреваю, тем колонистам жилось очень одиноко до того, как они сформировали группу.

Голос диктора заглушился треском, и картинка распалась на кружащуюся массу разноцветных точек.

— Что происходит? — нахмурилась Алеа. — О! Мы летим к планете быстрее света.

— Правильно, Алеа, — подтвердил голос Геркаймера, — Мы миновали пределы дальности самого старого телевизионного сигнала, идущего с планеты. Сколько лет мне пропустить, прежде чем записать новую передачу?

— Пропустить? — нахмурилась Алеа. — А сколько их там?

— Непрерываемый поток, вещание в течение ста с лишним лет.

— Всего один век? — Глаза у Магнуса так и сверкнули. — А должно быть семь. Давай–ка посмотрим, что же случилось. — Он повернулся к Алеа. — Каждые двадцать пять лет?

— Да, это должно дать нам представление о ходе их развития, — согласилась Алеа, в глубине души сомневаясь, и поэтому спросила: — Почему столько?

— Я хочу получить быстрый обзор событий, — объяснил Гар.

— Но мы и так его получим, приближаясь к планете. А если решим, что нам нужно узнать что–то поподробней, потом будет слишком поздно возвращаться и выяснять.

Она ожидала, что он примется спорить, и почувствовала как при мысли об этом кровь у неё в жилах побежала быстрей, но Магнус лишь рассудительно кивнул и сказал:

— Хорошая мысль. Геркаймер, записывай и храни все сигналы, но показывай нам только поступающие каждую четверть века. Тогда, если у нас будет желание отыскать другие, мы всегда сможем это сделать.

Алеа ощутила и радость, и досаду: радость оттого, что он всерьёз относился к её мыслям, и досаду оттого, что упустила шанс поспорить. Магнус умел спорить как надо — всегда серьёзно относясь к ней и её доводам и желая выиграть спор, но не слишком серьёзно и не возражая, если она оказывалась права.

Весь следующий час Геркаймер показывал им кусочки драм, комедий, программ певцов и танцоров и шоу, в которых обыкновенные люди состязались в остроумии с ведущим — хотя они называли его гуру — пытаясь ответить на такие непонятные вопросы, как «Когда был написан "И цзин^[2]"?»

Алеа откровенно недоумевала.

— А есть ли какой–то смысл в этих представлениях?

— Уверен, по мнению тех, кто это смотрел, он был. — Магнус задумчиво наморщил лоб. — Мне другое интересно: внешний вид этих людей и темы, которые их, похоже интересуют.

— Они все одеваются в такие примитивные наряды! — фыркнула Алеа.

— Да, на всех, если они не работают, или мантии, или балахоны, — согласился Магнус. — Но рабочая одежда у них не так уж отличается от нарядов твоих соотечественников.

— Разве ты мне как–то не сказал, что туники и ноговицы^[3] не относятся ни к какой определённой эпохе? — пожала плечами Алеа.

— Да, до тех пор, пока ноговицы не превращаются в штаны. Однако же странно, что у них столько рассказов о привидениях.

— Вот именно, — Алеа улыбнулась. — Похоже, призраки куда остроумнее живых людей. И у них там любят рассказы о магии, не так ли?

— Да, но жаль, что нам не показали побольше документальных передач о вивернах. Они кажутся очень интересными животными. Изумляюсь, как это они сумели выжить, несмотря на завезённых колонистами птиц.

— Почему? — нахмурилась, поворачиваясь к нему, Алеа. — При таких клювах и когтях даже орёл будет удирать от них.

— На древней Земле у птеродактилей не очень–то хорошо получилось состязаться с птицами, — объяснил Магнус, — хотя, возможно, это произошло из–за резкого похолодания погубившего большинство динозавров.

— Погоди — что это? — Алеа подалась вперёд. Картинка получилась грубой, зернистой, и её то и дело перечёркивали линии помех — изображение сухопарой женщины в грубой тунике, которая показывала какие–то картины на этюднике.

— Туземные растения теперь снова начинают расти после того, как у Маисового Клана иссякли гербициды с Земли… Виноградный Клан извещает, что их новые лозы — всего лишь подвой, и поэтому привезённые с Земли гибридные лозы, это последние из наиболее стойких сортов винограда какие мы увидим. Без новых семян и саженцев с родной планеты им придётся обходиться менее устойчивыми разновидностями, которые являются потомством старых лоз, и многие из них душат туземные сорняки. Народ запасается винами прежних урожаев. Клан Всадников доводит до сведения всех, что без импортированной спермы и яйцеклеток много жеребят умирает от местных болезней, но уцелевшие развиваются в гибридных жеребчиков и кобылок, более крепких, хотя и не столь высоких и грациозных. Клан Зубров шлёт схожие извещения — их новые породы рогатого скота мельче и жилистое прежних, а мяса дают намного меньше — но все скотоводческие кланы производят массу удобрений. К несчастью, они, кажется, не так хорошо соединяются с почвой, как земные удобрения, и дают существенно меньший урожай на акр.

Она подняла голову и посмотрела прямо в камеру, выжатая как лимон и измождённая.

— К счастью, у нас достаточно запасов продовольствия на следующие пять лет, а Клан Алхимиков сообщает о больших успехах в деле создания зелий для удаления токсинов из туземных растений. — Она повернулась и убрала с этюдника изображение странных широколиственных растений, открыв взорам картинку, изображающую туманную фигуру гуманоидных очертаний между двух соломенных крыш. — Клан Призраковедов подтвердил вчера сообщение об обнаружении в долине Дружбы нового привидения. Однако они не поддерживают заявления Горена Хафви о том, будто данный призрак — дух его предка, гуру Пленви.

— Ну не могут же они верить, будто призраки и в самом деле существуют! — воскликнула Алеа.

— Вера эта, похоже, не умирает никогда, даже в технологически развитых обществах. — Магнус тактично не стал напоминать, что всего два года назад она и сама верила в призраков.

— На северо–востоке друиды из Клана Добытчиков изгнали группу в тринадцать мужчин и женщин за попытку запугать односельчан угрозами распространить среди скота болезнь под названием ящур, — продолжала ведущая. На экране появились четыре коровы и бык, лежащие на земле и раздувшиеся, словно их накачали воздухом. — К несчастью, эпидемия успела поразить весь скот деревни. Друиды изучили тела издохших животных и пришли к выводу, что этот мор и в самом деле вызван колдовством. Они изгнали колдунов, велев им основать собственную Деревню и не высовываться оттуда — Ведущая снова заняла собой весь экран, картинка позади неё внезапно уменьшилась. — С тех пор, как Земля порвала с нами и больше не присылает эмбрионов крупного рогатого скота, распространение такой болезни стало серьёзным преступлением.

Изображение распалось на разноцветные точки, и голос заглушил поток помех, а Алеа по–прежнему сидела, уставясь на пропавшую картинку, чувствуя себя ошарашенной.

— Так вот значит что происходило с колониальными планетами, когда Земля обрывала с ними связь?

— Да, со всеми, — кивнул Магнус. — Некоторые перешли на самообеспечение в большей мере чем другие, но на большинстве планет затеянное режимом ПЕСТ сокращение расходов привело к голоду и мору — и к войне, когда люди принялись драться из–за тех запасов продовольствия, какие ещё оставались. — Лицо его посуровело от тяжёлых мыслей. — Надеюсь, здесь нам не придётся увидеть подобную кровавую баню.

— Похоже всё–таки придётся. — Алеа напряглась, глядя, как картинка перед ними сформировалась вновь и показывала двух мужчин в панцирях и сапогах, с алебардами в руках, загоняющих двух человек в рваной одежде в маленькую глинобитную лачугу, освещённую лишь огнём крошечного очага в центре помещения.

— Ты не можешь оставить нас здесь, капрал! — взвыл один из оборванцев. — Мы же с голоду помрём, вот что!

— Это уж как вам угодно, — крякнул один из солдат. — Всякий, кто ворует из солдатской кормушки, вполне заслуживает такой участи!

— Да уж, — презрительно фыркнул оборванец. — Комковатая каша да чёрствые сухари — неудивительно, что их зовут кормушкой!

Другой солдат размахнулся, но оборванец ловко увернулся.

— Они тебя вполне устраивали в то время, как ты попытался украсть миску, когда тебе полагалось чистить картошку, — прорычал конвоир. — Можешь просто ждать здесь, пока у ротного мага не найдётся время и для тебя!

— Ротного мага! — содрогнулся оборванец. — Слыхал, Чарли? Он нам так замкнёт рты, что мы даже воду цедить не сможем!

— Наказание будет достойно преступления, — пригрозил солдат.

— Не хочешь же ты сказать, что он нашлёт на нас в наказание припадки! — заблеял от страха Чарли.

— Я мог бы придумать лучшее место, куда вас стоило б послать, — проворчал конвоир. — А теперь заткнись и жди своей очереди.

— Если крачку поджарить, она не так уж плоха, — принялся размышлять вслух Чарли. — Но вот крылышки довольно костлявые.

— Я думал, они только кричать годятся, — обронил первый оборванец и повернулся к конвоиру. — Можно нам крылышко за обслуживание?

— Да они шутят! — уставилась на них Алеа, не веря своим глазам.

— Если это можно назвать шутками, — простонал Магнус. — Думаю, нам можно не беспокоиться о том, как бы не пришлось увидеть войны — они по–прежнему выпускают комедийные программы.

— Очень слабая программа, — заметила Алеа, — все декорации сводятся к одной глинобитной лачуге.

— Очень слабая комедия, — отозвался Магнус.

— Я тебе покажу обслуживание! —Конвоир сорвал с пояса верёвку. — Поццо, сгоняй–ка за миской маисовой каши!

Другой конвоир усмехнулся и вышел за дверь.

Первый конвоир привязал верёвку к той, что уже стягивала запястья Чарли, а затем пропустил её сквозь вмурованное в стену кольцо и привязал другой конец к запястьям Джорджа. Тут вернулся и другой конвоир с миской каши, над которой подымался пар, и поставил её как раз за пределами досягаемости обоих воров. После чего оба солдата, ухмыляясь и смеясь, вышли, и в последующие десять минут Алеа и Магнус наблюдали за ужимками двух привязанных, когда те пытались дотянуться до миски с кашей. Сперва оба бросались к ней и резко останавливались, когда верёвка дёргала связанные за спиной руки. Алеа скривилась при мысли об испытываемой ими боли, но заключённых, похоже, куда больше расстраивала невозможность добраться до миски. Затем Чарли встал, держа руки прямо рядом с кольцом в стене, в то время как Джордж проковылял на коленях вперёд, подавшись как можно дальше — но миска по–прежнему оставалась недосягаемой. Раздосадованный Джордж поднялся на ноги, отступил, давая попытаться Чарли, а Чарли сумел перешагнуть через свои связанные запястья, благодаря чему они оказались у него не за спиной, а перед грудью — но это ещё больше удалило его от миски, и он отступился. Затем оба пытались зубами развязать верёвки друг у друга, что дало им возможность отпустить множество скабрёзных замечаний. Наконец Джордж сел и потянулся ногами, пытаясь подтащить миску к себе. Чарли сообразил, в чем дело, и снова перешагнул через запястья, а затем держал их рядом с железным кольцом, тогда как Джордж, извиваясь всем телом, потянулся вперёд, обхватил миску ступнями и повлёк к себе, но как раз, когда он собирался уткнуться в маисовую кашу, вошёл охранник и отвязал заключённых, сказав, что маг готов заняться ими. Заключённые, горестно воя, вышли из лачуги. А бестелесный голос сообщил Алеа и Магнусу: «Вы увидите, что произошло с Чарли и Джорджем на следующей неделе, когда…» прежде чем его заглушили помехи, а картинка опять превратилась в море разноцветных точек.

Алеа сидела не шевелясь, онемевшая и изумлённая.

— Они превращают все это в забаву! Действительно превращают в забаву войну! Или по крайней мере армейскую жизнь.

— Так скверно у военных дела обстоять не могут, — усомнился Магнус. — Либо война вышла очень маленькая, либо очень недолгая.

— И голод тоже был, иначе они не пытались бы украсть миску каши — и их бы не наказали за это. Но если они способны смеяться над подобными вещами, то эти бедствия, должно быть, длились недолго.

— Эй, погоди, — запротестовала Алеа. — Это ведь происходило через двадцать пять лет после той последней программы новостей, не так ли?

— Нет, — поправил её Геркаймер. — Всего через десять лет. Мне подумалось, что вам это может показаться интересным.

— Нам определённо было интересно, — подтвердила, все ещё чувствуя себя ошарашенной, Алеа. — И что же ещё за кино смотрели жители той планеты?

Геркаймер показал им кусочки очень грубо сработанных драм и комедий; тематикой служили попеременно с одной стороны голод и война, а с другой — магия и астрология. Языческие боги часто вмешивались в дела людей, страшно запутывая их — но иногда и помогая людям.

— Что это за цивилизация такая, — спросил неизвестно к кому обращаясь Магнус, — где война перемешивается с магией и мистицизмом?

— Похоже на жизнь моего собственного народа, — натянуто улыбнулась Алеа.

— Будем надеяться, что их война осталась в прошлом! — лихорадочно отреагировал Магнус. — Сколько лет мы охватили, Геркаймер?

— Сто двадцать восемь, Магнус. Качество сигнала постоянно ухудшалось. Чтобы дать разборчивую картинку мне приходилось подвергать его все более сложной обработке.

Экран ожил вновь, показывая измождённую женщину, сидящую за письменным столом под лучами яркого, резкого света, дающими чёткие тени. На столе стоял этюдник, она показывала зрителям какие–то картинки.

— Помните, что этим снимкам несколько недель, — предупредила она зрителей. — Нам их прислали с верховыми почтовыми курьерами, поскольку приборы наших предков больше не передают картинки по проводам. Говоря прямо, они не работают.

Магнус и Алеа обменялись тревожными взглядами. Женщина снова заговорила:

— В городах Олдмаркет–сити, Эбор–сити, Холборн–сити и Эксбери–тауне начался мор. Их жители бегут в сельскую местность. Возможно, они разносят с собой вирусы эпидемии. Избегайте незнакомцев. Не допустить их в ваши села не получится — их просто слишком уж много — и поэтому я рекомендую эвакуироваться. Захватите с собой все ценное и дорогие вам памятные вещи и уходите жить в лес — горожане вроде меня боятся лесов и диких животных. Оставьте им ваши села; сохраните себе жизнь.

— Я б ни на секунду не приняла её совет! — заявила Алеа. — Сразу подумала бы, что она просто пытается запугать меня, чтобы кто–то смог украсть мой дом!

— Селяне, вероятно, тоже так подумали. Хотел бы я знать, насколько яростно они дрались из–за нескольких лачуг?

— В других городах пока нет никаких болезней, — уведомила женщина, — но фермеры боятся привозить туда зерно и другие продукты, и поэтому цены взлетели до небес, а кое–где вспыхнули хлебные волнения. Гуру и маги сумели успокоить их. И все же, если вы фермер и смотрите эту передачу, то, пожалуйста, везите излишки своего урожая в ближайший город; вы получите за него по меньшей мере в десять раз больше обычной цены.

— Да кого она думает одурачить? — возмутилась Алеа. — Если фермеры знают о вирусах, то знают и что люди из одного города каждый день посещают другие города. Высокую цену–то они получат, но привезут с собой домой не только деньги, но и мор!

— Боюсь, что фермеры это понимали, — сделал печальный вывод Магнус. — Хотел бы я знать, сколько прошло времени, прежде чем горожане хлынули всей толпой на село, забрать любые продукты, какие только смогут найти?

— В таком случае мор прокатился по всему континенту! — содрогнулась Алеа.

— А здесь, в Лутаборе, перестала работать электростанция, — продолжала между тем женщина. — Нам удаётся оставаться в эфире только потому что у нас есть собственный генератор, но мы не знаем, на сколько ещё хватит горючего, а заводы по производству метана прекратили работать. Погода становится все холоднее, и поэтому народ разъезжается по сёлам, где по крайней мере можно согреться, сжигая поваленные деревья.

— И отнять дома у фермеров, — прошептала Алеа, в смятении уставясь на экран.

— Стычки, должно быть, вспыхнули отчаянные, — согласился Магнус.

— Это конец света! — выдохнула Алеа.

— И начало нового. — Магнус нахмурился. — При условии, что они все не повымирали. Интересно, что же мы там обнаружим.

— А теперь мы должны прекратить передачу, — сказала женщина. — Наш разговор мы продолжим завтра, если сможем. Если вы живёте в каких–нибудь маленьких городках и сёлах вокруг Лутабора, то не забудьте, пожалуйста — беженцы из нашего города ничем не больны, у них есть деньги для покупки еды, и поэтому вам незачем бояться никого из нас. На сегодня это все. Желаем вам всего хорошего, и надеюсь, я смогу снова поговорить с вами.

— Смогла ли она? — спросила неизвестно кого Алеа, когда картинка снова сменилась помехами.

3

— Боюсь, что нет, — ответил ей Геркаймер. — Это была последняя телевизионная передача с той планеты. Радиопередачи все ещё поступают, но эти сигналы очень низкого качества, а вещание на любительском уровне. Их программы новостей — явно не более чем слухи и посвящены такой суеверной чепухе, как общение с умершими, магия и привидения.

При слове «суеверной» взгляд Алеа сделался скептическим, но Магнус сказал:

— Они описывали цивилизацию, переживающую распад.

— Похоже на то, — согласился Геркаймер. — Через двадцать шесть часов мы подлетим достаточно близко для выхода на орбиту. Возможно, фоторазведка несколько прояснит дело.

* * *

Прояснить–то она прояснила, но не к лучшему. Представленные им Геркаймером снимки показывали великолепные города, которые, при более подробном рассмотрении, являли взорам разбитые окна, обрушившуюся каменную кладку, заваленные обломками улицы. Города эти пустовали, если не считать небольших банд, в составе которых попадались личности с деформированными телами. То тут, то там снимки запечатлели решительные схватки.

— Города определённо повымерли, — заключил с трагическим выражением лица Магнус.

— Похоже, всё–таки есть некоторые, кто не смог с ними расстаться. — Внезапно Алеа напряглась.

— Геркаймер, увеличь изображение!

Банда в центре экрана так и «прыгнула» вперёд, заполняя его. Она насчитывала пять человек — двое мужчин и женщина в латаных туниках и грубых ноговицах, а двое других в балахонах с капюшонами. Один из мужчин был горбат, другой хромал с вывихнутой ногой. Женщина подняла взгляд на небо прикидывая, какая будет погода, и Магнус с Алеа увидели, что у неё всего один глаз, другой закрывала повязка.

— Их никто не желал терпеть рядом с собой, — прошептала Алеа.

— Значит, города служат убежищем для отверженных, — сделал вывод Магнус. — Давай–ка взглянем, Геркаймер, на сельскую местность.

Городская улица наплывом перешла в заплаты полей, усеянных деревеньками из домиков с соломенными крышами — но когда под ними развернулся ландшафт, они увидели села покрупнее, сгрудившиеся вокруг центральных холмов, на которых стояли массивные дворцы, а раскинувшиеся перед ними широкие дворы окружали здания поменьше.

— По крайней мере не замки. — Магнус нахмурился. — Обстановка не совсем феодальная.

— Разве? — усомнилась Алеа. — Геркаймер, нельзя ли нам поближе взглянуть на один из этих дворцов?

— Конечно, — механическим голосом ответил компьютер, и один из огромных домов наплыл на них, заполнив собой весь экран.

— Он из камня, — указала Алеа, — а стены весьма толстые, судя по глубине окон — которые, кстати, все не очень–то большие.

— Да, не особо, — согласился Магнус. — Самое большее в три фута^[4] высотой, и, может, в два шириной. Не крепость, но захватить все же трудновато.

— Но стеной не полностью окружён, и значит жильцы не слишком обеспокоены возможностью нападения. Либо так, либо у них настолько мощное оружие, что стены служат только в качестве изгороди.

— Будем надеяться, это просто означает, что жизнь тут мирная, — сказал Магнус.

— Но с правителями и подданными, — указала Алеа. — Видишь, сколько народу работает на полях?

— Это может просто означать, что работают все. — Тут Магнус увидел едущую на сером коне женщину в зелёных шелках и рядом с ней на гнедом жеребце мужчину в бархате и парче. Позади них скакало несколько охранников в ливреях. — Или может означать наличие жёсткой классовой системы.

— Да, умеешь же ты поставить вопрос и запутать его. — Алеа бросила на него раздосадованный взгляд. — И я хочу теперь спуститься туда, просто чтобы узнать ответ.

— Так же как и я, — признался Магнус. — Однако ещё больше мне хочется узнать, почему они настолько уверены в сохранении мира. Никто не разгуливает в доспехах, и нет очень уж больших отрядов телохранителей. Конечно, — добавил он, похоже, озвучивая запоздалую мысль, — крестьяне могут испытывать гнёт.

— Насколько тяжёлый? Мы видели и тяжелее, намного тяжелее. Кроме того, просто глядя на них, этого не определишь.

— Да, хотя Бриганта оказалась первой виденной мной планетой, где дело обстояло иначе.

— С орбиты мы видели лишь, что там есть два класса: жречество и крестьянство, — пожала плечами Алеа. — И казалось вполне разумным предположить, что жрецы эксплуатируют крестьян.

— Да, и потребовалось потаскаться по планете для выяснения, что на самом деле народ вполне счастлив. — Магнус поморщился, вспомнив о цивилизации, где не существовало никакого правительства выше уровня деревенского совета — если не считать тайного общества, которое практически стало правительством.

Проживающий на планете способный к телепатии вид сородичей Незаметной тоже имел немалое отношение к гладкости управления обществом Бриганты, и вот тут–то к ним и присоединилась инопланетянка — хотя знала о ней только Алеа, а в данный момент не помнила даже она.

— Показываю каталог, — уведомил их Геркаймер, и экран перед ними сделался коллекцией маленьких снимков, расположенных тремя стенами, одна за другой.

Магнус быстро пробежался взглядом по кадрикам.

— Средневековая цивилизация среди развалин современной — ну, такое мне уже доводились видеть.

Алеа подумала о своём родном мире и поморщилась:

— Придётся нам высматривать людей, которые помнят, как пользоваться старинными машинами — или даже умеют создавать новые. — Она помнила, как гномы Мидгарда создали радиопередатчики.

— Ну, здесь в вышине мы больше ничего не узнаем. — Магнус встал. — Геркаймер, отмени показ и устрой нам несколько маскарадных костюмов вроде тех, какие мы видели, хорошо?

Стены–снимки исчезли, и Геркаймер уточнил:

— Какие костюмы, Магнус, привилегированного класса или крестьянства?

— Не желаешь на этот раз ощутить себя богатой и знатной дамой? — спросил Магнус Алеа.

— Спасибо, лучше попробую сойти за крестьянку. — Алеа имела зуб на богатых и имеющих привилегии. — Кроме того, здешний правящий класс настолько невелик, что они вероятно все друг друга знают и очень подозрительно отнесутся к незнакомцам.

— Верно, — согласился Магнус. — Крестьянские, Геркаймер. Как обычно, начнём снизу и будем потихоньку подыматься наверх.

Алеа тоже встала.

— Мне снова следует называть тебя Гаром Пайком?

— Это было бы разумно.

— Не понимаю, зачем тебе вообще трудиться пользоваться этим псевдонимом, — пробурчала Алеа. — Здесь же наверняка никто не знает, кто такой Магнус д'Арманд.

— Кроме неподходящих людей.

— Ты имеешь в виду агентов ПОИСКа. Мы даже не знаем, а работает ли здесь кто–нибудь из них.

— По всей вероятности, не работают, — прикинул Гар, — но рисковать нам ни к чему. Предпочитаю, чтобы бывшие коллеги не узнали меня, если случайно окажутся где–то поблизости. — То обстоятельство, что в ПОИСКе служил и его отец, не уменьшало сложностей — фамилия д'Арманд была довольно знаменитой в рядах этой организации.

Лично Алеа подозревала, что Магнуса с лёгкостью узнают под любым именем — на отсталых планетах, где питание редко бывало таким, каким ему надлежало быть, попадалось не очень–то много людей почти семи футов ростом. С другой стороны, женщин ростом в шесть футов четыре дюйма^[5] тоже встречалось немного. Даже на родной планете она выделялась из общей массы, к своей печали. Она снова ощутила прилив горячей благодарности Магнусу за то, что он спас её от той злосчастной жизни, но не дрогнула в лице, твёрдо решив не показывать своих чувств.

Магнус неверно понял выражение её лица; голос его сделался тише, мягче.

— Да брось, все будет совсем не так уж плохо. По всей вероятности, мы обнаружим, что здешние крестьяне сыты, обуты, одеты и вполне довольны своей участью. Кроме того, нам не помешает снова немного погулять на солнышке и глотнуть свежего воздуха.

— И хочу дождя! — При мысли о нем у Алеа участился пульс. По правде говоря, она б взяла увольнение на берег даже если б на этой планете никто в ней не нуждался — после шести месяцев на корабле она была рада любому предлогу снова побывать под открытым небом.

Так же как и Незаметная, конечно, но та не потрудилась сказать людям об этом — или даже напомнить им о своём существовании. Времени для этого ещё хватит, если понадобится.

На следующий корабельный день Геркаймер описал спираль вокруг планеты Олдейра, перебравшись на ночную сторону, где и совершил посадку на лесной поляне, неподалёку от дороги, которая вела к расположенной всего в нескольких милях оттуда деревне. Магнус с Алеа спустились по трапу — он двигался пружинистым шагом, а она чуть не приплясывая. Пересекши поляну при свете очень средневекового на вид фонаря, они исчезли в лесу.

Геркаймер остался на месте, не убирая сходни, хотя обычно взлетал, как только они выгружались, и бывал уже на полпути к орбите, прежде чем люди успевали добраться до леса. Однако сейчас корабль по–прежнему оставался там, где стоял, словно пытаясь вспомнить, что же ему полагалось делать дальше — пока по трапу не прокралась Незаметная, огромный шар головы с кошачьей мордочкой и компактным кошачьим телом, которое казалось чересчур уж маленьким. Тем не менее двигалась она плавно и грациозно, когда тоже исчезла в лесу, идя по следу человеческих мыслей.

Только тогда трап убрался и «Геркаймер» взмыл в ночное небо, даже не зная, что его компьютер–мозг на несколько минут погрузился в сон. И даже не подумал бы сравнить свои воспоминания с корабельными часами, потому что как он мог потерять время, не осознавая этого?

* * *

Они выломились из подлеска на дорогу. Алеа подняла взгляд на узкую полоску неба, настолько густо усыпанного звёздами, что оно давало не меньше света, чем полная луна на Земле. А затем повернулась к Гару.

— Что теперь? Ищем проводника?

— Именно его я обычно и ищу, — признался Гар, — предпочтительно кого–нибудь собирающегося какое–то время побыть в постоянных разъездах.

— В смысле, кого–то в бегах, — истолковала Алеа, — кто не испытывает ни малейшей любви к местному правительству, но нуждается в защите.

— Да, — подтвердил Гар, — но не настоящий преступник, а просто хороший человек, попавший в беду — возможно, солдат проигравшей стороны или крестьянин, который не смог уплатить налоги.

. — Таких по идее будет не трудно найти, в средневековом–то обществе. — Алеа повернулась к дороге. — Будем лишь надеяться, что мы найдём их раньше, чем настоящие разбойники.

* * *

Майра сумела остаться свободной два дня — или скорее две ночи, поскольку не смела идти в светлое время суток, когда её могли увидеть солдаты. В первый день она пряталась в стоге сена и наблюдала сквозь траву, как проехал отряд. Слава небесам, они не привели с собой собак, иначе её бы мигом обнаружили. Во вторую ночь она шла по ручью, пока у неё ноги не онемели, а затем сумела забраться по лозе на нависшую над водой ветвь. На дереве она грела ноги, пока снова не смогла положиться на них, а потом переходила по нижним ветвям с дерева на дерево до тех пор, пока лес не поредел и деревья не оказались слишком далеко друг от друга. Однако к тому времени она была уже по меньшей мере в ста футах от берега ручья, и гончие вряд ли возьмут её след.

Ночью, конечно, подстерегали опасности, и когда она шла по лесу, сердце у неё так и колотилось. Майра кралась, вздрагивая при каждом звуке, напуганная одной лишь мыслью о способных высмотреть её призраках — но маг пока не направил их на поиски девушки. Дикие призраки пугали ещё больше, так как она слышала рассказы о том, как те отнимают у людей разум — хотя ходило не меньше рассказов, в которых утверждалось, что это могло произойти только после чьей–либо смерти, да и тогда Дело сведётся лишь к противостоянию одного духа другому, и более свежий наверняка окажется сильнее и победит.

Это была третья ночь, и Майра надеялась, что гончие и солдаты не будут разыскивать её в такой дали от дома, и потому решилась идти по дороге вместо того, чтобы выискивать путь среди корней в тени сосен. Однако Рокет обязательно известит других магов, и их стражники будут высматривать одинокую путницу. Если они обнаружат её, то бросятся в погоню, поймают и отправят обратно к Рокету — поэтому она по–прежнему шла осторожно, прислушиваясь, не раздастся ли цокот копыт или топот марширующих ног. Девушка только–только вздохнула посвободнее, когда увидела, как впереди на дороге собирается мерцающий туман. Она остановилась, сердце у неё так и ёкнуло, и замерев, она смотрела, как туман сгустился и вспучился в виде рук и головы с пустыми, пялящимися глазами и тёмным кругом рта — но ничего более, всего лишь голая выпуклость с тьмой в качестве черт лица. Это была чистая энергия, собравшийся, но ещё не сформировавшийся фантом, дикий призрак, существо, стремящееся обрести форму и цель. Подобные призраки были самой опасной разновидностью фантомов, так как отличались своей прожорливостью.

Он стеная устремился к Майре, и сердце у неё зашлось от страха.

* * *

Гар накладывал в миску Алеа первый черпак тушёного мяса, когда по ним ударил ужас; он чуть не уронил и черпак и миску обратно в котелок.

Голова у Алеа откинулась назад, словно от сильной оплеухи.

— Кто это был?

— Не знаю, но мне бы очень не хотелось быть тем, кому они угрожают, — мрачно отозвался Гар. — Кто бы там ни направил этот ментальный разряд, ему явно доставляет изрядное удовольствие нагонять на других страх — и женщина, которую он поразил, в полнейшем ужасе. Извини, но мне надо хорошенько вздуть этого садиста.

— Извинять совершенно не за что. — Алеа поднялась и схватила посох. — Кто первый до него доберётся, тому и расправляться с ним. — И добавила, запоздало вспомнив: — Погаси костёр, ладно?

Гар пристально взглянул на пламя; оно живо спало и погасло. Поленья ещё дымились, но даже дым быстро рассеялся и пропал. Гар поднял голову и обнаружил, что Алеа исчезла в ночи.

Стенания призрака превратились в слова:

— Возвращайся к своему хозяину, заблудшая!

— Нет! — взвыла Майра. — Он меня загоняет, заездит, замучает!

— Позор! — произнёс нараспев призрак, высясь над ней словно башня. — Позор! Позор!

— Это он опозорит меня! — Майра почувствовала, как по щекам у неё заструились горючие слезы. — Я видела женщин, которыми он воспользовался — пустые оболочки, напрочь лишённые духа. — Тут она оборвала себя, в ужасе уставясь на призрака, когда сообразила, что же именно произошло с другими женщинами — и почему призраки готовы помогать гнать беглянок обратно к Рокету. — Ты хочешь заполучить мою душу, когда он покончит со мной! Он выкачает из меня жизнь и энергию и отдаст их тебе!

— Возвращайся! — застенал призрак, вытягивая руку и показывая прозрачным пальцем. — Услышь крики тех, кто гонится! Возвращайся, пока они не разорвали тебя, не растерзали тебя!

И тут Майра услышала его вдали — бешеный лай чудовищных гончих.

* * *

Выследить Алеа по её мыслям было так же легко, как по отпечаткам ног на снегу, не говоря уж о том, что бежала на по дороге; куда ж ещё она могла податься? Но Гар рассудил, что погоня может оказаться долгой, и поэтому пустился следом лёгким размашистым шагом, позволявшим покрывать максимальное расстояние с минимальной затратой энергии. Но даже при этом он благодаря своим более длинным ногам начал быстро догонять Алеа. Мерцание впереди на дороге насторожило его — наверно, это и есть предмет их поисков? Но мерцание, казалось, все нарастало, пока он наконец не разглядел, что же оно собой представляло, и резко остановился, чуть не столкнувшись с Алеа, которая и вовсе стала столбом, оцепенев от суеверного страха своего детства.

— Они… они ведь не могут быть настоящими призраками, верно?

Семь светящихся силуэтов нависли над одной молодой женщиной, желавшей бежать, но застывшей от страха.

— Настоящие призраки? Чушь! — Но этот пренебрежительный тон дался Гару не легко. — Но чем бы там они ни были, эти ребята расходуют страшно много псионической энергии. Придётся нам перекрыть её.

— Да! Они до смерти пугают бедную девушку! — резко вышла из своего транса Алеа. — До смерти? Ты ведь не думаешь, что…

— У одного из этих призраков нет лица, — мрачно ответил Гар. — Возможно, он подыскивает себе его. Пошли.

— Погоди. — Алеа подняла руку к его груди. — Прислушайся — ушами!

И он и она на минуту умолкли. А затем Гар определил:

— Цокот копыт.

— Меняем план, — бросила Алеа, — правда, у нас его и не было. Подходим втихую.

* * *

Майру охватила паника; она резко развернулась и побежала от призрака — и от собак далеко позади.

Стенания призрака сделались громче, переходя в пронзительный визг, и в ответ на них выросли из–под земли, вырвались из деревьев, сконденсировались из самого воздуха новые призраки. Они все как один налетели на неё со всех сторон, сходясь и гоня её. Девушка визжала и кружилась, думая бросить вызов одному первому призраку вместо шести слетевшихся к ней, но тот фантом исчез. В душе у неё вспыхнула надежда, и она бросилась в открывшуюся прореху в строю призраков и рванулась к лесу.

Земля перед ней внезапно занялась огнём. Она с пронзительным криком попятилась, снова резко развернулась, готовая бежать, но призраки расступились, пропуская трёх всадников, по одному с каждой стороны. Всадники неслись к ней, вытянув руки, каждый хотел схватить её первым. Окружённая солдатами и, вдобавок, пламенем у неё за спиной, Майра со стоном опустилась на колени, с плачем сетуя на несправедливость нападения стольких на одну женщину.

И тут ночь разорвал гневный крик. Майра сперва принимала его за свой, пока перед ней не очутилась одним прыжком незнакомая женщина. Эта невероятно высокая женщина шагнула вперёд, замахнувшись посохом на первого из всадников. Удар пришёлся ему сбоку по голове, и всадник с криком упал. Двое его товарищей заорали и развернули лошадей, мчась в атаку на неё, но когда на женщину ринулся тот, что справа, из травы поднялась огромная тёмная тень и взмахнула ручищей, обхватив всадника за талию. Всадник гневно закричал, но крик его быстро захлебнулся от давления на живот; лошадь же между тем рвалась дальше, ноги всадника выскочили из стремян. Какой–то миг он брыкался и молотил в воздухе руками; а затем великан выпустил его, и теперь он лежал на земле, хватая воздух открытым ртом — падение отшибло ему дыхание.

Майра уставилась, не веря своим глазам — изумлённая то ли габаритами незнакомцев, то ли их ловкостью, но больше всего тем, что они крутились, пинали и разили противников в самой гуще полудюжины воющих призраков, не обращая на них ни малейшего внимания.

Третий всадник проревел проклятье и взмахнул длинной Дубинкой, но посох женщины оказался подлиннее, и она ткнула им вперёд словно копьём, посторонившись ровно настолько, чтобы лошадь промчалась мимо неё. Конец посоха угодил всаднику в живот; тот так и слетел с коня, замахнувшись на лету дубинкой. Та попала женщине по предплечью, чуть не выбив у неё из руки посох.

— Получай! — процедила она сквозь зубы, когда сшибленный всадник с трудом поднялся на ноги, и высоко подняла посох, вращая им, словно, крыльями ветряной мельницы.

Всадник оценил мощь этого вращающегося оружия и попятился, подымая для защиты дубинку. Посох шарахнул с бешеной силой, отшибая дубинку в сторону, а затем взметнулся ввысь — нанести новый удар. Стражник закричал от страха и отскочил в сторону — но тут за спиной у него вырос великан, схватил за шкирку и рванул к себе. Он боролся и брыкался, и тогда великан посоветовал ему глухим, густым голосом:

— А ну потише. Незачем доводить дело до убийства.

— А нужно ли мне вообще бить? — Подошедшая женщина прожгла взглядом стражника, ловко уворачиваясь от его удара наотмашь. — Верно, придурок?

— Ящур на вас! — прорычал стражник и попытался ударить её ногой.

Женщина отскочила в сторону.

— Как я понимаю, это означает «да».

Посох с размаху опустился, и глаза у стражника закатились. Великан выпустил его и поднял ношу, которую волок. Поверх брошенного упали ещё два стражника.

— Гнусно содеяно! — произнёс нараспев бесформенный призрак. — Страшись, несчастный, страшись!

— Страшиться? — Великан упёрся невидящим взором в пространство, казалось, рассматривая что–то, а затем покачал головой. — Нет, думаю, мне это ни к чему.

— Страшись, глупец! — крикнул ещё один призрак, похожий с виду на старуху с суровым лицом и в старинном платье. Она вонзила пальцы в голову великана. — Трепещи от страха! Пади на колени в ужа… айййй! — Она отдёрнула руки; те пылали вишнёво–красным. — Это духовод!

— В отличие от тебя, которой разве только обезьян водить в аду, — отрезала высокая женщина.

— Что за обезьян? — не понял один из призраков–мужчин.

Призрак–женщина повернулась и нырнула в голову одной из лошадей. Было удивительно видеть как её фигура сжалась в клин, а затем ещё больше уменьшилась, погружаясь в лошадиную голову.

Голова лошади вскинулась, глаза её расширились от ужаса, а затем сузились от ярости. Её ржание больше походило на вопль, пронзительный и дикий, когда лошадь развернулась и грянула на великана.

4

Великан отпрыгнул в сторону, но не достаточно далеко; лошадь задела его плечом, и он упал, перекувырнувшись через голову.

— Гар! — закричала женщина и бросилась к нему, но три призрака метнулись преградить ей путь, стеная в скорбной гармонии.

Одержимая лошадь развернулась, встала на дыбы, подкованные копыта вскинулись поразить великана, когда тот попытался подняться на ноги.

Женщина в страхе шарахнулась было от призраков; затем её губы сжались в тонкую строчку, и она рванулась вперёд прямо сквозь ближайшего призрака.

Дрожа всем телом, взмахнула посохом словно косой, врезав лошади с тыла по задней ноге. Пронзительно заржав, лошадь упала. Но даже с одной ослабленной ногой она повернулась к новому противнику, подняв передние ноги для удара, и оттянула назад губы, показав зубы, которые, казалось, так и пылали в ночи.

Женщина ударила по одной из передних ног. Лошадь снова пронзительно заржала, и женщина ткнула ей посохом в рот. Лошадь в ярости укусила его, её глаза встретили взгляд женщины. Голос той завибрировал от странной энергии, когда она нараспев прочла заклинание:

Лошадь вперила в неё пылающий взор, сцепившись с ней взглядом, в котором горела злоба, но за спиной у женщины возник подошедший великан и присоединил свой горящий взгляд к взгляду женщины. Тут на них налетели, визжа и вереща, другие призраки, но высокие незнакомцы, не обращая на них внимания, ждали, пока лошадь не ощерила зубы и не распахнула рот в пронзительном вопле — и тень старой ведьмы стремительно вылетела вон. Увеличившись, она нависла над ними, воя от ярости и боли, взор же лошади потерял выражение безумия.

— Только то, чего заслуживаешь! — процедила Алеа тени старухи. — Не шевелись, а то хуже будет.

Вопль оборвался.

— Она ничуть не лучше безумцев в городах! — воскликнула тень, в страхе уставясь на Алеа.

— Хуже? — разбушевался призрак мужчины, но в его голосе слышался страх. — Чего ты можешь сделать худшего?

— Тебе лучше не знать. — Высокая женщина снова повернулась к лошади, которая моргнула, сбитая с толку, удивлённо огляделась, а затем попыталась подняться и с горестным ржанием упала обратно на пострадавшую ногу.

Великан подошёл сзади к лошади и положил ладонь ей на голову. Та вскинула морду, собираясь укусить, но замерла и странно успокоилась. Через минуту–другую она расслабилась и подобрала ноги.

Высокая женщина повернулась и обнаружила, что Майра опять окружена. Над ней высились три призрака, их стенания становились все громче, диссонанс бил по нервам; девушка зажала уши ладонями. Высокая женщина поморщилась, но осведомилась:

— Мне что, придётся поучить вас петь? Вон, глупцы, ибо даже я могу причинить вам боль!

Один из призраков — тот, который в облике стражника, в старинной ливрее с длинным рваным шрамом, показывавшим, как именно он умер — прижал к голове ладони и завизжал. Двое других потрясённо уставились на него, а затем исчезли столь внезапно, словно их и вовсе не было.

— Вон, — велела женщина призраку–стражнику, и сузила глаза. Тот завизжал ещё пронзительней; и тоже внезапно пропал.

— Этого не может быть! — задрожал призрак старика. Его полупрозрачный балахон заколыхался. — Смертные могут лишь водить, убеждать — но приказывать они не могут, ибо не способны принуждать!

— Ну, «принуждать», возможно, слишком сильно сказано, — признал великан. — Однако мы вполне способны причинить вам боль.

Тут призрак–старик с воплем согнулся пополам, словно продырявленный.

— Вон! — приказала женщина.

Старик пропал. Последние двое призраков осторожно подались назад.

— Что же это за призрак без кандалов? — спросила женщина.

— Неприкованная болезнь, — ответил великан, и в воздухе появилась пылающая ярким светом цепь с кандалами на обеих концах.

Тут с воем исчезли и эти.

Майра стояла на коленях, дрожа и расширив глаза. Когда высокая женщина подошла к ней, она отшатнулась — но та опустилась рядом с ней на колени:

— Не бойся, милая, они больше не причинят тебе вреда, и нас не бойся. Нам просто невыносимо было видеть, как одной приходится отбиваться от десяти, да, особенно когда трое из них вооружены и верхом, а она — одинокая женщина. — Незнакомка взяла Майру за руки. — Ни мой Гар, ни я ничем тебе не угрожаем. С нами ты в безопасности.

— Но — но… — Майра заставила себя не шарахаться, но проявленное этой парой могущество, да и просто их рост и сила настолько напугали её, что она боялась разрешить себе поверить, боялась доверять.

— Выходит, мы настолько страшны? — спросила с грустной улыбкой женщина. — Жаль, мы не должны были бы страшить, во всяком случае бедную одинокую девушку, убегающую ночью от громил и призраков. Полно! Меня зовут Алеа, а моего спутника — Гар. Нам обоим известно, что значит бежать от преследователей, и нам и во сне не привидится причинить вред той, кто пострадала так же, как и мы когда–то.

Майра трепетала, не смея довериться, но сильно желая этого — тут Алеа отпустила руки Майры и раскрыла объятия. Тоска по сочувствию одолела страх, и Майра упала в объятия высокой женщины, рыдая так, словно у неё вот–вот разорвётся сердце.

Алеа, обнимая её, дала ей выплакаться, шепча время от времени что–то утешающее. Наконец Майра выпрямилась и немного отстранилась, смахнув с глаз слезы. Посмотрев через плечо Алеа, она увидела, как великан привязывает потерявших сознание стражников к спинам лошадей и шугает тех прочь. А затем он, нахмурясь, повернулся к огненной стене. Пламя медленно погасло, и в ночи воцарилась тишина.

Майра снова задрожала.

— Ты маг. — Она повернулась к Алеа. — Вы оба маги!

— Если именно такие действия сходят в этой стране за магию, то полагаю, мы и впрямь маги. — В голосе женщины зазвучал гнев. — Насколько же гнусен человек, способный применить такую силу для запугивания бедной беспомощной девушки! Скажи нам, девица, как его зовут, дабы мы признали в нем злодея, буде нам выпадет несчастье встретиться с ним!

— Это… это лорд нашей деревни и ещё пятидесяти подобных, со всеми их акрами. — Майра схватила Алеа за руки и крепко сжала их. — Но умоляю вас, люди добрые, не приближайтесь к нему! Рокет — страшно могущественный маг — и духовод и огнеметатель! Он способен убедить любого призрака исполнить его волю, даже дикого почти–призрака, у которого нет обличья и который жаждет заполучить дух человека, дабы пожрать его и похитить его облик! Никто не может грозить ему, если хочет остаться в живых! Он убил в бою шесть других магов и поглотил их земли и людей!

— Тогда наверно ему следует изрыгнуть их, — тяжело произнёс Гар, подходя к ним и усаживаясь, скрестив ноги.

— Вы не должны приближаться к нему! Он убьёт вас! — Майра переводила дикий взгляд с женщины на мужчину и обратно, напрягшись от страха при мысли о возможной схватке. — Никто не в силах устоять против Рокета!

— Возможно, он не столь уж непобедим, как кажется, — ответила Алеа, — но мы определённо сделали бы большую глупость, бросившись сражаться с ним, не узнав сперва о нем побольше. Не трусь, девушка, мы не станем нападать на него с ходу. Хотя бы потому, что нам надо какое–то время оставаться с тобой и заботиться о твоей безопасности.

— Но Рокет пошлёт солдат искать вас! Он нашлёт на вас призраков, отправит магов–учеников швырять огонь!

— Ну, в таком случае мы должны гарантировать, что нас в нашем путешествии не найдут, — непринуждённо обронил Гар.

Майра вытаращила глаза.

— Я скрыла свой след от собак, но охотящиеся призраки нашли меня. Как же вы сможете скрыть свои разумы от фантомов?

— А, так значит они выслеживают по мыслям, да? — спросила Алеа. — Но мы очень даже хорошо умеем защищать свои мысли, и вполне можем скрыть и твои. — Она подняла взгляд на Гара. — Разве не так?

— Именно так, — подтвердил Гар. — Но ещё важнее другое — теперь, когда мы знаем, что представляют собой эти призраки, то наверняка сможем определить, когда они появятся.

Майра подумала о том, как будет избегать призраков, и её одолело вызванное предельной усталостью отчаяние; она бессильно опустилась на землю.

— Какой прок бежать или прятаться? Если Рокет не найдёт меня вновь, так найдёт какой–нибудь другой маг и объявит своей собственностью с той же целью, с какой собирался воспользоваться мной Рокет, ибо во всей этой стране нет ни клочка земли, которая не была б владением того или иного мага!

— Ну, в таком случае, мы должны постоянно перебираться с места на место, — весьма практично рассудила Алеа. — По дороге или по бездорожью, мы должны шагать и шагать, пока не найдём такое место, куда магам не дотянуться.

— Такого места нет!

— Значит, нам придётся создать его, — прозаически высказался Гар.

Майра глядела, не мигая, то на великана, то на высокую женщину.

— Должно быть, вы и впрямь могущественные маги, раз столь легко говорите о построении того, чего нельзя создать!

— На самом–то деле, мы вовсе не считаем это магией, — возразил Гар.

Алеа бросила на него испепеляющий взгляд.

— Говори от своего имени, дальногляд. — И снова повернулась к Майре. — Магия это или нет, но у него такое получится. Ты будешь в безопасности, девушка, покуда путешествуешь вместе с нами. Ну хорошо, мы доказали свою дружбу и назвали тебе свои имена — а как тебя зовут?

Майра снова перевела взгляд с одной на другого. Оба теперь как будто стали какими–то менее высокими, похожими скорей на людей, чем на великанов. Она почувствовала, как напряжение спадает.

— Майра. Меня зовут Майра.

— Отлично, значит Майра, Алеа и Гар, — кивнула Алеа. — Ты можешь нам сказать, девушка, что такое столь возмутительное ты совершила, что Рокет бросил в погоню за тобой тех призраков и всадников?

— Я… я попыталась сбежать, — призналась, опустив взгляд, Майра.

— Сбежать? — Голос Алеа посуровел. — А по какому праву он держал тебя в рабстве?

— Как по какому, по праву лорда. — Майра посмотрела на Алеа, расширив глаза от удивления. — У меня не было права бежать, ибо крепостная должна работать на своего лорда, каким бы тот ни был.

— Чушь собачья! — отрезала Алеа. — Ты, девушка, никому не принадлежишь, кроме себя, и никогда не позволяй никому внушать тебе иное!

— Верно, — поддержал её Гар, — но тебя наверняка заставила покинуть дом и семью очень сильная угроза.

— Сильная, сэр. — Майра снова опустила взгляд. — Рoкет отправил… он отправил солдат привести меня в замок, а я видела, что случалось с другими девушками, откликавшимися на подобный вызов — и поэтому сбежала.

— Как на самом–то деле и следовало! — негодующе воскликнула Алеа. — Он не имел никакого права призывать тебя лишь ради собственного развратного удовольствия, а ты имела полное право отказаться; даже если сделать это можно было только одним способом — сбежав!

Она произнесла это с такой горячностью, что Майра гадала, не могла ли высокая женщина рассказать свою схожую историю, эта горячность согрела Майре душу и заставила подумать, что наверно она всё–таки правильно поступила, сбежав от Рокета.

— А те другие женщины, которые подчинились и отправились в замок Рокета, — напомнил ей Гар. — Что же с ними случилось?

— Их глаза… опустившиеся плечи… их… — Её вдруг снова одолел ужас, и Майра опять расплакалась.

Алеа обняла девушку, успокаивающе шепча:

— Успокойся, милая, все кончено, ему теперь не добраться до тебя. Не волнуйся, что б там ни случилось с теми другими, с тобой этого не произойдёт. Ну вот, все будет в порядке.

Гар отвернулся, глядя на дорогу, а затем бросил взгляд на лес по обеим сторонам и на дорогу позади них. Он казался довольно мрачным, словно услышал чересчур знакомый рассказ.

Рыдания Майры наконец поутихли; она чуть отстранилась от Алеа и вытерла глаза рукавом, призвав остатки самообладания.

— Они… они будут искать нас здесь….

— Да, но не на месте нашей стоянки, — сказала Алеа. — Пошли, милая, нам надо подогреть тушёное мясо.

Майра замялась, не решаясь следовать за ними.

— Призраки… они могут отыскать нас по нашим мыслям….

— Не думаю, что кто–нибудь из тех фантомов будет жаждать возобновить знакомство с нами, — отозвался слегка позабавленный таким предположением Гар. — Пошли — а то ведь мы оставили котелок с мясом над костром.

Алеа метнула на него острый взгляд — ведь она–то отлично знала, что он погасил костёр, прежде чем последовал за ней. И все же, сказанное им было буквально правдой — котелок с мясом таки висел над костром. Просто тот не горел.

* * *

Однако, когда они добрались до стоянки, оказалось, что костёр горит, а мясо потихоньку тушится. Она бросила подозрительный взгляд на Гара, но тот был сама невинность. Пробурчав себе под нос о любителях щеголять своим умением зажигать огонь вдалеке, она спешно постаралась убедить Майру чувствовать себя как дома.

Идём, милая, присаживайся поближе к костру — вот так. Поев мяса, ты сразу почувствуешь себя лучше. Где третья миска… а, вот. — Она достала из своего рюкзака деревянную миску, положила в неё черпаком мяса, дала её Майре, а затем наполнила две других миски. — Гар, сними с огня котелок, ладно? Нам надо вскипятить воду для чая.

Гар поменял котелки над огнём, прежде чем уселся с собственной миской и ломтём хлеба.

За едой Алеа и Гар попеременно задавали Майре вопросы, а затем отвечали на её вопросы короткими рассказами о себе, о деревнях, в которых они выросли, и о чудачествах своих соседей. И Майра обнаружила, что смеётся, слушая их, хотя могла бы поклясться, что за последние три дня она начисто разучилась это делать.

Не успела она и сообразить, как слова полились словно водопад, и Майрапринялась рассказывать Гару и Алеа, на что походила жизнь в её деревне: о ежедневной стирке, пахоте, штопке и готовке; о Рокете и его стражниках; об исцелениях, которые тот совершал, когда деревне угрожала эпидемия, и о наказаниях, которые он налагал за неповиновение.

Тара интересовали бои Рокета с другими магами, и она рассказала ему то, о чем слышала. Алеа же хотела знать, как обращались со своими крепостными маги–женщины, и поэтому Майра рассказала, чего слышала и об этом тоже. Однако по мере того, как она рассказывала, напряжение последних трёх дней спало; и не успела она опомниться как у неё уже начали слипаться глаза. Алеа увидела это.

— Думаю, тебе пора спать, милая. Вот, ложись на эту постель из сосновых веток — она тебе покажется замечательно удобной. Нет, не спорь — я могу достаточно быстро соорудить другую, но по правде говоря, мне и не понадобится, так как мы с Гаром всегда спим посменно, один из нас обязательно сидит бодрствует, подбрасывая дрова в костёр и охраняя от… нежелательного общества. Нет, не возражай, спи.

Майра возражала, но обнаружила, что возражая, она улеглась на ветки и уснула, твердя, будто ей будет достаточно удобно и на твёрдой земле.

— Вероятно, могло б так и быть, — сказал глядя на спящую Гар. — Она достаточно устала для этого.

— Но это не причина позволять ей это делать, — резко произнесла Алеа.

— Да, конечно. Что ты скажешь об этих призраках,

Алеа? Помимо бранных слов, конечно.

— Спать при одной из этих тварей надо мной! Спасибо, не надо! — содрогнулась Алеа. А затем более задумчивым тоном: — Не думаю, что они и в самом деле духи умерших.

— Я б предположил, что некоторые из здешних жителей телепаты, но не знают об этом, — высказал своё мнение Гар, — и проецируют свои грёзы и суеверия в головы других — ничуть не сознавая, что делают это.

— Но у этих призраков есть собственный рассудок, — возразила Алеа.

— Общая грёза, которую легче запустить, чем остановить, — предположил Гар.

— Слишком просто, — сказала Алеа. — Грезящим понадобилось бы по–прежнему грезить, чтобы заставить призраков реагировать на встреченных ими живых людей.

— Довод, — признал Гар. Он задумчиво уставился на пламя костра, а затем спросил — А не могут ли они быть местной формой жизни, у которой сложился симбиоз с колонистами?

— Симбиоз? — нахмурясь, подняла взгляд Алеа. — Такое происходит, когда обе формы жизни что–то приобретают друг у друга. А что, спрашивается, приобретают колонисты оттого, что фантомы перенимают их облик и черты личности?

— Своего рода бессмертие, — ответил Гар, — хотя уверен что местные фантомы на самом деле не способны поглотить души. Если душа существует, то она обладает совершенно иной реальностью, отличной от нашей вселенской материи и энергии.

— Верно, но она оставляет кое–какие очень заметные следы, такие, как жизнь и личность, — привела контрдовод Алеа.

— Строго говоря, душа — это жизненная сила, — задумчиво проговорил Гар, — и когда она уходит из нашего тела, то возможно, это высвобождает все электроэнергетические схемы, которые она выстроила за годы жизни — высвобождает, то есть, ту часть, которая принадлежит к нашему миру; она должна забрать с собой духовную энергию, воспоминания и личность.

— Значит, местные призраки не могут приобрести схемы воспоминаний и мыслей, пока человек не умрёт, — задумчиво произнесла Алеа, — а это означает, что они на самом–то деле не духи.

— Да, всего лишь какая–то диффузная форма материи, — согласился Гар, — или очень сконцентрированная форма энергии; я знаком с одним физиком который утверждает, что решение о том, является что–либо материей или энергией, зависит от точки зрения.

— Только не от моей, — возразила Алеа. — Разве тут не должна бы иметь значение точка зрения призрака?

— Из чего именно они созданы, на самом–то деле не имеет значения, — пожал плечами Гар. — Важно иное: что они присваивают облик, черты личности и воспоминания умерших людей. Нипочём не поверил бы в такое, если бы не видел их и не слышал их мыслей, но…

— Ну, они не были плодом твоего воображения, — уведомила его Алеа. — я тоже видела и слышала их. С любой точки зрения они самые что ни на есть духи умерших людей.

— Да, и похоже, местные маги умеют убедить этих призраков делать для них грязную работу. Что приводит нас к Майре.

— Местная сервка в бегах, как раз то, что ты надеялся найти. Но мысль того первого призрака о страхе была не единственной, какую мы услышали. Я почувствовала волну чистого ужаса, и проецировал её отнюдь не призрак, она возникла в ответ на него в душе Майры.

— Да, и мы в то время не особенно пытались читать мысли, — промолвил Гар. — Она направила эту мысль совершенно самостоятельно, настолько сильно, что мы не смогли игнорировать её — и по–моему, она не знала, что делает это.

— Значит, она телепатка, — сделала вывод Алеа.

— Я бы не стал заходить так далеко, — проявил осторожность Гар. — В конце концов, наших мыслей она, похоже, не читала. Но она определённо эмпатка — способна ощущать чужие эмоции и проецировать свои.

Алеа нахмурясь посмотрела на него.

— Не говори об этом таким потрясённым тоном. Ладно, допустим, это изумительно, но если ты нашёл меня, тебе не следует удивляться, найдя и других, умеющих читать мысли.

— Полагаю так, — согласился Гар, — но я с детства считал, что большинство телепатов галактики проживает на моей родной планете, и даже там они редки.

— Может и так, — ответила Алеа, — но кто бы ни внушил тебе такое представление, он явно не знал о Мидгарде — равно как и об Олдейре, как оказалось.

— Да, — согласился Гар, — полагаю, о них не знали. Интересно, нет ли телепатов на всех Потерянных Колониях.

— Уж точно не на всех, — возразила Алеа. — Ты ведь побывал на некоторых из них.

— Да, на нескольких. — К Гару вернулась уверенность. — А ПОИСК наведался на немало других; они б наверняка доложили, если бы обнаружили телепатов. И все же, похоже Грамарий — не единственный мир, где обитают эсперы. Надо впредь подходить к другим планетам с открытым умом, без мысленных шор.

— Не слишком открытым, — предостерегла Алеа. — Возможно, лучше будет оставлять эти шоры на месте.

— Да, возможно, — улыбнулся позабавленный Гар. — Хотя это и не столь важно, как могло бы быть, поскольку твой щит прикрывает мне спину.

— Так вот, значит, кто я для тебя — всего лишь спутник–щитоносец? — в голосе Алеа прорвалась горечь.

— Всего лишь? — уставился на неё Гар. — Более близкими людьми можно стать только одним способом! Что значит «всего лишь»?

Но Алеа зацепилась уже за первую фразу.

— Только одним способом? И что же это за способ номер один?

На лицо Гара набежала тень и он отвернулся.

— Тот, который для меня закрыт. — Он опять повернулся к ней, заставив себя вновь принять бесстрастный вид. — Я радуюсь той дружбе, какую могу знать, и в восторге от присутствия в качестве моей спутницы такой превосходной женщины.

Алеа уставилась на него, ошарашенная подобным комплиментом, но всё–таки ощущая пустоту внутри. Было конечно лестно, что его привлекал в ней ум, или скорее её телепатические способности. И тем не менее она с удивлением осознала, что чувствует себя довольно–таки разочарованной. Это удивление породило страх, из–за которого её тон сделался резче:

— Но у Майры такого щита нет и она ещё не знает, как такой создать. Думаешь, призраков привлекла к ней её способность к эмпатии?

— Нет, — медленно произнёс Гар, — думаю, их науськал маг–лорд манора. Но согласен: её псионический талант вероятно помог им нацелиться на неё. — Он вдруг усмехнулся ей. — Незачем спрашивать, как ты сумела изгнать их. Полагаю, они не привыкли к той силе гнева, какую ты направила на них.

Алеа повернула голову чуть в сторону, следя за ним уголком глаза.

— Ты уверен, что моя способность к гневу — повод для радости?

— А это уж, — степенно ответил Гар, — целиком зависит от того, кого ты выбираешь в качестве мишени… и почему, — добавил он, словно запоздало вспомнив.

— Ну, к этому примешивалась и немалая доля возмущения. В конце концов, они ведь не имели никакого права набрасываться на эту бедную девушку.

— Определённо не имели, — согласился Гар, — но откуда ты узнала, что телепатия их изгонит?

Алеа воззрилась на него, на мгновение растерявшись.

А затем сказала:

— Просто это казалось разумным. Если они с помощью телепатии вселяли страх в свои жертвы, то должны быть и сами уязвимы для неё. — желая быть честной, она добавила: — Конечно, я не продумывала всего этого, прежде чем начала действовать.

— Нет, продумывала, — не согласился Гар. — Просто не выражала этого словами, а поняла все в одно мгновенье. — Улыбался он самую малость, но глаза его так и горели, когда он смотрел на неё.

Алеа, смутившись, отвела взгляд.

— Я не знаю, откуда у меня такая уверенность, что нацеливание на них моего гнева сработает — просто чувствовала, что будет именно так.

— Как в самом деле и вышло, — указал Гар. — Как я подозреваю, именно твоя уверенность в себе и напугала их ничуть не меньше твоей ярости.

— Ты хочешь сказать что они — голый блеф? — нахмурилась Алеа.

— Нет, голая мысль, даже если и состоят из чего–то прозрачного, как паутинка. Их сущность — мысленная энергия; это создания идеи — ментальные конструкции.

— И если облик им придают людские мысли, то они уязвимы для них, — кивнула Алеа.

— Значит, нападать на них следует телепатически. Теперь я вижу, как ты это вычислила. Давай–ка проведём эксперимент.

— Какой эксперимент? — в тревоге спросила Алеа.

Но Гар уже упёрся невидящим взором в ночную темень. Алеа почувствовала давление его мыслей, услышала его непроизнесенные слова: «Вот он я, здесь, видимый для всех. Идите найдите меня, если охота, и потягайтесь со мной мыслью против мысли», — Ты спятил! — вскочила на ноги Алеа. — Ты же понятия не имеешь, что может откликнуться на такой призыв! Гар, прекрати!

Но тот не прекратил; он уже вошёл в транс, в котором мир мысли казался более реальным, чем мир тела. Ей требовалось как–то отвлечь его, заставить Гара выключить этот ментальный прожектор. В панике она подалась вперёд и прижалась губами прямо к его губам. И застыла, стоя на коленях, потрясённая собственным бесстыдством, а затем изумилась тому, какими приятными оказались его губы, какими удивительно мягкими; они, казалось, чуть ли не набухли, округляясь, готовые стать чувственными вместо той тонкой строчки, которую Гар являл миру. Его руки сомкнулись вокруг неё в объятиях; поцелуй стал глубже, и Алеа поняла, что он больше не испускает свой мысленный вызов. Благодаря поцелую, она добилась своей цели. Этого было достаточно.

Беда в том, что ей не хотелось прекращать.

5

Из ночи приплыл, нарастая, горестный стон и окутал их своей скорбью. Поражённые, они расцепились, и Алеа дрожа на коленях от страха подняла взгляд. Над ними высился призрак, аморфное существо с поднятыми кверху овалами в качестве глаз и большим овалом вместо рта, с широко разведёнными в горестном жесте руками, и Алеа сказала себе, что это призрак заставил её дрожать. Да, именно он. Наверняка.

Призрак подплыл ближе, воздев руки — в мольбе, потрясённо поняла Алеа, а затем гадала, откуда ей это известно.

— Берегитесь! — крикнула прерывающимся голосом разбуженная стенаниями Майра. — Это дикий призрак, полупризрак! Он наверняка голодный.

Призрак отвернулся, оглядываясь на склон, тянущийся у него за плечом, и поплыл от них, тогда как его стенания сделались теперь жалобными.

— Это у них хитрости такие! — закричала Майра. — Он заманит тебя за собой, заведёт в топь, а потом будет ждать, когда ты утонешь и умрёшь, дабы пожрать твой дух!

— Тогда нам придётся быть очень осторожными, — Гар встал, не отрывая взгляда от призрака. — Ты с нами, девушка? Тебе может быть небезопасно оставаться здесь одной. Или Алеа может остаться с тобой.

— И позволить тебе уйти гоняться за блуждающим огоньком, пока тот не заведёт тебя в какую–нибудь трясину? — отрезала Алеа. — Ни под каким видом! — Она перевела рассерженный взгляд на костёр, тот немного по угас, затем вспыхнул вновь. — Да померкни же ты! — резко бросила она и швырнула на огонь горсть земли, стремясь полностью погасить его, а затем стремительно поднялась на ноги, твёрдо решив поупражняться в телекинезе. — Пошли, девушка, — сказала она Майре. — Мы не можем позволить ему в одиночку охотиться за призраками — невозможно предугадать, на какие неприятности он нарвётся!

Майра дрожа встала и последовала за ними. Призрак удалялся, тон его сменился на выражающий облегчение, а затем беспокойство. Он упорхнул в лес.

— Я буду следить за призраком, — отрывисто принялась распоряжаться Алеа. — А ты следи за почвой.

— А я буду следить за тем, что впереди и позади вас. — Майра пристроилась поближе к ним, дрожащая, но полная решимости.

Они зашли в лес, осторожничая на каждом шагу. Призрак дождался, пока они не оказались в десяти футах от него, а затем поплыл вперёд, оставаясь достаточно близко, чтобы его свечение показывало им корни и камни у них на пути.

— Странно для дикого призрака, — недоумевающе нахмурилась Майра. — Обычно они не помогают тебе видеть дорогу.

— Возможно, он лишь полусформировавшийся, — сказал Гар, — но отнюдь не полоумный.

— Давай подождём с суждениями об этом, ладно? — попросила Алеа. — Мы ещё не подошли к топи.

Майра была глубоко озадачена. Призраки так себя не ведут, не пытаются уберечь тебя от падения — они хотят заманить в западню, так во всяком случае все утверждали. Так почему же этот, казалось, заботился о них? Почему он казался обеспокоенным?

Они с полчаса следовали за призраком, прежде чем Майра обнаружила причину этой странности. Фантом остановился у огромного старого дуба, с такой густой листвой, что вся земля вокруг него была голой, и настолько древнего, что выпирающий из земли корень доходил высотой до пояса — а под корнем съёжился человек, юноша. Свечение призрака показало ей напряжённое, испуганное, но очень красивое лицо — вымазанное в грязи от десятка падений, с кровоподтёком на щеке, большие глаза храбро смотрели на них, а квадратный подбородок твердел в решимости, что не совсем скрыло раздваивавшую его ямочку. Его полные и податливые губы говорили о потенциально чувственной натуре. Нос прямой, лоб высокий, а волосы взъерошены. Глядя на него, Майра почувствовала, как в ней что–то переворачивается, и поняла, что это её сердце устремилось к нему.

Призрак завис поблизости от юноши, в его стоне зазвучала мольба. Гар медленно подошёл и встал напротив призрака, глядя на паренька.

— Похоже, у нашего призрака есть друг.

— Друг, которому нужна помощь, — согласилась Алеа. — Не удивительно, что он хотел обязательно привести нас сюда целыми и невредимыми.

Они стояли достаточно близко, так что свечение призрака падало прямо на них, и юноша взглянул сперва на Гара, потом на Алеа, и в конце концов его взгляд устремился мимо них обоих на Майру, и глаза у него в трепете расширились. Та шевельнулась, почувствовав себя неуютно под этим взглядом — чего это он так уставился?

— Я думал, никаких богинь на свете нет, — выдохнул юноша, — но вот одна сияет передо мной!

— Довольно красивых слов, парень. — Тон Алеа казался раздражённым, наверное потому, что заговорил он не с ней. — Как тебя звать, и как ты здесь очутился?

Юноша поколебался, а затем сказал:

— Мой лорд проиграл бой и погиб. Я сорвал с себя ливрею и бежал. Призраки защитили меня от вражеских солдат, но я сбился с пути.

Майра изумилась. Должно быть, он и впрямь очень хороший человек, раз призраки окружают его заботой.

— Но как тебя зовут? — стояла на своём Алеа.

— Он боится, что мы используем его имя для разработки магии против него, — уведомил её Гар. — Брось, парень, разве мы похожи на магов?

Майре пришлось признать, что и правда не похожи, хотя, конечно, никем иным они быть не могут, она также знала — им можно доверять, и потому не собиралась выдавать их.

— Не похожи, — признал тот. — Меня зовут Блейз.

— Хорошее имя^[6]. — Гар протянул ему руку помочь подняться. — Ладно, парень, вставай — или ты ногу подвернул?

— Нет, — Блейз взялся за руку Гара и поднялся на ноги. — Я прячусь только из страха перед стражниками Пилочина.

На нем были крестьянская туника и ноговицы, но обувь не походила на башмаки пахаря — сапоги были хорошей выделки, вроде солдатских. Майра от души посочувствовала ему — бедный серв, насильно призванный на службу, как призвали и её, хотя его обязанности были не столь унизительными, какие уготовил для неё Рокет. Однако они могли быть столь же разрушительными, или даже роковыми. Она подошла взять его за руку.

— Ты припадаешь на ту ногу. Она выдержит?

Блейз с удивлением повернулся к ней, и Майра увидела в его глазах трепет и восхищение. Она засветилась от радости, и это, должно быть, отразилось у него на лице, их взгляды слились, глаза расширились. Майра стряхнула с себя транс, вспомнив о его ноге:

— Брось, ну–ка встань на неё.

— О, я вполне способен ходить. — И чтобы доказать это, Блейз сделал несколько шагов, хотя и слегка прихрамывая.

— Ты скрываешь боль, — обвинила его Майра. — Брось, обопрись на моё плечо. — Она посмотрела на Алеа и Гара. — Ему нужны тепло и горячий мясной бульон!

— Да, — согласилась позабавленная Алеа, но Гар лишь степенно кивнул и повернулся уходить. — Пошли.

— Если мы пойдём слишком быстро — крикни, — велела Алеа Майре, — и мы пойдём помедленней. — Она зашагала рядом с Гаром.

Они шли медленно, и Майра обнаружила, что им с Блейзом не составляет труда не отстать от них.

— Твой лорд принудил тебя служить или ты пошёл добровольно?

— Добровольно, в некотором смысле. — Блейз как–то болезненно улыбнулся ей. — Я убежал из своей деревни, нашёл мага, который был добр к своим крестьянам, и поступил к нему на службу.

Глаза у Майры расширились, а внутри снова все затрепетало.

— Это был очень опасный поступок — и очень смелый.

Блейз передёрнул плечами, как бы отмахиваясь от похвалы.

— Я не мог больше оставаться и смотреть, как каждый день мучают мою семью, и скорее умер бы, чем стал служить их лорду.

— Ты и впрямь мог умереть! — воскликнула Майра. Ей доводилось слышать о таких дерзких поступках, и лишь изредка — что крепостному удавалось благополучно сбежать и поступить на службу к другому магу. В таких случаях прежнему лорду приходилось мириться с такой потерей; этот порядок диктовался как обычаем, так и осмотрительностью, поскольку не стоило устраивать войну из–за единственного беглого, особенно когда его новый лорд мог оказаться сильнее. — Что тебе помогло, везение или ловкость? Ведь большинство тех, кто пытается сбежать, обычно ловят и секут чуть не до смерти!

— Иной раз и до смерти, — мрачно отозвался Блейз. — Я слышал о таких, кто умер под кнутом.

— Да, а я слышала о других, которых стражники убивали на месте прежде, чем им удавалось найти нового мага и поступить к нему на службу! Ты очень везуч — и очень храбр. — Глаза Майры так и сияли.

— Мне и впрямь сильно повезло, — горячо согласился Блейз, — хотя некоторый здравый смысл тут тоже присутствовал. Видишь ли, прежде чем сбежать я уже знал, какого мага мне искать.

— Вот как! Но — но я думала, что все лорды одинаково жестоки. Какой смысл бежать от одного только для того, чтобы найти другого, который будет ничуть не лучше прежнего?

— Но я, прежде чем сбежать, прослышал об Арноле и его доброте, — сказал Блейз.

— А… об Арноле. Да. — Взгляд Майры сделался блуждающим. Об Арноле и его щедрости слышали все. — Но он ведь не самый сильный из магов, не так ли?

Едва произнеся эти слова, Майра тут же пожалела о них, а потом пожалела ещё сильнее, увидев, как Блейз скривился от боли, причинённой воспоминаниями.

— Увы, это так — хотя с моей помощью он оказался куда как сильнее.

— С твоей помощью! — Майра так и застыла. — Чем же ты помогал ему?

— Вызывая призраков, — объяснил Блейз. — Вызывать–то их я умел, но коль скоро они являлись, почти ничего не мог с ними поделать. Понимаешь, всегда существовала вероятность, что они окажутся непослушными.

— Очень даже понимаю! — Майра выпустила его руку, словно та была раскалённой. — Ты был учеником Арноля!

— Ну разумеется. — Глаза у Блейза расширились. — А о какой же ещё службе я по–твоему говорил?

— Стражника, конечно же! — Майра дрожа отпрянула. — Что же ты собирался делать, когда сам станешь магом — ловить каких–нибудь крестьян, дабы те трудились на тебя от зари до зари, сечь их, когда тебя одолеет скука, и призывать их дочерей к себе на ложе, когда б тебе ни захотелось?

— Вовсе нет! — запротестовал поражённый Блейз. — Я собирался свергнуть своего прежнего лорда и править его крестьянами с добротой и щедростью!

— Вот как! И сколько б это продолжалось, прежде чем ты начал бы наслаждаться своей властью и заставлять других раболепствовать? — Майра круто повернулась к Алеа и Гару. — Прогоните его! Убегая, он бросил вовсе не солдатский мундир — а мантию и островерхий колпак мага! Он один из них, это ученик колдуна!

Высокие мужчина и женщина остановились и удивлённо обернулись к ней.

— В самом деле? — спросила Алеа. Уязвлённый Блейз прожёг её взглядом.

— Я ученик, и стал бы магом, если б мой наставник не погиб в этом бою. Неужто это так плохо?

— Да, — отрезала Майра. — Маги заставляют людей страдать и устрашают их, а потом заставляют их делать то, чего тем не хочется, а так поступать, как им отлично известно, плохо!

Алеа бросила на неё удивлённый взгляд, затем он сделался сочувственным, и Майра поняла, что прошлое высокой женщины немногим отличалось от её собственного. Тем не менее та сказала:

— Маг тоже может быть хорошим.

Тут Майра с большим запозданием вспомнила, что эти двое и сами маги, только прибывшие откуда–то издалека,

— Только не в этой стране!

— Большинство магов — тираны, — согласился Блейз, — но мой наставник таким не был. Крестьяне Арноля любили его, жили они зажиточно. Он был хорошим человеком и добрым лордом.

— Долго бы он оставался таким? — не сдавалась Майра. — Даже маг, собирающийся быть добрым, поддаётся искушению, сперва немного, потом все больше и больше, до тех пор, пока не становится таким же мерзким, как любой другой!

— Всегда есть те немногие, которым удаётся устоять перед соблазном разложения, — спокойно возразил Гар. — И этот юноша заслуживает права доказать свою добрую волю. Он определённо видел перед собой хороший пример, если его наставник и в самом деле правил своими крестьянами в духе справедливости и доброты.

— Именно так, и они были счастливы. — Блейз дрожа отвёл взгляд. — Увы им! Как–то им будет житься теперь, после того, как их завоевал Пилочин?

Майра тоже задрожала, заслышав это гнусное имя.

— Я слыхала о Пилочине. Он сжигает людей.

— Он огнемётчик, — мрачно отозвался Блейз. — И сжёг моего наставника Арноля со всеми его стражниками.

В сердце Майры на миг вспыхнула жалость, но она постаралась всеми силами погасить её.

— Почему же тогда ты остался в живых?

— Сам почти не понимаю. — Блейз отвёл взгляд, лицо его перекосилось от горя и чувства вины. — Мой призрак в последнее мгновение предупредил меня; я бросился назад и крикнул Арнолю, предупреждая его, но слишком поздно.

— Так ты духовод! — уставилась на него Майра. — Неудивительно, что тот призрак привёл нас к тебе!

— Я призвал его и попросил найти мне помощь, — признал Блейз. — Это очень дружелюбный призрак, и он пожалел меня.

— Дружелюбный к тебе! — Майра обратилась к Алеа и Гару. — А при встрече с любым другим человеком этот призрак стоял бы и ждал, когда тот умрёт, дабы смочь пожрать его дух и превратиться в его тень! Должно быть, этот юнец и впрямь могущественный маг, раз способен приказывать!

— Да я вовсе не приказывал, — возразил Блейз, — а только просил и убеждал.

— И что же ты обещал дать ему взамен? — вскинулась Майра. — Жизнь одного из тех, кого он приведёт тебе на помощь?

Алеа напряглась. А у Гара блеснули глаза.

— Ничего я ему не обещал, — негодующе возразил Блейз. — Я заставил его гордиться тем, кто он есть — дикий призрак, не сформированный человеческой волей.

— Человеческой волей! Это призрак поглощает человека, а не человек призрака!

— Иногда да, — не стал спорить Блейз. — Но чаще всего, дух умирающего хватается за призрака как за последний способ продолжать жить. Призрак от этого не в восторге и угасает сам, поглощённый человеческой личностью.

— Почему же тогда призраки так и вьются вокруг всякого смертного одра? — потребовала объяснений Майра.

— Потому что именно тогда человеческий дух кричит во всю мочь, — растолковал ей Блейз, — некоторые кричат, взыскуя Рая, поскольку жили долгой и полной жизнью и готовы умереть; а некоторые — потому что жизнь их измучила и они приветствуют смерть; но многие потому, что наслаждались жизнью и желают удержать её, неважно какой ценой — по крайней мере, какой ценой для других.

— Никогда не слышала ни о чем подобном, — вытаращила глаза Майра.

— Об этом мало кто слышал, — отозвался Блейз, — только духоводы, а кто б нам поверил, если бы мы рассказали?

Майра в замешательстве умолкла.

— Даже ты сама, — грустно улыбнулся Блейз. — Даже когда я рассказал тебе, ты мне не веришь.

— Да, не верю! — горячо заявила Майра. — Это все выдумки духоводов, дабы предать нас в руки твоим фантомам!

— Я б никогда не сделал ничего подобного, — запротестовал Блейз, — и в любом случае, если ты сам не желаешь сделаться тенью, они не причинят тебе вреда.

— О, так значит, все призраки безвредные, да?

— Не все, — признал Блейз, — особенно те, которые стали тенями мерзких людей. Однако дикие призраки большей частью существа мирные и спокойные и избегают людей, если не чувствуют нашего зова.

— Мирные и спокойные! Да, любители кладбищенского покоя!

— В могиле на кладбище и впрямь покой, — степенно ответил Блейз, — и все человеческие души уходят в загробную жизнь, но многие оставляют, уходя, свои отражения, тени, налагающие отпечаток на диких призраков, которые чаще оказываются дичью, чем охотниками.

— Чем оберегать их от нас, постарайся лучше спасти нас от них!

— Я так и поступаю, и уже спас девять призраков от порабощения человеческой волей.

— Ты хочешь сказать, спас души людей от поглощения призраками!

— Некоторых, — признал Блейз, — тех, кто цеплялся за этот свет. А другим я помешал в их желании остаться здесь.

— Остаться! Да кто б пожелал остаться, если б они могли смотреть на этот мир только глазами призраков, могли лишь смотреть на еду, на любимых, на детей, но никогда не ощущать ни вкуса, ни чувства, ни прикосновения? Если это и есть твоё милосердие, то избавь меня от него — и от любого, кто толкует о доброте призраков! — Майра круто повернулась и зашагала прочь, мимо Алеа и Гара, обратно в ту сторону, откуда они пришли.

— Тебе лучше проследить, чтобы она дошла до стоянки целой и невредимой, — посоветовал Алеа Гар. — А то в таком настроении девушка запросто может уйти очень далеко и заблудиться.

— Я б сама не нашла обратной дороги, если бы не пинала по пути все камешки. — Алеа подобрала упавшую ветку. — Мне понадобится немного света — в смысле иного, чем испускаемого любезным призраком. Думаю, Майра сейчас не очень–то хорошо отнесётся к подобному обществу.

— Это точно, — согласился Гар и на несколько секунд вперил взор в деревяшку. Та занялась огнём.

— Ты огнемётчик! — воскликнул, шарахаясь в сторону Блейз.

— Если приходится, — не стал спорить Гар и нахмурился. — Поторопись, Алеа. Ещё минута, и она заблудится.

— Разве она и так уже не заблудилась? — Но Алеа не объяснила, что она собственно имела в виду.

Гар повернулся к Блейзу, который съёжился, прижавшись к стволу дерева, выставив перед собой ладони в жесте защиты, в то время как его губы беззвучно шевелились. И тут казалось из самой земли поднялись и выплыли из деревьев призраки, большей частью бесформенные и стенающие, а один–два в кожаных безрукавках и шоссах, с луками в руках и колчанами со стрелами за плечами.

— Кто ты, подвергающий опасности наш лес? — потребовал ответа один из них.

— Я — Гар Пайк, и ищу убежища зелёного леса, — ответил Гар, — также как искали при жизни и вы, если я не ошибаюсь.

— Да, мы были разбойниками, и всегда готовы защитить таких же бедолаг, как и мы сами. — Другой призрак в человеческом обличье нехорошо усмехнулся Гару. — И если у какого–то лорда–мага хватило глупости сунуться в наш лес, мы разделаемся с ним как только сможем, и к тому же живо.

— Стрелой в грудь, — истолковал Гар, — в то время как другой предупредит всех диких призраков убраться подальше. Или вы нашли способ убить призрак тирана?

— Нужды нет — диких сдержат тени тех, кто охранял лес до нас. — Тут первый разбойник нахмурился. — Что ты за человек такой, запросто разговаривающий с призраками?

— Да ясное дело, Ранульф, это маг! — заявил другой разбойник. — Кто ж ещё мог бы разговаривать с нами без страха?

— Да, маг из далёких краёв, — согласился Гар, — и лорд, но не какого–либо владения, а здесь уж у меня наверняка нет никаких земель.

— Значит, ты стремишься обрести их. — Ранульф с угрожающим видом подплыл поближе.

— Да, я стремлюсь освободить крестьян от жестоких лордов, — сказал Гар, — но у меня нет желания оставаться в каком–то одном месте достаточно долго, чтоб стать лордом манора.

— Я слышу желание его души, Конн, — нахмурился второй разбойник, — и хотя она стремится к тому, чего не знает, в ней нет стремления к власти.

— Он искренен, — согласился Ранульф. И повернулся к Блейзу. — Зачем ты нас вызвал, приятель? Этот рослый малый не желает тебе никакого вреда, хочет только помочь тебе.

— Он… он огнемётчик! — вперил взгляд в Гара Блейз. — Да ещё и духовод к тому же — но этого не может быть! Ни один огнемётчик никогда не был ещё и духоводом, кроме подлеца Рокета!

— А я умею и то и другое, да вдобавок обладаю и многими другими магическими дарованиями, — сообщил ему Гар. — Возможно, у тебя есть талант научиться некоторым из них.

— Возможно. — Блейз заметно заколебался. — Это подкуп, не так ли? Приманка для западни?

— Обещание знаний соблазнило людей получше любого из нас, — уведомил его Гар, — но я не применяю его для этого — жажда познания твоя личная черта. Я не вкладывал её в тебя. И я не обещаю выучить тебя, так как не знаю, есть ли у тебя к этому талант. Но да, я буду защищать тебя от преследующего тебя мага, защищать изо всех сил.

— Насколько этого хватит? — Плечи у Блейза опустились. — Никакой маг не примет в ученики того, чей наставник погиб — они сочтут меня бесполезным, раз я не сумел помочь защитить его. А снова стать крепостным я тоже не могу, потому что никакой лорд не станет мне доверять, подозревая во мне шпиона, а мой прежний лорд убьёт меня на месте как изменника. Я могу с тем же успехом улечься на землю и умереть!

— Если б ты и в самом деле так считал, то не попросил бы призрака найти тебе помощь. — Гар хлопнул юношу по плечу. — Не теряй надежды! Жизнь в тебе пока теплится, и ты ещё молод. А покуда ты жив, то можешь наткнуться на новую возможность — и именно так с тобой и случилось, поскольку, если у тебя такой большой талант, как ты говоришь, и тебе нужен учитель, то ты его нашёл.

— Почему? — уставился на Гара Блейз, не в состоянии поверить в возрождение своих надежд. — С какой стати тебе заботиться обо мне?

— С той, что мне нужны все друзья, каких я только смогу приобрести, — ответил ему Гар, — особенно если я намерен освободить всех крепостных этой страны. Может, у меня и есть магия, но я иноземец и мне нужен кто–то, знающий эту страну.

Тут Блейз мог бы возразить, что Гар кажется более сведущим в делах этого света, чем он сам, но соблазн научиться был слишком силён для него. Он отделился от ствола дерева со словами:

— Знания за знания? Магия за работу местным проводником?

— Да, знания, — подтвердил Гар. — А что касается магии, то это придётся решить тебе самому. Ты сможешь применить те знания, которые я тебе дам, или они просто интересуют тебя ради них самих?

— Я помогу тебе всем, чем только смогу, — пообещал Блейз.

— Значит договорились. — Гар крепко пожал ему руку, а затем повернулся и зашагал прочь. — А теперь нам надо поторопиться. Дамы нас сильно опередили.

Блейз зашагал рядом с ним, даже не замечая, что высокий иноземец укоротил свой шаг, подстраиваясь к нему. Он был слишком поглощён своим несчастьем; восторг при мысли о новых знаниях растаял, заслонённый видением зелёных глаз и светло–каштановых волос. Почему интерес Майры превратился в ненависть, стоило только упомянуть, что он был учеником мага? Почему она столь быстро сочла это злом? Как ему вновь добиться её уважения?

А позади них дикие призраки скова таяли в лесу и кустах, чувствуя, что они больше не нужны, а Ранульф толкнул Конна локтем в туманный бок и кивнул на опьянённого и удручённого юношу. Конн в ответ подмигнул и ухмыльнулся. И двое призраков дружно поплыли следом за живыми людьми.

Однако когда Гар с Блейзом подошли к стоянке, Конн и Ранульф скрылись из виду. Если б Блейз обратил внимание, то просто почувствовал бы их присутствие — но у него в голове не осталось места ни для чего, кроме вида Майры, её изящных движений и хрупкой изысканной красоты.

Гар и Алеа, не обращая внимания на свои ощущения, изо всех сил старались успокоить юношу и девушку, напоив их чаем, затем предложив тушёного мяса, а потом уложив их спать на постелях из сосновых веток соснового лапника. Убедившись, что молодые люди уснули, Алеа посмотрела на сидящего по другую сторону костра Гара и сказала:

— Беглая крепостная сервка, не согласная с приказом своего лорда согревать ему постель, и парень, лишившийся наставника, который вероятно единственный, кто остался в живых из свиты его учителя. И как же нам гарантировать их безопасность?

6

— Хороший вопрос, — ответил Гар. — И её лорд и его враг вероятно уже отправили по следу охотников. И то, что и он и она заранее уверены в поражении, мало помогает делу.

— Да, они убеждены в том, что лишь отсрочили неизбежное, — криво улыбнулась Алеа. — Майра совершенно уверена, что ей суждено когда–нибудь сделаться игрушкой какого–то мага. И вероятно, она права — эта девушка настоящая красавица, а каждый дюйм земли здесь, похоже, принадлежит тому или иному магу.

— Верно. Также и Блейз убеждён, что враг погибшего наставника рано или поздно найдёт его, а даже если и не найдёт, то у парня все равно нет никакого будущего, кроме участи разбойника. — Гар вздохнул и покачал головой. — И он и она уже проиграли свои битвы, и всего лишь из–за убеждённости в неспособности победить.

— Они могли бы по крайней мере попытаться, — пробурчала Алеа, — но все выглядит так, словно пытаться за них придётся нам.

— И думаю, они не какие–то особенные, — высказал своё мнение Гар. — Мы можем предположить, что если они столь основательно запуганы, то и весь народ тоже застращали — или во всяком случае большинство.

— Да, похоже, мы наткнулись на двух довольно сильных духом, — признала Алеа. — У обоих хватило смелости попытаться бежать — но куда? Кажется, на самом–то деле нет никакого безопасного места, если не считать зелёного леса.

— Разбойники вероятно окажутся столь же жестокими, как и лорды. — Гар поднял голову, и, нахмурясь, обвёл взглядом окружающий лес. — Я мог бы поклясться, что слышал, как кто–то кашлянул.

— Вероятно, какой–то зверь со странным криком, — отмахнулась Алеа. — Конечно, случаи разные бывают. Разбойники могут оказаться симпатичными ребятами.

— Даже если и так, то все равно здесь очень опасно, — сказал Гар. — Нет, если для этих ребят нет никакого прибежища, то придётся нам создать его.

— Ты ведь не думаешь организовать ещё одно движение сопротивления, да? — покосилась в его сторону Алеа.

— Конечно думаю.

— Этого–то я и боялась. Надеяться что ты застанешь тут хотя бы проблески восстания, значило б предаваться чрезмерному оптимизму. Ну, если ты собираешься устроить революцию, то тебе лучше выспаться, пока есть возможность. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи? — воззрился на неё Гар. — Я же всегда караулил первым!

— Да, но сейчас уже полночь, а именно в это время наступает смена караула, — ухмыльнулась Алеа. — Не повезло тебе, солдатик. Сейчас моя очередь бодрствовать.

Гар спорил всего несколько минут, прежде чем со вздохом сдался и предупредил:

— Обязательно разбуди меня через четыре часа.

— А если не разбужу?

— Тогда сам проснусь, конечно. — Гар улёгся и завернулся в плащ. — Спокойной ночи, Алеа.

— Спокойной ночи. — Она наблюдала за тем, как он ворочался в своём гнезде из соснового лапника, с широкими плечами, вздымающимися словно холм, и гадала, когда же у неё появилась такая уверенность, что её жизнь прочно связана с этим сдержанным, отчуждённым человеком. Наверно дело было в том водопаде словесных атак, которые она обрушила на него за тот год, что знала его, и в том, как он в ответ никогда не проявлял гнева, а только все более и более глубокую озабоченность.

Озабоченность из–за чего? Из–за неё? С какой стати ему волноваться за неё, а не за себя? Она ощутила трепет при мысли об этом и попыталась вытеснить её. Наверняка его заставили сносить её тренировки в восточных единоборствах, или пережитые опасности на планете Бриганта, где она охраняла ему спину, помогая достичь цели — и неважно, что она столь же горячо желала свергнуть тирана–военачальника, как и он.

Она раздражённо стряхнула мрачное настроение и снова повернулась к костру. Тот горел не ярко; она подкинула немного дров, а затем нахмурясь смотрела на пламя — как из огня образовывались сказочные замки и превращались в хрустальные города до тех пор, пока, вздрогнув, резко не оторвала взгляд и не метнула его на окружающий тёмный лес, гадая, сколько же времени прошло, покуда она пребывала в трансе — минуты или часы?

Из ночного мрака появился огромный округлый силуэт. Алеа поднялась, сжимая посох, с ёкнувшим сердцем, готовая разбудить Гара, но огромная фигура проплыла на свет костра, и Алеа со вздохом облегчения узнала Незаметную.

С узнаванием пришли и воспоминания — и осознание их утраты.

— Ты снова заставила меня забыть тебя, — обвинила она.

— «Конечно», — согласилась инопланетянка, усаживаясь с кошачьей грацией у костра. — «Что подумал бы твой самец, если б ты сказала ему, что очень мило поболтала с большеголовой кошкообразной инопланетянкой–телепаткой?»

— Он бы тут же мне поверил, — отрезала Алеа. — И беседы наши не милая болтовня, а больше похожи на пристрастные допросы. Кроме того, он не мой самец.

— «Ничего, дорогая, в один прекрасный день ты признаешь это», — предсказала Незаметная — «Ты могла бы, знаешь ли, предложить мне чашечку чая».

— С каких это пор ты начала пить чай? — уставилась на неё Алеа. И нахмурилась. — И вообще, что ты здесь делаешь? Ведь ты же одна из коренных обитательниц Бриганты, а это планета Олдейра.

— «Решила посмотреть на те новые миры, которые вы собирались посетить», — объяснила Незаметная. — «Жизнь за последние век–другой стала скучной, но ты и твой… Гар сильно оживили её. Я увязалась за вами посмотреть, так ли вы забавны на чьей–то чужой планете, как и на моей».

Алеа знала, что Бриганта в действительности принадлежала Незаметной и её сородичам, и что колонистов–землян они терпели лишь забавы ради.

— Рада слышать, что мы такие интересные, — обронила она с иронией, надеясь, что Незаметная уловит сарказм. — Но я на самом деле спрашивала тебя, как ты совершила перелёт в десять световых лет.

— «Да конечно же «зайцем», в грузовом трюме вашего звездолёта, и пробовала заварить немного найденного там чая — когда робот не смотрел».

— Геркаймер всегда смотрит — повсюду на корабле и вокруг него!

— «Только не в тех случаях, когда я поощряю его не смотреть», — оскалила зубы в усмешке Незаметная. — «Конечно, для выяснения, что делать с теми забавными листочками, мне пришлось исследовать разум твоего самца. Вкус мне очень понравился».

— Сказано же тебе, он не мой. — Алеа лишь с большим трудом не потеряла терпение. — По крайней мере зови его Гаром. А то у меня могут появиться нехорошие мысли.

— «Или хорошие, но для них ты ещё недостаточно оправилась». — Незаметная пристально посмотрела на заварной чайник.

Алеа вздохнула, поняв намёк и снова вешая котелок над огнём. И долила туда воды из баклаги.

— Он, знаешь, ещё не скоро закипит.

— «Я могу подождать», — спокойно ответила инопланетянка.

Как отлично знала Алеа, она и впрямь могла никуда не торопиться.

— Своей болтовнёй мы можем разбудить Гара и молодёжь.

— «Об этом не стоит волноваться», — заверила её Незаметная. — «Я позаботилась, чтобы они крепко спали, пока мы не закончим — и о хищниках тебе тоже незачем беспокоиться, ни о двуногих, ни о четвероногих».

— Да, думаю, никто из них не приблизится, пока ты рядом. — Алеа поглядела на двойной ряд акульих зубов Незаметной. Любопытно, сама она нисколечко не боялась, хотя и имела некоторое представление о способностях Незаметной. Конечно, как только Алеа увидела инопланетянку, то сразу вспомнила все их предыдущие разговоры — а также вспомнила, что как только эти разговоры закончились, она полностью забыла о них. Несомненно она также забудет и об этом, хотя будет действовать, руководствуясь идеями, которые ей выдаст Незаметная, считая их своими. Мысль о такой мощи по идее должна бы сильно пугать, но Алеа наоборот испытывала только негодование. И гадала, действительно ли она такал храбрая или это всего лишь ещё одно свидетельство манипулирования инопланетянки.

Эта мысль заставила её усомниться в собственной ментальной силе.

— Тех призраков ведь я одна изгнала, не так ли?

— «Я тебе чуточку помогла», — призналась Незаметная, — «хотя всего лишь капельку, усилив твой ментальный удар. Гнев принадлежал тебе».

— Полагаю, это должно успокаивать, — промолвила Алеа, а затем нахмурилась. — Мой бодрствующий разум возможно и забыл, но какое–то глубоко заложенное тобой воспоминание вызвало у меня уверенность, что я способна приказывать этим призракам, не так ли?

— «Да, так», — подтвердила Незаметная. — «Не беспокойся, дорогая. Ты всегда будешь уверена в своей способности разобраться с любой ситуацией, с какой я могу справиться».

Алеане была уверена, что ей так уж нравится подобная мысль, но поскольку она мало что могла тут поделать, то решила воспользоваться преимуществами такого положения.

— Ситуации, с которыми я вероятно столкнусь, это трудности с местными магами. Ты способна разделаться с ними?

— «С одним–двумя за раз», — рассудительно прикинула Незаметная. — «Конечно, при помощи твоего друга Гара, мы втроём должны бы справиться с пятью–шестью местными. Их пси–силы, знаешь ли, на самом–то деле не так уж и велики».

— Достаточно велики, чтобы тиранить сервов! — отрезала Алеа.

— «Для этого требуется хитрость и безжалостность, а не телепатия», — уведомила её Незаметная. — «Я пока наблюдала тут три вида магов, а огнемётчики вообще не обладают никакими пси–силами».

Алеа уставилась на неё во все глаза.

— Как же тогда… ?

— «Они сохранили в действующем состоянии один элемент земной технологии», — объяснила Незаметная, — «и строго охраняют его тайну. Они учат своих учеников как работать с огнемётами, но, даже если эти ученики их родные сыновья, не учат их как изготовлять горючую смесь, или где найти нефть, из которой они её делают. Эта тайна передаётся только перед самой смертью».

— Эти маги — народ недоверчивый и склонный манипулировать людьми, — перебила Алеа. — Да к тому же жадный, судя по виду их крепостных сервов. Одежда у тех сплошь латаная и поношенная, да и то пошита явно на дому.

— «Им еле–еле удаётся наскрести на жизнь», — объяснила Незаметная, — «и потому у них мало времени прясть тонкую нить или ткать мягкую ткань. Но надо признать, что своих солдат лорды одевают хорошо».

— Да, и вдобавок выдают им сверкающее оружие! Но если приключившееся с Майрой сколь–нибудь показательный пример, то это народ бесчувственный и неотзывчивый.

— «Маги жаждут не денег», — предупредила Незаметная. — «В общем и целом, я б сказала, что если вы с Гаром желаете посвятить год–другой уничтожению их власти, то хорошо проведёте время».

— Я видела людей и в худшем положении, — сказала Алеа, — но эти наверняка находятся в достаточно скверном для оправдания нашего вмешательства. — Она нахмурилась. — Но как? В прошлый раз мы разделались с военачальником, марсократом, а Геркаймер рассказал мне, как Гар и его друг Дирк свергли нескольких тиранов, но ни один из них не располагал магическими силами! Как же бороться с силой, которой не видно?

— «Да ясно как, верой в другие силы, которых не видно», — улыбнулась Незаметная, и это зрелище само по себе было довольно путающее. — «Помнишь мудрецов Бриганты?»

— Ну да, — медленно проговорила Алеа. — Они вели народ в гармонии и сотрудничестве, исцеляя умы и сердца.

— «Эти маги всего лишь такие же марсократы, каким желал стать тот разбойничий атаман на Бриганте», — указала Незаметная, — «хотя, учитывая их манеру сражаться, наверно следует говорить «магократы», а не «марсократы». Все, что заставляет людей объединяться, должно сильно тревожить лордов».

— Особенно если это способ мышления, который на самом–то деле не является религией, — разулыбалась Алеа, — и настолько мирный, что не даёт никакого повода подавлять его.

— «По моему, эти магократы не из тех, кому требуется повод», — задумчиво произнесла Незаметная, — «но думаю, даже им будет затруднительно найти основания бороться с философией до тех пор, пока та не распространится слишком широко, чтобы её удалось искоренить».

— Эту идею определённо стоит обдумать, — улыбнулась Алеа, — особенно если у этой религии будут кое–какие физические дисциплины, которые можно будет очень легко превратить в систему рукопашного боя.

— «Я бы старалась скрыть подобные аспекты», — предупредила Незаметная, — «особенно если у тебя будет искушение сделать ту философию доказывающей саму себя, заставляя всякое разное происходить как по волшебству».

— Да, любая магия будет для местных лордов основанием растоптать её, — согласилась Алеа. — Я усвоила, что все правительства зависят от монополии на насилие, а это первое из тех, о каких я когда–либо слышала, которое зависит от монополии на магию.

— «По крайней мере на крупную магию», — уточнила Незаметная. — «Небольшие фокусы пройдут незамеченными, но никак нельзя узнать, которая из мелких иллюзий докажет свою силу».

Алеа услышала, как где–то за спиной у неё заухала сова, а затем налетел порыв трепетания крыльев. Она оглянулась как раз в тот миг, когда птица изменила направление своего полёта, пронесясь над головой Алеа. Размах её крыльев достигал четырёх футов, а тело должно быть по меньшей мере восемнадцати дюймов в длину^[7]. Алеа снова повернулась лицом к птице, наблюдая, как та подымается, описывая круги, используя восходящий воздушный поток от костра. Когда она исчезла в ночи, Алеа опустила взгляд, глядя на пустой лес вокруг неё, как и следовало хорошему караульному, но на поляне никого не было, кроме неё самой, её трёх спутников и их костра. Более ничего не шевелилось, и Алеа призналась самой себе, что ей очень хочется спать.

И все же в ходе полуночных размышлений ей пришла в голову неплохая идея. Караулить во вторую стражу было одиноко, но хорошо для медитации. Однако когда время шло и ничего не происходило, то возникало желание спать, и наверняка она караулила уже по меньшей мере четыре часа. Алеа поднялась и пошла разбудить Гара, с нетерпением дожидаясь возможности занять место на постели из соснового лапника. Этот здоровяк наверняка хорошо согрел для неё это ложе, даже если не сделал этой ночью ничего другого.

Проснулся он мгновенно, вскочив на ноги.

— Беда?

— Ничуточки, — заверила его Алеа. — Ничего не шелохнулось, кроме совы, которая спикировала мне на голову. Скучная ночь. Она полностью в твоём распоряжении.

* * *

Она проснулась с первыми лучами солнца, покуда молодёжь ещё спала. За первой чашкой чая она, стараясь говорить потише, рассказала Гару о своей идее:

— Мудрецы Бриганты показали нам, что философия и добрый пример могут в конце концов сработать вместо правительства.

— Да, когда комбинируются с деревенскими советами и проводятся в жизнь тайным обществом. — Улыбка Гара выглядела натянутой от иронии. — И все же, идея хороша — в обществе вроде этого она может оказаться как раз тем объединяющим лозунгом, какой нужен народу.

— А к тому времени, когда движение приобретёт достаточный размах, чтобы встревожить магов, оно уже слишком широко распространится, чтобы маги смогли остановить его, — победоносно заключила Алеа.

— Я б не был столь уверен в этом, — предостерёг её от чрезмерного оптимизма Гар. — Никогда не надо недооценивать мощь старомодного насилия. Но возможно нам удастся соединить учение с кое–какими уроками самообороны.

— Ты имеешь в виду преподавание единоборств как часть философии?

— А почему бы и нет? В конце концов, некоторые учителя утверждают, что таэквондо — это философия в действии. А если ближе к сути, то кунфу вышло из даосских монастырей, и именно эту–то философскую систему мы здесь и применим.

— А почему именно даосизм? — нахмурясь спросила Алеа. — И как мы сами узнаем о нем?

— Велим Геркаймеру распечатать копии книг и ночью сбросить их нам. Что же до того, почему даосизм, то потому, что именно даосские мудрецы выдвинули идею благодатной анархии, которую должны создать крестьяне, желающие подражать мудрецу, живущему высоко на горе в пустынной глуши. Глядя на него, им естественно захочется жить в гармонии с ближними и окружающей средой.

— Они забыли о человеческой жадности и жажде власти, — коротко рассмеялась Алеа.

— У всех нас есть свои слепые пятна, — заступился за даосов Гар, — но идеал это был благородный.

— Какой благородный идеал? Что может смыть человеческую жадность?

Собеседники подняли головы и увидели, как Майра подымается с постели из соснового лапника, а Блейз приподнялся на локте, смаргивая сон.

— Философия, — ответила Алеа, — ряд идей, подогнанных друг к другу для получения единого целого. Если в них поверит достаточно много народу, то они способны сформировать целое общество.

— В самом деле? — усомнилась Майра.

— В какой–то мере, — уточнил Гар. — Во всех культурах монахи и жрецы делали их менее приверженными насилию, чем те могли бы быть. Греческие философы изобрели систему логики, которая выросла в современную науку и изменила мир, превратив его в край чудес. Учёные–конфуцианцы изобрели систему государственной службы, благодаря которой китайская цивилизация протянула больше двух тысяч лет…. Список можно продолжать. Да, наш образ мыслей может посодействовать изменению нашего образа жизни.

— А кто такие греки? — нахмурилась Майра. — И конфуцианцы? Что значит китайская? И что такое государственная служба?

— По одному вопросу за раз, — остановил её Гар с улыбкой, которая у другого человека была бы смехом. И принялся объяснять. Когда он выдохся, его сменила Алеа, потом снова объяснял Гар, а затем опять Алеа.

Ошеломлённый Блейз только слушал, тогда как Майра задавала вопрос за вопросом. Его изумила панорама чудес, развёрнутых перед ним Гаром и Алеа, но ещё больше изумила быстрота ума Майры. Странно, похоже, это сделало её ещё более привлекательной. «Это неправильно, — подумал он. — Привлекательными людей должны делать только их души и внешность». И тем не менее он не мог отрицать, что пульс у него учащался при каждом заданном Майрой вопросе, при каждом сделанном ею метком замечании. Наконец Алеа повернулась к нему и спросила:

— А разве у тебя нет никаких вопросов, Блейз?

— Ну конечно, — отозвался все ещё ошеломлённый Блейз. — Что это за даусизм, о котором вы упоминали?

— Даосизм, — поправил его Гар, смягчая зубной звук и делая ударение на дифтонге.^[8] Блейз нахмурился, замечая тонкую разницу в звучании этого слова. — Дао это гармония и единство во всем сущем, — объяснил Гар. — Если мы сумеем понять, как все сочетается друг с другом, и найти своё место в этом великом грандиозном Едином, то будем счастливее в этой жизни и ещё в большей степени станем его частью после того, как умрём.

— Это что–то вроде Рая? — нахмурился Блейз.

— В некотором смысле, — сказал Гар, — способ жить вечно. Но его нельзя осознать как самого себя.

— Впрочем, опять же, может, и получится, — проговорила Алеа, — но ты тогда поймёшь, что то, что ты считал «Блейзом», на самом деле лишь малая часть того, чем ты являешься в действительности.

— Значит, все дело в попытке раскрыть все, чем ты можешь стать? — спросила Майра.

— Это часть пути, — осторожно ответила Алеа.

По всему телу Блейза пробежала дрожь волнения. Она так быстро поняла! Слишком быстро, быстрей, чем он — он был недостаточно хорош для неё. Конечно, это не имело значения, поскольку она возненавидела его, как только узнала, что он был учеником мага.

И все же Гар вскоре вскинул руки сдаваясь, а Алеа объявила:

— Вы подошли к пределу того, что мы знаем, Майра. Хотя обещаю вам, мы быстро узнаем больше. Думаю, прежде чем мы начнём обучение, вам лучше найти для нас горную вершину, где мы сможем быть уверены в некоторой доле покоя.

Найти горы не составляло труда — они высились вдали. Спутники провели день, шагая к ним. Порой они шли молча, а иногда Алеа разговаривала с Майрой или Гаром. Блейз чувствовал себя исключённым из общего разговора, но напоминал себе, как ему повезло, что у него вообще есть какое–то общество. Однако Алеа и Гар то и дело обучали их какой–нибудь новой песне, и они все шагали, распевая: «Я построю себе desrick на Яндро…», хотя Блейз понятия не имел, что такое desrick и где может находиться Яндро. Глядя на лицо Майры, он сомневался, что это известно и ей тоже.

На следующее утро он проснулся, застав Гара и Алеа поочерёдно читающими абзацы из книги, покуда в котелке грелась вода для чая, а на костре поджаривались лепёшки. Книгой оказался «Дао дэ цзин», что означало, как сказал ему Гар, «Трактат о Пути Добродетели». После завтрака они поднялись в предгорья. За полуденной трапезой они ещё почитали книгу, а затем обсуждали её, подымаясь в горы. Вскоре подъём сделался слишком крутым и стало не до разговоров, но когда они разбили лагерь, Алеа уселась читать книгу, в то время как Гар показывал молодёжи, как разбивать лагерь, развести костёр и приготовить обед. На следующее утро лагерем занималась Алеа, тогда как Гар читал — на сей раз иную книгу, написанную кем–то по имени Чжуан–цзы.

Через четыре дня они наконец поднялись достаточно близко к вершине горы, чтобы Гар с Алеа были готовы создать более–менее постоянный лагерь — но к этому времени они уже настолько глубоко втянулись в обсуждение содержащихся в книгах идей, что предоставили разбивать лагерь Блейзу и Майре. Это означало, что тем приходилось разговаривать друг с другом, по крайней мере в пределах такого круга тем, как «Принеси ведро воды, хорошо?», или «Как думаешь, этих сосновых веток хватит для постели?», или даже «Ну–ка, дай я попробую — у меня всегда хорошо получалось с кремнём и кресалом».

— Конечно, — презрительно бросила Майра, — ведь ты же маг, не так ли?

Блейз в удивлении поднял взгляд, пытаясь скрыть обиду — в последнее время он порядком поупражнялся в данном умении.

— Я маг иного рода. — Он повернулся к куче лучин веточек для растопки и высек из кремня искру на сухой мох. — А теперь уже вряд ли стану любого рода магом.

— О, у тебя, кажется, достаточно неплохо шло дело с призраками.

— Достаточно неплохо для чего? — Блейз следил, как мох загорелся, и раздувал огонь, пока маленькое пламя не поднялось повыше; и тогда подбросил несколько древесных стружек и наблюдал за тем, как пламя разрастается. Когда занялся небольшой костёр, он продолжил: — Да, я буду в состоянии позвать на помощь, если поблизости есть добрые призраки, но если наткнусь на что–то злое, то сомневаюсь, что смогу уговорить его оставить нас в покое.

— Не беспокойся, Алеа сможет. — Майра не без удовлетворения наблюдала за тем, как он скривился. — Возможно, она сумеет научить тебя, как прогонять фантомов.

— Я спрашивал, — мрачно отозвался Блейз. — И она смогла сказать лишь, что даёт им ощутить силу своего гнева.

— Ну, это сработало. В чем же дело? Рассердиться не можешь?

— Могу, конечно, — удивился Блейз. — Просто я похоже не в состоянии нацеливать свой гнев так, как это делает она.

— Ну, возможно, делу поможет, если ты будешь думать о них как о частях Дао, — обронила с ехидством Майра.

Блейз вскинул на неё взгляд.

— Вот здорово, что за чудесная мысль! Наверно, я в конце концов всё–таки смогу быть магом.

Он снова повернулся к костру, и румянец у него на лице был не просто отсветом пламени. Майра с ёкнувшим сердцем гадала, что же значат эти слова.

Она сказала себе, что ей незачем беспокоиться, что Гар и Алеа на самом–то деле не маги, или по крайней мере не такие маги, как лорды, куда как менее могущественные. Ей удавалось сохранять веру в это, пока все не поужинали, вычистили тарелки и котелок, и Гар не уселся, скрестив ноги на некотором расстоянии от костра, жёстко- выпрямив спину, хотя все его тело, казалось, расслабилось. Положив руки на колени и чуть откинув голову назад, он устремил взгляд на звезды. Те немногие деревья, которые тут высоко на горе, были невысокими и чахлыми, и поэтому небо раскинулось над ними огромной панорамой, усыпанное звёздами, словно порошком. Укладываясь спать, Майра украдкой посмотрела на Гара, — хотя он наконец закрыл глаза, в нем было что–то, заставлявшее её нервничать. Она слегка толкнула Алеа локтем в бок и спросила:

— Он что, спит сидя?

— Нет, — сообщила ей Алеа. — Он пытается прочесть мысли своего брата.

Майра подняла на неё взгляд, внезапно насторожившись.

— А где сейчас его брат?

Алеа повернулась и показала на небо на северо–западе.

— Там.

7

Майра уставилась на небо, чувствуя, как по спине у неё пробежали мурашки.

— Как же он может узнавать столь далёкие мысли, когда сидит и ничего не делает? — пробормотала непослушными губами Майра.

— Тело его может и ничего не делает, — объяснила Алеа, — но разум его очень активен. Он медитирует.

— А что это такое?

Блейз приподнялся на локте и прислушался.

— Медитировать — значит освобождать свой разум, позволяя ему исследовать с обострённым фокусом, — объяснила Алеа. — Ты видишь в мире связи, которых не видит наш бодрствующий разум. А в его случае, мир которого он не может увидеть — его родина, которую отделяет от нас полгалактики.

— А что такое «галактика»? — нахмурилась Майра.

— Все это. — Алеа обвела взмахом руки небеса. — Все звезды, которые ты видишь, и ещё великое множество других. Видишь те две, которые кажутся почти слившимися?

— Близнецов? Конечно, — ответила Майра. — О них все знают.

— Ну, на самом деле они отстоят друг от друга на световой год, — объяснила Алеа. — Это настолько далеко, что если затеешь пройти его, а потом завещаешь продолжить путь своему ребёнку, а твой ребёнок — твоему внуку, то к тому времени, когда твои потомки доберутся туда, пройдут тысячи лет, и о тебе будут помнить только твоё имя, если оно вообще сохранится в преданиях.

Майра широко раскрыла глаза, приведённая в трепет внезапно обрушившейся на неё громадностью этого мира.

— Но… но если те две столь близки, то насколько же далеко левое плечо Лесничего от правого? — Она показала на параллелограмм звёзд.

— Между ними сотни световых лет, — сказала Алеа. — Если б кто–то сейчас разжёг у него на левом плече огромный костёр, то первыми увидели бы это твои пра–пра–пра–пра-правнуки.

Блейз затрепетал при мысли об этом, лицо его когда, он взирал на звезды, выражало восторг.

Майра же внезапно почувствовала себя одинокой и крошечной, затерявшейся среди созвездий. Старые, знакомые, дружелюбные звезды внезапно показались холодными и чуждыми, и невероятно далёкими.

— Каждая из этих звёзд — солнце, — объяснила Алеа, — подобное тому яркому шару, который освещает здесь все и даёт вам тепло.

— Солнце? — расширила глаза Майра. — Но есть же только одно солнце над миром! Звезды не могут быть солнцами — они слишком маленькие!

— Они только кажутся маленькими, потому что находятся так далеко, — ответила Алеа, — и они не висят над миром, так как миры — это шары из камня и земли, пока вращаются вокруг своих солнц бесконечными кругами.

Глаза Майры отразили орду звёзд над ней.

— Ты хочешь сказать, что у каждой из этих звёзд есть свой мир?

— Нет, лишь у немногих, — объяснила Алеа, — но когда на небе столько звёзд, это «немногие» означает тысячи.

У Майры прямо голова закружилась при мысли о тысячах миров, подобных её родному, наполненных теплом, цветами, зверями и людьми, влюбляющимися, женящимися и проживающими жизнь, пытаясь вырастить детей, не умирая с голоду.

— Видишь ту реку звёзд, наискось пересекающую небеса? — спросила её Алеа.

— Водопад Богов? Конечно.

— На самом деле это — противоположная сторона галактики, — объяснила Алеа.

— Ты хочешь сказать, что Гар пытается мысленно дотянуться до тех звёзд? — побледнела Майра.

— Нет, та звезда, которую он ищет, намного ближе, до неё всего двести тридцать четыре световых года. — Алеа показала на клок тьмы между Фургоном и Мотыгой. — Она где–то в той части неба, но это солнце слишком маленькое и его не видно.

— Зачем же ему это? — прошептала Майра.

— Поговорить со своим братишкой, — объяснила Алеа. — Он способен дотянуться через эту бездну и прочесть мысли Грегори.

Теперь уж Майра задрожала.

— А его брат может мысленно дотянуться до нас?

— Мы думаем, может, — сказала Алеа. — Именно это Гар и пытается сейчас выяснить. Он мне говорит, что когда–нибудь я тоже смогу это делать, если буду постоянно упражняться. — Она наклонилась поближе к Майре и доверительно понизила голос. — Но я ему не верю. По–моему, для создания такой связи нужны двое — а у меня нет ни брата, ни сестры.

— Кроме Гара, — прошептала, не подумав, Майра — и поэтому не заметила как долго колебалась Алеа прежде, чем произнесла:

— Да. Кроме Гара.

— Он может обучить меня магии, — выдохнул Блейз, глядя на Гара как на идола. А затем перевёл такой же взгляд на Алеа. — И ты тоже, если пожелаешь.

— Усвой сперва Дао, — посоветовала Алеа. — А уж потом поговорим и о магии.

Майра ощутила внезапную решимость именно так и поступить.

* * *

Учились они достаточно неплохо в то немногое время, когда Алеа и Гар были вольны беседовать с ними; поскольку в последующие несколько дней «учителя», казалось, постоянно читали и просили Майру с Блейзом взять все связанные с лагерем хлопоты на себя. Майра согласилась, хотя и держалась настороже, словно ожидая от них превращения в драконов, стоит ей только отвернуться. Блейз же выполнял свои задачи весело — в конце концов, он ведь не один год прослужил на побегушках у Арноля. Ну а если б Гар превратился в дракона, Блейз лишь подивился бы этому чуду.

По вечерам пара искателей приключений работала поочерёдно; один (одна) медитировал(а), а другой (другая) тем временем пытался(ась) растолковать младшей паре насчёт Дао и того, как вели себя люди, если пытались следовать этим Путём.

Как объяснил Гар, древние мудрецы действительно верили, что если все будут жить в деревнях и неподалёку от каждой деревни будет жить мудрец, то люди начнут следовать примеру мудрецов, по доброму относясь друг к другу и стараясь разрешать свои разногласия без гнева и насилия.

Блейз счёл, что не может принять эту идею.

— А если другая деревня не станет верить в Путь и следовать примеру своего мудреца? Разве тогда её жители не попытаются завоевать соседние деревни и забрать все и вся, даже женщин и детей?

— Нет, если все будут верить в Дао и стараться жить как мудрец, — ответил Гар.

— Но такого никак не может случиться! — возразил Блейз — Потребуется всего–навсего один неверующий — особенно если этот человек будет могущественным магом. Тогда он попытается создать армию и применить свои способности для порабощения всех остальных.

Гар остро посмотрел на него.

— Именно так ваш мир и оказался поделённым между лордами–магами?

— Я в общем–то не знаю, — признался Блейз, — но если они и правда задумали когда–то поделить его, то что могло им помешать?

— Правительство, — ответил Гар. — Думаю, правительство рухнуло, когда мир, из которого прибыли ваши предки, перестал снабжать их продовольствием, лекарствами и оружием.

— И ты действительно думаешь, будто мудрецы могли бы этому помешать? — спросил Блейз.

— Нет, — признал Гар, — хотя было бы страшно приятно, если б им удалось. Но они могли бы стать противовесом могуществу магов. И пример мудрецов мог бы заставить лордов помягче обращаться с крепостными.

— Возможно, — с сомнением протянул Блейз, — но большинство магов, о которых я слыхивал, мало волнует, чего там о них кто–то думает. Твоим мудрецам пришлось бы найти способ собирать народ в маленькие армии, дабы смочь отбиться от стражников магов — а как они смогли бы бороться с магией лордов? Разве только если твои мудрецы сами будут магами — но по твоим словам они не верят в пользу боёв.

— Да, — подтвердил Гар, — но они также ничего не имеют против, если какой–нибудь громила сам себя покалечит, пытаясь покалечить тебя.

Блейз пристально посмотрел на него, понимая, что слышит загадку. Его ум завертел задачу, нападая на неё с разных сторон. А затем он в удивлении выпрямился.

— Они нашли способ заставить солдат калечить самих себя!

— Способы заставить удары солдат работать против них, — кивнул Гар.

— Что же это за магия такая?

— Не магия, всего лишь боевая система, — заверил его Гар. — Мы обучим вас, основа её в следующем: ты становишься камнем, о который спотыкается твой враг.

Идея эта была волнующей, но Блейзу пришлось подождать и поучиться сперва философии, а поскольку Гар с Алеа, похоже, только сами обучались ей, ожидание обещало быть долгим. Он заполнял время трудами по лагерю: поисками пещеры для их обитания, разделением её на спальные места для женщин и для мужчин. Майра, конечно, помогала, но на его вопросы отвечала лишь краткими репликами. Блейза это огорчало, поскольку работа могла заполнить время лишь какую–то часть дня, а разговоры заметно оживили бы прочее время суток — но Майра разговаривала с ним не больше, чем было абсолютно необходимо. Она, казалось, не только презирала его, но ещё и боялась. Блейза это сильно обижало. В конце концов, он же не причинил ей никакого вреда.

Он не мог больше этого вынести. Однажды, когда Блейз нёс в лагерь корзинку с выкопанными клубнями, он повстречал её, когда она вытаскивала из ручья ведро воды. Он встал рядом и потребовал ответа:

— Почему ты презираешь меня, Майра? Я ничем тебя не обидел. И не давал тебе никакого повода бояться меня.

— Но ты маг, пусть даже пока не очень хороший, — заявила Майра, — а мой маг–лорд призвал меня к себе на ложе. Я видела, что он сделал с другими девушками, и поэтому сбежала. А он отправил в погоню за мной стражников с собаками, а потом и призраков — напугать меня и пригнать к стражникам, чтобы те поймали меня и приволокли назад, так и было бы, не подоспей Гар и Алеа.

— И впрямь страшный человек, — лицо Блейза покраснело — испорченный властью — но впрочем, это ведь и все чего он хочет от жизни, не так ли? Власти. Наивысшее удовольствие для него — это призвать к себе прекрасную женщину и знать, что та не посмеет отказаться. Жестокость доставляет ему удовольствие только потому, что доказывает его власть.

Майра удивлённо посмотрела на него. Похоже, Рокет вызывал у него искренний гнев.

— Боюсь, что большинство из них именно такие. — Блейз выглядел так словно надкусил гнилое яблоко. — Разложившиеся, деспотичные и жестокие. Мне очень хотелось бы увидеть, как их всех скинут с престолов и посадят на цепь в недрах земли, сковав заговорёнными кандалами, способными устоять перед любыми их чарами. Но есть и несколько хороших лордов: например, Обиэль из Ломарка, Боккель из Хайтри и Эркин из Хоргана. Они живут скромно — или насколько скромно можно жить во дворце — и заботятся, чтобы у сервов обязательно хватало еды и прочной одежды. Но им приходится быть сильными, очень сильными, так как остальные маги полагают, что добрый человек — слабый человек и нападают со всей своей мощью, пытаясь проглотить их.

— Предела нет их жадности!

— Да, это так — но есть и иная причина. — Блейз повернулся и посмотрел на долину. — Понимаешь, слух о добром маге быстро разлетается по всей округе и заставляет других крепостных задумываться, а не могут ли они избавиться от своих жестоких лордов. Фермеры доброго лорда выращивают больше зёрна и плодов, чем подданные жестоких лордов — и не удивительно, ведь они не ослабли от голода.

— Выходит, эти тираны не только жадны, но и завистливы!

— Настолько завистливы, что удивительно, как это у них волосы ещё не позеленели, — согласился Блейз. — Мой же наставник Арноль был очень добрым человеком. Он каждый день бывал среди своих крепостных, чтобы убедиться, что они сыты и довольны своим жребием, и если находился кто недовольный, то он выяснял все по порядку. Если они считали, что с ними обошлись несправедливо, то он вызывал их гетманов и подробно обсуждал положение, даже если это означало попытку исцелить неудачный брак. Если кто–то заболевал, он делал все, что в его силах — увы, недостаточно, поскольку не был целителем. Если один из них умирал, он много дней ходил мрачнее тучи. И он никогда не брал крепостной к себе на ложе, даже если та сама этого хотела — говорил, мол, с него хватило подобных похождений в юности и он навидался, к каким несчастьям это может привести.

— И сколько же женщин он испортил в молодости? — снова насторожилась Майра.

— Ни одной, — уверенно ответил Блейз. — Он мне рассказывал, что никогда не принуждал ни одну женщину, и даже не оказывал давления, добиваясь благосклонности, но за все годы были четыре, которые оказывали давление на него, и не стоит удивляться, что он им не отказал.

— Но он так и не женился ни на одной из них?

— Да. Понимаешь, он был человеком скромным. Две из них хотели добиться от него преимуществ для себя — избавиться от необходимости работать, а только приказывать другим женщинам. Ещё одна желала получить красивые платья и драгоценности, но он для себя таких вещей не брал — думал, деньги принесут больше пользы, пойдя на починку хижин крепостных…

— Разве у них были хижины? Не лачуги? — удивилась Майра.

— О да, хорошие хижины, крытые соломой — он направлял людей строить всякий раз, когда не было работы на полях. Как ему представлялось, женщина, просившая для себя подобные роскошества, грабила своих собратьев, и его это очень опечалило. Четвёртая же, по воле случая, больше интересовалась раздуванием ревности в любовнике, который отверг её ради другой женщины. Преуспела она в этом довольно неплохо, и когда юный красавец после бурного объяснения вернулся к ней, она в тот же миг оставила Арноля.

— Но ведь он же был их лордом! — недоуменно моргнула Майра. — Неужели он их не наказал?

— За что? За несколько ночей наслаждения? За влюблённость? Нет, Арноль был не таким человеком. Хотя случившееся опечалило его и он больше никогда не волочился ни за одной женщиной. Все это, конечно, произошло ещё до того, как я присоединился к нему, — добавил Блейз. — Он не сам мне рассказал — я услышал эту историю по частям от стражников и крепостных.

— Я и не знала, что бывают такие лорды, — проговорила широко раскрыв глаза, Майра.

— Я хочу во всем походить на них — только, конечно, быть достаточно сильным, чтобы отбиться от соседей, пытающихся завоевать мои владения, — поправился Блейз. — И мне хотелось бы преуспеть в любви, но я видел, что происходит с малопривлекательными мужчинами.

Майра чуть не выпалила, что его–то уж никак нельзя назвать непривлекательным, но вовремя спохватилась. И вместо этого изобразила толику негодования.

— Значит, ты намерен отвечать на приглашения женщин? Не беспокойся, от меня ты их не дождёшься. Можешь обращаться со своей похотью к какой–нибудь другой.

— Но с тобой это не похоть, — ответил Блейз, глядя на неё искренним взглядом и с не скрывающем его чувств лицом. — Это любовь.

В Майре, казалось, что–то растаяло — но она тут же выпалила:

— Маги не способны любить. Это все знают. Поищите себе другую, сэр. — И повернувшись, быстро зашагала обратно к Гару и Алеа, идя так быстро, что вода то и дело выплёскивалась из ведра.

Блейз скорбно глядел ей вслед. Ему следовало помнить, не следует говорить женщине о своей любви, пока она хорошенько не узнает его. Каких бы там успехов он прежде ни добился у неё, сейчас все пошло прахом.

Но похоже, она теперь презирала его совсем не так сильно. Это уже что–то. По крайней мере, она казалась неуверенной. Может, она и не считала Блейза воплощением добродетелей, но по крайней мере перестала утверждать, что он злодей. Придётся ему тем и удовольствоваться.

* * *

Найденная Блейзом для их лагеря пещера была щелью в фасе скалы, образовывавшей тут широкий уступ с видом на долину. Уступ этот был в пятьдесят футов^[9] глубиной и поэтому, чтобы посмотреть на располагавшиеся внизу деревни, им приходилось подходить довольно близко к краю. Деревень насчитывалось с полдюжины, наиболее ясно они виднелись утром и вечером, когда с заплаток полей внизу подымался дым очагов.

По настоянию Гара для своего бивачного костра они употребляли свежесрубленные деревья. Он хотел получить побольше дыма, чтобы селяне заметили их. Майра с Блейзом послушно бегали вокруг костра всякий раз, как менялся ветер, и пытались приготовить еду, не отдающую сосной или елью.

Когда они не рубили дрова и не таскали воду, то брали уроки у Алеа и Гара, кто б там из них в данный момент ни медитировал. И он и она читали молодым людям «Дао дэ цзин» — но они также настаивали, чтобы Майра и Блейз научились читать сами. За чтением последовало письмо, и не успели они и глазом моргнуть, как Майра с Блейзом уже соединяли звучания букв, составляя слова, и складывали слова в предложения — сперва медленно, спотыкаясь, но писали.

Блейз с трепетом посмотрел на Алеа.

— Почему Арноль не обучал меня этому?

— Наверно, он сам не умел, — ответила она. — Та магия, которой он тебя обучал, была записана в книгах?

— Нет, он рассказывал мне о ней и обучал на опыте. — Блейз нахмурился. — Но она должна быть где–то записана — по крайней мере та часть её, которую не требуется почувствовать самому.

— Возможно, тебе удастся объяснить, на что похоже её ощущение, — предположила Алеа.

— Возможно и удастся. — Блейз взял ручку и принялся писать.

Майра все смотрела, гадая, не наблюдает ли она, как пишется первая книга о магии, а также гадая, какие чувства она от этого испытывает.

Двое скитальцев также научили Блейза и Майру медитировать — Нельзя только читать о Дао, — объяснил Гар. — Его надо испытать.

Он уселся перед ними скрестив ноги, обучая их замедлять дыхание, давать своим эмоциям улечься, а мыслям — успокоиться и растаять так, чтобы они действительно начали ощущать окружающий мир и искать на ощупь Дао, гармонию ветра и дерева, земли и огня.

И все же, их ждали и иные труды.

— Нудной работой придётся заняться вам, — сказал Гар младшей паре. — Крестьяне так любопытны, что они начнут подкрадываться и подглядывать за нами, и не поверят, будто мы с Алеа мудрецы, если увидят, как мы моем посуду.

— Таков уж удел учеников везде и всюду, — со вздохом сообщил Блейз Майре. — Ну, я к этому привык.

— Я тоже к этому привыкла, — ответила Майра, — а я ученицей не была! — Она гадала, откуда Гару известно, что селян одолевает любопытство, а затем вспомнила про его умение слышать мысли. И порадовалась, что не спросила.

Но она таки обратилась к Алеа, нет ли ещё каких–либо причин выпадания хозяйственных забот на её с Блейзом долю, помимо розыгрыша крестьян. Алеа объяснила, и, когда эта работа слишком наскучила, Майра сообщила о сказанном Блейзу, надеясь завязать непринуждённый разговор.

— Алеа говорит, что мы должны заниматься собиранием хвороста, варкой еды и мытьём посуды, дабы научиться скромности, терпению и подчинению порядку вещей.

— Спасибо, скромности я и так уже здорово научился, — крякнул Блейз, с размаху опуская на место конец бревна, устраивая сиденье у костра, — а если уж ученик мага не понимает важности подчинения и своему наставнику и законам магии, то мне хотелось бы знать, а кто ж тогда понимает. — Он ухватился за другой конец бревна.

— Ну вот ты и взялся за своё, пытаешься господствовать надо мной, потому что чему–то обучался, — подбоченилась Майра.

— Господствовать над тобой? — поднял взгляд поражённый Блейз — и выронил бревно. — У-у! А–а–а-а! Моя нога!

— Сильно поранил? Ну–ка дай мне посмотреть! — Майра подтолкнула его, заставляя сесть на бревно, и протянула руку к его стопе.

— Нет, нет! Уверен, это всего лишь синяк, не более того! — Но Блейз баюкал другой рукой пострадавшую конечность. — Поверь мне, я и не думал говорить тебе о том, сколько всего мне понадобилось усвоить, а только хотел объяснить, что даже в самые первые дни ученичества, при том, что я целый день подметал полы и таскал воду, но Арноль находил каждодневно несколько минут, дабы немножко поучить меня магии.

— Ну, Гар и Алеа поступают так же, — возразила Майра. — На самом–то деле, они обучают нас почти так же быстро, как обучаются сами. Ты уверен, что палец не раздавило?

— Поверь мне, если б раздавило, я бы об этом знал, — отнекивался Блейз.

— Ты просто пытаешься строить из себя стойкого храбреца!

— Ну конечно, — удивлённо подтвердил Блейз. — Но если б нога и правда пострадала, я бы стойко терпел боль, накладывая на неё лубок. — Он опустил стопу на землю и испытующе опёрся на неё. — У-у! Пока рано — именно так и говорит Гар насчёт обучения магии.

— Ну, мы ведь только начали учиться медитировать, — практично отозвалась Майра. — Алеа объяснила, что прежде чем обучаться магии, нам нужно усвоить Дао.

— Зачем? — пробурчал Блейз. — Медитируя я не усваиваю никакой магии. Кроме того, они только сейчас изучают Дао, а с магией и он и она знакомы уже не один год. Думаю, Гар с рождения ею владел.

— С чего это ты взял? — нахмурилась Майра.

— Он пытается прочесть мысли своего братишки через океан звёзд. На мой взгляд, это похоже на магию, и если с ней знакомы два брата, то ею должны владеть и их родители, не так ли? Значит, они обучились ей, как мы учимся жать и косить — помогая малолетками в поле, связывая снопы подростками, а потом кося, когда станем взрослыми.

Майра хотела было возражать, а потом заколебалась.

— Возможно, в этом что–то есть….

— Неважно есть или нет, — вздохнул Блейз. Он выпрямился, осторожно становясь на пострадавшую стопу. Больно, но действует.

— Если заболит сильнее, тут же садись, — строго велела Майра.

Он поднял голову, глядя на неё таким горячо сияющим взглядом, что она чуть попятилась.

— Обязательно, — негромко пообещал он, — и спасибо тебе.

Майра не спросила, за что. Однако, когда они с Алеа пошли вдвоём к ручью собрать камыша, она заговорила с ней.

— Блейз начинает проявлять недовольство.

— В самом деле? — подняла взгляд Алеа. — Почему?

— Ну, мы уже три недели таскаем и носим, а вы обучаете нас медитировать, но Блейз думает, что вы так никогда и не приметесь обучать нас своей магии.

— Мы на самом–то деле недостаточно знакомы с его видом магии для добавления к ней своей, — медленно произнесла Алеа, — но полагаю, нам придётся обучиться ей.

Она, должно быть, передала её слова Гару, поскольку в тот же вечер, когда завершился ужин и вымыли и убрали тарелки, Гар усадил Блейза у костра и сказал:

— Пора, Блейз, сделать свой первый маленький шаг к магии.

— Правда? — с энтузиазмом переспросил юноша. — Что мне делать?

— Введи себя в транс — ты уже умеешь это делать. Ты тоже, Майра. Иди садись с нами и медитируй.

Медленно и с опаской Майра уселась перед ним скрестив ноги, разгладила на коленях юбку, а затем положила ладони на бедра и выпрямила спину. Алеа уселась рядом с ней и успокаивающе коснулась её руки. Майра бросила на неё благодарный взгляд, а затем снова повернулась к Гару и закрыла глаза.

Она представила себе глухую серую стену, дала ей заполнить все поле зрения, а затем, прежде чем позволить появиться на её просторах крошечной чёрной точке, быстро взглянула на Блейза. Тот сидел с закрытыми глазами, с видом полной отрешённости. Это зрелище почему–то и встревожило и успокоило её, но она вновь закрыла глаза и дала той чёрной точке появиться на глухой серой стене, а потом дала точке разрастись, расползаясь медленно, но ровно, покуда в голове у неё вертелся десяток мыслей, но они начали одна за другой улетучиваться. Она знала, что Блейз делает то же самое, и перед глазами у него несомненно также рос чёрный круг, все разрастаясь и разрастаясь, покуда его мысли успокаивались, оставляя разум пустым.

Но точка начала издавать звук, стон, становившийся все громче и громче, и в чёрном круге появился белый силуэт. Майра завизжала и вскочила на ноги, открывая глаза. Рука Алеа сжала ей ладонь, и Майре это очень даже требовалось, потому что белый силуэт по–прежнему оставался на месте, колыхаясь во тьме за краем уступа, и появились и другие ему подобные, слетаясь и приближаясь со стороны тропы, и выходя прямо из скалы.

— Кгм, Блейз, — кашлянула Алеа, — по–моему, тебе лучше открыть глаза и оглядеться.

Блейз моргая поднял голову. Глаза у него расширились при виде призрака. Затем он услышал стенания слева, справа, сзади. Он заозирался, глядя то туда, то сюда, а потом сияя посмотрел на Гара. — Получается! Никогда ещё не вызывал стольких!

8

— Будем надеяться, что договариваться с ними у тебя теперь тоже получится лучше, — нервно произнёс Гар. — Поговори с ними, Блейз.

— Поговорить? — Блейз посмотрел на призраков, частью бесформенных и безликих, а в основном выглядящих точь–в–точь как люди, иные мрачные, иные весёлые, а иные криво усмехающиеся. — Что же мне надо им сказать?

— Для начала, что мы друзья. — Гар сглотнул, выпучив глаза. — Что нам очень жаль, если мы побеспокоили их, и они вполне могут спать себе дальше.

— Призраки не спят, — обронил Блейз, по–настоящему не задумываясь об этом. — И они и впрямь разозлятся, если почувствуют, что мы вызвали их без всякой цели, господин.

— Я тебе не господин!

— Тогда учитель. Нельзя ли нам подыскать для них какой–нибудь вопрос?

Глаза у Гара загорелись; он, похоже, чуточку расслабился.

— Да, пожалуй, нам и правда желательно узнать пару–тройку вещей.

— А как мне говорить с ними? Гар сжал губы, быстро соображая.

— Ну, для начала ты мог бы сказать им: «Привет».

— Недостаточно вежливо, — покачал головой Блейз, а затем повысил голос. — Добрый вечер, О Предки Рода Нашего. Мы приветствуем и чтим вас.

— По крайней мере вежлив, — прогромыхал хмурый призрак с вислыми щеками, большим носом и каймой волос вокруг плешивой головы. — Если ты вызвал нас без всякой цели, то сильно пожалеешь об этом!

Пытаясь определить, кем мог быть этот призрак, Гар окинул взглядом его одежду — своего рода камзол с открытым воротом и брюки в обтяжку; такая одежда могла быть чуть ли не костюмом бизнесмена, жившего несколько столетий назад, только костюмом романтизированным и франтоватым.

— Мы определённо вызвали вас не зря, — поспешил заверить призрака Блейз. — Мои учителя хотят получить сведения, которые есть только у вас. Они прибыли в нашу страну издалека и стремятся улучшить удел простого народа.

— Простого народа! Тьфу! — сплюнул дородный призрак. — Я колдун д'Отруа, и знаю все насчёт сервов, их удел не следует улучшать — их надо держать там, где они есть, на своём месте!

Воздух разорвал гневный крик, и к первому призраку устремился другой. Он резко затормозил и что–то заорал ему в лицо. Одетый в грубую тунику и шоссы^[10], он был куда моложе колдуна.

— Им не следовало подчиняться твоему ярму, злодей! Ныне после смерти ты знаешь правду — что ты такой же, как все, простолюдин, или все мы — знатные!

— Можно сказать, что смерть уравняла вас всех, — вмешался Гар.

— Умолкни, глупый человечишка! — прогремел колдун.

— Нет, говори, ибо ты толкуешь здраво! — серв повернулся и наклонился к Гару. — Мы и впрямь равны в смерти, ибо ту малость магии, какую способен сотворить одинпризрак, способен сотворить и любой другой! Какими же мы были глупцами, не понимая, что были равны и при жизни.

— При жизни ты никогда не был мне равен! — проревел колдун. — Ты не обладал и десятой долей моей мощи, и даже сотой!

— Да, но нас была тысяча на тебя одного! — серв снова повернулся к нему. — Если бы мы перестали бояться смерти и дружно выступили против тебя, ты не располагал бы и десятой долей нашей мощи, и мы б выволокли тебя из твоего дворца встретить смерть!

— От такого трусливого негодяя, как ты, иных речей ждать и не приходится! Ты боялся гибели, ибо знал, что призраки пожрут твою душу!

— Да, вы заставили нас дрожать с помощью этой лжи, — нехорошо улыбнулся крепостной, — но теперь–то мы все знаем правду об этом, не так ли?

— Я не знаю! — воскликнул Блейз. — Расскажи мне, расскажи!

— Не говори! — приказал колдун. — Тебе известно, что живым запрещено это знать.

— Кем запрещено? — презрительно фыркнул крепостной и повернулся к Блейзу. — Знай же, юноша, что вовсе не призрак пожирает душу человека, а…

Гневно зарычав, призрак колдуна накинулся на призрак крепостного. Поляна наполнилась криками и воплями, аморфная светящаяся масса, бывшая двумя сцепившимися призраками, вздымалась, крутилась и вспучивалась на уступе.

— Сейчас же прекратить это! Прекратить! — крикнул кто–то ещё, и его поддержал четвёртый — Прекратить!

С разных сторон в свалку ринулись ещё двое призраков, действительно погружаясь в само светящееся облако, удваивая его размеры. Аморфная масса сжалась в центре, две её половины растащили в стороны и они снова образовали фигуры крепостного и колдуна, прожигающие друг друга взглядами и обменивающиеся оскорблениями — но перед каждым, загораживая его от противника, торчал призрак в тунике с капюшоном и шоссах, с луком и колчаном за плечами, кинжалом на поясе, препятствуя драке.

— Ну в самом–то деле! — возмутился сдерживавший колдуна, — Ты подаёшь нашим потомкам ужасный пример!

— Не моим потомкам, глупый ты простолюдин! — прорычал колдун.

— Да брось, кузен, мы здесь все простолюдины, — ответил ему охранник. — Верно, Конн?

— В смерти все равны, — согласился Конн и поглядел на колдуна с волчьей усмешкой. — Мне пустить в тебя стрелу для доказательства?

Колдун содрогнулся, но продолжал бушевать.

— Вы, малые из простонародья, бегающие по лесам!

— Мы разбойники. — Ранульф пожал плечами. — Мне лично пришлось выбирать между зелёным лесом и разрушенным городом с его безумцами и отверженными. Я выбрал лес.

— Городской сумасшедший или лесной разбойник, все едино! — сплюнул колдун. — Вы бандиты, и вас следовало вздёрнуть на виселицу!

— Да со мной как раз так и поступили, — уведомил его Конн, — и будь ты тем самым лордом, который приказал это сделать, я б утыкал тебя стрелами как подушечку для булавок, а потом, когда оправишься и вытащишь их, всадил бы ещё больше. Вот Ранульф, он не удостоился виселицы. Какой–то лесник выскочил из засады и всадил ему в сердце меч, не так ли, Ранульф?

— Именно так, — ответил другой разбойник, — но я не держу на него зла. В конце концов, днём раньше я устроил засаду на него.

Блейз воззрился на призраков с трагическим выражением лица.

— Я думал, в могиле царит покой!

— Конечно царит, — заверил его Конн, — но мы–то ведь не совсем в могилах, не так ли?

— Уверен, наши души пребывают в покое, — сказал Ранульф, — полные счастья и восторга в вечном блаженстве, которое положено тем, кто настрадался при жизни — но мы не эти души, а только тени разумов.

— Умолкни, дурак! — крикнул колдун.

— Дурак? — переспросил Конн. — Ну, я одно время валял дурака — служил шутом, пока мой лорд–маг не приказал привести ему на ложе мою любимую. Когда он принялся разоблачаться, я как раз пришёл забавлять его, а потом выхватил из своей погремушки кинжал и всадил ему в сердце. Мы с моей девушкой сбежали в зелёный лес, но его призрак последовал за нами и случайно узнал, что именно происходит, если налетишь на меч, сделанный из холодной стали. — Конн покачал головой, вспоминая о былом. — У меня потом рука почти сутки висела как безжизненная плеть.

— Заземление электрических зарядов? — сверкнул глазами Гар. — Очень интересно.

— Электрических? — К Гару стремительно метнулся и завис над ним ещё один призрак. — Кто ты такой, раз знаешь об электричестве?

Гар окинул фантома взглядом с головы до пят. Этот был облачён в высокий островерхий колпак и мантию; даже при бледном кремовом свечении его субстанции Гару удалось разглядеть звезды, полумесяцы и знаки Зодиака.

— Понятное дело, маг.

— Если ты маг, то метни огненный шар, — бросил ему вызов призрак.

У Блейза разом засосало под ложечкой, и он мигом повернулся к Гару.

— Не говори им, что ты огнемётчик!

— А это так? — скромно поинтересовался Гар. Он на минуту упёрся взглядом в ночь, а затем небрежно поднял руку и махнул ею в сторону призрака. Когда его рука описала дугу, на ладони у него, казалось, занялся огонь, а затем сорвался с его кончиков пальцев прямо к призрачному магу. Фантом завопил и исчез. Огненный шар полетел дальше; призраки с визгом отпрыгнули в стороны. Шар врезался в скалу, вызвав сноп искр, и пропал.

— Да, полагаю, это часть того, кем я являюсь, — допустил Гар.

Потрясённый Блейз посмотрел на него.

— Есть ли что–нибудь, чего ты не можешь сделать?

— Очень даже много чего, — хмыкнул Гар. — Можешь спросить у Алеа.

— Нет, мы спросим не у неё, а у тебя. — Конн бросил охраняемого им крепостного и гневно посмотрел на Гара. — Этот парнишка говорит, что позвал нас сюда по твоей просьбе. Чего ты от нас хочешь?

— Да, чего? — подплыл к нему и Ранульф. — Спрашивай!

— Ну хорошо, — отозвался ничуточки не взволнованный Гар. — Из чего вы созданы?

Несколько призраков были шокированы, а ещё несколько забормотали что–то о хамстве, но Конн только усмехнулся.

— А из чего создан ты, смертный? Если ты сможешь нам это сказать, то может и мы сумеем растолковать тебе, из чего мы состоим.

— Договорились, — бросил Гар. — Я создан из протоплазмы, по большей части в виде мускулов, крови, костей и жил. А вы?

Конн мигом лишился усмешки.

— Вот так, да? Ну, а мы, мой мальчик, созданы из эктоплазмы — из эктоплазмы, и это отличный материал.

— И впрямь отличный, — согласился Гар. — Что она такое?

Все призраки с минуту молчали, переглядываясь, явно в замешательстве. А потом колдун проревел:

— Простому смертному не положено знать, что такое эктоплазма!

Его слова подзадорили Конна.

— И нам тоже того знать не дано, — осклабился он. — Это слово смертных, разве ты не знаешь — его привезли со звёзд наши предки, если верны древние легенды, и я встречал некоторых призраков, клявшихся, что те правдивы, так как они по их словам прибыли с самой старушки Террор — так во всяком случае они говорили. Если она сколь–нибудь похожа на рассказанное ими, она и впрямь была террором, и не удивительно, что они захотели её покинуть.

— Она называется Терра, и на свой лад удивительна, — ответил Гар. — И все же, думаю, вы вполне способны кое–что рассказать мне о том, как ведёт себя ваша субстанция.

Призраки переглянулись.

— Ну, — протянул крепостной, — а с какой стати нам рассказывать об этом духоводу вроде вот этого твоего паренька?

— А почему бы и нет? — возразил Гар. — Если он уже способен водить вас, то ничуть не опасно разрешить узнать о вас побольше. Кстати, я узнал, как изгонять вас Холодным Железом, и, видимо, любым иным металлом.

Блейз глянул на него с острым интересом. Надо будет после поинтересоваться. Это может очень даже пригодиться — возможность чем–то угрожать призраку.

— В этом есть некоторая доля правды, — признал Конн.

— Да, некоторая, — согласился Ранульф.

— Не смейте! — взревел старый колдун. — Вы же не ведаете, для чего он применит это знание!

Усмешка Конна посуровела, когда он поглядел на тень былого мучителя.

— Твоё время приказывать вышло, старик. — И снова повернулся к Гару. — Нам известно лишь, что если погода становится очень, очень холодной, то мы, мой мальчик, превращаемся в воду — в воду, но мы по–прежнему сохраняем свой облик и мысли, когда в ней находимся.

— Глупец! — взбеленился колдун. — Разве ты не представляешь, как он может применить это против тебя?

— Честно говоря, нет, — отозвался Конн, — но отлично представляю, как он утонет, если попытается.

— Или замёрзнет, — поддакнул Ранульф. — Ты как предпочёл бы умереть, смертный? Утонув или замёрзнув?

— И тот и другой способ на самом–то деле не принадлежат к моей излюбленной манере покидать сии места, — ответил Гар. — Значит, вы осознаете себя самими собой даже если становитесь жидкими призраками, так? И по–прежнему способны думать?

— Лучше и яснее, чем когда–либо, — отрезал старик, — поэтому не думай, будто мы бедные призраки, не способные сотворить магию, и не приближайся к нам и тогда!

— В этой фазе–состоянии Холодное Железо вероятно не причинит вам особого вреда, — согласился Гар, — хотя, возможно, не все так просто. А как насчёт нормальных температур? Как я замечаю, вы все раза в полтора выше нас.

— Ну, это не главное, — признался усмехаясь крепостной, — нам просто нравится смотреть на своих потомков сверху вниз.

— А днём вы выходить не можете?

— Попробуй уйти от нас после восхода, и узнаешь, — похвастался старый колдун. — Нас нельзя видеть днём, потому что солнце ярче, чем мы, вот и все.

— Но вы по–прежнему присутствуете, — кивнул Гар. — А так как вы фосфоресцирующие, то светитесь, как только стемнеет — и чем темнее ночь, тем ярче призрак.

— Мы лишь так выглядим, — доверительно сообщил Конн. — На самом деле мы все время сохраняем одинаковую яркость.

— Конечно, некоторые из нас ярче других, — злобно бросил колдун.

— Не надо завидовать, старикан, — легковесно отмахнулся Ранульф.

— Тебя теперь даже крестьянин затмить может, если он хотя бы в чем–то был добродетелен, — съязвил старый серв.

Колдун раздулся от злобы, брызжа слюной.

— Как же тогда вам удаётся возникать из разрежённого воздуха? — спросил Гар.

— О, мы способны растягивать свою субстанцию до очень тонкого состояния, такого, что смертным её даже ночью не увидеть, и наоборот, — ответил Ранульф.

— Ты хочешь сказать, — уставился на него Блейз, — что вы всегда тут как тут, но нам вас не видно?

— Правильно, паренёк, — подтвердил Конн. — Всегда тут как тут. Сотни нас, тысячи нас повсюду вокруг, все время. Вам никогда не узнать, наблюдаем ли мы.

Блейз взглянул на Майру, а затем отвёл взгляд.

— Ну, не все время, — уточнил Ранульф. — Иногда на много миль вокруг нет ни одного призрака.

— Не рассказывай ему этого! — резко проговорил маг помоложе.

— Захочу и скажу, — непринуждённо бросил Ранульф. — Но суть в том, паренёк, что тебе нельзя знать, так ведь?

— Вездесущая угроза, — произнесла дрожащим голосом Майра.

— На самом–то деле это не так. — Алеа сузила глаза и пристально посмотрела на старого колдуна. — Во всяком случае, насчёт угрозы. В конце концов некоторым из нас требуется свести старые счёты, я сомневаюсь, что даже старый развратник вроде этого может потягаться с нашим гневом.

— Не будь столь уж уверена, — огрызнулся колдун.

— Старый дурень, фурия в аду — ничто в сравнении с женщиной, коей пренебрегли. — Согбенная огрубелая старуха рассекла плечом колдуна.

Тот вскрикнул от боли.

— Не делай этого! Ты же знаешь, каково мне от такого!

— Да, и знаю, каково мне приходилось от тебя, пока я была жива, — отрезала старуха, — или от сильно похожего на тебя. — Она повернулась к Алеа и Майре. — Колдуны, маги — какая разница? Все они одинаковы. Живые или мёртвые, интересно лишь одно: насколько сильно они могут тебе повредить.

— Ты возможно удивишься, узнав это! — пригрозил старый колдун.

— Будь так, ты б давным–давно уже удивил меня, — огрызнулась старуха. — Нет, я могу причинить тебе столько же боли и позора, сколько и ты мне — и это будет длиться очень долго!

— Просто долго? — переспросил Блейз. — Ты хочешь сказать, что вы не протянете целую вечность?

Призраки умолкли, переглядываясь между собой. Затем старуха снова повернулась к Блейзу.

— Среди нас, юноша, нет никого, кто просто бы распался и растаял, хотя с одним–двумя произошли очень скверные несчастные случаи.

— Не рассказывай ему об этом! — резко бросил маг.

— Слишком поздно, — мягко указал Гар. — Мы уже знаем про Холодное Железо — и я вполне могу себе представить, что с вами сделает молния.

Маг бросил на него взгляд, который, казалось, должен был тут же на месте превратить его в призрака.

Глаза Алеа метнули молнию, и старый маг завопил и вцепился себе в голову от боли.

— Прекрати! Заставьте её прекратить!

— Этого пока не нужно, щит мой, — тихо сказал ей Гар. — В конце концов, он ведь не многое сможет рассказать нам при терзающей его головной боли, не так ли?

Алеа умерила гнев до слабого кипения.

— Я никогда вам ничего не скажу! — завопил колдун.

— Ты уже сказал, — напомнил ему Гар. — Хотя не собирался этого делать.

— В самом деле? И что же, к примеру?

— Что живёте вы крайне долго, — ответил ему Гар. — Полагаю, это благодаря возможности ограничиваться очень небольшой массой — хотя я пока не вычислил, как же вы пополняете свои ряды.

— Из духов людей, — предположила дрожащим голосом Майра.

— Будь так, они не были бы вполне самими собой, — ответил Гар. — Думаю, никто из них не хочет заполучить гостя себе в голову.

— Продолжай думать в том же духе, юнец, — усмехнулся маг.

— Черпать жизненную энергию у людей вы тоже, думаю, не можете, — размышлял вслух Гар, — поскольку мы земляне, а вы созданы из субстанции этой планеты.

— Ты возможно удивишься, узнав подробности.

— Я всегда готов к неожиданностям, — уведомил его Гар. — Конечно, притягательность человеческой жизненной силы может служить причиной вашего появления, если Блейз или любой другой духовод вызывает вас.

— Не правда ли? — откровенно злорадствовал колдун.

— С другой стороны, может и не служить, — сказал Конн, бросив угрюмый взгляд на колдуна.

— Конечно, — вставила старуха, — дело может быть в том, что нам нравится чувствовать человеческие мысли — но мы ведь сейчас говорим не об этом, не так ли?

— Ну так и не говори, — отрезал колдун.

— А почему бы и нет? — усмехнулась Алеа. Гар кивнул.

— Вы большей частью создания мысли, и поэтому живой человеческий разум может пробуждать у вас приятные ощущения.

— Они греются у наших очагов! — воскликнула Алеа. — Вы слетаетесь толпой почувствовать наши эмоции, не так ли?

— Гнев, любовь, ненависть, сочувствие, горе, благодарность — не удивительно, что вы слетаетесь к каждому смертному одру, — задумчиво произнёс Гар. — Скажите–ка, а на что похожа для призрака похоть?

— На полный восторг, — осклабился старый колдун.

— Не притворяйся, будто по–прежнему испытываешь её, старый дурень, — презрительно фыркнула старуха. И повернулась к Алеа: — Она столь же разнообразна, как для вас вкус еды, детка. Часто любовь ощущается непохожей на ту любовь, которую я помню, но она будит во мне приятное ощущение, для которого я не могу подыскать слов. Точно так же и жалость, и желание, и удовлетворение…

— И страх, — усмехаясь, перебил колдун. — Страх чувствуется лучше всего, вызывает возбуждение, пыл и ликование.

— Так вот почему вы пытаетесь нас напугать! — закричал Блейз. — Именно потому–то вы и донимаете людей!

Старуха с отвращением глянула на колдуна:

— Те, кто донимает без веской причины, такой, как борьба за справедливость или предупреждение об опасности — вроде него — упиваются человеческим страхом и болью.

— Эти эмоции становятся чересчур притягательными, не так ли? — спросил с каким–то клиническим интересом Гар.

— Я жажду их, — ухмыльнулся колдун, и некоторые другие призраки хором выразили согласие: маги, бандиты, старые развратники и коварные, злобного вида придворные.

— Да, притягательными, — задумчиво ответил себе Гар. — Можно даже сказать, создающими привыкание. И поэтому, если читающий мысли направляет на тебя свой гнев, это ощущение слишком сильно. Что же случится, если не бежать, куда глаза глядят? Оно сотрясёт тебя до полного распада?

— Это тебе незачем знать, глупый смертный, — взревел колдун.

— Ты конечно прав, — сказал Гару Блейз, хотя и по–прежнему не отрывая взгляда от призраков. — Сегодня я и впрямь изрядно обучусь магии.

— Из усвоенного тобой не на последнем месте факт, что ты явно проецирующий телепат, и очень сильный, — сказал Гар. — Это означает, что ты чувствуешь ощущаемое другими и направляешь на них собственные ощущения. Именно потому–то призраки и слетаются целыми стаями всякий раз, когда ты вызываешь их — потому что ты отсылаешь им эмоцию, ту эмоцию, какую ты в тот миг испытываешь, будь то страх, любопытство или радость. Они слетаются вкусить.

— Вы действительно сбежите, если я почувствую гнев на вас? — спросил Блейз.

— Вряд ли, — презрительно бросил колдун.

— Это вопрос силы, парень, — объяснил Конн. — Вон та девушка с тобой, на каком–то отрезке жизни её обидели, и сильно обидели, и это оставило её с целым потоком ярости, готовым при малейшем новом оскорблении выйти из берегов. И её гнев, он сечёт словно кнут. А ты, паренёк… если тебе нужны ощущения, способные причинить нам какой–то вред, подумай о тех, кто несправедливо обошёлся с тобой или несправедливо обошёлся с теми, кого ты любишь, а потом нацелься на призрака, которого хочешь затрясти, и жди, пока он распадётся.

— Предатель, — прошипел колдун.

— Я никогда не присягал тебе на верность, — парировал разбойник, — и не просился в призраки..

— Но что–то в тебе просило, — отрезал колдун, — иначе ты никогда бы не попортил дикого призрака, превратив в своё подобие.

— Ты хочешь сказать, что если я сделаю свой гнев достаточно сильным, то смогу отпугнуть вас? — спросил Блейз.

— Ну, мы на самом–то деле уходим не очень далеко, — проговорил Конн, — просто делаемся тонкими и отдалёнными, чтобы вы нас не увидали.

— Да, — подтвердил Ранульф. — А потом мы спокойно следуем за тобой, как охотник, скрадывающий оленя, и дожидаемся, когда ты влюбишься, или попробуешь что–нибудь вкусное, или залюбуешься прекрасным восходом.

— Или возжаждешь прекрасную женщину, — резко бросила старуха, так и прожигая мага взглядом.

— Потому–то призраки и приходят ко мне так быстро? — спросил Блейз. — Вы знаете, что я буду испытывать глубокие чувства?

Призраки умолкли, переглядываясь.

— Ты правильно догадался, — сказала Алеа. — Чем больше ментальной энергии выдаёт человек, тем больше этих созданий притягивает к такому человеку — и как сказал Гар, ты эмпат, и необычайно талантливый.

— И наверно также одарённый необычайной чувствительностью. То, что ты чувствуешь, ты чувствуешь очень остро и глубоко.

Взгляд Майры метнулся к Блейзу, который усомнился:

— Правда?

— Ты производил изрядный шум, когда звал на помощь или просто пообщаться, — признался Ранульф.

— Больше ни слова! Ни одного! — прогремел колдун, уперев кулаки в бока. — Это он наша дичь, а не мы его!

— Поздравляю, — обратился к Блейзу Гар. — Ты естественный, или природный ресурс.

— Ты хотел сказать, сверхъестественный ресурс? — презрительно фыркнул маг.

— Нет, это уже относится к тебе — или во всяком случае к материалу, из которого ты создан. — Гар поднял на высящегося над ним призрака впечатляюще дерзкий взгляд. — Вы, конечно, знаете, что люди с его талантом редки.

— Конечно знаем! — пренебрежительно бросил маг.

— Если б не знали, — обронил с уничтожающим презрением колдун, — то как бы приобрели власть над такими же людьми, как сами?

— Обычными способами, — непринуждённо ответствовал Гар. — Сила есть сила, и злоупотребление ею — давняя история.

Колдун запыхтел, а маг сузил глаза, старуха захехекала.

— Однако ещё более редок такой талант среди людей Терры, от которых произошли ваши предки, — продолжил свою мысль Гар, — настолько редок, что мало кто верит в существование такой штуки. Как же эти дарования развились среди вашего народа?

Среди призраков воцарилось молчание; они переглядывались — такая мысль никому из них прежде не приходила в голову.

9

Наконец Конн повернулся к Гару. — Никто не знает, смертный.

Гар какой–то миг пристально глядел на него. Алеа, нахмурясь, гадала, о чем он думает, а затем сообразила: призраки явно совещались друг с другом, но каким–то таким способом, что ни она, ни Гар их не слышали — возможно это телепатия на каком–то ином наборе частот? Или в «ином режиме»?

— Никто из тех, кто сейчас здесь? — переспросил Гар. — Но есть, кто знает, — во многих милях отсюда?

— Есть, — подтвердила старуха, насторожённо глядя на него.

— Говори ему не больше, чем ему нужно знать! — рявкнул колдун.

— Это почему же? — осведомился Гар. — В конце концов ваши духоводы уже сами это открыли. — Он посмотрел на Конна. — Не окажешь ли любезность, связавшись с одним из тех первых призраков–предков и задав ему мой вопрос?

— Ни за что! — отрезал колдун.

Конн бросил на него раздражённый взгляд.

— Назло тебе я, может, так и сделаю. — И снова повернулся к Гару. — Это не так–то легко, приятель. В конце концов я не умею мысленно разговаривать с тем, кто в такой дали.

— С тем, кто в такой дали? — задумчиво переспросил Гар. — Тут есть потенциал.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился Конн.

— Ничего такого, чем мы можем заняться прямо сейчас, — вздохнул Гар. — Для этого понадобится хорошенько подумать и составить планы, а потом провести ряд очень смелых экспериментов — а как я понимаю, вы все по горло сыты скукой.

Призраки вздрогнули от удивления, а маг насторожённо произнёс:

— С чего ты это взял?

— Да отчего ж ещё вы слетаетесь толпой к человеку вроде Блейза, чувства которого выплёскиваются через край, позволяя вам ощутить их?

— Не отвечай на это, — резко приказал колдун.

— Что захочу, то и отвечу, — отрезал в ответ Конн. — Ну когда же вы, тени былой мощи, усвоите наконец, что за гробом у вас нет никакой власти? — И снова повернулся к Гару. — Возможно, меня заинтересуют те эксперименты, о которых ты говоришь, смертный — то есть, на первых порах. Конечно, если они станут скучными, дело будет иным.

— Ты сможешь подыскать мне кого–нибудь, готового продолжать с того места, на котором ты сойдёшь с круга? — спросил Гар.

Конн переглянулся с Ранульфом.

— Да, возможно.

— Дайте мне все продумать, — попросил Гар. — Я дам вам знать, как только буду готов.

— Что готов? — подозрительно спросил колдун.

— Попробовать своего рода передачу сообщений эстафетой, вроде как с верховыми гонцами.

— Мы тебе не слуги!

— А я этого и не говорил, — непринуждённо отозвался Гар, — но если некоторые из вас захотят хоть ненадолго избавиться от скуки, то я порадуюсь вашей любезности.

Маг сверлил его пристальным взглядом.

— Уж больно ты бойкий, смертный.

— Да, понимаю, что ты имеешь в виду, — вздохнул Гар. — Иногда я даже сам себе не доверяю. Но скоро вы сможете судить, чего стою я сам и моё слово.

— Я и сейчас это знаю, — заявил колдун.

— А вот я — нет, — усмехнулся Конн. — Дай мне знать, когда будешь готов, маг.

— Может тогда и я заявлюсь, — деланно зевнул Ранульф. — А сейчас мне лично этот разговор поднадоел. Спокойной ночи, смертные, и да сопутствует удача вашим забавам. — Он затрепетал словно свеча на ветру и исчез.

Зевота одолела и несколько других призраков, они начали пропадать, один за другим, пока не остались только колдун, маг и Конн.

— Они ведь на самом деле никуда не убрались, не так ли? — спросил Гар.

— Большинство убралось, — ответил Конн — Ваша новизна приелась.

— Но некоторые из них по–прежнему здесь?

— Я всегда буду рядом. — Колдун проговорил это с угрозой.

— Ну, тогда и я тоже. — Конн сцепился взглядом с тенью злодея и усмехнулся.

— Страшитесь призраков, — произнёс нараспев маг, глядя пылающим взором на Алеа, Майру и Блейза. — Страшитесь нашей власти!

— Но у вас нет никакой власти над живыми, — возразил Блейз, — покуда мы отказываемся пугаться!

— Ты действительно такой смелый? — призрак подплыл ближе, светясь, нависнув над Блейзом, раздувшийся и угрожающий.

— Да, такой, — заявил Конн, — особенно пока я здесь.

— Умолкни, мужлан!

— Это же надо! Так ты мне приказываешь, да? — Конн запрокинул голову и громко запел, страшно фальшивя:

— В Скарлет–тауне, где я родился, Прекрасная дева жила…

— Довольно! — скривился колдун.

— Чуть не все парни кричали ей «Здравствуй» И звали её…

— Не могу больше этого вынести, — простонал колдун. — Я вас предупредил, смертные! — И пропал.

Конн оборвал пение и усмехаясь повернулся к спутникам.

— Да, вас предупредили, но не надо ничего страшиться, особенно со стороны таких, как он. О, он может заставить вас почувствовать страх даже если не в состоянии действительно напугать, но не больше.

— Покуда мы помним, что нам надо страшиться только самого страха, — заключил Гар, — старик не способен причинить нам вреда.

— Отлично сказано, отлично сказано, — одобрительно кивнул Конн.

— Первым это сказал человек помудрее меня.

— А ты помудрее любого мага, какого я встречал, — отозвался Конн, — хотя я слышал о немногих понимающих, что содеянное ими добро к ним вернётся — особенно, когда они станут призраками. Ну, будьте осторожны, смертные. Мы фантомы, может, и не в состоянии навредить вам, а вот живые маги и их стражники вполне способны.

— А как насчёт лесных разбойников? — спросила Алеа.

— Если они вздумают шалить, то живо услышат обо мне! — оскалил зубы в усмешке Конн. И пропал.

С минуту на стоянке царило молчание. А затем Гар откашлялся и сказал:

— Мы можем сделать вывод, что вхождение в транс помогает вызывать призраков.

— Да, это ясно, — язвительно обронила Алеа.

— Однако я бы предпочёл отложить окончание урока на завтра. — Гар поднялся и потянулся. — Если вы не против, друзья мои, я просто улягусь спать. А завтра мы поработаем над созданием фантомной связи, хорошо?

— Фантомной связи? — нахмурился Блейз. — А что это?

— Трёп теней, — туманно пояснил Гар. — Спокойной ночи.

* * *

На следующее утро, по завершении всех работ по лагерю, Гар и Алеа уселись с Майрой и Блейзом поэкспериментировать.

— Сперва, — обратился к Блейзу Гар, — посмотри, удастся ли тебе связаться с Конном и Ранульфом.

— Днём? — удивлённо переспросил Блейз.

— Конечно. Ты же слышал прошлой ночью Конна — призраки по–прежнему здесь, даже если мы их не видим. Просто солнце светит слишком ярко.

— Это правда. — Блейз сделался задумчив. — Конечно, они могут быть прямо здесь, с нами.

— А могут и не быть. Именно потому–то я и хочу, чтобы ты позвал и посмотрел, тут ли они.

Блейз кивнул, а затем закрыл глаза. И через несколько минут открыл их, похоже, потрясённый увиденным.

— Они здесь.

— Я ж вам сказал, что мы останемся поблизости, — произнёс тонкий, негромкий голос.

Все вздрогнули, узнав голос Конна.

— У меня есть одна мысль, которую я хочу проверить, — сказал Гар. — Ты не против помочь нам, Конн?

— Зависит от того, какая она. Говори, смертный.

— Я хотел бы посмотреть, можешь ли ты на расстоянии передать слова человеку, не умеющему читать мысли.

— Интересненько, — отозвался призрак. — А где такого найти?

— Ну, — проговорил Гар, — я думал вон о Майре. Майра в тревоге подалась назад.

— Так она, знаешь ли, умеет читать мысли, — сказал Конн.

— Нет, не умею! — воскликнула Майра.

— Талант у тебя слабый, девушка, настолько слабый, что ты не осознаешь его — но разве ты не замечала, как предугадываешь действия людей?

— Ну, да, но… это же все умеют?

— Не все, — заверил Конн, — но она, пожалуй, права, смертный. Большинство людей в этой стране обладает какой–то неразвитой способностью читать мысли. Об этом узнаешь, став призраком.

— Ну, в таком случае, — проговорил Гар, переваривая услышанное, — Майра, ты не против, чтобы Конн «переслал» тебе некоторую информацию?

— Я… я…

— Это не причинит никакого вреда, девушка. — Алеа успокаивающе положила ладонь на руку Майры. — Судя по его словам, призраки и так все время это делают.

— Это правда, — подтвердил голос Ранульфа, — но только когда желаем поозорничать.

Алеа покосилась в сторону его голоса.

— И насколько часто вы озоруете?

— Только когда нам скучно.

— А когда вам не скучно?

— Когда мы озорничаем.

— Ты хотел бы дать услышать Майре что–то определённое, смертный? — вмешался Конн.

Вместо ответа Гар, нахмурив лоб, посмотрел на Блейза, тот сначала изумился, а затем взгляд его устремился вдаль.

Майра тоже нахмурилась:

— Конечно, потому что в обоих есть звук «р». Но разве ему не полагалось сделать так, чтобы эти слова пришли мне в голову?

— Он так и сделал, — уведомил её Гар, — но ты услышала, что он говорит чуть громче, чем прежде, не так ли?

— Совершенно верно.

— Он не говорил вслух, девушка, — сказала Алеа. — И слова его услышала только ты.

Майра выглядела поражённой. А затем — испуганной.

— Я послал Блейзу вопрос, — пояснил Гар, — а он послал его Конну, который переслал его тебе.

Майра по–прежнему выглядела испуганной, но храбро спросила:

— Так я ответила правильно?

— Этот ответ не хуже любого другого, — ответил Гар. — Придумавший эту загадку человек не сообщил нам ответа, и люди вот уже шестьсот лет пытаются выяснить, чем ворон похож на рабочий стол. — Он посмотрел в ту сторону, откуда раздавался голос Конна. — Нельзя ли нам попробовать ещё, только на этот раз Конн сообщит вопрос Ранульфу, уже тот — Майре?

— Это затем, чтобы я не чувствовал себя исключённым из затеи? — раздался голос Ранульфа.

— Нет, у меня другая цель, — заверил Гар. — Так ты поможешь?

— Конечно! Это действительно интересно. Спрашивай, смертный.

— На этот раз, мысленно направь ответ Алеа, — попросил его Гар, — и давай посмотрим, сможет ли она передать его Майре. Хорошо, Алеа?

— Как сказал Ранульф, это становится интересным. — Алеа с улыбкой чуть больше выпрямилась. — Спрашивай!

Гар свёл брови. Блейз устремил взгляд в пространство. Через несколько секунд лицо Алеа выразило удивление, а затем и лицо Майры тоже.

— Да как же одна рука может хлопать?

— Не может, конечно, — ответил Гар, — но размышление над этим вопросом очистит ваш разум от случайных мыслей. Спасибо, Конн и Ранульф — похоже, призраки могут передавать друг другу сообщения по цепочке, а последний из них — смертному.

— Я б сказал, что это довольно очевидно, — фыркнул Конн.

— Да, но я хотел убедиться, — сказал Гар. — Как вы полагаете, призраки согласятся передавать подобные сообщения друг другу на многие мили по стране?

— Многие, вероятно, да, — произнёс голос Ранульфа, — хотя бы ради времяпрепровождения — и конечно, если сообщение будет сопряжено с сильными чувствами, они будут более чем согласны.

— Что именно ты пытаешься изобрести? — спросила Алеа.

— Связь призрака с призраком, — ответил Гар.

— Мне как–то тревожно. — Блейз выглядел взволнованным. — Это слишком уж, такое сильное манипулирование призраками кажется мне больше похожим на те способы, которыми пользуется большинство духоводов — шантаж и подкуп, чем на убеждение, которое применял мой наставник Арноль.

— Мы слышали об Арноле, — сказал Ранульф. — Ему были готовы помочь больше призраков, чем любому другому духоводу, поскольку его идеи бывали волнующими, а это означало, что они были готовы защищать его.

— Не особенно это ему помогло! — скорбно проговорил Блейз.

— Некоторые смертные так волнуются, что не слушают советов, — вздохнул Ранульф. — Помни это, юноша. Если заводишь дружбу с призраком, обращай внимание на его слова.

— Обязательно, — горячо пообещал Блейз. — Но разве заставлять фантомов служить посланцами — подходящий способ завести дружбу?

— Я их не буду заставлять, — возразил Гар, — а только просить присоединиться, если им охота.

— Но столько призраков все сразу, все занятые одним делом! Наверняка ведь это просто жадность!

— Ты хочешь сказать, это довольно эгоистично с нашей стороны? — спросила Алеа. — Это было бы так, если бы вело только к нашей выгоде, но я уверена — Гар думает об общем благе всех крепостных.

— Когда сопротивляешься тирану, связь может быть очень важна, — согласился Гар, — но мы не просто говорим, что цель оправдывает средства.

— Чего? — нахмурился Блейз.

— Что для нас, к примеру, вполне допустимо причинять людям вред и эксплуатировать их, покуда это устраивается с целью сделать сервов счастливее, — объяснила Алеа.

Майра подалась вперёд, глядя на Алеа, словно на конец длинного шеста.

— Я бы сильно остерегалась такой идеи!

— На неё попадались многие, — сказал Гар. — Но мы с Алеа стараемся сопротивляться ей.

Алеа кивнула.

— Но нам не кажется, что в данном случае средства плохи. Любые призраки, помогающие обслуживать Гарову цепочку передачи сообщений, будут заниматься этим по собственной свободной воле — мы не собираемся никого принуждать угрозами или шантажом.

— Ни живых, ни мёртвых, — согласился Гар.

Блейз гадал, почему Майра так странно смотрит на него.

— Значит, вы не пытаетесь приобрести для себя власть или богатство, и никого не порабощаете и не принуждаете их работать на вас?

Гар кивнул.

— Не вижу в этом ничего скверного. Хотя не могу такого сказать об очень многих других магах.

— А ты собираешься быть, как те другие маги? — бросила ему вызов Алеа.

— Нет! — провозгласил Блейз. — Что угодно, только не это!

— Хорошо сказано. — В голосе Конна прозвучало одобрение. — Если ты когда–нибудь получишь власть, парень, вспомни о том, что говорил здесь.

— А если забудешь, — пообещал голос Ранульфа, — то мы тебе напомним.

Блейз невольно содрогнулся при мысли о том, какую форму могло принять их «напоминание».

— Не забуду! — Тут его плечи поникли. — Но я вряд ли приобрету много власти. Ничего не выйдет из моей мечты быть добрым господином!

— Наверно, лучше потрудиться для ликвидации всех господ, — предложил Гар.

— Как будто мы можем! — насмешливо бросила Алеа. — Ты сам видел, насколько хорошо это получилось на Бриганте! Они там всего–навсего сменили господ!

— Ну, да, — согласился Гар, — но Алый Отряд^[11] определённо был самым мягким лордом, какого я когда–либо видел.

— Если так, то почему люди так пугались при одной лишь мысли воспротивиться его приказам?

— Я не хочу, чтобы люди пугались меня, — мрачно произнёс Блейз.

Конн устало вздохнул.

— Если ты располагаешь хоть какой–то властью или могуществом, юноша, люди будут бояться, как только призадумаются о том, чего ты можешь натворить — а если у тебя нет власти или могущества, то не сможешь творить добро.

— Но и зло творить тоже не смогу!

— Каким же тогда будет выбор? — бросил вызов Ранульф. — Слишком слабый, чтобы творить какое–либо добро, или постоянно пристально следить за собой для полной уверенности, что не причинишь никакого вреда?

Блейз опустил взгляд, нахмурив лоб.

— Тебе придётся решить, юноша, — сказал ему Конн. — Нельзя сделать одного, не делая другого.

— Ну… если я должен… то выберу творить добро, — решил Блейз, — и надеюсь, вы скажете мне, если я буду причинять вред. — И вскинул голову, поражённый собственными словами. — Что я такое говорю? Я вряд ли буду властен поступить так или этак!

— О нет, обязательно будешь, — заверил Конн, — поскольку ты маг, хотя и такой, которому надо ещё многому научиться.

— Ты духовод, — напомнил ему Ранульф, — и ты очень основательно привлёк на свою сторону двух призраков.

— Привлёк? Нет, это Гар вас привлёк.

— Нет, юноша, — доброжелательно прозвучал голос Конна. — Не он, а твои мучительные размышления над тем, как научиться применять свою власть и умение мудро и хорошо.

— Однако если вы действительно намерены помочь сервам, — указал Ранульф, — то хотя бы обратите на них внимание. Вон двое прячутся за тем тисом, и ещё трое наблюдают из–за груды камней у скалы.

Удивлённый Блейз начал было оборачиваться к тису, но Алеа тихо посоветовала:

— Не смотри.

Блейз замер — и оказался глядящим на Майру, которая тоже поворачивалась посмотреть на груду камней. Какой–то миг он видел только её лицо, её глаза…

А затем голос Гара разбил чары:

— Если пробуешь заняться работой главного плотника, надо быть осторожным.

— Да, — согласилась Алеа. — А то ведь так можно и палец себе оттяпать.

Гар кивнул.

— Значит, предлагать человеку выполнить работу мастера–плотника это все равно, что приглашать черепаху на обед.

— Неудачная мысль, — отозвалась Алеа, — если на обед подают черепаховый суп.

Блейз оцепенело уставился на собеседников, а затем наклонился к Майре и спросил уголком рта:

— О чем это они толкуют?

— Загадки Пути, — ответила она, понизив голос. — Мы оба слышали, как они разговаривали в подобном духе, но раньше они всегда все объясняли.

— Ты хочешь мне сказать, что на самом деле они пытаются привести в замешательство всех крепостных?

— Привести в замешательство или вызвать у них любопытство, — ответила Майра.

— И получается, — медленно кивнул Блейз. — Меня они определённо привели в замешательство, и мне любопытно, что же они имеют в виду.

— Вероятно, ничего, — выразила мнение Майра.

— Наивысшая добродетель низка как долина, — изрёк между тем Гар.

— Да, — согласилась Алеа, — а наичистейшее кажется испачканным.

— Огромной добродетели кажется всегда недостаточно, — пожалел Гар.

— Добродетель силы кажется слабой, — изрекла Алеа.

— Когда дойдёшь до сути, — вздохнул Гар, — то действительность проста, но она продолжает казаться меняющейся.

— Все добродетели сосредоточены в Пути, — ответила Алеа.

— Конечно, — согласился Гар, — поскольку Путь включает все сущее.

— Включая людей, — добавила Алеа. — Неотёсанный деревянный чурбан лучше всего.

— Да, — молвил Гар, — но кто–то ведь вытесал сам чурбан.

Они все продолжали и продолжали в том же духе. В конечном итоге Блейз, которому наскучило слушать уже воспринятое им в виде загадок, поднялся и пошёл рубить не чурбаки, а вполне прозаические дрова. Майра явно сочла это удачной мыслью, так как тоже встала и отправилась принести воды и повесить котелок над костром — без всяких черепах.

Наконец, ошарашенные, но вдохновлённые, сервы тихо ускользнули прочь. Алеа с Гаром продолжали говорить загадками, пока те не скрылись из виду; а потом Алеа заметила:

— Думаю, мы произвели на них впечатление.

Глаза Гара на мгновение утратили фокус. А затем он улыбнулся ей.

— Произвели. Завтра они вернутся, хотя и не имеют ни малейшего представления, о чем это мы разговаривали.

— Не уверена, что сама это представляю, — призналась Алеа.

— Так же как и я, — согласился Гар, — но мы сумели добраться до основной концепции Дао и надлежащего места в ней людей.

— Значит, завтра поработаем над тем, как они приобретают и теряют это место? — с усмешкой спросила Алеа.

— Хорошая стратегия, — кивнул Гар. — Мы можем упомянуть, почему им следует хотеть занять своё место.

— Все это очень интересно, — крикнула хлопочущая у костра Майра, — но мясо уже готово.

Гар с Алеа уставились друг на друга, а затем расхохотались.

* * *

Крепостные вернулись на следующий день, по–прежнему прячась, — только теперь их стало восемь. Гар с Алеа перебрасывались парадоксами, словно теннисными мячами, в то время как Блейз с Майрой демонстрировали, как привести себя в гармонию с Путём, занимаясь трудами по лагерю. К четвёртому дню крестьян набралось уже пятнадцать, и самые молодые постепенно подкрадывались все ближе и ближе к зарослям вокруг тиса и груды камней, опасно близко к положению ясно видимых.

— Дадим им последний толчок? — спросил Гар.

— Давай, — поддержала с озорной усмешкой Алеа.

10

Алеа взяла мешочки с собранным как раз для такого случая разноцветным песком.

Гар связал ремешком два колышка и вбил один в землю, обозначая центр, а затем начертил другим на земле круг. Алеа насыпала жёлтый песок в виде головастика, занимающего одну половину круга, разрастающегося из ничего у него на хвосте до луковицевидной головы. Затем она насыпала красного песка на другую половину, так что у неё образовалось два головастика, угнездившиеся голова к хвосту, создавая завершённый круг. После чего она сыпанула немного красного в виде крошечного кружка для глаза жёлтого головастика и жёлтым песком изобразила глаз красного головастика.

— Жёлтый — мужское начало, красный — женское начало, — произнёс нараспев Гар.

— Каждое содержит в себе семя другого, — ответила Алеа.

— Мужская стихия — горячая, сухая, механическая и активная.

— Женская стихия, — подхватила Алеа, — прохладная, влажная, органическая и пассивная.

Гар приложил палец к краю круга на середине жёлтого головастика, которая также была и серединой красного.

— Когда обе в равновесии, в мире царят мир и процветание.

Самые молодые сервы начали потихоньку высовываться из укрытия, вытягивая шеи в попытке лучше рассмотреть рисунок.

Гар провёл пальцем вдоль края головы жёлтого головастика.

— Но когда мужская стихия растёт, занимая большую часть круга, правительства делаются деспотичными. Никто не может самостоятельно думать; все делают, что велит царь. Всегда есть еда, но крепостные остаются бедными из–за высоких налогов.

Молодые ребята подкрались ещё ближе. А те, которые постарше, принялись потихоньку высовываться из укрытия.

Алеа обвела пальцем красного головастика до его головы.

— Когда же большую часть круга занимает женская стихия, нет вообще никакого правительства. Лорды постоянно сражаются друг с другом, убивают крепостных и вытаптывают посевы, отчего народ всегда беден.

Молодые подкрались ещё ближе, настолько внимательно рассматривая Великую Монаду, что не видели того, как на неё падают их тени.

— Только когда царит равновесие, народ свободен, и имеет возможность обрести счастье, — негромко сказал Гар.

— Только когда царит гармония, народ может добиться процветания и безопасности, —сказала Алеа.

Майра подошла сзади к одному из гостей постарше и произнесла заговорщицким шёпотом:

— Вы, знаете, могли бы и присесть. Они любят отвечать на вопросы.

Крепостной подпрыгнул, словно только что наступил на оголённый провод.

— Вы все здесь желанные гости, — заверил Блейз народ у груды камней, — если действительно хотите чему–то научиться. Да, и когда закончите обучаться, можете помочь с уборкой.

Сервы уставились на него. А затем, один за другим, вышли из своего укрытия.

— Ты… ты уверен? — переспросила его женщина среднего возраста.

— Конечно, — заявил Блейз, — они уже знают о вашем присутствии.

Она в страхе вытаращила глаза.

— Выходит это… это маги?

— Не такие, каких мы обычно себе представляем, — уточнил Блейз. — Это мудрецы.

— Присаживайся, — пригласила Алеа одну из крепостных помоложе, — и задавай свои вопросы.

Девушка осторожно, колеблясь, уселась рядом с кругом. Стоявший рядом с ней парень тоже медленно уселся.

— Как находят гармонию? — спросила девушка.

— Приводя себя в равновесие, — ответила Алеа. Один юноша уселся по другую сторону круга, вид у него был, как у зайца, готового задать стрекача.

— А как находят равновесие?

— Ища гармонии с Путём, — ответил Гар. Рядом с юношей присела, хмурясь, девушка.

— А что такое этот Путь, о котором вы постоянно толкуете?

Подошёл народ постарше, насторожённый и внимательный.

— Путь включает в себя все сущее, — объяснила Алеа. — Из него все исходит; все к нему возвращается, как реки текут к морю.

— Но море никогда не наполняется, — указал Гар, — и Путь пуст.

— Но он никогда не нуждается в наполнении, — добавила Алеа, — так как в нем все.

— Как же он может быть одновременно и пустым и полным? — нахмурился мужчина постарше.

— Это парадокс, — сказал Гар, — явное противоречие.

— Но только явное, внешнее, — напомнила им Алеа. — Это как загадка, и всегда есть способ решить её.

— Как? — спросил совершенно сбитый с толку мужчина постарше.

— Испытав Путь, — сообщила ему Алеа. — О нем нельзя по–настоящему говорить, поскольку, как только скажешь, как только хотя бы дашь ему название, то ограничишь его, и он больше не будет действительно Путём — потому что Путь безграничен.

— Да, — подхватил Гар, — но мы должны ведь как–то его назвать, и «Путь» — как раз настолько туманное имя, насколько вообще возможно сыскать, чтобы иметь название.

— Но как только его называешь, он перестаёт быть тем, чем назван? — спросила женщина постарше.

— Совершенно верно, — просиял, глядя на неё, Гар. — Любое название, которое ему можно дать, подойдёт ему ненадолго, потому что он всегда меняется.

— Но он также всегда одинаков, — вставила Алеа, — потому что он источник всего.

— Но я хочу выяснить, что он такое! — возразил парень.

— Тогда ты найдёшь, что ожидаешь найти, — уведомил его Гар, — но это не будет настоящим Путём.

— Значит найти его можно только не ища его? — нахмурился мужчина постарше.

— Именно! — радостно захлопала в ладоши Алеа. — Требуется подождать, пока он не найдёт тебя.

— Но как, — спросила совершенно сбитая с толку девушка, — мы узнаем, когда он найдёт?

— Поверь мне, — сказала Алеа, — ты узнаешь.

* * *

Крепостные отбыли час спустя, сбитые с толку, но радостные.

— Они не вернутся, не так ли? — скорбно спросила Майра.

— Шутишь? — переспросил Гар. — Это же самое волнующее, что случилось с ними за долгие годы!

— Познание всегда волнует, — просиял Блейз, который, казалось, вот–вот запрыгает на месте. — Я едва могу дождаться завтрашнего дня!

Майра насторожённо посмотрела на него.

* * *

Гар решил построить навес для укрытия учеников от солнца и дождя, и отправился с Блейзом вниз по склону подыскать какой–нибудь сухостойной древесины мало–мальски приличных размеров. Явно чем–то опечаленная Майра принялась готовить обед.

— Что случилось, девушка? — мягко спросила её Алеа.

Майра подняла глаза, а затем снова опустила:

— Да, так… ничего, Алеа.

— Ничего по имени Блейз? — улыбнулась Алеа. Майра неохотно кивнула.

— Снова сомнения из–за того, что он маг?

— Нет, из–за его слов, что он хочет быть хорошим человеком так же, как хорошим магом! — Майра подняла горящий взгляд. — Возможно ли, чтобы он искренне это говорил, Алеа? Или он просто разыгрывает спектакль?

— О, говорит он искренне, — сказала Алеа. — Ты же чувствуешь его эмоции. Он говорит правду.

— Возможно он притворяется…

— Если так, то он большой мастер по этой части, но даже самому лучшему притворщику не обмануть умеющего читать мысли.

— Магам это под силу.

— Возможно опытному магу, тому кто собаку съел на чтении мыслей — есть тут такие?

Майра кивнула.

— Но у Блейза иная магия, — указала Алеа, — и вообще он ещё только ученик. Эмпат научился проецировать свои эмоции, но не научился удерживать их.

— Вот потому–то я и чувствую себя так, словно меня подхватывает его увлечённость? — спросила Майра. — Подхватывает его… — тут она оборвала фразу и покраснела.

— Да, он переживает романтические настроения, не правда ли? — спросила позабавленная Алеа. — Он ещё молод, так что они кажутся довольно глупыми, не так ли?

— Нет! — воскликнула Майра. — Возможно безнадёжными и неуместными, а его рвение, похоже, всегда проявляется в самое неподходящее время, но я б не назвала его глупым!

Алеа задумчиво поглядела на неё, а затем сказала:

— Выходит, все это настоящее, девушка.

— Что? — в замешательстве спросила Майра. — Его романтические представления или желание быть добрым и все же стать магом?

— И то, и другое, — ответила Алеа, — но ему понадобится большая помощь. Трудно приобрести власть, но не дать ей испортить себя.

Майра гадала, о чем она говорит, о магии или о любви. А затем принялась размышлять, а есть ли между ними какая–либо разница.

* * *

Крестьяне вернулись на следующий день, но не все, зато с несколькими новыми, и это сделалось системой — всегда не больше дюжины, но каждый редко приходил больше двух дней кряду. За месяц Гар с Алеа, похоже, перевидали все взрослое население деревни.

— Это из–за их лордов, — объяснила Майра, — и стражников, которые стоят дозорами на полях, надзирая за ними. Их пятьдесят человек, и поэтому если в какой–то день нескольких не окажется, стражник этого не заметит, а если и заметит, то решит, что они занимаются другой работой, собиранием хвороста или починкой стен. Но если те же люди будут пропадать много дней, у него возникнут подозрения.

— Поэтому они приходят сюда по очереди, — кивнула Алеа. Она не спросила, откуда Майра знает; можно было без труда догадаться, что данный порядок ничем не отличался от царившего в её родной деревне.

— Мы могли бы позволить им приходить по вечерам, — предложил Блейз.

— Не говори глупостей, — сказала Майра. — Им же вставать с рассветом.

— Кроме того, призраки могут отпугнуть их, — добавил Гар.

Это определённо было так. Блейз знал, что Конн и Ранульф подслушивали их каждый день. Он чувствовал их присутствие, и очень часто также и присутствие других призраков, которых не знал. Призраки являлись по вечерам и с энтузиазмом обсуждали разные вопросы с Гаром и Алеа. Несколько раз между призраками вспыхивали споры, и живые начали понимать, что некоторые из призраков были мудрецами. Наконец Майра спросила одного из них, старуху в мантии с капюшоном.

— Ты маг?

— Не смей называть меня так! — резко ответила старуха. — Да, я видела, как наши потомки принимают этот титул и начинают применять эти способности для запугивания людей, но мы так не поступали! Ну, во всяком случае большинство из нас, — поправилась она. — Мы были шаманами, девочка, и не забудь этого!

— Не забуду, — пообещала глядя на неё широко раскрытыми глазами Майра. — А что такое шаман?

Старуха вздохнула.

— Своего рода комбинация жреца, целителя, советника, учителя и мудреца, юная леди — всего этого, и ещё всякого, даже, да, чуточку мага. Но нам не нравится это название. Наши потомки своей испорченностью и жестокостью сделали это слово непристойным.

— Ты знахарка! — Майра снова ощутила капельку страха перед сверхъестественным.

— Полагаю, это название в своём роде обобщает все, — согласилось привидение.

— Тогда мне следует называть вас Ваше Знанье?

— Тебе следует звать меня Еленой, и никак иначе! — отрезала старуха. — Возможно, я довожусь тебе пра–пра–прабабушкой, но так тоже не смей меня называть!

Майре думалось, что она так и так не сумела бы выдавать всю цепочку «пра» всякий раз, когда ей захочется поговорить с этой старухой.

— Но… где же ты набралась своих знаний?

— Как где, от шамана постарше, конечно — даже от нескольких из них. Но если ты хочешь узнать, откуда у них эти знания, так ясное дело! Они взяли идеи мудрецов и философов старушки Терры, которые наши прапрадеды завезли с собой, колонизируя эту планету, взяли их и смешали с открытиями, сделанными ими самими, многими поколениями мудрецов, гуру и жрецов. Именно так обстояло дело, девушка, когда я начала обучаться мудрости и силе, присущим только этому миру Олдейре, и не забывай этого!

— Никогда. — Майра поёжилась, а затем набралась смелости и спросила: — Вот потому вам и не нравятся эти разговоры о Пути?

— О, даосизм достаточно здоровое учение — по крайней мере классическая версия, до того, как им завладели буддисты, — пробурчала Елена. — Он часть основы мудрости Олдейры — но только часть, девушка! А твой друг хочет, чтобы даосизм казался чем–то новым, чем–то таким, что вытеснит ту философию, которую мы с таким усердием перетряхивали и перемешивали за эти последние пятьсот лет.

— Возможно, крепостным нужно напомнить о нем. — Майра почувствовала себя потрясающе храброй, высказав эту мысль. — Возможно, тогда маги поймут, что творят.

— Чушь собачья! — презрительно фыркнула Елена. — Они и так знают, что поступают плохо, и их это ни чуточки не волнует! Их волнует лишь богатство, власть и получение всех роскошеств и удовольствий, какие только доступны!

— Значит… значит, по–твоему, Гар с Алеа неправильно поступают, пытаясь обучать Пути?

— О, вреда от этого не будет, — фыркнула старуха, — но и пользы никакой! Передай им, что я это сказала!

Майра передала. Они сочли это очень интересным, но обучения не прекратили.

Но после того, как минула третья неделя, Гар провёл вечер, сидя скрестив ноги и пристально глядя на долину, и вернулся к бивачному костру только к ночи с очень мрачным видом.

Майра увидела на лице Алеа выражение тревоги, но также заметила и как быстро та скрыла его, когда поспешила встретить Гара, и на сей раз в её словах не содержалось ничего язвительного.

— В чем дело? Что случилось?

— Да всего лишь обычное человеческое упрямство, — попытался улыбнуться Гар. — Наши идеи взволновали их, спору нет, и они болтают о них всякий раз, когда уверены, что их не слышат люди лорда — но ничуть не меньше обычного ворчат и жалуются на жизнь, как всегда цапаются и грызутся друг с другом. Парни по–прежнему стараются изо всех сил увлечь девушек, а девушки щеголяют своими телами, насколько это возможно в такой одежде, и всякий раз, когда люди пытаются несколько минут по медитировать, супруги обвиняют их в лени.

— Ты обескуражен, — нежно улыбнулась Алеа. — Но они всего лишь люди. Нельзя же ожидать, что они враз изменят свои обычаи.

— Да, полагаю, нельзя. — Гар со вздохом присел к бивачному костру. — И все же я надеялся, что они возможно попытаются жить в соответствии с Путём, а не просто будут болтать о нем.

— Есть ли какие–то признаки того, что они менее озлоблены на тяготы своей жизни?

Гар миг помолчал, а затем сказал:

— Ну, коль ты завела об этом речь, да, есть — немного больше приятия, некоторое ощущение, что жизнь сама по себе значит больше, чем её удобства.

— Значит, они прислушиваются, — успокаивающе коснулась его руки Алеа. — Действительно прислушиваются.

Майра гадала, как отнестись к утверждению высокой женщины, что Гар ей всего лишь друг — и даже не друг, а спутник и соратник, что было одновременно и больше и меньше, чем друг. Знает ли Алеа собственное сердце?

* * *

К концу четвёртой недели положение, с точки зрения Гара, нисколько не улучшилось, но Конн ему сказал:

— Мы тут побродили кругом и послушали. Они начинают видеть в жадности и жестокости лорда не просто тиранию, а ещё и итог пребывания вне гармонии с Путём.

— В самом деле? — переспросил Гар, с блеснувшей в глазах надеждой.

— Да, — заверил его Ранульф. — В них растёт ощущение, что лорды и в самом деле живут неправильно.

— Да разве они когда–нибудь думали как–то иначе? — воскликнула Алеа.

— О, да, — подтвердила Майра. — Лорды рассматриваются просто как часть мира, как порядок вещей.

Блейз кивнул.

— Зайцы трусливы, волки прожорливы, а лорды жестоки.

— И с этим ничего нельзя поделать, — мрачно заключил Гар.

— И народ начинает подумывать о сопротивлении? — спросила Алеа.

— Я пока ничего похожего не слышал, — возразил Гар.

— Ты прав, — сказал Конн, — но счесть магов неправыми это первый шаг к тому, чтобы посчитать их злом, в смысле — далеко отошедшими от гармонии с Путём.

— И значит им следует снова привести себя в контакт с ним! — торжествующе хлопнул себя по колену Гар. — Народ начинает думать, что магам следует измениться!

Именно так это и начинается, — проговорила вся светясь Алеа, — с уверенности, что перемены возможны.

— Да, и лорды тоже это сознают, — сказал Ранульф. — Ваши селяне, знаете ли, не сумели сохранить Путь в тайне. Они рассказывали о нем жителям соседних деревень всякий раз, как заходили к ним что–нибудь выменять или за помощью. Теперь уже о нем известно по всему округу — по всем деревням во владениях пяти лордов.

— И они к тому же толковали о чудесных мудрецах, которые обучали их, — добавил Конн. — С десяток деревень знает ваши имена и смотрит на эту гору, пытаясь обнаружить какие–то следы вашего пребывания тут.

— И много ли времени пройдёт, прежде чем лорды отправят своих солдат избавиться от нас? — напрягся Гар.

— Это будет сразу после того, как покарают крестьян, — ответил Ранульф. — Они уже отправили переодетых селянами стражников подбросить в деревенские печи магический порошок. По их мнению один хороший приступ рвоты и желудочных колик снова заставит сервов знать своё место.

— Мы должны им помешать! — вскочил на ноги Гар.

— Да! — Алеа тоже вскочила. — Но как? Мы можем бегом спуститься в ближайшую деревню и сказать им ничего не печь, но как быть с другими деревнями?

— Им могут сообщить Конн и Ранульф, — сообразил Гар, а затем повернулся к двум призракам. — Нет, погодите — ты сказал, там с десяток деревень, а вас только двое. Вы можете призвать на подмогу ещё нескольких дружественных фантомов?

— У нас тут десятка два ждёт не дождётся какого–нибудь поручения, — усмехнулся Конн. — Больше волнения, чем им когда–либо доводилось видеть по сю сторону могилы.

— Отправьте их отпугивать крепостных, когда б те ни вздумали печь хлеб, ладно?

— С радостью, О Мудрец! Ходу, Ранульф! Мы теперь вестники!

Двое призраков исчезли. Гар повернулся к младшим заговорщикам.

— Гасите костёр и бегом вниз! Нам понадобится постучать в каждую дверь, и быстро! — И припустил вниз по склону, вместе с ним Алеа.

Блейз с завистью поглядел ему вслед, а потом на костёр. Вот ведь, он пять лет изучал духоводство, а Гар явился из ниоткуда и через пять недель смог уговорить призраков делать все, что только ни захочет! Ну, возможно, великан научит и его, в любом случае людей надо предупредить.

Бивачный костёр превратился в шар пара, зашипевший, словно тысяча змей. Обернувшись, Блейз увидел Майру, заливающую тлеющие угли.

— Скорей! — бросила она ему.

— Да. — Блейз схватил толстый кусок коры, применяемый ими в качестве очажного совка, и наскрёб земли засыпать и так уже залитые угли. А затем они с Майрой бросились вниз по склону следом за своими наставниками.

Едва добравшись до деревни они поняли, что опоздали. Дым из печей лежал на селении, словно покров, вместо того, чтобы как обычно виться, подымаясь в небо. Люди в этом тумане стояли на коленях согнувшись пополам, терзаемые мучительной рвотой — мужчины, женщины, дети, старики. Прямо стояли только Гар с Алеа, окружённые людьми, дым вокруг них рассеялся, и у некоторых тошнота ослабла, а потом и вовсе прекратилась.

Блейз притормозил.

— Что мы можем здесь сделать?

— Помогите тем, у кого прошло! Они крайне ослабли! — Майра бросилась помочь одной старушке, пытавшейся снова встать на ноги.

Но какое–то шестое чувство или предупреждение какого–то призрака удерживало Блейза на месте, он мысленно выискивал причину тому. Он чувствовал нависшую над ними страшную угрозу и, судя по тому, что говорил Гар, это дурное предчувствие возможно принадлежало не ему. Юноша горячо желал научиться читать мысли, но поскольку он этого не умел, то применил дарования, какими обладал.

— Невидимые! Предки здешних жителей! Молю вас, отыщите врагов, которые готовы обрушиться на нас!

И напряжённо застыл, насторожившись, испытывая такое ощущение, словно был вибрирующей струной на лютне менестреля. И наконец налетел ветер, заставивший струну зазвенеть, шепчущий голос выдохнул ему в ухо:

— Они наступают, спускаясь по северному склону, пятеро магов и их стражники.

— Всего же их шестьдесят пять! Предупрежу своих! — Блейз мысленно выдал все эмоции, какие только мог. — Молю вас, ради ваших потомков, задержите врага, если сможете!

Похожий на дуновение ветра шелест сказал юноше, что фантом улетел, надо надеяться — донимать магов.

А он побежал к Гару и Алеа, показывая на северный склон.

— Враг на подходе!

Гар повернулся и увидел спускающихся широким шагом по склону магов в развевающихся синих мантиях, за каждым из которых следовала его дюжина стражников. Он посмотрел на Алеа, и та кивнула. Они повернулись к врагам, и дым из селения повернул к магам и их солдатам.

Маги остановились так внезапно, что стражники врезались в них. А затем повернулись и бросились, расталкивая своих солдат, вверх по склону, прочь от дыма — но ветер двигался быстрее, и туча дыма поглотила их всех — и магов, и стражников. Некоторые ощупью подымались по склону, несомненно задерживая дыхание, но большинство рухнуло на колени, согнувшись пополам и извергая содержимое своих желудков. Через минуту остальным тоже пришлось–таки сделать вдох, и они упали, окутанные дымом.

Двое магов ниже по склону и их стражники с трудом поднялись на ноги и пошатываясь продолжили спуск, жадно глотая свежий воздух. Один из них ткнул пальцем в сторону Гара с Алеа. Из кончика его пальца вырвался насыщенный искровой разряд и устремился к ним — но исчез на полпути. Тем не менее маг пошатываясь шёл к противникам, его стражники сбились в кучу и, столь же неверной походкой, последовали за ним. Другой маг выпрямился насколько мог и потопал следом.

Это был Пилочин.

Блейз как взорвался, он бросился к страдающему тошнотой воинству с криком:

— Месть! Месть за бесчестный бой, за доброго лорда, погубленного подлым приёмом!

Поражённый Пилочин поднял взгляд, а затем прищурился и прохрипел, тяжело дыша:

— Лучше б ты… научился на… его примере… парень, и… бежал пока можешь.

— Правосудия! — Блейз указал вытянутой рукой на Пилочина. — О духи этой деревни, предки здешних жителей, требую правосудия за доброго лорда, погубленного коварством!

Завыли баньши, и воздух внезапно заполнился десятками призраков, кружащихся словно торнадо, нацелив сужающийся конец своей воронки на Пилочина. Маг в тревоге закричал и спотыкаясь отступил. И тут его поразил торнадо, и Пилочин закричал от боли и удивления, упав навзничь и растянувшись на земле. Кое–как поднявшись, он пошатываясь обратился в бегство. Стражники уставились на него, оглянулись на орду призраков, а затем побросали оружие и последовали за своим лордом.

— Доведите его до безумства, если можете! — провыл Блейз. — Гоните его, пока не сорвётся с края пропасти!

Призраки возможно и впрямь способны на это, сообразил он, так они сомкнулись вокруг мага и его стражников, гоня их криками, стенаниями и пугающим воем. Враги в панике бежали вверх по склону, шатаясь и тяжело дыша, ослабевшие от рвоты. Некоторые попадали и продолжали удирать ползком.

Ошеломлённая Майра уставилась во все глаза на Блейза. Тот стоял напряжённо застыв, сжав кулаки, с искажённым от гнева лицом.

Туча ядовитого дыма ползла вверх по склону, окутывая Пилочина и его рать. Дым быстро редел, но делал своё дело. Преодолевая приступы рвоты, те уходили прочь.

Другие три мага так и стояли на коленях, хватая ртом воздух, один таки собрался с силами и повернулся к деревне, повелительно подняв руку, а затем резко опустил её, словно что–то швыряя, и с деревьев ближнего леса сорвалась дюжина двухфутовых драконов.

Вытянув когти, виверны с визгом устремились на Гара и Алеа.

11

У Майры кровь застыла в жилах — к Рокету однажды приезжал посовещаться вивернятник, который с помощью маленьких чудовищ терроризировал своих крепостных. Никто не мог бороться даже с одной такой тварью, не говоря уж о полудюжине!

Но Алеа этого не знала. Она навела пристальный взгляд на вивернов, взглянула ещё пристальнее, жилы у неё на шее вздулись от напряжения, а затем в досаде погрозила кулаком.

Один из вивернов после этого жеста сбился с курса. Трое других внезапно рухнули на десять футов прямо вниз, а затем лихорадочно захлопали крыльями в попытке обрести прежнюю высоту — двое других по–прежнему надвигались на них. В десяти футах от Алеа и Гара они внезапно выпустили из пастей трехфутовые языки пламени.

Нападают на её друзей! Угрожают спасшим её добрым защитникам! Внутри у Майры будто что–то лопнуло. Она метнулась вперёд заслонить собой своих наставников, рассекая рукой воздух в попытке смахнуть в сторону двух воздушных огнемётчиков и яростно крича:

— Прочь! Оставьте нас! Назад, рвите того, кто вас послал!

Двое вивернов свернули в сторону, а затем описали в вышине круг, устремляясь обратно к своему магу. Тот ошеломлённо воззрился на них.

Так же как и Майра. Они подчинились ей!

Тут маг опомнился и угрожающе направил руку на своих вивернов. Те повернули и снова описали в вышине круг, и опять ринулись к Гару и Алеа.

Один раз они послушались её — значит, могли послушаться вновь.

— Убирайтесь прочь! Убирайтесь подальше отсюда! Убирайтесь домой!

Виверны все как один послушно развернулись и расправив крылья полетели на восток.

— Назад! — закричал маг. — Атакуйте!

Виверны снова развернулись, выглядя сбитыми с толку.

— Они не так хорошо летают, когда воздух у них под крыльями дурно пахнет, — сказал Гар.

Внезапно вся стая камнем рухнула вниз, подняв пронзительный крик от удивления и недовольства, и на этот раз Майра увидела устремляющийся им навстречу круг из травы и опавших листьев. Но удивляться этому было некогда — виверны изо всех сил махали крыльями, пытаясь восстановить прежнюю высоту полёта, с трудом подымаясь в небо.

— Скажи им усесться на насест и уснуть, — подсказал ей Гар.

Майра не стала возражать, что, мол, маленькие драконы не послушаются её, а лишь вскинула руки с криком:

— Спите! Пусть сон защитит вас от замешательства! Всем искать жердь! На насест! Спать!

Виверны сумели поймать воздушный поток, чтобы снова перейти к планированию. С минуту они мельтешили в воздухе, не решаясь ни на что.

— Атакуйте! — завизжал маг. — Рухните на них!

— Спать! — крикнула Майра.

Виверны сбились в колышущийся шар, который не двигался с места.

— Сон распутает узел замешательства! — прокричала Майра. — Сон ниспошлёт вам покой! Сон сделает вас свободными!

Стая развернулась и устремилась к лесу.

Майра опустила руки, уставясь им вслед. Неужели она и правда это сделала? Что? И как? Вон же стоит их хозяин, воя и размахивая руками, но они не слушаются больше его! Неужели она освободила вивернов от его чар? Невозможно!

Побагровевший маг показал на неё.

— Это сделала ты, чудовищная девка! Эй, молодцы! Бей её!

Растерянные стражники подняли головы, а затем с трудом встали на ноги. Лица у них по–прежнему оставались зелёными, и шли они то и дело спотыкаясь — но шли спотыкаясь к Майре.

— Надо что–то делать, — решил Гар.

— Безусловно, — согласилась Алеа. — Но что? У меня получилось управиться только с дымом, и то удивляюсь как же мне это удалось.

— Похоже, ты всё–таки владеешь телекинезом, но потребуется некоторое время, прежде чем ты сможешь подставить ножку дюжине молодчиков вроде вот этих.

— Почему бы и нет? — откликнулась Алеа. — Они ведь и так чуть не падают.

— Хороший довод, — допустил Гар. — Попробуй выворачивать правую ногу, когда та движется вперёд, так чтобы носок цеплялся за пятку левой ноги — вот так. — Он показал на ратника на правом конце шеренги, который живо споткнулся и упал.

— Вот так, да? Ну, так, давай–ка посмотрим. — Лицо Алеа снова напряглось от сосредоточенности, и ещё один ратник споткнулся и чуть не упал.

— Отлично, — похвалил Гар. — Давай–ка я покажу ещё разок.

Ратник на левом краю шеренги споткнулся и растянулся на земле.

— А — ты имеешь в виду ведущую ногу! — Алеа снова направила гневный взгляд на споткнувшегося, но не упавшего ратника. На этот раз тот споткнулся и упал.

— Отлично! — радостно воскликнул Гар. — Ты научилась этому трюку! А теперь, ещё разок! — Он опять показал на левый конец шеренги, и следующий ратник споткнулся и упал.

Алеа кивнула и перевела горящий гневом взгляд. И третий ратник на правом фланге рухнул ничком в траву. А затем и остальные семеро один за другим живо растянулись на дёрне. Некоторые из них подняли головы, с опаской оглядываясь кругом, но большинство даже не шевелились. Их честно завалили, и они теперь не считали себя обязанными подниматься и снова подставляться под удар.

— Встать, трусы! — завизжал багровея их хозяин. — Встать, шлюхины сыны! Встать, а не то дождётесь кнута!

— Я не могу подставить ему ножку, — подосадовала напряжённым от усилий голосом Алеа. — Он ведь не двигается.

— Да, но и на ногах держится не так уж и твёрдо, — указал Гар. — Желудок у него может снова забарахлить.

Маг вдруг схватился за живот, согнулся пополам, лицо у него превратилось из багрового в зелёное.

— И потом, раз он однажды потерял равновесие, его не требуется особо сильно толкать, чтобы свалить с ног, — объяснил Гар.

Маг зашатался и упал. С большим трудом он сумел опять подняться, по–прежнему согнувшись и держась за живот, а затем развернулся и спотыкаясь побрёл к восточной дороге.

Один из его солдат увидел, как маг отступает и прохрипел:

— Мы должны следовать за нашим лордом и охранять его! — Кое–как поднявшись на ноги, он пошатываясь побрёл следом за магом. С посветлевшими от проснувшейся надежды лицами, остальные ратники с трудом поднялись и покачиваясь последовали за ним.

Гар и Алеа стояли, с удовлетворением наблюдая за тем, как отступают последние из магов и солдат, причём не самым достойным образом. Майра и Блейз смотрели за этим, поражённые до крайности.

— Они конечно на этом не успокоются, — предсказала Алеа Тару.

— Безусловно, — согласился Гар. — Они вернутся, приведя с собой хорошее подкрепление.

— Что же мы тогда будем делать? — спросил Блейз, внезапно осознавая громадность того, что они уже совершили.

— Драться, — просто ответил Гар, — или помогать им драться с самими собой, чем мы в общем–то и занимались сегодня.

Взгляд Блейза сделался блуждающим, когда перед глазами у него прошли события последнего получаса.

— Ты прав! Мы ведь на самом–то деле не нападали на них, не правда ли? Просто оборачивали против них их же собственные подлые приёмы.

— Именно так Путь и защищает тебя, — улыбнулась Алеа. — Восстанавливая гармонию, восстанавливая изначальное положение вещей, и те, кто пытается противостоять этому, падают как подкошенные.

— В конце концов, — добавил Гар, — у тебя похоже больше союзников, чем ты представлял.

— Ты имеешь в виду призраков? Да я… просто подумал, что предки жителей этой деревни, возможно, захотят помочь своим правнукам, — сказал Блейз.

— Ты подумал, — кивнул Гар. — А это главное. Похоже ты приобрёл куда более сильный навык убеждать фантомов.

— Я… да, не правда ли? — в замешательстве проговорил Блейз. — Это как–то связано с Путём?

— Возможно немного связано, — рассудительно ответил Гар. — Ты начинаешь видеть все взаимосвязанным, частью единой огромной системы — перестаёшь видеть людей и дома отдельными и изолированными. Ты искал связи, призраков, интересующихся крестьянами, и увидел, как побудить их помочь защитить своих потомков.

Алеа повернулась к Майре.

— Ты не говорила, что занималась управлением вивернами.

— Я и не знала, — ответила девушка, чувствуя себя оцепеневшей. — Мой… мой лорд Рокет… наверно я наблюдала внимательней, чем мне думалось, когда его гость занимался своими вивернами.

— Или же обладала талантом, о котором не знала.

— Мне он не нужен! — выкрикнула Майра. — Как раз с помощью своих тварей вивернятники и мучают крепостных! В городах обитают сплошь ведьмы и чародеи и у каждого из них есть свой дух–хранитель в виде сидящего у него на плече виверна! Я не хочу иметь с ними ничего общего!

— Возможно это разновидность магии, — предположила Алеа, — и сама по себе не зло, а всего лишь сила, которую можно использовать и во зло, и во благо. Виверны ведь не демоны, какие бы там ни ходили слухи — это всего лишь животные. — Она повернулась к Гару. — Я по–прежнему утверждаю, что это птеродактили, хотя у них и звериные морды вместо клювов.

— А выдыхание огня?

— На Терре находили только ископаемые останки. Откуда нам знать, что птеродактили не выдыхали огонь?

— И как? — подумал вслух Гар. — Полагаю, их тела вырабатывают метан, и они выдыхают его, выпуская из своих организмов.

—У птеродактилей вполне могло такое быть, — повторила Алеа. — Вараны, когда дерутся, изрыгают жутко вонючий газ.

Майра и Блейз таращились на них, совершенно потеряв нить рассуждений. Однако Блейз старался накрепко запомнить каждое их слово. Это была речь магов, и когда–нибудь он поймёт её.

— У них хвосты с широкими треугольными остриями на концах и такие же треугольники по всему позвоночнику, — перечислил дальнейшие особенности вивернов Гар. — Несомненно рули и стабилизаторы. — Он пожал плечами. — Кто сказал, что эволюция обязана производить одинаковые формы жизни на всех планетах?

— Но она обязательно производит одинаковые экологические ниши, — сказала Алеа — и схожих существ для заполнения их. — Она снова повернулась к Майре. — Тебе действительно следует развивать свой дар.

— Да, следует, — от души поддержал её Блейз, — ради нас всех.

Майра повернувшись пристально посмотрела на него, чувствуя себя польщённой и изумлённой.

— Я… я постараюсь.

— Так же как и тебе, — посоветовал Гар Алеа. — Мне ведь думалось, что у тебя есть некоторая способность к телекинезу.

— Но с их оружием это не получилось, — возразила Алеа.

— Всего лишь вопрос тренировки, — отмахнулся Гар. — Ты смогла управлять дымом, потому что его частицы обладают намного меньшей массой. Начни с лёгких ветерков, а потом переходи к ряби на прудах.

— По–моему, мы и так вызвали достаточно сильную рябь, и круги от неё пойдут ещё те! Ты видел выражение лица Пилочина, когда его поразил торнадо из призраков?

— Да, и не мог взять в толк, чем оно вызвано, — нахмурился Гар. — Если это тот самый маг, который нанёс поражение наставнику Блейза, то ему определённо полагалось бы знать, что могут, а чего не могут сделать призраки.

— О, он отлично это знает, — мрачно отозвался Блейз, — знает, что призраки могут напугать, прочесть мысли и заставить тебя ощутить эмоции, которых ты никогда не испытывал, но не знал, что они могут сшибить его. — Он с трудом сглотнул. — И я тоже этого не знал.

— Да, ты говорил, что они не способны причинить физического вреда, — задумчиво произнесла Алеа. — Однако они были страшно рассержены.

— И их было великое множество, — напомнила Майра.

— Столько сильных эмоций, исходящих от стольких призраков… — кивнул Гар, — неудивительно, что это вызвало физическое воздействие.

— А если призраки сразили его, — тихо спросила Алеа, — то на что ещё они способны?

Они с миг молча смотрели друг на друга, давая этому вопросу как следует дойти до сознания. А затем Гар сказал:

— Вероятно немногое, иначе и прежде проделывали бы это. Это было очень неожиданно, такой полезный сюрприз.

— Один раз, — указала Алеа. — В следующий раз они подготовятся.

— Да, но будут также и куда как осторожней.

— Ещё осмотрительней, чем они? — кивнул Гар на горстку шедших к ним держа шляпы в руках крестьян.

Алеа с улыбкой обратилась к ним.

— Подойдите ближе, друзья. Мы всего лишь соседи, которые разговаривали с вами в эти последние несколько недель, ничего более.

— Куда как более, — возразила выступая вперёд женщина постарше. — Либо так, либо Дао, о котором вы говорите, куда большая сила, чем мы представляли.

— Оно обладает громадной мощью, — осторожно ответила Алеа, — потому что оно повсюду вокруг вас и внутри вас. Однако умение обратить эту мощь против своих врагов, это уже совсем другое дело.

— Тогда научите нас этому! — попросил мужчина среднего возраста.

— На это могут потребоваться годы, — предупредил Гар.

— Мы не можем так долго оставаться среди вас, — добавила Алеа. — Нам надо наведаться и в другие деревни.

— Но мы научим вас, как заложить основание, — пообещал Гар, — покажем пути, на которых вы сможете стать камнем преткновения для своих врагов.

— Мы научимся! — поклялась женщина. — Только покажите нам!

— Тогда вы должны запомнить, что все вы части единого целого, — втолковала ей Алеа, — и относиться друг к другу как к частям самих себя.

Крестьяне наморщили лбы, кивая и усиленно пытаясь понять.

— Тогда приходите! — Гар повернулся кругом и двинулся обратно вверх по склону. — Те, кто хочет научиться, приходите и слушайте!

Когда они с Алеа принялись подыматься на гору, за ними последовало полдеревни.

Майра и Блейз зашагали в арьергарде. Они подымались рядом в неловком молчании.

Наконец Майра нарушила его.

— Я… я изумилась, что ты был так разгневан на этого тирана Пилочина.

— Он убил моего наставника, и не в честном бою, а коварным приёмом. — На лице у Блейза обозначились суровые складки. — Меня это разъярило.

— Но ты, казалось, разозлился на них всех.

— Все они ничуть не лучше Пилочина. Как и любой маг, применяющий свою силу, чтобы мучить подвластных ему крестьян и принуждать их доставлять ему всю роскошь, какую только смогут.

Майра в удивлении воззрилась на него.

— Похоже, ты серьёзно!

— Конечно серьёзно, — зло ответил Блейз, — я ведь сын крепостных и сам был бы крепостным, если б Арноль не взял меня к себе в ученики. И он научил меня не только магии — он научил меня сочувствию и уважению к бедным. Научил меня помогать им улучшать жизнь, насколько этого могут совместно добиться лорд и крепостной. Научил меня жить скромно, так, чтоб больше оставалось для моих людей.

Майра не осмелилась высказаться вслух, но гадала про себя, возможно ли такое.

— Если все это правда, — сказала она, — то почему ты стремился стать хозяином таких слабых существ, как призраки, когда мог бы управлять такими могучими тварями, как виверны?

— Потому что я не обладаю даром общения с вивернами, а только с призраками, — удивлённо посмотрел на неё Блейз.

— Если у тебя есть талант к одному, то есть и к другому!

— Ни один виверн пока не прилетал на мой зов, хотя признаться я кричал им только убираться, а вот явиться — ни разу. И все же, по–моему, сегодняшний день досказал, что призраки могут быть столь же могучими, как и звери.

— Только пугая простых людей, а солдат становится напугать все трудней и трудней!

— Защитить их тоже становится все трудней и трудней. — Блейз начинал понемногу сердиться; он ничем не заслужил этих нападок.

Майра с удивлением обнаружила, что больше почти не страшится его.

— Они ещё не закрыли лица бронёй и будут почти слепыми, если наденут железные маски для защиты от когтей вивернов!

— У них и нет на то особых причин, — возразил Блейз, — когда они могут посбивать вивернов стрелами. А вот призрака не подстрелишь.

— О, так ты теперь собираешься стрелять моих бедных дракончиков, да?

— Я — нет, — отрёкся от подобных замыслов совершенно сбитый с толку Блейз. — Но призракам незачем бояться стрел.

— Значит, твои призраки будут стрелять моих вивернов?

Блейз гадал, с каких это пор они стали «её» вивернами.

— Призраки ничего не имеют против маленьких дракончиков — ну, возможно, есть один–два, которые пострадали при жизни от их когтей. Большинство призраков нападут скорей на солдат, чем на вивернов.

— Тогда следует поручить твоим призракам защищать моих летучих драконов, — обронила с откровенным сарказмом Майра.

— Что за великолепная мысль! — Взгляд Блейза устремился в пространство. — В конце концов у них ведь общий враг: маги. Но как же мне устроить такой союз?

Поражённая Майра уставилась на него. Казалось, он совершенно забыл про неё, с головой уйдя в новую проблему. Вся кипя, она поспешила вверх по склону прочь от Блейза.

Тот спустился с небес на землю и с печалью уставился ей вслед. Ему на мгновение подумалось, будто она простила ему принадлежность к магам. Но, похоже, теперь гнев и отвращение вернулись. Она определённо не должна была бы так горячо возражать против призывания им призраков, если б не презирала его ещё больше, чем других магов — несомненно потому, что его–то она знала лично.

Он вздохнул и потащился дальше в гору, пытаясь найти убежище для решения новой проблемы, союза вивернов с призраками, но не сумел. Как он ни старался, ему никак не удавалось изгнать постоянно стоящее у него перед глазами лицо Майры — губы презрительно кривятся, глаза сверкают гневом. Она была самым замечательным созданием, какое он когда–либо встречал, но ему придётся оставить всякие мечты о ней… Он ей явно даже не нравился, не говоря уж о том, чтобы полюбить его.

Определённо лучше посвятить жизнь своему искусству. Сделав огромное усилие, он принялся размышлять о природе призраков и вивернов. Совершенно очевидно одно: и те и другие пребывали в этом мире ещё до того как появились со звёзд его предки.

Он почувствовал, как увлечённость задачей смыкается вокруг него словно щит, и двинулся широким шагом вслед за своими наставниками.

* * *

В тот вечер эта тема всплыла вновь, когда крестьяне отправились домой готовить ужин.

— Знаешь, — сказала Алеа, — мы ведь могли проиграть бой, не окажись Майра способной развернуть вивернов.

— В самом деле. — Гар, казалось, был не вполне уверен в собственной способности разобраться с рептилиями. Он повернулся к Майре. — Ты должна развивать этот талант.

— Стать магом? — в ужасе воскликнула Майра.

— Ради собственной защиты и ограждения этих селян! Думаю следует, — высказала своё мнение Алеа.

— Но я не хочу никого мучить!

— Тогда не мучай, — просто ответил Гар. — В конце концов обладание силой не означает, что ты обязательно должна злоупотреблять ею.

— Полагаю в этом есть доля правды. — Майра попыталась игнорировать блеск в глазах Блейза. — Но как я смогу обучаться?

— Я б сказал, путём проб и ошибок, — предложил Гар, — но ошибки могут оказаться очень болезненными. Зубы у тех вивернов выглядели очень острыми, а когтистые лапы — довольно сильными.

— Говорят, их стая способна разорвать на части солдата в доспехах, — вспомнила Майра и содрогнулась.

Блейз серьёзно кивнул.

— Я раз видел, как такое случилось, прежде чем призраки Арноля обратили тех тварей в бегство.

Майра в удивлении обернулась к нему:

— Призраки способны изгнать вивернов?

— Должно быть, дело обстоит именно так, — развёл руками Блейз, — и те и другие — коренные жители этого мира, а подобный слышит подобного, даже если у призраков человеческое обличье.

— Призраки… — задумчиво произнесла Алеа. — Что если нам удастся привести сюда призрака из виверничих? — Она повернулась к Майре. — Ты согласишься поучиться у него?

Майра попятилась, а затем собрала в кулак всю свою смелость, вскинула подбородок и ответила:

— Да, если вы сможете найти призрака, у которого была бы добрая душа.

— Попробовать стоит, — медленно и чётко произнёс Гар. — Блейз, посмотри, не болтается ли поблизости кто–нибудь из наших дружелюбных здешних призраков, ладно?

Глаза Блейза утратили фокус, когда он мысленно позвал: — «Конн — Ранульф — если вы неподалёку, появитесь, пожалуйста».

— Следовало ли нам давать им знать, что мы подслушиваем? — спросил из сумрака голос Конна.

— Нет. Пусть бы думали, будто мы являемся только по их просьбе. — На фоне тёмной скалы начала сгущаться фигура Ранульфа.

— Дайте–ка я угадаю. — Конн появился у костра. — Вы хотели бы знать, не знакомы ли мы с какими–нибудь веверничими, которые по воле случая приятно умерли.

— Не думаю, что смерть может быть приятной, — отозвался Гар, — но в остальном, да. Вы отлично умеете подслушивать.

— Когда можно быть невидимым, это даётся естественно, — легкомысленно заметил Конн. И повернулся к своему другу. — Что если — Гойделик? Тот маленький старый разбойник, постоянно являющийся у скалы в горах Брогенштерн?

— Он малый грубый, но добрый, — задумчиво кивнул Ранульф. — Его конечно никто никогда не называл магом. Таков обычай, если речь идёт о разбойнике, обнаружившем, что он способен творить магию.

— Да, но был ведь и лорд Старчум, — напомнил ему Конн. — Он подчинил своей власти целый лес, а потом сверг с помощью армии разбойников лорда Имброльо.

— Ну, да, — уступил Ранульф, — но он был огнемётчиком. Разбойники в зелёном лесу не оставляют такое без внимания. И все же, ты уверен, что Гойделик самый наилучший учитель для этой девушки? Призрак той женщины среднего возраста у реки Рипар — разве она не лучше подойдёт в учителя?

— Она женщина честная и не тиран, — задумчиво прикинул Конн, — но не очень–то приятная особа. И к тому же резка. Не думаю, что она будет очень терпелива с первыми неловкимишагами начинающей. Нет, я сгоняю найду Гойделика. — И начал таять.

— Пожалуйста, не надо! — поднял руку Гар. — Просто свяжись с другим призраком, который сможет связаться с третьим, которому передаст сообщение. Тогда третий сможет попросить четвёртого и так далее, пока не услышит и не ответит Гойделик.

— А! Твоя сеть связи призрак–с–призраком! — догадался Конн. — Да, почему бы не испытать её? — Он на мгновение уставился в пространство, а затем улыбнулся. — Ройгел ответил. Сообщение пошло.

Внезапно костёр изрыгнул массивную тучу дыма, которая сгустилась, отплыла в сторону и приняла очертания человеческой фигуры.

— Зачем вы желаете связаться с Гойделиком? — спросил гулкий голос.

12

— Я говорю с призраком–ирландцем? — моргнул Гар.

— Без понятия. А что? — Туча завращалась, разворачиваясь к нему, быстро загустевая в виде лица и фигуры воина среднего возраста с огромной прорехой на груди туники. Нос картошкой, волосы каймой окружали плешь, а подбородок выпирал подобно шишке. Его округлое лицо казалось созданным для улыбки. Однако в данный момент его черты выражали строгость.

— Я б сказал, что да, — ответил Гар, — по твоему акценту.

— Акцент? И какой же это будет акцент? В моем приходе все так говорят! — заявил призрак. — Клянусь, это у тебя у самого акцент!

— У него и всего остального мира, — хмыкнул Конн, а Ранульф рассмеялся. Призрак–ирландец повернулся к ним, подняв суковатую палку.

— Проявляйте немного уважения, а не то отведаете моей шилейлы^[12]!

— Она похожа на лакрицу, — съехидничал Ранульф.

— Нет, на шоколад, — усмехнулся Конн. — Да брось, старина! Ты ж знаешь, что мы не можем причинить друг другу вреда после того, как умерли. Кто ты такой и почему ответил на зов вместо Гойделика? И если уж на то пошло, что ты — разбойник или солдат?

— В моё время мы все были воинами, — ответил ирландец. — Тогда не существовало никаких таких разбойников или солдат, так как мы все были свободными! И если какой маг пытался утвердиться в качестве лорда, мы живо учили его уму–разуму, и к тому же крепко!

Конн и Ранульф мигом перестали улыбаться.

— Насколько же древний ты предок?

— Четыре века, вот сколько я пробыл умершим, — поведал ирландец, — или в том, что сходит здесь за смерть. Что же до моего имени, то меня зовут Корли, и Гойделик — мой праправнук! Ныне наступило время вырождения, когда народ позволяет магам запугать его и принудить к повиновению! Но Гойделик дрался с ними до последнего, вместе со своими вивернами, и я не дам вам нарушать его покой!

— По–моему, связь призрака–с–призраком не сработала, — сделала вывод Алеа.

— Всегда бывают помехи, — пожал плечами Гар.

— Как ты меня назвал? — навёл на него угрожающий взгляд Корли.

— Никак — мы вызывали Гойделика, — ответил Гар.

— Но теперь, когда у нас призрак из столь давних времён, — вмешалась Алеа, — возможно ты сумеешь объяснить кое–что, не дававшее мне покоя.

— И с какой же это стати я буду этим заниматься?

— Только из доброты к девице.

Корли смерил её сверкающим взглядом. Губы его изогнулись в оценивающей улыбке.

— Ну, ради такой милашки как ты, я мог бы это сделать.

— Ну, спасибо, — поблагодарила краснея Алеа. Гар нахмурясь перевёл взгляд с неё на Корли.

Не мог же он ревновать к призраку! Но мысль о ревности чуточку согрела Алеа, когда она начала задавать свой вопрос.

— У мира Олдейры, похоже, было очень многообещающее начало…

— Да, но во времена моего деда обещание это нарушили.

— Я все гадала, как же это случилось, — сказала Алеа. — Все ваши люди, казалось, рождались с одинаковыми, возможностями или настолько близкими к одинаковым какие только под силу устроить любому обществу. Даже повзрослев они относились друг к другу как к равным и собратьям. Все, казалось, терпимо относились ко взглядам друг друга и уважали религии друг друга.

— Что за религия такая? — спросил ирландец. Алеа округлила глаза, но затем оправилась.

— Это… поклонение высшему Существу, и жизнь в соответствии с принципами, изложенными тем Существом в виде откровения.

— О. — Корли закатил глаза к небу, потирая подбородок. — Нет, нельзя сказать, что у нас были религии как таковые. Вот философии, это другое дело, понимание того, как все состыкуется в великое целое, которое может быть, а может и не быть Существом. Само собой, были некоторые, поклонявшиеся своим предкам — но это вполне можно понять, когда предки способны в любую ночь явиться на зов.

— Э, да, полагаю так, — согласилась Алеа, чувствуя себя ошеломлённой. — Но как же могло такое свободное и серьёзное общество развалиться на это лоскутное одеяло из мелких деспотий, подкреплённых «магией» фокусничества и немногих пси–сил?

— Как там гласит пословица? — подумал вслух Корли — «На свет ежеминутно рождается простак».

— «И двое — обобрать его до нитки»^[13], — хором подхватили Конн с Ранульфом.

— Вы ведь не те самые двое, не правда ли? Призрачная парочка только ухмыльнулась в ответ.

— Не зарывайтесь, ребята, — предупредил Корли. — Эта поговорка намного старше любого из вас, и вам надо быть ещё теми мошенниками, чтоб заслужить её. — Он снова повернулся к Алеа. — Мне известно лишь то, что рассказал дед — что народ утратил привычку к скептицизму. Когда перестаёшь проверять утверждения с помощью разума и доказательств, то будешь способен поверить во что угодно, кажущееся впечатляющим, а если к тому же и нечто видимое, ну! Тут уж точно в это поверишь, в плохое или хорошее.

— Ведь у вас были школы, образованные люди… — голос Алеа смолк.

— Не путай образование со здравым суждением, коллин^[14], — погрозил ей пальцем Корли. — Возможно тому и другому следовало бы сочетаться, но этого не бывает, если учитель перестаёт приводить доказательства, а ученики перестают тщательно продумывать предлагаемые идеи.

— Наверняка ведь это чересчур простое объяснение, — возразил Гар. — Вас отрезали от планеты–метрополии, предоставив самим себе. Разве это не имело какого–то отношения к случившемуся?

— А, ну конечно же, имело! — подтвердил Корли. — Отчаявшиеся люди обеими руками ухватятся за что угодно, сулящее им набитый живот и безопасный дом — и что им делать, когда человек, которому они дают власть, не сдержит свои обещания? Но я, как вы понимаете, только строю предположения — меня там не было.

— Я… полагаю, никак нельзя добиться, чтобы… ты смог устроить нам встречу с теми призраками, которые проживали в те времена, не так ли? — спросила Алеа. И вдобавок потрепетала ресницами.

Корли понимающе усмехнулся ей.

— Для такой хорошенькой коллин как ты? Разумеется устрою! Но будь осторожна — полученное тобой может оказаться вовсе не тем, чего ты желала! — И с этими словами он внезапно и полностью исчез.

— Куда он пропал? — уставилась на пустое место Алеа.

— Полагаю, отправился найти друга, жившего во времена распада, — ответил Конн.

— Возможно ты связал между собой призраков куда основательней, чем думаешь, — заметил Гару Ранульф.

Корли возник на сцене словно взрывающаяся шутиха, под ручку с призраком старухи в длинной юбке и объёмистой шали поверх блузы. Её голову обвязывал платок, а худощавое и суровое старое лицо избороздили морщины и оно, даже в бесцветном призрачном свечении её фигуры, казалось каким–то дублёным.

— Так это и есть та девушка? — осведомилась она голосом, похожим на крик сойки.

— Я… да, я молодая женщина, просившая о возможности поговорить с одним из самых древних призраков, — подтвердила Алеа, захваченная врасплох энергией старухи. — Меня зовут Алеа.

— Странное имя, — фыркнула старуха, — но все же. Меня–то зовут Лодиция. Корли говорит, что ты хотела бы знать, как же это распался наш чудесный мир.

— Да, мне любопытно. Ведь вы как–то очень правильно жили. Вы пережили коллапс?

— Нет, но я видела его призраком, и отвратное это было зрелище, скажу я тебе! — заявила старуха. — Прошу заметить, у нас были гуру и челы — по–вашему, учителя и ученики — даже когда мы только прибыли сюда, но были также и философы, и они вели между собой долгие и чудесные дебаты, уча нас всех обдумывать вопросы!

— Когда вы только прибыли сюда? — расширила глаза Алеа. — Ты одна из первых колонисток?

— Именно ею я и была, хотя прилетела на третьем корабле. К тому времени, когда мы прибыли, здесь уже проложили улицы и построили некоторые дома. И фермы конечно выдавали продукцию — первый корабль позаботился об этом.

— Сколько всего было кораблей? — спросил Гар.

— Двадцать — по одному в год, каждый с пятью тысячами иммигрантов на борту. Все, кто хотел отправиться в мир, где царит философия, где сотрудничество ценится выше конкуренции, где люди правят сами собой и улаживают свои разногласия на советах — ну, вы бы удивились, узнав, сколько нашлось горящих желанием покинуть старушку Терру и лететь сюда.

Алеа устремила взгляд в пространство, донимаемая неотвязными мыслями, и Гар понял, что она вспоминает угнетение и постоянную войну на своей родной планете.

— Охотно верю, — сказала она. Лодиция в удивлении подняла брови.

— Тогда ты не поверишь, как быстро наши внуки отвернулись от этого.

— Каждое поколение старается самоутвердиться, отвергая некоторые из идей своих предшественников, — произнёс Гар, которого, судя по его лицу, донимали собственные неотвязные мысли.

— Да, ну, на самом–то деле вызвали это наши дети, мне не следовало бы винить наших внуков, — допустила Лодиция. — Некоторые из них конечно тоже в свою очередь стали гуру, мы ожидали этого, хотели этого — но мы и не представляли, что с десяток их возжаждет власти и попытается захватить её, собирая вокруг себя юных одиночек, которые практически поклонялись им.

— Значит, они отвергли разум, — нахмурясь сказал Гар.

— Да, и заодно идею, что все люди не более чем люди — что нет никаких пророков или перерождённых святых, — с горечью сказала Лодиция. — Один из моих внуков вступил в такую секту. О, его гуру действительно искусно разыгрывал своих последователей, наводя на них трепет огненными шарами, бывшими не более чем порохом, и чтением мыслей, бывшим не более, чем старыми цирковыми трюками! Но самое худшее началось, когда один из них умер и отправил своего призрака повергать в трепет поклонявшихся ему. Вот тогда его сын действительно пробрал их до печёнок, вызвав самого настоящего призрака!

Рядом с ней вспыхнул свет, сопровождаемый буханьем, от которого вокруг них задрожала листва. Блейз вскочил, приняв боевую стойку. Майра тоже очутилась на ногах, готовая бежать, но пока ждущая увидеть, а надо ли.

Гар и Алеа сидели не двигаясь, пристально глядя на призрака, появившегося рядом с Лодицией: старика в мантии и островерхом колпаке с вышитыми на них знаками Зодиака. Борода ниспадала ему на грудь, а волосы — на плечи.

— Чего же ты не расскажешь им остальное, старуха? О тракторах, которые не работали потому, что Терра больше не присылала нам никаких запчастей, про то, как пришлось закрыть заводы по производству этанола, о голоде, шагавшем по стране, когда мы вновь изобрели пахоту на лошадях и быках?

— Да, все это произошло, Эск, — скривила губу Лодиция, — но это не давало тебе права утверждать себя в качестве мелкого тирана.

— Права? Да это был мой долг! — воскликнул Эск. — Когда Терра порвала с нами, все кругом разваливалось! Никто не знал, как отремонтировать машины, или что делать, когда деревни не могут больше связаться с городами и позвать на помощь! Все хлынули прочь из городов, оставив там только идиотов и уродов, питающихся, охотясь на белок и их запасы орехов! Народ умирал с голоду, целые деревни делались бандитскими и похищали продовольствие у других деревень! Кто–то же должен был собрать людей вместе и показать им, как вести сельское хозяйство на первобытный лад! Всего один шаг отделял нас от феодального общества со всем его гнётом!

— И поэтому вы решили стать первыми и сделали лордами магов вместо воинов, — бросила с едким сарказмом Лодиция.

— А разве так было не лучше? — потребовал ответа Эск. — Теперь, вместо лордов, ведущих армии сотнями убивать друг друга, у нас были маги, сражающиеся в сопровождении едва ли двунадесяти солдат с помощью иллюзий и фокусов!

— А как вы узнали, что некоторые из вас превратились в телепатов и делают свои фокусы смертельными? — презрительно улыбнулась Лодиция.

— Кто же мог предугадать, что произойдёт через три поколения? — возразил Эск. — Кто же мог знать, что носимые ветром в воздухе странные прозрачные тучки могут превратиться в призраков, когда их захватят разумы умирающих? Кто же мог знать, что эти призраки вступят в союз с людьми, обладающими ЭСП-талантами? Мы вовсе даже не ставили себе целью научиться читать мысли!

— О, этому–то я верю, — сказала Лодиция. — Ведь фокусы гораздо легче поддаются управлению.

— Ладно, допустим, что новые способности привели к непредсказуемым результатам! — признал плотно сжав губы Эск. — Так разве удивительно, что даже мы, обладавшие ими, начали верить в сверхъестественное и принялись называть себя не фокусниками, а шаманами? В конце концов мы ведь одной рукой исцеляли, тогда как другой отбивались от бандитов! Кто ж мог догадаться, что мы и в самом деле применяли псионические таланты столь же часто, как целебные травы и оружие? Но мы не давали подняться марсократам!

— Вы стали марсократами! — огрызнулась пылая взором Лодиция. — Вы превратились в тех самых чудовищ, с которыми по вашим утверждениям боролись! Какое имеет значение, что вместо армий вы использовали свою так называемую магию? Все равно вы были мелкими тиранами, феодальными лордами!

— В битве погибало меньше народу, всего горстка — вот в чем разница!

— И единственная разница! Вы дрались друг с другом до ничьей и не давали подняться никакому настоящему правительству! Вы запугали советы, так что те зачахли! Не осталось никакой власти, способной защитить бедных и направить продовольствие от тех, у кого оно в изобилии, тем, у кого его нет! Вы превратили каждого мага в мелкого королька, господствующего над собственными несколькими квадратными милями, располагающего властью над жизнью и смертью нескольких сотен людей — и он не дозволял им покидать его владения, потому что какой же может быть лорд без тех, на кого наводят страх? Люди стали крепостными, а шаманы лордами! Вы были нисколько не лучше любой иной разновидности марсократов — своих людей вы угнетали ничуть не менее жестоко! Единственное, что вы действительно изменили, так это вид силы, применяемой вами для запугивания народа — шарлатанская магия вместо кулаков и дубин!

— Можешь насмехаться, если охота, — полыхнул взглядом Эск, — но мы так и не дали никакому марсократу завоевать всех и проложить себе путь к королевской власти. Самостоятельные домены остались свободными!

— Да, лорды–маги остались свободными, но больше никто! А ныне сервы одеваются в лохмотья и надрываются под плетьми надсмотрщиков на полях, дабы их лорды могли одеваться в бархат и сидеть развалясь в своих мягких креслах, наслаждаясь досугом! Стражники по–прежнему шагают на войну по приказам своих лордов! А крепостные, навлёкшие на себя ваше недовольство и сбежавшие от ваших смертных приговоров, скрываются в лесу и становятся бандитами, донимая все деревни! Вы сотворили из обломков мечты ваших дедов настоящий кошмар наяву!

— Как гласит старая пословица, «приходится идти, когда черт гонит», — быстро сказал Гар прежде, чем Эск смог огрызнуться. — Возможно шаманы сделали худший выбор, чем могли бы, но благодаря им народ жив и сохранил какие–то остатки цивилизации.

— Именно что остатки! — негодующе бросила Лодиция. — Можно ли действительно назвать это цивилизацией, когда нет ни торговли, ни искусства и никакого ремесла более замечательного, чем самое примитивное плотницкое?

— Цивилизация — это образ жизни людей, которые живут в городах, — вставила Алеа.

— Да, а здесь нет никаких городов, только дворцы и деревни!

— Но есть основа для нового роста цивилизации, — произнёс Гар самым успокаивающим тоном, какой только смог выдать. — Хрустальный город может вырасти из руин.

— Да как его воздвигнуть, покуда маги блокируют любую власть, кроме их собственной? — с горечью спросила Лодиция.

— Воскресив власть вашей мечты, — ответила Алеа. — Если нам удастся снова научить деревни сотрудничать между собой, они одолеют силу лордов.

Эск глянул на неё сузив глаза, но ничего не сказал, только слушал.

— Как вы это сделаете? — потребовала объяснить Лодиция.

— Для начала, научившись командовать вивернами, — ответила Алеа. — У нас здесь есть молодая женщина, у которой к этому талант — открыла она его довольно внезапно. Ты можешь найти нам для её обучения призрака–виверничего?

— Что! Взрастить ещё одного мага? — воскликнула Лодиция.

— Я никогда не буду магом! — горячо заявила Майра.

Лодиция взмахом руки отмела это заявление в сторону.

— Если учишься творить магию, значит, ты маг.

— Но я никогда не буду угнетать бедняков! С помощью своего дара я буду улучшать их жизнь, делать её приятней!

— То же говорили и многие, ставшие теперь лордами, — кисло отозвалась Лодиция, — и посмотри, что с ними сделала власть.

— Приручение зверей наверняка ведь не настоящая магия, — возразил Эск, — какими бы сверхъестественными ни выглядели эти звери. Если девушка использует вивёр–нов для защиты бедняков, то можешь ли ты возражать против этого?

Лодиция смерила его пылающим взглядом, покуда искала какой–нибудь изъян в его доводе. И наконец сказала:

— Нельзя отрицать, для этого требуется талант. Какая разница между талантом и магией?

— Когда я смотрю на картины великих мастеров и слушаю симфонии великих композиторов, я готов согласиться с тобой, — сказал Гар. — И все же, по–моему, их магия — не то же самое, что метание огненных шаров или подымание сонмов призраков.

Лодиция сердито посмотрела на него, но не ответила.

— Она сервка, — напомнила призраку старухи Алеа, — и намерена отправить вивернов защищать деревни крепостных.

— Возможно, — допустила Лодиция, а затем перевела взгляд на Майру. — Заметь, девушка, если ты с этой силой предашь своих, я буду преследовать тебя до конца твоих дней!

— Преследуй. — Майра смело держалась под её взглядом. — Если я настолько позабуду страдания, которые вынес мой народ, то не буду заслуживать ничего лучшего.

Лодиция так и не отвела от неё пристального взгляда, хотя огонь в её глазах поугас. Затем старуха ограничилась важным кивком.

— Тогда ладно. Я вызову Хано. — Морщины у неё на лбу сделались глубже, чем когда–либо.

Вся компания ждала, затаив дыхание.

13

Рядом с Лодицией собрался клок тумана, сгустился, а затем преобразовался в призрака мужчины сорока с лишним лет в камзоле и шоссах под плащом и в шляпе со стильным пером. На поднятой руке у него сидел призрак виверна и шипя свёртывал и развёртывал хвост.

— Ну, и где же та, которая будет командовать моими драконами? — весело воскликнул Хано.

— Это… это я. — Майра сглотнула и сделала шаг вперёд, почти сумев скрыть свою дрожь.

— Значит ты, да? Не бойся, девушка — если у тебя есть дар, они не причинят тебе вреда.

Вреда Майра опасалась отнюдь не со стороны вивернов, но призраку она этого не сказала.

— Хотя заметь, — продолжал Хано, — тебе понадобится крепкая перчатка вроде вот этой. — Он поднял руку, показывая. Руку обтягивала кожаная перчатка с толстым, жёстким обшлагом, тянущимся почти до локтя. — И тебе также понадобится покрыть кожей плечи, если ты хочешь устроить для них насест. — Он показал на плечи своего камзола, которые и в самом деле были с накладками.

При этом предупреждении Майра попятилась.

— Правда, тебе не обязательно усаживать их там, — поспешил уточнить Хано. — Можешь приказать им сесть где–нибудь поблизости — вон на тот сук, например. — Он показал на ветку ближайшего дерева. — Давай, подойди туда. Стань поблизости, но не слишком близко.

Бросив на него несколько быстрых взглядов, Майра направилась к дереву, хотя и еле волоча ноги.

— Вот, молодчина! — воскликнул Хано. — А теперь — вызови виверна.

— Как… как мне это сделать?

— Мысленно, девушка, только мысленно обращаясь к ним, хотя можешь говорить с ними и вслух, если это поможет. А теперь, давай, пой ему хвалы. Говори ему, какой он прекрасный зверь, как блистает его чешуя и пылают его глаза — ну, знаешь, польсти ему. Срабатывает со всяким животным.

— В том числе и с человеком, — пробормотала себе под нос Алеа.

— Любого пола, — уточнил Гар.

— Но… но я же даже не вижу дракона! — запротестовала Майра.

— Не имеет значения, — заверил её Хано. — Думай о виверне, о любом виверне. Ему даже не обязательно быть настоящим. Думай вон о Гораке.

Призрачный виверн издал хриплый крик.

— Ну… ладно. — Майра плотно зажмурила глаза, сжала кулаки и напряглась всем телом. Прошли минуты. Блейз тронулся было к ней, лицо его сделалось маской озабоченности, но Гар, подняв руку, остановил его.

— Как она? — обеспокоено спросила понизив голос Лодиция.

— Она делает все правильно, — тихо ответил Хано. — Сейчас мы увидим, есть ли у неё талант, как ты уверяла… Вот!

Он показал на точку в небе. Та увеличивалась, снижаясь, делая заметными крылья и длинную гибкую шею. Когда она приняла форму дракона, появилось и несколько других точек.

— И правда талант! — провозгласил Хано. — Она вызвала не просто одного, а полдюжины!

Казалось, не прошло и мгновения, как Майра усадила шестерых вивернов бок о бок на ветке, и Блейз лихорадочно срезал остатки мяса с костей, оставшихся после вчерашнего ужина, чтобы дать ей бросить их своим новым друзьям.

— Они не против, если оно копчёное или сушёное, — заверил её Хано, — поэтому лучше все время держи при себе сумку с лакомыми кусочками. А теперь думай о поручении, с которым ты хотела бы его отправить, и о сочном кусочке мяса, который он получит, если выполнит. Нет, не закрывай глаза — коль скоро они здесь, тебе нужно постоянно следить за ними.

— Но… но как же я смогу что–то мысленно представить, если у меня будут открыты глаза?

— Тренируйся, девушка. Я ведь не говорил, что это будет легко. Следи за вивернами, но думай, как один из них улетает и возвращается, ничего более.

Лицо Майры застыло от напряжения, но она пристально смотрела на крайнего слева виверна до тех пор, пока тот не взлетел, бешено махая крыльями, поймал восходящий воздушный поток и поднялся, описывая ленивые круги, а затем устремился на запад, свернул, описав длинную дугу, и плавно прилетел назад. Он снова приземлился на ветку и разинул пасть, требуя награды. Майра бросила ему кусок мяса.

— Отлично! — воскликнул Хано. — А теперь следующего.

Он улещивал, уговаривал и учил. Майра слушала с отчаянным напряжением, и по ходу дела теряла свой страх перед призраками.

* * *

После этого крестьяне приходили учиться целыми стаями. После того, как их новые мудрецы отбились от пяти магов, у них возникло большое желание учиться. Они внимательно слушали и даже начали пытаться применять принципы даосизма в повседневной жизни. Это включало и стремление к гармонии внутри себя и вовне — в практических категориях, и такие вещи, как планирование вместо беспокойства и превращение ссор в дискуссии. Но куда более интересными для сервов были наставления в единоборствах, показ, как можно ответить на нападение, используя силу и инерцию противника, дабы помочь ему разгромить самого себя. Они очень даже хорошо поняли, как это может восстановить гармонию между громилой и жертвой.

Упражнения также помогли им сбалансировать конфликтующие напряжения их тел во внутреннюю гармонию, которую они ощущали как душевный покой — хотя сами не замечали этого, пока им не указали на это учителя.

Они были не единственными, у кого появилась новая точка зрения на своё обучение. После своего совещания с призраками, ни Гар, ни Алеа не могли начать медитировать, не заметив периферийной частью сознания полудюжины призраков, ловящих каждую их мысль — но в трансе даже это переставало иметь значение.

Блейз и Майра обучались и тренировались столь же усердно как и любой из селян — и даже более, учитывая что, после того как деревенские расходились по домам, юноша и девушка работали над развитием своих различных талантов. Блейз сперва переживал из–за того, что Гар и Алеа столь легко добивались успехов там где он продвигался весьма медленно.

— Это несправедливо! — жаловался он Майре. — Я долго и упорно трудился, пять лет упражнялся каждый день по многу часов, пытаясь привлечь и обуздать призраков, а они за какие–то считанные дни превзошли меня!

— Но ты же не знал Пути, — напомнила ему Майра, — а они знали.

Блейз задумчиво нахмурился, а затем неохотно кивнул.

— Да, это имеет смысл. Призраки ведь тоже должны быть частью Дао, не так ли? Независимо от того, знают они это или нет. Да, конечно, некто, знающий Путь, способен быстро научиться работать с фантомами.

— Нам конечно потребуется на это больше времени, — сказала ему Майра. — Мы оба пытаемся усвоить Путь в то же самое время, когда пытаемся применить его.

— Да. Конечно же мы будем продвигаться медленнее. — Блейз бросил на неё взгляд столь же удивлённый, сколь и довольный. Внутренне он ликовал, — Майра, кажется, больше не относилась к нему как к злодею! Она даже выглядела дружелюбной! Ему б хотелось большего, но он радовался и тому успеху, какого добился. И он и Майра крепко взялись за учёбу. Майра страдала от еженощных тренировок с Хано, но её дружба с вивернами, со всеми вивернами, росла не по дням, а по часам; вскоре не осталось почти ничего такого, чего не сделали бы для неё эти маленькие драконы.

Гар ждал, когда придут научиться Пути и жители окружающих деревень. Когда никто не пришёл, он провёл телепатический обзор, не могла ли быть его деревня лучше всего хранимым секретом планеты — но нет, крестьянин поболтал с крестьянином, тот поговорил с другим, двоюродный брат — с дядей, тот — с троюродным братом, — и окружающие деревни уже знали, что здесь происходит. Новость эта похоже разошлась далеко и широко, словно круги на воде, но учиться к ним никто больше не приходил. Как начал понимать Гар, все они выбрали осмотрительный курс: подождать и посмотреть, что произойдёт с селянами, которые осмелились научиться давать отпор — хотя конечно сами крепостные не дрались со своими лордами, этим занимались их учителя. Оставалось посмотреть, накажут ли маги крестьян просто за обучение.

Гар понял это.

— Именно так я и поступил бы на их месте, — доверительно сказал он Алеа.

— Конечно, — согласилась та. — В конце концов они же живые. Зачем бояться того, что заявятся маги и примутся швыряться валунами и огненными шарами, если ты не знаешь, хватит ли у тебя сил отбиться от них?

— Думаю, маги не нападут на деревню только из–за увлечения крестьян даосизмом, — произнёс размышляя вслух Гар, — но они могут напасть на нас.

— Да, могут, — согласилась Алеа. — Имеем ли мы право оставаться и подвергать опасности деревню?

— Здешний народ стремительно продвигается к пониманию мира без суеверия — по крайней мере насколько можно на подобной планете. — На лице у него промелькнула гордая улыбка. — Он также научился быть смелым в своих убеждениях. Возможно он даже готов делать, то что считает правильным, независимо от угроз лорда.

— А это опасно, — сказала Алеа. — От этого всего шаг–другой до ответного удара по магам за попытку сделать нечто неправильное.

— Ну, да, но ведь в этом–то и состояла моя цель, не так ли? Тем не менее, думаю, они пока ещё не могут победить, во всяком случае сами по себе. Нам надо обратить побольше деревень.

— Пора в дорогу, — согласилась Алеа.

На следующее утро они спустились в деревню попрощаться со своими учениками. Селяне страшно перепугались.

— Но как же мы будем без вас жить? — воскликнул один пожилой мужчина. — Маги снова обрушатся на нас и заживо сдерут с нас кожу за бой с ними!

— Вы с ними не бились, — указал Гар. — Дрались мы.

— На вас самих они вряд ли нападут, — поддержала его Алеа, — особенно раз ваша жизнь теперь, когда вы усвоили то, чему вас требовалось обучить, стала ещё более мирной.

— Мирной!

— Да ясное дело, — кротко подтвердил Гар. — За последние несколько недель я не слышал, чтобы мужья и жены очень часто кричали друг на друга, и пьяных драк тоже не случалось.

— На самом–то деле, пьяных вообще не попадалось, — добавила Алеа.

Поражённые крестьяне переглянулись.

— Ну, — сказал один юноша, — драк у нас может и не бывает, но когда мы с Ательстаном рассердились друг на друга, то устроили состязание в единоборствах, как вы нам показали.

— И выплеснули свой гнев так, что ни тот, ни другой сильно не пострадал, — кивнул Гар. — Вы восстановили гармонию внутри вас обоих, и гармонию между собой. Никакой маг не станет возражать против того, чтобы его крепостные жили мирно.

— Покуда мы не упражняемся в своём новом умении на них, да? — усмехнулся мужчина постарше остальных.

— Именно. Какой лорд когда–либо возражал против того, что его крестьяне время от времени устраивают схватку борцов?

— Но вот учитель — другое дело, — сказала Алеа. — Маги не знают, куда могут в итоге завести наши доктрины. Если мы сейчас уйдём, то они удовольствуются вашим мирным видом — но если останемся, они вернутся стереть нас в пыль.

— Или попытаться, — уточнил с ничего не выражающим видом Гар.

Учитывая все обстоятельства, деревенские решили, что учителя правы — им надо уходить.

— А вы могли бы остаться, — обратилась не очень–то надеясь одна старуха к двум помощникам мудрецов.

Поражённая Майра посмотрела на Блейза, и оба увидели в глазах друг у друга искушение.

— Обрести родной дом, в этом есть нечто привлекательное, — признал Блейз.

— Да, но только не в том случае, когда твой лорд приказывает тебе делать то, чего ты терпеть не можешь. — Решимость Майры окрепла. — Кроме того, я ещё обучилась не всему, чему могут научить Алеа и Гар.

— Так же как и я. — Блейз повернулся к старухе. — Спасибо за приглашение, но думаю, я последую за своими наставниками.

— Я тоже, — сказала Майра, — но спасибо вам.

— Тогда счастливого пути, — вздохнула старуха, а затем призналась: — Я б тоже пошла с вами, будь в вашем возрасте, не замужем и бездетна.

И они двинулись в далёкий путь, следом за Алеа и Гаром.

* * *

Однако поиски новых учеников приводили в уныние. Они точно так же, как и раньше, разбили лагерь на склоне горы над деревушкой, а затем сидели по многу часов в медитации для того, чтобы селяне заявились из любопытства поглядеть — но сервы оставались дома, и, после двухнедельного ожидания, Гар провёл ментальное расследование.

— Любопытство их не мучает, — доложил он Алеа . — Они и так знают, кто мы такие.

— Значит система распространения слухов действует вовсю, не так ли? — кисло спросила Алеа. — И они предпочитают скорей проявить осторожность, чем учиться?

— Они видят лишь одно: что мы навлекаем беду — нападение магов, — сказал Гар, — и что мы не остались охранять ту единственную деревню, которая поверила нам.

— Наверно мы выбрали неподходящую деревню, — предположила Алеа.

Они свернули лагерь и прошли миль пятьдесят, надеясь, что в ином домене отношение селян будет иным. Однако после двух долгих недель Гар снова прочёл мысли и доложил:

— Они боятся искать что–то лучшее, из страха потерять то, что уже имеют.

— Это не очень–то много, — заметила наморщив нос Алеа.

— Да, но у них нет магов, очень часто сражающихся на их пастбищах, и им не требуется беспокоиться из–за бандитов — их лорд сильно гневается, если его крестьян стрижёт кто–то другой.

— Ну ещё бы, ведь это же его привилегия, — ядовито отозвалась Алеа.

— Конечно, — эхом откликнулся Гар. — По его мнению именно для того и существуют крепостные. Но он даст им некоторую уверенность: они знают, чего ожидать в следующем месяце, даже если это всего лишь принудительный труд на его землях и налоги во время сбора урожая.

— Значит, селяне предпочитают надёжность владычества лорда, даже если оно означает угнетение и потерю их молодёжи на службе магу — девушек у него в горничных и юношей у него в стражниках. — Алеа в отвращении покачала головой. — Надеюсь, ты ошибаешься.

— Хотелось бы, — вздохнул Гар. — В конце концов, по их мнению они всего лишь проявляют осмотрительность. Однако я очень сильно опасаюсь, что у них нет смелости быть свободными и готовности принимать ответственность, сопряжённую с этой свободой.

Алеа подумалось, что она никогда не видела его столь подавленным. И девушка попыталась подбодрить своего спутника.

— Однако это у них не врождённое. Блейз и Майра явное тому доказательство.

— Да, они пример иного, не так ли? — Гар с улыбкой посмотрел на юную пару. — У них достало смелости драться, на свой лад, и они делают успехи. — Улыбка его сделалась сардонической. — В данный момент большие, чем я.

— Да. — Алеа широко улыбнулась, переведя взгляд на младших членов их команды, сидевших у костра и занятых серьёзной беседой — может быть чересчур серьёзной. — Призрак Хано говорит, что Майра — очень редкая разновидность виверничей. Большинство из них обучают своих рептилий с помощью наград в виде мяса и наказаний в виде головной боли, но это не её стиль.

— В самом деле? — заинтересовался Гар. — Как же она управляет ими?

— Ну, она на самом–то деле ими не управляет — просто заводит с ними дружбу. Они решают летать за ней, потому что им нравится её общество.

— Значит они что угодно сделают для защиты друга? — усмехнулся Гар. — Поэтому ей требуется всего–навсего убедить их, что атакуя врагов они защищают её.

— Или даже принося ей зайца на ужин, — добавила Алеа.

— Что–то не помню, чтобы видел, как она использует их для охоты, — нахмурился Гар.

— По её словам она этого не делает, но они время от времени предлагают — что–то вроде того, как кошка притаскивает в подарок задушенную мышь.

— Ну, — усмехнулся позабавленный Гар, — если мы как–нибудь вечером обнаружим в котелке зайца, то будем знать — они перестали предлагать и принялись за дело. Хотелось бы мне знать, почему другие виверничие не применяют её подход.

— Она мне объяснила. Дружбу она заводит с дикими вивернами, а те сильно отличаются от рождённых в плену, какие обитали у неё на родине. По её словам, все приручённые виверны сплошь кровожадные маленькие твари, выведенные и обученные быть рептильными садистами — нападая на все, на что им велят хозяева, подчиняясь любому, кто злее их самих.

— Не самая лучшая новость в мире, — нахмурился Гар. Блейз повысил голос на одну октаву.

— Твои дикие виверны может и знакомы с любовью и преданностью, но способны ли они устоять против тех обезумевших от крови охотников каких выращивают маги?

— О, будь уверен, способны, — ответила ему Майра. — В конце концов, с какими врагами дерутся приручённые виверны? Только с крестьянами, которые напуганы ими ещё до того, как увидят их, одним лишь тем, что слышали об этих зверях. А твоему дикому виверну надо каждый день приносить домой ужин, а значит, он должен поохотиться — и отбиться от зверей, желающих поужинать им!

— Не «моему» дикому виверну, — возразил Блейз. — Спасибо, я останусь верен своим призракам. Те по крайней мере способны подумать о том, что делать, а чего не делать.

— Да будет тебе известно, мои виверны очень даже хорошо умеют думать! И они преданны — коль решат, что ты друг, то уж верны на всю жизнь!

— Откуда тебе знать? Ты ведь знакома с ними всего несколько недель, — возразил Блейз.

— По крайней мере они настоящие друзья, а не союзники ради выгоды!

— Я б не назвал наличие общего врага «выгодой»…

— Да? — бросила вызов Майра. — Как только этого общего врага одолеют, твои призраки тут же улетучатся и перестанут обращать на тебя внимание — если не найдут причины переключиться на тебя самого!

— Придётся мне научиться убеждать их не делать этого, не так ли? — улыбнулся Блейз.

— А моих друзей, — указала Майра, — не нужно убеждать — по крайней мере после того, как подружишься с ними!

— Погоди! — поднял руку Блейз, устремляя взгляд в пространство. — Мои друзья бьют тревогу!

И верно, в тени дуба появились Конн и Ранульф, почти неразличимые при свете дня, но с суровыми и сердитыми лицами.

— Подъём! — крикнул Конн. — Ваши враги выступили в поход!

— Сколько до них? — поднялся на ноги Гар.

— Наверно с полчаса, при их шаге. Сматывайтесь. Блейз с Майрой в тревоге вскочили на ноги.

Гар стоял хмуря лоб.

— Главное достоинство храбрости^[15], — напомнила ему Алеа.

— Это те же пять магов, — прочёл отдалённые мысли Гар устремив остекленелый взгляд в пространство из–под насупленных бровей. — Но на этот раз каждый из них ведёт с собой пятьдесят стражников. Они намерены переложить самую тяжёлую работу на грубую силу и сильных грубиянов.

— Самую тяжёлую? — в тревоге переспросила Алеа. Я думала, они сражаются с помощью магии!

— Только не в тех случаях, когда их превосходят по части чар. — Глаза Гара сверкнули гневом. — На этот раз они намерены отсиживаться в тылу и ждать, пока их маленькая армия в двести пятьдесят стражников схватит и свяжет нас.

— Двести пятьдесят? — переспросил с лисьей улыбкой Конн. — Значит половина из них только–только от сохи и едва–едва обучена держать копьё! Один вид призрака, один стон, один лязг цепи, и они разбегутся по домам!

— Он прав. — Блейз расправил плечи, хотя глаза у него оставались расширенными от страха. — И если один призрак напугает их, то с десяток наверняка обратит их в беспорядочное бегство. Я вызову нескольких, с которыми познакомился…

— А я созову десяток друзей, которыми обзавелась за последние несколько недель! — воскликнула Майра. — Посмотрим, надолго ли у солдат хватит смелости перед лицом когтей — и когтями перед лицом! — Она дрожала.

Алеа улыбнулась им обоим, а затем снова повернулась к Гару.

— Ты все ещё не оценил достоинств этих сервов?

— По крайней мере не этих двоих, — отозвался с ответной улыбкой Гар, — но думаю, нам не удастся отбиться от такого множества противников без того, чтоб кто–нибудь из них не посрадал или даже погиб.

— Да пусть себе погибают! — воскликнул Ранульф. — Они знали, чем рискуют, когда становились солдатами!

— Да, но лишь немногие из них действительно выбирали своё ремесло, — ответил Гар, — а мы проповедуем мир и гармонию, а не резню. Мы будем сражаться лишь в крайнем случае.

— Сейчас лучше проявить благоразумие, — кивнула Алеа.

— Что это значит? — спросил озадаченный Блейз.

— Свернём лагерь и посмотрим, удастся ли нам шагать побыстрее, чем маленькая армия магов, — растолковал ему Гар.

— Не хочешь же ты сказать, будто мы убегаем!

— Именно это я и хочу сказать, — заверил его Гар. — Если они бросятся в погоню, мы выберем для отпора им горы и узкую тропу. Но если мы будем сражаться здесь, то могут пострадать и селяне, — а они может и не заслуживают быть свободными, но и смерти тоже не заслуживают.

— Да, это верно, — согласился нахмурясь Блейз. И отвернувшись, принялся набивать свой рюкзак.

— Никакого здесь тебе развлечения, — презрительно бросил Конн. — Дай мне знать, если решишь постоять за себя, паренёк!

И они с Ранульфом исчезли.

Майра подняла взгляд на кружившую над ними полудюжину вивернов.

— Вот это друзья так друзья! Я даже не звала — они прилетели потому, что почувствовали мою тревогу. — Она повысила голос. — Пока не надо, малыши! Летите спрячьтесь, но оставайтесь поблизости. Если нападут солдаты, я живо позову вас.

Виверны сделали вираж и разочарованно крича спланировали к роще.

— Возможно, они и не столь хороши, как призраки, но определённо могут оказаться полезными, — допустил Блейз, глядя на маленьких драконов.

— Не столь хороши! И чем же лучше твои призраки, хотелось бы знать?

— Да хотя бы тем, что их нельзя сбить арбалетными стрелами. Давай я упакую твою палатку, а ты залей костёр.

Они как можно быстрей убрались в лес и зашагали вдоль речки, но лесные призраки сообщили Блейзу, что солдаты по–прежнему идут за ними. Возможно, они шагали и медленно и остерегались теней и нависших сучьев, но хозяева не разрешали им останавливаться, гоня их вперёд огнём и сотрясением земли позади них.

— А нас не могут обнаружить разбойники? — спросила Майра, озираясь с широко раскрытыми глазами.

Гар уставился остекленелым взглядом на тени.

— Уже обнаружили — и подумывают о нападении, но понимают, что им придётся отбивать нас у солдат. И потому отваливают подальше, посмотреть, что будет. У одного из них поблизости причалена лодка! Придётся её позаимствовать.

Лодку они нашли причаленной под нависшим над водой обрывом. На ней–то они и продолжили путь, поочерёдно садясь на весла. Течение ускорилось и вынесло их из леса намного быстрее, чем могли идти походным шагом солдаты, но теперь спутники оказались в ущелье.

— К берегу, — скомандовал Гар. — Не люблю путешествовать там, где кто–то может забросать меня камнями.

Друзья согласились с ним, так как в его словах был резон, и причалили к торчащему корню. Они вскарабкались на крутой берег, а затем пересекли луг, пока не оказались в тени каких–то гор. При заходящем позади них солнце они начали подъём, и, когда достигли вершины и посмотрели на противоположную сторону, то увидели в тени гор на месте слияния двух рек мрачные, словно вырастающие из земли выходы горной породы, прямо– и остроугольные силуэты. В темноте среди них светились скопления огоньков.

— Город! — воскликнула уставясь на руины Алеа.

— Да, одно из кладбищ наших предков, — дрожа подтвердил Блейз. — Не хотел бы я попытаться разобраться в сотнях призраков, которых найду в тех башнях!

— Кто–то ведь да живёт там, — указал Гар. — В смысле, кто–то живой.

— Вы это слышали? — резко оглянулась Алеа.

Все умолкли, прислушиваясь, и услышали позади лязг стали. Они обеспокоенно обернулись и увидели внизу Конна, который, подняв в приветствии руку, прокричал:

— Они нашли вашу лодку и подымаются следом за вами — теперь уже намного быстрей, после того как выбрались из леса!

— Постарайтесь задержать их, ладно? — попросил Блейз.

— Постараемся. — Конн пожалплечами. — Но у их хозяев есть собственные призраки, и любой страх какой, мы сможем внушить, будет уравновешен тем, который могут внушить они.

Рядом с ним появился Ранульф крича:

— Быстрей! Скройтесь! Спрячьтесь пока можете!

— Спрятаться? — переспросил поставленный в тупик Блейз. — Где?

— Внизу к востоку от вас есть город! Туда они нипочём за вами не сунутся.

— Так же как и мы! — содрогнулась Майра. — Совершенно не желаю, чтобы нас донимали призраки наших предков — или преследовали маньяки, которые слишком безумны, чтобы бояться их!

— У вас считай нет выбора! — нетерпеливо бросил Конн. — И кроме того, чего бояться нескольких призраков?

— Но это же призраки безумцев, собравшиеся там за много веков! — запротестовал Блейз.

— Да, и некоторые могут обладать настолько сильной яростью, что способны причинить смертельную боль, — допустил Ранульф. — Тем не менее, парень, это фантомная боль и ничего не значит. Призрачные мечи тебя на деле не пронзают, а руки и ноги взаправду не ломаются. Не обращай внимания и при вперёд, и они отвалят.

— По–моему, мне не нравится, как это звучит. — Алеа повернулась к Блейзу. — Но всё–таки, юноша, думаю мы способны вызвать в себе гнев, равный их собственному. Если они могут причинить нам боль, то мы можем вернуть её отправителям.

Блейз выглядел не слишком уверенным — скорее, как заяц, окружённый лисами — но тем не менее он сглотнул, расправил плечи и храбро сказал:

— Наверняка сможем. Пошли.

— По крайней мере у нас есть кое–какая защита. — Майра подняла взгляд на дюжину вивернов, летевших стаей, крича от радости, что будут в состоянии ей помочь.

— Думаю ты также мог бы вызвать в себе немного гнева. — Алеа посмотрела на Гара. — Можешь пытаться делать вид, будто у тебя нет и тени эмоций, но мне–то лучше знать.

— Тебе меня не затмить, — заверил её Гар. — У меня есть источник злости, к которому я всегда могу подключиться, и есть некоторый опыт общения с безумцами.

Алеа снова посмотрела на него, удивлённая его словами, но он лишь сказал ей:

— Вперёд.

Она повернулась к городу, и начался долгий спуск.

14

Первые дома, к которым они подошли, были сожжёнными и выпотрошенными, с провалившимися крышами. Каждый такой дом окружали десятки лишённых листвы стволов, по большей части почти без веток, многие уже сухие, без коры, стоящие среди коричневых зарослей подлеска — дворы заросшие одичалой растительностью, когда все умерло. Улица была завалена обломками строений и вся в рытвинах.

— Как бы там ни было, — определила Алеа, — этот город не просто потихоньку сгнил.

— Да, может он и не исчез с одним–единственным громким взрывом, но конец его похоже вышел шумным, — согласился Гар. — Шагайте поосторожней. В остовах домов может прятаться что угодно.

Они двигались по покрытой трещинами и рытвинами улице с той быстротой, после которой уже переходят на бег, пытаясь следить за четырьмя сторонами сразу.

— За мной кто–то следит, — заявила с мрачным видом Майра.

— Я тоже это чувствую, — согласился Блейз.

— Мы знали, что за нами будут наблюдать, — сказал Гар. — Вопрос лишь в том, живые эти наблюдатели или мёртвые.

— В любом случае они подождут, пока мы не заберёмся так далеко, что не сможем убежать, — предположила Алеа.

— Лишь бы они солдат прогнали, — отмахнулся Гар. — Блейз, сколько призраков следит за нами?

— Слишком много, не сосчитать, большинство из них кажутся нормальными, но есть один–двое, у которых разум — настоящий водоворот смятения.

— Не давай им затянуть тебя, — посоветовал Гар. — Просто отмечай их мимоходом. Быстрей, друзья — думаю, нам нечего бояться пока не дойдём до центра города.

По мере того как они продвигались на восток, дома становились все больше и больше, наконец пошли высотные здания, все более и более высокие — пока Майра, Блейз и Алеа не уставились разинув рты на окружающие их небоскрёбы. Гар же удовольствовался несколькими быстрыми взглядами — по сравнению с дворцами Максимы и шумными лабиринтами города Цереры эти выглядели не такими уж и впечатляющими.

— Света маловато, — заметил он.

— Да, эти башни заслоняют звезды, — согласилась Алеа. — Мы могли бы зажечь факел.

— Вот, позвольте мне, — предложил скорбный голос рядом с ними, и призрачный свет залил их лица беловато–голубым свечением.

Двое младших членов команды с криками страха отпрыгнули назад. А Гар и Алеа напряглись, бессознательно прижимаясь друг к другу и пристально глядя на местного жителя, который высился над ними, хихикая на басовых тонах. На нем была мантия гуру, и он стоял, подняв указательный палец, ноготь которого горел язычком пламени.

— Добро пожаловать в город Чарентон, — поприветствовал он новоприбывших. — Добро пожаловать в город безумцев.

А затем хихикая заплавал там в воздухе, в то время как спутники таращились на него, разинув рты. Первым оправился Гар.

— Благодарю за гостеприимство. Не могли бы вы сказать нам, следуют ли за нами в город наши враги?

Брови призрака сошлись, но на губах по–прежнему играла улыбка, когда он поднял голову и прошёлся остекленелым взглядом вдоль бульвара, по которому они пришли.

— Нет, они повернули назад, как поступил бы всякий в здравом уме. Их хозяева не в восторге от этого — размахивают кулаками и бранятся — но тоже повернули назад.

— Рассудили, что если мы зашли сюда, то так или иначе убраны с дороги, — кивнул Гар. — Полагаю, они будут сильно удивлены, обнаружив, что мы вышли.

— Это точно, — посмеиваясь согласился призрак.

— В самом деле? — поднял брови Гар. — Ты ведь не думаешь, будто они ожидают нашего возвращения из города, не так ли?

— Конечно не ожидают, так же как и я. — И с этими словами, призрак задул пламя у себя на пальце.

И команду тотчас окружила с шумными стонами, завываниями и лязганьем цепей полудюжина призраков, все в двенадцать футов ростом и согнувшиеся, тянущиеся к ним скрюченными пальцами.

Гар застыл, а Алеа качнулась, прислоняясь спиной к его груди, в то время как Блейз обхватил Майру и прижался спиной к спинам наставников. Затем Алеа оправилась и прожгла взглядом призрак гуру.

Тот с воплем боли прижал ладони к голове.

Тут и Блейз вспомнил, что он как–никак духовод. И ответил холодным взглядом ближайшему призраку, элегантному джентльмену в камзоле и шоссах и с очень нехорошей усмешкой на лице — которая разом исчезла, когда его рот образовал удивлённое «О», прежде чем фантом согнулся пополам, вцепившись в терзаемый болью живот.

Алеа перевела кинжальный взгляд на мамашу с резкими чертами продолговатого лица и в платье с пышной юбкой и ещё более пышным лифом. И та изумительно потускнела, положив руку себе на грудь, широко раскрыв глаза от страха, разинув в безмолвном ужасе рот.

Блейз переключил взгляд на фатоватого призрака во фраке, жилете, брюках в обтяжку с яркими отворотами и выражением высокомерной радости на лице, которая превратилась в ужас, когда он с оборвавшимся воем схватился за горло.

— Прочь! — крикнул призрак молодого солдата, и все фантомы сгинули.

Блейз облегчённо вздохнул и обмяк. Майра в тревоге подняла на него взгляд, а затем вдруг сообразила, что находится у него в объятиях, и поспешила высвободиться. Схватив его за локоть, она заставила Блейза подтянуться.

— Выпрямись! Они могут вернуться — и наверняка наблюдают!

— Да, соберитесь поплотнее. — Алеа выглядела немногим лучше молодёжи, но сумела стать прямо, вытянувшись во весь рост. — Майра права, они по–прежнему здесь, даже если у них нет смелости показаться на глаза.

— Смелости? — заухал новый голос, и в воздухе перед ними заплясал светящийся джентльмен в цилиндре и фраке. — Да бросьте! Для чего призракам смелость? Нам никто не может причинить вреда!

— Мы только что причинили, — напомнила ему Алеа. — Спроси своих друзей.

— О, я наблюдал. Глупые создания, раз позволили вам убедить их, будто они способны испытывать боль.

— А тебе конечно все известно лучше? — спросил Гар.

— Определённо! Я — Корбен^[16] Фокусник! Смотрите, раз — и нет рук! — Он поднял их, разведя затянутые в белые перчатки пальцы — ровно настолько, чтобы спутники увидели, как кисти исчезли, оставив одни запястья и предплечья. — Смотрите, раз — и нет головы! — крикнул Корбен, и точно, голова тоже исчезла.

— Фокусник? Или колдун? — спросил Гар Алеа.

— Я наколдую тебе голову обратно! — крикнула Алеа.

С хлопком голова снова появилась на шее Корбена — без цилиндра и негодующе говоря:

— Я не был к этому готов. Нет, в самом–то деле, вторгаться к джентльмену, когда тот не одет! — И, с новым хлопком, опять появился цилиндр.

— Мы знакомы с этим фокусом, — уведомила его Алеа.

— О, да, но не достаточно знакомы, чтобы страшиться нас.

— Да чего страшиться–то? — спросил Гар. — В конце концов, мёртвые ведь не способны повредить живым.

— По–настоящему, возможно, и не в состоянии, — признал призрак, — но боль бывает разная.

Внезапно мир вокруг них, казалось, завращался. Небоскрёбы, казалось, худеют — все больше и больше, пока не показалось, будто они вот–вот упадут, открыв взорам выпуклую луну цвета крови. Впрочем, это должно быть и в самом деле была кровь, потому что она начала капать.

— Он безумен, — ахнул Блейз, — и пытается и нас заодно сделать безумцами! Именно таким он и видит мир, представляющийся ему беспорядочным и угрожающим!

— Теперь, когда ты умер, тебе ведь наверняка лучше известно, как обстоит дело! — упрекнул призрака Гар — но для сохранения устойчивости ему пришлось опереться на Алеа.

— Да? Взгляни поближе. — Призрак сорвал голову с плеч и протянул вперёд, оставив всего в футе от лица Гара. Губы головы по–прежнему шевелились, когда фантом продолжал: — Теперь он ещё более беспорядочный — ведь никогда не знаешь, что же может произойти.

— Это ещё не причина терять голову. — Гар пристально посмотрел в пустые глаза призрака — и те вдруг исчезли, вместе с остальной головой. Её рот где–то завопил:

— Что ты сделал? Куда ты её отправил?

— Если я отправлю следом за ней и твоё тело, — спросил Гар, — оно останется пропавшим?

— Никогда, мерзавец! Я найду его! Оно должно быть где–то поблизости! — Руки призрака заметались, летая повсюду вокруг, шаря и щупая. Одна ладонь задела щёку Майры; та взвизгнула и отшатнулась.

— Из–за тебя почувствуешь себя нежеланным! — запротестовал призрак. — Да в конце концов сойдёт любая голова. Примерю–ка я твою.

Обе руки сошлись на Майре. Та пронзительно закричала в полнейшей панике.

— Он не может причинить тебе вреда! — крикнул Блейз и оттолкнул её в сторону, как раз когда те же руки сжали его собственные виски. — Я чувствую только холод. Неужто ты не можешь найти лучшего способа достать голову в загробном мире?

— Вот тебе носок моего сапога! — крикнула невидимая голова, и все верно, к Блейзу устремился носок одной из ног призрака.

— Возвращайся туда, откуда взялся, — строго приказал ему Блейз, и сапог, описав петлю, отправился обратно к своему телу.

— Вынужден отдать тебе должное. — Одна из рук призрака оторвала от другой кисть и протянула её Блейзу.

Майра взвизгнула и прижалась к Алеа.

— Нет, это я отдам тебе нужное, — огрызнулся Блейз. Правая нога призрака взмыла в небо, заставив того распластаться на спине, потом оторвалась и с размаху обрушилась на лицо Блейза, тогда как невидимая голова пропела:

— Какой скверный способ ловить кайф!

— Ну и урод же ты! — с отвращением бросил Блейз. — Насколько же низко ты можешь опуститься? — И верно, нога устремилась к земле — и вошла в неё.

— Да как же можно отыскать смысл в мире отдельных частей? — запротестовал призрак.

— А, соберись! — скомандовала раздосадованная Алеа, и все части призрака стремительно вернулись к его торсу и снова присоединились к нему. На сгибе руки у него появился пушистый шар, уменьшился в размерах и затвердел в виде его головы, зло глядя на них.

— Ну, ценю вашу помощь, — произнесла голова, — но не ждите от меня ощущения признательности.

— В том состоянии, в каком ты находишься, я не жду от тебя вообще никаких ощущений, — отпарировала Алеа. — Просто помни, что мы можем разобрать тебя на части и собрать заново.

— Я вас запомню, — пропела голова, — если вы меня зарубите.

— Ладно, если желаешь — пожалуйста. — Алеа шагнула вперёд, закатывая рукава.

— Нет, нет! Я тебе верю! Только позволь мне установить голову как надо. — Призрак взял свою голову в руки и привинтил обратно к плечам. — А, вот так–то лучше. Ладно, вы меня убедили, что отправитесь куда захотите — но куда же вы отправитесь?

— Вон из города, — уведомил его Гар, — как только удостоверимся, что наши преследователи убрались восвояси.

— В соответствии с отбоем тревоги? Но до той поры, позвольте мне познакомить вас с кое–какими очень интересными людьми! Боулз! Спенсер! Солютра!

Они шагнули из тени, худощавые мужчины и женщины в драных туниках и латаных шоссах, слева — рыжий со злорадной усмешкой и наведённым арбалетом, справа — седая старуха, с хихиканьем подымающая дуло огнемёта. А в центре шёл мужчина столь же высокий, как Гар, но тощий как жердь, сделанный, казалось, сплошь из палок и соломы — волосы у него были белобрысые как свежая солома, только глаза у него и казались нормальными. На заточенном лезвии выставленного им перед собой трехфутового меча мерцал свет.

Из тени выступило ещё двадцать неясно видимых фигур, сплошь с вивернами на плечах. Некоторые хромали, у одной была вывернута стопа, ещё одна выделялась сильно увеличенным плечом, а третья — заячьей губой. Двое наступали, глядя перед собой пустыми глазами и с идиотскими улыбками полнейших дебилов, но арбалеты свои держали твёрдо.

— Возможно призраки вам и не страшны, — сказал Корбен, — но вот как насчёт наших потомков и отверженных, искавших у нас убежища?

Гар окидывал оценивающим взглядом приближающуюся толпу, в то время как Алеа вся собралась, положив ладонь на рукоять ножа под лифом, сосредоточившись на предстоящей схватке.

— Вы все здесь родились, или есть и некоторые сбежавшие от жестокого лорда или отвращения своих односельчан?

Толпа остановилась, и чучело в переднем ряду нахмурилось.

— Некоторые из нас знают что такое бегство, — признал оборванец, — но не думайте, будто мы у вас на крючке из–за этого! Это наш город и наш округ его, и любой, кто заявится, должен склониться перед нами!

— Разве вы не приветствуете появление собратьев–беглецов?

— Приветствуем, если те способны взять на себя свою долю забот и знают своё место!

— Наше место не здесь, а вне города, — сказала Алеа. — Наверняка ведь вы не будете настаивать на удержании нас в городе, если мы не хотим!

— Не будем, но возможно сперва позабавимся с вами. — Седая старуха нацелила дуло огнемёта на Гара и снова захихикала.

— Выходит, ты маг, раз играешь с огнём? — спросил Гар.

— Мы здесь не признаем эту чушь насчёт магов, — со смехом бросил Корбен. — У всех есть какой–то талант, большой или маленький — но те трюки, какие применяются, это всего лишь орудия и игрушки, да я сам научил этому их всех.

— Сколько вы нашли огнемётов? — спросил Гар.

— Всего дюжину. — Употреблённый Гаром термин, похоже, произвёл лёгкое впечатление на Корбена. — Но они смастерили ещё дюжину из запчастей.

— Мы и сами в какой–то мере владеем этим навыком, — уведомил его Гар. — Майра, покажи им своих любимцев.

Майра выпрямилась, словно стряхнув с себя сон, а затем улыбнулась и подняла руки, издав хриплый крик. Виверны сорвались с плеч воинов и стремительно рванулись к ней, один уселся на её вытянутой затянутой в прочную кожу руке, а другие уселись на каменных уступах как можно ближе к ней, шипя и воркуя. Их владельцы негодующе закричали.

— Отдайте нам наших вивернов! — выкрикнул голос из толпы, и вперёд выступил мужчина с багровым лицом. Одет этот краснолицый был так же, как остальные, и, подобно им, щеголял болячками, вызванными нехваткой витаминов, но он вытянул руку, издавая некий средний звук между воркованием и карканьем, и двое из вивернов прянули в воздух и устремились обратно к нему, усевшись у него на плече и предплечье.

— Остальные тоже! — строго произнёс он.

Майра погладила чешуйчатую голову и длинную гибкую шею виверна у себя на руке; тот закрыл глаза от удовольствия.

— Можешь доверить их мне.

— Да, доверить тебе обратить их против нас! Верни их, а не то я спущу на тебя своих человеческих друзей!

— Мне бы очень не хотелось, чтобы эти милашки разрывались между нами с тобой, — печально сказала Майра. — Неужели ты не способен довериться их мнению обо мне?

Виверничий сердито посмотрел на неё и её нового любимца, а затем неохотно допустил:

— Да, на это я способен. Так или иначе, как ты околдовываешь их? Мне ведь потребовался год, чтобы научиться управлять этим летуном!

— Я ими не управляю, — с гордостью сообщила ему Майра. — Я расхваливаю их и завожу с ними дружбу. Они слетаются ко мне ради удовольствия, а не из страха.

— Ручаюсь, избаловала ты их по самое не балуй, — с отвращением заключил виверничий. — И все же, я доверяю их мнению. Если они говорят, что ты хорошая, я им поверю. Меня зовут Стакли.

— А меня — Майра, — представилась она, широко раскрыв глаза от удивления.

— Ну, если она заслуживает доверия, то возможно и остальные из вас тоже, — сделал вывод высокий мужчина, похожий на скелет. — Меня звать Лонгшанкс. — Он переложил меч в левую руку и протянул правую Гару.

Тот пожал её, хотя его собственная левая рука по–прежнему лежала на рукояти кинжала.

— А меня — Гар Пайк.

— Гар, да? — усмехнулся Лонгшанкс. — Кажется, нас назвали похоже^[17].

— Я — Солютра, — протянула руку Алеа седая старуха. — Знаю, я грубовата, но должен же кто–то держать в узде этих оболтусов.

— Понимаю, что ты имеешь в виду, — улыбнулась Алеа, крепко пожимая руку старухе.

Гар покосился на неё, но ничего не сказал.

— А это кто у нас здесь? — подошёл к Блейзу рыжий. — Что ты можешь сделать для своих друзей, парень? — И нахмурился, когда Блейз попятился от него. — В чем дело? У меня что, чума?

— До меня… доходили слухи.

— Какие? — рассмеялся рыжий. — Что мы все больные маньяки?

— Такие, и ещё что все вы — ведьмы и колдуны и у каждого из вас есть свой дух–хранитель в виде виверна.

На миг воцарилось молчание. А затем воины расхохотались, опуская оружие.

— Ну, это новый выверт старой лжи, — усмехнулся рыжий. — У большинства из нас есть свои звери, но это, мой мальчик, настоящие виверны, а не демоны. Что же до ведовства и колдовства, то хотелось бы мне знать, какая разница между ними и магией какого–нибудь лорда?

— Магия… магия следует определённым правилам, — запинаясь ответил Блейз. — А ведовство и колдовство нарушают их все и ставят своей целью зло.

— А маги применяют свои способности только для исцеления и помощи? Втюхивай кому другому, парень! У нас те же виды способностей, что и у лордов, только мы не считаем их магией! Вон у той девушки с тобой есть подход к животным, не более того.

— Так значит… вы не колдуны? — спросил Блейз.

— Ни капельки, — заверил его рыжий. И окликнул своих сотоварищей: — Эй, ребята, кто–нибудь из вас заключал сделки с дьяволами?

Те дружно замотали головами, хором выражая отрицание, некоторых подобная мысль изумила, некоторых рассердила, а большинство — развеселила.

— Так что если ты сам не заключил договор с дьяволом, то здесь нет никаких колдунов и ведьм, — заключил рыжий. — Меня, кстати, зовут Боулз. А тебя?

— А меня Б-Блейз.

— Вот и ладно, Б-Блейз, — передразнил его Боулз. — Но в чем ты хорош? Или друзья таскают тебя с собой просто по доброте?

— Конечно нет!

— Что же ты тогда умеешь делать?

— Как что, приводить собственных друзей, — ответил Блейз. — Они и сейчас здесь, дожидаются, не понадобятся ли мне они.

— Да неужели, — насмешливо бросил рыжий. — Предложи им показаться и я тебе поверю.

— А зачем ждать? — спросил голос.

Боулз круто развернулся на месте и увидел высящегося над ним Конна, светящегося и сердитого.

— Скажи лишь слово, Блейз, — раздался голос за спиной у Боулза. Тот снова круто обернулся и увидел Ранульфа, наклонившегося с весёлой усмешкой и приставившего к горлу рыжего остриё призрачной сабли.

— Но–но! Это мой праправнук! — воскликнул обиженный Корбен. — Если ты умер слишком рано и не успел породить ребёнка, то это ещё не причина для зависти!

— О, одного–то я породил, не волнуйся. — Ранульф бросил быстрый взгляд на фокусника. — Просто я не задержался увидеть, как он подрастёт — ну, во всяком случае во плоти.

— Отец–призрак лучше, чем вообще никакого, — возразил Конн.

— Да, но ненамного, не правда ли? — кисло отозвался Ранульф. — В конце концов, он ведь не сможет поиграть с тобой в мяч. Но у моих мальчика и девочки изумительно развилось воображение.

— Откуда вы узнали о нашем прибытии? — спросил Гар.

— Как откуда, конечно же, услышали ваши мысли! — усмехнулся Лонгшанкс. — Ты ж не думаешь, будто только ты можешь определить, что думает человек, не так ли?

— Мочь–то я могу, но обычно этого не делаю, — сказал Гар. — Конечно, это не означает, будто я не стану прислушиваться.

— Конечно, — согласился Лонгшанкс.

— Само собой, я всегда рада завести новых друзей, — осторожно говорила между тем Алеа, — но что заставило вас так быстро решить, что мы хорошие ребята?

— Ну, частично приязнь вивернов к твоей юной подруге, — рассудительно произнёс Лонгшанкс, — а частично то, что мы способны слышать ваши мысли и не находим в них никакой злобы…

— … но главным образом то, что вы оказались способными вынести все мои дразнилки и вернуть их мне с довеском, — закончил Корбен.

— Ну, это во всяком случае означает, что нам не хотелось бы с вами драться, если не будем вынуждены, — добавил с усмешкой Лонгшанкс. — Идёмте разделить с нами стол, если вы считаете, что можете нам доверять.

* * *

Остальной клан они нашли в заросшем парке, окружённом с четырёх сторон развалинами безоконных зданий с глухими стенами. Орда оборванцев собралась вокруг лагерного костра, разведённого в кольце из пластобетона, бывшего некогда бассейном с золотыми рыбками. Одежда у всех состояла из выкрашенных в яркие цвета туник, шоссов, блуз и юбок. Они весело приветствовали новоприбывших. Прогуливаясь среди них под деревьями с разноцветной листвой которой никто из спутников никогда раньше не видел, Алеа встречала всевозможные деформации, такие как дикие или безумные глаза сумасшедших и пустые глаза умственно отсталых — но большинство казались нормальными, и многие были совсем не деформированными, хотя тела их отмечали шрамы — следы жестокости их лордов. Они были беглыми, как Майра и Блейз, но озлобленными казались немногие, зато все остальные — весёлыми — и даже счастливыми. Алеа дивилась тому, что отверженные обрели родной дом.

За мясом — они не спрашивали, чьим — началось состязание в хвастовстве. Началось оно с вопроса — на свой лад довольно невинного, если воспринимать его таким, каким ему предназначали быть. Лонгшанкс посмотрел прямо на Гара и спросил:

— Ты сумасшедший, преступник или беглец?

Гар уставился было на него, а затем улыбнулся и ответил вопросом на вопрос:

— Я обязан быть одним из этих троих?

— Никто другой в города не приходит, — сообщила ему Солютра. — Боятся призраков — и нас. И правильно делают.

— Вы настолько могучая группа воинов?

— Приходится быть такими, чтобы удержать своё от Ястребов и Гончих, — пояснил Боулз.

— А что ещё за Ястребы и Гончие? — нахмурился Гар.

Боулз внимательно пригляделся к нему.

— Ты и в самом деле не читаешь чужих мыслей, если не вынужден, не так ли?

— Я не могу слушать каждую донёсшуюся мысль, иначе просто свихнусь, — объяснил Гар.

Остальные посмотрели на него, явно поражённые его словами, Гар решил, что некоторым из них для чтения мыслей требовалось известное усилие. И даже при усилии им вероятно удавалось услышать только мысли, изложенные в словах и картинках.

— Ну, подумайте о Ястребах и Гончих, и я увижу их у вас в головах.

— Не нужно, — быстро отказался Боулз. — Это племена, граничащие с нами по обеим сторонам нашего клина.

— Клина? — переспросил Гар.

— Улица, по которой мы шли, вела прямо от края города, — растолковала ему Алеа. — Она вероятно проходит прямо через городской центр. Если есть и другие подобные радиальные улицы, то весь город делится ими на… что? На восемь клиньев? На двенадцать? — спросила она у Боулза.

— На шесть, — уведомил её тот, — и нам приходится не подпускать Ястребов и Гончих к нашей дичи, если мы хотим, чтоб нам хватало еды.

— Дичи? — переспросил Гар. — В этом городе водятся животные?

— Ты б удивился, узнав, сколько их набежало и размножилось с тех пор, как магический сок перестал течь по его проводам и город умер, — мрачно промолвил Лонгшанкс. — Пойдём с нами на охоту, и сам увидишь. Каким оружием вы умеете пользоваться?

— Оружием? — переспросил Гар. — Ну, у нас у всех есть кинжалы и посохи.

— Против стаи собак от них будет мало толку, — выразила мнение Солютра. — Кто–нибудь из вас умеет пользоваться пращой?

— Я, — вместе ответили Гар и Блейз, а затем в удивлении посмотрели друг на друга.

— Тогда возьмите–ка вот их. — Она вручила каждому по обмотанной ремнями кожаной чаше. — Спенсер, принеси копья для этих двоих! Просто считайте копьё посохом с остриём на конце, — втолковала она Майре и Алеа.

Имя Спенсер носила женщина с суровым лицом лет тридцати с лишним на вид, а в подобном утомительном обществе это вероятно означало, что ей около двадцати пяти. Она дала обеим по копью. Вооружённые таким вот образом и с половиной клана, присоединившейся к ним, спутники отправились посмотреть, какая же дичь могла водиться в бетонных джунглях. Сопровождала охотников стая поджарых вислоухих дворняг с рыжевато–коричневой шерстью, длинными мордами и хвостами колечком.

Вокруг имелись деревья, которые произрастали иной раз в странных местах. Везде, куда ветром заносило палую листву, та гнила, превращаясь в гумус, в который попадали семена, давали побеги и вырастали, раскалывая мостовую. И даже больше: в клине явно спроектировали небольшой парк на каждые несколько жилмассивов, и каждый такой превратили во фруктовый сад.

— Погодите — давайте посмотрим, что созрело, — задержала партию Солютра.

— Берегись! — резко бросил Лонгшанкс. Он, Боулз, Спенсер и полдюжины других заняли свои места с луками и копьями по обеим сторонам маленького парка. Какой–то предок, наделённый знанием и хитроумием, посадил фруктовые деревья шпалерами вдоль стен зданий, между рощей и стенами была посадка маиса. Солютра обследовала его, и похоже, была удовлетворена увиденным.

— Большинство початков созрело, — сказала она Алеа.

— Так значит вы и фермерством занимаетесь, — сделала вывод Алеа.

— По мелочи, — уточнила Солютра. — Не можем совсем расчистить… Берегись!

Из зарослей выскочило что–то розовое и округлое. Алеа отпрыгнула в сторону, рефлекторно разворачивая остриё копья. Свинья завизжала от ярости и повернулась броситься на неё, но тут в бок животного вонзилась стрела, и оно споткнулось, а затем упало. Алеа отвернулась и предоставила Солютре прикончить зверя.

— Сегодня мы хорошо поедим, — порадовалась женщина.

Алеа снова повернулась к ней и увидела, как та прячет нож в ножны, тогда как один юноша связал свинье ноги и просунул меж них копьё нести тушу. Солютра обследовала живот свиньи.

— Все верно, свиноматка, но не кормящая. Очень жаль — нам не помешало бы ещё несколько поросят в загоне.

— Как… как свиньи очутились в городе? — спросила недоумевая Алеа.

— Предки говорят, будто некоторые взяли за моду держать их дома в качестве любимцев, — рассказала ей Солютра, — особую породу, этаких симпатичных малюток, которые никогда сильно не обрастали щетиной и не вырастали выше, чем до колена. Когда наступил крах, они принялись разбегаться и с течением поколений вернулись к виду средней дикой свиньи.

Алеа посмотрела на тушу, покачивающуюся между плечами юноши и девушки.

— И впрямь не очень–то похожа на домашнего любимца.

— Так же как и мы, — хмыкнула Солютра.

* * *

Когда солнце опустилось ниже самых высоких зданий, они тронулись в обратный путь. У каждого строения, мимо которого они проходили, окна двух нижних этажей были заколочены досками, даже если у более высоких отсутствовали стекла. А двери были прочными и запертыми. Алеа гадала, почему.

Они прошли через развалины нескольких жилмассивов, когда она выяснила, в чем тут дело. Смеясь и болтая, охотники шли по широкой улице, обходя проржавевшие остовы машин и груды обвалившегося кирпича и камня, когда услышали глухой, замогильный звук. И мгновенно застыли. Звук раздался вновь, и Лонгшанкс напряжённо прошептал:

— Солютра, послушай мысли. Они на миг умолкли. А затем:

— Ястребы! — прошипела Солютра.

15

Вся охотничья партия на мгновенье застыла. Носильщики положили свинью и взялись за луки. Остальные тоже вставили стрелы в тетивы или вложили камешки в пращи. Копьеносцы взяли своё оружие наперевес.

Сбивало с толку полное отсутствие кого–либо в поле зрения. Столь же бесшумно, как обучившие их призраки предков, отряд проскользнул по разбитой мостовой и завернул за угол. У одной из дверей столпилась дюжина личностей, очень сильно походивших на членов их отряда, но с зачёсанными кверху и собранными в гребни волосами. Двое из их числа упорно колотили по двери своими тяжёлыми топорами.

— Вороны! — выкрикнул один из них.

Ребята с топорами обернулись, и инструменты у них в руках внезапно стали оружием. Другие выхватили луки. У одного–двух даже имелись мечи.

— Что это вы делаете, залезли на наш клин? — заорал, двигаясь к ним широким шагом, Лонгшанкс. — Пытаясь вломиться в одно из наших зданий! Разве мы прокрадываемся в ваши переулки? Пытаемся прорубить ваши двери?

— Да! — крикнул приземистый, широкоплечий мужчина, сплошь покрытый мускулами. Он вперевалку протопал вперёд, агрессивно наклонив голову. — И поэтому мы пришли помаршировать по вашим бульварам, прямо и открыто, красться — это не для нас! И что такого, если мы пройдёмся здесь? Что такого драгоценного вы держите взаперти?

— Золото и бриллианты! Серебряные подсвечники и тарелки! — похвастался Лонгшанкс, подходя ближе с выставленным перед собой мечом. — Но вы их не получите, ни унции! Они наши и только наши!

— Ты хочешь сказать, существуют только в вашем воображении! — заухал широкоплечий. — Если у вас столько драгоценностей, то откройте дверь и покажите!

— Если б я открывал свою дверь так же часто, как ты — свой рот, то вполне мог бы выбросить её, так как она б никогда не закрывалась!

На глазах опешивших Гара, Алеа, Блейза и Майры два отряда выкрикивали друг другу оскорбления, Вороны — подступая потихоньку все ближе, а Ястребы — отступая шаг за шагом, пока наконец, изрядно порычав и поразмахивав оружием, Ястребы не убрались восвояси, перейдя через бульвар и скрывшись в зарослях, бывших, надо полагать, их собственным парком.

— Ну, вот потому–то мы и патрулируем каждый день границы, — объяснила Алеа Солютра. — Если б мы позволили им забраться в то здание, то вышибить их оттуда стоило бы немало крови и жизней.

Алеа было совершенно ясно, что лишь удача привела отряд как раз вовремя для предотвращения такого оборота дел.

— Неужели вы не боялись, что они могут открыть стрельбу?

— Вздумай они стрелять, мы б их тоже утыкали стрелами, — мрачно ответила Солютра. — Время от времени мы обнаруживаем открытое таким вот образом здание, и тогда сидим в засаде и ждём, пока они не выйдут обратно. Если их уже нет, мы отслеживаем путь вторгшихся до их границы и оставляем им знак, уведомляя, что мы знаем об их фокусах.

— А что если они выйдут, когда вы сидите в засаде? — спросила обеспокоенная услышанным Майра.

— Тогда мы дерёмся, — похвасталась Солютра, — пока взломщики не убегут, как положено таким трусам как они, точь–в–точь как сегодня!

Алеа не видела никакого бегства, но не видела также и никакой пролитой крови.

— Рада слышать, что это срабатывает, — проговорила она.

— Срабатывает наилучшим образом, уж поверь! — Солютра подчеркнула сказанное, потрясши луком. — Они не хотят драться с Воронами, чтобы не хоронить тех, кто погибнет! Отряду нужен каждый член, какой в нем есть!

Алеа решила, что это наверняка относится также и к самим Воронам.

Покуда готовили еду, она отправилась прогуляться со своими спутниками.

— Умеют ли они сражаться столь хорошо, как утверждают? — гадала она вслух.

— Если они вообще умеют сражаться, — убеждённо отозвалась Майра, — то уж куда лучше, чем сервы!

— Похоже, они обучены обращаться с оружием вроде луков, пращей и копий, даже если никогда не используют их против других людей, — задумчиво произнёс Гар.

Алеа бросила на него быстрый и острый взгляд.

— Ты сам планируешь использовать их!

— Да вообще–то нет, — отозвался Гар, — напротив, позволить им использовать нас — вернее, наши знания.

Поэтому после трапезы они с Алеа разошлись в разные стороны, но по–прежнему оставаясь вполне в пределах видимости отряда, и уселись медитировать. Прошло всего пятнадцать минут, прежде чем Солютра подошла к Майре и требовательно спросила:

— Чего это они делают, так вот сидя?

— Медитируют, — уведомила её Майра.

— Медитируют? — недоверчиво переспросила Солютра. — Что это за магия такая?

— Всего лишь сосредоточение, — пояснила Майра. — Они пытаются понять, как все сочетается друг с другом. Это вроде как видеть сон, бодрствуя.

Солютра увидела в этом смысл. Она с задумчивым лицом понаблюдала за Гаром и Алеа. А потом пошла поговорить с некоторыми из своего клана, которые тоже сделались задумчивыми.

Позабавленная происходящим, Майра повернулась к Блейзу.

— Как по–твоему, много ли пройдёт времени, прежде чем они примутся донимать Гара и Алеа просьбами научить их?

— Немного, примерно до завтра. — Блейз окинул взглядом гостеприимное племя. — Они гордятся своей магией, хоть и делают вид, будто ничего подобного не существует. Не стану от тебя скрывать, сегодня ночью мне спокойного сна не видать.

Майра пристально посмотрела на него, чувствуя его опасения; это пробудило в ней страхи, которые она пыталась подавить.

— Но они ведь кажутся такими обыкновенными, как только перестанешь замечать странности их тел, причёсок и украшений! Наверняка ж они не могут быть чудовищами из бабушкиных сказок!

— Такого я б не подумал, но они уже столько раз нас удивляли всякими неожиданностями. Я не могу выкинуть из головы те старые рассказы, о том, что в городах обитают лишь больные безумцы, одно прикосновение к которым заразит тебя страшной болезнью!

Майра задрожала, вспомнив именно такой вот рассказ, но решительно заявила:

— Ну, они пока не пытались прикоснуться к нам — а что касается их безумства, то я видела нескольких, у кого слишком яркие глаза и которые слишком визгливо смеются, но большинство из них кажутся такими же здравомыслящими, как любой стражник мага.

— Да, они кажутся такими, — сомнения Блейза казались почти осязаемыми. — Хотя я не вижу тут особых свидетельств болезни.

— Возможно, все больные поумирали, — предположила Майра.

— Это имело бы смысл, — согласился Блейз. Он окинул взглядом собравшихся вокруг костровой ямы членов отряда, смеющихся и шутящих теперь, когда день подошёл к концу. Несколько юных парочек держались за руки. — Они такие же закалённые трудом и мускулистые, как любые из сервов, — произнёс Блейз, словно размышляя вслух, — но в них есть достоинство, уверенность, которой я не помню по своей родной деревне.

— Они свободны, — тихо проговорила Майра. — Вот в чем разница.

— За это однако приходится платить свою цену, — задумчиво сказал Блейз. — Они не могут быть уверены, что дичи хватит на пропитание от одного дня до следующего.

— А что бывает с крепостными, когда случается засуха? — пожала плечами Майра.

— Голод — отозвался ровным голосом Блейз. — У лордов еды по–прежнему в достатке, но крепостные умирают с голоду. Возможно, этим ребятам в конце концов не так уж и плохо живётся.

— И у них есть родной дом. — Взгляд Маиры сделася тоскливым. — Родной дом, и люди, готовые, если понадобится, помочь им, а если потребуется — то и защитить их.

Блейз почувствовал эхо её тоски. У него было два родных дома: один у родителей и один у Арноля, и он очень сильно тосковал по ним обоим.

* * *

Рассвет застал дюжину жителей города сидящих кольцом вокруг Гара и Алеа. В течение недели эта пара научила их основам даосизма, и они начали задумываться о своей периодической борьбе с Ястребами и Гончими. И были до крайности потрясены, когда в их родной сектор явилась группа Ястребов под белым флагом.

Лонгшанкс в сопровождении полудюжины тяжело вооружённых воинов выступил встретить их.

— Удачной охоты, — осторожно пожелал он.

— И вам того же, — ответил представитель Ястребов. — Да умножится дичь в вашем клине.

— И в вашем, — заставил себя улыбнуться Лонгшанкс. — По какому случаю этот базар? Само собой, это не значит, будто он нам неприятен, просто удивляет.

— Ну… э… мы прослышали, что к вам наведались какие–то шаманы, которые обучают вас мудрости. Мы хотели бы, если можно, тоже приобщиться.

— Они называют себя мудрецами, а не шаманами. — Тут Лонгшанкс нахмурился. — А кто вам рассказал о них?

— Наши предки.

Более удивляться было нечему — все знали, что призраки болтают друг с другом. Возникли, правда, некоторые дебаты, согласятся ли Гар и Алеа отправиться к Ястребам, но поскольку те ничуть не возражали, Лонгшанкс попробовал применить даосизм на практике, обменявшись с Ястребами подарками, а потом команда отправилась учить следующее племя.

Ястребы обучались столь же быстро, как и Вороны. К концу двух недель они доказали это, пригласив своих соседей на пир. Корбен посоветовал своим потомкам явиться с подарками, и поглощая двойную порцию жаркого из дичи, два племени здорово повеселились.

На следующий день Гончие прислали эмиссаров с просьбой к учителям навестить и их. К концу месяца Гар с Алеа посетили все шесть племён, и все начинали теперь день с медитации и пытались найти способы практиковать даосизм в своей повседневной жизни, включая и упражнения в восточных единоборствах. Вражда прекратилась, но горожане были ещё не совсем готовы к предложению Гара объединить свои клановые собрания в общегородской совет.

Гар положительно пребывал в экстазе.

— Успех, превосходящий самые бредовые надежды! — сказал он Алеа. — Я и не мечтал, что они смогут так быстро обучиться!

— Им давно уже хотелось найти способ прекратить стычки, — ответила Алеа, — и медитация усиливает способности, которых, по их словам, у них нет.

Той ночью она не могла уснуть. Ощущая неясное беспокойство, отправилась побродить в одиночестве по бетонным «ущельям». Она почему–то забыла, что это может быть опасным.

А затем свернула за угол и повстречала гигантский шар в виде кошачьей головы с зубастой усмешкой и с присоединённым к нему телом.

— Я могла бы догадаться, что это ты! — подбоченилась Алеа. — Почему ты не разрешаешь мне запоминать эти встречи? Это так сильно облегчило бы мне работу!

— «Достаточно того, что ты прекрасно запоминаешь обсуждаемые нами идеи», — отмахнулась Незаметная. — «Незачем помнить, где именно ты их нашла».

— И какие же идеи я «найду» сегодня ночью?

— «Исцеление болезней этой планеты», — уведомила её Незаметная. — «Этих горожан достаточно, чтобы побить стражников. Они даже обладают объединёнными пси–силами, позволяющими набить морду самим магам».

— Мне не нравится идея войны, — мрачно заявила Алеа.

— «От вас ничего не зависит», — заверила её Незаметная. — «Какой–то призрак уже рассказал о вас магам. Мысль об объединении городских варваров ужаснула их. Они уже выступили в поход — десять магов с пятью сотнями стражников».

Алеа почувствовала холодок страха, который живо растаял, вытесненный жарким гневом.

— Тот призрак ведь не от тебя набрался мыслей о подобном поступке, не так ли?

— «Дорогуша!» — отозвалась уязвлённым тоном Незаметная. — «Как ты могла подумать? Кроме того, этого и не требовалось — тот призрак был жаждущим власти шаманом, который пытался во время Коллапса превратить весь этот город в своё собственное маленькое королевство. Его сильно возмутило, что варвары объединяются без всякого лорда».

— И поэтому он решил привести лордов разделить их?

— «Да, но я уверена — ваши кланы способны отбиться от них. Не беспокойся, дорогая, я помогу. Можешь быть уверена — магия сработает не очень хорошо».

Алеа задумчиво опустила взгляд, а затем подняла его и увидела перед собой пустой двор, гадая, каким образом разбитый фонтан выбрасывает струю воды — несомненно артезианский колодец. Подобно человеческому духу, он вздымался вновь и вновь, даже среди руин.

Ну, дух этих варваров не обратится в руины, уж она позаботится об этом. Алеа вернулась в пустой вестибюль, который Вороны отвели под спальни ей самой и её спутникам. Она поймала себя на странной мысли, что, наверное, не миновать сражения. И гадала, не следует ли ей разбудить Гара, чтобы сообщить о своих предчувствиях.. И решила подождать до утра.

* * *

Их разбудили сердитые крики и стук расхватываемых щитов и копий. У Алеа засосало под ложечкой, и она поняла, что ей не следовало ждать утра.

— Что такое? — принял сидячее положение Гар, смаргивая сон.

— Тревога. — Алеа с усилием поднялась на ноги. — На город идут походом маги. Быстро! Надо напомнить Воронам о Пути! Они, похоже, напрочь забыли про него и возвращаются к своей старой манере — драке стенка на стенку!

Гар схватил одежду, засунул в неё своё длинное тело и выбежал на улицу.

Блейз и Майра, моргая, подняли недоумевающие взгляды.

— Созывай всех вивернов, каких только сможешь! — велела Алеа Майре и обратилась к Блейзу — Организуй призраков и скажи им искать предателей! Может они и не способны повредить друг другу, но вполне способны сковать вражеских фантомов!

Все выскочили наружу.

Гар был уже среди варваров, призывая, улещивая и уговаривая:

— Помните Путь! Не нападайте на них — заставляйте их идти к вам!Используйте против них их же силу!

— Красивые слова, — насмешливо бросил Лонгшанкс. — А как это сделать?

— Это ведь ваш город, ваша территория, — напомнил ему Гар. — Вы знаете, где прятаться, как можно безопасно появиться и исчезнуть. Показывайтесь только для того, чтобы заставить их погнаться за вами, заманивайте их во дворы и устраивайте им там западню. Заводите их на узкие улицы где в домах спрячутся люди — в окнах, с камнями в руках. Завлекайте их в подвалы, запирайте двери и выставляйте часовых, чтобы не выпускать их оттуда. Не убивайте их, если только вас не вынудят — когда мы разрешим им убраться, то надо, чтобы они распространяли слух о том, что мы не только непобедимы, но и милостивы.

Поражённый Лонгшанкс замер. А затем с усмешкой повернулся к Солютре.

Вторжение обернулось катастрофой — для вторгшихся. Вместе со своими угрожающими и беснующимися лордами они прошли строевым шагом по пустынному проспекту, но глядели на здания по обеим сторонам с трепетом.

— Трусы! Отъявленные трусы! — закричал один маг, следующий за своими войсками. И погрозил кулаком пустым окнам по обе стороны от него. — Выйдите и покажитесь! Вам не удастся вечно прятаться от нас!

Из–за угла высунулись с полдюжины лучников и дали залп. Сержант увидел их и крикнул:

— Поднять щиты!

Солдаты подчинились, и глухие удары стрел по дереву и коже щитов не причинили им никакого вреда.

— Видите? — проревел сержант. — Вы остались целы и невредимы! За ними!

Солдаты заорали «ура» и ринулись в атаку. Они завернули за угол как раз вовремя, чтобы увидеть, как последний из лучников нырнул в дыру в стене.

— Вон они куда скрылись! — крикнул, показывая, сержант.

— А что там с другой стороны стены? — робко спросил один стражник.

— Ничего, дурак! Неужели ты не видишь просвета? Они просто срезали путь — так как слишком ленивы, чтобы идти в обход. Проломили дыру и дуют напрямик! Вперёд, ребята!

Солдаты завопили и бросились следом за ним. Пролезли через дыру — а затем резко затормозили, увидев перед собой глухую стену. Озираясь, стражники увидели стены и со всех сторон. Они снова повернулись к дыре — и обнаружили её заполненной лучниками, с нацеленными стрелами. На плече у каждого сидел виверн.

— Сложите оружие, и мы сохраним вам жизнь. — В ухмылке вожака проглядывал намёк на безумие. — И не думайте, будто у вас есть выбор. Гляньте–ка наверх.

— Всем не смотреть! — сержант не отрывал пылающего взгляда от лучников. — Роарк, скажешь мне, что увидишь!

— Окна, сержант, — нервно ответил солдат, — высоко, и в каждом безумец с пращой.

— Мы не безумцы! — отрезал вожак. — Однако у нас есть кое–какие странные таланты. Сложите оружие, а не то мы спустим на вас наших зверьков — и позовём наших предков.

Солдаты содрогнулись, но сержант пригрозил:

— За нами всего в одном шаге наш лорд–маг, и если вы посмеете отпустить виверков, он мигом превратит их в огненные шары!

— У вашего лорда сейчас и без того хлопот полон рот, — злорадно улыбнулся вожак. — Он сражается с призраками трёх магов, которые сто лет как умерли — и с тех пор каждый день узнавали о магии все больше. Вы предоставлены самим себе, ребята.

По плитке двора зацокали камни. Какой–то солдат шарахнулся прочь.

— Прекратить! — резко прикрикнул вожак. — Мы пока даём им возможность сдаться!

— Мы сдаёмся, сдаёмся! — с отвращением объявил сержант. И бросил пику. Солдаты тут же последовали его примеру, и двор наполнил лязг падающего оружия.

— Придвиньте сюда, — велел лучник.

Солдаты пинками согнали свои пики и алебарды в кучу близ дыры в стене.

— Хорошо. А теперь отойдите назад.

Стражники отошли, и двое горожан нырнули через дыру собрать оружие и вынести его.

— Это ваша тюрьма, — объявил лучник. — Не пытайтесь выбраться, пока мы вам не скажем. Караульные будут следить за вами с камнями в руках. Вы их не увидите, но они будут тут.

Вдобавок к сказанному на мостовой в двух ярдах от сержанта стукнул камень. Сержант увидел, как раскололась каменная плитка.

Лучник отступил, и на дыру в стене соскользнула ржавая решётка — просто две сваренные вместе половинки старых ворот.

— Возможно она непрочная, — шепнул на ухо сержанту Роарк. — Возможно нам удастся сломать её.

Камень со свистом рассёк воздух и ударил по одному из прутьев.

— Эти парни бросают метко, — содрогнулся Роарк.

— Этот бросила девушка, — поправил стоявший позади него солдат. — Да к тому ж хорошенькая такая уродка.

Роарк поднял голову посмотреть самому, но окно уже пустовало.

— Думаю, мне не хотелось бы приближаться к этой решётке, — решил сержант. — Очень жаль, ребята — похоже, мы здесь задержимся.

— Да, очень жаль. — Роарк вздохнул. — Я буду по–настоящему тосковать по хорошей драке.

— Да, и я тоже, — радостно поддержал его ещё один солдат. — У кого есть карты?

Двумя улицами дальше от импровизированной тюрьмы ещё два десятка солдат пригнулись, закрываясь щитами, в то время как по ним барабанил непрерывный град камней. Трое из них заслоняли щитами своего мага–лорда и морщились, когда иной камень отскакивал от мостовой, поражая их голени.

— Должны же у них когда–нибудь иссякнуть эти камни! — крикнул сержант.

— Не дождётесь! — провизжал откуда–то сверху голос. — У нас целые здания набиты камнями! — Жуткий смех эхом разнёсся по бетонному «каньону», к нему присоединилось множество других хохочущих голосов.

— Попасть в засаду — достаточно худо, — содрогнулся один солдат, — но ещё хуже угодить в засаду, устроенную безумцами!

— Поразите их огнём, милорд! — взмолился сержант.

— Не могу! — отрезал маг. — Кто–то гасит пламя всякий раз, как я его зажигаю.

— Кто? — недоуменно моргнул сержант.

— Не уверен, что он ещё живой, — признал маг. Ратники переглянулись. И один с дрожью в голосе спросил:

— Что произойдёт, если мы застрянем здесь до ночи?

— Лорд Кракен призовёт собственных призраков, не уступающих этим! — пригрозил маг.

Солдаты не спорили, однако начали подозревать, что в городе обитало куда больше призраков, чем мог предполагать лорд Кракен.

Внезапно барабанная дробь камней прекратилась.

Поражённые солдаты подняли головы. Сержант осторожно выглянул из–за края щита. Все верно, бомбардировка прекратилась.

— Мы дадим вам уйти, — проверещал отвратительный голос, — если вы уйдёте обратно тем же путём, каким пришли, и будете шагать без остановки, пока не вернётесь домой.

— А если мы не уйдём? — воинственно крикнул маг.

— Тогда мы будем держать вас здесь, пока вы нам не понадобитесь.

— Не понадобимся вам? — не поверил своим ушам сержант. — Для чего? И на какой срок?

— Пока у нас мясо не иссякнет, — отозвался тот же голос. — Много времени это не займёт — мы не в состоянии охотиться, покуда торчим здесь.

Солдаты смекнули в чем дело и почесались.

— Ладно, мы отступим! — крикнул маг. — Но вы ещё пожалеете об этом! Я вернусь и приведу в пять раз больше ратников!

— Будем ждать с нетерпением, — откликнулся визгливый голос. — Только еды с собой прихватите побольше — задержитесь вы здесь надолго.

* * *

Когда наступили сумерки, подвальное окошко открылось и в него пролетел бурдюк. Угодившие в подвальную ловушку солдаты поймали его, моргая от удивления.

— Спасибо! — крикнул сержант.

— Уж какими–какими, а негостеприимными нас никак не назовёшь, — ответил грубоватый голос. — А теперь — поберегитесь еды!

Ратники отпрыгнули, когда в подвал плавно завалились один за другим три огромных мешка.

— Смешать её с водой и испечь вам придётся самим, — проворчал грубоватый голос. — Только разведите огонь поближе к окну, так, чтоб дым мог выйти.

— Э… верно… — промямлил сержант. — Сколько вы собираетесь держать нас здесь?

— Сколько сами захотите, — ответил варвар. — Можете уйти в любое время, лишь бы вы ушли и не возвращались.

— Не можем, — тяжело произнёс сержант. — Наш лорд нам не позволит.

— О, думаю, к утру он будет готов позволить, — отозвался варвар. — Он пока спорит с нашими предками, но они уже превосходят числом три к одному его призраков.

16

— Уже? — переспросил глухим голосом сержант.

— Подходят все новые призраки, — объяснил варвар.

Сержант сник и прислонился к стене, он окинул взглядом тесный подвал. Тот вдруг показался ему очень уютным.

* * *

По всему городу происходило примерно то же самое. Никто из пленников особо не усердствовал, пытаясь освободиться.

Когда наступило утро и караульные велели им убираться, солдаты моргая вышли наружу, ошеломлённо глядя кругом и зовя своих магов. Никто не откликнулся, и каждый отряд вёл поиски, пока не находил своего лорда — мёртвым. На лице призрачника застыла гримаса ужаса; он повстречал более страшных фантомов чем его собственные. Чан огнемётчика явно взорвался. Повелитель вивернов умер от вонзившихся ему в сердце когтей, а землетряс лежал, погребённый под грудой обвалившейся каменной кладки. А маг, крестьяне которого жили в страхе перед ядовитыми парами и отравленной едой, лежал, скорчившись от нутряной боли.

Иные молча, а иные — вслух радуясь, солдаты потянулись цепочками по бульвару вон из города — большинство из них. Один из каждых десяти предпочёл остаться. Все отлично понимали: смерть лорда означала лишь одно — что его земли и крепостных присвоит какой–то соседний маг. И предпочли рискнуть присоединиться к отверженным городских развалин. Сержанты позже утверждали, будто те пропали без вести в бою, но никого этим не могли обмануть.

— У нас появились новые ученики, — сообщила Алеа Гару.

— Я не буду обучать никого, кто не хочет учиться. — Гар нахмурился, глядя на пятьдесят солдат в разных ливреях, которые стояли более–менее по стойке «смирно», обеспокоенно глядя на него.

— О, мы хотим, — заверил его какой–то сержант. — Любой, кто способен так ловко побить мага, но найти возможность оставить в живых солдат… Короче, чему б там вы ни научили этих горожан, нам тоже нужно усвоить.

— Пощаду вам дали клины, — указала Алеа.

— Пощаду, которой научили их вы, леди! Вам никого не обмануть — все знают, что эти горожане, бывало, проводили почти все своё время, дерясь друг с другом. Любой, кто способен убедить их держаться друг за друга — ну, возможно, он знает нечто, способное помочь и крепостным. Алеа посмотрела с сияющей улыбкой на Гара. Тот со значением кивнул.

* * *

Новые рекруты обучались уже две недели, когда Алеа однажды ночью спросила, сидя у лагерного костра:

— А что случилось с Конном и Ранульфом? Я вот уж несколько недель их не видела.

— Надо полагать, им стало скучно, — предположил Гар. — В конце концов они ошивались близ нас только ради забавы.

По всему двору зазвенел маниакальный смех. Все вскочили на ноги, но это оказался всего лишь Корбен, материализовавшийся танцуя и крича:

— Хорошенько выспитесь и подымайтесь до рассвета, ребята. К вам идёт ещё одна армия.

— Ещё одна? — поднялся нахмурясь Лонгшанкс. — И кто на этот раз?

— Ещё десять магов, каждый с пятьюдесятью стражниками. Но большинство солдат ещё зелёные — только–только от сохи и почти совсем не обученные.

— Сделанное с последними пятью сотнями можно проделать и ещё с пятьюстами. Почему они отправились в поход?

— О, они прослышали о вас, — рассказал им Корбен. — Пришедшие с последней компанией призраки не стали, знаете ли, тут задерживаться. Они вернулись домой и рассказали ближайшим магам обо всем, что сумели выяснить. Как я понимаю, некоторые преподнесли сведения в таком виде, словно вы готовите нападение, и если маги будут слишком долго ждать, то вы вырветесь из своих городов и завоюете их всех.

Что за чушь! — возмутилась Солютра. — Мы просили только одного — чтобы нас оставили в покое в нашем изгнании, как всегда оставляли!

— Ну, вам больше нельзя просить столь немногого, — уведомил её Корбен. — Маги допросили с пристрастием тех солдат, которые вернулись, и выяснили, что большая часть рассказанного призраками правда — что ваши племена объединились, что вы куда более крутые бойцы чем любые солдаты и что каждый второй из вас — маг.

— Ни один из нас не маг!

— По вашим стандартам, да, — признал Корбен, — но по стандартам людей, пользующихся этим словом для запугивания слабых и невежественных, нет.

— Мы не виноваты в том, как они себя именуют, — огрызнулась Солютра.

— Да, но зато можем показать им, кто они такие, — мрачно произнёс Лонгшанкс, — обыкновенные люди, которым случилось обладать добавочным талантом на каждого. — Он повернулся к молодёжи. — Гавейн, найди ту девушку из Ястребов, с которой ты миловался, и скажи ей что происходит.

Гавейн покраснел, когда другие юнцы принялись подшучивать над ним и громко свистеть.

— Тихо, — скомандовала Солютра, негромко, но все стихли. — Некогда сейчас острить, — объяснили она.

— Аксель, иди сообщи Гончим, — продолжал распоряжаться Лонгшанкс. — Манон, тот парень из Лис, с которым ты провела вечер…

Манон вскочила на ноги и быстро отвернулась, но тем не менее не совсем успела скрыть заливший её щеки румянец.

— Андер, сгоняй к Лосям, — распорядился Лонгшанкс. — Талл, а ты оправляйся к Барсукам.

Юноши и девушка кивнули и разбежались.

— Ладно, будем действовать так же, как в прошлый раз, — растолковал своим соплеменникам Лонгшанкс, — но нам нельзя применять те же приёмы — маги прослышали о них и будут готовы. Есть какие–нибудь соображения?

— Если они идут с фантомами–разведчиками, то вам придётся сперва убрать с дороги этих призраков, — указал Блейз. — Как насчёт того, чтобы убедить городских призраков устроить шум и гам? Когда солдаты кинутся на шум, их призраки рванутся вперёд посмотреть, в чем дело, и ваши предки смогут ударить по ним состязанием в воплях. Это должно отпугнуть солдат от той улицы, и вы сможете устроить им ловушки.

— Хорошая мысль, — кивнул Лонгшанкс. — А что если они не испугаются?

— Посадите в зданиях по обеим сторонам вивернов, — предложила Майра. — Они могут напасть на солдат так быстро, что те не успеют выстрелить по дорогушам.

— Только виверничая может назвать этих страшилищ дорогушами, — сухо заметила Солютра, — но идея хорошая.

— На Третьей и Десятой есть тот старый фундамент, который мы накрыли досками, — вспомнил один крепыш. — Можно завалить его обломками, пострелять из них по солдатам, а когда те бросятся на нас, выдернуть доски.

— Да, а на реке есть тот сгнивший причал! — подхватила сверкая глазами женщина зрелых лет. — Можно отправить несколько каноэ пострелять по ним, а когда они столпятся на причале для ответной стрельбы, то окажутся в воде.

— Я начинаю чувствовать себя исключённой из общего разговора, — сказала Алеа Гару.

— И это просто прекрасно, — ответил тот с пылающим от радости лицом.

— Чему ты так радуешься? — покосилась на него Алеа.

— Всегда приятно видеть, как хорошо усвоили ученики твою науку — отозвался Гар.

* * *

Часовые не спали всю ночь, но ничего не увидели до самого рассвета.

— Три колонны! — прокричала караульная с самого высокого здания. Другим на этажах пониже приходилось передавать её крик по цепочке до уровня улицы. — Они идут по бульвару Елисейские поля, Липовой аллее и Бродвею!

— Пытаются отрезать три клина друг от друга, — хмыкнула Солютра. — Неужели эти дураки не понимают, что у них будут враги слева и справа?

— Вероятно понимают, — ответил Лонгшанкс. — Хотя толку им от этого будет мало. Заманивайте в ловушки.

* * *

Солдаты двигались маршем по бульварам, а сразу за ними шли маги, следя, нет ли отстающих, которые могли попытаться дезертировать — разумная предосторожность, судя по испуганным взглядам, которые бросали по сторонам новобранцы (а также и некоторые из ветеранов). В каждом отряде какому–нибудь солдату поручили следить за небом, на случай, если сверху полетят камни и нападут виверны. Но даже при этом солдаты шли, подняв щиты над головой; только в первом ряду их держали перед собой.

Лонгшанкс наблюдал за ними из окна второго этажа.

— Будем действовать так же, как в прошлый раз — ждать, пока они не разделятся на поисковые партии. А потом начнём заводить их в ловушки.

Но эти маги прослышали от призраков, что именно случилось с их предшественниками, и держали свои войска вместе: по три мага на бульваре Елисейские поля и Липовой аллее, и четверо на Бродвее, в центре. Перебранки между ними указывали на их нервозность — или, возможно, всего лишь на давнюю вражду, порождённую алчностью. Когда они наконец покинули бульвары, то остались объединёнными в один отряд.

— Похоже, они не собираются позволить вам разделять и властвовать, — заметила Алеа.

— Да, не хотят, — согласилась Солютра. — По крайней мере мы можем предоставить два фланговых отряда заботам других четырёх кланов. Однако вот эти уже наша дичь — наша и Гончих.

На террасе, выходящей на бульвар Елисейские поля, Гар стоял рядом с Джайром, который предводительствовал Ястребами в такой же мере, что и любой другой.

— Они ищут вашу деревню, — сообщил ему Гар.

— Если можно назвать деревней два этажа здания, — сухо улыбнулся Джайр. — Ну, нам лучше дать им что–нибудь найти. Лейора! Возьми пятерых и сгоняйте разжечь костёр на вершине Охрового Здания!

Молодая женщина кивнула, прихватила с собой ещё двух женщин и трёх мужчин и направилась к лестнице.

* * *

— Милорд! Вон там дым! — показал сержант.

— Деревня на вершине башни — полагаю, это имеет смысл, — проворчал маг Лэрби. — Ну, если они могут забираться туда, то сможем и мы!

Однако, когда они отыскали то здание, солдаты задрав головы уставились на восемьдесят этажей, и у них тоскливо засосало под ложечкой.

— Неужто древние каждый день подымались на такую высотищу? — спросил один.

— Вряд ли, — пробурчал лорд Лэрби. — Они жили там, работали там и вероятно выходили только раз в месяц или около того. И все же, когда они возвращались, им приходилось взбираться наверх. Найдите дверь.

Вместо неё солдаты нашли забитый досками дверной проем.

— Отдерите их! — приказал маг.

Доски оторвались без труда, открыв взорам солдат двустворчатую дверь из стекла и металла, обе половинки провисли и частично приоткрылись, хотя стекло уцелело.

— Не очень–то хорошо они охраняют свой вход, — презрительно усмехнулся маг. — Вперёд и вверх!

Солдаты ворвались в двери и не обнаружили в искусственной пещере никого, кроме яркой мозаики и инкрустаций из металлических полос на стенах. Порыскав кругом и миновав странные утопленные в стены панели с рядами цифр над ними, они наконец нашли лестницу за обманчиво скромной дверью.

— Берегитесь засады, — предупредил сержант. — Тут можно пройти только цепочкой по одному. Здесь можно впятером устоять против армии.

Но по другую сторону двери не нашлось никаких врагов. Солдаты вошли и принялись подыматься по лестнице, двести ратников колонной по двое, напряжённых и насторожённых, ожидающих наткнуться за каждым поворотом на эскадрон защитников — но никого не обнаруживших. Они подымались все выше.

И ещё выше. И ещё.

Покуда они подымались с северной стороны здания, Лейора и пятеро её друзей ускользнули по лестнице на противоположной стороне, оставив свой костёр гореть над шахтой лифта.

К тому времени, когда маги и их войска добрались до крыши, уже наступила ночь, и от костра остались только тлеющие угли. Когда они обнаружили, что крыша пуста, у них уже не было сил даже для брани.

— Это была дурацкая идея, пытаться забраться на такую башню! — рявкнул на Лэрби маг Стоур.

— Что же ты не сказал этого до того, как мы начали подъём? — прорычал Лэрби.

— Мы думали, будто у них здесь деревня, — бросил раздосадованный Корканд–виверничий. — Все мы увлеклись охотой. Я б предпочёл, чтоб такие высоты одолевали мои виверны, а не я.

Маги слишком устали для дальнейшей грызни, но спокойный ночной сон исправил бы это.

* * *

Маги Лэрк, Гот, Вис и Гури–Призрачник шагали по Бродвею, пока не подошли к первой из башен. Там они разделились пополам, сто на запад, сто на восток, не понимая, что каждая половина армии совалась на территорию отдельного варварского отряда — Лэрк и Гот на клин Гончих, а Гури и Вис — к Воронам.

— Они сошли с Бродвея! — торжествующе хлопнул ладонью по перилам террасы Лонгшанкс. — Теперь мы заведём их куда не надо!

— Зачем утруждать себя и куда–то заводить их? — спросила Алеа. — Помните про Путь — дайте им поискать. Просто отводите своих с их пути.

— Да, Лонгшанкс, — с усмешкой поддержала Солютра. — В конце концов, какой плоскоземельник сможет найти дорогу среди наших башен?

И верно, не смогли. Гури даже воззвал к местным призракам, любезно указавших ему дорогу и четыре часа водивших его по кругу. Наконец, случайно раскрыв их обман, он попросил подсказку у собственных призраков, и тем пришлось искать, а городские фантомы–предки непрерывно мешали им своими издёвками и насмешками, совершенно не давая сосредоточиться и сбивая их с толку. Войска все кружили и кружили по лабиринтам городских улиц до тех пор, пока усталые и сбитые с толку Гури и Вис не велели своим ратникам разбить лагерь на одной из городских площадей, где занесённые ветром семена пустили корни между плитами пластобетона и, вырастая, разломали их в груду мусора. Слой гумуса образовался уже солидный, дающий им, куда вбить колышки для палаток. Солдаты разожгли бивачный костёр, поставили на него походный котелок и принялись готовить рагу из вяленой говядины и сухарей. По настоянию Виса все собрались вокруг спеть воинственную песню для укрепления боевого духа.

Вот так они и сидели, распевая, вокруг костра, когда Лэрк и Гот, обманутые наводкой местного призрака, утверждавшего будто он ненавидит своих потомков, доплелись до конца переулка и увидели перед собой лагерь варваров, который искали весь день.

— Вот они! — мигом ожил лорд Лэрк. — Дави их, ребята! Горожане совершенно не чувствовали себя обязанными убраться с их пути.

Ратники Лэрка и Гота обрушились на чужаков, которые с гневными и испуганными криками отступили ровно настолько, чтобы расхватать свои пики, а затем ринулись в бой. Вису потребовалось всего пять минут для понимания, с кем он сражается.

— Измена! Это все обман! Лэрк с Готом завели нас сюда, чтобы убить! Сражайтесь за свою жизнь!

Солдаты дрались пиками против щитов; Вис швырнул в Лэрка огнём, а тот заставил мостовую задрожать и растрескаться под соперником. Гот бросил своих вивернов против призраков Гури, но фантомы–предки выставили собственного виверничего, который отправил этих маленьких чудовищ поохотиться на зайцев — за пределами города. Гот конечно не боялся призраков, и поэтому выхватил меч и напал на Гури — но Гури оказался не менее умелым мечником, чем он. Наконец Гот поскользнулся, меч Гури проскользнул ему меж рёбер и в воздухе над телом заколыхался новый призрак. Новоявленный призрак взмыл на тысячу футов, окинул взглядом происходящее, а затем стремительно спикировал обратно к Гури, пронзительно крича:

— Дурак! Они обманули нас обоих, обманом заставили напасть друг на друга!

— Сам дурак! — крикнул призрак его сержанта. — Если б вы, два придурка, не привели нас сюда, мы б по–прежнему оставались в живых!

— А ну повежливей, когда разговариваешь с хозяином! — рявкнул Вис.

— Да ну? — удивился сержант. — И что ты собираешься сделать — убить меня?

Все возрастающее число призраков позади него выразило гневными криками согласие с сержантом и обрушилось на своего бывшего хозяина.

Те, кто ещё оставался в живых, застыли, глядя на происходящее, а затем с мстительным воем переключились на своего живого хозяина.

Гури бежал, но угодил ногой в выбоину, споткнулся и упал. Через несколько минут его призрак присоединился к толпе атакующей фантом Виса.

* * *

Войска магов Боргена, Сечечса и Эспайика спотыкаясь забрели в большую торговую галерею там, где Липовая аллея соединялась с Центральной улицей. Еле волоча ноги и с налитыми свинцом от усталости руками, солдаты разбили лагерь, а затем без сил рухнули на одеяла. Для некоторых из них голод оказался сильнее усталости, и поэтому в сумраке расцвело несколько бивачных костров, хотя большинство сумело сжевать вяленую говядину без всякой варки.

Из ведущего в ближний двор арочного проёма за лагерем наблюдал Лонгшанкс вместе с Солютрой, Майрой, Блейзом и Алеа.

— Они не разделятся! Просто не станут разделяться и все!

— Должен же быть какой–то способ, — медленно сказала Алеа.

— Он есть, — высказался Блейз, побледнев. — Соберите сотню призраков, попросите их принять вид непрозрачный и лишь чуть крупнее нормальных людей, и пустите их напасть на спящий лагерь.

— Да!!! — поднял голову Лонгшанкс. — Солдаты примутся разить, и их клинки пройдут прямо насквозь — вот будет рубка!

— Изобретательно, — согласилась Алеа, — если б только знать, что призраки не примутся за какие–нибудь из своих обычных фокусов с дониманием.

— Мне конечно же придётся возглавить атаку, — уточнил Блейз с напряжённым и бледным лицом.

— Нет! — выкрикнула Майра. — В тебя же вонзятся все их клинки!

— Иного пути нет, — упрямо заявил Блейз.

— Должен быть! — Майра схватила юношу обеими руками за грудки и затрясла его. — Я не дам тебе превратиться в ещё одного призрака! У тебя ещё слишком много дел здесь!

— Да? — переспросил внезапно напрягшийся Блейз. — Каких?

Майра посмотрела ему прямо в глаза. Руки её постепенно разжались, и она выпустила его тунику.

— Не прикидывайся, — резко отрезала Алеа. — Майра, ему придётся возглавить эту атаку. Если тебе это не нравится, направь своих любимцев охранять его.

Лицо Майры вновь ожило — вновь ожило и выразило твёрдую решимость. — Направлю!

* * *

Маг Сечечс поднял голову, заслышав шум с южной стороны торговой галереи, а затем вскочил на ноги и закричал:

— К оружию! Они идут!

И они пришли, кажущиеся простыми смертными, хотя и очень странными. Среди них попадались субъекты семи футов ростом и тощие как жердь, а также трёх футов шириной при пяти футах роста, с волосами белого как кость, оранжевого и зелёного цвета, с белёсой, красновато–коричневой, золотистой и кроваво–красной кожей. Иные в мантиях, иные в туниках, иные в мундирах стражников; иные с посохами, иные с луками, а иные со странными обрезками труб, насаженных на приклады арбалетов, и они подымали пронзительный, жуткий вой, заставивший солдат замереть как вкопанных.

Борген и Эспайик выкатились из своих палаток сразу же за большинством своих солдат — как раз вовремя для того, чтобы варвары врезались в них. Нападавшие, казалось, были в лагере повсюду, размахивая мечами и секирами и выстреливая из стволов пламя. Те из солдат, кто мог, бежали; остальные взвыли от страха и с отчаянной силой замахали оружием. Чувствовалось, что клинки поражают цель, они слышали вопли боли, но противостоящие им варвары только смеялись.

Наконец Борген сообразил, что же происходит.

— Это призраки! — закричал он. — Они не способны вас ранить! Вы сами разите друг друга!

Несколько человек поблизости от него заколебались; все прочие просто не расслышали.

— С ними должен быть духовод! — громко крикнул Борген. — Найдите его и убейте! Тогда все призраки разбегутся!

— Нет, не разбежимся, пузатый! — сплюнул один из варваров — призрак мужчины среднего возраста с огненными глазами и бакенбардами, которые внезапно вспыхнули пламенем. — Это наш город, и мы останемся тут, пока вы все не уберётесь из него!

Воздух около него замерцал, и появившийся призрак старухи с широко раскрытыми от страха глазами сказал ему:

— Они нашли лагерь! Быстро, гони защитить его! Лорд Борген рассмеялся.

Старуха переключилась на него и зарычала:

— Злодей! Один из твоих призраков нашёл наших потомков! Ты заманил нас сюда своим ничтожным лагерем, в то время как пятьдесят ваших солдат последовали за тем призраком к нашей стоянке!

17

— Да, и ещё пятьдесят подбежало присоединиться к ним, пока вы атаковали нас здесь! — презрительно усмехнулся Борген. — И мы теперь увидим, как смогут устоять перед моими солдатами плоть и кровь.

— За это ты умрёшь! — процедила сквозь зубы старуха.

— Умру? — насмешливо посмотрел на неё Борген. — Вы же фантомы! Призраки! Тени! Вы не способны причинить мне вреда!

— О, нет, вполне способны, милорд.

Борген круто развернулся и увидел полдюжины собственных ратников, наступавших на него с рваными, окровавленными дырами в туниках. Один нёс под мышкой свою голову.

— Ты привёл нас умирать ради своей гордости, — прорычал окровавленный сержант. — И мы хотим отомстить. — Его меч сверкнул, нанося удар.

Лорд Борген деланно рассмеялся:

— Я почувствовал лишь пробежавший по телу холодок, и больше ничего.

— В самом деле? А ну–ка теперь все разом! Пронзите его клинками и держите их там!

Борген охнул от ужаса и боли, когда его схватили за сердце шесть отдельных холодков. Перед ним оказалось лицо, претерпевшее жуткие изменения прямо у него на глазах: зубы выросли в клыки, а буркалы запылали огнём. Нос и подбородок вытянулись, и Борген, оказалось, уставился прямо в пылающие глаза человека–волка. Впервые с давних времён своего ученичества он почувствовал страх — страх, который все возрастал и возрастал, заставляя его сердце в панике заколотиться.

— Прочь! — прохрипел он. — Вы всего лишь призраки! Плоды воображения! Сны! Вы не… способны… причинить мне… вреда…

А затем его сердце перестало биться.

Через несколько минут те же покойные солдаты со злорадным смехом гоняли мага по полю боя призрачными копьями.

Лорд Эспайик увидел, как он погиб, и охнул.

— Ведь ты же нёс охрану! — набросился он на Сечечса. — Тебе следовало помешать этому!

— Как? — презрительно осведомился Сечечс. — Не забудь, мы находились здесь, чтобы заманить их, в то время как призрак вёл наших ратников к их лагерю! Быстро, мы должны присоединиться к ним и обеспечить нашу победу!

Эспайик начал было сердито огрызаться, но Сечечс уже спешил следом за своими ратниками, которые следовали за фантомом, радуясь возможности быть подальше от торговой галереи и её призраков. Эспайик плотно стиснул зубы, а затем крикнул:

— Ко мне, мои воины! — и побежал следом за воинами Сечечса.

Они выскочили на окружённую высокими зданиями площадь с круглой лужайкой в центре и седыми старыми деревьями, некоторые из которых горели, словно гигантские факелы. Под их кронами бушевал отчаянный бой над телами десятка женщин и детей. Ратники Боргена стояли лицом к лицу со строем варваров, гневно крича и стуча копьём о копьё. К варварам с каждой минутой подбегало все больше народу.

Новобранцы попытались уклониться от боя, но Эспайик и Сечечс проклятьями и огненными шарами гнали их в сечу. Они врезались в строй варваров, и тот выгнулся, почти сломался, но выдержал, так как там, где пали мужчины и женщины, подбежали заткнуть дыры ещё десятки горожан. А затем продавленный было строй постепенно выровнялся.

А вот к воинству магов присоединяться больше было некому. Призрак лорда Боргена примчался вступить в бой в сопровождении десятков покойных магов, но его же погибшие ратники с упоением дрались с ним, проскальзывая в своих бывших хозяев и выскальзывая из них, страшно сбивая их с толку, в то время как легионы городских фантомов–предков слетелись зачистить от них всех эфир.

— Нам нипочём не победить! — выкрикнул Эспайик.

— Я своё дело сделал! — прокричал Сечечс. — Поднял тревогу! Что тебе ещё? Я ж не духовод! — Он ткнул пальцем в тень Боргена. — Вот твой призрачник! Вини в своих бедах его!

Но Эспайик увидел кое–что другое:

— Смотри! Он указывает! Борген указывает! Сечечс посмотрел.

— Та кучка призраков! Они скопились вокруг вон того юного фантома! — Он схватил за плечо ближайшего живого солдата и приказал.

— Брось копьё, что есть силы в ту толпу призраков! Ратник и не подумал возражать. И бросил точно и метко. Блейз вскрикнул от боли и опустился на колени, пытаясь вытащить из бедра копьё.

— Это живой! — закричал Сечечс. — Это он навёл на нас фантомов. Убейте его, ребята, убейте его!

С десяток солдат с копьями наперевес бросились к кучке призраков — пока по ним не ударили виверны, выдыхая осветивший ночь огонь, тянясь когтями к лицам.

— Прочь! — Уж с этими–то лорд Сечечс умел справляться. — Вон! Убирайтесь! — Он замахал руками, собираясь разогнать стаю.

Виверны выпустили солдат и затем поднялись на десять футов — но Сечечс почувствовал мысленно сражающийся с ним разум, почувствовал дёрганье за невидимые узы, связующие с ним вивернов. Внезапно над полем боя, казалось, появилось светящееся лицо, лицо молодой женщины, в ярд высотой и пылающее яростью, прекрасное в гневе. От чистого удивления Сечечс ослабил хватку — и на него тут же камнем упал виверн с разинутой пастью и вытянутыми когтями. Маг умер с когтями в сердце и зубами в горле.

Повторного предупреждения Эспайику не требовалось.

— Прочь! — закричал он. — По проспекту! Отступаем!

И возглавил отход. Два десятка солдат вырвались на волю, но большинство их товарищей осталось на площади.

К тому времени, когда Эспайик выбрался из города и бессильно рухнул на траву загородных полей, с ним оставалось всего полдюжины стражников. Оглянувшись на играющие вокруг башен призрачные огни, он содрогнулся, изумлённый, тем что могло пропасть столько ратников.

Однако среди них погибших было меньше, чем оставшихся в живых. На следующий день у Гара и Алеа появилось много новых рекрутов.

Майра прорвалась сквозь толпу торжествующе кричащих, пустившихся в пляс призраков, и бросилась к Блейзу, перевязывавшему глубокую рану на бедре куском ткани.

— Ты ранен! Они тебя ранили!

— Только мясо разрезали. — Блейз выпрямился сидя на земле и усмехаясь, схватил её за руку. — Крови вытекло мало, рана не опасная. Через месяц я вероятно даже хромать не буду.

Остолбеневшая Майра прямо ожила и с радостным криком заключила его в объятия.

По всему полю боя варвары оказывали помощь раненым солдатам. Лонгшанкс озадаченно смотрел на происходящее.

— Эти варвары самые настоящие! Здесь сражались не только призраки, хотя их тут в двадцать раз больше чем Воронов!

— Вы получили немножко больше помощи, чем рассчитывали.

Варвар из клана Воронов поднял взгляд на высящегося над ним призрака.

— Лонгшанкс, — медленно произнесла стоявшая рядом Алеа, — разреши представить тебе одного нашего друга — Конна.

— И одного моего друга. — Конн сделал жест в сторону подошедшего к ним гибкого, мускулистого мужчины с изрытым оспой лицом. — Это Хенгст, вождь клана Ансакс в городе Камбер–Сити, здесь с воинами из всех шести его кланов!

Лоншанкс мгновение оценивающе смотрел на незнакомца, а затем шагнул вперёд, подняв ладонь.

— Спасибо за любезную подмогу!

— Пожалуйста. — Хенгст прижал ладонь к ладони Лонгшанкса. — Вон Конн явился к нам месяц назад и принялся обучать нас Дао.

— А я‑то гадала, куда это ты пропал, — обратилась Алеа к Конну. Тот усмехнулся в ответ.

— Когда один друг Конна прислал по цепи призраков известие, что маги выступили на вас в поход, мы поняли, что все города взаимосвязаны и что сделанное ими с вами повторится со всеми нами — и поэтому отправились вам помочь.

— Очень рад тому, — горячо признался Лонгшанкс.

— Похоже, вы действительно восприняли идею рассылки сообщений через сеть призраков, — сказала Алеа Конну.

— Твой друг Гар запустил куда больше, чем думал, изобретя эту связь призрака с призраком, — заметил Конн. И повернулся к Лонгшанксу. — У меня есть и другие друзья.

К ним плавно подплыл призрак Ранульфа, за которым следовала жилистая варварка, почти такая же высокая, как и сам Лонгшанкс, с зачёсанными наверх волосами голубого цвета.

— Лонгшанкс и Хенгст, это мой друг Ранульф, — представил товарища Конн.

— А это моя подруга Драмаут, — сделал жест в сторону варварки Ранульф. — Она военный вождь клана Бренди из города Ветарна–Сити.

— Нам пришли на помощь ещё два города, — произнёс Лонгшанкс, соприкасаясь ладонью с ладонью Драмаут.

— Все мы уловлены в паутину Дао, — изрекла Драмаут, — и поэтому вполне можем постоять друг за друга.

— Мы постоим, если на вас когда–нибудь нападут, — пообещал Лонгшанкс.

За спиной у Алеа возник незаметно подошедший Гар. Она улыбнулась ему:

— Похоже, все получилось даже лучше, чем ты планировал.

— Да, за исключением того, что много погибло. — На лице Гара застыло мрачное выражение.

Алеа вздохнула.

— Если б ты не прилетел сюда, люди погибали бы в битвах магов постоянно. Женщины и дети умирали бы от голода или наказаний лордов. Однако теперь города будут распространять Путь на село, и магам придётся согласиться на кодекс этики, иначе их просто задавят голой численностью. Каждый воин, погибший здесь сегодня, спас по меньшей мере тысячу жизней в будущем.

— Желал бы я быть уверенным в этом. — Судя по выражению лица Гара, его не переставали мучить подобные мысли. — Желал бы быть уверенным, что на взгляд погибших это стоило их жизни.

— Спроси у них самих. — Алеа кивнула в сторону скопления светящихся фигур — духов воинов, подымающихся из их сражённых тел, ошеломлённо оглядывающихся кругом и недоверчиво воспринимающих громкие приветствия столпившихся вокруг них призраков–предков.

— Если у тебя есть какие–то сомнения, спроси у них, — повторила Алеа. — В конце концов, на этой планете такое возможно.

* * *

Уцелевшие лорды, усмирённые примером битвы, подписали договор и вывели своих солдат из города, отлично сознавая, что обо всех их передвижениях будет передаваться по цепочке призраков. А городские клины перевязали своих раненых, похоронили погибших, а затем устроили пир для своих новых союзников, которые задержались на день–другой договориться о способах поддерживать контакт в будущем, и даже начале работы над созданием межгородского совета. Затем они тоже отправились по домам, и на следующее утро Алеа и Гар вышли на крышу самого высокого здания, сопровождаемые Майрой и Блейзом, которые стояли под руку, все ещё не верящие в своё счастье и донельзя обрадованные тем, что произошло между ними.

— Теперь все ляжет на ваши плечи, — негромко произнёс Гар. — Ведь это, знаете, только начало.

— Да, мы знаем, — ответила широко открыв глаза Майра. — Все города должны научиться Пути и объединиться. А потом мы сможем заставить магов прекратить эксплуатировать крепостных — но на это потребуется много времени.

— Целая жизнь в трудах, — согласился Блейз.

— Стоит ли это ваших жизней? — спросила Алеа. Юноша и девушка улыбнулись.

— Покуда ты со мной, — сказала Майра.

— И ты не будешь против, если я поработаю магом? — поддразнил её Блейз.

— А ты сможешь быть хорошим магом? — бросила вызов Майра.

— Покуда ты со мной, — ответил Блейз.

— Не пытайтесь заставить кланы принять вас в качестве вождей, — предостерёг молодых людей Гар. — Достаточно быть им друзьями и обучать Пути, чтобы они обращались к вам за советом.

— Мы будем просто мудрецами, — кивнула Майра.

— И обещаем вести за собой личным примером, — добавил Блейз.

— Ну вот и отлично. — Гар улыбнулся, пожимая им руки. — Прощайте, и удачи вам.

— Прощайте? — воззрилась на Гара Майра. — Как же можно прощаться на вершине башни?

— А вон наша колесница, — показала вверх Алеа. — Встаньте у лифтовой камеры и не бойтесь.

Майра и Блейз отступили под защиту стоявшего в центре плоской крыши блокгауза,^[18] а затем не веря своим глазам наблюдали, как огромный золотистый корабль опускался по дуге все ниже и ниже, завис над крышей, вытянул до самой крыши ноги и опустил трап. Алеа с Гаром поднялись по нему, остановились наверху и обернулись помахать на прощанье рукой.

Майра и Блейз помахали в ответ, глядя широко раскрытыми глазами, как их друзья зашли в свой корабль. А затем Майра показала:

— Смотри! Что за странное существо следует за ними?

— Какое странное существо? — нахмурился Блейз. — Я ничего не видел.

— Ничего не видел? — воззрилась на него Майра. — А что тебе следовало видеть?

— Я… не знаю, — медленно проговорил Блейз. — Думал, будто знал, но не знаю.

Майра кивнула:

— Как будто я что–то помнила, но это наверно призрак мысли.

— Ну, здесь таких хватает, — улыбнулся Блейз и поцеловал её, а затем предложил: — Пошли, давай спустимся к нашим друзьям. Здесь на крыше холодно.

— Как только они улетят. — Майра повернулась посмотреть, как корабль завис над зданием, а затем устремился ввысь, подымаясь все выше и выше до тех пор, пока не сделался всего лишь пятнышком в рассветном небе, а потом исчез. Голова её была откинута назад, а глаза заполнил свет восходящего солнца.

— Ладно, — улыбнулась она Блейзу. — Теперь можно возвращаться.

— Рано ещё, — решил Блейз и поцеловал её.

* * *

На борту корабля Алеа вышла из каюты, кутаясь в мягкий белый халат, с полотенцем, обмотанным вокруг головы наподобие длиннохвостого тюрбана, и со вздохом рухнула в автоматическое кресло. Она дала ему приспособиться к её очертаниям, наслаждаясь этим ощущением, с удивлением вспоминая, что всего два года назад это же самое ощущение напугало её до полусмерти. Алеа протянула руку к стоящему рядом с ней бокалу, пригубила напиток, а затем отставила его и улыбнулась Гару, который сидел напротив неё, схожим образом надраенный и закутанный в халат.

— Похоже, что в конце концов все сработало отлично, — заключила Алеа.

— Да, получилось, — согласился Гар. — Не желаешь ли попробовать ещё раз?

— Да, думаю, неплохо будет, — решила Алеа, — но не сейчас же. — Она нахмурилась. — Ты действительно думаешь, будто те призраки были настоящими?

А в трюме внизу круглоголовая инопланетянка с кошачьим лицом подняла голову, словно могла посмотреть сквозь палубу на женщину наверху, а затем опустила нос и уткнулась им себе в хвост. Незаметная вздохнула, довольная тем, что во время последней битвы ей понадобилось лишь чуть–чуть подтолкнуть то тут, то там. Правда, под конец та местная женщина удивила её — способность к чтению мыслей у неё была намного острее чем казалось ранее, она действительно мельком увидела подымающуюся по трапу инопланетянку, и Незаметной понадобилось, прежде чем зайти на корабль, быстропроделать маленькое стирание памяти.

И все же, дело было сделано, и сделано хорошо. Все это очень забавляло, усиление телепатов и сковывание призраков — но также и удивительно утомляло. Незаметная зевнула и устроилась поспать месяц–другой.

Приложение

В далёкие самиздатовские времена я не раз досадовал на то, что переводчики–любители в отличие от профессионалов работают как в пустыне — вне критики. И поэтому, если переводчик называл вождя племени шефом или заставлял толпу кричать «Долго живи, Мэллоу!», то указать ему на ошибку было некому, и он продолжал бодро повторять её в дальнейших переводах. Ныне я хочу сделать то о чем давно мечтал — указать коллеге на явные ошибки, бросающиеся в глаза даже без необходимости заглядывать в оригинальный текст.

Прежде всего, НЕ ПЕРЕВОДИТЕ control tower КАК «БАШНЯ КОНТРОЛЯ», ЭТО ПРОСТО-НАПРОСТО «ДИСПЕТЧЕРСКАЯ ВЫШКА» КАКИЕ ИМЕЮТСЯ ВО ВСЕХ АЭРОПОРТАХ И БУДУТ, ПО МНЕНИЮ ФАНТАСТОВ, И ВО ВСЕХ КОСМОПОРТАХ.

По–русски не говорят «колени превратились в желе», у нас это «ноги сделались ватными». У нас также принято не «держать рот на замке», а «держать язык за зубами», и частое употребление первого оборота при бездарном дубляже различных фильмов никак не может служить оправданием — мы переводчики, а не какие–то дублёры, нам думать положено.

Монаршие имена — статья особая, и потому НЕЛЬЗЯ называть английского короля Карла II Чарльзом.

И genetic pool это не какой–то там никому не ведомый «генный бассейн», а самый обыкновенный генофонд.

Что касаемо слова satin, то это уже просто классика, оно числится и в известном «Словаре ложных друзей переводчика», где разъясняется, что это никакой не «сатин», а «атлас». Равно как и velvet, это не «вельвет», а «бархат», но сие вам, похоже, и так известно, с чем и поздравляю.

Название Castle Rock принято транскрибировать так как оно произносится — Каслрок. Можно в принципе даже дать сноску, что означает оно «Скала–замок», но не обязательно.

Насчёт «пони» я даже не знаю, нужно ли разъяснять, что для нас это животное отдельной породы, так же как лошадь и осел, тогда как для англосаксов это зачастую просто низкорослая лошадка в отличие от, скажем, боевого коня.

И запомните раз и навсегда: В ЗАМКЕ БЫВАЕТ ПОДЪЕМНЫЙ МОСТ И ОПУСКНАЯ РЕШЕТКА. Называть их как–то иначе считается просто неприличным. Во всяком случае среди ролевиков.

И наконец выражение go native все же лучше переводить как «отуземиться». «Стать туземцем» это ненужное калькирование, утяжеляющее фразу.

Перевёл В. Фёдоров

Последний путь чародея

Пролог

Концертмейстер взмахнул смычком, соединяя знаком легато последнюю ноту, и оркестр умолк. И тогда заворчал, то и дело запинаясь, орган, заставив Рода прикусить губу.

Гвен накрыла его ладонь своей.

— Терпение, муж. Музыкант занимался в своей жизни вовсе не упражнениями в проигрывании тех пьес, кои ты принёс ему, а совсем иными делами.

— Учитывая, что он никогда раньше не видел ничего и отдалённо похожего на Баха, то полагаю, он справляется весьма неплохо, — признал Род.

Они стояли в притворе собора в Раннимиде, дожидаясь своего выхода.

— Думай лучше о том, как хорошо выглядят наши сыновья.

Род посмотрел на трёх высоких юношей, стоящих по одну сторону от алтаря, своих сыновей и их друга–кронпринца, выглядевших и правда великолепно в камзолах из золотой парчи и сверкающих белых шоссах. Выковырнуть Грегори ради такого случая из его обычной монашеской рясы удалось не без труда, но Гвен все же добилась своего. При этой мысли глаза Рода затуманились, и он увидел Грегори таким, каким тот был до того, как влюбился в Алуэтту и прошёл ускоренный курс бодибилдинга: худым и бледным, анемичным на вид.

Затем трое юношей вернулись в фокус зрения, и Род подивился, как сильно теперь походил мальчик на своего мускулистого брата, хотя Грегори по–прежнему оставался шатеном, а Джефри — златовласым.

Каким был в детстве и его брат Магнус…

Гвен коснулась его руки, успокаивая мужа.

— Мне тоже хотелось бы, дабы он был здесь, исцелённый и рядом с ними — но мы должны удовольствоваться тремя кольцами вместо четырёх.

Род накрыл её руку ладонью, не переставая дивиться тому, как ясно она могла прочесть его мысли — даже не прибегая к своим телепатическим способностям.

— Лишь бы он когда–нибудь да исцелился, милая — а сегодняшнее событие и так заставляет моё сердце петь от радости.

Тем не менее в душе у него проснулся и вспыхнул прежний гнев — гнев на Финистер, женщину, которая разбила Магнусу сердце своими бешено мощными пси–силами, искромсала его, и затем проделывала это вновь и вновь в иных обличьях. Но он как всегда обуздал себя и простил ей это, так как её злоба была результатом систематического промывания мозгов и эмоционального насилия со стороны приёмных родителей — агентов врагов королевской семьи, приходящих из будущего, стремящихся выковать из Финистер оружие для применения против короны и её главной опоры, семейства Гэллоуглас, и преуспевших в этом даже чересчур хорошо — но Корделия и Джефри устояли против её коварных замыслов, а Грегори, хотя и влюбился в неё, все же сумел защититься от всех её козней. Видя отчаяние сына и зная, насколько глубокий шрам оставит в его душе казнь этой девицы, Гвен провела углублённое обследование разума пленницы, увидела схороненный благодаря махинациям вражеских агентов облик милой девочки, нашла зерно добра, взрастив которое, можно получить здорового человека, и, в ходе изнурительной марафонской ночи телепатической психотерапии, исцелила её достаточно хорошо, чтобы дать ей увидеть мир таким, каким он был на самом деле, сбросить с себя как шелуху ту ложную личность, которую ей навязали её мучители и открыть, наконец, имя, которое ей дали во младенчестве — Алуэтта.

Грегори знал, что помогать ей развивать свою истинную личность понадобится всю жизнь, но уже сделал большие шаги в этом направлении — настолько большие, что она согласилась наконец обвенчаться с ним прилюдно, и даже бок о бок с его братом и сестрой, вместо того чтобы довольствоваться тихой, почти тайной, церемонией, совершенной монахом в крошечной деревне.

Пытаясь устранить эту мысль как недостойную, Род обвёл взглядом собравшийся в соборе народ, тех, кого видел находясь позади всех. Скамейки для молящихся заполнила грамарийская знать — за одним заметным исключением. Душу его тронула печаль.

Гвен это заметила.

— Что за печаль?

— Оттого что здесь не вся семья, — сказал Род. — На венчании Алена следовало б быть его дяде и кузену.

— Да, но лишённому прав изменнику нельзя приближаться к Короне. — Именно эта–то мысль и омрачала нынешний замечательный день.

Род понял это и пожалел, что заговорил об этом.

— Возможно, дети сумеют помириться, милая, даже если их родители не смогут.

Гвен улыбнулась этой мысли, а затем переключила все своё внимание на центральные двери собора, ожидая появления невест.

У центральных дверей и вдоль ведущей к ним дорожки выстроились рядами гвардейцы, в такой же мере с целью не дать простонародью заблокировать дорогу, как и для защиты невест. Простолюдины столпились у двух других дверей, горя желанием увидеть своих будущих короля и королеву. Воздух над собравшимся народом пронизывали разноцветные лучи, проходящие сквозь витражи окон нефа над клиросом. Аристократы и их жены, казалось, соперничали друг с другом по части блеска и экстравагантности своих нарядов, и то и дело беспокойно ёрзали, жаждая увидеть невест.

Так же как и Род.

Он окинул неспокойным взглядом трёх нетерпеливо дожидающихся юношей и опасливым — кресла у алтаря, а затем оглянулся на ниши вестибюля.

— Не следовало нам предоставлять девушкам наряжаться самим!

— Каждой из них помогают три горничные, муж, — строго напомнила ему Гвен. — В конце концов мы же привезли их сюда. Мы можем дозволить им некоторую толику независимости. — Тем не менее она и сама держалась достаточно напряжённо — готовая несомненно в любую минуту кинуться на зов дочери, разобраться с возникшими в последнюю минуту опасениями.

Тут орган прервал исполнение отрывков из Баха и затих. Оркестр заиграл вновь, радостный, но степенный променад, когда по проходу между скамьями зашагала сама королева, сопровождаемая младшим сыном, принцем Диармидом. Выглядела она в расшитом шёлковом платье весьма эффектно, но драгоценных камней надела мало, не желая затмевать своим блеском невест. Размеренным шагом она прошла к большему из двух стоящих у алтаря резных позолочённых кресел и уселась там, тогда как её сын подошёл к своему другу детства Грегори и встал рядом с ним — интересно, что он решил быть его дружкой, а не брата, которому пришлось обойтись молодым герцогом Савойским.

А на его месте следовало б быть Магнусу…

Род отбросил эту мысль и принялся смотреть, как по проходу двинулись словно гирлянда весенних цветов подружки невест, сплошь члены бывшей разбойничьей шайки Ртути. Безусловно, Ртуть, Корделия и Алуэтта сами послужили бы подружками друг другу, если бы не венчались на одной церемонии.

А затем проследовал кольценосец, гордый своим местом так, как только можно гордиться этим в семилетнем возрасте, несущий атласную подушку с кольцами так, словно на ней лежала сама корона; а за ним последовали девочки того же возраста, рассыпающие лепестки роз. Когда они дошли до конца прохода, матери направили их к алтарю.

Вслед за тем десять трубачей подняли к губам длинные прямые горны, и над толпой загремели фанфары. Когда они стихли, орган загромыхал вступительные ноты «Свадебного марша», и вот тут и появилось оно, трио прячущихся под фатами молодых женщин в сверкающе–белых платьях, с Корделией в центре и чуть впереди. Род мигом узнал её по походке, по осанке, по сотне с лишним мелких признаков, которые усвоили они с Гвен, пока растили её. Чуть позади и справа от неё шагала с высоко, почти вызывающе, поднятой головой Ртуть. Слева от Корделии шла не отставая Алуэтта, но неуверенным, колеблющимся шагом, казалось, выражая самой своей осанкой чуть ли не сомнение в своём праве быть тут.

Род выкинул это сомнение из головы, когда зашагал рядом с дочерью, глядя на неё сияющим взглядом, а потом через её голову на Гвен, когда та заняла место по другую руку от Корделии. Они обменялись короткими взглядами, казалось, заставившими весь остальной мир на мгновение исчезнуть. А затем Гвен решительно зашагала по проходу рядом с дочерью.

Род поднял голову, когда собор заполнили звуки «Свадебного марша», хотя и не без нескольких мелких ошибок, которые, как он был уверен, удалось заметить только ему. Знать с живым нетерпением повернулась взглянуть на свою будущую королеву.

Степенной процессией три молодых женщины двигались по проходу, крепко сжимая в руках свадебные букеты. Ртуть — в сопровождении матери и младшей сестры, ныне почти такой же высокой, как она сама. Обе казались оробевшими и неуклюжими, несмотря на свои наряды, и метали беспокойные взгляды на окружающую их знать, так как они были в конце концов всего лишь женой и дочерью оруженосца, и не привыкли к такой пышности и церемонности.

У Алуэтты же не было никого, кроме Грегори — им так и не удалось отыскать настоящих родителей девушки, у которых её похитили во младенчестве — и поэтому рядом с ней шёл сам Туан Логайр, сопровождающий девушку по праву её государя.

Род вновь быстро повернулся вперёд, пытаясь одним своим присутствием внушить дочери уверенность. Корделия шла подняв голову, гордо, но он–то чувствовал, как ей тревожно.

Тут к центру святая святых шагнули навстречу невестам юноши, и Корделия чуть не остановилась, уставясь на великолепный наряд Алена. Род взглянул на юношу, увидел, как глаза у того широко раскрылись от изумления при виде самого прекрасного зрелища в его жизни, и с затаённой улыбкой направил дочь вперёд. Они поднялись по ступенькам, ведущим к алтарю, и подошли к Алену, который предложил невесте руку, бросив на неё взгляд, говорящий, что он не достоин её.

Про себя Род конечно же согласился с ним — никакой мужчина не мог быть достаточно хорош для Корделии. Но он знал, что она действительно любит принца, и решил не ставить ему в вину его королевское происхождение. Не без собственных мысленных оговорок Род отпустил её взять под руку Алена. С миг они с женой постояли, упиваясь видом молодой пары, а затем под руку спустились к ждущим их пустым скамьям. Здесь Гвен обменялась робкой улыбкой с сидевшей по другую сторону прохода королевой Катариной. Их взгляды на мгновение встретились, старые подруги снова были в полном согласии между собой, и глядя на них Род никогда бы не поверил в десяток столкновений между этими двумя женщинами по поводу подробностей свадебной церемонии, в ходе которых Гвен вежливо и тактично отстаивала выбор Корделии, твёрдо противостоя всем вспышкам Катарины.

Затем рядом с Джефри встал Тоби, а мать Ртути присоединилась к ним на скамье для молящихся, тогда как Туан занял своё место рядом с Катариной в позолочённом кресле поменьше. Они повернулись к святая святых, куда уже шёл архиепископ, тоже облачённый в великолепные бело–золотые одежды — золочёную ризу поверх белоснежного стихаря, в позолочённую же высокую митру, заставляя Рода гадать, как это ему удаётся держать голову прямо при всем этом весе. Возможно он и в самом деле опирался на искусно сделанный епископский посох, весь изукрашенный пастырский посох, свидетельствующий о его сане. Три пары выстроились перед ним, Корделия и Ален в центре, слева от них — Грегори рядом с Алуэттой, так и излучая успокоительную энергию, а справа от них Джефри предлагал руку Ртути, которая приняла её, но с вызывающим видом. В ответ он с обожанием посмотрел на неё, и она снова устремила взгляд на архиепископа, почти совершенно лишившись присутствия духа.

Гвен что–то шептала матери Ртути, держа её за руку, щедро делясь с ней своим умиротворённым состоянием. Род переглянулся с Туаном, оба улыбнулись как один, а затем снова повернулись к алтарю.

Голосом, разносящимся по всему собору, архиепископ произнёс нараспев древние слова. При подготовке к венчанию Род предлагал крошечный микрофон и звукоусилительную аппаратуру, но прелат отказался от них. Сейчас слова почему–то сливались в голове Рода — он разбирал лишь, что архиепископ переходил с английского на латынь и обратно — и внезапно почувствовал до боли острое сожаление, что не смог устроить подобного венчания для Гвен. К несчастью, он тогда находился в розыске, и едва посмел появиться даже в деревенской церкви, не говоря уж о соборе в королевской столице. Он сжал ей руку, виновато глядя на неё — но она ответила ему почти весёлым взглядом, и он понял, что Гвен ни о чем не жалеет. Может её и обвенчал с ним бродячий монах вместо архиепископа, но зато вместо собора у неё была цветочная поляна, а вместо знати — толпа эльфов. Свадебное платье ей сшили двунадесять эльфесс, и оно затмевало своим блеском даже королевский наряд её дочери, а замуж её отдавал сам король эльфов.

Рода сильно занимало, не догадалась ли она, несмотря на все его предосторожности, что Бром О'Берин доводился ей отцом.

Род огляделся кругом, гадая, пришёл ли сюда Бром увидеть венчание своих внуков — ну конечно, вон же он, возле короля и королевы, так как его эльфийская природа оставалась для всех тайной; все принимали его за смертного карлика и того, кто был шутом при отце Катарины и стал её тайным советником. Род знал, что седина у него в волосах — тщательная подделка, так как Бром, как и все эльфы, будет по–прежнему жить, когда все прочие будут уже век как покоиться в могилах.

Он снова повернулся к алтарю, твёрдо решив изгнать столь меланхолическую мысль — и как раз вовремя, поскольку архиепископ подступил к Корделии и спрашивал:

— Кто выдаёт сию женщину за сего мужчину?

В душе Рода вспыхнула в последнюю минуту паника, но он преодолел её и произнёс вместе с Гвен:

— Моя супруга и я!

Затем архиепископ переместился к Ртути и снова спросил:

— Кто выдаёт сию женщину за сего мужчину? И её мать с сестрой ответили:

— Мы!

Далее архиепископ перешёл к стоящей твёрдо как скала, но с дрожащим в руках свадебным букетом Алуэтте и вопросил:

— Кто выдаёт сию женщину за сего мужчину? И Туан с Катариной ответили:

— Как её государь и сюзерен, мы!

Затем архиепископ вернулся на место между рядом девушек и рядом юношей и спросил:

— Берёте ли вы, Корделия, Ртуть и Алуэтта, в свои законные мужья Алена, Джефри и Грегори, дабы любить их и заботиться о них в богатстве и бедности, в горе и радости, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?

— Да, — прогремел по всему собору ответ Корделии.

— Да! — ответила миг спустя Ртуть.

Алуэтта с трудом сглотнула, но быстро взглянула на Грегори и замерла, не сводя с него глаз, когда прошептала:

— Да.

Грегори, казалось, так и просиял.

Архиепископ повернулся к трём юношам.

— А вы, Ален, Джефри и Грегори, берёте ли в свои законные жены этих женщин Корделию, Ртуть и Алуэтту, дабы любить их и заботиться о них в богатстве и бедности, в горе и радости, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?

— Да! — запинаясь произнёс Ален.

— Да! — ответил Джефри, норовя прожечь взглядом фату Ртути.

— Да, — выдохнул Грегори, не в состоянии оторвать взгляда от фаты, скрывавшей лицо той, кого он так сильно любил.

— Тогда я объявляю вас мужьями и жёнами. Несколько секунд три пары стояли, не веря случившемуся.

— Можете поцеловать невест, — мягко объяснил женихам архиепископ.

Женщины сияя подняли каждая свою фату; их мужья подступили к ним вплотную. Когда их губы соприкоснулись, прогремели двенадцать труб, выражая их радость. Архиепископ прочистил горло и отвернулся, снимая митру и передавая её дьякону, а затем поднялся обратно на главный престол и начал служить брачную обедню, когда другие дьяконы принесли женихам и невестам шесть скамеечек для коленопреклонения.

То ли месса была короткой — в чем Род как–то сомневался, поскольку это была торжественная обедня, то ли у него замедлилось ощущение времени, делая все каким–то смазанным, но казалось прошло всего несколько минут до тех пор, пока три пары не встали, причём женщины — расслабившиеся и радостные, с закатанными фатами, и орган заиграл радостную музыку Мендельсона, тогда как три жениха, смеясь и болтая с невестами, спустились по лестнице к проходу и так и проплыли по этому длинному пути к большому золочёному порталу.

* * *

Было конечно же много чего ещё — банкет в Большом Зале королевского дворца для всей знати, а после банкета — танцы, с тремя юными парами открывающими бал и Родом, впервые кружащимся в вальсе с Корделией с тех пор, как та стала слишком большой, чтобы танцевать с ним, стоя у него на ногах; вино текло рекой, и молодые аристократы сделались довольно шумными и буйными, готовыми чуть ли не унести три пары на брачную ночь, у которой были бы зрители — обязательная вещь для королевских свадеб в средние века, когда девственность невесты являлась жизненно важной гарантией, что наследник будет действительно из королевского рода. Но на этом этапе Гвендайлон магическим образом проложила себе извилистый путь через толпу и собрала все три пары на помосте, где стоял высокий стол. Подружки невест и другие молодые женщины выстроились напротив них, оживлённо болтая между собой и вынуждая юношей немного отступить, а толпа принялась считать:

— Один… два… три!

Все три невесты высоко подбросили свои свадебные букеты, и молодые женщины, отталкивая и отпихивая друг друга, бросились ловить их. А затем, поскольку торжественная церемония посвящения в кавалеры ордена Подвязки не добралась до Грамария, три юные пары помахали своим сверстникам, поблагодарили всех присутствующих и попрощались — и исчезли с тройным треском, как при взрыве шутихи.

В зале на мгновение наступила тишина, так как телепортация все ещё несколько пугала даже жителей Грамария, так же как любые иные проявления пси–сил, которые они считали чародейством.

И кроме того, их лишили эротического разгула, на который они рассчитывали.

Поэтому начались разговоры, все более сердитые — но тут выступил вперёд весело улыбаясь и успокаивающе подняв руки король Туан, и толпа умолкла.

— Каждая невеста отправилась со своим женихом в любовное гнёздышко, избранное каждой парой, — объяснил он, — но вина у нас хоть залейся, да и засахаренных фруктов в избытке, так что хотя они может и ищут себе ложе, это ещё не повод и вам заниматься тем же. Музыканты, играйте!

С галереи музыкантов грянула весёлая мелодия и знать, хотя и поворчав немного, переключилась на быстрые па танца. Через несколько минут все уже забыли о своём разочаровании от того, что их лишили возможности устроить кошачий концерт под окнами новобрачных, и радостно кричали.

— Значит, теперь все, — заключила Гвен, положив ладонь на руку Рода. — Слава Небесам, мы умыкнули их и дали им остаться наедине!

— Не без изрядного ввода псионических сил со стороны их матери, — отозвался со знающей улыбкой Род.

— Возможно я немножко помогла им, — призналась Гвен. — Отведи меня назад к нашему месту за высоким столом, муж, ибо я довольно–таки устала.

— Не удивительно, после стольких месяцев планирования, устройства и защиты свадьбы, — сказал Род, глядя на жену с тем же выражением, с каким их сыновья смотрели на своих невест. — И завершения дня тем, что, должно быть, потребовало от тебя самого большого усилия в твоей жизни.

Гвен негромко рассмеялась, а затем возразила:

— Ну, была ведь ещё та ночь, когда Магнусу было десять, и когда он пробудился от кошмара, а Грегори страдал от колик и ревел в голос, и разбудил Корделию, которая присоединилась к нему, а Джефри твёрдо решил добиться и своей доли внимания.

— Да, но с тем–то кризисом мы справлялись вдвоём, — напомнил ей Род. — А это усилие тебе пришлось прилагать в общем почти в одиночку.

— Не без огромной моральной поддержки с твоей стороны, муж, — ответила ему Гвен со взглядом, возобновляющим её брачные обеты.

Но подымаясь на помост, она споткнулась. Род поддержал её, обняв за талию, и попытался отвлечь шуткой от этой нехорошей приметы.

— Ты устала больше, чем тебе думалось!

— Может быть, — признала Гвен.

Но когда они покидали замок, она споткнулась опять, споткнулась на одной–единственной ступеньке при сходе с подъёмного моста, и на этот раз Роду пришлось подхватить её на руки, а не просто поддержать. Он держал её на руках покуда ливрейные лакеи бегали за каретой.

— То просто усталость, — заверила она Рода.

— Ты хочешь сказать — истощение сил, — поправил её он, — и ты права — полнейшее истощение сил. Несколько недель отдыха восстановят их.

Но они не восстановили.

1

Алеа вошла в салон и обнаружила, что тот пуст. С нарастающим раздражением она нетерпеливо огляделась, а затем выразила раздражение в словах и улыбнулась, ощутив веселье, отдающее насмешкой над собой. Ведь она же возмущалась: «Как это Магнус смеет не быть здесь, когда мне нужно с кем–то пообщаться?», как будто у него в жизни только одна цель — забавлять её!

Ну, это конечно же не так. Его дело — обеспечить её этим чудесным космическим кораблём с его роскошной меблировкой, гурманской едой и напитками, и охранять ей спину в бою. Для чего же ещё нужен мужчина?

«Для любви», казалось ответило что–то у неё внутри, но она шарахнулась от этой мысли. Родители, которых она любила умерли, и оставили её одинокой и беззащитной; соседи, которых она считала друзьями, выступили против неё, чтобы завладеть её наследством. Парень, клявшийся ей в вечной любви и соблазнивший её, после посмеялся над ней и с презрением отверг её. Намного лучше иметь товарища по оружию вроде Магнуса, настоящего друга, непоколебимо преданного ей, пусть даже эта преданность была настолько меньшей, чем преданность возлюбленного — да и вообще, чего она хотела от любви? В ней не было никакого удовольствия, только боль. О, разумеется, знание, что она делает своего парня счастливым, доставляло–таки удовольствие, удовольствие внушала его страсть, та сила, с какой он жаждал её, его потребность в ней — но её тело не получало никакого удовольствия.

Но вот Магнус, с его чувствительностью, скрытой под скорлупой бесстрастия, с обузданным огнём эмоций, которые он фокусировал только на Народе, какой бы там это народ ни оказался в данный момент: окажись он с ней в постели, то занятие любовью могло бы стать…

Она гневно отбросила эту мысль. Эти барды все врали, поэты все врали, нет в любви никакого удовольствия! И кроме того, к чему подвергать опасности прочность их отношений ради романа, который мог обернуться неудачей?

Или же мог всю их жизнь достигать все больших высот…

«Поэтический вымысел», — сердито сказала она себе и отправилась на поиски Магнуса, уже сердясь на него за то, что он оставил её жертвой этих мыслей и чувств. Она конечно могла спросить, где Магнус, у Геркаймера, корабельного компьютера, но ей почему–то думалось, будто она и так это знает. Если Магнус не у себя в каюте и не в салоне, то он вероятно на мостике. Зачем ещё спрашивать?

Поэтому она направилась вниз по трапу, высокая стройная женщина в свободном корабельном комбинезоне, скрывающем хорошую фигуру, длиннолицая особа со слишком большими глазами и слишком широким ртом, со слишком маленьким носом для точёных плоскостей лица воина, современная валькирия, рождённая, скорей, от смертных мужчины и женщины, чем от богов, в знак чего её длинные жёлтые волосы были заплетены в две косы и свёрнуты в спираль у неё на голове, словно подшлемник.

Она поднялась по винтовой лестнице и окунулась в царящую на мостике тишину. Там конечно же было темно, светились только огоньки на никогда не задействуемом пульте управления, позволяя проецируемым звёздам виднеться на куполе потолка, чтобы пилот видел, на какую звезду он держит курс. Она и сама подняла взгляд, захваченная мощью и величием галактики. И глядела на звезды несколько минут, дольше чем собиралась, прежде чем оторвала от них взгляд и посмотрела на силуэт одинокой фигуры на фоне усыпанного мелкими звёздочками хвоста Дракона.

Несколько минут она глядела на него, дивясь этой его семифутовой фигуре со всей её массой мускулов, которой по идее полагалось бы казаться маленькой на фоне этой величественной звёздной панорамы, а затем посмотрела повнимательней, чувствуя его безотчётную печаль, давая ей просочиться в себя, пока не разделила её с ним, теряясь в догадках.

Теряясь в догадках? Почему? С чего бы этой печали быть безотчётной? Ведь какую бы боль ни причинила ей любовь, Магнус пострадал от неё намного сильнее. Подробностей она не знала, слишком сильно чтя его личную жизнь, чтобы прибегать к углублённому чтению мыслей Магнуса, но по обронённым то тут, то там неосторожным словам у неё сложилось впечатление, что какая–то молодая хищница терзала его сердце, перекидывая его эмоции туда–сюда от любви до полнейшего унижения, и не единожды, а вновь и вновь, просто ради удовольствия растоптать его. Её–то парень по крайней мере сделал с ней такое только раз, да и тогда больше ради наслаждения её телом, чем причинения ей горя, и отверг он её ради гарантии избавления от такого бремени, как здоровенная неуклюжая девица, а не с целью вкусить её боль.

Хотя этим он, казалось, тоже наслаждался…

Она сердито отбросила воспоминания о нем, яростно сосредоточившись на большой фигуре в противоперегрузочном кресле, откинув голову назад, уставясь неподвижным взглядом на звезды. К чему ей помнить о том предателе, когда у неё есть в реальности друг, который волновался за неё больше, чем вообще кто–либо, кроме её родителей? И какое он имел право глазеть на звезды, когда здесь его отвлекала она, живая и материальная? Она шагнула вперёд с готовыми сорваться с уст сердитыми словами для пробуждения его от летаргии, вернуть к той жизни, которую они с ним вели — но когда приблизилась, то увидела в его глазах несказанное горе. Она притормозила, давая ожить своим более нежным чувствам, симпатии и заботы, и очень мягко спросила:

— Что тебя гнетёт, Магнус?

Он выпрямился, остановив взгляд, казалось блуждавший до тех пор по оборудованию мостика, на её лице, и затем на целую минуту задержал на нем, прежде чем ответил:

— Мой младший брат.

Слова гнева снова готовы были сорваться с её языка, гнева на того младшего, который мог причинить боль своему брату, но она сдержала их, затолкала их поглубже, зная, что младший д'Арманд, титанический телепат, находящийся в таком отдалении на родной планете Магнуса, едва ли стал бы тратить огромные количества энергии необходимой для донесения своих мыслей до Магнуса через столько световых лет, не будь на то веской причины.

— Какие новости может сообщить брат, чтобы так опечалить тебя? — тихо спросила она.

— Новости о нашей матери, — ответил Магнус. — Она умирает.

* * *

В последующие дни Алеа говорила немного, но ни разу не отошла далеко от Магнуса, пытаясь приободрить и утешить его одним лишь своим присутствием. Она хорошо помнила свои бдения над умиравшей матерью, помнила ещё большую боль, причинённую ей последними днями отца, ещё большую потому, что не с кем было разделить её, не было никого, чья боль уменьшала бы её собственную.

Она вовсе не считала несправедливым, что у Магнуса есть способный утешить его друг, тогда как у неё его не было — её лишь радовало, что ему не придётся переносить это долгое путешествие домой одному.

В минуты откровенности ей приходилось признать: её также радовало, что он наконец нуждался в ней на свой лад.

Поэтому она все время оставалась около него и ждала, наблюдая его профиль на фоне звёзд или его, сидящего в салоне в конусе света от скрытой лампы, видя, как он, время от времени, подымает взгляд, поражаясь, завидев её напротив, и в достаточной мере вспоминает о хороших манерах, чтобы спросить, как она, попытаться завязать разговор, и она тогда, в надежде оказать ободряющее и положительное влияние, начинала улыбаться и болтать о ничего не значащих вещах, но о таких, которые, как она знала, его интересуют — о литературе, об искусстве, о науке — до тех пор, пока его внимание не начинало угасать, а взгляд не делался блуждающим, и тогда уж она сворачивала разговор и возвращалась к чтению.

Чтению! Она ведь даже читать не умела, когда он повстречал её на дороге, на её родной планете Мидгард, где грамотными были только аристократы. И драться она тоже не умела, когда сбежала из рабства, сумев пережить ночь–другую одна и без друзей в мире, разрываемом на части войной и ненавистью, в лесу, кишащем волками и медведями. Магнус тогда — ну не то что принял её под своё крыло, хотя ощущение складывалось именно такое. Как ей думалось, он тоже не воспринимал это в таком разрезе, хотя, как подозревала Алеа, знал, что предоставляет ей защиту. Но он этого не сказал, говорил лишь, что рад будет иметь спутницу. Поэтому он шёл с ней по дорогам, учил её драться и применять талант телепатии, который был зарыт всю её жизнь и о котором она никогда не знала. Вместе они бросили вызов опасностям её мира и привели в действие цепь событий, которая пресекла постоянные попытки её собственного народа тиранить другие народы Мидгарда.

А затем, завершив дело, которое он явился выполнить, Магнус вызвал свой звездолёт, и она стояла застыв, зная, что её снова покинут — но Магнус взял её на борт, дал ей новую жизнь, когда рухнула прежняя, забрал её с собой в странные и удивительные миры, где люди мучились, столь же нуждаясь в помощи, как и она сама. Они отбивались от диких зверей и ещё более диких людей, вставая спиной к спине, усердно старались спасти слабых и угнетённых, узнавая, как они нуждались друг в друге в бою, а потом и в повседневной жизни — и за все это время он ни разу не протянул руки, пытаясь коснуться её, и не произнёс ни одного вкрадчивого слова, пытаясь завлечь её в постель.

Это было почти оскорбительно, на самом–то деле, да только она теперь знала — он понимал, что это разрушило бы протягивающийся между ними хрупкий мостик доверия. А кроме того, он на самом–то деле, похоже, мало интересовался ею как женщиной, и вообще чем–либо интимным, если уж на то пошло. Теперь, однако, доверие сложилось, стало прочным несмотря на её вспышки и оскорбления, и она теперь ловила себя на возникающем то и дело желании, чтобы он таки касался её — но когда Алеа ловила себя на этой мысли, то приходила от неё в ужас. Хватит с неё и прошлого, когда один юноша воспользовался ею и с презрением отверг её! Возникшая дружба с Магнусом намного лучше этого!

Хотя наверное их отношения могли бы быть ещё богаче.

Однако сейчас не подходящее время думать об этом, при Магнусе, настолько погрузившемся во мрак, настолько боящимся не добраться до дома вовремя — и поэтому она сидела и читала, или же чистила и смазывала свою кожаную сбрую, а потом точила клинки, или приносила ему чашку чая, когда заваривала его себе, забирала чашки, которые он рассеянно отдавал ей, мягко заставляла его есть, и не давала ему увидеть, насколько пугала её его потеря аппетита.

Фактически, она делала все, что следовало делать хорошей спутнице, все, что мог сделать боевой товарищ, и, постепенно, мало–помалу, он начал говорить с ней, произнося сперва только одну–две фразы, потом целые предложения, и наконец длинные сбивчивые монологи о своём детстве, о первых путешествиях, о родителях, о братьях и сестре — но всегда резко останавливался, когда соображал, что начинает говорить о своём последнем приключении, о той женщине, которая жестоко ранила его, о причинах, по которым он покинул дом.

— Понимаешь, я не мог просто быть сыном своего отца. — Сказав это, он глянул ей прямо в глаза, чего теперь почти никогда не делал. — Я не мог быть просто его продолжением. Я должен был быть самим собой, самостоятельным, а дома я никогда не смог бы быть таким, если бы не выступил против него — и потому я вместо этого уехал.

А Алеа слушала и кивала, с горящими глазами, жадно впитывая все эти сведения о Магнусе–мальчике, Магнусе — тяжко раненном любовнике, отправившемся в путешествия, Магнусе–сыне и брате, Магнусе–личности, человеке, как жаждала узнать его вот уж три года, но так и не узнала.

В ответ, когда он спрашивал её, каково это было, расти самой высокой девушкой в мидгардской деревне, чересчур высокой во многих отношениях, ей было как–то неудобно отказываться отвечать, сколь бы острую боль ни причиняли вызванные воспоминания — но рассказывая ему, она обнаружила, что боль померкла, что ей теперь под силу справиться с ней, что она может просматривать воспоминания и дорожить хорошими и растворять плохие. О, они по–прежнему оставались насыщенными болью, но не обладали больше силой калечить её. Она знала, что может теперь противостоять им, противостоять любому из тех людей, кто причинял ей боль, противостоять хоть всей деревне при Магнусе рядом с ней — и Алеа знала, что он всегда будет там, даже без удерживающей его как на привязи приманки секса, что она стала столь многое для него значить — и парадоксально, это вызывало у неё ещё более сильную жажду ощутить его прикосновение, ставшую настолько сильной, что сделалась почти невыносимой, хотя она и знала, что секс несёт только боль, что сопровождающие его чувства вызывали ещё более острую боль — в ней росло убеждение, что с Магнусом все будет иначе. Она говорила себе, что ей хочется делить ложе с Магнусом лишь ради уверенности в нем, и что в этом нет никакой необходимости, так как она могла быть намного больше уверена в нем как в боевом товарище, что их постоянно углубляющаяся дружба намного вернее и значительней, чем когда–либо могла б быть романтическая любовь, что ей не нужно неотделимого от такой любви обнажения душ, что интимность, разделяемая ими сейчас намного значительней, чем доверие любовников, что она могла б быть ближе ему как истинный друг теперь, когда беспокойство и горе делали его более уязвимым, чем он когда–либо бывал.

Но что–то глубоко внутри неё отказывалось в это поверить, в это, во все это.

И поэтому звездолёт мчался сквозь вечную ночь, неся в себе двух человек, которые наконец узнавали друг друга так, как никогда не знали раньше.

* * *

В коридоре замка прозвенел вопль, и Род было вскочил, а затем оглянулся на бледное лицо Гвен на подушке, обрамлённое длинными локонами рыжих волос с белыми прядями. Она открыла глаза, считывая его беспокойство и улыбаясь.

— Иди к ней, обеспокоенный отец. Я буду ещё жива, когда ты вернёшься.

— Знаю. Все равно я не хочу покидать тебя, если не вынужден. — Род снова уселся на постель, укачивая её руку в своей. — Тяжело видеть тебя больной в то время, как наша дочь рожает.

— Заверяю тебя, я протяну ещё немного, — промолвила Гвен с улыбкой, которая вдруг просияла сквозь её болезнь. — Однако дело сие женское, и лучше будет, если ты предоставишь его Корделии и её повитухе.

— Да, полагаю, так лучше. — Род сумел улыбнуться. — Мне пришлось пережить четверо твоих родов и примириться с тем, что я никак не смогу уменьшить твою боль. Можно б подумать, что к этому времени мне бы полагалось уже привыкнуть к этому.

— Сие длилось много лет, — допустила Гвен. — Впрочем также, с дочерью все обстоит иначе, чем с женой. — На лице больной впервые отразилось её собственное беспокойство. — И я тоже должна смириться наконец с сей беспомощностью. По крайней мере я могу разделить с ней боль и придать ей немного сил.

— Ты слишком слаба для этого! — Род в панике схватил её за руку. — Не истощай себя!

— Тело моё может и ослабло, — заявила ему Гвен, — но дух мой ещё силён.

Тишину в коридоре разорвал ещё один вопль. Род с содроганием поднял взгляд, но Гвен тихо произнесла:

— То последний такой. Дитя родилось. Род резко повернул голову, уставясь на неё.

— Ты хочешь сказать…

— Подожди. — Рука Гвен сжала его руку. — Мы и так увидим достаточно скоро.

Тем не менее, казалось, прошёл целый час, прежде чем в дверях появилась повитуха, держащая на руках завёрнутый в одеяло узел, издающий невнятное гуканье.

Гвен протянула руки, внезапно снова обретя силы:

— Дай мне!

Повитуха подошла и положила свёрток ей на руки. Гвен принялась укачивать его с сияющим лицом, вся светясь такой радостью и восхищением, что почти напугала Рода. Он осторожно протянул руку немного пошире открыть одеяльце у неё на сгибе руки — и увидел самого себя — темноволосое, сморщенное, розово–красное личико с торжественно закрытыми глазами. Род подивился мудрому, даже глубоко задумчивому выражению этого личика и снова терялся в догадках, от какой же такой мудрости отказываются души для того, чтобы родиться, в том светлом мире, из которого являются они.

Затем он поднял взгляд на жену и вновь затрепетал при виде затопившего её лицо выражения почти обожания и экзальтации. Может ли быть так, что один только этот ребёнок будет сохранять её жизнь?

— Теперь я прожила своё наиболее истинно и полностью, — тихо произнесла Гвен. — Какую ж большую радость, чем сия, может таить для меня жизнь?

Род надеялся, что очень заключительное звучание этим словам придало лишь его воображение.

* * *

Одна точечка света на куполе мостика стала наконец ярче всех других, набухла наконец в небольшой кружок, и Алеа поняла, что они приближаются к дому — по крайней мере к дому Магнуса; она сомневалась, что он когда–нибудь сможет стать и её домом или будет нужен ей. Когда диск увеличился, Магнус сделался даже более напряжённым; он начал набрасываться на неё, если она говорила что–то не то. Ей удавалось подавлять вспыхивающее в ней желание огрызнуться, говоря себе, что он будет в состоянии расслабиться, когда минует травма вызванная его возвращением домой, что потом он пожалеет о сказанном. Она душила в себе гнев за то, что он, казалось, даже не замечал её, настолько его поглотила предстоящая встреча с семьёй, которую он покинул десять лет назад, и хотя она решительно противилась искушению прочесть его мысли, ей все равно удавалось определить, о чем он думает:

«Как они изменились, родные которых он покинул? Насколько преданными они чувствовали себя из–за его отъезда? Будет ли его ждать какая–то радостная встреча, какая–то любовь?» Он ведь много раз говорил ей, что «Нельзя снова отправиться домой», и она ему верила — так каково же должно быть теперь ему возвращаться назад, когда он знал, что тот дом, который он знал, затерялся в тумане прошлого?

А затем Магнус поднял на неё взгляд, в том вечном сумраке салона глаза его внезапно сфокусировались на ней, и предупредил:

— Грегори говорит, нам можно приземляться — на ночной стороне, конечно, так, чтоб не напугать крестьян.

— Наш обычный подход. — Алеа осмелилась улыбнуться.

Магнус на мгновение уставился на неё, а затем улыбнулся в ответ с удивившей её теплотой и потянулся схватить её за руку, и в ней что–то растаяло.

Затем он отпустил её и обратил взгляд к обзорному экрану, на котором плавал исполосованный облаками диск, и посоветовал ей:

— Лучше пристегнись.

Подлокотник противоперегрузочного кресла со щелчком раскрылся, поднялся закреплённый шток. Алеа протянула его поперёк своего тела и прижала к спинке кресла, где тот и закрепился, после чего она и вцепилась в него такой хваткой, которая не могла ослабнуть, даже если корабль разобьётся в опилки. Она почувствовала давление спуска, почувствовала, как это давление ослабло, когда Геркаймер противопоставил ему искусственную гравитацию, почувствовала перетягивание каната природных сил, противостоящих искусственным, тогда как огромный диск на экране заполнил его целиком и оказался каким–то образом уже не перед ними, а внизу, мимо тянулись реки и горные цепи, накатывала, поглощая их, ночь, а потом только отблеск отражённого от облаков лунного света, пока не накатился, рассеивая темноту, дневной свет. Теперь, когда они неслись над поверхностью планеты, ей удавалось различить заплаты полей, и она расслабилась при знакомом ощущении приближения к средневековой планете, на мгновение позабыв о напряжении, которое возникнет, когда они совершат посадку, о встрече со знакомыми Магнусу людьми, которые могли вырасти и превратиться в незнакомцев.

На экран снова накатила ночь, но на этот раз в ней то тут, то там виднелись огни городов, огни, которые исчезли, когда ночь сделалась совсем глухой, а когда вернулся дневной свет, она различила ниточки дорог, тянущихся от одногоскопления крыш к другому. Они проплывали по экрану намного медленнее, когда звездолёт сбросил скорость, тормозя до тех пор, пока не смог совершить посадку, не завалив целый лес. Когда ночь наступила в третий раз, она уже очень ясно видела отдельные дома, амбары, и даже точки, которые были пасущимися коровами. Тёмная клякса на экране сделалась посеребрёнными лунным светом вершинами деревьев, которые проплывали по экрану так медленно, что казалось почти не двигались, а затем внезапно увеличились и унеслись прочь, скорость казалось возросла, когда корабль снижался, и сердце Алеа подступило к горлу, как бывало всегда, ведь сидевшая в ней первобытная крестьянка была не в состоянии поверить, что они не упадут с неба и не ударятся о землю, где их прихлопнет как мух. Все её тело напряглось, давя на амортизационные ремни, словно она могла замедлить спуск корабля собственной силой, даже покуда она бранила себя, называя глупой варваркой. А затем проносящиеся вершины деревьев начали замедлять свой бег и снова становиться отдельными массами, массой, которая раскрылась в огромный неровный круг поляны с тянущейся по одной стороне серебристой нитью реки, круг, который, казалось, медленно проплыл в поле зрения, затем так сильно увеличился, что деревья по краям исчезли из виду, а скопление точек в верхней части экрана выросло в людей, которые в свою очередь уплыли за пределы обзора. Затем последовал толчок, очень–очень лёгкий, и тёмная масса внизу превратилась в отдельные неподвижные травинки, и Магнус освобождался от амортизационных ремней, подымался во весь свой рост, напряжённый и подобравшийся, и говорил:

— Мы дома, — поворачиваясь к шлюзу с таким видом, как будто собирался столкнуться с целой армией.

2

Алеа мигом освободилась от амортизационных ремней и оказалась рядом с ним, не отставал от него ни на шаг, когда он шёл к шлюзу. Когда они вошли в него, она схватила два прислонённых к стене посоха и сунула тот, который подлиннее, в руку Магнусу.

— Для чего мне это? — воззрился на него Магнус. — Мне не требуется быть готовым к бою — я же дома!

В среднюю часть фразы она не поверила, не могла поверить, глядя на него, но сказать об этом тоже не могла.

— Я, знаешь ли, не калека, — уведомил он её. — И опора мне не нужна.

В это она тоже не поверила, но сказала лишь одно:

— А мне нужна. Ты ведь не хочешь смущать меня, не так ли?

Магнус похоже удивился и едва пробормотал «нет», как наружная дверь открылась, и перед ними вытянулся сходной трап, блеснув серебром при лунном свете, открывавшем взорам стоявшую внизу кучку людей.

Магнус задержался на миг, набираясь решимости, хотя, как подозревала Алеа, заметила это наверное только она, а потом, казалось, совершенно расслабился и вышел на мост, ведущий к родному дому — шагая все быстрей и быстрей, до тех пор, пока с улыбкой и радостным криком не сгрёб в медвежьи объятия троих встречающих.

Алеа последовала за ним помедленней, давая ему время, давая время им, отчаянно надеясь, что они ответят на его явственную приязнь тем же.

Когда она сошла с трапа, одна из фигур прекратила висеть у Магнуса на шее и сумела высвободиться из его рук, после чего широко улыбаясь произнесла, глядя на него сияющими глазами:

— С возвращением, брат.

Девушка была невысокой, стройной и фигуристой, она была прекрасной, и у Алеа ёкнуло сердце. «Это всего лишь его сестра, — неистово подумала она, — всего лишь Корделия, его сестра». Но теперь она знала, какой стандарт красоты Магнус видел перед собой с самого детства, знала, что стандарт этот являл собой все, чем не была она, и в сердце у неё поселилась тоска.

Затем из объятий брата высвободились и двое других встречающих и отступили на шаг, с такими же широкими улыбками, как у Корделии. Эти оказались двумя юношами, один — широкоплечий и поджарый, а другой — стройный и большеглазый, но окружённый аурой силы.

Магнус повернулся к более худощавому юноше в длинном балахоне, и Алеа увидела, что он удерживается от так и просящихся на язык слов.

Грегори тоже увидел это.

— Давай, скажи это! — рассмеялся он. — «Как ты вырос!»

— Я оставил тебя совсем подростком, — дипломатично произнёс Магнус, — а нахожу тебя мужчиной в расцвете лет. — Он повернулся к более мускулистому юноше в камзоле и шоссах. — И тебя, Джефри, тоже несколько больше чем было, когда я отбыл.

— И тебя. — Джефри ухмыльнулся во весь рот старшему брату усмешкой, в которой сквозил оттенок вызова. — Ты в той же мере набрался и умения биться?

На лицо Магнуса набежала тень.

— Я повидал много боёв, брат, слишком много — хотя не могу утверждать, будто исход их решило моё умение.

Джефри удивлённо воззрился на него, и на мгновение возникло неловкое молчание. Этой паузой воспользовался подошедший к Магнусу коренастый юноша, повыше Джефри, но намного ниже Магнуса. Он сжал обеими руками свободную руку Магнуса со словами:

— И впрямь с возвращением тебя, шурин.

Но что это такое? Как мог этот могучий великан, этот неукротимый воин, этот Магнус, её Магнус, кланяться и говорить:

— Мой государь.

Лицо блондина скривилось, как от боли.

— Слава Небесам, я тебе ещё не король, Магнус. Полно, встань и будь мне другом, каким был всегда.

Так значит это принц Ален, сообразила Алеа. Она обвела взглядом трёх других встречающих, определяя их имена по тем сведениям, которые узнала только за последние несколько недель. Грегори оказался не таким худеньким, каким она считала его со слов Магнуса — десять лет и впрямь сотворили чудеса. А вот Джефри был точь–в–точь таким, каким она его себе представляла, мускулистым и кажется рвущимся с поводка в драку даже здесь с родными — но Корделия выглядела ещё прекрасней, чем Алеа считала её по описанию Магнуса.

В отчаянии она обратила взор к двум молодым женщинам, стоящим, молча глядя на происходящее, но вид новобрачных жён братьев не принёс никакого облегчения. Рыжая нетерпеливо шевельнулась, и её юбка колыхнулась, разойдясь и открыв на миг затянутое в шоссы^[19] бедро — значит это воительница, одетая так, чтобы юбки не мешали ей, когда она будет вскакивать на коня. А это означало, что та, волосы которой казались при лунном свете белыми как снег, никто иная… Алеа подобралась, пытаясь сдержать нарастающий гнев.

Магнус выпрямился и обнял своего старого друга–принца. Алеа сообразила, что он высказал свою точку зрения, проявив при этом большое и нелегко добытое умение, но дипломатическое, а не боевое. Когда он отступил на шаг, разжав объятия, Корделия подхватила Алена под руку и прижалась к нему со словами:

— Да, Магнус, обними его как брата, а не как принца.

— Прилети я годом раньше и мог бы успеть на ваши свадьбы, — подосадовал Магнус. — Но по крайней мере…

Возникло неловкое молчание, когда все добавили оборванное им окончание фразы: «По крайней мере мать до этого дожила». Эта мысль омрачила радость, вызванную возвращением Магнуса. Затем Корделия выдавила из себя улыбку и сказала:

— Теперь меня совсем не так сильно превосходят в численности, Магнус. У тебя теперь три сестры. — Она повернулась к двум другим женщинам. — Та, у которой огненные волосы и такой же характер, это Ртуть.

Рыжая шагнула вперёд, по–собственнически беря за руку Джефри, но другую протянула Магнусу.

— С возвращением, брат.

Магнус торжественно взял протянутую руку и поцеловал её. Глаза у Ртути расширились от удивления, а у Джефри — потемнели, но прежде чем он успел возразить, Магнус выпустил руку и отступил на шаг, окидывая их взглядом с головы до ног и улыбаясь все шире.

— Я б сказал, вы отлично подходите друг к другу — и впрямь отличная пара. Надеюсь, небо благословит вас дочерьми, так как они будут образцом красоты.

— Что, брат? — вознегодовал Джефри. — Ты не желаешь мне иметь сыновей?

— Столько, сколько сумеет тебе подарить твоя леди, Джефри, — заверил его Магнус, — так как они несомненно будут столь же буйными, сколь и красивыми.

— Да пусть будут хоть настоящим наказанием господним! — улыбнулась Ртуть. — Думаю, я смогу справиться по меньшей мере с полудюжиной.

Джефри с удивлением посмотрел на неё, но тут Грегори кашлянул, и Магнус поднял взгляд, а затем казалось внутренне одеревенел, и его улыбка сделалась немного более жёсткой, даже застывшей, и Алеа, гадала понял ли кто–нибудь кроме неё, что он весь подобрался.

— Брат, — серьёзно произнёс Грегори, подводя к нему ошеломляющее видение с облаком золотых волос вокруг головы, — познакомься с моей женой, Алуэттой.

Та нерешительно шагнула вперёд, очень нерешительно, казалось готовая чуть ли не броситься бежать, глядя на Магнуса широко раскрытыми в испуге глазами.

— Тебе незачем разговаривать со мной если не желаешь. Мы уже знакомы.

«Ведьма!» — Алеа плотно сжала губы, не давая вырваться этому слову. Эта была она, та самая мучительница её Магнуса, та, которая терзала его сердце, которая унизила и опозорила его. Алеа порадовало, что она не знала, как именно эта женщина искалечила его, поскольку ей и так было достаточно трудно удержаться от порыва броситься вперёд и сразить эту волчицу на месте.

— Знакомы? Я никогда тебя не встречал. — Магнус пожал ей руку, хотя и несколько напряжённо, и его пальцы держали её ладонь словно безжизненные — но его улыбка, хотя и неподвижная, все же оставалась на месте, и он действительно сумел вызвать у себя во взгляде какую–то теплоту. — Никогда не встречал тебя в каком–либо ином обличье, кроме твоего собственного, и должен сказать, оно куда красивей любой проецируемой тобой иллюзии.

Алуэтта покраснела и опустила глаза, и достаточно знающая мужчин Алеа поняла, что этот жест делал её ещё более привлекательной — но Магнус казалось его не заметил. Она подняла взгляд и посмотрела ему прямо в лицо.

— Грегори рассказывал мне, что когда логика требовала умертвить меня, ты был одним из тех, кто подал голос за пощаду. И я благодарю тебя за спасение моей жизни.

— А я тебя, за то, что ты подарила моему брату счастье, которого, как я думал, ему никогда не увидеть. — Но говоря это, Магнус все равно стоял как деревянный.

Наступило недолгое, но неловкое молчание. Затем Магнус поднял голову, обвёл взглядом маленькую группу встречающих, и спросил:

— Отец… он…

— Не отходит от мамы, — сообщила ему Корделия. — Он не покинул бы теперь её даже ради твоего возвращения домой — но я знаю, что ему почти так же хочется увидеть тебя, как и ловить каждый её вздох. Идём, брат.

Она повернулась было, готовясь уйти, но Магнус схватил её за руку.

— Нет, погоди. Вы все должны познакомиться с моим боевым товарищем. — Он обратился к Алеа с улыбкой облегчения, но в глазах у него стояло загнанное, умоляющее выражение. Она в шоке непонимающе уставилась на него, но он сказал лишь: — Как тебе удалось даже здесь найти способную укрыть тебя тень?

— При свете полной луны, когда столько вас отбрасывает эту самую тень? — фыркнула Алеа. — Какие тут могли быть трудности? — Но тем не менее она шагнула вперёд, крепко сжимая посох, чтобы не дрожали руки, глядя поочерёдно на Джефри, Грегори и Корделию, и подчёркнуто не смотря на дам. — Я Алеа, которую он принял под своё крыло из милосердия.

— Скажи уж лучше из инстинкта самосохранения! — возразил Магнус и объяснил братьям и сестре: — Она по меньшей мере десяток раз спасала мне жизнь.

— А ты — мне, — огрызнулась Алеа.

— А, — тихо произнёс Джефри, — тогда между вами уже прочные узы.

Алеа в удивлении повернулась к нему. Уже? Что он хотел сказать этим «уже»? Но Ртуть кивала, соглашаясь с мужем, и Алеа встретилась с ней взглядом. Они на мгновение посмотрели друг другу прямо в глаза, и воительница узнала воительницу. Нет, не только узнала — каждая поняла, как важна для другой её честь и что они до конца своих дней смогут положиться друг на друга в бою, как бы там они ни ссорились в мирное время.

А уж без ссор у них не обойдётся, испытывала уверенность Алеа — ссориться они будут столь же легко и естественно, как кошка с собакой. Но она никогда не будет ссориться с Алуэттой, так как стоит ей хоть раз начать, и она разорвёт эту ведьму на куски.

Ртуть рассмеялась негромким, мелодичным и каким–то очень успокаивающим смехом. И протянула руку Алеа со словами:

— Идём, воительница, ибо мы с тобой по–моему товарищи по оружию.

Алеа оттаяла и шагнула вперёд взять протянутую руку, чувствуя, как улыбка у неё на лице, о существовании которой она и не подозревала, становится все шире. И повернувшись пошла рядом с воительницей.

— Если я не ошибаюсь, этот посох из ясеня, — заметила Ртуть. — Ты его долго морила или нашла уже выдержанным?

— Я его выбрала из упавшего дерева, — ответила Алеа, и обе пустились сравнивать свой взгляд на оружие. Корделия шла следом за ними, едва скрывая улыбку, подхватив под руку Алуэтту, успокаивающе потрепав её по запястью.

Грегори повернулся к Магнусу, и лицо его сделалось серьёзным.

— Идём, брат. Мама ждёт.

* * *

Пока Гэллоугласы и их супруги отвлеклись на встречу после долгой разлуки, было довольно легко отвлечь их ещё чуть сильнее, спроецировав мысль, гарантирующую, что они будут замечать только друг друга, а не какое–то странное животное и уж определённо не инопланетянку — и поэтому Незаметная, «заяц» с далёкой планеты, с огромной шарообразной головой и слишком маленьким для него кошачьим телом, неслышно спустилась по сходням и рванула укрыться среди окружающего леса. Спрятавшись, она сразу повернулась направить мысль в сторону корабельного компьютера, стирая сегмент его памяти; он так никогда и не вспомнит, как она проскочила по сходням. Подымаясь из трюма к шлюзу, она парализовала по пути все сенсоры, и поэтому компьютер и так не должен знать о её выходе, но никогда не вредно добиться полной гарантии.

Сделав это, она сложила под собой короткие ноги и расположилась понаблюдать за встречей людей и вкусить смесь их эмоций. Незаметная была очень сильной телепаткой, вполне вероятно куда более мощной, чем любой из двух опекаемых ею людей, даже более мощной, чем Грегори — эта способность хорошо послужила её виду при подъёме по эволюционной лестнице. Телепатия предупреждала её сородичей о приближении врагов; телепортация и левитация предоставляли им возможность скрыться; а телекинез избавил от необходимости развивать руки. Поэтому Незаметная забавлялась, наблюдая за комичным поведением людей, наслаждаясь богатством их чувств. Какое постояйное развлечение они обеспечивали! Какими странными и замечательными были их чувства гнева и ненависти, любви и радости! Какие тонкие оттенки эмоций, переходящих одни в другие, какая замечательно парадоксальная их способность ощущать сразу несколько стремлений, какая восхитительная способность управлять ими!

На этой встрече после разлуки преобладала радость, но под ней таилось беспокойство, исходящее не от одной только Алуэтты, но и от всех Гэллоугласов — беспокойство по поводу того, что возвращение Магнуса может сместить сложившееся между ними в его отсутствие равновесие, потрясение и озабоченность тем, как сильно он постарел за десять лет, расстройство из–за тяжёлых испытаний, которые ему явно довелось пережить, таящаяся тревога, что эти испытания сделали его огромную ментальную мощь ещё сильнее, чем когда он отбыл — и озадаченность при виде привезённой им с собой высокой гибкой женщины.

Незаметная улыбнулась, позабавленная, как всегда, человеческими слабостями. Она ощутила перемену в настроении и подивилась тому, как люди могли стать столь мрачными просто из–за смерти других, поскольку её сородичи, подрастая и едва достигнув зрелости, теряли всякий интерес к своим родителям. В свою очередь, их отцы и матери утрачивали всякий интерес к своему потомству, коль скоро оно выходило из возраста котят. Они разбредались в разные стороны, и если встречались через несколько месяцев, то едва могли вспомнить, кого перед собой видят.

Поэтому инопланетянка лежала, наблюдая за людьми, заново заинтригованная странными эмоциями этих глупых человеков и дивясь силе их чувств. Они так сильно волновались друг о друге, эти глупые двуногие создания! И почему они позволяли стольким вещам так много для них значить? Разве они не знали, что жизнь коротка, и по сравнению с недолгой продолжительностью жизни ничто не имело настоящего значения? Она зондировала разум двух своих подопечных и знала ответ — они подозревали об этой незначительности, но отказывались принять её к сведению и набрасывались на жизнь с ещё большей решимостью.

Незаметная наблюдала за ними, пока самый высокий, тот самец, которого она считала одним из своих, не повернулся к космическому кораблю и не отдал приказ, после чего трап убрался в корабль, люк закрылся, а огромный золотистый диск бесшумно оторвался от земли, поднялся над вершинами деревьев, а потом устремился в небо, уменьшаясь до точки, крапинки света, а затем и вовсе исчезнув.

Люди двинулись прочь, но Незаметная лежала не шевелясь, мысленно следуя за ними, зная, что может отследить их за сотни миль. Она заметила, что владевшие их умами дурные предчувствия стали ещё сильней, когда они отъехали — дурные предчувствия из–за надвигающейся смерти их матери, но также и из–за новых отношений друг с другом, которые они должны будут выработать.

Инопланетянка решила, что ей желательно быть поближе к цели их поездки, и поднялась, потянулась, а затем повернулась, собираясь потрусить за всадниками — и резко остановилась, уставясь на преградивших ей путь существ, изумлённая тем, что совершенно не заметила, как они приблизились. Впервые за много десятилетий в ней шевельнулся червячок страха.

3

С виду они походили на людей, но были очень маленькими, эти стоявшие перед Незаметной странные создания, с варьирующимся ростом от одного до полутора футов^[20], а тот, который стоял во главе, был самым крупным, и по мускулистости и по росту.

— Какое ты имеешь отношение к моему подопечному? — требовательно спросил он у инопланетянки, прожигая её гневным и подозрительным взглядом.

Незаметная моргнула, удивлённая внезапным появлением этих созданий, а затем сообразила: она настолько сосредоточилась на людях, что прозевала звуки и мысли этих малышей, когда они подошли к ней сзади. Она улыбнулась, позабавленная их смелостью. — Подопечному? Как может такое высокое создание быть под твоей опекой?

— Потому что он внук моего короля, — отрезал человечек, — и со дня рождения внука Его Величество велел мне присматривать за ним и заботиться о нем — да, а также за каждым из его братьев и сестрой, когда они родились.

— Интересный приказ. — Улыбка Незаметной сделалась ещё шире.

— Не скаль мне зубы, думая запугать меня их угрозой! — резко бросил коротышка, и два десятка сородичей у него за спиной хором поддержали его. — Я — Пак, и все, у кого есть хоть капля здравого смысла, страшатся моих выходок!

— Если моя улыбка вам неприятна, я её замаскирую, — спокойно ответила Незаметная. Она знала, что её акульи зубы, стоит их хоть раз увидеть, нелегко забыть, и поэтому была не против сомкнуть губы. — И все же мне интересно, как ты думаешь защитить человека, который настолько больше тебя и явно намного сильнее.

— Своей магией, конечно. — Человечек, как и все его сородичи, сосредоточенно наморщил лоб, направив на неё палец.

Удар невидимой руки откинул Незаметную назад, заставив сесть на короткий хвост. Она ахнула, ошеломлённая и испуганная, вся её вселенная внезапно перевернулась вверх тормашками. Когда вселенная выправилась и стабилизировалась, Незаметная поняла, что ей уже никогда больше не быть совершенно непоколебимой. Никакой вид кроме её собственного никогда раньше не мог хлестануть её с такой силой.

— Как… как ты это…

— Сказано же, магией, — нетерпеливо ответил коротышка, — своей собственной магией и магией двадцати с лишним эльфов за моей спиной. Будь уверена, я смогу устроить и намного хуже, и по разновидности и по силе — ибо я опираюсь на более чем двухтысячелетние знания и опыт, и на сотни тысяч эльфов, усиливающих мои чары. Говори кто ты такая и откуда взялась.

Так значит они называли себя «эльфами» и хорошо охраняли свои разумы — Незаметной едва удавалось уловить случайно отбившуюся мысль любого из них. Но во всех этих мыслях присутствовала забота о человеке, которого они знали как Магнуса, и гнев на Незаметную за принесённую ею опасность для него. Она начала расслабляться — и её и их в конце концов интересовало одно и то же: благополучие Магнуса. Они были естественными союзниками. Ей нужно всего–навсего убедить их в этом. Всего–навсего.

— Взялась я из другого мира, — принялась объяснять она, — того, который вращается вокруг солнца, которое в вашем небе всего лишь одна из многих звёзд. Я столкнулась с твоим… подопечным… и его дамой, когда они пытались освободить людей моего мира от узурпатора, рвущегося стать тираном. Я заинтересовалась ими, так как они не походили на всех прочих — и увидела, что они подвергали себя огромной опасности. Я последовала за ними, чтобы если понадобится спасти их с помощью своей собственной — магии, если желаешь называть её так.

— И понадобилось? — потребовал ответа коротышка.

— О, да. — Незаметная улыбнулась, а затем как раз вовремя вспомнила о необходимости держать губы сомкнутыми. — Понадобилось на той планете, и на нескольких других. Понимаешь, я спряталась на борту их звёздной лодки и отправилась с ними.

— Если ты так сильно волнуешься за них, — нахмурился коротышка, — то почему не сошла вместе с ними по сходням, а предпочла скорей прокрасться, словно тать в ночи?

Незаметная уловила из его разума образ татя и придушила собственный гнев, помня, что для этих маленьких созданий она являлась неизвестной и угрожающей величиной.

— Они не знают обо мне, — объяснила она. — Я все время пряталась от них, чтобы они полагались не на мою магию, а на собственный ум.

— Сие не лишено смысла, — указала Паку женщина ростом с фут, и сквозь её ментальный щит просочилось достаточно образов, показавших Незаметной, что эти маленькие человечки и сами тоже прятались от людей, хотя в такой же мере из осторожности, как и из отказа дать себя использовать.

Но убедить Пака оказалось не так–то легко.

— Ты покинула родину и наверняка не можешь особо надеяться вернуться туда. Отчего же в тебе вспыхнула столь великая приязнь к моему подопечному и его леман, что ты готова покинуть ради них все?

— От завороженности их… усилиями, — Незаметная чуть не брякнула «выходками», но вовремя вспомнила, что эти коротышки — народ весьма чувствительный, и ей лучше потщательней подбирать слова. — Среди моего вида совершенно не известно, чтобы какая–то личность рисковала здоровьем и даже жизнью ради других — ну, коль скоро те уже не котята — и уж абсолютно немыслима какая–то забота о тех, кого вообще не знаешь, волноваться за них просто потому, что они люди!

— А наш Магнус так и поступал? — спросил хмурясь Пак.

— Не просто переживал за других, — сказала Незаметная. — Он путешествовал по мирам в поисках бедствующих людей, словно ему нужен кто–то, о ком надо заботиться!

— Так оно и есть, — медленно произнёс Пак. — Именно так и обстоит с большинством его собратьев. И все же, даже если такая забота для тебя в новинку, почему она столь сильно привлекает тебя, что заставляет покинуть родину?

— Но как раз потому, — объяснила Незаметная, — наша родина мало значит для моего вида. Фактически, для многих из нас она вообще ничего не значит, кроме пищи, когда мы голодны, спаривания в сезон течки и котят, когда они рождаются.

— Что за унылая жизнь! — содрогнулась какая–то эльфесса.

— Вот именно! — Незаметная повернулась к ней, обрадованная, что кто–то уловил, в чем суть; так будет намного легче объяснить. — Когда вырастишь один–другой окот, спаришься несколько десятков раз, испробуешь все виды мяса, какие может предложить наша планета — то ясное дело, начинает одолевать скука и охота к перемене мест. Мы стремимся к новому опыту, к новым ощущениям, и даже становимся жестокими в погоне за ними — лет через тридцать–сорок кажется, нет большого смысла даже в жестокости или власти. Я желала узнать тайну твоего подопечного которая поддерживает в нем такой интерес к жизни, делает его невосприимчивым к характерной для моего вида скуке.

— Та–а–а-а–а–ак! — Слово это с шипением и стоном прокатилось эхом по всей поляне, и Пак кивнул, с сумрачным лицом. — Значит ты присоединилась к ним в поисках спасения от скуки. Ты действительно желаешь выяснить, как волноваться за других?

— А ты желаешь жить дальше? — ответила вопросом на вопрос Незаметная.

Коротышки предупреждающе заворчали и развернулись в цепь, окружая кошкоголовую инопланетянку.

— Вот и я тоже желаю жить и дальше, — быстро продолжила Незаметная, — но знаю, что покончу с жизнью и её унылостью, если не смогу узнать то, что знают Гар и Алеа, что похоже известно всему их виду, и наверное даже вашему: как найти, зачем жить, найти эту причину в других людях — да, даже в людях, которых они вообще не знают.

— И что же ты станешь делать с сим знанием коль скоро обретёшь его? — спросил Пак.

Незаметная уставилась на него, поражённая тем, что он задаёт вопрос, ответ на который столь очевиден. А затем пожала плечами:

— Буду жить.

— Ты будешь не просто жить, — промолвил Пак, — или же окажется, что ты так ничему и не научилась. — Он со знающей улыбкой посмотрел на неё, кивнул и повернулся, собираясь уйти.

— Значит мы позволим ей бродить где ни пожелает? — нахмурясь спросил какой–то эльф.

— Она не угрожает народу Грамария, — кивнул Пак, — ни людям, ни эльфам, ибо она станет действовать только ради сохранения жизни Магнуса и Алеа — и тем самым поможет им достичь их целей. — Он снова посмотрел на Незаметную. — Разве не так, кошкоголовая?

— В общем так, мелкий, — нахмурилась Незаметная. — На самом–то деле, довольно забавно помогать им без их ведома.

— А так как нам известно, что Магнус не предпримет ничего злонамеренного… — Эльф оставил предложение незаконченным, все ещё не слишком довольный.

— Если предпримет, то мы очень строго поговорим с ним, — ответил эльфу Пак, — хотя мне не верится, что даже десять лет жестоких столкновений могут так сильно изменить нашего Магнуса.

— Правильно думаешь, — заверила его Незаметная. — он стремится только помогать другим и разит лишь для самозащиты — или для защиты других. Это ещё одна тайна для меня — почему он так сильно напрягается ради целей, которые ничего ему приносят.

— О, они приносят ему вполне достаточно, — уведомил её Пак. — Вот когда выяснишь, как именно обогащают его приложенные им усилия, буду рад обсудить с тобой, насколько сие глупо. Можешь свободно бродить по всей стране и делать что пожелаешь. Но не злоупотребляй сим.

Незаметная открыла было рот. собираясь горячо огрызнуться, а затем в изумлении вытаращила глаза, так как все коротышки пропали пропадом, мгновенно исчезли. Она закрыла рот и чуть склонила голову набок, прислушиваясь органом чувств куда более чутким, чем уши, и уловила лишь тающие смешки да обрывки разговора. Маленький народец казалось, теперь вполне успокоился.

Это просто сводило с ума, не говоря уж о том, что оскорбляло. Есть что–то унизительное, когда другие решают, что ты не представляешь собой никакой угрозы.

* * *

Неподалёку от поляны их ждали лошади и поэтому Гэллоугласы с супругами выехали из леса к стоявшему за ним на лугу дому. Магнус в удивлении натянул узду.

— Выходит, они вернулись в хижину?

«Ничего себе хижина!» — подумала, иронически скривив губы, Алеа. Дом был двухэтажный с выглядывающими из мансарды окнами, с покрытыми штукатуркой стенами и вынесенными наружу балками, с освинцованными окнами, светящимися изнутри от огня очага и от свечей на верхнем этаже.

— Мама хотела вернуться в дом, где мы выросли, — тихо объяснила Корделия. — В конце концов мы все много лет прожили здесь, прежде чем приняли замок по настоянию королевы Катарины, и несмотря на все доставленные нами маме хлопоты и досады, она говорит, что балки этого дома впитали в себя её самые счастливые воспоминания.

— Не сомневаюсь, — тихо произнёс Магнус, пуская коня вперёд. — В конце концов, в замке–то мы прожили всего четыре года, все вместе.

— Да, все вместе. — Корделия оставила недосказанным: «Прежде чем ты нас покинул», но данное ощущение витало в воздухе, и Магнус опустил голову, когда конь вёз его домой.

— Не брани себя, брат, — негромко сказал Магнусу подъехавший к нему Грегори. — Твоё отсутствие дало где вырасти Джефри.

А про себя он не упомянул, размышляла Алеа, и увидела по усмешке Магнуса, что тот тоже это понял, хотя сам Грегори вероятно об этом не подозревал.

Подъехав к двери, они спешились; из теней появились взять у них лошадей конюхи. Магнус в удивлении огляделся кругом.

— А где Пак и его сородичи?

— Скорей всего отправились по своим ночным делам, — ответил Грегори. — Иди, брат. Наверху горит свеча, и не сомневаюсь, папа бодрствует и не сводит глаз с мамы, даже если она спит.

Он открыл дверь и жестом пригласил Магнуса войти. Магнус последовал за братом, и Алеа показалось, что на его плечи легла мантия рока. Она автоматически двинулась к нему, протягивая руку успокоить его, но Корделия ловко перехватила её и направила к гостиной со словами:

— Мы должны дать им побыть несколько минут наедине, не правда ли? Её первенец, после стольких лет разлуки.

— Да… да, конечно. — Алеа позволила увести себя в гостиную, повернулась занять кресло у очага и уселась, глядя на пламя, открыв мысли и сердце для подымающегося по лестнице молодого великана, готовая к любому призыву о поддержке, какой он мог направить — но ничего такого не последовало. Наконец она подняла взгляд на Корделию — и на Ртуть с Алуэттой. Тут она потрясённо сообразила, как мастерски отсекла её от группы сестра Магнуса с целью оставить наедине с молодыми женщинами, и Алеа сразу поняла, что это означало. И вся подобралась, готовясь к допросу и к приговору.

Однако Корделия лишь мягко улыбнулась и сказала:

— Мы знаем, что говорил о тебе Магнус, когда общался с Грегори, о сопровождающем его слова приливе чувств. Но теперь, когда ты здесь, рядом, это сказанное кажется столь немногим.

— Приливе чувств? — мигом насторожилась Алеа. — О каких чувствах он говорил?

Все три женщины быстро обменялись удивлёнными взглядами.

— Восхищения твоим мастерством в бою, — начала перечислять Корделия, — остротой твоего языка и ума — но также и восхищения твоим лицом и фигурой.

— Лицом и фигурой? — рассмеялась резким, горьким смехом Алеа. — Лошадиной физиономией на жердине? Чем он тут мог восхищаться?

Женщины снова обменялись удивлёнными взглядами, на сей раз украдкой; а затем Ртуть снова повернулась к Алеа.

— Ты очень мало о себе знаешь, девушка, коли видишь своё отражение именно таким.

— Да как я увижу своё отражение, — зло спросила Алеа, — когда нет достаточно высокого зеркала?

— Ты имеешь в виду, почти такого же высокого, как Магнус? — улыбнулась Корделия. — Зачем ему нужна малютка моего роста, когда его так много?

Хорошего человека и должно быть много, промелькнуло в голове у Алеа.

Алеа уставилась на неё, чувствуя, как в душе пробуждается буйная неразумная надежда, и, пытаясь обуздать себя, опустила взгляд.

— Ни одному мужчине не нужна женщина ростом с дерево…

— За исключением человека–горы, — отозвалась позабавленная Ртуть. — Кроме того, следует упомянуть и о движении.

— Как так? — нахмурилась Алеа. — Причём тут движение?

Алуэтта с досадой фыркнула.

— Ну, я в отличие от тебя не знаю, как мыслят мужчины! — повернула к ней голову Алеа. — Я знаю лишь итог твоих действий — боль, которая горела так глубоко, что рана никогда не сможет зарубцеваться, и сердце, запертое там, где его никто больше не сможет тронуть!

Алуэтта казалось съёжилась в своём кресле, и Корделия сжала ей руку, сказав Алеа:

— Это несправедливо. Брата моего ранила не та женщина, которую ты видишь перед собой, а хищница, которой она была до того, как моя мать исцелила её.

— В самом деле, — поддержала Корделию Ртуть, — и это говорим мы, на которых она нападала, мы, у которых она пыталась похитить наших возлюбленных.

— Но безуспешно! — горячо возразила Алеа. — А вот с Магнусом у неё все получилось вполне успешно! Я не знаю подробностей, лишь о чем–то смогла догадаться по обрывкам некоторых его замечаний, но достаточно знаю, чтобы понять, насколько глубокую рану она ему нанесла!

— И насколько сильно это отгородило его от тебя? — тихо спросила Корделия.

Алеа начала было отвечать, но у неё перехватило горло и ей пришлось сердито мотнуть головой, вытряхивая слова.

— Мне не нужно от него этого! На самом–то деле, его ненависть к сексу, к любому намёку на него несомненно служили мне защитой в те первые несколько месяцев наших совместных путешествий, когда я была уверена, что каждый мужчина хочет воспользоваться мной как игрушкой невзирая на мой отталкивающий вид, так как я была во всяком случае самкой! Воспользоваться, но никак не оставлять при себе — и мне понадобилось и впрямь не–мало времени, прежде чем я смогла поверить, что твоему брату нужно моё общество, моё благополучие и наконец моя защита его спины, но никак не моё тело! Да, полагаю, мне следует поблагодарить за это тебя. — В её тоне звучала горечь.

Однако Алуэтта тихо сказала, глядя широко раскрытыми и трагическими глазами:

— Значит одна калека исцеляет другого.

— Исцеляет? — вскинулась Алеа. — Да как его теперь исцелить? О, полагаю, я пыталась и много мне с этого вышло толку — да, в самом деле много толку, когда он ни чуточки не исцелился! — Тут она остановилась в изумлении от сорвавшихся с её уст слов.

— Значит, ты желаешь, чтобы он был для тебя больше, чем боевым товарищем? — мягко спросила Корделия, а затем сама ответила на свой вопрос. — Ну конечно же желаешь, если хочешь увидеть его полностью исцелившимся.

— Да, желаю! — воскликнула Алеа. — Но как такое может быть? Я не та женщина, которая в силах исцелить мужчину!

— Ты именно та женщина, которая может исцелить этого мужчину, — уверенно заявила Алуэтта.

— По крайней мере защитить его! — переключилась на неё Алеа. — Чтоб никто не посмел снова ударить его, так как нарвётся на два меча вместо одного!

— Здесь нет никого, стремящегося навредить ему, — заверила её Алуэтта, голос которой сделался тихим, лицо выражало полное бесстрашие.

Самой своей уверенностью она зародила сомнение в душе Алеа, и поэтому та проявила большую горячность, чем могла бы в ином случае:

— Да как можно кого–то исцелить от таких ран!

— Правдой, добротой и прощением, — ответила Корделия, — именно так, как наша мать исцелила Алуэтту.

Алеа повернулась, удивлённо уставясь на неё.

— Её с самого детства страшно исковеркали, — объяснила Корделия, — похитили у её настоящей матери и воспитали те, кто стремился превратить её в орудие для достижения своих целей — людьми, которые точно знали, что делали и какую причиняли боль, но их это ни чуточки не волновало, лишь бы достичь своих целей. Они искалечили и исковеркали её, заставив считать, что мир намного хуже, чем он есть, и что никакая доброта невозможна.

— Исковеркали также для своих удовольствий, — добавила тихим голосом Ртуть.

Алеа мгновенно поняла, что та имела в виду, мигом поняла пять возможностей, и скривилась при мысли о них.

— Не огорчайся за меня, — сказала Алуэтта. — Не жалей меня, ибо я этого не заслуживаю. Все я делала по своей доброй воле, и не имеет значения, что выбор мой основывался на лжи и на ненависти, порождённой ещё большей ложью. Тем не менее решение принимала я, выбирала я, и заслужила все муки, какие выпали на мою долю.

— Не будь такой наивной, сестра! — резко бросила Ртуть. — Ты не имела ни малейшего представления о том, что у тебя был какой–то выбор. — Она снова повернулась к Алеа. — Ты всё–таки пожалей её, ибо её так сильно унизили и оскорбили, что мне удивительно, как это у неё сохранилась какая–то воля к жизни. А также прости её, ибо когда она узнала правду, ею овладело раскаяние, и оно даже теперь угрожает захлестнуть её, несмотря на всю любовь и все похвалы, которыми осыпает её Грегори.

Алеа уставилась на Алуэтту, Ртуть и Корделия затаили дыхание. А затем услышали:

— Я прошу тебя, — холодно ответила Алеа, — когда исцелится Магнус.

— Тогда позаботься об этом, — сказала Алуэтта, — ибо сделать это сможешь только ты.

Корделия и Ртуть ещё с миг сидели не шевелясь, затем кивнули, и Алеа, глядя во все глаза на всех троих, почувствовала себя потрясённой и совершенно беспомощной.

* * *

В комнате горела единственная свеча, на широкой постели откинувшись на подушки, лежала женщина, а рядом с ней сидел охваченный горем седовласый мужчина, держа в обеих ладонях её руку, не отрывая взгляда от её лица. Магнус на какой–то миг озадачился, кто это на постели, а затем сообразил, что это уменьшившееся сморщенное лицо на подушке принадлежит его матери. Он в шоке застыл.

— Попробуй заговорить с ней, — тихо произнёс не отходящий от него ни на шаг Грегори. — Ради тебя она пробудится.

Но Магнус стоял не в состоянии пошевелиться, когда услышал, как дверь за ним тихо закрылась. При этом звуке старик поднял голову.

4

Род положил руку жены на одеяло и поднялся с улыбкой радости и приветствия, растягивающей морщины у него на лице, улыбкой при виде своего старшего сына — но приглушённой, пытающейся пробиться сквозь печаль, какой его сын никогда не видел. Род Гэллоуглас раскрыл объятия, и Магнус наклонился обнять отца.

Через несколько минут Род разжал объятия; отступив на шаг, он с гордостью окинул взглядом сына.

— Ты явился, — тихо произнёс он, — ты явился вовремя.

— Хвала Небесам. — Магнус удивился, обнаружив, что его голос дрожит. — Ты… ты здоров, папа?

— Настолько, насколько можно ожидать, — с печалью в голосе ответил Род, и повернулся подвести Магнуса к постели. — Присаживайся, сынок, и скажи ей, что ты дома.

Магнус сел. Ему снова на миг показалось, будто он смотрит на незнакомого человека; но затем увидел под следами губительной болезни знакомые черты и взял мать за руку. Но такую неправдоподобно невесомую руку, такую исхудалую! Её глаза открылись; она озадаченно нахмурилась, подняв взгляд на массивного незнакомца у её постели. А затем узнала сына, и улыбка преобразила её лицо. На мгновение минувшие годы отлетели прочь, и она сделалась такой, какой он её запомнил при расставании.

— Ты здесь, — проговорила знакомым голосом. — Ты вернулся. — С огромным усилием она приподняла руки на несколько дюймов.

Магнус быстро просунул свои руки под её и нежно наклонился, чтобы заключить в самые нежные объятия.

Род парил рядом, беспокойство в нем боролось с радостью, когда он глядел на первенца и жену. Глаза его на мгновение затуманились, когда он вспомнил шумного златовласого карапуза, отскакивающего от стен, обучаясь левитировать, и обеспокоенную молодую мать, бросившуюся поймать его. Затем реальность настоящего вытеснила воспоминания, и он поглядел с нежной заботой на них обоих.

Когда Магнус выпустил мать из объятий и мягко уложил её обратно на подушку, она радостно улыбнулась, с гордостью глядя на него, и тихо попросила:

— А теперь расскажи мне. Расскажи обо всем, чем ты занимался.

— Но ты же это знаешь, — возразил он. — Грегори должен был вам все передавать.

— Нет, расскажи, где ты побывал и чем занимался. — Она, казалось, устала от одного усилия произносить слова. — Конечно, он сообщал нам многое. Но не мог рассказать нам ни о том, какие чувства ты испытывал, ни о том, какие люди заполняли твою жизнь.

И тогда Магнус заговорил — не о жителях Меланжа, или Олдейры, или Мидгарда, а о тяжёлых эмоциональных испытаниях, которые он пережил там, о своём лишившемся иллюзий собрате–холостяке Дирке Дюлене, об их общих переживаниях и победах, о том, как Дирк влюбился и остался на одной из планет; когда корабль Магнуса улетал на поиски других миров, где требовалось освободить угнетённых, и наконец об Алеа, об их растущей дружбе.

Мать слушала, не убирая своей ладони из его руки, открывая время от времени газа встретиться с ним взглядом при каком–нибудь особенно выразительном замечании, но всегда с той лёгкой улыбкой спокойствия и радости от его присутствия — и Магнус знал, что она в тaкoй же мере прислушивается к теснящимся у него в голове эмоциям и образам, как и к произносимым им словам. Увидев однако, как сильно она устаёт, он сказал:

— Ну, хватит пока. Завтра я снова поговорю с тобой; будет ещё время рассказать.

— Возможно. — Глаза её снова открылись, глядя прямо на него, и он на мгновение почувствовал прежнюю силу, власть этой изумительной женщины, которая выносила, родила и вырастила его. — Приведи её, — приказала она. — Эту свою боевую подругу, эту Алеа. Я должна встретиться с ней.

Магнус знал, что она, должно быть, переутомилась.

— Завтра…

— Завтра для меня может и не быть, сынок. — Ей пришлось приложить немало сил для того, чтобы произнести эти слова. — Приведи её сейчас.

Магнус уставился на неё, чувствуя новый прилив горя, но затолкал его поглубже и кивнул, закрывая глаза, а затем мысленно потянулся к Алеа.

Сидящая в комнате внизу Алеа почувствовала его мольбу и оборвала речь на середине фразы, глядя невидящим взором на остальных женщин, а затем поднялась и без малейших объяснений и оправданий бросилась к двери.

Женщины посмотрели ей вслед, а затем обменялись улыбками.

— Её нельзя винить за такую бесцеремонность, — высказалась Ртуть, — раз он столь сильно нуждается в ней.

— Да, но знает ли он об этом? — спросила Корделия. — Он называет её своим товарищем, но знает ли он, что она стала нужна ему?

— А знает ли она, что стала нужна ему? — ответила контрвопросом Алуэтта.

— Если и знает, то не желает признаться в этом даже самой себе. — Но говоря это, Корделия по–прежнему улыбалась.

Ртуть ответила на её улыбку своей.

— Она проделала долгий путь к исцелению, независимо от того, знает ли сама о сём или нет.

— Она готова рискнуть полюбить вновь, — кивнула Алуэтта.

— Но готов ли Магнус? — Улыбка Корделии переросла в усмешку при упоительной мысли о том, как она будет дразнить старшего брата.

Лицо Алуэтты потемнело от чувства вины.

— Будет ли он вообще когда–нибудь готов к этому?

* * *

Когда Алеа выскочила из гостиной, Джефри поднялся и прошёл с ней к лестнице:

— Первая дверь налево. Удачи тебе.

— Спасибо, — отрывисто поблагодарила Алеа и бросилась наверх, недоумевая, с чего это он потрудился пожелать ей благополучия.

Она ворвалась в комнату наверху и замерла при виде открывшейся её взгляду сцены — её друг и боевой товарищ сидел сгорбившись на слишком низком для него стуле, держа за руку лежащую на постели старуху, и на топчущегося по другую сторону постели пожилого человека. Она сообразила, что это должно быть его родители, и перестала обращать на них внимание, как на лиц второстепенных, и быстро и осторожно подошла к Магнусу.

Тот поднял на неё взгляд, почувствовав её присутствие, и в его взгляде читалась открытая мольба, даже когда он произнёс:

— Алеа, я хотел бы познакомить тебя с моей матерью, леди Гвендайлон. Мама, это моя боевая подруга Алеа, которая не раз сражалась бок о бок со мной и всегда давала мудрые советы.

— Счастлива познакомиться, миледи. — Алеа повернулась к женщине. — Ваш сын был мне… — Тут она замолчала, так как встретила взгляд старой женщины, тусклые глаза которой вдруг сделались молодыми и полными жизни и держали Алеа в оковах, так что ей полагалось бы внутренне завопить, пытаясь вырваться на волю — но в этих глазах было что–то настолько успокаивающее, такое понимание и сочувствие, что Алеа почти смирилась с таким вторжением.

А это было именно вторжение, так как Алеа почувствовала, как разум Гвендайлон сливается с её собственным, читая историю её жизни — страданий из–за бросившего её возлюбленного, горя из–за смерти родителей, ужаса и ярости из–за обращения с ней соседей, которым судья отдал её в рабство, страха и паники при бегстве от них, её насторожённости, по отношению к подружившемуся с ней молодому великану, насторожённости которая постепенно убывала во время пяти совместных путешествий, когда Алеа снова научилась доверять, но никогда полностью, никогда без страха быть преданной, даже хотя он стойко переносил её вспышки и терпеливо и разумно отвечал на её нападки и наскоки…

А затем полный жизни взгляд угас, и Алеа снова видела перед собой лишь слезящиеся старые глаза умирающей женщины — и только её цветущая улыбка согревала Алеа, как раз когда леди Гвендайлон произнесла:

— Рада, что мой сын нашёл столь хорошую спутницу — и благодарю тебя за спасение его жизни.

— Он отблагодарил меня спасая мою, — заверила Алеа с недоумением, почему её волнуют чувства этой незнакомой женщины.

Леди Гвендайлон повернулась к мужу; пальцы её дёрнулись в нетерпеливом жесте.

— Выйдите, выйдите оба, мужчины. Мы должны по говорить о женских делах.

В душе Алеа вспыхнуло неудовольствие из–за перспективы остаться наедине с этой чужой женщиной столь скоро после знакомства — но Гвендайлон снова обратила взгляд к Алеа, и та поняла: эта женщина кто угодно, только не чужая.

Род со вздохом обошёл постель, поманив за собой Магнуса.

— Идём, сынок. Бывает, когда с твоей матерью можно спорить, но не сейчас.

— Но… но она же… — Магнус не мог заставить себя произнести слово «слабая».

— Для сего я найду довольно сил, — заверила его Гвен, и голос её снова сделался сильным. — Иди и расскажи отцу, чему ты научился.

Магнус обеспокоенно повернулся к Алеа.

— Если возникнет хоть малейшая надобность…

— Я тотчас же тебя позову, — пообещала Алеа. — Не забывай, я обучалась медицине в трёх различных культурах. Доверься мне, Гар.

— Доверюсь. — Он крепко сжал ей руку.

Она чуть не отпрянула, поскольку он, казалось, не просто поручал ей заботы о тяжело больной — но твёрдо удержалась на месте и даже сумела улыбнуться, глядя ему в плаза. А затем отец взял его за локоть и вывел из спальни. Она посмотрела им вслед, дивясь тому, что такой дряхлый старик мог породить сына на полтора фута выше него. Конечно он и сам некогда был на несколько дюймов повыше, а Гар возвышался и над братьями.

— Гар? — спросила старая женщина.

Алеа снова повернулась к ней, испытывая чувство вины за то, что позволила себе отвлечься.

— Так он себя называет, когда высаживается на какой–то планете — Гар Пайк. Зваться так он начал, чтобы запутать шпионов, своих прежних коллег.

— Да, ПОИСКа.^[21] — Улыбка Гвен, казалось, снова обняла её. — Рада, что он покинул организацию своего отца, хотя я могла бы пожелать, дабы он остался дома. Однако, тогда он бы не повстречал тебя, и поэтому хорошо, что он уехал,

— Да не такая уж я и особенная, — возразила Алеа, но уселась на освобождённый Гаром стул.

— Для него — особенная, — заверила её Гвен. — Скажи, как его душа?

Алеа уставилась на неё, пригвождённая к месту этим вопросом — и его смыслом. Она ведь ему только друг! Что там ей известно о душе Магнуса?

Однако она не могла сказать такого умирающей матери. И вместо этого ответила, тщательно подбирая слова.

— Я могу лишь догадываться, миледи, так как он едва ли тот, у кого душа нараспашку.

— Он был таким до того, как уехал отсюда, — печально промолвила Гвен, — но даже в те немногие часы перед тем как отбыть к звёздам, он стал… очень замкнутым.

Алеа нахмурясь подалась вперёд.

— Что с ним случилось, миледи?

— Ты должна услышать сие от него, — вздохнула его мать, — ибо я не могу обмануть его доверия.

— Думаю, я кое–что знаю об этом деле, — сказала Алеа, — и оно связано с той ведьмой внизу.

Гвен улыбнулась, слегка позабавленная её словами; это, казалось, потребовало большого усилия.

— В сём доме все женщины ведьмы, Алеа, по крайней мере по местному обычаю.

— Это так у вас в народе называют эсперов? Гар мне кое–что рассказывал об этом — едва ли удивительно, для людей, которые не понимают, как это можно летать на метле или читать чьи–то мысли. Однако, я‑то говорю об Алуэтте.

— Не вини её за красоту, — попросила Гвен, все с той же мягкой вымученной улыбкой. — Она ныне не та, коей была тогда — убийцей по имени Финистер. Я многое узнала о её душе за несколько дней, когда приложила много сил дабы показать, ей как исковеркали её жизнь ложью.

— Я постараюсь простить её, — холодно пообещала Алеа, — как простил Гар — хотя в душе он, думаю, не извинил её.

— Он и не может, пока душа его не исцелится, — печально произнесла Гвен. — И о сём должна позаботиться ты, девушка, ибо у меня больше нет сил.

Алеа уловила невысказанное старой женщиной — что её больше не будет здесь, дабы заняться этим.

— Я не могу закончить за вас вашу работу, миледи.

— Да, но можешь закончить свою. — Рука Гвен шевельнулась на одеяле, тянясь к ней. Чуть ли не вопреки своей воле, Алеа взяла её. В этой умирающей женщине присутствовало некое качество, некая мягкая власть, которая заставляла повиноваться — почти как у её родной матери… — Я прошу тебя лишь закончить начатое тобой.

— А что я начала? — недоуменно нахмурилась Алеа.

— Делать для него то, что он сделал для тебя, — просто сказала Гвен.

— Да, он в значительной мере исцелил меня, — ответила Алеа, поборов неразумный страх, — но он это сделал обращаясь со мной как с равной, обучая меня всему, что знает.

— Только ли так? — спросила Гвен голосом, едва тянущим даже на шёпот.

Алеа поняла, о чем спрашивала старая женщина, но не хотела говорить об этом.

— Он был мне другом, надёжным другом, и в какой–то мере вернул мне чувство собственного достоинства … — Она оборвала фразу.

— Обращаясь с тобой так, словно ты очень ценна для него? Ты дала ему понять то же самое?

— Он ведь наверняка должен…

Но старая женщина снова слабо покачала головой из стороны в сторону.

— Мужчинам требуется сказать, девушка, иначе они будут отрицать то, что видят и слышат.

Ну, Алеа пришлось признать, что в этом есть доля истины.

— Я ему друг, — упорствовала она. — Ценный друг, и ничего более.

— Следуй, куда тебе сердце подскажет, — прошептала Гвен, — иначе никогда тебе не познать полного счастья.

— Моё сердце ничего мне не подсказывает, — отрезала Алеа.

— Только потому, что ты не прислушиваешься к нему. — Глаза Гвен устало закрылись; она слабо вздохнула. — Ты должна научиться слушать.

Алеа ощутила гнев и желание сопротивляться при таком приказе, но ей было невыносимо выразить это умирающей женщине. Гвен поняла, о чем она думает; губы её тронула слабая улыбка, а веки затрепетали, она бросила знающий взгляд на Алеа.

— Кто сказал, будто я должна? — с вызовом спросила Алеа.

— Судьба, — выдохнула Гвен, а затем произнесла беззвучно, про себя: «Прости, но я очень устала и должна теперь отдохнуть».

Как же Алеа поняла?

Наверно преподанные Магнусом уроки телепатии сработали — или одно лишь присутствие старой эсперши увеличило силу талантов Алеа. Так или иначе, она поняла, что наступает время помолчать — но и оставлять этого ковообретенного друга тоже не собиралась. И поэтому осталась сидеть около постели, держа руку старой женщины в своей, цепляясь за неё ради сообщаемой ею силы и тепла в те немногие оставшиеся часы, прежде чем Гвен заберут у неё.

* * *

Закрыв за собой дверь, Магнус тихо прошептал своему отцу:

— Почему она не в самом современном госпитале на Земле?

— Потому что её бедное тело не выдержит ускорения при взлёте, — печально ответил Род. — Таково мнение двух самых лучших врачей на Грамарии.

Магнус на мгновение озадаченно нахмурился, а потом спросил с оттенком насмешки:

— Ты имеешь в виду Корделию и Грегори?

— Да, но из монастыря приехал брат Эскулапий и подтвердил диагноз, — сказал Род. — Также как и мать–настоятельница ордена кассет.

— Я думал, сестра Паттерна Теста отказывалась от этого звания.

— Да, но теперь женский монастырь приобрёл официальный статус, и поэтому ей тоже пришлось соответствовать. — Род покачал головой. — При данных обстоятельствах, её диагнозу я доверяю больше, чем его.

— Что? Женщине, которая специализируется на психических расстройствах? — Магнус нахмурился. — Ведь не будешь же ты утверждать… — А затем он уловил смысл сказанного и поднял голову, с расширившимися от ужаса глазами. — Дело в её нервной системе!

— Частично в ней, — согласился Род, — но в действительности — во всем её теле. Оно просто изнашивается, сынок.

— Как такое может быть!

— Потому что она на четверть эльфесса, — ответил Род и подождал.

Мозг Магнуса яростно заработал перебирая, цепочку фактов в попытке нагнать то, на усвоение чего у отца ушёл не один месяц. Да, он знал, что его дед (который никогда не признавался в родстве, но все равно был самым любимым дядей его детства) наполовину эльф, и поэтому его дочь принадлежала на четверть к Древней Крови — что на Грамарие означало одну четвёртую ведьмина мха, странной местной субстанции, способной принимать форму под воздействием мыслей проецирующего телепата. Какая–то не подозревающая о своём даре телекинетичка давным–давно рассказывала сказки о Крошечном Народце, и комки древесной губки в ближайшем лесу собрались воедино, сформировались в существо, способное стоять и ходить, а затем все больше и больше превращавшееся в эльфа, того, который мог воспроизводить свой вид, того, который…

— Гены! — Магнус уставился на отца. — Эльфы способны к воспроизводству, значит их формирование разработано на таком глубоком уровне, что телепатически чувствительная древесная губка сформировала даже цепочки ДНК!

— Да, — тихо промолвил Род, — и когда это создание взаимодействовало с настоящими человеческими генами, оно только модифицировало их, так что они становились крайне долгоживущими…

— Но эльфы же живут вечно! Разве мама не должна тогда… — голос Магнуса стих, когда в голову ему пришло страшное подозрение.

Род внимательно наблюдал за ним, увидел по его глазам, что он понял, и кивнул.

— Когда гены из ведьмина мха превосходятся в числе два к одному, то похоже, что они в конечном итоге распадаются. Можно сказать, что они сокрушаются действительностью.

Магнус уставился на него, все ещё размышляя.

— Но разве Корделия не могла… — проговорил наконец он. — Я хочу сказать, если гены стали повреждёнными, то разве она не могла бы…

— Воссоздать их? — Род кивнул. — Мы думали об этом — но к тому времени, когда мы до этого додумались, эльфийские ДНК уже так сильно разрушились, что мы не могли уже знать наверняка, как они выглядели прежде.

— Значит надо скопировать человеческие! — Но ещё не успев закончить фразу, Магнус уже начал понимать, каков будет результат.

Род снова кивнул.

— Какие человеческие — гены её матери или её бабки? В любом случае, получившееся существо возможно будет жизнеспособным, но оно не будет твоей матерью.

— Да, я понимаю. — Взгляд Магнуса сделался блуждающим. — Значит выбор у неё — умереть или жить, но не быть собой.

— И ты возможно будешь тем, кто отыщет философа и спросит у него, чем это последнее отличается от смерти. — Род покачал головой. — Я лично знаю лишь одно: я теряю женщину, которую люблю — но по крайней мере она честно предупредила меня заранее.

— Как будто у неё был какой–то выбор!

— А разве нет? — Род сцепился взглядом с сыном, и на мгновение в его глазах запылала прежняя отцовская власть. — Думаешь это случайность, что она оказалась ещё живой, когда ты приземлился?

Магнус похолодев уставился на него в ответ. А затем медленно произнёс:

— Она ждала меня.

Род кивнул, не отрывая взгляда от сына. Магнус с тяжёлым усилием отвернулся.

— Значит я заставил её дольше страдать?

— Нет, никакой боли она похоже не испытывает, — успокоил его Род, — просто сильно устаёт — а этому может помочь частый и долгий сон. Хотя меня это всегда пугает, потому что я никогда не знаю наверняка, проснётся ли она… — Его взгляд набрёл на дверь спальни. — Она сейчас бодрствует страшно долго…

Взгляд Магнуса устремился в пространство, его мысль соприкоснулась с мыслями Алеа.

— Нет. Она снова спит, и Алеа ни на секунду не выпустит её руки.

— Вполне понимаю её чувства. — В улыбке Рода сквозила почти нежность. — Ты хорошо выбираешь себе спутников, сынок. Однако, идём — нам лучше сменить её. — И двинулся обратно к спальне Гвен.

Магнус последовал за ним, зная, что отец спешит взять другую руку жены.

* * *

Дверь открылась — и Алеа, подняв голову, увидела, как в спальню вошёл карлик. Она уставилась на него во все глаза, так как у этого карлика были голова и верхняя часть тела рослого мужчины, но очень короткие руки и ноги.

Он встретился с ней взглядом и степенно кивнул.

— Добрый вечер, девушка.

Алеа осознала свою грубость и встряхнулась.

— Вечер добрый, сэр. Я — Алеа, боевой товарищ Магнуса.

— А также его спутница, если верить словам Грегори. — Коротышка уселся напротив неё. — Я — Бром О'Берин, давний друг сей семьи.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, сэр.

— Для меня тоже. — Но Бром посмотрел на спящую женщину, и лицо его покрылось виноватыми морщинами.

— Моя вина, — негромко произнёс он.

— Как такое может быть? — нахмурилась Алеа. Бром бросил на неё раздражённый взгляд.

— Да потому что вся её жизнь — моя вина!

5

Теперь уж Алеа уставилась на него, вспоминая все сказанное Магнусом о своей матери — всего лишь обронённые то тут, то там фразы, но Алеа запомнила их все и сложила в цельную картину.

— Если это так, — медленно произнесла девушка, — то она должна также поблагодарить вас за очень счастливую жизнь и четырёх чудесных детей.

Коротышка изумлённо воззрился на неё, а затем медленно кивнул.

— В сём есть доля истины — и да, возможно, я имел некоторое отношение к тому, что она повстречала хорошего человека. Кто зачаровал твой язык, девица?

Алеа покраснела и посмотрела на спящую Гвен.

— Должно быть вы, сэр, так как предоставленная самой себе я резка на язык и сварлива.

— Значит готова лезть в свару, докапываясь до истины.

Тут дверь снова открылась, и они увидели входящего в спальню Рода. Он успокаивающе улыбнулся ей и кивнул Брому; коротышка встал, освободив ему стул. Поблагодарив его коротким кивком, Род уселся напротив Алеа, взяв Гвен за другую руку.

— Спасибо что посидела с ней, девушка.

— Пустяки. — У Алеа захватило дух от горькой иронии этого слова.

Род улыбнулся, казалось, поняв это.

— Жалко, что вы не смогли прилететь несколько лет назад — но вы ведь тогда только–только повстречались с Магнусом, не так ли?

Алеа молча кивнула, боясь опять сказать что–то не то.

Род остро поглядел на неё.

— Вы давно спали?

— О… — Алеа мысленно произвела обратный отсчёт. — Восемнадцать часов назад.

— Лучше найдите спальню, — посоветовал Род, а затем, когда она вздумала было возражать, добавил: — Позже вы можете нам понадобиться. Сам я не могу сидеть с ней круглые сутки.

Польщённая, Алеа выпустила руку Гвен.

— Тогда спокойной ночи.

— И вам. — Род улыбнулся намного теплее, чем кому–нибудь постороннему. — И посмотрите, не удастся ли вам уложить и того рослого олуха в коридоре.

— Он обычно понимает, когда дают хороший совет, — невольно улыбнулась Алеа.

— Это у него от матери. — Род кивнул с умудрённым видом. — Счастливых сновидений.

— И вам того же, сэр. — Алеа повернулась к выходу. Карлик по–отечески положил руку Роду на плечо.

— Крепись, мой мальчик. Благодаря тебе она прожила счастливую жизнь.

Род уставился на него, а затем печально улыбнулся.

— Желал бы я быть уверенным в этом.

— Ты всегда не спешил поверить в правду.

— Только когда она касается меня самого, — поправил Брома Род, — но спасибо тебе, Бром.

— Не за что, — отозвался коротышка и повернулся выйти вместе с Алеа. — Если тебя одолеет дремота, мой мальчик, позови других посидеть с ней вместо тебя.

Голос Рода остановил Алеа уже у двери.

— Девушка, каким именем прозывается Магнус при высадке на планету?

— Это зависит от того, считает ли он, что ошибся или нет, — ответила Алеа. — А что? Вы меняли имя при каждом новом задании?

Род кивнул.

— Всегда старался вписаться в местную культуру — именно потому–то я и выбрал имя «Гэллоуглас», когда высадился здесь. — Он улыбнулся. — Никак не думал, что буду носить его до конца своих дней. Так какой же у Магнуса nom de guerre?^[22]

— Гар Пайк^[23], — ответила она.

Род на мгновение воззрился на неё, а затем кивнул.

— Подходящий.

Алеа почему–то поняла, что он думает не о рыбе.

— А его настоящая фамилия… д'Арманд?

— Нет, это моя настоящая фамилия. — ответил Род. — А его — «Гэллоуглас». Он зовётся теперь и «д'Арманд»?

— Только когда я на него нажимаю.

— Делайте это почаще, — посоветовал Род. — Спокойной ночи.

Алеа вышла за дверь, тихо закрыла её за собой — и уставилась во все глаза на происходящее, когда карлик подошёл к Магнусу, потрепал его по руке и пробормотал что–то успокаивающее. А затем осознала, что ведёт себя невежливо, и перевела взгляд на молодого великана.

Тот с серьёзной улыбкой поднял взгляд.

— Ваше Величество, это Алеа, моя спутница.

— Мы уже познакомились, — уведомил Магнуса коротышка.

Магнус кивнул, как будто это не составляло разницы.

— Алеа, это Бром О'Берин, король эльфов — и мой дед.

Карлик резко вскинул голову.

— Откуда ты знаешь?!

— Мы догадались об этом ещё до того как мне стукнуло двенадцать, — уведомил его позабавленный столь резкой реакцией Магнус.

— Вам разболтал Пак!

— Нет, но он не отрицал этого, когда мы его спросили. — Магнус пожал плечами. — Это имело смысл. Отчего ж ещё тебе так часто навещать нас? Особенно по праздникам…

— Никогда не говори о сём матери! Улыбка Магнуса дрогнула.

— Неудачный оборот в данное время, Ваше Величество. И кроме того, она давным–давно об этом догадалась.

Бром в изумлении уставился на него.

— Сколько лет уже?

— Думаю это имело какое–то отношение к твоему выражению лица, когда ты впервые меня увидел, — сказал Магнус.

— Да тебе ж было тогда всего двадцать минут от роду!

— Да, но я видел, как ты смотрел на Грегори, когда он родился, и могу себе представить, насколько сильнее бросалось в глаза это выражение в первый раз.

Этот разговор дал Алеа время оправиться от потрясения. Она сделала реверанс и сказала:

— Для меня большая честь встретиться с Вашим Величеством.

— Превосходно проделано, — одобрил Бром, — и ты никогда больше не должна этого делать, ибо никто из смертных не знает меня под сим титулом — кроме находящихся в сём доме, конечно. Для всех прочих я лишь шут королевы.

Теперь уж Алеа позволила себе уставиться на него.

— Шут? Но как…

— На самом–то деле, все его знают как её тайного советника, — объяснил Магнус и снова повернулся к Брому. — По–моему, тебя уж тридцать лет никто не считает шутом.

Теперь Алеа начала понимать, почему Бром считал смерть дочери своей виной. В конце концов он ведь нёс по меньшей мере половину ответственности за то, что она вообще проживала на свете, а не живи она на свете, то и не умирала бы сейчас, не так ли?

Чистая софистика, конечно же. Она гадала, почему же король желал взять на себя такую большую долю вины, особенно будучи королём эльфов, а потом поняла, что каждый хороший правитель всю жизнь принимает на себя ответственность за благополучие всего своего народа.

— Похоже, Ваше Величество, — медленно проговорила она, — что я должна поблагодарить также и вас за спасение своей жизни, и определённо поблагодарить вас за спасение её от разрушения.

— Ну и ну, как же так? — уставился на неё захваченный врасплох Бром.

— Потому что без вас этот молодой человек не жил бы на свете. — Алеа кивнула на Магнуса. — Именно он спас меня, когда я бежала спасая жизнь, накормил меня и научил драться и читать, и взял с собой навестить с полдюжины новых миров.

Бром расслабился и окинул Магнуса одобрительным взглядом.

— Ты поступил отлично, мой мальчик.

— И впрямь очень даже отлично, — согласился Магнус, — так как она по меньшей мере однажды спасала мне жизнь в каждом из тех миров, не говоря уж о том, в котором родилась.

— О, там я тебя не спасала!

— А мне кажется, я помню, как на нас напала стая диких собак, и мы с тобой стояли спина к спине, вращая посохами…

— Ах ты об этом, — отмахнулась Алеа. — Он также понял, что я скрытая телепатка, и научил меня применять этот талант — или по крайней мере положил неплохое начало.

Бром воззрился на неё, взгляд его на мгновение затуманился, и Алеа почувствовала, как их мысли соприкоснулись. И прежде чем она успела возразить, это прикосновение исчезло, и Бром кивнул.

— И впрямь только начало. Эта молодая женщина может научиться очень многому, Магнус.

— Значит, я привёз её в подходящую школу, — с улыбкой ответил Магнус.

— Да, и я больше не буду мешать вашим урокам. — Бром снова повернулся к Алеа. — Он ведь тридцать часов не спал, не так ли?

— Только урывками, — признала Алеа.

— Сидел как на иголках, надеясь, что прибудешь не слишком поздно? — проницательно взглянул на Магнуса Бром. — Ну, теперь ты знаешь, что поспел сюда вовремя. Ложись–ка спать, мой мальчик, и будь уверен — в случае опасности мы тебя разбудим.

Магнус степенно склонил голову.

— Благодарю, Ваше Величество.

Бром ответил коротким кивком и повернувшись зашагал по коридору прочь. Алеа подумалось, будто она услышала, как он пробурчал, прежде чем свернул за угол и скрылся из виду:

— Вот уж поистине, Ваше Величество!!! Оставшись наедине с Магнусом, она не могла дальше скрывать своей крайней усталости.

— У меня есть тут собственная комната, Магнус? Признаться, я валюсь с ног.

— Конечно, есть. — Магнус предложил ей руку и проводил к концу коридора. — Это всего лишь хижина, хотя и довольно большая. В замке тебе бы отвели собственные покои, но здесь это всего лишь комната. Не беспокойся, я лягу спать в гостиной.

«Если это не беспокоит тебя, то и меня не побеспокоит», — раздражённо подумала Алеа, а затем в ужасе спохватилась. Но ужас мгновенно исчез, так как она заметила, что рука у Гара как деревянная, настолько жёстко он контролировал себя. Да, ей определённо нужно закрыть дверь между ним и остальным миром.

В конце коридора находилась комната с наклонным потолком. Мебель в ней составляли узкая кровать, стол, стул и платяной шкаф. На одной стене висел гобелен, изображающий сражающихся рыцарей; другой же показывал учёного, зарывшегося в книги, в то время как стена за спиной у него таяла, открывая взорам волшебное царство, в котором паслись единороги и летал Пегас. На третьем гобелене красовалось витиеватое завихрение спиральной галактики. Она медленно повернулась, внимательно разглядывая эти картины, а затем сообразила, что расчёска на комоде с зеркалом — всего лишь деревянный прямоугольник, хотя и отшлифованный и навощённый.

— Это та самая комната, в которой ты рос?

— Да, пока не стал подростком, и мы не переехали в замок.

Ну, это объясняло почему тут не было грубо нарисованного портрета какой–нибудь смазливой девчонки — хотя это вполне могло объясняться и наличием младших братьев и сестры которые наверняка с удовольствием подразнили бы старшего брата.

Алеа с облегчением освободилась от руки Гара и закрыла дверь.

Гар уселся на стул и обмяк.

Алеа подавила порыв опуститься на колени рядом с ним и утешить его как могла; она знала, что только загонит его обратно в скорлупу самоконтроля. И потому она вместо этого уселась напротив него в ногах постели, радуясь, что комната такая маленькая и ей поневоле приходится находиться неподалёку от него.

— Дело не просто в недосыпе.

— Да, — признал Магнус. — Все это довольно–таки потрясает, увидеть мать и отца настолько постаревшими, младших братьев и сестру — совсем взрослыми, и женатыми и замужней… — Голос его стих; он прислонился затылком к стене и закрыл глаза.

Прежде он никогда не проявлял такой большой слабости в её присутствии — равно как, подозревала она, и в присутствии всех прочих. Более того, она чувствовала, как он тянется к ней за сочувствием, даже за простым утешением, в надежде, что ему не придётся пережить это тяжёлое испытание в одиночку.

Её это потрясло, хотя всего лишь подтвердило то, что она всегда знала — ну, во всяком случае после их первого месяца совместных путешествий: что Магнус — всего лишь человек, что он в действительности не железный исполин без всяких эмоциональных потребностей, а человек, который сам себя запер в железную оболочку — и сейчас эта оболочка треснула и чуть приоткрылась. Осторожней, предупредила она себя. Одно сердитое слово, хотя бы намёк на насмешку, и эта оболочка снова закроется так плотно, что она никогда не сможет раскрыть её. Она не спрашивала себя, почему ей не хочется этого — а лишь сказала:

— Знаю, Гар, у тебя такое ощущение, словно ты стоишь на краю бездны — но на самом деле это не так.

— Именно это ты и чувствовала, когда умирала твоя мать? — Он снова открыл глаза.

Алеа вспомнила тот страшный день и содрогнулась.

— Это, и ещё хуже. Но рядом был отец, этот сильный человек, настолько ужасавшийся при мысли потерять её, и поэтому мне пришлось взять себя в руки и быть там опорой для него.

— Да. — Взгляд Магнуса смягчился, он сочувствовал, и она знала: он думает о том, какой же ужас она должно быть пережила несколько месяцев спустя, когда умер и её отец.

— Да, поражённый горем родитель это спасательный трос дочери, не так ли? Или для сына.

— Да, мы не остались совсем одни, — Алеа с грустной улыбкой посмотрела на дверь. — Правда, ты–то в любом случае не остался бы одиноким, с двумя братьями и сестрой, способными составить тебе компанию. — Она упомянула было и об их супругах, а потом вспомнила, что как раз из–за одной из них он и покинул Грамарий, и остановилась.

— Да. — Магнус посмотрел туда же, куда и она. — Странно видеть их выросшими — но ещё более странно чувствовать, что они настолько моложе меня.

— Ну, ты приобрёл чуть более широкий опыт.

— Да, но я не могу сказать, что он настолько уж больше приобретённого ими. — Магнус пожал плечами. — Кто знает, что там им довелось пережить?

— Я думала, Грегори держал тебя в курсе новостей.

— Да, когда мог установить ментальную связь — на час или около того три–четыре раза в год, если повезёт. Он давал мне знать обо всем, что считал важным — но сколько всего случилось, о чем он не счёл нужным упоминать как о слишком мелком и незначительном? И вот теперь он здесь, уже не подросток которого я видел, мысленно видел перед собой — и неважно, что я знал, насколько он должен повзрослеть; я‑то его помнил именно таким.

Алеа кивнула.

— Должно быть, это сильное потрясение, увидеть его теперь юношей.

— Двадцати двух лет — а это весьма зрелый возраст в средневековом обществе.

— Да, знаю, — сухо отозвалась Алеа.

Магнус нахмурился, внезапно вспомнив о её потребностях.

— Совершенно верно, ты ведь была именно в этом возрасте, когда мы встретились, не так ли?

Алеа чуть не выругалась; ей хотелось, чтобы Магнус для разнообразия поговорил о себе.

— Нет, несколько старше. Мне было двадцать четыре — столько же, сколько твоей сестре, не так ли?

— Нет, если мне двадцать восемь, то Корделии двадцать шесть, — поправил её Магнус.

Алеа облегчённо вздохнула оттого, что разговор вновь вернулся к его семье.

— Тогда Джефри двадцать четыре года.

— Да, и это делает меня положительно старцем.

— Старик, которому вот–вот стукнет тридцать, да? Она была вознаграждена сардонической улыбкой.

— Да, древняя развалина. — Затем лицо его омрачилось. — Мне следовало быть здесь и помочь им, быть здесь и настоять, чтобы маму отправили в госпиталь пока, ещё было время.

— Ты ведь не очень–то разбираешься в медицине, не так ли? — нахмурилась Алеа.

Лицо его скривилось, а взгляд посуровел от самого сильного гнева, какой она когда–либо видела в нем. Испугавшись, она вся подобралась, готовясь к бою — но гнев этот растаял так же быстро, как и возник, и Магнус опустил голову.

— Да, я никогда не интересовался больше, чем немногими средствами излечения в полевых условиях. И определённо не знал бы, что делать при таком экзотическом заболевании — и папа говорил, что сперва оно казалось не более чем утомлением… — Голос его стих.

Алеа подождала, все ещё потрясённая вспыхнувшим на миг гневом, но твёрдо решила проявить такое же терпение, какое он столь часто проявлял с ней — хотя её гнев наверняка не шёл ни в какое сравнение с его собственным!

Или шёл?

Она выбросила эту мысль из головы и спросила:

— А почему ты вообще покинул дом?

— Чтобы стать самостоятельным. — Магнус поднял голову, снова посмотрев ей в глаза. Во взгляде его снова присутствовала сила, но теперь он молил её о понимании.

— Понимаешь, мой отец здесь очень важное лицо, — принялся разъяснять ей Магнус, — самый выдающийся человек в королевстве после короля Туана, а мать наверно и того важней. Трудно быть высокого мнения о себе, когда они высятся над тобой. И мне требовалось уехать туда, где меня никто не знал, даже имени моего не слышал, и выяснить там, каковы мои собственные таланты, испытать свои способности, узнать, много ли я смогу сделать сам, а не шагая по вымощенной ими для меня дороге.

— И ты не мог сделать этого здесь, где все знали, кто ты такой, — медленно произнесла Алеа.

— Такого, кто на два фута выше большинства людей? Меня довольно трудно не заметить, — кисло отозвался Магнус. — Поэтому я отправился домой на Максиму, тот астероид, на котором вырос мой отец, познакомиться с родственниками и выяснить, от какого рода людей я происхожу.

— Должно быть, они пришли в восторг от встречи с родственником, которого считали пропавшим.

— Нет, они испугались, что я явился притязать по праву наследования на часть имущества, — кисло ответил Магнус. — А когда выяснили, что оно мне ни к чему, то подарили мне из чувства вины Геркаймера. А потом я нашёл ближайший квартал злачных мест и пустился кутить напропалую. Очнулся я в тюрьме, а потом попал в ту самую организацию, к которой принадлежит отец.

Алеа с шипением втянула в себя воздух.

— Из огня да… Нет, погоди! Это дало тебе шанс выяснить, насколько он важен был вне твоей родной планеты!

— Да, дало — и он оказался одним из их героев. — Магнус грустно покачал головой. — Но я не стал дёргаться, усвоил их подготовку, отправился на задание — и обнаружил, что для меня неприемлемы их попытки свергнуть форму правления той планеты и установить там свою собственную форму демократии, независимо от того, подходит она тамошнему народу или нет.

Алеа подняла голову.

— Поэтому ты решил отправиться освобождать людей из рабства, но помогать им развивать ту форму правления, какая им подходит.

Магнус кивнул.

— И я к тому же довольно неплохо поднаторел в этом, хотя и не стал знаменитым, каким сделался отец, когда был немногим старше меня.

— Да, не стал, — улыбнулась Алеа. — Стань ты знаменитым, то это означало бы, что тебя постигла неудача, не так ли?

6

Магнус с минуту молча взирал на неё, а затем губы его раздвинулись в искренней улыбке.

— Ты права. Я ведь тайный агент, не так ли? А от тайного агента, переставшего быть тайным, мало толку.

— Да, не много, — улыбнулась и Алеа. — Но послужной список у тебя изумительный — на девяти планетах сложились собственные устойчивые формы правления — формы правления гарантирующие права человека.

— Ну, вообще–то на восьми, — уточнил Магнус. — Олдейра не в счёт.

— Да — у них все сделали без нас, — признала Алеа. — Тайное правительство все равно правительство, и оно даже гарантировало их права. Так что придётся тебе удовольствоваться изменением формы правления пока в восьми мирах.

— Восемь миров — восемь революций. — Магнус кивнул. — Полагаю, это в конце концов не такой уж плохой послужной список.

— Сверхчеловеческий, если хочешь знать моё мнение, — высказалась Алеа. — Понимаю, что именно ты имел в виду говоря о желании стать самостоятельным. Ты занимался иным делом чем твой отец, и делал его столь же хорошо.

— Спасибо. — Магнус склонил голову благодаря, за комплимент — и рассердив Алеа своим возвращением к официальности. Делу помогло то, что он снова сардонически улыбнулся ей. — Конечно, отец стремился наставить каждую планету на путь демократии, а каждая из восьми, с которыми я соприкасался, развивает свою собственную демократическую форму правления.

— Да ну, ты лишь успешно выяснил, что при любой форме правления гарантирующей гражданские права будет образовываться какой–то способ народного самоуправления, — напомнила ему Алеа. — Нет, в общем и целом, я б сказала, что уехав из дому ты действовал совсем неплохо.

— Да, похоже, это пошло на пользу, — согласился Магнус.

— Но не твоим братьям и сестре, — нахмурилась Алеа. — Разве твоё отсутствие не создало для них такую же проблему, оставив их в тени родителей?

— Заметь, в одной тени, — поднял указательный палец Магнус. — Мои родители в таком тесном союзе, что я никогда не был уверен, сопутствует ли папе удача, поскольку за ним стояла мама, или вызвала бы ли она хоть какие–то перемены в этой стране, если б он не вдохновлял её.

Алеа почувствовала, как пульс у неё зачастил от прилива надежды, и изо всех сил старалась оставить это без внимания.

— Тем трудней твоим братьям с сестрой выявить свою истинную природу.

— На самом–то деле это больше проблема первенца, чем ещё кого–либо. — Магнус устремил взгляд в пространство, улыбка его сделалась ностальгической. — Помню, когда я был ещё подростком, а мои братья напрягались в тенётах детства, рвясь стать молодыми мужчинами, то я испытывал жгучую потребность доказывать, что знаю больше, чем они, каждый раз, каждый день — при малейшем признаке наличия у них любых знаний, выходящих за рамки средней школы.

У Алеа округлились глаза; она уже получила некоторое представление о способностях младших Гэллоугласов.

— И сколько это продолжалось?

— Пока я не увидел, как Джефри впервые возглавил отряд солдат, — ответил Магнус, — и пока случайно не услышал, как Грегори обсуждает с одним монахом из монастыря теорию магии.

— А Корделия?

— Ну, она ведь не была мальчиком, и поэтому я не чувствовал, будто она бросает мне вызов, — невесело улыбнулся Магнус. — Глупо, не правда ли? Но я усвоил эту истину только, когда она исцелила меня — или лучше сказать, обеспечила мне первую стадию исцеления.

Алеа почувствовала в его словах отвращение, шараханье прочь от воспоминаний о том исцелении, и поняла — тут затронуто что–то жизненно важное, нечто такое, о чем ей придётся рано или поздно выпытать у него. Позже.

— Значит, теперь ты способен воспринимать их как равных?

— Ну, порыв спорить и доказывать, что я знаю больше, по–прежнему на месте, — признался Магнус, — и вероятно будет всегда — но я научился владеть собой. Я принял тот факт, что Грегори более сведущ в магии, чем я, а Джефри больше моего понимает в военном деле — и в женщинах.

Алеа постаралась не обращать внимания на беспокойство, вызванное этими словами.

— А Корделия?

— Лучше меня разбирается в людях, в исцелении, в телекинезе, — перечислил Магнус, — и список этот можно продолжить. Приятного тут мало, но я принял это.

— Но тебе лучше известно, как ниспровергать разные формы правления, — возразила Алеа, — и как перестраивать их, у тебя много сопутствующих знаний.

Магнус застыл, пристально глядя ей в глаза. А затем медленно кивнул.

— Да, в этом я знаю толк, не так ли? Большое спасибо, Алеа.

— Всегда пожалуйста. — Алеа улыбнулась, и осмелилась наконец податься вперёд и коснуться его руки. — Кому ж лучше знать, как не той, которая у тебя училась?

Какой–то миг они дружно улыбались, глядя в глаза друг другу. Затем Магнус пошевельнулся, отводя взгляд и разрывая связавшую их невидимую нить, словно та стала слишком прочной и причиняла дискомфорт.

— Уже поздно, и мы оба измотаны. Я должен дать тебе выспаться.

Алеа с сожалением вздохнула, но заставила себя улыбнуться.

— А я тебе. Спокойной ночи, Гар. Надеюсь, ты найдёшь себе мягкую постель.

— Гар… — Магнус остановился в дверях и обернулся. — Приятно услышать данное имя в этом доме — напоминает мне о том, кем я стал.

— Покуда ты не забываешь, кем был, — ответила Алеа, — или что эти двое составляют вместе того, кто ты есть. Спокойной ночи.

Дверь за ним закрылась, и Алеа осталась одна, сидя в святилище его детства, окружённая напоминаниями о его детских идеалах, чувствуя себя в тот момент ближе к Магнусу, чем ей когда–либо доводилось раньше. За последние полчаса он рассказал ей о себе больше, чем за все четыре года, что она его знала.

* * *

— «Магнус, сюда!»

Магнус резко поднялся и сел на тюфяке у очага, с колотящимся сердцем, весь дрожа от потребности сражаться или сбежать. А затем он снова почувствовал зов — тревогу и ужас, и понял, что они исходят от отца. Отбросив стёганое одеяло, он вскочил на ноги, схватил халат и побежал к лестнице.

Алеа переминалась с ноги на ногу у двери в комнату Гвен, не уверенная, следует ли ей вторгаться туда. Через открытую дверь Магнус увидел братьев и сестру на коленях у постели — спящие на втором этаже, они прибежали на несколько секунд раньше, чем он сам. Проходя в спальню, он схватил Алеа за руку, сказав лишь:

— Ты мне нужна.

Алеа моргнула, а затем поспешила с ним.

Гвен лежала обмякшая, положив ладони на грудь, дыхание с хрипом выходило из её горла. Магнус поискал у постели место, где можно опуститься на колени, а затем встал позади братьев и сестры и увидел, что отцовское лицо уже посерело от горя, увидел дрожащие руки и быстро обошёл постель встать на колени рядом с ним.

Алеа не знала, где встать. Она услышала шорох ткани и обернувшись увидела подошедшую к ней, завязывая пояс халата, Ртуть, и спешащую следом за ней Алуэтту.

Укол страха заставил се снова повернуть голову к постели, страха перед потерей, исходящего, как она знала, от Магнуса. Гвен не шевелилась, потом рука её дёрнулась, словно пытаясь подняться, увидела, как Корделия подняла взгляд, всматриваясь в лицо матери, как на глаза Джефри навернулись слезы, как Грегори стоит с сухими глазами, но дрожа всем телом.

Магнус в удивлении повернул голову, переведя взгляд с отца на мать. Миг спустя он кивнул и потянулся коснуться руки Гвен.

Внезапно Алеа ощутила разум Гвен, услыхала своим сознанием её голос и поняла, что хотя у тела нет сил пошевелиться, разум этот ещё мог устремиться мыслью к другим.

— «Позаботься о нем», — услышала она и с приливом чувств, которые чуть не захлестнули её, пообещала: — «Позабочусь, сударыня». Но не смогла больше этого выдержать; её собственный страх выплеснулся с мыслью: — «Не покидай нас!»

Дети Гвен в изумлении глянули на Алеа.

— «Не покинула бы, если б не пришлось», — ответила умирающая, а затем прикосновение её разума исчезло.

Магнус, его братья и сестра уставились на мать.

Род поднял голову, не отрывая взгляда от её лица, со слезами на глазах, не выпуская её рук из своих, и Алеа поняла, что он разделял с женой и последнюю мысль.

Не было никаких видимых признаков, никакого внезапного обмякания тела, никакого последнего хрипа, но Гвен как–то уменьшилась, словно удалялась, и пропала. В комнате стало одним человеком меньше, одним присутствующим меньше, одной душой меньше.

Корделия зарыдав опустила голову, уткнувшись лицом в ладони. По щекам Джефри неудержимо текли слезы, полились они и из глаз Грегори, хотя тот стоял на коленях у постели все так же неподвижно, словно высеченный из мрамора.

Алеа почувствовала, как мысли Магнуса соприкоснулись с её, почувствовала внезапную терзающую потребность в утешении, даже когда он повернулся к отцу, протягивая руку, но не прикасаясь. Род однако стоял на коленях с сухими глазами, со странно лишённым выражения лицом; а затем губы его зашевелились, и Алеа ясно поняла его мысль: «Пока я снова не увижусь с тобой».

* * *

Требовалось много что сделать, и братья и сестра Магнуса взялись за дело с видом людей, выполняющих уже разработанные планы. Магнусу сто раз пришлось проглатывать рвущиеся с языка вопросы, а затем он наконец ретировался в кресло у стены центральной комнаты дома, способный лишь наблюдать за происходящим вокруг. Алеа мгновенно это заметила — с той минуты, как он вышел из спальни Гвен, она следила заним как ястреб — и присела рядом с ним, касаясь его руки.

— Кто сейчас с твоим отцом?

Магнус пронзительно взглянул на неё, а затем кивнул и направился к лестнице. Алеа не отставала от него ни на шаг.

Род сидел у постели Гвен, глядя на её неподвижное лицо, и его собственное выглядело почти таким же застывшим. Когда вошёл Магнус, он поднял взгляд, а затем со слабой улыбкой протянул руку.

— Спасибо тебе, сынок. Мне не помешает какое–то общество.

Магнус сжал руку отца, пододвинул к постели два стула. Затем уселся, и Алеа рядом с ним.

— Хорошо, что ты снова здесь, — проговорил Род, — очень хорошо.

— Слава Богу я прибыл вовремя, папа!

— Да, — кивнул Род. — Да.

Его взгляд снова переместился к лицу Гвен. Магнус и Алеа сидели молча. Род вздохнул, покачав головой.

— Столько лет растрачено впустую.

Крайне изумлённый его словами, Магнус уставился на него во все глаза.

— Двадцать лет моей жизни, до того как я встретил её, — продолжал Род. — Даже если не считать первые восемнадцать, то все равно это десять лет, когда я мог быть с ней, но не был.

— Тогда никто даже не слышал об этой планете, папа, — мягко напомнил ему Магнус.

— Верно, — ответил Род. — Но это не делает те годы сколь–нибудь менее пустыми. — Он пожал плечами. — Я уже бросил надеяться когда–нибудь влюбиться в женщину, которая влюбится в меня — фактически, продемонстрировал ужасную склонность связываться не с теми, с кем следует. А потом встретил твою мать.

Магнус с Алеа сидели, не говоря ни слова, заворожённо слушая, как Род рассказывает историю своей встречи с Гвен, о том, как он постепенно понял, сколь много она стала для него значить, о внезапном открытии, что он любит её, и об их совместной жизни в качестве молодожёнов.

Магнус внимательно слушал, заворожённый всем чего он никогда не знал об их ранних годах, а Алеа впитывала сведения, как губка, жалея всей душой об этой подруге, которую она повстречала слишком поздно.

* * *

Гроб коснулся дна могилы, принёсшие гроб вытащили шёлковые верёвки, и все ждали, когда Род бросит первый ком земли, но он все стоял, сложив руки, углубившись в свои мысли, глядя невидящим взором на дубовую домовину.

По деревянной крышке застучали мелкие камешки, и поражённый Род поднял взгляд, а затем медленно кивнул и сказал Магнусу.

— Спасибо, сынок.

— Это моё право, — ответил ему Магнус, — и честь для меня. Идём, папа.

Род посмотрел на него с удивительно мирной улыбкой.

— Почему бы и нет? В конце концов она ведь всегда будет со мной, куда б я ни пошёл.

Из группы скорбящих донеслось сдавленное рыдание; Алеа гадала, не её ли оно.

Магнус развернул отца прочь от могилы и зашагал с ним обратно к дому.

— Тогда будь с нами, папа.

— Конечно, — кивнул Род. — Хотя уверяю тебя, в этом на самом деле нет необходимости — но это подобающе.

И так вот они прошли к воротам кладбища, Магнус не сводил с отца глаз. Род сел верхом на привёзшего его на похороны высокого чёрного жеребца, Магнус — на собственного коня. Его братья и сестра со своими супругами потянулись следом, а затем двинулась в путь и остальная свита.

Алеа ехала, держась как можно ближе к Магнусу, и гадала, кто такие те мужчина и женщина в карете с чёрными занавесками и вырезанной на дверце позолочённой короной.

* * *

Кто они такие, она выяснила в большой комнате семейной хижины, где скорбящие собрались погреться и утешить друг друга. Конечно, на поминки осталась только четверть из тех, кто явился на похороны, но в комнате все равно было тесно. Алеа пробралась на кухню, огляделась в поисках подноса, нашла один такой с бокалами и бутылкой и взяла его подать гостям, но тут как раз к кухне подошла Корделия и улыбнувшись, мягко остановила её.

— Предоставь это эльфам — они желают почтить дочь своего короля, а такая работа и есть их дань почтения.

Алеа со вздохом поставила поднос.

— Ну должна же я что–то делать!

— Тогда поддержи Магнуса, — посоветовала ей Корделия. — Ты ему сейчас будешь нужна ничуть не меньше, чем когда–либо в бою.

Алеа секунду смотрела ей в глаза, увидела, что тут присутствовало намного больше, чем Корделия вложила в слова, и кивнула.

— В этом есть смысл — но что я ему скажу?

— Что там ни придёт на ум. Если я не ошибаюсь, тебе уже приходилось иметь дело с охваченными горем.

Алеа вспомнила, как сидела у постели одной умирающей — главы рода — и кивнула.

— Да, думаю я смогу. Спасибо.

Она пробралась обратно к Магнусу и застала его разговаривающим с теми мужчиной и женщиной из кареты. Одежда их была чёрной, но небольшие короны у них на головах от этого блестели только ярче. Рядом с ними стоял принц Ален и поднял взгляд, когда приблизилась Алеа. Он улыбнулся с той теплотой, за которую его наверняка все любили, и взял её за руку.

— Хорошо, что ты смогла быть здесь, девушка. Мать, отец, — обернулся он к мужчине и женщине. — Разрешите познакомить вас с Алеа, спутницей Магнуса.

— Добро пожаловать, девушка. — Элегантная женщина с серебристо–золотыми волосами царственно протянула ей руку.

Прежде чем Алеа успела прикоснуться к ней, Ален продолжил:

— Девица Алеа, мои мать и отец, королева Катарина и король Туан.

Алеа замерла, уставясь на них, а затем сделала реверанс, сильно радуясь, что не успела дотронуться до руки королевы. Она только теперь поцеловала ей ручку и сказала:

— Для меня большая честь познакомиться с Вашими Величествами. — Она и не представляла, что у Магнуса такие высокие связи.

— Мы с Аленом дружим с детства, — объяснил ей Магнус. — Началось с того, что он однажды явился к нам на выручку, когда мы, дети, забрели в лес и заблудились.

Глаза королевы Катарины сверкнули.

— Бывает так, что некоторые заходят в своей дружбе слишком далеко.

— Никогда, мама, — тут же возразил Ален. — В конце концов, они ведь спасали мне жизнь так же часто, как и я им.

— Да, я жду не дождусь послушать рассказы об этом, — вставил Магнус. — Грегори всегда замалчивал самое интересное.

— Такое, как риск, которому мы подверглись в водовороте водяного? — улыбнулся Ален. — Но какая же опасность могла мне грозить, когда рядом со мной два отважных чародея?

— Опасность в виде чудовища с острыми зубами, точащего их на тебя, — тут же указала королева Катарина.

— Лучше, чтобы он научился смотреть в лицо опасности прежде, чем дело дойдёт до войны, — успокаивающе коснулся её руки король Туан, а затем медленно повернулся к Магнусу. — Хотя, если мятеж снова подымет свои многие головы, то надеюсь, ты будешь рядом с ним?

Этот вопрос захватил Магнуса врасплох.

— Я… я обязательно помогу, если буду на сей планете, Ваше Величество.

— Ведь ты не отправишься вновь в свои путешествия! — нахмурилась королева Катарина.

— Я… я полагал, что отправлюсь… конечно, меня ждёт моё дело…

— Вот твоя работа, — кивнул король Туан в сторону очага.

Повернувшись, Магнус увидел стоящего в одиночестве у камина отца, с нетронутым бокалом в руке, глядящего неподвижным взором на пламя.

— Не доверяю я его спокойствию, — вполголоса сказал король Туан. — Можешь не сомневаться, я сделаю для своего старого друга все, что смогу — но я должен быть далеко отсюда, в Раннимиде. Наверняка ведь долг перед родными важнее любых заданий.

— Особенно раз ты сам возложил их на себя, — добавил Ален.

— Ну… мы пока не отыскали следующую планету, которая нуждается в нас…

— Или может отыскали? — Алеа дотронулась до его руки, а затем повернулась и пошла, лавируя между гостями, к Роду.

Помещение наполняла оживлённая болтовня и приглушённый смех, люди заверяли себя, что жизнь по–прежнему продолжается и без подруги, на которую они всегда полагались. Род находился среди них на островке безмолвия. Алеа встала рядом с ним и посмотрела на огонь, туда же, куда и он.

— Какие картины вы видите в пламени? — тихо спросила она.

7

Род поднял взгляд, удивлённый нежданным обществом, а затем улыбнулся.

— Те, которые видел в детстве, девушка, — сказочные замки и блистающих рыцарей, сражающихся с драконами.

Алеа тоже улыбнулась.

— И вы все ещё аплодируете рыцарям?

— Это уж зависит от драконов, — ответил Род. — Как я подозреваю, вы тоже столкнулись с этими чудищами.

— Только на одной планете, и они были всего в несколько футов длиной — на самом–то деле не драконы, а виверны.

— Местная форма жизни? — В тоне Рода зазвучал профессиональный интерес, и Алеа гадала, скольким же он пожертвовал, чтобы остаться на Грамарии.

Несомненно намного меньшим, чем приобрёл — но достаточно многим для ностальгии.

— Да, местная, колонисты их приручили — правда их потомки этого уже не помнили. Немногие из них ещё умели писать.

— Типичная ретроградная колония, — кивнул Род. — Но устная традиция сохранилась?

— Да, но в своём обычном искажённом виде, такое, как космические корабли, они понять не могли, и поэтому местные легенды рассказывали лишь, что их предки явились со звёзд и ничего о том, привезли ли они с собой вивернов или нет.

— Средневековая культура? — спросил Род. Алеа кивнула:

— И до меня теперь начинает доходить, почему Магнус так хорошо понимал местных жителей.

— Да, он вырос, окружённый со всех сторон рыцарями и кудесниками, — подтвердил Род, — но с Ньютоном, Эйнштейном и Хокингом в книгах. Думаю, ему уже исполнилось двенадцать, прежде чем он понял, что не все воспитаны на такой смеси.

— А он не разрывался между двумя культурами?

Род покачал головой.

— Никогда не видел ни малейшего противоречия между ними — но впрочем, у него был очень хороший учитель.

— В самом деле! Я хотела бы познакомиться. Кто это?

— Это мой конь, Векс. Алеа промолчала, теряясь вдруг в догадках, не сошёл ли он с резьбы от горя.

— Он робот, — объяснил Род, — с очень мощным компьютером в качестве мозга. Фактически, когда я летал меж звёзд, он пилотировал мой корабль.

— А! — с облегчением рассмеялась девушка — и увидела, что улыбка Рода стала шире. Алеа начинала чувствовать, что старик пытается каким–то образом произвести на неё впечатление, и с удивлением сообразила, что ей это очень нравится.

— Можно мне будет познакомиться с этим кибернетическим конём?

— На самом–то деле, с И. И., — Род снова посмотрел на неё. — Он — искусственный интеллект — хотя иногда я гадаю, вполне ли тут уместно слово «искусственный». Уверен, он с удовольствием познакомится с вами. Может даже заодно и покатает на себе.

— Это будет не первый раз, когда некто мужского рода берёт меня покататься.

— Ах вот как! — нахмурился Род. — Думаю, мне лучше строго поговорить с этим моим сынком.

— Нет, с ним–то проблема в том, что он даже и не думает никогда взять меня покататься.

— Это не вполне утешительно.

— О, вы хотите, чтобы он думал об этом, но не делал этого? — Алеа выпалила это так быстро, что не успела подумать, чего же это она брякнула. — У вас есть все основания гордиться им, особенно его поведением со мной.

— Полагаю благодаря этому вы чувствуете себя с ним в безопасности. — Но Род все ещё казался озабоченным.

— Посмею ли я назвать его пай–мальчиком?

— При нем — нет, не посмеете.

Алеа рассмеялась и провела остаток вечера, болтая с отцом Магнуса. Когда гости отбыли и он пожелал ей спокойной ночи, а затем отправился к себе в комнату, Магнус отвёл её в сторону и поблагодарил:

— Спасибо тебе за заботу о нем.

— Заботу? — поразилась Алеа. — Я думала, это он составляет мне компанию.

— Неужто! — Магнус, казалось, удивился.

— Если б он не занял меня разговором, я чувствовала бы себя очень неловко среди всех этих незнакомых людей. Удивительно, насколько комфортно мне было рядом с ним.

— Да… Он был в хорошем настроении, не правда ли? — Магнус нахмурясь поглядел в сторону лестницы, о чем–то задумавшись.

— Он делал вид. — Тон Алеа стал резким. — Ты ведь не думаешь, что в этом есть что–то плохое, не так ли?

— Если все сводилось к этому, то нет…

— По–твоему, он не достаточно сильно горюет?

— Можно сказать и так. — Магнус снова повернулся к ней, обеспокоенно наморщив лоб.

Алеа с удивлением рассматривала его, а затем сообразила, чего именно он недоговаривал. И мягко коснулась его руки.

— Это отрицание, Магнус. Оно пройдёт.

— Надеюсь. — Ответил Магнус. — Надеюсь.

* * *

Это продолжалось по крайней мере до конца той недели. Братья и сестра согласились, что Роду лучше пока не оставаться в доме, где они с Гвен стали счастливыми молодыми родителями, и поэтому они перебрались обратно в замок. Он тоже был пропитан счастливыми воспоминаниями, но там они не настолько захлёстывали. Род казался вполне бодрым, вполне спокойно относящимся к переезду, дружелюбным и контактным, и отправился прямиком в помещение, которое он приспособил под свой кабинет (раньше в той башне помещался арсенал). Однако по пути туда он велел одному из слуг приготовить ему спальню в соседнем помещении.

Помимо этого он казался вполне всем довольным, рылся в своих книгах, добавлял по нескольку строк в свою историю Грамария или же бродил по замку с самым мирным, удовлетворённым выражением лица.

Магнусу это не понравилось.

— Как полагаете, он ведь не впал снова в шок, не правда ли?

— Эту фазу он прошёл почти сразу же, — вздохнула Алеа, — а затем ушёл в отрицание.

— Он по–прежнему отказывается поверить в случившееся, — сказала Корделия. — Кому–то из нас надо поговорить с ним и убедиться в этом.

Магнус не стал дожидаться, когда ему поручат это деликатное дело. Страшась предстоящего разговора, он зашагал рядом с отцом, когда тот забрёл в большой зал и пересекал его.

— Нам надо подумать о рождестве, — неожиданно сказал он, оглядываясь кругом.

— О рождестве? — моргнув посмотрел на него Род. — Ещё ж только сентябрь!

— Да, но большое полено для сочельника следует срубить поскорее, чтобы оно могло хорошенько выдержаться. Разве мы не делали это всегда в конце лета, пап?

— Нет, обычно мы ждали до октября, — ответил Род, но без всяких признаков ностальгии, просто сообщая факт.

У Магнуса от этого поползли по коже мурашки.

— Пап — я рад, что ты так спокоен…

— Но гадаешь, почему? — бросил на него проницательный взгляд Род. — Да потому, что она на самом деле не ушла из жизни, сынок.

Отрицание!

— Но, пап… она же больше не с нами…

— Да, она ушла — но я знаю куда.

— Знаешь? — воззрился на него Магнус.

— Конечно — в Тир—Нан-Ог. Это все знают.

Магнусу стоило больших усилий продолжать шагать в ногу с отцом как ни в чем не бывало.

— Ну, да, — сказал затем он, — все кельты знают, что умершие отправляются в Страну Вечной Молодости — но они там и остаются, пап.

— Именно! Поэтому мне нужно всего–навсего найти Тир—Нан-Ог, и я найду Гвен. — Взгляд его оторвался от лица сына и устремился в пространство. — Нам известно лишь, что он на западе. Я перелопатил старинные легенды, но только это и смог узнать о его местонахождении.

Магнус переживал тяжёлую внутреннюю борьбу, взвешивая, как будет лучше поступить: позволить Роду сохранить свою иллюзию или пытаться «излечить», восстановить его контакт с реальным миром, столкнув его с правдой — что мать умерла, несомненно, и отправилась в Рай, а не в Тир—Нан-Ог, и никак не может вернуться. Но он видел, какое спокойное у Рода выражение лица, вспомнил его прошлые приступы галлюцинаций, и сделал выбор в пользу сочувствия.

Когда он рассказал об их разговоре братьям и сестре, Корделия удовлетворённо кивнула и сказала:

— Эта мечта будет поддерживать его, пока не пройдёт отрицание.

— Да, — согласился Грегори, — но потом придёт гнев, и он вероятно примется искать её, с целью осыпать упрёками за то, что она покинула его.

— Такое возможно, — признал Джефри, — на давайте решать проблемы по мере поступления.

Поэтому, если отбросить все экивоки, они ничего не стали делать — но при этом не спускали с отца глаз.

Так же, как не спускала их с него и Алеа, напоминая Роду, что он обещал познакомить её со своим конём. Род охотно взял её на экскурсию по конюшне и привёл к стойлу, где с механическим терпением коротал время его самый старый друг.

Чёрный жеребец стоял подняв голову над дверцей стойла, жуя клок сена. Алеа пристально посмотрела на коня; если бы Род не сказал ей, что представлял собой Веке, она б нипочём не догадалась.

— Можешь прекратить этот фарс, Векс, — успокоил коня Род. — Ей известно, что ты на самом деле такое. Сено он не глотает, Алеа, — просто даёт ему выпасть изо рта. Лошади не славятся умением вести себя за столом.

— «Однако же надо поддерживать видимость», — сделал ему выговор чёрный жеребец.

Алеа с большим трудом удалось не выпрыгнуть из собственной шкуры. Даже когда тебя заблаговременно предупредили, услышать, как конь говорит, оказывается, сильное потрясение.

— Всегда озабочен честью семьи, — вздохнул Род. — Векс, это Алеа, спутница Магнуса.

— «Для меня большая честь познакомиться с вами, мадемуазель Алеа. Я слышал о вас из сообщений Грегори».

— Ну, я здесь как раз для того чтобы представить сведения в правильном виде, — сумела улыбнуться Алеа. — Этот любезный джентльмен говорит, что вы были учителем Гара — извините, я хотела сказать, Магнуса. Гар — это его прозвище, которым он называется, высаживаясь на планету, где намерен устроить ещё одну революцию.

— «Разумная предосторожность, и сохраняющая репутацию семьи», — согласился Векс. — «Я действительно был наставником Магнуса и находил его блестящим учеником».

— Но столь же озорным, как любой мальчишка?

— «Таким редко», — ответствовал Векс. — «Он сознавал, что должен подавать пример младшим братьям и сестре. Он, можно сказать, чувствовал ответственность за своё поведение».

— Надо будет убедиться, что он больше её не чувствует, — нахмурилась Алеа.

— Желаю успеха, — с улыбкой ответил Род. — Привычные взгляды, сложившиеся в раннем возрасте, поколебать страшно трудно.

— Он же наверняка понимает, что они уже выросли!

— «Да, но думаю, он не сознаёт, что они стали способными принимать ответственность за собственную жизнь на себя», — растолковал ей Векс, — «особенно, раз на тот момент, когда он покинул Грамарий, они были ещё подростками».

— Да он и сам был немногим старше. — Род покачал головой. — Как я вообще мог позволить ему улететь?

— А разве у вас был выбор? — Алеа скрыла смешок. — Могу себе представить, как кто–нибудь попытался бы помешать Магнусу делать то, что он считал правильным!

— «Это привело бы к результату обратному желаемому», — согласился конь. — «Вы говорите так, словно знаете это по личному опыту».

— О, я никогда не видела, чтобы он делал что–либо, что считал неправильным, — отозвалась Алеа. — Возможно глупым, но никак не неправильным.

— «А вы пытались остановить его?»

Алеа вспомнила, как Гар раздражённо искал правительство на планете, где ничего такого, казалось, не было и в помине.

— Нет. Но пыталась объяснить ему, почему с этого не будет толку.

— «А он прислушивался?»

— Конечно нет! Но он и сам обнаруживал факты. Конь кивнул.

— «Да, под слоями приобретённого опыта он все тот же Магнус».

С этим Алеа не собиралась спорить — но чем больше они говорили, тем больше она узнавала о Магнусе–ребёнке и о том, сколь многое от того мальчика никуда не делось, тщательно спрятанное и защищённое от чужих глаз, где–то в глубине души того великана, которого она знала.

Однако когда они обсуждали воспоминания Векса, Родом, судя по его виду, начала овладевать ностальгия, а затем и печаль. Понимая, что погружение в прошлое возможно не самое лучшее сейчас для него, Алеа закончила разговор и пошла в дом, по пути рассказывая Роду о своей первой встрече с Магнусом. Рассказ увлёк Рода, и поэтому она продолжила, подробно описывая их странствия на её родной планете, Мидгарде — и поняла, что Рода заинтересовали не чудеса вроде великанов и гномов, а деяния мальчика, выросшего в очень действенного преобразователя обществ.

* * *

В последующие несколько дней у неё появилась возможность переговорить со всеми братьями и сестрой Магнуса и их супругами — хотя она по–прежнему избегала встреч с Алуэттой. Род с отсутствующим видом и мягкой улыбкой прогуливался по замку; она несколько раз сталкивалась с ним и, поскольку ей не нравился его вид — такой, словно он был как бы не совсем тут — Алеа завязывала с ним разговор с целью вернуть его в настоящее время. Род оказался способен рассмешить её, и она отвечала ему тем же.

На третий вечер, когда остальные отправились спать, они с Магнусом чуть подольше засиделись за разговором у камина, скорее, говорила Алеа, пытаясь отвлечь Магнуса от мрачных размышлений. И наконец бросила, сильно раздосадованная его молчанием:

— Ты сейчас, Магнус, и впрямь не самый весёлый спутник. Что случилось?

— Я тревожусь за него, — ответил ей Магнус, — за папу.

— Да, я понимаю, о чем ты, — нахмурилась Алеа. — Такое впечатление, словно он все время не совсем здесь, не так ли?

— Так — и он чересчур счастлив находясь там, куда бы его ни занесло.

— Тебя тревожит, что он может так и остаться там? — Алеа покачала головой. — У него здесь дети, Магнус. Каждый из вас служит для него якорем в реальном мире. Но он должен постепенно преодолеть своё горе.

— Да, если оно не сведёт его с ума, — отозвался Магнус. — Не хотел об этом упоминать, но он не всегда был в превосходном психическом здравии.

— Ты хочешь сказать, что у него бывали припадки безумия? — воззрилась на Магнуса Алеа. — Наверняка ведь нет!

— Долгие годы его психика подвергалась очень жестоким ударам. — Магнус уставился невидящим взором на языки пламени. — Самый тяжёлый был, когда враги сумели скормить ему каштан, сделанный из ведьмина мха.

Алеа в ужасе застыла,

— Мы все их ели, — продолжал рассказ Магнус, — но у мамы четверть генов в любом случае была созданной из ведьмина мха, а у нас, детей, одна восьмая, и поэтому нам это не причинило никакого вреда. С папой однако вышло иначе, он погрузился в пучину галлюцинаций, и маме потребовалось немало времени чтобы придумать как его вылечить.

— Он… он ведь не был опасен, не так ли?

— Полагаю, мог бы таким быть, — ответил Магнус, — но мы поручили эльфам присматривать за ним, куда б он ни пошёл, а я был достаточно большим, чтобы тенью следовать за ним и прибежать, когда понадоблюсь. Мама восстановила его рассудок — она всегда оказывала самое стабилизирующее влияние.

— А её здесь больше нет, — прошептала Алеа,

— Да. Не уверен, что папа понимает это. — Магнус остановил её, подняв руку. — О, уверен, он ни для кого не станет опасным — но по–моему, для него нет ничего хорошего в том, чтобы заблудиться в прошлом.

— Дай ему время, — посоветовала Алеа. — Дай ему время.

* * *

На следующее утро Алеа разбудил ментальный шум. Она резко выпрямилась, сев на постели, слыша, как Магнус и его братья с сестрой обмениваются тревожными мысленными криками: «Он оседлал Векса! Едет к надвратной башне! Остановить его!»

Алеа торопливо натянула платье, сунула ноги в сапожки и сбежала вниз по лестнице.

Во двор замка она выбежала как раз вовремя, чтобы увидеть, как Магнус бросается к туннелю надвратной башни, только–только успевая опередить Векса. Огромный чёрный конь притормозил.

Алеа побежала присоединиться к нему. Корделия и Ртуть опередили её, но не намного. Ален, Джефри и Грегори подбежали сразу за ней, а следом за ними подоспела и Алуэтта.

— Вы вышли проводить меня! — улыбнулся Род стоящим вокруг детям, невесткам и зятю. — Страшно мило с вашей стороны.

— Пустяки, пап, — пропыхтел Магнус. — Надолго… собрался уехать?

— На сколько потребуется. — Род хлопнул ладонью по притороченной за седлом туго набитой седельной сумке. — Не беспокойтесь, я упаковал все необходимое.

— Да, и знаю, ты отлично умеешь охотиться и устраивать бивак. — Магнус взглянул на братьев и сестру, дружно пытающихся скрыть охватившую их тревогу. Он снова поглядел на Рода. — Если ты упаковал так много, то должно быть собрался в дальний путь.

Род пожал плечами и повторил:

— На сколько потребуется.

— Можно мне… спросить, куда ты направляешься?

— В Тир—Нан-Ог.

Братья с сестрой застыли, и Алеа вполне разделяла их ужас. Может Тир—Нан-Ог и являлся кельтской Страной Вечной Молодости — но он был также и Страной Мёртвых.

Род увидел их страх за него и с мягкой улыбкой наклонился к ним:

— Она там, дети. Гвен отправилась в Тир—Нан-Ог, и среди живых кто–то знает, где это.

Мысль Корделии так и возопила: «Отрицание!» Магнус на мгновение сделался совершенно неподвижен. А затем сказал:

— Конечно.

Корделия резко повернулась и недоверчиво уставилась на него. Ртуть похоже была на грани взрыва ярости, а братья воззрились на Магнуса так, словно тот лишился рассудка — но с лица Алена постепенно сошла тревога. Он медленно поднял голову, а затем кивнул.

Магнус метнул на них всех призывный взгляд, который ясно говорил: «Доверьтесь мне», а затем снова повернулся к отцу.

— Да, конечно, ты должен отправиться на се поиски. В конце концов, это ведь соответствует.

— Соответствует? — свёл брови Род.

— Конечно, — подтвердил Магнус. — Ты провёл первые тридцать лет своей жизни, ища её. И вполне подобающе для тебя провести последние в том же поиске.

Род отозвался, довольный услышанным:

— Рад, что ты понял.

— Это придаёт твоей жизни определённую симметрию, — продолжал Магнус. — Ты часто будешь писать домой?

— Ну конечно. — Род озабоченно нахмурился и свесился с седла, положив руку на плечо сыну. — Ни на мгновенье не думай, будто я покидаю тебя. — Он повернулся к другим своим детям. — Вы ведь знаете, что я очень сильно люблю вас всех, и если у вас возникнет хоть малейшая надобность во мне, я в ту же секунду вернусь — но я должен ехать.

Алуэтта подавила рыдание, а Корделия проглотила слезы, но обе кивнули.

— Как мы дозовемся тебя, если ты нам понадобишься? — спросила Ртуть.

— С помощью телепатии, конечно, — ответил Род, — и вы всегда можете спросить, где я, у эльфов. Я не настолько глуп, чтобы думать, будто смогу бродить по всему Грамарию без наблюдающих за каждым моим шагом фейри.

— Крошечный Народец всегда был твоим союзником, — согласился Магнус, и, шагнув в сторону, крепко сжал руку отца. — Счастливого пути, пап.

— Счастливо оставаться, сынок. — Но Род не выпускал руку сына, на лице его резко обозначились морщины, выдавая беспокойство. — Ты ведь позаботишься о них вместо меня, не правда ли? Я имею в виду жителей Грамария.

Магнус замер. Его братья и сестра резко повернулись к нему и потрясённо уставились на него.

— Я не стану навязывать им демократическую форму правления, — предупредил Магнус.

— Ну и ладно, сынок, — благодушно кивнул Род. — Я лишь прошу тебя защищать их от любых агентов, которые попытаются направить их к установлению неподходящих для них форм правления — особенно от анархистов и тоталитаристов.

— Ну разумеется, — сказал Магнус. — В смысле, если я хочу защитить их от демократии, если она им не подходит, то, конечно, буду также защищать и от всего прочего, неподходящего.

— Почему Магнус, папа? — не выдержала Корделия. — Почему ты поручил это ему?

— Потому что у него более чем десятилетний опыт по части свержения правительств. — Род коснулся её руки. — Знаю, милая, ты всячески озабочена благополучием народа, а ты, Джефри, будешь защищать его от любого вооружённого вторжения …

Джефри напряжённо кивнул.

— …и что ты, Грегори, придумаешь, как отразить любые магические нападения — но по правительствам теперь специалист Магнус.

— Я как–то не думал об этом в таком плане, пап, — медленно произнёс Магнус.

— Я тоже немного запоздало признал собственные способности, — напомнил ему Род, а затем свесился с седла поцеловать Корделию и выпрямился крепко пожать руку Джефри, а затем и Грегори. — Вы знаете, что я буду постоянно думать о вас. Если я вам понадоблюсь, то просто направьте мне мысль.

— Направим, папа, — пообещала со слезами в голосе Корделия.

Род удовлетворённо кивнул.

— Я буду дома к рождеству, если к тому времени не найду её. Позаботьтесь друг о друге, дети.

— Позаботимся, папа, — заверил его Грегори.

Род лучезарно улыбнулся им всем, а затем обернулся к воротам и дал шпоры Вексу. Большой чёрный конь шагнул вперёд со словами:

— «Извини, Магнус».

— Да, конечно, — посторонился, уступая дорогу, Магнус. — Счастливого пути, пап.

— Счастливого пути, — пожелали все.

Род прощально махнул рукой и въехал в туннель надвратной башни.

Корделия резко повернулась к ближайшему часовому, выхватила у солдата копьё, вскочила на копьё верхом и поднялась, описывая круги, над зубчатыми стенами.

Алеа никогда в жизни не видела подобного зрелища.

Грегори обхватил Алуэтту одной рукой за талию, а Джефри схватил Ртуть. Они исчезли с двойным ударом грома.

— Что с ними случилось? — вытаращила глаза Алеа.

— Они телепортировались на стену, — растолковал ей Магнус. — Хочешь отправиться так же как Ртуть, или предпочтёшь своим ходом?

— Если ты не против, я поднимусь обычным способом, — решила Алеа, — но не задерживайся из–за меня.

— Спасибо, — поблагодарил Магнус и исчез, вызвав новый небольшой взрыв.

Алеа бросилась к ведущей на стену лестнице. Взбежав наверх и хватая воздух открытым ртом, она увидела выстроившихся у зубцов младших Гэллоугласов и их супруг. Алеа сумела выдать ещё один спринт и, встав рядом с Магнусом, посмотрела вслед едущей к лесу одинокой фигуре. И смутно расслышала звон пощипываемых струн.

— Музыкант из него по–прежнему так себе, — хмыкнул Джефри.

— Это твой талант, брат, куда уж нам до тебя, — улыбнулся Магнус.

— Он конечно же снова погрузился в омут галлюцинаций, — сказала Корделия.

Магнус кивнул.

— Хотя нет никаких оснований думать, что он сделается опасным — ни для кого другого, кроме себя.

— Думаю не сделается, — согласился нахмурясь Джефри — В конце концов, он ведь совершенно нормален — за исключением этого бреда, что сможет где–то там найти маму.

— Странствия не причинят ему вреда, — заключил Грегори, — и если это его способ справиться с горем, то тем лучше.

— В действительности, это вообще не наше дело, — высказал своё мнение Магнус.

— Все, имеющее к нему отношение, — наше дело, — поправила его Корделия, — но не нам указывать ему, что можно делать, а что нельзя.

— Да, — согласился Магнус. — В конце концов, он ведь взрослый человек и находится в добром здравии — почти.

Крошечная фигура обернулась помахать им как раз перед тем, как дорога ушла в лес, и всадника скрыла листва. Все стоящие на стене махали в ответ, пока обессиленно не опустили руки.

Джефри повернулся к Магнусу, вызывающе выпятив челюсть.

— И ты теперь будешь указывать нам?

— Конечно нет, — ответил Магнус. — В конце концов, мне не очень–то это удавалось с тех пор, как тебе стукнуло двенадцать.

Джефри посмотрел на него, а затем улыбнулся.

— А по–моему, это нисколько не мешало тебе и дальше пытаться командовать.

— Уж поверь, я в своих путешествиях в какой–то мере поднабрался зрелости, — улыбнулся в ответ Магнус. — Кроме того, я отлично сознаю, что как говорится, не в курсе недавней истории всего произошедшего на Грамарии. Ты наверняка знаешь свои задачи лучше моего.

Грегори нахмурился и сказал Джефри:

— Он говорит об этом как–то слишком небрежно.

— Папа велел мне только отбивать наскоки иностранных агентов, пытающихся толкнуть Грамарий на установление форм правления по образцу своих, — напомнил ему Магнус. — Он не сказал ни единого слова о том, чтобы приказывать вам.

— Рада, что ты это понимаешь. — Но сказав это Корделия продолжала разглядывать его лицо в поисках ответа на какие–то свои сомнения, а потом с досадой повернулась к Алеа. — Он это серьёзно?

— Я не могу сказать, что когда–либо видела, как он особо много приказывет, — медленно проговорила Алеа. — Предлагать, это да, и он умеет быть очень убедительным — но впрямую приказывать, нет.

Грегори и Джефри её слова похоже несколько успокоили, но вот Корделия выглядела совсем не убеждённой — равно как и Ртуть, и Алуэтта, казалось, сомневалась.

Магнус обвёл взглядом их лица одно за другим, а затем остановил его на лице Алена, И преклонил колено.

8

— Что ты делаешь! — закричал Ален. — Встань, воин!

— Твой воин, — подчеркнул Магнус. — Десять лет назад я принёс вассальную присягу твоему отцу, когда он сделал меня рыцарем, а теперь я приношу её тебе, принц Грамария. Я твой воин, и буду подчиняться твоим приказам, чего бы это мне ни стоило. Призывай меня когда угодно; я клянусь тебе в своей преданности Дубом, Ясенем и Терновником.

Все на мгновение сделались совершенно неподвижными, пристально глядя на Магнуса — и на Алена, смотревших друг другу в глаза: лицо принца сделалось совершенно серьёзным, когда он кивнул.

— Я твой сюзерен и буду обеспечивать тебя и защищать, когда возникнет надобность. Встаньте, сэр Магнус.

Магнус встал, высокий и прямой, перед своим будущим королём.

Об этом не было речи, но все поняли, что Магнус обязался остаться на Грамарии. Нравилось это кому–то или нет, а он теперь дома навсегда.

* * *

— Это не тот предмет, с которым можно играть, — сказал Джефри.

— Ни в малейшей мере, — согласился Грегори, — и Магнус чересчур хорошо это знает, чтобы использовать его в качестве инструмента убеждения. Он не стал бы насмехаться над такой торжественной церемонией или давать легковесную клятву. Он говорил вполне серьёзно.

Братья сидели в гостиной в покоях Грегори, уединившись на несколько минут, и послужившая для этого предлогом бутылка стояла между ними открытой, а их кубки уже наполовину опустели.

Джефри кивнул.

— Конечно, это означает, что когда Ален станет королём, а Корделия — королевой, Магнус будет подчиняться её приказам.

— Преклонив колено он в такой же мере заявил об этом, как и о подчинении Алену, — согласился с весьма задумчивым видом Грегори. — Думаю, он намеревался успокоить нас на этот счёт. Ему такое придётся не по нутру; будет крайне неприятно подчиняться приказам младшей сестры, но он это сделает. Он искренен в своих словах, и не станет пытаться командовать нами.

— Возможно, — отозвался Джефри, — но думаю, мне лучше убедиться.

* * *

Заехав в лес, Род почувствовал, что огромная тяжесть снята с его плеч. Теперь королевство больше не его забота.

— Я снова вольный странник, Векс.

— Да, и самой наилучшей разновидности, — ответил конь, — тот, у которого есть родной дом в замке, когда б ему этого ни захотелось.

— Я замечаю тут обвинение в лицемерии?

— Скорее констатацию того, что ты играешь в возобновление своей жизни в юности, — поправил его Векс.

— Туше, — поморщился Род. — И есть небольшая проблема со взваливанием этого груза ответственности на моего мальчика.

— Он уже взрослый мужчина, Род, и вполне способен справиться с этой задачей.

— А я — нет? — прицепился к роботу–коню Род. — Ну, полагаю я немного сдал.

— Уверен, Магнус позовёт тебя, если ему понадобится совет, — успокоил его Векс, — но поскольку он организовал революции на восьми планетах, то думаю, он едва ли станет беспокоить тебя.

— Да, но это ведь его родной мир. — Род нахмурился с оттенком беспокойства. — Это может помешать ему объективно оценивать обстановку.

— Это не страшно, пока не вредит ясности его зрения, — сказал Векс. — Кроме того, поручение ему важного задания было единственным способом, каким ты мог гарантировать, что он снова не покинет дом.

— Ну, мне и правда хочется, чтобы он побыл тут, пока я не найду Тир—Нан-Ог, — признался Род. — Есть что–то успокаивающее в том, когда знаешь, что на рождество все твои дети будут рядом, стоит только крикнуть, и сразу услышат.

— Ты также думал и о той юной леди, не так ли?

— Да. — Род кивнул, чувствуя, как часть груза снова легла ему на плечи. — И он и она так подходят друг другу, но оба твёрдо решили не видеть этого в упор.

— Они скоро оправятся от душевных травм, Род.

— Немного позаглядывал в мысли, не так ли?

— Я не телепат, Род; хотя я и могу мысленно связываться с тобой и твоим потомством, проникнуть в чьи–либо мысли для меня невозможно. Нет, я просто слушал каждое произнесённое слово и запоминал их все.

— И складывал их в картины, которые эти двое думали, будто скрывают? Не могу за это порицать. — Род устремил невидящий взгляд на лес. — Я знаю, что именно покалечило Магнуса — но мне хотелось бы знать, какая травма заставила Алеа так бояться романтических отношений.

— Что бы это ни было, Род, она научилась не доверять мужчинам, хотя Магнус, кажется, доказал ей, что ему — можно.

— Исключение, которое подтверждает правило — но большего ей и не нужно, — кивнул Род. — Конечно, она по–прежнему отрицает, что красива — но Магнуса никто и никогда не обвинял в том, что он красавец. По крайней мере после того, как он вырос.

— Некрасивые мужчины склонны влюбляться в прекрасных женщин ничуть не меньше красавцев.

— Равно как и некрасивые женщины в красавцев–мужчин, — согласился Род, — правда, это не имеет никакого отношения к этой паре. Что бы там ни притягивало их друг к другу, это не физическая красота.

— Да, Род, думаю, Магнус восхищается характером Алеа — её смелостью и стойкостью, а возможно, даже способностью сочувствовать.

— Верно, но знает это девушка или нет, она обладает своеобразной классической красотой, и не думаю, что Магнус не восприимчив к ней.

— Прошу не путать, Род. Не думаю, что твой сын признает физическое влечение, которое он столь явно испытывает.

— Для тебя может быть и явно, — возразил Род, — но для некоторых из нас, не замечающих тех мелких указателей, которые, кажется, находишь ты, это далеко не очевидно. Ладно, пусть между ними есть некоторое физическое влечение, но думаю этих двоих больше всего связывают опасности, которые они пережили сообща.

— И по ходу дела усвоили, что могут полностью положиться друг на друга, — согласился Векс.

— Они нисколько не сомневаются, что могут рассчитывать друг на друга в критический момент, — кивнул Род. — Вот когда момент не критический, у них могут возникнуть трудности.

— Возможно, Род, но это больше не твоя забота.

— Ты шутишь? Дети всегда будут моей заботой. Однако признаю, в данный момент я ничего не могу с этим поделать. — Род попытался стряхнуть с плеч невидимый груз и принялся щипать струны арфы. — Думаю, я сумею сыграть ещё один припев из «Моей единственной и дорогой».

— Почему бы и нет? — спросил Векс. — Вокруг только дикие звери.

— Слушай, я пытаюсь не думать о Магнусе и Алеа. По крайней мере птицы–то критиковать не станут. — И Род принялся громко бренчать аккомпанемент к словам и запел, очень тихо и почти не фальшивя:

«Щеки твои словно розы в цвету, О, моя единственная и дорогая…»

И верно, птицы критиковать не стали. Однако некоторые из них вспомнили о срочных делах где подальше и разлетелись в разные стороны.

* * *

Завтрак начался довольно мрачно, и Алеа заметила, что Магнус подчёркнуто не занял кресла во главе стола. Его братья и сестра тоже должно быть поняли это, так как они казались очень насторожёнными, ко всему готовыми и ждущими, не попытается ли он ими командовать. Ей представилось, как они примутся спорить, стараясь перекричать друг друга, и она вся подобралась, готовясь к этому.

Но Магнус говорил очень мало, только нарезал мясо, быстро переводя взгляд с одного лица на другое, намазывал на булочку варенье, выглядя расслабленным и подтянутым. Алеа дивилась, как это его братья с сестрой не догадываются, насколько он напряжён под этой маской внешнего спокойствия — но они явно не догадывались; в этой семье телепатов, безусловно, действовало правило ни в малейшей мере не читать мыслей друг друга без приглашения или жёсткой необходимости.

Грегори повернулся к Магнусу, но его кроткий тон не смог скрыть его крайней напряжённости:

— Как я понимаю, Магнус, ты неодобрительно отнёсся к тому, как мы с Корделией ухаживали за мамой.

Алеа почувствовала, как в Магнусе поднялся гнев на Грегори за дерзость и напоминание о смерти их матери, но почувствовала также последовавший затем огромный прилив чувства вины. Однако на лице его ничего этого не отразилось. И он оставался спокоен и вежлив, когда ответил:

— Вы сделали все что могли, разве только не уговорили её отправиться в госпиталь на иной планете, и, уверен, не потому, что плохо старались.

Грегори медленно кивнул.

— Мама могла быть до крайности упрямой, когда желала.

Джефри следил за разговором, словно готовый к прыжку кот.

— И кроме того, — резко добавила Корделия, — чем мог помочь инопланетный госпиталь? Там же ничего не знают о ведьмином мхе.

Магнус кивнул.

— Даже если б там и уловили, что происходит разрушение её генов, то не представляли бы себе, что тут можно поделать — а после её смерти приложили бы все силы, чтобы оставить её тело у себя в качестве образца для исследований.

Корделия содрогнулась, а её братья скривились.

— Нет, — произнёс Магнус, — я ни в малейшей мере не могу винить вас ни в плохом лечении, ни в её кончине.

Брат и сестра в удивлении подняли головы.

— Зачем же тогда этот обвиняющий вид? — нахмурилась затем Корделия. — Кого ты осуждаешь?

— Себя, — ответил Магнус, — за то, что меня не было здесь.

— Ты одним своим присутствием вызвал бы раздор, брат, — тут же смягчился Грегори. — В конце концов, ты ведь не мог принять власть от папы столь же легко, как остальные из нас.

Магнус нахмурился, не совсем понимая, что именно имел в виду брат, но совершенно уверенный, что сказанное вызывает у него негодование.

— Ты смог бы сделать не больше нашего, — тихо проговорила Корделия — но кричал бы на папу, требуя что–то сделать, хоть что–нибудь, и заставил бы маму растратить последние силы своими мольбами.

Магнус сидел не шевелясь.

Молчание в комнате стало крайне напряжённым. Джефри сжал край стола, словно собираясь перемахнуть через него — но Магнус наконец кивнул:

— Наверно так.

Корделия накрыла его руку своей ладонью.

— Нам очень не хватало тебя, брат — но мы все понимали, как тебе необходимо найти свою судьбу.

Магнус устало улыбнулся:

— Какой жеиронией будет, если эта судьба окажется здесь!

Корделия бросила взгляд на Алеа, но быстро отвела его и сказала:

— Возможно и не будет, если ты привёз её домой с собой.

Магнус непонимающе нахмурился, но Джефри негромко рассмеялся.

— Наверно папа прав — много лет помогая народам избавиться от тиранов и уча как править самим, ты сделался способным отлично опекать народ своей родины — даже когда эта опека состоит в том, чтобы только присматривать и ничего не делать.

На сей раз взгляд на Алеа бросил Магнус, та сумела робко улыбнуться ему. Он перенял эту улыбку и ответил ею братьям и сестре, когда сказал:

— Да. Скитаясь меж звёзд я по крайней мере немного научился терпению.

Тут все рассмеялись и принялись обсуждать за едой последние сплетни. По мере того как продолжался завтрак, они, казалось, расслаблялись все больше и больше, и даже начали обмениваться колкими замечаниями.

— Придётся нам расставить по всему королевству эльфов–часовых, — сказал Грегори.

— Они и так уже расставлены, брат, — рассмеялась лёгким непринуждённым смехом Корделия. — Нам надо только сказать им, за чем следить.

Джефри повернулся к Магнусу, и в его голосе послышались резкие нотки, когда он спросил:

— Как, по–твоему, переживать ли нам по поводу папиных скитаний, брат?

Алеа почувствовала порыв Магнуса отдать приказ и усилие не дать ему сорваться с языка.

— Думаю, он не представляет опасности ни для себя самого, ни для кого–либо иного, Джефри, и достаточно взрослый, чтобы самому позаботиться о себе. Если я ошибаюсь, то эльфы несомненно способны разобраться с любыми трудностями, пока мы не подоспеем.

— Они наверняка уже знают, что надо постоянно присматривать за лордом–чародеем, — согласился Грегори.

— Да, присматривать и сообщать о его злоключениях Паку, — поддержала его Корделия.

Алеа нахмурилась. Неужели они так мало верили в отца?

А затем вспомнила, что говорил Магнус о предыдущем приступе психического заболевания у Рода, о единодушном мнении его детей, что во время похорон он соскочил с резьбы, и подумала, что их озабоченность возможно не имеет ничего общего с неуважением.

А затем она нашла другой повод теряться в догадках — что ещё за Пак такой?

Джефри заметил молчание Магнуса и спросил с вызовом в голосе:

— А ты что думаешь, брат?

Снова порыв скомандовать и усилие, которое потребовалось для гашения этого порыва. Алеа гадала, разделяет ли она чувства Магнуса или просто считывает их по микроскопической дрожи мускулов его лица, которое она так хорошо знала, наверное получше, чем его братья или сестра.

Неважно как именно — она знала, какие он испытывает чувства, в то время как его родные видели только спокойное лицо, которое он являл публике — и её душа возопила о том, насколько это неправильно. Вынужденно отгораживаться от родных! Будь у неё брат или сестра, она очень дорожила бы ими, поверяла бы им свои самые сокровенные тайны, она всегда жаждала этого! Именно для того и предназначались братья и сестры!

Не так ли?

Магнус встретился взглядом с Джефри, а затем медленно покачал головой.

— Думаю я долго был в отъезде, брат, и в моё отсутствие многое изменилось.

— Наверняка не столь уж многое, — ответила Корделия. — Если ты не имеешь в виду, что я постарела!

— Скорей уж повзрослела, — негромко рассмеялся Магнус. — Когда я улетал, ты была ещё подростком.

Корделия удивлённо поглядела на него, а затем рассмеялась вместе с ним. Джефри покачал головой:

— И о чем только думали мама с папой, позволяя тебе самостоятельно отправиться в путь в таком юном возрасте?

— Не припомню, чтобы я предоставил им широкий выбор, — медленно произнёс Магнус.

Корделия нахмурилась, уловив сквозившее в его интонации своеволие.

— Возможно, но им не обязательно было так поощрять тебя!

— Но они отправили меня в путь вместе с присматривающим за мной Вексом, — поднял палец Магнус. — Обеспечив всеми преимуществами, какими только можно — в том числе и моим старым наставником, который, несомненно, ежедневно отправлял доклады о моем благополучии и был вполне способен вытащить меня из любой передряги, в какую я мог угодить.

— Да, но Векс вернулся домой ещё до того, как пришло первое сообщение, — напомнил Грегори. — Его звездолёт движется намного быстрей тахионного луча, и он оставался с тобой недолго.

— Да, физически — недолго, — согласился Магнус, — но когда наши кузены подарили мне Геркаймера, то Векс прежде чем улететь, сгрузил ему всю историю нашей семьи.

Остальные уставились на него, а потом расхохотались.

Магнус улыбнулся, чуть заметно, но удовлетворённо изогнув губы.

— Мне ты об этом не рассказывал! — заявила Алеа. Магнус пожал плечами.

— Я не вспоминал об этом, пока не начался этот разговор.

Алеа усиленно заворочала мозгами, гадая, как ей связаться с Геркаймером для получения полного отчёта о детстве и отрочестве Магнуса.

— Как это похоже на Векса! — заметил Джефри. — До конца остаётся наседкой.

— А осенью Геркаймер напоминает тебе брать с собой зонтик и надевать плащ? — спросила Корделия.

— Нет, — ответила за Магнуса Алеа, — это делаю я, — а затем прикусила язык, гадая, кто её тянул встревать в разговор.

Но семья рассмеялась ещё громче, а Ртуть кивнула.

— Отлично, девушка! Продолжай в том же духе!

— Думаю, моему брату нужно много о чем напоминать, — сказала Корделия. — Он никогда особо не старался поберечься.

Магнус снова сумел чуть улыбнуться, но Алеа видела, чего ему это стоило, и постаралась не съёжиться в кресле. А затем напомнила себе, что если Магнус действительно раздосадован, то способен и сам с этим справиться — но удивилась волне страха, вызванного этой мыслью.

Миг прошёл, и Магнус неплохо изобразил, будто ему очень по душе её присутствие.

— Мне было очень одиноко после того, как Дирк ушёл с корабля и до того, как появилась Алеа.

— Да, Грегори упоминал об этом друге Дирке, — отозвалась Корделия. — Каким он был?

Алеа попыталась скрыть своё любопытство. Она часто гадала насчёт того, каков был этот Дирк Дюлен, и насколько близкими были его отношения с Магнусом.

— Всего лишь ещё одним утратившим иллюзии, неудовлетворённым холостяком вроде меня, сестричка, — пожал плечами Магнус.

На сей раз съёжилась, казалось, Алуэтта, а Ртуть высказала такое мнение:

— Тогда вы, как я подозреваю, беседовали во время перелётов между планетами о коварстве женщин.

— Как ни странно, нет. — Магнус устремил взгляд в пространство, обмозговывая проблему. — Полагаю между нами действовал молчаливый уговор не обсуждать наши попытки завязать романтические отношения. К тому же у Дирка была куда более веская причина лишиться иллюзий, чем у меня.

— Как так? — спросил Грегори, Алуэтта удивлённо посмотрела на Магнуса, но быстро отвела взгляд.

Ртуть нахмурясь повернулась к Грегори.

— Разве Магнус никогда не упоминал об этом Дирке, когда вы делились мыслями через световые годы?

Грегори покачал головой.

— Времени не хватало, а вот чего обсудить — было более чем. — Он наморщил лоб глядя на Магнуса. — Ты, брат, никогда особо не рассказывал о своих приключениях — только хотел услышать обо всем, что случалось дома.

— Конечно, — согласился Магнус. — Изгнанникам всегда это интересно.

— Скажи уж лучше «экспатриантам», — поправил его Джефри. — Ты покинул дом по собственному выбору. Определённо не по нашему!

На лице Магнуса не отразилось негодования, но Алеа его почувствовала.

— А свои эскапады ты не считал важными? — поинтересовалась Ртуть.

— Для меня они такими не были, — пожал плечами Магнус. — Я уже знал, чем они завершились.

Братья и сестра Магнуса рассмеялись, но не Алеа — она была уже сыта по горло тем, как неохотно Магнус делится своими воспоминаниями.

— Ну, а нам они интересны, — вступил в разговор Ален, — очень интересны. И потому, расскажи нам, почему этот Дирк утратил иллюзии и пережил разочарование.

— Он посвятил жизнь освобождению своего народа, — объяснил Магнус, — и пожертвовал ради этой цели всем нормальным человеческим опытом. Он, например, никогда не упоминал о том, что в кого–то влюблялся до того, как мы повстречались.

— Это не значит, что у него такого не было, — сказала Алуэтта.

— Да, но это значит, что он никогда не пытался завязать роман, — ответил Магнус. — Ему было всего двадцать с небольшим, но он с одиннадцати лет учился и работал для освобождения своего народа.

— Которое вы с ним наконец и осуществили, — закончил за него Грегори.

— Да — и он обнаружил, что среди этого самого народа для него нет места. Он долго жил не на родной планете, в современном мире, обучаясь мастерству, нужному революционеру. — Магнус покачал головой. — Обучаясь — и работая на судоходной линии, созданной беглецами для накопления средств для борьбы с лордами Меланжа, его родной планеты. Огромное большинство народа там оставалось прикованным к планете, угнетённые сервы, без всякого образования и представления о современном мире.

— Он явился домой и обнаружил, что дома для него нет, — прошептала широко раскрыв глаза Алуэтта.

На сей раз Алеа согласилась с этой ведьмой.

— Ужасно и крайне несправедливо! Однако наверняка ведь были и другие такие же, как он.

— Да, и они все поняли: самое важное, что они могут сделать для Меланжа, это сохранять контакт с внешним миром, — сказал Магнус, — для поддержания постоянного притока современных лекарств и межзвёздных финансов.

— Они были отправлены в пожизненное изгнание! — воскликнул Грегори.

Магнус кивнул.

— Либо так, либо обязаны жить жизнью простых крестьян — не очень приемлемой для человека, если тот жил в сверкающих городах и пилотировал звездолёты.

— Не удивительно, что он покинул родину и отправился скитаться с тобой, — сказала Корделия.

— Да, но ещё менее удивительно, что когда он влюбился, то захотел остаться на планете своей дамы сердца и сделать её своей родиной, — отозвался Магнус.

— Конечно, поскольку он, тоскуя, должно быть желал иметь хоть какой–то родной дом, — согласился Грегори.

— Но тебе из–за этого, должно быть, сделалось очень одиноко, — предположила Ртуть.

— Я очень рад, что повстречал Алеа, — кивнул Магнус.

Алеа была совсем не уверена, что при данных обстоятельствах это такой уж большой комплимент, особенно раз Магнус никаким способом не связался с ней, когда сказал это — но она почувствовала излучаемую им нежность, а под ней столь сильную отчаянную потребность, что это потрясло её. Неужто такая была у него все время? Её изумило, что никто из родных Магнуса этого похоже не заметил — или они все были слишком вежливы?

Или Магнус как–то смог направить это ощущение только ей?

Или — ещё более странное предположение, достаточное, чтобы заставить её сердце затрепетать — он даже не знал об этих дошедших до неё эмоциях?

* * *

После завтрака все разошлись — каждый по своим делам — или, если не было никаких дел, то побездельничать. Магнус решил побродить некоторое время по имению, посетить памятные с юности места. Алеа поняла, в чем смысл этого предлога, и отправилась вместе с ним.

Они бродили по саду, и Магнус рассказывал ей о своём отрочестве здесь, а Алеа не отрывала взгляда от его лица, жадно впитывая каждое его слово — но когда их загородил от замка ряд кустов сирени, он опустился на скамейку и казалось обмяк.

Алеа снова поняла, как много значило то, что он готов настолько ослабить при ней контроль над собой, то доверие, которое это доказывало, — и потребность в товарище. Она присела рядом с ним, сложив руки на коленях, и подождала.

— Это все равно как прогуляться по доске, — сказал наконец Магнус.

Алеа подождала ещё и, когда он больше ничего не добавил, спросила:

— У тебя действительно такое ощущение, будто они, все ждут, когда ты оступишься?

— Ждут, когда я попытаюсь что–то приказать им, или поправить их, или напомнить им как надо себя вести, как бывало делал, когда мне было восемнадцать, а Грегори двенадцать, — подтвердил Магнус, — и готовы обругать меня или бросить мне вызов, дабы доказать, что они уже выросли и у меня нет больше власти над ними.

— Наверно, я чего–то не понимаю, раз у меня никогда не было сестры, — непонимающе нахмурилась Алеа, — но разве не очевидно, что ты теперь считаешь их равными?

— Я прочёл пару–тройку книг на эту тему, — вздохнул Магнус, — и понял, что явно далеко не очевидно.

— Но ты ведь прочёл. Наверняка и они тоже прочли!

— Их не обременяли многие часы вынужденного безделья, как при путешествиях между звёздами, — напомнил ей Магнус. — Как я понимаю, их жизнь была очень насыщенной, каждый день. — На лице его отразились печаль, горечь и зависть.

Алеа ощутила как болезненный укол то, что он все ещё недостаточно доверял ей, раз лишь на мгновение дал таким эмоциям отразиться у себя на лице — но увидев его с родными, она теперь понимала, сколь многое говорили даже эти короткие проблески чувств о его доверии к ней. Потеплев к нему от этой мысли, она сказала:

— Да, в путешествиях иногда может быть скучно — но твоя жизнь тоже была очень насыщенной, когда бы ты ни высаживался на планету.

— Насыщенной событиями, — поправил её Магнус, — а не отношениями. — Он повернулся к ней. — Хотя таков был мой выбор. Я не имею никакого права ощущать горечь из–за этого.

— Имеешь, когда этот выбор определялся событиями твоего прошлого. — Алеа ощутила, как в ней подымается гнев. — Когда проявление чувств к кому–то дало ему право использовать и унижать тебя, то конечно же выбор очевиден — не позволить такому случиться вновь!

Магнус посмотрел ей в глаза и Алеа на мгновение почувствовала, как внутренне съёживается, что его глаза чуть не поглощают её — но он заговорил и снова стал только человеком, мужчиной с очень нежным голосом.

— А ты — разве с тобой приключилось не то же самое, когда влечение оказалось лишь инструментом, позволяющим кому–то использовать тебя?

Алеа начала было отвечать, но слова застряли у неё в горле, и она отвернулась.

— Это не имеет значения — то, что со мной случилось. Для меня это теперь вообще не имеет никакого значения.

— А для меня имеет. — Магнус осмелился положить свою руку на её ладонь. — Для меня это имеет огромное значение.

Он ждал, и она внутренне затрепетала, жаждая выплеснуть свою историю, с потоком чувств, историю о страстном увлечении, боли и позоре — но нет, пока рано, нельзя, когда ему приходится со стольким бороться…

Нельзя, когда она все ещё недостаточно доверяет ему.

В конце концов, как мог Магнус считать её чем–то важным? Она ведь была всего лишь неуклюжей, невзрачной девушкой, ставшей женщиной, без всяких талантов или умения, крестьянкой из незначительного села в захолустье планеты, которой никто не мог найти на звёздной карте.

Когда она ничего не сказала, Магнус убрал руку и откинулся на скамье. Боясь, что задела его чувства, она осмелилась бросить на него быстрый взгляд, но он казалось как–то опять стал прежним, снова полным уверенности, а его улыбка — открытой и тёплой без малейших следов жалости, но полной заботы.

— Мы в конце концов товарищи по оружию, — сказал он. — Я не раз доверял тебе жизнь и доверю вновь.

Алеа могла лишь глядеть на него, ломая голову над тем, что он сказал, но ещё больше — над тем, чего не сказал.

* * *

— Хорошо что вы вернулись, сэр, — сказала с самой обворожительной улыбкой резидент в герцогствах Савойя и Бурбон.

— И печально, что мне вообще понадобилось возвращаться, — отрезал Пересмешник. — Замечательный кавардак учинили вы, дилетанты, с планетой, пока меня не было.

Резидент на мгновение утратила свою улыбку и проглотила готовый сорваться с языка резкий ответ — что Пересмешник и сам не мог похвалиться особыми успехами, когда его задачей было организовать восстание против короны. О, организовал–то он его довольно неплохо, но когда они были почти готовы к бою, лорд–чародей возглавил рейд отряда коммандос из трёх человек на Дом Хлодвига, повязал Пересмешника и дал этому полудурку Туану Логайру украсть всю армию Пересмешника и повернул её против анархистов — идея–то сама по себе и неплохая, но учитывая, что те как раз пытались свергнуть королеву, самой удачной её тоже не назовёшь. И Пересмешник также кажется позабыл, что его сняли со своего поста с позором и убрали подальше на канцелярскую работу в отделе координации.

Но она не забывала о своих приоритетах — в первую очередь всегда быть чарующей со старшими офицерами — и заставила улыбку вернуться на место, делая её как можно более мечтательной.

— У нас вышло несколько неудач, — признала она.

— Ну, давай позаботимся о превращении их в удачи, — тихим голосом обронил Пересмешник, когда они прошли в дверь.

Они вошли в большую обшитую деревянными панелями комнату, занимаемую по большей части длинным столом и украшенном портретами великих диктаторов истории. Когда резидент уселась, все стулья были уже заняты, за исключением стоявшего во главе стола. Пересмешник расположился там и позволил себе на мгновение насладиться чувством триумфа, торжества. Какое имела значение неудача, которой он не мог предотвратить? Но теперь, когда он знал, с чем именно борется, он уберёт эту помеху в считанные дни! Он возьмёт реванш!

Затем он загнал это чувство поглубже и обратился к анализу ситуации. И обвёл взглядом застывшие в ожидании лица — людей, более или менее умело скрывающих беспокойство.

Он кивнул и сказал:

— Поймите — для вас прошло тридцать лет после моего последнего нападения на клан Гэллоугласов, но для меня это случилось едва ли месяц назад.

— Мы вполне это понимаем, — сказал дородный мужчина среднего возраста. — Я был молодым новобранцем при вашем крестьянском восстании.

— Имя? — нахмурил лоб Пересмешник.

— Даллан, — ответил толстяк.

Пересмешник напустил на себя равнодушный вид, чтобы скрыть потрясение.

— Да. Я тебя помню.

На лице Даллана проступила горечь.

— После того как вас не стало, я много лет трудился в рядах организации.

— И думаешь, что шефом следовало бы назначить тебя, а? Но для такой работы, агент, нужна перспектива, а не просто опыт — и я тридцать лет трудился в рядах ВЕТО,^[24] прежде чем мне доверили этот пост. И к тому же чётко сверг бы монархию, если б не вмешательство этого ударившего мне в спину Гэллоугласа!

— Это сколоченная им коалиция оказалась чересчур сильна для вашей армии, — сказала женщина сорока с лишним лет, похожая на мать семейства, — и больше всего та ведьма Гвендайлон.

— Да, ну, теперь он лишился её, не так ли? — отозвался со злым удовлетворением Пересмешник. — И лишился всего влияния, которое она принесла с собой.

— Он и сам обзавёлся кое–какими связями, — высказался мужчина, казавшийся молодым, пока не присмотришься поближе.

— Связями, которые обеспечила для него жена, — парировала женщина, смахивающая на мать семейства, — которые поддержат его из верности её памяти.

— Вот давайте и выясним, насколько далеко заходит эта верность, хорошо? — предложил Пересмешник. — Начните с рассылки агентов под видом лесных разбойников, поручив им обходить деревни и напоминать людям, как жестоко их эксплуатируют.

— Мы уже пробовали, — возразила миловидная женщина постарше. — И всякий раз когда нам удаётся организовать движение и набрать какой–то ход, Гэллоуглас присылает одного из своего отродья загипнотизировать людей, убедив их, что с ними хорошо обращаются.

— Гэллоуглас или его жена? — спросил с кислой улыбкой Пересмешник. — Отправьте агентов и велите им быть готовыми быстро исчезнуть в зелёном лесу, если Гэллоуглас пришлёт своих громил — но думаю, не пришлёт.

— Это почему же? — нахмурился Даллан.

— Думаю у него не будет особого желания, — предсказал Пересмешник, — после кончины жены, оно у него иссякнет. Кто собственно, по–вашему, на деле управлял этой страной?

* * *

Проснувшись на следующее утро, Род пожевал горбушку хлеба, покуда варил найденные предыдущим вечером яйца, а с ними и полоску вяленого мяса, которое отмокало всю ночь. Покончив с завтраком, он оседлал Векса и поехал по лесной тропе. Особо далеко отъехать они не успели, как Векс поднял голову, широко раздув ноздри.

Род знал, что у робота–коня нет чувства обоняния как такового — всего лишь способность анализировать молекулы воздуха и засекать все, чему там не полагалось быть.

— Что случилось?

— Запах крови, — доложил Векс.

9

Род выхватил меч.

— Чьей крови?

— Трудно определить, когда молекулы рассеяны так негусто, — ответил Векс, — но довольно твёрдо уверен, что она не человеческая.

— Не вредно и убедиться. Следуй за носом на запах.

— Я едва ли могу следовать как–то иначе, Род, настолько он у меня впереди всего остального.

— Довод, — согласился Род. — Следуй куда ведёт чутьё.

— Технически, Род, у робота нет никакого чутья.

— Так же как и у меня, в половине случаев, — вздохнул Род. — Однако в данный момент я полагаюсь на твою способность отслеживать.

Они свернули с проторённой тропы и проломились сквозь заросли кустов на небольшую поляну, где лежал на боку кабан, с растекающейся из рваной раны на брюхе кровью.

— Похоже, мы нашли проигравшего в схватке за самку, — высказал мнение Векс.

Род спешился и опустился на колени рядом с кабаном, исследуя рану.

— Рану эту нанёс отнюдь не клык, Векс. Её оставил клинок с зазубренным лезвием.

— Тогда всего лишь охотник на кабанов?

— Если так, то охотник этот очень неуклюжий — охотники встречают атаку кабана в лоб или шагают в сторону и закалывают сквозь ребра. А этот несчастный зверь должно быть пробежал шатаясь сотни ярдов, прежде чем наконец рухнул без сил.

— Тогда наверное охотник идёт по его следу.

— Возможно — дичь убита совсем недавно, мухи только–только начали слетаться. — Род хотел сунуть меч в ножны, а затем передумал. — Если охотник идёт сюда, то мне лучше быть готовым к встрече с ним.

— Люди, которые охотятся на кабанов, Род, обычно не охотятся на людей.

— За некоторыми примечательными исключениями. В конце концов, король Англии Вильгельм Второй был убит во время охоты.

— Стрелой, а не рогатиной — и насколько я помню этот инцидент, он тогда охотился на оленей.

— Да, но его знать охотилась на него.

— Ту стрелу мог пустить и крестьянин–саксонец, Род.

— Или какой–то аристократ, хотевший придать этому убийству видимость дела рук крестьянина.

— У крестьян было много причин для негодования столь скоро после нормандского завоевания, — задумчиво произнёс Векс.

— Да, но и у знати тоже, даже если она входила в силы вторжения. Вильгельм Рыжий был не самым мудрым и не самым умеренным из правителей.

Вот так вот, беззаботно переговариваясь, они вернулись на тропу и поехали дальше по ней. Через некоторое время Род решил, что они должно быть разминулись с охотником, если тот шёл по следу своей добычи — а мысль, что тот не стал утруждать себя поисками, вызвала у Рода непри–ятный холодок; он не любил людей, убивавших просто для развлечения.

Чтобы прогнать мрачное настроение, он достал арфу и принялся щипать на ходу струны, наигрывая негромкую мелодию, вспоминая другие такие путешествия в свои холостые годы, когда он разъезжал в поисках какого–то достойного дела, в поисках женщины в которую мог бы влюбиться и которая полюбила бы его — и зная, что никогда не найдёт, слишком уж он непривлекательный.

Как это ни невероятно, он действительно нашёл такую женщину. И ещё более невероятно, она действительно полюбила его. Он подивился тому, сколь же немногое изменилось, так как вот он опять едет в одиночестве по лесной тропинке, снова ища её.

Из задумчивости его вывело карканье. Он нахмурился и поднял взгляд в поисках его источника — и поразился, когда карканье сложилось в слова.

Высоко на дереве, там где ветки редели и не мешали обозревать лес, сидели три ворона.

— КАР! — каркнул первый. — Вижу вкусный обед!

— И я, — каркнул второй. — Но мы должны подождать, пока он умрёт.

— Но как мы заманим прочь от него его пса? — спросил третий. — Даже конь его стоит над ним, охраняя его!^[25]

Род непонимающе нахмурился. Где–то лежит какой–то умирающий? Он не умрёт, если Род в силах этому помешать.

— Сворачивай направо, Векс — они смотрят именно в ту сторону.

— Как скажешь, Род. — Робот–конь сошёл с тропы и принялся пробираться между молодыми деревцами и гниющими пнями к небольшой поляне.

— КАР! — выкрикнул в тревоге третий ворон. — Туда идёт человеческая тёлка!

— Настолько в тягости от ребёнка, что едва способна ходить, — с разочарованием добавил второй.

— Терпение, братья, — успокоил их первый. — Возможно, пёс отгонит её.

Род выехал на поляну как раз вовремя, чтобы увидеть как гончий пёс подбежал к женщине, увидел, как она гладит его по голове, хваля за верность хозяину, не прекращая идти к молодому человеку, который лежал, с сочащейся из сочленения на оплечье лат кровью, закрытыми глазами и очень бледный.

Молодая женщина тяжело опустилась на колени. Она и впрямь была на последних неделях беременности.

— О мой Реджинальд! — заплакала она. — Живи, любовь моя, живи! Не покидай меня сейчас!

Веки раненого юноши затрепетали; он на мгновение посмотрел на неё, прежде чем его глаза закрылись, словно груз век оказался для него слишком неподъемно–тяжёлым. Молодая женщина зарыдала в голос.

— Может и она умрёт вместе с ним, — выразил надежду первый ворон.

Род проехал к ним, и второй ворон, увидев его, громко и гневно закаркал.

— Братья! К ним подъезжает полный жизни!

* * *

— Закрой дверь, — велел Дюрер.

Этель прошла через помещение и закрыла вход. Трое других агентов переглянулись, гадая, почему не пригласили остальное руководство.

— Когда народу слишком много, совещаться слишком неудобно, — растолковал им Дюрер. — Каждый хочет что–то сказать, и никто не хочет слушать. А пятеро нас вполне могут выдвинуть полезную идею.

— Идею чего, шеф? — спросила усаживаясь вместе с остальными Этель.

— Мятежа, конечно! Переворота, который должен скинуть с трона эту малявку и посадить на него нашего человека!

Все снова переглянулись; этой «малявке» было уже за пятьдесят.

— Если его не возглавит один из двенадцати великих лордов, то нечего даже надеяться на успех, — высказал своё компетентное мнение Стэн, — а они все слишком своевольны и не позволят нам направлять их действия.

— За исключением брата короля, — возразил Дюрер. Все застыли словно изваяния. Ансельм Логайр был номинальным главарём устроенного Дюрером последнего мятежа против королевы Катарины. Агенты даже переглядываться не стали; они и так знали, что думают одинаково: «Сколько ещё времени ему потребуется, чтобы перестать жить в прошлом?».

— Ансельм Логайр больше не лорд, — мягко указал Орин. — Его разжаловали — лишили титула и владений.

— Знаю, и эта ведьма Катарина передала их своему младшему сыну, — отрезал Дюрер, — но все остальные лорды знают, что на самом деле Ансельм — законный герцог Логайр и наследник всех его владений.

— Может быть, — не стала спорить Этель, — но также знают, что с ним случилось, и что Ансельм жив только потому, что король Туан посоветовал помиловать его.

— Жив — и озлоблен, — указал Дюрер. — Благодарность за то, что его оставили в живых, сделав владетелем небольшого имения, у него, вероятно, уже давно прошла. Он наверняка рассержен на брата и королеву — рассержен и жаждет реванша.

— И богатства. — Стэн знал, что слишком долго спорить с боссом невыгодно.

— Для своего сына, — добавила Этель.

Дюрер кивнул, видя как они все равняются на него.

— Но нам нужно нечто, способное подтолкнуть его, нечто, способное перевести озлобление в действие, нечто настолько сильное, что ему станет наплевать, останется он в живых или погибнет, лишь бы у него появился шанс свалить монархию.

Все помалкивали, поглядывая друг на друга. А затем Этель рискнула предложить: — Угроза его сыну?

* * *

— Будем надеяться, что это враг рыцаря, — сказал первый ворон.

— Да, и что он убьёт этого парня, а потом прогонит его пса и заберёт себе коня, — отозвался второй.

— Не повезло вам, — крикнул им Род и понадеялся, что молодая женщина не поняла их слов. Он спешился ещё прежде, чем Векс остановился около лежащего рыцаря.

Молодая женщина в страхе подняла голову, а затем прикрыла собой мужа, крикнув:

— Если ты вернулся прикончить его, то знай, тебе придётся убить и меня!

Пёс выгнул спину, скалясь и рыча, а конь забил копытами и предупреждающе заржал.

— Я этого и не начинал, — заверил молодую женщину Род, — и я кое–что понимаю в целительстве. Можно мне приблизиться?

В её глазах появилась отчаянная надежда, и она выпрямилась.

— Если ты можешь остановить кровотечение, да! — Она погладила пса по загривку, ласково успокаивая его: — Да, ты храбрый защитник, но надеюсь, сейчас ты не нужен. Разреши этому доброму человеку подойти, Войонт, дай ему приблизиться.

Пёс присел на задние лапы; его рычание ушло в глубь горла, но он продолжал следить за Родом подозрительным взглядом.

Род достал из седельной сумки аптечку первой помощи и подойдя встал на колени с другого боку от рыцаря. И спросил, отстёгивая оплечье лат:

— Как его зовут, сударыня, и вас?

— Он… он Реджинальд де Верси, сударь, а я — его жена, Элиза.

— Я сэр Родни, — сверкнул улыбкой Род. — Да, с виду я не похож на рыцаря, в этой–то дорожной одежде, но тем не менее я дворянин. — Он вынул кинжал.

Рычание пса стало явственным, когда он поднялся, готовый к прыжку.

— Полегче, малыш, — успокаивающе обратился к нему Род. — Я обнажил кинжал спасти твоего хозяина, а не убивать его. Леди Элиза, утихомирьте его если можно — я должен срезать ткань под латами и осмотреть рану.

— Тихо, Войонт, тихо. — Элиза погладила гончего пса по загривку, но и сама казалась не слишком уверенной.

Векс пошевелился, и его слова зазвучали у Рода в голове через имплантированный в сосцевидную кость наушник.

— «Если пёс прыгнет, Род, то я прегражу ему путь прежде, чем он сможет добраться до тебя».

— Приятно когда можно ни о чем не беспокоясь сосредоточиться на своей задаче, — пробормотал себе под нос Род. — Если повезёт, рана не начнёт гноиться, спасибо, Векс.

— Только не сие! — содрогнулась Элиза.

— «Просто выполняю свой долг, Род», — заверил его конь.

Род отложил в сторону поддоспешник и надетую под ним пропитанную кровью льняную рубашку. Рана выглядела длинной и опасной. Род нахмурился.

— Рана эта нанесена не мечом, леди Элиза, если у того не зазубренный клинок. С кем же столкнулся этот рыцарь?

— Он… он сказал что хочет лишь объехать дозором парк^[26], сэр Родни, так как ему думалось, что там могут быть браконьеры.

— И он выступил против них без своих егерей? — Род покачал головой, извлекая чистую ткань и бутылочку, похожую на коньячную, но содержащую на самом деле йод. Вылив немного йода на ткань, он прижал её к ране, сказав: — Рыцарь не стал бы надевать доспехи для ловли нескольких браконьеров.

— Я тоже так думала, но он сказал, что не должен слишком привыкать ездить не обременённым стальными латами. — Голос Элизы задрожал. Пёс зарычал, почувствовав её тревогу, но она погладила его, чтобы он успокоился.

— Если ему хотелось поупражняться, он бы поехал на арену для турниров. — Род наложил на рану ткань, пропитанную антисептическим и кровоостанавливающим средством, а затем принялся забинтовывать её. — Мы отвезём его домой, и когда я убежусь, что кровь перестала течь, то заштопаю его.

— Заштопаете? — переспросила расширив глаза Элиза.

— Точно как порванную одежду, — кивнул Род. Тут он сообразил, что молодая женщина внимательно наблюдает за ним не только из страха за мужа, но также и приглядываясь к тому, как он врачует рану. Он принялся отстёгивать остальные доспехи. — Однако ему не пойдёт на пользу, если мы повезём его со всей этой тяжестью на нем.

— А–а–а! Он вынимает для нас лакомство из скорлупок! — каркнул голос высоко на дереве.

Род каркнул в ответ, проецируя вместе со звуком и мысли.

— Да, но потом я похищу его у вас, жадюги. Поищите себе на обед дохлого хорька!

— Фу! Как невежливо с твоей стороны, так нас оскорблять!

— Да ладно уж, — сжалился над ними Род. — Полумилей назад я проезжал мимо убитого кабана. Летите и набейте себе зоб свининой. — И ещё говоря это, он гадал, не нанёс ли рану рыцарю тот же клинок, который убил кабана.

— А! Премного благодарны за это любезное уведомление, человек! — Вороны расправили крылья.

— Погодите! — окликнул их Род. — Услуга за услугу, сведения за сведения! Вы знаете дорогу в Тир—Нан-Ог?

— В Тир—Нан-Ог? — Третий ворон тупо посмотрел на своих собратьев.

— Я слышал о нем, — сказал второй. — То Страна Вечной Молодости, место, куда отправляются бескрылые, когда умирают.

— Дураки! Они попадают только к нам, — презрительно щёлкнул клювом первый.

— Разве воронам не полагается знать все, что движется в Среднеземелье? — крикнул Род.

— Вероятно, так как вороны есть в каждом округе, — ответил третий, — но откуда нам знать, чего там видел какой–нибудь ворон в тысяче миль от нас?

— Он говорит о легенде, — пояснил первый. — Ты ищешь не воронов, голокожий, а ворон.

— Да, двух ворон! — согласился второй. — Их зовут Хуги и Мунин, и они сидят на плечах всеотца Одина.

— Нет, я думал не совсем об этих пернатых кудесниках, — с улыбкой сказал Род. — Ну, дайте мне знать, если проведаете о той дороге от одного из ваших друзей.

— Дадим, но мы вообще–то редко с ними видимся, — сообщил ему первый ворон. — Где нам тебя найти, беспёрый?

— Да оставь ты его, прошу тебя, — вмешался второй, — так как с таким отсутствием рассудка он и так довольно скоро попадёт к нам.

— Или мы к нему, — отозвался третий. — Ступай своей дорогой, человек, и будь уверен, когда придёт время, мы тебя найдём.

Род сумел сохранить улыбку на месте.

— Лучше убедитесь, что никто не поспел к кабану вперёд вас, верно?

— И то! — Три ворона прянули в воздух, забили крыльями подымаясь над макушками деревьев, а затем планируя на ветру к мёртвому кабану.

Недоверчиво качая головой, Род снова повернулся к рыцарю и его жене и обнаружил, что молодая женщина в изумлении вытаращилась на него.

— Мне чуть не подумалось, сэр, будто вы разговаривали с теми птицами!

— Я хорошо подражаю птичьим крикам, — наплёл Род, — и это сработало — я убедил их убраться.

Леди содрогнулась.

— Право же, я очень рада тому, ибо они поистине предвестники беды!

— Всего лишь существа, пытающиеся добыть пропитание, как и все остальные из нас. — Род проверил забинтованное плечо рыцаря. — Рана его достаточно перестала кровоточить и перевозить его теперь не опасно. Давайте закончим с доспехами.

— Разумная мысль. — Леди принялась столь умело вынимать мужа из его скорлупы, что Род сразу понял: ей уже много раз доводилось заниматься этим. И лишь гадал, с мужа она доспехи снимала или с себя.

Он сумел взгромоздить рыцаря на седло Векса, а затем уложил его грудью на шею коня и привязал там.

— Идите с ним, леди, с одной стороны, а я пойду с другой. — Род бросил на неё озабоченный взгляд. — Хотя вам сейчас не следует много ходить.

— У меня на опушке оставлена телега, — с благодарной улыбкой рассказала она. — Будьте уверены, я совсем не желаю потерять сына сэра Реджинальда!

«Или дочь», — подумал Род, но кивнул.

— Значит идти не слишком далеко — и на телеге его везти лучше, чем верхом на коне. Идёмте.

К счастью дорога, показанная ему леди, не проходила мимо убитого кабана.

* * *

Пересмешник шёл широким шагом по дому, отрывисто бросая на ходу:

— Собрание! Сейчас же! Новости!

Все агенты прекратили делать то, что делали, прекратили и уставились на удаляющуюся спину своего нового и прежнего шефа. Все они гадали, какие же такие новости принёс тот запылённый связной; теперь им предстояло это выяснить. Поднявшись из–за столов, они поспешили в гостиную.

Они застали шефа уже сидящим во главе стола, нетерпеливо барабанившим пальцами по столешнице. Когда в комнату вошёл последний агент, Пересмешник отрьвисто бросил:

— Отлично! Поступили новости! Гэллоуглас покинул дом!

— Покинул!

— Уехал?

— Куда?

— Почему?

— Что касается «уехал» — да, — ответил Пересмешник. — А что до того «куда», то похоже он скитается по лесу без какой–либо обдуманной цели. Что же до того «почему», то полагаю это его способ справиться с горем.

Агенты с миг помолчали, переваривая услышанное, глядя во все глаза на шефа. Затем один из них спросил:

— И что происходит теперь?

— Не знаю, — отозвался с определённым удовольствием Пересмешник. — В той линии времени, которую я совсем недавно покинул, события разворачивались по–иному.

— Вы хотите сказать, что он сейчас изменяет будущее?

— Правильно. В известной мне истории, этот их неловкий старший сын снова покинул планету как только похоронили его мать — вышел какой–то спор с братьями и сестрой. Гэллоуглас остался с ними — утешить их, как мы полагали; по крайней мере таков был вердикт историков.

— А здесь, значит, вместо него остался старшенький, — промолвила одна женщина.

— Не думаю, что этот здоровенный парень сможет кого–то особенно успокоить вместо отца.

В помещении на миг наступила тишина, агенты переглядывались.

— В чем дело? — обвёл их горящим взглядом Пересмешник. — Вы что–то знаете? Информацию мне!

— Да это на самом–то деле не информация, — сказала ещё одна женщина. — Всего лишь предположение… прочтя донесения, присланные нашими агентами в замке Гэллоуглас, мы гадали, не может ли быть так… ну…

— Выкладывай!

— Та женщина, которая с самым старшим, — пришёл на помощь коллеге другой агент. — Она кажется страшно неуверенной в себе, но может быть это само по себе служит утешением наследникам Гэллоугласа. Намеренно или случайно, но она похоже определённо способна сглаживать трения.

— Эмпатка? — нахмурился шеф–агент.

— Возможно проецирующая эмпатка, — предположила первая женщина. — По донесениям совершенно ясно, что она наведывается ко всем им, и они после этого чувствуют себя более уверенно.

— Да это просто воздействие любого слабака на людей не уверенных в собственной важности!

— Донесения рисуют её отнюдь не слабачкой, — отрезала вторая женщина.

Пересмешник вперил в неё пылающий взгляд.

— По крайней мере она определённо телепатка, — сказал тот же агент.

Пересмешник откинулся на спинку кресла, засунув за пояс большие пальцы обеих рук.

— Тогда наверное нам нужно убрать её из уравнения. Идея эта похоже никого особенно не обрадовала. Шеф–агент нахмурился, гадая, с чего бы это. А затем произнёс:

— Ладно, отложим это на потом. Убийцу мы всегда можем подослать. На данный момент нам надо расколоть младшее поколение Гэллоугласов, натравить их друг на друга.

На это все закивали. В конце концов выбор такого курса представлялся вполне очевидным; второе поколение Гэллоугласов показало себя практически непобедимым, покуда они все действовали сообща.

— Чудища–из–Тумана… — заикнулся было ещё один агент.

— Да, я читал донесения, — недовольно отозвался Пересмешник. — Признаться, трудно поверить, но на этой тёмной планете может случиться все что угодно.

— И случилось, — заверил его агент. — Похоже их нужно пригласить, и высылаемый ими авангард иллюзий отлично справлялся с выуживанием такого приглашения, пока не вмешались отродья Гэллоугласа.

Пересмешник медленно кивнул.

— Отправить агента подготовить крестьян к приглашению чудовищ, а?

— Один раз это сработало, — заметил агент, — хотя стояли за этим не мы.

— А следовало бы! Однако все это потребует времени. А пока мне думаю лучше связаться с нашими врагами.

— С Верховным Чародеем? — ахнула третья женщина. — Но он же вас узнает!

— Не с ним — с БИТА!^[27]

Все так и сели.

— Это определённо значит якшаться с врагом, — сказал второй агент.

— Мы можем использовать их, пока они помогают нам избавиться от Гэллоугласов, а потом покрошить их. — Жест Пересмешника представлял это плёвым делом. — Мы убедим их устроить свой переворот одновременно с организованным нами крестьянским восстанием.

Агенты в удивлении посмотрели друг на друга, а затем один из них кивнул, неохотно выражая одобрение.

— Это может сработать — но что нам потом делать с БИТА?

— А потом уже не будет никакой БИТА, — отозвался Пересмешник, — по крайней мере на этой планете. У нас будут агенты среди дворцовой стражи с заданием перестрелять их агентов, как только они покончат с Гэллоугласами.

— Приятно будет отомстить им наконец. — Третья женщина устремила мечтательный взгляд в пространство.

Даже Пересмешнику не хотелось знать, какую сцену она себе представляет.

* * *

Сэр Реджинальд был всего лишь рыцарем, а не лордом, и поэтому жилище, к которому привела Рода Элиза, являлось усадьбой, а не замком, хотя оно было явно укреплено, и въехали они в него по ведущему прямо к передней двери подъёмному мосту через ров. Как только телега вкатилась во двор, сразу набежали многочисленные слуги и ратники.

— Уложите своего господина в постель, — велел им Род, — и несите его поосторожней; я предпочёл бы, чтоб его рана не открывалась опять.

— Обязательно так и сделаем. — Но дворецкий поглядел на Рода с сомнением, неуверенный, надо ли слушать его приказы.

Леди поняла.

— Как вас зовут, сэр рыцарь? — спросила она у Рода.

— Родни, — ответил тот.

— Сэр Родни столкнулся с нами в лесу, — уведомила леди управляющего, а заодно и остальных слуг, которые тоже прислушивались.

Они прервали на миг укладывание рыцаря на импровизированные носилки, глазея на Рода. Затем управляющий почтительно кивнул.

— Как прикажете, сэр Родни. Живей, ребята! Отнесите его в постель!

Солдаты взяли носилки и быстро поднялись по лестнице в дом.

— Если бы не он, ваш господин истёк бы по дороге кровью и умер, — леди обвела глазами остальных солдат и слуг, — коли мне самой удалось бы погрузить его на телегу.

— Леди, вам не следовало отправляться одной! — попеняла ей женщина постарше.

— Ты была права, говоря мне сие,кормилица, ибо я… А–а–а! — Леди согнулась пополам от боли.

— То ребёнок! Все сии хождения и беспокойство привели к его преждевременному рождению! — Кормилица бросилась к телеге подхватить леди на руки. — Чего стоите, олухи, помогите кто–нибудь своей леди!

Трое лакеев кинулись вперёд и наполовину подняли леди, наполовину помогли ей спуститься с телеги в объятия кормилицы. Браня слуг и успокаивая леди, та помогла ей зайти в дом, один болезненный шаг за другим. Следующий спазм настиг леди на пороге, но она подавила стон.

— Наверх и в постель, — резко распорядилась кормилица. — Ребёнок должен родиться там, где ему положено и когда положено!

Они прошли в дом, и обеспокоенные лакеи последовали за ними на случай, если госпожу понадобится нести по лестнице.

Управляющий снова повернулся к Роду.

— Не желаете чего–нибудь подкрепиться с дороги, сэр Родни?

— Неплохая мысль. — Род спешился. — То есть, после того как я закончу зашивать ему рану.

— Зашивать? — выпучил глаза дворецкий.

10

— Я отлично накладываю швы. — Род снова достал походную аптечку и повернулся, готовый следовать за управляющим. — Проводите меня к нему.

Род зашёл в комнату, которой, судя по скупости меблировки и узости постели, пользовались не часто; у лакеев хватило ума отнести хозяина в запасные покои. Скудость обстановки смягчал единственный гобелен на стене и выходящие во внутренний двор окна, позволяющие солнечному свету озарять холодные каменные стены. У другой стены стоял сундук, а у третьей — стол и два стула. Лакеи закончили разоблачать рыцаря и уложили его на постель. Он лежал прикрытый простынёй, все ещё не приходя в сознание — и по средневековой моде для спанья, нагой.

Род пододвинул к постели стул, положил аптечку на край постели и достал иглу с заранее вдетой нитью из стерилизованных кишок. Размотав ткань, с помощью которой пытался защитить рану от бактерий, он велел одному из солдат:

— Когда я сниму повязку, держи края раны сомкнутыми.

— Да, сэр рыцарь. — Солдат приблизился, все ещё немного тревожась за своего господина — и сильно заинтересовавшись.

Род размотал бинт и осмотрел рану. Кровотечение похоже прекратилось, но от лёгкого давления кровь снова выступила. Прибегнув к телекинетической пальпации он убедился, что в теле не застряло никаких кусочков металла. Род удовлетворённо кивнул и достал ещё один стерильный кусок ткани снова промыть рану — спиртом.

— Сожми, — указал он солдату и принялся зашивать рану, одновременно телекинетически соединяя разорванные мускулы.

Когда рана была зашита и забинтована, Род ещё посидел минуту–другую, изучая взглядом пациента — не проникая по настоящему в его мысли, но определённо обращая внимание на любые образы, плавающие на поверхности его рассудка. Это вероятно было уже лишнее — не было никаких оснований полагать, будто раненый не придёт в сознание — но просто на всякий случай…

Наконец он встал, потянулся, а затем уложил походную аптечку.

Топтавшийся поблизости дворецкий предложил:

— Отдохнуть и перекусить можно рядом, сэр рыцарь.

— Хорошая мысль, — кивнул Род. — Мне не помешает кружка эля, а приглядеть за ним определённо есть кому. — И велел ближайшему солдату: — Позови меня, как только твой господин очнётся.

— Да, сэр рыцарь, — заверил его чуть поклонившись ратник.

Род ответил на поклон кивком и вышел из комнаты следом за управляющим. Когда они дошли до лестничной площадки, по коридору эхом разнёсся дрожащий крик, полуоханье–полустон. Род остановился, глядя сведя брови на двустворчатую дверь в конце коридора, а затем принялся спускаться по лестнице следом за дворецким, сказав ему:

— Передай женщинам — вашей госпоже не следует сдерживаться, пусть кричит. Сейчас не время обуздывать себя.

Управляющий уставился на Рода так, словно тот явился из Страны Эльфов, но пообещал:

— Передам, сэр Родни.

И без всякой телепатии было видно, что он гадает, откуда этому рыцарю что–то известно о женских делах.

Он отвёл Рода в небольшое помещение неподалёку от кухни — скорей всего в кладовую, но Род не возражал; солар^[28] то располагался на втором этаже, а леди в этот день требовалось хоть какое–то уединение. Рядом с кружкой эля стояла наготове ваза с фруктами. Род опустился на стул со скрещивающимися ножками, отпил немного, а затем снова посмотрел на управляющего.

— И передай женщинам сразу же позвать меня, если будут какие–то затруднения с родами.

— Обязательно, сэр рыцарь. — Управляющий поклонился и вышел, явно изумлённый мыслью, что мужчина может что–то знать о родах.

Оставшись в кладовой один, Род поглядел на полосы света на бутылочном стекле окна и задумался, мысленно перебирая события этого утра и гадая, какого же кусочка мозаики тут не хватает для целостной картины. Рыцарь в одиночку отправился патрулировать заповедник — вероятно, в предрассветной темноте, учитывая, в сколь ранний час его обнаружил Род. Он явно ожидал боя, иначе не надел бы доспехов — но его жена понятия не имела, куда он поехал. От какой же угрозы он стремился защитить её? И с каким врагом требовалось биться без присутствия хотя бы оруженосца?

Ведь не было никаких гарантий, что тот другой парень не приведёт с собой небольшую армию — а это означало, что рыцарь либо собирался встретиться с шантажистом (но зачем тогда латы?), отвечая на вызов на поединок, либо вышел бороться с угрозой, в существовании которой не был уверен.

Род решил, что скорей всего что–то третье.

— Сэр Родни. — В дверях стоял дворецкий. — Сэр Реджинальд пришёл в себя, но мечется, словно в горячке.

— В бреду, — перевёл для себя Род. — Ну, с этим я могу кое–что поделать. — Он встал, взяв аптечку. — Ведите. Кстати, как тебя звать–то?

— Майкл Дафф^[29], сэр Родни.

— Оно и понятно.

Управляющий глянул через плечо на гостя и рискнул назваться неофициально.

— Большинство зовёт меня Миком, сэр Родни.

— Значит и будешь Миком, — пообещал Род. — Давай–ка осмотрим твоего хозяина.

Рыцарь метался на постели, бормоча что–то неразборчивое — если не перекатывался на раненое плечо, в каковом случае бормотание превращалось в крик боли. Род присел рядом с ним, на мгновение свёл брови глядя на него, одновременно мысленно зондируя бред своего пациента, а затем положил ладонь ему на лоб и строго приказал:

— Сэр Реджинальд, очнитесь!

Рыцарь застыл, когда мысли Рода успокоили его собственные; а затем его ужалила боль, и он выгнул спину с содроганием, сделав долгий вдох.

— Она пройдёт, — заверил его Род.

По коридору прокатилось эхо ещё одного крика. Сэр Реджинальд попытался резко сесть на постели.

— Что…

— Всего лишь ваша леди рожает. — Род надавил ему ладонью на грудь. — Это вполне естественно, и совершенно не о чем беспокоиться.

— Я должен… должен…

— Идти к ней? — с улыбкой покачал головой Род. — Женщины вас прогонят, сэр Реджинальд. Последнее что им сейчас нужно под рукой, это истеричный муж. Кроме того, вы ранены, на случай, если ещё не заметили.

Рыцарь повернул голову посмотреть на своё плечо; боль достала и сквозь адреналин вызванный воплем жены. Он стиснул зубы, снова охнул, а затем спросил:

— Что…

— Я надеялся, это вы мне расскажете, — ответил не дослушав вопрос Род.

Ему не потребовалось прибегать к подслушиванию мыслей; поток образов в голове раненого был настолько живым, что Роду не без труда удалось отгородиться от них: яркая прорезь дневного света, ограниченная сверху и снизу темнотой — глазницы в рыцарском шлеме, сквозь которые он увидел трёх человек в темно–зелёном, двух с натянутыми луками и нацеленными на шлем стрелами, тогда как третий делал выпад окровавленной зазубренной пикой.

Щит резко опустился, отражая пику, а пёс яростно лая напал на держащего её виллана^[30], но тут тренькнули луки и пёс, заслышав этот звук, отпрыгнул в сторону, как его и обучили. Щит взметнулся вверх, отражая стрелы — и плечо рыцаря обожгла боль, когда пика ударила под оплечье лат; щит упал, тогда как шлем наполнило эхо его собственного крика боли. Но сверкнул опускаясь меч, и виллан отступил, держа укороченное древко без наконечника и прижимая ладонь к руке, из которой хлестала кровь. Пёс бросился на него, лая словно целая свора гончих. Двое стрелков снова подняли луки, но рыцарь напал на них; стрелы сорвались с тетивищ, затем просвистели мимо него, так как негодяи прыснули в стороны — но недостаточно быстро для того, чтобы избежать меча. Взревев от боли, один из них выронил лук.

— Трус! — крикнул оставшийся с древком. — Выйди–ка на нас без лат и коня!

Голос рыцаря так и загудел в колоколе шлема:

— Приходи один, вот тогда и выйду. — А затем он атаковал виллана, и тот отклонился в сторону, а затем упал и пополз прочь, спасаясь от копыт коня. Снова поднявшись на ноги, он спотыкаясь убежал в лес. Повернув коня, рыцарь увидел, что лучники тоже удирают. Тяжело дыша, он почувствовал экзальтацию от победы, ибо он отбился от троих напавших на него без причины.

Затем вспыхнула боль в плече, весь мир затуманился, а затуманившись накренился, что закончилось ударом. Мысли сквозь этот туман доходили смутно, сэр Реджинальд понял, что упал с коня.

После этого воспоминания делались отрывочными, Род понял: рыцарь то терял сознание, то приходил в него, сумев вытащить себя из вызванной потерей крови тьмы для противостояния угрозам — первой из которых стало возвращение виллана с укороченной пикой, с перевязанной рукой и плетущимся за ним одним лучником — но сэр Реджинальд увидел его сквозь арку, образованную ногами своего боевого коня, который высился над ним вне поля зрения в то время как уши рыцарю забил пронзительный боевой клич скакуна, и враги поспешно отступили. Лучник вставил в тетиву стрелу, но тут на него бросился из укрытия, бешено лая, пёс. Лучник резко повернулся, пустив стрелу в пса, но тот снова отпрыгнул в сторону, а затем бешено лая продолжил атаку, и лучник сбежал. Гончий пёс остановился у опушки леса и повернул назад — где и обнаружил вооружённого древком виллана, опустившего свою укороченную пику, направив её на пса. Пёс, лая и рыча, помчался к нему, прыгая то в одну, то в другую сторону, уворачиваясь от острия пики, и виллан попятился от него — слишком далеко попятился, так что зашёл в пределы досягаемости коня, и скакун, пронзительно заржав, ударил передними ногами, сшибив негодяя.

Пёс прыгнул на него, но виллан успел вовремя поднять свой клинок — пёс увернулся, а затем принялся наскакивать и отскакивать, тогда как тот кое–как поднялся на ноги и попятился к лесу. Гончий пёс остановился, когда виллан скрылся за деревьями, но оставался жёстко настороже, когда прогнанный крикнул:

— Сам приходи один, рыцарь! — А затем убрался, с треском ломясь сквозь подлесок.

Последней картинкой была голова пса, которая заполнила все поле зрения рыцаря, пёс тоскливо выл, а затем отвернулся и радостно залаял, когда рядом тяжело опустилась на колени заливающаяся слезами даже когда снимала с него шлем, и неистовое беспокойство удерживало рыцаря в сознании несмотря на боль, беспокойство за неё, когда она настолько в тягости — но силы его потихоньку иссякли, и снова наступила темнота.

— Сражались доблестно, — одобрил Род, — но что заставило вас подумать, будто они окажутся там?

— Следы в лесу и встревоженные слова моих арендаторов. — Тут сэр Реджинальд охнул от боли, но продолжал сквозь стиснутые зубы. — По их словам на многие фермы во многих манорах^[31] заходили разбойники и втолковывали крестьянам, что хозяева используют их как тягловый скот и нисколько не заботятся об их благополучии. Но я всегда обращался с крестьянами справедливо и делал все что мог, дабы обеспечить их хорошим питанием и жилищем, и потому они не стали слушать тех смутьянов и известили меня…

По коридору разнеслось эхо ещё одного крика, на сей раз — пополам с плачем, и сэр Реджинальд так и дёрнулся в ответ, пытаясь вскочить, но снова наткнулся на вернувшую его обратно на постель руку Рода.

— Если ребёнок и не родился ещё, то вот–вот родится, — определил на слух Род. — Беспокоиться тут не о чем, правда, знание этого не помешает вам все равно тревожиться, как и любому другому молодому мужу при первых родах — но вы там будете только мешать. Поверьте мне — моя жена четырежды проходила через все это, и всегда требовалось двое–трое человек постоянно успокаивать меня.

— Тогда хвала Небесам, что вы появились! — молвил сэр Реджинальд.

— В подобный час мы все одинаковы, — заверил его Род, — и всем нам нужны успокаивающие слова человека, уже пережившего все это, вынужденного в своё время сидеть сложа руки и ничего не делать, когда его жена так мучается… Значит вы не знали тех троих, гуляющих по лесу охотников на рыцарей?

— Они скорей всего лишь пытались возмутить моих людей, — поправил Рода сэр Реджинальд, а затем стиснул челюсти от боли.

— Это в конце концов пройдёт, — пообещал ему Род, — когда исцелится рана. А потом зарубцевавшаяся рана начнёт жутко зудеть, но вы не должны её расчёсывать… Так потому–то вы и не взяли с собой ратников; опасались глупо выглядеть, если обнаружите в лесу только кабана.

— Да, — охнул сэр Реджинальд. — Однако найдя кабана убитым и увидев рану в его брюхе, я понял, что в лесу бродят какие–то чужаки. — Он наморщил лоб, сфокусировав взгляд на Роде. — Что же то за разбойники, кои пытаются поднять даже довольных крестьян против своих господ?

— Боюсь, те самые, которые никогда не прекратят доставлять неприятности, — вздохнул Род, — но с которыми я, думается…

Тут вошла кормилица с пищащим узлом на руках — и Рода чуть не свалило с ног испытанное сэром Реджинальдом облегчение, а затем внезапный страх и порыв защитить. Он обошёл постель, обхватил молодого рыцаря одной рукой ниже плеч и помог ему подняться в сидячее положение, так чтобы кормилица смогла положить ребёнка на руки отцу, со словами:

— Вот ваша дочь, сэр рыцарь.

— Она прекрасна, — промолвил сэр Реджинальд, глядя на малышку огромными глазами и держа младенца так, словно он стеклянный, а затем поднял обеспокоенный взгляд на кормилицу.

— Моя леди…

— Она вполне здорова, хотя и ослабла после родов — и очень счастлива, — уведомила его кормилица.

— Я должен идти к ней!

— Не скажу, будто это невозможно, — заколебался Род, — но будет больно.

— К черту боль!

— Где ей несомненно и место, — согласился Род. — Отлично, тогда — подымаемся.

Но рыцарь все ещё цеплялся за младенца. Кормилица протянула к нему руки и сказала тоном, не допускающим никаких возражений:

— Вам нельзя долго держать её, ибо ей нужна мать. — Она забрала ребёнка из его рук и повернулась к выходу — что и к лучшему, поскольку сэр Реджинальд встал с постели нагой и Роду пришлось кликнуть ратников и распорядиться принести какую–нибудь одежду, покуда он помогал рыцарю держаться на ногах.

* * *

Уехал он через час, греясь в отражённом жаре радости и любви молодой пары — но когда вокруг него сомкнулась листва, он вспомнил про «разбойников» и нахмурился.

— Нам надо быть готовыми к нападению, Векс.

Конечно Векс был эпилептиком, в той степени, в какой способен страдать эпилепсией электронный мозг, и поэтому мог сражаться без очередного приступа не более нескольких минут — но Род был уверен, что пока рядом с ним Векс, никто не застанет его врасплох.

— Думается я узнаю этот модус операнди^[32], — задумчиво произнёс Род, — почерк ребятишек из ВЕТО.

— Их риторика похожа на агитацию тоталитаристов, — согласился Векс, — так же как и их страсть устраивать крестьянские восстания.

— Или пытаться устраивать, — уточнил Род. — Катарина и Туан правили, не забывая об интересах всех своих подданных, поэтому агентам ВЕТО потребуется возбудить недовольство прежде, чем они смогут воспользоваться им. Знаешь, это почти смахивает на работу моего старого врага Пересмешника.

— Не такая уж и невозможная вещь, Род, учитывая, что он путешествует во времени. И в самом деле, как я помню, после того как он снова сбежал из королевской темницы, мы о нем больше ничего не слышали.

— Ты хочешь сказать, что он прыгнул вперёд по линии времени в этот момент? — нахмурился Род. — Но почему именно в этот?

— После своего последнего поражения его организация переживала упадок, — рассуждал Векс. — Возможно это последнее отчаянное средство.

— Полагаю, начальство могло отправить его в наказание куда–нибудь в четырнадцатый век или какое–то такое время, — нахмурился Род, — и вызвать обратно, поскольку нет лучших вариантов — но почему сейчас?

Какой–то миг они ехали молча.

— Ты ведь думаешь, что это из–за меня, не так ли? — спросил затем Род. — Из–за моего ухода в отставку?

— У этой идеи есть свои плюсы, — согласился Векс. — В последние десять лет тоталитаристы были подозрительно малоактивны. Возможно они сообразили, что ты и твоя семья являетесь для них неодолимыми препятствиями.

— Да, потому что мы соединяем в себе средневековую преданность сюзерену с громадными пси–силами и современными знаниями. — Род нахмурился и выдавил из себя следующие слова, хотя те и терзали его. — Но с уходом Гвен…

— С ней ушла половина вашей силы, — согласился Векс, — и не только в смысле её собственного таланта ЭСП, но и влияния на других.

— Да, начиная с её родных детей, но простираясь до королевы Катарины и Королевских Ведовских Сил. — Род помрачнел, когда вокруг него всплыли воспоминания. — И полагаю, моя отставка нисколько не помогла делу.

— Да, они могли счесть, что увидели миг слабости и связанную с ним удобную возможность.

— Если так, то они не знают моих ребят, — усмехнулся Род, а затем снова нахмурился. — Хотя Магнусу потребуется некоторое время на восстановление своего собственного влияния и расширения его…

— Ты ведь знаешь, Род, он не стремится командовать своими братьями и сестрой.

— Да. Когда ему было семнадцать, он командовал, но похоже путешествия его кое–чему научили — главным образом тому, что манипулировать людьми гораздо действенней, чем распоряжаться ими, — хмыкнул Род, — особенно если учесть его подготовку в качестве тайного агента.

— Насколько я помню, ваше центральное управление доставило тебе немало затруднений из–за его ухода со службы.

— Там его назвали перебежчиком, — улыбнулся вспомнив Род. — Я указал, что перебежчиком его назвать нельзя, поскольку он не перешёл на другую сторону — он этого не сделал.

— Но этот уход сделал его сорвавшейся с лафета пушкой, джокером, и в некоторых отношениях даже большей угрозой, чем предатель.

— Чем он определённо и оказался, — кивнул Род. — Просто повезло, что он больше ни разу не высадился на планету, где работал ПОИСК — ПОИСКу повезло.

— Однако теперь он на ней, Род.

— Да ну, он ведь здесь родился и вырос, — сказал Род, — а это на мой взгляд делает его право несколько более весомым, чем то, каким может обладать моя прежняя организация. Но ему понадобится некоторое время для укрепления своего положения.

Робот с миг помолчал, тщательно подбирая слова. А затем сказал:

— Тебе потребуется немалое время на поиски Тир—Нан-Ога, Род.

— Да, и если я сумею наткнуться по пути на какие–то ячейки ВЕТО и поломать их игры, то это в какой–то мере снимет давление с Магнуса. — Род вздохнул. — Ну, полагаю, Гвен простит меня, если ей придётся ещё немного подождать.

— Но она не простила бы тебе, если б ты покинул своих детей, прежде чем те будут в силах справиться сами.

— Да, не простила бы, не правда ли? Ну, давай посмотрим, что же мы сможем найти во чаще лесной, верно?

— Что б там ни ждало, тебе будет легче с ним, если будешь поменьше шуметь.

— Или позволить ему найти меня, а? Ладно, я умею понимать намёк. — Род достал арфу. — Хотя мне таки обидно, что ты называешь это «шумом».

— Я не обязательно говорил о твоих попытках петь, Род.

— Попытках, да? — Род с притворным негодованием фыркнул и принялся щипать струны.

Птицы приготовились к спешному отступлению.

* * *

База анархистов была по меркам помещичьих усадеб скромной, но тем не менее вполне респектабельной по стандартам мелкопоместного дворянства — джентри, на случай, если её когда–нибудь обнаружит кто–либо из интересующих их аристократов. Любой выходящий из этого мирного на вид обвитого плющом дома человек был бы вполне приемлемым в приличном обществе, так как она была бы леди, а он — рыцарем. Даже герцог не счёл бы ниже своего достоинства разговор с такой особой, хотя возможно и не принял бы её в число своих друзей.

Конечно, работавшие в доме и наведывающиеся туда агенты приняли сложные меры безопасности, гарантирующие, что никто из лордов никогда не обнаружит усадьбу.

Одна из резидентов постучалась в дверь солара, а затем открыла её. За столом в конусе солнечного света, идущего из расположенных позади него окон, сидел старик. Когда вошла резидент, он поднял голову.

— Новости, Диэдри?

— Да, шеф. — Диэдри вручила старику бумажный свиток.

Шеф–агент взял его, сломал печать и раскатал на столе. И вытаращил глаза.

— Что это, шеф?

— Письмо от моего старого врага Пересмешника. — Шеф–агент поднял глаза. — Он предлагает временный союз.

11

— Союз? С тоталитаристами? Шеф, они же поддерживают все самое худшее, что мы ненавидим!

— Верно — но они могут быть полезны. — Шеф–агент положил свиток и выглянул за окно в сад. — И похоже, они поступили точно так же, как и наш будущий Центральный Комитет — отправили назад по времени того шефа группы, который допустил провал после первого появления здесь Гэллоугласа.

— Если б не его вмешательство, то вам бы удалось совершить дворцовый переворот. — Молодая женщина знала официальную историю БИТА. — И тогда было б лишь делом времени, чтобы аристократы принялись воевать друг с другом.

— Равно как и ликвидация Пересмешника и его банды. — Шеф–агент кивнул, снова поворачиваясь к ней. — Мы тогда не понимали, что лорд–чародей больший враг для каждого из нас, чем мы — друг для друга.

— Он засадил вас в тюрьму, шеф Дюрер.

— Да, а Пересмешника — в соседнюю камеру. — Взгляд Дюрера обратился к воспоминаниям — для него всего лишь трехмесячной давности. — Первую неделю мы конечно провели переругиваясь сквозь прутья решёток, но на вторую неделю начали обмениваться впечатлениями. К тому времени, когда у нас было все готово к побегу оттуда, мы оба поняли, кто наш настоящий враг.

— В смысле лорд–чародей.

— В то время он не был ни лордом, ни чародеем, — уведомил её Дюрер, — по крайней мере, насколько знал любой из нас — включая его самого.

— Вы хотите сказать, — уставилась на шефа молодая женщина, — что он не знал о своих ЭСП-силах?

— Знай он про них, то воспользовался бы ими. — Дюрер пододвинул к себе том и указал на открытую страницу. — Согласно журналам моих преемников, к нему нанёс довольно продолжительный визит один монах, после которого он проявил широкий диапазон талантов.

— Брат Алоизий Юэлл, — кивнула Диэдри, вновь демонстрируя знакомство с недавней историей.

— Я отправил в штаб–квартиру просьбу разузнать о нем побольше, — сказал Дюрер. — Как я подозреваю, он–то как раз и научил лорда–чародея, как быть достойным своего титула. — Он вздохнул, перелистывая книгу. — После меня сменилось трое шеф–агентов, и всем повезло ничуть не больше, чем мне — но теперь я располагаю их нелегко добытыми знаниями, помогающими мне, и лучше представляю себе, на что способны Гэллоугласы.

— Сейчас, когда лорд–чародей бродит сам по себе, он возможно более уязвим.

— Дети его могут мигом телепортироваться к нему, — покачал головой Дюрер. — Нет, сперва нам надо устранить их. Вот тогда мы сможем позаботиться и о моем старом враге. — Глаза его блеснули.

Этот блеск вызвал у Диэдри холодок — и удивил се; старик обычно казался таким милым.

Дюрер снова обратился к книге, перелистывая страницы и хмурясь.

— От предательницы здесь не многое.

Он имел в виду Финистер, последнего шеф–агента перед тем, которого сменил.

— Она не очень долго была шеф–агентом, прежде чем сменила имя и переметнулась на другую сторону, выйдя замуж за самого младшего Гэллоугласа. — Тон Диэдри сделался резким от злости.

— Не понимаю, что такое нашло на Льюиса, заставившее его назначить перед самой смертью своей преемницей эту ведьму.

На Грамарии термин «ведьма» мог быть всего лишь описательным, означающим особу с экстрасенсорными та–лантами — но Дюрер предпочитал интерпретировать его как оскорбление.

— Думаю, у него тут не было большого выбора, — сказала резидент. — Мы все знали, что Финистер — сильная телепатка, но и не представляли, насколько сильная.

Дюрер нахмурясь повернулся к ней.

— Ты хочешь сказать, что она околдовала Льюиса?

— Более чем в одном смысле, — подтвердила резидент. — Признаться, он использовал её для собственных… развлечений… и поэтому она возможно сочла себя вправе в свою очередь использовать его.

— В каком смысле использовать его?

— Она всегда проецировала очень прекрасный и чувственный образ, и как мы порядком уверены, Финистер также и телепатически манипулировала его эмоциями. Отчего ж ещё ему отдавать подобный приказ, делать её своей преемницей? А учитывая, что на следующий же день он умер…

— Вскрытие?

— Не показало никакой причины для смерти — у него просто остановилось сердце.

Даже Дюрер ощутил зловещий холодок.

— Как я понимаю, эта Финистер владела также и телекинезом?

— Она обладала всеми ЭСП-талантами, за исключением левитации и телепортации, — подтвердила резидент.

— Надо будет встретить её — с самым передовым оружием, какое у меня найдётся, — с улыбкой промолвил Дюрер.

— Возможно, вам желательно перед тем подумать о небольшом тихом убийстве этой предательницы.

— О нет! На первом месте у нас стоит месть наследникам Гэллоугласа, — отказался Дюрер. — А уж потом я займусь своей личной местью этой молодой женщине, которая узурпировала власть и предала наше Дело. — Его взгляд затуманился в мечтах о будущем, а глаза вспыхнули. — Моя месть этой Финистер—Алуэтте будет приятной и продолжительной.

Диэдри уставилась на лицо старика и содрогнулась, увидев его выражение. И как она только могла считать этого человека добряком?

Быстрым жестом Дюрер прогнал плававшее у него перед глазами приятное видение.

— А когда я насыщусь, то проявлю щедрость и подарю ей быструю смерть. — Он повернулся обратно к Диэдри, снова сделавшись чисто деловым. — В конце концов, она ведь одно время была шеф–агентом, неважно, сколь недолго, и к какому мошенничеству прибегла, добиваясь этого поста. Мы обязаны проявить к ней некоторое уважение.

* * *

Солнце уже восходило, когда Корделия поднялась на стену, где по словам слуг она могла найти Магнуса. И верно, он оказался там, прогуливался по восточной стене останавливаясь немного поболтать с каждым из караульных, а затем стоя неподвижно в центре парапета, наблюдая за тем, как подымается большой оранжевый диск.

Корделия подошла и остановилась позади него.

— Это как, брат — ты сделался зороастрийцем, раз должен молиться свету, когда он возвращается?

— Вовсе нет, сестричка, — посмотрел на неё с нежной улыбкой Магнус. — Просто оно прекрасно, и служит обещанием, что по крайней мере какая–то часть мира не загажена более грязными деяниями человечества.

Корделия гадала, что же случилось с весёлым, оптимистичным старшим братом её детства, а затем напомнила себе, что среди взрослых двухлетняя разница в возрасте не так уж много значит.

— Ты так рано встаёшь только ради этого мига созерцания?

— Он бы стоил того. — Магнус повернулся снова посмотреть на солнце. — Но я сейчас просыпаюсь рано без цели. В своих путешествиях я привык подыматься с солнцем, и моё тело продолжает это делать независимо от моего желания.

— Ты так себе насчёт поспать подольше, да? — Корделия тоже обратила взгляд к большому пылающему шару. Она подождала несколько минут, набираясь решимости для предстоящей конфронтации, а затем спросила: — И ты намерен стать для нас, домоседов, солнцем, ожидая, что все мы будем вращаться вокруг тебя?

— Едва ли, — пожал плечами Магнус, подавляя смех.

— Я серьёзно, брат. — В голосе Корделии зазвенела сталь. — Ты мало знаком с тем, что произошло в этом мире за эти последние десять лет. И твоё положение не позволяет тебе приказывать, чего бы там ни сказал папа — и ни Ален, ни я не подчинимся тебе, если ты прикажешь!

— Папа не говорил приказывать. Корделия в удивлении расширила глаза.

— Он велел мне позаботиться о стране и народе Грамария, — продолжал Магнус. — И не говорил, что занимаясь этим, я должен командовать офицерским составом.

— Ты ведь наверняка не думаешь, будто способен справиться с любым вызовом в одиночку!

— Если возникнет чрезвычайная ситуация, на которую я должен буду откликнуться, то со мной возможно решит отправиться и Алеа.

— Ну… и я тоже, если дойдёт до этого. — Корделия снова обратила взгляд к солнцу. — Но это будет по выбору, Магнус, а не по приказу.

— Это будет твой выбор, Корделия, а не мой, — кивнул Магнус.

Корделия нахмурясь метнула на него острый взгляд.

— Тут звучат обертоны эмоционального шантажа, или мне послышалось?

— Если ты их слышишь, то они только в твоём воображении, — улыбнулся сестре позабавленный её словами Магнус. — Может ты и находишь их, но я их не вкладывал.

Корделия с миг пристально глядела на него сведя брови. А затем сказала:

— Значит ты будешь без подготовки срываться с места в ответ на какой–то воображаемый вызов и ожидать, что Алеа и все остальные бросятся следом за тобой.

— Этого ожидать я не буду. — Магнус сцепился с ней взглядом. — Я вообще ничего не буду ожидать.

Корделия нахмурилась, пытаясь разгадать эту загадку.

— Думаешь, ты в силах противостоять всем угрозам в одиночку?

— Да вообще–то нет. Но я не имею права командовать никем, кто не избрал меня для этого. Я обладаю властью только над самим собой, и поэтому буду отправляться навстречу всякому вызову сам по себе.

— Вот так ты и свергал правительства, когда носился среди звёзд?

— Нет, — ответил Магнус. — Начинал я в одиночку, все верно — на Меланже, а потом вновь на Мидгарде. А на всех других планетах меня сопровождал товарищ, Дирк Дюлен, а потом Алеа. И уверяю тебя, это были грозные бойцы.

— И вы вдвоём оказывались неодолимыми для всего, с чем ни столкнётесь? — Корделия и не пыталась скрыть звучавшего в её голосе откровенного скептицизма.

— Нет, не одни. — Магнус снова обратил взгляд к солнцу. — Мы как правило находили местного беглеца–другого, способного посоветовать нам, а потом постепенно наращивали группы недовольных и находили для них какой–то способ связываться друг с другом. Дважды восстание вспыхивало из–за какого–то события, какого–то необычно резкого проявления высокомерия со стороны местных лордов, и мы восставали вместе с недовольными и гарантировали их победу. А чаще мы ставили отдельные ячейки сопротивления на путь, ведущий к конечной победе, и оставляли их расти и расцветать.

Корделия была в шоке.

— Вы так никогда и не узнаете, обрекли ли их на поражение или гарантировали им победу?

— Подтверждения мы, полагаю, так никогда и не получим, — признал Магнус, — но мы никогда не улетали, пока не минует кризис и не сложится механизм, гарантирующий их конечное торжество. В конце концов, системе правления, скорее, лучше вырастать, чем быть привитой; так у неё больше шансов на выживание.

Корделия нахмурилась, разглядывая его профиль.

— Здесь, брат, никакая революция не нужна.

— Да, — согласился Магнус, — хотя БИТА и ВЕТО возможно все ещё сеют раздоры и пытаются устроить потрясения, каждая на свой лад. Если им удастся чего–то организовать, то я сделаю все, что в моих силах, для срыва их планов, так как желаю увидеть, как тоталитаристы навязывают нашему народу диктатуру, не больше того, чем если бы папа втюхивал ему демократию, когда б та не годилась для него.

— Но демократия для него годится! Позабавленный её словами Магнус повернулся к ней.

— И это говорит будущая королева? Корделия сжала губы в тонкую строчку.

— Конституционная монархия, Магнус, может стать формой демократии. И ты это знаешь!

— Да, знаю. — Магнус снова встретился с ней взглядом. — Разделение власти между парламентом и короной — это промежуточная станция на пути к демократии, и я нисколько не желаю преграждать этот путь. Фактически, я сделаю все возможное для гарантирования его открытости для народа. — Он нахмурился, внезапно став настойчивым. — Но она должна быть живой, эта демократия — она не может быть трупом, оживляемым, словно марионетка. А для этого она должна произрасти сама собой и принять ту форму, какая для неё естественна.

— Я только этого и желаю, брат, — сказала захваченная врасплох его настойчивостью Корделия.

— А Ален? — требовательно спросил он, все с тем же упорством.

— Он тоже, — заверила Корделия. — Как ты можешь думать иначе?

— Потому что я мало знаю о происходившем здесь за эти последние десять лет. — Магнус расслабился и повернулся лицом к взошедшему теперь солнцу. — Мало знаю, и не буду настолько глуп, чтобы пытаться действовать не зная. Будь уверена, сестричка, я пойду своим путём и никого не стану беспокоить — если не возникнет вооружённый конфликт.

— Никого? — нахмурилась Корделия. Магнус пожал плечами.

— Возможно я поброжу по стране, попробую узнать характер народа и порассказывать истории- сказки о героях, свергающих деспотов, или о миротворцах, которые примиряли враждующие стороны — но ничего более.

Однако Корделия была более проницательной, чем большинство из тех, с кем ранее имел дело Магнус.

— Снова создавая свои ячейки?

Магнус радостно улыбаясь повернулся к ней.

— Вижу, ты ничуть не утратила своей сообразительности. Да, возможно я насажу по нашей стране ячейки — но все они будут уважать корону и общее благо.

— Воля народа и бремя, несомое сообща? — догадалась Корделия и неохотна сказала: — С этим я не могу спорить.

Магнус кивнул, снова поворачиваясь к востоку, но не говоря ни слова.

Наблюдая за его лицом, Корделия увидела, что на самом–то деле он глядит на подымающийся с луга лёгкий туман.

— Магнус… — проговорила она после нескольких минут молчания, — когда Ален станет королём, а я королевой…

— Надеюсь быть первым, кто преклонит перед тобой колено во время коронации — и не сомневайся, я подчинюсь любому приказу, отданному моими сюзеренами.

— Если он не будет противоречить твоей совести.

— Такого приказа я и помыслить не могу, — заявил Магнус без задержки.

По этому ответу Корделия поняла, что он уже тщательно обдумал этот вопрос. Подразумевалось, конечно же, что если они с Аленом когда–нибудь все ж таки станут тиранами, то Магнус будет бороться с ними, не жалея сил — и она не питала ни малейших иллюзий насчёт того, насколько грозным он мог быть врагом. Однако она тоже не могла представить ни себя, ни Алена превратившимися в деспотов, и поэтому данная братом клятва верности согрела ей сердце. Она постояла рядом с ним, глядя, как солнечное тепло выжигает туман, и через некоторое время вложила ладонь в его руку.

* * *

Джефри всегда любил выбраться в город. О, в замке жилось распрекрасно, после произведённой его родителями реконструкции, но в плане общения замок по–прежнему мог вызывать клаустрофобию из–за постоянного нахождения день за днём среди одних и тех же людей — и человеку, пребывающему в своей стихии находясь в поле или в лесу, решительно не по душе быть всегда окружённым стенами. И поэтому, если под рукой не было ни полей, ни лесов, то для разнообразия обстановки отлично подходил город на нижних склонах холма, на котором стоял замок.

Подъехав к таверне, он натянул узду, спрыгнул с коня и жестом подозвал стоявшего поблизости конюха.

— Придержи моего коня, парень, и когда я выйду, будет тебе монета.

Конюх подошёл и взял коня за узду.

— Его нужно почистить скребницей, милорд?

— Только «сэр», — поправил его Джефри. — Я рыцарь, которому нечего надеяться когда–нибудь стать лордом.

— Ах, да — ибо теперь, когда вернулся ваш старший брат, титул унаследует он, не так ли?

Джефри нахмурясь посмотрел на этого малого повнимательнее. Он и не представлял, что горожане столь пристально следили за происходящим в замке.

— Титул верховного чародея не наследственный, любезный. Отцу он дарован лишь пожизненно.

Конюх кивнул, поглаживая коня по шее.

— Однако когда не станет вашего отца, его зять наверняка присвоит сей титул одному из вас — и столь же наверняка им будет самый старший.

— Сие тоже не обязательно. — Джефри нахмурился ещё сильнее. — И нет никаких оснований ожидать сего.

— Ведь не хотите же вы сказать, что в лорды могут возвести вас! — притворно удивился конюх.

Честно говоря, Джефри никогда не задумывался над этим вопросом, но вежливое предположение конюха, высказанное им как нечто само собой разумеющееся, уязвило его.

— Возможно. Если случится война, я вполне могу заслужить такую честь в битве.

— Полноте, милорд! — усмехнулся конюх, показав жёлтые зубы, с одним сломанным. — Вся страна знает, что командовать будет ваш брат, раз он теперь вернулся домой!

— Значит вся страна знает не то! — Джефри вырвал узду обратно и снова вскочил на коня. — Мой брат мне не указ, и я ему не подчиняюсь!

— Разумеется, сэр рыцарь. — Но улыбка конюха говорила, что уж кто–кто, а он не такой дурак и не поверит столь очевидной неправде.

Теперь уж действительно рассердившись, Джефри повернул коня к дороге обратно в замок.

— Но как же таверна, милорд! Ваша пинта эля!

— Выпей её сам! — Джефри выудил из кошеля монету и не оглядываясь бросил её через плечо.

Конюх оставил её валяться в пыли, с усмешкой глядя вслед скачущему обратно к замку Джефри.

* * *

Джорди вышел на утреннее солнышко, наслаждаясь прохладой и ощущением чистоты, которое всегда приходило вместе с рассветом. Землю исполосовывали длинные тени, роса ещё не сошла с травы, а арендаторы уже повсюду работали. Джорди сделал глубокий вдох и порадовался. Он был молод, лет так двадцати пяти, управлял половиной отцовского имения и, самое важное, имел прекрасную, умную, пылкую жену, и они очень сильно любили друг друга. И неважно, чего там неладно в мире, — когда он придёт домой, к ней, все будет ладно. Жизнь была хороша.

И для его арендаторов похоже тоже хороша. Земля зеленела от ростков нового урожая, а дети гнали коров на пастбище.

Но их родители спешили из домов к амбару, когда им следовало отправляться на поля. Джорди нахмурясь ускорил шаг; что там ещё стряслось?

Через каких–то несколько минут он уже проскальзывал через толпу крестьян к теням амбара, освещаемым сквозь неплотно пригнанные доски полосками солнечного света; тень Джорди прошла, намного опережая его, когда он сказал:

— Подвинься, Уилликин, вот молодец… Доброе утро, Корин, и пропусти меня…

Крестьяне расступились, открыв ему проход в прохладу амбара — но аромат в нем стоял не тот; вместо сочного запаха хранимого зёрна он уловил аромат чего–то кислого, острого.

— То запасённое зерно, милорд, — молвил старый Адам. И поднял руку давая зёрнышкам сыпаться сквозь пальцы — но посыпалась только пыль, и она была намного темнее, чем ей полагалось быть.

— Что за гниль поразила зерно? — уставился на труху Джорди.

— Я такой никогда не видывал, милорд… — пожал плечами старый Адам.

— Не называй меня так, — попросил его Джорди усталым тоном человека, знающего, что подобные просьбы все равно бесполезны. — Мой отец был лишён права на титул.

— Все равно вы лорд по тому, как ходите и держитесь с другими, — вздохнул старик, — и никакие слова и действия короля этого не изменят.

Толпа крестьян наверное уж в пятидесятый раз забормотала, выражая согласие, и одобрительно закивала.

— Но если вам так больше нравится, я буду называть вас сквайром^[33], — сказал старый Адам, — ибо вы именно таковы, по тому вниманию, кое уделяете вашим землям и заботам о ваших людях.

— И я как раз озабочен, — нахмурился Джорди, — так как прежде чем поспеет новый урожай, нам ещё надо как–то прожить лето. Все запасённое зерно такое же?

— Все, милорд, — доложил коренастый поседелый Тавус, — окромя последнего слоя зёрен, покрытых им — а их я не смею есть.

— Да, конечно их нельзя есть. — Джорди наморщил лоб, усиленно соображая.

— Что же мы будем есть, милорд? — спросил тихим и тяжёлым голосом один из крестьян.

— Через несколько недель поспеет первая морковь и репа, — ответил Джорди. — А до той поры нам придётся протянуть на том, чего сможем добыть в лесу.

Народ зашептался, так как их лес был как и все леса — собственностью короны и охотничьим заповедником знати.

— Никакой закон не запрещает нам собирать орехи и ягоды, — крикнул перекрывая ропот толпы Джорди, — равно как и все прочее, растущее там из земли.

— Но лесничие сочтут нас браконьерами, мой л… сквайр, — указал Хобин.

— Мы отправимся собирать вместе, и я поговорю с лесничими, — пообещал им Джорди.

На лицах собравшихся появилось облегчение, но те, кто постарше и поопытней, выглядели по–прежнему мрачными.

— Овсюга^[34] и беличьих запасов нам может не хватить до урожая, сквайр.

— Ты прав, — согласился Джорди. — Нам придётся протянуть на овсянке и рагу.

— Для рагу нужно мясо, сквайр, — указал старый Адам.

— Также как и вам, всем вам, хотя бы по унции–другой в неделю — и да, знаю, убить даже и барсука все равно браконьерство. Однако, если звери выходят из леса, то они наши.

Крестьяне зашептались, охваченные дурными предчувствиями, и Хобин выразил их:

— Не знаю, что–то скажут на сие лесничие, сквайр.

— Насчёт лесничих предоставьте беспокоиться мне, — отмахнулся Джорди. — Возьмите детей и отправляйтесь сперва искать у живых изгородей — там мы определённо найдём достаточно еды на день. — И повернувшись, зашагал прочь.

Крестьяне смотрели ему вслед, и лица отражали беспокойство.

— Что он станет делать, Адам? — спросил Корин.

— Да что сделал бы любой хороший лорд, если его люди голодают, — мрачно отозвалсяАдам, — кормить их.

— Тогда его схватят лесничие!

— Обязательно, — согласился Адам, — а он больше не из знатных. Надо нам будет постоянно присматривать за мальчиком.

— Да, и не давать ему сделать какую–нибудь глупость, — поддержал Хобин.

Но все знали, насколько Джорди чувствовал себя в лесу как рыба в воде и гадали, а смогут ли они найти и уберечь его, если он не захочет быть найденным.

* * *

Проезжая через надвратную башню, Джефри все ещё так и кипел. Спешившись во дворе замка, он бросил поводья подбежавшему к нему конюху, а затем широким шагом поднялся по лестнице к двустворчатой двери донжона. Пора раз и навсегда выяснить отношения с Магнусом.

Он двинулся тем же широким шагом к лестнице, и к нему подбежал лакей.

— Чего–нибудь желаете, сэр Джефри?

— Нет, если ты не знаешь, где сэр Магнус.

— Как где — у себя в покоях, надо думать. Джефри начал было отвечать: «Да, тебе — надо», но вовремя спохватился. Он был не из тех, кто срывает дурное настроение на подчинённых. И бросив вместо этого лакею короткий кивок и «спасибо» он разве только не взбежал по лестнице.

Ему не понадобилось стучаться в дверь к Магнусу; та стояла распахнутая настежь, а его брат работал пером и чернилами за столом перед широким окном.

— Что у тебя там? — требовательно спросил Джефри, заходя в комнату.

Магнус с удивлением поднял взгляд.

— Кое–какие замётки о родине Алеа, брат. — Он отложил перо и откинулся на спинку стула. — Ты, кажется, взволнован.

— Можно сказать и так. — Джефри закрыл дверь, приложив чуть больше силы, чем требовалось.

Магнус поднял брови при виде явного гнева Джефри — и очевидного требования конфиденциальности.

— Присаживайся, чего стоишь, и расскажи, что тебя так завело нынче утром.

Джефри не собирался подчиняться даже такому приказу.

— Ты знаешь, что по всему городу ходит слух, что ты будешь всем нам господин, теперь, когда папа отправился скитаться? — потребовал он ответа, подойдя к столу Магнуса.

— Да неужто! — воскликнул Магнус. — Нет, не знаю.

— Так это неверно, брат, — отрезал Джефри. — Он может и вырвал у тебя обещание заботиться о народе нашей страны, но не давал тебе права командовать мной!

12

— Даже если б он дал мне такие полномочия, я бы все равно не стал, — заявил ему Магнус. — Я не имею никакого права командовать кем–либо из вас.

Это заставило Джефри резко притормозить. Он уставился на брата, а затем недоверчиво сузил глаза.

— У меня хватает и своих трудностей с попытками вновь привыкнуть к родине, — уведомил его Магнус. — И я вполне готов предоставить командовать армией тебе.

Джефри чуть повернул голову, искоса глядя на Магнуса.

— Ты, который командовал легионами? Разве ты не желаешь снова командовать ими?

— Я никогда по–настоящему не командовал никакой армией, — поправил его Магнус. — Я мог что–то советовать тем, кого возглавлял, но сам я командовал не более чем ротой.

— О, да, и они не следовали неукоснительно твоим советам!

— Чаще следовали, — признал Магнус.

— От меня такого не жди, брат!

— Я и не жду, — развёл руками Магнус. — Может у меня и есть дар к военным действиям, Джефри, но у тебя–то положительно талант по этой части. Я знаю свои ограничения.

— Но папа заставил тебя пообещать заботиться о народе, — возразил Джефри. — Ты дал ему слово оберегать Грамарий от всяких врагов.

— Я и буду оберегать — но нашим старым противникам из БИТА и ВЕТО не часто приходится противодействовать силой оружия.

Джефри медленно поднял голову, когда до него постепенно дошло, поднял, пока его взгляд не упёрся в нос брата.

— Значит ты будешь главнокомандующим; будешь сохранять гражданское командование! Думаешь указывать генералам, куда и когда направлять войска!

— Нет, — отверг такое Магнус. — Такая власть принадлежит королеве Катарине и когда–нибудь будет принадлежать Алену.

— Но король Туан хитростью подталкивает королеву к разумному развёртыванию войск, как ты думаешь подталкивать своего зятя Алена.

— Корделия мне голову оторвёт, если я хотя бы попытаюсь, — хмыкнул Магнус. — На самом–то деле, Алену вообще не нужно никаких других советчиков, кроме неё.

Джефри наморщил лоб, глядя на него, пытаясь разгадать сказанное им.

— А если Ален поинтересуется твоим мнением?

— Я откровенно выскажу его, — ответил Магнус, — но не стану лезть с ним пока не спросят.

— И не будешь хитростью подталкивать его поинтересоваться им? — кисло спросил Джефри, а затем сам ответил на свой вопрос. — Корделия мигом поймёт, если ты это сделаешь!

— Обязательно поймёт, — согласился Магнус, — и будет самым действенным образом препятствовать мне. Нет, Алену придётся самому решить, спрашивать ли у меня совета.

— С одобрения Корделии. — Джефри нахмурился. — Ты ведь не думаешь, что он будет спрашивать у тебя совета, не правда ли?

— О, думаю, может и спросить, — сказал Магнус, — но решения он будет принимать сам. По части здравых суждений у Алена такой же талант, как у тебя к войне.

Джефри в удивлении воззрился на него; а затем задумчиво наморщил лоб, изучая взглядом подчёркнуто нейтральное лицо брата.

— Я не думал об этом в таком плане, — признался он, — но давно понял, сколь присущ ему здравый смысл, и дал слово внимать его приказам, когда он станет королём.

— Так же как и я, — кивнул Магнус.

Они помолчали, покуда Джефри переваривал выводы, следующие из этого простого заявления.

Затем он сел, скрестив ноги, и снова сузил глаза.

— Значит ты не намерен ни командовать родными, ни манипулировать короной. Что же ты тогда собираешься делать в нашей стране? Сидеть здесь и пописывать мемуары, и гнить до конца своих дней?

— Ну, не всю жизнь, — сказал Магнус, — и, как я подозреваю, будет возникать достаточно проблем, к разрешению которых я смогу приложить руку — но на данный момент, наверно даже на год, долгий отдых кажется очень привлекательным.

— Я думал, при перелётах между звёздами у тебя в избытке хватало времени на отдых.

— Я тоже так думал, — честно ответил Магнус, — но теперь, оказавшись здесь где вырос, и внезапно без всякой лежащей на мне ответственности, я обнаружил, что меня одолела изумительная усталость.

— Депрессия? — Тон Джефри сделался резче от озабоченности состоянием брата.

— Нет, она на самом–то деле приятная, — уточнил Магнус, — вроде хождения во сне.

— Тогда берегись сновидений.

— Хорошее предостережение, — кивнул Магнус. — Я ловлю себя на прокручивании в голове событий последних десяти лет, пытаясь найти в них какой–то смысл.

Джефри нахмурился ещё сильнее; он не понял.

— Есть ли какая–то цель в моей жизни? — спросил Магнус. — Возможно, даже только система? Тебе ни к чему задаваться этим вопросом — у тебя ведь в конце концов есть Ртуть, и даже слепому видно, что тебе не нужно никакой цели кроме неё, по крайней мере в настоящее время.

Джефри пришлось неохотно признать это.

— Было б приятно ещё иной раз вступить в битву.

— И я видел, как ты муштруешь солдат, готовясь к ней, — кивнул Магнус. — В конце концов, ты ведь должен быть всегда готов отбить нападение, не так ли?

— Враги обычно не шлют предупреждений, — улыбнулся наконец Джефри.

— Да, почтённый обычай объявлять войну, кажется, вышел из употребления, — согласился Магнус. — Я почему–то испытываю уверенность, что у тебя будет предостаточно случаев попрактиковаться в своей профессии.

— Ну, для всех было б лучше, если бы мне не представилось такого случая, — со вздохом промолвил Джефри, — поэтому я приглядываю за строительством арены для турниров, которая поможет ратникам сохранять боевую форму даже если будет преобладать мир — и возможно выбьет из них потребность в войне.

— На что мы оба от души надеемся, — закончил за него Магнус, — но это определённо удовлетворяет твою потребность в цели.

— Ну, папа поставил перед тобой одну цель, нравится тебе это или нет. — Джефри удивился, поняв, насколько верно сказанное им.

— Верно, брат — но подобно тебе, я должен ждать случая и надеяться, что он не представится.

— Наверно будет неплохо, если он не представится, по крайней мере с год или около того, если ты нуждаешься в отдыхе так сильно, как говоришь.

Магнус кивнул.

— В отдыхе и попытке понять страну, в которой родился.

— Да чего тут понимать? — недоумевающе нахмурился Джефри. — Если отбросить всю шелуху, то у нас самая простая нация.

— Но меня здесь не было, и мне не так просто отбросить её, — указал Магнус. — Хочешь верь, брат, хочешь не верь, но мне потребуется некоторое время и внимательное изучение недавней истории Грамария, прежде чем я снова стану чувствовать свою родную планету.

— Ты ж наверняка не мог стать настолько чужим! — возразил Джефри.

— Я не перестаю думать, что не стал; оглядываюсь кругом и вижу знакомые пейзажи, слышу знакомые звуки, прохожу по мирному городку и думаю, что все в нем такое же, каким было в моей юности, — отозвался Магнус. — А потом что–нибудь происходит, кто–нибудь поблизости скажет о каком–нибудь событии, про которое я ничего не знаю, или о каком–то общественном деятеле, про которого я никогда не слыхал, и заново осознаю, что страна эта стала для меня чужой.

— Грамарий никак не может быть чужим, — нахмурился по–прежнему не понимая Джефри.

— Больше, чем ты думаешь, брат, — вздохнул Магнус. — Томас Вульф верно сказал: «Нельзя снова вернуться домой».

Джефри нахмурился ещё сильнее:

— Ты же дома.

— Да, но за годы моего отсутствия дом изменился, и я тоже изменился, и мне потребуется некоторое время, чтобы найти себе новое место в жизни и снова стать частью королевства.

Джефри решил, что, в общем и целом, стремление Магнуса скорей найти себе новое место чем пытаться переть буром занять старое, возможно, не такая уж плохая штука.

— Как же ты тогда найдёшь себе такое место?

— Подходя к Грамарию так, как подходил к любой планете, на которой высаживался — как к новому миру, который я должен изучить прежде чем попробую что–либо сделать. У меня всегда уходило несколько месяцев на то, чтобы почувствовать тот или иной край и узнать основы его культуры, прежде чем я вообще начинал думать о каких–то действиях.

— И что это могли быть за действия? — спросил, снова насторожившись, Джефри.

— Ну, сперва выяснить, допустимо ли моё вмешательство, или дела и так обстоят отлично, такие какие есть, — принялся рассказывать Магнус, — но я неплохо судил об этом, отталкиваясь от тех исторических сведений, какие у меня имелись, и от своих наблюдений с орбиты; только на одной из тех планет была форма правления, подходившая её народу, хотя установить это оказалось очень трудно.

— А на остальных? — требовательно спросил Джефри.

— Я конечно же выступал за свержение тамошних тиранов, — ответил Магнус, — и старался сделать планеты неподдающимися махинациям ПОИСКа. С присущим юности высочайшим нахальством и величайшим высокомерием, я как–то не задумывался о том, что имею не больше прав вмешиваться, чем ПОИСК — но подобно им, я определённо делал это для него же, тамошнего народа Ошибка! Ошибка связи…

— И впрямь величайшее высокомерие, — нахмурился Джефри.

— По крайней мере я выбирал планеты, где основная масса населения была явно угнетена, — привёл довод в своё оправдание Магнус. — Первая сольная попытка у меня была на планете под названием Меланж, где колонисты предприняли собственную попытку устроить идеальное общество — в сущности культура восемнадцатого века, пудреные парики и помпадуры, кринолины и кюлоты — и клонировали нескольких привезённых с собой слуг в многочисленный низший класс. Конечно же, создав их, они стали их бояться и правили ими железной уздой гнёта. Современную технологию они сохранили, но только для себя.

— Что в основном аннулировало преимущества любых приборчиков, которые ты мог принести с собой!

Магнус кивнул.

— Поэтому я высадился на планете только с крестьянской одеждой на теле и космическим кораблём на орбите.

— По–глупому сунулся в самое пекло, брат!

— Конечно, — с удивлением подтвердил Магнус. — Не пытайся уверить меня, Джефри, будто ты поступил бы как–то иначе.

Джефри на миг уставился на него, а затем рот его расплылся в смущённой улыбке.

— Ну, да, но то ведь я, брат. Тебя я не стал бы подвергать опасности.

— Не больше чем я тебя, — парировал Магнус. — Проведя неделю скрываясь в лесу словно разбойник, пытаясь изучить тамошнее общество изнутри и потерпев неудачу, я благодаря везению вступил в контакт с одним местным жителем — Дирком Дюленом.

— По–моему, ты говорил, будто он был космонавтом, — непонимающе нахмурился Джефри.

— Был, но родился он керлом — именно так там назвали своих клонов — и сбежал ещё мальчишкой, после чего его поверстали в организацию других беглых керлов, ту, которая действовала уже больше века. Её основатели сумели удрать с планеты, заработали кое–какие средства и купили идущую ко дну межзвёздную грузовую линию, которая выкупила права снабжения товарами Меланжа — поэтому Дирк был местным парнем из отсталой культуры, но с современным образованием. И он также прошёл подготовку настоящих коммандос…

— Как и ты сам, — перебил его Джефри.

— Кое–какое сходство наблюдалось, — признал Магнус. — Мы бродили по стране, выискивая способы свергнуть пэров. Дирк объяснил мне, что время сейчас для этого самое подходящее; существовало пророчество, что ДеКад, вождь восстания, подавленного не один век назад, воскреснет из мёртвых и снова возглавит их, и если он вообще когда–либо собирался проснуться, то время это уже близко. К несчастью, меня захватил один пэр, который решил, что из меня выйдет идеальный гладиатор…

Он продолжал, рассказав о своём бое на арене, и Джефри зачарованно слушал, как его брат рассказывает фантастическую повесть о жестоком бое гладиаторов с пэрами, об автоматизированных схронах для аристократов и о пребывании в сумасшедшем доме — страшнейшем месте для телепата; оно привело Магнуса в кататоническое состояние — и о том, как Магнус, наконец, сам стал ДеКадом.

Взволнованный и потрясённый поворотами сюжета и напуганный опасностями, с которыми столкнулся Магнус, Джефри ругал себя за то, что не был там, дабы защитить своего старшего брата — как–то не подумав, что был тогда слишком молод.

* * *

— Менестрель! На пустырь идёт менестрель!

— Новые песни! Новости!

Вся молодёжь вдруг побежала обратно к деревне, оставив зерно простоять неубранным ещё один день. Диру выронил косу, побежал вместе со всеми, но Хирол толкнул его локтем в ребра, а Аркер подставил ножку со словами:

— Знай своё место, простофиля!

Диру споткнулся и упал; Хирол с Аркером рассмеялись и побежали дальше. Ленарь и её подружки хихикая пробежали мимо. Диру услышал, как одна из них говорит:

— Он даже на ногах удержаться не может!

Покраснев, Диру с трудом поднялся и заковылял следом, теперь уже прихрамывая. Он сумел оставить без внимания уколы боли, пронзавшие его голень всякий раз, когда его левая стопа касалась земли; она была в общем–то не сильной, определённо меньшей, чем смущение оттого, что девушки видели, как он упал — снова споткнулся о собственные ноги, вероятно подумали они.

Диру был ростом чуть пониже других парней, но куда более массивным. Массу эту составляли сплошь мускулы — ну, большей частью — но с виду так не казалось. Слишком много мускулов — он был медлительным; все другие парни могли ударить намного быстрее, и ударяли. У него было круглое как луна лицо с курносым носом, маленький тонкогубый рот и узкие глаза, редкие волосы мышастого цвета — определённо не загляденье, как постоянно напоминала ему мать. Он знал, что она права, так как деревенские девушки смотрели прямо мимо него и казалось никогда не видели его, если он не проявлял большей неуклюжести, чем выказывал обычно. Он ненавидел их за это. Ненавидел также и парней, за то, что те насмехались над ним и били его, если он смел огрызнуться. Но в один прекрасный день он найдёт способ расквитаться, в один прекрасный день… Но не сейчас. Молодёжь умолкла, пробираясь между хижинами на деревенский пустырь, и Диру расслышал звон струн. Сильно отстав от остальных и лишь немного опережая взрослых, он проковылял на пустырь, замедлил шаг и остановился, хватая воздух открытым ртом, но уже слушая песню.

Менестрель продолжал петь, описывая ужасы, которые год назад вырвались из тумана над текущей неподалёку от них рекой. Он не стал упоминать, как их выгнали обратно — все и так знали, что их разгромили Гэллоугласы, с подоспевшей следом за ними королевской армией, вырезавшей немногих сбежавших чудовищ. От этой повести у Диру запела кровь, ему представились чудесные картины героического юноши вроде него самого — но менестрель об этом не пел, он пел только о деянии, которое позволило чудовищам вырваться из своего ограниченного туманом царства, о глупости селян, попытавшихся успокоить страшных чудовищ, пригласив их явиться, думая будто их пощадят за такое проявление дружбы — но их вождь не пощадил никого; гигантская кошка Большеухая убила его на месте, прежде чем кудесники смогли отправить её обратно, туда, откуда взялась.

— И потому — не вздумайте их приглашать, вас в порошок сотрут, — пел менестрель. — К кому король чудищ благоволит, болтаются на ветру!

Диру внезапно осенило. Это неправда, это не могло быть правдой! Любой, кого боялись эти злобные селяне, должен быть другом Диру! И способ отомстить им всем…

Он содрогнулся и отринул эту мысль; даже они не заслуживали быть разорванными на части кошмарами. И слушал с большим вниманием, когда менестрель запел более весёлую песню, надеясь, что страшное видение рассеется.

* * *

Сидевшая в позе лотоса Алуэтта поднялась и молча ушла. Мгновенно озабоченный, но задержанный глубиной своего транса, Грегори дал своему сознанию устремиться вверх, пока, через несколько минут, не поднялся на поверхность и нахмурясь поднял голову. Поднявшись он бесшумно ступая двинулся следом за женой.

Он нашёл её у окна в их соларе.

— Что тебя тревожит, любимая?

Алуэтта осталась стоять спиной к нему, всего лишь отмахнувшись от него — но Грегори даже не читая её мыслей почувствовал излучаемое ею опасение. Он подошёл к ней сзади, раскрыв объятия, но у него хватило здравомыслия не прикасаться к ней.

— Это Магнус?

13

— Ты не должен читать моих мыслей, если я тебя не приглашаю!

— Я не читаю, — заверил её Грегори, — да мне и не нужна телепатия чтобы догадаться о причине твоей озабоченности. Любимая, будь уверена — Магнус полностью тебя прощает, насколько вообще может простить любой человек. А когда он узнает тебя, пройдёт даже эта теперешняя… неловкость… между вами.

— Не хочешь же ты сказать, будто он научится доверять мне!

— Именно это я и хочу сказать, — подтвердил Грегори, — так как ты, за исключением твоей красоты и духа, настолько не похожа на ранившую его женщину, насколько это вообще возможно.

Алуэтта задушила в себе рыдание.

— Да, знаю, ты тогда не считала себя красавицей — но была ею, даже не проецируя никакого идеализированного образа. Тем не менее ты таки проецировала его, и он ассоциирует свою боль именно с тем образом, а не с твоим истинным «я».

— Тогда почему же он по–прежнему так холоден со мной? — Алуэтта резко развернулась к нему, и Грегори увидел, что щеки у неё мокрые, а глаза красные от слез. — Как мы можем жить дальше с висящей между нами моей невысказанной виной?

— Это пройдёт, — заверил её Грегори. — Она там сейчас только потому, что ты для него, во всех смыслах, чужой человек.

— Чужой человек и неприятное воспоминание! — Алуэтта упала наконец в его объятия и уткнулась ему лицом в плечо. — Ах, Грегори, как мы теперь будем жить с твоей семьёй. Я начала верить, что твои брат и сестра действительно примут меня в число своих, и их супруги тоже! И вот все пошло вкривь и вкось!

— Насколько я их знаю, — сухо ответил Грегори, — неприязненное отношение Магнуса никак не подействует на них. Боль его — может подействовать, но ты больше не вызываешь её.

— Но я вызываю! — подняла голову Алуэтта, глядя ему прямо в глаза. — Они с Алеа столь явно неравнодушны друг к другу, но он никогда не признается в этом даже самому себе — а почему? Из–за боли, которую я причинила ему десять лет назад!

— Его не может сковывать только та боль, которую причинила ты, — возразил Грегори. — И кроме того, как насчёт Алеа? Почему она не признается себе в том, что её влечёт к нему?

— Есть кое–какие проблемы. — Страхи самой Алуэтты отступали на второй план, когда она говорила о чьих–то ещё. — Даже не читая её мыслей, я вижу, что её ранили, и глубоко — да притом не раз, если я не ошибаюсь.

Грегори посмотрел на неё изучающим взглядом.

— Но они же четыре года путешествовали вместе. Неужто боль может так долго душить её?

— О, да! Поэтому я и не сомневаюсь, что подобная боль по–прежнему мучает твоего брата. — У неё снова навернулись на глаза слезы. — Ах, Грегори, он заразит и других своим отношением ко мне, даже если и не намерен этого делать!

— К нам, — твёрдо поправил её Грегори, — и если не по какой–то иной причине, он научится любить тебя хотя бы ради меня.

— Но если он сдержит обещание, данное отцу, то станет главой вас всех и настроит против меня Корделию и Джефри!

— Вы с Ртутью стали для Корделии сёстрами, которых у неё никогда не было, — твёрдо сказал Грегори. — Она не бросит тебя по приказу Магнуса — да он и не отдаст такого приказа, так как знает, что это настроит нас против него. Он может и командовал нами, когда мы были детьми, или полагал, будто командует, но определённо не будет делать этого теперь, когда мы выросли.

— Грегори, это человек громадной силы, я чувствую её! Большей, чем он обладал десять лет назад, намного больше! А в своих путешествиях он научился действовать тонко и манипулировать людьми. Я не смею выйти во двор замка, пока он там.

— Тогда мы будем оставаться здесь в нашей башне из слоновой кости. — Грегори теснее прижал её к себе. — Ты для меня определённо достаточно большой мир. Для чего мне ещё что–либо, покуда ты со мной?

Дрожа всем телом, Алуэтта подняла голову.

— О, мне тоже определённо ничего не нужно, кроме тебя и этой башни. Довольно с меня остального мира, пусть больше не надеется на моё присутствие.

С миг они глядели друг другу в глаза, а потом поцеловались. Алуэтта закрыла глаза и дала объятиям Грегори быть её вселенной, сосредоточившись только на ощущении его губ, рук, ладоней…

Через несколько часов, когда она крепко спала, Грегори поднялся с их постели и тихо оделся. Он оставил записку, заверяющую жену, что вернётся на следующий же день, ему нужно лишь заняться одним небольшим делом. Затем он спустился в низ башни, и, когда его разделяли с женой несколько этажей винтовой лестницы и она ничего бы не смогла услышать, — исчез с буханьем схлопнувшегося воздуха.

* * *

Незаметная осознала окружающие её звуки, но все равно полежала ещё немного, мысленно зондируя своё окружение. Убедившись, что поблизости никакой опасности нет, она открыла глаза и подняла голову. Поляну, где она решила денёк поспать, заливали пунктирные линии лунного света. Она восхищалась красотой этой сцены, пока желудок не напомнил ей, что пора поохотиться. Она поднялась, потянулась, а затем вышла, мягко ступая, на поляну и постояла, мысленно выискивая что–нибудь съедобное. Хотя видимые её зубы были зубами плотоядного, располагавшиеся за ними моляры — коренные зубы — были приспособлены для поедания растений. Маленький Народец настолько трепетно относился к защите своего леса, что, как она решила, более осмотрительным будет поискать какие–то орехи и ягоды.

Дело конечно заключалось не в том, что она боялась этих миниатюрных существ — ну, во всяком случае не сильно. Её собственные экстрасенсорные силы были настолько велики, что в одиночку никто из них, даже тот, который называл себя Паком, не имел больших шансов устоять против них — никогда, даже если почерпнёт сил у пяти–шести своих собратьев.

Вся беда в том, что он вполне мог привести с собой целых двадцать их, а то и больше. Нет, осмотрительность диктовала придерживаться некоторое время растительной диеты — по крайней мере, до тех пор, пока Незаметная не будет более уверена в намереньях Крошечного Народца. Она бесшумно шла среди деревьев, зорко выискивая с помощью ночного зрения что–нибудь съедобное на вид. Листья, кусты, грибы…

Инопланетянка остановилась, и нахмурясь уставилась на кочку чего–то похожего с виду на мох. Она опустила голову и принюхалась; пахло не мхом. Фактически запах походил на исходящий от древесной губки.

Ведьмин мох! Она помнила его по мыслям Магнуса. Гадая, действительно ли он чувствителен к телепатии, она направила на него мысль, воспоминание о крупном и сладком фрукте со своей родной планеты — и с удивлением уставилась на кочку, когда та втянулась в себя, округляясь с одного конца и заостряясь с другого, темнея до розовато–лилового цвета, пока перед ней не оказался лежащим фрукт её родного мира.

У неё снова заурчало в животе от голода; она опустила голову и понюхав, сочла аромат плода точно таким, каким ему полагалось быть. Незаметная гадала, будет ли он столь же хорош на вкус, но решила проявить осмотрительность.

Она присела на задние лапы, чуть склонила голову набок, рассматривая фрукт. Застыл ли он теперь в этой форме или она могла переделать его ещё во что–нибудь? Она пристально посмотрела на него, думая о палке, которую видела днём раньше, той, которая привлекла её внимание своей необычной узловатой формой.

Фрукт съёжился, цвет его потемнел, когда он вытянулся, отвердел и превратился в палку.

Незаметная уставилась на неё. А затем усмехнулась и ударила по палке лапой; та покатилась, как любая настоящая палка. Фактически, она и на ощупь казалась настоящей палкой. Инопланетянка снова склонила голову набок, думая о кинжале Алеа, а потом о мяче, в который, как она видела, играли дети на одной из посещённых ими планет, а затем в женскую ступку и пестик — и наблюдала за тем, как ком ведьмина мха прямо у неё на глазах менялся, принимая одну форму за другой.

Незаметная улеглась, пристально глядя на ступку и пестик. А как насчёт чего–то способного двигаться? Она подумала об эльфе, и ком начал меняться — но Незаметная сообразила, что маленькие люди могут рассердиться, если она сымитирует их или что–либо, обладающее разумом. И в последний момент передумала; ком мха отрастил ноги и грудь, но больше ничего. Она решила снова придать ему вид палки, а затем велела двигаться, и маленький человечек–палка замаршировал перед ней взад–вперёд.

В подлеске раздался шорох.

Незаметная в мгновение ока оказалась на ногах, круто разворачиваясь лицом к звуку — и увидела марширующих из палой листвы ещё с полдюжины людей–палок. Она уставилась на них, а затем усмехнулась, сообразив, что именно произошло — она не ограничивала своих мыслей; другие комья ведьмина мха приняли такую же форму как и тот, с которым она играла, и промаршировали к той, которая их придумала.

Снова шорох; она развернулась и увидела марширующие из чащи новые ходячие палки. Опять шорох; она крутанулась на месте и увидела шагающую из зарослей ежевики ещё дюжину. Она улеглась и усмехнулась, мысленно направляя их, и ходячие палки сошлись, сомкнули ряды и промаршировали прочь с поляны.

Забыв о голоде, Незаметная лежала в отбрасываемой дубом тени от света луны, наблюдая за тем, как её недавно созданные игрушки совершали марши и контрмарши, принимая все более сложные построения.

* * *

Грегори появился в соларе замка Гэллоуглас со взрывом как от шутихи, когда его неожиданное появление спрессовало окружающий его воздух. Оглядевшись кругом, он никого не обнаружил в такой ранний час утра, а затем прошёл по коридору к покоям брата. На его стук никто не ответил. Нахмурившись, он открыл разум для окружающего мира и не обнаружил в покоях никакого другого разума, но почувствовал присутствие Магнуса выше. Телепортироваться на столь короткое расстояние было бы для него позорным, и поэтому он взбежал наверх по лестнице.

* * *

— Эй, в замке!

Караульный подошёл к зубцам стены и помахал рукой подъехавшему человеку, за приближением которого он давно наблюдал, а затем увидел на крупе коня щит и нарисованный на нем герб. Герба он не узнал, но это не имело значения — всадник был по меньшей мере рыцарем, а возможно и лордом.

— Да, любезный сэр. Прошу немного подождать, пока я уведомлю о вас моего лорда.

— Ну, давай побыстрей с сим, — откликнулся незнакомый рыцарь, явно недовольный таким ответом. — Я долго ехал и хотел бы отдохнуть и выпить.

Разумней всего было бы тут же поднять опускную решётку и пропустить всадника, но это уж не караульному решать. Подозвав своего помощника, он побежал сообщить капитану стражи.

Капитан знал, как следует вести себя с благородными рыцарями и какие при этом соблюдать предосторожности; он велел привратнику опустить подъёмный мост и поднять опускную решётку, а затем проводил незнакомца в покой для гостей. Он непринуждённо сидел с бокалом вина в руке, когда вошёл хозяин этой небогатой усадьбы.

— Добро пожаловать, сэр рыцарь!

— Лорд Ансельм Логайр! — Рыцарь встал и поклонился. — Я сэр Оргон из Нидшама, странствующий рыцарь.

Рыцарем он был явно не преуспевающим, раз странствовал в таком возрасте — никак не меньше сорока лет. Камзол и шоссы у него выглядели скроенными из хорошей ткани, но поношенными, а сапоги, хотя и начищенные до блеска под покрывшей их дорожной пылью, казались столь же поношенными.

— Добро пожаловать, сэр рыцарь. — Может незнакомец и навязался в гости к Ансельму Логайру, но тот ни в коем случае не был негостеприимным хозяином. Новости сюда доходили редко и ими дорожили, как и каждым новым лицом — ну, а если этот приезжий окажется не–приятной личностью, так он же останется только переночевать. — Далеко ли путь держите, сэр Оргон?

— Через горы и долы, милорд герцог… — вздохнул рыцарь.

— Сэр Логайр, с вашего позволения, — твёрдо поправил его Ансельм, но лицо у него сжалось от горечи. — Я всего лишь рыцарь, как и вы, и никогда не был законным герцогом Логайром.

— Ну, да, но по праву должны были б быть, не так ли? — незнакомый рыцарь остро посмотрел на него, а затем опустил взгляд. — Но я злоупотребляю вашим гостеприимством. Позвольте мне рассказать вам новости из столицы, в том виде, в каком я узнал их от одного рыцаря, с которым преломил копьё перед замком Роденж.

— Жажду их услышать, — молвил с загоревшимся взглядом Ансельм, — наверно ничуть не меньше, чем вы — вкусить хлеба и мяса. Идёмте, сэр Оргон, давайте подыщем себе более приятные покои, чем эти. Что известно о Его Величестве?

— Ваш младший брат жив и здоров, хотя и опечален потерей друга. — Сэр Оргон зашагал рядом с хозяином дома.

— Друга? — В глазах Ансельма вспыхнула надежда — или это была виноватость? — Наверняка ведь не лорда–чародея?

— Нет, сэр Ансельм — его жены. Ансельм в шоке уставился на гостя.

— Говорят, кончина её не была ни внезапной, ни болезненной, — начал рыцарь, и, следуя за хозяином дома, рассказал сколько знал об этом событии. Он оказался примечательно неплохо осведомлённым для того, кто только слышал о нем, а не был там — а за ужином рассказал о возвращении Магнуса, о похоронах и последующих событиях. К тому времени, когда он рассказал о том, как лорд–чародей отбыл в лесную чащу, направляясь неведомо куда, они закончили трапезу и лакомились засахаренными фруктами из вазы.

При описании обрушившихся на Рода Гэллоугласа испытаний Ансельм заметно оживился. Теперь же он откинулся на спинку кресла, помешивая в чаше вино, и произнёс, словно размышляя вслух:

— Я слышал, он временами бывал не в себе. Наверно с ним снова то же самое.

— Нисколько не сомневаюсь в том, сэр Ансельм — но своим отъездом он оставил корону без охраны.

— О чем вы? — застыл Ансельм.

— Лишь о том, что если лорды когда–нибудь пожелают вернуть себе свои права и власть, то сейчас как раз самое время нанести удар. — Сэр Оргон наклонился вперёд, сверкая глазами. — Но они не поднимутся без вождя, а кому лучше возглавить их, как не законному герцогу Логайру.

Ансельм сидел замерев, не веря, что после всех этих лет снова слышит разговор о мятеже — ни тому, насколько желанным казался ему этот разговор, ни тому, как он пробудил внезапную жажду реванша. Он ненавидел себя за это, но слушал со все большим вниманием.

— Корона лишилась двух своих самых прочных опор, — говорил между тем сэр Оргон. — Лучшего времени для выступления уже не будет никогда.

Глаза сэра Ансельма на мгновение вспыхнули огнём; а затем он, призвав на помощь всю свою волю, заставил себя встать, отодвинул назад кресло и сказал:

— Мне не по душе разговоры о бунте, сэр Отгон. Желаю вам спокойной ночи.

И повернувшись вышел, не дожидаясь даже, когда сэр Оргон почтительно встанет из–за стола — но рыцарь смотрел ему вслед, поблёскивая глазами, зная, что его рыбка уже наполовину на крючке. Будь иначе, будь он истинно предан до мозга костей, то сэра Оргона тут же заковали бы в железа и отправили провести ночь в темнице.

* * *

Когда стемнело, Род нашёл ручей, разжёг для согрева одиночный костёр, затем сходил со складным ведёрком к ручью, принёс воды и повесил ведёрко над костром зава–рить чай. Затем достал из седельной сумки вяленое мясо, сыр и сухари и присел на бревно поужинать.

— Это действительно неадекватное меню для вечерней трапезы, Род. Обычно ты собираешь дикие овощи и варишь их с мясом, готовя рагу.

— Да, но какой смысл готовить лишь для одного, Векс?

— Здоровье, Род.

— Ну, а что сделает такая трапеза — убьёт меня? — Род сардонически улыбнулся коню. — Когда поедем завтра, я соберу овощи — но в данную минуту я устал.

Справа от него началось рокотание, выросшее в душераздирающий стон. Род замер.

— Что это было?

— Форма колебания низкая…

— Да, это я и сам слышу. Но что это?

— Судя по тембру, Род, я б предположил, что существо, попавшее в беду.

Род встал, сунул ужин обратно в седельную сумку и повёл Векса в лес.

— Ехать нельзя, заросли слишком густые. Насколько далеко от нас тот, кто б там ни издал этот стон?

— Трудно определить, Род, когда для триангуляции есть только расстояние между ушей.

Стон раздалось вновь.

— Выскажи догадку! — потребовал Род. — Кто б там это ни был, они в большой беде.

— Род, ты ведь знаешь, как я не люблю…

— Ладно, назовём это прикидкой! Только скажи, насколько далеко!

В имплантированном наушнике у Рода послышался треск помех — вексовская версия вздоха.

— Примерно двести метров, Род.

— Чтобы разнестись так далеко, это должен быть очень громкий стон — кто б там его ни издал, он сильно нуждается в помощи.

Лунного света было мало — не достаточно для того, чтобы разглядеть так и норовившие подставить Роду ножку корни или рытвины, но достаточно, чтобы он не натыкался на стволы деревьев. Однако по мере того, как он продвигался, лунный свет, казалось, становился все ярче. Пройдя ещё немного, он увидел причину — висящие повсюду вокруг нити света. Он сообразил, что это ветви, а свисающие с них листья начали светиться. Ещё несколько ярдов, и он оказался идущим по лесу из хрусталя, украшенному ягодами, которые были самоцветами, и залитому мягким светом луны, сконцентрированном и преломлённом повсюду вокруг него.

— Что это за место? — хрипло спросил он.

Стон раздался вновь, намного ближе. Род повернулся направо — и перешагнул невидимую границу. Вокруг него все сделалось тёмным и сырым; ветви висели голые, а рыхлая земля у него под ногами захлюпала, наполняя его ноздри запахом разложения. Он оказался в очаге тления в центре хрустального леса. И наполовину ожидал, что вот сейчас из грязи восстанет скелет.

Скелет не скелет, но прямо рядом с ним поднялась светящаяся фигура в лохмотьях, с ввалившимися щеками, иссохшей и морщинистой кожей, теряющимися в тенях под бровями глазами, и исполосовывающими щеки длинными следами слизи. Она застонала, так громко, что Род прижал ладони к ушам — но фигура подплыла к нему, тянясь коснуться его своим тощим пальцем.

14

Род отпрянул, но слишком поздно — он почувствовал, как прикосновение задело его плечо, и рука его внезапно ослабела.

— Зачем ты явился сюда, глупый смертный? — вопросил призрак. — Что завело тебя столь далеко по сему пути?

— Время. — Не переставая пятиться, Род поднял руку отогнать призрака — но рука, казалось, налилась свинцом, чтоб её поднять, требовалось титаническое усилие. Род потрясённо увидел, что кожа на кисти руки сморщилась, а мускулы усохли. Он продолжал пятиться, не ломая понапрасну голову над тем, откуда взялось это создание на Грамарии, однако, не возникало никаких сомнений в его реальности, практически полной.

— Сверни в сторону, — посоветовало создание, — ибо знай, что ты явился в царство Тлена, где будешь понапрасну тратить силы и не сможешь ни ходить, ни даже поднести еду ко рту.

— Всегда есть ещё разум, — отозвался Род. Рука его сделалась нестерпимо тяжёлой; он упорно старался держать её поднятой, но она неуклонно опускалась. Ему пришлось позволить ей бессильно упасть; требовалось сосредоточить все внимание на уклонении от следующего броска этой твари.

— Разум твой тоже зря растратит все силы, — произнёс нараспев призрак. — Вернись, человек. Возможно, ты и в состоянии выбирать себе смерть, но ты наверняка можешь выбрать не такую.

— Да? — Род посмотрел прямо в пустые глазницы. — Мой путь пролегает мимо этой округи, Тлен. — Я не сверну с него; на другой стороне меня ждёт та, кого я люблю.

— Тогда ты глупец, ибо тебе не пройти, — ответил Тлен. — Бедра твои будут скованы, спина твоя согнётся, мускулы твои изнурятся. — Он плавно приблизился, вытянув палец. — Берегись моего прикосновения.

— Хороший совет. — Род шагнул в сторону. Дух повернулся и погнался за ним.

— Забудь про сию землю, уйди из сего леса — ибо даже существо, кое ходит утром на четырёх ногах, днём на двух, должно ходить на трёх, когда является сюда — а уходит опять на четырёх, если вообще уходит.

— Человек. — Род увернулся от прикосновения, и снова попятился. — Это старая загадка, дух. Ты ведь наверняка можешь выдать что–нибудь получше.

— Мне нет нужды, — ответил Тлен, — ибо твой разум померкнет так медленно, что ты и не заметишь. Разве ты не чувствуешь, как твой ум теряет свою остроту прямо пока ты говоришь?

— Нет, так как если он меркнет столь медленно, что мне и не заметно, то как же я могу это почувствовать? — Род увернулся от ещё одного прикосновения. — Векс, зайди к этой твари сзади и оттащи её!

— Я ничего не вижу, Род, кроме небольшой поляны в лесу, такой же как любая другая. Ты должен указать мне, где укусить.

«Иллюзия!» — сообразил Род. Но содержалась ли она лишь в его собственной голове, возвращение старого бреда, или же это работа проецирующего телепата? Или даже создание из ведьмина мха, видимое только живым существам? Род понятия не имел, как такое можно сделать, но не сомневался, что такое возможно.

— Ты подвержен мне, как все живые существа, — уведомил его Тлен. — И отвратить меня ты можешь не больше, чем отвратить того захватчика, коий ревёт, пересекая всю страну, и остановить коего не в силах даже корона со всеми её солдатами.

— Ветер, — разгадал и эту загадку Род, — и мы может и не в состоянии отвратить его, но определённо можем запрячь его в работу ветряными мельницами. Ты совершаешь для нас столько же работы, сколько и он?

— Я поработаю над тобой. — И дух вдруг резко метнулся вперёд, вытянув руку для прикосновения.

Род пригнулся и воскликнул:

— Понял! Ты сам по себе загадка!

— Ничего подобного, глупый человек, я нечто совсем иное, — отвечал Тлен, все ещё летя к нему. — Я неизбежен, коли ты родился, дабы встретиться со мной.

— С тех пор как изобрели хирургию ДНК, ты уже не неизбежен, — парировал Род, — а так как её прошли все мои прадеды и прабабки, то я свободен от твоей власти.

— Ты хочешь сказать, будто ты не человек? — Тлен не прекращал гнаться даже говоря. — Тогда ты поистине глупец! Но как может человек не быть глупцом и быть всё–таки человеком?

— Когда он умер и погребён, — ответил Род, а затем отпрыгнул в сторону, уклоняясь от нового броска. — Все люди в каком–то смысле глупцы — тем большие, что никак не можем договориться о том, какое же поведение считать глупым. Некоторые из нас глупы в том, что касается денег, некоторые глупы в отношении власти и статуса, а некоторые глупы по части женщин… Список можно продолжать до бесконечности.

— Так прекрати же тогда дурить и остановись получить моё прикосновение.

— А, но вот это–то как раз было бы самой большой дуростью из всех. — Род по–прежнему пятился, чувствуя, как у него зарождается одна идея. — В конце концов, ведь ясно же, что ты пытаешься отвлечь меня загадками с целью заставить меня ошибиться и дать тебе коснуться меня. А у меня нет желания терять зря время, превращаясь в подобие тебя.

— Как же ты тогда избежишь меня? — спросил его Тлен. — Все живые должны состариться, а старение и есть напрасная трата времени.

— Да, но ты дух разрушительной болезни, не так ли? — парировал Род. — А подходя более практически, врождённые условия разрушения организма. — Уголком глаза Род увидел, что Векс невозмутимо стоит напротив него и понял, что он наполовину обогнул поляну. Какое зрелище он должно быть представлял собой, пятясь от несуществующего создания!

— Все должны увянуть, рано или поздно.

— Спасибо, но лучше поздно. — Род прыгнул высоко и далеко.

Дух с яростнымкриком бросился к нему в последней надежде коснуться Рода и заразить его, но тот приземлился за пределами круга тления на сверкающей земле среди хрустальных деревьев, вырвавшись из тени обратно на лунный свет.

— Ты не сможешь по–настоящему убежать! — крикнул дух. — Однажды ты вес равно должен будешь явиться ко мне!

— Не дождёшься, — отозвался Род, — потому что у меня есть друг который увезёт меня туда, куда ты не дотянешься. Сюда, Векс.

Робот–конь прошёл к нему через затемнённый круг. Дух Тлена с радостным криком рванулся к нему и потянулся коснуться его — а затем вскрикнул в испуге и ярости.

— То не живой конь, а вещь из металла!

— Да, под синтетической шкурой коня металл, — подтвердил Род, — и он построен с расчётом протянуть существенно дольше моего.

— Даже вещи из Холодного Железа должна съесть ржавчина! — пригрозил дух и проплыл рядом с Век–сом, по–быстрому касаясь его холки, позвоночника, боков.

— Ну, в общем–то да, но тело Векса из нержавеющего сплава, — объяснил Род. — Он лишь метафорически из Холодного Железа — и даже тогда, когда сломается его механическое тело, мы всегда можем достать ему другое. Компьютер в нем возможно давно устарел, но он сделан из материалов, не поддающихся разрушению.

Дух сделал ещё один наскок на удаляющуюся фигуру Векса и в гневе прокричал:

— Ты обманул меня! Но однажды я все равно получу своё!

— Ты и так уже получил, — мрачно отозвался Род. — Ты забрал у меня жену, а с ней и моё сердце. Будь уверен, если я смогу отыскать способ избавить от тебя вселенную, то обязательно избавлю — а мои дети вполне могут узнать, как это сделать.

— Меня никто не может победить! Даже ты и твоя штуковина лишь временно избежали меня!

— Знаю, — сказал Род. — Ты проявление Энтропии и присущ самой вселенной. Но мы можем сделать человечество неподверженным тебе — и в один прекрасный день кто–нибудь это сделает.

— Ты говоришь словно Тифон, глупый смертный!

— Что, желать вечной жизни и забыть попросить вечной молодости? — Род покачал головой. — Совсем наоборот, дониматель человечества. Я прошу неподверженности разрушительному действию старости — но я в общем–то не хочу жить вечно. — Смех его был коротким, горьким и сардоническим.

— Ты смеёшься ни над чем, Род, — указал Векс.

— Или над чем–то, что обратится в ничто, — уточнил Род, — и попытается прихватить с собой меня. Поехали, Векс. Лунного света хватит для отыскания дороги через этот лес.

Он вскочил на коня и ускакал, оставив духа тления скрежетать зубами и выть в бессильной злобе.

* * *

Неподалёку среди хрустальной листвы сидела зачарованно глядя вслед уезжающему Роду дюжина эльфов. Пак поднял взгляд на Незаметную.

— Отлично проделано, странное создание. Ты дала ему врага, коего требовалось перехитрить, когда он нуждался в таком. Я и сам делал во многом то же самое, когда он был ещё молод и ему требовалось иногда подраться с драконом.

— Да пустяки, — ответила Незаметная. Она определённо не собиралась сообщать Паку правду, что она действительно создала для Рода иллюзию залитого лунным светом хрустального леса, но вот откуда взялся Тлен и его круг тлена, она не имела ни малейшего представления.

* * *

Джефри вышел за дверь, и Магнус несколько минут сидел совершенно неподвижно. А затем сделал долгий вдох и снова обратился к разложенным у него на столе книгам и бумагам. С полчаса он изучал их и в голове у него не откладывалось ни строчки; он не переставал думать о Джефри и их противостоянии. Наконец он начал вновь обретать способность сосредоточиться на печатном тексте, вместо проблем со своими близкими родственниками, когда услышал стук в дверь. С полминуты он сидел совершенно неподвижно, а затем поднял голову и вежливо улыбнулся часовому.

— Да, солдат?

— К вам брат, сэр Магнус.

Магнус уставился на воина, все ещё думая о Джефри, а затем с облегчением улыбнулся, когда вошёл Грегори. Поднявшись из–за стола, Магнус раскрыл объятия — а затем опустил руки, увидев нахмуренное лицо Грегори. Он медленно обошёл стол, со все ещё приклеившейся к лицу улыбкой, и поздоровался:

— Доброе утро, брат. Не хочешь чаю?

— Думаю не сейчас, Магнус. — Грегори не дожидаясь приглашения уселся на стул.

Магнус уловил намёк и поместился напротив него. Грегори конечно не мог знать, что сел там, где за полчаса до него сидел Джефри. Ну, на самом–то деле узнать он как раз мог, но не стал бы этого делать — никто из членов семьи не занимался мысленным подслушиванием без очень веских причин; не так их воспитали.

— Надеюсь, у тебя сегодня все хорошо — и у Алуэтты тоже?

— У меня все достаточно хорошо, но вот Алуэтта сильно озабочена.

Вот и все со светскими любезностями.

— Озабочена на мой счёт? По идее я не должен бы иметь для неё значения — я от неё далеко и мы с ней не видимся.

— Она опасается, что ты начнёшь командовать мной и вобьёшь клин между нами.

Магнус несколько секунд поглядел выгнув брови на самого младшего из братьев, а затем сказал:

— Тогда она все ещё не понимает ни глубины, ни силы твоей любви.

Грегори покраснел и отвёл взгляд.

— Она чувствует себя очень неуверенно, брат. Я рассказывал тебе о её прошлом; не приходится удивляться, что она медлит научиться доверять вновь.

— Тогда она на мой взгляд сделала замечательно большие шаги в этом направлении, учитывая, насколько крепкие узы соединяют её теперь с Корделией и Ртутью.

Грегори медленно кивнул:

— Они пережили вместе немало приключений, а общие враги обычно способны крепко сдружить весьма быстро — как ты наверняка и сам знаешь.

— Со мной дружба завязывается медленно, — отозвался Магнус, — но мне посчастливилось обзавестись двумя близкими друзьями.

— Боевыми товарищами. Магнус кивнул.

Грегори нахмурясь посмотрел на него, а затем сказал:

— Ты казался достаточно открытым с ней, брат, пока не услышал се имя. А затем, хотя ты и пытался это скрыть, мы все увидели, как ты заколебался. Почему?

Такая прямота была не свойственна Грегори, но Магнус слыхал, что любовь могла вызвать и не такие перемены.

— Имя «Алуэтга», брат, носила та женщина, которая завербовала меня в ПОИСК — не одними лишь доводами разума.

— Своей красотой? — догадался Грегори. Магнус кивнул.

— Едва ли можно сказать, будто я увлёкся, но тем не менее отлично сознавал эту притягательность. Уж по крайней мере это–то Финистер для меня сделала — я стал очень даже не спешить влюбляться.

— То есть, проще говоря, никогда не влюбляться. — Грегори на мгновение переполнило сочувствие. — Даже не могу тебе сказать, брат, как сожалеет Алуэтта о том, что с тобой сделала. Всякий раз, когда она думает об этом, её вновь переполняет боль.

— Тогда просто чудо, что она может глянуть мне в лицо, — улыбнулся Магнус. — Об этом едва ли нужно говорить, Грегори — но я рад, что ты сказал.

— Я не просто выказываю озабоченность, — обеспокоенно сказал Грегори. — Я и правда озабочен твоим благополучием, брат.

— Я всегда умел понимать что к чему, — уклончиво сказал Магнус, — и поэтому всегда сознавал, что та другая Алуэтта намеревалась использовать меня и была в ярости, когда я не подчинился приказу и сделал скорее то, что подходило для народа той планеты, которую мне полагалось доводить до кондиции, чем то, что подходило для ПОИСКа.

— Так, — тихо произнёс Грегори, — значит две женщины, которые тебя привлекали, причинили тебе боль и жестоко обошлись с тобой. Не удивительно, что ты похолодел при звуке её имени.

Магнус кивнул.

— Но твоя жена тут определённо не виновата, и я её в этом и не упрекаю.

— Но её действия по отношению к тебе десять лет назад?

— Я могу простить, Грегори, и простил. Уверен, со временем я вообще о них забуду.

Миг спустя Грегори кивнул, хотя и неохотно, а затем подался вперёд на стуле, внезапно сделавшись ещё более внимательным.

— Но пойми, брат — даже если ты и попытаешься командовать нами, никто из нас не станет подчиняться.

— Тогда я не буду приказывать.

Грегори свёл брови и сделался ещё напряжённее.

— Не думай использовать нас в качестве своих магических инструментов, Магнус. Ты ничего не можешь знать о наших исследованиях.

— Абсолютно ничего, — бодро признал Магнус, — и поэтому, мне и во сне не приснится указывать любому из вас, что изучать, а что не надо.

— И не будешь просить нас изучить для короны определённые аспекты магии? — с подозрением спросил Грегори.

— Думаю корона и сама может попросить, — отозвался Магнус. — В конце концов, ты ведь небезызвестен нашему суверену, да и с принцем Диармидом вы по–прежнему близкие друзья?

— В последнее время мы несколько отдалились друг от друга, — признался Грегори, — хотя иной раз ещё играем с ним в шахматы.

Магнус кивнул.

— Тогда уверен, он прежде чем сказать «Шах» может упомянуть о любых проблемах которые по мнению его родителей требуют исследования.

— Скорей уж перед игрой, — улыбнулся Грегори. — А то обдумывание следующего хода полностью вытеснит у него это из головы.

— Всегда учёный муж, — усмехнулся позабавленный Магнус, — что он, что ты. Хотел бы я знать, как–то он справляется с работой герцога Логайра.

— Как я понимаю, быстро. Он очень умел, разбирается с административными деталями ещё до полудня, так чтобы посвятить послеполуденное время учёным занятиям.

Магнус скептически поднял бровь.

— И его крестьянам от этого нисколько не хуже?

— У него есть превосходный управляющий, — пояснил Грегори, — который всегда среди народа — но, как я подозреваю, Диармиду в делах землевладения недостаёт личной причастности.

После того как вопрос разрешился столь легко, разговор перешёл к введению Магнуса в курс произошедших в королевстве событий, и Грегори принял наконец чашку чая. Однако когда чашка опустела и он поднялся уходить, то остановился в дверях и оглянулся, внезапно вновь сделавшись внимательным.

— Ты даёшь слово, брат? Что не попытаешься нами командовать и не встанешь между нами?

— Даю честное слово, — степенно сказал Магнус, — и, если тебе это кажется нужным, то готов и поклясться.

Грегори несколько секунд глядел ему в глаза, а затем кивнул.

— Думаю, не понадобится, спокойной ночи, брат. — И вышел за дверь.

Магнус с минуту стоял не двигаясь, а затем осторожно опустился в кресло и положил руки на колени; посидев так несколько минут, откинул голову на обивку спинки кресла и закрыл глаза.

* * *

Род предоставил Вексу самому выбирать путь и сосредоточил все своё внимание на накачивании силы обратно в иссохшую руку. Её иссушение наверняка было иллюзией, хотя и очень мощной; какой бы там скрытый телепат ни создал неумышленно Тлена, воплощая свои наихудшие страхи, он также сделал проецирующим своё создание, и если разум удавалось убедить, что тело чахнет, то оно, ясное дело, и зачахнет.

Поэтому первой задачей Рода было убедить себя, и очень основательно, что рука у него сильная и здоровая. Он впал в транс, которому научился ещё на раннем этапе своей подготовки к работе тайным агентом, постепенно добираясь до самого основания своей веры и заново обна–руживая, что, даже на самом фундаментальном уровне, он точно знал — этот Тлен всего лишь иллюзия. К несчастью, все его чувства в промежутке между этим фундаментом и надстройкой интеллекта упорно верили в реальность того духа.

Поэтому Род принялся работать над убеждением самого себя в том, что та иллюзия была всего–навсего ею, иллюзией и ничем реальным — и далее, что его рука на самом деле не иссохла, что данная иллюзия была всего лишь убедительной проекцией.

Когда наступило утро, рука его была целой, а он настолько вымотался, что едва сумел расстелить скатанное одеяло, прежде чем рухнул на него и уснул.

* * *

Магнус все ещё сидел в той же позе, когда в комнату вошла широким шагом Алеа.

— Все ещё корпишь над замшелыми книгами, Магнус? Самое время… — Она оборвала фразу, пристально глядя на него, читая в его позе большую душевную усталость. Посмотрев на него с миг изучающим взглядом, она принесла из–за стола стул и села рядом с ним. И мягко положила на его руку ладонь.

Магнус открыл глаза, увидел её и медленно поднял голову.

— Настолько плохо? — тихо спросила Алеа. Магнус на миг посмотрел на неё изучающим взглядом, а затем поглядел на дверь, и та бесшумно закрылась.

— Настолько плохо, — признал он, снова повернувшись к Алеа. И с досадой покачал головой. — Они все выросли; силы их стали зрелыми. И они теперь способны справиться с любой угрозой. Против них ничто не устоит — если все они будут действовать заодно!

— Тогда первое, что сделает любой враг, это постарается расколоть их единство.

— О, думаю ему и не понадобится — они сами отлично добьются этого! — Магнус вздохнул, снова откинув голову на спинку кресла. — Ну почему они все думают, будто я собираюсь командовать и помыкать ими?

— Наверное потому, что ты строил из себя босса когда, вы все были маленькими, — сказала тщательно подбирая слова Алеа.

Магнус поднял голову и нахмурясь посмотрел на неё.

— Как ты узнала?

— Не узнала, догадалась, — ответила Алеа. — Почему ж ещё все они теперь так беспокоятся насчёт этого?

— Потому что папа попросил меня заботиться о Грамарии и его народе, я обещал, — Магнус покачал головой. — И зачем он только это сделал?

— Потому что он знает: ты можешь, — сразу же ответила Алеа, — знает, что ты можешь отбить наскоки всех врагов, какие только ни полезут, изнутри или извне. Но командовать людьми это не в твоём стиле, Гар. — Она печально улыбнулась. — Нет, полагаю мне следует теперь говорить «Магнус», не так ли?

— Ты меня будешь называть, как тебе нравится. — Гар на миг сцепился с ней взглядом, накрыв её руку своей ладонью. А затем с сардонической улыбкой отвёл взгляд. — Но что касается командования людьми, то мне доводилось при случае покомандовать своей долей народу.

— Да, но только когда не находилось никого из местных, которого ты мог бы выдвинуть в главари.

— Ну конечно, — нахмурился Гар. — В конце концов им же предстояло быть там всю жизнь. А мне нет.

— А теперь предстоит. — Алеа сразу же пожалела о своих словах.

Магнус застыл, сидя в кресле и мрачно глядя в окно.

— Полагаю так, — промолвил наконец он. — Не так уж и плохо, в конце концов. Все эти последние десять лет я сильно тосковал по дому. И теперь я снова обрету его. — Он озабоченно повернулся к ней. — Но вот ты — нет.

— У меня его нет, — отрезала Алеа.

— Я мог бы отвезти тебя обратно. — Внезапно оттолкнувшись от подлокотников кресла, Магнус поднялся на ноги. — Вернуться на Мидгард и остаться там с тобой — и оставить в прошлом это гнездо враждующих фракций и ревнивых родственников!

Сердце у Алеа ёкнуло, но она знала, что в первый раз он был правдивей.

— Вернуться к тому гнезду фанатиков и сексистов?^[35] Нет, Гар, спасибо, не надо! У меня больше нет там дома — нет и не было с тех пор, как умерли родители! Спасибо тебе большое, я останусь здесь и найду способ сделать этот мир своей родиной!

Гар опять повернулся к ней, снова озабоченно нахмурившись.

— Ты уверена, что не предпочла бы бродить до конца своих дней по космическим дорогам? Всегда новая планета, новые виды, новые обычаи…

— Думается нет, — содрогнулась Алеа. — О, на свой лад это было неплохо, но я предпочла бы остаться тут. По крайней мере здесь есть люди, которые тебя знают — и дружелюбны ко мне.

Магнус бросил на неё ещё один долгий взгляд, а затем кивнул и снова сел.

— Тогда мы останемся здесь. В конце концов, если меня действительно затошнит от всего этого, мы всегда можем поступить так же как Грегори — убраться в горы и построить свой собственный дом подальше от них всех!

Алеа уставилась на него, как громом поражённая его убеждённостью, что они проведут дальнейшую жизнь вместе — но прогнала эту мысль и облегчённо улыбнулась; Алеа знала — для того, чтобы снова зажечь его энтузиазмом, потребуется всего лишь один вызов, брошенный настоящим врагом.

— Всегда есть и такая возможность. Конечно мы могли бы и здесь побродить некоторое время по дорогам, как бродили на трёх других планетах. Ты будешь создавать сеть ячеек, насаждать идеи, делать всех готовыми на случай, если это понадобится.

— Очень привлекательная мысль, — с чувством промолвил Магнус. Он с улыбкой повернулся к ней и сжал ей руку. — Да, я всегда так поступаю, не правда ли?

— Конечно, — улыбнулась в ответ Алеа. — Это всегда было твоим обычаем, пока я тебя знаю — дёргать за ниточки оставаясь невидимым, за ниточки, о существовании, которых большинство людей даже не знает, манипулируя там где даже другие телепаты не заметили бы этого. Если тебе вообще понадобится принять какое–то командование, то командовать потребуется не очень долго.

— Да, у меня был некоторый опыт по этой части, — кивнул Магнус, снова устремив взгляд за окно. — Я проделывал это на многих других планетах — так почему бы не проделать и на своей родной?

— В самом деле, почему бы и нет? Если что, ты сможешь спаять своих родных в единое целое. — Алеа встала, протягивая ему руку. — Но все эти заряжённые эмоциями разговоры, должно быть, навалили на тебя тонну напряжения. Пора немного поупражняться в единоборствах, Га… Магнус.

— Я же сказал, зови меня как угодно, — хмуро посмотрел он.

— Я буду звать тебя Магнусом. — Алеа ответила на его нахмуренные брови пылающим взглядом. — Если это твоё настоящее имя, то оно должно даться мне естественно. А теперь, ты идёшь поупражняться или мне придётся отнести тебя?

— Поупражняться было б самое то, — улыбнулся Гар, и Алеа уловила из его разума картину его самого с ней на плече. — Я переоденусь и встречусь с тобой во дворе.

Алеа выбрала для кэндо белый топик и длинные чёрные штаны, такие широкие, чтобы не скандализировать средневековых людей, которые могут их увидеть. Через десять минут она оказалась на глиняном полу, но Гар успел туда вперёд неё, в схожей одежде, и уже протыкал воздух быстрыми комбинациями ударов, делая выпад фехтовальщика и прыгая для растяжки длинных мускулов ног, снова удар, а затем прыжок ввысь и удар ногой по воображаемому врагу на глазах охваченных трепетом караульных.

При виде Магнуса, азартного и активного, у Алеа захватило дух. Он был таким сильным, таким полным жизни! Но у этого человека войны, знала она, была душа поэта — и человека, который слишком сильно заботится о благополучии других. Наблюдая за тем, как он превращает бой в балет, Алеа гадала, не сломается ли он от напряжения, которое обрушила на него семья. Но она, конечно же, никогда не позволила бы ему узнать об этих своих размышлениях.

Наблюдая, как он кружится и прыгает, Алеа наконец призналась самой себе, что она, действительно, совершенно влюблена в этого человека, и познала миг отчаяния, так как была уверена, что он наверняка никак не мог влюбиться в такую некрасивую и неуклюжую женщину, как она. О, она знала, он дорожил ею — как другом.

Наверно это и к лучшему, не видеть ему, что она любит его.

Вздыхая, она пошла снова стать ему спарринг–партнёром.

* * *

На следующее утро за завтраком сэр Оргон рассказал о своих путешествиях, перечислил знатных людей, чьё гостеприимство ему довелось принять — и которые изнывали под властью королевы, не позволявшей им господствовать над своими крестьянами так, как они привыкли.

Ансельм слушал молча, но глаза его загорелись. Когда сэр Оргон закончил, Ансельм возразил:

— Наверняка ведь сии лорды не поднимутся против своего государя.

— Не поднимутся, если в их числе не будет вас. — Сэр Оргон в упор посмотрел на сэра Ансельма и откинулся на стуле, ожидая.

— Меня не будет, — сухо отозвался сэр Ансельм. — У меня нет никаких оснований негодовать на Их Величества.

— У вас есть все основания, — возразил сэр Оргон. — Она лишила вас прав, не дала вам унаследовать замок, земли и титул вашего отца! Она выбросила вас в сию ссылку в дом, не достойный даже барона! — Он дипломатично не упомянул про мужа королевы, брата Ансельма.

— Она поступила справедливо и милосердно, — ответил сэр Ансельм. — Я был изменником, восставшим про–тив короны, и заслуживал смерти на плахе, а не простого лишения прав наследования.

— Но ваш сын сего не заслуживает, — сделал ответный ход сэр Оргон.

15

Сэр Оргон несколько секунд смотрел Ансельму прямо в глаза и ждал, когда эта мысль полностью дойдёт до него — про Ансельма Логайра никто не сказал бы, будто он быстро соображал, — а затем продолжил:

— Вашему сыну полагалось в свой черёд унаследовать герцогство Логайр. А что ему достанется теперь? Только этот бедный замок или усадьба, в которой он ныне проживает!

Глаза Ансельма вспыхнули едва сдерживаемым гневом.

— Джорди и его любезная жена, Элейн, кажется, вполне довольны своей усадьбой. Поля его процветают; крестьяне благоденствуют.

— Действительно, — кивнул сэр Оргон. — По слухам они постоянно бывают среди своих арендаторов, заботятся, исцеляют и присматривают за тем, чтобы все шло хорошо — чем следовало бы заниматься управляющему. Я даже слышал, что когда собирают урожай, они тоже выходят в поле.

— Именно так они и поступают, хотя Джорди поставлен сенешалем, — грубо бросил Ансельм. — Он любит землю и простой народ.

— Это хорошо, — кивнул с мудрым видом сэр Оргон. — Хорошо, что они довольны столь малым.

Ансельм сидел, прожигая его взглядом, так как даже он сообразил, что именно оставлено недосказанным: что ничего большего Джорди и не видать. Ненависть Ансельма к королеве и негодование на брата были написаны у него на лице; наверно и хорошо, что видел это сейчас только сэр Оргон. Но тем не менее Ансельм сказал:

— Напоминаю вам, сэр Оргон, что королева доводится мне невесткой и что мне не хотелось бы причинять вреда брату.

— Разве? — спросил с притворным удивлением сэр Оргон. — Но вот он не замедлил напасть на вас тридцать лет назад!

— Ничего подобного, — отрезал Ансельм. — Туан защищал королеву от мною же поднятого восстания, ничего более — и правильно сделал, так как я нарушил закон.

— Так ли? — не замедлил с контрдоводом сэр Оргон. — Или вы лишь стремились защитить свои вековые права и привилегии, кои она пыталась узурпировать? Назначение священников во владения лордов, отправка собственных судей разбирать дела вместо вас — и впрямь прискорбное попрание древних обычаев! Неудивительно, что вы возглавили восставших против сего лордов.

— И вот к чему привела сия измена, — отрезал сэр Ансельм, — к сему манору и к сей тихой жизни, а не к топору палача и тесной могиле. Я никогда не выступлю больше против короны, сэр Оргон. — Но его явно пожирали изнутри зависть и ненависть.

* * *

Род выехал из леса на гребень высокого холма и натянул узду, окидывая взглядом долину. Далеко внизу располагалась чистенькая деревня, окружённая холмами с террасированными склонами, на которых возделывались поля. Поля эти зеленели; маис там уже порядком вырос, а поскольку утро давно наступило, то Род ожидал увидеть по крайней мере нескольких человек, вышедших на прополку — но там никого не было, и по деревенским улицам тоже никто не передвигался.

— Здесь что–то не так, Векс.

— А в хижинах люди есть, Род?

Векс был в состоянии передавать на определённой частоте волны человеческой мысли, но не мог читать мыслей, если они не были направлены именно ему. Род мысленно прозондировал деревню и ничего не обнаружил.

— Ни одной живой души — да и дыма над трубами я тоже что–то не вижу.

— Если остыли очаги, то никого нет уже порядочное время, — отметил Векс.

Растопить очаг в средневековом обществе было не так–то легко; крестьяне сохраняли тлеющие угли на всю ночь и раздували их утром.

— Их что–то спугнуло, — кивнул Род, — и прошло уже немало времени.

— Ты собираешься съехать туда и все узнать, не так ли, Род?

— Ну разумеется, — усмехнулся Род, начиная снова чувствовать себя прежним собой — ну, может быть, молодым собой. — Если там кто–то лежит в коме, то мы, возможно, сумеем помочь — а если деревню охраняет то, от чего они убежали, то у нас должно получиться выманить его из укрытия…

— … чтобы оно могло наброситься на нас всеми силами. — Векс выдал шум помех, служивший ему вздохом. — Раз надо, Род, значит надо.

— Да. — Род знал, что Векс больше озабочен благополучием всадника, чем своим — хотя вообще–то немногое могло оставить хотя бы вмятину на стальном теле под лошадиной шкурой. Но существовало многое, от чего он мог оказаться не в состоянии защитить Рода.

Род собирался гарантировать, что его и не понадобится защищать. И приготовил арбалет со спрятанным в прикладе лазером.

— Давай–ка посмотрим, что тут творится. Векс принялся неохотно спускаться в долину.

Они медленно проехали по единственной улице селения, видя лишь несомые случайным порывом ветра листья и побеги и слыша лишь стук болтающихся ставен.

— Никаких признаков того, что всех выгнало, — констатировал Род.

— Может, в одном из домов?

— Возможно, но я не вижу никаких открытых дверей, а мне даже сейчас не очень–то хочется вламываться в чей–то дом.

— Похвальная щепетильность, Род — но есть ведь незакрытые ставни. Ты можешь по крайней мере заглянуть.

— Все равно это кажется как–то неправильно, — проворчал Род, но спешился и прошёл по утрамбованной земле к крестьянской хижине. Перед домом не было никакой лужайки, но жилец посадил там несколько цветов, и, идя к окну, Род шагал осторожно, не наступая на растения. Заглянув в дом, он увидел единственную комнату с грубо сколоченным столом и скамьями близ него, а в противоположной стене — очаг, служивший и источником тепла, и кухонной плитой.

— Что ты видишь, Род?

— Всего лишь прибранную, содержащуюся в порядке комнату, Векс. Хотя сейчас и пыльную. Мне действительно следует запереть эти ставни. — Он закрыл их, убедившись при этом, что задвижка встала на место.

— С обратной стороны хижины есть ещё одно открытое окно, Род.

— А, так я теперь должен заглянуть в спальню родителей, да? — Тем не менее, Род осторожно проследовал к той стороне дома. Здесь идти было легче, так как там цветов не было. Род прошёл к единственной хлопающей ставне, схватил её, когда она распахнулась, норовя стукнуть его по голове, распахнул пошире и шагнул к окну, заглядывая в дом.

Старая карга оскалилась при виде его, показав всего два оставшихся между загрубелых губ пожелтевших клыка. Её длинные, спутанные жёсткие волосы были бы совсем выбеленными временем, будь они чистыми. То же самое можно было сказать и о её платье. Лицо её избороздили сотни морщин, а глаза сверкали злобой.

Род отшатнулся, пытаясь скрыть своё отвращение.

— О! Извините. Не знал, что кто–то дома.

— Я не дома, — ответила старая карга. — То не мой дом — или во всяком случае не больше, чем любой другой.

Род приблизился, чувствуя себя теперь куда менее виноватым.

— Надеюсь вы не забираете что–либо, принадлежащее живущим здесь людям!

— Только их душевный покой, — ответила старуха. — Только лад и чувство безопасности, бывало, наполнявшие сей дом.

Род почувствовал дрожь страха — может ли эта особа действительно быть всего–навсего старухой? В такой стране, как Грамарий, злые духи могли принять вполне материальный облик — духи злобности, живущие в душах обыкновенных людей. Однако ему удалось оставить без внимания этот страх и отвращение, вызванное тем, как эта женщина не следила за собой, и он спросил:

— Ну и как же вы это сделали?

— Конь сей стар. — Старая карга показала на Векса. — Видишь, местами у него совсем протёрлась шкура. Тебе не приходится надеяться, что он сможет далеко тебя увезти!

Род проглотил улыбку.

— Старше, чем ты думаешь, колдунья, — но способен остаться в хорошем состоянии подольше моего.

— Да, тело твоё через год–другой начнёт отказывать, не так ли? — со злобой бросила она, а затем переключилась на Векса. — Зачем ты слушаешься хозяина, не заботящегося о твоём благополучии, конь? Разве ты не знаешь, что он будет ездить на тебе, пока ты однажды не падёшь?

Векс из вежливости повернулся к старухе, но голос его в голове у Рода произнёс:

— Я считаю, Род, что она распространяла подобную ложь по всей деревне.

— А не чересчур ли откровенно ты врёшь? — осведомился у старой карги Род. — Как мог кто–то поверить в такую явную ложь?

Глаза старухи вспыхнули гневом.

— Я не вру, старый дурень, а лишь говорю вслух и при всех те вещи, которые люди желают скрыть — даже от самих себя.

— Выдумки с зерном истины в каждой, — истолковал Род — и тут его осенило. — Но ты ведь не говорила их самим людям, не так ли? Ты говорила мужу о недостатках жены, а ей — о его изъянах. Сколько раз они насмехались над тобой? Поэтому ты выдумывала ещё большую ложь, когда преподносила её им вновь. Сколько раз тебе пришлось повторять все ту же ложь иными словами, прежде чем тебе начали верить?

— А сколько раз ты шарахался от своей истинной природы? — огрызнулась старуха. — Сколько раз ты закрывал глаза на высокомерие и произвол своего лорда? Леса должны быть открыты для всех! Олени принадлежат крестьянам, а не короне!

— Ого! — Род отодвинулся подальше от смрадного дыхания и ещё более смрадных слов. — Так ты значит не останавливалась на настраивании мужа против жены и сестры против брата, не так ли? Ты пыталась науськать их всех на корону! — Тут он нахмурился. — Или ты стремилась к этому с самого начала?

— Граф Личмер по–прежнему заставляет каждую женщину разделить перед свадьбой ложе с ним! — разбушевалась старая карга. — А граф Тарнхельм нещадно сечёт любого крестьянина, посмевшего зайти в лес! И герцог Бурбон выгоняет крестьян из их хижин, когда те слишком стары и не могут больше работать!

— Только когда они не могут больше вести хозяйство, — возразил Род. — Он тогда переселяет их в построенные им для стариков хижины с одной лишь спальней, где его люди приглядывают и ухаживают за ними.

— И лишают их тех немногих средств, какие им удалось скопить по крохам за всю жизнь!

— Это не стоит им ни гроша, — кисло улыбнулся ей Род. — На его взгляд он все равно в выигрыше, поскольку их дети могут работать, не беспокоясь о своих родителях. А хижины те может и маленькие, но чистые и хорошо обставленные; я их видел.

— О, да, покуда разъезжал, покинув жену! Скольких молодых женщин ты домогался, негодяй? Стольких же, сколько и король, когда он делает успехи без своей жены?

— А, так вот на что ты в действительности нацелилась, верно? — Род проницательно посмотрел на неё. — Натравить лордов на корону, а народ — на лордов? Но сначала тебе требовалось взрастить их недовольство дома!

— Всегда есть истины, которых люди знать не желают! — крикнула старуха. — И у тебя побольше, чем у любого!

Род отлично знал, какие у него недостатки — все, что делало Гвен несчастной и что он пытался изменить. Вос–поминание о ней ещё больше увеличило его гнев на эту женщину, которая сделала своей целью вносить разлад в семьи и разваливать деревню.

— А какие недостатки пытаешься скрыть ты, колдунья? — спокойно спросил он. — На какие изъяны характера ты сумела закрыть глаза, говоря всем прочим об их грехах?

— Я Правда, коя живёт на дне каждого деревенского колодца!

— Никакая ты не Правда, — отрезал Род, — потому что та Правда — голая, а ты посмела бы взглянуть на собственное тело не больше, чем заглянуть в собственную душу. Кто ты на самом деле? Одна из ворон Морриган^[36], принявшая человеческий облик?

Старуха отпрянула, но тем не менее огрызнулась:

— Морриган явится за тобой, и очень даже скоро! Она раздует ярость крестьян и пошлёт их жечь и сечь всех вас, лордов!

— Откуда она знает, что ты лорд, Род? — спросил голос Векса. — Ты ведь одет как разъезжающий солдат.

Род кивнул.

— Не догадывался, что ты узнала меня.

— Всяк узнает лорда, тиранящего своих крестьян! Но и ты в свою очередь познаешь гнёт, лордик! Давно ты всячески оправдываешь надменность и тиранию своей королевы?

— Никогда этим не занимался, — отозвался Род. — Я сражался за неё, но о своём образе беспокоиться ей, а не мне. Хотя ты и так это знаешь, не правда ли? Ну, если ты ворона в человеческом облике, то тебя должны привлекать всякие яркие и блестящие штучки. — Он выудил из поясного кошеля монету и подбросил её.

Женщина уставилась на неё, провожая жадным взглядом блеск серебра. Хватанула было, но промахнулась.

— Ты и в самом деле ворона, — тихо произнёс Род, — питающаяся падалью погубленных браков и упивающаяся вызванной тобой болью. Но оборотни на Грамарии созданы из ведьмина мха и могут быть растоплены как воск насолнце. — Он вперил в неё взгляд, представляя, как смазывается её облик, черты разглаживаются в бесформенный ком, который тает, превращаясь в лужу.

Женщина завизжала и схватилась за голову, упав на пол и катаясь от боли.

Род в ужасе уставился на дело своего ума, и образовавшийся у него в голове образ исчез. Женщина обмякла, хватая воздух открытым ртом.

— Так ты настоящая, — тихо промолвил Род, — настоящая женщина, которая по какой–то безумной причине решила выместить своё несчастье на окружающих, — но мои мысли не причинили бы тебе боли, не будь ты и сама телепаткой. — Он нагнулся через подоконник намотать на руку ворот её туники^[37] и поднять старуху на ноги.

Женщина замолотила было кулаками, но не смогла до него дотянуться; он отступил на шаг, вытаскивая её в окно.

— Пусти! — завизжала она. — Пусти, мерзавец, будь ты проклят!

— Не волнуйся, отпущу, — пообещал Род, — когда надёжно упрячу тебя в ближайшую темницу.

Женщина завыла и заизвивалась, пытаясь вырваться.

— Зверь! Людоед! Скотина! Неужто в твоём сердце не осталось ни капли жалости?

— Уйма жалости, — ответил Род, — но не для проецирующей телепатки, которая использует свой дар, чтобы приносить несчастье другим людям. По–моему, эта деревня во владениях графа Московица. Его темница удержит тебя на достаточно долгий срок, пока за тобой не явится кто–нибудь из королевских ведьм.

Старуха завизжала, сгибаясь пополам, когда он попытался отволочь её к Вексу. А затем выпрямилась и, сверкнув чем–то ярким, резанула Рода. Руку его обожгла боль, и он разжал захват на время, которого ей как раз хватило для того, чтобы вырваться. Тут она дунула по деревенской улице куда быстрей, чем, по идее, могла бежать женщина её возраста, — только чёрный плащ развевался за плечами.

— За ней! — Род вскочил на коня и схватился за узду. — Нельзя позволить подобному вирусу разгуливать на воле и распространять заразу лжи.

Векс рванул с места в карьер, ещё не закончив замечания:

— Надо позаботится об этой ране, Род.

— Всего лишь царапина, — нетерпеливо отмахнулся Род. — Просто на меня подействовала неожиданность, вот и все. Быстрей, Векс! Если она доберётся до леса, нам её уже не поймать!

Но развевающийся плащ перестал трепетать на ветру и раздался вширь, тогда как фигура женщины уменьшилась и поднялась — и над вершинами деревьев воспарила, насмешливо каркая, огромная ворона.

Род натянул узду, уставясь на неё.

— Должно быть, она всё–таки была из ведьмина мха!

— Быстрей, Род! Она уже почти в подлеске!

— В подлеске? Да она среди макушек! Разве ты не видел, Векс, как она только что превратилась в ворону?

— Я, Род, не видел ничего, кроме убегающей женщины — и она явно не так стара, как прикидывалась.

Род, озадаченно нахмурившись, опустил взгляд на голову коня — а затем понял.

— Ну конечно! Она же проецирующая телепатка! Вот и заставила меня увидеть то, чего на самом деле не происходило — и я на это клюнул!

— Какую бы там иллюзию она ни спроецировала в твой мозг, Род, та оказалась сработанной достаточно хорошо, чтобы дать ей время сбежать.

— Да, безусловно, — досадовал Род. — Ну, самое малое, что я могу сделать — это отследить покинувших деревню людей и защитить их от той телепатки — и объяснить им, кто она на самом деле такая, чтобы они больше не верили ей.

— Ты все ещё можешь вызвать Тоби и его друзей из Королевских Ведовских Сил, Род.

— Полагаю, могу. Они смогли бы выследить её — а даже если не смогут, то оставят в деревне караульного, который живо схватит её, если она попытается вернуться. Поехали, Векс, — давай посмотрим, уговорим ли мы селян вернуться по домам.

Векс двинулся к лесу со словами:

— Есть вероятность, что она была не одна.

— Ты хочешь сказать, это соркестрированная кампания? — нахмурился Род. — Я помнится и правда думал, что наши враги в последнее время что–то слишком попритихли.

— Они могли подумать, что ты теперь вышел из строя, Род, и больше не представляешь опасности.

— И они к тому же правы, — бросил Род. — Я сейчас занят своим собственным делом — своим сугубо личным делом, пытаясь снова найти Гвен. Тоталитаристов мы предоставим Магнусу.

Векс помолчал несколько шагов, а затем сказал:

— Значит ты не намерен устраивать кампанию по выкуриванию тех агентов?

— Как я сказал, — пожал плечами Род, — я предоставлю это Магнусу — мальчик более чем способен управиться с чем–то подобным. Конечно, я не стану игнорировать любого тоталитариста на какого наткнусь.

— Да, это развеет скуку, не так ли?

— Ты намекаешь, будто мне нужно чем–то заняться на пенсии? — Род покосился на своего старого друга и робота. — Вон, Векс — вон след беглецов, там, где трава только–только начала выпрямляться. Нам наверняка потребуется не слишком много времени на их поиски.

* * *

Джорди вошёл в деревню с луком и колчаном за спиной и корзиной в руке. Крестьяне завидя его отрывались от работы и здоровались с ним. Старая Лиз наклонилась вперёд, сидя на завалинке у хижины дочери.

— Добрый день, милорд.

— Сквайр, — машинально поправил Джорди. — Где ваш зять, любезная Элизабет?

Старая Лиз посмеиваясь прислонилась спиной к стене.

— Элизабет, да? Когда ты доставал мне макушкой только до пояса, для тебя сходила и «Старая Лиз».

— Теперь я немного повыше тебя, — усмехнулся Джорди. — Где Корин?

— В поле с остальной молодёжью, сквайр, копается в земле, высматривая, нет ли где пропущенной прошлогодней репы — уж не знаю зачем они вообще утруждают себя; если там что и есть, то все равно теперь уже давно сгнило.

— Или выпустило побеги. — Джорди поставил корзинку у её ног. — Ну тогда посмотри, не сможешь ли ты распределить среди семей вот это. Хорошо пойдёт с репой.

Старая Лиз уставилась на корзинку, а затем снова на Джорди.

— Ну и ну, спасибо вам, ваша честь! Огромное спасибо!

Тут подошли другие старики и старухи, удивлённые и заинтересованные, дружно добавляя к благодарностям Старой Лиз свои.

— Вы мои люди, — ответил им Джорди. — Я не допущу, чтобы вы голодали. Ешьте на здоровье.

Все пожелали ему удачного дня, когда он двинулся широким шагом прочь, несомненно, отнести другую корзинку в Северную Деревню. А затем обратились к изучению содержимого корзины. Старая Салли откинула прикрывавшие корзинку углы ткани и ахнула.

— Да то ж оленина!

Все принялись дружно восклицать, собравшись вокруг, так как каждый хорошо знал это мясо — и уже израсходовал всю солёную свинину на эту неделю. А затем радость поутихла, и все с опаской посмотрели друг на друга. Вертевшийся у всех на устах вопрос огласил Старый Уилл:

— Где же он её нашёл?

— На копытах, конечно, и ты отлично знаешь сие! — бросила Старая Лиз. — Слава небесам, лесничие не нашли его!

— Не приведи небо опять ему выйти на охоту! Ведь его рано или поздно поймают!

— Кто–то должен сказать ему не делать сего, — сказала Старая Салли. Остальные хором согласились с ней и дружно повернулись к Старому Уиллу.

— Да, — сказал тот с таким видом, словно это слово было неприятным на вкус. — Охотиться–то научил его я, стало быть, мне же учить его не охотиться. Ну, я пошёл.

* * *

Ворона опустилась, описывая спираль, к явке в близлежащем городке верхом на помеле самого жалкого вида, какой кто–либо и когда–либо видел. Часовой поднялся на ноги и уставился на всадницу.

— Где ты нашла такое барахло, Ворона?

— Пришлось сымпровизировать из ветки дерева и нескольких пучков травы, — отрезала женщина, — после того как за мной погнался верховный чародей.

Караульный воззрился на неё — частично в тревоге, а частично потому, что даже растрёпанная и расстроенная Ворона все равно была чудо как хороша собой. Морщинки около глаз и по углам рта не могли испортить её красоты.

— Как он прознал о твоей миссии?

— По чистому невезению — надеюсь. — Ворона похромала к лестнице, прижимая ладонь к пояснице. — Метлы стали ещё неудобней, чем бывало. Где шеф?

— У себя в кабинете. — Часовой открыл для неё дверь. — Удачи тебе.

Ворона спустилась по лестнице, страшась предстоящей встречи.

Когда она увидела, что дверь открыта, у неё тоскливо засосало под ложечкой; отступать было некуда. Она вошла в кабинет, и Пересмешник поднял голову:

— Провал!?

— Неудача. — Ворона пожалела, что не может присесть. — Я думала, Гэллоуглас уполз в какую–то нору и жалеет себя.

— Он снова на ходу — известие пришло уже после твоего отбытия. — Пересмешник прожёг её взглядом. — Не говори мне, что ты позволила ему прогнать тебя!

— «Позволила» тут неподходящее слово — он собирался упрятать меня в тюрьму для эсперов. — Ворона со–дрогнулась при мысли о наблюдавшей бы за ней круглые сутки команде телепатов, пусть даже камера у неё была бы хорошо обставленной и просторной.

— Ты убежала!

— Большого выбора не было, босс, — и он вычислил, что я закладывала основы для крестьянского восстания!

— Дура! — разъярился Пересмешник. — Ты открыла свои карты! Как ты могла проявить подобную глупость!

— Я не знала, кто вмешался, пока не разглядела его, — пожала плечами Ворона. — А потом уж было слишком поздно притворяться, что я тут ни при чем.

— Ты сообщила ему!

— Я пыталась сбить его со следа, говоря ему, что все лорды — тираны, — оправдывалась Ворона. По мере того как она излагала свой доклад, он представлялся ей все хуже и хуже. — А остальное он довольно быстро вычислил сам.

— И поэтому ты удрала! Куда он отправился?

— Он сказал что–то о желании найти крестьян и сказать им, мол, можно спокойно возвращаться.

— Найти их! — Пересмешник вскочил на ноги. — Он же встретит только детей и стариков и помчится следом за остальными! И отговорит их выступать против своеголорда!

— Может он забудет, — высказала слабую надежду Ворона. — Как мне передавали, его мысли нынче заняты совсем иным.

— А что если не забудет? — прожёг её взглядом Пересмешник. — Весь план строится на том, что сотни крестьянских отрядов соединятся и выступят в поход на Раннимид!

— Это ведь только один…

— Но он отыщет и другие! Хуже того, он сообщит этим своим отродьям, а те приведут целую армию эмиссаров, которые встретят мелкие отряды прежде, чем те успеют собраться воедино, и уговорят их забыть о своих обидах!

— Я смогу отправиться обратно и снова настропалить их. Натравить мужа на жену, жену на мужа, заставить детей встать на чью–то сторону, и они захотят найти кого–то, кого можно обвинить во всем, потому что их жизнь станет отвратной. Я могу заставить их думать, что им живётся хуже, чем когда–нибудь.

— О, ты заставишь, обязательно заставишь! — Пересмешник ткнул в неё дрожащим пальцем. — Не будь у меня на счёту каждый агент, какой только есть, ты провела бы неделю в карцере на хлебе и воде, чтоб лучше осознать свой долг — но поскольку я не могу освободить тебя от работы, ты отправишься в горы и скажешь тамошним жителям, что жить в лесу вдали от лордов — их единственное спасение, что лорды преграждают им путь к действительно хорошей жизни! А теперь — иди!

Ворона поморщилась, застрять где–то в глуши, посреди леса, где высились столетние деревья и нет ни дюйма ровной земли, было достаточным наказанием. Но она знала, что могло быть хуже, намного хуже, и пошла.

Пересмешник кипел от злости, пусть даже и зная, что Ворона, возможно, права. Ворона! Какой идиотский выбор кодового имени! Но она знала обстановку и положение дел, надо отдать ей должное — правда, он, конечно же, не собирался говорить ей этого. И память, и объём внимания Гэллоугласа убывали, и были все основания надеяться, что он просто забудет об этой стычке — но Пересмешник не мог рисковать. Он взял со стола колокольчик и позвонил. В кабинет поспешил войти один из агентов постарше.

— Что такое, шеф?

— Гэллоуглас, — отрезал Пересмешник. — Ворона только что столкнулась с ним в деревне на юге. Отправьте пятерых своих лучших убийц с самым лучшим отслеживателем отыскать его и устроить засаду. Он нужен мне мёртвым!

— Сделаем, шеф! — с расширившимися глазами отчеканил агент, а затем поспешил выйти.

Пересмешник откинулся на спинку стула и десять минут кряду клял Рода Гэллоугласа, клял его и его предков, клял его, обзывая дураком, не знающим, когда пора завязывать. Ему следовало уйти на покой, пока у него был шанс! Но такая возможность минула, и он теперь поплатится за то, что сорвал революцию Пересмешника тридцать лет назад — тридцать лет для него, но лишь считанные недели назад для самого Пересмешника. Девять лет трудов, перечёркнутых за несколько месяцев! Ну, больше такого не случится. Об этом позаботятся лазерпистолеты, а если Гэллоуглас сумеет каким–то образом привести их в негодность, то всегда есть отравленные стрелы.

Пересмешник улыбнулся, чувствуя себя благодетелем. Если Гэллоуглас так жаждал присоединиться к своей жене, то Пересмешник будет более чем рад помочь ему!

* * *

Селяне оставили за собой широкий след, то тут то там попадались мелкие предметы из домашней утвари, выпавшие по пути из их вьюков. Род подобрал множество, включая несколько деревянных ложек, сальных свечей, катушек ниток и почти пустой куль. Он схватил этот последний, а остальное побросал в него, затем пошёл дальше по следу пешим, собирая по пути всякую всячину — предметы немногочисленные, но определённо важные для людей, которые их потеряли. Катушки цветных ниток представляли в средневековой культуре большую ценность, особенно те, в которых имелись ещё и иголки; должно быть, крестьяне отчаянно торопились, раз не остановились подобрать даже такое ценное имущество.

Они ушли в лес, нисколько не пытаясь скрыть свой след. Род сел на коня и последовал дальше верхом, все ещё высматривая, нет ли где выпавших сокровищ — и, поскольку он шарил глазами по земле, выискивая следы, то не получил никакого предупреждения о том, что сейчас что–то обрушится ему на плечи, вышибив из седла. Он кувыркнулся на землю, а затем поднял голову и увидел, как на него набросилось с полдюжины крестьян, а позади них стоял ещё десяток с мрачными лицами и сжатыми кулаками.

16

Векс пронзительно заржал, подымаясь на дыбы, но с десяток рук схватили его за узду. Другие прижимали к земле руки и ноги Рода, один молотил его по животу, а ещё один уселся ему на грудь и колотил по лицу. Он оказался бы в очень скверном положении, будь любой из них старше двенадцати или моложе семидесяти.

Векс снова пронзительно заржал, вставая на дыбы и разбрасывая крестьян в разные стороны, а затем с глухим стуком опустился на все четыре и потянулся, оскалив зубы, к какой–то женщине.

— Нет! — крикнул Род. — Не трогай их! Они и так достаточно пережили!

Векс развернулся, переключаясь на группу державших Рода, но визгливый крик какой–то женщины заставил всех замереть. Она показывала на куль в руке Рода; тот раскрылся и из него высыпалась всякая всячина.

— Гляньте! — воскликнула она. — То ж мой дубовый подсвечник, точно знаю, он!

— Так значит он ограбил наши дома и погнался за нами! — зарычал какой–то старик.

— Нет! Я хорошо помню, как уложила подсвечник вместе с другими вещами, с которыми не могла расстаться! Он принёс вещи, обронённые нами при бегстве!

Державшие Рода посмотрели на него, внезапно потеряв уверенность.

— Он ехал не вредить нам! — настаивала женщина. — Он ехал вернуть нам наше имущество!

Держащие его руки внезапно стали помогать ему подняться.

— На самом–то деле я ехал сказать вам, что можно возвращаться по домам. Та злая женщина, которая науськивала вас друг на друга, убралась.

— Убралась? — недоверчиво переспросила крестьянка постарше. — Но мы ж ничего не могли с ней поделать, даже те из нас, кто видел, как её ложь настраивает мужа против жены, ребёнка против матери. Та Ворона лишь выдумывала о нас новые злословья и обвиняла тех, кто спорил, в ужасных деяниях!

— И поэтому в скором времени уже не находилось готовых противостоять ей? Но вы ведь должны были понимать, что она делает, иначе не сбежали бы все куда глаза глядят!

Наступило молчание, соседи беспокойно переглядывались.

— Нас прогнала не её ложь, сквайр, — сказал наконец один из стариков. — А разнёсшееся по селу известие, что королева отправила на юг солдат и они пройдут через нашу деревню, — а все знают, что творят солдаты в походе.

— А вам не пришло в голову, что слухи–то эти распространяла как раз Ворона. — Род нахмурясь обвёл взглядом стоявших вокруг него. — А где ваши зрелые мужчины?

— Некоторые из нас вполне себе зрелые, — проворчал один седобородый, а другие деды хором поддержали его.

— Вполне возможно, но вы не в том возрасте, чтобы поступить в армию королевы, — пояснил Род. — Ваши сыновья спрятались в лесной глуши, чтобы солдаты уж точно не засунули их в ливреи?

Молчание стало тревожным. Селяне поглядывали друг на друга, и ни один не встречался взглядом с Родом.

— Ещё хуже? — непонимающе нахмурился Род. — Куда б там они ни ушли, их погнала туда ложь! Скажите же!

— Она все твердила нам, как дурно обращается с нами наш рыцарь, та Ворона, — сказала одна из женщин, — и поносила наших мужчин, мол, они не достойны зваться мужчинами, раз позволяют сэру Этельреду помыкать ими и жить в его большом доме, в то время как сами ютятся в хижинах.

— А допреж никто и не думал, будто сэр Этельред помыкает нами, указывая, чего и на каком поле сажать, — кисло добавил один старик.

— Но когда Ворона раз за разом повторяла сие, некоторые, должно быть, поверили ей, — сказала совершенно седая женщина.

— Как раз она–то и внушала им, что они должны показать себя жёнам и возлюбленным достойными зваться мужчинами, выступив против сэра Этельреда, — продолжила рассказ женщина постарше, — и когда они убедились, что мы хорошо устроились тут в лесу, то отправились схватить сэра Этельреда и потребовать, дабы он разделил с нами наше бремя и поделился своим богатством!

— Хотя и знали, что Ворона врала о всем прочем, — покачал головой Род. — Спасибо за уведомление, люди добрые. — И снова вскочил на коня.

— И вам спасибо, что принесли нам наши мелочи, сквайр, — поблагодарил Рода один старик, — но куда вы собираетесь ехать теперь?

— Закончить начатое, — ответил Род. — Я намерен найти ваших мужчин и растолковать им, что Ворона убралась и они могут отправляться по домам!

И невзирая на хор возражений поскакал в лес.

* * *

Диру споткнулся, и грабли чуть не упали с его плеча.

— Проснись! — рассмеялся шедший следом за ним парень. — Все сны видишь?

При этом напоминании Диру так и содрогнулся. Прошлой ночью он спал очень мало, ему все снились описанные менестрелем ужасы — гигантская кошка с кисточками на кончиках ушей и очень длинными, острыми зубами; бесформенная дрожащая гора белого желе, поглощающая все, к чему прикасалась; гигантский бобёр с зубами словно мясницкие ножи и безумными горящими глазами; и многие другие снились ему, и все они обхаживали его, все говорили ему, что его никто не любит, но вот они стали бы ему друзьями, если б только могли наведаться к нему. Может он и поверил бы им, если б менестрель не рассказал селянам в песне, что же произошло с теми, кто когда–то пригласил чудовищ. Всякий раз, как только он засыпал, ему являлись эти сны, пока он не начал мерить шагами комнату, лишь бы не заснуть, вздрагивая при каждом скрипе старой хижины и содрогаясь при мысли о том, что рыскало за стенами в ночи.

— По крайней мере тот менестрель повеселил нас, — сказал один из юношей.

— Да, — согласился мужчина постарше, — коль скоро он перестал пытаться напугать нас своими сказками о Чудищах–из–Тумана.

Другой папаша кивнул с умудрённым видом:

— Мне и самому снились такие ужасы, твердящие мне будто на самом деле они добрые соседи, чтобы я пригласил их.

— Фиг дождутся, после предупреждения менестреля.

— Сие скучно, — пожаловалась одна молодая женщина, — всегда вновь и вновь одни и те же предупреждения. «Не приглашайте чудовищ, не приглашайте чудовищ!» Да сколько ж можно!

— И не верьте, что они милые и дружелюбные, просто ужасные с виду, — согласилась другая молодая женщина.

— То добрый совет, молодёжь! — нахмурилась одна женщина постарше. — Если они вернутся, мы пойдём им на обед!

— Да все и так сие знают, тётенька, — нетерпеливо отмахнулась первая девушка.

— Да, — снова содрогнулся Диру. — Ни у кого не достанет глупости приглашать такие ужасы, во сне или наяву.

— О, так ты все знаешь, да, Диру? — оборвала его первая молодая женщина.

— Да, скажи нам что–нибудь, чего мы не знаем, Диру! — подколол его второй юноша.

— Ну конечно же Диру все знает о чудищах — усмехнулся первый юноша. — В конце концов, для сего ведь надо самому быть таким же.

Лицо у Диру запылало.

— Ой гляньте, он опять весь красный, — хихикнула первая молодая женщина.

К счастью впереди уже показались хижины.

— Спокойной ночи, — промямлил Диру и ушёл в свою.

Мать оторвалась от помешивания в котелке у очага и подняла на него взгляд.

— Как сегодня жатва, дорогой?

— Довольно неплохо, для всех прочих, — резко ответил Диру, ставя к стене грабли.

— О господи, — вздохнула мать. — Как я желаю, дабы ты мог поладить со своими сверстниками.

— А я желал бы, дабы они попытались ладить со мной! Может мне лучше будет, если я сумею немного поспать. — Диру попёр прямо сквозь занавеску, отделявшую его тюфяк от остальной хижины, и повалился спать, надеясь не увидеть никаких снов.

Он их не увидел, поскольку так и не заснул. Стоило ему закрыть глаза, как он видел перед собой только лица насмехающихся юношей и девушек. Он чувствовал лишь гнев и стыд — и ненависть к своим мучителям. Этого было почти достаточно, чтобы всякого заставить пожелать чудовищам вернуться и сожрать их всех!

* * *

На следующий день, когда солнце уже близилось к горизонту, Род выехал на вершину гребня и посмотрел на тянущийся внизу провал между лесными деревьями отмечавший русло речки. Реки облегчали путь по лесам, и поэтому он не сильно удивился увидев шагающих там людей, точнее, макушки их голов. Но сколько их! Это была не просто сотня мужчин из одной деревни — там шла по меньшей мере тысяча.

— Сколько же потребовалось деревень для отправки такого множества людей? — нахмурился Род.

— Где–то от пяти до пятидесяти, Род.

— Диапазон весьма широкий. — Род спешился. — Ну, если я собираюсь поговорить с ними, то мне лучше выглядеть не слишком богатым. — Он вытащил из седельной сумки сложенную тунику и ноговицы;^[38] он никогда не отправлялся в путь без готовой личины. С некоторыми из идей, вбитых в него в ходе подготовки к работе тайным агентом, он так до сих пор и не расстался.

Векс тенью следовал за ним, углубившись подальше в лес, а Род тем временем смешался с массой народа, двигавшегося по лесной тропе. Он не задавал никаких вопросов, только держал ушки на макушке. Остальные не обращали на него внимания; они явно привыкли, что по ходу дела к ним присоединялись незнакомые люди. Мало кто из них знал друг друга до того, как они присоединились к этой толпе.

Шагая по лесу, они разговаривали между собой.

— Не знаю — по–моему лорды совсем не так уж и плохи. По крайней мере наш сквайр таков.

— Коль ты так думаешь, — проворчал шедший рядом с ним, — то почему же ты здесь?

— Да показалось, будто все другие лорды сущая дрянь, когда о них говорил тот бродячий торговец, — ответил ему первый. — Однако как только мы отправились в поход, он убрался продавать свой товар ещё где–то, и такая мысль больше не кажется столь уж хорошей.

— Ты ведь сыт, так? — спросил ещё один из шедших. — И здесь нет ни бранящей тебя жены, ни сквайра, запрягающего тебя в работу на пахоте или прополке.

— Ну, не без того, — признал первый мужчина. — Се ж вроде праздника…

— Тогда пользуйся благом, пока оно есть, и перестань ныть, — бросил второй.

Род замедлил шаг, и, поотстав, услышал похожее ворчание других крестьян. Бредя сквозь толпу, он прислушивался, нет ли каких сведений о тех людях, которых отправился отыскать, но слышал только о дурных предчувствиях и сомнениях. Однако всякий раз, когда шедшие начинали делиться этими сомнениями, появлялся кто–то, напоминавший крестьянам о нанесённых им обидах. Род сообразил, что в толпе работала сотня, а то и больше, агентов, постоянно мотивируя её и не давая ей свернуть с намеченного пути.

Пути куда?

Он взглянул на угол, под которым просачивался сквозь листву вечерний свет, и понял, куда они движутся — на северо–восток. Они направлялись к Раннимиду — и к мятежу.

* * *

Солнце уже садилось, и Джорди шагал с луком в руках к лесу, когда услышал чей–то голос, окликнувший его по имени. Повернувшись, он увидел Старого Уилла, спешащего к нему с той быстротой, какую только позволяла больная нога.

— Добрый вечер, Уилл, — улыбнулся ему Джорди, когда Уилл догнал его.

— И вам тоже, сквайр, — пропыхтел Уилл. — И куда же вы направляетесь в столь прекрасный вечер?

Улыбка Джорди растаяла.

— На охоту, Уилл, как тебе отлично известно.

— А другие будут охотиться на вас, милорд. — Старый Уилл посмотрел ему прямо в глаза.

Губы Джорди плотно сжались.

— Я не лорд, Уилл!

— Говоря вам не идти на верную гибель, я буду называть вас истинным вашим титулом, — заявил ему старик. — Браконьеров, милорд, вешают за шею. Мы как–нибудь сумеем протянуть. Земля и речки не дадут нам пропасть.

Но Джорди знал, что из–за прошлогодней засухи рыбы в реках в этом году очень мало.

— Я не допущу, дабы мои люди умирали с голоду, Уилл! — И повернувшись, двинулся широким шагом к лесу.

Старый Уилл глядел ему вслед, качая головой и что–то бормоча. А затем повернулся и заковылял обратно к деревне.

Старая Салли подняла голову и увидела, как он подходит.

— Он ведь и слушать не стал, верно?

— Ни единого слова, — подтвердил Старый Уилл.

— Он всегда был упрямцем, — покачала головой Старая Салли.

— Да. Придётся тебе поговорить с его леди, — предложил Старый Уилл.

Эта ссора была первой, какая когда–либо происходила у Джорди с женой, и в ней не было ничего приятного.

* * *

Род нашёл обработанных Вороной жителей деревни лишь когда наступила ночь и несколько отрядов устрои–лись ужинать и спать. Они жарили заднюю ногу оленя, и Род гадал, а много ли дичи останется в этом лесу после того, как пройдёт толпа.

Один из участников похода поднял взгляд на подошедшего Рода.

— Надеюсь, у тебя есть что–то для котелка, коли желаешь тоже получить долю.

— А я как раз ищу с кем поделиться. — Род скинул заплечный мешок, откинул клапан, порылся и вытащил с десяток сухарей.

— Хлеб для размачивания в супе?

Ещё один из сидящих у костра посмотрел на предлагаемый взнос.

— Так супа–то нет.

— Тогда я сварю. — Род извлёк походный котелок, бросил в него все сухари кроме одного и подставил котелок ловить капающий с жарящегося мяса жир. После чего разломил последний сухарь, одну половину отбросил, а другую кинул к остальным. Селяне недоуменно следили за его действиями, один–другой из них поёжились и тоже бросили в ночь лакомые кусочки. Хотя все с детства знали, что следует оставлять символическую долю Маленькому Народу, но, видимо, начинали забывать.

— Пусть сухари пропитаются жиром, — сказал Род, — потом добавлю довольно воды для размягчения хлеба. Хотя если вы хотите, чтоб я ушёл…

— Как думаешь, Николь? — спросил первый мужчина. — Указать ему на дверь?

— Нет, Рубен, — решил Николь. — Хлеб дело нужное, даже сухарь. — Он повернулся к Роду. — Из какой деревни, дедуля?

Поскольку «дедуля» было уменьшительным от «дед», Род решил воспринимать такое обращение как почётный титул.

— С Максимы мы. — Что было достаточно верно, хотя технически она была также астероидом.

— Никогда не слышал ни о какой Максиме, — нахмурился Николь.

— Да она маленькая, — сказал Род, что тоже было чистой правдой. — А вы из какого села?

— Едва ль из села, — кисло отозвался Рубен. — В Рукери живёт семей с пятьдесят.

Род окинул взглядом пятьдесят человек, собравшихся вокруг десятка бивачных костров.

— Значит у вас здесь почти все отцы и братья.

— Все старше восемнадцати и моложе шестидесяти, — признал Рубен. — В то время то казалось хорошей мыслей.

— Но больше уже не кажется?

— Сейчас больше чем когда–либо, — проворчал Николь. — Само собой, выступили–то мы потребовать от сэра Этельреда, дабы он обращался с нами как с людьми, а не как со скотиной — но повстречали мужиков из деревни Луден, шедших потолковать со своим рыцарем, и потому соединились с ними. А потом повстречали мужиков из Тилбери, и из Шуна и Добры, и чем больше толковали, тем яснее видели, что ссора у нас с бароном, а не одним из его рыцарей.

Род гадал, который из них был агентом ВЕТО.

— Стало быть, вы отправились требовать лучшего обращения с собой у барона. Сколько всего?

— Полагаю с тысячу будет, — пожал плечами Николь. — Но на следующий день наша тропа соединилась с дорогой, и мы оказались идущими рядом с другим отрядом такой же величины, и чем больше толковали с ними, тем яснее становилось, что спор у нас вышел не с бароном, а с его господином, графом Домменом — и посему мы направили стопы к замку, и чем дальше шли, тем больше встречали отрядов.

Роду отчётливо представилось, как пять тысяч мужиков маршируют по зелёному лесу.

— Графство Доммен осталось далеко позади. Рубен с подозрением посмотрел на него.

— А ты разве не мог бы рассказать похожую повесть?

— А разве не у всех здесь та же история? — ответил вопросом на вопрос Род.

— Да, — пробурчал ещё один из сидящих вокруг костра мужиков, — и чем больше мы толковали, тем яснее видели, что мучает нас не граф, да и не герцог.

— Да, не он, а все они, — прорычал Николь. — Не должно быть ни герцогов, ни графов, да, и ни рыцарей, ни сквайров.

— Да, — поддержал Рубен, — только вольные люди, живущие в деревнях, и никаких замков запугивать их.

Род кивнул.

— Но где же корень всему, а? И герцоги и графы все это ветви одного дерева — но где же корень?

— Ты и сам отлично знаешь, — отрезал Николь. — Он в Раннимиде. Начать со свержения королевы и её комнатной собачки–короля, и дерево будет вырвано с корнем.

— А потом мы можем заняться и рубкой веток, — заключил Рубен.

Но должны быть и те, кто командует, знал Род — агенты тоталитаристов, которые как раз и возбудили это недовольство, и если крестьяне сумеют свергнуть лордов, то эти агенты станут правящими чиновниками, и каждый из них будет приобретать все больше и больше власти, до тех пор пока, если чему–то учит история других тоталитарных революций, народ не будет трудиться под властью хозяев ещё более суровых, так как они–то будут контролировать каждый шаг своих подданных.

Ему отчётливо представилось, как двадцать тысяч непокорных крестьян движутся на Раннимид и против короны — и догола обдирают по пути всю сельскую местность, не оставляя ни одного зёрнышка, ни одной коровы и ни одного поросёнка.

— Кто это?

Подняв голову, Род увидел лицо, которое хорошо знал, и на минуту застыл от шока.

— Да просто один дед из другой деревни, Пересмешник, — ответил Николь. — Он принёс сухари. — А затем сказал Роду: — Раз ты в замешательстве насчёт того, куда мы идём и чем заняты, то потолкуй с Пересмешником, он тебе живо все разъяснит.

Уж в этом–то Род ничуть не сомневался. Пересмешник был главным агентом ВЕТО, когда Род впервые появился на Грамарии — одним из врагов, которых Род низверг, чтобы защитить страну и её телепатов от завоевания и превращения в оружие для тоталитарного правительства.

Мысль о диктаторе, способном знать, какие тайны люди скрывают у себя в головах, вызывала у Рода сейчас такой же холодок как и тогда — но Пересмешник выглядел ни на день не старше, чем в то время, когда Род видел его в последний раз. Душу его на мгновение пронзила горькая обида на такую несправедливость — что он вон так состарился, а вот Пересмешник — нет!

С другой стороны, Пересмешник выглядел древним старцем и в то время, когда Род впервые узнал его.

Пересмешник ссутулился, приглядываясь к лицу Рода и хмуря брови:

— Я тебя знаю.

— Ты никогда раньше не видел этого лица, — заверил его Род.

Глаза у Пересмешника расширились.

— Нет видел, хотя тогда на нем было поменьше морщин, и волосы над ним были чёрными! — Он резко развернулся к селянам. — Среди нас лорд–чародей! Схватить его! Дави его! Начните рвать лордов здесь!

17

Селяне уставились на Рода, словно громом поражённые; а затем в страхе зашептались.

— Чего ждёте? — закричал Пересмешник. — Взять его! Связать! Повесить!

— Так он же чародей, — объяснил один из селян. — Он же скуёт нас дурным глазом, превратит нас в жаб!

— Да он всего лишь человек, как любой из вас! — завизжал Пересмешник. — Его может и называют чародеем, но он никакой не чародей — всего лишь коварный подлый шпион! — И резко развернувшись, нанёс Роду удар ногой.

Род оттолкнулся от земли, вскакивая на ноги, но этого хватило лишь для того, чтобы удар угодил ему в плечо вместо головы. Левую руку пронзила боль, но он заставил себя подняться и блокировал следующий удар правой, а затем в свою очередь нанёс ложный удар в голову и сделал быстрый тычок в диафрагму. Пересмешник отвалил, держась за живот, но тем не менее сумел прохрипеть:

— Владей он магией, я был бы жабой, а не боксёрской грушей! Нет у него никакой магии!

— Ты немного отстал от жизни, — уведомил его Род, и спроецировал на противника взрыв чистой ментальной энергии. Пересмешник пронзительно завизжал, хватаясь за виски, и упал.

Род прекратил выброс, когда из ночи материализовался высокий чёрный конь. С возгласами суеверного страха селяне дружно попятились. Род вскочил в седло, развернул Векса и обратился к крестьянам, стараясь взглянуть каждому в глаза:

— Ворона убралась из вашей деревни — я её прогнал. Она владела собственной магией, но не смогла устоять против моей. Я нашёл ваших жён, детей и родителей и передал им, что они могут возвращаться. Отправляйтесь по домам, так как я пообещал им найти вас и отправить назад. Идите лучше по домам, пока некоторые из вас не пали в бою с солдатами королевы, а остальные — не отправились гнить в тюрьме!

— Но… но тирания лордов… — сказавший это уставился на лежавшего обмякнув и без сознания Пересмешника и с трудом сглотнул.

— Королева не даёт лордам жестоко обращаться с вами, — объяснил Род, — но у лордов есть свой совет, на котором они не дают ей стать тираном. Отправляйтесь по домам, ребята — возможно это и война Пересмешника, но вам это совершенно ни к чему.

— А как насчёт всех остальных, идущих вместе с нами? — мрачно спросил Николь.

— Им нет до вас дела, — ответил Род, — так же как и Пересмешнику и любому из его подручных — их волнует лишь одно: как бы сломать королевскую власть и самим захватить трон. Они выдают это за борьбу народа, но на самом деле дерутся за возможность определять, кто будет вами править. Не лезьте в это дело, ребята. Ступайте по домам. — И с этими словами он развернул Векса и ускакал в ночь.

* * *

Джорди приносил домой одного оленя за другим, загружая крестьян работой по разделке туш и копчению мяса, чем те и занимались, хоть и беспокоились о его безопасности. После третьего Джорди даже больше не трудился снимать шкуры и как–то маскировать, что именно он нёс — приносил туши домой на плечах и оставлял их на разделку крестьянам — и опять же, после третьего оленя они бросили попытки уговорить его прекратить охоту. Никто не мог уговорить его свернуть с этого пути, а мясо пропадать зря не должно.

Но жена его тревожилась.

— Ты должен прекратить сие, Джорди! Лесничие тебя поймают и, сквайр ты или нет, арестуют — или приведут сделать сие самого Шир–Рифа!

— Не волнуйся, дорогая — я умею скрывать следы. — Джорди протянул руку успокаивающе погладить её по щеке.

Ровена резко отбросила его руку.

Сие не шутки, Джорди! Я ещё даже не родила ребёнка, и вот ты оставляешь меня вдовой! Я не желаю потерять своего мужа!

— Да не волнуйся, милая, не волнуйся! — раскрыл объятия Джорди. — Никто меня не найдёт, никто не поймает!

— Лесничие умеют выслеживать ничуть не хуже чем ты — скрывать свой след, Джорди! Ты должен бросить сие! Мы найдём другие способы прокормить наших крестьян.

— Нет другого способа. — Лицо Джорди посуровело. — Я не допущу, дабы мои арендаторы умирали с голоду.

— Но допустишь, дабы твоя жена осталась одна, уязвимая для любого назойливого приставалы, который пожелает оскорбить её!

— И тебя тоже никто не оскорбит. — Джорди шагнул к ней. — Не тревожься, любимая. Все будет хорошо. Ну, полно, позволь мне обнять тебя.

— Нет! Если ты не внемлешь мне, то не можешь любить меня! Спи у собственного очага! — и повернувшись, убежала к себе в комнату; Джорди услышал, как со стуком закрылся засов. Он вздохнул, понуро опустив голову, и постоял несколько минут глядя на пламя в очаге. А затем поднял голову и занялся поиском одеял, собираясь устроить себе постель у камина.

* * *

Когда лес сомкнулся позади Рода, тот поблагодарил робота:

— Спасибо за идеальную скоординированность — как обычно.

— Я просто выполняю заложенное в моей программе, Род.

— И преотлично к тому же, хотя это не всегда так просто. — Род оглянулся и решил, что между ним и толпой уже достаточно деревьев и можно на несколько минут остановиться. Он натянул узду и позвал:

— Крошечный Народец! Есть тут какой–нибудь домовой?

— Не домовой, а лесной эльф, — прочирикал голосок где–то над ним.

— Или двое–трое их, — проскрипел снизу и позади него голос постарше. — Чего тебе нужно от нас, лорд–чародей?

— Помощь, — ответил Род. — Прошу вас, отнесите известие моему сыну Магнусу в королевский замок в Раннимиде. Передайте ему, что тысячи людей движутся в походном порядке через зелёный лес с целью восстать против короны.

— Передадим, — заверил его скрипучий голос. — А теперь езжай, лорд–чародей, и затеряйся в лесной глуши, ибо Пересмешник через несколько минут бросит своих людей прочёсывать заросли.

— Еду, — сказал Род. — Смотрите не попадитесь, а?

— Не бойся, смертный, не бойся, — сухо отозвался скрипучий голос, — хотя идущих крестьян может поджидать одна–две неприятных неожиданности.

— Ни один из них даже крошки не оставлял для домового, — негодующе фыркнул чирикающий голос.

Род покачал головой, с негодованием зацокав языком.

— Нельзя позволять им забывать, кто на самом деле правит этой страной, а, ребята?

— Именно сие мы и пытаемся сделать. — Скрипучий голос сделался мрачным. — Не боись, лорд–чародей — мы им ой как крепко напомним.

Род содрогнулся и ускакал.

* * *

Джефри вышел к зубцам стены и нахмурился, увидев стоящего у амбразуры Магнуса, наблюдающего за тем, как солдаты занимаются строевой во дворе замка. Джефри остановился рядом со старшим братом.

— Вот уж не думал, Магнус, что тебе доставляет удовольствие смотреть, как маршируют солдаты.

— Всегда приятно посмотреть, как что–то делается хорошо, — повернулся к нему Магнус. — Однако я пришёл сюда поскольку знал, что ты будешь здесь проверять, как они упражняются.

— Ты всегда можешь найти меня за обедом, — нахмурился Джефри.

— Верно, но ночью эльф принёс известие, — сообщил ему Магнус. — Крестьяне со всех сторон идут на Раннимид. К тому времени, когда они доберутся до города, их будет вероятно тысяч десять.

Джефри потрясению уставился на брата.

— Резве твои разведчики не доложили тебе об этом? — спросил Магнус.

Это восстановило самообладание Джефри; он язвительно ответил:

— Я генерал, брат, а не шеф шпионов. Это я оставляю Их Величествам.

Магнус рассудительно кивнул.

— Разумный курс действий — за исключением того, что они никогда не делали особого упора на разведку.

— А откуда взялся эльф? — спросил Джефри.

— Его прислал папа, — признался Магнус. — Я тоже не шеф шпионов.

— Да, всего лишь классный разведчик, — Джефри посмотрел на двор, автоматически отмечая мелкие изъяны в маршировке солдат. — Да и папа никогда не создавал собственной сети шпионов, всего лишь пользовался уже существующей.

— Верно, Крошечный Народец присылал Брому О'Берину известия о тревожных событиях задолго до того, как на сцене появился папа, — согласился Магнус. — Так что же ты станешь делать с этой растущей толпой, брат?

— Конечно же то, что укажут мне Их Величества, — ответил Джефри, — но если они этого пожелают, то я отправлю нескольких крестьян присоединиться к толпе и сообщать обо всем, чем занимаются участники этого похода, и кто их возглавляет.

— Я подумывал о Королевских Ведовских Силах Тоби, — сказал Магнус. — Наверно при их чтении мыслей нам не понадобится посылать шпионов рисковать собой.

— Хорошая мысль, но есть много такого, что способен увидеть глаз, а тот, кто читает мысли, может не заметить, сочтя неважным, — сказал Джефри. — И все же, почему б не взять самое лучшее из обеих идей? Я навербую своих шпионов из телепатов Тоби. Они смогут наблюдать на месте и отправлять в Раннимид не одни лишь слова, а и мысли.

Магнус чуть помедлив одобрительно кивнул.

— Умный выбор.

— И именно такой, какой сделал бы и ты? — напряжённо улыбнулся ему Джефри. — И почему у меня такое ощущение будто мною манипулировали, подводя к этому решению?

— Потому что ты привык к манипулированию. — Магнус сделал жест в сторону марширующих внизу солдат. — И ты к тому же превосходно обучаешь этим манипуляциям других. А вот я, брат, одиночка — и одиночка, уставший быть каналом связи.

— Ты никогда им не был. — Джефри озабоченно посмотрел на него. — Да, верно, мы редко видели других детей, пока росли, но когда пришло время, мы достаточно быстро научились светскому обращению — даже Грегори, когда понадобилось. Как же вышло, что ты этому не обучился?

— О, когда представляется возможность, я вполне могу иметь дело с людьми, — уточнил Магнус, — и предпочитаю быть, когда можно, в окружении других людей — но я выбрал роль одинокого бунтаря, когда обнаружил, что выбираемые ПОИСКом средства достижения его целей для меня неприемлемы. — Он пожал плечами. — Какой там мог быть иной курс, кроме как попытаться самому сделать то, что я считал правильным?

— Ты мог бы отправиться домой, — тихо произнёс Джефри.

— Отправиться домой? — невесело улыбнулся Магнус. — Ты ведь понимаешь, что я не мог. Папа–то ведь агент ПОИСКа; если я не мог одобрить их политику, то не мог принять и его политики.

— Но это ведь не самая главная причина, не так ли? — Джефри бросил на брата такой проницательный взгляд, что просто потряс Магнуса. — Не бойся — я не стану докапываться — правда у меня это и не очень–то вышло бы, настолько хорошо ты заэкранирован.

— ПОИСКовская политика папы — причина достаточно веская, — стоял на своём Магнус.

— Была бы такой, если б он пытался навязать демократию народу, для которого она не годилась, — возразил Джефри, — но тот шёл по пути к конституционной монархии ещё до того, как появился папа; отец только прочнее утвердил его на этом курсе, ограждая от БИТА и ВЕТО, которые пытались сбить народ с пути.

— В этом есть немалая доля истины, — согласился Магнус, — и я как раз пообещал делать только это — предотвращать завоевание, защищать народ от тех, кто пытается навязать ему форму правления, не избранную им самим.

— Как делает и папа.

— Да, но это больше вопрос удобства, чем выбора. — Магнус выпрямился и посмотрел на утреннее небо. — Если б народ уже не встал на путь к демократии, он попытался бы подтолкнуть его на него.

— У него бы ничего не вышло, — возразил Джефри. — Но народ уже шёл по этому пути. А папа оказался нужным человеком в нужном месте и в нужное время, брат. — Он не сводил глаз с Магнуса.

— Как по–твоему и я? — спросил с язвительной улыбкой Магнус. — Надеюсь ты прав, брат. Одно наверняка — на сей раз я не могу просто взмахнуть волшебной палочкой, свергнуть тиранию и весело двинуться дальше своей дорогой. Я теперь должен жить, видя последствия.

— Они могли быть и хуже, — тихо произнёс Джефри — наверно слишком тихо для слуха Магнуса. Взгляд его устремился куда–то вдаль, фокусируясь за зубцами стены на раскинувшейся ниже замкового холма земле, так же как и его мысли.

* * *

Когда Род пробудился, он обнаружил солнце высоко в небе, но тем не менее позавтракал не торопясь, а затем наконец сел на коня и поехал через лес, дожидаясь появления какого–нибудь эльфа с докладом о любых действиях, какие предпринял Магнус, чтобы овладеть ситуацией в условиях нарастающего крестьянского восстания.

— Может быть мне следовало известить самого Магнуса.

— Ты мог бы просто телепатически связаться с ним, Род.

— Мог бы, но тогда услышали бы его братья и сестра, а уведомлять их — дело Магнуса, — объяснил Род. — Кроме того, я не хочу заставлять их думать, будто я благоволю к нему. Подобных мыслей и без того слишком много, после того как я попросил его охранять Грамарий.

— Оно и понятно. Он покидает тебя на десять лет, а когда возвращается, ты назначаешь его, по существу, главным — и без всякой очевидной причины.

— О, причина–то достаточно веская, — ответил Род. — Кому же лучше знать, как охранять страну от подрывной деятельности, как не тому, кто десять лет устраивал ре–волюции? Кроме того, только так и можно было удержать его здесь и не дать сбежать вновь.

— Ты уверен, Род, что это желательная цель?

— Вполне уверен. Это его родина. И единственная среда, где он действительно будет чувствовать себя на своём месте.

— И это не имеет никакого отношения к твоему желанию удержать его возле себя, Род?

— Возле меня? — Род пожал плечами. — Я больше ничего не значу. Как только мне удастся найти Тир—Нан-Ог, я тут же исчезну.

— Это нездоровое отношение, Род.

— Да, но вполне естественное. Я знаю, что у меня отрицание, Векс. Это хорошая иллюзия для содействия мне в преодолении самого тяжёлого в жизни.

Несколько минут они ехали молча. А затем Векс сказал:

— Ты говоришь об этом слишком легко, Род, словно не совсем в это веришь.

* * *

Магнус с Алеа принесли к зубцам стены стулья и столик, собираясь полюбоваться восходом солнца. Часовые украдкой поглядывали на них, не зная, как отнестись к такому неадекватному поведению. Зубчатые стены строились для боя, а не для развлечений.

Магнус задумчиво кивая слушал, как Алеа рассказывает ему о своих разговорах с живущими близ замка крестьянами. Что их нужно заинтересовать в употреблении в пищу большего количества фруктов — когда по внутренней лестнице поднялся молодой человек в придворной ливрее. Магнус увидел его и коснулся её руки; она оглянулась.

Герольд подошёл к их столику и поклонился.

— Сэр Магнус, Их Величества шлют привет и просят вас навестить их в Раннимиде.

Алеа нахмурилась, гадая, с чего это такая официальность, но Магнус лишь кивнул.

— Спасибо, посыльный. — Он повернулся к одному из караульных. — Проводи этого юношу на кухню и позаботься о еде и отдыхе для него, прежде чем он отправится в обратный путь.

— Да, сэр Магнус. — Караульный повернулся к молодому человеку, дёрнул головой в сторону лестницы и они удалились.

— Ты же знал их всю жизнь, — выразила своё недоумение Алеа. — Это свёкор и свекровь твоей сестры. К чему такая официальность?

— Они ведь должны были как–то прислать это известие, — объяснил Магнус. — А позвонить мне по спутниковому телефону они не могли — но гораздо существенней, думаю, другое: они желают дать мне понять, что это будет официальным делом. Как тебе утренняя прогулка верхом?

— Что, и потерять понапрасну большую часть дня? — Кроме того у Алеа что–то задрожало внутри при мысли о встрече лицом к лицу с королём и королевой — да ещё так, словно они были соседями. — Езжай ты. Мне все равно нужно немного побыть одной.

* * *

— Не веришь, что у меня отрицание? — улыбнулся Род. — Ты говоришь, будто я отрицаю отрицание?

— Я б не стал так выражаться, Род, но полагаю, в этой формулировке есть некоторая обоснованность. Она точна?

— Ты же знаешь, — пожал плечами Род, — я всегда функционировал на двух уровнях — часть, которая сильно вовлечена в дела окружающего меня мира, планирующая как поступить и волнуемая любой ситуацией, в какой бы там я ни оказался, и отстранённая часть меня, которая сидит откинувшись в кресле и наблюдает, и говорит мне, какой же я дурак.

— Наверное разумно.

— Да, но иногда она уж слишком критична.

— Однако в другое время она права.

— Да. Видишь впереди вон ту ветку? В данный момент, моя первая сторона говорит, что мне следует просто оттолкнуть её, в то время как мой разум–наблюдатель говорит не быть дураком и пригнуться, проезжая под ней. — Он накренился к шее Векса, и ветка прошла у него над головой. — Иногда я прислушиваюсь к нему.

Там, где только что была его голова, что–то просвистело. Род остался пригнувшимся, но взгляд поднял достаточно быстро и увидел, как крошечный наконечник копья прочертил в воздухе дугу и погрузился в лесную почву.

— Эльфийская стрела! — Род бросился с коня и промчался десять футов назад. Что–то рванулось из придорожных кустов к лесу, что–то маленькое и быстрое — но не достаточно быстрое. Род выбросил руку вперёд и схватился за миниатюрный ворот. И рывком поднял владельца ворота над землёй, подивившись его весу; для кого–то столь малого он был очень тяжёл. Держа круглолицего эльфа на одном уровне со своим лицом, он потребовал у него ответа:

— Для чего ты стрелял в меня?

Фигура эльфа смазалась; он изумительно увеличился, очень быстро становясь очень тяжёлым. Род выронил его, но он продолжал расти — и вырастая он менял форму. Через несколько секунд он уже высился над Родом, громадный и похожий на труп с длинной совершенно седой бородой, со всем телом, представлявшим собой массу подрагиваний. Он поднял трясущимися руками крошечный арбалет и нацелил его в глаза Роду.

18

Род внутренне затрепетал, но призвал на помощь всю свою смелость и отмёл арбалет в сторону.

— Кто ты, и почему пытаешься вызвать у меня эпилепсию?

— Не падучую болезнь, а одностороннюю недвижность, — уведомил его скрежещущий, дрожащий голос.

Огр^[39] пригляделся к нему слезящимися подслеповатыми глазами.

— Паралич? — Род содрогнулся при мысли об этом. — Но почему?

— Потому что ты заехал в мои владения, — ответил огр–эльф. — Ты достиг возраста, в котором многие в сей стране умирают, и у тебя нет желания жить.

— И значит в меня можно пускать эльфийскую стрелу, насылающую болезнь? — нахмурился Род. — Только потому, что мне шестьдесят и я скорблю? Я знаю, что в средние века большинство умирало лет в сорок–пятьдесят с гаком, но это не означает, что их должен хватить удар!

— Они быстро стареют, — напомнил ему дух. — Жизнь тяжела для смертного в мире, где вся работа выполняется руками и лошадьми, а войны ведутся мечами и копьями.

— Ладно, допустим, но я‑то вырос далеко отсюда, в мире, где у людей было прекрасное питание и их своевременно лечили, а всю работу кроме умственной выполняли роботы! Мне полагается ещё лет двадцать прожить в добром здравии!

— Логика может и говорит об этом, — сказал огр. — Но твоему сердцу лучше знать. — И снова навёл арбалет.

— А ну прекрати! — Род отбил наведённое оружие. — Посторонись и дай мне проехать! Иначе придётся причинить тебе вред, а я этого не хочу.

— Не могу сказать того же. — Существо попятилось, снова подымая арбалет. — Такова уж моя природа — пускать свои стрелы в твоих соплеменников.

— Погоди! — поднял руку Род, выставив перед собой ладонь. — Не забудь, ты создан из ведьмина мха — а я большой мастер по части переплавки этого материала.

Существо разбухло, голова его поднялась ещё на двадцать футов над землёй, а тело расширилось, заполняя собой всю дорогу.

— Ты истинно думаешь, будто можешь расплавить все сие? — прогремело оно.

— Разумеется, но зачем утруждать себя? — Род снова вскочил на коня и пнул пятками по бокам Векса. — Если ты растягиваешь массу эльфа до объёма великана, то значит сделал себя таким разрежённым, чтои пичугу остановить не сможешь. — И с этими словами проскакал прямо сквозь огра.

Существо истошно завопило, когда Векс пробороздил себе дорогу сквозь его ноги. У Рода возникло такое ощущение, словно он скачет сквозь завесу из паучьих сетей — неприятного липкого материала, который ему пришлось стряхивать с себя.

— Холодное Железо! — провизжало существо.

— Лишь на шестьдесят процентов, — откликнулся не оборачиваясь Род. — Он также из магнезия и вольфрама — не говоря уж о массе соединений углерода.

Он выехал с другой стороны, и вой существа делался все выше тоном, пока он не стал казаться писком болотной птицы. Обернувшись, Род увидел, что оно снова уменьшилось до размеров эльфа — но также увидел и подымаемый арбалет, и услышал звон тетивы когда существо выстрелило. Он упал на шею Вексу, но недостаточно низко; боль пронзила ему лоб, и вся его правая сторона онемела.

— Скачи, — приказал он Вексу — или попытался приказать, но слова получались неразборчивыми. — Как можно быстрей!

К счастью, программа распознавания голосов у Векса была способна воспринимать суррогаты речи и почти немедленно соотносить их со звуками, которыми им полагалось быть. Он рванул с места в карьер и помчался сквозь лес, и через считанные минуты был уже далеко от стреляющего эльфа.

* * *

Джорди взвалил на плечи оленя и направил стопы домой — но не прошёл и десятка шагов, как на тропу перед ним шагнул из листвы мужчина в зелёной тунике и ко–ричневых шоссах, с луком в руках и стрелой на тетиве, но не натянутой.

— Стой, сквайр.

Джорди с замиранием в сердце уставился на преградившего ему путь. А затем призвал всю свою смелость и улыбнулся.

— Брось, парень, я не желаю причинять тебе вреда. Посторонись.

— Ты несёшь свою вину на плечах, сквайр. И должен ответить теперь перед ривом. Положи оленя и вытяни руки перед собой.

— Если я сложу с себя груз, он навалится на тебя, — ответил ровным тоном Джорди, — а если протяну руки, то в них будут меч и кинжал. Посторонись — у меня есть люди, коим понадобится сие мясо.

— Придётся им найти его где–нибудь в другом месте.

Кровь бросилась в голову; дружелюбная улыбка Джорди превратилась в жестокую усмешку.

— Ты истинно думаешь, будто сможешь справиться со мной один?

— Мне это и не нужно.

Зашуршали ветки; с обеих сторон на тропу вышли ещё двое, Джорди понял, что дорога назад тоже перекрыта. Волосы у него на загривке встали дыбом, но он продолжал нагло выкручиваться.

— Вы не имеете права арестовывать сквайра, особенно знатного происхождения!

— Они имеют. — Ветки раздвинулись и позади первого лесничего на тропу вышел мужчина в чёрном камзоле и шоссах с алым галуном. — Но даже если б и не имели, то уж я‑то наверняка имею. Как рив^[40] этого шира, я арестовываю тебя именем королевы!

Джорди уставился на рива и почувствовал, как душа у него ушла в пятки.

* * *

Векс замедлил бег, и Род соскользнул с его спины — но правая нога у него подогнулась, и он упал. Попытался снова встать, но нога отказывалась сотрудничать. Он повернулся ухватиться левой рукой за стремя, а затем титаническим усилием поднял себя в стоячее положение. И начал было падать, но судорожно ухватился за седло, вцепился в луку и сумел сохранить равновесие, стоя на левой ноге.

— Это всего лишь проецирующая телепатия, Род, — твердил ему Векс. — Мускулы твои несомненно ничуть не хуже, чем всегда. Лишь твой разум убеждён, что это паралич, силой мифа, создавшего кажущееся тело.

— Может быть, — отозвался Род, но сам услышал свои слова как хриплое карканье, звучавшее вроде как «Мошитить»; он содрогнулся. И направил Вексу мысль. — Пора опять помедитировать.

И дал себе впасть в транс — трудное дело при таком неустойчивом положении, но на сей раз крайне необходимое. Когда он понял, что его задний мозг достиг состояния наибольшей внушаемости, то принялся в медленном и равномерном ритме переносить свой вес на правую ногу и убирать его с неё, словно прогуливаясь. Совершая эти движения, он представлял себе, как парализованный участок его мозга оживает, начиная вновь отращивать нейроны, а синапсы заработали все нормальней, пока мозг полностью не восстановил рабочее состояние. Когда его правая нога снова почувствовала вес, он понял, что нейроны действительно отросли вновь, его мозг починил нанесённые повреждения — если такие действительно наличествовали. Ведь это вероятно было, как сказал Векс, всего лишь очень убедительной телепатической иллюзией — но если и так, то она сумела убедить его нейроны, что их выжгли. А теперь они перезарядились, перезарядились и гнали нервные токи при каждом псевдошаге, все больше и больше, пока он, сильно осмелев, не отпустил наконец седло и остался стоять без опоры.

Нога выдержала.

Род снова ухватился за седло и принялся размахивать ногой так, словно делал шаг при каждом перемещении веса. Сперва она отказывалась шевельнуться, затем дёрнулась, потом немного качнулась, потом взмахи стали делаться все шире и шире. Когда он достиг нормальной длины шага, то принялся в конце взмаха вперёд переносить на неё свой вес, а затем убирал его при обратном движении. Когда нога сделалась способной выдержать весь его вес, он выпустил луку и принялся шагать на месте, а затем отошёл от Векса и вернулся к нему, потом отступил подальше и обошёл его кругом.

— Отлично проделано, Род, — одобрил робот. — Ты за какой–то час прошёл весь курс двухлетней физиотерапии.

— Неужели это продолжалось так долго? — Когда Род пребывал в трансе, время, казалось шло по–иному. — А теперь давай разработаем руку. — И услышал, как его голос произнёс: «Атепедавахазхаботамхуку».

— А потом начнёшь работать над своей речью?

Род взглянул на солнечные лучи, там где они легли на тропу, просачиваясь сквозь листву, с плавающими в них пылинками.

— До темноты не хватит времени. Придётся закончить это завтра.

К закату он полностью вернул в рабочее состояние правую руку и пальцы и совершенно неразумно гордился тем, что смог приготовить рагу из вяленого мяса и сушёных овощей.

Однако на восстановление речи понадобилось больше времени. Это требовало намного более точной координации мускулов, и поэтому после ночного сна и утренних упражнений Род лишь к полудню согласился сделать перерыв, залил костёр и поехал дальше через лес. Час спустя он снова принялся упражняться в ворочании языком и, когда вечером разбивал лагерь, говорил уже совершенно нормально. Для практики, он обсуждал с Вексом того эльфа–снайпера.

— Я не заметил возле его ног, Род, никаких необычных кочек ведьмина мха.

Род кивнул.

— Вероятно вес брался изнутри — он был намного тяжелее, чем имел какое–то право быть любой тип такого размера. Даже если он и поглотил какой–то добавочный ведьмин мох, когда рос, в нем и с самого начала должно было быть много этого материала. Это был очень плотно упакованный эльф.

— Но ты знал, что какой бы там массой он ни обладал, увеличившись за считанные минуты на двадцать футов, этот эльф, скажем так, растянувшись, сделался тонким?

— Тонким как паутина — и именно такое ощущение он вызывал, когда я проскакал сквозь него. — Род содрогнулся, вспомнив об этом, и зачерпнул ложкой ещё рагу — действие, которым он в данный момент неразумно гордился. — Он стал, извиняюсь за выражение, очень нематериальным эльфом.

* * *

Когда Алеа приблизилась к надвратной башне, часовой неуверенно посмотрел на неё.

— Вам нужно сопровождение, миледи?

Алеа вся ощетинилась, но сумела это скрыть, сверкнув улыбкой, и гадала, почему у него расширились глаза, — но сказала:

— Нет, спасибо, солдат. — Она помахала своим посохом. — Мне другой защиты не нужно — если в том лесу не водятся дикие львы, о которых мне никто не говорил.

— Нет, миледи. — Расширенными глазами или нет смотрел на неё караульный, похоже, он все же сомневался. — Есть волки и медведи, хотя их мы вот уж год или два не видели.

— Тогда рискну выйти одна, — пошутила Алеа. — Иногда нужно просто немного побыть одной, понимаешь?

— Да, миледи. — Молодой ратник явно не понимал. Алеа знала, что не обязательно объяснять, но всё равно попыталась.

— Я здесь чужая, солдат, и иногда чувствую себя очень одинокой — но только не в то время, когда гуляю по лесу сама по себе.

— Просто позовите, если понадобится помощь, миледи.

— Позову, и как можно громче. — Алеа подарила ему сверкающую улыбку, поворачиваясь к выходу из замка. — И я не дочь лорда, так что тебе незачем называть меня леди.

— Прошу прощения, миледи, но если вы спутница сэра Магнуса, то вы леди.

Алеа вздохнула, признавая, что этой битвы ей не выиграть. И лишь поблагодарила:

— Спасибо, солдат.

После чего повернулась и прошла через туннель и под опускной решёткой за ворота.

Лес подействовал на Алеа именно так, как она и ожидала — как только вокруг сомкнулась листва, она почувствовала, как бремя с неё спало. И гадала, почему ей здесь так тяжко — она ведь уже бывала на планетах, где никого прежде не знала. А здесь у неё были по крайней мере братья и сестра Магнуса.

Ну конечно — именно поэтому. Она чувствовала себя постоянно проходящей проверку, постоянно рассматриваемой на предмет пригодности сопровождать Магнуса. А здесь в лесу судить о ней могли только звери и птицы, да и то лишь в том плане, угроза ли она или интересное добавление к их миру.

Она неторопливо шла по тропе, давая мыслям постепенно исчезнуть, радуясь птичьему пению и шороху листьев. Она подошла к полянке и, увидев большой камень, уселась насладиться игрой света и тени.

— «Тебе потребовался довольно долгий срок для выхода из той уродливой каменной скорлупы», — сказала Незаметная.

Алеа подняла взгляд и с удивлением увидела кошкоголовую инопланетянку, а затем нахмурилась.

— Делу помогло бы, если б ты постоянно не стирала мои воспоминания после каждой нашей встречи. Как мне узнать, что ты хочешь поговорить, если я даже не помню о твоём существовании?

— «Ты могла бы спросить меня, как мне нравится этот новый мир».

— Ты могла бы спросить меня о том же.

— «Отлично». — Незаметная улеглась, сложив передние лапы под грудью. — «Как тебе этот Грамарий, Алеа?»

— О, сам по себе мир этот прекрасный и замечательный, — ответила Алеа. — Трудности у меня возникают не с миром, а с людьми.

— «В самом деле?» — заинтересовалась инопланетянка. — «С какими людьми?»

— Только с братьями и сестрой Магнуса, — вздохнула Алеа. — Отец его отправился искать приключений на свою голову — к большому сожалению, так как он казался очень милым человеком. Есть ещё слуги и солдаты, они относятся ко мне по–дружески. Ведут себя чуточку сдержанно, поскольку, похоже, считают меня аристократкой.

— «А разве ты не считаешь себя леди?»

— Я дочь фермера, — отрезала Алеа. — Знай я, что Магнус знатен, то нипочём не стала бы с ним связываться!

Незаметная чуть склонила голову набок, обдумывая данное заявление, а затем спросила:

— «Разве человек стоит не больше, чем его звание?»

— Да, полагаю больше, — признала Алеа. — Просто меня немного расстраивает мысль о службе при нем оруженосцем.

— «Люди ожидают совсем не этого». — Незаметная говорила как чтица мыслей, ничуть не чурающаяся ментального подслушивания.

— Да, не этого. Похоже все они ожидают, что я выйду за него замуж — и неважно, что он меня совсем не любит!

— «Или ты его?» — спросила Незаметная. — «Как я замечаю, об этом ты не упомянула».

— Не упомянула и не упомяну, — отрезала Алеа. Незаметная вздохнула и нетерпеливо шевельнулась.

— «Это чувство, которое вы, глупые двуногие, называете «влюблённостью», довольно несносное».

— Мне ли этого не знать, — от души согласилась Алеа. — Но почему тебя это беспокоит?

— «Только потому, что все вы, кажется, так сильно хотите испытать его, но так неохотно говорите о нем друг другу», — объяснила Незаметная. — «Вы настолько сильно боитесь пострадать из–за него?»

«Да!» — подумала Алеа и удивилась силе собственного чувства. Вслух же она ответила пространней:

— Именно при этом нас можно легче всего и глубже всего ранить. Магнус все ещё не оправился от тех травм, которые нанесла ему не один год назад та хищница Финистер.

— «Точно так же как и ты не оправилась от своего… как это у вас называется? Разбитое сердце?»

— Именно так, — процедила сквозь зубы Алеа.

— «Самая что ни на есть бессмысленная фраза», — заметила Незаметная. — «Сердца ведь в конце концов не разбиваются, хотя и могут перестать работать — да и в любом случае чувство это испытывает не сердце, а мозг!»

— Ты бы предпочла, чтоб мы говорили «разбитый мозг»? — невольно улыбнулась Алеа.

— «Полагаю «разбитое сердце» — достаточно хорошая метафора», — допустила Незаметная. — «Конечно, брак едва ли гарантия, что такого не случится. И мне забавно, что такая рослая молодая женщина как ты, способная противостоять в бою размахивающим мечами воинам, боится мужчины, который доказал свою преданность».

— Если у меня хватит глупости признаться ему в любви, то он все же может нанести мне рану, сказав, что не любит меня, — отозвалась посуровевшим голосом Алеа.

— «Именно так — а он выйдет на бой с десятью вооружёнными людьми, но все же боится заглянуть в собственное сердце», — признала Незаметная.

— Так. — Алеа нахмурясь пригляделась к ней. — Значит ты снова подслушивала.

— «А почему бы и нет?» — спросила Незаметная. — «У вас такой забавный вид!»

Алеа боялась спрашивать, но тем не менее заставила себя спросить:

— Значит ты знаешь, что он меня не любит?

— «Он боится позволить себе это чувство», — объяснила Незаметная. — «Всякий раз, когда он испытывал его раньше, оно приносило только боль. С чего ему думать, будто с тобой у него будет как–то иначе?»

— Он храбрее, чем ты его описываешь!

— «Но в чем–то — нет». — Незаметная кивнула, указывая на край поляны.

Алеа посмотрела в ту сторону, нахмурилась и увидела только сухие листья и, дальше, тёмные стволы с живой листвой — и пляшущие в луче солнечного света пылинки. Однако эти пылинки прямо у неё на глазах сгустились, удвоили свою численность, становясь своего рода залитым солнцем туманом, дымкой, которая поднялась на семь футов, а затем втянулась в себя, приобретая человеческие очертания.

Алеа оказалась лицом к лицу с крепким человечком в темно–зелёной куртке и потрёпанном цилиндре, с румяными щеками и красным носом. И уставилась на него во все глаза, тогда как он выкрикнул:

— Тряпьё! Скупаю тряпьё! — А затем обратил очень сердитый взгляд в сторону Незаметной. — Да за кого ты себя принимаешь, пробуждая меня здесь посреди леса?

— «А ты за кого себя принимаешь», — отозвалась инопланетянка, — «прячась в глубине людских мыслей?»

— Именно там я и родился, кошкомордая, — ответил пузатый человечек. — И именно там я и живу!

— В мозгу Магнуса! — уставилась на него Алеа.

— В самых потаённых его глубинах. — Человечек перевёл сердитый взгляд на неё. — Где тебе самой хотелось бы быть, так ведь? И выселить меня или вообще…

— Я… я не питаю к тебе никакой вражды, — ответила захваченная врасплох Алеа.

— Никакой вражды, говорит! Когда в моем доме становится так тесно, что я едва могу двигаться, столько места ты уже занимаешь там!

— Это… это правда? — спросила расширив глаза Алеа.

— О, нашлось бы и ещё, если б я смог открыть его сердце, — уведомил её старьевщик, — но он запер его много лет назад, да, в золотую шкатулку, и не может открыть се!

— Ах значит он его запер! — сузила глаза Алеа. — И без всякой твоей помощи?

— Я всего лишь плод его воображения, — нетерпеливо пожал плечами старьевщик, — олицетворение его страхов и желаний. Сказать, будто это сделал с ним я, все равно что сказать, будто он сам с собой это проделал!

— Ты уверен, что не обязан своим возникновением этой Финистер? — не отступала Алеа.

— О, большую часть работы проделала она, — не стал спорить старьевщик, — но она была не первой и не последней. У него был просто талант влюбляться в женщин, которые хотели использовать его, да.

— И… именно потому он и не влюбился в меня! — Алеа ощутила нарастающий гнев. — Потому что я не хочу использовать его!

— Нет, это потому, что сердце его заперто, а как отпереть его, он не знает, — весело поправил её старьевщик. — Не задирай нос, девушка. Не думай, будто ты больше, чем ты есть.

— Ты хочешь сказать, что он меня не любит! — вскипела Алеа.

Старьевщик перевёл взгляд на Незаметную.

— Твёрдо–натвердо решила верить в самое худшее о себе, верно?

— «Она перерастает этот взгляд», — ответила инопланетянка. — «Эти человеки цепляются за свои иллюзии, даже когда те разрушительны».

— Ладно, тогда, если ты так много знаешь, — сказала Алеа, — то как я могу освободить его сердце?

— Спроси ту, которая больше всего сделала для его заточения, — ответил старьевщик. — Спроси у хищницы.

— Никогда!

— «Никогда» может оказаться весьма долгим сроком», — предупредила её Незаметная.

— Мне невыносимо что–то спрашивать у неё! Я скорей умру!

— Ну, тогда значит умрёшь, — отозвался старьевщик, — одна.

— А тебя кто спрашивал? — в ярости набросилась на него Алеа.

— Ты, — ответил он. — Валяй, не слушай ответа. Для меня в любом случае лучше, если он всю жизнь проживёт один.

Алеа стояла сжав кулаки, вся кипящая, но безмолвная, подыскивая какой–нибудь уничтожающий ответ, но ничего не находя. Это заставляло её чувствовать себя беспомощной, бессильной, и её ярость все нарастала в царящем молчании.

— «Я очень хотела бы помочь тебе, будь это в моих силах», — сказала Незаметная, — «но у меня нет ни малейшего представления о том, как зародить чувство, которое вы называете «любовью».

Алеа недоверчиво воззрилась на неё.

— Неужели представители вашего вида не влюбляются?

— «Нет — мы сходимся в брачный сезон и вынюхиваем интерес другого», — объяснила Незаметная. — «А как только узнаем о наличии такого интереса, то сразу же что–то предпринимаем для его удовлетворения. Это очень приятно, покуда продолжается, но никогда не отвлекает нас надолго».

— А вам конечно же больше всего нужно отвлечься, — с отвращением бросила Алеа.

— «Конечно», — показала ей все зубы в улыбке Незаметная. — «Большинство из нас умирает от скуки, совершенно буквально. А вы обещаете подарить мне хорошую долгую жизнь, ты и твой самец».

— Он не мой!

— А ты можешь это изменить, — вмешался в их разговор старьевщик.

— А ты помалкивай! — набросилась на него Алеа. — А то можешь исчезнуть!

— Да неужели? — усомнился он и отвернулся, делаясь нечётким по краям, а потом и целиком, очертания его смазались, а затем растворились, когда он превратился обратно в пылинки, уносимые ветром. Последний шёпот пропитого голоса воскликнул: — Могу!

— «Этим мало чего удалось достичь, не правда ли, милочка?» — спросила Незаметная. — «Но полагаю, ты в любом случае узнала от него все, что нужно».

— Ничегошеньки! — отвергла это утверждение Алеа.

— «Ну конечно узнала», — уверенно заявила Незаметная. — «Ты узнала, что вовсе не твои недостатки не дают тому глупому самцу — «влюбиться», так вы это называете? Изъян в нем, а не в тебе».

— А пользы с того!

— «А, так тебе нужна польза, да?» — спросила инопланетянка. — «Ну, я с удовольствием сделаю все возможное. Ритуал ухаживания у вашего вида очень забавный — вы делаете его настолько более сложным, чем ему требуется быть, особенно вы с Магнусом».

В этом утверждении что–то отдавало фальшью. Алеа поглядела не инопланетянку сузив глаза.

— Я действительно влюбилась? Или ты просто манипулировала моими чувствами для собственного развлечения?

— «Да как ты могла подумать такое!» — Но зубастая улыбка выглядела менее чем убедительной. — «Чувства твои самые настоящие — хотя должна признаться, я нахожу их отличным источником развлечения. Нет, если б я собиралась манипулировать чьими–то чувствами, то только его — но ты только что видела, против чего я тут выступаю».

— Против смешного человечка и какой–то там золотой шкатулки? — непонимающе нахмурилась Алеа. — Едва ли это страшные противники.

— «Не были б ими, будь они реальными», — ответила Незаметная, — «но когда они погребены в глубине души, то это уже совсем другое дело».

Алеа тяжело вздохнула и присела на пенёк.

— Это действительно бывает? Я имею в виду не просто то, что люди влюбляются — я имею в виду, что остаются влюблёнными даже после того, как поженятся!

— «Ну, я знаю одну пару, которая вероятно сумеет оставаться влюблённой, пока смерть не разлучит их», — отозвалась Незаметная, — «хотя, как я подозреваю, они жульничают, заставляя смерть явиться раньше. Ей всего двадцать шесть, а ему двадцать восемь, но его скоро повесят за тяжкое преступление в виде усилий прокормить своих людей. Она любит его больше, чем когда–либо, и поэто–му мне думается, они пронесут свою любовь через всю жизнь — во всяком случае, его жизнь».

— Но это же ужасно! — Алеа снова поднялась на ноги. — Кто они? Где? Чем я могу им помочь?

— «Они на юге», — ответила Незаметная. — «Она направляется в замок Логайр подать последнее прошение сохранить ему жизнь. Однако дело его выглядит ясным. Он не отрицает, что убил всех тех оленей».

— Бедная женщина! — прониклась сочувствием Алеа. — Как её зовут? Скажи, как мне её найти!

— «Тебе нужно всего лишь проехать по лесной дороге, идущей с запада к замку Логайр, и следовать туда, где слышатся рыдания», — сообщила ей Незаметная. — «В конце концов бедняжка в отличие от тебя не обучалась воевать».

— Мы должны найти способ помочь ей! — Алеа повернулась кругом, беспомощно глядя на лес. — Но как? Должны же на этой планете быть адвокаты! — Она оглянулась на пустую поляну и какой–то миг недоумевала, откуда ей известно об аресте молодого человека. Ну, именно такое и происходит, когда практикуешься на других людях, пытаясь определить, насколько далеко она способна читать мысли. Она до последней капельки заслуживала всего того беспокойства, которое ощущала.

Но ей надо найти способ помочь! Она повернулась и двинулась обратно к тропе, ведущей в замок Гэллоуглас, ни на миг не думая, что узнала о плачевном положении молодой пары каким–то иным образом, кроме собственной телепатии — поскольку конечно же вообще не помнила о встрече с Незаметной, и не было даже ни единого намёка на их разговор.

* * *

По мере того как Род ехал дальше, лес все редел. К полудню Векс вывез его из последних лесных зарослей на длинный травянистый склон — но по мере того как они подымались по нему, трава росла все реже и реже и делалась все более жёлтой до тех пор, пока Род не поехал по нагорью, поросшему кустами и пучками травы.

— Мы попали на вересковую пустошь, Векс.

— Да, Род, но это наверняка самая бесплодная вересковая пустошь, какую я когда–либо видел.

— Да они в общем–то и не особо славятся как весёлые края. — Род вздрогнул, когда внезапный порыв ветра вызвал у него холодок. — Ну, если она бесплодная, то намного меньше всего может загореться, если мой бивачный костёр будет выбрасывать искры. — Род спешился. — А если тут холодно, то мне не помешает немного погреться. Пора готовить обед.

— А где ты найдёшь дрова для костра, Род?

— Хороший вопрос — но как я помню, на вересковых пустошах попадаются торфяники. — Род поразведал кругом. — Хотя возможно нам придётся проехать немного дальше, прежде чем мы… Эй!

Векс подошёл поближе.

— Грязь, Род?

— Грязь, которая не выпустит из своих когтей. — Род лихорадочно пытался вытащить увязшую ногу — И засасывает все глубже!

19

— Нет, Род — ты тонешь. — Векс двинулся к нему.

— Стой! — крикнул Род. — Я не хочу, чтобы и ты тонул со мной.

— Но я не могу позволить тебе…

— Ты и не дашь! Иди вперёд шаг за шагом, и если почва покажется мягкой, шаг назад!

Векс медленно двинулся к нему, встряхивая головой с целью заставить узду перелететь ему через голову.

— Лови узду, Род!

Род хватанул, промахнулся — и погрузился ещё на два дюйма.

— Эх, была б тут ветка… — Род оборвал фразу, уставясь на запузырившую грязь. — Нет! В этой дряни не может быть ничего живого!

Жижа вздыбилась, подымаясь все выше и выше в виде своего рода неровной колонны. На вершине её появились со всасывающим звуком углубления, два тёмных отверстия над намного большим третьим, которое зевнуло во всю ширь и бросило:

— Глупый смертный, посметь заехать в Бесплодную землю!

Какой–то миг Род безумно гадал, в трясину он угодил или в скопище ведьмина мха. А затем сообразил, что это вовсе не безумие, если болото способно обрести лицо и разговаривать с ним.

— Я дух пустоши, — произнесло нараспев чудище из грязи, — и распространяю топи для поимки неосторожных.

— Не уверен, что ты действительно можешь распространить топь. — Род опустил взгляд на болотную жижу. — Но моё положение как–то не позволяет мне спорить.

— Да, и бороться. — Из тела чудовища стремительно выросла грязевая рука и потянулась коснуться лба Рода. Тот закричал и отшатнулся, пытаясь увернуться от грязевого пальца — но жижа засосала его ноги прочно, и он упал навзничь.

Векс протестующе заржал, и Род почувствовал, как трясина затягивает его спину и бедра, утаскивая на дно — но не видел, зачем, собственно, сопротивляться. Когда он остановился на этой мысли и хорошенько подумал — а что ещё он мог сделать, лёжа на спине в болоте? — бороться было совершенно ни к чему. Разумеется, будет несколько минут неприятных ощущений… ну, боли… когда грязь забьёт ему лёгкие и он не сможет больше дышать, но если он не сходя с места тут же войдёт в транс, то ему будет совсем не так уж и противно — а зачем ему, собственно, жить? Дети больше не нуждаются в нем — у них есть свои супруги, у всех кроме Магнуса, а у того имелась Алеа, преданная спутница, способная оказать ему любую эмоциональную поддержку, какую тот готов принять. Короне Род тоже не нужен — Туан был по–прежнему изумительно предан Катарине, а она ему — равно как и стране; Магнус защитит её ничуть не хуже, чем когда–либо удавалось ему самому, особенно при поддержке братьев и сестры.

А Гвен умерла.

Так почему бы просто не лежать здесь, давая болоту забрать его?

У Рода возникло такое ощущение, словно на него упало разряжённое чёрное облако, делающее тусклым все вокруг него — правда с данной точки обзора он все равно не очень–то много видел. Даже широкое и безоблачное полуденное небо над ним казалось померкло, его голубизна сделалась почти серой. Он смутно сознавал, что прежде ему было ради чего жить, но не мог теперь вспомнить, ради чего именно. Нет, мог — он жил для Гвен и детей и для защиты Грамария от агентов из будущего. И даже до того его силы поддерживали мечты освободить угнетённые народы и найти женщину, которую он мог бы полюбить, и которая полюбила бы его, чего, как он считал, не могло случиться никогда.

А затем он повстречал Гвен.

Гвен, его всегда поддерживала Гвен — даже до того как он встретился с ней, так как была надежда найти её.

А теперь она ушла из жизни.

Так почему бы не позволить топи забрать его? В жизни больше не было цели, какого–либо смысла и определённо никакой радости, нет такой без неё. Так утони и умри и увидишься с ней намного раньше!

Что–то шлёпнуло его по груди. Род нахмурился, негодуя на любое вмешательство теперь, когда он принял наконец решение умереть. Он смутно сознавал, как кто–то бушует и бранит кого–то, кто лез не в своё дело, но его это, по–настоящему, не волновало. Он увидел лежащую поперёк его камзола палку двухдюймовой толщины; несколько секунд ушло на размышления, прежде чем он сообразил, что она вероятно выдержит его вес. Проследовав взглядом туда, откуда она прилетела, он увидел, что другой конец палки робот держит во рту; Векс каким–то образом сумел–таки в конце концов найти сломанную ветку. Он грустно улыбнулся; идея была неплохой, но в некотором роде запоздалой, после того как он наконец понял, к чему на самом деле пришла его жизнь.

— Возьмись за конец ветки, Род, — произнёс голос робота через наушник, имплантированный в сосцевидную кость. — Она выдержит твой вес, и я вытащу тебя на твёрдую почву.

— А зачем утруждать себя, Векс? — возразил Род. — Продолжать дальше нет смысла. Возвращайся к Магнусу; ты ему нужен. Возвращайся к тем, кому есть зачем жить.

— Это не твоя мысль, Род, — объяснил робот. — Она спроецирована этим духом стихии земли, который пытается увлечь тебя на дно.

— Спроецированная мысль? — нахмурился Род. — Зачем какому–то духу утруждать себя?

— Затем же, зачем распространяет топи для ловли неосторожных, Род. Он ненавидит всякую жизнь и стремится очистить землю от живых существ. Все живое он рассматривает как разложение, как непристойность, которая не должна существовать, и стремится очистить собственную стихию от всего, что растёт и двигается. Он дух пустоши, потому что создаёт пустыни. В них он находит своего рода чистоту.

— В моем нынешнем состоянии души такой взгляд почти имеет смысл. — Род обратил нахмуренный взгляд на выпуклость в болоте. — Ты уверен, что он неправ?

— Совершенно уверен, Род, но ты будешь не в состоянии объективно оценить эту мысль, покуда лежишь в его власти. Возьмись за палку.

Но болотная жижа залила теперь ему уши, пустила ручеёк грязи по груди; он почувствовал, как её струйка заливается ему в рот.

— Было бы так легко…

— Возможно и легко, но не правильно. Есть ещё люди, которым ты нужен, работа, с которой можешь справиться только ты.

— В данный момент не могу припомнить ни одного примера.

— Да, и никогда не припомнишь, покуда лежишь во власти этого создания. Ухватись за конец ветки.

Но монстр снова выпустил щупальце, тянясь к Роду.

При этом холодном и липком прикосновении в Роде поднялось вдруг что–то ослиное, что–то упрямое. Его мысли, по крайней мере, всегда принадлежали ему самому — пока он сам не решил поделиться ими с Гвен. Он крепко ухватился за палку обеими руками. Щупальце из грязи нависло у него над лицом, а затем шлёпнулось на него, но Род сумел дёрнуться в сторону, и оно хлопнулось в болото, сливаясь с остальной грязью и теряя свою форму. Чудовище взревело, и щупальце начало образовываться опять — но теперь оно отодвигалось от него. Нет, это он от него отодвигался, а рычащее чудовище медленно срабатывало свою бескостную руку. Род продвигался и впрямь весьма неплохо, учитывая, что ему приходилось бороздить болотную жижу. Сначала он почувствовал под головой твёрдую почву, а потом — и под лопатками. Когда он выбрался наполовину, то перевернулся и поднялся, вытащив — с чмоканьем — ноги из засасывающего болота, и вдруг воспрял духом, мир, казалось, посветлел, жизнь снова стала представляться хорошей. Гвен по–прежнему была мечтой, той, которой он действительно мог достичь, той, которую стоило искать.

— Ты мой, смертный, — взревело раздосадованное неудачей чудовище, — и ещё вернёшься ко мне!

— Все живое рано или поздно возвращается в землю, — согласился Род, — но не сегодня. — Он свёл брови, направляя мысль на существо, представляя, как оно тает, возвращаясь обратно в жижу, из которой взялось. Чудовище ревело от ярости даже растворяясь, его последний рык получился лишь бульканьем в грязи.

— Никогда раньше не видел болота из ведьмина мха, Род.

— Так же как и я, — отозвался Род. — Надо нам будет позвать Тоби и Королевские Ведовские Силы зачистить его.

— Кстати о зачистке…

Род опустил взгляд на свой камзол и шоссы, найдя их испорченными грязью.

— Их возможно придётся выбросить. Давай–ка найдём озерко и посмотрим, что произойдёт, если я искупаюсь.

— Я бы на твоём месте, Род, остерегался погружаться в любую среду.

— Да, но если мы все поддадимся подобному порыву, то никто вовек не напишет ни одной книги. — Род повернулся вскочить на коня, а затем решил не рисковать. — Думаю, пройдусь пешком, пока не доберёмся до воды. Вперёд, Векс.

— Я не представляю куда идти, Род.

— На запад, конечно! Именно там ведь и расположен Тир—Нан-Ог, не так ли?

— Я не заметил его ни на одной карте.

— Кончай придираться. Я не знаю куда идти, любое направление ничуть не хуже любого другого, и я выбираю западное. — Род на мгновение остановился, а затем добавил: — И, Векс — спасибо тебе, что вытащил меня из ещё одного болота.

— Именно для того я и существую, Род.

* * *

Магнус подождал, пока сенешаль не объявит его. Тот вышел и с поклоном пригласил его войти в королевский солар.

Он вошёл и поклонился.

— Доброе утро, Ваши Величества. — А затем выпрямился и, с вежливой улыбкой, скрывающей его внимательный взгляд, пригляделся к друзьям отца.

Катарина прекратила расхаживать ровно настолько, сколько потребовалось для вежливого кивка, в то время как Туан поднялся с кресла и подойдя к Магнусу, с улыбкой подал ему руку.

— Доброе утро, сэр Магнус. Как вы находите свой старый дом?

— Все выглядит таким знакомым, — признался Магнус, — и это очень странно.

— Помнится такое же ощущение испытывал и я, когда вернулся из изгнания. Будь уверен, оно пройдёт.

— Вы меня успокоили, — улыбнулся в ответ Туану Магнус; было почти невозможно не улыбнуться ему. Этот человек просто заражал своим добродушием.

Он впервые увиделся с королевской четой со времени похорон, и теперь мог намного лучше изучить перемены в их внешности — но их, казалось, и не было, если не считать новых морщинок и несколько увеличившейся полноты, появившейся за годы разлуки. Для своих пятидесяти с лишним лет Туан и Катарина пребывали в превосходном состоянии.

— Нам крайне любопытно, — сказала ему Катарина, — и очень не терпится услышать о странных зрелищах и ещё более странных обычаях, коим ты стал свидетелем — но с сим мы подождём, пока ты снова не почувствуешь себя полностью дома.

— Да я вполне готов рассказать, — улыбнулся Магнус. — Трудновато только будет заставить меня остановиться.

Оба монарха рассмеялись, ни она, ни он ему не поверили.

— Мы не стали бы расстраивать твой распорядок дня ради своего удовольствия, — сказал Туан, — но мы услышали донесения, кои нас встревожили.

— В самом деле? — Магнус воспротивился искушению прочесть их мысли. — Донесения о чем?

— О крестьянах, кои собираются в отряды, направляясь походом на Раннимид. — Улыбка Туана увяла. — У них с собой только орудия труда, но я‑то знаю, как хорошо цепы и косы жнут солдат. Ты что–нибудь слышал о таких отрядах?

— Слышал, — подтвердил Магнус, — и уже поговорил с Джефри.

— Я так и думал, — кивнул довольный Туан. — Но наши шпионы сообщают нам не только сие — а что агенты, кои возбуждают недовольство и возглавляют сии отряды, подчиняются приказам нашего старого врага — Пересмешника.

— Да как он смеет! — выпалила Катарина. — Ведь сей человек наверняка не простолюдин, но лорд — как же он смеет настраивать против нас крестьян!

— Хуже того, — продолжал с тем же выражением лица Туан, — как смеет он, которому тогда определённо было по меньшей мере шестьдесят с лишним, восстать теперь вновь и выглядеть ничуть не старше, чем когда мы видели его в последний раз?

— Наверняка ведь значение имеет восстание, а не его возраст! — негодующе заявила Катарина, но тем не менее обратилась к Магнусу. — Тридцать лет ведь прошло! Ему полагалось давно уж умереть!

— По стандартам этого места и времени, да, — не стал спорить Магнус, — или уж во всяком случае ему полагалось резко ослабнуть. А раз он не умер и не ослабел, Ваше Величество, то явно нашёл способ путешествовать сквозь время.

Король с королевой уставились на него. Затем Катарина медленно произнесла:

— Твоя мать упоминала о такой возможности, когда мы пытались представить, какими мужчинами и женщинами станут наши дети. В то время сие казалось лишь сказкой. Не хочешь же ты сказать, будто сие и правда может произойти!

— Мои родители ясно дали мне понять, что это возможно, — ответил Магнус, — и что хотя Пересмешника должно быть видели применяющим лишь такое же оружие, какое есть у нас, у него может быть втайне припасено и намного худшее.

— Конечно — в будущем изобретут более смертельные орудия, чем есть у нас, не так ли? — медленно произнёс Туан. — И все же, он не может применить его в сколь — нибудь крупных масштабах, иначе крестьяне напугаются и разбегутся от него, как от колдуна.

— Не без того, — согласился Магнус, — но это не делает его менее опасным, если мы сойдёмся с ним в рукопашной.

— Мы хотели бы оградить тебя от любого слишком большого риска, — по–прежнему медленно проговорил Туан, — но мы сильно желаем узнать, много ли правды в донесениях наших разведчиков. Ты сумел бы собрать точные сведения о крестьянском походе на Раннимид?

Магнус молча воззрился на него.

— Ваши Величества, мои братья с сестрой по меньшей мерс столь же способны, как и я, и куда больше в курсе текущих дел в Грамарии. Наверняка это задание следовало доверить кому–то из них!

Король с королевой быстро переглянулись, а затем Туан снова повернулся к Магнусу:

— Верно, все вполне способны — но Грегори слишком прекраснодушен…

— Слишком наивен, — бухнула Катарина. — Он поверит в наличие зла в ком–либо, разве только когда сие уже невозможно отрицать.

— Это может послужить серьёзной помехой, когда имеешь дело с тайным агентом, — признал Магнус. — Однако Джефри…

— Твой брат–воин против того, кто будет действовать коварно, хитро и тайно? — осведомилась Катарина.

Магнус понял её довод, но все же возразил:

— Он начнёт схватку с любым преступником, коль скоро удостоверится в его враждебности.

— Если только он не выяснит сие, обнаружив нож у себя в сердце, — мрачно отозвалась Катарина.

— Но гораздо существенней, что он живо выдаст себя своим гневом, — указал Туан, — как только станет свидетелем измены.

— Вы его недооцениваете, — заявил Магнус, хотя, скорее, из преданности семье, чем из стремления к точности. — Однако вы не можете отрицать, что уж Корделия–то достаточно хитра.

— Верно, — не стала спорить Катарина, — но она сразу же расскажет обо всем Алену, а тот пойдёт на открытое столкновение — и получит нож в спину за свои старания. — В её словах сквозило материнское беспокойство.

— Кроме того, хотя твоя сестра и способна на хитрость, она также склонна взрываться гневом, если обнаружит измену, — добавил Туан, — или захочет убить изменника на месте, когда от него можно ещё многое узнать. А вот у тебя есть и изворотливость, и терпение.

Магнус не мог этого отрицать — но все же попытался увильнуть.

— Как вы можете утверждать, Ваши Величества? Ведь с тех пор как вы меня видели, прошло десять долгих лет!

— Мы достаточно хорошо знали тебя ещё мальчиком, — ответила Катарина, — и ты хорошо проявил себя в нескольких случаях, требующих весьма многого. А из рассказов хвалящегося тобой отца ясно, что те превосходные качества только возросли.

— Едва ли превосходные, — поскромничал Магнус. — Возможно, неплохие — но должен признаться, я и правда отточил своё мастерство. Отлично, Ваши Величества, я приведу в движение разведку, хотя, как вы понимаете, сам я этим заняться не могу.

— Ты был бы немного слишком заметён, — улыбнулся позабавленный этим замечанием Туан.

— Да, отрицательная сторона почти семифутового роста, — признал Магнус. — Но надеюсь, вы не будете ожидать от меня приказов моим братьям и сестре просто потому, что я самый старший. Они ясно дали понять, что не потерпят моего руководства.

— Ничего такого мы и не ожидали бы, — заверил его Туан, на этот раз с ничего не выражающим лицом.

— Конечно не ожидали бы, — поддержала мужа Катарина, — но если и впрямь затевается мятеж и скоро настанет время действовать, то ты извести о сём своего брата Джефри, — не делая сего прямым приказом.

— Думаю, у сэра Магнуса достанет для сего такта, — согласился Туан.

— Только, Ваше Величество, не такта, а изворотливости, — поправил его Магнус. — В первый раз вы все правильно поняли.

20

Когда Алеа вернулась в их покои, Магнус уже ждал — и протянул ей корзинку:

— Если б ты и так чересчур не нагулялась в лесу, мы могли бы попробовать устроить пикник.

Алеа мгновение непонимающим взглядом смотрела на него, а затем рассмеялась, взяв корзину и поворачиваясь к выходу:

— Как будто мы с тобой не ели чаще всего как раз у бивачного костра! Не сидится тебе в четырёх стенах, верно, Гар?

— Приятно вновь услышать это имя, — улыбнулся Гар. И пригнулся, выходя за дверь. — Ты как всегда проницательна, Алеа. Фактически меня начинают утомлять города, а не просто пребывание в четырёх стенах! Давай найдём себе укромную тень в каком–нибудь обыкновенном лесу.

Алеа подождала, пока они не вышли за ворота и не пересекли пол–луга, прежде чем спросить:

— Разговор со старыми друзьями твоих родителей дался тебе настолько нелегко?

Лицо Магнуса на мгновение скривилось.

— Просто они хотят, чтобы я проверил кое–какие полученные ими разведдонессния — потому что я‑де достаточно изворотлив.

— Я бы выразилась иначе, — медленно произнесла Алеа, — но, полагаю, они правы. Тебе определённо доводилось представляться тем, кем ты не был.

— Да, рыцарь, выдающий себя за солдата, — криво усмехнулся Магнус, — или сумасшедшего, или мудреца.

— Или скитальца, взявшего раненую девушку под свою опеку. — Алеа коснулась его руки. — И никогда не навязывающегося ей, даже когда она сама того желала.

Магнус бросил на неё поражённый взгляд. Алеа рассмеялась, возможно слишком уж быстро, и убрала руку.

— Однако ты обычно работал в одиночку, Гар, или лишь с одним сотоварищем. Можешь ли ты действительно приспособиться к роли шефа шпионов?

— Это как раз не так уж и сложно. У нас здесь на Грамарии есть целая армия шпионов, и все они в обязательном порядке преданны моей семье. Уверен, донесения от них поступят достаточно скоро. — Магнус остановился под дубом и огляделся кругом. — Это место подойдёт?

— Идеально. — Алеа достала из корзинки скатерть, встряхнула, разворачивая её, и расстелила на траве.

Магнус помог ей расправить ткань, а затем выложил еду.

— Как твоя прогулка?

— Очень взбодрила; лес всегда взбадривает меня, — Алеа села и достала кинжалнарезать хлеб. — Я дала мыслям разбрестись и отбросила все заботы — никаких обещаний, которые надо выполнять, никаких дел, которыми нужно заняться. Утро вышло приятное. — Она нахмурилась и остановилась, прежде чем нарезать мясо. — Хотя где–то по пути я случайно услышала, как кто–то говорил о попавшей в беду молодой паре. — Она наморщила лоб. — Ну–ка, кто же это говорил?

— Ты дала своему мозгу расслабиться? — спросил Магнус.

— О, да! Именно это больше всего и взбадривало — не нужно сохранять своё представляемое всем лицо, не нужно следить за своими словами — и за своими мыслями.

Магнус кивнул.

— Значит твой мозг сделался открытым и восприимчивым. Вероятно ты случайно услышала мысли каких–нибудь живущих неподалёку крестьян, когда те обсуждали слухи — или купца на ближней дороге. Что за беда приключилась с этой молодой парой?

— Его поймали на браконьерстве, а она ехала на его казнь, через повешенье, — медленно, словно вспоминая, произнесла Алеа.

— Лесные законы! — гневно проговорил Магнус. — Ну, прежде чем я смогу поработать на их отмену, мне понадобится приобрести здесь некоторое влияние. Крестьянина полагается повесить, если он подстрелит куропатку! Просто возмутительно.

— Не крестьянина. — Алеа наморщила лоб, стараясь вспомнить подробности. — Он сквайр — и застрелил он не куропатку, а оленя. Нескольких оленей.

— Сквайр! — расширил глаза Магнус. — Он ещё мог бы как–то выкрутиться, подстрелив куропатку — но не оленя! Вероятно, до этого он был вполне законопослушным! Страшно хочется чем–то помочь прямо сейчас! Где этот молодой человек?

— На юге, — медленно произнесла Алеа, подробности всплывали из какой–то скрытой части её мозга. — Его жена должна ехать в замок Логайр и увидеть там, как его повесят.

Отчего–то при слове «Логайр» в мозгу Магнуса сработала сигнализация.

— Там герцогом брат Алена Диармид — по праву королевского сына.

Алеа, нахмурясь, подняла взгляд.

— И кого же он заменил?

— Своего дядю, — ответил Магнус, — которого лишили прав наследования за измену — но он старший брат Туана, и поэтому Туан заступился за него перед Катариной. Это случилось ещё до того, как они поженились, однако Туан как раз привёл армию крестьян помочь её солдатам разгромить мятеж, и поэтому она сохранила его брату жизнь, но не титул. Пока Диармид не достиг совершеннолетия, Туан назначил заниматься делами управляющего.

— Во время твоего отсутствия, конечно.

— Да, — нахмурился Магнус. — Я многое пропустил, не так ли?

— О, ты также и многое нашёл, — небрежно обронила Алеа.

— О да, — улыбнулся глядя на неё Магнус. — Безусловно.

Алеа улыбнулась ему в ответ, лицо у неё запылало, и она опустила взгляд. Затем начала медленно укладывать мясо между двумя толстыми ломтями хлеба.

— Вот, — предложила она, — добавь к этому немного сыра и будет тебе обед. Я тоже возьму немного сыра, если ты не против.

Магнус уже клал на хлеб ломтик, когда чей–то голос осведомился:

— Как жизнь, волшебник?

— Когда выясню, дам тебе знать, — с улыбкой поднял голову Магнус, а затем увидел недоуменный взгляд сбитой с толку Алеа. — Алеа, разреши представить тебе настоящего шефа здешних шпионов. Его зовут Робин Добрый Малый, но он проходит под именем Пак.

Сконфуженная Алеа отвела взгляд, а затем с улыбкой снова посмотрела на Пака.

— Рада с тобой познакомиться, Пак. Извини, что я так на тебя вытаращилась; ты мне напомнил одного моего знакомого.

— На самом–то деле, нескольких. — Магнус уловил всплывший у неё в голове и снова утонувший образ карликов с её родной планеты.

— Рад знакомству, леди, — улыбнулся и Пак.

— Шеф шпионов, — нахмурилась Алеа. — Не говори мне, будто тебе уже известно о мятеже!

— И впрямь известно, — подтвердил Пак и повернулся к Магнусу. — Мужики со всей страны и впрямь идут походом на Раннимид, с косами и цепами на плечах. Именно так все было за год до твоего рождения, волшебник.

— Тогда давай надеяться, что нам удастся направить их в другую сторону, прежде чем дойдёт до битвы, — сказал Магнус.

— Столько народу мне никаким способом не задержать, — мрачно отозвался Пак.

— Погоди, речь не об этом. Не сможет ли Крошечный Народец узнать, кто у них вожаки, а, Пак?

— Мы скоро представим тебе весь список, — пообещал Пак, — но думаю, вам было б разумнее просто отслеживать их передвижения и готовиться к битве.

— Никогда б не стал спорить с древнейшим из Древних, — медленно проговорил Магнус, — но сперва я должен попробовать действовать убеждением.

— Тебе придётся помериться силами с мастерами подобных дел.

— О, он и сам не слабый умелец, — заверила Пака Алеа.

Пак в удивлении повернулся к ней.

— Надеюсь, вы знаете сие по собственному опыту, леди!

Алеа на мгновение уставилась на него, а затем опустила взгляд, снова покраснев.

— Боюсь, что нет — но я определённо видела его старания. Этот человек способен зачаровать даже целый клубок змей!

— Будем надеяться, — мрачно отозвался Пак, — что он способен зачаровать целое поле рассерженных крестьян.

* * *

Тем же вечером после ужина и до начала обычных развлечений Магнусу удалось отозвать Корделию в сторону и поговорить с ней несколько минут. Выслушав восторги по поводу успехов малютки–принцессы, он пожелал вслух:

— Будем надеяться, что она останется такой же весёлой и радостной, даже если у неё будет младший брат.

— Что, одного для Алена, и одну для меня? — улыбнулась, немного удивившись его словам, Корделия. — Надеюсь, детей у нас будет побольше двух!

— Да, я лично всегда считал правильным числом четыре.

— Потому что нас было четверо? И все же мне всегда хотелось иметь сестру — как теперь!

— С Ртутью у тебя определённо полное родство душ, — пошутил позабавленный Магнус.

Корделия заговорила было об Алуэтте, но вовремя спохватилась.

— У тебя теперь также есть и ещё один брат, — напомнил ей Магнус, — хотя с Диармидом ты, как я подозреваю, видишься редко.

— Действительно редко, поскольку его отправили управлять герцогством, — признала Корделия. — И все же, с ним достаточно приятно пообщаться, когда он бывает здесь, коль скоро привыкнешь к его сдержанным манерам.

— Наверняка ведь для тебя это не внове, раз уж ты росла рядом с Грегори, — нахмурился Магнус. — Или Диармид сделался ныне ещё более сдержанным, чем когда–либо раньше?

— Если б мы увидели его сейчас, то именно так и подумали бы, — высказала предположение Корделия, — ибо как я понимаю, он впервые будет судить за тяжкое преступление и довольно расстроен из–за этого. Какого–то молодого человека поймали на браконьерстве — он застрелил королевского оленя, да не одного. Диармид не горит желанием выносить приговор. К тому же ему как герцогу придётся присутствовать при повешении.

— Он же так всеведущ, мог бы порыться в каких–то старых книгах, найти выход, лазейку!

— Возможно, — согласилась Корделия, — но вердикт кажется достаточно ясным, и сомневаюсь, что какие–то замшелые старинные тома подскажут ему какой–то предлог простить того молодого человека.

— Бедняга!

— Кто, — уточнила Корделия, — Диармид или преступник?

— Оба. Надеюсь, Диармид сможет отложить это дело на несколько месяцев.

— Увы, не сможет, — покачала головой Корделия. — Молодого человека должны повесить через четыре дня. — Она содрогнулась и отвела взгляд, помолчав, а затем снова посветлела лицом. — Смотри, жонглёры вот–вот начнут! Давай посмотрим и подумаем о более радостных событиях!

Магнус пошёл с ней, неотступно размышляя над тем, как бы ему сгонять в Логайр и выступить на суде в защиту молодого браконьера, пытаясь в то же время найти способ предупредить крестьянское восстание.

* * *

Достаточно широкая поляна позволяла Роду увидеть между верхушками деревьев несколько звёзд. Он разбил палатку в центре поляны, чтобы вовремя заметить, если кто–то — иди что–то — нарушит его покой. Однако пока ночь оставалась тихой, слышалось лишь гудение насекомых вокруг него, да иной раз вой или визг ночной охоты.

Род пощипывал струны арфы, глядя на языки пламени бивачного костра и размышляя о причине своего смутного беспокойства. Конечно оно могло быть вызвано просто причудой его мозговой химии, но он как–то сомневался в этом. Лучше исключить случайности в королевстве. Он мысленно вновь просмотрел недавние происшествия, а затем дал им рассортироваться в затылочной части мозга, покуда пробовал сыграть старинную народную песню; может, возникнет какая–нибудь неожиданная корреляция, если он не будет пытаться найти ответ при помощи логики.

Он оборвал песню, насторожённый переменой в ночных звуках. Кто б там ни приближался, у него это получалось отлично — Роду вообще не удавалось расслышать его шагов, он отслеживал его передвижение только по умолкающим вокруг него насекомым, начинающим затем свой концерт вновь, когда он проходил дальше. Род открыл мозг просканировать окружение и насторожился вдвойне, обнаружив только пустоту, отсутствие ментальной активности экранированного мозга.

Бренча на арфе, он самую малость повернулся влево и различил загораживающий звезды силуэт, абрис^[41] чьей–то головы. Кого б там ни принесло сюда, он или она отличался высоким ростом. Он улыбнулся, дав струнам умолкнуть. И все верно, из темноты раздался знакомый голос:

— Новая песня, пап.

— Да, сынок, для тебя новая. Полагаю, я не пел её с тех пор, когда ты был ещё карапузом.

Гвен сидит на расстеленном на луговой траве одеяле, рядом с ней корзинка для пикника, она протягивает руки к светловолосому карапузу, который страшно веселится, упорно отказываясь идти к ней...

Род скривился от причинившего боль воспоминания о счастье и отложил его в сторону, уверенный, что всегда сможет вновь вызвать его, когда захочет. И сосредоточился на живом сыне, который был здесь, смягчая боль тоски по жене, которой здесь не было.

— Ты теперь лучше подкрадываешься; получается у тебя превосходно.

— Какое там, если ты узнал, что я здесь. — Магнус вышел на свет костра.

— А, ну, ты забываешь, что я превосходный часовой. — Род подвинулся на бревне. — Садись перекуси. — Он кивнул на висевший над костром котелок с тушёным мясом.

— Спасибо. — Магнус достал из вещмешка Рода миску и положил в неё доверху мяса, а затем вернулся к бревну и присел рядом с отцом, помешал ложкой в миске, затем попробовал еду и одобрительно кивнул.

Позабавленный, Род улыбнулся; он знал свои кулинарные возможности, а в частности их пределы:

— Кто–то научил тебя хорошим манерам.

Гвен, тридцати двух лет, с улыбкой показывает своему мальчику, как держать ложку, пока его новорождённая сестра дремлет в колыбели…

Низкий грудной голос взрослого Магнуса извлёк его из пучины воспоминаний.

— Ты знаешь, я случайно оказался поблизости…

Род пригляделся к огромному темноволосому мужчине, который каким–то образом вырос из того двухфутового блондинистого карапуза, и моргнул.

— Да, как я понимаю, у тебя как раз в этой стороне проживают друзья.

— На самом–то деле, родственники. — Магнус нахмурясь перевёл взгляд на пламя костра. — Да, теперь, когда Корделия вышла замуж, полагаю, они родня.

— Родня? — непонимающе нахмурился Род, а затем вспомнил про дядю Алена и улыбнулся. — Ну, король возможно и доводится твоей сестре свёкром, но я не уверен, что это делает его брата Ансельма твоим дядей по брачным узам.

— В таком случае, он родственник друга семьи?

— Да, но уверен, он ко мне испытывает чувства совсем не дружеские.

— Потому что ты сыграл ключевую роль в разгроме его мятежа? Или потому, что посоветовал пощадить его?

— По обеим причинам. — Род присмотрелся к сыну повнимательней. — Правда, ты и не направляешься к нему в гости — или возникли неприятности на юге?

— Неприятности возникли на всех концах страны, пап, — вздохнул Магнус, — но всего лишь неясный недовольный ропот — ничего такого, за что я мог бы действительно уцепиться.

Поэтому ему нужно с кем–то поговорить об угрозах короне. Род был странно польщён этим, хотя и немного разочарован тем, что сын разыскал его не просто из желания пообщаться.

С другой стороны, приятно знать, что Магнус явился не с целью проверить, как там дела у его бредящего родителя.

Или все же для того?

— Значит ничего конкретного. Алеа уловила какие–то слухи, не дошедшие до тебя?

— Нет, — нахмурясь повернулся к нему Магнус. — С чего бы ей?

— Мужчины не всегда посвящаются в женские пересуды — или не достаточно интересуются ими, чтобы обращать внимание. — Род взял палку и поворошил угли; тут же затрепетали языки пламени. — И потом также, она как новоприбывшая на Грамарии может заметить какие–то вещи, мимо которых мы с тобой прошли бы даже не взглянув на них.

— Настолько привыкли к ним, что не видим в упор, — задумчиво кивнул Магнус, следуя взглядом за палкой в пламя костра. — Мы постоянно разговариваем, и уверен, она б упомянула, если бы ей что–то показалось странным.

— Тогда она должна каждый вечер упоминать о разных странностях.

— Ну, в общем да, — улыбнулся позабавленный Магнус. — Она не привыкла к эльфам, равно как и к стольким людям с псионическими талантами. И мне–таки приходится успокаивать её по поводу многого, что считается здесь самым обычным делом.

—Уж она–то определённо такой считаться не может.

— Что? Ты имеешь в виду её рост, что отличает её от других? — Магнус нахмурясь повернулся к нему; вот с этой темой он был знаком даже слишком хорошо.

— Нет, я говорю о её восприимчивости и чувствительности. — Род отложил палку и посмотрел на своего мальчика. — Очень умная женщина, сынок.

— Да. Она такая. — Магнус позволил себе чуть улыбнуться.

— Просто бездомная, последовавшая за тобой к тебе на родину?

Магнус рассмеялся.

Род удивлённо моргнул, заслышав этот редкий для Магнуса звук, а затем улыбнулся, думая, что Алеа может быть ещё важнее для Магнуса, чем он думает.

— Наверно бездомная. И определённо беглянка — но едва ли последовала за мной.

— Что сделало её такой пугливой?

— У неё умерли родители, — рассказал Магнус, — а соседи, которых она считала своими друзьями, отвернулись от неё. На её родной планете Мидгард «нормальные» люди реагировали на вызванные инбридингом аномалии, обращая в рабство тех нестандартных, кого могли, и воюя с теми, кого не могли поработить — а она была слишком высокой, чтобы считаться нормальной.

— И поэтому её сделали рабыней? Магнус кивнул.

— Земли её родителей отдали их злейшим врагам, которые после били или секли её за малейшее неподчинение.

— Пытались сломить её дух. Но им не удалось.

— Да, но что было бы, если б она осталась там. Однако в первую же ночь, когда их сынок принялся заигрывать с ней — если можно назвать приставание заигрыванием…

— Поэтому на вторую ночь она не осталась?

— Она сочла, что быстрая смерть лучше жизни, полной побоев и насилия, — сказал Магнус, — и поэтому рискнула сбежать и надеялась скрыться от охотников за рабами. Не побоялась она и стай диких собак и великанов.

— Достаточно ужасающе, — содрогнулся Род.

— Да, но есть и ещё кое–что, — нахмурился Магнус. — Она об этом никогда не рассказывала, но уверен, тут не обошлось без жестокого разочарования — и кто б там ни разбил ей сердце, он сделал это самым жестоким образом.

Род посмотрел на него.

— Но это только догадка?

— Догадка, но симптомы не позволяют мне представить себе что–либо иное — разве только нечто ещё худшее.

— Значит, она рискнула иметь дело с лесными чудовищами вместо чудовищ в человеческом облике. — Род перевёл взгляд на пламя бивачного костра. — По–твоему, ей удалось бы уцелеть самой по себе?

Магнус помолчал с минуту, обдумывая вопрос. Рода удивило, что прежде сын похоже не размышлял на эту тему.

— Неуместный вопрос?

Магнус пожал плечами.

— Она повстречалась со мной прежде, чем столкнулась со стаей диких собак. Мне пришлось делать вид, будто я не обращаю на неё внимания, лишь оставляю еду там, где она могла взять её, она хотела иметь фору для бегства, если я попытаюсь напасть.

Род кивнул.

— В конце концов, она ведь не могла знать, что ты ничем ей не угрожаешь.

— Должно быть, она что–то такое подозревала, — высказал мнение Магнус. — В последующие несколько дней она передвигалась неподалёку от меня, пока не набралась смелости заговорить со мной — и мне пришлось быть очень осторожным и стараться не сказать и не сделать ничего такого, что могло хотя бы показаться угрожающим.

— Но ты был чужаком, слишком высоким, чтобы принадлежать к числу её соплеменников, — догадался Род, — и, как я понимаю, слишком малорослым, чтобы быть великаном?

— Хоть и раз в жизни, да, — улыбнулся Магнус.

— Значит, должна потребоваться очень большая смелость, чтобы вообще довериться тебе.

— Действительно большая смелость, — кивнул Магнус. — Именно это сперва и восхищало меня в ней — храбрость, которую она проявила в решимости самостоятельно столкнуться с опасностями лесных дебрей: дикими зверями, неизвестным, неожиданным…

— Включая тебя, — вставил Род. — Насколько хорошо она способна выжить сама по себе сейчас?

— Очень даже хорошо, — заверил его Магнус. — Она умеет драться, и голыми руками и посохом, и умеет находить в лесу пропитание. А также у неё, как оказалось, имеется некоторый пси–талант — я все ещё не уверен, насколько большой…

— А это означает, что он должно быть не маленький.

— Именно. Она достаточно научилась пользоваться своими способностями, чтобы быть грозной самой по себе — и она достаточно остра на язык для отпугивания любого скота, понимающего человеческую речь.

Род быстро взглянул на сына, выискивая взглядом признаки, что Магнус сам пострадал от остроты этого языка, но лицо задумчиво глядящего на пламя костра молодого человека оставалось спокойным и ничего не выдавало.

— Не стала ли она полным инвалидом в плане эмоций?

— С тех пор как она оправилась от шока предательства и последующих двухдневных издевательств — нет, — ответил Магнус. — Она выросла в любящей и всячески поддерживающей её семье — или во всяком случае мне так кажется, судя по обронённым ею отрывочным замечаниям о своих родителях. Очевидно она любила их потому что они любили её.

— А не потому, что жаждала одобрения? Магнус покачал головой.

— Скорей напротив, родители дали ей почувствовать себя такой особенной, что она и понятия не имела, каким жестоким может быть мир.

Род гадал, не виноваты ли они с Гвен в том же, а затем с ещё большим чувством вины вспомнил собственные вспышки ярости. Возможно им всем было б лучше, если бы он покинул их — он тогда уже думал об этом, и даже попробовал на время уйти, когда его одолели галлюцинации.

— Похоже со временем ты начал ценить её ещё выше.

— О, безусловно. — Наверняка ведь глаза у Магнуса загорелись, только отражая пламя костра. — Геркаймер раскопал достаточно материала по процессу исцеления и дал мне некоторое представление о том, чего ожидать, поэтому я смог вынести месяцы гнева и оскорблений. На одной планете за другой ясно проявлялась её смелость, а потом — её преданность, и готовность понять встречавшихся нам людей, узнавать, что именно будет лучше всего для них и трудиться для этого, и наконец всплыла её склонность заботиться о других, пытаться помочь посторонним людям. Иногда мне думается, будто она даже не сознаёт, что делает это.

Род изучал взглядом бесстрастное лицо сына, надеясь обнаружить какие–то признаки испытываемых им чувств:

— Вдобавок к тому, она ещё и красивая женщина.

— Да, особенно это стало заметно после того, как она оправилась от издевательств и пережитого в скитаниях по лесу. Как только сна смогла смыть с себя грязь и снова прилично питаться. — Голос Магнуса сделался тихим. — Действительно очень красивая. — А затем, словно и так открыл слишком многое, поспешно добавил: — Но ещё важнее, она доблестный боевой товарищ и горячо преданна.

— Возможно это ещё важнее. — Боевая подруга Рода была не только прекрасной, но и свирепой и грозной. Тут только он сообразил, что у Магнуса спутница тоже такая. — Ты не можешь и в самом деле считать её только спутницей.

Магнус с миг помолчал, а затем нахмурясь повернулся к нему.

— Я б не сказал, что быть боевым товарищем такая уж мелочь.

— Согласен, — сказал Род. — Но ты должен понимать, что она волнует тебя намного глубже.

— Конечно же я сильно волнуюсь за неё, — нахмурился Магнус, — но все же только как о самом близком из друзей.

Род изучил взглядом его лицо и решил, что попал в точку убывающей отдачи.

— Значит ты собираешься отвезти её домой.

— Она не хочет возвращаться на Мидгард. Говорит, что с тех пор как умерли её родители, у неё там нет больше родного дома.

— Значит ты собираешься найти его для неё здесь? Потрясённый Магнус отвернулся, и Род понял: его сын даже не думал о том, что Алеа полюбит кого–то другого — но тем не менее Магнус храбро ответил:

— Конечно.

— Ну, тогда тебе лучше обращать внимание не только на то, что она говорит, но и на то, что она подразумевает под сказанным. — Род проигнорировал вопросительный взгляд сына. — Только не забудь об одном: нельзя обвинять друга в нежелании давать, если сам не желаешь брать.

— Ну конечно нельзя, — согласился с ним ещё более озадаченный Магнус.

— Хорошо. — Род положил себе в миску тушёного мяса. — Не хочешь добавки?

Магнус воззрился на него, а затем рассмеялся и покачал головой.

— Нет, спасибо, пап. Хватит и одной, я и с ней–то еле справился. Мне надо вернуться в замок. — Он нахмурился, глядя на отца. — Вот собирался узнать твоё мнение по поводу настойчивых утверждений моих братьев и сестры, что я им не указ.

— Они теперь подросли, — улыбнулся Род. — А ты? Магнус снова рассмеялся, да притом громко. Он встал и кивнул.

— Ты прав — я буду относиться к ним так же, как относился ко всем другим взрослым, которых встречал в своих путешествиях.

— В том смысле, что будешь манипулировать ими уважительно, — с улыбкой на лице ответил Род и поставил миску на стол. — Вместо этого, мы поговорили о чем–то, что, должно быть, имеет для тебя большее значение. Как я понимаю, сегодня вечером ты собираешься ужинать с Алеа.

— Конечно. — Тут Магнус должно быть сообразил, что его слова звучат очень уж по–семейному, так как поспешил добавить:

— Ах, да, вот ещё что, пап — Алеа уловила слухи о небольшой проблеме в Логайре.

— Да? — с интересом посмотрел на него Род. — Что за проблема?

— Один браконьер, которого вот–вот повесят, — сообщил Магнус, — и выносить ему приговор предстоит Диармиду.

21

— Конечно, — медленно произнёс Род. — Он же теперь герцог, так что любое дело о тяжком преступлении будет решать он.

— Как я понимаю он не шибко этому рад.

— Разумеется, — печально улыбнулся Род. — Да и кто б радовался? Но это часть обязанностей герцога.

— Жена браконьера едет просить судью — Диармида — пощадить её мужа, — сказал Магнус. — Видишь ли, он сквайр и у него случился неурожай, вот он и принялся приносить крестьянам оленину — коптить и запасать на зиму.

— Оленей? — посмотрел на сына Род. — Во множественном числе?

— Шестнадцать, — назвал точную цифру Магнус. Род присвистнул.

— Да, мало надежд выдать это за необдуманный поступок или пьяную выходку, не так ли? Или пообещать, что он больше не будет.

— Очень мало, — согласился Магнус, — но это ещё не самое худшее.

— Что? — воззрился на сына Род. — Сквайр–браконьер преднамеренно застрелил шестнадцать оленей, и это ещё не самое худшее?

Магнус кивнул.

— Он сын Ансельма Логайра.

— Ты хочешь сказать, что Диармид должен вынести приговор своему кузену?

— Двоюродному брату, — подтвердил с сардонической улыбкой Магнус. — Спасибо, пап, за согласие позаботиться об этом деле.

Зашуршали листья, и он исчез. Онемевший Род уставился ему вслед.

А затем вздохнул и снова повернулся к костру, но видел вместо пламени только прекрасное лицо, обрамлённое огненно–рыжими волосами. Он поднял взгляд на видимый между ветвями лоскут неба и подумал: «Извини, милая — времени потребуется немного больше, чем я ожидал. Надо, знаешь ли, позаботиться о детях».

Телу его стало тепло, словно заключённому в любящие объятия, и он почувствовал, как его окутало нежное успокаивание. Затем оно исчезло, но он знал — Гвен поняла. И даже больше, он знал, что она ждёт.

* * *

Род услышал рыдания ещё до того как что–либо увидел. Они доносились слева от него.

— Векс, насколько далеко в лесу та женщина?

Векс повернул уши вперёд, производя триангуляцию по пространству между ними.

— Приблизительно в ста ярдах, Род, но я также слышу стук копыт — я б сказал, примерно дюжина лошадей — передвигающихся с той же скоростью, что и она, и в том же направлении.

— Значит она едет с небольшим отрядом. — Род нахмурился. — Всего лишь эскорт, или она пленница?

— Могу лишь строить предположения, Род.

— Чего ты, как я знаю, терпеть не можешь, — улыбнулся Род. — Ладно, я буду полагать что она по меньшей мере дворянка и едет с почётным караулом. Будь она у них в плену, я б услышал непристойные шуточки и громкий разговор. — Род сосредоточенно нахмурился, переключая внимание на царство мыслей; ему это по–прежнему давалось не так легко, как его детям. «Или их матери…» — Все правильно, это дворянка с охраной, и с её мужем случилось что–то ужасное; она едет повидаться с ним. Ты слышишь хруст листьев и прутьев?

— Никакого, Род.

— Значит они едут по дороге, пересекающейся с нашей. Давай–ка посмотрим, не сможем ли мы попасть туда раньше них, ладно?

Векс набрал скорость, выпустив резиновые подковы, позволявшие ему двигаться почти бесшумно.

— Мне уже виден перекрёсток, Род.

— Тогда давай зайдём вон в тот угол и пошпионим сквозь листву.

— Пожалуйста, Род, понаблюдаем! Я всегда говорил тебе, шпионить нехорошо.

— Да, мамочка, — вздохнул Род. — Но только так мы сможем узнать, в чем дело.

Векс сошёл с обочины и нашёл тропу, идя по которой можно было меньше всего шуршать ветками или наступать на упавшие сучья. Сквозь завесу листвы Род разглядел молодую женщину, ехавшую сидя в седле боком, и едущих впереди неё шестерых мужчин в ливреях и кирасах и шестерых — сзади.

Он кивнул и тихо скомандовал:

— Двигайся к перекрёстку.

Они выехали туда как раз перед тем, как до перекрёстка добрался первый из охранников леди.

— Эй, малый! — рявкнул головной всадник.

Род с вежливым удивлением обернулся, а затем радостно улыбнулся.

— Отряд! Куда направляетесь, солдат? — А затем поднял голову, словно только теперь увидел молодую женщину. — А! Конный эскорт?

— Да, — проворчал другой солдат, — и говори повежливей, ибо она леди нашего сквайра.

Все прочие солдаты громко поддержали его нестройным хором, хотя, строго говоря, жена сквайра не имела права на титул «леди». Находясь теперь вблизи от путников, Род увидел, что ливреи и латы не совсем впору тем, на ком надеты. Это и их преданность леди, о которой шла речь, навели его на мысль, что он имеет дело с добровольцами — да притом усердными.

— Добрый день, леди! Куда направляетесь?

— В Логайр, сэр, на встречу с мужем. — Леди подняла вуаль и пригляделась к нему получше; у Рода захватило дух. Леди выглядела великолепно; её красота просто ослепляла, даже сквозь следы недавних слез. Похоже она сочла его относительно безвредным. — А вы?

— Тоже в Логайр, поговорить с ривом о моих налогах. — Род подъехал к ней. — Как я понимаю, ваш муж занят тем же самым.

— Нет. — На лицо её снова набежали тучи. — О, отправился–то он туда к риву, спору нет, но… — Она подавилась рыданиями и отвернулась.

— Судя по вашим словам, он похоже отправился не совсем по своему выбору, — мрачно проговорил Род. — В какую же беду он попал?

Леди, казалось, разрывалась между желанием рассказать об этом и стыдом, не дающим ей этого сделать — и поэтому за неё объяснил наклонившийся к Роду охранник:

— Наших людей ждала голодная зима, путник. И наш сквайр поступил именно так, как и следовало, и пытался найти способы прокормить нас.

— Браконьерством? — уставился на охранника догадавшийся Род, а затем повернулся к леди.

— Но ведь если у него была достаточно веская причина, то наверняка…

— Да какое до того дело королю? — спросила она.

— Корона не так уж неразумна, — заступился за монарха Род. — Наверняка если кто–то будет защищать в суде вашего мужа, то…

— Его некому защищать кроме родного отца, — печально сказала леди, — а он лишён прав.

— Лишён прав? — нахмурился Род. — Ну, а я — нет! Расскажите мне чуть поподробней об этом деле, и может я сумею помочь.

Сопровождающие заинтересованно зашептались, а леди посмотрела на него так, словно боялась надеяться. — Если вы рыцарь, то рив, возможно, и выслушает вас — но судя по вашей одежде, я б предположила, что вы лишь йомен.

— Это просто дорожная одежда, — сказал Род. — Человеку не обязательно выказывать свой ранг, и я лично считаю, что качество видно сквозь любую одежду, к лучшему или к худшему. Я действительно рыцарь, любезная женщина, и меня зовут сэр Родни.

__Я Ровена, сэр Родни. — Лицо её посветлело от зародившейся надежды. — Вы правда будете защищать на суде моего мужа?

— Не зная фактов, не могу сказать. Что за существ он убил и сколько их было?

__ Шестнадцать, — с горечью промолвила леди. — Похитил шестнадцать драгоценных королевских оленей, и должен быть повешен за любого из них. И неважно, что не сделай он сего, то шестьдесят хороших людей на следующую зиму умирали бы с голоду! Нечего о сём задумываться!

— Возможно рив как раз и решит не задумываться, — сказал Род, а про себя добавил, что это, по крайней мере, та самая группа, которую он искал. — Будь ваш муж рыцарем или лордом, то мог бы сослаться на привилегию, но у сквайра больше причин опасаться верёвки.

— Не верёвки, — гордо подняла голову леди. — Мой Джорди будет повешен на золотой цепи. — А затем, желая объяснить, добавила: — То цепь для немногих.

— Да, знаю. — Цепи предназначались исключительно для знати — но сомнительная честь быть повешенным на золотой гарантировалась только кому–либо находящемуся в прямом родстве с короной. — Значит ваш муж родственник королевы?

— Её мужа, — объяснила леди. — Он племянник короля — и двоюродный брат кронпринца.

— Логайр? — медленно кивнул Род. — Тогда возможно все ж таки есть основания сослаться на привилегию.

— Только не в том случае, когда его отец лишён прав состояния, — с горечью ответила она.

Ну, она во всяком случае вышла замуж не из стремления подняться по социальной лестнице. Должно быть этот Джорди очень красивый юноша, раз привлёк такую невесту, когда его жизненные перспективы выглядели столь неблестящими.

— Урожай в этом году выдался хорошим, леди. Почему ж вашим арендаторам грозила голодная смерть?

— Плесень в закромах, — ответила она и рассказала ему, пока они ехали, всю историю. Род как мог старался успокоить её, но данное дело вызывало у него нехорошее ощущение. Если судья не проявит милосердия, то Джорди наверняка повесят, и отец юноши возглавит мятеж, в котором его никто не станет винить.

Конечно, если Диармид таки проявит милость, то кто–нибудь обязательно подымет крик о выгораживании своих и подымет мятеж якобы против блата правящей клики.

И все же, кризисы надо разрешать поочерёдно. Покуда они ехали, Род втянул Ровену в разговор и, к тому времени когда они въехали в выросший вокруг замка Логайр город, Род решил, что Джорди несомненно нарушил закон — но столь же несомненно сделал это лишь с самыми благими намереньями. Очень жаль, что он не обратился к риву с протестом — но возможно он знал, что тот, безусловно, откажется внять гласу разума.

* * *

Сжав последний ряд пшеницы, мужчины с радостными криками побросали серпы, а затем принялись помогать женщинам собирать колосья в снопы — и, как всегда случалось при этом, многие обменялись поцелуями.

На долю Диру, однако, не перепало ни одного. Он нашёл себе место в ряду и нагнулся, широко разведя руки, собрать охапку колосьев, а затем взял ещё одну и связал их друг с другом.

— Если б только люди могли собираться так же плотно, как их снопы, а, Диру?

Поражённый Диру поднял голову. С ним заговорила Рия, одна из деревенских девушек, она действительно обратилась к нему!

— Как… как, ну, да, — запинаясь ответил он, и напряг мозги, пытаясь придумать, чтоб такое ответить. Однако его язык казалось сам собой завязался узлом, хотя Рия и не была такой красивой как Ленарь и её подруги. Но все же она выглядела достаточно миловидной, и Диру было изумительно приятно, что она заговорила с ним.

— Возможно мы все словно колосья пшеницы, — высказала мысль Рия, — совершенно бесполезны, если не связаны друг с другом.

— Я… я полагаю, что деревня именно такая вот связь, — запинаясь вымолвил Диру.

— Хорошая мысль, — одобрительно кивнула Рия. Одобрила! Диру!

— Но если мы сноп, то должны быть вплотную друг к другу, не так ли?

Диру мог только молчать, пялясь на неё. Такого просто не могло быть! Не могла она и впрямь флиртовать с ним! С кем, с кем, но только не с ним! Но он сказал себе, что не ответить ей будет хамством, и поэтому выдавил из себя:

— Полагаю, все мы как раз того и хотим.

— Все? — захлопала ресницами Рия. — А говорят ты, Диру, счастливей, когда один. Ты уверен, что тебе хочется видеть другие колосья вплотную рядом с собой?

— О, совершенно уверен! — горячо ответил Диру, а потом сообразил, что высказался слишком уж откровенно, и попытался немного сдать назад. — В смысле, мне б не хотелось быть отшельником и жить одному в лесном скиту.

— А как насчёт того, если б с тобой в скиту жил ещё кто–то?

Диру не верил своим ушам. Не может быть, чтоб она намекала, будто находит его привлекательным. Никакая женщина не могла — или нет?

— Я… я полагаю, что если с тобой ещё кто–то живёт, то ты не отшельник.

— И все же, сие кажется привлекательным, когда двое человек живут одни в лесу. — Рия подняла охапку снопов и пошла отнести их к скирде.

Диру взял собственные снопы и поспешил, стараясь не отстать от неё.

— Было б вполне неплохо, если б мы до конца года могли все стать единым целым, как становимся при жатве.

— Но должны быть и времена, когда люди могут побыть вместе одни. — Рия поставила свои снопы у скирды; когда она повернулась собираясь уйти, Диру как раз подошёл, и её грудь задела тыльную сторону его руки.

Диру на мгновение замер. Ни одна женщина никогда не прикасалась к нему, не говоря уж о том чтобы так вот коснуться! Он поспешил поставить свои снопы и догнать Рию.

— Я всегда жалел отшельников, когда доводилось услышать о них, — сказал Диру. — Людям не следует жить одним.

— И им не следует всегда быть серьёзными, — с улыбкой повернулась к нему Рия, хлопая ресницами. — Нам следует многое делать вместе — не так ли, Диру?

У Диру ёкнуло сердце.

— Ну… конечно ж, — запинаясь вымолвил он, — такое как Празднество завтра вечером. — Он набрался смелости и выпалил: — Ты потанцуешь там со мной, Рия?

— Танцевать с тобой? — он увидел в её глазах восторг, и его надежды взмыли на миг на немыслимую высоту.

И с треском рухнули, когда она откинула голову и рассмеялась. Заслышав смех, другие юноши и девушки посмотрели в их сторону, уже усмехаясь.

— Ну и ну, Диру! — очень громко удивилась она вслух. — Ты ухаживаешь за мной?

Диру попытался ответить, губы его шевелились, но с уст не сорвалось ни единого слова.

— Диру ухаживает за мной! — крикнула она остальной молодёжи. — Он просил меня потанцевать с ним завтра вечером!

Со всех сторон грянул презрительный смех, и у Диру жарко запылало лицо.

— Многовато возомнил о себе, да, Диру? — выступила вперёд Ленарь, весело поблёскивая глазами.

— Да, Диру! — захихикала одна из её подруг. — Тебе следовало пригласить кого–нибудь с такой же внешностью как у тебя. Может лосиху?

— О, лосиха чересчур красива для него! — воскликнула другая девушка. — Диру следует ухаживать за медведицей!

— Да, Диру! — подошёл сзади к Ленари Хирол. — Может медведица и позволит тебе залечь с ней на зиму в берлоге.

— Да, кто–то ведь должен захотеть лечь с тобой! — Аркер подошёл к Рие и обнял её одной рукой за плечи. — Не человек, конечно, но кто–то. — Рия рассмеялась вместе с ним, крепко держа его за руку и прижимаясь к нему.

Лицо у Диру так и горело, но ещё жарче горело у него в груди, когда он стоял в кольце издевательского смеха, понимая, как они устроили ему западню, и как охотно он полез в неё. Все это было шуткой, отличной весёлой шуткой, с целью посмотреть как Диру сваляет дурака — началом веселья, сопровождающего Празднество Урожая. Он все сообразил — придумали это Ленарь или Хирол, но Рия не замедлила согласиться, поскольку ей так сильно хотелось войти в круг подружек Ленари — все девушки этого хотели, и данный розыгрыш был её шансом. А потом они и остальным рассказали о своей чудесной шутке, которой суждено стать знаменитой в деревне на целую жизнь — как хорошенькая Рия заставила свалять дурака этого урода Диру.

Не говоря ни слова, он повернулся и понуро вышел из окружившего его кольца молодёжи, со звучащим у него в ушах издевательским смехом. Он уходил прочь, но они ещё сотню ярдов не отставали от него, тогда как гнев в нем все нарастал и нарастал — но Диру знал, что произойдёт, если ему вздумается броситься на них, поскольку парни уже не раз колотили его. Страдая от унижения, он плёлся вброд сквозь этот поток смеха, пока не скрылся за деревьями с их благословенной прохладой тени и шум веселья начал стихать позади него. Следовать за ним в лес — в этом было, конечно же, мало смысла. Его догнал последний насмешливый крик:

— Да оставьте вы его в покое! Он пошёл делать предложение той медведице, о которой мы ему сказали.

И ещё один последний взрыв смеха.

Диру пёр в глубь леса, толком не зная, куда и зачем идёт, полный страдания и ярости. В один прекрасный день он отомстит им, Рие и Ленари, Хиролу и Аркеру — всем им, кто всегда презрительно кривил рот при виде него, всей этой молодёжи, которая с детства насмехалась над ним. Он понятия не имел как именно, но он отомстит!

И тут его осенила мысль, и он замер, уставясь невидящим взором на деревья перед собой, сообразив, как именно он сможет отомстить — и не через год или позже, а завтра! Он снова двинулся через лес, но теперь уже целеустремлённо, шагая как можно быстрей к реке.

* * *

Род выехал на городскую площадь, неровный круг футов так ста в поперечнике, окружённую трехэтажными домами с отштукатуренными стенами и вынесенными наружу балками, сплошь с какими–нибудь лавками на первых этажах — но теперь закрытыми. Горожане с мрачным видом собрались вокруг воздвигнутого в центре площади эшафота, из неошкуренного и необструганного свежесрубленного дерева. Слева от эшафота подымались скамьи трибун, отделённые от него десятью футами пространства и пятьюдесятью ощетинившимися копьями ратниками — но не в ливреях Логайра. Их цвета совпадали с яркими красками одежд сидевших на скамьях, нарядов из атласа и бархата, призванных показать их богатство и власть, а мечи у них на боках говорили не только об их военной подготовке, но и о готовности пустить их в ход и начать войну, если им не понравится вердикт.

Род сделал вдох, с холодком в сердце сообразив, что мятеж может вспыхнуть прямо здесь — мятеж или гражданская война; он увидел дюжину рыцарей, сидящих на лошадях у противоположного конца эшафота с двумя десятками ратников, выстроившимися позади них, и ещё множеством рассеянных в толпе. Судья принял военные меры предосторожности, но его личные вооружённые силы не смогут предотвратить битву. Это под силу только ясному мышлению и умному суждению.

Между высоким креслом судьи у одного конца эшафота и Ансельмом с его союзниками у другого стояла виселица. Лучи вечернего солнца поблёскивали на свисающей с перекладины цепи.

— Я и не знал, что мы прибудем на казнь Джорди! — оценил обстановку Род.

— И я тоже. — Ровена соскользнула с седла; несколько её охранников бросились помочь ей, но она уже подымалась по грубо сколоченной лестнице. — Я должна просить за него! — Она чуть ли не бегом кинулась к сидевшему в кресле судьи молодому человеку и бросилась ему в ноги, склонив голову — но Роду хватило всего одного взгляда, чтобы понять, сколь невелики её шансы. Диармид Логайр был в высшей степени логичным человеком и гордился своей способностью отбрасывать эмоции при рассмотрении сложного вопроса.

Род ощутил дуновение ледяного ветра, не шелохнувшего ни единого листка на окружающих деревьях и не имеющего никакого отношения к погоде. Если предупредить войну могло только ясное мышление и здравое суждение, то возможно все они в большой беде. Род вполне доверял способности Диармида ясно мыслить, но не был уверен в другом: с людьми Диармид разбираться не умел.

Род быстро обвёл взглядом других стоящих на помосте. Ближе всего к нему расположилось трое мужчин постарше, сплошь мрачного вида. В центре их был худощавый, чисто выбритый седовласый человек со злым лицом. Род узнал его — старший брат короля, Ансельм, лишённый прав состояния за измену, пониженный в ранге до сквайра и вынужденный проводить жизнь в безвестности. Род слышал, что Ансельм женился и ему очень хотелось бы встретиться с его женой, увидеть эту изумительную женщину, которая вышла замуж за человека, обречённого жить опозоренным. Должно быть она действительно любила его.

Позади Ансельма и его сторонников стоял с десяток ратников в его ливрее. Род почувствовал, как волосы у него встали дыбом.

В центре помоста он увидел молодого человека с обнажённой грудью и связанными за спиной руками, стоящего там под золотой цепью — черноволосого юношу на редкость красивой наружности, должно быть, Джорди. Род вдруг понял, что привлекло к нему Ровену.

— Милосердия, добрый судья! — Ровена откинула вуаль и подняла на Диармида блестящие от слез глаза, давая ему лицезреть свою поразительную красоту. — Умоляю вас, помилуйте моего мужа!

Среди стоявших с Ансельмом лордов возникло брожение и ропот — и ещё один в ответ на него среди ратников, и даже со стороны рыцарей и солдат за спиной у Диармида.

Вся толпа, казалось, затаила дыхание, а все мужчины вздохнули от восхищения и зависти. Красота леди Ровены подействовала на всех, а её трагические слезы и хрупкость вызывали у всех мужчин желание броситься защитить её.

У всех, кроме Диармида. Быстро взглянув на него, Род увидел, как расширились глаза этого юноши, как его руки сжали подлокотники кресла — но голос его оставался бесстрастным и спокойным, когда он ответил:

— Миледи, он нарушил закон.

— Любимая, не унижайся перед сим бессердечным человеком! — крикнул Джорди так, словно это у него разбито сердце.

Диармид сузил глаза, руки его ещё плотнее сжали подлокотники.

— Нет позора в том, чтобы просить помиловать мужа! — выкрикнула Ровена. — О добрый судья, приговори его к любому наказанию, кроме смерти!

— Я б так и поступил, если бы дозволял закон, — сказал Диармид с куда большим сочувствием в голосе, чем когда–либо доводилось слышать у него Роду. — Я б так и поступил и вернул бы его тебе, но закон ясен, и он сам признался, что браконьерским образом застрелил шестнадцать королевских оленей.

— Оленей, право охотиться на которых ему полагалось иметь! — выкрикнул Ансельм так, словно эти слова вырвались у него сами собой. — Великие лорды всегда обладали привилегией охотиться в королевских лесах, а герцогом Логайра полагалось бы быть Джорди, а не его мямле–кузену.

— Так оно и было бы, если бы ты не лишил его полагающегося ему места своей изменой. — Диармид поднял голову и посмотрел каменным взглядом на дядю, а его стража взялась обеими руками за пики.

Стоящие рядом с Ансельмом придвинулись к нему и что–то гневно зашептали, а лорды позади него слегка выдвинули мечи из ножен — но взглянули на рыцарей за спиной у молодого герцога, который, казалось, подался вперёд, на стражников рядом с Диармидом, с Джорди, и ещё на тридцать, стоящих на земле у эшафота, с пиками и алебардами наготове — и Ансельм смог лишь сжать в бессильной ярости кулаки.

Диармид снова повернулся к Ровене.

— Он похитил шестнадцать королевских оленей короны, и должен быть повешен за любого из них. Таков закон, и он признал своё преступление. Я не могу простить Джорди.

Ансельм страдальчески вскрикнул и схватился за эфес меча, и находившийся рядом с ним ещё более настойчиво зашептал ему что–то — но лишённый прав состояния лорд лишь стоял дрожа всем телом.

— Милорд, разве вы не можете смягчить закон? — воскликнула Ровена.

— Если отбросить в сторону законы, то королевство впадёт в хаос, и тогда пострадают все, — объяснил ей Диармид.

— Я жду ребёнка! — крикнула Ровена. Ансельм застонал, а Джорди и сам вскрикнул.

22

— Увы, муж мой должен узнать о сём вот так вот! — по щекам Ровены текли в три ручья слезы. — Но я уверена в сём — через семь месяцев у меня будет ребёнок! Ужель я должна родить сироту?

— Любимая! — Джорди дёрнулся было к ней, но стражники рванули его обратно. Он с дикой яростью бросился на них, пусть и со связанными руками, но один из стражников зажал его в борцовский захват.

— Мне жаль вас, — серьёзно ответил Диармид, — но покуда я герцог Логайра, ни вы, ни ваш ребёнок не будете ни в чем нуждаться. Возвращайтесь к себе в имение, леди, и позаботьтесь о своём ребёнке.

Она встала и рыдая отвернулась к Ансельму, который обнял её и крикнул, глядя поверх головы невестки на Диармида:

— Бессердечный принц! Неужто ты не можешь проявить милосердия даже к своему же кузену?

— Именно потому, что он мой кузен, милорд, я и не смею делать никаких исключений из закона, — не замедлил с ответом Диармид. — Или пусть люди говорят, что один закон для короны и её родственников и другой — для всех прочих? Правосудие должно быть одинаково для всех!

— Да, правосудие. — И с этими словами Род поднялся по лестнице на помост. — Но иногда, чтобы добиться правосудия, закон надо смягчать милосердием.

— Гэллоуглас! — вскрикнул в гневе и отчаянии Ансельм, а Ровена в ужасе подняла взгляд на Рода, открыв, что возможный защитник оказался злейшим врагом её семьи.

— Лорд–чародей! — Лицо Диармида на миг отразило чувство облегчения. — Как вы сюда попали?

— Я буду защищать здесь дело правосудия, милорд герцог. — Выражение лица Диармида напомнило Роду, насколько же молод на самом деле этот юноша. — Лесные Законы — дело хорошее и полезное, поскольку они не дают истребить всех оленей и позволяют отстреливать их ровно столько, чтобы они не пожрали всю свою еду и не умерли с голоду — но не слишком ли жёстко добиваются их соблюдения? Разве цель сохранения оленьих стад как раз не в том, чтобы благодаря им можно было в случае нужды накормить голодных людей?

— Здравое обоснование, — задумчиво произнёс Диармид. — История говорит нам, что Лесные Законы были созданы только с целью сохранить оленей в качестве развлечения для великих лордов — но вы даёте нам более великую цель, лорд–чародей.

Ансельм уставился на него во все глаза, не в состоянии поверить, что Род на стороне его сына — Джорди ошеломлённо воззрился на него, Ровена посмотрела на Рода с внезапной безумной надеждой.

— И данную цель наверняка следует здесь учитывать, — продолжал развивать свою мысль Род. — Разве развлечение для немногих важнее жизней крестьян?

Толпа зашепталась, а солдаты беспокойно запереминались с ноги на ногу.

— Разве закон важнее хорошего правления? — продолжал долбить в одну точку Род.

— Закон и есть ключ к хорошему правлению, милорд, — озадаченно нахмурился Диармид.

— Значит цель заключается в хорошем правлении? Диармид медленно поднял голову, начиная понимать, куда клонит Род.

— Тогда закон должен служить именно достижению цели. — Он повернулся к Ровене. — Леди, ваш муж когда–нибудь пренебрегал своим долгом?

— Никогда, милорд! — горячо заверила Ровена. — Он всегда усердно заботился о своих крестьянах и был справедлив! Постоянно объезжал имения, чтобы убедиться, что все хорошо! Его постоянной заботой было благополучие крестьян!

— До того, что это даже заставляло её ссориться с ним, — проворчал один из её охранников, слишком громко, чтобы счесть это ошибкой.

Диармид повернулся к охраннику — и ко всей дюжине её сопровождающих.

— Жена наверняка будет хорошо отзываться о муже, которого любит — но как насчёт его челяди? — Он увидел, как охранник бросил украдкой взгляд на Ансельма, и тон его сделался более резким. — Подойди, любезный, тебе нечего бояться! Для тебя найдётся место среди моих собственных домочадцев; у тебя и твоей семьи будут хижины в моих имениях для защиты от гнева сэра Ансельма! Если у тебя есть что сказать против сквайра Джорди, то говори!

— Ни единого слова! — крикнул этот поседелый крестьянин. — О нем нельзя сказать ни одного худого слова, милорд, и можно сказать уйму хороших!

— Да! — крикнул охранник помоложе. — Он рядом с нами даже за плугом дабы убедиться, что борозда проходит прямо! И шагает с сеятелями, разбрасывая семена!

— Да! — крикнул ещё один из сопровождающих Ровену. — Когда приходит время жатвы, он всегда рядом с нами с серпом и цепом! А если пахарь болен, то чихается как раз ему!

— Мы пошли бы за Джорди хоть на смерть, милорд. — Слова старого крестьянина прозвучали наполовину угрозой. — Призовите его на войну, и мы все как один последуем за ним, так как знаем, что он будет заботиться о нашем благополучии.

— И он здесь ради нас! — крикнул самый молодой. — Когда сгнило зерно в закромах, он поклялся, что мы не будем голодать, пусть даже сие будет стоить ему жизни! Умоляю вас, милорд!

Ансельм теперь отмахнулся от шепчущего ему на ухо и выступил вперёд.

— Мой сын всегда превосходно управлял имением и ладил со своими арендаторами, лорд Диармид. Если вы стремитесь к правосудию, то его следует наградить за усердие и заботу, а не отнимать у него жизнь!

— В этих словах есть немалая доля истины, милорд, — обратился к Диармиду Род. — Люди важнее оленей.

— Да, лорд–чародей. — Диармид начал проявлять толику волнения, что для него было просто изумительно. — Но по вашим же собственным доводам, если мы не будем соблюдать Лесные Законы, то как мы прокормим наш народ дичью в случае неурожая и последующего голода?

— Именно из–за угрозы голода Джорди и убил оленей, — привёл контрдовод Род. — Однако еду можно добыть не только с помощью лука и стрел, но и купив за деньги. — Могу ли я предложить штраф — скажем, в тысячу золотых?

Лорды в ужасе охнули и принялись яростно толковать между собой.

— Очень мудро, лорд–чародей, — медленно кивнул Диармид. — Штраф, на который можно воздвигнуть усадьбу — или кормить пятьдесят деревень всю голодную зиму! Да, столь высокий штраф заставит даже герцога дважды подумать, стоит ли охотиться, когда уже не сезон, и наверняка удержит от сего любого лорда помельче.

— Я отдам все чем владею! — воскликнула Ровена. — Все моё приданое, землю и драгоценности стоимостью в тысячу золотых!

— Ровена, нет! — вскрикнул Джорди.

— Какой прок в приданом без мужа? — отпарировала она, и снова повернулась к Диармиду. — Большего я предложить не могу!

— Я могу! — вскочил на ноги один из графов. — Я предлагаю сто десять фунтов!

— А я сто пятнадцать! — вскочил рядом с ним какой–то барон.

— Сто двадцать!

— Сто тридцать!

Изумлённый Род стоял столбом, покуда набирало силу это аукционное умонастроение. Диармид лишь кивал, и когда повышение прекратилось, громко объявил:

— Итого восемьсот пятьдесят, милорды, но не достаточно!

— Тогда я предложу сто пятьдесят золотых! — крикнул Ансельм. — Не забудьте, милорд, вы сказали, что сии деньги пойдут на прокорм голодных!

— И так оно и будет! — поднялся с кресла Диармид. — Я запру их в отдельном денежном сундуке и открою его, как только у людей сквайра Джорди будет нехватка хлеба! — Он повернулся к собравшейся знати. — Благодарю вас, милорды! Да будем мы все проявлять столько же щедрости и заботы о своих ближних, сколь проявили сегодня вы!

Лорды уставились друг на друга; отправляясь сюда, они определённо меньше всего думали о благотворительности.

Диармид повернулся и направился к Джорди, обнажая кинжал.

Раздались гневные крики, но Диармид лишь обошёл Джорди и перерезал его путы. Джорди поднял руки, массируя запястья, и крики стихли. Затем Диармид встряхнул цепь, сдёргивая с крюка, поймал, когда она упала, и вручил Джорди.

— Воспользуйся ею для покупки еды своим крестьянам — а если у них когда снова возникнет нужда, то лучше скажи своему герцогу, чем браться за лук!

Ровена подбежала к мужу и бросилась ему в объятия, а толпа разразилась одобрительными криками.

Посреди этих криков Ансельм подошёл к Роду, держа руку на эфесе меча.

— Если б моего сына убили, лорд–чародей, я бы поднял мятеж — и на сей раз, клянусь, смел бы своего зазнавшегося младшего брата и его надменную королеву!

— Хотя они и прислали к вам судью, у которого хватило ума понять, каким неоценимым достоянием является ваш Джорди? — спросил Род.

— То не Диармид понял сие, а вы доказали ему!

— Ну и ну, спасибо, сэр Ансельм, — медленно произнёс Род.

Ансельм уставился на него, сообразив, что сделал Роду комплимент. А затем оправился и требовательно сказал:

— Возможно в сём есть немалая доля истины — но по слухам вы покинули свой пост и бродите по стране, словно какой–то престарелый странствующий рыцарь! Кто же теперь будет смягчать правосудие короны, если Верховный Чародей покинул свой пост и бродяжничает в своё удовольствие?

— Как кто, ясное дело, мой сын Магнус, — уведомил его Род, — хотя и сомневаюсь, что ему это понадобится.

Ален воплощает все милосердие, в каком когда–либо нуждалась корона. Что бы вы ни думали о своих родственниках, сэр Ансельм, у вашего племянника положительно талант по части здравых суждений.

— Возможно, коль скоро он станет королём, то все так и будет, — допустил призадумавшись Ансельм, — но сие может случиться лет через двадцать, а то и позже. Кто же будет смягчать правосудие королевы до той поры? Она ведь наверняка не станет слушать советов собственного сына!

Род мог бы указать, что Туан всегда был гласом умеренности, который не давал Катарине превратиться в тирана, но он знал — проявленное братом милосердие и занятое им положение вызывали у Ансельма столь сильное негодование, что упоминание о нем лишь заставит его вспыхнуть гневом — и потому сказал вместо этого иное:

— Возможно она и не станет слушать советов собственного сына, сэр Ансельм, но обязательно прислушается к советам моего. Пора нам начать доверять детям, которых мы так упорно старались воспитать мудро и хорошо. Разве вы не доверяете собственному мальчику?

— Да! — горячо подтвердил Ансельм. — Во всей стране нет никого лучше него!

— Но весьма немало столь же хороших, — парировал Род. — Доверьтесь собственному мальчику, сэр Ансельм — но доверьтесь также и моему. В конце концов, Джорди ведь ему доверится.

* * *

— Он не казался убеждённым, — сказал Род Диармиду, когда они смотрели вслед уезжающему с сыном и невесткой Ансельму. Будущий дедушка вёл в поводу дамскую верховую лошадь, потому что Джорди и Ровена, по какой–то странной причине, решили ехать вдвоём на одном коне.

— Возможно, но удара он не нанёс, — сказал Диармид и содрогнулся. — Пока вы не поднялись по сей лестнице на помост, я думал, что мятеж разразится прямо здесь и сейчас!

— Одна из наиболее неприятных небольших проблем, связанных с должностью герцога, — посочувствовал юноше Род. — Фактически, ваше высочество, у меня всегда складывалось такое впечатление, что вы терпеть не можете заниматься администрированием!

— Вы же знаете, лорд–чародей, я куда больше предпочитаю проводить время с книгами! — рассмеялся Диармид.

— Да, знаю, — кивнул Род. — Точно так же как Грегори. Но вот Джорди предпочитает быть в имениях, вникать во все и лично убеждаться, что его крестьянам живётся неплохо и все идёт гладко.

— Желал бы я обладать таким даром! — сказал Диармид.

— У него он вероятно от матери. Подумать только, не подыми Ансельм мятеж, то управление герцогством Логайр свалилось бы вместо тебя на Джорди!

— Тем более жалко, что сим занят не он!

— Да, но закон странная штука, — задумчиво произнёс Род. — Да, знаю, прав состояния обычно лишается не только изменник, но также и все его потомки — но может быть сделано исключение, если есть основания считать, что сын будет столь же предан короне, сколь был неверен его отец.

И подождал.

Через несколько секунд Диармид кивнул.

— В ваших словах есть истина, лорд–чародей. Надо будет обсудить сие с матерью.

Однако обсудить эту мысль с Катариной он предоставит Туану — после тридцати лет, в течение которых Туан умерял её резкость, он стал непревзойдённым мастером по этой части. Род улыбнулся. Может, возведение Джорди в герцоги Логайра и не строго соответствовало бы закону, но оно наверняка было бы в интересах всего народа.

В том числе и Диармида.

* * *

— Как ты мог допустить такое! — бушевал Дюрер, расхаживая взад–вперёд. — Как ты мог позволить ему остановить эту вспышку! Мы были на пороге больших дел, ты мог бы увидеть, как гражданская война начнётся прямо там, но нет! Тебе понадобилось позволить этому сладкоречивому негодяю отговорить тебя от этого!

— Я делал все, что мог, стараясь подстрекнуть Ансельма Логайра обнажить меч, — возразил агент, — но этот проклятый Гэллоуглас сумел вытащить запал из столь старательно заряжённой мной бомбы!

— Разнести Гэллоугласа! Разнести его на куски! Пытать и четвертовать его! Изжарить его на медленном огне! — бушевал разъярённый Дюрер, а затем вдруг резко остановился, опираясь на стол и хватая воздух раскрытым ртом. — Придётся нам убить его. Вот и все. Придётся — и быть готовым восстать в ту же секунду, как он умрёт!

— Да мы же тридцать лет пытались его убить, — возразил агент.

— Да, но теперь он бродит сам по себе, без кого–либо из своего отродья, готового защитить его! Свяжись с местным агентом, одним из этих рождённых на Грамарии телепатов, которых мы сумели поднять и завербовать! Один из них наверняка должен суметь устроить иллюзию, благодаря которой он угодит в силки! Достаньте телепата! Устройте западню! И когда она захлопнется, убейте его на месте!

* * *

Род сидел на повалившемся стволе у своего бивачного костра, пощипывая минорные струны своей ручной арфы, монотонно распевая (поскольку тональность ему, как он знал, все равно не удалось бы выдержать) о скитальце, который состарился, разыскивая однажды увиденную, затем утерянную им женщину — но распевая он увидел, как качнулась ветка на той стороне поляны, где не было ни малейшего ветерка, и услышал, как проухала вызов сова. Гадая, почему это эльфы не предупредили его, он отложил в- сторону арфу и поднялся на ноги, опустив руку на рукоять кинжала, и окликнул:

— Есть кто живой?

— Друг. — Ветка качнулась в сторону, и в круг отбрасываемого костром света вышла высокая молодая женщина — очень высокая, больше шести футов ростом и с ещё более высоким посохом. — Друг, ищущий совета.

Род облегчённо вздохнул, а затем нахмурился.

— Лес едва ли самое безопасное место для привлекательной молодой женщины. Что вы во имя неба делаете, разгуливая одна ночью в лесу?

Поначалу, при слове «привлекательной», глаза Алеа сверкнули, но потом она улыбнулась, казалось, странно довольная услышанным, взгляд её изумительно смягчился.

— Вам незачем за меня беспокоиться, лорд–чародей. Ваш сын хорошо меня научил заботиться о себе.

— Да неужто! — улыбнулся Род, снова гордясь своим мальчиком. А затем кивнул на посох. — Полагаю, вы действуете вот этим. Здоровой молодой женщине на самом–то деле незачем опираться на палку.

— Да, совершенно ни к чему, когда у меня есть Гар — в смысле Магнус.

Род тихо рассмеялся, а затем с миг в удивлении взирал на неё. И как это Магнус нашёл такую подходящую для него женщину?

Да так же как и Род, конечно же — обойдя полгалактики.

— Я действительно друг, — сказала она, — или хотела бы им быть.

Род улыбнулся и протянул ей руку.

— Подходи присаживайся рядом, друг, и раздели со мной тепло костра. — А затем, словно запоздало сообразив, добавил: — В котелке есть ещё чай.

— Чай не помешает, — присела рядом с ним Алеа. — Вечер–то свежий.

Род достал из вещмешка вторую кружку, налил в неё из походного котелка чай и подал ей в руки.

— Ты выбрала странное место для поисков совета, — сказал он усевшись, — или ты сбилась с пути?

Алеа помедлила с ответом, пристально глядя на огонь.

— Несколько лет я думала именно так — но на самом деле это длилось едва ли два месяца.

— Случилось что–то ужасное, — озабоченно произнёс Род. — Что могло заставить молодую женщину до такой степени потерять своё чувство направления?

Алеа молчала, явно разрываясь между двумя противоположными желаниями.

— Тебе не обязательно отвечать, — мягко сказал Род, — и не беспокойся, я не стану читать твоих мыслей. Мне это даётся не так естественно, как некоторым другим.

— Магнус тоже их не читает, — быстро сказала она, — как бы сильно ему ни хотелось этого. Он никогда ни на миг не предавал меня, ни в малейшей степени.

Она умолкла, снова глядя на огонь. Род решил, что её нужно слегка подтолкнуть.

— А ты ожидала, что он предаст тебя?

— Все остальные именно так и делали, — отрезала она. — Был… — Фонтан её слов иссяк.

— Один соблазнитель? — мягко подсказал ей Род. — Молодой человек, который уверял, будто он любит тебя, а потом бросил?

Она повернулась к нему, прожигая его взглядом.

— Откуда ты знаешь!?

— Это слишком обычная история для молодых женщин, — вздохнул Род. Он отвернулся признаваясь: — Я и сам однажды попробовал такое.

— Попробовал? — снова сделалась внимательной Алеа. — Значит не получилось?

— Да, — сказал Род, — потому что я действительно влюбился в неё. Хотя понял это далеко не сразу.

— Не могу взять в толк, как это кто–то не понял сразу, что любит, — отозвалась Алеа.

— Вот как? — Род посмотрел ей прямо в глаза, пока она не уловила значения его слов, а затем покраснела и отвернулась.

— Но не при первой любви, — тихо проговорил Род. — Можно круглые сутки спрашивать себя «Это любовь?», но это не она. А когда она есть, то ты знаешь это — и говоришь себе «Так значит, это любовь!» Но если эта любовь плохо кончается и причиняет тебе страшную боль, то что–то в тебе приравнивает любовь к боли и потом навеки отказывается от романтических увлечений.

— Не «навеки», — медленно произнесла Алеа. — Да, надолго, но не навеки.

— Если повстречаешь человека достойного твоей любви? — улыбнулся Род. — Скажите, леди — как он доказал, что достоин?

Алеа вздохнула и откинула голову назад.

— Терпением. Я то и дело теряла с ним самообладание, но он ни разу не наорал на меня в ответ, только кивал и делался очень серьёзным. Заметьте, я не говорю, будто он не спорил со мной — но это было больше попыткой убедить меня объясниться, стремлением понять, что я имею в виду.

Род ощутил новый прилив гордости за сына, но тем не менее спросил:

— И когда он понимал, то по–прежнему спорил? Алеа с миг сидела не шевелясь, хмурясь и обшаривая воспоминания. А затем сказала:

— Он обычно заканчивал соглашаясь со мной. Оглядываясь на прошлое, я вынуждена сказать, что те ссоры были на самом деле его манерой объяснить мне тремя различными способами свои идеи и растолковать все причины их появления — а коль скоро я понимала, почему он хотел что–либо сделать, то всегда находила в его словах смысл. Ну, почти всегда, — поправилась она, — но в иные раз–другой я была готова не спорить с ним и предоставить ему самому выяснить, как он ошибается.

Улыбка Рода так и засияла.

— Но ты не поняла, что полюбила его.

— Да, я знала только, что он мой боевой товарищ. — Алеа нахмурясь повернулась к нему. — Вы ведь не хотите сказать, что подобное терпение может происходить только от любви!

— Нет, не всегда, — согласился Род, — но обычно. Сколько тебе потребовалось времени для понимания этого?

— Четыре года. — Взгляд Алеа снова вернулся к огню. — На самом деле это произошло всего несколько месяцев назад. Мы находились на планете, где колония выродилась в набор враждующих кланов. Вот там я и поняла — мне хочется, чтобы он обнял меня, поцеловал, и… — она покраснев оборвала фразу. — Однако я была все ещё не готова назвать это любовью. Это случилось лишь когда его младший брат… когда Грегори передал ему, что… — Тут она вспомнила, почему Род бродил в этом лесу и перефразировала то, что желала сказать. — …Что его мать больна. Он тогда сделался таким встревоженным, таким печальным и серьёзным, и я поняла, что сейчас не время затевать ссору, и я могу для него сделать только одно: сидеть тихо и ждать, когда он заговорит — а затем слушать. — Она нахмурилась, озадаченная собственным поведением. — Полагаю это был первый раз, когда я настолько встревожилась за него, что думала только о его нуждах, а не о своих — а он делал это для меня много раз! Она умолкла, глядя на огонь. Род сидел и ждал.

— Да, это было в первый раз, — повторила Алеа. — Если поразмыслить, я тогда в первый раз была уверена: он настолько занят своими переживаниями, что мне не нужно быть настороже, что я могу позволить себе быть действительно открытой с ним. Он был настолько уязвим, настолько сильно поражён, и было бы очень и очень неправильным сделать тогда что–нибудь, способное ранить его.

Род снова подождал, но она оставалась безмолвной. Наконец он сказал:

— Значит ты наконец мельком увидела его таким, каков он есть на самом деле.

— Да, — кивнула Алеа. — Внутреннего Магнуса, мальчика внутри мужчины, очень молодого мужчины, который был так тяжело ранен любовью. — Она слегка нахмурившись повернулась к Роду. — Именно поэтому я и отправилась разыскать вас — узнать, почему Алуэтта ранила его и как эта рана могла оказаться такой глубокой, что мальчик внутри него стал бояться полюбить вновь, каким бы бесстрашным мужчиной он ни сделался.

Род глядел на неё минуту с лишним, а затем закрыл глаза и кивнул.

— Есть и другие, кто достаточно хорошо знает его, чтобы ответить.

— Больше нет, — возразила Алеа. — Его братья и сестра сами так сказали. Он сильно изменился, сказали они, им теперь кажется, будто они больше не знают его.

— Но они знают, кто его ранил и почему, — мягко возразил Род.

23

— Ну, это и я знаю, — отозвалась Алеа. — Это сделала Алуэтта, но я не знаю, как она его ранила, и по–настоящему не понимаю, как она могла так глубоко поразить его. — Она мрачно нахмурилась, ощущая нарастающий гнев. — Думаю, я никогда не прощу ей этого!

— Не будь так уверенна, — призвал её Род. — Шрамы в его душе оставила не та Алуэтта, которую мы знаем, которую все ещё приходится отвлекать, не давая ей ненавидеть себя за совершенные ею преступления.

— Целиком её в этом поддерживаю, — зло бросила Алеа. — Как только Корделия и Джефри могли простить её? Как только Грегори мог влюбиться в женщину, способную сделать с человеком такое?

— Потому что у него не было особого выбора. — Род отвернулся, переведя взгляд на огонь. — Все конечно думают, будто им известно, что именно сделала Алуэтта, но Грегори был тогда слишком юн, чтобы понять. Даже Джефри этого не понял, хотя, уверен, он–то думал иначе. Но вот Корделия была достаточно взрослой и разумной. Фактически, именно она–то и помогла ему заштопать душевную рану.

— Но не станет об этом говорить — не нарушит его доверия, как сказала она мне. И это означает, что вы — единственная моя надежда узнать то, что я хочу.

— А разве он сам тебе не расскажет? — На лбу Рода пролегли морщины печали. — Было время, когда он отличался своей открытостью.

— В самом деле? — Алеа пугающе пристально заглянула Роду в глаза. — Когда он был мальчишкой? Расскажите мне о нем!

Род несколько минут смотрел на неё изучающим взглядом, а затем ностальгически улыбнулся, устремив взор куда–то вдаль.

— Он был толковым и смышлёным, хотя всегда с тем преувеличенным чувством ответственности, которое приходит с положением старшего сына…

— Должно быть и время, когда он не был старшим сыном, — поднажала Алеа. — Ведь Корделия на три года младше него, не так ли? Каким он был, когда оставался единственным ребёнком?

— Смелым, — улыбнулся Род, оглядываясь на минувшие годы. — Жизнерадостным, всегда счастливым, немножко озорным — и очень смелым. Ему никогда и в голову не приходило чего–то бояться. — Он повернулся к ней с образующейся между бровей морщинкой. — Знаешь, он тогда был блондином — золотистым блондином.

— Нет, не знаю. — Алеа глядела широко раскрыв глаза, жадно впитывая каждую кроху сведений. — Как же он мог стать брюнетом?

— Так вышло в результате одного небольшого путешествия, в которое отправилась наша семья, — рассказал Род, — на экскурсию в страну фейри, где и впрямь действовала магия, и где мы открыли, что у каждого из нас есть свой аналог, человек, очень похожий на нас и играющий в своей стране роль, во многом схожую с теми, какие играли мы здесь, на Грамарии.

— Это всего лишь повесть, не так ли? — спросила Алеа.

— Нет, куда как более чем просто сказка. — И Род рассказал ей, как трехлетний Джефри угодил в ловушку врат между измерениями, как вся семья отправилась следом за ним, и как, уже немало лет спустя, когда все четверо детей попали в затруднительное положение, выбраться из которого они не могли даже с помощью своих пси–способностей, Магнус дотянулся с помощью Грегори и его аналога, Видора, до своего альтернативного «я», Альбертуса, старшего сына лорда Керна^[42], и позаимствовал его таланты — но приобрёл больше, чем ожидал, так как волосы у него сделались чёрными, как у его аналога, а в его жизнерадостном характере развилась мрачная сторона, которая обычно оставалась скрытой, но всплывала на поверхность, когда он был расстроен.

— Слишком фантастично, чтобы поверить, — выдохнула Алеа, но Род видел по её лицу, что она как раз поверила.

— А я вернулся из того путешествия с совершенно ужасным нравом, — признался Род. — У меня ушёл не один год, прежде чем мне удалось избавиться от него — да и то только с помощью Гвен.

— Именно это и имел в виду Магнус, говоря, что вы исцелились, когда он пострадал? — спросила Алеа.

— Он так сказал? — удивлённо переспросил Род, а затем ответил: — Хотя понимаю. Произошло это конечно ни тогда — не один год спустя. Понимаешь, я впал в бредовое состояние — последствия попытки отравления, но теперь оно прошло…

Алеа вспомнила рассказанное Магнусом и придержала своё мнение по данному вопросу — Я всегда чувствовал себя очень виноватым из–за этого, — продолжал Род, уставясь на пламя костра. — Не сойди я как раз тогда с ума, прояви я больше терпения и понимания, то возможно сумел бы защитить его… — голос его стих, а взгляд сделался ещё более пристальным.

Алеа увидела его боль и сочувственно коснулась ладонью его руки.

— Нельзя винить себя за болезнь, — мягко сказала она.

— Да. Да, нельзя, — Род с мрачной улыбкой повернулся к ней. — Или, если и можно, то не следует. Но время для такой болезни оказалось самым неудачным — злосчастное совпадение, если угодно.

Это слово заставило сработать сигнализацию в глубине мозга Алеа, и та мигом напряглась.

— Магнус говорил, что вы учили его остерегаться совпадений, — сказала она.

Род уставился на неё.

Через минуту он кивнув, снова повернулся к костру.

— Да, я учил его этому. Следовало б и самому помнить об этом. Странно, как же я не понимал этого вплоть до данной минуты — но та гадюка, которая ужалила его, запросто могла проникнуть в мои мысли и снова раскочегарить безумие, чтобы не дать мне помочь ему.

— Кто была та гадюка? — тут же прицепилась Алеа, и, когда Род промолчал, сидя с виноватым видом, она догадалась: — Это ведь была Алуэтта, не так ли?

— Тогда её звали Финистер, — уведомил её Род, — почти иная личность. Алуэтта — это имя, которое ей дала её настоящая мать до похищения — ещё во младенчестве — Он повернулся к ней с очень серьёзным взглядом, положив руку на её ладонь. — Ты не должна винить её за сделанное ею — она сама достаточно винит себя. Её вырастила и воспитала пара эмоциональных убийц, которые промыли ей мозги, доведя девушку до паранойи, разрушив её самоуважение, извратив её природную доброту в жажду крови и разрушения, и оставив её эмоционально изувеченной. Исцеление её было самой трудной работой, за какую когда–либо бралась Гвен — но также и самым главным её достижением, стоящим в одном ряду с детьми, которых она вырастила сама.

Алеа заметила, что он не упомянул о собственной роли в том воспитании, но у неё хватило осмотрительности не спрашивать, почему.

— Ладно, я постараюсь не винить Алуэтту, хотя и вижу, как тяжело приходится Магнусу, когда то же самое пытается сделать он. Почему? Что же она сделала с ним?

— Пообещай не ставить ей этого в вину.

— Постараюсь проявить доброту и понимание и не осуждать. Я могу пообещать не мстить, но не могу пообещать не желать мести.

Род с минуту глядел ей в глаза, а затем коротко кивнул.

— Достаточно хорошо. Большего просить я не имею никакого права. Ну, в таком случае, сделала она вот что. — Но он снова перевёл взгляд на пламя костра, когда рассказал ей о гигантских способностях Алуэтты как проецирующей телепатки, о её умении заставлять встреченных ею людей думать, будто они видят какую–то совершенно иную особу — более прекрасную или более безобразную, в зависимости от того, что ей требовалось в данной ситуации — и о её таланте мгновенно гипнотизировать, склоняя разум жертвы влюбляться в неё даже когда она представлялась в самом безобразном обличье. Он рассказал ей, как Финистер прикинулась неверной молодой женой старого рыцаря, которая заманила Магнуса к себе в опочивальню и подстроила все так, что к ним ворвался её «муж». Затем он рассказал, как Финистер притворилась самой безобразной ведьмой северной округи, о том, как она заставила Магнуса все равно влюбиться в неё, о его сопротивлении и о том, как она вынудила его поверить, будто он стал змеем^[43], обязанным вечно ползать вокруг основания дерева — а потом о том, как Корделия разбила эти чары и вернула брату человеческое мировосприятие. Далее он рассказал о дикой, волшебной красавице, увлёкшей Магнуса в ещё более дикую погоню за ней и, когда он влюбился в неё, бросившей его, ввергнув тем самым в отчаяние, в настолько глубокую депрессию, что он даже не видел, что она не настоящая, не мог вырваться из её тисков — но отправился, побуждаемый родителями, на поиски Зелёной Ведьмы, которая исцелила его от самых худших эффектов той депрессии, хотя и не смогла избавить его от слишком глубоко засевшего остаточного презрения к себе.

— Значит, Зелёная Ведьма оставила его в таком состоянии, в котором его можно исцелить, но пока никто этого не сделал, — медленно произнесла Алеа.

— Ей это было уже не по силам, — ответил Род, — возможно потому, что Магнусу требовалось время, чтобы притупилась боль, или потому, что он достиг той эмоциональной точки, на которой мог понять, и не только умом, но и глубоко внутри, что те кажущиеся различными женщины были на самом деле лишь одной в трёх разных обличьях, и что не все женщины подобны им.

— Вы хотите сказать, что не все мы стремимся поработить или унизить его?

— Именно это, — кивнул Род. — И не только.

— Значит, по–вашему, он все ещё способен полюбить?

— О, да, — подтвердил Род. — Понимаешь, он вырос в очень тёплой и любящей семье, пусть даже у него был отец, способный без предупреждения впасть в ярость. Этого определённо достаточно для возможности полюбить.

— Несмотря на пережитое им?

— Из–за выпавших на его долю тяжёлых испытаний ему определённо будет труднее полюбить вновь, — признал Род, — особенно оттого, что эти испытания, также как пребывание сыном двух исключительных людей, оставили его с низким самоуважением. Но это не значит будто он не может полюбить — это означает лишь, что ему понадобится время — много времени — с женщиной, которой он может доверять, зная, что она никогда не обратится против него, какие б там удобные случаи ей не представлялись.

Алеа сидела не шелохнувшись и не говоря ни слова.

— Ты несколько раз теряла с ним самообладание, не так ли? — мягко предположил Род.

Алеа напряглась, но сумела коротко кивнуть.

— Это не будет иметь значения, — заверил её Род, — поскольку все происходило открыто и честно, даже если ты швыряла в него все оскорбления, какие только смогла придумать, пытаясь ранить его побольнее, или обвиняла его в том, чего он не делал и заставляла пытаться угадать, в чем же его винят.

— Да, — медленно проговорила Алеа. — Я по крайней мере выступала открыто — возражала ему напрямик — хотя то, из–за чего я ссорилась с ним, не всегда бывало настоящей причиной спора.

Род подождал продолжения.

— На самом–то деле я сердилась не на него, — произнесла она так тихо, что он едва расслышал, — но тогда я не понимала этого.

— Думаю, он понимал, — сказал Род. — Я б не тревожился из–за подобных стычек — особенно если они остались в прошлом.

— О да, — подтвердила Алеа. — Было несколько лет, когда я набрасывалась на него всякий раз, когда испытывала гнев или страх. Но теперь этого меньше. Намного меньше.

— Поскольку ты знаешь, что тебе нечего его бояться? Она кивнула — а затем раздражённо добавила:

— Меня злит только то, что он не обращает на меня внимания!

— Я думал, он все время с тобой разговаривает.

— Ну, в общем–то да — но только как друг! Род подождал.

— Нельзя однако заставить кого–то полюбить тебя, если любви там нет, не так ли? — спросила Алеа.

— Ты имеешь в виду, не являетесь ли вы неподходящими друг для друга? Если ваши эмоции не реагируют, то может ли произойти волшебство? — Род покачал головой. — Нет — но у вас, на мой взгляд, не тот случай. Я видел, как он то и дело тянется к тебе, видел восхищение в его глазах, когда он смотрит на тебя.

— Восхищения недостаточно!

— Да, — согласился Род, — но оно достаточно хорошее указание, что есть и нечто большее.

На сей раз продолжения ждала Алеа, и, когда его не последовало, спросила:

— Что ещё потребуется для его исцеления?

— Преданность, — ответил Род. — Полнейшая верность. Усвоение им, что он может положиться на тебя, несмотря ни на что.

— Он и так уже это усвоил!

— Тогда подожди.

— Сколько?

— Наверняка немногим больше года, — пожал плечами Род. — Он ведь теперь дома; ему требуется ко многому привыкнуть — и встреча с Алуэттой, вероятно, заставила его снова внутренне заледенеть, Алеа нахмурясь повернулась к нему.

— Вы имеете в виду, что находясь дома он оттает?

— После того как привыкнет к нему, — сказал он. — После того как осознает, глубоко внутри, что Алуэтта это не Финистер, что все сделанное Финистер основано на её мастерстве создавать иллюзии.

— Он должен заново усвоить, что есть реальность?

— Да — и усвоить, что он может обратиться за помощью для понимания этого к тебе.

— Значит Магнуса привлекает ко мне только моя надёжность и умение драться?

— Да, — сказал Род, — и твоя забота о других. Магнус рассказывал мне, как ты выхаживала и обучала людей. — Он печально покачал головой, глядя ей в глаза. — Но, девушка, ты просто глупая, если не видишь, что Магнус по меньшей мере считает тебя прекрасной. Также как и я, если уж на то пошло, и большинство других встреченных тобой людей — но это не имеет значения, не так ли?

— Ни малейшего, — отрезала Алеа, — потому что я ни на минуту в это не поверю!

— Тогда поверь, как обрадовался Магнус, повстречав женщину, которая не заставляла его чувствовать себя здоровенной неуклюжей диковиной, — сказал Род. — И коль скоро ты подумала об этом, посмотри на себя и увидишь фигуру, способную заставить грезить любого юношу.

— Я жердь!

— Превосходно сложенная жердь, — поправил её Род. — Может и не эффектная на вид, но после пережитого им чрезмерно эффектная внешность оттолкнула бы Магнуса.

— Возможно, — неохотно признала Алеа, — но у меня лошадиное лицо! Я безобразная!

— На самом деле, у тебя классические черты лица, — не согласился с ней Род, — с прекрасной, прочной костной структурой.

У Алеа потеплело внутри, и поэтому внешне она выглядела сердитой.

— Не убеждена!

— А вот Магнус убеждён, — упорствовал Род. — Тебе нужно только увидеть правду этого взгляда.

— И не обращать внимания на правду своей внешности? — с горечью спросила Алеа.

— Ты не можешь увидеть этой правды, — просто ответил Род. — В конце концов, большинство из нас — самые строгие себе критики. Кроме того, так ли уж на самом деле важно, что я там думаю о твоей внешности, или что думает Джефри, или любой красивый юноша?

Алеа на мгновение молча воззрилась на него, а затем признала:

— Нет. Меня волнует только, что думает Магнус.

— Он даст тебе знать, — предрёк Род, — раньше или позже.

Алеа снова помолчала, а затем полуутвердительно спросила:

— Затеять ссору тут не подействует, верно?

— Если б он мог понять её как форму любовной игры, то подействовало бы, — высказал мнение Род. — Если б он мог увидеть в ней своего рода игру, как видит Джефри — но он не может.

— Это почему же?

— Он утратил где–то по пути своё чувство забавного, — печально ответил Род, — своё чувство игры. Как я понимаю, это нечто такое, чему приходится научиться, когда повзрослеешь, и он научился — только утратил он его ещё до двадцати лет. Тут я подвёл мальчика.

Алеа почувствовала его боль, хотела взять его за руку — но смогла лишь сказать:

— Это было сделано не вами.

— Да, — согласился Род, — но я не сумел уберечь его от этого.

— Вам пришлось дать ему какое–то время действовать самостоятельно, — мягко указала ему Алеа.

— Делай для него столько же, сколько делаешь сейчас для меня, — сверкнул в её сторону улыбкой Род, — а остальное образуется само собой.

Алеа уставилась на него, а затем рассмеялась — но быстро отрезвела.

— Вы хотите сказать, что если в нас есть это волшебство, только и ждущее случая выйти наружу, то любовь образуется сама собой.

Род кивнул.

— И этого никак нельзя узнать, пока оно не случится.

— ЕСЛИ случится, — мрачно уточнила она.

— Если, — признал Род. Он снова взял её за руку и улыбнулся. — Но всегда можно убрать препятствия, преграждающие ей путь.

Алеа пристально посмотрела ему в глаза. А затем медленно улыбнулась.

* * *

— На сей раз, да, корона проявила милосердие, — сказал сэр Оргон, — но только потому, что там случайно присутствовал Верховный Чародей и оказал своё влияние!

— Сэр Оргон, — пытался быть терпеливым Ансельм. — Я слушал ваши крики о том, что все пропало, всю дорогу от замка Логайр до дома и все это долгое утро, и очень устал от них.

Они сидели у камина в главном зале усадьбы Ансельма, стены которой терялись в тени вместе с их почти невидимыми гобеленами. На столике между ними стояли две чаши и бутылка вина, так и не распробованного.

— Тот надменный педант Диармид мигом повесил бы вашего сына!

— Не забывайте, что вы говорите о моем племяннике!

— Племянник или нет, а своего кузена он повесил бы без долгих размышлений и никогда не дал бы сему ни на миг потревожить его сон! Милорд, вы должны призвать всех лордов, связанных с вами вассальной присягой, и выступить в поход против короны, пока ещё есть время!

— Я больше не герцог; никто не связан со мной вассальной присягой. Те, кого я подвёл, определённо не примкнут ко мне теперь!

— Но их сыновья примкнут! Их сыновья озлоблены на сию королеву и на её произвол. И не испытывают ничего, кроме презрения, к её комнатной собачке–королю…

— Сэр Оргон, — процедил сквозь зубы Ансельм, — вы говорите о моем брате.

— А он думал об узах братства, когда посылал своего сына повесить вашего? Милорд, вы должны восстать сейчас! Сейчас самое подходящее время! Промедлите с началом хоть на день, и будет уже слишком поздно!

— Слишком поздно для чего? — нахмурясь повернулся к нему Ансельм.

24

Сэр Оргон начал было отвечать, а затем спохватился.

— Слишком поздно для чего, зло измены? — Ансельм встал и подошёл к креслу сэра Оргона. — Слишком поздно для других лордов, которых ты сбил с пути? Слишком поздно для подкопа, который ты прорыл под замком?

Сэр Оргон прожёг его взглядом.

— Говори, червь сомнения! — Ансельм схватил сэра Оргона за грудкикамзола и рывком поднял его на ноги.

Рука сэра Оргона нанесла молниеносный удар; предплечье Ансельма пронзила жгучая боль; он вскрикнул, схватившись другой рукой за запястье.

— Я весь сей долгий день взывал к здравому смыслу, — гневно бросил сэр Оргон, — но поскольку сие оказалось бесполезным, то не буду более обременять вас своим присутствием. — И круто повернувшись зашагал к двери.

— Взять его! — крикнул Ансельм, и двое ратников тут же выскочили схватить рыцаря. Сэр Оргон зарычал, выхватывая меч, и бросился на них, и те осторожно отступили, вскидывая дубинки, окованные железными полосами.

В зал вбежал с обнажённым мечом Джорди.

— Отец, отчего весь сей… — Тут он увидел сэра Оргона с мечом в руке и узнал все, что ему требовалось знать. Мигом приняв стойку бойца, он двинулся на рыцаря.

Ратники принялись окружать сэра Оргона, расходясь в разные стороны. Тот не мог уследить за обоими и знал, что один из них заходил к нему с тыла — и поэтому стремительно развернулся, нанося одновременно рубящий удар. Джорди метнулся вперёд, и меч сэра Оргона звякнул, отскакивая от его клинка. Когда это произошло, подоспел и Ансельм и двинул рыцаря с размаху кулаком по голове.

Сэр Оргон покачнулся, споткнулся, и тут на него налетели ратники, хватая его за руки. Сэр Ансельм снова повернулся к камину, сорвал крепкую верёвку, державшую самую последнюю вязанку дров, и бросил её ратникам.

— Эх, нет у нас настоящей темницы! Придётся удовольствоваться погребом. Свяжите его и не спускайте с него глаз. — Он повернулся к Джорди. — Вовремя ты, сынок.

— Ты ранен! — Джорди шагнул вперёд, беря отца за руку.

— Всего лишь онемела на миг, — заверил его Ансельм. — Сей змей знает какие–то подлые приёмы боя. На рассвете мы отвезём сего изменника к твоему дяде и предоставим решать его судьбу королю.

Крепко привязанный к опорному столбу в погребе и прожигаемый неподвижными взглядами караулящих его ратников, сэр Оргон подавленно опустил голову. Крестьянская армия на следующий день должна добраться до Раннимида, и несомненно прекрасно справится с задачей отвлечь королевскую семью — но не будет никакого отборного отряда лордов, который должен захватить замок и свалить королеву. Ещё один шанс завоевать Грамарий для БИТА вылетел в трубу — а с ним и карьера сэра Оргона. Он навеки застрянет на этой ужасной средневековой планете, и никогда ему больше не познать роскоши и удовольствий столицы далёкого будущего, которое его коллеги столь упорно старались подорвать!

* * *

Небо залил свет зари; горизонт за рекой пылал, готовый взорваться солнечным светом. Диру вышел из леса и поискал взглядом ведьм–часовых, о которых пел менестрель — ручных чародеев короны, поставленных стеречь реку и не давать никому пригласить чудовищ. Вот, он увидал одну, на верхушке утёсов! Но та женщина задержалась там лишь на минуту–другую, окидывая взглядом заливной луг, а затем повернулась и ушла, скрывшись из виду.

Вот сейчас самое подходящее время, пока её нет! Диру метнулся через луг к огромному валуну, выступавшему из воды футов на двадцать.^[44] И пригнулся рядом с ним, дожидаясь, когда поднимется туман. Усики его потянулись из воды, становясь все гуще и гуще; первый луч солнца превратил их в золотистые, когда они слились в клубящуюся стену.

Пора!

— Чудища–из–Тумана, явитесь! — воззвал Диру. — Придите в мою страну и отомстите за меня врагам моим!

Ничто не шелохнулось, и у Диру тоскливо заныло сердце — но то движение в стене тумана превратилось в вихревую воронку, которая открывалась все шире и шире. И из неё с победным воем выпрыгнула на землю Грамария гигантская кошка с кисточками на ушах.

Торжествовала она не зря, так как следом за гигантской кошкой хлынула целая орда воющих, вопящих, верещащих и ревущих чудовищ, и при виде их у Диру кровь застыла в жилах — огромная тварь на негнущихся ногах, походящая с виду на какое–то гигантское насекомое с острыми крючьями на концах рук, и ещё одна со сверкающими серпами на месте рта. А за ними пёрла толпа тварей, бывших полуволками–полульвами, громадные тяжело ступающие лохматые прямоходящие создания с многочисленными рядами острых как бритва зубов, огромные ящерицы с клыками длиной с его руку, а в центре их всех ехал верхом на драконе со щупальцами вместо крыльев человек в великолепной мантии иссиня–чёрных и серебряных цветов, ухмыляющийся сквозь аккуратно подстриженную чёрную бороду, подымая торжествующий крик.

А затем гигантская кошка помчалась огромными прыжками через луг прямо к Диру. Какой–то миг он ещё думал, что его станут хвалить, чтить, благодарить — но кошка широко разинула пасть, показав похожие на сабли зубы, и Диру только–только успел сообразить, каким страшным орудием он послужил, прежде чем умер.

* * *

Крестьяне вышли отрядами на луг за стенами Раннимида, размахивая цепами и косами, но тем не менее производя впечатление неуверенных в том, что надо делать. Ничего, скоро узнают, среди них циркулировали агенты, внушая им:

— Помните о своих детях! Вы же не хотите, дабы их жизнь уподобилась вашей?

Или:

— Почему всякие леди должны обитать в мраморных дворцах, разодетые в шелка и окружённые гобеленами, когда ваши жены ходят по земляным полам в домотканых платьях?

Или:

— Свалите лордов, иначе ваши жены будут вечно презирать вас как трусов, и ваши постели будут до конца жизни оставаться холодными!

Мужики внимали и, мало–помалу, начали вспоминать свой гнев. Толпа начала сбиваться в неспокойную и гневную ораву Кто–то принялся кричать, требуя крови; другие подхватили крик. Вскоре уже тысячи голосов эхом повторяли клич:

— Долой короля! Долой королеву!

Тут городские ворота распахнулись, и вся орава с воем устремилась к ним — но из ворот выехало двунадесять рыцарей в доспехах, а за каждым следовала сотня вооружённых солдат–латников. Толпа начала притормаживать, а в криках зазвучала неуверенность.

Затем кто–то проревел:

— Вон там! — И все посмотрели в ту сторону, увидев там ещё двунадесять конных рыцарей, спускающихся в долину с запада вместе со следующими за ними двумя тысячами солдат. Ещё один панический крик заставил толпу повернуться на восток и увидеть там ещё одну наступающую армию. В криках толпы появилась нотка страха. Один голос провизжал, заглушая другие:

— Они ещё далеко! Мы пока можем бежать… А–А–АИ! Ахнув от ужаса, крестьяне шарахнулись назад, оставляя открытое пространство вокруг павшего, из проломленного черепа которого так и хлестала кровь. Прежде чем они успели оправиться от удивления при виде насилия, свершившегося в их рядах, чей–то голос крикнул:

— Вот так всегда будет с предателями! — И другие подхватили крик.

— Развернитесь к рыцарям и рубите их лошадей! — крикнул ещё один голос. — Мы опозоримся навек, если уйдём домой с пустыми руками!

— Король! — закричал тут десяток голосов, и вся орава повернулась и увидела выезжающих из ворот трёх человек с дворцовой стражей по бокам.

* * *

— Не по нутру мне разить свой же народ, отец.

— А мне ещё больше не по нутру позволить им сразить тебя, — отозвался ехавший по другую сторону от Туана Джефри.

— Тут убей их или убьют тебя, сынок? — спросил Туан. — Разве ты не видишь никакого иного выхода?

— Разреши мне по крайней мере поговорить с ними, — попросил Ален.

Туан с миг подумал, а затем медленно кивнул.

— Они теперь твой народ, и скоро будут твоими подданными. Испытай их верность.

Ален кивнул и пришпорил коня перейти на рысь. Джефри уставился ему вслед, а затем припустил за ним — но Ален услышал цокот копыт и с лучезарной улыбкой повернулся к нему.

— Спасибо, друг, — поблагодарил он, — но сие я должен сделать один.

Джефри с досадой натянул узду.

— Ты говоришь как мой сюзерен?

— Как твой будущий государь, — уточнил Ален.

— Тогда я сделаю как приказано. — Джефри пришлось выдавливать из себя эти слова. А затем он крикнул: — Если из–за них упадёт хоть волос с твоей головы, я их всех перевешаю!

Ален в ответ лучезарно улыбнулся ему, а затем повернулся и поехал к толпе один.

По рядам затрепетавших крестьян пробежал ропот, когда он подъехал к ним — в самую гущу их. Они расступились, едва способные поверить, что они в такой близи от своего принца. А затем чей–то голос провизжал:

— Стащить его с коня! — Трое мужиков набросились на подстрекателя и оглушили его ударами дубин.

— Я ваш принц! — крикнул Ален. — Зачем вы явились сюда? Расскажите о своих обидах, дабы я мог заняться ими!

— Не верьте ему! — пронзительно крикнул чей–то голос. — Он лорд! А они хотят лишь воспользоваться…

Шмякающий удар резко оборвал его вопли.

— Мы выслушаем тебя! — крикнул с десяток голосов.

— Нет, выслушивать буду я вас! — крикнул в ответ Ален. — Говорите! Вас бьют солдаты ваших лордов? Ваши лорды морят вас голодом или заставляют так долго работать на их землях, что у вас нет возможности возделывать свои? Скажите мне!

Несколько мгновений толпа бесцельно толклась, перешёптываясь; а затем один мужик крикнул:

— Почему мы должны жить в глинобитных хижинах, тогда как ваши собратья живут в замках?

— Увы, богатые и бедные будут всегда, — ответил Ален. — Если я откажусь от своего замка и отдам вам все, чем владею, то через две недели все будет потрачено, и какой–то другой человек с боем завладеет тем замком и заставит вас работать на него.

— Не заставит, если мы перебьём всех лордов! — крикнул другой мужик.

— Некоторые из вас будут собирать вокруг себя все больше и больше громил, — ответил Ален, — и стремиться сделать вас всех своими рабами. Их внуки возможно начнут думать, что у них есть какие–то обязательства перед вами, но сколько из вас к тому времени умрёт в нищете?

— А сколько из нас умрёт в нищете сейчас? — потребовал ответа ещё один крестьянин.

— Хороший вопрос, — ответил Ален поворачиваясь в ту сторону, откуда раздался голос. — Скажите мне, кто живёт в нищете, и я отдам ему собственную еду и одежду. Если вы знаете каких–то стариков, которые живут в бедности и скорей всего умрут в нищете, то сообщите мне, как их зовут и где они проживают, и я пришлю им помощников.

Толпа в удивлении зашепталась. А затем кто–то крикнул:

— Нам не должно требоваться являться за сим к королю! Должны быть гарантии!

— Обеспечивать их должны ваши лорды, — не замедлил с ответом Ален, — но если они не обеспечивают, то вы можете искать возмещения у меня.

По толпе прокатились изумлённые разговоры.

— Я клянусь в сём! — крикнул Ален. — И готов присягнуть, если желаете! — А затем, понизив голос: — По крайней мере, меня и моих вы уже знаете, и знаете, чего от нас ожидать.

* * *

Корделия стояла вместе с Грегори и Алуэттой у зубцов стены, вцепившись пальцами в камень, подобравшаяся и готовая к удару вражеского телепата по королевской семье — и ожидая, не придётся ли выкручивать с помощью телекинеза оружие из рук того, кто вдруг попытается ударить Алена.

— Ну как у него могло хватить глупости заехать в самую толпу их, одному человеку посреди стольких врагов! — воскликнула Корделия.

— Это мудрость и рассчитанный риск, — растолковал ей Грегори. — Но более существенно для твоего мужа, это сочувствие бедным и чувство справедливости.

— Ну должен ли он быть настолько предан своему делу? — спросила Корделия и тут же сама ответила на свой вопрос. — Да, должен. Поступай он иначе, я не полюбила бы его.

— Сестра, — коснулась её руки Алуэтта, — ещё больше он предан тебе.

С миг Корделия стояла молча, а затем с довольным видом улыбнулась ей.

— Да, он мне предан, не так ли?

— А это ещё кто? — Грегори нахмурясь показал в сторону едущей по восточному склону небольшой группы всадников.

Женщины повернулись посмотреть, куда он показывал.

— Судя по их виду, это какой–то лорд и его челядь, с эскортом из королевских ратников с восточного крыла, — нахмурилась Корделия, приглядываясь к отряду. — Должно быть, сэр Набон считает их и впрямь важными, раз отправляет к Их Величествам чуть ли не в разгар битвы! Но почему один из всадников связан?

— Думаю, при данных обстоятельствах небольшое чтение мыслей не будет неэтичным. — Грегори на мгновение сосредоточенно нахмурился, а затем уставился на всадников. — Это твой дядя Ансельм и никогда ранее не виденный кузен!

* * *

Ансельм ехал с одного боку от сэра Оргона, а Джорди с другого — но молодой человек не отрывал взгляда от толпы.

— Что здесь происходит? Переговоры?

— Переговоры между твоим надменным кузеном и многотысячной оравой! — определил Ансельм. — Он что, собирается в одиночку драться с ними всеми? — Но тут он состроил уважительную, хотя и хмурую, мину, так как они подъехали к королю с королевой. — Ваши Величества.

— Рад встрече, брат, — невольно уставился на старшего брата Туан. — Что привело тебя ко мне накануне битвы?

— Не к тебе, а к твоей жене! — отрезал Ансельм. — Мы привезли вам изменника, который подстрекал меня снова поднять мятеж. За последние несколько дней его увещевания сделались крайне настойчивыми, и я все не мог додуматься, почему — но теперь вижу. — Он повернулся к сэру Оргону. — Ты ведь знал о сём, не так ли? Крестьянское восстание, и ты знал, когда оно произойдёт, вот потому–то ты и твердил, что осталось мало времени!

— Если все так, то предоставь это мне, — сказала Катарина голосом палача.

Сэр Оргон посмотрел на неё и содрогнулся.

— А у твоего сына что, не хватает воспитанности поздороваться со своей тётей, не говоря уж о его королеве? — требовательно осведомилась Катарина.

Ансельм ощетинился — но прежде чем он успел ответить, Джорди воскликнул:

— Я вижу их! Вон Диккон и Нед, двое из моих же крестьян! — И без дальнейшего шума понёсся галопом к лугу.

К лугу и к толпе крестьян, которые расступились, оторопев, а затем с гневными криками сомкнулись вокруг всадника — но Джорди спрыгнул с коня и побежал к своим людям.

— Диккон! Нед! Что вы здесь делаете? Вы что, хотите жизни лишиться?

— Добрый день, сквайр. — У Диккона достало приличия выглядеть пристыжённым. — Когда стражники забрали вас, мы и впрямь рассердились на герцогский произвол. И прослышав, что народ идёт свалить сию надменную королеву и её высокомерных сынов, мы отправились попытаться отомстить за вас.

— Ну, вам больше незачем мстить! Меня защищал лорд–чародей, а тот «высокомерный сын» отправил меня назад в имения заботиться о вас всех, насколько в моих силах! — Он развернулся всем телом к Алену. — Ваше Высочество! Кого б там ещё ни понадобилось наказать, умоляю вас пощадить сих малых! Они добивались лишь правосудия для своего сквайра, и ничего более!

— Так вы преданы сему лордику? — недоверчиво переспросил один из толпы крестьян.

Диккон потемнел лицом и покрепче сжал свой посох, встав рядом с Джорди.

— Мы будем защищать сего человека до последнего дыхания.

— Да! — Нед встал по другую сторону от Джорди. — Наш сквайр и его леди делали все возможное, дабы мы и наши семьи хорошо питались и имели хорошее жильё! Если у нас чего–то не хватает, то лишь потому, что у него нет больше денег. На самом–то деле, люди герцога задержали его как раз за попытки достать довольно еды, дабы нам хватило протянуть зиму, хотя для сего ему пришлось стрелять оленей самой королевы!

— То самая веская причина для браконьерства, о какой я когда–либо слышал, — высказал своё мнение Ален.

— Но как же так? — недоумевающе спросил ещё один крестьянин. — Ведь не хотите же вы сказать, будто лорды могут быть нам друзьями!

— Я не лорд, — горячо вмешался Джорди, — ибо мой отец лишён прав состояния! Я всего лишь сквайр!

— Но по праву он лорд! — провозгласил Нед. — Лорд и наш друг!

— Как буду им и я. — Ален на секунду поглядел на кузена, а затем улыбнулся. — В конце концов, мы одной крови, хотя и никогда не видели друг друга. Рад встрече, кузен Джорди.

Джорди оглянулся на него, а затем решил тоже улыбнуться.

— И я рад, кузен Ален.

— Ах как трогательно, — презрительно фыркнул другой крестьянин, — родственники наконец–то повстречались — но тем не менее они лорды и наши враги по самой своей природе!

Повсюду вокруг Алена загудели голоса сбитых с толку людей — пока чей–то голос не взвизгнул:

— Мы пришли сюда пролить кровь! И не можем уйти, ничегошеньки не добившись!

— Вы прольёте мою кровь, если того желаете, — степенно произнёс Ален. — Выберите из своих рядов мне противника, и я буду драться с ним его же оружием!

* * *

На верхушке северной башни Алеа держалась рядом с Магнусом, беспокоясь из–за напряжения, явственно проглядывающего в каждой чёрточке его лица.

— Ты не должен, Магнус! Не должен вмешиваться! Пока ещё нет причин!

— Мой принц и друг детства окружён тысячами врагов, — проскрежетал Магнус, — а ты мне говоришь, будто нет никаких причин?

— Конечно нет! Ты ведь знаешь, что он держит ситуацию под контролем, как бы там она ни выглядела! Ты и сам проделывал нечто подобное! Сколько раз ты бывал среди сотен врагов?

— Да, но не с целью бросить им вызов!

— И он тоже не за тем! Вмешайся сейчас, и они потеряют ту веру в него, которую он создаёт! Знаю, труднее всего на свете ничего не делать, но именно это нужно сегодня!

— Если они не бросятся на него, — пробормотал себе под нос Магнус, но чуть ли не пожелал, чтобы они предприняли это.

* * *

Толпа вокруг двух братьев ревела, а те глазели друг на друга, дивясь, как это они могут быть родственниками. Их омывал океан шума, пока его не пронзил один голос:

— Не верьте ему! То обман!

— Что же, никто не смеет сразиться со мной? — бросил вызов Ален. — Наверняка ведь должны быть смеющие, иначе вы не пришли бы сюда! Найдите же хоть одного!

Но толпа волновалась вокруг него, недоверчиво шумя — а затем шум вдруг затих, и в напирающей со всех сторон толпе показался коридор. В конце его стоял, словно стена, высокий мужчина шести с половиной футов^[45] ростом, с плечами как у быка, с руками толщиной с ногу обыкновенного человека.

— Я смею! — проревел он и потряс семифутовым посохом. — Вот моё оружие! Смеешь сразиться со мной, короленок? Посмеешь сбросить свои латы и драться со мной только на посохах?

25

У городских ворот Катарина в ярости повернулась к мужу.

— Ты что, с ума сошёл, Туан? Ведь нашего мальчика убьют!

— Сомневаюсь, — отозвался Туан, но лицо его застыло от напряжения. — Погибнуть от посоха куда меньше вероятия, чем от меча — и наш мальчик хорошо обучен.

— Но если его…

— Тогда Диармид никогда не простит его убийцу, — ответил на её невысказанный вопрос Туан, — и после твоей смерти у крестьян будет куда как больше оснований страшиться короля, стремящегося отомстить за смерть брата.

— У них не достанет ума помнить о сём!

— А им и не понадобится. — Туан снял латные рукавицы и взял её за руку. — Мы должны рискнуть, хотя он может пострадать в сей схватке, как должны были рискнуть, когда он поскакал на помощь друзьям. Как же он сможет когда–нибудь стать королём, если не сможет полагаться на собственные силы?

— Но тогда врагами были всего лишь разбойники и тати!

— А разве сей противник чем–то лучше? — Туан погладил её по руке. — Смелее, милая. Мальчик отлично обучен и ему доводилось сталкиваться с врагами и пострашнее сего — и изумительное дело, он низвёл сие столкновение с битвы между армиями до схватки на посохах.

Катарина пригляделась к сыну, шагающему к огромному крестьянину, и проговорила с некоторым трепетом:

— Да, так оно и есть.

А затем, вся в напряжении от беспокойства, она уселась, неистово сжимая руку мужа, покуда смотрела, как её сын шёл вроде как на бойню.

* * *

В дозоре у южной реки стояла не одна ведьма — неподалёку на лесной опушке пряталась телепатка БИТА. Она услышала какофонию, вызванную вторгшимися чудовищами, и выбежала из леса — а затем застыла, приведённая в ужас видом вторгающихся кошмаров. Она закрыла глаза, мотая головой для освобождения от паралича, и направила мысль на север к Раннимиду, к своим коллегам–эсперам из БИТА.

Один из тех телепатов находился посреди крестьянской армии, прямо рядом с Пересмешником.

— У них получилось, шеф! Тот простак позвал чудовищ!

— Значит телепаты будут слишком заняты ими, чтобы помочь в битве.

— Я посмею сразиться с тобой, — говорил между тем Ален рослому крестьянину, — и я крайне рад видеть, что по крайней мере у одного из моих подданных хватает смелости выступить против меня.

Для Джефри это было уже чересчур. Он с гневным воем поскакал прямо на толпу. Та с тревожными криками попятилась, давя неповоротливых.

— Вероломство! — кликнул повысив голос Пересмешник. — Бей его! Дави! Всех их, пока они не раздавили всех нас! — Он знал, что его пси стреножат любых противников, сколь бы ни были те хорошо вооружены.

Крестьяне ответили на призыв гневным рёвом, и, когда Джефри оказался в толпе среди них, десятки рук схватили его коня за сбрую. Храбрый скакун пронзительно заржал, пытаясь встать на дыбы, но вес множества крестьян удер–жал его на всех четырёх. Тут навалились новые крестьяне, руки потянулись уже к самому Джефри — но пытающиеся пронзить юношу клинки затормозили и остановились в каких–то дюймах от его боков.

— Почему они не заколют его? — прошипел Пересмешник. — Что там делают наши пси? Велите им блокировать защищающих его эсперов!

— Мы пытаемся, шеф, — доложил стоящий с другого боку от него человек с застывшим от напряжения лицом, — но королевские пси сражаются с нами изо всех сил. Мы сцепились мёртвой хваткой и ни туда, ни сюда!

— Это Гэллоугласы! — прошипел Пересмешник. — Почему они не телепортировались на юг сражаться с чудовищами?

— Благодарю вас, сэр Джефри! — крикнул Ален. — Мне как раз нужен оруженосец. Не поможете ли вы мне снять доспехи?

Джефри посмотрел на окружающие гневные лица и проглотил слюну:

— Помогу, Ваше Высочество.

Народ отошёл дать место, когда рыцарь соскользнул с коня. Отойдя от него на шаг–другой, он поднял забрало и с нетерпением посмотрел на окружающих.

— Ну, неужели никто из вас не поможет мне скинуть латы? Как я могу помочь моему принцу с этим грузом жести на плечах?

Крестьяне в удивлении воззрились на него. А затем с десяток рук охотно потянулись помочь ему расстегнуть доспехи.

— Не верьте ему! — завизжал чей–то голос. — Он чародей! И обрушится на вас мыслью!

— Не стану я делать ничего подобного! — негодующе крикнул в ответ Джефри. — Если я вмешаюсь в поединок, то буду опозорен навек!

— Если не он, то жена принца! — крикнул другой голос. — Дочь Верховного Чародея, принцесса Корделия! Уж она–то наверняка не станет спокойно глядеть, как убивают её мужа!

Джефри сосредоточенно нахмурился, застыв в неподвижности, взгляд его расфокусировался, и помогающие ему снять латы остановились, уставясь в тревоге на его лицо. Затем его глаза снова ожили, и он коротко кивнул им.

— Она клянётся тоже сдерживать свою силу. Злится на меня, но клятву сдержит.

— Ему нельзя доверять! — завопил тот же голос. — Никакому лорду нельзя доверять!

Джефри снова застыл, латы теперь прикрывали только его ноги.

— Пусть тот, кто называет меня лжецом, выйдет и встретится со мной как мужчина с мужчиной, оба с голыми руками!

Толпа выжидающе затихла, но обладатель голоса помалкивал. Джефри кивнул и нагнулся отстегнуть поножи. А затем, облачённый лишь в рубаху и шоссы, направился помочь Алену.

Через несколько минут Ален тоже стоял только в рубашке и шоссах. Он огляделся кругом и крикнул:

— Кто одолжит мне посох?

Ему сунули сразу с десяток палок. Он кивая испробовал их одну за другой и выбрал палку из тёмного прочного дерева и вежливо склонил голову, благодаря её владельца.

— Спасибо.

А затем шагнул к рослому противнику с семифутовым посохом.

Джефри сглотнул и вспомнил данное им слово.

* * *

— Нет пока никакой причины! — настаивала Алуэтта. — Знаю, выглядит все так, словно она есть, но доверься мне, сестра, это поистине битва за умы людей, а не за их тела — и твой муж ведёт её как и положено такому мастеру как он!

— Откуда ты знаешь? — спросила Корделия, цедя слова сквозь стиснутые зубы.

— Потому что меня обучали этому! Потому что я пять лет работала над этим! Доверься мне, сестра — и доверься ему!

Глядя на любимую женщину Грегори только диву давался. Она, казалось, не понимала заложенного в её словах противоречия — что Корделии следует довериться ей потому, что её обучали подрывной деятельности — но она была права.

— Если хоть волос упадёт с его головы, — пригрозила Корделия, — я им тут же выжгу мозги!

— Подожди чуть подольше, — посоветовал ей Грегори, — одним волосом дело не обойдётся.

— Это правда, — кивнула Алуэтта. — Чтобы завоевать их уважение, он должен позволить тому рослому крестьянину ударить его раз–другой, а то и больше!

— Как же я узнаю, когда ему действительно будет грозить опасность? — воскликнула Корделия.

— Если его свалят и он не соберётся с силами, — объяснила Алуэтта. — А покуда он вновь подымается на ноги, то держит их во власти своих чар.

— Уж ты–то отлично разбираешься в чарах, не так ли? — резко бросила Корделия и сразу же пожалела о своих словах.

Но Алуэтта похоже восприняла это лишь как констатацию факта.

— Да, и потому доверься мне в этом. Сдержи свою силу!

* * *

А далеко на юге караульная–телепатка, стоя на вершине утёса, увидела, как из утреннего тумана над рекой вырвалось двунадесять чудовищ. Они рванули прямо к позвавшему их юнцу. Караульная была всего лишь телепаткой; она не обладала никакими ментальными силами, способными помочь ей защитить несчастного идиота, который поверил обещаниям чудовищ и пригласил их. Она с содроганием отвернулась и изо всех сил отправила на север тревожный сигнал остальным членам Королевских Ведовских Сил: «Чудовища вырвались из тумана! Чудовища на воле!»

* * *

В Раннимиде Корделия охнула — как и Алуэтга с Грегори. — Я не смею уйти! — взвыла Корделия. — Не могу, пока мой любимый в опасности!

— Мы тоже остаёмся, — мрачно отозвался Грегори, — покуда можем понадобиться короне. Дай бог, чтобы чудовища не причинили никакого вреда прежде, чем тут все закончится!

Никому из них ни на миг не верилось в это — но они знали, что им придётся стоять и смотреть.

* * *

А на поле внизу Джефри напрягся в тревоге, но он лучше братьев с сестрой знал, что не смеет сейчас исчезнуть — особенно посреди толпы боящихся нечистой силы крестьян.

У стоящего высоко на башне Магнуса расширились глаза. Так же как и у Алеа, у неё в голове тоже прозвучал сигнал тревоги. Затем глаза Магнуса расфокусировались, и она закричала:

— Только не без меня! — Схватив его за запястье, она обвила его рукой свою талию и, насколько могла, обхватила его своей. Его рука прижала её к нему, отрывая от камня; а затем последовал гулкий взрыв, и мир исчез в замельтешившей вокруг вызывающей тошноту калейдоскопической смене цветов. Миг спустя она резко приземлилась и вцепилась в Магнуса, пока не прошло головокружение, уверенная, что никогда больше не позавидует его способности телепортироваться.

А затем подняла взгляд и увидела несущихся на них чудовищ.

* * *

— Ты что, весь день будешь стоять там и ждать, королёнок? — насмешливо бросил рослый крестьянин. — Хватит у тебя смелости нанести первый удар?

— Да не волнуйся, хватит, — ответил Ален, — ибо я не желаю, дабы про тебя говорили, что ты напал на своего принца. Однако меня восхищает храбрость любого крестьянина, который смеет сразиться с опоясанным рыцарем, и я хотел бы знать имя столь доблестного малого.

— Меня зовут Бьёрн, — отозвался крестьянин, — и я должен чтить храбрость любого человека столь малого роста, как у тебя, который смеет выступить против меня!

Ален приблизился на шаг и улыбнулся противнику, превосходящему его на голову в росте и на восемьдесят фунтов сплошных мускулов в весе.

— Значит, будем драться с уважением. Защищайся! — И взмахнул посохом, словно бейсбольной битой, взметнув его ввысь и обрушивая на голову Бьёрну.

Бьёрн рассмеялся и взмахнул собственным посохом, блокируя удар. Посох Алена треснул по нему и, на отскоке, хлестанул Бьёрна по голеням. Тот резко опустил свой, ставя блок, а затем нанёс короткий, резкий и сильный удар, задевший голову Алена.

У городских ворот пронзительным голосом вскрикнула Катарина.

Ален пошатываясь отступил, мотая головой, а Бьёрн последовал за ним, плотно сжав губы и явно не испытывая удовольствия от своей работы, но тем не менее обрушивая посох на Алена.

Принц как–то сумел увернуться как раз в нужный момент, и посох просвистел мимо него. Он последний раз встряхнул головой и высоко подпрыгнул, нанося сокрушительный удар по Бьёрну.

С запозданием, Бьёрн завершил удар и вскинул посох, но посох Алена треснул его по ключице. Он взвыл от боли и взмахнул нижним концом посоха, целя принцу в живот. Ален блокировал и этот удар и следующий удар по голове, а затем отступил, блокируя каждый удар противника, тогда как Бьёрн все больше впадал в гнев, а затем, схватив посох обеими руками, нанёс ему удар в голову. Ален увернулся и, прежде чем Бьёрн успел снова принять стойку, перешёл в наступление с комбинациями из трёх ударов. Теперь уж пришлось отступать Бьёрну, и тот попятился, неистово пытаясь блокировать удары — пока не промахнулся, и один удар достиг цели. Посох Алена треснул Бьёрна прямо по черепу, и глаза великана остекленели.

Ален стремительно отскочил.

Бьёрн начал было крениться из стороны в сторону, ошеломлённый, но сумевший сохранить равновесие — еле–еле. Ален мог безнаказанно свалить его одним ударом. Но вместо этого он сделал посохом выпад словно копьём и ударил Бьёрна по грудине. Великан потерял равновесие и рухнул словно срубленное дерево. Он грохнулся наземь, и Ален мгновенно очутился рядом с ним, припав на колено пощупать пульс на горле противника.

Крестьяне затаили дыхание.

Затем Ален улыбаясь поднял голову.

— Живой!

Крестьяне закричали «ура» и подняли его на руки.

Джефри забыл о своей клятве и бросился вперёд. А затем увидел, что Ален сидит на широких плечах двух крестьян, в то время как другие пустились вокруг него в пляс, торжествующе крича и размахивая цепами и косами. Распевая боевую песню, они понесли его к родителям.

Джефри побежал было за ними, но затем повернул назад помочь Бьёрну подняться на ноги.

Толпа отнесла улыбающегося принца к королю с королевой, а затем вдруг умолкла, потрясённая огромностью сделанного ею. И в наступившей тишине Ален крикнул:

— Они народ, которым мы можем гордиться, мой государь! А тот, который посмел со мной драться — наверняка герой!

— Да, он таков, — степенно отозвался Туан, а затем повернулся к стоящему рядом с ним гвардейцу. — Вели замковым поварам вынести всем сим людям еды и эля, дабы мы могли отпраздновать победу моего сына!

Толпа уставилась на короля, не в состоянии поверить, что их вознаграждают, а не карают. А затем она грянула в один голос громкое «ура» и снова пустилась в пляс.

Посреди всего этого Ален сумел соскользнуть с плеч своих носильщиков и повернулся лицом к все ещё ошеломлённому крестьянину, который предстал перед ним, держась одной рукой за плечи Джефри.

— Бьёрн, — обратился к нему принц, — ты человек чести, у которого хватило храбрости противостоять в сей день своему принцу, и дрался ты хорошо, чисто и честно. Согласишься ли ты служить мне?

Бьёрн моргнул, выходя из ступора. А затем поклонился, хотя и при поддержке Джефри.

— Ваше Высочество, — молвил он. — Я согласен.

— Одолжи мне грош, ладно? — попросил Ален у ближайшего солдата. Тот уставился на него, а затем пошарил у себя в кошеле и протянул принцу монету. Ален взял её и вложил в руку Бьёрну.

— Ты принял у меня плату, — сказал он рослому крестьянину. — И теперь ты у меня на службе.

— А вы — мой господин! — ухмыльнулся во весь рот Бьёрн. — Привет тебе, принц Грамария!

В воротах возникло волнение, и народ подал назад пропустить фургон, везущий первые три бочонка эля. Крестьяне приветствовали их появление радостным криком и ломанулись вперёд.

* * *

Алеа увидела Магнуса, принявшего боевую стойку, прожигающего взглядом тысячу чудовищ, которые мчались к нему посмотреть, кто разорвёт его первым.

Миг, съёжившись от страха, она в ужасе глядела на эту кошмарную армию — но рядом с ней стоял оскалив зубы Магнус, человек, который вернул ей жизнь, и она преодолела этот страх, как преодолевала все страхи, с которыми сталкивалась, с тех пор, как умерли её родители, и встала бок о бок с Магнусом, сжав ему руку с целью дать все силы какие могла, поворачиваясь к орде нёсшихся на них ужасов, зная, что если она и погибнет, то по крайней мере встретит смерть рядом с человеком, которого любила.

* * *

Стоящая у зубцов стены Корделия так и обмякла от облегчения.

Затем она улыбаясь сказала:

— Мой любимый цел и невредим! — Потом выпрямилась и повернулась к брату, обхватывая его рукой за талию. — А теперь, прыгающий кудесник!

Стоящая с другого боку от Грегори Алуэтта тоже ухватилась за него. Грегори обнял обеих и телепортировался. Женщины услыхали два удара грома — один от взрыва вовнутрь вызванного стремительным заполнением воздухом пространства, где они недавно стояли, а другой от взрыва вовне, вызванного вытеснением воздуха, когда они прибыли на место. Ощущая с миг головокружение, они цеплялись за Грегори и друг за друга, а затем подняли головы и увидели несущийся на них кошмар, ужасающе искажённую корову с когтями вместо копыт и блестящими от яда колючими рогами.

* * *

Род, казалось, унаследовал некоторые таланты сына, но телепортация не относилась к их числу.^[46] К берегу реки ему приходилось добираться верхом — но у него был скакун, не знавший усталости. Роботы иногда ломаются, но Векс пребывал в отменно исправном состоянии.

— Ладно, притормози, мы подъезжаем к вершине утёса.

— До неё тридцать шесть метров, Род. — Тем не менее Векс начал замедлять бег. Пройдя рысью последние несколько ярдов до края утёса, он остановился.

Род в ужасе уставился на творящееся внизу. Рога, наросты, когти, сабли–зубы, щупальца — луг заполонили страшно искажённые существа, пародии на животных, некоторые комбинировали черты двух–трёх зверей, а некоторые — звериные и человеческие части тел. Из тумана выплёскивались все новые и новые, мчась вверх по склону песчаного берега к траве на его гребне. К счастью, восходящее солнце начало уже выжигать туман.

Эта мысль тут же вывела Рода из паралича. Окинув быстрым взглядом равнину, он увидел сына, стоящего на траве у края пляжа вместе с держащейся бок о бок с ним Алеа. Его пронзили гнев и страх.

— Эльфы! Неужто кругом нет ни одного эльфа?

— Мы здесь, лорд–чародей.

Род опустил взгляд и в изумлении уставился на появившихся из травы пятьдесят эльфов, и особенно на одного, на голову выше остальных.

— Пак! Мне следовало б знать, что без тебя тут не обойдётся. Быстро! Завалите их!

— Не можем. — Лицо эльфа застыло от напряжения, а по лбу заструился пот, когда он вперил пылающий взгляд в чудовищ. — Их защищает мощная магия; вся наша сила отметается в сторону.

— Тогда подпитайте своей мощью Магнуса! Вместе с его силой и силой Алеа этого может хватить для иного исхода схватки.

— Мы уже попытались, лорд–чародей. Поражённый Род метнул взгляд, и по другую сторону коня увидел Брома О'Берина.

— Спаси своего внука, Бром! У него ж не хватит здравого смысла не ввязываться в этот безнадёжный бой и дождаться армии!

— Сию орду может одолеть только магия, — медленно произнёс Бром, — а та, которая даёт им силу, слишком чужда нам.

— Может Магнус…

— Мы не можем влить в него нашу мощь, — бросил Бром, не сводя глаз с человека, который доводился ему внуком. — Слишком уж надолго он оторвался от почвы Грамария. Мы не можем устроить ему подпитку.

— А я могу! — крикнул Род. — Я его отец! Куда б там он ни уезжал, у него мои гены, а они созданы не из грамарийского вещества! Слейте мощь в меня, а уж я направлю её к нему!

Бром на мгновение воззрился на него, а затем напряжённо кивнул.

— Сойди с коня.

Род спешился и опустился на колени в траву. Бром схватил его за правую руку, а Пак — за левую, и через него хлынула пси–сила сотен эльфов, чуть не заставив его потерять сознание — он дождался, пока его организм не приспособится к потоку энергии, а затем направил пристальный взгляд на сына, мысленно тянясь к его разуму и переправляя Магнусу поток пси–силы, добавляя к ней всю свою, поднятую из самых глубин его существа.

* * *

Магнус покачнулся от внезапного прилива мощи; он успел лишь подумать: «Так вот значит какое ощущение даёт высоковольтный провод!» Алеа в тревоге посмотрела на него, подставив ему плечо для опоры, когда он пошатнулся, и помогая удержаться на ногах. Магнус встал попрочнее и выпрямился, все ещё чувствуя себя настолько переполненным пси–энергией, что готов был взорваться. Крепко стоя на ногах, он прожёг взглядом мчащуюся к нему мантикору и толкнул Алеа к себе за спину. Им уже не раз доводилось сражаться спиной к спине; её посох взлетел в позицию, даже когда она прижалась плечами к его плечам, по–прежнему подпитывая его своей пси–силой, но готовая и защищать.

Она не предвидела столкновения с живой палицей, чудовищем величиной с грузовик, но ощетинившимся иглами, с торчащим из носа изогнутым и блестящим рогом. Этот кошмар нёсся на неё, опустив голову и нацелив остриё рога в сердце Алеа.

* * *

Крестьяне скакали вокруг Джефри, поглощая эль и распевая баллады, расхваливающие корону. Джефри поднял с ними кружку, заставляя себя смеяться, когда переходил от одной группы к другой опрокинуть кружку после очередного тоста. Наконец он спотыкаясь выбрался из толпы — и обнаружил поджидающую его подбоченившись Ртуть, с огромным боевым конём у неё за спиной.

— Времени мало! Неужели ты не можешь двигаться побыстрее?

— Давай надеяться, что смогу! — Джефри обошёл лошадиный барьер, который скроет его от глаз веселящихся.

— Ты хочешь сказать, сможешь! — Ртуть прошла сразу же следом за ним и обхватила его одной рукой за талию.

— Боюсь, что ты можешь пострадать. — Но Джефри обнял её одной рукой за плечи за секунду до того, как с треском телепортировался.

Боевой конь нервно топнул ногой и заржал.

Грохот их прибытия гулко ударил им по ушам; они оказались на берегу неподалёку от речного тумана, в который однажды уже входили — и увидели зверя, похожего на носорога, только ощетинившегося со всех сторон иглами и с очень острым рогом, рысящего — огибая по широкой дуге Магнуса — с целью добраться до Алеа.

— Бей его! — крикнула Ртуть и рванулась на помощь новой подруге.

В бока зверя вонзились два меча.

* * *

С предчувствием неминуемой гибели, Алеа упёрлась концом посоха в землю, нацелив другой на ринувшегося на неё рогатого монстра — но тот в последнюю секунду завизжал и свернул, резко рванув обратно. Она уставилась, не веря собственным глазам — а затем увидела у него на боках полосы тёмной крови, как раз перед тем, как услышала приглушённый взрыв, и зверь споткнулся и упал, показав ей заслоняемых ранее его тушей Джефри и Ртуть, с обнажёнными и окровавленными мечами. Алеа издала радостный крик. Ртуть усмехаясь помчалась встать рядом с ней, с мечом, готовая к встрече со всем, что бы там ни могло напасть.

Джефри тут же встал к ней спиной к спине, рядом с братом, как раз когда голова мантикоры исчезла в облаке тумана. Джефри перевёл горящий взгляд на гигантскую змею с зубами словно ножи, которая свернулась в спираль, готовясь прыгнуть на них. Она взорвалась.

— Не до изысков, — отрезал он, а затем повернулся и увидел обрушивающийся на него словно кнут чешуйчатый хвост с шипом на конце. Он быстро пригнулся; а когда хвост молниеносно просвистел у него над головой, высоко взмахнул мечом, отрубив его. Владелец хвоста завизжал словно паровой свисток, но кувыркающийся в воздухе хвост по пути к земле секанул Магнуса по плечу.

К ним устремились и другие чешуйчатые канаты; змееголовая женщина с четырьмя паучьими ногами хлестанула щупальцем по Джефри, когда тот выпрямился.

— Он мой! — резко бросила ей Ртуть и рубанула собственным мечом. Щупальце отправилось в полет, тогда как его владелица истошно завопила, но другое тут же обвило голени Ртути. Не переставая вопить, чудовище рвануло щупальце на себя, заставив Ртуть рухнуть наземь, где к ней тут же потянулась паучья нога с истекающим ядом когтем.

Джефри отрубил её, а затем взмахнул мечом, описывая им восьмёрку; чудовище не стало дожидаться, чтобы посмотреть, куда угодит клинок, а быстро попятилось. Однако эта змееголовая отвлекла Джефри на достаточно долгий срок, и сверху нанесло удар пернатое чудовище, рассекшее Джефри лоб, а затем потянувшееся к его глазам. Ртуть вскочила на ноги и проткнула птицу, а затем взмахнула мечом, словно забрасывая удочку, и проткнутая туша слетела, шмякнув по морде нового нападающего.

Они теперь были повсюду вокруг них, сплошная стена клыков, щупалец и когтей. Алеа вновь и вновь наносила удары посохом, даже продолжая направлять свои пси–силы Магнусу; когтистая лапа рассекла ей руку, хватка её ослабла, но она даже не взглянула на рану, лишь ещё сильней взмахнула посохом, ударив чудовище прямо между глаз. Оно взорвалось, и Алеа поняла, что Магнус по–прежнему сражается силой мысли.

А высоко на вершине утёса Алуэтта, Грегори и Корделия, держась за руки, сливая воедино свою силу, устремили горящие взоры на песчаный берег. И его пересекла посередине огненная черта, и большинство чудовищ в ужасе шарахнулись от неё. Однако некоторые все же прыгнули сквозь огонь и с воплями ринулись, охваченные пламенем, прямо в свалку, кипящую вокруг Магнуса и Алеа — вокруг них по–прежнему толпилось достаточно всяких устрашающих фигур.

26

Пак с хлопком появился среди росших вдоль реки деревьев, где кошкоголовая инопланетянка с отвлечённым интересом наблюдала за битвой.

— Если ты истинно обладаешь силой, коей похваляешься, Кошколикая, то воспользуйся ею сейчас! Направь её к тем, кто может отлично применить её!

— «Я не похвалялась», — отозвалась Незаметная, —«и направлю свою силу той женщине».

Алеа внезапно переполнил прилив силы, заставив её покачнуться, но она выпрямилась и использовала толику той изумительной новой мощи для принудительного взрыва чудовища, замахнувшегося на неё увенчанным шипастой булавой хвостом, прежде чем направить остальную энергию Магнусу.

Магнус зарядился силой куда более мощной, чем когда бы то ни было, он пошатнулся, голова на миг закружилась от такой мощи — как раз когда взрыв тряханул гигантских муравьёв с человеческими головами слева от него. Там стоял Грегори, обнимая за талии сестру и жену. Они закачались, восстанавливая равновесие, а затем хлестнули пси–силой по окружающей орде, заставляя тела взрываться, а щупальца — разить собственных владельцев. Но даже при этом они не могли отразить всех клыков, жал и рогов; вскоре у всех них текла кровь из нескольких порезов, но они продолжали сражаться силой мысли, прореживая орду. Однако как только они заваливали одного монстра, на его место тут же выскакивал другой.

Стоя спиной к спине, Гэллоугласы и их супруги сражались с сотнями чудовищ.

Магнус выпрямился, огляделся кругом и сообразил, что Алеа и его братья с сестрой способны какой–то миг сдерживать врага. Взгляд его расфокусировался, когда он сосредоточился на ментальном мире, направляя мысль вперёд сквозь туман на поиски, ища разум, который организовал и поддерживал эту отвратительную армию. Складывалось такое впечатление, словно от чудищ тянулся в туман чуть ли не кабель чистой злобы. Магнус проследовал вдоль него — но прежде чем ему удалось найти источник, его тряхануло молнией ментальной энергии. А за ней тут же последовала другая, свалив его на колени.

Тут сквозь огненную черту прорвался гигантский волк и бросился на волшебника, широко разинув пасть с намереньем откусить ему голову.

Алеа гневно вскрикнула и вогнала волку в глотку посох, отбросив зверюгу назад — но на неё обрушилась огромная лапа и подобные кинжалам когти в клочья порвали её платье, прочертив линии боли на левом боку, когда зверь упал, сшибая её с ног. Он с трудом поднялся на ноги тянясь раскрытой пастью к Алеа — но меч Ртути пронзил ему сердце, и зверь снова пал, на сей раз окончательно.

Гнев и мрачная решимость заставили Магнуса собрать и сосредоточить доставшуюся ему титаническую мощь, перестраивая её в могучее оружие истинной силы, но с тошнотворной уверенностью он знал, что этого не достаточно.

И тут вдруг в него хлынул поток энергии — сам по себе не такой уж и большой, но достаточный и более чем достаточный, чтобы на равных противостоять и преодолеть тот полный злобы разум, который руководил окружающими его монстрами. Магнус сузил глаза, потянулся глубоко внутрь, извлёк ту силу с самого дна своего существа и нанёс ответный удар, использовав всю мощь, какой обладал, до последней капли, каждую унцию гнева, ярости и страха, направляя их на невидимый злобный разум со всей жаждой мести, со всем возмущением из–за всего, от чего он пострадал и чего не заслуживал.

Что–то завопило от мучительной боли, каким–то долгим протяжным замирающим криком, когда противостоящая Магнусу сила уменьшилась. Вопль стих и умолк, а тот соединяющий чудовищ кабель силы растворился.

Повсюду вокруг Гэллоугласов поднялся пронзительный крик отчаяния, наполняя их головы болью и на мгновение парализуя их. Однако в следующий миг чудовища уже пятились назад.

Магнус поднял голову, глядя на все глазами просто ужасающими от мощи большей, чем все, что он когда–либо знал. Чудовища взрывались одно за другим, когда до них доходила катящаяся от него волна. Те, которые находились дальше всего, повернулись удрать в туман, увидели огненную черту и с визгом шарахнулись назад.

Алуэтта подняла голову, и огонь погас.

Чудовища дружно рванули в туман, но их движения странно замедлились, словно они прорывались обратно сквозь мелассу.^[47]

По–прежнему стоя на коленях, Магнус резко развернулся к Алеа и увидел, как та пытается подняться. Он уставился на заливающую ей бок кровь и протянул руку остановить кровотечение, но она оттолкнула её.

— Это всего лишь царапина, Гар, хотя и длинная. Заканчивай то, что нужно сделать.

Магнус на миг пристально посмотрел на неё, а затем кивнул и снова повернулся к убегающим остаткам орды.

— Мы можем перебить их всех. — Ртуть подняла меч с жаждой подраться во взоре.

— Да зачем истреблять даже таких отвратных тварей, как эти, если нам это ни к чему? — спросил Грегори. — Отправить их по домам и все дела.

Джефри неохотно кивнул:

— Так будет по–рыцарски.

На песчаном берегу снова полыхнул огонь, прямо позади последних чудовищ. Те в панике затрубили и удрали.

Из земли поблизости стремительно вылетали камни, поражая чудовищ с другого фланга.

Град камней, стены пламени, сотни невидимых жал — все они непрерывно гнали чудищ обратно в туман.

Сообразив, что может на какой–то миг предоставить дальнейшую зачистку братьям с сестрой и их супругам, Магнус повернулся окинуть внимательным взглядом утёсы и деревья, гадая, откуда же взялись та титаническая мощь и та добавочная энергия, которая спасла и его самого, и его братьев с сестрой и дала им победу. И не увидел никого, стоящего под деревьями, никого в высокой траве — но когда он поднял взгляд и посмотрел на вершину утёса, то увидел глядящего на него сверху одинокого всадника. Их взгляды встретились, и он узнал отца.

А затем Род лишь кивнул раз и повернул коня. Он уже скрылся из виду, а Магнус все глядел ему вслед, ошеломлённый тем, что породивший его человек, не уроженец Грамария, мог набрать на старости лет такую мощь.

* * *

Веселье было в самом разгаре, и все выглядело так, словно крестьяне намерены гулять всю ночь напролёт. Катарина и Туан предоставили стеречь поле своим генералам с рядами солдат которые окружали гуляющих, а большинство свободных от службы солдат, смешались с крестьянами, помогая поддержать веселье на гулянке. Король с королевой направились обратно в замок, болтая по пути и дивясь тому, как хорошо закончился день и мудрости, которой набрался их сын.

— Как изумительно увидеть у нас твоего брата и его сына! Но где же они? — сказала Катарина, когда они прошли через собственный огромный портал.

— Здесь, мама.

Поражённая Катарина повернулась на голос — и увидела младшего сына, стоящего со своим дядей и кузеном, а перед ними незнакомого рыцаря со связанными руками.

Катарина остановилась, в удивлении глядя на них, но Туан прошёл прямо к ним, широко раскрыв объятия, с озаряющей лицо улыбкой:

— Рад встрече, брат! Как чудесно, что после стольких лет ты наведался ко мне!

Захваченный врасплох Ансельм уставился на брата, а затем сумел чуть улыбнуться:

— Я мог бы пожелать, дабы сей визит состоялся по более счастливому поводу, Ваше Величество.

— Я тоже — но ты не приехал даже на свадьбу моего сына, мне тебя сильно не хватало.

— Ваше Величество, я же лишённый прав состояния изменник!

— Здесь, дома, я твой брат Туан и ничего более! Разве что ещё дядя своего племянника. — Туан повернулся к Джорди и пожал ему руку. — Добро пожаловать, Джордж.

— Пожалуйста, дядя! — скривился Джорди. — Меня теперь зовут Джорди, и как раз сие имя я в душе и предпочитаю.

— Тогда рад встрече, Джорди, — рассмеялся Туан. И нахмурясь повернулся к незнакомому рыцарю. — Но что за подарок такой ты мне привёз?

— Меня оклеветали! — закричал сэр Оргон. — И приволокли сюда против моей воли, за не большее преступление, чем…

— Подстрекательство к измене, — мрачно закончил за него Ансельм. — Сей человек попросил приюта в моем доме, Ва… брат, а потом попытался убедить меня возглавить ещё один мятеж против вас — и если бы Верховный Чародей не выступил в защиту моего сына, а твой Диармид не простил ему браконьерства, я б и впрямь повёл против вас лордов!

Катарина негодующе повернулась к нему, готовая наброситься с упрёками, но прежде чем она успела заговорить, Туан сказал:

— А вместо сего, ты привёз изменника ко мне — но что там за речь о браконьерстве? — Он нахмурясь повернулся к Джорди.

— Случился неурожай, — объяснил Диармид.

— Моих арендаторов ждала зимой голодная смерть! — привёл довод в своё оправдание Джорди. — Я не мог ждать, пока у них исхудают лица, чтобы начать лечение сей болезни — и к чему смотреть, как они голодают, когда в лесу полно дичи?

— Тогда тебе следовало попросить у герцога разрешение на охоту, — наставительно произнёс Туан. — Уверен, он бы его дал.

— Безусловно, он нарушил закон, — сказал Ансельм, — но как раз лорд–чародей и убедил твоего сына Диармида, что закон тот не предназначен для принуждения людей к голоду.

— Конечно не предназначен! — негодующе воскликнула Катарина. — Он принят лишь для того, дабы в лесах не переводились олени для охоты лордов.

— Несправедливый закон, — крикнул сэр Оргон, — но отнюдь не повод для мятежа!

— А вот когда мой сын стоял в цепях, он говорил совсем иное, — мрачно промолвил Ансельм.

Туан нетерпеливо повернулся к связанному рыцарю:

— Утром мы заслушаем твоё дело. А сейчас я желаю поговорить с братом. Стража! Позаботьтесь, дабы сего человека устроили в самой прекрасной нашей темнице!

— Я рыцарь! — запротестовал сэр Оргон.

— Насколько правдиво сие утверждение, мы тоже обсудим завтра. — Туан кивнул стражникам, и те уволокли сэра Оргона, протестующего на каждом шагу.

— Так значит ты простил своего кузена, — вернулся к прежней теме Туан.

— Я почувствовал сильнейшее облегчение, когда лорд–чародей привёл мне вескую причину, — признался Диармид, — ибо я разрывался меж двух зол; плохо благоволить родственнику, а вешать его — ещё хуже.

— И потому вместо виселицы, — сказала Катарина, обращаясь к Джорди, — ты отправился присоединиться к нам в битве — и сыграл роль миротворца!

— Я не мог допустить, дабы моих же крестьян убили только за просьбу о правосудии, Ваше Величество, — ответил Джорди, — но я никогда бы не стал сражаться с вами.

— И вместо сего ты встал бок о бок со своим кузеном и помог ему превратить кровавую битву в празднество, — кивнула Катарина и повернулась к младшему сыну. — Очень хорошо, что ты способен вершить правосудие, а не слепо придерживаться буквы закона.

— Спасибо, мама, — улыбнулся Диармид. — Однако за сие я должен благодарить лорда–чародея.

— Именно это я сама и сделаю, когда увижусь с ним в следующий раз. — Катарина снова повернулась, нахмурив лоб, к Джорди. — Ты получил свои земли в лён от отца?

— Да, — подтвердил Джорди, — хотя сам я считаю себя лишь его управляющим.

— Будучи наверняка куда большим! — возразил Ансельм.

— Ну, думаю, я довольно неплохо справляюсь со своим делом, — улыбнулся отцу Джорди, а затем снова обратился к королеве: — По крайней мере, мои арендаторы называют меня «сквайром».

— Уверен, отец дал тебе ту военную подготовку, которой требует сей титул, — сказал Туан.

— Конечно, — нетерпеливо бросил Ансельм. — Он способен сражаться не хуже любого рыцаря — или любого крестьянина, как учил нас с тобой отец, Туан. — Он заставил себя улыбнуться. — Наверно мне не следовало обучать его мастерству стрельбы из лука.

— Тогда он убил бы своего оленя пращой, — хмыкнул Туан. — Он определённо показал себя достойным сего титула.

— Сего дня он доказал свою смелость в бою, — улыбнулась Катарина и быстро взяла Туана за руку.

— Да, — согласился Туан. — Броситься в гущу драки защищать своих было и впрямь храбрым поступком.

— Но там все были мне своими!

— Отлично сказано, — одобрила Катарина и многозначительно взглянула на мужа. Туан кивнул и снова повернулся к племяннику, обнажая меч.

— Эй–эй, брат! — крикнул Ансельм, кладя руку на эфес собственного меча.

— Ты ведь будешь его поручителем, не так ли? — спросил Туан.

— Поручителем? Что за… ?

— Уверен будет, — вмешался Диармид, — так же как и я.

— Тогда преклоните колени, сквайр Джордж. Джорди скривился, но у него хватило здравого смысла не протестовать против употребления его полного имени, когда он встал на колени.

Туан коснулся повёрнутым плашмя лезвием меча его левого плеча, а затем проведя им по дуге над головой Джорди коснулся клинком и правого со словами:

— Отныне я провозглашаю тебя рыцарем. — А затем поднял меч и шагнул ближе и стукнул племянника так, что у того качнулась голова.

Сквозь звон в ушах Джорди услышал слова своего короля:

— Встаньте, сэр Джордж, и будьте столь же верным, каким и были, верным и человеку, и господину навеки вечные.

Ошеломлённый Джорди встал, а Ансельм заикаясь вымолвил:

— Брат… моя королева… никак не думал…

— И напрасно, — попеняла ему Катарина. — Мы повторим сию церемонию с большей пышностью, но она ничуть не изменит его благородства. — И попросила уже Джорди. — Привези как можно скорее свою жену познакомиться с нами.

— Ваше Величество, — ответил сглотнув Джорди. — Обязательно привезу.

— Нужно обдумать ещё одно дело, мама, — сказал Диармид.

— Да, сынок? — нахмурилась Катарина.

— Он доказал свою смелость, но также и заботу о своих людях, — указал Диармид. — Могу я предложить дабы его удостоили более высокого звания, чем рыцарское?

— Вот как! — молвила Катарина. — И чьи же владения он должен будет получить — твои?

— Именно, — подтвердил Диармид. Катарина ошеломлённо воззрилась на сына.

— Ты действительно желаешь проводить дни среди книг, не так ли? — улыбнулся Туан.

— Управление герцогством отнимает столько времени, — пожаловался Диармид.

— Будьте уверены, сэр, я не позволю вам попусту терять время! — негодующе заявила Катарина.

— Однако, — сказал Туан, — есть и другие обязанности кроме герцогских, какие способен выполнять наш Диармид, мало кто ещё справится с ними.

— Ваши Величества — я явился сюда не добиваться предпочтения, — возразил Джорди.

— Да, ты явился сюда послужить своей королеве, — сказала Катарина, — и именно так и поступил. — Она нахмурясь повернулась к Ансельму. — Я не могу восстановить в правах лишённого их изменника, пусть даже и доказавшего свою верность — но могу вернуть сыну звание, которое должно было достаться ему по рождению. — Она повернулась к Джорди. — Преклоните колено вновь, сэр.

Ошеломлённый Джорди преклонил.

Катарина шагнула вперёд и положила руку на голову племянника.

— Будьте же отныне столь же верны и преданны короне и народу, каким показали себя сегодня — но когда в следующий раз сочтёте, что закон несправедлив, то обращайтесь к своей королеве! — Она убрала руку. — Встаньте, герцог Логайр.

Когда изумлённый и вытаращивший глаза Джорди встал, Ансельм заикаясь вымолвил:

— Ваши Величества… заверяю вас, я никак не ожидал…

— Хватит и простого «благодарю вас», Ансельм, — усмехнулся Туан.

Ансельм проглотил все ненужные слова, какие собирался сказать.

— Ваши Величества, благодарю вас от всего сердца!

— Но я не могу отнять у своего родича титул, так же как и его земли! — внезапно заявил Джорди. — Что бы ты почувствовал, кузен, если б я так поступил?

— Облегчение, — уведомил его бывший герцог. — Огромное облегчение.

* * *

Когда Род въехал в лес, вокруг него сомкнулись ели, скрывая из вида солнце — но поскольку был полдень, света просачивалось достаточно и видел он все очень даже хорошо. Было жутковато и одиноко; Род вздрогнул и понадеялся, что они с Вексом снова поедут по дубовым и ясеневым рощам. Оглядываясь кругом, он нахмурился.

А затем увидел медленно падающую на землю белую крапинку. Он моргнул не веря своим глазам — но все верно, вон ещё одна, и ещё.

— Векс, я должно быть ошибся — но готов поклясться, что вижу снежинки.

— Ты не ошибся, Род.

— Но как такое может быть? Ещё ж и октябрь–то едва начался!

— Возможно ранний снегопад? Я знаю, что когда мы прибыли к западным герцогствам местность, постепенно становилась все выше над уровнем моря; мы уже в четырёх тысячах футов^[48] над ним.

Род задрожал и сказал себе, что это от холода. Он подышал на руки и потянулся за перчатками — но остановился; ему померещилось какое–то движение.

— Векс? Ты видел, что–то двигалось?

— Только снежинки, Род.

— Я мог бы поклясться, что видел что–то покрупнее. — Он стал натягивать перчатку на левую руку — и замер; вот оно, замеченное краешком глаза, и если он продолжит смотреть на руки, то будет видеть его. Это было непросто, фокусировать свой взгляд на руках, удерживая одновременно внимание на движущемся предмете, но он сумел. Увиденное им могло быть всего лишь снежным облаком, извивающимся и колышущимся на ветру — но на самом верху этого облака виднелось лицо, неотчётливое, словно состоящее из движущихся частиц, лицо с белоснежными волосами, бровями и бородой, призрачно–белое, полупрозрачное лицо над длинной развевающейся мантией, но вот от этой колышущейся завесы снега отделилась рука, длинная и костлявая рука, протянувшаяся к Роду. Он вскрикнул и пригнулся, но рука последовала за ним и указательный палец коснулся его лба.

Род задрожал, растирая пятно холода.

— Так мне и надо, нечего разъезжать без шляпы! — Он нахмурился. — У меня ведь есть шляпа, не правда ли?

— Дома, Род. Не здесь.

— Дома? Где это? — Лицо Рода прояснилось. — Ах, да, на Максиме! Но это должно быть страшно далеко, Векс.

— В самом деле, Род, очень далеко — но замок Гэллоуглас всего в нескольких днях пути отсюда.

— Замок Гэллоуглас? А что это такое?

— Замок, в котором ты жил с Гвендайлон и детьми, Род.

— Детьми? — Род нахмурился, глядя на стену елей перед собой, а затем покачал головой. — Не помню никаких де… — Тут он оборвал фразу на полуслове, когда в голове у него промелькнула смутная картинка, образ несущегося в воздухе смеющегося златовласого карапуза, в то время как рыжая женщина подымает руки поймать его — но видение растаяло и он покачал головой. — Я ещё не настолько стар, чтобы жениться.

— Тебе было сорок девять, когда ты по настоянию Катарины и Туана занял для них замок.

— А кто такие Катарина и Туан?

— Король и королева Грамария, Род — твои давние друзья, с тех пор как простили тебе манеру, с которой ты свёл их.

Род нахмурился, пытаясь вспомнить, а затем покачал головой. Замеченное уголком глаза движение отвлекло его, но когда он посмотрел, то увидел лишь вьющийся снег.

— Зачем мы отправились на Землю, Векс? Папа с мамой с ума сойдут от беспокойства.

Робот на мгновение замолчал; а затем сказал:

— Мы в двухстах тридцати семи световых годах от Земли, Род, на планете под названием Грамарий.

— Да? — Род оглянулся на массу зелёных игл. — Странно — а выглядит точь–в–точь как Земля.

— Это потому, что её оземлянили, Род.

— Оземлянили? — нахмурился Род. — Кажется это я помню, из книги, которую прочёл — когда там? В прошлом году?

— «Оземлянивание Земли» ты прочёл в тринадцать лет, Род.

— Ну, а теперь я не могу быть намного старше этого, не так ли? — Род нахмурясь посмотрел на затылок коня. — Как мы сюда попали?

— На космическом корабле. Мы выполняли разведзадание ПОИСКа и нашли Грамарий.

— Что за Грамарий? — Да, уголком глаза он определённо уловил движение, но когда Род повернулся посмотреть, то снова увидел только вьющийся снег. — И кто тот парень в длинной белой мантии, Векс, и почему он пропадает, когда я смотрю на него?

— Он несомненно плод твоего воображения, Род.

— Кто плод воображения?

— Род — ты не помнишь даже сказанного всего несколько мгновений назад?

— Не знаю, Векс. — Род натянул узду и соскользнул с коня: — Знаю лишь одно — я страшно устал. И просто прилягу и вздремну чуток.

— Нет, Род, только не на снегу! Ты умрёшь от холода!

— Нет, только посплю немного. — Род задрожал, но он знал, что холод скоро пройдёт — как всегда проходил, когда он забирался в постель.

— Род, вставай! Ты умрёшь от переохлаждения, тебе это известно!

— Что ещё за пере… чего–то такое? — Род закрыл глаза и положил голову на какие–то опавшие сучья. — Всего полчаса. Разбуди меня, ладно?

— Я тебя разбужу сейчас! Род, вставай! Вспомни кто ты!

— Да–да, знаю, я Родни д'Арманд и должен держать марку фамилии. — Род улёгся поудобнее, положив руки под голову. — Вот проснусь и займусь этим. А сейчас холод прошёл и я начинаю снова ощущать тепло. Спокойной ночи, Векс.

— Ты начинаешь ощущать тепло потому, что начинаешь замерзать! Род, нет! Ты должен встать сейчас же!

Род лишь проворчал что–то и поглубже зарылся в расстилавшееся под ним мягкое вещество. Веки его затрепетали, он увидел парящее над ним лицо, удлинённое белое лицо, все сплошь белое, борода, волосы, кожа, со злорадной улыбкой, которая беспокоила Рода, но он не мог вспомнить, почему. Однако это не имело значения. Оно не помешает ему уснуть. Он закрыл глаза, говоря себе, что должен вовремя проснуться к обеду, а то мама очень расстроится. Колючий холод коснулся его лба, заставляя его дрожать, но также и согревая, и он уютно улёгся, погрузившись в мягкую, облегающую словно кокон, темноту.

27

Голос где–то вдали звал:

— Магнус! Корделия! Джефри! Грегори! Сюда! Вы нужны отцу! Эльфы! Где бы вы ни были, выйдите и разбудите его! Позовите на помощь! — Однако голос тот не имел значения, никакого, когда сон так близок.

Затем по всему телу Рода рассыпались крошечные точечки боли.

— Роберт, прекрати! — резко поднялся в сидячее положение Род. — И почему у меня только должен быть старший бра… — Он оборвал фразу, глядя на окруживших его со всех сторон людей ростом с фут. — Кто вы?

— Эльфы явились не дать тебе заснуть, — сказал один из коротышек, — и не смей снова пытаться задремать, иначе будем щипать тебя больно.

— Как–то неприятно тут. — Род задрожал. — Холодно.

— Вот сие тебя согреет, — пророкотал низкий голос, и все верно, на плечи Роду легло что–то тёплое. Опустив взгляд он увидел, что это темно–коричневый мех. Он погладил его, восторгаясь тем, каков мех на ощупь, а затем поднял взгляд и увидел человека с себя ростом — вот только он стоял, а Род сидел. Это был очень мускулистый человек в темно–зелёном камзоле и коричневых шоссах под плащом, который выглядел очень тёплым. В выбивающихся из–под круглой меховой шапки волосах проглядывали седые пряди. — Проснись, Род Гэллоуглас, — прогремел он и коснулся лба Рода указательным пальцем.

— Я и так не сплю. — Род хлопнул ладонью по этому указательному пальцу, а затем замер. — Я — Род Гэллоуглас! — Он огляделся кругом. — Сугроб! Я чуть было не заснул в сугробе! — Он посмотрел на коротышку в плаще. — Спасибо, Бром.

— У тебя никогда не будет недостатка в друзьях, Род Гэллоуглас, — улыбнулся Бром. — Что заставило тебя пытаться уснуть на снегу?

— Не помню. — Род прижал ладонь ко лбу. — Да, в этом–то все и дело — я не помнил, ничего не помнил. — Но теперь–то он вспомнил и поднял округлившиеся глаза на Брома. — Какой–то человек, по меньшей мере десяти футов ростом, созданный из снега, но плавающий и колышущийся в воздухе словно занавеска на ветру! Он коснулся моего лба, и я начал забывать целые годы!

— Мороз Красный Нос, — мрачно определил Бром. — Является когда стареет год — но он явился раньше времени.

— Нет, этот ельник состарился быстрее остальной страны, — вздрогнул Род. — Так же как и я. Моей головы коснулся мороз возраста, а не года. — Он поднял взгляд на Векса и поплотней закутался в меховой плащ. — Спасибо, что позвал на помощь.

— Крайне рад, что помощь оказалась под рукой, Род.

— Мы всегда будем под рукой, — пропищал какой–то эльф.

— Не сомневайся, обязательно будут, — подтвердил Бром О'Берин, король эльфов. — Подымайся, лорд–чародей, иначе замёрзнешь сидючи!

Род попытался встать, но чуть не упал, ноги его отказывались выпрямиться — но Бром каким–то образом приподнял его, а Векс шагнул поближе, так что Род смог опереться на него, когда заставил свои ноги двигаться, шагая на месте.

— Что же сделал со мной Мороз Красный Нос, Бром?

— Заморозил твои воспоминания, — ответил король эльфов, — заморозил поток мыслей, дабы не всплывали те воспоминания, коими ты дорожишь.

Род кивнул.

— А ты заставил их оттаять?

— Да, но от сего будет мало толку, если ты останешься в сей морозной долине. — Бром сцепил руки, делая из них стремя. — Живо в седло и скачи!

Медленно и с большим трудом Род сумел поднять ногу и поместить её в это стремя. Бром подсадил его, и оказалось гораздо труднее вскинуть достаточно высоко правую ногу, чтобы не задеть за седло, но эльф на крупе Векса поймал Рода за стопу и толкнул её себе через голову, а затем спрыгнул, когда Род обосновался в седле. Род посмотрел вниз и протянул руку:

— Спасибо, Бром — ещё раз. Похоже, мне всегда есть за что благодарить тебя. — Сердце его сжалось. — Особенно за Гвен.

— А, ты вспомнил свою любовь, — тихо проговорил Бром. — Пусть се воспоминание согревает тебя, чародей — но не здесь. Скачи и возвращайся в мир живых. — Он поднял руку и шлёпнул Векса по крупу, вызвав резонирующее БУМ!

— Высококачественный сплав, — объяснил Род. — Звенит точь–в–точь как колокол.

— Уверен, Род, Бром и так об этом знает. Род посмотрел вперёд на Векса.

— Да, он так представлял себе шутку. — Он оглянулся на короля эльфов, но увидел лишь сугроб, взбиваемый десятками миниатюрных ног. Он задрожал, так как внезапный порыв ветра пронизал и сквозь меховой плащ, и снова повернулся к Вексу. — Они снова исчезли.

— Да, Род, — подтвердил Векс, — но эльфы всегда будут неподалёку от тебя.

— Полагаю, это приятно знать. — Род сгорбил плечи от ещё одного порыва ветра. — По–моему, Мороз Красный Нос все ещё пытается проникнуть ко мне в голову, Векс. Насколько быстро мы можем попасть туда, где снова будет тепло?

* * *

Алеа прошла через дверь первой, подождала, когда её минует Магнус, а затем повернулась назад, закрыла дверь и задвинула засов. Оградив их покои от всех, кроме них самих, она снова повернулась к своему товарищу по оружию и сказала:

— Ты снова этого добился.

— Чего добился? — повернулся к ней поражённый Магнус.

— Успеха, — пояснила Алеа. — Добился того, о чем тебя просил отец — защитил народ Грамария от трёх различных угроз, и все за считанные дни.

Не переставая улыбаться Магнус покачал головой:

— Ораву бунтовщиков превратил в преданную толпу Ален — хотя возможно к этому имела некоторое отношение поддержка Джефри и его рыцарей и ратников. А способ сохранить жизнь Джорди и помириться с Ансельмом и поддерживающими его возможными мятежниками Диармиду показал папа — а той орде чудовищ противостояли все мои братья с сестрой и их супруги. И даже тогда это папа одолжил тот последний прилив псионической силы, который принёс победу.

— И именно ты привлёк их всех на тот берег реки, отправившись драться с чудовищами в одиночку — ну, со своим живым щитом.

— Так вышло не совсем по моему выбору…

— Сумей ты отправиться без меня, я бы бесилась на тебя всю вечность! Но ты отлично знал, что коль скоро ты бросился дать отпор чудовищам, твоя семья помчится следом спасать тебя.

— Не зпал, — возразил Магнус.

— Не надо мне тут заниматься казуистикой! Знал или подозревал, сводится–то все к одному. Кроме того, именно ты сообщил Джефри о походе крестьянской армии…

— В конечном итоге он бы все равно узнал…

— … именно ты позаботился о том, чтобы Грегори, Алуэтта и Корделия стояли на стене, готовые блокировать эсперов анархистов…

— Их никто б не смог удержать от этого.

— … именно ты вызнал у своей сестры о грозящей Джорди опасности…

— После того как о ней сообщила мне ты.

— … и именно ты рассказал отцу об угрозе Джорди и Ровене.

— Нужно было чем–то занять его, снова пробудить у него интерес к этому миру.

— Обманывай кого другого, если тебе так нужно. — Алеа приблизилась к нему. — Но не пытайся одурачить меня — я видела, как ты проделывал такое на трёх планетах! Ты организовал, подтолкнул, соркестрировал — ты победил!

— Мы все победили.

— Да, особенно народ этой планеты! Ты твёрже чем когда–либо поставил других людей на путь к созданию собственной формы правления.

— Скорее к форме правления, желанной для моего отца, — отозвался со своей извечной сардонической улыбкой Магнус.

— Уже нет, — возразила Алеа. — Ты защитил жителей этой планеты от врагов, которые пытались завоевать их и сбить с пути, но не пытался сам вести их своей дорогой. Ты оставил их вольными самим выбирать собственный путь.

— Да, — согласился Магнус, — и по какому–то случайному совпадению, путь этот оказался тем самым который папа выбрал для них тридцать лет назад.

— Выбрал ли? — усомнилась Алеа. — Или он тоже лишь оставил их вольными выработать собственную систему?

Магнус застыл, расширив глаза. А затем медленно кивнул.

— Наверное, — тихо произнёс он. — Наверное он так и поступил. — А затем снова сардонически улыбнулся. — Но даже и так, он знал, что делал, отлично знал.

Она услышала в его голосе горечь и подойдя ещё ближе, тихо проговорила:

— Он гордится тобой, Магнус. Ты сделал то, что обещал сделать, и ни на йоту больше.

— Да, именно это, не так ли? — Он посмотрел ей в глаза, и сардоническая улыбка превратилась в скорбную. — Хотелось мне того или нет, я показал себя истинным сыном старого агента!

* * *

Алуэтта шла по коридору к покоям, которые делила с Грегори, пока они проживали в королевском замке. Когда она положила руку на задвижку, к ней подошёл дворецкий и поклонился с заискивающей улыбкой.

— Миледи?

Алуэтта нахмурилась, её отталкивала угодливость этого слуги.

— Чего тебе, любезный?

— Хочу предупредить. — Слуга выпрямился, и заискивающая улыбка превратилась в насмешливую.

Алуэтта похолодела от страха и гнева.

— С какой стати мне нужно предупреждение? — нахмурилась она.

— С той, что ваш муж не знает правды о вас, — ответил слуга. — Я Дюрер.

Алуэтта озадаченно наморщила лоб, а затем вспомнила, что ещё до того, как она родилась, Дюрер был шефом засланной на Грамарий команды, которой так и не удалось совершить дворцовый переворот, Дюрер увидел узнавание в её расширившихся глазах и тихо рассмеялся.

— Да, когда мои командиры узнали, что Верховный Чародей… ушёл на покой и сделался небоеспособным от горя, то отправили меня в будущее, в это время, закончить то, что я когда–то начал.

— Так значит тебе не известно, что же произошло за тридцать лет с тех пор, как ты отбыл. — Алуэтта сумела скрыть нарастающий гнев.

— О, не бойся, я знаком с историей! — заверил её Дюрер. — Например, мне известно, что ты стала шеф–агентом чересчур молодой и что ты использовала свой пост только для того, чтобы заключить брак с аристократом и повернуть против собственной организации! Скажи–ка, что произойдёт, если твой муж узнает обо всем, чем ты занималась?

Алуэтта почувствовала, как у неё похолодело сердце.

— А он узнает, будь уверена в этом, — продолжал Дюрер все тем же мягким тоном, но тем не менее с насмешливой улыбкой. — Он узнает, что ты спала со всяким, кою тебе приказывали совратить — и со всяким, кто позволял тебе продвинуться в твоей неистовой жажде власти. Узнает о твоих убийствах и подрывных акциях, обо всех, кого ты соблазняла и предавала. Думаешь, он будет все ещё любить тебя после этого?

— Чего ты от меня хочешь? — спросила сквозь одеревеневшие губы Алуэтта.

— Небольшое приглашение, — едва слышно произнёс Дюрер. — Всего лишь семейное гостеприимство. Найди какой–нибудь предлог пригласить все отродье Гэллоугласа и их половины — да, и особенно наследника трона, кронпринца! Найди какой–нибудь предлог собрать их всех в большом зале замка Гэллоуглас. Вот и все, что тебе нужно сделать — ничего большего, чем ты обычно могла.

— И что тогда произойдёт? — каждое слово казалось свинцовым.

— О, это уже не должно тебя волновать! — заверил её Дюрер. — Какая же хозяйка дома думает, принимая гостей, о неприятном? Нет, просто собери своих гостей — а об остальном позабочусь я!

От угрозы в его тоне у Алуэтты пробежали по коже мурашки, но она сразу поняла, что именно надо сделать.

— Когда мне надо выполнить этот план?

— О, спешить некуда, — отмахнулся от такого вопроса Дюрер. — Как только сможешь, вот и все — и когда назначишь дату, то сообщи судомойке Мод. Хватит даже уведомления за двадцать четыре часа до события. — Голос его понизился до угрожающего тона. — Но не жди слишком долго, а не то твой муж все узнает.

— Как скажешь, — отвернулась Алуэтта. — Я это сделаю. А теперь оставь меня.

Дюрер отвесил насмешливый поклон и пятясь удалился.

Алуэтта открыла дверь, вошла, а затем с силой закрыла её и прислонилась к ней спиной, дрожа всем телом. В голове у неё крутился водоворот мыслей, но одна всплыла совершенно отчётливо — что бы она сейчас ни сделала или не сделала, браку её теперь конец.

* * *

— Итак, я ещё раз помог людям выбраться из затруднительного положения и, по ходу дела, не дал стране сойти с пути своего развития. Приятное ощущение, Векс, — говорил Род роботу–коню, когда они выехали из леса на нагорье.

— Похоже ты, Род, вывел из затруднительного положения нескольких людей, а не только Джорди и его жену.

— Да — оттащил Ансельма от края пропасти мятежа и, делая это, помог спасти несколько тысяч крестьян и солдат от гражданской войны, — кивнул Род. — Неплохо поработал для одного дня, Векс — да и для всей жизни тоже.

— Посвятить свою жизнь людям — дело определённо стоящее, Род.

Род нежно улыбнулся, глядя на затылок коня; Векс снова преднамеренно понял его не так. А затем нахмурился, когда конь остановился.

— Чего ты ждёшь? До заката мы можем проехать ещё три мили.

— Не можем, Род — солнце уже садится. И кроме того, дальше ехать некуда, земли больше нет.

— Земли больше нет? — Род вытянул шею, глядя вперёд и вниз, и увидел, что дёрн внезапно заканчивается. А внизу он увидел покрытые рябью голубые просторы — а затем сообразил, что рябь эта на самом деле волны; просто не настолько далеко внизу, что кажутся намного меньше, чем в действительности.

— Так. — Он откинулся в седле. — Мы добрались до восточного побережья Грамария.

— Добрались, Род. Мы стоим на вершине утёса.

Род посмотрел на заходящее солнце — и увидел выплывающий из его пылающего света силуэт. Он нахмурился и приставил руку козырьком над глазами, пытаясь отделить солнце от этого объекта.

— Что это там движется к нам — корабль?

— Оно чересчур большое, чтобы быть кораблём, Род.

— Да, и к тому же недостаточно высокое, особенно если учесть, какое оно широкое.

Объект казалось раздался, отделяясь от пылающего солнца, и Род уставился на него.

— Векс! Это дрейфующий в воздухе остров!

— Наверняка всего лишь иллюзия, Род.

— Если так, то очень даже убедительная! И он не просто дрейфует, а летит — и направляется прямо к нам!

Он и правда летел к ним. Остров надвигался, становясь все больше и больше, раздаваясь, пока не заполнил собой половину горизонта, потом три четверти, а затем заслонил всю западную панораму, становясь сам по себе целой страной, с утёсами, увенчанными лугами, поросшими тимьяном и лавандой. А за лугами высился лес — но леса, подобного этому, наверняка никогда не существовало, ни на какой планете из тех, какие посетил Род. Стволы его деревьев состояли из серебра, слоновой кости и золота, и их ветви украшали листья всех цветов радуги; с них свисали плоды в виде кристаллов и самоцветов. Среди их листьев били крыльями птицы, птицы с экстравагантным и крикливым оперением, похожие на райских птичек, только более разнообразные.

А среди этих деревьев передвигалась человеческая фигура, передвигалась и шла вперёд, ступая по лаванде так, словно едва касалась земли, подплывая все ближе и ближе, пока не открылось, что фигура эта принадлежит женщине.

Род зачарованно уставился на неё, сердце у него заныло.

Затем она оказалась уже всего в тридцати футах^[49] от него, так как остров подплывал все ближе и ближе, пока его утёсы от грамарииских не отделял всего ярд, а женщина подошла ещё ближе, улыбаясь и протягивая руки Роду.

— Это Гвен, — выдохнул он. — Гвен, какой она была, когда я впервые её встретил, Гвен, которой нет ещё и тридцати!

— Я ничего не вижу, Род, — произнёс у него в ухе голос робота.

— Главное, что я вижу, а только это и имеет значение! Векс, я нашёл его! Я нашёл Тир—Нан-Ог, Страну Вечной Молодости — и Гвен!

— Не заблудись в лабиринте иллюзий, Род. Ты всегда неизменно боролся за это.

— Векс, это не иллюзия! Она там, она реальна! Гвен улыбалась ему лучезарной улыбкой.

— Поехали! — Тут Род вдруг умолк и нахмурился. — Нет, это неверно. Коль скоро я пересеку этот провал, то уже не смогу вернуться. Я правда и не хочу возвращаться — но я не имею никакого права забирать тебя с собой.

— Куда ты ни отправишься, Род, я отвезу тебя.

— Но ты принадлежишь не мне, ты принадлежишь семье! После моего отбытия тебя унаследует Магнус! — Сердце заболело сильнее, и Род прижал ладонь к груди. — Ты понадобишься им, всем ребятам — и их детям тоже!

— Как–нибудь переживут, Род. — Векс повернул голову и посмотрел на своего хозяина. — В крайнем случае у Магнуса есть компьютер Геркаймер, управляющий его кораблём и обладающий всей моей памятью.

Род вопросительно посмотрел на него.

— Значит ты хочешь отправиться со мной?

— Гвен и мне была другом, Род, целых тридцать лет — и тем большим другом оттого, что сделала твою жизнь счастливой.

— Тогда поехали повидать её, — улыбнулся Род.

Он поглядел на Гвен и все прочее стало казаться тусклым и неважным; она и была Тир—Нан-Огом, страной чудес, в которой он мог затеряться. Сердце его дрогнуло, когда он слегка тронул коленями робота. Векс двинулся вперёд, перешагивая через провал, в Тир—Нан-Ог, и Род проехал с ним. На мгновение возникло сопротивление которое живо уступило нажиму, опаляющая боль в груди и ощущение, словно разрывалась какая–то завеса; а затем повсюду вокруг него оказался Тир—Нан-Ог, и теперь, когда он стал принадлежать ему, цвета его сделались ещё ярче, а Гвен раскрывала объятия, и он спрыгивал с Векса и бежал последние несколько шагов, чтобы подхватить и закружить её. И когда он заключил её в объятия, то увидел свои руки, и они снова сделались не морщинистыми, а молодыми, так же как сделались такими, знал он, его лицо и все тело. В нем жарко и сильно забилось желание, и когда Тир—Нан-Ог снова двинулся прочь от мира живых, он нашёл её губы. Они казались мягкими и нежными, и на вкус словно самое сладкое вино, и он жадно упивался ими, как будет упиваться вечно.

* * *

Известие дошло до Верховного Чародея в его центре в Раннимиде, и Магнус д'Арманд отправился на западный берег, где и увидел тело отца, лежащее переломанным на гальке выше приливной черты. Поблизости стоял Векс, столь же верный как всегда, но когда Магнус заговорил с ним, он не мог сказать, что случилось, да и сам, казалось, изменился. Робот больше не был прежним; в нем, казалось, что–то исчезло, словно он и в самом деле был всего лишь машиной.

А затем вокруг него появились его братья, и с неба спустилась, описывая спираль, сестра, которая с одного прикосновения прочла массированный сердечный приступ, который забрал жизнь Рода ещё до того, как тот упал. Они вместе опустились на колени возле тела отца, каждый и каждая погружённый и погружённая в собственные мысли и молитвы. А затем вместе подняли тело и унесли его.

* * *

— Значит мы в один год лишились и матери, и отца.

— Так не должно было случиться. Папа не должен был умереть, пока нам не будет за пятьдесят, а мама должна была лет на десять пережить его.

— Я была готова утешать её и помочь ей справиться с горем, но к этому я не готова!

— Значит нам придётся помогать друг другу, — тяжело произнёс Магнус.

Никто ничего не ответил. Этого молчания ему хватило, чтобы почувствовать напряжение, негодование на кажущееся взятие им власти в свои руки, особенно после его долгого отсутствия. А затем настроение смягчилось, и Корделия допустила:

— По крайней мере у каждого из нас есть все остальные — и нас больше.

— Да, — согласился Магнус, — но в эту первую ночь, наверно, каждому из нас нужно побыть наедине со своим горем, сделать первый шаг к тому, чтобы смириться с ним. — Он встал и повернулся к двери. — Спокойной ночи, ребята.

— Желаем спокойной ночи, — ответило несколько голосов.

Алеа уставилась вслед удаляющемуся Магнусу, перевела вопросительный взгляд на Корделию, которая могла лишь пожать плечами. Раздосадованная, Алеа бросилась догнать Магнуса.

— И что все это значило? — потребовала объяснений она.

— Я не из тех, кто остаётся там, где меня не желают видеть, — ответил он.

Она расслышала в его голосе боль и гнев.

— Но она же тебе сестра! А они тебе братья!

— Думаю, нам потребуется несколько лет для восстановления наших отношений, — сказал Магнус. — В конце концов, в то время, когда я покинул дом, то все ещё был для Грегори кладезем премудрости, а Джефри все ещё равнялся на меня.

— А Корделия? — Алеа порадовалась, что задала этот вопрос, так как он вызвал у него улыбку, хотя и слабую.

— Ну, — промолвил Магнус, — мы с Корделией всегда мерились силой по вопросу, кто обладает большим авторитетом — конечно, если кто–то не нападал на нас. И все же, она, кажется, негодует, что я вернулся. — Он остановился, нахмурясь, глядя в темноту. — Наверное в этом–то все и дело. Наверное мне были б рады как гостю, будь у них уверенность, что я уеду. — Лицо его потемнело. — И возможно, мне следует уехать. — Он снова зашагал к их покоям.

— А возможно и нет! — Алеа поспешила догнать его. — Возможно тебе следует остаться и подождать до тех пор, пока они постепенно, дюйм за дюймом, не потеснятся и не дадут тебе место вновь!

— Возможно, — признал Магнус, но таким тоном, словно не верил в это.

* * *

Алтея сдвинула набок крестьянский чепец и спросила у Вороны:

— Ты действительно доверяешь кому–нибудь из них?

Ворона бросила быстрый взгляд на заносящих на кухню замка Гэллоуглас мешки с провизией агентов ВЕТО и ответила:

— Ни на секунду. Они бросятся на нас в тот же миг, как мы закончим ликвидацию Гэллоугласов.

— Тогда зачем же Дюрер позвал на помощь Пересмешника?

— Общие враги, — пожала плечами Ворона. — И нам и им, если мы хоть сколь–нибудь надеемся захватить власть, нужно ликвидировать Гэллоугласов — но как только эти отродья умрут, тут же начинайстрелять в агентов ВЕТО.

Алтея начала было говорить, что тоталитаристы должно быть уготовили им ту же судьбу, но слишком сильно задрожала при мысли об этом.

Переодетые крестьянами, неся мешки с провизией, агенты БИТА потянулись гуськом в замок параллельно цепочке агентов ВЕТО.

* * *

Развлечения за ужином подавались в приглушённом виде, но Гэллоугласы и их супруги сумели улыбнуться и порадоваться успокаивающему воздействию общества друг друга.

— По крайней мере королевство по–прежнему стоит прочно, — заметил Грегори.

— Да, благодаря вашим доблестным усилиям по отражению нашествия чудовищ. — Ален поднял бокал. — За моих друзей и хранителей!

— За принца, у которого хватило здравого смысла поговорить, прежде чем бросаться в бой, — поднял в ответ свой бокал Джефри.

— Да, и за храброго рыцаря, заступившегося за своих крестьян, — подняла свою чашу и Корделия. — За твоего кузена Джорди!

— Да, мы наконец–то встретились! — с облегчением сказал Ален. — Теперь семья сможет исцелиться — надеюсь.

Магнус наблюдал за выступающими с тостами с полуулыбкой, но Алеа рядом с ним так и кипела. Неужели никто из них не понимал, сколько сделал Магнус для отражения всех их врагов? Она не спеша подняла собственную чашу и громко провозгласила свой тост:

— За родство и дружбу!

— За дружбу! — хором поддержали все остальные. Все подняли чаши, а затем дружно выпили.

Алеа удивлённо моргнула, изумлённая тем, что её тост приняли все.

— За врагов! — произнёс чей–то голос. Гэллоугласы с вежливым удивлением посмотрели на мужчин и женщин в крестьянских нарядах, которые шагнули в зал из дверных проёмов, вылезли из–за гобеленов, появились на галерее для менестрелей — все как один наводя арбалеты со зловещими самоцветами под стрелами. Вперёд всех вышел с насмешливой улыбкой человек, казавшийся пожилым и истощённым:

— Ваши слуги приветствуют вас.

— Значит ты тот, кого зовут Дюрер? — спросил Грегори.

— Он самый — а я Пересмешник, — с поклоном шагнул вперёд ещё один тощий и морщинистый субъект. — Давние враги ваших родителей — и ваши личные.

— И не думайте атаковать нас своими пси–силами, — предупредил Дюрер, — так как обе наши организации завербовали в свои ряды местных, которые являются очень мощными эсперами.

— И вы думаете, мощнее, чем все наши силы вместе взятые? — спросил позабавленный его похвальбой Грегори.

— Заверяю вас, — нахмурился Пересмешник, — у вас очень мало поводов для улыбок.

— Да наверняка ведь увидеться наконец с нашими врагами лицом к лицу вполне основательный повод порадоваться, — обронила Корделия.

— Тогда вы по крайней мере умрёте счастливыми. — Дюрер поднял оружие и нажал на спуск — а затем нажимал вновь и вновь, и выражение торжества у него на лице сменилось ужасом.

— Огонь! — заорал Пересмешник, и все агенты нажали на спусковые крючки и на гашетки. Лишь два арбалета выпустили стрелы — но и они круто спикировали на каменные плиты пола. Некоторые из самоцветов ярко запылали от собравшихся в них лучей, да так и не полыхнули огнём.

— Видите ли, у нас есть собственные телепаты, — уведомила врагов Корделия с неподвижным от напряжения лицом, — помогающие нам сдерживать ваше оружие.

— И солдаты, дабы обезоружить вас, — добавил Ален.

Сверху упали верёвочные петли и обвились вокруг каждого из агентов; державшие арканы солдаты затянули их потуже. Агенты закричали в тревоге и гневе, пытаясь вырваться на волю, повернуть оружие против своих пленителей, но солдаты подсечками сшибли их с ног и заставили встать на колени.

Дюрер прожёг взглядом Алуэтту и прошипел:

— Предательница!

— Ах предательница! — Алуэтта вскочила на ноги и двинулась на него с пылающим от гнева лицом. — И ты смеешь называть меня предательницей, ты, чьи агенты похитили меня из колыбели? Ты, который отправил меня к лжеприемным родителям, которые исковеркали мою чувственность и преднамеренно и методично разбивали вдребезги моё самоуважение? Чьи наследники унижали и насиловали меня, и превращали в оружие для поражения своих врагов? И ты смеешь называть предательницей меня?

— Они дали тебе кров и пищу! — выкрикнула Ворона. — Они меняли тебе пелёнки и перевязывали твои раны!

— И называли меня шлюхой и внушали мне, будто я порочна с рождения! — разъярилась Алуэтта. — Нет, вы сработали своё оружие — а теперь почувствуйте его жало! — Она сузив глаза навела пылающий взгляд на Ворону.

Ворона пронзительно закричала, схватилась за голову, а затем упала на пол, корчась от мучительной боли.

— Отруби её! Отруби её, только прекрати боль!

Рот Алуэтты открылся в судороге гнева и усилия, и Ворона обмякла. А затем Алуэтта перевела этот страшный пылающий взгляд на Дюрера.

— Она предала тебя! — крикнул Дюрер Грегори. — Она наш агент! Она покорила твоё сердце только для того, чтобы смочь оказаться здесь среди вас и уничтожить всех — как искалечила твоего старшего брата!

— Дурак, неужто ты и правда считаешь, будто мы этого не знаем? — встал рядом с женой Грегори. — Моя мать титаническим усилием сумела исправить самые большие повреждения, нанесённые вашими агентами душе Алуэтты. А потом моя любимая рассказала нам обо всем сделанном ею, обо всей злобе, которую она питала к нам.

Дюрер уставился на Алуэтту, а затем оскалив зубы прорычал:

— Предала в ту же минуту, как я поговорил с тобой!

— О, можете утешиться, сэр, — со злостью бросила она, — так как вы второй раз уничтожили мою жизнь и полностью лишили меня всяких надежд на счастье, какие я могла когда–либо питать! — Глаза её сузились, и все в зале почувствовали нарастающую в ней мощь, ментальную мощь, подогреваемую копившейся годами яростью.

— Оставь его Короне, милая, — положил ей руку на плечо Грегори. — Не пачкай рук его нечистой кровью.

Алуэтта метнула взгляд в его сторону:

— Не насмехайтесь надо мной, сэр! Я отлично знаю, что вы не можете остаться женатым на столь вероломной женщине как я!

— Остаться женатым! — Уставился на неё поражённый Грегори.

— Да! Итак просто чудо, что ты однажды пригрел на груди змею, которая знала стольких твоих врагов, что была очевидным выбором, когда они искали того, кто предаст тебя! Неужели ты сможешь когда–либо вновь мне довериться! — Она повернулась и двинулась чеканным шагом к дверям, столь сильно излучая чистую, едва обуздываемую ярость, что и солдаты и пленники одинаково шарахнулись от неё.

И тут между ней и дверным проёмом встала с досадой глядя на неё Алеа.

— Ты дура! Полнейшая законченная дура! Тебя любят самой горячей любовью, на какую может надеяться любая женщина, у тебя есть мужчина, который без памяти от тебя, которому и не приснится винить тебя ни в малейшем недостатке, не способный признать, что у тебя есть хоть один недостаток, и ты готова оставить его потому, что считаешь себя недостойной его?

— С дороги, воительница! — Ярость Алуэтты сорвалась с привязи. — Мороженая старая дева, которую грызёт зависть, которая не может найти любви, которая жаждет отомстить всему миру оттого, что считает себя некрасивой! Я не один месяц сносила твоё молчаливое осуждение, твоё молчание и пренебрежение, но больше не стану их терпеть, и ни на секунду не позволю тебе преграждать мне путь к той судьбе, которой я заслуживаю! Посторонись, неумёха, а не то узнаешь, что такое на самом деле истинная пси–сила!

Алеа не сдвинулась ни на дюйм. Напряжённая и с побелевшими губами, она негромко и ядовито осведомилась:

— И это говорит женщина, утверждающая, будто она рассталась с жестокостью?

Алуэтта замерла, побледнев — и в тот же миг между ними встал Грегори, пристально посмотрел жене в глаза, а затем преклонил колено. Глядя на неё снизу вверх, он взял её руки в свои и сказал:

— Ты все, что только есть на свете хорошего и правильного, ты все, что только есть достойного любви, не только за твою красоту, но и за твою тёплую и щедрую натуру — и превыше всего, за твою преданность. Ну как ты могла хоть на минуту подумать, будто я сочту тебя предательницей?

Кровь отхлынула от лица Алуэтты; она уставилась на Грегори, всей душой жаждая поверить ему, но не в состоянии это сделать.

— Доверьтесь ему, леди.

Алуэтта повернулась на голос Магнуса — выражение, с которым он глядел на неё, было полно сочувствия, а не вражды. — Те из нас, кто считает себя недостойными любви, должны время от времени смотреть правде в глаза. Алеа уставилась на него, как громом поражённая.

— Ты доказала свою преданность, сразу же рассказав Грегори о намечаемой Дюрером засаде, — сказал Магнус, — столь титаническая преданность просто ошеломляет меня теперь, когда я понимаю, что с того мгновения, как Дюрер принялся шантажировать тебя, ты была уверена, что потеряла свой брак и свою любовь!

— Как ты могла так сомневаться во мне? — Грегори поднялся, заглянув глубоко ей в глаза. — Как ты могла сомневаться, когда дала мне основания ещё больше любить тебя?

Алуэтта по–прежнему стояла замерев, быстро переводя взгляд с одного лица на другое. А затем сквозь её гнев прорвались вера и облегчение, и она, зарыдав, упала в объятия Грегори.

Тот утешал и гладил её, шепча ей на ухо:

— Нет, любимая, все кончено, и чудища будут изгнаны с глаз твоих. Они никогда больше не восстанут, чтоб вредить тебе. Нет, моя милая, дорогая, драгоценная, будь уверена, что я люблю тебя любовью, которая никогда не изменится, никогда не поколеблется, так как люблю тебя такой, какая ты есть.

Его братья и сестры смотрели на них, сияя нежностью — но Алеа резко повернулась и выбежала из зала.

28

Магнус от неожиданности замер, а затем двинулся быстрым шагом за Алеа, даже теперь остерегаясь подойти слишком близко и слишком быстро.

Он вышел на внутренний двор замка как раз вовремя, чтобы увидеть, как она забегает в конюшню. Зная, что она вряд ли собирается покинуть замок, он последовал за ней медленно, и зашёл осторожно, высматривая её во мраке, а затем стал двигаться на плач.

Он нашёл её прислонившейся к столбу между двумя пустыми стойлами, уткнувшейся лицом в ладони и плачущей навзрыд, как плачут при настоящем горе. Подойдя к ней настолько близко, насколько смел, Магнус мягко спросил её:

— Почему ты плачешь, моя верная спутница? Ты ведь наверняка не думаешь, что что–то сказанное Алуэттой в минуту отчаяния может быть правдой?

— Но это все правда! — простонала Алеа. — Уйди, Гар! Оставь меня наедине с моим несчастьем!

— Я не могу оставить тебя утонувшей во лжи.

— Во лжи? — Алеа резко повернулась лицом к нему, лицом в пятнах, с красными и распухшими глазами, со все ещё стекающими по щекам слезами. — Она сказала чистую правду! Я всегда знала, что я неуклюжая и неловкая, слишком безобразная для чьей–либо любви!

— Это ложь, здесь нет ни одного слова правды! — Магнус все ещё не осмеливался приблизиться, но протянул руку. — Но вот твоё представление о себе такой означает, что каждое слово, сказанное Алуэттой, угодило прямиком в ту, самую уязвимую, точку в твоём сердце.

— Ты не можешь отрицать, что я неуклюжая и неловкая!

— Ты воплощение изящества и ловкости, — возразил Магнус. — Твои движения в бою просто симфония; каждый шаг по дороге или в лесу — чистая поэзия. О да, я от всей души отрицаю, будто ты хоть в чем–то неуклюжая — но могу поверить, что ты была такой в отрочестве.

У Алеа расширились глаза. Она быстро смахнула рукой слезы.

— Я слишком высокая, чтобы быть изящной!

— У тебя идеальный рост, — категорически не согласился с ней Магнус, а затем поправился. — Ну, возможно, на дюйм не дотягивает до такого.

— Не насмехайся надо мной, Гар!

— Такое мне б и не снилось. — Магнус посмотрел на неё, не отводя взгляда. — Тебе нужна правда, и я даю тебе только её.

— Ты не можешь и взаправду считать меня прекрасной!

— Я считал так с первого же дня, как увидел тебя, — сказал он, — покрытой царапинами от шиповника и заляпанной грязью, со спутанными от двухдневного бега по лесу волосами. Я считал так и тогда, но точно знал два дня спустя, когда ты предстала уже чистой и аккуратно одетой, и я подумал, что никогда в жизни не видел такой прекрасной женщины!

— Ладно, может быть я не безобразная, а просто невзрачная — но ты не можешь ожидать, будто я поверю, что ты находишь меня прекрасной! — Но в голос её закралась надежда.

— Ты должна в это поверить, — сказал он, — это правда — поверить, что по крайней мере в моих глазах ты прекрасна. — Он наконец приблизился, поднимая руку коснуться её щеки, но не посмел. — Брось, ты ведь время от времени ловила на себе мои восхищённые взгляды — в тех случаях, когда захватывала меня врасплох обернувшись, а я не успевал вовремя отвести взгляд.

— Да, с восхищением. — Сердце у неё часто забилось от надежды, которую она пыталась загнать поглубже. — Но с желанием? Никогда!

— Да, на этом ты меня никогда не ловила, — согласился Магнус. — Я хорошо это скрывал, зная, что ты увидишь в этом наихудшее предательство.

Поражённая Алеа уставилась на него, а затем сказала:

— Первые несколько лет да, это было правдой — но теперь уже нет!

— Но ты же понимаешь, я не мог идти на такой риск, — сказал Магнус, — не мог пойти на риск напугать тебя и задеть твои чувства, и пустить прахом весь проделанный тобой путь к исцелению. Поэтому что касается пребывания постоянно обузданным и скованным, то я совершенно определённо таков — но буду продолжать быть таким, покуда тебе нужно от меня именно это.

Алеа лишь глядела на него во все глаза, гадая, как же такой умный и чувствительный человек мог оказаться таким глупым, а затем сказала:

— Как раз этого мне больше от тебя и не нужно. Мне теперь нужна последняя стадия исцеления.

Глаза Магнуса загорелись; он ещё больше приблизился к ней, но лишь спросил:

— Что могло так сильно ранить тебя, что тебе так долго требуется исцеляться?

— Всего лишь невнимательный, эгоистичный любовник. — Алеа попыталась говорить об этом небрежно, но к горлу у неё подступило рыдание. — Всего лишь человек, который клялся мне в любви, говорил, что желает меня, причинил мне физическую боль и умолял меня потерпеть её. Необыкновенно польщённая, я позволила ему переспать со мной — но когда он получил своё удовольствие, то назвал меня шлюхой и ушёл, а потом никогда больше не разговаривал со мной. — Сказав это, она не смогла сдержать слез.

С лицом полным нежной заботы, Магнус раскрыл объятия, а Алеа стояла застыв, а затем уткнулась ему в грудь лицом и разрыдалась.

Магнус крепко обнял её, и, когда плач поутих, сказал:

— Даже после пяти лет моей опеки и преданности это по–прежнему причиняет тебе такую сильную боль.

— Куда менее сильную, чем была. — Алеа вытерла с глаз слезы. — Но ты — прошло уже десять лет, а нанесённые Финистер раны все ещё гноятся.

— Ну, да. — Магнус разжал объятия; он чуть отступил, но по–прежнему глядел ей в глаза. — Но на то была причина. Она возбудила во мне любовь не просто обаянием, а проецирующей телепатией — абсолютную, самозабвенную, смиренную любовь — а затем опозорила и унизила меня всеми возможными способами. Она даже убедила меня в том, что я стал змеем и обречён вечно ползать вокруг основания дерева, и, как я понимаю, именно так все и происходило, хотя все прочие видели только обвившегося вокруг ствола голого мужчину.

Алеа ахнула от ужаса, вновь услышав об этом, но на сей раз с его точки зрения.

— Как же… ?

— Отец нашёл меня и позвал Корделию, которой удалось устранить самые худшие последствия этих чар — она и сама сильная проецирующая телепатка. Но ведьма вернулась вновь в последний раз принудить меня к любви и опозорить, оставив завязшим в трясине депрессии. Отец снова нашёл меня и на этот раз позвал мать, которая поняла, что не должна лечить меня сама, и отправила к Зелёной Ведьме, которая исцелила меня, избавив от самых сильных болей.

— Избавила от самых сильных, но тебе потребовалось десять лет для избавления от остальных? — ахнула Алеа.

— Да — так как по–настоящему исцелиться я мог только влюбившись в женщину, достойную абсолютного доверия… — Магнус едва–едва коснулся её лица. — …женщину, которая может открыто не соглашаться со мной, но никогда не скажет против меня ни слова у меня за спиной, и определённо никогда, ни в коем случае не унизит и не опозорит меня.

Лицо его находилось так близко, но он не говорил, не мог сказать того, что она страстно желала услышать.

— В таком случае, очень жаль, что ты не влюбился в меня, — сказала прерывающимся голосом Алеа.

— Да, — согласился Магнус, — я вместо этого полюбил тебя.

Она уставилась на него, пригвождённая к месту, застывшая, хотя губы её чуть–чуть приоткрылись — и он очень–очень медленно приблизил свои губы к её, поцелуй расплавил её и длился бесконечно. Они прервали его, уставясь друг на друга безумными глазами — а когда перевели дух, Магнус выдохнул:

— Выходи за меня замуж, прекрасная женщина — молю тебя стать моей женой, так как если ты не выйдешь за меня, то я всю жизнь проживу холостяком.

— Но — но есть же тысячи женщин куда прекрасней меня, — возразила она.

— Ни одной, — заявил с полнейшей убеждённостью Магнус, — и ни одной, которая могла бы хотя бы начать понимать меня так, как понимаешь ты. Ты выйдешь за меня замуж?

— Да, — ответила Алеа настолько тихим голосом, что даже сама едва его расслышала.

И тогда Магнус опять опустил своё лицо к ней, и мир на некоторое время исчез.

Эпилог

Орган грянул «Свадебный марш», и Алеа оказалась идущей по усыпанному лепестками роз проходу между скамьями, ведомая за руку королём Грамария, в соборе Раннимида, украшенном белой материей и гирляндами роз, точно так, как пожелала бы Гвендайлон Гэллоуглас — а в конце прохода стоял Магнус, великолепно выглядящий в камзоле, украшенном золотом, золотом плаще с белым подбоем и в белых шоссах, с трепетом воззрившийся на неё, словно она была явившейся на землю богиней — а она чуть не растаяла при виде него; она и не знала, что он настоящий красавец.

Затем король Туан передал её Магнусу, архиепископ сурово спросил их, понимают ли они, во что вступают, и убедившись в серьёзности их намерений, попросил принести брачные обеты. Она глядела во все глаза на Магнуса, когда тот клялся в вечной любви и преданности, а затем оказалась запинающейся, когда повторила тот же обет, почувствовала, как он надел ей на палец кольцо, а затем накрыл её ладонь своей. Архиепископ позволил им поцеловаться, и она хотела сделать это скромно, целомудренно, но тут сказалось трехнедельное ожидание со все возрастающим напряжением, и она оторвалась наконец глотнуть воздуха только потому, что в ушах у неё зазвенели одобрительные крики приглашённых гостей.

Затем архиепископ прочёл нараспев обедню, но Алеа сознавала лишь мужское присутствие, которое, казалось горело рядом с ней. Наконец священник ещё раз благословил их, и грянули трубы, орган прогромыхал последние аккорды отпуска, и они с Магнусом оказались шагающими по проходу между скамьями, с улыбкой глядя в глаза друг другу, словно парочка патентованных придурков.

Потом конечно же последовал свадебный пир, и приветствия гостей, и вращение среди них — так что когда дверь в брачные покои наконец закрылась за ними, она просто спотыкалась от усталости — и спотыкаясь упала прямо в объятия Магнуса, и тот поддержал её, но держал её крепко прижатой к себе.

Алеа уставилась на него, замерев, губы её чуть–чуть приоткрылись — и он очень–очень медленно приблизил свои губы к её в поцелуе, который начался совершенно целомудренно. Но прикосновение его губ наэлектризовало её, и она горячо ответила на поцелуй, раскрывая собственные губы, и от лёгких как пёрышко прикосновений кончика его языка у неё пробежал по жилам огонь. Поцелуй все длился и длился, тогда как кровь у неё закипала все жарче и жарче, прогоняя всякую усталость. Наконец Магнус поднял голову передохнуть и сказал:

— Ты должно быть совершенно измотана. Мы будем спать в одной постели, но я оставлю тебя в покое.

— Не смей! — отрезала Алеа. — Только не после такого поцелуя! — И прижалась к нему за новым.

Магнус снова склонился к ней, и поцелуй привёл к ласкам, ласки — к раздеванию, потом к новым ласкам, которые привели к столь долго откладываемой окончательной близости, близости, которая выпустила на волю бушующую в них обоих страсть, страсть, которая переросла в следующие одна за другой волны экстаза.

* * *

А в лесу за пределами замка и города лежала с закрытыми глазами Незаметная и мурлыкала, когда читала изумление и радость двух людей, она решила, что пребывание на Грамарии может заставить её выбрать неопределённо долгое продление своей жизни. Затем глаза её открылись, и она сообщила всего лишь ещё немного мощности, немного больше энергии затенённому уголку мозга Магнуса.

* * *

Алеа с Магнусом лежали обнажённые при свете единственной свечи, переводя дух после удовлетворения страсти, глядя друг на друга широко раскрытыми и изумлёнными глазами — но покуда они лежали так, в мерцающих тенях вырос образ, призрак, который видел только Магнус, так как он явился из глубин его мозга — коротконогий и толстый красноносый человек в старомодном темно–зелёном фраке и потрёпанном цилиндре, который покачал головой и вздохнул, а затем шагнул вперёд.

Магнус уставился на него, а затем схватил одеяло и натянул на себя и Алеа.

— Что такое? — Она метнула взгляд в ту сторону, куда смотрел он, но ничего не увидела и снова повернулась к Магнусу, гладя его по лицу, когда спросила мягким заботливым тоном: — Что такое, любимый? Что могло так напугать тебя?

Тряпичник уронил в ямку у неё на шее кусочек сверкающего металла, а затем повернулся, вздыхая и покачивая головой, и ушёл, навеки исчезнув в тенях, из которых появился.

— Скажи мне! — Теперь уже по–настоящему встревожившись за Магнуса, Алеа зажала ему голову между своих ладоней и повернула его лицом к себе. — Какой бы там призрак ни напал на тебя, он также и мой враг!

— Но ты уже разгромила его, — негромко рассмеялся Магнус, расслабляясь рядом с ней. — Отбила нападение моей старой Немезиды, и он отдал тебе то, что, как он знал, у тебя и так уже есть.

— Что это за загадка? — непонимающе нахмурилась Алеа. — Что у меня уже есть?

— Всего лишь ключ, — ответил Магнус и снова поцеловал её.

Примечания

1

Виверн — крылатый дракон (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

«И цзин» (кит. Трад. 易經, упр. 易经, пиньинь: Yì Jīng), или «Чжоу И» (周易) — наиболее ранний из китайских философских текстов. Наиболее ранний слой, традиционно датируемый ок. 700 г. до. н. э. и предназначавшийся для гадания, состоит из 64 гексаграмм. Во II веке до н. э. был принят конфуцианской традицией как один из канонов конфуцианского Пятикнижия.

«Книга Перемен» — название, закрепившееся за «И цзин» на Западе. Более правильный, хоть и не столь благозвучный вариант — «Канон Перемен».

(обратно)

3

Туника (лат. tunica) — одежда в форме мешка с отверстием для головы и рук, обычно покрывавшая все тело от плеч до бедер.

Ноговицы — принадлежность обуви или одежды, закрывающая голень с коленом.

(обратно)

4

1 фут = 30,45 см

(обратно)

5

7 футов = 2 м 13 см, а 6 футов 4 дюйма = 1 м 93 см.

(обратно)

6

Возможно Гар (он же Магнус) считает его таким из–за сходства с именем наставника Мерлина — Блеза.

(обратно)

7

4 фута = 1 м 22 см; 18 дюймов = 46 см.

(обратно)

8

Дифтонг (др.-греч. δί-φθογγον, δί-φθογγος от др.-греч. δίς (δῐ-) — «дважды, двукратно» + др.-греч. φθόγγος — «голос, звук», буквально «с двумя звуками» или «с двумя тонами») — сочетание не разделённых согласными двух гласных звуков в одном слоге.

(обратно)

9

50 футов = 15 м.

(обратно)

10

Шоссы — плотные чулки, натягивавшиеся отдельно на каждую ногу и прикреплявшиеся специальными застежками к поясу. 

(обратно)

11

В «Волшебнике и узурпаторе» Алый Отряд ошибочно назван Алой Ротой.

(обратно)

12

Шилейла (ирл.) — дубинка.

(обратно)

13

Это изречение принадлежит Ф. Т. Барнуму (1810— 1891) — американскому импресарио, «отцу рекламы» и создателю кунсткамеры, где доверчивой публике показывали всякие чудеса вроде «русалок с островов Фиджи» и т. п. Обычно данное присловье вольно переводят как «На наш век простаков хватит».

(обратно)

14

Коллин (ирл.) — девочка, девушка.

(обратно)

15

«Главное достоинство храбрости — благоразумие», Шекспир «Король Генрих IV», часть I, акт V, сц. 4 (перевод под ред. Л. Смирнова).

(обратно)

16

Имя Корбен происходит от шотл. corbie — ворон.

(обратно)

17

Напоминаю читателям, что псевдоним Магнуса, Гар Пайк, насквозь щучий. «Гар» означает по–английски «морская щука», а «пайк», соответственно, пресноводная. Сходство с именем Лонгшанкс (Длинноног) состоит лишь в том, что оба имени — смысловые.

(обратно)

18

Блокгауз (нем. Blockhaus — бревенчатый дом) — фортификационное огневое сооружение, приспособленное для ведения кругового ружейного и артиллерийского огня и для проживания гарнизона.

Здесь имеется ввиду надстройка через которую осуществляется выход на крышу здания и иногда в ней располагается машинное отделение лифтов и окончание лифтовых шахт если лифт идёт на крышу.

(обратно)

19

Шоссы — плотные чулки, натягивавшиеся отдельно на каждую ногу и прикреплявшиеся специальными застежками к поясу. 

(обратно)

20

1 фут —30,48 см.

(обратно)

21

ПОИСК — почетное общесто по искоренению создающихся корпоративностей.

(обратно)

22

Nom de guerre — воинский псевдоним (франц.).

(обратно)

23

Хочу ещё раз напомнить читателям, что и имя, и фамилия в псевдониме Магнуса означают по–английски одно — «щука». Гар — морская щука, а пайк — щука пресноводная, но кроме того ещё и пика (здесь и далее примечания переводчика).

(обратно)

24

ВЕТО — Воинствующие Единицы Тоталитарных Организаций.

(обратно)

25

У Рода бредовая аллюзия на стихотворение «Три ворона». В отличие от стихотворения «Два ворона» (широко известного нашему читателю по переводу Пушкина «Ворон к ворону летит») там все наоборот: и конь, и пёс, и жена не бросают смертельно раненного рыцаря. Неизвестный автор сочинил его явно полемизируя с «Двумя воронами».

(обратно)

26

Парком в средневековой Англии называлось огороженное пространство леса, в котором королевским указом разрешалось разводить животных для охоты (отличается от просто леса огороженностью и отсутствием лесников). Если в лес крестьянам ещё разрешалось ходить (с разрешения феодала, разумеется) за грибами–ягодами–хворостом, то в парк — ни под каким видом. Об этом, кстати, следует помнить при чтении романа «Чародей–странник» (часть II «Отранто»), где Гвен узнав, что там куда они собираются сесть находится парк делает вывод, что раз сейчас ночь, то народу там нет.

(обратно)

27

БИТА — Борцы с Интеграцией Телепатов в Ассоциацию.

(обратно)

28

Солар — в средневековом замке (или как в данном случае, в помещичьем доме) помещение на самом верхнем этаже, освещаемое не через бойницы как в прочих, а через потолочные окна. Самое светлое помещение в замке где хозяйка вместе со служанками обычно занималась вышиванием. Впрочем, не склонная к подобному времяпровождению королева Катарина, устроила там, как видно из романов серии, свой кабинет.

(обратно)

29

Дафф (duff) или даффер (duffer) — наряду с прочим означает по–английски тупица, остолоп и т. п. Майкл (или Мик) Дафф — типично ирландское имя.

(обратно)

30

Вилланы (лат. villanus; англ. villein, serf. от лат. villa — усадьба, поместье) — категория феодально-зависимого крестьянства в некоторых странах Западной Европы (Англия, Франция, Германия, Италия) в период средневековья. В Англии под вилланами понималась основная масса феодального-зависимого населения, выполняющего неограниченные отработочные повинности в пользу своего сеньора и подчинённого юрисдикции помещичьего суда.

(обратно)

31

Манор (англ. manor) — феодальное поместье в средневековых Англии и Шотландии, основная хозяйственная единица экономики и форма организации частной юрисдикции в этих государствах. Манор представлял собой комплекс домениальных земель феодала, общинных угодий и наделов лично-зависимых и свободных крестьян, проживающих во входящей в состав манора деревне. Основой манориального хозяйства были отработочные повинности зависимых категорий крестьян и судебная юрисдикция феодала над ними. Социальным и административным центром манора являлась усадьба феодала. Манориальная система господствовала на Британских островах с XI по XVII век, хотя с началом нового времени маноры стали постепенно утрачивать феодальный характер, превращаясь в аграрные хозяйства капиталистического типа.

(обратно)

32

Модус операнди — образ действий (лат.).

(обратно)

33

Сквайр — первоначальное значение этого слова — оруженосец; впоследствии приобрело значение «мелкий помещик». На Грамарии оно употребляется в обоих смыслах.

(обратно)

34

Овсюг — дикий овёс

(обратно)

35

Сексист — сторонник дискриминации по признаку пола (полит.).

(обратно)

36

Морриган — жестокая ирландская богиня войны.

(обратно)

37

Туника (лат. tunica) — одежда в форме мешка с отверстием для головы и рук, обычно покрывавшая все тело от плеч до бедер.

(обратно)

38

Ноговицы — принадлежность обуви или одежды, закрывающая голень с коленом.

(обратно)

39

Огр — великан–людоед в сказках многих европейских стран.

(обратно)

40

Рив — в средневековой Англии королевский управляющий городом, имением или округом (широм), последний так и назывался: шир–рив, отсюда и более позднее — шериф.

(обратно)

41

Абрис (от нем. Abriß или через польск. abrys от рус. обрисовка; фр. dessin au trait) — рисунок в линиях и без тени; также обводка контуров рисунка, очертание предмета, контур.

(обратно)

42

Следует указать, что у аналогов Гэллоугласов и имена тоже аналогичные. Так, и керны, и гэллоугласы были в средние века ирландскими наёмными пехотинцами; керны — легковооружёнными, а гэллоугласы, соответственно, тяжеловооружёнными. Что же касается Альбертуса и Магнуса, то, по–видимому, отцы назвали их в честь одного и того же человека — Альберта Великого (или, в латинском написании, Альбертуса Магнуса), средневекового учёного–естествоиспытателя, слывшего к тому же в своё время (ок.1200 – 1280 гг.) нехилым чародеем (и кроме того, этот учёный–энциклопедист был старшим сыном богатого и знатного немецкого феодала). Ну, а чем аналогичны имена у Видора и Грегори читатель думаю и сам догадается, поскольку в предыдущих романах серии прямо говорилось, что имя «Грегори» означает «следящий», «бдящий», «стерегущий».

(обратно)

43

Ошибка автора. Фраза Финистер из романа «Чародей и сын» показывает, что ведьма была настоящая:

«— А я позаимствовала идею у одной старой ведьмы, которая ему встретилась на пути. Эта карга живет в полуразрушенной башне и специализируется на том, что совращает юнцов, а потом кормится их жизненными силами. Между ними до настоящего секса так и не дошло, но все же опыт молодым человеком был приобретен крайне неприятный. Вот я и решила закрепить пройденный материал.»

(обратно)

44

20 футов — примерно 6 м.

(обратно)

45

6,5 футов — примерно 2 м; 7 футов — около 2 м 10 см.

(обратно)

46

Ошибка автора. В романе «Чародей и сын» Род умел телепортироваться. Ниже приведена выдержка из текста подтверждающая это.

«Род сосредоточился на этой картине, представил себе, что он тоже находится там. Тропа перед его взором затуманилась, а вершина холма мало-помалу стала видна более ясно, приобрела объем…

А потом все стало настоящим, и у Рода уши заложило от звука двух прозвучавших друг за другом взрывов — первого, когда он исчез с лесной тропы, и второго, когда он возник на холме.»

(обратно)

47

Меласса — чёрная патока.

(обратно)

48

4000 футов — примерно 1 км 200 м.

(обратно)

49

30 футов — примерно 9 м.

(обратно)

Оглавление

Волшебник на пути

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  Приложение

Последний путь чародея

  Пролог

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15

  16

  17

  18

  19

  20

  21

  22

  23

  24

  25

  26

  27

  28

  Эпилог

*** Примечания ***