Коктейль "ёрш" от фантастики. Первые две трети - космофантастика о девственнике 34-х лет отроду, что нашёл артефакт Древних и звездолёт, на котором и отправился в одиночное путешествие по галактикам. Последняя треть - фэнтези/литРПГ, где главный герой на магической планете вместе с кошкодевочкой снимает уровни защиты у драконов. Получается неудобоваримое блюдо: те, кому надо фэнтези, не проберутся через первые две трети, те же, кому надо
подробнее ...
космофантастику, останутся в недоумении от последней.
Выше оценки неплохо 3 том не тянет. Читать далее эту книгу стало скучно. Автор ударился в псевдо экономику и т.д. И выглядит она наивно. Бумага на основе магической костной муки? Где взять такое количество и кто позволит? Эта бумага от магии меняет цвет. То есть кто нибудь стал магичеть около такой ксерокопии и весь документ стал черным. Вспомните чеки кассовых аппаратов на термобумаге. Раз есть враги подобного бизнеса, то они довольно
подробнее ...
быстро найдут уязвимую точку этой бумаге. Игра на бирже - это вообще рассказ для лохов. Маклеры играют, что бы грабить своих клиентов, а не зарабатывать им деньги. Свободный рынок был, когда деньгами считалось золото или серебро. После второй мировой войны для спекуляций за фантики создали МВФ. Экономические законы свободного рынка больше не работают. Удачно на таком рынке могут работать только те, кто работает на хозяев МВФ и может сам создавать "инсайдерскую информацию". Фантики МВФ для них вообще не имеют никакого значения. Могут создать любую цифровую сумму, могут стереть. Для них товар - это ресурсы и производства, а не фантики. Ну вод сами подумайте для чего классному специалисту биржи нужны клиенты? Получить от них самые доходные спекуляции, а все менее удачное и особенно провальное оставить им. Основной массе клиентов дают чуть заработать на средних ставках, а несколько в минус. Все риски клиентам, себе только сливки. Вот и весь секрет их успеха. Ну и разумеется данный специалист - лох и основная добыча маклеров хозяев МВФ. Им тоже не дают особо жиреть. Поднакопил жира и вот против вас играет вся система биржи. Вроде всегда "Надежные" инсайдеры сливаю замануху и пипец жирному брокеру. Не надо путать свободный рынок со спекулятивным. И этому сейчас вас нигде не научат, особенно в нашей стране. А у писателя биржа вообще выдаёт кредиты для начала спекуляции на бирже. Смешно. Ну да ведь такому гениальному писателю надо придумать миллионы из нуля. Вот спрашивается зачем ГГ играть на бирже, если ему нужны деньги для расширения производства и он сам должен выкинуть на рынок свои акции для привлечения капитала.
Начал читать. Очень хорошо. Слог, юмор, сюжет вменяемый.
Четыре с плюсом.
Заканчиваю читать. Очень хорошо. И чем-то на Славу Сэ похоже.
Из недочётов - редкие!!! очепятки, и кое-где тся-ться, но некритично абсолютно.
Зачёт.
Начал читать первую книгу и увидел, что данный автор натурально гадит на чужой труд по данной теме Стикс. Если нормальные авторы уважают работу и правила создателей Стикса, то данный автор нет. Если стикс дарит один случайный навык, а следующие только раскачкой жемчугом, то данный урод вставил в наглую вписал правила игр РПГ с прокачкой любых навыков от любых действий и убийств. Качает все сразу.Не люблю паразитов гадящих на чужой
подробнее ...
труд и не умеющих придумать своё. Вообще пишет от 3 лица и художественного слога в нем не пахнет. Боевые сцены описывает в стиле ой мамочки, сейчас усрусь и помру от ужаса, но при этом всё видит, всё понимает но ручки с ножками не двигаются. Тоесть всё вспомнить и расписать у ГГ время есть, а навести арболет и нажать на спуск вот никак. Ах я дома типа утюг не выключил. И это в острые моменты книги. Только за это подобным авторам надо руки отрывать. То есть писать нормально и увлекательно не может, а вот влесть в чужой труд и мир авторов со своей редакцией запросто. Топай лесом Д`Картон!
Как-то раз песок в песочных часах замер, и с тех пор время в доме остановилось. Джейн, носившая некогда фамилию Уоллис, перестала считать дни, месяцы и годы. Она смотрела на замершие стрелки в карманных часах, ключ от которых давным-давно потерялся в осиротевших комнатах, и не думала, второе сегодня или третье, воскресенье или вторник; было одно бесконечное сегодня. В этом сегодня она ухаживала за теплицей в зимнем саду, смахивала пыль и рисовала красной краской пятно на полу кинотеатра, на том самом месте, где навеки осталось позади её вчера.
В старом особняке семейства Фолл реальность исчезала, и Джейн за время заточения — тогда ещё не до конца добровольного — позабыла о ней вовсе. Реальность отомстила — и выстрелом полицейского, защищавшегося от «опасного и вооружённого убийцы», безвозвратно отняла её Джона.
Это было тринадцать лет тому назад, кажется — но красный след утверждает: совсем недавно.
Опустевшая гостиная, где некогда пахло спиртом и железом, подвал с паяльником, небрежно брошенным на стеллаже, красная лента на столике детской — всё это, некогда живое, замолчало в тот день, когда его, последнего из Фоллов, не стало. Когда все прежние обитатели ушли — а она, оглушённая и безмолвная, смотрела на засыхающую кровь на полу.
Мир снаружи был шумным, ярким — и до боли чужим. Вырванные из жизни на несколько лет, те, кого их семьи часто уже и не думали увидеть вновь, искали своё место; она слишком устала, чтобы искать. Однажды Джейн вырвалась из забытья и поняла, что стоит у порога. Приоткрытая дверь, уже успевшая зарасти диким плющом, спрашивала: войдёшь ли ты сюда снова?
Джейн вошла — и дом приветствовал её мучительными скрипами и шорохами, похожими на тяжёлые вздохи. Она провела рукой по серой от накопившейся пыли столешнице, по мутному, заляпанному зеркалу, и, взглянув в глаза своему отражению, поняла, что не хочет уходить. В тишине старого особняка жили воспоминания — всё, что у неё осталось.
Здесь, в клетке собственных воспоминаний, Джейн планировала провести остаток жизни. Вероятно, так бы и случилось, но однажды старинная дверь открылась, и вскоре дом вновь наполнился голосами.
Новый Кукловод — о, она презирала его уже за то, что посмел коснуться памяти Джона. Новые марионетки, такие же потерянные и испуганные, как и прежние пленники в первые дни заточения.
Как могла, Джейн старалась вести прежнюю жизнь. Пускай борются и преодолевают, пускай к чему-то стремятся; ей же пристало быть призраком, таким же отпечатком ушедшего, как тени иного мира. И — помнить каждый день и час, не упуская ни минуты.
В мягком мерцающем свете Джейн стоит у заколоченного окна, глядя на старую фотографию. Она тогда стояла, ловя пробивающийся солнечный свет, а Джон, ещё живой, замер в тени у неё за спиной.
«Дженни, моя Дженни хохочет, прижимаясь к бронированному стеклу щекой, щурится на солнце — и всё равно смотрит и смеётся», — сами собой звучат в голове строки из его дневника. Нет нужды перечитывать: за столько лет она выучила записи наизусть. Джейн прижимается к стеклу — уже не щекой, а лбом, медленно выдыхает, чувствуя леденящий осенний холод.
«Ещё пара клавиш, нужные двери заблокированы. Я хочу к ней, вниз!»
Он был так близко, и так наивно думал, что она не замечает, не чувствует… Сердце щемит, и кажется, в самом деле тихо скрипят половицы, и кто-то приближается со спины. Джейн знает, что это лишь мираж, но не хочет развеивать его так скоро, не открывает глаза. Всё безликое «сегодня» растворяется в совершенно детском желании, чтобы он был рядом, чтобы вновь вернулся тот далёкий день; только холод стекла, кажется, удерживает её здесь и сейчас. Безжалостно напоминает: стоит обернуться — и воспоминание развеется, как дым от погасшей свечи.
Она оборачивается, и неяркий свет выхватывает фигуру молодого мужчины с щемяще знакомыми чертами. Сердце замирает, и с губ срывается потрясённое:
— Джон?..
Что, если тогда он выжил — и теперь смог вернуться? Или это лишь призрак, явившийся затем, чтобы забрать её с собой? «Призрак» вскидывает руки, покрытые свежими порезами:
— Извините, я… я не хотел вас напугать!
Нет, не он, разумеется, нет — но поразительное сходство не даёт покоя, и Джейн делает шаг навстречу.
— Ты так похож… — растерянно повторяет она и даже поднимает свечу чуть выше, дотрагивается до его лица, силясь развеять наваждение. Джо отступает, прикрывает глаза рукой, щурится от света. Он редко говорит с кем бы то ни было один на один, но сейчас неожиданно спрашивает:
— На Джона Фолла? Простите, я знаю, он… он был дорог вам.
Был дорог. Достаточные ли это слова, чтобы описать те чувства, что связывали их, и продолжают связывать до сих пор, столько лет спустя после его гибели? Нет. Не существует достаточных слов, и потому Джейн ограничивается лишь коротким кивком.
— Я знаю, это может прозвучать как полное сумасшествие, может сделать вам больно, но, всё же, есть хоть какой-то шанс, что он… — юноша мучительно, по слову собирает мысли, теребит и без того растянутый ворот футболки, — что он — мой отец?
Глупо было бы сказать, что Джейн не задумывалась об этом ещё со времён первой их с Джо встречи в зимнем саду. Но так же глупо было бы поверить, что Джон мог быть с кем-то ещё, не с ней — и её ответ звучит вполне уверенно:
— Мы были с ним вместе — всё то время, что он был на свободе. А у нас… у нас не было детей.
Она отстранённо смотрит, как Джо кивает, как медленно уходит, и только дрожь израненных рук, то, как отчаянно он сжимает вырванную страницу дневника, выдаёт его волнение. Почему? Почему ей не может быть всё равно, как было прежде — до его прихода? Что такого важного в нём, слишком похожем на Джона? Мальчику около двадцати, он родился слишком давно — ещё до аварии, до ареста, до всего; сколько ей тогда было — четырнадцать? Пятнадцать?..
Где-то вдалеке, как наяву, слышится голос давно ушедшей матери; в её тоне упрёк, но слова не пробиваются сквозь густой туман, а смысл ускользает, как вода из треснувшей вазы.
Джейн напряжённо вглядывается в темноту пустого коридора, в темноту собственной памяти, которая бережно хранит то, что хотелось бы забыть, и чёрной пеленой скрывает то, что так хочется вспомнить.
Темнота молчит.
Последние комментарии
2 часов 56 минут назад
19 часов 32 секунд назад
1 день 3 часов назад
1 день 3 часов назад
3 дней 10 часов назад
3 дней 14 часов назад