Вифлеемская звезда [Элли Картер] (fb2) читать онлайн

Элли Картер Вифлеемская звезда

© М. Приморская, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Эта история не такая грустная, как обычные рождественские истории.

Я ведь не Малютка Тим. Ко мне не приходил ни Дух Рождества прошлых лет, ни Дух нынешнего или будущего Рождества^[1]. В этом рассказе не будет ангелов или эльфов, волхвов или пастухов. Даже Санта тут не появится.

Нет. Как оказалось, меня посетила Хульда^[2].

— Да. Да, — её высокий, чистый голос донёсся до меня сквозь толпу людей, стоявших слишком тесно и одетых в слишком тяжёлую зимнюю одежду. Наше дыхание оседало на окнах, почти скрывая очертания «Боинга 747», стоявшего снаружи. Я переминалась с ноги на ногу, думая о том, найдётся ли на Земле ещё более суматошное место, чем чикагский аэропорт О’Хара за пять дней до Рождества.

Люди ждали своих рейсов. Подхватив детей, бежали на пересадку. Толпились у стоек регистрации. И надо всем этим через скрипучие динамики раздавались рождественские песни. А я почему-то не могла отвести взгляда от блондинки, облокотившейся на стойку возле выхода H18.

— Нью-Йорк, — сказала девушка. — Я лечу туда. Один билет, пожалуйста. Как можно скорее.

Её английский был идеален, и всё же в голосе чувствовался акцент, но я не могла понять какой. Слишком уж чётко она выговаривала согласные. Словно боялась, что её могут не понять.

Девушка протянула сотруднице аэропорта билет, выдавив чуть запоздалую улыбку.

— Пожалуйста.

Мельком взглянув на бумажку, сотрудница натянуто улыбнулась в ответ.

— Ох, извините, но этот билет — не в Нью-Йорк.

Блондинка закатила глаза.

— Да. Потому я и стою в этой очереди и разговариваю с вами. Вы можете поменять его на билет в Нью-Йорк, нет? Ничего страшного. Я подожду.

Покачав головой, сотрудница стала что-то набирать на клавиатуре. Девушка ждала, как и обещала.

— Нет. Простите, — через мгновение сказала сотрудница. — Ваш билет обмену и возврату не подлежит. Вы понимаете?

— Я исландка. А не идиотка.

— Разумеется. Да. Просто… — сотрудница отвела взгляд, пытаясь подыскать нужные слова. — Боюсь, что этот билет нельзя использовать на этом рейсе. И даже если бы такая возможность была, все места уже заняты.

— Но мне нужно в Нью-Йорк! Я думала, что могу полететь туда, куда позволит этот билет, а потом сесть на автобус или поезд до Нью-Йорка, но это слишком далеко. В Исландии расстояния… не такие большие. И теперь я полечу туда, где не хочу быть, чтобы увидеть того, кого я не хочу видеть, и…

— Извините, — покачала головой сотрудница аэропорта. — Вы можете купить другой билет в Нью-Йорк. У нас есть другой рейс, который улетает завтра в шесть утра. Если вы хотите попасть в Нью-Йорк, вам нужно купить билет на этот рейс.

— Но у меня уже есть билет! — перебила её девушка, снова протягивая тот же билет.

Тем временем другая сотрудница подошла к выходу, открыла дверь и объявила:

— Здравствуйте, дамы и господа, добро пожаловать на рейс 479. Он проследует без пересадок в аэропорт Ла Гуардиа в Нью-Йорке.

Женщина за стойкой сочувственно посмотрела на девушку, во взгляде которой сквозило отчаяние.

— Вам придётся либо купить билет на следующий рейс, либо лететь туда, куда вы собирались изначально.

— Но мой парень в Нью-Йорке! И если вы просто поменяете мой билет…

— Мест нет.

— Но я не люблю его!

Женщина, похоже, запуталась.

— Вашего парня, который в Нью-Йорке?

— Нет, — покачав головой, девушка пожала плечами. — Моего другого парня.

— Оу, — произнесла женщина, сложив губы в идеальный кружок. Потом она наклонилась ближе. Её глаза лучились добротой. — А твои родители здесь?

Девушка помотала головой.

— Я одна.

И в тот момент мне, как никому другому, были понятны её чувства.

Я проследила взглядом, как девушка отошла от стойки и стала пробираться сквозь бурлящую толпу. Услышав объявление: «На посадку приглашаются пассажиры первого класса», — люди засуетились, двинулись вперёд. Девушку начали толкать, она выронила сумку. У неё подкашивались ноги, в глазах стояли слёзы.

И тогда я сделала это.

Сама не знаю, почему. Это была даже не мысль, не осознанное решение. Мной руководил лишь инстинкт, когда я вышла вперёд и выпалила:

— Хочешь попасть в Нью-Йорк?

Девушка смущённо посмотрела на меня, и, прежде чем она смогла что-то ответить, я протянула ей свой билет и сказала:

— Вот. Держи. Можешь взять, если отдашь мне свой.

— Но это же твой билет, — ответила она.

— Возьми его. Давай поменяемся. Вот.

Я помахала своим билетом, но девушка с опаской смотрела на сотрудницу аэропорта, стоящую у выхода на посадку.

— Всё хорошо. Они не проверяют паспорта во время посадки, — успокоила я девушку. — Если тебе нужно в Нью-Йорк, это твой шанс. Просто отдай мне свой билет. Отдай свой билет и иди.

Я почти что видела, о чём она думает. Что я — такая же девушка-подросток. И мы находимся в хорошо охраняемом аэропорту. Я не была гадким типом, предлагающим сесть к нему в машину, но моё предложение было слишком заманчивым. А значит, вероятно, тут какой-то подвох.

Но она всё же выхватила билет и протянула мне свой.

— Давай, — кивнула я в сторону открытой двери. — Посадка уже началась.

Она указала на другой выход, возле которого тоже толпились люди.

— У тебя тоже.

Верьте или нет, но всё вышло очень просто. Я развернулась и направилась к выходу. Впервые в жизни я не обернулась, пока не услышала, как та девушка крикнула:

— Ты даже не знаешь, куда я должна была лететь.

Я пожала плечами, тряхнула головой и сказала единственное, что имело значение:

— Если просто хочешь уехать прочь, то попасть туда можно с любым билетом.

— Мисс? — услышала я голос во тьме, но не пошевелилась. — Мисс!

Казалось, стюардессе неловко меня будить.

— Вам пора. Мы уже на месте.

Тогда я поняла, что самолёт уже приземлился, пассажиры давно вышли, свет погасили, и на площадке перед ангаром темно. Куда бы ни собиралась та девушка, я туда прибыла.

Я шла через безлюдный терминал и прикидывала, что нужно сделать. У меня хватало денег на номер в отеле и на аренду машины, но никто не сдаст их несовершеннолетней. Особенно несовершеннолетней, которая путешествует одна. Я вытащила аккумулятор из телефона, понимая, что нужно будет купить к нему зарядку. И ещё…

— Хульда! — крикнул кто-то.

Я посмотрела на людей, ожидавших за оградой.

— Хульда! — снова крикнула женщина, стоявшая в первом ряду с громадной табличкой «Добро пожаловать в (твою новую) семью, Хульда!» — Мы так рады, что ты здесь!

Ринувшись вперёд, она, видимо, пересекла границу охраняемой зоны, и тут же зазвучал сигнал тревоги — и в моей голове, и снаружи.

Это опасно.

Это неправильно.

Эта женщина вторгалась на ограждённую территорию.

На изолированную территорию. Забаррикадированную, недоступную для незваных гостей. Но брешь уже была пробита, и я позволила заключить себя в объятия.

В конце концов, это были хорошие объятия.

— Ну, вы только посмотрите! — женщина взяла меня за плечи. — Ты причёску сменила.

Я вспомнила короткие светлые волосы той девушки в аэропорту. Девушки с акцентом. Девушки из Исландии. Девушки, которую, очевидно, ждали эти люди.

Меня охватила паника, захотелось сбежать…

— Ты совсем не похожа на свои фотографии, — сказала женщина, и я перевела дух.

Девушки, которую эти люди наверняка видели лишь на фотографиях.

Возможно, они ничего не заподозрят, не вызовут охрану. Или полицию. Возможно, стоит немного подождать, а потом тихо улизнуть и…

— Ой, что же это я? Не мне одной хочется обнять тебя скорее. Этан! — окликнула кого-то женщина, оборачиваясь. Проследив за её взглядом, я увидела парня, выходившего из-за угла.

На нём были джинсы, ботинки и накрахмаленная рубашка в клетку. Раньше я думала, что такие парни существуют только на обложках любовных романов. Он наверняка тоже был шокирован моим видом, потому что осёкся и замер, пряча телефон в карман. Я вспомнила слова Хульды: «Я не люблю его. Моего другого парня».

— Этан! — снова крикнула женщина. — Она здесь!

Парень уже был рядом. Взглянул на меня — и я увидела, как на его лице отразилось понимание. Того, что я не исландская девушка по имени Хульда. Не его девушка.

— Это… — начал парень, а я мысленно закончила за него.

Самозванка!

Лгунья!

Он подошёл ближе.

— …чудесно, что ты прилетела, — сказал он.

И поцеловал меня.

Оказывается, если махнуться билетами с девушкой, которая не хочет видеть своего парня, то велика вероятность, что этот парень будет встречать тебя в аэропорту.

Вместе со всей своей семьёй.

— Это тётя Мэри, — сказал Этан, указывая на женщину, которая так хорошо обнималась. — Ты будешь жить у неё, — добавил он, а потом представил остальных: — Моя мама, Сьюзан. Папа, Клинт.

Клинт сжал мою ладонь большой крепкой, мозолистой рукой и тепло улыбнулся:

— Добро пожаловать.

В его голосе слышался лёгкий южный говор. Как и у остальных членов семьи.

— О, а это Эмили. Моя сестра, — произнёс Этан, и девочка посмотрела на меня самыми большими, самыми голубыми глазами, которые я когда-либо видела. Казалось, она видит меня насквозь.

— Мне двенадцать, — сказала она, опережая мой вопрос. — Я просто выгляжу младше.

Мы направились к ленте выдачи багажа. Проходя мимо картины со сценой рождения Христа, где все волхвы были одеты как ковбои, мама Этана вдруг взглянула на меня и спросила:

— Так ты впервые в Оклахоме?

Оклахома.

Середина страны. Чёрт знает где. Приблизительно в тысяче миль от Нью-Йорка и ещё в тысяче от Лос-Анджелеса. Это было… идеально.

— Впервые, — подтвердила я.

Повисла длинная пауза. Все остальные ждали, что я… сделаю что-то. Я почувствовала себя животным в зоопарке, в вольере с вывеской «Исландская девушка в дикой природе». Но я не была исландской девушкой. И они не должны были об этом догадаться.

— Приятно со всеми вами познакомиться, — сказала я.

— Боже мой, — начала тётя Мэри, — Этан говорил, что у тебя хороший английский, но он идеален. Просто идеален.

— Я часто смотрю американские каналы, — объяснила я, и они кивнули, как будто это было вполне логично.

— Ладно, давай заберём твои сумки, — сказал Клинт, потирая ладони.

— У меня нет… — не успела я закончить фразу, как по конвейеру проехал огромный чемодан с наклейкой в виде флага Исландии. — Кажется, это моё.

Клинт подошёл и поднял эту старомодную громадину так легко, будто она ничего не весила. Интересно, сколько времени Хульда собиралась здесь провести?

Не важно. Я ведь не Хульда.

* * *

— Итак… Хульда? — окликнул Этан. После неприлично долгой паузы я наконец поняла, что он обращается ко мне.

— Да, Эван?

— Этан, — прошептал он. — Меня зовут Этан. Возможно, тебе стоит это запомнить, раз уж ты только что пролетела полмира, потому что так влюблена в меня.

Я повернулась и взглянула на его профиль в тусклом свете заднего сиденья внедорожника его родителей, отъезжавшего от аэропорта. Парень с массивной челюстью смотрел прямо перед собой, будто пытался разглядеть горизонт.

— Знаешь, тебе ведь это с рук не сойдёт. Что прикидываешься Хульдой…

— С Хульдой всё хорошо, — перебила его я. — Никто ей рот кляпом не затыкал и в кладовке не запирал, если ты об этом.

— О, я знаю. Она позвонила сказать мне, что не села в самолёт. И попросила меня поискать тебя. Вот единственная причина, по которой я участвую в этой безумной затее. Хульда хороший человек. Ты сделала ей одолжение, а я делаю одолжение тебе, потому что… — он замолчал, потом снова взглянул на меня. — У тебя какие-то проблемы?

— Нет.

— Потому что если да… и если из-за тебя проблемы возникнут у моей семьи…

— Нет у меня никаких проблем.

— Конечно, ведь это обычное дело — обменяться с незнакомкой билетом на самолёт… И полететь на встречу с парнем этой девушки.

— Забавно. Люди в этой машине думают, что ты парень Хульды. Но сама Хульда так не считала.

— К чему ты клонишь?

— У каждого свои секреты.

Он отвернулся и снова уставился вперёд.

— Прошлым летом я ездил по обмену в Исландию.

— И…

Уголки рта Этана изобразили нечто, не совсем напоминающее улыбку.

— То, что случилось в Исландии, остаётся в Исландии.

— Буду иметь это в виду.

Он снова взглянул на меня.

— А тебя как сюда занесло?

— Не хотела лететь в Нью-Йорк.

— А что в Нью-Йорке?

Тётя Мэри наклонилась между сиденьями, разговаривая с отцом и матерью Этана. Эмили была в наушниках — я слышала слабые звуки музыки, а она моргала, то засыпая, то просыпаясь. Мы с Этаном сидели сзади одни, но внутри внедорожника было слишком тихо. Кто-нибудь мог услышать. Заподозрить что-то. Всё узнать.

В тот самый момент я поклялась, что никто никогда не узнает правду.

— Мне нужно было сбежать, ясно? Я увидела возможность — и ухватилась за неё. Скоро я уйду и не буду беспокоить ни тебя, ни твою семью. Можешь уже начинать склеивать своё разбитое сердце или что ты там собирался делать. Как только мы остановимся, я исчезну с твоих глаз навсегда.

Я ожидала, что он будет возражать, начнёт жаловаться, что я ставлю его в неловкое положение. Но чего я никак не ожидала, так это заявления: «Ты не можешь просто взять и убежать».

Но у меня не было ни малейшего желания слушать о том, чего я не могу сделать. Наслушалась уже по горло, хватит.

Не ешь то-то.

Не ходи туда-то.

Не будь тем-то.

Этан не знал, что я оказалась в его семейном внедорожнике на пути в какую-то глушь именно поэтому. Потому что торжественно поклялась: отныне никто и никогда не будет решать за меня, что мне можно делать, а что нельзя. Наклонившись к парню ближе, я ответила:

— Посмотрим.

Но он только рассмеялся:

— Нет. Ты не понимаешь. Я хорошо знаю отца: эта машина точно не остановится, пока мы не доберёмся домой.

— Значит, я сбегу, как только мы туда доберёмся.

Видимо, в моих словах было что-то забавное, потому что Этан только громче расхохотался.

— Что тут смешного? — спросила я, но он только сполз ниже по сиденью, закрыл глаза и прошептал: — Увидишь, Не-Хульда. Скоро увидишь.

Если вам вдруг интересно, «скоро» Этана растянулось на четыре часа.

Именно столько мне пришлось вжиматься в кресло, слушая храп ненастоящего парня Хульды. Он спал, натянув кепку на глаза, а я сидела в тёмной машине и смотрела в окно — на огни небольших городков вдали, на красные задние фонари грузовиков, проезжавших мимо.

Когда Клинт съехал с магистрали на маленькую трассу, я подумала, что мы уже почти приехали. Но прошёл ещё час, прежде чем мы наконец-то свернули на узкую гравийную дорогу, которая извивалась и изгибалась в темноте. Городские огни давно исчезли. Светили только звёзды. Миллионы звёзд. Честное слово, мы словно остались единственными людьми на Земле, как вдруг Клинт остановился возле маленького белого дома с широким крыльцом и сказал:

— Приехали.

— Это твой дом? — спросила я у Этана, вслед за ним выбираясь с заднего сиденья.

— Нет, — он зевнул, и я поняла, что уже, должно быть, за полночь. — Тут живёт тётя Мэри. А мы — по соседству.

Я оглянулась вокруг, но увидела лишь тёмные холмы под покровом звёзд. Луна была такой большой, что казалось, до неё можно дотронуться.

— А по-соседству — это…

— Где-то с полмили отсюда, по другую сторону холмов.

Этан махнул рукой в темноту.

Холодный ветер швырнул мне волосы в лицо, сдувая последние остатки сна. Я увидела, как Клинт поднял громадный чемодан Хульды по лестнице и, распахнув дверь, внёс его в дом. Тут до меня дошло, что я оказалась в тех краях, где люди не запирают двери на ночь, а расстояние до ближайших соседей измеряется милями.

Если бы я хотела просто сбежать, то с лёгкостью могла бы это сделать. Но тётя Мэри радостно мне улыбалась. Родители Этана обнимали и желали спокойной ночи. А Этан смотрел на меня так, будто ждал, что я в любой момент улизну во тьму.

Можно себя поздравить: я нашла идеальное убежище. Как жаль, что нельзя здесь остаться.

— Тебе больше ничего не нужно, милая?

Тётя Мэри постучала в дверь спальни, и та распахнулась. Возможно, ей показалось странным, что я всё ещё сижу на кровати с рюкзаком на коленях, но вслух она этого не сказала.

— Тебе помочь разобрать вещи?

Она указала на громадный чемодан Хульды, но я помотала головой.

— Нет, спасибо.

— Ничего, — тётя Мэри скрестила руки на груди, прислонившись к дверному косяку. — У тебя есть ещё пять месяцев на обустройство.

Пять месяцев. Целый семестр. Я попыталась представить, каково это — прожить почти полгода в крошечном белом фермерском домике в какой-то глуши. От заряда на телефоне остался всего один штрих (я проверила, а потом снова вытащила аккумулятор), и тут не было кабельного телевидения. Тут вообще можно жить? Потом я вспомнила о незапертой двери, громадной рождественской ёлке и самодельном чулке с вышитым зелёными пайетками именем «Хульда». И поняла, что для некоторых людей ответ был, несомненно, «да».

— У вас милый дом, — сказала я.

— Он старый. Как и я, — тётя Мэри засмеялась. — А теперь ещё и пустой, ведь моего мужа и малышки нет со мной. Но он мой. Знаешь, я родилась здесь.

Она посмотрела на старые стены, будто ожидая, что они сами расскажут её историю.

— Когда я была такой, как ты, это была моя комната. А потом — моей дочери. Теперь она твоя, — тётя Мэри широко мне улыбнулась. — Мы рады, что ты здесь, Хульда.

— Я тоже очень рада, — выдала я первую ложь, пришедшую в голову.

И на секунду мне показалось, что надо было соврать как-то иначе. Ведь тётя Мэри взглянула на меня так, будто поняла — с Хульдой что-то не то. Со мной что-то не то.

Потом она покачала головой.

— Никак не привыкну к тому, что ты так хорошо говоришь по-английски.

— Спасибо, — ответила я и, вспомнив, что сказал мне Этан в машине, добавила: — Этан помог мне подтянуть его, когда был в Исландии прошлым летом.

— Конечно. Он хороший мальчик, — сказала тётя Мэри и вдруг посерьёзнела, снова смерив меня взглядом: — Мне очень не хочется, чтобы ему причинили боль.

Я посмотрела в её большие карие глаза.

— Мне тоже этого совсем не хочется.

И в тот момент я говорила искренне.

Клянусь.

* * *

— Она такая тихая.

Я могла разобрать слова, но не понимала, откуда доносится голос. И где находится моя комната. И весь дом. Не понимала удивительного спокойствия, которое, казалось, пронизывало всё вокруг. Не было слышно ни гудков машин, ни грохота лифта или тележек для обслуживания номеров, которые вечно везут куда-то по безликим коридорам. И тогда я сказала себе, что сплю, что всё это только сон.

— Перелёт был долгим. Она наверняка устала, — произнёс другой голос, и я вдруг вспомнила: тётя Мэри. Маленький белый фермерский домик с большой рождественской елью.

Этан. Исландия. Хульда.

Я играю роль исландской ученицы по обмену, которую зовут Хульда.

Откинув одеяло, я села на кровати. Солнце слишком ярко светило сквозь белые кружевные занавески, висящие на окнах. На меня словно падали лучи прожектора, и я знала, что должна сбежать, выбраться отсюда, пока никто не присмотрелся ко мне получше и не начал задавать слишком много вопросов. К этому времени уже наверняка стало известно, что я не прибыла в Нью-Йорк, и меня начали искать. Если они выйдут на Хульду, то найдут и Этана. А если найдут Этана, найдут и меня.

— Хульда! — позвала тётя Мэри из-за двери. — Отлично. Ты проснулась. Спускайся вниз, дорогая. Все уже ждут.

— Хорошо… я… как это — все?

Оказалось, я только думала, что познакомилась со всей семьёй Этана.

У Клинта и Мэри была младшая сестра, а у неё — двое близняшек, на год младше Эмили. Девочки одновременно уставились на меня. Что-то жутковатое, как из фильма ужасов, было в том, как они синхронно наклонили головы и хором спросили:

— Мы тебя знаем?

— Нет. Извините. Просто лицо такое, — ответила я и продолжила пробираться сквозь толпу.

У старшего брата Клинта было три дочери, две из них — замужние, одна даже с ребёнком. Все имена и лица перемешались у меня в голове. Кухня начала расплываться от улыбок, объятий и тарелок, полных яичницы, бисквитов и подливы. Как много подливы. Меня слегка затрясло.

— Хульда, может, расскажешь нам о своей семье?

Я услышала вопрос, но не знала, кто его задал.

— Как прошёл полёт, Хульда? — спросил другой голос.

— Что тебе нравится делать?

— Как тебе Оклахома?

— Ты когда-нибудь бывала на ранчо?

Водоворот вопросов затягивал меня. Голова уже начинала кружиться, как вдруг тётя Мэри положила руку мне на плечо.

— Дорогая, ты звонила домой? Твоя мама знает, что ты добралась нормально?

— Моя мама… — начала я, но не смогла закончить. — Мне… мне нужно в туалет, — выпалила я, убежала в маленькую комнату и закрыла дверь.

Увидев узкое окошко, я не задумываясь распахнула его и перекинула ногу через край. Я уже почти вылезла, как вдруг рядом раздался голос:

— Доброе утро.

Я замерла, свесившись из окна. Ноги не доставали до земли, а на то, чтобы подтянуться обратно, не хватало сил, вот я и висела там, слушая, как Этан смеётся.

Наконец, я сдалась и спросила:

— Тут очень высоко?

Две руки обхватили меня за талию.

— Отпускай, — сказал Этан, что я и сделала.

— Ну, спасибо, — убирая волосы с глаз, я попыталась придать голосу максимум твёрдости.

За ночь выпал снег, и без пальто меня пробирала дрожь.

Этан был в сапогах, джинсах, толстой куртке и старых перчатках.

— У тебя в комнате двери нет, что ли? — спросил он, смерив меня насмешливым взглядом. — Как нехорошо со стороны тёти Мэри поселить тебя в комнату без двери…

— Я…

— Ты решила сбежать утром, — продолжил Этан. — Что ж, по крайней мере, это лучше, чем убегать ночью. Но я знаю тётю Мэри: она наверняка уже приготовила подливу. А от подливы тёти Мэри никто убегать не должен.

«Мне нельзя есть подливу», — хотела было сказать я, но вместо этого спросила:

— Как далеко отсюда ближайший город?

— Что значит — «город»?

Я пристально на него взглянула.

— А мне казалось, это для меня английский должен быть иностранным.

— Вифлеем в трёх милях в том направлении, — Этан указал на восток.

— Вифлеем? — я чуть не вытаращила глаза. — На Рождество. Идеально.

— Хотя это не совсем город. Просто почта и баптистская церковь. Если ты имеешь в виду город с продуктовым магазином и школой, то он в сорока милях вон в той стороне, — на этот раз он указал на север. — Если тебе нужен кинотеатр, супермаркет или больница, тогда это в шестидесяти милях вон там, — он показал на юг. — И, как ты видела вчера, ближайший аэропорт — в Оклахоме, но до неё ехать несколько часов. Так что скажи, Не-Хульда, какой же город тебе нужен?

Отвернувшись от него, я пошла к ограде. Солнечные лучи отражались на гладких белых холмах, и я зажмурилась. Мне нужно такси. Нужен отель. Нужна другая жизнь.

Я бы что угодно отдала за другую жизнь.

— Кстати, настоящая Хульда прислала сообщение, — крикнул Этан мне вслед. — Она добралась до Нью-Йорка.

Я обернулась к нему.

— А она… — я запнулась, осознав, что не могу напрямую спросить: «А она не видела, ждал ли меня кто-нибудь? Они нашли её? Они знают, где я?» Так что я просто промолчала.

Но что-то менялось в глазах Этана. Он становился холоднее, как и ветер. Его сердце замерзало. Всё это уже не было приключением, каким казалось вчера. Теперь, при свете дня, Этан был обеспокоен, и я не могла его винить.

— Кто ты такая? — тремя большими шагами он преодолел расстояние, разделявшее нас. — Что ты здесь делаешь? От кого убегаешь?

— Ни от кого. Ничего. — Я отступила назад и почувствовала, как холодный металл ограды вдавился в спину сквозь рубашку.

— Тогда, может, мне войти туда прямо сейчас и попросить родителей позвонить в полицию, или ФБР, или куда там надо звонить, чтобы потерявшуюся девушку-подростка вернули в семью?

— Так вот что у тебя на уме? — я не хотела кричать, но не смогла сдержаться. Мне трепали нервы столько дней. Столько недель. Столько лет. И вот теперь я почувствовала, что они уже на пределе. — Ну, ты ошибаешься, мистер У-Меня-Полон-Дом-Людей-Любящих-Меня. Мои родители меня не ищут. На данный момент нет никого, кто бы любил меня и переживал за меня. Честное слово.

— Ладно, — Этан снял шляпу и пробежался рукой по волнистым каштановым волосам. — Тогда хоть имя своё назови. Пожалуйста. Просто скажи, как тебя зовут.

Даже на этот несложный вопрос ответить было нелегко.

— Лидия, — сказала я, помолчав. — Можешь называть меня Лидией.

— Ладно. Привет, Лидия.

— Привет, — я улыбнулась. — Так что произойдёт теперь?

— Теперь мне нужно идти кормить коров.

Я посмотрела на дом, полный незнакомцев, вопросов и подливы. Потом я взглянула на широкое небо над головой и на очень милого парня.

— Составить тебе компанию?

* * *

Шины старого побитого грузовика с грохотом переваливались через глубокие выбоины на дороге. Выжав сцепление, Этан переключил скорость, и это показалось мне самым сексуальным движением, которое я когда-либо видела. Он был таким уверенным, чувствовал себя расслабленно и спокойно. Это всё — его территория: и кабина старого грузовика с большими тюками сена, и длинная вереница чёрных лохматых коров, бредущих следом. Они бы пошли за ним на край света, уверяю вас.

Но мы с Этаном молчали. В кабине было холодно: даже с нагревателем, включённым на полную мощность, мне было видно, как дыхание становится облачком пара. Я спрятала руки между коленями, а Этан снял перчатки и отдал их мне.

Наконец, тишина стала, видимо, совсем уж невыносимой, потому что Этан включил радио и кабину тут же заполнила музыка. Исполняли вроде бы «Святую ночь», но бэк-вокалистов было слишком много, а темп — слишком быстрый. Меня чуть не стошнило.

— Извини за станцию, — сказал Этан. — Эмили или близняшки наверняка были тут. Им нравится подростковая попса.

Он выключил радио, а я надела его перчатки. Они все ещё были тёплыми внутри.

— Ничего страшного.

— Тебе нравится музыка?

— Раньше нравилась. В детстве.

— А теперь ты так состарилась, что переросла её? — спросил он с улыбкой.

— Да, — ответила я. — Вроде того. Ты давно тут живёшь?

Мне вдруг отчаянно захотелось сменить тему разговора.

— Ну, мне сейчас семнадцать, так что… семнадцать лет.

— Твоя семья всегда здесь жила?

— Я — пятое поколение, — ответил он, но эти слова прозвучали странно. Так, словно Этана связывали с этим местом не корни, а скорее цепи.

— Хорошо, что у тебя большая семья. Что вы все можете жить вместе и работать вместе.

— Да. Наверное.

— А зачем ты летал в Исландию?

Не знаю, откуда взялся такой вопрос, но я почувствовала, что он попал в точку, что ответ на него почему-то был очень важен.

Этан снова переключил передачу, и грузовик перевалил через вершину холма. Перед нами раскинулось ранчо — белое, чистое, на много миль вокруг. Большинство людей видят такое только в кино или когда летят на самолёте.

— Я родился здесь. Буду жить и работать здесь до конца своих дней. И однажды — если повезёт, то через много-много лет — я здесь и умру. Так что… наверное, я просто хотел, чтобы хоть одна маленькая часть моей жизни прошла не здесь. А Исландия — это в общем-то настолько не здесь, насколько возможно.

Я посмотрела на пробегающие мимо холмы, на стада коров вдали.

— По-моему, тут не так уж и плохо.

— Ага, — Этан снова переключил передачу, даже не взглянув на меня. — А что насчёт тебя? Где твой дом? Или это тоже секрет?

Не секрет, — ответила я. — У меня нет дома.

* * *

— Здравствуй, милая, — сказала тётя Мэри, когда я наконец вернулась в дом. Она сидела на корточках на коврике в гостиной, а Эмили стояла на тахте в костюме ангела, раскинув руки в стороны. — Нам не хватало тебя за завтраком.

— Простите, что ушла, не предупредив. Я…

— Тебе пришлось выбирать между тем, чтобы сбежать с красивым ковбоем, которого ты столько месяцев не видела, и тем, чтобы остаться в доме, полном шумных незнакомцев…

— И подливы, — добавила я. — Ещё я сбежала от подливы. Зря, наверное.

— Тогда завтра я покажу тебе, как её готовить. Хочешь научиться этому, Хульда?

Казалось, будто она ожидает, что я откажусь. Или, может, сознаюсь. Да уж, у меня явно началась паранойя.

— Я боюсь, что сожгу ваш дом.

— Одних твоих усилий точно не хватит, чтобы превратить этот дом в пепел.

— Тётя Мэри, ты уже закончила? — спросила Эмили, переступая с ноги на ногу.

— Перестань вертеться, — скомандовала тётя. Достав булавку из подушечки на запястье, она пристально рассматривала слишком длинный наряд Эмили.

— Я устала, — пожаловалась девочка, но тётя Мэри просто мельком взглянула на неё.

— Да уж, ангельским поведением и не пахнет, — сказала она. — Так, Хульда, тебе ничего не нужно?

— Нет.

— Как обживаешься на новом месте?

— Хорошо.

— Ты же знаешь, что всегда можешь поговорить со мной, верно? Если захочешь о чём-нибудь поболтать. О чём угодно.

— Конечно, — улыбнувшись, солгала я.

* * *

Если реальность может превратиться в кино, то дальше именно это и произошло.

Каждое утро Этан стучал в дверь тёти Мэри, и я отправлялась вместе с ним задавать корм скоту. (Моя, по словам Этана, очень важная, часть работы заключалась в том, чтобы открывать ворота.)

После полудня я помогала тёте Мэри готовить и доставлять еду пожилым людям из общины, которые не могли выйти из дому из-за снега.

— Вот, возьми, — сказала она в первый день, отдавая мне ключи. — Я теперь почти не езжу на машине.

Эмили с близняшками пытались научить меня танцевать тустеп.

Клинт жарил стейки и устраивал большие шумные ужины, во время которых все по очереди держали на руках ребёнка кузины Этана.

Тётя Мэри поручила мне заворачивать подарки, а близняшки позволили подержать поросёнка.

И всё это время Этан был рядом. Он учил меня ездить на своём старом грузовике с механической коробкой передач, дразнил меня, когда я однажды так сильно увязла в грязи, что одна нога выскользнула из сапога, и мне пришлось возвращаться в дом тёти Мэри наполовину босой.

Он не упоминал о Хульде.

Не спрашивал меня, откуда и почему я убежала.

Не смотрел на меня как на обманщицу, мошенницу или предательницу.

И несколько дней там я была не совсем Хульдой и не совсем собой. Несколько дней я была просто… счастлива.

Потому что несколько дней у меня была семья.

* * *

— Продолжай помешивать, — сказала тётя Мэри.

За день до кануна Рождества на улице стоял пронизывающий холод, а на кухне у тёти Мэри было жарко. Окна запотели, а коричневое варево на плите кипело и надувалось пузырями, будто зелье в ведьмином котле.

— Ты помешиваешь? — спросила тётя Мэри.

— Да, — ответила я.

Она взглянула на кипящую карамель.

— Мешай сильнее.

Когда карамель начала брызгаться, тётя Мэри сказала:

— О, дорогая, ты же так запачкаешь свою красивую кофточку. Возьми фартук.

В прачечной на крючке висело много фартуков, и я взяла розовый с белыми цветами. Но как только тётя Мэри увидела меня, что-то в её глазах заставило меня остановиться.

— Что-то не так? — спросила я, потом посмотрела вниз и увидела имя, вышитое на кармане. Дейзи. — О. Простите. Это фартук вашей дочери?

— Да. Но… ничего, надень его, — отозвалась тётя Мэри. — Она бы хотела, чтобы ты его надела.

Когда я начала завязывать волосы в хвост, тётя спросила:

— Тебе говорили, что тебе хорошо с убранными волосами?

Проглотив ком в горле, я кивнула.

— Моя мама.

— Ты по ней скучаешь, милая? Мы можем позвонить ей по Skype. Или по телефону, или…

— Нет, — ответила я слишком быстро. — То есть не сейчас. Разница во времени и всё такое… это может подождать.

Задняя дверь распахнулась, и Эмили закричала с порога:

— Тётя Мэри!

— Обувь! — строго сказала тётя, но Эмили уже сняла свои грязнющие ботинки и оставила их возле входа.

— Твоя мама уже ездила в город? — спросила тётя Мэри.

Эмили помотала головой.

— Не думаю.

— О, по-моему, я видела её машину на дороге, — сказала тётя, и я мельком подумала о чёрном внедорожнике.

— Тётя Мэри, у вас есть картошка?

— А что? — спросила тёти Мэри, но Эмили покосилась на меня.

— Увидишь.

* * *

— Сюрприз! — хором закричали Эмили и Сьюзан, когда мы вечером зашли в дом Этана.

И тут я увидела плакат, висевший в гостиной. Надпись на нём гласила: «Счастливого Дня Торлакура, Хульда!»

— Что это? — спросила я.

— Ну, мы понимаем, что тебе наверняка тяжело быть далеко от семьи на Рождество, — сказала тётя Мэри. — Во время праздников без семьи всегда тяжело.

Возможно, мне почудилось, но после этих слов в комнате вдруг что-то изменилось. Целую секунду никто не решался ни с кем встретиться взглядом.

— Так что… — продолжила Мэри, — мы решили принести тебе кусочек Исландии.

— О. Ура! — попыталась крикнуть я. И только тогда огляделась.

На окнах было много обуви. Да, обуви. Зловещие Санта-Клаусы выстроились в середине стола, а на подносе высилась гора картошки, будто какое-то странное праздничное главное блюдо.

— Ух ты. Кто-то очень постарался.

— Ну, конечно, мы старались, глупенькая. Это же День святого Торлакура! — сказала мама Этана, и тут же серьёзным тоном уточнила: — Я правильно произнесла?

— Да, Хульда, — сказал Этан. — Она правильно произнесла?

— Да. Очень хорошо, — подтвердила я, и Сьюзан просияла. Этан улыбнулся, как кот, объевшийся сметаны.

— Садитесь, садитесь, — поторапливала нас тётя Мэри. — Что особенно приятно, когда приглашаешь студентов по обмену, — можно больше узнать о другой культуре. Вот мы и решили, что ты могла бы нам рассказать о Рождестве в Исландии!

— Хульда — просто эксперт в области Рождества в Исландии, — сказал Этан, отодвигаясь, чтобы я не успела пнуть его под столом.

— Мы нашли кое-какую информацию в интернете, — сказала Сьюзан, — но у нас ещё столько вопросов.

— Да, — сказала Эмили. — Например, зачем нужна вся эта обувь?

— Да, Хульда. — Этан откинулся на спинку стула. — Расскажи нам, зачем вся эта обувь!

— Ох, ну… — начала я медленно, — история с обувью действительно захватывающая.

Я снова взглянула на окна, на обувь, стоящую на каждом подоконнике.

— Мы ставим её у окон, видите ли…

— О да, мы видим, — кивнул Этан. — Но почему, Хульда? Зачем нужна обувь в окнах?

— М-м… ну… это потому, что в старину… многие забывали свою обувь и… люди оставляли запасную обувь на окнах для путников, которые… м-м… в ней нуждались. Потому что в Исландии тяжело жить без… ну, знаете… обуви. Страна Льда, — добавила я серьёзно.

— Я думал это Гренландия — страна, покрытая льдом, — удивился Клинт.

— И она тоже, — пояснила я.

— А почему Санта такой страшный? — одна из близняшек рассматривала маленького человечка в красном, который сидел прямо перед ней и смотрел пристально, будто маньяк с топором.

— Отличный вопрос, — сказал Этан. — Поведай же нам, Хульда, почему Санта такой страшный?

— Это не Санта, — возразила Эмили. — А один из Йольских парней.

— Йольские парни, да! — выпалила я, будто бы сама нашла ответ. — Вот кто это. Они у нас вместо Санты.

Наверно.

— А сколько их всего? — спросил Клинт.

— Девять, — наобум ляпнула я, и Эмили удивлённо приподняла бровь.

— Разве не двенадцать? — уточнила она.

— Ну, возможно, их разное количество в разных частях страны, — предположил Этан. — Так ведь, Хульда?

— Так и есть, — согласилась я. — В некоторых местах двенадцать, но там, где я живу, их девять потому, что… остальные три умерли, забыв свою обувь.

Все, кто был за столом, кивнули, будто бы это было вполне разумно.

— Разве это не удивительно? А у нас ведь тоже есть свои традиции, знаешь ли, — сказала тётя Мэри. — Ничего особенного, но в общине под названием Вифлеем никак не обойтись без пары-тройки рождественских традиций.

Она рассмеялась.

— Мы все встречаемся в церкви в канун Рождества. Там показывают представление.

— Это значит — настоящие козы и много маленьких детей, одетых волхвами, — пояснил Этан.

— Мы поём рождественские гимны и читаем историю про Рождество, — продолжила тётя. — И все получают по мешочку с конфетами.

— Звучит мило, — отозвалась я. Но от этого рассказа мне вдруг стало тошно, будто я отравляла всё своим присутствием. Своей ложью.

— У меня… — оттолкнувшись, я встала из-за стола. Нужно убираться отсюда. Нужно бежать. — У меня голова болит. Извините. Я просто…

— Этан, — сказал Клинт, — отвези её домой.

Холодный воздух обжигал лёгкие. Небо было чистым и ясным, слишком ясным, хотя после заката прошло уже три часа. Сколько бы я там ни стояла, я понимала, что никогда не привыкну видеть так много звёзд.

— Ты как? — спросил Этан, но я даже дышать не могла, а уж тем более говорить.

— Я должна им сказать, — выдавила я наконец, задыхаясь. — Они такие добрые. Они возненавидят меня. И тебя! Я должна им сказать. Сейчас же. Сегодня. Я…

— Нет, — Этан решительно помотал головой. — Если скажешь им всё сейчас — разобьёшь сердце тёти Мэри прямо перед Рождеством.

— Её это не будет волновать. Её муж и дочь скоро приедут и…

Взгляд Этана заставил меня остановиться. В нём была абсолютная скорбь.

— Боже, Лидия. Я думал, ты знаешь.

Что знаю?

— Они погибли. Года полтора назад. В аварии.

В голове всплыли слова тёти Мэри: «Я теперь почти не езжу на машине».

— Это будет её второе Рождество без них, — закончил Этан, и я почувствовала, будто кто-то ударил меня под дых. Вспомнила объятия тёти Мэри, её пустой дом. Ель и самодельный чулок для Хульды.

— Это одна из причин, по которой я решил, что было бы неплохо пригласить Хульду, — сказал он мне. — Тётя Мэри не любит одиночество, а в праздники ей особенно тяжело…

— Да. Конечно. Жаль, что я раньше не догадалась. Я бы…

— Нет! Не меняй ничего, ладно? Её и так все вокруг жалеют. Хорошо, когда есть кто-то, кто не относится к ней, как к хрупкой вазе. Она была так счастлива только до аварии. Если ты скажешь ей сейчас… это её убьёт.

— Рано или поздно она всё равно узнает, Этан. Я ведь не могу здесь остаться. Когда-нибудь мне всё-таки придётся уехать.

— Мы не хотим, чтобы ты уезжала, понятно? — он снова провёл рукой по волосам. — Я не хочу, чтобы ты уезжала.

Я не осознавала, насколько близко мы стояли, насколько тёплыми были его руки на моих плечах. Я не видела, как наше дыхание смешивалось в холодном воздухе. Я не осознавала, что падаю, пока не стало слишком поздно — наверное, потому что я так и не коснулась земли. Это было падение в веру, надежду, в… в общем-то, по сути, в любовь. Или что-то вроде того.

И тогда губы Этана коснулись моих, а я прижалась к его сильной груди, отдаваясь теплу его рук, обнимающих меня так крепко. И больше не убегала. А бежала навстречу. Этому моменту. Этому месту. Этому парню.

— Просто подожди до Рождества, ладно? — Этан отстранился и посмотрел мне в глаза. — После Рождества всё будет выглядеть иначе.

И я кивнула, радуясь тому, что придётся лгать и дальше.

* * *

В канун Рождества Этан приехал за мной на грузовике, чтобы отвезти в церковь, которая находилась между полем пшеницы и пастбищем. Она была крошечная, белая, со шпилем, устремлённым в небо. К тому времени, как Этан подъехал, колокола уже звонили.

— Идём, — он взял меня за руку. — Мы опаздываем.

Мы, смеясь, побежали к двери, но едва переступив порог, я выпрямилась и застыла. Рука Этана всё ещё была в моей, когда мы стояли в дверях храма, наполненного людьми.

— Хульда! Этан! — прошептала мама Этана, указывая на два свободных места рядом.

— Всем добрый вечер! — Я подняла голову и только теперь заметила тётю Мэри, стоящую за кафедрой со сборником церковных гимнов в руках.

— Счастливого Рождества, — сказала она, и все собравшиеся хором ответили ей: «Счастливого Рождества!»

Всю церковь освещали лишь свечи и белые гирлянды на шести рождественских ёлках. Веточки омелы свисали по краям старомодных скамей. Казалось, будто я не просто зашла в храм, а совершила путешествие во времени. В Вифлееме люди так праздновали канун Рождества уже сотню лет. И было приятно думать, что, скорее всего, они будут так праздновать его и следующие сто лет.

— Ты как? — шёпотом спросил Этан. Я кивнула. Зазвучала музыка.

— Давайте начнём с гимна номер 101, — сказала тётя Мэри, когда мы с Этаном уселись на краю семейной скамьи.

Послышался шелест: люди взяли сборники гимнов и начали искать нужную страницу. Но мне незачем было подглядывать. Я знала наизусть каждое слово. Каждую ноту. И всё же, когда тётя Мэри запела «Святую ночь», я ни в коем случае не могла позволить себе запеть.

«Сверкают ярко звёзды…»

Вдруг вместо маленькой церкви где-то в глуши я оказалась в больничной палате. Я пела для хрупкой, болезненной женщины на кровати, подбирая ноты на клавишах. А потом она попросила меня спеть снова, и её глаза наполнились слезами.

— Это ночь, когда родился наш Спаситель…

Я была рада, что свет в зале тусклый, а людей много, и никто за мной не наблюдает. Никто не заметил, как мои глаза стали влажными, а руки задрожали. И, главное, никто не смотрел на меня, ожидая, что я буду танцевать и петь. Никого здесь не заботило, буду ли я когда-нибудь снова петь.

«Весь мир тонул в грехе и…» — голос тёти Мэри сорвался. Слова не шли. Она шевелила губами, но не было слышно ни звука. Её лицо побледнело, она казалась потерянной, оцепеневшей.

— Это были любимые строки Дейзи, — сказала она совсем тихо, почти шёпотом. Будто она потерялась в тумане воспоминаний и сожалений, сознавая, что никогда больше не сможет разделить этот гимн со своей дочерью. Пианист продолжал играть, но никто не пел. Никто не шелохнулся.

Мать Этана вытерла глаза, и я почувствовала волну эмоций, которая прошла по всему залу, добираясь до каждого. А когда пианист заиграл припев, я почувствовала, как она добралась и до меня.

Я почувствовала то же, что и тогда, когда предложила Хульде свой билет. Я не собиралась вставать. Не заставляла себя петь. Но невольно встала и направилась к кафедре.

«Пади пред Ним…»

Слова лились, заполняя крохотную церковь, а я встретилась взглядом с тётей Мэри и вдругувидела, что она перестала плакать. Она протянула мне руку, я взяла её и запела громче.

«Внимай певцам из рая!»

Я пела так, как не пела уже много лет.

Я продолжала петь. Просто ради радости. Ради этой минуты, ради музыки и себя. Я пела ради тёти Мэри и Дейзи, и ради всех, кто больше не может петь. Я пела, хотя понимала, что их не вернуть. Я пела, потому что пение может заставить нас вспомнить.

Я пела потому, что именно это я делаю, когда мне весело или грустно. Я пела потому, что именно в эти моменты становлюсь самой лучшей версией себя. Я пела потому, что я была не одна, пока держала руку тёти Мэри.

Я пела потому, что это было Рождество.

Когда гимн закончился, я вернулась обратно на место рядом с Этаном, который держал в руке телефон. Он смотрел то на него, то на меня, будто у него концы с концами не сходились.

— Это ты! — одна из близняшек развернулась и посмотрела на меня с другой скамейки. Её голос почти вибрировал. — Мы знали, что это ты. Мы знали…

— Хульда, — голос Этана был холоден, и я догадалась, что он назвал так не меня. Это была уже не игра. Он протянул мне свой телефон, чтобы я смогла прочитать сообщение на экране.

От Хульды:

Скажи Лидди, что они на подходе!

— Что ты здесь делаешь? — спросила другая близняшка. — Как ты познакомилась с Этаном? Где…

Но я не слышала слов. Заполненный людьми зал вдруг стал ледяным. Клянусь, мне стало холодно. Подняв глаза, я увидела человека, стоящего у входа в церковь. Его волосы были взлохмачены из-за сильного ветра. На нём было чёрное пальто, красный шарф и идеально вычищенные итальянские кожаные туфли. Он был здесь лишним. В этом мире. Но я также понимала, что он ни за что отсюда не уйдёт.

— Кто такая Лидди? — голос Этана звучал будто за тысячи миль отсюда. — Посмотри на меня.

Он взял меня за руку.

— Кто такая Лидди?

— Я, — пришлось признаться.

— Ты сказала, что тебя зовут Лидия.

— Да. То есть звали. Это мама называла меня Лидди.

Я встретилась с ним взглядом.

— Этан, я — Лидди Чемберс.

Я подождала, пока мои слова дойдут до него, пока это имя всплывёт в памяти. Но Этан просто переспросил: «Кто-кто?», — и мне захотелось его расцеловать. Он не закричал моё имя, не выпучил глаза. От этого парня в тот момент не исходило ни восхищения, ни отвращения, и, думаю, за это я его и полюбила. Совсем чуть-чуть.

— Что Хульда имела в виду? Кто на подходе?

Он снова показал мне свой телефон.

— Она ошиблась, — покачав головой, я посмотрела на мужчину, стоящего у двери и прожигающего меня взглядом. — Они уже здесь.

* * *

Я не видела, как Эмили прошла по центральному проходу к кафедре, но когда она начала читать историю Рождества из Евангелия от Марка, её голос звучал, будто ангельское пение. Свет стал ещё более тусклым. Маленькие мальчики, одетые как пастухи, вынесли козлят и заняли свои места в передней части церкви, а я тем временем, словно в трансе, улизнула от Этана и его семьи и, прячась в тени, выскользнула на улицу.

Мужчина, последовавший за мной, не предложил обняться. Он даже не спросил, всё ли со мной хорошо, и не сказал, что волновался. Нет. Первым делом он выпалил:

— Ты знаешь, что у тебя сегодня был концерт?

— А ты не видел? Я только что выступила на другом, — парировала я.

Он схватил меня за руку и потянул к вертолёту, стоявшему на соседнем поле.

— Вертолёт, Дерек? — я закатила глаза. — Серьёзно? Как изысканно.

— Идём. Мы улетаем.

— Нет, — закричала я. — Мне надо попрощаться. Надо…

— Лидия! — голос Этана разрезал чистый ночной воздух. — Подожди.

Всё, что я смогла сделать — это оттолкнуть Дерека на мгновение, чтобы оглянуться.

— Вы кто? — тётя Мэри всего на полшага отставала от Этана и быстро сокращала расстояние между нами. — Куда вы её забираете? Я отвечаю за этого ребёнка!

Тётя Мэри выглядела и звучала как сила стихии. Дерек, возможно, даже отпрянул бы немного, если бы от моего отъезда не зависело так много. Если бы он не привык всегда выезжать на мне.

Он выпятил грудь и сплюнул:

— Нет, не вы! И она улетает. Сейчас же.

— Хульда, что происходит? — Клинт встал рядом со своей сестрой. — Этот мужчина к тебе пристаёт?

— Клинт, он пытается её забрать, — сказала тётя Мэри.

— Вы её отец? — спросил Клинт.

Дерек рассмеялся:

— Я её опекун по завещанию.

Он окинул взглядом Клинта в его джинсах и куртке.

— А вы, сэр, убирайтесь-ка с дороги, пока вас не арестовали за похищение.

— Похищение?! — вскричал Клинт.

— Они не знали! — я встряла между Клинтом и Дереком. — Я сбежала. Притворилась студенткой по обмену. Я солгала, и они меня приняли.

Церковь быстро опустела. Похоже, весь Вифлеем теперь собрался вокруг нас. Я ожидала, что кто-нибудь пошутит: «Так чей же это ребёнок?» — но никто ничего не сказал. Мы всё уже сказали слишком много.

— Меня зовут Лидия, — призналась я им. — Лидди. Лидди Чемберс.

Ночное небо было чистым и холодным. Моё дыхание поднималось к нему облачком пара, а я пыталась понять, что же произошло.

И именно тогда я услышала пение.

Это был мой собственный голос. Но не та песня, которую крутят по радио, а версия «Святой ночи», которую я записала в маминой больничной палате три года назад. Песня, которая получила три миллиона просмотров на сайте YouTube. Из-за которой Дерек и звукозаписывающая компания заинтересовались мной.

Когда мама совсем заболела, когда стало ясно, что она не сможет меня вырастить, — эта песня стала главной причиной, почему она сделала Дерека моим опекуном, считая, что дарит мне мечту.

— Это она! — одна из близняшек подняла свой мобильный телефон, на экране которого шёл ролик, чтобы все могли увидеть. — Смотрите. Это правда она. Лидди Чемберс!

— Нет, — Этан покачал головой. — Это Лидия.

Дерек махнул рукой, и вертолёт на пастбище возле церкви включил пропеллер. Снег начал кружиться, в ночном небе поднялся белый водоворот. Дерек пошёл к вертолёту, а я смотрела на Клинта, Сьюзан, Эмили, потом Этана и тётю Мэри.

— Лидди! — Крикнул Дерек. — Быстрее!

Сделав несколько шагов, я обернулась. Я была благодарна кружащемуся снегу и тёмной ночи: не хотелось, чтобы все видели слёзы в моих глазах.

— Извините. Извините, что солгала и… — я запнулась.

— О, дорогая, — отозвалась тётя Мэри. — Ты думала, мы не поняли, что ты не Хульда? Мы давно уже тебя раскусили.

— Вы догадались? — я не знала, обидеться мне или вздохнуть с облегчением. — Почему же вы ничего не сказали? Почему не прогнали меня?

— Милая, когда теряешь кого-то, ты теряешь частичку себя, — сказала тётя Мэри. Что она имела в виду: то, что случилось с ней, или то, что случилось со мной? Не важно, в любом случае это была правда. — И порой, чтобы найти тот самый недостающий кусочек, нужно потерять себя целиком. К тому же, — она мельком взглянула на Дерека, — я уверена, что тоже сбежала бы.

Дерек застегнул пуговицы пальто и сжал в руках шарф, который бешено развевался на ветру.

— Я её опекун. И она идёт со мной.

Он снова потянулся ко мне, но я отпрыгнула от него.

— Ты мне не опекун, а менеджер, — крикнула я, будто кто-то из семьи Этана мог понять, в чём разница. — Для тебя я — игрушка. Собственность. Я пою, я танцую, и… моя мама умирала. Она была так больна и напугана, а мы были без гроша. Поэтому она передала тебе опеку.

Было больно признаваться в этом — не столько перед людьми из Вифлеема, сколько перед самой собой, — но я должна была сказать:

— Мама не знала, что для меня будет лучше.

— Лидди, залезай в вертолёт. Немедленно! А не то я обращусь к властям, — пригрозил Дерек.

— Вы имеете в виду шерифа? — спросила тётя Мэри, а затем указала на мужчину в толпе. — Вот он, здесь. Давайте спросим у него. Привет, Бен.

— Привет, Мэри. Нужна помощь? — спросил шериф.

— Нет, спасибо. У меня всё под контролем.

— Да вы тут в сговоре, — сказал Дерек.

— Давайте спросим об этом местного судью, — тётя Мэри повернулась к женщине, которая играла в церкви на пианино. — Ваша честь?

Судья сложила руки на груди, глядя на меня.

— Не вижу причин забирать этого ребёнка из-под твоей опеки, Мэри. Я определённо не позволю ей уйти с мужчиной, которого мы не знаем. И поскольку суды закрыты на праздники, я не вижу другого выхода, кроме одного: разрешить ей остаться с тобой по крайне мере до окончания Рождества.

— Глупости, — фыркнул Дерек. — Это Лидди Чемберс, и я её законный опекун! Когда пресса узнает об этом…

— О чём пресса узнает, Дерек? — подключилась я. — Что я сбежала от тебя? Что ты понятия не имел, где я пропадала почти неделю, и даже не сообщил в полицию? Что моя мама была под воздействием такого количества обезболивающих, когда передавала тебе опеку, что она даже имени своего вспомнить не могла? А? Что именно из этого ты расскажешь прессе? А то ведь и у меня для них найдётся парочка историй.

— Лидди, — Дерек понизил голос, умоляя. — Идём со мной. И давай забудем, что это вообще случилось.

— Хочешь пойти с ним? — спросила тётя Мэри, но мой взгляд остановился на Этане, и он тоже смотрел на меня.

— Хочешь? — спросил он. У меня и правда была причина, из-за которой мне всегда хотелось убежать.

— Если я не поеду с ним, он вернётся, — я вспомнила, что Этан сказал мне в ту ночь, когда мы познакомились. — Он принесёт неприятности. Я приношу им кучу денег.

— О, дорогая, — сказала тётя Мэри, — разве ты не знаешь, что для нас ты дороже денег?

— Лидди, у тебя был небольшой отпуск. А теперь перестань себя обманывать. Ты ведь хочешь быть звездой. Ты не можешь всё это бросить, — сказал Дерек. Это был почти вызов.

— Ты прав. Раньше я любила музыку. Я любила петь, играть и приносить людям радость. Это делало меня счастливой. Но… но тогда я не понимала, что такое счастье.

— А теперь понимаешь? — казалось, Дерек рассмеялся, если бы не был так обеспокоен.

Он не знал того, что знала я. О том, как пахнет дом тёти Мэри, когда она готовит бекон. Или как ледяной ветер дует в лицо, когда занимаешься рутинной работой в шесть утра, и он словно пробуждает тебя после спячки длиной в жизнь. Если бы он только поднял голову, то увидел бы, какое небо на самом деле большое и как легко можно в нём потеряться.

— Теперь я знаю, как выглядят настоящие звёзды, — сказала я ему. — И меня тошнит от подделок.

Я почувствовала, как жители городка начали собираться вокруг меня. Но это была не разъярённая толпа, а защита, убежище. И Дерек начал медленно отступать.

— Наслаждайся своим Рождеством, Лидди. Я вернусь, — прокричал он. — Я вернусь за тобой.

Я стояла в окружении жителей Вифлеема и смотрела, как вертолёт поднимается и исчезает во тьме. Звёзды над головой сияли так ярко, что я невольно задумалась, не они ли привели меня сюда, указав путь в это время и место.

— Итак, Лидди, — сказала тётя Мэри, — я тут подумала… Если захочешь, конечно, то можешь остаться со мной. Судья считает, что мы можем решить твою ситуацию с опекой. Разумеется, тебе не нужно принимать решение прямо сейчас. Просто…

— Да! — я почувствовала, как в глазах снова защипало от слёз, но на этот раз по совершенно другой причине. — Да, пожалуйста.

Она крепко обняла меня, а я не могла оторвать взгляд от того, кто стоял за её плечом.

Когда тётя Мэри разжала объятия, он сказал:

— Ты остаёшься.

Это был не вопрос.

— Остаюсь, — кивнула я.

— И больше никаких побегов.

Покачав головой, Этан медленно шагнул ближе.

— Никаких побегов.

— И никаких проблем.

— Никаких проблем, — сказала я, и он поцеловал меня.

А потом мы стояли, обнявшись.

Я смотрела вверх, на Вифлеемские звёзды, и чувствовала, что вернулась домой.

Примечания

1

Малютка Тим, Дух прошлого Рождества, Дух нынешнего Рождества, Дух будущего Рождества — персонажи повести «Рождественская песнь в прозе: святочный рассказ с привидениями» из сборника Ч. Диккенса «Рождественские повести».

(обратно)

2

Hulda (также Holda, Holla, Holle) — изначально скандинавская богиня, прародительница всех богов. Позже превратилась в фольклорный персонаж — «госпожу Метелицу» (см. «Сказки братьев Гримм»).

(обратно)

Оглавление

*** Примечания ***