Где-то под Лугой...

По обочине шоссе Луга — Ленинград неспешно шел военный патруль — сержант и два красноармейца. Линия фронта была рядом. Земля гудела от близкой канонады. Вспыхивали в сумеречном небе яркие сполохи орудийных залпов.

На повороте дороги старший патруля комсомолец Николай Козелков заметил низкорослого чернявого бойца, вышедшего из леса. За плечами у него были винтовка и объемистый вещевой мешок. Офицер особого отдела, беседовавший накануне с патрульными, посоветовал главное внимание обращать на одиночек и небольшие группы военнослужащих. Сержант Козелков помнил об этом.

Поравнявшись с незнакомым бойцом, он негромко окликнул его:

— Остановись-ка, товарищ!

Солдат, не оборачиваясь, продолжал идти. Козелков догнал его и сердито сказал:

— Ты что же? Говорят — стой, значит, стой.

— А я не слышал, — сощурил тот узкие темные глаза.

— Куда идешь?

— В свою часть.

— В какую?

— А вам что?

— Патруль. Предъяви документы!

— Это другое дело, — сказал неизвестный. — А то куда, да зачем, да в какую часть... Нас тоже революционной бдительности учат.

Шаря по карманам и продолжая еще что-то говорить, он вытащил и поспешно спрятал обратно толстую пачку денег.

«Откуда у него столько? Тут что-то неладно», — подумал Козелков.

— Пойдем-ка с нами. — Он взял бойца за руку.

— Не трогай. Никуда я не пойду. Командирское добро несу, — заупрямился тот.

— Разберемся, чье добро.

Патрульные доставили неизвестного в особый отдел Лужской оперативной группы. Здесь у него были обнаружены сорок тысяч рублей, рассованные по карманам, а в вещевом мешке — рация и шифр.

Начальник особого отдела Лужской опергруппы майор Ф. Н. Парфенов приступил к допросу задержанного.

— Фамилия моя Романчуков,—говорил тот.— Служу в роте связи 31-й стрелковой дивизии. Родом из-под Минска. Отстал от своих, товарищ майор. Вот догоняю... Патрульные задержали.

— А деньги? Все ваши?

— Виноват. Польстился... Когда проходили Струги Красные, снаряд попал в банк. Деньги валялись на улице. Я и подобрал...

— Деньги-то государственные. Расхищать их — преступление.

— Виноват. Все отдам... Виноват, товарищ майор.

«Обычная уловка, — подумал Парфенов, — признаться в небольшом преступлении, убедить чекистов, что не совершил ничего более серьезного и поэтому не представляет для них интереса. И деньги открыто демонстрирует с той же целью. Пусть, дескать, считают жадным и глуповатым парнем».

На рацию и шифр Романчуков смотрел удивленно,— делал вид, будто ничего о них не знает.

— Мешок командира взвода. А что в этом мешке, я не спрашивал.

— Так-таки и не спрашивали?

— Ей-богу, товарищ майор. Командир сказал: «Понеси пока, Романчуков, я схожу к начальству...» Он ушел, я в суматохе потерял его из виду. А мешок бросить побоялся. Вот и таскаюсь с ним. А что в нем — откуда мне знать?

Сведения, которые сообщил о себе задержанный, было трудно проверить: Струги Красные и Минск заняты врагом. О 31-й стрелковой дивизии Парфенов впервые слышал. Опытный чекист, он понимал, что для изобличения агента фашистской разведки нужны улики. Улики, которые было бы невозможно опровергнуть.

Парфенов пригласил к себе сержанта Николая Козелкова и долго беседовал с ним. Майора интересовало, как вел себя боец, когда его задержали, что он говорил. Снова и снова вчитывался Парфенов в протокол допроса, изучал красноармейскую книжку, изъятую у Романчукова. Потом он пригласил к себе работника штаба, ведавшего выдачей военнослужащим личных документов. Они вместе внимательно рассматривали книжку задержанного.

Уже ночью Парфенов побывал у шифровальщиков и радистов штаба оперативной группы, которые изучали шпионское снаряжение Романчукова.

— Разобрались с шифром? Наш или немецкий?

— Чей — точно не знаем, но что не наш — ручаемся. Не те принципы.

— А как с рацией?

— Изготовлена не у нас. Скорее всего — немецкая.

Под утро они опять сидели один против другого — советский контрразведчик и вражеский агент.

— Вы продолжаете утверждать, что служили в 31-й стрелковой дивизии?

— Да. А то как же?

— Нами получена официальная справка, что в составе советских войск северо-западного направления такой дивизии никогда не было и нет. Что вы на это можете сказать?

Романчуков пожал плечами.

— При задержании у вас отобрали красноармейскую книжку. Где вы ее получили?

— У себя в роте.

— Неправда. Нами установлено, что это фальшивка. У всех подлинных красноармейских книжек скрепки железные, а у вашей — из нержавеющего сплава. Найдены также различия в оттисках типографских знаков. Все это отражено в акте, с которым вы можете ознакомиться.

Романчуков пробежал глазами текст акта и тут же вернул его майору. Руки у него слегка дрожали.

— А теперь о радиостанции и шифре. Для участия в допросе я намерен пригласить специалиста-шифровальщика и квалифицированного радиста. Они выяснили происхождение рации и шифра, которыми вы пользовались, и готовы в вашем присутствии дать необходимые пояснения.

Романчуков молчал. Лицо его вытянулось, голова ушла в плечи.

— Не надо, — хрипло произнес он. — Я скажу все.

И он начал рассказывать...

Его настоящая фамилия не Романчуков, а Исмаилов. Он русский по национальности, но румынский подданный. Его отец, офицер царской армии, во время гражданской войны сражался против большевиков на Украине. После разгрома белогвардейцев он бежал за границу и поселился в Румынии.

— В 1940 году меня призвали в румынскую армию,— рассказывал Исмаилов. — Служил я в 6-й пехотной дивизии, затем обучался в радиоразведывательной школе в Яссах. Перед началом войны с Советским Союзом как хорошо говорящий по-русски был передан в распоряжение абвера.

Исмаилов показал, что в первые дни войны его определили в абвергруппу 111, приданную 16-й немецкой армии (она наступала на Ленинград в составе группы «Норд»). Когда советские войска остановили продвижение фашистов под Лугой, абверовцы переправили Исмаилова вместе с другими агентами в наш тыл со шпионским заданием.

— Линию фронта, — продолжал он рассказывать, — мы перешли двумя группами. Одна должна была действовать в тылу Лужской укрепленной линии, вторая — пробраться в район Пулкова. Со мной было двое, оба в цивильном платье. Пункару, румын, черный такой, усатый, с большими глазами, и Тихота, славянин, высокий, очень худой. Тихота — старший, а я только радист. Со второй группой шел лейтенант Пиртнисс. Там тоже двое в цивильном, двое в вашей армейской форме. Все они из русских эмигрантов, а лейтенант Пиртнисс — из абвергруппы. Немец, фашист.

— А вы? Не фашист?

— Я? Нет, нет! Не фашист. Я просто.,,

— Вы просто шпион, — помог ему Парфенов.

— Меня заставили, — пытался оправдаться Исмаилов. — Я не по убеждению шел сюда.

Он рассказал, что должен был встретиться с Тихо-той и Пункару только через три дня. Где они находятся сейчас, Исмаилов не знал.

Доложив о показаниях Исмаилова руководству особого отдела фронта, майор Парфенов срочно снарядил несколько поисковых групп из солдат-пограничников. Одну из них возглавил оперативный работник старший лейтенант Б. Н. Петров.

Двое суток поисковые группы обследовали прифронтовые окрестности. Наконец близ деревни Александровки пограничники встретили двоих, внешне похожих на тех, кого они разыскивали. Неизвестные были в штатском. Они пытались выдать себя за советских партизан, якобы направлявшихся в тыл противника, и предъявили подтверждающие это документы. Впрочем, тот и другой плохо ориентировались в окружающей обстановке и говорили с заметным иностранным акцентом. Обыскивая задержанных, пограничники обнаружили компасы, листы топографической карты центральной и юго-западной' частей Ленинградской области, револьверы, гранаты и крупные суммы денег.

— Значит, партизаны? — насмешливо сказал старший лейтенант Петров, обращаясь к одному из задержанных, рослому, худощавому блондину. — А может быть, фашистские агенты? Что вы на это скажете, господин Тихота?

Тот слегка изменился в лице, но продолжал утверждать, что он и его напарник — «советские партизаны». Пограничники доставили задержанных в Ленинград, в особый отдел фронта. Между тем бойцы, возглавляемые старшим лейтенантом Петровым, продолжали поиск. Однако поймать шпионскую группу лейтенанта Пиртнисса им не удалось. Она сумела ускользнуть от них и, опасаясь провала, ушла в расположение своих войск.

Майор В. И. Горбушин, руководивший следственной частью особого отдела фронта, поручил дело немецких шпионов молодым следователям Г. П. Дубровину, В. В. Чернигину и Б. Я. Рыбакову.

— Задание ответственное, — сказал он. — Фашистская разведка ведет массовую заброску агентуры в тылы наших войск. Наиболее квалифицированные агенты прошли обучение еще до начала войны в разведывательных школах абвера. Похоже, что задержанные окончили такую школу. Выясните, кто конкретно работает против нас, где размещаются разведывательные органы группы «Норд».

Следователи изучили документы задержанных, показания Исмаилова в особом отделе Лужской опергруппы, осмотрели изъятое у вражеских агентов оружие, карты, компасы, рацию, шифр.

И вот начался допрос.

Перед недавним ленинградским студентом Владимиром Чернигиным сидит недавний студент-славист из Праги Ярослав Тихота.

— Расскажите, как вы стали фашистским шпионом.

— Я не шпион.

Тихота продолжает запираться. Тогда следователь знакомит его с показаниями Исмаилова. Вражеский лазутчик понимает, что его карта бита. Да и вещественные доказательства выдают агентов абвера с головой.

И Ярослав Тихота рассказывает... Он был арестован гестапо в Праге в начале 1941 года по обвинению в принадлежности к коммунистической партии, хотя никакого отношения к ней не имел. Сидел в тюрьме Панкрац.

— Это самая страшная тюрьма. Побои, издевательства, пытки. После нескольких допросов мне предложили: или в концлагерь, или в разведшколу. Я относительно хорошо знаю русский язык.

— И вы решили стать шпионом?

— Да. Во-первых, потому что били, а в концлагере пришлось бы еще хуже...

— А во-вторых?

— Во-вторых, мои пражские друзья из русских...

— Из русских белогвардейцев?

— Эмигрантов, если позволите. Так вот, мои друзья из русских эмигрантов нелестно отзывались о большевиках. И мне показалось тогда, что не будет ничего плохого, если я стану работать против вас. Но я не фашист, поверьте мне. Так я оказался в разведшколе абвера под Кенигсбергом.

Второй задержанный, Кондратий Пункару, наполовину румын, наполовину украинец, был просто уголовником. Он тоже говорил по-русски, и гитлеровцы обучили его шпионскому ремеслу. Однако Пункару признался в этом не сразу. Старый уголовник, он знал, как вести себя на допросе. Пункару охотно рассказывал чекистам о своем бандитском прошлом и упирал на то, что является жертвой социальной несправедливости.

— Перестаньте запираться. Ваши коллеги уже во всем признались, — сказал ему немного мрачноватый с виду следователь Рыбаков. — Я приглашу их на очную ставку с вами.

— Пожалуйста.

— Вы говорите, что не знаете Исмаилова?

— Не знаю. Не видел никогда.

— Компас, изъятый у вас, имеет номер 2873С?

— Не запомнил.

— Вы расписались под протоколом обыска, а там записано, что у вас изъят компас и помечен его номер.

— Возможно.

— Значит, это ваш компас?

— Выходит, мой.

— А у Исмаилова компас 2874С. Как это понять?

— Не знаю.

— Тогда я скажу. Он получен вами там же, где получал компас Исмаилов. Плохо позаботились о вас хозяева.

На очной ставке Пункару сдался.

В ходе следствия по делу шпионской группы Тихоты чекисты Ленинградского фронта получили важные данные о разведшколе и подразделениях абвера, действовавших против советских войск на дальних подступах к Ленинграду.

— Разведывательная школа абвера, — рассказывал Тихота, — размещается в местечке Гроссмишель, близ Кенигсберга. Возглавляют ее подполковник Шиммель и его заместитель майор Моос. В середине мая сорок первого года в школе обучалось около ста человек. Тут были и выходцы из семей русских эмигрантов, и члены националистических организаций Западной Украины, Прибалтики, Польши, балканских стран, и даже уголовники. Все они в той или иной мере владели русским языком.

По показаниям Тихоты, которые подтвердил Пункару, в течение трех недель слушателей школы обучали радиоделу, топографии, способам сбора шпионских данных о советских войсках. Как только началась война, майор Моос выехал на фронт, в абвергруппу 111, взяв с собой двадцать агентов, окончивших разведшколу. Здесь Тихота и Пункару познакомились с Исмаиловым. Вскоре Моос переправил их в тыл советских войск. Они должны были собирать и передавать по радио сведения о составе войск, оборонявших Лужскую укрепленную позицию, о размещении танков и артиллерии, о прибытии пополнения.

— Что вы успели сделать для выполнения полученного задания? — спросил у Исмаилова майор В. И. Горбушин.

— Ничего. Меня задержали. Но я убежден, что это чистая случайность. Если бы я не оказался на дороге, которая охранялась патрулями, мне бы не пришлось отвечать на ваши вопросы.

Майор улыбнулся:

— Это глубокое заблуждение. Как видно, и вы, и тот, кто вас сюда послал, недооценили своего противника. Наши люди встретили бы вас и на другой дороге...

Об этом, одном из многочисленных эпизодов борьбы контрразведчиков Ленинградского фронта против вражеской разведки, поведали .нам пожелтевшие от времени архивные документы. О многих подробностях разоблачения Тихоты и его подручных рассказали авторам очерка участники этой операции. Они как бы перенесли нас в то суровое время, когда Вооруженные Силы Страны Советов сражались против фашистских полчищ. Вторгшись в пределы нашей страны, гитлеровцы забрасывали в тылы советских войск группы заранее подготовленных шпионов, диверсантов, террористов. Фашистская разведка требовала от своих агентов, чтобы они, не останавливаясь ни перед чем, совершали диверсии, убивали советских военнослужащих, выведывали, собирали секретные сведения, распространяли провокационные слухи. Так было на всем советско-германском фронте. Так было и на подступах к Ленинграду.

Об этом свидетельствуют архивные документы — сообщения особых отделов 8-й армии, с ожесточенными боями отступавшей из Прибалтики, и 23-й армии, сдерживавшей противника на Карельском перешейке. Вот некоторые из таких сообщений:

22 июня в районе Шауляя немецкий агент-террорист выстрелом из-за угла убил командира Красной Армии и скрылся...

В ночь на 24 июня близ Реболы противник выбросил парашютный десант в количестве сорока пяти человек, обмундированных в красноармейскую форму. Боевой группой погранотряда десант уничтожен...

29 июня в районе Куокканиеми в расположение 142-й стрелковой дивизии проникла диверсионная группа из шести-восьми человек, одетых в милицейскую форму. В тот же день диверсанты обстреляли автомашину с нашими бойцами. 30 июня они убили трех красноармейцев и, захватив их документы, скрылись...

1 июля у станции Ихаля вражеские диверсанты разобрали около ста метров железнодорожного полотна. Задержать лазутчиков не удалось...

2 июля в трех километрах от станции Тапа в результате взрыва мины, заложенной под железнодорожный путь, произошло крушение поезда с грузом взрывчатых веществ. Паровоз и три вагона сошли в рельсов. Жертв нет. Диверсанты не обнаружены...

3 июля в районе Пярну задержаны два немецких шпиона, скрывавшиеся на хуторе. При обыске обнаружена рация...

В ночь на 4 июля в расположении 123-й стрелковой дивизии диверсанты в нескольких местах вывели из строя линию телефонной связи. Преступникам удалось скрыться...

4 июля в районе Тарту появились вооруженные банды, участники которых совершают диверсии, терроризируют военнослужащих Красной Армии и эстонских коммунистов. Банды укрываются в лесах...

6 июля в расположении частей 50-го стрелкового корпуса при попытке перейти на сторону противника убит вражеский агент. В одежде шпиона обнаружены кроки местности с обозначенными на них боевыми порядками и огневыми средствами наших войск...

Фашистская разведка стремилась активными подрывными действиями в тылу Красной Армии деморализовать советский народ и его воинов, подавить их волю к сопротивлению, помочь гитлеровским силам вторжения в короткие сроки выиграть войну.

Армейские чекисты делали все для того, чтобы сорвать эти коварные замыслы гитлеровцев. И хотя в поединке с абвером наша военная контрразведка на первых порах не всегда добивалась успеха, она изо дня в день наращивала свои усилия.

Ветеран войны полковник запаса Ф. И. Веселов, в жаркие июльские дни 1941 года принимавший участие в поимке и разоблачении агентов фашистской разведки на подступах к Луге, позже вспоминал:

— С первого дня войны чекисты Ленинградского фронта вступили в решительную борьбу против шпионов и диверсантов, предателей и паникеров. Тем самым они помогали войскам фронта сдерживать рвавшихся к Ленинграду гитлеровцев. Когда наши бойцы под Лугой остановили бронированные полчища врага, сложилась обстановка, в которой можно было ожидать активизации шпионско-диверсионной деятельности противника. Чекисты оперативной группы совместно с командованием приняли меры к пресечению возможных подрывных акций абвера. Были всемерно усилены патрульная и заградительная службы. Офицеры-контрразведчики инструктировали старших наряда. В частях и подразделениях проводились беседы о повышении бдительности.

Вскоре в тылу Лужской укрепленной позиции была задержана и обезврежена шпионская группа Тихоты. Опасный замысел абвера был сорван.

Что такое абвер

Готовясь к войне против СССР, гитлеровцы особое место в своих преступных планах отводили организации шпионажа и диверсий.

Известно, что перед началом второй мировой войны фашистская Германия привела в действие всю свою агентуру в соседних с нею странах, которые она рассчитывала захватить. Тайная армия шпионов, диверсантов и террористов сеяла там панику, растерянность, страх. И это в значительной степени помогало фашистским войскам добиваться скорых побед.

Такой же тактики Гитлер решил придерживаться и при нападении на Советский Союз.

Еще в предвоенные годы фашисты настойчиво пытались создать у нас «пятую колонну», как это им удавалось делать в некоторых других странах. Они стремились достичь этой цели с помощью своей агентуры и эмиссаров зарубежных антисоветских организаций. Задолго до войны гитлеровская разведка прибрала к рукам эмигрантские организации украинских, грузинских, армянских и прочих буржуазных националистов. С фашистской военной разведкой активно сотрудничали главари Организации украинских националистов (ОУН) Степан Бандера и Андрей Мельник. В захваченном гитлеровцами Кракове перед войной был создан так называемый повстанческий штаб украинских националистов. Гитлеровцы сформировали специальные, хорошо вооруженные банды для действий на территории СССР.

Гитлеровской разведке помогали в подборе и подготовке шпионских кадров и попытках создать антисоветское подполье в нашей стране «Русский фашистский союз» (РФС), «Национально-трудовой союз нового поколения» (НТСНП), «Российский общевоинский союз» (РОВС) и другие белогвардейские организации. Старый враг советского народа бывший казачий генерал Краснов носился с идеей создания казачьих частей. Как только гитлеровцы дошли до Дона, он сразу же ринулся туда [Краснов был пойман в конце войны и по приговору суда повешен.].

Усердно служили фашистам антисоветские организации Союз литовцев в Германии, Эстонский комитет спасения. Сотрудниками немецкой разведки стали, например, бывший начальник 2-го отдела штаба эстонской буржуазной армии полковник Саарсен, бывший посол буржуазной Литвы в Германии полковник Шкирпа и многие другие отщепенцы, бежавшие за границу после восстановления Советской власти в Прибалтийских республиках в 1940 году.

При репатриации немцев из Прибалтики в 1940—1941 годах в составе занимавшихся этим делом комиссий находились официальные сотрудники «Абверштелле—Кенигсберг» — одного из крупных центров германской военной разведки. Опираясь на тайную помощь буржуазных националистов, они насаждали шпионские резидентуры в городах Прибалтики, собирали разведывательные данные о расположенных там частях Красной Армии.

Однако все попытки агентуры гитлеровских разведывательных органов и эмиссаров зарубежных антисоветских организаций создать «пятую колонну» и с ее помощью проводить активную подрывную деятельность на территории нашей страны потерпели полный провал. Они разбились о морально-политическое единство советского народа, его высокий патриотизм.

Органы государственной безопасности СССР в предвоенные годы, опираясь на помощь советских людей, выловили немало шпионов и диверсантов, действовавших на нашей земле по заданиям фашистской разведки. Так, в течение 1940-го и первой половины 1941 года советская пограничная охрана задержала сотни германских агентов, пытавшихся проникнуть на территорию СССР. Многие из них были задержаны на северо-западных рубежах нашей Родины. В тот же период органами государственной безопасности было разоблачено в западных областях Украины, Белоруссии и Прибалтике около полутора тысяч агентов германской разведки [«Вопросы истории», 1965, № 5, стр. 28.]. Однако некоторым ставленникам врага удалось в то время избежать разоблачения. Большую опасность для обороны страны представляли агенты, которых главари ОУН и других националистических организаций, воспользовавшись призывом новобранцев в западных областях Украины осенью 1940 года, сумели по указанию гитлеровской разведки внедрить в ряды Красной Армии.

Эти вражеские лазутчики в большинстве обезвреживались уже в ходе Великой Отечественной войны.

Для подготовки шпионов в Германии был создан громадный аппарат, на содержание которого отпускались большие средства.

Мощной сетью разведывательно-диверсионных и карательных органов ведали две организации, являвшиеся неотъемлемой частью фашистского государственного аппарата: управление «Абвер-заграница» верховного командования вооруженных сил и главное управление имперской безопасности (РСХА) министерства внутренних дел Германии. Оба управления постоянно конкурировали между собой.

Ведущая роль отводилась военной разведке — абверу, которым руководил адмирал Вильгельм Канарис. Благодаря его усилиям, поддержанным фашистскими заправилами, небольшой отдел военного министерства абвер (в переводе — отпор, защита), который по Версальскому договору разрешили иметь Германии, был превращен к началу второй мировой войны в мощное разведывательное ведомство. «Защита» превратилась в «нападение».

В резиденции Канариса, этой «лисьей норе», как ее подчас называли, плелись, и небезуспешно, шпионские сети, которыми гитлеровцы собирались опутать по меньшей мере полмира. Вряд ли без помощи службы Канариса удались бы Гитлеру его военные блиц-победы в Западной Европе. Перед второй мировой войной абвер сумел приобрести агентуру не только в государственном аппарате и многих общественных организациях, но также в армейских штабах и даже в разведывательных и контрразведывательных органах ряда западноевропейских стран.

Полковник Лахузен, например, работал в австрийской военной разведке, а на деле являлся агентом Канариса и по заданию «маленького адмирала» готовил аншлюс Австрии. После падения Австрии Канарис назначил Лахузена начальником одного из основных отделов абвера — абвер-2 и вскоре добился присвоения ему звания генерала.

Абвер работал в тесном контакте с разведывательными службами союзных с Германией стран — Италии, Испании, Японии. Сам адмирал Канарис еще задолго до войны под флагом борьбы с коммунизмом налаживал связи с английской разведкой Интеллидженс сервис и американской Си-Ай-Си.

Центральное управление германской военной разведки «Абвер-заграница» подразделялось на абвер-1, абвер-2 и абвер-3. Абвер-1 ведал организацией шпионажа, абвер-2 осуществлял диверсионные и террористические акты, инспирировал саботаж, абвер-3 руководил борьбой с разведкой противника и антифашистским подпольем. Таким образом, в лице Канариса сочетались разведчик и каратель.

Абвер имел свои подразделения в военных округах и стратегических центрах (так называемые абверштелле и абвернебенштелле), в союзных и нейтральных странах (кригсорганизацион), а также разведывательно-диверсионные школы, в которых подготавливалась агентура. Такие школы были созданы перед войной с СССР в районе Кенигсберга, в Брайтенфурте (под Веной), в местечке Сулеювек (близ Варшавы) и в других местах.

Стремясь обеспечить молниеносный разгром Красной Армии, Гитлер бросил на советско-германский фронт основные силы абвера и других разведывательно-диверсионных и карательных органов. Всем армейским группировкам и армиям были приданы полевые оперативные органы абвера, так называемые абверкоманды и подчиненные им абвергруппы. Эти полевые органы абвера с началом войны против Советского Союза ринулись на территорию нашей страны вместе с войсками, обеспеченные заранее подготовленными шпионами, диверсантами и террористами из числа белоэмигрантов, националистических элементов и говорящих по-русски коллаборационистов из сопредельных с СССР стран, захваченных Германией.

Канарис 4 июля 1941 года в докладной записке о тактике немецкой разведки в первые дни войны писал: «В распоряжение штабов немецких армий направлялись многочисленные группы агентов из коренного населения, то есть из русских, поляков, украинцев, грузин, финнов, эстонцев и т. п. Каждая группа насчитывала 25 (или более) человек. Во главе этих групп стояли немецкие офицеры. Группы использовали трофейное русское обмундирование, военные грузовики и мотоциклы. Они должны были проникать в советский тыл на глубину пятьдесят — триста километров перед фронтом наступающих немецких армий, с тем чтобы сообщать по радио результаты своих наблюдений, обращая особое внимание на сбор сведений о русских резервах, о состоянии железных и прочих дорог, а также о всех мероприятиях, проводимых противником» [«Вопросы истории», 1965, № 5, стр. 29.].

Для непосредственного руководства полевыми органами абвера, приданными армии вторжения, Канарис в июне 1941 года создал оперативный штаб «Валли», размещавшийся под Варшавой, в местечке Сулеювек. Структура этого штаба в целом повторяла организационное строение абвера. «Валли» подчинялись действовавшие на советско-германском фронте и на оккупированной советской территории разведывательные (по линии абвер-1), диверсионно-террористические (по линии абвер-2) и контрразведывательные (по линии абвер-3) команды и группы. В ведении штаба находилась центральная, показательная школа абвера.

В отличие от многих разведок мира абвер имел и свои воинские подразделения для проведения диверсий и карательных акций: дивизию «Бранденбург», в которую входили широко известные отряды «Нахтигаль» (соловей) и «Бергман» (горец). Зверства этих отрядов на территории СССР связаны с именем Т. Оберлендера, после войны некоторое время подвизавшегося на государственной службе в ФРГ

По инициативе Канариса в германской армии были созданы полицейские силы — тайная полевая полиция (ГФП). ГФП формально подчинялась верховному командованию армии, а на деле получала руководящие установки от абвера. В этом фронтовом гестапо работали сотрудники криминальной полиции Германии, эсэсовцы и гестаповские чиновники. ГФП проводила облавы и карательные операции в прифронтовой полосе, по указанию абвера арестовывала и физически уничтожала антифашистов, коммунистов, захваченных советских разведчиков и партизан. ГФП вела следствие и по делам немецких военнослужащих-антифашистов, боролась с дезертирством в гитлеровской армии.

Разведывательные отделы (1Ц) штабов армий, корпусов и дивизий, которые проводили войсковую разведку за линией фронта и контрразведку в местах расположения частей немецкой армии, формально не подчинялись абверу, но действовали в тесном контакте с ним и по единому плану.

Во взаимодействии с абвером работал на советско-германском фронте и отдел «Иностранные армии — Восток» генерального штаба немецких войск, которым в то время руководил полковник Гелен.

Второй крупной разведывательной и карательной организацией фашистского рейха было главное управление имперской безопасности (РСХА) министерства внутренних дел, действовавшее под контролем имперского руководителя СС и шефа германской полиции от нацистской партии рейхсфюрера СС Гиммлера (с августа 1943 года — министр внутренних дел Германии). РСХА возглавлял Гейдрих, а после его казни чешскими патриотами в 1942 году — обергруппенфюрер СС Эрнст Кальтенбруннер. В состав РСХА помимо криминальной полиции и полиции порядка входили: гестапо —  государственная тайная полиция, СД — служба безопасности и зарубежная служба СД во главе с бригаденфюрером СС Вальтером Шелленбергом, который после падения Канариса в 1944 году принял абвер в свое подчинение.

О гестапо и его кровавых делах читатель достаточно наслышан. Что же касается службы безопасности, то о ней следует сказать подробнее.

Поначалу, до прихода Гитлера к власти, СД была разведывательной службой нацистской партии при охранных отрядах чернорубашечников (СС). После узурпации власти фашисты превратили СД в государственную политическую разведку, которая держала под контролем буквально все области жизни немецкого народа: государственный и партийный аппарат, предприятия и учреждения, учебные заведения, науку, искусство. В каждом жилом квартале были гласные (они носили форму СС и имели эсэсовские звания) и негласные представители СД.

Под видом торговых представителей, корреспондентов газет и журналов, дипломатических работников эмиссары и агенты СД орудовали в иностранных государствах. Они вели политический шпионаж, проникали в прогрессивные организации с целью их разложения, выступали организаторами диверсий и террора, инспирировали беспорядки.

На территории Германии СД в первый период своей деятельности сама не вела арестов, она передавала свои материалы гестапо. Во время войны СД проводила все карательные акции до конца. Незадолго до нападения на СССР между генеральным штабом германской армии и РСХА было заключено соглашение о придании каждой армии так называемых айнзатцкоманд и айнзатц-групп СД, которые должны были вести массовое уничтожение советских людей на оккупируемой территории.

Вслед за фашистскими войсками двигались также служба полевой жандармерии и охранные дивизии, хотя, как известно, и общевойсковые части германской армии сплошь и рядом выполняли карательные функции.

Начальник штаба вооруженных сил (ОКВ) Германии фельдмаршал Кейтель еще в марте 1941 года разрабатывал указания войскам о массовом уничтожении советских военнопленных. 12 мая 1941 года он подписал приказ о поголовном расстреле политработников Красной Армии при захвате их в плен. Он же был автором приказа под зловещим наименованием «Мрак и туман» (о вывозе мужчин и женщин с оккупированных территорий в Германию).

Отступая в первые месяцы войны, советские войска наносили врагу сильные удары. Противник нес тяжелые потери. Движение фашистских армий начало замедляться. Молниеносной войны, на которую рассчитывал Гитлер, не получилось.

В сентябре 1941 года по личному указанию Гитлера глава абвера адмирал Канарис со своими ближайшими помощниками посетил Восточный фронт. Инспектируя деятельность подчиненных ему органов, матерый разведчик держал нос по ветру. Он не мог не видеть, что гитлеровский блицкриг провалился и что нельзя было не считаться с возможностью проигрыша всей войны.

Наступал такой этап, когда решающее значение приобретала способность воюющих сторон наращивать свои военные потенциалы. Разведка при этом играла важную роль. Вернувшись из вояжа, Канарис дал указание разведывательной службе пересмотреть стратегию: расширить подготовку квалифицированной агентуры, веста разведку не только прифронтовой полосы, но и глубинных районов СССР, усилить работу по разложению советских войск, использовать все возможности для организации диверсий в нашей стране. Такие задачи ставила перед собой и служба РСХА.

Враг наступает

Гитлеровское командование рассматривало Ленинград — второй по значению, после Москвы, политический, экономический и культурный центр страны, крупный порт и узел железных дорог — как важный объект своей агрессии. На Ленинград была нацелена одна из трех фашистских воинских группировок, перешедших 22 июня 1941 года границу СССР, — группа армий «Норд». Ее возглавлял крупный немецкий военачальник фельдмаршал фон Лееб. Группа «Норд» наступала в составе 16-й армии генерал-полковника Буша, 18-й армии генерал-полковника Кюхлера, 4-й танковой группы генерал-полковника Геппнера и 1-го воздушного флота генерал-полковника Келлера. Всего в группе насчитывалось сорок две дивизии (семьсот двадцать пять тысяч человек), тринадцать тысяч орудий и минометов, полторы тысячи танков и тысяча семьдесят самолетов, то есть около трети сил и средств армии вторжения. Немецко-фашистским войскам оказывали поддержку корабли военно-морского флота Германии, а также вооруженные силы Финляндии.

Ведя тяжелые бои, наши войска под натиском превосходящих сил противника вынуждены были отступать. Враг вторгся в пределы Ленинградской области. Возникла непосредственная угроза Ленинграду.

Как стало известно впоследствии, Гитлер намеревался, захватив Ленинград, сравнять его (как и Москву) с землей, «чтобы полностью избавиться от населения этих городов».

Партия и правительство призвали воинов Советской Армии, защищавших подступы к Ленинграду, моряков Краснознаменного Балтийского флота, трудящихся города и области мобилизовать все силы и средства, чтобы преградить дорогу врагу.

30 июня в Ленинграде началось формирование армии народного ополчения. В короткое время из добровольцев-ополченцев были созданы десять дивизий, шестнадцать отдельных артиллерийско-пулеметных батальонов и другие части, которые стали в один ряд с частями и подразделениями Красной Армии.

Трудящиеся Ленинграда обратились к бойцам фронта с призывом стоять насмерть. Так, старые рабочие Кировского завода писали: «Будьте стойкими и храбрыми в бою... Не жалейте жизни своей в боях за свободу, за честь, за Родину». Отцы и матери, провожая детей на фронт, благословляли их на подвиги. И советские воины проявляли в боях с полчищами врага чудеса героизма.

Битва за Ленинград была упорной и ожесточенной. Части Красной Армии и народного ополчения, моряки КБФ, пограничные и внутренние войска НКВД мужественно отстаивали каждую пядь родной земли. От стойкости ленинградцев во многом зависел исход битвы, развернувшейся на центральном направлении. «Подтверждено документально, что немецко-фашистское командование не могло осуществить захват Москвы без предварительного овладения Ленинградом» [С. М. Штеменко. Генеральный штаб в годы войны. Воениздат, 1968, стр. 35.].

Потери врага возрастали. Дорога наступления была усеяна тысячами трупов фашистских солдат и офицеров. Гитлеровцы выдыхались, и наконец на рубеже Кингисепп — Луга их продвижение к Ленинграду было задержано на целый месяц, до половины августа 1941 года.

В этот период гитлеровская разведка усилила засылку в ближние тылы наших войск своей агентуры. На оккупированной врагом советской земле появились подразделения абвера и других фашистских разведывательных органов.

В Эстонии начала действовать агентура матерого абверовца фрегатен-капитана Целлариуса, который еще в конце тридцатых годов, прикрывшись дипломатическим паспортом, возглавлял филиал абвера в Финляндии и считался специалистом по Ленинграду и Балтийскому флоту. Целлариус пользовался особым доверием адмирала Канариса. Собрав вокруг себя старых белогвардейцев и бежавших из Эстонии при восстановлении там Советской власти в 1940 году реакционеров-националистов, Целлариус сформировал несколько банд и переправил их через Финский залив для террористической и диверсионной деятельности в тылах отступавших частей Красной Армии. После захвата Эстонии фашистскими войсками он со своим штабом переехал в Таллин, чтобы вести подрывную деятельность против Ленинградского фронта и Краснознаменного Балтийского флота.

Вместе с войсками двигался на восток со своим аппаратом и старый разведчик подполковник Шиммель, возглавлявший крупное подразделение абвера. Шиммель прошел школу шпионажа на русской земле еще в первую мировую войну. Перед нападением гитлеровцев на Советский Союз он руководил разведывательной школой абвера близ Кенигсберга. В ней подготавливались агенты из числа русских белоэмигрантов и лиц других национальностей, владевших русским языком. Специальный выпуск был приурочен к началу военных действий фашистской Германии против СССР.

С началом боев на советско-германском фронте Шиммель получил задание Канариса организовать разведку на смоленском направлении, а затем, в качестве начальника абверкоманды 104, обеспечить получение необходимых сведений о войсках Ленинградского фронта для командования группы «Норд».

Диверсионную абверкоманду 204, приданную группе армий, наступавших на Ленинград, возглавлял не менее опытный абверовец полковник фон Эшвингер. Контрразведывательной службой абвера при группе «Норд» в начале войны руководил начальник абверкоманды 304 майор Клямрот, впоследствии переведенный в центральный аппарат ведомства Канариса, и его заместитель Мюллер, который орудовал на оккупированной фашистскими войсками территории Ленинградской области вплоть до их изгнания.

Их было много, мастеров шпионажа и диверсий, на нашей земле, захваченной в годы войны гитлеровскими оккупантами.

Чекисты Ленинградского фронта

С первых же дней Великой Отечественной войны Коммунистическая партия и Советское правительство развернули титаническую работу по организации отпора врагу. По зову партии весь народ поднялся на защиту своей социалистической Отчизны. В короткий срок была завершена перестройка народного хозяйства на военный лад. Страна превратилась в единый боевой лагерь. Партия делала все для дальнейшего упрочения морально-политического единства советского общества, организации советского народа на разгром врага.

В условиях войны, особенно в период подготовки наступательных операций, исключительно важное значение приобретали обеспечение сохранности военной тайны, охрана тылов Красной Армии, коммуникаций, средств связи, военно-стратегических объектов, предприятий оборонной промышленности.

Коммунистическая партия и Советское правительство возложили на органы государственной безопасности почетную задачу: вступить в единоборство с гитлеровской разведкой и нанести ей поражение, оказывать всю необходимую помощь Вооруженным Силам страны в разгроме фашистских войск, вылавливать и обезвреживать шпионов и диверсантов.

В Красной Армии и Военно-Морском Флоте борьбу с разведкой противника вели особые отделы. Как органы борьбы со шпионажем и контрреволюцией они возникли в Красной Армии в 1918 году. Первым руководителем Особого отдела ВЧК был участник трех революций, верный ученик и соратник В. И. Ленина Михаил Сергеевич Кедров. В августе 1919 года, когда в поход на Москву двинулась армия Деникина, по решению ЦК большевистской партии Особый отдел ВЧК возглавил председатель Всероссийской чрезвычайной комиссии Ф. Э. Дзержинский. За исключительные заслуги перед Родиной в годы гражданской войны Реввоенсовет Республики- в 1922 году наградил Особый отдел ВЧК орденом Красного Знамени. Особые отделы и в мирное время решали большие и ответственные задачи по ограждению нашей армии от происков агентуры империалистических разведок. Вполне закономерно, что с началом Великой Отечественной войны их роль и значение в борьбе с вражеской разведкой стали особенно велики.

Следует сказать, что в силу неблагоприятной обстановки, сложившейся на советско-германском фронте в начальный период войны, гитлеровская разведка смогла добиться некоторых частных успехов в зоне фронтовых действий. У нас дело осложнялось тем, что больше половины сотрудников особых отделов к началу войны не имели достаточного опыта чекистской работы. Однако эти молодые контрразведчики сумели быстро примениться к новой обстановке. С помощью зрелых руководителей чекистских подразделений, под руководством партийно-политических органов армии и флота они научились раскрывать формы и методы работы врага и стали наносить фашистской разведке удар за ударом.

С первых же дней войны партия и правительство приняли меры для укрепления особых отделов. Коллективы военных контрразведчиков мирного времени пополнились новыми кадрами. По решению Ленинградского обкома партии и Военного совета фронта в ряды армейских чекистов пришли активисты партийных, советских и комсомольских органов. Многие коммунисты и комсомольцы были переведены в особые отделы со строевой и политической работы в армии. Немало молодежи призвали на чекистскую работу в части фронта из высших учебных заведений Ленинграда.

Армейскую контрразведку пополнил большой отряд работников территориальных органов государственной безопасности и чекистов запаса. В большинстве своем это были опытные контрразведчики, воспитанные в духе славных традиций ВЧК. Руководил особым отделом Ленинградского фронта комиссар государственной безопасности 3-го ранга П. Т. Куприн, в прошлом начальник областного управления НКВД. Его заместителями были назначены старые чекисты Ф. И. Гусев, И. С. Качалов, М. Д. Лавнеев. Подразделения особого отдела фронта возглавили хорошо подготовленные контрразведчики офицеры В. В. Кириллов, С. Н. Скляр, И. В. Куров, И. В. Кулецкий, Д. Д. Таевере, В. И. Горбушин и другие.

С первых дней войны особый отдел Ленинградского фронта стал оперативным штабом, умело решавшим возложенные на него ответственные задачи. Партийные организации повседневно мобилизовывали, направляли коммунистов-контрразведчиков на успешное выполнение этих задач.

Большое внимание работеособых отделов уделяли Военный совет фронта, политические органы армий и дивизий. Члены Военного совета фронта товарищи

А. А. Жданов и А. А. Кузнецов направляли деятельность чекистов на фронте и оказывали им необходимую помощь. Секретарь ЦК ВКП(б) и член Военного совета Ленинградского фронта А. А. Жданов придавал особое значение организации контрразведывательной работы в войсках, блокированных противником в районе Ленинграда. Он требовал повседневного контакта в работе чекистов и политработников. На одной из докладных записок особого отдела, хранящихся в архиве, есть его резолюция: «По линии политотделов нужно провести работу, чтобы весь личный состав помогал особистам... В это дело надо включить боевой актив...»

Ни одна из войн не требовала от широких масс такого напряжения духовных и физических сил, какого потребовала от советского народа Великая Отечественная война.

Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, враг в первые месяцы войны продолжал продвигаться в глубь нашей страны. Речь шла о жизни или смерти социалистического государства. Вооруженные защитники социалистического отечества стояли насмерть, дрались за каждый клочок родной земли. Однако неудачи первого периода войны, коварство вероломного противника, распространявшего через свою агентуру ложные, провокационные слухи, оказывали влияние на некоторых слабодушных людей.

В директивах Советского правительства, изданных в первые дни войны, указывалось на необходимость решительной борьбы с нытиками и паникерами, трусами и дезертирами. «Главной задачей особых отделов на период войны, — говорилось в одном из решений Государственного комитета обороны, — считать решительную борьбу со шпионажем и предательством в частях Красной Армии и ликвидацию дезертирства непосредственно в прифронтовой полосе».

По указанию Военного совета Ленинградского фронта на труднейших участках в помощь командованию создавались специальные чекистские оперативные группы. Они вели борьбу против вражеских парашютистов-десантников и шпионов на поле боя, принимали меры к предотвращению паники, задерживали и помогали сводить в подразделения неорганизованно отступавших бойцов и направляли их на пополнение частей, дравшихся с врагом.

На кингисеппском, лужском, красносельском, красногвардейском участках фронта оперативные чекистские отряды в те тяжелые дни, когда враг рвался к Ленинграду, возглавляли заместители начальника особого отдела фронта Ф. И. Гусев, И. С. Качалов и М. Д. Лавнеев, заместитель начальника особого отдела 42-й армии Д. И. Марков и другие ответственные работники.

Один из уважаемых чекистов фронта полковник запаса И. С. Качалов и теперь живет в Ленинграде. В годы войны он постоянно бывал в войсках, на передовых позициях. Все свои силы отдавал этот человек борьбе с врагами нашего государства. Партия направила его в органы ОГПУ еще в 1931 году. В сорок первом И. С. Качалов возглавлял чекистскую оперативную группу на красносельском направлении, затем — на «Невском пятачке» (плацдарм на левом берегу реки, напротив Невской Дубровки). С ноября он начальник особого отдела на плацдарме в Приморской оперативной группе. Истощенный и больной, Иван Сергеевич не покидал своего поста. С марта 1942 года и до конца войны он руководил контрразведкой 8-й армии. И. С. Качалов обучал молодых чекистов искусству контрразведки, воспитывал их в духе любви к своей Родине и ненависти к ее врагам, требовал проявлять чуткость к советским людям, строго соблюдать социалистическую законность.

Сотрудники особых отделов Красной Армии воевали против немецко-фашистских оккупантов рука об руку со всеми советскими воинами. В труднейших условиях первых месяцев войны армейские чекисты зачастую становились в ряды бойцов, с оружием в руках отражали натиск врага, ходили в атаки, в критических случаях заменяли выбывших из строя командиров.

В июле 1941 года на кингисеппском участке фронта начальник особого отдела 10-й стрелковой дивизии батальонный комиссар Григорий Федорович Васин, старый член партии, человек необычайного мужества и спокойствия, выполняя свои чекистские обязанности, оказался с группой воинов в окружении. Он был старшим по званию и принял на себя командование. Группа вступила в бой с гитлеровцами и сумела задержать продвижение немецкого мотополка. В результате из окружения вышли около пятисот советских бойцов и сто пятьдесят автомашин с боеприпасами.

30 августа 1941 года 301-й полк 48-й стрелковой дивизии под натиском противника оставил свои позиции. Командир выбыл из строя. В эти критические минуты начальник особого отдела коммунист Анатолий Семенович Русяев вместе с комиссаром одного из батальонов Бакановым сумел остановить отходивших красноармейцев и повел полк в контратаку. В другой раз противник сильным ударом потеснил 268-й стрелковый полк. Возникла угроза прорыва врага на этом участке фронта. Русяев, находившийся в одном из подразделений полка, собрал рассеянных вражеским огнем воинов и восстановил оборону.

Сотрудник особого отдела 115-й стрелковой дивизии, бывший учитель русского языка и литературы, Андрей Васильевич Коновалов вступил в партию в первые дни войны и получил партийный билет на передовых позициях. Он участвовал во многих боях 576-го стрелкового полка этой дивизии. В августе она была окружена противником. Подразделения дивизии прорывались сквозь

заслоны гитлеровцев мелкими группами, порой прокладывая путь штыками. Коновалов находился в третьем батальоне 576-го полка. Командир и комиссар батальона выбыли из строя. Командование приняли на себя Коновалов и помощник начальника штаба лейтенант Яковлев. Они не допустили паники при отступлении и вывели батальон из окружения в район Койвисто.

При форсировании нашими частями Невы А. В. Коновалов был в составе десантного батальона. В одном из боев на «пятачке» он принял командование ротой, заменив погибшего командира, и организовал отпор контратаковавшим наши позиции гитлеровцам. Там Андрей Васильевич был тяжело ранен. За героизм и отвагу Родина наградила чекиста Коновалова орденом Красного Знамени.

В группе воинов, прорывавшихся из окружения, оказалась комсомолка Маша Пузырева, сотрудница особого отдела 115-й дивизии. Заметив, что кое-кто из необстрелянных бойцов проявляет нерешительность, девушка с наганом в руке первой поднялась под вражеским огнем. Бойцы с винтовками наперевес ринулись за ней, смяли растерявшихся фашистов и прорвались к своим. Маша Пузырева погибла в этом бою.

Короткой была жизнь Маши. Родилась она в селе Кветунь, на Орловщине. Перед войной жила в Ленинградской области, работала в Кингисеппской конторе связи. В мае 1941 года пришла на работу в особый отдел и переехала в город Выборг. Там ее и застала война. В Ленинграде живет мать отважной девушки, Василиса Даниловна.

Полковник запаса С. Г Исаев, в начале войны возглавлявший коллектив чекистов 115-й дивизии (Карельский перешеек), а затем успешно боровшийся с агентурой фашистской разведки на других участках Ленинградского фронта, помог нам восстановить подробности подвига Маши Пузыревой.

При обороне Таллина, блокированного в августе 1941 года немецко-фашистскими войсками, работники Наркомата внутренних дел Эстонской ССР и сотрудники особого отдела Таллинского гарнизона с оружием в руках вышли на боевые позиции. Чекисты уходили из города в числе последних. В боях за эстонскую столицу и во время эвакуации погибло больше половины личного состава особых отделов 10-го стрелкового корпуса.

Отважно дрался с врагом у Пулковских высот в самые опасные для Ленинграда дни (начало сентября 1941 года) двадцатилетний комсомолец Виктор Дубровский, сотрудник особого отдела 5-й дивизии народного ополчения. Он погиб 13 сентября в рукопашном бою у деревни Камень.

Многие чекисты героически пали в боях за Родину. Имена сотрудников особых отделов Ленинградского фронта, мужественно сражавшихся с ненавистным врагом и погибших в дни Великой Отечественной войны,— В. В. Каретина, А. С. Кустова, А. И. Смирнова, Ф. М. Шамшина, П. Д. Бабикова, С. А. Бойцова, B. А. Дубровского, Н. М. Иванова, П. И. Клевцова, И. А. Куликова, Д. 3. Кривко, М. С. Пузыревой, Г. Т. Саркисяна, В. В. Скрипкина, В. И. Тарасова, C. Ф. Ширшова и других — занесены в памятную Книгу славы и на мемориальную доску в здании Ленинградского управления Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР.

Под грохот канонады

В сентябре 1941 года обстановка на Ленинградском фронте обострилась. Несколько раньше, в конце августа, фашистская группировка прорвалась в район Чудова, форсировала реку Мгу, захватила 8 сентября Шлиссельбург и блокировала Ленинград с суши. В кольце блокады оказались 42, 55, 23-я армии и Балтийский флот. Через несколько дней последовал новый удар врага — из района Красногвардейска (ныне Гатчина). Фашистские войска вышли к Финскому заливу в районе Стрельны и отрезали от основных сил фронта соединения 8-й армии. Однако захватить удерживаемую ею территорию гитлеровцы не смогли.

Так образовался Приморский (Ораниенбаумский) плацдарм, прикрывавший с юга Кронштадтскую военно-морскую базу КБФ.

Приходилось считаться с возможностью прорыва гитлеровцев непосредственно в Ленинград. Был создан штаб обороны города. На улицах сооружались доты, броневые и железобетонные огневые точки, воздвигались баррикады, в зданиях прорубались амбразуры. К исходу 17 сентября районные «тройки» получили взрывчатку для подрыва важнейших объектов на тот случай, если противник ворвется в город.

Газета «Ленинградская правда» писала 16 сентября: «Над городом нависла непосредственная угроза вторжения подлого и злобного врага... Первое, что требует от нас обстановка, — это выдержка, хладнокровие, мужество, организованность. Никакой паники! Ни малейшей растерянности! Всякий, кто подвержен панике,—. пособник врага. Качества советских людей познаются в трудностях. Не растеряться, не поддаться унынию, а мобилизовать всю свою волю, все свои силы для того, чтобы преградить путь наглому врагу, отбить его атаки, отогнать его прочь от стен нашего города!»

Нужно ли говорить о том, насколько важно было сохранить в тайне от вражеских лазутчиков всю сумму сведений о мероприятиях Ленинградской партийной организации и командования фронта по укреплению обороны города! Органы государственной безопасности, усиливая связь с массами, широко использовали помощь населения, грудью отстаивавшего вместе с воинами свой родной город. Большую помощь чекистам оказывала ленинградская милиция. Были созданы истребительные батальоны, которые действовали под руководством местных партийных органов и районных отделов НКВД. Комсомольцы Ленинграда создали комсомольский полк революционного порядка и противопожарный полк. Бойцы этих полков — учащиеся школ, студенты вузов, рабочая молодежь — зорко охраняли важные промышленные объекты города, спасали от огня фабрики и заводы, жилые дома и памятники культуры, обезвреживали неразорвавшиеся бомбы, строили убежища, помогали чекистам вылавливать фашистских агентов, провокаторов и паникеров.

Отдельные фашистские агенты, проникая в осажденный Ленинград, пытались нанести ущерб обороне города. Однако, как в целом на советско-германском фронте, так и в Ленинграде, некоторые успехи немецко-фашистской разведки в первые месяцы войны имели лишь частный характер и большого влияния на ход боевых действий не оказали.

Гитлеровцы разбрасывали в зоне военных действий массу листовок. В них они уговаривали советских воинов сдаваться в плен, обещая обеспечить им хорошие условия жизни и возвращение к семьям, писали о бесполезности сопротивления, клеветали на командный и политический состав Красной Армии, на Коммунистическую партию и Советское правительство. Во многих листовках указывалось, что они являются «пропуском» в расположение немецких войск.

Своим агентам фашистская разведка давала не только шпионские, но и диверсионно-террористические задания, поручала убивать советских командиров, выводить из строя технику, взрывать военные объекты.

В конце сентября 1941 года три солдата 245-го стрелкового полка пытались перейти на сторону врага. В окопе, из которого они ушли, был найден убитым младший лейтенант Зимин. Перебежчиков задержали. На следствии выяснилось, что один из них, не раз судившийся прежде за уголовные преступления, изменил Родине и перешел к врагу еще в первые дни войны. Гитлеровцы завербовали его и перебросили обратно с определенным заданием. Ведя профашистскую пораженческую агитацию, он склонил к измене Родине двух солдат и убил Зимина.

Немецкие разведчики пытались вербовать агентуру из местных жителей, не успевших эвакуироваться и оставшихся на захваченной врагом территории, перебрасывать их в наш тыл под видом бежавших от оккупантов советских граждан.

В октябре чекисты 55-й армии проверяли документы у гражданских лиц в прифронтовой полосе.

Молодой контрразведчик Б. В. Барышев обратил внимание на рабочего завода «Красный кирпичник» Матвея Петрикова, жителя села Ивановского, в сентябре оккупированного фашистами. Петриков рассказывал, что он, не желая «жить под немцем», перешел линию фронта в ночь на 20 сентября с группой местных жителей. Заявление Петрикова подтвердилось. Но Барышев выяснил и другое: в свободное от работы время Петриков почему-то, как правило, уходил в расположение воинских частей, там высматривал, где стоят орудия, выведывал у солдат, откуда они прибыли, а однажды даже пытался пробраться к передовым позициям.

Б. В. Барышев и следователи особого отдела недавний студент Ленинградского юридического института В. Б. Крылов и Н. С. Тарабукин опросили жителей села Ивановского, бежавших от гитлеровцев. По крупицам собирали они данные о Петрикове, и вскоре во всех подробностях вырисовался облик предателя и фашистского шпиона.

Как только гитлеровцы захватили село и начали устанавливать свои порядки, бывший кулак Петриков заявил старосте: «Слава богу, что пришли немцы. Они помогут мне вернуть все, что отобрали большевики».

Гитлеровцы учли настроения Петрикова. Его вызвали на станцию Саблино в штаб немецкой воинской части. Офицер разведслужбы предложил ему работать в пользу «великой Германии». Петриков не возражал, Его обязали выявлять в Ивановском и окрестных селах партизан и их семьи, оставшихся в подполье партийных и советских работников, устанавливать, кто из местных жителей неодобрительно отзывался об оккупантах. Подпольщиков Петриков не знал, а о настроениях односельчан исправно докладывал старосте.

Вскоре предателя вновь вызвали. Ему сказали, что ночью через линию фронта собирается уйти на сторону советских войск большая группа местных жителей. Немецкое командование не будет чинить им препятствий, так как намерено послать с ними его, Петрикова. Он должен присоединиться к группе перебежчиков.

— Зачем? — растерянно спросил Петриков.

— Так нужно. Кое-что узнаете для нас.

Инструктировавший агента офицер перечислил, что именно нужно выяснить, и взял от него подписку, в которой тот обязался вернуться к 15 октября.

— Ваши родные останутся заложниками, — сказал офицер. — Знаете, что такое заложники?

— Нет, не знаю.

— Если не вернетесь, вашу жену и детей расстреляют.

— И детей? — заикаясь, переспросил Петриков.

— Война, — услышал он в ответ и похолодел.

Когда чекисты собрали все данные, уличавшие Петрикова как немецкого шпиона, он был арестован, судим и понес заслуженное наказание.

Для чекистов, которые в то время только начинали накапливать сведения о фашистских разведывательных органах, действовавших под Ленинградом, оставалось неясным, почему офицер разведслужбы, фамилии и должностного положения которого Петриков не знал, занимался и контрразведкой. Лишь позднее стало известно, что этот офицер, зондерфюрер Майснер, был из аппарата майора Вакербарда, начальника отдела 1Ц штаба 18-й германской армии. Отдел вел разведку и одновременно осуществлял карательные функции в районе расположения частей армии.

При засылке в наш тыл шпионов и диверсантов гитлеровцы не брезговали никакими средствами.

Мать Володи Калашникова погибла во время первой вражеской массированной бомбежки города 8 сентября 1941 года. Осиротевший тринадцатилетний мальчик направился в Сосновую Поляну, где жил его дед. Володе удалось пройти еще не установившуюся тогда линию фронта, и он оказался в захваченном фашистами поселке.

В доме деда поселился немецкий офицер, сносно говоривший по-русски. Он зазывал Володю к себе, угощал сладостями, дарил ему яркие открытки, часто рассказывал о войне, о разведчиках. Глазенки мальчика блестели, когда он слушал увлекательные истории. Только что потерявший мать и тосковавший по ласке, он привязался к «доброму» дяде. А тот, посмеиваясь, сказал однажды:

— Вряд ли ты, Володя, сможешь быть разведчиком.

— Смогу! — запальчиво возразил мальчик.

— Для этого нужно быть храбрым.

— Я не трус! Когда шел сюда, пули свистели, все грохотало. А я полежу в канаве — и опять иду... Ничего не боялся.

— Это потому, что шел сюда, к дедушке. Есть хотел.

— Я и туда могу...

Фашист добился своего.

— Ты должен посмотреть, где стоят большие пушки, сколько их, где построены баррикады, — наставлял он мальчика, а в заключение сказал: — Если обманешь — смерть тебе!

Глаза его, казавшиеся Володе мягкими и добрыми, вдруг холодно блеснули, и мальчику стало страшно.

В конце октября Володя незаметно перебрался через линию фронта. Только оказавшись в Ленинграде, он опомнился и, плача, подбежал к первому же встреченному им советскому командиру:

— Дяденька, отведите меня в милицию. Я немецкий шпион. Дяденька, простите меня!..

Мальчика отправили в детский дом. И конечно же, из него вырос хороший парень и честный советский человек. Не удалось фашистскому иезуиту испоганить чистую душу ребенка.

В сентябре гитлеровцы предприняли несколько отчаянных попыток овладеть Ленинградом. Тяжелые бои продолжались весь месяц. Но город-герой выстоял. Воины Ленинградского фронта, моряки Краснознаменного Балтийского флота отбили все атаки гитлеровцев, и к концу сентября фронт на южных подступах к Ленинграду стабилизировался. Еще ранее стихли бои на позициях к северу и к юго-западу от города.

Военное, и политическое значение беспримерной стойкости ленинградцев было огромно. Рушился миф о непобедимости немецкой армии, все более очевидным становился провал гитлеровского плана молниеносной войны. Сковав крупные силы группы «Норд», защитники Ленинграда тем самым помогали обороне Москвы.

Однако положение Ленинграда было исключительно тяжелым. Не сумев взять город штурмом, немецко-фашистское командование решило сломить сопротивление его защитников длительной блокадой, артиллерийским обстрелом и бомбардировками с воздуха. Установив на переднем крае мощные репродукторы, гитлеровцы убеждали ленинградцев прекратить «бессмысленное» сопротивление, призывали солдат переходить на сторону немецкой армии. Между тем в городе назревал голод. Подвоз продовольствия прекратился. Вскоре иссякли запасы топлива, перестали работать электростанции, остановился городской транспорт.

О блокаде Ленинграда написано много, и мы не будем здесь рассказывать о ней. Читатели знают, что она продолжалась девятьсот дней и что в городе погибло несколько сотен тысяч мирных жителей. Однако ничто не могло сломить воли советских людей.

«Жестокие трудности борьбы с ненавистными врагами нашей Родины, — говорил А. А. Жданов на заседании Верховного Совета СССР 18 июня 1942 года, — не сломили энергии и мужества защитников Ленинграда. Ни бомбежки с воздуха, ни артиллерийские обстрелы, ни трудности со снабжением города, ни попытки врага расстроить наши боевые ряды морально при помощи отравленной ядом пропаганды через фашистские листовки, через своих шпионов и лазутчиков, ни разрушение врагом мировых культурных ценностей Ленинграда не достигли цели, которую поставил враг» [«Правда», 19 июня 1942 года.].

В условиях блокады контрразведчики Ленинградского фронта и КБФ, чекисты областного управления государственной безопасности, пограничные войска, которыми командовал генерал-лейтенант Г. А. Степанов, работники милиции, возглавляемые комиссаром милиции Е. С. Грушко, решали сложные, ответственные задачи. Они охраняли тыл фронта от подрывных действий противника, вылавливали шпионов, диверсантов и террористов, ограждали штабы и другие важные объекты от проникновения в них вражеских лазутчиков, вели беспощадную борьбу с распространителями провокационных слухов и пораженческих настроений.

Заговор в лазарете

Измотанные и обескровленные в боях гитлеровцы закапывались в землю под стенами Ленинграда. А тайная война между фашистской разведкой и советской контрразведкой только развертывалась.

В те напряженные осенние дни в 603-м ветеринарном лазарете 23-й армии, противостоявшей противнику на Карельском перешейке, фашистские агенты готовили особо тяжкое преступление. Выяснилось это так.

Особый отдел 23-й армии арестовал рядового 603-го ветеринарного лазарета Василия Федаковского, который распространял среди солдат фашистские листовки с призывом переходить на сторону врага. Федаковского осудили, но данных о связи его с немецкой разведкой добыто не было. Не удалось установить и его сообщников. Он сумел убедить следствие, что распространял листовки один.

В лазарете служили земляки Федаковского — старший сержант Григорий Ставничий, рядовые Марьян Пелих и Владимир Карпита. Чекисты узнали, что арест Федаковского взволновал их, что они часто собирались вместе и о чем-то совещались. Не они ли помогали Федаковскому распространять листовки? Однако предположение нельзя считать доказательством.

— Убежден, что он был не один, — горячо говорил капитан А. Г. Иванов, когда армейские чекисты обсуждали этот вопрос.

— На чем основано ваше убеждение? — спросил его начальник особого отдела 23-й армии полковник Г. В. Утехин.

— Не справилось следствие, товарищ полковник. Я был в трибунале. Листовки лежали на столе как вещественное доказательство. Лежали толстой пачкой, не выцветшие, не помятые. А Федаковский заявил, что он подобрал их в сентябре на передовой. Да разве бы они так выглядели, поднятые с земли?

Он горячился, этот молодой чекист.

— Ваши предложения?

— Нужно работать дальше. Мы даже не выявили мотивов, побудивших Федаковского распространять листовки. Недоволен Советской властью? А почему? Она же принесла ему свободу. Он или глубоко законспирированный фашистский агент, или с кем-то связан. И вот я думаю так, товарищ полковник. Вчера к нам прислали нового работника, лейтенанта- Сидорчука. Смекалистый парень, общительный. Родом из Западной Украины, оттуда же, откуда Федаковский с друзьями. Ранен в ногу, немножко прихрамывает. Нашего дела он еще не знает, его учить надо. Пусть познакомится с земляками Федаковского.

Полковник согласился.

Прошло несколько дней.

С небольшой командой из 164-го запасного стрелкового полка в ветеринарный лазарет прибыл красноармеец Петр Сидорчук.

Коренастый, с жестким взглядом слегка раскосых глаз, Григорий Ставничий, услышав украинский говорок Сидорчука, поинтересовался:

— Откуда родом?

— Из Станислава.

— Значит, соседи. Я из-под Дрогобыча. Как попал сюда?

— Обыкновенно, — с видимым неудовольствием ответил Петр. — Служил в артиллерии, потом оказался в госпитале. Начал выздоравливать — носил раненых, байки им рассказывал. Теперь с вами буду за лошадьми ходить.

— А почему недоволен, что к нам попал? Сюда снаряды не залетают.

— У меня на то свои соображения.

Сидорчук понравился Ставничему, и они подружились. Близко сошелся Сидорчук и с Марьяном Пелихом. Они подолгу вспоминали об охоте на диких коз и кабанов в родных краях. Говорили и о многом другом, особенно после того как Петр рассказал о своем отце, которого польские власти преследовали за то, что он выступал против панов—угнетателей украинского народа. Ставничий и Пелих перестали стесняться Сидорчука и принялись откровенно высказывать свои взгляды, знакомить его с заповедями украинских националистов, мечтавших о создании «самостийной Украины». Лишь Карпита держался по-прежнему настороженно. Но Сидорчук уже знал, что все они, трое, тщательно изучают бойцов ветлазарета, стараются сблизиться с людьми, у которых были какие-либо счеты с Советской властью.

Через некоторое время Сидорчук встретился с капитаном Ивановым.

— Оказывается, Ставничий и Карпита — члены ОУН, — сказал он. — В конце июня они были в плену у немцев. Потом вернулись. Мне Марьян Пелих рассказал.

Это были важные обстоятельства. Ставничий и Карпита скрывали свое пребывание в плену. Значит, они имели на то особые основания.

— Что же будем дальше делать, Петя? — спросил Иванов.

Сидорчук задумался.

— Дело серьезное, товарищ капитан. Вот, например...

И он рассказал еще об одном своем разговоре с Пелихом.

Как-то Марьян с раздражением сказал:

— Считаемся солдатами, а тут не только винтовки, даже штыка не дают. Бедна Россия оружием.

— А зачем нам, тыловикам, винтовки? — возразил ему Петр. — Они нужнее на передовой.

— На лосей сходили бы...

— Может быть, на кабанов?

— На лосей, говорю, на безрогих,— загадочно улыбнувшись, поправил его Марьян. — А кабаны здесь не водятся.

Что-то двусмысленное было в словах и в голосе Пелиха.

Контрразведчикам было о чем подумать. Как узнать о замыслах друзей Федаковского? Что для этого предпринять? Они перебрали немало различных вариантов. Остановились на одном.

Вернувшись в лазарет, Сидорчук пожаловался Пелиху:

— Не могу я больше в лазарете. Служил в артиллерии, был «богом войны». А здесь что? Больные сивки-бурки. Да и питание на передовой получше.

Марьян молчал.

— Буду добиваться перевода хотя бы в пехоту. Вот ты об оружии говорил. Давай вместе проситься, там не только винтовку, но и автомат дадут. Теперь хорошие есть.

— Да ну тебя, — отмахнулся Пелих. — Незачем раньше времени под пули лезть.

А Петр, как бы не слушая его слов, продолжал:

— Пистолет у меня есть. Вернее, был. Но мне бы лучше к пушке. Это, брат, оружие!..

Пелих встрепенулся:

— Откуда у тебя пистолет? Врешь ты!

— В госпитале подобрал. У одного раненого командира было два—.наш и трофейный. Бельгийский браунинг. Хорошая штука. Командира привезли без сознания. Я его раздевал. Советский пистолет сдал старшине, а трофейный взял себе.

— Где же он?

— Припрятал в укромном месте.

Вечером Пелих предложил Петру пройтись с ним до опушки леса. Там, укрываясь от холодного осеннего ветра за стволами вековых сосен, их ждали Ставничий и Карпита. Щуря узкие глаза, Ставничий подробно расспросил Петра о пистолете, поинтересовался, нельзя ли за ним сходить.

Петр пожал плечами.

— Можно, конечно. Только зачем?

— Хитришь, друже! — рассердился Ставничий.— Неужели не понимаешь, о чем речь? Войска великой Германии уже на окраине Москвы. Здесь они успешно наступают на Тихвин и скоро соединятся с армией маршала Маннергейма. Дни Ленинграда сочтены. Не за горами конец Советской России. Что из всего этого следует, а?

— Кажется, догадываюсь. Не маленький.

— Значит, пришла пора рассказать тебе о наших планах. — Ставничий взял Сидорчука за локоть. — Я сегодня дежурю. Мне уже пора быть на месте. Идем со мной.

Довольный тем, что Сидорчук обещал передать ему бельгийский браунинг, Ставничий разоткровенничался.

В этот день Сидорчук узнал, что ветеринарный фельдшер Григорий Ставничий вступил в подпольную организацию украинских националистов давно. Он был активным бандеровцем. Когда в западных областях Украины установилась Советская власть, стал «боевиком».

— Лично двух комсомольцев пришил, — похвалялся Ставничий.

Осенью 1940 года его вместе с оуновцем Карпитой призвали в Красную Армию. В первые дни войны попав на фронт, они добровольно сдались фашистам в плен и на допросе заявили офицеру немецкой разведки о своем желании помогать «великой Германии» в борьбе с большевиками. Вскоре они были направлены в расположение советских войск под видом бойцов, выходивших из окружения. Офицер фашистской разведки снабдил их листовками и дал задание создавать группы изменников для перехода на сторону германской армии.

— Вот мы и решили, — продолжал Ставничий,— напасть на караульную команду лазарета, захватить оружие, перестрелять командиров и бежать в лес. Затем перейдем линию фронта и будем драться против коммунистов за победу фюрера, за самостийную Украину...

Вскоре в Военный совет 23-й армии и особый отдел Ленинградского фронта поступило специальное сообщение о разоблачении преступных замыслов фашистских агентов Ставничего и Карпиты. Готовясь изменить Родине, они уговаривали своих земляков бежать к противнику, обрабатывали их в антисоветском духе. Федаковский был исполнителем их воли. От них он и листовки получил, а на следствии скрыл это, так как боялся, что гитлеровцы расправятся с его родными, находившимися на оккупированной территории.

Зеленый блокнот

В первый период блокады (1941 —1942 годы) работники военной контрразведки Ленинградского, фронта разоблачили и обезвредили ряд вражеских агентов, завербованных фашистской разведкой еще до начала войны.

...На позициях 602-го краснознаменного полка 109-й стрелковой дивизии царила необычная тишина. Авиация бездействовала. Еще накануне вечером смолкла артиллерийская канонада. Не было слышно даже винтовочных выстрелов.

Полковой контрразведчик старший лейтенант Г. М. Питулин шел во взвод разведки, чтобы познакомиться с пополнением, прибывшим с Большой земли. Ощущение голода не покидало его. Как и все военнослужащие полка, он получал резко сокращенную норму продовольствия.

Из блиндажей, поеживаясь от утреннего холодка, выходили бойцы, умывались снегом. Пожилой усатый разведчик тронул за плечо молодого:

— Смотри! Работает наш Кировский!

Питулин обернулся. В утренней дымке широко раскинулась панорама блокированного города. Отсюда, из района Автова, она — уже который раз! — поражала его своей сдержанной, суровой непреклонностью. Город голодал, но не сдавался. Дымились заводские трубы. Клубы сизого дыма поднимались вверх, где, сливаясь с серыми облаками, неподвижно висели аэростаты заграждения.

Просмотрев списки прибывшего пополнения, Питулин попросил молоденького лейтенанта, командира разведвзвода, вызвать в блиндаж старшего сержанта Василия Воронкова, назначенного командиром отделения. Вошел ладный, крепкий парень. Держался он настороженно, но на вопросы отвечал обстоятельно.

В беседе выяснилось, что Воронков, бухгалтер по профессии, перед войной был призван в армию и проходил службу в батальоне аэродромного обслуживания 312-й авиационной базы в Риге. Потом его перевели в 27-й запасной авиационный полк. На Ленинградский фронт он прибыл недавно.

Когда беседа подходила к концу, неподалеку от блиндажа гулко взорвался орудийный снаряд. Воронков вздрогнул, в глазах его мелькнула тревога. «Уж не трусит ли? — подумал Питулин и сразу же отогнал эту мысль: — Ничего удивительного, еще не обстрелян». Однако, прощаясь со старшим сержантом, он с удивлением заметил у него на лбу мелкие росинки пота...

Через некоторое время чекист получил сигнал, что рядовой Василий Скакун ведет среди солдат вредные разговоры, утверждает, что Ленинградский фронт — это западня, мышеловка, что «с голодного блокадного пайка быстро ноги протянешь».

Питулин проверил, так ли это. Солдат Скакун действительно был постоянно чем-то недоволен. Прибыв в разведвзвод, он сразу же подошел к Воронкову и резко спросил:

— Откуда мы с тобой приехали? Из авиационного полка. А куда нас прислали? В пехоту. Да еще в разведку!

— Значит, доверяют, — заметил Воронков.

— Нужно мне это доверие! Знаешь, какие здесь потери? В разведку ходить — головы не сносить. А у меня, брат, старики дома остались. И других сыновей у них нет...

«Странно, что Воронков не рассказал мне об этом», — подумал Питулин. Он хотел было снова вызвать старшего сержанта к себе, но передумал. Его остановило ощущение какой-то фальши в поведении Воронкова. Питулин посоветовался с майором К. В. Якуниным, немолодым, бывалым чекистом из особого отдела дивизии.

— Ни в коем случае ни о чем не спрашивайте у старшего сержанта об этом Скакуне, — сказал майор.

По пути из штаба дивизии в полк, прислушиваясь к свисту снарядов (фашисты обстреливали центральные кварталы города), Питулин то и дело возвращался к мысли о Воронкове и Скакуне. Зайдя в блиндаж командира разведвзвода, он осведомился, когда принимают боевое крещение новички, прибывшие с Большой земли.

— Через недельку-другую, — сказал лейтенант.— А разведгруппы уже формируем.

— Все в дело пойдут?

— Думаю, отводов не будет. Под знаком вопроса лишь один — рядовой Скакун. Настроение у него гнилое.

— Старший сержант Воронков какого мнения о нем?

— То-то и странно, что Воронков о Скакуне хорошего мнения. Просто, говорит, у него такой характер, все время ворчит, в бабушку пошел.

— А в разведку Воронков намерен его послать?

— Пока нет.

— Почему?

— Пусть, говорит, с обстановкой получше освоится.

«Воронков явно попустительствует нездоровым разговорам Скакуна, — размышлял Питулин. — К тому же оберегает его. Разведка оборонительного рубежа гитлеровцев, захват «языка» — дело рискованное. Что же за всем этим кроется?»

Вечером к полковому контрразведчику зашел комсорг взвода Иван Солецкий. Он с возмущением говорил о продолжающейся вредной болтовне Скакуна.

— Какие же меры принимает командир отделения? — поинтересовался Питулин.

— Воронков делает вид, что ничего не слышит.

От Солецкого же Питулин узнал, что Воронков подружился с писарем оперативного отделения штаба дивизии ефрейтором Яном Витолем.

Витоль родился в Риге, но с детских лет жил в Ленинграде. Его отец, коммунист, командир отряда латышских стрелков, вместе с семьей выехал за пределы родины после поражения революции в Латвии в 1919 году. Питулин хорошо знал Яна Витоля, активного, принципиального комсомольца, во всем стремившегося походить на отца. Ян тяготился должностью писаря, настойчиво просил отправить его в школу снайперов. Но у него было среднее образование, он обладал каллиграфическим почерком. Ему были свойственны аккуратность и исполнительность. И потому он неизменно слышал в ответ на свои просьбы: «Очередь не дошла».

Чекист пригласил Витоля к себе. Тот рассказал, что сам заинтересовался Воронковым. Узнав из документов, что старший сержант до войны служил в Риге, Ян разыскал его, чтобы поговорить о родном городе. Воронков Ригу знает хорошо. Там у него невеста. Он мечтает после войны встретиться с ней.

Шли дни, но ничего нового наблюдение за Воронковым не давало. Он стал реже наведываться в штаб к Витолю, а к Скакуну относился по-прежнему. Однако тот в последнее время повел себя сдержаннее, хотя и не переставал брюзжать.

Разведчики готовились к очередному заданию. Командир взвода назначил Скакуна в группу, которая должна была захватить «языка». Это решение командира взвода Воронков встретил спокойно и лишь заметил:

— Не рано ли?

Скакун тоже, к удивлению сослуживцев, не выразил никакого недовольства и только проворчал:

— Раз посылают, значит, пора.

На другой день рано утром над позициями полка появился самолет противника. Как было уже не раз, на головы солдат посыпались фашистские листовки, служившие пропуском в расположение немецких войск.

Питулину стало известно, что одну листовку поднял Скакун. Он доложил об этом Якунину.

Но прежде чем тот успел сказать что-либо по этому поводу, в дверь постучали. Кого угодно могли ожидать контрразведчики, но только не Скакуна. Он вошел в блиндаж, положил на стол фашистскую листовку и стал немногословно рассказывать, как она попала к нему. Когда листовки, сброшенные с вражеского самолета, упали на землю, Воронков сказал Скакуну: «Может, возьмешь?» — «А зачем?» — «Сам же говорил — здесь западня, а ты у стариков единственный сын. Надо искать выход...»

— Давно слежу за ним, — продолжал Скакун.— Потихоньку от всех что-то записывает в блокнот.

— Может, дневник ведет или стихи пишет?

— Поинтересуйтесь, узнаете. Блокнот в зеленой обложке..,

...Воронков сутуло сидел перед следователем особого отдела 109-й стрелковой дивизии капитаном А. И. Ануфриевым, украдкой посматривал на лежавший на столе зеленый блокнот и вытирал пот со лба.

— Ваш блокнот?

— Нет.

— При аресте вы пытались выбросить его. Почему?

— Мне его подложили.

— А писали вы?

— Нет.

— Вот акт графической экспертизы. Шпионские записи в блокноте сделаны вашей рукой.

Воронкову нечего было сказать. Он изворачивался и лгал, наговаривал на Скакуна, однако под тяжестью неопровержимых улик, добытых при аресте и после очных ставок с Витолем и Скакуном, должен был сознаться во всем. Рассказал Воронков и о том, что имел намерение передать свой блокнот фашистской разведке с помощью Скакуна, которого постепенно готовил к переходу на сторону противника.

Как же Воронков стал вражеским агентом?

Началось это еще до войны.

В Риге Воронков познакомился с привлекательной белокурой девушкой. Родители Марты были состоятельными хуторянами. На их деньги она снимала в Риге комнату, училась на курсах немецкого языка. «Твердый, властный язык энергичной нации», — не раз говорила она Воронкову.

Василий и Марта ходили в кино, подолгу гуляли по улицам и набережным города. Когда он посматривал на часы, чтобы не опоздать в часть, она подтрунивала над ним. Однажды Марта пригласила Василия к себе. Поставив на стол ужин, она наполнила рюмки вином:

— За свободную, независимую родину!

Василий, не задумываясь, поддержал тост. Но тут Марта, встряхивая падавшими на плечи белокурыми волосами, стала говорить что-то странное:

— У нас есть смелые люди. Они вернут Латвии утраченную свободу.

— Какую?

Василий хотел возразить, но Марта не дала ему произнести ни слова. Она вдруг обняла и поцеловала его. В тот вечер Воронков впервые опоздал в часть из городского отпуска и, разумеется, был наказан. Он долго и мучительно размышлял о словах Марты. Хотел было рассказать о ней работнику особого отдела, но передумал. «Марта воспитана в буржуазной Латвии и не понимает многих вещей. Я ей все разъясню сам», — решил он, спеша на новое свидание. Марта встретила его притворно строго. Испытующе посмотрев на него, она спросила:

— В прошлый раз ты ничего не забыл мне сказать?

— Я люблю тебя.

Весь день и весь вечер они провели в ее комнате. Он рассказывал ей, как близкому человеку, о своей службе в батальоне, о многих других вещах, не замечая того, что выбалтывает военную тайну. Когда речь зашла о событиях на Западе, о победах гитлеровской армии, Марта с пафосом произнесла что-то по-немецки.

Выпив лишнего, Василий уснул. Марта и не пыталась его будить. А на другой день, сидя на гауптвахте, он с обидой рассуждал про себя: «Подумаешь, великий гpex! Разве предыдущая служба без единого замечания ничего не значит? Могли бы на первый раз простить».

В час новой встречи с Мартой Василий высказал ей свою обиду. Она горячо поддержала его.

Однажды Василий встретил у Марты высокого красивого парня.

— Мой двоюродный брат Оскар, — представила она его Воронкову.

Оскар по-русски не говорил, и Марта исполняла роль переводчицы. Они выпили немного вина, пообедали, закурили. Василий сидел рядом с Мартой. И вдруг она встала и, окинув его чужим, холодным взглядом, тихо, но ясно произнесла:

— Знай, ты предал свою родину! Ты рассказал мне о своей части. Эти сведения переданы, куда нужно. Мы предлагаем тебе работать вместе с нами.

Воронков посмотрел на Оскара. Тот сидел на диване и молча курил.

— Нам ничего не стоит сообщить чекистам, что ты шпион, — продолжала между тем Марта. — Тебя арестуют и расстреляют.

Оскар встал и, держа руки в карманах, подошел к Василию. Василий вытер платком вспотевшее вдруг лицо.

— Что вам нужно?

— Придется кое-что написать, — сказала Марта и продиктовала текст обязательства Воронкова сотрудничать с врагами Советской власти. Потом он сидел и дрожащей рукой писал о своей части, о самолетах, базировавшихся на аэродроме, о бойцах и командирах, которых знал. «Как в шпионском романе», — мелькнула у него горькая мысль.

— Если начнется война, — сказала Марта при следующей встрече, — твоя задача изменится. Вступи в партию, завоюй доверие коммунистов. На фронте соберешь как можно больше сведений, полезных германскому командованию, и перейдешь к немцам. Или подберешь надежного человека и пошлешь записи с ним. Заслуги твои не забудутся, когда Гитлер победит Советы.

— А ты? Ты будешь меня ждать?

Она обняла его:

— Я же люблю тебя. Поверь, мы с тобой хорошо заживем после нашей победы!..

— Что же дальше? — спросил Воронкова следователь.

— А дальше... Дальше действительно началась война. Наши войска отступали. Я решил, что Марта во всем права, и стал выполнять ее задания. Что успел сделать, следствию известно...

В тот же день майор Якунин и капитан Ануфриев познакомили с материалами этого дела заместителя начальника особого отдела 42-й армии подполковника А. С. Мельникова. Тщательно изучив их, он задумался.

— Ясно, что и Оскар, и Марта не только националисты. Это вербовщики абвера. Они умело выполняли инструкции своих хозяев по созданию шпионской резидентуры в Риге. Характерно, что Воронков не называет себя агентом абвера. Вербовщики не хотели раскрывать перед ним все карты, объяснять ему, в чьи сети он попал. Но суть дела от этого не меняется. Записи в блокноте и другие материалы следствия выдают его с головой как агента вражеской разведки.

Предателя и шпиона Воронкова судил военный трибунал 42-й армии. Когда председатель зачитывал суровый приговор, послышался грохот канонады: артиллерия Ленинградского фронта и Краснознаменной Балтики открыла огонь по позициям гитлеровцев. И зримые, и тайные враги нашей Родины испытывали на себе силу ударов, наносимых защитниками города Ленина.

Конец шпионского гнезда

Июльской ночью сорок первого года к противнику бежал красноармеец Петр Харий. Сообщение об этом поступило в особый отдел 23-й армии рано утром. Через полтора часа в 24-й артиллерийский полк, под Выборг, выехал опытный контрразведчик капитан Н. П. Лимов, работавший в чекистских органах с 1933 года. Крепко сложенный, с открытым, добрым лицом, он сидел рядом с шофером «эмки», держав зубах короткую трубку, и с грустью провожал глазами бежавшие мимо сосны и медленно двигавшиеся за ними лесные дали Карельского перешейка. «Когда-то теперь удастся побродить с ружьем по этим просторам?» — думал Николай Павлович. Он был страстный охотник и исходил здешние леса и болота вдоль и поперек.

Потом Лимов вновь возвратился мыслью к делу, которое его ожидало. «Итак, Петр Харий. Кто он? Что мы о нем знаем? В армии с осени сорокового года, призван из Львова. Служил в артполку кладовщиком. Шесть дней назад прибыл в стрелковый полк 123-й дивизии. И ушел к врагу...»

Лимов хмурил брови, попыхивал трубкой. «Кто он? Перебежчик-одиночка или чей-нибудь посланец? Стоит ли кто-либо за его спиной?..» Чекист знал, что ответы на эти вопросы он может получить только в 24-м артполку, где Харий служил более полугода и где остались его приятели и земляки.

Лимова встретил полковой контрразведчик лейтенант А. С. Морозов, год назад окончивший артиллерийское училище, а затем краткосрочные курсы при особом отделе военного округа. Лейтенант четко откозырял Лимову, чуть коснувшись пальцами фуражки, кокетливо сдвинутой набок. Николай Павлович с трудом сдержал улыбку. Они спустились в слабо освещенный блиндаж. Спокойно, вдумчиво, дотошно расспрашивал Лимов лейтенанта о Петре Харии.

— Понимаете, не было причин особенно интересоваться им. Харий служил без замечаний, — говорил лейтенант.

— С кем он был близок?

— Главным образом с ефрейтором Запутовичем и рядовым Хомяком. Оба родом из Коломыи Станиславской области. Запутович — отличник боевой подготовки, Хомяк — активный комсомолец.

— И это все, что вы знаете о них?

— Нет. Осенью прошлого года ко мне обратился телефонист Голубаш. Рассказал, что, когда новобранцы ехали из Станиславской области, Хомяк вел в эшелоне разговоры о «самостийной Украине». Еще до начала войны я замечал, что Адам Запутович выслуживался перед старшиной, чтобы беспрепятственно уходить в городской отпуск. Часть покидал обычно один, без товарищей. Возможно, спешил на свидание с девушкой. В начале войны, когда полк вышел на боевые позиции, Хомяк и Запутович оказались в разных подразделениях полка. Харий сначала был оставлен в гарнизоне, на зимних квартирах, а потом его вместе с другими тыловиками отправили в стрелковую дивизию.

— Что дала проверка? Станислав запрашивали?

— Да, еще до войны. Нам сообщили, что сведений о принадлежности Адама Запутовича и Ярослава Хомяка к ОУН не имеется.

— А здесь, в полку?

— Ничего предосудительного.

— Что собой представляет Голубаш?

— Скромный, малообщительный солдат. Родом из Станислава. Его отец состоял в Компартии Западной Украины, работал в подполье.

Лимов предложил посоветоваться с комиссаром полка. Они вышли из блиндажа. С переднего края доносился треск автоматных очередей.

Вечером чекисты вызвали Голубаша.

«А глаза-то у него действительно голубые», — подумал Лимов, окидывая взглядом рослого смуглолицего бойца. Голубаш рассказал все, что слышал в эшелоне от Хомяка.

— А позднее он так говорил?

— Нет. Все в полку считают его хорошим комсомольцем.

Голубаш подтвердил, что Запутович действительно всегда стремился уйти в городской отпуск один. Как-то его видели, в обществе солдата-танкиста. Был случай, когда он пошел зачем-то в направлении к военному аэродрому. Встретясь с Голубашем, Запутович подмигнул ему и сказал, что спешит на свидание. Месяца за два до начала войны Хомяк выезжал на родину, в Ко-ломыю, на похороны отца. Запутович в казарме при всех вручил ему письмо матери, а потом, в коридоре, дал еще одно для кого-то.

Отпустив уставшего от расспросов Голубаша на ужин, Лимов стал молча прохаживаться по блиндажу.

— Что ж, ниточка есть, — сказал он наконец. — Завтра продолжим разбор этого дела.

Весь следующий день чекисты работали в дивизионах, где служили Запутович и Хомяк. Вечером Морозову передали, что его разыскивает комиссар полка. Оказывается, кто-то подбросил в блиндаж комиссару анонимную записку: «Хомяк, Харий — изменники».

Рассматривая записку, Лимов сказал:

— Если это не провокация, то кто-то хочет нам помочь. Надо во что бы то ни стало найти автора.

Обнаружить его в числе тех, кто хорошо знал Хария и Хомяка, не удалось. Правда, был известен еще один человек, который близко общался с ними, — ездовой Гнатюк. Тяжело раненный, он был недавно эвакуирован в тыл. Казалось, разыскивать его не имело смысла: ведь Гнатюк не мог подбросить записку. И все же Лимой решил найти его. Судя по внешнему виду, записка была написана не сегодня и не вчера, а значительно раньше. Может быть, действительно ее писал Гнатюк? Но как в таком случае она попала в полк?

Лейтенант Морозов нашел Гнатюка во фронтовом эвакогоспитале. Комиссар госпиталя, которому он рассказал о цели своего приезда, достал из ящика стола заявление Гнатюка с просьбой принять его в комсомол. Экспертизы не требовалось: и заявление, и записка были написаны одной рукой.

Гнатюк и обрадовался и смутился, увидев Морозова.

— Что-нибудь случилось, товарищ лейтенант?

— Да. Ушел к врагу Харий.

— А Хомяк? — с тревогой спросил Гнатюк.

— Жив, здоров.

— Выходит, моя записка у вас?

— У меня.

— Я написал ее после крупного разговора с Хомяком и Харием. Держал при себе. Когда ранило, передал дружку, попросил дать ей ход. Значит, рано мне в комсомол. Не помог вам раскрыть изменника...

Успокоив Гнатюка, лейтенант попросил его рассказать обо всем, что ему известно.

В тихий июньский вечер к Гнатюку, сидевшему на скамье возле казармы, подошел Хомяк, узколицый, горбоносый солдат. Сначала разговор шел о доме, о родных. Потом Хомяк повел речь о националистах, борющихся, по его словам, «за счастье украинского народа». Занятый своими мыслями, Гнатюк рассеянно слушал своего собеседника. Не встретив возражений, Хомяк неожиданно заявил, что западные украинцы не будут воевать против Гитлера, если тот нападет на Советский Союз.

— А я думаю, наоборот, — возразил Гнатюк. — Если фашисты начнут войну, их надо бить насмерть. Цель Гитлера — поработить советский народ.

Завязался спор. Хомяк стоял на своем, Гнатюк не уступал. Подошел Петр Харий, прислушался, поддержал Хомяка.

Раздался сигнал отбоя.

— Поговорим завтра, — предложил Хомяк.

— Добре, — согласился Гнатюк.

Но поговорить не пришлось: наутро началась война...

Проанализировав собранные сведения, капитан Лимов докладывал начальнику особого отдела 23-й армииз

— По всем данным, в артполку орудуют оуновцы. Не исключено, что среди них есть действующие шпионы, которые стремятся перейти на сторону противника со сведениями о нашей обороне. Полагаю, что Харий — первая ласточка.

— Вполне вероятно, — согласился полковник. — Вот почему нам следует подумать, что делать дальше, как вскрыть преступные замыслы друзей Хария.

Спустя несколько дней большую группу бойцов из тыловых подразделений артполка, в том числе Запутовича, Хомяка и Голубаша, перевели в развертывавшийся 91-й эвакуационный госпиталь армии. Перед выездом Голубаша отозвал в сторону Запутович:

— Говорят, Харий ушел. Слышал?

- Да.

Запутович несколько секунд в упор смотрел на Андрея, а потом доверительно шепнул:

— Будем держаться вместе. Согласен?

...В госпитале Андрей не раз замечал, что ефрейтор Запутович наблюдает за ним и, по всем признакам, готовится к большому разговору. Как-то вечером он взял Андрея за локоть и кивнул в сторону леса. Они пошли рядом.

— Кто у тебя батько?

— Сейчас учитель, — спокойно ответил Андрей.

— А при поляках?

— Больше по тюрьмам маялся.

— За что же?

— Известно за что. Хотел счастья своему народу.

— Так-так! — веско произнес Запутович. Он был убежден, что отец Голубаша — оуновец. — А ты?

— Намерен идти по стопам отца.

— Без дела сидеть не надоело?

— Готов хоть сейчас драться за свободу нашего народа!—с неподдельным чувством произнес Андрей.

— Приходи завтра в это же время к горелому дереву. Посоветуемся.

— Добре, — ответил Голубаш, недоумевая, о чем хочет с ним советоваться Запутович у горелого дерева.

И вот на другой вечер Голубаш, Запутович, Хомяк и еще два красноармейца, их земляки, встретились у обожженной молнией сосны.

— Обстановка ясна, — начал Запутович. — Германская армия наступает, русские бегут. Нам надо решить, как выполнить свой план.

— Что мы теперь можем? — раздраженно заметил Хомяк. — Вот если бы оказаться на передовой, как Петро Харий!

— Немцы недалеко от Ленинграда. Их союзники совсем рядом. Когда они придвинутся еще ближе, — укроемся в лесу и сдадимся в плен.

— Не поймали бы москали, — опасливо сказал Хомяк.

Голубаш слушал и ужасался. Перед ним были изменники Родины, предатели своего народа. «Так вот почему ими интересовались чекисты, — подумал он.— Все эти четверо собираются перейти на сторону врага и меня, Андрея Голубаша, принимают за такого же мерзавца. А я-то считал, что они просто-напросто болтуны. Что делать? Сказать им прямо, кто они? Нет, с такими нельзя напрямик. Надо сначала выяснить до конца, что у них на уме».

С трудом сдержав негодование, Голубаш предложил:

— Лучше подождать, когда решится судьба Ленинграда.

— Правильно! — воскликнул Хомяк. — Немцы возьмут Ленинград, и мы окажемся у них без риска для жизни.

Голубаша поддержали и другие участники сборища. Адам Запутович не сразу согласился с ними, приказал расходиться и ждать дальнейших указаний.

На другой день Андрей разыскал капитана Лимова и рассказал ему обо всем. Тот сообщил эти сведения начальнику особого отдела армии и предложил перевести Хомяка в другую часть и задержать для допроса. Полковник согласился с Лимовым.

Хомяк, узнав о переводе, разволновался, но быстро успокоился. «И неплохо. Кто знает, что еще придумает Адам на нашу голову. А я без особого риска окажусь у немцев».

Запутович, найдя Голубаша, спросил его:

— Как думаешь, что значит перевод Хомяка?

— Черт его знает! Может, развертывают новый госпиталь.

— Да, теперь большевикам много госпиталей надо, — злобно сказал Запутович. — А у меня душа болит, но по другой причине. От нас ждут больших дел, а мы до сих пор ничего еще не предприняли. Все-таки я думаю так: подойдут финны ближе — сбежим в лес и пойдем им навстречу.

— Не все этого хотят, — уклончиво заметил Андрей.

— Заставлю! — процедил сквозь зубы Запутович.

— В таком случае, действуй!

— Добрый ты хлопец, Андрей. Жаль, поздно мы с тобой сошлись. Я тебе верю, но все-таки хочу предупредить: если с кем-либо из нас что случится — прикончим!

Хомяка задержали. Допрашивал. его следователь особого отдела армии старший лейтенант И. И. Малиновский и следователь особого отдела фронта А. Я. Грун. Арестованный упорно отказывался признать себя в чем-либо виновным. Лишь когда его ознакомили с показаниями Гнатюка, а затем спросили, какие письма Запу-товича он отвозил в Коломыю, Хомяк, заискивающе поглядывая на следователей, осторожно спросил:

— А если я скажу правду, мне сохранят жизнь?

Словно боясь, что его опередят, он долго рассказывал о себе и других, о прошлом и настоящем, о сделанном и задуманном. И все время повторял, обращаясь к следователям:

— Если кто не будет признаваться, дайте очную ставку. Я уличу любого.

В организацию украинских националистов молодого учителя Ярослава Хомяка вовлек сын лавочника Голинский. Осенью 1937 года на берегу быстрого Прута Ярослав дал клятву на верность ОУН, получил кличку и по поручению Голинского стал собирать сведения о частях польской армии и жандармерии в городе Коломые и его окрестностях. Когда Германия напала на Польшу, Хомяк в составе вооруженного отряда, который оуновцы именовали милицией, должен был помогать гитлеровцам захватить Коломыю. Но в город вступила Красная Армия. Самозваную милицию распустили.

Голинский спешно уехал во Львов, а Хомяку дал указание добывать информацию о советских войсках. Так Ярослав Хомяк стал шпионом абвера. Через два месяца он передал Голинскому, приехавшему из Львова, тетрадь с подробными данными о разместившейся в городе танковой части. Хомяк разузнал все — численность танков, фамилии командиров. Голинский похвалил его. Он не сказал, кому предназначались собранные сведения. Но было ясно и без того, что в них заинтересована германская военная разведка.

Последовало новое задание — вступить в комсомол. Ярослав Хомяк стал, что называется, двуликим Янусом. Он выполнял комсомольские поручения и в то же время одурманивал головы юнцов ядом национализма, подбирал новых членов в ОУН.

Осенью сорокового года Хомяка призвали в Красную Армию. Голинский вручил ему флакон с симпатическими чернилами.

— Тайнописью будете сообщать сведения о частях гарнизона, где вам придется служить.

— А без этого нельзя? — с тревогой спросил Ярослав.— Все же улика...

— Надо быть хитрее врагов, — отчеканил Голинский.

Холодное стекло жгло руки. Хомяк отправил Голинскому из Выборга лишь одно письмо со шпионскими сведениями и разбил флакон.

В апреле 1941 года Ярослав получил телеграмму о смерти отца и поехал в Коломыю. Он спешил домой, но все же сделал короткую остановку во Львове и прямо с вокзала направился к Голинскому, который теперь играл в оркестре львовского театра.

— Ярослав! Какими судьбами?! — встретил тот его.

Узнав, куда и зачем он едет, Голинский посочувствовал Хомяку, провел его в гостиную, усадил на диван, угостил папиросой и, выждав время, сказал:

— Получил от тебя за полгода только одно письмо. В чем дело?

У Хомяка дрогнула щека.

— В казарме опасно. Я уничтожил флакон... с теми чернилами.

— Не ожидал от тебя этого. Ну, тогда рассказывай. О частях гарнизона, о вооружении, о командирах. Все, что знаешь.

Прощаясь, Голинский сказал Хомяку:

— Хорошо, что заехал. Священная война с Советами не за горами. Есть директива: как только она начнется, наши люди с оружием в руках должны уходить через линию фронта и пробираться на родную землю, в свое украинское войско, чтобы драться с москалями. Ясно?

— Ясно.

— Вернешься в полк, передашь директиву Запутовичу.

— Разве он тоже? — удивился Хомяк.

— Адам —добрый конспиратор! Войдешь в его подчинение. Об этом скажешь ему сам.

Выходя от Полянского, Хомяк с восхищением думал о Запутовиче: «Чисто работает!» Вспомнил, как в казарме, на глазах у других бойцов, он попросил его отвезти письмо матери. А прощаясь, вручил второе письмо и тихо сказал:

— А это отдашь в руки парикмахеру Василию Па-лоничко.

Хомяк тогда еще не знал, что Палоничко был «почтовым ящиком» оуновцев. Через него шпионские сведения шли к резиденту абвера бандеровцу Голинскому.

Выслушав на правах старшего доклад Хомяка о встрече с Голинским и полученных от него указаниях, Запутович сказал:

— Будем готовиться к побегу из армии. И надо увести с собой земляков. Я уже толковал кое с кем, в частности, с Петром Харием. Ты, возможно, знаком с ним. Он работает на вещевом складе. Пора начинать и тебе.

Как действовали предатели, читатель уже знает...

Старший лейтенант Малиновский готовился к первому допросу Запутовича. Он сидел в небольшой комнатке здания сельской школы поселка Юкки, где разместился особый отдел армии, и перечитывал показания Хомяка. Рассматривая фотокарточку Запутовича, его крепко сжатые губы и крупный, тяжелый подбородок, контрразведчик подумал, что бывалый оуновец, агент абвера и главарь изменнической группы будет, видимо, бороться со следствием до последней возможности. Однако этого не произошло.

Узнав о признании Хомяка, Запутович злобно глянул в усталое лицо следователя.

— Я вступил в ОУН по убеждению и полностью разделяю ее программу. Германскому командованию помогал по указанию руководства ОУН.

Он дал развернутые показания о преступлениях, совершенных им и его подручными.

...Адам Запутович с тридцать седьмого года был в числе руководителей оуновской организации Коломыи, возглавлял там разведку. Когда западноукраинские земли воссоединились с Советской Украиной, Запутович, опираясь на своих помощников, приступил к сбору шпионских сведений о Красной Армии, о промышленности. Он переправлял эти сведения за рубеж, в Германию, распространял антисоветские листовки, внедрял своих ставленников в местную милицию, отделение связи, комсомольскую организацию.

Хомяка, фамилия которого как члена ОУН ему была давно известна, он встретил впервые на призывном пункте, но вступать в контакт с ним до поры до времени не хотел, не видя в этом особой необходимости.

Военную службу Запутович проходил в одном из гарнизонов Ленинградского военного округа. Он старательно учился и в конце концов стал ефрейтором, отличником боевой подготовки. Навещая земляков, служивших в соседних подразделениях, Запутович выведывал у них интересовавшие его сведения. За короткий срок он отправил в Коломыю четыре шпионских сообщения, написанных симпатическими чернилами между строками личных писем. Пятое сообщение послал с Ярославом Хомяком.

...Лейтенант Морозов сидел в маленькой каморке следователя рядом с капитаном Лимовым и вслед за ним внимательно прочитывал страницы уголовного дела на агентов абвера. Вошел Малиновский.

— Ну, как? На ошибках учимся?

— Да. Попадись мне снова подобная публика — не упущу. То, что получилось с Харием, не повторится,— сказал лейтенант.

— Как знать! Враг-то в разных обличьях выступает.

— Все равно не упущу! А теперь хотелось бы выяснить один вопрос. Хомяк — трус, его поведение понятно. Но почему этот матерый шпион Запутович так быстро и откровенно рассказал о своих преступлениях?

Малиновский усмехнулся:

— Хочет войти в историю. Он так и заявил: «Ничего не буду скрывать. Мы, украинские националисты, войдем в историю». Я добавил: «Как враги своего народа». Он, разумеется, со мной не согласился.

Изменников, фашистских шпионов судил военный трибунал Ленинградского фронта. Судил строго, по суровым законам войны.

Вражеские агенты из числа украинских националистов были разоблачены армейскими чекистами в первые месяцы блокады и в других войсковых соединениях Ленинградского фронта.

В начале 1942 года сотрудники особого отдела Невской оперативной группы, который в то время возглавлял полковник Д. Д. Кононенко, обезвредили группу изменников, созданную агентом абвера бандеровцем Василием Сашко. Участники группы готовили террористические акты. В их намерения входило расправиться с командирами подразделения, в котором они служили, и перейти на сторону гитлеровских войск. При аресте Сашко чекисты обнаружили у него условные записи о частях Невской оперативной группы. Абверовский агент намеревался передать эти записи своим хозяевам. Однако фашистская разведка не дождалась ни своего лазутчика, ни собранных им шпионских сведений.

Однажды ночью

Наступили морозы, и на Ленинградском фронте усилилась опасность обхода противником позиций советских войск по льду Финского залива. Не раз в течение зимы 1941/42 года гитлеровцы пытались таким путем выйти в тыл наших позиций.

Увеличивались, конечно, и возможности проникновения в город фашистских шпионов и диверсантов. Бывший командующий морской обороной Ленинграда адмирал Ю. А. Пантелеев рассказывает: «Однажды морозной ночью, в сильнейшую метель возвращался с залива наш дозор во главе со старшиной Пономаревым. Во тьме дозорные наткнулись на нескольких фашистских шпионов, пробиравшихся из Ленинграда. Завязалась короткая перестрелка, один из лазутчиков сразу упал. Наши... немедленно обыскали убитого и нашли при нем очень важные документы, которые помогли ускорить раскрытие шпионского гнезда в Ленинграде» [Ю. А. Пантелеев. Морской фронт. Воениздат, 1965, стр. 303—304.].

Противник активизировал заброску агентов в расположение наших войск и по льду Невы.

Особый отдел 55-й армии, войска которой защищали подступы к Ленинграду на колпинском направлении, в самый трудный период блокады возглавлял старейший ленинградский чекист, человек высокой культуры полковник А. А. Исаков. Сын рабочего и сам рабочий-печатник, Алексей Алексеевич в 1919 году вступил в ряды большевистской партии. Через год молодой коммунист по партийной путевке пришел в особые органы ВЧК. В конце двадцатых — начале тридцатых годов он учился в Артиллерийской академии РККА, затем снова был на ответственной работе в органах госбезопасности.

...Вьюжным февральским вечером полковник Исаков, посоветовавшись с командующим армией генерал-майором артиллерии В. П. Свиридовым, отдал распоряжение начальникам особых отделов дивизий усилить патрульную службу в прифронтовой полосе. Затем он вызвал к себе командира роты охраны особого отдела армии.

— Как самочувствие людей?

Уважительно глядя на высокого, седого, со строгим интеллигентным лицом полковника, командир роты четко доложил:

— Самочувствие личного состава отличное.

Полковник понимающе кивнул головой:

— Голодно, трудно, а люди готовы на все.

Он отдал распоряжение выделить дополнительные посты в помощь боевому охранению переднего края, нарядить патруль в Понтонный.

— Имейте в виду — это очень важно. В такую метель со стороны Ивановского могут пожаловать незваные гости. Тем более что лед на Неве окреп.

...Сержант Степанов и два бойца, с трудом преодолевая порывы ветра, медленно двигались по темной окраинной улице поселка Понтонного. Они уже намеревались повернуть обратно, когда заметили фигуру солдата, шедшего в поселок со стороны Невы. Увидев патруль, неизвестный бросился к реке. Сержант крикнул: «Стой!» — и выстрелил в воздух. Солдат, споткнувшись, упал в снег. Патрульные отобрали у него карабин, ракетницу и комплект ракет.

В особом отделе задержанный предъявил красноармейскую книжку на имя заряжающего 6-й батареи 162-го артиллерийского полка ефрейтора Миронюка. Объясняя, как он оказался в районе Понтонной, Миро-нюк заявил, что был в разведке, при возвращении отстал от группы и заблудился.

Дознание вел старший лейтенант Н. С. Тарабукин. До 1939 года Тарабукин занимался самым мирным делом— заведовал школой на родной Смоленщине, учил детей. За два года до начала войны он стал чекистом, прошел курс специальной подготовки, работал следователем в Станиславе. В начале войны был переведен в органы военной контрразведки и прибыл на Ленинградский фронт.

Немного времени потребовалось старшему лейтенанту, чтобы убедиться, что задержанный не является тем, за кого себя выдает. Он не знал по фамилии ни одного из своих сослуживцев. Уроженец Житомирской области (так значилось в красноармейской книжке), он не мог произнести ни одного слова по-украински. Стали проверять, и оказалось, что заряжающий 162-го артполка ефрейтор Миронюк пропал без вести в бою еще осенью.

— Теперь понятно, почему этот человек бежал от патруля, — сказал полковник Исаков, выслушав доклад следователя. — Вызовите из 162-го артполка кого-либо, кто знал Миронюка в лицо, проведите очную ставку.

Под тяжестью улик задержанный заговорил. Оказалось, что он (настоящее его имя — Федор Клюквин) служил в 147-м стрелковом полку. Не веря в способность Красной Армии победить, добровольно сдался гитлеровцам в плен. Фашисты поручили ему обследовать состояние льда на Неве, пообещав за это отпустить домой. Потом потребовали большего. Они предложили Клюквину проникнуть в расположение наших войск, установить, где размещены штабы 43-й стрелковой дивизии, входящих в ее состав стрелковых полков и других частей, при возвращении ракетами показать расположение артиллерийских батарей. Шпионское задание он должен был выполнить скрытно и только в крайнем случае воспользоваться данной ему легендой.

Клюквин сумел незаметно по льду Невы обойти передний край нашей обороны и проникнуть в тыл передовых частей 55-й армии. Но на этом его шпионская карьера и кончилась.

Шнур на земле

Оперативный работник особого отдела фронта капитан И. В. Донец, в недавнем прошлом офицер-танкист, часто приезжал на особо охраняемый склад взрывчатых веществ, расположенный на окраине города. Служащие склада хорошо знали этого светловолосого худощавого человека. Он не раз беседовал с ними, рассказывая о коварных происках фашистских агентов.

В один из апрельских дней сорок второго года капитан Донец, как обычно, появился на территории склада. День ничем не отличался от предыдущих. Время от времени слышался глухой орудийный гул — фашисты обстреливали жилые кварталы Ленинграда.

К капитану подошел рядовой Петр Александров, недавно сменившийся с поста на внешнем обводе территории склада. Офицер Донец хорошо знал этого солдата. Александров уже повоевал и прибыл в батальон охраны склада взрывчатых веществ после тяжелого ранения.

— Сегодня возле железнодорожной ветки человек крутился, — доложил он. — Я только что ходил туда после караула. Там какие-то провода лежат. Проверить бы надо.

— Пошли!

Через несколько минут они были на месте. Из-под серого снежного пласта, сохранившегося возле железнодорожной ветки, которая вела на склад, тянулся провод.

Бикфордов шнур! Капитан Донец похолодел. Он знал, что это могло означать.

— Товарищ Александров, посмотрите с той стороны, нет ли там конца. Только быстро, и ничего не трогать!

Александров перемахнул через канаву.

— Есть, товарищ капитан. Тот же шнур... Теперь пропал, ушел в землю... Вот опять тянется.

— Смотрите еще!

— Есть, есть, — все дальше отходил Александров.

Генерал-майор Алексей Алексеевич Исаков. Фото 1945 г.

Генерал-майор Федор Иванович Гусев. Фото 1945 г.

Полковник Давид Иосифович Марков. Фото 1945 г.

Старший политрук Андрей Васильевич Коновалов. Фото 1942 г.

Полковник Иван Сергеевич Качалов. Фото 1944 г.

Мария Степановна Пузырева. Фото 1941 г.

Капитан Владимир Васильевич Каретин. Фото 1941 г.

Политрук Виктор Антонович Дубровский. Фото 1941 г.

Партийное собрание подразделения П. А. Соснихина обсуждает задачи чекистов в наступлении. Январь 1944 г.

Старший лейтенант Мария Павловна Никитина. Фото 1943 г.

Лейтенант Екатерина Алексеевна Логинова. Фото 1944 г.

Капитан Дмитрий Дмитриевич Терешин. Фото 1942 г.

Майор Тимофей Андреевич Наливайченко. Фото 1944 г.

Подполковник Александр Тимофеевич Корячкин (слева), полковник Иосиф Яковлевич Лоркиш, подполковники Петр Алексеевич Соснихин, Федор Иванович Веселов. Фото 1944 г.

Бежавшие из-под расстрела И. Мягер, А. Добрянский, А. Мяги, А. Салмин встретились спустя двадцать три года у памятника жертвам фашистского террора.

Вот он уже метрах в семидесяти от полотна. Бежит обратно.

— Товарищ капитан, там, под камнем, конец.

Капитан Донец знал: ожидалось поступление на склад нескольких вагонов с грузом. Взрыв под рельсами вызвал бы детонацию взрывчатки в вагонах, а вслед за тем полное уничтожение склада и всех зданий в окрестности.

— Нож есть?

— Нет.

Капитан Донец огляделся. Он поднял острый осколок камня и перерубил шнур.

— Стойте здесь и никого не подпускайте.

Чекист немедленно доложил о случившемся в особый отдел фронта. Это был сигнал чрезвычайной важности. Вскоре на место прибыли заместитель начальника отдела бригадный комиссар Ф. И. Гусев и майор П. В. Спиридонов.

Под полотном железнодорожной ветки были найдены подготовленные к взрыву шесть толовых шашек с двумя капсюлями-детонаторами. Все было ясно. Готовился диверсионный акт.

Тол с детонаторами был изъят, а шнур чекисты оставили на месте.

Контрразведчикам фронта предстояло найти вражеских агентов-диверсантов. Это нелегкое дело было поручено капитану Донцу и майору Спиридонову, в недавнем прошлом инженеру (до прихода в чекистские органы он работал на Кировском заводе в Ленинграде). Они сообщили о готовившемся диверсионном акте и приметах человека, которого красноармеец Александров видел возле склада, всем органам госбезопасности, расположенным в осажденном городе. На подходах к полотну ветки замаскировались засады.

Прошел день, второй, третий. К бикфордову шнуру никто не подходил. Не появился диверсант у склада и в последующие дни.

Только через два месяца он был задержан и обезврежен. Об этой истории нам поведали архивные документы особого отдела Волховского фронта.

Светлым июньским вечером (дело было в 1942 году) к железнодорожной станции Волховстрой-2 шли два солдата с вещевыми мешками за спиной. К ним направился патруль. Проверяя документы, старший патруля обратил внимание, что командировочные предписания солдат неправильно оформлены. Неизвестным предложили следовать к военному коменданту. В этот момент один из задержанных резким ударом сбил с ног старшего патруля и бросился в сторону. Раздались выстрелы. Бежавший упал и через несколько минут, не приходя в сознание, умер. Его напарника задержали. При осмотре одежды убитого и обыске напарника были обнаружены фиктивные документы и незаполненные бланки командировочных предписаний. В вещевых мешках оказались толовые шашки.

После короткого запирательства задержанный назвал себя Волобуевым и сознался, что он и убитый — вражеские парашютисты-диверсанты, получившие задание в абверкоманде 204 в Пскове. Убитый (его звали Вальтером) был немец по национальности. До войны он жил в Ленинграде. В день нападения гитлеровской Германии на нашу страну Вальтер выехал в Псков к дальней родственнице и там дождался прихода фашистов. Старый немецкий агент, он в местечке Вяцати близ Риги прошел курс обучения подрывному делу и был направлен в Псков в распоряжение начальника абверкоманды 204 фон Эшвингера. Апрельской ночью сорок второго года Вальтер на лыжах, со взрывчаткой в рюкзаке, пробрался по льду Финского залива из Стрельны в Ленинград. На окраине города он сумел заложить тол под железнодорожную ветку, которая вела на большой военный склад, и со значительного расстояния стал вести наблюдение за этим местом, ожидая прибытия вагонов. Вскоре диверсант убедился, что бикфордов шнур обнаружен и его труды пропали даром. Вне себя от досады, гонимый страхом, он той же ночью отправился в обратный путь. Тогда ему удалось уйти от возмездия. Второй раз Вальтера выбросили вместе с Волобуевым на парашютах в тыл Волховского фронта с новым заданием. Здесь патруль военного коменданта и задержал агентов абвера.

Агент "0-65" и его близнецы

24 июля 1942 года фельдмаршал Кюхлер, назначенный вместо смещенного фон Лееба командующим группой армий «Норд», вызвал к себе начальников абверкоманд, приданных группе. Сухощавый, с неподвижным продолговатым лицом, поигрывая моноклем, которым он никогда не пользовался, фельдмаршал обратился к ним с такой речью:

— Вам должно быть известно, что еще в начале военных действий на Востоке русские и чехи-эмигранты подписали соглашение о совместной борьбе против нас. Есть сведения, что в России формируются чехословацкие части. Возможно, и поляки начали создание своих войск. Необходимо, чтобы в этих частях были верные нам люди. Как это осуществить, я полагаю, вы знаете. Ни чехословацкие, ни польские войска не должны действовать против нас... Это не снимает с вас задачи разведывания планов русских здесь, под Ленинградом. 20 июля, как вам известно, неожиданно начала операции 42-я армия русских, а вчера в районе Путролово — Ям-Ижора столь же неожиданно для нас начала бои их 55-я армия. Слишком много- неожиданностей... Ваши агенты, господа, немало стоят рейху, а пользы от них почти нет...

Директиву о необходимости установить, где формируются чехословацкие части на территории СССР, и внедрить в них свою агентуру полевые органы абвера получили от начальника абверовского штаба «Валли» Шмальшлегера уже давно. Однако начальник абверкоманды 104 подполковник Шиммель и начальник абверкоманды 204 полковник фон Эшвингер еще ничего практически не сделали, чтобы претворить эту директиву в жизнь. Полагая, что она касается главным образом других участков советско-германского фронта, они были заняты разведкой обороны южных подступов к Ленинграду в связи с намечавшимся новым штурмом города.

Напоминание Кюхлера встревожило их. И Шиммель, и Эшвингер знали, что отдел генерального штаба вермахта «Иностранные армии — Восток», возглавляемый полковником Геленом, тоже занимается исследованием вопроса об иностранных воинских частях на территории России. И если Гелену удастся раньше запустить туда свои щупальца, то шеф абвера не простит подчиненным такого упущения. Адмирал Канарис привык быть первым среди тех, кто доставляет нужную информацию фюреру. Раздутое тщеславие не позволяло ему уступать в чем бы то ни было своим коллегам.

Прошло несколько дней после совещания у фельдмаршала Кюхлера, и на участке 56-й стрелковой дивизии 55-й армии в перерыве между боями на сторону советских войск перешел германский солдат пехотинец Карл Брик. Его сразу же отправили в разведывательный отдел армии.

В тот же день начальник особого отдела 55-й армии полковник А. А. Исаков вызвал к себе капитана А. Ф. Приходько.

— Сейчас к нам доставят перебежчика Брика, чеха по национальности, — сказал полковник. — Он заявил, что хотел бы вступить в чехословацкие войска, о создании которых узнал из советских листовок. Ваша задача — разобраться, можно ли удовлетворить просьбу перебежчика или же им следует заняться нам, контрразведчикам.

Брик рассказал Приходько, что по документам числится немцем — по национальности отца, но что мать его — чешка и потому он считает себя чехом. Жил Брик, по его словам, с родителями в небольшом местечке под Прагой, занимался сапожным ремеслом. В марте 1942 года его призвали в гитлеровскую армию. Так он оказался в холодных окопах под Ленинградом. Перебежчик заверял, что только несколько дней назад прибыл на передовую, сразу же попал в бой, но еще не сделал ни одного выстрела по русским.

На вопрос о мотивах перехода на сторону советских войск Брик ответил:

— Русские и чехи — братья по крови. Я верующий и не могу воевать против своих братьев. К тому же гитлеровцы плохо относятся к солдатам-чехам. Их считают людьми второго сорта, плохо кормят. Над ними всячески издеваются. Я не хочу воевать за интересы Германии. Уверен, что она в конце концов потерпит поражение. Прошу отправить меня в чехословацкую часть.

Приходько тщательно исследовал, при каких обстоятельствах Брику удалось перейти через линию фронта на сторону советских войск.

— Гитлеровцы не доверяют чехам, особенно после ряда случаев перехода их на нашу сторону, — докладывал он начальнику особого отдела армии. — Поэтому едва ли они могли оставить Брика одного в боевом охранении. Тем более, что он, по его словам, только что прибыл на передний край. Не исключено, что это комбинация абвера. И цель ее совершенно ясна: иметь своего агента в чехословацкой бригаде.

Полковник Исаков согласился с мнением Приходько. Последовало указание передать перебежчика в распоряжение особого отдела фронта. Здесь следствие по делу Брика было поручено вести капитану Г. Г. Венцелю и лейтенанту И. А. Майзелю. Старый чекист, с детства знавший немецкий язык, Венцель имел за плечами немалый опыт борьбы с врагами Советской Родины. Майзель, в недавнем прошлом студент, только что пришел на работу в органы контрразведки, но тоже хорошо говорил по-немецки. Оба, как правило, вели работу с перебежчиками, вызывавшими у чекистов подозрение: не абверовские ли это шпионы?

В Ленинграде Брика поместили вместе с немецкими военнопленными. Ему объявили, что вопрос о возможности отправки его в чехословацкую бригаду рассматривается командованием фронта.

Вскоре Г. Г. Венцелю стало известно, что Брик рассказал чекистам о своем прошлом далеко не все. Капитан узнал, что тот еще до мобилизации в немецкую армию около месяца находился в тюрьме за нарушение какого-то распоряжения гитлеровских властей и вышел из заключения «с камнем на сердце».

Капитан Венцель поручил Майзелю допросить перебежчика.

Высокий, худой, с длинной шеей и большим ртом, Брик все время улыбался, отвечая лейтенанту. Но вот он услышал вопрос:

— А за что вы сидели в тюрьме?

Улыбка моментально сошла с его лица.

— Я? Да, верно, сидел что-то около месяца.

— Почему вы не рассказали об этом раньше?

— Не придал значения. Мне повезло, меня быстро отпустили.

— За что же вас арестовали?

Брик проговорил что-то невнятное. Видимо, он не был. подготовлен к этому вопросу.

— Первый раз в жизни оказался в заключении. Ни я, ни мой отец, ни мой дед никогда не попадали в тюрьму.

Молодой чекист уже готов был закончить этот бесполезный разговор, когда в кабинет вошел капитан Венцель. Брик вскочил со стула, вытянулся.

— Садитесь, Брик. О чем идет речь?

— Я прошу отправить меня к моим соплеменникам. Хочу бить фашистов.

— За что вы сидели в тюрьме?

— Я недолго сидел...

— Я спрашиваю — за что?

— Торговля незаконным товаром.

— Где? Каким товаром?

— В Праге. Продавал кожи из старого запаса отца.

— Вы хорошо знаете Прагу?

— Да... Конечно, знаю, — неуверенно ответил Брик.

— Где находится памятник Яну Гусу?

— Гусу? В Праге.

— Где именно? На какой улице, площади?

Брик молчал.

— В таком случае я вам скажу, где находится памятник. На Староместской площади.

Брик молчал, согнув длинную шею.

— Вот так, — жестко заключил Венцель. — Прекратите играть комедию, Брик. Вы никогда не бывали в Праге. Вы из Берлина.

Перебежчик встрепенулся:

— Нет, бывал, в детстве, с мамой...

— И кожи в детстве продавали?

Брик молчал.

— Итак, кто же вы? Говорите откровенно.

— Да, пожалуй, придется, — тяжело вздохнул Брик.

Он рассказал, что жил в Берлине. Отец его владел обувным магазином. В 1940 году молодого Брика арестовали за спекуляцию кожевенным товаром.

— Гестаповцы выпустили меня на свободу при условии, что я буду их агентом. Они поставили передо мной задачу — доносить о людях, которые неодобрительно отзываются о фашистском режиме, о Гитлере, о войне... Потом меня призвали в армию, послали на Восточный фронт. Здесь я стал агентом абвера. Мне присвоили номер 0-65. Меня направлял на вашу сторону лейтенант Шлютц. Он объявил, что отныне мои родители становятся заложниками.

Суть полученного Бриком задания состояла в том, чтобы добиться направления в чехословацкие войска, разведать их численность, обеспеченность вооружением и боеприпасами, собрать данные об офицерах, их настроениях, отношении к русским, к войне.

— Почему вы не сказали обо всем этом сразу, как только перешли на нашу сторону? — спросил капитан Венцель.

— Боялся за своих родителей. Шлютц предупредил, что их расстреляют, если я изменю абверу...

Брика перевели из лагеря военнопленных в тюрьму. Наскоро подготовленный подчиненными подполковника Шиммеля, торопившегося выполнить указание Кюхлера, агент абвера провалился.

Прошло немного времени, и чекисты 42-й армии разоблачили еще одного «перебежчика», назвавшегося поляком и тоже оказавшегося агентом абвера.Ему поручалось установить, не формируются ли в СССР польские части.

А в декабре 1942 года на участке обороны 189-й стрелковой дивизии 42-й армии на нашу сторону перешел солдат испанской «голубой дивизии» Маринас. И он был разоблачен как агент фашистской разведки. Задание ему дали аналогичное двум первым — узнать, не создается ли в СССР испанский легион для борьбы против гитлеровской Германии, и если создается, то поступить в него, выведать необходимые данные и перейти с ними к фашистам. Как известно, в СССР не было никакого испанского легиона. Но бок о бок с советскими бойцами сражались лучшие представители испанского народа. Известно, что сын пламенной Пасионарии, Рубен Ибаррури, храбро бился с фашистами под Сталинградом и отдал свою молодую жизнь за нашу победу. Ему посмертно было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

Попытки засылать под видом перебежчиков свою агентуру в формируемые на территории СССР польские и чехословацкие воинские части абвер делал и на других участках советско-германского фронта. Однако эти акции почти во всех случаях своевременно пресекались советской контрразведкой.

С начала 1942 года, по мере того как возрастала эффективность работы советских органов государственной безопасности, гитлеровцы усилили внимание к качеству подготовки своей агентуры. В тылу германских армий начали действовать специальные школы гитлеровской разведки, которые каждые два-три месяца подготавливали до полутора тысяч шпионов, диверсантов, террористов. Это были уже квалифицированные агенты. Абвер забрасывал их на направлениях главных ударов немецко-фашистских армий на основные коммуникации наших войск.

Специфические условия Ленинградского фронта, располагавшего сравнительно небольшой территорией, воздушное пространство над которой бдительно охраняли авиация и служба ПВО, не давали возможности фашистской разведке забрасывать агентуру самолетами. Поэтому абвер стремился направлять шпионов в блокированный город и в расположение частей фронта либо по сухопутью, что было крайне нелегко при устойчивой линии обороны наших войск, либо водным путем — через Ладожское озеро, реже — через Неву или Финский залив. Не зарегистрировано ни одного случая заброски гитлеровских агентов в кольцо блокады по воздуху. В силу особого интереса командования группы германских армий «Норд» к коммуникациям Ленинградского и Волховского фронтов противник перебрасывал своих квалифицированных агентов самолетами главным образом в районы Волхова, Тихвина, Череповца, Вологды. Там они действовали на коммуникациях и оттуда пытались проникать в Ленинград.

Но этот канал проникновения был нелегким. Опасность подстерегала шпионов на каждом шагу. Большую часть агентов-парашютистов, пытавшихся пробраться к нам через Ладожскую трассу, задерживали органы государственной безопасности в районах приземления. И все же некоторым агентам абвера удавалось проникнуть в город и войска фронта.

ТАМ, ЗА ЛИНИЕЙ ФРОНТА

Тайное становится явным

Прикрытая черной репсовой шторкой, в кабинете начальника управления контрразведки фронта висела карта с четко прочерченной линией переднего края. В сейфе хранилась другая карта. На ней было множество условных знаков пр обе стороны от линии фронта: на запад — до Балтийского побережья Эстонии и Латвии, на восток — до глубоких тылов Ленинградского и Волховского фронтов. Различными пометками обозначались места расположения разведывательных и карательных органов противника, шпионско-диверсионных школ, конспиративных квартир, переправочных пунктов. Особо были указаны разведывательные подразделения и школы абвера, в которых действовали советские разведчики, а также маршруты проникновения немецких шпионов в расположение советских войск по суше и по воде, пункты выброски их в наши тылы самолетами.

В создание этой карты был вложен труд большого коллектива оперативных работников, следователей и, конечно же, разведчиков, находившихся за линией фронта. Многое из того, что нашло отражение на карте, было добыто очень дорогой ценой, — ценой жизни пламенных советских патриотов — чекистов.

Контрразведка ставит своей целью проникновение в замыслы вражеской разведки с тем, чтобы своевременно принять необходимые контрмеры и свести на нет ее усилия, не позволить ей осуществить свои планы.

Разведчики органов государственной безопасности, направлявшиеся за линию фронта, должны были проникать в разведывательные органы противника, в школы, где готовилась шпионско-диверсионная агентура. Перед ними стояла задача заблаговременно узнавать, какие разведывательно-диверсионные акции против советских войск намечает противник, кого он готовит для их осуществления, где, когда, с какими заданиями намерен переправить своих агентов в расположение частей Советской Армии или в жизненно важные районы в тылу наших войск. Все это нужно было знать, чтобы вовремя пресечь коварные происки врага.

Нередко, решая свои специфические задачи, армейские разведчики и разведчики чекистских органов помогали друг другу в интересах достижения общей цели.

Ныне известно, какая огромная работа по сбору разведывательных данных о войсках противника проделана чекистами в ходе Великой Отечественной войны. Только в течение 1943 года от чекистов и их разведчиков, действовавших в тылу врага, было получено тысяча семьсот шестьдесят восемь ценных сообщений о расположении войск германской армии, их передислокации, о важных военных объектах и многом другом1.

Отважно и умело действовали на территории, занятой противником, разведчики чекистских органов Ленинградского фронта. В частности, незадолго до наступления советских войск в Прибалтике (август — сентябрь 1944 года) они сумели добыть ценную информацию о сосредоточении вражеских сил и средств, о строительстве оборонительных сооружений на территории Эстонии, о месте размещения штаба немецкой оперативной группы «Нарва». Управление контрразведки своевременно передало эти данные командованию фронта¹.

В свою очередь, армейские разведчики, обнаруживая данные о замыслах абвера, сообщали о них чекистам для принятия необходимых мер по линии органов государственной безопасности.

Допрашивая разоблаченных и явившихся с повинной немецких шпионов и диверсантов, контрразведчики фронта получали сведения не только о приемах и методах работы вражеской разведки. Они также стремились узнать, кто им противостоит, с кем они ведут борьбу, что замышляет противник, какие планы он вынашивает.

Подполковник Сергей Михайлович Алексеев. Фото 1944 г.

Старший лейтенант Федор Александрович Белышев. Фото 1941 г.

Майор Платон Матвеевич Краснов. Фото 1944 г.

Полковник Николай Федорович Курицын. Фото 1945 г.

Полковник Николай Иванович Александров. Фото 1945 г.

Полковник Василий Агафонович Чугунов. Фото 1944 г.

Майор Михаил Андреевич Поспелов. Фото 1958 г.

Подполковник Александр Семенович Евтюхин. Фото 1945 г.

Полковник Иоган Яковлевич Типнер. Фото 1945 г.

Старший лейтенант Петр Дмитриевич Бабиков. Фото 1940 г.

Генерал-майор Василий Иванович Горбушин. Фото 1958 г.

Полковник Дмитрий Георгиевич Гончаров. Фото 1945 г.

Дислокация основных германских разведывательных и контрразведывательных органов, действовавших против Ленинградского фронта, на 1 января 1943 г.: 1. Территориальные органы абвера: «Абверштелле — Остланд» (АСТ — Остланд) и «Абвернебенштелле — Ревал» (АНСТ — Ревал). 2. Абверкоманды. 3. Абвергруппы. 4. Полк дивизии «Бранденбург». 5. Представительство зондерштаба Р. 6. Эмиссары зондерштаба Р. 7. Разведывательные и диверсионные школы. 8. Управление полиции, безопасности и СД. 9. Отделения полиции безопасности и СД. 10. Оперативные и особые команды СД. 11. Отдел «1Ц» штаба группы армий «Норд». 12. Отделы «1Ц» армий. 13. Отделы «Щ» корпусов. 14. Охранные дивизии. 15. Группы тайной полевой полиции (ГФП). 16. Отряды полевой жандармерии.

Разведчица Надежда Ивановна Александрова. Фото 1941 г.

Разведчик Николай Степанович Андреев. Фото 1944 г.

Разведчик Мелетий Олегович Малышев. Фото 1941 г.

Разведчик Василий Капитонович Ющенко. Фото 1942 г.

Подполковник Владимир Васильевич Чернигин. Фото 1960 г.

Подполковник Федор Иванович Веселов. Фото 1947 г.

Разведчик Мокий Демьянович Каращенко. Фото 1941 г.

Группа чекистов управления контрразведки Ленинградского фронта. Фото 1945 г.

Чекисты особого отдела 42-й армии Н. В. Назин, А. С. Мельников, А. Ф. Приходько. Фото 1941 г.

Группа сотрудников отдела контрразведки 67-й армии. Во втором ряду слева полковник М. П. Недрига. Фото 1943 г.

Собирая и обобщая материалы о противнике, советские контрразведчики все более полно представляли себе сложную сеть органов абвера, методы их подрывной работы.

Изменение стратегической обстановки на фронтах Великой Отечественной войны потребовало перестройки деятельности органов государственной безопасности Советского Союза. Нужно было брать инициативу в свои руки, предвосхищать происки фашистской разведки, идти за линию фронта, проникать в разведывательные органы врага, то есть вести наступательную тактику, действовать в духе лучших традиций Чека времен Дзержинского. Закономерно, что в апреле. 1943 года постановлением Государственного комитета обороны СССР особые отделы были реорганизованы в органы контрразведки «Смерш» (смерть шпионам).

Под Ленинградом, после того как враг был остановлен и линия фронта стабилизировалась, перед армейскими чекистами со всей остротой встала необходимость вести глубокую контрразведку. Необходимо было выявлять, где, кого и как готовят абверовцы для шпионажа и диверсий в войсках и на коммуникациях фронта, разгадывать замыслы вражеской разведки. Чекисты Ленинградского фронта, как и контрразведчики других фронтов, перешли к активной наступательной тактике в борьбе против фашистской разведки.

С первых дней оккупации противником ряда районов Ленинградской области в тылу врага развернулось партизанское движение. Как и в других оккупированных областях, народ восставал против захватчиков. Местные жители, к которым примыкали оказавшиеся в окружении военнослужащие, объединялись в партизанские отряды. Их действия координировал Ленинградский штаб партизанского движения, возглавляемый секретарем обкома партии М. Н. Никитиным. Создавались нелегальные организации и группы, которыми руководили подпольные райкомы партии.

Партизанское движение было грозной силой в тылах фашистских войск на всей оккупированной ими территории нашей страны. Командующий войсками группы армий «Центр» был вынужден признать в феврале 1942 года: «Рост партизанского движения во всем тыловом районе принимает настолько угрожающие масштабы, что я со всей серьезностью должен обратить внимание на эту опасность. Необходимы безотлагательные действия крупными силами» [«Совершенно секретно! Только для командования!» Документы и материалы. Изд-во «Наука», 1967, стр. 397.].

О партизанском движении в Ленинградской области написано немало, но в опубликованных материалах речь идет главным образом о действиях партизан в 1942—1943 годах. На самом деле партизаны начали наносить удары по врагу, едва он только вторгся в пределы нашей Родины. В военном архиве Берлина обнаружены штабные журналы группы армий «Норд» за период с июня 1941-го по февраль 1942 года. Записи в журналах свидетельствуют о том, что с первых же дней оккупации Ленинградской области гитлеровцы подвергались постоянным нападкам партизан, в особенности на железнодорожных и автомобильных магистралях.

Чекисты Ленинградского управления НКВД активно включились в партизанское движение, в работу подпольных партийных и комсомольских групп. По указанию обкома и горкома партии в тыл врага направлялись специально подготовленные чекистские группы, которые выполняли особые задания, связанные с борьбой против разведки противника. Чекисты возглавляли разведывательную службу партизанских отрядов, а в ряде случаев командовали ими. Партизанский отряд на Гдовщине возглавил начальник Гдовского районного отдела НКВД В. А. Пашкин. Командирами отрядов были начальник Плюсского районного отдела НКВД Н. И. Ефремов и сотрудник Ленинградского управления НКВД А. М. Копылов.

В 1942 году на территории Полновского района действовала разведывательно-диверсионная чекистская группа Н. В. Козырева. На территории Лужского района в 1943 году успешно боролась с врагом группа А. И. Иванова, которая собрала немало ценных данных о противнике, осуществила ряд диверсий, спасла многих советских людей от расправы и угона на каторгу в Германию, проводила работу по разложению солдат РОА в Плюсском гарнизоне.

Молодой ленинградский чекист П. И. Бесчастнов с оперативной группой действовал в Порховском районе. Его помощники из местных жителей устроились на р’аботу в административно-хозяйственный и полицейский аппарат оккупантов и добывали ценную информацию. Группа П. И. Бесчастнова успешно проводила боевые операции. Она разгромила гарнизон полицейских и их пособников, состоявший из пятидесяти человек.

Дерзкую операцию по захвату одного из руководителей немецкой разведывательно-диверсионной школы в деревне Печки, близ Пскова, провел ленинградский чекист Георгий Иванович Пяткин. Вместе с «живым носителем тайны» старший лейтенант Пяткин отправил в Ленинград ворох оперативных документов школы. Нет нужды говорить, что эта операция помогла чекистам в разоблачении немецких шпионов и диверсантов, оставленных гитлеровцами на нашей земле при своем отступлении с территории Ленинградской области².

Умело организовывали разведывательно-диверсионную и боевую работу в тылу врага, отважно сражались ленинградские чекисты Л. В. Каменский, Н. Н. Плюснин, Л. В. Кадачигов, И. А. Авдзейко и другие.

У гитлеровцев была специальная, тщательно разработанная программа управления оккупированными районами. В войсковых обозах противника ехали белоэмигранты, буржуазные националисты для укомплектования «самоуправлений». Фашисты пользовались услугами провокаторов из числа уголовников, предателей и изменников, создавали различные антисоветские формирования, стремились засылать свою агентуру в подпольные организации и партизанские отряды. Враг проводил политику жестоких репрессий, ограбления и массового уничтожения советских людей.

Особые отделы в начале войны направляли своих разведчиков на территорию, занятую противником, главным образом для сбора сведений о вражеских войсках. Между тем становилось ясным, что война предстоит длительная. Возникала необходимость глубоко изучать врага, выявлять его разведывательные органы, планы и замыслы этих органов, чтобы более успешно бороться с ними.

Организация этой работы в первые месяцы войны была поручена в особом отделе фронта группе сотрудников во главе со старым чекистом — Дмитрием Дмитриевичем Таевере.

Юность этого человека прошла в трудных условиях. Эстонец по национальности, сын неграмотной петербургской прачки, Дмитрий Таевере не знал отца и вырос в нужде. Советская власть поставила его на ноги, открыла ему путь к образованию. Он окончил комвуз, вступил в партию и еще молодым человеком пришел на работу в чекистские органы.

На самые трудные участки борьбы с контрреволюцией посылала Д. Д. Таевере партия. Когда началась война, ему была доверена ответственная работа в особом отделе фронта. Вместе с К. А. Михневичем, старым коммунистом В. А. Каншиным и другими чекистами он готовил и направлял группы разведчиков в тыл врага.

Капитан Михневич значительно моложе Таевере. Он лишь незадолго до войны был направлен комсомолом на работу в органы государственной безопасности. Общительный, аккуратный во всем, Костя Михневич пользовался уважением товарищей, работавших вместе с ним.

В архиве сохранились записи капитана Михневича о смелом поиске, который вел разведчик Иван Сергеевич Рычков. Из этих записей видно, как Михневич готовил Рычкова для работы во вражеском тылу, как тщательно, проводя на передовой дни и ночи, изучал он линию обороны противника. В конце сентября ему удалось скрытно переправить И. С. Рычкова через линию фронта. В течение недели разведчик прошел по немецким тылам до Луги и обратно. Вернувшись, он доложил, что на лужском аэродроме базируется много тяжелых бомбардировщиков, что в Сиверской наблюдается большое скопление войск противника, что в Александровской расположилась танковая часть. И. С. Рычков рассказал о режиме, который устанавливали гитлеровцы в занятых ими населенных пунктах, о массовых расстрелах советских людей.

Д. Д. Таевере тепло вспоминает о ленинградском комсомольце Коле Кузьмине, который пришел в особый отдел и предложил: «Пошлите меня в разведку. Я хорошо знаю район Любани, Тосно. Я там два года был вожатым в пионерлагере, все окрестности исходил».

Это был очень важный район. Где-то там базировалась немецкая авиация, из района Тоска били по городу двухсотсорокамиллиметровые орудия. Коля Кузьмин производил хорошее впечатление: физически крепкий, серьезный, вдумчивый паренек. И он оказался достойным сыном своего народа, этот юный ленинградец. Несколько раз ходил Коля в тыл врага. Он установил, что близ Любани, у деревни Веретье, расположен искусно замаскированный аэродром, на котором находится семьдесят самолетов противника, выявил местонахождение тяжелых батарей в районе Тосна, собрал много других ценных сведений, которые были использованы командованием и принесли большую пользу фронту.

К сожалению, авторам не удалось узнать что-либо о дальнейшей судьбе Николая Кузьмина. Давно ничего не слышал о нем и Д. Д. Таевере.

Со 2 по 13 октября 1941 года действовала в тылу врага на Карельском перешейке разведгруппа особого отдела 23-й армии, возглавляемая капитаном Владимиром Алексеевичем Шпакштейном. Разведчики добыли важные сведения, доставили командованию документы захваченного ими старшего офицера противника, установили местонахождение аэродрома, морской батареи, ряда штабов. Военный совет армии высоко оценил полученные разведданные. Однако капитан В. А. Шпак-штейн и его заместитель капитан В. Н. Цимбал не узнали об этом. На обратном пути они подорвались на минах и, не в силах двигаться, прикрыли отход группы огнем, оставив по патрону для себя.

Летом и осенью сорок первого года на захваченной врагом территории Ленинградской области находились десятки разведывательных групп особого отдела фронта. Возглавляли их И. И. Тимофеев, В. С. Чечин и другие чекисты.

В конце 1941-го — начале 1942 года разведчики особого отдела Ленинградского фронта Н. М. Филаретов, М. К. Поплавский, Д. И. Золотов, А. И. Петрова и другие после тщательной, подготовки ушли в расположение вражеских войск. В августе 1942 года в Центр было сообщено, что некоторым из них удалось проникнуть в шпионские школы и разведывательные органы врага, во вспомогательные части гитлеровской армии, в местные органы оккупационных властей. Они добыли важные документы противника (например, «Инструкцию по борьбе с партизанами» — творение штаба верховного главнокомандования вермахта, «Пособие по контрразведке в действующей германской армии», «Руководство по борьбе со шпионажем, саботажем и политической преступностью в армии»). Разведчики сообщили командованию, что летом 1942 года в штаб группы «Норд» в Псков приезжал фельдмаршал фон Манштейн для организации нового штурма Ленинграда, что в районе Вырицы появились новые гитлеровские части из-под Севастополя. Чекисты собрали данные о структуре, формах, методах и планах разведывательных органов группы «Норд», а главное — дали нити для розыска и поимки фашистских агентов, перебрасываемых абвером в расположение наших войск и в тылы фронта.

Вторая половина 1942 года, 1943-й и начало 1944-го были периодом интенсивного проникновения контрразведки Ленинградского фронта во вражескую разведку. Это помогло вскрыть многие замыслы командования группы «Норд», дезинформировать противника, парализовать происки абвера и других гитлеровских разведывательных и карательных органов.

Организаторами наступательных контрразведывательных операций особого отдела Ленинградского фронта с 1942 года стали работники подразделения подполковника П. А. Соснихина, опытного чекиста, в прошлом ряд лет прослужившего в пограничных войсках СССР. Среди сотрудников этого подразделения особого отдела фронта (впоследствии управления контрразведки «Смерш») особенно отважно и умело действовали офицеры А. М. Алов, Н. Ф. Ковалдин, В. Н. Маковеенко, А. Ф. Приходько, В. П. Прохоров. Неустанно трудились на своих постах работники отделов контрразведки армий И. А. Айзенберг, Н. М. Лотошев, Н. В. Назин, Н. П. Лимов, С. И. Азаров и другие.

Все операции, связанные с внедрением в органы и школы абвера наших разведчиков, проводились по решению Военного совета фронта. Чекисты подразделения П. А. Соснихина работали в тесном контакте с Ленинградским штабом партизанского движения, с разведывательным отделом штаба фронта, который возглавляли генерал П. П. Евстигнеев и полковник В. Е. Алексеев.

На совещании руководящего состава особых отделов в 1942 году член Военного совета фронта Андрей Александрович Жданов отметил, что армейские чекисты провели большую работу, оказали серьезную помощь командованию в самый тяжелый период войны. Но, сказал он, ныне этого уже недостаточно. Теперь борьба чекистов против вражеской разведки вступает в новый этап. Его отличительная черта — глубокое проникновение в замыслы абвера.

Помимо агентурной разведки данные о противнике накапливались в управлении контрразведки фронта путем обмена информацией с чекистами Краснознаменного Балтийского флота, территориальными органами государственной безопасности и контрразведчиками соседних фронтов. С этой же целью велось изучение трофейных документов и материалов, добываемых партизанами, проводился тщательный опрос разоблачаемых и являвшихся с повинной немецких агентов.

Не сразу, но все яснее вырисовывалась черная паутина разведывательно-диверсионных, контрразведывательных и карательных органов абвера и главного управления имперской безопасности (РСХА). Фашисты оплели этой паутиной прилегавшую к Ленинградскому фронту территорию. Нити ее они пытались протянуть в тылы советских войск.

В Риге, в здании бывшего японского посольства, размещалось в ту пору территориальное представительство абвера в Прибалтике — «Абверштелле — Остланд». Представительством руководил полковник Либеншитц, в январе 1943 года его сменил полковник Неймеркель. В Таллине, в доме № 3 по улице Койдулы, находился другой территориальный орган — «Абвернебенштелле — Ревал», известный под названием «Бюро Целлариуса» (по имени его начальника, фрегатен-капитана Целлариуса).

При группе германских армий «Норд» действовали подвижные органы абвера. В бывших Омских казармах Пскова размещалась абверкоманда 104, ведавшая организацией шпионажа. Под Сиверской, в деревне Кезево, при 18-й немецкой армии располагалась абвергруппа 112, а в Солецком районе при 16-й немецкой армии — абвергруппа 111. Та и другая подчинялись начальнику абверкоманды 104 подполковнику Гемприху, которого в июле 1942 года сменил подполковник Шиммель. В Пскове был центр организации диверсий. В доме № 49 по Советской улице (так она называлась до войны) находилась абверкоманда 204 во главе с полковником Эшвингером (в апреле 1943 года его заменил подполковник Мутрайт). Подведомственные ей абвёргруппа 212 при 18-й немецкой армии размещалась в местечке Вихула, под городом Раквере, а абверкоманда 211 при 16-й немецкой армии — близ города Сольцы.

Разветвленными подразделениями контрразведывательной службы абвера в тылах группы «Норд» руководила абверкоманда 304, которую сначала возглавлял майор Клямрот, а с 1943 года — майор Гезенреген. Она дислоцировалась тоже в Пскове. Подчиненные ей абвер-группы размещались в Порхове, Лампове, Острове, Опочке, Луге и Тарту. Они засылали провокаторов в подпольные антифашистские организации, уничтожали коммунистов, советских разведчиков, патриотов, боровшихся с захватчиками, создавали лжепартизанские отряды для бандитских налетов на местных жителей с целью дискредитации партизанского движения. Контрразведка абвера работала в тесном контакте с ГФП (тайной полевой полицией) и СД.

Учитель Канариса полковник Николаи, возглавлявший разведку Германии в первую мировую войну, считал главной ее задачей сбор шпионских сведений.

Адмирал Канарис, сам склонный к двойной игре, не полагался на свою агентуру. Даже откровенным предателям абверовцы не доверяли полностью. И если полковник Николаи видел свою задачу в вербовке одиночных агентов высокой квалификации и внедрении их в высшие круги и жизненно важные центры противника, то разведывательная доктрина Канариса заключалась в создании массовой сети агентуры, в использовании системы глобального шпионажа и доносительства, которой была охвачена фашистская Германия. Там эта система была создана гестапо и СД. Канарис пытался применить такую же систему на оккупированных территориях других стран.

Беспочвенный расчет Гитлера на скоротечный разгром Красной Армии провалился, и война приобрела затяжной характер. Немецко-фашистская разведка, также потерпевшая поражение, вынуждена была пересмотреть свою тактику. Эффективность контрразведывательной работы советских органов государственной безопасности возрастала, и с 1942 года гитлеровцы увеличили количество разведывательно-диверсионных школ и усилили внимание к качеству подготовки своей агентуры. Одновременно они задались целью разведывать не только ближние, но и глубокие тылы Красной Армии, организовывать диверсии в тыловых районах страны. Для этого также требовалась квалифицированная агентура.

Только в 1942 году гитлеровцы подготовили около десяти тысяч шпионов и диверсантов. К 1943 году на советско-германском фронте действовали не только многочисленные разведывательные органы противника, но и около шестидесяти агентурных школ [«Вопросы истории», 1965, № 5, стр. 30, 31.].

В числе созданных абвером в 1942 году разведывательно-диверсионных школ в тылах, группы «Норд» появились «учебные заведения» в городе Валге и в местечках Вана-Нурси и Вихула в Эстонии, комплекс разведшкол в Кейла-Юа, Лейтсе и Кумна близ Таллина, в Балдоне, Стренчи, Улброке и Вяцати в Латвии, в Петрозаводске, в Рованиеми (Финляндия).

Агентура для заброски в расположение войск Ленинградского и Волховского фронтов и на их коммуникации прибывала в абверкоманды группы «Норд» и из других шпионско-диверсионных школ.

В Пскове, Острове, Луге, Гдове, Порхове, Нарве, Выру и других населенных пунктах в 1942—1943 годах абверовцы насадили резидентуры зондерштаба Р — «особого штаба Россия», созданного Канарисом при руководящем органе абвера на советско-германском фронте — штабе «Валли». Агенты зондерштаба Р собирали сведения о партизанских отрядах, подпольных антифашистских группах и о советских разведчиках. Часть агентов направлялась в тыл наших войск со шпионскими заданиями.

Однако попытка фашистов создать действенную систему глобального шпионажа на советско-германском фронте и оккупированной ими территории СССР провалилась. Высокий патриотизм советских людей, активная борьба чекистских органов против абвера помешали Канарису осуществить свои черные замыслы, как помешали они гитлеровцам перед войной создать в Советском Союзе «пятую колонну».

Теперь — о грязных делах главного управления имперской безопасности (РСХА), подразделения которого вместе с органами абвера устанавливали на захваченной врагом советской территории режим жесточайшего произвола и насилия. Известно, что еще в мае 1941 года представители германской армии и СД подписали соглашение, в котором говорилось: «В целях обеспечения безопасности сражающихся частей в предстоящем походе на Россию всеми силами следует защитить их тыл. Исходя из этого, всякое сопротивление должно быть сломлено любыми средствами»³. Гитлеровцы, как известно, использовали самые варварские средства для расправы с населением, не желавшим подчиниться грабительскому бесчеловечному режиму, который поддерживался с помощью огромной сети фашистских карательных служб.

Территориальные управления полиции безопасности и СД, выполнявшие функции гестапо и уголовной полиции, были созданы гитлеровцами в Таллине и Риге. При группе армий «Норд» функционировала полевая оперативная группа А (айнзатцгруппа А). Подразделения СД имелись в ряде других захваченных фашистами населенных пунктов Ленинградской области и Прибалтики. В Таллине функционировала школа политической полиции.

При управлении полиции безопасности и СД Эстонии и при айнзатцгруппе А существовали особые подразделения (айнзатцкоманды — Ленинград), которые готовились к расправе над населением города Ленина в случае захвата его гитлеровцами. К концу 1942 года, когда врагу стало ясно, что захватить Ленинград не удастся, эти команды были расформированы.

Под Ленинградом действовали также подразделения созданного в феврале 1942 года особого разведывательного органа РСХА — «Цеппелин». Лавры Канариса не давали покоя Гиммлеру и руководителю РСХА Каль-тенбруннеру. Выслуживаясь перед Гитлером, эсэсовцы из имперской службы безопасности не удовлетворялись только ролью карателей, а стремились к активной разведывательно-диверсионной деятельности на Восточном фронте.

Одна из основных задач «Цеппелина» заключалась в стремлении ослабить морально-политическое единство советского народа, разжечь национальную рознь. Еще в начале войны с СССР РСХА и восточное министерство Германии, возглавляемое Розенбергом, опираясь на помощь буржуазных националистов из числа эмигрантов, начали создание марионеточных «национальных комитетов»: армянского, азербайджанского, грузинского, северокавказского, калмыцкого, татарского и других. Через них фашисты пытались формировать так называемые «национальные легионы» из военнопленных и эмигрантов, через них подбирали агентуру и готовили полицейские силы.

«Цеппелину» совместно с отделом пропаганды верховного командования вооруженных сил Германии принадлежит инициатива создания в конце 1942 года «русского комитета»⁴ во главе с предателем и изменником бывшим советским генералом Власовым, формирования частей так называемой «русской освободительной армии» (РОА).

В распоряжении «Цеппелина» были свои лагеря военнопленных и особые филиалы в лагерях смерти Бухенвальде, Освенциме, Заксенхаузене. Здесь гитлеровцы и их пособники отбирали в РОА предателей, доносчиков, уголовников, а также людей, утративших стойкость в плену. Иных насильно зачисляли в националистические формирования и в РОА.

В Берлине был создан штаб РОА, который возглавляли Власов, Малышкин и представители старой белогвардейщины. В разных местах Германии и в оккупированных западных районах СССР появились батальоны и школы РОА — пропагандистская, офицерская и разведывательно-диверсионная. Гитлеровцы возили Власова по пересыльным лагерям, где он пытался вести вербовку военнопленных в РОА.

В мае 1943 года генерал-изменник появился в Пскове, побывал в ряде лагерей в тылу войск группы армий «Норд». Управление контрразведки Ленинградского фронта, информировавшее об этом Военный совет, получило указание принять контрмеры против предательской деятельности Власова.

В Гатчине, Пскове располагались оперативные органы РОА, так называемые ауссенкоманды, в деревне Печки, близ Пскова, — разведывательно-диверсионная школа ваффеншуле. В прифронтовой полосе действовали отдельные подразделения РОА.

Войсковую разведку и контрразведку в зоне расположения немецких воинских частей под Ленинградом на протяжении почти трех лет возглавляли начальник отдела 1Ц группы «Норд» подполковник Лизонг и начальник отдела 1Ц 18-й германской армии майор фон Вакербард.

Подразделения фронтового гестапо — тайной полевой полиции (ГФП) группы «Норд» — действовали как при штабах 18-й и 16-й немецких армий, так и при специальных соединениях, которые несли охрану тылов немецких войск и выполняли карательные функции против населения оккупированных районов. Этими войсками на территории временно оккупированных районов Ленинградской области командовал гитлеровский генерал фон Рок. Мелкие подразделения ГФП располагались во многих населенных пунктах Ленинградской области и Эстонии.

Интересно отметить, что в группе 501 ГФП в городе Дно в 1942 году подвизался унтер-офицер Виктор Путилов, один из отпрысков петербургских заводчиков Путиловых.

Проводя политику истребления советских патриотов, многочисленные контрразведывательные и карательные органы фашистской Германии расстреляли, повесили, сожгли, замучили в тюрьмах и лагерях на территории Ленинградской области пятьдесят две тысячи триста пятьдесят пять мирных жителей1.

К концу войны, когда издыхающий фашистский зверь метался, пытаясь оттянуть свою гибель, по указанию Гиммлера были созданы новые диверсионно-террористические формирования. Среди них важная роль отводилась организациям Ваффен СС ягдфербанд, Вервольф, националистическим бандам и боевым группам, куда гитлеровцы собирали остатки разбитых Красной Армией эсэсовских частей и немецких пособников. Но о них речь пойдет в последней части книги. А сейчас расскажем о деятельности некоторых разведчиков, направленных чекистами Ленинградского фронта в тыл врага и сумевших внедриться в подразделения абвера и его разведывательно-диверсионные школы.

В Омских казармах

Николаю Филимонову исполнилось девятнадцать лет, когда фашистская Германия напала на нашу Родину. В ту пору он работал парикмахером. В первый же день войны Николай подал заявление с просьбой отправить его на фронт и вскоре стал бойцом Ленинградской армии народного ополчения. В июле 1941 года Филимонов участвовал в боях против гитлеровцев, пытавшихся прорваться к Ленинграду. В августе у деревни Большие Пруды он попал под огонь вражеских танков, получил контузию, был пленен, однако через пять дней вновь появился на нашей стороне.

— Я возвратился от немцев по заданию абвера,— заявил он в особом отделе фронта. — Но выполнять это задание и не собирался.

Филимонов рассказал контрразведчику майору Д. Д. Таевере, как пожилой немецкий майор с помощью переводчика из русских белоэмигрантов склонял его к выполнению шпионского задания.

— Я знаю, что мое согласие на предложение фашистов есть измена Родине. Но я пошел на это, чтобы быть полезным своему командованию. Я запомнил, где расположены танки и самолеты противника. Мне известны фамилии и приметы трех шпионов, подготовленных абвером к переброске на нашу сторону. Чтобы абверовцы доверяли мне, я назвался сыном офицера-белогвардейца.

Уже во время беседы с Филимоновым нельзя было не заметить, что этот худощавый остроносый паренек с живыми карими глазами обладает чертами, необходимыми для разведчика. Патриот своей страны, смышленый, наблюдательный человек, он легко и быстро ориентировался в окружающей обстановке, отличался находчивостью и хорошей памятью. Хотя Филимонов находился на стороне противника всего пять суток, он сообщил чекистам ряд ценных сведений.

— Что интересует немецкую разведку? — спросил у него майор Таевере.

— Данные о расположении воинских частей и оборонительных сооружений, о нашей боевой технике, о настроениях жителей Ленинграда. Срок выполнения задания, которое мне дали, не более десяти дней.

У Д. Д. Таевере возник замысел отправить Филимонова к абверовцам с заданием, разработанным чекистами. План операции получил одобрение руководства особого отдела фронта и был согласован с командованием. Филимонов без колебаний согласился возвратиться в логово фашистского зверя теперь уже как наш разведчик. Перед ним была поставлена задача: внедриться в подразделение абвера и собрать сведения об агентах, готовящихся к заброске в тыл Красной Армии со шпионскими заданиями.

В соответствии с заданием чекисты разработали для Филимонова легендированную биографию.

Не прошло и десяти суток со дня прибытия Филимонова на нашу сторону, как, вновь перейдя линию фронта, он уже докладывал абверовцам о «выполнении» их задания. Николай рассказал о мощных оборонительных рубежах, воздвигнутых на подступах к Ленинграду, о встреченных им в пути колоннах танков и другой боевой техники. Разумеется, это были данные, вводившие противника в заблуждение.

Немецкий майор предложил Филимонову повторить сказанное, а затем поинтересовался, что еще удалось выяснить.

— Больше ничего. Я целую неделю находился в запасном полку, а когда оказался на передовой, сразу перешел на вашу сторону.

— Мало, очень мало ты успел сделать, — с недовольным видом заявил майор и, подумав, добавил: — Пока в разведку не пойдешь.

Вспомнив наставления чекистов, Филимонов понял, что, прежде чем определить дальнейшую судьбу своего не весьма удачливого лазутчика, абверовцы будут проверять его, интересоваться, какие настроения и намерения он вынашивает, к чему стремится, — одним словом, не является ли советским разведчиком. «Теперь главное — строго придерживаться легенды и не давать воли

своим чувствам», — решил Николай. И он успешно выдержал этот экзамен.

Через три недели Филимонову объявили, что он направляется в глубокий тыл, в команду обслуживания разведки. «Это как раз то, что мне надо»,— обрадовался Николай, когда оказался в бывших Омских казармах оккупированного гитлеровцами Пскова.

Через день Филимонов уже знал, что здесь, в казармах, разместилась абверкоманда, приданная группе немецких армий «Норд». Подразделение, в которое его зачислили в качестве парикмахера, занималось хозяйственным обслуживанием этого шпионского органа. Используя удачно открывшуюся возможность, Николай сразу же приступил к выполнению полученного им от чекистов задания. Он начал знакомиться со своими клиентами, присматриваться к ним, изучать их поведение, настроения. О себе он во всех случаях говорил коротко, скупо.

В команде обслуживания работали советские военнопленные и местные жители, пользующиеся доверием абверовцев. На особом положении находилась небольшая группа сынков русских белоэмигрантов, выполнявших наиболее важные поручения.

Филимонову повезло. Его соседями по койке оказались два дворянских недоросля братья Георгий и Виктор Нероновы, приехавшие в Псков из Варшавы. Вскоре к ним присоединился молодой врач из Праги Дмитрий Белявский, для солидности носивший небольшие белесые усики. Первое время эти представители белой дворянской кости не очень жаловали своим вниманием советского военнопленного, парикмахера Филимонова. Тем не менее из разговоров, которые они вели между собой, а иногда и с ним, Николай узнал немало абверовских секретов.

Многое удалось ему выяснить, беседуя с работавшими в команде военнопленными. Наиболее близкие отношения сложились у Филимонова сВасилием Виноградовым.

Николай узнал, что абверкоманда имеет номер 104. Ее главная задача — забрасывать шпионов в тылы Ленинградского и Волховского фронтов. Начальником абверкоманды был подполковник Петергоф (позднее разведчик выяснил, что это псевдоним абверовского офицера Гемприха). Замещал его белогвардейский полковник Смысловский. Братья Нероновы прислуживали им в качестве денщиков. Но они занимались не только чисткой сапог господ офицеров. Их главной обязанностью было обслуживать агентов, которые после окончания шпионской подготовки содержались на конспиративных квартирах в ожидании выброски в тыл советских войск.

Филимонову удалось узнать, что Белявский, братья Нероновы и другие сынки белоэмигрантов пользуются особым расположением полковника Смысловского. По его рекомендации начальник абверкоманды подполковник Гемприх взял Белявского к себе в качестве помощника и личного переводчика. А до этого Белявский работал в городе Валге (Эстония), в подчиненной абвер-команде разведывательной школе, созданной для обучения шпионов.

Кого готовит эта школа? Кто в ней обучается? Каковы приметы этих агентов? Когда и куда планируется их выброска? Какие задания они получают? Все эти вопросы встали перед Филимоновым с первых дней его пребывания в Омских казармах. Нужно было искать надежные пути к тайнам врага. И советский разведчик Николай Филимонов нашел их. Правда, не сразу.

Вначале он решил поближе сойтись с военнопленным Виноградовым и, не раскрываясь перед ним, что называется втемную, использовать его возможности. Николай знал, что в отдельных случаях Виноградов подменял братьев Нероновых, доставляя на конспиративные квартиры пищу абверовским агентам. Однако расчет на помощь Василия не оправдался, так как вскоре между ними произошел разлад.

Как-то, оставшись наедине с Николаем, Виноградов неожиданно спросил:

— Неужели ты такой, как про тебя говорят?

— Что ты имеешь в виду?

— А то, что ты добровольно сдался фашистам в плен и уже успел выполнить их задание в нашем тылу.

Филимонов не ответил.

— Молчишь? Значит, все это верно?

— Так надо было, Вася.

— Как это надо? Подлец ты! — вспылил Виноградов.— Придется тебе еще отвечать за такие дела. Вот увидишь!

— Не горячись. Время покажет, что и как надо делать. Будешь поносить немцев — повесят. А какой от этого толк? — пробовал успокоить его Филимонов.

— Нет уж, на животе ползать не буду. И молчать не собираюсь. Можешь докладывать! Да не забудь добавить, что я состою в комсомоле, — резко закончил разговор Василий.

Зная запальчивый характер Виноградова, Филимонов замолчал. Ему нравился этот парень. Фашистам его не сломить. Но рассказывать Васе правду о себе и привлечь его к выполнению задания чекистских органов он не решился, так как не был уверен, что Виноградов поверит ему. Он несколько раз пытался наладить с ним отношения, но из этого ничего не вышло.

Отчужденность между ними росла, и этого не мог не заметить их сосед по койке, подручный Гемприха и Смысловского — переводчик Белявский. А вскоре ему стали понятны и причины разногласий. Однажды, возвратившись из служебной поездки в штаб «Валли», Белявский предложил Филимонову и Виноградову почитать книжки, изданные белоэмигрантской организацией НТСНП — «Национально-трудовым союзом нового поколения» (впоследствии — НТС). Они отнеслись к этой жалкой пропагандистской стряпне по-разному.

Виноградов просто-напросто учинил скандал.

— Не думал я, что русский человек способен распространять клевету о своей родине, петь на один лад с фашистами, — заявил он, возвращая книжки их владельцу.

— Да ты, парень, ничего не понял. Там ведь о большевиках написано. Они довели Россию до нищеты, лишили русского человека всяких свобод, — возразил Белявский, нервно пощипывая куцые усики.

— Нет, господин хороший. Не знаешь ты новой России, не знаешь советских людей. Не показывай этих книжонок никому, а то еще и морду набьют!

— Да ты, видимо, сам большевистский фанатик!

— Считайте кем угодно.

Через день Виноградова вызвали в штаб абверкоманды. В казарму он не вернулся. Вначале прошел слух, что его отправили в разведшколу, но вскоре командир подразделения обер-лейтенант Эверс внес в этот вопрос полную ясность. Собрав команду обслуживания, он объявил:

— Виноградов расстрелян за антинемецкую пропаганду. Так будет с каждым, кто попытается последовать его примеру.

Николай тяжело переживал гибель своего товарища. Винил себя, что не сумел направить его ненависть к гитлеровцам по нужному руслу. Думал о том, как ускорить выполнение задания, которое он получил от чекистов.

Возвращая Белявскому привезенные им из Варшавы книжки, Филимонов сделал вид, будто они его заинтересовали, и, чуть смущаясь, добавил:

— Как-никак я ведь тоже не из простых. Отца я, правда, не помню, но со слов матери знаю, что он был офицером царской армии, потом служил у Колчака. Первое время большевики его не трогали, а в годы нэпа сослали в Сибирь, где он и умер.

Этот рассказ Филимонова не на шутку заинтересовал Белявского. По его просьбе Николай во всех деталях изложил ему «свою», разработанную чекистами, биографию.

— Таких, как я, в институт не очень принимали,— продолжал он свою исповедь. — Пришлось после школы идти в училище. Стал парикмахером. Работал в солидном заведении на Невском, — Филимонов остановился и, не теряя серьезности, поинтересовался: — Между прочим, я где-то читал, что русские эмигранты в Париже не только в парикмахеры, а даже в швейцары поступали. Верно это?

— К сожалению, да. Но мой отец, офицер армии Врангеля, сумел кое-что вывезти из России и открыл в Чехословакии выгодное предприятие. Я выучился на врача, однако намерен посвятить свою жизнь борьбе за освобождение родины от большевистского ига.

Белявский рассказал Филимонову, что с 1935 года является активным членом НТС, что братья Нероновы, инженер-строитель Евгений Жерлицын, коммерсант Тимофей Крюйтчан и еще некоторые выходцы из белоэмигрантских семей, работающие ныне в абверкоманде 104 и разведшколе в Валге, также состоят в НТС. В заключение беседы Белявский вручил Николаю несколько книжек, в которых разъяснялась программа «Союза».

Когда Филимонов вернул ему эти книжки, Белявский более обстоятельно потолковал с ним о целях и задачах НТС.

— Сейчас мы помогаем немцам свалить большевиков. Потом, когда власть будет в наших руках, распустим колхозы, вернем владельцам их собственность и установим в России новый строй, — говорил он Филимонову.

Решив, что Николай усвоил идеи «Союза», Белявский предложил ему вступить в НТС.

— Справлюсь ли? — усомнился Филимонов.

— Безусловно справишься. Хотя, честно говоря, культуры у тебя маловато, но главное — в твоих жилах, как говорили наши предки, течет голубая кровь. И это воочию видно по твоим способностям, рассудительности, пониманию долга, — горячо убеждал его Белявский.— Думаю, что сомневаться, а тем более возражать у тебя нет оснований.

Филимонов не возражал.

Он был принят в члены НТС в торжественной обстановке. На частной квартире, где это происходило, присутствовали Белявский и его приятели.

По случаю приема состоялась выпивка. Организатором ее был Тимофей Крюйтчан, ловкий, пронырливый делец. Про него говорили, что в разного рода сделках он превзошел своего отца, имевшего до 1917 года крупную торговлю в Армении. Отец и сын Крюйтчаны занимались коммерцией в Иванове, Киеве и Крыму вплоть до 1931 года. Потом им удалось перебраться в Польшу.

— Граница для меня не препятствие. В любой стране могу побывать,— похвастался Тимофей во хмелю,

— Как? Без документов?

— Имею паспорта: польский, турецкий, персидский..,

— Как тебе удалось их достать?

— У всякой фирмы свои секреты. Мой секрет — деньги.

Крюйтчан неожиданно для всех достал из кармана советский паспорт:

— Могу и к большевикам махнуть. И деньги будут, и награда. Стоит только выкрасть у немцев секретные документы и передать русским. Ненавижу немцев...

Наступило неловкое молчание.

Присутствующие знали, что Крюйтчан стоит близко к руководителям абверкоманды Гемприху и Смысловскому, которым были известны многие проделки этого «идейного борца за освобождение России», однако все они почему-то сходили ему с рук. Белявский и другие белоэмигранты подозревали, что Крюйтчан является агентом-провокатором в их среде. Его пьяное бахвальство еще более укрепило эти подозрения.

После приема Филимонова в члены НТС взаимоотношения его с Белявским и другими белоэмигрантами стали еще более близкими. Теперь они в присутствии Николая спокойно разговаривали обо всем, что касалось деятельности абверкоманды.

Филимонов узнал, что абверкоманда 104 имеет разведшколу не только в Валге, но и в Стренчи (Латвия) и что обучаются там шпионы-радисты.

Вскоре Николаю стали известны также адреса конспиративных квартир, расположенных в Пскове.

От Белявского Филимонов узнал, что заместитель начальника абверкоманды Смысловский в годы гражданской войны возглавлял службу контрразведки в армии барона Врангеля. До начала войны с СССР он жил в Варшаве и уже тогда работал в абвере. Белявский рассказал Николаю, что Смысловский поддерживает близкие связи с НТС, но не любит их афишировать, а в настоящее время направляет всю работу псковской группы «Союза».

Однажды Белявский похвастал Филимонову своими успехами в создании ячейки НТС, в которую ему удалось вовлечь пятерых жителей Пскова.

Филимонов впитывал все эти сведения, понимая, как важны они для советской контрразведки. Но в то же время он отдавал себе отчет в том, что главные секреты абверкоманды 104 сосредоточены в разведывательных школах. «Если я попаду в школу, — размышлял Николай, — то выясню все, что можно, о подготовке шпионов, соберу данные о каждом из них. Когда же меня будут инструктировать, посылая в советский тыл, я узнаю, чем интересуется вражеская разведка. Но как проникнуть в школу, не вызвав подозрения абверовцев?» Решение пришло после долгих и напряженных раздумий. Помогла «идейная близость» Филимонова к НТС.

В одной из бесед с Николаем Белявский похвалил своего единомышленника Жерлицына за работу в валговской разведшколе.

— Жерлицын умело изготовляет документы для разведчиков. Кроме того, он вербует слушателей школы в НТС, поручает им создавать ячейки «Союза» на советской территории.

— Я тоже не прочь испытать свои силы в этом деле,— осторожно намекнул Николай.

— Отличная мысль! — обрадовался Белявский.— Окончишь школу, а когда немцы будут посылать тебя с заданием в большевистский тыл, мы дадим тебе свое поручение. Я обо всем договорюсь с полковником Смысловским.

Через несколько дней Филимонов уже числился слушателем валговской разведшколы.

За два месяца обучения он собрал обширные данные о деятельности этого учебного центра, о его руководящем, преподавательском и обслуживающем персонале. Большого напряжения потребовало от Филимонова изучение тех, кто занимался в школе вместе с ним. Ему удалось запомнить клички и характерные приметы каждого из слушателей, выяснить ряд сведений из их прошлого и даже узнать несколько подлинных фамилий абверовских агентов.

В школу несколько раз приезжал полковник Смысловский. Он читал будущим шпионам лекции о положении на советско-германском фронте, о моральном состоянии войск Красной Армии. Выступления полковника были насыщены злобными измышлениями и клеветой на советских людей, на нашу славную армию...

Спустя два месяца Филимонова вместе с другими выпускниками школы привезли в Псков и поместили на конспиративной квартире в доме № 45 по Крестовскому шоссе. Здесь новоиспеченные агенты были представлены руководителям абверкоманды 104 Гемприху и Смысловскому. Гемприх поинтересовался их самочувствием и готовностью к выполнению задания в тылу Красной Армии. Смысловский подошел к Филимонову и спросил, доведён ли он, что идет в разведку.

— Очень доволен,— не погрешив против истины, бойко ответил Николай.

На следующий день Филимонов и его напарник абверовский агент Зимин в сопровождении офицера абверкоманды и переводчика Жерлицына выехали в деревню Скугры, близ города Дно, где размещалась приданная 16-й немецкой армии абвергруппа 111. Здесь Филимонов и Зимин получили задание по сбору шпионских сведений о советских войсках. После этого Жерлицын, отозвав Николая в. сторону, приступил к инструктажу своего «единомышленника»:

— Наряду с выполнением основного задания необходимо вести работу в советском тылу по линии НТС. Главная задача — создавать ячейки «Союза» из числа штатских лиц и военнослужащих. Опора — на обиженных Советской властью, недовольных своим положением.

В ночь на 13 июня 1942 года Филимонов, Зимин и сопровождавший их проводник Воробьев преодолели линию фронта и вышли в расположение советских войск в районе города Холма. В пути Филимонов склонил Зимина и Воробьева к явке с повинной.

Прошло немного времени, и разведчик Николай Филимонов докладывал чекистам фронта о выполнении задания в стане врага.

Филимонов сообщил контрразведчикам о деятельности абверкоманды 104 и разведывательной школы в городе Валге. Он помог армейским чекистам разоблачить и обезвредить ряд абверовских агентов, обученных и переброшенных фашистской разведкой на нашу сторону. Заслуживали внимания сведения Филимонова о коварных замыслах и преступных делах НТС на захваченной гитлеровцами советской земле.

Возвратясь из вражеского тыла, Филимонов продолжал служить в Советской Армии, сражаться против фашистов.

Данные, собранные Филимоновым, многие другие материалы о деятельности НТС, полученные советской военной контрразведкой, свидетельствовали о том, что в годы второй мировой войны эта антисоветская белоэмигрантская организация полностью перешла на службу к гитлеровским разведывательным органам, стала их филиалом. Это признавали сами руководители НТС. «С начала войны каждый из нас и вся организация в целом идем в ногу с гестапо», — говорил Вюрглер, занимавший видное положение в НТС [С. Владимиров. Записки следователя гестапо. Журнал «Москва», 1971, № 6, 7, 8.].

Сразу после нападения фашистов на Советский Союз вступило в действие секретное соглашение, заключенное руководством НТС и главным управлением имперской безопасности (РСХА) министерства внутренних дел Германии. Началась мобилизация членов НТС для проведения подрывной деятельности на захваченной гитлеровцами советской территории.

Разумеется, о закулисных делах руководителей НТС, их прямых связях с фашистскими секретными службами рядовые члены «Союза» не знали. Они ехали в оккупированные гитлеровцами районы СССР с «великой освободительной» миссией, но вскоре многие из них под воздействием своего руководства оказались на службе в разведывательных и контрразведывательных органах фашистской Германии.

Так произошло и с группой членов НТС, в которую входили Белявский, Жерлицын, братья Нероновы и другие, которые прибыли в Псков в августе 1941 года по распределению «Восточного бюро НТС», а на месте по указанию полковника Смысловского были определены на службу в подразделения абвера.

Небезынтересно отметить, что «Восточное бюро НТС», являвшееся по сути дела центром шпионской белоэмигрантской организации на восточно-германском фронте, маскировалось в Варшаве (улица Хмельная, 7) под вывеской «Восточная строительная фирма Гильген». Возглавлял «Восточное бюро» член руководства НТС Вюрглер, который пользовался особым доверием ведомства Гиммлера — главного управления имперской безопасности (РСХА).

Летом 1942 года на базе «Восточного бюро НТС» абвер создал широко разветвленный контрразведывательный орган — зондерштаб Р — «особый штаб Россия».

В задачу зондерштаба входило вести борьбу с партизанским движением и патриотическим подпольем на оккупированной гитлеровцами территории СССР, В 1943 году на зондерштаб было возложено также проведение шпионажа в тылу Красной Армии. Он имел разветвленную сеть межобластных, областных и районных резидентур, которые создавались в местах наиболее активной деятельности партизанских отрядов. Резиденты действовали под маской сотрудников дорожных и строительных отделов, заготовительных контор и других хозяйственных организаций.

Руководящий состав зондерштаба и его резидентур состоял, как правило, из белоэмигрантов — членов НТС и бывших петлюровцев — проверенных агентов немецко-фашистской разведки, а также из изменников Родины, зарекомендовавших себя на службе у гитлеровцев.

Не случайно во главе зондерштаба Р абверовцы поставили белогвардейского полковника Смысловского. В предвоенные годы, прикрываясь псевдонимами «фон Регенау» и «Хольмстон», он руководил контрразведывательной резидентурой абвера в Варшаве и был известен как подручный вожака «Русского фашистского союза» Шелехова. Член руководства НТС Вюрглер получил в зондерштабе должность начальника отдела.

Обосновавшись в Варшаве, Смысловский вызвал из Пскова членов НТС братьев Нероновых и определил их в аппарат зондерштаба Р, а в районные резидентуры, созданные в городах Гдове, Острове, Порхове, назначил активных деятелей НТС Поздеева, Пущина, Врангеля, Тенсона, о которых мы еще расскажем в нашей книге.

Так предатели своего народа, считавшие себя «идейными борцами за освобождение России», прочно впряглись в одну упряжку с гитлеровцами, этими злейшими врагами человечества.

¹

«Ордена Ленина Ленинградский военный округ». Исторический очерк. Лениздат, 1968, стр. 421.

²

Этот эпизод положен в основу повести Ю. Германа «Операция „С новым годом“». Г. И. Пяткин выведен в ней под фамилией Локоткова. Политиздат, 1964.

³

«Новая и новейшая история», 1968, № 5, стр. 101.

⁴

«Ленинградская правда», № 302, 28 декабря 1945 года.

Встреча в стане врага

В июле 1942 года отправился за линию фронта со специальным заданием Мелетий Малышев, в недавнем прошлом студент Ленинградского института советской торговли. Это был молодой, энергичный, полный сил человек, инициативный комсомолец, храбрый воин. Мелетий добровольно ушел на фронт в первые же дни войны, отважно бился с врагом, познал горечь отступления. Ветераны Ленинградского фронта знают об ожесточенных боях на плацдарме близ Невской Дубровки. Среди мужественных защитников «Невского пятачка» был и Малышев.

Оперативный работник особого отдела франта старший лейтенант В. Н. Маковеенко не ошибся, когда высказал мнение, что из Малышева получится неплохой разведчик. Мелетий был очень наблюдателен. Он знал немецкий язык, радиодело, на фронте стал сапером. Все это было как нельзя кстати для осуществления задуманного чекистами плана. Таких людей, как Малышев, абверовцы в первую очередь намечали кандидатами в диверсанты и агенты-радисты.

Чекисты тщательно разрабатывали операцию «перехода» Малышева к фашистам. Прежде всего нужно было решить, как он попадет на сторону противника. Сделать это можно было лучше всего во время разведки боем.

Мелетию предстояло пробраться к гитлеровцам, завоевать их доверие, попасть в одну из разведывательных школ абвера, выявить, кто в ней обучается, где, когда и с каким заданием будет направлен в расположение наших войск. Сложнейшая задача!

Маковеенко и Малышев подолгу сидели вместе, изучали район действий, продумывали легенду, старались до мелочей предусмотреть, как вести себя разведчику в стане противника, как держать связь со своими. Одногодки, они и внешне чем-то походили друг на друга. Оба среднего роста, коренастые, худощавые (впрочем, кто тогда, в блокадное время, не был худощавым!). Только Малышев светловолосый, а у Маковеенко — иссиня-черная шевелюра и темно-карие глаза.

— Главное — выдержать первую проверку, — в который раз повторял Маковеенко.

— Не волнуйся, выдержу, — улыбался Малышев.

— Ты не шути. Абверовцы — народ дотошный. На мелочах можешь попасться. Один наш товарищ был у них и на допросе показал, что учился в средней школе в Пушкине. А они уже вступили туда. Через несколько дней вызывают его снова и спрашивают: кто в школе учитель математики, каким прозвищем наделили его ребята?

— Ход самый заурядный.

— Заурядный — да. Но если бы он не знал, кто там учительствовал, его сразу бы разоблачили. А один разведчик погиб из-за сапог.

— Как это?

— А так. Пошел к немцам в их форме, с хорошими документами, выдавал себя за немецкого солдата. Идеально знал немецкий язык. Но сапоги у него были кирзовые, а таких у гитлеровцев нет...

И опять они тщательно обсуждали каждый шаг, который предстояло сделать Мелетию, советовались со старшими товарищами, старались предусмотреть все ситуации, в которых мог оказаться Малышев за линией фронта. Он должен был прийти к фашистам с легендой и суметь ее защитить. А это, пожалуй, посложнее, чем защита диплома или диссертации, ибо в случае провала тебя ждет смерть. Но и успех тут только начало дела. Надо было суметь попасть в поле зрения абверовской разведки, заинтересовать ее, завоевать доверие, проникнуть туда, куда нужно. Множество препятствий встанет на пути «перебежчика», сотни случайностей могут помешать ему.

— Сам не напрашивайся в разведку, чтобы не вызвать подозрений, — говорил Маковеенко. — Это должно произойти естественно. Пусть они сами тебя найдут...

Бой разыгрался более жестокий, чем можно было ожидать. Мелетий был ранен в голову, в грудь, в ногу. Это тоже не было предусмотрено. Он потерял сознание на поле боя, попал в плен и прошел через все его ужасы. Гитлеровцы допрашивали его с пристрастием, били, выкручивали руки, бередили раны. Мелетий не раз терял сознание. Стремясь проверить, понимает ли он по-немецки, абверовцы завели разговор о расстреле, но Малышев не выдал себя, хотя это стоило ему нечеловеческих усилий. Потом был инсценирован расстрел. Комсомолец и тут выстоял. Он твердил одно: в разведке боем отстал от своих. Биография — в соответствии с легендой: детдомовец, родителей и родственников нет. Служил в саперной части. На фронт только что прибыл.

Малышев повторял это изо дня в день, находясь под неусыпным наблюдением провокаторов и эсэсовских палачей в лагерях военнопленных. В конце концов гитлеровцы поверили ему. Русские врачи из военнопленных вылечили Мелетия. Однако пришлось все же ампутировать часть ступни.

Молодой разведчик побывал во многих лагерях, чуть не умер от сыпного тифа. Но он всегда помнил, зачем послан Родиной в стан врага.

В конце концов Мелетий добился своего. Его зачислили в валговскую разведшколу абвера, стали готовить для шпионажа в тылу советских войск. Он старательно осваивал под руководством абверовских инструкторов способы сбора разведывательных данных, хождение по азимуту, искусство маскировки. Он прилежно изучал структуру Красной Армии (будто не знал ее), с интересом и искренним любопытством рассматривал образцы погон: они были введены в наших войсках уже после его ухода на задание.

Мелетий дал понять гитлеровцам, что знаком с радиотехникой (увлекался до войны радиолюбительством). Его перевели в школу радистов в городе Стренчи и готовили уже как разведчика-радиста. Абверовцы ухватились за него, и Мелетий старался «оправдать их доверие». Его считали лучшим курсантом: он принимал уже более ста знаков в минуту. Отправлять за линию фронта не спешили: берегли до того случая, когда надо будет выполнять особо важное задание.

Между тем советский разведчик делал свое дело.

Разные люди окружали его. Среди тех, кого фашистская разведка готовила для шпионажа и диверсий, были явные враги нашего народа. Были отпетые уголовники, которым все равно, кому служить. Были трусы и просто слабодушные люди, утратившие веру в победу над оккупантами, павшие духом от нечеловеческих страданий в лагерях военнопленных.

Но были в разведшколе и советские патриоты, оказавшиеся в плену помимо своей воли. Однако плен есть плен, он во все века считался позором. И эти люди хотели смыть с себя позорное пятно, искали выход из создавшегося положения.

Обезвредить предателей, помочь тем, кто остался верен Родине, должен был Мелетий Малышев. Более полутора лет провел он в логове врага, находясь бок о бок с матерыми разведчиками, крупными специалистами шпионского ремесла. Установить связь с советской контрразведкой долго не удавалось. Лишь через год поступило от Мелетия первое сообщение.

Абверовцы и позже не раз проверяли Малышева, используя самые изощренные способы. Но он не поддавался на провокации. Перед нами две фотографии из архива: на одной мы видим Малышева перед уходом на задание, на второй — сразу после возвращения. Похоже, будто это два разных лица: улыбчивый юноша с чистым, открытым взглядом — и отдаленно похожий на него, внутренне собранный, с резкими складками, сбегающими от крыльев носа вниз, с глубоко запавшими глазами, много переживший человек. За двадцать месяцев Мелетий постарел на двадцать лет.

Абверовцы послали Малышева на задание в трудное для них время. Немецкие соединения, блокировавшие Ленинград, начали отступать под ударами войск Ленинградского фронта. Гитлеровские разведчики направляли в наши тылы группу за группой, но почти все они не возвращались обратно, со многими фашистам не удавалось установить даже радиосвязь.

Малышев со своим помощником и еще две шпионские группы по указанию начальника абверкоманды 104 подполковника Шиммеля были доставлены в абвергруппу 112, которая к тому времени переместилась из-под станции Сиверская в Псков. Здесь-то перед переброской в расположение советских войск Мелетий и встретился с другим нашим разведчиком.

Расскажем вкратце предысторию этой встречи.

Сержант Советской Армии коммунист Василий Капитонович Ющенко, выполняя задание советской контрразведки, перешел линию фронта 1 декабря 1943 года, за полтора месяца до начала наступления наших войск. Фашисты посадили его как «перебежчика» в тюрьму ГФП. Некий гитлеровский офицер долго измывался над ним. Потом Василия привели к капитану Шоту, начальнику абвергруппы 112. Шот предложил Ющенко сесть, некоторое время в упор рассматривал его, потом, часто поправляя пенсне, принялся расспрашивать, здоров ли Василий, умеет ли ходить на лыжах, хорошо ли стреляет, кем работал до войны. Как бы между прочим абверовец поинтересовался, не хочет ли Ющенко повидать близких (его родители и жена жили в оккупированном Павловске), и наконец предложил ему поступить на службу в германскую армию.

— Это для меня неожиданно, — сказал Василий.— Надо подумать...

— Думать некогда. Решайте.

— Что я должен буду делать? Может, по ремонту? Могу водить машину, шоферские права в армии получил...

— Если согласны, обучим тому, что должен знать разведчик, — сказал капитан.

Василий прикинул: или это еще одна проверка, или сбывается то, к чему готовил его капитан Н. А. Наумов из контрразведки 42-й армии.

— Дело это сложное, — задумчиво сказал Ющенко.— Не каждому по плечу. Постараюсь оправдать доверие, а там — что получится.

— Хорошо, — с улыбкой ответил Шот.

Ющенко отправили в деревню Кезево (в четырех километрах от станции Сиверская) в абвергруппу 112. Последовало фотографирование в фас и в профиль, описание примет, заполнение анкеты, снятие отпечатков большого пальца правой руки. Василий получил кличку — Глазунов.

Первая ночь в абвергруппе показалась ему бесконечно долгой. Он лежал на узкой железной койке в пустой гулкой комнате большого дома, где еще недавно была школа, и долго не мог уснуть. За окном бесновалась вьюга. Мысленно Василий был далеко за линией фронта, среди товарищей. Снова вспомнил он наставления капитана Н. А. Наумова и, казалось, услышал его голос: «Все идет хорошо, Василий Капитонович. Только будь осторожен. За тобой наблюдают...» Да, но что скажет отец, узнав, где его сын? Не отвернется ли Шура, поверит ли, что ее муж не предатель? «Если увижу их — расскажу все. Им-то могу довериться. А капитан Н. А. Наумов говорил: никому ни слова. Нет, пожалуй, не скажу. Сейчас не время...»

Через несколько дней начальник абвегруппы приказал своему новому агенту начать подготовку к выходу на задание в расположение советских войск.

«С чем я пойду обратно? Еще ничего не сделал, ничего не узнал», — подумал Ющенко и сказал:

— Я же неопытный, меня сразу поймают.

— Боитесь? — скривил губы Шот. — Впрочем, к противнику перебегают не из храбрости.

— И вы побоялись бы. Дело-то незнакомое. Если бы водопровод починить или машину — этому я учился, а тут...

— Пойдете с обученным человеком. Он позанимается с вами недели три-четыре.

— Это другое дело, — обрадовался Ющенко.

На другой день приехал Гладов, рыжеватый, низкорослый парень неопределенного возраста.

— С этим лопухом пойду? — спросил он, едва взглянув на Ющенко.

Василий обиделся, на миг забыв о том, что не имеет права на эмоции.

Весь январь Василий и Гладов тренировались в ходьбе на лыжах, учились подрывному делу, ориентировке на местности. Гладов оказался крепким и выносливым. Он гонял Василия до седьмого пота, покрикивал, когда тот отставал. Тренировки проводились каждый день, в любую погоду и прервались ненадолго лишь в январе 1944 года, в связи с переездом абвергруппы 112 в Псков.

Потом Гладов попросил разрешения «съездить к девочке» в город Остров. Капитан Шот решил поощрить усердие своего подчиненного и отпустил его на три дня. Гладов уехал и как в воду канул. Прошел слух, что он бежал к партизанам. Началось расследование, но абверовцам ничего не удалось выяснить. «Похоже, я и в самом деле лопух. Своего человека не распознал»,— думал Василий.

После побега Гладова капитан Шот отменил выход Ющенко на задание и назначил его шофером грузовой машины. Так советский разведчик оказался в штабе абвергруппы 112. Все складывалось как нельзя лучше. Василий познакомился с шоферами группы, с писарями, радистами. Он многое узнавал от них.

В конце января в абвергруппу 112 прибыли шесть молодых парней. Они разгуливали по двору, отсыпались. Иногда раскидывали по черепичной крыше дома антенну. Держались новички парами. Занятия с ними вели капитан и его подручные.

«Надо узнать, что за люди», — подумал Василий.

Один из прибывших — светловолосый, чуть прихрамывающий, с быстрыми глазами — оказался ленинградцем. Они долго, что называется, прощупывали друг друга. Наконец новенький рассказал Василию, как его, тяжело раненного, захватили в плен. Сначала издевались, потом начали лечить, часть ступни отхватили, вот теперь хромает. Сказал, что немцы долго не доверяли ему, проверяли в лагере, а потом направили в разведывательную школу. Это было, как он сказал, хорошим началом.

«Какой смысл он вкладывает в слова «хорошее начало»?»— пытался понять Василий. Ему казалось, что парень с редким именем Мелетий чего-то ждет от него, Василия. И Ющенко решился. Надо же было приступать к делу, которое поручила ему советская контрразведка!

— Хорошему началу нужен и хороший конец, — сказал он.

— Желательно. Только что от нас зависит? Мы же кролики, — отозвался Мелетий.

— Мы — советские люди!

— Предположим.

— Надо делать то, что выгодно нам.

— Каким образом?

— Могу подсказать.

— Кто ты? Откуда? — допытывался ленинградец.

— Мы и в плену советские бойцы, — сказал Василий, испытующе глядя прямо в глаза Мелетию. — Слушай и запоминай. Когда тебя переправят к нашим, обратись в любой штаб и назови пароль «Охотник». Говаривал мне один человек, что с этим паролем в тюрьму не попадешь, если ничего против своих не сделал. Но можешь поступить и по-другому...

Василий и его новый друг Мелетий молча пожали друг другу руки. Так в разгар январского наступления наших войск в 1944 году в логове противника встретились два советских разведчика, два незнакомых друга. Один из них только приступал к выполнению задания, другой возвращался к своим. И хотя Мелетий Малышев не открылся полностью Василию Ющенко, он сердцем поверил ему и впервые за полтора года пребывания среди врагов ощутил локоть товарища по оружию.

На другой день Малышева с его напарником и две другие группы агентов абверовцы перебросили на нашу сторону. Мелетий быстро нашел с напарником общий язык, и оба они явились к командованию. Поимка двух других групп, район выброски которых был известен Малышеву, не представила большого труда.

Малышев принес в советскую контрразведку ценнейшие сведения об интенсивной подготовке шпионов в разведывательных школах абвера в городах Валге и Стренчи, о засылке их в тыл советских войск. Благодаря этим материалам чекистам удалось разоблачить многих фашистских агентов. Правительство наградило М. О. Малышева орденом Красного Знамени.

После войны Мелетий Олегович Малышев окончил Ленинградский университет, затем аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию. Это человек большой эрудиции, глубоких знаний, историк, правовед, искусствовед. Его хорошо знают в Ленинграде как преподавателя, лектора, страстного книголюба. Однако лишь после его выступления по телевидению и выхода в свет первого издания этой книги всем, кто знает Мелетия Олеговича, стало известно, что в годы войны он выполнял ответственное задание органов государственной безопасности в логове врага.

Василий Ющенко после встречи с Мелетием Малышевым продолжал работать в фашистском тылу. Он отступал вместе с гитлеровцами. От него регулярно приходили связники с паролем «Охотник» и приносили добытые им сведения о подготавливаемой абвергруппой 112 агентуре. Потом связь прервалась.

Вернулся Ющенко к своим лишь в январе 1945 года в районе Кенигсберга, на участке наступления 39-й армии. Сейчас Василий Капитонович живет в Павловске, под Ленинградом. Он гордится тем, что одну из своих наград заслужил в открытом бою с врагами Родины, а вторую — в тайной схватке с фашистской разведкой.

Мелетий Малышев и Василий Ющенко не виделись после встречи в стане врага более двадцати пяти лет. По-разному складывались их судьбы. Лишь в ноябре 1969 года им удалось встретиться. Это произошло в Ленинграде, в школе-интернате № 18 Кировского района, куда их пригласили пионеры, красные следопыты, создавшие школьный музей «Ленинградский чекист». Ющенко поднялся на сцену, когда вечер, посвященный открытию музея, уже начался. Увидев его, Малышев вышел из-за стола президиума. Они крепко обнялись. В глазах того и другого блеснули слезы, которых они не стыдились: такие встречи бывают не часто. Пионеры горячей овацией приветствовали отважных разведчиков, ветеранов незримого фронта борьбы против фашизма.

Девушки-разведчицы

Вслед за М. О. Малышевым в глубокую разведку были направлены две девушки. Они ушли к врагу в августе сорок второго года на участке Приморской оперативной группы (ПОГ), где тогда установилось временное затишье. Это были Ольга Большакова, в недавнем прошлом пропагандист Середкинского райкома партии, и Надя Александрова, только что принятая кандидатом в члены партии. Обе до ухода в разведку служили в 34-м медико-санитарном батальоне 48-й стрелковой дивизии. Ольге было двадцать пять лет. Наде шел только двадцатый год.

Девушки без колебаний согласились пойти с особым заданием в тыл фашистских войск. Месяц они готовились к этому. Каждый вечер вместе с контрразведчиком капитаном В. Е. Евграфовым разрабатывали детали задания. Подобрали платья, пальто, туфли, от которых отвыкли за год фронтовой жизни.

В ночь перед уходом молодые разведчицы лежали на кровати, тесно прижавшись одна к другой.

— Не боишься, Надюша? — опрашивала Ольга.

— Боюсь немного. Зверюги они, фашисты. Но ведь кому-то надо.

— Вот и я думаю: надо.

Помолчали. Потом Надя неожиданно сказала:

— А капитан наш такой мрачный! — Она засмеялась. — Представляю, как он за девушками ухаживал до войны...

— Обыкновенный человек. Какие могут быть шутки? Он нас к большому и опасному делу готовит, — отозвалась Ольга.

— А может, ему нас жалко?

— Не до жалости теперь. Тысячи гибнут. Война...

Девушкам предстояло пробраться в район Кингисеппа, где жили родители Нади, остаться там, легализоваться и приступить к выполнению задания. Старшей была назначена Ольга. Задание, полученное ими, показалось разведчицам несложным. Но это только показалось. Они должны были добывать образцы документов, которые выдаются местным жителям оккупационными властями, изучать обстановку, выявлять фашистских агентов-провокаторов. Связь надлежало держать через партизанский отряд, где находился представитель органов государственной безопасности.

Так все было спланировано. Но получилось иначе.

Скрытно переправленные через линию фронта, они еще не успели уйти из расположения немецких войск, как их задержали. В штабе дивизии в Ропше какой-то армейский офицер наскоро допросил девушек на ломаном русском языке и направил в Тайцы, в ближайшую команду ГФП.

В тюрьме ГФП Надю и Олю рассадили в разные камеры.

«Вот я и в фашистскую тюрьму попала», — думала Надя и, как ни странно, не ощутила поначалу никакого страха. Ей стало не по себе, когда она увидела на одной из стен надпись: «Здесь сидел Колычев Иван Егорович, 1917 года, родом из...» Надя невольно подумала: русский человек Иван Егорович что-то хотел написать о себе и не успел. Может быть, его увели на казнь. Вот так и ее. И никто о ней не узнает...

Зондерфюрер из ГФП допрашивал их поодиночке, вызывал по нескольку раз в день. Он добивался, кем они посланы и с каким заданием. Девушки держались твердо: пробираются к своим родственникам. В камеру к Наде посадили бойкую девицу с раскосыми глазами.

— Знаешь, меня тоже послали в разведку. Видать, сами ничего не знали — прямо в лапы к немцам, — сообщила она после первого же знакомства.

— Почему «тоже»? — перебила ее Надя. — Я же не в разведку шла.

— Вот я и говорю, — не смутилась девица. — Решила: чем пропадать, лучше признаюсь. И немцы меня пальцем не тронули.

— А что же ты в тюрьме сидишь?

— Я-то?

— Ты-то.

— Да что-то еще выясняют. Но меня скоро освободят. И тебе советую признаться.

Через несколько дней девушек освободили, так как никаких улик против них не было. Зондерфюрер сказал, что их следует расстрелять, как подозрительных, но у него доброе сердце. Он их отпустит, но за это они должны ему помогать. Это был обычный прием гитлеровцев.

Поселили девушек в деревне Горки, отдали их под начало переводчицы комендатуры Анны Ивановны, немолодой, высокой женщины с сиплым голосом.

— Остановитесь у тетки Агафьи, — сказала она.— Кормить будет чем бог пошлет... Увидите подозрительного — немедленно сообщите в комендатуру. Стану по очереди посылать вас по деревням. Если одна сбежит, вторую повесим...

Так они жили месяц. Только однажды их вызвали в Ропшу на опознание задержанной советской разведчицы. Девушки вошли в штабное помещение и чуть не ахнули: там сидела Тоня Попова, которая тоже служила в медсанбате, а потом куда-то исчезла.

— Знаете эту фрейлейн? — спросил офицер, тот самый, который допрашивал их в первый раз.

— Нет, не знаем.

— А вы? — обратился он к Тоне Поповой.

— Первый раз вижу этих девок, — зло ответила она.

Их вытолкали за дверь, и что было дальше, они не знали.

Еще через несколько дней, в первых числах декабря, Ольгу и Надю отвезли в Гатчину и сдали в лагерь, где формировался эшелон для отправки военнопленных. Сопровождавший их солдат передал в канцелярию лагеря пакет, в котором были, по-видимому, материалы о них.

Трое суток шел эшелон до Таллина. Пленных, в том числе раненых и больных, везли в товарных вагонах. Вагоны не отапливались. За три дня только один раз охранники открыли двери и бросили в вагоны несколько буханок хлеба.

— У нас мертвые есть! — крикнул кто-то, выглянув из дверей.

— Дайте воды! Воды! — слышалось из другого вагона.

— Цурюк! — крикнул часовой и выстрелил.

Так и везли — живых и мертвых, лежавших рядом. Надя и Ольга, как могли, оказывали помощь раненым.

— Сволочи, звери двуногие! — ругалась и плакала Надя.

— Крепись, девочка, — подбадривала ее подруга, хотя сама прикусывала губы, чтоб не расплакаться.— Крепись! Нелегкий тебе выпал кандидатский стаж. Выдержишь его — настоящей коммунисткой станешь.

В Таллине пленных перевели в другой поезд. Только здесь были вынесены из вагонов трупы. Вскоре состав прибыл в маленький эстонский городок Вильянди. На южной окраине его расположился лагерь Дулаг-375, в котором разместились полторы тысячи пленных. Начальник лагеря капитан Штольц, высокий шатен с брезгливой миной на лошадином лице, хорошо знал установки Гиммлера и Кейтеля об отношении к военнопленным. В овраге неподалеку от лагеря чуть не каждый день хоронили умерших.

Внутри лагеря в Вильянди был зондерлагерь человек на двести. Начальник контрразведывательной абвер-группы 326 Редлих называл его «лагерем тайноносителей». Сюда направлялись захваченные гитлеровцами и не расстрелянные по тем или иным причинам советские разведчики, а также лица, подозревавшиеся в принадлежности к разведке Красной Армии. Здесь же содержались проштрафившиеся фашистские пособники, агенты, побывавшие в тылу советских войск и чем-либо скомпрометировавшие себя перед абвером. В этот «лагерь в лагере» и угодили Надя Александрова и Оля Большакова.

Зондерлагерь был постоянно в поле зрения управления контрразведки Ленинградского фронта. Здесь всегда находился кто-либо из разведчиков, работавших в стане врага. Содержавшиеся в зондерлагере лица подразделялись с присущей немцам пунктуальностью на определенные категории, подвергались соответствующей идеологической обработке и тщательной проверке. К ним подсылали провокаторов. Разговоры подслушивались. Одних отсюда отправляли на казнь, других отбирали для использования в разведке, третьи продолжали сидеть и ждать решения своей судьбы.

В зондерлагере наши разведчицы провели девять долгих месяцев. Они не теряли времени даром и собрали большой материал, представлявший особый интерес для органов государственной безопасности.

Начальник абвергруппы 326 обер-лейтенант Редлих, резиденция которого находилась в Тарту, систематически посещал зондерлагерь, или, как он выражался, «садок, в котором выращивались необходимые экземпляры».

Однажды Редлих вызвал Надежду.

— Не хотите ли покинуть лагерь?— спросил он.

— О, конечно! Все об этом мечтают.

— Но не все ведут себя честно.

— Я всегда говорю правду.

— Верю, — осклабился Редлих, блеснув золотым зубом,— и могу предложить вам поехать на курсы функционеров, организаторов культурно-просветительной работы в лагерях русского гражданского населения.

— Не понимаю, что это такое, — сказала Надя.

— Видите ли, нам нужно улучшитьконтакты с русскими. А у нас, к сожалению, мало администраторов, говорящих по-русски. Мы намерены шире привлекать к организаторской деятельности грамотных русских людей. Вы культурная девушка. Поучитесь — и будете оказывать помощь своим соотечественникам.

— Подумаю.

— Пожалуйста, думайте. Жду вашего согласия.

Так сказал абверовец Редлих, никогда не говоривший правды. Согласия Нади не спросили. Абвер, как уже указывалось, занимался не только организацией шпио-

нажа и диверсий, но и выполнял карательные функции в захваченных Германией странах. Он нуждался в провокаторах для засылки в партизанские отряды и подпольные антифашистские организации, в пропагандистах «нового порядка». На оккупированных советских землях трудно было найти людей, которые бы добровольно служили фашистам во вред Родине. И гитлеровцам приходилось прибегать к шантажу и обману. Через несколько дней Надю и еще пять девушек увезли из лагеря.

Нелегко было расставаться подругам.

— Тебе выпадает возможность проникнуть куда-то ближе к их фашистским секретам. Значит, надо идти,— говорила Ольга. — Здесь мы уже все знаем, да и я остаюсь. А ты иди.

— Страшновато мне, Оля. Может быть, про нас давно забыли и капитан, и майор, которые давали нам задание? Ведь больше года прошло...

— Как тебе не стыдно? Ты же коммунистка! Один человек забудет, другой забудет, а Родина всегда будет помнить.

Надя Александрова попала в женскую группу курсов пропагандистов так называемой «русской освободительной армии» (РОА). Размещались курсы на хуторе близ станции Лигатне в Латвии. Здесь одновременно занимались тридцать—пятьдесят человек. Свои кадры гитлеровцы подбирали из уголовниц и морально разложившихся лиц. Некоторых девушек направляли сюда насильно (из числа тех, кто имел среднее образование и немного знал немецкий язык).

В страшную среду попала Надя. Начальница фрауэн-группы Мария де Смет, крашеная блондинка неизвестной национальности, носившая галифе и высокие сапоги, была капитаном германской армии, а несколько раньше служила многим разведкам мира. Ее помощником был обер-ефрейтор Деринг, пожилой немец, ярый нацист. Маленький, жирный, он пытался приставать к девушкам, несмотря на строгий запрет начальницы. Среди преподавателей подвизался старый белогвардеец Боженко, пропагандист идей РОА. Слушательницы, в большинстве своем растленные девицы, были готовы служить душой и телом абверовцам за кусок хлеба и лишнюю тряпку.

На курсах соблюдались строгая военная дисциплина и жесткий порядок: подъем в шесть утра, десять часов — на занятия, два — на хозяйственные работы, в двадцать три — отбой. Курсы готовили пропагандисток «нового порядка» для работы при немецких комендатурах, в «цивильных» лагерях, для радиопропаганды на фронте.

Слушательниц курсов напитывали ядом нацистской идеологии. Лекции, которые читались на них («Почему Германия не хочет большевизма», «Программа РОА», «Расовый вопрос», «Еврейский вопрос» и т. д.), были насыщены идеями человеконенавистничества, разжигали низменные инстинкты.

Обучение шло к концу. Собрав обстоятельные данные о деятельности курсов РОА, Надя все чаще стала задумываться о том, как избежать назначения на пропагандистскую работу.

Еще в лагере она застудила уши, часто болела. Как-то Мария де Смет сказала об этом Боженко:

— Нужно показать врачу. Если не вылечит, отправим на черную работу.

И вот Надю стали лечить: Врач советовал одно — она делала другое. Болезнь прогрессировала. В конце концов Надю списали, дали ей персониенаусвайс — удостоверение личности — и определили прачкой при штабе, расположенном в местечке Айсари. Этого Надя и добивалась.

Шел сентябрь сорок четвертого года. Советские войска. стремительно наступали. В немецких частях, расположенных близ Риги, началась паника. Обслуживавшему персоналу под угрозой расстрела предложили отправляться в Германию. Надя вместе с двумя другими прачками бежала в глубинную волость Латвии. На хуторе, работая на кулака, она дождалась прихода Красной Армии.

Отважная разведчица Надя Александрова, ни на минуту не забывавшая о полученном задании, принесла чекистам важные сведения. Это были данные об абвер-группе 326, о зондерлагере в Вильянди, об отделе 1Ц 18-й немецкой армии, о курсах пропагандистов РОА, много ценных фотодокументов. Командование наградило ее орденом Красной Звезды.

После войны Надежда Ивановна Александрова была демобилизована из армии, окончила Ленинградский финансово-экономический институт, работала в областном финансовом отделе, где вряд ли знали, о подвиге этой скромной молодой женщины. Потом Надя вышла замуж за военного моряка и уехала из Ленинграда.

Авторы не могли ее найти и написали об отважной патриотке по архивным документам. Но после выхода в свет первого издания этой книги выяснилось, что она живет во Владивостоке.

Флотские чекисты организовали читательскую конференцию по книге о борьбе контрразведчиков Ленинградского фронта против абвера. Выступая на этой конференции, Надежда Ивановна говорила о памятных ей событиях минувшей войны, о подвигах героев-чекистов. Сказала она доброе слово и об Ольге Васильевне Большаковой, вспомнила, как та поддерживала ее в дни особенно тяжелых испытаний. Когда гитлеровцы стали отступать, О. В. Большакова сумела вырваться из зондер-лагеря и доставить советской контрразведке немало сведений о преступных делах фашистских карателей и их пособников.

„Кесарю — кесарево“

Перед нами документы, сохранившиеся в архиве с той далекой поры. Вот две учетные карточки: одна белого, другая зеленого цвета. Они были в свое время обнаружены среди трофейных бумаг и сданы в архив. На одной из карточек читаем: «Ломов Виктор Федорович. Родился 17 марта 1922 года, уроженец Ленинграда, русский, православный, по специальности слесарь, солдат 286 сп.-Рост 160 см. Блондин». На другой: «Ломов Виктор, строительный и трудовой батальон военнопленных № 108, рота третья. В лагерь доставлен 4 мая 1943 года. Шестого октября 1943 года отчислен для СС». На карточках условные пометки, подписи, печати с орлом и свастикой.

А вот письмо, адресованное Ломову:

«Добрый день, Витя! Получила твое письмо и была ему очень рада.

Пиши мне чаще, тогда я меньше буду о тебе беспокоиться. Когда читала твое письмо, где ты пишешь, как умирали мамочка и отец, долго плакала. И никак не Могу поверить, что больше их не увижу.

Мы живы и здоровы, только все очень похудели. Ну да полнота — дело наживное, только бы прогнать врага...

Витя! Мсти проклятым гитлеровцам за смерть отца и матери, но не забывай, что смелость обязательно должна сочетаться с осторожностью и выдержкой.

Твоя сестра Мария.

13 августа 1942 года, Магнитогорск».

И еще один пожелтевший от времени листок:

«Добрый день, Маруся!

Письмо твое получил. Очень за него благодарен. Рад получить от вас хотя бы маленькую весточку.

Сестра! Фашистам за мать и за отца здорово отомщу! Пожелай мне удачи. Когда ты получишь это письмо, я или буду убит или отплачу им. Сейчас у меня нет ничего личного. Я занят только одной мыслью — бить фашистов! Надеюсь встретиться с вами всеми в освобожденном Ленинграде в этом же году.

Виктор.

3 сентября 1942 года».

Виктор Ломов, сын рабочего и сам рабочий. Девятнадцати лет, в июле 1941 года, добровольцем вступил в ряды Красной Армии. Служил в 227-м отдельном пулеметно-артиллерийском батальоне 21-го укрепленного района. Был ранен в бою. Когда поправился, стал бойцом разведывательного батальона 55-й армии. Здесь Виктору не раз доводилось ходить за «языком» в тыл к гитлеровцам.

Сорок второй год. Дождливым сентябрьским утром на передовой позиции 286-го стрелкового полка 90-й стрелковой дивизии Виктора Ломова напутствовали перед трудным и опасным делом старший оперативный уполномоченный полка майор К. В. Тарасов и работник особого отдела 55-й армии капитан А. Ф. Приходько.

— Без нужды не рискуй, Витя, — наказывал капитан, знавший характер Ломова и его неистребимую ненависть к фашистам. — Держи себя в руках. Не поддавайся настроению. Сорвешься — погибнешь понапрасну.

— Все ясно, товарищ капитан. Обо всем договорились, — сказал Виктор. Солдат улыбался, но видно было, что он немного волнуется. — В случае чего, сестренку известите.

— Зачем ты об этом?.. Идешь в разведку — верь в удачу! — поддерживали его провожающие.

— Прощайте, товарищи!

— До свидания, друг!

Куда же уходил Виктор Ломов? На что намекал он в письме сестре?..

Месяц назад начальник особого отдела фронта, вернувшись с заседания Военного совета, пригласил к себе подполковника П. А. Соснихина, руководившего подготовкой разведчиков.

— Гитлеровцы затеяли возню вокруг изменника Власова,— сказал он. — Особенно старается служба безопасности. Есть данные, что под эгидой «Цеппелина» создаются не только «национальные легионы», но и части из русских военнопленных. Предателей гестаповцам не хватает, и они загоняют туда наших людей насильно или обманным путем. Нужно выяснить, какие формирования подобного рода имеются при группе армий «Норд», и принять меры к тому, чтобы там были наши люди, наш глаз.

...В сферу оперативной деятельности 505-го полка дивизии «Бранденбург» (ведомство адмирала Канариса) входила огромная территория от Белоруссии до Карелии. Бранденбуржцы выполняли особые задания абвера в захватываемых советских городах. Батальон 505-го полка при группе армий «Норд» под Ленинградом вместе с эсэсовцами вел карательные операции против мирных жителей и партизан. Когда командование группы армий «Норд» стало готовиться к очередному штурму Ленинграда, бранденбуржцы оживились: им предстояла колоссальная работа в этом огромном городе, который Гитлер приказал стереть с лица земли. В помощь бранденбуржцам эсэсовцы создали в Гатчине русское подразделение, укомплектованное предателями. Зачисленные в него хорошо знали Ленинград, его важнейшие объекты: телеграф, радиоцентр, вокзалы, банки, ведущие предприятия, штабы частей Красной Армии, помещения партийных и советских органов. Вполне естественно, что это формирование представляло интерес для ленинградских чекистов. Виктор Ломов направлялся именно туда. Вслед за ним в тыл врага пошли Г. Н. Быков, А. Н. Беляев и И. Т. Демченко, о которых мы еще расскажем в нашей книге.

В лагере военнопленных в селе Покровском, под Лугой, Виктор голодал, мок под дождем, хлеставшим сквозь дырявую крышу сарая, и ждал, ждал своего часа. Словно в кошмаре проходили день за днем. Но вот однажды на очередном общелагерном построении комендант лагеря объявил:

— Кто хорошо знает Ленинград, выйти из строя!

Вышли несколько человек, и среди них Виктор. Комендант вызывал каждого к себе. Ломова и еще одного пленного он отправил в Гатчину в батальон полицейских, которым командовал унтерштурмфюрер Бибель. Здесь Виктором занялся некий Рутченко, здоровенный мужчина лет пятидесяти, с кулаками молотобойца, бывший белый офицер из донских казаков.

— Все, что ты говорил до сих пор, чепуха! Отвечай: когда ты служил в НКВД, в каком отделе?—допрашивал он Виктора, стуча могучим кулаком по старому канцелярскому столу.

— Да было дело... Сидел три месяца в НКВД в прошлом году перед войной, — скривив губы, ответил Ломов.

— Трехмесячную школу закончил? — гулко расхохотался Рутченко.— Значит, парень ты толковый. Из тебя можно сделать человека. Ну, иди в бункер, завтра продолжим разговор.

Рутченко. несколько раз вызывал Виктора, беседовал с ним на разные темы и даже угощал его чаем. Как-то предложил сыграть в шашки. Виктор делал ход за ходом, а сам думал: «Что он тянет?» Рутченко сидел, мурлыкал, толкал шашки мясистыми, волосатыми пальцами. Потом сказал:

— Мы тут вот так же недавно сидели с одним парнем вроде тебя. А потом выяснилось — советский агент. Пришлось повесить.

Он посмотрел Виктору в глаза тяжелым, мутноватым взглядом. Тот с трудом выдержал этот взгляд, спокойно ответил:

— Разные бывают шустрики.

— Вот то-то — разные. Имей в виду. Вон на том суку повесили, — указал Рутченко пальцем за окно, где темнела уже почти оголившаяся крона старого дуба.— Пойдешь в полицейские, подучишься, подкормишься — и за дело. Как? Подходяще?

— Не знаю. Как посоветуете.

— Иди и радуйся. Не то сгниешь в лагере. А проявишь себя — в разведку устрою.

— В шпионы?

— Не в шпионы, дурак, а разведчиком. Ну это пока не по твоему носу. Кесарю — кесарево, а слесарю —  слесарево. Сделаем из тебя полицейского: нам шустрые нужны.

— Разведчиком интереснее, — вслух рассуждал Виктор.— Но надо много учиться. Постараюсь оправдать доверие.

— Двигай, парень!

«„Кесарю — кесарево, слесарю — слесарево”, — повторил про себя Виктор слова Рутченко и со злостью подумал: — Я тебе покажу, что такое советский слесарь, белая шкура!»

В полицейском батальоне в программу занятий входили стрельба, строевая подготовка, боже, самбо. Виктор внимательно изучал собранных здесь людей: не может ли кто быть ему полезным? Пока присматривался, трое, получив оружие, бежали к партизанам. Рассвирепевший Рутченко, площадно ругаясь, собрал всех, построил, доложил унтерштурмфюреру Бибелю. Долговязый эсэсовец, глядя поверх голов выстроившихся полицейских, бесстрастно объявил:

— Еще кто-нибудь сбежит — расстреляю каждого десятого.

В строю загудели, и громче всех Виктор:

— А нас-то за что? Мы верой-правдой служим!

В начале ноября Рутченко сказал, что штурм Ленинграда откладывается и батальон отправляется на борьбу с партизанами в Белоруссию. Полицейских одели в форму войск СС и погрузили в эшелон. Рига, Даугавпилс, Вильнюс, Минск. В дороге Виктор заметил, что каратель Кожаринов — доносчик Рутченко — не следит за своим автоматом. Ночью он выбросил автомат и коробку с запасными магазинами за окно. «Сгодятся партизанам. Кесарю—кесарево, слесарю — слесарево, а партизану — партизаново». Хватился автомата Кожаринов только утром. Бибель на первой же станции сдал его коменданту для отправки в штрафной лагерь. Виктор порадовался: «Одной сволочью меньше».

Поезд прибыл в район Ганцевичей. Батальон отправился в деревню Борки, где, по данным местного коменданта, находились партизаны. На подходе к Боркам ночью «случайным» выстрелом Виктор вызвал панику среди карателей, и в результате «отражения нападения партизан» команда Бибеля потеряла убитыми шесть человек. Партизаны, если они действительно были поблизости, конечно, обратили внимание на стрельбу и приняли необходимые меры предосторожности. Во время первого действительного боя с партизанами у Виктора и еще нескольких человек вдруг отказали автоматы. Прошло три дня, и из первой роты исчезли четверо. «К партизанам ушли», — с завистью подумал Виктор. Бибель опять пообещал расстрелять каждого десятого, но не расстрелял, а месяц спустя, в январе сорок третьего, отправил тридцать три человека, в том числе и Ломова, в лагерь.

Бреслау, Замберг, Крайцбург. Из лагеря в лагерь переводили Виктора. В одном из них он слышал, как пожилой худощавый пленный с изможденным, но не утратившим одухотворенности лицом говорил, что Германия войну проиграла, что Советский Союз одержит победу, что это так же неизбежно, как приход весны вслед за зимой. Он говорил открыто, этот человек, и не опасался доносчиков. «Смел, батя!»—с восхищением думал Виктор. Ему сказали, что пленный — известный военный инженер генерал Д. М. Карбышев.

В Бреслау Виктор встретил свой двадцать первый год рождения. Отметил его так: вышел ночью по нужде и на портрете Гитлера, висевшем у входа, размашисто написал углем: «Сумасшедший палач». Утром перепуганный блоковый сорвал портрет, но десятки людей успели увидеть надпись.

В лагере Крайцбург Виктор пробыл долго. Он использовал это время для изучения окружавших его людей, среди которых были явные изменники, предатели, старался запомнить их имена, приметы, узнать, откуда родом.

Администрация обратила внимание на то, что Ломов интересуется ими, и расценила это по-своему. Переводчик благоволил к Виктору, спрашивал, как он живет, не хочет ли поступить в какую-либо вспомогательную часть.

— А что же? Можно. Тут, кроме крематория, ничего не выслужишь, — оказал как-то Виктор.

— Ну. что ж, буду тебя иметь в виду.

И вот Ломова вызвали в канцелярию лагеря. Незнакомый ему пухлогубый офицер, побеседовав с Виктором, сказал:

— Предлагаю вам учиться в разведывательной школе германского командования. Ваше желание есть?

— Это было бы полезно не только германскому командованию, но и мне лично, — ответил Виктор.

Офицер рассмеялся. Переводчик сказал:

— Боек ты на язык. Иди в барак. О решении узнаешь.

В сентябре Виктора с группой отобранных в Крейцбурге пленных переправили в Эстонию, в местечко Вана-Нурси, в разведывательно-диверсионную школу абвера. Здесь он снова увидел толстогубого лейтенанта, который разговаривал с ним в лагере. Тот подмигнул ему, как старому знакомому. «Веселый фриц. Вот теперь с его помощью я, кажется, при деле», — подумал Виктор.

Два с половиной месяца провел он в Вана-Нурси, знакомясь с диверсионным делом, а главное — с преподавательским составом и будущими диверсантами. Виктор собирал подробные данные о каждом из них. И ко-нечно же, искал тех, кто мог бы ему помогать. Искал и нашел. Вскоре он подружился с Сашей Брославским и Виталием Полоховым. Несмотря на запрет, они назвали друг другу свои настоящие имена. Друзья делились доходившими до них новостями о событиях на фронте, радовались победам Красной Армии. Договорились, что задание гитлеровцев выполнять не будут, а при удобном случае уйдут к партизанам.

Несдержан был Ломов и опять чуть было не испортил свою «карьеру» — вечером на танцевальной площадке повздорил с чиновником из местного «самоуправления». Утром тот явился в школу с синяком под глазом. Курсантов построили, и чиновник опознал Виктора. «Пятнадцать суток карцера, а потом — в лагерь», — решил начальник школы Зинке. Но за Ломова вступился лейтенант Фукс (тот самый, толстогубый) и взял его к себе денщиком.

Опять Виктору пришлось зарабатывать себе репутацию. Он безукоризненно исполнял поручения Фукса, развлекал его песнями, надраивал до огненного блеска пуговицы на офицерском мундире, прислуживал на пирушках. Как жалел он теперь, что не знает немецкого языка! Пьяные абверовцы много болтали о своих служебных делах, а он улавливал смысл лишь отдельных фраз.

В январе 1944 года школа в Вана-Нурси была закрыта. Часть курсантов передали «Бюро Целлариуса» для выброски в тылы Красной Армии. Несколько человек (тех, кто плохо учился) возвратили в лагерь. Большую группу, в которую попал Виктор Ломов со своими друзьями Ярославским и Полоховым, снова направили в Белоруссию для борьбы с партизанами.

Виктор волновался: Красная Армия наступает, фашисты наверняка будут посылать диверсантов за линию фронта, а его увезут в Белоруссию, и он ничего не сможет сообщить своим. Среди тех, кого отобрали для шпионажа и диверсий на фронте, не было его друзей, не было верного человека, с которым он мог бы передать собранные им сведения советской контрразведке. Заволновался разведчик и опять чуть было не натворил глупостей: хотел сам напроситься в группу, отобранную для «Бюро Целлариуса». Вовремя вспомнил наставления капитана Приходько. Успокоился и решил: «Сразу же сбегу к партизанам, а через них сумею связаться со своими».

По пути в Белоруссию вокруг Ломова, Брославского и Полохова сложилась группа в восемь человек. «Наши наступают!» — радовались они и обсуждали план побега. В гарнизоне Большая Тростяница, куда их привезли, комендант потребовал с ходу направить новичков на Операцию. Дважды их выводили в дальние экспедиции, но партизан обнаружить не удалось.

— Надо уходить, — сказал Виктор своим друзьям.— Не могу больше ждать.

— Мы не знаем, где партизаны, — возражал Брославский. — Куда пойдем?

— Гитлеровцы не знают, а мы найдем.

— Это одни слова.

— Повторяю, я не могу ждать!

— Все вместе пойдем, — стоял на своем Брославский.

— Не держи парня, — сказал Полохов. — Фашисты опять косятся на него. Могут снова отправить в лагерь. А у него свои обязанности...

И Виктор ушел, захватив ручной пулемет с дисками, пообещав друзьям дать знать, если найдет партизан. По глубокому снегу в лютый мороз шел он, отрываясь от возможного преследования. Пока добирался до деревни Семицы, обморозил щеки. О партизанах здесь ему ничего не сказали, и он пошел дальше. Похоже было на то, что Брославский прав. Но на третий день в деревне Рогатке хмурый и неприветливый с виду старик сказал ему:

— Иди через Березину. Там, на восточном берегу, найдешь, что ищешь...

Почти месяц был Виктор бойцом партизанского отряда «Ленинец». Наконец представилась возможность отправить его самолетом в Москву, а оттуда — в Ленинград. Много немецких шпионов и диверсантов разоблачили контрразведчики благодаря доставленным Ломовым сведениям. Особую ценность представляли данные о разведывательно-диверсионной школе в Вана-Нурси, об агентах, подготовленных абверовцами для совершения диверсий в тылу советских войск. Родина наградила своего отважного сына орденом Красного Знамени.

Не дожил Виктор до наших дней. Еще в лагере военнопленных заболел он туберкулезом. Долго боролся, мужественный человек с болезнью, но не смог одолеть ее. В декабре 1957 года его не стало.

На холостом ходу

Вторая половина 1943 года и начало 1944-го были кульминационными в поединке между органами абвера группы «Норд» и контрразведкой «Смерш» Ленинградского фронта.

После прорыва блокады, ожидая нового наступления советских войск под Ленинградом, противник, естественно, пытался определить направление главного удара. В связи с этим гитлеровская военная разведка заметно усилила засылку шпионов и диверсантов в тылы Ленинградского и Волховского фронтов. Это потребовало активизации усилий нашей контрразведки. Чекисты Ленинградского фронта вели все более интенсивную работу в полевых подразделениях и школах абвера, пуская на холостой ход многие акции врага.

Характерно, что в силу специфики Ленинградского фронта за два года фашистская разведка и советская контрразведка так много узнали одна о другой, что здесь шла дуэль не только между двумя противостоящими силами и определенными органами, но и между конкретными лицами. Наши контрразведчики знали поименно многих работников абверкоманд и абвергрупп «Норд», знали методы их работы, источники пополнения агентурной сети и каналы проникновения их шпионов в тылы фронта. Нельзя сказать, что и гитлеровцы не располагали сведениями о наших органах и наших работниках. Так, например, когда на допросе в абверкоманде 304 один из предателей назвал фамилии подполковника Соснихина и капитана Маковеенко, допрашивавший сказал: «О, как же, знаю! Мы их знали, когда Соснихин был еще майором, а Маковеенко — старшим лейтенантом...»

В конце войны в руки советской военной контрразведки попали материалы, характеризующие деятельность абверкоманды 104 — основного разведывательного органа абвера на северо-западном участке советско-германского фронта. Из этих материалов видно, что командование группы немецких армий «Норд» неоднократно выражало недовольство результатами работы своей разведки против Ленинградского и Волховского фронтов. Стремясь предупредить возможные неприятности для абвера со стороны ставки вооруженных сил Германии, штаб «Валли» еще в середине 1942 года решил заменить начальника абверкоманды 104 подполковника Гемприха другим, более способным руководителем.

Решающее слово о кандидате на этот пост принадлежало в штабе «Валли» подполковнику Герману Бауну, одному из старых деятелей германской разведки. Баун родился в России и слыл «специалистом по русским вопросам». С 1921 по 1937 год он считался сотрудником германских консульств в Одессе, Киеве, Харькове. Дипломатический паспорт Бауна прикрывал Бауна-шпиона. Вполне естественно, что при создании штаба «Валли» адмирал Канарис назначил подполковника Бауна начальником отдела «Валли-I», вменив ему в обязанность организацию шпионажа на всем советско-германском фронте.

Когда возник вопрос о смене руководства абвер-команды 104, подполковник Баун, перебрав ряд фамилий, остановился на кандидатуре подполковника Шиммеля. С точки зрения Бауна, Шиммель подходил на эту должность по всем статьям.

Уроженец Петербурга, хорошо владевший русским языком, инженер Ганс Шиммель начал свою карьеру в разведке еще при кайзере Вильгельме. В период первой мировой войны он служил в специальной группе по подслушиванию телефонных разговоров на одном из участков русско-германского фронта. Затем Шиммель подвизался в «Абверштелле—Кенигсберг» — крупнейшем центре германского военного шпионажа против СССР. Не случайно за несколько месяцев до нападения фашистов на Советский Союз Шиммель возглавил разведшколу в местечке Гроссмишель, близ Кенигсберга, в которой готовились агенты для подрывной деятельности на советской территории. В первые дни войны несколько групп, составленных из выпускников школы, вывез на фронт его заместитель майор Моос. Правда, советская контрразведка сумела поймать в районе Луги некоторых из этих агентов, выброшенных в расположение советских войск. Однако те, кто вернулся, кое-что сообщили абверовцам.

Из разведшколы Шиммель выехал на фронт, получив назначение на должность начальника абвергруппы 109, действовавшей на центральном — Смоленском направлении. В июне 1942 года Шиммеля вызвали в штаб «Валли». Подполковник Баун поздравил его с новым назначением:

— Едете в Псков, возглавите абверкоманду 104. Уважаемый подполковник Гемприх не справляется. Ленинград в кольце. Его падение, казалось бы, неизбежно. Однако город сопротивляется. Более того, его защитники предприняли уже несколько попыток прорвать блокаду. Откуда у них техника, боеприпасы? И главное —  откуда идет пополнение войск? Подполковник Гемприх не в состоянии ответить на эти вопросы. Командование группы «Норд» в большой претензии к абверу.

Шиммель молчал. Абверовцы понимали друг друга с полуслова.

— Надо увеличить заброску агентов, способных дать ответы на интересующие командование вопросы, надо обеспечить получение достоверной информации о положении в блокированном Ленинграде. Необходимо иметь там постоянно действующие резидентуры, — как бы угадывая мысли Шиммеля, продолжал Баун.

Он проинформировал Шиммеля об одобренных фюрером замыслах командования группы «Норд» и финского маршала Маннергейма. Основой этих замыслов было — замкнуть второе кольцо блокады вокруг Ленинграда.

— В связи с этим мы уже установили контакт с финской разведкой и начальником «Абвернебенштелле— Ревал» Целлариусом. А вам придется помогать в переброске их агентов в советский тыл, — говорил Баун Шиммелю.

Тот выразил готовность сделать все возможное для того, «чтобы Ленинград снова стал Петербургом». Баун чуть улыбнулся, оценив остроумие Шиммеля. Абверовцы расстались, довольные друг другом.

А вот встреча Шиммеля с командующим группой армий «Норд» фон Леебом была иной. Принимая нового начальника службы абвера, фельдмаршал был неприветлив. Он дал понять подполковнику Шиммелю, что в неудачах германских войск под Ленинградом повинна и разведка. В ответ на оптимистические заверения Шиммеля фон Лееб только недоверчиво буркнул:

— Время покажет.

Вскоре фон Лееба сменил фельдмаршал Кюхлер, который, принимая Шиммеля, также начал с претензий к абверу.

Стремясь оправдать оказанное ему штабом «Валли» доверие и поправить пошатнувшийся престиж абвера в глазах командования группы «Норд», Шиммель по прибытии в Псков развернул кипучую деятельность.

Абверкоманда 104, приданная группе армий «Норд», была обеспечена квалифицированными кадрами и имела свои разведывательные школы в городах Валге и Стренчи, где одновременно обучалось сто пятьдесят агентов. Для заброски в тылы Ленинградского, Волховского, Калининского и Северо-Западного фронтов абверкоманда использовала также выпускников других школ — варшавской, борисовской, брайтенфуртской и т. д. Переброска агентов через линию фронта осуществлялась с аэродромов в Пскове, Риге, Смоленске. Связь с ними поддерживалась с помощью мощной радиостанции «Марс». В подчинении подполковника Шиммеля были две абвергруппы, которые активно переправляли агентуру в ближние тылы советских войск, противостоящих частям 16-й и 18-й немецких армий.

Свою деятельность в абверкоманде Шиммель начал с посещения Валговской разведшколы. Он всесторонне изучил организацию и методику обучения агентов, беседовал с курсантами. Шиммель остался доволен работой руководителей школы подполковника фон Ризена и капитан-лейтенанта фон Шиллинга. Особо отметил он умело поставленную проверку курсантов на благонадежность.

— Это очень важно, — заметил Шиммель. — К сожалению, часто русские подводят нас.

С целью проверки агентов перед отправкой их в тыл советских войск школа имела специальный «выходной лагерь».

— Скоро пойдете на задание. Следует хорошо отдохнуть,— напутствовал Шиллинг агентов, окончивших курс шпионских наук. Все они направлялись в «выходной лагерь», оборудованный аппаратурой для подслушивания, о чем курсанты, естественно, не знали.

Из этого лагеря агентов перевозили в Псков, на конспиративные квартиры. Затем их перебрасывали через линию фронта, как правило, группами в составе двух-трех разведчиков и радиста.

Одна шпионская группа следовала за другой. Наиболее подготовленные агенты получали задание после выброски в районы Тихвина, Череповца, Вологды пробираться в Ленинград. Подполковник Шиммель находил время беседовать с каждой группой. Он проверял, как усвоено задание, правильно ли оформлены документы, напоминал о верности фюреру, о наградах и о том, что станется с теми, кто пойдет на обман. Это была обычная для гитлеровцев политика кнута и пряника.

«Дела пойдут! — убеждал себя Шиммель. — Скоро фельдмаршал изменит свое мнение о работе абвера».

Однако, несмотря на усердие Шиммеля и его аппарата, дела в абверкоманде не поправлялись. Ни командование группы «Норд», ни штаб «Валли» ценной информации о противнике не получали.

В январе 1943 года в Псков неожиданно пожаловал подполковник Баун с группой офицеров штаба «Валли». Его разговор с Шиммелем принял острый характер.

— Уже полгода вы работаете здесь, а обещанных резидентур в Ленинграде все нет, — начал разгневанно представитель центра. — Почему вы ничего не знали о подготовке прорыва блокады в районе Шлиссельбурга? Ведь для этой операции русские сосредоточили две усиленные армии, действовавшие со стороны двух фронтов.

Шиммель пытался оправдаться, докладывая, сколько разведывательных групп переброшено им в тылы Ленинградского и Волховского фронтов, сколько еще подготовлено для выброски. Но этот доклад не удовлетворил подполковника Бауна. Он уехал, открыто выразив свое недовольство результатами деятельности абверкоманды 104 против советских войск.

Сигналы о неблагополучии в работе органов абвера при группе армий «Норд» дошли и до шефа германской военной разведки адмирала Канариса. Во второй половине июня 1943 года он вместе с новым начальником отдела абвер-1 полковником Ганзеном и небольшой свитой выехал на Восточный фронт.

В Риге под резиденцию Канариса отвели небольшой особняк. Сюда были приглашены начальник «Абверштелле — Остланд» полковник Неймеркель, начальник «Абвернебенштелле — Ревал» фрегатен-капитан Целлариус, руководители полевых разведорганов абвера на этом участке фронта подполковники Шиммель и Мутрайт, майор Гезенреген и начальники разведывательно-диверсионных школ. Приехал также начальник отдела 1Ц штаба группы «Норд» подполковник Лизонг со своими подчиненными. Их Канарис пригласил как бы в качестве свидетелей. Он знал, что каждое произнесенное на совещании слово будет передано ими службе СД и командующему группой «Норд» фельдмаршалу Кюхлеру. Значит, об этом будут знать и Кейтель, и сам фюрер.

Нервно подергивая острым, угловатым плечом и изредка поглаживая ежик седых волос, «маленький адмирал» выслушивал доклады подчиненных. Бесцветными глазами ощупывал он жалкую, тощую фигуру чуть сутулившегося Шиммеля. Энергичный, широкоплечий Цел-лариус ему явно нравился. Еще до войны он завоевал симпатии Канариса. На этот раз начальник абвера признал планы Целлариуса по организации диверсий в бассейне Финского залива великолепными.

Цифры арестованных и расстрелянных русских, приведенные в докладе начальника абверкоманды 304 майора Гезенрегена, произвели на шефа абвера положительное впечатление.

— Я доволен результатами работы третьего отдела в целом на советско-германском фронте и на территории группы «Норд». Служба нашей контрразведки помогает фюреру укреплять новый порядок, — заключил Канарис.— Но первый и второй отделы здесь, в группе «Норд», работают плохо. Наша разведка и диверсионная служба утратили наступательный характер, чего я требовал от них всегда. Нашей агентуры нет в советских штабах, а она должна быть там. Я требую массовой засылки агентуры. Я создал вам столько школ, сколько нужно. Недавно мы организовали зондерштаб Р, который подыскивает необходимый контингент для усиления разведывательной и диверсионной работы в тылу врага... Командование вооруженных сил Германии должно иметь полную информацию о противнике. Оно должно получать от абвера всю возможную помощь. Бездействие я буду расценивать как саботаж, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Однако прошло еще полгода, а положение в абвер-команде 104, несмотря на самые энергичные меры, осталось без существенных перемен. Шиммель мучительно анализировал сделанное им за полтора года пребывания в Пскове. Он был требователен. Он не щадил ни себя, ни других, стремясь добиться успеха. В поте лица трудились сотрудники абверкоманды и абвергрупп, шла усиленная подготовка агентов в разведшколах, тщательно разрабатывались легенды, квалифицированно оформлялись фиктивные документы. Казалось, все было продумано, учтено, предусмотрено. Только за период с июля по сентябрь 1943 года абверкоманда забросила в глубокие тылы Ленинградского и Волховского фронтов шестнадцать тщательно подготовленных групп, снабженных рациями. И что же?

Из документов абверкоманды 104, попавших в руки армейских чекистов, видно, чем заканчивались обычно такие операции.

В одном из отчетов, написанных еще в декабре 1941 года, говорится: «Многие агенты после переброски никаких донесений нам не представили. Причины их молчания для нас остаются неизвестными. Явились ля они добровольно с повинной к советским властям, были ли арестованы или же вышли из строя их рации — неизвестно».

Характерны записи, сделанные в сентябре — октябре 1942  года.

Группа в составе двух разведчиков и радиста сброшена на парашютах в районе Вологды с целью обеспечить наблюдение за железнодорожными перевозками в сторону Ленинграда. «Разведчики запросили зимнюю одежду. Их просьбу не выполнили. Заподозрили в обмане».

Вторая группа выброшена с самолета в районе Рыбинска. Задание: сбор и передача сведений о воинских частях, железнодорожных перевозках и настроениях населения. «Связь с группой не состоялась».

Третья группа высажена на восточном побережье Ладожского озера. Задача: получение сведений об идущих в Ленинград транспортах с личным составом и боевой техникой. «Связь была установлена, но батареи оказались слабыми. Попытки снабдить группу новыми батареями цели не достигли. Группу не нашли. Связь прекратилась».

Так было в 1941 и 1942 годах. Так продолжалось и в сорок третьем.

Один из подчиненных Шиммеля, задержанный в конце войны, признался на допросе: «За все время нашей работы при группе «Норд» нам удалось посадить в Ленинграде лишь одну группу из двух человек с рацией. Они были переброшены в мае 1943 года за Вологду, откуда пробрались в Ленинград, месяцев пять там действовали, а потом из-за невозможных условий работы ушли из города при наступлении советских войск в январе 1944 года, сообщили, что идут в направлении Волосова, но... бесследно исчезли. Их ждала та же участь, что и остальных. Вы их схватили...»

Подполковник Шиммель, сутулясь, просматривал журнал абверкоманды с записями о шпионских группах, выброшенных в тыл советских войск. Перед глазами мелькали одни и те же однообразные, неутешительные пометки: «Сведений не поступило», «На связь не выходили», «Не возвратились».

«В чем же дело? — еще и еще раз спрашивал себя искушенный в шпионских делах абверовец. — Где мы допустили ошибку?»

Он не находил ответа. А ответ, естественно, был.

В первые месяцы войны против нас действовала фашистская агентура, подготовленная абвером еще до начала военных действий на советско-германском фронте. Однако контингенты, на которые рассчитывала гитле-ровская разведка (белогвардейцы, антисоветски настроенная часть белоэмигрантской молодежи и т. п.), не оправдали надежд абверовцев. Агенты из этой среды не знали обстановки в Советском Союзе, многие из них забыли русский язык. Их выдавали иностранный акцент, старые понятия и словечки.

На захватываемой германскими войсками территории агентура фашистской разведки пополнялась различного рода уголовниками, националистами, остатками разбитых эксплуататорских классов — затаившимися врагами Советской власти. Эта агентура не проходила предварительной подготовки, действовала грубо. Легенды, которыми снабжали ее абверовцы, были примитивными. Такие агенты быстро проваливались.

В связи с организацией широкой сети разведывательно-диверсионных школ гитлеровцы изменили тактику, перейдя к вербовке агентов из числа военнопленных. Но советские люди, оказавшиеся в плену, не хотели служить фашистской Германии. Тогда абверовцы пустили в ход весь арсенал преступных методов. Они широко применяли подкуп, пустые посулы, создавали нетерпимые условия содержания пленных, предоставляя им одно из двух — либо умереть от голода и пыток, либо пойти в услужение к фашистам. Гитлеровцы расстреливали тех, кто отказывался от вербовки и не соглашался работать на их разведку. Широко практиковался метод заложничества. Как обычно, ставка делалась прежде всего на разного рода антисоветски настроенных лиц — бывших кулаков, уголовников, националистов, предателей и изменников Родины.

В отдельных случаях гитлеровцам удавалось чего-то добиться, но чаще их усилия не достигали поставленной цели.

Главари фашистской разведки, как и правители гитлеровской Германии, планируя свои преступные акции против нашей страны, не учитывали высокого патриотизма советских людей, их беззаветной преданности социалистической Родине. Это и было главным просчетом гитлеровцев.

Большинство из тех, кто обманным путем был вовлечен в разведывательные школы, не выполняли заданий вражеской разведки и, оказываясь в расположении советских войск, являлись с повинной в органы государственной безопасности.

Не помогала зачастую гитлеровцам и ставка на разного рода антисоветское отребье.

Вербовщики Шиммеля рыскали по лагерям, устроенным под Кенигсбергом, Каунасом, Таллином, Ригой, подбирали в разведшколы кулацких сынков, националистов, уголовников. И невдомек было незадачливому Шиммелю и его начальникам, включая «специалистов по русским вопросам», что некоторые военнопленные, стремясь вырваться из фашистского плена, быть полезными своей Родине, «добровольно» шли в школы абвера, чтобы узнать секреты гитлеровской разведки, а после выброски в советский тыл явиться с повинной к своему командованию. Эти люди сознательно вводили абверовских вербовщиков в заблуждение, выдавая себя за выходцев из семей кулаков, офицеров царской армии и т. п., приписывая себе судимости, высказывая «обиды» на Советскую власть.

В школах и полевых подразделениях абвера активно действовали разведчики чекистских органов, патриоты из числа военнопленных. Рискуя жизнью, они склоняли слушателей школ и подготовленных к выброске агентов к явке с повинной, выявляли тех, кто предан гитлеровцам и склонен выполнять их подрывные задания в нашем тылу.

В одной из директив штаба командующего группой армий «Норд» в сентябре 1943 года указывалось: «Вскрытые за последнее время случаи шпионажа и диверсий вновь показывают, что добровольные помощники и гражданские жители, используемые при немецких или туземных учреждениях, связаны с советской разведкой и активно участвуют в шпионской и диверсионной деятельности.

Нужно учитывать, что ненадежность добровольных помощников из русских будет расти...»

Ни Шиммель, ни другие абверовцы в полной мере не знали того, что чекистские органы получали от своих разведчиков и явившихся с повинной немецких агентов обстоятельные данные о шпионах и диверсантах, обучающихся в школах абвера, и уже подготовленных к переброске через линию фронта. Показания с аналогичными сведениями получали чекисты и на допросах задержанных абверовских шпионов и диверсантов. Все это помотало советской контрразведке вести планомерную работу по розыску и задержанию лазутчиков врага.

Недостаточно ясно представляли себе абверовцы положение шпионов и диверсантов, выброшенных ими на нашу территорию. Советские люди, встретив подозрительного человека или группу лиц, как правило, проявляли высокую политическую бдительность и оказывали помощь органам государственной безопасности в задержании и разоблачении агентов врага.

Вот почему шпионские группы Шиммеля «не выходили на связь», «не давали о себе сведений», «не возвращались».

Однако некоторые вели себя иначе. Они устанавливали с абверкомандой радиосвязь и передавали Шиммелю «важные данные». Отдельные агенты возвращались и приносили гитлеровцам «ценные сведения». Но, как увидит читатель, эти сведения доставлялись в абвер-команду 104 не без участия... чекистов Ленинградского фронта.

Забегая вперед, отметим, что в третий раз Шиммель встретился с подполковником Бауном летом 1944 года по поводу весьма неприятного для себя события. Баун вручил ему приказ об отстранении от занимаемой должности «за необеспечение внедрения агентуры в штабы русских войск и отсутствие инициативы в работе».

Так закончилась впоследствии карьера гитлеровского разведчика Ганса Шиммеля.

А пока шел к завершению 1943 год. В первой половине его немецко-фашистская разведка почти в полтора раза (по сравнению с предыдущим годом) увеличила заброску своей агентуры в тыл нашей страны [«Вопросы истории», 1965, № 5, стр. 31.]. Абверовцы хотели взять реванш за постигшие их неудачи, нанести поражение советским органам безопасности, но успеха не добились. И какни пытался адмирал Канарис поддержать у своих подчиненных наступательный дух, подразделения абвера, встретив решительное противодействие со стороны органов советской контрразведки, были вынуждены перейти к обороне. К осени 1943 года радиус действий фашистской разведки на всех участках советско-германского фронта стал в основном ограничиваться глубиной оперативного построения советских войск, их ближайшими тылами, прифронтовой полосой. Резко сократилась заброска фашистской агентуры в  глубинные районы нашей страны [«Вопросы истории», 1965, № 5, стр. 35.]. Между тем органы советской военной контрразведки активизировали наступательные действия против абвера. Это было время, когда Красная Армия, разгромив фашистские войска под Сталинградом и на Курской дуге, начала наносить врагу поражение за поражением.

В центральной школе абвера

Летом 1943 года чекисты Ленинградского фронта направили в тыл врага несколько хорошо подготовленных разведчиков. Один из них, Николай Степанович Андреев, сумел проникнуть в центральную школу абвера, находившуюся в непосредственном подчинении штаба «Валли».

До войны Андреев работал завучем в средней школе села Красного, недалеко от Костромы. В 1940 году он был призван в Красную Армию и вскоре стал курсантом училища зенитной артиллерии. В августе 1941 года молодой офицер Н. С. Андреев прибыл в одну из частей, стоявших на защите Ленинграда.

В те грозные дни полчища гитлеровцев, не считаясь с потерями, рвались к городу на Неве. Они рассчитывали овладеть им штурмом. С 8 сентября фашистские воздушные пираты начали массированные налеты на Ленинград.

Командуя зенитной батареей, Андреев участвовал во многих боях. В мае 1942 года Николай Степанович стал членом ленинской партии, через год был награжден медалью «За оборону Ленинграда». Однако радость этого памятного события омрачила неожиданно свалившаяся на него беда.

Мстя ленинградцам и их славным защитникам за прорыв блокады города, фашистские изверги усилили варварские налеты своей авиации на жилые кварталы. Наибольшей интенсивности эти налеты достигли в мае 1943 года. Военный совет Ленинградской армии ПВО в специальной директиве предупредил офицеров-зенитчиков о строгой ответственности за поддержание во всех подразделениях высокой боевой готовности. Через несколько дней гитлеровским стервятникам удалось совершить налет на объект, охранявшийся зенитной батареей старшего лейтенанта Андреева, и нанести ущерб нашей обороне. Последовал суровый приказ. «За неудовлетворительную организацию разведки и плохое руководство боем» Андреев был переведен с понижением в стрелковую часть.

Здесь с Николаем Степановичем и познакомились сотрудники управления контрразведки фронта. Они обстоятельно побеседовали с ним, изучили его характеристики. Глубоко осознавший допущенную им ошибку, твердый по характеру, хорошо образованный человек, убежденный коммунист — таким предстал перед ними Н. С. Андреев. За плечами у него был солидный жизненный опыт: недавно Николаю Степановичу исполнилось тридцать лет. Важно было также, что Андреев изучал в пединституте немецкий язык, знал основы радиодела.

Немалое значение имело и другое, обстоятельство: чекисты не без оснований полагали, что «обиженный» командованием советский офицер наверняка заинтересует абверовцев. Они предложили Андрееву отправиться в тыл противника с заданием проникнуть в немецко-фашистскую разведку. Он без колебаний согласился. Началась тщательная подготовка к. работе в стане врага.

В ту пору Николай Степанович писал жене, недавно вступившей в ряды большевистской партии и избранной председателем колхоза: «Милый друг, чертовски хочется встретиться с тобой, но не время, нужно бить проклятых фашистов! Если долго не будет моих писем, не беспокойся. Будь твердо уверена во мне, не подведу».

В ночь на 1 июля 1943 года Андреев ушел к врагу под видом разведчика, отставшего от своей группы при возвращении с задания. Когда, согласно легенде, командованию было «доложено» об исчезновении бойца, над нейтральной зоной взметнулись осветительные ракеты, началась ружейно-пулеметная стрельба. Неприятель ответил пулеметным огнем. Но «перебежчик» был уже на той стороне. Конвоиры доставили его в штаб полка испанской «голубой дивизии», стоявшей на подступах к захваченному оккупантами городу Пушкину. После краткого допроса франкисты передали Андреева в распоряжение контрразведывательной службы абвера группы «Норд».

Разведчик знал, что абверовцы вначале отнесутся к нему с недоверием, будут досконально проверять все, что он сообщит о себе. Так оно в действительности и произошло.

Перед началом допроса немолодой лейтенант из абвергруппы строго предупредил Андреева:

— Нам известно, что русские — мастера забрасывать к нам своих разведчиков. Если ты послан с заданием, то, пока не поздно, сознавайся. Ничего плохого тебе не будет. Сможешь работать по специальности, где захочешь. Если не сознаешься, пеняй на себя. Мы все равно узнаем правду.

Допрос длился долго. Контрразведчики абвера пытались запутать Андреева, найти противоречия в его ответах, но цели не достигли — он хорошо усвоил легенду.

Продолжение проверки абверовцы устроили Николаю Степановичу в тюрьме. Они подсадили к нему в камеру под видом «перебежчика» своего агента-провокатора. Однако из этой затеи у них ничего не вышло: Андреев без большого труда определил, что представляет собой его сокамерник.

С «удостоверением перебежчика» Андреева отвезли в город Остров. Фашисты содержали его в камере при комендатуре гарнизона. Здесь Николай Степанович познакомился с пленным советским летчиком Н. К. Лошаковым. Они разговорились.

Младший лейтенант Лошаков служил в истребительном авиаполку. В одном из воздушных боев с фашистами он был ранен, выбросился на парашюте и попал в плен. Теперь гитлеровцы склоняли его к службе в РОА. Андреев в свою очередь рассказал Лошакову, как он оказался в плену.

— И ты пришел к фашистам только потому, что обиделся на командование?! — возмутился летчик. — Нашел причину! Ты или предатель, или трус!

Андреев не выдержал.

— Я не трус! И нахожусь здесь не без цели, — возразил он в запальчивости.

Лошаков задумался.

— Тогда будь осторожнее. Среди пленных встречаются всякие.

— Знаю. А тебе советую: ищи здесь тех, кто хочет быть полезным Родине, склоняй их к переходу на нашу

сторону. И постарайся вернуться сам, чтобы снова бить фашистов.

— Об этом думают многие, кто сюда попал,— ответил Лошаков.

Вскоре его куда-то увезли. А через месяц Николай Кузьмич Лошаков принес чекистам первую весточку об Андрееве. Как это произошло, лаконично повествует хроника Великой Отечественной войны:

«Находясь в лагере близ г. Острова, Лошаков задумал побег из плена. Посвятив в свой план военнопленного И. А. Денисюка, работавшего на аэродроме в качестве заправщика самолетов бензином, он стал вместе с ним готовиться к побегу. Улучив момент, пленники забрались в кабину только что заправленного самолета «Шторх» и успешно совершили взлет и полет в направлении на восток. Через три часа полета, уже ночью, Лошаков произвел посадку в расположении советских войск в районе Мал. Вишеры» [«СССР в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (Краткая хроника). Воениздат, 1970, стр. 440—441.].

С «перебежчиком» Андреевым в Острове беседовал немецкий полковник. Он настойчиво стремился получить его согласие на зачисление в «русскую освободительную армию».

— Я устал от войны и хочу отдохнуть, — ответил гитлеровскому офицеру Андреев. Он твердо помнил поставленную перед ним задачу — заинтересовать собой фашистскую разведку и попасть в школу абвера. И только в крайнем случае идти на службу в РОА.

— Не хочешь служить у генерала Власова — пошлем в лагерь, — не скрывая своего раздражения, пообещал ему полковник.

«А если я перестарался и не попаду, куда надо?» — забеспокоился Андреев, но, надеясь на лучшее, менять своего решения не стал.

Из Острова Андреева отправили в местечко Нойгоф, близ Кенигсберга. Здесь находился какой-то большой, окруженный лесом лагерь. Как только Андреев прибыл, его сразу же провели в помещение канцелярии. А через несколько минут с ним уже разговаривали два немецких офицера, свободно владевшие русским языком. Очевидно, советский офицер-«перебежчик» всерьез заинтересовал их. Беседу вел пожилой майор, слегка прихрамывавший на одну ногу. ХуДощавый, со следами оспы на лице капитан изредка вставлял отдельные замечания.

— Вам известно, куда вы попали? — вежливо осведомился майор, обращаясь к Андрееву.

— По-видимому, в лагерь для военнопленных.

— В известной мере это так, пленные у нас здесь есть. Но главным объектом является разведывательная школа, которую эти военнопленные обслуживают.— Майор острым взглядом окинул Андреева и продолжал: — Нам известно, что вы обижены большевиками, которые отправили вас, офицера-зенитчика, в пехоту, на передний край, после чего вы не пожелали воевать за них. Если не возражаете, мы зачислим вас в разведшколу, чтобы вы могли вместе с германской армией бороться против большевиков.

Это прозвучало так неожиданно, что Андреев чуть не выдал себя. Маскируя свои чувства, он нахмурил брови и не спеша ответил:

— Чтобы бороться, надо иметь идею, а я человек безыдейный.

— Понятно. Но о нашем предложении вы все же подумайте. Ответ — завтра. Желательно — положительный. Пока будете жить с обслуживающим персоналом, но фамилию следует изменить. Будете, скажем, Алексеевым.

— У нас уже три Алексеева, — уточнил капитан.

— Тогда Макаровым. Свою фамилию с сего дня рекомендую забыть. И второе — с местным населением не общаться, с обслуживающим персоналом не болтать. За болтовню у нас одно наказание — на тот свет, — жестко закончил беседу майор.

Капитан отвел Андреева в барак, где жили военнопленные. На месте никого не было. Лишь на кухне, располагавшейся в конце барака, повар готовил обед. Андреев подошел к нему. Они разговорились.

Повар рассказал Андрееву, что здесь, в Нойгофе, находится школа абвера. Недавно она перебазировалась из-под Варшавы, где размещалась на даче Пилсудского, в местечке Сулеювек.

— А почему ее перевели сюда, под Кенигсберг?

— Говорят, что польские патриоты помогали советским разведчикам собирать сведения о шпионах, обучающихся в школе. К тому же под Варшавой стало неспокойно, появились партизаны.

Вечером от других обитателей барака Андреев узнал, что он попал в «главную школу абвера на Восточном фронте», что хромоногий майор Марвиц, который беседовал с ним, является начальником школы. Второй офицер — его заместитель по учебной части капитан Редер.

Разумеется, военнопленные не знали, что под этими псевдонимами скрываются опытные офицеры абвера — майор Моос и капитан Рудин, которые еще в начале войны, занимая руководящее положение в абвергруппах 111 и 112, засылали десятки шпионов в расположение войск Ленинградского фронта.

На другой день утром в барак заглянул капитан Редер. Он подошел к Андрееву.

— Ну как, надумал?

— Почти.

— Отлично, — удовлетворенно заметил Редер и, видимо желая подбодрить своего нового подопечного, перешел на откровенный тон: — Я сам старый разведчик, не раз ходил в глубокую разведку за линию фронта и, как видишь, жив-здоров. Главное в нашем деле — не бояться.

Он отвел Андреева на вещевой склад, где ему выдали военную форму без знаков различия. Затем они прошли в расположение 4-го учебного лагеря, изолированного от других подразделений школы проволочным забором.

— Будешь обучаться здесь на разведчика-радиста для сбора данных о советских военно-воздушных силах,— пояснил Редер Андрееву и тут же предупредил его: — Имей в виду, что общение со слушателями других учебных лагерей школы строго запрещено. За нарушение — штрафной лагерь.

Через неделю группа, в которую был зачислен Андреев, приступила к учебным занятиям.

Так разведчик управления контрразведки «Смерш» Ленинградского фронта коммунист Николай Степанович Андреев оказался в центральной школе абвера.

Первая часть задания была успешно выполнена. Теперь предстояло решить самую сложную, самую трудную задачу — разведать, кто из числа слушателей и обслуживающего персонала школы остался в душе патриотом Родины. Надо было помочь таким людям стать на путь активной борьбы с ненавистным врагом, привлечь их к выполнению заданий советской контрразведки.

«Как это сделать? С чего начать?» — напряженно размышлял Николай Степанович. Он с первых дней пребывания в школе заметил, что в ней царит гнетущая обстановка взаимного недоверия. Слушатели опасались Друг друга, догадываясь, что в их среде действуют осведомители и агенты-провокаторы, негласно следящие за их поведением и настроениями. Обучавшиеся в школе изменники Родины были не прочь выслужиться перед своими хозяевами. Здесь ни для кого не являлась секретом случаи применения репрессий по отношению к тем, кто имел неосторожность обнаружить хотя бы признаки недовольства политикой Гитлера.

Николай Степанович понимал, что стоит сделать один, только один неверный шаг, как последует провал, а за ним — пытки и виселица.

С первого дня пребывания в разведшколе он стал внимательно присматриваться к тем, кто его окружал. Прошло немного времени, и Андреев убедился, что руководящий состав, преподаватели, инструкторы 4-го учебного лагеря являются откровенными фашистами или продавшимися им изменниками Советской Родины. Были такие и среди слушателей. Они открыто выражали свою ненависть к советскому строю, мечтая в случае победы гитлеровцев стать хозяйчиками, разбогатеть. Вместе с ними обучались шпионскому ремеслу бывшие уголовники, которые не могли простить Советской власти нанесенные им «обиды».

Но многие слушатели вели себя иначе. Они замкнулись, глубоко затаив свои чувства, мысли, намерения. «Что у них на душе? Чем они дышат?» — не раз и не два задавал себе вопрос Николай Степанович и не находил ответа.

Он обратил внимание на Валентина Кремнева, невысокого, смуглолицего крепыша. Следы недавних ранений, глубокие морщины на хмуром лице, замкнутость — все это говорило о нелегких испытаниях, выпавших на его долю. Андреев заметил, что этот серьезный, осторожный человек пользуется авторитетом среди многих слушателей.

Как-то раз Кремнев остался после занятий в учебном помещении для уборки. Андреев тоже задержался в классе. Кремнев подошел к нему.

— Откуда прибыл? — спросил он.

— Из Ленинграда.

— Вот как! Правда, что он полностью разрушен, как нам здесь рассказывают?

— Ерунда! Город, конечно, пострадал, но не очень сильно.

После этого Андреев и Кремнев стали чаще беседовать друг с другом на разные темы.

Николай Степанович, как и другие слушатели 4-го учебного лагеря, знал, что их готовят для сбора шпионских сведений о советских военно-воздушных силах. Характер подготовки разведчиков в других учебных лагерях командование школы держало в секрете. Однако Кремневу было многое известно, и он рассказал Андрееву, что в 1-м учебном лагере готовят разведчиков-радистов для засылки в глубокий тыл Советского Союза, во 2-м — для использования в ближнем тылу Красной Армии, в 3-м —для сбора сведений о промышленных объектах СССР. От Кремнева Андреев узнал, что школа абвера, в которую они попали, является не только центральной, но и образцовой. Сюда часто приезжают сотрудники немецкой разведки, и майор Марвиц показывает им своих слушателей, демонстрирует методы обучения.

В разговорах с Андреевым Кремнев держал себя довольно откровенно. Однако вскоре он начал почему-то сторониться его. Улучив момент, Николай Степанович поинтересовался причиной этой перемены.

— Ты говорил, что служил в зенитной артиллерии в Ленинграде. А как же ухитрился попасть в плен? — вопросом на вопрос ответил Кремнев.

— Я подпустил к объекту немецкие самолеты, они подожгли два аэростата заграждения. За это меня наказали, отправили в пехоту..

— Бывает. Но говорят, что ты перебежчик, — не унимался Кремнев. — Так или нет?

— Об этом поговорим позже. А удостоверение перебежчика у меня действительно есть.

Валентин внимательно посмотрел на Андреева и ничего не ответил.

Однажды вечером Николай Степанович, беседуя с Кремневым, вспомнил довоенное время, родное село на берегу Волги, недалеко от Костромы, где он учил детей географии.

— Я знаю эти места, — откликнулся Кремнев и тоже стал рассказывать о своей довоенной жизни, о том, как он воевал против фашистов в составе танковой части, как в бессознательном состоянии попал в плен, пытался бежать, но угодил в карцер, а оттуда в штрафной лагерь.

— А зачем пошел в эту школу? — резко спросил у него Андреев.

— Они нагло обманули меня.

— Как обманули?

— Очень просто. В штрафном лагере на территории Литвы, куда меня определили, погибало от истощения до тридцати человек в день. За малейшую провинность пленных убивали на месте. Каждый из нас мечтал любым способом вырваться оттуда. И вот однажды нам объявили, что на работу в Германию требуются военнопленные, которые ранее служили в авиации. Я записался.

— Но ведь ты же танкист!

— Да. А я оказал, что до войны был мотористом в гражданской авиации. Со мной разговаривал майор Марвиц, начальник нашей школы. Но тогда я, конечно, не знал, кто он такой. Марвиц заявил мне: «Работа будет сложная и требует честности по отношению к германскому командованию». Я согласился, и вскоре оказался здесь, в Нойгофе. А когда узнал, что попал в школу абвера, отступать было уже поздно.

На следующий день на занятиях по радиоделу слушатели попарно тренировались в приеме и передаче кодированных радиограмм. Код был известен только тем, кто работал в паре. Воспользовавшись этим, Андреев закодировал и передал Валентину отрывок из советской песни:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашистской силой темною,

С проклятою ордой!

Расшифровав текст, Кремнев улыбнулся и сжег радиограмму. После занятий они с разрешения старосты направились в примыкавший к лагерю лес. Собирая грибы, вели откровенную беседу.

— Никакие россказни, которыми нас тут пичкают, на меня не влияют, — признался Кремнев. — Я был и остаюсь советским человеком. Все время думаю только о возвращении к своим.

Андреев поинтересовался, как он реагировал бы, если бы ему предложили вести полезную Родине работу здесь, в плену.

— Знал бы, что делать, — давно бы уже работал,— ответил Валентин.

— Могу тебе в этом помочь.

Андреев сообщил Кремневу, что является советским разведчиком, и дал ему задание выявлять среди слушателей и обслуживающего персонала школы тех, кто патриотически настроен, склонять их к явке с повинной. После выброски в тыл Красной Армии Кремнев должен был обратиться к командованию и просить отправки его в Ленинград по паролю «Привет из Владивостока».

Андреев внимательно наблюдал- еще за одним слушателем 4-го учебного лагеря, Евгением Садовским. Худощавый человек со шрамом на лбу, с небольшой черной бородкой, Садовский высказывал иногда среди слушателей антифашистские настроения. «Кто он? Может быть, провокатор?» — мелькала у Андреева мысль, но вскоре он от нее отказался.

В рождественские дни сорок третьего года слушателям школы выдали по стакану водки. Андреев и Кремнев пригласили Садовского в свою компанию. Завязался разговор. Евгений рассказал, что он — летчик. Воюя с фашистами, летал на бомбардировщике. В конце 1942 года его самолет подбили. Он был ранен и взят в плен.

— А как оказался здесь?

— В лагере я все время думал, как уйти к партизанам, но эсэсовцы охраняли нас образцово. Хотелось попасть туда, где нет такой строгой охраны. Половину этой задачи я выполнил: уйти из этой школы — не проблема. Но куда? Вокруг одни немцы. Конечно, среди них есть антифашисты. Но как их найти?

Через неделю, встречая новый, 1944 год, Андреев наедине с Садовским продолжил начатый разговор.

— Зачем тебе бежать? Можно и здесь бороться против гитлеровцев, — сказал он Евгению.

— А такая возможность есть?

Они быстро нашли общий язык. Андреев разъяснил Евгению задание, сообщил пароль.

В одной комнате со слушателями 4-го учебного лагеря жил военнопленный Константин Трепов. Он обслуживал обучающихся и работал в прикухонном хозяйстве лагеря, где ведал крольчатником. Спокойный, молчаливый, Трепов неторопливо, припадая на раненую ногу, выполнял свои обязанности. Многие слушатели относились к нему с уважением.

Андреев выяснил, что Константин прибыл в разведшколу еще до переезда ее в район Кенигсберга, общался со многими слушателями, немало знал о каждом из них. Стремясь поближе познакомиться с ним, Николай Степанович не раз заглядывал к нему в крольчатник. Вначале Трепов, знавший, что у Андреева есть удостоверение перебежчика, относился к нему с опаской, но постепенно стал доверять ему. Рассказал, что в начале войны служил старшиной роты. В бою под Старым Осколом был ранен в обе ноги и спину. Еле выжил. В плену сначала попал в лагерь для инвалидов, потом сюда, в разведшколу.

Вскоре в 4-м учебном лагере произошло чрезвычайное происшествие. За попытку настроить радиостанцию на восточную волну слушатель Конечный был отправлен из школы в штрафной лагерь. В тот же день Трепов предупредил Андреева:

— Опасайтесь Годунова и Бурмистрова. Им ничего не стоит донести на честного человека.

Позже Трепов рассказал Андрееву о слушателе Землякове:

— В прошлом уголовник. В начале войны был призван в армию, но дезертировал, скрывался дома, пока не дождался прихода гитлеровцев. Намерен выполнить шпионское задание в советском тылу.

Через несколько дней Николай Степанович, придя в крольчатник, завел с Треповым откровенный разговор. Трепов без колебаний согласился выполнять поручение советского разведчика — изучать новых слушателей школы.

В мае 1944 года учеба закончилась. Андрееву и его однокурсникам было предложено готовиться к выезду на задание.

— Нас могут послать вместе, — выйдя из барака на перекур, сказал Николай Степанович Кремневу. — А это нежелательно.

— Почему?

— Нам нужно разъединиться и каждому взять себе в напарники предателей.

— Ты прав, — согласился Кремнев. Он задумался.— А ведь у меня есть предлог задержаться здесь. Думаю, что осколок поможет.

— Какой осколок?

— От немецкого снаряда. С сорок первого года под лопаткой ношу. Давно пора избавиться от него.

— Действуй!

Кремнев обратился к коменданту 4-го лагеря лейтенанту Якобсу с просьбой разрешить ему лечь на операцию.

— Осколок может повредить мне при выброске с парашютом, и я выйду из строя, — резонно аргументировал он свою просьбу.

Якобс поморщился, но просьбу Кремнева удовлетворил.

Через два дня он вызвал к себе Андреева:

— Кремнев задержится. Тебе придется действовать в паре с другим разведчиком. С кем бы ты хотел идти?

— С Земляковым, — чуть подумав, ответил Андреев.

— Хорошо. Это меня устраивает.

Кремнев еще не оправился от операции, как Андреев в составе группы однокурсников уже следовал в занятый оккупантами Минск, в распоряжение разведотдела 6-й немецкой воздушной армии.

Ожидая выброски, Николай Степанович познакомился с несколькими абверовскими агентами, окончившими другие разведшколы. Он многое узнал о них: клички, подлинные фамилии, прошлое, приметы.

Вскоре началась операция советских войск по освобождению Белоруссии. Она спутала планы фашистских разведчиков. Вместе с офицерами штаба немецкой воздушной армии они бежали на запад, прихватив с собой свежеиспеченных абверовских агентов, и в конце июля оказались на территории Польши.

Здесь Андреев познакомился с Виктором Новиковым, окончившим школу абвера в городе Лукке. Присмотревшись к нему, Николай Степанович убедился, что это надежный человек, в отличие от его напарника, который не скрывал своего намерения выполнить задание гитлеровцев. Андреев рассказал Новикову о себе и

привлек его к работе в пользу советской контрразведки. Задание было кратким и ясным:

— При выброске в тыл Красной Армии явишься с повинной, а предателя сдашь советским властям.

Но выполнить это задание Новикову не привелось. Его напарник получил назначение в другую группу, а Новикову, не прошедшему обучения радиоделу, предложили идти в советский тыл вместе с Андреевым.

Перед ними была поставлена задача — приземлиться близ Минска и собрать сведения о действующих аэродромах в районе белорусской столицы, о работе минского железнодорожного узла, о положении в городе.

Поздним вечером 6 октября 1944 года немецкий бомбардировщик доставил их через линию фронта к месту назначения.

Андреев и Новиков, одетые в форму офицеров Советской Армии, снабженные оружием, фиктивными документами и деньгами в сумме ста тысяч рублей, оказались на освобожденной от гитлеровцев земле. Они сразу же сообщили о себе чекистам и вскоре были уже в Ленинграде.

Задание советской контрразведки, возложенное на коммуниста Николая Степановича Андреева, было успешно выполнено. Находясь на протяжении пятнадцати месяцев в окружении врагов, он сумел найти в разведывательной школе верных людей и привлечь их к работе на благо Родины. Николай Степанович привёз ценные сведения о деятельности центральной школы абвера, ее руководящем составе, преподавателях, обслуживающем персонале.

Сообщив подробные данные о тех, с кем он обучался, кто был выброшен или готовился к выброске в тыл Советской Армии со шпионскими заданиями, разведчик помог чекистам обезвредить многих агентов абвера.

За успешное выполнение специального задания в тылу противника командование наградило Н. С. Андреева орденом Отечественной войны 1-й степени. Он был направлен для продолжения службы в войска ПВО.

Оставшиеся в разведшколе помощники Андреева продолжали активно действовать.

Бывший летчик Евгений Садовский умело вел среди слушателей антифашистскую агитацию, призывал тех, кому он верил, к явке с повинной. Верный своей мечте уйти из фашистского плена, Евгений попытался вступить в контакт с местными жителями. Эта попытка дорого обошлась ему. Выданный агентом-провокатором, Садовский был отчислен из школы и отправлен в зондерлагерь. Дальнейшая судьба его неизвестна.

Продолжал свою незаметную, но важную работу и бывший старшина Константин Трепов. Повседневно общаясь с новыми слушателями, он по крупицам собирал сведения о поведении и настроениях каждого из них, почти без ошибок определяя, кто предан гитлеровцам, а кто не намерен выполнять задания абверовцев.

Все эти данные Трепов передавал Кремневу, который после отъезда Андреева установил с ним связь.

Победоносное наступление советских войск вынудило командование разведшколы в октябре 1944 года перевести ее сначала в район Берлина, а затем в Цвиккау (Саксония).

Вместе с личным составом учебного лагеря двинулся на запад и Константин Трепов. Перед роспуском школы, в начале сорок пятого года, гитлеровцы отправили его на бумажную фабрику. Но Константин не захотел работать на фашистов. Он бежал с фабрики, был задержан и заключен в концлагерь. По окончании войны Трепов возвратился на родину.

Бывший офицер-танкист Валентин Кремнев все лето сорок четвертого года находился в разведшколе. Выполняя полученное от Андреева задание, он познакомился с Капой Королевой, которая была насильно увезена гитлеровцами в Восточную Пруссию и работала в школе прачкой. Пользуясь тем, что Королева встречалась со слушателями всех учебных лагерей, Кремнев с ее помощью сблизился со слушателем 3-го лагеря Иваном Павленко и привлек его к выполнению заданий советской контрразведки.

В сентябре 1944 года группу агентов, окончивших разведшколу в Нойгофе, абверовцы вывезли в Норвегию, В их числе был и Кремнев. Через два месяца он в качестве старшего разведгруппы был выброшен с парашютом в район Мурманска с заданием собирать шпионские сведения.

Гитлеровскую разведку в то время интересовало, ведет ли советское командование подготовку к проведению десантных операций на территории Норвегии, какова интенсивность воинских перевозок на Кировской железной дороге.

Кремнев знал, что следовавшие с ним два абверовских агента антисоветски настроены и после выполнения задания намерены вернуться к своим хозяевам. Более того, ему было известно, что один из них — агент-провокатор. Еще в школе он следил за своими однокурсниками и докладывал о их поведении коменданту лагеря. По его доносу абверовцы репрессировали двух слушателей, которые высказали желание явиться с повинной.

Кремнев решил помочь чекистским органам задержать предателей. Но сделать это было не так просто: после приземления в районе станции Питкуль они ни на шаг не отпускали его от себя. Кремнев решил перехитрить изменников. Пользуясь выданной ему топографической картой, он умышленно повел их в сторону от населенного пункта. Четверо суток, полуголодные, кружили они по лесу, а на пятый день к вечеру оказались в шести километрах от железной дороги. Видя, что его спутники выбились из сил, Кремнев направился в разведку один. Утром они должны были встретиться с ним на опушке леса.

Встреча состоялась, но только... с нарядом военнослужащих из подразделения войск НКВД, охранявшего железнодорожный мост. Абверовские шпионы были задержаны. Кремнева чекисты направили в Ленинград.

В марте 1945 года отважный разведчик Николай Степанович Андреев встретился со своим помощником Валентином Кремневым. Суровые, много повидавшие бойцы незримого фронта, не спеша подошли они друг к Другу, крепко обнялись, закурили, как это не раз бывало в 4-м лагере центральной школы абвера под Кенигсбергом, долго молчали, потом заговорили, вспомнили былое, помечтали о будущем. В те дни советские войска вели упорные бои с гитлеровцами на подступах к Кенигсбергу. Близился светлый день нашей победы над фашистской Германией...

После войны Николай Степанович Андреев продолжал служить в зенитной артиллерии Ленинградского военного округа. Принципиальный коммунист, волевой командир, он отдавал любимому делу много сил и энергии. Но незаметно подтачивавший его здоровье недуг все чаще давал о себе знать. Николай Степанович оставил службу в звании подполковника в связи с тяжелой болезнью сердца. Он умер в 1969 году, немного не дожив до двадцатипятилетнего юбилея великой победы советского народа над гитлеровской Германией.

Орден Отечественной войны, полученный им за мужество и отвагу, проявленные в тайной схватке с немецко-фашистской разведкой, бережно хранится в семье Николая Степановича как особо чтимая, дорогая реликвия.

На Приморском плацдарме

В конце лета 1943 года трудные бои у Синявинских высот и Красного Бора сменились на Ленинградском фронте относительным затишьем.

Но затишье было временным. Фронт готовился к решающему сражению. Надо было освободить город-герой от вражеской блокады, разгромить окопавшиеся под Ленинградом гитлеровские дивизии.

Планом наступательных операций предусматривалась огромная подготовительная работа в войсках, включая скрытую переброску по Финскому заливу личного состава и боевой техники 2-й ударной армии на Ораниенбаумский плацдарм.

В этих условиях перед службой контрразведки фронта, особенно Приморской оперативной группы (ПОГ), стояла задача решительного пресечения попыток вражеской агентуры выведать замыслы нашего командования, добыть сведения о подготовке войск фронта к наступлению.

Контрразведчики с честью справились с этой задачей. Более того, они оказали командованию фронта помощь в осуществлении плана дезинформации противника. Вот как это было.

...В ночь на 6 августа 1943 года сотрудник 104-й абверкоманды капитан Фиш вывел по болоту на разведанную им заранее тропу коренастого человека в форме капитана Советской Армии.

— Ну, Давыдов, ни пуха ни пера, как говорят русские,— сказал он. — Жду тебя не позже чем через неделю.

— Ждите, господин капитан. Вернусь. Бог не выдаст — свинья не съест.

Под утро этот человек уже был в отделе контрразведки ПОГ и нервно, сбивчиво твердил:

— Никакой я не капитан и не Давыдов. Я у них назывался Никулиным, но я и не Никулин. Я Каращенко, Мокий Демьянович Каращенко, пограничник, старший лейтенант. Там я встретился с человеком... Похоже, что наш человек...

— Да вы не волнуйтесь. Спокойнее рассказывайте,— говорил беседовавший с ним чекист.

— Но я шпион. Вы понимаете? Я, Мокий Каращенко, который всю жизнь охранял границу, ловил шпионов, сам стал фашистским агентом! Но я не шпион, я честный человек!

— Ну, знаете ли, так дело не пойдет, — вздохнул майор.— «Я шпион», «я не шпион»... Может быть, вам отдохнуть немного нужно?

— Нет, нет. Я сейчас... Данное мне поручение сводится к следующему: установить, не прибывает ли пополнение в Приморскую оперативную группу, откуда и каким путем переправляются войска на ораниенбаумский участок фронта, узнать их состав, фамилии командиров, выведать, что говорят в войсках о наступлении, когда оно возможно, где. А еще — добыть образцы командировочных предписаний. Капитан Фиш ожидает моего возвращения через неделю.

Давыдов, он же Никулин, он же Каращенко, ночью через Финский залив был доставлен в Ленинград, в управление контрразведки фронта. И вот они сидят друг перед другом — бывший пограничник подполковник П. А. Соснихин, которого пришелец весьма заинтересовал, и недавний старший лейтенант, тоже в прошлом пограничник, Каращенко, прошедший все муки ада в плену у гитлеровцев и в их разведке.

В одном из тяжелых боев офицер Виндавской пограничной комендатуры М. Д. Каращенко, прослуживший много лет на границе, был трижды ранен и попал в окружение. Он пытался пробиться к своим, но был схвачен латышскими националистами — айзсаргами. Начались скитания по лагерям военнопленных, где он называл себя Никулиным, старшим лейтенантом строительного батальона, так как чекиста-пограничника фашисты немедленно расстреляли бы. Однажды пытался бежать и... угодил в лагерь особо строгого режима Саласпилс, который пленные называли «долиной смерти». Голод, издевательства, побои — все прошел Мокий Демьянович. А когда узнал, что фашистская разведка подыскивает в лагерях людей для шпионско-диверсионных школ, сообразил: вот путь к тайнам врага. И он добился того, что привлек к себе внимание вербовщиков.

В мае сорок третьего Мокий Демьянович уже курсант валговской разведшколы абвера.

— Там я и встретился с хорошим парнем ленинградцем Мелетием, — рассказывал Каращенко.

— Как, как? — встрепенулся Соснихин.

— Мелетием...

— Фамилия?

— Светлов. Впрочем, это, конечно, не фамилия. Но он, по-видимому, ваш человек.

— Почему так думаете? Он вам говорил?

— Нет. Но я же старый пограничник. Мы и без слов поняли друг друга. Он только сказал мне, что его настоящее имя Мелетий и что я могу смело идти к властям и ничего не бояться, когда попаду к своим...

— Как он выглядит? Опишите, пожалуйста.

— Светлый шатен с острым взглядом, среднего роста, худощав, быстр в движениях. Немного прихрамывает на левую ногу.

Без сомнения, Каращенко встретился в валговской разведшколе с Мелетием Малышевым. Значит, удалось ему проникнуть в немецкую разведку. Значит, сработала легенда, справился Мелетий с тяжелой задачей. Соснихин недоумевал лишь, почему тот прихрамывает.

Подполковник вдруг ощутил теплое чувство к этому бывшему пограничнику Каращенко, принесшему из вражеского логова добрую весть о Малышеве. Но многое еще было неясно. Могла произойти всякая случайность. Нельзя было ставить под удар Малышева. И опытный чекист, затаив в себе чувство радости, нахмурился:

— Все это ваши домыслы. Возможно, и хорошего парня встретили в валговской школе, но мы такого не знаем.

— Может быть, — с готовностью отозвался Каращенко.— Мне лично он понравился. Я, конечно, при любых обстоятельствах явился бы к вам. Для этого и в фашистские агенты пошел. Но Мелетий укрепил во мне уверенность, что поступаю я правильно. Бывало, придет черная мысль: «Ну, как не поверят мне?» А вспомню слова Мелетия — и сразу станет как-то легче. «Не может быть, — думаю, — чтобы свои, русские, советские люди, не поняли, не поверили».

В конце июля, после того как Мокий Демьянович окончил разведывательные школы в Валге и Стренчи, его доставили в Псков к подполковнику Шиммелю. Несколько дней он провел на конспиративной квартире в доме № 45 по Крестовскому шоссе, а затем был направлен с капитаном Фишем в абвергруппу 112 в Кезе-во, что под Сиверской. Здесь капитан поставил перед ним конкретную задачу и переправил его в расположение советских войск, защищавших Ораниенбаумский плацдарм.

— И вот я перед вами, — закончил свой рассказ Каращенко. — Все, что рассказал, правда. Доказательств, конечно, нет. Могу сообщить, куда должна была эвакуироваться жена. Проверьте в управлении кадров погранохраны. Сохранились же там данные обо мне...

Прошли два дня, заполненные напряженной работой. Многое передумал в эти дни Соснихин. В конце концов он пришел к мысли, что Мокий Демьянович может многое сделать для дезинформации противника. Ему следует вернуться в абвергруппу и принести господам Фишу и Шиммелю «ценные сведения» о состоянии обороны и составе наших войск на плацдарме в районе Ораниенбаума. Соснихин вместе с подполковником Ф. И. Веселовым, майором Г. Н. Жутяевым и другими контрразведчиками фронта разработали подробный план операции. Все они верили в искренность признаний Каращенко. К тому же все, что тот рассказывал, подтверждалось материалами, которыми располагали чекисты. Начальник управления контрразведки принял предложение Соснихина и доложил о нем Военному совету фронта.

— Военный совет одобрил нашу инициативу, — сообщил он, возвратившись из Смольного. — Командование фронта в настоящее время разрабатывает обстоятельный план дезинформации противника с целью ввести его в заблуждение относительно наших замыслов. Возвращение Каращенко к абверовцам с ложными сведениями явится важным дополнением к этому плану. Начальник штаба фронта уже получил указание подготовить соответствующие «данные» для разведки противника, которые ей доставит Каращенко.

Мокий Демьянович тяжело вздохнул, когда ему сказали о необходимости вернуться в логово гитлеровской разведки.

— Нелегко мне, товарищи. Два года стремился вырваться к своим.

— Надо, Мокий Демьянович. Там вы принесете больше пользы.

— Ну, что ж... Коли надо, я готов.

Каращенко поручили передать абверовцам, будто на правый фланг ПОГ прибыли два новых соединения и там наблюдается скопление танков и артиллерии.

Перед выходом на задание Мокий Демьянович сказал контрразведчикам:

— Я понимаю, что с родными увидеться не могу, времени для этого мало. Прошу вас, известите, что жив и что не предатель.

— Обещаем сделать.

— Спасибо.

Чекисты провезли Каращенко по маршруту, разработанному капитаном Фишем. Мокий Демьянович должен был увидеть эти места своими глазами и доложить абверовцам дезинформационные данные как можно правдоподобнее. Ровно через семь дней (на этот срок послали абверовцы своего агента) чекисты провели его через линию фронта.

Реакция вражеской разведки была немедленной. Спустя два дня после ухода Каращенко противник обрушил на воображаемые скопления танков и артиллерии Приморской оперативной группы мощный артиллерийский огонь. Гитлеровская авиация несколько дней ожесточенно бомбила «места дислокации новых соединений», но бомбы падали в глухие лесные дебри и в болота, где, кроме дымных костров, ничего не было.

Это означало, что абверовцы поверили Каращенко.

Вскоре командование Ленинградского фронта предприняло новые меры дезинформации противника. На копорском участке ПОГ были сооружены макеты танков и огневых артиллерийских позиций, демонстрировалось сосредоточение пехоты. Ее прикрывали с воздуха периодически барражировавшие самолеты. Ведя авиаразведку, гитлеровцы обнаруживали эти признаки появления новых частей на правом фланге ПОГ и таким образом убеждались в «достоверности» сведений, принесенных М. Д. Каращенко.

Легенда о сосредоточении значительных сил на правом фланге ПОГ поддерживалась советским командованием в течение всей осени и начала зимы 1943 года. «Все это помогло дезориентировать немецко-фашистское командование, создав у него уверенность, что готовится наступление советских войск на Кингисепп — Нарву» [«Ордена Ленина Ленинградский военный округ». Исторический очерк. Лениздат, 1968, стр. 354.].

Таким образом противник был окончательно введен в заблуждение.

По указанию фельдмаршала Кюхлера к правому флангу ПОГ, в район Копорья, за счет ослабления других участков фронта гитлеровцы перевели ряд частей, в том числе отборные танково-гренадерскую дивизию СС «Нордланд» и танково-гренадерскую бригаду СС.

Контрразведчики фронта не без оснований полагали, что абверовцы приложат все усилия для проверки полученных от Каращенко «ценных сведений». Тем более, что возвратившийся агент указал на «коридор», по которому можно «безопасно» проникать в расположение войск Приморской оперативной группы.

В этой обстановке чекистам ПОГ надлежало принять действенные меры, чтобы ни один вражеский лазутчик не сумел возвратиться к своим хозяевам и вызвать у них сомнение в достоверности сведений, принесенных Каращенко. Было ясно, что это могло стоить ему жизни и привести к провалу всю операцию по дезинформации немецко-фашистского командования.

В соответствии с указанием управления контрразведки фронта начальники чекистских подразделений Приморской оперативной группы В. А. Бойкиня, А. П. Куликов, И. Г. Макаров, М. К. Михайлов, Н. П. Павлов, А. Я. Пятницкий обеспечили проведение необходимых мероприятий. На наиболее вероятных путях проникновения фашистских агентов в расположение войск Ораниенбаумского плацдарма были выставлены засады и секреты. В населенных пунктах действовали поисковые группы. Местность прочесывалась. Была усилена проверка документов, установлен более тщательный контроль за выдачей командировочных предписаний.

Как показали последующие события, эти меры были вполне своевременными.

Начальник абверкоманды 104 подполковник Шиммель начал забрасывать в расположение войск ПОГ все новых агентов. Причем они шли с заданиями, сходными с тем, которое выполнял Каращенко. При инструктаже Шиммель и Фиш заверяли агентов, что маршрут перехода линии фронта безопасен и уже проверен опытнымразведчиком. Но все эти акции абвера не застали контрразведчиков ПОГ врасплох. В течение сентября сорок третьего года вражеская разведка направила на Ораниенбаумский плацдарм одну за другой три шпионские группы. Первая и вторая (по два человека в каждой), перейдя линию фронта, сразу же явились в отдел контрразведки. Эти люди, как и Каращенко, не собирались работать на фашистов.

Не дождавшись возвращения двух первых групп и, видимо, решив, что они провалились, абверовцы направили на Приморский плацдарм третью. Как-то перед рассветом наши бойцы обстреляли из засады неизвестных, появившихся со стороны противника. Их было трое. Отстреливаясь, двое скрылись, а третий пополз в нашу сторону.

— Не стреляйте, товарищи! Я свой...

Он был легко ранен в грудь и в госпитале заявил, что ему нужно немедленно увидеться с чекистами. Он назвал себя Борисом Александровичем Соломахиным. Такой человек был известен управлению контрразведки фронта как преподаватель разведшколы «Абвернебенштелле—Ревал» в Кейла-Юа. Очевидно, и начальник «Абвернебенштелле» Целлариус, и Шиммель придавали разведке Приморского плацдарма большое значение, коль направили в расположение ПОГ не рядового агента, а одного из их наставников. Но о Б. А. Соломахине мы еще расскажем в нашей книге.

Для укрепления положения Каращенко в стане врага и придания большей убедительности его легенде контрразведчики фронта решили отправить одного из прибывших в ПОГ агентов абвера обратно. Выбор пал на явившегося с повинной Александра Васильевича Саперова. Конечно, ему, только что вырвавшемуся от гитлеровцев, тоже нелегко было возвращаться к ним. Хотелось увидеться с женой, которая считала его погибшим, с друзьями и близкими. Но разве мог он ставить личное выше интересов Родины! И Александр Васильевич, так же как и Каращенко, пошел...

Утром 14 января 1944 года 2-я ударная армия, скрытно переправленная в район Ораниенбаума, обрушила на врага мощную лавину огня.

Разгром гитлеровских полчищ под Ленинградом начался не с правого фланга Приморского плацдарма, в направлении на Кингисепп, как ожидало командование группы «Норд», а с левого, в направлении на Ропшу, Кипень.

Так закончилась чекистская операция, условно носившая скромное наименование «Возвращение». Она помогла командованию фронта в деле освобождения Ленинграда от вражеской блокады и изгнания гитлеровцев с временно оккупированной ими территории Ленинградской области.

Как же сложилась дальнейшая судьба М. Д. Каращенко, вернувшегося в логово врага по заданию чекистов Ленинградского фронта?

Как и рассчитывали контрразведчики, возвращение Саперова к абверовцам укрепило положение Каращенко. Офицеры абверкоманды 104, готовя новых агентов для выполнения шпионских заданий в тылу советских войск, ставили в пример «работу» Каращенко в расположении частей ПОГ. За «заслуги» перед третьим рейхом они наградили его бронзовой медалью. Однако все это не помешало абверовцам в дальнейшем проверять его в уже известном читателю зондерлагере в Вильянди.

В феврале 1945 года, при отступлении гитлеровцев, Мокий Демьянович сумел оторваться от противника и выйти в расположение советских войск. За успешное выполнение важного задания органов контрразведки Советское правительство наградило его орденом Отечественной войны. Ныне этот мужественный человек живет в Эстонской ССР. Встречаясь с чекистами, с молодежью, он рассказывает им о своей работе в стане врага в суровые дни минувшей войны.

Курт Фон Рейнгардт просчитался

Многое рассказали чекистам о вражеских разведывательных органах сами шпионы, задержанные и разоблаченные нашей контрразведкой. Ценные сведения были получены от советских людей из числа военнопленных, которых абверовцы пытались сделать своими агентами.

Вот еще один из эпизодов, свидетельствующих о том, что доктрина адмирала Канариса о действенности массовой агентуры была построена на песке и не могла сработать в условиях Советского Союза. Гитлеровцы слишком плохо знали советских людей, беззаветно преданных своей Родине.

...Алексей Плакутин юношей вступил на вахту пограничной охраны советской Балтики. Боевому комсомольцу, спортсмену пришлась по душе полная опасностей жизнь моряка-пограничника. Плакутин остался на сверхсрочную службу. Он был инструктором физкультуры в военно-морском пограничном училище, а с началом войны стал командиром взвода курсантов.

Когда немецко-фашистские войска пробились к истокам Невы, морской десант курсантов-пограничников получил задачу выбить гитлеровцев из захваченного ими Шлиссельбурга. В первых рядах в схватку с фашистами вступил взвод лейтенанта Плакутина. Противник встретил десант массированным огнем. Курсанты залегли. Гитлеровцы перешли в контратаку. Алексей Плакутин отстреливался до последнего патрона, был контужен и оказался в плену.

Начались скитания по лагерям. Псков, Резекне, Даугавпилс... В начале сорок второго года Плакутина перевели в лагерь Саласпилс. Гитлеровцы установили здесь жестокий режим. Пленных морили голодом, заставляли выполнять непосильную работу, по любому поводу наказывали, расстреливали.

Алексей чувствовал, что даже его закаленный организм начинает сдавать. Не раз возникала мысль о побеге. Но осуществить этот замысел было невозможно.

Вскоре в лагерь прибыли абверовцы. Беседуя с военнопленными, они стремились вызвать их на откровенность. Гитлеровцев интересовало все: прошлое человека, его убеждения, отношение к войне, к жизни вообще, мечты о будущем. Абверовцы «разъясняли», чего добиваются фашисты, ведя войну, а потом предлагали «сотрудничать с великой Германией в борьбе с большевиками».

Вызвали на беседу и Алексея. Он решил: «Дам согласие. Вырвусь из лагеря и сбегу».

Вместе с другими пленными, отобранными абверовцами, Плакутин оказался на Рижском взморье, в дачном местечке Вяцати, где размещалась разведывательно-диверсионная школа абвера. Алексея зачислили в группу диверсантов-подрывников. Здесь он пришел к выводу, что просто сбежать — мало, что надо помочь советским органам безопасности выловить готовившихся в школе диверсантов.

Начались занятия. Через месяц Плакутина в числе двадцати пяти курсантов гитлеровцы отправили в Эстонию. На берегу Финского залива, в бывшем имении барона Шуберта Вихула, при абвергруппе 212 функционировала еще одна разведывательно-диверсионная школа. Начальником ее и одновременно начальником абвергруппы 212 был капитан Курт фон Рейнгардт. Здесь завербованных продолжали учить подрывному делу, тренировать в стрельбе и метании гранат. Небольшая группа изучала радиосвязь. Плакутин занимался с показным усердием. Абверовцы заметили его старание, поручили ему проводить с курсантами занятия по физподготовке.

Шло время. Однажды Плакутина вызвал к себе капитан Рейнгардт. Поблескивая стеклами очков, он объявил:

— Назначаю тебя старшим группы для выхода на задание в тыл русских. Подбери двух подрывников и двух радистов.

«Кого же взять с собой?» — задумался Алексей. Прежде всего он остановил свой выбор на Владимире Прокофьеве, который вел себя в школе осторожно, но иногда высказывал антифашистские настроения.

— Ну, что ж, идти все равно придется, — сказал тот. — Ладно, бери с собой. Но знай, пользы от меня будет мало.

— Отчего же?

Прокофьев усмехнулся:

— Все знают: гранаты я бросать не научился, стреляю так себе. Не то что ты.

— А я вот стараюсь.

— У каждого свой талант.

Вторым, кого Плакутин решил включить в группу, был Сергей Луганок, шустрый, небольшого роста белорус. Сделал это Алексей неспроста. Как-то его друг, кухонный рабочий Мулин, доверительно шепнул ему:

— Алексей Павлович, предупредите Луганка. Хороший парень, а пропадет ни за понюшку табаку. Хочет бежать к партизанам, а где они есть, не знает. Сейчас ищет штатскую одежду. Узнают гитлеровцы — капут ему. Меня не слушает. Может, вы на него подействуете.

И вот Алексей разговаривает с Луганком:

— Ходят слухи — бежать хочешь?

— Неправда!

— Хорошо, если так. Но я знаю, что это правда.

Луганок прищурил глаза:

— А что тебе, собственно, нужно?

— Чтобы ты выкинул это из головы. Связи с партизанами у тебя нет. Без документов далеко не уйдешь. Задержат — расстреляют. Пойдешь в дело со мной.

Луганок долго молчал. Потом сказал:

— Согласен. Кого еще хочешь взять?

— Прокофьева.

— Ясно. А радистов?

— Вильченко и Садыкова.

Начальник школы, которому Алексей доложил о составе группы, постучал по столу — раз, два, три.

— Ты доверяешь Луганку? — вдруг спросил он.

— Вполне.

— Однако есть кое-какие сигналы... — Рейнгардт внимательно смотрел в глаза Плакутину.

— Ничего плохого о нем не знаю.

— А я рассчитывал, что возьмешь Мучницкого. Надежный человек.

— Возьмем шестым, господин капитан...

— Пусть будет так, — после небольшого раздумья ответил Рейнгардт.

Мучницкий попал в плен при отступлении летом сорок первого года. Он не раз говорил, что ненавидит Советскую власть. Отец его был раскулачен. Мучницкий не скрывал, что выдал фашистам захваченного в плен комиссара батальона. Известно было, что он служил шофером в карательном отряде, действовавшем против партизан. В школе Мучницкого считали информатором Рейнгардта.

Перед отправкой группы капитан пригласил Плакутина в кабинет.

— Слушай внимательно, — сказал он.— Ты — командир в звании капитана, Луганок — политрук, Прокофьев — воентехник, остальные — солдаты. В соответствии с этим получите одежду, документы и все необходимое для изготовления документов на месте. Ваша задача... — Рейнгардт объявил приказ: — Первое. Взорвать железнодорожный мост на участке Дуброва—Зеленец. Второе. Подорвать железнодорожное полотно на ряде участков между станциями Зеленец—Войбокало. Третье. Разведать места расположения аэродромов, складов и огневых точек и собрать сведения о передвижении советских войск. Четвертое. Поджигать крупные склады.

Начальник школы сам вывез группу Плакутина в поселок Лампово, близ станции Сиверская, и разместил ее на конспиративной квартире. Он лично следил за экипировкой и оснащением участников операции. Они с интересом рассматривали выданные им фиктивные документы. Луганку абверовцы вручили поддельный билет члена ВКП(б). Плакутин получил карту района действий, семьдесят пять тысяч рублей, пачку чистых бланков командировочных удостоверений, справок эвакогоспиталя, продовольственных аттестатов и красноармейских книжек со штампами и печатями.

Все шестеро зашили в пояса брюк удостоверения-пропуска для перехода через линию фронта после выполнения задания, подписанные начальником абвергруппы 212 Рейнгардтом и заверенные печатью с орлом и свастикой: «Предъявитель сего является служащим абвергруппы 212. При переходе через линию фронта он должен быть беспрепятственно проведен к ближайшему представителю 1Ц. Его вооружение и снаряжение должны быть оставлены при нем».

Взрывчатку и радиостанцию для маскировки вложили в противогазные сумки.

— Всем обеспечены! — воскликнул Мучницкий, похлопывая себя по сумке. Помолчав и оглянувшись на дверь, он с напускной лихостью предложил:

— А может, задание выполнять не будем? А?

Не успел Алексей ответить ему, как Луганок отчеканил:

— Нет, уважаемый, будешь выполнять. И заруби на носу: не допустим, чтобы ты саботировал. Ясно?

— Ясно.

Мучницкий втянул голову в плечи.

Вскоре тайно от других его вызвал Рейнгардт.

— В полной мере я могу положиться только на тебя, — предупредил он. — Если игра пойдет не по правилам, действуй решительно.

— Все исполню в точности, господин капитан.

— Вернешься — будешь работать у меня в школе автомехаником, — пообещал Рейнгардт, зная мечту Мучницкого о собственной автомашине.

...Немецкий военно-транспортный самолет ночью взлетел с аэродрома в Сиверской, пересек линию фронта и сразу же за железнодорожной линией Волхов—Тихвин выбросил шесть парашютистов.

Приземлившись, Луганок дал три резких свистка. Послышались ответные сигналы. Вскоре собралась вся группа, кроме Плакутина.

— Где же Алексей?

Луганок снова засвистел. Ответа не было. Он вынул из кобуры наган и поднял его вверх.

— Что ты делаешь? — испуганно воскликнул Мучницкий.

Раздался выстрел. Все примолкли. Ответного выстрела не последовало. Луганок обвел всех взглядом.

— Я выполнять задание фашистов не буду! — решительно заявил Прокофьев.

— А я скажу за Алексея и за себя: мы еще в Вихуле договорились явиться к своим с повинной. А вы? — обратился Луганок к радистам.

— Я пошел в школу, чтобы выбраться из плена, — сказал Вильченко.

— Как все, так и я, — заявил Садыков.

— Хотите, чтобы чекисты расстреляли нас как изменников?— вскочил Мучницкий. — Я предлагаю возвратиться и доложить Рейнгардту, что задание выполнено. Как он проверит, правда это или нет? Зато мы останемся в живых.

— Вернуться? Нашел дураков!

— Здесь нам никто не поверит. Будут пытать, а потом убьют. Лучше возвратиться, — настаивал на своем Мучницкий. Встретив единодушный отпор, он отскочил назад и выхватил гранату. Прокофьев и Луганок бросились на него, обезоружили.

Во второй половине дня заместителю командира по политчасти 2-го военно-дорожного отряда батальонному комиссару В. В. Березнову доставили рапорт воентехника 2-го ранга Н. И. Худевича. Текст рапорта был краток: «Придя на обед к себе в деревню Погостище, обнаружили пять человек военных, которые заявили, что они сегодня ночью спустились на парашютах с немецкого транспортного самолета и пришли сюда, чтобы их срочно доставили в штаб фронта. Они сдали оружие, и четверо из них просили особо охранять пятого, по фамилии Мучницкий. Все пятеро доставлены мною в ваше распоряжение...»

Алексей Плакутин приземлился в редком леске, свернул парашют и, как было условлено, трижды свистнул. Ответа не последовало. Тогда он выстрелил из пистолета вверх. Тишина. «Что делать?» Он сел на камень, задумался, потом встал и решительно зашагал навстречу занимавшейся утренней заре. Вскоре Алексей был в особом отделе авиационной части, расположенной поблизости. Он коротко доложил чекисту:

— Бывший лейтенант пограничник Плакутин. В данное время старший группы диверсантов противника. Выброшены сегодня ночью в семи километрах отсюда.

Плакутин положил на стол оружие, документы, солидную пачку денег.

— Состав группы?

— Еще пять человек.

— Где они?

— Не нашел. А вторая группа на том же самолете направилась дальше, как я слышал, куда-то в район Вологды.

Чекист развернул на столе топографическую карту.

— Где оставили парашют?

Алексей показал.

На обратном пути, сидя в машине рядом с неразговорчивым чекистом, Плакутин поинтересовался:

— А остальных разыскивать не будем?

— Нет. Они уже в надежном месте.

— Все пятеро?

- Да.

Вскоре Алексей и его товарищи встретились в Тихвине в особом отделе. Они рассказали чекистам все, что знали о фашистских диверсионных школах в Вяцати и Вихуле, о подготавливаемых там немецких агентах, о диверсионной группе, которая вслед за ними была выброшена в район Вологды.

Мучницкого судил военный трибунал.

Как это было уже не раз, капитан Курт фон Рейнгардт просчитался. Вслед за шестеркой Плакутина абверкоманда 204 и подчиненные ей абвергруппы 211 и 212 выбросили в тыл Ленинградского и Волховского фронтов еще ряд групп с диверсионными заданиями. В большинстве своем эти люди явились к советскому командованию с повинной. Остальных выловили чекисты. Ни одна преступная акция, задуманная начальником диверсионной абверкоманды 204 группы «Норд» полковником фон Эшвингером и его подручными, не достигла цели.

Борьба в эфире

Борьба чекистов против вражеской разведки велась повсеместно. Шла она и в эфире.

После войны бывшие фашистские военачальники признавали, что им не удалось раскрыть ни одного шифра, которым пользовались советские связисты. Между тем советская разведка и контрразведка проникали я тайны шифрованных радиопередач германской армии.

Схватки в эфире сводились не только к использованию технических средств и раскрытию тайн закодированной радиосвязи. Это был поединок между фашистской разведкой и советской контрразведкой, подлинная борьба умов, в которой ведущую роль играли идейная закалка чекистов, их высокая бдительность, оперативная смекалка, способность проникать в замыслы противника и разоблачать их.

Сотрудники органов государственной безопасности совместно с работниками армейских штабов многое сделали для дезинформации противника по радио относительно планов советского командования. Используя радиосредства, военные контрразведчики вели большую работу по разоблачению и обезвреживанию агентуры противника. Это было их главной задачей.

Вот один из многих эпизодов борьбы, которая велась в эфире между немецко-фашистской разведкой и советской контрразведкой на Ленинградском фронте в дни минувшей войны.

В 1944 году, в разгар январского наступления, когда войска Ленинградского фронта, деблокировав Ленинград, вели бои по освобождению районов области от немецко-фашистских захватчиков, в отдел контрразведки 124-й стрелковой дивизии явились два человека. Широкоплечий, коренастый блондин, назвавшийся Николаем Масловым, носил погоны старшего лейтенанта. На его спутнике Василии Напалкове была форма лейтенанта дорожно-эксплуатационных войск. Первым делом они разложили на столе начальника контрразведки дивизии подполковника В. С. Смирнова документы, портативную рацию типа «Север» с запасным комплектом батарей, шифровальные таблицы, револьверы и финские ножи, компасы, топографические карты юго-восточной части Ленинградской области и около пятидесяти тысяч рублей денег.

— Все это принадлежит гитлеровцам, — сказал Маслов и, кивнув в сторону Напалкова, добавил, горько усмехнувшись: — А мы с ним вражеские шпионы...

— Это нам уже ясно, — заметил подполковник Смирнов.

— Да, вот так получилось. Документы — липа, а все остальное говорит само за себя. Хотите — казните, хотите — милуйте. Сдаемся на усмотрение Советской власти.

Выяснилось, что Николай Петрович Маслов, в прошлом офицер запаса, добровольно пошел на фронт, но был ранен в бою под Ленинградом и попал в плен к фашистам. Это было летом 1941 года. Рядовой Василий Напалков оказался во вражеском плену немного позже, в дни боев под Старой Руссой. Мыкались они по лагерям военнопленных, голодали, пока не попали в немецкую разведку. Одного взяли туда, не спрашивая его согласия. Второй напросился сам, думая, что таким путем сможет бежать из плена. Сказал, что в юности занимался радиолюбительством.

В разведывательной школе абвера в городе Валге, проходя подготовку в одной паре — радист и разведчик, — они стали друзьями. Маслов и Напалков сговорились, что ни в коем случае не будут слепым орудием в руках врагов своей страны.

Отступая, фашисты оставили их близ станции Тосно, приказав наблюдать за движением по железной и шоссейной дорогам, устанавливать дислокацию и численность советских воинских частей в этом районе и обо всем сообщать по рации в разведцентр.

— Нас оставили в лесу в специально оборудованной землянке, — рассказывал Маслов. — Здесь мы должны были отсидеться дней пять, а затем легализоваться, используя фальшивые документы, встать на довольствие в одной из частей, поселиться либо в Тосно, либо в соседнем населенном пункте под видом офицеров-дорожников и приступить к выполнению задания...

Чекисты 124-й стрелковой дивизии немедленно доставили Маслова и Напалкова в контрразведку фронта. Здесь их показания были тщательно проверены. Все подтвердилось. Плен, согласие работать на противника, пребывание в фашистской разведшколе, конечно, не украшали этих людей. Но смягчающим обстоятельством было то, что они еще не нанесли большого вреда Родине и пришли с повинной.

Однако речь шла не только о судьбе Маслова и Напалкова. Руководитель одного из подразделений управления контрразведки Ленинградского фронта подполковник Ф. И. Веселов предложил использовать рацию Маслова (а он был старшим группы и радистом) для передачи фашистской разведке якобы от его имени дезинформационных сведений.

Федор Иванович Веселов, армейский комсомольский работник, пришел в особый отдел Ленинградского военного округа за год до начала советско-финской войны 1939—1940 годов. Он участвовал в боях с белофиннами в составе 70-й стрелковой дивизии. За мужество, проявленное в борьбе против разведки противника, был удостоен высокой награды Родины — ордена Красного Знамени.

Начало войны с гитлеровской Германией застало Федора Ивановича под Лугой, в летних лагерях артполка Артиллерийских краснознаменных курсов усовершенствования командного состава (АККУКС). Майор Веселов участвовал в героической сорокапятидневной обороне укрепленных позиций на реке Луге, вел борьбу со шпионскими группами вражеской разведки в тылу наших войск.

Грамотный, вдумчивый оперативный работник, Федор Иванович проявил себя как умелый организатор и воспитатель чекистского коллектива. В конце 1941 года он стал руководителем группы контрразведчиков, призванной ограждать штаб фронта от происков фашистской разведки, а с ноября 1942 года до конца войны успешно возглавлял одно из ведущих подразделений управления контрразведки Ленинградского фронта.

Замысел подполковника Веселова об использовании рации Маслова в интересах наших войск был согласован с командованием фронта и получил одобрение. Офицеры штаба разработали «данные», которые должны были дезориентировать противника.

И вот каждые три дня в назначенное время чекисты стали выезжать с Масловым в район Тосна и оттуда связываться с радиоцентром абверовской разведки. Сначала было передано сообщение о том, как агенты устроились. Потом одно за другим последовали ложные донесения о передвижении войск. Эти донесения вводили противника в заблуждение о действительном положении на фронте, отвлекали его внимание от подготовки боевых операций на эстонском направлении.

Так продолжалось около двух месяцев. Противник верил «своим агентам». Фашистским организаторам шпионажа против войск Ленинградского фронта казалось, что это именно тот редкий случай, когда их агенты добились успеха. «Соблюдайте осторожность», — гласила одна из радиограмм. Противник проявлял заботу о сохранении «действующей» шпионской группы. Между тем у чекистов родился новый замысел: продолжить радиодуэль с целью выманить у вражеской разведки других ее агентов и обезвредить их на нашей территории.

За линию фронта послана радиограмма: «Здесь работать становится опасным. Целесообразно перебраться в Ленинград. Там больше возможностей сбора сведений. Прошу указаний».

Ответ абверовцев: «Инициативу одобряем. Действуйте осмотрительно».

Радиограмма из Тосна: «Для перебазирования нужны паспорта, свидетельства об освобождении от воинской службы, трудовые книжки, справки любого учреждения о возвращении из эвакуации. Обстановка в Ленинграде изучена. Перспективы работы хорошие».

Ответ абверовцев: «Сообщите, на какие фамилии изготовить документы. Пришлем надежным человеком. Подберите место выброски с хорошим ориентиром в стороне от железных дорог, постов ПВО»,

Этого-то и добивались чекисты. Еще два-три сеанса связи, и они встречают курьера немецкой разведки.

Фашистский самолет сбросил парашютиста западнее Тосна. Однако ловить его чекистам не пришлось. Советский человек, завербованный абверовцами в лагере военнопленных, он так же, как Маслов и Напалков, не собирался выполнять задание фашистов и сам явился к коменданту станции Тосно. С курьером «хозяева» прислали два комплекта документов и сто тысяч рублей денег.

Парашютист рассказал, что фашисты верят агентам, с которыми он пошел на связь. Абверовцы велели передать, что по окончании операции их наградят, как обещано. Он привез новые задания, теперь уже по шпионажу в Ленинграде. Сам же курьер, снабженный документами военнослужащего, должен был попытаться проникнуть на службу в комендатуру гарнизона.

Успех с вызовом курьера окрылил чекистов. После сообщения о его благополучном прибытии и выражения «благодарности» Маслов переждал некоторое время. Затем последовало сообщение, что у него кончается питание к рации. В ответ абверовцы порекомендовали поискать батареи на месте.

Через несколько сеансов Маслов радировал: «В Ленинграде попытки достать батареи едва не кончились провалом. Если не пришлете батареи, связь через две недели прекратится». Радиограмма содержала также новые «ценные сведения», касающиеся положения дел в Ленинграде.

Судя по очередному ответу, абверовцы заволновались: «Берегите питание, выходите на связь через раз. Наше решение сообщим». Настойчивое требование прислать питание к рации, видно, настораживало гитлеровцев. В то же время они не могли допустить мысли, что их агенты ведут радиоигру под контролем чекистов. «Если группа честно работает и мы не вышлем каких-то. несчастных батарей, — размышлял некий абверовец,— то не сносить мне головы за утрату такого источника информации».

Очередная радиограмма немецкой разведки гласила: «Прежнем районе сбросим грузовой парашют...»

Нет, это не устраивало контрразведчиков фронта. Противник должен прислать своего агента. Вытащить их на приманку как можно больше — таков был замысел. Вскоре был передан следующий текст: «Возможность нашего выезда из города на длительный срок исключена. Мы все работаем, дисциплина строгая. Шлите с человеком. Нас найдут по адресу...»

Пришлось подготовить такой адрес и в то же время усилить наблюдение за воздухом в районе Тосна. Если немцы верят Маслову, они воспользуются теми же ориентирами.

Так и получилось. В один из ближайших дней близ Тосна приземлились два парашютиста. Одного из них задержали сразу же. Он не оказал сопротивления.

— Супрун моя фамилия, товарищи, — сбивчиво говорил он. — Вот все, что у меня есть: автомат, пистолет, финский нож, компас... Вот документы. Супрун моя фамилия, я не немец. Я свой... Я не хотел...

— А кто второй? Где он?

— А он — немец... Где-то здесь должен быть... Встретимся если не в лесу, то на станции Тосно, на вокзале.

Задержанный был облачен в форму сержанта-артиллериста. Он буквально дрожал от страха. Хотел он прийти с повинной или не хотел, еще предстояло разбираться. Но в первую очередь нужно было задержать второго шпиона, по-видимому более значительную фигуру.

— Сейчас мы отправимся на станцию, — сказали сержанту. — Вы будете ждать своего напарника. Но если дадите ему какой-либо условный сигнал, то вряд ли вам следует надеяться на смягчение своей участи.

Чекисты отправились на станцию, сообщив в Ленинград, что необходимо усилить наблюдение за квартирой, в которой якобы обосновался Маслов.

Напарник Супруна не появился на станции. Его задержали на квартире. Это был посланец абвера. Он прибыл не только для доставки питания к рации. Его главной задачей было: проверить группу Маслова и, если она действует, дать ей новое задание. Если же выяснилось бы, что Маслов работает под диктовку советских органов госбезопасности, абверовец должен был уничтожить его и тех, кто участвует в этом деле. При всех обстоятельствах ему надлежало возвратиться через линию фронта на участке 8-й армии. На передний край он прибыл бы под предлогом проверки приказа штаба фронта об обеспечении войск доброкачественной питьевой водой. Документами (фальшивыми, конечно) он на сей случай был обеспечен.

Связник-контролер не вернулся к своим хозяевам. Продолжать радиодуэль не имело смысла. Но цель операции была достигнута: чекисты помогли командованию дезинформировать противника, парализовали деятельность шпионской группы, поймали матерого абверовца.

Операция „Искатели“

Ленинградские партизаны, более двух лет воевавшие в тылу врага и оказавшие неоценимую помощь войскам фронта в освобождении родной земли, в 1944 году стали вливаться в регулярные части Советской Армии.

Накопленный ими опыт ведения партизанской войны следовало активнее использовать. В этом опыте нуждались, в частности, советские патриоты в Эстонии, где еще хозяйничали гитлеровцы и их пособники — вооруженные подразделения «Омакайтсе» [«Омакайтсе» — полувоенная националистическая организация, созданная на территории оккупированной немецкими фашистами Эстонии. Ее подразделения строились по территориальному признаку, были вооружены и использовались гитлеровцами для борьбы с партизанами, антифашистским подпольем и патриотически настроенным населением.].

9 марта 1944 по льду Чудского озера в районе Мустве для оказания помощи подпольным группам и партизанским отрядам в Эстонии отправлялась бригада под командованием Макарова и Кивисика. Она была сформирована Эстонским штабом партизанского движения (ЭШПД). В бригаду входили эстонские патриоты и ленинградские партизаны. С ней следовала оперативная группа управления контрразведки фронта под командованием К. К. Александрийского в составе старшины радиста Б. Н. Ланцова, бойцов-боевиков и разведчика Д. И. Гученко.

Бригаде Макарова и Кивисика не удалось проникнуть в глубь Эстонии. Противник, стоявший на западном берегу Чудского озера, опасаясь, как бы советские войска не вышли в тыл 18-й армии, закрепившейся у Нарвы, зорко охранял побережье.

Один из бывших сотрудников абверкоманды 304 на допросе в июне 1945 года показал: «В марте—апреле 1944 года я выезжал на три недели в абвергруппу 326 для руководства следствием по делу партизан бригады Макарова, которая шла для помощи эстонским партизанам и подпольщикам, но была разбита и частично пленена... Большинство задержанных партизан были переданы затем в ГФП и, очевидно, расстреляны».

Отдельные группы партизан с боями пробивались обратно. 23 марта после двадцатичетырехчасового перехода по льду возвратился радист оперативной группы управления контрразведки Б. Н. Ланцов. Он принес с собой пробитую пулей рацию. Докладывая об исходе операции, Ланцов рассказал о героической гибели начальника опергруппы К. К. Александрийского.

— Какова же судьба командира и комиссара бригады?— спросил у радиста капитан А. Ф. Приходько.

— Точных сведений нет. Видимо, погибли.

Спустя некоторое время Приходько навел справки о судьбе Макарова в Эстонском штабе партизанского движения. Сведений о командире бригады по-прежнему не было. А в конце мая началась тщательно продуманная операция «Искатели», рассчитанная на внедрение наших разведчиков в одно из контрразведывательных подразделений абвера на территории Эстонии.

Безлунной ночью над глухими лесами в районе города Йыгевы прошел неизвестный самолет. Из-под крыла его выскользнули один за другим два парашютиста. Самолет развернулся и направился на восток, где на прифронтовом аэродроме высадил капитана А. Ф. Приходько. Он только что проводил во вражеский тыл двух своих друзей — комсомольца Хейно Каска и кандидата в члены партии Виктора Косова. Два месяца с утра до поздней ночи работал он с ними, подготавливая их к выполнению сложного и опасного задания.

Прошел день, другой. От разведчиков поступила радиограмма: «Приземлились двадцати километрах юго-западнее Йыгевы. Все хорошо. Приступаем к выполнению задания. Кос. 28.05».

«Кос» — это была их условная подпись.

Через три дня поступила еще одна радиограмма: «Вчера нас преследовали каратели. Потеряли продовольствие. Розыск Макарова пока безрезультатен. Кос».

Через некоторое время последовали новые сообщения: «Просмотрен лес квадратах... Двигаемся на юг. Кос», «Находимся квадрате... Встретили Лаанемяэ. Он знает, где скрываются другие. Кос». Потом Виктор и Хейно радировали, что встретили двух партизан и что те обещают помочь в розыске Макарова. Но об этих людях управлению контрразведки фронта было известно, что они служат фашистам.

Что же в действительности происходило в тылу врага?

Приземлившись неподалеку от города Йыгевы, Хейно и не пытался разыскивать Косова. Он отдохнул немного, а на рассвете, закинув за плечи вещевой мешок с рацией, вошел в городок и направился... прямиком в местную полицию. В тот же день его доставили в Тарту, на улицу Айя, 42, в абвергруппу 326, а затем перевезли в дом № 35 по той же улице, в подвал отделения СД, где в одной из камер уже сидел Виктор Косов. В этом 190

подвале год назад была расстреляна бесстрашная разведчица штаба Краснознаменного Балтийского флота Леэн Кульман, славная дочь эстонского народа, посмертно удостоенная звания Героя Советского Союза.

— Мы советские разведчики, — заявил Хейно на первом же допросе. — Партизанский штаб послал нас найти Макарова и Кивисика, помочь им установить связь со штабом. Что хотите делайте, но выполнять задание мы не собирались. У меня родственники здесь, я эстонец.

— А ты не врешь, парень? — мрачно спросил прыщеватый следователь Сирэ, сотрудник абвергруппы 326.

— Зачем мне врать? Спросите Косова, мы с ним давно решили, что явимся к вам.

— А у него тоже родственники здесь? — ядовито спросил Сирэ.

— Он сирота. Ему все равно, где жить, лишь бы жить.

— Ты мне голову не морочь! Мы о вас давно знаем, ожидали, что прилетите. Вот в этой книге о тебе все записано...

И Сирэ похлопал ладонью по переплету лежавшего на столе гроссбуха.

Хейно готов был поверить, что следователь действительно что-то знает о них. Но он вспомнил инструктаж капитана Приходько и отогнал от себя эту мысль.

— Я вам рассказываю правду. Как эстонец эстонцу, — резко произнес он.

Хмурый Сирэ немного смягчился.

— Разные бывают эстонцы... Теперь, парень, всякий свои щи солит. Мне немцы ближе, чем иные наши. Красных-то развелось, как блох.

Словно устыдившись своего спокойного тона, он снова закричал:

— Говори, кого знаешь из контрразведки «Смерш»?

— А это что такое?

— Прикидываешься? Я тебе проясню мозги! Знаем мы фокусы вашего «Смерша».

На самом деле следователь мало что знал о контрразведке «Смерш». Пойманный в марте 1945 года один из работников абверкоманды 304 на допросе показывала «О деятельности органов НКВД и особых отделов у нас имелись более или менее подробные данные. Что же касается контрразведки «Смерш», то о ней было известно очень немногое. Лично я узнал о существовании этого органа в начале 1944 года от заместителя начальника абверкоманды 304 лейтенанта Колера, который сказал, что «Смерш» есть высший орган советской контрразведки, но никаких данных о его структуре он не имел».

Видимо, реорганизация особых отделов в контрразведку «Смерш» (апрель 1943 года) на некоторое время запутала абвер.

Два дня допрашивали Хейно и Виктора абверовцы и работники тартусской СД. Вызывали поодиночке, сопоставляли показания. Сирэ кричал, порывался ударить.

Как-то во время допроса Сирэ вызвали к телефону в другую комнату. Хейно остался один. Не двигаясь, он скосил глаза на стол и увидел протокол допроса Косова. Голос следователя доносился из соседней комнаты, и Хейно рискнул перевернуть листок, на котором были записаны показания друга. Все правильно. Косов твердо держался обусловленной версии. Хейно почувствовал прилив сил.

Сирэ вернулся:

— Вам русские приказали сдаться в плен.

— Разве может быть такой приказ? — удивленно вскинул глаза Хейно.

Поздно ночью допрос был продолжен. Вместе с Сирэ в кабинете сидел белокурый голубоглазый обер-лейтенант, типичный «сверхчеловек», каким его представляли себе мракобесы из третьего рейха. «Наверное, Редлих», — подумал Хейно, заметив золотой зуб во рту обер-лейтенанта, и вспомнил, что говорил капитан Приходько о начальнике абвергруппы 326. Это был действительно он, Вернер Редлих, с которым уже не раз сталкивались разведчики чекистских органов, действовавшие в стане врага.

Мягко улыбаясь, обер-лейтенант расспрашивал Хейно о полученном им задании, интересовался, знает ли тот Макарова в лицо, предусмотрено ли отправлять связников на сторону советских войск. Редлих неплохо, но с сильным акцентом, говорил по-эстонски.

— Ваш соотечественник, — он небрежно кивнул в сторону Сирэ, — не верит вам. Но я верю. Я долго жил в Эстонии, знаю душу эстонского человека. Вы будете работать с нами.

Сердце Хейно нервно заколотилось. «Вот оно, — подумал он. — Теперь бы не сорваться. Не спешить, не давать согласия сразу».

— Вы согласны? — спросил Редлих. — Оправдаете доверие верховного главнокомандования германской армии?

— А что я должен буду делать?

— Будете передавать по радио партизанскому штабу дезинформацию по нашему указанию. Мы будем вводить их в заблуждение.

— Я хотел бы...

— Мы хотели бы именно этого, — жестким голосом сказал Редлих, нахмурившись.

— Подумаю.

— Срок для размышления—до утра.

Утром его вызвал Сирэ:

— Надумал?

— А как же Косов?

— Мы его пошлем в боевой взвод, который ловит партизан. А ты пойдешь в радиовзвод.

— Ну, что ж...

— Подпиши документ, что будешь выполнять все указания немецкого командования. В случае обмана — расстрел. Понял?

— Понял.

В тот же день Виктор Косов был передан в боевой взвод при абвергруппе 326, а Хейно Каск под присмотром фашистского агента под кличкой «Пада» связался с центром и передал Первую радиограмму, весьма обрадовавшую Александра Приходько. Телеграмму составил Редлих: «Приземлились в двадцати километрах юго-западнее Иыгевы. Все хорошо... Приступаем выполнению задания. Кос. 28.05».

Началась одна из тех радиодуэлей, которые уже не раз приходилось вести управлению «Смерш» Ленинградского фронта.

Обер-лейтенант Редлих родился в России. Его отец служил в одной из немецких компаний и некоторое время жил в Эстонии. Именно поэтому абвер направил Ред-лиха сюда. Главной специальностью его была радиодезинформация. При абвергруппе 326 находилось несколько захваченных гитлеровцами советских разведчиков-радистов. Пренебрегая угрозой смерти, они пытались при первом удобном случае дать знать советскому командованию, что работают под принуждением. Но был среди них отступник, служивший фашистам не за страх, а за совесть. Из-за его предательства абверкоманда 326 захватила советскую разведывательную группу во главе с Павлом Русаковым. Предателю Редлих присвоил кличку «Пада» (по-эстонски—котел). Русакову, его помощнику Адаму Адамовичу и другим участникам группы фашисты предложили сотрудничать с ними. Но советские разведчики с гневом отвергли это гнусное предложение. Тогда их расстреляли в ГФП.

— Смерть фашизму! — воскликнул за мгновение до смерти Русаков.

— Да здравствует Родина, партия! — успел выкрикнуть Адамович.

Под диктовку Редлиха «Пада» радировал в центр, что группа выполняет задание советского командования. Вскоре «Русаков» запросил подкрепления. В помощь ему пошла вторая группа, которая тоже была захвачена абверовцами. В этой группе находилась наша разведчица Сильвия Воскова, дочь известного большевика-ленинца, активного участника Октябрьской революции С. П. Воскова, прах которого покоится на Марсовом поле в Ленинграде. Это была боевая, преданная Родине девушка. Сохранился дневник, который Сильвия вела в годы войны, до ухода на выполнение задания командования в тыл врага. Из ее записей видно, что пример отца был для бесстрашной комсомолки родником патриотизма, стойкости и веры в нашу победу.

В тылу врага Сильвия Воскова погибла как героиня.

Редлих гордился. Ему удалось перехитрить чекистов и добиться некоторого успеха.

Но в конечном итоге наша разведка сумела нанести поражение Редлиху. Захваченный абверовцами разведчик-радист Лео под угрозой оружия передавал в Ленинград дезинформационные сведения. Сейчас трудно установить достоверно, Лео ли сумел, несмотря на контроль гитлеровцев, сообщить кодом, что работает по принуждению, или державший с ним связь в Ленинграде работник радиоцентра догадался, что абверовцы ведут через Лео радиоигру. Но так или иначе, когда Лео по указанию Редлиха попросил выслать ему продовольствие и батареи к рации, посылка в условленном месте с самолета была выброшена. Абверовцы подобрали ее и доставили в Тарту. Командир боевого взвода абвергруппы 326 лейтенант Вахури вскрыл мешок. В нем среди продовольствия оказался деревянный чемодан под замком. Вахури дернул замок. Раздался оглушительный взрыв. Трех абверовцев, присутствовавших при этом, как нс бывало.

Вскоре Лео, которого мучила совесть, что он попал в плен и вынужден служить врагам своего народа, бежал из абвергруппы. Найти его абверовцам не удалось, и Редлих передал через Хейно Каска в Ленинград: «К вам направлен немецкий агент Лео. Не доверяйте ему, он предатель. Кос».

Чекисты ждали подобной радиограммы. Она подтвердила, что посылка дошла по назначению.

Итак, Хейно и Виктор стали «сотрудниками» абвергруппы 326. В этом и состоял замысел советской контрразведки, разработанный капитаном Приходько: под видом поисков командира партизанской бригады Макарова проникнуть в фашистскую контрразведку, узнать ее намерения, выявить агентуру.

Неимоверных трудов стоило Хейно и Виктору работать в логове врага. Обер-лейтенант Редлих был опытным контрразведчиком. Малейший неосторожный шаг мог стоить им жизни. Тяжелее всего были моральные муки. Особенно переживал Виктор Косов, зачисленный в боевой взвод абвергруппы, который обычно использовался для поимки советских разведчиков и партизан. Не раз Виктор был свидетелем расправ абверовцев и эсэсовцев с эстонскими патриотами и советскими разведчиками.

— Не могу больше, Хейно! — как-то шепнул он в отчаянии товарищу. — Руки чешутся. Так бы и покосил их из автомата!

— Держись, Виктор, — подбадривал друга Хейно.— У нас другая задача.

Теперь они знали многих фашистских агентов, были осведомлены о планах абверовцев на ближайшее время. Все эти ценнейшие сведения как-то надо было передать управлению контрразведки фронта.

Летом 1944 года войска Ленинградского фронта, 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов вступили на территорию Эстонии и Латвии. 26 июля была освобождена Нарва, 25 августа — Тарту.

В ходе летних боев в Прибалтике абвергруппа 326 продолжала вести радиоигру с управлением контрразведки. Под диктовку гитлеровцев Хейно Каск и Виктор Косов передавали, что выполняют задание и просят выслать подкрепление. Абверовцы надеялись вызвать и захватить еще одну группу советских разведчиков. Вполне понятно, что никакого «подкрепления» они не получили.

Радиосвязь с «искателями» прервалась только в середине сентября, когда началось наступление войск Ленинградского фронта из-под Тарту. К концу сентября территория Советской Эстонии была очищена отврага.

Оперативные группы управления контрразведки «Смерш» усиленно разыскивали фашистскую агентуру, оставленную абверовцами при отступлении. Немало вражеских агентов обезвредили контрразведчики фронта С. И. Феофанов, А. В. Железняков, П. М. Березин, П. Е. Наливайко, И. М. Чистяков, И. Г. Варьяш, начальник отдела контрразведки 8-го эстонского стрелкового корпуса полковник И. Я. Типнер и его сотрудники Э. Я. Меттус, А. А. Кикас, Р. Я. Лилленурм, контрразведчики 8-й армии, возглавляемые полковником И. С. Качаловым.

Капитан А. Ф. Приходько разыскивал по всей Эстонии своих друзей, действовавших в абвергруппе 326.

В городе Тапа он нашел мать Хейно Каска. Изнуренная невзгодами войны, немолодая женщина подала чекисту запечатанный конверт.

— Красной Армии от моего сына.

Письмо было датировано 1 августа.

«Здравствуйте! Сейчас мы с товарищем в Тарту,— говорилось в нем.— Обязались «работать» на ОКБ. Нас, может быть, еще подозревают, но пока все в порядке. Настроение у них плохое. Понимают, что войну проиграют. Уже занимаются уничтожением документов. Если с письмом ничего не случится, останемся в доверии у немцев. Извините, что не можем выполнить ваше задание до конца. Слава Красной Армии! С приветом —  оба...»

С письмом отважные разведчики пересылали добытые ими планы гитлеровцев, список оставленной в тылу наших войск агентуры, схемы расположения тайников и другие ценнейшие сведения.

Хейно Каску удалось вырваться от абверовцев и выйти в расположение советских войск только в октябре 1945 года на территории Германии. Виктор Косов пропал без вести...

Хейно пробирался к своим в немецкой форме, и первый же встреченный им советский солдат едва не убил его, приняв за врага. Так, в немецкой форме, Хейно и доставили в Ленинград. Вместе с сопровождавшим его бойцом стоял он у Дома офицеров на Литейном проспекте, где должна была состояться встреча с капитаном Приходько. Недружелюбно поглядывали прохожие на прислонившегося к стене белокурого «вражеского» солдата. Каково же было их удивление, когда подскочивший к нему капитан заключил его в свои объятия!

После войны Хейно Каск окончил в Ленинграде медицинский институт и уехал в родную Эстонию. Мало кто знает, что этот скромный сельский врач, награжденный орденом Отечественной войны, совершил славный подвиг в борьбе против фашистской разведки.

О тех, кто сорвал планы Целлариуса

Осенью 1942 года ленинградские чекисты получили сведения о существовании неподалеку от Таллина абверовской учебной базы. Центр сообщил о задержанном в тылу Волховского фронта фашистском агенте, из показаний которого следовало, что гитлеровцы в начале 1942 года организовали шпионские школы в местечках Кейла-Юа, Кумна и Лейтсе. Преподавали в них сотрудники абвера, бывшие офицеры эстонской буржуазной армии и несколько советских военнопленных. Подготавливавшиеся в школе агенты также подбирались из военнопленных.

Зимой чекистам удалось задержать еще две группы немецких агентов из тех же разведшкол. Контрразведчики Ленинградского фронта вплотную занялись изучением новых для них объектов. Все материалы по «осиному гнезду», как стали условно называть эту группу школ, концентрировались в подразделении подполковника П. А. Соснихина.

Вскоре было уже известно, что разведшколы подчиняются непосредственно «Абвернебенштелле—Ревал» —  «Бюро Целлариуса». Одну из них возглавлял немецкий обер-лейтенант Грандт, две другие — бывшие офицеры эстонской буржуазной армии Казик и Пууранд. Комендантом и вербовщиком был некто Халапсин, известный под кличкой Волков. Инструкторы Чарский, Медведев, Веселов, Дубровский и другие скрывались за вымышленными именами. Еще меньше сведений было о тех, кого готовили школы: абверовцы строго следили за тем, чтобы подлинные имена агентов сохранялись в тайне.

Впрочем, через некоторое время удалось установить, что псевдоним Дубровский принадлежал бывшему командиру отряда бригады торпедных катеров Краснознаменного Балтийского флота капитан-лейтенанту Андрею Макаровичу Добрянскому. Не укладывалось в сознании: бывший шахтер, боевой моряк, коммунист — и вдруг предатель. Но схваченные чекистами фашистские агенты, когда им было показано фото Добрянского, найденное в его личном деле, в один голос заявили:

— Это Дубровский.

Несколько позже было подробно выяснено, как этот человек оказался в роли подручного абверовцев.

...Торпедные катера лейтенанта Когана и лейтенанта Климова под общим командованием капитан-лейтенанта Добрянского 8 июля 1942 года на траверзе острова Сомерс вели неравный бой с тремя канонерскими лодками, миноносцем и десятком катеров противника. Катер, на котором находился Добрянский, получил пробоину. Вышел из строя левый мотор. Моряки приняли решение взорвать торпеду и погибнуть, но не успели сделать это. Попавший в катер очередной снаряд вызвал взрыв бензобаков. Вся команда оказалась в воде. В то же время пошел ко дну и второй катер.

Многие моряки погибли. Застрелился в воде лейтенант Андрей Коган, предпочтя смерть позору плена. Другие были, оглушены и изранены. Потонуть им не давали капковые жилеты. Враг подобрал оставшихся в живых моряков и отправил их в лагерь военнопленных на остров Киркомансаари.

В этом лагере появились вскоре обер-лейтенант Грандт и Волков—Халапсин. Отрекомендовавшийся бывшим майором Красной Армии Волков предложил пленным пойти в морскую школу «русского- освободительного движения».

— Ты что же, сука, нам предлагаешь?! — загудели моряки. — Не проститутки, не продаемся!

Грандт нахмурился, а Волков сказал:

— Без вас решим.

На другой день администрация лагеря отобрала среди пленных около двух десятков физически еще крепких людей. В их числе оказалось несколько матросов и старшин с потопленных торпедных катеров, капитан-лейтенант Добрянский, лейтенант Климов. Под строгой охраной их отправили в Таллин.

Только в школе, расположенной в Кейла-Юа, пленные поняли, что попали в лапы фашистской разведки.

— Что делать, Андрей Макарович? — спрашивали Добрянского товарищи.

— Подумаем...

Оставаясь внешне спокойным, он на самом деле был не меньше других потрясен случившимся. Внимательно присматривался Добрянский к окружающим его людям. Были здесь ярые враги Родины, готовые стать шпионами абвера. Были люди, волю которых сломил плен. Но многие оставались в душе патриотами, мечтали о возвращении на родину, о борьбе с фашизмом.

— Из нас хотят сделать шпионов, — сказал Добрянский Климову. — А мы будем и здесь служить Родине.

Создать в абверовской школе подпольную группу, вовлечь в нее честных людей, сплотить их, не дать фашистской разведке осуществить ее черные замыслы — к этому стремился коммунист Добрянский. И он сразу же приступил к делу. Лейтенант Николай Климов, матросы и старшины Семен Фоменко, Андрей Семенов, Алексей Малинин, Петр Собченко составили ядро группы...

В Кейла-Юа прибыл фрегатен-капитан Целлариус. Курсанты всех трех школ стояли в строю на мощеном дворе.

— Вы обязаны выполнять все приказы и распоряжения германского командования, соблюдать воинскую дисциплину. Иначе — расстрел! — объявил Целлариус.

Добрянского и Климова он удостоил особого внимания — пригласил их в кабинет начальника школы Грандта, угостил шнапсом, сигаретами из настоящего табака.

— Вы, Дубровский, будете преподавать навигацию, а вы, — он указал мизинцем на Климова, — морскую практику.

Добрянский заволновался:

— Я принес бы вам больше пользы за линией фронта.

— Здесь распоряжаюсь я, — сухо заметил Целлариус.— Мне лучше известно, где вы нужнее имперскому командованию.

Добрянский отметил про себя, что Целлариус хорошо говорит по-русски. Впрочем, разведчик высокой квалификации, он неплохо знал также финский, эстонский, шведский, английский языки.

В тот же день Целлариус дал указание Грандту отправить несколько групп агентов в абверкоманду 104, к подполковнику Шиммелю, для переброски в расположение советских войск, а остальных готовить к морской диверсионной операции.

Ночью, присев на койку Добрянского, Климов жарко шептал ему в самое ухо:

— Андрей Макарович, мы же теперь засели здесь. Не пошлют нас в разведку. Зря мы...

— Не волнуйся, Коля. Надо все обдумать.

— Вот дадут оружие — постреляю этих тварей, сколько патронов хватит, а последнюю пулю — в себя. Будут помнить Николая Климова!

— Спокойнее. Погибнуть просто. Надо это гнездо взорвать изнутри.

— Но как, как?!

— Надо укреплять организацию. Присматривайся к людям, ищи порядочных. Только не нарвись на провокатора. Интересно, что за операция, к которой нас будут готовить?..

Николай не внял советам друга. Как-то Волков сделал ему замечание. Климов задрожал от гнева.

— Не буду я вам, сволочам, служить! — закричал он. — Бил фашистских гадов и буду бить!

В тот же день его арестовали. Некоторые в школе ждали новых арестов. Однако Климов был из тех людей, которые скорее пожертвуют жизнью, чем выдадут товарищей. Как в воду канул лейтенант.

Занятия во всех трех школах шли по двенадцать часов в день. Топография, стрельба, подрывное дело, навигация, сигнализация, методы сбора шпионских сведений. Радисты изучали свою специальность. Считавший себя знатоком «методов НКВД» Покровский учил, как избежать провала, перехитрить советскую контрразведку. Регулярно читались антисоветские лекции.

Стало известно, что Целлариус планирует диверсионную операцию в Финском заливе и поручает возглавить ее Добрянскому. Андрей Макарович шепнул товарищам: «Готовьтесь...» Он стремился скомплектовать отряд так, чтобы в него попали члены его группы. В те дни в нее вошли новые люди: Валентин Чекалин, Николай Григорьев, Евгений Лавренюк, Валентин Атанов, Иван Вычик, Павел Колесов — все моряки.

Неожиданно абверовцы объявили: руководство операцией возлагается на инструктора морского дела Веселова, а Добрянскому предстоит поездка в Берлин.

— Ваша воля, — сказал Андрей Макарович обер-лейтенанту Грандту. — Но мне кажется, что Веселов плохо знает навигацию. Вряд ли он справится с операцией...

— Фрегатен-капитан Целлариус имеет указание свыше о вашей командировке.

— От кого?

— Вы задаете слишком много вопросов, — заметил Грандт. — Для разведчика это иногда кончается плохо.

Перед отъездом Андрей Макарович давал наставления своей группе:

— Какую бы операцию ни замышляли гитлеровцы, вы должны им помешать. Если Грандт пойдет с вами, захватите его живым. Он много знает и сможет дать ценные сведения советскому командованию.

— Андрей Макарович, я узнал фамилию Веселова,— сказал Вычик. — Это Борис Соломахин. И никакой он не моряк. Сухопутный артиллерист, старший лейтенант.

— Запомните. Пригодится. Следите за ним...

Два человека взаимно не доверяли друг другу. Веселов (Борис Соломахин) не знал о законспирированной группе Добрянского. Между тем Добрянский не предполагал, что Веселов живет мыслями о побеге из Кейла-Юа...

В Берлине Добрянского гитлеровцы держали сначала в тюрьме, таскали на допросы в штаб немецкого флота. Потом освободили, пытались свести с белогвардейцами и власовцами. Но Добрянский попросил абверовцев отправить его обратно, мотивируя это тем, что в школе он принесет больше пользы. В феврале сорок третьего года его вернули в Кейла-Юа.

К этому времени Целлариус окончательно разработал план диверсии. На южном берегу Финского залива расположен Шепелевский маяк — единственный ориентир на подходе к Кронштадту. Залив в этом районе изобилует банками, мелями и рифами. В дни войны его воды были густо минированы. Кораблям без маяка здесь невозможно было маневрировать, затруднялся их выход в Балтийское море. Наконец, маяк служил для советских артиллеристов ориентиром, когда они обстреливали побережье, занятое фашистами.

Целлариус замыслил взорвать маяк. Это было поручено специально подобранной команде, которая вышла в залив на десяти штурмботах еще до прибытия Добрянского из Берлина.

— Мы погибли бы, но не совершили эту диверсию,— говорил позже Добрянскому Малинин. — Разве нам не ясно, какое значение имеет Шепелевский маяк! В первый раз команда вышла в сопровождении катера, на котором были Грандт и Веселов. Ребята гребли еле-еле. Поднялся ветер. Штурмботы раскидало в разные стороны. Пока собирали их — рассвело. Грандт ругался на чем свет стоит. Абверовцы решили на другую ночь повторить операцию. На этот раз катер взял штурмботы на буксир. На один из ботов Грандт пересадил Веселова. Отошли мы от берега, плывем дальше. И тут катер, который вел нас на буксире, сделал вдруг такой разворот, что несколько штурмботов перевернулось. У штурвала на катере был Петя Собченко. Началась паника. Люди тонут, кричат... Пока собирали их, начало светать. Какой-то советский катер обстрелял нас. Мы отошли. Утонуло пять человек, в том числе наш Михаил Акимов. Жаль его. Грандт ругался еще больше, грозил расстрелом. Говорил, что кто-то умышленно сорвал операцию.

— Кого же он подозревал?

— Веселова. Косо смотрел на него.

— А как Веселов?

— Никак. С нами ни слова. По-прежнему лебезит перед немцами. Перед операцией Целлариус подарил ему часы за хорошую организацию учебы.

— Да-а,—протянул Добрянский.— Надо быстрее разобраться, кто он. Не провокатор ли? Может, Грандт для вида на него косился.

— Может, и так. Есть другое известие, Андрей Макарович. Печальное.

— Что такое?

— Расстреляли восьмерых наших товарищей.

— Кого?! Что произошло?

— После вашего отъезда Андрей Семенов решил бежать к партизанам.

— Вы сумели установить с ними связь?

— Вот то-то и оно, что не установили.

— Куда же он задумал бежать?

— Уйду, говорит, и все. За ним некоторые наши ребята увязались: Фоменко, Атанов, Вычик, новые члены группы. Начали они готовиться. Во время Шепелевской операции утаили пять пистолетов и два «шмайссера» (считалось, что оружие утонуло, когда они оказались в воде). Запаслись консервами. Попросили их у Залесова, что на складе работает. Он дал им банок пятьдесят. А потом, похоже, донес.

— Ах, ребята, ребята! Что вы натворили! — сокрушался Добрянский.

Сейчас можно с достоверностью утверждать, что патриотов выдали Залесов и Медведев. В немецких архивах сохранились их доносы. В конце войны Залесов был пойман советской контрразведкой и понес суровое наказание. Медведеву удалось бежать вместе с гитлеровцами.

В апреле 1943 года значительную часть курсантов из Кейла-Юа гитлеровцы вывезли на фронт, в район Приморской оперативной группы, с целью разведки переднего края обороны советских войск.

Один из боевых товарищей Добрянского, Павел Колесов, задумал при выходе в разведку расстрелять сопровождавших его фашистов и уйти с друзьями к своим. Все было подготовлено, однако инструкторы Чарский и Рыжков каким-то образом узнали о замысле Колесова и выдали патриотов. Вместе с ними абверовцы схватили самого молодого курсанта, бывшего детдомовца, Пашу Демина, к которому Колесов относился как к младшему брату.

— Не мучайте ребенка, сволочи! — закричал Колесов при аресте. — Он ничего не знает.

Демина освободили. Потом он носил колесовцам пищу в баню, где они сидели, пока велось следствие. Колесов просил его:

— Передай матери, что умираю за Родину как настоящий моряк-балтиец...

На рассвете их расстреляли перед строем — Колесова, Спирина и еще троих, фамилий которых мы не знаем. Паша Демин не смог сообщить матери Колесова о смерти сына: сам он, впоследствии активный помощник Добрянского, был расстрелян фашистами в 1944 году.

Курсантов вернули в Кейла-Юа. Волков—Халапсин со злобой сказал Добрянскому:

— Опять пятерых твоих расстреляли.

— Что значит — моих?

— Морячков... Подвели перед начальством. Разжалует меня Целлариус из-за них. Веселова-то и Черных в рядовые списал. И меня туда же может...

Пользуясь свободой передвижения по городу и возможностью выезда из района расположения школы, Добрянский установил связь с патриотически настроенными местными жителями Таллина. Бывая в семье супругов Хаммер, он слушал передачи советского радио. Так курсанты узнавали правду о положении на советско-германском фронте, где гитлеровцы в то время терпели поражение за поражением.

Летом и осенью 1943 года Целлариус по указанию штаба «Валли» направлял одну за другой шпионские группы в распоряжение полевых органов абвера группы «Норд». Однако почти все агенты, обученные в школах в Кейла-Юа, Кумна и Лейтсе и переправленные на Ленинградский фронт в 1943 году и первой половине 1944-го, приходили с повинной к советским властям.

Многое сделала для этого группа Добрянского. Ее участники внушали закончившим разведшколу агентам, что они не должны выполнять заданий фашистов, что их долг — сразу после перехода линии фронта явиться к советскому командованию. Это была опасная работа, ибо стоило лишь нарваться на провокатора, как следовал неизбежный расстрел.

Летом сорок третьего года Целлариус, вернувшись с совещания, которое адмирал Канарис проводил в Риге, отозвал Добрянского из Кейла-Юа в Таллин и поручил ему готовить феру — самоходную баржу для диверсионных операций в Финском заливе. Выполняя это задание, Андрей Макарович задумал организовать коллективный побег. Он подобрал в состав экипажа баржи членов подпольной группы. Грандт внес изменения в представленный список, и все же почти весь экипаж состоял из надежных людей. Команда приступила к монтажу ферм, а затем к ходовым испытаниям и учебным стрельбам.

В эти дни в Кейла-Юа появился Дмитрий Щапов, человек нелегкой и сложной судьбы. Перед началом войны он окончил Военно-морское училище имени Фрунзе, но за серьезный проступок попал в штрафную роту. В марте сорок третьего года Щапов был ранен в бою и взят фашистами в плен. Моряк из штрафной роты, по мнению гитлеровцев, должен был считать себя обиженным Советской властью. Он сразу же попал в поле зрения абвера. Пленного положили в госпиталь в Красном Селе, вылечили, а затем доставили в Кейла-Юа к Целлариусу и включили в экипаж феры. Добрянский и Щапов быстро нашли общий язык.

Андрей Макарович посвятил лейтенанта в замысел побега на фере, познакомил с друзьями из местных жителей — супругами Хаммер и Марией Эвальд.

Целлариус требовал ускорить подготовку феры к операциям. Однако с судном что-то не ладилось. Кто-то из экипажа проговорился: мы-де скоро покажем фашистам! Об этом узнал Целлариус, и подготовку феры перестали форсировать. Видимо, СД занялось изучением личного состава команды. Немецкие провокаторы действовали. В то же время Целлариусу не терпелось. Он принял решение поручить Щапову и Чарскому возглавить диверсионную вылазку на штурмботах, подорвать Устинскую батарею на участке Приморской оперативной группы и захватить «языка».

По свидетельству бывшего командующего морской обороной Ленинграда адмирала Ю. А. Пантелеева, тактическое значение Устинской дальнобойной батареи, расположенной на берегу Копорского залива (правый фланг Приморской оперативной группы), было весьма важным. Она прикрывала с моря правый фланг ПОГ и не давала фашистам зайти в тыл нашим частям для ликвидации Ораниенбаумского плацдарма.

Диверсионный отряд (десять штурмботов по три-четыре человека в каждом) вышел в район Систо-Палкино. Щапов сказал Добрянскому:

— Я уйду к своим. У меня есть два верных человека — Емелин и Гридинский. Подберу еще. Нельзя допустить подрыва батареи.

— Ты испортишь все дело, — возразил Добрянский.— Уйдешь — гитлеровцы всполошатся. Подойди поближе к берегу, сделай ложный взрыв — и обратно.

— Попробую. Но в команде есть сволочи. Могут выдать, что взрыв ложный. Уйду — не суди строго. Главное, не допустить диверсии.

— Тогда хоть замаскируй бегство. Скажем, инсценируй гибель. И без того нас подозревают. А у ребят вся надежда на то, что удастся уйти на фере.

Диверсионный отряд отправился на операцию в ночь на 13 октября 1943 года из устья реки Систы. Напутствовал его сам Целлариус, прибывший на фронт. Он обещал в случае успеха представить каждого из участников операции к награде, каждому выдать большую денежную сумму «на обзаведение» и разрешить поселиться в «любой части великой Германии».

Штурмботы тронулись. Прошло немного времени, и на них стали чихать моторы. Как позднее выяснилось, опытный механик Дмитрий Гридинский, который шел со Щаповым и Емелиным на одном катере, подсыпал сахару в баки с горючим на других катерах. Щапов и его товарищи вырвались вперед и уже приближались к берегу, занятому советскими войсками. «Свои... не стреляйте, идут свои», — сигналили они с катера фонарем. И вот радостный миг — Дмитрий Щапов и еще двое, прибывшие с ним, ступили на советскую землю.

Целлариус, который рвал и метал, узнав, что диверсия сорвана, сумел отомстить Щапову.

Через несколько дней на этом же участке фронта перешел на сторону советских войск немецкий солдат Ганс Швейцер. Он показал, что недавно проводилась диверсионная операция и что в ходе нее на нашу сторону переброшены три фашистских агента, которым приказано было совершить «побег» во время операции. На Щапова пала тень. Следствие пришло к выводу, что диверсия — легенда, а Щапов — фашистский агент, которого враг пытается внедрить в советские войска. Тем более, что его показания расходились с показаниями Веселова—Соломахина, который за месяц до этого перешел на нашу сторону. Щапов говорил о существовании в Кейла-Юа антифашистской группы Добрянского, а Соломахин утверждал, что Добрянский — подозрительный человек. Как Щапов ни уверял следователя, что бежал от фашистов, тот не верил ему. Утверждение, что он участник подпольной группы Добрянского, лишь подливало масла в огонь.

Щапов был осужден. Однако ничто не сломило духа этого сильного русского человека. В конце концов доброе имя его было восстановлено. Он заочно окончил Ленинградский горный институт и ныне работает на ответственном посту в тресте «Восток-уголь» в Воркуте. За трудовую доблесть Щапов награжден знаком «Шахтерской славы» трех степеней. Он коммунист, уважаемый на Севере человек.

Как же сложилась дальнейшая судьба Андрея Макаровича Добрянского?

В феврале—марте 1944 года в районе расположения наших войск на Курголовском полуострове были выброшены три группы агентов Целлариуса. Они сразу же явились с повинной. Руководителя четвертой, Залесова, поймали чекисты. Явившиеся с повинной Николай Григорьев, Иван Травкин, Евгений Лавренюк и другие рассказали, что Залесов провокатор.

В отделе контрразведки Краснознаменного Балтийского флота Григорьев, который в Кейла-Юа числился под фамилией Виноградов, заявил, что он послан руководителем подпольной группы Дубровским—Добрянским для связи с нашей контрразведкой, и предъявил его записку. Она гласила: «Направляю своих людей, старший Григорьев. Требую установления связи с организацией. Нуждаюсь в оружии, сильной рации, взрыввеществах. Любыми способами пришлите. Жду инструкций и указаний о работе. Подробности расскажет Григорьев. Капитан-лейтенант Добрянский».

Чекисты вспомнили, что полгода назад о существовании подпольной группы в Кейла-Юа рассказал перешедший на нашу сторону Щапов. Тогда ему не поверили. Теперь решено было проверить его показания.

— Вы согласны вернуться обратно в Таллин на связь с Добрянским? — спросили Григорьева.

— Да, конечно. Он ждет, ребята ждут.

20 апреля Николай Григорьев и Евгений Лавренюк, известный в Кейла-Юа как Семчук, были переправлены самолетом в район Таллина на связь с Добрянским. Однако перед их уходом на задание выяснилось, что записка, доставленная Григорьевым от Добрянского, написана самим Григорьевым. Это встревожило нашу контрразведку.

— Зачем вы нас обманули? Выходит, вас никто не посылал?

Григорьев помолчал.

— Нет, меня послал Добрянский. Поверьте. Он написал записку, но потом приказал уничтожить ее, опасаясь, что немцы на аэродроме нас обыщут. Сказал, чтобы я на словах передал ее содержание. А я... я боялся, что вы мне не поверите. Когда приземлился, то, прежде чем идти к вам, сам написал записку того же содержания.

— Кто может подтвердить ваше утверждение?

— Никто. Но об организации знает Травкин. Он же, наверное, у вас. Его перебрасывали в один день со мной.

Действительно, Травкин, переброшенный в один день с Григорьевым, сказал, что в Кейла-Юа действует группа Добрянского. Он не знал всех ее членов, но примыкал к ней. Чекисты заколебались. Сначала хотели отложить направление Григорьева и Лавренюка в Таллин. Но потом решили, что если это провокация, то в конечном итоге советская контрразведка ничем не рискует. Григорьев и Лавренюк, экипированные в форму немецких солдат и снабженные рацией, улетели. Они благополучно приземлились, сообщили, что устроились хорошо, а через несколько дней снова вышли в эфир. Радиограмма была тревожной: «Добрянский арестован. Узнаем причины. Ждем указаний». На другой день последовало новое сообщение: «Радиограмма № 3 не расшифровывается. Дайте ответ на наш адрес. Что сделать, к кому обратиться?»

Это было уже подозрительно: разведчики требовали новых указаний, новых фамилий. Еще два-три сеанса связи — и не оставалось сомнений, что Григорьев и Лавренюк в руках абверовцев и что те начали радиоигру. Значит, вся история с подпольной группой Добрянского — мистификация абвера? «Да, видимо так», — решили в управлении контрразведки фронта и в отделе контрразведки КБФ.

Что же произошло на самом деле в Таллине, куда отправились по заданию контрразведки Николай Григорьев и Евгений Лавренюк? Оба они устроились в знакомой им семье Рыбаловых в пригороде Таллина —  Нымме и пытались установить связь с Добрянским. Однако группа Добрянского месяц назад была разгромлена, Андрей Макарович со своими товарищами сидел в центральной таллинской тюрьме. Растерявшиеся Григорьев и Лавренюк сделали несколько неосторожных шагов — и наткнулись на провокатора. Их схватили. В тюрьме они встретились со своими друзьями...

Как мы уже знаем, Андрей Макарович Добрянский вел важную работу в тылу врага. Деятельность созданной им группы принесла существенную помощь нашей армии. Диверсионные операции, которые начальник «Абвернебенштелле—Ревал» фрегатен-капитан Целлариус пытался провести в Финском заливе, были сорваны участниками подполья. Почти все агенты, подготовленные в школе Кейла-Юа и переброшенные на нашу сторону, не выполняли заданий фашистов и являлись в органы государственной безопасности. В большинстве своем они поступали так под воздействием Добрянского и его товарищей.

Но это ясно сейчас, когда разобраны документы, захваченные у противника в конце войны, когда стало возможным сопоставить разбросанные по многим следственным делам материалы, когда найдены оставшиеся в живых члены подпольной группы Добрянского. А в дни войны многое казалось запутанным и противоречивым.

Конец группы Добрянского в Кейла-Юа был трагическим.

Команду феры, которую Андрей Макарович укомплектовал верными людьми, Целлариус расформировал. Почти все члены экипажа были отправлены в Кейла-Юа. Добрянский находился на базе «Бюро Целлариуса» в Таллине. Предчувствуя арест, он передал руководство группой в Кейла-Юа Владимиру Чекалину (в разведшколе — Голубев). Добрянский вручил ему письмо к членам группы: «Товарищи! Посылаю к вам своего заместителя комсомольца Чекалина. Он настоящий советский патриот, который так же, как и вы, не жалея жизни, борется за счастье социалистической Родины. Фашистские палачи расстреляли лучших наших товарищей, многие страдают в тюрьмах. Делайте все, чтобы не дать врагу творить свои гнусные дела над нашим народом. Капитан-лейтенант Добрянский».

Это письмо Чекалин прочел в Кейла-Юа группе участников подполья. Он не знал, что среди них был провокатор.

18 марта 1944 года служба СД арестовала Андрея Добрянского, Владимира Чекалина, Алексея Малинина, Павлушу Демина, Петра Собченко, а также Нестерова и Павлова, настоящие фамилии которых неизвестны до сих пор. Немного раньше были арестованы Михаил Серебрянников и Назаров — Салмин за агитацию среди населения. Всех их поместили в центральную тюрьму на Тарту-Маантее.

На допросах Андрей Макарович отвергал предъявленные ему обвинения и показания провокаторов Рыжкова, Чарского и Варфоломеева. Его зверски били. Однажды в кабинет следователя ввели Рыжкова. Добрянский сидел на привинченном к полу табурете. Рыжков, отведя глаза в сторону, уселся поодаль от него. Следователь зачитал показания провокатора и спросил у него:

— Вы подтверждаете все это?

- Да.

— Ну, а вы что скажете, Дубровский?

— Ложь! — отрезал Андрей Макарович.

Рыжков обратился к следователю:

— Я на Дубровского не зол, врать не стану. Я идейный борец против коммунистов и потому рассказываю правду.

— Подлец! Кровь товарищей будет на твоей совести! — не выдержал Добрянский.

Рыжков, рассматривая свои покрытые лаком ногти, ответил со злой усмешкой:

— Коммунисты мне не товарищи.

Были также очные ставки с Чарским и Варфоломеевым.

К счастью, эти мерзавцы не знали всех участников подполья. Оставшиеся на свободе члены подпольной группы, продолжали борьбу. Андрей Макарович был уверен, что арестованные не выдадут их. На прогулках он видел своих товарищей. Они выходили из камер избитые, изможденные. Гитлеровцы вели следствие долго и тщательно. Они не торопились, пытаясь установить связи группы с советской разведкой и местными жителями, которые помогали подпольщикам. Даже в то время, когда Добрянский и его товарищи находились в тюрьме, жительница Таллина Ольга Зиновьевна Колпакова носила им передачи. С помощью немецкого солдата-антифашиста Вальтера она пыталась организовать побег патриотов из заключения. Однако Вальтера неожиданно отчислили из охраны тюрьмы, а Колпакову арестовали. Она находилась под стражей вплоть до освобождения Эстонии советскими войсками.

В начале мая 1944 года в тюрьму доставили Николая Григорьева и Евгения Лавренюка. Андрей Макарович через одного из заключенных сумел установить с ними связь. Григорьев переслал ему записку: «Мы умрем, но ничего не скажем». И они действительно ничего не сказали врагам о подпольной группе Добрянского, выдержав нечеловеческие пытки. Последние две недели Коля Григорьев лежал в камере. У него были переломаны руки и ноги. Женя Лавренюк тоже не вставал, обессилев от побоев. Фашисты перенесли их в камеру смертников. 1 июля 1944 года героев вывезли на расстрел.

Следствие по делу группы Добрянского подходило к концу, 9 августа абверовцы присоединили к подпольщикам арестованного ранее Аркадия Салмина. Все были переведены в «батарейную» тюрьму и помещены в общей камере, где уже сидело несколько десятков эстонских патриотов.

— В два часа ночи 15 августа, — вспоминает Добрянский,— к нам вошел надзиратель, он зачитал сорок фамилий. Нас вывели из камеры, провели по коридору и остановили у двери. Два охранника впускали по пять человек и закрывали дверь. Меня и моих товарищей втолкнули в комнату, где стояли ранее вошедшие туда люди со связанными назад руками и раздетые догола. Теперь все было предельно ясно: ведут на казнь. Мне стало на секунду плохо — не только от мысли о смерти, но и от вида собранных здесь обреченных людей. Нас тоже раздели, скрутили нам руки шпагатом, а потом по нескольку человек связали проводом и повели к выходу. У подъезда стояла грузовая машина, крытая брезентом, в которую нас погрузили. У женского корпуса тоже стоял грузовик, в который грузили женщин. Машины тронулись. Впереди и сзади шли открытые легковушки. В каждой был офицер-эсэсовец и четыре автоматчика. Колонна мчалась с большой скоростью. Вскоре она миновала город и свернула в лес. Здесь машины уменьшили ход. В это время один из эстонских товарищей, стоявших около меня, разорвал шпагат, которым были связаны его руки. Затем он развязал руки мне, я — другим. Так все мы освободились от пут, за исключением тех, которые стояли лицом к автоматчикам, сидевшим на задней стенке машины. Первыми прыгнули влево Собченко и Салмин, за ними остальные, я через разорванное в брезенте окошко выскочил на крышу кабины и прыгнул вправо. Задняя машина остановилась. Из нее стали стрелять по тем, кто прыгнул влево. В меня дал две автоматные очереди фашист, сидевший с шофером. К счастью, он не попал. Я бежал, падал, опять бежал и часа через два был, видимо, километрах в пятнадцати от места расстрела. Обессилев, забрался в стог сена. Просидел целый день. Сначала доносилась отдаленная стрельба, потом все затихло. Я решил уходить, но неожиданно услышал приглушенные голоса. Осторожно разгреб перед глазами сено и увидел трех, как и я, раздетых мужчин. Должно быть, это были товарищи по беде. Я выбрался к ним. Они обратились ко мне сначала по-эстонски, а потом один спросил по-русски: «Куда вы думаете идти?»—«Не знаю», — ответил я. В это время неподалеку залаяли собаки, и трое бросились бежать. Я остался в своем укрытии. Лишь к вечеру рискнул выбраться из стога и двинулся в путь.

Без одежды далеко не уйдешь. Андрей Макарович добрался до небольшой речушки. В ней купались три женщины. Он взял лежавшие на берегу брюки и кофточку. Теперь все было уже несколько проще. Он сумел добраться до Таллина. Около месяца Зинаида Эдуардовна Хаммер скрывала Андрея Макаровича на чердаке большого дома на улице Татари. Когда в город вступили советские войска, он вышел навстречу им.

Добрянский считал, что все его товарищи погибли. Да, погибли почти все. Абверовцами расстреляны Павел Демин — Вишневский, Владимир Чекалин — Голу-бев, Петр Собченко — Гронов, Алексей Малинин — Маслов, Нестеров, Павлов (в публикуемом нами архивном документе службы СД — списке вывезенных на расстрел все они, как и Добрянский—Дубровский, значатся под псевдонимами). Аркадию Салмину — Назарову и трем эстонским патриотам — Аугусту Мяги, Йохану Мягеру, Антсу Таммсаару — удалось спастись. Салмин сначала нашел приют в доме пожилой эстонской крестьянки на берегу залива, а затем у своего таллинского знакомого Кузьмы Егоровича Коврякова.

Андрей Макарович Добрянский ныне живет в Таганроге. Он инженер-строитель, работает на металлургическом заводе. Земляки знают его как отличного производственника. В 1966 году он приезжал в Таллин и в студии эстонского телевидения встретился со спасшимися от расстрела Салминым, живущим сейчас в Астрахани, и товарищами Мяги, Мягером и Таммсааром. На встрече была и Ольга Зиновьевна Колпакова. Навестил Андрей Макарович также свою спасительницу Зинаиду Эдуардовну Хаммер.

А недавно А. М. Добрянский побывал в родном ему Военно-морском училище имени М. В. Фрунзе. Тепло встретили его будущие офицеры флота. Ветерану войны были вручены памятные подарки. Андрей Макарович рассказал курсантам о героических делах воинов старшего поколения, беззаветно сражавшихся за свою Родину против ненавистного врага.

Провокаторы Вакербарда

14 января 1944 года войска Ленинградского и Волховского фронтов начали одновременно мощное наступление. Соединения 2-й ударной и 42-й армий, поддержанные Краснознаменным Балтийским флотом, взломали глубоко эшелонированную оборочу противника, которую он создавал под Ленинградом более двух лет, разгромили Петергофско-Стрельнинскую группировку 18-й германской армии и создали благоприятные условия для наступления наших войск на гатчинском, лужском и кингисеппском направлениях. Значительных успехов добилась 59-я армия Волховского фронта. Наступая двумя группировками, она сломила сопротивление гитлеровцев и совместно с 7-м стрелковым корпусом 20 января овладела Новгородом.

На левом фланге, западнее городов Холма и Невеля, громили врага армии 2-го Прибалтийского фронта. Они сковали главные силы 16-й немецкой армии и не дали ей возможности оказать какую-либо помощь 18-й армии.

Продолжая наступление, советские войска полностью освободили Ленинград от вражеской блокады и к концу февраля очистили от гитлеровцев почти всю территорию Ленинградской области.

Незабываемы фронтовые дороги той поры. По ухабистым колеям, мимо сдвинутых к обочинам подбитых «тигров», «пантер», орудий, автомобилей противника непрерывным потоком шли наши автомашины с продовольствием, боеприпасами, инженерным имуществом — всем необходимым для войны. Устало шагали бойцы — кто в серой шинели, кто в зеленой тужурке-стеганке, кто в повидавшем виды пятнистом маскхалате. Спешили курьеры и связные. Навстречу им под конвоем тянулись группы военнопленных.

В этой массе людей нетрудно было укрыться вражескому лазутчику. В стороне от дорог, в заброшенных землянках и лесных сторожках, затаились фашистские агенты. По чащобам, отрезанные от своих частей, бродили вражеские солдаты.

В дни отступления немецких войск абвер опирался не только на квалифицированную, заранее подготовленную агентуру, но и на провокаторов, доносчиков полиции безопасности и СД, которые помогали гитлеровцам устанавливать «новый порядок» на захваченных ими территориях и обагрили кровью соотечественников свои руки. Теперь фашисты ставили перед ними другую задачу — мешать продвижению Советской Армии.

Белорусскими партизанами был захвачен важный документ противника. В нем говорилось:

«Вся агентура полиции безопасности и СД и агентурные материалы в прифронтовой полосе должны быть переданы органам военной разведки.

В каждой резидентуре следует подобрать до пяти агентов из числа стариков и женщин, не подлежащих призыву в Советскую Армию и трудмобилиз£ции. С приближением фронта резидент должен поставить перед агентами задачу оставаться на территории, занятой Советской Армией, и собирать разведывательные сведения о воинских частях, а именно: о местонахождении и нумерации частей, роде войск, расположении штабов, батарей, аэродромов, численности самолетов, танков, зенитных и противотанковых орудий. Особое внимание обращать на расположение многоствольных минометов и «катюш».

Перед оставлением города или местечка резидент инструктирует агентов, уточняет задания, снабжает паролем, обусловливает места и время встреч...»

Эту директиву гитлеровцы проводили в жизнь и на территории Ленинградской области.

...На освобожденной от фашистов территории Волосовского района восстанавливались и приступали к

работе органы Советской власти. На призывные пункты приходили партизаны. Шли в армию все способные носить оружие мужчины. С призывной повесткой в кармане явился в военкомат и фельдшер Степан Китов.

— В каких частях вы служили в Красной Армии? — спросил его офицер военкомата.

Китов назвал полк и дивизию. Он рассказал, что воевал на Западном фронте, по ранению попал в госпиталь в городе Андреаполе Калининской области и там же получил освобождение от военной службы. Не успел он выписаться из госпиталя, как город заняли немцы и отправили его в лагерь.

— Военный билет у вас не сохранился? — поинтересовался старший лейтенант.

— Как же, есть. Там все записано.

— Что ж, будете проходить комиссию, — сказал офицер, забрав у Китова военный билет.

Вечером старший лейтенант направился к начальнику контрразведки запасного стрелкового полка 42-й армии капитану Н. С. Колесникову, предупреждавшему работников военкомата о попытках вражеской разведки засылать шпионов в части Красной Армии.

— Записи сомнений не вызывают, но подозрительно чист документ, хотя выдан в 1941 году, — высказал свои сомнения офицер, передавая военный билет капитану Колесникову.

Экспертиза показала, что военный билет Китова и документы для немецких агентов, ранее переброшенных на нашу сторону абверовцами группы «Норд», выписаны одной и той же рукой.

Контрразведчики направились на Изварский известковый завод, где работал Китов. Жившие по соседству с ним работники завода рассказали чекистам о связях Китова с гитлеровцами, о встречах его с зондерфюрером Росслером.

Китова задержали.

Допрашивал его следователь отдела контрразведки 42-й армии И. Б. Пудеян, в прошлом педагог и журналист. Он внимательно выслушал Китова, уточнил его показания. Китов по существу повторил то же, что рассказал о себе в военкомате. К сказанному добавил только, что в 1942 году фашисты привезли его из лагеря в Волосово и что с того времени он работает на известковом заводе.

— Никаких связей с оккупантами, — говорил Китов, — я не поддерживал. В настоящее время по состоянию здоровья могу служить в Красной Армии и воевать против фашистов.

— А раньше такой возможности не было? — поинтересовался следователь.

— К сожалению, нет. Подумывал уйти к партизанам, но боялся, что схватят гитлеровцы. У них за это одно наказание — расстрел.

— Следствие располагает данными, что вы встречались с сотрудником СД зондерфюрером Росслером,— сказал И. Б. Пудеян.

— Нет, это не так.

Следователь предъявил Китову показания свидетелей. Однако тот продолжал твердить свое. Только после очных ставок со свидетелями, предатель рассказал, как он был завербован фашистской службой безопасности.

— Какое задание вы получили от СД перед отступлением фашистских войск?

— Никаких заданий я не получал.

Пудеян зачитал обвиняемому акт экспертизы, которая установила, что военный билет Китова является фиктивным документом, изготовленным вражеской разведкой. Китов, что называется, сложил оружие. Вот что рассказал он следователю о своей последней встрече с сотрудником СД.

Незадолго до отступления немецких войск зондерфюрер Росслер вызвал Китова в Волосово.

— Мы оставляем эту территорию временно, — сказал он. — Весной начнется новое наступление, и все решится в пользу Германии. Тогда мы с вами снова встретимся.

— Мне бы с вами, господин зондерфюрер, — робко попросил Китов.— Мне здесь несдобровать.

— Нет,— резко оборвал его Роеслер, — ты останешься на месте. А как сохранить себя — подумай сам.

Ослушаться Китов не мог. Слишком тесно связал он себя с «новым порядком». Роеслер знал это и потому обходился с ним бесцеремонно.

— Что я должен делать? — промямлил Китов.

— Вот теперь правильно ставишь вопрос. Что делать? С помощью своих ребят будешь устраивать русским беспокойные ночи.

— Как понимать?

— В прямом смысле. Оружие и взрывчатку получите. Твой помощник Савин саперное дело знает. Не так ли? Будете взрывать мосты, железные дороги, нарушать связь, подстреливать офицеров. Деньги дадим. Оставайтесь там, где работали, — на железной дороге, в карьере. Для маскировки это неплохо. А у тебя специальность хорошая: фельдшер везде нужен. Будут призывать в армию — покажи вот этот документ. Здесь говорится, что ты освобожден от призыва. Если все же возьмут,изыскивай пути перехода к нам. Пустым не приходи. Что нас интересует, сам знаешь.

Не помогли Китову ни фиктивные документы, ни инструктаж зондерфюрера Росслера. Ни ему, ни его пособникам, которые тоже состояли на службе у гитлеровцев и были оставлены с диверсионными заданиями в тылу советских войск.

Наступление наших частей было настолько стремительным, что многие фашистские агенты и их подручные оказались застигнутыми врасплох и не успели удрать. Контрразведчики соединений фронта и сотрудники территориальных органов госбезопасности с помощью населения разыскивали и разоблачали их.

В февральский морозный и солнечный день в отдел контрразведки 109-го стрелкового корпуса, располагавшийся тогда в Кингисеппе, пришла средних лет женщина в поношенном, когда-то модном пальто. Она заметно волновалась:

— Моя фамилия Кузнецова. Я жена советского командира. Только не знаю, жив ли он. Была все это время в оккупации...

Она заплакала.

— Садитесь, не волнуйтесь, выпейте воды, — предложил ей лейтенант И. К. Пестряков.

— Да, да, слезы ни к чему. Я к вам по делу.

Вот что она рассказала:

— За месяц до прихода наших войск у нас в доме по указанию немецкого коменданта поселились трое парней. Они заняли мою комнату. Мне пришлось перебраться на кухню. Возражать я не могла. Боялась. Не знала, кто такие. Со мной они почти не разговаривали. Видно было, что не кингисеппские. Все работали на железной дороге, уходили рано, приходили только ночевать. На днях встретила я свою знакомую — работницу железнодорожной станции Аню Белякову. Рассказала ей про жильцов, а она говорит: «Одного из них я знаю. Нехороший человек. Его при гитлеровцах остерегались рабочие». Вчера они пришли домой раньше обычного. Выпивали. О чем-то крупно разговаривали. Один из них, Петр Хлудов, сказал: «Все равно докопаются... Сам-то небось смылся...» Тут я вспомнила, что говорила Аня Белякова, и сразу же направилась к вам.

Лейтенант Пестряков доложил о заявлении Кузнецовой начальнику контрразведки корпуса подполковнику А. П. Кабанову. Последовало распоряжение — незамедлительно проверить поступивший сигнал.

— Найдите Белякову, — сказал подполковник.— Побеседуйте с ней. Поговорите с железнодорожниками. Не мешает понаблюдать за постояльцами Кузнецовой. Видимо, они чего-то опасаются и могут попытаться скрыться.

Беляковой на месте не оказалось, она куда-то уехала. Пестряков выяснил, что в списках рабочих и служащих железнодорожной станции, сохранившихся после отступления немцев, ни Петр Хлудов, ни другие постояльцы Кузнецовой не значились. Однако они работали на станции. Как же так? Железнодорожники рассказали, что видели Хлудова и его приятелей то на одном, то на другом участке. Постоянных обязанностей у них не было.

Может быть, в суматохе отступления их забыли внести в списки работающих? Но тогда где же они получали деньги и продовольствие? Пестряков переговорил со многими рабочими и наконец узнал, что им дважды привозил деньги и продовольственные пайки какой-то незнакомый человек.

Через несколько дней, чекист разыскал Белякову. Она рассказала, что после появления Хлудова в железнодорожных мастерских, где он проработал не больше недели, гитлеровцы арестовали трех рабочих, обвинив их в связях с партизанами. Эти люди бесследно исчезли. Хлудов за день до их ареста поздно вечером ходил зачем-то в контору железнодорожной станции и разговаривал там с неким Зимбергом, тучным, обрюзгшим немцем. Зимберг частенько приезжал в кингисеппскую контору, хотя на железной дороге не служил. Один из рабочих спросил Хлудова: «Где ты был вечером?». Тот ответил: «Дома, голова болела». Между тем Белякова видела, что он в тот вечер разговаривал в конторе с этим Зимбергом.

Обо всем, что удалось выяснить, лейтенант Пестряков доложил Кабанову.

— Зимберг, говоришь? — переспросил его Кабанов.— Что ж, это фигура!

Чекистам фронта Зимберг был известен как военный преступник. Он был старшим в одной из резидентур агентов-провокаторов, сеть которых расставил на оккупированной территории Ленинградской области начальник отдела 1Ц штаба 18-й германской армии майор Вакербард. Каждая резидентура имела свой район действия. Резидентура Зимберга, в частности, действовала в районе железной дороги Красное Село—Кингисепп.

Доносчики Вакербарда состояли на полном обеспечении военного командования. Они получали паек по солдатской норме, а также деньги и одежду. Основным методом их работы была провокация: Они появлялись в лесах и населенных пунктах под видом партизан, узнавали, где располагаются партизанские базы, и, если это были небольшие отряды, пытались захватить их, а в остальных случаях выступали в роли наводчиков гитлеровских карателей. Местных жителей, которые принимали провокаторов за партизан и обнаруживали антифашистские настроения, полиция безопасности арестовывала и расстреливала.

— Надо задержать постояльцев Кузнецовой, — распорядился подполковник Кабанов.

Следствие показало, что они были провокаторами из резидентуры Зимберга. Однако самого Зимберга найти не удалось. Он бежал вместе с отступавшими гитлеровскими войсками.

Вскоре чекисты других соединений фронта задержали еще несколько агентов-провокаторов Вакербарда. Были подтверждены имевшиеся в контрразведке фронта данные о том, что майор германской армии Вакербард— не только разведчик, но и каратель, уничтоживший сотни советских людей.

Из дела одной шпионки

В октябре 1943 года в 5-ю партизанскую бригаду явилась группа неизвестных. Они заявили, что бежали от оккупантов. Среди прибывших обращали на себя внимание бывший командир Красной Армии Николай Клоков и Лидия Андреева, считавшиеся супругами. Все члены группы (а их было пятеро) в один голос утверждали, что фашисты пытались заставить их работать против партизан. По заданию майора Вакер-барда эти люди были направлены в Оредежский и Уторгошский районы для выявления патриотов, поддерживавших связи с партизанами. Однако, по их словам, они не захотели выполнять задание гитлеровцев и сами решили уйти к партизанам. Это заявление было проверено. Выяснилось, что действительно из Лампова, близ поселка Сиверского, где была резиденция Вакер-барда, бежала к партизанам группа фашистских пособников.

Оказавшись в партизанской бригаде, Клоков настойчиво предлагал командирам свои услуги в разработке и осуществлении операций по разгрому карателей. Похоже было на то, что он рассчитывал быстро завоевать доверие партизан. Во всяком случае, его поведение насторожило их. Всю группу Клокова самолетом отправили в Ленинград.

В управлении контрразведки фронта начальнику следственного отдела подполковнику С. М. Алексееву, следователям майору Б. Я. Рыбакову и капитану М. С. Морозову удалось установить истинное лицо Клокова. Все, что он рассказывал, было легендой Вакер-барда. Суть ее заключалась в следующем. Агенты во главе с Клоковым выходят на выполнение задания в Оредеж и Уторгош для выявления лиц, связанных с партизанами. Об этом знали все участники группы. Но Клоков получил от Вакербарда еще одно тайное задание. Он должен был пробраться, в партизанскую бригаду, установить численность, вооружение, дислокацию отдельных отрядов и вернуться обратно. В том случае, если партизаны направят его в Ленинград, ему следовало добиться зачисления в Красную Армию и, собрав шпионские сведения, вновь перейти линию фронта. Как все это осуществить? Вакербард разработал коварный план: Клоков убеждает своих спутников бежать к партизанам. Предполагалось, что показания членов группы, не знающих о тайном задании Вакербарда, подкрепят показания Клокова.

Казалось, Вакербард предусмотрел все до мелочей. Однако он не учел одного обстоятельства. Советские контрразведчики многое знали о Клокове еще задолго до его появления у партизан. Чекисты знали, что он был начальником карательной группы, палачом, истязавшим и убивавшим своих соотечественников.

Лидия Андреева утверждала, что она явилась жертвой шантажа и провокации фашиста Вакербарда, и чекисты тогда поверили ей. Однако в ходе наступления наших войск в начале 1944 года, когда были захвачены некоторые другие агенты Вакербарда, к делу Андреевой пришлось вернуться.

Оказалось, что во время следствия в октябре 1943 года Андреева многое скрыла. Позже выяснилось также, что она пользовалась особым расположением Вакербарда и руководила созданной им группой агентов из числа женщин. Вакербард полагал, что молодые женщины смогут быстро завязать знакомства с партизанами и подпольщиками и таким образом выявят тех, кто не давал спокойно жить оккупантам. Предательниц не нашлось, и он стал угрожать девушкам, что, если они не согласятся работать на него, их родители будут расстреляны.

Андреевой Вакербард доверял. Это была сожительница его верного агента Клокова. Да и сам Вакербард жаловал Андрееву вниманием — изучал с ее помощью русский язык и порой занимался с ней до утра.

Однако как ни рассчитывал Вакербард на успех своего замысла, на преданность Андреевой, дела в ее резидентуре шли неважно. Из Лампова сотрудники Вакербарда посылали девушек-агентов в села и города, на рынки, на вокзалы, на торфоразработки, на участки ремонта железных и шоссейных дорог — всюду, где были скопления людей, где, по представлениям гитлеровцев, можно было найти нити, ведущие к партизанам и антифашистскому подполью. Шли девушки-агенты под видом партизанок и в леса. Шли, но обычно сообщали сведения, которые не приносили фашистам пользы. Несколько раз каратели выезжали в указанные им места, но безрезультатно. Люди, за которыми охотился Вакербард, успевали скрыться.

Партизаны стали более осмотрительными. Но дело было не только в этом. Девушки из группы Андреевой саботировали ее указания и предупреждали партизан.

Так продолжалось несколько месяцев. Андреева строго предупреждала девушек:

— Майор говорит, что, если дела в группе не улучшатся, он всех вас разгонит по лагерям или отправит в Германию. Понятно, чертовы куклы?!

— Пусть дадут нам рацию, — сказала как-то Валя Алешко.

— Это еще зачем? — удивилась Андреева.

— Как зачем? Партизаны ускользают от нас. А будет рация — сможем сразу передавать в штаб все, что увидим и услышим.

— Вряд ли согласится майор, — подумала вслух Андреева.

— Тогда пусть не упрекает, что приносим запоздалые сведения.

— Хорошо, поговорю, — согласилась начальница.

Она ушла, а Валя зашептала:

— Знаете, девочки, для чего нам рация? Достанем ее — свяжемся с советской разведкой, с партизанами. Будем сообщать им о карательных экспедициях фашистов.

— Как же мы установим связь, не имея позывных и кодов? — спросила Дуся Фадеева. Радистка по специальности, она реально представляла все трудности задуманного.

— А я на тебя рассчитываю, Дусенька, — сказала Валя. — Ты же специалист...

— Этого мало.

— Ничего. Была бы радиостанция, а связаться сумеем...

Идею установления связи с советской разведкой девушки не оставили и после того, как Андреева сообщила, что Вакербард отказался снабдить резидентуру рацией. Более того, они задумали похитить самого Вакербарда и доставить его партизанам. Замысел девушек, возможно, был наивным. Но они посвятили в него трех парней из группы Клокова, которых считали надежными, распределили роли, начали искать пути осуществления задуманного. Но где-то в чем-то была допущена ошибка...

Помощник Вакербарда зондерфюрер Майснер пригласил в автобус ничего не подозревавших девушек и объявил:

— Поедем в кино.

В автобусе оказались девушки из резидентуры Андреевой и четверо парней из резидентуры Клокова. Валя 232

Алешко заволновалась: почти все из их группы. Однако Майснер любезно разговаривал, рассказывал о кинофильме, который им якобы предстояло посмотреть. Машина остановилась в Дружноселье перед зданием ГФП. Майснер в грубом тоне приказал всем выйти из нее и построиться.

— Вы арестованы, русские свиньи! — объявил он.

Патриоток расстреляли. Кто их выдал? Этот вопрос остался невыясненным.

Вакербард рвал и метал по поводу случившегося в резидентуре Лидии Андреевой. Но ее положение ничуть не пошатнулось. Она по-прежнему пользовалась особым покровительством Вакербарда. Перед ней заискивал даже его ближайший помощник Майснер.

Резидентуры Вакербарда разваливались. Некоторые агенты, включенные в антипартизанские группы насильно, бежали в леса. Даже в карательном отряде Оскара Симеона, злобного врага советских людей, назревал заговор. Вакербарду удалось вскрыть его, и он казнил около двадцати человек. Тогда-то ему и пришло в голову послать некоторых своих самых преданных агентов в партизанские отряды для последующего внедрения в Красную Армию. В их числе были Клоков и Андреева.

В начале 1944 года чекисты задержали и разоблачили фашистского агента, который имел поручение Вакербарда установить связь с Андреевой. Как выяснилось, она знала, что побег Клокова и его группы был инспирирован Вакербардом. Более того, перед ней была поставлена задача: пробраться в Ленинград или Москву, устроиться на работу в один из штабов или в военное учреждение и завести там знакомых, через которых можно было бы получать разведывательную информацию. Вакербард предупредил Андрееву, что пришлет к ней связника, который разыщет ее через родственников, проживающих в Москве. Андреева ждала посланца от своего шефа, но связник до нее не дошел. И все-таки она встретилась с ним, правда, в другой, не предусмотренной Вакербардом обстановке — в кабинете следователя контрразведки фронта.

Тактика гитлеровской контрразведки, пытавшейся внедрить своих агентов в Красную Армию через партизанские отряды, не принесла им успеха. Чекисты разгадали коварный замысел врага.

Начавшееся в середине января 1944 года наступление войск Ленинградского фронта продолжалось. Линия фронта приближалась к границам Советской Эстонии. Наши войска вышли к реке Нарве и захватили плацдарм на ее левом берегу. Еще до прихода воинских частей партизаны освободили город Гдов.

На своем пути советские воины обнаруживали следы чудовищных преступлений гитлеровцев. От деревень остались одни пепелища и развалины. Специальные карательные команды оккупантов угоняли советских людей в Германию. Тех, кто отказывался уходить с ними, фашисты расстреливали.

Приведем лишь один из многочисленных фактов злодеяний фашистских захватчиков на ленинградской земле.

29 января 1944 года при отступлении из деревни Ямсковицы каратели учинили дикую расправу над местными жителями. Среди убитых были старики, женщины, дети. В деревне наши воины обнаружили трупы семидесятилетних Людовой Агафьи и Макаровой Марии. Здесь была расстреляна гитлеровцами восьмидесятивосьмилетняя родственница знаменитого летчика Слепнева, Героя Советского Союза. Все свидетельствовало о том, что озверевшие гитлеровцы рыскали по деревне, убивая безвинных людей. Малятину Марию Васильевну и ее малолетних дочерей фашистские пули настигли в бане, где они пытались укрыться. Трофимова Вера и ее двухлетняя дочь были убиты на скотном дворе.

Свидетелями этих беспримерных злодеяний карате-лей оказались чудом спасшиеся жители деревни Ямсковицы Слепнева Вера и Силантьева Лидия. Они видели, как фашисты расстреляли их близких родственников.

Землянка в лесу

В районе только что освобожденного от фашистов Порхова регулярно в одно и то же время выходил в эфир неизвестный корреспондент, по всей видимости фашистский агент, державший связь со своими хозяевами по радио. Контрразведчики установили контроль за работой этой рации. Особое внимание чекистов привлекла радиограмма, переданная шпионом 28 февраля. Оче-редкое донесение он завершил двумя зловещими фразами: «Казиакова расстрелял за отказ выполнять задания. Не сомневайтесь, буду, как всегда, честно работать».

Управление контрразведки фронта направило в район Порхова и Дно две оперативные группы из отдела контрразведки 54-й армии. Они не раз побывали в окрестных деревнях, посетили пересыльные пункты и другие места вероятного появления опасного преступника. Чекисты дежурили на КПП, беседовали с офицерами, солдатами, местными жителями.

— Рядом он где-то, рядом, а напасть на след никак не удается! — досадовал старший группы капитан Я. М. Жданов. Он, как и многие его коллеги, пришел в органы государственной безопасности в начале войны и работал с большим упорством, увлеченно. Выслеживая преступника, капитан, подобно опытному охотнику, мог находить и подмечать, казалось, совсем незаметное, незначительное.

Объезжая воинские части в районе действий вражеского агента, Жданов побывал в автодорожном батальоне, разместившемся в нескольких чудом уцелевших домах сожженного гитлеровцами поселка. Выходя из штаба, он спросил у дежурного, где находится походная кухня. Найдя ее, капитан поинтересовался у повара, не обращался ли к нему кто-либо из посторонних. Повар задумался.

— Рано утром подходил ко мне один, — сказал он. — Вроде бы из строительной части, от своих отстал. Попросил хлеба. Говорит, сутки не ел. Я ему, конечно, дал.

— Спрашивал, какая это часть?

— Да, спросил.

— А вы не заметили, действительно ли он очень хотел есть?

— Да, было такое сомнение. Я еще подумал: сутки не ел, а хлеб в сумку кладет. Но мало ли...

«Ясно: хлеб — это предлог. Главное — сбор сведений о воинских частях», — подумал капитан Жданов о неизвестном.

— Во что он был одет?

— В ватную тужурку военного образца, без погон.

— Куда направился?

Солдат показал на тракт, ведущий в совхоз «Поло-ное». Капитан тут же повернул машину на эту дорогу. В пути он догнал двигавшийся на запад 135-й отдельный мостостроительный батальон. По прибытии в совхоз, где остановилась эта часть, чекист сообщил командованию батальона и контрразведчику старшему лейтенанту Карасеву о поисках вражеского агента, о некоторых его приметах. Карасев в свою очередь предупредил об этом всех командиров и политработников части.

В конце дня командир роты старший лейтенант П. С. Скрыпник обратил внимание на одетого в ватник незнакомого человека, разговаривавшего с солдатами.

— Из какой вы части? — спрашивал он бойцов.

— Зачем вам это знать? — в свою очередь спросил у него старший лейтенант Скрыпник.

— Я тоже строитель. Своих разыскиваю. Может, подскажете? А то вот уже второй день мотаюсь.

— Какую часть ищете?

— 130-й мостостроительный батальон. Служу там командиром взвода.

Скрыпник насторожился. Он знал многие строительные части фронта, но о 130-м батальоне не слышал. «Надо задержать этого „строителя”», — решил офицер.

Задержанным занялся чекист. Отвечая на его вопросы, неизвестный продолжал настаивать на том, что является командиром взвода 130-го мостостроительного батальона младшим лейтенантом Бойко. Документов он предъявить не мог, ссылался на то, что они остались в полевой сумке у связного. Карасев связался с капитаном Ждановым. Вскоре выяснилось, кто такой Бойко в действительности. Разведчик оперативной группы, в свое время побывавший в фашистской разведшколе в Валге, опознал неизвестного. Он встречал этого человека в Валге, но фамилии его не знал.

На допросе в отделе контрразведки 54-й армии задержанный уже не называл себя строителем, а утверждал, будто бежал из немецкого плена. Допрашиваемый возмущался, протестовал, надрывно спрашивал, почему ему, «бывшему воину, перенесшему ужасы вражеского плена», не верят и задают, как он говорил, провокационные вопросы.

— Отвечайте, какое задание вы получили от фашистской разведки? — продолжал прямо ставить вопросы заместитель начальника контрразведки армии подполковник П. П. Майоров, когда задержанный, выразив наигранное негодование, замолчал. — Говорите же.

— Не понимаю, о чем вы спрашиваете.

— Назовите вашу шпионскую кличку, под которой вы числились в валговской школе.

— Немецким шпионом хотите сделать! — вновь возмутился допрашиваемый.

— Когда обучались в шпионской школе в Валге, под какой фамилией?

Задержанный молчал.

Несколько ранее из валговской разведывательной школы пришли с повинной два агента. Они сообщили чекистам, что вслед за ними абверовцы собирались перебросить в тыл советских войск шпионов под кличками Обвалов и Казнаков. В январе тот и другой еще оставались в изборском разведывательном пункте, ожидая отправки на задание.

— Ваша кличка Обвалов, — жестко сказал подполковник Майоров. — Запираться бесполезно.

На лице шпиона отразилось замешательство.

— Да, это моя кличка, — ответил он наконец после продолжительной паузы.

— Ваша настоящая фамилия?

Он вынужден был назвать свою фамилию.

— Где находится радиостанция?

— Осталась у напарника. Около Порхова я спрыгнул на ходу с машины, а он, видимо, уехал с немцами.

— Как его фамилия.

— Настоящей фамилии не знаю. Кличка — Казнаков.

— Кто передает сведения в фашистскую разведку за подписью Обвалов?

— Не знаю. Может быть, он.

Потрясенный тем, что чекисты знают его кличку, шпион мучительно искал выходй.

— Почему расстреляли Казнакова?

Он сжался, как бы ожидая удара.

— Трудно рассказывать об этом, — говорил Обвалов несколько позже. — Да, радиограмму посылал я... Казнаков отказался от моего предложения не выполнять заданий немецкой разведки. Он угрожал мне. Я вынужден был расправиться с предателем, застрелил его, а труп закопал в землянке... Радиостанцию спрятал в лесу.

Такого трюка чекисты не ожидали. Обвалов изображал себя патриотом, а напарника — предателем. Однако материалы, которыми располагало следствие, свидетельствовали о другом. Они характеризовали Обвалова как антисоветски настроенного человека, к тому же готового на все ради наживы. О Казнакове же, в прошлом танкисте, было известно, что он ненавидел фашистов, хотя вынужден был подчиняться им и старался выглядеть исполнительным.

Итак, Обвалов лгал, изворачивался. Чекисты решили выехать на место, изучить обстоятельства, при которых произошло убийство Казнакова.

Вот и землянка в лесу, в километре от шоссейной дороги Дно—Порхов, близ деревни Васьково. Подходы к ней прикрываются густым кустарником и сугробами снега. Настил из бревен засыпан толстым слоем грунта. В землянке два помещения. Стены и потолок обиты прессованным картоном. В одной из комнат—маленькое окошко со ставнем, выходящее под корень вывороченной сосны. Железная печка, стол, две табуретки, вдоль стен — кровати с сетками. Под одной из них —  спуск в подземный ход протяженностью шестьдесят пять метров. По нему обитатели в случае опасности могли покинуть убежище. Спуск закрыт массивным щитом, неприметным для постороннего глаза. Во второй, маленькой, комнате — склад продуктов питания (консервы, концентраты, консервированный хлеб, водка, сухой спирт). Запасная радиостанция, часть оружия и продуктов зарыты в двадцати метрах от землянки в цинковых ящиках.

Когда чекисты собрали все вещественные доказательства, осмотрели эксгумированный труп Казнакова, допросили свидетелей, знавших Обвалова по валговской школе, провели экспертизы и очные ставки, шпион и убийца вынужден был признаться во всем.

...Пробыв несколько дней в тылу наших войск, Обвалов заметил, что Казнаков стал рассеянным, подавленным, отвечал на вопросы как-то невпопад, два дня никуда из землянки не выходил.

— Ты, Костя, заболел, что ли? — спросил Обвалов.

— Болею. С того дня, как оказался в плену.

— Брось хандрить. Поработаем здесь, вернемся, денежки будут. Можно в Германию или в другую страну махнуть. Житуха начнется!

— Дурак ты, Мишка! — грубо возразил Казнаков.— Попал в шпионы — уже не вывернешься. Всюду будут преследовать нас эти Шнеллеры и Шиммели.

— А ты, умник, что надумал? — обиделся Обвалов.

— Я? Не хочу быть их холуем.

— А потом?

— Потом домой. Я и в шпионскую школу пошел, чтобы меня перебросили через фронт к своим, советским людям. Теперь можно грязную рубаху сбросить!

Он говорил горячо, взволнованно. Обвалов оторопел— так поразили его слова Казнакова.

— Поздно! — сказал Обвалов. — Если хочешь жить, держись немцев. В НКВД со шпионами не цацкаются.

Казнаков бросил на стол газету «Красная звезда».

— На, читай. Здорово получается: разгромленная Красная Армия — и вдруг бьет гитлеровскую непобедимую! Ты говоришь, не цацкаются? Ну и пусть. Но совесть моя будет чиста!

Обвалов читать газету не стал. Спор затягивался. Ни уговоры, ни угрозы Обвалова на Казнакова не подействовали. Он твердо стоял на своем: надо добровольно явиться в советские органы и все рассказать. «Не соглашусь—может выдать», — подумал Обвалов и сказал примиряюще:

— Ладно, Костя, не будем спорить. Останемся друзьями. Погорячились — и довольно. Обдумаем все, взвесим. А сейчас давай лучше по стопочке пропустим.

За выпивкой тема разговора не переменилась и острота его лишь усилилась. Опьянев, Казнаков повалился на кровать, повторяя одно и то же:

— В холуях у фашистов ходить не буду!

Обвалов вышел из землянки, взвел курок нагана. Возвратился, держа руку в кармане.

— Будешь работать со мной?

Казнаков, не поворачиваясь, ответил:

— Я русский и против своих не пойду.

Обвалов дважды выстрелил ему в затылок...

В ходе следствия по делу Обвалова и других пойманных в то время шпионов чекистам удалось своевременно разгадать маневр гитлеровской разведки, оставлявшей на советской территории шпионские гнезда. Предвидя неизбежность отступления гитлеровских войск, абвер заблаговременно готовил для своих наиболее квалифицированных агентов убежища с запасами продовольствия, оружия и боеприпасов.

В одном из докладов руководителей абверкоманды 104, в конце войны попавшем в руки чекистов, указывалось, что в августе 1943 года из штаба «Валли» поступил совершенно секретный приказ об организации резидентур, снабженных радиостанциями, на территории, которая может быть оставлена частями немецкой армии.

Приказ предусматривал создание около двухсот резидентур в тылу советско-германского фронта. Резидентуры должны были состоять из преданных и проверенных агентов.

«Мы отобрали из разведшкол, — говорилось в докладе, — несколько групп агентов. Для них заранее подготовили в глухих местах хорошо оборудованные бункеры с запасом продовольствия. В каждой группе — радист. Агентов обеспечили фиктивными документами офицеров дорожно-строительных подразделений Красной Армии в звании младших лейтенантов. После отступления немецких войск группы должны пропустить передовые части Красной Армии, осесть в указанных пунктах и вести наблюдение за движением по железным и шоссейным дорогам. Во время наступления русских армий в январе 1944 года мы начали отходить, и наши агенты удачно оказались в тылу советских войск...»

Такие шпионские убежища были сооружены в районах Тосна, Новгорода, Старой Руссы, Порхова, Чудова. Оставленные в этих убежищах агенты абвера разделили участь Обвалова.

С подобной тактикой гитлеровской разведки, но в более широких масштабах, контрразведчики Ленинградского фронта встретились позднее при освобождении Эстонии и в дни разгрома курляндской группировки немецко-фашистских войск.

Под чужим именем

Под Псковом сотрудники контрразведки 46-й стрелковой дивизии задержали неизвестного в форме немецкого унтер-офицера. Никаких документов при нем не было. Задержанный назвался Павлом Горлинским и рассказал начальнику отдела контрразведки дивизии майору П. М. Краснову, что перед войной жил в Эстонии, куда приехал из Молдавии по вербовке. Когда началась война, Горлинский, по его словам, скрывался на хуторах, работал у кулаков. Недавно гитлеровцы все же призвали его в армию, во вспомогательную часть.

— Наконец-то попал к своим! — обрадованно закончил Горлинский. — Дайте возможность смыть позор. Направьте в воинскую часть. Буду бить проклятых фашистов, сколько хватит сил.

«Да, у этого рослого, крепко сложенного парня силенка есть, — подумал майор. — Но можно ли ему верить? Тот ли он, за кого себя выдает?» Все же Горлинский был в немецкой армии не рядовым солдатом, а унтер-офицером. Внешний вид его не свидетельствовал о том, что он перенес какие-либо лишения. Просматривая (в который уже раз за эти дни!) списки разыскиваемых шпионов, Краснов обратил внимание на одну запись: «...Бем. В Гатчинском лагере военнопленных занимался вербовкой кандидатов для обучения в шпионских школах. Приезжал из Эстонии и отвозил туда отобранных лиц. Родом из Румынии, немец. Рост высокий. Стройный, атлетического телосложения. Лицо красивое, нос с горбинкой. Волосы светлые. На груди татуировка — орел, набросившийся на женщину».

«Не о Горлинском ли идет речь?» — подумал Краснов.

— Снимите френч! — приказал он ему.

— Зачем?

— Или жалко с фашистским мундиром расставаться? Гимнастерку новую дадим.

Горлинский неохотно начал снимать френч.

— Заодно и рубашку!

— Знаете, неудобно, — замялся Горлинский. — Когда-то по глупости разрешил сделать наколку.

Вся грудь Горлинского была покрыта татуировкой. В центре — орел над женской фигурой.

Задержанного направили в отдел контрразведки армии. Следователи разыскали документы, на основании которых Бем был внесен в список разыскиваемых. Нашлись и свидетели, знавшие Горлинского—Бема как вербовщика немецкой разведки. Улики были неопровержимы, и ему ничего не оставалось, как дать показания и о себе, и о тех, кого он отобрал и направил в шпионские школы.

Наступление войск Ленинградского и Волховского фронтов развивалось успешно. Ленинградцы ликовали. Наконец-то блокада была снята, и они смогли вздохнуть полной грудью, начать восстановление города. На Дворцовой площади в те дни стояли стопятимиллиметровые гаубицы, двухсотдвадцатимиллиметровые мортиры «Шнейдер Крезо» и другие немецкие осадные орудия. Теперь это были только экспонаты своеобразной выставки трофеев. А еще совсем недавно тяжелая артиллерия гитлеровцев обстреливала Ленинград. Огонь вели специальные части — 910-й отдельный тяжелый артполк и отдельный артдивизион 170-й немецкой пехотной дивизии. Они стреляли в одно и то же время трижды в день, когда на улицах было особенно многолюдно. Гитлеровцы стремились держать город в постоянном напряжении.

В марте, когда была полностью освобождена от оккупантов территория Ленинградской области, жители города на Неве торжественно встречали партизанские отряды и бригады. Это была величественная, незабываемая картина! Народ рукоплескал верным сынам и дочерям Родины, проходившим по улицам Ленинграда.

Это шли герои.

А где-то среди них, прикрывшись личиной партизана, шел немецкий агент...

Впрочем, расскажем обо всем по порядку.

Выполнив стоявшие перед ними боевые задачи, ленинградские партизаны вернулись к мирному строительству, приступили к ликвидации последствий войны. Многие из них влились в состав войск Ленинградского фронта.

Георгий Железняков, веселый, разбитной парень, пришел из партизанского отряда в 125-ю краснознаменную стрелковую дивизию, незадолго до этого получившую наименование Красносельской. В начале марта ему было присвоено звание лейтенанта. Он стал командиром взвода 657-го стрелкового полка. Железняков рассказывал, что родился он на Волге, в Вольске, но всю жизнь прожил в Одессе. Как истый одессит, Георгий знал множество занимательных историй. В роте эти истории получили название «А вот у нас, в Одессе...». По рассказам Железнякова, на фронте ему доводилось участвовать в опасных делах, но все обошлось благополучно, если не считать того, что он был тяжело ранен и в беспамятстве попал в плен. Лейтенант считал себя коммунистом, хотя партийного документа не имел. Он говорил, что лишился кандидатской карточки, когда был ранен.

— Восстанавливать все надо, да не время сейчас. Фашистов добивать нужно, — бойко твердил он. — Вот начнется наступление — рассчитаюсь с ними за все.

Писем Георгий ни от кого не получал. Говорил, что все его близкие «под немцем» в Одессе. Но вот отзвучал салют в честь освобождения Одессы, и недели через две ротный почтальон весело сказал Железнякову:

— Пляши, лейтенант!

Железняков, тряхнув черной шевелюрой, лихо отбил чечетку и получил долгожданное письмо.

— Наверное, от невесты, — говорили солдаты.

— Нет, отец прислал, — ответил Железняков и отошел с письмом в сторону.

А почтальон, покидая подразделение, недоумевал: «Как же так? Сын — Железняков Георгий Петрович, а отец — Я. Гиршман». Он своими глазами видел на конверте адрес отправителя.

Железняковым заинтересовались старший оперуполномоченный полка капитан Н. А. Гаврилов и начальник контрразведки дивизии подполковник Н. Ф. Курицын.

Николай Федорович Курицын начал войну рядовым оперативным работником, а к концу 1943 года уже руководил отделом контрразведки соединения. Храбрый боевой офицер, умелый контрразведчик, он пользовался большим уважением товарищей, постоянно бывал в полках и батальонах, хорошо знал бойцов и командиров.

Через некоторое время подполковник Курицын и капитан Гаврилов подвели первые итоги проверки Железнякова.

В списках 7-го отряда 9-й партизанской бригады значилось: «Железняков Георгий Петрович, 1921 года рождения. Зачислен в отряд 17 ноября 1943 года. Бежал из лагеря военнопленных». Из какого лагеря, указано не было.

Ответ из Одессы гласил: «Гиршман Яков Моисеевич с семьей проживал в Одессе на улице... Эвакуировался в 1941 году, сразу после освобождения Одессы возвратился в город и живет по улице... Сын, Гиршман Абрам Яковлевич, 1920 года рождения, перед войной призван в Красную Армию, служил в одной из прибалтийских республик. Сведений о нем нет».

Письмо из Вольска: «Железняков Георгий Петрович, 1921 года рождения, уроженец города Вольска. Служил в Красной Армии в Литве в звании младшего лейтенанта. Родители получили извещение, что он погиб смертью храбрых в боях против немецко-фашистских захватчиков под Шауляем в 1941 году».

Показания бывшего военнопленного: «В гатчинском лагере, где нас содержали гитлеровцы, был Железняков Георгий, родом из Вольска, парикмахер по специальности. Пленные говорили, что он доносчик. Железняков иногда исчезал из лагеря на одну-две недели. Куда его посылали фашисты, не знаю. Но один из пленных как-то по секрету сообщил мне, что Железняков по заданию фашистов ходит по окрестным деревням под видом бежавшего из лагеря и выискивает, где базируются партизаны».

Три фотографии: командир взвода 657-го полка лейтенант Железняков, Абрам Гиршман из Одессы и младший лейтенант Железняков из Вольска, погибший в 1941 году.

Теперь подполковник Курицын и капитан Гаврилов с полным основанием могли утверждать, что под именем Георгия Железнякова скрывается Абрам Гиршман — на первых двух фотографиях было одно и то же лицо. Следствие уточнило и дополнило собранные капитаном Гавриловым материалы.

Война застала Гиршмана в Литве. Полк попал в окружение. В бою под Шауляем Гиршман видел, как погиб его сослуживец младший лейтенант Железняков. Сам он струсил, отлежался в кустах, а потом первому попавшемуся на глаза немецкому солдату сдался в плен.

В лагере Гиршман выдал себя за русского и назвался именем геройски погибшего Георгия Железнякова. Он угождал немцам как только мог, стал сначала переводчиком, а потом и провокатором-доносчиком. В лагере Гробино он выдал фашистам большую группу патриотов (более двадцати человек), в том числе политработников Яковлева и Иванова, которых гитлеровцы вскоре расстреляли. Как предатель Гиршман был известен в рижском и гатчинском лагерях.

Поздней осенью сорок третьего года абверовцы организовали «побег» Гиршмана—Железнякова к партизанам. В случае отступления немцев и выхода партизан в расположение Красной Армии он обязан был добиться зачисления в армию, вести там антисоветскую пропаганду, заниматься сбором шпионских сведений и при удобном случае возвратиться к тем, кто его послал.

В ходе следствия выяснилось, что Гиршману еще до перехода к партизанам удалось сообщить родственникам, что он, опасаясь репрессий со стороны гитлеровцев, изменил свою фамилию, имя и отчество.

На суде Гиршмана спросили:

— Что вас заставило служить заклятому врагу — фашизму?

— Хотел жить. Все, что угодно, только жить, — последовал ответ.

Перебрасывая Гиршмана к партизанам, абверовцы были уверены, что он не посмеет отказаться от выполнения полученного им задания. Такую практику отбора агентов и закрепления их за собой гитлеровцы старались применять в каждом удобном случае. Предателей, согласившихся служить «новому порядку», фашисты предварительно использовали как провокаторов, а подчас привлекали к участию в карательных операциях, тем самым отрезая им все пути возврата к прежней жизни...

Войска Ленинградского, Волховского, 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов с боями подходили к границам Эстонской и Латвийской республик. Гитлеровцы отступали. Вместе с ними бежали и руководители фашистских разведывательных, контрразведывательных и карательных органов. Однако это не мешало им продолжать активную подрывную деятельность против советских войск. Нередко они осуществляли переброску агентуры через линию фронта в тылы наступающих частей Советской Армии.

...На шоссе Малая Вишера—Чудово два офицера проверяли документы у военнослужащих.

— Теперь все в порядке. В правом углу командировочного удостоверения стоит цифра «27». Только вчера заменен шифр, — сказал один другому.

Заметив мчавшийся по шоссе крытый «студебеккер», офицер в форме капитана поторопил своего коллегу:

— Быстрей!

Моросил дождь. Капитан поднял руку. Тяжелая машина резко затормозила ход.

— Куда вам? — высунувшись из кабины, спросил усатый старшина.

— В Чудово.

— Кто вы такие?

— Из контрразведки.

Старшина не спросил документов, он кивком головы указал на кузов.

Не доехав до города, пассажиры попросили остановить машину и спрыгнули на землю.

— Дела у нас здесь. Спасибо.

В тот же день в отдел контрразведки 67-й армии пограничники, охранявшие ее тылы, сообщили о появлении двух подозрительных лиц в форме офицеров Советской Армии. Эти люди проверяли у военнослужащих документы на дороге Малая Вишера—Чудово. Пограничники обнаружили остатки шлагбаума там, где контрольно-пропускного пункта не было.

Для проверки сообщения в район Чудова выехала оперативная группа во главе с майором Н. В. Кудряшовым. Чекисты побеседовали с шоферами, которые проезжали в тот день по шоссе. Два водителя подтвердили: да, действительно, капитан и лейтенант проверяли у них документы. Стали известны приметы неизвестных офицеров. Старшина медсанбата рассказал, что подвез капитана и лейтенанта на машине до окраины Чудова.

Вскоре эти офицеры вновь попали в поле зрения чекистов. В одной из деревень бригадир колхоза рассказал майору Кудряшову, что к нему заходили капитан и лейтенант.

— И зачем же они заходили?

— Да говорили, что разыскивают шпионов.

Майор был озадачен. Ни в отделе контрразведки армии, ни в Чудовском райотделе госбезопасности никто не располагал данными о чекистах, ведущих здесь какие-либо поиски. Кто же они?

Кудряшову, в прошлом пограничнику, не раз приходилось искать нарушителей границы. Он знал уловки врага. Напав на след неизвестных, контрразведчики преследовали их по пятам. Вскоре в Чудовском районе был задержан один из них — фашистский агент Сахаров, а два дня спустя и другой — шпион Мельницкий. Оба окончили разведшколу в Валге и были переброшены самолетом в тылы советских войск 9 мая 1944 года. Абверовцы поставили перед ними задачу: контролировать передвижение воинских частей по железным и шоссейным дорогам Чудово—Новгород, Чудово—Ленинград, Чудо-во—Москва, Чудово—Волхов и радировать о воинских перевозках.

В абверкоманде 104 у Шиммеля для агентов были разработаны три варианта легенд. В одном случае при проверке документов Сахаров и Мельницкий должны были представляться как офицеры отдела контрразведки 314-й стрелковой дивизии, выполняющие оперативное задание по розыску немецких парашютистов. По второй легенде они — квартирьеры, командированные для размещения прибывающего вскоре 34-го запасного офицерского полка; по третьей — представители штаба Ленинградского фронта, направленные для проверки выполнения приказа о санитарном состоянии частей. В соответствии с легендами абверовские агенты имели по три комплекта документов: офицерские удостоверения, командировочные предписания, продовольственные аттестаты. На расходы они получили пятьдесят тысяч рублей.

Казалось бы, все было предусмотрено до мелочей, но шпионам ничто не помогло. Возвратиться к своим хозяевам им не удалось. Судьбу этих агентов разделили и другие лазутчики врага. Впрочем, за выполнение заданий гитлеровской разведки брались немногие. Мы уже говорили, что выходцы из разведшколы в Кейла-Юа, как правило, являлись к советскому командованию с повинной. Точно так же поступали некоторые агенты, подготовленные в других шпионских школах. Принесли взрывчатку и сдались советским властям диверсанты из школы в Вяцати, получившие задание нарушить движение поездов на Октябрьской железной дороге. Три шпиона из разведшколы, размещавшейся в Валге, сразу же после приземления явились к коменданту станции Волхов, сдали парашюты, рацию, шифр, несколько десятков тысяч рублей, которыми их снабдила гитлеровская разведка. Не стали выполнять шпионские и диверсионные задания многие другие агенты, посланные в советский тыл Целлариусом, Шиммелем и прочими незадачливыми руководителями абверовских органов.

На болоте Саарсуо

Вскоре после освобождения Ленинграда от вражеской блокады и поражения немецкой группы армий «Норд» войска Ленинградского фронта приступили к подготовке наступательной операции, которая должна была обеспечить безопасность города с севера, где в трех десятках километров от него стоял противник. К штурму «Карельского вала» активно готовилась 23-я армия, державшая здесь оборону. Кроме того, сюда перебрасывалась 21-я армия.

Управление контрразведки фронта, отделы «Смерш» 21-й и 23-й армий провели большую работу, чтобы не допустить утечки информации к врагу, сохранить в тайне состав войск, их подготовку к наступлению и дату задуманной операции. Эти усилия армейских чекистов способствовали успешному решению стоявших перед войсками задач.

В июне 1944 года войска Ленинградского фронта неожиданно для противника начали наступление, за одиннадцать дней прорвали три полосы мощных укреплений «Карельского вала» и овладели Выборгом.

Стремясь выведать дальнейшие планы и намерения советскогокомандования, противник усилил заброску шпионско-диверсионных групп в тылы 21-й и 23-й армий, освободивших Карельский перешеек. Эти группы формировались из тщательно отобранных военнослужащих, прошедших специальную подготовку. В их задачу входило собирать и регулярно передавать по радио сведения о расположении и передвижении советских войск и боевой техники в прифронтовой полосе.

Служба контрразведки Ленинградского фронта и пограничные войска, охранявшие тылы наступающих армий, решительно пресекали опасные действия вражеских лазутчиков.

В середине июля контрразведка фронта получила сообщение о работе неизвестной радиостанции. Сигналы шли из лесного массива близ станции Рауту (ныне Сос-ново). Сомнений не было: в тыл 23-й армии проникли лазутчики противника. Нельзя было терять ни минуты. Начальник отдела контрразведки 23-й армии полковник 3. Л. Канторович получил приказ: найти и обезвредить врага.

На следующий день, прочесывая лес в районе озера Раут-ярви, поисковая группа обнаружила вражеских шпионов. Заметив советских солдат, они открыли огонь и скрылись в зарослях. Один из бойцов поисковой группы был ранен. В поиски лазутчиков противника активно включились пограничники. Командир 104-го пограничного полка полковник И. Н. Богданов направил в район озера Раут-ярви истребительный отряд. Однако проческа местности ничего не дала. Стало ясно, что обезвредить врага можно только согласованными усилиями военной контрразведки, пограничных войск охраны тыла и армейских подразделений.

Стояли погожие дни. На фронте наступило затишье. Но все участники операции хорошо понимали, как обманчива эта тишина. Каждый знал, что где-то рядом скрывается враг. Где он сейчас? Ответить на этот вопрос могли только показания передвижного радиопеленгатора, непрерывно контролировавшего эфир.

Двое суток рация противника молчала. В конце третьего дня пеленгатор засек кратковременную работу неизвестной радиостанции. Через полчаса дала знать о себе другая рация.

Руководивший поиском заместитель начальника контрразведки 23-й армии подполковник Н. И. Александров сразу же направил в лес несколько поисковых групп. Одной из них удалось обнаружить место стоянки лазутчиков. В этот район немедленно двинулась истребительная группа с розыскной собакой. Одновременно широким фронтом велась проческа лесного массива.

Хорошо обученная, сильная розыскная собака взяла след с ходу, увлекая за собой инструктора. Неожиданно прозвучали две гулкие автоматные очереди. Подбежав к месту стрельбы, пограничники увидели раненого инструктора и рядом с ним убитую наповал собаку. Они подняли инструктора на руки.

— Их пятеро, все с автоматами, — едва разжимая побелевшие губы, сказал он.

Преследование вражеских лазутчиков продолжалось. Но и на этот раз они сумели замести свои следы и скрыться в лесной чаще.

Светлой июльской ночью два бойца, охранявшие штаб 104-го пограничного полка, услышали слабый, постепенно нарастающий гул авиационного двигателя. В полутора километрах от штаба появился иностранный двухмоторный гидросамолет. Пограничники заметили, как от него один за другим отделились три парашюта.

Тревога! Немедленно к месту выброски парашютов с различных направлений двинулись три поисково-истребительные группы. Вскоре они обнаружили два грузовых парашюта с контейнерами. В них оказались две радиостанции и большой запас продуктов питания.

Продолжая поиск третьего парашюта, пограничники ефрейтор Братцев и стрелок Сигаев заметили замаскировавшегося под елью незнакомого человека в сером комбинезоне. Опустившись на колено, он держал автомат наготове и опасливо озирался по сторонам.

Братцев подкрался к нему и дал вверх короткую автоматную очередь. Пули просвистели над головой незнакомца. От неожиданности он выронил автомат, но тут же наклонился за ним. Братцев подскочил к парашютисту и обезоружил его.

Кроме автомата пограничники изъяли у шпиона три заряженных патронами магазина, подробную топографическую карту местности, финский нож и бутылку с жидкостью, отбивающей чутье у собаки.

На допросе в отделе контрразведки «Смерш» 23-й армии парашютист показал, что после тщательной подготовки он получил задание доставить продукты питания, две радиостанции и электробатареи к ним пяти разведчикам, находившимся в тылу советских войск.

В районе приземления парашютиста были оставлены засады. Через сутки, в ночь на 23 июля, бойцы одной из засад заметили две фигуры, осторожно передвигавшиеся по болоту. Неожиданно лазутчики подняли беспорядочную стрельбу из автоматов и, пользуясь темнотой, скрылись в лесу.

Угром, осматривая место их появления на болоте Саарсуо, поисковая группа обнаружила брошенную радиостанцию иностранного производства.

Было ясно, что лишенные продуктов питания и средств связи лазутчики пойдут на крайние меры, лишь бы пробиться на свою сторону. Для этого им предстояло пересечь линию фронта и преодолеть восьмисотметровую водную преграду озера Суванто-ярви. Наиболее вероятные маршруты движения их были перекрыты. Армейские чекисты обратили особое внимание на блокирование подходов к озеру Суванто-ярви.

В течение нескольких дней лазутчики не давали о себе знать. 29 июля их заметили бойцы поста наблюдения отдела контрразведки «Смерш» 17-го укрепрайона. Прячась за валунами и редкими стволами сосен, пятеро пробирались к берегу озера.

По сигналу тревоги поднялась поисково-истребительная группа. Завязалась перестрелка, в ходе которой два вражеских лазутчика были убиты, остальные бросились к прибрежным кустам. Подбежав к спрятанной в зарослях лодке, они сели в нее и отплыли от берега. Наши стрелки и пулеметчики открыли по ним огонь. Все трое выбросились из лодки в надежде добраться до своих позиций вплавь. Но противоположного берега они не достигли...

Щит и меч

На эмблеме чекистов изображены щит и меч. Верные сыны партии и народа, они поражают карающим мечом врагов, посягающих на безопасность нашей социалистической Родины. Но они держат в своих руках и щит, с помощью которого защищают Советское государство, советских людей от коварных происков империалистических разведок.

В годы войны контрразведчикам Ленинградского фронта доводилось не раз ограждать честь советских военных специалистов от попыток врага скомпрометировать их перед командованием и советским народом.

...В августе 1942 года в неприметном здании на окраине оккупированного противником Петрозаводска состоялся небольшой ужин. Его участниками были четверо. Начальник разведывательной школы майор Раски со своим помощником провожали в опасный путь агентов первого выпуска Канского и Ахримовича.

Вначале майор подробно рассказал о маршруте переброски их через Ладожское озеро на Карельский перешеек в район деревни Никулясы. Затем он еще раз напомнил агентам цель этой переброски.

— Вы должны, — говорил он,— выяснить, где расквартирован штаб 23-й армии, кто ею командует, выявить места расположения аэродромов, типы самолетов, базирующихся на них. Постарайтесь выведать, где размещены склады боеприпасов, взрывчатых веществ, горючего, какой флот действует на Ладожском озере. Проникнув в Ленинград, соберите сведения о частях, расквартированных в городе, о местах стоянки кораблей, узнайте, что находится в торговом порту, какова смертность среди жителей Ленинграда, действуют ли водопровод, электросеть, городской транспорт, каковы нормы выдачи продуктов для населения и военнослужащих.

Этот длинный перечень невольно наводил агентов на мысль о том, что разведка противника плохо знает обстановку в Ленинграде.

— Собранные сведения вы должны передавать нам по радио в обусловленные часы, — продолжал майор.— Срок выполнения задания — месяц. Видимо, мы сами будем в Ленинграде к этому времени. Если произойдет задержка с нашим вступлением в Ленинград, возвращайтесь через Ладожское озеро. Вас будет ожидать катер.

Окончив деловую часть, Раски пожелал агентам удачи.

— Но имейте в виду, — тут же сказал он, — что в Ленинграде уже работают наши люди. И они сумеют добраться до вас, если вы вздумаете обмануть...

Майор Раски лгал. Не было в Ленинграде его людей. Он просто запугивал агентов, чтобы заставить их работать против своей Родины.

Темной ночью Канский и Ахримович в форме лейтенантов Красной Армии, с объемистым шпионским снаряжением за плечами вышли на катере в Ладожское озеро. Потом они спустили с борта катера надувную лодку и скрытно приблизились на ней к берегу. Здесь, определив по компасу и карте направление своего пути, Канский и Ахримович двинулись в глубь леса.

Встретив первого советского военнослужащего, они обратились к нему с просьбой доставить их в особый отдел.

— Мы находились в плену противника и дали согласие пойти в разведшколу. Но мы не собирались быть шпионами, а рассчитывали таким путем вырваться из плена и принести пользу своей Родине, — заявил Канский. Они передали чекистам все, чем снабдил их майор Раски: две рации, шифры, оружие, документы, десять тысяч рублей денег.

В особом отделе фронта явившихся с повинной агентов противника, каждого в отдельности, допросил подполковник Ф. И. Веселов.

— Расскажите об агентах, которые проходили обучение в разведшколе вместе с вами. Известно ли вам, когда, куда, с какими заданиями противник должен перебросить их через линию фронта?

Канский и Ахримович знали многое. Они сообщили, что вместе с ними обучались примерно два десятка агентов и что все они в ближайшие дни будут выброшены со шпионскими заданиями в тыл Карельского и Ленинградского фронтов.

Допрос пришлось прервать. Подполковник Веселов доложил данные о предстоящих перебросках вражеских агентов руководству особого отдела фронта. В Центр и в контрразведку Карельского фронта полетели срочные телеграммы.

Когда допрос возобновился, Ахримович, чуть смутившись, заметил:

— Я мог бы всех этих агентов изобразить.

— Как изобразить? — спросил Веселов.

— Анфас и в профиль.

Выяснилось, что Ахримович отлично рисует. Ему принесли бумагу, карандаши. Вскоре чекисты с интересом рассматривали, как выглядят агенты первого выпуска петрозаводской разведшколы противника.

Рисунки Ахримовича помогли контрразведчикам быстрее разыскать и опознать фашистских шпионов.

Канский и Ахримович были изолированы друг от друга сразу же по прибытии на нашу сторону. Однако расхождений в их показаниях не было.

— Я им верю, — говорил подполковник Веселов начальнику особого отдела фронта. — Предлагаю начать радиоигру с разведкой противника. Для этого у нас есть все возможности.

Вскоре радиодуэль началась.

Регулярно, в определенные дни и часы, Канский и Ахримович посылали позывные в эфир, снабжая майора Раски «ценными данными» о размещении войск 23-й армии, складов боеприпасов, горючего и т. п. Нет надобности объяснять, что все эти сведения не соответствовали действительности и лишь вводили противника в заблуждение.

Так продолжалось полтора месяца. Питание раций иссякало. На запросы Капского о доставке батарей через линию фронта майор Раски отвечал: «Не имеем возможности». Тогда чекисты пошли на риск. В радио-центр вражеской разведки пошло, сообщение: «Познакомились с армейскими радистами. Через некоторое время можем достать батареи. Просим разрешения». Разрешения майор Раски не дал. Он предложил агентам не рисковать, а принять меры к возвращению. Катер будет ожидать их в районе выброски.

Канский радировал: «Берег Ладоги тщательно охраняется. Мы не можем пробиться к спрятанной лодке, чтобы вернуться. Ждем указаний».

Ответ майора Раски поразил чекистов. Он гласил: «Обратитесь в штаб фронта к комбригу Васильеву, он поможет. Пароль: "Привет от Кострикова”».

Что это могло означать? Офицеры особого отдела фронта терялись в догадках. Они вспомнили, что генерал Н. И. Васильев в звании комбрига в 1940 году работал в комиссии по установлению демаркационной линии с Финляндией и, конечно же, общался с финскими офицерами, среди которых могли быть представители разведок. А показания Канского и Ахримовича? Тот и другой говорили, что майор Раски, отправляя их на задание, утверждал, будто у него в Ленинграде есть «свои люди».

Да, но генерал известен как честнейший человек, беззаветно преданный своей Родине. Тут что-то другое. Видимо, последние сообщения Канского и Ахримовича вызвали подозрения у майора Раски и его начальников. Видимо, они догадались, что с ними ведут игру, и в отместку пошли на явную провокацию. Враги рассчитывали таким образом скомпрометировать, поставить под удар одного из наших видных военных специалистов.

Все подозрения от генерала Васильева были отметены.

Руководство особого отдела доложило свое мнение члену Военного совета фронта А. А. Жданову. Он согласился с ним и сказал:

— Только чтобы никто об этом не знал, особенно сам Васильев. Не следует зря волновать человека.

Спустя два года, когда Финляндия вышла из войны, удалось проверить этот факт по архивным документам. Проверка подтвердила, что радиограмма майора Раски действительно была провокационной.

С тех пор прошло много лет. Генерала Н. И. Васильева нет среди нас. До конца своих дней он не знал, что с его именем была связана крупная провокация вражеской разведки во время войны.

„Трофейщики“

Летом 1944 года группа германских армий «Норд» пыталась закрепиться на рубеже Нарва—Неман. Советское Верховное главнокомандование приняло решение разгромить противника на этом рубеже. Соединения Прибалтийских фронтов должны были наступать на Ригу. Ленинградский фронт при поддержке кораблей и авиации Краснознаменного Балтийского флота готовил удар из района Тарту на Раквере и далее, на Таллин и Пярну.

Как обычно, к наступлению готовились и чекисты. В управлении контрразведки фронта уточнялись данные о разведывательных органах врага, его шпионско-диверсионных школах, карательных органах, конспиративных квартирах и переправочных пунктах.

По согласованию с Военным советом фронта были сформированы оперативные группы управления контрразведки для захвата официальных сотрудников абвера и документации абверовских органов и их агентуры. Эти группы шли в наступлении с передовыми частями.

Вскоре отдел контрразведки 64-й гвардейской стрелковой дивизии захватил документы штаба 207-й германской охранной дивизии. Среди бумаг были материалы, характеризовавшие поведение советских людей и обстановку на временно оккупированной противником территории.

Вот опросный лист военнопленного летчика 287-го истребительного полка Степана Гершко, сбившего одиннадцать немецких самолетов. В нем записано: «Взят в плен 6 сентября 1944 года после приземления с парашютом. Давать показания отказался». К сожалению, до сих пор мы не знаем, как сложилась судьба этого мужественного человека. Об отваге и патриотизме советских людей свидетельствует донесение немецкой комендатуры, располагавшейся в местечке Пустошка. «В течение прошлой недели, — говорится в этом документе,— двадцать юношей от семнадцати до двадцати лет из деревни Туркалово, Песково и Стайки добровольно перешли к партизанам, после того как узнали, что предназначены для использования на работах в Германии. Когда в деревне Туркалово появились партизаны, они были встречены приветственными возгласами. К партизанам перешла дочь старосты Филиппова, а староста донес в комендатуру, что она уведена партизанами. Записал для ГФП Л. Закс, зондерфюрер».

Почва уходила из-под ног гитлеровцев не только на оккупированных ими территориях. Под влиянием военных неудач ухудшилось внутриполитическое положение Германии. Одним из проявлений внутреннего кризиса явился заговор против Гитлера (июль 1944 года). Отстраненный от руководства абвером адмирал Канарис на третий день после покушения на Гитлера был арестован, заключен в лагерь Флоссенбюрг и позднее казнен. Так закатилась звезда «маленького адмирала» — создателя огромной машины шпионажа, диверсий и террора гитлеровского государства. Абвер был выведен из подчинения генеральному штабу вооруженных сил Германии и передан в состав зарубежной службы СД имперского ведомства безопасности министерства внутренних дел. Гиммлер, претендовавший на роль преемника Гитлера, сконцентрировал теперь в своих руках власть над всеми тайными службами фашистского государства.

Утрата гитлеровским командованием стратегической инициативы на Восточном фронте повлекла за собой изменения и в характере деятельности германских разведывательных органов. На заключительном этапе войны все их усилия были направлены на то, чтобы любыми средствами задержать продвижение советских войск, оттянуть окончательный разгром фашистской Германии.

Одним из верных клевретов Гиммлера был начальник VI управления РСХА (зарубежной службы СД) бригаденфюрер СС Вальтер Шеленберг, под начало которого теперь передали абвер. Выполняя директивы Гиммлера и своего непосредственного шефа, руководителя РСХА Кальтенбруннера, он с особым рвением принялся добиваться усиления подрывной деятельности полевых органов абвера на советско-германском фронте.

Шеленберг дал указание фронтовым абверкомандам и абвергруппам¹ (полевым разведывательно-диверсионным органам на советско-германском фронте) мобилизовать всю агентуру, всех немецко-фашистских пособников для тайной войны в тылах наступавших советских армий. С ведома и одобрения верховного командования германской армии он уделял особое внимание организации диверсионных актов.

Летом 1944 года по указанию Гиммлера главное управление имперской безопасности создало Ваффен СС ягдфербанд — истребительное соединение войск СС для действий в тылах наших войск. Возглавил это соединение штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени, близкий и верный гитлеровским заправилам человек. В Прибалтике находился филиал этой организации — «Ягдфербанд—Ост». В него входили «балтийская группа», «эстонская рота» и латвийская националистическая банда «межа кати» (лесные кошки).

Многие начальники полевых органов гитлеровской разведки при группе «Норд» были смещены. Берлин возлагал надежды на новых руководителей местных органов разведки, но и их деятельность не приносила серьезных успехов. Абверовские разведчики нервничали. Моральный дух «рыцарей тайной войны» катастрофически падал. Однако они продолжали усиленно перебрасывать своих агентов через линию фронта.

В то время как войска Ленинградского фронта громили врага уже на территории советской Эстонии, новый руководитель абверкоманды 204 майор Реннеке выбросил в тыл 2-й ударной армии крупную шпионско-диверсионную группу.

Начальником контрразведки этой армии тогда был полковник Д. И. Марков. Спокойный, неторопливый человек, участник гражданской войны, он в период блокады Ленинграда возглавлял особый отдел 42-й армии.

Рано утром 19 сентября Д. И. Марков доложил управлению контрразведки фронта, что получены данные о заброске в тыл армии группы вражеских агентов и что делается все возможное, чтобы задержать их.

В тот же день, несколько позднее, нашей радиослужбой была перехвачена радиограмма следующего содержания: «Летчик не выдержал маршрут. Разбросал людей на десять километров. По неточным данным, часть людей попала в руки большевиков. Нахожусь на болоте. Вместе со мной четыре человека. Выход затруднителен, кругом войска. Буду действовать в составе этой группы. Бондаренко».

Итак, главарь шпионско-диверсионной банды сам подтверждал, что он орудует в расположении наших частей.

К вечеру из нескольких соединений 2-й ударной армии поступили данные, что к ним явились с повинной вражеские диверсанты. По-видимому, это были агенты, которых абверовцы направили во главе с Бондаренко. К утру в отделе контрразведки армии находилось уже восемь человек из четырнадцати, подготовленных для этой операции майором Реннеке. Четверо, как явствовало из перехваченной депеши, намеревались действовать. Где же еще два?

Полковник Марков и его сотрудники беседовали со сдавшимися немецкими агентами. Впрочем, не стоит так называть их: они не совершили преступлений, на которые их толкал абвер. Двое из них, Владимир Ветерков и Василий Ульянов, были людьми большого мужества.

Командир взвода комсомолец Ветерков в бою под Старой Руссой в 1942 году был ранен, потерял сознание и попал в плен. Он пытался бежать из плена, но неудачно. Фашисты поймали его и отправили в лагерь, находившийся в Даугавпилсе. Там Владимир встретился с Васей Ульяновым, который попал в плен несколько раньше, но при тех же обстоятельствах, что и он. Они сблизились, стали помогать друг другу.

В начале 1944 года вербовщик фашистской разведки Штольц предложил им пойти в шпионскую школу. Ветерков и Ульянов посоветовались и дали согласие, надеясь таким путем избавиться от плена и вернуться к своим. Их, как и других курсантов, одели в форму РОА. Эта форма жгла им плечи. Местные жители смотрели на них с презрением. Но однажды Ульянов сказал Ветеркову:

— Володя, я тут познакомился с девушкой. Ее зовут Эрна. Она говорит, что ее отец большевик.

— Не наживку ли бросили? Потом будут смотреть, клюнешь или не клюнешь, — высказал сомнение Ветерков.

И все же друзья стали заходить в дом Эрны. Ян Сильдмяэ — так звали ее отца — встретил молодых русских парией в форме РОА настороженно. Он не был коммунистом, хотя в волости и считали его членом партии, но ненавидел фашистов и их прислужников. Гитлеровцы продержали Яна больше года в тюрьме, потом отпустили. Теперь он держался замкнуто и открыто свою неприязнь к таким, как парни из РОА, не проявлял. Тем более, что ему советовал соблюдать осторожность Аллик, командир разведывательной группы 8-го эстонского стрелкового корпуса, прибывший с Большой земли.

Они не сразу поняли друг друга — Ветерков с Ульяновым и Сильдмяэ, — хотя и стремились к этому. Наконец ребята сказали Яну, что пошли в шпионскую школу с определенной целью — попасть к своим. Время шло, доверился им и Ян. По его просьбе они достали два комплекта обмундирования добровольцев РОА, в котором, как он объяснил, очень нуждались люди, прибывшие с Большой земли.

Узнав, что Сильдмяэ связан с советскими разведчиками, Ветерков и Ульянов обрадовались. Они стали рассказывать Яну о разведывательной школе, о шпионах, которых абверовцы перебрасывали в расположение войск Красной Армии. Теперь они не чувствовали себя одинокими и беспомощными. Наконец-то был найден путь борьбы с врагом, на который они стремились выйти.

Через некоторое время стало известно, что вскоре курсантов пошлют на задание. Ветерков и Ульянов сказали об этом Яну, и он, по указанию Аллика, дал им совет: после приземления немедленно явиться к советскому командованию и просить доставить их к командиру 8-го эстонского стрелкового корпуса.

Так они и поступили, когда оказались по другую сторону линии фронта.

Майор Н. В. Назин, на которого полковник Марков возложил руководство операцией по задержанию диверсантов, располагал достаточными данными о них. Он знал, что Бондаренко носил форму гвардии капитана Советской Армии, выдавал себя за Героя Советского Союза. У фашистского диверсанта имелись фиктивные документы, «подтверждавшие», что он награжден орденами Ленина, Красного Знамени и Красной Звезды. Были известны приметы агентов, которые остались с ним, их клички и многие другие подробности, необходимые чекистам.

Постепенно уточнялся и сужался район, куда Бондаренко и его подручные могли перебазироваться. Там уже действовали оперативные группы отдела контрразведки армии. Медлить было нельзя.

Харри Куйк, пожилой человек, житель деревни Ахун-кала, расположенной на побережье Чудского озера, рассказал нашим контрразведчикам, что, выгоняя скот на пастбище, увидел в лесу на елке белое полотнище. Разумеется, Куйк снял его: материал хороший, прочный, в хозяйстве пригодится. Достаточно было глянуть на эту ткань, чтобы опознать в ней разорванный немецкий парашют. Куйк указал место, где обнаружил его. Было видно, что парашютист приземлился совсем недавно.

Связисты, тянувшие телефонную линию, сообщили контрразведчикам, что видели невдалеке от развилки дорог двух завтракавших солдат. Это было в пятишести километрах от места, где Куйк нашел парашют. В кустарнике, где позавтракали неизвестные, контрразведчики обнаружили две пустые консервные банки, кусок немецкого консервированного хлеба и порожнюю бутылку с этикеткой «Коньяк французский. Изготовлено по заказу главного командования германской армии». Впрочем, само по себе все найденное еще ничего не значило. Трофейное продовольствие, захваченное при наступлении, могло быть и у наших солдат.

На одном из контрольно-пропускных пунктов чекистам сообщили, что два солдата из трофейной команды предъявили проверявшему удивительно чистые, непомятые документы, хотя выданы они были давно. К сожалению, проверявший сразу не придал этому значения, а через минуту трофейщиков и след простыл.

Чекисты знали, что противник иногда посылал своих агентов под видом трофейщиков. Немедленно было выяснено, где и как действуют подразделения по сбору трофеев, какими документами снабжен их личный состав, кто эти документы выдает и подписывает. Напрашивался вывод: люди, о которых говорил проверявший, были фашистскими агентами. Они не без оснований полагали, что с документами трофейщиков смогут легко примкнуть к любой воинской части и действовать отдельной группой не только в тылу, но и вблизи передовых позиций наших войск. При этом даже немецкое снаряжение, обнаруженное у них, не могло бы служить уликой.

Наконец группа работников контрразведки во главе с капитаном М. М. Медведевым задержала на хуторе в районе Пайде двух неизвестных. Их доставили в контрразведку фронта. Первое время они держались уверенно, твердили, что посланы вперед для учета трофеев и что в скором времени сюда должна прибыть вся команда во главе с капитаном, фамилии которого они не знают, так как он назначен только на днях. Задержанные пытались объяснить, для чего предназначались найденные у них чистые бланки командировочных предписаний, проездных документов и продовольственных аттестатов: им-де приходится действовать в отрыве от подразделения. Когда же следователь сказал, что генерал, начальник тыла, якобы подписавший их документы, уже давно выбыл с этого участка фронта, тот и другой немного смутились, но тут же нашлись:

— Мы люди маленькие. Какое нам дело до генералов? Какие выдали документы, такие и предъявляем.

На очных ставках с агентами из группы Бондаренко, явившимися с повинной, задержанные рассказали о себе. Они оказались разыскиваемыми участниками той же группы.

Проанализировав собранные сведения, чекисты определили район возможного местопребывания Бондаренко и находившихся с ним остальных диверсантов. Сотрудник отдела контрразведки 2-й ударной армии старший лейтенант И. М. Олейник с солдатами шли по пятам этой группы.

— Товарищ старший лейтенант, смотрите-ка! — остановился вдруг рядовой Падалка. — Тут они, видать, отдыхали, переобувались. Кто-то бросил портянки со следами кровя. Наверное, ногу стер.

— Да, надо поднажать, товарищи. Они где-то здесь. Под вечер чекисты обнаружили группу Бондаренко. Четыре человека бежали в глубине леса, укрываясь за деревьями. Один из них заметно отставал. Всех четверых удалось взять живыми.

Шпионско-диверсионной банды абверкоманды 204 больше не существовало. В руках чекистов оказалось все, чем ее снабдили абверовцы: оружие, взрывчатка, рации с шифрами, топографические карты, поддельные документы, ордена и медали, в том числе «золотая» звезда. Видимо, на случай проверки хозяева выдали Бондаренко поддельную справку со штампом 67-й армии об утрате им орденской книжки и документа о присвоении звания Героя Советского Союза,

Предатель Бондаренко сидел перед следователем управления контрразведки фронта Н. И. Родионовым и давал показания.

Падение этого человека было вызвано малодушием и трусостью. В феврале 1943 года офицер штаба 7-го кавалерийского корпуса Бондаренко сдался в плен гитлеровцам. Памятен ему лагерь военнопленных во Владимире-Волынском. В апреле туда приехали представители так называемого «русского комитета» Малышкин и Сахаров. В беседе с Бондаренко Сахаров посоветовал ему идти в РОА. Бондаренко в ту пору уверял себя: «Не устоять Красной Армии. Надо подумать о будущем». Он недолго колебался и дал согласие.

Следующая ступенька предательства — центральная школа РОА в Добендорфе, где Бондаренко и других курсантов начиняли ядом антисоветской пропаганды. Сахаров, занимавший влиятельное положение в штабе изменника Родины Власова, обещал своему подопечному теплое местечко. Курсанту Бондаренко доверяли дежурить в этом штабе. Такая «честь» выпадала не каждому. В ноябре 1943 года Бондаренко получил назначение в отдел пропаганды «русского комитета» и выехал в Ригу.

Как раз в это время абвер испытывал недостаток в шпионах, диверсантах и убийцах. Бондаренко оказался в распоряжении начальника абверкоманды 204 майора Реннеке. Тот предложил ему возглавить группу агентов.

Действуя под видом армейской трофейной команды, банда Бондаренко должна была в районе Тарту, Выру взрывать мосты, минировать дороги, по которым в ходе боев шло интенсивное движение, собирать сведения о численности наступавших советских войск и ежедневно передавать их в разведцентр по радио.

Выполнить задание своих хозяев Бондаренко не удалось.

Кому служили националисты

Фашистские разведывательные и контрразведывательные органы, выполняя директивы гитлеровских главарей, с конца 1943 года стали готовиться к подпольной борьбе на случай военного поражения Германии. Преж

де всего они стремились сохранить своих кадровых разведчиков, расширить агентурную сеть в самой Германии, создать склады оружия, различного рода тайники, обеспечить себя ценностями в банках нейтральных стран. Шла подготовка агентуры для работы на советской территории в послевоенный период. Фашистские заправилы надеялись, что впоследствии воспользуются этой агентурой сами или перепродадут ее новым хозяевам. Именно с этой целью начиналась еще одна кампания массовой заброски диверсантов, террористов и бандитских групп в расположение наших войск, наносивших удары по группе армий «Норд». Это были последние судороги издыхавшего зверя. Но немецко-фашистская разведка, выполняя указания гитлеровского командования, в последние месяцы войны принесла еще немало бед советским людям.

В боях за освобождение Эстонии принимал активное участие 8-й эстонский стрелковый корпус под командованием генерал-лейтенанта Л. А. Пэрна.

Боевая слава эстонских частей, составивших этот корпус, начала складываться еще в начальный период войны. Год от года они обогащались боевым опытом. Корпус прославился в боях под Великими Луками. Сражение за освобождение родной земли он вел в составе Ленинградского фронта.

Нелегкую школу прошли чекисты — сотрудники особых отделов эстонских частей. Погибли в начале войны контрразведчики-комсомольцы Смирнов, Гречин и Силкин, чудом остался жив молодой чекист Рудольф Лилленурм, которого тяжело ранил задержанный им немецкий агент.

Контрразведчиков корпуса возглавлял полковник Иоган Яковлевич Типнер, старый чекист, начавший бороться с контрреволюцией еще в 1922 году под руководством Ф. Э. Дзержинского. Человек кристальной чистоты и честности, преданный социалистической Родине до самозабвения, он умело руководил коллективом чекистов и сам не чурался черновой работы, был требователен и в то же время необыкновенно добр, чуток, внимателен. Не случайно Иоган Яковлевич бессменно состоял членом партийной комиссии корпуса, а после войны работал в ЦК партии Эстонии.

Контрразведчик высокой квалификации, И. Я. Типнер воспитал плеяду молодых чекистов, успешно обеспечивавших государственную безопасность в частях корпуса. В их числе были его ближайшие помощники майор Э. Я. Меттус и подполковник Б. П. Воронов, капитан Р. Я. Лилленурм, старшие лейтенанты А. А. Кикас, К. И. Киммель, капитан П. М. Пауль и многие другие.

Их опыт, знание языка, связи с подлинными эстонскими патриотами, помогавшими Советской Армии, сыграли очень важную роль в ходе боев за освобождение Эстонии.

В 1944 году основная часть полевых абверовских органов группы армий «Норд» перебазировалась в район Риги и начала активную подготовку агентуры на территории Латвии из числа латышских буржуазных националистов. «Абвернебенштелле — Ревал», возглавляемый Целлариусом, абвергруппа 211 и некоторые другие подразделения абвера получили задачу активизировать подготовку агентуры из эстонских буржуазных националистов и оставлять ее на территории Эстонии при отступлении гитлеровцев для проведения подрывной работы против наступавших войск Ленинградского фронта и эстонских патриотов.

Дело в том, что в 1941 году, вступив на территорию Эстонии, гитлеровцы создали там так называемое «самоуправление». Основу его составляли буржуазно-националистические элементы из числа эмигрантов. Это «самоуправление» возглавил предатель эстонского народа Мяэ. Гитлеровцы поощрили создание местной полувоенной фашистской организации националистов «Омакайтсе». Члены ее жестоко расправлялись с мирными жителями, патриотами своей Родины.

Гитлеровская разведка широко привлекала националистов, бывших офицеров генерального штаба эстонской буржуазной армии, таких, как полковник Саарсен, майор Кристьян, капитаны Кальмус и Кургвель, для организации шпионажа и диверсий против Красной Армии. Эти матерые шпионы работали на многие разведки мира. С давних пор они были связаны с английской, японской и другими разведками капиталистических стран. Многие из них стали служить в «Бюро Целлариуса», фашистских разведшколах, в абверкомандах, в политической полиции безопасности и СД. Тысячи людей, и в первую очередь жители Эстонии, стали жертвой буржуазных националистов, действовавших по указке гитлеровцев [О деятельности эстонских буржуазных националистов, состоявших на службе у немецко-фашистских захватчиков, рассказывает обстоятельная монография Э. Мартинсона «Слуги свастики», Таллин, 1962.].

На службу к немецким фашистам перешел бывший премьер буржуазной Эстонии Улуотс и другие деятели того же толка.

Когда войска Ленинградского фронта подошли к границам Эстонской ССР, Мяэ, Улуотс и глава так называемого «заграничного центра национального комитета» Рей сделали попытку поднять народ на борьбу против Красной Армии. Однако трудящиеся Эстонии не шли на призывные пункты, многие скрывались в лесах.

Буржуазные националисты, помогая гитлеровцам, вынашивали планы возрождения старых, существовавших до 1940 года, капиталистических порядков. К концу войны среди эстонских националистов началось брожение. Одни все еще связывали свои надежды с Гитлером, другие понимали, что дела его плохи, и искали покровительства у Англии и США.

Наиболее реакционной и активной среди буржуазных националистов Эстонии была тогда группа Э. Кулля, в прошлом личного секретаря одного из главарей эстонской буржуазии — Тыннисона.

Э. Кулль возглавил в оккупированной Эстонии «национальный комитет». Комитет этот поддерживал связь с «заграничным центром» в Швеции, где орудовали бежавшие в 1940 году из Эстонии А. Рей, X. Ларетей и другие буржуазные деятели. «Заграничный центр» считал «национальный комитет» прообразом будущего буржуазного правительства, которое предполагалось создать в Эстонии при поддержке Англии и США после краха гитлеровской Германии. Несмотря на то что Англия и США были нашими союзниками по антигитлеровской коалиции, реакционные круги этих стран принимали представителей «национального комитета», поощряли их антисоветскую деятельность.

В июле 1944 года, в разгар боев за Нарву, среди населения Эстонии распространялись доставленные из Швеции листовки с «распоряжениями национального комитета». В «распоряжении № 2» содержался призыв  приступать к созданию банд для подрывной деятельности в тылу наступавших частей Советской Армии. «Кто не успеет эвакуироваться, — говорилось в нем,— пусть скрывается от большевиков. Организуйте в тылу у большевиков отряды лесных братьев и вступайте в контакт с эстонской самозащитой и воинскими частями!»²

Несмотря на видимость раздора между отдельными группами националистов, все они, так же как и прямые пособники немцев из «самоуправления» Мяэ, действовали заодно с гитлеровцами при насаждении шпионско-диверсионных и террористических гнезд на территории Эстонии.

Намерения эстонских националистов в тот период совпадали и в то же время расходились с целями абвера. Главари из «национального комитета» замышляли использовать немецких агентов из числа эстонцев для организации вооруженных выступлений против Советской Армии после отступления гитлеровцев с территории Эстонии. Рассчитывая на поддержку империалистических кругов Англии и США, они намечали дать агентам команду об одновременном выступлении в различных пунктах и в то же время объявить о создании эстонского буржуазного правительства.

В ряде случаев было трудно разобраться, какие шпионские и террористические группы были созданы фашистской разведкой и какие «национальным комитетом». Ведь их комплектовали лица, состоявшие на службе в Интеллидженс сервис и в абвере и одновременно выполнявшие задания «национального комитета».

Один из районных руководителей «Омакайтсе» националист Энбаум в августе 1944 года установил связь с абвергруппой 211, перебравшейся к тому времени в Пярну. Он получил от нее оружие, боеприпасы, взрывчатку и создал по заданию абвера несколько бандитских групп в районе Пярну, которые должны были начать подрывную деятельность против Советской Армии. В октябре Энбаум был пойман чекистами. Созданные им банды частично развалились, а в конце концов их разгромили МГБ Эстонской ССР и контрразведка 8-го эстонского стрелкового корпуса.

Другой районный руководитель «Омакайтсе» Роотс на допросе показал: «По заданию немецкой разведки мы отобрали для абверкоманды 204 из числа членов «Омакайтсе» тридцать девять человек, которые были направлены в диверсионную школу в местечко Улброк в Латвии».

Целлариус после ареста группы Добрянского летом 1944 года передал остатки агентуры из разведшколы, находившейся в Кейла-Юа, в распоряжение полевых органов абвера. С помощью националистов он пополнил их ряды членами «Омакайтсе». Эти новые агенты после соответствующей подготовки были оставлены в Эстонии.

Задержанные контрразведкой фронта члены «национального комитета» рассказали, что по их поручению лица, которых Целлариус готовил как радистов для связи с германскими радиоцентрами, получали тайно шифр от «национального комитета». Получалось, что они одновременно работали и на гитлеровцев, и на зарубежное представительство «национального комитета» в Швеции, откуда нити тянулись в английскую Интеллидженс сервис. Играя на националистических чувствах, этих людей одновременно использовали разведки двух государств, официально находившихся в состоянии войны.

Встреча на хуторе

Войска Ленинградского фронта 22 сентября 1944 года освободили Таллин. Краснознаменный Балтийский флот 24 сентября овладел военно-морской базой Пал-диски. За десять дней боев наши войска очистили от противника всю материковую часть Эстонии. Разбитые здесь соединения группы «Норд» отступили к югу, остальные бежали на Моонзундские острова. Разбегались и разведчики абвера. Скрылся в последний момент Целлариус со своим штабом. Сбежали Шиммель, Редлих, Вакербард и многие их подручные. Но некоторые абверовцы были взяты нашей контрразведкой.

Темной сентябрьской ночью на исходе боев за полное освобождение Эстонии разведка 193-го отдельного инженерного батальона 2-й саперной бригады, выполняя задание в районе деревни Кана-Кюля, близ Пярну, заметила в лесу группу людей. Кто они такие — штатские или военные, — в темноте было не разобрать. Слышались только голоса. Командир взвода Н. И. Петухов дал команду окружить неизвестных. Их было шестеро. Троих задержали сразу. Двое — мужчина и женщина — побежали. Наши разведчики М. И. Аржаных и С. С. Герасимов бросились за ними. Неожиданно мужчина повернулся и направил на них автомат. Женщина выхватила револьвер. Однако они были в тот же миг обезоружены командиром взвода Петуховым и бойцом Каменецким. Шестому удалось скрыться.

Все задержанные оказались немецкими шпионами. Они прошли двухмесячную подготовку в разведшколе близ Кенигсберга (местечко Нойгоф) и получили обычное для шпионов задание: собирать и передавать в разведцентр по радио сведения о частях Красной Армии. Вооружены были вражеские лазутчики автоматами и револьверами системы «парабеллум». Каждый имел рацию и крупную сумму советских денег. Женщину звали Реет Аргель.

Следствие установило, что шпионы прибыли в Ригу в сопровождении преподавателя разведшколы Мяэхан-са, дяди Реет Аргель. В «Абверштелле — Остланд» в эти дни было неспокойно. С фронта поступали нерадостные для полковника Неймеркеля вести. Гитлеровские войска оставляли город за городом. Сотрудник разведцентра майор Марвиц и сопровождавший шпионов Мяэханс дали им торопливые указания. Назначив первый сеанс связи, они автомашиной отправили их на юг Эстонии.

Не много сведений удалось собрать абверовским агентам. А первый сеанс радиосвязи так и не состоялся.

Шестой член группы, Антс Тамм; видел, как были задержаны его «коллеги». Он залег в кустах. В темноте советские солдаты не заметили его. Задержанные не выдали сообщника.

Когда все стихло, Тамм решил пробираться в Раквере, где жила его жена. В лесу он увидел человека в штатской одежде, но, судя по выправке, военного.

Что-то знакомое было в облике этого человека. И Тамм узнал его. Это был майор Таллисте, командир батальона СС, в котором Тамм некоторое время служил. Дальше они пошли вместе, обходя населенные пункты, где располагались советские воинские части. Несколько раз Тамм передавал по радио в разведцентр все, что видел на пути. Таллисте помогал ему.

Вскоре чекисты напали на их след. На одном из хуторов был задержан Таллисте. Тамму удалось бежать, хотя рацию он бросил. Некоторое время абверовский агент скитался по лесам, как волк. Он обносился и одичал. Истратив деньги, которыми его снабдили хозяева, Тамм стал грабить иубивать. Долго петлял он, но в конце концов был пойман.

Следствие по делу группы шпионов, задержанных близ деревни Кана-Кюля, шло к концу. Их преступная деятельность подтверждалась вещественными доказательствами (рации, шифры, оружие, фиктивные документы). Чекистам была известна и школа в Нойгофе, и ее начальник майор Моос, и преподаватель Мяэханс, и еще кое-кто из тех, кто готовил шпионов. Тем не менее начальнику следственной части подполковнику С. Г. Полякову, следователям майору В. В. Чернигину и капитану П. А. Королеву, которые вели дело, а также капитану Б. Н. Савельеву, разыскивавшему Тамма, еще не все было ясно.

На некоторые вопросы подследственные не дали ответа. Почему все они обучены радиоделу? Почему в их группе нет старшего? По их показаниям, каждый должен был работать в одиночку. Но абверовцы обычно посылали разведчика и радиста вместе.

Наконец выяснилось, что Реет Аргель получила особое задание. Ей предстояло встретиться с неким Хельмутом Лехепуу на одном из хуторов под Вильянди. Пароль — «Привет от Юрия», отзыв — «Здоров ли он?». Лехепуу был резидентом немецкой разведки. Абверовцы поручили ему создание диверсионных и террористических групп из эстонских националистов, а также тайных складов оружия и боеприпасов на территории Эстонии. Реет Аргель была послана в его распоряжение как радистка. Лехепуу получил приказ связать прибывших вместе с ней радистов с другими агентами, которые нуждались в радиосвязи с абверовским центром. Таким образом стало ясно, с какой целью переброшены радисты-одиночки. Аргель сообщила, что она должна была передать Лехепуу директиву фашистов начать создание крупных террористических банд из эстонских националистов.

В район Вильянди выехала одна из оперативных групп управления контрразведки во главе с капитаном С. П. Принцевым.

Сергей Принцев пришел в чекистские органы в начале войны из юридического института (он готовился стать адвокатом). Партия послала его на острейший участок борьбы против вражеской разведки. Человек кипучей энергии, смелый и решительный, он быстро вошел в чекистский коллектив, стал квалифицированным контрразведчиком. Не случайно ему была поручена ликвидация банды Лехепуу.

Капитан Принцев до мельчайших деталей разработал эту операцию. В созданную им группу входило несколько оперативных работников и бойцов. Роль «связников», якобы посланных «Абверштелле — Остланд» к Лехепуу, выполняли чекисты, владевшие эстонским языком.

«Связники» разыскали хутор, на котором должна была состояться встреча.

Хозяйка, средних лет, малоразговорчивая женщина, встретила гостей неприветливо. Казалось, она не особенно верила им, хотя в ответ на пароль «Привет от Юрия» ответила отзывом «Здоров ли он?».

— Хельмут у меня давно не был. И где он — откуда мне знать? — сказала она.

«Связники» выразили сожаление, что не смогут повидать Лехепуу.

— Да вы понимаете ли, что кругом делается? — рассердилась хозяйка.

— Вот это-то нас и беспокоит. Может, разрешите у вас подождать?

— У меня? Нет! Еще в тюрьму попадешь вместе с вами.

«Связников» такой исход дела не устраивал. Они начали возмущаться теми, кто их послал.

— Ходишь, рискуешь, а они тут прячутся, как зайцы. Уйдем обратно — и все.

Это, по-видимому, подействовало на хозяйку.

— Загляните через денек. Может, зайдет. А где же вы остановитесь? — как бы невзначай спросила она у «связников».

— Сама знаешь, нездешние мы. Куда пойдешь? Может, так же на дверь покажут...

Хозяйка сказала, что на соседнем хуторе живет ее тетка. Они могут там переночевать. Чекисты, игравшие роль связников, устроились на ночь у тетки, а капитан Принцев с оперативной группой обосновался в лесу. Назавтра к «связникам» пожаловала неприветливая хозяйка:

— Пришел с друзьями на хутор лесника. Ждет вас.

Хутор стоял в лесу, невдалеке от дороги. Капитан Принцев распределил силы, разъяснил задачу каждому из бойцов. Чекисты скрытно подошли с разных сторон к хутору, взяли его в кольцо. «Связники» бойко шагали к воротам.

Залилась лаем собака. Вышла женщина, успокоила ее, толкнула в конуру, провела гостей к тем, кто их ожидал.

По сигналу «связников» группа контрразведчиков во главе с капитаном Принцевым ворвалась в дом.

Шпионов застигли врасплох. Они не успели опомниться, как были задержаны. Лехепуу, когда его обыскивали, вдруг выхватил из-за голенища нож и бросился на Принцева. Чекист А. Я. Касаткин вовремя выбил нож из его рук.

Их было трое: Лехепуу, Кионас и Рахуоя — молодые люди, руководители шпионско-диверсионных групп. Ярые националисты, они давно знали друг друга, обучались в одной разведшколе, не раз вместе выполняли задания фашистов.

Опытнее других был Лехепуу. Ослепленный ненавистью к советскому строю, он со своим единомышленником Лео Вальгре в феврале 1940 года на лыжах перешел через Финский залив и вступил в финскую армию, чтобы сражаться против Красной Армии. Там он встретился с бежавшим из Эстонии бывшим сотрудником 2-го отдела генштаба эстонской армии майором Кристьяном.

— Хочешь поехать в Германию, Хельмут? — спросил Кристьян.

— С какой целью?

— В школу диверсантов.

— А потом?

— Переправим в Эстонию. Советская власть долго не продержится. Мы должны бороться против нее.

Такое же предложение Кристьян сделал спортсмену Лео Вальгре и еще некоторым эстонцам-эмигрантам. В апреле 1941 года они уже были курсантами немецкой разведывательной школы в Штеттине. Закончив курс обучения, предатели не раз выполняли задания гитлеровской разведки, совершали диверсии и убийства, сами готовили шпионов и диверсантов.

Задержав главарей трех шпионских банд — Лехепуу, Кионаса и Рахуоя, — чекисты получили нити к розыску других. Они обнаружили и ликвидировали террористические группы в пригороде Таллина — Нымме, в Вильянди, Раквере, Тарту, Куресааре и еще некоторых пунктах Эстонии. Каждая из групп располагала тайником, в котором хранилось оружие (ручные пулеметы, винтовки, мины, гранаты, взрывчатка, запас продовольствия). Руководителям банд абверовцы вручили по сто тысяч рублей. Некоторых, в том числе группы Лехепуу, Кионаса и Рахуоя, они не успели снабдить рациями. Направленные к ним радисты были задержаны осенней ночью разведчиками 2-й саперной бригады.

Розыск и ликвидацию шпионско-диверсионных групп, оставленных абверовцами на территории Эстонии, управление контрразведки фронта и органы госбезопасности Эстонской ССР продолжали до конца 1944 года. Некоторые из диверсантов, когда их задерживали, оказывали сопротивление, пытались бежать. Фашистский агент Лео Вальгре был настигнут в самом центре Таллина. Он начал отстреливаться и убил бойца оперативной группы. В октябре была задержана группа шпионов в пригороде Таллина — Нымме. Здесь тоже завязалась перестрелка. Все же преступники были взяты. В этой схватке погиб сотрудник контрразведки старший лейтенант Г. Т. Саркисян.

Отец и сын

Советские войска громили врага на территории Эстонии. Одна из оперативных чекистских групп, созданных для захвата разведывательных органов абвера, гитлеровской агентуры и немецких пособников — карателей, в ходе боев ворвалась на мызу Кумна, где размещалась шпионская школа «Бюро Целлариуса». Группу возглавлял капитан В. П. Терещенко. Чекисты обнаружили здесь следы поспешного бегства абверовцев. В одном из сейфов они забыли список группы обучавшихся здесь шпионов, обозначенных кличками, а в ящике стола — пакет с фотографиями. Остался нетронутым склад с продовольствием и обмундированием.

Задержать никого из абверовцев не удалось. Чекисты разыскали на мызе лишь сторожа Каска. Он рассказал им, что в последнее время в школе оставались курсанты только из эстонцев. Последнюю группу их гитлеровцы за два дня до своего бегства вооружили автоматами и пулеметами, одели в штатское платье и отправили куда-то под Таллин. Старшим группы был немец Розенберг, а его помощником — эстонец Олтер. Про Олтера говорили, что его родители живут в Раквере. Розенберг накануне появился на мызе Кумна и уехал в одной машине с начальником школы.

Сотрудники управления контрразведки фронта не сомневались, что группа Олтера — одна из диверсионнотеррористических банд, оставленных фашистской разведкой в тылу наших войск. Однако никакими сведениями об этой группе, кроме того, что ее возглавляет Олтер из Раквере, чекисты не располагали.

Олтер — фамилия нераспространеНная, поэтому чекисты довольно быстро разыскали в Раквере его родных. На окраине города в небольшом особняке жили инженер-строитель Михкель Олтер с женой. Они радовались, что война идет к концу, и в то же время, как замечали соседи, были чем-то обеспокоены. Все знавшие Олтеров догадывались, что они волнуются за судьбу единственного сына Якоба, состоявшего на службе у немецко-фашистских захватчиков. Накануне наступления советских войск Якоб Олтер, по рассказам соседей, на несколько часов заходил к родителям.

После первых неудачных розысков группы вражеских агентов начальник управления контрразведки фронта вызвал к себе майора А. С. Евтюхина, худощавого человека с глубоко запавшими от бессонницы глазами.

— Что думаете предпринять дальше?

— Побеседую с двоюродным братом Якоба. Он служит в эстонском корпусе.

— А я бы советовал побеседовать с отцом!

— С отцом?

— Вот именно — с отцом.

— Отец не скажет, где находится сын. Скорее пожертвует собой, но не выдаст его. Он постарается надежнее укрыть сына или примет меры к его побегу из Эстонии.

— Именно ради спасения сына и надо побеседовать с отцом. И немедленно; пока Якоб Олтер и его группа еще не успели совершить тяжких преступлений. Пройдет время, и им уже поздно будет помочь. Расскажите об этом отцу. Убедите его, чтобы он сам привел к нам сына. Честный интеллигент, труженик, он поймет, что мы не просто ловим преступника, но хотим помочь ему встать на честный путь.

Встреча майора А. С. Евтюхина с инженером Мих-келем Олтером состоялась в Таллине, в доме № 3 по улице Койдулы, где еще несколько дней назад размещался «Абвернебенштелле — Ревал», а теперь расположилось управление контрразведки фронта.

— Разговор у нас будет долгим, Михкель Акселевич. Вы, кажется, владеете русским языком? — осведомился Евтюхин, приглашая Олтера сесть в кресло у приставного столика.

— Да. Я родился в Эстляндской губернии, окончил институт в Петрограде, там жил и работал. Могу обойтись без переводчика, — сухо и несколько отчужденно ответил Олтер.

— Вы не догадываетесь, почему мы вас пригласили?

— Не знаю. С отрядами «Омакайтсе» по Эстонии не бродил, в агентах у немцев не состоял.

— А ваш сын?

— Сын? — быстро переспросил Михкель и вскинул глаза на майора. Немного помолчав, он сказал: — Сын достаточно взрослый человек, он имеет свои взгляды и пусть сам отвечает за свои поступки.

— А разве вы не несете моральной ответственности за его поступки? Ведь они могут стоить ему жизни!

— Во время войны может оборваться жизнь любого человека, и, к сожалению, ничего нельзя поделать. Каждый отец лишь надеется, что несчастье минует его.

— А если предупредить несчастье? Это зависит от вас.

— Каким образом? — Олтер поднял голову и внимательно посмотрел на Евтюхина. — Мой сын мобилизован в немецкую армию, и нам остается только ждать конца трагедии.

Олтер неотрывно смотрел в глаза собеседнику. Очевидно, он стремился понять скрытый смысл не случайно начавшегося разговора.

— Будем откровенны, Михкель Акселевич, — предупредил его Евтюхин. — Вы хорошо знаете, что Якоб стал агентом фашистской разведки.

Олтер опустил голову. Несколько минут он молчал, глядя на блюдечко, заменявшее пепельницу, потом чуть слышно сказал:

— Я считаю, что в немецкую разведку Якоб попал случайно.

— Допустим. А в немецкую армию? Ведь не по принуждению он окончил офицерские курсы в Финляндии и командовал взводом на Карельском перешейке?

— Якоб рос в такое время, когда в Эстонии антисоветская пропаганда доходила до фанатизма. Еще в гимназии он вступил в «Кайтселит» [Полувоенная националистическая организация.]. А я старался, чтобы мой сын посвятил себя науке.

После обеда, который был доставлен в кабинет, беседа возобновилась с участием начальника управления. Тот ознакомился с ответами Олтера майору и, внимательно оглядев инженера, спросил:

— Вы не были в концлагере Клоога? Побывайте. Это кое-что прояснит для вас. Фашистские людоеды не успели замести следы своих преступлений и оставили в лагере штабеля приготовленных к сожжению трупов. Расстрелянные, повешенные, с раздробленными черепами...

— Что поделаешь? — со вздохом произнес Олтер.— Это ведь фашисты.

— Но вы слышали о так называемом эстонском «национальном комитете»? Его программа: на фашистских штыках — к «свободной Эстонии», а потом при общем «благоденствии» физическое истребление недовольных. Вот так-то. А теперь ближе к делу. Вы знаете, где скрывается ваш сын?

Олтер молчал.

— По нашим данным, он еще не совершил тяжких преступлений, и советское правосудие учтет это. А если... Конец всякого шпиона известен.

Михкель Олтер сидел в кресле опустив голову. На лбу резко обозначились глубокие складки, взгляд был неподвижен. Он долго молчал, потом тихо, неуверенно произнес:

— Я не знаю, где находится мой сын. Я ничего сейчас не знаю, мне так трудно...

Они снова остались один на один с майором Евтюхиным.

— Выходит, я сам приведу сына в тюрьму, а может быть, и на худшее, — сказал Олтер.

— Худшее исключается.

— Но поймите меня. Я же отец! Нет, поступайте, как требуют ваши законы, но не делайте меня соучастником расправы над сыном, — решительно проговорил Олтер.

— Не торопитесь, Михкель Акселевич...

Беседа продолжалась. Доброжелательный тон чекистов, их искреннее сочувствие горю отца несколько успокоили Олтера. И тем не менее он продолжал настойчиво повторять:

— Нет, нет. Это не в моих силах — посадить сына в тюрьму... Я буду всю жизнь мучиться.

Евтюхина начинало раздражать поведение Олтера. Однако раздражительность — плохой помощник чекиста, и майор напряжением воли сдержал себя, встал, подошел к окну.

Таллин погружался в сумерки. Нигде не было видно ни одного освещенного окна. Всюду соблюдалась строжайшая светомаскировка. Майор плотнее зашторил окно.

— Мы оба устали, пора отдохнуть. Утро вечера мудренее. Эта пословица сейчас очень подходит, Михкель Акселевич, не так ли?

— Что верно, то верно, — согласился Олтер.

Евтюхин только сейчас заметил, что инженер, немолодой уже человек, за один день постарел на несколько лет. Ему стало жаль его. Невольно вспомнил он своего отца.

— Уже поздно. Могу отвезти вас в гостиницу или предложить вам один из свободных кабинетов.

Олтер выбрал последнее.

Для того и другого ночь была беспокойной. Чекист долго не мог заснуть. Может быть, пока он вел беседу с отцом, Олтер-младший действовал во вред народу, интересы которого ему, майору Евтюхину, воспитаннику комсомола, коммунисту, дороже всего. Не ошиблись ли чекисты в старшем Олтере, не ведет ли он двойную игру? Может быть, под видом аполитичного инженера кроется убежденный враг, буржуазный националист?

Долго не спал и Михкель Олтер. Он взволнованно ходил по комнате. Перед его глазами неотступно стоял сын — то малыш, то взрослый. Только перед рассветом скрипнули под грузным телом усталого человека пружины дивана.

Утром майор Евтюхин по одному взгляду Олтера понял, что тот принял решение.

Беседа у начальника управления была непродолжительной.

— Я сделаю все, чтобы разыскать сына, чтобы мой Якоб все правильно понял и сам явился к вам. Но... какое наказание его ожидает?

— Мы сами суда не вершим. Вопрос будет решать военный трибунал. В определении наказания большую роль сыграет добровольная явка вашего сына.

Прошли сутки, другие. Чекисты забеспокоились. Стало известно, что Михкель Олтер выехал в Палдиски, а оттуда попутным катером перебрался на небольшой островок, только на днях освобожденный от фашистов. Тревога чекистов была понятна. Островок этот, что называется, смотрит на Стокгольм. Олтер-старший мог спровадить сына из Эстонии и бежать с ним сам. О других членах группы чекисты располагали скудными сведениями. Главаря мог заменить другой, и враги стали бы действовать.

«Доверие доверием, а глядеть нужно в оба», — думал Евтюхин. Он высвободил нескольких работников подразделения и переключил их на активные розыски шпионско-диверсионной группы. Однако на третьи сутки поздно вечером в кабинете Евтюхина раздался телефонный звонок. Чекист взял трубку и сразу узнал голос Михкеля Олтера. Хотел было крикнуть: «Наконец-то! Где вы пропадали?», но сдержался и сказал спокойно:

— Здравствуйте.

— Когда можете принять нас?

«Нас, — мысленно повторил чекист и подумал: — Значит, он не один».

— Где вы находитесь?

— В Таллине.

— Приезжайте сейчас.

Они вошли и в нерешительности остановились у двери. Рядом с Олтером-старшим стоял его сын, такой же коренастый, широкий в кости, с красивым округлым лицом и голубыми глазами. Одинакового цвета и покроя пальто дополняли их поразительное сходство. У Михкеля Олтера был усталый, но спокойный вид человека, решившего трудную задачу...

Без единого выстрела чекистам С. Я. Братыгину, В. П. Терещенко, И. К. Пестрякову удалось задержать всю шпионскую группу. В ходе операции было изъято пять ручных пулеметов, винтовки, пистолеты, ручные гранаты, две рации, запас продовольствия и большие суммы денег, которыми фашисты снабдили своих агентов.

Якобу Олтеру и участникам группы, которые сдались советским властям добровольно, военный трибунал вынес условный приговор и оставил их на свободе.

Забегая вперед, расскажем о завершении этой истории.

Шел 1946 год. В один из летних дней на имя майора Евтюхина (он жил тогда в Ленинграде) пришла телеграмма. Семья Олтеров приглашала его в гости по случаю семейного торжества — свадьбы Якоба. Евтюхин выехал в Раквере и был на свадьбе самым дорогим гостем.

¹

В 1944 году в связи с передачей абвера в состав РСХА аб-веркоманды и абвергруппы получили новые наименования — фронт-ауфклерунгскоманд и фронтауфклерунгсгрупп, то есть фронтовых разведывательных команд и групп, но мы будем называть их по-прежнему.

²

Л. П о р к. Последняя ставка предателей. «Коммунист Эстонии», 1966, № 1, стр. 29.

Как веревочка ни вьется...

В сентябре 1944 года вышла из войны союзница фашистской Германии — Финляндия, В Ленинград стали прибывать эшелоны с нашими соотечественниками, освобожденными из плена. Но были среди них и люди, которые без радости возвращались домой.

В один из осенних дней в управление контрразведки позвонила женщина и, не называя своей фамилии, настойчиво попросила принять ее:

— Хочу сообщить важное, по телефону не могу.

Это была работница кондитерской фабрики имени Самойловой Елена Константиновна Князева. Принял ее однофамилец уже известного читателю Александра Приходько майор Виктор Денисович Приходько. Она передала ему записку следующего содержания: «Мария. Если хочешь меня видеть, приезжай на ст. Кушелевка до 19.00 сегодня». Подписи под запиской не было.

— Кому адресована эта записка и почему вас, Елена Константиновна, она так заинтересовала? — спросил Приходько.

Князева, волнуясь, начала сбивчиво рассказывать:

— Записка предназначена соседке Марии Павловне, которая вместе с сыном выехала на несколько дней в деревню. А пишет ее муж Лавренко Никита. Я хорошо знаю его почерк: давно вместе живем. Но тут что-то непонятное. Считалось, что Никита погиб в сорок третьем году. Мария похоронную получила. Долгое время горевала. И вдруг Лавренко объявляется. Но почему он не пришел домой? Почему такая записка, причем без подписи? Вот это-то и смущает...

Сообщение Князевой заинтересовало чекистов подразделения полковника С. Б. Брокарчука. Еще два года назад от нашего разведчика Северова, находившегося в команде СД в Гатчине, был получен список фашистских агентов, переброшенных и готовившихся к переброске через линию фронта. В этом списке в числе других значился Василий Пинчук. Далее о нем сообщалось: «Шофер из Ленинграда, имел судимость. Перешел к немцам добровольно. В июле 1942 года перебрасывался через линию фронта в Ленинград. Задание выполнил». Чекисты установили, что эти данные относятся к рядовому одного из подразделений 70-й стрелковой дивизии Лавренко Никите Петровичу. Он считался погибшим. Командование части известило об этом его семью. Но этот ли Лавренко выполнял задание фашистской разведки, утвердительно сказать было нельзя, так как противник не раз забрасывал к нам своих агентов, снабжая их документами погибших советских воинов. Сомнения рассеялись позднее, когда Северов вернулся из тыла противника и опознал Лавренко на фотокарточке.

Виктор Денисович Приходько показал эту фотографию Князевой.

— Он, Лавренко, — твердо сказала она.

На станции Кушелевка, куда приехал майор Приходько, на запасных путях стоял эшелон, прибывший из Финляндии. Его пассажирами были советские люди, при различных обстоятельствах оказавшиеся вдалеке от родной страны. Одни были угнаны гитлеровцами в рабство, другие попали в плен. Теперь они возвращались домой.

В этом эшелоне находился и Лавренко как бывший военнопленный, освобожденный из немецкого лагеря. В Ленинграде жили его жена и сын, но являться домой Лавренко не решался. У него был свой план: получить документы и уехать куда-нибудь подальше от Ленинграда. Рабочие руки везде нужны. И все же он попросил одного из железнодорожников отнести жене записку.

Лавренко ждал. Проходили час за часом, но никто не приезжал. Может быть, жена на работе? Да и жива ли она? Что стало с сыном? Однако, как ни старался Лавренко думать о своих близких, мысли неизменно сводились к одному: известно ли чекистам о его преступных делах? «Не может этого быть, — убеждал он себя. — Я числился у немцев как Пинчук. Никто здесь не знает этого имени...» А память вновь и вновь возвращала его к недавнему прошлому, к тому, как он стал шпионом.

...Это было под Ленинградом. 20 июня 1942 года рота, в которой служил Лавренко, вела бой за деревню Старо-Паново. Пока подразделение атаковало противника, Лавренко отлеживался в кустах. Атака не принесла успеха. Бойцы, оставшиеся в живых, захватив раненых, отошли на прежние рубежи. Между тем у Лавренко были уже другие намерения. «Я шофер, — размышлял он. — Не все ли равно, где работать? Лишь бы выжить». Он вытащил из кармана помятую фашистскую листовку — пропуск, еще раз перечитал ее: «Немецкое командование гарантирует жизнь, свободу и работу...»

Когда Лавренко оказался в плену у гитлеровцев, его прежде всего подвергли допросу. Он рассказал все, что знал о своей части, сообщил, что был судим, хотя его об этом и не спрашивали. И шпионом Лавренко стал не так, как об этом пишут в книгах. Он не давал никому обязательств, никаких документов не подписывал. Просто его однажды вызвал немецкий офицер (это было в гатчинском лагере) и стал расспрашивать о настроении военнопленных. Лавренко сообщил, что двое из них, по его наблюдениям, намерены бежать из лагеря. На второй день их не стало. Предатель еще несколько раз встречался с этим офицером. В лагере кормили отвратительно, а тут при каждой встрече давали сытно поесть.

Одна такая встреча осталась особенно памятной.

— Лавренко, не хочешь побывать дома? — спросил гитлеровец.

— Разве теперь это возможно? — удивился Лавренко.

— А почему бы и не попробовать? У тебя там семья, да и для нас кое-что сделаешь, — сказал офицер и, ухмыльнувшись, добавил:—На тебя можно положиться. Но имей в виду: ежели надумаешь не возвращаться к нам, пеняй на себя. Найдем и в Ленинграде.

Лавренко понял, что от него требовалось. К тому же задание было несложным. И он согласился. Небольшая задержка произошла из-за документов. Их вручили на третий день. Из документов следовало, что он, старшина Лавренко, направляется в госпиталь в Ленинград.

15 июля 1942 года в двенадцать часов ночи офицер-гитлеровец в сопровождении солдата вывел его на передний край немецкой обороны в районе деревни Паново. Было светло. Стояла ленинградская белая ночь. Но Лавренко меньше всего был склонен любоваться красотами природы. Он думал об одном: как бы незаметно пересечь передний край. И он сделал это, прижимаясь к земле и извиваясь как уж. Примерно к пяти утра Лавренко добрался до развилки дорог Стрельна— Красное Село. В сторону Ленинграда шла грузовая машина. Он попросил шофера подвезти. Казалось, опасность миновала, но волнение не проходило. В кузове сидели несколько солдат и офицеров. На КПП при въезде в город машина была остановлена. Документы проверял лейтенант-пограничник. Лавренко перетрусил, однако все обошлось. Машина помчалась по проспекту Стачек.

Не доезжая до Кировского завода, он попросил шофера остановиться.

— Загляну на минуту домой. В госпиталь еще успею, — сказал он.

Несмотря на раннее утро, среди встречных было много военнослужащих, но теперь на старшину никто не обращал внимания. Так добрался он до своей квартиры на улице Салтыкова-Щедрина. Дома никого не было. Соседи сказали, что жена Лавренко в больнице, а сын в деревне у родственников.

Он отправился в больницу. Как фронтовика его пропустили туда сразу же. Лавренко вошел в палату, сел у кровати вюзле жены, погладил ее исхудавшие руки, сказал, что часть, в которой он служит, находится недалеко от города, но что вряд ли ему доведется еще раз побывать дома. Конечно же, ни словом не обмолвился Лавренко о том, что связан с фашистской разведкой и выполняет ее задание, что пошел на службу к лютым врагам, которые принесли неисчислимые бедствия советскому народу, жителям Ленинграда, в том числе и его семье.

Он передал жене заработанные предательством четыре тысячи рублей, немного хлеба и две банки консервов.

В Гатчину вражеский агент возвратился знакомым путем. Он выполнил все поручения гитлеровской разведки: принес с собой паспорт, пропуск на право хождения по городу в ночное время и даже продовольственную карточку. Все это Лавренко обнаружил в комнате у одинокого соседа, который умер несколько дней назад.

Гитлеровцы остались довольны исполнительностью шпиона. Паспорт и пропуск с отметками представляли для них особую ценность. По этому образцу фашистская разведка изготовляла потом фиктивные документы для своих лазутчиков. Ленинградская квартира на улице Салтыкова-Щедрина также могла пригодиться: предполагалось, что под видом сослуживцев Лавренко там будут останавливаться агенты абвера.

Одно преступление следовало за другим. Лавренко под фамилией Пинчук побывал в нескольких лагерях для военнопленных. Выполняя задания фашистов, он искал и выдавал советских патриотов. В знак особых заслуг ему даже разрешили съездить на Украину к матери.

А потом пришел тот осенний денек, когда эшелон с бывшими военнопленными остановился на станции Кушелевка и Лавренко написал письмо жене. Через несколько часов его вызвали к начальнику эшелона.

— Ваши фамилия, имя и отчество? — спросил его майор Приходько.

— Лавренко Никита Петрович.

— Я из контрразведки, — представился майор и объявил: — Вы задержаны. Следуйте к машине.

Лавренко растерялся.

— Ожидал этого. Правильно люди говорят: как веревочка ни вьется, конец найдется, — сказал он, когда немного пришел в себя.

Захват картотеки „Абверштелле—Остланд“

К северу от Ленинграда военные действия закончились. На западе еще шли ожесточенные сражения. По-прежнему, не ослабевая ни на час, продолжалась тайная война между советской контрразведкой и разведывательными органами фашистской Германии.

Выброшенные с территории Эстонии гитлеровские разведчики продолжали действовать. Шпионские и диверсионно-террористические органы абвера при группе армий «Норд», отступившие на территорию Латвии, начали подыскивать для себя новый человеческий материал.

Упоминавшаяся нами абверкоманда 204, которая пыталась подготавливать диверсантов сначала из советских военнопленных, а затем из эстонских националистов, с сентября 1944 года рекрутировала агентуру уже из латышей, служивших в полицейских отрядах и латышском легионе. Перед ними была поставлена задача вести подрывную работу против Красной Армии па территории Латвии, где еще шли бои.

После освобождения материковой части Эстонии войска Ленинградского фронта совместно с Краснознаменным Балтийским флотом стали высаживать десанты на острова Моонзундского архипелага. Как ни сопротивлялся враг, к концу ноября 1944 года он был выбит и с островной части Эстонии. В то же время соединения Прибалтийских фронтов вели бои с группой армий «Норд» на территории Латвии.

В последние месяцы войны контрразведка фронта вместе с территориальными органами государственной безопасности разыскивала немецких ставленников и активных карателей, которые пытались укрыться от возмездия.

Старший ассистент полиции безопасности и СД Эстонии Раск был участником истребления нескольких тысяч чехов, евреев и цыган. Он не успел бежать со своими хозяевами, переменил имя и устроился кочегаром в Таллине. Чекисты разоблачили его.

На территории Латвии был задержан пытавшийся уйти вместе с гитлеровцами каратель Харри Пясс. Еще в 1941 году он дезертировал из Красной Армии, а когда пришли немцы, окончил полицейскую школу и служил в криминальной полиции в Тарту, Раквере, Тапа. Затем Пясс обучался в школе СД в Германии. Возвратясь в Тарту, он получил пост в полиции безопасности и стал выявлять антифашистски настроенных жителей города, участвовать в карательных операциях, проводить аресты, вести следствие.

В тылах наших войск, в лесах и на глухих хуторах освобожденной Латвии орудовали инспирированные гитлеровцами националистические банды «межа кати» (лесные кошки), совершавшие диверсии, нападавшие на военнослужащих и партийно-советский актив.

Штаб «межа кати» — его возглавлял гауптштурм-фюрер СС Янкаус — находился на хуторе Дравас, близ города Кулдига (территория, которую удерживала курляндская группировка противника). Гитлеровцы снабжали «межа кати» оружием и боеприпасами, давали им задания. Начальник «Ягдайнзатц—Балтикум» (балтийская группа «Ягдфербанд — Ост») оберштурмфюрер СС Пехау, которому подчинялся Янкаус, создал при штабе «межа кати» свою контрразведывательную службу— отдел СД из двенадцати человек.

Абверкоманда 204 принимала активное участие в организации и укомплектовании «межа кати» за счет айзсаргов [Члены полувоенной националистической организации.], бывших полицейских, остатков латышского легиона и дивизии СС, фашистских ставленников и агентов. Группы создавались по принципу землячества. Задержанные чекистами руководители групп рассказали, что они в октябре 1944 года прошли двухнедельную подготовку при абвергруппе 212. Член штаба «межа кати» Гринхоф, пойманный нашей контрразведкой, на допросе сообщил: «В сентябре 1944 года я был завербован начальником абвергруппы 212 лейтенантом Хассельманом. По его заданию в начале октября я создал в Маткульской волости диверсионно-террористический отряд. От абвергруппы отряд получил оружие, взрывчатку, часть людей прошла обучение подрывному делу».

Преступная организация «межа кати» нанесла немало вреда латышскому народу. И при поддержке народа она была ликвидирована чекистами. Остатки бандитских националистических групп и фашистских агентов на территории Эстонской ССР вылавливались также с помощью местного населения.

Когда войска 1-го Прибалтийского фронта, прорвав оборону врага на клайпедском направлении, вышли к морскому побережью, группа фашистских армий «Норд» потеряла сухопутную связь с Германией. В октябре, освободив Ригу, вышли к морю соединения 3-го и 2-го Прибалтийских фронтов.

Потерпевшие поражение войска группы «Норд», еще недавно державшей в блокаде Ленинград, были прижаты к морю и тесно блокированы на Курляндском полуострове между Тукумсом и Либавой (Лиепаей). Небольшую территорию удерживали более двухсот тысяч солдат и офицеров 16-й и 18-й германских армий, входивших в состав группы «Норд», теперь переименованной в группу войск «Курляндия».

Накануне наступления на Ригу наши военные контрразведчики задержали резидента немецкой разведки Лангаса, который на допросе сообщил об организации гитлеровцами в тылу советских войск шпионских резидентур. Это было не ново. Гораздо важнее было то, что Лангас указал место расположения одного из подразделений абвера в Риге, где хранились многочисленные секретные материалы, и в их числе картотека вражеской агентуры.

С материалами допроса ознакомился начальник управления контрразведки 2-го Прибалтийского фронта генерал Н. И. Железников. У чекистов возник замысел скрытно переправить в Ригу в ходе наступления боевую оперативную группу и захватить картотеку. Контрразведчики фронта тщательно подготовили эту операцию. Возглавил ее молодой способный чекист капитан М. А. Поспелов.

Двадцатитрехлетний Михаил Поспелов, сын рабочего Кировского завода, до войны работал инструктором по комсомолу политотдела Ленинград-Московского отделения Октябрьской железкой дороги. В первые же дни войны он подал рапорт с просьбой направить его на фронт и был зачислен в истребительный добровольческий батальон. В июле 1941 года в районе станции Дно батальон вступил в бой против немецко-фашистских захватчиков.

Несколько позже Поспелов был назначен комиссаром партизанского отряда. И здесь Михаилу приходилось не раз встречаться лицом к лицу с врагом. Поздней осенью сорок первого года отряд разгромил фашистский гарнизон в деревне Дедно под Старой Руссой, освободил из плена более четырехсот советских воинов и взорвал артиллерийский склад. В этом бою Поспелов был тяжело ранен. Поправившись, он вновь участвовал в боевых операциях отряда. В 1942 году его, как опытного, отважного воина, командование отозвало из отряда и направило на службу в военную контрразведку.

В ночь на 13 октября Михаил с группой бойцов направился в тыл врага. С ними шел и Лангас: чекисты поверили ему и решили воспользоваться его помощью. Группа благополучно перешла линию фронта, скрытно проникла в Ригу. Здесь, в темном уголке города, на узкой старинной улочке стоял двухэтажный дом, в котором размещался один из отделов «Абверштелле— Остланд».

Пользуясь темнотой и ненастной погодой, группа Поспелова приступила к операции. Сержант Любимов бесшумно снял часового, и разведчики ворвались в здание. Все шло хорошо. Только дежурный офицер оказал сопротивление — успел выстрелить. Пришлось и чекистам применить оружие. В перестрелке все абверовцы были перебиты, ио к дому подоспело вызванное ими подкрепление. Завязалась неравная борьба.

Пятеро чекистов вели бой всю ночь. Поспелов и Любимов были ранены. К утру передовые части фронта ворвались в правобережную часть Риги. Гитлеровцы поспешно бежали, прекратив осаду дома.

За умелое выполнение ответственного задания капитан М. А. Поспелов был награжден орденом. Удостоились наград и другие участники операции. Сейчас Михаил Андреевич живет и работает в Ленинграде.

Материалы, добытые капитаном Поспеловым и его товарищами, помогли чекистам в разоблачении ряда фашистских шпионов.

Провал за провалом

Среди войск противника, прижатых к морю в Курляндии, оказались и подразделения знакомых нам абверкоманд 104 и 204 со штатом еще сохранившихся шпионов, контрразведывательные абвергруппы, службы СД и ГФП с тайной сетью провокаторов и карательными командами, банды националистов из Прибалтики. Выполняя приказы Берлина, они продолжали вести подрывную деятельность против Советской Армии.

Старый житель Риги Гроссбаум выехал в Германию в 1940 году. В 1941-м, когда гитлеровцы оккупировали Прибалтику, он вернулся в свою рижскую квартиру, 286

надеясь пожить с комфортом. Но не тут-то было. Его мобилизовали и определили в дивизию СС. Наступавшие советские войска разгромили эту дивизию. Немецкий фельдфебель Гроссбаум укрылся в лесу. Теперь он мечтал об одном: переждать бурю и вернуться домой, к жене, к детям.

Полевая жандармерия задержала Гроссбаума при прочесывании леса и направила в Талсы, где собирали дезертиров. Представитель абвергруппы 212 на сборном пункте заинтересовался им. В конце января сорок пятого года по распоряжению Хассельмана, недавно назначенного начальником абвергруппы 212, лейтенант Шуберт направил Гроссбаума в Ригу, занятую советскими войсками, со специальным заданием.

— Вы — лесник, — инструктировал он его перед отправкой. — Вот документ, справка. Форму получите. Нужно проникнуть в Ригу, добыть советский паспорт с отметкой о прописке в Риге, а если удастся — свидетельство об освобождении от воинской службы. Требуется также установить, какие части Советской Армии дислоцируются по Рижскому взморью. Главное же — осторожно наведите справки по двум адресам: узнайте, кто там живет. Фамилии называть не буду. Это люди, которые пас предали. Мы их ликвидируем...

Шуберт говорил неправду. На самом деле по указанным адресам должны были жить aгенты абвера, и Гроссбаум догадывался об этом. За линией фронта, на стороне советских войск, он задумался, взглянул еще раз на выданную ему бумажку. Машинописный текст на латышском языке, какая-то печать, две подписи. «Любой дворник задержит с этой бумажкой, — прикинул Гроссбаум. — Однако делать нечего. Может, Шуберт врал о двух предателях в Риге, но насчет „ликвидировать” они мастера...»

Гроссбаум зашел на первый же хутор побогаче и упросил хозяина дать ему на двое суток лошадь с санями для срочной поездки в Ригу. На контрольном пункте у моста через Лиелупе его остановил советский сержант:

— Ваши документы, куда следуете?

— В Ригу по важному делу, — бойко отвечал Гроссбаум и протянул справку. Сержант внимательно посмотрел на нее, потом на Гроссбаума.

— Какие еще есть документы?

— Какие могут быть документы! Немцы перед отступлением отобрали у всех государственных служащих паспорта и не вернули.

Сержант ушел со справкой в будочку, позвонил по телефону. Ему приказали отправить лесника под охраной к командиру роты, которая располагалась на окраине Риги.

Гроссбаум возмутился:

— Я теряю время, а мне сегодня докладывать начальству...

Его все же доставили в Ригу, и вскоре он сидел перед следователем отдела контрразведки рижского гарнизона капитаном Приходкиным.

— Ваша фамилия, имя, место жительства?

Следователь видел, что Гроссбаум не тот, за кого себя выдает. Он прервал допрос, чтобы уточнить, какие в рижских организациях есть сведения о Гроссбауме, и через два часа знал уже многое. Беседа возобновилась. Гроссбаум твердил свое. Тогда Приходкин положил на стол семейную фотографию Гроссбаумов.

— Вы знаете этих людей?

Гроссбаум побледнел, вскочил со стула, снова сел, стал растерянно твердить одну и ту же фразу:

— Нет, я больше не могу. Больше не могу!..

И он начал подробно рассказывать о своей службе в дивизии СС, об участии в боях против Красной Армии, о лейтенанте Шуберте и о полученном от него задании...

В те же дни майор Реннеке, начальник абверкоманды 204, одобривший инициативу начальника абвергруппы 212 Хассельмана, разрабатывал план еще одной, довольно коварной операции.

Недавно вернувшийся из расположения советских войск агент Хассельмана принес сведения о расположении штаба одной из советских дивизий, блокировавших курляндскую группировку. Абверовцам было заманчиво узнать замыслы советского командования на этом участке фронта. Они решили проникнуть в штаб, захватить документы и взять «языка» из числа штабных офицеров.

— Возглавит операцию лейтенант Шуберт, — распорядился Реннеке.

Перед нами документы тех дней — собственноручные показания и протоколы допросов сотрудников абвер-группы 212 и агентов, входивших в группу Шуберта.

Их было четырнадцать, вышколенных подручных абвера. Лейтенант Шуберт, взволнованный и гордый тем, что он сам идет на опасное дело, говорил:

— Линию фронта перейдем в маскхалатах по Рижскому заливу юго-восточнее Энгуре. В этом районе позиции занимает 1-я ударная армия русских. За линией фронта будем следовать в смешанной форме: четверо — в советской, остальные — в своей, скрывая оружие. Будем действовать по легенде: группа советских солдат конвоирует немцев в разведотдел штаба дивизии. Там, на месте, в подходящий момент обезоружим или уничтожим офицеров штаба и солдат охраны. Одному из штабных офицеров, чином покрупнее, введем снотворное. Захватим его с собой, заберем документы и отойдем...

Так было все задумано. Реннеке сам проводил группу Шуберта.

Прошло два дня. Возвратились Шуберт и еще два участника операции. Возвратились без документов, на захват которых рассчитывал Реннеке, без «языка». Предплечье правой руки Шуберта было прострелено. Уныло докладывал он начальнику абверкоманды 204:

— Сначала все было хорошо. Мы благополучно достигли района операции, подошли к зданию, где размещался штаб. Но на этом везение кончилось. Фортуна повернулась к нам спиной, герр майор! Они поняли, что мы не свои. Нам пришлось бежать. Короче говоря, семь человек мы потеряли на месте. Остальные были ранены при преследовании. Подбирать их и тащить за собой мы не могли. Остался я и вот эти двое. Все пошло к чертям!

Операция, на которую так рассчитывал Реннеке, провалилась.

„Парашютисты“

Терпели неудачу за неудачей разведывательные и диверсионные группы, которые гитлеровцы выбрасывали с самолетов в тылы наших войск. При содействии населения и воинов вражеских агентов вылавливала советская контрразведка.

Под Псковом, неподалеку от деревни Печки, стояли посты воздушного наблюдения, оповещения и связи 77-й дивизии. Это была та самая деревня Печки, где в 1942—1943 годах размещалась школа немецко-фашистского разведывательно-диверсионного органа «Цеппелин». Морозной ночью наблюдатели постов зафиксировали подход вражеского самолета. По их данным, это был бомбардировщик типа «10-88». Длинные лучи прожекторов выхватывали самолет из тьмы. Зенитчики открыли огонь.

От самолета оторвалась какая-то точка. Прожектористы подумали, что это бомба. Но взрыва не последовало. Почему?

— Очевидно, на парашюте сброшен груз или диверсант,— сказали в отделе контрразведки.

Основания для подобного заключения были. Сумевший проникнуть в центральную школу абвера в Нойгофе, близ Кенигсберга, советский разведчик Н. С. Андреев, возвратясь, сообщил, что гитлеровцы подготовилиагентов для переброски самолетами в тыл Советской Армии.

Контрразведчики выехали в части дивизии и организовали поиск в районе деревни Печки. Предположения подтвердились. К утру близ деревни был задержан назвавший себя Пуховым подозрительный человек.

В карманах его одежды полувоенного образца чекисты обнаружили большое количество документов и незаполненных бланков с печатями и штампами. При проверке оказалось, что изготовлены они вражеской разведкой. Уличенный неопровержимыми доказательствами задержанный признался во всем. Обычная история предателя и авантюриста. Завербован абвером. Окончил разведывательно-диверсионную школу в Нойгофе. Сброшен с бомбардировщика «Ю-88» с целью совершить ряд диверсий на железной дороге. Для выполнения задания имел двадцать килограммов тола, пять гранат с запалами, противопехотные и магнитные мины, а также мины, замаскированные под куски каменного угля. Весь груз спрятан в районе приземления в лесу.

Пухов показал, что с того же «Ю-88» на территории Латвии и Ленинградской области были сброшены еще пять диверсантов с аналогичными заданиями. Он сообщил их имена, клички, приметы. Показания задержанного совпадали с данными, которые добыл Н. С. Андреев. Чекисты предприняли розыск диверсантов и четырех вскоре задержали.

...Старшина Уланов стоял на посту у штаба 701-го авиационного полка и нетерпеливо поглядывал на часы: скоро смена. Вдруг завыла сирена. Шли самолеты противника.

Уланов внимательно всматривался в ночное небо и вдруг увидел, что прямо на него кто-то спускается на парашюте. Старшина дал очередь из автомата. Прошла минута, и недалеко от здания штаба упал человек. Парашют накрыл его. Уланов залег у дерева. Но упавший не поднимался.

К месту происшествия подбежали офицеры. Среди них был сотрудник контрразведки 284-й авиадивизии старший лейтенант Иванов. Они осмотрели парашютиста. Тот был мертв. Кто-то сгоряча крепко выругал старшину:

— Что вы наделали?! Ведь это наш боец...

Парашютист был в форме рядового Советской Армии.

— Откуда знать? Тревога — значит, в воздухе противник! — оправдывался старшина, тоже внимательно осматривавший неизвестного. — А потом — почему он на парашюте? Пехотинец, а с самолета сигает...

— Десантник, может быть.

Бойцы сняли с погибшего парашют, вещевой мешок, противогазную сумку. В ней была пробитая пулями рация. Старший лейтенант Иванов достал красноармейскую книжку убитого на имя Залиньша Августа Рудольфовича, рядового воинской части полевая почта 22878, две топографические карты, компас.

— Кто же он? — нетерпеливо допытывался старшина.

— Это не наш боец, — сказал старший лейтенант.— Это немецкий агент.

Как стало позже известно, в районе деревни Гудишки (Можейкяйский уезд Литовской ССР) гитлеровцы сбросили с самолета пять агентов-диверсантов абвер-группы 212.

Прошли сутки.

На дороге близ деревни Рогай поисковая группа, возглавляемая начальником отдела контрразведки 336-й истребительной авиадивизии капитаном Батыревым, задержала человека с документами на имя старшего сержанта Семенова. У него было обнаружено также коллективное командировочное предписание, выданное воинской частью полевая почта 22878 старшему сержанту Семенову, сержанту Александрову, красноармейцам Лейтманису, Немфалю и Залиньшу. В вещевом мешке Семенова были спрятаны паспорт на его имя, карта района, два пистолета с патронами, граната, четыре толовые шашки, бикфордов шнур, двадцать пять тысяч рублей.

Было ясно, что Семенов и убитый Залиньш входили в одну группу.

Диверсанта Лейтманиса в тот же день задержали в одном из домов в районе расположения 284-й авиадивизии контрразведчик старший лейтенант Иванов и офицеры 701-го авиаполка капитан Меликов и лейтенант Горинов. Абверовцы снабдили Лейтманиса красноармейской книжкой той же вымышленной воинской части полевая почта 22878. При обыске у него был обнаружен специальный аппарат для подслушивания телефонных разговоров.

Остальные участники этой диверсионной группы тоже были пойманы. На хуторе Рупейка, близ деревни Куки, они решили отдохнуть. «Мы латыши, красноармейцы»,— сказали они хозяину дома Семену Демьяновичу Тимонову. Говорили неизвестные по-русски, но со странным акцентом. Хозяин насторожился. Он тайком послал жену к соседу Иозасу Раштикесу с просьбой известить о странных гостях командира воинской части, стоявшей в деревне. На хутор прибыл сотрудник отдела контрразведки 42-й армии капитан Пономарев с бойцами. Абверовцы были задержаны. У них имелись документы на имя Александрова и Немфаля. Александров на самом деле оказался немцем Краузе, а Немфаль — лейтенантом немецкой армии Барингсом, который до переброски в тыл советских войск работал в абвергруппе 212 начальником переправочного пункта — мельдекопф.

И еще одна история о парашютистах. Приведем документ из архива. Это акт, составленный 26 апреля 1945 года в Действующей армии:

«Мы, нижеподписавшиеся, оперативный дежурный 27-го стрелкового полка капитан Меривяли Энн Юханович, командир 5-й стрелковой роты Тыкс Роберт Юльюсович, ефрейтор 5-й роты Тюар Юльюс Петрович и рядовой Бикман Яков Петрович составили настоящий акт в том, что 26 апреля 1945 года в 2 часа 55 минут часовым 5-й стрелковой роты рядовым Бикманом был замечен неизвестный самолет, который шел по маршруту с северо-запада на юго-восток и в километре восточнее хутора Смуги произвел выброску парашютистов. При розыске в районе 800—1000 метров восточнее хутора Смуги, в лесу, примерно в 500 метрах от строевой части 27-го стрелкового полка, обнаружены 3 шелковых, защитного цвета, парашюта немецкого образца...»

За движением самолета следила и поисковая группа отдела контрразведки 42-й армии, которую возглавлял оперативный уполномоченный лейтенант Земтин. То, что в расположении 27-го стрелкового полка были обнаружены парашюты, облегчило поиски. Идя по следам парашютистов, группа к полудню 26 апреля в районе хутора Анени обнаружила в лесу трех неизвестных в форме солдат Советской Армии. Все они спали.

Начальник отдела контрразведки 42-й армии полковник В. А. Чугунов, его заместитель подполковник А. Н. Галактионов и сотрудник отдела С. Г. Годес быстро распознали задержанных. Это были вражеские разведчики Лата, Нейберг и Краминь, в недавнем прошлом каратели из дивизии СС. Абверовцы поручили им разведать расположение и численность частей Советской Армии между населенными пунктами Вайнеде и Прикули. На выполнение задания абверовцы отвели агентам четыре дня. Для обратного перехода через линию фронта им был дан пароль «Дейчландагент 1Ц».

В ходе допроса выяснилось, что в тот же день в тылу наших войск противник выбросил еще две группы парашютистов. В одной из них было шесть человек, возглавлял ее Загберсон. Направлялись они в район Миса. Три агента под руководством Бидерса приземлились поблизости от Ауце. Об этом немедленно были оповещены все органы военной контрразведки, командиры частей и соединений, расположенных в названных районах. 27 апреля сотрудники отдела контрразведки рижского гарнизона задержали в районе Риги шпиона Емельянова (он же Абрамов) из второй группы агентов, переброшенных одновременно с группами Латы и Бидерса.

Через день на регулировочном посту военной дороги сержант М. Г. Спорышев задержал рядовых Бидерса, Петерсона и Мартинса. В документах, предъявленных ими, значилось, что они окончили школу разведчиков при штабе 42-й армии и возвращаются в часть. Это были шпионы из третьей группы. Абверовцы послали их в наши тылы с заданием подорвать железнодорожное полотно на участке Ауце — Елгава, следить за передвижением войск по шоссе и добывать документы советских военнослужащих.

Остальные шпионы были задержаны уже после окончания военных действий.

Капитуляция курляндской группировки

Группировка германских армий в Курляндии продолжала бессмысленное сопротивление до конца войны. Положение ее ухудшалось с каждым днем: боезапас таял, был урезан паек, отдельные группы солдат начали перебегать на нашу сторону.

7 мая Маршал Советского Союза Л. А. Говоров предъявил командному составу курляндской группировки ультиматум, дав на размышление двадцать четыре часа. 8 мая командующий группировкой генерал пехоты Гильперт выслал представителей подписать полную и безоговорочную капитуляцию.

Начальник штаба курляндской группировки генерал-лейтенант Ферч на допросе показал, что за несколько дней до капитуляции он получил из ставки германских вооруженных сил указание уничтожить все секретные штабные документы, а также документы разведывательных органов. Лично Ферчу предписывалось обеспечить эвакуацию сотрудников этих органов.

Руководители абверкоманд и абвергрупп, что называется, наступали на горло Ферчу, требуя средства для побега из курляндской «мышеловки». Скрылись начальник абверкоманды 304 майор Гезенреген и его заместитель Мюллер. Бежали в последний момент начальник абверкоманды 204 майор Реннеке со своим подчиненным Хассельманом и некоторые другие.

Офицеры отделов 1Ц штабов соединений как работники армейской разведки должны были оставаться с войсками до конца. Гильперт даже включил начальника отдела 1Ц курляндской группировки подполковника Лизонга в число уполномоченных по подписанию капитуляции. Однако некоторым из них все же удалось скрыться.

Так, в ночь на 9 мая на пароходе «Фридрих Альбрехт» бежал к англичанам майор фон Вакербард, руки которого обагрены кровью жителей Ленинградской области. Он захватил с собой, как капитал, несколько верных ему агентов, которых надеялся продать английской Интеллидженс сервис. И кое-кого продал.

В том же 1945 году они были переброшены в нашу страну со шпионскими заданиями, полученными от английской разведки, но оказались в руках чекистов.

Вместе с майором Вакербардом бежал к англичанам зондерфюрер Майснер, один из организаторов карательных операций против советских партизан на территории Ленинградской области и прибалтийских республик.

Через 13 лет он вновь объявился в нашей стране, теперь уже в качестве советника посольства ФРГ в Советском Союзе.

Только дипломатическая неприкосновенность позволила Борису Майснеру, бывшему гитлеровскому разведчику, а позже агенту федеральной разведки ФРГ и американского ЦРУ, избежать ареста.

В 1970—1971 годах имя Майснера вновь появилось на страницах советской печати.

На проходившем в Ленинграде судебном процессе над группой предателей, действовавших заодно с фашистскими карателями из группы ГФП-520, Борис Майснер был заочно изобличен в злодеяниях, совершенных им в годы войны на советской земле.

А теперь продолжим рассказ о капитуляции курляндской группировки.

Штаб-квартира этой группировки размещалась в старинном имении местечка Пелчи. Утром 9 мая 1945 года в местечко вступили наши войска.

Немецкие солдаты в массе своей сдавались в плен с облегчением. Они знали, что иначе погибли бы под мощными ударами Советской Армии. Некоторые из гитлеровцев были в панике. Разбегаясь по лесам Курляндии, они прятались где только могли, иногда стреляли в наших воинов. Особенно трусливо вели себя гитлеровские разведчики и их агенты.

Боец 30-го артполка 10-й краснознаменной стрелковой дивизии рядовой И. М. Калашников заметил пробиравшихся лесом немецкого военнослужащего без знаков различия и женщину. «Бежит от капитуляции, да еще с дамочкой», — подумал Калашников. Взяв автомат наизготовку, он пошел наперерез беглецам, задержал их и доставил на сборный пункт. Военный оказался разведчиком обер-лейтенантом Штралендорфом, начальником отдела 1Ц штаба 563-й гренадерской дивизии, а его спутница... начальником штаба той же дивизии Эрнстом Кейтелем, сыном фельдмаршала Вильгельма Кейтеля, начальника штаба вооруженных сил Германии.

В тот день, когда папа-Кейтель при всех регалиях подписывал акт о безоговорочной капитуляции германской армии, сынок-Кейтель, срывая с груди гитлеровские кресты и медали, трусливо облачался в дамское пальто и платок. Жидковат оказался фельдмаршальский отпрыск.

Кейтель-младший отсидел свое как военный преступник и в 1956 году был передан правительству ФРГ. Заметим, что из лагеря он взывал к милосердию, просил Советское правительство помиловать его.

Следовавшие с нашими войсками оперативные группы управления контрразведки фронта продолжали действовать и после капитуляции гитлеровцев в Курляндии. Они захватывали официальных сотрудников и документы разведывательно-диверсионных и карательных органов гитлеровской армии, разыскивали вражеских агентов и карателей, фашистских пособников из числа изменников Родины, пытавшихся скрыться.

12 мая были задержаны многие работники отделов 1Ц курляндской группировки, сотрудники абверовских органов и их агенты.

В Лиепае, где размещалась абвергруппа 301, были обнаружены интересные документы. Они помогли установить, что контрразведка противника разбила территорию Курляндии на секторы. В каждом организовывались резидентуры провокаторов из местных жителей и из числа карателей, привезенных из-под Ленинграда Гезенрегеном, Мюллером, Вакербардом. Резидентуры выявляли советских разведчиков, ловили солдат, дезертировавших из германской армии, следили за националистическими организациями, многие члены которых начинали прозревать и пытались порвать с фашистами. В Курляндии свирепствовали военно-полевые суды, были расстреляны сотни местных жителей и немецких военнослужащих, отказывавшихся воевать.

Немало своих агентов оставили в Курляндии фашистские организаторы шпионажа и диверсий. Они требовали от своих подручных продолжать тайную войну против Красной Армии и Советской власти и после капитуляции германских войск.

В течение 14—15 мая сотрудники оперативных групп управления контрразведки фронта и отдела контрразведки 67-й армии задержали в районах близ Тукумса четыре группы агентов гитлеровской разведки от шести до пятнадцати человек каждая. Задержанные рассказали, что они прошли подготовку в талсинском разведпункте при абверкоманде 204 в марте — апреле 1945 года. За несколько дней до капитуляции немецких войск начальник абвергруппы 212 обер-лейтенант Хассельман снабдил их оружием, боеприпасами и взрывчаткой. Лазутчикам было приказано рассредоточиться мелкими группами и вести подрывную деятельность в тылу советских войск.

Подробные данные добыли чекисты в Курляндии и о действиях националистических банд «межа кати». 18 мая оперативная группа отдела контрразведки 10-й гвардейской армии обнаружила на хуторе Вецамуйжа документы штаба «межа кати», которые разоблачали националистов как организаторов массовых убийств советских людей и диверсий, совершаемых по заданиям фашистов.

Чекисты нашли, в частности, директиву № 398/44 штаба курляндской группировки, изданную 14 декабря 1944 года. В ней излагались цели и задачи «межа кати» как составной части «Ваффен СС ягдфербанд». Среди документов были приказы начальника штаба «межа кати» гауптштурмфюрера СС Янкауса о создании банд и заброске их в тыл Красной Армии, топографические карты районов Латвийской ССР, литература антисоветского содержания, донесения и доклады на имя руководителя «Ягдайнзатц—Балтикум» обер-штурмфюрера СС доктора Пехау. В докладе, полученном 31 марта 1945 года, Янкаус сообщал, что готовит к переброске морским путем в тыл Красной Армии диверсионно-террористическую группу, условно именуемую «Пеппель-2». Эта группа в свое время была задержана нашими контрразведчиками.

В некоторых материалах перечислялись группы «межа кати», действовавшие на территории Латвийской ССР, приводились их условные наименования, указывались районы действия. Контрразведчики нашли списки членов «межа кати». Характерная деталь: в одном из документов значилась группа Алобранта, ликвидированная в Риге еще в 1944 году управлением контрразведки фронта. В документе была сделана пометка: «Поймана русскими 15 октября».

По указанию гитлеровцев отряды «межа кати» создавали в лесах тайные базы с запасами продовольствия, оружия, боеприпасов. Контрразведка фронта вместе с органами государственной безопасности Латвийской ССР сумели быстро парализовать деятельность «межа кати». В течение месяца (с 9 мая по 9 июня) было задержано большое число членов этой организации, обнаружено несколько тайных складов. Многие рядовые участники «межа кати», понявшие, что они одурачены гитлеровцами и буржуазными националистами, выходили из лесов добровольно и складывали оружие.

Вместе с гитлеровскими войсками осенью 1944 года в Курляндию отступили каратели из управления полиции безопасности и СД Латвии. Они обосновались в Лиепае. Многим из них не удалось скрыться. После капитуляции гитлеровцев наши контрразведчики поймали ряд сотрудников СД и их агентов. Среди них были начальники отделений СД Лукстиньш и Вальдовский, злобные враги советского народа. Вальдовский не раз участвовал в карательных экспедициях, проводившихся в Калининской области и в Латвии, лично расстреливал советских людей.

Сотрудники отделов контрразведки армий и дивизий фронта выловили на территории Курляндии и в других районах Латвии и Эстонии немало официальных работников фашистских разведывательных, контрразведывательных и карательных органов, агентов абвера, СД, ГФП, активных участников националистических банд, всякого рода фашистских пособников, обнаружили пятьдесят семь тайников с оружием и боеприпасами. На этих тайных складах находились сотни автоматов и пистолетов, сорок пять пулеметов и минометов, фаустпатроны, более тысячи килограммов взрывчатки, одиннадцать радиостанций, сотни тысяч патронов, топографические карты, несколько тонн продовольствия и многое другое.

Для управления контрразведки «Смерш» Ленинградского фронта война закончилась на территории Курляндии. Но многие чекисты-ленинградцы вместе с частями Советской Армии перешли границу нашей Родины и продолжали громить абвер на территории врага.

Там, за пределами Родины, удалось настичь многих кадровых гитлеровских шпионов, которые совершали преступления под Ленинградом и в Прибалтике и принесли неисчислимые беды советскому народу:

В Чехословакии 10 мая отделом контрразведки 9-й гвардейской армии были цойманы сотрудники абвергруппы 326, орудовавшие в Тарту, и вместе с ними их агенты, бежавшие от правосудия. Ленинградский чекист подполковник Н. М. Лотошев разыскал в Германии одного из сотрудников абверкоманды 104, который укрылся под чужим именем в небольшом городке.

Не ушли от расплаты и гитлеровские палачи из контрразведывательной абверкоманды 304 и подчиненных ей абвергрупп, которые орудовали в Пскове и погубили многих подпольщиков и партизан. Они с беспощадной жестокостью проводили в жизнь карательную политику командования группы армий «Норд» под Ленинградом. «В среднем каждый четвертый из задержанных нами подозрительных русских расстреливался»,— признавались абверовцы на допросе. Каратели не были безграмотными палачами. Один из них называл себя доктором правоведения. Другой до службы в фашистской контрразведке был проректором педагогического института, третий владел большим мануфактурным магазином в Брауншвейге. «Мы отстаивали не только интересы Германии, — заявил последний, отвечая на вопросы начальника отдела контрразведки 2-й гвардейской танковой армии подполковника Шевченко,— но и свои собственные, личные интересы. Мы считали, что для достижения цели хороши любые средства».

Ленинградский чекист В. И. Горбушин, в прошлом мастер механического цеха Кировского завода, а ныне генерал-майор запаса, также закончил войну на территории Германии. В Берлине он принимал участие в розыске главарей третьего рейха, по вине которых было пролито море крови во второй мировой войне¹.

Конец РОА и зондерштаба Р

Антисоветские формирования, созданные гитлеровцами во время войны и стянутые к концу 1944 года на территорию Германии, разваливались. Немецкая разведка пыталась укрепить эти организации, пополняя их бегущими вместе с отступавшей германской армией фашистскими пособниками, карателями, буржуазными националистами, агентурой разведшкол. Но ничто не могло им помочь. Они испытывали на себе влияние надвигающегося краха гитлеровской Германии, их подрывали изнутри советские разведчики и патриотически настроенные военнопленные, которых гитлеровцы насильно загнали в РОА и «национальные легионы». Не помогли фашистам сохранить эти организации ни жестокие расправы над патриотами, ни попытки поддерживать боевой дух предателей особыми знаками внимания, всякого рода милостями и наградами.

Разложение РОА и других формирований особенно усилилось на заключительном этапе войны.

Не очень-то доверяя своим подручным, гитлеровцы прикомандировали к РОА и зондерштабу Р офицеров гестапо. Более того, они внедрили в эти формирования своих агентов. Все это позволяло секретным службам фашистской Германии следить за тем, что творится в созданных ими «русских» организациях, и использовать их в своих интересах.

Характерна неприглядная история предателя и фашистского агента Дебера. Когда-то он служил как вольнонаемный инженер в штабе оборонительного участка Кронштадта, затем был помощником начальника штаба 71-й бригады морской пехоты в Приморской оперативной группе. Вьюжной зимней ночью Дебер бежал к немцам и обманным путем увел с собой связного. Солдат пошел мыкаться по лагерям военнопленных, а Дебер явился к майору Вакербарду. Начальник отдела 1Ц 18-й германской армии, получив все данные, которые принес с собой перебежчик, порекомендовал воспользоваться его услугами фрегатен-капитану Целлариусу. Тот привлек Дебера к разработке плана операции по захвату Кронштадта. Но привести этот план в действие абверовцам помешало наступление войск Ленинградского фронта.

В 1944 году, когда Дебер был уже больше не нужен Целлариусу и влачил жалкое существование в зондерлагере в Вильянди, майор фон Вакербард задумал внедрить его к власовцам. Он отправил послушного ему агента-провокатора в учебно-запасной батальон РОА при 18-й германской армии. Здесь Дебер сошелся с пропагандистом «русского комитета» Гончаровым, окончившим школу РОА в Дабендорфе.

— Ты русский, и я русский, — говорил Деберу высокий, вихлястый, всегда под хмельком, Гончаров.— Мы должны доверять друг другу.

— Конечно, конечно, — охотно согласился Дебер.

— Так вот, я тебе скажу: с немцами нам больше не по пути. Окончательное поражение Германии близко. Генерал Власов, конечно же, вступит в контакт с Америкой и Англией, и тогда наше движение получит новое развитие.

— А гитлеровцы нас постреляют, — опасливо сказал Дебер. — Силища-то какая!..

— Была силища, да вся на исходе. Нам нужно новых хозяев искать. «Русский комитет» хочет подготовить и сохранить кадры.

Гончаров предложил Деберу поехать в дабендорфскую школу РОА. Он дал ему письма на имя Власова и начальника отдела пропаганды Позднякова. В них Гончаров, в частности, жаловался, что гитлеровцы не понимают задач РОА и мешают ему. Перед отъездом Дебер показал рекомендательные письма Вакербарду. Это стоило жизни Гончарову.

Все шло по плану Вакербарда: власовцы стали доверять Деберу. Он дал ему явки в Берлин, в СД.

Дебер был послан в школу контрразведки РОА в Хиршберг, получил звание капитана. Власовцы вели с ним доверительные беседы. А он, приезжая в Берлин, регулярно доносил СД обо всем, причем выдавал гитлеровцам и подлинных врагов Советской власти, лелеявших мысль о сговоре с американцами или англичанами, и тех, которые начинали прозревать и поговаривали о выступлении против фашистов и их ставленника Власова.

В последние дни войны Дебер как представитель ставки РОА, возвратясь из командировки, не нашел своего начальника. Ставка выбыла в неизвестном направлении. Большинство из тех, кто служил в батальонах РОА и «национальных легионах», складывали оружие. Некоторые, боясь ответственности за преступления перед Родиной, бежали в лагеря перемещенных. Многие метались, не зная, на что решиться. Дебер добрался до Клагенфурта, примкнул к какой-то части РОА. Здесь он встретил Лили, дочь белоэмигранта, которую знал как переводчицу Вакербарда, и договорился с ней бежать в Швейцарию. Но... война кончилась. Дебер оказался в руках советского командования.

В те дни был выловлен весь «актив» Власова. Сам он, находясь с небольшой группой приближенных в Чехословакии (район Плзеня), в первых числах мая 1945 года намеревался перебежать к американцам. Все было подготовлено для этого. Власову доложили: получена радиограмма, что американцы ждут, указано время и место встречи. Он выехал по намеченному маршруту и оказался... в расположении советских войск.

Непосредственное участие в поимке Власова принимали начальник отдела контрразведки 162-й танковой бригады 25-го танкового корпуса И. Т. Виноградов, в прошлом ленинградский чекист, командир мотострелкового батальона М. И. Якушев и другие военнослужащие этого соединения. Содействие в задержании изменника Родины оказали перешедшие на нашу сторону власовцы.

Мы рассказали о позорном конце так называемой «русской освободительной армии». Теперь вернемся к инспирированному Канарисом «русскому» формированию иного плана — зондерштабу Р, который вел борьбу против партизанского движения и патриотического подполья, опираясь на белоэмигрантскую организацию НТС.

За тесное сотрудничество с гитлеровцами руководители НТС мечтали получить самостоятельность и при поддержке немцев пробраться к власти, когда утвердится «новый порядок» в России.

Но не так думали Гитлер и другие главари третьего рейха. Зная о намерениях НТС, гитлеровцы не только не поощряли его самостоятельность, а наоборот, всячески ограничивали ее. Они официально прикомандировали к зондерштабу Р офицера гестапо и установили негласный надзор за деятельностью этой «русской» организации, в штатах которой состоял почти весь «актив» HTC. Не так давно стало известно, что в зондерштабе Р в Варшаве длительное время под видом юриста работал, выполняя специальное поручение Берлина, изменник Родины, следователь гестапо С. Владимиров, после войны эмигрировавший в Южную Америку. О его секретной миссии знал в зондерштабе лишь один человек — офицер гестапо.

Разложение антисоветских формирований, созданных гитлеровцами, коснулось и зондерштаба Р. Об этом, в частности, свидетельствует сохранившийся приказ № 00188 от 8 сентября 1943 года, подписанный полковником фон Регенау (Смысловским): «Всем сотрудникам 2-го отдела зондерштаба Р, принимавшим участие в раскрытии и ликвидации коммунистической ячейки в системе зондерштаба Р, от лица службы объявляю благодарность. Особо отмечаю при этом образцовое поведение и работу фельдфебеля Нипа-нича».

Выходец из семьи белогвардейца, Георг Нипанич, носивший также имена Никон и Славкин, в начале войны выполнял роль провокатора в лагерях военнопленных. Затем он обучался в шпионских школах в Валге и Вайсензее, после чего ведал контрразведывательным сектором в зондерштабе Р. Нипанич выдал гитлеровцам немало советских людей, боровшихся против захватчиков. На его совести и те семь патриотов, которые были расстреляны гитлеровцами за попытку побега из охраны зондерштаба. За это и благодарил Нипанича Смысловский.

Забегая вперед, отметим, что в конце войны шпиону и провокатору Нипаничу удалось скрыться. Видимо, за океаном он нашел новых хозяев, так как в 1965 году появился вдруг в СССР уже как американский гражданин, в качестве гида выставки «Архитектура США». Разоблачительные выступления советской печати вынудили наглеца немедленно покинуть пределы нашей страны [«Известия», 28 августа и 19 сентября 1965 г.].

В конце 1943 года зондерштаб Р был расформирован. Несмотря на усердие Смысловского и его подчиненных, он не оправдал надежд, возлагавшихся на него гитлеровцами. Партизанское движение, все патриотические силы сопротивления, которые зондерштаб призван был парализовать, неудержимо росли. Горела земля под ногами фашистских оккупантов.

Гитлеровцы обвинили Смысловского в бездеятельности. По приказу гестапо он был арестован. Правда, ненадолго. Фашисты сочли невыгодным держать без работы опытного организатора шпионажа и провокаций.

При расформировании зондерштаба Р его агентура и основной руководящий состав во главе со Смысловским были переданы штабу «Валли» и органам СД. Остальные попали в части РОА.

Выехав с группой бывших сотрудников зондерштаба Р и офицеров РОА в город Вайгельсдорф (Верхняя Силезия), Смысловский, уже в чине генерал-майора, возглавил там так называемую «русскую объединенную разведшколу», в которой обучались шпионы, предназначенные для заброски в тылы наступающих советских войск. Из Силезии Смысловский перебрался в Баварию. Здесь он в канун краха гитлеровского рейха реорганизовал школу в «зеленую армию» для диверсионноповстанческих действий. В начале мая 1945 года «зеленая армия», переименованная в «первую русскую национальную армию», в составе нескольких сот человек перешла швейцарскую границу и укрылась в княжестве Лихтенштейн, где была интернирована. Значительная часть «армейцев» потребовала возвращения в СССР. Несмотря на противодействие Смысловского, они добились отправки их на родину.

При расформировании зондерштаба Р бежали из пределов Ленинградской области и бывшие подчиненные Смысловского — резиденты этого абверовского органа Тенсон (он подвизался в Порхове), Поздеев и Пущин (Гдов) и ряд других.

В период активной деятельности зондерштаба они с помощью информаторов из антисоветски настроенных местных жителей устанавливали места расположения партизанских отрядов, выявляли участников патриотического подполья и советских разведчиков, действовавших в тылу врага. Ко всему тому они действовали и как активные ставленники НТС.

Когда в город Гдов вошли советские войска, жители встретили их с неописуемым восторгом.

Но кое-кто приготовил нашим воинам иную встречу. В только что разместившийся на окраине города отдел контрразведки 5-го района авиабазирования солдаты принесли найденные ими антисоветские листовки.

Контрразведчики договорились с командованием об усилении патрульной службы.

На рассвете следующего дня патруль задержал распространителя листовок с поличным. Это был малоразговорчивый, суровый на вид дорожный мастер Федоров. При обыске у него на квартире, кроме листовок, чекисты обнаружили пакет с антисоветской литературой, изданной НТС. Доставленный в отдел контрразведки, Федоров отказался сообщить, откуда у него взялись листовки и брошюры НТС.

Беседуя с местными жителями, контрразведчики установили, что в годы немецкой оккупации в Гдове проживала группа белоэмигрантов. В хороших отношениях с ними находился главный врач городской больницы Станислав Градов.

Одна из медицинских сестер больницы рассказала чекистам, что Градов пытался пробудить у нее интерес к книжкам антисоветского содержания, предлагал ей вступить в «ячейку» для борьбы за установление в России «национально-трудового строя». Сославшись на слабое здоровье, эта пожилая женщина уклонилась от предложения Градова. Но она видела знакомые ей профашистские книжки у одной из санитарок больницы.

Это заявление помогло чекистам получить вещественные доказательства и другие достоверные данные о преступной деятельности Станислава Градова и его единомышленников. Задержанная контрразведчиками санитарка не только передала им антисоветские листовки, газеты и книжки, врученные ей Градовым, но и призналась, что состояла в созданной им «ячейке», участники которой распространяли эту «литературу» среди местных жителей. Кроме нее в «ячейку» входили Федоров и медсестра Фролова.

На квартире у сожительницы Градова, дочери кулака Фроловой, чекисты обнаружили много книг и брошюр, изданных НТС. Нашли они также укрытый на чердаке шапирограф.

При обыске на квартире Градова чекисты никаких улик не нашли. И все же они решили задержать его.

— Что вы об этом скажете? — спросил его начальник отдела контрразведки майор В. Л. Тимошенок, показывая на стол, заваленный «литературой» НТС.

— Ничего.

— Тогда послушайте, что записано в актах об изъятии этих сочинений и в протоколах допроса ваших знакомых, которые хранили их.

Майор не спеша, четко выговаривая каждое слово, стал читать тексты документов. Когда он взял в руки третий протокол, Градов не выдержал. Он поднял глаза на майора, перевел их на сидевшего сбоку следователя и глухо произнес:

— Прошу больше не читать. Думаю, что и вам, и мне все ясно.

— Вам, может быть, и ясно, а нам не совсем. По всему видно, что у нас с вами будет долгий разговор. Начнем с главного: вы состоите в какой-либо антисоветской организации?

— Да... В «Национально-трудовом союзе», — после длительной паузы произнес Градов. — Попутали...

Его лицо покрылось красными пятнами.

— Кто вовлек вас в НТС?

— Боровский и Поздеев, эмигранты. Из Гдова они уехали. Еще в конце 1943 года.

— Понятно... Какое задание вы от них получили?

— Создать в Гдове ячейку НТС.

— И вы выполнили его?

— Да... выполнил.

— Ясно. Теперь изложите подробнее все по порядку.

Градов рассказал чекистам, что он был недоволен политикой Советской власти еще до войны. Его отец имел в Белоруссии кулацкое хозяйство, кожевенную мастерскую. В 1929 году он был сослан в Сибирь. До войны Градов учился в медицинском институте. Потом он был призван в Красную Армию. В июле сорок первого года оказался в районе Гдова в окружении немецких войск. Сдался в плен. Попал в лагерь. При отборе специалистов для гражданской администрации дал согласие работать в больнице.

— Весной 1943 года я познакомился с эмигрантами Поздеевым, Пущиным, Боровским, — продолжал рассказывать Градов. — Я рассказал им о своем отце, о себе. После этого они принялись активно обрабатывать меня, вручили мне программу и устав НТС. Кончилось тем, что осенью сорок третьего года Поздеев с соблюдением ритуала оформил мое вступление в члены «Союза».

Градов рассказал чекистам о своем участии в антисоветских разговорах на квартирах Боровского, Поздеева, Пущина, где бывал и переводчик карательного отряда белоэмигрант Альберт Пик. О том, как эмиссары НТС склоняли его к активной борьбе за свержение Советской власти вооруженным путем. О создании ячейки НТС, размножении и распространении антисоветской литературы.

Затем Градов рассказал, что в конце декабря 1943 года гдовскую городскую больницу посетил щеголеватый молодой человек, одетый по-западному: серое пальто, брюки галифе, заправленные в ботинки с желтыми крагами. Назвав пароль и получив в ответ от Градова отзыв, гость отрекомендовался:

— Тенсон Андреас, с поручением из центра НТС.

Никаких писем он не привез, указания передавал устно.

— Немцы ведут себя неспокойно. Ожидается крупное наступление войск Красной Армии. Обстановка может измениться. Надо готовиться к работе в новых условиях, — говорил Тенсон. — Передаю инструкции центра. Вам надлежит оставаться на месте. Придут красные — никаких сборищ. Только индивидуальные встречи. Помните о конспирации. Работу не свертывать, а, наоборот, расширять. Главное внимание — военным. Призыв в Красную Армию для нашей организации весьма благоприятен. Мы будем создавать там такие же ячейки. Нужных людей оставлять на месте, — это в ваших силах. Связь между вами и центром пока односторонняя — только сверху.

Записав гдовский и ленинградский адреса Градова, Тенсон уехал.

— Вы приняли указания НТС к исполнению? — спросил майор Тимошенок.

— Да. Я уже не мог отказаться.

— Так бывает нередко. Одно преступление влечет за собой другое... А что вам известно о связях НТС с секретными службами фашистской Германии?

— Об этом никто из эмигрантов — членов НТС мне никогда не говорил. Наоборот, все они твердили об исторической миссии «Союза», который, как они утверждали, ведет борьбу и с большевиками, и с немцами. Считалось, что работа в немецких учреждениях — явление временное, только ширма...

Следствие установило: Градов, а тем более рядовые члены созданной им ячейки НТС действительно не знали, что Поздеев, Пущин и Тенсон являлись руководителями местных резидентур зондерштаба Р. Это они держали в строгом, очень строгом секрете.

Градова и некоторых наиболее активных участников его группы судили. Не было на скамье подсудимых главных виновников преступной деятельности НТС на советской земле. Поздеев, Пущин, Тенсон, Боровский и другие бежали, чтобы найти для себя на Западе новых хозяев. Однако далеко не для всех деятелей НТС столь же благополучно закончилась «командировка» с «великой миссией освобождения России от коммунизма».

Боевые операции Ленинградского и Прибалтийских фронтов подходили к завершению. Сдавались в плен солдаты капитулировавшей курляндской группировки противника. Как мыши с тонущего корабля, разбегались немецкие каратели, изменники Родины и другие преступники, пытаясь скрыться от справедливого возмездия.

В те дни в одном из населенных пунктов сержант Кириллов задержал подозрительного человека в штатском и привел его к начальнику отдела контрразведки 92-го стрелкового корпуса майору Григорьеву.

— Предъявите документы, — сказал тот.

Задержанный, молодой еще человек, молча протянул какие-то бумажки на немецком языке.

— Ваша фамилия... — несколько удивился майор, читая документы.

— Да, моя... Врангель.

— Вот-те на! — воскликнул сержант. — Не сынок ли того барона времен гражданской войны?

— Сынок не сынок, а близкий родственник, — ответил чекист. — Но не в этом дело. Ни сын за отца, ни племянник за дядю не в ответе. А с этим господином у советских людей свои счеты...

Задержанный был племянником белого генерала барона Врангеля и сыном крупного помещика, до 1917 года владевшего имением Торосово под Петроградом. Вырос он в эмиграции на чужбине, воспитывался в антисоветском духе, в 1939 году в Брюсселе вступил в белогвардейский «Национально-трудовой союз», оттуда перешел на службу к фашистам, в ведомство Розенберга. В 1942 году Борис Врангель появился в городе Острове, под Псковом. Официально он числился служащим торгового общества по снабжению германских войск продовольствием. Фактически же являлся платным сотрудником абвера, точнее — помощником резидента зондерштаба Р в Острове, выявлял партизан и подпольщиков и доносил о них по начальству через курьера зондерштаба Р Залесского, тоже старого члена НТС. В последние месяцы войны Борис Врангель бежал с отступающими гитлеровскими войсками, но застрял в Курляндии. Здесь и попался.

Не избежал этой участи и зондерфюрер Дмитрий Белявский, работавший в абверкоманде 104 группы «Норд» и создававший ячейки НТС в Пскове. Он также был задержан чекистами и вскоре отвечал перед советским судом за свои преступные дела.

Справедливость требует отметить, что далеко не все русские эмигранты в годы минувшей войны пошли по стопам Смысловского, Вюрглера, Поздеева, Белявского и им подобных. Известно, что замыслы гитлеровцев о создании войсковых формирований из числа белоэмигрантов для борьбы против Красной Армии не увенчались успехом. Более того, некоторые русские эмигранты после нападения фашистской Германии на Советский Союз стали на путь борьбы против гитлеровцев, участвовали в движении сопротивления в оккупированных ими странах Западной Европы².

¹

О своей работе в капитулировавшем Берлине В. И. Горбушин рассказывает в сборнике «Чекисты», изданном Лениздатом в 1967 и 1970 годах.

²

Л. Д. Любимов. На чужбине. М., изд-во «Советский писатель», 1963.

Смена хозяев

Мы уже рассказывали, что в конце войны многие из деятелей абвера и других разведывательных органов гитлеровской Германии бежали на Запад, прихватив с собой проверенную на предательской работе агентуру. Они рассчитывали найти себе новых хозяев, продать им агентов и материалы шпионских архивов. И нередко гитлеровцам это удавалось.

В то время, когда подписывалась Потсдамская декларация, из Западной Германии вылетел в США генерал Гелен, возглавлявший в гитлеровском штабе отдел «Иностранные армии — Восток». Перед вояжем за океан он передал представителям американской разведки шпионские материалы о Советском Союзе, его Вооруженных Силах. В Вашингтоне Гелен доверительно беседовал с сотрудниками разведки США. Он информировал их о сохранившихся кадрах сотрудников фашистской разведки и ее агентуре.

Касаясь перехода Гелена к американцам, гамбургский журнал «Шпигель» впоследствии писал: «Минуя процесс „перевоспитания” и не делая никаких заверений в своей приверженности антифашистским взглядам, бывший специалист Адольфа Гитлера по России поступил непосредственно на службу к великой державе — Америке. Отныне перед ним стояла одна цель, одна задача — завоевать доверие своих новых хозяев»¹.

Вместе с Геленом перешли на службу к американцам его бывший заместитель по отделу «Иностранные армии — Восток» Герхард Вессель и видный деятель абвера Герман Баун, в годы войны руководивший первым отделом военной разведки на Восточном фронте («Валли-1»).

Бывший начальник отдела Щ штаба 18-й немецкой армии майор фон Вакербард лично склонял агентов, бежавших вместе с ним в английскую зону оккупации Германии, к сотрудничеству с представителями Интеллидженс сервис.

Находясь со своей интернированной «зеленой армией» на территории княжества Лихтенштейн, генерал-майор Смысловский стремился удержать возле себя как можно больше «зеленоармейцев».

— Еще не все потеряно! — убеждал он их. — В скором времени нам придется вести борьбу против большевиков на стороне Англии и Америки.

Непримиримый враг Советской страны, подручный Канариса, он уже рассчитывал найти для себя новых шефов, намереваясь прийти к ним не с пустыми руками, а с солидным «капиталом» в виде «армии» отщепенцев и отступников, готовых выполнять волю иностранных разведок. Однако, несмотря на все его старания, большая часть «армейцев» выехала на родину.

Вскоре после разгрома гитлеровской Германии Смысловский установил контакт с представителями американской разведывательной службы.

Так бывший офицер русской армии, начальник врангелевской контрразведки, видный ставленник абвера, вторично вышвырнутый Красной Армией из пределов своей родины, сделал еще один шаг на пути предательства.

На территории княжества Лихтенштейн, действуя в угоду американской разведке, Смысловский создал ее представителям всенеобходимые условия для перевербовки некоторых немецких агентов из числа «зелено* армейцев» и засылки их в СССР под видом репатриантов. Перед выездом в Советский Союз эти американские агенты получили задания собирать различного рода секретные сведения, создавать шпионско-диверсионные группы, проводить антисоветскую агитацию и в случае войны США с Советским Союзом совершать диверсионные и вредительские акты в промышленности и на транспорте.

В 1947 году Смысловский переправил участников своей заметно поредевшей «армии» в Аргентину, где создал из них «Суворовский союз» — антисоветскую организацию, поставившую себе целью подготовку кадров агентуры для борьбы против СССР, теперь уже на стороне США.

Как видно, уроки истории не пошли ему впрок.

В то время, когда Гелен, Баун, Вакербард, Смысловский и им подобные подыскивали для себя новых хозяев, в созданных англичанами и американцами лагерях перемещенных лиц шел секретный торг. Сбывался необычный «товар» — предатели, шпионы, гитлеровские пособники, лишившиеся своих хозяев. Товар этот приобретали представители разведывательных служб западных держав. Рекламой и гарантией служили преступные дела этих отщепенцев против своей Родины.

Западные разведки подбирали не только предателей, изъявивших готовность идти в услужение к новым хозяевам, но и тех, кто мечтал порвать со своим преступным прошлым. И распорядиться своей судьбой эти люди уже не могли.

...День Победы над фашистской Германией застал Людмилу Кондрашину в лагере перемещенных лиц в германском городе Альштедте, занятом американскими войсками. Со дня прибытия в лагерь она исполняла обязанности машинистки и переводчицы.

События тех дней радовали большинство обитателей лагеря, исстрадавшихся по своей Родине. Однако Кондрашина испытывала чувство тревоги. Возвращаться в родные края она не решалась: слишком тяжел был груз ее недавнего прошлого...

Летом 1941 года Минск оккупировали немецко-фашистские войска. Кондрашина пошла работать уборщицей в воинскую часть, не подозревая, что на самом деле это был один из многих фашистских контрразведывательных органов и что он вел борьбу против патриотического подполья в Минске.

Здесь и началось падение Людмилы Кондрашиной. Как-то раз ее вызвал к себе офицер службы безопасности Раух и, используя зависимое положение одинокой девушки, предложил ей оказывать ему содействие в борьбе с советскими патриотами. Она не посмела отказаться. Раух дал ей задание выявлять подпольщиков-коммунистов, лиц, имеющих связи с партизанами, противников «нового порядка». Выдав одного из патриотов, Кондрашина оказалась в цепких руках Рауха. Она продолжала выполнять его задания, выдавая фашистам своих земляков, боровшихся против оккупантов.

Вынужденные оставить белорусские земли, фашисты направили Кондрашину в лагерь «Крименчау». Они предложили ей вступить в созданный гитлеровцами антисоветский «Союз белорусской молодежи». По заданию начальника лагеря Кондрашина проверяла всю поступающую в него частную корреспонденцию с целью выявления антифашистски настроенных лиц.

В апреле 1945 года она оказалась в лагере перемещенных лиц, расположенном в городе Альштедте. Казалось, наступала спокойная жизнь: гитлеровцам теперь было не до нее. Каждый из них стремился замести следы своих преступлений, уйти от справедливой кары. Но не тут-то было. На ее жизненном пути появилась новая фигура — американский разведчик Вайт.

Этот неизвестный Кондрашиной американский лейтенант показал отличное знание ее связей с гитлеровцами. Стало ясно, что фашисты нашли для нее новых хозяев. Лейтенант вел себя грубо. Он сделал вид, будто смягчился, когда был заключен контракт — письменное обязательство о сотрудничестве Кондрашиной с разведкой США. Опасаясь, что американцы выдадут ее как германского агента советскому командованию, Кондрашина покорно приняла все требования нового шефа.

На первых порах Вайт поручил ей вести среди советских людей, находившихся в лагере перемещенных лиц, агитацию за невозвращение на родину.

В конце мая 1945 года американская разведка перебросила Кондрашину в советскую зону оккупации Германии под видом репатриантки. При этом в ее личных документах были изменены имя и год рождения.

Перед выездом в советскую зону Кондрашина получила от лейтенанта Вайта задание. Она должна была собирать сведения о мероприятиях советской военной администрации, а также о частях Советской Армии, убывающих в Советский Союз и остающихся на территории Германии.

Некоторое время Кондрашина работала в советских военных комендатурах, а затем вышла замуж за офицера Советской Армии и прибыла в СССР.

Чекисты Ленинградского военного округа разоблачили шпионку, агента немецких и американских разведывательных органов. Кондрашина понесла заслуженное наказание.

Давно закончилась война. Но нам и по сей день приходится держать на примете тех, кто в пору суровых испытаний изменил своей Родине, своему народу, а ныне пригрет империалистическими разведками и продолжает им служить. Секретные службы западных держав расходуют большие средства на содержание своих агентов из числа провокаторов, изменников Родины, членов НТС. Достаточно сказать, что только на содержание двух радиоцентров антисоветской пропаганды «Свободная Европа» и «Свобода» США за 1949—1971 годы израсходовали более пятисот миллионов долларов. Не составляет секрета, что в этих центрах клеветы и провокаций, являющихся по существу филиалами Центрального разведывательного управления США, подвизается немало тех, кто в годы минувшей войны служил гитлеровцам.

Заключение

Поединок с абвером закончился полной победой советских контрразведчиков, верных чекистским традициям, сложившимся еще в первые годы Советского государства, при Ф. Э. Дзержинском.

На Ленинградском фронте противник не сумел добыть ни одного плана наступательных операций, не смог осуществить ни одной серьезной диверсии. Не удалось ему внедрить своих агентов ни в один из штабов воинских частей и соединений фронта. После разгрома фашистской Германии бывший начальник штаба оперативного руководства ОК.В генерал-полковник Йодль говорил на допросе: «Мы страдали постоянной недооценкой русских сил... В нашей разведке были крупные провалы... Основную массу разведданных в ходе войны (до 90 процентов) составляли материалы радиоразведки и опросы военнопленных. Нам никогда не удавалось перехватить и расшифровать радиограммы ставки, штабов фронтов и армий» [«Совершенно секретно! Только для командования!» Документы и материалы. Изд-во «Наука», 1967, стр. 635.]. Это подтвердил и генерал-фельдмаршал Кейтель: «В ходе войны данные от нашей агентуры касались только тактической зоны. Мы ни разу не получили данных, которые оказали бы серьезное воздействие на развитие военных операций»². Чекисты же сумели проникнуть во многие подразделения абвера и других разведывательных, контрразведывательных и карательных органов фашистской Германии. Наши советские люди, выполняя специальные задания, работали в шпионских школах абвера близ Таллина, в Валге, Стренчи, Нойгофе, Вяцати и Вана-Нурси. Они действовали в абверкоманде 104 и абвергруппах 112 и 212, в абверкоманде 304 и подчиненных ей абвергруппах 311 и 326, в отделе Щ 18-й германской армии, в зондерлагере Вильянди, в формированиях РОА, во многих карательных подразделениях гитлеровцев, в оккупационных административных органах.

Контрразведка Ленинградского фронта в значительной степени обязана своими успехами героической борьбе патриотов в стане врага. Насколько эффективной была эта борьба, свидетельствуют, в частности, данные, которые приводит в своей статье «Поединок с фашистской разведкой» генерал-лейтенант Н. И. Железников. Лишь одна абверкоманда 104 забросила в тыл Красной Армии сто пятьдесят групп шпионов и диверсантов. Согласно документам врага, свою задачу решили только две группы [«Известия», 1965, № 78.].

Так было на Ленинградском фронте. Так было и на других фронтах Великой Отечественной войны.

Не более эффективной была и разведывательно-диверсионная деятельность РСХА. Гиммлер еще в 1943 году, характеризуя результаты подрывной деятельности «Цеппелина» на советско-германском фронте, отмечал, что «основную задачу — провести в большом масштабе диверсионную и подрывную работу — «Цеппелин» выполнил несомненно плохо»³.

Разведчиками советских органов государственной безопасности руководили чувство любви к Родине, к своему народу и неистребимая ненависть к иноземным захватчикам. Воспитанные ленинской партией, они были глубоко убеждены в правоте своего дела, что придавало им необыкновенную стойкость в борьбе с жестоким и коварным врагом.

Успехи советской разведки и контрразведки в период войны вынуждены признать даже руководители разведывательных служб капиталистических стран-бывший начальник Центрального разведывательного управления США А. Даллес писал: «Информации, которую добывали советские разведчики во время второй мировой войны, содействовала военным успехам Советов и представляла собой такого рода материал, который является предметом мечтаний для разведки любой страны»1.

Проникая в гитлеровские разведывательные и контрразведывательно-карательные органы, в шпионско-диверсионные школы абвера, советские разведчики выведывали планы врага, изучали лиц, подготавливавшихся для шпионажа и диверсий в ближних и дальних тылах Советской Армии, каналы проникновения вражеской агентуры. Когда части Советской Армии, в том числе и войска Ленинградского фронта, пошли в наступление, наша армейская контрразведка действовала не вслепую. Она была заблаговременно осведомлена о замыслах абвера, знала, кто, где и с каким заданием будет оставлен гитлеровцами для подрывной деятельности против наступавшей армии, на ее коммуникациях, в ее тылах.

Разведчик, выполнявший специальное задание органов госбезопасности в тылу противника, подчас не имел связи с Центром, со своими наставниками и руководителями и должен был самостоятельно решать сложнейшие задачи. Ему порой приходилось быть немым свидетелем страданий своих соотечественников, и он не мог помочь им. Он не был властен распорядиться даже собственной жизнью. Перед ним ставилась задача выжить во что бы то ни стало и передать собранные сведения на Родину. Работая среди врагов, такой человек и сам прикрывался личиной врага, навлекая на себя гнев и презрение народа. Был риск получить пулю от своих людей, во имя счастья которых он боролся. Как указывал в одном из своих писем из тюрьмы вождь немецких коммунистов Эрнст Тельман, это было время, когда «неудержимый ход истории повсюду требовал жертв, подобно тому как величие и значение времени с его бурным развитием требует сильных и твердых людей и налагает на них испытания, которые они обязаны выдержать»⁴

В народе широко известны имена чекистов — героев Великой Отечественной войны. Восхищение вызывают легендарные подвиги бесстрашного разведчика Героя Советского Союза Н. И. Кузнецова. Исключительное мужество и отвагу в тайной войне против фашизма, беспредельную преданность Родине проявили чекисты Герои Советского Союза В. А. Молодцов, Д. Н. Медведев, К. П. Орловский, Г. М. Кравцов, В. А. Лягин и другие.

Однако многих из них читатель еще не знает. Наш долг перед памятью погибших, перед доблестью живых — поднять из глубин времени материалы о подвигах этих скромных героев. Пришла пора рассказать о них народу, молодым строителям коммунизма.

Советские контрразведчики внесли большой вклад в дело разгрома немецкой военной разведки — абвера, в общее дело победы над гитлеровской Германией в Великой Отечественной войне. Они действовали, следуя указаниям Государственного комитета обороны и центральных органов государственной безопасности, под неослабным контролем и руководством партийных организаций и политических органов Советской Армии.

Победа чекистов закономерна. Ведь они стояли на страже интересов трудящихся, боролись за свободу и независимость своей Родины и потому пользовались искренней поддержкой всего советского народа.

Конечно, не всех фашистских организаторов шпионажа и диверсий удалось настичь. Кое-кто ускользнул от расплаты, нашел себе новых хозяев и служит им с тем же рвением, что и гитлеровцам. Кое-кто продолжает борьбу против сил мира и демократии, помогая возрождению фашизма и реваншизма.

Не случайно бежал в мае 1945 года в зону английской армии Гиммлер. Он надеялся пойти на сговор с Великобританией. Но уж слишком одиозной была его фигура. Не приветили Гиммлера англичане, и он вынужден был принять яд. Бежал Скорцени, сейчас укрывающийся в Испании. Бежал в Аргентину известный читателю старый белогвардеец и видный абверовец Смысловский. В Западной Германии обосновался Целлариус.

На Западе нашел убежище генерал Гелен, который в штабе ОКВ гитлеровской Германии возглавлял отдел «Иностранные армии — Восток» и пользовался особым расположением адмирала Канариса. Гелен передал в распоряжение американской разведки кадры своих сотрудников и агентов, свой шпионский архив. Геленов-ская секретная служба была включена в разведку США, а в 1956 году передана Западной Германии.

Позже генерал Гелен официально возглавлял Бундеснахрихтендинст (БДН) — федеральную разведывательную службу ФРГ, центр которой размещается близ Мюнхена, в маленьком баварском городке Пуллахе. Эта шпионская служба, унаследовавшая и умножившая позорные традиции абвера, занимает ведущее место среди разведывательных органов ФРГ, в числе которых известны так называемое федеральное ведомство по охране конституции, служба безопасности, военная контрразведка и другие.

В штабах федеральной разведывательной службы подвизаются многие бывшие абверовцы, выкормыши Канариса, матерые палачи-эсэсовцы, выученики Гиммлера и Кальтенбруннера. Недавно Рейнгард Гелен вышел в отставку. Его преемником назначен генерал Герхард Вессель, служивший под началом Гелена еще при Гитлере.

Сохранившиеся абверовцы и эсэсовцы создали под крылышком реваншистских кругов Западной Германии крупную разведывательную организацию, которая занимает видное место в цепи разведок империалистических стран, таких, как Центральное разведывательное управление США, как Интеллидженс сервис Англии, как Решут-мосад Израиля.

Империалистические разведки служат агрессивным планам поджигателей войны, они не гнушаются ничем для достижения своих злодейских целей. То в одной, то в другой части земного шара прогрессивные люди мира обнаруживают следы их гнусных злодеяний.

Чекисты — скромные люди. В их среде не приняты высокопарные слова. Они не любят похваляться своими заслугами. Но за них говорят их дела. Мы рассказали лишь о небольшой части того, что сделали контрразведчики Ленинградского фронта в дни войны для защиты нашего города, всей страны от вражеских происков.

Если книга пробудит у читателей чувство признательности к этим замечательным людям, мы будем считать свою задачу выполненной.

B11 «В поединке с абвером». Л., Лениздат, 1974

320 с.

На обороте тит. л. колл, авт.: А. А. Богданов, Г. Г. Власов, Б. И. Иванов, Б. Д. Лебин, Н. С. Павлов.

Документальный очерк о контрразведчиках Ленинградского фронта, о том, как в годы Великой Отечественной войны наши славные чекисты вылавливали и обезвреживали шпионов и диверсантов, засылавшихся в Ленинград и войска фронта фашистской разведкой — абвером, как сами проникали в организации абвера.

Редактор В. П. Цеханович

Художник О. В. Т и т о в Художник-редактор О. И. Маслаков Технический редактор А. И. Сергеева Корректор Л. М. В а н-3 а а м

Сдано в набор 18/VII 1973 г.

Подписано к печати 13/XII 1973- г.

М-16242. Формат 84X108 1/32.

Бумага тип. № 2. Усл. печ. л. 16,8+вкл. 1,68 Уч.-изд. л. 17,45+вкл. 1,28

Тираж 100 000 экз. Заказ № 254. Цена 77 коп.

Лениздат, Ленинград, Фонтанка, 59.

Ордена Трудового Красного Знамени типография им. Володарского Лениздата, Фонтанка, 57.

Scan, DJVU: Tiger, 2014

¹

«За рубежом», 1971, № 20, стр. 22.

²

Там же, стр. 655.

³

«Вопросы истории», 1965, № 5, стр. 30.

⁴

«Комсомольская правда», 26 июля 1966 г.

Оглавление

1. В БОЯХ ЗА ЛЕНИНГРАД
   
   1. Где-то под Лугой...
   2. Что такое абвер
   3. Враг наступает
   4. Чекисты Ленинградского фронта
   5. Под грохот канонады
   6. Заговор в лазарете
   7. Зеленый блокнот
   8. Конец шпионского гнезда
   9. Однажды ночью
   10. Шнур на земле
   11. Агент "0-65" и его близнецы
   12. Перед прорывом блокады
   13. Особое задание
   14. Таинственный „Виланд“
   15. Очередная комбинация абвера
   
   
2. ТАМ, ЗА ЛИНИЕЙ ФРОНТА
   
   1. Тайное становится явным
   2. В Омских казармах
   3. Встреча в стане врага
   4. Девушки-разведчицы
   5. „Кесарю — кесарево“
   6. На холостом ходу
   7. В центральной школе абвера
   8. На Приморском плацдарме
   9. Курт Фон Рейнгардт просчитался
   
   
3. Борьба в эфире
   
   1. Операция „Искатели“
   2. О тех, кто сорвал планы Целлариуса
   3. Под стенами „Абвернебенштелле — Ревал"
   4. Возвращение на родину
   
   
4. ВОЗМЕЗДИЕ
   
   1. Провокаторы Вакербарда
   2. Из дела одной шпионки
   3. Землянка в лесу
   4. Под чужим именем
   5. На болоте Саарсуо
   6. Щит и меч
   7. „Трофейщики“
   8. Кому служили националисты
   9. Встреча на хуторе
   10. Отец и сын
   11. Как веревочка ни вьется...
   12. Захват картотеки „Абверштелле—Остланд“
   13. Провал за провалом
   
   
5. „Парашютисты“
   
   1. Капитуляция курляндской группировки
   2. Конец РОА и зондерштаба Р
   3. Смена хозяев
   
   
6. Заключение

Пометки

1. Обложка

В поединке с абвером
В БОЯХ ЗА ЛЕНИНГРАД
Где-то под Лугой...
Что такое абвер
Враг наступает
Чекисты Ленинградского фронта
Под грохот канонады
Заговор в лазарете
Зеленый блокнот
Конец шпионского гнезда
Однажды ночью
Шнур на земле
Агент "0-65" и его близнецы
Перед прорывом блокады
Особое задание
Таинственный „Виланд“
Очередная комбинация абвера
ТАМ, ЗА ЛИНИЕЙ ФРОНТА
Тайное становится явным
В Омских казармах
Встреча в стане врага
Девушки-разведчицы
„Кесарю — кесарево“
На холостом ходу
В центральной школе абвера
На Приморском плацдарме
Курт Фон Рейнгардт просчитался
Борьба в эфире
Операция „Искатели“
О тех, кто сорвал планы Целлариуса
Под стенами „Абвернебенштелле — Ревал"
Возвращение на родину
ВОЗМЕЗДИЕ
Провокаторы Вакербарда
Из дела одной шпионки
Землянка в лесу
Под чужим именем
На болоте Саарсуо
Щит и меч
„Трофейщики“
Кому служили националисты
Встреча на хуторе
Отец и сын
Как веревочка ни вьется...
Захват картотеки „Абверштелле—Остланд“
Провал за провалом
„Парашютисты“
Капитуляция курляндской группировки
Конец РОА и зондерштаба Р
Смена хозяев
Заключение

ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ ОЧЕРК О ЧЕКИСТАХ ЛЕНИНГРАДСКОГО ФРОНТА 1941-1945

Издание второе, исправленное и дополненное

Коллектив авторов: А. А. БОГДАНОВ, Г. Г. ВЛАСОВ, Б. И. ИВАНОВ, Б. Д. ЛЕБИН, Н. С. ПАВЛОВ

Редакционная коллегия: генерал-лейтенант Д. П. Носырев (председатель), контр-адмирал Н. Н. Кошелев, подполковник А. Г. Лобанов

65-73

© Ордена Трудового Красного Знамени Военное издательство Министерства обороны СССР, 1968 Р.

© Лениздат, 1974 г., с изменениями.

Эта книга документальна. Она носит характер очерка и рассказывает о событиях, имевших место в действительности. Опираясь на факты, ничего не придумывая и не приукрашивая, авторы очерка знакомят читателей с наиболее значительными эпизодами борьбы контрразведчиков Ленинградского фронта против немецко-фашистской разведки в годы Великой Отечественной войны. Правда, некоторые фамилии в книге по ряду причин изменены.

Война Советского Союза против фашистской Германии была самой тяжелой из всех войн, какие знает человечество. Немецкие фашисты двинули против нашей страны громадную, заранее отмобилизованную армию, вооруженную новейшей для того времени техникой, включавшую в себя крупные танковые соединения и большое количество авиации. Наряду с открытой вооруженной борьбой развернулась ожесточенная тайная война, которая по своему размаху и напряжению также не имеет равных себе в истории. Все наиболее квалифицированные силы немецко-фашистской разведки были брошены на советско-германский фронт. Враг пустил в ход весь арсенал коварных приемов и методов шпионажа и диверсий.

Отстаивая в кровопролитных боях свободу и независимость своей Родины, великие социалистические завоевания, советские люди проявляли массовый героизм. В ходе войны с еще большей полнотой раскрылись морально-политическое единство нашего общества, дружба народов СССР, беспредельная преданность советских людей Родине, партии, делу коммунизма. Наши воины мужественно и самоотверженно дрались с врагом, защищали родную землю до последней капли крови. Героизм вооруженных защитников страны социализма, их стойкость, отвага, верность долгу изумляли и поныне изумляют весь мир. Свой вклад в общее дело победы над врагом внесли и чекисты.

В книге «В поединке с абвером» борьба советских органов государственной безопасности против немецко-фашистской разведки в годы войны показана на примерах боевой деятельности чекистов Ленинградского фронта. Само собой разумеется, что они были лишь одним из отрядов славных советских контрразведчиков. Ленинградские армейские чекисты руководствовались в своей работе указаниями Центра, учитывали и применяли опыт, накопленный особыми отделами других фронтов.

В итоге четырех лет войны Советские Вооруженные Силы разгромили немецко-фашистскую армию. Полное поражение потерпела и немецко-фашистская разведка. Огромная заслуга в этом принадлежит советским органам безопасности. Под руководством Коммунистической партии, при поддержке всего советского народа контрразведчики с честью выполняли поставленные перед ними задачи. В пламени войны закалялось их мужество, оттачивалось мастерство.

Авторы этого очерка непосредственно участвовали в ряде чекистских операций, которые они описывают. В книге показано лишь немногое из того, чем приходилось заниматься советским военным контрразведчикам в годы войны. Но и это немногое дает читателю представление, сколь сложна работа чекистов-фронтовиков, какого напряжения сил, ума, нервов требует она. Беззаветно преданные Коммунистической партии, надежные защитники Родины, достойные наследники Дзержинского и его соратников, многие из них отдали свои жизни в борьбе против ненавистного врага.

После Великой Отечественной войны большинство чекистов Ленинградского фронта ушло в запас. Кто не успел доучиться, засел за книги. Иные вернулись к своим прежним мирным профессиям или были направлены партией на другие участки социалистического строительства. Некоторые продолжают доныне работать в органах государственной безопасности. Тайная война для них не кончилась.

Среди империалистов есть еще немало охотников проверить прочность советского строя силой оружия. В нашей печати нередко появляются сообщения об очередных попытках империалистических разведок проникнуть в нашу страну.

Авторы писали свой очерк, побуждаемые стремлением рассказать советским людям о вкладе чекистов Ленинградского фронта в дело победы над фашизмом в минувшей войне. Что касается охотников до всяких шпионских авантюр, то пусть эта книга послужит для них предостережением. Без сомнения, их ждет такая же участь, как и абверовских шпионов и диверсантов.

Первое издание книги «В поединке с абвером» вышло в 1968 году. В 1971 году она была издана в Германской Демократической Республике и почти одновременно вышла в свет в Ереване на армянском языке. При подготовке нового издания авторы несколько расширили книгу, включив в нее ряд материалов, полнее раскрывающих избранную ими тему.

Несомненно, что дополненное издание книги будет с интересом встречено читателями, что она будет способствовать повышению политической бдительности советских людей, воспитанию нашей молодежи на славных боевых традициях Великой Отечественной войны.

Генерал-лейтенант Д. П. НОСЫРЕВ

Перед прорывом блокады

Летом 1942 года командование группы армий «Норд» стало готовиться к новому наступлению, рассчитывая взять Ленинград штурмом. Началась концентрация немецко-фашистских войск в районе Мги, Тосна. В июле под Ленинградом появились части 11-й немецкой армии, прибывшие из-под Севастополя.

Советское Верховное главнокомандование приняло необходимые меры, чтобы сорвать очередную попытку гитлеровцев захватить Ленинград.

В июне был восстановлен Волховский фронт. Командующим Ленинградским фронтом был назначен генерал-лейтенант артиллерии, впоследствии Маршал Советского Союза, Л. А. Говоров. В Ленинград для воинских частей фронта стали прибывать через Ладогу пополнение, новая техника, горючее, боеприпасы.

Во второй половине 1942 года ряд соединений Ленинградского и Волховского фронтов развернули наступательные операции против гитлеровских войск, окружавших город на Неве. Бои в районе Ивановского, Ям-Ижоры, захват плацдарма на левом берегу Невы, напротив Невской Дубровки, который был утрачен в апреле 1942 года, операции под Синявином упреждали попытки гитлеровцев перейти в наступление, были хорошей боевой школой для воинов обоих фронтов, позволяли накопить нужные сведения о немецко-фашистских войсках под Ленинградом.

По указанию Ставки Верховного главнокомандования Ленинградский и Волховский фронты стали готовиться к операции по прорыву блокады. Обстановка для этого складывалась благополучно. Войска Северо-Западного фронта отвлекли от Ленинграда силы 16-й германской армии. Из-под Ленинграда на юг, где советские войска усилили сопротивление гитлеровцам, в октябре убыли некоторые части 11-й германской армии. 19 ноября 1942 года советские войска перешли под Сталинградом в решительное контрнаступление и окружили двадцать две отборные дивизии врага. Однако гитлеровцы продолжали держать под Ленинградом крупную группировку своих войск.

Для участия в операции по прорыву блокады командованием Ленинградского фронта в октябре 1942 года была создана на базе войск Невской оперативной группы 67-я армия. Она приступила к подготовке наступления юго-западнее Шлиссельбурга. Навстречу ей из района южнее Ладожского озера должны были двинуться части 2-й ударной армии Волховского фронта. Наступлению предшествовала большая и всесторонняя подготовка всех родов войск

Готовились к операции и армейские чекисты. Летом 1942 года в руководстве особым отделом произошли изменения. После перевода в Центр П. Т. Куприна начальником особого отдела Ленинградского фронта был назначен генерал-майор А. С. Быстров, его заместителем — полковник И. Я. Лоркиш. Осенью А. С. Быстров на совещании руководящего состава особых отделов армий и дивизий сообщил, что, по информации Центра, противник при отступлении под Москвой и на других участках советско-германского фронта оставлял на нашей территории агентуру, давая ей задание внедряться в Красную Армию. Эти данные Центра подтверждались фактами проникновения агентов абвера в части Ленинградского фронта. Вражеских лазутчиков удалось выявить в составе нового пополнения, прибывавшего в Ленинград летом 1942 года через Ладожское озеро.

Знание форм и методов работы гитлеровской разведки помогли чекистам Ленинградского фронта С. И. Шадарову, Б. М. Пидемскому, В. А. Кропачеву, А. А. Макарову, Г. Ф. Трубину, В. А. Лебедеву разоблачить ряд фашистских агентов, проникших в запасные и распределительные части, во фронтовые госпитали. Опытная военная разведка врага использовала любую возможность для засылки своей агентуры в советские войска. Известны отдельные случаи, когда фашистские разведчики при отступлении оставляли на поле боя своих агентов с предварительно нанесенными им легкими огнестрельными ранениями. Гитлеровцы стремились использовать в своих интересах нашу особую заботу о раненых.

Такого вражеского агента, который пытался проникнуть в Красную Армию, инсценировав ранение в бою, разоблачила в одном из военных госпиталей. фронта лейтенант Е. А. Логинова. В начале войны Екатерина Алексеевна, ныне преподаватель, кандидат педагогических наук, была переводчицей в особом отделе дивизии, а затем оперативным сотрудником.

В дни войны в органах контрразведки Ленинградского фронта работало немало женщин. Чекисты — ветераны войны тепло вспоминают сотрудниц М. П. Никитину, О. Г. Ляиченко, Е. А. Логинову, Д. П. Половинкину, Е. А. Тихомирову, Е. П. Григорьеву и других. Они умело выполняли оперативные задания, много и плодотворно трудились на порученных им участках.

Незадолго до начала боев по прорыву блокады командующий Ленинградским фронтом генерал Л. А. Говоров поставил перед особым отделом фронта задачу — ни в коем случае не допустить, чтобы враг узнал что-либо о подготовке наступления. Было ясно, что доста-точно одному агенту пробраться с такого рода сведениями к противнику, и тщательно подготовленная операция окажется под угрозой срыва.

— Вряд ли вы можете ручаться, что в передовых частях нет ни одного вражеского лазутчика, — говорил Л. А. Говоров начальнику особого отдела фронта.— Следовательно, ваша задача состоит в том, чтобы такие лазутчики, если они есть, не узнали о дате наступления, а тем более, чтобы они не смогли об этом сообщить противнику.

Особый отдел 67-й армии вначале возглавлял полковник А. А. Исаков. Через некоторое время его сменил полковник М. П. Недрига, скромный и вдумчивый руководитель (в первые месяцы войны он был начальником особого отдела Ленинградской армии народного ополчения).

Расскажем об одной из попыток абверовской агентуры предупредить своих хозяев о готовившемся наступлении.

В артиллерийский полк 67-й армии в составе нового пополнения с Большой земли прибыл рядовой Степан Буравкин. О нем было известно, что он колхозник и что в действующей армии служил с первых дней войны. В октябре 1941 года с районе Великих Лук Буравкин попал в плен. Затем он оказался у себя на родине, в Торопецком районе Калининской области. В феврале 1942 года, после освобождения района от фашистских захватчиков, был снова призван в Красную Армию.

В артиллерийской батарее, куда Буравкина зачислили, солдат исправно выполнял свои обязанности. В дни, когда полк получил приказ начать подготовку к наступлению и в лесу на правом берегу Невы начали сосредоточиваться прибывавшие в 67-ю армию новые части, Буравкин обратился к старшине батареи.

— Похоже, скоро в бой, — сказал он. — Хочу подать рапорт о переводе в стрелковый полк. Буду мстить фашистам в рукопашном бою за кровь и муки советских людей.

Вскоре Буравкин стал проситься уже в разведку. Ему отказали: не было необходимости переводить артиллериста, прошедшего специальную подготовку» в часть иного назначения.

Не отличавшийся общительным характером солдат стал еще более хмурым, сосредоточенным. Он мало говорил и в то же время внимательно прислушивался к разговорам о начавшемся передвижении войск и подготовке к прорыву блокады Ленинграда, завязывал знакомства с солдатами частей, прибывавших в район расположения полка.

О поведении Буравкина контрразведчик полка старший лейтенант И. В. Васильев доложил заместителю начальника особого отдела 67-й армии подполковнику Д. Д. Таевере. Последовал телеграфный запрос в Калинин: как вел себя Буравкин, находясь на оккупированной врагом территории?

Как-то после ужина Буравкин вышел из землянки. Прошел час. Солдат не возвращался. Встревоженный командир отделения отправился искать его, осмотрел все вокруг, заглянул в соседние землянки. Буравкина нигде не было. Об этом сразу же сообщили в штаб полка, в особый отдел...

Наши войска были сосредоточены в окопах передовой линии на правом берегу Невы, гитлеровцы — на левом. Днем нейтральная полоса хорошо просматривалась, любая ее точка находилась под прицелом. Ночью на невском льду располагалось боевое охранение. Никто не смог бы незамеченным перейти реку.

Подполковник Таевере приказал старшему лейтенанту Васильеву искать Буравкина в расположении полка и в соседних частях, а сам установил связь с командиром батальона охраны особого отдела фронта подполковником А. Т. Корячкиным.

В последние ночи перед наступлением боевое охранение было усилено секретами пограничников из этого батальона. Вскоре выяснилось, что один из секретов задержал Буравкина.

— Я шел во второй дивизион, к красноармейцу Сизову. Мы с ним познакомились, когда ехали на Ленинградский фронт, — спокойно заявил Буравкин на допросе.

— Кто вам разрешил уйти из подразделения?

— Никто. Я готов понести за это наказание.

— Вас задержали на льду Невы. На другом берегу ее — противник. Куда вы направлялись?

— Я уже сказал: в соседний дивизион. Может быть, в темноте по ошибке свернул немного в сторону.

На следующий день допрос задержанного продолжался. Он твердо стоял на своем. И лишь после того как чекисты познакомили его с текстом телеграммы, поступившей из Калинина, Буравкин сник. В телеграмме говорилось: «При расследовании установленных фактов предательства получены данные о сотрудничестве Буравкина с фашистскими карательными органами, материалы высланы почтой».

Вот что рассказал Буравкин чекистам о своих преступлениях.

Попав в плен, он сообщил гитлеровцам все, что знал о 117-й дивизии, в которой служил до пленения. Видя готовность пленного на все, фашисты предложили ему поступить в карательный отряд, формируемый для борьбы с партизанами. Буравкин согласился. Через некоторое время его отпустили домой, к семье, но поручили выявлять коммунистов, комсомольцев и других советских патриотов, боровшихся против- захватчиков. Буравкин исправно выполнял обязанности провокатора.

— Ну, а дальше что? — настаивал, допрашивая его, Васильев. — Кто вас вызывал перед отступлением фашистов на Центральном фронте? Какое вам дали задание?

Буравкин вскинул на старшего лейтенанта тревожный взгляд:

— И об этом знаете?

— Рассказывайте! — строго сказал Васильев. Он знал одно: гитлеровцы очень часто работали по шаблону.

— Ну, вызвал меня комендант, к которому я ходил по вечерам, — признался Буравкин. — Там был какой-то немец, офицер. Говорит, германские войска выравнивают линию фронта, временно отступают, а потом начнут генеральное наступление на Москву...

— Предложил остаться и пойти в Красную Армию?

— Предложил. Говорит, ты верный слуга фюрера и должен завоевать доверие комиссаров и чекистов. Разрешил даже ругать их, гитлеровцев.

— Разрешил? — усмехнувшись, переспросил Васильев.

— Разрешил, — подтвердил Буравкин и пояснил: — Чтобы, значит, завоевать у вас доверие.

— Да, понимаю. Дальше.

— А дальше, значит, когда русские войска получат приказ наступать, ты, говорит, должен перейти линию фронта и предупредить нас. Сумеешь выполнить задачу— получишь от фюрера награду: надел земли и участок леса в собственность. Хозяин, говорит, будешь, бауэр...

— Бауэр? — иронизируя, опять переспросил Васильев.

— Бауэр, повторил Буравкин.

— Подлец ты, Буравкин, — не сдержался Васильев. — Не пощадит тебя трибунал.

Трибунал не пощадил Буравкина.

12 января 1943 года Ленинградский и Волховский фронты неожиданно для противника перешли в наступление. 18 января части 67-й и 2-й ударной армий после ожесточенных боев, нанеся крупное поражение частям 18-й германской армии, соединились. Вражеское кольцо блокады было прорвано. Город Ленина получил сухопутную связь со страной. Фронт восстановил важнейшую коммуникацию, открыл дорогу эшелонам с продовольствием для населения Ленинграда и оборонявших его войск, с топливом и сырьем для фабрик и заводов.

Контрразведчики фронта принимали активное участие в боях по прорыву блокады. Храбрыми воинами показали себя Д. Д. Терешин, награжденный за доблесть и мужество орденом Ленина, чекисты П. К. Антипов, Т. А. Наливайченко, Н. Ф. Суханов, А. И. Комшилов, Н. П. Никонов, Н. П. Галкин, Г. А. Рудоквас, Ф. А. Бурмистров, Н. И. Дианов, М. Н. Соболев и другие.

В наступлении участвовали батальон пограничников особого отдела фронта и рота охраны особого отдела 67-й армии (командовал ротой старший лейтенант А. Н. Монахов). Храбро сражались бойцы-пограничники. Многие из них были потом награждены орденами и медалями. Ордена Красного Знамени удостоился командир отделения старший сержант П. Я. Курников, который вступил в единоборство с немецким тяжелым танком, подорвал его и взял в плен экипаж.

Рота охраны особого отдела 67-й армии была известна еще и тем, что бойцы ее, по инициативе заместителя начальника отдела подполковника Д. Д. Таевере и командира роты А. Н. Монахова — мастера стрелкового спорта, включились в снайперское движение. В свободное от нарядов время они выходили на передний край для «охоты» за гитлеровцами. Сотни фашистских солдат истребила снайперская рота за короткое время.

Особое задание

В 1943 году, оправившись от понесенных им потерь, враг вновь пытался концентрировать войска на мгинско-синявинском направлении. Ожесточенные бои, то затихая, то усиливаясь, продолжались на этом участке несколько недель. В сентябре войска 67-й армии овладели Синявином и отбросили гитлеровцев к юго-западу.

Летом и осенью сорок третьего года органы абвера при группе германских армий «Норд» продолжали интенсивную подготовку и заброску шпионов и диверсантов в войска и тылы Ленинградского и Волховского фронтов. Вражеские разведорганы расширили круг сведений, которые они стремились выведать. Вот какую программу разработали они для группы агентов, выброшенных в районе Вологды с задачей проникнуть в Ленинград и осесть там. Шпионы должны были собирать и передавать по радио сведения: о дислокации в Ленинграде штабов воинских частей и соединений; о составе подводного флота на Балтике и местах базирования подводных лодок; о численности паровозного парка ленинградского железнодорожного узла; о расположении действующих заводов и фабрик, выпускаемой ими продукции, а также о ложных заводах, замаскированных под действующие; о материальном положении и политико-моральном состоянии населения города.

Абвер направлял лазутчиков в расположение войск Ленинградского фронта не только для шпионажа и диверсий. Наиболее доверенные, прошедшие индивидуальную подготовку агенты засылались в Ленинград, как и в Москву, в одиночном порядке, с особыми, тщательно засекреченными заданиями.

Старший лейтенант П. Д. Бабиков работал в группе офицеров особого отдела при штабе Ленинградского фронта. В задачу группы входило ограждать штаб фронта от происков гитлеровской разведки. В чекистские органы старший лейтенант пришел в конце 1939 года из вуза, ныне именуемого Ленинградским институтом культуры имени Н. К. Крупской. Энергичный, собранный, он быстро освоился с новым делом и со временем стал опытным контрразведчиком. Честный, самоотверженный работник, скромный, душевный товарищ — таким помнят его фронтовые друзья. Петр Дмитриевич погиб в бою под Нарвой в марте 1944 года.

В один из майских дней 1943 года старший лейтенант Бабиков зашел в бюро пропусков штаба фронта на Дворцовой площади и присел к столу помощника коменданта старшего лейтенанта Н. Н. Иванова. На плечах Бабикова красовались только что введенные в армии погоны. На боку висела объемистая полевая сумка. Вместе со служебными бумагами в ней Бабиков носил том «Войны и мира»: Петр Дмитриевич был большим книголюбом.

— Поскольку вы, Николай Николаевич, отвечаете за выдачу пропусков в помещение штаба,— сказал он Иванову,— я хотел бы обратить ваше внимание на этот документ. — Порывшись в своей «походной канцелярии», Бабиков протянул Иванову удостоверение личности начальствующего состава РККА:—Что вы можете сказать о нем?

Пригладив ладонью тронутые сединой волосы, помощник коменданта (он был призван из запаса в первый день войны) внимательно рассмотрел удостоверение и вскинул глаза на Бабикова:

— Документ как документ.

— А между тем он отобран у фашистского шпиона, заброшенного на самолете из Пскова в район Вологды с заданием проникнуть в Ленинград. И, судя по некоторым признакам, изготовлен немецкой разведкой.

— Ловко сработано! — невольно вырвалось у Иванова.

Достав из кармана свое удостоверение, он принялся сверять его с фиктивным документом.

— Как две капли воды. Никакой разницы...

— А разница, между прочим, есть, — сказал Бабиков. — Вот смотрите. На этой страничке, на второй снизу пунктирной линии, отсутствует одна точка. А на обороте в третьей строке не отпечаталась нижняя левая черточка у буквы «д».

— Верно, — согласился Иванов. — Но сразу этих мелочей и не заметишь.

— Прошу вас именно на них обращать особое внимание...

Как позже выяснилось, в то самое время, когда чекист беседовал с помощником коменданта штаба Ленинградского фронта, в одном из домов оккупированного гитлеровцами Пскова, где размещалась абвер-команда 204, разговаривали два человека.

— Считаю необходимым, — назидательно говорил по-русски полный капитан немецкой армии своему собеседнику, одетому в форму лейтенанта Красной Армии,— еще раз напомнить, что главное — не дать заподозрить себя. Действуйте смело, решительно, я бы сказал — нахально.

— Документы надежны? — осведомился лейтенант.

— Бесспорно. Единственная трудность —разузнать шифр. Но с вашей находчивостью это не проблема,— польстил капитан своему собеседнику.

С наступлением темноты капитан отвез лейтенанта на аэродром. Прощаясь, напомнил:

— Не забывайте, что здесь остались ваши близкие— мать и брат...

Лейтенант приземлился на опушке леса. Он обрезал стропы, собрал и закопал парашют. Когда рассвело, выбрался на проселочную дорогу и за полчаса дошел до деревни Ермаково. Он знал, что от Ермакова до Череповца примерно восемьдесят пять километров. На попутной машине, щедро заплатив шоферу, офицер в полдень приехал в Череповец. На вокзале он некоторое время присматривался кпассажирам. Его внимание привлек безусый связист со знаками различия младшего лейтенанта, оживленно рассказывавший окружающим о жизни в Ленинграде. Улучив время, приезжий заговорил с младшим лейтенантом, познакомился с ним и, предложив вместе выпить и закусить, достал хлеб, лук, флягу со спиртом.

— Это же богатство! — обрадовался связист. — Лук да еще спирт. А у меня колбаса «второй фронт»...

Через полчаса они были приятелями. Неизвестный как бы между прочим сказал:

— Еду из госпиталя домой, в Ленинград, да не знаю, какие порядки на Ладоге. Меня ведь, раненого, самолетом вывезли.

— Расскажу, — пообещал разговорчивый собеседник, аппетитно закусывая луковицей.— Я раз пять переправлялся.

Рано утром 28 мая лейтенант без осложнений прибыл в Ленинград и направился на Васильевский остров к знакомой девушке. Около двенадцати часов он появился на Дворцовой площади, в бюро пропусков штаба Ленинградского фронта, и попросил помощника коменданта выслушать его наедине. Чуть волнуясь, доложил:

— Я из глубокой разведки. Мне необходимо срочно попасть к командующему фронтом.

Старший лейтенант Иванов отлично знал, что кабинет командующего находится не в здании штаба, а в Смольном, однако он не упомянул об этом и спросил у посетителя документы. Лейтенант предъявил командировочное предписание.

— А удостоверение личности?

Лейтенант отстегнул сначала левый карман гимнастерки, потом правый, тут же снова потянулся к левому, достал удостоверение, подал его помощнику коменданта.

«Лейтенант Савинков Иван Михайлович», — прочел тот. Удостоверение было совсем новеньким. Внимательно рассматривая его, Иванов заметил, что оно содержит некоторые признаки фиктивного документа, о которых ему говорил контрразведчик.

«Неужели шпион»? — подумал старший лейтенант и, мельком взглянув в лицо рослого лейтенанта, как бы между прочим спросил:

— Значит, вы из разведки?

— Я уже об этом сказал, — с легким раздражением ответил тот.

— Тогда вам следует пройти в разведотдел штаба фронта.

— Нет, нет, мне нужен только генерал Говоров. Вы не беспокойтесь, наган я сдам. А вас очень прошу выписать пропуск или провести меня к командующему.

— Хорошо, — согласился Иванов, — будет сделано.

Савинков устало опустился на диван. Иванов вышел в соседнюю комнату к дежурному по бюро пропусков сержанту, быстро набросал короткую записку и шепотом приказал:

— Немедленно разыщите нашего контрразведчика и передайте ему это.

— Слушаюсь! — ответил сержант, стремительно вставая. По тону начальника он понял, что это поручение особой важности.

Войдя через минуту к себе, Иванов заметил, что лейтенант сидит на диване полузакрыв глаза, всем своим видом давая понять, что не желает разговаривать.

Вскоре раздался телефонный звонок. Иванов сказал Савинкову:

— Вас ждет адъютант командующего. Я провожу.

И они прошли... в кабинет сотрудников контрразведки.

Здесь были Бабиков и его старший товарищ по службе капитан Л. Б. Гайсин. Обращаясь к нему, Иванов доложил:

— Товарищ капитан! Лейтенант просит записать на прием к командующему фронтом. Вот его документы.

— По какому Вопросу? — спросил контрразведчик, рассматривая удостоверение Савинкова.

— Я прибыл из глубокой разведки. О результатах доложу командующему лично сам. Если положено, сдам оружие.

— Примите оружие, товарищ Бабиков, — распорядился капитан.

Старший лейтенант вплотную подошел к Савинкову и, беря наган, второй рукой чуть коснулся заднего кармана брюк.

— Другого оружия нет? — спросил Гайсин.

— Нет, — ответил Савинков.

— Есть! — резко возразил Бабиков.

— Изъять!

Бабиков и подскочивший к нему Иванов извлекли из кармана брюк «лейтенанта» заряженный пистолет. Один патрон находился в канале ствола. При обыске у задержанного были также обнаружены различные фиктивные документы, чистые бланки с печатями, солидная пачка советских денег.

— Игра окончена, — спокойно сказал капитан. -Перед вами контрразведчики фронта.

— Понятно, — глухо проговорил Савинков.

— Кто вы и с какой целью хотели лично видеть командующего Ленинградским фронтом?

— Я шел, чтобы передать командующему сведения о противнике, которые имею при себе.

— Допустим. Но почему с оружием?

— Я не возражал сдать его.

— Вы говорили о нагане, а о поставленном на боевой взвод пистолете в потайном кармане предпочли умолчать. Почему?

Савинков безмолвствовал. Не ответил он на этот вопрос и потом, хотя в своей причастности к абверу признался быстро: улики были слишком красноречивы.

...Сотруднику абверкоманды 204 в Пскове капитану Мартинкусу доложили, что с передовой доставлен советский лейтенант, командир взвода автоматчиков 56-й отдельной морской стрелковой бригады, без сопротивления сдавшийся в плен с оружием в руках. На допросе он сообщил немецким офицерам все, что знал о своей части, и отдал им свой орден Красной Звезды. Лейтенант изъявил желание поступить в «русскую освободительную армию» Власова. До начала войны он жил в Пскове с матерью и младшим братом, работал киномехаником.

Капитан Мартинкус заинтересовался перебежчиком. Утром в своем кабинете он уже беседовал с ним.

— Что влечет вас к власовцам? — спросил Мартинкус.

— Свобода действий. Свобода от надоевшей морали. То нельзя, это нельзя... У меня давно зародилась мысль уйти в партизаны, создать свой отряд, никому не подчиняться и принимать боевые решения не по приказам сверху, а самому. Хотел воевать против вас, но раз попал к вам, то могу и против большевиков. Только самостоятельно.

— Широкая натура, — усмехнувшись, сказал Мартинкус, а про себя решил: «Если родные этого анархиста живут в Пскове, я заставлю его ходить по струнке».

Мартинкус лично проверил версию перебежчика о родных, живущих в Пскове, сам побывал у его матери и брата и на очередной беседе заявил:

— Так вот, вместо службы в армии генерала Власова предлагаю вам более интересное дело — разведку.

Лейтенант немного подумал и согласился. Мартинкус решил польстить ему:

— Я уверен: вы можете стать известным человеком.

Он предложил лейтенанту избрать псевдоним, чтобы скрыть от окружающих свое настоящее имя. Не удалось установить, случайно это произошло или преднамеренно, но факт остается фактом: с этого дня новоиспеченный агент абвера стал носить имя Савинкова — известного эсера-авантюриста, организатора террористических актов, одного из злейших врагов Советского государства, в свое время пойманного чекистами.

Агента стали готовить в индивидуальном порядке. Мартинкус занимался Савинковым сам, периодически докладывал, как подвигается дело, начальнику абверкоманды 204 полковнику фон Эшвингеру...

За проявленную бдительность и находчивость при задержании фашистского лазутчика Военный совет фронта наградил старшего лейтенанта Н. Н. Иванова орденом Красной Звезды, а молодого офицера контрразведки П. Д. Бабикова — медалью «За боевые заслуги».

Таинственный „Виланд“

Абверовцы стремились проникнуть и в разведывательные подразделения Ленинградского фронта.

В июне 1943 года наша контрразведка сумела перехватить и дешифровать радиограмму абвергруппы 312, которая размещалась в Гатчине, начальнику абверкоманды 304 майору Гезенрегену. В ней говорилось, что абвергруппа 312 переправляет через линию фронта перевербованного агента противника. Псевдоним его «Виланд».

Из радиограммы был ясен лишь замысел врага. Но кто этот «Виланд», на каком участке он будет переброшен на нашу сторону, еще предстояло установить. Действовать требовалось немедленно. Ложные сведения о противнике, которые нес фашистский агент, действуя под видом возвращавшегося с задания советского разведчика, могли ввести в заблуждение наше командование, вызвать просчеты при планировании боевых операций.

Управление контрразведки фронта информировало контрразведку КБФ и Волховского фронта о полученных данных. Те и другие стали выяснять, не является ли «Виланд» войсковым разведчиком.

Специалисты всю ночь просидели над перехваченной радиограммой и к утру расшифровали еще одну фразу. В ней шла речь о советском разведчике, который был сброшен с самолета в ночь на 17 мая 1943 года в районе Пендиковского озера, близ деревни Шапки. Это давало еще одну нить для розыска вражеского агента.

Сотрудники управления контрразведки Ленинградского фронта капитан Л. Б. Гайсин и старший лейтенант П. И. Романов сутки не смыкали глаз. Они навели справки в разведотделе фронта, побывали в штабах армий. Выяснилось вот что.

17 мая с одного из пригородных аэродромов Ленинграда вылетел самолет. На его борту находились гвардии сержант Баранов и рядовой Палкин. Они направлялись в разведку на пять дней в район Тосно, Шапки, чтобы установить степень интенсивности передвижения войск противника и определить систему вражеских укреплений на реках Мге и Мойке. Пять дней истекли. Разведчики не возвращались. Неужели один из них скоро вернется как фашистский агент «Виланд»? Но кто — Баранов или Палкин? Когда и где он перейдет линию фронта? Ответа на эти вопросы не было. Оставалось только ждать...

Несколько позже стало известно, что в это время произошло там, за линией фронта.

Сотрудник абвергруппы 312 обер-лейтенант Розе прибыл к линии фронта из Сиверской на «оппель-кадете». В машине сидел «Виланд» с повязкой на глазах, которую сняли, когда прибыли на место. Для переброски агента Розе облюбовал участок обороны 177-й стрелковой дивизии 54-й армии Волховского фронта. Сейчас он еще раз проверял, как «Виланд» усвоил легенду, и давал ему последние указания:

— Если попадете в особый отдел, держитесь на допросе одной линии. Не добавляйте ничего, говорите одно и то же, одно и то же. Тогда можно рассчитывать на успех.

Но расчеты обер-лейтенанта Розе были напрасными...

Рядовые 9-й роты 486-го стрелкового полка Курилин и Усачев заступили на пост у дзота 1503 в поздний час 10 июня. Белая ночь как бы помогала бойцам. Кочковатое болото широкой нейтральной полосы, отделявшей наши позиции от переднего края немцев, было залито светом.

Командира роты старшего лейтенанта Васильева разбудил вбежавший в землянку Усачев:

— Товарищ старший лейтенант, к дзоту ползет немец. Видно, перебежчик. В руках — белый платок.

— Передайте Курилину: не стрелять. Я сейчас выхожу.

Васильев догнал Усачева около поста. Метрах в пятидесяти перед дзотом лежал человек в форме солдата немецкой армии. В левой руке он держал трепетавший от легкого ветерка белый платок.

— Я ваш, я советский солдат, — торопливо говорил неизвестный.

Васильев предупредил его, чтобы он был осторожен: впереди минное поле.

— Я сапер. Разберусь... В случае чего, могу разминировать.

Перебежчик благополучно преодолел минное поле. Васильев обезоружил его и повел к себе в блиндаж.

— Моя фамилия Палкин, — торопился рассказать неизвестный. — Нас с товарищем послали в разведку 17 мая, да только мой друг погиб. Убили его фашисты проклятые...

«Переживает», — сочувственно подумал Васильев, Он знал, как тяжело терять фронтовых друзей, и не задавал вопросов.

— Задержался я, никак не мог перейти линию фронта. Раза четыре пытался. Сообщите обо мне в инженерное управление или нашему комбату. А еще лучше — дайте документ, я на попутных сам доберусь в Ленинград.

— Сейчас свяжусь с командованием. Не хотите ли перекусить? Голодны небось?

— Не откажусь, — ответил тот.

На другой день Палкин был доставлен в Ленинград, но не в инженерное управление, а в управление контрразведки фронта. Капитан Гайсин и старший лейтенант Романов встретились с тем, кого разыскивали по всем соединениям фронта. Перед ними сидел высокий, нескладный человек лет тридцати, пяти, с бесцветным лицом и бойко рассказывал, как они с гвардии сержантом Барановым приземлились близ озера Пендиковского, как собирали интересующие инженерное управление сведения, как пробирались к линии фронта, чтобы доставить информацию.

— На опушке леса наткнулись на немецкий патруль. У нас потребовали документы. Мы побежали. Фашисты открыли стрельбу. Баранова убили, а мне удалось уйти.

Чекисты внимательно слушали сочиненную обер-лейтенантом Розе легенду, которую уверенно пересказывал агент.

— Вы меня, товарищи, поскорей отпустите в инженерное управление, — убеждал контрразведчиков Палкин.— Там, поди, заждались. Сведения больно ценные. Не зря за них голову сложил гвардии сержант...

— А может быть, правду начнете рассказывать, «Виланд»?

— Что? — вздрогнул Палкин. — Какой «Виланд»?.. Вы меня на пушку берете! Проверьте в инженерном управлении. Там знают, кто такой Палкин. Я ценные сведения принес. Вы отвечать будете.

В тюрьме Палкин снова и снова вспоминал все, что услышал от обер-лейтенанта Розе. Вспоминал его посулы. Гитлеровец обещал освободить Палкина из плена, дать ему дом, корову. «Вот теперь я получу все сполна»,— горько думал Палкин и вспоминал о Баранове, который попал к фашистам из-за него, но отказался стать предателем. «Сволочь ты, Палкин, — с негодованием говорил сержант, узнав, что его напарник согласился работать на фашистов. — Убить бы тебя, да нечем. Стань хоть напоследок человеком: придешь к своим— признайся во всем».

Снова и снова мучительно размышлял Палкин: «Откуда они знают мой псевдоним? Может, признаться в чем-то малом?..» Он до войны отбывал наказание за грабеж и усвоил манеру поведения уголовника. «Нет, надо держаться до конца, повторять одно и то же».

Шли дни. Под давлением улик, собранных следователем Н. И. Родионовым, Палкин признался, как струсил и сдался в плен фашистам, как предал Баранова, как стал абверовским агентом. Обер-лейтенант Розе снабдил его дезинформационными данными, якобы собранными в тылу немецких войск, и дал задание накапливать сведения о войсках фронта, а при очередной разведоперации вернуться обратно.

Не вышло. Агент «Виланд» не возвратился.

Очередная комбинация абвера

В 1943 году, после поражения гитлеровцев под Сталинградом и на Курской дуге, произошел коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны. Советские войска прочно взяли инициативу в свои руки и, ломая сопротивление врага, погнали его на Запад. Только за лето и осень 1943 года на советско-германском фронте было разгромлено сто восемнадцать фашистских дивизий. Бои, которые вели Ленинградский и Волховский фронты в июле, августе и сентябре, серьезно ослабили войска группы «Норд». Ощутимые удары по коммуникациям гитлеровцев наносили и ленинградские партизаны, которые к тому времени стали грозной силой в тылу врага. Предвидя неизбежность новых наступательных операций Советской Армии, немецко-фашистское командование пополняло части 18-й и 16-й армий, укрепляло старые оборонительные рубежи и лихорадочно строило новые, сгоняя на работы население прифронтовых районов. Командование группы «Норд» настоятельно требовало от своей разведки как можно быстрее установить, с какого направления и когда следует ожидать нового наступления войск Ленинградского фронта.

Начиная с лета 1943 года противник особенно активизировал агентурную разведку в Приморской оперативной группе (ПОГ), на Ораниенбаумском плацдарме, откуда гитлеровское командование не без оснований ожидало удара. На болотистой местности правого фланга ПОГ абверовцы обнаружили участки, на которых не было сплошной линии фронта. Летом кое-где болото пересохло, и немецкая разведка, располагавшая образцами документов некоторых советских воинских частей, смогла переправить здесь нескольких своих агентов. Однако выполнить поставленную перед ними задачу они не сумели. Чекисты Приморской оперативной группы своевременно обнаруживали каналы проникновения немецких шпионов, и перебрасываемые этим путем агенты абвера, как правило, не уходили обратно. А те, которые уходили... Впрочем, об этом пойдет речь в следующем разделе книги. А сейчас — об одной из комбинаций абвера на участке Приморской оперативной группы летом 1943 года.

В разведывательный отдел штаба ПОГ был доставлен задержанный немецкий шпион. Точнее, не задержанный, а добровольно сдавшийся в плен. Он был в форме младшего командира Советской Армии, имел документы на имя старшины автороты штаба ПОГ старшего сержанта Артура Краулиня, который якобы направлялся на семь суток в соединения Приморской оперативной группы для отбора шоферов.

В потайном кармане у вражеского лазутчика обнаружили- письмо, написанное по-русски и адресованное Хуго Фангеру: «...скучаю, тяжело переживаю разлуку. Мечтаю о том времени, когда все снова будет так, как до твоего внезапного отъезда. Нет дня, чтобы не думала о тебе и об Андрее. Жив ли он? Целую. Твоя Маша».

Сдавшийся в плен немецкий шпион был высокий, статный, белокурый человек, неплохо говоривший по-русски.

— Прежде всего, я не латыш Краулинь. Я Хуго Фангер, немец, — рассказывал он. — Мои родители — коммунисты. В девятнадцатом году, после разгрома революции в Германии, они эмигрировали в Советскую Россию. Мне тогда было четыре года. В двадцать третьем мы возвратились на родину. Перед приходом Гитлера к власти мать выехала в Москву, а я остался с отцом. Отца арестовали, и он погиб в концлагере. В Германии я окончил школу шоферов, работал на заводах в Эссене. В мае сорок первого был призван в армию, служил шофером во многих частях. В декабре сорок второго получил назначение в Псков, в штабной гараж. Здесь — приходится это признать — попался на краже бензина. Получил два года тюрьмы. Но после суда меня вызвал командир части и в присутствии капитана из абвера предложил искупить вину ценой выполнения специального задания в тылу Красной Армии. Я согласился, дал клятву и подписку. Потом абверофицер увез меня с собой и две недели готовил к выполнению задания.

Разведчики штаба ПОГ выяснили все, что их интересовало; и передали Хуго в отдел контрразведки, который в то время возглавлял опытный чекист, старый член партии полковник Д. Г. Гончаров. Выходец из бедной крестьянской семьи, Дмитрий Георгиевич в детстве батрачил у кулаков. По путевке комсомола он поступил на рабфак, затем окончил Институт советского права. В 1926 году вступил в ряды ВКП(б). В 1929 году партия направила Д. Г. Гончарова в органы ОГПУ. В предвоенные годы он находился на партийной работе, а с первых дней войны занимал ответственные посты в армейских чекистских органах. С августа 1.943 года Дмитрий Георгиевич руководил контрразведкой 55-й, а затем 67-й армии Ленинградского фронта.

...Когда в кабинет ввели Хуго Фангера и следователь капитан И. С. Михайлов стал его допрашивать, полковник Гончаров сидел в стороне и молча наблюдал за агентом абвера.

— Кто такая Маша? — спросил Михайлов..— Каков характер ваших отношений?

— Мария Ракова. Живет в Пскове, работает поваром в абверкоманде. Мы любим друг друга.

— Кто такой Андрей?

— Это ее брат. До войны работал механиком на фабрике «Рот-Фронт» в Ленинграде.

О себе Фангер рассказал то же, что и в разведотделе.

— Все ясно, — подвел итог Михайлов. — У вас есть какие-либо просьбы?

— Прошу учесть мое искреннее признание и нежелание воевать против вас, русских.

Фангера увели. Полковник Гончаров, помедлив, спросил:

— Вы думаете — ему можно верить?—Не дожидаясь ответа, он убежденно произнес: — Лично я не верю ни на грош! Это хорошо продуманная легенда. В чем ее смысл? Пока не знаю. Чем могу доказать? Ничем. Только интуиция. Но здесь, в полевых условиях, мы едва ли сумеем разоблачить его.

...Катер, на котором Хуго Фангера отправили из Ораниенбаума, был обстрелян противником. Однако все обошлось благополучно. На допросе Фангер повторил работникам контрразведки фронта майору А. Ф. Канатникову и старшему лейтенанту В. П. Королевичу, хорошо владевшему немецким языком, прежние показания.

Контрразведчики узнали у Хуго адрес его матери и послали запрос в Москву. Они разыскали Андрея Ракова, брата Маши, письмо которой было обнаружено у Фангера. Сержант Раков защищал свой город от фашистов у Пулковских высот. Он рассказал о Маше, показал ее фотографию, довоенное письмо с псковским адресом. Сравнили почерк — сомнений не было: письмо Хуго писала она. Фангер, рассмотрев предъявленные ему фотокарточки трех девушек, не задумываясь отложил две из них в сторону, а о третьей сказал: «Это Маша Ракова». Московские чекисты через несколько дней сообщили, что они разыскали квартиру матери Фангера. Выяснилось, что в первые дни войны она эвакуировалась на Урал. В Свердловск полетела срочная телеграмма. Отправили шифровку и в партизанскую бригаду, действовавшую под Псковом.

Чекисты горячо обсуждали результаты проверки показаний Фангера. Мнения разделились. «Ценный человек, — утверждали одни. — Сын коммуниста, антифашист. Его надо бы послать обратно для связи с нашими людьми в Пскове». — «Без тщательной проверки доверять ему нельзя», — утверждали другие. Но и тут следовало резонное возражение: «Время уходит. Он должен вернуться на восьмые сутки... Нужно рисковать. И потом, учтите: любит русскую девушку. Через него можно выяснить ее возможности помочь нам».

Между тем поступила радиограмма от партизан, действовавших в районе Пскова: Маша Ракова арестована гитлеровцами за передачу партизанам нужных им сведений, в чем ей помогал немецкий солдат Хуго Фангер, по непроверенным данным, расстрелянный за это фашистами. Самолет из Свердловска доставил фотокарточку Хуго, заверенную рукой матери. Человек, изображенный на фотокарточке, не имел ничего общего с тем, кто называл себя Хуго Фангером.

Все стало ясным. Рассыпалась, как карточный домик, искусно построенная легенда абверовского агента. Интуиция не обманула старого чекиста Д. Г. Гончарова.

Последний допрос. Зло поглядывая на майора Канатникова и старшего лейтенанта Королевича, шпион с вызовом говорил:

— Да, я не тот, за кого себя выдавал. Антифашиста Хуго Фангера нет в живых. А я Фриц Бауэр, верный солдат фюрера. Да, меня послали с заданием добиться доверия советской контрразведки, вернуться для работы по ее заданию среди наших войск. Так мы хотели получить ваши явки, узнать ваших людей. Они надоели нам, и мы все равно их выловим, всех до одного!

Если бы его замысел не удался, шпион рассчитывал поддеть в лагерь военнопленных. Там он должен был сколотить подпольную группу из тех, кто оставался верен гитлеровским идеям. Цель — организовывать диверсии, вредительство, саботаж, убивать немецких пленных — антифашистов.

Фриц Бауэр подписал протокол. Когда его увели, старший лейтенант Королевич сказал:

— Вот и разоблачили представителя «высшей расы». Сколько наглости и самодовольства у этого «верного солдата фюрера»!

В БОЯХ ЗА ЛЕНИНГРАД

Под стенами „Абвернебенштелле — Ревал"

К концу 1943 года чекисты Ленинградского фронта сумели внедрить своих разведчиков во многие шпионско-диверсионные школы и полевые подразделения абвера группы «Норд». Возникла необходимость проникнуть также в учебный комплекс «Бюро Целлариуса». Требовался человек, обладавший нужными для этого качествами и хорошо знавший Таллин. В конце концов выбор пал на Бориса Александровича Соломахина — бывшего инструктора разведшколы в Кейла-Юа Веселова. К тому времени он уже оправился от ранения, полученного при переходе линии фронта. Физически сильный, бодрый, горевший желанием воевать против фашистов, Соломахин был готов к выполнению любого задания.

Работая с Борисом Александровичем, чекисты убедились, что это человек, на которого можно положиться. Явившись с повинной в органы советской контрразведки, он принес ценнейшие сведения, касающиеся «Бюро Целлариуса» и разведшколы в Кейла-Юа, рассказал о ее официальных сотрудниках, агентуре, о формах и методах работы абвера. Как мы знаем, именно он, Соломахин, сорвал попытку Целлариуса осуществить диверсию на Шепелевском маяке.

К сожалению, Соломахин — Веселов работал в школе в одиночку. Он и Добрянский не доверяли друг другу. Вот почему, когда было принято решение направить Соломахина в Таллин, вопрос о связи с Добрянским не возник. Соломахин имел возможность, опираясь на своих старых знакомых в Таллине и в районе Кейла-Юа, найти нужных людей в разведшколе и помимо Добрянского.

Четыре месяца упорной работы — и Борис Александрович овладел искусством радиосвязи. Настоятельно требовалось изменить внешность. Из блондина Соломахин превратился в брюнета, отпустил элегантные усики. Штатское платье, шуба на лисьем меху, свойственное Соломахину искусство перевоплощаться придавали ему респектабельный вид преуспевающего дельца средней руки, каких немало было тогда в Эстонии. Снабженный документами на имя якобы бежавшего из Нарвы торговца Сергея Васильевича Константинова и крупной суммой денег в немецких марках, он мог рассчитывать на успех своей миссии.

В ночь на 27 февраля 1944 года чекисты переправили Бориса Соломахина на самолете «У-2» через линию фронта. Он выбросился с парашютом в районе станции Сонда. Через три дня, как было условлено, Соломахин вышел в эфир и сообщил, что устроился хорошо. Но ленинградский радиоцентр не смог передать ему никаких указаний. Наши радисты слышали его, а он их не слышал. Впоследствии выяснилось, что, приземляясь, Соломахин ударился о дерево, повредил рацию, смонтированную в чемодане, и не смог ее починить. Но он сразу же приступил к выполнению полученного им задания.

Позже Борис Александрович рассказывал, как он добрался до Таллина.

— Вышел из леса по глубокому снегу, добрел до железнодорожной станции. На вокзале было многолюдно. Хотел взять билет, но в очереди возле кассы услышал, что у пассажиров проверяют документы. Посмотрел — рядом с кассиром сидит эсэсовец. Не хотел рисковать,-предъявляя документы без особой нужды. Решил ехать на попутной машине. Вышел на дорогу, проголосовал. Немец-шофер посмотрел на мою шикарную шубу, показал на кузов. Я забрался в машину и благополучно добрался до Таллина. Документов нигде не проверяли...

Работать на нелегальном положении в городе, где кишмя кишели абверовцы, гестаповцы из полиции безопасности и СД, их ищейки и провокаторы, было чрезвычайно тяжело. Полиция с особым вниманием относилась ко всем вновь прибывавшим в город, систематически проводила облавы. Чувствуя приближение конца, гитлеровцы и их пособники — эстонские националисты свирепствовали, терроризируя местное население.

Соломахин стал искать убежище. Ольга Михайловна Подольская и ее взрослые дочери, у которых он часто бывал до побега, хорошо знали этого весельчака и балагура с хитринкой в серых глазах. Им были известны и его намерения явиться с повинной к советским властям. Он всецело доверял Подольским. Они жили в центре города, и Борис направился прямо к ним. Ольга Михайловна радушно встретила его, удивилась метаморфозе.

— Меня ранили на фронте, я ушел к своим, — прямо сказал он. — Там вылечился и теперь выполняю задание советского командования. Мне нужна квартира.

— Рада помочь, дорогой, но за мной теперь следят,— сказала Ольга Михайловна. — Одну из дочерей арестовали за невыход на работу. Только на днях отпустили под надзор полиции.

Ночь Соломахин провел в развалинах разрушенного дома. Утром он встретился с Марией Александровной Хохловой, жившей в Копли. Она изъявила готовность помочь ему, но у нее было еще опаснее: Копли — рабочий район Таллина, облавы и повальные обыски проводились там то и дело. И все же разведчик двое суток скрывался на квартире Марии Александровны. На третьи сутки к Хохловой неожиданно явились полицейские. Заметив их через окно, Соломахин взял с собой рацию и ушел из квартиры через запасной выход. Наконец он поселился у Вальтера Густавовича Юхкенталя, жившего на улице Койдулы напротив «Бюро Целлариуса».

Еще во время пребывания в Кейла-Юа Соломахин-Веселов случайно познакомился с Юхкенталем. Старый эстонский моряк, хорошо говоривший по-русски, держал себя независимо и избегал контактов с гитлеровцами. Борису Александровичу было известно, что жена Юхкенталя, Матрена Лаврентьевна Рижская, до оккупации Эстонии фашистами работала в паспортном отделе милиции. Гитлеровцы в течение года держали ее в концлагере.

Зайдя к Юхкенталям, разведчик назвал себя хозяевам, как и предусматривалось легендой, бежавшим из Нарвы торговцем С. В. Константиновым. Они не признали в нем бывшего советского военнопленного, которого видели всего один раз. Соломахин попросил Вальтера Густавовича помочь ему найти, жилье.

Тот предложил Борису Александровичу до устройства на постоянное жительство одну из комнат своей квартиры.

— О прописке беспокоиться не стоит, — добавил он. — Полиция к нам не заходит: в доме напротив — штаб немецкой разведки.

Беседуя с Юхкенталем и его женой, Соломахин убедился, что они неприязненно относятся к оккупантам и ждут прихода Красной Армии. Разведчик рассказал им правду о себе, и они изъявили готовность помогать ему. С разрешения Юхкенталя он развернул рацию и связался с Ленинградом. «К выполнению задания приступил»,— сообщил он из-под стен «Абвернебенштелле— Ревал». Как мы уже говорили, это было единственное сообщение от него.

Еще в Ленинграде Борис Александрович рассказал чекистам, что на базе «Абвернебенштелле—Ревал» работает в качестве портного, обслуживающего курсантов всех трех шпионских школ, Алексей Скорняков. Он настроен против гитлеровцев, но ведет себя осторожно.

— Я хорошо знаю Алексея, — говорил разведчик. — Уверен, что он будет моим надежным помощником

Чекисты одобрили его намерение.

Прибыв в Таллин, Соломахин задумался: как дать знать о себе Алексею Скорнякову? «Лучше всего поручить это молодой женщине», — решил Борис и попросил жену Юхкенталя выполнить его просьбу. Она согласилась и пошла с запиской Соломахина на «свидание» с молодым человеком на улицу Тоом-Кунинга, где размещалась база «Бюро Целлариуса». Однако там ей сообщили, что Скорняков лишен права выходить за пределы базы. «Видимо, Алексея в чем-то подозревают»,—  подумал Соломахин и стал искать других путей проникновения в логово абверовцев.

Рискуя быть задержанным, он направился в рабочий район Таллина к М. А. Хохловой. Борис Александрович знал, что у нее временно проживает старший техник электростанции школы в Кейла-Юа Алексей Васильевич Онучин. Моряк торгового флота, патриот своей Родины, он оказался в плену после захвата гитлеровцами советского теплохода.

По просьбе разведчика Мария Александровна познакомила его с Онучиным. Они разговорились. «Беженец из Нарвы» поинтересовался довоенной жизнью рабочих и колхозников в Советском Союзе. Алексей Васильевич благожелательно отозвался о советских людях, о Красной Армии. В дальнейшем он высказал опасение, что советские власти могут привлечь его к суду за работу в шпионском центре абвера.

— У вас есть возможность облегчить свое положение,— осторожно намекнул Соломахин.

— Каким путем?

— Честно работая для Родины здесь, в тылу врага.

Борис Александрович рассказал Онучину, что он прибыл в Таллин со специальным заданием советского командования.

— А может быть, вы подосланы ко мне Целлариусом? — встревожился Алексей Васильевич.

Соломахину удалось переубедить его. С этого дня А. В. Онучин стал активным помощником Бориса Александровича. Он повседневно общался с сотрудниками и курсантами разведывательных школ «Бюро Целлариуса» и их базы в Таллине и, встречаясь с Соломахиным, информировал его обо всем, что касалось его объектов.

Онучин сообщил Борису Александровичу об изменениях, которые произошли за время отсутствия его в «осином гнезде», о перемещениях руководящего и преподавательского состава разведшкол, об откомандировании ряда агентов в абверкоманду 104. Онучин узнал, что Целлариус готовит самоходную баржу для диверсий в Финском заливе. Но вскоре ему стало известно, что руководитель этой операции инструктор Дубровский (Добрянский) и несколько членов экипажа баржи арестованы службой СД. Алексей Васильевич сумел выявить фамилии двух провокаторов, действовавших по заданию немецкой контрразведки и выдавших подпольщиков.

Наибольшую ценность представляли добытые Онучиным сведения о шпионах, подготовленных «Бюро Целлариуса» к выброске в тыл советских войск. Сначала Алексей Васильевич сообщил Соломахину о группе гитлеровских агентов, отправляемых в Ригу, затем — о шести агентах, которых абверовцы готовили к заброске в тыл войск Ленинградского фронта, действовавших на нарвском направлении. Советским разведчикам стали известны их клички, приметы, экипировка и даже подлинные фамилии двух шпионов.

К сожалению, Борис Александрович не имел возможности немедленно передать эти важные сведения в Ленинград по радио. Чтобы восстановить связь с Центром, он поручил Онучину найти надежного человека из числа радистов «Бюро Целлариуса». Алексей Васильевич выполнил это задание. Однако радиста Павла Борисова, с которым он условился о совместной работе, абверовцы вскоре откомандировали в Ригу.

Время шло, Соломахин продолжал оставаться на нелегальном положении. Между тем обстановка в Таллине осложнялась. Усиленно распространялись слухи о появлении в городе советских разведчиков. Служба СД и контрразведывательные подразделения абвера с помощью пособников из числа буржуазных националистов производили поголовные обыски. Полиция усилила проверку документов. Соломахин принял решение выехать из Таллина. Вальтер Густавович помог ему приобрести велосипед и демисезонную одежду. Проводив Бориса Александровича, супруги Юхкенталь перевезли радиостанцию Соломахина на дачу к М. А. Хохловой и передали ее А. В. Онучину. Алексей Васильевич сумел сохранить рацию до прихода в Таллин войск Ленинградского фронта.

До начала наступательной операции советских войск в Прибалтике Б. А. Соломахин жил и работал в деревне Вано-Кусто, близ Тарту. В августе 1944 года он в одежде сельскохозяйственного рабочего перешел приблизившийся к Тарту передний край. Чекисты 3-го Прибалтийского фронта, к которым он обратился, на самолете отправили его в Ленинград.

Б. А. Соломахин принес важные сведения о деятельности «Бюро Целлариуса» в последний период пребывания его на территории Эстонии. По заданию Бориса Александровича его помощник А. В. Онучин склонил нескольких курсантов абверовских разведшкол явиться к советскому командованию с повинной. По материалам, собранным Соломахиным, военные контрразведчики разыскали и обезвредили немало фашистских шпионов и диверсантов.

За успешное выполнение чекистских заданий в тылу врага советское командование восстановило Бориса Александровича в офицерском звании. Ныне старший лейтенант запаса Соломахин живет в Москве. Он с гордостью носит орден Отечественной войны и медаль «За оборону Ленинграда», заслуженные им в тайной схватке с немецко-фашистской разведкой.

Возвращение на родину

"В конце 1944-го — начале 1945 года, когда советские войска добивали немецко-фашистскую армию, разведчики управления контрразведки Ленинградского фронта, отступавшие до поры до времени вместе с врагом и стремившиеся выведать его замыслы до конца, начали возвращаться на родину. Они покидали органы абвера, где находились по заданию советского командования, и выходили в расположение частей нашей армии. Герои доставляли нашей контрразведке ценнейшие данные.

Некоторые разведчики до конца войны работали в тылу врага. Только после капитуляции фашистской Германии смогли они вернуться домой. К нашим союзникам в конце войны вышли И. Т. Демченко, Г. В. Элбакидзе и другие товарищи, действовавшие по заданию управления контрразведки Ленинградского фронта в РОЛ и в националистических формированиях, созданных противником. Иван Тимофеевич Демченко был направлен для работы в РОА в 1943 году. Ему тогда шел двадцать третий год. Он попал в 674-й батальон РОА, который дислоцировался в деревне Извары, под Гатчиной. Батальон вскоре был переброшен в Данию охранять побережье. Здесь Иван Демченко оставался до конца войны. Он тщательно изучал личный состав батальона, стремясь разобраться, кто из собранных в нем людей настоящий враг, а кто попал в РОА по принуждению.

После того как немецко-фашистские войска капитулировали, батальон был интернирован наступавшими с запада английскими войсками. Демченко, как и многие другие интернированные, настойчиво просил английское командование отпустить его домой, но англичане каждый раз отклоняли эту просьбу. Тогда он бежал из лагеря, добрался до представителя советского командования при 2-й английской армии и через несколько дней докладывал советской контрразведке о результатах своей работы.

Сейчас коммунист И. Т. Демченко работает машинистом на ленинградском заводе имени сорокалетия ВЛКСМ, является ударником коммунистического труда. В 1966 году он награжден медалью «За трудовую доблесть», а в 1967 году — орденом Красной Звезды за выполнение специального задания в тылу врага в годы Великой Отечественной войны.

Григорий Васильевич Элбакидзе, уроженец грузинского села Квело-Хведурети Корелского района, попал в плен после тяжелого ранения в сентябре 1942 года под Сталинградом.

...В первых числах февраля 1944 года на переднем крае 1074-го полка 314-й стрелковой дивизии, форсировавшей реку Нарову южнее Нарвы, было затишье. И вдруг последовала команда:

— Внимание! Приготовиться к отражению атаки!

Из-за кустарников, где проходила линия обороны противника, вываливались один за другим немецкие солдаты. Без какой-либо предварительной подготовки они шли на наши позиции. Но вот со стороны противника началась стрельба. Немцы стреляли... по немцам.

Видимо, это были перебежчики. Командир стрелкового полка решил прикрыть их огнем. Последовал артиллерийский залп. Оставшееся расстояние перебежчики преодолели рывком, неся с собою раненых.

Так на нашу сторону перешла группа грузин, бывших бойцов Советской Армии, в разное время попавших в плен и направленных фашистами в так называемый «грузинский легион». Под Нарвой они были в 191-м немецком рабочем батальоне. Все наперебой рассказывали, как оказались под Ленинградом, как бежали от гитлеровцев. Многие плакали, не стесняясь слез.

Организатором побега был Григорий Элбакидзе, один из тех, кто входил в подпольную антифашистскую группу «Патриот». Она сложилась еще до прибытия батальона на фронт и ставила своей задачей вести разъяснительную работу среди земляков, попавших в плен к немцам. Главной целью группы была подготовка перехода на сторону Советской Армии.

— Там еще остались наши, но теперь фашисты их не выпустят,—говорил Григорий Васильевич в отделе контрразведки 2-й ударной армии.

— А пойдете обратно помочь товарищам? — спросили чекисты.

— Если нужно, пойду, — твердо ответил Элбакидзе.

Через два дня Григорий Васильевич вновь был среди гитлеровцев под Нарвой. Ему не очень-то верили, будто он отстал и заблудился. Фашисты доставили Элбакидзе в штаб дивизии, а оттуда — в абвергруппу 312 к оберлейтенанту фон Бремену, известному под зловещей кличкой «Кондор». Здесь Григорий Васильевич был подверг-нут серии допросов. Он настойчиво держался легенды. Его отправили для проверки в ГФП. В венденской тюрьме к Элбакидзе подсаживали провокаторов. Его избивали, пытали. Около трех месяцев продолжался этот ад. Патриот выстоял. От него отступились.

«Направить в легион во Францию», — решили гитлеровцы. Они уже дорожили каждым националистом. А именно таким и представлялся им Элбакидзе. Его доставили на пересыльный пункт в Перемышль, а оттуда с группой грузин-военнопленных — на юг Франции.

«Грузинский легион» размещался в небольшом французском городке Кастрэ. Здесь Григорий Элбакидзе встретил своего старого знакомого, от которого узнал о существовании в легионе антифашистской организации «Свобода». Целью ее была подготовка восстания в союзе с французскими маки.

Элбакидзе включился в работу организации. По поручению комитета «Свободы» он разъяснял легионерам действительное положение на фронтах, помогал создавать боевые группы для перехода к французским партизанам. В июле 1944 года к маки бежали сто пятьдесят легионеров с оружием. В первой половине августа ушли еще несколько групп. С одной из них к партизанам перешел и Элбакидзе. Из бежавших был создан партизанский полк, действовавший совместно с французскими маки в районе Тулузы и Альби.

7 ноября 1944 года, в день двадцать седьмой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, Элбакидзе встретился в Париже с представителем советской военной миссии капитаном Леликовым и доложил ему, что он — советский разведчик. В начале сорок пятого года Григорий Васильевич прибыл в управление контрразведки Ленинградского фронта.

Сейчас он живет в своем родном селе в Грузии.

В феврале 1973 года Г. В. Элбакидзе посетил Ленинград. Он был приглашен красными следопытами 18-й школы-интерната Кировского района на вечер встречи с ветеранами-чекистами и разведчиками. На встречу с пионерами пришли и другие герои нашей книги — разведчики М. О. Малышев и И. Т. Демченко, старые чекисты Д. Д. Таевере, М. А. Поспелов, В. В. Чернигин, С. Г. Исаев. В своих выступлениях участники Великой Отечественной войны рассказали пионерам о славных боевых делах советских контрразведчиков.