"Ветеринары" (СИ) [Якинэко] (fb2) читать онлайн

========== Второй курс, первый семестр ==========

Больше всего Эдик любил утра. Зимние сонные утра, когда с ночного дежурства приходилось ехать в универ к первой паре. Они с Хлебниковым садились в пустой вагон, проезжали за полчаса с одного конца города в другой. Вагон постепенно наполнялся людьми, те толкались, суетились, занимали места, хватались за поручни, жадно впивались голодными взглядами в утренние газеты и экраны сотовых телефонов. А Хлебников закрывал глаза и дремал. Голова его свешивалась на грудь или — к Эдику на плечо. Из-за сутолоки и толкотни в вагоне Эдику приходилось придвигаться вплотную к Константину Николаевичу так, что их ноги и плечи соприкасались. Иногда Эдик рассматривал шов на джинсах Хлебникова: тот сборил на сгибе колена, и, кажется, не было зрелища занимательнее, смотрел бы вечность. Но чаще всего Эдик тоже прикрывал глаза, потому что боялся смотреть в эти минуты на других людей. Он замирал, притворялся спящим, но сердце его колотилось бешеной аритмией. Поверни он голову, и мог бы коснуться щекой макушки Хлебникова. Но Эдик никогда не поворачивался. Будил Константина Николаевича, когда поезд добирался до конечной станции. Осторожно дотрагивался рукой до плеча Хлебникова, говорил: «Приехали». И это всё.

***

В сентябре он начал учиться на втором курсе. Добавилось много новых предметов, продолжились старые. Добавилась, например, патологическая физиология, которую у их группы вёл профессор Сакаков. Продолжилась анатомия и хирургия. Лекции по хирургии читал Хлебников. Продолжилось кормление животных. Не было больше ненавистной латыни, по которой четвёрку Эдику поставили с натягом. Но анатомию нужно было учить и на латыни тоже, так что радость от отсутствия самой латыни омрачалась. Не было рецептуры и фармакологии, и выяснилось, что Эдик позабыл за лето всё, чему его учили о расчёте лекарственных средств на массу тела животного, о методах приготовления и о хранении лекарств.

Хлебников обнаружил это совершенно случайно, когда читал лекцию. Началась лекция с того, что Константин Николаевич удостоверился в присутствии Эдика и под смешки остальных студентов заставил пересесть его с галёрки на первую парту. Потом, если Хлебникову нужно было привести пример или задать вопрос, он постоянно дёргал Эдика. И когда заставил его назвать, сколько потребуется новокаина для местной анестезии лошади, то выяснил, что в дозировке Эдик не разбирается.

Хлебников нахмурился и попросил его зайти к нему на кафедру после занятий. Эдик чувствовал себя так, будто его прилюдно заставили раздеться. Стыдно было.

— И чего этот хмырь до тебя докапывается? — ворчал Яшка, провожая Эдика до кабинета Хлебникова в конце дня.

— Не знаю. Соскучился, наверное, — съязвил Эдик. — Он же здесь больше никого не знает, новый человек. И тут — я, два месяца с ним на практике провёл. Вот и…

Ветеринарный университет располагался в здании бывшего женского монастыря. Здание было старое, позапрошлого века, и это чувствовалось в узости коридоров, стрельчатых окнах, крутых лестницах и скрипучих паркетных полах. На хирургии был настоящий лабиринт из коридоров и комнат. Наверняка раньше в этом корпусе находились какие-нибудь кладовые или кельи…

Они с Яшкой в очередной раз завернули за угол, но тут Яшка юркнул назад под защиту стены, да и Эдика за собой утащил.

— Фадеев, ты чего? — прошипел Эдик, потирая ушибленный локоть.

— Гляди, — шепнул Яшка, выглядывая из-за угла.

Эдик последовал его примеру, пригнулся и выглянул.

Хлебников стоял в коридоре возле окна и обнимался с Мариной Капитоновной, аспиранткой с кафедры биологии. С той самой Маринкой, с грудями, внешностью фотомодели и микроскопами с лягушками. Яшка говорил, что они родственники, раз они носят одинаковую фамилию, но выходило так, что он ошибся.

— Кость, ну почему ты не сказал? — плаксиво спросила Маринка.

Хлебников приобнял её за плечи, и Эдик почувствовал странную досаду. Злобу даже. Всё, что ему было доступно — это смотреть в расстёгнутый Маринкин вырез, когда стоишь у доски, а потом вдруг приезжает этот Хлебников, и Маринка с ним обнимается! Ишь, напрыгнула как на него! А он-то чуть было не начал считать Хлебникова нормальным мужиком! Блин!

Хлебников что-то шепнул Маринке на ухо, мягко отодвинул её от себя, но за плечи придерживать не перестал. Они были почти одного роста. И, чёрт побери, ни капли не были похожи на родственников!

— Твою мать, — прошептал Фадеев, отворачиваясь. — Ни хрена себе… Во дают.

— Двоюродные брат с сестрой? — желчно спросил Эдик, тоже отходя от угла под защиту стены. И как ему теперь быть? Как Хлебникову в глаза смотреть? После того, как тот… С Маринкой-то?

— Ну а что. Законом не запрещается. Может, они с детства друг в друга влюблены были, — протянул Яшка.

Эдик посмотрел на него с отвращением.

— Да Хлебников старше её лет на десять, — сообщил он Яшке. Будто бы эта разница в возрасте могла перечеркнуть то, что он только что видел.

— В самый раз разница, — сообщил Фадеев. — Не с нами же ей тусоваться. Мы для неё кто? Дети, небось…

— Умеешь же ты поддержать друга в трудную минуту, — сказал Эдик. На душе сделалось гадко.

Они прошли мимо кабинета кафедры физиологии. Первую неделю Хлебников делил кабинет с профессором Сакаковым, но там у них что-то не сложилось, Сакаков постоянно бегал к декану с жалобами. Так что, когда на хирургии спешно закончили ремонт, Хлебников первым получил отдельный кабинет на родной кафедре. Впрочем, почему «родной»? Первому курсу он читал лекции по кормлению и вёл занятия у одной из групп по фармакологии, потому что людей в университете не хватало… Чёрт, фармакология.

— Слушай, мне вернуться надо, — хмуро произнёс Эдик, останавливаясь. — Этот же… Звал.

— Да ладно. У них там уже, небось, лямур-тужур, а тут такой ты? — Яшка гоготнул. — Да он уже и думать про тебя забыл.

Эдик упрямо наклонил голову.

— Тем более. Пойду.

Внезапно открылась дверь, и в коридор выглянул профессор Сакаков. Кудрявый, черноволосый, худощавый — мечта девчонок всех курсов. Яшка отодвинулся, чтоб его не задело дверью.

— Кто это здесь шляется? — недовольно спросил Сакаков. На носу у него были очки для чтения в тонкой оправе. На занятиях он очки не носил.

— Станислав Юрьевич, здрасьте. А мы уже уходим, — пропел Яшка и потянул Эдика за сумку к выходу. Эдик упирался. Как же, уйдёт он, когда там Хлебников растлевает молодую Маринку!

— Фадеев? — Станислав Юрьевич снял очки и сощурился. — Вас-то мне и надо. Почему вы пропускаете мои занятия? Как будем отрабатывать?

— Простите, я пойду, — Эдик вырвал свою сумку из цепких пальцев Яшки и двинул обратно на хирургию.

Яшка остался что-то блеять, проникновенно заглядывая Сакакову в глаза. Сам виноват, нечего было дрыхнуть по утрам и прогуливать первые пары.

Положа руку на сердце, Эдик надеялся, что Марина всё ещё с Хлебниковым. Хотелось дать понять Хлебникову, что Эдик в курсе. Посмотреть на него так это злобно, с вызовом, чтоб он сразу сообразил, что Эдик — его конкурент. И пускай Хлебников может видеться с нею и в неурочное время после работы… В универе Эдик глаз с него не спустит, чтоб не дай бог… Чтоб Хлебников к ней и кончиком пальца не прикоснулся…

Эдик добрался до кабинета Хлебникова, постучался и толкнул дверь, не дожидаясь разрешения войти. Ох он сейчас их застанет! Ох, что сейчас будет!..

Но Хлебников был один, сидел за столом и что-то писал в тетради.

— Здравствуйте, Хинов. Что-то вы поздно, я уже и не думал, что вы придёте, — приветствовал его Хлебников, поднимая голову.

Эдик на всякий случай огляделся. Нет, Марины нигде не было. Значит, ушла через другой выход, по дальней лестнице? Кафедры соединялись единым коридором на третьем этаже. Это здание было настоящим лабиринтом.

— Здравствуйте… Константин Николаевич… — выдавил из себя Эдик, вспоминая правила приличия.

— Ну, готовы к занятию по фармакологии? — Хлебников растянул губы в улыбке. — Так, а что у нас с лицом?

«Я вас видел, можете не разыгрывать тут невинные улыбочки», — хотел сказать Эдик. Но, разумеется, не сказал. Маринки здесь не было, поэтому напряжение, скопившееся в нахмуренных бровях, крепко сжатых зубах и стиснутых кулаках постепенно начало отпускать.

— Нет, ничего… — пробормотал Эдик, коротко вздыхая. — Задумался просто. Извините.

Хлебников пристально посмотрел на него, словно в микроскоп разглядывать собрался, но, видимо, решил не допытываться.

— Присаживайтесь, я вас надолго не задержу. Просто хочу разобраться, что вы не понимаете в фармакологии, чтобы потом подобрать для вас задания.

Снова он разговаривал с Эдиком на «вы», как с обычным студентом. Словно черту между ними проводил. «Вот тут — студенты, вот здесь — преподаватели, и никакого панибратства». Будто и не было этих двух летних месяцев практики. Несмотря на то, что Хлебников явно был конкурентом за внимание Марины, то, как он подчёркнуто официально общался к Эдику, обижало. И ведь не спросишь «Константин Николаевич, а почему мы опять на «вы»? Потому что это очень глупо, а Эдик уже не ребёнок, чтоб совершать глупости.

Они с Хлебниковым засиделись дотемна. Помимо того, что Эдик не помнил, какой группе животных какая дозировка лекарственных средств полагается, он пропустил раздел с антибиотиками, и Хлебников, недолго думая, начал ему объяснять тему. Мозги у Эдика варили плохо, потом он начал откровенно клевать носом, и Хлебников внезапно остановился и спросил:

— Может, чаю? Будешь?

Не «будете», а «будешь». Эдик тут же проснулся. Сердце его бешено скакнуло и застряло в горле.

— Буду, — сипло ответил он.

Хлебников дотянулся до подоконника, на котором у него стоял электрический чайник, щёлкнул пластмассовым рычажком.

— Задержал я тебя сильно. Похоже, придётся отложить до другого раза нашу фармакологию.

— До завтра? — уточнил Эдик.

— Можно и до завтра, — покладисто кивнул Хлебников. Нахмурил брови и добавил: — Если вы, конечно, напишете рецепты по тем задачам, что я вам сейчас дам, Хинов. Без рецептов можете не возвращаться!

— Я напишу, Константин Николаевич! — Эдик разулыбался, и Хлебников улыбнулся в ответ.

Воды в чайнике было мало, вскипела она быстро. У Хлебникова в комоде нашлась вторая кружка. Чёрный чай из пакетика, сахар, какое-то печенье, слишком горячая ложечка, которую Эдик умудрился выронить, когда обжёгся… На Хлебникова злиться было невозможно, он всё улыбался, смотрел на него, Эдика, с теплом в глазах, рассказывал что-то и внимательно слушал ответы. Эдик и думать позабыл про Марину. Вспомнил уже потом, когда ехал в метро в сторону дома. Повезло Хлебникову, какую роскошную девицу себе отхватил. Марина Капитоновна была вся из себя фигуристая, стройная, высокая. А грудь какая. А глаза! На неё все студенты заглядывались. И угораздило её пойти в науку. Ей бы на подиумах ходить или сидеть замужем за каким-нибудь толстосумом. Но досталась она Хлебникову.

И тут Эдик понял, что с ним. Он ревновал, и ревновал со страшной силой. И ему было совершенно хреново, потому что он понимал: ревность его необоснованная, глупая и мелочная.

Это даже было обидно. Ну почему Хлебников оказался таким здоровским мужиком? Был бы он каким-нибудь козлом-идиотом, ненавидеть и ревновать было бы гораздо легче. А тут… Чаем поил, по фармакологии помогал, шутил, улыбался. И ведь Маринка тоже вся из себя, умная тётка, не стерва какая-нибудь, понимающая. Так и не поставила тогда Эдику двойку, когда он не рассказал про митохондрии, просто сказала ему сесть на место, и всё. Добрая, хорошая. Поэтому нельзя было просто сказать себе: «Забудь её, Хинов» и выкинуть её из головы. Не выкидывалось. Теперь, когда Эдик увидел Марину в объятиях Хлебникова, его будто переклинило. Он понял, что влюбился. И как он раньше мог этого не замечать?

В подобных душевных терзаниях Эдик добрался до общаги. Стукнул в соседнюю комнату, надеясь, что Яшка уже там, но ему никто не ответил. Снова где-то шляется или уже уснул и не слышит? Может, разбудить его с утра на занятия или не стоит? Эдик пожал плечами и ушёл к себе, есть поздний ужин и писать рецепты по задачам Хлебникова. «Поросёнку внутривенно два раза в день раствор…»

Он уснул прямо за столом, мордой на тетрадке, не дополз даже до кровати.

***

«Поросятам при диспепсии назначили новокаин-пенициллиновую блокаду…», — читал Эдик задачу и косился на Хлебникова. Тот сидел напротив и что-то помечал в методичке шариковой ручкой. Эдик пялился на ресницы Хлебникова — тонкие, почти незаметные, но длинные — и от отсутствия мыслей в его башке было глухо. Слегка тронутая летним загаром кожа лица, мелкие мимические морщинки вокруг глаз, едва заметный след от светлой щетины на подбородке, — дело было вечером, наверняка уже успела отрасти… Эдик и сам не знал, с какого перепуга он так пристально изучает лицо Константина Николаевича вместо того, чтобы писать рецепт поросятам, больным диспепсией.

Хлебников неожиданно поднял взгляд и посмотрел Эдику прямо в глаза. Радужка его глаз была серого цвета. И сейчас при свете люминесцентной лампы почему-то отсвечивала бирюзой.

— Что-то непонятно? — спросил Хлебников и указал подбородком на пресловутую фармакологию.

— Да вот тут… — Эдик честно решил все задачи и на последней стух. — Здесь антибиотики.

— Ну и что непонятного? Дозировка известна. Разводишь их в растворе новокаина.

Эдик засопел. Конечно, Хлебникову легко, он этих поросят у себя в деревне пачками колол.

— Ладно, давай прервёмся, — неожиданно предложил Хлебников. — Прогуляйся до библиотеки, пусть мне снимут ксерокопию с этой методички. Нужные страницы отмечены. А я пока проверю, что ты нарешал, — он ловко вытянул тетрадь из Эдиковых рук и взамен сунул методичку. «Хирургия глазного дна», — прочитал Эдик и поднялся. Всё тело затекло от сидения за столом. Наверное, Хлебников правильно сделал, что отправил его пройтись.

Библиотека находилась в главном корпусе и работала до семи вечера. Середина октября, на улице ещё было светло. Навстречу Эдику по растрескавшейся дорожке, проложенной вдоль кустов сирени, быстрым шагом шёл какой-то высокий мужик с длинными волосами и в костюме. Мужик Эдику сразу не понравился. Причём причину своей мгновенной антипатии он найти не смог. Постное и хмурое выражение лица незнакомца? Его длинные волосы и щетина? Да и куда это он так уверенно намылился? Шёл, будто к себе домой. И как этого дядьку на охране-то пустили? Не иначе как чей-то родственник или знакомый. Сейчас ведь занятия уже закончились, из учащихся почти не осталось никого на территории, разве что несколько зубрил с первого курса анатомии — Эдик проходил мимо одноэтажного здания и видел свет в окнах — да такие же, как он, отрабатывающие неучи. Если бы он нормально знал фармакологию, то Хлебников бы к нему и не привязался вовсе. А, стало быть…

— Простите, не подскажете, где здесь кафедра хирургии? — спросил мужик, обращаясь к Эдику.

— Вон то здание, — Эдик обернулся и махнул рукой в конец аллеи. Потом осёкся.

— Спасибо, — ответил ему тип и прошёл мимо. На Эдика повеяло туалетной водой с морским автершейвом.

— Кафедра на втором этаже, — выкрикнул он вслед незнакомцу. Мало ли, к кому он направлялся. Не к Хлебникову же. По крайней мере, тот никого не ждал. Они с Эдиком собирались порешать задачки с рецептами, попить чаю и разъехаться по домам. Сегодня была пятница. По субботам и воскресениям занятия не проводились. Интересно, остался ли кто-то кроме Хлебникова на кафедре?

Эдик практически вбежал в просторный вестибюль главного здания, запнулся о порог и чуть не растянулся на разбитом кафеле, бросил тревожный взгляд на притушенные лампы под потолком и рванул на второй этаж по кривым, стёртым от времени ступеням к библиотеке. Он подёргал железную ручку тяжёлой двери, — та оказалась заперта. Ну, конечно же, пятница. Короткий день. Эдик с досадой пнул дверь ногой. Увы, придётся ему вернуться к Хлебникову ни с чем. С другой стороны, это даже хорошо! Он сможет узнать, к кому припёрся этот тип в костюме! Чувствуя необъяснимую тревогу, Эдик помчался назад. Когда он был уже на середине лестничного пролёта, дверь библиотеки распахнулась.

— Кто это колотит? — спросила, шамкая, старая библиотекарша. — Что нужно?

— Простите… Я думал, что уже закрыто. Меня просто профессор Хлебников прислал, ему нужно было ксерокопии снять… — Эдик помахал методичкой, будто белым флагом. Ещё не хватало, чтобы на него наехали за то, что он ломился в библиотеку.

— Константин Николаевич? — библиотекарша приоткрыла дверь пошире. — А, ну заходите тогда. Там много копировать?

— Где-то пару листов, — ответил Эдик, поднимаясь обратно наверх. Он нервничал. Ему казалось, что пока он ждёт ксерокопий, на кафедре происходит что-то… Нет, он не мог найти объяснения своей тревоге.

***

Кажется, всего минут десять прошло, а на улице уже порядком стемнело, да и холодно было вдобавок. Эдик выскочил из кабинета Хлебникова в одной рубашке, без ветровки.

Он быстро прошёл мимо кустов сирени, сжимая в руках методичку и ксерокопии листов. На улице начали зажигаться фонари.

Мужик в костюме сидел в кабинете Хлебникова. И там же оказалась Марина, — вот уж кого Эдик не ожидал увидеть. Он постучался, вошёл в кабинет, в котором сразу стало тесно, неловко поздоровался и вручил ксерокопии Хлебникову.

— …сейчас поедем, всё сами посмотрите, — говорил тип в костюме, обращаясь к Марине.

— Кость, ты как сегодня? Уже закончил?

У Эдика тут же испортилось настроение, и он помрачнел. Неужели Марина сидела сегодня в пятницу на своей кафедре и ждала, когда освободится Хлебников? И… Куда это они все поедут втроём? И что это за тип вообще? Похоже, что они все друг друга прекрасно знают. Эдик почувствовал себя обокраденным.

— Да, мы уже всё. Эдик, держи, — Хлебников протянул ему его тетрадь с рецептами и встал. — В понедельник приходи, продолжим, — добавил он и начал снимать халат.

— Что, уже с двоечниками занимаешься? — спросил тип в костюме. — Семестр только начался, не рановато ли долги появились?

Марина негромко засмеялась, и Эдик почувствовал, как горят у него щёки. Покраснел, как девица. Здорово. Он отвернулся к вешалке, на которой висела его сумка и куртка. Хлебников шагнул туда же, чтобы повесить свой халат.

— Не обижайте мне его, — сказал он вдруг, опустив руку Эдику на плечо. — Марина, я же тебе про него рассказывал. Он вовсе не двоечник, а талантливый помощник.

Эдик застыл, чувствуя на плече руку Константина Николаевича. Он! Рассказывал о нём! Марине! Эдик с колотящимся сердцем обернулся и посмотрел на биологичку. Заодно заметил, что тип в костюме его тоже разглядывает.

— Помощник, говоришь, — задумчиво протянул он, потирая подбородок, заросший тёмной двухнедельной щетиной.

Он был примерно одного возраста с Хлебниковым, — понял Эдик.

— Миша, ты чего? — спросила Марина.

— Нет, ничего. Об этом потом поговорим. Ну что, мы едем?

Какой добрый дяденька нашёлся, надо же. Эдик молча отвернулся, стараясь скрыть зависть. Он чувствовал себя лишним. Эти двое сейчас с Мариной куда-то поедут. А он попрётся на метро в свою общагу. И будет думать… Чёрт, и почему сегодняшний вечер сорвался? Они с Хлебниковым даже чаю выпить не успели. Эдик больше всего об этом жалел. Хлебников знал уйму историй про всякие интересные случаи и с удовольствием о них рассказывал. Начать с того, что, как оказалось, Хлебников когда-то давно учился в здешнем вузе. Он рассказывал, как на здешней конюшне случился пожар и как потом студенты лечили пострадавшую лошадь от ожогов. Рассказывал, как с кафедры акушерства сбежал здоровенный бык и как потом препод и пацаны ловили его возле помоечных баков. Рассказывал, как на терапию для обследования привозили цирковых тигров…

— Эдик, всё нормально? — спросил его Хлебников. Ишь, заботу проявить вздумал.

— Да, всё в порядке, — Эдик изобразил улыбку. — Просто уже поздно. Простите, что отнял время. Я поеду. До свидания.

Он напоследок покосился на Марину — та на него даже не смотрела — и вышел, стряхнув с плеча руку Хлебникова.

Выходные прошли погано. Эдик одолжил у первокурсников из общаги учебник по фармакологии и читал его два дня. И в понедельник к Хлебникову после занятий не пошёл. Хватит. Эдик осознал, что вёл себя, точно идиот. Всё равно Марине он на фиг не сдался. И теперь ей не придётся сидеть допоздна и ждать, когда Хлебников освободится от занятий с ним. Эдик решил, что не будет отнимать у них время, вот и всё. Перед глазами стояла подсмотренная сцена: Хлебников обнимает Марину. Почему-то от собственного — взрослого и верного! — решения самоустраниться хотелось побиться головой о ближайшую стенку.

Даже Яшка, который в последнее время ходил, как в воду опущенный, заметил, что с ним что-то не то.

— Брателло, да ты никак влюбился? — пропел он Эдику на ухо. — Расскажешь, в кого?

— Не расскажу, — буркнул Эдик. Разговоров с Хлебниковым ему не хватало. Но нужно было проявить твёрдость. Мужик решил — мужик сделал. Если отошёл в сторону, то уже нельзя идти на попятный. — Лучше скажи, чего Сакаков от тебя хочет?

— Наш профессор хочет… Хочет… — Яшка закрыл глаза и приумолк.

Они сидели на лавочке в скверике во время большого перерыва. Солнце припекало не по-осеннему тепло. Яшка только что выхлебал сладкого горячего чаю в столовке, съел бутерброд с булкой и колбасой, — вторым он угостил Эдика, всё по-братски, — и теперь клевал носом. Эдик всё ещё ждал ответа про Сакакова, когда Яшка вдруг ткнулся ему носом в шею и тихонько захрапел. Прямо так, сидя на лавочке. Не выспался? Странно. И по ночам его почти никогда не бывало в общаге. Эдик рассеянно смотрел на осыпающиеся кленовые листья. В парке были высажены клёны и берёзы. Красиво, да вот убирать, наверное, заморочно. А Яшка — пусть поспит, потом расскажет, что там у него стряслось.

Вдалеке мелькнула знакомая фигура. Эдик непроизвольно вздрогнул и весь подобрался: в сторону студенческой кафешки мимо студентов, вышедших перекурить на перерыве между лекциями, пробирался Хлебников. Понятно, значит тоже питается пирожками, да чаем… Эдик непонятно отчего тоскливо вздохнул. Хотя почему «непонятно»? Ему не хватало общества Хлебникова. Вот не хватало, и всё тут. И принятое решение отойти в сторону и не мешать им с Мариной давалось труднее, чем он мог себе представить. Но теперь-то уже поздно что-то менять. Главное — выдержать паузу, а потом, когда Хлебников у них будет читать лекции, подойти и по-взрослому всё рассказать. Что, мол, спасибо, Константин Николаевич, за помощь, вы мне очень помогли с фармакологией, я её теперь понимаю гораздо лучше, даже антибиотики…

— Что это значит, Хинов? — раздался вдруг над ухом голос Хлебникова. — Объяснитесь!

Эдик дёрнулся и подскочил со скамейки. Яшка чуть не свалился на землю, покачнулся и поднял голову, осоловевшим со сна взглядом уставившись на Хлебникова. Тот Яшку проигнорировал и смотрел только на Эдика.

— Извините, Константин Николаевич… — проблеял Эдик. Все отрепетированные раньше фразы вылетели у него из головы.

— Я перед всеми распинаюсь, рассказываю, какой вы хороший помощник, обязательный, что на вас можно положиться… Как это понимать? — голос Хлебникова казался ядовитым и желчным. — Отойдём, — Яшку он будто только сейчас заметил.

Эдик послушно встал и двинулся за ссутуленной спиной Хлебникова к деревьям, растущим на газоне. Кленовые листья устало зашуршали под ногами старых кроссовок. Разговаривать с Хлебниковым было откровенно стыдно. Но и без разговора было, похоже, никак нельзя.

— Ну что? Больше не будете заниматься? Фармакология не нужна? Я вас, между прочим, в понедельник весь вечер ждал, Хинов.

Эдик вскинул на него взгляд. Стало совестно, аж жуть.

— Константин Николаевич, извините, пожалуйста… Я так больше не могу…

— Что «не могу»? — передразнил Хлебников. Он стоял, засунув руки в карманы брюк, худой, с растрёпанными поседевшими волосами, и Эдику казалось, что от него исходит какая-то осязаемая сила, из-за которой Хлебникову сложно смотреть в глаза и говорить правду.

— Отнимать у вас время больше не могу, — выдавил Эдик, усиленно глядя в сторону.

На глаза попалась скамейка, на которой они сидели с Яшкой. Яшка положил под голову обе их сумки с тетрадками и спал. Хорошо ему, наверное.

— Я что, говорил вам, что мне некогда? Что вы отнимаете у меня время? А, Хинов?

Хлебников давил, вынуждал, заставлял…

— Эдик. Ну скажи, что такое случилось? — произнёс он вдруг, шагнув ближе.

Эдик посмотрел ему в глаза — сейчас льдисто-серые, будто талый лёд по весне, — и отвернуться уже не смог. Он ответил пересохшими губами:

— Я не хотел мешать вашим отношениям с Мариной Капитоновной.

— Чему?

— Я всё знаю. Видел.

— Так у нас с Мариной отношения. Правда? — Хлебников склонил голову к плечу, и его голос дрогнул. А потом спокойный и сосредоточенный Хлебников внезапно рассмеялся. Громко, во всё горло. — Интересно, какие это у нас с Мариной могут быть отношения? — просипел он, согнувшись пополам. — Ой, кому расскажу, не поверят!! — и он снова согнулся в новом приступе хохота.

— Блин, ну хватит ржать! — выпалил Эдик, мечтая сквозь землю провалиться.

— Расскажу Маринке, что она у меня студентов отбивает! Потребую молока в качестве моральной компенсации!! — продолжал юродствовать Хлебников.

На них начали оборачиваться. Эдик растерянно смотрел на знакомые по общаге лица студентов.

— Вообще-то… — Хлебников более-менее успокоился и оттёр слёзы с глаз. — Вообще-то Марина — моя сводная сестра. Младшая. У нас общая мать, если тебе интересно. Так что никаких отношений… «Отношения», надо же! — снова фыркнул он.

— Извините, — буркнул Эдик и пнул кроссовкой красно-жёлтый кленовый лист.

Странно. Он чувствовал, что у него почему-то отлегло от сердца. Может, не зря советуют обсуждать с людьми все проблемы и не держать обиды и непонимания в себе?..

— Сегодня-то ждать тебя? — нейтральным голосом спросил Хлебников. — Раз уж мы всё выяснили про отношения, — не удержался он и ввернул.

Эдик покосился на его профиль. Хлебников поднял голову и смотрел на облака, плывущие по прозрачному осеннему небу. А знал ли он этого человека вообще? — подумалось Эдику. В его представлении Константин Николаевич был серьёзным и вдумчивым, талантливым специалистом и понимающим собеседником… Но разве стал бы такой человек вести себя подобным образом? Ну, смеяться над чужими ошибками во весь голос. Ведь на лекциях и занятиях Хлебников ведёт себя, как должно, как правильно. Лишней улыбки не допустит. Излагает нужный материал и требует от студентов полной отдачи. Ни шуток, ни разговоров на отвлечённые темы… Вот разве что его, Эдика, периодически дёргает вопросами. «Хинов, расскажите, что вам преподавали в прошлом году по данной теме». «Как выполнять блокаду по Мосину? Хинов, это была тема прошлой лекции, потрудитесь вспомнить». «Хинов, как готовят поле операции?»

Хлебников его… Отличал от остальных. Может, в этом и есть причина такого неформального общения?

— Приду, Константин Николаевич, — ответил Эдик.

— Ну, отдыхайте тогда пока. У вас, кажется, перерыв сейчас, — Хлебников кивнул ему и пошёл прочь прямо по газону, шаркая ногами и разбрасывая в стороны опавшие листья.

Эдик направился к скамейке, к Яшке.

— Ну ты как бомжара, Фадеев, — сказал он «братану».

— Чего он хотел? — спросил Яшка, приоткрыв один глаз. И вовсе не сонный был у него голос, — как понял Эдик.

— Хрен знает. Дополнительные занятия назначил снова, — Эдик попытался беспечно пожать плечами.

На самом деле, он думал. Никаких дополнительных. Его просто звали прийти. И ещё, похоже, Хлебников знал его расписание. И сначала отправился искать его в столовке: там зависали большинство студентов, когда в занятиях выпадали окна. Ну и ещё в библиотеке. Что бы это значило? И… Эдик припомнил слова Хлебникова «Я о вас всем рассказываю». Кому? Зачем? Значит, не только Марине? Кому ещё? Он ничего не понимал. Самое противное, что если он спросит, то вряд ли получит ответ, — насколько он уже знал Хлебникова…

— Это потому что ты идиот, — беззлобно проворчал Яшка, переворачиваясь на бок. Будто мысли подслушал.

— Наверное, — Эдик вздохнул и присел на краешек скамейки.

Фадеев был не сильно высоким, но лавочку умудрился занять всю.

— Ты лучше скажи, где ты по ночам пропадаешь? — спросил Эдик, меняя тему.

— На заводе колбасу гружу, — буркнул Яшка, не открывая глаз.

— Чего? — переспросил Эдик, наклонившись к нему ближе.

— Колбасу. Окамов из третьей группы помог, у него там знакомства. Так что теперь я на колбасном заводе работаю, грузчиком.

— На хрена?

— Я же с родаками поругался. Батя хотел, чтоб я подал документы в консерваторию на заочку. Типа «он всё устроил», — Яшка открыл глаза, взгляд у него сделался тоскливый. Эдик понял, что, скорей всего, Фадеев об этом ещё никому не рассказывал. — В общем, оставили меня без денежной поддержки. Вот и кручусь, — Яшка дёрнул плечами.

— Мда… — Эдик не знал, что отвечать. Ну, то есть, отец у него тоже вздыхал оттого, что сын не учится на инженера, но деньги ему родители исправно высылали. Немного, но на еду и одежду хватало. А за общагу Эдик платил со своей стипендии. Вторая половина стипендии уходила на проездной. Вот так и жил.

— А по патфизе что? Сакаков отстал?

— Да если бы. Сказал, чтобы показал ему конспекты пропущенных занятий.

— И как?

— Никак, — Яшка прикрыл глаза рукавом, словно показывая, что не хочет об этом говорить.

Эдику приходили мысли о том, что когда-нибудь надо будет самому зарабатывать деньги, но обычно он эти мысли успешно гнал прочь, успокаиваясь рассудительным «когда-нибудь потом». Для Яшки это «потом» внезапно наступило уже сейчас. Ну а он, Эдик? Если придётся искать работу, то что он сможет? Студент второго курса. Встанет листовки у метро раздавать? Афиши начнёт расклеивать? Курьером пойдёт работать?

Да, мысли о взрослой жизни и заработках были нерадостными.

— У меня шоколадка есть. Будешь? — тоскливо предложил Эдик Фадееву.

Хоть как-то подсластить пилюлю.

***

Они разобрались с антибиотиками, и Хлебников, кажется, даже остался доволен. По крайней мере, когда Эдик только вошёл к нему в кабинет, вид у Хлебникова был какой-то хмурый и задумчивый. А после того, как Эдик сел, раскрыл тетрадь и начал быстро писать рецепты по задачам, — как-то оттаял, подобрел. Интересно, — подумал Эдик, — что задаст ему Хлебников дальше? В смысле, фармакологию они подтянули, так что же дальше?..

— Сходи воды набери в чайник, пока я проверять буду, — распорядился Хлебников. — Выпьем чаю… Эдик, ты сегодня никуда не собирался после учёбы? — внезапно спросил он.

— А? Да нет… — он застыл на пороге кабинета, схватившись за дверную ручку.

— Отлично! — Хлебников расплылся в довольной улыбке и чуть ли руки не бросился потирать. — Значит, поможешь мне. Халат есть?

Эдик кивнул. Разумеется, есть. В халатах их заставляли ходить постоянно на всех практических занятиях. Мол, как в прошлом году объяснили на первых же лекциях, — чтобы они привыкали к врачебному духу.

— А с чем помогать? — на всякий случай спросил он.

— Иди-иди, всё расскажу, — Хлебников улыбался совсем как раньше, как летом.

***

Но выпить чаю они не успели. Эдик возвращался с чайником, когда его окликнули с первого этажа:

— Скажите, это здесь хирургия?

Полный мужчина держал на руках здоровенную псину, замотанную в простыню. Тряпка была в мелкий цветочек, выпачкана в песке и, кажется, мазуте.

— Да, — ответил Эдик, и мужчина продолжил:

— Мне Хлебников нужен. Не подскажете…

— Здравствуйте, здравствуйте! — как Хлебников появился у него за спиной, Эдик даже не заметил. — Заносите вот сюда, у нас здесь операционная… — Хлебников махнул рукой на одну из дверей, повернулся к Эдику и сунул ему в руки ключ: — Переодевайся и запирай кабинет. Собаку надо посмотреть.

— А что с ней? — спросил Эдик, хлопая глазами.

— Скорей всего, сбило машиной, — уже на ходу ответил Хлебников.

Хлебникова сразу предупредили, что денег у пенсионеров мало, на что он брезгливо махнул рукой, мол, потом, вы рассказывайте. Бродячую псину подобрали в пригороде на обочине шоссе сердобольные пенсионеры-дачники, возвращавшиеся домой. Собака брела вдоль шоссе, хромала и поджимала лапу, а когда её подозвали из машины, то сразу доверчиво подошла к незнакомым людям… Хороший пёс получится, если, конечно, удастся его выходить.

У собаки оказался открытый перелом костей предплечья; если и были ещё какие-то внутренние повреждения, то без рентгена и подробного осмотра Хлебников о них точно сказать не мог. Псина не давала дотронуться до повреждённой лапы, тихо и настороженно рычала, к остальным прикосновениям отнеслась терпеливо и даже пару раз вяло махнула хвостом. Эдик смотрел на мохнатого пациента, прятал руки в карманах мятого белого халата и растерянно ждал указаний Хлебникова. Тот продолжал беседовать со спасителями собаки, советовал им пока посидеть в коридоре или сходить в студенческую столовую выпить чаю. Наконец за ними закрылась дверь операционной.

— Ну? Чего стоим? — деловито спросил Хлебников, оборачиваясь к Эдику. — Надеюсь, ты ещё не забыл, что делать?… Всё как раньше.

Эдик кивнул и повернулся к собаке. Странно, с чего он вдруг, ни с того, ни с сего, испытал странную радость? Оттого, что Хлебников упомянул лето? Значит, он тоже держал в памяти то время и заодно думал о нём, об Эдике…

Пёс уснул вскоре после внутривенного наркоза. Ромпун с кетамином, и дозировку Эдик рассчитывал сам. Шерсть на лапе собаки пришлось сбрить, в ране была грязь и песок, Хлебников доверил возиться с этим Эдику, как только убедился, что перелом — хоть и открытый, но без отломков кости. Хлебников осмотрел собаку, как мог, и больше никаких повреждений не заметил, правда всё равно вздыхал:

— Рентген бы собачке… Но где его тут сделаешь, — рассеянно произнёс он себе под нос. — Я же не Сакаков с его знаменитым «наложением рук»…

Эдик переспросил. Слишком задумался, потому что иначе не стал бы дёргать Хлебникова по всякой ерунде, да и не рассчитывал он, что Хлебников ответит… Но тот ответил:

— Станислав Юрьевич — хороший физиолог, не спорю. Но его утверждение, что он может поставить диагноз и назначить лечение исходя из анамнеза и первичного осмотра… Нет, я в это не верю.

Эдик покивал. На самом деле, думал он, чем чёрт не шутит. Хотя куда ему-то о подобном судить, специалист или не специалист тот или иной человек. Сам-то он — полный профан. В перчатках не научился ещё нормально работать, где уж тут говорить об операциях и диагнозах.

Попутно Хлебников умудрялся объяснять, что и зачем он делает. Сломанные кости они обвязали никелевой проволокой. Сшили повреждённые мышцы и кожу. Потом Эдик нервничал и пытался назвать правильную дозу антибиотика. Ошибся. Хлебников посмотрел на него с укоризной и спросил:

— А если подумать?

И чего он с ним возился только, с таким неучем? Яшка и тот шарил в фармакологии лучше Эдика. И если бы ходил на все утренние занятия, то, глядишь, вообще был бы отличником с повышенной стипендией…

Они отвязали собаку от станка и переложили на пол, на подстилку. Когда будет отходить от наркоза и попытается вставать, то не упадёт. Эдик без напоминаний принялся мыть операционный стол и пол рядом, аккуратно собрал шовный материал в мусорное ведро… И тут Хлебников спросил:

— Слушай, Хинов. А если бы тебе предложили поработать в клинике, ты бы согласился?

Эдик резко выпрямился и чуть не ударился головой о железный край стола.

— В клинике? Да кому я там нужен.

— Мне нужен, — негромко ответил Хлебников. — Ты быстро всё схватываешь, да и сработались мы с тобой… Не хотелось бы привыкать к новому человеку.

Эдик смотрел на него и не знал, что отвечать. В голове было пусто и звонко.

— Конечно, учить тебя ещё всему надо… Чуть двойную дозу кетамина псу не вколол, — глаза Хлебникова сощурились; он смеялся.

— А что за клиника? — сообразил спросить Эдик. Хоть что-то нужно было узнать, даже если он не собирается… Ну или если соберётся…

— Владелец — мой школьный друг, Михаил Широков. Когда узнал, что я вернулся в город, тут же позвал меня и Марину… Да ты его видел, кажется. На той неделе.

Эдик тут же вспомнил того небритого хмыря в костюме и посмурнел. Настроение тут же упало. Значит, тот хмырь показывал Хлебникову и Марине клинику? Друг ещё со школы? Эдик подумал, что нетактично будет выспрашивать, насколько дружен Хлебников с этим Широковым, но знать — хотелось. Вместо этого он спросил другое:

— Вы что же, значит, учить нас больше не будете?

Хлебников обошёл стол и встал рядом с Эдиком. Смотреть на него снизу вверх было немного непривычно, да ещё и так близко…

— А ты бы скучал? — Хлебников склонил голову к плечу, ехидно улыбаясь. — По мне или, может, по Марине?

Эдик резко отвернулся к ведру и скинул туда перчатки.

— Вам, наверное, не над кем будет издеваться там, в клинике, — буркнул он себе под нос, но Хлебников услышал. Рассмеялся, будто шутке.

— Учить я вас, оболтусов, не брошу.

Эдик перевёл дыхание. От сердца отлегло.

— Но насчёт клиники ты всё же подумай. Хорошая практика будет. Да и денег заработаешь.

— Мне родители высылают, — ответил Эдик.

— И охота тебе у них на шее сидеть? — сказал Хлебников с вызовом. Зная, что иногда на него находит, Эдик на провокцию и троллинг не повёлся. Просто пожал плечами.

***

Насчёт клиники он решил спросить совета у Яшки. Зашёл к нему вечером, мельком удивляясь тому, что сегодня Фадеев обнаружился в общаге. Тот сидел на скрипящем деревянном стуле у стола под лампой и что-то сосредоточенно строчил в толстой тетрадке. Конспект переписывал, — понял Эдик.

— Как жизнь? — спросил Яшка первым и шмыгнул носом. Видок у него был нездоровый.

— Ты чего, заболел что ли? — встревожился Эдик.

— Из холодильника, да на улицу, а в цеху тепло… Продуло, наверное, — Яшка пожал плечами. — Петь я в любом случае не собираюсь, так что не страшно. Слушай, тут дело такое…

Эдик подсел к столу, подтащив к нему второй стул. Подтянул к себе тетрадь, с которой Яшка переписывал конспект. Патологическая физиология, признаки воспаления. Ну, надо же, откуда-то достал конспект, да ещё и подробный какой, с зарисовками и графиками, начерченными от руки. Эдик раскрыл рот, чтобы спросить, кто такой добрый, но не успел: Яшка решительно отобрал у него тетрадь.

— Слушай, Хинов. Тут слух прошёл, что одну из общаг ремонтировать решили.

— Приближалась зима, наступало время ремонта? — пошутил Эдик.

— Типа того. Говорят, уплотнять будут, так что прощай отдельные комнаты.

— Мда, фигово.

Эдик представил, что в его и без того маленькой комнатушке появится кто-то ещё… И правда фигово.

— Я попросить тебя хотел, — продолжил Яшка. — Ничего, если я к тебе перееду?

— Да? — Эдик удивлённо посмотрел на Яшку, и тот снова шмыгнул носом.

Яшка был бы неплохим соседом, наверное. По крайней мере, зло известное. Любит разбрасывать шмотки и ненавидит вставать на утренние пары, любит слушать классическую музыку, — чего, кажется, страшно стесняется, и русский рок, который Эдик и сам любил…

— А давай, — ответил он. — Надеюсь, приживёмся.

Яшка в порыве чувств схватил его руку и пожал. Ладонь была у него горячая.

— Ты бы выспался сегодня, раз уж не на работе. У тебя, кажется, температура…

— Конспекты нужно дописать. Завтра обещал вернуть.

— А кто…

— Кстати, а ты-то чего заходил? — перебил его Яшка. — А то я всё о себе…

— Да я… Просто… — Эдик вздохнул и решился. — Меня Хлебников зовёт в клинику. Ассистентом.

— Да ты что? — Яшка округлил глаза. — Ну а ты что?

— А я не знаю, — Эдик передёрнул плечами. Не по себе ему делалось от предложения Хлебникова, а почему — непонятно. Вроде как тот хорошего мнения об Эдике, но на самом деле он ничего из себя особенного не представляет. И когда Хлебников это поймёт, то разочаруется в нём наверняка… — Я ведь не умею ничего. Зачем ему такой помощник…

— Дурак ты, Хинов.

— Эй! — дружба дружбой, но постоянные оскорбления Эдик даже от Яшки терпеть не станет.

— Это ж отличный шанс! Знаешь, сколькостудентов хотели бы в клинику пойти? А тебя самого позвали! Соглашайся!

Эдик промолчал о том, что вообще-то он не собирался работать ветеринаром. Не было у него такой мечты, становиться собачьим доктором. Потом вспомнился летний Хлебников и их разговор, когда Эдик признался про армию и неудачное поступление на инженера. Ни к чему-то он в жизни не приспособлен…

— Наверное, соглашусь, — кивнул Эдик.

— Вот и правильно. Главное — зацепишься, а дальше… Кто знает. Будет из тебя второй Сапожников, выдающийся ветеринарный хирург!

— Скажешь тоже…

Они ещё немного поговорили о погоде, о предстоящих зачётах и о преподе английского, который, по слухам, приставал к какой-то студентке прямо во время зачёта год назад.

Уже уходя, Эдик изловчился и заглянул на форзац тетради по патфизе. «15 группа, Сакаков С.Ю.» — было написано там.

Яшка ничего не сказал, и Эдик решил его не грузить лишними вопросами. Фадеев и так выглядел хреново: вся рожа красная из-за температуры.

Завтра, — думал Эдик, отпирая дверь в свою комнату, — завтра он скажет Хлебникову, что согласен. Непонятно почему, он сильно волновался.

***

Но завтра поговорить о клинике не получилось. Во время обеда Хлебникова в кабинете не обнаружилось. Тогда Эдик набрался смелости и отправился на кафедру биологии расспрашивать Марину Капитоновну. От неё он узнал, что Константин Николаевич в учебной части, договаривается об изменении расписания. Наверное, Эдику следовало поторопиться, разговор о клинике, похоже, пустым трёпом не был. Но Хлебников исчез до самого вечера, и встретиться с ним у Эдика не вышло. Нервозность росла, а с нею — и какое-то странное тоскливое чувство.

Он подошёл к Хлебникову на следующий день, сразу после лекции. Сумка через плечо, взгляд небрежный, походка неторопливая. Всё, чтобы не показать, что он нервничал. А вдруг Хлебников уже передумал звать его в клинику? Вдруг нашёл кого-то другого, более опытного? Студентов у них в институте целых пять курсов, любого помани — пойдёт. Зачем Хлебникову ждать именно его, Эдикова, решения?

— Константин Николаевич? — окликнул он Хлебникова.

— Да, Хинов. Что-то непонятно было?

Мимо них проходили Эдиковы однокурсники, кое-кто обернулся.

— А, по лекции? Нет, всё понятно. Я по другому вопросу…

— Да-а? — Хлебников сложил свои журналы стопочкой на кафедре и одарил его выжидательным взглядом. — Ну смелее, Хинов, я не кусаюсь.

Эдик несмело улыбнулся. Ну что он, и в самом деле.

— Я по поводу клиники. Если вы ещё не передумали. Я согласен.

Хлебников склонил голову на бок, нахмурился. Будто не мог понять, о чём Эдик говорит. Блин, неужели он в пролёте? Неужели помощник Хлебникову уже не нужен? Надо было спросить у Маринки его телефон и позвонить ещё вчера!

— Ну, вы же говорили, что вам нужен ассистент, и предлагали мне… Неужели не помните? Позавчера.

— Ассистентом в клинику?.. — рассеянным голосом повторил Хлебников.

И тут Эдик заметил, что Хлебников расплывается в улыбке. У него отлегло от сердца, но он чуть не выругался: долго ещё над ним будут издеваться?

— Помню, Хинов, конечно помню! Рад, что ты согласен.

— А что вы тогда тут притворяетесь?.. — с обидой высказал Эдик.

— Ну, будет тебе, будет… Нечего было так нервничать.

Эдик хмыкнул. Он, понимаешь ли, переживал, полночи не спал, думал… А Хлебников устроил здесь какую-то клоунаду.

— Ты свободен сейчас? Лекции закончились?

— Да, — Эдик покрепче сжал ремень сумки. Может, снова с какой-нибудь собакой помогать или…

— Подождёшь меня, сейчас аудиторию закрою, ключи сдам, перекусим и поедем в клинику. Покажу тебе, где она, с людьми познакомлю.

Хлебников подхватил свои вещи и направился к выходу. Эдик даже не заметил, как быстро они остались одни вдвоём в большой гулкой аудитории. Константин Николаевич поглощал всё его внимание.

— Что, вот так вот сразу? — спросил он, робея. Прямо сегодня — в клинику, знакомиться?

— А чего тянуть? — Хлебников положил руку ему на плечо, подводя к выходу.

— Хорошо, давайте.

— Вот, возьми ключи от моего кабинета. Я скоро приду, — Хлебников достал из кармана халата ещё одну связку ключей, отдал ему. — И чайник поставь, слышишь?

Эдик сорвался с места, уже через плечо ответив «да».

Хлебников. Константин Николаевич. Сейчас они вдвоём выпьют чаю. А потом будут вместе работать в клинике. Сердце замирало в груди от предвкушения. По дорожке мимо кустов сирени Эдик уже практически бежал.

***

Клиника оказалась в районе новостроек на другом конце города от универа. Добираться до лечебницы пришлось полчаса, если не больше. Зато от метро она находилась близко.

В помещении ещё пахло ремонтом. Краской, ламинатом. В операционной стоял стол, с которого ещё никто не снял целлофановой обёрточной упаковки. В отделении для передержек животных — одни пустые металлические клетки. В холле за стойкой администратора было пусто, но на дверях клиники уже висела табличка «скоро открытие» и что-то там про скидки.

Судя по выражению лица Хлебникова, клиника ему нравилась. Таким воодушевлённым он выглядел только когда рассказывал на лекциях о каких-то особо сложных случаях в хирургии.

Эдик ещё раз познакомился, на этот раз официально, с Михаилом Широковым, а ещё — с одним из сменных администраторов, Кариной Макаровой. Карина носила длинные чёрные волосы, постоянно жевала жвачку, а на шее у неё висела пластиковая «мыльница». Позднее Эдик узнал, что у неё есть прозвище «папарацци». Но это позднее. А пока они с директором Широковым договорились об условиях оплаты и графике работы, подписали трудовой договор. Всё это было настолько по-взрослому, что Эдик даже немного оробел.

Со следующей недели клиника начинала свою работу. И Эдику казалось, что со следующей недели изменится вся его жизнь. Наверное, энтузиазм Хлебникова был заразным.

========== Второй курс, второй семестр ==========

Кто бы мог подумать, как быстро пролетит время. Всего ничего, а уже и весна наступила. Пока ранняя, но световой день уже прибавился, солнце вовсю растапливало снег на улицах, того и гляди свежая трава на газонах пробиваться начнёт, да почки на деревьях лопнут. В воздухе пахло какой-то непередаваемой смесью неба и ветра, свежестью и светом. С крыш домов падала капель. Повсюду чирикали воробьи.

Эдик ходил сам не свой. Приглашение на дачу к директору клиники, отпраздновать всем персоналом первые полгода работы, томило его, жгло. Ну и что, что до знаменательной даты ещё почти месяц? Дача находилась за городом, и кое-кто говорил, что будут шашлыки, а ещё кто-то бредил рыбалкой. Ещё говорили, что кроме врачей туда едут спонсоры и какие-то коллеги Широкова с основной его работы. Оказывается, клиника была его «хобби», а основной бизнес Широков делал на поставках заграничной медицинской аппаратуры… Впрочем, какая Эдику до всего этого была разница? Он вписался в поездку только когда узнал, что Хлебников тоже поедет — тот до последнего решал какие-то вопросы с жильём и не знал, сможет ли пойти. А без Хлебникова… Эдик бы не поехал, и всё тут.

Как так вышло, что он настолько прикипел к Хлебникову? Да они меньше года знакомы были. И всё-таки… Всё-таки — Константин Николаевич. И сердце от неожиданных взглядов замирает, и какие-то фразы случайные по полдня помнятся, и голос с его интонациями звучит в ушах даже перед сном. Перед сном вообще много чего вспоминается, произошедшего за день. Всякие незначительные моменты. Как Константин Николаевич мыл руки перед операцией. Как солнце подсвечивало его фигуру в аудитории во время чтения лекции, играло в серебристых от седины волосах. Как Хлебников смеялся на приёме в клинике — Эдику пришлось держать здоровенного бордоского дога, пока обрабатывали кожный абсцесс, и пёс щедро лизнул Эдика в щёку. Хлебников смеялся. Это было здорово. Смех у него бывал разный: порой ехидный, чаще добродушный, и иногда — совсем тихий, тёплый.

Смешно было, что Эдик совсем не думал о Марине. Смог определиться с приоритетами, в конечном итоге. Марина Капитоновна вроде и рядом, и в клинике, и в универе, а вспоминал про её фигуристость и доброту Эдик через два дня на третий. Внимание же Хлебникова ему требовалось постоянно, ежедневно. Неуютно без него было. Ну… Что ж с того? Бывает. Эдик не видел для себя в том какой-то катастрофы. Ну разонравилась одна девчонка, значит когда-нибудь потом понравится другая. А Константин Николаевич — он такой один был. Десяти девчонок стоил. И замены для него Эдик и помыслить не мог.

***

Во время зимней сессии Эдик умудрился получить один из зачётов автоматом, а на экзамене по анатомии — пятёрку. Экзамен по основам хирургии у его группы принимал сам Хлебников. Гонял его минут сорок по всей теме, Эдик аж взмок. Как потом Фадеев ему сказал, некоторые вопросы Хлебников даже на лекциях не рассказывал. Так фигли спрашивал? Девчонки-зубрилы, говорят, сидели и слушали ответ Эдика с вот такенными глазищами.

В итоге Эдик получил в зачётку четвёрку и был счастлив ей, как чокнутый. Потом была патфиза, а после сессии они с Яшкой в общаге весь вечер отмечали сдачу. А наутро Эдик уже ехал в клинику на дежурство, на встречу с Хлебниковым, не выспавшийся, но довольный и нетерпеливый, словно на свидание опаздывал. После сессии у всех начинались каникулы, но он с Константином Николаевичем через день встречался в клинике. Ну, хорошо же было. Правда хорошо. Эдик летел в клинику, как на крыльях.

***

Самыми насыщенными в клинике были вечерние часы работы. Начиная с пяти вечера посетители со своими четвероногими питомцами занимали все свободные сиденья в холле. Нашествие продолжалось примерно до восьми, и за три часа Эдик буквально сбивался с ног. Хлебников гонял его за ампулами с лекарством, за системами для капельниц, за шваброй и тряпками — убирать за пациентами тоже должен был он… Если летом Эдику казалось, что Хлебников — тиран, то сейчас Хлебников превратился в натурального деспота. От Константина Николаевича в вечерние приёмные часы и слова доброго услышать было нельзя. И Эдик переживал бы из-за этого, если бы у него оставались силы на переживания. Но обычно к вечеру он оказывался выжат, как лимон, и никакие сторонние мысли его не беспокоили. Доехать до дому, упасть замертво в кровать — и всё.

— Почему я должен вести приём и одновременно оперировать, — услышал как-то раз из кабинета директора Эдик, пробегая мимо. Он нёс в операционную набор с чистыми инструментами: Хлебников как раз ждал лабрадора с опухолью.

— Я не хочу сказать, что мне не нравится, как тут у тебя всё устроено, но мне бы хотелось больше свободного времени…

Эдик самым наглым образом притормозил у дверей и навострил уши. В коридоре больше никого не было.

— Клиника только открылась, — раздался глубокий голос Широкова. — Штат врачей ещё не набран…

— Ну да, штат… — Хлебников говорил уныло. — Работает только хирургия и лаборатория… А первичный осмотр?

— Думаешь, Марине не нравится? — быстро спросил Широков. — Может, надо было предложить ей должность администратора на рецепшене?

— Да нет, её-то как раз всё устраивает. Собственная лаборатория при клинике. Я даже удивляюсь, как тебе всё это удалось. Получить аккредитацию для лаборатории, найти место для клиники… Да и всё это оборудование… Признавайся, ты кого убил, чтобы всего этого добиться? — Хлебников натянуто рассмеялся.

— Мы ведь давно об этом мечтали. Я просто попытался осуществить нашу мечту, вот и всё.

— Ты сделал больше всех.

— Без вас с Мариной это было бы просто здание.

— Да… Это всё хорошо, но… Мишка, найди в клинику терапевта, иначе я повешусь.

— У тебя, может, кто-нибудь есть на примете? Я ведь простой бизнесмен и не знаю…

— Я в городе всего несколько месяцев. Шутишь что ли? У меня из знакомых-то никого нет. Хотя, в принципе, есть один… Но я не уверен.

— Тогда дадим объявления, спросим у Марины…

— Вот тебе и будет предлог с нею поговорить. А то чего вы не общаетесь? В детстве всё время вместе были, а теперь как отрезало.

— Слушай, вот только не надо опять.

— Думаешь, я не вижу?

— Ей надо дать время.

— Мишка, времени уже вагон с телегой прошло, а ты всё на месте топчешься. Вот что я тебе скажу…

Тут Эдик услышал шаги, стук каблуков, и заметался по коридору, не зная, куда прятаться. Притвориться, будто шёл мимо? Отойти к шкафам с лекарствами? Но у него ведь руки заняты кюветой с инструментами, какие ещё лекарства? Из-за угла вышла администратор клиники, Полина Крюкова. Эдик сглотнул и решительно постучался в дверь, возле которой он подслушивал. Других вариантов не оставалось.

Дверь открыл Хлебников, и Эдик просунул голову внутрь:

— Константин Николаевич, я спросить хотел… — и он замер, пытаясь придумать, что можно спросить-то.

Широков сидел в кресле у входа, Хлебников стоял около самой двери. Халат на Константине Николаевиче был расстёгнут, рукава подвёрнуты до локтя. Костюм Широкова — да сколько их у него? — без единой лишней складки. По сравнению с Хлебниковым, он выглядел опрятным и деловым, и собранным… Эдик посмотрел Хлебникову куда-то в район горла и судорожно сглотнул.

— Собаку ещё не привезли? Инструменты приготовил? — спросил Хлебников.

— Да вот, как раз несу…

Полина, подошедшая к кабинету, заглянула внутрь и сообщила:

— Константин, к вам с пациентом пришли. И ещё там кот с кастрацией.

— Ну вот, опять, — Хлебников обернулся. — Об этом я и говорил. Чего ж они все сразу… Давайте кота сперва. Эдик, иди в смотровую, взвесь животное, измерь температуру, я сейчас буду.

Эдик развернулся и быстрым шагом отправился в операционную, отнести инструменты. Потом выглянул в холл, вызвал владельцев кота и повёл их в смотровую. Наверное, Хлебников прав. Клиника только открылась, у них не хватало рук.

В смотровую заглянула Полина.

— Эдик, лабрадора привезли, — негромко сказала она. — Передай Хлебникову, я им пока сказала подождать.

Эдик, одной рукой придерживая градусник, а другой — пушистый хвост персидского кота, только кивнул. Кот дёргался, пытаясь вырваться из рук хозяйки.

— Давай я помогу, — предложила Полина. Шагнула к столу и твёрдой рукой взяла кота за задние лапы.

— Спасибо, — поблагодарил Эдик, терпеливо дожидаясь сигнала градусника.

— У вас всё нормально? — тихо спросила вдруг Полина.

— Да, — Эдик кивнул.

— Хлебников последнее время вообще сам на себя не похож, рвёт и мечет. Слышала, как с одним клиентом по телефону разговаривал… Прямо не знаю…

Неожиданно для себя Эдик её перебил:

— Константин Николаевич помимо работы здесь, ещё занятия у нас в институте ведёт. Наверное, просто устал.

Полина смерила его внимательным взглядом.

— Наверное. А ты за него переживаешь, да?

— Конечно, — Эдик взглянул на неё. — Константин Николаевич хороший человек. Просто любого достанет вот так впахивать круглые сутки. А он если за что-то берётся, то делает на совесть.

Чёрт его знает, почему он решил защищать Хлебникова перед Полиной.

— А вы давно знакомы? — спросила она.

— С лета, — охотно ответил Эдик и расплылся в невольной улыбке.

Градусник издал звуковой сигнал. Температура была в пределах нормы. Кот активно выказывал своё недовольство неприятной для него процедурой. К вспотевшим рукам Эдика липла густая длинная шерсть. Хозяйка кота причитала и жалела своего питомца, гладила его по голове и, честно говоря, больше мешала, раздражая животное.

Вошёл Хлебников, поздоровался. Начал готовить лекарства и рассказывать, как следует ухаживать за котом после операции и чего ждать, пока не подействует наркоз.

— Его может вырвать, но это нормально. Эдик, дай кюветку. Когда животное уснёт, мы заберём его в операционную.

Он сделал укол так быстро, что перенервничавший кот дёрнулся только, когда Хлебников вытащил шприц. Хозяйка осталась сидеть в обнимку с котом и кюветкой, а Хлебников отозвал Эдика в сторонку.

— Прооперируешь сам? — спросил он Эдика.

— Что? — Эдик посмотрел на него и оторопел.

— Да там дела всего на десять минут. А я пока лабрадором займусь. Ну давай, Хинов. Сколько раз ты уже видел кастрацию? Пора самому начинать.

Эдик сглотнул. Хлебникову нужна была помощь — он и сам говорил Широкову, что разрывается, не успевает оперировать всех сам.

— Ладно. Но если что…

— Если что — позовёшь меня или Полину. Она медсестра по образованию, поможет.

Вот и просил бы сразу Полину, — мелькнуло в голове Эдика. Мелькнуло и пропало, вытесненное волнением перед первой в жизни самостоятельной операцией.

***

Уже две недели спустя Эдик проводил кастрации легко и непринуждённо, со смехом вспоминая свои нервы и трясущиеся руки. Полине и правда пришлось ему немного помочь. Но хотя бы она не расспрашивала его больше про Хлебникова, поняла, что Эдику не до того, не до разговоров. Зато после он не раз ловил на себе её взгляд. И что этой Крюковой от него и Хлебникова было нужно?..

***

Через месяц в клинику взяли ещё одного врача, терапевта. Сакакова Станислава Юрьевича. Поставили его на приём. Самое странное, что Сакакова порекомендовал сам Хлебников, несмотря на их ругань и взаимную нелюбовь, он признавал, что Сакаков неплохой специалист. Ругань у них, кстати, забавная выходила. Хлебников постоянно подначивал Станислава Юрьевича на спор, едко комментировал какие-нибудь методы лечения, Сакаков заводился с пол-оборота, бесился, а Хлебников смотрел ему в лицо и посмеивался. Как дети малые в песочнице, — со вздохом однажды сказала Марина. Они как раз сидели в обеденный перерыв на кухне. Широкий стол, пара диванов, несколько табуреток. На кухоньке помещался почти весь врачебный персонал клиники. Хлебников отсмеялся над Сакаковым, протиснулся мимо Эдика к холодильнику и спросил:

— Ты суп будешь?

— Кто, я? — Эдик удивлялся тому, как быстро Сакаков отходит от своей бурной ругани. Минуту назад убить был готов, а сейчас сидит и спокойно макароны с котлетами ест. Еда была куплена в ближайшем гастрономе. Похоже, Сакаков дома никогда не готовил, питаясь полуфабрикатами. Вопрос Хлебникова застал Эдика врасплох, не о том он сейчас думал.

— Ты, Хинов, ты. Мой руки и садись к столу. Сейчас разогрею, — Хлебников хлопнул дверцей холодильника и потянулся за кастрюлькой к плите. Суп у него и правда был, кажется, щи — в литровой банке с пластиковой крышкой.

— Чего вы со мной, как с маленьким? — буркнул Эдик. Хлебников его подкармливал время от времени. И каждый раз Эдику было не по себе.

Он ополоснул руки и послушно сел за стол, спиной к плите. В дверях маячила Полина и жевала какой-то крекер. Вечно эти девушки со своими диетами.

— Да потому что ты и есть маленький, — ответил Хлебников. — Не способный о себе позаботиться подросток.

— Да вот ещё. Я уже совершеннолетний и всё могу, по закону.

Тут даже Сакаков не удержался и фыркнул.

Хлебников обернулся от плиты, положил Эдику руку на плечо.

— Не спорь со старшими, а то супа не получишь. Отощал совсем, гляди.

Пальцы Хлебникова легко прошлись по его шее, поправили загнувшийся воротник рубашки. Эдик почувствовал волну мурашек, сбежавших к нему за шиворот, и машинально наклонил голову… Хлебников уже отвернулся к плите, захлопал дверцами шкафчика, застучал тарелками.

Суп оказался вкусный. Когда Эдик спросил, Хлебников ответил, что готовил его сам.

***

Рассказы о клинике Фадеев любил. Слушал, расспрашивал. Особенно про терапию расспрашивал. Кто был у Сакакова на приёме, какие диагнозы ставил Станислав Юрьевич своим пациентам. Эдик больше помогал Хлебникову, разумеется, но и на приёме бывал. Особенно когда пришлось держать ту нервную кошку, что чуть не расцарапала Сакакову руки. Или той-терьера, у которого кроме перелома лапы обнаружился дерматит и ленточные черви — с собакой в тот день вся клиника по очереди работала. И соскобы взять, и капельницу поставить, и таблетку в пасть сунуть, и рентген, и наложить шину… Вот как так можно было собаку запустить? И кормили её чёрти чем, и паразитов на ней оказалось немерено.

— А как он с хозяевами? — спрашивал Яшка.

— Нормально, — пожимал Эдик плечами. — Вежливый. А что?

— Да здесь про него говорят, что он ни одной юбки не пропускает.

— Кто? Сакаков? — такие слухи Эдик слышал впервые. Знал, что девчонки без ума от смазливого молодого профессора, но чтобы Сакаков сам…

— А то ты не знал, как к нему девицы на пересдачу ходят, — с каким-то мстительным отвращением принялся рассказывать Яшка. — Юбку покороче, блузку с вырезом поглубже…

— И чего?

Яшка дёрнул углом рта и отвернулся.

— Не знаю. Пока жалоб не поступало, значит, руки не распускает…

— Или их всё устраивает, и они молчат? — предположил Эдик.

У Яшки побагровели щёки.

— Да забей. Подумаешь. Мужик-то он всё равно неплохой, — постарался его утешить Эдик. Братаны они или как, в конце-то концов. Должны друг друга поддерживать, и всё такое.

— Ага, неплохой, — кисло повторил Яшка. С утешениями не выходило. И дался ему этот Сакаков, в самом деле. Зациклился что ли.

— Ты расскажи лучше, как у тебя-то дела? — Эдик встретил в глазах Яшки полное непонимание. — Ну, помнишь, ты мне в начале осени про лаборантку рассказывал? Типа, с титьками?

— А, это… — Яшка скривился. — Да никак. Халтурю всё, деньги зарабатываю. Нет времени.

— М-да. Понятно.

— Зато мышцы накачал, — похвастался Яшка. — Колбасу грузить — это тебе не хухры-мухры. Попробуй пятьдесят ящиков в одно рыло перекидать…

— А по профессии не думал подработку найти? — спросил его Эдик. — Ну вот типа как я в клинике?

— Да кому я нужен? — Яшка тут же скис. — Без знакомств я туда вряд ли попаду. Студентов только на бесплатных началах берут. Братуха, это только тебе повезло, а остальным так не фартит.

Эдик нахмурился, в словах Яшки была правда. Ему даже стыдно сделалось, что он такой везунчик.

— А если бы тебе предложили? Пошёл бы? — настаивал он скорее гипотетически. Кто бы его слушать стал, если бы он порекомендовал Фадеева в качестве ещё одного ассистента. Да ещё и на платной основе, по договору…

— Не знаю, Эдик. Смотря куда и сколько платить будут… Сам понимаешь.

Эдик покивал головой. Куда ни плюнь, получалась лажа.

Впрочем, на следующий день он всё же сказал Хлебникову про Яшку. Тот внимательно выслушал и пообещал поговорить с Сакаковым. Никто не ожидал, что разговор выльется в крики, ругань и разбитую посуду — дело было на кухне, и несколько тарелок разговора не пережили, когда Сакаков, оттолкнув от себя стол, выбежал в коридор.

— Пускай развеется, — сказал Хлебников, глядя вслед сбежавшему коллеге.

— Ой, Константин Николаевич, а как же его пациенты? — протянула Карина, которая сегодня дежурила. — У него ведь там по записи…

— Ну давай я их пока приму, — согласился Хлебников. — Пойдём, Эдик, нечего тут толпиться.

Сакаков далеко не ушёл, как был в халате и разношенных шлёпках, ходил туда-сюда по внутреннему дворику, курил и, кажется, кому-то названивал на сотовый.

Эдик отвернулся от окна. Хлебников только что назвал его по имени. Это случалось всё чаще во время неформального общения в клинике. В универе же он был для Хлебникова строго Хиновым. Хоть и без «вы».

— А что вы ему сказали, что он так понёсся? — рискнул спросить Эдик.

Хлебникова было не пронять. Он только пожал плечами и улыбнулся.

— Работать давай, хватит болтать, — вот и всё, чего Эдик добился.

Но история Сакакова на том не кончилась. На следующее утро он явился на занятия со здоровенным фингалом под глазом.

— Нет, ты только погляди, — шепнул Эдик Фадееву. — А от нас уезжал — всё нормально было.

Яшка пожал плечами и спрятался за учебником.

— Небось, что-то не поделили…

— Кто? Какая баба может такой синячище оставить? Может, он и правда у кого-то девушку отбил, и с ним «поговорили»?

— Может и так, — Яшка покосился на Эдика, а потом перевёл тему: — Дай хоть почитаю, что нам задано… Я не готовился.

— У тебя ведь вечер был свободный вчера, — Эдик вздохнул. — Чем ты занимался вместо того, чтобы готовиться?

— Устал. Заснул, — коротко ответил Яшка и углубился в чтение классификации лихорадок.

***

Неделю спустя Хлебников сказал Эдику, что со вторым ассистентом пока придётся подождать. А также высказал в шутливой форме сомнение в том, что Эдик будет помогать ему так же хорошо, как и раньше, если в клинике окажется его закадычный друг Фадеев.

— Небось только и будете что журнальчики читать, да сидеть целыми днями на кухне, бесплатный чай пить. Вечное голодное студенчество.

Эдик смущённо улыбнулся. Фадеев всего-то раз притащил «Плейбой» на лекцию по хирургии, и это случилось где-то в начале осени. А Хлебников, надо же, запомнил.

***

Учебные и рабочие будни то тянулись, как резиновые, то неслись вперёд с такой скоростью, что Эдик не помнил, какой сегодня день недели.

Впрочем, он никогда не забудет свой испуг, когда у него во время кастрации кот перестал дышать. Хорошо, что Хлебников был рядом, помог… Котяра, здоровенный, пушистый, белый ангорский, всё никак не хотел засыпать. Эдик вколол ему дополнительный наркоз, и только тогда животное уснуло. Понёс его спящего в хирургию.

— Ну покажи хоть, как ты работаешь? — сказал Хлебников и увязался вслед за ним. А ведь у него сейчас перерыв должен был быть.

С одним семенником Эдик справился без проблем, завязал лигатуру на семенном канальце, удалил семенник, сбрызнул ранку импортным антисептиком из баллончика, снова взялся за скальпель… И тут кот перестал дышать.

— Погоди-ка, — остановил его Хлебников. — У тебя пациент отходит.

Эдик и сам чуть не «отошёл» следом за котом от испуга.

— Сколько ты ему вколол? — спросил Хлебников.

Эдик назвал дозу кетамина с рометаром. Смешная, и в самом деле, доза. Тем более для кота весом под восемь кило.

— Бывает у них такое, бывает.

Хлебников раскрыл коту пасть и потянул за язык.

— Это зачем? — спросил Эдик, мысленно уже попрощавшись с клиникой, Константином Николаевичем и универом и представив себя в солдатской форме.

— Сейчас. Чтобы проснулся. За лапу его подёргай. Сожми посильнее.

Эдик надеялся на то, что хозяева никогда не узнают о том, что творилось с их котом в операционной. И за язык того дёргали, и на подушечку задней лапы нажимали… А потом кот неожиданно открыл глаза и начал вырываться из станка.

Эдик выругался матом.

— Режь быстрее, пока совсем не проснулся, — приказал Хлебников.

Эдик выругался снова и быстро схватился за скальпель.

— Нервная система у них такая, — рассуждал Хлебников, когда Эдик дрожащими руками набирал в шприц антибиотик. — Иногда случается. На самом деле, котам лучше подойдёт ингаляционный наркоз, вот только где его тут взять…

Эдик вонзил иглу в белое пушистое кошачье бедро.

— Всё, отвязывай и выноси владельцам. И не забудь рассказать, как за ним ухаживать.

Узлы на станке никак не хотели развязываться. Кот снова начал поднимать голову, попытался выпустить когти, а потом раскрыл пасть и завыл благим матом. Хлебников коротко хохотнул.

— Иди на кухню, кастратор. Я сам.

Эдик проблеял короткое спасибо и отправился на кухню. Хлебников пришёл через минут пять, посмеиваясь и фыркая. И чего он такой довольный? Уселся рядом, подтолкнул Эдика плечом.

— Ну ты как?

— Испугался, — буркнул он в ответ. — А вдруг бы кот подох?

Хлебников ответил:

— Так ведь не подох же.

Эдик промолчал, уселся ближе к столу, облокотился о столешницу, вцепился пальцами в волосы…

— Эй, не смей мне тут, — Хлебников потрепал его по голове. — Случается такое, теперь знать будешь.

— Да?..

— Да.

Эдик скосил взгляд и уставился на Хлебникова. Слишком близко тот сидел. Получилось разглядеть только шею в вырезе рубашки.

— У вас такое тоже было? И… И как вы?

Взгляд отводить не хотелось. Выемка между ключицами, горло, кадык, подпрыгивающий во время разговора, чисто выбритая кожа…

— Что «как»? Никак. Это не мешает мне оперировать дальше. Так что ты чтобы не смел бояться, понял?

Хлебников легко провёл рукой по его по волосам, мимоходом коснувшись пальцев Эдика. Тот разжал руки и поднял голову:

— Понял.

— Тогда давай чаю выпьем. У нас ещё… — тут Хлебников сверился с часами, — ещё десять минут до следующего посетителя.

— А кто там?

— Резекция пятого пальца у дога. Косметическая операция. Ерунда. Даже полный наркоз не понадобится.

Эдик покивал головой и встал, чтобы достать две кружки из сушилки. Хлебников тем временем наливал воды в чайник.

Чай у них и правда был «бесплатный». Широков просто закупил блок чайных пакетов и сахара на полгода вперёд. Этим все пользовались, кроме Сакакова. Тот предпочитал чайную заварку и хранил её в отдельном ящичке.

— Говорят, скоро найдут узиста, — рассказывал тем временем Хлебников. — А в лаборатории уже не хватает реактивов. Марина вчера жаловалась. Но Мишка сказал, чтобы дали ему список, и всё. Не уверен я, что клиника вот так вот сразу станет прибыльным предприятием, но разве с Широковым поспоришь? Так о чём это я?

— О кабинете УЗИ, — подсказал Эдик.

— Ага, — Хлебников подсел обратно за стол, закинул ногу на ногу, откинулся на спинку дивана.

— И ещё ведутся разговоры о том, чтобы пару раз в неделю к нам приходили врачи из зоопарка. Для рептилий, птиц и грызунов. Полина говорила, что звонят и спрашивают. А у нас нету. В общем, Мишка этот вопрос тоже прорабатывает. Растём, Хинов! — добавил он с гордостью, словно расширение штата клиники было его личной заслугой.

Эдик не мог не улыбнуться в ответ. Потому что сейчас вот такой расслабленный Хлебников, развалившийся на диване, показался ему простым мальчишкой, несмотря на раннюю седину и многолетний опыт лечебной практики за плечами.

Хлебников повернул голову и посмотрел на Эдика в упор. Серьёзно, без улыбки.

А потом щёлкнул вскипевший чайник, Эдик моргнул, Хлебников отвернулся — и мгновение чего-то непонятного закончилось.

***

С февраля было решено учредить в клинике ночные дежурства. Плата за услуги, разумеется, в ночные смены была повышенной. Иногда всю ночь было тихо, из посетителей никто не приходил, и тогда Эдику удавалось хорошо выспаться перед занятиями. Раскладушку он ставил на кухне, а Хлебников спал, кажется, прямо на столе в операционной. Эдик думал об этом с неизменной усмешкой. Весь день и всю ночь на рабочем месте. Но иногда к ним приходили с запущенными случаями почечной недостаточности, кишечной непроходимостью, отравлениями крысиным ядом и сложными родами. Иногда Эдик проклинал всех владельцев животных за то, что они не хотели своевременно обратиться в клинику, малодушно ждали «авось само пройдёт» и тащили своего любимца к ветеринару уже в моменты предсмертных конвульсий. Хлебников от таких посетителей приходил в преотвратное расположение духа, разговаривал после них хмуро и мало.

«Врач лечит человека, а ветеринария — человечество», — процитировал он как-то после того, как отказался лечить кошку, которая, по словам хозяйки, «пятый день не ходит в туалет, лежит под кроватью, и даже не шевелится». От кошки даже издалека разносился запах аммиака. Эдик закрыл за посетителями дверь клиники, Хлебников уже ушёл обратно в операционную, досыпать.

Проходя мимо дверей, Эдик робко стукнул в стекло. Света внутри не было.

— Константин Николаевич? — спросил он.

— Иди спать, Эдик. Завтра с утра тебе на занятия, — ответил из-за дверей Хлебников.

«Вам тоже», — хотел было ответить Эдик, но промолчал, побрёл на кухню. Было половина первого. До утра приходило ещё двое пациентов, но Эдик уснул так крепко, что даже не слышал звонка, Хлебников принял всех сам, а ему дал выспаться. За это Эдик на него обиделся и не разговаривал даже в метро. Только в поезде уже разбудил Константина Николаевича словами «Мы приехали». Хлебников ещё пару секунд прижимался щекой к его плечу, видимо, просыпаясь. Потом поднялся.

На него невозможно было долго обижаться.

***

А в конце февраля Хлебников заболел. Вроде бы ничего серьёзного, судя по словам Марины, но на занятиях он ни в понедельник, ни во вторник не появился. Всё это время Эдик исправно приезжал в клинику после учёбы, помогал Сакакову и чутко ловил любые разговоры о Константине Николаевиче. В очередной раз пожалел, что не знает номера его сотового. Вроде как неудобно спрашивать — например, телефон Сакакова он не знает, и на фиг он ему сдался, а вот у Хлебникова бы не мешало разузнать… Эдик не любил особо телефонную болтовню, но ведь мог бы, например, выздоровления пожелать. Да кого он обманывает? Что Хлебников, поправится скорее после его пожелания? Да что Эдик как маленький, в самом деле. Дал бы мужику поболеть спокойно. Константин Николаевич, небось, сейчас лежит дома на диване под одеялом и книжку читает. Хирургическую, разумеется. Он ведь фанат своей работы. Или телевизор смотрит… Или спит. А то он не высыпался в последнее время, очень был уставшим… А хорошо ли он питается? Кто ему готовит еду, если он один живёт? А ну-ка попробуй постоять у плиты с высокой температурой!.. А если у Хлебникова нет таблеток? Кто ему их купит… Самому одеваться и на улицу переть? А на улице такая холодина сейчас.

В общем, Эдик накрутил себя знатно. Даже во сне спал и видел, как готовит Хлебникову куриный бульон. И ещё порошки с колдрексом в чай насыпает. Почему именно колдрекс, Эдик не знал. Наверное, потому что на рекламном щите возле метро по дороге в клинику как раз висела реклама про колдрекс. Хлебников ему тоже снился, бледный, худой и почему-то в красном шарфе, обмотанным вокруг горла.

Эдик продирал глаза, просыпался и собирался на учёбу. В его голове зрел план.

План окончательно вызрел к четвергу. Эдик отправился к Марине Капитоновне прямо на кафедру, постучался в кабинет и, помявшись с минуту, спросил сотовый Хлебникова. На вопрос «а тебе зачем», промямлил что-то про задания и методички. Не мог он сказать, что просто по-житейски волнуется. Это бы глупо прозвучало. Да и чего волноваться, если люди кругом болеют постоянно? Что особенного в обычном гриппе или что там подхватил Хлебников, общаясь с людьми. Все болеют, время такое.

Заполучив телефон, провожаемый в спину подозрительным взглядом Марины, он отправился на пары.

Теперь следовало позвонить. Но Эдик всё никак не мог заставить себя набрать номер. То вокруг было слишком шумно, то нужно было почитать тему и подготовиться к коллоквиуму, то Яшка что-то начинал рассказывать, и его необходимо было выслушать… Бумажный квадратик с номером телефона прожигал Эдику карман джинсов.

К обеду он набрался храбрости и наконец-то взялся за телефон. Набрал номер, перепроверил все цифры и нажал на клавишу дозвона. Сперва шли гудки, долго. Потом в трубке раздался хриплый голос Хлебникова. От простого «алло» у Эдика желудок подскочил к горлу.

— Да? Кто это? Говорите.

— Константин Николаевич? — выдавил наконец Эдик. — Здравствуйте, это я.

Кто «я», идиот? Будто бы он догадается! Он Хлебникову никогда не звонил, откуда тот вообще поймёт, что это…

— Эдик? Привет, чего звонишь? Это твой номер? Буду знать.

— А… Да, мой… Я звоню… — Эдик растерянно огляделся. Он стоял в коридоре возле узкого окна, бросив на растрескавшийся подоконник сумку с учебниками; на улице было снежно, светло и холодно. Батарея под подоконником, покрытая пылью и покрашенная коричневой краской, жарила так, что коленям Эдика было горячо даже через плотные джинсы. А пальцы, державшие трубку, совсем замёрзли.

— Я волновался, — выпалил Эдик. — Как вы там. Что-то серьёзное? Извините, что спрашиваю, — добавил он.

— Да нет, ничего, — а голос у Хлебникова, похоже, был сонный. — Обычная простуда.

— В-вы… Выздоравливайте!

— Спасибо, — Хлебников усмехнулся. — И спасибо, что позвонил. У вас там всё хорошо? Я имею в виду, в клинике.

— Да! Очень ждём вас! — Эдик улыбнулся прямо в окно, на всю эту зимнюю бесцветность и белые сугробы.

— Постараюсь завтра выйти, — сказал Хлебников и, кажется, зевнул.

— Я вас разбудил, да? — покаянно пробормотал Эдик.

— Нет-нет, ничего. Как раз таблетки выпью.

— Вам ничего не нужно?

— В плане?

— Ну, может таблетки закончились или чего-то докупить надо? Так вы скажите… Я привезти могу!

— А! Нет, Эдик. Спасибо, но ничего не нужно. Спасибо. У меня всего хватает. Марина привезла.

Эдик зажмурился и прижался лбом к холодному оконному стеклу.

— Завтра встретимся, ладно? — сказал Хлебников в трубке. — Не скучай.

— А… Ага. До свидания, Константин Николаевич. Поправляйтесь.

— До свидания.

Хлебников отключился, а Эдик ещё с минуту стоял и прокручивал у себя в голове разговор. «Не скучай». Он ведь и правда скучал. Но уже завтра они увидятся.

В пятницу Хлебников действительно вышел. Был немного каким-то рассеянным, но улыбался через слово, и Эдику от его улыбки становилось хорошо. Хлебников после того как отоспался дома, казалось, даже помолодел. Во всяком случае, Эдику так виделось. Он вообще перестал замечать возраст Хлебникова. Улыбка, голос, взгляд — этого вполне хватало. А то, что Константин Николаевич на сколько-то там лет его старше и здоровенный кусок жизни прожил — это Эдика обтекало и уходило в сторону, совершенно не мешая общению.

***

Весна, страшное дело. Началась. В клинике начали поговаривать о том, что неплохо бы отпраздновать первые полгода работы. Директор Широков сперва и слышать не хотел, а потом как-то поддался всеобщему настроению. Или, может быть, его просто уговорили. По крайней мере, как умудрился подслушать Эдик, — то есть, разумеется, услышать, — Хлебников вёл с ним об этом беседы. Они вообще с Широковым стали много о чём-то разговаривать, и не всегда их можно было услышать. Что там обсуждалось, в директорском кабинете за закрытыми дверями, было неясно, но Хлебников оттуда, бывало, весь нахмуренный выходил. С Эдиком после даже не разговаривал, только задания давал и по поручениям гонял, и лишь спустя полдня мог оттаять и сделаться собою прежним. Что такого говорил Широков, после чего Хлебников становился чужим и нелюдимым? Похоже, не только о любви Широкова к Марине были у них там беседы.

Тем временем, администраторы клиники, Карина да Полина, выпустили стенгазету. Заголовки яркими маркерами, фотографии врачей в неформальной обстановке, смешные подписи к ним, ядовитые стишки… Эдик с диким удивлением увидел фото себя и Хлебникова — как они сидят рядком на диванчике в кухне и оба спят. Такое было один-то раз, и как, когда умудрились их подловить в такой момент, что никто из них не проснулся? Теперь он понимал, почему у Карины прозвище «Папарацци». Фотоаппарат у неё всегда был под рукой. Ещё Эдику понравилось фото Сакакова с фингалом под глазом. И фотография Марины – в огромных антибликовых очках та сидела прямо за микроскопом и уплетала маленькие пирожные. «Таинственное исчезновение пирожных раскрыто», — гласила надпись около фото. Кроме того, в газете были фото и других врачей, правда с ними Эдик был знаком плохо. Рыжеволосая Королёва Катерина, выпускница ветеринарного вуза, и две её подруги, Солнцева Саша и Ногина Аня. Аня подменяла Марину Капитоновну в лаборатории, Королёва оказалась неплохим хирургом, а Саша Солнцева вполне могла составить конкуренцию самому Сакакову. По крайней мере, это следовало из слов Хлебникова, который с ними общался больше. Эдик его словам был склонен доверять.

***

Весенний дух действовал и на студентов. На лекциях народу стало в разы меньше. Гуляли все, кому не лень. Яшка на лекции ходил исправно, но только для того, чтобы поспать. Ну и Эдик тоже ходил. Ему-то деваться было некуда. Однажды проспал, пропустил лекцию по химии. Ну казалось бы, какая, к чёрту, химия в девять утра? Так Хлебников позвонил ему в девять тридцать и спросил, почему тот отсутствует. И как только узнал, спрашивается? Не он ведь ту лекцию читал. В окно что ли его, Эдика, выглядывал? Нет, из-за Хлебникова в голове у Эдика бывали всякие глупости.

Взять вот, к примеру, сны. Эдик про них даже Яшке не рассказывал. Какпро такое расскажешь? Хотя нет, однажды спросил, издалека.

— А что значит, если один человек всё время снится? — спросил.

— Снится — значит нравится, — буркнул Яшка со своей койки.

Они только-только спать укладывались, и Эдик уже знал, кого увидит, если глаза закроет.

— А что, прямо обязательно нравиться должен? — Эдик слегка заволновался. Мысль о том, что он в Хлебникова влюбился, подействовала на него как ушат холодной воды. Тело заледенело с головы до ног. А ещё, штука-то какая, стыдно стало. Хлебников ведь нормальный мужик. И влюбляться в него было — ну словно оскорбить. А Эдик такого не хотел. Не хотел оскорблять его своими непонятными чувствами даже мысленно. К тому же, Хлебников бы наверняка не понял. После того случая с Мариной, когда Эдик решил, будто у Хлебникова с ней отношения, он много думал и периодически присматривался к Константину Николаевичу. И понял, что кроме работы его ничего не интересует. Ничто не увлекает. Эдика это успокаивало. Это вписывалось в образ идеального специалиста, который окружал Хлебникова, словно серебристые сверкающие доспехи. За этот образ его можно было уважать, ставить себе и другим в пример, водружать на пьедестал, стремиться и никогда-никогда не достигнуть.

И тут — пожалуйста. Сны. И слова Яшки о том, что он ему нравится.

— Может, он мне не нравится, а так просто…

— Не, братуха, никаких «просто», — пробормотал засыпающий Яшка из-под одеяла. — Ты теперь гей, и я тебя придушу ночью подушкой, чтобы ты меня не заразил своей гомосятиной… — он зевнул протяжно и оглушающе. — Свет погаси только… — и захрапел.

Эдик стукнул ногой по выключателю и остался лежать, пялясь в потемневший потолок. Вот значит, как будут думать окружающие, если он скажет? Гомосятиной всё это обзовут. Тьфу, слово-то какое… Его мысли и чувства к Константину Николаевичу… Даже смешно. Да и нет там никаких особых чувств. И думает он про него не часто. Но почему тогда Хлебников ему снится? Хотя сны-то — смешно сказать. Они там просто разговаривают. Хлебников ему что-то объясняет, что-то показывает. Или фармакологию, или, быть может, теорию по хирургии. Иногда они вместе чай пьют, и во сне Эдик, не таясь, разглядывает его волосы и руки, и Хлебников в рубашке и брюках, без рабочего халата, сидит за обеденным столом в клинике, кругом свет, как летом. И они разговаривают, разговаривают… Потом Хлебников берёт его за руку, их пальцы переплетаются, крепкие, сильные, и взгляд бирюзовых глаз прожигает в нём, в Эдике, чёрную дыру…

Эдик проснулся с одеялом, зажатым в кулаке. Пальцы свело судорогой, пришлось разжимать их по одному. Ух, блин. Яшке нужно язык оторвать за эти его слова о гомосятине. Как говорится, не было проблемы — нате, получите. Теперь Эдик будет об этом думать и гадать, а правда ли он гей или нет.

Ужасно. Наверняка всё дело просто в весне. Солнце, гормоны…

***

Наступил май, и практически летняя жара опустилась на город буквально за какие-то пару недель праздников. Эдик наконец вычислил, о чём разговаривал Хлебников с Широковым. О том, чтобы на лето уехать в деревню. Нет, самого разговора он не слышал, но всё одно к одному подходило. Проблемы с жильём — раз. Большой трёхмесячный отпуск в универе — два. Да ещё как-то раз Хлебников обмолвился, что не мешало бы ему съездить за город. Эдик понял, что стоит только Хлебникову уехать, как обратно его уже можно будет не ждать. Уедет и не вернётся.

Поговорить бы об этом не мешало. С самим Хлебниковым. Но Эдик всё никак не мог выбрать нужное время. То настроение у Константина Николаевича плохое, то пациенты валом идут один за другим, то Эдик устал и вымотался так, что двух слов внятных связать не может… В общем, дооткладывался он этого разговора аж до самого праздника.

***

Как доехать до дачи Широкова, Эдику подробно объяснила Полина. Написала на бумажке номер автобуса и маршрутки, название садоводства, номер улицы и участка. Вот только на бесплатный автобус Эдик проспал, а на маршрутке проехал нужную остановку, пришлось выходить и пару километров возвращаться пешком. Пока он нашёл нужный съезд с шоссе, на небе сгустились тучи и началась гроза. Может быть даже это была первая гроза за год, но ей Эдик был совсем не рад. Одно было хорошо — пролило дождём и закончилось. Вот правда за эти двадцать минут непрекращающегося дождя Эдик успел вымокнуть до последней нитки.

Садоводством это место можно было назвать лишь с большой натяжкой. Кругом высоченные заборы с камерами по периметру, многоэтажные особняки, помпезно украшенные башенками и балкончиками, асфальтированные дорожки — и правда, чем не улицы. Дом Широкова Эдик нашёл довольно легко, позвонил в звонок и дождался, когда в железных воротах, наглухо закрывавших подъездную дорожку, запиликает и откроется небольшая дверца. Ну… Что сказать. Красиво тут было. Дом почти не уступал соседским. Трёхэтажный, с гаражом явно не на одну машину. Крыша покрыта коричневой черепицей, стены — белые, сливы водосточных труб украшены готическими финтифлюшками. Кругом газон, вдалеке какие-то плодовые деревья и кусты, а ещё прудик с мостиком виднеются. В деревьях спряталась крыша ещё одного дома, гораздо ниже и меньше. Похоже, баня. Эдик хмыкнул. Ему бы сейчас согреться не помешало, что верно, то верно. Хоть и тепло по-летнему, а воздух за городом ещё не до конца прогрелся, и ветер сейчас холодил сквозь промокшую одежду.

На крыльцо вышел сам Широков, а с ним — Марина и Константин Николаевич со словами:

— Эдик, ну где ты был?

Он поздоровался и извинился за опоздание. Марина при виде него рассмеялась. Из-за дверей высунулась Карина, щёлкнула Эдика на фотоаппарат и была такова.

— Чёрт, — сказал он.

Судя по всему, после этой вечеринки смело можно было ожидать второго выпуска стенгазеты с ещё более компрометирующими фотографиями.

— Я поговорю с ней, — пообещал Хлебников. — А ты заходи, чего на пороге стоишь? Миш, у тебя будет, во что парню переодеться? Ты уж извини…

— Извините, — добавил Эдик неловко.

Эх, если бы не желание поговорить с Константином Николаевичем, ноги бы его здесь не было. Не его это место. Здесь всё слишком было… Другим. Непривычным.

— Входи, — Широков посторонился, распахивая дверь шире. — Обувь можешь переодеть вот эту.

Эдик кивнул и скинул свои мокрые кроссовки прямо перед входом — всё равно на такое богатство никто не позарится, — и надел выданные Широковым спортивные туфли. Наконец-то ногам стало сухо! После этого он прошёл дальше в холл.

Народу внутри оказалось битком. И какие-то незнакомые люди, и врачи из клиники — те самые Саша, Аня и Катерина… В углу, заняв самое удобное на вид кресло, сидел Сакаков. Сидел и разговаривал по сотовому. Полина стояла возле огромной пуншницы и всем желающим разливала по стаканам что-то светло-розовое и, наверное, очень сладкое. С удивлением Эдик узнал среди гостей нескольких преподавателей из института и даже парочку студентов.

— Пойдём, — позвал его Широков и направился к деревянной лестнице, ведущей на второй этаж.

Эдик двинулся за ним, пройдя мимо окон, выходящих на задний двор. С удивлением разглядел бассейн в обрамлении невысоких кустов. Пожалел, что не взял с собой плавок. Впрочем, наверное, вода всё равно холодная…

— Ты идёшь? — окликнул его Широков, Эдик извинился и поспешил следом.

Широков привёл его в комнату и распахнул шкаф. Шкаф битком был набит костюмами.

— Тебе должно подойти, — сказал Широков и, перебрав пару вешалок, вытащил один из костюмов и отдал Эдику. — Держи, вот почти твой размер.

Откуда? Откуда у него столько одежды, да ещё и разного размера? Костюм был чистый, пах шкафом, но явно уже был ношеным. Может, здесь просто старые вещи?

Эдик решил не заморачиваться и просто переодеться.

— Сушилка в кухне, можешь там свои вещи развесить, — посоветовал Широков, прежде чем выйти. Эдик еле успел крикнуть ему вслед спасибо. Когда дверь закрылась, он начал переодеваться.

В зеркале он себе жутко понравился. Такой весь из себя официальный, строгий, импозантный, наподобие самого Широкова, вот только отсутствие галстука создавало ощущение некоторого беспорядка и хаоса в его образе. Вот и хорошо. Он вовсе не собирался становиться мини-копией босса. Подавив желание подвернуть рукава и штанины, — отдых же! — Эдик в последний раз критично оглядел себя в зеркале, подхватил с пола свои джинсы с рубашкой и отправился искать кухню.

— Ух ты! — остановил его возглас на середине лестницы.

Снизу на него смотрел Хлебников. Да что там. На него много кто смотрел. Марина Капитоновна — точно, а ещё — Полина, Карина (снова вспышка фотоаппарата — на этот раз Эдик моргнул и понадеялся, что испортил фотографию)… Он стиснул свои джинсы и осторожно улыбнулся. Хлебников не должен был на него смотреть «так». Это сбивало с толку. И заставляло чувствовать свою неуклюжесть, будто он какой-то телёнок. Эдик запомнил их с летней практики — ноги длинные, заплетаются, шея голову ещё не держит, идут к любому, кто поманит… В общем, он сейчас себя точно так же ощущал, как те телята. Поманил бы его Хлебников за собой — пошёл бы.

Наконец кухня была найдена, мокрая одежда развешена. На кухне ещё нашлись бутерброды и несколько бадей с маринованным мясом для шашлыка. Эдик скинул пиджак и бросился помогать Полине нанизывать мясо на шампуры.

***

Он попробовал пунша — действительно сладкая банановая гадость, съел пару шашлыков, и то ли от алкоголя, то ли от свежего воздуха его немного повело. Голова кружилась от всего этого — от дорогой дачи, от большого количества знакомых людей вокруг, оттого, что Хлебникову понравилось, как на нём сидит костюм, пусть и с чужого плеча, оттого, что в гостиной заиграла гитара и кто-то запел Яшкиным голосом…

Пел действительно Фадеев. Сидел на нижних ступеньках лестницы и пел, аккомпанируя себе на гитаре. А народ стоял и слушал. И кто только умудрился Яшку пригласить? Почему его Эдик сразу не приметил? И откуда Фадеев узнал о том, где находится дача Широкова? И какое он к ним всем имеет отношение? Пригласил ли его кто-то из студентов универа или Хлебников расстарался?

Всё это можно было выяснить и потом, а пока Эдик стоял и слушал. Чуть ли не впервые узнал, как поёт Фадеев. Голос у него был — просто нечто. Высокий, чистый. Ни одной фальшивой ноты. Он пел какую-то балладу. Эдик не силён был в современной музыке, но слова в песне были хорошие. Что-то про честь и честность, про душу и одухотворённость. Когда Яшка закончил, все ему захлопали. Эдик хотел уже было протолкаться вперёд, как рядом с Яшкой встал Сакаков. И не обойти, разве что отпихивать. Сакаков нагнулся к Яшке и что-то начал говорить, а тот сидел на ступеньках, сложив руки на гитаре, и слушал, запрокинув голову вверх.

Эдика потянули за рукав. Марина Капитоновна заговорщически улыбалась. Кажется, она была слегка навеселе. По крайней мере, таких улыбок Эдик у неё раньше не замечал.

— Хинов, пойдём с нами. Нам ещё один парень нужен, — позвала она, утягивая его за рукав за собою.

Эдик обернулся, увидел, что Яшка полностью увлечён разговором с Сакаковым, и дал себя увести.

Они с Мариной прошли по маленькому коридору и попали на крытую террасу, освещённую только несколькими лампами-фонарями.

— А что нужно-то? — запоздало спросил Эдик. После яркой гостиной полумрак потемневшей улицы и жёлтое рассеянное освещение террасы казалось ему тусклым.

— Ничего делать не нужно, будешь просто сидеть — и всё.

На террасе, выходящей в сад и бассейн, сидели в кружок Хлебников, Полина, Широков, Королёва Катерина, Саша Солнцева и аспирант-очкарик, который вёл занятия у старших курсов.

— Ну и ещё иногда будешь бутылку крутить, — добавила Марина, усаживаясь на подушки в круг к остальным.

— В бутылочку знаешь как играть? — решительно спросила Эдика Катерина.

Полина тихонько фыркнула и стрельнула в сторону Эдика глазами. Он почувствовал, как у него запунцовели щёки. Кажется, во время игры в бутылочку нужно целоваться?

— Не бойся, меня они тоже притащили просто так посидеть, — сообщил Хлебников таким тоном, будто кроме него и Эдика рядом никого не было.

Широков фыркнул что-то нечленораздельное. Эдик покосился сперва на него, а потом на Марину. Чёрт, это ведь их шанс пойти на сближение, и наверняка Широков это прекрасно понимает.

— Начинаем! — решительно скомандовала Катерина, раскручивая на листе фанеры бутылку из-под бананового ликёра.

Так вот, из чего они приготовили этот пунш, — подумал Эдик. Пунш оказался коварным, после него шумело в голове.

Бутылка завертелась.

Эдик стиснул в пальцах свой полупустой стакан с пуншем и следил, как медленно замедляет вращение стеклянная тара. Вот горлышко, закупоренное пробкой, качнулось к Хлебникову, проехалось дальше, к Полине, и замерло, указывая на аспиранта-очкарика. Тот дрожащей рукой поправил свои очки на переносице, неловко привстал и повернулся к Катерине. Обычно резкая на слова и быстрая на поступки, со взрывным характером, Катя сейчас молчала. Эдик поймал себя на том, что их разглядывает, и спешно отвернулся. В любом случае, пялиться на чужие поцелуи он не собирался. Глупая игра. А если бутылочка укажет подряд на двух девушек, то что тогда? Ох.

Когда поцелуй закончился, очкарик крутанул бутылку дрожащей рукой. Эх, — подумал Эдик, — хорошо ему, уже отстрелялся… Нет, оказывается, он просто плохо знал правила. Бутылочка указала на Марину. Она ойкнула и прижала к лицу ладони. Полина засмеялась, наблюдая за нею с живейшим интересом.

— Я… ой, — только и смог выдавить из себя очкарик.

Марина заулыбалась, наклонилась вперёд и звонко чмокнула его в щёку. Полина и Катя захлопали в ладоши. Было бы, чему тут хлопать.

Марина раскрутила бутылку.

Эдик залпом допил свой пунш, отставил стакан себе за спину и незаметно вытер о колени вспотевшие ладони. И забыл, как дышать.

Горлышко бутылки остановилось на Хлебникове.

— Ну, Кость… — протянула Марина. — Прямо хоть пересаживай тебя!

— Ещё чего! — со смехом ответил Хлебников.

Он поймал Марину за руку и дёрнул на себя. Эдик такого от Хлебникова не ожидал и теперь мало не раскрыв рот смотрел, как тот целует Марину. Да, в щёку, как родственник, но Эдика всё равно продёрнуло от увиденного. Прямо как кипятком ошпарило. Он не знал, куда глаза-то спрятать.

— Ну что, дальше? — спросил Хлебников непонятно у кого и крутанул бутылку.

Чёрт. Ему сейчас с кем-нибудь ещё придётся целоваться, — понял Эдик и пожалел, что пунш уже закончился. Тогда по крайней мере он бы мог спрятать глаза в стакан и притвориться, будто пьёт.

Полина ахнула. Широков хохотнул. Эдик посмотрел на бутылку.

Бутылка указывала на него.

— Я… Это… пересяду, да? — спросил Эдик. — Или зачем пересаживаться, давайте просто дальше по часовой стрелке…

Следующей по ходу вращения сидела Полина, и Эдик понадеялся, что она его спасёт. Не тут-то было.

— Хинов, а ну иди сюда, — позвал его Хлебников, широко ухмыляясь.

— Да щас, как же, — ответил Эдик, машинально копируя его ухмылку.

Они пьяны, они просто пьяны, вот и всё.

— Целуй! Целуй! — начала негромко скандировать Марина. Катя её подхватила. Эдик покосился на Широкова, — в конце концов, это на его даче творится какое-то безумие, но Широкова, похоже, уже ничего не трогало. Он сидел, откинувшись на подушки, и краем рта улыбался.

Чёрт.

Эдик заставил себя не закрывать глаза и наклонился вперёд, к Хлебникову. Тот качнулся к нему, нависая над проклятой бутылкой в центре, и чмокнул Эдика в щёку почти рядом с ухом.

В глазах Хлебникова плясали искры. Эдик не почувствовал ни капли раскаяния, ему было пьяно и жарко. Полина захлопала в ладоши, Марина засмеялась. Кажется, Эдик засмеялся тоже.

— Теперь крути, — услышал он и схватился за гладкие бока бутылки, неловко её раскручивая.

Один оборот, другой, третий…

Полина завопила во всё горло, хлопая в ладоши пуще прежнего.

Бутылка указывала на Хлебникова. Эдику кровь бросилась в лицо. Второй раз нельзя. Тогда Хлебников всё поймёт и узнает.

— Нет, — сказал он. — Ну не смешно уже.

— Действительно, — поддержал его Хлебников.

Эдик метнул на него быстрый взгляд. Нет, кажется, не притворялся. Хмурился. Ему действительно не нравилось.

Эдик почувствовал, как хорошее настроение исчезает из него, как выходит воздух из спущенного шарика.

— Ну вот, — протянула Марина.

Широков негромко кашлянул. Очкарик, про которого Эдик и думать забыл, неловко завозился и снова начал поправлять свои очки.

— Извините, — проговорил Эдик первое, что само просилось на язык.

Хлебников поднялся.

— Я, пожалуй, пойду. Пришлю к вам кого-нибудь…

Он развернулся к выходу с террасы и скрылся в дверном проёме. Ну уж нет!

— Константин Николаевич! — окликнул его Эдик и вскочил. Чуть не разбил при этом стакан из-под пунша. И быстрым шагом отправился вслед за Хлебниковым.

***

Хлопнула кухонная дверь. Эдик метнулся на звук, распахивая её и влетая на кухню вслед за Хлебниковым. Захлопнул дверь вторично, уже за собой. Рифлёное стекло, врезанное поверху, жалобно задребезжало.

— Константин Николаевич, извините! — выпалил Эдик.

— За что ты извиняешься? — спросил Хлебников, разворачиваясь к нему.

Эдик с удивлением увидел у него в руках пачку сигарет. Ещё не распакованную. Хлебников разве курит?

— Я… Ну… Глупо вышло. Вот и извиняюсь.

— Ты ни в чём не виноват, — ответил Хлебников, похрустывая пачкой, осторожно сжимая её в руке. — Иди обратно к остальным и развлекайся. Сегодня можно.

— Да ну, нет настроения, — сказал Эдик, прислоняясь спиной к двери.

— Надеюсь, не я тебе его испортил? — спросил Хлебников, цепляя ногтем целлофан с упаковки.

Эдик подумал о поцелуе и отвёл от Хлебникова глаза. Дальняя стенка, на которой были развешены сковородки, оказалась такой привлекательной…

— А? Что молчишь?

Хлебников смял целлофан пальцами, и Эдик, привлечённый резким звуком, посмотрел на его руки.

— Мне просто не понравилось, что…

Ну вот как ему сказать-то?

— Договаривай, — потребовал Хлебников.

— Да просто устроили балаган какой-то, — сказал вдруг Эдик. — Смеялись, народу куча… Не понимаю я этого.

— Ну-ну, — усмехнулся Хлебников. — Где ж ещё смеяться, как не на праздниках…

— А я сюда, между прочим, не праздновать приехал! — сообщил Эдик и прикусил язык. А как-то потактичнее он не мог? Обязательно вот так вот всё одним комом вываливать? Теперь Хлебников точно не успокоится, пока из него всей правды не вытянет.

Хлебников однако не торопился. Вскрыл наконец-то пачку, достал сигарету и начал крутить её в пальцах, разминая табак. До тех пор, пока тот не стал сыпаться на пол. Эдик подумал, что курить Хлебников так и не начнёт.

— А зачем приехал тогда? Чего молчишь? Говори, раз уж начал.

Говорить. А что тут говорить? Из какого далёка Эдику начинать рассказывать? С лета, когда они только познакомились? Или с осени, когда Эдик впервые сидел у Хлебникова на дополнительных по фармакологии? Или с зимы, когда Хлебников начал засыпать у него на плече в метро? Или лучше сразу?

— Константин Николаевич, — голос захрипел от напряжения, — скажите, а что вы собираетесь делать летом, когда учёба закончится?

— Летом? — брови Хлебникова взметнулись вверх.

Если бы он ставил себе целью удивить Хлебникова, то это бы ему определённо удалось. Сбитый с толку и думать позабывший про свою раскрошенную сигарету, он стоял, облокотившись о разделочный стол, и смотрел на Эдика.

— А почему тебя это интересует?

— Ни почему. Просто ответьте, — чтобы подкрепить свою просьбу, Эдик шагнул вперёд. Теперь Хлебников стоял в метре от него. Никуда не денется, не соврёт.

— Вы ведь уедете? — высказал свою догадку Эдик. — Вы ведь давно собирались? Ещё с зимы, наверное?

Хлебников молчал. Смотрел на него, будто примерялся, какой диагноз ему ставить. Может быть, «безнадёжный тупица, сующий нос не в своё дело», например. Или «тупой Хинов», — так короче. Или ещё хуже, просто «обнаглевший второкурсник».

— Так как? Я прав? — пересохшее горло перехватило, и Эдик замолчал.

— А тебе, значит, не хочется, чтобы я уезжал? — осторожно, с остановками, будто щупая почву на болоте, проговорил Хлебников.

Ну и зачем осторожничать? Что такого непонятного говорит Эдик, что Хлебникову приходится так его выспрашивать?

Эдик помотал головой:

— Не хочется. Вы же осенью не вернётесь.

— Откуда ты знаешь, может и вернусь! — упрямо спорил Хлебников.

— Знаю!

— А если вернусь?

— А если нет?!

— А ты меня попроси!

— Да?!

Сигарета наконец сломалась в пальцах Хлебникова.

— Попроси, — повторил он уже обычным голосом.

Эдик шумно дышал через нос. Сердце в груди колотилось так, что делалось больно. Аритмия.

— Как попросить? — у него закружилась голова, как совсем недавно при игре в бутылочку.

Хлебников не ответил, вцепился обеими руками в столешницу позади себя. И взглядом в него вцепился. Эдик бы захотел, наверное, — и не смог отойти. Он шагнул вперёд и оказался к Хлебникову вплотную.

И сделал то, что уже давно хотел сделать. После всех снов, волнений и споров.

Он несмело поцеловал Хлебникова в губы. Просто слегка коснулся его губ своими, — скорее символически, чем взаправду, но в этот момент у Эдика внутри всё перевернулось и оплавилось в жидком пламени. Вот, за такое теперь можно и по мордам получить, — успел он подумать, отстраняясь.

Хлебников резко схватил его за руки выше локтей и толкнул назад. Эдик машинально попятился, возвращаясь к двери. Хлебников шагнул вместе с ним.

— Это так теперь просят? — процедил он, как показалось, сквозь зубы.

И тут кто-то дёрнул ручку кухонной двери снаружи. «А лёд ещё есть», — услышал Эдик чей-то голос.

Хлебников разжал одну руку, с силой толкнул дверь ладонью, не давая ей открыться, навалился всем весом, прижимаясь к Эдику, окатил его горячим взглядом и поцеловал сам. Заставляя раскрывать губы, заставляя отвечать, не давая вдохнуть, не оставляя ни единой возможности мыслить.

У Эдика отнялись ноги. Он стоял, прислонившись спиной к двери и схватившись за Константина Николаевича. Одной рукой он стискивал рукав его рубашки, второй — комкал пояс джинсовых штанов.

— И ты думаешь, я после этого куда-нибудь уеду? — услышал Эдик и распахнул глаза.

Он помотал головой, не соображая, что они сейчас натворили. Что он сейчас натворил.

Он целовался с Хлебниковым. Дважды. Нет, трижды, если первым разом считать тот шутливый поцелуй во время игры в бутылочку.

— Константин Николаевич, — пробормотал он.

— Никуда я от тебя не уеду, Хинов, — говорил тем временем Хлебников. — Не дождёшься. Понял?

Он понял.

Он наконец-то понял, что значило всё, что с ним произошло за это время. Похоже, он просто влюбился.

Эдик улыбнулся.

========== Второе лето ==========

И всё-таки Хлебников уехал. Ненадолго, всего на пару недель сразу после окончания летней сессии. Сказал, что должен разобраться с квартирой и пропиской — и уехал.

А Эдик остался в клинике на подхвате. На полставки ассистента. На всё лето.

Первые дни ему всё казалось, что вот-вот дверь откроется, и в операционную зайдёт Хлебников. Спросит:

— Ну что тут у нас? — и направится к очередному пациенту.

Хлебников мерещился и во время обеденного перерыва. Вот-вот подойдёт и присядет на диван на кухне и снова начнёт ворчливо распекать Эдика за то, что тот плохо питается. И вечерами, когда наплыв посетителей сходил на нет и нужно было оставаться на дежурство, мысли о Хлебникове не оставляли Эдика ни на минуту…

Чёрт, как же не хватало Константина Николаевича!! Сны? Да, разумеется, и ещё чаще, чем раньше. Сны-воспоминания, про лекции, про занятия, про… Про дачу Широкова. Только во сне Константин Николаевич не останавливался на поцелуях, они продолжали, прямо там, у хлипкой кухонной двери, за спиной Эдика оставался весь мир, поющий романсы и баллады Яшка, нервничающий Сакаков и улыбающаяся пьяная Марина Капитоновна, и ещё куча полузнакомого народа, а ладонь Хлебникова, прижатая к двери, сдерживала ту реальность, Эдик прислонялся к его руке щекой, смотрел глаза в глаза, прикасался к Хлебникову, притягивал его к себе, на себя. Хлебников накрывал его телом, и Эдику становилось невыразимо горячо, хотелось двигаться, хотелось тесноты, хотелось оказаться без одежды, хотелось, чтобы мгновения, пока они были вместе, длились и длились, чтобы становились ещё глубже и ещё ярче, пронзительнее…

***

Следующий день после дачи прошёл ужасно, в недомолвках, во взглядах искоса и в невыраженных чувствах.

Эдик не знал — действительно не знал, насколько всё изменилось между ними, не знал, что теперь может себе позволить с Константином Николаевичем наедине. Он… Чёрт, Эдик даже старался лишний раз не смотреть на него. Потому что в какой-то момент поймал себя на том, что пожирает Хлебникова жадным взглядом. Так было нельзя. Нельзя выдавать другим их отношения. То, что происходило между ними, было лишь между ними двумя.

И только в конце дня, когда Карина отправилась домой, и клиника закрылась на ночь, а Эдик с Константином Николаевичем остались на ночное дежурство… Эдик обернулся к Хлебникову, тот шагнул к нему… И всё случилось само собой — кто кого обнял первым, Эдик так и не понял. Потом Хлебников осторожно отстранился и поцеловал его в губы. Эдик усилил поцелуй, раскрывая рот шире, голосом показывая, что ему хорошо, ему нравится…

И тут раздался звонок в дверь. Они оторвались друг от друга — Хлебников хмурился, Эдик смотрел на него с испуганно колотящимся сердцем.

— Надо открыть, — неуверенно сказал он чуть погодя.

Хлебников усмехнулся уголком рта, явно иронизируя над ситуацией.

— Открывай, — сказал он, напоследок взъерошив Эдику волосы на макушке.

Посетители с питомцем — доберманом, подравшимся на прогулке, — вошли, шумно причитая. Собака суетилась и оставляла кровавые пятна на кафельном полу, всем своим видом показывая, что прошедшей дракой она абсолютно довольна, а причитания хозяев к ней совершенно не относятся.

— Эдик, я займусь ими, а ты убери здесь и сходи в стационар, — попросил Хлебников.

Да, отослать его делать вечерние уколы животным на передержке было стратегически верным решением. Иначе от Эдика бы толку не было. Всего минуту назад они целовались, в руках ещё стыло ощущение тела Хлебникова… Какая уж тут работа? Эдик бы просто не смог бы ему в глаза посмотреть, не то что ассистировать при операции.

Только он закончил измерять температуру котёнку и вколол положенные антибиотики той-терьеру, как в дверь снова позвонили. Эдик отправился открывать.

В ту ночь посетители со своими животными не давали им покоя. Шли безостановочным потоком. Только под утро, часам к пяти, закончив с капельницей овчарке, проглотившей кусок резинового шланга (Хлебников смотрел собаке в глаза и полушутливо спрашивал, неужели этот кусок резины был настолько вкусный, что его требовалось сожрать, невзирая на то, что он закупорит кишечник), Эдик наконец смог выдохнуть.

— Иди поспи немного, — устало сказал ему Хлебников. — Скоро утро, а на восемь у нас назначена вакцинация.

— А вы?

— А я посижу с псинкой.

— Константин Николаевич!

— У меня ведь лекций с утра нет, так что не переживай, высплюсь дома.

Эдик вспомнил то дежурство, когда Хлебников всю ночь отработал сам, пока он, Эдик, проспал всё на кухне на раскладушке. Неужто повторялась та же история?

— Константин Николаевич…

— Иди, — Хлебников положил ладонь ему на запястье и слабо улыбнулся, — у тебя ещё будет время уработаться летом. Закрой сессию, и можешь не спать сутками. Будешь один принимать пациентов, а я — отдыхать.

Эдик просиял. Нет, они не поругаются из-за пустяка…

***

Самым сложным было понять, почувствовать, поверить, что Хлебникову нужны прикосновения и объятия и близость так же сильно, как они нужны Эдику. Поначалу он боялся лишний раз дотрагиваться до Хлебникова. Вдруг не так поймёт. Вдруг передумает. Вдруг ему сейчас не до него. Эдик волновался неимоверно. Тем более, что поговорить и обсудить ситуацию было не с кем. Не с Яшкой же разговаривать! Ещё зимой он дал понять Эдику, что не хочет иметь ничего общего с так называемой «гомосятиной». Вот Эдик и остался сам по себе, несмотря на то, что вроде и дружбан у него хороший был, и в клинике народу полно, который к нему хорошо относится… А совету спросить не у кого, сам выплывай.

Яшка, кстати, помирился с родичами и теперь усиленно решал, нужно ли ему ветеринарное образование или лучше перевестись в консерваторию. Что с ним случилось, отчего он своё мнение так кардинально переменил, было неясно. Кстати, зачёт по патфизе он получил автоматом, экзамены сдал. А ещё спустя пару дней, когда отсек закончил отмечать окончание летней сессии, признался Эдику, что никуда с общаги не съедет, учёбу не бросит, а после этого вуза пойдёт получать второе высшее. Может быть.

— Зачем тебе оставаться, если хочется петь? — спросил Эдик.

— Не знаю, — ответил Яшка немного обескураженно. Будто сам от себя не ожидал. — Не могу я… Не могу сейчас бросить.

— Ну вот и хорошо, — Эдик хлопнул его по плечу. — А то представь, каково бы мне было другого соседа искать? Попался бы какой-нибудь придурок…

— Оставил бы комнату за собой, с ремонтом ведь закончили уже, — напомнил Яшка. — Девчонок бы сюда водил…

— А… девчонок, — пробормотал Эдик.

Когда-то он думал, что в его жизни будет всё как у всех. Что с друзьями они будут девчонок обсуждать, что влюбится он потом, да женится, и тогда начнётся для него настоящая взрослая жизнь… Но вот в его жизни появился Хлебников, и с нормальностью пришлось попрощаться. Эдик даже не переживал. Случилось то, чего он не ожидал. И это по ощущениям и силе эмоций превосходило все его представления о будущем. Хотеть быть с человеком с такой силой… Куда там девчонкам?

Тем не менее, несмотря ни на что, легенду требовалось поддерживать. Поэтому Эдик улыбался Яшке и говорил:

— Пока учёба не закончилась, никаких девчонок.

— Да что ты?

— Да! Я так решил! Они только отвлекают.

Яшка ржал на это и отвечал:

— Ну что сказать… Доля правды в этом есть.

Пускай он лучше походит «холостяком» до конца пятого курса, и никто ему не будет задавать глупых вопросов о том, с кем он или почему нет.

***

Когда Эдик сдавал экзамены, его освободили от работы в клинике. Две недели он ходил на подготовительные в универ, зубрил материал по тетрадкам с лекциями и по учебникам… Что-то приходилось искать в библиотеке. В любом случае, в универе Эдик бывал если не каждый день, то через два на третий. Его неизменно тянуло на хирургию. Хлебников иногда оказывался свободен днём, и тогда Эдик заходил к нему в гости на чай. То есть, чай был предлогом. Чай и пирожки, купленные в столовке. Он стучался в дверь, заглядывал внутрь и спрашивал:

— Константин Николаевич? Пирожки будете?

Хлебников поднимал голову от книги, конспекта, библиотечной монографии или журнала и кивал. Сердце сразу ухало вниз, камнем. Эдик закрывал за собой дверь, жалея, что не может запереть её на ключ изнутри. Подходил к Хлебникову ближе, выкладывал пирожки в промокшей от масла салфетке на стол рядом с журналом и забывал обо всём. Хлебников смотрел на него и ехидно улыбался.

— Ну как дела? — спрашивал он совершенно невозможным голосом. Таким голосом преподаватель не должен разговаривать со своими студентами.

— Готовлюсь, — отвечал Эдик, честно поддерживая иллюзию формального общения. Он усаживался на стол, отодвигая бедром стопку с пухлыми тетрадями, Хлебников отодвигал подальше свой журнал, закрывая его… А потом они целовались. Недолго. Обжигающий поцелуй, совершенно ошалевший взгляд Хлебникова после, сдерживаемое с усилием дыхание, как бы не пропустить чьи-нибудь шаги по скрипучему паркету в коридоре и успеть вскочить до того, как откроется дверь в кабинет, если кому-то понадобится зайти к Хлебникову именно сейчас…

Рука Хлебникова на колене, пальцы с силой сжимают его, не двигаясь выше. Эдик не может сидеть, ему необходимы объятия, как тогда, как на даче, ему необходима близость, он снова тянется за поцелуем, и Хлебников даёт ему так много и так мало…

— Я чайник поставлю, — шепчет Эдик зацелованными губами и соскальзывает со стола. Нужно хотя бы поддерживать иллюзию того, что он взрослый, что держит себя в руках, что отдаёт себе отчёт в своих действиях… Хлебников старше него, поэтому рядом с ним Эдик не позволяет себе вести себя, как глупый подросток.

— Да, — отвечает Хлебников, и оторваться от него в такие моменты просто смерти подобно.

Эдик тянется к окну, на котором стоит электрический чайник, проверяет уровень воды, щёлкает выключателем…

Хлебников встаёт и обнимает его со спины. Эдик тут же истекает жарким огнём, с трудом держится за подоконник, растерянно жмурит глаза, кусает губы — не застонать бы… За окном — лето, листья деревьев колышутся от ветра, по дорожкам проходят редкие студенты, никто не догадывается поднять голову и посмотреть вверх. Хлебников обнимает его за пояс, рука прижимает его ближе, впечатывает в горячее тело, Хлебников целует, прикусывает его шею сзади острыми зубами, и Эдика непроизвольно выгибает дугой. Несколько секунд он не соображает ничего. Щелчок вскипевшего чайника, словно тумблер, переключает его мозг в реальную действительность. Нужно очнуться.

Потом они пьют чай. Обжигающий кипяток Эдик глотает, не замечая, что именно пьёт. Пирожки не имеют вкуса. Голод, который он ощущает, ему не утолить едой…

И вдруг Хлебников говорит, что после сессии ему необходимо будет уехать.

После отъезда Эдик часто видит его во снах. Но снов ему мало, как мало тех минут урывками, которые они проводили вместе.

***

Хлебников вернулся в июле. У Эдика начались каникулы, он по-прежнему жил в общаге, а в клинике встал на другой график, сутки через сутки. И — приятная радость, Яшке тоже разрешили подрабатывать днём, и ещё двум студентам с их курса. Как слышал Эдик, Широков заключил договор с их вузом, и теперь работу студентов в клинике будут засчитывать за производственную практику.

Летом Эдик старался приходить на работу пораньше. Если ему очень везло, то в маленькой комнатке-раздевалке ещё никого кроме Хлебникова не было. Когда это случилось впервые, Эдик прямо так и замер на входе, словно с разбегу на стену налетел — Константин Николаевич, голый по пояс, стоял у своего железного шкафчика.

Эдик окликнул его и поздоровался. Нет, он честно не собирался набрасываться на Хлебникова прямо с порога, что он, дурак что ли? Не понимает, что это опасно, что их в любой момент могут застать? Но Хлебников был наполовину раздет, и он обернулся на его голос с таким взглядом…

Минуту спустя они уже целовались. Эдик всё никак не мог успокоиться, ему хотелось снять рубашку, чтобы прижаться, почувствовать тело Константина Николаевича своим. Он запутался в рукавах и пуговицах, раздражённо зарычал, но потом Хлебников скомандовал ему «тихо» и прижал к шкафчикам. Лязгнули запертые дверцы. Эдика со спины обожгло холодным металлом.

— Ты понимаешь, что творишь? — спросил Хлебников.

Эдик криво усмехнулся и ответил:

— Нет.

Константин Николаевич был горячий, сильный, а целовался так, словно хотел съесть его без остатка.

— И если сейчас кто-нибудь зайдёт?.. — шепнул Хлебников.

Эдик, цепляясь за покатые плечи, только замотал головой.

Хлебников насмешливо фыркнул и отодвинулся, насколько позволяли их объятия.

— Представь, какой у него будет шок. Он испугается, и ему придётся оказывать медицинскую помощь…

— А мне не нужно оказывать медицинскую помощь? — ляпнул Эдик прежде, чем подумал.

Хлебников внимательно всмотрелся в его лицо. Эдику пришлось нагло улыбаться, играя ва-банк.

— Если ты этого хочешь, — ответил наконец Хлебников.

«А вы? Вы этого тоже хотите?» — не успел спросить Эдик. Не успел, потому что Хлебников снова начал его целовать, шею и горло, а это был явно запрещённый приём. Ладони Эдика зудели от прикосновения к голой коже. Когда рука Хлебникова спустилась на его пояс, Эдик дёрнулся, а через мгновение рука прижала его сильнее. Пальцы скользнули вдоль позвоночника, по пояснице за пояс брюк. Эдик выгнулся, вжимаясь в его бёдра, головой откидываясь на шкафчики. Снова лязгнул металл, но Эдику было всё равно. Напряжение, в котором он находился в последние дни, достигло своего пика, словно внутри него всё это время находилась туго сжатая пружина, и теперь наступил момент отпустить — и её, и себя. Он изо всех сил вцепился в плечи Хлебникова и хрипло дышал.

— Совсем с ума сошёл, — прошептал Хлебников.

Почему он так сказал? И о ком? Эдик бы спросил, если бы у него была возможность…

Но вот пальцы дотянулись до его ягодиц, заставляя Эдика качнуться вперёд и вдавиться в тело Хлебникова. А ещё Эдик почувствовал укус в шею и жаркий вздох. Внезапно всего стало слишком много — или как раз достаточно? Его переполнило через край и выплеснулось наружу — коротким вскриком, слепой молнией перед глазами…

Он очухался на маленьком диванчике в раздевалке, Хлебников сидел рядом, смотрел на него и улыбался незнакомой Эдику тёплой усмешкой.

— Ты как? — спросил он, как только Эдик открыл глаза.

— …ага, — невпопад ответил он.

— Тогда приводи себя в порядок и пойдём работать, — и снова та же усмешка-улыбка. Эдике почудилась в ней недоверчивость и удивление.

Поднимаясь с дивана, Хлебников погладил его по колену. А после — быстро вышел в коридор, только подол халата мелькнул.

***

В тот день Сакаков отсутствовал, и Эдику пришлось стоять на приёме, проводя первичный осмотр животных. Полина помогала, если не нужно было отвечать на телефонные звонки. Впрочем, трубка у неё всегда была с собой на всякий случай.

Эдик сразу насторожился, когда на смотровой стол выставили большую картонную коробку. Коробка зашипела.

— Вот она, наша Муська, — сказала хозяйка и выжидающе уставилась на Эдика.

— Доставайте, — попросил он.

Из коробки глухо завыло.

— Она нервничает. Может, вы сами?.. Мы бы её кастрировать хотели, а то характер уж больно сложный…

Эдик кивнул и полез открывать коробку.

Здоровенный мейн-кун выпрыгнул оттуда практически сразу, стоило Эдику только отогнуть картон. Полина от неожиданности отшатнулась и взвизгнула. Зверюга была тяжеленная, серая и огромная. Она вскочила Эдику на плечо, вцепилась когтями в халат, проникая сквозь одежду до кожи, а когда Эдик попытался снять с себя кошку, та заехала ему лапой по лицу. Тут уж и Эдик не выдержал, вскрикнул. Кошка прямо с его плеча вспрыгнула на шкафчик с лекарствами под самый потолок и зашипела. Хозяйка начала на неё ругаться, громко и визгливо. Эдик стоял, прижимая к лицу ладонь. Левый глаз он зажмурил и теперь боялся его открывать. Казалось, что кошачья лапа задела веко. А вдруг дело ещё хуже, чем кажется?

— Что здесь такое? — раздался голос Хлебникова.

Эдик вскинул голову.

— У него кровь, — потрясённо сказала Полина.

Хозяйка Муськи начала извиняться.

— А ну-ка дай посмотреть, — скомандовал Хлебников, схватив Эдика за руку.

Царапину жгло. Полина охнула.

— Жить будешь, — сообщил Хлебников. И дальше, уже владелице: — Вы пока успокойте животное, нечего его нервировать… А мы пойдём в операционную. Нужно швы наложить.

Эдик услышал про швы, и ему совсем поплохело.

— Что у меня там? — спросил он, идя за Хлебниковым и пошатываясь.

Хлебников приобнял его за плечи.

— Ничего страшного. Пары стежков хватит.

— А может, обойдёмся без швов? — спросил Эдик с надеждой.

— Как хочешь, — в голосе Хлебникова слышалось равнодушие, но слишком оно было напускным. Эдику уже знаком был подобный тон.

— Ладно, шейте, — разрешил он.

— Что, боишься? — Хлебников усадил его на крутящийся стул и заставил повернуться к окну. Забренчал иглами, полез в шкафчик с лекарствами. — Или брезгуешь?

— Чего это я брезгую? — удивился Эдик и даже открылглаз. Ой, зря. Ресницы слиплись от крови.

— Ничего, что тебя ветеринар зашивать будет? Может, обратиться в нормальную клинику, в травму? Тут рядом, если что…

— Блин, да шейте уже! — Эдик психанул даже. На фига Хлебников это выясняет? Наверняка уже стоит с иглой и шёлком наготове и разговоры разговаривает…

— Как скажешь, — Хлебников выдохнул с лёгким смешком. — Тогда не жмурься. Расслабься. Сейчас возьмём анестетик…

— Не нужно.

Эдик подумал о том, что с этой вознёй только отнимает время, кастрирование кошки — это полостная операция, а дальше у них по записи стаффордширский терьер с абсцессом и чихуахуа с переломом, а ещё должны прийти с котом-диабетиком на капельницы и…

— Константин Николаевич, шейте так, — попросил он. Лишь бы быстрее. — Не больно почти.

Хлебников вздохнул:

— Не спорь, у тебя шок, — и снова полез в шкафчик.

Самого обезболивающего укола Эдик не почувствовал, но, кажется, кожа онемела сразу. Впрочем, прикосновение пальцев Хлебникова всё равно ощущал. И укол иглы тоже. Он постарался не думать о том, что это его сейчас шьют, не представлять, как шёлковая нить протягивается вслед за тонкой изогнутой иглой, абстрагироваться от того, что это — его собственное лицо, а не какое-то там животное… Хлебников стоял не просто рядом, а слишком близко. Вплотную. И их колени соприкасались. Эдик вдохнул и сквозь запах лекарств почувствовал его запах. Когда Хлебников потянулся к столу за ножницами, Эдик взялся за отвороты его распахнутого халата, прижался носом к футболке и вздохнул этот запах полной грудью. Еле уловимый, горьковатый и терпкий, от него волосы у Эдика на затылке становились дыбом, а сознание плыло.

— Константин Николаевич, — пробормотал Эдик, когда понял, что Хлебников застыл.

— Отпусти и дай мне закончить, — раздался неуверенный голос Хлебникова.

Неуверенный!

— Сейчас, — пообещал Эдик, замирая.

Рука Хлебникова коснулась его шеи, это было щекотно и приятно. Эдик издал короткий звук, почти мурлыканье.

— Если заляпаешь меня кровью, заставлю отстирывать, — попытался пошутить Хлебников.

— Константин Николаевич, — повторил Эдик. Плевать на клинику и запись, плевать на всех, они сейчас так близко, что отпустить и разъединиться — никакой возможности. — Константин Николаевич…

— Блин. Хватит меня наедине по имени-отчеству звать, а то я себя педофилом чувствую, — сказал вдруг Хлебников, и Эдик вздёрнул голову вверх, посмотреть ему в глаза.

Хлебников был каким-то взъерошенным и взволнованным.

— А… — Эдик чуть не ляпнул, как тогда звать. По имени же, идиот!

— Дай закончу, — тем временем сказал Хлебников. Он потянул шёлковую нить и наклонился ближе, чтобы подрезать концы, потом нажал пальцем на кожу рядом, словно хотел разгладить шов. Ранка заныла, и Эдик непроизвольно зажмурился.

— Сейчас пластырем заклеим, чтобы народ не пугать, — добавил Хлебников. — И в следующий раз будь аккуратней, не подставляй лицо.

Эдик, всё так же зажмурившись, пробормотал:

— А поцеловать?

Хлебников застыл с пластырем и ножницами в руках. Потом наклонился и правда поцеловал — куда-то то ли в висок, то ли в ухо.

— Доволен?

— М-м… Нет.

— Остальное вечером, — пообещал Хлебников и добавил: — Если будешь себя хорошо вести.

Вечером они наверняка не зайдут далеко, несколько поцелуев, объятия, и после Хлебников погонит его ухаживать за животными в стационаре, но и то было бы хорошо — хоть пять минут без суеты рядом с Хлебниковым.

Эдик посмотрел на него и увидел улыбку, светлую радужку глаз, тёплые морщинки вокруг рта и загар, слегка тронувший кожу. Хлебников вернулся в город загоревшим, а его волосы, кажется, побелели на летнем солнце ещё сильнее.

— Не хочу вас никуда отпускать, — пробормотал Эдик.

С минуту Хлебников ещё оставался с ним, но потом мягко отстранился, и Эдик разжал пальцы, выпуская его халат из рук.

Константин Николаевич был прав, нужно работать.

Чёрт, и надо начинать звать его по имени. Эдика продёрнуло сладкой дрожью, когда он это представил. В смысле, вот Хлебников его целует, а Эдик его называет… Как? Константин? Хм.

Он заставил себя мысленно произнести «Костя». Зовёт же так Хлебникова Марина. И он может, наверное. Только без этих вот Марининых интонаций, а то она так букву «о» тянет, что получается что-то детско-капризное. Так Хлебников точно будет чувствовать себя педофилом и дальше.

Блин, так это он на разницу в возрасте намекнул, наверное! Эдик, когда это понял, так и встал посреди коридора, до смотровой не дошёл. Так он что же, значит, недоволен, что Эдику мало лет? Может, вообще не хочет с ним из-за этого общаться? Да нет же, не говорил Константин Николаевич такого. И не по имени-отчеству, а «Костя».

Эдика протянуло по позвоночнику сладкой волной. Он не сможет звать Хлебникова по имени. Но он должен. Наедине — всё можно.

Кошку отловили и замотали в плед, который принесла Полина с кухни. Эдик собственноручно и с большим удовольствием вколол злющей животине наркоз. Хозяйка мейн-куна как только не извинялась. И «простите бога-ради», и «давайте я штраф заплачу», и «домой приедем, убью заразу», Эдик уже не знал, куда глаза девать, так ему сделалось неудобно. Кошка ведь, в принципе, и не виновата была из-за того, что перенервничала. Её агрессия была актом самозащиты, и он бы попытался всё это объяснять, если бы ему дали хоть слово вставить.

— Дама, успокойтесь, — перебил хозяйку Хлебников. Он взял её за руку и пристально посмотрел в глаза. — В нашей работе всякое случается. И Эдуард Андреевич не в обиде.

Эдик вспыхнул. Откуда Хлебников узнал его отчество? И запомнил — это приятно… Но почему он так ехидно усмехается?

Эдик посмотрел на Хлебникова, прищурив глаза. Нет, не помогало. Эту язвительную усмешку можно было убрать только одним способом, и сейчас, пока они ещё не остались наедине, этот способ был бесполезен.

***

Яшка всю неделю ходил сам не свой, а к выходным раскололся. Эдик предпринял целую комбинацию: купил дорогого бухла, хлеба и зелени, а колбасы попросил самого Яшку со склада взять. В конце-концов, он так и не проставлялся с первой зарплаты, так что надо.

После третьей рюмки текилы Яшка разговорился. Что, мол, на складе всё хорошо, но душа его чего-то другого просит. А чего именно? — спросил Эдик. Яшка пожал плечами, мол, кто ж её, эту душу, знает.

— Обидно мне, — сказал Фадеев после четвёртой рюмки. — В смысле, за тебя я рад, сам понимаешь. Но вообще за некоторых людей обидно. Вот как так можно жить, а?

И опять замолчал. Эдик с досады хрупнул огурцом, подумав, что рюмки слишком маленькие. Если после каждого тоста Яшка будет тянуть по одному предложению, то к утру он, наверное, как раз узнает, что с Яшкой приключилось.

— Ты-то как? Нашёл себе что ли кого-то? — спросил вдруг Фадеев. — Постоянно пропадаешь, ночевать через раз приходишь… Совсем не видимся.

— Так я это… В клинике. Дежурства там. Мы с Константином Николаевичем сутки через…

— Это ты с Хлебниковым всё? — перебил его Яшка.

— Ну, да, — ответил Эдик, а про себя добавил «с Костей».

— Воспитает из тебя ветеринара, точно говорю, — Яшка зафыркал, засмеялся.

— Ну а ты-то? Не надумал ничего по поводу учёбы? — брякнул Эдик, уже после спохватившись, что, наверное, не надо было так явно-то выспрашивать. А ну как Яшка не захочет говорить…

Оказалось наоборот. Тут Яшку и прорвало.

— Понимаешь… — сказал он. И вывалил на Эдика столько личного…

С Сакаковым они сразу друг друга заметили. Яшка видел в нём гулящего кобеля, который ни одной юбки не пропустит, и ему становилось завидно оттого, что девушки тащатся от профессора, а на сокурсника-Фадеева внимания не обращают. Сакаков тоже его заметил — точнее, его прогулы. И вцепился в нерадивого студента, как клещ. Вынь да положь ему конспекты пропущенных лекций. Конспекты с занятий. Да почему на коллоквиуме не были, Фадеев? Да почему курсовую так поздно сдаём? Зачёт не поставлю, будет недопуск к экзамену. Обложил его Сакаков со всех сторон, запрессовал знатно. А потом почему-то — Яшка так и сказал, «почему-то» — начал приглашать к себе на дополнительные занятия. И тетрадь дал, откуда лекции списать. И… В общем, Яшка не сразу понял, что Сакаков к нему подкатывает.

Эдик поперхнулся. С одной стороны, история Фадеева очень напоминала ему его собственную историю отношений с Хлебниковым. С другой, было несколько отличий.

— Прямо так и подкатывал? — спросил он, прокашлявшись.

— Ну не совсем, — Яшка засопел. — Мы с тобой тогда как раз про клинику разговаривали, что, мол, вот бы и мне ассистентом пойти… И тут у нас с Сакаковым буквально на следующий день разговор такой… Что, мол, я бы тебя взял в клинику помощником, если бы ты был девицей — никто бы вопросов не задавал, и все бы поняли, что мы вместе… Пургу, в общем, такую начал гнать. А я, понимаешь, реально понял, что если бы я был бабой, то всё со мной стало бы ясно и понятно. И ревность эта с первых дней курса… И то, что я его потом видеть не мог, занятия специально пропускал…

— Погоди, ты же просто опаздывал, — сказал Эдик. — Из-за того, что по ночам работать приходилось…

Фадеев скосил на него взгляд. Эдик заткнулся.

— Короче, я его спросил — и что теперь с того, что я не баба? Он не ответил. А я же вижу, его всего просто выворачивает от меня… — Яшка сжал пальцы в кулак. — И я ему тогда врезал.

— Бля…

— Да.

Эдик и не думал, что желание помочь другу выльется в мордобой с профессором. Но Сакаков-то. Сам хорош.

— Но он на тебя не донёс… А ведь могли вплоть до отчисления, — заметил Эдик резонно.

— Могли, — согласился Яшка с тоской в голосе.

— Ну а дальше что?

— А дальше, Хинов, из всего этого выходит, что я гей, — припечатал Яшка.

Эдик схватил ополовиненную бутылку и разлил ещё текилы по стопкам. Лишь бы руки чем-нибудь занять, лишь бы промолчать…

— Тебе-то самому как? Не противно с геем за одним столом сидеть? — спросил Яшка.

У него покраснело лицо, и он не смотрел Эдику в глаза. И что на это ответить? «Успокойся, я, по ходу дела, такой же»? Или «не парься, с кем не бывает»?

— Всё нормально, Яш, — неловко пробормотал Эдик. О себе ему стыдно было говорить-признаваться, но друга-то надо было поддержать. — Никогда не знаешь, кто тебе понравится. Если бы мы могли выбирать…

— Да не нравится он мне! — крикнул вдруг Фадеев. — Я его ненавижу! Урода такого!

— А я думал, вы помирились, — сказал Эдик. — Вы же даже разговаривали тогда, на празднике… Ну помнишь, ты с гитарой приехал и играл… Я ещё гадал, откуда ты там взялся, кто пригласил.

— Гитара там уже была. Это Сакаков меня вызвонил. Извинялся. Мол, что за языком не следил. Что дурак. Яша, приезжай. Надо поговорить… Так ты значит нормально к геям, да? — спросил вдруг Яшка снова.

— Блин. Да ты такой же гей, как и я, — ответил Эдик, усмехаясь. Ну, если честно, он уже пьян был. Не сильно, но достаточно.

Яшка засмеялся.

— Так что у вас с ним дальше? — направил Эдик беседу в прежнее русло. А сам с тоской подумал о Хлебникове. Вот бы сейчас оказаться с ним… Чем бы они были заняты вместе? Текила категорически настраивала его на лирический лад.

— Дальше… Нет никакого дальше, — Фадеев пожал плечами. — Семестр закончился, всё. Пока, профессор Сакаков, до осени.

— Что, правда? — Эдик аж глаза вытаращил. Он сам, когда понял, что у него с Константином Николаевичем такое, он же не смог его оставить.

— Нет. На самом деле, нет. Встретил я его тут недавно. С парнями со склада и с Окамовым пошли в ночной клуб оторваться, — Яшка погрустнел. — И я его там встретил. Он с двумя близняшками тусовался.

— Ну и… козёл, — не выдержал Эдик.

Фадеев пожал плечами.

— Вообще мы ж друг другу никаких обещаний не давали. Просто помирились, и всё… Но тут меня такая злость взяла…

— И что? — Эдик аж дыхание затаил. Неужто снова мордобой? А он и не представлял, что его приятель с папашей-певцом и консерваторией в перспективе так любит кулаки чесать.

Но Яшка расплылся в дико дурацкой улыбке.

— И мы с ним танцевали.

— Танцевали? — Эдик повторил эхом.

— Ага. Он танцует так… И ещё у него был мотоцикл. Я с парнями распрощался, и мы поехали в другой клуб, потом в следующий…

— Ну? — поторопил его Эдик.

Яшка покатал по столу пустую рюмку.

— А теперь прошло уже две недели, и он не звонит.

— Позвони ему сам, — посоветовал Эдик.

— Да что я ему скажу?

— Всё что есть, то и скажешь.

— «Профессор, я на вас ещё в сентябре запал» — так что ли?

— Ну примерно. Выясни, может ли он с тобой встретиться. И вообще.

— И вообще, — повторил Яшка задумчиво. А потом начал хлопать себя по карманам. — Ты не видел мой телефон?

— Да вон лежит, — кивнул Эдик на койку Фадеева.

— Щас я ему и позвоню, — сказал Яшка, поднимаясь из-за стола и покачиваясь. — Щас и поговорим…

— Чо, прямо сейчас? — спросил Эдик. Время приближалось к полуночи.

— Ага, — и Яшка, подхватив трубку, завозился с замком от входной двери, а после решительно вывалился из комнаты.

Эдик подумал, а не позвонить ли ему на такой волне Хлебникову? Потом решил, что нет, не надо. Они вчера отдежурили сутки. Константину Николаевичу нужно было дать отдохнуть. Пусть лучше выспится.

Яшка вернулся минут через десять, весь нервный, и руки у него тряслись.

— Ты чего? — спросил Эдик, когда Фадеев случайно уронил свой телефон на пол.

— Он сказал, что сейчас приедет. Чтобы я… Он сказал, чтобы я собрался.

— Приедет? Транспорт уже не ходит.

— У него же мотоцикл, — тупо моргая и осматривая комнату, пояснил Яшка. — А что мне надо собирать?

— Для начала обувь надень, горе-любовник, — Эдик прыснул.

Потом они шутливо препирались минут пятнадцать, потом ещё выпили. Яшка смеялся, как умалишённый, а потом зазвонила его трубка — Эдик узнал «Арию» Кипелова.

Приехал, — понял он. Яшка глядел на Эдика сумасшедшими глазами и слушал то, что говорил ему в трубку Сакаков.

— Давай, ни пуха, — шёпотом напутствовал Фадеева Эдик и выпихнул его из комнаты в коридор, довёл до лифта и вызвал кабину.

Фадеев остался в коридоре, а Эдик отправился к себе… Честно говоря, на душе у него было радостно, — хоть и не за себя, а всё же. Радостно, и всё тут.

***

— Так как меня зовут? — спросил Хлебников и посмотрел на Эдика со своей фирменной язвительной «вас-всех-отчислят» усмешкой.

— Константин… — выдал Эдик, запинаясь от волнения. Потом отвернулся и поправился: — Костя.

Чёрт, он чувствовал себя просто тупицей. А Хлебников смотрел на него и забавлялся. Конечно, ему-то весело…

Приём в клинике был закончен. На улице стемнело, полил дождь.

— Не думаю, что в такую погоду кто-нибудь к нам поедет, — сказал Хлебников, закрывая дверь. И потом: — Пойдём на кухню, ещё спать рано. Выпьем чаю.

К чести Хлебникова стоит сказать, что чай он всё-таки заварил. И тот сейчас стыл на столе, чернея краской, заваркой или что там насыпают в эти чайные пакетики…

Эдик сидел на диване расхристанный, тяжело дышащий, Хлебников целовал его и самым нахальным образом гладил практически везде, а ещё попутно допрашивал про своё имя. У Эдика уже в голове всё смешалось, но как знать, может, такого эффекта Хлебников от своих ласк и добивался? Чтобы он, Эдик, совсем от него мозгами поплыл?

Пуговицы на рубашке расстегнулись как-то без Эдикова участия, а майку ему Хлебников задрал чуть ли не до подбородка. А потом наклонился и начал целовать сперва его грудные мышцы, потом соски, и это было щекотно и приятно, а потом пальцами прошёлся по животу, вниз. Эдик закрывал глаза, но Хлебников тут же останавливался и спрашивал «так как меня зовут?» и смеялся. Он точно над ним смеялся. Вот так же, со смеющимся взглядом, он вдруг спросил Эдика:

— Тебе нравится?

Эдик кивнул, у него слов не хватало, чтобы говорить. Нравится, конечно. Как такое может не нравиться?

Тогда Хлебников расстегнул пуговицу на его джинсах. И молнию. И погладил его рукой через трусы. А потом снова спросил:

— Мне продолжать?

Эдик сжал кулаки и сказал «ага». И потом «пожалуйста». Хотя, быть может, он это просто подумал, потому что Хлебников уже ничего не отвечал, он наклонился над ним, отогнул ткань Эдиковых трусов и взял его в рот. Кажется. Во всяком случае Эдик такого раньше никогда не испытывал, ему это не с чем было сравнивать. Это было совсем не так, когда ты сам себе дрочишь. Хлебников как будто почти и не касался его вовсе, но Эдик ощущал горячее тепло, тесноту и скольжение, и… Это он сам застонал? Да ещё так отчаянно. Чёрт, как девчонка. И Хлебников посмотрел на него так внимательно, словно сожрать глазами хотел, а потом снова наклонился. Зачем-то взял его за руку и заставил положить её ему на затылок. Эдик тут же вцепился в его волосы, потом разжал пальцы. Осторожно погладил по виску, за ухом, прошёлся по кромке волос сзади на шее. Хлебников склонил голову ещё ниже, и Эдик не выдержал. Его бёдра непроизвольно сократились навстречу движениям Хлебникова. Чёрт, он же так кончит, нужно предупредить…

— Константин Николаевич, — пролепетал Эдик одними губами, почти без голоса. — Я сейчас…

— Имя! — сверкнул глазами Хлебников, снова наклоняясь вниз и вбирая его в себя.

— Костя… Костя! — выкрикнул Эдик из последних сил.

***

Хлебников поднял голову, улыбаясь и облизывая краешек губ. Похабная у него сейчас была улыбка. Сытая, довольная.

— Ты красивый, — сказал он Эдику.

Эдик нашёл его руку и сжал. Хотелось просто сидеть вместе и ничего не делать. Даже чаю не хотелось, к тому же он, наверное, поостыл, а Эдик любил горячий… Хлебников потянулся, легко поцеловал его в щёку и встал.

— Вы… Ты куда? — спросил Эдик.

— Я скоро приду. Сиди, — ответил он, поправляя на себе футболку.

Хлебников, он… В смысле, Костя…

— Стой! — тут не нужно быть гением, чтобы догадаться, куда и зачем Хлебников хочет уйти.

Эдик вскочил с дивана и схватил его за плечо:

— Стой, я тоже должен…

— Ты ничего не должен, — прошипел в ответ Хлебников.

— Я хочу, — настаивал Эдик.

— Тебе может не понравиться, — сказал Хлебников.

— Это ведь ты. Как ты можешь мне не понравиться, — Эдик прижал его к косяку двери и не давал выйти. — Костя…

— Нет, — Хлебников закрыл глаза. — Эдик, не нужно себя заставлять, если ты не уверен…

— Я уверен, — ответил он, поглаживая плечи Хлебникова. Плечи, грудь, оглаживая широко растопыренными пальцами рёбра…

Эдик прижался губами к губам Хлебникова. Тот ответил на поцелуй с жаром и жадностью. И даже дал вернуть себя обратно на диван. Эдик сел так же, боком, как недавно сидел сам Хлебников. Протянул руку и погладил его сквозь ткань брюк. Ах, чёрт, у него руки дрожали. Эдик закусил губу, стараясь не показывать, что нервничает.

— Эдик, стой. Дальше не надо, — приказал Хлебников.

Как будто его кто-то послушает. Эдик снова поцеловал его, затыкая рот своим языком. Дальше он захотел расстегнуть Хлебникову брюки и наткнулся на его пальцы. Они вдвоём справились с застёжкой, хотя Эдик больше мешал, чем помогал. Правда, наблюдая, какими лихорадочными и резкими стали движения Хлебникова, Эдик мог решительно сказать, что ему наплевать на всё на свете, и на собственную неуклюжесть тоже. Чужой член буквально обжёг ладонь. Слишком нежный. Слишком откровенный, обнажённый — блин, разумеется, обнажённый, какой же ещё. Снова у Эдика все мысли в кучу смешались. В общем, Хлебников мог говорить и делать всё, что угодно, как угодно шутить и издеваться над ним, но его тело говорило само за себя. Это потому, что я ему нравлюсь, — подумал Эдик, не прекращая поцелуй.

Целоваться Эдику нравилось. В поцелуях тоже была своя правда, поцелуем не соврёшь. Но вот Хлебников прикусил его губу. Эдик куснул в ответ, оторвался, глянул в пьяные глаза и выдохнул ему в лицо:

— Костя.

Хлебников схватил его за руку и прижал к своему члену. Кажется, что-то попытался сказать, но вместо этого снова потянулся за поцелуем. Эдик сжал пальцы. Осторожно провёл вверх-вниз. Хлебников обхватил его руку своею и заставил сжать сильнее, задавая быстрый рваный ритм движений. Эдик скосил глаза и увидел, что у Хлебникова дрожат колени. Костя, — да, Костя, — ткнулся лбом ему в шею и хрипло дышал. Они вдвоём двигали руками, подводя Хлебникова к разрядке. Потом ладони Эдика сделалось влажно. Он замер. Хлебников сидел, тяжело дыша, глаза его были закрыты.

— Спасибо, — пробормотал он чуть погодя.

Эдику сделалось так… И хорошо, и тесно, и мало. Он несмело улыбнулся.

Ему захотелось обниматься и ещё поцелуев. И вообще, вот бы им сейчас вдвоём лежать на кровати, не дёргаться от звонка в дверь клиники, просто лежать и быть вместе. И тогда можно было бы зайти дальше…

— Дальше — это куда? — уточнил голос Хлебникова над ухом.

— Я что, говорю вслух? — спросил Эдик.

— Полезное качество. Я так узнаю о тебе много нового, — ответил ему Хлебников. — Так что там про дальше?

— Я ва… тебя хочу, — вовремя поправился и признался Эдик. — И…

— И? — насторожившись повторил Хлебников.

— Дело в том, что я уже давно понял… — ему катастрофически не хватало слов. Эдик запнулся, но внимательный взгляд Хлебникова побуждал его говорить.

— Вот когда вы заболели. Вы мне тогда ещё снились, и я понял… Или нет, не тогда, а наверное, ещё раньше… Вот прямо осенью, знаете? Когда мы с Яшкой узнали, что вы у нас будете вести занятия… Я… В вас…

Хлебников расплылся в улыбке.

— Ты продолжай, говори, я же слушаю.

— Ну… В общем…

Вот сволочь, да он над ним издевается что ли? А ведь это глупо сейчас прозвучит. И зачем вообще Эдик решил признаваться? Он стиснул зубы и мотнул головой. Нет, теперь он будет молчать, как студент-двоечник на экзамене перед преподавателем.

— Ладно, я понял, — сказал вдруг Хлебников. Он прижал губы к Эдикову уху и шепнул: — Я тебя тоже.

Вот как можно в одну секунду злиться на человека, а в следующую — лопаться от счастья из-за него же? Сердце у Эдика пропустило удар. Тоже радовалось. Губы сами собой растянулись в улыбку.

И вдруг дверь на кухню распахнулась. На пороге стоял Широков.

Эдик отшатнулся от Хлебникова. Тот выпрямился.

***

— Что здесь происходит? — проговорил Широков медленно. В руках он перебирал связку ключей.

— Ничего не происходит, Миша. Видишь, посетителей нету. Сидим, чай пьём, — Хлебников кивнул на кружки с остывшим чаем. — Тебе, может, тоже заварить?

Широков шагнул внутрь. В его чёрных волосах, по обыкновению собранных в хвост, сверкали капли воды. Костюм был расстёгнут, рубашка и галстук тоже намокли от дождя. Эдик осторожно отодвинулся от Хлебникова. Пожалуйста, пусть со стороны покажется, будто они просто близко сидели, и всё! Испортить карьеру Хлебникову скандалом о связи со студентом? Да Эдик был бы последней сволочью, если бы посмел такое допустить. Впрочем, Широков ведь друг Константина Николаевича. Так, может быть…

— Не хочу я чаю, — сказал тем временем Широков и скользнул остекленевшим взглядом по кухне.

И тут Эдик понял, что он пьян. Просто мертвецки пьян, и как ещё на ногах-то стоит?

По-видимому, Хлебников его состояние тоже заметил.

— Миша, ты как сюда добрался?

— На машине, как ещё, — с готовностью ответил Широков.

— Присядете? — спросил Эдик и, не ожидая согласия, обогнул стол и выдвинул Широкову табурет.

— Кость… — позвал Широков, тяжело усаживаясь на табурет. — Она мне отказала.

— Кто, Марина?

— Ну а кто ещё? Мне больше никто не нужен… — Широков говорил и даже не смотрел в сторону Эдика, будто его тут и не было.

— Что сказала?

— «Останемся друзьями». А я тут как дурак… И клинику… И оборудование в ваш институт… Уж лучше бы молчал.

— Ты и так уже сколько лет молчал, Миш.

Широков кивнул. Потом внезапно обернулся к Эдику.

— Сходи в мой кабинет. Там в шкафу коньяк…

— Миша, может не стоит?

— …коньяк, — повторил с нажимом Широков. — Принеси.

Эдик нахмурился и переглянулся с Хлебниковым. Тот коротко кивнул.

Ключи Эдик взял у стойки администратора. Отпер дверь в директорский кабинет, нашёл коньяк. «Ной» семилетней выдержки. Вздохнул. Коньяк был хороший, они с Яшкой пробовали. Таким бы не напиваться, а для удовольствия смаковать…

Когда он вошёл на кухню, Широков продолжал рассказывать, а Костя слушал и похлопывал его по плечу.

— Выпьешь? — спросил Широков, увидев бутылку.

— Миш, не могу, посетители придут, — начал отнекиваться Хлебников.

— Тогда ты, — Широков посмотрел на Эдика.

— Н-но… — Эдик представил, что сейчас вот начнут приходить с животными, а Хлебников один. Эдик пьяный, ничего не соображающий… — Я тоже не могу, — промямлил он.

У Хлебникова зазвонил телефон.

— Это Марина, — сказал он.

Широков замер.

— Я отвечу, — предупредил Хлебников и нажал на кнопку.

Широков уже сидел, не обращая внимание на Эдика и бутылку. Прислушивался.

— Да, у нас, — сказал вдруг Хлебников Марине.

Из трубки донеслись рыдания. Потом — слова. Громко так, будто Марина кричала от отчаяния.

— …а я кто? Лаборантка вшивая, я ему и в подмётки не гожусь, Кость… Он ведь теперь такой…

— Марина, он тебе нравится? — спросил Хлебников, легко перекрывая поток причитаний.

— Не знаю. Наверное. Но если бы я согласилась, все бы думали, что я с ним из-за де-енег… — Марина снова зарыдала. Хлебников поморщился и отодвинул трубку от уха. — Миша хороший, а я его обидела-а, — продолжала рыдать та.

Широков сидел, замерев, будто истукан. Даже взгляд был остекленевший, очень похоже.

— Марина, так нельзя с людьми поступать, — сказал Хлебников. — Ну что ты как маленькая. Сейчас Миша в клинике переночует, а с утра к тебе поедет, и вы ещё раз поговорите. Хорошо? — Хлебников прошёлся взад-вперёд по кухне, слушая ответ Марины. — Нет, ты это ему сама скажешь, я передавать ничего не буду. Ну всё, поняла? Да. Хорошо. Всё, до встречи, — он нажал отбой и повернулся к Широкову.

— Что она сказала? — спросил тот.

— Что поторопилась.

— Гм.

— Это вкратце, — уточнил Хлебников. — С утра ты едешь к ней, и она тебе рассказывает полную версию.

— А…

— Нет, за руль тебе сейчас нельзя, — ключи непонятно каким образом оказались в руках Хлебникова. — Эдик, на, убери. Миша сегодня здесь ночует. Сейчас чаю выпьет и на боковую, — с этими словами Хлебников вылил остывший чай из кружек и принялся заваривать новый.

В директорском кабинете была довольно удобная кушетка. Узкая, но под рост Широкова вполне подходила. Эдик отнёс обратно бутылку коньяка, ключи убрал в верхний ящик стола и отправился обратно на кухню.

Он взялся за ручку кухонной двери, да так и остался стоять в коридоре. Хлебников с Широковым разговаривали. О чём там можно говорить, снова о Марине? Как ни странно, говорил Хлебников.

— …он молодой, Миш. На кой ему старик?

— Ты не старик.

— Ему бы с девушкой, а не с мужиком…

— А это не тебе решать, с кем ему лучше. Пусть сам решает, не ребёнок уже.

Эдик сглотнул. Чёрт. А говорили-то о нём.

— Но если он передумает… Я его держать не буду. Он ведь…

— Слушай, у тебя в тот раз не получилось, и ты уехал. Не все же такие паскуды, как твой бывший. Да и время сейчас другое, это даже я понимаю.

— Но Эдик… он молодой.

— Слушай, у тебя с ним всё серьёзно? — Широков прихлопнул кружкой чая по столу — Эдик даже вздрогнул. Он напряг слух ещё сильнее, но ответа Хлебникова не услышал.

— Тогда прекращай думать о всякой ерунде.

— Ах, о ерунде? — вскричал Хлебников. — А сам-то вот только что…

— Ну дурак был, с кем не бывает. Кость, слушай… Ты мне друг, я для тебя что угодно сделаю, ты ж понимаешь?

— Понимаю…

Эдик на всякий случай отошёл от кухни. И вообще, чтобы находиться подальше от соблазна подслушать ещё, он прошёл на пост администратора, в другой конец клиники.

Значит не всё у них гладко, как он полагал. Хлебников переживал из-за их разницы в возрасте. Наверное, и насчёт имени поэтому настаивал. И вся эта его неуверенность тоже, наверное, из-за переживаний, из-за неуверенности в его, Эдика, отношении к нему.

Он вздохнул и обхватил себя руками за плечи. Ну вот как доказать Хлебникову, что он не собирается искать себе никого другого, что и в мыслях-то у него никого нет, все мысли только о нём одном? Признаться в любви у Эдика не получилось, Хлебников всё свёл к шутке — вечно он шутит… Как доказать… Как?

Наверное, просто оставаться с ним, — решил он. Просто быть рядом. Год, второй, третий. Может быть тогда Хлебников ему поверит? Со временем. Иногда поступки говорят лучше слов.

Эдик уселся в кресло и облокотился на стол, сдвинув журнал посещений. Положил голову на скрещённые руки, прикрыл глаза. Хлебников не покидал его мысли.

***

Утром он проснулся поздно, от звонка в дверь. Дёрнулся, подскочил, и с его плеч свалился плед. Кто это решил о нём позаботиться? Хлебников, наверное. Костя.

Эдик улыбнулся и пошёл открывать клинику посетителям.

***

Марина с Широковым поженились в сентябре. По этому случаю закрывали клинику и гуляли у Широкова на даче. Сакаков снова щеголял подбитым глазом, но они с Яшкой всю дорогу держались вместе, Фадеев при этом ходил довольный, а это значило, что у них с профессором всё хорошо.

Из-за занятий на третьем курсе Эдику пришлось снизить нагрузку в клинике, он не мог уже там появляться с утра. С Хлебниковым они стали видеться реже, но встречи их теперь носили бурный характер. Эдик даже заволновался. Предупреждал Хлебникова, что если о них узнают — об их связи, то ему, как преподавателю, придётся несладко. Хлебников только смеялся в ответ, мол, да кому нужен этот универ и студенты-прогульщики. Эдик молчал и старался быть осторожным за двоих.

В ноябре Хлебников купил квартиру. В кредит, и поручителем его выступал Широков. А дальше у них с Эдиком состоялся разговор, и тут Хлебникова как подменили. Он говорил, что поймёт, если Эдик и дальше захочет жить в общаге. Что ни в коем случае не настаивает на том, чтобы они съезжались. Что это серьёзный шаг, и если Эдику хочется повременить… В общем, Хлебников много чего наговорил. Не сказать, что лишнего, но так серьёзно и официально подошёл к ситуации, что Эдик просто не мог нормально с ним разговаривать. Что человеку твердить, если он такой нервный?

Эдик согласился, что ему надо подумать, попросил дать время. Хлебников согласно кивнул, мол, он всё понимает и давить на него не будет. Эдик съездил в общагу и собрал свои вещи, попрощался с Яшкой, сказал, что поживёт у дальнего родственника. И вернулся обратно к Хлебникову спустя полтора часа со словами: «Ну вот я и подумал, а когда мы пойдём выбирать кровать».

Если честно, в дальнейших планах Эдика по убеждению Хлебникова от кровати зависело очень и очень многое.

========== Третий курс. Часть первая. ==========

Комментарий к Третий курс. Часть первая.

Всех с наступившим 2016 годом!!

***

Самонадеянно было полагать, будто у них с Хлебниковым всё будет ладно после того, как они съедутся вместе. Эдик по наивности не предусмотрел стольких нюансов… Ну откуда он мог знать, во сколько Константин Николаевич любит ложиться спать или куда именно он предпочитает складывать свои вещи? Откуда мог знать о том, что Хлебников старается поддерживать образцовый порядок в комнатах, кухне и ванной, что не любит громко включать телевизор и старается сразу же вымыть за собой посуду?

Все эти мелкие детали и правила окружали Эдика постепенно. Наверное, проявись они все сразу и одновременно, Эдик бы не выдержал. Ему хотелось в глазах Хлебникова выглядеть идеальным, но, похоже, не получалось. А ещё Хлебников словно опекунство над ним взял, и о том, чтобы жить, как равные партнёры, и речи не шло. Эдику оставалось или слушаться, или… Альтернативы не было. Нет, Хлебников не ругался с ним, не диктовал условий, не выставлял его вон. Он просто вставал и делал за Эдика то, что, по его мнению, должно было быть сделано. Убирал на место вещи и книги, расставлял в определённом порядке посуду в сушилке, выключал свет в комнате, если Эдик забывал сделать это сам. Эти мелочи выводили Эдика из себя, словно неожиданные булавочные уколы. И не извиниться за них было. Один раз он честно попытался, но Хлебников посмотрел на него эдак недоумённо… Что в будущем Эдик решил делать всё сам и убирать свои вещи тоже сам, лишь бы только не натыкаться на этот взгляд «откуда ты здесь внезапно появился и что делаешь».

Впрочем, это были мелкие бытовые проблемы, и они большого вреда в их отношения не принесли. Страшнее было другое. Страшнее был ремонт.

Квартира досталась Хлебникову в новом фонде, почти без отделки. Чтобы сэкономить, он решил делать косметический ремонт самостоятельно. Эдик с энтузиазмом принялся ему помогать.

Свободного времени у них было мало. Редкие выходные дни, которые выпадали между работой в клинике и учёбой в вузе, полностью посвящались ремонту. В одной комнате они с Хлебниковым спали, в другой белили потолок и клеили обои, на кухне клали на стены дешёвенькую плитку. Хлебников оказался на все руки мастером, всё умел. Эдик с завистью смотрел, как тот уверенно водил мастерком, нанося грунтовку и ровняя стену, как аккуратно, край к краю, наклеивал обои в гостиной.

— Костя, а где ты так научился? — спрашивал Эдик, устало стирая пот со лба и заодно размазывая по лицу капли побелки.

— Когда в области квартиру получил, тоже пришлось ремонтировать, — отвечал Хлебников, пожимая плечами. — Тогда и пришлось научиться.

Спать они ложились поздно. К стыду Эдика, он засыпал сразу же, как только голова его касалась подушки. Кстати, пока не был сделан ремонт, Хлебников отказывался покупать хорошую мебель. Поэтому спали они с Эдиком на каких-то раскладушках, оставшихся явно от гастарбайтеров, которые тянули в квартире проводку и делали сантехнику.

— Главное, есть крыша над головой, — говорил Хлебников и улыбался.

И от его улыбки все раздражения и претензии, скопившиеся у Эдика за день, тут же таяли. Эдик желал Константину Николаевичу спокойной ночи, забирался на свою раскладушку и укрывался пледом.

Центральное отопление жарило вовсю, да ещё и конец ноября выдался тёплым. Эдик в полутьме комнаты смотрел, как движется силуэт Хлебникова, как укрывается таким же, как у него пледом, слушал, как поскрипывают пружины, как дышит Константин Николаевич, засыпая. Закрывал глаза сам и проваливался в сон без сновидений.

***

Подготовка к зачётам и экзаменам отнимала всё свободное время. Хлебников Эдика тоже третировал постоянными проверками по той или иной дисциплине. Вот что значит практикующий врач. Знает такое, что ни в одном учебнике не напишут. Впрочем, нет, не третировал он его, просто помогал держаться «в тонусе».

— Оглянуться не успеешь, как зачётная неделя придёт, — говорил он, когда Эдик тяжело вздыхал на очередной его вопрос. Что такое воспаление и как оно развивается? А каковы основные свойства вирусов? А какие методы очистки и обеззараживания воды используются при поении сельскохозяйственных животных?

— Но это же из прошлой темы, — говорил Эдик, когда понимал, что ему задают вопросы с экзамена, который он сдавал на втором курсе.

Хлебников только смеялся:

— А ты ответь.

Эдик азартно отвечал и требовал компенсации в виде поцелуев. Хлебников говорил, что сейчас не время и задавал следующий вопрос… Садюга.

«Не время» длилось уже третью неделю, и узнать, когда оно пройдёт и настанет, собственно, само время, не представлялось возможным. После того случая в клинике, когда их чуть не обнаружил внезапно нагрянувший Широков, Хлебников старался не допускать подобного. Максимум — поцелуи и короткие объятия, обязательно в таких местах, чтобы их не заметили сразу, войди кто-нибудь в комнату или в кабинет.

Эдик считал ниже своего достоинства выклянчивать ласки, хотя от близости, но недоступности Хлебникова его накрывало порой со страшной силой. Один раз он даже не выдержал, утром в воскресение ввалился в ванную, когда Константин Николаевич забыл запереть за собой дверь. Всё, что успел увидеть Эдик — это Хлебникова у раковины, склонившегося к зеркалу с безопасной бритвой. И всё, как резьбу сорвало, потянуло к нему, приклеило. Эдик обхватил его руками, прижался грудью к спине, губами — к шее, к выступающему отростку седьмого шейного позвонка… Хлебников выпрямился, выгнулся, бритву выронил в раковину, и как был, с щекой, испачканной пеной для бритья, развернулся к Эдику… А, чёрт, потом они так целовались, что аж искры из глаз. И раковину Эдик чуть не свернул, особенно когда Хлебников выбрался из объятий и сам прижал его к стене…

Но обычно Эдик старался держать себя в руках. Ему ведь не просто секс был нужен. Подумаешь, секс. Секс — это приятно, конечно… Но ему хотелось чего-то большего. И как получить это большее и как дать понять Хлебникову, что ему хочется, Эдик не знал.

***

За всей этой суетой: учёбой с курсовыми и проверочными, предстоящими экзаменами, работой в клинике и ремонтом Эдик не заметил, как наступил и подошёл к концу декабрь. В двадцатых числах декабря ему позвонила мать. Сказала, что отец хочет, чтобы Эдик справлял Новый год дома. Понятное дело, родители до сих пор были недовольны тем, что Эдик учился на ветеринара, им было плевать на то, что он уже на третий курс перешёл. Отец всё жалел, что сын не перевёлся на втором курсе в другой вуз, чтобы учиться на инженера. А уж когда Эдик позвонил им и сказал, чтобы деньги они ему больше не высылали… Что было с матерью, не передать. Крики, упрёки, обвинения и даже подозрения в том, что он связался с какой-то нелегальной конторой.

Чтобы хоть как-то загладить свою вину, он должен был поехать домой и провести праздник с семьёй. А Эдику хотелось… Нет, разумеется, ему хотелось остаться в городе. Если бы он оставался в общаге, то мог бы в новогоднюю ночь потусить со знакомыми с курса и с Яшкой. А теперь он жил у Хлебникова, так неужели Константин Николаевич не согласился бы… И тут Эдик понял, каким дураком он был. За всё время их общения Хлебников ни разу не упоминал о своих родственниках. А вдруг он уедет к ним на праздники? А Эдик даже не в курсе. Он не выяснял, какие планы на Новый год у Хлебникова, и теперь расспрашивать об этом будет настолько глупо, ведь это сразу покажет, насколько Эдик нечуткий и невнимательный человек. Думающий только о себе.

Хотя однажды Хлебников что-то такое говорил о своём отце… Эдик постарался вспомнить. Он говорил, что у них с Мариной Капитоновной разные отцы, вот. Но это ничего не значит. Вдруг он дружен со своим отчимом, и…

— О чём задумался? Тема сложная? — Хлебников подошёл к нему внезапно, и Эдик понял, что все полчаса с момента звонка родителей он просидел над учебником по зоогигиене в гостиной на коробках.

— Да нет, я уже всё выучил, — ответил Эдик. Материал он запоминал легко, и это довольно существенно помогало в обучении. Фига с два он бы успевал с клиникой и ремонтом, если бы сидел и зубрил сутки напролёт, как другие студенты.

— Родители звонили, — хмуро добавил Эдик.

— Да? И что хотели? — Хлебников пришёл из кухни. Он там что-то готовил на ужин. Запахи стояли вкусные, у Эдика живот к позвоночнику прижимался, так хотелось поскорее поесть.

Константин Николаевич держал кухонное полотенце и вытирал им влажные руки.

— Звали на Новый год, — признался Эдик.

— Это дело правильное, — Хлебников кивнул. — Поезжай.

— Но я… — Эдик запнулся.

— Что?

Хлебников взъерошил ему волосы на затылке лёгким движением руки. У Эдика по спине пробежала волна мурашек.

— Я хотел остаться с вами, — признался он.

Хлебников убрал руку.

— Нет, Эдик. Это исключено. В такой праздник тебе нужно быть с родными.

— Но Костя! — уговор насчёт имени Эдиком неукоснительно соблюдался, и наедине он звал Хлебникова по имени. Теперь это получалось естественно и без натяга. Правда, сейчас было глупо надеяться, что эта козырная картаему чем-то поможет. Сколько он с Хлебниковым ни общался, а переспорить его не получалось ни разу.

— Никаких «Костя», — раскусил его Хлебников. — Поедешь. Это же всего на одну ночь. Твои родители в области живут?

— Да, в пригороде. Двадцать минут на автобусе… — Эдик вздохнул и решился: — А ты к своим поедешь на праздники?

— Что?.. — Хлебников как на ровном месте запнулся. — А. Нет. У меня уже никого не осталось, а отец Марины со своей семьёй… Но я тоже думал уехать.

— Вот как… — Эдик совсем посмурнел и отложил учебник. Оказывается, у всех уже праздники были распланированы, один он наивно мечтал о всякой ерунде.

— Пойдём, поедим, — предложил Хлебников.

Ремонт в кухне они уже закончили, мебель туда купили простую, но довольно симпатичную, как считал Эдик. Выбирал её Хлебников. Пара стульев, самый обычный обеденный стол и кухонный гарнитур из светлого дерева. Плита, мойка, сушка, вытяжка. Вообще всё это должно было дорого стоить. Когда Эдик спросил, неужели Хлебников взял ещё один кредит, тот посмеялся и признался, что деньги у него уже давно были отложены. Мол, пока в области врачом работал, ему там ничего не было нужно. Практически вся зарплата уходила в банк и ложилась на счёт — и так много лет подряд.

— Так вот, насчёт праздников, что я предлагаю, — продолжил Хлебников, выставляя на стол тарелки с овощами и жареным мясом. — Первого числа тебя вряд ли отпустят…

— Отпустят! — твёрдо сказал Эдик. — Что я, маленький что ли.

— Ну как знаешь, — примирительно согласился Хлебников. — Первого так первого. Если вернёшься в город первого января, то можешь поехать со мной.

— А куда?

— У меня от деда дом в деревне остался. Я навещаю его иногда… Ну не в городе же сидеть все праздники. Хотя у тебя наверняка друзья, — спохватился Хлебников.

Тут Эдик понял, что все друзья, и даже Яшка — подождут.

Он замотал головой. Нет, никаких друзей. Чёрт, и почему до первого января ещё больше недели?

— Ну тогда ешь, раз мы договорились, — Хлебников улыбнулся и взялся за вилку.

Эдик тоже схватил свою, а потом на пару секунд замер с мыслью о том, ну до чего же он, блин, счастливый. Вот они сидят вдвоём с Хлебниковым на кухне, свет с потолка падает рассеянный и жёлтый, потому что не все лампочки в светильниках включены. Хлебников одет в обычную светлую рубашку, рукава которой он подвернул до локтей во время готовки, да так и оставил. Их колени под столом почти соприкасаются. А ещё скоро будут праздники, и они проведут их вместе, пусть не все, но…

— Что? — Хлебников улыбнулся и взглянул на Эдика.

— Нет, ничего, — тот улыбнулся в ответ и усилием воли отвёл взгляд. Ужин, надо перестать пялиться и есть свой ужин.

***

После того, как пробили куранты на маленьком родительском телевизоре, Эдику на телефон начали падать смски. От Яшки, от Полины из клиники, и даже от Марины Капитоновны. Эдик улыбался, уткнувшись носом в экран и читая пожелания, потом спохватился и начал отвечать.

— Эдик, ешь, — настаивала мать. — Худой-то какой. Где, говоришь, ты работаешь?

Наконец сообщения были отправлены. Эдик начал рассказывал родителям про клинику (только не надо про всякие операции за столом-то), про знакомых (правильно сделал твой Фадеев, что не пошёл в консерваторию. Сейчас музыканты мало получают. — Почему это мало? Ты только глянь на них, — в телевизоре как раз пели что-то попсовое и популярное), про зарплату (лучше бы куртку себе купил хорошую. — Да ладно, мать, обувь ему тоже нужна. И телефон, смотрю, какой-то новый взял. Смотри, всё сразу не трать, откладывай), про Хлебникова… Нет, про Хлебникова он молчал.

— А как там тот врач? Ну который тебе по учёбе помогал? — расспрашивала мать.

— А, Константин Николаевич? — переспросил Эдик, и у него тут же кусок в горле встал. — Всё нормально. Работает. Мы в одной клинике работаем. Он меня и пригласил.

— Ну хорошо. Смотри, учись у него хорошенько. Будешь специалистом…

— Да каким специалистом, — возразил отец. — Ты газеты читала? Они там все нищие сидят…

Дальше Эдик привычно не слушал. Сыновний долг он сегодня выполнил и даже перевыполнил. Рассказал о себе всё, что мог, выслушал все советы и даже не спорил, когда его мнение расходилось с мнением родителей, в общем, вёл себя образцово-показательно. Он быстро очистил свою тарелку от оливье и сказал, что ему нужно позвонить. Схватил телефон и вышел с ним на улицу.

По посёлку то и дело раздавались взрывы фейерверков, музыка и громкие выкрики. Связь ловила не очень, но Эдик надеялся, что его соединят. Он стряхнул снег со скамейки, стоящей возле подъезда, и присел на краешек. В трубке раздавались гудки, потом послышался голос.

— Эдик?

— С Новым годом, Костя, — сказал он Хлебникову.

— И тебя с наступившим, — ответил тот. — Празднуешь?

— Скоро лопну от маминых салатов, — Эдик фыркнул.

— Не жалуйся, это дело хорошее, правильное. С родителями надо бывать.

— Ага, — согласно ответил Эдик и помолчал. Небо над головой было чёрное-чёрное. Звёзды казались маленькими светлыми булавочными головками. Но их было видно больше, чем обычно бывает в городе. — Я к тебе хочу, — сказал Эдик, выдыхая пар в морозный воздух. К ночи стало совсем холодно. Надо было не выходить на улицу в одном свитере, а накинуть пуховик.

— Завтра с утра встретимся, — ответил Хлебников. — Ты даже не успеешь от меня отдохнуть.

«Отдохнуть» от него? Что за бред?

— Я скучаю, — сказал Эдик. Прозвучало так, будто он жаловался. — До нашей встречи осталось почти девять часов…

Хлебников засмеялся. Чего он довольный такой? Эдик закрыл глаза и представил, что обнимает его.

— Ладно, давай до завтра, — сказал Хлебников. — С Новым годом, Эдик.

— С Новым годом, — ответил он и положил трубку. Пора было возвращаться к столу.

Дома мать решила, что он звонил девушке. Они с отцом препирались: мать хотела знать, кто она, а отец говорил, что она лезет не в своё дело. Эдик старался отмалчиваться, как мог. Врать родителям особо не хотелось, а правду рассказать у него язык не поворачивался. Да и незачем маму с папой так расстраивать, что они ему плохого-то сделали, что он их огорошит новостью «У меня отношения со взрослым мужчиной, а на девушек мне и смотреть не хочется теперь».

Интересно, а чему бы мама больше ужаснулась, тому, что его партнёр парень или тому, что он почти в два раза Эдика старше.

— Я другу звонил, мам, — сказал наконец Эдик. — Не надо выдумывать то, чего нет.

Нет, его родители люди старых устоев. Не поймут, если он расскажет. Да Эдик и сам… Если честно, не понимал себя. Вот есть он, нормальный парень. И есть Хлебников. И больше никого не нужно ему, и об отношениях с другими людьми прямо мыслей не возникает, мужчины или женщины — всё равно. На Константине Николаевиче для Эдика сошлось всё. И уважение, и восхищение, и какая-то болезненная нежность, которую и показывать-то стыдно. Когда Хлебников его касался, Эдик ему завидовал: сам он не мог так же дотронуться, что-то останавливало. И пусть эти жесты были больше дружеского или даже отеческого характера, — пригладить воротник рубашки, взъерошить волосы… Эдику они нравились, но он не мог двинуться в ответ и сделать то же. Сидел, будто замерший под рукой охотника дикий волчонок и впитывал тепло.

***

Он чуть не опоздал на утренний автобус. Водитель подождал его на остановке, когда увидел, как Эдик сломя голову бежит к шоссе.

В город доехали по совершенно пустынной дороге. Было такое ощущение, словно всё вымерло. Он и в салоне-то почти один сидел. Он, да ещё какая-то старушка, да зевающая тётка-кондуктор. Эдик сидел возле окна и рассматривал девственно-белые обочины: за ночь столько снегу насыпало. Настоящий Новый год. На улицах мало людей, в метро на эскалаторе пусто. Время — десять утра, большинство людей только просыпались и начинали поздний завтрак прошлогодними салатами и несъеденными тортами. Эдику мама тоже пыталась сунуть кусок торта, банку с салатом и каких-то бутербродов. Он ведь потому чуть не опоздал, что стоял в прихожей, наматывал на шею шарф и отнекивался от гостинцев. Салат с бутербродами, впрочем, пришлось взять. Теперь сумка за плечом из-за круглых боков банки топорщилась.

Эдик вышел на нужной станции — здесь людей уже было побольше, видимо, сказывалась близость к вокзалу, — но всё равно несоизмеримо меньше, чем в обычные будние дни, поднялся на эскалаторе, шагнул в сторону нужного входа и тут же увидел Хлебникова. Тот стоял у стены с плакатом рекламы тропического чая и ждал его. Последние несколько шагов Эдик практически бежал.

— Здравствуйте, Константин Николаевич, — поздоровался он.

Ничего особенного, просто приветствие. А сердце в груди заколотилось так, словно они месяц не виделись, а вот теперь — долгожданная встреча.

На Хлебникове было короткое чёрное пальто, тёмно-красный шарф, кепка. Через плечо — сумка спортивного типа, из кармана пальто торчали кожаные перчатки.

— Привет, Эдик, — ответил Хлебников, окинув его взглядом. Из-за игры искусственного освещения казалось, будто глаза у него цвета бирюзы.

Эдик кивнул и спрятал руки в карманы джинсов.

— Пойдём, я нам уже билеты купил, — Хлебников потянул его за локоть, направляя в сторону выхода к вокзалу.

— А нам далеко ехать?

— Что? Не слышу? — переспросил Хлебников. Они как раз вышли на улицу.

Эдик придвинулся к Хлебникову вплотную, очумев от такой близости. Чёрт, да он теперь и в метро-то с Константином Николаевичем ездить будет бояться. Не дай бог, тесный вагон…

— Нам ехать далеко? — повторил он вопрос.

— Около часа, — Хлебников улыбнулся. — Так что, если устал ночью, то можешь выспаться.

Он был доволен, — понял Эдик. Доволен, что он, Эдик, с ним тащится неизвестно куда в пригород. В незнакомую деревню, в пустой дом, который почему-то навещает время от времени.

— Я разговаривал с Мишей, — тем временем сказал Хлебников. — Он нам даёт пару дней отгулов. Так что в клинику вернёмся числа четвёртого.

— Хорошо, — ответил Эдик.

Нужная им электричка уже была подана под посадку, даже ждать не пришлось. Они прошли через всё здание вокзала насквозь и вышли к перронам. Хлебников предложил пройти в самый дальний конец, поближе к головному вагону. Эдик не возражал. Он вообще больше ничему не возражал. Константин Николаевич рядом, так что ещё ему было нужно?

***

Поездка была нудной и долгой. Электричка довольно медленно тащилась через однообразный пейзаж. Вагон покачивался на рельсах. Облетевший лес, редкие садоводства, лента шоссе, — всё разной степени заснеженности попеременно проползало в окне, и Эдик, зевая, устроился было спать у своего окна напротив Хлебникова, но передумал. В щёку дуло от холодного стекла. Тогда он пересел к Хлебникову и прикорнул рядом с ним. Тот ничего не сказал, но и не возразил. От его молчания Эдику было тепло.

Людей в их вагоне было мало. На каждой станции люди то выходили, то заходили и садились, занимая пустые лавки. В какой-то момент Эдик открыл глаза на очередной остановке и понял, что они остались в вагоне вдвоём. Он лежал на лавке, прижимаясь к Хлебникову, головой на его бедре. Сам Хлебников, видимо, устав смотреть в окно, сложил руки на груди и клевал носом.

— А мы не проспали? — спросил Эдик.

— Нет. Ещё три остановки. Спи пока, — ответил Хлебников и положил руку ему на голову.

Эдик прикрыл глаза, но сон уже пропал. Оставшиеся остановки он просто лежал, притворяясь, будто спит.

***

— Вертелево, — прочитал Эдик название на криво висящей железяке на перроне. — А что здесь?

— Пара садоводств и посёлок. И больше ничего, — Хлебников посмотрел на него, будто прицениваясь.

Может, ожидал, что Эдик начнёт ныть о скуке? Да вот ещё. Какая скука? У него с собой был учебник по клинической диагностике собак и кошек. Эдик улыбнулся.

Они отправились в сторону посёлка.

Наступало обеденное время. Снег хрустел под ногами. Ощутимо холодало. Эдиковы зимние кроссовки, такие тёплые и удобные в городе, здесь с морозом не справлялись.

— Да, не жарко тут, — пожаловался Эдик, застёгивая воротник пуховика под самое горло.

— Скоро придём, согреешься, — пообещал Хлебников. — Вот только печку растопим… Да ещё и баню можно сделать. — Он обернулся и окинул Эдика внимательным взглядом. — Сильно замёрз?

— Да нет, — ответил он, выдыхая облако пара в холодный воздух. — Просто…

— Пойдём побыстрее.

— А у меня с собой мамин салат, — гордо сообщил Эдик, нагоняя Хлебникова.

— Это хорошо, — ответил тот.

Они шли по кривой тропке, вытоптанной в сугробах кем-то, кто прошёл здесь до них. Зимнее солнце окончательно скрылось за седыми тучами, с неба начал сыпать снег, мелкий, похожий на крупу. Тропинка свернула в перелесок и расширилась до узкой дорожки. Кругом стояли заснеженные ели, высоченные, дремучие и разлапистые. Еловыми иголками был усыпан снег на дорожке. Изредка попадались длинные еловые шишки, вышелушенные белками.

Хлебников поднял воротник своего пальто. Тоже, видать, замёрз.

Посёлок начался, как только они вышли из перелеска и перешли пустынное шоссе. Ёлки ещё какое-то время закрывали от шоссе дома, но потом уступили место кустам вдоль дороги и заборов. Сирень, а может, черноплодная рябина, а может, ивняк — по зиме среди сугробов определить, что это за кусты, было сложно.

Хлебников, кажется, вознамерился пройти посёлок насквозь. Нигде ни души, ни звука. Только иногда лай собак издали. Вот снова показался вдалеке лес, словно тёмное пятно на горизонте. Хлебников прошёл мимо очередного заснеженного куста и свернул к калитке. Забор здесь был не покосившийся, с высокими приметными столбами по краям. Не выбираясь из будки, залаяла дворовая псина, стоило Эдику вслед за Хлебниковым пройти во двор. Хлопнула дверь, на низенькое крыльцо деревянного дома вышла женщина.

— Костя! — крикнула она и всплеснула руками. — Приехал всё-таки.

Она пошла к нему, ступая в снег прямо в домашней обуви. На вид женщине можно было дать лет пятьдесят-шестьдесят, но всё же казалось, что она старше, гораздо старше. На первый взгляд, фигура у неё была, как у молоденькой девушки, но морщины на шее и старческие пигментные пятна на руках выдавали её истинный возраст.

— Я на этот раз не один, — сказал Хлебников и тоже шагнул вперёд. — Здравствуйте, баба Зина.

— Какая ещё «баба Зина»? — сварливо поправила его та. — Зинаида Филимоновна тогда уж! — она успела и Эдика разглядеть, и на собаку шикнуть, и Хлебникова расцеловать.

— Как вырос-то… — всё приговаривала она.

— Ба… Зинаида Филимоновна, да я уже давно не расту, — со смехом ответил Хлебников.

— Врёшь ты всё. Вон как изменился. Ну а ты? Иди сюда! — обратилась баба Зина к Эдику.

Он неловко прошёл мимо подбежавшей псины к женщине. Зинаида Филимоновна заставила его наклониться и чмокнула в щёку. Эдик опешил и отодвинулся. Он ничем не заслужил такого приветствия. Хлебников подошёл сзади и хлопнул его по плечу.

— Зинаида Филимоновна, я как обычно с городскими гостинцами, — сказал он. — Много времени не отниму. Как вы тут?

— Ой, да как. Всё по-прежнему, как же ещё. Да вы проходите в дом, мальчишки. У меня как раз суп на обед сварен. Как чувствовала, много наварила, мне одной не съесть.

— Да мы не хотим объедать… — затянул было Хлебников, но бойкая старушка дёрнула его за руку и потащила за собой.

— Какое объедать? — фыркнула она, крутанувшись к крыльцу. — Праздник вообще-то. Положено в праздник угощаться!

Хлебников переглянулся с Эдиком. На его лице было такое растерянное выражение, что Эдик чуть не рассмеялся.

Гостинцами оказались бутылка финской водки, свиное сало и ещё конверт, который Хлебников передал бабе Зине со словами «спасибо, что за домом следите». Она фыркнула, будто возмутилась, но конверт взяла.

— Бессовестный вырос. Как будто я забесплатно отказалась бы, — проворчала она, развязывая платок, который покрывал её голову. У бабы Зины была коса, скрученная в кичку на затылке. Длинная прядь, выпущенная из причёски, свивалась локоном. — Да это самое меньшее, что я могу для Вениамина сделать. Он же как ушёл, как ушёл…

Эдик потупился и отвернулся.

Жила баба Зина, похоже, одна, хотя на столе лежали свежие газеты, а с книжных полок смотрели цветные фотографии каких-то улыбающихся людей. Наверное, родственники. Двое мужчин, женщина, пара ребятишек.

— Ну, мальчишки, давайте руки мыть и за стол! — баба Зина хлопнула в ладоши и захлопотала у русской печки.

— Давайте помогу, — дёрнулся Хлебников.

— У себя сам будешь хозяйничать, а ко мне не лезь, — она выставила вперёд поварёшку, будто меч. — Садись за стол.

Эдик на них смотрел и посмеивался.

Щи из кислой капусты были вкусные, наваристые. К ним баба Зина нарезала ломтями ржаного хлеба, сала и открыла банку маринованных опят. Хотела ещё водку открыть, но Хлебников воспротивился.

— Баба Зина, нам ещё порядок наводить, ну какое спиртное сейчас может быть.

Можно сказать, что Эдик никогда не видел Хлебникова по-настоящему пьяным. Свадьба Широкова и Марины не в счёт, тогда они выпили чисто символически и уехали чуть ли не раньше молодожёнов. Иногда Эдик жалел, что расслабиться и выпить им не позволяет бешеный темп жизни. Быть может, тогда они с Хлебниковым наконец-то смогли бы… Нет. Мысли о сексе ещё никогда не казались ему настолько неуместными, как сейчас.

После обеда Хлебников распрощался с Зинаидой Филимоновной, и они с Эдиком отправились дальше. После жарко натопленного дома на улицу выходить было неуютно. Эдик обругал себя за лень. Всего-то сытно поел, а делать уже ничего не хочется.

— У меня, конечно, не так уютно, — сказал Хлебников, подходя к калитке соседнего дома. — Да и по-простому всё. Дед один жил, у него не было хозяйки… — он замолчал, возясь с замком. Ключ провернулся в скважине легко, а вот петли, похоже, намертво заржавели.

— Давай помогу, — дёрнулся Эдик.

— Да не нужно, — Хлебников посильнее толкнул калитку от себя, и та наконец поддалась, отодвинулась вместе со здоровенным пластом снега, что насыпало с зимы.

Двор был узким — из-за снега и разросшихся кустов по бокам. Дом показался Эдику больше, чем у бабы Зины. Возможно, из-за нависающих с крыши сосулек или из-за мощных брёвен, из которых был сложен, или из-за широких ступеней крыльца, сейчас засыпанных снегом.

Хлебников прошёл вперёд, протаптывая тропинку.

Солнце, спрятавшись за неприветливыми тучами, клонилось к горизонту. Постепенно темнело. Эдик ходил по дому и разглядывал его. Добротные стены, мощная печь, сложенная из кирпича, но на фундаменте из камня, скрипучий пол, но доски плотно пригнаны друг к другу. Настоящие деревянные ставни, на время зимы забитые рейками крест-накрест. Хлебников первым делом включил автомат и пустил в дом электричество. Возле печи стоял короб с поленьями и растопкой.

— Сейчас затопим, тут всё быстро нагреется, — сказал Хлебников, шурша старыми газетами.

Он скинул пальто при входе, оставшись в сером тёплом свитере. Этот свитер они выбирали вместе с Эдиком в магазине возле клиники. Вроде как подарок. Эдик смотрел, как Хлебников чиркает спичками.

Лампы горели тускло, но света хватало. Когда с осмотром прихожей, кухней и гостиной было покончено, Эдик разгрузил свою сумку, выставил на стол бутерброды и банку с салатом. Сейчас есть не хотелось, но к ужину…

— Эдик, мою сумку тоже разбери, — крикнул Хлебников, звеня ключами и выскакивая из дома.

Здесь ещё где-то была баня. Наверное, Константин Николаевич отправился и её тоже открывать? Обещал же, что можно будет попариться…

В спортивной сумке Константина Николаевича оказались продукты. Картошка, сыр, палка колбасы, пачка макарон, пара батонов бородинского хлеба. На дне — смена одежды и какой-то пакет. Залезать в него Эдик не стал, отставил опустевшую сумку на табуретку и отправился на улицу искать Хлебникова. Заодно обнаружил, что пальто его так и осталось висеть на гвозде в прихожей. И в чём же тогда он выскочил на улицу в холод? Не в свитере же?

Эдик пошёл по следам, которые вели с крыльца за дом, и обнаружил Хлебникова в ватнике возле невысокой бани. Тот уже возился с вёдрами.

— Пришёл? Хорошо. Надо набрать воды, разбить лёд в колодце, наколоть дров… Где-то здесь топор был… — Хлебников внезапно замолчал, обрывая себя. — Эдик, ты как?

— Всё нормально, — ответил он Хлебникову. Тот стоял так близко, с этими дурацкими вёдрами, в непонятном чёрном ватнике явно с чужого плеча и казался Эдику таким… Ну, таким, что руки просто сами потянулись обниматься.

— Эй, — Хлебников засмеялся. — Нас тут никто не увидит, но давай сперва делами займёмся.

— Мне здесь нравится, — сказал Эдик.

— Отлично, — Хлебников улыбнулся. — Тогда на тебе дрова, а я за водой.

***

Дров Эдик наколол много. По темноте пришлось прерваться. Под конец он упарился складывать дрова в поленницу в дровянике. Утешало только то, что скоро будет баня — Хлебников как раз натаскал воды и растопил печь. Пахло дымом. Пахло снегом. Сосновыми щепками.

Эдик отнёс топор обратно в дом, в прихожую. Чтобы сбить снег с обуви, пришлось усиленно топать ногами.

— Эдик, ты? — крикнул Хлебников из кухни. — Я пока чайник греться поставлю. И что ещё… Бутерброды? Баня часа два топиться должна. Ты как любишь, погорячее или как?

— Не знаю, — ответил Эдик, входя на кухню. — Может, чтобы не очень жарко?

— Хорошо, — кивнул Хлебников.

***

А потом они пошли в баню. Вдвоём. Эдик увидел, что Хлебников раздевается, и его тут же переклинило.

— Костя, — окликнул он и начал обнимать, гладить Хлебникова по спине, по волосам, где придётся. Прижал к стене предбанника, к брёвнам, и думал, что уже не отпустит.

Отпустил.

— Стой, Эдик, — сказал Хлебников и мягко, но настойчиво отодвинул его от себя. — Погоди. Сейчас мыться будем, а всё остальное потом.

Это «потом» осело между ними негласным обещанием. Эдик уже столько ждал, можно и ещё подождать. И Костя не против, просто надо дождаться нужного момента…

В бане было жарко. И в бане было хорошо. Лежать на полатях, чувствуя, как напряжённые мышцы расслабляются теплом, — нехотя, но верно. Смотреть на Хлебникова, вот он лежит у соседней стены, голый и такой жилистый, поджарый. Смотрит в ответ, и Эдик понимает, что если бы не жара, то он снова полез бы к нему с поцелуями, ведь в обычное время от такого взгляда у него закипали мозги.

Потом они поддавали пару, потом мылись, потом Хлебников на спор заставил Эдика выбежать на снег, стоял и ржал над ним, когда Эдик в потёмках свалился голышом в сугроб, а потом из него выбирался. В общем, когда они закончили с мытьём, было уже поздно.

— Ты иди в дом, я скоро приду, — сказал ему Хлебников напоследок и отправил Эдика одеваться.

Он послушно вышел в предбанник, кое-как натянул на себя чистые шмотки из тех, что привёз с собой, сунул босые ноги в кроссовки и отправился в дом. Правда, дошёл до него не сразу, потому что прямо посреди двора встал и минут пять смотрел на небо. Звёзд здесь было… Ну как крупы насыпано! Всё небо в звёздах. Чёрное, бархатное, как необъятное полотно, украшенное бриллиантами. Эдик стоял и смотрел на них, пока не почувствовал, что начинает замерзать. Тогда он пошёл в дом, разворошил угли в печи, подбросил ещё пару поленьев, почти залпом выдул кружку остывшей воды из чайника и отправился исследовать дом дальше.

Дверь на лестницу и второй этаж он обнаружил почти сразу. Увы, второй этаж явно не обогревался, а ещё там не работал выключатель у входа, так что Эдик потоптался на верхней ступени лестницы, да и спустился вниз.

В дальнем углу кухни была ещё одна дверь. Эдик толкнул её и, наученный горьким опытом, без особой надежды щёлкнул выключателем. Свет зажёгся тусклый и слабый. Почему-то от выключателя загорелось только бра у входа. Одинокая лампочка не столько освещала, сколько добавляла таинственности помещению. Комната оказалась спальней. Одна стена её обогревалась печкой, на противоположной стене было два окна — заколоченных, разумеется, да и что в них сейчас смотреть, темень же на улице непроглядная. Из мебели в спальне стоял шкаф, небольшой столик у окна, три стула вдоль дальней стены и — кровать.

Кровать была огромна, на ней бы, наверное, спокойно человека четыре уместилось. И кровать была одна, а это означало, что спать они с Хлебниковым сегодня будут вместе. Наконец-то вместе.

На дальней стене спальни висел тканый шёлковый ковёр, изображавший сцену псовой охоты. Покрывало на кровати даже в тусклом свете пестрело восточными узорами, подушки с кистями по бокам в беспорядке валялись в изголовье.

Эдик не услышал, как Хлебников вошёл в дом, поэтому вздрогнул, чуть не выронив сумку с вещами, когда услышал голос из-за спины:

— Здесь только одна жилая комната. Как думаешь, поместимся?

Эдик развернулся. Хлебников стоял с влажными растрёпанными волосами, с полотенцем через плечо, без свитера, в одной рубашке и брюках.

— Поместимся, — ответил он, с трудом сдерживаясь, чтобы снова не начать обниматься и лезть с поцелуями.

— Тогда пойдём, — Хлебников одарил его тёмным нечитаемым взглядом.

У Эдика моментально пересохло в горле. Он шагнул следом, как привязанный, переступил через порог. Хлебников обернулся.

— Ну что, спать будем или ещё чаю перед сном?

Эдик дошёл до него в два шага, обнял за плечи и больше не сопротивляясь себе, сделал наконец то, о чём давно мечтал: поцеловал Хлебникова в губы. Тот, кажется, что-то попытался сказать, но потом ответил на поцелуй, поднял руки, обнимая Эдика в ответ. С плеча съехала сумка и повисла на сгибе локтя. Эдик неловко скинул её на пол и шагнул вперёд, толкая Хлебникова к кровати. Тот запнулся, схватился за его рубашку, потянул Эдика за собою, вниз, на покрывало. Эдик упал неуклюже, вовремя успев подставить руки, чтобы не задавить Хлебникова своим весом. А потом — словно очухался.

— Прости, я не хотел, — промямлил он.

— Да ладно, прямо так и не хотел? — шепнул Хлебников, глядя на него снизу вверх. — Всё нормально, продолжай. Чего остановился?

Нормально? Точно? У Эдика задрожали руки. Он замялся, не решаясь двигаться дальше. Хлебников начал расстёгивать на себе рубашку.

— Ну? Чего ждёшь? — спросил он, взявшись за вторую пуговицу. Или за третью.

Эдик нагнулся и поцеловал его в шею, спустился к ключицам, слыша над ухом рваный вздох. Хлебникову это нравилось, он уже успел заметить. Он наткнулся на его пальцы, всё ещё воюющие с пуговицами где-то на поясе, сгрёб их своей ладонью, повёл ниже, бесстыдно опуская ладонь на пах. Эдику нравилось, когда у Хлебникова на него вставало. Вот прямо как сейчас. В этом таилось его персональное неназываемое удовольствие, насквозь неправильное, — когда он понимал, что Константин Николаевич его хочет и не может сдерживаться.

— Эдик, — шепнул Хлебников, выгибаясь от его прикосновения.

— Да? — ответил он.

— Давай, раздевайся.

Как он на себе одежду не разорвал-то? Так быстро он, кажется, ещё не раздевался никогда. А Хлебников, кажется, оторвал пуговицу на манжете своей рубашки. Эдик не особо заметил, потому что разделся первым и снова начал целоваться. Брюки они с Хлебникова стаскивали уже вдвоём. Поцелуй словно склеил их, и отодвинуться, отдышаться — ну не было никакой возможности. Хлебников на локтях подвинулся дальше, забираясь на постель. Эдик на коленях последовал за ним.

Губы Хлебникова казались сочными, податливыми и вкусными. Поцелуй вышел затяжным, прямо не оторваться. Наконец Эдик прервался, тяжело перехватывая воздух. Рваное дыхание Хлебникова обжигало губы, манило вернуться. Эдик лизнул его рот, ткнулся в приоткрытые губы, встретил его язык, острые зубы и бессильно застонал, когда Хлебников прикусил его язык зубами и мягко пососал. Эдик даже испуганно подумал, что чего доброго кончит от одних только поцелуев. Но это было бы совсем неправильно. Он отодвинулся от Константина Николаевича, с трудом переводя дух.

Хлебников засмеялся.

— Что, всё? — спросил он чуть натянуто.

— Нет, я сейчас, — Эдик качнулся назад, заставляя себя подняться с постели. Он схватил свою сумку, порылся в кармане и выложил на покрывало его содержимое. Пачку презервативов и смазку во флаконе. Смазка в аптеке нашлась даже анальная, без запаха.

— А я гляжу, ты подготовился, студент, — сказал Хлебников.

Всё бы ему шутковать да смеяться.

— Подготовился, — ответил Эдик, забираясь обратно на постель.

— Не надейся получить зачёт автоматом, — заявил Хлебников. — Сейчас у нас будет тотальный опрос по всем темам.

— Прямо так уж и по всем?

— Ну, по ключевым моментам, — Хлебников беззвучно засмеялся. Эдик ему вторил.

Да, на самом деле, он и правда готовился. Однажды, в библиотеке универа. Вместо того, чтобы читать монографии, выложенные в сети, он отправился бродить по сайтам с советами «что нужно знать начинающему гею». Некоторые вещи его шокировали. Некоторые оказались действительно полезными. Но чёрт, читать форум — это одно, а быть с Хлебниковым — совсем другое, мозги просто отключались.

— И что ты остановился? — голос Хлебникова вернул его к реальности. — Может, тебе помочь? Дать пару наводящих подсказок?

Эдик подумал, что теперь никогда не сможет обсуждать с Хлебниковым что-то по ветеринарии, потому что будет вспоминать эту их шутливую болтовню про опросы и подсказки и возбуждаться.

— Смазку возьми… — сказал Хлебников и раздвинул ноги шире.

Эдик нервно закусил губу. Чёрт, он про всё это читал. Ну, про растяжку и простату, блин. Правда, он наивно полагал, что Хлебников растягивать его будет, а не наоборот. Он же старше, в конце-то концов. Но если ему хочется именно так…

Должно быть, Хлебников принял его молчание за нерешительность, потому что решил, что без лекций сейчас не обойтись. И начал говорить спокойным, менторским тоном:

— Берёшь смазку, наносишь её на пальцы, не слишком много, после чего начинаешь подготовительный этап. В твою задачу входит обработать кожу внутри и снаружи анального отверстия, чтобы обеспечить скольжение и предотвратить образование трещин…

— Так, всё, хватит, — решительно сказал Эдик, хватая флакон и щёлкая колпачком. — Я знаю.

— Ладно, — покладисто согласился Хлебников, не поднимая головы. Эдику хотелось, чтобы Константин Николаевич смотрел на него, но тот почему-то прятал взгляд.

Эдик придвинулся ближе, нерешительно провёл рукой между его ягодиц, нащупывая кончиком пальца вход. Втолкнул палец внутрь, преодолевая сопротивление сжатых мышц. Хлебников шумно вздохнул. И промолчал. Наверное, это значило, что Эдик делает всё правильно. Внутри было тепло и мягко, плоть плотно обхватывала палец, Эдик ввёл его глубже, почти до упора. А Хлебников всё молчал.

— Костя? — позвал Эдик. — Всё нормально?

Хлебников сначала не ответил. Вместо этого поднял наконец вверх лицо. Мелькнули нахмуренные брови и серьёзный взгляд. Хлебников потянул его на себя, заставляя приблизиться, осторожно тронул губами подбородок и губы Эдика.

— Нормально, — наконец ответил он.

Эдик судорожно сглотнул. Он подумал, что ещё никогда так не нервничал, ни на одной операции. Не то чтобы сейчас у него была операция, но под внимательным взглядом Хлебникова именно так и казалось.

— Давай дальше, хватит этой подготовки, — сказал Хлебников тем временем, и вот тут у Эдика всё стало валиться из рук. Презервативы, шурша, выпали из пачки, и он зашарил рукой по покрывалу.

— Помочь? — с лёгким смешком спросил Хлебников. Его шёпот обжигал ухо.

— Ну помоги, — ответил Эдик, со стыда скрипя зубами. Горе-любовничек.

Хлебников довольно быстро надел на него презерватив. Эдик не выдержал, толкнулся членом в его ладонь, прикрывая глаза.

— Эй, — окликнул его Хлебников.

Эдик посмотрел вниз.

— Только не торопись.

— Почему? — не понял Эдик.

— Потому что у меня давно никого не было? — Хлебников в притворной задумчивости пожал плечами. Эдик в очередной раз почувствовал себя дураком. И что Константин Николаевич вообще в нём нашёл?

— Ага, — пробормотал он и начал входить.

У него не сразу получилось, в конце концов, первый раз — такой первый раз. Хлебников направил его в себя, помогая пальцами и подставляясь. Эдик честно попытался быть медленным, замирал после каждого движения, прислушивался к каждому звуку: не скажет ли чего Хлебников, и почему он так часто дышит.

— Всё нормально? — спросил он, когда дыхание Хлебникова сбилось.

— Нормально, — сквозь стиснутые зубы ответил тот.

— Костя… Точно?

— Убью, если сейчас шевелиться не начнёшь, — проговорил Хлебников и попытался насадиться на него сам.

От этого Эдик беззвучно охнул. Было так туго.

— Двигайся, — Хлебников ожёг его грозным взглядом из-под нахмуренных бровей. И правда убьёт. Эдик качнул бёдрами. Повторил движение. Хлебников замолчал, но было видно, что хмуриться не перестал. Эдик всё порывался спросить, правильно ли он всё делает, так ли, как нужно, но решил молчать. Двигался он медленно, но равномерно, без рывков, просто раскачивался взад-вперёд, опираясь на руки. Постепенно хмурая складка на бровях Хлебникова разгладилась; он обнял руками Эдика за плечи.

— Можно чуть-чуть побыстрее, — шепнул он, и Эдик послушно ускорился. Побыстрее. Без рывков, плавно. Торопиться некуда. Эдик сменил положение рук, опустился ниже, опираясь на локти. Член Хлебникова оказался зажат между их животами, твёрдый и горячий. Эдик в очередной раз прижался бёдрами, входя до самого основания. Хлебников неожиданно вскинулся и простонал.

— Больно? — встревоженно спросил Эдик.

— Хорошо, — ответил Хлебников после заминки.

Ну раз хорошо… Эдик толкнулся снова, стараясь повторить своё движение. Судя по тому, с какой силой сжались руки Хлебникова на его плечах, у него всё получалось правильно. Эдик прикрыл глаза.

Очередной стон Хлебникова, такой же тихий, сквозь зубы, продрал дрожью по позвоночнику. Эдик выгнулся, сбиваясь с ритма. Хлебников тяжело задышал, откинул назад голову, упираясь затылком в подушки. Выгнутая шея выглядела, как невысказанная просьба. Эдик прижался к ней губами, машинально прикусив тонкую кожу. Хлебников простонал, горло под губами Эдика завибрировало. Когда Хлебников что-то сказал, он не расслышал ни слова из-за шума в ушах, почувствовал только вибрацию. Бёдра Хлебникова раздвинулись шире, Эдик схватил его за плечи, машинально пытаясь удержать. Вспотевшая кожа скользила под пальцами. Эдик провёл рукой ниже, ладонь проехалась по бедру, Хлебников поднял на Эдика взгляд, — совершенно бессознательный, и закинул ему за спину ногу. Это было именно то, что нужно, идеально. Эдик подхватил его под колено, входя глубже и резче, под аккомпанемент коротких тихих стонов. На каждый стон он отвечал толчком, от каждого движения он будто загорался. Будто он был углем, который вот-вот вспыхнет от следующего порыва воздуха. Или от следующего.

Пальцы Хлебникова вдавились ему в плечи, скользя по лопаткам, царапая ногтями спину. Эдику захотелось попросить ещё, сильнее: он не чувствовал боли, только силу его рук. Он двигался вперёд, преодолевая тугое сопротивление мышц, скользил в горячее тело, теряя остатки своего контроля. Он уже забыл про то, что нужно было «помедленнее» и «осторожно». Мысли облетели с него, как ненужная шелуха, осталось только желание двигаться, желание проникнуть в Хлебникова как можно дальше, сделать так, чтобы он стонал громко и без остановки, кричал. С каждым громким звуком Эдика накрывала чернота. Ещё только раз, — долбилось в его голове, — ещё раз, ещё… Он прижался лицом к шее Хлебникова и застонал. Хлебников ответил — голосом, протяжно и глухо. Выгнулся под ним, с силой зажался. Эдик застыл, будто вмёрзший в лёд. Ему с отчаянной силой захотелось кончить, прямо сейчас, туда; он резко толкнулся вперёд, преодолевая судорожное сжатие мышц, и закричал от облегчения и нахлынувшего оргазма.

***

— Ну ты и орал, — сказал Хлебников.

— Ты тоже, — ответил ему Эдик.

— Неправда.

Эдик вместо того, чтобы спорить, решил, что лучше целоваться. Хлебников вывернулся.

— Нет, правда. Я чуть не оглох. Ты представляешь, как нам будут соседи в стенку стучать…

— Завязываем с ремонтом, — невпопад ответил Эдик. — Когда приедем, купим кровать.

Хлебников ехидно заржал.

— Да хоть матрас на пол, мне всё равно, — продолжил Эдик.

— Что, дорвался наконец? — подколол его Хлебников.

— Учти, мы сейчас только начали.

— Я в тебе не сомневался, — Хлебникову бы только над ним поиздеваться.

— Я серьёзно, — Эдик уже возбуждался снова. Он прижался твердеющим членом к бедру Хлебникова.

— Ты меня до смерти затрахать хочешь?

— Ну почему до смерти, — пробормотал Эдик. — Можем просто так полежать… — он положил руку на поджарый живот Хлебникова и осторожно погладил.

— С тобой, пожалуй, полежишь просто так, — Хлебников перехватил его руку и переложил её ниже. — Работай, студент.

Эдик обхватил его член, провёл по мягкой коже пальцами, а потом отодвинулся и зашарил по кровати. Смазка нашлась почти сразу. Хлебников наблюдал за ним с ленивым интересом. Эдик выдавил немного смазки на ладонь и вернулся к поглаживаниям. Сперва — кончиками пальцев, потом — всей ладонью, потом — осторожно сжимая руку у основания и захватывая горстью прохладную кожу мошонки.

У Хлебникова потемнели глаза. Участилось дыхание. Он медленно раздвинул ноги шире. Эдик наблюдал, как он возбуждается, и возбуждался сам, ещё сильнее.

— Ну что, спать будем? — спросил он, когда полностью затвердевший член Хлебникова выскользнул из его ладони, блестя от смазки.

— В городе отоспишься, — рыкнул Хлебников, с азартной решимостью сверкая глазами.

***

Эдик проснулся от холода. За ночь печка прогорела, и комната начала остывать. Под одеялом, возможно, было бы теплее, но почти всё одеяло на себя намотал Хлебников. Вот поди ж ты, росту в нём меньше, а места и одеяла занимает больше. Впрочем, по большому счёту Эдик был не в претензии. Ему даже понравилось, что он проснулся, пока Хлебников ещё спал. Он смотрел на его лицо, — во сне оно выглядело уставшим, на шею, — со странным смешанным чувством Эдик обнаружил, что на горле Хлебникова красовался засос. Вряд ли Константин Николаевич его за это по головке погладит, когда проснётся…

Эдик ухмыльнулся.

Хлебникову нужно было дать поспать. Он осторожно, стараясь не шуметь, выбрался из кровати. Если у него получится растопить печку, то тогда он сможет приготовить завтрак. Глядишь, тогда его не убьют за оставленные ночью следы.

***

Хлебников проснулся, когда Эдик начал жарить картошку. Засос обнаружил практически сразу, как только подошёл к зеркалу. Обозвал Эдика неаккуратным идиотом и тут же отомстил, поставив ему засос в ответ.

— Вот теперь тоже мучайся, — сказал он на возмущённые крики Эдика: его отметина была явно выше уровня воротника.

Хлебников, не обращая на него внимания, — точнее, делая вид, будто не обращает, с нарочитым равнодушием отмерял себе кофе в кружку.

***

Они вернулись в город через два дня. И купили кровать.

***

На подготовительном занятии к экзамену по вирусологии Эдик встретился с Яшкой. Сел рядом, поздоровался. У Яшки была новая сумка. И не выспавшийся, осунувшийся вид.

— Как дела? — спросил Эдик.

— Нормально, — ответил Фадеев.

Разумеется, в двух словах всего не расскажешь, но если бы всё было плохо, Яшка бы так и сказал. Эдик кивнул и размотал шарф. В классе было жарко. Такое ощущение, что в котельной вуза им здесь решили устроить Африку.

— Эдик, это что? — спросил его Фадеев и дёрнул за рукав.

— А? — он обернулся и чертыхнулся про себя. Фадеев ткнул пальцем ему в кадык. Ну, прямо в засос, короче.

— Ничего. Аллергия, — не нашёл что ответить Эдик.

Он психанул и снова намотал на шею шарф. Чёртов Хлебников.

— Понятно, — сказал Яшка и потеребил кулон, висящий у него на шее.

Хм. С каких это пор Яшка начал украшения таскать? Эдик открыл было рот, но промолчал. Похоже, Фадеев теперь дулся. Да не на кого-нибудь, а на него, Эдика.

Открылась дверь, и вошёл профессор Сакаков. Поздоровался и сказал, что проведёт подготовительное занятие вместо заболевшегопреподавателя. Эдик лениво следил, как Сакаков проходит к преподавательскому столу, как открывает принесённые с собой книги и методички. К вирусологии он подготовился хорошо, так что ему сам чёрт на экзамене не страшен был. На подготовительное занятие пришёл только за компанию с Хлебниковым — того зачем-то вызвали в учебную часть, что-то по документации…

— Итак, для начала я расскажу, что будет на экзамене, потом разберём сложные темы, а после будете задавать свои вопросы, — начал Сакаков. — Имейте в виду, я вам не собираюсь читать лекции, которые вы пропустили. Если не знаете каких-то тем, то в помощь вам учебник, методички и чужие конспекты.

Эдик в очередной раз удивился, как Яшку угораздило связаться с Сакаковым. Станислав Юрьевич вообще ни на что и не на кого не реагировал, часами мог говорить о теории и о методах обучения, и до Хлебникова мало кто умудрялся вывести его из себя. Казалось, Хлебников знает какое-то секретное слово. Произнесёт его — и тут же проступает истинное лицо Сакакова: темпераментность и порывистость. Повезло ли Яшке с ним? Надолго ли их отношения? Вряд ли Эдик мог судить со стороны.

На шее Сакакова болтался кулон, медальон-пластинка на серебряной цепочке. Эдика ошпарило догадкой. Он схватился за медальон Яшки и шёпотом спросил:

— А это что такое?

— Тоже аллергия! — сверкая глазами, ответил Фадеев. Он покраснел и спрятал кулон под рубашку.

— Да ладно? — Эдик пихнул его локтем в бок.

— Хинов, Фадеев! Если вам не нужны подготовительные, можете быть свободны, — сделал им замечание Сакаков.

Яшка потупился, а Эдик извинился. Больше они не разговаривали. Эдик терпеливо дождался окончания занятия и вывалился в коридор, поговорить.

— Рассказывай, — потребовал он у Фадеева.

— А что рассказывать? И так уже всё видел, — негромко ответил Яшка. — Подарил вот…

Они встали у стены, пропуская остальных студентов из своей и параллельной группы.

— Классно, — одобрил Эдик, жалея, что они с Хлебниковым как-то ничего друг другу на Новый год не подарили… Правда, они купили кровать на совместные деньги… Но всё равно, на будущее надо будет исправить это досадное недоразумение.

— А ты? — вывел его из задумчивости голос Фадеева.

— Что?

— Говорю, кто она? Что за тёлка?

— Да не тёлка, — Эдик поморщился.

— Ну девушка… — Яшка посмотрел в сторону и ковырнул носком обуви отстающую от пола паркетину.

— Яш, — Эдик вздохнул. Нечестно было и дальше молчать, когда его друг уже давно во всём признался. — Не девушка это. Парень.

Яшка вскинул на него удивлённые глаза.

— И кто?

— А ты подумай, — Эдика разобрало. Ну кто ещё это мог быть, блин! Неужели они с Хлебниковым настолько хорошо шифровались, что со стороны ничего не было заметно?

Яшка сложил два и два и выругался.

— Врёшь, — сказал он недоверчиво.

Эдик помотал головой. С чего он такое сочинять будет?

— Он же старше тебя… Седой весь.

— Сакаков твой тоже не мальчик, знаешь ли, — парировал Эдик.

— Ну…

— Вот и гну, — Эдик отлепился от стены и медленно пошёл к выходу. Правильно ли он поступил, рассказав Яшке? Тот парень не болтливый, вряд ли его выдаст, разве что случайно…

— Так ты у него живёшь? — Яшка догнал его и пошёл рядом.

— Да.

— И вы с ним… это…

— Что? — Эдик посмотрел на краснющее лицо Фадеева и понял, о чём тот хотел спросить: — Только недавно.

— А-а… — Яшка шмыгнул носом. — Я… мы тоже. — Потом он помолчал и почему-то добавил: — Он хороший. Я не думал, что у нас всё так получится.

Эдик не знал, что ответить. Он пихнул Фадеева локтем в бок вроде как для поддержки. Яшка хохотнул и зашагал быстрее.

— Пойдём, мне уходить скоро, — поторопил он Эдика.

— Да мне тут ещё кое-что нужно… — они с Хлебниковым договаривались, что Эдик зайдёт к нему после занятия.

— Понятно, — Яшка похабно заулыбался и поиграл бровями.

— Иди на хрен, — ответил на это Эдик.

— Что-о? Ты? Лучшего друга? На хрен посылаешь?! — Яшка завопил, заржал…

Его задумчивость как рукой сняло, и дальше они переругивались и угощали друг друга шутливыми тумаками. Эдик дошёл с Фадеевым до кафедры хирургии и попрощался. Через пару дней они должны были встретиться уже на экзамене.

***

Хлебников сидел в своём кабинете, по обыкновению в очках для чтения, и читал рекламную брошюру. Эдик вошёл после стука, а Константин Николаевич даже головы не поднял.

— Всё, — сказал Эдик. — Можем ехать.

Сегодня у них свободный вечер, который можно было провести дома, но уже завтра им предстояло отработать целые сутки в клинике.

— Сейчас, — ответил Хлебников.

— Это что там? — спросил Эдик, пытаясь вверх тормашками прочесть английские буквы.

— Прислали приглашение на семинар, — ответил Хлебников. — Будет проходить в гостиничном комплексе. Представляют корма и пробиотики. Американская фирма.

— Они что, надеются, что мы у них это будем покупать? — Эдик скривился.

— Ну почему бы и нет? Вдруг в животноводстве сгодится. Но ещё тут пишут, что у них есть лечебные корма для животных.

— Да?

— При мочекаменной, при болезнях печени, — начал перечислять Хлебников. — Рационы для беременных животных…

— Ты пойдёшь? — спросил Эдик.

— Они написали, что ознакомиться могут все желающие. Даже некоторые студенты, если, конечно, сдадут все экзамены на повышенную стипендию, — Хлебников снял очки и прикусил зубами дужку. — Ты случайно не знаешь таких?

Эдик фыркнул. Повышенная стипендия? На фига? Он что, зубрила какой-нибудь, чтобы на повышенную стипендию идти?

— А ещё там будет бесплатный фуршет, — перебил его размышления Хлебников.

— Так уж и бесплатный? — Эдик потянул к себе брошюру.

— Вот написано, кофе-брейк и обед.

— «…семинар продлится два дня», — прочитал Эдик. — И что, все два дня будут кормить?

— Это крупная иностранная фирма, — Хлебников постучал пальцем по названию. — Наверняка могут себе позволить и не такое. Ну что, хочешь пойти? Я тогда схожу в учебную часть, подам заявку и на тебя тоже. Данные паспорта у тебя с собой?

— А это зачем?

— Для пригласительных.

— А-а… с собой… — пробормотал Эдик, с головой уйдя в чтение.

«Одна из крупнейших американских компаний по изготовлению и продаже кормов, — говорилось в брошюре. — Сотни магазинов, практически в каждом штате Америки. Мы рады представить вашему вниманию нашу продукцию и…»

— Давай сходим, — Эдик улыбнулся.

Кофе-брейк и обед. Туда точно надо сходить.

========== Третий курс. Часть вторая. ==========

Все четыре экзамена Эдик сдал на отлично. Даже как-то неудобно было перед остальными одногруппниками. Не начали бы говорить, что он блатной или что преподы к нему излишне лояльны. Когда Эдик поделился своими опасениями с Яшкой, тот покрутил пальцем у виска.

— Больше спи, меньше выдумывай, — сказал он. — Вот мне трояк чуть не влепили…

— Но не влепили же, — парировал Эдик. — Значит, не считается. А на повышенную стипендию не сдал в этом семестре больше никто.

— Сдал, я слышал. Один парень на втором курсе… — Яшка замолчал.

— И кто он?

— Говорят, внук ректора.

— Вот видишь! — Эдик не на шутку начал паниковать.

— Иди лучше Хлебникову покажи, — Яшка кивнул на зачётку, которую Эдик сжимал в руках.

— А, да. Точно, — Эдик вздохнул.

Хлебников ждал его на хирургии. Не прямо так ждал, нет. Он сказал, что у него дела на кафедре, и в универ они поехали в итоге вместе. В историю про «дела» Эдик не поверил ни разу. Когда он пришёл к Хлебникову, тот самым наглым образом спал, развалившись в своём кресле. Эдик с минуту стоял и смотрел на Константина Николаевича, не в силах начать его будить. Вместо того, чтобы с утра ехать с ним на экзамен, уж лучше бы дома выспался.

Эдик неоднократно ловил себя на том, что думает о квартире Хлебникова, как о доме. И это ему нравилось.

— Ну что ты там стоишь и сопишь? — спросил вдруг Хлебников, не открывая глаз. — Сдал? Что поставили?

— Пятёрку, — сказал Эдик. Он машинально поправил горловину своей чёрной водолазки.

— Молодец, — похвалил его Хлебников. — Значит, послезавтра поедем на семинар.

Эдик фыркнул:

— Пригласительные уже готовы, меня бы в любом случае туда пустили.

— Я бы не пустил, — Хлебников прищурился. Потом не сдержался и улыбнулся. — Ты молодец, — похвалил он Эдика снова, но уже искренне. — Сложная была сессия?

— Не то чтобы… — Эдик постепенно чувствовал, как отпускает его напряжение, плотным комом стоящее в груди. Сессия закончена, впереди почти две недели выходных. И ни к чему не обязывающее посещение семинара по кормам.

То есть, это он так думал, что всё будет легко и без последствий, а если бы знал, как на самом деле выйдет, бежал бы с этого семинара сломя голову. И Хлебникова бы с собой прихватил. В принципе, из-за Константина Николаевича всё и случилось…

***

Лекция о передовых методах кормления сельскохозяйственных животных и презентация продукции проходила в малом зале гостиницы «Интурист». У Эдика с Хлебниковым проверили пригласительные и указали номера сидений — их места располагались в самом первом ряду, сразу перед сценой.

— Прямо ВИПы, — хохотнул Эдик, пропуская Хлебникова вперёд.

— И не говори. Надеюсь, организаторы ничего не напутали, — ответил Хлебников. — А то вылезать потом…

Зал постепенно заполнялся народом, Хлебников читал рекламные проспекты, изредка хмыкая.

— Что-нибудь интересное? — спросил Эдик чисто из вежливости.

— Не уверен, что в условиях нашего животноводства эта система будет рентабельной, — ответил Хлебников. — Разве что заимствовать их идеи с расчётом на будущее развитие отрасли в целом… Они выходят на прибыль за счёт дешёвого производства, которое просто невозможно наладить в условиях нашей климатический зоны.

— Да?

— Гляди, значительную часть года крупный рогатый скот выпасают на альпийских лугах. А в нашей средней полосе лето длится всего…

— Начинается, — перебил его Эдик. В зале постепенно начал гаснуть свет.

— Ты просто не хочешь слушать, — шепнул Хлебников, ехидно поглядывая на него.

— Костя, ты это уже рассказывал на втором курсе, — так же тихо ответил Эдик. Никто не должен был услышать, что он назвал своего преподавателя по имени.

Глаза Хлебникова сверкнули. Эдик машинально сглотнул. Он нарывался, верно. Сейчас ему ни до каких семинаров не было ни малейшего дела, пусть он горит синем пламенем. Отсидеть бы до перерыва и утащить Хлебникова домой. У них останется свободна половина дня и целая ночь. Они ещё столько всего не пробовали… Праздники на даче были слишком короткими. Эдик замечтался и поэтому, когда на сцене появился представитель компании, почти не обратил на него внимания. Только и заметил, что это был мужчина лет шестидесяти с тростью в руке и странным шрамом на щеке, словно от кислотного ожога. Мужчина поздоровался, — на русском он говорил с мягким акцентом, какой бывает у тех, кто слишком долго прожил за границей, — и начал рассказывать про достижения своей компании. Эдик изобразил вежливое внимание, а сам принялся думать о том, чем они с Константином Николаевичем могут заняться сегодня вечером.

— Знаешь, чего бы я хотел?.. — шепнул Эдик Хлебникову. — Костя?

Тот не ответил.

Он вообще ни на что не реагировал. Смотрел на мужика на сцене, не отрываясь.

— Костя? — позвал Эдик снова.

Губы Хлебникова сжались в тонкую полоску. Взгляд сделался сумасшедшим. Таким взглядом смотрят, когда убивают.

— Константин Николаевич? — уже громче произнёс Эдик и, чтобы привлечь внимание Хлебникова, положил ему руку на запястье. Хлебников скинул его руку и привстал. Тотчас же старик на сцене прервался и сказал:

— У вас, должно быть, есть какие-то вопросы? Убедительная просьба, дождитесь окончания лекции, и мы сможем их обсудить.

Хлебников уселся на место, вот только Эдик чувствовал, как он напряжён.

— Константин Николаевич, что случилось? — спросил он.

Хлебников повернул голову, будто только что Эдика увидел, и коротко бросил:

— Потом.

Похоже, они с этим дядькой знакомы, — понял Эдик. И Хлебников этого дядьку… Что? Боится? Нет, вроде бы. Ненавидит? Эдик осторожно пролистал рекламные проспекты и прочёл план семинара. Вводное слово читал Сатанов Юрий Иванович, ведущий специалист в области биохимии.

До самого перерыва Хлебников просидел, словно на иголках. Эдик за это время весь извёлся, волнуясь и нервничая. Что такого сделал этот Сатанов, что Константин Николаевич на него так смотрел?

Во время перерыва их пригласили в соседний зал, где уже были расставлены столы с кофе, чаем и маленькими пирожными. Эдик смотрел попеременно на еду и на Хлебникова. Вроде ведь поесть собирались на халяву, но какая уж тут халява, когда Константину Николаевичу так хреново?

— Ты иди, — сказал наконец ему Хлебников, будто заметил его нерешительность и трактовал её по-своему. — Иди поешь. Не нужно стоять возле меня.

— Ты скажешь, что происходит?

— Ничего не происходит… — Хлебников облизнул бескровные губы. — Я твой преподаватель, а ты — обычный студент, Эдик. Всё в порядке, не волнуйся.

Вот тут можно было бы и обидеться, но Эдик решил послушаться. Дело серьёзное, раз Хлебникова так припекло, что он решил напомнить ему об осторожности и соблюдении субординации.

— Хорошо, — Эдик кивнул. — Но потом…

— Потом. Иди, — процедил сквозь зубы Хлебников. Эдик обернулся и увидел, что к ним направляется этот ведущий биохимик Сатанов.

Эдик кивнул и отошёл к столам. Пару пирожных он съест, а заодно и за Хлебниковым незаметно присмотрит.

— Костик, ну здравствуй, — услышал он и чуть не подавился злосчастным пирожным.

— Так это действительно ты, — проговорил Хлебников.

— Неужели ты мог бы усомниться? А как же знак, который ты мне оставил на прощание, Костик?

Тьфу, как так можно коверкать его имя? Эдика перекосило. Он схватил со стола пластиковую кружку с кофе и сделал глоток. И стал слушать дальше. Хлебников пробормотал что-то настолько тихо, что он не услышал. Плохо. Может, поближе встать?

— Я не держу на тебя зла. Даже не стал убирать шрам, хотя знаешь ведь, хирурги в Штатах первоклассные. Я всё время о тебе думал…

Эдик в шоке развернулся и увидел, что Сатанов схватил Хлебникова за руку, а тот пытается отцепить от себя его пальцы, по возможности незаметно. Что делать, подойти или не вмешиваться?

— Прекрати, мы не одни, — донеслось до Эдика, и он вздохнул с облегчением. По крайней мере, Хлебников не позволит этому хмырю распускать руки.

— Мне плевать на всех. Я приехал, чтобы найти тебя, Костик. Всё остальное не имеет значение. Эта ваша Россия… Что тогда, что сейчас, никакого уважения к индивидуальностям. Штаты дают больше возможностей для самореализации. Кем я был здесь? Несчастным учителем химии. А кто я там? Ты видишь?.. Костик, я хочу, чтобы ты поехал со мной, и отказы не обсуждаются. Не смей перечить мне, или я снова…

Эдик в ужасе от услышанного обернулся и успел заметить, как Хлебников оттолкнул от себя старика. Тот, потеряв равновесие, выронил свою трость. Она с грохотом упала на пол. На них начали оборачиваться люди. Эдик не мог больше стоять и не вмешиваться. Он быстро подошёл, схватил с пола трость и подал её владельцу.

— Вы уронили. Возьмите, пожалуйста.

— Спасибо, молодой человек, — ответил Сатанов и смерил Эдика пристальным взглядом с головы до ног. Будто измазал чем-то грязным. — Это один из твоих студентов, Костик? — спросил он.

— Не при нём, — сказал Хлебников, и в его голосе послышалась угроза.

— Напрасно ты стараешься сохранять видимость пристойности, — парировал Сатанов. — Знаю я, как здесь у вас, в России, относятся к таким, как мы. Одно моё слово…

— Проваливай, — процедил Хлебников, сузив глаза.

Сатанов хмыкнул.

— Хорошо. Не будем ссориться. Ты наверняка сердишься, что я появился без предупреждения, я всё понимаю. Ну что ж, на сегодня я тебя оставлю… С условием, что ты придёшь на следующий семинар. Так что до скорого свидания, Костик.

Сатанов развернулся и с достоинством отошёл прочь, а Хлебников произнёс, глядя ему вслед:

— Ничуть не изменился. Думает только о себе… Сволочь.

Кажется, Эдик впервые услышал, как Хлебников позволил себе выругаться. Похоже, дело было серьёзное.

— Что делать будем, — угрюмо спросил он. — Константин Николаевич?

Хлебников посмотрел на него не сразу. О чём-то думал. Эдику пришлось окликнуть его ещё раз.

— Что делать? А зачем что-то делать? — вопросом на вопрос ответил Хлебников.

— Но он же…

— Пф-ф. Ерунда.

— Разве? — Эдик выгнул бровь. Научился этому у Хлебникова.

— Дома поговорим, — прервал расспросы Хлебников. — Лучше покажи мне, какие пирожные самые вкусные. Ты уже все попробовал?

Эдику хотелось зарычать. Хлебников был непробиваем. Или старался таким казаться?

***

Самыми вкусными оказались пирожные с лимонной начинкой внутри, украшенные сверху шоколадным кремом. Хлебников тщательно облизал пальцы после того, как отправил в рот третье пирожное. Эдик сглотнул.

— Не делай так, — шепнул он, подойдя поближе. Если Хлебников будет облизывать пальцы на людях с таким видом, на него не только тот Сатанов, на него все кидаться начнут!

— О чём ты? — да неужели он не понял?

— Я смотрю на тебя и думаю о всяком, — сказал Эдик.

Хлебников вскинул брови.

— Может, поедем домой? — предложил Эдик дальше.

— А как же семинар? — спросил Хлебников.

— Но корма для кошек и собак будут во второй день.

— М-да? — Хлебников опять посмотрел на пирожные, словно раздумывая, будет ли он ещё их есть. Эдик вздохнул. Терпеть это у него больше не было сил.

— Ты же больше не работаешь в сельской местности, и поэтому…

— Мне интересно всё, — Хлебников дёрнул плечом. — А следующий семинар будет только послезавтра, так что…

Была не была…

— Я хочу быть с тобой, — проговорил Эдик.

И добился своего. Хлебников вскинул на него глаза.

— Ладно. Пойдём.

Эдик забыл, как дышать.

Он честно дотерпел до дома, хотя трогать и прикасаться к Хлебникову хотелось всю дорогу. Эдика окутал запах его кожи, привлекали исподволь брошенные и случайно пойманные взгляды. В лифте он не выдержал — всё, сорвался. Поймал в зеркальной панели отражение взгляда Константина Николаевича, шагнул к нему со спины, вжал в стену, отгибая воротник пальто и прижимаясь губами к шее. Хлебников вздохнул, и от его рта на зеркале появилось запотевшее облачко.

— Стоп… Хотя бы нажми на стоп… — пробормотал он, но Эдик не успел, они доехали до своего этажа.

Дверь Хлебников открывал дрожащими руками, гремя связкой ключей. Эдик не сводил глаз с его пальцев и думал о том, как хочет, чтобы эти пальцы прикасались к нему, лаская и сжимая… Наваждение какое-то! Хлебников распахнул дверь и шагнул за порог, Эдик поспешно вошёл следом, с размаху захлопнул за собою дверь и прижал Хлебникова к ближайшей стене.

— Свихнулся? — полузадушенным шёпотом спросил Хлебников.

— Да, совсем, — ответил Эдик, скидывая с себя куртку прямо на пол. Куртку, и свитер, и рубашку.

Хлебников улыбнулся, умудряясь каким-то образом снисходительно смотреть на него сверху вниз.

— Тогда уж и меня раздень, — сказал он. — Только медленно.

Его голос ударил под дых. Эдик перевёл дыхание и протянул руки к его одежде.

***

Вечером пришло сообщение от Фадеева: «Привет, давно не общались, как насчёт посидеть завтра?» Хлебников только-только вышел из душевой, Эдик, сидя на разворошенной кровати, раздумывал, что писать в ответ. В принципе, семинар будет только послезавтра, в клинике у них вроде как отпуск. Почему бы и нет? Если только у Хлебникова не будет никаких планов. У Эдика всё вылетело из головы, когда он увидел, как Хлебников берёт из шкафа чистые вещи и одевается.

— А ты куда? — спросил он.

— В клинику. Что, разве я тебе не сказал? — удивился Хлебников. — Полина звонила, у них там на вечер намечается сложная операция. Сказали, хорошо будет, если и я приеду… Опухоль нижней челюсти у болонки. Хотим попробовать кое-что из передовых методов.

— Да? — бледно спросил Эдик.

Хлебников одевался и говорил на ходу:

— Я читал доклад по реконструктивной хирургии. Авторы предлагали пересаживать аутотрансплантат, лоскут костной ткани вместе с питающими его сосудами. Ты представляешь, Эдик? Возьмём часть ребра…

— Я тоже поеду, — внезапно решил Эдик. — И, наверное, даже на сутки остаться смогу. Только завтра вечером мне будет нужен отгул…

— А что такое? — Хлебников деловито застёгивал манжеты. Он посторонился, давая Эдику подойти к шкафу.

— Яшка встретиться предложил.

— Вот это правильно. Почему бы вам действительно не встретиться. Тебе нужно и со сверстниками общаться…

Странно. Хлебников разговаривал так, будто думал о чём-то своём. Ещё каких-то полчаса назад Эдик не замечал этой отстранённости, но сейчас она проявилась в излишней задумчивости и суетливости. Эдик обернулся и успел заметить, что Хлебников теребит верхнюю пуговицу своей рубашки. Такое с ним бывало, только когда он напряжённо обдумывал что-то постороннее.

— Кость, всё нормально?

— Абсолютно, — Хлебников посмотрел на него и улыбнулся. — А почему ты спрашиваешь?

Он оставил пуговицу в покое и поправил воротник.

— Тот мужик из Штатов. То, что он тебе говорил…

— Эдик, — Хлебников нахмурился и вздохнул. — Я не хочу рассказывать о том, чего нет. Его появление ничего для меня не значит.

— Точно? Он ведь…

— Эдик, — Хлебников слегка повысил голос.

Блин. Не хватало ещё, чтобы они ругались из-за этого Сатанова. Эдик угрюмо вздохнул и молчал до самого выхода.

***

Операция прошла успешно, но прогноз Хлебников делать опасался. Королёва Катя тоже не могла сказать ничего определённого. Эдик, стоя в сторонке, с интересом наблюдал, как они работали в паре. Хлебников определённо мог сделать всё сам, но вместо этого он позволил почти всю работу провести Катерине, только иногда помогая ей советами или подавая нужный инструмент.

После операции собаку перенесли в стационар и положили на пол, на мягкую подстилку. Больше животных в стационаре сейчас не было, да это и кстати. Выходя из наркоза, собака меньше будет нервничать.

— Последишь за ней? — спросил Хлебников, ставя болонке капельницу. Капельница помогала животному выйти из наркоза, снимала его токсическое воздействие, а ещё устраняла явление гипоксии и нарушение перфузии коронарных и мозговых сосудов. — Следи за ней, если проснётся и будет пытаться вставать.

Эдик аж возмутился. Он что, первокурсник, который первый раз операцию увидел? Зачем Константин Николаевич говорит ему очевидные вещи?

Но почему-то Эдик решил не возбухать и не показывать, что обиделся. Просто кивнул и уселся рядом на стуле. У него был с собой телефон, а ещё в стационаре лежало несколько скучных, но умных справочников по эпизоотологии, и Эдик всерьёз приготовился дежурить возле пациента всю ночь.

— Если что-то будет не так, сразу зови, — добавил Хлебников.

— Хорошо, Константин Николаевич, — покорно ответил Эдик.

Нет, с Хлебниковым точно было что-то не так.

— Костя, но сейчас же моя смена, — сказала Катерина.

Эдик стиснул зубы. Чего он не понимал, так это почему эта рыжая пигалица, вчерашняя студентка, тыкала Хлебникову и звала его по имени. Вроде не особо близкие друзья они были, а поди ж ты. Это бесило. Почему Эдик, в таком случае, не может точно так же звать Хлебникова по имени при посторонних? Ну погодите, дайте ему только универ закончить…

— Ничего страшного, — Хлебников устало улыбался. — Мне всё равно делать сегодня нечего. Я понаблюдаю её…

— Михаил Данилович специально дал тебе дни, — настаивала Катя, — а ты ими не пользуешься.

Ах, значит, на Широкова её панибратство не распространяется? Эдик засопел.

— Не спорь.

— Ну, Костя…

Переговариваясь, они вышли из стационара. Эдик, насупившись, проводил взглядом спину Константина Николаевича. Замечательно. Что есть он, что нет его, — Хлебникову наплевать. Эдик достал из кармана сотовый телефон и отпечатал Яшке ответное сообщение:

«Без проблем, встретимся завтра вечером».

От Яшки почти сразу пришло:

«Отлично, тогда в семь в общаге. Надеюсь, адрес ты ещё помнишь?!»

Эдик невольно улыбнулся, написал «Договорились» и спрятал телефон в карман.

Дверь приоткрылась, и на пороге встал Хлебников. С двумя кружками чая в руках.

— Я подумал… Мы с тобой ничего не ели с того кофе-брейка, — сказал Хлебников. — Чаю хочешь?

Эдик вскочил со стула; ножки проехались по кафелю. Костя… Только его Костя.

Эдик шагнул к нему навстречу и поцеловал прямо в губы. А Хлебников не мог сопротивляться, пока руки у него заняты кружками.

— Спасибо, — пробормотал Эдик, когда в лёгких закончился воздух, и пришлось вдохнуть.

— Ну ты берёшь? — выговорил Хлебников прямо в рот Эдику.

Эдик схватился за одну из кружек, поначалу не замечая, что обжигает руки о её горячие бока. Зашипел и взялся за ручку, перенёс кружку к подоконнику. И тут в коридоре снаружи послышалась какая-то возня. Эдик услышал голоса, смех, шаги и обернулся. Хлебников стоял над болонкой и, осторожно прихлёбывая чай, смотрел, как капает раствор в системе капельницы.

— …а я уже уходить собиралась, хорошо, что не ушла, — раздался голос Полины, и дверь распахнулась.

— Что там такое? — недовольно спросил Константин Николаевич.

В стационар внесли огромный букет алых роз. Просто огромный.

— Константин Николаевич, это вам! — сказала Полина.

— Только не написано, от кого, — добавила Катя.

— Кость, он та-акой красивый! — всплеснула руками Марина Капитоновна. — Ты только посмотри!

Розы были крупными, на длинных черенках, и цветков было штук тридцать, не меньше.

— Какая вульгарщина, — прокомментировал Хлебников, не спеша принимать букет.

— Кость, ты знаешь, от кого это может быть? — продолжала Марина. — Кто это мог прислать?

— Благодарная клиентка? — спросила Катерина.

— Вряд ли, — возразила Полина. — Вот тут карточка «С любовью».

— Какая милота! — снова засуетилась Марина. — Когда букет дарит девушка, это так необычно, так смело! И он такой красивый!..

— Он вам нравится? — спросил Хлебников. — Мне ни к чему. Поделите между собой и унесите с глаз моих долой.

— Кость, ну ты чего?

— Правда, можно?

— Можно, можно. Марина, мне его ставить некуда. Да и как я поеду с этим веником в метро? Он с меня ростом. Нет уж, забирайте. Полина, давай, выноси отсюда это безобразие.

Девушки, шушукаясь и переговариваясь, вышли из стационара. Хлебников обернулся к Эдику и прокомментировал:

— Каков наглец, да?

— Это от него? — уточнил Эдик. Хотя чего уточнять, и так было ясно.

Он бы никогда не подарил Константину Николаевичу розы. Потому что у него не хватило бы на это денег и смелости.

— Ладно. Плевать, — Хлебников вернулся к своему чаю. — Сходи, поспи, если хочешь. Я тут посижу. За состоянием собаки лучше смотреть постоянно. У меня тут наготове лекарства…

— Я лучше побуду с тобой, Костя, — возразил Эдик.

Хлебников кивнул. Снова он думал о чём-то своём. Эдик решил не тормошить его и не настаивать. Он просто будет рядом с Константином Николаевичем, что бы ни случилось.

***

— А где колбаса? — первым делом спросил Эдик, оглядев стол.

Сырная нарезка, «Дарницкий» хлеб, солёный лосось, пара бутылок с какими-то иностранными этикетками, — Фадеев был в своём репертуаре, — и никакой колбасы.

— Да видеть её уже не могу… И вообще, я ушёл со склада, — чуть замявшись, признался Яшка.

— А чего так?

— Времени перестало хватать. Да и Стас верно говорит, нужно уже думать о чём-то более серьёзном, а на складе никакой стабильности и карьерного роста.

— О как, — Эдик сел на табуретку и протянул Яшке пакет с банкой маринованных огурцов и оливками.

— Ага.

— «Стас», значит?

Яшка тупо посмотрел, потом коротко заржал.

— Да ну тебя. Не Станислав же Юрьевич, особенно когда это… Ну… Ну ты понял, — и Яшка полез в протянутый пакет, зашуршал им с преувеличенным вниманием.

Эдик решил не задавать глупых вопросов. В принципе, какое ему дело? У Яшки всё хорошо, судя по его внешнему виду, вот и славно. А то будто бы он, Эдик, пошёл бы бить морду Сакакову, если бы у профессора с Яшкой что-то не ладилось. В конце-концов, с мордобоем Фадеев и сам неплохо справлялся.

— Так где ты сейчас решил карьерный рост искать? — спросил Эдик. Более нейтральный вопрос.

— Да пока устраиваюсь в типографию, а после окончания обучения попробую в аспирантуру.

Эдик заулыбался.

— А помнишь, как Хлебников отобрал у тебя журнал? Ты его на лекцию приволок…

— Ага, смешно получилось. Интересно, он его читал?

— Чего там читать, там одни полуголые бабы были. Разве что картинки рассматривал…

Эдик прыснул, представив Хлебникова в очках, перелистывающего журнал. Потом почему-то представил, как Хлебников присаживается прямо на свой преподавательский стол и раздевается. Вот на нём только галстук, боксёры и пресловутые очки; волосы растрёпаны, щёки горят румянцем, глаза пристально смотрят на него, на Эдика.

Чёрт.

— А что у тебя тут? — спросил Эдик, схватив ближайшую из бутылок.

— Ром, — ответил Яшка. — Ты пьёшь?

— Пока не знаю, — Эдик усмехнулся. — Давай проверим.

Яшка поставил на стол два низких гранёных стакана и полез в холодильник за льдом.

— Ух ты, — прокомментировал Эдик, увидев кроме льда ещё и нарезанный лимон.

— Ага, теперь всё по-научному.

***

— И, в общем, не знаю, — говорил Эдик, разглядывая через наполненный светлым ромом стакан тарелку из-под сыра. — Он не говорит, что это за Сатанов. Хмырь лезет к нему, будто имеет на него какое-то право. А Костя - молчит. Притворяется, будто ничего не происходит. Знаешь, как это бесит?

— Знаю, — с сочувствием кивал Яшка. — Я же Стасу тогда истерику закатил, когда с бабой его увидел. А тот такой: «У нас ничего не было», а у самого взгляд шальной, ну совершенно блядский. Думаешь, я совсем свихнулся?

— Думаю, нет. Мало ли что. Имеешь право предъявить претензии, раз уж вы вместе.

— Вот и я так думаю. Я сперва всё орал на него, а потом понял, что я как баба. Истерики закатываю, визжу, ногами чуть не топаю. Ну и…

— Чего?

— Дал ему в морду. Чтобы по-мужски так. И говорю: «Я ж люблю тебя, сволочь. Что ж ты делаешь?»

Эдик хмыкнул.

— Прямо так и сказал?

— Ага, прямо так. Знаешь, так погано ещё никогда не было.

— Угу…

— Я ж понял: удобно ему со мной, наверное. Глаз с него не свожу. Поманили — побежал, погладили — ножки раздвинул. Ну, чем не девка? Разве что член есть, так на это можно не смотреть… Так херово всё… И я ему всё высказал, короче. А он такой: «Да ты чо, да ты всё не так понял»…

— Э, погоди-ка… — Эдик попытался поймать мелькнувшую и пропавшую мысль, но Яшка его не слушал и рассказывал дальше.

— В общем, я ему сказал, что если он не хочет, то я не настаиваю, можем разбежаться, только какого хера он мне мозги-то мурыжил. А Стас за лицо держится такой, из носа кровь хлещет, и говорит, какое, мол, разбежаться, я тебя никуда не пущу. Чёрт, Эдик, ты понимаешь, вам тоже просто надо поговорить. Скажи ему, что именно тебе не нравится…

— Да говорил уже. Всё уже говорил. И так спрашивал, и эдак…

— Мда…

— Угу. Слушай. Так вы с Сакаковым…

— М?

Эдик сглотнул. Ускользнувшая мысль вернулась. Но как-то неловко было такое спрашивать. В смысле, будь он совершенно трезв, — будь они трезвы оба, он бы это спросить не смог. А так алкоголь можно использовать как оправдательный фактор своему неуёмному интересу. И хоть они и не сильно напились… Эх, была не была.

— Кто кого?

— В смысле?..

— Ну вы… Кто из вас…

— А-а-а! Я понял, — Фадеев покивал, откинулся на локоть, при этом чуть-чуть не смахнув банку с рассолом. Похоже, Фадеев, в отличие от него, сильно запьянел. Впрочем, ему-то хорошо, он уже в общаге, и койка под боком, зато Эдику тащиться в метро…

— Мы меняемся, — сказал Яшка. — С тех пор, как выяснили отношения. А то раньше всё только Стас… Ну ты понимаешь.

Эдик кивнул.

— И… И как оно? Когда тебя?

Яшка с пристальным вниманием посмотрел на оставшийся в бутылке ром. Эдик решил, что нужно делиться, откровенность за откровенность.

— Я ведь чего спрашиваю… Костя — он никогда. Всегда только я. Блин… — Эдик вздохнул и тоже уставился на этикетку бутылки. Говорить было тяжело. Хоть Яшка и дружбан, и всё такое… — Я даже не думал, что это можно. В смысле, Костя никогда не предлагал, понимаешь?

— А отчего не предлагал? Ну может он принципиально снизу, бывают же такие. Вы с ним вообще на эту тему разговаривали? — Яшка проявил серьёзное внимание. Возможно, чересчур серьёзное, и всё дело было в алкоголе и желании “поделиться секретами”. Вот только раньше они в таком состоянии про девчонок, как правило, разговаривали. А сейчас вот разговор совсем не о них шёл.

Эдик пожал плечами. На даче у них всё спонтанно вышло. Он и сам до последнего не знал, какая у него в их паре будет роль. А если бы хоть немного поворочал мозгами и задумался, то понял бы, что им нужно было с Костей перед этим поговорить и всё выяснить до, а не после.

— Как-то всё само сложилось, — задумчиво пояснил он.

— Ну когда “само” — это тоже хорошо, — ответил Яшка. — Но лучше всё же поговорить. Мало ли, чего ему самому хочется. А ты и не знаешь, не спрашивал, верно?

Эдик кивнул: верно.

Он и так и эдак крутил мысль о том, что Костя может захотеть смены ролей. И понял, что согласился бы, если бы ему предложили. С одной стороны, это означало, что он окончательно и бесповоротно влюбился в Костю, раз готов отдать ему ведущую роль. С другой стороны, он и так это знал. Что любит, и всё такое прочее. Сомнений в этом у Эдика не возникало. Вот только кое-что тревожило.

— А это вообще как? — неуверенно спросил Эдик у Яшки. — Ну, в смысле, не сильно больно?

Яшка медленно-медленно моргнул и расплылся в пьяной улыбке и поиграл бровями.

— А ты попробуй и узнаешь!

— Да ну тебя, придурок! Что, сказать не можешь? — Эдик аж возмутился.

Яшка засопел.

— Ну… В общем, нормально это. Мне, в принципе, подходит. Стас — он, похоже, опытный в этом деле. Я даже иногда думаю, с кем он до этого был.

Эдик хмыкнул. Лицо у Яшки сделалось такое задумчивое и слегка грустное.

— А потом говорю себе, что не хочу я ничего знать о тех, кто у него был до меня. Вот ещё. Сейчас я с ним, и остальное не важно.

Говорил он правильно. Узнать о прошлых любовниках и врагу не пожелаешь. Вон, например, узнал Эдик о Сатанове. Не всё правда узнал, но уже одно его присутствие отравляло ему настроение. Ещё и молчание Кости добивало. О чём он не говорил Эдику? И почему?

— Давай что ли ещё выпьем? — предложил Эдик после короткого молчания. Яшка крутил пустую рюмку и на предложение выпить отозвался с энтузиазмом.

Они выпили, и Яшка рассказал бородатый анекдот про ветеринарного врача и его пациентку козу. Эдик поржал, невесёлые мысли о Сатанове вылетели из его головы. Потом они выпили ещё, но уже чисто символически, потому что Фадеев начал зевать, и стало ясно, что если Эдик не хочет вторую ночь ночевать вне дома, то ему пора собираться. И так уже приедет поздно, а с утра та несчастная конференция продолжится. Может, Костя не пойдёт, может, удастся его отговорить?

— Поеду я, наверное, — сказал он, цепляя из банки последнюю оливку.

— Ну давай, — легко согласился Фадеев. — И если что, если надо будет с этим Сатановым разобраться, ты зови, ясно? Мы ему живо в табло надаём.

Эдик покачал головой, невольно улыбаясь. Руки марать не хотелось, но от предложения Яшки ему было приятно. Дружеская поддержка, как-никак.

— Ладно, братуха, бывай.

— Бывай, — они на прощание пожали друг другу руки, и Эдик поехал домой.

Домой к Косте.

***

Он ехал в метро и думал. Про то, как избавиться от Сатанова, хоть это было и нереально. Как заставить его прекратить свои дурацкие ухаживания. Про то, как поговорить с Костей. Рассказать, как бесит его этот старикашка. Рассказать, что волнуется.

Эдик не знал, как преодолеть эту стену, которую Хлебников воздвиг между ними своим притворным «у меня всё хорошо». Пытаясь решать проблемы в одиночку, тот делал только хуже. Пытаясь представить дела так, будто проблемы нет вовсе, Хлебников обманывал не только себя, он обманывал ещё и Эдика.

Или стоит ему доверять больше? Подождать ещё? Не начинать разговор? Но ведь Яшка советовал им поговорить.

Мысли перескочили на Яшку с его профессором. Вот поди ж ты. Раньше Эдик никогда не думал, что ему будет важно, кто с кем спит и в какой позе. Ну вместе и вместе, так чего ж под одеяло-то заглядывать? Оказалось, что отношения у Яшки с Сакаковым развивались совсем по иному сценарию, нежели у него с Костей. А вот если бы… Если бы у них с Хлебниковым всё было по-другому? У Эдика аж во рту пересохло, когда он представил… Ну, представил. Себя с Константином Николаевичем. И чтобы Константин Николаевич его брал, а не наоборот. Если бы на даче после Нового года Хлебников был более активным и дал бы ему понять, что хочет Эдика для себя, снизу?

Он зажмурился.

Он ехал в метро, практически в пустом вагоне. И мысли, которые бродили в его голове, были самые для метро не подходящие. Не для этого места, не для этого времени. Вагон трясло, лампы под потолком перемигивались. Рядом с Эдиком и напротив сиденья пустовали. Но в противоположном конце вагона сидела слегка подвыпившая компания. На остановках они что-то шумно и со смехом обсуждали, а потом — вышли.

Эдик отчаянно гнал от себя мысли о Хлебникове; стоило лишь о нём задуматься, как тело обдавало жаром. Похоже, ему хотелось бы «поменяться», как сказал Яшка. Хотя бы просто попробовать. Чтобы Хлебников был сверху и брал его. А как бы он это делал? Быстро или медленно? Что бы он при этом говорил? Как бы его касался и где?

Эдик открыл глаза, тяжело дыша. В своих фантазиях он лежал спиной на кровати и смотрел на Хлебникова снизу вверх, широко раздвигал ноги, а Костя раскачивался на нём, то приближаясь, то удаляясь; его волосы мазали Эдика по щекам; они целовались, Эдик с силой обхватывал его коленями и…

А, чёрт. Он уснул в метро и чуть не проспал свою остановку!

Проклятый Яшка со своими советами. Теперь ему эротические сны сниться будут. Одно хорошо, пока Эдик ехал, он практически полностью протрезвел.

На телефоне его ждала смска от Хлебникова. Тот спрашивал, будет ли Эдик ночевать дома и оставлять ли ему ужин. Эдик увидел сообщение уже стоя на эскалаторе. Он набрал номер Хлебникова и сказал, что придёт минут через пятнадцать и спросил, нужно ли что-нибудь купить в круглосуточном магазине по дороге. Хлебников ответил, что ничего не нужно, и он будет ждать Эдика поскорее.

Он хотел выдать в ответ что-то такое, чтобы Хлебников понял: Эдику его не хватает, он о нём думал и хочет его… но не смог найти слов.

— Я скоро буду, — сказал он вместо этого. — Постарайся не заснуть.

Хлебников фыркнул в трубку, или, быть может, это были помехи?

— Постараюсь, — пообещал он.

***

Эдик открыл дверь своим ключом и крикнул:

— Это я!

Хлебников, одетый в халат, стоял и ждал его в коридоре. Концы волос у него были всё ещё влажные, наверняка после душа, а на носу оказались надеты очки для чтения.Эдик оглядывал его, спешно раздеваясь.

Скинув обувь, он шагнул к Хлебникову. Тот поднял лицо и встретил его поцелуй.

Эдик подумал, что будь он собакой, сейчас бы наверняка радостно вилял хвостом оттого, каким Костя с ним бывает. Он его ждал, встретил в дверях, поцеловал. Это так здорово!..

Эдик сам не заметил, как прижал Константина Николаевича к стене. Когда их поцелуй закончился, они оторвались друг от друга, тяжело дыша.

— Ты пил, — сказал вдруг Хлебников.

— Ага, — ответил Эдик. — Ром.

— Хемингуэй любил ром, — глаза Хлебникова смеялись.

— Подожди меня, — попросил Эдик. Он снова начал его целовать, короткими прикосновениями губ: щёки, губы, подбородок.

— Холодный, — пожаловался Хлебников, дотронувшись рукой до его щёк.

— Ещё какой, — пробормотал Эдик. — Подожди меня, я скоро приду, ладно? — выговорил он, наконец заставив себя оторваться от Хлебникова.

— Как скажешь, — согласился тот, отступая в сторону спальни.

Эдик метнулся в комнату, схватил полотенце и скрылся в ванной. Теперь как никогда ему пригодятся те самые «советы начинающему гею», которые он прочитал в сети. Чёрт. Только бы Костя согласился. Впрочем, почему он не должен согласиться? Вопрос в другом. Эдик читал, что некоторым анальный секс не нравится. Неудачный опыт или грубый партнёр, неопытность, излишняя чувствительность… Господи, да от всего этого у него голова кругом шла. И волновался он так, что потели ладони. Хлебникову, например, сразу понравилось, когда Эдик занялся с ним сексом. Нравилось — это было, так удовольствие разыграть нельзя, да и к чему его разыгрывать? Хлебников не такой человек, который будет щадить чужие чувства ради каких-то условностей. Так что Эдик был твёрдо уверен: у них с Константином Николаевичем всё хорошо. А если он сейчас перестанет психовать и как следует подготовится, то будет ещё лучше.

Эдик пустил воду в душевой. В крайнем случае, он потерпит. Просто дурак он был, что не давал Косте всего по собственной глупости. Предложить поменяться нужно было уже давно! Он ведь и в «советах» читал, что смена ролей только укрепляет отношения, но почему-то в тот момент не обратил на те слова никакого внимания.

Размышления о Хлебникове не способствовали спокойствию: у Эдика была эрекция, и при мысли о том, что сейчас придётся заняться подготовкой, она становилась всё сильнее.

Нужно было подумать о чём-то другом, чтобы сегодняшняя ночь не закончилась, не начавшись. Об экзаменах? О сверхурочных в клинике? О скучных лекциях и рутинных занятиях, которые предстоят Эдику, как только начнётся учёба?

Нет, всё было не то.

И тут он вспомнил о Сатанове, о том, как тот хватал Хлебникова за руки при всех и своим старческим голосом сально звал его «Костик».

Чёрт побери. Эдик приложит все усилия, чтобы уговорить Хлебникова пропустить завтрашний семинар!

Эрекции как не бывало. Эдик невесело усмехнулся и продолжил своё мытьё.

***

— Костя, я тут подумал… — мямлил Эдик пятнадцатью минутами спустя. — Ты бы не хотел…

— Не хотел чего? — спросил Хлебников, посмотрев на него поверх очков. Этот взгляд, совершенно преподавательский, творил с Эдиком что-то невозможное. Наверное, он действительно извращенец, разве от этого можно возбуждаться?

— Так ты будешь ложиться или всю ночь там простоишь? — спросил Хлебников тем временем. Он встал с кровати и шагнул к полотенцу, которое Эдик бросил на стул.

— Дай я повешу, — буркнул Эдик, на все лады костеря себя за забывчивость. — Снова ты меня подловил.

— В смысле? — Хлебников застыл, держа в руках конец полотенца. — Подловил?

— Ну ты вечно за мною свет выключаешь или посуду моешь, если я сразу забываю… И сейчас вот тоже…

Хлебников вздохнул.

— Тебя это раздражает?

— Что? Нет!

— Марина тоже всё время бесилась, — признался Хлебников с улыбкой. — А я не могу… Привык уже. После того, как мы остались вдвоём, мне приходилось о ней заботиться, и в какой-то момент я перестарался… Она мне, помню, всё высказала.

Эдик присел на краешек стула и слушал. Хлебников впервые рассказывал что-то из своей жизни просто так. Не ветеринарные истории, не случаи с учёбы, а просто о своих родственниках. Говорил о том, что у него было внутри, а не о том, что и так было видно всем и каждому.

— Так что ты извини. Я не должен был вести себя, словно ты мой подопечный, Эдик.

— Да нет, ничего…

— Так о чём ты хотел меня спросить?

Вот оно. Стоит только заикнуться раз, и Хлебников не успокоится, пока не вытянет из него всю правду целиком. Эдик закрыл глаза, в темноте такое было проще говорить.

— А ты не хотел бы поменяться в постели?

Хлебников всё молчал, и Эдик наконец открыл глаза.

— Что, нет?

— Погоди, я немного не понял, чем именно поменяться? Подушками? — неужели Костя пытается пошутить? Самая жалкая попытка, которую Эдик когда-либо слышал. Или Хлебников над ним просто издевался? Снова?

— Нет, не подушками. Кость, я бы хотел, чтобы ты меня трахнул.

Хлебников сел на кровать.

Эдик почувствовал, как в лицо ему плеснула волна жара. Может быть, не стоило говорить об этом так пошло и откровенно?

— А с чего вдруг…

— Ни с чего. Просто подумал.

— Эдик, ты уверен? — снова этот внимательный и осторожный тон, как в тот раз, когда они впервые были вдвоём в клинике на кухне.

— Честно? Нет, не уверен. И мне пиздец как стрёмно. Но я хочу попробовать. Потому что… — Эдик наконец посмотрел Хлебникову в глаза, — …потому что меня это заводит, — признался он наконец. — Я об этом думаю — и всё. Как представлю, что ты делаешь это со мной, так просто…

— Иди сюда, — перебил его Хлебников. Протянул руку, и Эдик машинально встал со стула и шагнул вперёд, к его руке. — Если что-то не понравится, тут же скажи, хорошо? Я остановлюсь, — серьёзно произнёс Хлебников.

Ух, от его взгляда просто мурашки по коже. Эдик кинул полотенце, которое комкал в руках, обратно на стул. Хлебников ничего ему не сказал. Да и заметил ли?

— Как мне… — замешкался Эдик. — Как мне ложиться? На спину или…

— Считается, что для первого раза лучше на четвереньках, — голос Хлебникова дрогнул.

— Только не вздумай и теперь лекции читать, — потребовал Эдик.

— Так и знал, что ты это скажешь, — в голосе Хлебникова проскочила усмешка, но Эдик её не увидел, потому что как раз в этот момент заползал на середину кровати.

— Свет выключишь? — попросил он.

Хлебников молча встал и отошёл к выключателю, но свет погасил не сразу. Чёрт, неужто он на Эдика смотрел? Эдик встал на четвереньки, его задница вздёрнулась вверх, а Хлебников на это смотрел?! Эдик нервно хохотнул, пытаясь чем-нибудь заполнить образовавшуюся гнетущую тишину.

— А помнишь, как мы познакомились? — спросил он. — Корову помнишь? Блин, я сейчас как та корова… Чёрт, что я такое несу…

Наконец свет погас, и Хлебников вернулся на кровать.

— Эдик, если что-то не понравится, ты сразу говоришь мне.

— Да слышал я уже, — отмахнулся он.

— Я хочу, чтобы не только слышал, но и сделал, понимаешь? — Хлебников шелестел одеялом, укладываясь рядом, и прикасаться к нему не спешил. — Ты сейчас слишком нервничаешь.

— Будешь тянуть, стану нервничать ещё больше, — натянуто хохотнул Эдик.

— Хорошо, — сказал Хлебников и положил руку к нему на бедро.

Эдик замер и затаил дыхание. Рука Хлебникова скользнула к его ягодицам, пальцы осторожно коснулись расселины и снова вернулись на бедро.

— Если и дальше станешь так зажиматься, у нас ничего не получится, — обронил Хлебников.

Эдик про себя чертыхнулся и попытался расслабиться, даже раздвинул ноги чуть шире, переступив коленями по кровати, прогнулся глубже, сильнее выставляя задницу. Руки у Хлебникова были тёплые-тёплые.

— Ох, чёрт, — пробормотал Эдик, когда почувствовал, как внезапно пальцы начинают гладить его у самого входа. Скользкие пальцы. А он даже не услышал, как Хлебников открыл флакон со смазкой.

— Всё нормально? — спросил Хлебников.

— Да… Нормально… — выдавил Эдик, прислушиваясь к своим ощущениям. Пальцы двигались по кругу, и в этом движении не было ничего страшного или неприятного. Эдик вздохнул глубже. И оказался совершенно не готов к тому, что один палец внезапно проникнет внутрь. Эдик негромко охнул и непроизвольно зажался. Хлебников тут же убрал руку.

— Стой… Всё хорошо, — отдышавшись, поторопился сообщить ему Эдик. — Кость, давай… Давай ещё. Я скажу, если будет что-то не так.

Про себя Эдик пообещал, что скорее язык себе откусит, чем запросит пощады.

Один палец он принял спокойно, и даже боли никакой не было. Разве что ощущения странные, ужасно непривычные, да и вообще, разве может подобное проникновение быть приятным? Но ради Кости он потерпит. И вообще, если уж Костя находил в этом виде секса какое-то удовольствие, то, быть может, и он тоже сможет втянуться?

И тут Эдик стиснул зубы, чтобы не обругать себя вслух. Каким же он был эгоистом. Ему нравилось быть с Костей, до умопомрачения нравился секс с ним. Так неужели он сам не постарается для него и не сделает ему приятно? Эдик прогнулся в пояснице. Пускай Костя берёт его. Пускай ему будет хорошо. Из-за подобных мыслей у него голова пошла кругом. Он прогнулся ещё ниже, откровенно подставляясь. От его движения пальцы Кости проникли глубже, чем до сих пор, и Эдик ощутил тянущее ощущение внутри. А вместе с ним — вспышку возбуждения, такого ошеломляющего, что не смог смолчать, простонал. И тотчас всё пропало. Осталось лишь затухающее воспоминание.

— Ещё, — шепнул Эдик в подушку. Он скомкал в кулаках одеяло. — Костя, можешь так ещё?..

— Как, вот так? — спросил Хлебников, снова вталкивая в него пальцы.

Эдик выдохнул короткое «хах» и зажался, попытался стиснуть пальцы внутри, чтобы продлить контакт.

— Нравится здесь? — не унимался Хлебников. — Ты, оказывается, такой чувствительный. Неужели сам не знал?

Эдик попытался отрицательно мотнуть головой, но только проехался щекой по подушке. Вдруг он ощутил на своей коже дыхание, а следом за этим — прикосновение губ, короткий поцелуй. Хлебников целовал его бедро, и поясницу, и… Когда язык прошёлся по нежной коже позади мошонки, Эдик запрокинул голову в беззвучном вскрике. Он должен был свести ноги вместе, отстраниться и никогда больше не позволять Косте прикасаться к нему так. Но вместо этого Эдик начал выгибаться, подставляясь под язык и под пальцы, начал коротко постанывать на каждом выдохе, стал дышать часто-часто. Он не мог кончить от одних только пальцев и языка, но тем не менее готов был это сделать. Вдруг Хлебников, словно чтобы помешать ему закончить всё быстро, вытащил из него пальцы. Эдик уронил голову на постель и глубоко задышал, переводя дух. Пальцы теперь касались лишь его входа, не проникая внутрь. Пальцы — и язык. Когда Костя раздвинул его растянутые горячие мышцы и проник внутрь языком, Эдик зажмурился до цветных пятен перед глазами. Что он творит, что творит?!

— Я сейчас так кончу, — жалобно сказал он, неимоверным усилием сдерживаясь. Язык дразнил чувствительные мышцы, беспрепятственно проникая внутрь сквозь растянутый пальцами вход. — Костя!..

— Кончай, — сказал Хлебников своим тихим невозможно искушающим голосом. Сказал — и ввёл внутрь пальцы, безошибочно прижимая и потирая простату. Эдик с криком сжался. У него не было ни малейшего шанса сдержаться. Мучительная вспышка оргазма заставила его протяжно застонать. Он кончил так ярко, так долго, так ошеломительно — и ни разу не притронулся к своему члену.

— Чёрт… Чёрт, — бормотал Эдик, стараясь отдышаться. Оргазм нахлынул и отступил, затаился в его теле дразнящим желанием. — Костя, — прошептал Эдик, бессильно прижимаясь к подушке щекой.

— Я здесь, — ответил Хлебников.

Эдик слабо засмеялся.

— Понравилось? — спросил Хлебников.

— Ещё как… — пробормотал Эдик. Он осторожно перевернулся на бок. Рук он не чувствовал, да и всего тела тоже, раз уж на то пошло.

— Что, уже засыпаешь? — шепнул Хлебников, прижимаясь к его телу.

Эдик почувствовал твёрдость его члена и вспышку собственного внутреннего голода. Оргазм этот голод совершенно не утолил. Засыпает он, как же. Да у него стоит так крепко, будто бы это не он кончал только что, срывая горло от крика.

— Я хочу тебя, — сказал Эдик, выгибая спину. Хлебников мягко толкнулся вперёд. От его жадного вздоха Эдик ощутил дрожь предвкушения. — Костя… Ну давай… Вставь мне…

Он чувствовал, как член прижимается к его ягодицам, такой твёрдый, такой желанный… Он наверняка будет лучше пальцев! Эдик изогнул поясницу и слегка приподнял ногу, чтобы Косте было удобнее. Когда его задницы коснулись пальцы, Эдик прошептал «да» и качнулся назад.

Сперва снова были только пальцы, они раскрывали и ощупывали его изнутри, скользили внутрь и наружу. Хлебников вставлял их неглубоко, медленно, каждый раз полностью вытаскивая и заставляя тело Эдика раскрываться с каждым новым толчком. А потом к расслабленным мышцам прижалась головка члена, большая, гладкая, горячая. Эдик завёл руку назад, пытаясь направить её в себя, но Хлебников оттолкнул его. Он оттянул в сторону ягодицу Эдика и начал осторожно и постепенно входить внутрь. Слишком медленно, бережными движениями, покачивая бёдрами взад и вперёд. Он прижался грудью к спине Эдика, и теперь каждый короткий толчок можно было ощущать всем телом. Казалось, они даже дышат в унисон. Эдик прикрыл глаза, сосредоточившись на движениях. Член распирал его внутри и казался очень толстым. Он так растягивал его, что было невероятно, почему Хлебников двигается, а боли Эдик не чувствует.

Рука Хлебникова погладила его плечо и скользнула на грудь. Какое-то время Хлебников просто гладил Эдика, но потом с некоторым усилием провёл короткими ногтями по груди Эдика и спустился к животу. Эдик вздрогнул от неожиданности, поджимая мышцы брюшного пресса.

— Ты ничего не говоришь, — шепнул Хлебников на ухо. — Нравится? Всё хорошо?

— Всё очень даже хорошо, — он попытался усмехнуться, но не успел. Рука Хлебникова спустилась ещё ниже, пальцы обвили член.

— Ох… Эдик… — простонал Хлебников, с силой толкаясь внутрь и чуть не переворачивая его на живот.

— Говорю же, — Эдик изо всех сил схватился за подушку, — всё хорошо…

— Да… — новый толчок, и от голоса Хлебникова у Эдика словно звёзды вспыхнули. Внутри него рождался новый ошеломительный оргазм, разгораясь постепенно, будто солнце.

— Костя… Ещё, — попросил Эдик и сжался от нагнетающегося напряжения. Хлебников шумно вздохнул, переводя дыхание. Эдику казалось, что он спиной чувствует бешеное биение его сердца. Пальцы сжались на члене, двигаясь вверх и вниз под самой головкой. Эдик качнул бёдрами, сбивая заданный Хлебниковым ритм. Ему хотелось… Хотелось… Хлебников застонал и ускорил свои толчки. Именно та скорость, именно та сила и нужна была Эдику. Он выдохнул:

— Сейчас снова кончу…

И Хлебников ответил:

— Давай… Давай, Эдик… Хочу, чтобы ты кончил. Сейчас. Ну?..

Эдик зажмурился, тщетно пытаясь сдержать нарастающее напряжение. Голос Хлебникова, просящий его кончить — разве этому можно сопротивляться? Эдик простонал. Оргазм прошил его насквозь, полыхнул и взорвался в его теле. Эдик смутно осознал, как Хлебников сжимает пальцы на его члене, как влажно те двигаются, почувствовал, как Хлебников толкается в него, догоняя собственное удовольствие, замирает, резко вздохнув ему на ухо. С губ Хлебникова сорвался то ли всхлип, то ли стон. У Эдика не было сил даже чтобы пошевелиться, второй оргазм его просто опустошил. Хлебников прикоснулся губами к его плечу, влажной рукой погладил по животу. Отодвинулся, и Эдик ощутил, как выскальзывает из его тела опавший член Хлебникова. Он глухо охнул и непроизвольно зажался. Хлебников тут же скользнул рукой между ягодиц, поглаживая сжавшиеся мышцы.

— Ты как, всё в порядке? — спросил он.

— В душ надо, — пожаловался Эдик. Не хотелось ему ни в какой душ. Вообще.

— Я сейчас, — шепнул Хлебников, отстраняясь. Он слез с кровати и вернулся, похоже, с Эдиковым полотенцем. Почувствовав прикосновение мягкой ткани к своей коже, Эдик тихо вздохнул.

— Иди сюда, — сказал он Хлебникову, разворачиваясь на спину. Закинул руку ему за плечо и притянул к себе. Сквозь сон Эдик ещё ощущал, как его укрывают одеялом и как Хлебников ложится рядом.

Сегодняшний вечер был пределом его мечтаний. И Эдик совершенно точно не был готов к тому, что последует с утра.

***

— Ты что, поедешь туда?

— А почему нет?

— Но, Костя! Там же этот урод к тебе пристаёт!

— Какой урод? Ах, ты про Сатанова.

— Вот именно, про него.

— Пускай пристаёт. Мне всё равно.

— А мне не всё равно!

— Если не хочешь, можешь не ехать. Но я поеду. В конце концов, я должен послушать докладчиков. Ради этого и затевалась поездка… Знал бы, что тебе это не интересно, взял бы кого-нибудь другого с кафедры кормления.

— Костя… Блин.

— Что?

Эдик сидел на кровати и с горечью смотрел, как Хлебников деловито снуёт по комнате, собираясь на семинар. Ключи, проездной, мобильник… А Эдик так рассчитывал уговорить Хлебникова не ехать сегодня в ту гостиницу. И совершенно не ожидал, что его просьбу воспримут настолько отрицательно. Хлебников сказал: «Поеду, и точка» и больше никаких доводов не слушал, с каждым словом Эдика распаляясь всё сильнее. В какой-то момент Эдик даже подумал, что Костя делает это ему наперекор. С утра в голову лезла всякая ерунда.

— Ты меня совсем не любишь, — пробормотал Эдик, тяжело вздыхая.

Хлебников, одетый только в белую рубашку и костюмные брюки, отошёл от окна. Он шагнул к кровати, присел на неё боком и приобнял Эдика.

— Совсем-совсем не люблю, — прошептал Хлебников ему на ухо. А потом поцеловал в щёку. — Нисколечко. И вчера мне с тобой очень не понравилось. Поэтому я бы лучше уехал на семинар, чем остался бы сейчас с тобой.

— А если бы остался? — спросил Эдик.

— Тогда бы мы с тобою занимались любовью с утра до вечера…

Эдик хмыкнул, раздумывая о заманчивых перспективах.

— Не болит? — между тем спросил Хлебников.

— Что? — и тут Эдик понял, о чём он спрашивал. Его обдало жаром. — Нет. Кажется, всё нормально.

Задницу немного саднило, но ведь пройдёт, ничего криминального не случилось.

— Мне тоже очень понра… — Эдик поправился, — очень не понравилось вчера. И я совершенно точно не хочу ещё.

Хлебников усмехнулся.

— Тогда вечером, — пообещал он. — А сейчас решай, ты едешь со мной или нет?

Эдик вздохнул.

— Конечно, еду.

Хрена с два он оставит Хлебникова одного на растерзание этому старому развратнику из Штатов!

***

Поначалу всё было в порядке. Сатанова на горизонте не наблюдалось. Докладчики рассказывали, слушатели вежливо хлопали. Эдик даже увлёкся одной из лекций, в презентации шли интересные фотографии. Надо же, а он и не знал, как именно производят все эти сухие корма для собак и кошек! А сейчас он видел фабрику по производству таких кормов. В общем, было интересно. И Эдик расслабился.

Мерзкий развратный старикашка появился в перерыве. Подсел к Хлебникову на соседнее кресло и поздоровался.

Эдик почувствовал, что готов последовать примеру Яшки и начать бить морды, только не Хлебникову, а Сатанову. Нечего приставать к нему! Хлебникову это не нравится, неужели не видно?!

Из-за шума крови в ушах Эдик сперва ничего не слышал. Но потом заставил себя успокоиться и прислушаться. Тем более, что Сатанов вёл себя настолько бесцеремонно, что даже не таился.

— У нас такое не принято, — говорил тем временем Хлебников. — Люди могут начать задавать вопросы, а мне бы не хотелось лишнего внимания.

— Подумаешь, люди, — отвечал Сатанов. — Вечно ты беспокоишься о всякой чепухе, Костик. А нужно просто наслаждаться жизнью. Богом тебе дана всего одна жизнь, и смешно тратить её на то, чтобы бояться своей тени…

— И тем не менее, — настаивал Хлебников. — С этими людьми мне ещё работать после твоего отъезда. И лишних сложностей я бы не хотел.

— О, боже! Да какие сложности будут от букета цветов?! Костик, ты меня всё больше удивляешь. Ты так изменился…

— Время летит, Юрий Иванович. Я вообще-то повзрослел, если вы не заметили.

— Заметил, Костик, — старик заквохтал. Смех у него был такой же противный, как и голос. — Но время очень… Как это по-русски… Очень пощадило тебя. Глядя на твоё лицо, я не могу не вспоминать, каким ты был на старших курсах… Как сидел на моих уроках. Маленький Костя Хлебников. Хорошенький, будто девочка, но гораздо, гораздо лучше…

Хлебников раскашлялся.

— Хорошо. Я принял во внимание твою стеснительность…

— Стеснительность? Да что вы? — перебил его Константин Николаевич.

— …поэтому, думаю, этот подарок тебе понравится больше. Возьми, Костя, вот. Возьми их, пожалуйста. Это — подарок для взрослого мужчины.

Эдик покосился в их сторону. Он не мог больше изображать равнодушие, не мог притворяться, что будто увлечён чтением рекламного проспекта с продукцией компании. Сатанов положил на колени Константина Николаевича какую-то коробочку. Что было внутри, незаметно разглядеть не получалось. Да и плевать. Что бы этот старый хрен не подарил, Хлебников наверняка откажется! Но всё равно Эдик пожалел о том, что отсел подальше, как только начался перерыв. В рекреацию, где проводился кофе-брейк, он в любом случае уходить не собирался, раз уж туда не пошёл Хлебников, но сидеть вдвоём рядом в пустом зале, дожидаясь окончания перерыва, было бы слишком подозрительно. Да, конечно, а теперь «подозрительно» себя вёл чёртов Сатанов.

— Часы? Я не могу их принять, Юрий Иванович. Это дорогой подарок.

Снова это противное квохтанье, изображающее смех.

— Ну конечно, преподаватели в вашей России совершенно нищие. Не могут позволить себе ни одной качественной вещи, вынуждены экономить на всём. Я помню, как мне жилось здесь, Костик. Очень хорошо помню.

— Тогда зачем…

— Костик, поедем со мной. Прошу тебя, поедем. Там я помогу тебе раскрыть твой потенциал, там тебя оценят по достоинству. Ты — талантливый врач, прекрасный преподаватель, я наводил справки. Если ты поедешь со мной…

— Я никуда не поеду! — перебил Хлебников, несколько повысив голос. — Сколько раз мне повторить, чтобы ты понял? И это мне не нужно, забери их себе обратно, — он швырнул коробку с часами в руки Сатанова и резко поднялся со стула.

Эдик еле успел подобрать ноги: Хлебников пронёсся мимо него, как мимо пустого места. Сатанов остался сидеть, сложив руки на рукояти своей трости. Эдик поднялся и отправился следом за Константином Николаевичем. Вот только где его искать теперь? Эх, прав был Эдик, тысячу раз прав: приезжать сюда снова было плохой идеей.

Хлебникова он нашёл у выхода в небольшую гардеробную комнату. Константин Николаевич сидел на кожаной банкетке, сложив руки на коленях и уставившись на противоположную стену.

Эдик подошёл и сел рядом.

— Костя? — осторожно позвал он.

В гардеробной не было ни души. Только за стойкой дремала старушка-гардеробщица, да в углу тихо бормотал маленький цветной телевизор. Часть вешалок была занята чужой зимней одеждой. Часть пустовала. Их голые металлические остовы и ветвящиеся рога напоминали странные деревья, потерявшие листья.

— Костя, — он осторожно толкнул его локтем в бок. Потом, наплевав на конспирацию, взял Хлебникова за руку. И к чёрту всех.

— Он был замом декана. А ещё преподавал химию, — внезапно сказал Хлебников. — Чтобы получить зачёт, приходилось идти к нему. И просить. Минет — четвёрка. Полноценный половой акт — пятёрка. Мы с Мариной жили вдвоём после смерти матери. Приходилось как-то выкручиваться, мне нужна была повышенная стипендия, а её назначали только отличникам или таким вот… Любимчикам.

Эдик молчал. Он тоже уставился на стену. Как знать, может, когда смотришь на стену, становится легче?

— Я знал предметы. Но он не давал мне шанса просто учиться. Оценки приходилось зарабатывать. А самое страшное…

Эдик сглотнул.

— Самое страшное было в том, что я ни в чём его не винил. Потому что думал, будто люблю его. Прощал ему многое. Но только не предательство. Однажды он решил поделиться мною со своими приятелями.

Эдик заметил, что сжимает руку Хлебникова изо всех сил. Должно быть, это было больно, но Хлебников даже не попытался отстраниться. Эдик просунул ладонь под кисть его руки и сплёл их пальцы вместе.

— Дело шло к концу пятого курса. Только-только началась весна. Он ждал меня вечером на кафедре, я пришёл туда, но он оказался не один, а с друзьями.

Хлебников замолчал. Вздохнул и покачал головой. Эдик увидел, что он улыбается.

— Они что-то сделали с тобой? — спросил он, поёжившись. Кто рассказывает о таких вещах с улыбкой? Ему сделалось не только мерзко, но и страшно.

— Не успели. Как только я узнал, что хочет от меня эта компания, то психанул и устроил настоящий погром. Прямо на кафедре химии, — Хлебников снова усмехнулся. — Склянка с уксусной кислотой улетела прямо Юрию Ивановичу в лицо. Ну… шрам ты видел, так что понимаешь: ожог получился жуткий. Юрий начал грозить мне отчислением, а я закричал, что сдам всю их компанию. Кто-то из тех людей попросил его не усугублять и без того сложное положение. «Сложное положение», представляешь? — Хлебников покосился на Эдика и снова отвернулся, продолжив рассказывать. — После окончания обучения и сдачи государственных экзаменов у нас шло распределение на работу. Я попросил отправить меня в область. Отработал там два года, да и остался.

— А…

— Почему? — Хлебников пожал плечами. — Я чувствовал, что мне так нужно. Возвращаться сюда сил не было. Жить и знать, что я могу повстречать здесь Сатанова? Не знаю, Эдик… Я больше не мог выносить эти мысли. Не мог и всё…

— Ладно, я понимаю, — перебил его Эдик.

— И сейчас он приезжает сюда… И что? Он думает, я забыл?..

Хлебников выпутал свою руку из руки Эдика и встал.

— Поехали домой, — сказал он. — Я узнал здесь всё, что хотел.

Эдик был с ним полностью согласен. Если бы он остался здесь ещё на минуту, злость пересилила бы его здравый смысл, и он бы накинулся на Сатанова с обвинениями и кулаками. Разумеется, он бы ничем не смог объяснить нападение на человека, иностранного гражданина к тому же. Наверняка бы вызвали полицию. А скандалы Эдику были не с руки. Привлекать к ним с Хлебниковым ненужное внимание? Нет. Как правильно заметил Сатанов позавчера, отношение у людей к таким, как они с Хлебниковым, было предвзятым.

Эдик получал их одежду у сонной гардеробщицы и думал. Рассказ Хлебникова показался ему таким неполным и коротким, что хотелось подробностей, а спросить их было нельзя. Костя и так открылся перед ним, доверил частичку своего нелёгкого прошлого, видно было, что говорит он с трудом, и нужно быть совсем бесчувственным идиотом, чтобы ковырять в этой незажившей ране ещё больше… Возможно, когда-нибудь Хлебников расскажет ему что-нибудь ещё. Возможно, это что-нибудь будет о светлой страничке в его жизни. Эдику было ценно всё, и он был благодарен за любую малость, ведь как иначе он узнает Хлебникова? Только так, через разговоры.

Эдик подумал, что Константин Николаевич — сильной души человек, раз оправился после такого потрясения, не замкнулся в себе, был приветлив с окружающими, смог стать хорошим врачом и…

Внезапно он размышлений его отвлёк Хлебников. Он протянул руку и взъерошил волосы Эдика.

— Ну ты как? Оделся?

Эдик спешно застегнул молнию на пуховике, чуть не защемив кожу на шее.

— Ага.

Хлебников внимательно посмотрел на него, а потом направился к выходу. Чёрт. Нужно было что-то сказать, что-то сделать, как-то отвлечь его от мыслей о Сатанове и заодно показать, что ему, Эдику, наплевать на то, что происходило с Хлебниковым в прошлом. Что он был дорог ему именно сейчас таким, каков он есть.

На улице падал колкий снег, а ветер швырял его в лица прохожим. Ну класс, так и не поговорить будет. Время отчаянно убегало от Эдика. Ещё немного, и будет поздно утешать и что-то делать. Ему казалось, что с каждой минутой Хлебников от него отдаляется. Это, конечно, было не так, они по-прежнему были вместе, но ощущение не проходило.

Они добрались в метро и прошли через турникеты. Эдик первым шагнул на эскалатор и развернулся к Хлебникову лицом. Тот встал через ступеньку выше него и принялся с отсутствующим видом расстёгивать своё пальто. Эдик приблизился и сказал негромко:

— Костя, а научишь меня кое-чему?

— М? — спросил Хлебников.

— Прямо сейчас, когда приедем.

— Чему тебя научить? — спросил Хлебников.

Эдик положил руку поверх его руки, лежавшей на резиновом поручне.

— Научи меня, как надо делать минет, — нагло заглядывая Хлебникову в глаза, сказал Эдик.

Взгляд Хлебникова пронзил его насквозь.

— Да что ты? И с чего вдруг такие идеи?

Эдик сглотнул. Его сердце колотилось, как бешеное.

— Хочу тебе отсосать. Давно об этом думаю.

— Эдик…

Он шагнул вверх на ступеньку, встал к Хлебникову вплотную, приблизился к его уху губами и прошептал:

— Хочу взять у тебя в рот.

— И обязательно было…

— Чтобы ты звал меня по имени и говорил, что надо делать и как именно тебе нравится.

— Эдик…

— И чтобы, когда ты кончишь…

— Говорить это прямо сейчас было обязательно? — мрачно спросил Хлебников, отнимая у него свою руку.

— А что?

— Если ты не заметил, кругом полно народу, — взгляд Хлебникова мало что не метал молнии.

— Мне всё равно, — сообщил Эдик.

— До дома ещё нужно доехать.

— Это недолго.

— Разворачивайся, эскалатор кончился.

Эдик обернулся через плечо: и правда.

— Ну так как?

— Что как? — раздражённо переспросил Хлебников. Эдик заметил на его лице мрачную усмешку.

— Научишь?

— Научу, не волнуйся, — ответил Хлебников, глядя по сторонам. Его взгляд скользил со стороны в сторону, по людям и стенам вестибюля, но нигде не задерживался подолгу.

— Нам на другую сторону, — подсказал Эдик, когда Хлебников повернул не к тем путям.

Они зашли в поезд слишком близко от эскалатора, в вагон набилось битком народу. Хлебникова прижало к Эдику со спины. Нет, так будет не поговорить. Поезд тронулся, и Эдик развернулся, чтобы оказаться перед Хлебниковым и смотреть ему в глаза. Какая-то тётка заворчала и чуть не заехала ему локтем по рёбрам «молодой-человек-не-толкайтесь», да как же.

— Ты же не против? — спросил Эдик, повысив голос. Всё равно ничего не слышно.

Губы Хлебникова изогнулись в прекрасно знакомой Эдику усмешке, ядовитой и нахальной. Он протянул руку, просунул её под пуховик Эдика и обхватил его со спины, прижимая к себе. Пальцы скользнули по пояснице, прошлись за поясом джинсов. Эдик решил, что это «да».

Поезд на большой скорости нёсся в туннеле, вагон сильно качало. С каждым толчком Эдика бросало на Хлебникова. Самое неподходящее время для эрекции, но Эдик возбудился и ничего не мог с этим поделать. Хоть бы никто из окружающих не заметил, хотя похоже, никому до них нет дела.

— Я бы хотел прямо здесь, — нагло заявил он, наклонившись к уху Хлебникова.

— Придётся подождать, — ответил ему Хлебников и вовремя убрал руку: поезд подъезжал к станции.

Часть толпы вышла на следующей остановке. Хлебников шагнул к сиденьям и скомандовал Эдику:

— Сядь, успокойся, — а сам остался стоять.

Эдик с трудом дождался пересадочной станции. Вид Хлебникова в расстёгнутом пальто совершенно его не успокаивал. Эдик представлял, как расстёгивает его брюки, как стягивает их вместе с бельём на бёдра, как смотрит на него Хлебников и… Ох, чёрт, ну почему ехать так долго? Эдик поднял лицо, встретился взглядом с Хлебниковым и одними губами прошептал:

— Костя…

Тот отвернулся, но теперь улыбка не сходила с его губ. Скорей бы доехать, а дальше… Дальше Эдик приложит все усилия, чтобы Хлебников думал только о нём и больше ни о ком другом.

Наверное, чтобы поиздеваться над ним, не иначе, Хлебников встал так, чтобы его ноги касались коленей Эдика. Держать себя в рамках становилось всё сложнее. Эдик хотел бы, чтобы Костя встал ещё ближе, прямо между его ног. Когда объявили нужную остановку, Эдик вскочил и пулей пронёсся к дверям. Кровь у него уже вовсю кипела. Надо ли говорить, что до дому они доехали в рекордно короткие сроки.

***

— Боюсь, я долго не продержусь, — сказал Хлебников с небольшой заминкой.

Эдик усмехнулся:

— И кто сегодня у нас несдержанный?

— Нечего было дразнить меня всю дорогу! — парировал Хлебников с возмущением.

— Да ладно, тебе нравилось, — Эдик раздевался, спинывая с ног кроссовки и одновременно расстёгивая пуховик.

— Не берусь утверждать, — Хлебников расстёгивал пальто неспешно, пуговицу за пуговицей. Будто решил помучить Эдика своей медлительностью.

— Давай повешу, — Эдик взял у него пальто и повесил на ближайшую вешалку рядом со своей верхней одеждой.

Хлебников дотронулся до его руки, потянул за запястье, повёл за собою. Они шли в спальню. Эдик затормозил на пороге гостиной.

Хлебников тоже остановился.

— Скажи, если передумал, — предложил он.

— Ну что ты сразу «передумал»? Я тебя поцеловать хочу, — ответил Эдик.

В прошлый раз он на Костю накинулся, как бешеный, и они чуть в лифте не начали сексом заниматься. Поэтому сейчас Эдик старался изобразить хотя бы видимость спокойствия. Это было… Ну, это было бы по-взрослому.

— Ладно. Давай, целуй, — Хлебников улыбнулся и потянулся к нему за поцелуем.

И всю сдержанность Эдика как ветром сдуло, стоило ему только дотронулся до Кости губами. Горячий рот впился в его собственный. Эдик почувствовал вкус Кости, уже ставший таким знакомым. Их языки встретились, касаясь друг друга, Эдик застонал и отстранился, прикусив Хлебникову нижнюю губу. Хлебников положил руку ему на затылок, прижимая к себе и не давая прекратить поцелуй. Эдик зажмурился и пошатнулся. Под ногами оказалось диванное сиденье. Он опустился на него со всего размаху, чуть не падая. Хлебников, потеряв равновесие, плюхнулся рядом, прервал поцелуй и громко засмеялся.

— Ох, чёрт, — приговаривал он, смеясь до слёз. — Ну блин…

— Чего смешного? — спросил Эдик, не зная, куда глаза-то девать. Над чем смеялся Хлебников, непонятно. Наверное, над ним, над Эдиком? Больше ничего смешного в комнате не было.

— Как дети малые, ей богу, — фыркнул Хлебников, отсмеявшись. — Дорвались!

Эдик вздохнул.

— Эй. Не вздумай мне тут обижаться, — Хлебников ткнул его локтем в бок. — Слышишь?

— Слышу, — кивнул Эдик. — Только от нашей разницы в возрасте всё равно никуда не деться.

Хлебников вдруг взглянул на него серьёзно-серьёзно и спросил:

— А для тебя эта разница сильно важна?

Эдик мотнул головой. Он даже губу закусил от отчаяния.

— Ты мне нравишься, Кость. Какая разница, кому сколько лет, ну правда, — проговорил он, нахмурив брови.

— И ты мне нравишься, — с лёгкостью в голосе ответил Хлебников. Он прикрыл глаза и откинулся на спинку дивана. — Так что к чёрту её, эту разницу?

— К чёрту, — согласился Эдик.

— Кстати, ты же чему-то там научиться хотел? — с ехидцей в голосе напомнил Хлебников.

— И до сил пор хочу, — подтвердил Эдик. Слова Кости вернули его в то лихорадочно-торопливое состояние, в котором он пребывал пару минут назад.

Он развернулся на диване, нависая над Хлебниковым. Рукой облокотился о диванную спинку совсем рядом с его лицом. Поймал взгляд его глаз, приблизился для короткого поцелуя и вновь отодвинулся. Хлебников смотрел на него, не поднимая головы от дивана, целовал его рот, когда Эдик наклонялся, дразнил его губы языком и даже зубами. Эдик загорался с каждой минутой всё сильнее. Судя по тому, как расширились зрачки Кости, он тоже был возбуждён. Эдик наклонился и поцеловал его горло. Хлебников весь извернулся, чуть не уходя в сторону из его рук. Вздохнул со всхлипом.

— Тебе нравится здесь, — утвердительно произнёс Эдик. — А где ещё?

— А?

— Где ещё мне тебя поцеловать?

Хлебников расплылся в улыбке, а потом поднял руки и начал расстегивать на себе пиджак. Эдик перехватил его пальцы.

— Я сам, — он шепнул это Косте на ухо, а потом, недолго думая, лизнул мочку его уха языком.

Хлебников неожиданно охнул.

Ага.

Посасывая и слегка прикусывая кромку его уха, Эдик быстро расстегнул на Косте пиджак и рубашку, провёл раскрытой ладонью по груди, через майку задевая соски. Он увидел, как пальцы Хлебникова сжались в кулаки. Ему нравится, но он пытается сдерживаться, — так трактовал Эдик увиденное.

— Ничего, если мы её снимем? — спросил Эдик, потянув полу рубашки к себе.

— Ничего, — ответил Хлебников, слабо улыбаясь.

Минутная передышка, пока он раздевался, Эдик смотрел на него.

— А ты? — спросил Хлебников Эдика, когда увидел, что тот раздеваться не собирается.

Эдик хмыкнул и сдёрнул через голову свитер, оставшись в тонкой рубашке.

— А я потом. Ты меня научить должен, — ответил он, пытаясь пригладить наэлектризовавшиеся волосы.

— Хорошо, — улыбка Хлебникова превратилась в вызывающую ухмылку. Он снял майку и отложил её в сторону. — Тогда поцелуй меня ещё, — попросил он.

Эдик нагнулся над ним, поставив колено между расставленных ног на диван. Хлебников смотрел ему в глаза снизу вверх. Чёрт, у него такой взгляд!

Эдик зажмурился, ныряя в поцелуй, будто в омут. Пальцы Кости в его волосах, на плечах и шее. Так хорошо. Рукой Эдик провёл вниз от груди Хлебникова к животу. Остановился над пряжкой брючного ремня, кончиками пальцев надавливая в ямку пупка. Дыхание Хлебникова прервалось. Он оторвался от губ Эдика, хватая ртом воздух.

— Расстегни, — сказал он, отдышавшись.

Эдик взялся за ремень и принялся вынимать его из шлёвок, звякнул пряжкой, вцепился в петлю и пуговицу. Хлебников втянул живот, помогая ему расстёгивать брюки. Эдик не удержался и погладил его через одежду, такого твёрдого и крепкого.

— Эдик, — Хлебников смотрел на него, сурово нахмурившись.

— Что? — он изобразил невинное любопытство.

— Будешь распускать руки, и всё закончится, не начавшись.

Эдик закусил щёку изнутри, чтобы не расплыться в улыбке. Отчего Хлебников такой сегодня? Неужто только из-за того, что Эдик сам сказал, будто хочет сделать ему минет?

Он быстро расстегнул его брюки, и Хлебников сам стянул их к коленям, — брюки и трусы, — и снова уселся на диван, слегка поморщившись.

— Не добрались до кровати, — пояснил он, видя внимательный взгляд Эдика.

— Ну и не страшно. В следующий раз доберёмся, — ответил Эдик, опуская глаза вниз.

Член у Кости сейчас был потемневший от прилива крови к головке, по всей длине перевитый венами. Паховые волоски тёмно-серого цвета. Член увеличился, натянув крайнюю плоть, из щели на округлом конце головки выступила капля прозрачного секрета. Эдик сглотнул, машинально вдыхая запах Кости. В ушах заколотилось, забилось от зашумевшей крови.

Хлебников протянул руку и погладил Эдика по щеке. Эдик вскинул на него взгляд.

— Для начала оближи губы, — шепнул он Эдику.

Эдик от его шёпота завёлся до чёртиков, аж в глазах на секунду потемнело. Сейчас Хлебников ему снова будет лекции читать, но… Плевать, пускай. Он быстро облизал нижнюю губу и склонился над головкой члена Кости, прижавшейся к животу.

Рука Хлебникова осторожно поглаживала его щёки и лоб. Эдик взял член в руку и слизнул каплю выступившей смазки кончиком языка. Вкус был горьковатый, быстро расходящийся во рту, а запах — уже знакомый, мускуса и самого Кости. Эдик смело взял головку в рот. Облизывать не хотелось, хотелось жадно глотать, хотелось сделать Хлебникову так же приятно, как было тогда самому Эдику, в клинике.

— Глубоко не надо, — прозвучал хриплый голос Хлебникова над ухом. — Для достижения ощущений достаточно стимулировать только головку, помогая себе…

Эдик умудрился сглотнуть, держа член во рту. Язык его при этомприжал головку к нёбу, проехавшись по туго натянутой уздечке.

— …помогая себе рукой, — докончил Хлебников с запинкой.

Эдик поднял на него глаза; для этого ему пришлось почти выпустить член изо рта. Он размазал свою слюну по влажной коже пальцами.

Хлебников смотрел на него с таким видом, будто убивать собрался, яростно и неукротимо.

Эдик двинул головой вниз и вверх, и вправду стараясь глубоко не захватывать. Языком он попробовал обвести головку по кругу, не выпуская её изо рта. Потом несильно пососал, потом толкнулся кончиком языка в углубление уретры, и тогда Хлебников неожиданно вздёрнул бёдра вверх. Член упёрся ему в глотку, Эдик чуть не закашлялся… И замер. Костя застонал. Чуть слышно, вполголоса, но это было… Чёрт, это было что-то.

— Прости, — зашептал Хлебников, отдышавшись. — Не сдержался.

Эдик погладил его бёдра, чтобы показать, что он не в обиде. Интересно, а насколько глубоко он мог бы впустить в себя Костю без риска задохнуться? Он провёл пальцами по внутренней стороне бёдер его и осторожно наклонил голову ниже, впуская в себя член, пока головка не упёрлась ему в глотку. Он задержал дыхание и попытался сглотнуть.

— Эдик, не нужно, — зашептал Хлебников. — Не твори ерунду.

Нет так нет. В другой раз он ещё потренируется, — дал себе Эдик обещание.

Вместо этого он протянул руку дальше, ощупывая и оглаживая мошонку Кости. Тот раздвинул ноги пошире, давая ему доступ. Когда Эдик сжал руку горстью, Костя снова издал какой-то звук, но смотреть на него Эдик уже не стал. Кажется, он понял, что Косте нравится. Несмотря на то, что Хлебников просил его не брать член глубоко, ему нравилась теснота. Эдик задержал дыхание и снова попытался пропустить его член поглубже, одновременно рукой сжимая и перебирая мошонку. Костя произнёс что-то невнятное и положил руку Эдику на шею. Эдик отодвинулся, хватанул ртом воздух, жадно сглотнул и снова вернулся к Косте. Он начал тщательно вылизывать головку его члена по кругу, уделив особенное внимание устью уретры. Как и раньше, Костя вздрогнул и, — тут Эдик почувствовал, как его сердце застучало, как безумное, — и сжал руки на его шее, подтягивая его ближе. Эдик послушно подался вперёд, машинально задерживая дыхание. Вперёд и чуть отступить, снова вперёд… Хлебников застонал уже неприкрыто, не сдерживаясь. Он позвал Эдика по имени и попытался его отпихнуть, — не тут-то было. Эдик зажмурился и двинул рукой по члену, ощущая, как тот дрожит и как вздрагивает сам Костя. В ушах прозвучало:

— Эдик, нет! — а потом Костя кончил.

Эдик плотно сомкнул губы и стал глотать. Он сразу решил, что хочет этого. Хлебников бы не согласился, если бы он ему сказал… Чёрт, наверняка бы не согласился, снова начал бы говорить чушь про «ты ещё не готов» и «это может быть неприятно». Неприятно, кстати, почти не было. Вкус был странный, и сравнить-то не с чем, но Эдику понравилась сама мысль о том, что он сделал минет Косте. А ради того, чтобы ему было хорошо, можно и потерпеть.

Он проглотил всё до капли, но выпускать Костю изо рта ему не хотелось. Эдик даже застонал, вылизывая головку и чувствуя, как член становится мягче, постепенно опадая. Он определённо хотел ещё. С Костей он становится настоящим секс-маньяком.

— Ну и зачем, — прошептал Хлебников, поддевая пальцами его подбородок и заставляя поднять голову.

Эдик напоследок поцеловал Костю в живот и улыбнулся, оттирая губы тыльной стороной руки.

— Мне так захотелось, — ответил он.

Хлебников покачал головой, будто в это было трудно поверить.

— А сам ты как? — спросил Хлебников, переведя взгляд ниже.

— Никак пока… — Эдик глубоко и протяжно вздохнул, только сейчас замечая, как больно ему оттого, как его собственный член распирает застёгнутые джинсы. — Поможешь?

— Спрашиваешь! — Хлебникову такие ухмылки нужно запретить. Они смотрятся, как явная угроза. — Иди сюда, — сказал Костя, расстёгивая его джинсы и пристально его рассматривая.

Эдик придвинулся ближе и схватился дрожащими руками за спинку дивана. Первое же прикосновение губ выбило из него дух. Чёрт, он никогда не научится делать это так же хорошо, как Костя.

Он попытался замереть и не двигаться, памятуя о том, как трудно ему приходилось, когда член упирался в горло, мешая дышать, но у Кости, кажется, таких трудностей не возникало. Он брал его так глубоко, что у Эдика темнело перед глазами. Сдерживаться не получалось. Он стиснул пальцами диванную обивку и со сдавленным всхлипом втолкнулся вперёд. Костя обхватил его за бёдра, крепкими пальцами сжимая ягодицы. Эдик застонал и кончил, отчаянно выкрикивая имя Кости.

Ох.

— П-прости, — промямлил он, обмякая у Хлебникова на коленях.

— Ты сегодня быстро, — как ни в чём не бывало, ответил он.

Эдик улыбнулся и поправил:

— Мы оба сегодня быстро.

— Что верно, то верно, — Хлебников немного помолчал, рассеянно поглаживая Эдика по плечу. А потом вдруг выдал: — И ты ещё говорил, будто тебя учить надо. Ты же отличник с повышенной стипендией, и так всё знаешь.

— Эй! — иногда Эдику хотелось его стукнуть. Сейчас был как раз такой случай. Похоже, шутить и прикалываться над ним будут пожизненно.

Хлебников рассмеялся, а потом спросил:

— Ну что, в душ?

— Ладно, — пробурчал Эдик. В душ хотелось, что правда то правда. А уж вместе с Костей — и подавно.

***

Хлебников осматривал болонку, Катерина стояла рядом с ним, а Эдик находился неподалёку, возился с системой для капельницы и готовил необходимые для внутривенного введения лекарства и витамины.

— Пока положительный прогноз делать опасаюсь, но на данный момент состояние стабильное, — сказал наконец Хлебников.

— Ну это уже хорошо, — неуверенно произнесла Катя.

— А Станислав Юрьевич её смотрел? — спросил вдруг Хлебников.

Эдик аж вскрытую ампулу чуть не уронил. Случаи, когда Хлебников и Сакаков обсуждали пациентов, можно было по пальцам одной руки пересчитать. Ну, то есть, в нерабочее время они могли найти темы для беседы, но в том, что касалось учёбы, теории или лечения, они зачастую придерживались диаметрально противоположных точек зрения. Методы Сакакова Константин Николаевич частично осуждал, далее переходил на характер, критиковал какую-нибудь мелочь, Сакаков тут же начинал беситься, спорить, Хлебников смеялся и сыпал язвительными замечаниями ему в лицо… В общем, каждый их разговор был редким зрелищем, на которое вполне можно было продавать билеты.

И тут Хлебников сам спрашивает о мнении Сакакова? Эдик вздохнул. Наверное, раз дело серьёзное, им обоим придётся усмирить характер, чтобы поработать вместе.

— Нет, не спрашивали, насколько я знаю, — ответила Катя.

— Тогда давай сейчас сходим к нему, — предложил Хлебников.

Эдик увязался следом. Такое нельзя было пропустить.

Сакаков как раз прощался с хозяевами своего очередного пациента. Похоже, это был их постоянный клиент, кот с ожирением. Наверняка Станислав Юрьевич ставил ему капельницы или прописывал новую диету. Впрочем, в работу Сакакова Эдик не лез и подробностей лечения кота не знал.

— Полечка, запиши, пожалуйста, на Барсика постановку капельницы и взятие анализов, — диктовал Сакаков, стоя у стойки администратора. — Вам нужно прийти через день, мы поставим ему укольчик…

Хлебников хмыкнул, но промолчал и честно дождался окончания разговора Сакакова с хозяевами кота. Наконец счастливые котовладельцы покинули клинику, Сакаков развернулся и посмотрел на них: на Катерину с Хлебниковым и на Эдика.

— Что-то случилось? — спросил он.

— Пока нет, — в тон ему ответил Хлебников.

— То есть, теперь ты подошёл, и обязательно что-то случится?

— Как знать, всё от тебя зависит.

Катерина вздохнула и взяла дело в свои руки. Кстати, Эдик всё чаще замечал у неё подобные миротворческие замашки.

— Станислав Юрьевич, нам нужно, чтобы вы посмотрели нашу собачку…

— Это та, которую вы оперировали позавчера? — уточнил Сакаков. — Да видел я её. Судя по всему, сердце сильное, может быть, и выживет.

— Когда это ты успел её посмотреть, — ехидно спросил Хлебников.

— Когда кое-кто из наших фельдшеров заболел, и мне самому пришлось делать уколы животным в стационаре.

Хлебников помолчал, а Эдик прямо-таки физически ощутил, как ему хочется отпустить какую-нибудь колкость.

Тем временем дверь клиники распахнулась, и в вестибюль вошёл очередной клиент.

Эдик машинально обернулся.

К ним через вестибюль шёл Сатанов Юрий Иванович.

К Хлебникову шёл.

«Блин», — одними только губами выдохнул Эдик. Какая нелёгкая принесла сюда этого старого хмыря?

Полина, ничего не подозревая, поздоровалась с посетителем. Сатанов на её голос даже не отреагировал, дохромал до Хлебникова и остановился. Тот смотрел на своего бывшего преподавателя нечитаемым взглядом. Эдик не заметил ни досады, ни злости на лице Хлебникова. Полное равнодушие. В любое другое время это бы означало, что Хлебников полностью контролирует ситуацию, но почему-то сейчас Эдик не был так в этом уверен. Этот Сатанов всю жизнь его Косте чуть не поломал, тот ведь сам рассказывал. Вряд ли он на самом деле так спокоен, как пытается показать. На всякий случай Эдик подвинулся вперёд.

— Костик, я приехал за тобой, — проскрежетал Сатанов. — Ты ведь хорошенько обдумал моё предложение и наверняка передумал?

— Даже не собирался, — ответил Хлебников тихим голосом.

— Но почему? Поехали. У меня есть деньги, ты сам видел, я совладелец компании! Я хочу спасти тебя отсюда, забрать — таково моё решение. У тебя ещё столько возможностей в жизни, и здесь ты не сможешь их реализовать…

— Спасибо за предложение, но я прекрасно реализую свои способности здесь, — процедил Хлебников. Эдик заметил, как по его щекам ходят желваки.

— Кто это? — прошептала Катерина, обращаясь к Станиславу Юрьевичу.

Тот нахмурился и отрицательно мотнул головой.

— Костик, ты как был упрямым мальчишкой, так им и остался, — Сатанов повысил голос и схватил Хлебникова за руку. — Пойдём, поговорим в машине без свидетелей, и я уверен, что смогу убедить тебя…

Эдик было шагнул вперёд, но кто-то дёрнул его за халат. Он обернулся и увидел Полину.

— Я к Михаилу Даниловичу, — шепнула она и быстро скрылась в коридоре, двигаясь совершенно бесшумно.

— Я никуда с тобой не пойду! — Хлебников повысил голос, теперь в нём слышался гнев.

— Но ведь нам так было хорошо вместе, — возразил Сатанов. — Ты был таким хорошим мальчиком, Костик…

— Совсем из ума выжил? — скривился Хлебников. Он вырвал руку из цепких пальцев Сатанова. — Да ты меня принуждал!

— Эй, — окликнул Хлебникова Станислав Юрьевич.

— Плевать, — обернулся тот. — Мне терять нечего.

— Костик, подумай. Никто не даст тебе того, что могу дать я, — гнул своё Сатанов. — Подумай, от чего ты отказываешься.

— Подумал уже! — огрызнулся Хлебников.

Тут Эдик услышал из коридора шаги. Полина сходила за директором клиники, молодец. Да вот только сможет ли что-то сделать Широков против богатого иностранного учёного? Что он сможет ему противопоставить, если дойдёт до открытого конфликта? Это сейчас Сатанов упирает на чувства и апеллирует только к Хлебникову, а если начнёт мстить его защитникам? Кого зацепит первым? Эдику было страшно, чего уж скрывать. Но… «Плевать», — сказал Хлебников. Эдику тоже было плевать на последствия. Пусть только попробует Сатанов что-нибудь сделать, увидит, что не на тех напал.

— Костик, ты не в себе…

— Кто здесь не в себе, так это ты, — низким голосом ответил Хлебников. Эдик никогда не слышал, чтобы тот так говорил: с угрозой, почти рыча. — Очнись, я уже не твоя послушная марионетка и приказы выполнять не буду, и уезжать отсюда никуда не собираюсь. У меня здесь всё: работа, друзья…

Эдик подобрался к Хлебникову и осторожно положил руку ему на плечо.

— …и у меня здесь любовь, — внезапно голос Хлебникова снова изменился, и всяческая угроза из него пропала. Он повернулся к Эдику и притянул его к себе, ближе.

— Но, Костик! — охнул Сатанов. Как отметил Эдик, взгляд у него сделался шокированным.

— Отстаньте от него, — сказал Эдик, обращаясь к старику. — Костя теперь со мной.

Кто-то ахнул позади. Кто-то из девушек.

— Жалко, что я не могу теперь заявить на тебя, куда следует, — произнёс Хлебников, обращаясь к Сатанову. — За всё то, что ты сделал мне и другим ученикам… Но зато сейчас я могу засудить тебя за преследование. Если хочешь скандала, оставайся, я тебе устрою скандал.

— Костя, — Эдик осторожно сжал его плечо.

— Да, ты прав. Он этой возни не стоит, — Хлебников усмехнулся. — Так что просто уезжай отсюда и забудь меня. Навсегда.

Ох. После этих слов Хлебников повернулся к Эдику и улыбнулся ему с торжеством в глазах. Эдик не смог сопротивляться, да и кто бы смог? Он сгрёб Хлебникова в объятия. На глазах у Сатанова. На глазах перед всей клиникой. Он не мог в эту минуту думать о последствиях своих действий, он подчинялся внезапному порыву. На одну долгую секунду Хлебников замер в его объятиях, такой родной, близкий, что дальше некуда, свой, единственный… А потом отстранился — с улыбкой до ушей, сверкая глазами.

— Ну вы… Блин! — произнёс Станислав Юрьевич, и это словно разбило пузырь тишины и вакуума, в котором все они находились. Катя завизжала и захлопала в ладоши. Полина заахала.

— Молодец, — просто сказал Широков, хлопнув Хлебникова по спине.

Эдик смотрел на них на всех и не понимал, с ума они все что ли посходили? Чего радуются? Они ж с Константином Николаевичем геи. Зачем им хлопают?

Вдруг его отодвинули в сторону. На шею Хлебникова кинулась Марина.

— Костя, — всхлипнула она. — Я за тебя так рада… Так рада!

Хлебников обнял её со слегка растерянным видом.

— Ты чего, плачешь что ли? Давай успокаивайся, — приговаривал он, поглаживая её по спине.

— Вы с Эдиком такая хорошая пара, так друг другу подходите, — Марина шмыгала носом.

Ужас, она и правда плакала из-за них? Эдик озирался по сторонам. Полина смотрела на них с Хлебниковым во все глаза. Странный у неё был взгляд, от него делалось слегка неуютно. Марина, утирая слёзы, отошла к Широкову, и тот осторожно приобнял её за плечи. Эдик, к своему стыду, услышал «наконец-то», которое Марина шепнула Михаилу на ухо. Хлебников снова притянул Эдика к себе, на этот раз обнимая за талию.

— Ну что, студент? — произнёс он тихо, чтобы слышал один Эдик. — Не жалеешь?

— Нет, ни о чём не жалею, — ответил Эдик, сдерживаясь. Хотелось обнять Хлебникова в ответ, но он лучше потерпит до дому, незачем людей ещё больше шокировать. Хотя куда больше? Стоит подумать о том, как они себя будут вести дальше. Вот Марина, например, разговаривает с Широковым в рабочее время сдержанно и не позволяет себе лишнего. Вот и Эдик тоже не хотел особо привлекать внимание. Хватит вот этого заявления, люди и от него всполошились, будто праздник какой-то случился. Кстати, надо будет потом Яшке рассказать, он не поверит!

Хлебников прижался к нему и мягко поцеловал в щёку. Эдик почувствовал, как загорелось у него лицо от смущения.

— А остальное дома, — шепнул ему Хлебников, убирая руку. Эдик бросил случайный взгляд в сторону и вовремя успел заметить, как за Сатановым закрылась дверь клиники. Ушёл? Просто так ушёл и даже ничего не сказал напоследок? Хотя что он будет говорить? Снова угрожать или хватать Хлебникова за руки? Ушёл — и слава богу.

Эдик вздохнул с облегчением.

— Мы домой поедем, — между тем говорил Хлебников Катерине. — Раз с собакой всё хорошо, то моё присутствие не требуется…

— Да ладно, Костя, оставайся! — нахально перебила его Катя, шутливо изобразив, будто пытается ударить Хлебникова кулаком в плечо. — Подежурим вместе.

— Нет уж, мы поедем, — Хлебников подхватил Эдика за локоть. — Да, Эдик?

Он промямлил что-то вроде «да» и спрятал глаза. Полина проявляла к ним с Константином Николаевичем какой-то ненормальный интерес. Не сводила с них глаз. Эдик чувствовал себя как под прицелом камеры. Ох, и всё-таки хорошо, что сегодня была смена Полины, а не Карины-«папарацци». Уж та бы всё сфотографировала на плёнку!

Хлебников вызвал им такси, так что до дому они доехали быстро, минуя толпы людей в метро и грохочущие поезда. А дома…

— Чувствую себя, будто молодожён какой-то, — сказал Хлебников, входя в квартиру.

— Я тоже, — ответил Эдик. — Глупое ощущение.

— Мне нравится, — Хлебников ехидно покосился на него.

— Интересно, чем?

— Молодожёны много занимаются любовью? — спросил Хлебников, поднимая голову к потолку.

— Много и часто? — Эдик заулыбался.

— Вот именно, много и часто, — согласно кивнул Хлебников. Он протянул руку и начал расстёгивать молнию на пуховике Эдика. Раздвинул полы в стороны, прижал ладони к его телу. Эдик шагнул ближе.

— Хочу тебе кое-что показать, — мурлыкающе тягучим голосом сказал Хлебников.

— Что? — спросил Эдик. Где-то внутри него росла мелкая нетерпеливая дрожь. Ещё немного, и он не сможет себя контролировать, набросится на Константина Николаевича. Нельзя же всё время заводиться с полуоборота! И что делать, если держать себя в руках не получается?

— Ты об этом ещё наверняка не думал… Пойдём-ка в кровать, — Хлебников улыбнулся, и от его взгляда у Эдика чуть колени не подогнулись. На ватных ногах он направился в спальню. Хлебников прошёл следом и закрыл за ними обоими дверь.

***

Хлебников спал, была глубокая ночь. А Эдику не спалось. Он лежал на боку, подперев голову рукой, смотрел на спящее лицо Кости и думал.

Думал о том, что жизнь странным образом развернулась вширь, так что теперь Эдик мог заглянуть далеко-далеко вперёд на любое количество лет и узнать, что будет дальше. Дальше — они будут всегда вместе. Что бы ни случилось и кто бы ни случился впредь. Вполне возможно, им придётся столкнуться с непониманием и иногда — даже поскандалить, прежде чем они смогут о чём-нибудь договориться. Вполне возможно, что трудности будет доставлять и реакция людей на их отношения — наверняка не обойдётся без этого, но и пусть. Это всё мелочи, ведь они вдвоём будут рядом друг с другом, и это главное. Эдик закончит универ и перейдёт в аспирантуру. И потом они будут работать с Хлебниковым в клинике. И всё у них будет хорошо…

Он и не заметил, как под утро заснул. За окном светало, начинался новый день.

Новый день их с Константином Николаевичем жизни.