Зигзаги времени. Книга вторая [Николай Михайлович Сунцов] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Николай Сунцов Зигзаги времени. Книга вторая

Глава 1. Воевода

Обратный путь был спокойный, хотя все опасные места мы проезжали в полной боевой готовности, но, слава Господу, никто в этот раз не нападал. Разочарованный Иван Михайлович, которому вновь хотелось пострелять из своей снайперской винтовки, стал ездить на охоту со своими воинами, которые загоняли ему то кабанов, то косуль. Поэтому теперь у нас на обед и ужин частенько было свежее мясо. Ну, а так как среди нас было много награжденных, к тому же все воины получили оплату за боевой поход, да и кое-что из добычи было у них в кошелях, в общем, ехали все малость навеселе. Только находящиеся в дозоре были предупреждены о суровом наказании, если от них будет хоть запах спиртного. Да они и сами помнили о нападениях, и поэтому были настороже.

Рязань встречала своих героев колокольным звоном и восторженными криками жителей. Воины подтянулись и ровным строем проезжали по улице, по краям которой стояли горожане и махали им. Собрались все на центральной площади, где Иван Михайлович зачитал указ Ивана Васильевича о назначении меня воеводой и наместником царя, рассказал, как я храбро сражался с татарами, и что я, так же, как и он, награжден золотым орденом и обласкан царем. И что в скором времени возможно Рязань посетит государь наш. Много нового рассказал Иван Михайлович жителям: и то, как встретил их царь, и что говорил он им, какой он из себя, и правда, что он сильно строгий, и даже, что он пил и ел на пиру. Наконец, устав отвечать на все вопросы народа, мы прошли к воеводе в дом, где уже были накрыты столы с разносолами.

— Ну что, князь, оторвемся? — потирая руки от предвкушения, проговорил хозяин.

— Нет, Иван Михайлович! Мне домой надо, да и тебе с супругой повидаться хочется, так что до завтра! — отказался я от праздничного стола.

Дома, где меня уже ждали, тоже был накрыт стол. Ермолай уже распорядился насчет бани, телеги были разгружены, оружие убрано под охрану. Дружинники ушли по домам, остался только десяток, несший караул. Я сходил в баню, попарился и вымылся с дороги, после чего сел за стол.

Пока я отсутствовал в военных походах, купцы, которые состояли со мной в товариществе по показу фильмов и строительстве дома кино, уже построили по моему эскизу подвал и первый этаж здания, а это 1000 квадратных метров площади.

Подвал мне был нужен для установки печей отопления и генераторов, работающих от пара, для выработки тока. Это заняло одну треть подвала. Остальная часть подвала отводилась под сауну с бассейном и прачечной, и под склады для ресторана, который должен быть расположен как раз над этой частью подвала. Работа шла, но не слишком быстро. Спросил мастера, отвечающего за строительство:

— Как можно ускорить работу?

— Людей мало! Каменщики нужны, рабочие на подноску кирпича и подготовку раствора, в общем, человек сто, тогда здание готово будет через месяц. Еще надо двадцать лошадей с телегами для подвозки кирпича, досок на полы и потолки, рамы на окна, двери, все по проекту… — ошарашил меня мастер.

— Так, ты не спеши, возьми вот карандаш и лист бумаги, напиши, сколько и чего надо, и что в первую очередь нужно. Ну, а я попробую все это тебе предоставить.

Пока он старательно выводил свои подсчеты, сидя на стопке кирпичей, я прошелся по стройке, определяя место под колодец и каналию[1]. Главное, чтобы они были друг от друга на расстоянии не менее 25 метров, иначе нечистоты могут попасть в грунтовые воды и загрязнить колодец. Выбрав оба места, показал их мастеру. Сказав, что скоро будут люди, распорядился, чтобы часть из них сразу поставили на копку колодца и каналии. Колодец я запланировал установить прямо в углу котельной, все равно качать воду будем насосом, да и в бассейн проще наливать, а каналию — с противоположной стороны, за рестораном. Расстояние между ними 50 метров, так что не загрязним колодец!

Подъехал купец Прохор Колокольников с товарищами. Прошлись еще раз по стройке, замечаний у меня не было, окромя того, что медленно идет работа. Начали причитать, что не хватает денег, торговля идет плохо, пока еще только синематограф выручает, «да и то казначей забирает долю города и твою, князь».

— Сколько у меня накопилось за время отсутствия? — спросил я у купцов.

Тут же один достал свиток из-за пазухи и, посчитав, выложил:

— 571 рубль серебром у тебя, князь, а у города — 108 рублей серебром.

— Сколько надо на строительство еще денег? — спросил я.

— На кирпич и доски со столяркой не менее 1000 рублей серебром, так как тут снова изменения в виде колодца и ямы! — ответил Прохор.

— Хорошо, деньги будут, но и доля моя, значит, увеличивается соответственно на вложенную сумму, — констатировал я.

Купцы повздыхали, но тут я был прав, и крыть им было нечем.

Расставшись с купцами, я поехал с Ермолаем в свое поместье. Подъезжая, не узнал, — весь луг был заставлен наскоро сколоченными из досок домиками. Ровными рядами они стояли от края луга до другого края, и рядов было не сосчитать.

— Это что такое, Ермолай? — обернулся я к нему с вопросом.

— Пленные бывшие, от татар пришли и сказали, что Вы их направили сюда! — ответил слуга.

Я проехал по улице из построенных дощатых домиков. Народ, завидев меня, выходил и кланялся, радуясь, что дождались барина. Доехав до предполагаемой середины лагеря, остановился и стал ждать, когда соберутся люди. Похоже, меня заметили и в деревне, так как оттуда пылила телега со старостой.

— Ну, здравствуйте, мужики и бабы! Вижу, добрались, давайте начнем жизнь заново. Первое, что я прошу от вас, это то, что мне нужны воины, так как татарва не уймется и будет нападать, пока мы их не разобьем. Воин будет получать 3 рубля серебром в месяц, и добычу, что возьмет в бою. Оружие, доспехи и конь — бесплатно. Жилье и еда тоже за счет города. Кто чувствует, что сможет встать против ворога, записывайтесь у старосты. Далее, мне нужны мастера, а именно: кузнецы, каменщики, металлурги, лекари и просто грамотные люди. Подходите, работы очень много, особенно для плотников, которые будут строитель для вас дома. В первую очередь для тех, кто уже работает, а не сидит на иждивении. Дома будете ставить вдоль реки Доча, по линейке, отмеряя ровные расстояния от дома к дому, шириной улицы не менее 30 аршин. Всю работу по разбивке участков на строительство возлагаю на старосту. Кто может поставить дом себе сам, то милости прошу, заключайте договор со старостой на выделение леса, лошадей, телеги, и стройтесь. Опосля все отработаете. В помощь старосте необходим писарь, лучше два. Оклад будет, как и воинам, 3 рубля, плюс жилье и дрова.

Не успел я закончить речь, как сквозь толпу протиснулись паренек и девушка:

— Можем писать и читать! — чуть ли не хором воскликнули они.

Я достал лист бумаги и карандаш, подал пареньку:

— Напиши свое имя, возраст, откуда ты, и где научился писать и читать!

Паренек взял в руки карандаш и легонько почеркался им по бумаге. Убедившись, что он правильно понял, что это писало, начал свою работу. Подождав немного и видя, что паренек знает грамоту, и, хоть и не быстро, но пишет, я начал знакомиться с девушкой:

— Ты откуда, красавица? — спросил я сразу засмущавшуюся девушку.

— Из Мурома! Деревня была у нас, рядом с городом, а татары напали и сожгли ее вместе с церковью. Всех, кто сопротивлялся, убили, остальных угнали в полон. Отец у меня служил в церкви, батюшка и выучил меня писать, читать и считать. Убили его, и сожгли в церкви! — рассказав, она зарыдала, вспомнив весь ужас пережитого.

— Поедешь со мной в Рязань, учить детей будешь. Жилье дам, пока замуж не выйдешь, опосля думать будем. Жалованье положу, как и говорил, 3 рубля, но зато будешь, как и воины, на всем готовом. Захочешь отдельный дом, пойдешь в закуп, пока не отработаешь! В общем, думай! Если согласна, то иди в телегу к Ермолаю! — закончил я и подошел к пареньку, который уже все написал и ждал меня.

Почерк у него оказался красивый, ровный, и написано почти без ошибок, что по тому времени считалось отличным. Передав его в распоряжение старосты, я вновь обратился к бывшим рабам:

— Итак, определитесь, кто пойдет и куда! Просто так я кормить никого не собираюсь! Записывайтесь по профессиям, строители и подсобные рабочие в город, надо человек сто — сто пятьдесят, плотники — к старосте, на строительство деревни для вас же. Женщины, имеющие свои специальности, тоже подходите и записывайтесь! Может еще есть грамотные, али повара, лекари, ткачихи, портнихи? Подходите, не стесняйтесь! Всем найдем работу!

Подошли еще несколько женщин, одна из них была травницей, знала грамоту, но могла только читать. Три были ткачихи, знали станки и производство тканей из льна, и две портнихи. Как они сказали, могут сшить все, от верхней одежды до платьев и рубах. Этих отправил на телегу к Ермолаю, так как вспомнил, что у меня есть две швейные машинки. Открою супер ателье для богатых. Травницу тоже отправил к Ермолаю, откроют с Ладой больницу. Народ потихоньку подходил, то ко мне, то к старосте. Выделив из них наиболее ценных, таких как металлургов, кузнецов и каменщиков, я лично поговорил с ними. Каменщиков, я сразу сказал старосте, чтобы отправил поутру в город на строительство, вместе с подсобными рабочими, выделив для этого пятнадцать телег. Обратно телеги привезут продукты для лагеря. Жилье для рабочих найдем в городе. Для приготовления пищи и стирки белья сказал старосте, чтобы отобрал десяток женщин, без детей.

Тут ко мне протиснулся знакомый волхв:

— Князь, а для меня работа найдется? — улыбнувшись, спросил он. — Я умею лечить людей и животных, знаю травы и заговоры. Знаю много чего, что не знают люди!

— С тобой мы уже определились там, у татар! Так что поедешь со мной! Где-то с тобой рядом раньше был алхимик, живой еще он, али помер? — спросил я у волхва.

— Зачем он тебе, этот искатель философского камня?

— Ну, камень философский мы искать не станем, а вот другие элементы мы с ним попробуем! — ответил я, имея на алхимика определенные виды, ведь не зря же я покупал учебники по химии!

— Сейчас приведу тебе этого нечистого!

Да, не любили в это время алхимиков за их пристрастие работать с производными серы, так как запах серы ассоциировали с подземными духами, а значит с дьяволом (он же Чернобог).

Алхимик за дорогу совсем отощал и еле передвигался. Отправил я его на телегу к Ермолаю, где женщины положили его на сено в центр телеги, а сами уселись по краям. Сказав Ермолаю вымыть их и переодеть, дабы не было вшей, а Ладе по приезду осмотреть их и накормить, я отправил их в Рязань. Спать пока будут на сеновале, все же лето. Алхимику выделил чулан под лестницей и приказал Ермолаю готовить мастерскую 6 на 6 метров рядом с кузней. Для этого нанять бригаду, дабы за неделю поставили сруб и крышу. Дав все эти указания, я вернулся к металлургам, что стояли вместе с кузнецами и ждали моих решений.

— В общем так, мужики! Надо организовать производство и плавку металла, дабы можно было отливать пушки и другие вещи. Кто мне из вас скажет, что для этого надо? — спросил я.

— Первое — это добывать болотную руду! — выступил тщедушный мужичок с седой бородой и почти лысой головой. — Затем надо побольше угля, лучше березового!

— Подожди, Никодим! — остановил его кряжистый мужик с окладистой бородой. — Лучше все же сложить печь, да с наддувом, вот тебе и железо пойдет, ну а крицу, тут и кузнецы обработают.

— С вами все понятно! — остановил их я. — Положим доменную печь по моему рисунку. От вас только опыт выплавки металла, от меня все остальное! Пока лето, организуйте поиск и сбор болотной руды, до осени надо собрать большой запас. Берите, сколько надо людей и добывайте руду. Пока поставим одну домну в расчете на здешнюю руду, опосля будем работать на привозной.

Дав распоряжения старосте о строительстве домны возле пилорамы, где ее можно было бы подсоединить к валу отбора мощности для работы мехов, которые нагнетали в домну воздух, я, отпустив металлургов и кузнецов, отправился домой.

С утра, как наместник и воевода, я принимал людей с жалобами и прошениями. Первым с отчетом за сутки пришел сотник городской стражи, отвечающий за порядок в городе:

— За сутки были задержаны два конокрада, один вор на рынке, девять буйных пьяных, потушен один пожар, и два смерда убиты в драке в трактире, убивцы задержаны!

— Хорошо, Иван Степанович! После обеда подведите их на суд, нечего задарма их в тюрьме кормить! — ответил я и отпустил сотника.

Было несколько жалобщиков, но их я отправил к помощнику, так как не было там ничего существенного, обычная склока, вечная тема жлобства. Правда, читая очередную анонимку, я нашел и что-то для себя: доводил до воеводы некий Ивашка (правда, откуда он знает грамоту?), что купец Исмаил Булгарский знается по ночам с татями, что шастают к нему, как только пропоют последние петухи. Что-то они затевают против царя и отечества! Как мне не хватало здесь Адышева с его армией филеров[2]! Придется разруливать это самому, не хочется, чтобы в тылу была «пятая колонна»[3].

Зная адрес, решил сегодня проследить, и, если будет возможность, задержать «татей». Вызвал сотника, которого наградили орденом 2 степени, и, прочитав ему анонимку, предложил сегодня ночью, взяв два десятка воинов, окружить и задержать неизвестных. Воинов необходимо вооружить револьверами и холодным оружием для ближнего боя.

С вечера тихо окружили стоящий немного в стороне дом купца Исмаила Булгарского. Залегли в траве, чуть в стороне от забора, за которым бегали и изредка взлаивали злые собаки. Предупредив воинов о тишине и скрытности, стали ждать визитеров. Ночь стояла тихая, безлунная. Стрекотали кузнечики, тихо гудели комары, и где-то в городе слышался смех и визг девушек, гуляющих с парнями.

Уже за полночь, когда звуки из города стихли, послышался тихий стук копыт и скрип телеги. Возле ворот черным пятном нарисовалась лошадь, запряженная в телегу. Сколько сидело человек, было трудно распознать, да пока и не требовалось. Раздались условные стуки в калитку, и вот ворота распахнулись, пропуская гостей. Подняв ракетницу, я выпустил осветительную ракету, она же и была сигналом к захвату. Яркий свет озарил все подворье и группу вооруженных людей, стоящих возле груженой телеги. Не ожидавшие нападения и ослепленные светом ракеты «тати» оказались легкой добычей для моих тренированных парней. Миг, и вот все семь так называемых «татей» лежат оглушенные на земле. Воины, обыскав телегу, обнаружили целый арсенал: тут были к наконечники копий и стрел, сабли татарские, порох, пули и фузеи.

Еще больше оружия нашли в доме, где задержали еще четверых мужчин и самого Исмаила. Торопиться не стали, пока воины проводили углубленный обыск дома, я стал проводить допрос. Развели пленных по отдельности, дабы они не могли сговориться, начали допрос с Исмаила:

— Кто эти люди? Почему у тебя в доме столько оружия?

Он, как последний партизан, только мычал от боли, но ничего не говорил. Следующий же оказался более словоохотливым, особенно когда ему отрезали одно ухо. Тут он и заговорил. Оказывается, Исмаил готовил вооруженное выступление, когда крымский хан осадит Рязань. Он должен был ночью захватить и открыть ворота, перебив стражу. Вошедшим войскам показать все главные цели в городе, помогая обойти пункты сопротивления, и ударить с тыла. Вот и не читай анонимки! Всех арестованных отвели в тюрьму для дальнейшего разбирательства.

Пока у этих вырвали жало, но кто может гарантировать, что это одна ячейка? И что мне не сиделось просто в купцах, все надо лезть вперед! Вот теперь и разгребай, воевода хренов! Шутки — шутками, а надо узнать, когда запланировано нападение на город. Я спустился в подземелье тюрьмы, где располагалась пыточная. Как и полагается, горел огонь в жаровне, на раскаленных углях лежали приспособления для развязывания языка. У стены на дыбе висел Исмаил, глаза на избитом лице были закрыты, грудь вздымалась от тяжелого дыхания. Рубцы от кнута на спине еще кровоточили, напоминая о недавней экзекуции. Невдалеке на скамье сидел палач с подручным, отдыхая и потягивая холодное пиво.

— Ну, как он? Говорит? — спросил я у «пыточного» мастера.

— Ничего, скоро запоет! Мы пока еще только разминаемся! — с ухмылкой ответил палач, вытирая рукавом губы от пивной пены. — Сейчас нагреются инструменты, и приступим!

— Главное, узнайте время, когда татарва попытается напасть! — предупредил их я. — Сколько времени у нас есть, чтобы подготовиться к встрече, да об других изменниках, если есть!

Часа через два ко мне зашел его молодой помощник и принес на свитке записанные показания Исмаила, где он признается в том, что он служил крымскому хану Гирею и готовился ударить в спину, когда хан осадит Рязань. Его известили, чтобы он был готов к маю-июню следующего года, но возможно, что время изменят, так как среди руководства Рязани есть у хана свой человек. Кто он, Исмаил не знает, так как ему случайно проговорился связной.

— Кто связной? Когда будет снова? Кто в руководстве предатель? — я засыпал писаря вопросами, на что он спокойным монотонным голосом продолжил:

— Далее мы не смогли у него ничего узнать, так как под пытками он скончался! Разрешите приступить к допросу других предателей?

— Приступай, милейший! Если будут другие новости или другая цепочка к предателям, сразу ко мне! — налив кубок ромейского вина и отпив пару глотков, в знак уважения протянул писарю:

— Пей, за хорошую работу! Да постарайтесь с палачом не угробить мне этих пленных! Продадим опосля их на галеры, это будет похуже смерти им! — тот с благодарностью принял кубок и, выпив, тихо скрылся за дверью.

Так, а теперь надо думать, как подготовиться к встрече татар. То, что весной будет поход хана Гирея на Рязань, а далее на Москву, я не сомневался. Купцы, ходившие с товаром в Крым, доносили, что силы собираются немалые, только и разговоров о том, что надо наказать урусов и сжечь Москву. К этому же их подталкивала Турция, которая выделила для этого похода тяжеловооруженную конницу в количестве 10 тысяч воинов. Итого, по моим прикидам набиралось у крымского хана не менее 50–60 тысяч против моих 10 тысяч. Значит, надо попробовать их проредить до подхода к Рязани, а для этого тренировать своих новых воинов, гонять до седьмого пота. Как говорил Суворов: «Тяжело в учении, легко в бою!».

На улице уже рассвело, а я еще и спать не ложился, когда пришел писарь с донесением из пыточной. Только один из всех пытаемых дал дополнительные сведения, куда ездил купец, но что он делал в тех домах, он не знает, так как оставался на улице с лошадьми. Больше ничего они не знали. Так, хотя бы мы знаем, куда ездил Исмаил! Как мне не хватает помощника, такого же как Адышев, который взял бы на себя все эти расследования! Стоп! Алексей Федорович же говорил, если что — обращайся, он поможет. Переодевшись и захватив с собой самовар на 3 литра, я спустился во двор и приказал седлать коня. Полусонный слуга стал готовить меня к отъезду, даже не интересуясь, куда это я в такую рань собрался. Взяв с собой за пояс два пистолета, я нацепил саблю и выехал со двора. Городские ворота были еще закрыты, но воины, увидев меня, стали их открывать. Десятник, подойдя ко мне, спросил, надо ли мне охрану, но я категорично отказался. Не говорить же ему, что я скоро перенесусь в Москву. Доехав до опушки леса, я свернул с дороги в лес, где, повернув кольцо, представил, что я рядом с Москвой. Миг, — и я, как сидел на коне, так и оказался возле нее, где-то в километре. Вдали виднелись купола церквей, вились легкие дымки из труб, слышался шум пробуждающегося города. Где-то сзади приближался перестук колес и поскрипывание телег, но пока за поворотом их не было видно. Я тронул коня и направился к воротам города.

Подъехал к дому Александра Федоровича уже где-то около шести утра. Рановато, пожалуй, но служба есть служба. Постучал рукоятью пистолета в дубовые ворота, не слезая с коня. На стук открылось окошечко в створке ворот:

— Чего надо? Чего будишь хозяев? — довольно недружелюбно спросила заросшая морда стражника.

— Передай, что князь Федоров желает видеть Александра Федоровича по государственному делу!

— Прошу подождать, господин князь, не признали! — уже другим голосом ответил стражник, и тут же отправил другого сообщить, что прибыл князь Федоров.

Минут через десять ворота заскрипели, пропуская меня во двор. Спешившись, я передал коня прислуге, а сам с самоваром и свитками допроса Исмаила направился к крыльцу. Навстречу вышел уже одетый и бодрый Адышев, как будто он и не спал:

— Ба, Андрей Иванович! Какими судьбами! Даже не сообщили с оказией, что Вы собираетесь нас навестить! — распахнув свои объятия и похлопывая меня по плечам и спине, восклицал он.

— По делам, Алексей Федорович, по государственным! Как только узнал новости, сразу к Вам за помощью!

— Ну что ж, пойдем в кабинет, потолкуем, да и позавтракаем. Думаю, что ты с дороги еще ничего и не ел.

Мы прошли в кабинет, где я рассказал Адышеву об анонимке, захвате купца и допросе, передав ему свитки. Сказал также, что по моим подсчетам армия хана Гирея вместе с турками будет около 60 тысяч. Ожидать нападения нужно будет где-то в начале мая или в июне. Главное, чтобы татары не договорились с Литовским княжеством и поляками и не ударили с двух сторон, тогда точно будет очень трудно устоять. Закончив рассказ, я посмотрел на задумчивое лицо хозяина. Тот молчал, переваривая полученную информацию.

— Да! — крякнул он, как будто очнувшись от своих дум. — Озадачил ты меня! С литовцами и поляками мы разберемся. Есть у меня кое-какие письма, которые можно подкинуть польскому королю, о сговоре литовцев с Османской империей, дабы захватить и разделить Польшу. Пока они будут грызться между собой, надо попытаться разбить хана. Что ты собираешься делать, чтобы не пропустить ворога к Москве?

— Ну, для этого укрепляем города Белгород, Курск, Елец и Одоев! Рязань у меня уже почти готова к обороне. Я же буду со своим спецназом кусать их со всех сторон. Для этого подготовлю и скоростные ладьи, и пушки, и много чего еще. Пока они начнут осаду города, я буду бить их сзади, так что не допустим татар до Москвы. Мне просто сейчас надо усилить гарнизоны городов, дать им побольше пушек и пороха. Отвести мирных людей от путей следования татар, чтобы не могли они найти пропитания. Вот так, как-то! Нужны полномочия, чтобы я мог заставить всех тамошних бояр и воевод встать на защиту земли русской. Где добрым воззванием, а где силой указа царя нашего, Ивана Васильевича! Ну, а кто упрямиться будет, то и наказать его чтобы мог. — закончил я свои мысли.

— Будет тебе такой указ, Андрей Иванович! Давай откушаем, да поедем в Кремль, к государю нашему с докладом!

— Тут я тебе подарок маленький привез, Алексей Федорович. — ставя на стол начищенный до золотистого блеска самовар, весь в медалях.

— А что это за чудо такое? — разглядывая его со всех сторон, поинтересовался Адышев.

— Называется самовар, вот сюда заливается вода, а здесь разводится огонь, или насыпаются угли. Когда закипит, из грана наливается в чашку. Только поставить надо трубу, чтобы дома греть чай, в общем, ты пока на Руси первый обладатель самовара! — объяснил ему я.

Налюбовавшись на самовар и позавтракав, мы поехали в Кремль к царю. Пропустили нас быстро, хотя Адышева предупредили, что Иван Васильевич еще не завтракал, поэтому может быть в плохом настроении. Конечно же его это не остановило, и вот перед нами вновь государь всея Руси Иван Грозный IV. Лицо его и на самом деле вначале было недовольное, все же визитер такой ранний, но увидев позади Адышева меня, Иван Васильевич расплылся в искренней улыбке:

— Князь, Андрей Иванович! Вот кого не ожидал в сей ранний час! Ну, здравствуй, друг ты мой сердечный! Пойдемте, откушайте вместе со мной, да и расскажите, что случилось, ведь не просто так заявились в такую рань?

За легким завтраком, где царь кушал какую-то кашу (все ж желудок, по-видимому, беспокоил, да и Успенский пост был), Адышев ему вкратце все и рассказал: и о раскрытом заговоре, и о том, что в мае возможно нападение крымского хана Девлет-Гирея с его 60-тысячной армией, поддерживаемого Турцией. И что особо опасно, если они сумеют сговориться с Литвой и Польшей. Царь даже перестал кушать:

— Ну, и что вы предлагаете, мои верные друзья?

— Андрей Иванович предложил на пути войска делать засады и трепать его с разных сторон. Укусили, отошли! С другой стороны, укусили, снова отошли. Когда те обложат город, ударить сзади, стараясь обезглавить войско ворога. Тем более, есть у нас и секретное оружие, и пушки, так что, думаю, выстоим! — рассказал Алексей Федорович царю примерный мой план.

— А ты что добавишь, князь? — спросил меня царь.

— Надо в каждый город, стоящий на пути врага, направить не менее пяти тысяч стрельцов, вооруженных фузеями с большим запасом пороха и картечи. Желательно добавить туда пушек и пушкарей. Как только замерзнут реки, отправить отряды на усиление гарнизонов. Дать указ на пополнение запаса продовольствия в городах: Белгород, Курск и Елец. До Одоева, я думаю, татар не допущу, повернут обратно. А вот людей из деревень и хуторов надо с дороги татар убрать, чтобы шли они и голодали. Ну, а мы их свинцом и накормим! Уже сейчас надо начинать укреплять эти города, ставить заграждения, обновлять и ремонтировать стены и рвы, копать ловушки. Да, много работы будет, главное, обучить гарнизоны обращаться с оружием. Поэтому, Иван Васильевич, прошу на это время заменить меня в Рязани на достойного человека!

— Что, опять Ивана Михайловича ставить? — удивился царь.

— У тебя, государь, есть и другие верные люди, вот, например, брат Алексея Федоровича.

— Даниил! — тут больше царя удивился сам Адышев, попытавшись меня остановить, но я продолжил:

— Главное, он тебе верен, да и Алексей Федорович где-то подскажет, где-то поможет. Никто не рождается сразу воеводой, научится, было бы желание! Да и людей я оставлю возле него верных, помогут на первых порах! — аргументировал я свое предложение.

— А что, может и вправду поставить твоего Даниила Федоровича на воеводство? Нечего ему с боярами скамьи протирать на пирах, да зайцев гонять по посевам! Что скажешь, друг мой? — обратился царь к онемевшему Адышеву.

— Благодарю, государь мой, за милость! — поклонился он.

— Да не меня благодари, а друга нашего Андрея Ивановича. Видишь, как разложил и объяснил, да и прав он. В Рязани все налажено, гарнизон обучен и готов, только поддерживать в таком же состоянии. Да и ты, я думаю, отправишь своих людишек для искоренения всех заговоров как в Рязани, так и в Белгороде, Курске и прочих, которые назовет князь. В спину защитникам городов не должны ударить заговорщики. Сегодня я подготовлю указы: о направлении войск с пушками и запасами в перечисленные города, о назначении Даниила Федоровича Адышева — воеводой и моим наместником в Рязани, а Андрея Ивановича — главнокомандующим южной армии с подчинением ему всех гарнизонов и войск от Белгорода до Москвы. Ты же, Алексей Федорович, возглавишь тайную службу, будешь бороться с заговорщиками и врагами государства! Для этой цели не жалей ни денег, ни сил своих и людишек! В зародыше уничтожай их, а палача я тебе дам знатного: Малюта Скуратов, тот еще мастер «ножа и топора», от одного его вида уже враги дрожат! — улыбнувшись, царь поднялся из-за стола, перекрестился на иконы:

— Пойдемте на заутреннюю, други мои, помолимся о помощи нашим делам Господу.

После заутренней молитвы, я последним принял причастие у Сильвестра, после чего рассказал последние новости из Рязани, упустив, конечно, раскрытие заговора и планы по защите от татар. Больше всего заострял на строительстве дома кино, деревни для пленных, заводов, и прочее. Не забыл и об учебе детей, он тоже рассказал, что взял десять мальчишек из бедных семей и учит их читать и писать. На пожертвования он их кормит и одевает. Ну, а они помогают ему в свободное от учебы время прибираться в церкви и возле нее. Лицо его излучало доброту, и я не сомневался, дай ему Господь силы, и он вырастит из них хороших, добрых христиан. Попрощавшись с ним, я направился к выходу. На улице меня уже ждал Адышев с Указами, которые он забрал из царской канцелярии.

— Я, Алексей Федорович, сейчас отправляюсь обратно, а ты постарайся побыстрее отправить Даниила Федоровича и его помощников в Рязань. Да соглядатаев своих хороших с письмами об оказании всякой помощи от воевод Белгорода, Курска и Елецка, не забудь отправить. Чувствую, что там тоже заговоры зреют. Тут уж твоя крепкая рука нужна, Алексей Федорович. — польстил я Адышеву.

Попрощавшись, у дома Адышева я сел на своего коня и отправился в обратный путь. Конечно, война — войною, но, как говорится, и кушать хотца, а у меня мои деревни с жителями еще не готовы к зиме, особенно беженцы. Надо вспахать по осени пашни, сделать запас зерна, муки, соли. Да много чего надо, если бы, конечно, была техника, то можно все по осени и успеть. Мысль, ухваченная за ниточку, уже обосновывалась и вырисовывалась, осталось только ее воплотить в жизнь. Для этого мне нужен волхв, которого я освободил из плена татар. Я перенесся в свою деревню, в березовом колке[4], чтобы не видели жители. Оттуда направил коня к дому старосты. На месте его не застал, сказали, что на доме князя. Голос старосты услышал еще издалека, кого-то распекал, не стесняясь в выражениях. Увидев меня, он бросил провинившихся и подбежал ко мне, придерживая коня, пока я спрыгивал.

— Здравствуй, батюшка Андрей Иванович! — приветствовал он меня.

— И ты не хворай, Алексей! — ответил я ему с улыбкой и, приобняв, попросил найти из бывших рабов волхва.

Вскоре дружинники привели его ко мне. За это время он немного поправился, но одежа была так же истрепана. Окинув его взглядом, я пригласил его в дом, где попросил накрыть стол в моем кабинете на две персоны. Вскоре мы обедали со стариком, где я спросил, как можно увеличить силу Сварога, для того, чтобы перенести нужные людям машины, для обработки полей.

Подумав, медленно пережевывая пищу, он достал из-за пазухи кривой нож с рукояткой, обмотанной кожей.

— Это жертвенный нож! Сейчас я научу тебя молитве, когда будешь произносить ее, капай свою кровь вокруг предмета, обходя его по кругу. Когда замкнешь круг и дочитаешь молитву, поверни кольцо. — сказал волхв и начал диктовать молитву.

Глава 2. Подсобное хозяйство

И вот я снова в Москве на даче у «Алкаши», в кармане американские «рубли», которые срочно необходимо поменять на советские «деревянные». А моего старого приятеля нет, дом на замке и, по-видимому, давненько, так как трава вновь затянула тропинку от калитки до крыльца. Придется переноситься в то же время, когда мы с ним тут пьянствовали, то есть корректировать время. Забрался в польский автофургон «Ныса» на кресло водителя, представил тот день, когда он опохмелялся пивом, и повернул кольцо. Вновь вспышка, и вот я слышу за дверями кряхтение, а потом радостный вопль Аркаши, когда он нашел пиво. Я вышел из гаража, и на крыльце появилась счастливая рожа пьяненького «Алкаши», который большими глотками осушал бутылку с пивом.

Ну как, полегчало? спросил я его.

Кайф! Маловато, правда! он посмотрел на последнюю оставшуюся бутылку.

Да ладно, поехали в город, еще заработаешь на обмене, по твоим расценкам — со штуки баксов сто твоих. А мне надо поменять пять штук, так что «пятихатку»[5] заработаешь! соблазнял я.

И ящик пива! — тут же поднял расценки «Алкаша».

Если ты достанешь бланк с гербовой печатью нефтяной или газовой компании, я тебе не ящик пива, а ящик водки куплю! — предложил ему я.

По рукам! Только мне позвонить другу надо, он в Министерстве нефти и газа работает. — отрыгнул пивные газы хозяин.

Так поехали! Давай допивай, и погнали!

В городе остановились у ближайшего таксофона, откуда Аркаша и позвонил другу на работу, пообещав в ближайшем времени за два гербовых листа с печатью хорошо того напоить. На том и сошлись.

Через два часа листки тебе будут! — заверил он меня.

Обмен денег прошел на том же месте как по сценарию. Золотозубый уголовник с толстой барсеткой, и охранник с дубиной, правда, в этот раз он был не такой напряженный. Получив каждый свое, мы расстались, довольные друг другом. Я рассчитался с Аркашей, и он, «стрельнув» вдогонку десятку, тут же побежал к ближайшей пивнушке. Пришлось идти с ним, так как надо было получить гербовые листы предприятия. Подхватив качающегося посредника, который уже основательно заправился пивом, я отвел его в фургон, где он вскоре благополучно захрапел, растянувшись на сиденьях. Встреча была назначена в этом парке в фургоне, поэтому оставалось ждать еще час-полтора. Дверь открылась даже немного раньше, и в проеме появилась простая деревенская рожа.

Аркаша где? — спросила эта рожа.

Вон, спит на заднем сидении!

А кто со мной рассчитается?

Покажи вначале, что принес!

Он достал из папки два листа с шапкой «Министерство нефти и газа СССР» и гербовой печатью внизу. Я вынул двадцатидолларовую бумажку из кармана, и обмен прошел на «ура». Бумажка у него испарилась где-то в карманах, и он, сказав, что готов в дальнейшем снова помочь мне, исчез так же, как и появился. Я же поехал и приобрел вновь пишущую машинку, так как теперь мне надо было подготовить письмо-заявку на покупку техники и сельхозорудий для строящегося подсобного хозяйства в нефтегазовой Тюмени.

Узнав в справочной адрес «Сельхозтехники», я поехал туда, где встретился с главным механиком. Дело было перед обедом, и я пригласил его посидеть в ближайшем кафе, так как хотел с ним поговорить с глазу на глаз. Он оказался неглупый, и мы на его «Жигулях», проехав квартала два, остановились у невзрачной пельменной. Заказав по две порции пельменей, кстати, довольно вкусных, и по сто грамм коньячку, я выложил перед ним заявку на сельхозтехнику:

Трактор ДТ-75 — 2 шт.

Трактор МТЗ-82 — 2 шт.

Трактор Т-16М (шасси) — 2 шт.

Телеги прицепные самосвальные тракторные — 2 шт.

Плуг 4-корпусный — 2 шт.

Плуг 3-корпусный — 2 шт.

Автомобиль ГАЗ-66Д Самосвал — 2 шт.


Были в заявке еще сеялки и картофелекопалки, и многое другое, что даст мне быстро развить сельское хозяйство на моих больших землях.

Прочитав все это, он задумался, и, выпив свои сто грамм, отодвинул листок мне обратно:

В порядке очереди! Зайдете через полгода или даже год! Известим Вас, как все это появится.

Ну что Вы! Я же понимаю! — достав пачку долларов, я сунул ее под заявку.

Он приподнял листок и, окинув ее опытным взглядом, а это была стоимость «Волги», сунул пачку в карман вместе с заявкой:

Завтра будет готово!

А нельзя ли все это собрать в одном помещении или ангаре, чтобы я мог сфотографировать и отправить своему руководству. И если можно, то за отдельную плату мне бы хотелось, чтобы там было по пять тонн соляры и бензина в бочках. — и я вновь сунул в его карман пачку долларов.

Он удовлетворенно кивнул и, попрощавшись со мной, уехал «пробивать» мои дела. Я же поехал в магазин «Ткани и фурнитура», где выбрал пять швейных машинок «Подольск», двадцать тюков тканей ситцевых разных красивых расцветок, кучу различного цвета ниток для шитья, пуговиц, бельевой резинки и прочего швейного барахла (иголки, ножницы, шпульки для машинок). Загрузив все это в фургон, я поехал отсыпаться. Аркаша, возле которого я поставил обещанный ящик водки и закуску, уже спал как убитый, опустошив одну бутылку водки. Запах в фургоне стоял специфический от этого «Алкаши», хорошо, что гаишников на трассе не было. Загнав машину в гараж, я выгрузил из нее все покупки и перенесся в Рязань, сгрузив все, как всегда, в конюшню, так как в моих комнатах можно было покалечиться о завалы нужных вещей. Пригласив портных, я показал им материю и машинки, на которых они уже умели работать, и приказал перенести все это к Ермолаю на телегу и отвезти в дом Исмаила, где они будут жить и работать. Сделаем там модное ателье. Надо будет разжиться завтра старыми журналами «Мода», да купить недорогих халатов и платьиц для образцов, нижнее белье, там лифчики разных размеров, плавки, комбинации, чтобы мои швеи могли шить такое у себя. В общем, увидим и разберемся, и я улыбнулся, представляя себя в женском магазине.

Утром я перенесся в гараж и направился в «Сельхозтехнику». Секретарша, доложив главному механику, что прибыл представитель из Тюмени, пригласила меня в кабинет. Хозяин встретил меня с улыбкой, встав из-за стола, и поздоровался крепким рукопожатием:

Заказ Ваш собран в отдельном ангаре, можете смотреть и фотографировать! — обрадовал он меня.

Ну, если Вас не затруднит, то давайте пройдем и посмотрим. — предложил ему я.

Ангар был самым крайним из всех. Открыв замок на воротах, мы зашли в полутемное помещение. Техникой было заставлена почти вся площадь ангара. Сверкая свежей краской, стояли трактора и самосвалы, сеялки и плуги. В углу, отдельными друг от друга группами, стояли бочки с горючим. Пройдя и проверив все по списку, я вынул тоненькую пачку баксов и, сунув ее ему в карман рубашки, попросил разовый пропуск для фотографирования техники, так как фотоаппарат в гостинице, и я смогу приехать только к концу рабочего дня. Он, согласно кивнув головой, отдал мне ключ от ворот, взяв с меня обещание, что я его оставлю на проходной, и мы пошли к начальнику охраны, где он мне выписал пропуск. До вечера у меня еще было время, и я поехал в женский трикотаж, где купил штук десять халатиков, столько же платьев различных фасонов, по два бюстгалтера разных размеров и фасонов, ну и другие женские вещи. Объяснил продавщицам, что открываем пошивочное ателье в Тюмени, вот и беру на образцы. Тут я не лукавил, разве что в другом месте и времени. Заехал по пути в букинистический магазин и купил все подшивки журнала «Мода», надо же с чего-то начинать. Приглядев рядом с «Сельхозтехникой» пустынный тенистый сквер, куда можно перенестись, я поехал на дачу, в гараж. Пока было время, перенес вещи в свою комнату в Рязани, и тут же вернулся обратно в Москву, прихватив; жертвенный нож волхва и написанную им молитву Сворогу. Сейчас и попробуем, сможем мы перенести все это или нет. Вахтер, равнодушно взглянув на пропуск, махнул рукой: «Проходи!». Зная дорогу, я уверенно направился к ангару. Работники к концу дня уже рассосались и на территории ни кого не было видно, значит ни кого я не заинтересую своим ритуалом. Полоснув ритуальным ножом по левой ладони и брызгая кровью по наружному периметру ангара я зашептал молитву волхва к Сварогу: Свароже, Дидо Рода Небесного, ты творец мира Явного — Солнца, Звезд и Земли — Матушки. В тебе сила творения великая сущая, коя в хозяевах рода нашего проявляется, Ты есть начало, всяким деяньям благим, что в сердцах рождаются, в уме созревают и в Яви плоды свои приносят. Разве могу я начать без благословения Твоего? Молвлю к отцу Небесному, пусть благословит дело мое правое, пусть воодушевит Светом своим, чтобы сотворил я на добро и радость Свету Белому, роду Православному, и родичам моим.

Слава Сварогу!

Обойдя ангар и сомкнув кольцо крови, я закончил молитву и повернул кольцо, представив свое поместье, задний его двор.

Очнулся я не очень скоро, все ж на здоровье большая потеря крови отражается. Позади меня стоял ангар, а передо мной уже достроенный мой дом. Так как был вечер и темнело, рабочие уже разошлись, и свидетелей не было, а то могли бы и прибить меня как нечистую силу. Перенесся обратно в Рязань. Нечего тут мозолить глаза, завтра официально приеду с Ермолаем и Степаном. Откроем и посмотрим, что у нас перенеслось. Утром велел запрягать телегу и седлать моего коня. Собрался быстро, так как не терпелось взглянуть вблизи на технику. Совесть о том, что она украдена, меня не мучила, так как нагоняй будет главному механику, а он явный взяточник, вот и квиты. Эта же техника поможет в развитии Руси и защите ее от врагов. Не для себя старался, мне бы хватило и богатств из бункера, а это я взял для народа.

Ермолай с сыном ехали на телеге позади меня, чтобы пыль, поднятая ими, не мешала мне, да и плелись они все же тише меня, хоть я и не гнал, хотя душе не терпелось окунуться в мир техники.

Подъехали мы к деревне, а народу не видать, все они собрались вокруг ангара, тихо переговаривались между собой, не зная, как воспринять это чудо. К добру это, али ко злу. Увидев меня, расступились, и ко мне подошел староста:

Вот, батюшка, чудо какое у нас случилось, сарай железный за ночь вырос, так вот и гадаем, это Господь знак послал, али происки нечистого?

Господь внял моим молитвам! Вместе с государем молились мы в его церкви, чтобы спас Он Русь нашу от ворогов и татей, чтобы дал нам оружие невиданное, которое русским помогает и хлеб выращивать, и врагов убивать. Вот видите, ключ волшебный, Господь мне явился во сне и сказал, что под его иконой лежит ключ: — Возьми сей ключ и открой им железную дверь, что найдешь в своем поместье. Там, ты найдешь оружие невиданное — шесть железных коней, каждый из которых в сотню раз мощнее, чем самый сильный конь. Они помогут тебе и государю уничтожить врагов ваших, а потом будут пахать, косить и возить тяжести, заменяя кучу лошадей. Давайте же откроем и посмотрим на подарки от Господа нашего!!! — люди зачарованно смотрели и стояла глубокая тишина, заглушаемая лишь стрекотанием кузнечиков и криками петухов из деревни.

Распахнув двери, все увидели ряды техники, стоящей на бетонных плитах пола. Подозвав Степана, который уже знал, что такое техника и горючее, я попросил заправить вот из этих бочек трактора и показал, какие и куда заливать. Отец взялся ему помогать, тут же подошли ребята старосты, мои сварщики, и вскоре вся техника была заправлена солярой. Настала очередь самосвалов. Их уже заправляли из других бочек — бензином. Попросил заправить бензином и пусковые двигатели на ДТ-75. Вскоре, дернув за магнето, я запустил пускач на одном тракторе, и его стрекот через мгновение сменился глухим мощным рокотом дизеля. Сев в кабину, я тронул рычаги и, развернувшись, выехал во двор, подняв предварительно бульдозерную лопату. Народ отпрянул в сторону от такого «зверя», который дымил из трубы и рычал по страшному. Я вылез из кабины, не глуша двигателя:

Ну как, мужики, испугаются его татары? А сколько земли он вспахать может, вон его плуг стоит, сразу четыре лемеха, не одну десятину за день вспашет, а тут его товарищи, тоже не отстанут. Хлеб и сено тоже они скосят и вывезут вон в тех телегах, да и сами же и разгрузят все это, а пока надо мне десять человек, кто будет учиться ими управлять. Большимилюдьми будут они после того, как научатся ездить на этих машинах!

После долгих уговоров и обещаний всяких благ, я набрал десять человек, правда половиной из них были три моих сварщика, Степан и его отец Ермолай, остальные были из бывших рабов, которым я пообещал поставить избы, если они научатся работать на этой технике. Махнув рукой, они согласились, лишь бы отомстить ненавистным татарам, раз Господь дал такое оружие. Сказав старосте, чтобы все расходились по рабочим местам, я начал учить мужиков управлять гусеничным трактором. Вначале, как заводить пускач, как потом пустить дизель, как трогаться, как останавливать, в общем, за день они научились водить гусеничные ДТ-75 лихо. Даже научились работать с навесным оборудованием, проще с «навеской». Завтра начнем пахать целину, подготавливая пашню к весеннему севу. Выпускаем два гусеничных трактора и два МТЗ-82. На следующий день, прицепив плуги и тяжелые бороны на «навеску», поехали на будущие поля. Я на МТЗ, а ребята на гусеничных тракторах, остальные пешим порядком, благо пути недалеко, всего с километр. Посадив ученика рядом в кабину, я опустил плуг и начал первую полосу, следом, как я и учил, пошел с небольшим отставанием, как бы уступом, другой трактор, следом за ним так же тронул свой трактор Ермолай. И вот черная, как бы маслянистая свежевспаханная полоса земли оставалась за нами. Предплужники сбрасывали верхний дернистый пласт на дно борозды, а отвал лемеха наваливал сверху на него пласт земли. Сзади наезжала тяжелая борона, разбивая комки, оставляя ровную, красивую, чистую от травы полоску земли. Трактора шли ровно, как по линейке, выдерживая одинаковую друг от друга дистанцию. Народ толпился у края поля, выражая свое восхищение шумными возгласами. Сделав круг, от противоположного края трактора пошли обратно, и вскоре я остановил свой МТЗ-82 возле учеников. Посадив на свое место сидевшего рядом со мной ученика, а рядом с ним другого, которого уже он будет учить работе на тракторе, я поехал на телеге со старостой за вторым МТЗ, который остался перед ангаром. И вот уже все четыре трактора пашут целину, удивляя селян, которые поверили в чудо Господнее. На их глазах то, что они мучились, вспахивая сохой, неделями, тут за какой-то час четыре железных коня в легкую обрабатывают целину, да к тому же чисто и без огрехов.

К вечеру трактора закончили вспахивать зябь, и ребята загнали их в ангар. Пропахшие солярой, запыленные, они, несмотря на усталость, были оживленные и радостные. Они покорили этих железных коней, заставили их слушаться, повиноваться малейшему своему движению. Деревенские парни, да и бывшие рабы, смотрели на них с восхищением, как на героев. Пацанята бежали за ними стайкой, старались прикоснуться к каждому. Староста приказал подготовить им баню и стол, втайне мечтая, что теперь с такой техникой они быстро отсеются по ржи, значит освободится много лошадей, которых можно перекинуть на вывозку древесины.

Я осмотрел дом. Он получился на славу. Большой под всем домом просторный подвал 30 на 10 метров, разделенный на три равных части кирпичными перегородками. Вход в центральную часть подвала был из прихожей, сразу же под лестницей, которая шла на второй этаж, а в остальные части подвала можно было попасть с улицы с торцов дома. В одной части разместится кочегарка с генератором и прачечная, а с другого торца подвала размещу химическую лабораторию. Центральный подвал использоваться будет как склад продуктов и напитков.

При входе в дом был большой холл со светлыми окнами. Прямо находилась широкая лестница с резными балясинами, ведущая на второй этаж. Да, тут надо красивую большую люстру, чтобы украшала 150 квадратных метров холла. Красивые, как бы витые, деревянные колонны поддерживали отходящие вправо и влево от центральной лестницы проходы с перилами к комнатам на втором этаже. С каждой стороны на втором этаже находилось по три комнаты. Одним словом, как и было у меня запланировано. Внизу же, с одной стороны холла находилась кухня и санузел, с другой стороны четыре комнаты для прислуги. Осмотрев все здание, прикинул, сколько и какой надо мебели, краски на полы и столярные изделия, проводов и светильников, сантехники… Записав все в записную книжку, чтобы не забыть, рассчитался за стройку с мастером и дал новое задание старосте:

Нужно строить из кирпича здание металлургического завода. Размеры я тебе нарисую. Бери и заключай договор с мастером, пока он не уехал, и за работу. Надо усилить производство кирпича, при нехватке закупай из других мест, но к зиме здание должно стоять. Задняя часть завода должна служить защитой, как крепостная стена, поэтому делай ее без окон. Высота стен не менее 6 саженей[6], длина здания — 70 саженей. С торца закладывайте мощный фундамент для плавильной печи. Печь, я ее нарисую с размерами, делайте из шамотного кирпича[7]. — закончил я.

В общем, конструкцию я уже давно решил взять, как у Демидовых на Урале, изменив только то, что она будет с горячим поддувом от электрокомпрессоров. Высотой домна должна быть не менее 10 метров, в верхнюю часть из них, называемый колошник, загружают сырье. Ниже его в конической части происходит нагрев и восстановительный процесс, когда из железной руды отнимается весь кислород и остается лишь железо. Ниже второго яруса идет «распарка», где происходит само плавление железа, затем ниже еще одна коническая часть печи — заплечики, в которых выделяется из кокса так называемый «восстановительный газ» (моноксид углерода). Ну, а в самом низу — горн, из которого извлекается готовый продукт и отходы. В общем, когда увидел все это своими глазами, да еще гид рассказал, запоминается надолго. Вот и пригодится. Сейчас надо сделать хороший под нее фундамент, все же громадина тяжелая будет. Пока занимаются им, надо съездить посмотреть другую стройку — синематограф. Ермолай со Степаном дожидались меня уже у ворот, чистые после мытья в бане. Мужики предлагали им остаться, попить пиво, которое выставил староста, но Ермолай — не любитель спиртного — отказался.

Приехав в город, сразу же поехал на стройку. Рабочие уже прибыли, и работа кипела вовсю. Люди, как муравьи, сновали по мосткам, поднося кирпич, раствор, где-то громко ругался мастер, обзывая кого-то провинившегося пентюхом[8] и божедурьем[9]. На эти крики я и пошел, зная, что найду там мастера. Тот устраивал разнос каменщику, увидев, что кладка сделана неровно и явно наспех. Переведя его из привилегированного класса каменщиков в подсобные рабочие, и поставив на его место другого, благо выбор работников теперь у него был, он повернулся ко мне:

— Здравствуй, барин! — сдернув колпак и кланяясь, произнес он. — Ну, как с такими работать?! Одни бзыри[10], валандаи[11] и колоброды[12]! А Вы работу требуете быстрее! — начал он снова заводиться.

— Подожди, не горячись! Пойдем, лучше, покажешь свою работу, да скажешь, что тебе еще нужно для стройки. — я взял его за локоть, чтобы человек успокоился. Все ж приятно, когда люди радеют за свою работу, правда, и нервов никаких не хватит.

Второй этаж, предназначенный под гостиницу, был уже выложен, доделывали лишь межкомнатные стены. После чего займутся установкой крыши и «столяркой», то есть окнами и дверями. Значит, по срокам мы укладываемся. Колодец тоже уже вырыли и опустили в него деревянный сруб, место выбрано удачно, угадали в водяную жилу. Пора до осени подготовить отопление, сантехнику и электричество, а это значит, опять в командировку на металлобазу или «блошинку». Нет, сегодня однозначно надо отдохнуть, вымотался за последние дни! Попрощался с мастером, дал ему золотой в награду за хорошую работу, и поехал домой. Пелагея накормила меня вкусным обедом, ворча, что я весь измотался и не жалею ни коня, ни себя! Что исхудал весь с этой стройкой и войной. Что все только на мне «и ездют, и ездют», совсем уже совесть потеряли, подкладывая мне то кусочек пирога, то обжаренное с чесночком куриное бедрышко, ворчала моя стряпуха. Выпив напоследок почти пол-кринки молока, я поднялся к себе с комнату и завалился спать. Все ж права Пелагея, — «и ездют, и ездют на мне, совсем совесть потеряли!» — поэтому уснул я быстро и без снов.

Проснулся часа через два, уже хорошо отдохнувшим, на часах три пополудни, пора съездить к моим портнихам. Взял с собой Ладу, которая с Ермолаем стали моими ближайшими помощниками. Доехали до дома Исмаила быстро, на первом этаже был организован магазин одежды, а на втором — ателье. Тихо стрекотали машинки, за которыми сидели молодые девушки. В стороне от них «колдовали» закройщицы, раскраивая материал. Увидев меня, все поклонились, а ко мне подошла управляющая, женщина бальзаковского возраста.

— Здравствуй, князь Андрей Иванович! Какие будут указания, или хотите, чтобы мы сшили Вам красивую вещь?

— Нет, Мария! Хочу провести рекламу вашего ателье, затем и заехал, чтобы обсудить, как лучше это сделать. Образцы женского белья я вам привез, ткани тоже, фурнитура и нитки есть. Подготовьте по сто штук лифчиков и плавок, комбинаций разных размеров, а мы, как только у вас будет все готово, начнем перед фильмами делать объявления. Привезу вам заграничный манекен, будете его одевать, чтобы люди видели, что и как выглядит. Да побольше шейте сарафанов нарядных, кофточек и юбок! Ну, а сейчас оденьте мою помощницу наряднее, да и белье, что я привез, примерьте, если подойдет — отдайте, я привезу еще!

Отдав распоряжения, я спустился на кухню, где мне налили сбитень и предложили пирог с рыбой. Через час спустилась Лада с Марией. Лицо Лады светилось счастьем, да и выглядела она в новом платье (пусть, и ситцевом) красавицей.

— Спасибо, барин! — поклонилась она мне.

— Помогай, старайся, и тебе вернется! — ответил я и повернулся к Марии. — На днях постараюсь подвезти шерстяные ткани заграничные. «Драп» называется, шейте к осени женские пальто. Фасоны обдумаем вместе с вами, главное, быть впереди моды. Недели хватит, чтобы подготовить выставку-продажу? — спросил я Марию.

— Хватит, князь! Девочки стараются, да им самим интересно работать на таких машинках и с такими тканями!

— Запустим кинотеатр, будет у тебя там постоянная выставка, все богатые заказчицы будут у тебя. Проведем в дом электричество, хоть круглосуточно работайте, будет светло! — обрадовал я управляющую, так как пока дохода от ателье у меня не было, все шили у своих швей.

Надо было дать толчок, показать новейшие наряды. Начнем с недорогих тканей, а затем перейдем на более богатые, для знати.

Сели с Ладой в карету и поехали обратно к дому. Лада вся лучилась, немного же надо человеку для счастья! Надо почаще радовать своих помощников, от таких подарков и у самого положительная энергия поднялась!

Приехав домой, поднялся к себе в кабинет и рухнул на диван, чтобы осмыслить и построить планы. Сейчас мне нужно дождаться нового воеводу Даниила Федоровича с его помощниками, а там и мы отправимся в поход, чтобы уничтожить Девлет-Гирея в зародыше. Тем более, что мои сотники каждый день гоняли подчиненных на стрельбы, занимались рукопашным боем, чисткой оружия и прочими работами, так как я сказал, что возьму в поход только самых лучших, а это и повышенные выплаты, и возможность взять трофеи.

Вечером, когда все улеглись, и ворота закрылись, я убавил фитиль у лампы и, представив раннее утро вчерашнего дня в Тюмени, переместился на дачу. К девяти утра я был уже в ЦУМе, где был богатый выбор тканей. Выбрал по рулону разных расцветок драпа, от белого до черного, набрался десяток рулонов. Грузчик погрузил их на тележку, и как только я рассчитался с удивленной продавщицей, отвез до стоянки, где я сгрузил все в свой «Запорожец». Спросил у грузчика, где можно приобрести штук двадцать манекенов. Тот, почесав затылок, предположил, что, наверное, на швейной фабрике. Поехал туда, благо всего две остановки. На проходной меня направили к замдиректора по общим вопросам. Лысоватый упитанный мужичок разговаривал по телефону, указав мне на стул, он еще минуты две объяснял кому-то, что заказ быстро сделать не получится, так как план никто не отменял, и поэтому придется подождать. Наконец, закончив разговор и вытерев платком пот со лба, он, поздоровавшись, поинтересовался, по какому я вопросу пришел к нему. Я честно ему признался, что меня интересуют манекены женские и мужские в количестве двадцати штук. Он оторопело посмотрел на меня:

— Уважаемый! Мы же не производим манекены, мы — швейная фабрика! — и стал торопливо протирать запотевшие очки.

— Я это знаю! Но мне рекомендовали Вас, сказал, что Вы можете все! — и я положил перед ним пачку двадцатидолларовых банкнот.

Он, оглянувшись на дверь, прикрыл ее папкой и тихим голосом спросил:

— Не новые пойдут? Так называемые бэушные?[13].

— Давай пятнадцать женских и пять мужских. — ответил я.

— Сегодня после работы жди у проходной. Я буду на «вахтовке» номер 62–58 ТЮЕ.

— Ну, а я на белом «Запорожце». Если довезешь до дачи, дам еще сто баксов.

— По рукам! — радостно пожал мне руку замдиректора.

Вечером за мной пылил синий «Газон» с будкой. Подъехав к даче, замдиректора помог мне выгрузить манекены, и еще раз попрощавшись, уехал прятать «баксы». Я же, сложив аккуратно стопкой манекены и тюки с тканью, перенесся в Рязань, на конюшню, примерно в то же время, когда отправлялся. В доме все спали, не стал никого будить и перенесся с кабинет, на свой любимый диван. Лампа тускло освещала комнату, поэтому ни за что не запнулся и ничего не уронил на пол.

Утром меня разбудил шум во дворе и чей-то плач. Я выглянул в окно, у ворот какое-то столпотворение из воинов, Ермолая, дворовых рабочих. Умылся, оделся и вышел во двор, ко мне подошла Лада:

— Андрей Иванович, доброе утро! К Вам женщина просится, плачет!

— Дак пустите, поди не убивать меня идет! А то вон сколько мужиков набежало защищать меня от бабы!

К крыльцу подбежала и рухнула на колени молодая женщина с растрепанными волосами:

— Помоги, батюшка Андрей Иванович! Спаси моего единственного сыночка! Сказали, что только ты можешь его спасти, так как за тобой сам Господь! За кого бы ты не брался лечить, ты всех подымал на ноги, считай с того света возвращал! Спаси моего сыночка, век буду за тебя молиться, в холопки к тебе пойду! — она зарыдала в голос.

Я приказал Ладе принести настойку валерианы и сам накапал ей тридцать капель в кружку с водой. Выпив, она немного успокоилась, и я стал ее расспрашивать. Оказалось, что мальчик 6–7 лет от роду, с сильным жаром второй день, часто рвет его, лихорадит, жалуется на боль в горле, почти ничего не ест, только пьет воду. Отправив Ладу, чтобы принесла мою санитарную сумку с лекарствами и инструментом, поехали в карете к дому больного. Домик был на окраине города, старенький, покосившийся, с окнами, затянутыми бычьими пузырями. Земляной пол был чисто выметен. Позади избы стояла печь с трубой наружу (раньше частенько избы топились «по-черному», дым выходил через отверстие в крыше, так как за каждую трубу вводился налог на дым). В углу на топчане, укрытый толстой дерюгой, лежал мальчик с бледным лицом и закрытыми глазами. Поставив сумку на чисто выскобленный стол, я попросил согреть воду и, достав три марлевые повязки, одну одел сам, другую дал Ладе, и третью — хозяйке:

— Одевайте, если я не ошибаюсь, у него заразная болезнь, и дай Бог вам миновать ее. Если мы не опоздали, то он выздоровеет.

Взяв лопатку и фонарик из сумки, я, приоткрыв ребенку рот, осветил его миндалины. Как я и думал, на воспаленных миндалинах виднелась пленка, характерная при дифтерите. Лекарства у меня в сумке не было для его лечения. Поставил капельницу глюкозы, все ж какое-то питание, и поддержит силы ребенка. Бутыль привязал к вбитому в паз бревен колышку, дал аспирину матери, сказав, как проснется, чтобы развела в воде и попоила, а сам отправился домой, надо было срочно перемещаться на аптечные склады. С собой у меня были и доллары, и рубли. Переодевшись в свои джинсы и свитер, я вновь пылил в Тюмень к открытию аптечных складов. Забежав к заведующей, которая меня знала хорошо еще по работе во второй городской больнице, я попросил ее подготовить 100 пачек Анатоксина Дифтерийно-Столбнячного, или проще АДС, Джозамицина (он же Вильпрафен) — так же 100 упаковок, для взрослых Клиндомицина от дифтерии, а также 1000 доз противотоксичной дифтерийной сыворотки. Рассчитался с ней валютой, все же знали друг друга давно, я попросил подготовить вакцины от оспы и холеры, а также лекарства от дизентерии и брюшного тифа. Сказал, что рассчитаюсь также валютой. После чего, загрузив все богатство в «Запорожец», я благополучно с пересадкой добрался до Рязани, вернувшись в раннее утро. Подготовил сумку с лекарствами, и как только послышался шум у ворот, я выбежал уже готовый ехать. Приказал запрячь карету, я посадил убитую горем мать, и мы помчались к ее дому.

Поставил мальчику противотоксичную сыворотку от дифтерии и, подготовив блистер с Вильпрафеном, который отдал матери, чтобы давала по полтаблетки утром и вечером, пока не выпьет все, то есть курс 10 дней. Снова воткнул колышек в стену над головой мальчика и привязал бутылку с глюкозой. Ввел в вену иглу с трубкой, по которой поступало питание измученному болезнью организму. Оставил фурацилина для полоскания горла шесть раз в день, сказав, что это обязательно, если хочешь, чтоб выздоровел.

Затем приказал матери оголить руку и ввел ей прививку от дифтерии АДС. Спросил, с кем еще контачил перед болезнью ее сын, она назвала соседних детей. Взяв сумку с лекарствами, пошли по округе, где уговорами, а где и в приказном порядке я ставил всем, и взрослым, и детям прививки, чтобы заглушить очаг инфекции в зародыше.

Всем объяснял, как только заболит горло, и появится температура, обращаться ко мне или помощнице Ладе, денег за это мы не берем. Кто не обратится — помрет, особенно, дети. Все это подтверждала мать больного ребенка, уговаривая своих соседей сделать прививки всей семье.

К вечеру я, уставший, вернулся домой, где взялся учить Ладу ставить прививки, стерилизовать иглы и шприцы. Так как ампулы было необходимо хранить при температуре +2 °C до +8 °C, то есть в погребе на леднике, что было не очень удобно, да и оставалось их еще достаточно, решил поручить это дело Ладе и Данилу из моих дружинников, который очень хотел стать лекарем. Сказал Степке-киномеханику, чтобы объявил, кто поставит прививку — приходит смотреть фильм бесплатно. Кто сообщит о заболевшем дифтерией — проходит три дня бесплатно. Реклама подействовала: наутро возле ворот выстроилась очередь желающих получить за укол бесплатный билет в кино. Слава Богу, пока не нашлось желающего ходить три дня бесплатно. Ребятишки, правда, прибегали с болезнями из знакомых, то нога, то поясница, то болит голова у деда, то чирей у отца… Главное, не было распространения дифтерии. Оставив Ладу с Данилом на прививках и раздаче билетов, поехал посмотреть больного. Мать кормила его с ложечки, вид у парня был получше, появился румянец на щечках, глаза с интересом разглядывали меня, правда, глотал еще с трудом.

— Здравствуй, герой! Кушай, а потом будем смотреть твое горлышко! — приветствовал я мальчика, который рассматривал мою украшенную каменьями саблю (Вот же дурная привычка форсить, никак от нее не избавлюсь!).

Мать тоже с обожанием смотрела на меня, как же, сыночек очнулся и уже кушает.

— Корми ребенка, я подожду! — прикрикнул я на нее, так как еще мгновение, и она бы рухнула передо мной на колени. — Ты, кстати, кем работаешь и где? — спросил я ее, лишь бы отвлечь от мыслей падать на колени.

— Кухарка я, работала у купца Кондрашова, да как только сыночек мой заболел, и я не вышла на работу, он меня и прогнал! Так что уже, выходит, нигде не работаю! — вздохнула она.

— Завтра выходи ко мне на работу. Пелагея у меня хорошо готовит, а скоро открываем в центре ресторан для богатых, трактир по-здешнему. Если хорошо будешь готовить, работа у тебя будет, да и заработки неплохие. Парнишка вылечится, пусть идет учиться, там и накормят, и приоденут. Да и тебе спокойнее, на глазах будет.

Из глаз матери хлынули слезы, и она припала к моей руке:

— Спаси тебя Бог, княже, за то, что ты делаешь для простых людей, не даром же народ говорит, что тебя к нам сам Господь послал.

— Таблетки не забудь давать ребенку, утром половину, и вечером вторую! — оборвал я ее речь.

— Сделаю, все сделаю, что ты говоришь, барин! — вытирая слезы концом платка, висящим на ее плечах, сказала она.

Пожелав им здоровья, я поехал домой. К вечеру пришла Лада и сказала, что вакцина закончилась, а желающих получить бесплатные билеты не убавилось. Кроме этого стоит очередь больных, которые хотят, чтобы барин их осмотрел.

— Тяжелые есть среди них? — поинтересовался я.

— Двое с переломами, и один с острой зубной болью. — ответила Лада.

— Приглашай с зубной болью и скажи, что после него приму с переломами, да пригласи в помощь Данилу, пора ему повышать свою квалификацию. Сегодня займемся с ним переломами.

Вымыв руки с мылом, я обтер их спиртом и стал рассматривать ротовую полость купца, что уже сидел на стуле возле окна. Десно было воспалено вокруг зуба, поэтому надо было однозначно его удалять. Обколол зуб новокаином, чтобы уменьшить боль, и щипцами аккуратно удалил его вместе с корнем. Из раны хлынула кровь вперемежку с гноем. Да, давненько, видимо, мучился зубом купец! Стерильными салфетками выжимал из раны гной, чтобы не оставить его в ране. Когда убедился, что рана чистая, засыпал в нее порошок стрептоцида, закрыл ватным тампоном и сказал купцу, чтобы три часа не ел и не пил. После чего воткнул ему укол пенициллина от воспаления и отправил домой, сказав, чтобы завтра показался мне. Лада уже подготовила следующего больного. На кушетке сидел молодой парень с распухшей правой рукой. Тряпку, которой была обмотана рука, Лада с Данилой уже сняли. Первый же осмотр и пальпация показали, что сломаны и локтевая, и лучевая кости. Главное, что хоть не открытый перелом, и то легче. Перелом произошел от удара чем-то тяжелым.

— Кто ж тебя так, парень, изувечил? А? — спросил я кривившего лицо от боли молодого человека.

— Васька! Чтоб его нечисть разорвала! — заскрипел от боли парень, когда я за разговорами вправил кости.

— Ну, и что же вы не поделили с ним? Поди какую-нибудь красавицу? Угадал? — стараясь отвлечь его разговорами, я бинтовал к перелому две дощечки, которые мне приготовил Данила, скрепляя руку в неподвижности, чтобы кости спокойно срослись.

— Да, я, барин, уже к Марфе посватался, через месяц свадьба, а он проходу не дает! Откажись от нее, и все тут. Как же я могу отказаться от своей любимой? Вот он меня жердиной и встретил, сказал, что в следующий раз вообще убьет! Да я, то смерти не боюсь, только как же моя Марфуша будет, любим же мы друг друга?! — горестно вздохнул парень.

— Иди на улицу, и дождись меня! Сейчас посмотрю еще больного, и разберемся с тобой.

Пока мыл руки, завели пожилого бородатого мужика в простой одежде. Два молодых бородатых парня, видно его сыновья, поклонились мне и спросили, куда посадить отца. Я показал на кушетку, где до этого сидел влюбленный жених.

Штанина у мужика была закатана до колена, а ниже обмотана окровавленной холстиной. Вот это мне уже не нравилось. Приказав Ладе подготовить горячей кипяченой воды, Даниле завести электрогенератор, так как понадобится свет, потому что становилось уже темно, я стал разматывать тряпки, которые присохли от крови. Мужик держался мужественно, лишь изредка скрипел зубами и слегка постанывал. Открыв от тряпок ногу, я увидел разорванную кожу, из которой торчал острый ярко-белый осколок большой берцовой кости. Рана вокруг опухла и покраснела, шло нагноение. Нога была горячая, что тоже мне не нравилось, как бы не началось заражение крови. Вкатил усиленную дозу антибиотика и обезболил новокаином рану, так как предстояла тяжелая работа. Заставил и Ладу, и Данилу, что помогали мне, одеть марлевые повязки. Показал, как очистить рану от нагноения, как правильно вправить и закрепить кости. После того, как вправили, я зашил рану и, наложив салфетку с синтомициновой мазью, стал прикладывать дощечки от бедра до стопы, так, чтобы нога не могла шевелиться. Вскоре мужик был полностью обездвижен, и я позвал его сыновей.

— Отец ваш будет у меня в течение недели, пока не исчезнет угроза воспаления раны. Мне надо будет шесть раз в день ставить ему уколы. Только тогда он останется живой. В противном случае ваш отец умрет. Понятно? — после этого я вколол ему раствор люминала, чтобы он уснул.

Парни постояли еще возле спящего отца, и который постарше положил на край стола потертый серебряный рубль:

— Возьми, барин, за ради Бога, если мало, то мы отработаем, готовы в закуп пойти ради батьки!

— В закуп мне вас, братцы, не надо, да и отца вашего я пока не вылечил, а только начал его лечить. Сейчас все зависит от его организма и ваших молитв. Вот как вылечится, тогда и поговорим. А деньги возьмите, отцу надо будет каждый день курочку отварную с бульончиком, будете по утрам приносить и кормить отца. — братья ошарашенно и растерянно смотрели на меня, ну не говорить же им о клятве Гиппократа, да и что мне их рубль, я от этого не разбогатею, да и не обеднею тоже. — Давайте, топайте, ребята, я сегодня устал, да и дел еще у меня много! Приходите завтра, сейчас отец уже спит, так что отдыхайте тоже!

Лада, услышав это, категорично выставила их за порог. Умывшись, я вспомнил об обещании бедному влюбленному, который терпеливо ждал меня на ступеньке крыльца.

— Данила, позови сотника и двух дружинников с ним! — попросил я своего нового лекаря.

Тот кивнул мне, ни о чем не спрашивая, надо — значит надо! Вскоре подошел сотник, который еще был во всеоружии, так как не сдал смену.

— Послушай, видишь вон того парня, которого изувечили из-за его невесты? Приведи мне изверга, который это сделал, и в холодную. Поговорим сегодня с ним, а завтра судить принародно будем. — объяснил я его задачу.

— Будет сделано, Андрей Иванович! — сотник повернулся и вышел на крыльцо, следом за ним протопали два воина.

Лошади были уже оседланы, поэтому парня аккуратно усадили в седло, и группа тронулась за виновником. Где-то часа через два привезли связанного и перекинутого, словно куль, через седло, виновника. Сбросив его с седла на землю, воины развязали ему ноги, чтобы мог передвигаться. Парень дрожал, как побитый щенок, руки его были стянуты за спиной, поэтому он не мог вытереть струйку крови, вытекающую изо рта. Видно, при ударе о землю прикусил язык или губу, может и ребята мои «постарались», если кочевряжился.

— Ты чей будешь? — спросил его я.

— Из купцов мы, Кондрашовы, — залебезил он, понимая, что здесь теперь все зависит от меня. — отец, Артем Иванович, владеет тремя лавками, одной ладьей…

— Стоп! — остановил его я, — Меня твое состояние не интересует. И так будешь ты, платить за то, что изувечил горожанина, а не твой отец! Хотя и с ним я разберусь, — вспомнив, что мать мальчика с дифтерией уволил как раз Кондрашов, решил я. С этим аспидом тоже будем разбираться.

Глаза парня бегали из стороны в сторону. Мысли путались, от страха ничего не приходило в голову. И дернуло же его избить этого замухрышку, мало что ли девок в городе, которые за деньгу небольшую, готовы на все. Гонор заело, что на него внимание девка не обращает, вот теперь и расхлебывай. Вон воевода, как злобно смотрит на него, от такого золотым не отделаешься, как бы под плети не угадать из-за этого замухрышки. Отца бы известить, он бы что-нибудь придумал! Ох, как всего колотит, даже зубы стучат от взгляда воеводы.

— В «холодную» его, пусть до утра посидит, а там на суд людской! — распорядился я.

Сотнику сказал, чтобы известили людей, что в обед будет на площади суд воевода вести, да парня с невестой чтобы пригласили, как пострадавшую сторону. Сам же пошел спать, устал, однако.

Утром подняли меня ругань и крики со стороны ворот. Сквозь охрану пытались прорваться двое братьев, что-то объясняя охране и показывая на дом. Зевнув, посмотрел на часы, доходит 7 часов, рановато парни приперлись, однако. Видно, сильно отца любят, не побоялись князя будить. Умывшись, спустился к больному. Лада была уже возле него и поила больного своим отваром из трав. Поздоровался со всеми и пошел к рукомойнику тщательно мыть руки с мылом, после чего обтер их спиртом. Только после этого приступил к осмотру раны. Опухоль опала, но краснота еще настораживала. Вогнал ему вновь пенициллин, и снова приложил салфетку с синтомициновой мазью. На срастание костей хорошо бы дать ему мумие, но где ж его взять.

— Лада, отваривайте ему каждый день по две больших луковицы утром, в обед и вечером, а также отвар из ягод шиповника, погуще. Это поможет ему быстрее срастить кости. Эх, было бы мумие, тогда бы в разы быстрее поставили его на ноги! — вздохнул я.

— А что такое мумие? — заинтересовалась Лада.

— По-другому, горная смола. — ответил я, бинтуя больному ногу.

— Дак, я видела на рынке у купцов черные комочки! Они сказали, что от болей в желудке надо принимать. — обрадовала меня Лада.

Я достал серебряный рубль и отправил ее на базар, сказав, чтобы охрана пропустила братьев. Сыновья зашли и принесли горшок с вареной курицей, завернутый в толстую дерюгу, чтобы не остыла. Я вышел, чтобы не смущать мужика, которому, видно, полегчало, так как он начал есть с аппетитом. Вскоре приехал вчерашний купец с вырванным зубом. Осмотрел и его, опухоль со щеки спала, десно начало закрываться на месте вырванного зуба. Дал ему пачку фурацилина и сказал, чтобы полоскал им рот, особенно после еды. Кроме того, посоветовал заваривать кору дуба для полоскания полости рта, с целью укрепления десны и избавления от бактерий и вирусов. Благодарный купец выложил кошель с серебром на стол.

— Не многовато ли платишь за свой зуб, уважаемый? — спросил я его.

— Никто не брался за мой зуб! Бабки нашептывали его, заговаривали, пихали в рот всякую гадость, а он, собака, болел все сильнее. Ладно, купцы посоветовали тебя, княже! Поверь, первый раз выспался за это время, без боли и холодных примочек. Так что бери, это я тебе от чистого сердца. — поклонился мне в пояс купец.

В это время вернулась Лада с мумием и влюбленным женихом со сломанной рукой. Осмотрел его руку, чтобы не ослабли дощечки, которые заменяли гипс и удерживали срастающиеся кости. Все было в порядке. Взял у Лады мумие и дал часть его парню, сказав, чтобы ел три раза в день по маленькому кусочку. Оторвал и показал, по какому, заставив его проглотить мумие. Посоветовал побольше есть холодца, пить настой ягод шиповника и есть отварные луковицы лука. Перечислив все это ему, приказал в полдень прийти на площадь с невестой, где будет суд над его обидчиком. После чего пошел на кухню позавтракать, а то как говорит моя милая кухарка Пелагея «все ездют и ездют на барине, одни кожа и кости остались…».

Завтрак, как всегда, был изумительный: гусь, тушеный в капусте, каша с мясом и овощами, пироги рыбные, компот, остальное, братцы, не пробовал. Взмолился, что лопну от такого количества вкуснятины. Морщинистое лицо моей кухарки расплылось от такой похвалы. Поцеловав ее в щеку, я оставил ей серебряный рубль из кошеля купца и поехал на строительство кинематографа. Благо время до обеда у меня еще было.

Нашел мастера-прораба, и обошли все здание. Работа с утра уже вовсю кипела, начали перекрывать крышу, главное, успеть до дождей. Другие вставляли оконные блоки, третьи — двери… Просмотрев все, похвалил мастера за правильно организованную работу. Спросил, что еще ему нужно для стройки? Он попросил доставить быстрее стекло и железо для кочегарки в подвале. Пообещав в ближайшее время все подвезти, я поехал на площадь, благо время уже подходило к 12 дня.

Толпа на площади уже собралась большая, сзади все подходил народ, потихоньку заполняя свободное пространство вокруг помоста, где уже стоял обвиняемый с двумя стражниками. Я подъехал на коне к помосту и легко взбежал на него, где поздоровался со всеми пришедшими сюда гражданами Рязани, поклонившись им в пояс. Крики восторга чуть не оглушили меня, так как весь город знал меня как организатора просмотра фильмов и как лучшего лекаря. Взмахнув рукой, требуя тишины, я начал свою речь, рассказывая о счастливой паре, которые любят друг друга и вот-вот должны обвенчаться, но злобный сын купца Кондрашова коварно изувечил парнишку и стал домогаться до его невесты. Народ затих, слушая мою речь, бабы вытирали краешком платка слезы, услышав, как кричал раненый парнишка, что не уступит, пусть даже его убьют, своей любви. И о том, как я весь вечер спасал ему его руку, чтобы сохранить ему ее для его любимой. И вот сейчас народ будет его судить, что присудит, так тому и быть.

— А сейчас я попрошу на помост выйти наших влюбленных! — пригласил я пострадавшего и его невесту, которые стояли возле помоста.

Смущаясь, они поднялись ко мне. Перевязанная рука висела на бинте через шею. Большой кровоподтек на лице так же не украшал жениха, но его невеста смотрела на него так влюбленно, что на его увечья никто и не обращал внимания.

— Ну, что ж, друзья! Вы видите пострадавших и виновника, сына купца Кондрашова. Давайте судить по русской Правде. Как лекарь, я могу сказать, что три месяца он не сможет этой рукой работать, значит, будет голодать. По его словам, он работал гончаром и делал кружки. За рабочий день он мог сделать сто штук по цене одна копейка серебром. Значит, мог заработать один рубль серебром. На девяносто два дня злодей его вывел из строя. Я правильно считаю?

— Правильно! — воскликнула толпа, которой я умело управлял, играя на их струнах сострадания.

— И вот, когда скоро свадьба, и он надеется заработать на нее, вот этот злодей, — я показал на сжавшегося от страха сына купца. — из-за угла, коварно, наносит удар дубиной, ломая ему кости, чтобы он не мог защитить себя и невесту! Как, народ Рязани, я должен с ним поступить?

— Смерть ему, как разбойнику. — раздался голос рядом с помостом, и отовсюду его подхватила толпа. — Смерть, смерть кровопийцу!!!

Кондрашов-младший рухнул на колени перед толпой и, размазывая хлынувшие слезы, просил пощады. Но толпа хотела крови. Я поднял руку и потребовал тишины.

— Друзья! Я понимаю, что вы требуете сурового наказания этому зарвавшемуся молодому злодею. Но кто же оплатит потерю трудоспособности нашему влюбленному жениху, если мы казним обидчика? А по Правде пишется, что виновный должен заплатить мзду соответственно его вине! Пусть заплатит за дни, что он не может работать, то есть сто рублей серебром, и десять рублей штрафа городу, которые я хочу потратить на бесплатную больницу для детей и беременных женщин. Если согласны, подымите руки! — подвел я итог. Лес рук поднялся над площадью.

— Вот только, кто заплатит за него? Я не вижу желающих.

— Я здесь! — проскрипел голос, как будто несмазанная дверь открылась в неведомо куда.

Высокий, худощавый мужчина с редкой хилой бородой и злобными глазами поднялся на помост. Следом за ним шел упитанный мужичок с сумкой через плечо. Отовсюду слышался шепот: «Сам Кондрашов пришел!», «Так им и надо, кровопивцам!». Кто-то просто плевал им во след.

— Я готов заплатить за сына! — проскрипел купец.

— Хорошо! Сто рублей пострадавшему и десять городу! — сказал я.

Купец махнул рукой следующему за ним мужичку, и тот стал доставать из сумки кошели. Вручив сто рублей пострадавшим, я повернулся к народу:

— Мои земляки! Пострадавшая сторона удовлетворена вашим судом, но удовлетворены ли вы этим? Деньги заплатил отец, он же и воспитал негодяя! А сам-то негодяй ничем не рассчитался! Думаю, десяток ударов кнутом по заднему месту добавят мозгов, что нельзя обижать слабых, нужно уважать старших и другие основы христианства! Кто готов стать учителем этого недоросля? Кто вобьет ему через зад, мудрость народную?

Толпа хохотала, на помост вышел кряжистый казак, поправляя роскошные усы. За голенищем у него была воткнута нагайка:

— Дай, княже, поучить этого парубка! Своих выучил, хорошие хлопцы получились, авось и из этого дурня толк будет!

Я махнул рукой, и стражники привязали его к столбу, спустив портки почти до колен. Казак поплевал на ладони и, взмахнув нагайкой, опустил ее ровно поперек розовых булок. Рев раздался над площадью, казалось, орал не один купчишка, а десяток. Следом за вторым ударом последовала новая серия возмущенных воплей. После шестого удара голова виновника поникла, и воплей не последовало.

— Скис, слабак! — сплюнул казак, сматывая нагайку и засовывая ее за голенище.

— Воевода! Можно вопрос? — раздался женский голос. На помост поднялась мать больного дифтерией ребенка.

— Конечно! Мы ж с народом суд ведем! — ответил я.

— А если по Правде, что бывает за изнасилование подчиненной[14]?

— Кто же тебя «пошиб»? — удивленный смелостью женщины, спросил я.

— А вот купец Кондрашов, вместе со своим управляющим и испоганили меня! — указав на этих двоих, что стояли на помосте, ответила она.

— Ты что брешешь, потаскуха! — кинулся к ней купец, но я ударом в челюсть отправил его в нокдаун.

Мои воины подскочили и быстро подняли его. Я подошел к управляющему и, ласково глядя своим змеиным взглядом, в котором светилась холодная ярость, спросил:

— Будешь рассказывать, или встанешь на его место к столбу? — я указал на привязанного сына купца, Елисея, с голым задом.

— Буду, воевода, буду! Два или три года назад, когда она устроилась к нам на кухню, мне Артем Иванович приказал ее привести к нему в комнату. Там он ее изнасиловал, а я ее держал. До этого он нечаянно задушил во время изнасилования девку из деревни…

Тут он всхрипнул, так как в груди его торчал кинжал, который метнул в него купец, выдернув из ножен моего воина. Купца, конечно, скрутили, но то, что он не сознается в убийстве девушки, это было точно. Правда, хватит и убийства управляющего, но там-то было еще и изнасилование.

— Народ! Вы все были свидетелями убийства на ваших глазах. Что скажете, какое наказание надо дать этому злодею и его сыну?

— Смерть! Смерть! — слышалось отовсюду.

— Какую смерть мы ему уготовим? — спросил я.

— На кол его! На кол! — громче всех кричали женщины.

— Что решим с его сыном Елисеем?

— Пусть уходит из города, безо всего! — раздался громкий мужской голос.

— Тихо! — приказал я. — Повелеваю! Все имущество, движимое и недвижимое, отходит городу. Лавки и их товары, после учета, выставляются на продажу. Ладью после оценки городом, выкупаю я для воинства нашего. Дом отдаю под больницу, весь нижний этаж, верхний — для проживания лекарей. Кто против, прошу оспорить мое решение!

Отовсюду послышались одобрительные возгласы, крики купцов о сроках продажи лавок, но никто не сказал ничего против моей речи. За это время стражники установили в отверстие помоста готовый шест, который не первый год служил для казни преступников. Сделанный из прочного дерева, он был отполирован до блеска, его верхний конец плавно сходился, образуя острие.

Резким движением с купца содрали всю одежду. Артем Иванович по-заячьи заверещал, увидев, что его ожидает. Удар по затылку кулаком одного из стражников прекратил его истерику, и они, подняв его, посадили на кол, вставив острый конец ему в задний проход. Под тяжестью тела кол проскользнул ему вглубь, разрывая внутренности, и вопль смертельно раненого зверя огласил площадь. Толпа взвыла от радости, зрелище было захватывающее. Корчащееся тело на колу купца-ростовщика, которому должны пол-Рязани, его изгнанный из города сынок, — это ли не праздник для всех? Отправив дьяка описывать для города имущество, я подобрал сумку убитого управляющего. В ней лежали еще несколько кошелей с деньгами. Прикинув, что в каждом из них не менее ста рублей, я отдал один из них матери больного дифтерией ребенка. Она помогла убрать гнилое, опасную для Рязани змею. Тело купца перестало биться на колу, я подошел и пощупал пульс — мертв. Сказал об этом народу. Снова ликование. Объяснил, что после того, как я подлечу Кондрашова-младшего, его вывезут с одеждой и продуктами на три дня пути от Рязани, в любую сторону по его желанию.

— К татарам, в Крым! — раздался хохот из расходящейся толпы.

— Мысль хорошая, но надо было заранее голосовать, хотя это и не по-русски, продавать в рабство. Но эту гниду, извините меня, братцы Христа ради, я бы сам, татарам даром отдал! — взрыв хохота был мне аплодисментами.

В это время Елисей Кондрашов очухался и с ужасом уставился на отца, который мертвый скрючился на колу.

— Батя, батя! — шептал Елисей, и слезы текли по его щекам.

— Не горюй, парень! Ты — следующий! — пошутил один из стражников, и купчишко забился в истерике:

— Не хочу! Спасите! Убивают! — разносилось на всю округу, и народ вновь стал стягиваться к площади в надежде на продолжение представления.

— Оставьте его в покое! Унесите обратно в холодную, Данила его перевяжет потом. — распорядился я.

Стражники дотащили Елисея (сына купца) до телеги и отвезли в тюрьму. Я же поехал обратно домой, думая, не жестоко ли я обошелся с семейством Кондрашовых? Ведь, по сути, мне они вреда не сделали! Ну избил он более слабого парня, сломав ему руку, домогался до девушки, так современные парни и похуже «чудачат», никто же их не садит в тюрьму, самое большое, что им может грозить — штраф или условный срок. А «мажоры», те вообще плевали на всех, так как богатые родители отмажут от любого наказания. Вот и бесятся от безделья детишки. Ну, старшего Кондрашова все ж правильно наказали, все ж двойное убийство по русской правде карается смертью, а тут еще он при всем народе убил своего же негодяя. Вот народ потом и потешил, корчась на колу.

Только я подъехал к дому, как за мной прискакал вестовой, сообщив, что вдали показалось войско с обозом, идет со стороны Москвы. Повернув коня, я поскакал за вестовым к воротам.

Войско подошло к городу через час. Колонна была запыленная, уставшая, но молодые парни уже начали перекликаться с девушками, которые, узнав, что идет царское войско, быстро нарядились и высыпали на улицу.

Я, встретив Даниила Федоровича Адышева, обнял и искренне расцеловал, так захотелось побыстрее передать эту «шапку Мономаха» (то есть должность воеводы) в другие руки. Проезжая по площади, он поинтересовался казненным, на что я коротко ответил:

— Убийца и предатель! Народ сам выбрал ему этот вид казни.

Покачав головой, новый воевода ничего не сказал. Я же, передав ему печать города и документы, пригласил его с супругой на ужин ксебе домой. Он же пока остался знакомиться с сотником городской стражи, которая исполняла роль милиции, состоянием казны города и прочими прелестями городской администрации.

Приехав домой, я наказал Пелагее готовить праздничный ужин, и осмотрел своего больного. Лада отчиталась о сделанных через каждые четыре часа уколах, кормлении и настойках. Мумие она стала давать с ложкой меда, так как мужик закапризничал и не захотел его пить, а с медом не видит, и глотает.

— Молодец! Ты прямо растешь у меня на глазах! — похвалил ее я.

Вечером подъехал Адышев с молодой супругой и своим заместителем. Его я тоже знал, он работал с Алексеем Федоровичем Адышевым (братом Даниила). Человек из тайной канцелярии, который знал про всех все, будущее КГБ. Лицо у его заместителя было приятное, волевое, с аккуратной бородкой, и сам он как бы незаметный. Выдавал его шпионскую сущность цепкий взгляд, которым он окидывал все вокруг. Поздоровавшись, я провел всех в зал, где женщины накрыли стол, положенный князю и его гостям. Он, конечно, был не таким, как на пиру у царя, но икра черная была, щучья с чесноком тоже, стерлядка, копченая осетрина, жареные поросята, грибочки, салаты и многое другое. На столе стоял армянский коньяк, сухие грузинские вина «Киндзмараули» и «Саперави», пиво холодное в кувшине. В общем, посидели хорошо, слушая песни патефона, который так понравился новому воеводе, что я подарил ему его, вместе с десятью пластинками. Пьяненький я добрый! Ладно, притащу из Москвы себе еще парочку!

Утром еле встал. Надо же было вчера все перемешать! У дивана на столике стоял кувшин с холодным квасом. Вот спасибо! Осушил почти весь. Сходил умылся, глаза красные, рожа — тьфу, под глазами мешки (надо попить мочегонного). Спустился на кухню, где Пелагея, ворча на меня, что стал много пить, поставила кашу с мясом и кружку пива, чтоб поправил здоровье: «А то смотреть на тебя, батюшка, жалко!». Выпив пива, я уже с аппетитом съел завтрак. После чего направился к больному, которого как раз кормили братья. Подложив под спину подушки, они посадили отца на постели, и он с аппетитом кушал курочку с бульоном. Когда он закончил завтракать, я осмотрел его ногу: краснота исчезла, рана затянулась. Скоро можно убрать швы, а вот с переломом он сможет начать ходить только через месяц, и то с палочкой. Костыли! Я достал бумагу и начал рисовать костыль, объясняя парням его смысл. Они схватили все на лету, тут же измеряя вершками длину руки у отца, расстояние от пятки до подмышки. Радостные, они убежали делать для отца «ходунки», так они назвали эти принадлежности. Да и отцу хотелось домой, все же дома и стены лечат.

Разобравшись с больным, пошел во двор, чтобы распорядиться насчет лошади для поездки к воеводе. У ворот стояла мать больного дифтерией ребенка. Увидев ее, подошел:

— Ну, здравствуй! Как сын, как самочувствие у самой?

— Все здоровые, большое спасибо, барин, пришла тебе сказать! Покупаем дом с лавкой, будем с сынишкой хоть не голодные, благодаря тебе, Андрей Иванович! Да выкуплю из деревни парня, который меня любит, в закупе он[15]. Брал он пять рублей, чтобы помочь родителям, они уж два года как померли, а он все не может рассчитаться с хозяином. — рассказывала она, вытирая краешком платка слезы счастья. — Вот, хотела только наказать насильника, а Бог дал богатство.

— Ну, ступай, Евдокия! Мне пора на войну, пост свой я сдал, еду Русь защищать!

— Храни тебя Господь! — перекрестила меня Евдокия.

Возле дома воеводы на площади собирались мои воины. Сотники орали на своих, строя их шеренгами в полном всеоружии. Подозвав Василия, велел ехать ко мне с телегами и грузить наше секретное оружие. Не везти же его у всех на виду. Сбор всего войска возле моего поместья, на лугу. Весь день был в суматохе, грузили провиант на телеги, котлы, щиты, рогатины, большой запас стрел и т. д. На другие телеги — ящики с патронами, гранатами, пулеметы и автоматы, бочки с напалмовой смесью, кувшины для них. В общем, кто не собирался в дальнюю дорогу, тот меня не поймет. За этот день я вымотался хуже, чем за неделю активной работы. Наконец вечером, загрузились на ладьи, куда закатили по одному трактору Т-16 на ладью, и ГАЗ-66. Суда выдержали вес машины, правда, людей разместили поменьше. Впереди шла моя ладья с прожектором и пушкой 45 мм, сзади на корме висел керосиновый фонарь, чтобы следующая за нами ладья видела впереди идущее судно, и так во всем караване. Моторы работали ровно, кормчие смотрели внимательно вперед. Каждые два часа их сменяли, так как глаза от напряжения быстро уставали. Через три дня вошли в Северный донец возле Белграда, куда должен был напасть Девлет-Гирей.

Глава 3. Нападение крымского хана. Сибирь

Прибыли мы в Белгород уже под вечер. Машины и трактора оставили в километре от города в лесу, установив охрану, а сами с сотником и его сотней на конях направились к воротам. Завидев нас, ворота стали медленно закрываться, Бог знает, что за отряд на конях скачет. Подскакав к воротам, я помахал рукой стоящему на стене воину:

— Князь Андрей Иванович Федоров, от царя с Указом! — достав из-под красного плаща свиток с указом, помахал им.

Оттуда опустили корзину на веревке:

— Кидай свиток и жди! — сердито крикнул воин в шеломе и кольчуге.

Ничего не оставалось, как подчиняться, а то придется ночевать опять в лесу. Через полчаса ворота начали медленно открываться, пропуская нас вовнутрь. Внутри встречал нас воевода Григорий Григорьевич Романовский в полном вооружении и доспехах. Безошибочно вычислив меня, как своего начальника, он склонил голову в приветствии:

— Будь здрав, князь Андрей Иванович! И вместе с тобой наш государь Иван Васильевич, пославший тебя для борьбы с ворогом нашим!

— Здравствуй, Григорий Григорьевич! Хватит этикета, давай займемся делом. — видя, что воевода собирается по старой русской привычке встретить начальство: застолье, баня, девки… — не сегодня — завтра нагрянет Дивлет-Гирей, а я даже не знаю, чем мы располагаем.

Мы прошли в избу, где находилось командование гарнизоном, где воевода дал пояснения, что вместе с помощью царя численность гарнизона достигла почти девятнадцать тысяч человек. Из них дворянская конница — две тысячи, стрельцов, вооруженных пищалями — 500 человек, пушек — девяносто штук с пушкарями, остальные — казаки и пехотинцы из черни, вооруженные кто как.

— Давай рассмотрим, откуда может напасть Дивлет-Гирей?

— Только со стороны «поля», но там город полукольцом окружает земляной вал, а затем крепостная дубовая стена с башнями и пушками. С других сторон река Донец и ручей Ячнев Колодезь с обрывистыми берегами, там мы и с малым количеством людишек удержим. Так что только в лоб! — закончил воевода.

— А где он расположит непосредственно свои силы перед нападением? — спросил я, чувствуя, что план защиты у меня уже складывается.

— Ну, я бы ханский шатер поставил вон на том холме, что у леса. И пуля не долетит, и стрела, а ему все видать. Войска, наверное, рядом с ним встанут, те, конечно, что поместятся. Просто больше негде все это разместить!

— Григорий, давай без приличий, просто нет времени! Надо десять бочек пороха, чтобы заминировать холм, дальше установите заостренные колья, высотой полторы сажени, в сторону нападения, дабы кони не могли пройти. За этим заграждением мы установим колючую проволоку, по которой пропустим убивающий всех ток. Предупреди всех людей — туда входа нет, кто даже минует этот ток, того разорвет взрывом пороха (просто, установим противопехотные мины, и чтобы горожане не подорвались, я напустил «жуть» на воеводу).

С утра началась работа по установке наклонных заостренных кольев, столбов за ними, по которым мы разматывали на изоляторы мотки с колючей проволокой. Возле леса на холме в это время ребята копали глубокую яму, куда поместили бочки с порохом, усилив их ящиком динамита, установив радиовзрыватель, все это богатство аккуратно зарыли, и даже поместили пласты дернины, как она и росла. Думаю, даже Шерлок Холмс не определил бы, что здесь кто-то рылся. Так как вся земля ложилась на брезент, а потом с него и зарывалась.

За день заминировали холм и пространство между колючей проволокой и рвом с водой. Остались только противотанковые пятикилограммовые мины и немного радиовзрывателей. Я нарисовал схему боя, по которому должны наступать татары, и примерно по квадратам разместил мины. Правда, перед этим мы их немного усилили. Собрали пустотелые пни. Внутрь опускалась мина, на которую ложилась связка динамитных шашек с радиовзрывателем, и сверху засыпалось ведро или два мелкой речной гальки, которая в этом случае исполняла роль шрапнели, увеличивая убойную силу заряда, что-то наподобие советской мины «МОН». Получилось у нас двенадцать секторов, перекрывающих друг друга. Мои ребята — сварщики подключили провода от колючей проволоки к генератору на 380 В, думаю, что 20 КВт, что он дает, охладит пыл татар, что рвутся разграбить русский город. Вечером прилетел голубь, который принес весточку, что армия татар вторглась через нашу границу.

Я собрал дельтаплан и проверил наличие боеприпасов. Место для разбега имелось, воины у меня готовы, машины для атаки так же подготовлены, засадный полк для добивания ворога готов уже давно и рвется в бой. Отправил отделение (десяток воинов) с пятью пулеметами на стены Белгорода и десяток для наблюдения с неприступных сторон, а вдруг! Сам же рано, с рассветом, вылетел в сторону врага. Далеко лететь не понадобилось, враг был всего лишь в десяти километрах. Сотни, и даже тысячи костров разливались широкой рекой вдоль берега Северного Донца, темные массы коней паслись в стороне от костров. Это была сила, и она была направлена против Руси. Выбрав место, где были расположены шатры, и скинув обе свои бомбы, развернулся, и как метлой прошелся из МГ-34. Лента закончилась как всегда на интересном, ну а уж вставить другую просто нет возможности, тем более одной рукой, так как приходится еще и управлять дельтапланом. Удар по мотору я почувствовал всем телом. Бронебойная стрела, пробив картер, застряла внутри. Масло тонкой струйкой вытекало из двигателя. Давление падало вместе с моим настроением. Впереди виднелся город, когда двигатель уже начал чихать, и я посадил дельтаплан возле опушки. Вскоре подскакали ребята и укатили дельтаплан с глаз. Главное, что движок еще не «стуканул», не заклинил. Значит, можно попытаться его отремонтировать. То есть, просто залатать дырку. Первый же сварщик сказал, что этот металл не варится, то есть «дюраль» моим сварщикам не заварить. Значит, можно заклеить! Порылся в вещах из канцтоваров, нет, не нашел, но где-то же я покупал эпоксидную смолу! Залез в ящик с инструментами: мерками, метчиками и прочими мелочами, и вот она, коробка со смолой и отвердителем! К утру картер был отремонтирован, а масло залито. Попробовав двигатель и убедившись, что он работает как часы, заглушили. Нужна тишина, чтобы рыба клюнула.

* * *
Утро огласили трубы, подымая всю массу животных и людей на бой. Ревели трубы, животные, крики рабов, которых стегали кнутами надсмотрщики, — все это создавало какофонию звуков, режущих по ушам. Для Девлет-Гирея это была музыка победы. Ни один из ханов не мог собрать такую армию, кроме Чингиз-хана. Лишь только он, Девлет-Гирей, потомок великого хана, сможет собрать вновь воедино его земли. А начнет он с непокорной Руси, которая посмела встать на дыбы и уничтожила Казанское и Астраханское ханства. Так пусть теперь расплатятся! И он махнул пушкарям, чтобы открывали огонь. Грянули залпы, и ядра ударили в стены крепости, но дубовые бревна выдержали первые удары.

— Бейте по воротам, надо разрушить их! — приказал хан беку, и тот тут же отправил к пушкарям посыльного с приказом хана.

Пушкари перезарядились, и вот новый залп, но так как расстояние было далековато, получилось большое рассеивание, и в ворота опять не попали. Снова засуетились надсмотрщики с криками и кнутами, и рабы начали передвигать пушки ближе к крепости. Оттуда начали раздаваться отдельные выстрелы из пищалей, но пока особого вреда они не наносили. И вот пушки установлены на новой позиции. Залп в этот раз был более удачлив, ядро перебивает одну из петель створки ворот, и она под тяжестью проседает. Звучат торжествующие крики татар, в ответ раздается дружный залп из пищалей и пушек, которые прорежают часть прислуги у татарских пушек. Хан указал на просевшую воротину, приказал перенацелить все пушки на нее. Грянул новый залп, и когда дым рассеялся, из лагеря татар раздался вопль торжества, воротина лежала на земле, открывая вход в город. Взмахом руки хан отправил войско в атаку. Вновь завыли трубы, закачались бунчуки, передавая приказы, и тумен за туменом, направились к крепости.

Кони плотной гурьбой резво неслись к крепости, всадники осыпали стрелами защитников, но и они не дремали, посылая стрелы в ответ, и не один татарин падал под ноги товарищам со стрелой в груди. Мой десятник, оставленный в крепости с пулеметами, быстро отправил два пулемета к воротам, а оставшиеся распределил по стене на острие атаки. Конница с устрашающими воплями приближалась к защитному периметру. Перед появившимися кольями кони вставали на дыбы, сбрасывая седоков, сзади на них напирала масса… Все смешалось в кучу — ржание лошадей, предсмертные крики сброшенных всадников, по которым топтались кони. Увидев, что с конями здесь не пройти, татары спешились и кинулись в проходы между кольями. Но тут между ними и целью встала колючая проволока, которую, на первый взгляд, было несложно преодолеть. Если бы не включенный электрогенератор, который не дал им шанса уцелеть. Щелк — и прикоснувшийся татарин замыкал на себе 380 вольт от колючей проволоки и земли. Это была «тихая смерть», но куда трупов перед проволокой говорила сама о себе, и очередь стала быстро таять, так как грянули залпы из пищалей и пулеметов, выкашивая всех, кто уцелел. Запели трубы, давая сигнал к отступлению, и потрепанная армия отступила на прежние позиции, оставив на поле почти весь «цвет», тяжеловооруженных турецких воинов, все они «познакомились» с «тихой смертью» по кличке «ТОК».

Один из советников порекомендовал хану завалить проволоку щитами из дерева, и тогда можно снова атаковать, а пока пусть работают пушки. Хан согласился, что это разумно, и вновь заговорили орудия. Некоторые ядра залетали в город, убивая и калеча мирных жителей, разрушая и поджигая дома. Воевода рвался в бой, в атаку!

— Сколько у тебя людей? Знаешь! А у хана в двадцать раз больше! Сам погибнешь и город не спасешь! А так мы переварим его тихонечко. Вон сколько их лежит, а мы несем потери только от пушек. Убери лишних людей из зоны обстрела, оставь пушкарей да стрельцов. Как пойдут в атаку — позовем всех! Исполняй, Григорий Григорьевич, будет тебе драчка с татарвой, обещаю! — как мог, я сдерживал горячего воеводу.

Плотники за ночь подняли и установили воротину, и заложили проем бревнами и мешками с землей. Поправили разрушенные местами стены крепости. Я же в воинской избе, оборудовав госпиталь, помогал раненым, где-то ампутируя, где-то извлекая осколки и наконечники стрел. К полуночи, когда тяжелораненые были осмотрены и перевязаны, я отправился отдыхать. Завтра будет тяжелый день, чувствовал я!

С рассветом вновь завыли трубы и загремели пушки татар. Хан торопился взять город, который не желал сдаваться. Я поднялся с общим пультом, управляя минами. Каждый тумблер был пронумерован, и означал где какая мина стоит. Темная масса двинулась, и я увидел, что татары идут в атаку пешком, первые ряды тащат щиты и лестницы. Поняли, проклятые, что на конях здесь не разгуляешься! Дождавшись, когда они заполнят все минное поле, я стал взрывать свои заряды, которые при подрыве каменной шрапнелью выкашивали толпы врагов. Со стен открыли одновременно огонь пушки. Увидев, что еще немного, и враг побежит, я пустил ракету, давая сигнал своим резервам. Взревели моторы, и из леса стали выползать мои разукрашенные в «монстров» машины. На грузовые машины были установлены будки с прорезями для пулеметов, и все это было покрашено белой краской под черепа с оскаленными зубами. А два трактора Т-16 были «превращены» в «огненные» головы то ли пса, то ли волка красного цвета с блестящими глазами. Куски наклеенной красной материи, трепыхающиеся на ветру, создавали иллюзию пламени, а включенные фары, как горящие глаза, пугали еще сильнее. Все это дополняли ревущие сигналы, поставленные от КАМАЗов. Представьте ужас татар, когда из леса на них надвигаются чудовища, изрыгающие смерть, громко ревущие и со сверкающими глазами. С другой стороны леса так же надвигалось молча войско, ровными рядами отжимая их к крепости. Татары оказались в кольце, с одной стороны обрывистый берег реки, с другой — крепость, с третьей — «монстры», и с четвертой — войско, вооруженное неизвестными ружьями, выкашивающие воинов, как косой. В это время «огненные» головы приблизились на дистанцию 50 метров и пустили огненные струи из огнеметов, стеганув ими по толпе татар, отжимая их к обрывистому берегу Северного Донца. Больше бежать было некуда!

В панике от этого страшного оружия войско татар стало сплачиваться возле холма, на котором стоял хан Девлет-Гирей и его военачальники, наблюдавшие с ужасом за избиением злыми духами урусов, их когда-то великой армии. Я нажал кнопку подрыва главного заряда. Даже на стене крепости я почувствовал, как тряхнуло землю. Взрыв разметал толпу татар вокруг холма, остатки войска стали бросать оружие и падать на колени, прося пощады у злых духов русских. Машины остановились полукругом, держа все еще огромную толпу на прицеле. Сотники также прекратили обстрел, подходя к сдававшимся татарам.

Позвав Григория Григорьевича с полусотней, мы, открыв одну из воротин, пошли по оставленному проходу к моим ребятам. Воевода спросил, что это за «звери», что помогли разбить татар. Сказал правду, что это машины заграничные, управляются людьми. А разукрасили их, чтобы татар напугать. Вот за счет того, что их напугали, и выиграли битву. Шли, осторожно ступая между многочисленными трупами, много было сгоревших и разорванных взрывами. Вокруг бились раненые кони, дробя своими копытами черепа и кости лежащих раненых татар. Крики их о помощи прерывали «милосердным» ударом меча. Кровь заливала когда-то цветущий луг, ее тяжелый запах, перемешанный с запахом взрывчатки и пороха, составлял один запах — запах смерти. Тысячи убитых и искалеченных, когда-то здоровых мужчин, жаждущих богатства и рабов, нашли здесь свой конец. Весь луг был завален трупами:

«Лежал живой на мертвом,
И мертвый на живом…»[16]
Подойдя к своим, я приказал разоружить пленных и вести из через проходы в город. В городе же забрать наше оружие и генератор, возвращаться к ладьям, что ждали нас в протоке.

Воевода пригласил меня и людей со странных машин отобедать в честь великой победы. Ребятам надо было расслабиться, и я дал им согласие, что они отгонят машины к ладьям, выставят охранение и только тогда могут идти на пир.

Оставив сотников оприходовать оружие, захваченное нами, так как других ценностей, если они даже и были у хана, уже не найти, все разметало взрывом, я отправился вместе с воеводой в крепость.

— Берегись! — пронеслось у меня в голове предупреждение «Хранителя».

Почему-то я стал оглядываться назад, думая, что угроза с поля, где лежат убитые и раненые. Но посланная со стены крепости стрела вошла мне в правое плечо. Я, как подкошенный, рухнул, ощущая, как горячая кровь стекает в подмышку, пропитывая рубаху. Воины воеводы прикрыли меня и Григория Григорьевича щитами. Еще несколько стрел с глухим стуком ударились в щиты и наступила тишина. Со стен что-то кричали воины, размахивая руками, но тут у меня закружилась голова, и я потерял сознание. Очнулся я в доме воеводы, возле меня сидел мой ученик — лекарь Данила, плечо было туго перебинтовано, боли я тоже не ощущал, просто хотелось пить и «по-маленькому», о чем я тут же попросил Данилу. Он принес откуда-то глубокую глиняную миску, сказав, что наложены швы и мне пока нельзя вставать. Сделав дело, я попил настой из трав и попросил рассказывать. Он сказал, что один из солдат неожиданно сошел с ума и открыл по нам стрельбу, но десятник застрелил его из пищали. Ну, а меня принесли к воеводе, где Данила вытащил стрелу, поставив укол с новокаином, как его учили, и зашил рану. Присыпал ее стрептоцидом (выговаривая медленно, по слогам, произнес он незнакомое слово) и поставил укол с пенициллином, так же старательно выговорил он название лекарства.

— Чей был воин, который стрелял в нас? — спросил я.

— Из здешнего гарнизона! До этого никто за ним плохого не замечал, а тут раз, и сошел с ума. Бабы говорят, бес в него вселился, как увидел наши машины, так и сошел с ума! — рассказывал мне новости Данила.

Услышав наш разговор, в комнату вошел воевода, на лице была виноватая улыбка, дескать, извини, князь за моих людей!!!

— Здравствуй, Андрей Иванович! Напугал ты нас! Ведь за твою голову государь и мою снимет. Ты уж извини нас, Андрей Иванович! Не углядели за заговорщиком, он ведь и в меня стрелял, да воины прикрыли щитами! Если бы не десятник, сколько еще вреда мог натворить! А ведь какой тихий был, исполнительный, кто бы мог подумать, что это враг? — оправдывался воевода.

— Успокойся, Григорий Григорьевич! Не держу я зла на тебя, это же война, да и рана не опасная. Данила обработал все хорошо, так что дней через пять буду здоров. Подсчитали трофеи татарские? — спросил я его.

— Да, все у тебя сотник сосчитал, ждет за дверями с докладом, куда стольких пленных девать будем, князь?

— А сколько насчитали-то? — поинтересовался я.

— Без малого тридцать пять тысяч басурман наберется, пока их ними же ранеными конями кормим. Прирезали, да засолили, чтобы не пропало. А потом чем их кормить, такую прорву?

— А ты направь гонцов к нагайскому князю Исмаилу с письмом, где дешево предложишь рабочую силу. Раздай по деревням рабов, скольких они угнали мужиков, вот теперь и пускай работают за них. Прости, воевода, что-то в сон потянуло, не смогу сотника уже принять!

Веки мои налились свинцом, и я заснул с мыслью, что подлый Данила дал мне с настоем снотворного. Сам учил, нечего на парня пенять!

Утром я проснулся от голода. Организм требовал для восстановления сил «топливо», и я тихонько поднялся с кровати и, минуя спящего за столом Данилу, оделся и спустился на первый этаж, откуда доносился аромат из кухни. Прислуга, увидев меня, всплеснула руками. Одни кинулись накрывать на стол, другие — за воеводой. Кто-то разбудил Данилу, и тот с испуганным лицом прибежал на кухню. Увидев меня жующего за столом, он успокоился, но все же проверил пульс и температуру. Дождавшись, пока я наемся, он проводил меня до кровати, где сделал перевязку. Рана побаливала, но терпимо, зашито было аккуратно, при нажатии гноя не было, края еще немного воспалены, но рана сухая. Поблагодарив Данилу, я отпустил его, попросив прислать сотника Матвея с докладом. Сам же, как и положено раненому, завалился на перину «болеть». Пока не пришел сотник, прижал кольцо ко лбу и спросил «Хранителя», что это было? Ответ был обескураживающе краток: «Чернобог!». Понятно, вселился в слабую душу, разъедаемую каким-либо грехом, и вот результат, погибла душа.

В дверь постучали, и вошел сотник. Поздоровавшись, он спросил о здоровье, и удовлетворенный ответом, что все нормально, стал рассказывать о трофеях:

— Взято 140 пушек, в основном среднего калибра, но есть с десяток тяжелых, осадных. Ядер взято немного, истратили сволочи на нас, пороха вовсе нет, взорвался при обстреле. Коней сколько поймали — сказать трудно, несколько тысяч наберется, остальные, что живы остались, разбежались по округе. Оружия и доспехов сосчитать трудно, особо ценное убрали, а остальное кучей лежит на площади. Пленных поставили на уборку трупов, пока не завоняло. Ребята все отдыхают, но без злоупотребления, ждут Вас, переживают.

— Пленных кто охраняет? — полюбопытствовал я.

— Две сотри из гарнизона! Пригрозили, если сбежит один из десятка, — казнят десяток, сбежит десяток, — казнят сотню, и так далее!

— Сурово, однако! Ну, да ладно, теперь пусть у здешнего воеводы голова болит, мы свое дело сделали, враг разбит!

День прошел спокойно, рана почти не болела, но я все же носил руку на перевязи, чтобы поменьше ее беспокоить. Попировать с воеводой не удалось из-за моего ранения, но общались мы с ним достаточно тепло. Съездили, посмотрели на пленных татар, которые сидели угрюмо на двух десятинах луга, огороженные по периметру щитами. Со всех сторон были расположены воины с оружием и луками, стояли пушки, направленные на лагерь. В общем, все серьезно.

— Как меняешь караул? — спросил я воеводу.

— Да как обычно, через четыре часа. — ответил он.

— В ночное время я бы усилил караул, как бы массой не задавили!

— Побоятся! — успокоил меня воевода.

Вернувшись, я сказал Матвею, чтобы усилил караулы на стене и установил все пять пулеметов, направленных в сторону лагеря татар. Ночью меня разбудил голос «Хранителя»: «Просыпайся, тревога, татары!». Соскочив с кровати, я побежал к генератору и завел его, отрезая город от лагеря татар. Поднялся на стену, в зареве костров мелькали силуэты, слышались крики и выстрелы из пушек, звон железа и вопли раненых. Я достал из сумки осветительную ракету и выстрелил. Яркий искусственный свет залил всю округу. Черная масса людей уже залила позиции пушкарей, и эти пушки разворачивались против города. Откуда-то у татар появилось оружие, и первые стрелы прошелестели у меня над головой. Я кинулся к пулеметам, расчеты спокойно ждали приближения татар. Первый номер жевал с чем-то кусок пирога, его помощник набивал вторую ленту патронами, что-то бурча под нос о жалельщиках врагов. Первые ряды несли щиты, которые они бросали на колючую проволоку, и перебирались через нее, но тут заговорили у нас противопехотные мины, расставленные между рвом и колючей проволокой. Взрываясь, они выводили из строя сразу же нескольких врагов, но те, видя, что ворота уже рядом, рвались вперед по трупам своих товарищей.

Подпустив их поближе, разом заговорили все пять пулеметов, вырезая кинжальным огнем первые ряды неприятеля. На пулеметчиков посыпался град стрел. Запустив еще одну ракету, чтобы видно было врага, я посоветовал пулеметчику перенести огонь на лучников, которые находились чуть подальше от первых рядов и имели возможность прицелиться. Он кивнул и, чуть подняв ствол «Максима», начал выкашивать лучников. Нахлынувшая волна татар, ударившись о «гранитный берег» крепостной стены, отхлынула обратно. Вскоре, при свете следующей ракеты, я увидел, что к стенам города подкатывают пушки, захваченные ночью у охраны лагеря. Зарядив красную ракету, я запустил ее в ночное небо, давая сигнал своим людям о начале атаки. Хотя это был старый сигнал, но в этом мире ракетница была только у меня, и только я мог дать такой сигнал.

Загрохотали пушки, и один из пулеметов смолк. Я бросился к нему. Первый номер лежал мертвый возле разбитого пулемета, второй, молодой парень, зажимал здоровой рукой предплечье, откуда сочилась черная кровь. Быстро зубами разорвав упаковку бинта, я стал туго бинтовать ему руку, несмотря на боль от напряжения в плече. Вскоре кровотечение остановилось, и я, вкатив ему обезболивающего, отправил в воинскую избу. Повсюду уже раздавались команды, распределяя воинов, и вскоре залпы из пищалей начали прорежать ряды врагов. И вот, когда новая волна начала накатываться на город, из леса, под мощными сигналами, освещая фарами ночное поле боя, двинулись на врага мои «монстры». Зажатые с двух сторон, они бросились в сторону обрыва, падая от пуль, визжа от ужаса, но жалости к ним уже не было. Вырезано двести с лишним человек, и поэтому я дал команду воеводе добить всех. Бойня продолжалась до рассвета, прижатые к обрывистому берегу Северного Донца, освещаемые фарами, они падали от стрел и пуль, выжигались от огнеметов. Тех, кто в отчаянье кидался с саблей в атаку, встречали копьями.

К утру все закончилось. Попросил привезти раненых для допроса. Привезли троих, раненых в конечности, но уже перевязанных. Дал понять им через толмача, что от их ответов зависит их жизнь. Задал первый вопрос: «Где взяли оружие?». Ответил пожилой татарин, на русском языке с небольшим акцентом:

— Привез ваш человек из города, на двух телегах, спрятанное под провизией. Сказал, что вы не ждете нападения, и что злые духи ушли от вас, и некому защитить город!

— Если покажу всех, узнаешь его?

— Узнаю, господин Повелитель джиннов!

— Ну, а вы что можете дополнить? — спросил я остальных татар.

Один угрюмо молчал, а другой что-то со злостью сказал и плюнул перед собой.

— Что он сказал? — спросил я первого татарина.

— Нехорошо он сказал, о Повелитель джиннов!

— Говори!

— Назвал Вас продавшим душу шайтану и проклял! — тоскливо сказал он и с жалостью посмотрел на товарища.

Я же, достав пистолет, выстрелил в осмелевшего татарина. Этого фанатика было не исправить. Он будет убивать всех русских, так как искренне нас ненавидит. Засучив ногами от пули в животе, он вскоре затих. Снова задал вопрос ко второму, который до этого молчал. Тот, видя, что последует, если он не будет говорить, тоже начал сотрудничать. Оказывается, он по специальности «колесник», делает колеса на телеги, и он, как мастер, заметил особенности на правом заднем колесе у одной телеги. Спица была перевязана кожаным шнурком, так как была треснутой. Вот поэтому признаку можно найти этого человека.

— А ты сможешь его узнать, если увидишь? — спросил я.

— Можно попытаться, я ведь видел его мельком. Телегу рассматривал, да колеса. Но голос запомнил, у меня на звуки очень хорошая память! — закончил он и с надеждой посмотрел на меня.

— Отведите их в холодную, накормите, и готовьтесь к десяти на построение! — приказал я воинам воеводы.

Сам же направился с докладом к Григорию Григорьевичу. Рассказав о происшествии воеводе, я предложил всеобщее построение для опознания изменника. Подумав, он сказал, что это вряд ли поможет, так как татарва разбита, и изменник не будет ждать, когда за ним придут. Так оно и вышло. Перед построением сотнику дали списки отсутствующих. Без уважительных причин были названы три фамилии, двое ездовых, которых вскоре нашли зарезанных за конюшнями, и десятник. Последнего так и не нашли, а вот телега нашлась, и колесо у нее было с забинтованной спицей. Именно на ней и видели десятника, что вез продукты в лагерь. Значит, «Чернобог» рядом, он просто переселился из убитого лучника в десятника, и пока я не найду браслет Сварога, мне не будет от него покоя. Лишь Сварог сможет с ним справиться. А это значит, мне надо идти на Сибирское ханство. Значит решено, из Казани и поверну на Урал.

Разделив трофеи с воеводой, я забрал большую часть пушек для царя, и направились к ладьям. Потери были все же ощутимые, как в людях: 7 убитых и 12 раненых, так и в оружии: один станковый пулемет разбит и не подлежит восстановлению, и один поврежден, но в мастерской есть возможность его отремонтировать.

Погрузив на ладьи технику, генератор и оружие, к вечеру выехали. В этот раз путь был спокойный, все же ехали по своей территории. Часто останавливались возле больших деревень, чтобы закупить свежих продуктов, меняя их на татарское оружие, благо добра этого было много. За одну татарскую саблю не лучшего качества брали, не торгуясь, две туши коровьих и хлеба сто караваев. Крупы были свои, а вот сухари уже надоели. В пути каждый день я осматривал раненых. Перевязки и уход за ними поручил своим ученикам, чем те несказанно гордились, так как звание «лекарь» очень ценилось. С каждым днем раненые чувствовали себя лучше, хороший уход, свежая пища, забота товарищей, да и положительные эмоции дали о себе знать. Все же они победили ворога, и с победой возвращаются домой.

Ладьи против течения двигались с небольшой скоростью, плыли только в светлое время, чтобы не напороться на затопленное бревно или мель. Но все же через неделю были в Казани. Здесь, отдохнув и погуляв с воеводой, я разделил отряд, взяв с собой две сотни воинов, одну машину и трактор, часть пушек и пулеметов. Остальных отправил с трофеями и ранеными домой в Рязань. Мы же двинулись на восток в сторону Уральских гор, где-то там обосновался Аника Строганов. Вскоре по реке Кама стали попадаться свежеотстроенные остроги, где мы пополняли запасы. Машины и трактор были укрыты пологами, дабы не пугать людей. Подплывали мы под парусом, так что вопросов лишних не было. Тем более, что мы плыли мимо земель, принадлежащих по указу царя купцу Строганову. В деревне Заостровка нам сказали, что Анику Строганова мы найдем в себе Верхние Муллы.

Вскоре, и в самом деле, на берегу Камы раскинулось большое село с деревянной часовней. Сойдя на берег, я спросил вездесущих мальчишек, где мне отыскать Анику Федоровича Строганова? Один из пацанов, ковыряя грязным пальцем в носу, спросил, а что я дам, если он проведен меня к нему? Правда, косясь то на украшенную саблю, то на войско за моей спиной.

— Веди, «Сусанин», не обижу! — усмехнулся я, и он припустил впереди меня, сверкая голыми пятками.

Вскоре возле часовни показался крепкий большой двухэтажный дом, разделенный на две половины. Внизу располагались контора и магазин, а наверху, по-видимому, и жил сам Аника Федорович. Кинув парнишке пятак, который он тут же засунул за щеку, чтобы не отобрали, я поднялся на крыльцо конторы. В полумраке комнаты за конторками сидели два клерка и что-то писали. Услышав скрип дверей, они подняли на меня глаза, разглядывая и прикидывая, как им поступить. Я решил им помочь:

— Князь Федоров к Анике Строганову! Быстро за хозяином, чернильные душонки!

Самый молодой выскочил из-за стола и бросился в сени, откуда шла лестница на второй этаж, в комнаты купца. Вскоре писарь прибежал и, поклонившись, произнес:

— Аника Федорович ждет Вас у себя, князь!

Я крякнул от досады, заелся купец, даже спуститься не захотел, ну да ладно, не гордые и сами поднимемся! Ворча, я поднялся в комнату, служащую, по-видимому, горницей. У стены на тахте лежал Строганов с перебинтованной ногой. Рядом возилась какая-то бабка, запаривая тряпки в каком-то настое трав.

— Что с тобой, Аника? Заболел что ли? — забыв обиду от встречи, я склонился над Строгановым.

— Вот, Андрей Иванович, упал, однако, неудачно! Говорил же ты мне умерить выпивку, дак вот и поскользнулся на лестнице, в аккурат сегодня утром. Видно, Бог еще не отвернулся от меня, раз послал тебя.

Я вытер ему пот со лба, температура уже поднималась. Отогнав бабку, размотал мокрые тряпки с ноги. Опухоль уже достигла колена. Похоже, перелом голеностопной кости. Провел пальпацию. Хорошо, что хоть закрытый перелом, без занесения инфекции практикующими «бабками».

— Лежи, сейчас отправлю на ладью за своими инструментами и буду тебя лечить! — успокоил я Анику.

Спустившись вниз, я отправил молодого писаря на ладью за сумкой с инструментами и лекарствами. Вернулся обратно к больному:

— Сейчас принесут лекарства, и будем тебя лечить! — проверяя пульс у Аники, говорил я.

— А ты чего в наших краях оказался? — поинтересовался он.

— Да хочется пообщаться с сибирским ханом Едигером! Думаю, найдем с ним общие интересы, чтобы не проливать кровь. Казачки твои, если надо будет, помогут? — спросил я.

— Конечно, для этого и брал их в поход! — заверил Аника.

Тут открылась дверь, и появился мой ученик Данила с сумкой медикаментов. Оставив разговоры, взялись за лечение. Вколол ему новокаин для обезболивания, дал аспирин, чтобы сбить температуру, и послал Данилу за дощечками. Надо было закрепить ногу. Как я хотел бы сейчас иметь гипс, но увы, здесь его пока не было. Пришлось обходиться подсобными средствами. Зафиксировав ему ногу, посоветовал Даниле подготовить травяные отвары, которые являлись противовоспалительными. Анике же рекомендовал в течение недели не вставать с постели, а затем ходить только с костылем. Хорошо еще хоть в этом месте перелом, а не шейки бедра, остался бы инвалидом на всю оставшуюся жизнь, так как нет здесь ни рентгена, ни гипса, вообще ничего нет!

— Сиделка тебе нужна, Аника Федорович, есть кто на примете, али один мыкаешься? Своих то в Рязани оставил, я знаю? — спросил я, закончив свои процедуры.

— Найду, Андрей Иванович! За копейку малую готовы в холопы идти. Работы тут нет, занимались охотой, рыбалкой да рудознатцем, камушки цветные собирали по округе.

— Ну-ка, Аника, на этом поподробнее, какие камушки? — заинтересовался я.

Он просунул руку под подушку и достал кошель, откуда вынул горсть необработанных изумрудов. Я посмотрел на свет, камень был чистый, без помутнений, размером с крупную фасолину:

— И на сколько он потянет у ювелира? — спросил Анику.

— Рублей пять — десять серебром!

— Неплохо! А где собирают, не скажешь?

— Говорят, в округе, а где именно — молчат. Как голод подожмет, несут мне, меняют на продукты и другие товары. Для этого и открыл магазин. Найти бы место, да начать разработку! — вздохнул Аника.

— Найдем! Съезжу к Едигеру, и будем искать! — успокоил его я. — Ты сейчас отдыхай, а вечером я еще зайду.

Я вышел, обдумывая план обмена изумрудов на товары. Что я мог предложить им за камни:


1. Спички — дешево и сердито

2. Зеркала

3. Лампы керосиновые

4. Сам керосин

5. Нитки и ткани.

В общем, пора перенестись в Тюмень на базы. Выйдя из конторы, направился к своей ладье. Отпустив воинов на берег и оставив только караульных на берегу у костров, где они готовили обед, я заперся у себя в каюте и переместился в Тюмень. На Барабинских складах я приобрел оптом пять фанерных ящиков спичек, по 1000 коробков в каждом. Двадцать керосиновых ламп типа «летучая мышь», по двадцать топоров, лопат и кос. На другом складе затарился нитками, пятью рулонами ситцевых тканей и зеркальцами. Нашел фургончик, который привез все на дачу, откуда я благополучно переместил все на ладью, в кузов ГАЗ-66. Вот удивятся ребята, когда все это обнаружат!

Вечером я посетил купца Строганова. В комнате сидело две девицы, одна поила его настоем трав, которые подготовил Данила, а вторая что-то варила на плите, помешивая деревянной ложкой. Спросил о самочувствии, проверил температуру, пульс. Осмотрел ногу, не сбились ли шины, все было в порядке. Выпил с ним по рюмочке хлебного вина (гадость страшная!), так и хотелось спросить словами Ивана Васильевича: «Водку-то ключница гнала что ли?». Спросил Анику о рудознатцах, где найти кого-либо из них? Он посоветовал деда Панкрата, один из лучших в округе. Посидев еще немного и сославшись на дела, вернулся на ладью. Достал из кузова лампы, попросил десятника наполнить их из бочки керосином. Утром собрал набор из десятка коробков спичек, одной лампы, топора, лопаты, косы и двух зеркал, и направился в село. Пацаны, ожидавшие на берегу с удочками, увидев меня, гурьбой бросились за очередным пятачком. Спросил деда Панкрата, все стали предлагать свои услуги, даже завязалась потасовка. Сказал, что возьму двоих, если понесут вещи. Победила сила, и вот мальчишки волокут мои подарки к деду на край села. Это был не дом, а полуземлянка, возле дверей на пеньке сидел сухощавый старичок с седой бородой и ремонтировал сеть. Окинув острым взглядом меня и пацанов, он продолжил свою работу.

— Здравствуй, Панкрат! — кинув два пятака мальчишкам, обратился я к деду.

— И тебе здоровья, добрый молодец! — неожиданно громким голосом ответил старик.

— Хочу пообщаться с тобой, дед, о руде медной, железной, и других ископаемых в ваших краях. Ну, а чтобы разговор был интереснее, давай попробуем заморского вина! — и я выставил бутылку армянского коньяка, плитку шоколада и две банки тушенки.

Старик взял в руки бутылку, осмотрел ее, тушенку, шоколад, положил все обратно, сходил и принес две небольшие глиняные чашки. Я же за это время открыл коньяк и тушенку, распечатал шоколад. Разлив понемногу коньяк, я пригубил из чашки, глядя на меня, Панкрат тоже сделал глоток. Посмаковав немного, он выпил напиток, и, достав деревянную ложку, зачерпнул из банки тушенку. Закусив, он спросил:

— Откуда, молодец, будешь? Каких родов? Разговариваешь по-нашему, но как-то странно, да и товары у тебя какие-то заграничные.

— Князь Андрей Иванович Федоров, послан на переговоры к сибирскому хану Едыгею, да вот Аника Федорович посоветовал с тобой, знающим человеком, посоветоваться насчет руд и других богатств для государства нашего.

Дед, услышав, что государев человек назвал его знающим, да к тому же хочет посоветоваться с ним, от гордости даже распрямил плечи. Никто еще так не возвеличивал его.

— А что, мы могём, помочь отыскать рудные места, соберу знающих мужиков, и укажем места, где медь, где железо, где камушки цветные изумрудные, все найдем!

Я достал коробок со спичками и подал старику. Он повертел его в руках и открыл, глядя на спички и не зная, что с этим делать. Пришлось взять коробок в руки и зажечь спичку. Увидев это, он тут же попробовал зажечь сам, с удивлением глядя на огонь:

— Что это, князь?

— Спички, для быстрого добывания огня? Одна спичка, один огонь. В коробке их 60 штук. Будешь работать на меня, значит и на государство, будет у тебя все: и спички, и еда заморская, и вот такие товары! — я стал доставать из дерюжного мешка керосиновую лампу, топор, лопату, косу, и раскладывать перед ним.

Щелкнув по металлу ногтем и прислушавшись к звуку, он произнес:

— Хороший металл, англицкий! А это что такое? — спросил, указывая на лампу.

— Лампа! Чтобы не сидеть вечером при лучине. — я взял коробок и зажег ее.

Он взял ее в руки и пошел в свою землянку, чтобы оценить на месте. Вернулся с довольным лицом:

— Хорошая вещь, нужная! А как потушить?

Я приподнял стекло и задул язычок пламени.

— Ну что ж, князь, согласен я работать на тебя! Да и другие мужики, думаю, тоже согласятся, особенно за такие вещи! — указал он на спички, инструменты и лампу. — А в деньгах как будешь платить?

— Сто рублей за месторождение руды или камушков, а так по три рубля в месяц, на добыче. Могу за камушки у твоих старателей менять товар. — кивнул я на богатство, лежащее перед ним. — Коробок спичек за камушек, за инструмент — десять камушков, а за лампу — пятнадцать. Для женщин есть зеркала. — я достал зеркальце и дал его Панкрату.

Тот посмотрелся в него, оглаживая седую бороду, повертел в руках:

— Баловство, но бабам понравится! Сколько камушков за него? Хочу снохе подарить!

— Пять камушков!

Он сходил в избушку-землянку и вскоре принес горшок, который былнаполовину заполнен изумрудами. Отсчитав пять камней, предложил завтра принести еще товару, но поболе, так как придут еще мужики.

— Нет, Панкрат! Приходите завтра на пристань, к моим ладьям, там и поговорим, и за камушки рассчитаемся. Не пристало мне, князю, как купцу с товаром разъезжать. Да и посидим у меня за бутылочкой вина, и обсудим все детали и вопросы. Выбери себе людей, с кем будешь работать и вести изыскания. Карту я тебе попробую составить! — пожав ему руку, я отправился обратно на ладью, а в кармане у меня лежали пять крупных изумрудов, которые уже окупали все мои затраты на эту экспедицию.

Рано утром, с рассветом, меня разбудил караульный:

— Андрей Иванович, к вам местные пришли! Вас спрашивают.

Я поднялся, привел себя в порядок и вышел на палубу. На берегу возле трапа столпились десятка полтора мужиков во главе с Панкратом. Увидев меня, сдернули колпаки и поклонились.

— Запускай их по одному на ладью! — сказал я караульному.

Первым поднялся Панкрат. Взял две лампы, десяток коробков спичек и три топора — отсчитал 70 изумрудов. Спустившись, он с гордым видом показывал мужикам товар. Следующий мужик взял топор, лопату и косу, на остальное не хватило камней. Просил в долг, но я дал только коробок. За час мы управились. Панкрат, отложив свои вещи в мешок, пригласил троих мужиков ко мне в каюту. Достав кальку с переведенной на нее картой Пермского края и Урала, которую весь вечер переводили мне Данила с товарищем, я положил ее перед Панкратом:

— Вот здесь ваша деревня, вот река Кама, вот дальше в нее впадает река Егошиха, здесь впадает Большая Мотовилиха. Вот река Чусовая, вот Каменный пояс (Уральские горы).

Показывая и рассказывая, я учил их ориентироваться по карте, на которую они в дальнейшем должны нанести месторождения. Научив их пользоваться картой, я выставил бутылку коньяка и перед каждым по открытой банке тушенки. Посреди стола положил нарезанный каравай белого хлеба и пару плиток шоколада. Разлив по стеклянным стопкам коньяк, я сказал тост «За веру, царя и отечество!» и, стоя, выпил. Мужики тоже выпили и перекрестились. Панкрат достал свою ложку, хотя на столе лежали из нержавейки, и с удовольствием черпал из своей банки тушенку, закусывая хлебом. Мужики, глядя на него, тоже охотно кушали. Закончив с бутылкой коньяка, я получил заверения о том, что в ближайшее время получу несколько месторождений.

— Если дашь мне руду, я, как и обещал, заплачу тебе, ну а ты рассчитаешься с мужиками!

На том и порешили. Они отправились на поиски руд, а я к Анике. Застал его за работой, он сидел за столом у окна и что-то писал и считал на счетах. Счеты были странные, вместо проволоки костяшки были на натянутых веревочках.

— Ты чего поднялся? Я же сказал тебе лежать неделю! — напустился я на него.

— Да устал я лежать, Андрей Иванович, мочи уже нет! Вот хоть подобью доходы и расходы, и то легче, чем лежать!

— Ну, а я хочу тебя обрадовать! Возможно скоро узнаем, где месторождение изумрудов! — обрадовал его я.

— Кто тебе рассказал? Неужто Панкрат?

— Он самый! — подтвердил я.

— Как я его уговаривал, предлагал и деньги, и товары! Ни в какую, уперся, что не знает, и все! А ты за раз его уговорил!

— Я не просто его уговорил, он сейчас работает на меня и на государство. Будет открывать месторождения железа, меди и прочих богатств земли русской. И кстати, для этого рекомендую поставить ему от нашего с тобой товарищества нормальную избу, что привяжет его к нам. — закончил я.

— А ты хват, Андрей Иванович! Как всегда, удивил меня. Думал, что я, купец Строганов, хитер, а оказывается, что я тебе и в подметки не гожусь!

— В общем, давай, Аника Федорович, посылай завтра бригаду плотников, и пускай ставят старику дом. Да и слухи пускай распустят, что те, кто откроет большое месторождение, получат по 100 рублей серебром и дом в придачу. Люди должны видеть благополучие в трудах своих, а не ждать, что им принесут это на блюдечке с голубой каемочкой. Вот мне Панкрат сказал, что на слиянии рек Камы и Егошихи большое количество меди и серебра, да только за это мы с тобой должны его озолотить! Поэтому брось свое уныние и думай, как закладывать шахты по добыче руды. Домны я тебе спроектирую. Ставь людей на заготовку угля, да и вообще, лесу надо будет много… — глотнув его «хлебного вина», я пожалел, что не захватил коньяка.

«Все же после благородного напитка испоганить горло этой «наждачной» бурдой… И как он ее пьет?» — думал я, прополаскивая рот и горло настоем трав, приготовленным для Аники. Оставив Строганова в размышлениях о перспективе, я вернулся на ладью. Здесь к обеду собралась толпа жителей с женщинами, которые мечтали обменять камушки на мой товар. Караульный еле сдерживал толпу. Прибыло подкрепление от других ладей, которые объясняли, что князя пока нет, и нечего ломиться.

Когда я подошел, ко мне кинулись первыми прежние мужики, прося обменять, по знакомству, первым им лампы и инструменты. Взойдя на ладью, сказал караульным, чтобы пускали по одному. Женщины спрашивали зеркала, а когда увидели нитки и ткань, вообще «потеряли разум», им надо было все это. Из князя я превратился в продавца, что мне быстро надоело, и я, расписав цены, поставил своих людей торговать. Вскоре закончились почти все товары, а я получил почти полный бочонок изумрудов. Встал вопрос, куда можно его реализовать, лучше в тех местах, где платят больше. А платят больше, и золотом, только за границей. Но нам пока туда ездить опасно, Литовское княжество встало на путях к торговле с Западом, а через Балтийское море на моих ладьях опасно плыть, да и пираты пошаливают.

Ночью я перенесся вновь в Тюмень, так же в утреннее время, где вновь сделал закупки ламп, спичек, инструментов и тканей. Переправив все это в фургон ГАЗ-66, я пошел спать. Утром, как всегда, меня разбудили покупатели. Подняв Данилу, я отправил его с товарищем торговать, а сам отправился на последнюю ладью, где у меня находились два пленных татарина, которые были мне нужны для переговоров с ханом Едыгеем, за это я обещал им жизнь и свободу. Объяснив им, что они должны убедить хана, что с ним будет говорить князь, который покорил Казанское и Астраханское ханства, разбил великую армию Девлет-Гирея, Повелитель джиннов. Если он примет мои условия, то мы будем хорошими друзьями, и к нему пойдут торговые караваны, если нет, то пойдут джинны с огнем и мечом, и его подданные будут рабами.

Вечером мы на двух ладьях тронулись по реке Кама к мысу Стрелка, где впадает река Чусовая. На одной из ладей находилась автомашина ГАЗ-66 с будкой, накрытая сверху большим пологом. В будку загрузили запас топлива, оружие и подарки для хана, надеясь, что все пройдет без стрельбы. Отборная полусотня после ужина дремала на палубе, только кормчие сидели за моторами, управляя ладьями, да впереди смотрящие следили за рекой, чтобы не сесть на мель и не напороться на топляк. Утром обогнули мыс Стрелка и вошли в реку Чусовая. Встречное течение замедлило ход, но все же мы потихоньку продвигались вперед. За день прошли от силы километров тридцать и пристали возле какой-то деревушки. Взял с собой десятника и троих воинов, пошли купить или обменять продукты. Деревенька была бедная, купил за рубль десяток куриц и мешок репы. Спросил хозяев насчет проводника через горы, чтобы можно было проехать на телегах. Мужик, что продал нам кур, согласился сам нас провести за три рубля до Чинги-Туры (Тюмень). За ночь мы выгрузили автомобиль, взяли все необходимое, заправили баки горючим, и утром, силой запихав в кабину мужика, тронулись по лесной дороге в сторону Сибирского ханства. Мужичок, запуганный таким транспортом, сидел, сжавшись в комок, и только крестился. Но через некоторое время, увидев, что ничего страшного с ним не происходит, начал осматриваться.

Дорога петляла между деревьями, пересекая ручьи и мелкие реки, но наш вездеход лихо их преодолевал. Лишь в одном месте пришлось постоять, чтобы мои ребята навели переправу через бурную речушку со скалистыми берегами. Через нее был сделан мостик, но он бы не выдержал машину. Связав бревна веревками ввиду отсутствия скоб и гвоздей, мы осторожно переехали на другую сторону и продолжили свой путь. Вскоре мужичок стал разговаривать, и, представившись Калистратом, стал рассказывать, что он охотник, что ставит капканы на соболя, куницу, горностая, а вот на большого зверя сил уже нет. Раньше сын был надежа, да прошлую зиму с охоты не вернулся. Весной только косточки его и нашли. Так с ним, за разговорами, день за днем, мы и добрались до Чинги-Туры. Остановились километра за полтора на опушке леса, впереди большой луг с пасущимися стадами лошадей и баранов. За ним деревянные стены с башенками. Нас пока не заметили. Отправил своих татар для покупки трех коней с седлами, дал десять рублей и коробок спичек, показав, как ими пользоваться. Через часа два они прискакали и привезли четырех коней с седлами и двух баранов на обед. Собрав подарки для хана, прицепив свою саблю и два пистолета, я приказал ребятам смотреть в оба, и как только увидят красную ракету, выезжать ко мне на помощь с зажженными фарами, сигналом и пулеметными очередями. Стрелять поначалу поверх голов, если не будет второй ракеты, уже на поражение.

Дав все наставления, поехал со своими татарами на встречу к хану Едигею. Крепостные ворота были открыты, стража смерила нас взглядом, но не остановила, по-видимому, приняв меня за купца, так как у меня висели перекидные сумки с подарками. За крепостной стеной началась обыкновенная деревенская улица с рубленными домами. Вдоль дороги с двух сторон были тротуары из деревянных плашек. В центре поселения стояла мечеть, рядом с ней, по-видимому, ханский «дворец», так как у дверей стояла стража. Спешившись, привязали коней, и мои сопровождающие представили меня, как я их и учил: «Русский князь от самого царя к хану Едыгею!». Один из стражников бросился докладывать хану о визите царского посла. Вскоре он с помощником выскочил обратно на крыльцо, кланяясь, провел нас в зал, где сидел хан, окруженный беками и мурзами.

Поклонившись и поприветствовав хана, мой толмач озвучил все мои титулы:

— Князь, покоривший Казанское и Астраханское ханства, разбивший великое войско Девлет-Гирея, Повелитель джиннов, приветствует тебя, хан Едыгей! Он пришел к вам с предложением дружбы и торговли. Если вы принимаете предложение, всем будет хорошо, если нет, то его джинны вечером уничтожат Чинги-Туру и твое ханство! — сказав, он отступил за мою спину, чтобы переводить.

Татары застыли, то ли переваривая сказанное, то ли от такой наглости. Наконец хан прокашлялся и спросил:

— Это правда, что ты разбил все войска Девлет-Гирея?

— Эти два воина из его войска, они сами все видели и испытали на себе гнев моих джиннов! Если есть желание, то, как стемнеет, я вызову одного и покажу его разрушительную силу. А с тобой, хан, я бы хотел поговорить наедине, так как то, что сказал мне джинн про тебя, не стоит слышать никому! — сказал я.

Хан властно махнул рукой, и все вышли из зала. Остались лишь два телохранителя возле трона.

— Говори! — приказал он.

— Джинн сказал, что скоро тебя и твоего брата Бекбулата убьет Кучум и захватит власть. Вот и все новости. Только я и русский царь можем тебя защитить, а теперь позволь вручить тебе подарки и образцы товаров.

Я вручил ему и спички, и керосиновую лампу, и три зеркальца, и рулон яркой ситцевой ткани, и красивый кремниевый пистолет. Показал, как пользоваться вещами, даже произвел выстрел из пистолета, Сразу же вбежали его слуги, но он вытолкал их взашей, чтобы не мешали знакомиться с вещами.

— А что еще можешь привозить с Руси? — интересовался он.

— Могу много чего, но давай вначале договоримся, что можешь дать ты мне! — ответил я.

— Что ты хочешь? — заинтересовался хан.

— Браслет к этому кольцу! С таким же рисунком, говорят, что видели у тебя!

Едыгер взял меня за руку и осмотрел кольцо. Пожав плечами, он сказал, что навряд ли сможет помочь мне. Хлопнув в ладоши, он позвал своих советников. Показав мое кольцо на моей руке, он спросил:

— Кто видел такой же браслет? За сведения о нем будет награда!

Беки и мурзы, посовещавшись, попросили время, чтобы узнать о нем у своих подчиненных. «Хранитель» мне произнес в голове: «Браслет движется по улице в сторону ворот!». Я тут же озвучил это хану. Он же громовым голосом приказал задержать всех, кто едет к воротам, и доставить их сюда. Вскоре стража привела двух мужчин и трех женщин. Кольцо теплом показало на одну из них. Я подошел и обнажил у нее руки, на одной из них был разыскиваемый браслет.

— Откуда у тебя он? — спросил через переводчика я. Та испуганно смотрела то на меня, то на хана.

— Отвечай! — рявкнул он.

— От матери, а ей достался от ее матери, и так много поколений! — ответила она, рухнув на колени.

Я достал десять золотых и подал ей, сказав, что это браслет, который принадлежит моему роду, и показал ей кольцо. Схватив деньги, она начала по-татарски благодарить меня.

— Отпусти их, хан, нам они больше не нужны! — сказал я, одевая на руку браслет.

Жар прошел по моему телу, сообщая о том, что еще один чудесный артефакт нашелся. Когда все вышли, хан доверительно мне сообщил:

— Я тебе уже помог, ты же теперь помоги мне! У Кучума много войска, ему помогают мурзы Толы и Евага. У всех есть воины, в сумме наберется более трех тысяч конницы, если нападут, мне не устоять. Помоги мне, и я твой брат навеки. — взмолился испуганный мною Едыгей.

— Хорошо, вечером пусть выводит войска за крепостные ворота, будто бы ожидается нападение русских. Как я узнаю, где Кучум со своими мурзами находится? — спросил я у хана.

— Бунчук красный, самый высокий, у его шатра.

— Ну, тогда все в порядке, как стемнеет, смотри со стен города, да не бойся! Тебя не тронут! — сказал я, и мы выехали из ворот Чинги-Туры.

Никто нас не задерживал и не останавливал, и мы спокойно доехали до леса. Встретили меня ребята с волнением, все ж один во вражеском городе, успокоил их и сказал, что сегодня придется помочь хану, убрав его конкурента. Рассказал, где будет Кучум в войске, про бунчуки с хвостами, и так далее. И вот начало темнеть, и разведчики донесли, что войско выстроилось возле ворот. По краям конница, в середине копейщики, сзади стояли лучники. За ними шатер с бунчуками, где находились мурзы и Кучум. Приказал зарядить оружие и занять места. Сам сел за руль и рядом посадил пулеметчика с МГ-34. На моторный отсек поставили ящик гранат, в открытом окне хищно торчал ствол пулемета. Зажег дальний свет фар, и медленно тронулся в сторону крепостных ворот. Ехал медленно, выискивая фарами шатер с бунчуками. Вот он! Ткнул соседа-пулеметчика, показывая на шатер, тот, повернув ствол, открыл огонь. Сверху его поддержали из будки «Максим» и автоматчики, выкашивая все в округе шатра. Перерезанный пулями, шатер рухнул к давно упавшим бунчукам, а коса смерти ходила по шатрам и вокруг них, забирая все новые жизни. Татары бросились в город, но ворота были намертво закрыты, а пули рвали их, не давая шанса убежать. Только конница растворилась в ночи, так как удар был нанесен по центру, уничтожив пехоту, лучников и руководство. Вскоре на поле не осталось никого в живых, и я, развернув машину, погнал обратно в лес. Там на поляне уже горел костер, варилось и жарилось мясо. Два моих толмача и оставшиеся ребята готовили ужин. В стороне стояли караульные, вооруженные автоматами. Татарам оружие было не положено, кроме засапожного ножа. Да они и не просили, навоевались! Да и меня боялись, как исчадия ада, или шайтана.

Поели с удовольствием жареного мяса. Надо их научить мариновать, тогда точно шашлыки будут. После еды заставил всех чистить оружие, это была повседневная обязанность после стрельб. Проверив, как они почистили, отправил всех спать, оставив десятника за начальника караула. Утро началось с пения муэдзина[17], голос которого с мечети доносился даже сюда. Умывшись, позавтракали и, оседлав лошадей, двинулись к крепостным воротам. Нас увидели еще, как только мы показались из леса. Закрытые ворота начали медленно открываться, словно приглашая войти. Стража выстроилась коридором, держа сабли наголо перед собой, пропуская нас через торжественный строй. Взревели трубы, и навстречу нам вышел сам Едыгер в сопровождении свиты мурз и беков. Рядом с ним шел его брат Бекбулат. Подойдя, оба склонили колено перед посланником царя.

— Великий князь, Повелитель джиннов! Ты показал вчера свое могущество, уничтожив осиное гнездо предателя и изменника. Остальные члены его клана присягнули нам на верность! Ибо я сказал, что мой друг князь вновь вызовет джинна, мечущего невидимые стрелы, убивающие наповал. И они поняли, что служить мне более безопасно, чем кому-либо. Я готов подписать договор с русским царем, что Сибирское ханство присоединяется к Руси и готово платить царю за охрану моих границ. В знак дружбы я отправляю ему тысячу шкурок соболей, сундук золота и сундук серебра. А тебе, великий Повелитель джиннов, я дарю двух самых красивых наложниц, еще девственниц, арабского белого скакуна и мешочек с камнями из-за Каменного пояса[18]. Завтра тебя соберут в дорогу, будут тебе и бараны, и лошади. Ты же не забывай старого друга Едыгея и его брата Бекбулата, которых ты спас от смерти. Если надо где-то помочь, только дай весточку, и мы всем своим войском придем тебе на помощь. А теперь пойдем за стол, надо же ублажить Повелителя джиннов! Да и народ хочет видеть того, кто может управлять порождением шайтана.

Тронный зал был превращен в зал для пиршества. Низкие столы были уставлены всевозможными яствами, вместо кресел были подушки. Количество подушек зависело от ранга гостя. Подушки были разного размера, и подкладывая их, можно было весьма неплохо отдохнуть. Рядом со мной сел сам хан, или меня посадили возле хана. Ухаживали за мной две юные татарочки, которые то подливали мне кумыс, то подкладывали куски мяса. Сидящие рядом мурзы или беки (кто их разберет!) поначалу посматривали на меня с опаской, как-никак за полчаса уничтожил Кучума вместе с его мурзами и половиной войска. А так, простой урус, и не скажешь, что знается с шайтаном.

Слуга поставил рядом со мной кувшин с кумысом, и тут «Хранитель» сообщил, что он отравлен. Я повернулся к хану и сообщил, что нас с ним хотят отравить. Вот этот кувшин отравлен. Он вначале не поверил, но когда заставил выпить чашку кумыса слугу, и тот в судорогах помер, позвал слугу, который нас обслуживал.

Увидев неподвижно застывшее тело слуги и все поняв, тот пал ниц и начал рассказывать, что томский князь Басандай заставил его под страхом смерти отравить и Повелителя джиннов, и его хана Едыгея, дабы самому встать во главе Сибирского ханства. Разъяренный хан вызвал своих телохранителей (первоначальный спецназ), и приказал привезти князя Басандая. Вскоре его, со связанными руками, доставили к хану. Хан, подойдя к нему и не сдерживаясь, плюнул ему в лицо. Затем подозвал слугу, который принес кумыс, и приказал налить две чашки. Одну он подал слуге, а вторую, приказав держать князя, самолично влил ему в рот. Вскоре князь корчился у ног хана, а слуга застыл с чашкой в руках. Хан взял у стражника саблю и подошел к слуге:

— Пей, или умрешь медленной, мучительной смертью! Сейчас я выпущу тебе кишки, а собаки будут их грызть и таскать, пока ты не умрешь! Предупредил бы сразу, и был бы жив! А так, умри как воин! — он замахнулся, и слуга залпом выпил чашку.

Гости со страхом смотрели на все это. А хан ходил возле столов и горделиво говорил, что джинн теперь защищает и его, предупреждая заранее о готовящемся на него покушении. Вот, смотрите, что будет с теми, кто задумает плохое против него, указывая на трупы заговорщиков, говорил он.

Пир быстро свернулся, никто не хотел сидеть в присутствии трупов, вид которых угнетал. Лишь хан, избежавший смерти, ликовал. Всячески оказывая мне внимание, он, узнав, что я не женат, стал предлагать мне в жены свою дочь Гульсину. Вскоре она была вызвана и в сопровождении «мамок» прибыла на пир. «Хранитель» дал мне ее характеристику, почти как на членов нацистской партии. Весь смысл, что она сторонник всемирного халифата, и с ней бесполезно вести разговоры. Это фанатик, и очень опасный фанатик! Не дай Бог, если она объединится с врагом, это будет враг, вдвойне опасный. Поэтому, наговорив кучу комплиментов его дочери, я постарался уйти. Правда, за мной, как привязанные, шли две мои наложницы. Посадив их на одну лошадь, я сел на другую, а толмачи сели вдвоем на третью.

Вскоре мы были в лагере. Караульные окликнули нас еще за километр, проверяя, кто идет. Служба была поставлена на высоте. Спать пришлось в палатке, которую мне поставили в центре лагеря. Медвежья шкура была матрацем, а пуховое одеяло неплохо помогало от прохладных ночей. Сейчас же меня грели два девчоночьих тела, которые бесцеремонно улеглись рядом со мной со словами «Ты теперь наш господин!». Острые, как козьи рожки, груди упирались с двух сторон, ну как я мог устоять от такого соблазна? Не буду рассказывать об этом, так как мужчина я али нет? Тем более, что это только моя тайна!

Утром меня встретил ухмылкой Данила, так как вскрики наложниц слышал весь лагерь.

— Хочешь в челюсть? — просто спросил его я, так как смотреть на его довольную рожу не было больше сил.

— Да нет, господин! Извини! — поняв, что перегнул палку, промолвил он.

— Скажи другим! Увижу ухмылку, или какие-либо пересуды — изобью, а потом он вылетит из отряда! Понял? — тряхнув его за рубаху, спросил я.

— Так точно, князь! — вытянулся он во фрунт.

— И вообще, смотри, не буду тебя учить! Довыделываешься!

— Прости меня, господин! Не хотел обидеть! Накажи другим способом, хоть розгами, но не отдаляй меня от себя!

— Иди и предупреди всех! Я тоже человек, и мне нужны иногда женщины! Но это не значит, что вы должны над этим скалить зубы! — предупредил я Данилу, и он мгновенно исчез.

Две мои наложницы, сверкая глазами из-под одеяла, слушали, не понимая, наш разговор. Утром вызвал толмача и приказал научить девок разговорному русскому языку. Награда — по золотому за каждую. Слава Богу, хоть на время отстали, хотя хороши, бестии! Груди, как будто из слоновой кости чашки, с твердыми сосками, широкие бедра и густые волосы до пояса. Лицо, ввиду молодости, еще не требовало косметики, и поэтому было девственно красиво. Да и характер у них нравился, не стремились занять место на шее. «Да, господин!», «Слушаюсь, господин!», — вот и все их слова. Не было еще в это время, я думаю, меркантильности. Тем более, во времена, когда мужчины мерли, как мухи. Вот вчера я, как бы мимоходом, решил судьбу почти двух тысяч женщин, уничтожив пол-отряда Кучума. Хорошо хоть, у них развито многоженство, а значит, и детей быстро нарожают.

Утром, подняв толмачей, и озадачив одного из них учебой моих наложниц, я взял второго и поехал к хану. Хан был с похмелья, но встретил нас хорошо. Выпив с ним кумыса, мы стали прощаться. Договорились, что мы отправляем сюда караван с сельскохозяйственным инструментом, спичками, зерном, а обратно получаем пушнину и изумруды. Я тут же подсуетился, что за один коробок спичек один изумруд, так же и за одну шкурку: одна шкурка — один коробок. Лампы хан пока не стал просить, сам еще не испытывал.

Предложил им организовать торговый дом в той деревеньке, откуда мы взяли проводника. Мы доставляем туда товар, а они его забирают и рассчитываются. И вот, последние прощальные слова, и мы отъезжаем. Сзади идут три груженые телеги с дарами к царю. Пришлось посадить на каждую телегу по три воина с автоматами. Ладно хоть не знают, что под шкурами лежат два бочонка с золотом и серебром.

Доехали до деревни быстро, все ж обратная дорога всегда быстрее. Мужичок, получив свои деньги, был счастлив, как начищенный пятак. Рассказывая всем, что он ездил на джинне, и как они убивали татар, он превратился в доморощенного Мюнхаузена. Тем более, что мои воины, наученные мною, всегда все отрицали. И когда их спрашивали: «Вы убивали татар?», они делали удивленные лица и спрашивали: «Каких-таких татар? Мы — мирные купцы, никого не убиваем, всех любим!». После этого все вопросы пропадают, и никто к ним не пристает. На мужичка перестали обращать внимание, и мы могли, наконец, заняться делом. Погрузив вещи на ладью, мы отплыли к Анике Строганову. Там уже пришли мои мужики с рудознатцами. Принесли образцы руд и карту со значками, где, что и сколько нашли. Нашли залежи меди, серебра и железной руды вдоль Чусовой, что дает возможность отправлять железо или руду баржами до заводов.

Панкрат, хитро улыбаясь себе в бороду, произнес:

— Обещал тебе изумруды, дак ведь нашел я их! Охотился я на гусей, так как закончились продукты, и вот в зобах убитых птиц я обнаружил самоцветы: два изумруда, да три тумпаса, да три камня с липовыми искрами. Искали долго, и вот в верховьях реки Токовой, при впадении в реку Большой Рефт, нашли мы большое месторождение изумрудов. Мужики в корнях сосны, поваленной ветром, нашли дюжину отличных камней. Так что, гони деньги, барин! — и он выложил передо мной мешочек с изумрудами и образцы руд.

Отметив все на карте, я тут же, сходив на ладью, отсчитал деньги. Когда Панкрат вернулся с геологоразведки домой, не узнал свою избу. Вместо землянки стоял крепкий дом, срубленный из толстых сосновых бревен, что источали лесной аромат. Вместо бычьего пузыря в окнах стояли стекла, что здесь имел не каждый помещик. Где их раздобыл Аника, я даже не спрашивал, но то, что он за изумрудные копи готов был заложить все, я это знал. Внутри Панкрат не нашел своей мебели, да и что она представляла: топчан, что он по молодости сработал, али колченогий стол, да два таких же табурета. Вместо шкафчика были две полки, на которых стояли припасы в кувшинах, да две глиняные чашки. Вот и все его имущество. А тут, резной стол и стулья, шкафчики для посуды, печь с чугунной плитой, а в спальне кровать аж на двух-трех Панкратов хватит. Перина пуховая, такое же одеяло и подушки. Царская изба, да и только. Мастер стоит и еще издевается, скотина: «Что еще изволите, Панкрат Иванович? За все оплачено!».

Тут и я подоспел, а не то бы пролилась чья-то кровь.

— Успокойся, Панкрат! Я же тебе говорил, кто на меня и государя работает, то и мы стараемся тому человеку помочь! Покажешь своим людям новую избу и скажешь, что все так жить будут, если будете находить новые месторождения! А сейчас давай выпьем коньячка за новоселье! — я достал бутылочку «Армянского», и мы под тушоночку, которая понравилась Панкрату (да и шоколадки пошли опосля!), ее и осушили.

После чего начались разговоры:

— Слушай, Панкрат! Для выплавки металла нужен горючий камень, или, как его называют правильно, каменный уголь.

— Знаю, Андрей Иванович, что это за камень, встречал его севернее, на реке Косьва, нагайцы там. Вот по берегам этой Косьвы и выходят пласты этого камня!

— А если я договорюсь с ними через Едыгера! Можно будет организовать добычу его и отправку рекой? — спросил я.

— Легко, сами вотяки без работы, зерна нет, сена нет, засуха была, голодают, только охотой и живут, как бы на Русь грабить не пошли!

— Ты-то откуда знаешь? — удивился я.

— Купцы шли оттуда, рассказывали! — прихлебывая травяной чай, проговорил он.

— Ну, а как и где мне найти выходы каменного угля? — спросил я его.

— Я с тобой пойду! — невозмутимо, продолжая пить травяной чай с медом, ответил он.

— Как хоть добираться будем? — пытаясь хоть что-то вытянуть из него, спрашиваю я.

— По Каме, а там и повернем на Косьву! — как непутевому ребенку объяснил мне Панкрат, и перевернул чашку из-под чая вверх дном, показывая, что он напился.

— Когда пойдем? — спросил его я.

— Да уж, наверное весной, нынче обратно не успеть, встанут реки! А зимовать в чужом краю не хочется. Так что давай, готовь народ, а весной мы тронемся за твоим горючим камнем. А пока и здесь ты нам работы подвалил. Домны строить, руду добывать, строить жилье для рабочих, да много чего надо. И главное, все сразу! — рассуждал Панкрат.

— И это еще не все, Панкрат! Надо отправить бригаду с надежным мастером, кто будет ее держать в кулаке, на разработку месторождения изумрудов. Зарплату ему положим богатую, да и по приезду дом поставим, как у тебя, но если узнаю, что ворует, вздерну на осине по приказу государя! Найдешь такого, али сам пойдешь?

— Пойти, конечно, и я могу, да стар уже, а вот Миколу, моего племянника, можно посоветовать! Да и люди его уважают!

Он вышел на крыльцо и, подозвав пацаненка, попросил его позвать Миколу. Через полчаса на крыльце послышались тяжелые шаги, и в дверь вошел дядя под два метра ростом. Мощь из него так и пёрла. Крутые плечи даже не скрывала бедная одежонка. На вид парню было лет двадцать пять. Борода была небольшая, аккуратно подстриженная, видно, парень следил за собою.

— Чего звал, дед Панкрат? — прогрохотал басом Микола.

— Чего-чего! — ворчливо заговорил дед. — Князь тебя зовет на службу к себе, остолопа! По мне бы, дак близко бы тебя, дурня, нельзя к себе подпускать! Ишь, чего удумал! Кто телегу Никонора на омшаник закинул? А?

— А зачем он нам дорогу перегородил? Да и лошадь-то я не трогал!

— Ага, только оглобли обломил у телеги, да и отпустил лошадку!

— Все, хватит, Панкрат! — я стукнул кулаком по столешнице. — Тут, Микола, есть предложение направить тебя бригадиром на добычу изумрудов. Оклад у тебя будет десять рублей серебром, у рабочих — три рубля, в месяц. Плюс жилье, одежда и питание. Деньги большие, но и от вас требуется следить, чтобы государевы изумруды не крали. Поймаешь кого, суди сам. Во второй раз, — отправляй сюда. Дам я тебе сотню воинов для защиты прииска, ставьте острог с крепостью, жилье, а весной начинайте искать жилу. По приезду обратно будет тебе новый дом, вот как у Панкрата! Нравится? — спросил я у Миколы. Тот, сглотнув слюну, кивнул. — Будешь хорошо работать, еще не то заработаешь! А сейчас иди на ладьи, да отправь сюда сотника Малышева. — попросил я его.

Пока ждали сотника, мы с Панкратом потягивали бражку, что достал из погреба хозяин. Как говорится, за неимением гербовой бумаги, пишут и на туалетной. Вскоре пришел сотник, и я его озадачил перспективой стоять до весны на прииске. Но когда я сказал, что зарплата удваивается, так как им придется еще и строиться, он обрадовался. Сказал ему, чтобы покупали лошадей, телеги, провианта побольше, а инструменты — от топоров с пилами до кирок куплю сам. Надо доставить им хотя бы штук двадцать «буржуек», все ж зима на носу. Да и одежу всем выдать зимнюю, от валенок до полушубков с шапками и варежками. Забот полно. Посчитал свою казну, не густо — двести восемьдесят рублей, камни не в счет, так как здесь за них никто настоящей цены не даст. Придется просить денег у Аники, тем более, что он тоже должен участвовать в снаряжении этой экспедиции. Пошел к нему, благо он уже начал ходить с тросточкой, правда, прихрамывая. Встретил меня он, как всегда, радушно. Девицы быстро организовали стол, и сами тихо удалились, чтобы не мешать деловым разговорам. Да и то, если надо будет, сами позовут!

— Собираю я, Аника Федорович, бригаду на добычу изумрудов. Ну, а так как мы с тобой в доле, — я выложил на стол мешочек Панкрата с изумрудами и разделил их на три кучки, получилось по четыре изумруда. — Выбирай, какая кучка тебе нравится? Одна часть тебе, одна мне, и третья царю. Это Панкрат принес с того месторождения, говорит, что просто нашел в корнях поваленного дерева, а сколько всего можно найти, если копать шахту? А если здесь еще построить ювелирную мастерскую по огранке камня? Ведь цены им не будет, особенно за границей! — продолжал я, глядя, как Аника перебирает и рассматривает камни.

— Хорошие камушки! — вздохнул он и убрал свои в кошель. — Бригаду, значит, собираем? Что от меня нужно? Я ведь избу Панкрату поставил, мебель приобрел, стекла. Вот у меня записано, что обошлось все в 76 рублей серебром.

— Аника, да что с тобой? Я только за то, что он нашел месторождение, отдал призовые сто рублей и не плачу. Да один такой ограненный изумруд — показал я ему камень. — будет стоить не один десяток рублей, а ты начал копейки считать! Не хочешь участвовать, — я верну тебе твои 76 рублей, и будем считать, что разговора о доле не было! — вспылил я.

— Да, успокойся, Андрей Иванович! На соляных приисках у меня неприятности. Вотяки начали шалить, раньше хоть только лошадей воровали, да припасы, а давечь перебили смену и пожгли постройки. Еле с казаками отбились. Вот сижу и думу думаю. Бросать все там жалко, много денег вложено, да и договора о поставках соли уже есть, не с одним купцом по рукам хлопнули[19]. Не дай Бог, сорву поставки, сраму будет! Ни один купец не захочет больше со мной дела иметь! Так что и не знаю, князь, как быть? — чуть не плакал Аника.

— Так чего сидишь? Собирайся! Тут до тебя день плыть, поговорим с их старейшинами, может и найдем общий язык. Возьми товары для подарков, я тоже возьму! А не поймут добра, то перестреляем к чертовой матери все их войско.

К обеду ладьи, груженые продуктами и подарками, тронулись вниз по течению Камы до соляных приисков. С собой я взял полусотню воинов и своего монстра ГАЗ-66. Всех заставил одеть доспехи от стрел и попусту не шляться по палубе. Анику и деда Панкрата посадил в каюту, где они за разговорами потягивали вино, которое купец притащил вместе с подарками. Ладьи шли ходко, подгоняемые течением и мотором, где-то на полпути я заметил на берегу лодки и небольшую деревушку. Надо было узнать, где искать старейшин, поэтому мы пристали к берегу, и я в сопровождении трех воинов и деда Панкрата отправились к покосившимся избам-землянкам.

Людей в деревне не было, по-видимому, испугавшись, попрятались в лесу, лишь одна глухая и полуслепая старуха сидела на бревне возле избы. Как мы ее ни спрашивали, она лишь что-то мычала и качала головой. Отправил двух воинов, чтобы привели кого-либо стоящего для переговоров, сами же отправились на ладью. Часа через два, когда уже начало темнеть, привели двух связанных мужиков, одетых в одежду из звериных шкур.

— Охотники, князь! Сопротивлялись, пришлось связывать!

— Спасибо, ребята! Постойте за дверью, если будет надо, я вас позову! — подойдя к пленным, я ножом перерезал им путы и показал на рундук, чтобы садились.

Один из них что-то гортанно выкрикнул и кинулся на меня, пытаясь схватить руками за горло. Отбив его руки блоком своей левой руки, я правой нанес ему удар в солнечное сплетение. Хватая ртом воздух, он беззвучно осел на пол в позе эмбриона. Усадив второго на рундук, я через деда Панкрата начал с ним разговор. Дед путался, но все же объяснил ему, что мы пришли с миром и хотим просто встретиться со старейшинами.

— Старейшину Зубаря Дуина вы найдете в гурте[20] Кыдз Ол, отсюда полдня пути[21]. Он руководит бускелью[22], но над ним все же руководит вятский татарин Махмет, он приезжает и собирает дань, а Зубарь помогает ему! — ответил парень, вытирая рукавом сопли, глядя на растянувшегося под ногами своего товарища.

— Проводишь нас до своего старейшины, али будешь, как твой друг, валяться под ногами? — спросил я и для подтверждения своих вопросов не сильно ударил его в печень.

После нескольких минут его загибаний (все же удар в печень всегда был очень болезненный), я дождался от него слова, что он готов сотрудничать. Второго охотника связали и бросили в трюм. Воины, узнав, что он нападал на меня, готовы были его растерзать. Но приказ, что он должен быть живым, охладил их пыл.

К утру мы были у Кыдз Ола, ставке старейшины их бускели. Но стоянке выстроилась не одна сотня лучников, правда, с деревянными щитами, но выглядели они угрожающе. Я вытолкнул наверх пленника, приказав ему перевести, чтобы они успокоились, а не то мы уничтожим всех. Он что-то проверещал, но в ответ прилетели стрелы. Дали залп из пушек, смело часть лучников, остальные отбежали и залегли. Ну, тут все же полегче! Из лежачего положения из лука не постреляешь, а лучники в рукопашном бою — никакие. Поэтому, пока мои пушкари заряжали вновь орудия, мои десантники рванули вперед. Короткие автоматные очереди или взмах клинка отрезали все мыслимые моменты сопротивления. После этого осталось молчаливое поле памяти павших вотяков[23]. Добив всех, кто сопротивлялся, ребята пригнали ко мне до ста или более пленных. Узнав у них, где находятся старейшины, я, выгрузив ГАЗ-66 и посадив в кузов десяток воинов, добавил к ним десяток пленных и поехал вместе с Панкратом к старейшинам.

Кизил был небольшим селом, главной ценностью его была изба старейшины, которая возвышалась над всеми избами в центре села. Увидев машину посреди села, все попрятались по избам. Подъехав к центру и остановившись у избы старейшины, я вышел, приказав держать всех под прицелом. Очень уж не хотелось получить стрелу в спину. Поднявшись на крыльцо, я открыл дверь. Сзади меня прикрывали двое воинов в полном вооружении, даже бронебойные стрелы не могли пробить их доспехи, куда же остяцким костяным наконечникам?

Зубарь Дуин вышел из дальней комнаты своего дома:

— Ты зачем убил моих воинов, незнакомец?

— Я пришел к тебе с миром, но твои люди стали в меня стрелять! Я вынужден был ответить! Давай говорить о мире, или я буду вынужден уничтожить всех, начиная с этих пленных! — с кузова скинули десяток связанных пленников.

Кое-как поднявшись, они выстроились позади меня. Старейшина, посмотрев на все это, махнул рукой и сказал, что он согласен на переговоры. Этот десяток освободили, и мы начали переговоры, благо у меня еще оставалась целая куча заложников. Только после получения всех заверений о дружбе и места нахождения общины, которая вырезала смену у Аники, я отпустил всех оставшихся воинов. В свою очередь, я договорился со старейшиной о добыче угля в обмен на муку и другое продовольствие. Задаток продовольствия мы ему оставили, поэтому старейшине было наплевать, что мы в отместку вырезанной смене солеваров вырежем всю ту общину.

Погуляв ночь в Кизиле, мы отправились к соляным приискам Аники Федоровича. Подъехали к месту через сутки. Утро только начиналось. Туман, стоящий над рекой, скрывал нас. Промозглая северная погода угнетала. Но громкий голос десятника подгонял всех, и вот мы на берегу. Вооруженные автоматами и саблями, щитами от стрел и наганами для ближнего боя, мои охранники были суровы. Уж очень стояла напряженная тишина. Я вышел вместе с Аникой и Панкратом, сзади жадное дуло пулемета «Максим» осматривало берег, выискивая врага. Но стояла тишина, даже не слышно было вездесущих чаек над рекой. Но только мы тронулись по направлению к поселку, как град стрел обрушился на нас. Несколько воинов упали, получив стрелу в лицо, остальные, закрывшись щитами, открыли автоматный огонь по обнаруженным целям. Меня и гостей воины сразу же прикрыли щитами, в которые тут же воткнулись несколько стрел. То один вотяк падал с кручи, то другой, срезанные очередями, и вскоре обстрел затих. На любой шорох или движение тут же следовала очередь из пулемета. Потери ребят не способствовали сантиментам — война есть война! Мы пришли с миром, но нас встретили оружием, теперь мы защищаемся, и пощады не будет. Мои ребята обшарили все в округе и кроме четырех убитых вотяков не обнаружили ничего, хотя по лежкам, где находились воины, их было около двадцати человек.

Пошли по их следам, оставив охрану на ладьях. В двух километрах ниже по течению оказалось село. Туда и шли следы от засады. Приказал всех мужчин, годных как воинов, связать и привезти в центр села. Вскоре послышались крики, выстрелы с обоих концов села, откуда зашли мои воины. Мимо меня пробегали женщины, дети, мужики, которые потом все пятились при виде идущих им навстречу моим воинам. Посреди поселения столпилось все население села. Отделили от них мужчин, набралось человек сорок от пятнадцати до сорока лет. Старух и малых детей отпустили по домам. Остались женщины и девицы. Этих набралось до шестидесяти человек. Отделил беременных и тех, у кого малые дети. Осталось человек двадцать пять, вот их и всех мужиков, что нападали на соляные копи, мы и отправили на каторжные работы. Баб — выпаривать соль из рассола, а мужиков — в шахты, чтобы больше не хотелось кровь проливать.

Выбрав четырех симпатичных пленниц, я приказал разместить их на ладье под охраной. Остальных, пока не дойдем до соляного прииска, я отдал своим воинам. Главное, чтобы пленницы остались не покалеченные. Надо бы, конечно, сжечь это дьявольское гнездо, да впереди зима, и получится, что мы уничтожили стариков и детей. Оставив им запас зерна, мы тронулись в путь к Соликамску, пообещав старикам, что весной вернем мужиков и баб, если будут хорошо работать.

Часа через три наши ладьи пристали к пристани, где уже грузилась солью одна из ладей купца Аники. Передав пленников управляющему с наставлениями, чтобы весной отпустил их, мы с Аникой осмотрели его производство. Соляной рассол качали лошади, ходившие по кругу, оттуда он по желобам поступал на фильтрацию, а затем на огромные противни, под которыми был разведен огонь, где он и выпаривался. В шахтах соляные пласты были неглубокие, частенько приходилось стоять по колено в соляной воде, которая разъедала тело. Надо бы отправить сюда пару мотопомп, все ж полегче будет.

— Давай, Аника, грузись быстрее, да поехали, а то встанем во льду! Возьмем твою ладью на буксир, авось Господь поможет, дойдем до ледостава! — подгонял я Анику, так как по утрам на реке уже начал по краям образовываться лед.

Подгоняемые купцом грузчики забегали, загружая с телег мешки с солью на ладью. Я же приказал своим шкиперам прицепить ее к нашей ладье, а уже нашу ладью привязать ко второй с мотором. И вот двумя моторами мы потихоньку пошли против течения к Перми. Через пять дней мы доставили соль и Анику до его резиденции. Дальше движение ускорилось, и мы через неделю были в Рязани. Пока мои хлопцы разгружали ладью, я искал волхва, так как у меня был браслет, и он постоянно напоминал о себе, грея мою руку. Съездил в деревню, посмотрел на грандиозное строительство, что организовал староста. Похвалил его и дал денег на закуп продовольствия, так как народу было очень много, а зима вся впереди. Попросил составить список по закупке одежды, особенно для бывших рабов и детей.

— Сроку даю два дня, писари у тебя есть! Чтобы списки у меня были! — озадачил я старосту.

Волхва я нашел на копке рва. Грязный от глины, он мрачно смотрел на меня, казалось, что под седыми бровями бездонный океан. Одетый в какие-то отрепья, с босыми ногами, он все же не потерял выправку, и смотрелся величаво.

— Пойдем, приятель! — поманил его я, не желая спускаться в наполненный жидкой грязьюоборонительный ров.

Он воткнул лопату и стал молча подыматься по приставленной лестнице.

— Отведи его в баню и одень как полагается! Он поедет со мной! С довольствия можешь его снять! — приказал я старосте, что стоял, и с интересом смотрел на меня, для чего князю нужен этот оборванец?

Через час он передо мной стоял, чисто вымытый и одетый, хоть и в старенькую одежу, но аккуратно починенную и чистую. На ногах были лапти, почти новые. Все же не босиком по осенней слякоти. Сели с ним в карету и поехали обратно в Рязань.

— Значит, нашел, князь, браслет? — скорее утверждая, чем спрашивая, произнес волхв. Я показал ему свою руку с браслетом. — Теперь и браслет, и кольцо надо активировать с молитвой на капище Сварога. Там мы получим от него благословение, что нам делать дальше, как бороться с Чернобогом. Ближайшее капище находится в Марьином Урочище, что возле поселения Солобоевых. Давай завтра с утра верхом на лошадях и тронемся. — закончил свои мысли волхв.

— Хорошо! Подготовь все, что нужно! Утром выезжаем. Правда, опасно все ж ехать вдвоем, давай хоть десяток воинов до Урочища нас проводят? — спросил я волхва.

— Чтобы нас потом обвинили в колдовстве и казнили? Если хоть один из твоих воинов увидит таинство и доложит церковникам? Лучше погибнуть в бою, чем сгореть на костре инквизитора! — аргументировал старик.

Почти до самого дома мы молчали, каждый думая о своем. Лишь на прощание, отправляя его в караульную избу на ночлег, я пожелал ему удачи. Он молча пожал плечами, улыбнулся и пошел устраиваться на ночь. Подошедшему Кузьме я приказал накормить старика, устроить спать и дать ему какой-либо зипун утром. Посмотрев на меня с удивлением, он промолчал и утвердительно кивнул.

Утром, покушав, мы с волхвом верхом отправились до Марьиного Урочища. Перед поездкой я одел под куртку легкий бронежилет, взял свою карманную «артиллерию», т. е. браунинг и наган с глушителем. На плечо повесил немецкий «шмайсер», а в сумку положил вместе с пирогом и флягой пять гранат. Волхв от оружия отказался: «У нас оружие — это Сварог, решит защитить — защитит, а сами мы не берем в руки оружие, кроме жертвенного ножа».

Так, переговариваясь, мы углубились по лесной дороге в сосновый бор. Здоровенные корабельные сосны, казалось, подпирают серое хмурое небо. Изредка пролетали первые снежинки, предвестники скорой зимы. Где-то над нами кружили вороны, перекликаясь друг с другом, по-видимому, предупреждая, что идут люди.

Волхв уверенно вел меня к капищу Сварога, видно, бывал тут уже не первый раз. Где-то часа через два-три мы свернули с проторенной дороги, ведущей к поселению Солобоевых, на едва заметную тропинку, которая петляла промеж деревьев. Вскоре мы остановились перед площадкой, по углам которой стояли вырезанные из цельного дерева фигуры идолов. В центре площадки стояла фигура Сварога. Грубо вытесанное лицо с бородой внимательно следило за нами из-под густых бровей. В глубине глаз отсвечивали камни, придавая лицу зловещее выражение. Сварог обеими руками опирался на посох, который блестел, отполированный тысячами просящих рук. Рядом стоял большой жертвенный камень с углубленной чашей.

— Опусти кольцо и браслет в чашу — прошептал мне волхв. Я снял кольцо и стал снимать браслет, как что-то с силой ударило меня в спину и кинуло на жертвенный камень.

Рядом послышался глухой стук, и на меня повалился волхв, из груди у него торчал наконечник стрелы. Из уголка рта тихо сочилась кровь. Грудь тихо вздымалась, значит еще жив, но легкое повреждено. Еще минут 10–15 проживет, потом отек легких и смерть. Я лежал, анализируя все это, а рука уже вытащила наган и взвела курок. Сзади раздались шаги:

— Ну что, Сипатый, я же говорил, что не промахнусь! — хвастливо раздался голос позади меня.

Я чуть склонил голову и, выглянув из-за туловища волхва, увидел в десяти метрах оборванца с луком, который, повернувшись к лесу, с кем-то разговаривал.

— Забери драгоценности и отруби им головы! — раздался голос из-за сосен.

— Да они и так окочурились! — ответил первый.

— Иди и делай, а не то ты у меня окочуришься!

Тот достал нож, положил лук и колчан на мох и двинулся к нам. Только он протянул руку к кольцу и браслету, склонившись над нами, как я выстрелил ему в сердце. Глухой звук выстрела, похожий на треск сучка, по-видимому, не услышал второй бандит. Так как от вышел из-за сосен, жаждуя золота. Боясь упустить его, я вытащил из-под себя «шмайсер» и длинной очередью срезал и его. После чего перевернул волхва, обломил наконечник стрелы, и вытащил ее из спины. Сделав ему тугую перевязку, и введя болеутоляющее, тихонько вытер ему платком лицо и губы. Он открыл глаза и прошептал:

— Окропи браслет и кольцо своей и моей кровью, как бы скрепляя их, а я буду шептать молитву.

Я не стал перечить умирающему, легонько резанул себе ладонь и обрызгал кровью браслет и кольцо. У волхва сочилась кровь изо рта, так что и тут не составляло труда обрызгать атрибуты. Как только я обрызгал их кровью, волхв начал шептать молитвы, и над жертвенным камнем стали появляться золотые всполохи. При последних словах он привстал и замертво рухнул на жертвенный камень. Черная кровь из его рта наполнила жертвенную чашу. И вот оно, чудо, волхв как бы стал испаряться, и вот его уже нет, на месте остался сухой жертвенный камень и кольцо с браслетом, которые блестели, как новые. Я одел их и, прижав кольцо ко лбу, спросил «Хранителя», почему он не предупредил об опасности. Ответ пришел незамедлительно:

— Кольцо было снято, контакт прерван! И я с тобой прощаюсь, у тебя будет другой Хранитель!

— Почему другой? — спросил я удивленно.

— Спасая тебя, погиб волхв, он теперь становится Хранителем, а я, как у вас говорится, иду на повышение.

— Подожди, Хранитель! Браслет и кольцо активировали, что изменилось?

— Ты теперь всемогущ, только загадай и поверни кольцо, и ты сможешь обладать любыми силами: становиться невидимым, переноситься и переносить все в любое время, гипнотизировать, видеть сквозь стены и проходить через них, становиться пуленепробиваемым… Одним словом, все, что ты захочешь, но у тебя поставлена цель — отнять амулет Велеса, принадлежащий Сварогу, у Чернобога. Этот амулет дает ему силу в борьбе со Сварогом, и если ты его вернешь, то он не сможет больше вредить. Амулет Чернобог спрятал где-то в будущем, и как только его коснется рука смертного, он себя обозначит, и мы тебе скажем, где амулет находится. Только не вздумай одевать его на себя, он должен быть очищен от зла, не то все зло, что в твоей душе есть, увеличится в сто раз, и ты, обладая такой силой, станешь опаснее Чернобога. А теперь прощай, князь!

Я озадаченно почесал затылок. Без меня, меня женили. Подошел и посмотрел на убитых бандитов. Мужики как мужики. Срезал кошели, висевшие у них на поясе, в каждом по десять золотых, видно, за убийство меня и волхва. Ну, им уже не надо, а мне пригодится. Решил проверить свойства браслета и пожелал видеть след, откуда они пришли. На мху появились светящиеся следы, которые уводили в чащу. Взяв коня под уздцы, другого привязал к его седлу, и мы направились пешком через урочище, так как верхом все равно было не проехать из-за веток. Следы, попетляв, вскоре вывели к ручью и пошли вдоль него в лесную чащу. Вскоре я почуял запах дыма, и услышал какие-то голоса. Привязав лошадей, я пожелал быть невидимым и тихо стал подкрадываться к поляне возле ручья. На невысоком бугре стояла почерневшая от старости изба, возле которой у костра сидело четверо таких же оборванцев. По кругу у них ходила братина с пивом или брагой[24], объемом не менее ведра. Все уже были пьяны, и поэтому разговор их я услышал издалека:

— Чо-то мужиков давно нет, видно дождаться не могут этих богатеньких! — выдохнул один из бандитов, передавая братину другому.

— Дождутся, Сипатый стреляет из лука, как бог, так что не уйдут от него, — поддержал со смехом другой.

— Да и Дрын не промах, так что погуляем еще на денежки, что отвалили за их головы. — прошамкал беззубым ртом седой старик, отхлебывая свою порцию из братины.

Обойдя эту компанию, я заглянул в дверной проем избы, завешанный шкурой, На кушетке у стены кто-то спал, завернувшись в грязное рядно[25]. Повернув браслет, я напряг свое зрение и сквозь ткань увидел бородатого мужика в дорогой одежде. Рядом с ним лежала пищаль, на боку дорогая сабля. На столе возле топчана стоял кувшин с остатками дорогого вина и недоеденный окорок. По всему выходило, что это был атаман шайки, и сейчас он, пьяный, спал. Я нова вышел и, подойдя к костру, тихо положил в угли гранату, после чего быстро скрылся в избе. Так как она была не взведена, пришлось маленько подождать, пока воспламенится капсюль от огня костра. Взрыв разметал разбойников и разбудил атамана. Он выскочил из избы с пищалью наперевес, весь взъерошенный, с перекошенным от злобы и страха лицом. Пришлось его тюкнуть сзади по голове рукоятью нагана. Пищаль выпала у него из рук, и он тихо осел на землю. Связав ему руки сзади найденными в избе веревками, я начал осматривать трофеи. У всех разбойников было по десять золотых, по-видимому, атаман дал всем их долю, так как у него в кошеле я нашел девяносто золотых. Итого, кто-то дал 150 золотых за наши головы. Значит, я разбил шайку разбойников, надо и их гнездо уничтожить. Сделавшись вновь видимым, я провел обыск в избе, где, кроме оружия, нашел сундук в подполье, полный золотых и серебряных изделий. Здесь были и чаши, и подсвечники, и ложки, и разные украшения. Тут же лежали тюки с материей. По-видимому, не один караван они ограбили. Сзади за избой стояла телега, но лошадей не было видно. Привел своих и запряг их в телегу, после чего стал грузить из подполья сокровища разбойников. Очухавшийся атаман провожал меня злобным взглядом, пришлось, чтобы не травмировать его психику, приложить его еще раз по голове, после чего он с благодарностью впал в небытие. А как бы вы реагировали, когда мимо вас таскают ваше же, нажитое непосильным трудом имущество, а вы сделать ничего не можете. Вот и остается скрипеть от злости зубами, то есть страдать. А так, чик по кумполу, и баиньки. Загрузив все в телегу, даже оружие и бочонок с хорошим вином, я подтащил и с трудом закинул тело атамана, закрепив его для верности веревками к телеге. После чего поджег избу, чтобы не было соблазна другим разбойникам. Трупы я не стал убирать, осень, уже холодно, зверям корм нужен. По едва заметной дороге вдоль ручья я часа через два выехал на проселочную дорогу, где повернул в сторону Рязани, и под мелкий моросящий дождик покатил к себе домой.

Глава 4. Царь. Ранение царицы

Пока я занимался освоением Урала и Сибири, жизнь во дворце Ивана Грозного набирала зловещие обороты. Каждый день бояре нашептывали царю грязные сплетни о его «любимчиках», что, дескать, не ценим мы, «лиходеи», царскую милость, что снюхались с ливонцами, грозимся сами править Русью, а царя передать туркам в рабство. Одним словом, плетется против тебя, любезный государь, заговор, а возглавляют его Адышев и твои любимцы из Рязани! И так все складно получалось у Басмановых, что вскоре царь их приблизил к себе. Тут и Малюта Скуратов, главный садист и палач, пригодился, получил задание арестовать окольничего Алексея Федоровича Адышева. При обыске «нашлись» нужные письма, где князь Федоров Андрей Иванович просит подготовить почву к перевороту, а царя при аресте убить или передать туркам.

Гнев объял царя, такое он стерпеть не мог. В этот момент Чернобог перенесся из тела Алексея Басманова в тело царя. Здесь он мог больше вредить. Первым делом Иван Васильевич, управляемый Чернобогом, издает указ об опричнине. Они (опричники) должны вымести железной метлой весь ненужный сор из избы под названием «Русь», а чтобы их узнавали, на шею коня повесить голову пса, что означало бы собачью преданность государю и способность «загрызть» всех неугодных подданных. Одежда должна быть подобна монашеской рясе, все ценности изменников переводятся в казну. Необходимо пройтись по стране огнем и мечем, чтобы вырезать всю крамолу на корню.

И начали собираться «отморозки» под руководством бояр Басмановых и Вяземского, и полилась кровь по многострадальной Руси. Повсюду расползалась черная нечисть с оскаленными собачьими головами и метлами, распространяя запах смерти и оставляя за собой разоренные поместья и деревни, изнасилованных и убитых. Чернобог гулял на славу, упиваясь мучениями и смертью, ужасом и горем людей. Его армия, в черных сутанах, с собачьими головами и обнаженными саблями, творила бесчинства по велению царя, убивая и грабя всех, кто не склонил в страхе голову, кто осмелился подать голос против произвола. Деревни пустели, народ в страхе разбегался по лесам, прячась от банд опричников. Дружинники были в растерянности, так как все, что происходило, было по указу царя. А царю они привыкли повиноваться, но на убийство своих же мирных граждан они пойти не могли.

После ареста Адышева его жена Анастасия Захаровна отправила голубя Даниилу Федоровичу в Рязань с сообщением об опале и аресте своего мужа, и этой же ночью бежала из Москвы вместе с дочерью Анной, прихватив только ценности. А утром Малюта Скуратов поехал с отрядом опричников, чтобы арестовать их. Его целью было надавить на Адышева через его родных, чтобы он признался в заговоре против царя. Не застав женщин в доме, изверги от злости изрубили всех слуг и разграбили дом. Поджигать его они не осмелились, так как огонь мог перекинуться на другие дома Москвы. А за это государь мог и казнить.

Мы добрались до Рязани в первых числах октября. Леса стояли уже золотисто-багровые, по утрам иногда ложился иней, но Ока все еще не спеша несла свои воды, и не думая уступать холодам. На пристани меня встретил сам Даниил Федорович Адышев. И сам он, и конь были взмылены, по-видимому, спешили встретить меня.

— Беда, Андрей Иванович! — даже не здороваясь, начал Адышев.

— Что случилось, Даниил Федорович? — спрыгивая на причал, спросил я.

— Государь арестовал брата, обвиняют его в сговоре с Вами супротив царя!

— Да что ты такое говоришь! Пьяный что ли?

Он молча протянул мне записку, что доставил голубь от Анастасии Захаровны: «Алексей в темнице, обвиняют в заговоре против царя! Ищут также князя Федорова и Хворостинина. Покидаю срочно Москву. Анастасия».

— Вот еще записка от друзей, — протянул Даниил Федорович следующую бумажку. — «Царь издал указ об опричнине. Идут аресты и казни. Уезжаем из Москвы в Новгород. Шуйский».

Что такое опричнина, я знал со школы, поэтому понял, что нужно быть готовым к встрече с ними на Рязанской земле. А то, что будет резня, если они ворвутся в Рязань, я не сомневался.

— Слушай, Даниил Федорович! Готовься к осаде, царя батюшку опоили и околдовали схизматики ливонские! Под их влияние попал наш государь, и нам надо выстоять и перебить эту нечисть, а потом мы расколдуем царя нашего, когда уничтожим всех нехристей, окруживших его! — дал я направление его мыслям, и он радостно ухватился за них. Правильно! Царь околдован, если взялся уничтожать свой народ, своих друзей! Теперь он знал, что делать! Его задача, как воеводы, — защищать от врагов свой город и поселения вокруг него.

— Понял все я, Андрей Иванович! Не пустим этих опричников в город! — это был снова уверенный в себе муж.

— Ну, раз понял, я заеду к себе, а потом в Москву! Надо выручать Алексея Федоровича из лап опричников. Главное, чтобы жив был! — сказал я воеводе и зашагал к своему дому, благо до него было недалеко.

Сзади шли сотник и лекарь с девушками, неся мои вещи. Ладьи же пошли на зимнюю стоянку в поместье, где им было выбрано и подготовлено место в устье реки Доча, чуть ниже плотины. Для этого летом сотни рабочих старательно углубили и расширили русло, сделали причалы. Так что моя флотилия была скрыта от лишних глаз и защищена пушками и пулеметами с крепостных стен. Да и было где разместить команды с ладей, и накормить их.

Я же, войдя во двор своего дома, тут же приказал седлать коня и собрать припасы в дорогу. Подбежала Лада поздороваться и доложить о всех делах, косясь на татарских девок. Увидев ее нахмурившийся лобик, поручил определить их на работы по дому или уходу за лошадьми, на ее усмотрение. Взгляд ее прояснился, все же, видно, ревнует, но боится признаться себе в этом.

Поднявшись к себе в комнату, переоделся в чистое белье, одев под рубашку бронежилет с титановыми пластинами. Хрен его знает, как меня встретит Москва с рехнувшимся царем. За пояс сунул браунинг, к нему добавил наган с глушителем. В ранец положил четыре гранаты Ф-1 и запас патронов. В рукава кожуха воткнул по четыре острых спицы. Они не мешают драться, защищают от рубящего удара по кисти, а в ближнем бою не хуже стилета вонзаются в тело врага. На перевязь повесил свою любимую саблю, сунул нож за голенище и, посидев с минуту на дорожку, спустился во двор. Мой конь уже пританцовывал возле Ермолая, который держал его под уздцы, косясь на него и всхрапывая.

— Ну, пока, Ермолай! Следи за порядком, пока меня нет! — произнес я, вскакивая на коня и прощаясь со слугой.

Выехав за крепостную стену и отъехав подальше, я перенесся в Москву, чтобы попытаться отбить Адышева, который стал жертвой оговора. Высадился я на том же месте, возле поворота. Благо, рядом не было зрителей, только вдали пылил купеческий обоз. Помня, что сказано в голубиной записке о моем розыске, попробовал использовать браслет. Повернув его на кисти руки, я попросил стать невидимым вместе с конем. Прошло мгновение, но я видел себя и коня. Прижав кольцо ко лбу, спросил об этот «Хранителя». «Тебя не видит никто! Ты же видишь всех!» — был ответ.

Тронулся к крепостным воротам Москвы, где столпились обоз купца и телеги крестьян, стремящихся в город на базар. Крики, ругань возчиков и стражников, ржание лошадей создавали свой неповторимый колорит. Миновав под этот гвалт толпу, я проехал беспошлинно в город. Цоканье копыт от моего коня заглушали проезжающие телеги и кареты. Вскоре я подъехал к Кремлю, в котором находилась и резиденция Малюты Скуратова. У дверей стояли два опричника в черных рясах с бердышами в руках и саблями на поясе. Отправил коня обратно в Рязань, сделав его видимым, сам прошел мимо стражников и спустился в подвал, где находились камеры и пыточная. Меня окутал полумрак, освещаемый факелами. Отовсюду слышались стоны и ругательства, просьбы и плач. Лишь из пыточной доносились вопли от боли, которые резали по ушам.

Пройдя по коридору, я открыл скрипучую дверь в пыточную, держа руку на рукояти нагана. На дыбе висел Алексей Федорович, а рядом с ним Малюта Скуратов с раскаленными щипцами что-то выспрашивал. Выстрел из нагана с глушителем прогремел как хлопок в ладоши. Бородатый коротышка выронил раскаленные щипцы и посмотрел на рваную рану на своей груди, что оставила пуля, вошедшая со спины. Качнувшись, он упал на свои же щипцы, которые радостно зашипели от человеческой плоти, вгрызаясь в его тело. Писарь, сидевший с пером и бумагой, вскочил, оглядываясь в страхе по сторонам. Убивать его не хотелось, поэтому я, захватив его горло одной рукой, зашептал ему на ухо:

— Будешь еще помогать этой нечисти, и тебя в ад заберу! Беги и займись богоугодным делом!

После чего уложил на пол потерявшего от страха сознание писаря. Сняв с дыбы Адышева, я пожелал вернуться в Рязань в свою комнату. Миг — и мы на месте. Положив его на свой диван, я позвал Ладу. Вскоре она прибежала, но увидев окровавленное оголенное тело, в страхе прижала руки к губам.

— Не бойся, Лада! Надо вылечить хорошего человека! Я спас его из темницы, это большой начальник, но сейчас он в опале!

— Я сейчас! — она выбежала и вскоре принесла таз с горячей водой и тряпки, чтобы обмыть тело.

Я же приготовил шприц и лекарства. Ввел ему промедол, чтобы уменьшить боль от ран и вывернутых суставов. В это время Лада организовала слуг, которые помогли перенести раненого в отдельную комнату рядом с моим кабинетом, где обмыли его от крови и укрыли на кровати одеялом. Рядом с ним осталась Лада, готовя на керосинке настой из трав.

Я спустился вниз и попросил Пелагею приготовить бульон из курицы для больного и покормить его, так как руки повреждены. Также дал распоряжения по поводу туалета:

— Найдите емкость, куда он будет опорожняться, и пускай Ермолай или твой Кузьма помогают ему! Помните, что он боярин, и очень влиятельный! Так что проявляйте уважение!

Слуги зашевелились, главное, перед ними была поставлена цель — ухаживать и вылечить. Тут же Пелагея бросилась во двор, где приказала нести ей курицу. Кузьму она направила найти большую глубокую чашку и нести ее наверх к Ладе. В общем, начался нормальный трудовой процесс. Я же осмотрел еще раз Алексея Федоровича, смерил давление и температуру, вколол ему, на всякий случай, антибиотик. После чего ушел к себе в кабинет, где, снова сделавшись невидимым, перенесся в Кремль. Здесь я, пройдя мимо опричников, охранявших входы, оказался в коридорах, ведущих к царским покоям. Приняв вновь обычный вид и держа в руке наган с глушителем, направился к царским палатам.

Чернобог почуял меня, когда я подошел к дверям. Шикнув, он взмахом руки приказал Вяземскому и Василию Басманову, стоящим у дверей, спрятаться за портьеру. Когда я вошел, Иван Васильевич сидел на троне, рядом с ним царица Анастасия. Не было ни бояр, ни стражи, только царица с покрасневшими от слез глазами. Возглас «Хранителя» я не успел расслышать, удар по затылку отправил меня в небытие. Очнулся я, по-видимому, быстро, так как меня старательно пеленали веревками два опричника. Руки были стянуты сзади, но кольцо и браслет были на месте. Не было только оружия. Меня подняли и поставили перед царем.

— Ну что, Андрей Иванович, помог тебе твой Сварог? Будешь умирать долго и мучительно, как обыкновенный заговорщик. Уж что-что, а Малюта Скуратов вас с Адышевым обслужит по полной программе! Все признаете!

Пока он разглагольствовал, я пальцами рук дотянулся до браслета и повернул его, прося мысленно дать мне возможность освободиться от пут. Напрягся, и вот руки прошли сквозь веревки. Достал спрятанные в рукавах спицы. По одной в руке. Взмах, — и у обоих опричников под скулой торчит спица, пробив мозг. Трупы еще оседали, когда я скинул остатки веревки и ринулся к царю. То, что это Чернобог, я уже не сомневался. В руке у него появился подаренный мною пистолет, выстрел…, пуля обжигает левое плечо, другой выстрел… пуля ударяется в бронежилет, и меня откидывает назад. Я поднимаюсь и вижу нацеленное на меня дуло пистолета.

— Прощай, князь! Теперь буду править я, а не твой Сварог!

— Нет, мой государь! Он же помогал тебе! Он — наш, он за Русь! — кинулась между мной и Чернобогом царица.

Грянул выстрел, она вскрикнула, схватившись за правое плечо, и медленно осела. В этот момент я успел подняться и в прыжке выбил ногой пистолет и нанес сокрушительный удар правой в челюсть царя. Тело даже немного взлетело и растянулось около трона. Забрав оружие у царя и опричников, я подошел к царице. Глаза ее были закрыты, но грудь вздымалась. Кровь обильно текла из пробитого плеча. Пошарив по карманам, нашел индивидуальный перевязочный пакет, и прямо поверх платья перетянул рану. Сейчас главное — не дать ей изойти кровью. Закрыв дверь канделябром, я поднял Анастасию на руки и перенесся с ней в Рязань. Второй раненый у меня в кабинете на диване. Вновь пригласил Ладу, благо идти рядом, через стенку. Видели бы вы ее глаза, когда она зашла и увидела женщину у меня на диване, в царских одеждах. Но, увидев, что та раненая и без сознания, в ней проснулся профессионал:

— Что с ней, Андрей Иванович?

— Ранение плеча, возможно, повреждение верхушки легкого. Пуля застряла, надо оперировать, но большая потеря крови, может не выжить! — ответил я.

— Но если же пулю не вынуть, мы ее потеряем? — жалобно спросила Лада.

— Попробую ее спасти через богов! — ответил я, прикидывая перенос во вторую городскую клиническую больницу г. Тюмени, где до этого я проходил ординатуру.

— Как? — изумилась девушка.

— Переодень ее в халат, который я привез! — скомандовал я, и после того, как она выполнила приказание, вытолкал ее за дверь. — Иди к своему больному, а мы скоро вернемся!

Выложив все оружие, я переоделся в джинсы и футболку, сверху одел кожаную куртку. Завернул царицу в одеяло и перенесся в Тюмень, возле приемного отделения больницы на лавочке. Подняв на руки царицу, быстро вошел в приемное отделение второй городской и заорал своим командным басом:

— Дежурная! Быстро сюда, огнестрел!

Выскочили санитары, подкатили каталку, врач, пощупав пульс и измерив давление, воткнул внутривенно физраствор, и покатили царицу Анастасию в операционную. Главное, что время не затягивалось. Ко мне подошел мужчина в халате и предложил заполнить бланк, так как он должен сообщить в милицию, все же огнестрел! Достав пачку долларов, я предложил никуда не сообщать, так как после операции я больную заберу. Информацию насчет долларов он воспринял нормально, а на то, что я заберу больную, возмутился. Объяснил ему, что уход будет, как за царицей, даже круглосуточная сиделка будет. Деньги взял и пообещал, что сообщит мне, когда закончится операция. Попросил его после операции ёопределить больную в отдельную палату. Пообещав, что все будет сделано, он удалился. То, что он заложит меня, я не сомневался. Но произойдет это только после операции, так как он тогда не сможет контролировать разговоры медсестер и врачей. Из-за боязни, что все это может всплыть, а службу КГБ еще никто не отменял, он и заложит. Но перед этим должен спрятать деньги. Сделавшись невидимым, я прошел за ним в кабинет, где наблюдал метание его совести. Он то хватался за трубку телефона, то бросал ее обратно. То тер руками виски, то хватался за голову. То сидел в задумчивости над телефоном, постукивая пальцами по столешнице, то вскакивал и мерил шагами кабинет, решая задачу «звонить или не звонить?». Все же, как я и предполагал, звонок в милицию он сделал примерно через час. Деньги, которые он спрятал под линолеум, я, конечно, экспроприировал. Стукачам я не плачу, пускай родная милиция им платит. Как я и думал, приехавший наряд милиции в операционную хирургии допущен не был, и, не найдя меня, они уехали, попросив своего «стукача» звонить, как только раненая очнется.

Выдели бы вы рожу врача, когда он не нашел на месте схрона свою заначку. То, что он поднял в кабинете почти весь линолеум, это еще ни о чем не говорит, но рожа у него покраснела, и давление явно подскочило, когда он понял, что деньги бесследно исчезли, а вместе с ними испарились и планы об отпуске на море.

Пройдя в операционную, я увидел, что царицу уже зашивают, хирург благодарит бригаду за помощь и, снимая маску, движется к дверям. Отступив в сторону, чтобы не оказаться на его пути, я дождался, когда Анастасию переложат на каталку и отвезут в палату. Как я и думал, поместили в одноместную палату в реанимационное отделение. Сестра ввела ей капельницу и вышла из палаты. Подойдя, я проверил пульс, наполнение было нормальное, пульс маленько частил, но после операции это — обычное дело. Плечо было заклеено лейкопластырем, сквозь хирургическую салфетку немного просочилась кровь, но уже подсохла и больше не протекала. Трогать и осматривать рану я не стал, так как боялся занести инфекцию. «Дома осмотрю!» — решил я и, устроившись в углу палаты, задремал. Проснулся оттого, что Анастасия застонала, потревожив плечо, когда пошевелилась. За окном уже светало. Подойдя к ней, я увидел, что глаза у нее открыты, и она с недоумением рассматривает все в округе, не понимая, куда она попала. Я, повернув кольцо, взялся за кровать и пожелал оказаться у себя в кабинете. Миг, и вновь я в Рязани. Посреди комнаты кровать с царицей и стойкой для капельницы. На шум заглянула Лада, и опять у нее глаза по полтиннику. Во-первых, раненая уже с открытыми глазами, странная кровать, а князя нет, я же не успел стать видимым. Тихо вышел на лестницу, вновь стал видимым и с шумом вошел в комнату:

— Здравствуйте, Лада и Анастасия Романовна! — обратился я к женщинам.

Лада поклонилась, приветствуя меня.

— Андрей Иванович! Кто эта женщина, и что она делает в твоей светлице? — шепотом спросила служанка.

— Великая княгиня Анастасия Романовна!

— Сама царица?! — она зажала ладошкой рот.

— Тише, дура! И не вздумай никому проговориться, то, что узнала от меня. Отправлю на конюшню под плети, а потом продам! Слышишь? Если узнают про царицу, мы все умрем! Ищут ее, чтобы убить! Ты же видела, что она ранена, еле спас ее от убийц. Так что ухаживай за ней, и ни слова никому. Зови просто — княгиня или Анастасия!

Я подошел к царице:

— Как самочувствие, Анастасия Романовна? Вы уж извините, что пришлось Вас выкрасть! Иначе бы Вы погибли от потери крови. А так, сейчас Вы излечиваетесь и в безопасности. Девушка будет за Вами ухаживать! Зовут ее Лада, и если что надо Вам, зовите ее, и мы постараемся Вашу просьбу удовлетворить!

— Спасибо, Андрей Иванович! Я чувствовала, что Вы меня спасете. — тихо проговорила царица. — Где государь, что с ним? Это был не он, где мой Ваня?! — заплакала она, и я, открыв свой ранец, достал валерьянки и, накапав ей 20 капель, передал Ладе, чтобы дала царице успокоительное.

Говорить, да и просто утешать ее не было сил. Лучше это сделает Лада, а я поехал на свои стройки. На кинотеатре все шло по плану, окна вставлены, двери на всех комнатах стояли, все ж не даром поработал Ермолай, выковывая по моему образцу дверные навесы. Были настелены полы и подшиты потолки. Доски были просушены и плотно подогнаны. Пора мне отправляться на базу. Надо купить линолеум, потолочные плитки, унитазы, батареи, и прочее, и прочее.

Пришлось опять уединяться, чтобы отправиться в будущее. Снова дача в Тюмени, переодевание, мой «Запор» и «блошинка». Нашел на старом месте знакомого сварного Григория. Увидев меня, он обрадовался, как ребенок. Дав ему время выплеснуть свою радость, я обрадовал его тем, что закупаю большое количество батарей, труб, линолеума и две тысячи квадратных метров пенопластовых плиток на потолок. Кроме этого, двадцать пять унитазов и пятнадцать чугунных ванн со смесителями. При таких объемах Григорий вновь стал серьезен и застучал на своем калькуляторе.

— Куда повезем? Снова на дачу? — спросил он, ехидно улыбаясь.

— Как всегда ты, родной мой, прав! На дачу!

— Стоить тебе это будет, Андрей Иванович, всего полторы тысячи баксов! И, как всегда, КАМАЗ будет ждать тебя здесь!

Я вернулся на дачу и затарился коньяком Берии, запас был у него хороший, поэтому захватил ящик. В две бутылки зарядил «Люминал», так как мне нужен был и шофер с КАМАЗом.

Утром в 10 часов я был на месте, вскоре подъехал КАМАЗ, груженый под завязку моим железом. Из кабины вылез Григорий с довольным видом:

— Принимай, Андрей Иванович! Все по списку. Мелочевку сейчас загружу из контейнера!

— А подхалтурить не хочешь снова, а, Григорий? — спросил я.

— У тебя же свои теперь сварные? — удивился он.

— Сварные-то свои, а сантехнику не знают! Поэтому тебя и прошу, помоги. Заплачу хорошо, не обижу, сам знаешь! Ну и коньячка попьем хорошего.

— Умеешь ты уговаривать, Андрей Иванович! Поехали к тебе, там и сторгуемся, только вот инструмент захвачу, да запас льна для обмотки.

Как всегда, подъехав к даче, мы направились на кухню, прихватив с собой шофера. Им оказался младший брат Григория по имени Петр. Выпить он любил не хуже своего старшего брата, и вскоре мы дружно принялись поглощать запасы Берии, закусывая шоколадом и тушенкой. Заметив, что братья уже «хорошие», я выставил «заряженные» снотворным бутылки. Через полчаса два брата дружно посапывали, навалившись на стол. Пришлось поработать грузчиком, «кантуя» их в кабину КАМАЗа. И вот, повернув браслет, мы снова в моем поместье за ангаром. Покинув кабину, я направился к себе в дом. После коньяка меня малость «штормило», но я все же отправил слугу за старостой. Когда тот появился, я дал ему работу на завтра: выделить обученных сварщиков в распоряжение мастера Григория; отправить в Рязань на подводах груз из кузова автомобиля; и последнее — в числе первых подвод отправить мастера Григория и сварщиков, коим после окончания работ будет выделена хорошая премия. Староста сразу же обрадовался и побежал исполнять мои приказы.

Утром браться поднялись рано, осушили по кувшину холодного кваса, что принесли служанки. Налив им в чарки по чуть-чуть коньяка, дабы они не болели с похмелья, я сказал, что скоро будет завтрак. Петр от слова «еда» поморщился, по-видимому, мутило его с непривычки еще сильно, а Григорий тут же поинтересовался насчет пирогов с рыбой и жареным кабанчиком, а также насчет девок.

— Будет, Григорий! Все будет! Но первым делом хорошая работа, а отдыхать будем в воскресенье! И банька будет, и девки с пивом! Все будет, но условия прежние, переодеваетесь в здешнюю одежу, и не курить на людях. Ругаться староверы тоже не любят, так что придержите свой язык. Увижу пьяного за работой, снимаю двадцать процентов зарплаты, второй раз — пятьдесят процентов, ну, а после третьего едете домой без денег! — закончил я свой монолог.

— Все будет о’кей, Андрей Иванович! — пьяно рыгнул Петр, которого уже развезло на старые дрожжи.

— Давайте заканчивайте с завтраком и поедем на объект. Груз туда привезут. Все осмотрите и завтра приступайте! Я вас встречу на объекте. — выйдя из дома, я повстречал своих сварщиков, которые стояли и ждали возле телеги мастера Григория.

Поздоровавшись с ними, я объяснил им предстоящую работу. И вновь кинул «замануху», кто первый освоит мастерство сантехника — получит дом или десять золотых, второй — один золотой, третий — один серебряный рубль. Парни сразу же загорелись обучиться новой профессии и стали расспрашивать, что она из себя представляет. Сказал им шутливо, что они станут «королями воды, говна и пара». Парни смутились, но я объяснил, что без этой специальности в будущем будет невозможно жить. Оставив их ждать мастера, я ушел к КАМАЗу и перенесся со всеми ванными прямо в один из гостиничных номеров. Выйдя из номера, я услышал внизу на первом этаже недовольный голос моего «прораба», который опять кого-то отчитывал. Я спустился к нему и поздоровался. На автомате он еще кивнул мне в ответ, но вдруг на полуслове замолк и, проглотив последнее ругательство, растерянно спросил:

— Андрей Иванович, что же Вы мне не сообщили? Я бы встретил Вас и все бы показал и рассказал!

— Да полно-те, батенька! Я и сам вижу, что у вас все в порядке, что вы стараетесь! — здороваясь с ним, я долго тряс ему руку, растрогав старика почти до слез. — Сегодня вам подвезут материалы для покрытия пола и потолка. Бригада будет устанавливать батареи отопления, унитазы и ванны. Вы же расстилайте половое покрытие в коридоре, и пусть оно вылежится и расправится в течение двух дней. Займитесь наклеиванием потолочных плиток. Я покажу вам, как это делается, клей лежит отдельно в коробках.

В общем, работа закипела. Телеги подвозили материалы, рабочие тут же разносили их по нужным местам: унитазы и батареи с трубами — к Григорию, а линолеум и плитку — к «прорабу». Установив рабочий процесс, я вернулся к себе в дом. Еще у ворот я услышал шум и гам посторонних людей. Оказывается, привезли купца из соседнего городка, который или, охотясь, наткнулся на медведя, или медведь наткнулся на него. Одним словом, медведь поломал его, и если бы не слуги, которые, накинувшись скопом, все же убили зверя, не жить бы купцу. Прослышав от купцов о моих способностях, вот и привезли его ко мне.

Пройдя в помещение, где Лада занимается с учениками, я увидел, что под лампой стоит уже приготовленный стол, рядом корчага с горячей водой и мой походный ранец с инструментом и лекарствами. Следом за мной внесли в окровавленных лохмотьях купца. Я указал на стол, где его и положили. Отправив за Ладой, я начал снимать окровавленные повязки. Сплеча был вырван кусок мяса, снят наполовину скальп, по-видимому, ударом лапы. Дыхание судорожное, видимо, имеются внутренние повреждения, или сломаны ребра. Один глаз затек, но его повреждения будем смотреть позже. Царапины от когтей на лице не в счет. Сняв с него всю одежду, я попросил прибежавшую Ладу и бывшую пленную у татар Марию обмыть раны и тело. Сам же стал готовить иглы и нити, смачивая их спиртом. Первым делом, воткнул ему двойную дозу пенициллина. Смазав раны спиртовым раствором прополиса, я начал зашивать скальп, разместив его на прежнее место. От боли купец очнулся и застонал, пришлось поместить ему на лицо маску и начать капать эфир. Когда он уснул, сняли с ягодицы кусок кожи и прикрыли им рану на плече. Провел пальпацию на груди, сломаны четыре ребра. Пришлось туго стягивать грудину. Осмотрел глаз, оказалось просто когтем повреждена бровь, и кровь, залив все, засохла. Отмыл глаз теплой водой от засохшей крови. Кажется, все, но что-то еще смущает. Прижал кольцо ко лбу, как будто думаю, и спросил «Хранителя», что еще может быть? «Хранитель» ответил, чтобы я попросил дар лекаря и повернул браслет, что я и сделал незамедлительно. Сосредоточив зрение, я стал видеть, как на УЗИ, внутренности купца. Красным высветилась порванная селезенка, кровь в брюшной полости видна в виде массивных свертков. «Попробуй биотоками своих рук вылечить его!» — раздался голос «Хранителя» у меня в голове. Положил руки на живот купцу в районе селезенки и направил усилие своей энергии на ладони. Почувствовал, как тепло пошло из моих рук в тело купца. Прямо на глазах стали исчезать сгустки крови, стали розоветь щеки у больного, дыхание выровнялось, краснота вокруг селезенки исчезла. На меня же навалилась страшная усталость, так, что я покачнулся и, наверное-бы, упал, если бы меня не подхватила Лада.

— Что с Вами, Андрей Иванович? — испуганно спросила она.

— Что-то мне плохо, сильно устал! Перевяжи больного, а я немного пойду отдохну!

Еле передвигая ноги, я добрался до своего кабинета, где и рухнул на диван. Сон мгновенно сморил меня, так организм, защищаясь, восстанавливал свои силы. Лада запретила всем меня будить, и я проспал до самого вечера. Проснулся оттого, что голоден как волк зимой. Организм, восстанавливая силы, потратил все свои запасы и требовал пищи, да так категорично, что в животе даже урчало от нетерпения.

Спустился на кухню и спросил Пелагею про ужин. Та засуетилась, и на столе передо мной появилась отварная говядина под соусом из хрена, гусь тушеный в капусте, караси в сметане, узвар… В общем, ужин в одиночестве прошел успешно, я встал, наполненный под завязку, дальше уже ничего не лезло и при слове «еще еда» могло «выйти на разборку». Сходил посмотрел на больного. Он спал, швы затянулись, температура спала. Даже и не подумаешь, что еще утром он был на грани смерти с разорванной селезенкой и внутренним кровотечением, а теперь спящее лицо украшает румянец, да и шов пришитого скальпа затянулся и не кровоточил. Сосредоточил зрение и как УЗИ прошелся по телу купца: ребра срослись, селезенка вновь на месте и работает, сгустков крови в полости желудка тоже нет, организм восстанавливает силы здоровым сном.

— Приготовь, Лада, ему общеукрепляющие отвары, как проснется, осмотри плечо и позови меня. — подымаясь наверх, попросил я.

Зашел вначале к Алексею Федоровичу, одна из бывших пленных вотячек кормила его с ложки, так как вывернутые руки не работали, и он, увидев меня, засмущался от своей немощности.

— Полно-те, Алексей Федорович! Я все же лекарь и пришел Вас осмотреть и назначить лечение! А Вы тут пытаетесь устроить трагикомедию, меня-то не надо стесняться! — так, балагуря, я «пронзил» своим новым взглядом его плечевой сустав. Порвана суставная сумка, сустав выскочил со своего места, воспалены мышцы…

Приложил руки к больному месту и, видя все как на рентгене, вправил правую плечевую кость, после чего направил свою энергию на это плечо, вылечивая его, на второе у меня бы не хватило «батарейки». Когда краснота на моем «УЗИ» исчезла с плеча Адышева, я попросил его пошевелить рукой. Осторожно он сжал и разжал пальцы правой руки, попробовал поднять руку и, убедившись, что она его слушается и боли нет, он радостно прошептал:

— Она работает, Андрей Иванович! Она меня слушается! Ты — кудесник, ты — мой ангел! Ты вновь меня спас! Давай попробуем и другую руку, князь! — он восторженно сжимал мою руку своей.

Я осторожно высвободил свою руку и сказал ему:

— Завтра, Алексей Федорович! На сегодня все! Сразу много нельзя, организм у Вас слабый, ну а завтра Вы будете, как огурчик. Кстати, как Вам новая служанка? — спросил его я, кивая на новую холопку, захваченную в Пермском крае.

— Красивая, и услужливая! — прищелкнул он языком.

— Ну, если понравилась, дарю! Будет твоей служанкой.

— Гуля, подойди сюда! — окликнул я вотячку. Та покорно подошла. — Это твой новый хозяин! Князь, большой человек в государстве Русском. Служи ему верно, как мне служила. Исполняй все, что он прикажет! Поняла? — она молча кивнула, не поднимая глаз.

— Спасибо, Андрей Иванович! — Адышев пожал мне руку своей восстановленной рукой.

Ответив на его рукопожатие, я направился в комнату к царице. Анастасия Романовна, подложив подушку под спину, гладила мою кошку Мурку, что я котенком прихватил с дачи Аркаши, где она пищала полуголодная. Сейчас эта гроза мышей сыто щурилась на коленях царицы, мурлыкая в такт движениям рук, что ее гладили.

Царица, увидев меня, приветливо улыбнулась, грациозно скидывая с одеяла кошку:

— Добрый вечер, Андрей Иванович! Очень Вам благодарна за спасение Алексея Федоровича и меня! Извините, что я не могу Вас приветствовать стоя, пока еще слаба.

— Полно-те, Анастасия Романовна! Я пришел как лекарь, только что осмотрел Адышева, теперь надо осмотреть и Вашу рану!

— Но это же неудобно, князь! Меня, и раздетую, увидит мужчина!

— Анастасия Романовна! — гаркнул я. — Я лекарь, и к тому же, я Вас уже лечил и видел! Так что давайте без капризов! Ничего нового Вы мне не покажете, я даже роды принимал! — подойдя к царице, я расстегнул ей халат, обнажив раненое плечо и правую грудь.

Сняв повязку с лейкопластырем, я осмотрел рану. Операция сделана была качественно, швы подсохли, не кровоточили. Края были немного воспалены, но это я тут же исправил, направив ладони с моей энергией, и края почти на глазах стали стягиваться и зарастать. На месте разреза появился ровный красноватый шов. Краснота скоро, со временем, исчезнет, а вот мне бы не помешало снова что-либо поесть, так как расход энергии приводил меня в голодное состояние. Жрать хотелось нестерпимо. Даже красивая голая грудь царицы, соблазнительно открытая при лечении плеча, не привлекала меня, так хотелось жрать. Не дай вам Бог такоголодать, что бы вы не могли уделить внимание красивой женщине!

Пожелав изумленной женщине выздоравливать, я отправился на кухню подкрепиться, а затем к себе в кабинет, где вновь, упав на диван, уснул, восстанавливая силы.

Наутро закипела работа на строительстве кинотеатра. Георгий со своими сварщиками тянули трубы, устанавливали батареи и ванны, крепили унитазы, устанавливали смесители. Георгий был как дирижер, по взмаху его палочки работа закипала в одном месте и плавно перетекала в соседнюю комнату, оставляя за собой законченный объект с отоплением, ванной и унитазом. Ребята быстро схватили все нюансы и умело работали с разводными ключами, подмоткой льном, с кранами и сборкой унитазов. Прикинув, что в течение недели они управятся, я снова перенесся в Тюмень. Надо было купить обои на все здание, два отрезка толстостенной нефтяной трубы по два метра каждый, манометров, генераторов три штуки по 50 кВт, паровых роторных турбин, ну и другое по мелочи. Искать пришлось долго, но за счет валюты нашел все, что нужно, и перенесся обратно в то же утро, чтобы не терять времени даром. Две печи в кинотеатре были уже сложены, в них были вставлены водяные котлы, теперь над этими водяными котлами сверху устанавливаются нефтяные трубы, превращенные в паровые котлы. Толстостенные в 1 см стены выдерживают давление пара в 50 атмосфер, но нам столько и не надо. Хватит 10–15 атмосфер, чтобы дать электричество. Установил на оба котла по два манометра на 15 атмосфер и по два предохранительных клапана, чтобы избежать взрыва парового котла.

Пока Георгий занимался сантехникой, мы собирали внизу паро-электро-генераторную установку. Печь должна была дать тепло и электричество на здание. Горящая печь нагревала водяной котел, который находился по периметру топки. Он нагревал воду, которая отапливала здание. Вверху, над топкой находится паровой котел, пар из которого поступает по стальному трубопроводу на турбину и разгоняет ее. Оттуда он поступает в бойлер и, охлаждаясь, возвращается в паровой котел. Турбина, вращаясь, передает свою кинетическую энергию генератору, который и выдает электроэнергию. Второй котел был нужен для сильных холодов или ввиду неисправности первого. Соединив их между собой и поставив краны для отсекания на период их вынужденного простоя, что бы могли работать независимо друг от друга. Мы соединили подачу воды из колодца в краны смесителей и унитазов, разделив линии на горячую (через бойлер) и холодную. Через четыре дня начали запускать отопление, подтянув в нескольких местах соединения, перешли на водопровод, где тоже кое-где подкапывало, но общими усилиями закончили и это. Одним словом, через неделю у меня сантехника по всему зданию была готова.

Измученный Георгий с братом (а я все эти дни держал их на «сухом пайке») сдали мне объект. В честь этого мы тут же организовали с ними небольшой «корпоративчик», благо одиноких молодых женщин у меня в поместье хватало. Ермолай доставил их, когда мы уже осилили по бутылке «Армянского» коньяка. Девчонки поначалу стеснялись меня, но, выпив по паре здешних «рюмок» коньяка, полностью раскрепостились, тем более, что Ермолай им тихо сказал, что хозяин их не обидит. Через час я уехал с ним домой, оставив Георгия с братом и девицами. Из дома я отправил десятника на усиление охраны объекта. Все же уже много вложено в кинотеатр, чтобы его охранял один старый солдат. Десятнику сказал, чтобы не обидел моих гостей — мастеров, разговаривать с ними только уважительно, как будто со мной. В противном случае, если будут жалобы, — будет очень больно, и не только ему одному. Вошла Лада и попросила посмотреть купца, дескать, он очнулся и просит о встрече.

Отправив десятника, я пошел в комнату к купцу. Он сидел на столе, где я его до этого оперировал.

— Спасибо, князь! Вы спасли меня! Уже и не думал, что еще потопчу родную земельку. Чем могу отплатить за жизнь свою грешную? Жемчуг, злато, серебро? — хитро улыбаясь, он наблюдал за мной, ну вылитый Мефистофель, правда, без рожек, но такой же искуситель.

— Давай вначале хоть познакомимся, купец! — ответил я.

— Михайло, Михайлов сын, Тереховы мы. — представился купец.

— Одним словом, будешь ты у меня просто Михалыч! Некогда мне всех величать, дел много, больных много! А жемчугов и злата мне твоего не надо. Дашь месторождение полезных ископаемых, буду рад принять для Руси, а так считай, что Господь тебя спас.

— Нет, так я не могу принять без благодарности, где моя сумка? Позови моих слуг, князь, будь добр! — лицо его покраснело от волнения.

Я пощупал его пульс:

— Успокойся, Михалыч! Сейчас кликну тебе твоего слугу! Принесет он твои вещи! — я попросил Ермолая, который стоял у крыльца, позвать кого-нибудь из слуг купца.

Вскоре подошел парень в подшитом мехом кафтане с нагловатой улыбкой пробивного парня. Вскоре он вышел от купца и с поклоном попросил князя пройти к Михаилу Михайловичу, улыбка уже была угодливой. Ну и прохиндей!

— Князь, даю тебе старую карту, здесь отмечены места выхода золота и серебра вдоль реки Чусовой по Каменному поясу. Мне это не освоить, а за тобой царь и войско. Я эту карту выменял не так уж и дорого, но честно скажу, старатель был опытный, да погиб глупо. Провалился под лед на промоине, только мешок с его вещами и картой спасли. Бери, золотой песок, что у него в кошеле был, тоже отдам! Больше, Бог видит, не знаю ничего! — он перекрестился, глядя мне в глаза, но уже без мефистофельской улыбки.

— Давай, Михалыч, без торга, покажи-ка мне свои раны, а твои дары мы потом посмотрим! — легким движением ладони я опрокинул его на стол. — Расстегивай рубаху, оголяй грудь. — доставая из сумки, принесенной Ладой, фоноскоп, приказал я ему, прослушивая грудную клетку купца, сам же в это время, сосредоточив взгляд, осматривал селезенку и ребра купца.

Все было здоровое, плечо, правда, сильно поврежденное, будет болеть недели две, но уже рана затянулась, и ткань начала нарастать. Приложил руки к ране и попробовал ускорить процесс. Получилось. Но силы опять потратил очень много. Пригласил купца, который был полностью здоров, к себе, чем удивил моих слуг, что принесли его почти мертвого ко мне. Угостил его коньяком, чем несказанно удивил его. Он спросил меня, где я купил сей дивный продукт. Он готов покупать его бочками за золото, в Москве сей продукт разойдется вмиг.

— Сколько, Михалыч, ты будешь брать в месяц? — спросил я, так как тоже «на готовые дрожжи» слегка «поплыл».

— Бочек пять[26].

— Какую цену дашь за этот напиток? — спросил я.

— Рубль серебром — ведро!

— Ну ты, Михалыч, прямо грабишь, перегон (водка) столько стоит, а ты хочешь такой напиток за эти деньги.

Одним словом, срядились мы за полтора рубля золотом Оставив его с бутылкой коньяка, закуской, что принес из соседнего кабака слуга, я зашел к Адышеву.

Он читал какую-то литературу. Рядом с ним пристроилась в его ногах моя бывшая пленница, одетая в красивое платье, в кокошнике под русскую красавицу. В руках она держала пяльца и что-то вышивала. Увидев меня, она в страхе вся сжалась, хотя я никогда даже не кричал на них, просто мой вид напоминал ей о бойне, что устроили мы на брегах ее деревни.

— Здравствуй, Алексей Федорович! — приветствовал я Адышева.

Оторвавшись от чтения, он радостно поприветствовал меня. Правая рука у него действовала хорошо, поэтому мы решили попробовать лечить левую. Приложив руки, я сосредоточил зрение на его плече. То же самое, что и с правым. Сустав выскочил из плечевой кости, воспаление ткани вокруг сустава. Как на картинке, вижу суставы и вставляю их. Руки излучают биотоки, что заживляют воспаленные мышцы. Я чуть шевелю его руку, и вдруг он обнимает меня ею.

— Спасибо, князь! Если будет нужна моя жизнь, ты только скажи! Большего, что ты для меня сделал, я не смогу дать!

— Успокойся, Алексей Федорович! Тебе еще служить и служить! Вставай, оденься как полагается князю. — я кивнул ему в угол, где стоял слуга с одеждой, что я давно подготовил для князя.

Он, не расспрашивая ни о чем, стал одеваться, служанка помогала, где могла, пока я не шикнул на нее, и она не убежала обратно на кровать.

С одевшимся Адышевым мы прошли в соседнюю комнату к царице, правда, предварительно постучав. Вышла служанка и, увидев меня, побежала обратно, сообщать, что пришел князь Федоров Андрей Иванович. Не услышав ответа, мы вошли. Увидев Адышева, Анастасия Романовна прижала руки к губам и через минуту кинулась обнимать бывшего окольничего, любимца царя и ее. Пока они восторженно ворковали, я поговорил со своей бывшей пленницей о ее судьбе. Во-первых, она станет моими ушами возле царицы, во-вторых, она продвигает мои интересы, и главное, в — третьих, она обязуется разносить мои слухи, что я ей скажу, как можно правдоподобнее. В противном случае, все законные права остаются за мной, так как я отдаю ее во временное пользование царице. А то, что она царица, еще никто законы не отменял о владении холопами, а она у меня получена законным образом[27].

Пленница закивала головой, соглашаясь на все мои условия, так как Анастасия Романовна относилась к ней ласково и работой сильно не загружала, к тому же питание было очень хорошее, да и одежду ей дали нарядную. Зачем идти снова на кухню, где ее все гоняли, заставляя выполнять самую грязную работу, да и мужики все время приставали, пока барина нет. А тут тихо и спокойно, барыня негромко попросит, все бегут исполнять, в противном случае Ермолай на конюшне отпустит порцию розог[28]. Раз барин приказал исполнять все прихоти княгини и раненого спутника, значит все и исполняют.

Отпустив девушку, я подошел к царице, которая никак не могла наговориться с Алексеем Федоровичем, расспрашивая его о последних днях в Москве, и что случилось с царем, отчего он так изменился. Подошла хорошо моя версия, которая, казалось бы, все и объясняла, — царя опоили каким-то зельем, и он был поэтому не в своем уме. Виновные в этом — бояре, которые ненавидели все, что делал царь. Моя версия хорошо упала на подготовленную почву, да и царица все ж любила по-своему Ивана Васильевича, несмотря на его внезапные приступы ярости.

— Как, Андрей Иванович, мы можем ему помочь? — глядя с мольбой и слезами на глазах, спросила меня царица.

— Самое простое, что я могу сделать, это выкрасть царя! — ответил я напрямую.

— Вас же убьют! — снова прижала она ладони к губам, как бы пытаясь заглушить крик боли, рвущийся из глубины.

— Ну, это навряд ли! Многие пробовали, да не получилось! И вообще, Анастасия Романовна, мне цыганка нагадала, что сама царица будет у меня на свадьбе, а я еще и невесту не выбрал. — шутил я, разряжая нервозную обстановку.

— Ну, мы с Алексеем Федоровичем подберем Вам самую лучшую на Руси невесту! — глядя мне в глаза, тихо прошептала царица, сильно сжав мне пальцы своей рукой.

Ее глаза говорили сами за себя, грудь высоко вздымалась, губы слегка приоткрылись. Она была прекрасна, но увы… рядом стоял и оценивающе смотрел Адышев. И зачем я позвал его с собой? Идиот! Болван! Тупица! Как только я себя не ругал, но все, уже поздно. Резко оттолкнув меня, она позвала пленницу и отошла вместе с ней к столику возле окна. На фоне окна было видно, как грудь ее взволнованно вздымается, руки нервно теребят платок, который прижимает к губам. Время от времени она что-то тихо объясняет своей служанке, бросая на меня красноречивые взгляды. По-видимому, шутка о моей женитьбе выйдет мне боком. Царица меня приревновала, да и нехватка длительное время мужского внимания девушкам вредна. Я вышел и прошел в свой кабинет, куда следом вошел Адышев.

Глава 5. Опричники. Открытие кинотеатра

Утром прилетел голубь из Москвы от наших друзей с запиской, что большое войско опричников, совместно с дружинами бояр, ставших на их сторону, вышло на Рязань. Значит, у нас в запасе неделя — полторы. Не густо. Разбить их нам ничего не стоит, но как-то русский — русского, это мне претило. Были бы одни опричники, а то еще и простые воины, которых гонят на убой. Хотя, если уничтожить главную нечисть, что стоит во главе этого войска, с остальными можно и поговорить. Дал почитать записку Адышеву, тот потер пальцами виски и, подумав, предложил поговорить с его братом, как-никак тот воевода, втроем что-нибудь придумаем. Послали слугу с запиской для Даниила Федоровича, а пока сели завтракать. Анастасия Романовна кушала со служанкой у себя в комнате.

Вскоре подъехал воевода. Энергия из него так и брызгала, хорошее настроение мы ему испортили, дав почитать записку. Помрачнев, он посмотрел на нас:

Ну, это, братцы, по вашей части. Воевать я не мастак, город, конечно, буду защищать, но думаю, встретить их надо еще на пути к Рязани!

Я хлопнул себя ладонями по коленям:

Говорит, воевать не умеет, а рассуждает, как хороший полководец! Все правильно сказал, бить их надо по пути сюда! Однако, большая часть войска — это простые воины русские! Были бы это вороги — татары, турки, схизматики, наконец, но это же русские мужики. Тут надо похитрее как-то. Вначале обессилить их, лишить лошадей, пушек, корма и прочего, а потом будем брать тепленькими.

Что-то ты придумал уже? — улыбнулся мне старший Адышев.

Да есть кое-какие мыслишки, ну не убивать же наших мужиков русских! Хотя это было бы несложно нашим-то оружием! — ответил я, делая запись в своей книжке. — Смотрите! — начал я излагать им свой план. — Я даю вам скоростную телегу с моими воинами и оружием, вы едете навстречу опричникам, предупреждая население о том, что идет черное войско опричников, будут вырезать всех жителей, угонять скот и отбирать хлеб. Ваша задача, чтобы население ушло в леса и унесло все пропитание. Скажите, чтобы потом почистили колодцы, так как враги будто бы отравят их, вы же сами на обратном пути будете выливать в них слабительное, пусть лучше сидят по кустам как волки, чем грабить и убивать. С больным животом много не навоюешь. Слабительное я вам приготовлю. Возьмите еще побольше красных тряпок, будете привязывать на колодцы, так как на все слабительного может не хватить, а тряпки, если даже не хватит слабительного, будут показывать, что колодец отравлен. Главное, чтобы они, увидев тряпку, думали, что пить из него нельзя. Я же буду готовить для них военную встречу, чтобы опричники остались здесь навсегда, а воины простые еще послужат на славу России.

Ну, ты выдумщик, Андрей Иванович! Эко закрутил, да они же на дерьмо изойдут, тут и бери их тепленькими! — восхитился Адышев-младший, он же воевода.

Это еще не все! — остановил его я. — Когда они от жажды начнут жевать снег, мы подкинем им обоз с пивом, который они как будто захватят. Возницы, а это будут мои воины, увидав опричников, убегут в лес, бросив сани с пивом. На все войско, конечно, мы не сможем предоставить столько пива, а вот на опричников должно хватить!

Пиво тоже со слабительным? — перебил меня воевода.

Нет, там будет снотворное, подгадаем так, чтобы они захватили обоз к вечеру, и желательно возле деревни! Но это уже тонкости, главное, чтобы опричники спали! В общем, ваша задача — убрать с дороги население, продукты и скот, на обратном пути отметить колодцы, добавив в них слабительное. Все остальное — уже моя задача!

Хороший план, князь! — огладив бороду, произнес Алексей Федорович. — Только нам бы человека, которому бы все поверили.

Стоп, Алексей Федорович! А Анастасия Романовна речь сможет держать, если я пообещаю вернуть ей мужа, и изгнать беса из Ивана Васильевича? — спросил я, зная, что теперь имею такую силу.

Давай, Андрей Иванович, не трогать царских особ, наше дело защищать их, а не выставлять на острие риска! — остановил меня Алексей Федорович.

Хорошо! Значит, будешь ты убеждать крестьян уходить в леса!

Адышев молча кивнул, соглашаясь с этим. Наутро закипела работа в городе. Из ближайших сел и деревень потянулись телеги с грузом и скот за стены Рязанского кремля. Воевода метался от дружинников к воротам, через которые вливались в город толпы беженцев, которых надо было размещать. Пришлось пожертвовать на время моим кинотеатром, благо оборудование еще не завезли. Разместили в кинозале почти 500 человек. Поставил охрану, чтобы не пускали дальше никого по зданию. Котельная уже работала, и в зале было тепло, питание выдавали им три раза в день. Теплый туалет был у них пристроен, правда, вместо унитазов были дырки в полу, но зато не холодно. Тут же были раковины с водопроводом для мытья рук. Пол в зале, у кого не было постели, устлали соломой, думаю, неделю потерпят. Освещение прокинули времянкой из пяти стоваттных лампочек, которые включал и выключал кочегар через реостат, оставляя на ночь чуть-чуть светящиеся лампы. Скот, который пригнали с собой беженцы, загнали в конюшню на заднем дворе кинематографа, которые не поместились, гуляли там же во дворе. Многие хозяева спали тут же, на сеновале конюшни, или в своих телегах, кутаясь в тулупы. Главное, чтобы их буренку или коня не обидели. Наказав Ермолаю держать тут порядок и кормить людей, отправился с Алексеем Федоровичем Адышевым к себе в поместье, где отобрал двадцать отборных своих воинов с полным вооружением, состоящим из арбалета, десантного ножа, сабли, автомата ППШ, нагана и пяти гранат. Плюс в вещмешках была россыпь запасных патронов, и по три диска к автомату. На всех было два пулемета МГ-34, и снайперская винтовка. Отдельно лежали в ящиках кувшины со слабительным, где был разведен Пурген в высокой концентрации, и отдельно ящик с отварами трав, которые приготовила Лада. Она уверяла, что травы подействуют не хуже моего Пургена, и три дня расстройства желудка у опричников она гарантирует. Тут же лежали кучкой красные тряпки. Все это загрузили в ГАЗ-66, куда сели и мои воины. Удивленного Адышева я посадил в кабину, все ж начальство.

И вот моя диверсионная группа тронулась по московскому тракту навстречу войску опричников. Как только они скрылись, я повернул браслет и попросил Сварога дать Адышеву силу красноречия, чтобы он мог справиться со своим заданием. Сам же пожелал оказаться в тридцати километрах от Москвы, надо же было узнать, где находится враг. Сделавшись вместе с конем невидимым, я повернул кольцо, и вмиг оказался у небольшой деревушки. Первое, что я увидел, это пожарище на месте придорожного трактира, где мы частенько кушали. Остатки обгоревших бревен еще дымили, пахло жареным мясом. Старика трактирщика я нашел возле крыльца, голова была наполовину отсечена, ужас застыл в его открытых глазах, руки были туго связаны. Ноги обуглены, по-видимому, перед смертью его пытали. Рядом валялись женщины с задранными подолами, которых так же, после изнасилования, жестоко убили. Вокруг стояла жуткая тишина, только как всегда, где творилось зло, каркали черные вороны. Нигде не было видно никого живого. Пощупал следы от копыт на снегу. След еще не застыл, не «окостенел», как говорил мой дед, значит, прошло не более трех часов. Прикинул, вспоминая, какая деревня или село находится дальше, похоже, Боровлянка или что-то подобное, домов пятьдесят. Представил и, повернув кольцо, оказался там. Деревня была еще жива, топились печи, сновал народ. Заехав за амбар, сделался видимым и поскакал на площадь, где висела железяка для сбора народа. Стал бить в нее, созывая людей. Народ потянулся, с удивлением разглядывая богато одетого боярина.

Люди, сюда идет беда, смерть! Войско опричников! Убивают всех, и мужчин, и детей, и женщин! Последних перед смертью насилуют. Кто не верит, может съездить к трактирщику Моисею и посмотреть, что осталось от трактира и людей. Берите все ценное и бегите, через час они будут здесь. Мужики, бегом в лес, делайте на дороге завалы из деревьев, пока бабы будут уезжать и прятаться. Главное, не оставлять им еду и животных. Дома отстроите, а жизнь уже не вернете. Я вас предупредил, у меня совесть чиста, еду предупреждать других! Вы же не стойте, а спасайтесь!

«Ратуйте, люди!» заголосила молодуха, и толпу как прорвало, все кинулись по избам. Десяток мужиков под руководством старосты бросились к телегам и поехали к лесу делать завалы. Пока их растащат, будет время убежать. Я же, отъехав, сделался вновь невидимым, чтобы посмотреть, как будет вести себя войско опричников, кто особенно злобствует у них, и убрать особо зверствующих. Вскоре потянулись телеги, сани в сторону от московского тракта, скрываясь между деревьями и оставляя явный след на предательски белом и чистом снегу. Вообще-то «Хранитель» говорил, что браслет может все, и я попросил пургу, сильную, со снегом, чтобы заметала дороги, засыпала все снегом. И… завыл ветер, подымая вихри со снегом, закружил, запел. Снег слепил, вихрь сбивал с ног, и я укрылся в амбаре вместе с конем. Вскоре в него проскользнули и мужики, укрываясь, как и я, от бурана. По их разговору, они увидели голову войска, как началась пурга. Повернув браслет, я попросил всю силу бурана бросить на лесную дорогу рядом с деревней, засыпать ее снегом, чтобы нельзя было пройти. Потихоньку возле амбара пурга утихла, хотя снег понемногу шел, лес же со стороны опричников, был не виден, там злобствовал и завывал буран, заметая снегом все, ломая вековые сосны, делая непроходимым этот лес. Увидев, что на улице пурга стихла, мужички, оставив телеги, на санях отправились в соседнюю деревню за лесом, куда ушли их жены и дети. Следы их тихо засыпало снегом, и к утру солнце осветило снежную равнину без единого следа. Из леса по пояс в снегу выползало войско опричников. Впереди шли простые воины, прокладывая путь, сзади их подгоняли на конях опричники в своих черных сутанах и головами собак на шее у лошадей. Дойдя до деревни, войско разбрелось по хатам, снова задымили печи, и воины стали располагаться на дневку. Ни о каком движении дальше пока мыслей даже не было, так как надо было освобождать обоз и пушки, которые застряли среди леса.

В амбар заглянули два опричника и стали рыться среди оставленного хозяевами хлама. Два резких движения, и они со свернутыми шеями опустились на земляной пол. Нашел веревки и подвесил их за шею на балку, напротив дверей. Вскоре забежали еще двое их друзей, подумав, что те что-то нашли и поэтому не идут. Увидев их повешенными, побежали с докладом к главарю, что мне и нужно было. Вывел коня и установил в дверях растяжку из гранаты Ф-1. Следов вокруг уже было полно, так что мы с конем не привлекали своими следами чье-то внимание. К моему амбару бежал уже десяток опричников. И где же они набрали таких, у всех разбойничьи морды дегенератов. Мы с конем отошли за дом и стали наблюдать. Толпа столпилась возле ворот, распахивая их, и тут прогремел в лесной тишине взрыв, разметав тела, как черных воронов по белому снегу. Лишь двое, оставляя кровавые следы на снегу, крича от боли, отползали подальше от смертоносного амбара. Простые воины стояли в стороне, стараясь не подходить к опричникам. Ну, пока они тут сейчас заняты, надо осмотреть их обоз. По протоптанной тысячами ног опричников дороге, я относительно быстро доехал до завала из деревьев, где остановился обоз. Обозники грелись у костров, лошади сгрудились у копны с сеном, а сани стояли груженые, полузасыпанные снегом. Оставив коня возле их лошадей, пусть тоже подкрепится, я направился вдоль обоза, бредя почти по пояс в снегу. А вот и очертания бочек, под пологом. Откинув заснеженный полог, я выдернул пробку из бочки, в руку мне посыпался крупнозернистый порох. То, что надо! Жаль нету бикфордова шнура, так как насчитал десять саней с порохом. Пришлось отрезать от полога кусок, в который насыпал пороха и стал делать густые дорожки от саней к саням. В каждых санях рассыпал одну из бочек для воспламенения, и продолжал до следующих саней. Вскоре все было готово, и я от последних саней начал сыпать дорожку пороха в сторону от дороги. Встав за толстую сосну, я поджег порох. Выкидывая белый дым, огонь, шипя, побежал к саням, раздался сильнейший взрыв, за ним другой, третий… Горели сани, остатки бочек, все заволокло белыми клубами дыма. Я бросился бежать к своему коню, но он, как и остальные лошади, испугавшись взрывов, убежал в лес. Крича и размахивая саблями, бегали ездовые, напуганные, как и лошади, не ожидавшие, что кто-то на них нападет. Пришлось перенестись обратно в Рязань, так как потерял лошадь, да и оружия было маловато, но работа диверсантом мне стала нравиться. Переоделся в теплую одежду воина, которая состояла из стеганых штанов, унтов и меховой куртки с капюшоном. На руках — пуховые перчатки, куртку обхватывал широкий ремень, на котором крепилась кобура и подсумки с патронами и гранатами. Поверх куртки была одета разгрузка, куда я заткнул магазины от МП-40 (немецкий автомат «Шмайсер»). Поверх всего я накинул белый маскхалат, прихватил снайперскую винтовку и вещмешок, который тоже был одет в чехол из белой ткани. Взяв у Пелагеи пирогов и кусок вареного мяса, я, выехав за ворота города, телепортировался в Боровлянку, где остановилось войско опричников. Очутился я, как и хотел, на окраине леса. В деревне горели костры, возле которых сидели простые воины, опричники же обосновались в домах, конюшнях, банях. Вся дичь, что не успели увезти жители, была поймана и съедена, погреба опустошены. Сено, что было ими заготовлено, пущено на постели и корм лошадям. Провел свою лошадь, которая, как и я была невидима, к ближайшему стогу сена, и, спутав ей передние ноги, чтобы не убежала, оставил здесь. Сам же отправился по деревне, чтобы посмотреть, какую пакость я могу им устроить.

Не хотелось, как я и говорил, убивать простых русских воинов, а вот отморозков из опричного войска, это мы завсегда пожалуйста. Зашел в первую хату, пьяные опричники даже не повернули головы, когда облако холодного воздуха ворвалось в жарко натопленную избу. За столом, заваленным кусками мяса, хлеба, солеными грибами и мочеными яблоками, освещаемые свечой, сидели человек пятнадцать опричников. По кругу ходила деревянная братина, украшенная резьбой, очевидно, с брагой. Рядом со столом стояла бочка, уже наполовину опустошенная. Под столом в луже блевотины лежал «готовый» опричник. Это были не первые лица опричнины, поэтому я достал гранату и, выдернув чеку, положил ее в чашу с грибами, пяти секунд до взрыва мне хватило выйти из избы. Взрыв потряс хату, из порванного бычьего пузыря, натянутого на окно, потянуло дымком, дверь, сорванная с деревянных штырьков, лежала возле крыльца. Из дома не слышно было ни криков, ни стонов. А что, неплохой способ избавляться от этих гнусных опричников! К дому спешили опричники, дождавшись, когда набьется побольше их, любопытных, я метнул вторую гранату. От Ф-1 на двести метров трудно спрятаться, а тут в замкнутом помещении шестьсотграммовая ребристая «дура» положила всех. Осколки пронзали насквозь тела, убивая одновременно нескольких человек. Из избы получилась братская могила, так как после второго взрыва изба загорелась, хороня заживо тех, кто, возможно, был только ранен. В деревне поднялась тревога, забегали опричники, пинками строя, подымая от костров воинов. Надев глушитель на снайперскую винтовку, я начал особо рьяных отстреливать, потеряв пару десятков мелких командиров, опричники поутихли. Воины же, видя, что страдают только черные опричники, успокоились и, сидя у костров, варили кулеш. Я же пошел дальше по деревне, но встревоженные опричники выставили у домов усиленные караулы и заперлись изнутри, только в одну из хат мне удалось метнуть гранату, когда открылась дверь, и в нее заходил опричник. Взрывом его выкинуло обратно, а сколько было внутри, я не знаю. Вновь поднялся крик по деревне, я же, сидя за колодцем, нащелкал еще десяток этих черносотенцев. Пусть почешут голову, когда обнаружат убитых не только в избах, но и на улице. Увидев, что в один из амбаров набилось до сотни опричников, я потихоньку подкрался и лег на снег, дожидаясь смены караула. Убить их я мог хоть сейчас. Это были не воины, а простые убийцы и душегубы. Им не знакома была воинская служба, кто же в караульной службе сидит на пне, уткнувшись носом в свою шубу, подняв воротник и приставив аллебарду к стене амбара. Вскоре заскрипела дверь амбара, и вышел десятник с тремя сменщиками, которые заменили прежних караульных. Двое встали по углам амбара, а один у дверей. Поначалу они еще ходили, осматривая окрестности, а потом, так же, как и прежние, уселись на пни и уткнулись в воротники. Все ж морозец пощипывал щеки. Тихо поднявшись, я стал осторожно приближаться к крайнему сторожу, стараясь ступать на ребро стопы, чтобы снег не скрипел под тяжестью тела. Лезвие вонзилось под левую лопатку, рот я зажал ладонью в перчатке, чтобы криком он не выдал меня. Тело подергалось в конвульсиях и обмякло. Навалив его на стену, чтобы сидел, я направился в обход к другому крайнему караульному. Среднего, у дверей, я оставил напоследок, все же кто-то мог выйти в туалет и увидеть мертвого часового, а крайние не так заметны. Обойдя амбар, приблизился к часовому, который элементарно спал, чуть похрапывая, и умер во сне, когда лезвие кинжала пронзило ему сердце. Навалив мертвого часового на стену, я стал тихо подкрадываться к дверям, где сидел караульный. Тот, видно, почуял свою смерть, так как поднялся и стал оглядываться по сторонам, держа в руке обнаженную саблю. Чтобы не рисковать, я достал наган с глушителем и просто прострелил ему голову. Затем подпер дверь бревешком, чтобы опричники не выскочили, и стал обкладывать стены сеном из ближайшей копны. Закончив, я поднес зажигалку, пламя весело стало лизать стены амбара и вскоре перекинулось на соломенную крышу. Я же расположился с автоматом в тридцати метрах от дверей, дожидаясь, что прибежит помощь, или сами опричники выбьют дверь. Вскоре внутри послышались крики, и дверь задрожала от ударов, я выпустил рожок по двери, и удары прекратились, зато крики заживо горящих негодяев, наоборот, усилились.

«Это вам за убитых и замученных, за изнасилованных и ограбленных!» стреляя по горящему амбару, приговаривал я. Вскоре я заметил, что на мои вспышки от выстрелов стали собираться опричники, охватывая меня кольцом. Первые стрелы, несмотря на сумерки, вонзились аккуратно в сосну возле меня, поэтому я, повернув кольцо, оказался на другой стороне деревни. Крики и все веселье осталось там. Я же зашел в ближайшую избу и, не застав опричников, установил растяжку, которая бы сработала при открывании двери. И так все оставшиеся три гранаты на три дома. Все, пора мне и обратно в Рязань, отдохнуть и пополнить боезапасы. Опричникам хватит на сегодня, им еще откапывать остатки обоза.

Переместившись к коню, забрал его с собой (хватит и одного потерянного коня), переместились в город, где я, выбрав момент, материализовался. Утром прискакал Адышев с отрядом моих воинов. Как и договаривались, они добрались почти до опричников в деревне Боровлянка. Заходить туда не стали, так как там была паника, слышались взрывы и крики. Поэтому отряд повернул обратно, чтобы доложить о нахождении врага. Сказал, чтобы усилили группу пулеметами с запасом боекомплекта и выезжали навстречу опричникам на двух грузовиках по 25 человек в каждом, я же выдвинусь один в маскхалате, буду вести с ними «разъяснительную» работу:

По сигналу красной ракеты отстреливайте опричников, для этого возьмите снайперские винтовки. Простых воинов не трогать, они идут подневольно.

Дав распоряжения, я взял мегафон, поменял батарейки на свежие и вновь переместился с конем к злополучной деревне. Увы, деревни не было, озлобленные потерями опричники сожгли ее, не пожалели даже стоящих отдельно бань. Обоз они откопали, правда, зачем им нужны теперь пушки, без пороха? Одна обуза, но они зачем-то потащили их с собой. Повернув коня, я поскакал по хорошо утрамбованной дороге вслед войску опричников. Вскоре я заметил хвост колонны, на санях лежали две пушки «Единороги», тянула сани пара коней, на облучке дремал ездовой, а что ему делать, дорога накатанная, впереди другие сани, кони привычно идут следом за санями. Дремли, пока все спокойно! Я осторожно пересел к нему в сани со своего коня. Мысленно попросив у Сварога силу гипнотизера, я повернул браслет. Прикоснувшись рукой без перчатки до его руки, я приказал ему «спать», затем стал расспрашивать о количестве пушек вообще. Он сказал, что двадцать саней по две пушки и десять саней с ядрами. Порох взорвался, его нет. И еще пятнадцать саней с провиантом и кормом для лошадей. Приказав ему, как только будет возможность, развернуться и ехать обратно в Москву, я пересел на другие сани. И так я прошелся по всему обозу, приказывая ехать обратно. Вскоре обоз потянулся обратно. Убедившись, что все сани с грузом оторвались от войска, я попросил Сварога устроить между обозом и войском очередной буран, заметая снегом дорогу, чтобы не дать догнать обоз с провиантом. Сам же последовал за войском опричников, те как раз вливались на улицы очередной деревни. Здесь уже побывал Адышев с моими ребятами, вон и на колодце ветер треплет красную тряпку.

Деревня была пуста, ни дымка, ни криков петухов, тишина. Как будто все затаилось перед страшным врагом, даже дома не скрипели дверями, лишь на другой стороне деревни, в лесу, завывали волки. Они чуяли, что скоро им будет пожива. Как черные шакалы, опричники бросились по домам, выискивая живых и ценности. Что можно было найти у крестьян? Все, что можно, они делали сами: и посуду, и мебель, и ткани. Поэтому, изделия из металла, а это, в первую очередь, топоры, серпы, косы, т. е. самое ценное, они забрали с собой, так же был уведен весь скот, и увезены продукты. Увидев, что нет ничего ценного, стали разжигать печи и готовить ужин из припасов, что были с собой. Воду же, конечно, брали из колодца, ею же поили и лошадей. Через полчаса началось: держась за животы, армия стала вначале разбегаться по сортирам, а когда их стало не хватать, уже садились прямо вдоль дороги, никто не хотел лезть по пояс в снегу к кустам. Где-то уже катались от болей в желудке, где-то просто сидели в позе эмбриона. Аромат, конечно, стоял специфический, тем более, что кони, напоенные водой, «удобренной» слабительным, тоже вносили свою лепту в ароматизацию окружающей среды. Ну, что ж! Если верить описанию в инструкции, дня на три тут у них будет остановка. Проехал на коне до следующей деревни, стоящей в десяти верстах, тут остановился в трактире, где развел в камине в общем зале огонь, сразу стало уютно от потрескивающего очага. Достал лежащий со вчерашнего дня кусок мяса и холодный пирог, понюхал, пахло вкусно, без кислятины, значит, можно есть. Да и то, что я находился большую часть времени на улице, не дало пище испортиться. Сытно покушал, запивая коньяком из фляжки, если что, «Хранитель» предупредит. От тепла и сытости вскоре задремал, да и усталость, накопленная за все это время, тоже сказалась. Разбудил меня рокот моторов, что раздался рядом с трактиром. Передернув затвор МП-40, а в простонародье — «Шмайсер», я вышел на крыльцо. Мои парни выпрыгивали из кузовов, как я и учил, сразу становясь на колено и беря в прицел свой сектор. В машинах остались лишь водители и пулеметчики, которые заблокировали деревню и держали дороги под прицелом. Парни же, выставив около трактира караул, завалились ко мне в трактир. Дежурные сразу же стали на кухне разводить печь, чтобы сварить ужин, а остальные, приболтав меня на пиво с хорошей рыбкой, выставили настоящую 100-литровую бочку свежего пива, которое они привезли с собой (только как, вот в чем вопрос?), и копченого осетра. Полусотник уверил меня, что караул будет «бдеть», и я, слабый на «хорошее» свежее пиво, дал согласие. Посидели хорошо. Время от времени хлопцы выбегали во двор, чтобы вернуть обратно пиво земле-матушке. Небо прояснилось, и ударил морозец градусов двадцать. Предложил водителям прогревать через час двигатели, а пулеметчикам ставить рядом жаровни с углем.

И вот, после полуночи, когда основная часть отряда уже спала, «срубленная» свежим пивом, в голове раздался голос «Хранителя»: «Тревога!». Воспитанный славной советской армией, я мгновенно взлетел, пнув в полете полусотника так, что он слетел со стула, и через несколько секунд был уже одет и вооружен. Приоткрыв дверь, я в щелку оглядел залитый лунным светом двор. Один из караульных, который был в моем секторе обзора, лежал со стрелой в голове. Странно, что молчат мои пулеметчики, хотя автомобили работают. Приказал полусотнику лечь и держать дверь под прицелом, сам прошел к задней стене, где не было окон. Повернув браслет, представил, что я могу пройти сквозь стену. Вдавился и словно через болотную грязь протиснулся на другую сторону дома. Тут же сделался невидимым и пошел, держа наган с глушителем наготове. Рядом с дверями с саблей наготове стоял «черносотенец» опричник, ожидая, когда откроется дверь, и оттуда кто-то выйдет. Выстрел, и он, крутанувшись, с простреленной головой упал рядом с дверями. Тут же, на его движение, две стрелы вонзились в дверь. Заметив, что стреляли из-за грузовика, я тихо, стараясь не скрипеть снегом, ступая на ребра подошв, прошел за машины. За ними стояли четыре темные фигуры, одетые в черные сутаны. Наган тихо кашлянул четыре раза, и фигуры без стонов опустились на землю. Все ж, луна, как днем, ярко освещала все, тем более черные фигуры на белом снегу. Вскоре я увидел еще две фигуры, которые время от времени прячась в тени хат и заборов, приближались к машинам. Надо было взять «языка», поэтому я, дождавшись, когда они приблизятся к машине, одного «вырубил» рукоятью нагана, а второго застрелил, некогда мне церемониться с ними.

Собрав оружие, я связал руки у оглушенного опричника за спиной и прошел посмотреть, что с моими огневыми точками. Пулеметчики лежали, утыканные стрелами со спины. Водителей зарезали ножами, то ли они вышли, то ли их выманили. А вот и приманка — прорезанное переднее колесо со стороны водителя. Поневоле выйдешь, если услышишь, как шипит воздух из спускаемого колеса. Значит, кто-то неведомый вновь вмешался и организовал налет на меня, и этот «кто-то» Чернобог. Ну никак неймется ему! Похлопал по щекам опричника, приводя его в чувство. Вскоре он застонал и открыл осоловелые глаза. Видно, что от души я ему врезал. Сделавшись видимым, я обтер ему снегом лицо от крови из пробитой головы, да и холодный снег быстрее привел его в чувство, начал спрашивать:

Жить хочешь, паскудник? Или как вот твои товарищи валяться кормом волкам? — пнул не сильно его по ребрам, приводя в чувство.

Тот посмотрел на меня ненавидящим взглядом и прошипел сквозь зубы:

Ты все равно умрешь, Чернобог тебя приговорил, и смерть твоя рядом!

Да, не вышел разговор, придется, парень, покопаться у тебя в мозгах, и к сожалению, в грязных сапогах! — решил я и прижал руки к его вискам, сканируя его мысли.

Кругом одна черная злоба, обида на всех и жажда смерти, он готов убивать всех. Эта личность полностью была подчинена Чернобогу, это был не человек, а бешеная собака, готовая загрызть любого, это был его спецназ. Все же я выкопал среди грязи из жутких пыток и убийств, что главным был Алексей Данилович Басманов, он командовал войском. Сейчас он в деревне, где большая эпидемия. Войско мучается желудками, одни лишь они ели и пили свое, поэтому не болели, и были посланы в разведку. Обнаружив странные телеги, перестреляли охрану и хотели взять «языка». Ну, что же! С ним все ясно, это отморозок, и его не переделаешь, попробую его загипнотизировать, авось на что-нибудь еще сгодится! Вновь приложил ладони к его вискам, начал подчинять его разум своему, внушая ему, что он должен убить руководство войска опричников. Через некоторое время он подтвердил, что понял задание и готов его исполнить. Развязал его, обработал рану на голове и перевязал ее, после чего отдал ему лук со стрелами и саблю. Молча, как и появился, он так же и исчез в лесу. Мои воины с интересом наблюдали за моими действиями, правда по их лицам было видно, что они так и не поняли, зачем я отпустил опричника.

Ребята, это — «камикадзе», смертник по-нашему, убьет начальника, может еще кого успеет, ну а те его, конечно, прирежут. Так что, отпуская его, мы только выигрываем. Кстати, можем пробираться туда, так как все войско мучается животами, забираем оружие, если надо — вырезаем опричников. Лучше все же их вязать и судить перед народом! — закончил я свою речь и приказал грузить убитых воинов в кузов и поменять колеса, прорезанные опричниками.

Через час тронулись к деревне, где стояло войско. В дороге парни по приказу одели белые маскхалаты, проверили и приготовили оружие. Возле деревни остановились и заглушили двигатели, теперь рядом с пулеметчиком сидел водитель, охраняя его со спины. Воины белыми призраками поплыли по освещаемой луной снежной целине, заходя к избам со стороны огородов. Цель — захватить или уничтожить опричников.

Я не знал, что мой план был изначально обречен, так как Алексей Басманов (главный опричник после гибели Малюты Скуратова) вместе с отрядом особо приближенных палачей из опричников, бросил все войско и поскакал в Москву. Он был отнюдь не глуп и понимал, что потеря обоза, пушек и пороха не даст ему победы, а тут еще непонятная гибель опричников, которая пугала остальных, странное отравление всего войска, все это деморализовало его армию. А значит, малейшая явная угроза атаки, и войско побежит или сдастся. Видно же было, что воевать они не хотели. Поэтому, выбрав время, он с оставшимися здоровыми и верными телохранителями, бросив все, рванули в Москву. Вскоре они уткнулись в организованную мной снежную бурю, что была между ними и удаляющимся, не спеша, обозом. Медленно они добрались до сожженной ими же Боровлянки. Пурга засыпала снегом обгоревшие останки домов, где-то скрипела от ветра воротина противным ржавым голосом, как бы жалуясь неизвестно кому. Согреться и пересидеть пургу было негде, и они, подгоняя уставших коней, поплелись к лесу, с трудом угадывая дорогу. Вскоре они наткнулись на взорванный обоз, который вез порох, остатки полу-сожженных саней запрудили дорогу, и их пришлось объезжать между деревьями. Всадники растянулись от усталости, а Басманов, подгоняемый страхом неумолимой смерти, нахлестывал, не жалея, коня, который с трудом преодолевал большие сугробы. Где-то в ночи потерялись уже его опричники, а он все гнал коня, стремясь быстрее покинуть эти мрачные леса. Вдруг конь, заржав, поднялся на дыбы, сбрасывая всадника. Кто-то придержал его за уздцы, чтобы конь не убежал, а две сильных руки, подхватив Басманова под руки, потащили в сторону от дороги. Слегка оглушенный нападением, хотя снег и не дал сильно ушибиться, Алексей Данилович со страхом всматривался в замотанные платками от снега лица своих похитителей. Вскоре они добрались до распадка, где стояла землянка. Главное, там была печь и было тепло. Руки у него давно уже закоченели, так как были стянуты ремнями за спиной, и он где-то обронил рукавицы. Оружие у него забрали, даже засапожные ножи, кричать он немог из-за кляпа во рту, да и, наверное, не стал бы, так как очень боялся умереть. И вот он влетел от удара ногой под зад по ступенькам в дверь землянки, и влажное тепло окутало его. Горящая лучина освещала небольшое помещение, где вдоль стен сидели и мужчины, и женщины с детьми. Посреди стояла печь, потрескивая горящими дровами. Все глаза уперлись в него.

Кого ты, Леший, привел? — спросил один из бородатых мужиков.

Главный из их войска, что сожгли нашу деревню! — снимая ермолку[29] и потертый в заплатах кожушок, ответил тот.

Отряхивая все от налипшего снега, он приказал накормить, накрыть попоной и отвести коня в загон, сплетенный из тальника. После его слов, что это главный их мучитель, наступило гробовое молчание, как вдруг одна из женщин с криком «убивец!» схватила полено возле печки и нанесла Басманову удар по голове, шапка спала, следующий удар отправил его в нокаут, он не видел, как разъяренные женщины терзали его, вымещая всю боль и страдания, в которые он их вверг. Вскоре мужики отобрали то, что осталось от бывшего главного опричника и повесили на осине. Так закончилась недолгая эпопея Алексея Басманова, в которого вселялся Чернобог. Жители же деревни, собрав все вещи и деньги опричника, теперь могли перезимовать и отстроиться. Весной же в лесу они нашли еще не один десяток обглоданных тел бывших телохранителей Басманова, которые заблудились в пурге и стали кормом зверям.

Мы же, благополучно проникнув в деревню, принялись обезоруживать опричников, которые уже и не сопротивлялись, брошенные начальством. Их связывали и помещали в амбары, сараи, стайки, только не в избы, где они, извините за выражение, все загадили (так и рвется сказать более грубо, но…), а там еще жить людям. Пока мои ребята все тут организовывали, я смотался, с перспективой на раннее утро, в Тюмень, где у себя переоделся в цивильное, и вновь на своем стареньком «запорожце» отправился на аптечные склады. Забрав у изумленной заведующей весь запас «Смекты», я рассчитался с нею, как всегда, валютой, и по пылил вновь обратно. Перед тем, как перенестись, сделался вновь невидимым, чтобы не пугать своих ребят. Приземлился возле автомашины и, поняв, что никто ничего не выдел, вновь «проявился» на свет. Постучав по кузову, попросил ребят загрузить лекарства в кузов. Пора лечить обгадившуюся армию, а то как-то несерьезно дристунов побеждать — засмеют.

Машины, включив фары, начали осторожно продвигаться к избам, пугая сидящих у дороги с голыми задами воинов. Остановившись у домов, я приказал набрать в котлы чистого снега для разведения лекарства, и растопить его на печах. Через мегафон огласил, что опричники разбиты, и что все простые воины, не участвовавшие в грабежах, пытках и убийствах, могут быть свободны и идти домой. Кто хочет вылечиться от болезни, что наслал им за грехи Сварог, может подходить со своей кружкой за лекарством. И вот потянулись к нашей избе измученные воспаленным желудком и поносом воины. Всем выдавал по три порошка «Смекты», рассказывал, как разводить, как пить. Предупреждал, что вода в колодце «проклята», чтобы не пили. С утра чтобы наломали веток черемухи и делали отвар, неплохо помогает и кора дуба:

Делайте на десяток и пейте. «Смекта» обволакивает воспаленные стенки кишечника и желудка, боли прекратятся, а утром вы еще и закрепите все отваром черемухи или дуба.

Воины молча получали лекарства и уходили принимать его, на их место заступали другие. Устав все это объяснять, я стал через мегафон объяснять на всю деревню. Помогали в раздаче и мои воины, вскоре я их отправил лечить и опричников, так как они были связаны, приходилось их поить самим.

Так почти прошла ночь и часть дня. Воины уже не страдали так от «медвежьей» болезни. Приказал поставить из них бригаду на откачку колодца, нечего крестьян травить, они и так пострадавшая сторона, сколько сожжено дров, съедено сена и прочего. Ладно хоть не дали сжечь деревню. Забили несколько лошадей на корм пленным и воинам, так как после такого очищения желудка и кишечника аппетит у них был зверский. Отдали все свои крупы в общий котел, правда воду я приказал брать из реки, и приготовили что-то наподобие жидкого мясного супа. Отправив одну машину за продуктами к старосте в поместье, тем более, что за рулем был один из его сыновей, я отправился к пленным, которых развязали и под охраной моих парней с автоматами отправили пешком в Рязань. Перед этим я распорядился покормить их горячим супом, выделить одежду тем, у которых ее не было (где застали — там и повязали), и дать десять саней для ослабленных и больных. И вот этап тронулся, в каждой деревне они откачивали колодцы, в которых было слабительное, так как по их вине пришлось выселять крестьян и травить колодцы. Вскоре пришла машина с продуктами и поход пошел веселее. Я же на следующий день, получив продукты, собрал воинов и предложил:

Кто хочет, может остаться в Рязани, кто не хочет, может возвращаться обратно. Продукты я дам, оружие придется вам сдать, мало ли что вздумается бывшим пособникам опричников. В Москве вас встретят и будут разбираться, кто и что натворил в дороге.

Воины понурили головы, кому же приятно, когда вместо славы могут грозить плети, или даже плаха. Ко мне подошел их воевода:

Послушай, князь! Мы, конечно, виноваты, что пошли на своих же! Но, пойми, люди мы подневольные, приказали в поход, вот мы подпоясались и в дорогу. А на всякие гнусности мы не шли, и крови безвинных на наших руках нет. Если кто и замаран, мои ребята таких сами в Приказ приведут, а марать всех одной черной краской из-за одного-двух негодяев я, князь, не позволю! — воевода даже раскраснелся от волнения, защищая своих солдат.

Успокойся, боярин! Извини, что не знаю, как тебя звать-величать! — успокоил я воеводу.

Боярин Николай Назипович Поторочин! Назначен государем Иваном Васильевичем воеводой объединенного войска.

Подожди, Николай Назипович! А почему же опричники вами командовали, если ты назначен воеводой объединенного войска? — поинтересовался я.

Царь благоволил к Алексею Даниловичу Басманову, вот и приказал прислушиваться к его словам, а я, когда увидел, что они творят, приказал своим не вмешиваться и не участвовать в их омерзительных действиях!

Спасибо, Николай Назипович! Я очень доволен, что твои ребята невиновны! Извини, что пришлось так выводить твоих воинов из строя, но, думаю, это лучше, чем если бы мы просто вырезали вас всех. Наверное, слышал, что я со своими взял и Казань, и Астрахань, и разбил Дивлет-Гирея с его 60-тысячной армией. Технику ты у нас видал, англицкая — всего три штуки в мире, из них две купил я, а одна у короля Англии. И это еще не все, есть скорострельные пищали, которые выплевывают тысячи пуль в минуту, есть пушки, стреляющие в два раза дальше и точнее, чем ваши. Да много чего есть у нас. Просто мне не хотелось проливать русскую кровь, а опричники — это не люди, а бешеные собаки, а их, как ты знаешь, надо уничтожать! Пойдем лучше, выпьем на дорожку, как у нас говорят!

Выпили мы с ним хорошо, да он и не отказывался от армянского коньяка. Смаковал его, как истинный гурман, вытирая вначале рукой рот, а потом каплями коньяка — бороду. Или, как он выразился, «такой божественный аромат хочется ощущать всегда!». Пришлось презентовать ему бутылочку с собой, как подарок. Расстались мы с ним друзьями. Утром он зашел ко мне попрощаться, войско было уже выстроено, и под флагами отправились обратно. Ну не стал я забирать у них оружие! Поверил боярину, что они не проливали невинную кровь. И вот они с песней проходили мимо меня, салютуя мне. Радостные сотни, одна за другой двигались обратно, они шли домой с легкой душой, крови на руках у них не было. Продуктами я их обеспечил, да и до Москвы было два-три дня. Кстати, а где хоть Алексей Басманов? Я прижал кольцо ко лбу и спросил «Хранителя», где главный опричник? Ответ был лаконичным:

Кому насолил, от тех и получил!

А точнее, «Хранитель»?

Мертв! — был короткий ответ. Что старый «Хранитель» не отличался разговорчивостью, то и новый, такой же лаконичный.

Отправив все колонны, одну в Рязань с пленными, другую в Москву, я отправился обратно в Рязань, конечно, не на ГАЗ-66 с бойцами, а более быстроходно — перенесся. Заехав на коне во двор, повстречал Адышева, который с расспросами потащил меня в кабинет, от лишних ушей. Я ему рассказал много чего, но, конечно, не стал делиться, что обладаю несколькими чудесными силами. Да он бы и не поверил, а если бы поверил, гореть бы мне на церковном костре, так как все это — происки от нечистого. Слуги принесли нам пива, копченого осетра, и вот мы с ним оторвались! После была банька, сугробы со снегом, где мы барахтались как дети, с пылу с жару. Потом снова пиво. Наутро, опохмелившись кружкой пива с Адышевым, я выслушивал его поучения, как старшего по возрасту:

Андрюша! Посидели хорошо, сходили в баньку, потешились! Зачем к царице ломился? Девок тебе мало что ли? Да любая тебе даст и посчитает за счастье. Еле-еле мы тебя с Ермолаем успокоили. Ты пойми, царица съезжать собирается к моему брату воеводе! Плачет, я уж пробовал ее уговорить, все равно плачет! — он вздохнул и посмотрел на меня укоризненно.

Ну, что я мог сказать в ответ, что дурак, что был нервный срыв, что так мой организм реагирует на то, когда опасность минует. Но извиниться все ж надо! Нехорошо, тем более, когда она чувствует, что обязана мне жизнью, и перешагнула через благодарность ради своей чести. Царская честь, как много это значит, и как больно от нее. Хлопнув успокоительно Алексея Федоровича по плечу, я направился к комнате Анастасии Романовны. Постучав в закрытую дверь, я дождался, когда моя бывшая служанка отворит ее. Царица читала книгу у окна, за журнальным столиком, сидя в кресле. Увидев меня, у нее вспыхнул румянец на щеках. Прижав платок к груди, она поднялась с кресла:

Андрей Иванович! Как Вы себя чувствуете? Вчера Вам было очень нехорошо! Лада была сильно расстроена. Я, конечно, понимаю, что Вы влюблены в свою царицу, но, князь, у меня есть муж, и я его просто обязана любить и ждать. Все ж нас венчали, и я перед Богом ему верна!

Я упал перед ней на колени и попросил прощения, кляня себя последними словами. Я говорил, что не хотел ее обидеть, что любовь у меня просто духовная, и чтобы она на меня, дурака, не обижалась. Кончилось тем, что она, слушая меня, звонко рассмеялась, так я был смешон. Я, грозный князь, повелитель шайтанов, огнедышащего змея и красной птицы смерти. Я, который перевернул этот Богом забытый уголок, который захватил раньше Ермака — Сибирь, Урал, Казань, Астрахань и Крым. Тот, которого боится Турция и Ливония. И теперь я еще и смешон. Я развернулся и вышел, пора отселять царицу. Лучше всего, в гостиницу. Правда, после моих хором, где у нее была и ванна, и теплый унитаз, она долго в простой гостинице, что находятся на втором этаже трактиров, долго не продержится. Значит, надо запускать быстрее свой кинематограф, где будет и гостиница, и ресторан.

Покушав, мы с Адышевым поехали на мою стройку. Окна уже сверкали стеклами, везде стояли двери. Охрана вежливо посторонилась, пропуская нас. По широкой лестнице холла мы поднялись на второй этаж, где справа и слева от лестницы были двери, ведущие в два крыла. Одно крыло было люкс, другое — эконом класс. Столяры уже завезли мебель, в каждом номере стояла резная двуспальная кровать, пока без пуховиков, платяной шкаф и тумбочка-трюмо, правда, пока без зеркала. Ну не было еще в это время зеркал из стекла (венецианские зеркала стоили баснословных денег, поэтому зеркала были, в основном, из бронзы). Отопление уже действовала, был проведен и водопровод, горячий и холодный. Правда, вместо смесителя стояли заглушки, чтобы любопытные служители не сломали их. Везде, как я и говорил, стояли краны-отсекатели, и на отоплении, и на водопроводе. Даже на унитазе подвод мог блокироваться краном в случае недержания воды в бачке. Осталось только повесить красивые шторы, люстру, установить холодильник, телевизор и постелить постель.

Этим я и занялся. Сколько раз я мотался в будущее, это уже не интересно. Зато шторы из золотой парчи, голубой ажурный тюль украшали мои окна в каждом номере. Хрустальные люстры свисали над головой, играя искрами в зеркальных подвесках. Зеркало над тумбочкой трюмо поражало своим размером, поменьше зеркало висело над раковиной. В углу стоял на комоде телевизор, подключенный кабелем от видео приставки в комнате охраны, где круглые сутки гоняли фильмы. В холодильнике «Саратов» стояли бутылки с пивом (Жигулевским), водкой и коньяком, конфеты, фрукты и батон колбасы, в морозилке — десяток пломбира в вафельных стаканчиках. Это все стояло в люксах, в эконом классе не было только холодильника и телевизора.

В ресторане столяры установили двадцать столиков с деревянными резными стульями. Каждый столик был рассчитан на 6 персон. В стороне была сцена для артистов, на каждом столике стоял намертво прикрученный электрический канделябр на три лампочки «а-ля свечка», наверху, на пятиметровой высоте висела громадная, метровая, на весь зал хрустальная люстра, украшение всего ресторана. Кухня была оборудована лучше всего: здесь была в центре электропечь с духовым шкафом на четыре прямоугольных камфорки, где могли одновременно вариться 4 больших бака. Электромясорубка могла за час перемолоть тушу коровы, правда, без костей. Мощная микроволновая печь мгновенно разогревала кучу блюд. Морозильники, хлебопечка на 50 булок и холодильники выстроились вдоль стены. Две ванны служили для мойки посуды, запасы которой располагались тут же, на сушилках. Куча всякой мелочи лежала в коробках: вилки (их еще в то время не придумали, пользовались ножами), ложки из нержавейки, салфетки, солонки, перечницы, хрустальные графины и пр.

Осмотрели и кинозал, откуда я отправил накануне беженцев. Стройные ряды кресел с номерами (куплены в одном из пионерских лагерей г. Тюмени). Три шикарные люстры над головой, по краям ложи для ВИП-клиентов со столиком и мягкими креслами[30], где они могли, не смешиваясь с простым народом, смотреть фильмы, потребляя напитки и закуски, что по заявке им принесет официант.

Спустились в сауну, где Адышев восторженно воскликнул, увидев выложенный белой плиткой бассейн с водой. Пощупав воду, он удивился, что она такая теплая, но я объяснил, что по бокам идут трубы с паром, который охлаждается, отдавая тепло холодной воде, и обратно в систему идет уже вода вместо пара, а бассейн потихоньку согревается. Парилка была вся сделана из камня, чтобы исключить пожар от раскаленных камней в каменке. Даже полки и скамейки были из мрамора, на которые ложились циновки, чтобы не обжигать тело. Мойка была обшита деревянными досками, скамейки тоже были уже из дерева. Тазы я приволок из будущего, простые оцинкованные, так как шайки здесь были деревянные, тяжелые. Вода, как и у нас в будущем, из двух кранов, холодная и горячая. В углу стационарный душ. Сточные воды собирались и уходили через канализационную решетку в полу, в выгребную яму, которая располагалась на заднем дворе и была объемом более двухсот кубов.

Рядом, через стенку от сауны, расположилась прачечная, где я установил две стиральные машины «Сибирь» с центрифугами и две эмалированные ванны для полоскания белья. Так как в ресторане должны быть чистые скатерти и халаты, да и в гостинице надо регулярно менять белье. В кочегарку я Адышева не повел, во-первых, он бы ничего не понял, окромя печки, так что хвастаться было бы нечем.

Сейчас надо набирать штат работников, а это, в первую очередь, хорошие повара или кухарки, это парни и девушки, которые будут подавать блюда на столы. Два десятка молодых сильных воинов, что будут охранять посменно покой граждан, горничные в гостиницу, прачки и прочее. Я уж не говорю об уборщиках и посудомойщиках! — озадачил я Адышева. — Да и рекламу надо давать об открытии кинематографа и ресторана. Для начала выпустим пригласительные билеты для уважаемых жителей города и завезем продукты в ресторан, так как я хочу удивить гостей необычными блюдами! — закончил я.

Алексей Федорович огладил свою бороду и сказал, что известить жителей об открытии он берется сам, подключит и брата.

— Ты только, Андрей Иванович, нас с Даниилом не забывай! Уж что-что, а погулять мы тоже любим. Ты уж уважь нас, чтоб без очереди, да по льготной цене!

— Да уж не забуду я вас, Адышевых! — рассмеялся я и вместе со мной Алексей Федорович.

Три дня шла подготовка к открытию комплекса. За это время на склад я завез пять тонн картофеля, так как в это время на Руси еще не знали этот овощ, потому что Колумб открыл Америку 12 октября 1492 г и картофель, завезенный в Европу, делал еще только робкие шаги, и начнет внедрять его только Петр I, завезший его из Голландии. Кроме картофеля завез подсолнечное масло, майонез, коробки с различными конфетами, сахар в мешках, чай индийский (со слоном на пачке, для этого пришлось дать взятку завскладом, зато дополнительно выцыганил коробку растворимого кофе и мешок какао). НА хладокомбинате в Тюмени приобрел сто коробок вафельного мороженого, которое загрузил в морозильную камеру в подвале под рестораном, тут же висели полутуши свиней и коров. Мелкую дичь договорился с местными крестьянами поставлять свежую. Правда, взял десять ящиков с замороженными бройлерами Каскаринской птицефабрики. Поставку корнеплодов и круп решил с местными крестьянами, они же согласились поделиться за звонкую монету солениями из огурцов и грибов. Консервированные томаты я закупил в Тюмени, здесь же приобрел зеленый горошек и консервированную кукурузу.

Затаривался я основательно, так как от первого впечатления зависел успех моего предприятия. Старался продумать меню, и какие будут нужны продукты. Какая нужна посуда для приготовления? Все это у меня вертелось постоянно в голове, что я, бывало, даже забывал пообедать.

Однажды, будучи в Тюмени, я в кафе увидел молодую группу ВИА[31] под названием «Зори Тюмени». Три симпатичных парня с длинными модными волосами, и красивая девушка солистка исполняли песню «Виновата ли я». Пела девушка красиво, а парень на гармошке виртуозно ее сопровождал, второй играл на гитаре, а третий на ударниках поддерживал музыкальный ритм. Аппаратура была, хоть и старенькая, но работала исправно. В перерыве я подошел и спросил руководителя. Подошел парень, играющий на гармони. Предложил ему контракт на месяц в деревне городского типа, где живут староверы. Оплата 50 % сразу, а это две тысячи баксов, и остальное после окончания. Еда и жилье за мой счет. Если каждый обучит трех человек мастерству игры на своем инструменте, оплачиваю за каждого обученного по 500 долларов. Ребята, вместе с руководителем, задумались, все же такие деньги! Достал пачку «баксов», чтобы не думали, что я блефую. Разговор сразу продолжился:

— Надо купить дополнительные инструменты для учеников. — промолвил Юрий (руководитель ВИА).

— Без проблем, сколько надо? Двух тысяч хватит? — выкладывая еще пачку двадцатидолларовых банкнот, спросил я. Он кивнул и молча убрал с глаз деньги. — Когда будете готовы, и где вас забрать? — спросил я.

— Мы остановились в гостинице «Колос» на Мельникайте, комната 202, Екатерина рядом, через стенку, в 204! Завтра после обеда мы все подготовим и будем готовы выехать. — ответил Юрий.

Утром я поехал на авторынок, расположенный на Московском тракте, и за полторы тысячи долларов приобрел почти новый УАЗ — буханку. Чтобы не заморачиваться с документами, в п. Московском, что расположен почти рядом с авторынком, у нотариуса сделали генеральную доверенность на три года. И вот после обеда я подъехал к гостинице. Ребята с инструментами и вещами уже стояли возле парадного крыльца. Быстро сгрузили все в фургон и разместились там же на диванчике, что стоял за спиной водителя. Выехав за город и свернув на боковую лесную дорогу, я повернул браслет и перенесся на окраину Рязани, у опушки леса. Ребята на мгновение затихли после переноса, но когда машину тряхнуло на очередной кочке, заговорили, разглядывая через лобовое стекло крепостную стену, мост через ров и вооруженных стражников.

— Андрей, а это мы куда заехали? — спросила Катя.

— Это, братцы, возрожденная Рязань! Скоро будут съемки фильма про Коловрата, слыхали про такого? Он боролся с татаро-монголами, вот статисты готовятся, вживаются в эту роль. Кто курит, не советую показываться людям, курите, чтобы никто не видел. Одежду я вам выдам, чтобы не выделялись в толпе. А так, гостиница у нас лучшая, есть все удобства, даже сауна. По телевизору показывают фильмы, у нас кабельное телевидение, общероссийские здесь не ловит. Питаться будете в ресторане, там же и вечером будете выступать. По всем вопросам обращаться ко мне или к управляющему. Я здесь числюсь князем Федоровым, а управляющий Адышев Алексей Федорович, кстати, по сценарию второй человек на Руси. Сегодня устраивайтесь, а завтра дадите первый концерт перед открытием развлекательного комплекса, а вечером выступите в ресторане. Перед этим вам выдадут бейджики (табличка на груди с именем).

Провел их в гостиницу, охранники у крыльца приветствовали меня и помогли занести вещи в номера. По просьбе Юрия, Виктор-гитарист и Александр-ударник расположились в одном номере, а он с Екатериной в другом. Оказывается, они жили в гражданском браке и это их устраивало. Разместившись, я повел их в ресторан, где уже шеф-поваром хозяйничала моя Пелагея, к себе в помощницы она взяла троих стряпух, проверив их профпригодность. Всем я уже показал, как работают печи, мясорубка, хлебопечь и другие приборы. Научил, как пользоваться часами-таймерами, пообещал, что в первый день-два буду рядом. Поэтому, когда я с первыми клиентами прибыл, Пелагея сама, в белом халате и чепчике, вынесла нам на стол пельмени, которые я научил ее делать, борщ, картофель жареный с большим куском жареного мяса с острым соусом и по кувшину местного холодного пива. Ребята оценили хорошее качество пищи, и после обеда, показав им, где находится сауна и к кому обратиться по поводу ее, я отправился к себе в поместье, где попросил старосту собрать десяток молодых девушек с хорошими голосами и приятными лицами и десятка два парней, кто умеет играть на каких-либо инструментах и с хорошим голосом. Пригласил его на открытие кинематографа. Посмотрит с супругой кино и отужинает в ресторане. Одно условие — в красивой чистой одежде, так как будут первые лица Рязани.

Вечером, поужинав, я ушел, уединившись к себе в кабинет, где, приняв решение, сделался невидимым и перенесся в Москву, в Кремль, в тронный зал. Иван Васильевич сидел хмурый на троне, читая какой-то свиток. Двое караульных в парадных мундирах с алебардами стояли у входа, застыв, как статуи. Мысленно приказал царю идти в покои, где никто не будет ему мешать искупать свои грехи. Зашел за ним следом и сделался вновь видимым. Увидев меня, царь вздрогнул и, перекрестившись, произнес почему-то шепотом:

— Сгинь, нечистый!

— Это ты зря, Иван Васильевич! Ты с нечистой силой водишься, а я, наоборот, спасаю твой народ и жену твою от тебя и твоих опричников!

Он бессильно опустился в кресло:

— Прости меня, Андрей Иванович, не знаю, что на меня нашло! Какая-то черная злоба, да еще и Басмановы нашептывали, что вы с Адышевым собираетесь сами править, а меня в рабство туркам отдать. Вот и не выдержал, взъярился на всех. — он тяжко вздохнул и просящим голосом спросил, — Жива ли моя Анастасия Романовна, любовь моя? Ведь весь истосковался, думая, что убил ее!

— Ты и вправду чуть не убил ее! Если бы меня не прислали, как хранителя тебя и Святой Руси, то точно бы не было в живых царицы!

— Спасибо Господу нашему! — перекрестился царь. — Как же мне увидеть Анастасию Романовну и вымолить у нее прощение? — просяще глядя на меня, вымолвил Иван Васильевич.

— Давай, государь, я вначале осмотрю тебя, не осталось ли на тебе или внутри следов «диавола», проще — нечисти! Только потом я отведу тебя к твоему цветку, к твоей царице! — и жестом приказал ему сидеть.

После чего прислонил к его вискам ладони и проник в его сознание. Здесь был полный бардак, доброе, забота, любовь была завалена обидами, склоками, планами мести, христианское «не убий» представлением в сознании, как он будет пытать и убивать своего врага, со всеми подробностями и смакованием, и так далее. Пришлось потрудиться, убирая из его головы этот опасный «мусор», зато через час, вытирая пот, я был спокоен за царя, это был богоугодный человек, болеющий за Святую Русь. Проспал он почти до вечера. После того, как он проснулся, я его почти не узнал, это было одухотворенное лицо с добрыми глазами. Ничего похожего с картиной «Иван Грозный убивает своего сына».

— Иван Васильевич! Вы хоть скажите своим приближенным, что отбываете в Рязань. Пусть тоже едут, мы то с Вами, благодаря Господу, быстро перенесемся, а им ехать несколько суток! Да пусть возьмут войско, а то у меня там где-то потерялся Басманов с десятком опричников!

— А кстати, где эти мерзавцы, что погубили мне весь цвет боярства, почти тысячу бояр убили, не считая смердов и холопов! — возмутился «враз протрезвевший» царь.

— По моим данным, Басманова нет в живых, а вот его людишек — не знаю!

Царь вышел и позвал дьяка, который заменил Адышева:

— Волею великого князя всея Руси, государя всех земель, присоединенных к Империи Русской, — повелеваю отправить полк охраны царской в г. Рязань, со всеми царскими атрибутами. Нарядить стрельцов в праздничный наряд, сопровождать музыкой и весельем. По дороге смердов не грабить и не притеснять. Буде такие проказы, виновных бить кнутом и отправлять на казенные заводы, дабы другим не повадно было. Все помещики, в счет недоимок, обязаны выделять продукты и корм лошадям по установленным в Приказе ценам, в противном случае описывать имущество и в кандалах отправлять в Тайную канцелярию с подробным докладом о виновнике. Иван Васильевич IV от сего дня и года Христова.

Тот записал все и побежал выписывать «указ», вскоре дворец проснулся и забегал. Мы спустились во двор и сели в царскую карету.

— Иван Васильевич! Чтобы не было паники, отпусти охрану и кучера. Только мы, ты и я! В противном случае, ты не увидишь свою жену!

Царь разразился руганью, чтобы охрана исчезла, чтобы кучер тоже и так далее. По-видимому, я что-то пропустил, откуда у него такой фольклор остался в голове, кажется, все плохое убирал. Бракодел Вы, Андрей Иванович!

Когда все исчезли, я перенес карету с лошадьми на свое любимое место на опушке леса. Лошади под моим управлением резво понесли к воротам Рязани, которые были уже закрыты. Разбуженные моими воплями стражники позвали сотника, который (о, радость!) опознал меня и распорядился впустить. Ворота медленно со скрипом открылись, и наша царская карета въехала на улицы Рязани. Вручив сотнику контрамарку на завтрашний сеанс, чем привел его в восторг, мы поехали к гостинице, куда я переселил и Адышева, и царицу. Площадь перед развлекательным комплексом заливали лампы ДРЛ-200, проще, уличные лампы дневного света. Четырех штук хватило осветить и площадь, и здание. Молодые пары гуляли по расчищенным от снега дорожкам. Некоторые сидели на поставленных вдоль дорожек скамейках («надо будет весной посадить цветы и сирень», — подумал я, глядя на влюбленных). Карету остановил возле крыльца, вымуштрованные воины подскочили и открыли дверцу кареты, откидывая ступеньку. Царь, в собольей шубе, при всех атрибутах ступил на ступеньку и окинул взглядом залитую светом площадь и ярко светящиеся окна здания.

— Лепота, Андрей Иванович! Умеешь удивлять! Ну, показывай, что еще сумел, пока я был не в себе?

— Пройдем, Иван Васильевич, внутрь, отужинаем и, кстати, я смогу вылечить Ваш желудок. Господь дал добро, если Вы обретете Его благодать, то избавитесь от постоянных болей в желудке!

Мы прошли в ресторан, где сидели, ели и пили лучшие люди Рязани. НА сцене играла моя приглашенная группа. Увидев меня, я махнул им рукой, чтобы прекратили, и вот в наступившей тишине прогремел мой зычный голос:

— Господа! Великий князь всея Руси Иван Васильевич IV собственной персоной!!! Прошу приветствовать! — разве что посохом не стукнул.

Ошарашенные гости были в ступоре. Лишь менее пьяные согнулись в поклоне. Мои слуги быстро приводили остальных в чувство, где пинком (что делали они с удовольствием), где тычком, шипя в ухо — кланяйся. Царь, скинув моему воину шубу на руки, как был в парче и с посохом, двинулся вдоль столов к нашему столу, где увидел склонившегося Алексея Адышева и его брата Даниила Федоровича.

— Ну, здравствуй, Алексей Федорович! Поди, обиделся? Знаю, что обиделся! Опоили меня Басмановы со Скуратовым! Опоили, а потом наговорили про вас с князем, вот и сорвался! Прости уж, Христа ради! — он приобнял своего бывшего друга. — Что хошь проси, мой милый дружище! Все исполню за свои грехи!

— Верни мне жену, государь! — промолвил Адышев.

— Сейчас же прикажу! Где она находится?

— Если бы я знал, Иван Васильевич!

— Друзья! — вмешался я, так как весь зал смотрел на нас. — Давайте же отужинаем, все ж мы с дороги! — сам же отправил начальника охраны за царицей, сказав, что я и Адышев срочно ее просили в праздничной одежде спуститься в ресторан.

И вот, пока я удивлял царя салатом «Оливье», жареным картофелем, котлетами и колбасами (до пельменей не дошло сегодня), в зал зашла царица Анастасия Романовна. В скромном темном платье, с бусами из жемчуга, с золотой диадемой, она была бесподобна. Оглядев зал, она плавно двинулась к нам. В длинном платье, казалось, что она плывет, так все эффектно выглядело, и тут грянула песня, которую эффектно исполнил Юра: «Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую!..». После нее все, стоя, аплодировали. Царь подошел к Анастасии и поцеловал ей руку. Она же просто обняла его и что-то страстно ему шептала на ухо, а по щекам ее текли слезы. Вскоре они подошли к столику, и царь спросил, что бы я хотел за такой «подарок». Я налил себе и друзьям коньяку, а царю рюмку сухого, после чего провозгласил тост:

— Батюшка царь! У меня одно желание, которое ты мне уже вручил. За веру, царя и отечество! Выпьем за великую Русь и сделаем ее великой! Вот это и есть мое желание! Если ты, царь-батюшка, поможешь нам в этом, а мы все — твои лучшие друзья, и служим тебе не злата ради, а ради отчизны, то мы будем этому рады! И значит, не даром мы служили Родине, если ты одобрил все наши действия!

Царь прослезился от такой речи и, расцеловав нас, сказал, что Господь наградил его такими друзьями, и на махнул рюмку. Вспомнив, что обещал его вылечить, я остановил его от употребления пищи и пригласил их с Анастасией в ее номер. Пройдя в ее номер, царь был поражен такой красотой и техникой. По телевизору шел сериал про Тарзана, из холодильника я достал мороженое и угостил царя, он же, увидев конфеты в холодильнике, захотел попробовать и их. Кое-как я уложил его, и, обнажив живот, начал сосредоточиваться. Вскоре тепло из моих рук раскрыло, как на экране рентгена, желудок царя. Вовремя, однако, я решил его осмотреть. Язва, величиной с булавочную головку, ярко пульсировала, показывая, что еще миг, и она будет «прободная», а это — резать и удалять часть кишки. Сосредоточился и направил всю свою энергию на излечение, руки почти горели, выделяя нужную энергию, краснота язвы меркла, и вскоре совсем слилась с общим фоном. Я обессиленно присел рядом с кроватью. Пот заливал мне глаза, но я чувствовал, что для России я сделал великое дело. Вздохнув, взглянул на царя. Тот с удивлением смотрел на меня, ощупывая желудок, так как ноющая боль исчезла, а с ней и плохое настроение, которое постоянно преследовало его.

— Князь! Прости, что я в тебе сомневался! Ты столько сделал для меня, столько раз спасал! Как только эти предатели могли меня одурманить, что я подумал о тебе плохо! Проси, что хочешь!

— Хочу организовать в Москве Московский Государственный Университет, где будут обучаться и богатые, и бедные одаренные дети. Ты же, царь, будешь главным учредителем этого МГУ, где будут будущие ученые, строители, химики, военные, которые подымут Русь.

Глава 6. Поход на Смоленск

Жители были в восторге от кинозала и ресторана. Мгновенно в городе упали все доходы в трактирах, все хотели попробовать новомодные пельмени, жареный «картопель», «котлети» и, конечно же, «кольбаси», из всех напитков им был знаком чай, но, попробовав кофе, а женщины — какао, или, как я их учил, «жидкий шоколад» — они уже, не смотря на стоимость, хотели именно такого напитка. Ведь, представьте себе, встречается какая-то мадам с другой в ателье модной одежды и спрашивает другую: «Вы сегодня уже пробовали шоколад от князя Федорова? Я вот попробовала, прибавилось столько сил, как будто я помолодела на пять лет!». Мужчинам же казалось, что чашка кофе придает им мужскую силу, поэтому, несмотря на стоимость кофе, а она доходила до 50 копеек серебром, желающих было много.

Царю понравилась моя кухня, гостиница и вообще весь комплекс. Особенно он любил лежать на диване и смотреть фильмы и мультфильмы по кабельному телевидению. Степка обучил пацанов технике, и у него была куча сменщиков. Да и где пацан пятнадцати лет мог заработать три рубля серебром в месяц? Только у меня! Поэтому, скажи я им «идем на врага, и завтра все погибнем!» — пойдут! Пойдут, потому что я дал им веру в хорошее будущее! Научил читать и писать! Дал работу, наконец. И вот, двое пацанов сидели за аппаратурой и смотрели фильмы, вовремя меняя диски.

— Пацаны, а кто-то из вас обладает красивым голосом, чтобы читать объявления? А? — они засмущались, все ж сам хозяин, князь, с ними разговаривает.

— Будете молчать, скажу Степану, чтобы направил более разговорчивых, а вас уволил!

— Прости, барин! Боимся мы. — произнес прыщавый пацан. — Тут у тебя дворец, а вдруг что не так скажем? Миг, и охрана в холодную оттащит, вон как волки смотрят на всех! Да и про тебя говорят, что колдун! Правда, добрый! Лечишь, и денег не берешь! Врут люди!

— Да нет, не врут! Хочешь, от прыщей избавлю? — спросил я, почувствовав озорное начало.

— Хочу! — восторженно произнес парень.

Ему бы просто попить пивные дрожжи, али с девкой побаловаться. Пришлось какое-то время водить перед его лицом ладонями, и вот парень из урода, украшенного безобразными угрями, превратился в красавца.

— Ну и как? Колдун я или добрый лекарь? А? — поднес я к его лицу зеркало.

Он долго его вертел, и вдруг припал к моей руке.

— Господин! Что хочешь делай, только не выгоняй меня за то, что сомневался в твоей силе! Научи меня, и я буду вечный твой слуга! — он бы еще целовал мою руку, но я прекратил его действия.

— Завтра я привезу заграничную установку, которая будет передавать песни и сказки на дальние расстояния. Называется все это радиоузел. Мне нужны операторы — это вы, и дикторы — это девушки и парни с красивыми голосами, главное, грамотные. Конечно, я спрошу у Лады, но если у вас есть знакомые, посылайте ко мне, будем разговаривать.

Иван Васильевич с Адышевым уже побывали в сауне, куда пытались затащить и царицу. Убедившись, что она не готова туда идти, прихватили моих девок из ансамбля (уж очень они им понравились), и рванули в сауну. Служба безопасности мне, конечно, все сообщила. Не стал травмировать царицу, да это и не в моем вкусе, но Адышеву, конечно, высказал. Он, правда, скотина, сказал, что я мог бы идти с ними, а не выделываться! Как всегда, прав! «Отец русской демократии, особа, приближенная к императору!». Кто бы еще понял эту ехидину. Пришли, сволочи, рожи довольные у обоих! Ну, ладно, Адышев без бабы, потерялась она у него! А царь! Только появился, подавай ему баб, а царица? Да Бог с ними! Я выпил рюмку коньяка и пригласил за стол Юру с Катериной. Александр пел с надрывом под Высоцкого «про коней», а Виктор сопровождал его пение игрой на гитаре. Пьяные гости лезли к нему целоваться и швыряли деньги на сцену, прося танец девок и песни. Охранники стояли рядом и охраняли артистов. Особо рьяных гостей приходилось успокаивать даже мне. Но одно лишь слово, что больше сюда его не пустят, успокаивало сразу, так как жены али дочери тут же оттаскивали мужика, потому что в их планы не входило терять такое место, где бывает вся элита города, и даже царь.

Все было хорошо, пока не столкнулись два купца, Шепелин, торгующий лесом и стройматериалами, и его конкурент Захаркин, который появился совсем недавно, но, ввиду молодости и прыти, резко подвинул купца с рынка. Он придумал спускать плоты из леса с верховьев Оки, чем сэкономил на доставке леса транспортом. Схватка получилась жесткой. Вначале было все ожидаемо. Схватились они крепко за бороды, но неожиданно молодой вырвался и нанес бутылкой со стола удар по голове старого купца. Тот упал, обливаясь кровью, чтобы через минуту встать и нанести удар стулом о голову оппонента. Визг спутниц был сигналом моим охранникам. Два удара электрошокерами, и два лежащих тела.

Пригласив начальника охраны, я дал ему выговор и попросил принести мой ранец, который я теперь держал уже в ресторане. Вначале осмотрел голову молодого купца, все же крови было у него много, и я боялся повреждения большого сосуда. Слава Богу, обошлось! Зашил его рассеченную рану, поставил укол, перевязал. Жить будет! Перешел к старому купцу! Тут, оказывается, дело серьезнее! Рядом лужа блевотины, что говорит о том, что у пострадавшего минимум сотрясение мозга. Все равно, зашил ему рассеченную голову, и порекомендовал его друзьям и родным завтра пригласить лекаря, сказав диагноз — сотрясение мозга. Всех пострадавших вынесли из ресторана в фойе, дабы не мешать гулять остальным гостям. Я вернулся и отдал сумку с лекарством и перевязочным материалом начальнику охраны. Рюмка с коньяком стояла уже налитая, и оба Адышевы, усиленные бабами, пытались меня споить. Вырвавшись от них, поднялся к царю, который с увлечением смотрел сериал про «Тарзана».

— Слушай, князь! Хочу такое же заведение! Сколько будет стоить, проси! А не то отберу, обижайся потом — не обижайся.

— Я ведь, царь-батюшка и так не обижаюсь, и отдаю тебе хоть одну, хоть две комнаты. Владей! Ну, отберешь ты у меня все, я уйду, и не будет у тебя ни ансамбля, который тебе нравится, ни фильмов, ни вкусных обедов — ничего! И что ты добьешься? Снова — ничего! А так у тебя все работает! Есть бабы, вкусный стол, фильмы и деньги — все! И ты ни во что не встреваешь, все работает само! Без тебя! Запусти в этот механизм дурака, и он все испортит!

— Это кто дурак? — нахмурился царь, и борода его обиженно задрожала.

— Да ты, батюшка-царь! Зачем же губить курицу, которая несет тебе золотые яйца? Ты лучше отправь сюда богатых купцов, пускай посмотрят, да делают также в Москве. Чем-то я им помогу за копейку малую, а в чем-то просто посоветую, как сделать! — осадил я Ивана Васильевича.

— Ладно, князь, не кипятись! Никто у тебя отбирать ничего не собирается! Только дураком больше меня не называй! Хоть я и обязан тебе многим, но могу и обидеться!

В номер вошла царица, после появления Ивана Васильевича она как будто расцвела, улыбка не сходила с ее лица, делая ее еще красивее. Она подошла ко мне и вновь меня поблагодарила за излечение царя, и за его доставку в Рязань.

— Хотела бы узнать, Андрей Иванович, где Вы купили такие красивые наряды для ансамбля? В них только царицам ходить! — спросила она.

— Шили в моем ателье золотошвейки, могу Вас с царем туда сводить! Как только будете готовы, сразу же отправимся.

Анастасия Романовна пошла к царю, упрашивая его съездить с ней в ателье, тот для вида поломался, так как не досмотрел кино, но когда я сказал, что вечером его для царя повторят, тут же согласился.

Перед ателье стояло несколько экипажей, в которых приехали жены уважаемых людей города. Я вошел в зал первым и, как всегда, громко объявил, что приехали царь и царица всея Руси. Все склонились в поклоне. Я подвел царственных особ к управляющей с просьбой все показать и рассказать. И когда они ушли осматривать швейные мастерские, попросил посетительниц немного потерпеть, так как царица хочет заказать себе праздничное платье, что сразу же подняло мое ателье на вершину славы и известности, так как я был уверен, что сегодня же весь город будет знать, что тут одевается сама царица. Чтобы уважаемые гости не скучали, я вынес вазы с шоколадными конфетами и угостил их, пригласив вечером вновь посетить кинозал и ресторан, где, возможно, будет и Иван Васильевич с супругой. Вновь будет играть ансамбль, и, возможно, вы увидите, в каких нарядах будет царица! (Это было, конечно, подло, использовать женское любопытство, но зато я был уверен на 100 %, что сегодня они будут в ресторане и кинозале вместе с мужьями). Кумушки тут же начали перешептываться, лакомясь конфетами. Ну, думаю, рыбка клюнула. Вскоре спустился царь и подошел ко мне:

— Хорошо у тебя все организовано, Андрей Иванович, даже, как их называют, манекены есть, сразу видно, как будет выглядеть одежда, я уж не говорю о машинах, которые сами шьют, и твоих мастерицах — рукодельницах. Анастасия Романовна там меряет и заказывает кучу нарядов, я такой счастливой ее давно не видел! Спасибо тебе, князь! — он говорил, а кумушки, затихнув, ловили каждое его слово.

Да, это был лучший мой рекламный ход. Прикинув, что все примерки займут не менее двух часов, я предложил царю отобедать в ресторане, а когда Анастасия Романовна закончит, карета привезет ее в ресторан. Охрану ей я дам, так что никто не обидит государыню. Убедил, тем более, желудок у царя не болел, и он хотел все испробовать, а не просто кашки всякие.

Обед прошел спокойно, так как я распорядился охране не пропускать в ресторан желающих отобедать, дабы не портить царю настроение. Через час подъехала карета с охраной, откуда вышла царица, за ней несли плетеный сундук с нарядами, выбранными Анастасией Романовной. Вся процессия поднялась в номер царицы. Вскоре она, переодевшись, присоединилась к нам в новом наряде, достойном царицы. Оценив наряд и восхитившись красотой Анастасии Романовны, мы продолжили с царем разрабатывать план военного похода на Ливонию и Великое княжество Литовское, так как явная угроза объединения их с Польшей и Турцией существовала, и этот «домоклов меч» постоянно угрожал нам с Запада. Этот гнойник надо было не лечить, а вскрывать. Вот я и посоветовал до весны подтянуть войска к границе, собрать мощный кулак для разгрома Великого княжества Литовского с выходом на границы Речи Посполитой (Польши) и Ливонии (Ливонский орден). Для этой цели предложил сформировать две армии, укомплектованные пушками, пищалями, тяжелой конницей. Одной будет руководить Иван Михайлович Хворостинин, а другой — князь Андрей Михайлович Курбский. От царского имени Главнокомандующим над этими армиями попросил поставить меня.

Откушав, царица от нашихразговоров заскучала, так как ни песен, ни посетителей не было, и она, потеребив царя за рукав, отпросилась обратно в номер. Царь, поняв, что засиделись мы с ним долго, отправился вместе с царицей досматривать «Тарзана».

Я же поднялся к Алексею Адышеву, и мы начали обсуждать Ливонскую военную компанию. Порешили к весте сосредоточить войска Ивана Михайловича Хворостинина в Сафонова, что почти в 100 км от Смоленска. А войска князя Курбского размещаются в 60 км южнее, в Ельне. По моему приказу весной они одновременно переходят границу и охватывают крепость Смоленск. Мои ладьи блокирую город со стороны Днепра, высаживая десант и ведя огонь из пушек по крепостным стенам. Новые пушки 45 мм разбивают крепостные ворота и уничтожают орудия на стенах, после чего войска врываются в город. Автоматчики и пулеметчики уничтожают вражеских стрелков на стенах и крышах домов, не давая им вести обстрел из луков и арбалетов.

Алексей Федорович предложил достать подробные сведения о наличии вооружения и войск от своих лазутчиков, находящихся в городе Смоленске.

— Узнайте, где находится запас пороха, без него нам их пушки не страшны. — заметил я.

— Узнать не сложно, труднее к нему подобраться будет! — заметил Адышев.

— Толпой трудно, а мне одному не сложно! Главное, знать, где они держат порох! — парировал я. — Тем более, если вы будете в этот момент отвлекать врага!

На том и порешили. С утра мои сотники начали готовиться к военной компании, гоняя воинов с большим усердием, предвосхищая выражение Суворова «тяжело в учении — легко в бою». Была заранее построена стена, которую они поочередно штурмовали, другая половина воинов, наоборот, защищала стену. На другой день они менялись. На эти представления собирался почти весь город, посмотреть, как взрослые мужи играют в войнушку, колотя друг друга деревянными мечами. Шишек и рассеченных лбов хватало, от увечий, правда, Бог миловал, ну, а разбитые носы не считались за рану, но воин из игры выходил. Отработав рукопашный бой и взятие крепости, переходили к учебным стрельбам из пушек и винтовок. Лучше всего получалась стрельба из винтовок, так как все воины набирались из бывших охотников-следопытов, так что за триста метров в фигуру человека попадали все, в голову — половина. А вот на расстоянии 500 метров — всего три десятка с небольшим. Вот их я и определил в снайперы, выдав им по новой снайперской винтовке. Теперь дальность поражения увеличилась до 800 метров. Труднее было им определять расстояние до цели поражения, чтобы изменить целик[32], который надо было вращать винтом, подымая или опуская, в зависимости от расстояния. Все же научил их и этому, даже скорость ветра стали учитывать при выстреле. К весне я получил отличный взвод снайперов, которые могли часами лежать, затаившись, выслеживая цель и поражая ее с одного выстрела. Научил их подлому приему — стрелять врагу в колено. Тот падает и зовет на помощь, подбегающих солдат точно так же ранят в ногу. Убивать не надо, главное, вывести солдат из строя. Для их доставки на лечение будут задействованы от двух до четырех человек на одного раненого. Ранил десяток — двадцать, а то и сорок человек уже не воюют, а собирают кричащих от боли раненых. Кстати, это очень действует на противника, ему не хочется вот так же корчиться от страшных болей и истекать кровью, валяясь на земле, в грязи. Поэтому я и учил своих солдат, что не обязательно убивать, главное, вывести из строя как можно больше воинов противника, а убивать надо их командиров, без которых войско — это неорганизованное стадо, которое в растерянности, и от малейшей паники ударяется в бегство. На эти учения приходил и Иван Васильевич, слушая мои наставления воинам, опосля высказывая мне, что я выдаю государственные секреты, как надо вести войну. Я же со смехом убеждал его, что ничего они с этими секретами не смогут сделать, нет у них такого оружия, а пищали прицельно бьют не более, чем на двести метров.

Весь день у меня был расписан по минутам, утром в 8 часов учения с войском, в 10–30 — ателье, проверка и разговор с управляющей, в 11–00 — ресторан, гостиница — решаю проблемы с доставкой продуктов, утверждаю меню. В гостинице распределяю места, так как очередь из купцов, которые прослышали про царские палаты с фильмами, хорошими винами и мороженым из собственного морозильника, была на неделю вперед. Некоторые были согласны платить двойную цену и пожить как царь с царицей. Думаю переделать в люксовые номера и вторую половину гостиницы. Надо всего лишь завести телевизоры и холодильники. В 12–00 — обед с царем и царицей в ресторане, где прослушать репертуар моих музыкантов, обсудить их наряды, которые шьют им в моем ателье. Посмотреть, как выучили они моих молодых ребят и девушек. Кстати, Екатерина оказалось, не только певица, но и отличный хореограф, научившая моих девушек в русских сарафанах и кокошниках красиво исполнять танцы на сцене, это и классические хороводы, когда девушки как бы плывут по сцене, и подтанцовки к песням. Одним словом, «лепота», да и только. В этот раз пока мы кушали, ансамбль исполнил песни «Виновата ли я», «Говорила мама мне про любовь обманную», казацкую песню «Узенький проулочек», и еще несколько. Пели молодые парни и девушки, которых они обучали, свежими голосами хорошо спели, подыгрывая себе на инструментах. Главное, царь и царица остались довольные и от блюд, и от «духовной» пищи. Решили вечером зайти на представление еще раз. После обеда съездил к себе в деревню, там тоже работы много накопилось. Вот так до самого вечера и крутился.

* * *
— Пора нам, Андрей Иванович, и в Москву, как бы заговор не созрел, пока меня нет в столице! — промолвил вечером царь после ужина в ресторане. — И Алексея Федоровича я забираю с собой, нечего ему тут прохлаждаться, хватит с тебя и воеводы. — усмехнулся он и вдруг неожиданно обнял меня и прошептал тихо — Спасибо тебе за все, главное, что спас меня от злобы лютой! И за царицу поклон тебе до земли! Что надо будет — проси, мы должники пред тобой!.

Смахнув неожиданно откуда-то взявшуюся слезинку, я прочувствованно сказал:

— Тебе спасибо, Иван Васильевич, что не держишь зла за удар, просто я боялся за царицу!

— Не держу зла, ты правильно сделал, что остановил меня, все как в тумане было! Помню только злость лютую на всех, как будто выжгла она у меня сердце и разум! А когда пришел в себя, одна только кровь, ни царицы, ни тебя, ни Адышева. Как было тяжело одному, друзей нет, одни кругом подхалимы, сплетники да негодяи, опереться не на кого. Буду сейчас бороться с тем, что сам и породил, — опричниной. Верно говорят, если Бог кого хочет наказать, Он лишает того разума. Вот и меня Бог решил видно наказать, если дал мне возможность создать это отродье дьявола — этих опричников. Скольких достойных людей они погубили, разграбили. Сколько деревень сожгли, не счесть! Я ведь и на Рязань войско отправлял, да видно не дошли… — с облегчением вздохнул он.

— Не успели они дойти, разгромили мы их. Опричников уничтожили, а простых воинов не тронули, отправили обратно, сейчас уже, наверное, в Москве. — обрадовал я царя.

— Слава Всевышнему! Услышал, наконец, мои молитвы! — перекрестился царь. — Я ведь, Андрей Иванович, тоже боролся с Ливонией. Как кость в горле они у меня, торговать на дают с другими странами. Нарва дерет три шкуры за посредничество, Ганзейский союз ставит палки в колеса, дабы мы не торговали напрямую с западными странами. Чтобы облегчить участь торговых людишек, я распорядился прямо напротив Нарвы заложить крепость — город Юрьев, прозванный народом Иван-город (в дальнейшем был назван Дерпт (Тарту) — прим. автора.]. Построили пристань, и торговля успешно пошла в ущерб Нарве. Наши везли на продажу мед, пеньку, смолу, канаты, лен и прочее, обратно — цветные металлы, лекарства и технологии. Это не понравилось шведам, вскоре Юрьев был захвачен и переименован в г. Дерпт. Опять нас отрезали от выхода в море и торговли с другими странами. Пытался воевать с ними, но против нескольких государств Русь не готова воевать. А там за Ливонию встали и Речь Посполитая (Польша), и Швеция, и Дания, и Великое Литовское Княжество. Захватил несколько городов, но потом пришлось отступать. Вот теперь надеюсь, что ты вернешь величие Руси. Какие надо подпишу Указы, главное, чтобы они помогли встать Руси на ноги и выйти в море. Я ведь даже своих каперов нанял, а то шведы и датчане топили наши корабли. — усмехнулся царь, вспомнив гневное послание шведского короля о потопленных и разграбленных кораблях русскими каперами.

В обед царский обоз тронулся, окруженный хорошо вооруженной охраной. Стрельцы в красных кафтанах, вооруженные пищалями и алебардами, под музыку шагали за каретой царя. На санях везли несколько пушек. В подарок царю я все ж загрузил генератор, телевизор и видеоплеер с дисками фильмов и сказок, а также холодильник и ящик мороженого. Главное, я дал ему одного из своих обученных пацанов, который знал всю эту технику и умел ее запускать. Царь пообещал устроить его хорошо, то есть возьмет его на полное довольствие, а раз в год будет отпускать его сюда, чтобы пополнить запасы бензина, масла и фильмов. Я сказал, что весной сам заеду, по пути на войну. На прощание царь меня обнял, а царица поцеловала в щеку и вытерла глаза платочком. Собравшийся на площади народ плакал, провожая царя. Восторженные крики «Слава!» перемешались с колокольным боем, ржанием лошадей, отрывистыми командами сотников, и вот колонна тронулась. Рядом с марширующими воинами бежали ребятишки, что-то радостно крича. Из царской кареты рука с платочком махала им в ответ. Постепенно шум стихал вместе с удаляющимся царским обозом. Народ начал расходиться, обсуждая отъезд царя, и, между делом, меня, обласканного им. Купцы, увидев меня, кланялись. Теперь я мог в легкую начать любое дело, деньги бы нашлись быстро. Хватило бы моего слова и фамилии, репутация у меня возросла до небес. А почему бы мне не сделать до весны первый в этом мире танк, правда, на колесном ходу. Сварщики у меня есть, надо всего лишь листовое железо, шасси от КАМАЗа и что-нибудь огнеопасное и смертоносное. Надо слетать в будущее, в конфликтную зону, авось что-нибудь и притащу оттуда. Ну, и как поется в песне у Высоцкого, «я, если что решил, то выпью обязательно…», так и я, решил — и в первую же ночь перенесся в бункер, где затарился и камешками с золотом, и валютой. Теперь в 2000 год в Тюмень. Раннее утро. Поскрипывает под ногами снег. Изредка проносятся машины. Мне же нужна информация о событиях, произошедших за это время. Блин, можно же спросить «Хранителя»! Ответ прозвучал банально просто:

— Скачай информацию с носителя этой информации, то есть с человека.

— А это ему не повредит?

Ответ вновь лаконичный и ехидный:

— А грампластинке разве вредит считываемая информация?

Надо искать такого информатора, лучше, конечно, не «бича» или «бомжа». Вскоре такой нашелся. Интеллигентного вида мужик, в очках, с дипломатом и в галстуке, переходил ушицу в моем направлении. Поравнявшись с ним, я повернул браслет и прикоснулся к его руке, приказав ему: «Исполнять мои команды!». Он тут же замер, ожидая моего приказа. «Иди за мной!» — и он послушно пошел ко мне в дачный домик. Прикоснувшись к его вискам ладонями, я стал выбирать нужную информацию. Овладел немецким языком, который мужик знал в совершенстве, так как был учителем. Овладел компьютерными знаниями, то есть стал «юзером», узнал об афганской и чеченской войнах, о распаде СССР и многое еще, что случилось за эти двадцать лет. Узнал о бандитских девяностых, о продажности наших руководителей, в общем, о всем нелицеприятном, что случилось за эти годы. Сунул пачку баксов учителю в карман, и, приказав ему забыть обо мне, отправил его на работу, куда он спешил с утра, а сам, сделавшись невидимым, перенесся в 1996 год в г. Грозный.

Вся площадь перед железнодорожным вокзалом была забита сожженной техникой. Трупы уже убрали, но обагренный кровью снег, который не растаял от жара горевших танков и бронетранспортеров, еще выделялся алыми пятнами на черном асфальте. Где-то в центре звучали очереди из пулеметов, и ухали танковые пушки, здесь же стояла тишина, напряженная, готовая в любой момент взорваться выстрелом в спину. Где-то рядом хрустнули под сапогом осколки стекол, и из-за угла выглянул ствол автомата. Дуло хищно, как-бы принюхиваясь, походило из стороны в сторону, и показалось бородатое лицо с зеленой повязкой на голове. Из железнодорожного вокзала сухо щелкнул выстрел, и боевик, дернувшись, выронил автомат, заваливаясь всем телом на него. Из окон, заложенных мешками с песком, донеслись яростные крики на чеченском, из которых самые понятные слова были «шакал» и «шайтан». «Ложись!» — донеслось мне в голове. Я упал и отполз за угол. В том месте, где я стоял, раздался взрыв гранаты из РПГ. Осколки с визгом врезались в стену, осыпав меня кирпичной пылью. Из окон железнодорожного вокзала застучал крупнокалиберный пулемет, тяжелые пули рвали мешки с песком на окнах, не давая боевикам вести прицельный огонь. Над городом проносились тени вертолетов, высаживающих десант, где-то в центре. Трассирующие снаряды тянулись за вертолетами, кусая то одну машину, то другую. Вот один задымил и стал опускаться, вертясь вокруг оси, и, не долетев до земли, взорвался в воздухе. Остальные «нурсами» пытались подавить зенитную батарею, но вот еще один вертолет, дымя, стал снижаться, пытаясь уйти на бреющем от жалящих его трассирующих снарядов, но, задев винтами девятиэтажку, рухнул, объятый пламенем. Остальная группа, израсходовав реактивные снаряды, вернулась обратно на аэродром, потеряв безвозвратно три боевых вертолета. Заметив, откуда стреляли по ним, я направился туда, подобрав автомат убитого чеченца и сняв с него разгрузку с запасными магазинами и гранатами. Одну из гранат я положил под труп убитого, выдернув предварительно кольцо из нее. Ждать долго не пришлось, двое молодых чеченцев попытались занести тело в здание, но взрыв гранаты оборвал их усилия. К одному мертвяку добавились еще двое. Боевики, не поняв, что случилось, вновь открыли огонь по вокзалу. Ответ последовал тут же.

— Ну, какие вы все горячие! Каждому охота оставить за собой последнее слово! — сплевывая цементную и кирпичную пыль, проворчал я, отползая за сгоревший танк.

Так, где ползком, где перебежками, я выбрался из зоны перестрелки. Где же зенитная батарея? Вроде, по замеченному месту должна быть где-то рядом. Решил срезать через дворы и услышал женские крики о помощи на русском языке. Рванул внутрь здания, откуда слышались крики. Почти сразу же наткнулся на труп пожилого мужчины с перерезанным горлом, который лежал на площадке лестничного пролета. Рядом с ним валялись два боевика, которых он успел застрелить из своей двустволки. Перезарядить ружье он уже не успел. Из квартиры доносились удары и крики женщины. Я вошел в приоткрытую дверь. Два отморозка кавказской национальности пытали женщину, требуя от нее деньги и ценности. Один бил ее резиновой дубинкой, а другой разогревал утюг, поплевывая на его подошву. Женщина, по-видимому, жена убитого, потеряла от боли сознание, и тот, что с дубинкой, пошел на кухню за водой, чтобы привести ее в чувство. Я подошел сзади к бандиту с утюгом и резко, рывком, свернул ему шею. Тело обмякло, и я оттащил его в спальню. Вошел второй с ковшом воды, отпив немного, он начал лить ее на лицо жертвы. Так он и умер с улыбкой садиста на лице, когда мой нож вошел ему под левую лопатку. Женщина смотрела широко раскрытыми глазами на то, как неожиданно умер ее мучитель.

Развязав женщину, я, так и не показавшись ей, пошел искать зенитную батарею. Зайдя еще в одну квартиру, я почувствовал тошнотворный запах смерти. Вся семья, как видно, русские, была вырезана. Перед этим их пытали, у мужчины были размозжены пальцы на руках и ногах, на лице так и застыла гримаса боли. Молодую женщину перед смертью изнасиловали, а потом отрезали груди. В кроватке в луже крови лежал труп младенца. На стене кровью с ошибками было написано: «Всех русских вырежем! Аллах акбар!». Дальше я не пошел смотреть квартиры, меня переполняла злоба, которой не хватало вначале. Увидел из окна группу из пяти чеченцев, хорошо вооруженных, со снайперскими винтовками с глушителями иностранного производства и гранатометом РПГ-7 с запасом зарядов. Решил присвоить все «богатство» этих бандитов. Боевики направлялись в сторону железнодорожного вокзала, осторожно перебегая открытые места. Заднего я резанул по горлу лезвием, придерживая, чтобы не загремело оружие об асфальт. Группа как раз скрылась за очередным поворотом и не видела потерю бойца. Забрав снайперскую винтовку и патроны к ней, я догнал группу и в упор из автомата расстрелял их. Кругом и так гремели выстрелы, и никто не обратил внимания на мою очередь. Забрав оружие, я зашел в открытый подъезд, чтобы с высоты здания осмотреть окрестности. Поднявшись на крышу девятиэтажки, я увидел двух чеченских снайперов, которые изредка постреливали в сторону вокзала. Прирезал их обоих, как и они нас режут, ножом по горлу. На ложе винтовки было у одного из них двадцать семь насечек, столько он убил наших парней. Решил проредить и я их, взяв одну из винтовок, начал искать снайперов. Вскоре обнаружил их, чуть ли не в каждом здании рядом с вокзалом сидели группы боевиков. Начал отстрел снайперов, что тут началось! После каждого удачного выстрела боевики открывали ответный огонь по вокзалу, думая, что стреляют оттуда. Наши парни открывали ответный огонь, подавляя огневые точки чеченцев. По мере безвозвратного убывания бойцов, чеченцы уменьшили обстрел, но все-равно изредка огрызались.

Услышав за спиной голоса и шаги, я оглянулся. По крыше безбоязненно шли два боевика, по-видимому, смена. Я обошел их сзади и нанес одному удар прикладом по голове, а второго просто столкнул с крыши, его дикий вопль ужаса оборвался ударом об асфальт. Первый пошевелился и застонал. Я связал ему руки и сделался видимым, а то как же допрашивать, если враг тебя не видит, а значит, и не боится. Обшарил его, за поясом нашел старый добрый «ТТ», в карманах запасные обоймы и две гранаты. Снайперка у меня уже есть, снял с этой оптику, пригодится еще. Хороший нож тоже забрал, ну а как без оружия проживешь, когда все только и думают, как разгромить Русь! Разграбить и поработить народ! Наконец боевик очнулся и уставился на меня ненавидящим взглядом:

— Шакал! — прохрипел он сиплым голосом и сплюнул в мою сторону.

У ударил ему ногой по голени, знаю, что это очень болезненно, но чтобы всякая пакость плевала в меня, это я не терплю. Он взвыл от боли, что-то крича или ругаясь по-чеченски. Дождавшись, когда он успокоится, я спросил, из какого он отряда, где они прячутся, кто командует? Ну и сопутствующие вопросы: сколько их, какое вооружение??? В ответ лишь ругань и вой, когда я его бил. Бесполезный труд! Пришлось сканировать его мозг. Это была помойка фанатика, тут и пытки, и убийства наших парней и мирных жителей, изнасилования и прочая пакость. Все же в его обкуренных марихуаной мозгах я выбрал кой-какую информацию. Отряд был под командованием Умара Давлетова, численность достигала восьмидесяти человек, имелась и бронетехника, среди них две «Шилки» ЗСУ-23-4 (зенитная самоходная установка). Даже расположение техники и складов боеприпасов и оружия я скачал из пьяной головы бандита. Больше он мне был не нужен, и я его «отпустил» так же, как и первого бандита, с крыши на землю. Также снял прицелы со снайперских винтовок, пригодятся в 16 веке. Ну, а мне пора уничтожить зенитные установки, которые мешают высадить десант наших ребят. В голове у меня, как в навигаторе, был проложен маршрут, разве только голоса не хватает: «Через двести метров поверните налево!» для полного соответствия с ним. Сделался вновь невидимым, я как-никак нес кучу оружия. Приметив сгоревший БТР с распахнутыми дверями, сложил туда свои трофеи, прикрыв их грязными тряпками, листами картонных коробок и прочим мусором. Закрыв дверцы у БТР, с винтовкой наперевес и гранатометом за спиной, я направился в сторону нахождения зенитных установок. Где-то здесь недалеко находились эти опасные машины. Вдруг из-за переулка, дымя солярой и натужно рыча, показались две ЗСУ-23-4 «Шилка». Созданные еще в 1964 году, эти машины наводили ужас на противника. Недаром душманы прозвали их «шайтан-арба». Четыре орудийных ствола хищно смотрели в небо. «Шилку» мы изучали в армии, так как она была в ВДВ с середины шестидесятых годов, поэтому я и не удивился таким потерям вертолетчиков. Тем более надо было машины их уничтожить. Видя, что они меняют позиции, я направился за ними. Метров через двести они заехали во двор то ли школы, то ли больницы. Двое боевиков из каждой машины побежали к главному входу и стали носить зарядные ящики со снарядами, пополняя боезапас. Дождавшись, когда они оба забегут в подвал, где хранились боеприпасы, я выстрелом из гранатомета помог им отправиться на небеса. Взрыв боеприпасов, разнес полздания, лишив боевиков боезапасов. Одну из ЗСУ-23-4 опрокинуло взрывом (она находилась рядом с эпицентром), хорошо, что я находился на приличном расстоянии и то меня слегка оглушило. Двое боевиков вылезли из второй машины, чтобы помочь своим, но я их срезал автоматной очередью. Осталось разобраться с экипажем из первой машины. Постучал по люку и предложил сдаться. «А в ответ тишина…». Сказал, что кину гранату, только тогда откинулся люк, и оттуда вылезли двое, с разбитыми лицами, но живые. Не видя меня, они в страхе оглядывались. Чтобы не рисковать, вырубил их и стал загружать боеприпасы теперь уже в мою «Шилку». Ящики привязывал даже на броню. Залил полные баки горючим, привязав канистры, так же поверх брони, и со словами Гагарина «Поехали!» перенесся в Рязань, на свою опушку. Мотор взревел, и я поехал к крепостным воротам. Теперь я знал, что с этим оружием мы осилим всех врагов. Увидев меня, ведущего такого монстра, народ столпился на улицах. Мои воины, знающие уже, что такое трактора и автомобили более сдержанно смотрели на «Шилку». Лишь воеводу снедало любопытство, что это за фрукт. Пришлось его везти в лес и показать стрельбы. Ошарашенный увиденным, он только спросил, где я достал такое чудо, и, узнав, что я украл ее у англичан, он успокоился. Англичане были давние враги, и их достижения, будучи украденными у них, считались доблестью.

Набрал экипаж, где был водитель, умеющий водить ГАЗ-66, тут принцип тот же, поэтому учить никого не пришлось. Отличного стрелка научил стрелять из орудий «Шилки», на что ушло почти тысяча снарядов, но зато снайпер у меня был от Бога, разносил в пух и прах все, на что я указывал. Вот орудийный расчет — миг, и на месте его дым, пламя и пустота. Сделали мишени пушек и фигуры солдат на стене крепости. Всего лишь очередь из четырех стволов — и нет пушек, манекенов, да и части стены тоже. Командиром поставил молодого десятника, что стал ухаживать за моей Ладой. Парень неглупый, главное, рисковый и в меру наглый. Ну, и цену себе знает, коль не боится меня. Сказал ему, коль возьмет Смоленск — выдам за него Ладу, да еще и приданое дам. Окрылился парень, и так был исполнительный, а теперь вообще экипаж загонял. Привез им шлемофоны, и комбинезоны черные, так теперь и ходят, важные! Только у них такая одежда. Шофера тоже стали делать намеки, что и им нужны комбинезоны такие. Пообещал через месяц, пусть побалуются. Как-никак, а первопроходцы, кость белая, кровь голубая. Их у меня мало, беречь надо. Привез металл листовой 4 мм. Сварные сделали мне на двух Т-16 (трактора, с передним кузовом) защиту из стальных листов, установив по два пулемета МГ-34. Сверху прикрыли откидными металлическими створками от стрел. Лобовое стекло и бока прикрыли металлические жалюзи. Радиатор прикрывал металлический щит в виде лопаты, который отбрасывал препятствия с пути трактора. Защита усилила вес машины, но скорость 15–20 км была гарантирована. На дно кузова был постелен влажный мох, дабы не загорелся от горячих гильз, и два пулеметчика обеспечивали скорострельность машины. Тракторист был вооружен автоматом, и в случае чего мог поддержать пулеметчиков огнем через форточку. Ни пулей, ни стрелой, ни копьем мой танк было не взять. Разве что ядром из пушки, ну это еще в него надо было попасть. Подготовив машины и экипажи, мы начали генеральные сборы. Как-никак, уже была весна, и реки начали вскрываться. Погрузились на ладьи, загрузив машины и трактора с запасом горючего, и вышли на Оку, затем шкиперы направили корабли в Жиздру, оттуда в Угру, Десну и в Днепр. В Сафоново мы выгрузились, нужно было ждать прибытия основного войска. Пока же слетал на дельтаплане и осмотрел окрестности Смоленска с высоты 500 метров. Прикинул живым глазом, как и где штурмовать. Ощутил посвист стрел на излете. Метнул вниз пару гранат, еще больше их разозлил, некоторые стрелы застучали по днищу кабины. Полетел обратно, не было у меня пока желания штурмовать их в одиночку. То, что враг готовился к обороне, было видно невооруженным взглядом. Улицы, идущие от крепостных ворот, были перекрыты баррикадами из бревен, телег и прочего хлама. Ворота также закладывались камнем и бревнами. На самые опасные, по их мнению, места стягивались пушки и катапульты. Крестьяне из окрестностей шли под защиту городских стен, гнали скот, везли продукты и свое имущество. Толпы собранных рабочих углубляли ров перед стеной, другие таскали на стены камни, бревна, смолу.

Город кипел как муравейник. Все куда-то бежали, что-то тащили. Суета сует. Я вернулся к себе на базу, где уже выгрузили всю технику с кораблей. Приказал быть готовыми к выступлению в любую минуту, как только подойдут войска. Пока же можно побеспокоить ляхов изнутри Смоленска.

Вечером, выставив часовых, я обошел лагерь, проверяя уровень безопасности. Дальние дозоры стояли в километре от лагеря, вслушиваясь в звуки весенней степи. Где-то пели в кустах соловьи, стрекотали кузнечики, и запах цветущих трав, казалось, одурманивал все вокруг.

Оставив за себя сотника, я перенесся к стенам Смоленска. Вокруг кипела жизнь, горели костры, освещая стены Смоленского Кремля. Повсюду ходили вооруженные стражники, отбрасывая большие черные тени от костров на стены. Слышались стук топоров, крики рабочих. Казалось, что работа ни на минуту не останавливается.

Никем не замеченный, я проник в город, чем дальше я углублялся от стен Кремля, тем народу становилось меньше. Вот и харчевня, которую мне описал Адышев. Здесь я должен обменять мешочек с золотом на план укреплений Смоленской крепости. Предчувствие опасности вновь посетило меня, и я не стал заходить, как все, через дверь, а прошел сквозь стену. Вид изнутри позабавил меня, над входом под потолком была натянута сеть, которая должна была накрыть меня, когда я зайду. Двое стражников стояли у дверей, а десятка полтора сидели за столами и уничтожали запасы спиртного у хозяина харчевни, который сидел связанный с заткнутым ртом возле камина. Там же невысокий лысоватый мужик в кожаном фартуке грел на углях инструменты палача. Вот на них и смотрел хозяин харчевни, выпучив от страха глаза.

Приказав через браслет всем спать, я выкрал спящего хозяина и поднялся с ним в номер на второй этаж. Развязав его, я вновь сделался видимым и разбудил его. Когда он осмысленно начал осматриваться, я спросил, где план крепости? Он вначале отшатнулся от меня, но звон монет оказался сильнее страха, и он показал мне тайник в ножке табурета, где была засунута свернутая в трубочку бумага. Передав ему мешочек с золотом, я стал обладателем карты — плана крепости, где были обозначены башки: Главная проезжая башня — Фроловская, через которую шел Московский тракт, второй по значению и укрепленности была Молоховская башня, открывавшая дорогу на Киев, семь дополнительных воротных башен (Лазаревская, Крылошевская, Авраамиевская, Никольская, Копытенская, Пятницкая и Воскресенская) были сделаны попроще и не имели того значения, как первые две. Порох хранился в Гранатовитой башне, которая охранялась очень сильно днем и ночью. Ключ от нее, по словам хозяина харчевни, был только у воеводы, и только он мог вместе с ключом дать разрешение на получение пороха.

Отпустив хозяина, который, собрав все свои ценности, плюнув на харчевню (все ж жизнь дороже), пустился в бега. Я же, раздев стражников догола, сбросил на них сеть, дабы они «повеселились», распутываясь из нее, после чего, распахнув двери харчевни, стал зазывать на дармовщину редких прохожих. Видя, что народ не идет, выкатил бочку виноградного вина и стал угощать их на улице. Вскоре народ, распробовав, стал более активный, и вот уже в сгустившихся сумерках послышались первые звуки песен. Пора смываться, пока не пришла стража. Отойдя в тень, я повернул браслет, делаясь невидимым, и направился к Гранатовитой башне, где должен быть пороховой склад. Попросив у Сварога ночное зрение как у кошки, я стал видеть не хуже, чем днем. Караульных на подступах башни я увидел значительно раньше, чем бы они услышали мои шаги. Двое стражников, опираясь на алебарды, стояли у стены дома и о чем-то тихо разговаривали. Это была мирная картина, так что я не стал их трогать, а, тихо ступая по булыжной мостовой, «просочился» внутрь башни. Каменная лестница уводила меня вниз, где рядом с тяжелой железной дверью, закрытой на огромный замок, стояли еще два стражника. Два факела освещали их суровые бородатые лица. Миновав эту дверь, я оказался в огромном каменном зале, заставленном бочками с порохом. Пороха было очень много, как бы не взлетел на воздух весь Смоленск. Ну, да ладно! Лес рубят, щепки летят! С собой у меня было две гранаты Ф-1, решил сделать ловушку из них. Вскрыв один из бочонков с порохом, я насыпал густую дорожку пороха от дверей до бочек, где вывалил все остатки пороха из бочонка на них. Закрепив гранаты, я привязал к двери веревку, которая при открывании выдергивала чеку. Сделав пакость, я благополучно покинул город и снова оказался на берегу Днепра.

Через два дня подошел с войском Иван Михайлович Хворостинин, и вот, отправив голубей в Ельню, князю Курбскому, чтобы выступал одновременно с нами, мы тронулись в поход.

Через сутки мы были под стенами Смоленска, со стороны Днепра гремели пушки и очереди из пулеметов, выкашивая защитников города. Это подошли мои ладьи и отвлекали внимание и часть сил на себя. В ответ стены окутались белым дымом, это отвечали пушки крепости. Мои броневые машины подошли на 400–500 метров к главной башне «Фроловской» и открыли ожесточенный огонь. «Шилка» из четырех стволов выкашивала и пушки, и расчеты, обслуживающие их. Пламя разрывов подымалось там, где проходила очередь из 23 мм снарядов. Крошился кирпич от взрывов, увеличивая число убитых и раненых его осколками. В ужасе защитники бежали со стен, спасаясь от «шайтан-арбы». Расчеты сорокапяток (пушка 45 мм) били по воротам, разбивая навесы, и в этот момент раздался страшный грохот, вздрогнула земля, взметая большую часть стены, башни. Все заволокло пылью и дымом. Грохот стих, лишь раздавались в поднятом взрывом сумраке крики раненых кирпичами людей и ржанье лошадей. Постепенно пыль осела, открыв взору примерно стометровую воронку от арсенала поляков. Город горел, ни о каком сопротивлении разговора уже не было. Мои бойцы быстро проникли через взорванную стену и открыли ворота. Город пострадал сильно, кругом валялись убитые и обожженные враги, даже наши бойцы пострадали от летящих осколков кирпича. Убитых, правда, не было, но с переломами подходили к санитарам, которых возглавил мой ученик Данила.

Отправив вперед своих десантников, я, сидя на броне «Шилки» тихо ехал посреди колонны, когда до меня достиг голос «Хранителя»:

— Тебе пора за амулетом Велеса, он обнаружился!

И тут, проезжая в центральные ворота, на меня обрушился кусок из нескольких кирпичей. Яркая вспышка и снова боль. Кровь на губах, вокруг темнота и тишина. Голова раскалывается от боли, не могу пошевелиться! Пить, как хочется пить!


КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ


Мои Дорогие читатели:

В третьей книге, князь попадает в 1941 год, когда немцы вероломно напали на нашу страну. Обладая силой Сварога, он собирает возле себя окруженцев и начинает беспощадную борьбу с врагами. Много приключений ожидает его впереди, прежде чем он отнимет амулет Велеса у Чернобога. С отзывами можете обращаться на электронную почту: snm-72@mail.ru

Примечания

1

Яму для слива нечистот — прим. автора.

(обратно)

2

Шпиков — прим. автора.

(обратно)

3

Оппозиция, враждебно настроенная против власти — прим. автора.

(обратно)

4

Колок — небольшой островок леса, — прим. автора.

(обратно)

5

500 — прим. автора.

(обратно)

6

1 сажень 70 см — прим. автора.

(обратно)

7

Огнеупорный кирпич, делается из глинозема, выдерживает температуру до 180 °C — прим. автора.

(обратно)

8

Обрюзгший человек с большим животом — прим. автора.

(обратно)

9

Дурак от Бога, глупец, идиот — прим. автора.

(обратно)

10

Гуляки и повесы — прим. автора.

(обратно)

11

Лодыри — прим. автора.

(обратно)

12

Бездельники — прим. автора.

(обратно)

13

Бывшие в употреблении — прим. автора.

(обратно)

14

В древней Руси было слово «пошибание» — прим. автора.

(обратно)

15

Крестьяне часто сами себя продавали в рабство, «в закуп»; пока он не отработает эти деньги, хозяин полностью им располагает — прим. автора.

(обратно)

16

Стивенсон, «Вересковый мед»

(обратно)

17

Муэдзин — в исламе служитель мечети, призывающий мусульман на обязательную молитву (намаз) — прим. автора.

(обратно)

18

Горы Урала — прим. автора.

(обратно)

19

Договора на Руси раньше заключались устно, в присутствии свидетелей (видаков). Если договор устраивал обе стороны, хлопали друг друга по ладони. — прим. автора.

(обратно)

20

Деревне — прим. автора.

(обратно)

21

Кыдз Ол — сейчас Кизил, что означает с пермятского смешанный елово-березовый лес — прим. автора.

(обратно)

22

Общиной — прим. автора.

(обратно)

23

До сих пор это поле считается полем битвы войск Ивана IV и вотяков — прим. автора.

(обратно)

24

Братина — ковш в виде ладьи, украшенный головой коня, делали из глины, дерева, золота и проч. — прим. автора.

(обратно)

25

Толстый холст домашнего производства — прим. автора.

(обратно)

26

Одна бочка равнялась 25 ведрам или 250 литрам — прим. автора.

(обратно)

27

Захваченные пленники во время войны обращались в рабов, могли продаваться, дариться и обмениваться — прим. автора.

(обратно)

28

Розги — тонкие березовые прутья до 1 м длиной, перед экзекуцией часто смачивали в соленой воде, для лучшего эффекта — прим. автора.

(обратно)

29

Шапка из овечьей шерсти — прим. автора.

(обратно)

30

ВИП-клиент — с англ. уважаемый, богатый и значимый — прим. автора.

(обратно)

31

Вокально-инструментальный ансамбль — прим. автора.

(обратно)

32

Стальная планка с прямоугольной прорезью для корректировки прицеливания по горизонтали — прим. автора.

(обратно)

Оглавление

  • Глава 1. Воевода
  • Глава 2. Подсобное хозяйство
  • Глава 3. Нападение крымского хана. Сибирь
  • Глава 4. Царь. Ранение царицы
  • Глава 5. Опричники. Открытие кинотеатра
  • Глава 6. Поход на Смоленск
  • *** Примечания ***