Двое: я и моя тень (СИ) [AttaTroll] (fb2) читать онлайн

========== И пришёл Джокер. Вместо пролога ==========

— Стойте! Стойте!

Лизи неслась по коридору, растрёпанная, уставшая, но безгранично счастливая. Размахивала руками, смеясь и вскрикивая «Стойте! Придержите лифт!» Синий рюкзак за спиной болтался из стороны в сторону, в нём что-то шуршало, звенело, потрескивало.

Дверь лифта уже почти закрылась, но вставший в проём коричневый ботинок явился спасительной преградой между маленьким разочарованием от ожидания лифта и большим лучезарным счастьем, дополняющим лучший из лучших день. Лизи уже почти заскочила в лифт, как её окликнули:

— Лизи Новак! Какие новости, детка?

Молодой чернокожий парень спрыгнул с лестницы и обнял Лизи.

— Дюки, угадай, кто занял первое место в веломарафоне сегодня утром?

Лизи закатила глаза и расплылась в улыбке, приплясывая на месте.

Веломарафон! Сколько лет она шла к этой большой маленькой мечте? Шесть! И наконец семёрка принесла не абы какую удачу, а маленькую победу над собой, над соперниками и над городом.

Лизи сияла.

— И это ещё не всё! Меня перевели на четвёртый курс. Всё-ё, конец мучениям, теперь я супервумен, сдала все экзамены, ни одного не завалила. Представляешь?

Лизи поправила очки и выдохнула после тирады. Дюки хлопнул её по плечу и кивнул, одаривая ответной улыбкой:

— Да, детка! Сегодня определённо твой день!

— Мой,— согласилась Лизи.

День и правда выдался отличный. Лизи вложила немало сил, чтобы прийти первой на марафоне. Крутила педали как последний раз, как будто улепётывала от самого дьявола. И наконец-то всё не зря, и Готэм отсыпал немного везения в её карман. А университет — как ещё одна премия «Оскар» за последнюю неделю. Вторая вышка, как-никак, и Лизи гордилась этим и лелеяла мечту уехать из Готэма. В практичную Германию, хотя манерная Франция с привкусом круассанов по утрам тоже ничего.

— Поедете?

Лизи оглянулась и ойкнула. Она заболталась с Дюки и совсем забыла про «гроб на верёвочках». Подпирая двери, на неё сверху вниз глядел тот самый странный сосед, которого Лизи, если говорить честно, считала чудиком. Она видала пару раз, как он, выходя из лифта, устало плёлся до своей квартиры и хохотал. Бывало, что, кем-то избитый, шаркал, хлюпал кровавым носом и всё равно смеялся. Такой смех не так просто забыть. Боялась ли она? Поначалу да, а потом, со временем, привыкла к чудаковатости соседа. С кем не бывает? В Готэме ещё и не такое увидишь. Но вот что её удивляло, так это то, что, несмотря на заливистый смех, она никогда не видела Артура Флека весёлым. Если он хохотал, то взгляд его, полный ненависти и боли, блуждал по стенам, и выглядел при этом Артур так, будто вокруг него не стены и не соты квартир, а толща воды. И Артур в ней тонул. Наверное, так смотрели отчаявшиеся и погибающие люди. Когда Лизи думала об этом, её каждый раз передёргивало.

— Да, — неуверенно ответила Лизи, оглянулась на Дюки и махнула ему.

Она шагнула в коробку лифта, как в гробницу, и встала в углу. Что-то скрипнуло, ухнуло, ладно хоть не взорвалось, и лифт как-то особенно уныло и тяжело тронулся. Чёртов ящик всё время дрожал, что-то натужно скрипело, стучало, и Лизи даже успела попрощаться с жизнью.

— Ужасное здание, правда?

Он кивнул.

— Поздравляю, — скрипучий голос Артура нарушил атмосферу Сайлент Хилла.

— Спасибо, — улыбнулась Лизи.

— Я Артур.

Лизи кивнула.

— А я Лизи.

И вдруг несчастный «гроб на верёвочках» тряхнуло как следует, да так, что Лизи даже стукнулась затылком об стену и простонала, потирая ушибленное место. Но это ещё полбеды. С шишкой на голове вполне можно было ужиться, пара-тройка дней, вот и все мучения. Вторая половина озадачила Лизи куда больше. Она осталась наедине с мужчиной, которого всегда считала чудиком. Ну… Дела.

Она не помнила, о чём они разговаривали, язык развязался сам собой. Всё-таки Лизи обычно в карман за словом не лезла, это самое слово у неё всегда было припасено на все случаи жизни. Лизи бы и рада была помолчать сколько нужно, но природная болтливость требовала выхода наружу. А когда живот жалобно заурчал, будто там поселился очень грустный кит, Артур выгреб из карманов всё содержимое и нашёл среди бумажек и прочих мелочей небольшую шоколадку. Он охотно отдал её Лизи.

— Спасибо. Ну вот, голодная смерть мне теперь не страшна, — засмеялась Лизи.

Артур улыбнулся. Он что-то спрашивал про велосипеды, про марафон, рассказывал про свою маму, но Лизи толком ничего не запомнила. А когда маленькая стрелка часов перевалила за первый круг циферблата и в ногах окончательно не осталось никакой правды, Лизи бросила рюкзак на пол и плюхнулась на него. Вызволят ли их когда-нибудь отсюда? Где носит этих ремонтников, когда они так нужны? Артур опустился рядом, и Лизи почувствовала тепло его тела. Да уж, в «гробу» было прохладно, но озвучить мысль вслух она всё-таки поостереглась, потому что Артур наверняка захотел бы поделиться с ней своей курткой, а Лизи почувствовала бы себя не в своей тарелке.

Сначала они молчали и слушали, как поскрипывает лифт, как орут на этажах.

А потом они разговаривали, много и ни о чём. Лизи зачем-то рассуждала про германские языки, рассказывала про то, как измазалась в чёрной смазке, когда на днях слетела цепь на велосипеде. Какая она была чумазая! Артур слушал и не сводил с неё взгляда. Шутил, в основном не очень смешно, но Лизи ради приличия и чтобы не огорчать соседа, смеялась.

Она вытянула ноги и сдула упавшую на лицо прядь волос. Ждать вызволения всё невыносимее. Время тянулось, и мир вокруг остановился, замкнувшись в четырёх гробовых досках. Когда даже жить стало тоскливо, Лизи покачала головой и задорно пропела:

«Ob-la-di, ob-la-da, life goes on, bra

La-la, how the life goes on

Ob-la-di, ob-la-da, life goes on, bra

La-la, how the life goes on*».

Артур слушал её и тихонько подпевал.

Легче не стало, и чтобы заглушить накатывающую волну ненависти к «гробам», Лизи запела новую песню, барабаня пальцами в такт:

«We all live in a yellow submarine,

Yellow submarine, yellow submarine,

We all live in a yellow submarine,

Yellow submarine, yellow submarine**»

И когда казалось, что они застряли в этой чёртовой коробке до конца столетия и Лизи уже была готова петь похабные песни, из-за дверей послышался мужской голос:

— Эй, певица, ты там как? Спасать тебя или ещё концерт дашь?

Лизи вскочила как ошпаренная и подпрыгнула, забарабанив по двери:

— Мы ту-у-ут! Спасите нас, а то мы сойдём с ума и останемся тут жить, мы очень голодные!

Артур поднялся вслед за ней, и Лизи на радостях чмокнула его в щёку.

— Нас пришли спасать! Ура!

Она вся светилась, её заряда хватило бы, наверное, на весь город, если бы жители Готэма собрались возле дома. Но все лучи энергии и безграничной радости достались Артуру.

— Я была рада с вами познакомиться, — засмеялась она и пожала Артуру руку. — Вы классный. Удачи вам на работе и в шутках.

Артур пожал плечами:

— Меня вчера уволили.

— Оу, — стушевалась Лизи. — Тогда удачи вам в поиске новой. И хорошего вечера!

В коридор вышла одна из соседок, и Лизи со всех ног понеслась к ней, подскакивая на ходу, как будто это не ей двадцать пять, а какой-то другой Лизи. А этой хохотушке сегодня снова тринадцать, и жизнь прекрасна.

— Марта-а-а! Прикинь, я в этой коробке застряла! Жесть!

***

А потом жизнь по какой-то только ей ведомой причине решила, что на большую удачу надо сыпануть унижение, страх. Долгие ночи, полные слёз.

В дверь постучали.

— Иду, Марта, иду! — крикнула Лизи и распахнула дверь.

Марта вот-вот должна была принести каталоги последних моделей велосипедов. Ужасно дорогих, и Лизи с Мартой предстояло хорошенько посидеть полночи, а то и всю напролёт, где, как и из чего собрать хороших двухколёсных коней, когда финансы поют не романсы, а похоронные гимны в дырявых карманах. Грело душу то, что вот-вот университет должен дать ответ, берут ли Лизи лаборантом при кафедре германских языков. Ну не сказка ли?

Но на пороге стоял он, будущий кошмар её долгих ночей, полных страха и слёз. Лизи даже спросить не успела, что ему надо. Джокер втолкнул её в квартиру и захлопнул дверь. Он словно сошёл с плакатов, развешенных по городу и кричащих о ненависти к богачам, к городу, к безликому обществу, продавшемуся за медный четвертак и «Макдональдс».

Джокер ухватил её за плечи и рывком притянул к себе.

Лизи дралась, отчаянно, как последний раз, царапалась и кусалась. Верещала, звала на помощь. А когда всё-таки кое-как отбилась, начала бросать в Джокера все вещи, попадавшиеся под руку. А он смеялся, хохотал, и когда ему надоела игра в кошки-мышки, он загнал её в угол, намотал длинные каштановые волосы на кулак и шарахнул головой об стену. Лизи вскрикнула, обмякла, и он подхватил её. Дальше всё было как в кошмарном сне. Джокер уложил Лизи на диван, задрал махровый халат и сорвал с неё трусики.

Она плакала, всё ещё пыталась вырываться, даже тогда, когда он уже был в ней. Он что-то рычал, лишь обрывки фраз врезались в память. «Ты получишь то, что заслужила», — билось набатом в висках. Тошно. Страшно. В нос ударил горький запах табака.

Потом он долго и много курил, а Лизи ревела в подушку, кусала её и выла, до сих пор не веря в происходящее. Когда она приподнялась и огляделась, силясь разглядеть что-либо сквозь солёную пелену, то увидела, что в дверях стоял кто-то. Какой-то мужик. Он стоял там, вывалив из штанов своё хозяйство, и наяривал, причмокивая и постанывая. Лизи сморщилась от омерзения. И Джокер, словно прочитав её мысли, взял со стола пистолет и направил на извращенца, и того сразу как ветром сдуло.

Лизи хотела что-то сказать, о чём-то спросить, силясь выдавить из себя хоть слово, но вместо этого закашлялась и захлебнулась слезами.

— Такова жизнь, — Джокер вдавил окурок в стол и повернулся к Лизи.

Он жеманно улыбнулся и потянулся к ней, распахивая полы халата и подтягивая Лизи к себе. Она закричала, и тяжёлая ладонь закрыла ей рот.

Когда страшный незваный гость наконец ушёл, Лизи доползла до телефона и не с первого раза набрала «девять один один».

— …меня изнасиловали… — рыдала она в трубку, плачась человеку на том конце провода.

— Запомнили, как выглядел? — вздохнув, лениво спросил мужчина.

— Это был Джокер, — всхлипнула Лизи.

Повисла гнетущая тишина, было слышно сопение в трубке. Наконец коп что-то прожевал и хохотнул:

— Дура, что ли? Наркоманка? Кто ты такая-то? Выйди-ка на улицу и проветрись, заодно посмотришь, до чего есть дело Джокеру. Город в огне, милая. На кой хуй ты ему сдалась, какая-то фанатичка. Иди проспись, пьянь.

Короткие гудки.

Три дня после этого Лизи не выходила из квартиры. Хотелось заколотить дверь и выйти в окно, раствориться в Готэме и дополнить картину смрада и ужаса. Одним кровавым пятном больше, одним меньше. На четвёртый день она всё-таки распахнула окно и забралась на подоконник. Долго стояла и смотрела вниз на мельтешащих людей, представляя как упадёт, как разом хрустнут кости. Лизи плакала оттого, что никак не решалась сделать шаг вперёд. Один, мать его, шаг.

В комнате надрывался телефон.

Лизи не слышала, как повернулась, щёлкнув, ручка, как в комнату вошёл Джокер. Она поняла это лишь тогда, когда он обхватил её за талию и стащил с подоконника.

Лизи кричала, звала на помощь, вырывалась. Бесполезно.

***

Кажется, прошла неделя. Или год. Или день. Или час. Лизи потеряла счёт времени, плавая на поверхности призрачного существования, никому не открывала дверь, никому не отвечала. Она была, и её не было. Призрак трущоб. Сначала Лизи рыдала, выла, била посуду и даже хотела сбежать, раствориться в Готэме и стать его тенью. Какие-то невидимые струны оборвались внутри неё, пламя жизни угасало, совсем скоро от него остался уголёк, и даже Марту встречало холодное, молчаливое отчаяние в глазах Лизи. Совсем скоро в её жизнь пришло угрюмое одиночество, нарушаемое лишь телефонными звонками и визитами Джокера.

Телефон надрывался, а Лизи просто стояла рядом и смотрела на него.

— Да? — безразлично спросила она.

— Лизи, это Сара, ты куда пропала? Пропустила подготовку к новому марафону и награждение за победу. Ты заболела? Что у тебя с голосом?

Лизи безразлично ответила:

— Я не приду больше.

Лизи повесила трубку и расплакалась.

Позже автоответчик услужливо щёлкнул, впуская ещё один голос в пустоту комнаты:

— Лизи Новак? Это Майкл Эстер, мы ждали вас на собеседование в понедельник, пытались до вас дозвониться. С сожалением вынужден сообщить вам, что мы взяли другого человека на должность лаборанта. Мне жаль.

Лизи лежала на диване и смотрела в потолок, на расползающийся жёлтый развод. Её опять затопили. Насрать. Позже она вывела розовой помадой на зеркале в ванной комнате: «Мой взлёт и моё падение». Лизи шептала фразу и наблюдала за своим отражением в зеркале. Пробовала горькие слова на вкус, представляла себя мёртвой. Белая Лизи в белой ванне.

А после обеда Лизи выкатила велосипед на улицу, оставила его у дороги и долго смотрела вслед угоняющему его пареньку и шептала: «Всё пройдёт, всё пройдёт». И всё глубже и глубже погружалась в бездну.

___________________________________

*Beatles «Obladi Oblada»

Об-ла-ди об-ла-да, жизнь река, да!

Ла-ла жизнь рекой течёт.

Об-ла-ди об-ла-да, жизнь река, да!

Ла-ла жизнь рекой течёт.

**Beatles «Yellow Submarine»

«На подлодке жёлтой мы живём,

В лодке мы живём, в лодке мы живём.

На подлодке жёлтой все живём,

В лодке мы живём, в лодке мы живём»

Комментарий к И пришёл Джокер. Вместо пролога

Нашли очепятку? ПБ к вашим услугам :)

Музыкальные темы:

1. The Beatles “Ob-La-Di, Ob-La-Da” https://www.youtube.com/watch?v=_J9NpHKrKMw

2. The Beatles “Yellow Submarine” https://www.youtube.com/watch?v=m2uTFF_3MaA

Артур Флек:

https://thecity.m24.ru/b/c/8059.jpg

http://i.timeout.ru/pix/resize/556/637/750x485.jpeg

Лизи:

https://encrypted-tbn0.gstatic.com/images?q=tbn:ANd9GcTuMupB15sOfgrFqWn_CtFG36kMf_szWF7DaRkDKWFL0pb2JHw4

========== Такова жизнь ==========

Лизи вытянула шею и заглянула в тетрадь. Женщина добавила неаккуратным почерком очередную заметку и отложила ручку. «Навязчивые идеи, расщепление…, инициальный период, стресс».

— Бет…

Лизи поморщилась. Она не любила, когда её так называли, и сейчас от этого было особенно дурно.

— Я попрошу доктора поменять тебе лекарство. Но мы возвращаемся к тому, с чего начинали: если ты не расскажешь мне, что тебя беспокоит, я не смогу помочь.

Лизи перевела взгляд с тетради на табличку, стоявшую на краю стола: «Энн Мозес, психолог».

— Мне плохо, — безучастно ответила Лизи. — Я хочу умереть.

Спустя три месяца.

— Артур, ведь так вас зовут, да? Вы следили за мной?

Лизи сложила руки на груди в ожидании ответа. Ещё секунду назад Артур поймал себя на мысли, что любуется ею. Она и правда хорошенькая, карие глаза блестели в неярком свете коридорных ламп, волнистые, каштановые волосы забраны в хвост. Девушка, острая на язык, такая в карман за словом не полезет, он хорошо это помнил. А на что он надеялся, когда увидал соседку на пороге? Что она захотела пригласить его на ужин? Его? Артура Флека? Да бросьте, эта конфетка не его поля ягода. К сожалению. Но ведь пришла к нему, не побоялась. Мда. В её глазах не было той привычной ненависти, того унижения, к которым привык Артур. Каждый день люди старательно не замечали его, а если и обращали на него внимание, то лишь для того, чтобы указать: ты никто, ты ничто, ты не существуешь. С ним и разговаривали обычно так, будто обращались к мешку мусора на улице. Но в её взгляде Артур заприметил интерес. Что ж, это будет необычный разговор.

Он виновато улыбнулся, прислонившись к косяку.

— Да, — он выдавил из себя не то смешок, не то ухмылку.

Вина? Чувствовал ли он себя виноватым? Нет, нет, ничего такого, но тогда почему его сердце затрепетало, будто он запыхался? Сперва он даже забыл как дышать, и это не от страха. Не от ненависти. Но сердце вдруг подскочило в груди и запело сильнее: тук-тук, тук-тук. Наверное, так себя и чувствуют нормальные люди, которых вдруг застали врасплох, загнали в угол, раскусили. Артур облизнул губы и усмехнулся в ожидании хода Лизи. Смотрел на неё, ожидая, что куколка разомкнёт свой ротик и скажет: «Я всё знаю про вас, Артур Флек». Он сунул руку в карман и сжал ножницы. Если Лизи думала, что загнала его в угол, то последнее слово не за ней. Нет.

Между тем Артур не чувствовал себя виноватым и всё равно исполнял роль нашкодившего мальчишки. От него ведь этого ждали?

— Я… — начал было он.

— Я думала, вы наберётесь храбрости и ограбите банк.

— Знаете, у меня есть пушка. Я могу прийти завтра.

Вопреки всем ожиданиям, мыслимым и немыслимым, Лизи улыбнулась. На секунду в её глазах вспыхнул задор, словно искра, — бах — и погас, как уголёк в кострище холодным осенним утром. И не было уже ничего, кроме серого пепла. Будто солнце погасло. А розовые, живые губы на исхудавшем бледном лице выглядели траурно и изящно. Серые тени легли под глазами как морок. Артур, чуть наклонившись вперёд, усмехнулся. Смех уставшего человека, измученного городом и его непониманием. Артуру не было смешно: он ощутил себя загнанным зверем. Готэм отрицал Артура, тогда как Артур мечтал вписаться в эту странную, мучительную картину бытия. Бытия пугающего и порой жестокого, и стать наконец не комедией, не пародией на самого себя, а долгожданной реальностью.

Может, Лизи всё-таки разглядела в нём что-то важное, нужное ей? Может, Готэм и её отрицал?

— Зайдёте?

Он провёл пальцем по двери, ощущая странные, доселе незнакомые, смешанные эмоции, и исподлобья глянул на Лизи.

— Спасибо, но уже поздно, а мне завтра рано вставать, нельзя опаздывать, я стажёр, у меня испытательный срок. Приятно было пообщаться, Артур.

Она вдруг дотронулась, очень легко, почти невесомо, одними подушечками пальцев, до его руки. Нежно провела по коже, и всё это время не отводила от него взгляда. Артур не мог оторвать взгляда от её губ, спрятанных под розовой помадой. Ему нестерпимо хотелось поцеловать Лизи, впиться в неё, прижать к стене и…

— Можно на ты, — предложила она. — Зайди за мной завтра в восемь, сходим в кафе.

Лизи коротко улыбнулась, но глаза не врали: в них стояла особенная вечерняя грусть, так улыбались одинокие, уставшие люди, загнанные в ловушку под названием Готэм.

— Это свидание? — Артур расплылся в улыбке, чувствуя себя мартовским котом на крыше мира, не меньше.

Лизи покачала головой и шаркнула ногой по рваному куску линолеума.

— Нет.

Артур замер, а его сердце отстукивало «да, да, да».

Будто заряд энергии и правда иссяк: потухший взгляд Лизи всё никак не загорался, не вспыхивал жадным горячим огнём. Но она на мгновение смутилась и поправила каштановый хвост, негромко кашлянула и спрятала руки за спину.

— Ну, тогда до завтра, — попрощалась она.

Артур провожал её долгим взглядом, жадно ловя каждое неторопливое движение. Тук-тук, тук-тук, каблучки её чёрных ботинок стучали по полу. Музыку одиночества дополнял шелест юбки, и Артур слушал её, прищурившись и расплывшись в улыбке.

Лизи остановилась на полпути и обернулась, неуверенно поправив волосы. Развела руками и сложила их в замок перед собой, словно извиняясь.

— Мне жаль твою маму. Сочувствую.

Артур щёлкнул зажигалкой, прикурился и выпустил горький дым в коридор. Покачал головой, затянулся ещё раз и улыбнулся:

— Ерунда, уже три месяца прошло. Я до сих пор праздную. К тому же Пенни — моя приёмная мать. К слову, не самая лучшая.

Лизи молча кивнула, похлопала себя по карманам — что-то звякнуло, и она выудила связку ключей. Замок согласно щёлкнул, и Лизи скрылась в квартире.

Артур вернулся в квартиру и прижался спиной к двери. Холодная. Шершавая. Вся ободранная. Он усмехнулся, затягиваясь глубоко и долго. Забавно. Если бы Лизи узнала, что он, Артур Флек, одиночка и псих, задушил Пенни, что бы она сказала тогда? Неважно. Она не узнает. Окурок упал на пол, и Артур раздавил его, оскалившись.

Она ничего не узнает.

***

Лизи включила воду и открыла шкафчик над раковиной. Рецепт настоятельно рекомендовал пить по одной таблетке в день, но Лизи пила по две, и всё равно было невыносимо хреново. Каждый сраный день начинался с желания выйти в окно.

Мучительно долгий день наконец-то подошёл к концу. Тяжёленькая выдалась неделя: Стив, начальник отдела, положил на неё глаз и проходу не давал. Все знали, чем это обычно заканчивалось. Если откажешь, то дорога одна — разгребать претензии, кучи штрафов в личном деле, а в итоге увольнение без зарплаты. Штрафы всё съедят подчистую. А если согласишься и раздвинешь ноги, то легче не станет. Так или иначе, всё равно всё закончится увольнением, потому что Стив берёг свою гнилую репутацию, а ещё пёкся, чтобы о его интрижках не узнала жена. Поэтому поимеет он или нет очередную юбку — всё равно уволит, не даст спокойно работать.

Надо подыскивать новое место, в банке её рабочие дни сочтены. Лизи ненавидела эту работу, ей осточертело целыми днями сидеть на месте, будто она цепная дворняга, которой ничего нельзя.

Сил ни на что не осталось. Ни жить, ни существовать. И как вишенка на торте: она пригласила чудика в кафе. «Боже мой, это я схожу с ума или таблетки спутали мой больной разум?» Наверное, ей просто захотелось ненадолго сбежать из ненавистной квартиры и забыться.

Да, занятно.

Чудик следил за ней, а она ведь шла его отчитать, сказать, что он чёртов извращенец и что на её долю выпало уже вполне достаточно уродов, и ещё одного ей не надо. Но вся шутка в том, что воспитание не позволило нагрубить человеку. О если бы всё было куда проще, Лизи бы вызвала полицию. Смешно, но почему-то смеяться совсем не хотелось. Полиция Готэма не для простых смертных, и Лизи усвоила этот жестокий урок. А вдруг её сосед — маньяк? Лизи сполоснула лицо и усмехнулась. Маньяк, надо же такое выдумать, он же тихий, мама у него долго болела, не выходила из квартиры. Как её звали? Салли? Нет. Бетти? Тоже не так. Пенни! Точно, её звали Пенни. Чудаковатая семейка.

Лизи иногда встречала Артура по вечерам, когда им доводилось в одно время возвращаться с работы. Иногда он, как был, приходил в клоунском гриме, а порой и эту смешную шапку забывал снимать. Дрожь пробирала. Словно не клоун, а демон во плоти. Стоял в лифте мрачный, уголки губ опущены, взгляд отрешённый, но где-то в глубине плескалась не то злость, не то что-то ещё такое. Последние три месяца в Готэме неспокойно, после убийства трёх парней в метро и после трагической гибели комика Мюррея Франклина Готэм стал сам не свой. Люди в клоунских масках разгуливали по улицам, творили бесчинства и создавали новые порядки. До сих пор Лизи везло не попасться этим лавинам людей на пути.

Она выключила воду и облокотилась о раковину. По дну тянулась ржавая трещина, а вокруг паутинками разбегались такие же рыжие разводы. Ничем уже не ототрёшь, надо новую покупать, да только не на что. Увы, зарплата стажёра смешна до слёз, и Лизи приходилось занимать у коллег, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, а ведь ещё долги отдавать. Проклятая бездна.

Снизу капнуло, и Лизи закрыла лицо ладонями. Мало того, что раковина треснула, так ещё и подтекать начала.

Ладно, это полбеды. Её таинственный, страшный незваный гость не приходил уже четыре дня. Четыре долгих, странных, полных выматывающего ожидания дня. Сегодня пятый. Может, он наконец оставил её в покое? Нет, вряд ли. Так уже бывало, что некто, именуемый себя Джокером, мог не заявляться подолгу, а последний раз его и вовсе не было целую неделю. И Лизи вздохнула с облегчением, она не глотала горстями успокоительные и даже перестала ходить к психологу. Но потом пришёл Джокер, и втянул её обратно в мрачную безнадёжность. Теперь она знала, что его возвращение — лишь вопрос времени. Джокер отнял у неё жизнь, жажду творить мир вокруг себя, уничтожил её мечты. И сбежать бы во Францию, заедать горе утренними круассанами и забыть, забыть, забыть, но всё упиралось в деньги. У Лизи их не было.

Она выключила воду и стянула выцветшее полотенце со старенькой сушилки на стене. Надо бы уже спать, как-никак завтра всё ещё рабочий день, придётся держаться до конца. Стив не отстанет от неё, надо что-то делать. Сегодня с утра он зажал её около стойки для посетителей и полез щупать грудь. Мерзкий, потный, от него пахло жареным луком. Лизи изворачивалась, кусалась, кажется, ей даже удалось пнуть мерзкого начальника по яйцам, но то ли недостаточно сильно, то ли у него их попросту не было, но Стив взревел как медведь и выкрутил Лизи руки. «Не рыпайся, сука», — рычал он. Она сломала каблук, когда пиналась, но чаша весов перевешивала не в её пользу, как она ни боролась со Стивом. Он ухватил её и потащил к кабинету, и Лизи закричала. Она испугалась не на шутку, представив, как потный, мерзкий Стив задерёт её юбку и отымеет на своём грязном столе.

Никого из клиентов ещё не было в столько ранний час. Девочки за кассами отводили глаза и благодарили бога, что перст указующий пал не на них. Неизвестно, что бы случилось, но этот чудик, Артур, вдруг вошёл в банк. Решился таки, а ведь следовал за Лизи почти до самых дверей. Она уж думала, что ушёл, но нет, видимо, стоял у дверей, не решаясь войти. Может, он услышал её крик? И вот Артур зашёл, сунув руки в карманы горчичной куртки, и Стив то ли испугался, то ли что-то другое стало причиной, но он нехотя отпустил Лизи и тяжело ушёл в свой кабинет, что-то ворча себе под нос. Она одёрнула юбку и отвела взгляд в сторону. Ей было стыдно и обидно, что приходилось терпеть наглые подкаты Стива, а вот сегодня сосед застал её за актом едва не случившегося насилия. Надо увольняться.

Лизи отогнала воспоминания, закрыла дверцу шкафчика и вздрогнула. Он, Джокер, стоял за спиной и разглядывал её. Как всегда «при параде»: зелёные волосы зачёсаны назад, грим на лице. И красный костюм. Всегда одна и та же картина, вот уже три месяца Джокер не изменял своим страшным традициям.

— Здравствуй, — он всегда говорил полушёпотом. Злым шёпотом. И при этом скалился, морщил нос.

Джокер почти никогда не улыбался, а если и случались такие моменты, то и улыбка выходила недоброй, угрожающей.

Попробовать с ним поговорить? Воззвать к совести? Бесполезно. Лизи столько раз пробовала, что уже сбилась со счёта, как и неоднократно пыталась вырваться, закричать, позвать на помощь. Билась как валькирия, кусалась, царапалась. Тщетно. Это ещё больше раззадоривало Джокера, и он закрывал ей рот ладонью и делал своё дело.

— Я устала, — она и правда устала.

День выдался дерьмовый. Под стать картине за окном: сырость, морось, холод, грязь, груды мусора на каждом шагу. Беспросветную картину дополняли бесстрашные, опасные крысы, которые уже не боялись выходить на людные улицы.

— Я знаю, — ответил Джокер.

Лизи метнулась было к выходу в надежде успеть выбежать в коридор, но Джокер перехватил её и толкнул обратно к раковине. Развернул к себе спиной.

— Будь послушной девочкой.

Пальцы медленно проскользнули под юбку, собирая её складками на бёдрах. По телу пополз холодок, хотя руки у него как всегда горячие. Обычно нетерпеливый, сегодня Джокер не торопился. Приспустил трусики и надавил на спину. Лизи дёрнулась, и Джокер заломил её руку. Лизи застонала от боли и наклонилась к раковине. Раздался тихий, короткий шорох: расстегнул ширинку, устраиваясь поудобнее и расставляя ноги Лизи пошире. Она вздрогнула, когда он рывком вошёл в неё, и впилась в раковину.

Лизи закрыла глаза.

Каждый раз жёстко, всегда страстно, напористо.

Толчок. Толчок.

Полка над раковиной тихо звякает в такт. Тук-тук, это щётка в стакане.

Никто не поможет. Жизнь очень страшно пошутила над Лизи.

Толчок. Толчок.

Его горячие ладони шарят по телу, гладят. Сжимают грудь, и Лизи ахает. Неужели ей нравится это?

Он гладит её по спине, вплетает пальцы в волосы, легко и нежно гладит шею.

— Хочу видеть твои глаза, — зло шепчет и поворачивает к себе лицом.

Рывок, и усаживает на раковину. Лизи уже не сопротивляется, на неё действует чёртова таблетка, так не вовремя отнявшая волю к борьбе за право жить. Лизи ухватила Джокера за лацканы красного пиджака и притянула к себе. Ей тошно и хочется, чтобы кто-то обнял её, поцеловал, пожалел глупую девчонку. И Джокер обнимает свою Лизи, целует долго, смакуя её горькие от лекарства губы. Он подхватил её под бёдра, поудобнее. На этот раз вошёл медленно, растягивая удовольствие. И будто не было той грубости, будто не он каждый раз брал её жадно и жёстко, врываясь в жизнь Лизи как разрушающий ураган. Почему-то именно сегодня, сейчас в нём столько нерастраченной нежности: сильные, уверенные руки обнимали, мягко, заботливо гладили, он брал её лицо в свои ладони и целовал её губы, долго, с упоением, как любимую женщину, которая достойна этих поцелуев.

Лизи вздохнула в его объятиях? Всё плыло перед глазами, то рассыпалось, то вновь складывалось в странные образы.

Не потому ли она вздыхает, что эти руки, эти поцелуи иногда манили её? Нездоровое влечение кружило голову. Завтра утром Лизи будет проклинать себя за слабость, но сегодня можно всё. Наверное, за эти долгие, полные страха и унижения, три месяца она привыкла. Привыкла к Джокеру, сменяющего жёсткость на ласковую нежность, он умел обнять, а целовал как роковой любовник, но он не был им. И сбежать от него было некуда из этого ужасного города.

— Девочка моя, — он чмокнул Лизи в щёку и отстранился, застёгивая ширинку. Выудив из кармана пачку сигарет, Джокер огляделся. Ужасный дом. Ужасная квартира, старая ванная комната с подтопленными потолком и стенами. Он щёлкнул зажигалкой. Пф-ф-ф, белый дым разлетелся горьким облаком по маленькой комнатке.

Лизи прислонилась к шкафчику за спиной и равнодушно смотрела на Джокера. Обычно он сразу уходил, но в этот раз почему-то решил остаться.

— И что же такая конфетка делает в этом доме?

Привычная жёсткость в голосе, а губы кривятся в злой ухмылке.

Стряхнув пепел под ноги, Джокер подхватил с тумбочки шуршащий свёрток и положил на раковину, рядом с Лизи.

— Что это? — спросила она дрожащим не то от страха, не то от лекарства голосом, с опаской глядя на подарок.

— Открой — и увидишь. И это не последний сюрприз, радость, — он с иронией тянет последнее слово, в его голосе слышна издёвка. И он глубоко, со вкусом курил, смаковал каждую затяжку и с упоением выпускал дым.

— Мне пора, — Джокер вдавил окурок в стену и вышел из ванной, бросив через плечо: — До встречи, Лизи.

Её руки дрожали. Она с опаской дотронулась до пакета. Бомба? Нет. Соскальзывая и на ходу оправляя юбку, Лизи подхватила пакет и, придерживаясь за стены, ушла в комнату. На диване стопкой лежал рабочий костюм: белый верх, чёрный низ. Она тяжело осела рядом с одеждой и, поджав ноги, открыла пакет. Голова шла кругом.

Дыхание перехватило. Вдруг нечем стало дышать. Что это? Как?.. Откуда?.. Впрочем, это не те вопросы, ответы на которые полагалось знать. Не ей — это уж точно. На дне бумажного пакета аккуратной стопочкой лежали стодолларовые купюры, перетянутые резинкой. Лизи осторожно, будто бомбу, достала подарок Джокера. Пальцы всё ещё не слушались её. В голове вдруг вспыхнуло: «И это не последний сюрприз».

Лизи прикрыла рот ладонью и посмотрела на дверь.

***

В дверь постучали. Тук-тук.

— Открыто!

Лизи вышла из ванной, на ходу вдевая в ухо непослушную серёжку.

Ручка с тихим щелчком повернулась, и в двери показался Артур. Всё в той же горчичной куртке, в которой столько раз его видела Лизи. Синие брюки, начищенные до блеска ботинки. Аккуратная завитушка-чёлка легла на лоб, а в глазах удивительная печаль, но улыбка — о, эта улыбка! — пленяла. Вот и у Лизи в кои-то веки сегодня появился маленький повод для радости.

— Привет,— поздоровался Артур. — Как прошёл день?

Лизи пожала плечами.

— Удивительно и необычно.

— Почему?

Лизи поправила волосы.

— Моего начальника, Стива Штайна, убили.

Улыбка слезла с лица Артура.

— Это… печально. Наверное.

— Нет, — она покачала головой. — Я рада, что он сдох.

Но в её голосе не прозвучало ни намёка на радость.

Когда Лизи объявила, что она готова идти, Артур чуть поклонился и подставил локоть. Лизи охотно приняла его приглашение.

— Я угощаю, — Артур улыбнулся.

— Договорились, — легко согласилась Лизи и сунула под ковёр ключ. — На всякий случай, я новую раковину заказала, вдруг привезут, пока меня не будет.

— О, поздравляю! Так… куда пойдём? Может быть, в «Сити»?

— Да, отличная идея, идём туда.

Лизи кивнула.

— Это свидание? — с надеждой переспросил Артур.

— Нет, Артур, это не свидание. Это встреча двух людей за чашечкой кофе.

— А могу я тебя потом проводить?

Лизи ухмыльнулась:

— Мы ведь живём на одном этаже, помнишь? Но так и быть, до двери ты меня можешь проводить.

— Спасибо, Лизи.

Двери лифта открылись, и Артур пропустил Лизи вперёд.

— Ты джентльмен.

— Нет, — отмахнулся он. — Мама, то есть Пенни, учила, что девушек нужно уважать.

На мгновение Лизи замешкалась, с надеждой посмотрев на Артура. Стоит ли ему рассказывать о вчерашнем госте? И о том, что он делал на протяжении вот уже трёх месяцев. Иногда ей хотелось хоть кому-нибудь рассказать об этом, выплакаться, поделиться болью и унижением. Но нет. Нельзя. Никто не должен знать, что иногда творится за дверями её квартиры. Да и что Артур, этот тихий, странный человек, сможет сделать? Джокер убьёт его.

— Красивые туфли, — прервал он молчание, глядя вниз.

Лизи кивнула.

— Забежала на обеде в магазин. Старые порвались, и я устала раз за разом чинить и клеить их, клеить и чинить.

Артур улыбнулся и посмотрел ей в глаза. Лизи не знала, что он видел в них, но надеялась, что он не заметил отчаяния, бездонного и безбрежного, как ад. А может, Артур хороший человек. У него взгляд мужчины, которому можно доверять. Лизи дотронулась до его руки:

— Я передумала, Артур, это будет свидание.

Он расплылся в улыбке и сжал её ладонь в своей.

Комментарий к Такова жизнь

Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам.

Надеюсь, вам, дорогие читатели, будет интересно узнать, как разовьются отношения с Артуром и Джокером. Ведь такова жизнь :)

Музыкальная тема:

Beatles “Let it be” https://www.youtube.com/watch?v=QDYfEBY9NM4

Frank Sinatra “That’s Life” https://www.youtube.com/watch?v=TnlPtaPxXfc

========== Так и быть ==========

— Так что случилось с твоим начальником?

Артур отставил кружку в сторону и сложил руки перед собой. Лизи невесело усмехнулась и покрутила ложку в руках, разглядывая её так, словно в этой вещице был какой-то скрытый смысл. Ну а что рассказывать? Что она догадывается, чьих это рук дело? Лизи вздохнула и качнула ногой под столом.

— Да ничего такого. Не пришёл на работу, и его, конечно, бросились искать, а как же иначе: ни дома, ни на работе, подняли на уши весь наш отдел. А в итоге нашли нашего Стива в переулке, недалеко от работы, заколотого ножницами.

Артур приподнял брови и удивлённо протянул:

— С ума сойти.

Лизи пожала плечами. Чудик всё-таки этот Артур, не воскликнул, не удивился, а как-то буднично ответил, словно таких Стивов пачками по городу на тот свет отправляли каждый день. Хотя не так уж Лизи далека от истины: на улицах Готэма царил самый настоящий хаос. Убийства, поджоги, погромы, особенно страдали магазины бытовой техники. Поговаривали, что и мирные жители города, не замешанные в бесчинствах, порой были не прочь под шумок вклиниться в орды беспредельщиков, чтобы урвать свой кусочек праздника.

Лизи вздохнула.

Артур осторожно накрыл её ладонь своей и сжал пальцы. Лизи подняла на него взгляд. Сколько ему лет? Тридцать? Сорок? Или уже к пятидесяти? Через всё лицо пролегли морщины, выдававшие измученного жизнью человека, которого город знатно потрепал. Под глазами небольшие мешки. И почему Лизи чувствовала себя с ним спокойно? Никогда раньше им не доводилось вот так куда-то выбираться, но Лизи не покидало ощущение, что она знала Артура лучше, чем могла себе представить. На первом свидании люди обычно волновались, болтали какие-нибудь глупости, а Лизи будто пришла минимум на пятую встречу, если не больше, когда многие переживания отодвигались на второй план.

Артур поморщился, снова приподнял брови и чуть приоткрыл рот, обнажив верхние зубы. Лизи засмотрелась. Было похоже и на несмелую, полную застенчивости улыбку, и на интерес, и на сомнение. Видимо, он понял, что что-то не так и сразу зачесал назад волосы, улыбнулся по-настоящему и постучал пальцами по столу. Лицо преобразилось, разгладились морщины, а в глазах на мгновение вспыхнули искорки.

А может, это и правда свидание? Ну да, немного странное, но всё-таки.

— Что ты почувствовала, когда узнала о смерти начальника?

Артур подался вперёд и погладил её пальцы.

— Облегчение, наверное, — пожала плечами Лизи. — Артур, почему мы говорим об этом? Расскажи что-нибудь о себе.

Артур провёл большим пальцем по губе и коротко хохотнул. Долго молчал, иногда кивал сам себе и наконец, ухмыльнувшись, перевёл внимательный взгляд на Лизи.

— Я стендап-комик, — в голосе звучала нотка хвастовства.

Так дети радуются подвернувшейся удаче похвастаться достижениями, не скрывая удовольствия, что их спросили про успехи. Лизи не ходила на подобные мероприятия. Во-первых, свободного времени всегда катастрофически не хватало, а во-вторых, не приходила в голову мысль, что можно сходить, например, в Пого. Хм, а ведь она ни разу там не бывала, хотя клуб недалеко.

Интересная всё-таки штука жизнь.

— Правда? — Лизи цокнула языком. — Выступаешь?

Артур ухмыльнулся и кивнул.

— Хм. Хах! Да… Да, в клубе «Пого». Наверное, знаешь такой.

— Ага,— Лизи сделала глоток из кружки.

— Ну и вот, — Артур развёл руками. — Буду выступать на этой неделе, в пятницу. Хочешь прийти посмотреть?

— Да, думаю, можно. Почему бы и нет?

Артур потёр подбородок и кивнул.

— Лизи, спасибо, что пошла со мной в кафе. Честно говоря, — Артур говорил тихо, спокойно, немного растягивая слова, — я и подумать не мог, что такая девушка, как ты, может пойти со мной на свидание. С ума сойти.

Он всё время посмеивался, но смех выходил непростой, так не смеялись радостные, довольные жизнью люди. Нет. Смех вымученный, порой переходящий в кашель, иногда Артур хрипел и в такие моменты хватался за горло. Лизи не без интереса наблюдала за ним, подмечая, что Артур не стеснялся своего странного смеха.

— И тебе спасибо, мне тоже надо было развеяться, привести мысли в порядок.

Кофе уже остыл, и Лизи отставила кружку в сторону.

Артур почесал висок и посмотрел на Лизи исподлобья.

— Хочешь, расскажу шутку?

— Давай, — согласилась Лизи.

Артур откашлялся.

— Тук-тук.

— Ну… — протянула Лизи. — Кто там?

Артур растянул губы в улыбке:

— Это желание работать, я тебя не задержу.

Лизи улыбнулась и подпёрла ладонью голову.

— Я ведь говорил, — он подался вперёд, — что у меня есть пушка? Хочешь, я завтра приду и ограблю ваш банк? Тебе дадут внеплановый выходной.

Лизи засмеялась.

— Артур, ты смешной.

Он покачал головой.

— Я знаю.

***

Артур не мог предугадать, по какой из дорожек пойдёт встреча. Он чувствовал себя хозяином вечера, днём репетировал свидание, и каждый раз получалось всё лучше. И, что немаловажно, всё шло по плану, каждая реплика отточена, доведена до идеала, а ответы Лизи отыграны наперёд. Артур садился на диван в гостиной, ставил на стол две кружки с горячим дымящимся растворимым кофе и подставлял стул невидимой Лизи.

— Привет, Лизи. Садись, я поухаживаю за тобой. Хочешь ещё чего-нибудь? Да? Я принесу.

Артур вышагивал как заправский денди, на ходу приглаживая волосы и, чуть обернувшись, бросал на «Лизи» короткий взгляд и дарил ей улыбку. Он заглядывал в холодильник, барабанил по белой дверце и размышлял. Хлеб, арахисовое масло. Пожалуй, для домашнего кафе неплохо. Бутерброд, за ним второй ложились на тарелку, и Артур возвращался в комнату.

—Вот, Лизи, это тебе.

Артур ставил тарелку рядом с кружкой и усаживался напротив «Лизи». На столе дымился окурок в фарфоровой пепельнице. Она бы и служила крупицей роскоши, если бы не посеревшие от времени сколы и разбегающиеся по краям паутинки трещин.

— Как дела на работе? — Артур зажал между пальцами окурок и затянулся. — Здорово. Лизи, а я знаю, кто убил Стива. Хочешь расскажу? Да?

Артур жеманно улыбнулся и посмотрел на «Лизи».

— Это я его убил. Для тебя. Я видел вчера, что этот кобель хотел сделать. Я заколол его. Ты рада? Да? Мне приятно это слышать, Лизи.

И вдруг его взгляд изменился. Больше не было того улыбчивого, приветливого Артура. За столом сидел злой, расстроенный человек. Уголки его губ опустились, подбородок задрожал. За одно мгновение добрый, услужливый человек изменился до неузнаваемости. Артур глубоко затянулся и выпустил клуб удушливого дыма. Пепел упал на пол, под ноги. Артур исподлобья посмотрел на «Лизи».

— Ты такая же, как и все, Лизи. Хотела посмеяться надо мной. Позвала меня на свидание, чтобы посмотреть на психа, а потом рассказать подружкам.

Он снова затянулся, не меняя выражения лица, ударил кулаком по столу и закричал:

— У тебя ничего не выйдет! Ты получишь то, что заслужила!

Артур бросил сигарету в пепельницу и сунул руку за пазуху. Лёгким отрепетированным движением вытащил пистолет и направил на «Лизи». Взвёл курок и — щёлк.

— Сука.

Он ещё думал, стоило ли рассказывать перед выстрелом о Джокере. Ведь Лизи никогда не обращала внимания на Артура, всегда отстранённая, сама в себе. Он часто вспоминал тот день, когда по воле случая они столкнулись в лифте, и пока поднимались на свой этаж, чёртова кабина застряла. Встала на месте как мёртвая. Часа на два, наверное. Сначала долго стояла тишина, нарушаемая лишь дыханием, Артур отвернулся к стене и всё глубже погружался в свои тяжёлые мысли, как вдруг услышал:

— Ужасное здание, правда?

Она первая нарушила молчание. В глубине шахты что-то тихонько стучало, поскрипывало: лифт словно жаловался на смертельную усталость. Свет иногда мигал, обещая вот-вот погаснуть, но всё обошлось. Это произошло на второй день после смерти Пенни, как в насмешку. Артур повернулся и посмотрел на девушку. Кажется, она отпрянула к стене. Наверное, он был страшен в тот момент, подавлен, но всё-таки взял себя в руки и улыбнулся:

— Да.

Они обменялись парой дежурных фраз, а потом снова долго молчали.

Лизи пела, шутила, много рассказывала о себе. Артур поймал себя на мысли, что понравился Лизи, наверняка она положила на него глаз, к тому же она смеялась над его шутками, но когда ремонтники наконец вызволили их из плена, она пожелала Артуру хорошего вечера и убежала, всё такая же весёлая, беззаботная, а он стоял в коридоре и смотрел ей вслед. Улыбка медленно сползала с его лица, превращаясь в гримасу боли и унижения. Лизи обманула его, отвергла.

Артур ухмыльнулся, вынырнув из воспоминаний, и спросил:

— Хочешь ещё кофе?

Лизи кивнула, и когда он уже собирался встать из-за стола, она поймала его за руку и посмотрела в глаза. В её взгляде удивительно сочетались между собой надежда и отчаяние.

— Ты хороший человек, Артур.

Он наклонился к ней, погладил по волосам и поцеловал в щёку.

— Ты тоже, Лизи.

Они выпили ещё по чашке кофе, Лизи заказала кусочек чизкейка, и вечер плавно подошёл к завершению. Все слова сказаны, кофе выпит, улыбки подарены друг другу. Артуру не хотелось возвращаться домой, в душную квартиру, в которой всё напоминало о его никчёмности и одиночестве. Этот ужасный дом не был оплотом его надежды, к тому же ещё не померкли воспоминания о Пенни, лживой суке. Артур пожал плечами. А если он попросится к Лизи, то спугнёт её. Что она тогда подумает о нём? Ему вдруг стало не всё равно, что она скажет.

— Может быть, прогуляемся немного? — предложил Артур.

Время ещё не позднее, торопиться некуда. Особенно ему, ведь с того момента, как его уволили, он так и не нашёл работу. Точнее не искал. Три месяца Артур жил на то, что добывал Джокер, и этого с лихвой хватало на жизнь. Все блага Готэма могли пасть к его ногам, но богатство — совсем не то, что влекло, так сладко манило. Деньги — всего лишь средство, а не цель, и Артур за ними не гнался, как и не разделял всеобщей любви к сраным бумажкам.

— Да, давай пройдёмся.

Как по заказу весь день стоял солнечный, тёплый, ненадолго можно даже поверить городу, что всё хорошо. Ничего подобного.

Артур снял с вешалки плащ, и Лизи позволила помочь ей. А после она вдруг спохватилась и попросила дать ей минуту припудрить носик. Артур кивнул и стал ждать. Огляделся. Кафе как кафе, в духе Готэма, но чуть лучше. Ни вычурности, ни лжи, люди выглядели естественно, улыбались друг другу, парочки сидели бок о бок, щебетали о чём-то своём. А на деле всего лишь натянули маски и притворялись порядочными: с виду так и было. Но кого они обманывали?

Артур ухмыльнулся. С ума сойти, у него свидание, если только Лизи вдруг не решила сбежать через чёрный ход. Эта внезапная мысль напрягла его, посеяла зёрна недоверия, но им не суждено было взойти на злой почве: Лизи вернулась довольно быстро. Она помялась немного, виновато глядя на Артура, и поправила большие очки.

— Обычно я ношу линзы, но глаза так устали, что…

Лизи смутилась, но Артур взял её ладони в свои и погладил тонкие пальцы. Лизи выглядела печальнее, чем обычно.

— Всё хорошо, — успокаивал он.

Лизи кивнула, и они вышли на улицу. Пахло жжёным пластиком, дымом и нечистотами. Готэм погряз в хаосе, и люди выживали, как могли, плыли по течению. Сумерки и смог накрыли уставший от суеты и беспорядков город. Несколько раз мимо проезжали полицейские машины, надрывались сирены, и на мгновение улица вспыхивала от проблесковых маячков. Артур любовался, улыбался пробегающим мимо ряженым, прячущимся за клоунскими масками.

А за поворотом их встретила узкая, тихая, почти безлюдная улочка, наполненная лишь отзвуками далёких беспорядков. Вдоль стен то тут, то там прорезали вечерний сумрак фонари, и в этом обманчивом свете всё казалось не таким уж и мрачным. Артур улыбнулся сам себе. Такова жизнь, так ведь, Старина Мюррей? Готэм настолько погряз в безраличии, что забыл, кто такой Артур Флек. А был ли этот человек или Джокер его выдумал?

— Артур,— Лизи прервала его мысли.

— Да? — отозвался он.

— Я хорошо провела вечер. Спасибо.

Артур остановился и повернулся к Лизи. И всё-таки она другая, не дитя Готэма, нет. Он взял её холодные ладони в свои и поднёс к губам. И кому какое дело, насколько быстро они перейдут к финальному аккорду чертовски хорошего вечера. Видишь, Готэм, ты не смог поиметь Артура Флека, это он нагнул тебя.

— Вот это да! Какая милашка! Эй, урод, одолжи мне свою красавицу, — по улочке разнёсся неприятный, визгливый голос.

Лизи вздрогнула и отпрянула к стене, а Артур так и остался стоять, всматриваясь в фигуру, бредущую к ним из сумрака. Невысокий, плотный парень встал под свет фонаря и обтёр губы рукавом грязной куртки.

— Я чо-то непонятное сказал, а? Ты, курица, иди сюда, а ты, дебил, вали отсюда.

Артур молчал. Он разглядывал нахального мальчишку: винтик в системе Томаса Уэйна, гнилое семя. Уэйн сдох, как собака, но отголоски его лжи и беззакония всё ещё витали в воздухе.

— Уходите, — холодно ответил Артур.

— Ты что-то попутал, урод?

— Про… Про…

Артур не договорил, он схватился за горло и чуть не оступился, когда приступ неконтролируемого смеха взял над ним верх. Как всегда не вовремя, не ко времени. Да и было ли удобное время для этого чёртового смеха? Артур посмотрел на Лизи и покачал головой. Он знал, что, несмотря на громкий, ужасающий смех глаза его были полны скорби и ненависти.

— Я тебе сейчас покажу, урод!

Парень взвыл, и кулак прилетел аккурат Артуру по носу. Лизи завизжала, прижалась было к стене, но тут же отпрянула от неё и бросилась к Артуру. Взмах, и сумочка больно съездила преступнику по плечу. Ко второму удару тот уже был готов и вырвал несчастную сумку.

— Ах ты потаскуха!

Его пальцы сжались в кулак и нацелились на лицо Лизи, готовые вмазать строптивой девчонке промеж глаз, но смех Артура прорезал воцарившуюся тишину. Это обескуражило парня всего на секунду, но и этого времени хватило с лихвой. Артур вытянул из-за пазухи пистолет и наставил на парня.

— Про… ха-ха-ха… проваливай… ха-ха-ха… сучонок!

— Эй, братан, ты что, шуток не понимаешь? Я же пошутил!

Сволочонок как ужаленный развернулся и дал дёру. Лизи осторожно положила ладонь на пистолет и прошептала дрожащим голосом:

— У тебя кровь, Артур…

Он вытер нос рукавом и убрал пистолет. К дьяволу. Всё и всех к дьяволу.

— Идём… ха-ха… пока он не позвал кого-нибудь из своих.

Лизи ухватила Артура под локть, и он, не сопротивляясь, спрятал оружие и поплёлся рядом с ней. Они шли долго, молчали, Артур погрузился в свои мысли, полные ненависти, желания умереть и убить. Он склонил голову и не глядел на Лизи, брёл, тяжело переставляя ноги, будто плёлся на каторгу. Именно так он себя и чувствовал. Жизнь Артура Флека — это не просто комедия, это трагикомедия.

***

— Где твои ключи?

Артур молча выудил из кармана куртки звенящую связку и отдал Лизи. Щелчок, поворот, и дверь распахнулась, впуская в царство человека, полного тайн. Что он устроил там, на улице? Но не могла же она оставить его вот так, в таком состоянии, должно же хоть в ком-то остаться что-то человеческое. Ещё не все оскотинели и опустились на дно. Где-то за стеной мужчина орал: «Сука! Шлюха! А ну иди сюда!» Лизи покачала головой. Вызвать полицию? А что толку? Сколько раз она вызывала служителей закона, чтобы они приструнили буйного мужа соседки, но всё без толку. Полиция приезжала, забирала смутьяна, а утром отпускала домой, и он с новой силой лупил жену. Пока однажды не забил её до смерти, только тогда двери тюрьмы закрылись за ним надолго.

Хоть раз полиция приехала к Лизи, чтобы спасти, отнять её у Джокера?

Ни разу.

Артур ушёл в гостиную и сел на диван, наблюдая за тем, как Лизи хозяйничала. Она нашла в ванной небольшой старый тазик и набрала в него воды. Чистая тряпка нашлась на кухне под раковиной, и Лизи принесла всё в комнату. Села рядом с Артуром и забрала волосы в хвост.

— Ты за меня заступилась, — Артур растягивал слова и морщился, когда Лизи касалась его разбитого носа.

— Ага.

Когда она снова приложила холодную влажную тряпку к его носу, Артур отвёл её руку в сторону.

— Лизи, я ошибался в тебе, ты не такая как все, ты хорошая.

— Артур, ты о чём? Мы знакомы только второй день.

***

Лизи опустилась на колени перед Артуром и уткнулась в его колено. Всё было неправильно и в то же время на своих местах. Это не она сходила с ума, это мир перевернулся с ног на голову. Горячие пальцы вплелись в её волосы, на секунду Лизи почудилось, что вот-вот Артур намотает её волосы на кулак, но его ладонь скользнула и легла на щёку.

Лизи шумно втянула воздух и, цепляясь за стол, как-то особенно тяжело взяла пистолет, покоившийся рядом с дымящейся пепельницей. Всё так, всё правильно. Накатывала привычная вечерняя слабость, голова кружилась, впервые за долгое время совсем не хотелось рыдать, оплакивая траурные ночи. Сегодня не будет обжигающих поцелуев Джокера, и Лизи не будет брезгливо смывать его семя с бёдер. Он не испачкает её своим пугающим гримом. Злой клоун. Джокер. Лизи вложила пистолет в ладони Артура и направила дуло на себя.

Во взгляде Артура плавало предвкушение, он излучал интерес, тлеющий алыми всполохами.

Лизи падала в бездну. «Кто же ты, Артур? Ты спасение? Ты хочешь вытащить из этого нескончаемого ада или хочешь упасть вместе со мной?»

Она замерла, глядя в его глаза. Дыхание Артура хриплое, словно он только что пробежал марафон. Он отложил пистолет и потянул Лизи к себе, заключил её лицо в свои ладони и приблизился, разглядывая её губы. Что-то шептал невнятное, Лизи не могла разобрать слов. Его дыхание горячее, тяжёлое. И руки горячие. Артур чуть заметно улыбнулся, и Лизи поймала себя на мысли, что поцелуй, который последует затем, желаннее всего. Хочется ощутить его на своих губах. Познать Артура, странного человека, к которому вопреки здравому смыслу почему-то тянуло.

Артур коснулся её губ своими, нежно, сначала неуверенно, будто боялся спугнуть. Лизи закрыла глаза и ответила на поцелуй. Должна ли она? Да к чёрту! Пусть всё катится к дьяволу!

Пальцы Артура нашарили пуговицы на блузке и одну за другой, осторожно, смакуя, расстёгивали, и Лизи не противилась. Она позволила стянуть с себя и блузку, и лиф, и Артур бросил их на стол, рядом с пистолетом.

Не отрываясь, касаясь губ Артура, целуя их, Лизи сняла с Артура белую рубашку в мелкий забавный ромб.

— Лизи, — тихо прошептал Артур.

Его горячие пальцы исследовали её тело, сантиметр за сантиметром, гладили каждый изгиб, умелые, настойчивые, в этих прикосновениях таилась немыслимая сила и будоражащая нежность. Будто Артур искусный музыкант, а Лизи в его руках пугливая флейта, и Артур её приручал. Она отдавалась на волю Артура.

К чёрту, всё к чёрту.

Комментарий к Так и быть

Отредактировано.

Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам.

Надеюсь, вам, дорогие читатели, будет интересно узнать, как разовьются отношения с Артуром и Джокером. Ведь такова жизнь :)

Как выглядит Лизи: https://encrypted-tbn0.gstatic.com/images?q=tbn:ANd9GcTuMupB15sOfgrFqWn_CtFG36kMf_szWF7DaRkDKWFL0pb2JHw4

Ещё одно фото Артура Флека :) https://sun9-61.userapi.com/c854416/v854416170/138d3b/yFyFcFSWrVM.jpg

Музыкальная тема:

Beatles “Let it be” https://www.youtube.com/watch?v=QDYfEBY9NM4

Frank Sinatra “That’s Life” https://www.youtube.com/watch?v=TnlPtaPxXfc

========== Нет причин умирать ==========

Лизи села и опустила ноги на пол.

Холодно. По коже поползли мурашки, и Лизи плотнее закуталась в рубашку Артура. И сидела так долго, рассматривая комнату. Старые бумажные обои видали времена и получше, хотя когда их выбирали, наверное, в последнюю очередь задумывались о том, насколько безвкусно они будут выглядеть спустя много лет. Хотя жизнь в трущобах не обязывала менять и меняться, в конце концов, всё решали деньги. Лизи перевела взгляд с одного букета на другой. Старомодные цветы рассыпались вычурными алыми кляксами. Комната мамы: всё на грани женственности и неистовства, одно вытекало из другого, и так до бесконечности. Лизи коснулась резного изголовья кровати. Это комната леди, погрязшей в нищете.

Старые портьеры и ламбрекен, выцветшие, изъеденные молью. И царить бы в комнате предутреннему мороку, если бы не лучи, заползающие в комнату через бреши в портьерах. Один из лучей осторожно касался Артура, словно целовал его. Лизи поджала под себя ноги и склонилась над Артуром. По его телу тянулись жуткие кровоподтёки, образуя странные болезненные рисунки, и у каждого своя история, но ни одну из них Артур не раскроет. Его тело —- сакральный холст боли. Лизи дотронулась до плеча, обвела багрово-синий кровоподтёк и аккуратно, чтобы не разбудить Артура, дотронулась до болезненной синевы губами. До будильника ещё пятнадцать минут — маленькая жизнь между сном и явью, и Лизи прижалась к Артуру и зарылась носом в его волосы. От него пахло одеколоном и табаком.

— С добрым утром, — Артур сонно потянулся и повернулся к Лизи.

— Я тебя разбудила.

— Да, — Артур приподнялся на локте и поцеловал её.

Трудно удержаться, невозможно не упасть в омут, если сладкая гибель обманывала жаркими обещаниями.

— Мы знакомы только два дня, а меня не покидает ощущение, что я знаю тебя полжизни. Удивительно, правда? Обычно я не прыгаю в кровать вот так сразу, на первом свидании, но почему-то с тобой у меня нет ощущения ошибки.

Лизи всё говорила и говорила, пока Артур целовал её шею.

Будильник беспощадно ворвался в тишину утренней комнаты, деля утро на бодрящий кофе и рабочий костюм.

— Мне пора собираться, — Лизи выскользнула из объятий.

Холодная вода успокаивала и приводила мысли в порядок. Лизи набирала целые пригоршни и смывала с себя прошлый день, откупалась от воспоминаний и от грядущего.

Когда в один из вечеров было особенно тошно, она стёрла ладонью старую надпись на зеркале и аккуратно вывела новую: «Прости нам грехи наши». За какие грехи она пожинала мучительные плоды, за что или за кого платила кем-то невидимым назначенную цену? Лизи поймала себя на мысли, что на один вечер, всего на одну ночь забыла о Джокере, не ждала его, не упивалась тягучим ожиданием. Он никогда не бил её, но умел сделать так больно, что душа рвалась из груди. Мог схватить за волосы, намотать их на кулак, а если Лизи сопротивлялась особенно рьяно, прижимал её к стене и наблюдал, как она извивалась, как отбивалась. Иногда она скулила, умываясь слезами, а иногда — словно выстрел — её возбуждала эта извращённая игра, и тогда она отдавалась сама, вплетала пальцы в зелёные волосы и целовала эти ненавистные губы, обрамлённые страшной улыбкой. Неизменно было одно: даже в эти редкие минуты она ненавидела Джокера, желала ему смерти, хотела стоять и смотреть, как он умирал в луже собственной крови. Как же она ненавидела эти губы, что так жадно целовали её. А наутро она не находила в себе сил прожить ещё один день, и мысль уйти некрасиво, красной кляксой на сером асфальте, мучила её всё чаще.

Впервые за три месяца Лизи не боялась. Вчерашний вечер лёг на её тяжёлые будни бесценным даром, тем самым лучом, ворвавшимся в сумрачный мир, состоящий из горького одиночества перед лицом Джокера.

Она выключила воду и потянулась за полотенцем. Её взгляд упал на зеркало над раковиной, и Лизи взвизгнула от неожиданности.

— Боже, как ты меня напугал, Артур, — сдавленно пролепетала Лизи, жадно глотая воздух, словно ей нечем было дышать.

Она закрыла глаза, и Артур притянул её к себе, что-то шептал, но Лизи его не слушала. Перед ней ярко вспыхивали образы Джокера, всего того, что он делал с ней: его жестокость, граничащая с обманчивой нежностью, его грубые пальцы, оставляющие синяки на тонких запястьях. Лизи не хотела вспоминать, но образы всплывали сами собой. Она хотела стать прежней, но той Лизи больше не было, ту жизнерадостную девушку похоронил в своих кошмарных желаниях Джокер. Он отнял у неё всё: веру, надежду, любовь. Всё. Может быть, она заслужила это? Но за что?

А ведь иногда Лизи целенаправленно ждала Джокера, стыдясь в такие минуты этого порочного влечения, изувеченного и несущего лишь разрушение.

— Всё нормально?

— Да, — соврала Лизи, хотя на языке вертелось «нихрена не нормально».

Лизи хотела сказать что-то ещё, несмелые слова вертелись на языке, рождались из звуков, но Артур не дал им слететь, не позволил им жить. Он запер их в поцелуе, несмелом, как первый утренний луч солнца. Лизи ответила на робкое прикосновение, жалея лишь об одном: почему она не встретила Артура раньше? Ведь она его знает, в нём всё словно бы родное, знакомое. Артур прижал Лизи к стене, и его поцелуи расцвели, жадные, слишком горячие.

Лизи знала, что опоздает сегодня на работу, но эта мысль не пугала её и не грызла изнутри. Это всё неважно. Важны только они, Артур и Лизи, здесь и сейчас. И даже проскользнувшая было опять мысль, что приличная девушка не должна ложиться в постель к мужчине, погасла, не успев заразить сомнениями. В конце концов, именно Джокер стёр все понятия о приличии и уместности. Так к чему ломать комедию?

***

Лизи на ходу застёгивает пуговицы блузки и не с первого раза попадает в туфли. И всё-таки она торопится на работу. Может быть, в суматохе, которая связана со смертью Стива, никто не заметит отсутствия маленького, никчёмного винтика в огромном, прогнившем механизме? А если и заметят, что с того? Уволят? Да пожалуйста. Лизи больше не боится увольнения.

— Увидимся сегодня вечером? — она посмотрела Артура.

Он стоял у стены в коридоре, смотрел на Лизи и курил.

— Сегодня не могу, у меня вечерняя смена.

— Ладно.

— Я зайду к тебе завтра. Ты не против? — Артур стряхнул пепел на пол.

Лизи улыбнулась и кивнула: нет, не против. Надев плащ, она подошла к Артуру и дотронулась до его руки. Сегодня среда, экватор рабочей недели, и пусть всё катится к дьяволу. Она попробует выбрать жизнь, и странный Артур в этом выборе — первый шаг.

Радио в комнате тихонько напевало:

«Let it be, let it be,

Let it be, let it be.

There will be an answer, let it be».

Артур прикоснулся к Лизи, провёл ладонью по её щеке и шёпотом пропел: «There will be an answer, let it be».

— До завтра, — Лизи привстала на носочки и чмокнула его в щёку.

— Да, до завтра, — Артур затянулся последний раз, чиркнул окурком о стену и поцеловал Лизи в ответ.

Утро не принесло тех проблем, о которых так переживала Лизи. Новый начальник отдела, Петер — запомнить его скандинавскую фамилию та ещё задачка — с первого взгляда производил впечатление неплохого человека. Уж получше Стива, жена которого уже который день околачивала порог банка, стучась во все кабинеты и требуя справедливости. В это утро Лизи под предлогом вопросов по документам вышла посмотреть на эту дамочку. Она представляла и медузу Горгону во плоти, и породистую стерву, но что она увидела в итоге — шло вразрез с её предчувствием. Худая, невысокая, серая мышка, подавленная не столько смертью мужа, сколько жизнью с ним. Выходит, Стив всего лишь прикрывался ею, говоря, что жена его растопчет, если узнает о его интрижках. Он всегда беспокоился только о своей репутации, дорожил местом у кормушки, а на жену ему было до лампочки. Жил как сволочь и смерть получил по заслугам.

Выглядела жена Стива не очень. Спутанные тонкие волосы спадали на плечи, глаза в серых ямах глазниц, впавшие щёки. Скелет на каблуках в дорогом костюме.

— Вот это да, — Лизи поправила очки и остановилась у одного из окошек.

— Говорят, у Стива есть несколько счетов, и его жена собирает бумаги, чтобы получить все его деньги.

— А я слышала, — тихо подошла ещё одна сотрудница, — что его счета обчистили, поэтому банку грозят большие неприятности.

— Обчистили? — удивилась Лизи. — Но как?

— Краем уха слышала, что к этому может быть причастна банда Джокера.

Лизи оглянулась, провожая взглядом процокавшую вдову Стива Штайна. Расстроенной она не выглядела и не торопилась облачиться в траурное чёрное одеяние, как полагалось хорошим жёнам. Честно говоря, Лизи её прекрасно понимала.

— Эй, Лизи! Вот ты где! А я тебя везде ищу.

К ней подошёл запыхавшийся молодой мужчина и, поправив галстук-бабочку, выдохнул, будто только что вернулся с марафона бегунов. Он зачесал набок растрепавшиеся волосы и, облокотившись о стойку у кассового окна, указал на Лизи сложенным вчетверо листом.

— А ну колись, у тебя была богатенькая бабуля?

— О чём ты? — не поняла Лизи.

— На твой счёт капнула тысяча долларов вчера вечером.

Лизи ничего не понимала. Бабуля? Деньги?

— Так, Лео, давай по порядку. Меня подозревают в убийстве Стива?

Лео прыснул со смеху и постучал по стойке, слишком громко, и на его смех обернулись несколько посетителей.

— Ну ты даёшь! Скажешь тоже. Не-а. Но не от последних лиц в банке мне удалось узнать, что Стив был в сговоре с какой-то мафиозной группировкой и отмывал денежки будь здоров. Видимо, что-то не поделил со своим «доном Корлеоне».

Лео, довольный своей шуткой, щёлкнул пальцами и гордо вытянулся.

— Тогда кто мне прислал деньги? — не унималась Лизи.

— Ну… От кого-то… Мне дали задание проверить счета всех сотрудников, а у перевода стоит пометка «подарок». Вот и всё. Ничего криминального.

— Так от кого? — не унималась Лизи.

Лео закатил глаза и отмахнулся от неё:

— А мне почём знать? Об бабушки, от мамы, от любовника.

Сотрудница, стоявшая всё это время в сторонке и слушавшая разговор от начала и до конца, воскликнула:

— Лизи, у тебя появился любовник?

— Нет, — Лизи сняла очки, чувствуя, как руки задрожали. — Нет никакого любовника.

— Да ладно заливать? Ради таких подарков даже я бы завёл себе любовника! — Лео похлопал её по плечу и двусмысленно подмигнул.

— Дураки, — Лизи толкнула Лео в плечо и ушла на своё рабочее место.

За спиной раздавались смешки, Лео и девчонки перешёптывались. Радио «Местные сплетни» обещало раздуть про Лизи и любовника целую историю с додуманными пикантными подробностями. Лизи догадывалась, кто прислал эти грязные деньги, но не хотела признаваться себе в этом. Очередная игра Джокера? Теперь он платит ей за секс? Это унизительно.

И если утро началось с поцелуев Артура, с хорошего настроения, то потом оно плавно перетекло в ужасный день. На обеде Лизи ловила на себе заинтересованные взгляды, порой осуждающие, но чаще всего завистливые. Иногда ей хотелось встать и закричать: «Чему вы завидуете? Меня насилуют почти каждый день! Вот чем я заплатила за этот отвратительный подарок! Хотите эти деньги? Забирайте!» Вместо этого Лизи прятала лицо в ладони и сдерживала слёзы, стараясь незаметно ото всех промокнуть глаза. Скорее бы домой, скорее бы забыться в таблетках.

Мучительный день тянулся еле-еле, и вечером, уставшая и вымотанная, Лизи устало поднималась по лестницам. В голове витали странные мысли, совсем не к месту, о том, что приготовить на ужин, чтобы на скорую руку. Яичницу или обойтись парой бутербродов? Хотя есть совсем не хотелось. Через несколько ступеней встретилась большая серая крыса, сидевшая на задних лапах и умывающая усатую мордочку. Лизи прошла мимо. А может, ничего страшного нет в том, что ей приписали любовника? Хотя любовник — знойное слово с цветочным ароматом и привкусом шоколадных конфет. Шепчешь: «Любовник», — и слышишь тихий джаз, мерный гул голосов в кафе, чувствуешь прикосновение пальцев. У Лизи ничего этого не было. Её любовник другой.

Лизи открыла дверь и вошла в квартиру, бросила ключ на тумбу. Скинув туфли, она прижалась к стене и стояла так, ни о чём не думая. Жизнь постепенно возвращалась к ней, и только теперь Лизи уловила какой-то шум в комнате. Тихое шуршание. Телевизор? Она спохватилась, что не выключила его со вчерашнего дня, а это означало только одно: немаленький счёт за электричество. Покачав головой, Лизи вошла в комнату и щёлкнула выключателем на стене.

На секунду мир пропал в ярком свете старенькой жёлтой люстры.

— Привет, Лизи.

В нос ударил горький запах табака.

Она вздрогнула и попятилась. Вот он — её ночной кошмар, её дамоклов меч и вишенка на торте с пёстрой надписью: «Наслаждайся, жизнь поимела тебя». Не хватало только яркой бумажной трубочки, чтобы возвестить об этом всему миру.

— Почему я?

— Мммм, — со вкусом протянул Джокер, так, будто попробовал что-то очень вкусное. — Такова жизнь, ра-адость.

***

Он выключил телевизор и поднялся с дивана, легко и грациозно. В каждом его движении прятался злой гений. Актёр одной роли, слишком гениальной, чтобы быть правдой. Будь всё по-другому, Лизи назвала бы Джокера лучшим, но ей хотелось, чтобы он умер. Эта мысль на какой-то миг придала ей сил, но когда незваный гость не торопясь шагнул к ней, внутри Лизи всё рухнуло. Закричать. Бороться. Не сдаваться без боя, даже если она проиграет опять. Пусть бесполезно. Пусть. Но не сдаваться, ни за что не сдаваться просто так.

Джокер остановился у комода и приоткрыл крышку проигрывателя. Мерзавец готовился к приходу Лизи, ждал её. Он опустил иглу, и она зашуршала по чёрным дорожкам пластинки. Мужской голос из колонки разнёс по комнате вязкие слова:

«I say, that’s life, and as funny as it may seem

Some people get their kicks steppin’ on a dream

But I don’t let it, let it get me down*».

Джокер щёлкнул пальцами, прикрыл глаза и подхватил: «But I don’t let it, let it get me down». И, сунув руки в карманы, зажал в зубах сигарету и плавно повёл плечами. Словно играючи. Переступая с ноги на ногу, будто заправский денди, битломан, он поглядывал на Лизи и покачивал головой. Набойки начищенных до блеска ботинок тихо стучали по полу.

Выйдя из оцепенения, Лизи бросилась к двери и уже успела щёлкнуть замком, но Джокер быстро настиг её и прижал. Ухватил за шею и пропел, растягивая слова: «Сла-адка-я мо-оя». Лизи дёрнулась, но попытка вырваться провалилась. Куда уж испуганной девчонке тягаться с негодяем? Он улыбался, и в его глазах стоял немой вопрос: «Ведь так, Лизи?» Джокер оглядел её с ног до головы, всё ещё брыкающуюся, как пташка, залетевшая не в то место и не в то время. Он прижался к ней, обнял за талию и коснулся губами её щеки, втянул аромат её цветочных духов и шумно выдохнул.

— Лизи, Лизи, Лизи, — прошептал на ухо и осторожно дотронулся губами, нежно. А музыка лилась из проигрывателя и окутывала Джокера и Лизи.

Лизи дрожала в его руках, растерянная, она что-то лепетала, умоляла, пыталась дёрнуться, но Джокер удерживал её. Обнимал. Гладил.

— Сегодня мы будем танцевать.

Он заставил Лизи положить голову ему на плечо, и она всхлипнула. На секунду комнату оглушила шуршащая тишина пластинки, но почти сразу заиграла новая песня. Потянулись многообещающие слова: «…Imagine all the people…», и Джокер подхватил: «…Nothing to kill or die for… Imagine all the people…**» Лизи вздрогнула, и несмело обняла его. Он ухмыльнулся: неспешный артистократичный английский вальс в трущобах Готэма. Какова ирония! Танец дополняли сияющие слёзы на бледном лице Лизи, словно прозрачные жемчужины, они мерцали солёными звёздами. Джокер улыбался ей уголком губ, каждое его пластичное движение рождалось спонтанно, как и пленяющая грация.

Новый аккорд разрядил секундную тишину. Всхлип оборвался на полутоне и затих в мелодии волн, в звуках мира, в дыхании Джокера. В его тихом шёпоте, вторящем Элвису: «But I can’t help falling in love with you, Shall I stay, Would it be a sin, If I can’t help falling in love with you…***» Лизи —- инструмент в руках мастера, а в руках убийцы она бы стала пистолетом, тем самым роковым тридцать восьмым калибром. Это хорошая шутка, и Джокер смеялся, хотя его неподдельная улыбка напугала Лизи, и он наклонился, чтобы дотронуться до её алых губ. Его улыбка — кровь, её — спелая вишня.

Элвис неторопливо допел песню, и проигрыватель щёлкнул. Игла приподнялась и прочно встала на место, в ложе.

Сначала Лизи не отвечала на поцелуй, упираясь в грудь Джокера ладонями, но силы не были равны. Он удерживал её и целовал долго, с упоением, будто пил дорогое вино. И когда, казалось, Лизи вот-вот извернётся, она всё-таки сдалась. Обмякла, стала послушной.

— Ты не должна столько плакать, слёзы тебе не идут.

Руки Джокера соскользнули с её талии, и Лизи осела на диван, ухватившись за спинку, чтобы не упасть. В комнате стояла тишина, только иногда из-за стены раздавались женские вопли, прерываемые отборной бранью не то мужа, не то просто захожего дружка. Девушка кричала: «Не трогай меня, ублюдок!» «Молчи, шлюха!» И звуки ударов. Крик, вопли, рёв. Лизи инстинктивно вытерла нос, будто это её только что ударили.

Джокер сел на стол, напротив неё и растянул губы в улыбке.

— Как прошёл день?

Лизи молчала.

— Ладно, — ухмыльнулся он и выудил из-за пазухи пистолет. Покрутил им и положил рядом с собой. Глубоко вдохнул, будто затягиваясь. — Уверена, что не хочешь рассказать?

Его пальцы нежно коснулись пистолета, тихо шурша по рукояти.

Хорошая девочка, умница, всё понимает.

— Я… — начала было Лизи, но закашлялась. — У меня сегодня спрашивали про любовника, который перевёл мне тысячу долларов. Это много. Тебе так не кажется?

Послушная, но строптивая. Но ведь так интереснее, верно? Каждый раз усмирять, пить страх, холодный, яростный и глубокий, вкушать его через поцелуи. Как она дрожала в его руках, мммм. Джокер ухватил её за подбородок, не позволяя Лизи отвести от него взгляд:

— Ты дерзишь мне, сладкая. Считаешь меня своим любовником? — он сделал акцент на слово «считаешь».

Лизи покачала головой.

— Нет. Не присылай мне больше деньги.

— Неужели не нужны? — Джокер правдоподобно изобразил удивление.

— Ты платишь мне за секс, как проститутке.

Он снова хохотнул и постучал ладонью по столу, будто Лизи рассказала первоклассную шутку. Но она-то знает, кто тут на самом деле шутник. Рассказать кто? Тридцать восьмой калибр, куколка.

— И ещё… Ты не должен больше приходить, у меня появился мужчина.

Как она вздрогнула, когда решилась рассказать маленький секрет.

— Я знаю, — он облизнул губы и закивал. — Артур, да?

Лизи ухватила Джокера за рукав и замерла, глядя на Джокера не то с мольбой, не то с ужасом. А может , всё вместе смешалось. Он чувствовал, как слова роились у неё на языке, не в силах сорваться. Наверное, она даже хотела закричать, упасть на колени и зарыдать. Думаешь, поможет?

— Не трогай его, — её голос задрожал.

— Я и не собирался, — засмеялся Джокер. — Ну, и раз мы заговорили о любовниках…

Он подцепил из пачки новую сигарету и щёлкнул зажигалкой. Затянулся, глубоко и вкусно, ухмыляясь и не сводя с Лизи взгляда. Хорошенькая, но такую так просто не приручить.

— Подержи-ка это, — он сунул сигарету ей в руки и потянулся к боковому карману пиджака. — Любовник должен заботиться о своей женщине. Ведь так? Дарить подарки.

Джокер выудил из кармана бархатную бордовую коробочку и протянул Лизи. Поначалу она не решалась принять подарок, но и не могла отвести взгляд от вычурной вещицы. Так и читалось в глазищах: зачем? В конце концов она покачала головой, и тогда Джокер открыл коробочку.

***

— Что?.. — она задохнулась в вопросе.

Из бордовой гробницы сверкнули два камушка на золоте. Лизи протянула было руку к ним, но отдёрнула. Отпрянула назад, вжалась в спинку дивана и с ужасом посмотрела на Джокера. Любовник? Подарки? Ничего другого это не означало, и набатом билась мысль, как птица в золотой клетке: он не желал её оставлять, не хотел уходить из её измученной, растоптанной жизни. И он словно не замечал её кричащего страха в глаза, немого крика, застывшего на исцелованных губах.

— Нет, — единственное слово, рискнувшее сорваться вниз, со скалы безумия Лизи.

Джокер не слушал. Он склонился над ней, убрал длинные каштановые пряди за уши и шептал что-то, Лизи не могла разобрать слов. Она закрыла глаза, твердя себе, что это страшный сон, в котором её заперли в одной клетке с убийцей, пока Джокер вдевал серьги в её уши. Трущобы боготворили Джокера, люди засыпали и просыпались с его именем на устах, творили бесчинства в его честь, грабили и убивали во славу своего кровавого вождя. Лизи среди них не было. Она ненавидела это страшное имя: Джокер, и кровь стыла в жилах. Джокер, и сердце замирало в ужасе.

— Я ненавижу тебя, — Лизи повторяла слова как молитву.

Лизи покупали вопреки её желанию. Она дотронулась до ушей, нащупала золотые серьги, хотела сорвать их и выбросить, но Джокер перехватил её руки.

— И раз уж мы любовники…

Джокер сел рядом с Лизи, расстегнул ширинку и похлопал себя по коленям.

— Иди сюда, ра-адость. Давай сделаем это нежно.

*Френк Синатра «That’s life»

Я говорю, такова жизнь, каким бы забавным это ни показалось

Лишь некоторые чувствуют себя счастливыми на пути к мечте

И я ничему не позволю испортить этот настрой

** Джон Леннон «Imagine»

«Нет причин убивать или умирать… Представь, что все люди…»

*** Элвис Пресли «Can’t help falling in love»

Но не могу ничего поделать с любовью к тебе,

Остаться ли мне,

Будет ли это грешно,

Раз я не могу ничего поделать с любовью к тебе.

Комментарий к Нет причин умирать

Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам :)

Музыкальные темы главы:

John Lennon “Imagine” https://www.youtube.com/watch?v=YkgkThdzX-8

Frank Sinatra “That’s Life” https://www.youtube.com/watch?v=TnlPtaPxXfc

Элвис Пресли “Can’t help falling in love” https://www.youtube.com/watch?v=gSOZoaMaOzs

Артур Флек:

***Улыбка :) https://psv4.userapi.com/c828601/u155091902/docs/d1/3696e74f1639/video.mp4?extra=YjeTjaxkBUvVHCplKqnZaQwML00FW8YCSgxI_jPsD3JhKheTsE3x8M8VCUxTMFQfY-uWD2P9Q7VoUIqT3ppfYVatsliV0NaxRASwihPdl1Rgo-MCMyuxGtJeDACVK-lvHnNTlqO4Jqz51OMxnjQe7wA&dl=1

***Артур-Джокер https://sun9-47.userapi.com/c850420/v850420416/1f1509/P5R7YdwRj-4.jpg

***Джокер танцует https://www.youtube.com/watch?v=lb5KTBWZUUk

♠♥А ещё я пишу небольшой миник по Джокеру Нолана ^^ https://ficbook.net/readfic/8733795

========== Дьяволово - дьяволу ==========

Прозвенел будильник, и Лизи вздохнула, перевернувшись на другой бок. Совсем не хотелось вылезать из тёплой уютной кровати, особенно видя какое солнце заливалось за окном. А может, уволиться? Ну её, эту работу, которая не вызывала никаких чувств, кроме желания повеситься прямо над своим столом. Бумаги, бумаги, бумаги, и ещё кипа бумаг сверху. Ничего кроме рутины, целый день сидеть на одном месте и наблюдать, как жизнь проплывает мимо. Уволиться? Снять все деньги, закрыть чёртов счёт в банке и смотаться из этого адского пекла. Кругленькой суммы хватит с лихвой, чтобы навсегда забыть про Готэм.

Лизи потянулась, выныривая из одеяла и стягивая сорочку. Хотелось ходить по квартире раздетой и никуда не идти.

Вот сегодня же она напишет заявление, и поминайте как звали. Прощайте все!

Лизи замерла, а полная радости улыбка сползла с её лица. А Артур? Если говорить начистоту, Лизи не хотела бросать его, он славный, хоть и не без странностей. Тогда надо позвать его с собой, она не станет объяснять ему, откуда у неё столько денег: в конце концов, всегда можно приплести какую-нибудь несуществующую одинокую троюродную тётку, у которой одна надежда — Лизи, и очень кстати тётка как будто отошла в мир иной. Лизи с Артуром уедут, и не будет больше ни душного, серого Готэма, ни слишком яркого на его фоне Джокера. Сердце почему-то ёкнуло: Джокер — чёртова привычка, такой же обязательный ритуал, как утренний кофе. К плохому привыкается так же быстро, как и к хорошему.

Нет, решено. Лизи вскочила, накинула халат и выбежала в коридор в домашних тапочках. Она добежала до квартиры Артура и забарабанила в дверь.

— Артур! Артур! Давай сбежим! Я, кажется, влюбилась в тебя!

Никто не открыл. Странно, вроде бы он ничего не говорил про утреннюю смену, хотя до этого предупреждал всегда. Лизи приложила ухо к двери и прислушалась. Тихо.

Ну что ж. Она не спеша вернулась обратно в свою квартиру, планируя заскочить вечером к Артуру ещё раз. За стеной муж и жена привычно выясняли отношения, не изменяя традициям: с самого утра, едва только лучи солнца коснулись города. Словно у этой парочки включался какой-то тумблер: «О, уже утро, а мы до сих пор не отмутузили друг друга?» Лизи опустилась на диван и подтянула к себе одеяло. Она бросила взгляд на патефон. Со вчерашнего вечера пластинку так никто и не достал. Сперва остро захотелось разбить и чёртову пластинку, и патефон, искалечить эти воспоминания, стереть их из памяти, и Лизи уже протянула руку, но в последний момент подцепила иглу и опустила её на пластинку. Тишину пронзило шуршание, и Элвис затянул песню про любовь.

Пой, Элвис, пой.

Пока Лизи собиралась на работу, она представляла, как бы они с Артуром сели на поезд и сбежали из города. Так ли уж важно куда? Главное вместе. Ведь нечасто можно встретить своего человека, в глазах которого расцветал целый мир. Ещё в первый день их встречи, в кафе Лизи рассматривала чудаковатого соседа, и ей отчего-то хотелось сказать: «Артур, я знаю тебя всю свою жизнь, ты мой человек, ты мой глоток свежего воздуха в этом проклятом городе». То, как он прикасался к ней, как гладил её щёку, даже его поцелуи были родными. Мягкие губы. А вечером, когда он целовал её у себя дома, Лизи будто узнала эти поцелуи. Кто бы мог подумать, что Артур, этот чудик и едва знакомый мужчина, вдруг станет сразу родным. Их словно соединяла невидимая красная нить, прошедшая через их непростые жизни.

К чёрту всё. Она уговорит Артура уехать вместе с ней, запрыгнуть в уходящий поезд и смеяться, прощаясь с Готэмом, а потом стоять в тамбуре, бросив вещи прямо на пол, и целоваться. И не будет никого счастливее на всём белом свете.

Лизи улыбалась, сжимая ключ, и представляла, как мимо будут проходить незнакомые люди, смотреть на счастливых сумасшедших, которые бросили всё и уехали навстречу свободе.

Лизи закрыла дверь, твёрдо решив сразу же написать заявление, как придёт на работу. Плевать, где они найдут ей замену, катитесь к дьяволу!

Утро принесло добрые вести: никто не стал отговаривать, никто не падал в ноги — что нисколько не удивило — и не умолял, не посылал проклятия на голову стажёра, посмевшего отнять целых три месяца у банка. Хочешь уволиться? Без проблем. И между мечтой и реальностью медленно потянулись невыносимые минуты ожидания: начальник должен поставить подпись на заявлении, дескать, вали отсюда и отпустить навсе четыре стороны. И долгожданная награда, ожидание окупилось сладкими, как сахарок, словами секретаря: «До конца недели надо отработать, а с понедельника уже всё». Лизи кивнула, изо всех сил стараясь подавить желание закричать от радости и послать всех к чёртовой матери.

В висках стучало слово с привкусом карамели: «Свобода». Лизи не запомнила, как вернулась на место, она всё ещё не верила в то, что уволилась. Теперь до маленькой мечты рукой подать: Лизи представляла, как сегодня же вечером постучится к Артуру и уговорит его сбежать с ней, а он непременно согласился бы. И дальше как по маслу: поезд, пролетающие мимо города с пустыми глазницами, бетонные коробки, стук колёс, долгие ночные поцелуи до головокружения. Лизи так замечталась, что пропустила момент, когда началась паника. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Лизи поняла в общей суматохе, что это не пожарная тревога. На банк действительно напали. Вооружённые грабители в масках клоунов сгоняли всех в холл: и женщин, и детей, не щадили ни стариков, ни богачей, ни бедняков. Лизи в общей суматохе видела, как двое мужчин, не сговариваясь, рискнули дать отпор негодяям, но одному из смельчаков разбили нос, а другого, кажется, избили. Лизи отвернулась, не в силах вынести этого зрелища. Вандалы. На улице уже выли сирены, но, кажется, полиция не могла так просто прорваться в здание.

Преступники кричали в рупоры: «А ну закрыли свои пасти, сукины дети!» Не единожды открывали стрельбу в воздух, призывая не глупить. Постепенно гул голосов затих, было слышно в основном только захвативших банк, переговаривающихся между собой.

Когда наконец одна из групп головорезов расступилась, из сердца её вышёл Джокер, как из пламени ада. Он фривольно вышагивал, что-то напевал себе под нос и беззаботно держал руки в карманах карминового пиджака.

— С добрым утром, Готэм! Сейчас мы вас развлечём, дамы и господа.

Одна из женщин, расценив происходящее как ограбление, сняла с себя серьги и кольца и протянула их людям Джокера. Он остановился напротив заложницы и по-домашнему накрыл её ладони своими, склонил голову и улыбнулся.

— Мне не нужны ваши драгоценности, я пришёл не за этим.

По рядам заложников прокатился гул. Главный злодей города пришёл не грабить? Тогда зачем? Что он задумал? Тут и там вспыхивали вопросы и тут же угасали, страх побеждал, не давая выйти вперёд и проявить неуместное мужество перед лицом неминуемой гибели.

— Мне нужен Петер Хаммаляйнен. Где же ты, Петер? Выходи, папочка хочет поиграть. Не зли папочку.

Он встал посреди зала и выудил из-за пазухи пистолет. Растянул губы в улыбке и пожал плечами.

— А если Петер не выйдет, я устрою комедию, вот только не обещаю, что вам будет смешно. Но в программе будут страх, кровь, просто море крови. Итак…

Шёпот голосов гудел пчелиным роем, звеня в мраморном просторном зале и эхом разносясь всё выше и выше, под расписной потолок. Никто уже не торопился геройствовать, вся бравада стухла на тех двоих, так толком и не начавшись. Кстати, вот один из них, сидел у касс прямо на полу и держался за бока. Из носа капала кровь, и по светлой рубашке растеклась алая клякса. Седой мрамор, серая рубашка, красная кровь на аристократичной белизне пугала.

Тем временем вооружённые люди Джокера обходили зал с ружьями наперевес: весомый аргумент, чтобы не выкинуть что-нибудь очень глупое. И всё же то тут, то там всхлипывали женщины, порой громче, чем нужно, и кто-то из преступников оборачивался на шум. Этого было достаточно.

Джокер, пританцовывая, прошёл вдоль напуганных пленников, улыбаясь и разглядывая их. Сколько эмоций! От звенящего в ушах гнева до молчаливой растерянности. Он ухватил одну из женщин за руку и вывел на середину зала. Люди ахнули, но террористы тут же задушили шорох голосов. Оглядев немолодую женщину с ног до головы, Джокер обнял её за талию и закружил в вальсе. Раз-два-три, раз-два-три. Они чеканили шаг под тихий шёпот и кружили по залу. Бедняжка постоянно оглядывалась, на ней лица не было от страха, но она повиновалась Джокеру, хотя видно было, что она постоянно охала и вздыхала. А напудренная дамочка умела танцевать. Даже страх и скованность не могли скрыть этого, как и того, что она породистая аристократка до мозга костей — голубая кровь Готэма. Длинное чёрное как смоль платье, широкополая шляпа, россыпь молочного жемчуга на шее, очки в дорогой оправе и парчовые перчатки с элегантным узором под викторианский стиль.

— Благодарю за танец, мадам.

Джокер коснулся губами пальцев напуганной аристократки, и один из преступников подтолкнул её обратно к остальным заложникам.

— Ну? И где же Петер?

Он качнулся на носках и хохотнул, манерно пожав плечами.

Кто-то рядом с Лизи шепнул: «Я отвлеку их, а ты вали назад, выйдешь через…». Очередные герои созрели и решили показать, что не боятся принца хаоса. Лизи обернулась на шёпот, и неожиданно ей в лицо прилетел кулак. Несильно, скользнул, чиркнув костяшками по скуле, и Лизи вскрикнула. Кто-то подхватил её, чтобы она не упала, но и этого хватило, чтобы началась суматоха. Гул, громкие всхлипывания, огромный рой заложников зашевелился, расступаясь перед Джокером. Щёлк. Скользнувший было назад мужчина взмахнул руками, будто оказался не в гуще событий, а на празднике жизни. Ноги его неестественно переступили, движения искалеченные. Он как будто хотел пуститься в пляс, оказавшись на шабаше, но вместо этого осел, и жизнь его таяла на глазах. И вот уже на полу лежал не человек, а изломанная фигура. Уставшая, измученная. Один из преступников поднял над головой руку с пистолетом и медленно покачал им, молча предупреждая, что так будет с каждым.

***

Джокер погрозил пальцем смутьяну, ударившему Лизи.

— Кому-то захотелось поучаствовать в представлении, — он не спрашивал.

Начавшуюся панику задушили быстро, никто не хотел рисковать и делить участь незадачливых героев. Преступникам достаточно было продемонстрировать оружие и гаркнуть как следует на особо пугливых. Всё как всегда, люди берегли свои жалкие жизни, хватались за них, как за что-то очень ценное. Меньше всего высовывались богатеи, этим хотелось сохранить не только жалкие душонки при себе, но и толстые кошельки. Пожалуй, для этих звон монет и шуршание банкнот будут дороже собственной жизни.

Джокер взвёл курок и растянул губы в улыбке.

— Хочешь шутку? Да? Тук-тук.

Он выставил руку перед собой и выстрелил. Мужчина удивлённо охнул, и голова его запрокинулась назад. Тяжёлое тело грохнулось на пол, и люди испуганно расступились. Вокруг головы мужчины расплывался багровый ореол, а глаза застыли в немом удивлении. Женщины плакали, кто-то молился, где-то в дальних рядах заревел ребёнок.

— Ну что ж… Кто ещё хочет получить убийственную шутку в лоб? Есть смельчаки?

Он посмотрел на Лизи, и их взгляды встретились. Её лицо украшала кровавая россыпь жемчужин, и Джокер вскинул брови, улыбнувшись широко и приветливо. Кровавый саван на бледной коже.

— Эй, Джок! Смотри, кого мы нашли: мышка пряталась от кошки, но у кошки острый нюх.

Люди расступались, пропуская вперёд двоих преступников, что вели невысокого, полноватого мужчину, заломив ему руки за спину. Он повесил голову, и его русая чёлка закрыла глаза. Заложника толкнули к ногам Джокера, и он упал на колени, тяжело охнув. Наверное, перед этим ему знатно намяли бока, судя по тому, как он схватился за рёбра. Он поднял лицо и попытался приоткрыть набрякшие веки.

Джокер хохотнул.

— Ты ведь Петер, да? А ну-ка… — он подцепил бейдж и прочитал, шепча: — Петер Хаммаляйнен, кредитный отдел. Ну здравствуй, Петер. Я пришёл за тобой.

Улыбка сползла с лица Джокера, уголки губ опустились, и подборок задрожал. На смену обманчивому дружелюбию пришла ничем не прикрытая ненависть. Холодное дуло пистолета уткнулось в лоб заложника. Петер зажмурился и заскулил, заскрёб ногтями по полу, вымаливая себе ещё хоть немного жизни. Как маленький нашкодивший мальчишка, раскаявшийся в содеянном. Петер кривил губы, вязкая слюна стекала по подбородку, он вытирал её рукавом, размазывая по лицу.

— Прекрати это!

Кажется, люди облегчённо выдохнули, когда Лизи, всё ещё прижимая ладонь к ушибленному месту, вышла из толпы.

— А кто это у нас тут такая храбрая? — протянул Джокер, и улыбка снова заиграла на его лице.

Дуло всё ещё упиралось в лоб Петера.

Джокер поманил Лизи к себе. Наигранно спокойная и холодная, собранная. Куколка спряталась за придуманной стеной из кирпичиков храбрости. Набралась мужества. Посмотрим, насколько прочна твоя крепость.

— Что, в этом зале только у этих говнюков, — Джокер махнул рукой на пострадавших героев, — и у девчонки есть яйца? Где ваша храбрость? Где бравада, которую вы так любите демонстрировать в метро и в вонючих подворотнях? А?

Джокер схватил Лизи за локоть и толкнул к Петеру. Нет, куколка просто храбрилась, а сама вся дрожала как осенняя листва на ветру. Боится. Россыпь алого жемчуга на её лице превратилась в багровые осколки, капельки растеклись и застыли в неестественно убийственной красоте. Джокер усмехнулся и заключил её лицо в ладони, прижал пистолет к её щеке, улыбнулся. Да, то что надо. Лизи попробовала извернуться, но Джокер снова повернул это милое личико к себе.

— Смелая. Хах! Хочешь, чтобы я пощадил Петера? Мне не убивать его?

— Отпусти его, — голос её звенел и дрожал.

Он дотронулся губами до её губ, прижался, заключив в долгом поцелуе. Её холодные пальчики легли на его запястья и замерли. Несмелая, пугливая, хрупкая куколка. Безрассудная.

— Какая сладенькая, так бы и съел тебя.

Джокер присел напротив Петера и дулом приподнял его подбородок. Нос распух, под глазом наливался маковым цветом синяк. От носа до щеки пролегла неглубокая царапина, ровная, как по линейке. Били рукоятью. Врезали несильно, больше для острастки, но и этого хватило, чтобы посеять страх в этой никчёмной душонке.

— Сегодня твой день, Петер, — Джокер перевёл взгляд на Лизи. Глупая девочка. — Благодари вот эту куколку, это она тебя спасла. И не забывай, о чём мы с тобой разговаривали вчера. Будешь хорошим мальчиком — не получишь пулю в лоб. Ты ведь будешь послушным? Да?

***

Всё было как во сне. Лизи очнулась в комнате отдыха и вскрикнула.

— Тихо, тихо! Тихо!

Лео положил тяжёлые ладони на её плечи и надавил, не позволяя Лизи подняться с кожаного дивана. Одна из девушек, Лизи её не знала, наверное, из другого отдела, протянула стаканчик с остывшим кофе.

— Извини, электричество вырубили. Остался только холодный.

Лизи ничего не помнила. Ни как Джокер и его банда ушли, ни как всех отпустили домой раньше времени, ни как с ней разговаривал полицейский, а потом штатный психолог. «Бедняжка, он ведь мог убить её, конечно, она в шоке», — отпечатались чьи-то слова в памяти. Лео подвёз её до дома, и Лизи молча ушла.

Из коматозного состояния её вырвал телефонный звонок. Лизи сидела на диване и не с первого раза услышала трезвон. Телефон надрывался, взывая к глухой тишине. Да провалитесь все! Неужели в Готэме не осталось ни минутки на себя, почему надо принадлежать всем и сразу? Лизи нехотя сняла трубку.

— Да?

— Лизи? Лизи, это ты?

— Марта?

— Да-а! Ты куда пропала? Я уже устала звонить тебе. До тебя дозвониться — как до правительства: тебя вечно нет дома. Ну как жизнь?

Лизи потянулась к столику, пошарила, перевернула пустую пепельницу и отдёрнула руку. Это не для неё. Она не курила, но очень хотелось чиркнуть спичкой и втянуть горький дым, чтобы утонуть в нём. А эту жёлтую стеклянную вещицу она купила на распродаже, чтобы Артуру было куда стряхивать пепел. Впрочем, Джокеру тоже.

— Да нормально. А ты сама где? В твоей квартире живёт какая-то бабуля, я заходила пару раз, думала, это твоя родственница.

— Нет, я же съехалась с Робом, мы снимаем квартиру, через месяц у нас свадьба. Ничего такого, просто распишемся и в кафе сходим. Приходи, повидаемся с тобой, а то ты пропала, и концы в воду. Где пропадала, подруга?

Лизи пожала плечами, будто Марта могла её видеть.

— Да так, работа, дела, вся в суматохе. Как Роб? Он же вроде музыкант, выступает где-то.

Марта помолчала немного и ответила невесело:

— Играл в барах, сейчас как-то не очень. Не зовут. У нас беда, Лизи. Дом, в котором мы снимаем квартиру, выкупил какой-то мафиозный мудак, мутная история. Дерут плату, как будто мы в пентхаус переехали, а не в грёбаную дыру. У соседа жена пропала, когда он повздорил с ребятами этого говнюка. Так и не нашли. Ну а я работаю в веломагазине, теперь я, как говорится, сапожник с сапогами, — Марта хихикнула, довольная своей шуткой.

Лизи не сводила глаз с патефона, сверлила его, будто он мог — пшик — и испариться.

— Зато я сапожник без сапог, — невесело усмехнулась Лизи.

— Эй, подруга, о чём это ты?

— Марта, послушай меня, я ничего не обещаю, но никому не говори про наш разговор. Поняла? Ты меня поняла? Робу тоже не говори, никто не должен знать. Я тебе потом всё объясню… Неважно, — она выдернула из рюкзака блокнот с ручкой. — Продиктуй мне адрес, где вы сейчас живёте. И телефон тоже. Да, да, адрес и телефон. Марта. Никому, поняла? Я тебе потом сама позвоню. Всё, давай, целую.

Она откинулась на спинку дивана и закрыла лицо ладонями. «Что я творю? Так, соберись, это всё ради Марты. Лишь бы только всё получилось, лишь бы сработало, а там будь что будет». Лизи нашарила в рюкзаке жёлтую баночку, привычным движением открыла крышку и проглотила одну таблетку. Вторая пусть останется на ночь, на десерт. Лизи легла и подложила руку под голову. Мысли то налетали целым роем, жужжали в голове и не давали покоя, то рассыпались в пепел, оставляя после себя пьянящую пустоту. И непонятно, то ли всё вертелось, то ли стояло на месте, но голова шла кругом, и комната летела куда-то вдаль, уносилась всё дальше и дальше в страну Оз. Лизи закрывала глаза и слышала стук колёс. Тук-тук, тук-тук. Мимо проносились окна чужих бездонных квартир. Лизи прислонялась к окну и приглядывалась: люди пили чай, смеялись, шутили. Некоторые махали ей и посылали воздушные поцелуи. Мимо прошла проводница и зачем-то бросила Лизи: «Просыпайся, радость». «А куда едет этот поезд?» — запоздало спросила она, но в ответ долетел лишь смешок. «Просыпайся, открой глаза».

Лизи вынырнула из мутного сна и протёрла глаза, попыталась найти взглядом будильник. Чёрт, где же он? Гадство.

— Ну же, сладкая, поднимайся, папочка пришёл.

Она тяжело приподнялась и посмотрела на Джокера. Он положил её ноги к себе на колени и гладил, очень нежно, будто успокаивал её. Усмехнулся. Очередная шутка, понятная только ему. Окончательно стряхнув с себя остатки туманного сна, Лизи села рядом и прижалась, уронив голову Джокеру на плечо.

— Ты псих. Ты знаешь об этом?

Он обнял её и кивнул:

— Я знаю.

— Что за спектакль ты устроил утром? Что это было?

Лизи поджала под себя ноги и забрала у Джокера сигарету. Затянулась. Глубоко, хотела так же вкусно втянуть в себя дым, чтобы забыться в туманной белизне, отравиться горечью, пустить её в себя, но вместо этого она закашлялась, не в силах сказать ни слова.

— Какая гадость, — прокашлявшись, скривилась Лизи и затянулась снова.

— Стив отмывал деньги и переводил их в другой банк. Хорошо налаженная схема, отработанная до мелочей, а Петер узнал об этом и хотел оборвать всё.

— А тебе какая разница? — удивилась Лизи. — Ну и оборвал бы. Что с того?

— Ммммм, глупышка. Мои люди курируют эти потоки.

Лизи пожала плечами и затянулась.

— И кто заправляет тем банком?

— Мафия, — как ни в чём не бывало ответил Джокер.

— А я-то думала, ты теперь каждого моего начальника мочить собрался.

Он чмокнул её в лоб.

— Глупая, глупая Лизи.

— А можно я кое о чём тебя попрошу? — она замерла в ожидании ответа.

— Конечно, радость, для тебя что угодно.

Лизи задумалась. Гадкая сигарета была всё такой же ужасной, но Лизи всё равно втягивала дым с привкусом полыни. Или сейчас, или никогда, надо было решаться, и Лизи взяла со столика блокнот и вырвала из него лист.

— Вот, — она протянула его Джокеру. — Можешь убить мудака, который заправляет этим домом?

— А ты, оказывается, плохая девочка. Да, Лизи?

— Это не всё.

Джокер усмехнулся, сложил хрустящий лист пополам и спрятал в карман.

— Что ещё хочет моя девочка?

Лизи вдавила окурок в пепельницу. Зачесав волосы назад, она пересела на колени Джокера. Так часто бывало, лицом к лицу, но чтобы она сверху — почти никогда. Это второй раз.

— Хочу, чтобы сегодня ты меня ласкал. Вот так.

Она расстегнула молнию на юбке, чтобы было свободнее, взяла ладонь Джокера и запустила её к себе в трусики.

— Хочу так.

Лизи сдавленно простонала.

— Вот так, да…

Дыхание глубокое. Она запрокинула голову, и волосы заструились по спине. «Ещё…» В глубине души полыхнул пожар, и Лизи ахнула. Сжала бёдра, елозя на коленях мужчины. «Да», — шептал он. Его пальцы требовательные, умелые. Бездна снова проглотила её, заставляя выползать наружу искалеченные желания, полные дьявольских образов. Какое же искушение, тонуть в ласках, пропадать в них, переставать существовать, но чувствовать: живу и всё ещё дышу. Проскользнула несмелая мысль, пытаясь пробиться: это дорога в ад, но Лизи прогнала мысли прочь и застонала.

Сегодня всё будет по её правилам.

Пусть сегодня бездна победит, пусть проглотит. Девиз сегодняшнего порочного вечера: дьяволово — дьяволу.

Комментарий к Дьяволово - дьяволу

Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам :)

♠♥А ещё я пишу небольшой миник по Джокеру Нолана, заглядывайте ^^ https://ficbook.net/readfic/8733795

Музыкальные темы главы:

The All-American Rejects “Sweat” https://www.youtube.com/watch?v=hpIe9bsUlcw

Sarah Blasko “We Won’t Run” https://www.youtube.com/watch?v=48EWl7WKhe4

Артур/Джокер: https://sun9-51.userapi.com/c857420/v857420812/cc48b/jhGIM3gO7oU.jpg

========== Когда наступит ночь ==========

От вооружённого нападения на банк тоже нашлась своя польза. Телефонный звонок спугнул несмелую тишину, и Лизи послала сто проклятий на голову звонящего. На часах без пяти шесть, а это значит, что в запасе ещё полчаса законного сна. Гадство. Провалитесь.

— Вы на время смотрели? — Лизи старалась придать голосу как можно больше суровости, чтобы звонящему стало очень, очень стыдно.

— Простите, — извинилась девушка на том конце, и, судя по её голосу, ей правда было жаль. — Это Тара Лестер, я из кадрового отдела. В связи с вчерашним происшествием банк закрывается на два дня. Я хотела сообщить, что ваше увольнение сдвинулось с понедельника на сегодняшний день. Не могла до вас вчера дозвониться. Извините.

«О, я люблю тебя, Тара Лестер!»

— Мисс Новак, вас плохо слышно, вы что-то сказали?

— Всё прекрасно!

Лизи бросила трубку рядом с телефоном и сладко потянулась. До понедельника она — официально счастливый человек, насколько это возможно, а поиски новой работы подождут до вторника. Или до среды. Хорошо, что она взяла трубку, а то ведь могла как обычно послать телефон в пешее эротическое и сделать вид, что никого нет дома. Ради благого дела даже автоответчик ушёл на заслуженный покой: Лизи не желала знать, кому обязана перезванивать.

Весь день она предавалась лени, самозабвенно валялась на диване, прерывая сладкий грех ничегонеделания перекусами. Она выудила из шкафа старые веложурналы и несколько тонких книжек. «Скотный двор» Оруэлла и что-то про политику Бразилии. Лизи скривилась и отправила вторую книжицу пылиться обратно на полку, а вот Оруэлл хорошо скрасит час-другой, сыпанёт безнадёги. О, старый добрый мазохизм! Дайте два. Лизи потянулась за кружкой и только теперь заметила, что Джокер забыл — хотя она всё-таки склонялась к тому, что оставил намеренно — початую пачку сигарет. Отлично. Лизи потянулась и выудила сигарету, внутри пачки заботливо лежала зажигалка. Травись на здоровье. Великолепно. Наверное, она и правда привыкла к тоске и безысходности, привыкла к Джокеру с его странными понятиями о любовниках и свиданиях, теперь к прочим привычкам грозило прибавиться ещё и курение.

Несколько раз за день звонил телефон: Лизи не брала трубку, изображая из себя комнатную тень. Два раза в дверь стучалась соседка, ей тоже никто не собирался открывать. Лизи лежала под одеялом, курила гадкие сигареты и листала старые номера «Веломира». В этом суетливом мире она не посмела бы проигнорировать, пожалуй, всего двух человек из нескольких миллиардов: одного не хотела избегать, а второго попросту не могла, даже если бы очень желала этого.

Утро прошло в праздном ничегонеделании.

Зато после обеда Лизи приняла душ и привела себя в порядок. Дела, от которых никуда вовек не деться, тоже давали о себе знать. Пролистав журналы, Лизи вынесла их к контейнерам и сложила на «пьедестал», так прозвали бетонную плиту, на которой оставляли более или менее пригодные вещи. По краю серой плиты тянулась красная надпись, напоминающая о предназначении сего сакрального места: «Мне не нужно — тебе пригодится». Кем и когда эта традиция была заведена, Лизи не знала, но порой пользовалась этим маленьким благом. Иногда эту плиту иронично называли «Пир во время чумы», как насмешка над обществом, на которое правительству плевать с самой высокой колокольни.

Когда Лизи вернулась с улицы, то обнаружила в двери сложенный пополам лист бумаги. Что это? Соседка, старенькая бабуля, не в силах выдержать муки игнора, настрочила слёзное послание, взывая к небесам? Или таинственные слова от Джокера, что-то вроде: «Мудака больше нет». Или Артур? Лизи огляделась по сторонам. Никого. Она вытянула пожелтевший лист и развернула. «Я соскучился. Артур». Лизи вдохнула табачный аромат листа и засмеялась.

Прихватив рюкзак, она ушла в конец коридора, прислонилась к стене и долго рассматривала дверь, ведущую в таинственную жизнь Артура Флека. Что ж, Лизи предстояло не только позвать его сбежать из душного Готэма, но и рассказать о новой вредной привычке. Вряд ли Артур один из тех снобов, кто считал, что женщинам в этом мире ничего нельзя. Травись на здоровье. Лизи постучала и прислушалась.

— Иду!

Звякнула цепочка, и дверь распахнулась.

— О, привет! Я заходил недавно, думал, что ты придёшь только после работы.

— Я уволилась, — Лизи рисовала пальцем невидимые узоры на стене.

— Вот как. Новую работу будешь искать?

— Ага. Так ты меня впустишь или мы тут останемся? — Лизи обняла Артура и чмокнула его. — Я тоже соскучилась.

***

Лизи отпрянула. Рука дёрнулась, будто пальцы коснулись не волос, а огня. Артур помнил, как однажды в детстве он баловался со свечой, когда электричество вырубили в который раз. Вечер. Маленькая кухня. Стол у стены, а на столе свеча в железной эмалированной кружке. Вокруг этой горящей капельки собрался ореол, желтоватый, прозрачный, он тянул свои яркие лучи в холодную темноту стылой квартиры. Как это всегда и бывало, побеждала тьма, она никак не хотела расступаться перед маленьким огоньком. Маленький мальчик в большом городе, маленький огонёк в густой темноте. Нужно было нечто большее, чем прирученное пламя. Артур проносил ладонь над ним, давал лизнуть кожу, дразнил, и в какой-то момент пламя решило показать, что оно такое. Наверное, Артур замешкался, он задержал ладонь над свечой чуть дольше. Этого хватило, чтобы острая боль, подобная раскалённой игле, вогнанной под кожу, пронзила насквозь. Артур отдёрнул руку и посмотрел на вспыхнувшее ярко-красное пятно на ладони. Жгло так, словно под кожей поселилось солнце. После он очень много думал об этом по ночам, сравнивал физическую боль с той, которая грызла его мальчишескую душу.

Лизи отдёрнула руку точно так же, как от ужалившего её огня.

— Артур, а что с твоими волосами?

— Чёрт, — он усмехнулся и качнул головой. — Я решил покрасить волосы.

— В зелёный?

Лизи нервно хохотнула, прикрыв рот ладонью.

— Ты с ума сошёл!

— Не. Так… Так лучше для работы. Понимаешь… Люди больше не хотят видеть бутафорские волосы, парики, и я… Вот… А что такое? Тебе не нравится?

Лизи сцепила пальцы в замок и уткнулась в него губами, всё ещё разглядывая Артура.

— Нет, нет, всё нормально. Пусть будут зелёные. Почему бы и нет? Правда ведь?

Он кивнул и жестом пригласил Лизи войти. Пока она шла по коридору в комнату, он смотрел на неё, не сводил взгляд с её ножек в обтягивающих голубых джинсах. Она сменила строгий, чуть чванливый офисный стиль на фривольный городской. Растянутая широкая кофта сползла с плеча, оголив его. Забрала волосы в небрежный пучок, и теперь то тут, то там выбивались прядки. Весь образ Лизи был живым, несмотря на неряшливость. Лизи словно сошла с холста Готэма, отделившись от него. Её новый образ — это соло на струнах безумного города.

Артур вошёл следом и закрыл дверь на цепочку.

Лизи стянула рюкзак и села на диван. Белая пепельница была полна окурков, несколько лежали рядом, прямо на столе.

— Будешь кофе?

Она кивнула и потянулась за пачкой сигарет около пепельницы. Не самая лучшая привычка. В ней всё было отвратительным, начиная прогорклым запахом и заканчивая болезненной зависимостью. Может, этот душный город именно этого хотел от неё? Подмять под себя, сделать своей, отнять всё: трепетную любовь, неизречённую свободу, суетливую жизнь.

Артур принёс кружки с горячим кофе. Дымящийся, ароматный, в его пьянящей горечи можно ненадолго утопить старые печали. Артур сел в кресло и не сводил с Лизи глаз. Она всё ещё вертела пачку сигарет.

— Забавно, — перебила тишину Лизи.

— Что забавного?

Она потянулась за рюкзаком, пошарила по карманам и вытащила пачку сигарет. Красная с белой надписью. Лизи положила её рядом с сигаретами Артура и ответила:

— У меня такие же.

— Ты куришь?

— Ну… Пока не знаю. Наверное. Когда ты куришь, тебя это успокаивает?

Артур пожал плечами, ничего не ответив. Ему хотелось, чтобы Лизи говорила, чтобы не останавливалась. Он ждал.

— Я заходила к тебе вчера, тебя не было дома, — она всё-таки не справилась с собой и взяла сигарету, чиркнула зажигалкой, прикуриваясь. — Хотела поговорить.

— О чём? — Артур ухмылялся и потирал подбородок.

— Хотела тебе предложить сбежать со мной, — она волновалась и прятала глаза.

— Куда?

— Не знаю, — Лизи стряхнула пепел. — Вчера вообще был странный день, я даже не знаю, как я его пережила и как такое возможно. Ну, во-первых, я уволилась. Это хорошая новость, и я очень рада, что всё-таки решилась. Ну… Во-вторых, на наш банк напали. Да ты уже слышал, наверное, по всем каналам только об этом и разговоров.

— Нет, я не слышал. Расскажи.

— Ну ты даёшь! Это только ленивый, наверное, не обсуждает. Так, стоп. В общем, я написала заявление, а потом на банк напала вооружённая банда, и Джокер во главе этого спектакля. Нескольких человек даже убили, — голос Лизи упал.

Артур пересел к Лизи и взял её за руку.

— С ума сойти. И ты там тоже была?

— Ага.

Повисла неловкая пауза.

— Наверное, я сошла с ума, раз тебе такое говорю, но он меня… поцеловал.

— Серьёзно? Вот так?

Артур приблизился и чмокнул Лизи в щёку. «Нет», — прошептала Лизи.

«Или так?» Губы коснулись ушка.

«Нет».

Он дотронулся пальцами до её личика и повернул к себе. Забрал у неё сигарету и вдавил в стол. Посмотрел на приоткрытые губы, манящие, зовущие поцеловать.

«Так?»

Он жадно коснулся её губ своими, словно хотел отобрать чужой поцелуй и наполнить Лизи собой. Она взъерошила его волосы, запустив в них пальцы. Обняла Артура и потянула его к себе. Лизи податливо легла на диван, и Артур навис над ней, не разрывая настойчивого, дурманящего поцелуя. В привычном жесте его ладонь шарила по её бедру, чтобы задрать юбку. Чёрт. Пальцы скользнули к животу, расстёгивая пуговицу на джинсах. Лизи поёрзала под ним и вздрогнула, когда в звенящую тишину комнаты, нарушаемую лишь тихим тиканьем часов, ворвался голос ведущего.

— Подо мной пульт, — хихикнула Лизи.

«…только что мы получили печальные новости из центрального госпиталя. Сегодня, не приходя в сознание, скончался детектив Гаррити. Напомним, три месяца назад произошла трагедия на одной из станций метро: беснующаяся толпа избила детективов Гаррити и Бёрка. Полиция задержала виновников, до сих пор идёт разбирательство по этому делу. Также нам сообщили, что детектив Бёрк до сих пор в коме, его состояние оценивается как тяжёлое».

***

Артур сел, внимательно слушая ведущего. Когда началась следующая новость, он протёр ладонью лицо и засмеялся. В его глазах перемешались необъяснимая паника, уставшая радость и что-то дикое, необъяснимое. Он прикрыл рот ладонью и откинулся на спинку дивана. Вот он, тот чудаковатый Артур, которого долгие годы встречала Лизи в длинных коридорах и в полуживом лифте. Она с волнением обнаружила внутри себя холодное спокойствие, как будто она убила детектива, как расчётливый убийца, который с чувством выполненного долга перед пугливым обществом шёл дальше. Где же её человечность? Или Лизи разучилась сочувствовать бедам полиции? Так же, как они растоптали её, подтолкнули в бездну. Она висела над пропастью, и когда ей так нужна была помощь, полицейский на том конце провода мысленно разжал её пальцы и дал утонуть во тьме.

— Эта новость тебя так развеселила? — осторожно спросила Лизи.

Артур хмыкнул и достал из пачки сигарету. Наверное, он подбирал слова, чтобы оправдать смех и внезапно прерванный поцелуй. Откуда в нём всё это? Он как небо Готэма, такое же странное, не поддающееся объяснению. Дни напролёт могут лить дожди, то словно тропический ливень обрушивается на уставший город, лелеющий чудовищные тени под своим крылом, то вдруг туманная морось заряжает на целый день, надоедливая до невозможности. И тогда из каждого угла выползала апатия и простирала чернильные руки к пустым глазницам домов, стучалась в каждую квартиру и плакала, как ребёнок. Сердце в такие дни разрывалось на части от чувства обречённости и собственной никчёмности.

Целые сутки напролёт дождь целовал серые дороги и обнимал дома, кутая их в водяной плед, а наутро — ни облачка. И из всех щелей, мать его, солнце! Бьёт рыжим кулаком по стёклам, и они звенят, и звон летит по городу.

И вроде всё хорошо, хотелось простить Готэму ватный вечер и ночь без сна. Солнце отпускало все грехи, целовало в темечко и катилось тихонько до горизонта. А вечером посиделки в кафе, и только разговоров что о солнце, все танцевали, радовались и жили. А после долгой ночи будильник стрелял прямо в уши противным сигналом, утро тыкало носом в окно, дескать, гляди, плешивый пёс, вот твоя порция холода и безразличия. И снова дни напролёт дожди с редкими прояснениями на слабые извиняющиеся улыбки солнца.

Артур — это частица Готэма, кирпичик, который забыли обжечь и вложить в стену социума. В нём смешались солнечные лучи и дождливые дни.

— Чёрт, — Артур покачал головой. — Я совсем забыл про них. Мне надо позвонить, посиди пока тут, ладно? Я скоро вернусь.

Лизи с недоумением проводила Артура долгим взглядом. Чудак. Он как был в домашних брюках и выцветшей футболке, так и ушёл, только переобулся, скинув тапочки в углу.

Артура не было минут тридцать, и Лизи решила пройтись по квартире, посмотреть, как живёт её чудо. Мамину комнату она уже знала, запомнила в ней каждый угол, каждую трещину. Комната женщины — это комната тайн, которые хозяйка выставляет напоказ. А вот на кухне Артура уже было больше: вырезки из газет, клоун со звериным оскалом, слишком кровожадным и неправдоподобным, фотография четы Уэйнов. Строгий Томас, вытянувшийся, как по струнке, возле него степенная Марта, её глаза не такие холодные. Рядом мальчик в дорогом пиджаке, у него грустные глаза. Как будто он знал, что скоро его родителей пристрелят в грязной подворотне, как бешеных собак. Знал и ничего не мог с этим поделать. Этот город со всеми обошёлся жестоко.

На столе возле холодильника лежала кипа бумаг. Артур просто свалил их тут, оставив пылиться. Лизи вытянула один листок, потом второй. Счета. В письме из страховой предлагали какие-то выгодные условия и вкусные проценты. Хлам. Неудивительно, что Артур тянул с этими бумажками — слишком прозаично. Из похоронного бюро пришло предложение, «от которого вы не сможете отказаться», установить надгробный памятник и получить в подарок венок. Этот лист был скомкан и отброшен в угол стола, и Лизи совершенно случайно решила его развернуть. Среди скучных, будничных извещений Лизи вытащила одно с банковской печатью. Интересно. Банки не любили трущобы, избегали эти плесневелые пятна на городе как могли, и вдруг письмо.

«… на запрос об операциях «Готэм банк» информирует вас о том, что на вашем счету хранится сумма, равная ста тысячам двумстам долларов. Настоятельно рекомендуем…»

Стоп. Лизи ещё раз пробежалась по строчкам. Наверное, в банке ошиблись и по невнимательности спутали Артура Флека с каким-то другим Артуром. Человек, у которого на счету есть такие деньги, сумасшедший, если оставался жить в трущобах. Но насколько Лизи знала Артура ещё до их знакомства, соседи периодически поговаривали, что Пенни и Артур Флек бедны, как церковные мыши. Лизи отложила выписку из банка и взяла следующий хрустящий листок. Сколько же здесь неоплаченных счетов? Выходит, с деньгами и правда какая-то ошибка вышла? Или нет? В строке были правильно вписаны и адрес, и имя Артура. Пальцы пробежались по строчкам, будто глазам нельзя было поверить с первого раза.

Какого чёрта? Какого грёбаного чёрта она вообще роется в счетах Артура? Сколько они знакомы? Пару дней? Неделю? Так с чего она себя ведёт, как его девушка или жена? Это дела Артура, это всё его, а не её. Какая разница, что у него есть счёт и сколько там лежит? Лизи выдохнула и закрыла глаза.

— Я дома! Я вернулся!

Артур скинул ботинки в прихожей и вошёл в душную кухню.

— Всё в порядке? Ты как, Лизи?

— Всё нормально, — она похлопала себя по кофте и вспомнила, что оставила сигареты в комнате. Чёртова привычка не дремала и быстро взяла в оборот, Лизи оглянуться не успела.

— Ты смотрела мои счета?

Лизи пожала плечами и повесила голову. Артур провёл ладонью по лицу, обтёр губы, словно собирался сказать что-то важное и не очень приятное. Он постучал пальцами по столу, собирая мысли воедино.

— Деньги… — голос упавший, хрипловатый. — Это…

— Это меня не касается. Я не имела права копаться в твоих вещах, я… Я виновата перед тобой. Только не надо оправдываться, ладно? Давай не будем об этом говорить, хорошо?

— Ладно.

Артур поставил перед Лизи бумажный пакет.

— Что это? — Лизи в упор посмотрела на Артура.

— Булочки, я забежал в пекарню на обратном пути. Думал, попьём кофе с тобой. Ты не хочешь? Кстати, я позвонил в клуб, чтобы узнать насчёт завтра. Они перенесли программу на воскресенье, поэтому завтра не надо идти в Пого. Можем просто погулять, если ты не против.

Лизи обняла Артура и поцеловала.

— И откуда ты такой на меня свалился? — улыбнулась она.

— Какой такой? — он приподнял брови.

— Странный.

***

Бездонный вечер плавно перетёк в угольную ночь, полную звенящих, ярких огней. Переливчатых. От холодных и белых до притягательных жёлтых, будто горячих. Уютных. Обманчивых. Всё было сплетено из миллиардов звёзд, весь город плыл как корабль в туманной завесе. Небоскрёбы протыкали небо, величественные и молчаливые, но такие же угрюмые, как Готэм. И чтобы не стать частью общего целого, чтобы не утонуть в бесконечном вое сирен и шуме голосов, весь оставшийся день Лизи и Артур лежали в кровати и смотрели старые фильмы. Мэрилин Монро кокетливо улыбалась им с чёрно-белого экрана, а Френк Синатра затягивал свои великолепные, волшебные песни и увлекал прочь, манил в сладкие грёзы голливудских фильмов.

Молчание не ложилось мёртвой тенью на Лизи и Артура, они наслаждались друг другом в тишине, в доверии. Целовались до головокружения, говорили обо всём и ни о чём. Молчали. Безмолвие не тяготило их, оно было громче всех слов мира и соединяло их сердца. Артур вплетал пальцы в волосы Лизи и не верил, что девушка его мечты делила с ним этот пьянящий вечер. Ему не хотелось её отпускать, и он растягивал время. А когда Лизи вновь говорила, что ей уже пора, он вновь целовал её.

— Тебе же завтра не на работу, оставайся.

Лизи потянулась к рюкзаку и нашарила на дне баночку, ставшую очередной привычкой.

— Что это у тебя? — Артур кивнул на баночку.

— Это… В общем, такое дело, — Лизи поправила кофту, съехавшую с плеча. — Я хожу к психиатру, мне выписывают лекарства от депрессии. Это моя маленькая тайна.

— А есть большая?

Лизи не ответила. Она лишь улыбнулась, пряча грусть в задумчивых глазах.

— Что тебе выписали? Прозак?

Она покачала головой.

— Нет, его не выписывают потенциальным суицидникам.

Артур осторожно коснулся её плеча, приспуская кофту и оголяя бархатистую кожу, бледную, как луна. Его совсем не испугали слова Лизи, она словно была его размытым отражением, его волнующей, беззвучной музыкой. Артуру захотелось шепнуть ей что-нибудь приятное, но слова никак не хотели слетать с языка, словно застряли в горле.

— А ты суицидница? — чёрт. Он ведь совсем не это хотел сказать.

— Иногда мне хочется выйти в окно, — Артур не мог понять, серьёзно она говорила или нет, он просто снова прикоснулся к её плечу.

А потом будто что-то щёлкнуло в голове, прояснилось, как ещё одна звезда над городом, только ярче. Он замешкался, но всего на секунду. Конечно! Городу нужна музыка. У Лизи слишком тихая мелодия, нестройная, её оркестр спал и никак не желал просыпаться. Лишь глухие отзвуки нарушали покой кирпичных стен, трогали струны её души, а нужно было зажечь город, его одинокую свечу.

Артур вскочил с кровати, он почувствовал оживление, возбуждение, его душа горела, но это не тот жар, от которого хотелось сбежать. Совсем нет. Это не предвестник мучительного приступа, когда безудержный, всегда неуместный смех сковывал горло. Сейчас Артуру хотелось летать, кричать о своих чувствах и смеяться, свободно и искренне. Он распахнул окно настежь, и створки стукнули о стену. Стук-стук! — словно выстрелы, и Артуру нравилось это.

Ночной ветер соскучившимся котёнком бросился ему под ноги, потёрся и полетел дальше, зашелестел бумагами на прикроватной тумбочке и разметал их по полу. Плевать! Ночь слишком коротка и чересчур хороша, чтобы тратить её на такие мелочи. Неспящий город в огне. Неоновые вывески исполосовали тьму, ослепляющий свет фонарей флиртовал с тенями, а залитые золотом окна сияли сотнями солнц. Готэм потерял сон, перепутал день с ночью, суетился, не находя покоя.

Артур засмеялся, глядя на многообразие призрачных огней. И где-то там, на грязных улицах многоликие последователи главного клоуна несли хаос, сеяли его в неспящие души, будили заспанных горожан и смешивались с тенями.

— Идём!

Артур ухватил Лизи за руку и потянул за собой к окну. Город спал и жил одновременно. Безумие осязаемо. Оно как музыка, лилось из самого сердца и окутывало всё вокруг, ложилось погребальным саваном на сумрачный город.

— Как красиво, — Лизи коснулась ладони Артура.

Даже самые ёмкие и заветные слова не могли передать всю мелодию чувств. Артур хотел поделиться ею с Лизи, и он забрался на подоконник и протянул руку, напевая:

«Come away with me in the night

Come away with me

And I will write you a song».*

Лизи несмело приняла приглашение.

Город как на ладони. Огни приветливо блестели, посылая невесомые воздушные поцелуи. Над головой бездонная чернота Готэмского неба, а под ногами шесть пролётов. Из пасти комнаты казалось совсем невысоко, нестрашно, ветер целовал в губы, а на подоконнике всё иначе. Чистый адреналин в крови, и ветер уже заигрывал смелее, путался в волосах, хватал за руки и звал в полёт. Лизи ухватилась за Артура, прижалась к нему испуганной тенью и во все глаза глядела вниз.

— Я дарю тебе эту ночь, все улицы твои, каждый лестничный пролёт, я буду петь твоё имя, вплету его в город.

Артур шептал жаркие обещания Лизи на ушко, целовал её шею, гладил лицо. И вдруг он всплеснул руками, словно хотел танцевать, быть свободным, подобно ветру, и засмеялся, отпуская смех на волю. И звонкое эхо разлеталось по улицам, смешивалось с молочным туманом и оседало музыкой на стенах города.

Одинокий прохожий остановился на тротуаре, отхлебнул из бутылки и замер, наблюдая за ночными сумасшедшими, вставшими в окне.

Артур прижал Лизи к стене и впился веё дразнящие губы головокружительным поцелуем. Она обнимала его, вплетала пальцы в изумрудные волосы. Они целовались до первых лучей солнца, провожая ночь и встречая новый день, празднуя жизнь.

Новый цвет Готэма — зелёный. Цвет, который он заслужил.

________________________________________________________

*Norah Jones «Come away with me»

Пойдем со мной, когда наступит ночь,

Пойдем со мной,

И я напишу тебе песню.

Комментарий к Когда наступит ночь

Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам :)

Музыкальные темы главы:

Norah Jones “Don’t Know Why” https://www.youtube.com/watch?v=tO4dxvguQDk

Norah Jones “Come Away With Me” https://www.youtube.com/watch?v=lbjZPFBD6JU

Мегасоблазнительный Артур *_*

https://sun9-59.userapi.com/c858132/v858132539/ca03c/ss-ojXuRWAg.jpg

========== Дважды два ==========

Комментарий к Дважды два

Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам :)

Кто обнаружит пасхалочку, тот молодец, тому приснится Артур :)

Музыкальные темы главы:

1. Джокер и Лизи David Bowie “Starman” https://www.youtube.com/watch?v=tRcPA7Fzebw

2. Джокер Surfaris “Wipe Out” https://www.youtube.com/watch?v=p13yZAjhU0M

Арты:

*Артур/Джокер https://sun9-10.userapi.com/c857336/v857336333/4b41b/b1_p96CjXn0.jpg

*Артур https://sun9-48.userapi.com/c858216/v858216333/ed508/gfpgAtg48Qg.jpg

*Автор Лада Полехина https://sun9-27.userapi.com/c854224/v854224824/15ae4a/zmElOSiagzY.jpg

Вылезать из кровати совсем не хотелось. Тёплое одеяло манило полежать ещё немного, ещё чуть-чуть, а то и вовсе остаться дома на целый день. К тому же Артур ещё спал.

Лизи глянула в окно, в просвет между шторами пробивалось угрюмое утро. Пятница подарила Готэму морось, надоедливую, как летние комары. Серый туман накрыл город погребальным саваном, укутал его, обнял крыши домов, и въедливый вой сирен отпевал грязные улицы. Город словно оплакивал вчерашний солнечный день, умывался слезами и прятал обманчивое солнце в кармане. И вторя голосу скорби и печали, за стеной буднично орали друг на друга муж с женой, а лай соседской собаки разбудил бы и мёртвого. «Заткнись, ёбаная тварь!», — и пёс громко заскулил, заплакал.

Всё внутри Лизи сжалось. Она приподнялась на локте и посмотрела на Артура. Одеяло едва прикрывало его худое тело, некоторые синяки уже почти сошли, но около рёбер появился новый. Словно бордово-синий взрыв застыл во времени, увековечил сам себя на Артуре, как на холсте. Какой-то жестокий художник писал картины боли на нём, используя вместо кисти кулаки. Неужели работа клоуном такая опасная? Может, это своеобразный клуб для садо-мазо клоунов?

Лизи коснулась растрепавшихся по подушке изумрудных волос. Зелёное на сером. Символично. Она разглядывала лицо Артура, которое даже во сне выглядело тревожным и недоверчивым, ловила каждую тень, каждую несмелую морщинку. Густые чёрные брови придавали таинственности. Опущенные — даже во сне — уголки губ. Лизи не раз замечала, что улыбка никак не желала приручаться Артуру, не поддавалась и, даже вспыхнувшая на миг, она таяла так же быстро, как загоралась.

Лизи нахмурилась.

А где Джокер брал наёмников? Где он набирал всех этих людей? Ведь не в воскресных же газетах печатал объявления в духе: «Ищу отъявленных негодяев. Требования: отсутствие морали, убитая кухонным ножом совесть. Желание выходить за рамки дозволенного приветствуется. Если у вас есть оружие, примем на должность преступника без собеседования».

Что если Артур подрабатывал у Джокера? Грязная работёнка нашлась бы для любого, даже для тихого, странного Артура. Иначе как объяснить эти ужасные синяки? Лизи бы ещё поняла старые, заживающие, но свежие! И хотя она гнала мысли прочь, всё равно они нет-нет да врывались непослушными порывами ветра и приносили хаос. Деньги на счету: это плата Джокера за работу?

Лизи села, и одеяло сползло с плеча. Как же она раньше об этом не подумала? Конечно! Ведь совсем недавно Джокер сказал ей, что знает про Артура и ничего ему не сделает. Выходит, Артур рассказывал про них? Интересно, а Джокер поделился сокровенной тайной про то, что приходил к Лизи по вечерам? Наверное, нет, иначе Артур как-то бы показал, что обо всём знает. Вот почему он замял разговор о побеге. Всё дело в Джокере: от него не сбежишь, и Артур тоже попал в жестокую ловушку, из которой не выбраться живым.

Лизи глянула на часы. Восемь утра, Готэм уже во всю впал в уныние и тянул силы из горожан.

За стеной врубили телевизор, и чей-то взволнованный голос эхом врывался в квартиру Артура, вот только слов никак было не разобрать. Голос приносил с собой шум, треск, чьи-то чужие голоса, и всё сплеталось в кашу.

Лизи вздохнула.

Надо вставать и гнать себя на улицу, как бы ни хотелось выходить в сонную апатию. Но позавчера ей на глаза попалось объявление недалеко от парка возле третьей авеню: хороший район, благополучный, наверное, поэтому там ещё оставалось что-то человеческое даже в таких мелочах. Подумать только! Хорошая работа. «Требуется работник в веломастерскую на приём и выдачу заказов». Сердце на секунду замерло, а потом сильно ударилось о рёбра, словно хотело достучаться до Лизи: это шанс! Шанс вновь стать человеком, увидеть другую жизнь, вырваться из опостылевших одинаковых будней. Шанс! Лизи сорвала листок со столба и бережно сложила его пополам. Пальцы дрожали. Она всё ещё не верила своей удаче. А ведь могла пройти мимо и не заметить, листок-то неприглядный, обычный, таких на столбе десятки, но каким-то чудом взгляд скользнул именно по нему.

Может быть, Готэм наконец прозрел и решил отсыпать Лизи немного возможностей и щепотку радости? Разве она не заслужила этого? Потому что чёрт его знает, зачем она вообще поехала в этот район, просто села на станции метро в душный вагон и отключилась. Толпа молчаливых людей тихо гудела, смешиваясь с эхом метро, шумом, лязгом. И Лизи ненадолго стала частью чего-то большого, туманного, превратившись в такое же неразборчивое, размытое пятно. Она вышла на конечной и, сунув руки в карманы жёлтого плаща, побрела по тротуару вдоль высоток, встречавших её гранитом и холодом. Даже в перспективном районе, где вывески пестрели жизнерадостной рекламой и из каждого кафе доносилась приятная музыка, бодрящая, по-настоящему утренняя, всё было пропитано Готэмом. Угрюмые лица прохожих, пустые взгляды, всё то же серое небо над головой. Лизи бродила по улицам, рассматривала цветастые витрины, украшенные бархатом, зазывающие зайти в магазин и оставить там доллар-другой. Она могла себе позволить и элегантные часики в серебряной оправе, с камушками по циферблату, и новое платье в дорогом магазине, вывеска которого недвусмысленно намекала, что в кошельке что-то должно приятно звенеть и шуршать, чтобы зайти внутрь. Но Лизи ничего этого не хотелось. По крайней мере не сегодня. Вся эта напыщенность отталкивала, как искушённые политики: слова их красивы и льются патокой, но загляни в глаза, проникни в душу — там пугающая пустота.

Лизи уже хотела повернуть обратно к метро, но замешкалась, когда какой-то бедно одетый мальчуган предложил ей купить газету. Она сунула ему четвертак в ладонь и взяла хрустящую, пахнущую утром газету и сунула её в рюкзак. И вдруг подняла взгляд на столб и увидела то самое объявление, заставившее сердце замереть.

Артур вздохнул, и воспоминания о том дне рассеялись. На душе снова стало неспокойно. Надо что-то делать. Бежать. Неважно куда. Они с Артуром в большой опасности, ведь если Джокер однажды решит, что Лизи принадлежит только ему, то он убьёт Артура. Или заберёт её жизнь в обмен на вечное молчание, потому что не сегодня, так завтра могло произойти что угодно — всё тайное рано или поздно становилось явным. Простая истина.

Лизи вылезла из тёплой постели, взяла со стула кофту и в который раз огляделась. Всё-таки было не по себе спать и жить в маминой комнате. Но Лизи не ощущала присутствия женщины в вещах, в подушках, пропахших табаком, вообще сама квартира будто отказывалась вспоминать Пенни Флек. Словно Готэм в Готэме, он безжалостно вытеснил старую женщину из истории, даже Артур никогда не говорил о ней. А если Лизи вдруг спрашивала о Пенни, лицо Артура искажало… Разочарование? Неприязнь?

— Лизи, ты куда?

Артур сонно перевернулся на другой бок, уютно потягиваясь. Он потянулся к прикроватному стулу, и пальцы привычно вытянули сигарету из пачки. Щёлк! Огонёк в зажигалке вспыхнул рыжей каплей.

— У меня сегодня собеседование в веломастерской, ещё хотела к Марте съездить — это моя подруга. Отпразднуем одно очень хорошее плохое дело. Я забегу после трёх, ладно?

Артур затянулся, облизнул губы и качнул головой.

— Меня не будет вечером, но я буду ждать тебя завтра.

Лизи кашлянула.

— Тебя… всю ночь не будет?

— Да, подвалила хорошая работёнка. Я же говорил тебе: у меня ненормированный график.

Лизи поправила непослушную кофту, забралась на кровать и села на Артура сверху. Её ладони легли на его плечи, он не выпускал сигарету и продолжал курить, а в глазах вспыхнул интерес. Лизи утопала в горьком удушливом облаке, неприятно щекотавшем нос. Она всё-таки забрала у Артура сигарету и затянулась сама. Если не можешь дать отпор привычке, дай ей свободу, впусти её в свою грешную душу.

— Не будем откладывать этот разговор на потом.

— Ты о чём, Лизи? — Артур нахмурился.

— Давай сбежим, — шепнула она.

— Откуда?

— Тш-ш, — Лизи приложила палец к его губам. — Из города. Нас никто не найдёт. Никогда. Мы уедем из страны, сменим имена, если надо, то и внешность поменяем. Артур, я всегда буду с тобой, мы не обязаны никого бояться, но ты не должен никому говорить про наш разговор, это очень важно. Понимаешь? Никому.

— А кому я могу сказать? — усмехнулся Артур и пытливо посмотрел на Лизи.

— Своему боссу, например, — вкрадчиво ответила она.

Артур обескураженно хохотнул и удивлённо посмотрел на Лизи.

— Зачем мне ему что-то говорить про нас?

— Это ты должен мне ответить, зачем ты ему рассказываешь про нас.

Он всплеснул руками:

— Я никому ничего не рассказываю!

— Так ты согласен? Просто скажи да. Пожалуйста, — последнее слово Лизи прошептала, и в её голосе звучала мольба загнанного в угол человека.

Артур забрал окурок у Лизи и затянулся.

— Куда ты хочешь сбежать? — в его голосе нотка недоверия, приправленная насмешкой.

Он прищурился. Туман тоненькой струйкой поднимался от сигареты и чертил невидимую стену между ними. В голове крутились мысли, которые Лизи не могла, не смела озвучить: «Я боюсь. Мне кажется, я скоро умру, и эта вина ляжет на плечи Джокера. Не дай мне умереть, Артур, спаси меня. Спаси нас обоих».

— Ладно, — Лизи слезла с Артура и обняла себя. — Я пойду. Завтра зайду, ладно?

Она забрала свою пачку сигарет со стола и небрежно бросила её в рюкзак. А в дверях обернулась в надежде, что Артур догонит её, скажет, что согласен, что они уедут на край света, где их никто не сможет побеспокоить. Они оставят Джокера Готэму. Дьяволово — дьяволу. Ведь так?

***

Лизи успела вовремя. Кажется, собеседование прошло хорошо и, возможно, её готовы были принять на работу. Да, добираться неблизко, путь не самый короткий, нужно будет вставать раньше, но маленькая мечта могла стать дверью в большой мир. В этом районе подыскалась бы небольшая квартира: спальня, кухня, ванная. И если Артура пугал побег в другую, светлую жизнь, может быть, он согласится переехать сюда. Это ведь не так далеко. Не нужно снимать разные квартиры, они взяли бы одну на двоих. С большой кроватью посреди комнаты, без вычурных цветов на обоях, и дух мамы не станет больше витать над Артуром, путая его мысли.

Лизи вышла на улицу и открыла зонт. Холодная морось бросилась целовать озябшие руки, тёрлась о ноги голодным котом и норовила забраться под зонт, чтобы вплестись в волосы. Неплохой день, несмотря на погоду, но всё-таки тяжёлый, как равнодушные серые тучи над головой.

Торопиться было некуда, ответ обещали дать только в понедельник, так что времени предостаточно, и Лизи зашла в ближайшее кафе. Официант приветливо улыбался, хотя его улыбка больше смахивала на муки боли, чем на приветливость. «Кофе и пирожное, будьте добры». Лизи отдала ему меню, выцветшую жёлтоватую брошюрку, и посмотрела в окно. За стеклом, покрытым сотнями мелких капель, мечтающих побывать внутри, в тёплом уютном кафе, несмотря на погоду плыли суетливые прохожие по залитой ледяной водой улице.

Мир оставался прежним.

После бодрящего кофе и свежего пирожного Лизи ушла обратно в непогоду. Дверь кафе обиженно скрипнула за ней, словно не желая отпускать мимолётную гостью из своего уютного убежища.

Десять минут до метро, ещё двадцать до своей станции, и здравствуйте, трущобы. Серость, затхлость, ничего жизнеутверждающего. Дома здесь угрюмее, люди печальнее, морось надоедливее. Хотя везде всё одинаково. Хорошо там, где нас нет, вот и весь фокус, и никакой магии.

В одной из витрин местных магазинов бытовой техники выставили телевизор, и собравшаяся небольшая толпа зевак смотрела последние новости. Что там обычно требовала толпа? Зрелищ и хлеба? Лизи тоже остановилась, выглядывая из-за плеча одного из незнакомцев. Если там передавали очередное враньё политиков, то и время не стоило тратить. Но сквозь эхо шумной улицы слух уцепил что-то про больницу.

«Это неслыханно! — возмущался заместитель Томаса Уэйна, после смерти последнего его пост так никто и не занял, коршуны слетелись на тёпленькое местечко, но поделить его никак не могли. — Никто не может быть уверен в собственной безопасности. Вас могут убить в вашей постели, на работе, в церкви. Где угодно».

Ведущий взял слово: «Напомню, что сегодня с утра неизвестный в клоунской маске зарезал детектива Бёрка, находящегося в коме, в центральной больнице Готэма. Город скорбит. Страшные дни настали для горожан».

Лизи охнула. Это же напарник того детектива, который умер вчера. Артура после этой новости как подменили. Он сначала впал в необъяснимую панику, почти сразу же сбежал из дома, а ночью был готов петь и танцевать. Он погряз в красно-зелёном имени, утонул в нём, сошёл с ума. Все дорожки вели к Джокеру: Артур работал на него. Боже, во что они вляпались.

Лизи отошла от витрины и направилась дальше по улице, всё дальше удаляясь от звенящих сирен и шума города.

За углом одной из подворотен послышался всхлип, а за ним удар. Ещё один. Всхлип превратился в скулёж, к нему примешались чьи-то голоса, такие несчастные, полные страха и слёз, что душа выворачивалась наизнанку. Лизи никак не могла разобрать слов, всё внутри обмерло, будто похолодело. Кажется, били женщин. Она пошарила в карманах рюкзака, нашла ключи и взвесила их в ладони. Не годится. Бросила связку обратно и перехватила зонтик поудобнее. Если у негодяев пистолеты, зонт-трость так себе аргумент. Лизи несмело шагнула на ватных ногах на залитый тусклым светом фонаря переулок. Руки дрожали, сердце колотилось, стучало по рёбрам, то ли умоляя бежать отсюда, и чем скорее, тем лучше, то ли подбадривая, дескать, давай, супервумен, хоть одному негодяю этого города расквась нос. И если сегодня суждено умереть, то хотя бы не от руки Джокера. Может, это слабое утешение…

Женщина вскрикнула, и крик оборвался. Другая захрипела, заскулила, как-то по-собачьи, и Лизи ускорила шаг. Мир сжался до размеров грязного переулка. Качающийся фонарь над мусорными баками заставлял тени исполнять страшный ритуальный танец. Они тоже качались, корчились, повторяя движения своих хозяев, вытягивали руки, били наотмашь кулаками.

Подонков было двое. Один оказался сразу за баками, а перед ним на коленях стояла девушка. Молоденькая. Совсем юная. Гадёныш намотал её волосы на кулак и вдалбливался в её рот. Девчонка задыхалась, хрипела, скулила. Одна её рука свисала тряпочкой, неестественная, будто вовсе не её. Всё лицо в крови, нос повёрнут в сторону. Господи. Ещё одна девчонка лежала у стены, держась за живот, а около её лица расплылась густая лужа блевотины. Лизи почувствовала, как её желудок скрутил спазм, хотел вывернуться наизнанку, исторгнуть горький кофе. Храбрость улетучивалась как воздух из лопнувшего шарика. Внутренний голос вопил: «Беги! Вали отсюда!»

Господи, дай сил, не оставь в этот миг.

Второй ублюдок вытирал нож о пиджак женщины. Она сидела на коленях в луже мочи и рыдала, вытирая рукавом подбородок. Из её рта тянулись белые ниточки, блестели в тусклом свете, свисая до груди. Сперма.

Суки.

Когда тот, что у стены, обернулся к Лизи, она, забыв себя, замахнулась и проехалась зонтом ему по его лицу. Хруст. Он отпустил девчонку, и она выплюнула его член и отползла в сторону, склонилась над лужей. Её без остановки рвало.

Что-то коснулось рёбер, и Лизи не сразу поняла, что это нож. Она размахнулась и хотела ударить второго говнюка, но он перехватил зонт и съездил кулаком по её лицу. Лизи чуть не упала, кое-как смогла удержаться на ногах, но в голове всё перевернулось верх дном, и она теперь не могла понять, зачем пришла сюда. Перед глазами мельтешили мушки, вылетая из жёлтого фонаря. Первый урод, тот, которого она огрела, схватил её за горло и стиснул пальцы. Больно. Страшно. Воздуха не хватало, Лизи пыталась разжать его пальцы, хрипела, отчаянно билась и пыталась пнуть негодяя. Но второй снова ударил её по лицу, и что-то горячее обожгло глаза, потекло по щекам, коснулось губ. Солёная боль наполнила её рот.

— Смелая, да? А вот мы тебя сейчас по кругу пустим. И зубки твои ровные посчитаем.

Лизи вынырнула из боли и туманного небытия, пытаясь вырваться из удушающих грязных пальцев, пока другой урод задирал ей кофту, рвал её. Паника окатила Лизи холодной волной, потянула на дно. Кулак оборвал отчаянный крик. Было страшно, озноб электрическим током проходил по всему телу, руки тряслись. Было мерзко, страшно, кажется, она ревела, слёзы смешивались с кровью, пачкали шею, впитывались в кофту. Почему-то мысли рассеялись, и только запомнилось, как качался, безмолвный свидетель мерзости, фонарь. И тени качались. И ещё запомнилась белая бабочка в чёрный горох на шее ублюдка. Он хохотал, задирая рваную кофту Лизи, хватая липкими от слюны и спермы пальцами за грудь. Лизи кричала, всё ещё пытаясь вырваться.

И вдруг гадёныш пошатнулся, неуклюже переступил с ноги на ногу и завалился набок. Тело с грохотом рухнуло на грязный асфальт, и Лизи увидела стоявшую позади женщину с доской в руках. Она хлюпала кровавым сломанным носом и скалилась, глядя обезумевшими глазами на второго ублюдка, всё ещё держащего Лизи за горло.

— Ма-амочка-а, — рыдала одна из девчонок.

Лизи извернулась, выскользнув из хватки замешкавшегося урода, и пнула его. Женщина, воспользовавшись заминкой, успела вдарить ему доской по лицу.

— Бежим скорее, — глотая кровь, поторопила она женщину и девушек.

Женщина помогла подняться девчонке у стены, а Лизи подхватила под руки другую, рванула её на себя, вытягивая из воняющей гнилью лужи. В боку жгло, кофта прилипла, бросало то в жар, то в холод. Она не помнила, как помогла бедняжкам выбраться из переулка, не помнила, преследовали ли их ублюдки, всё словно стёрлось из памяти, остались только яркие образы, вырванные фонарём из сумрака, как негодяи измывались над своими жертвами.

Лизи очнулась уже дома. Она захлопнула дверь, прижалась к ней и только теперь позволила слезам омыть испуганное лицо. Порванная кофта сползла с плеча, размазывая кровь, словно кисть. И Лизи, утопая в истерике, зачем-то постоянно её поправляла, словно от этого зависела вся её жизнь. Остро хотелось всё забыть, всё, что она увидела и пережила. Перед глазами не переставая качался фонарь и в такт ему переминались тени. Неприятные, ужасные, мерзкие. Воняло мочой и рвотой. Лизи закрывала глаза, и каждый раз одно и то же: фонарь, тени, фонарь, тени.

Непослушная кофта сползла в который раз. Лизи дрожала, пальцы не слушались её, когда она хотела вытащить из мятой пачки сигарету. Она переломилась и выпала из рук. Лизи снова заплакала, вытирая лицо рукавом и размазывая кровь по щекам.

Телефон разорвал тишину настойчивым звонком, разбивающим гнетущее безмолвие. Не вовремя. Лизи мысленно отправила звонившего ко всем чертям, кое-как дошла до ванной, скинула рюкзак на пол и достала пузырёк с таблетками. Пальцы не слушались, словно одеревенели. Лишь журчание воды тихонько убаюкивало, хотя облегчения это не приносило, наполняло голову болезненной пустотой, и тревоги смешались с тихой болью в боку. Над бровью и в щеке пульсировало. Наконец горьковатая таблетка привычно легла на язык. Забыться. Уснуть. Только бы всё оказалось сном, ужасным, мерзким, слишком грязным, слишком липким. Вода смыла горечь во рту, и Лизи положила на язык ещё одну таблетку. Руки дрожали. Пузырёк чуть не упал на пол. Лизи всхлипнула. Белая горсточка высыпалась в ладонь, Лизи проглотила её и, подавляя тошноту, бросила зубную щётку в раковину, набрала в освободившийся стакан воды и залпом выпила.

Только бы забыть. Пожалуйста.

Лизи очухалась, когда голову закружило. Всё вокруг расплывалось и неслось куда-то на бешеной скорости. Стены расплывались, туман перед глазами пошёл рябью, как гладь реки, потревоженная брошенным в неё камнем. Взгляд упал на полупустую баночку.

— Нет, нет, нет, нет, — лепетала Лизи.

Язык не слушался. Руки словно отделились от тела, то становились лёгкими, как воздух, то тяжелели, то вдруг за спиной вырастали крылья и тянулись до потолка в тесном размахе, а руки прирастали к ним, и Лизи чувствовала себя распятой. Почему-то очень важным казалось не выпустить баночку, и Лизи сжимала её, боясь потерять. Она куда-то шла и не понимала, то ли она шаркнула в неумелом танце, то ли перепрыгнула через время, то ли вовсе осталась стоять на месте. Это просто пол ехал, как лента на кассе. Рука коснулась стены, и Лизи нашарила дверной проём. За закрытыми веками было темно. Где-то далеко в тягучем мороке качался фонарь, и Лизи тянула к нему руку, хотела остановить его, выключить, сорвать. Обнять.

Она выбралась в прихожую и хотела закричать, позвать на помощь, но вместо голоса слышала монотонный шорох, шуршащие помехи в телевизоре, нечеловеческие голоса. «Пустим по кругу!» — кричал над ухом фонарь и качался.

Лизи сползла по стене на пол и осела полумёртвой марионеткой, кто-то оборвал её нити, и теперь тело отказывалось слушаться. Ноги не её, руки превратились в крылья, но взлететь никак не получалось, и Лизи скулила, пытаясь доползти до двери.

Сквозь шелест ветра и листвы, доносившихся откуда-то из темноты мироздания, она услышала, как открылась дверь. Или это тоже снилось? «Я умираю», — донёсся её собственный голос из фонаря. Лизи подняла к нему лицо, и ей показалось, что вместо глаз у неё мёртвые бабочки. Они падали с неба и тонули в грязных лужах.

Ветер разжал пальцы и забрал баночку.

— Вставай, поднимайся…

Тысячи рук подхватили её и подняли на ноги. Лизи не слушалась, она отцепляла их от себя, но красный призрак тащил её куда-то. Над его головой возвышались алые крылья, как у серафима, и с них стекала кровь прямо на лицо Лизи.

Она вцепилась пальцами в холодную ванну, когда призрак опустил её на колени. Лизи хотела отползти и лечь на пол, закрыть глаза-бабочки и уснуть, завернуться в кокон. Но тяжёлая рука схватила за шею и наклонила голову. Пальцы кровавого ангела забрались в рот, слишком глубоко, и Лизи, задыхаясь, дёрнулась. Она наотмашь била рукой кого-то невидимого, как вдруг желудок скрутило в спазме. Лизи вспомнила, как рвало девчонку в луже, и её собственный желудок вывернулся наизнанку. Когда горечь вышла из неё наружу, пальцы вновь забрались в рот и опять поползли в горло. Лизи застонала, всё ещё пытаясь вырваться, но её снова вырвало. Дышать было нечем, спазм перехватил горло, и Лизи забилась в цепкой хватке. Хотелось закричать: «Я умираю!» Но воздуха не хватало.

Она уронила голову на край ванны, и холодное железо обожгло щёку. Как же хреново. Хоть сдохни, ляг в сырую землю, легче не стало бы.

В нос ударил горький запах сигареты, и Лизи поморщилась, чувствуя, как тошнота снова подкатывает к горлу. Горячие пальцы вплелись в её волосы и свесили голову над ванной. Лизи упиралась, даже тогда, когда её рвало. Словно внутри проросла полынь, и ей некуда было деваться, она вытекала наружу. А табачный дым окутывал ванную комнату, оседал в лёгких и раз за разом выворачивал желудок наизнанку.

— Артур… — прохрипела Лизи.

— Нет, радость, — и смешок над ухом. — Ну-ка расскажи папочке, кто тебя так отделал?

Он приподнял кофту, прикоснулся к тому место, где жгло и пульсировало. Дотронулся до щеки, смазал кровь и растёр её между пальцами.

Джокер оставил Лизи в ванной, и она лишь слышала, как он набрал чей-то номер на телефоне и спустя секунды тишины заговорил. Слова путались и никак не желали обрести образ. Лизи слышала гул, и к прочим звукам примешался въедливый звон в ушах. В висках пульсировало, голова раскалывалась, а в желудок словно положили гирю.

Когда Джокер вернулся, он набрал из-под крана воды и поднёс к губам Лизи стакан. Она снова сопротивлялась, но, ощутив влагу на языке, прильнула к стакану и стала жадно пить, давясь и кашляя. Ручейки стекали по подбородку, и Лизи впивалась в вымокшую кофту и сминала её онемевшими пальцами. А потом Джокер снова наклонил её голову над ванной, пальцы в который раз ворвались в саднящее горло.

Фонарь уже не качался над головой. Его не было. Темнота рассеивалась, словно чёрный туман. Над городом парил чёрный ворон, раскрыв широкие крылья, чтобы обнять ночь.

Джокер подхватил Лизи на руки и унёс в комнату. Мёртвые бабочки сорвались с лица и выпорхнули в телевизор, а она провожала их долгим невидящим взглядом.

Кто-то постучался в дверь. «Артур», — прошептала она, но в комнату вошли несколько человек. Один из них склонился над Лизи, пошлёпал её по щекам, а потом задрал кофту. Осиное жало впилось в кожу, и Лизи застонала, но кто-то держал ей руки, чтобы она не вырывалась. Выше локтя лёг жгут, и в вену впилось ещё одно осиное жало. Жгут сняли, и стало легко.

— Кто это сделал? — голос грубый, низкий, неприятный. От него по коже побежали мурашки, и Лизи захотелось спрятаться.

— Радость, будь умницей, расскажи папочке, что случилось?

Лизи разомкнула горькие губы, и слова посыпались с языка. Тяжёлые и такие же горькие. Она всё шептала, что потеряла зонт, что его подарила Марта, этот зонт дорог как память, его надо найти. А потом она вспомнила бабочку в горошек. И белые ботинки. И шрам через всю щёку.

— У него не было одного глаза.

А потом всё куда-то провалилось.

Темно. Холодно. Лизи мёрзла, дрожала и куталась в покрывало. Когда жар ложился на её веки, чья-то ладонь гладила по волосам.

Из чернильного небытия её вырвал густой запах горькой сигареты. Лизи отмахнулась от дыма и кашлянула.

Горячая ладонь легла на волосы и погладила.

— Моя бедная девочка, — мурлыкал Джокер. — Отсыпайся, радость моя, а папочке пора, меня ждут дела.

Он щёлкнул пальцами, и кто-то зашуршал в комнате, шаркая ногами.

— Мой верный клоун побудет с тобой до утра.

— А утром? — не открывая глаз, спросила Лизи.

Джокер вдавил окурок в пепельницу и весело ответил:

— А утром придёт Артур.

***

— …Но если в нашем праве трастовые фонды будут признаны, то с их помощью не получится уйти от долгов!

— Вы не правы, Стивен.

— Почему? Поясните, Джон.

— Кто вам вообще сказал про долги? Трастовые фонды…

Дорогие сигары наполняли зал дымом. Женщины курили элегантные длинные сигариллы, и стол тонул в терпких ароматах корицы, яблока и вишни, а мужчины не баловали себя чрезмерной утончённостью и отдавали предпочтение строгим горьким вкусам. Официант подливал на два пальца виски, и Стивен, невысокий, лысеющий мужчина в очках, приостановил служку и дал знак лить ещё.

— Сегодня тяжёлый день, — небрежно бросил он и поднял стакан, глядя сквозь стекло и тёмную горечь на присутствующих в зале. — Ваше здоровье, господа.

— Так вот, — продолжил Джон. — Ставки, конечно, высоки, как и риски, но…

К столу подали десерт: фисташковое мороженое и круассаны со взбитыми сливками. Над столом витали важные, затейливые слова, наполненные шуршащим смыслом, смешивались с дамским игривым и мужским сдержанным смехом.

В панорамные окна постучался вечер и накрыл город сумерками. Он протягивал руки в просторный зал ресторана и тонул в ярком свете дорогих люстр в готическом стиле. Свечи, расставленные на столе, прибавляли богатства важному собранию, но в то же время разбавляли политические страсти и интриги лёгким флиртом. Маленькие капельки огня заигрывали с гостями, танцевали на фитилях и услаждали искушённые взоры. Щёлкающие зажигалки вторили им.

В воздухе царила непринуждённость, торжественная важность, а голоса лились, втекали в хрупкий изящный хрусталь вместе с виски, и лёгкая музыка тихо наполняла зал раскованностью.

— Эй, мальчик! — одна из женщин в вечернем розовом платье щёлкнула пальцами, украшенными золотыми перстнями. — Принеси вина, и побыстрее, мальчик.

Официант чуть поклонился и исчез в дверях кухни. Его не было минуту-другую, а когда он появился, то услужливо склонился над немолодой женщиной и широко улыбнулся. Красное вино заполнило бокал наполовину.

— Мадам хочет шутку? — игриво промурлыкал официант.

Она кокетливо зажала между зубками сигариллу и протянула ему зажигалку. Официант послушно дал даме прикуриться, рыжий огонёк опалил кончик горькой медленной смерти.

— Хочу, — женщина выпустила густой душный дым.

Официант склонился к ушку гостьи и прошептал:

— Тук-тук.

— Что? — улыбнулась женщина, не понимая, о чём тот говорил.

Дверь в зал распахнулась.

— Тук. Тук-тук!

Гости за столом ахнули. Одна из женщин взвизгнула и опрокинула бокал с вином на шёлковую скатерть. Сладкое кроваво-красное пятно разлилось озером.

Некоторые из мужчин вскочили, но в них тут же уставились дула пистолетов.

Джокер во главе банды клоунов обернулся и глянул на кухню. Несколько человек лежали на полу, и от них простирали кровавые лучи алые лужи, блестящие, как новогодние ёлочные игрушки.

— Добрый вечер, дамы и господа! — Джокер широко улыбнулся, одарив присутствующих лучезарной улыбкой. — Простите, что без приглашения, но мы не могли пропустить столь важное мероприятие.

Вооружённые клоуны разошлись по залу, усаживая вскочивших людей по местам. Некоторые из заложников пытались брыкаться, показать бесстрашие, но кулак и приклад — весомые аргументы.

— Кто-нибудь! Вызовите полицию! — взвизгнула женщина, которой недавно подливал вино подставной официант.

Один из пособников Джокера подошёл к ней и отвесил звонкую пощёчину, рыча сквозь маску: «Закрой рот, дрянь!»

— Стоп! — хлопнул в ладони Джокер, засмеялся и наигранно протянул: — Вы же помните, мы не бьём женщин.

Он подошёл к ней, качая головой, походка лёгкая, почти летящая, раскованная. В каждом движении свобода. Он вытащил пистолет из кармана, направил дуло на женщину, жеманно ухмыльнулся и выстрелил ей в лоб. Визги! Крики! Со стола посыпались столовые приборы, бокалы летели на пол, наполняя зал звоном битого хрусталя. Сообщники Джокера охаживали прикладами и кулаками вскочивших богачей в дорогих костюмах. Джокер прищурил глаза и засмеялся, глядя на украшенный каплями граната стол. Белая скатерть. Застывшие во времени алые слёзы на ней. Завалившаяся на соседний стул женщина стеклянным удивлённым взглядом уставилась на потолок. Джокер обернулся к побледневшим гостям и улыбнулся им:

— Тук-тук! Сейчас мы с вами сыграем в одну игру.

Он достал из кармана белую пачку и подцепил сигарету. Склонился над свечой и прикурился, выпуская на свободу горький туман.

— Я надеваю галстук…

Джокер засмеялся и ткнул дулом в одного из мужчин.

— …я надеваю ботинки!

Бездна дула заглянула в глаза другому гостю.

— …я надеваю рубашку!

Пистолет переместился на женщину, охнувшую и взмолившуюся, но тут же один из помощников Джокера ткнул стволом в её плечо.

— …я надеваю штаны!

Чёрный провал впился в пожилого мужчину.

— …я надеваю пиджак!

Джокер затянулся и перевёл пистолет на следующего гостя.

— …я надеваю шляпу!

Он затянулся и выстрелил дымом в молодую девушку, на ней не было лица, она жалась к седому старику, а тот замер, словно статуя, обнимая её.

— …смотри! Я клоун!

Джокер засмеялся и направил пистолет на молодого парня. Щёголь. Богатенький папаша купил ему вечный билет в клуб удачливых джентльменов.

— …а ты кто такой?

Бабах! Мозги навылет. Щёголь откинул голову назад и провалился в бездну. Бабах! Второй выстрел выгнал из него душу и велел ей не возвращаться в мёртвоё тело. По стене стекало красно-серое пятно, распуская лучи, подобно кровавому солнцу. Молодая девушка, жавшаяся к старику, громко вздохнула и уронила голову на стол, лишившись чувств. Кавалер принялся трясти её за плечи, а когда она пришла в себя, то уткнулась в ладони и зарыдала.

Один из клоунов согнал другую важную шишку со стула и толкнул к стене, встав рядом. Джокер сел на освободившееся место, закинул ногу на ногу и поднял хрустальный бокал над столом.

— Смерть за мой счёт! — он кивнул гостям и отпил терпкое красное вино.

На него уставились два десятка пар испуганных глаз, полных ужаса и священной мольбы. Джокер манерно пожал плечами и отставил бокал в сторону.

— Итак, — он одарил заложников обворожительной улыбкой. — Вы уже выбрали того, кто займёт место Томаса Уэйна?

Тягостное молчание повисло над столом. Гробовое безмолвие наполняло зал, ставший склепом для живых.

— Я не вижу Брюса среди вас. Вы не позвали мальчишку? Господа! — Джокер вдавил окурок в белую шёлковую скатерть и оскалился. — Кто из вас представляет Брюса?

Никто не решался нарушить упорное безмолвие.

— Эй! Лучше отвечайте, или я начну шутить, и вам это не понравится.

Тяжёлый взгляд обвёл гостей.

Мужчина, чьи пшеничные волосы уже тронула седина, а на лицо легли глубокие морщины, придающие мужественность и статность, пригладил скатерть и кашлянул.

— М… Хм… Я замещаю Брюса Уэйна.

— Так, так, так. Как тебя зовут?

Мужчина поправил галстук и ответил прямо:

— Чарльз Дент.

— Ча-арли-и! Приятно познакомиться!

Джокер всплеснул руками и засмеялся.

— Давай-ка прокатимся, Чарли Дент. Познакомимся, поболтаем о делах насущных.

========== Вот так встреча ==========

Комментарий к Вот так встреча

Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам :)

Музыкальная тема главы:

Marilyn Manson “Personal Jesus” https://www.youtube.com/watch?v=Rl6fyhZ0G5E

Арты:

1. https://sun9-45.userapi.com/c855032/v855032496/16ba07/6z9SC_2bQW8.jpg

2. https://sun9-45.userapi.com/c855032/v855032496/16b9fd/Jfr3jjaMuIU.jpg

Лизи отмахнулась, когда кто-то похлопал её по щеке и что-то прорычал неразборчивое. В нос ударил густой запах табачного дыма, и она закашлялась. Стало душно, хотелось распахнуть окно и впустить в комнату утренний Готэм, шум его улиц. Голову кружило, как после адских американских горок, и хотя всё ещё было тошно, желудок уже не выворачивало наизнанку. Ночью её ещё несколько раз рвало, и чья-то рука собирала волосы в пучок, чтобы они не перемешались с рвотой. Лизи свешивалась с дивана и видела перед собой синий таз. А потом ей совали под нос стакан воды и велели пить. Каждый грёбаный раз. Лизи открыла глаза и посмотрела на протянутую руку: кожа гладкая, ни царапинки, не иначе как лондонский джентльмен снизошёл до неё, снова заставляя пить. Она возненавидела эту безвкусную дрянь, врывающуюся в истерзанное нутро.

Мужчина о чём-то говорил, но Лизи не слушала его или вовсе не слышала. Его голос хрустел, а слова словно время — ускользали и не возвращались, чтобы обрести смысл.

— Мне пора, — первые слова, которые Лизи всё-таки разобрала за всю ночь. Голос грубый, с хрипотцой.

Наверное, его обладатель мужик неробкого десятка, огромный бык с налитыми кровью глазами, готовый растерзать любого, кто осмелился встать на пути. Рубашка небрежно заправлена в старые брюки, едва прикрывая пивной живот, а ворот фривольно распахнут. Лизи с отвращением прогнала неряшливые образы и посмотрела на того, кто был для неё нянькой в ночные часы. Она круто ошиблась. Высокий, подтянутый мужчина средних лет, щетина на щеках и на подбородке, придающая образу при­тягательную не­ряш­ли­вос­ть. За таким, наверное, девушки табунами бегали. А взгляд! Острый, проницательный, словно нож, выворачивал душу наизнанку и заставлял женщин томно вздыхать, а мужчин — опасаться.

— Вы тут всю ночь, что ли, сидели?

— Ага, — он надел пиджак и поправил галстук.

Нелепо. Голос совсем не вязался с внешностью. Ему бы костюмчик попроще да биту в руки, и вот оно — лицо Готэма во всей красе. Как с какого-нибудь плаката, призывающего дать отпор зажравшимся богачам. А у этого белая рубашка перепачкана в крови и в рвоте, а он часы поправлял на запястье так, будто собирался не иначе как на рандеву. Волосы зачёсаны назад без пробора. Плейбой с бандитским голосом.

Лизи отвернулась и окинула комнату взглядом. Возле дивана стоял старенький стул-вешалка, а к нему привязали мешок. Лизи пригляделась, но так и не смогла разобрать надпись на пакете. От него тянулась до самого пола прозрачная трубка, оканчивающаяся иглой, впившейся в просвет между досками. Лизи потёрла перевязанный локоть.

— Вы мне кололи наркотики? — внутри всё сжалось от ужаса.

Спаситель хохотнул и цокнул языком:

— Скажешь тоже! Я тебя откачивал, дурёха, а то сдохла бы от обезвоживания. Без наркоты обошёлся. У Джокера проси дозу, а я тебе не дам, мне жизнь…

— Я не наркоманка! — вспылила Лизи.

Она невольно потянулась к ноющему боку и… Её же ранили! Пырнули ножом. Лизи спохватилась и задрала футболку: рану закрывали бинт и наклеенный крест-накрест пластырь. Острая боль монотонно и изнуряющее ворвалась в её новый день, обещая не самый радостный досуг.

— Рана неопасная, ничего серьёзного, но перевязку делать два раза в день, — мужчина словно прочитал её мысли.

— Вы что, меня переодели? — Лизи опустила футболку и обняла себя за плечи.

— Да ты бы видела себя! Всё ублевала. А мыться нельзя пару дней.

— Вы врач? — удивилась Лизи.

— Типа того, — хмыкнул он.

— Как вас зовут?

— Джимми.

Она дотронулась до щеки и ойкнула. Боль вспыхнула остро и неожиданно, заворочалась под кожей клубком змей.

— Раскрасили тебя знатно, но ничего, заживёт, и следов не останется. Я лёд ночью прикладывал, но ты всё равно днём ещё приложи. Без синяков не обойдётся, но будут не такие большие.

Лизи потянулась за сигаретами, стараясь не делать резких движений, чтобы не вызвать ещё больше боли. Остро захотелось перестать существовать: не умереть, нет, но чтобы выключили голову на несколько дней. Щёлк, и тишина. А потом проснуться и ничего не помнить, а ещё лучше, чтобы ничего этого не было: ни ран, ни боли, ни ублюдков в подворотне. Лизи схватилась за голову и задрожала.

Джимми снял с дивана одеяло и накрыл им батарею под окном. Заткнул как следует, чтобы не выпало, проверил на всякий случай, как держалось, и хмыкнул.

— Что вы делаете? — устало спросила Лизи.

Это уже ни в какие ворота не лезло. Он ей тут что, психушку собирался устроить? Типа стены смягчить, чтобы мягче головой было биться? И кто тут из них псих?

— Джокер сказал, что ты девчонка с характером и можешь выкинуть любой фокус, как с колёсами вчера. Так что давай без обид. Договорились?

Он взял Лизи на руки и отнёс к батарее, усадил перед ней и пригвоздил одним только взглядом к мягкому одеялу.

— Без глупостей. Ага?

Лизи нахмурилась, отвесила Джимми звонкую пощёчину и попыталась пнуть его, но он крепко схватил её за руки, что-то рыча себе под нос. Она извивалась, скулила, кусалась, но он ловко накинул на её руку петлю и, не обращая внимания на слабые тумаки, привязал другой конец верёвки к батарее. Затем поймал вторую руку и проделал то же самое. Лизи прижалась к батарее и закричала, сверля Джимми взглядом, полным ненависти.

— А ну цыц! — рявкнул Джимми, когда Лизи плюнула ему в лицо.

Он вытянул из кармана белоснежный платок и стёр со щеки плевок. Скривился и отбросил в сторону.

— Сиди давай и не рыпайся, а то швы разойдутся. И тогда, чтобы научить тебя хорошим манерам, зашивать буду наживую. Поняла? Я спрашиваю: поняла? — рявкнул Джимми.

Лизи кивнула, сменив ненавидящий взгляд на испуганный, и поёрзала запястьями. Было страшно, хотелось забиться подальше в угол и затаиться. А ещё лучше принести с кухни непочатую бутылку дешёвого коньяка и пить до тех пор,пока черти не запляшут перед глазами и сами не начнут подливать. Утопить вчерашний день в рюмке и забыть его навсегда, чтобы он смешался с дешёвым пойлом, а потом выблевать его в унитаз и смыть. А потом целую неделю не выползать из душной квартиры.

— Не советую вырываться, а то натрёшь ручки свои, — он глянул на часы и лукаво улыбнулся Лизи. Ох ну и страшная же у него вышла улыбка! Оскал. — Ну час посидишь максимум. И смотри без фокусов.

— Скотина! — закричала Лизи, чувствуя, как слёзы навернулись на глаза.

Джимми прикрыл за собой дверь и вскоре его гулкие шаги утонули в давящей тишине. А потом дом словно притаился, выжидая, что же будет дальше. Соседи не орали друг на друга, чей-то несчастный ребёнок не выл на одной изматывающей ноте «Ма-ма-а! Ма-амо-очка-а!» Безмолвие оглушало, давило, сводило с ума. Всё это неправда. Всё это не с ней. Это какой-то трюк, дешёвый и мерзкий. Лизи зажмурилась, не веря в происходящее. Он, блять, её приковал к батарее, этот выродок Джимми! Страх навалился неожиданно и ошарашил: любой выродок мог зайти и сделать что угодно, выпустить кишки и намотать их на ржавый нож, которым ещё вчера прирезал жену и ребёнка. Лизи стукнулась головой об одеяло и чуть не взвыла от ужаса. Это какой-то грёбаный сюрреализм! Паника подкрадывалась на мягких кошачьих лапах, ловила испуганный взгляд Лизи и облизывала острые клыки. Лизи зажмурилась: «Раз, два, три…» Чтобы отвлечься, она принялась считать в уме, просто числа, бесцельные, пустые, никому не нужные.

В коридоре хлопнула дверь. Лизи прислушалась: хоть бы это соседка, старушка, вышла, чтобы спуститься в аптеку. Каждодневный, мать его, ритуал. Вот оно — спасение. Шарканье ног всё ближе, всё отчётливее: это звуки свободы, это музыка спасителя.

— Помогите! — крикнула Лизи. — Пожалуйста, развяжите меня!

Соседка остановилась и чуть приоткрыла дверь, шамкая беззубым ртом. Она прищурилась и посмотрела на Лизи. Улыбнулась.

— С добрым утром, — голос скрипучий, дрожащий, под стать старушке: дрожащая сухая фигурка, держалась и постукивала по ней ладонью.

— Развяжите меня, очень вас прошу. Помогите мне, — простонала Лизи.

Старушка покачала головой, медленно нырнула обратно в коридор и прикрыла за собой дверь. Лизи залепетала: «Нет, нет, нет, вернитесь, пожалуйста… Ну, пожалуйста…» Прогремел лифт, скрипя и скрежеща раскрыл двери и унёс соседку в жерло шахты. Лизи уронила голову и вздохнула. Замечательно. Просто класс. Она беззвучно заплакала, снова и снова пытаясь высвободить руки. Безуспешно.

На этаже снова послышались шаги, тихие, робкие, Лизи не стала тратить время и силы на взывание к совести очередного безразличного соседа. Чего доброго, она накличет на себя беду, только в этот раз не сможет отбиться. Приходи и пользуйся. Но в дверь тихонько постучали, и Лизи вздрогнула.

— Лизи, — позвал Артур.

— Артур! Я тут! Развяжи меня, — Лизи всхлипнула.

Артур открыл дверь и вошёл внутрь. Он глянул на Лизи и остановился, разглядывая её. Он скривился, как будто это ему было больно, а ней ей.

— Что случилось? — он поставил небольшой бумажный пакет на стол и опустился перед Лизи. Его пальцы коснулись её лица, очень осторожно. — Кто тебя привязал?

«Ай!»

— Меня избили, — она улыбнулась, глотая слёзы. Истерика накатывала, и Лизи как могла держала себя в руках, чтобы не сойти с ума. — И… И… Доктор… доктор… привязал меня для моего же блага.

Артур оглянулся и посмотрел на выход, будто кто-то мог вырасти из дверей.

— Кто избил? Здесь? Дома?

— Если ты не заметил, — нервно хохотнула Лизи сквозь слёзы, — я тут как бы к батарее привязана. Не окажешь мне услугу?

— Да, да, прости, сейчас.

Артур осторожно развязал узлы на её запястьях и освободил руки. Лизи обиженно всхлипнула и обняла Артура, разрыдавшись у него на плече. Он гладил её по волосам и успокаивал, прижимал к себе и шептал:

— Тише, тише. Тише. Что случилось? Что произошло?

Лизи тяжело выдохнула, она рассказывала, и голос её дрожал, то и дело срываясь:

— На меня напали вчера, и… Они хотели меня… Они… хо… хотели…

Она всё говорила, то плача, то невпопад смеясь от страха, а Артур разглядывал её лицо и хмурился. Обводил пальцами раны, застывшие во времени взрывы синяков, и Лизи хотела спрятаться в ладонях, отвернуться, но Артур каждый раз поворачивал её лицо обратно к себе.

— Я даже ещё не видела себя в зеркало. И пахну, наверное, так себе. А мыться нельзя. Запретил… запретил… доктор. Мне так страшно, Артур. Закрываю глаза и вновь возвращаюсь туда, вижу всё это… Господи.

Артур поцеловал Лизи в лоб и осторожно потянул её вверх.

— Давай-ка поднимайся.

***

Артур принёс в ванную комнату стул и усадил на него Лизи. Смочил под краном губку и осторожно коснулся подбородка, стирая кровь. Лизи вздрагивала, ойкала и прятала глаза, смущаясь, будто было что-то постыдное в её состоянии, неестественное. Артур понимал её. Он знал, что такое боль, в конце концов он всю жизнь прожил с этим чувством. Унижения. Оскорбления. А сколько раз его избивали? И не в подворотнях, не в заброшенных и забытых богом канавах, а на глазах у прохожих. Они просто через него переступали, как через мусор, и шли дальше по своим делам: никому никогда не было дела до Артура Флека, психически больного одиночки. Если бы он умер на тротуаре или в магазине, никто бы и не заметил.

Артур отжал смоченную губку и снова осторожно провёл ею по лицу Лизи. Она привстала, ища зеркало взглядом, и посмотрела на себя.

— О боже! — воскликнула она. — Мне ведь в понедельник выходить на работу, первый день. Как же я?.. Кошмар! Я потеряю эту работу. Что же делать?

— Ничего подобного, ты позвонишь и всё объяснишь: если они хорошие люди, то всё поймут, — Артур бросил губку в раковину. — А теперь…

Он подошёл к ванной и хмыкнул. Да, работёнки тут немало. Он оглянулся и посмотрел на Лизи: она всё ещё разглядывала себя в зеркало, и на её лице отпечатался неподдельный ужас. Нерешительный пальцы замерли возле виска, не отваживаясь дотронуться до пластыря, скрывающего глубокую ссадину.

Артур включил душ и обдал ванну кипятком. Да уж. Он взял пачку Лизи с раковины, достал сигарету и чиркнул зажигалкой. Выпустил молочное облако и затянулся снова. И пока он оттирал ванную, не жалея насыпав чистящего средства, стряхивал пепел в густую пену и поглядывал на Лизи. Она отвернулась от зеркала и осунулась, взгляд печальный, потухший. Тонкие пальцы обводили налившийся синяк на щеке, протянувшийся тёмно-синей рекой от самого лба.

— Почему тебя били? — спросила она.

Артур пожал плечами и хмыкнул:

— Кто знает… Давай-ка лучше полезай в ванну.

Густая пена утекла в слив, унося с собой грязь и боль, и ванна засияла чистотой. После порошка в воздухе повис запах сирени, оседая на стенах поздней весной. Артур помог Лизи раздеться, поднял её на руки и перенёс в ванну. Взял губку из раковины, смочил её и приложил к засохшему потрескавшемуся пятну крови на груди. Лизи зажмурилась. Её бледная кожа покрылась мурашками, она подрагивала и то и дело обнимала себя, пряча себя от Артура.

— Мне страшно, — прошептала Лизи.

— Я знаю, милая.

Он осторожно, не касаясь заклеенной раны на боку, обтёр Лизи от крови и пятен грязи, оставшихся после вчерашнего. А после помог Лизи вытереться и выбраться из ванны, перенёс в комнату на диван. Артур огляделся и стянул с себя рубашку, накинул на плечи Лизи. Пока она сушила полотенцем волосы, он прибрался в комнате, избавляя от лишних воспоминаний о вчерашнем вечере. Снял мешок со стула-вешалки и выбросил в ведро на кухне. Чайник на плите пыхтел, но ещё не закипел.

— Может, поспишь немного?

Лизи покачала головой.

— Не могу. Боюсь, что мне приснится что-нибудь страшное, не хочу это видеть, не хочу вспоминать.

Артур закурил новую сигарету и встал у окна. Лизи перебирала пальцами мокрые волосы, распутывая узлы. Вчерашняя бодрая красавица осунулась, растеряла весь свой пыл и выглядела подавленной. Иногда она вытирала рукавом слёзы, а потом куталась в рубашку, затравленно озираясь, словно преступники могли вынырнуть из ниоткуда.

— Хочешь, я буду встречать тебя после работы? Я мог бы приезжать за тобой или ждать у метро.

Лизи вздрогнула, словно не ожидала снова услышать голос Артура.

— А как же твоя работа? Тебя отпустят?

— А почему меня не должны отпускать?

Артур стряхнул пепел на пол и затянулся. Докурив, он открыл окно и выбросил окурок на улицу. Лёгкий ветерок непрошеным гостем ворвался в комнату и растрепал изумрудные волосы Артура, рассыпал их по плечам, и Лизи посмотрела на него, улыбнулась, ненадолго отогнав грусть. Озорной ветер хозяйничал в комнате, шелестел в ворохе бумаг на столе, путался в волосах Лизи, послушным псом тёрся о руки Артура.

— Я вызову полицию, — задумчиво произнёс Артур, иногда касаясь большим пальцем губ, это решение далось ему непросто.

— Я не уверена…

Артур не стал слушать Лизи. Он сел на столик, поставил на колени телефон и снял трубку, зажав её между ухом и плечом. Определённо смысл в этом был, и пока рано открывать козыри кому бы то ни было. Подождут немного. Артур затаится, выждет время и тогда, только тогда…

«…слушаю. Что у вас случилось?» — прервал женский голос мысли Артура.

— Вооружённое нападение на девушку, её избили. Пришлите, пожалуйста, кого-нибудь. Да, диктую адрес.

Лизи волновалась и теребила край одеяла, а когда Артур потянул его из её рук, вцепилась в него мёртвой хваткой.

Суки. Они ответят за неё, он достанет каждую гниду из-под земли. Заставит грызть асфальт, кастрирует подонков тупым ржавым ножом, а потом скормит этим сукам их яйца. Артур тяжело вдохнул и вытер лицо ладонями, стряхивая с себя наваждение. Он незряче оглядел комнату, чувствуя, как приступ подкатывал к горлу, как душил, словно удавка. Он растёр шею, пытаясь отдышаться. Тёр глаза, будто ему в лицо бросили горсть песка. Нельзя. Не здесь и не сейчас. Он мысленно повторял про себя, как молитву: «Я Артур, меня зовут Артур».

— Всё в порядке? — Лизи испугалась, сначала вжалась в диван, словно увидела привидение, а потом дотронулась дрожащими пальцами до Артура.

Наваждение спало. Но ком в горле всё ещё мешал дышать, и Артур, прикрыв рот ладонью, хохотнул и издал сиплый хрип. Он чувствовал, что вот-вот задохнётся, и поднял на Лизи взгляд. Он не мог сосредоточиться на мыслях, они разлетались, рассыпались на мёртвые словами, которым не суждено родиться и обрести свободу. Суки. Артур хохотнул снова, схватился за горло и зашёлся в удушающем хохоте. Он смеялся и чувствовал, что тонет сам в себе. Суки. И новая волна ледяного смеха накатила, накрывая и заставляя хрипеть. Артур сложился пополам, давясь смехом и вытирая накатившие слёзы.

Лизи откинула одеяло, пересела к Артуру и обняла его. Сначала прикосновение было робким, пугливым, полным сомнений, словно она обнимала улей, полный гудящих пчёл. А затем её дрожащие пальцы вцепились в кожу Артура, ногти заскребли по ней, оставляя красные следы. Он приподнялся и уткнулся носом в её волосы, всё ещё сотрясаясь от хохота. Жадные руки крепко прижимали её. Несмотря на приступ, Артур всё чувствовал, всё понимал, хотел поцеловать Лизи, утешить её, а вместо этого выплёвывал жуткий смех, осознавая, что только что чуть не выпустил на волю Джокера.

Лизи положила голову на плечо Артура и зажмурилась.

Приступ постепенно утихал, прячась насытившимся демоном обратно в грудь, чтобы отсидеться до поры до времени и вырваться на свободу в неподходящий момент. Лизи тихо плакала. То ли он её напугал неконтролируемым приступом, то ли она опять вернулась в страшное, мутное вчера, наполненное пугающими тенями. Прошлое любило оставлять отпечатки монстров за плечами, подкладывало чудовищ в постели, заставляло мысленно совокупляться с ними и в муках рожать новых ненасытных, жадных до крови чудовищ.

— Всё будет хорошо, — протянул Артур и сгрёб со стола мятую пачку.

Он привычно зажал сигарету между зубов и прикурил от зажигалки, слушая, как Лизи всё ещё всхлипывала. Она вся дрожала.

— Артур, — она часто и громко вздыхала, глотая нервные вздохи, — я не всё тебе рассказала. Вчера…

В дверь постучали, скучающий голос прервал её на полуслове:

— Полиция!

Артур зачесал волосы назад, пальцы утонули в изумрудных прядях и пригладили их. Он хотел взять сигарету, но передумал. Постучал пальцами по столу и усмехнулся. Затем хлопнул себя по коленям и поднялся.

— Иду, — отозвался он, когда снова постучали. — Сейчас открою.

На пороге стоял высокий полный мужчина, синяя форменная рубашка плотно облегала живот, и в притаившейся пугливой тишине как будто слышно было, как трещали от натуги пуговицы. Из-под фуражки топорщились баки. Полицейский держал блокнот, зажав между листом и пальцами, перепачканными чернилами, ручку. Он огляделся, бросил скучающий взгляд на Артура и, не дожидаясь приглашения, протиснулся в квартиру.

***

Лизи всё ещё шмыгала носом и вытирала рукавом рубашки слёзы. Она пересела на диван и закрыла ноги одеялом, густо покраснев при этом. Кошмар. На ней ведь только эта рубашка. Что подумает коп? Что Артур сутенёр, а она проститутка?

Полицейский обошёл комнату, заглянул в ванную, брезгливо перерыл около корзины одежду носком ботинка. Приподнял ручкой перепачканную в крови и рвоте кофту, бросил обратно на пол и вытер об себя пальцы, словно через ручку мог запачкать их.

— Что внутри? — он вышел из ванны и поставил перед Лизи баночку с таблетками. Сел на край стола и цокнул языком.

— Я состою на учёте у психиатра, — голос Лизи ещё не окреп.

«А-а», — разочарованно протянул коп и снова огляделся. Остановил взгляд на Артуре и спросил:

— А это кто такой?

— Я её… — Артур почесал затылок, теряясь в словах.

— Мы живём вместе, — спасла ситуацию Лизи. — Его зовут Артур.

«Ага, любовники значит», — пробурчал себе под нос полицейский и что-то записал в блокнот. Бросил на Лизи долгий испытующий взгляд, рассматривая рубашку. Лизи стало не по себе, ей так и виделось, как коп представлял её раздетой.

— В больнице была? — он уставился на лицо Лизи, нехотя отведя взгляд от груди, спрятанной под рубашкой, и облизнулся.

Она молча покачала головой. «Почему?» Лизи пожала плечами. А что ответить? Что у неё не было страховки? Что она боялась огромного счёта за лечение, ненужных вопросов? Или что Джокер и его люди позаботились о ней не хуже докторов в центральной больнице? Какой ответ больше всего устроил бы слугу закона?

— Ну рассказывай, как всё было.

Коп вздохнул и похлопал себя по карманам. Нашёл пачку и вытянул из неё сигарету, без разрешения взял со стола зажигалку. Задымил, как паровоз, выпуская дым дешёвого табака: в комнате тяжело и дурно запахло. Лизи облизнула губы, чувствуя, как тошнота подкатила к горлу.

— Они насиловали девочек…

Рассказ тяжёлый и долгий, но красноречивее всех слов были слёзы и дрожащие губы. Лизи умолкала, прятала лицо в ладонях и плакала. Курила сигарету за сигаретой, и они таяли, как свечи, в её тонких пальцах. Ей казалось, что полицейский нарочно давил на её воспоминания, как на гнойные раны. Чем больнее, тем приятнее. Артур несколько раз пытался встрять, образумить полицейского, но тот отмахивался от него, как он назойливой мухи, и отвечал, что для расследования нужны все подробности. И когда Лизи расплакалась в очередной раз, коп лишь закатил глаза и хлопнул себя по коленям.

Артур всё это время стоял в дверях ванной и слушал рассказ Лизи, сложив руки на груди и чуть подавшись вперёд. Он перевёл взгляд на полицейского, разглядывая его глаза, то вспыхивающие жарким интересом, то затухающие от обжигающе холодной скуки.

— Так я не понял, тебя изнасиловали или нет? — развёл руками коп. — Только избили? Полгорода с фингалами ходят, и ничего.

Затем он тяжело поднялся, растирая затёкшую ногу, и, прихрамывая, шагнул к ванной. «Хочу ещё раз оглядеться». Лизи попросила достать ей джинсы из комода.

— Ты как? — спросил он.

Она пожала плечами.

— Артур, не подойдёте ко мне? — позвал из ванной комнаты коп. — А, и позовите моего напарника, он в коридоре остался ждать.

Лизи натянула джинсы и сказала, что пригласит второго полицейского. Ну и денёк. А то ли ещё будет, когда Джокер узнает, кто у неё в гостях побывал и чья это идея. Вряд ли полиция у него в списках друзей. И довольно занятно, что этот тип в форме даже не догадывался, насколько близко маячило перед ним повышение. Если бы он только знал, что Лизи — ключ к Джокеру, то не расхаживал бы тут пресным брезгливым увальнем, а взял бы быка за рога и открыл заветную дверь к карьерной лестнице. А Артур? Как вишенка на торте: пособник хаоса. Не квартира, а притон.

Пока Артур с копом о чём-то разговаривали в ванной, Лизи приоткрыла входную дверь и выглянула в коридор. Полицейский и правда был там, через три двери от неё. Стоял, задрав голову, щурился на лампу, густо переплетённую паутиной, и бросал в неё осыпавшуюся с потолка штукатурку. Сопел и чавкал жвачкой, то и дело надувал пузыри, а потом смачно лопал их. Кажется, он не заметил Лизи, увлекшись достопримечательностями трущоб.

Лизи присмотрелась и заглушила вскрик вовремя прижатой ко рту ладонью. Коп стоял к ней вполоборота, и она заметила, глянув на его лицо, что у него не было глаза. А по щеке протянулась глубокая борозда, словно уродливый каньон. Иссиня-бордовый нос припух и придавал неряшливости слуге закона. Как будто это чужое лицо: какого-нибудь пропойцы или типичного уличного дебошира. В свете ламп она разглядела, что мужчина был крепкий, высокий, в отличие от напарника, под рубашкой не прятался пивной живот. Наоборот, подтянутый ублюдок.

Лизи тихо прикрыла дверь и нырнула обратно в квартиру. В глазах потемнело, и снова над головой повис и качнулся фонарь. Уродливые, искалеченные тени тянули к ней серые, покрытые могильными червями руки, они хотели схватить её и утащить в царство мрака и боли. «Пустим по кругу», — послышался притворно ласковый шёпот из фонаря. Лизи схватилась за косяк, теряя силы и пол под ногами, и Артур успел её подхватить. Она впилась в его руки и прижалась, дрожа от страха.

— Это он… — прошептала она, чтобы коп в ванной её не услышал.

— Ты о ком? — не понял Артур.

— Тот тип в коридоре. Полицейский. Это он напал на меня вчера, он тех девочек…

Артур оглянулся, посмотрел на копа в ванной и негромко стукнул по косяку. Оскалился. Чмокнул Лизи в щёку и шепнул на ухо: «Ничего не бойся». А затем распахнул дверь, выглянул в коридор и громко позвал:

— Эй! Вас напарник просит зайти. Проходите.

Он пустил копа в квартиру и вошёл следом.

— Вчера девушку избили какие-то подонки, — Артур грубовато подхватил Лизи под руку и толкнул её вперёд. — Раскрасили ей личико. Полюбуйтесь на художество.

Полицейский усмехнулся и почесал подбородок. Единственный глаз недобро блеснул. Кажется, он узнал Лизи. Он оглядел её с ног до головы, то и дело облизываясь.

— Какие сволочи, не правда ли? — удивлённо воскликнул коп.

Лизи испуганно посмотрела на Артура, не понимая, что тот творил. Каждый раз, когда она пыталась заговорить, Артур перебивал её, не давая вставить ни слова, и обращался к полицейскому.

— Говорит, запомнила негодяев, — Артур достал пачку из кармана брюк и предложил копу. Тот не отказался и с удовольствием взял сигарету, всё так же хищно разглядывая Лизи.

— Как они выглядели? — обратился полицейский к сжавшейся от страха Лизи. Она прятала от него глаза и не знала куда деться. Но Артур крепко держал её за локоть, не позволяя отойти от себя. Лизи то и дело поглядывала на него и не узнавала. Он улыбался полицейскому, смеялся над его сальными шуточками и так же похотливо поглядывал на Лизи и, встречаясь с её затравленным взглядом, холодно отворачивался и снова улыбался копу. Она хотела вырваться и закричать: «Что ты творишь?!», но он, словно предчувствуя это, всё больнее сжимал локоть, оставляя синяки на коже.

— Слушайте, давайте так, — Артур бросил окурок на пол и растоптал его. — Сами видите, сегодня девчонка никакая, ни слова не выудить. А завтра я привезу её куда скажете и вы сможете поговорить с ней, задать вопросы. По рукам? Оставлю вас наедине, поболтаете. Так-то она разговорчивая, просто сегодня не её день.

Коп обрадовался и закивал, выудил из кармана блокнот и нацарапал адрес. Вырвал чуть помятый листок и протянул его Артуру.

— В баре? — в голосе Артура не прозвучало ни капли удивления. — Отлично.

— Да, — снова закивал полицейский. — Непринуждённая обстановка, чтобы девчонка раскрепостилась и чувствовала себя свободнее. Чуть не забыл… — он протянул руку, и Артур её пожал, в который раз одарив слугу закона доброжелательной улыбкой и всё ещё больно сжимая локоть Лизи. — Я Боб. Завтра спросите меня, если я опоздаю. Меня там все знают. Эй, Джонни, мы закончили! Давай выходи.

Джонни, недовольно ворча, вышел из ванной и, не прощаясь, хлопнул напарника по плечу и вышел в коридор. Боб было отвернулся, чтобы догнать его, но обернулся и подмигнул Лизи, растянув губы в улыбке.

— До завтра! — щёлкнул пальцами и прошептал: — Ничего не говорите Джонни. Ладно? Я сам всё улажу.

Когда он вышел, Артур вдруг опомнился и высунулся в коридор:

— Боб! Один вопрос: вы один будете или с напарником?

Боб лениво отозвался:

— Не, я один буду.

Артур захлопнул дверь и подхватил ослабевшую Лизи. Её бил озноб, но она собралась с силами и слабо ударила кулаком Артура по плечу. И ещё раз. Снова и снова обрушивая слабые удары. Она кричала на него, и слова утопали в слезах:

— Сукин ты сын! Ты работаешь на Джокера, да? Отвечай!

Артур взял Лизи за плечи.

— Посмотри на меня. Никогда не спрашивай у меня об этом, эта тема закрыта для нас обоих. Ты поняла? Лизи, ты меня поняла?

Она кивнула, и её щёки блеснули в свете дня от слёз.

Артур прижал её к себе и прошептал:

— Тише, тише. Всё будет хорошо. Послушай, тебе никуда не надо завтра ехать, ты останешься дома. Договорились? Мы не увидимся завтра, но я приду к тебе в воскресенье. Ничего не бойся. Слышишь меня? А сейчас пойдём-ка ко мне, хватит с нас этого грёбаного дня. Я уеду вечером на пару часов, а когда вернусь, можем заказать пиццу. Хочешь?

***

— Чарли, Чарли, Чарли.

Джокер затянулся и выпустил в Дента клуб молочного душного дыма. Чарльз кашлянул и отогнал его от себя, как недоброе наваждение. Он сидел, силясь удержать на лице маску суровости, граничащей с пугающим равнодушием. Джокер то и дело поглядывал на него. Маска плохо сидела на лице Дента, не самого лучшего политического актёра. Такие либо недоигрывали, либо переигрывали, золотая середина не любила подчиняться им. Наверное, Чарльз наивно решил, что правила игры слишком просты. Бедный примитивный Чарли. Ай-яй-яй.

Джокер щёлкнул пальцами, и один из его помощников в маске клоуна подошёл к Чарльзу и похлопал его по карманам пиджака. Дент, сидевший до этого нога на ногу и закинув руку на спинку кресла, вздрогнул и недовольно посмотрел на преступника.

— Не слишком-то вы знакомы с правилами приличия! — возмутился Дент, когда клоун протянул Джокеру найденные бумажник и документы.

Джокер стряхнул пепел на пол и без лишних мук совести раскрыл бумажник. Его не интересовали деньги или банковские карточки, он изучал те отделы, где добропорядочные граждане хранили фотографии и памятные вещицы вроде кошельковой мышки. Дент хранил в самом маленьком отделе крохотное серебряное распятие. Джокер ухмыльнулся:

— Сегодня Бог не приглядывает за тобой, Чарли. Сегодня это делаю я.

В прозрачном кармашке — две фотографии. Привлекательная женщина с аккуратно уложенным каре, роковая брюнетка, а глаза что васильки в жаркий июльский полдень. Яркие, как два сапфира. Королевская стать, гордо вздёрнутый носик, взгляд… Утонуть в таком не грешно, и Чарльз не устоял перед нимфой. Джокер перевернул фото и прочитал аккуратно выведенную чёрной ручкой надпись: «Чарльзу от Бетти». А рядом фотография парнишки. Лет десяти? Двенадцати? Джокер глянул исподлобья на Дента и ухмыльнулся. Сын пошёл в отца: густые пшеничные волосы, тёмные глаза. Ему не досталось сапфиров матери. Какая ирония.

— Бетти.

Джокер попробовал имя на вкус, позволил ему осесть на языке. «Бетти, Бетти».

А вот на фотографии сына ничего не написано.

— И как же зовут этого чудесного наследника состояния Чарльза Дента?

Чарльз сверлил Джокера оценивающим взглядом, сцепив руки в замок и положив их на колени. Дент покачивал ногой, и Джокер улыбнулся уголком губ. Какой же дешёвый трюк. На лице стальная маска, глаза что двери в закрытый внутренний мир, подёрнутый пеленой суровости, а вот подбородок то и дело дрожал от злости. И нога… О эта подрагивающая нога, кричащая о волнении и страхе громче всех сирен Готэма.

Джокер склонил голову набок и оскалился.

— Если ты мне не расскажешь, я спрошу об этом у Бетти, но не обещаю, что ей понравится наша встреча. Так что подумай ещё раз, Чарли. Будь умницей.

Дент перестал покачивать ногой и надул ноздри. Вот она! Чистая ярость, ничем не прикрытая. Маски долой!* Чарльз зажмурился и сжал подлокотник кресла, да так, что, казалось, тот вот-вот затрещит.

— Бетти, Бетти, надеюсь, ты дома. Сто шестнадцатая улица… — Джокер опустил взгляд и громко прочитал адрес.

— Хватит! — Чарльз ударил кулаком по подлокотнику. — Я отвечу. Харви. Моего сына зовут Харви. И если ты хоть что-нибудь с ним…

— Ты мне угрожаешь? — весело спросил Джокер и хохотнул.

— Нет, — голос Чарльза дрожал от злости, — я тебя предупреждаю.

Джокер откинулся на спинку дивана и прикоснулся к своим алым губам. Улыбка сползла с его лица.

— Ты кое-чего не учёл, и в этом твоя главная ошибка. До меня дошли слухи, что Ча-арли Де-ент, помощник окружного прокурора, возглавил так называемый крестовый поход против Джокера. То есть против меня. Я нашёл тебя, главную ниточку. Но не ты сегодня гвоздь программы, Чарли Дент. Иди сюда, — Джокер похлопал по дивану рядом с собой, — не стесняйся, чувствуй себя как дома. Сегодня лучшие места за мой счёт! Такого тебе не покажут ни в одном кинотеатре города!

Один из помощников Джокера подхватил Чарльза под локоть и толкнул его к Джокеру. Дент вырвал руку, сердито глянул на преступника и поправил галстук, выплёскивая на него злобу. Бежать некуда: с каждой стороны по несколько вооружённых человек в масках, у закрытого окна ещё двое. И когда Чарльз сел рядом с Джокером, недовольно сопя, один из помощников отдёрнул шторы. Дент нахмурился.

— Скоро начнётся. Наслаждайся, — похлопал его по плечу Джокер и закурил.

Дент облокотился о колени, не желая больше изображать безучастность. А Джокер вытянул руку на спинке дивана и закинул ногу на ногу.

Огромное панорамное окно выходило на взлётно-посадочную полосу, и Джокер знал, что Дент догадался сразу, где они: частный аэропорт «АэроХаус Готэм-Сити». Все важные шишки летали в основном отсюда и сюда же возвращались из головокружительных полётов.

Последние солнечные лучи касались города, трогали его крыши, будто проверяли, переживут ли те ещё одну ночь. Горизонт зловеще алел, будто кто-то неловкий разлил гранатовый сок.

Ярко-синий самолёт с белой молнией на боку вырулил на взлётную полосу, тяжело развернулся и ненадолго приостановился. Синий красавец снова двинулся вперёд, набирая скорость. Быстрее. Быстрее. Сердце замерло от предвкушения чуда, сотворённого руками человека. Даже Дент замер, перестав сопеть от злости. Он заворожённо наблюдал за тем, как самолёт оторвался от земли и плавно потянулся вверх, туда, куда открыта дорога только птицам.

— Говард Браун, — голос Джокера пугающе холоден. — Его жена Лилиен Браун, по совместительству правая рука. Она ведь тоже в деле, да, Чарли? Жалко оставлять малышей Тори и Абру сиротками, но…

Джокер цокнул языком и стряхнул пепел под ноги.

Чарльз вздрогнул и обернулся. Он долго смотрел на Джокера, не понимая, к чему этот спектакль.

Бабах! И вдруг комнату будто озарили десятки тысяч рождественских огней. Праздник безумия ворвался в комнату и закружил голову. Свет был настолько яркий, что ослеплял, и Дент закрылся от него рукой, зажмурился, будто мог спрятаться за дрожащей ладонью. Джокер захохотал, и его дьявольский смех смешался с оглушающим взрывом. Стёкла задрожали, звеня и жалуясь на невыносимый ужас происходящего. Ваза на столе тихонько звякнула и завалилась на бок. Джокер наблюдал, как она покатилась к краю и упала на пол, разлетаясь на осколки. Бах! Маленький комнатный взрыв, утонувший во всепоглощающем апокалипсисе за окном. Джокер запрокинул голову и расхохотался снова, ещё громче, и стукнул кулаком по подлокотнику.

На лице Дента замер немой ужас. Неподкупный, без масок, настоящий, и Джокеру нравился этот обнажённый трепет, рождающийся в душе Чарльза. Бабах! Ещё один взрыв оглушил аэропорт, и стёкла зазвенели пуще прежнего, но выдержали новую ударную волну, опять не дав ей ворваться в комнату и разметать людишек по углам.

Сквозь оседающий на аэропорт гул от взрыва уже слышался вой сирен. Их хор оглушал, отпевая души погибших и оплакивая синего красавца, которого не было видно из-за валившего чёрного дыма.

— Ну так что, Чарли, мы можем договориться? Как думаешь? Ты же не хочешь оставить Харви сиротой. О, я упомянул только его? Ну не могу же разлучить вас с Бетти, я не настолько жесток.

***

Лизи провалилась в тягучий сон, не заметив, как тот лёг на уставшие глаза. Стало так легко, и даже не хотелось вспоминать, отчего же было так тошно. Она всё глубже и глубже проваливалась в сон.

Чёрт, она забыла ключи от машины в комнате. Блин. Лизи остановилась и от досады стукнула по высоким перилам. Гадство. Пришлось возвращаться в комнату, преодолевая лестничный пролёт. По пути она ещё раз перерыла сумочку, пытаясь нащупать пальцами заветный холод связки. Под руку попадали помада, её крышка слетела и болталась теперь где-то на дне. Блокнот. Ручка. Пальцы утопали в скомканных чеках из разных магазинов, и Лизи в очередной раз ругала себя, что никак не могла выбросить их.

Ключ утонул в дверном замке, и Лизи протянула руку, ища выключатель на стене. Она никак не могла привыкнуть к новой квартире и всё время забывала, что выключатель с другой стороны. Не с этой. Гадство, гадство, гадство. Она опаздывала на встречу, к тому же остро хотелось курить, а это ещё потерянная минута.

Лизи вздрогнула, когда её руки коснулись чьи-то пальцы. Может, она ошиблась квартирой? Какие глупости!

Сильная рука обняла за талию. Жадные губы коснулись шеи, оставляя на коже влажный поцелуй. Нет, нет, нет. Не может быть. Он нашёл её. Лизи испуганно схватила мужскую руку и попыталась отнять от себя, вырваться, но он лишь теснее прижал к себе. Она хотела закричать, но он поймал крик, накрыл его поцелуем.

— Непослушная… — прорычал он. — Папочка должен проучить тебя. Хотела сбежать от меня?

Свет в комнате вспыхнул и ослепил Лизи. Она зажмурилась, а когда открыла глаза, её испуганный взгляд встретился с лукавым взглядом Джокера. Он толкнул её к кровати и закрыл дверь на цепочку. Лизи ахнула, обнаружив себя одетой в белый махровый халат. Чертовщина. Она же хотела сбежать, но не в халате ведь!

Джокер стянул с себя кроваво-красный пиджак и бросил его на стул. Расстегнул верхнюю пуговицу изумрудной рубашки и шагнул к Лизи. Она отпрянула. Попятилась от него. А он растягивал губы в оскале и надвигался на неё. Наткнувшись на кровать, Лизи не устояла и села на неё, отползла.

— Папочка тебя спас. Ты ведь помнишь? Да? Теперь ты моя должница, радость.

Он забрался на кровать и, когда Лизи начала брыкаться и отбиваться от него, схватил за руки и опрокинул её. Навалился сверху, раздвигая коленом её ноги.

— Ненавижу тебя… Ненавижу тебя… — шептала Лизи, пока он целовал её шею и помогал себе рукой раздвинуть её ноги, развязывал халат на ней, задирая его.

— Ты передо мной в долгу, — хохотнул он и расстегнул ширинку.

— Ненавижу тебя… Ненави… Ах!

Она впилась в его плечи пальцами и выгнулась. В ней бушевала ненависть, обжигающая, как адский огонь, и об неё разбивались волны желания. Ярость и страсть бились между собой, уничтожая друг друга волна за волной. И новые океаны ненависти и желания поднимались из глубин души.

Лизи вскочила и, не понимая, где она, упала с кровати. Рана в боку не заставила себя ждать и отозвалась острой болью. Дрожащая рука нашарила одеяло и подтянула его. Лизи всё ещё задыхалась: то ли от страха, то ли он ненависти. А может, от жажды, от нехватки грубых, жадных поцелуев. Лизи осторожно приподнялась и проверила кровать. Она была одна. Артур уже ушёл, оставив её в комнате мамы. Лизи села на кровать, включила ночник и взяла с тумбочки сигареты.

_______________________________

*Отсылка к «Сиянию» С.Кинга.

========== Или сейчас, или никогда ==========

Комментарий к Или сейчас, или никогда

Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам :)

Музыкальные темы главы:

1. Лизи: Pink Floyd “Time” https://www.youtube.com/watch?v=-EzURpTF5c8

Смятение, страх Лизи: Ivar Bjørnson & Einar Selvik “WulthuR” https://www.youtube.com/watch?v=2nOMLj7nXlY

2. Артур/Джокер: David Bowie “Space Oddity” https://www.youtube.com/watch?v=iYYRH4apXDo

Арты к главе:

Артур/Джокер https://sun9-25.userapi.com/c856020/v856020520/18cc95/XRMCG_qreXA.jpg

Артур https://sun9-55.userapi.com/c856020/v856020520/18cc9e/qmVL—j1Oz4.jpg

Дневной Готэм:https://sun9-23.userapi.com/c856020/v856020520/18ccc3/SECwE-J33Lo.jpg

Ночной Готэм: https://sun9-26.userapi.com/c856020/v856020520/18cccd/C2FBSz7vp-o.jpg

Понравилась ли вам эта глава?

Кейси постоянно теребил салфетку. Шуршание тонуло в звоне бутылок, в гомоне грубых голосов и похотливом смехе местных давалок, пришедших за твёрдым успокоением в чьих-нибудь штанах. Не бесплатно, разумеется. Звуки перемешались, теперь бар больше напоминал место сборища футбольных болельщиков перед очередным горячим сезоном. От красноватого света ламп мутило, и лучи, кажется, такие же похотливые, как и голоса, облизывали каждого посетителя. Лезли за шиворот, щекотали горькие от пива губы, оседали в стаканах и развратно обнимали за плечи. Бармен без устали разливал пиво и дымил, как инквизиторский костёр. Двери то и дело звенели подвешенным колокольчиком, но бармен не глядел на вход, он безразлично стряхивал пепел себе под ноги и мастерски отвинчивал крышки. Белая пена поднималась к горлышку, и пиво захлёбывалось само в себе.

По какой-то причине говнюк, хозяин бара, решил, что очень умно устраивать по пятницам красные вечера.

Колокольчик снова звякнул, и в бар вошла небольшая компания. Мужчины огляделись, пожёвывая в зубах сигареты, и один из пришельцев хлопнул ладонью по столу, а когда отнял её, оставил на стойке мятую двадцатку. Бармен без слов сгрёб её и поставил перед посетителями четыре пива и бутылку недешёвого виски. Четыре рюмки встали в ряд, как ночные бабочки для смотра. Один из парней как бы невзначай потянулся за пазуху, и между пальцев блеснул пистолет. Бармен бросил быстрый взгляд на оружие и ушёл к следующему посетителю.

Кейси небрежно поставил пустую бутылку на пол, и она со звоном опрокинулась, покатилась между стульями. Кто-то пнул её. Стекло жалобно треснуло. Кейси подставил крышку к краю стойки и стукнул ладонью по крышке, — бац! — жестяной помятый кружок упал под стул, и гомон голосов украл его тихий звон.

— Ну и где она? — Кейси отхлебнул и громко рыгнул. — Эта сука мне должна.

— Тебе должна? На рожу мою посмотри. Видишь эту, мать её, царапину? Из-за сучки меня та курва раскрасила. Врезала, блядь, по лицу. Ничего… Придурок скоро её привезёт. Видел бы ты этих двоих. Придурок и его сучка.

— Нахер он нам тут нужен, Боб? — вспылил Кейси.

— А, брось, — отмахнулся Боб. — Загасим дистрофика. Я всё улажу.

Он бросил на стойку смятые купюры и свистнул бармену. Тот достал из-под стойки ещё бутылку пива и поставил перед Бобом.

Кто-то прошёл мимо и толкнул его, пиво горькой волной выплеснулось на стол и попало на рубашку. По серой ткани поползло тёмное пятно, угрожая оставить пахнущий солодом след, липкий и мерзкий на ощупь. Боб схватил салфетку, промокнул пятно и выругался. Бумажная салфетка полетела под стул.

— Высматривай девку, не проморгай, а я пойду отолью.

Тусклый свет в туалете не лез похотливой девкой, не забирался за шиворот и не целовал в губы. Он скорее напоминал вышибалу в забегаловке или пьяного дебошира.

До раковин стены были выложены чёрной плиткой, покрытой слоем грязи и мочи, а выше зеркала — зелёной, за годы существования бара шпана исписала её всякой похабщиной. Как на заказ взгляд выхватил надпись, выведённую чёрной помадой: «Пососу». И номер телефона. Боб зашёл в кабинку и поморщился: воняло как в утробе сифилисной потаскухи.

Он стряхнул капли с члена и, брезгливо разглядывая обоссанный пол вокруг толчка, спрятал его в брюках. Бумаги, чтобы вытереть руки, не было, и Боб подошёл к раковине. Сначала долго рассматривал своё лицо в замызганном зеркале, ковырялся в зубах и наконец включил воду. Сплюнул в раковину и, не смывая пивной харчок, растёкшийся кляксой, ополоснул лицо.

Дверь в туалет тихо скрипнула. Боб усмехнулся, увидев около крана те же надпись и телефон. «Пососу». Он похлопал себя по карманам и выругался, вспомнив, что сегодня не его смена, а значит, и блокнот с ручкой он не взял. А в гражданской одежде он не таскал с собой ни одной сраной бумажки. Боб поправил галстук-бабочку и снова сплюнул. Ладно, сучка ему сегодня пососёт, она ему должна за расквашенный нос, так что пусть отрабатывает, а потом, так и быть, он ей присунет в задницу.

Боб глянул на часы: четыре двенадцать. Гадёныш опаздывал на четверть часа.

***

Джокер улыбнулся, и нарисованные уголки его улыбки потянулись вверх, застыв в оскале. Холодный безжалостный свет коснулся его красного пиджака и осел на нём, впитался, будто поприветствовал и поблагодарил. Ощущался сквозняк, и лёгкий ветерок преданно потёрся о соскучившиеся по крови пальцы. Джокер удобнее перехватил лом и шагнул к раковине. Грязную комнату опалила внутренняя мелодия, полившаяся из самой души. Джокер глубоко вздохнул и подхватил её, растягивая слова:

— O-oh my lo-ove, my darli-ing… I’ve hungered for your touch…*

Боб закрутил кран и отряхнул воду с пальцев.

— Какого хрена, чувак? Ты ссать пришёл или петь?..

Он обернулся, и злобное выражение застыло на его лице, впечатавшись в сальные поры, в рану, закрытую мерзкой тёмной-бурой коркой. В единственном глазу Боба блеснул было страх, но тут же сменился яростью. Он оскалился и наклонил голову вбок, облизнул губы.

Джокер улыбнулся в ответ, пожал плечами и рассмеялся.

— Привет, Боб! Пришло время сдо-охну-уть!

Он качнул головой, и зелёные волосы рассыпались по плечам, блеснув в тусклом свете хищных ламп. Джокер раскинул руки в стороны и повёл плечами. Поступь лёгкая, напряжение нарастало, и шаги всё больше походили на ломаный, но при этом связный, стройный танец, наполненный чувством сладкой мести, замысловатым ритмом и тайным смыслом. Боб на секунду замер, завороженный танцем Джокера, сжимавшим в руке лом: словно продолжение руки, он тоже звенел и искрился от переполняющей его музыки, которую источал Джокер.

Шаг. Другой.

Губы Джокера расплылись в улыбке и подхватили стройные слова, звучащие угрозой, несмотря на романтику, наложенную на них временем и создателями:

— …God speed your love to me…*

— Блядь! — опомнился Боб, но успел лишь закрыться ладонью.

Джокер взмахнул рукой, чувствуя себя дирижёром невидимого оркестра, и со всей дури бахнул Боба по руке. Хруст вплёлся в мелодию, Джокер улыбнулся, снова занося руку над головой. Очень плавно, будто послушный смычок.

— Су-у-ука-а! — взвыл Боб, и слёзы прыснули из его глаза.

Ладонь повисла, пальцы неестественно скрючились, и Боб завыл громче, ошарашено глядя на руку. В глазах ужас, естественный, опьяняющий, как глоток виски на голодный желудок. Боб потянулся здоровой рукой к карманам брюк, исступлённо шаря по ним в поисках пистолета и не осознавая, что он не в форме. Хорошая шутка! Ты ищешь пистолет, а он ждёт тебя дома, заряженный, ему так и хочется кончить пулей кому-нибудь в сладкий рот, утонуть в языке, пробить его насквозь и выйти через затылок.

Бац! Раздвоенный железный конец лома, напоминающий язык змеи, поцеловал Боба в щёку и утонул в ней, разрывая кожу и выпуская на свободу солёную красную боль. Хрясь! Джокер рванул лом на себя, и он выскользнул из кожи, слишком легко, но оставил зияющую пустоту, исторгающую из себя кровь. Боб схватился за щёку и едва удержался на ногах, навалился на раковину сверху, и его вырвало. Он завыл,пытаясь закрыть рану ладонью, но кровь просачивалась сквозь пальцы и пачкала раковину и серую рубашку. Заляпала голубые ботинки. Боб прикрыл голову изуродованной рукой, но лом прошёл снизу и впился в подбородок, дробя кость.

Тук-тук-тук, застучали зубы по раковине и покатились по полу.

Боб захрипел, а когда Джокер с хрустом выдернул лом, завопил и тяжело осел на пол, скользя руками в луже крови и собственной мочи.

Джокер запрокинул голову, сощурился, растянул губы в улыбке и засмеялся. Его переполняла радость, он упивался криками и местью, покрывавшей его лицо россыпью красных алмазов, растекавшихся по белой краске.

Боб хотел что-то сказать, но вместо слов выплёвывал кровь и зубы, зачем-то собирал их и сжимал в ладони. Рыдал, скулил, хватался за край раковины, но влажная красная ладонь постоянно соскальзывала.

— О, бедный Бобби! — ощерился Джокер и размахнулся.

Боб захрипел, захлёбываясь кровавой пеной, и заскрёб пальцами по полу, пытаясь отползти, а безвольная искалеченная рука скользила по луже.

— Ты кое-что потерял, дружище!

Джокер закинул лом на плечо и снова засмеялся, разглядывая вывалившийся из глазницы глаз. Всё лицо в крови, а он повис посреди месива белым уродливым пятном. Боб завывал, как старый пёс, которого выпнули подыхать на морозе, и он весь дрожал, плечи его тряслись, и коп незряче шарил вокруг себя. Дотронулся до раздробленного виска. Пальцы скользнули по кровавой каше к глазнице.

— Ты был плохим мальчиком, Боб, — прошипел Джокер, замахнулся и — бах! хрясь! — пробил череп.

Боб запрокинул голову и часто задышал, выплёвывая кровь и сотрясаясь от спазмов. Хрипы разбивались о пол и плитку, тонули в грязных лужах, застывали в них, и Боб снова всхрапывал. Он медленно заваливался набок. Серая футболка превратилась в грязно-красную тряпку, облепившую крепкий торс. Грудь всё ещё вздымалась, но дыхание и хрипы постепенно угасали. Джокер подопнул копа, и Боб уронил голову на пол. Глаз повис над грязно-жёлтой лужей, едва не касаясь её.

— Пока, Боб, — уголки губ Джокера поползли вниз, изображая грусть, когда коп перестал дышать.

Он оглянулся, когда дверь скрипнула, впуская внутрь вместе с человеком вульгарный свет из бара. Мужчина огляделся, кого-то выискивая.

— Эй, Боб! Где твои придурок с девкой? Этот гандон надул тебя.

Когда его взгляд остановился на Бобе, лежавшем на полу, он отшатнулся. Прищурился. Схватился за горло, явно подавляя рвотный позыв, и посмотрел на Джокера. Его губы скривились и задрожали.

— Ты… Ублюдок… — зашипел мужчина.

Джокер закинул окровавленный лом на плечо. Шагнул к вошедшему, и снова в походке лёгкость, ему хотелось парить, танцевать, крушить, превращать всё вокруг в кровавое месиво, рушить стены. Музыка вырывалась из его груди, оглушала, он светился ею, и она звала его, шептала. Джокер не сопротивлялся ей, он подпевал, раскрывал руки и пританцовывал. Губы шептали:

— O-oh my lo-ove, my darli-ing…

Мужчина бросился было к двери, схватился за ручку, чтобы дёрнуть на себя и спастись от кровавого возмездия, но Джокер хохотнул, замахнулся и швырнул в него лом. Пособник Боба не успел рвануть дверь на себя, он оступился и ударился об неё, впечатался носом и сполз на пол, оставляя на зелёной двери красную полосу.

— Так-так, а ты кто такой?

Джокер подошёл к нему и похлопал по карманам. В одном из них он нашёл документы:

— Кейси Беер. Добро пожаловать на вечеринку. Сейчас ты сдохнешь, Кейси.

Джокер подхватил с пола лом и закинул его на плечо. Кейси со стоном обернулся, попытался встать, опираясь рукой о дверь и стирая пальцами кровавый след.

— Сука, — выругался он, вытирая нос.

Он замахнулся, сжав пальцы в кулак, но Джокер легко, почти танцуя, отпрянул, снял лом с плеча и замахнулся. И снова засмеялся, выпуская на волю радостный смех, наполняя им стены, позволяя тусклому свету оседать на мелодию, идущую из самого сердца. Кейси поскользнулся, когда язык лома впился ему в шею, ударился о косяк и завалился. Схватился за горло, удивлённо глядя на пол, быстро окрашивающийся в красный, и тяжело дышал, хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Джокер зачесал волосы назад, утопив пятерню в изумрудной шевелюре, и тряхнул головой. Кейси сдохнет, Джокера это вдохновляло. Смерть. Кровь. Разве это не прекрасно? И он замахнулся опять. Кейси вскрикнул, закрылся ладонью, но лом, перепачканный кровью Боба, пробил руку. Джокер оскалился, прислушался к музыке внутри себя и занёс руку над головой.

***

Весь день Лизи не знала, куда себя деть: Артур оставил ключ под ковриком на случай, если ей станет страшно в своей квартире. И хотя он обещал, что бояться нечего, страх не отступал. Ни на шаг. Даже если нужно было всего лишь дойти из комнаты до кухни, Лизи оборачивалась, отчего-то вздрагивала, и страх обнимал за плечи, ложился серым саваном и молчал.

До обеда она пробыла у Артура: обнимаясь с подушкой, на которой он спал, и представляла, что Артур рядом. А после полудня Лизи заставила себя вылезти из кровати, заварила кофе, пощёлкала по каналам. Ничего интересного. Телевизор никогда не мог взять Лизи в заложники и сделать своей, она не поддавалась, всегда находились дела поважнее какого-нибудь вечернего шоу.

Могла, конечно, включить новости, фильм, уделить им немного времени своей жизни и так же легко выключить.

«…мы прерываемся на экстренные новости. Вчера в аэропорту «АэроХаус Готэм Сити» при взлёте взорвался самолёт. Страшная трагедия унесла жизни…» Лизи выключила телевизор и вздохнула.

Пора бы уже к себе. До вечера она прибиралась, приводила в порядок ванную комнату: закинула в стирку одежду, выбросила рваную кофту. Полицейский знатно натоптал: песок, засохшие грязные следы.

Нужно было сходить в магазин и в аптеку, и Лизи набиралась сил, чтобы выбраться из квартиры и предстать перед городом. Беззащитная, обнажённая душа. Лизи бросало в дрожь от мысли, что ей нужно выйти на улицу. Одной.

Артур обещал, что бояться нечего, но Лизи всё равно боялась. Боялась, что те твари придут к ней, ведь они теперь знали её адрес. И взгляд постоянно возвращался к двери, Лизи превратилась в слух, вздрагивала от любого шороха. Хотелось бросить всё и уйти обратно к Артуру, отсидеться у него. Сердце рвалось туда, но постоянно проскальзывала мысль: если она сдастся, то так и будет прятаться всю жизнь.

Через час Лизи всё-таки сдалась и твёрдо решила, что после аптеки и магазина уйдёт к Артуру. В конце концов, что в этом плохого? Нет, она не спрячется, она спасётся. Это разные вещи.

Когда сумерки коснулись крыш города, Лизи решилась. Она сунула в карман джинсов несколько купюр и ключи, а рюкзак и ключи от квартиры Артура положила на диван. Ничего сложного: она вернётся, разложит покупки, заберёт вещи и уйдёт к Артуру. Всё просто. Ведь так? Раз всё так легко, тогда какого чёрта озноб то и дело возвращался и прокатывался волной по телу? Не от страха ли так колотилось сердце, стоило только подумать об улице и одиночестве?

Пальцы не слушались, и Лизи кое-как закрыла дверь, а потом стояла так несколько секунд — или минут? — и не решалась. До лифта — по коридору прямо, шесть пролётов вниз, выйти из клетки, и вот она, улица, шумная, грязная, неприветливая. И переулки, один за другим, скалились, уговаривали завернуть — ненадолго, всего на чуть-чуть. Чего мяться? Лизи как во сне шагнула к лифту, не веря, что она всё-таки смогла. Кнопка вызова звякнула, возвещая о неизбежности поездки. Тяжёлый «гроб на колёсиках» гремел, спускаясь сверху и нагнетая ещё больше ужаса. Ближе. Громче. Треск и скрежет сопровождали лифт, как в фильме ужасов, вот только это не кино, а жизнь. А на улице не призраки и не голодные полуразложившиеся отупелые зомби, а самые настоящие люди.

Лизи закрыла глаза. Казалось, что её окружили тени, они танцевали, вертелись, выходили из стен и сквозняком касались её рук. Мерещилось, что все они — её собственные, что это она их отбрасывала. Голова закружилась. Лизи хотела развернуться и уйти, спрятаться в квартире Артура и ждать чего-то непонятного. Позволить панике обнять себя, убаюкать, слушать её сводящие с ума сказки, но лифт тяжело остановился, натужно скрипнув, и дверь его открылась, недружелюбно приглашая внутрь. Лизи разомкнула веки и глянула на стоящую в углу немолодую женщину, смотрящую в никуда.

Поздно отступать. Лизи шагнула в склеп и, пока ехала вниз, с замиранием сердца слушала, как тот громыхал. Прокралась пугающая и вместе с тем освобождающая от предстоящих тягот мысль: если бы лифт сорвался и упал, не пришлось бы никуда идти. Лизи сцепила пальцы и как молитву повторяла про себя: «Хоть бы упал». Закрывала глаза и представляла, как летела вниз, и новый страх накладывался на старый, они сплетались и путали мысли, кружились в снежном шторме и не давали покоя.

Лифт опустился на первый этаж и со скрипучей издёвкой открыл дверь. Дескать, идите и живите, гадкие люди, счастливо вам сдохнуть в другом месте.

Лизи постоянно оглядывалась, выбравшись из подъезда. Везде мерещились тени, они крались за ней, подстерегали за каждым углом и тянули костлявые длинные руки. Ветер завывал городской похоронный марш и играл на водосточных трубах, путался под ногами и доносил до ушей чьи-то пьяные голоса. Лизи шарахалась от каждого прохожего, и люди тоже то и дело сторонились её. Накинув на голову капюшон ветровки, она купила необходимые лекарства, а в магазине взяла немного продуктов. Похлопав себя по карманам, попросила пачку сигарет и зажигалку.

Мать его, успех.

Дорога назад была немного спокойнее, людей стало заметно больше, и пустынные переулки уже боялись так неприкрыто заманивать беззащитного прохожего, вооружённого одной лишь зажигалкой. И вдруг ответ пришёл сам собой: это не тени крались след в след, это одиночество опустилось на город, привычно выискивая Лизи, чтобы напомнить о Джокере. Она остановилась напротив своего дома, удивлённая внезапной мыслью, и прислонилась к стене. Когда Артура не было рядом, всё вокруг теряло цвет и становилось беззвучным, а с Артуром мир оживал, даже теперь, когда Лизи знала, что он работает на Джокера. Музыка не стихла, краски не поблёкли.

А без Артура тишина опять наваливалась и давила со всех сторон.

Лизи чиркнула зажигалкой, затянулась и посмотрела наверх. Её окна выходили на эту сторону. Они привычно чернели в вечерних сумерках, и Лизи перевела взгляд на другие окна, чужие, такие же мрачные. А где-то уже зажгли свет, готовили ужин, ругались, мирились, планировали странное и непонятное «завтра». Лизи снова посмотрела на своё окно. Из его прямоугольного проёма вырывался на улицу жёлтый свет лампы.

Лизи шагнула было к подъезду, но, очнувшись, вернулась к стене и прижалась к ней. Она знала, кто пришёл, кто зажёг свет, кто её ждал. Джокер. Лизи в панике пошарила по карманам, нащупала зажигалку, ключи и мелочь, звенящую между пальцами. Она же может уйти к Артуру и отсидеться!

Только не это, нет! «Дура!» — обругала себя Лизи, вспомнив, что оставила ключ от его квартиры на диване, и прошлась вдоль стены, меряя стуки сердца неспокойными шагами. Снова посмотрела наверх. Что же делать? Идти домой и надеяться на… На что? В памяти всплыл недавний сон и слова Джокера: «Ты моя должница». Он ведь в каком-то смысле и правда спас её, не дал сдохнуть от случайного передоза лекарствами, а мог бы сесть напротив и наблюдать, как она медленно умирала, тая в галлюцинациях. Мог убить её, но не убил. Не оставил.

«Откупиться», — сверкнула надеждой застенчивая мысль, но тут же потухла, как свеча, время которой кануло. Как? Чем? Вернуть ему деньги? Так ведь не возьмёт. Шутка ли! Лизи пришло уже несколько уведомлений из банка, но она, не желая знать, что внутри белоснежных конвертов, поцелованных печатями, выбрасывала каждое, предварительно разорвав. И не проверяла свой счёт, отказывалась даже думать о нём и о тех грязных деньгах, что там хранились.

В окне появилась тёмная фигура, и Лизи, вздрогнув, натянула капюшон, нырнув в него поглубже. Сначала она прижалась к стылой стене в надежде исчезнуть, слиться с безрадостными улицами. Дыхание сбивалось, зябкий страх затягивал в омут, на самое дно, и Лизи едва нашла в себе силы, чтобы шагнуть в вечерний город.

Холодный ветер будто был на стороне Джокера: бросался под ноги, хватал за руки, целовал в бледные губы, свистел в воздухе и приказывал идти домой. Шептал: «Там тепло, Джокер тебя согреет».

Лизи добралась до ближайшей кабинки и пугливо ввалилась внутрь. Руки дрожали не то от страха, не от холода. Непослушные пальцы не попадали по кнопкам, несколько раз пришлось сбрасывать чужие номера. Наконец она справилась с непослушными кнопками и прислушалась к далёким гудкам, лившимся откуда-то из подземелья. «Пожалуйста», — умоляла она трубку, как будто та могла что-то изменить.

— Слушаю, — голос разорвал тишину.

— Марта! — воскликнула Лизи и пугливо обернулась, будто Джокер мог вот-вот появиться за её спиной. Её голос дрогнул: — Марта, пожалуйста, забери меня.

— Лизи? Что случилось? Ты где?

— Я… Мне… Я потеряла ключи от квартиры. Не надо вопросов, пожалуйста. Просто приезжай, — страх навалился, и Лизи, чтобы прижечь его словцом, добавила: — Я в нашем, нахер, кафе застряла.

Время тянулось несмелым ожиданием, наполненным тревогами и злыми чаяниями. Лизи забилась в ближайшее кафе и не сводила с двери глаз. Наверное, быть может, Джокер чувствовал, что она рядом, боится идти домой. К нему. Бред. Как он догадается, что она в кафе? Но липкий страх бессовестно вливался в душу и не давал покоя, с каждым новым посетителем Лизи вздрагивала и вжималась в спинку стула, представляя, что вот-вот войдёт человек в красном. Красный пиджак, красная кровь, красная улыбка. В мире Лизи слишком много красного.

Дверь снова открылась, но вопреки опасливым ожиданиям внутрь вошла Марта. Лизи вскочила с места и махнула ей рукой.

Они долго ехали на такси — пробки крали минуты за минутой, будто подосланные Джокером на помощь ледяному ветру. Лизи невпопад отвечала на вопросы Марты, которые не слушала, и постоянно извинялась за рассеянность. Сигарета, смятая в пальцах, раскрошилась и упала под ноги. Марта, устав сыпать вопросы за вопросами, теперь о чём-то рассказывала, то и дело сокрушаясь о синяках Лизи. Она молчала, выдавливая из себя вымученную улыбку и мотая головой. Кажется, слова всё-таки рождались, правда, недобрые, неправильные, но рассказ о нападении полился сам собой.

Когда такси наконец добралось до места, Марта расплатилась с водителем и увела ослабевшую Лизи. Роб очень кстати был на работе. Лизи снова молчала, утонув в себе, а потом отвечала невпопад, и вскоре Марта, бросив попытки разговорить её, постелила на диване.

Муторная ночь тянулась долго, не желая заканчиваться и впускать в окна рассвет. Когда бы Лизи ни открывала глаза, за стеклом, покрытым мелкой россыпью дождинок, царила непроглядная тьма. Зато Джокер переходил из одного сна в другой, смеялся, скалился, танцевал, не забывая напоминать: «Ты мне должна, радость, ведь я тебя спас». Лизи просыпалась, откидывала одеяло, теряясь в чужой квартире и ощущая, как паника проникала в сердце. Сонная Марта каждый раз выглядывала к ней из другой комнаты и спрашивала: «Всё хорошо?» Лизи кивала в темноту и опять проваливалась в тягучий тревожный сон. «Я тебе ничего не должна!» — кричала она во сне и вновь просыпалась, на этот раз от невидимой звонкой пощёчины.

Дождливое утро началось с горячего горького кофе и хрустящей, густо пахнущей типографской краской газеты. Сигарета таяла за сигаретой, зато вчерашний неудавшийся рассказ о нападении состоялся во всей красе, а не скомкался очередной пародией на слова. Сегодня настал черёд Марты молчать и слушать: она с ужасом разглядывала Лизи и не смела её перебивать. Воспоминания обретали очертания и лились бурным потоком, громким, страшным. Дождинки за окном мерцали праздничными огнями, хотя никакого праздника не было, но небо услужливо подарило городу вслед за водой снежную крупу, не по времени рождественскую.

— Может, тебя подвезти? — предложила Марта, разглядывая усыпанный мокрым снегом подоконник.

— Нет, не стоит. На такси доеду.

Оказалось, утром думать о Джокере не так страшно. И Лизи, вдавив окурок в жёлтое блюдце, твёрдо вознамерилась поехать домой и поговорить с ним. Он ведь мог ещё ждать её. И почему бы ему не выслушать хотя бы сегодня? Да ещё нужно договориться о каком-нибудь откупе, надо только узнать, чего бы он хотел. Денег? Она вернёт ему их. Услуга? Что ж. Хорошо. Но в рамках закона.

— Там в комнате, — Лизи откашлялась, собираясь с силами, — у дивана я нашла наручники.

Марта закрыла ладонью лицо и вздохнула, покраснев.

— Можно я возьму? Обещаю вернуть, честно, — Лизи не смогла не улыбнуться в ответ.

— У тебя кто-то есть? Ах ты! Не рассказала мне! — Марта изображала ярость и хохотала.

Лизи смутилась и пожала плечами.

И всё-таки до дома она ехала неспокойно, постоянно растирала озябшие пальцы, хотя в машине было удивительно тепло. Будет ли Джокер слушать? Лизи сунула руку в карман и сжала наручники. Будет.

Она опасалась ехать на лифте, хотя это было глупо. Смешно! Бояться этого грёбаного саркофага, что он раструбит по всему дому: смотрите-ка, кто едет! Но ведь рано или поздно всё равно придётся столкнуться с Джокером, и ничего не поделать с тем, что руки потянутся к ней, а пальцы вплетутся в волосы, намотают их на кулак. Встретит ли он привычной наигранной приветливостью? Лизи сжала на скорую руку заплетённую косу. А если подстричься? Тогда она стала бы менее уязвимой? Или это очередной самообман?

Лестничные пролёты буднично завалены мусором: со дня начала мусорной забастовки прошло уже столько времени, что порой казалось, она длилась вечно, с самого зарождения человечества. Чёрные пузатые пакеты грудами навалены вдоль стен и валялись прямо под ногами, через них приходилось перешагивать. Мерзко. На втором этаже под окном красовалась кучка использованных презервативов, а на пол высыпались окурки из перевёрнутой консервной банки. Каждый этаж — какая-то нечеловеческая страшная ода апокалипсису. Исписанные похабными словечками стены, засохшая кровь, белёсые пятна под окнами — Лизи морщилась и отворачивалась. Свет мигал, а на третьем и четвёртом его и вовсе не было. Пару раз Лизи запнулась о пакеты и выругалась. На пятом тусовались подростки: курили какую-то вонючую дрянь и молчали. Серые, ужасно худые, у каждого впалые щёки, а вместо глаз чёрные провалы. Лизи поскорее прошмыгнула мимо них, ощущая, как паника целовала её губы, запуская внутрь страх.

Наконец восьмой этаж. Пальцы дрожали, сжимая согретый в кулаке ключ. Дом снова притаился, выжидая, что же будет дальше. Лизи стояла напротив двери и мысленно репетировала речь. «Где ты была, радость?» — в голосе непременно прозвучит смутная угроза, еле заметная, оттого ещё более пугающая. «Ночевала у подруги». Похоже на правду?

Дрожащие пальцы не с первого раза попали в замочную скважину. Гадство. Сбежать. Броситься к лифту: нет, нельзя, пока эта коробка доберётся, пока откроет сраные двери, Джокер догонит, развернёт к себе и… Мчаться по лестницам, отсчитывать удары сердца и молиться. Молиться так, как никогда ещё не молилась.

Дверь тихо скрипнула, приоткрывая завесу перед неизвестностью. Там смерть. Там боль. Там страх. Всё внутри похолодело и обмерло. Лизи прикрыла рот ладонью и шагнула в квартиру, не зная, как уговорить сердце не биться так сильно о рёбра.

В комнате царило безмолвие. Часы тихо отмеряли секунду за секундой, не нарушая странной, притаившейся в воздухе тишины.

Лизи опасливо заглянула в ванную комнату. На кухню. Никого. Хорошо это или плохо? Она ещё раз проверила комнату, не веря, что Джокер не спрятался где-нибудь, чтобы устроить радушный, мать его, приём. На столике возле дивана стояла праздничная коробочка, на её боках застыли райские птицы, красивые, поющие, а вокруг лето, ласковое солнце блестело на перьях. Из-за листвы выглядывала маленькая девочка и улыбалась во весь рот, кудряшки спадали на лоб, и она была вся такая трогательная, невинная. Лизи пугливо коснулась коробки дрожащими пальцами, будто перед ней бомба. Из-под широкой зелёной ленты выглядывал сложенный пополам лист. Лизи несмело вытянула его и развернула: «J». Ничего больше.

Она развязала бант, собралась с духом и сняла крышку. И обмерла:

— Боже мой!

На дне коробки лежала белая бабочка в чёрный горох, пропитанная кровью. Красное на белом. Будто сама смерть притаилась в коробке и скалилась, радуясь тому, что кто-то сдох, потому что у смерти свои шутки, понятные только ей. Наверное, это было… смешно, вот только смех никак не желал рождаться в груди и подниматься вверх, чтобы обжечь язык. Вместо него накатила тошнота, и Лизи едва успела добежать до ванны. Она стояла над раковиной, её рвало: стало так холодно, как будто кто-то выкрутил зиму на полную, не забыв отключить и без того скудное отопление.

Придя в себя, Лизи отнесла страшный подарок на улицу и сожгла в одном из баков, у которого по вечерам грелись бездомные. До двух часов она просидела дома, а после, не выдержав и собрав кое-какие вещи в рюкзак, ушла и до вечера коротала час за часом в кафе. Глупо. Придуманная кем-то давно фраза «мой дом — моя крепость» дала трещины, звучала как издёвка. Что бы сказали мудрецы, если бы узнали, что никакие стены не смогли сдержать нагрянувшую беду?

Поэтому Лизи здесь, в кафе: заказала кофе с булочкой, хотя аппетита не было совсем. Нельзя же всё время сбегать, это не выход. Один раз прокатило, второй, возможно, тоже получится, а дальше? Куда потом? Каждый вечер отсиживаться в кафе, а на ночь уходить к Марте или снимать номер в гостинице? Но ведь это не жизнь, а какая-то подделка, пародия! От самой себя сбежать легче, чем от Джокера: он будет искать, — и непременно найдёт, Лизи не сомневалась — и тогда помогите ей боги умилостивить его гнев.

Джокер — это мучительная бессонница, растекающаяся по венам и опьяняющая тридцать восьмым калибром в висок. Это табачный дым, танцующий на кончике сигареты. Это пуля, притаившаяся в пистолете, злая и горячая.

Итак. Надо всего лишь вернуться в квартиру. Разве это сложно? Что страшного может произойти? Хах. Ничего. Всего лишь ещё один вечер в компании Джокера, к тому же не факт, что он придёт сегодня. А если придёт?

Лизи бросила ложку на стол и отвернулась к окну.

Не сегодня. Она вернётся домой, но не сегодня.

— Будете ещё что-нибудь? — подошла официантка.

Лизи покачала головой и забрала рюкзак с соседнего стула. Даже это сраное кафе отказывалось прятать отчаявшегося человека.

Вечер обнял город и наполнил его воем сирен и гулом голосов. Неприлично яркие рекламные щиты щерились с витрин и со стендов, будто рекламировали порно, а не грёбаные вещи, фонари вдоль улицы безразлично разглядывали прохожих сквозь разбитые плафоны, выискивая одинокие тени и обещая им удовольствие на одну ночь. Лизи сторонилась переулков и жалась к людям, хоть и не чувствовала себя в полной безопасности среди них.

Перед домом она накинула на голову капюшон и встала у стены, спрятавшись между баками. Глубокий вдох. Дрожь в коленях. Взгляд ищет своё окно на шестом этаже и находит.

Свет разрезает темноту и ищет Лизи. Высматривает.

Она отвернулась, пряча от себя самой страх.

Джокер пришёл, и, наверное, он будет очень зол, но… Лизи сжала спрятанный в кармане ключ от квартиры Артура. Сегодня ещё можно поиграть в прятки, а завтра будет видно. Может, не такая плохая идея — раствориться в городе, стать ещё одной тенью среди теней.

Привычный путь по лестницам. Сердце стучало набатом, Лизи постоянно прислушивалась к каждому шороху, пугаясь каждого звука. Любой шаркающий шаг, любой скрип двери отзывался одним единственным словом: Джокер. И каждый звук обрывался и таял в тишине, не принося ничего, кроме очередного тягучего ожидания беды.

Чтобы не сойти с ума и не позволить панике завладеть собой, Лизи шёпотом считала.

«… десять, одиннадцать…»

Поднявшись на шестой этаж, Лизи тихо, еле помня себя от страха, прокралась мимо своей двери…

«…двенадцать, тринадцать…»

…и тихо, вдоль стенки, дошла до квартиры Артура.

«…четырнадцать…» Пальцы не слушались. Лизи запрещала себе прислушиваться к тишине, как будто Джокер тоже мог внимать бездне, слушать только ему понятную музыку смерти. Ведь если заглянуть в глаза костлявой старухе, та ответит тем же.

«…пятнадцать…» Дверь открылась, и Лизи скорее юркнула внутрь, спасаясь от зловещей, звенящей тишины.

— Артур, — негромко позвала она, спугнув темноту.

Пусто. Лизи обошла комнаты, заглянула в кухню и в ванную. Никого. Она прождала Артура до полуночи, кутаясь в его рубашку, найденную на кровати, а когда сон навалился на веки и стало тошно и страшно жить, не стала сопротивляться и легла спать.

***

В первый вечер он списал всё на занятость. Рюкзак привычно покоился на диване, а рядом ключ от его квартиры. От его первой квартиры. Джокер затянулся и прикоснулся к ключу. Захотела сбежать, спрятаться. Ведь так, мышонок? Затеяла игру, в которой заведомо проигрывала: Артура можно уболтать, посмотреть на него по-щенячьи трогательно и растопить ещё не очерствевшее сердце, а Джокера не обмануть. Он ждал её долго, до первых лучей. Не спал. Позволял безумию вливаться в окна и растворяться в сигаретном дыме. Встречал рассвет, рождающийся из-за далёких высоток, солнце пыталось растопить тучи, но в итоге всё равно утонуло в Готэмском небе. Джокер выкурил последнюю сигарету и бросил её под ноги.

Перед возвращением в свою квартиру он поднялся на десятый — последний — этаж, огляделся, не следил ли кто-нибудь за ним. Нет, конечно нет. Этаж нежилой, пару лет назад его затопило, а ремонт влетел бы в кругленькую сумму, и его так и оставили на попечение крысам и оставленным прозябать вечность призракам. Артур снимал весь этаж, каждую квартиру записав на разные имена, и все они пустовали: облезлые, в жёлтых потёках, с отслоившейся штукатуркой, с почерневшими обоями. Одинокие. Кроме одной. Он использовал её как гримёрку, хранил в ней всё: начиная от красок и заканчивая оружием. У Джокера было много оружия, и от лишних любопытных глаз он закрывал этаж на замок. Переехать и перевезти всё добро? Обязательно.

А вот на второй вечер стало уже любопытно. Ни рюкзака, ни ключа, ни хитрой глупенькой Лизи. Что ж, на каждую наглую пешку найдётся свой ферзь. Джокер ухмыльнулся: вчера он оставил на столе подарок, а сегодня его уже не было.

Прошёл час, за ним подтянулся второй, а дальше ждать было бессмысленно, да и дела никто не отменял: старина Чарли клятвенно обещал помогать.

Едва только солнце коснулось грязных улиц, пробуждая ото сна нищих и голубей, Джокер, натянув поверх пиджака неприметную горчичную куртку и накинув на голову капюшон, поднялся на шестой этаж. Не было смысла идти к Лизи: дрянная девчонка отсыпалась где-нибудь в гостинице, наивно теша себя, что обманула его. Ха-ха! Прячься, сладенькая, но от ферзя не убежишь с игровой доски. Куда ты денешься.

А если ты решишь прикинуться потерянной картой… Тем слаще победа. Джокер — король всех мастей.

Он открыл дверь, нашарил на стене выключатель и щёлкнул им, попутно стягивая куртку. Утренняя прохлада выбиралась из карманов пиджака и оседала на стенах. Он устало скинул ботинки и шагнул в комнату. Часа два у него в запасе было, можно отоспаться, а потом он подумает, где искать беглянку и как её наказать.

Чёрт! Чёрт.

Он отшатнулся, будто увидал призрака, и прижался к стене. Вот так да! Он собирался искать Лизи, а она сама пришла к нему в руки. Завернулась в одеяло на его кровати и спала словно куколка: волосы рассыпались по подушке, тихонько посапывала. Маленькая. Беззащитная. Джокер было шагнул к кровати, но взгляд упал на зеркало: отражение хитро ухмылялось. Удивительный эффект: он смотрел вглубь самого себя и читал свои же мысли. Зазеркальный Джокер оскалился в ответ.

Нельзя вычёркивать удачную шутку! Джокер попятился и вышел из комнаты, скользнул в ванную и закрылся на щеколду. Нависнув над раковиной, он тихо хохотнул и поднял взгляд на зеркало. Да, зазеркальный Джокер, у тебя созрела первоклассная шутка! Он не пойдёт сейчас к Лизи, она не узнает, что он раскрыл её маленький секрет, и именно на этом моменте ловушка захлопнется. А Артур поможет, закончит начатое: он не выдаст Джокера, но зато успокоит Лизи, усыпит её бдительность. Квартира Артура станет ловушкой, и когда пташку нужно будет загнать в угол, она будет прилетать сюда. В клетку. Сама. Ну разве не прелесть?

Артур, твой выход. Не подведи.

Он подставил ладони под кран и позволил воде прикоснуться к губам, разрешил целовать щёки, унося вместе с мыльной пеной алую краску. Белая и красная. Они смешивались и напоминали вишнёвый сок, но никак не кровь. Клоуны никого не забивают до смерти, а вот клоуны-убийцы… Артур закусил губу, жалея, что под рукой не было блокнота: он там, в комнате, под подушкой на диване. Надо запомнить шутку: клоуны-убийцы…

Хорошо, очень хорошо. Он расстегнул пуговицы на рубашке, стянул её с худых плеч и бросил в корзину для белья. Зря не пошёл переодеваться, сейчас не пришлось бы в ступоре соображать, что же делать. Чёрт. А если бы Лизи услышала его? Или ещё хуже: не спала бы. Она бы нашла другое место, куда можно сбежать, и шутка не состоялась бы так удачно.

Артур ещё раз намылил лицо, хотя краски на коже уже не было, но хотелось как следует закончить ритуал перевоплощения в маленького тихого человека. Джокер притаился, но не так как смех. Смех отвратителен, он вылезал не в то время и не в том месте, всегда не вовремя, мешал, пугал людей, отталкивал их. А Джокер умён и изворотлив. У него всегда на всё был готов план. Ведь это он шепнул Артуру идти домой, а не в гримёрку. Он будто чуял: что-то не так, что-то грандиозное намечалось — и не промахнулся.

Артур грозно улыбнулся своему отражению. Маленькая Лизи в большой ловушке, и она об этом не узнает. Пока. Тоже хорошая шутка, когда-нибудь он её расскажет в Пого, но не сейчас, иначе Лизи обо всё догадается. А спугнуть её нельзя.

Сложив остальную одежду в корзину и набросив сверху несколько полотенец, Артур ещё раз посмотрелся в зеркало и вышел из ванной. На ходу натянул майку и юркнул к Лизи под одеяло.

— Эй, я тебя потерял!

Он куснул ушко, мягко, нежно — это Джокер подсказывал, что делать. Помогал, пока не спрятался глубоко в сердце. Главное не перейти грань, не переиграть и остаться Артуром, чтобы не напугать Лизи. Она потянулась — сонная, миленькая — и поманила Артура к себе. Он приподнял одеяло, разглядывая её: без белья, без трусиков, без всего — и ухмыльнулся.

— Я к тебе несколько раз заходил, но тебя не было. Куда ты пропала? — он нахмурился и внимательно посмотрел на Лизи.

— Я была у Марты, — её голос дрогнул.

У Марты. Артур усмехнулся, и руки скользнули по её груди. Ниже. По бархатному животику, и Лизи вздрогнула. Пальцы коснулись завитушки между ног. Ещё не уснувший Джокер мелодией витал в комнате, нашёптывая: «Ей нравится, когда так».

— Ты вся дрожишь.

Подтверждая его слова, она всхлипнула.

— Мне страшно.

И всё-таки она ответила на его поцелуй, обняла, прижалась, будто боялась потерять его. Кажется, что это страсть, желание, но внутренний голос шепчет странные слова: «Это тоска». Артур тут же поймал себя на мысли, что поцелуи Лизи и правда печальные. Так целуются, когда прощаются навсегда. Наверное. Артур не знал, так ли это, но иначе почему-то не подумал.

Важно не напугать её.

— Чего ты боишься? — удивлённо спросил он и нахмурил брови.

— Не знаю… Не могу сказать.

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу, — тихо ответила она.

Она уже не вздрагивала, не боялась его прикосновений. Мелодия всё ещё наполняла комнату, Артур слушал её и улыбался. Голос Джокера постепенно затихал, становился всё тише. Тише. Замирал в сердце.

***

— Артур, поможешь мне с повязкой? Я вчера не успела поменять.

Он приподнялся, и его изумрудные волосы рассыпались по плечам. Взгляд задумчивый, глубокий, как будто Артур здесь и не здесь одновременно. Он чмокнул её в щёку и, натянув брюки, ушёл на кухню за аптечкой, по пути щёлкая зажигалкой. Горький дым облачком рассеялся по комнате, и Лизи тоже потянулась за пачкой. Гадкая привычка завладела ей.

Когда Артур снял повязку, Лизи присмотрелась: рана совсем неглубокая, ничего страшного — лезвие ужалило, опасно поцеловало, а Джимми как смог залатал. Да нет, не как смог, а первоклассно справился. Хотя что она понимала в ранах? Обработал, промыл, наложил швы. Лизи отвернулась и выпустила дым в приоткрытое окно.

— Болит? — спросил Артур.

— Немного.

Лизи натянула на себя одеяло и ойкнула, когда волосы зацепились за серёжку. Дёрнула. Украшение стукнулось об пол и укатилось под тумбочку. Вот ведь! Как она могла забыть? Как посмела не выбросить этот ужасный подарок, напоминание о мучениях? Нелепая насмешка над отношениями. Артур отложил пульт и, свесившись, нашарил под тумбочкой серёжку, повертел её в руках, хмыкнул и положил на одеяло.

— Симпатичные.

«Симпатичные». Лизи отвернулась, чтобы в который раз бесцельно рассматривать пошлые цветы на старых обоях.

«… мы получили это видео вчера вечером. Человек, который его прислал, представился мистером Иксом, голосом Джокера и совестью Готэма. Вот это видео:

— Здравствуй, Готэм. Хорошо ли ты спишь? А твоя совесть дремлет или валяется на помойке?»

Лизи глянула на говорившего: ничего нового, очередной прихвостень в клоунской маске сложил руки на груди и пытался напугать людей.

«…никто не уйдёт безнаказанным. Вы — вы все, люди этого города — получите то, что заслужили…»

Лизи сняла вторую серёжку и сжала её в кулаке.

— Артур, скажи мне: я плохой человек?

Он мотнул головой и нахмурился. «Нет! Нет. С чего ты взяла?»

— Тогда почему я это заслужила? Что я сделала?

Лизи посмотрела на Артура: он выглядел растерянным, задумчивым и уже не улыбался.

— Иди ко мне, — он лёг рядом и потянул её к себе.

***

Она не могла прятаться вечно, это ведь смешно! Так недолго сойти с ума: шарахаться от каждой тени, и, чего доброго, Артур что-нибудь заподозрит. Лизи поедом себя ела за то, что не рассказывала ему о Джокере, а ведь он всё чаще приходил к ней, и если раньше заглядывал, чтобы по-быстрому трахнуть, а после раствориться в Готэме, то теперь задерживался. Говорил с Лизи. Отвечал на её вопросы. Дичь какая-то. Да, ей хотелось поговорить об этом с кем-нибудь, но кто бы стал слушать? Психиатр? Артур? Марта, у которой проблем и без того хватало?

Лизи ощутила, как щёки вспыхнули огнём при мысли, что ей пришлось бы рассказать Артуру свой грёбаный секрет. О горьких поцелуях, полных греха и порока. О стонах, что срывались с её губ, когда она по своей воле отдавалась негодяю. А когда он брал её против её желания, кричала и вырывалась, кусалась. Плакала. Наступал следующий вечер, и всё повторялось опять.

— Оставайся у меня, если хочешь, — Артур взял её ладонь в свою и улыбнулся уголком губ. Глаза хитрые, словно уговаривали согласиться, спрятаться ещё раз.

Она покачала головой: нельзя.

После обеда Артур оставил её одну, только часы тихонько отсчитывали время, не пропуская ни секунды и напоминая о неизбежном. Третий, мать его, вечер. Почему же так легко сбежать от себя, но так трудно — от Джокера? Это же нелепо! Всё перевернулось с ног на голову. Но надо решить уже что-то: или она сбежит опять сегодня к Артуру, или попытается что-то сделать, и тогда хотя бы будет знать, что рискнула.

Вечером Лизи дошла до кафе, заказала кофе и долго сидела над кружкой, словно в чёрном напитке плавал ответ. Так и не притронувшись к кофе, она вышла на улицу и тихонько побрела обратно домой. Морось целовала лицо и холодила руки, забиралась в карманы, оседала на волосах. Лизи замёрзла, но старалась не думать об этом. Она остановилась напротив своего дома и привычно отыскала родные окна на шестом этаже. В кухне темно, а в комнате горел свет.

И снова шесть пролётов вверх по грязным лестницам: красться как вор, чтобы ни одну тень не спугнуть, не потревожить грохотом лифта, не разбудить ещё больший страх. Стыдно и страшно.

Ну вот и всё.

Лизи встала у своей двери и прислонилась к ней лбом. Зажмурилась. Сунула руку в карман и ощутила холод металла. Всё получится. Она подняла кулачок, замерла, испугавшись самой себя, и тихонько постучала. Пальцы повернули ручку, дверь открылась, скрипнув в насмешку: точка невозврата пройдена, назад дороги нет. Лизи робко вошла внутрь, пряча глаза, и прикрыла за собой дверь.

Запах табака ударил в нос. Стало нечем дышать, захотелось выбежать и спрятаться, — плевать! — но голос окатил её жутким холодом:

— Где ты была, радость?

Она вздрогнула. Вопрос простой, надо просто ответить, но сколько в нём откровенной угрозы! Так говорили, когда хотели выпотрошить. Лизи отшатнулась.

— Смотри на меня. Отвечай.

Она послушно подняла глаза и встретилась с поразительно спокойным и вместе с тем пугающим взглядом. Джокер не спеша бросил окурок на пол и наступил на него. Раздавил.

«Всё получится», — пугливо мелькнула мысль, и Лизи неуверенно шагнула к Джокеру.

— Я была у Марты, — голос не дрогнул. Наверное, потому, что она не врала, но если он спросит, почему она к ней ушла, то непременно выдаст её страх.

— У Марты, — мурлычет Джокер и расплывается в улыбке. — Хотела сбежать от папочки, маленькая мерзавка?

Улыбка сползла с его лица, в голос вернулась угроза.

«Всё получится», — уверенность растаяла, оставив едва живую надежду. Лизи робко приблизилась к нему, понимая, что это самоубийство. Но отступать некуда, поздно менять план, а плыть по течению уже не было сил. Джокер выслушает её, она заставит его. Если нужно, она будет говорить всю ночь, а утром… Господи, дай же сил. И всё-таки решимости не хватало: Лизи остановилась в двух шагах, и Джокер как всегда сделал последний штрих за неё. Протянул тонкие пальцы, ухватил за талию и притянул к себе. Теперь точно не отпустит.

Она привстала на носочки, и сердце забилось запертой в клетке птахой, напуганной до полусмерти, но ещё осознающей, что уже нечего терять, кроме жизни. Ничего сложного. Зажмуриться. Ощутить его горячее горькое дыхание. Обжигающее. Прикоснуться губами к его губам. Обмануть поцелуем. Пусть думает, что она извиняется, что ей жаль, но ведь ей нихрена на самом деле не жаль.

Он жадно ответил на пугливый поцелуй, пачкая краской её губы.

Поверил? Лизи заставила себя разомкнуть губы. Его пальцы нетерпеливо прикоснулись к её бедру, и Лизи накрыла его ладонь своею. Пора. Или сейчас, или никогда. Она погладила его пальцы, а другая рука вытянула наручники из кармана. Щелчок. Браслет обнял запястье Джокера, и Лизи дёрнула его руку на себя. Завязалась борьба.

Не дать пальцам лечь на горло. Не позволить ему дотянуться до пистолета на столе. Собрать все силы в кулак и хотя бы сегодня на секунду стать сильнее. Джокер больно схватил её за плечо, одновременно выворачивая пойманную в оковы руку, а Лизи тянула его к батарее. Его пальцы больно впивались в кожу, оставляли синяки.

Ну же! Ну! Но даже скованная рука не растеряла силы, и Джокеру удалось вырваться из холодных пальцев Лизи. Она скользнула по его кроваво-красному пиджаку, бросилась вперёд, чтобы продолжить возню за право жить, но он перехватил её, больно, почти до хруста, сжал запястье и ловко, будто готовился к чему-то подобному, защёлкнул на нём наручник.

Лизи замерла, не веря, что внутренний голос обманул её. Ведь шептал, обещал, что всё получится. Обманул. Завёл в ловушку и оставил на растерзание. Она качнула рукой, ещё раз. И ещё. Словно путы могли расстегнуться и выпустить её. Лизи выудила из кармана маленький ключ, торопливо потянулась к наручникам, но Джокер вырвал его и выбросил в приоткрытую форточку.

Он схватил её за горло и хохотнул.

— Маленькая дрянь. Хочешь снова убежать от меня? Но чёрт! Ключа-то нет! — он изобразил растерянность и разочарование, но уголки губ потянулись вверх, рисуя на лице зловещую улыбку. — Что же нам теперь делать? Мои верные клоуны заняты до утра, я не могу их дёргать по пустякам. Значит…

Он закивал.

— …вся ночь наша. А теперь скажи мне, радость, — он тянет последнее слово с неприкрытой угрозой, — что это за спектакль? А?

Лизи испуганно дёрнулась, но Джокер толкнул её к стене и прижал. Он с интересом наблюдал за её паникой, как она ёрзала рукой, пытаясь стряхнуть наручник. Всхлипывала, часто дышала, изворачивалась, но его руки каждый раз ловили её неуверенные попытки вырваться, не давали ускользнуть.

— Какая же ты глупенькая, — он поднял руку, потянув её ладонь следом, и сцепил свои горячие пальцы с её холодными. — Что ты задумала, сладенькая?

— Я хотела поговорить, — тихо ответила Лизи, чувствуя, как жёсткий страх стискивал невидимые пальцы на шее идавил.

— О чём? — поцелуй обжёг щёку.

Лизи зажмурилась. В горле пересохло, сердце набатом стучало: беда. И не вырваться, и не спастись, ловушка захлопнулась, и жертва осталась наедине с хищником, на его недобрую волю. Теперь от Джокера зависело, погубит он её или же… Лизи дёрнулась, снова пытаясь отбиться от настойчивых пальцев, изучающих её тело. Он прижимался к ней, было так обманчиво тепло, хотелось обнять, согреться, но упади в его объятия — пропадёшь.

— О чём? — прорычал он и схватил Лизи за волосы.

— О том… — она пыталась перевести дыхание, — …что ты делаешь мне больно.

— Разве? — в голосе наигранная наивность, сдобренная едким смешком.

— Ты! — ярость вырвалась из неё, слова обжигали язык. — Ты приходишь и каждый раз… Ты насилуешь меня!

Он собрал её волосы в хвост, потянув скованную руку Лизи наверх, поцеловал в ушко. Его слова обжигали не меньше:

— А с Артуром тебе не больно?

Она зажмурилась. Зачем он её мучает?

— Отвечай! — рычит он на ухо.

— Нет, — прошептала она. — Отпусти его. Отпусти нас, мы уедем из города, и ты никогда больше нас не увидишь.

Джокер провёл пальцами по её губам, стирая траурный поцелуй, и усмехнулся:

— А кто тебе сказал, что Артур хочет уйти? Он сам ко мне пришёл. Разве он тебе не рассказал? — он вдруг запрокинул голову и засмеялся: звонко, заливисто. — Ты ему не рассказала про нас! Ах ты врушка! У Лизи есть секрет, и я его зна-аю.

Голос Джокера оплетал, заволакивал паутиной и звучал опасно, настолько, что оседал пеплом в памяти и всплывал в неспокойных снах. Всё в квартире пропиталось им, каждый угол принадлежал ему, а после недавнего спасения… Словно прочитав неосторожные мысли, Джокер прижал Лизи к себе, взял её ладонь в свою и, мягко переступая, затянул в танец. Улыбка звала, манила: «Звучи!» И голова пошла кругом, словно мелодия и правда полилась: забиралась с улицы через форточку, вытекала из стен, просачивалась из ванной. Лизи не чувствовала её, но плавные движения Джокера подсказывали, что он слышал и шёл на зов, которому невозможно сопротивляться. И нужно ли?

— Ты вся дрожишь, — и голос его вдруг стал тягучим, по-кошачьи мягким.

Соврать, что замёрзла? Но ведь пальцы и правда ледяные.

Он тянет ладони к её лицу, а её рука — следом. Лизи попыталась отпрянуть, выиграть хотя бы секунду свободы, но пальцы впились в подбородок. И снова горький поцелуй. Голова кругом. Страх притаился, замер, готовый вот-вот вспорхнуть и стукнуться о прутья, чтобы разбить крылья. Но поцелуи такие волнующие, и пальцы уже не впивались, а прикасались легко, почти невесомо, до мурашек. Может, сегодня не будет больно. И Джокер опять будто подслушал её мысли, украл их:

— Ты моя, и ты передо мной в долгу, сладенькая. За Марту.

Долгий поцелуй. Дразнящий. Сладкий.

— …за твоё спасение…

Дерзкий поцелуй, крадущий наивные мечты и неспокойные сны.

Бессмысленно предлагать деньги. Какая же она была глупая, когда поверила в этот самообман!

Джокер никогда не раздевался, не стягивал с худых плеч пиджак, не бросал его на истёртую спинку дивана. Не расстёгивал пуговицы на жилете и рубашке, отсчитывая каждую. Ремень на его брюках не отзывался тихим, едва уловимым звоном, отдающимся только вечерней тишине. Всегда одно, каждый раз: шорох ширинки. Вжух. Только сегодня он долго — дольше обычного — целовал Лизи, вплетал пальцы в её волосы, что-то напевал на ухо и прикусывал мочку. Стягивал с неё джинсы. Гладил. Целовал, целовал, целовал… Кто кого приручал? Кто кого обманывал?

Лизи колебалась, стояла на призрачном перекрёсте своих терзаний и искала ответ, брошенный стылыми звёздами под босые ноги: это её смерть или спасение? Падает она в бездну всё глубже и глубже или взмывает в воздух, под самые небеса? Она просила, умоляла Джокера не делать этого, но горькие губы ловили её слова и не выпускали на волю. «Ты мне должна, радость. Ты моя, иди к папочке». И Лизи послушно легла на диван, а внутри страх перемешался с ненавистью и жаждой грешных поцелуев. С Джокером она теряла себя, разбивалась на тысячи осколков, и в каждом из них отражалась какая-то другая Лизи: не она, не её душа. Когда приходил Джокер, из зеркала на неё смотрели чужие глаза.

Как такое возможно? Когда Джокер уходил, из этих незнакомых людей, как из пепла, возрождалась прежняя Лизи.

А ведь сегодня он не был груб, не пугал напористостью, не загонял в тупик, но всё равно разбил её на тысячи осколков. И страх не ушёл, и ненависть не погасла, только звенели слова: «Ты моя». Он шептал слова заветные, опасные и ядовитые, им нельзя было верить, но Лизи ничего не могла с собой поделать. «…только со мной будешь в безопасности… Ты мне должна, сладенькая. Не смей больше сбегать, не зли папочку». Джокер улыбался, и Лизи растворялась в его улыбке, словно он её поглощал. И только она хотела утонуть, забыться, спрятаться в своих мыслях, как звон наручников напоминал, где она и с кем. И новые поцелуи обжигали.

А потом они долго лежали и курили. С дымом улетучивался страх, сердце уже не замирало. Лизи даже усмехнулась себе: она поймала в наручники правую руку Джокера. Господи, правую! А ведь он левша! Может, что-то и получилось бы, хотя он намного сильнее, несмотря на пугающую обманчивую худобу. Такой же худой, как Артур.

Джокер и Лизи поменялись местами: теперь он лежал на диване, а она — сверху, у него на груди. Какой смысл ломать комедию, если ничего не сделать? Всё уже случилось. Наручник согласно поддакивал, позвякивая на запястье. Лизи слушала его и не заметила, когда и как подкрался сон. Только чувствовала пальцы, поглаживающие её. Может, когда она проснётся, всё исчезнет. Может быть…

Веки смежились, и дремота утянула в тёмную воду. Было мрачно и душно, со дна поднимались крылатые тени и кружились. Они всплывали на поверхность и лопались, подобно мыльным пузырям. Тени тоже смертны. Лизи хотела поплыть за ними, подняться, дотронуться хотя бы до одной, но они просачивались сквозь её пальцы и рассыпались чёрным песком.

Вода заполняла лёгкие, будила сонную панику, неконтролируемую, сводящую с ума, хотелось кричать. Но вода закрывала рот и водоворотом уносила вопль, разбрасывая его вокруг. Тени забирали его с собой. И он рождался уже не внутри, прорастал не из сердца, а ложился на плечи плащом, сотканным из тысячи осколков. Голова разрывалась от страха, что уже никогда не получится добраться до поверхности, вынырнуть и вдохнуть полной грудью. В лёгких всегда будет вода.

Лизи закашлялась, чувствуя, что задыхается. Отчаянье проснулось вслед за ней и навалилось чёрной тяжёлой тенью, выплывшей следом из тёмной воды. Лизи хрипела, не в силах вдохнуть, и хваталась за воздух. Пальцы побелели. Стены вокруг сжимались, крали пространство и кислород, давили, и страшное готэмское небо заползало в квартиру и дымилось под потолком. Лизи заплакала, глядя на него. Она знала, что как только серые тучи опустятся на её плечи, она умрёт и тоже станет тенью.

— Тише, тише, тише, — шёпот разорвал густой туман.

Лизи пыталась вырваться, отползти, она скулила, но цепкие пальцы хватали её за плечи и тянули обратно на диван. Поняв, что удалось вынырнуть из пугающего сна, она ухватила красного ангела за пиджак, прижалась, дрожа и боясь, что тени могли просочиться сквозь стены и окна. Он снова пришёл к ней, чтобы спасти и не отдать голодной тьме.

— Таблетки, — Лизи наконец смогла вдохнуть и выплюнула хриплое слово, как море выплёвывало тяжёлых китов. — У меня в рюкзаке таблетки… Дай мне две.

Волна внезапного страха снова окатила её и потянула на дно, не желая отпускать в мир живых. Тени хватали за ноги, царапали невидимыми пальцами ноги и залезали под кожу, растекаясь по венам очередным накатывающим приступом паники.

Так уже бывало, не раз, когда Лизи пропускала ежевечерний ритуал: две таблетки на язык, и прощай, реальность.

— Иди-ка сюда, — Джокер дёрнул наручники на себя и крепко обнял её за плечи.

Она вздрогнула, метнулась было поддаться теням, но он не отпустил.

— Тише, тише. Тш-ш-ш. Тебе не нужны таблетки, радость. Я научу тебя жить без них, ты станешь свободной.

Лизи крепко вцепилась в его руки, боясь, что он обманет, отпустит, и тогда она непременно утонет. Но он не отпускал. Обнимал. Вплетал пальцы в её волосы. Целовал, пробовал её страх на вкус. Смеялся.

Темнота не отступала, клубилась грязным туманом, но уже не окутывала и не душила.

— Вот видишь, радость, я тебе нужен. — Вздох. Поцелуй. — Я сделаю тебя счастливой.

____________________________

Строчки из песни The Righteous Brothers «Unchained Melody» https://www.youtube.com/watch?v=qiiyq2xrSI0

«Оо, моя любовь, моя дорогая,

Я жаждал твоего прикосновения»

«Пусть Бог скорей пошлет твою любовь ко мне»

========== Шутка ==========

Комментарий к Шутка

Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам :)

Музыкальная тема Артура/Джокера: Bee Gees “I Started A Joke” https://www.youtube.com/watch?v=4ZWKR2zJESk

Музыкальная тема главы: Frankie Valli “Cant Take My Eyes Off You” https://www.youtube.com/watch?v=LcJm1pOswfM

Горячие гифки:

***https://vk.com/doc566697462_526357310?hash=9d8bf0ba795091d6aa&dl=9d5c4f3586409b53fb

***https://cdn.everypony.ru/storage/00/16/95/2019/10/12/7c17bfd686.gif

***https://vk.com/doc11189031_524562732?hash=669ef7952253207739&dl=1d246a44e1d442a605

Динамик зашуршал, вплетаясь в шорохи больницы. Волнение усилилось. Ещё бы. Приём Лизи только через две с половиной недели, а она пришла раньше назначенного срока и чувствовала себя виноватой, хотя не из-за чего. Психиатр не любила, когда она к ней приходила «так просто, поболтать». Лизи видела это по уставшим глазам, по сложившимся в прямую линию губам. Мозес вздыхала и повторяла одно и то же: «Лизи, ты сама себя накручиваешь, лелеешь свои негативные мысли и даже не пытаешься помочь себе». Как, скажите на милость, можно ещё помочь себе? Где достать этот рецепт неконтролируемого счастья, чтобы стало охренеть как хорошо?

Мысли прервал сухой женский голос:

— Лизи Новак, зайдите в кабинет сорок пять.

Она поднялась с мягкой скамьи и взялась за ручку двери, на секунду замерла, готовясь к непростой встрече, которая как всегда «не вовремя».

Кабинет встретил привычными светло-голубыми стенами, кипой бумаг и грудой карточек, разложенных на белой кушетке, на столе, наваленных в шкафу. Обычно тут царил образцовый больничный порядок, а сегодня словно апокалипсис прошёлся ураганом и взъерошил причёсанную налаженную на ура систему. За столом сидел молодой — слишком юный, наверное, студент — парень. Он с неприкрытой неприязнью разглядывал Лизи, будто к нему пришла не пациентка, а сама бубонная чума изволила поцеловать чистую белую ручку.

— А где мисс Мозес? — Лизи огляделась, будто психиатр могла где-то спрятаться. Несмешной и неуместный фокус.

Психиатр, который так шутит, — плохой психиатр. Хотя если специалист не понимает шуток, это ещё хуже, ему самому явно нужна помощь.

Рыжеволосый грузный парень вздохнул, пощёлкал ручкой и жестом указал на стул. Лизи облизнула губы и присела. Энн Мозес была весьма странной женщиной, до всего докапывалась, как будто всё-таки хотела иногда заглянуть поглубже, а не просто поковыряться на поверхности души и с чувством выполненного долга отправить пациента восвояси: дескать, хоть вешайся, мне-то что; а этот тип — другое слово никак не вязалось с ним — глядел недоверчиво. В глазах так и читалось: «Чё припёрлась-то?»

— Ну? — он кивнул и развёл руками.

Лизи постучала пальцами по столу, на что психиатр вздёрнул брови вверх.

— Понятно. Она уволилась, теперь я её заменяю. Ещё вопросы?

Лизи посмотрела на табличку: Чак Рубне. Теперь он рассматривал лицо Лизи: без всякого участия, будто он здесь, но в то же время где-то далеко, точно не в Готэме. Наверное, пациенты с синяками тут нередкие гости, раз он ни о чём не спросил. Энн отправила бы Лизи к терапевту, хотя нет: сначала к наркологу, а уже потом, если бы анализы ничего не показали, к терапевту.

— Мне нужны лекарства, у меня осталось на пять дней.

Лизи протянула листок из регистратуры.

Чак цокнул языком, пробежался глазами по листку, потом порылся в шуршащих бумагах, полистал карточку, шумно выдохнул и изобразил неприветливую улыбку. И тут же стёр её с лица.

— Ничем не могу помочь.

Лизи кашлянула, протянула «А-а-а… м-м-м», явно рассчитывая на другой ответ. Да, отказ вполне ожидаем, но разве перед этим не нужно спросить, в чём дело? Почему пациентка пришла за лекарствами? Наверное, на её лице смятение было написано куда красноречивее, чем это сделали бы за неё слова вкупе с синяками и ссадинами. Чак побарабанил пальцами по столу, негромко стукнул ладонью по карточке.

— Ты меня пойми правильно, ладно? Ты пришла к психиатру и… Не, давай по-другому: на тебе лица нет, ты себя в зеркало-то видела? — он посмотрел на титульный лист, пробежался по нему в поисках имени и закончил: — Бет. Элизабет? Я попрошу клерка внести правки.

Лизи покачала головой:

— Нет, не Элизабет. И не Бет.* Я Лизи.

Чак пожал плечами:

— Но по документам ты вроде Бет. Бетти.

Лизи вздохнула:

— Мисс Мозес знала, что я не люблю, когда меня называют Бет. У неё должны быть записи, она вела их на имя Лизи.

«Ага», — хмыкнул Чак, но в карточку больше не заглянул. Лизи зажмурилась, вздохнула и покачала головой. Бред какой-то. Придурок. Просто выпиши лекарства, освободи нас обоих от этого дурацкого нелепого разговора.

— Мою бабушку звали Лизи, она меня воспитала. Вырастила. А родители меня назвали Бет. Наверное, теперь у вас не должно быть ко мне вопросов, потому что я к вам пришла не имя своё обсуждать.

— Послушай, давай уже не будем ходить вокруг да около, хватит ломать комедию. Ты долбаная наркоманка — мы оба это понимаем — пришла ко мне за дозой, разыгрываешь тут раздвоение личности: то ты — это ты, то ты — какая-то бабушка. Не-не-не, это не прокатит, я раскалывал актёров и получше тебя. Избитая, обдолбанная… Вали-ка ты отсюда, пока я не вызвал копов. И чтобы две недели я тебя тут не видел. Поняла? Придёшь через две недели, выпишу тебе колёса, а сейчас вали.

Слова провалились в горло и утонули, Лизи не верила своим ушам. Ей хотелось вскочить и завопить, ударить Чака по его тупой башке и спросить: как ей теперь справляться с паническими атаками? Как прожить эти, мать их, две недели? А не засунул бы он их себе в задницу? Мудак!

— Вали я сказал! — рявкнул Чак.

Вся злость вдруг разом пропала. Лопнула. Лизи неуверенно поднялась со стула, и, запинаясь, поскорее вышла из кабинета. Хлопнула дверью, — бах! — и ярость вернулась обратно. Вялая апатия, обыкновенно накатывающая в кабинете психиатра, вдруг осыпалась, захотелось влететь в кабинет, схватить Чака за грудки и вдарить ему. Разбить его идеальный нос, за который он отвалил, наверное, уйму бабла. Лучше бы накачал себе мозгов!

Или забрать у него свою карточку и порвать её к чёрту, забыть дорогу в эту сраную клинику, а потом пойти и повеситься.

Урод.

И мисс Мозес не позвонить: Лизи прикреплена к этому участку, состояла на учёте с кучей диагнозов, которых у неё на самом деле не было. Ни одного. Ни шизофрении, ни раздвоения личности. Ничего, сукины вы дети! Может, мисс Мозес и депрессию выдумала. У кого ни разу не возникало мысли сигануть из окна или пустить себе пулю в лоб, потому что долбаная жизнь — та ещё сука? Дерьмо. Теперь Лизи понимала, что зря тогда поплелась к психиатру: надеялась, что ей помогут. Чем? В этом сумасшедшем мире Джокер ей помогал куда больше, чем все эти бесчувственные уроды.

Хороша шутка: Джокер сам загнал её в это состояние и сам же из него вытаскивал. Охренеть как смешно. Оборжаться просто.

Дома Лизи в очередной раз поставила перед собой баночку на стол и высыпала содержимое. Десять таблеток. Это либо десять дней полной апатии, страшных глюков, которые не такие уж и страшные, потому что одна таблетка притормозит внутренних демонов, но не засунет их обратно в ад. Либо это пять дней, полных охрененного безразличия, с нормальным сном и относительно хорошим настроением. Можно пять дней наслаждаться жизнью, а потом сунуть голову в петлю, а можно десять дней охреневать от пиздеца в голове и в итоге всё равно сунуть её в петлю. День так на шестой.

А ещё можно пойти скользким путём и найти дилера, который станет лапочкой-суперменом, приносящим колёса.

Итого есть выбор из трёх дорожек, и каждая просто жесть, а последняя так вообще самоубийство в квадрате, помноженное на само себя трижды. Связаться с мафией — всё равно что подписать себе смертный приговор, свернуть его трубочкой и обвязать розовой ленточкой.

Нихрена не клёво.

Паника всегда накатывала по вечерам, перед сном. Видимо, у бога психических расстройств особый юмор: вечером и ночью особенно дерьмово, страшно и стрёмно. Глюки не просто глюки. Страх не обычный страх, а ужас, вылезающий из зазеркалья, вливающийся в реальность, вплетающийся в естественный ход событий. И уже нет сил отличать, где правда, а где вымысел. Может быть, и Джокер всего лишь часть этих галлюцинаций: его нет и никогда не было, это больное воображение выдумало его, чтобы он сначала помучил, а потом спас. Супергерой хренов.

Лизи не могла отогнать мысли о визите к врачу, о том, что её приняли за наркоманку. А нельзя было просто полистать её карточку! Ведь там есть страница с информацией о посещении нарколога: последний визит, если память не изменяла Лизи, был три недели назад. Наверное, мисс Мозес тоже подозревала что-то такое, но виду не подавала и прямо обвинения не сыпала. Как говорится, взятки гладки. Ни следов от уколов, ни намёка на наркоту в крови. А по логике нового психиатра получалось, что раз человек подвергся нападению, то вот и повод для обидного ярлыка нашёлся. К чёрту.

Лизи достала новую пачку сигарет из ящика на кухне. Табак только усугублял тревогу и нервозность, но Лизи ничего не могла с собой поделать: сигареты таяли одна за другой, как снег в мае.

Лизи посмотрела в окно и засмеялась. Вот и сумасшествие подъехало! Она хохочет одна в пустой квартире. Забавно. Хотя нет, нихрена не забавно. Она злилась на себя и на всех вокруг, ей хотелось закричать и что-нибудь сломать. Швырнуть телефон об стену, например, чтобы больше никогда не звонил.

Но было в этом понедельнике место и для приятной новости: в ремонтной мастерской с пониманием отнеслись к её просьбе подождать неделю или даже две. Лизи, содрогаясь в ожидании отказа, объяснила девушке на том конце провода причину своей просьбы. И ей не отказали. А потом этот чёртов поход к психиатру всё испортил, хорошее настроение укатилось коту под хвост.

Остаток дня прошёл мутно и непонятно, словно его и не было вовсе. Вечер подкрался, привычно укрыл город чёрным плащом, зажёг жёлтый свет в окнах домов, обнял небо, отчего то растрогалось и заплакало. Фонари выхватывали из темноты дождь и подсвечивали его, как на сцене театра. Лизи не открыла окно и не пустила неласковый вечер равнодушно обнять её, не позволила ему зажечь лампу, постелить в комнате обманчивый уют. Это всё ложь. Пыль в глаза.

Лизи стояла в темноте у окна и разглядывала дом напротив, наблюдала за жизнью, покрытой налётом нищеты и одиночества.

Она оглянулась, когда дверь в её квартиру скрипнула, и затянулась. Свет из коридора на несколько секунд прокрался внутрь, лизнул половицы, лёг на стены, но вечерний гость прикрыл за собой дверь, и свет растаял во тьме.

— Больше не прячешься от меня, — Джокер не спрашивал.

Он включил свет и нарушил магию вечернего безумия, потому что Джокер и есть безумие. Неподдельное. Настоящее. Пугающее, но такое притягательное. Он не спеша подошёл к Лизи и забрал сигарету. Закурил.

— Сегодня без сюрпризов? — он облизнул ярко-красные губы.

Лизи качнула головой: «Без». Джокер хмыкнул и огляделся, словно всё-таки чего-то ожидал. И вдруг улыбнулся, остановив взгляд на высыпанных таблетках на столе.

— … Я иду куда-то вдаль,

Где граничат злость-печаль,

Там, где жизнь не ставит знаки,

То ли розы, то ли маки,

То ли птицы, то ли крысы,

То ли в бездне, то ли в выси,

Что найду, где потеряю —

Я не знаю, но считаю:

Раз, два-три, четыре, пять.**

На последних словах он подошёл к столу и сгрёб таблетки, сжал их в ладони, хитро глянул на Лизи.

— Что ты задумал?

Лизи не успела остановить его. Джокер шагнул в ванную и бросил таблетки в раковину. Тук-тук-тук. Они застучали по ней и скатились в слив, Джокер включил воду и помахал им рукой.

— Ты что творишь? Это же последние!

Она подскочила к раковине и сунула пальцы в слив, будто ещё не поздно было что-то исправить, например, повернуть время вспять, но Джокер подхватил её под локоть и выволок из ванной.

— Эй! Потише! — шикнул он, когда Лизи дёрнулась снова, порываясь вернуться к раковине. — Можно жить и без таблеток. Я же говорил тебе.

— Но… — Лизи разволновалась, чувствуя, как паника подкрадывалась к ней на мягких кошачьих лапах, обволакивала чёрным туманом. — Я не могу.

— Можешь, — сладко протянул он. — Я научу.

Он взял Лизи за руку и повёл к дивану, так, как если бы она и правда заплутала во тьме, а он нашёл её, не испугался нырнуть в бездну и вытащить. Она шла за ним и, кажется, уже не плутала по долгим пугающим лабиринтам уставшей бояться души. Джокер сел на диван и потянул Лизи к себе. «Иди сюда», — его шёпот звал из тьмы. Лизи забралась на него, села сверху и прижалась к его щеке. Он пачкал её краской, искал её губы. Прижимал к себе.

— Ты меня не оставишь одну? — одиночество хуже заклятого врага. Оно никогда не упускало возможности прилечь рядом и забраться под одеяло, приносило с собой холодные сны и пасмурные вечера. А если за окном приветливое солнце, одиночество шептало на ухо: «Оно светит не тебе».

Джокер поцеловал свои пальцы и прижал их к губам Лизи.

— Я здесь, радость. Папочка с тобой.

Он что-то мурлыкал, какую-то песню: Лизи не разбирала слов, просто слушала мелодию. Сегодня она не сбегала, не боролась со стихией, вместо этого позволив себе стать с ураганом единым целым. Может быть, так угодно судьбе? Ведь Джокер — это новое лицо Готэма, его наказание и строгий судья. Может, Лизи не жертва, а часть чего-то большего? Просто пока не получилось понять, чего же именно.

Или всё предельно просто, ответ на поверхности, только надо было разглядеть его сразу: она часть Джокера. Да или нет?

Лизи обняла его крепче, прижалась, положила голову на плечо. И он обнимал.

Готэмское небо просачивалось сквозь закрытое окно, заползало по стенам и поднималось до потолка. Гудело. Ухало. Тени кружили вокруг дивана, очерчивая его, скользя, как молчаливые призраки, но дотронуться не решались. Звали. Рыдали. Лизи закрывала глаза и слушала тихую песню, отгоняющую тьму. Кто из них более сумасшедший? Джокер, который умеет прогонять демонов? Или Лизи, которая их приручила и сделала своей бедой?

— А завтра? — шёпотом спросила она. — У меня больше нет таблеток. Как мне быть завтра?

— Завтра я приду опять, — на удивление голос Джокера серьёзный. Ни намёка на сарказм.

Они сидели так долго. Джокер тихо напевал песни, гладил Лизи, когда она вздрагивала от очередного подкравшегося видения.

Он ушёл рано, Лизи ещё спала. А когда проснулась, её встретило приятное удивление: пробуждение хоть и хмельное, как после таблеток, но не было желания кричать, бить кулаками в стены, слёзы не наворачивались на глаза без всякой причины. Впервые за долгое время хотелось просто выпить кофе, а не полфлакона колёс, чтобы потеряться в дурных миражах.

Может, она всё-таки сбегала от себя, а не от Джокера?

***

— Иду!

Кого там принесло? Джокер смял окурок в пепельнице и посмотрел в зеркало. Артур, хочешь шутку? Конечно, хочешь, она ведь тебе понравится! Что будет, если поменять Артура и Джокера местами? Взрыв. Последний раз, когда в его дверь звонили, он нашёл в ящичке Пенни ножницы и встретил Рэндалла со всем грёбаным радушием, которое тот заслужил, отправив его толстый лживый зад прямиком в пекло.

Эй, Артур! Скажи-ка честно: с приходом Джокера твоя жизнь стала интереснее и насыщеннее? Злее? Ты уже не боишься всех этих уродов?

В дверь снова позвонили. Джокер без энтузиазма оторвался от своего отражения и поднялся со стула. Хотя это весьма интересно: он смыл с себя грим, поменял ярко-красный костюм на невзрачную пижаму Артура и попробовал почувствовать себя им. Джокер в роли Артура Флека. Надо же, такого ещё не бывало, но сегодня пройдёт весьма интересный эксперимент: посмотреть на мир глазами уставшего, непонятого и не принятого зажравшимся обществом человека. Заглянуть в чужие карты, смухлевать.

— Иду! — снова отозвался Джокер и снял цепочку с двери.

***

— Я тебя разбудила?

Он качнул головой:

— Нет.

— Тогда… Ты меня пустишь, Артур, или на пороге оставишь?

Лизи привстала на носочки и чмокнула его в щёку. Она прошла на кухню, порылась на столе возле холодильника, взъерошив хрустящие белоснежные банковские бумаги, и выудила несколько баночек. Все как одна пустые.

— Тебе выписывали что-нибудь от панических атак? — выставив их в ряд, разочарованно спросила Лизи.

— Наверное, я уже не помню, — Артур пожал плечами.

— Так… Ладно. Тогда у меня предложение: будем полдня валяться в кровати, а оставшиеся полдня… тоже будем валяться. Никуда не пойдём, хочу весь день провести с тобой. Можешь рассказать мне пару своих шуток. Расскажешь?

Артур улыбнулся, вздёрнул брови и кивнул.

— Да… Да, тем более одна шутка происходит прямо сейчас, — он подмигнул Лизи и тихонько запел: — Я пошутил, и весь мир заплакал.***

Лизи подошла к Артуру и обняла его. Такой уже родной, без него сложно представить свои странные долгие будни, он вплёлся в них и стал важной деталью. Незаменимой. Он — светлая сторона этого чёрного пугающего города с его мрачными переулками, мерзкими крысами и порой отвратительными людьми. Артур ни на кого не был похож. В его глазах глубокая неизведанная грусть, которой он ни с кем не делился, даже с Лизи, но при этом умел исцелять. Будто забирал печали себе и… жил с ними за других.

— А сейчас… — Лизи задумалась и игриво прошептала: — Хочу тебя. Так что…

Она сжала его пальцы в своей ладони и повела Артура в спальню.

— У меня была долгая трудная ночь: хочу, чтобы день наполнил меня светом и теплом.

Лизи разделась и бросила свою одежду на пол, нырнула под одеяло. Артур стоял в дверях и разглядывал её так, будто забыл, как она выглядела. Ловил каждую тень на её коже, каждый блик солнца. Любовался тем, как она стягивала резинку с волос, и они рассыпались по плечам и едва прикрывали покрывшуюся мурашками грудь. Лизи легла и одарила Артура ответным долгим взглядом. Вроде бы вот он, всегда рядом, всегда на поверхности, посмотришь в его красивые глаза и утонешь. Нет, не так как в кошмарах. Он умел изображать радость, грусть, неуверенность, даже злость, но выглядело это иначе. Глубже. Словно он прислушивался сам к себе, пробовал эмоции на вкус, впитывал их, запоминал. Всегда естественный. Но при этом его внутренний мир, то, что лежало за обворожительной улыбкой и солёной грустью, всегда оставалось закрытым.

А сейчас он… другой: загадочный, хотя взгляд такой же глубокий, не упускающий ни одной детали.

— Тебе нужно особое приглашение? — Лизи похлопала рядом с собой.

Лёгкая хитрая улыбка сошла с его лица, и Артур разделся, бросил футболку и штаны к одежде Лизи и забрался под одеяло.

— Я скучала. Как я живу целую ночь без тебя?

— Тш-ш-ш, — Артур прикоснулся к губам Лизи.

Сначала было странно. Прикосновения жадные, уверенные, а потом всё завертелось, явь вдруг обернулась жгучим желанием, наэлектризованным. Любовь Артура стала грешной, он заводил её ладони за голову, прижимал к подушке и сплетал её пальцы со своими. И она под ним выгибалась, стонала так громко и неприлично, как будто они одни на весь дом. Артур был напористым, его трогательная нежность растаяла почти сразу, уступив место порочным ласкам. Каждый его поцелуй походил на огонь: жадный, обжигающий. Пальцы умелые. Прикосновения искушённые.

И Лизи снова тонула, когда он вышел из неё и проник пальцами. Тонула, но не в себе, не в своих кошмарах, а в Артуре. Растворялась в нём, будто он пускал в ней корни, прорастал в неё. Отдавала ему свои мечты и страхи.

Одеяло сползло на пол, простынь смялась, кровать превратилась в поле ненасытного боя. Лучи света подглядывали за ними, просачивались между шторами, не ведая ни стыда, ни обманчивого притворства. Ложились на Артура, целовали Лизи, высвечивали их, словно прожекторы. И тоска проросла любовью.

Кажется, это длилось вечность, томную, сладкую. Удивительно необузданную и дикую.

— Это… было… нечто… — Лизи тяжело дышала и говорила сбивчиво, ловила ртом воздух и улыбалась, когда Артур вышел из неё и лёг рядом.

Он, тоже шумно дыша, вытянул сигарету из пачки, чиркнул зажигалкой и пустил струю дыма в потолок. Молочное облако взрывом взмыло вверх и растворилось, оставляя после себя лишь горький запах, как напоминание об утолённой плотской жажде.

— У тебя сегодня явно хорошее настроение, — Лизи прижалась к Артуру и обняла его, он тоже всё ещё переводил дух. — Ты какой-то сегодня не такой. В ударе.

— Думаешь? И какой же я сегодня?

Она взъерошила его волосы.

— Не знаю… Просто другой.

Артур повернулся к ней, уткнулся в плечо и лежал так долго, прерывая тишину шорохом затяжек. Лизи не заметила, как задремала. Дневной сон принёс облегчение: успокоил, окончательно прогнал ночные страхи. А когда она проснулась, то встретилась с усмехающимся взглядом Артура. «Что?» — сонно прошептала она. Он не ответил, только подмигнул.

Натянув рубашку Артура, Лизи встала с кровати и побрела на кухню. Сон и секс — это без сомнений хорошо, но тело требовало и пищи куда более прозаичной. Смертные счастливы, когда сыты и довольны. Что ж, она вполне довольна, осталось стать сытой.

Артур же включил телевизор, кому-то звонил, а Лизи приготовила омлет с овощами, заварила кофе. Она выглянула с кухни: Артур и правда был сегодня не такой. Может, раскованней. Вроде бы привычные взгляд и улыбка, но при этом взгляд более внимательный, изучающий, выворачивающий душу наизнанку, а улыбки нередкие, заигрывающие. Лукавые. Словно он хотел обольстить. Может быть, «на работе» подвернулась удача, хотя о какой такой удаче могла идти речь, если вершишь чёрные дела бок о бок с Джокером?

Они поели в спальне, а потом Артур снова утомительно долго и много разговаривал по телефону. Сперва Лизи прислушивалась, пыталась уловить нить разговора, но когда поняла, что не вникает в суть, уткнулась в журнал, найденный под слоем книг на тумбочке возле кровати. Номер старый, как и сама жизнь. Наверное, мамин. Лизи оглянулась: в квартире осталось удивительно мало вещей, говорящих о том, что здесь когда-то жила женщина.

Дела, дела, дела. Лизи не отвлекала Артура, но когда буквы перед глазами начали бессовестно скакать, не желая больше складываться в слова, она поднялась и обошла комнату, в который раз разглядывая выученный наизусть интерьер. Вот ваза с нарисованными на ней белыми аистами. Картина над кроватью. Тумбочки завалены пустыми пачками из-под сигарет. Когда Лизи проходила мимо Артура, он ухватил её за руку и притянул к себе. Осмотрел шрам на боку: заживало хорошо. Улыбнулся уголками губ и, не выпуская трубку, усадил Лизи к себе на колени. Дотронулся губами до её шеи. Лизи обняла его и шепнула в трубку: «У нас выходной».

Артур, пообещав перезвонить позже, уронил трубку рядом с телефоном и внимательно посмотрел на Лизи. Приподнял брови, ухмыльнулся и игриво спросил:

— Что-то не припомню, чтобы я просил тебя одеваться.

Она засмеялась и с наигранным раскаянием ответила:

— Понимаете, мистер Флек, я устала ждать, пока вы вдоволь наболтаетесь, и решила проведать свою квартиру. К тому же мне надо переодеться.

«Нет», — прошептал Артур и чмокнул Лизи в щёку.

— Я вернусь максимум через час.

«Неа». Он не дал ей выскользнуть. Уронил на кровать, расстегнул пуговицы на рубашке и, раздвинув коленом её ноги, лёг сверху.

А уже после он позволил ей выпорхнуть из кровати, Лизи застегнула рубашку — как же она в ней хороша — и натянула джинсы. Лакомый кусочек. Она мягко коснулась губами его щеки и только вышла из квартиры, как вернулась обратно. Испуганная. Дрожащая.

— Там у моих дверей двое полицейских, — чуть не плача, пожаловалась она, теребя пуговицу на рубашке и не зная, что делать.

Артур хмыкнул, оделся и обнял Лизи.

— Сиди здесь, мышонок, и жди меня. Не выходи.

Он прикрыл за собой дверь, а Лизи нахмурилась и всплеснула руками: «Мышонок?» Серьёзно?

***

Хотя с другой стороны, если подумать, вполне ожидаемо, что полиция не заставила себя долго ждать. Мало ли зачем они пришли. Ни на ком ведь из них не написано, что они хотели кого-то арестовать. А с другой стороны… Пока ясно одно: надо чтобы и они поверили в Артура, как сегодня поверила Лизи.

Он как бы ни в чём ни бывало встал у лифта, утопил кнопку вызова, и она отозвалась бодрым звоном. Дзынь. Джокер встал вполоборота, посмотрел на легавых как бы между делом и, натянув на лицо маску безразличия, шагнул к ним.

— Могу я вам чем-нибудь помочь, офицеры?

Они переглянулись. Напряглись, явно ожидая увидеть хозяйку, а не кого-то другого.

— Вы здесь живёте? — спросил один из копов.

— Нет, но я знаю хозяйку этой квартиры. Она сегодня на работе. Может, ей что-то передать?

Он сунул руки в карманы брюк и склонил голову набок.

Колебались легавые недолго. Торчать в трущобах, особенно если ничего такого не случилось, занятие так себе, когда сериалы в отделении ещё не все смотрены, бумаги с места на место не переложены и Джокер до сих пор не пойман. Так, красавчики? К общему удовольствию разговор был недолгим, и копы с лёгкой душой убрались восвояси. Но на всякий случай пришлось подождать пару минут, так, больше для проформы, вдруг мало ли что. Полицейские любили порой возвращаться и задавать новые ненужные вопросы, но эти парни вроде не из таких. Тем лучше для них: не разделят судьбу детективов Бёрка и Гаррити.

Не вернулись.

Джокер возвратился в квартиру, сел на диван рядом с Лизи и приобнял её. Занятно. С самого первого дня Артур не держал на неё зла, не сердился, не винил ни в чём. И он, Джокер, приходил к ней не мстить. Нет. Он являлся к ней не ангелом возмездия, но тёмной стороной города, он был грозой всех и каждого, а не только для этой девчонки. Артур хотел её, ловил короткие встречи, грезил ими, жил несбыточными мечтами, а подойти к Лизи не решался. Боялся отказа, насмешки. Бывало, останавливался около её двери и стоял так, думал о своём. Глаза пустые, веки опущены, а в голове свирепствовал разрушительный ураган. Холод и боль, потому что приходило осознание, что он всё придумал себе, и Лизи его на самом деле не любит. Не замечает.

Так что случилось на самом деле? Он спустил Джокера на весь город, натравил его на людей, ворвался в каждую долбаную дверь. Взрывом вынес сраный покой. Досталось и Лизи. А как успокоить её, как исправить — Артур не знал. И делал то, что умел.

— Мышонок? С каких это пор я мышонок? — Лизи нервно засмеялась.

— Потому что ты мой мышонок, вот и всё, — он дотянулся до сигарет и улыбнулся ей.

Но она сняла натянутую улыбку с лица, дотронулась до его руки и робко, почти не веря себе, спросила:

— Зачем приходили полицейские?

Да уж, пока он там с ними говорил, она напридумывала себе всякого: наверное, даже похоронить себя успела. Выглядела испуганной, глазищи огромные, ясные, слезинка робко застыла в уголке, но при этом во взгляде какая-то безысходность. Лизи боролась со своей внутренней я, так ведь было за что сражаться: её внутренние демоны выползали не помогать, не спасать, не отвоёвывать маленького мышонка у жизни, а утащить его в самую бездну. Тогда как он, Джокер, и был Готэмом, тёмной стороной Артура Флека, его спасением и исцелением, его орудием возмездия, а у Лизи за плечами смерть. Её смерть. Кажется, Артур тоже это чувствовал, поэтому убаюкивал монстров Лизи, усыплял их.

«Артур, как же долго ты прятал эту девчонку от меня, а ведь ты не видел её так, как вижу её я. Но я тебе расскажу о ней, чтобы у тебя получилось унять её страхи».

— Так зачем они приходили? — торопливо переспросила она.

Лизи взяла сигарету, но не решалась закурить. Теребила её, вертела в пальцах и взгляд с неё не сводила.

— Сказали, что дело о том нападении на тебя будут вести другие бравые ребята. Не о чем беспокоиться, это визит из вежливости.

Он не соврал ей. Копы и правда так сказали, но Джокер скрыл от Лизи, что им надо было ещё кое-что. Поговорить. С ней. Что ж, Чарли с удовольствием поможет и в этом вопросе.

Артур ничего не смыслил в политике, для него всё делилось на хорошее и не очень хорошее. На белое и чёрное. Раньше он даже думал, что до любого человека можно достучаться, не разрешал Джокеру просыпаться и показывать, что такое жизнь на самом деле. Артур с интересом наблюдал за делами Джокера, восхищался его умозаключениями, умением играть с людьми, гибким умом. Всё для тебя, Артур Флек. Наслаждайся. Пользуйся. Не бойся, наш мышонок ничего не узнает.

— Пожалуй, — он внимательно посмотрел на Лизи, — пришло время подумать о переезде.

Она сначала не поверила, с сомнением посмотрела на Джокера, усмехнулась, словно боялась, что это очередная галлюцинация, а потом спросила:

— Ты это сейчас серьёзно?

— А похоже, что я шучу?

Она зачесала волосы назад, всё ещё обдумывая сказанное.

— И… куда? — спросила очень осторожно.

— В какой-нибудь тихий район, безлюдный, благополучный. Хотя, думаю, тихий — этого уже достаточно, но само собой не трущобы.

— Когда ты переезжаешь? Когда ты это решил? — она напряглась.

Джокер ухмыльнулся, громко вздохнул и притянул её к себе. Поцеловал.

— А кто тебе сказал, что я один поеду? А? Я забираю тебя с собой.

— Это так странно… Я столько раз предлагала тебе, а ты отмалчивался, а теперь даже не спрашиваешь у меня, хочу ли я.

Он пожал плечами.

— Хочешь, чтобы спросил? Ладно. Поедешь со мной? — он растянул губы в улыбке и хохотнул.

Лизи засмеялась, подскочила и бросилась его обнимать.

— Ты ещё спрашиваешь! Конечно я поеду с тобой!

А потом она захотела принять ванну — днём, чтобы до вечера не было причины выходить из квартиры. Лизи оттёрла её, не до блеска — этой квартире уже ничего не поможет, но так, чтобы смыть брезгливость. Набрала воду, и горячая струя взбила пышную пену — много пены.

«Хочешь со мной?» — мурлычет Лизи, когда возвращается в комнату, собирает волосы в хвост и стягивает с себя одежду. Джокер ей подмигивает и сгребает со стола сигареты и зажигалку.

Он не хотел мыться — с утра уже принял душ, поэтому сел напротив ванны у стены и закурил. Наблюдал, как Лизи погружалась в пахнущую мандарином воду: он так и не выбросил все эти приблуды Пенни, а Лизи, наверное, подумала, что это всё его. То есть Артура. Между ними стояла старая банка из-под кофе на полу, и они стряхивали в неё пепел. Лизи долго молчала, разглядывала Джокера. Нет. Она разглядывала Артура. Даже не знала, что Артур сегодня на вторых ролях. Да, мышонок? И всё-таки она чувствовала разницу, ловила каждое его движение, каждое слово. Взвешивала. Пыталась понять.

— Кажется, я знаю, почему ты сегодня такой, — она стряхнула пепел и подняла глаза на Джокера.

«На Артура», — поправил он сам себя.

— Почему? — он изображает удивление, тянет брови вверх.

Он не боялся.

— Либо у тебя произошло что-то очень хорошее, и ты летаешь на крыльях счастья, — в её голосе нотка сомнения. — Либо… нет никакой причины, ты — это ты, все мы меняемся. А может, я так на тебя подействовала. Что скажешь? Я так себе психиатр, да?

Она засмеялась и положила голову на край.

Джокер пожал плечами, выпустив струю горького дыма на свободу.

Лизи вдруг стала серьёзной, дотянулась до банки и потушила окурок. Стряхнула с пальцев невидимый пепел и внимательно посмотрела на Джокера.

— Артур…

— М?

— Ты не скажешь Джокеру?

— Что именно? — он снова изобразил удивление.

— Что мы переедем.

Она протянула к нему пальцы, и он дотронулся до них. Хмыкнул.

— Маленький глупый мышонок.

***

Ночью Лизи было лучше, она не вглядывалась в ночную темноту, словно незрячая и чужая в этом театре абсурда, не искала тени, не дрожала. Этой ночью она жила, а не умирала. Наверное,одиночество не любило уют, объятия, теплоту и стук сердец в унисон. И когда утром Джокер вылез из-под одеяла, оставляя спящую Лизи в квартире Артура, он поймал себя на мысли, что если бы она встретилась бедолаге Флеку раньше, намного раньше, — год, два, три назад, — всё могло бы сложиться иначе. Если бы нашёл Лизи не после душевного всепоглощающего взрыва, а до него, отважился бы заговорить с ней, пригласить в кафе, этого всего не случилось бы.

Готэм не породил бы Джокера.

Джокер не ворвался бы в жизнь Лизи.

Лизи и Артур спасли бы друг друга от одиночества.

А теперь поздно. Джокер восстал из пепла искалеченной, растоптанной души: да здравствует Джокер!

Артур никогда ему не мешал, вот и сейчас мирно дремал, ждал своего часа, когда придёт пора проснуться и затянуться очередным днём, наполненным ненавистью и карающим огнём. Город горел во всех смыслах. Даже Джокер удивлялся тому, как протестное движение, переросшее в ненависть, в хаос, в жажду крови, до сих пор не угасло. А недавние представления в ресторане и в аэропорту только добавили масла в огонь, и теперь самопровозглашённые клоуны громили богемные притоны, жгли резиденции трусливых политиков и камень на камне не оставили в аэропорту, хлынув туда лавиной ненависти после срочных вечерних новостей.

Полиция не справлялась. По правде сказать, копы уже ничего не могли сделать, им только и оставалось что отбиваться и выживать в кромешном хаосе. Они всё ещё пытались делать вид, что всё хорошо, и, надо признать, порой им это неплохо удавалось. Но если собрался жечь, то жги всех без исключения. Дай городу огня. Принеси жертву.

И мафия не дремала, поэтому теперь лишь стоял вопрос времени, кто приберёт власть к рукам. Джокер ухмыльнулся. Нужна ли она ему, эта власть? Хаос, огонь — вот в чём смысл. Артур хотел, чтобы люди ощутили себя в его шкуре, испытали безысходность, и Джокер дал ему это. Зацепило всех.

Артура.

Лизи.

Даже старину Мюррея.

И ничего уже не изменить, мышонок. Огонь не остановить. Выгляни в окно: город горит, и так будет всегда.

А ещё немногие знали, что добрый десяток квартир в этом старом доме снимали верные люди Джокера. Забавно. Они смотрели на него с обожанием, их глаза искрились жаждой крови, они готовы были идти за ним и жечь, жечь, жечь, а он был их порохом и не уставал от этого. Ему нравилось. И Артуру нравилось, он наслаждался хаосом, ведь в конечном итоге все получали то, что заслужили. Клоуны были везде: они заняли главный городской театр, штурмовали мэрию, и политики в срочном порядке сменили старое убежище на новое. И хотя Чарли любил свою семью, он всё равно искал пути, как побороть Джокера, как найти на него управу. Какая разница, чья рука занесёт над ним топор: Джокер или кто-то из своих, когда узнают, что он доносил на них.

Джокер не мешал народному восстанию, он наблюдал за ним. Артур радовался: наконец-то он главный зритель, всё происходящее — только для него. Один большой спектакль.

Наслаждайся, Артур. То ли ещё будет!

Джокер поднялся на десятый этаж, в гримёрку и помахал своему отражению в зеркале. Пенни, ты бы охренела, если бы была жива, старая ты сука.

Он нанёс грим, оделся — теперь всё на своих местах. Интересно было прожить день в роли Артура, но он, Джокер, не Артур. Он месть, он хаос, он анархия. Пламя.

Его клоуны поехали с ним. Они обожали Джокера, потому что он не мешал им наказывать город, брать его, как похотливую суку. Раньше город имел их, ставил на колени и заставлял отсасывать. Круглосуточно. Да посмачнее, уроды! Сосите так, будто вам нравится! А теперь они поставили город раком. «Смерть богачам: новый тренд?» Да, ребятки, веселитесь. Папочка разрешил.

Сегодня будет жарко.

Джокер смотрел из окна машины, разглядывал погром на улицах, разбитые витрины, сгоревшие тачки. Люди до сих пор бесновались.

Артур, старина! И ты отпустишь свою куколку работать хер знает куда? Через весь город? Вот через это? Джокер ухмыляется. Ему насрать на этих людей, пусть поубивают друг друга, они этого заслужили.

Он машет клоунам, выворачивая руль на соседнюю улицу, и бормочет сам себе:

— Артур, я бы не отпускал её никуда. Тем более сегодня город охренеет ещё больше.

_______________________________________________

*Бет и Лизи — производные от одного имени: Элизабет.

**Автор считалочки: Ида Бариева.

***Строчка из песни Bee Gees «I Started A Joke»

========== Перемены всегда к лучшему, не так ли? ==========

Комментарий к Перемены всегда к лучшему, не так ли?

Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам :)

Музыкальные темы главы:

Nick Cave “Fifteen feet of pure white snow” https://www.youtube.com/watch?v=4sfhvxTZ0wo

Tom Odell “Another Love” https://www.youtube.com/watch?v=MwpMEbgC7DA

Арты к главе:

1. Артур https://sun9-58.userapi.com/c854424/v854424767/19e177/IbYw4mF7mjQ.jpg

2. Джокер https://sun9-28.userapi.com/c854424/v854424767/19e17f/wdsS_KY4enA.jpg

3. Лизи https://n1s1.hsmedia.ru/c3/ba/18/c3ba18daf59632face0f9b1f8426b933/620x423_1_69673712c57b86191b08fcd253df3119@660x450_0x0a330ca2_19859891161547619773.jpeg

Если собрался жечь этот чёртов город, то жги, шути, блядь, от души, вот только не факт, что люди поймут всю иронию.

У здания полиции собралось немало народа, каждому было что сказать — масса недовольных, кипящих от ненависти и несправедливости, и это было прекрасно. Волны возмущения прокатывались по толпе, рвали порядок на клочки, воспевали безумие, и Джокер вдохнул запах ненависти поглубже. Великолепно! Ну что ж, пора бы уже шутить. Люди ждут.

Взгляд то и дело цеплялся за маски клоунов, скрывавших лица. До сих пор горожане шли за Джокером, обожали его, ловили каждое его бредовое слово и впитывали. А потом выходили на улицы и творили хаос во имя хаоса. Огонь ради огня. Смерть ради смерти.

Шеф полиции что-то скандировал с лестниц, то и дело поднимал ладонь, призывая гудящую толпу к порядку, а когда его взгляд остановился на красном пятне в первом ряду, коп замолчал, что-то мыча в мегафон и спешно соображая, что же делать. Полиция — то, что от неё осталось — ещё оказывала сопротивление, охотилась за Джокером неистово, изображая из себя инквизицию и свято веря в праведную миссию «крестового похода». Да только Джокер всегда на шаг впереди. И вот теперь, когда ему наскучило водить легавых за нос, он сам пришёл к ним, чтобы повеселиться и устроить праздник. Приглашены все, веселитесь и ни в чём себе не отказывайте!

— Эй! — пытаясь перекричать толпу, позвал копа Джокер и махнул ему зажатым в руке пистолетом.

Рядом с ним бесновался странный тип, топал ногами и брызгал слюной, воя и вопя во всё горло. Джокер взял его ладонь и вложил в неё оружие. Парень замер, немигающим взглядом уставившись на подарок: трудно удержаться, когда в руке появляется маленькая, но всё-таки власть. Глаза его наполнились блеском, смешивающимся с первозданной жаждой крови, желанием назвать всему миру свою цену. Джокер улыбнулся и что-то шепнул на самое ухо. Парень, как во сне, кивнул, поднял взгляд на легавого, растянул губы в придурковатой улыбке и выстрелил. Первая пуля попала в ступени, вторая ушла в воздух. Замешкавшийся шеф полиции вытащил пистолет и выстрелил в дебошира, и когда тот грузно упал, толпа взревела и ринулась вперёд. Джокер ловко лавируя между людьми и пританцовывая, выбрался из начавшегося хаоса и крикнул, взмахнув на прощание:

— Пока! Счастливо вам всем сдохнуть!

Полицейские попали в ловушку. Их резали, били, жгли. Других перестреляли как бешеных собак. Всех до единого коснулась карающая рука городского безумия. Повезло только тем, у кого в этот день был выходной. А тех, кто осмелился прийти на выручку, ждала прекрасная печальная участь: они тоже сдохли. Зато когда приехали работники местного телеканала, Джокер встретил их лучезарной улыбкой и дымом сигареты.

***

Переезд прошёл без проблем, без мук совести, какие бывают, когда оставляешь не просто квартиру, а часть себя. Теряешь что-то важное. Душа рвётся обратно, а сделать ничего уже нельзя. Ничего такого не было, когда Лизи последний раз закрывала дверь своей старой съёмной квартиры. Никаких тебе долгих сборов, выгребаний скелетов из шкафов, чтобы погрузить их в машину и перевезти в новое место, чтобы они продолжали пылиться уже там. Артур, например, ничего не взял с собой, но выбросил очень много барахла, которое растащили по винтикам в первый же час, так что старьё обрело новых хозяев, продолжив своё в каком-то смысле нетленное существование. Что-то осталось на прежних местах будущим хозяевам: Артур не стал оставлять жилище как запасной аэродром. Наверное, он смотрел в будущее или слишком оптимистично — что вряд ли, или чересчур пессимистично, что вероятнее всего. Однажды он обронил странную фразу: «Мёртвым достаточно законных два на два, так что мертвецам не нужны квартиры». Лизи тогда обомлела, но ничего не ответила.

Свою квартиру она оставила за собой, внесла плату за полгода вперёд, чтобы не ломать голову, как каждый месяц ездить сюда и не пропустить платёж. Когда Лизи рассказала об этом Артуру, в ответ он лишь бросил окурок под ноги и растоптал его. Ни слова не сказал.

Новая квартира… Нет, не квартира: маленький уютный дом, тихая гавань, о которой мечтает каждый, кому нужны покой и уют. Четыре комнаты: две на первом этаже, две на втором, ванная с душевой кабиной, просторная светлая кухня. А с первого на второй этаж протянулась деревянная лестница с перилами, искусно вырезанными в готическом стиле. Витражные окна, широкие подоконники, устланные подушками, встроенные книжные шкафчики.

Спальня по-королевски шикарная, и гвоздь программы — широкая кровать, громоздкая, кричащая о своём недвусмысленном предназначении, но в то же время подчёркнуто аккуратная.

— Я никогда не жила в подобных местах! — восхищалась Лизи и в то же время ощущала неподдельное волнение.

Это сказка, в которой рядовая оборванка вдруг стала принцессой. Позже Лизи поделилась новыми ощущениями, что она как будто попала в современный миниатюрный замок графа Дракулы, только непонятно, какую роль ей назначили: графиня или агнец на заклание. Артур чмокнул её в щёку и назвал выдумщицей.

Нижний город — один из лучших районов, Даймонд — большая маленькая мечта, слишком неправдоподобная, недоступная, желанная, о такой жизни и правда можно только мечтать. И Лизи решила почаще напоминать себе, чтобы совесть об этом не забывала, что это всё с подачи Джокера. За машиной, которая привезла Артура и Лизи сюда, тянулся невидимый кровавый след. Такова цена. Не последняя: может, однажды и Лизи придётся заплатить высокую цену за этот комфорт.

Первое время ей нравилось всё: дом, тихая, спокойная жизнь, вид на парк из окон южной части дома, непринуждённые походы по магазинам. Артур не скупился, при этом на себя он словно специально ничего не тратил, не желая расставаться со старенькой курткой горчичного цвета. Лизи потратила много сил и времени, чтобы уговорить его купить новые брюки и ботинки, сменить дешёвые выцветшие рубашки на новые, презентабельные. Она чувствовала, что ему это было чуждо, он согласился только потому, что хотел сделать Лизи приятно. Ей и самой было непривычно ходить по магазинам: не покидало ощущение неуверенности. За чей счёт банкет? Джокер лишь посредник между ограбленными банками и Артуром.

Оплачивая покупки кровавыми деньгами, вещи тоже становились таковыми.

Но постепенно сытая жизнь начала приедаться, и Лизи всё больше ощущала себя птицей, запертой в клетке. Артур давал много наставлений: куда можно ходить, а куда нет, с кем стоило говорить, а с кем нежелательно даже взглядами обмениваться. Предостережений море. Постепенно одиночество снова подкралось к Лизи, и телевизор скрашивал долгие вечерние часы в ожидании Артура. Она настолько редко смотрела бессмысленный ящик, называя его не иначе как убийцей времени, что удивилась огромному количеству каналов, одно шоу сменяло другое, а новости передавали чуть ли не каждые полчаса. На одном из протестных каналов в пятницу вечером показывали последнее шоу Мюррея Франклина. Так и так везде мозгосклеивающая жвачка, поэтому Лизи, насыпав в тарелку попкорн, села у телевизора.

Мюррея знали все, даже те, кто никогда не видел его шоу. Лизи была в их числе. Её мало интересовало, как он жил и ещё меньше — как он умер.

— …и терпеть всё это как послушные мальчишки! Что мы не озвереем и не восстанем! — глаза Джокера блестели от ярости. Весь наэлектризованный.

— Вы закончили? У вас столько жалости к себе… — Мюррей хмыкнул, — Джокер. Вы как будто оправдываете убийства этих людей…

Лизи отставила чашку с попкорном и неотрывно следила за происходящим на экране, боялась даже моргнуть лишний раз. Охренеть. Да, город тогда стоял на ушах, так писали газеты. Кажется, как раз в ту неделю Лизи провалялась с гриппом и пропустила всё веселье. Готэм горел, а она лежала в бреду и сражалась с болезнью. А ещё, насколько знала Лизи, здание, где снимали шоу Мюррея, взорвали в ночь его убийства. Ни улик, ни имён, ничего. Джокер встал во главе восстания.

Так вон оно — первое появление Джокера на публике, его дебют. Он сорвал нехилый такой куш.

Удивительное дело: город до сих пор полыхал и днём и ночью, и вот, казалось бы, самое время погрязнуть в первозданном хаосе, продать душу дьяволу и отдать совесть на откуп, но тотального анархизма в самом его худшем виде так и не произошло. Кафе не закрывались, даже несмотря на то, что периодически то в одном, то в другом районе забегаловки громили не хуже богемных притонов. Магазины всё ещё держались на плаву, хотя многие пострадали. Аптеки потихоньку возрождались из пепла. Казалось, что камня на камне скоро не останется, вот-вот всё канет в лету, но даже простая веломастерская выжила в этом безумии. Не просто выжила, а осталась нетронутой. Наверное, люди ещё понимали, какую грань можно спокойно перейти, а какую — нельзя. Велосипеды — это мир простых людей, тех, кому не по карману такси и тем более собственная машина.

К тому же велосипед можно занести в квартиру, зная, что отсюда-то его потащат в последнюю очередь. А машина? Они горели как души грешников: каждую ночь четырёхколёсные факелы нет-нет да освещали улицы, подсвечивая путь в ад.

И уже подходила к концу вторая неделя с момента избиения в подворотне. Со дня на день Лизи собиралась выходить на новую работу. Она мало тратила из того, что лежало на счету: в основном на еду, и то не так часто. И чем ближе был заветный день, тем задумчивее становился Артур, а ведь когда Лизи только рассказала ему о том, что её приняли, он разделил с ней радость, поздравил с этим немаленьким достижением, улыбался вместе с ней, но постепенно градус его восторга таял. Он слушал о новой работе без былого энтузиазма и не скрывал этого.

Воскресное утро порадовало солнцем, и ничто не предвещало беды. Лизи потянулась и посмотрела на Артура. Он уже не спал, листал какие-то бумаги.

— Хочу тебя кое о чём попросить, — вместо привычного «С добрым утром» прозвучали слова, которые Лизи не очень любила слышать, тем более тон ей не понравился сразу.

— О чём?

— Я не хочу, чтобы ты ходила на эту работу. По крайней мере не сейчас.

Лизи села, чувствуя большую нестерпимую обиду, окатившую пронизывающим холодом. Она подтянула одеяло и спросила:

— А на что я буду жить?

Артур посмотрел на неё и удивлённо ответил:

— У меня есть деньги. Разве ты в чём-то нуждаешься? Или я тебе отказываю?

Эти слова отозвались колючей яростью и нешуточной обидой в сердце Лизи, потому что она, казалось, только начала выбираться из ямы по имени Готэм, отвоевала себя у страха, покрытого сюрреализмом и беспросветностью, как вдруг Артур взял ножницы и захотел обрезать крылья. Какого хрена он молчал две недели? Почему в последний момент рубанул? Лизи долго подбирала слова, но так и не могла найти верные. Ей показалось, что она даже забыла, как дышать, а навернувшиеся слёзы душили.

— По… Почему ты так со мной поступаешь? — чтобы не разреветься, она подняла лицо к потолку и зажмурилась.

А когда посмотрела сквозь мутную пелену на Артура, увидела, что он сидел обескураженный. Удивлённый. Как будто правда не знал, что ответить.

— В городе небезопасно, — неуверенно протянул он. — Ты только не подумай, что я хочу тебе что-то запрещать. Это не так! Просто…

— Что просто? — закричала Лизи и тут же приподняла руки, давая понять, что она спокойна.

Она не любила сюрпризы, особенно такие хреновые. В первые секунды она пообещала держать свои эмоции в кулаке, но тут же всё покатилось в тартарары. Спокойствие лопнуло, как мыльный пузырь, и злость вперемешку с обидой захлестнули её.

— Но ведь ты говорил, что можешь встречать меня.

Артур вздохнул.

— Всё не так просто, я не могу рисковать тобой. Ты хочешь работать? Отлично. Давай посмотрим, что есть в этом районе.

Лизи мрачно посмотрела на Артура. Он это серьёзно? Да, Нижний город — район спокойный, в отдалении от основной части, окраина и тихая гавань, мечта, к тому же протестное движение долетало сюда пока только раскатистым эхом, лишь отзвуками городской войны. Если в самом Нижнем городе нет-нет да вспыхивали народные волнения, то до окраины пока что почти не добирались: таяли, выплеснув ярость на магазины и парочку-другую машин. Да, неровен час, всё вспыхнет и здесь, это лишь вопрос времени. Почему всё так сложно?

До Ист-Энда в условиях сложившейся ситуации — как до Луны через минный Млечный путь. Надо пересечь почти весь город. Да, Лизи это пугало, но она решила не нагнетать обстановку и не показывать страх Артуру. В конце концов, она ведь не пешком собралась ходить, а ездить на поезде, и не абы как, а первым классом. Самой собой, придётся залезть в грязные деньги, так и лежавшие мёртвым грузом на счету, но можно уговорить свою пока ещё дремавшую совесть не грызть в будущем так сильно. Придержать коней.

Лизи посмотрела на Артура. Какая работа найдётся в Даймонде, где основные направления — это прокуренные бары, шумные вечеринки и парочка-другая театров? Стоит ли говорить о том, что оставшиеся на плаву более или менее благополучные горожане не желали ездить на велосипедах, когда под рукой есть верный четырёхколёсный респектабельный друг. К тому же Лизи изучила вакансии вдоль и поперёк: официантки, горничные, менеджеры, продавцы. Одни и те же слова мелькали из объявления в объявление, из газеты в газету, и столбы пестрели теми же должностями — ничего хоть сколько-нибудь достойного и интересного. Какой тогда смысл в увольнении из банка, если надо было лезть в ту же петлю только с другим мылом?

— Мы что-нибудь обязательно придумаем, но обещай мне, что ты не пойдёшь на эту работу.

Лизи пожала плечами.

— Ладно.

В понедельник Артур ушёл рано — раньше обычного, у Лизи остался в распоряжении весь день. За эти две недели она исходила Даймонд вдоль и поперёк, чувствуя себя в безопасности, но в то же время в хитрой ловушке. Она могла позволить себе утренний кофе на террасе в местной пекарне: листать свежий номер газеты, хрустеть горячей булочкой и не думать ни о чём. Артур обещал ей беззаботную жизнь — и он её дал. Он не оставлял её ни на одну ночь, всегда возвращался, принимал душ и нырял под одеяло. Иногда просто прижимался, и они так и спали до утра, а порой будил, чтобы рассказать, как скучал весь день и думал только о ней.

Фактически он ничего и не запрещал, с удовольствием любовался новыми нарядами Лизи, но при этом её всё время грызла мысль, что это неправильно.

Но сегодня, вместо ритуального кофе и привычной утренней газеты, Лизи вскочила с постели, оделась и, на скорую руку приведя себя в порядок, ринулась на станцию, чтобы успеть на поезд. Она неслась через парк, будто сам дьявол наступал ей на пятки, обещая пережевать и не поперхнуться. Зачем-то вместо рюкзака она в спешке схватила сумочку, и теперь та постоянно сползала с плеча. Лизи перехватила её подмышку и неслась как угорелая.

Поезд уже стоял на станции, все пассажиры расселись по местам, а женский голос, больше похожий на голос робота в глубокой депрессии, объявил, что отправление уже вот-вот, прямо сейчас, ни секундой позже, и Лизи, едва не теряя сознание, из последних сил вскочила на ступеньку и ввалилась в вагон. Прислонившись к стене, она громко дышала, чувствуя, что или упадёт и умрёт прямо здесь и сейчас, или закричит от радости, что успела, дайте только воздуха побольше, минуту-другую подождите. Сердце рвалось из груди от радости и от невыносимой пробежки.

И уже потом, растрёпанная, переполненная счастьем и тревогой, Лизи нашла свободное место и плюхнулась. Сосед — пожилой, седой мужчина в дорогом классическом костюме — одарил её удивлённым взглядом и отвернулся. Впрочем, ни ненависти, ни брезгливости Лизи не увидела: это была обязанность любого сколько-нибудь воспитанного человека — просто не пялиться.

Хорошо. Она решилась, поплыла против течения, сделала всё с точностью до наоборот, это не так страшно. А вот что она скажет Артуру, как будет вести двойную игру, чтобы скрыть работу? Может, и не придётся его обманывать: Артур часто уходил рано утром, а возвращался уже ближе к полуночи. Разве у него было время замечать такие мелочи, как отсутствие Лизи? Даже Джокер с его странной, извращённой любовью уделял ей куда больше времени и внимания, хотя Лизи в первые дни переезда надеялась, что он не узнает её новый адрес. Но такова жизнь. Кажется, так любил говорить Артур. Вечера без него стали тоскливыми, полными одиночества. Один раз ей даже захотелось бросить всё, забыть про страх и уйти в ночь на поиски своего кошмара в красном костюме, когда и он по какой-то причине не приходил.

Но все страхи развеялись, как только Лизи добралась до новой работы и переступила порог ремонтной мастерской «Крути педали». Руки помнили всё, а взгляд светился от счастья только от одного вида велосипедов. Мастерская расположилась в здании бывшей обувной фабрики и занимала два небольших помещения на первом этаже. Остальные квадратные метры поделили между собой офисы, фирмочки и разномастные магазины. И это к удивлению привлекало людей: непроходимым и богом забытым местом бывшую фабрику язык не поворачивался назвать. А на обеде — боже, храни адекватное начальство! — Лизи выбралась в местный парк и любовалась урбанистическими видами района. Посмотрите только: всё дышало, жило, стремилось увидеть завтрашний день и будущее вообще, а многочисленные старенькие постройки, порой тесно жавшиеся друг к другу, не пустовали — везде кипела жизнь. На заброшенном упавшем когда-то давно кране устроили выставку в стиле «стрит стайл» из фотографий с видами на Готэм: разные ракурсы, дневные и ночные фото, работяги, простые прохожие, метро, закоулки и одинокие фонари. Чего только не было на фотографиях!

Вечером, после трудового дня, Лизи решила заглянуть на старую квартиру, но как только она вышла на станции, то вся храбрость тут же растаяла. Пшик, и как не бывало. В памяти всплыло всё: и избиение в подворотне, и долгое восстановление после, как в кошмарном сне. Лизи запаниковала, осознав, что она тут совершенно одна: ни Артура, ни Марты, ни Джокера. Сюда уж он точно не заглядывал, зная, что она не сбежала. Лизи мялась, стоя на станции, и большее, на что смогла решиться, это дойти до ближайшей кофейни и заказать невкусный остывший кофе для храбрости.

Добрый десяток четвертаков ушло на то, чтобы дозвониться до Артура. Телефон каждый раз неизменно отвечал бессердечно одинаковыми гудками, а при писке автоответчика Лизи клала трубку. Она торчала тут уже третий час: прямые рейсы от Ист-Энда до Даймонда ходили только днём, а последний автобус ушёл сорок минут назад, и перспектива остаться ночевать в этом районе пугала. Отчаявшись, Лизи всё-таки набрала номер ещё раз, послушно дождалась автоответчика и попросила Артура приехать за ней.

Чёрт возьми, вот уж вляпалась так вляпалась. И хотя всё внутри протестовало против угнетения в духе «сиди дома: да, я тебе указываю, что делать», всё-таки сквозь завесу гнева просачивались тонкие голоса совести и здравого смысла, что свою точку зрения не просто не получилось отстоять, а куда хуже: пришлось обмануть. К тому же опасность никто не отменял, особенно в самом сердце беспорядков. Лизи разменяла на кассе ещё один доллар и потратила на звонок монету: на этот раз она рассказала автоответчику, почему оказалась в этом районе.

Следующие полчаса Лизи напряжённо вглядывалась в пугающую черноту окна. Глупо получилось: она и до старой квартиры трусила дойти, преградой тому служили воспоминания об избиении, и обратно в Даймонд уже вернуться не могла. Такси — хороший вариант, самый безопасный, но загвоздка в том, что налички у Лизи с собой катастрофически мало, а карта дома. Полчаса ожидания закончились ещё одним звонком: «Артур, если ты дома, ответь мне. Я тут без денег, и мне страшно». Отчаяние заставило поймать официантку и спросить о ближайших дешёвых мотелях. Удивительно, столько лет тут прожила, а ни одного не знала: не было нужды.

— Ой, милочка, тут недалеко сдаются номера посуточно, можно на пару часов взять, но там в основном проститутки тусуются, так что такой красоточке, как ты, там делать нечего. Есть небольшой отельчик «У Лу», я тебе сейчас адрес напишу, а Кайл тебя может проводить за два доллара, — официантка кивнула на паренька, уткнувшегося в кружку пива. — Минут через двадцать я его отпущу. Будешь ждать?

А выбор был?

До полуночи сорок минут. Лизи уже устала ругать себя за трусость и за глупую идею приехать сюда. Как она вообще решилась? Зачем? Какая муха её укусила, чтобы пойти на безрассудство? Жесть. Но в последнее время хотелось протестовать: если бы Артур запретил прыгать с моста, Лизи, наверное, назло всему миру пошла бы и прыгнула. Это глупо и бессмысленно, но…

Колокольчик над дверью тихонько звякнул, впуская внутрь вечернюю прохладу и гул нетрезвых голосов. Глаза Кайла полезли на лоб, а официантка застыла у стойки с подносом в руках. Лизи обвела их взглядом и посмотрела на дверь. Это было занятно и неожиданно: Джокер, на ходу затушив сигарету о стол и бросив окурок на пол, смотрел на Лизи… сердито. Подбородок подрагивал, Джокер хмурил брови и буравил Лизи недобрым взглядом. Один из редких ночных посетителей привстал, отодвинув кофе, но Джокер холодно посмотрел на парня и достал пистолет. Весомый аргумент не глупить.

Лизи хотела было возмутиться, когда пальцы больно легли на локоть, но вместо этого растерянно обернулась. Джокер вытолкнул её из кафе. У входа стояла машина, за рулём незнакомый человек курил и барабанил по рулю, подпевая какой-то весёлой песне, подаренной ночному городу неспящим радио.

Лизи забралась на заднее сиденье, Джокер сел рядом с ней и похлопал водителя по плечу. Она открыла было рот, но Джокер поднял ладонь и закрыл глаза. Сжал кулак и медленно его опустил.

— Что. За. Нахрен, — в его голосе неподдельная угроза, и Лизи почувствовала себя в ловушке.

Наверное, он увидел, как она испугалась, потому что поправил ворот пиджака, глубоко вздохнул и заставил себя сбавить обороты.

— Я жду ответа.

— Как ты узнал, что я здесь? Как ты нашёл меня?

— Ты многого обо мне не знаешь, но на твоё счастье я прослушал сообщения на автоответчике. Посмотри в окно. Давай, радость, смелее. Что ты видишь? М?

Ист-Энд не любил удивлять и в лучшие свои времена, а сегодня он и подавно не торопился рассеивать дурную славу, посылая всех к чёрту. Что Лизи увидела? Что к грудам мусора примешались худшие человеческие черты: куда бы ни упал взгляд, везде царил беспорядок. Битые витрины магазинов, обгорелые железные скелеты, когда-то бывшие машинами. Толпы людей, горланящих неприличные песни. Редкие фонари могли похвастаться долгой жизнью, в основном улицы освещали костры, вокруг которых толпились те, кто творил хаос, кто поддерживал анархию Джокера. Им было можно всё.

— Ты слишком быстро забыла, как тебя отделали. Хочешь повторить?

Она покачала головой.

— Тогда какого ёбаного хрена?

Лизи посмотрела на водителя. Он не обращал внимания ни на неё, ни на Джокера, исполняя роль молчаливого свидетеля, которому по большому счёту на всё начхать. Может, оно и к лучшему.

Джокер подался вперёд, улыбающийся, так и сияющий жуткой радостью, но его выдавали глаза. В них ни намёка на веселье, они следили, холодные, серьёзные, полные жгучего негодования.

— Ты переживал? — спросила Лизи.

Он достал сигарету и глянул на неё.

— Такую куколку, как ты, любой бы жаждал отведать. Тебе надо быть поумнее и поискать другую работу.

Она выдохнула:

— Я не уйду.

— Господи! — он закатил глаза. — Да почему ты такая глупая?

Джокер похлопал водителя по плечу и велел остановиться — прямо сейчас. Машина как ехала по дороге, так и встала, и едущим сзади пришлось объезжать чёрное, как души заблудших людей, авто. Трезвон сигналов наполнил шумом и без того встревоженную улицу, десятки и сотни глаз устремились на вышедшего из машины Джокера. Он торопливо обошёл машину, открыл заднюю дверь и, ухватив Лизи за руку, вытащил её на улицу. Толкнул в спину и иронично предложил:

— Ну так иди и развлекайся, радость.

В дополнение к словам он стянул с неё куртку и рванул футболку за ворот. Ткань с треском разорвалась, оголив плечо. Лизи вскрикнула и обернулась, её одолевали попеременно то испуг, то бессильное возмущение. Толпы зевак не заставили себя ждать, с удовольствием наслаждаясь зрелищем, улюлюкая и подбадривая Джокера. Он же подхватил Лизи под локоть и повёл по проезжей части: водители одаривали ненормальную парочку отборной руганью, объезжали психов. Другие не жалели клаксонов, одобрительно выкрикивая грязные пошлости. Джокер махал зевакам и тащил Лизи дальше.

— Наслаждайся прогулкой, радость! А представь, что будет, если я тебя оставлю одну: для них это будет королевский подарок. Сколько членов за ночь в тебе побывает, как думаешь? А?

Они остановились, и Джокер, смеясь, обвёл толпу рукой, и люди приветствовали его, пускали в воздух сигнальные ракеты, жгли петарды, сотрясали воздух кулаками. Он толкнул её вперёд, а сам остался на месте, наблюдая за спектаклем.

— Ну же, смелее.

К ней потянулись руки, жаждущие потрогать девичье тело, растерзать его, взболтать страх и слёзы и выпить их до дна, не оставив ни капли. Лизи отпрянула от толпы, затравленно оглядываясь по сторонам. Джокер бросил на заднее сиденье подъехавшей машины куртку и велел Лизи забираться в тачку. Он весело подмигнул зевакам и нырнул следом, и уже внутри от былой весёлости не осталось и следа.

— Это не угроза, это жизнь. И ты либо подстраиваешься под неё, либо она имеет тебя во все дыры. Поправь меня, если я не прав, но, по-моему, Артур просил тебя не глупить.

Лизи, отвернувшись, поправляла разорванную футболку и утирала слёзы.

— Ой да брось!

Джокер подсел к Лизи и прижал её к себе, зажав сигарету в зубах.

***

Лизи зажмурилась и помотала головой, будто это могло помочь стряхнуть добрые, но грустные новости. Почему просто нельзя отмотать время назад? На ту самую точку, когда всё пошло кувырком — нажать клавишу «отмотать назад». Запретить пугающему будущему вихрем врываться то ли в сон, то ли в явь и портить всё.

— Эй, ты как там? Всё нормально? — настороженно позвала Марта.

Лизи поудобнее перехватила трубку и кивнула, будто Марта могла её увидеть. Маленькая надежда уезжала. Каким-то странным образом Готэм отпустил её, дал билет в один счастливый конец. Новый управляющий, пришедший на место убитого по приказу Джокера, — этого Марта, естественно, не знала, — оказался славным парнем, он тоже нечист на руку, но говнюком при этом не был и помог Робу найти работу в Калифорнии. Сказка со счастливым концом, идеальная история, достойная того, чтобы про неё написали книгу, а потом сняли по ней романтический фильм. Драма с хорошим концом. Все счастливы.

Да вот только Лизи ощутила себя ещё более одинокой, невообразимо жалкой. Она ведь когда-то тоже мечтала уехать подальше отсюда, хотела, чтобы судьба подмигнула ей, похлопала по плечу и ободряюще шепнула: «Вали-ка ты отсюда, этот мрак не для тебя». В жизни Лизи разворачивалась криминальная драма с любовным треугольником, в котором она меж двух пылающих огней: один обжигал и пугал размахом кровавых пожаров, а другой горел в них. И, кажется, ему это даже нравилось.

— Слушай, а поехали с нами! Роб купит ещё один билет, приедешь к нам быстро, оглянуться не успеешь. Мы и квартиру снимем побольше ради такого случая, всем места хватит. Как там твоего парня зовут? Эрик? И он пусть присоединяется.

— Артур, — Лизи вздохнула и повторила: — Его зовут Артур. Он не согласится переезжать, даже не знаю, как он на другой район решился, а тут — город.

— Ну тогда айда одна. У него не будет выбора: он приедет за тобой, увидит, какая ты счастливая и останется. А если не приедет, то и пошёл на хрен.

Лизи задумчиво ответила:

— Всё не так просто, — она долго молчала. — У меня задержка две недели, не знаю, что делать.

— Ходила к врачу? — упавшим голосом спросила Марта.

— Пока нет. Как я буду одна растить ребёнка, если окажется, что я… Кто меня возьмёт на работу, я и на новой-то боюсь рассказать правду, хотя ничего ещё не подтвердилось. А у вас и без меня финансовых проблем полно, я буду вам нужна как снег летом. Сечёшь?

Как сказать Марте, что она не знает, кто отец?

С другой стороны, в последнее время навалилось столько трудностей, что на весь Китай хватило бы с лихвой, ещё бы и осталось на добавку. Хотя это мог быть просто сбой, каждой женщине знакома гормональная встряска: перенервничала, и типа здравствуй, задержка, проходи, чувствуй себя как дома, можешь мне ещё нервы помотать.

— Может, тогда хотя бы проводишь нас? Мы уезжаем послезавтра, поезд в восемнадцать тридцать.

— Погоди, я найду ручку и бумагу.

Голос Марты безмятежный, далёкий, слишком родной. Лизи разглядывала эти странные слова и цифры: как же щемило сердце. Поезд унесёт Марту, её боевую подругу, и она никогда не вернётся. У Лизи останутся Артур и Джокер — только они на весь город, и больше никого. «Я приду», — пообещала она и повесила трубку.

Обещание звонить почаще растворится вместе с поездом, как только он скроется, и Марта с Робом бесследно растают, пропадут из истории Готэма.

Лизи не стала ничего говорить Артуру, ни к чему очередной разговор о том, куда ездить можно, а куда нельзя. Он лишь поинтересовался как прошёл день, всё ли хорошо, а потом они поужинали, шуршал проигрыватель, и Элвис пел им свои песни, растворяя дождливый вечер в музыке.

— Ты какая-то грустная сегодня, — заметил Артур.

Лизи отпила из кружки: кофе всегда был крепкий, чёрный, чтобы ни на миг не забывать, где живёшь. А на дне вязкий осадок.

Она пожала плечами и перевела разговор:

— Расскажи мне что-нибудь о себе. Я тебя знаю и не знаю.

— Что ты хочешь услышать?

— Ну… Что-нибудь. Расскажи о маме, о школе, чем ты жил до нашей встречи.

Он хмыкнул и иронично ответил:

— Нечего рассказывать. Моя жизнь — сплошная комедия.

— Занятно, — задумчиво протянула Лизи.

Артур достал сигарету и посмотрел на неё. «Что именно?»

— Джокер точно так же говорил на шоу Мюррея. «Моя жизнь — сплошная комедия».

— Ты же говорила, что не смотришь телик и то шоу не видела.

— Да, — не стала отрицать Лизи. — Но надо же как-то время убивать, вот сегодня посмотрела. Знаешь, мне кажется, ты из кожи вон лезешь, хочешь быть похожим на Джокера.

Он улыбнулся уголком губ:

— И как? У меня получается?

Она помотала головой:

— Нет. Не хочу больше о нём говорить, зря я эту тема завела. Лучше скажи, что ты послезавтра делаешь?

Как ни спрашивал Артур, она не поделилась с ним переживаниями. Ни к чему. Марта всё равно уедет, а Лизи не выбраться из этого бездонного болота. В какой район ни переберись, а всё одно, только толщина кошельков у горожан разная. Странно, что до здешних мест долетал в основном лишь рокот протестного движения, но люди всё равно остерегались выходить по вечерам, ведь не сегодня, так завтра всё могло круто измениться. Воздух наэлектризован. И, несмотря на напускную чванливость, город жил.

Лизи жила вместе с ним: их сердца бились в унисон. Можно ли убежать от себя, если ты и есть Готэм? Отныне и вовеки веков. Но она не сдавалась и решила, что если позволит Джокеру и дальше запугивать себя, то или окончательно сойдёт с ума и слетит с катушек, или сгниёт заживо. Покроется мхом, станет тенью из своих невыносимых кошмаров и будет всё время прозябать в тоскливом ожидании непонятно чего. Поэтому на следующий день Лизи собрала все свои грамоты, дипломы, благодарственные письма за все велозаслуги и привезла их на работу. Не чтобы похвастаться. Нет. Вся эта кипа легла на стол начальника, сдобренная охрененно бессовестной и наглой просьбой: «Разрешите мне уходить с работы в четыре».

Начальник, перебрав бумаги и офигев, разрешил.

Да, это ещё одна двойная жизнь. Просто надо перестать быть трусихой, не позволить запугивать себя и дальше.

На третий день Артур преподнёс прекрасную новость: он не придёт домой ночевать. Дела. Долго извинялся и сто раз кряду спрашивал, не обиделась ли она. Обида? Нет. Всё сложилось просто великолепно, после работы сразу провожать Марту, а потом поймать такси — и домой. Супер.

На работе день прошёл легко, весело, непринуждённо. Лизи оживала рядом с велосипедами, каждая запчасть была для неё как внутренний орган для талантливого хирурга: чудо из чудес. В четыре она поймала такси. Небо оплакивало моросью её дружбу с Мартой, но Лизи решила для себя, что отпустит свою тоску, не позволит ей ещё раз испортить и без того трудную и странную жизнь.

В сувенирной лавке очень кстати нашлось две статуэтки в виде велосипедов. На одном сидела смешливая девчушка в кепке, а на втором девчонка пыхтела и изо всех сил крутила педали. Лизи купила оба велика, сунула их в большой бумажный пакет и пошла в продуктовый магазин. Марта та ещё сластёна! Так что к великам прибавились пряники, печенье, конфеты. И вдруг на душе стало так легко и светло! И когда они встретились с Мартой на перроне, Лизи плакала не от истязающего уставшее сердце горя, а от счастья: она не хоронила их дружбу, она отпускала из сердца старую боль.

Поезд ушёл, и Лизи побрела на привокзальную площадь. Странно осознавать, что жизнь продолжалась.

Время близилось к семи, хотелось скорее попасть домой, принять душ и лечь. Забыться. А назавтра проснуться обновлённой, начать с нового листа, а сегодняшний день признать удачной репетицией новой жизни. И только Лизи порадовалась своим мыслям, как кто-то сзади обхватил её и закрыл рот ладонью. В ухо прорычали: «Не рыпайся!» Она рванулась, укусила негодяя, но ей на голову надели мешок и затолкали в машину. Но ведь только что всё было хорошо! Лизи, не унимаясь, предлагала деньги, просила её отпустить, обещала никому ничего не говорить. Липкий страх то и дело нашёптывал, что её убьют. Увезут за город, изнасилуют и бросят умирать, угостив ножом или пулей. Она не знала, сколько человек в машине, а когда попыталась снять мешок, на неё шикнули: «Тише ты!»

Потом, когда они остановились, её куда-то вели. Сначала как будто по коридору, затем по лестницам, а после был лифт. В конце пути с неё сняли мешок и грубо втолкнули в комнату.

Лизи обернулась к закрывшейся перед самым носом двери и забарабанила по ней. Закричала, требуя немедленно выпустить её. Она остервенело дёргала за ручку, но всё без толку.

— И что моя радость делала на вокзале?

Лизи вздрогнула и оглянулась.

— Представляешь, как я был удивлён, когда мне позвонили и сказали: слушай, Джокер, твоя пташка у поезда отирается. «Нихрена себе», — подумал я и велел тащить тебя ко мне. Ты думаешь, если уедешь из города, я тебя не найду? Ещё как найду. И накажу.

— Я не твоя вещь, — Лизи вложила в ответ всю свою храбрость. — И я не хотела сбегать.

— Правда? — голос наигранно наивен. — Тогда что ты там делала?

— Провожала Марту, она уехала.

— Как печально. Утешить тебя?

Джокер сидел в кресле у окна. Торшер освещал комнату тусклым желтоватым светом, игриво сплетаясь с сумерками, смешиваясь в один коктейль под названием «Лизи и Джокер». А ведь всё было так хорошо продумано, но его клоуны проникли везде. Наверное, кто-то из вчерашних людей запомнил её, а сегодня по роковой случайности оказался не в то время и не в том месте и, конечно, настучал на неё. Взгляд Лизи упал на журнальный столик, вставший преградой между ней и Джокером. На гладкой лакированной поверхности лежал пистолет.

Джокер проследил за взглядом Лизи и засмеялся. Приподнял брови и кивнул на оружие. Смелее.

Это игра? Шутка?

Будто прочитав её мысли, Джокер медленно усмехнулся. Лёгкая ухмылка не сходила с его лица.

Лизи не решалась. Это безумие. Что она будет делать: застрелит Джокера? Или сама застрелится? Мысли вихрями сменяли друг друга, а искушение не давало покоя: не так уж и сложно, первый шаг всегда самый трудный, а потом как по маслу.

Джокер медленно поднялсяиз кресла, поправил пуговицы на жёлтом жилете и сделал первый шаг.

Лизи не собиралась делать глупости, но тело само, без всякого разрешения толкнулось вперёд, и пальцы обхватили холодную рукоять. Тяжёлый. Она не умела обращаться с оружием, знала об этом только по фильмам, поэтому, когда она взвела курок, то даже не поняла, правильно всё сделала или нет.

— О! Какая опасная девчонка! Застрелишь меня? Да? Давай, радость, пусти мне пулю в лоб!

Он сделал ещё один шаг, и Лизи направила на него пистолет. Она чётко осознавала, что не хотела его убивать, но что-то двигало ей. Может быть, обида или страх.

Ещё один шаг. Палец нажимает на крючок.

Щёлк.

Ничего. Это обман.

Джокер подошёл к Лизи, забрал у неё пистолет и положил обратно на стол.

— Я соскучился.

Пальцы коснулись её куртки, потянули молнию вниз.

— Какая же ты всё-таки непослушная. Ты меня завела, радость. Давай-ка раздевайся, папочка трахнет тебя, а потом поговорим о твоём поведении.

Он поцеловал её, потом склонился к уху и прошептал:

— Ещё хоть раз направишь на меня пистолет… О, лучше тебе не знать, что тогда будет.

***

Кажется, пока всё шло по чертовски хорошему плану: Лизи уезжала на работу к девяти, а возвращалась в шестом часу, лишь изредка задерживаясь до семи. Вот и сегодня после окончания смены она пошла не прямиком на вокзал, а заскочила в кафе. Народу было не очень много, свободное местечко нашлось сразу. Из колонок, выставленных на улицу, разносилась между столиками тревожная песня: «Доктор, доктор, я схожу с ума, это худший день в моей жизни…»*

Сегодняшнее одиночество не тяготило, это больше походило на отдых уставшего человека, решившего скоротать минуту-другую в уютном местечке. Впрочем, долго это не продлилось. К столику подошёл невысокий мужчина, снял шляпу и, спросив разрешения сесть, опустился на стул рядом. Он заказал горячий чай с лимоном и, когда официантка отошла, сунул руку за пазуху и вытащил конверт.

— Я не просто так подсел к вам, мисс Новак. У меня к вам небольшой разговор. Нет, нет, не волнуйтесь, всё хорошо.

Лизи разглядывала его. Немолодой, седина уже посыпала пеплом его некогда чернильные волосы, ещё пробивающиеся сквозь бело-серое благородство возраста. Взгляд мягкий, никакой вычурности и вульгарной остроты — очень аккуратный. Внимательный.

— Кто вы?

— О, прошу прощения за мою бестактность! Меня зовут Джером Эрнест, я частный детектив. Нет смысла ходить вокруг да около, я не за пирожными сюда пришёл, вы и так это поняли. Мисс Новак, что вы знаете об Артуре Флеке?

__________________________________________________

Строчки из песни «Fifteen feet of pure white snow» Nick Cave

========== Грешник и грешница ==========

Комментарий к Грешник и грешница

Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам :)

Моя гамма посмотрела главу, и, судя по её реакции, пришла пора менять рейтинг на НЦ %))

С этой главы рейтинг повысился до нц-ы. Ни за чью нежную психику не отвечаю :) Название части говорит само за себя.

Арты:

1. https://sun9-24.userapi.com/c858024/v858024502/125957/k6FElOTmJyE.jpg

Нашла подходящие арты для Лизи, правда, без очков :)

1. https://sun9-61.userapi.com/c855736/v855736070/1a75ad/RzJKJpwl_nc.jpg

2. https://sun9-27.userapi.com/c543103/v543103070/87ee2/Dil8mpdDUEw.jpg

3. https://sun9-72.userapi.com/c543103/v543103070/87eea/2I8TsRuS6ZU.jpg

Музыка:

1. Lana Del Rey “Gods & Monsters” https://www.youtube.com/watch?v=VDY0V2zZpOk

2. Lana Del Rey “Dark Paradise” https://www.youtube.com/watch?v=vmWUUPl8DD4

А ещё в шапку добавила рисунки, спасибо за них IronAnn :))

Две недели, две прекрасных недели всё шло не просто идеально, а умопомрачительно прекрасно: работа приносила удовольствие, в жизни намечался долгожданный просвет, наконец-то что-то менялось в лучшую сторону. Жизнь более или менее походила на сказку, хоть и страшную, но со счастливым концом: чудовище оказалось не таким уж и чудовищем, хотя его натуру ничто не могло изменить, его нельзя было приручить и сделать хоть сколько-то домашним. Увы, без ложки дёгтя никуда. Лизи пока так и не определилась со своей ролью в этой карусели: красавица, принцесса, агнец на заклание? Или судьба спрятала ещё козыри в рукаве? И если Артура в самом начале отношений правда можно было по незнанию наречь принцем, то со временем стало понятно, что он человек из свиты чудовища. Только душа у него не чёрная, а другая. Добрая, хоть и запятнанная кровью.

Две безоблачных — только в собственной жизни, не на улицах: дождь и снег попеременно накрывали город без устали — недели пролетели прекрасно. На пятнадцатый день на поезд напали: всё то же народное движение, будь оно неладно. Пошумели и разошлись. Кажется, никто даже не пострадал, но репортёры по обыкновению раздули из мухи слона.

Лизи поспешила поймать такси, чтобы не опоздать на работу: одно дело попросить отпускать пораньше, и совсем другое — обнаглеть и самовольно выбрать начало рабочего дня.

Она успела вовремя.

— А мы думали, ты не приедешь! — встретили её встревоженные сотрудники.

Из соседнего отдела пришли Аманда и другие девочки, с которыми за это время познакомилась и сдружилась Лизи. Она недоумённо молчала, не сразу поняв, в чём дело, а потом кто-то вкратце ей пересказал, что местные каналы наперебой галдят о нападении на поезд.

«Там правда была паника?», «Как ты? Тебя по телику показали, выглядела ты так себе, жесть». А вот это уже плохо. Артур точно увидит её, он, в отличие от неё, зависел от ящика и не пропускал новости, поэтому надо придумать что-то в своё оправдание. Мартой она больше не могла прикрываться, а отговорка вроде поездки к родителям настолько неправдоподобна, что хуже любой самой поганой лжи. Поездка ради поездки? Типа на город посмотреть, всё такое, ощутить себя человеком — тоже так себе.

Лизи опустилась на стул и испуганно огляделась. Хоть бы провалились эти чёртовы придурки вместе с новостями!

До конца рабочего дня она места себе не находила, но каждый раз уговаривала себя, что всё не так плохо, как могло быть. Её не убили, не покалечили, она даже толком испугаться не успела. В конце концов, неужели ей вообще никуда нельзя выходить? Да, поехала на поезде, так ведь и четыре стены не обещали защиту, на маленький уютный дом тоже в любой момент могли напасть. Особенно если кто-то знал, на кого работал Артур. В таком случае Лизи тоже имела право его упрекать, и она решила непременно завести этот разговор, если ей ещё хоть раз кто-то что-либо скажет.

Что ж, по крайней мере, она поняла, что не ей одной расхлёбывать это всё. Но когда она вышла с работы в четыре часа и собралась как обычно зайти в кафе перед пятичасовым поездом, в одной из припаркованных рядом машин открылась дверь. Опустив ноги на землю, из машины высунулся Джокер и, отбросив сигарету, посмотрел на Лизи. Покачал головой. Усмехнулся. И поманил пальцем Лизи к себе.

—Наверное, в прошлый раз я недостаточно хорошо объяснил тебе. Это моя вина, радость. Что же нам придумать? Пожалуй, сегодня я исправлю это недоразумение и донесу в нужной форме всё, что хотел сказать.

Лизи опешила. Её переполняла адская смесь чувств: страх, злость, обида. Они перемешивались, крутились вихрем, готовые выплеснуться ураганом, и чтобы не сорваться, Лизи поудобнее перехватила рюкзак и шагнула к Джокеру. Сбежать? Ни одна из попыток ещё не увенчалась успехом, а улизнуть из-под самого носа — пожалуй, это тянуло на небывало дерзкую диверсию. Догонит ведь. Он смотрел на неё, пугающе спокойный, ни ухмылок, ни смешков.

— Расскажешь всё Артуру? — Лизи сложила руки на груди и в упор посмотрела на него.

— А ты думаешь, он уже не знает?

Она вздохнула.

— И что дальше?

— Он сам с тобой разберётся, а меня сейчас больше волнует, что я с тобой делать буду.

Внутри Лизи всё похолодело от этих слов. Несмотря на насилие в её жизни, которое принёс Джокер, он её никогда не бил.

— Садись в машину.

Всё такой же спокойный, словно его подменили. Не угрожал, не сыпал сарказм направо и налево, ни одного колкого слова не проронил. Наверное, если бы в его голосе сквозила привычная ирония, Лизи бы не так испугалась, а теперь она даже не знала, чего ожидать. Затишье перед бурей — точно не то, чему стоило бы радоваться в данный момент. Она села в машину и посмотрела на Джокера, собралась с духом и положила ладонь на его руку. Раз он играет с ней, может, и ей стоит подыграть, сбавить обороты и бороться за себя, а не спускать всё на самотёк. Забыть про страх и сыграть свою роль.

— Что ты задумал? — как можно спокойнее спросила она.

Он сжал её пальцы и погладил их.

— Немного проучить тебя. А пока наслаждайся видами города, скоро приедем на место.

Было ли ей страшно? Ещё как! Обычно Джокер врывался в её жизнь совсем не так: он приходил в квартиру, делал с Лизи всё, что хотел, а потом пропадал до следующего раза, но с переездом Джокера стало заметно больше. Он вышел за рамки четырёх стен и теперь приходил когда хотел и куда хотел.

Если бы не чёртов поезд, всё было бы хорошо, никто бы ничего не узнал.

— Ты меня убьёшь? — Лизи сама испугалась обронённого вопроса. А вопроса ли она испугалась? Может, недвусмысленного ответа?

— Нет, — спокойно ответил Джокер, будто нисколько не удивившись.

Вот так просто. Нет — и всё, никаких объяснений. Может, он решил отдать её своим людям, сам же говорил, что это будет королевский подарок для них. Но на что он надеялся потом? Что Лизи упадёт перед ним и признает своим господином, своим спасителем и своим наказанием в одном флаконе, что станет на него молиться? Если Джокер поступит так с ней, то выход и правда останется один, только не в его пользу: Лизи не станет жить с таким жутким унижением. У всего есть рамки, а свои она вроде как пока не перешла, только как это доказать Джокеру и Артуру?

«Приехали», — Джокер коснулся щеки Лизи. Она с замершим сердцем вышла из машины: заброшенный район, покинутый людьми и богом, оставленный коротать отведённые ему годы в полном забытье. Даже бездомные пока не облюбовали это место, наркоманы и преступники не разнесли тут всё на щепки.

Вокруг ни души: ни похотливых морд, ни грязных рук, протянутых к ней, чтобы облапать и порвать одежду. Лизи посмотрела на Джокера: что за спектакль одного актёра?

Он настойчиво взял её за локоть и повёл за собой по улице. Метр за метром, шаг за шагом сердце испуганно колотилось, Лизи пыталась несколько раз заговорить, но каждый раз её слова разбивались об угрюмое молчание. Может быть, ещё можно притвориться раскаявшейся и вымолить себе прощение? Главное играть убедительно, чтобы даже она сама себе поверила и растрогалась. Обман накладывался на обман, ложь неумолимо накапливалась нелёгким багажом.

Старый гостиничный номер встретил их неожиданной тишиной. На пять этажей вокруг никого не было, кроме них. Что это за фарс? Новый способ припугнуть, типа, ожидай от Джокера что угодно, что он исполнит угрозу и отдаст на съедение своим волкам, а на деле же просто продержит в липком ожидании не пойми чего. Если бы Джокер захотел ударить Лизи или избить, какой смысл тащить её почти через весь город в эти ебеня? Ему же нужны зрители, он обожает внимание, так что за цирк на одну персону? Так. Можно закричать, устроить сцену, перевернуть смысл вверх дном и пойти ва-банк. Если играть в игры Джокера, так по-крупному, попробовать его же идеи обернуть против него.

Иногда совесть и гордость должны уступить желанию жить и остаться как минимум целой.

Лизи подошла к Джокеру, прикоснулась к его пальцам, заглянула в его глаза. Он приподнял брови, ухмыльнулся. Лизи привстала на носочки и потянулась, дотронулась губами до его губ. Поцелуй мягкий, опьяняющий, призывающий хорошенько подумать: «Смотри, я послушная, верь мне».

— Опять какой-нибудь фокус выкинешь, радость?

— Нет, — ответила Лизи и снова поцеловала.

Она сняла с себя куртку, расстегнула блузку. Пальцы слушались, не дрожали, да и мысли не путались. Страха не было: в конце концов, не она первая и не она последняя, кто покупал за секс что-то большее, чем просто душевный покой. Сегодня это будет не потому, что так захотел он, сегодня это покаяние. Выкуп. Договор с дьяволом.

Лизи стояла перед Джокером обнажённая, смотрела в пол, набираясь смелости поднять глаза.

Он мягко взял её за подбородок и приподнял голову.

— Посмотри на меня. Всё ещё боишься меня?

Она покачала головой.

— Боишься.

Когда он дотронулся до груди, по коже побежали мурашки. Он жадно ущипнул за сосок, смял грудь, облизнулся.

— Так ты думала, что я тебя трахну и обо всём забуду? Да? Нет, радость моя, я тебя и трахну, и накажу.

Лизи отошла и села на кровать, соглашаясь принять любую участь. Наверное, бить или убивать Джокер и правда не собирался, а страх, который уже успел улечься послушным котёнком, чуть было не вспыхнул вновь, но Лизи не разрешила себе паниковать. Что бы ни случилось в этом номере, слабости сегодня здесь не место. Уже столько всего наворочено, столько обманов скопилось, что страх — это не то, что должно вспыхнуть в душе. Уж коль скоро Лизи связала одну сторону своей жизни с дьяволом, стало быть, и ей ничто дьявольское не чуждо, особенно если от него не сбежать.

Джокер навис над Лизи и нажал на плечи, заставляя лечь. Волнение робко проснулось, чуть шевельнулось, желая стряхнуть с себя дрёму и забить во все колокола, но нельзя. Спи, леденящий трепет, не открывай глаз до тех пор, пока всё не закончится. Что бы ни случилось: спи.

— Я всё думал, как же… как же… как же показать моей радости, что такое опасность. Протащить по городу раздетой? Позволить своим клоунам насладиться сладким телом? А потом понял, что это всё слишком пошло. Если бы ты не была моей, я бы так и сделал, сел бы и наблюдал, как тебя имеют во все дыры. Но… Ведь ты ещё моя радость?

Лизи смотрела в его безумные, жадные, широко распахнутые глаза. Он ухмылялся и ещё больше походил на демона.

— Отвечай мне, — в голосе сквозила угроза.

— Да, — Лизи разомкнула пересохшие губы.

— Что да? — он схватил её за горло и несильно сжал.

— Я твоя радость, — ответила она.

Наверное, он проверял, проснётся ли удушающий страх, первозданный ужас перед неминуемым, перед отцом хаоса и анархии, перед огнедержателем. Лизи отвернулась, но Джокер ухватил её за подбородок и грубо повернул лицо к себе.

— Смотри на меня.

Голос понизился до хриплого шёпота, и всё вокруг померкло. Его руки блуждали по её телу, аккуратно, настойчиво, изящно: не как извращённый любовник, опасный, искушённый, завлекающий в ловушку и обманывающий обещаниями, а словно музыкант. Лизи в его руках — скрипка, его мелодия в сумраке комнаты, и настойчивые пальцы рождали музыку, понятную только Джокеру. Чтобы услышать её, нужно нырнуть в его бездну. Он наклонился, убрал волосы с шеи Лизи, дотронулся губами до ушка. Заставил стон сорваться. Ещё один. Осыпал лицо поцелуями, заставлял дышать чаще и глубже.

Лизи запустила ладони под его пиджак и стянула с худых плеч. Впервые он не сопротивлялся, не сковывал её движения, не ронял обидные слова, и её пальцы стали смелее. Одну за другой расстегнули пуговицы на жилетке. Джокер снял её и отбросил. Зелёная рубашка — как преграда, таинство, перед которым замирало сердце, словно под ней не человек, а демон, прячущий красные крылья. Пальцы потянулись к вороту, и Джокер перехватил их. Они оба понимали, что была пугающая тайна, Лизи хотела разгадать её, а Джокер играл с ней и следил, чтобы грань не была перейдена.

Его ладони легли на её грудь и смяли, смакуя округлости, лаская. Почему он сегодня такой? Почему нежный? Слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Но чуткие пальцы заскользили по коже, трепетные, искусные, спускаясь ниже, торя невидимую дорожку.

Почему так только сейчас?

— Раздвинь ноги, — нетерпеливый и возбуждённый шёпот на ушко.

Лизи не смела ослушаться. Она обвила его шею руками, запустила пальцы в волосы, потянулась к его лицу. Поймала поцелуй. Нежный. Лизи пачкалась в краске, её губы требовали его губы, теперь она касалась их настойчиво и жадно, а его ладонь легла между ног, пальцы проникали глубоко, взвинчивали, будоражили воображение. Лизи постанывала в нетерпении, ей хотелось узнать, что такое нежная, непознанная близость с Джокером: сладкая безнравственность, жаркий, умопомрачительный грех, губительный и слишком сладкий, чтобы от него отвернуться. Преступно божественный.

Джокер заставлял её вскрикивать, и она хваталась за его плечи, впивалась в плечи, закрывала глаза, и её щёки полыхали, губы налились маковым цветом. Он наклонялся и ловил языком соски.

Лизи выгибалась, горела в адском пламени, источала желание. Стонала, и Джокер снова и снова накрывал её губы поцелуем, прижимал к себе. Она вся дрожала от возбуждения, льнула к нему.

— Тебе нравится? — промурлыкал он возбуждённо, глубоко и нарочито медленно проникая в неё пальцами, останавливаясь, наблюдая, как она теряла связь с миром.

— Да, — Лизи едва хватает дыхания ответить.

— Скажи: «Да, папочка», — его голос дрожит от желания.

— Да, папочка…

Он расстегнул ширинку и лёг на Лизи, неприлично широко раздвинув её ноги, взял руку и положил на сочащийся смазкой член. Лизи послушно обхватила его, и он толкнулся в её ладонь.

— Смотри на меня.

Он прикоснулся губами к её виску и простонал от ласки, сначала неуверенной, пугливой, а затем нарастающей, грубоватой. И вдруг он отстранил её руку от себя и достал пистолет, повертел им, наслаждаясь каждой деталью, каждым изгибом оружия, а потом перевёл взгляд на Лизи и чмокнул её.

— Хотел показать, на что способен мой верный Шутник, но приберёг для тебя старину Хенка.

Джокер дотянулся до прикроватной тумбочки и достал из ящика другой пистолет. Начищенный до блеска, сверкающий. Бежевая рукоять, чёрный верх. Вычурно аккуратный, кричаще помпезный, не внушающий трепетного ужаса, но трепет. Пистолет всегда оставался пистолетом, какую окраску ему ни придай.

Лизи отпрянула, не понимая, к чему такие перемены: от нежности и страсти к запугиванию. Всё-таки решил застрелить?

Словно читая её мысли, Джокер прислонил дуло к её животу.

— Сначала хотел проучить тебя так.

Щёлк. Лизи вздрогнула.

— А потом напомнил сам себе, — Джокер приложил палец к подбородку и изобразил задумчивость: — Ты же моя радость. Как я могу пустить в тебя пулю? Это толпе на улице на тебя наплевать, они и похуже что могут сотворить. Поэтому…

Он раздвинул ноги Лизи и сел между ними поудобнее, так, чтобы она не смогла свести колени вместе. Дуло уткнулось между ног, чуть толкнулось внутрь, и Лизи дёрнулась, испуганно схватилась за руку Джокера, прошептав умоляюще: «Не надо!»

— Ещё хоть раз рыпнешься, я нашпигую пулями старину Хенка, а уж за ним не заржавеет, — притворно ласково зашипел Джокер.

Он ввёл пистолет глубже, остановился, рассматривая Лизи. Наверное, на ней лица не было. Джокер схватил её за волосы и повернул голову в сторону: на стене от пола до потолка возвышалось зеркало. И правда, бледная кожа, огромные, полные страха и непонимания, глаза.

Она не ощущала, было ли ей больно или неприятно, холодно или жарко. У Джокера на всё найдётся своя извращённая философия, свой, понятный только ему, ответ. И сейчас он имел Лизи пистолетом. Скалился, растягивал губы в улыбке, постанывал, наблюдал за реакцией. Склонялся к ушку, шептал непристойности про пистолет и вводил его снова.

Что следовало испытывать в этот миг? Отвращение? Оно было. Удивление? И ему нашлось место. Неужели возбуждение? Да.

— Да-а, — промурлыкал Джокер.

Почему его искалеченная, вывернутая наизнанку любовь манила? Приручала, делала своей, заставляла хотеть его. Лизи зажмурилась и смяла простынь, впившись в неё пальцами. Она дышала чаще, ей нравилась эта извращённая игра, потому что у Джокера своё понятие о любви, о сексе, о наказании. У него всегда всё своё — ничего чужого, навязанного опостылевшим обществом.

Пистолет легко скользил внутри, и всё под Лизи было мокрым. Стыдно и жарко от этого грязного действа. Может, Джокер ждал заветных слов? Типа стоп-слово, чтобы прекратить одну пытку и начать другую. Возможно. В конце концов, Лизи давно не восемнадцать, ни к чему больше ломать комедию и притворяться правильной, она же такая же искалеченная, как его чувства к ней.

Её пальцы дотронулись до его руки, сжимающей пистолет. Лизи повернулась к зеркалу и увидела, что теперь на неё смотрела совсем другая девушка: губы налились маковым цветом, в глазах похотливый блеск, требующий дать ещё. Больше.

Грешница и грешник.

— Я хочу тебя, — как во сне пробормотала Лизи.

Джокер склонился и чмокнул её в щёку.

— Мы ещё не закончили.

Он вынул пистолет и отбросил в сторону, на край кровати. Потянулся к карману, сначала к одному, потому к другому, замешкался. Он был возбуждён, на грани, его подбородок подрагивал — нетерпение в каждом движении, в каждой детали, во всём. Джокер взвинчен, наэлектризован, а в глазах дикий огонь, два страшных, чудовищных пожара смотрели на Лизи. Наконец он достал складной нож и щёлкнул им.

Лизи встрепенулась, подалась было назад, но тонкие цепкие пальцы легли на ногу, мягко, но уверенно. Жест, кричащий о том, чтобы Лизи молчала и не смела спорить.

— Папочка ещё немножко поиграет, а ты будешь хорошей девочкой и не станешь мешать. Договорились?

Лизи опасливо смотрела на нож. Вроде бы ничего такого, недлинный, сантиметров пять всего и в ширину едва ли толще пальца, но это не отменяло главного факта: это, мать его, оружие. В руках Джокера — опасная игрушка, и Лизи даже думать не хотела, что он хотел сделать.

— Но сначала небольшая прелюдия.

Джокер наклонился и дотронулся губами до губ Лизи. Ей хотелось отвечать, и она позволяла себя целовать, жадно ловила каждый тихий, хрипловатый стон. И в одно мгновение вдруг стало не всё равно: а вдруг он дарит эту боль не ей одной? Вдруг у этого красного палача есть кто-то ещё? Ревность уколола сердце. Это её палач. Такая же простая искалеченная истина, как и та, что Артур принадлежал ей. Лизи отогнала мысли, снова и снова отдаваясь жадному поцелую. Два пальца снова вошли внутрь, и Лизи ахнула. Грешница отдавала себя на суд грешнику и тонула в бессовестно сладкой пытке.

Он касался её шеи, покусывал, жаркое дыхание обжигало ушко. Лизи запустила пальцы в его волосы — впервые она признала его своим дьявольским любовником.

— А теперь… Лежи смирно.

Джокер подтянул её к себе и раздвинул ноги ещё шире, усаживаясь поудобнее. Он плашмя приложил лезвие между ног, аккуратно раздвинул им нежные складки. Лизи замерла и повернула голову к зеркалу. Неужели она правда позволит сделать с собой всё что угодно? Даже это?

Кончик лезвия осторожно проник внутрь, и Лизи вздрогнула, мотнула головой, осознавая, что происходит.

Она не знала, что ответить. Наверное, что хотела верить, но могла ли?

— Всё будет хорошо, радость.

Лезвие аккуратно продвинулось вперёд, и она зажмурилась. Сердце колотилось. Происходящее было… странным. Она хотела свести ноги, оттолкнуться, но Джокер положил ладонь на её живот, чуть надавил и, скользнув ниже, стал ласкать. Лезвие проникало медленно, аккуратно, бережно, если о нежности в данном случае вообще уместно говорить.

— Тебя заводит опасность? Да?

Лизи боялась пошевелиться, прислушиваясь к своим ощущениям. Страх всё-таки проснулся, но не такой жгучий, не такой яростный, скорее это было волнение перед возможной болью, перед тем, что её могли серьёзно повредить. Она вздрагивала, когда лезвие, едва выйдя из неё, снова погружалось во влагу. В какой-то момент Лизи зашипела: когда Джокер вынимал нож, он всё-таки порезал её немного. Отложив оружие, он запустил пальцы внутрь, и Лизи облегчённо вздохнула, чувствуя привычное живое тепло.

Вопреки ожиданиям крови совсем мало. Он не искромсал её, лишь поранил вход. Волнительное желание в паху снова загорелось под натиском ласк. Джокер лёг сверху, удобнее разведя её бёдра и устраиваясь, и вошёл разом. Грубо. Глубоко. Резко.

Лизи выгнулась, обвила ногами его бёдра, подталкивая пятками и подсказывая ритм и глубину. Ей так не хватало его, так хотелось ощутить тяжесть, как он её заполнял, растягивал. Джокер часто и громко дышал, срываясь на протяжные стоны, а она крепко ухватилась за его плечи и выгибалась, привставая, насколько это возможно, на носочки. Каждый раз он сильнее нажимал на её бёдра и прижимал к кровати, входил грубо и сильно.

— Ты плохая. Ты ведь плохая? — он уткнулся в её ушко и сбивчиво зашептал.

Лизи вынырнула из жгучего и прекрасного забытья и простонала:

— Да…

Он резко схватил её за волосы, потянул голову назад и зашипел:

— Да, папочка!

Это вдруг взвинтило её, обожгло…

— Да, папочка, — послушно повторила она и заметалась под ним, хватая ртом воздух, задыхаясь от стонов. Её всю знобило, а Джокер всё так же грубо толкался в неё, не выпуская волосы.

Лизи кричала, впивалась в его руки, тёрлась в изнеможении об него ногами. И пытка, и безумное удовольствие. Джокер хаотично и быстро заскользил в ней, громко и сбивчиво застонал и, привстав на локте, второй рукой подхватил Лизи под бедро, потянул ногу вверх, чтобы войти ещё глубже, полностью. И вдруг замер, ссутулился, обжигая щёку Лизи своим дыханием. Дёрнувшись последний раз, он навалился на неё и засмеялся.

Потом они просто лежали рядом. Лизи, положив голову на его плечо, теребила пуговицу на рубашке и слушала, как стучало его сердце. Удивлялась, как дьявол мог быть человеком. Разве такое возможно?

Джокер курил, выпуская молочный дым в потолок.

Позже, одевшись, они прогулялись в лунном свете по вечернему району и вернулись обратно.

— Когда ты отвезёшь меня домой? — спросила Лизи, сев на край кровати рядом с Джокером.

— Чуть позже: я ещё не закончил с тобой. Ты доставляешь мне много проблем своим непослушанием, я трачу много времени и сил впустую.

Лизи нахмурилась, не понимая, куда в этот раз клонил Джокер.

— Я наказал тебя, а теперь хочу получить благодарность за всё, что я для тебя сделал.

Он мягко взял её за руку, потянул и усадил перед собой. Расстегнул ширинку и достал член.

— Благодари меня как следует, с удовольствием и с причмокиванием.

Лизи улыбнулась.

Грешница нашла грешника. Грешник нашёл грешницу.

***

Пожалуй, он немного переборщил. Порез был не такой сильный, но во время траха он разбередил его, и теперь кровь сочилась из ранки. Джокер докурил сигарету и вдавил окурок в спинку кровати. Пепел осыпался на подушку и лёг серым снегом на голубую наволочку. Кажется, теперь, когда Лизи утолила внезапно вспыхнувшую жгучую похоть, на трезвую голову пришло запоздалое осознание, что она была действительно плохой. Но ведь всё субъективно, радость. Что плохо для одного, то праздник для другого. Она вытерла рот, смазала сперму и выбросила салфетки на пол.

Что бы сделал Артур? Ха-ха, во-первых, старина Флек вряд ли бы первый пошёл на такой дерзкий контакт и уж тем более не попросил бы у него отсосать. А во-вторых… Даже если бы такое и произошло, пожалуй, он бы…

Джокер поставил стул напротив Лизи. Сел. Дотронулся до её щеки, но она отпрянула и отвернулась.

— А ну-ка прекрати маяться дурью, — рыкнул он и, взяв её за руку, потянул и усадил к себе на колено.

— Когда-нибудь Артур узнает про нас, — она обняла его, и он прижал её к себе.

— И что с того? — он закатил глаза.

— Тебя что, это совсем не волнует? Ни капли?

— Неа. Уж мы сможем договориться с Артуром, как будем делить одну женщину. Сейчас же делим, никто не жалуется.

— Ты чокнутый.

Он широко и задорно улыбнулся:

— Я знаю, радость.

Джокер перевёл взгляд на кровать: небольшое кровавое пятно кляксой расплылось на покрывале. Да, сладенькая, Артур знает, откуда этот порез, и он поверит любой ерунде, которую ты ему наплетёшь. Сделает вид, что поверил. Конечно, потом мысленно отчитает Джокера, не забудет вставить «ты мог её убить», хотя прекрасно знает, что по-настоящему Джокер её и пальцем не тронул бы. Так, как наказывал прочих людей. У Лизи слишком милое личико, чтобы портить его вот так просто от нечего делать: да, малышка заигралась в супервумен, забыла, что такое, когда грязные сифилитики зажимают в подворотне, задирают юбку, рвут трусы. А ведь однажды, если это повторится снова, кого она будет винить в случившемся? Джокера? Чёрта с два она его приплетёт к этому дерьму.

Если по-хорошему, то, конечно, надо было бы выбить из неё всю дурь, вмазать пару раз, но так, вскользь, по скуле. Для острастки. Раз уж она не боится этих говноедов, то пусть тогда боится его, Джокера. Видно будет: ослушается ещё раз, уж он церемонится не станет, одним трахом ей тогда точно не отделаться. Может, возьмёт пару самых верных клоунов, чтобы они зажали Лизи, помяли как следует, но только без всяких штучек. Только припугнуть. Потом они приведут её к нему, а уж он закончит начатое: двинет ей как следует, но не попортит личико, нет, а потом…

— Радость, ты вся мокрая.

Она ойкнула и запустила пальцы в трусики: ну да, конечно, кровь ещё сочилась. С другой стороны, жить будет.

Из ближайшей работающей кабинки Джокер позвонил Джимми и попросил его об услуге. Он, может, и смог бы помочь, ведь латал раны на ура, был мастером иглы и нитки, да вот незадача: старина Джимми — патологоанатом и в женских кисках смыслил не больше, чем рядовой любовник. А Лизи нужен был не любовник, а врач по кискам.

Пока они ехали в машине, Джокер зажимал Лизи на заднем сиденье, его руки блуждали по её телу так жадно, словно это не он только что трахнул её как следует. Зато от него не укрылось, что она ещё пугливо смотрела на него, но уже не было той оцепеневшей от ужаса девчонки, ожидающей чего-то ужасного. Он показал ей простую истину: Джокер приходит и берёт то, что хочет, и не обязательно при этом рыдать и проклинать его. Она хотела, чтобы он слушал? Так и быть. Вот только теперь, когда у неё есть мнимая свобода выбора, Лизи обманулась правом поступать так, как хотела. Она как ослепла, потеряла голову, хлебнув кислорода, хотя не осознавала, что это всего лишь пальцы Джокера легли на шею и не давили до поры до времени. Вот и вся твоя свобода, пташка.

Но так и быть, этот горько-сладкий обман будет и дальше наполнять твою жизнь обманчиво приторным смыслом. Главное не заиграйся. Потому что если Лизи вдруг решит, что она может встать на пути у Джокера или у его людей, «то у меня для тебя плохие новости, радость». Тогда пташка узнает, что его пальцы всегда лежали на её шее. И Артур не поможет ей.

И если пару-тройку недель назад Лизи забилась бы от него в угол и сидела бы там, взирая на Джокера испепеляюще-испуганным взглядом, то здесь и сейчас она всё ещё неуверенно, но уже без того пожирающего её страха отвечала на жадные поцелуи, позволяя языку врываться в её рот. Не вздрагивала, когда Джокер расстегнул куртку и запустил руки под кофту.

Лизи покосилась на водителя и прошептала:

—Так-то мы вроде как к врачу едем, потому что один наглый клоун-извращенец располосовал свою девушку.

— Так ты всё-таки девушка этого ненормального клоуна, да?

— Приехали, босс, — вклинился водитель, когда они были у больницы.

Джокер вздохнул, выпустил на волю смешок и выглянул: посланная Джимми сестричка, жующая жвачку и оглядывающаяся по сторонам, стояла на площадке для «скорой». Девчонка куталась в бежевую куртку и то и дело прятала нос в меховом капюшоне.

— Иди, — шепнул Джокер. — Только без глупостей. Эта малышка проводит тебя куда следует, а потом выведет сюда же. Никому ничего не надо объяснять, там умные ребята уже ждут тебя.

***

Лизи смотрела под ноги и сжимала в ладони пачку сигарет. Она ненавидела себя, Джокера, Артура, всех. Ненависть и боль жгли изнутри, переполняли, душили слезами, которых не было. Чёрт возьми, слёзы могли бы унять обиду, смыть сомнения, потому что это чёртова замена лекарствам единственное, что залечивало душу ненадолго. Даже этого бы хватило.

— Почему ты мне не сказала? — Джокер отбросил окурок и прислонился к стене.

— Я не была уверена, — тихо ответила Лизи.

Он на удивление спокоен. Внешне. Снаружи. Но глаза! Его глаза излучали какую-то адскую смесь гнева, безнадёжности и удивления. На мгновение Лизи и правда поверила, что перед ней человек, но когда слабость растаяла, сошла с Джокера, перед Лизи вновь стоял дьявол, посланный на землю, чтобы вести грешников за собой в ад.

— Ты позволила себе молчать, договорилась со своей совестью, когда я поимел тебя ножом?

Он говорил об этом так легко, так непозволительно развязно, будто речь шла не о каких-то изощрённых извращениях, которые, наверное, устроили и его, и в какой-то степени её тоже, а о будничных делах. Словно поиметь ножом — это всё равно что в магазин сходить, да? Зачем нужны утренние поцелуи, когда на кухне полный ящик наточенного удовольствия.

— У тебя щёки горят.

Лизи бросила на Джокера испепеляющий взгляд и отвернулась. Ей не нравилось, что он так легко об этом говорил, будто это нормально. Это нихрена не нормально! У Джокера серьёзные проблемы с моралью: у него её нет.

— И что думаешь делать? — спросил он.

— Не знаю. Может, ты мне подскажешь?

— Я не буду тебя обманывать: мне плевать на ребёнка. Ты же не думаешь, что я стану домашним папочкой, — он улыбнулся, оценив шутку с двойным дном. — Но совет у меня есть: ты скажешь Артуру, что это его ребёнок, уж кто-кто, а он будет охеренно рад.

— Я должна рассказать ему правду про нас, — упавшим голосом ответила Лизи.

Джокер пожал плечами и ухмыльнулся:

— Как хочешь.

========== Пешка и красный человек ==========

Комментарий к Пешка и красный человек

Всех с натупившим новым годом! Пусть в этом году у вас будет ещё больше Джокеров!

Музыкальная тема главы: Duran Duran “A View to a Kill” https://www.youtube.com/watch?v=hJzotJUlQws

Арты:

1. https://sun9-26.userapi.com/c855620/v855620898/1b23b4/wVgIaDn5jAo.jpg

2. https://sun9-61.userapi.com/c855736/v855736070/1a75ad/RzJKJpwl_nc.jpg

— Я правда благодарен вам за то, что вы согласились встретиться ещё раз, — Джером вытер руки белой салфеткой и отложил её в сторону. — Я ведь тоже живой человек и прекрасно понимаю, что встречи с детективом не так приятны, как хотелось бы. Или вовсе не хотелось бы, тут уж с какой стороны посмотреть. Позвольте утолить праздное любопытство: почему вы передумали?

Лизи огляделась. Может, особо не о чем пока беспокоиться, но всё же перестраховаться никогда не бывает лишним. Люди Джокера не дремали, об этом нельзя забывать. Поговорка «у стен есть уши» наверняка не раз спасала жизни людям, потому что важно просто о ней помнить.

Может быть, всему виной весна, незримо витающая в воздухе: холода ещё не отступили, а всё равно что-то в душе ёкало, намекая, что вот оно, вот — волшебство. Таинство. Так и притупляется осторожность.

Если начистоту, сперва Лизи испугалась, ведь не каждый день детектив подсаживается в кафе и сообщает безрадостно, что у него кое-что есть на человека, который уже перешагнул рубеж просто мужчины из соседней квартиры. Страх за Артура перекинулся и на неё саму, так переживания обрели плоть и кровь. Сначала проскользнула робкая мысль, что это шанс покончить с Джокером раз и навсегда, сдать его с потрохами, попросить политического убежища, или как это называется в полицейских кругах. Потом Лизи поймала себя на странной мысли, что вообще-то не хотела этого делать. А может, хотела, но не была до конца уверена. Ситуация, надо сказать, не из самых приятных и успела пощекотать нервы.

— Вы меня в чём-то подозреваете? — Лизи сделала акцент на слове «меня».

Официант принёс две кружки с дымящимся кофе и поставил их на стол: Лизи заказала со сливками, а детектив — чёрный без сахара.

— Нет, ни в коем случае. Я пришёл сюда к открытию и наблюдал за прохожими. Это маленькая слабость: как подглядывать по вечерам в чужие окна, только при свете дня и у всех на виду. Никто не без греха, согласны? — детектив выдержал короткую паузу, явно давая Лизи собраться с мыслями для дальнейшего разговора. — В прошлый раз вы говорили, что ездите на поезде, а сегодня вас привезла машина. Это что-то значит?

Может, детектив уже знал про Джокера и сейчас через неё и через Артура пытался подобраться к опасному человеку номер один в городе. Закроет всю троицу в Аркхеме, скажет, что все они одного поля ягоды, а после получит повышение. С другой стороны, мог бы арестовать Лизи и выставить свои условия без права выбора меньшего зла: или сотрудничай, или мы тебя закроем.

— У меня довольно сложные отношения с моим мужчиной…

— С Артуром? — уточнил детектив.

— С Артуром. Мы долгое время не могли найти компромисс касательно моей работы. Это очень долгая и неинтересная история, которая заканчивается моей маленькой победой: меня возит на работу и встречает с неё личный водитель.

— Как его зовут?

— Итан. А что? Это важно?

— В моей профессии любая мелочь может сыграть роковую роль, даже самая незначительная. Что за компромисс? Можно узнать? Это уже из праздного любопытства: жена не отпускает меня по пятницам в бильярд с друзьями, вдруг ваша история поможет и мне, — его низкий, приятный голос звучал твёрдо. Немудрено, что именно этого человека подослали, ведь старое-доброе правило «женщины любят ушами» редко когда давало сбой. Наверное, если бы он говорил любую ерунду, даже тогда ему внимали с открытыми ртами, вслушиваясь в голос, звучащий как камни, омываемые тёплыми волнами.

— Боюсь, детектив, вам для этого придётся стать женщиной, — Лизи допила кофе и отставила чашку в сторону.

— О, нет, в такие интимные подробности я обычно не лезу, так что, пожалуй, продолжу и дальше искать новые способы уговорить жену. Ладно, давайте вернёмся к Артуру: я нашёл немного информации про него, — Джером сцепил руки в замок и положил их перед собой. — Никогда не был женат, всю жизнь прожил с мамой, неудачная карьера комика, к тому же на прошлой работе о нём по-разному отзываются. В основном в отрицательном ключе. Хойт, бывший начальник, говорит о нём как о фрике и простачке. Один из коллег Артура был убит при странных обстоятельствах: тело нашли в мусорном баке, а по результатам вскрытия смерть наступила в другом месте. Ни отпечатков, ничего, — детектив заглянул в блокнот и продолжил: — Гэри я так и не смог найти. Говорят, он уехал из города и замёл за собой все следы. Потом я вышел на вас.

— Зачем вы мне это всё рассказываете? Что я, по-вашему, должна теперь делать с этой информацией?

— Может быть, со временем и я чем-то смогу быть вам полезен. Расскажите что-нибудь об Артуре. Как вы познакомились? Как стали жить вместе? Может, у него есть какие-то привычки особенные? Будьте уверены, ничего из сказанного вами не попадёт не в те уши, ни вам, ни Артуру ничего не грозит.

И всё-таки детектив копал на Артура компромат. Но разве это умно: искать зацепки у Лизи? Она что, должна всё вот так просто взять и выложить? Если полиция знала о том, что Артур работал на Джокера, к чему сейчас дешёвое представление? Все эти встречи, долгие утомительные разговоры. Скажите прямо: нам нужен Джокер, мы его хотим взять, а вы, возможно, те самые ниточки, за которые нужно подёргать.

В этот утренний час в кафе было людно. Посетители пили кофе, завтракали, общались с коллегами, чтобы потом вместе отправиться на работу. Милые ритуалы, скрашивающие жизнь и помогающие забыть о том, что творилось в городе. Лизи тоже сбегала от ужасов всё ещё пылающего Готэма. А ведь это именно она предложила Джокеру дать ей машину и водителя. Дерзко? Без сомнений. Надо было видеть его, хохотал как ненормальный, затягивался, запрокидывал голову, и вместе со смехом выпускал горький дым. Потом вдруг остановился, улыбка растаяла, как будто её и не было, а в глазах так и читалось: «А не охренела ли ты?»

Наверное, любой другой человек схлопотал бы хорошую взбучку. К тому же иногда Джокер рассказывал, как его клоуны избивали людей, как он сам любил приложить какого-нибудь обоссавшегося от страха урода, умоляющего пощадить и обещающего всё, чего бы клоун ни пожелал. Лизи не любила грязные кровавые истории, но её завораживали глаза Джокера, когда он рассказывал о них. Менялся на глазах, ещё безумнее, ещё страшнее, и становилось понятно, почему город дрожал и трепетал до сих пор. Этими глазами невозможно налюбоваться, они, чёрт возьми, охрененно пугали. Взгляд, помноженный на кровавую улыбку, не сулящую ничего, кроме пули промеж глаз.

Лизи не любила Джокера, но по каким-то странным обстоятельствам ждала их безумных встреч, хотела услышать очередной ужасный рассказ о том, кого и как наказали, чтобы в какой-то момент сказать «хватит» иперевести дыхание. Хотела его пальцы в своих пальцах, его губы на своих губах, его смертельное дыхание. Артур слушал её в постели, как мелодию, словно Лизи звучала, а Джокер играл на ней, она была его инструментом. И вот сегодня утром, пока машина везла их из заброшенного квартала, Джокер согласился, сказал, что так, мол, и так, ходи на свою грёбаную работу, согласился дать водителя. Не за её красивые глаза, конечно. И за чашкой кофе, когда она пришла в кафе, она вытирала губы салфеткой вовсе не от горькой кофейной пены и не от крошек хрустящей булочки. Всего лишь сделка с дьяволом, не более.

Лизи долго молчала, рассматривая кофейную гущу на дне чашки.

— Я что-то не так сказал?

Она удивлённо посмотрела на детектива: вот ведь, забылась, уйдя с головой в воспоминания.

— Простите, я…

Она махнула официанту, и когда тот подошёл, заказала ещё кофе. Детектив тоже попросил повторить его заказ.

— Зачем вам это? Почему именно я должна что-то вам рассказывать? Кто вас нанял? Я действительно ничего не понимаю. Не знаю, зачем согласилась на встречу с вами, к тому же в людном месте. Вы понимаете, что ставите меня под удар?

— Понимаю, но, к сожалению, пока ничего не могу рассказать. Тот, кто меня нанял, не преследует дурных целей, об этом можете не волноваться. Вы в безопасности. И я, конечно же, пойму и не буду настаивать, если вы не захотите ничего рассказывать. Это ваше абсолютное право.

— Нет никакой безопасности, если вы правда в это верите, то вы не самый умный человек, которого я встречала. И… Артур хороший человек. Если бы не он, может, меня бы уже и в живых не было. Он дал мне шанс на новую жизнь.

Детектив кашлянул и постучал пальцами по столу.

— Моя профессия обязывает меня находиться в постоянной опасности. Если позволите, вернёмся к разговору. Заранее простите, но я и на вас навёл кое-какие справки. Например, что вы состоите на учёте у психиатра, работали в банке, а ещё ничто не указывало на то, что вы смогли бы когда-то выбраться в хороший район. Без обид.

Лизи улыбнулась. Он не называл вещи своими именами, избегая таких понятий, как бедность, нищета, трущобы, но за его красивыми словами скрывалась не самая красивая правда: девушка, бедная, как церковная мышь, вдруг сошла с корабля на бал. Вряд ли из нищеты вот так запросто выбирались в люди те или иные элементы общества, которые помимо всего прочего обретали ещё и голос в новой среде.

Лизи провела пальцем по краю чашки и внимательно посмотрела на детектива.

— Вы умеете играть в шахматы? — спросила она.

Джером потёр подбородок, явно не понимая, куда свернул разговор, но всё же ответил, и голос его был полон неприкрытого удивления:

— Не так хорошо, как хотелось бы, но кое-что, наверное, умею.

— Тут недалеко есть шахматный клуб. Если я вам могу доверять, завтра в полдевятого приходите туда.

Лизи поднялась из-за стола, поправила платье и сняла с вешалки пальто. Не глядя на детектива, вышла из кафе.

Он пришёл вовремя, хотя вчера не согласился, но и не отказался. Да и понятно, что работа обязывала пускаться в любые авантюры, даже самые мутные, ему ведь платили не за то, чтобы он удивлялся. Каждый по-своему добывал средства на хлеб насущный, кто-то шагал по кровавым следам, чтобы поймать преступника и упрятать его за решётку, а кто-то эти самые следы оставлял.

Лизи сидела за небольшим столиком, а перед ней стояла пустая игровая доска. Джером накинул куртку на спинку стула и сел напротив Лизи.

— Я очень рискую, встречаясь с вами, вы должны это понимать. Вы тоже рискуете, но на кону прежде всего моя жизнь, вашего на данный момент единственного разговорчивого свидетеля. Каждый день для меня может оказаться последним, предупреждаю: вы не должны меня спрашивать об этом. Вообще. Никогда. Никому не рассказывайте про нас, даже своим коллегам. Я хочу предложить вам сделку, но сначала расскажите мне, — Лизи взяла со стола пешку, — как называется пешка, которая смогла зайти на вражеское поле и встать на последнюю линию? Вот сюда.

Джером задумчиво ответил:

— Возможно, она станет дамкой, хотя такого названия официально нет, насколько я знаю. Но новая фигура сильна, смертельно опасна, у неё все козыри.

Лизи кивнула.

— У меня есть шанс дойти до конца вражеского поля. Это и правда будет очень опасная игра, моя фигура может погибнуть в любой момент. Понимаете?

— Мисс Новак, куда вы клоните? Что за сделка?

Лизи достала из рюкзака красный маркер, взяла белого ферзя и раскрасила его в красный. Поставила недалеко от пешки.

— Артур Флек — не тот человек, который вам нужен. С полной уверенностью говорю. Если вы прекратите его преследовать, закроете все дела, я помогу поймать того, кто действительно вам нужен. Я приведу вас к красному человеку, а вы навсегда забудете про меня и про Артура.

Она взяла ещё одну пешку и поставила на середину доски.

Детектив долго рассматривал три фигуры на поле и затем перевёл взгляд на Лизи.

— Джо…

— Никаких имён, никогда не забывайте об опасности. Всё гораздо опаснее, чем вы думаете. Может быть, мне перережут горло, когда я отсюда выйду. Только одно правило действует: никому нельзя верить.

Она накрыла ладони детектива своими ладонями, подалась вперёд и заглянула в его недоумённые глаза.

— Но если вы обманете меня, мистер Эрнест, я оберну ваш потенциальный козырь против вас же, и тогда красный человек придёт не за моей жизнью, а за вашей.

— Со мной вы в безопасности… — начал было детектив.

Лизи перебила его:

— Никто из нас не в безопасности, нихрена подобного. Возможно, прямо сейчас в нас целятся и через секунду-другую убьют. Может быть, вам даже подарят быструю смерть, а меня такой привилегии лишат.

Джером расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и мотнул головой, стряхивая морок.

— У меня есть время подумать? — спросил он.

— Нет. Ни у кого из нас нет времени. Когда вы вышли на меня, то автоматически подписали мне и себе смертный приговор.

***

Душа ни на секунду не прекращала выворачиваться, внутренний голос подливал масла в огонь, обвиняя в неразумности. Если по-хорошему, то надо было послать этого въедливого детектива куда поглубже, пусть бы катился дальше искать, у кого что можно выведать, но ведь именно такого поворота Лизи и испугалась. А что если нашёл бы? Ладно, это не то, о чём стоило на самом деле волноваться, а вот главное как раз в том и заключалось, что теперь Лизи знала все нынешние и будущие ходы детектива. И теперь, если он сглупит, то не ей одной привяжут камень к шее и отправят в вечное плавание кормить рыб. В случае чего чёртов коп будет подыхать рядом, не отвертится, что б его.

Игра шла на два фронта: кто первый успеет, тот жив и счастлив. Если всё выйдет именно так, как придумала Лизи, то детективу достанутся слава и повышение, а дело Артура закроют, забыв про его имя навсегда. Не просто закроют: Лизи потребует, чтобы уничтожили все бумаги, каждую улику, чтобы даже пепел пустили по ветру, не оставив ни единой зацепки на имя Флека. Это именно тот исход, на который она надеялась. А если ничего не выйдет и Джокер обо всём узнает, надавит на Лизи, она сыграет в жертву. Так, мол, и так, детектив угрожал ей, она не при чём, бедная глупая девочка всего лишь испугалась. И тогда будь что будет. Копу-то в любом случае хана, да и насрать на него, а вот она ещё поборется за место под солнцем, и к чёрту совесть.

После встречи Лизи ждала окончания рабочего дня с волнением. И чем ближе была маленькая стрелка часов к четырём, тем неспокойнее становилось на душе. Джокер не юлил и не ходил вокруг да около, если ему что-то не нравилось, он не ставил вопрос ребром, а рубил с плеча.

У всего есть предел, даже у странной жестокой любви Джокера к Лизи. Может, как раз сегодня она перешла рубеж дозволенного, и пришла та самая пора сыграть в ящик. Кто знает, заденет ли это Артура, ведь на него тоже могло пасть подозрение, дескать, готовили переворот вместе: один хотел занять жирное место главаря, а зарвавшаяся девчонка просто страх потеряла. Лучше убрать обоих, потому ещё неизвестно, простит ли Артур Джокеру смерть Лизи.

Чёрт. О чём она вообще? Ещё ничего не произошло, а она уже чуть ли не место на кладбище себе выбирала, с удобствами и с красивым видом на какую-нибудь рощицу посреди кладбища.

Когда маленькая стрелка часов без жалости и угрызения совести указала на четвёрку, Лизи взяла со стула рюкзак и мысленно попрощалась со всеми. Машина ждала её напротив выхода, Лизи открыла дверцу и, на секунду-другую замешкавшись, села на заднее сиденье. Сегодня ей не пришлось ехать в одиночку: Джокер сидел по ту сторону сиденья, смотрел на Лизи и курил.

— Как прошёл день?

Голос не дрожал, не переливался злобой или ненавистью, взгляд не сверлил. Джокер хороший актёр, лучший из тех, кого когда-либо знала Лизи. Одному только чёрту известно, как ей всё-таки удалось уговорить его отпускать её на работу. Нелепица какая-то. Словно она маленькая девочка, которой на всё надо спрашивать разрешения.

— Хорошо, — как можно спокойнее ответила она.

Он затянулся.

— Ну и славно. Поехали, Итан, отвезём девочку домой. А пока расскажи мне, радость, сколько тебе ещё времени нужно, чтобы наиграться в мисс самостоятельность? Двух недель хватит?

Ну да, конечно, разве может быть что-то просто так?

— А что я потом буду делать? Гнить в четырёх стенах? Или пойду работать продавцом в соседнем доме? Это же мечта всей моей жизни: встать за прилавок и торговать всяким барахлом. Не хочешь присоединиться и стать моим помощником?

Джокер хохотнул и пожал плечами.

— А что, Артур не подкинул никакой годной идеи на этот счёт?

— Как видишь — не подкинул.

Наверное, у него и правда было не так много времени, потому что когда Джокер довёз её до дома, то высадил и сразу уехал. Лизи испытала незамедлительное облегчение, приятное волнение прокатилось по мыслям, словно тонна проблем упала с её плеч — но только сегодня, только сейчас. Джокер ни о чём не спрашивал, ни на что не намекал, но выигранная партия — даже не бой. Не проба будущего сражения. Это ничто. И всё-таки Лизи было легко, она открыла дверь, вошла в дом и до вечера ждала Артура. Интересно, почему Джокер никогда не подсылал его к ней? Всегда перекладывал дела, касающиеся Лизи, на кого угодно, кроме Артура. Ревновал? Вряд ли. Скорее всего, таким образом пытался показать, сколько в его руках власти, что он способен управлять и этим тихим человеком в том числе. Отодвигал Артура грубоватым властным жестом, а потом неизменно возвращал Лизи обратно в гнёздышко.

— Лизи, я дома! — крикнул Артур, когда вернулся домой поздно вечером.

Она ещё не спала и встретила его тёплым объятием и нежным поцелуем.

— Чем занималась? — спросил он и повесил куртку на вешалку.

Приобнял её за плечо, и они вместе ушли на кухню. Чайник только-только закипел, горячие овощи с мясом уютно дымились в тарелке, приятно напоминая о том, что Артура ждали, к тому же сегодня пятница и завтра никуда не надо торопиться. Лизи любила выходные, потому что сумела уговорить Артура проводить субботу и воскресенье вместе: никаких дел, никакого Джокера, эти дни только для них двоих, никому нельзя врываться в их уютные часы.

— Да так, ничего такого. День как день, — Лизи налила в глубокие голубые кружки лимонный чай и поставила на стол.

Артур дотянулся до стопки бумаг, прихватил пачку сигарет и зажигалку. Лизи поставила перед ним пепельницу, отказавшись от протянутой сигареты. Он затянулся, внимательно вглядываясь в один из листков, пробежался глазами по строчкам. Стряхнул пепел. Лизи подсела к нему и обняла, дотронулась губами до его гладко выбритой щеки. Вдохнула запах его тела: от Артура пахло городом и снегом, вечерним уютом. Именно так и должно пахнуть от любимого мужчины: надёжностью.

— А кто тебя красит? — спросила она и вплела пальцы в его волосы.

— Никто, я сам это делаю, — ответил он, не отрываясь от чтения.

— Хочешь, я тебя сегодня покрашу? А то корни начали отрастать.

Он зачесал волосы назад и посмотрел на Лизи. Кивнул.

— Да, давай.

Он положил перед ней бумагу, ткнул пальцем в одну из строчек и спросил:

— Так почему в жизни ты Лизи, а по документам Бет? Может, наконец, раскроешь тайну? Сколько можно ждать подходящего времени для отличной истории? Вдруг у тебя раздвоение личности, а я об этом не знаю?

Он улыбнулся и вздёрнул брови. Артур умел переводить непростые темы для разговора в странную шутку, хотя смеяться совсем не хотелось. Лизи и правда уже не знала, одна она в своём теле или нет, может, кто-то делил всю её жизнь надвое: днём она девушка Артура Флека, человека, которого любила, с которым хотела засыпать и просыпаться, целовать его. Ей нравилось, как он на неё смотрел. Нежно, с любовью. А вечера делила с Джокером, принадлежала ему, была его женщиной. Он стал её вредной привычкой, как раковая опухоль: живёшь с ней, никуда не деться, не спрятаться, она всегда с тобой. Даже смерть не повод для разлуки.

— Тебе правда интересно узнать?

Он кивнул и потянулся за очередной сигаретой.

Лизи не хотела, чтобы её жалели. С того самого момента, как в её жизнь ворвался Джокер, она очерствела, спряталась от недружелюбного мира в невидимую раковину и никому не позволяла заглянуть в свою душу. И меньше всего она хотела жалости от Артура, только не от него. Любовь. Ей нужна его любовь, очищающая, прощающая грехи, чуткая, странная и порой невыносимая — совесть не позволяла наслаждаться ею сполна.

— Я была ребёнком, которого не ждали. По залёту, — Лизи взяла со стола кружку, но так и не отпила, остановив взгляд на плавающей дольке лимона. — Я не нужна была родителям ни до своего рождения, ни после. А забавнее всего то, что я из благополучной семьи: хороший район, достойное общество, великолепное будущее, жизнь за пределами Готэма. Счастье, которое мне не предназначалось по праву рождения.

«…Бет, я воспитаю твою девочку, только не отдавай её в приют».

— Поэтому меня воспитывала бабушка.

— А твои родители?

Лизи посмотрела на него: кажется, он был поражён. Выглядел растерянным, сдвинул брови, а потом его взгляд сменился на внимательный, удивление сползло с лица, оставив после себя тень возмущения.

— Бабушка часто повторяла, что она по жизни всегда была везучим человеком. Если срывала куш в казино, то самый жирный. Если у неё появлялся новый мужчина, то роковой, богатый, влюблённый по самые уши, безумно красивый, как голливудский актёр. Ей везло и в работе, и в любви, и в жизни. Пробивная женщина. Была. Она умерла несколько лет назад.

«…Бет, как корабль назовёшь, так он и поплывёт: назови дочь моим именем, хоть судьбу ей хорошую подари. Лизи Новак — хорошо звучит».

— Бет Новак — ужасное имя. Моя мать назло бабушке делала всё с точностью до наоборот. Так как родительских прав ни отца, ни мать не лишили, без их согласия нельзя было имя сменить. Я привыкла, меня ведь всегда все называли Лизи, а паспорт — всего лишь клочок бумаги.

— Где твои родители теперь?

Лизи пожала плечами.

— Не знаю. Кажется, перебрались в Австралию. Я не следила никогда за их жизнью, мне всё равно. Мы ведь с ними чужие люди друг другу, понимаешь?

— А квартира бабушки? Она же тебе что-то должна была оставить?

Она всё-таки выпила остывший чай и потянулась за банкой кофе.

— Был пожар. Страховка почти ничего не покрыла. Так, на съём только хватало в основном.

— Может, стоило бы попробовать найти родителей.

Лизи покачала головой.

— Нет. Зачем? Я их и не видела никогда, только на фотографиях. После моего рождения они почти сразу уехали. Как видишь, в моей истории нет ничего сверхъестественного. У меня хорошие гены, родословная ничего так: если бы удачи побольше, то могла бы жить припеваючи.

Она не хотела больше продолжать эту тему. Какой смысл, если время вспять не повернуть, детство не переиграть. Всё на своих местах, всё уже случилось. Чем лить понапрасну слёзы, не проще ли отказаться от прошлого и жить сегодняшним днём? Тем более, наступили непростые времена, разобраться бы теперь с будущим, которое не просто под вопросом, а на грани краха. Лизи думала отложить сложные разговоры на завтра, а сегодня — сейчас — она взяла Артура за руку и повела его в ванную. В их чистую, просторную ванную, не опороченную тяжёлыми воспоминаниями.

Это в прошлой квартире всё было пропитано слезами и Джокером, а здесь только они: Артур и Лизи. И хотя Джокер всё так же порой приходил к ней по вечерам, она не пускала его в свою душу. Тело — ему, сердце — Артуру.

Артур сел на стул, положил ногу на ногу и будто перестал принадлежать этому миру. Лизи даже не сразу поняла, где настоящий Артур, а где зазеркальный. Где чьё отражение? Она поцеловала свои пальцы и дотронулась до зеркала. Он притянул её к себе и вдохнул запах её волос, затем поцеловал в губы.

— Я тут — не там, — он кивнул на зеркало. — Меня целуй.

Лизи выскользнула из его объятий, когда руки легли на талию, а пальцы интимно сжали, пробуя тело на податливость, проверяя, не налилось ли оно желанием.

— Не сегодня, мистер Флек! — с наигранным упрёком откликнулась на прикосновения Лизи. — Я вообще-то вас сюда красить привела, а не для всяких штучек, если вы понимаете, о чём я, мистер.

Она улыбнулась, довольная игривым настроением.

Артур зачесал волосы назад и изобразил удивление, вздёрнув брови.

— О нет! Никаких штучек!

Он поднял руки и показал пустые ладони.

— Смотри, я безоружен.

Лизи хмыкнула и легонько щёлкнула его по носу.

Она красила его в зелёный, прядь за прядью обновляла цвет, возвращая волосам насыщенный изумрудный оттенок. Артур курил, сигарета таяла за сигаретой, наполняя комнатку удушливым туманом, так что пришлось приоткрыть окно и впустить внутрь вечернюю морозную свежесть парка. Когда Лизи закончила с краской, Артур притянул её к себе и усадил к себе на колени. Затушил окурок о раковину, взял кисточку и, выбрав прядь, провёл по ней.

— Эй! Я на это не соглашалась! — воскликнула Лизи и хотела было подняться, но Артур молча удержал её.

Она не смогла сопротивляться его острому взгляду, упавшему на неё, говорящему громче и ярче, чем любые пронзающие душу слова. Когда Артур докрасил её прядь и опустил вдоль щеки, Лизи прижалась к нему. Может, это их последний вечер.

— Хотела поговорить утром, но не знаю, дотерплю ли.

Она всё-таки выскользнула из его рук, встала у раковины и виновато опустила голову. Можно промолчать, можно соврать, никто не запрещал копить ложь за ложью, забивать ею шкафы, собирать скелет за скелетом. А совесть куда девать?

— У меня будет ребёнок, — холодно выпалила она на одном дыхании.

Артур замер. Протянутая к Лизи рука остановилась, пальцы так и не прикоснулись к ней. Он чуть наклонился, заглядывая в её лицо.

— Разве это… плохо? — непонимающе спросил он, не пряча удивления.

— Это ещё не всё.

Лизи повернулась к нему, уже не в силах сдержать слёзы. Совесть стучала в двери её сердца, требовала рассказать всё как есть. Всё вокруг замерло в ожидании правды. Страшной, горькой, ужасной. Постыдной. Всё тело ныло, кости будто выворачивало, до боли, до невыносимого ужаса.

— Что? — пальцы Артура всё-таки преодолели расстояние между ним и Лизи и прикоснулись к ней. Скользнули по руке вверх, от запястья до локтя, и Лизи вздрогнула. Вытерла слёзы, растирая их по щекам, и прикрыла ладонью рот:

— Я не ушла с работы.

Она зажмурилась и всхлипнула. На мгновение его пальцы сползли с её руки, но затем легли обратно, уверенно обхватив запястье. Лизи подошла к Артуру, пряча от него заплаканные глаза.

— Э-эй, — тихо позвал он. — Неужели ты думала, что я тебя брошу? Работа… Чёрт с ней. Конечно, ты поступила неправильно, не сказав мне сразу… Не сейчас — ладно? — мы говорим об этом не сейчас. Потом.

Он склонился и уткнулся лицом в её живот, пачкая накрашенными волосами белую футболку. А потом засмеялся, но не так, как это бывало не раз — не выплёвывал хохот, не давился им, не умирал в жутких спазмах, а смеялся свободно. Он посмотрел на Лизи и улыбнулся, глаза его светились.

— Я буду отцом? — он был изумлён и всё ещё не верил в услышанное.

— Да, — тихо ответила Лизи.

— Так почему же ты плачешь? — Артур протянул руки и стёр слёзы с её лица.

Она пожала плечами и попробовала улыбнуться:

— От счастья.

***

Может, порох ещё не закончился и Джокер мог бы дать столько огня городу, сколько тот не видел за всю свою историю со дня основания, но ничто не вечно под этим серым проклятым небом. Ни пламя, ни верность ничтожных людей, идущих за Джокером лишь потому, что он давал им хаос, позволял вплетаться в безумную продажную историю. А она та ещё шлюха: сегодня она смачно сосёт и давится, а завтра сосут у неё.

Не стоит обманывать самого себя: пик волнений прошёл, наступила пора медленного тяжёлого увядания, а Джокера это не устраивало. Он пламя. Он хаос. Он граната без чеки. И угасать вот так, болезненно наблюдая свой собственный закат, — это за гранью. Либо всё, либо ничего, и если гвоздь программы должен уйти со сцены, то город уйдёт вместе с ним. По-другому никак, сладенькие. Не будет вам покоя, трусливые суки, уж кто-кто, а Джокер об этом позаботится.

Старина Флек запаниковал бы, заметался бы, как зверь в клетке, не понимая, что выход есть всегда. Подними голову, оглянись вокруг, и ищущий найдёт.

Ну что ж, Артур, всё произошедшее — всего лишь прелюдия перед настоящим представлением. Репетиция. Теперь пришло время для следующих действий, потому что старая добрая инерция сошла на нет. Так заводи мотор.

Прихвостни Томаса Уэйна, тараканами разбежавшиеся по углам города, всего лишь вершина айсберга, потому что взять их в кулак было проще простого. Толстые ленивые задницы трусливы до чёртиков! Стоило сказать «Бу!» и пару раз пальнуть в воздух, как они все встали на колени и пооткрывали рты, готовые с удовольствием принять всё, что в них засунут. Глотайте, суки. А Джокер всё это время хлопал их по щекам и кивал, посмеиваясь.

Ничего-ничего, сладкие, скоро будет ещё веселее. Нельзя наслаждаться одной только вершиной: кое-кто очень хорошо поживился на всех этих безумствах. Праздник огня не одному Джокеру доставил удовольствие. Кто ещё у кормушки? Правильно: мафия. Мафия — ещё один вид готэмских крыс, они первыми мчались туда, где можно поживиться, поэтому восстание им пошло на руку, а вот отдавать долг за участие в шоу они не торопились.

Что ж, крысята, папочка пришёл: пора платить по счетам.

Сначала припугнуть как следует и тут же пригласить к столу под названием «Готэм», подарить им город, а когда мафия начнёт есть с руки Джокера и просить ещё, вот тогда он и их поставит на колени. Только, в отличие от богатеньких уродов, эти будут довольны, потому что умеют подстраиваться под любой пиздец.

========== Все бывает в первый раз ==========

Комментарий к Все бывает в первый раз

Музыкальная тема главы:

1. Marilyn Monroe “My Heart Belongs to Daddy” https://www.youtube.com/watch?v=XCuIyA7kXvI

2. Redbone “Come and Get Your Love” https://www.youtube.com/watch?v=kuymTS9PoBQ

Арт:

https://sun9-68.userapi.com/c857732/v857732158/146b0f/UAwRWthVMa8.jpg

В понедельник после работы Лизи попросила Итана отвезти её не домой, а в магазин возле старого кинотеатра недалеко от дома. Помпезные вывеска и витрина буржуазно зазывали внутрь всех, у кого в кошельке приятно хрустело в эти непростые для города дни.

Пришло пошитое на Артура пальто: всё-таки несмотря на пробивающуюся весну, пришла пора окончательно расстаться со старой курткой, которая, ко всему прочему, была не по сезону даже с тёплым твидовым свитером, закрывающим горло высоким воротом. Артур всегда бесстрастно рассматривал новые вещи, они словно не трогали тонкие струны глубокой души, хотя со временем его сердце оттаяло в сторону рубашек: их он просто обожал.

Колокольчик над дверью тихо возвестил о новом покупателе, и продавец — молодая длинноногая девушка с внешностью манекенщицы — поспешила встретить вечернюю посетительницу. В дверях прилегающего кабинета показался немолодой управляющий, пригладил чёрные усы и, окликнув продавца, вышел навстречу.

— Ваш заказ готов, мисс Новак, — он подчёркнуто не заглянул в лист заказа, показывая, что прекрасно помнил посетительницу. Галантно улыбнулся и пригласил к примерочной.

Лизи кивнула и прошла за ним, оглянувшись на девушку за кассой. Та не смотрела в их сторону, перебирая ценники и прикрепляя их на недавно привезённый товар.

Пальто висело на плечиках: бежевое, на четырёх пуговицах, отглаженный ворот, пошитые нарукавные ремни придавали образу светское великолепие, помпезно подчёркивая, что мужчина выходец не из простого народа. Лизи прикрыла рот тыльной стороной ладони, скрывая восхищение. Ей не терпелось скорее показать подарок Артуру, попросить примерить пальто и покрутиться у зеркала, мужчины ведь тоже имели право бросить лишний взгляд на своё отражение. Вот только как уговорить Артура носить столь роскошную вещь? Это будет посложнее прочих задач.

Управляющий мягко и элегантно взял руку Лизи, чуть наклонился и поцеловал её бледные пальцы. Выпрямился, вытянулся в струнку и широко улыбнулся, показав идеально белые, ровные зубы. Только сейчас Лизи обратила внимание, что в его чёрных, как беспроглядная, безлунная ночь волосах поселилась первая седина. Мужчины из высокого общества гордились этими приметами мужества и благородства. Седрик же, сдержанно улыбнувшись и чуть склонив голову, отдёрнул шторку в соседней примерочной и снял с вешалки женское пальто.

— Разрешите вам помочь?

— Что? Нет, нет, — начала было Лизи и замахала руками, но управляющий лишь лукаво ухмыльнулся, давая понять, что возражения не принимаются.

Лизи отложила на стул рюкзак и позволила надеть на себя бурое кашемировое пальто. Безумно дорогое. Седрик разгладил плечи, стряхнул с них невидимые пылинки и отошёл в сторону, давая Лизи возможность разглядеть себя в зеркале как следует. Руки удобно нырнули в глубокие карманы, полы распахнулись, показывая дорогую металлическую пуговку-застёжку с выгравированной на ней элегантной розой. Седрик снял пояс с плечика.

— Очень красивое, — Лизи и правда понравилось пальто: роскошное, подчёркивающее цвет волос, напоминающее о том, что она девушка, которой мужчины должны открывать двери и целовать руки. — Но я не уверена, что могу себе позволить купить его. Простите.

— Никогда не извиняйтесь, мисс Новак. И… Это подарок. Я знаю, что у вас есть мужчина, но — только не обижайтесь, прошу вас, — мужчина должен подходить девушке, как серьги или колье, дополнять, быть достойным. Вы опал, вы поражаете взгляд, переливаетесь даже без солнечных лучей, вам нужна достойная огранка, которая бы дополняла и подчёркивала богатство блеска и очарования. Позвольте быть скромным янтарём рядом с вами, — Седрик вновь взял её ладонь и поцеловал, на этот раз задержав губы на пальцах дольше, чем следовало бы.

Лизи даже не успела испугаться. Мужчина сделал шаг назад и спрятал руки за спиной, но даже в этом жесте прятались буржуазность и высокие манеры.

— Вынуждена вас разочаровать, я не драгоценный камень, — Лизи робко улыбнулась и хотела снять пальто, но Седрик попросил оставить этот подарок, не отрекаться от него: сей жест внимания ни к чему не обязывал.

— С идеально выбранным мужчиной любая девушка засияет не хуже алмаза, мисс Новак.

— Поймите меня правильно, Седрик, разве я буду хорошей спутницей жизни, если стану менять одного мужчину на другого, мечась от одного к другому? Не хочу вас обидеть…

Он улыбнулся.

— Я всё понимаю, но если вы всё-таки однажды решите, что достойны лучшего, я буду вас ждать, — Седрик вышел из примерочной и позвал продавца: — Сюзи, куколка, запакуй, пожалуйста, покупки мисс Новак и вызови ей такси.

Он жестом пригласил Лизи присесть на диванчик, пока Сюзи запаковывала пальто.

— Я оплачу поездку, не беспокойтесь.

Лизи запахнула пальто, застегнула его на элегантную пуговку и повязала талию поясом в тон кашемировой ткани. Было непривычно ощущать себя леди, а ведь они с Артуром одевались не в самых распоследних грошовых магазинах, но, естественно, не в таких роскошных и кричаще дорогих. Непозволительно вычурных на похоронах города. Надо признать, Лизи всё-таки сняла со счёта оставшиеся деньги: часть отдала в детский приют, а оставшиеся принесла сюда, чтобы сделать Артуру сюрприз. Неделя, и пальто было готово. Всё оказалось проще простого: она взяла старенько пальто, заставила Артура его померить, и по его меркам пошили новое. Неприлично огромная сумма, бессовестно дорогая покупка.

Седрик протянул Лизи пакеты с покупками.

Вечером Артур пришёл не в духе, к тому же у него жутко разболелась голова, и Лизи не стала приставать к нему с покупками, а помогла раздеться и лечь, заварила горячий чай и легла рядом. Зато когда на следующий день она пришла на работу в новом пальто, то почти из каждого отдела вслед ей мужчины свистели, как в фильмах про лихие двадцатые, а женщины восторженно охали. К сожалению, на зарплату рядового рабочего веломастерской невозможно подобрать обувь под стать новому гардеробу, но, может, никто и не заметил этого недоразумения. Лизи знала, что Артур недолюбливал всех этих богатеньких снобов и высокомерных модников, одетых с иголочки: обёртка, обёртка, обёртка. Разверни фантик — внутри труха и могильные черви, а вместо живого и бьющегося сердца комок земли, обёрнутый в прелую листву.

День как день, пролетел незаметно за любимым делом. Руки помнили всё, пальцы радовались, ощущая остроту звёзд, пачкаясь в масле, натягивая цепи, перебирая запчасти. Сразу перед глазами вставал образ Марты и их долгие ночные посиделки, как они доводили до ума своих двухколёсных коней, проводили целые вечера за ремонтом, если у кого-то из знакомых ломались велики: брали совсем недорого, гордо неся над головами невидимые флаги с девизом, гласящим, что опыт превыше всего.

В тот злополучный вечер надо было взять себя в руки, бросить квартиру, сесть на велосипед, забрать Марту и навсегда уехать из проклятого района. Беззаботная девчонка в одночасье превратилась в запуганного мышонка, которому теперь предстояло вообразить себя котом.

Вечером машина привычно стояла на том же месте, Итан был пунктуален, всегда вежлив, не задавал лишних вопросов, но если Лизи заводила непринуждённую беседу первая, поддерживал её легко и с удовольствием. Никаких холодных «да», «нет» — всегда красивые развёрнутые фразы.

Сев на заднее сиденье, Лизи стянула перчатки и бросила их рядом. Итан выкрутил руль, и они поехали.

— Что такой воспитанный и интересный человек забыл на службе у Джокера? — бестактно спросила Лизи.

Итан посмотрел в салонное зеркало и улыбнулся.

— У каждого из нас своя история, связанная с Джокером. Я прав?

— Да, Итан, вы не промахнулись с этим умозаключением. А кто вы по профессии? Ну, кроме водителя.

— Учитель английского языка и философии, несколько лет проработал в школе, сеял в неокрепшие умы доброе и светлое, учил их порядочности помимо прочего.

— Вот это да! — удивилась Лизи. Она глянула в окно и спросила: — Так. Разве мы не домой?

— Нет, босс приказал отвести вас к нему, ехать недолго, не беспокойтесь.

Лизи распахнула пальто и стянула сапожки. Глянула в зеркало и дежурно улыбнулась:

— Простите меня, Итан, я…

Он приложил руку к голове на манер военного и кивнул.

— Без проблем, ваши дела с боссом меня не касаются.

Итан умница, один из немногих людей, кто действительно нравился Лизи. По-человечески. Он был чертовски прав, когда сказал, что у каждого своя история, своя дорога, которая привела к Джокеру. Может, у Итана история не самая печальная, очень хотелось в это верить.

Вскоре машина припарковалась у невысокого отеля в небольшом тихом районе. Милое светло-розовое здание с лепниной на окнах. Всего три этажа. Лизи запахнула пальто, поблагодарила водителя, сунувшего ей листок бумаги с написанным на нём номером — тридцать два — и вышла из машины. Изначально любая игра стоит свеч, а уж там как пойдёт.

— Я буду здесь, — бросил он ей вслед.

Лизи поднялась на третий этаж и встала у двери. Надо же, когда-то так же она стояла у своей квартиры, когда Джокер ждал её, а она сбегала от него, пряталась, боялась. Обманывалась. Кто бы сказал ей тогда, что она затеет опасную игру, её бы удар хватил, а вот посмотрите-ка: у жизни свои шутки, и им необязательно быть смешными. Лизи повернула ручку и проскользнула в густой полумрак номера. Тихо. Настольная лампа на журнальном столике возле окна несмело раздвигала тьму вокруг себя, отчаянные лучи тонули в ней, не в силах побороть. Света хватало лишь для того, чтобы различить серые силуэты. Лизи потянулась к выключателю, щёлкнула им и обвела номер изумлённым взглядом. Скромная обстановка, но в то же время гордая. Комод по левую руку, а по правую вешалка. Два кресла у окна. У стены расправленная кровать: примятая простынь красноречиво говорила, что на ней уже лежали.

Дверь в ванную открылась, и Джокер не спеша вышел, вытирая руки салфеткой. Увидев Лизи, он улыбнулся, отбросил салфетку в сторону и, пританцовывая и мурлыча под нос мелодию, подошёл ближе. Оглядел с ног до головы. Хищно облизнулся.

— Сколько нынче платят простым работягам? Может, мне тоже устроиться к вам? Буду грести бабло лопатой, глядишь, разбогатею, прикуплю себе новый костюмчик. А? Что скажешь? Или Артур решил побаловать свою девочку?

Он погладил плечи дорогого пальто и, аккуратно распахнув за полы, оценивающе оглядел Лизи с ног до головы и стянул его. Глаза Джокера блестели, а сжатые губы вытянулись в тонкую линию. Кажется, сердце Лизи пропустило удар. Другой. Но она взяла себя в руки и положила дрожащие пальцы на его плечи. Привстала на носочки. Прижалась к нему. Его ладони коснулись её талии, смяли юбку, потянули вверх. Дыхание Джокера сбилось, когда он коснулся её бедра.

Сдавленный рык над ушком, тихий стон, сменившийся ехидным смешком.

— Где это ты потеряла свои трусики, ра-адость? — последнее слово он игриво растянул, смакуя его, словно пробуя на вкус. Будто оно заиграло для него по-новому.

Лизи потянулась к его губам, поцеловала, обвила его шею, как пылкая ненасытная любовница, соскучившаяся по своему ненаглядному клоуну. Пуговица за пуговицей расстегнула жёлтый жилет, прижалась грудью к рубашке, потёрлась, губы едва касались его губ, опаляя жарким дыханием, соблазняя.

— А их и не было, — кокетливо ответила она и загадочно улыбнулась.

Джокер смял юбку и запустил пальцы между ног, настойчиво, по-хозяйски. Навис над Лизи, и она отступила назад, уткнулась спиной в стену и замерла, не сопротивляясь напористым и бессовестным ласкам. Его губы прикасались к её шее, пачкая краской. Джокер собрал волосы Лизи в хвост и потянул назад, заставляя её запрокинуть голову. Она простонала и подчинилась, открывая шею для нетерпеливых поцелуев. Он прижал её к стене сильнее, вжался, одной рукой задрав блузку и жадно сминая грудь, а другой лаская между ног.

Лизи несдержанно опустила руки к ремню, расстегнула, справилась с пуговицей и молнией, запустила пальцы внутрь. «Да-а, радость», — жаркий дрожащий шёпот над ушком. Он поймал её губы в поцелуй, а Лизи украла его тихий стон. Обхватила пальцами член, сжала, неторопливо погладила. Джокер хрипло вздохнул. Она послушно позволяла делать с собой всё, что хотелось безумному клоуну. Он наслаждался её пальцами на своём члене, облокотился о стену и навис над Лизи, обжигая её щёку горячим горьким от сигарет дыханием.

Любовь Джокера такая же: горькая и безнадёжная, искалеченная, как и его душа. Пропащая. О такой любви мечтают глупые школьницы, чтобы плохой парень показал им, кто тут хозяин, а окунувшись в опостылевшие со временем слёзы, разбившись солёными волнами о скалы реальности, девочки сбегали к свету. К хорошему, доброму будущему. А у Лизи не было счастливого будущего с романтичным финалом. Её в лучшем случае ждали муки похлеще прошлых, а в худшем — безносая старуха с косой. Может, жизнь и не кино, но роли всё равно у каждого свои. Лизи играла святую грешницу, падающую в ад, и даже если она сумела бы отмолить свои грехи, отмолила бы от себя Джокера, душа её так и останется чёрной. Готэмские ангелы – они такие: их сердца смоляные, а мысли и дела преступные.

Уж раз попала в паучьи сети, то играй по правилам паука.

Джокер шептал ей: «Радость моя, девочка моя» и, обхватив талию, жадно прижимался, толкаясь в послушную ладонь. Лизи слушала, как лёгкие, едва слышные стоны прерывали его шёпот, он прикасался губами к ушку, и мурашки просыпались и бежали по коже, воображение рисовало непристойные картины. Отстранившись, Джокер потянул Лизи в сторону, подхватил её и усадил на комод. Сразу же с жадностью раздвинул её ноги, устраиваясь между ними поудобнее. Брюки упали на пол, и он переступил через них, откинул в сторону.

Бирюзовая юбка, собранная в складки, легла на талию; расстёгнутая блузка упала с плеч, обнажив грудь. Горячие ладони Джокера легли на неё, похотливо смяли, заявляя тем самым непоколебимое право владеть всем телом.

Джокер прижал Лизи к себе, толкнулся внутрь, и она задохнулась. Впилась в плечи, задрожала, потянулась к его губам — Джокер накрыл их опьяняющим поцелуем, обманчиво сладким, дьявольски нежным. Утонуть в нём легко, а верить ему нельзя. Лизи и не верила, но приносила себя в жертву во имя спасения. Её поцелуи такие же обманчивые и вероломные.

***

На третий день детектив попросил ещё одну встречу, хотя Лизи нечем было его порадовать. Полиции в городе не было, всё держалось на людях Джокера, которые — ни для кого не секрет — не ахти как справлялись с возложенной на них функцией. Полиция хотя бы делала вид, что им не всё равно, худо-бедно кое-что исполняла, хотя Лизи не питала к людям в форме особой симпатии. А самопровозглашённые клоуны сеяли хаос. Наверное, в Джокере всё-таки было что-то человеческое, потому что он подавил прокатившуюся по городу волну изнасилований. Зачинщиков, писали газеты, по слухам закопали живьём, а другие жёлтые страницы трубили, что их скормили свиньям на местной ферме. Одна история краше и кровавее другой.

И вот, когда анархия, кажется, достигла своего безумного пика, всё стало несколько иным. Более странным. Джокер не спустил свою братию с поводка, не стал раскатывать город под ноль, хотя никто не сомневался в том, что в итоге он камня на камне не оставит. Сотрёт Готэм с лица земли. Но вдруг что-то изменилось. Началась совсем другая игра, и анархия, до сих пор шагающая по улицам, начала обретать черты… порядка. Странного, понятного пока только Джокеру, но перемены, что называется, налицо.

Джером, как и все прочие жители, устал от неизвестности, поэтому попросил Лизи об аудиенции. Он не спрашивал напрямую, знала ли она Джокера, да если бы и спросил, она бы уклонилась от ответа. Рановато хвастаться козырями, когда партия ещё не выиграна. Тут ведь как в картах: у кого в рукаве припрятан Джокер, тому улыбалась пусть обманчивая, но удача, а удача — капризная штучка. И пока она сыплется на плечи страждущему, от неё не отворачиваются. Лизи надеялась, что заветная карта у неё, но всё могло повернуться по-другому: Джокер создавал лишь видимость близости, дескать, вот он я, весь твой, а на деле это не более чем очередной обман. Чёртова игра по его правилам.

Джером не выглядел как типичный детектив со всеми вытекающими клише: широкополая шляпа, плащ в пол, глубокая задумчивость на лице, прикрытая трёхдневной щетиной. Ничего этого не было. Ни белой рубашки, ни галстука, ни портупеи. Перед Лизи сидел невзрачный мужчина, какими полнился Готэм. Футболка поло, бежевые брюки, ботинки с разводами от стаявшего снега. Гладко выбрит, тёмные волосы взъерошены, но стоило заглянуть ему в глаза, как многое вставало на место: взгляд острый, проницательный, цепкий, выхватывающий суть. Такой человек не прислушивается, а слушает.

Подплывший официант положил перед каждым по листочку меню и расплылся в фирменной улыбке.

— Для влюблённых у нас по утрам кофе в подарок, если заказываете круассаны.

Лизи всплеснула руками и замотала головой, тараторя: «Нет, нет, нет, мы коллеги». Официант пожал плечами, мурлыкнув: «Ну как хотите».

— Как так вышло, что полицию Готэма сравняли с землёй, а вы как птица феникс? Вы восстали из пепла, мистер Эрнест? — спросила Лизи, когда официант оставил их.

Джером отпил кофе, причмокнул, смакуя приятный сливочный вкус, и мотнул головой.

— Согласитесь, мисс Новак, это было бы беспечно, если бы меня откопали на пожарище и послали искать нужных людей. Я бы не добрался и до первого свидетеля, не говоря уже о вас. С нынешним положением дел меня бы уже похоронили где-нибудь далеко запределами Готэма, там, куда никто и не носа не додумается сунуть. А раз я пока ещё жив, значит, всё делаю правильно. И вы, кстати, тоже. Я приехал из Нью-Йорка, никакого секрета нет.

— Как бы я хотела, чтобы ваши слова были правдой, но стоит мне только поверить в них, боюсь, всё окажется обманом.

Детектив внимательно посмотрел на Лизи и, покрутив пальцем в воздухе, спросил:

— Вы всегда так пессимистично на всё смотрите?

Лизи очень аккуратно размешала сахар в кружке, стараясь не потревожить пышную молочную пену.

— Вы не представляете, с кем имеете дело.

— А вы представляете? — заинтересованно спросил Джером.

— К сожалению, да. Все эти разговоры о безопасности, которую вы якобы можете мне обеспечить, — это слова, не более того. Вы должны перестать ощущать себя всесильным и понять, что вы всего лишь человек, окунувшийся не в тот город.

— Хорошо, тогда у меня встречный вопрос: почему я должен верить вам? Мисс Новак, не сочтите за грубость, но вы немного странная. Говорите мне про Джо… про человека, который мне нужен, а наживку не дали, только пустой крючок. Может, вы фанатичка, которая желает попасть на первые полосы местных газетёнок.

Лизи начёркала что-то на салфетке и пододвинула её к детективу, взглядом указывая, чтобы он прочитал написанное. Джером небрежно ухватил её двумя пальцами, пробежался глазами по буквам и обомлел. Перечитал ещё раз. Посмотрел на Лизи. Затем смял салфетку, и слова «Я с ним сплю» превратились в комок.

— Это аргумент?

— Думаю, да, — растерянно ответил детектив. — А доказательства есть, что это всё правда?

Лизи хмыкнула:

— Если фотку принесу совместную, поверите мне?

Джером молча кивнул, бросил салфетку на блюдце и, выудив из кармана спичечный коробок, поджёг клочок бумаги. Пламя жадно вспыхнуло и уничтожило маленькую тайну.

Лизи настояла на том, что Джером не мог в любое время дня и ночи выйти на неё и оставаться при этом безучастным: с этого дня он пообещал не врываться в её жизнь, не подвергать опасности и не подставлять под удар. Они условились, что если кто-то из них захочет выйти на связь, то может оставить открытку на бывшей обувной фабрике, ныне тоже переоборудованной под офисный центр. Детектив пообещал арендовать там небольшое местечко, чтобы повесить ящик для корреспонденции «Эрни Ко». Недалеко от работы Лизи, после которой она спокойно могла заглядывать туда — Итан не будет возражать, а для отвода глаз Лизи станет подписывать открытки «для Марты». Джокер не заподозрит неладное.

А ещё она решила проверить, может ли доверять Итану: с утра, пока он вёз её на работу, попросила его, чтобы он не приезжал вечером. «Заскочу к подруге», — как бы невзначай сказала она. И если завтра-послезавтра её милый Джокер устроит ей взбучку, стало быть, Итан — не та пташка, при которой можно преспокойно развязывать язык. Суть не в том, что она куда-то отлучилась, а в том, что опять пошла наперекор: Итан вполне мог бы ждать её сколько угодно, даже если она решила бы остаться у подруги ночевать. Мальчик на побегушках — сторожевой пёс, а кусать хозяйскую руку, которая его не только кормит, но и может задушить, не очень умно. Но Лизи рискнула. К тому же это Итану Джокер указ, а ей нет.

После кофе они с детективом ещё немного поговорили, непринуждённая беседа о делах насущных. О Готэме, о полиции.

После окончания беседы Джером поднялся из-за стола первым, надел куртку на искусственном меху и, не прощаясь, неспешно вышел из кафе. Лизи махнула официанту и заказала ещё чаю с лимоном и чизкейк. Особо торопиться было некуда, Артур придёт только часа через полтора-два, так что всё это время в полном расположении Лизи.

Почти сразу же, как ушёл детектив, за столик присел паренёк и сложил перед собой руки в замок. Чуть подался вперёд и, не моргая, посмотрел перед собой. Молодой, может, лет двадцать пять — плюс-минус, над верхней губой светлый пушок вместо усов, болезненно-бледная кожа, а глаза как два уголька.

— Я тебя знаю, — прошептал он. — Ты девчонка Джокера.

Лизи напряглась, но постаралась не выдать волнения. Пожала плечами, дескать, ну и что с того?

— Короче… — он стрельнул глазами по сторонам. — Типа ты с копом мутишь что-то. Хер знает что. Может, ты его подстилка, может, ты про босса инфу сливаешь… Сечёшь?

Он заглянул под стол, и Лизи вздрогнула.

— Ножки вроде что надо. Короче так, птичка-невеличка, — он всё так же тихо шептал, Лизи почти читала по губам. — Сейчас поедем ко мне, я тебя попробую во все дырки, а взамен ничего не расскажу боссу. Не сдам тебя. Но это ещё не всё, за молчание придётся дорого заплатить: поработаешь немного на меня, раз ты такая умница, есть пару дел, которые ты поможешь решить.

Он хихикнул в кулак, и глаза его заблестели, будто он только что выдал какую-то хохму.

Лизи сжала пальцы на обжигающе горячей кружке, не обращая внимания на нестерпимый жар. В горле пересохло, а в голове вспыхнула такая паника, что сначала появилась мысль пойти и броситься под машину, чтобы её размазало по асфальту, но почти сразу голова заработала в нужном направлении. Спастись любой ценой.

— К тебе не поеду, — Лизи не верила, что это её голос звучал над столом. Она накрыла руку парня ладонью и сухо продолжила: — Поехали ко мне.

Они ехали в поезде, и парень всё время ёрзал на сиденье, будто у него в заднице засела спица и мешала остановиться хотя бы на секунду. Иногда он потирал пах, и Лизи краем глаза увидела, что у него стояк. Мудак, видно, воображал предстоящий трах, смаковал в подробностях.

Джокер размажет гадёныша, мокрого места от него не оставит, да вот беда: сучонок перед смертью всё выложит. И тогда Джокер примется за неё.

Лизи не могла этого допустить, но и плана у неё не было: что делать дальше? Неужели она правда приведёт этого говнюка к себе домой? Вряд ли Артур что-то сможет сделать с этим утырком. Тогда какого хрена она тащит молокососа за собой? Он всё так же сидел рядом и пыхтел, сопел, что-то мычал себе под нос, до ушей долетали лишь обрывки фраз: сальные, пошлые, ужасные. Лизи словно потеряла связь с миром, сердце то словно звенело набатом в груди, то ухало и замирало. И как они сошли с поезда — Лизи тоже не помнила. И ног не чувствовала, вообще ничего не ощущала: ни жизни, ни мира вокруг, всё как исчезло. Земля ушла из-под ног, и одним только богам известно, как она не упала и не потеряла сознание или вовсе не умерла от волнения.

— Как тебя зовут? — замогильным голосом спросила Лизи, всё ещё не в силах смириться с крахом.

— Бен, — легко ответил парень.

— Бен, — эхом повторила Лизи.

Кажется, у него что-то зашевелилось в голове, заскрипело то, что у нормальных людей называлось мозгом, не всё проело наркота: квартира может быть ловушкой. Типа кто кого приведёт к Джокеру, тот выиграл джекпот. Бен подхватил Лизи под руку и свернул в ближайший переулок, толкнул её за мусорные баки в самом конце и нервно зашагал из стороны в сторону, периодически то зачёсывая волосы назад, то поглаживая подбородок. Лизи, воспользовавшись заминкой, незаметно, не сводя глаз с парня, сунула руку в передний кармашек рюкзака и нащупала пилку для ногтей. К счастью, она не усела сменить металлическую заострённую вещицу на безопасную абразивную.

Бен остановился так же резко и внезапно, как и заметался до этого. Глянул на Лизи бешеными глазами и в один шаг преодолел расстояние между ними. Трясущимися руками потянулся расстёгивать ремень на брюках, приказав Лизи снять трусы и задрать юбку. На душе стало мерзко, хотелось отвернуться и выблевать весь сраный день, а потом пойти и напиться так, чтобы блевать до самого утра и хоронить свою жизнь.

— А что за дело у тебя такое потом? — дрожащим голосом спросила Лизи.

— А? Что? — парень как выпал из параллельного мира обратно в реальность.

— Ты говорил, у тебя какое-то дело ко мне ещё будет. Ну?

Он приспустил джинсы и, придерживая их одной рукой, другой отмахнулся.

— Да подвалила работёнка, продаю порошочек… хе-хе… продвигаю свой маленький бизнес в массы. Так, я не понял, мы болтать сюда, что ли, пришли? Вставай на колени и соси сначала, потом трахну, так и быть. О делах после поговорим.

Пора. Или она рискнёт побороться за место под солнцем, или потеряет всё. Лизи сунула руку в карман пальто, нащупала пилку и сжала её, одновременно стиснула зубы, сверкнула на Бена недобрым взглядом и вынула кулак. Сделав вид, будто она хотела встать на колени, поправляя одежду, Лизи метнулась к Бену и ткнула ему в шею пилкой. Остриё чиркнуло по коже, оставляя ярко-розовую дорожку на коже.

Блядь.

Бен отшатнулся, взревел, схватился за вспыхнувшее острой болью место и провёл ладонь. Посмотрел: крови не было. Разъярённый взгляд пригвоздил Лизи к стене, пальцы сжались в кулак, а с губ слетело угрожающее «сука». Она едва успела отпрянуть, костяшки вскользь прошли по скуле: Лизи отшатнулась, запнулась о стоящий короб позади себя, но Бен ухватил её за ворот пальто и потянул на себя. В этот момент в его руке блеснул маленький складной нож, нацеленный остриём на живот. Лизи инстинктивно закрылась от удара ладонью. Вдруг ощутила, что всё ещё сжимала пилку и наотмашь ткнула ею в лицо мужчины.

Остриё мягко проткнуло щеку, толкнулось во влажную, отозвавшуюся болезненным хрипом пустоту. Бен вытаращил глаза и коснулся торчащей из лица пилки, схватил и резко вытащил. Разглядел окровавленный кончик и отбросил в сторону. Стёр тыльной стороной ладони кровь со щеки, выплюнул алую слюну на грязный асфальт и остановил на Лизи ненавидящий взгляд.

— Ах ты ж мразь.

Она, опомнившись, ринулась вперёд и вцепилась ногтями в его лицо. Бен отшатнулся, выкинул руку вперёд: нож проехался по пальто, уткнулся в пуговицу и соскользнул. Выругавшись, мужчина схватил Лизи за волосы, толкнул к стене и, не ослабляя хватку, ударил головой. В пальцах остался клок её волос.

Она тяжело дышала, всё ещё не осознавая происходящего, но внутренний голос отчётливо чеканил слова, что это всё, сраный конец. Может быть, тогда, когда она напала на Джокера с наручниками, преисполненная желанием поговорить, прояснить ситуацию с их встречами, отвоевать себя и Артура, в душе она не была готова к победе, потому что знала: смерть не дышала ей в затылок, не смотрела из дула пистолета, не висела на кончике ножа. Всё повторялось, только обстоятельства иные и мужчина другой, да костлявая старуха с косой наперевес стояла в сторонке и ждала.

Лизи сдула прядь, мотнула головой, не сводя глаз с Бена. Дыхание всё ещё сбивалось, громкое, полное страха и жажды быть.

— Жаль, — Бен снова вытер окровавленную щёку. — Думал, мы найдём общий язык. Ты сейчас сдохнешь, дрянь, но так и быть, твой секретик отправится вслед за тобой. Босс ничего не узнает.

Он подошёл ближе, вплотную, прижался лбом к щеке Лизи. Ухмыльнулся и протянул почти ласково, но с нескрываемой угрозой:

— Ну, типа давай сделаем это красиво, сука.

Лизи ощутила давление под рёбрами. Нож уткнулся в пальто. Она дёрнулась, и Бен надавил сильнее. Жало острия коснулось кожи, легко пройдя слой одежды.

Лизи, запаниковав, изо всех сил толкнула Бена, он отступил на шаг назад, его лицо исказила гримаса ярости и ненависти. Нож разрезал воздух, полоснул по выставленной вперёд ладони. Ещё один взмах. Лизи оступилась, упала, попыталась отползти, не ощущая ни боли в руке, ни крови, забрызгавшей пальто. Ноги не слушались, она перебирала ими, скользя по мокрому от недавнего дождя асфальту.

Подавшись назад, отползая от наступающего Бена, Лизи нащупала под ладонью осколок кирпича и сжала его.

Лезвие, направленное жалом в лицо, прорезало воздух, и осколок кирпича чиркнул по руке, больно сдирая кожу. Бен выругался и выронил нож, но тут же нырнул за ним, как ястреб за добычей. Лизи метнулась наперерез, сдирая колени в кровь. Кто первый, тот сорвёт куш. Может быть. Шанс был, надо только поймать удачу за хвост.

Лизи больно шлёпнулась на асфальт, обдирая руки в кровь и ломая ногти, и вдруг нащупала в луже рукоять, остервенело схватила её и перевернулась на спину, выставив нож перед собой. Оскалилась в бешеном, кровожадном торжестве. Мышцы спружинили, и Лизи метнулась вперёд.

Нож вошёл в мягкий живот легко, как в пустоту. Два онемевших рта искривились. Лизи — от отвращения, Бен — от удивления. Он вдруг как-то скорбно ссутулился, будто готовился нырнуть в собственную рану. На подбитой мехом джинсовой куртке расплылось алое пятно, жадное и траурно живое. Мужчина перевёл взгляд на Лизи, приоткрыл губы, но ни слова не проронил. То ли забыл, как разговаривать, то ли был уже мёртв давно, ещё до всего этого. Она хотела было отползти, спрятаться, свернуться в клубок, но вдруг нахмурилась и вонзила нож в расплывшееся пятно как в специально приготовленную для этого цель. По руке заструилась горячая кровь. Смертная, чужая. Как завороженная, Лизи не сводила взгляд с нового пятна. Серые брюки промокли и окрасились в багровый. Бен пошатнулся, отступил назад и припал спиной к стене, сполз, одной рукой придерживая раненый живот, а второй шаря по шершавой стене. На его губах появилась розовая пена. Мужчина кашлянул, выплюнул кровь, пачкая куртку и поднесённые к лицу руки.

— Стерва, — прохрипел он и закашлялся.

Всхлипы перемешивались с бульканьем, Бен захлёбывался собственной кровью и обводил грязный переулок диким взглядом. Постепенно безумие таяло, растворялось в расширенных зрачках. Глаза, эти два пересохших колодца, вряд ли видавших когда-нибудь что-то хорошее, наполнялись страхом. Может, впервые Бен жил — последние минуты его никчёмного существования имели больше смысла, чем все прошедшие годы. Лизи с ужасом наблюдала, как из человека — из живого тела — уходила жизнь. Может быть, у Бена была душа, и она тоже скоро покинет его.

Один из фонарей, висевших на протянутых проводах от одной стены дома до другой, мигнул и погас. Лизи перевела взгляд с него на Бена: он уже не подавал признаков жизни, прислонился к стене, чуть завалился и замер. Подсознание зачем-то подкинуло когда-то давно услышанную фразу: «Собаке собачья смерть».

Лизи вздрогнула, разом осознав произошедшее. Первой мыслью было подползти к Бену и потормошить его, позвать, попробовать исправить ситуацию. Может, он ещё жив? И вдруг как током пробило: если он жив и выкарабкается с того света, то кому-кому, а уж Лизи тогда точно несдобровать. Нельзя оставлять мудака в живых, уж если она, будучи простой пешкой, собралась идти до конца, то так тому и быть.

Бледные окровавленные пальцы, дрожащие и несмелые, дотянулись до Бена и дотронулись до шеи. В фильмах ведь так делают: ищут сонную артерию и проверяют. Лишь тишина отозвалась на прикосновение. Сложив нож пополам, Лизи сунула его в карман пальто и провела рукой по заляпанной кровью ткани. Подобрав сумку и проверив, не вывалилось ли ничего, она кое-как поднялась на ноги, всё ещё пребывая в шоке и погружаясь в него глубже и глубже. Перед глазами, даже когда она отвернулась к выходу, представал мёртвый Бен с пугающим взглядом.

Она шла и не помнила себя.

То звенящая, страшная, пугающая пустота поселялась в голове, ужаснее, чем все адские муки, потому что с этой пустотой нельзя смириться, Её нельзя принять, нельзя жить с ней. То вдруг тысячи мыслей врывались и взрывали мозг, приносили кровавые образы Бена, оставшегося валяться в переулке. А если он жив? Нет, нет, Лизи же сама видела, как он испустил дух. Подох смертью, которую заслужил.

Лизи не обращала внимания, видели ли её прохожие, но вроде бы к ней никто не подходил. Может, прохожие стыдливо или брезгливо отворачивались, полагая, что богатенькую девку прирезал кто-то из клоунов, и поделом.

Перед глазами всё расплывалось, голова налилась свинцом и гудела, как пчелиный улей.

Артур открыл дверь не сразу. Привычная улыбка, когда он встречал Лизи, сползла с его лица, оставив недоумение.

Лизи как во сне добралась до дома, кутаясь в пальто от пробивающего озноба. Сумка болталась на локте, волосы выбились из хвоста: хорошо, что она отдавала предпочтение линзам, в противном случае очки не пережили бы сегодняшнего вечера.

— Что произошло? Что случилось? — упавшим голосом спросил он.

— Я убила человека.

Лизи шагнула за порог, ноги подкосились, и она повалилась на пол. И упала бы: Артур подхватил её, взял на руки и занёс внутрь. Только сейчас она позволила слезам омыть своё лицо, дать волю страху. Прижавшись к Артуру, она зарыдала у него в руках, осознавая, что всё произошедшее — не страшное видение из её кошмаров.

========== Игры и последствия ==========

Комментарий к Игры и последствия

Нашли ошибку? ПБ к вашим услугам :)

Музыкальные темы главы:

1. Moya Brennan “Black Night” https://www.youtube.com/watch?v=FeO54YZ-brw

2. Nic Cave & The Bad Seed “Red Right Hand” https://www.youtube.com/watch?v=sOam9hRqoSI

Арты к главе:

1. https://sun9-72.userapi.com/c204524/v204524578/4532a/nYCS6r3ARhA.jpg

2. https://sun9-13.userapi.com/c858432/v858432310/15767a/QdML7Ptnm1E.jpg

Лизи никак не могла успокоиться. Артур осторожно снял с неё одежду, задержав на запачканном пальто взгляд чуть дольше, но спрашивать ничего не стал. Только нахмурился. Бросил его на пол, а сверху накрыл оставшейся одеждой, которую бережно снял с оцепеневшей Лизи. Всё было испорчено, и если с кровью бы ещё справились в химчистке, то с порезами куда сложнее. Всё на выброс. Лизи прижимала ладони к груди, закрывала глаза, и по её щекам катились крупные слёзы, торя дорожки на пыльных щеках. Она подставляла лицо свету люстры, будто солнцу, жмурилась и дрожала. Волосы налипли на щёки и на лоб, влажные, напоминали ветви каких-то фантастических деревьев из страшных сказок. Струились, безлистные, скорбные, обрамляли заплаканное лицо с бледно-розовыми губами и испуганными глазами. Лизи вся как страшная картинка, словно её отдали в жертву какому-то немилосердному, злому, жадному божеству.

Артур смочил губку под тёплой струёй воды и коснулся ужаленного лезвием бока: маленькая точка, достающая до самых тёмных глубин души. Он посмотрел в наполненные испугом и фатальной неизбежностью глаза. В ней не было того демона, который бы вылез из кокона её сердца, выбрался бы наружу и сожрал всех вокруг. Как и не было страшного огня, который однажды выпустил Артур. Его девочка не обратится во зло.

Он вдруг вспомнил своё первое убийство. Тройное. Паника. Осознание. Страх. Бегство от себя. Принятие. Рождение. Перерождение. Его второе я — прекрасная огненная бабочка, опаляющая всех взмахом крыльев. Вжух! И город в огне. Вжух! И все упали на колени и скорбно завыли, и умоляя о пощаде.

Его девочка не такая. Она произведение искусства, по неосторожности погубленное мастером. Она как куколка из музыкальной шкатулки: если её кто-то обидит, чёртик не выскочит из маленького платьица, потому что второго дна у хрупкой танцовщицы нет.

Когда он открыл ей дверь, когда услышал её первые слова, то сперва не поверил, потом испугался, а затем боль за невинную душу пришла на смену. Суки. Что же вы делаете, суки? На женские плечи не должно такое ложиться. И когда он поймал её, поверженную, впился в неё пальцами, заглянул в её огромные кричащие от ужаса глаза, он чуть было не оступился. Хотел, но не смог. Душа завопила, а он её заткнул: малышке нужен был он, Артур, умеющий утешать, а не Джокер, высмеявший боль и страх. Он бы впился в неё как вампир, ожидая перерождения, требуя его, вытягивая, выпотрошил бы всех демонов в поиске одного единственного. А того и не было никогда.

Их девочка другая. Куколка из шкатулки.

Смерть Рэндалла вышла спонтанной, но получилось что надо, хотя мысль пришла в голову почти сразу, как увидел того на пороге. Джокер не раз рычал потом, что и Гэри не стоило отпускать, но кто же знал, как всё обернётся. Кто знал. И красный дракон пошёл жечь город, дом за домом, улицу за улицей, богатея за богатеем. А Артур веселился, хохотал, просил — требовал — ещё. Ему казалось, что теперь все эти сволочи понимали, как и чем он жил все свои годы, какую боль носил за плечами.

Ни капли не жалел с тех пор. Никого. Кроме Лизи.

Она прервала поток его мыслей, всхлипнув и уткнувшись в ладони.

А ещё Артур испугался за ребёнка, такой стресс даром не пройдёт, и когда он вынес Лизи в спальню, уложил на расправленную кровать, только тогда ушёл в гостиную за телефоном. Доктор Марша Эйхорт — во многом должница Джокера, коротко ответила: «Еду».

Лишние глаза и уши не нужны, так что…

Лизи была против. Тогда Артур сел рядом, взял её за руку и сказал:

— Эй, я буду рядом. Я ведь тоже имею право знать, что всё хорошо. Да?

Она сдалась и позволила себя осмотреть вскоре приехавшему доктору, вопреки тому, что тоже, наверное, знала, что Артур так и не позволил сорваться словам с губ: «…или плохо».

Обошлось. Доктор ушла, Артур проводил её до дверей и вернулся, чтобы лечь рядом и обнять. Прижать к себе. Вытереть слёзы, унять душевную боль. Он видел, как ей страшно, тошно, дурно, она сжимала его руку и всхлипывала. Доктор прописала постельный режим и сказала, что придёт завтра и послезавтра, «а там посмотрим». Лизи знобило, её колотила мелкая дрожь, и он точно знал, будто сумел прочитать: не переродится. Это к лучшему, это хорошо, и Артур невпопад хохотнул, прикрыл ладонью рот, но Лизи не обернулась. Не посмотрела в его испуганные глаза.

Он коснулся губами её уха и тихо запел:

— Черная ночь на море, и я пойду за тобой. Я вижу огонь в твоих глазах: истинное отражение, пыльные небеса. Посмотри на меня стоящего здесь…**

Лизи притихла, слушая его хриплый, убаюкивающий голос.

— Ты меня простишь? — осторожно спросила она.

— За что именно? — он дотронулся губами до её носа и прижался к её щеке.

— Мне было страшно. Я думала, что умру, что больше не увижу тебя.

Он вздохнул и положил ладонь на её талию. Беззащитная, его глупая отважная Лизи. Артур прижался к ней бёдрами, рука сползла на живот и замерла: там, наверное, уже билось маленькое сердечко, крохотное. Он видел не раз в брошюрах, которые раздавали на улицах активисты, протестующих против абортов, снимки странных запятых, которые называли детьми. Это было… непонятно.

— Я знаю, но всё позади, — он сдержался, чтобы не начать отчитывать её саму, как ребёнка за неосмотрительность.

Артур поцеловал её в висок и погладил по плечу, тихо сказал:

— Я сейчас вернусь.

Она не ответила, всё так же дрожа, свернувшись клубочком на мягкой бежевой простыне.

Артур с тихим шуршанием открыл дверь и оставил её приоткрытой, на всякий случай, затем ушёл в ванну. Включил воду, набрал полные пригоршни холодной воды и плеснул на озадаченное лицо. Выпрямился и посмотрел призрачному отражению в глаза. Там, в зеркале, Артур Флек, который сейчас нужен Лизи как никогда, потому что его девочка вот-вот свихнётся, если не сможет справиться с навалившимся на неё потрясением. А она не сможет, если не получит его заботу и поддержку. Тогда он потеряет и любимую женщину, и ещё не рождённого ребёнка: ему наплевать на Пенни — подохла, и прекрасно, без неё жизнь раскрасилась в яркие цвета и заиграли новыми мелодиями, наполнившими всё вокруг особенным смыслом с привкусом крови. Лизи же в эти ноты вдохнула жизнь.

Но правда такова, что когда Артур Флек, побитый жизнью и раздавленный бывшим боссом, убил троих человек в готэмском метро, своё плечо ему подставил Джокер. Джокер нажал на спусковой крючок. Джокер был в том грязном туалете и показал Артуру, какой именно может быть свобода. Шарк. Левая нога скользнула по полу. Взмах руки. Дыхание сбитое, рваное, а в глазах жажда прочитать танец Джокера. И он танцевал, как умел в тот страшный момент — в тот самый, когда их наконец-то стало двое.

Последний раз он был Артуром Флеком в детской больнице, в отделении для тяжелобольных детей. Танцевал для них. Радовался. Правда радовался: все улыбки — ему, аплодисменты — для него, его любили, он ощущал свою нужность этому дому скорби. А когда пистолет вывалился из штанины и прокатился по полу метр-другой, Артур Флек пересёк черту. Это Джокер ударом головы разбил стекло телефонной будки, он всегда знал, как выпустить пар, что надо сделать, и никогда не бросал Артура.

Он снова посмотрел в глаза своему отражению и хрипло промямлил:

— Только не смейся над ней, не обижай. Успокой её, как успокаивал меня, найди нужные слова, как находил для меня. Но только не обижай, прошу.

Он вдруг опустил голову, и волосы закрыли лицо. Глубоко вздохнул, выгнул костлявую спину, как кошка. Содрогнулся. Медленно приподнял голову, ощерился, недобрый взгляд прожёг отражение, такое же мрачное, такое же невыносимо опасное.

***

Как хотелось взять мышонка за тонкое горлышко, посмотреть в её заплаканные глаза и высыпать на неё все вопросы, которые она заслужила. Нависнуть над ней, заключить её между своими руками, пусть боится, пусть запомнит свой страх в подробностях, смакует его, как дорогой коньяк. О нет! Ведь его мышонку нельзя спиртное! И как это он сразу не подумал? Непорядок. Тогда только страх, дорогая.

Он вошёл в комнату, задержался в дверях, прислонившись ладонью, поднятой над головой, к косяку. Лизи, Лизи. Твои монстры опять пришли за тобой, да? Они снова в комнате? В изголовье? Нет: в ногах, она пришли забрать тебя, сожрать, сделать своей. Как драный хозяйский кот, Джокер прошёл до кровати, склонился над Лизи и вздохнул. Хватит кормить своих чудовищ, пора подумать о себе, о ребёнке, об Артуре. Ты собралась рожать Артуру ребёнка или чудовище? Пожалуй, двоих с этого города хватит.

Она вдруг повернулась к нему, по-детски вытерла рукавом лицо и попыталась улыбнуться.

— Что произошло, мышонок?

Она сглотнула и выдержала паузу. Разомкнула всё ещё влажные от слёз губы и тихо, испуганно сказала:

— Он затащил меня в подворотню, хотел… Приказал раздеваться. У меня была с собой пилка для ногтей, мне казалось, я смогу, сумею, а потом он достал нож…

Он лёг рядом, и Лизи подтянулась к нему, прижалась, уткнулась носом в подбородок и говорила, говорила, говорила. Скорбно, траурно, будто отпевала свою душу. А когда рассказ закончился, Джокер чуть отстранился и строго спросил:

— Где был твой водитель?

— Я его отпустила. Артур, пожалуйста, не надо нотаций, только не сейчас, ладно? Я знаю, это было глупо и необдуманно, я признаю это. Но ты должен сказать Джокеру, что Итан не виноват, — она провела пальчиком по вороту его синей футболки. — Скажешь? Водитель не при чём. Я. Я его отпустила. С меня спрашивай, а с него не надо. Пожалуйста.

И вдруг она уткнулась ему в плечо, зарылась носом и снова заплакала.

— Глупый мышонок, — в его голосе сквозило раздражение и разочарование, но вряд ли Лизи это уловила.

Куда проще подсказывать и подталкивать, когда есть кому помочь выбраться из кокона бренного, уставшего тела. Помочь переродиться, протянуть руку, пообещать сжечь всех, подарить каждому по свинцовому поцелую и отправить в законные два на полтора. Джокер убаюкивал Артура, когда пришла пора встретить новый рассвет. Отправил Пенни туда, где ей давно место, лживой старухе. Отплатил Рэндаллу его же монетой.

Лизи, милая, ты другая. Когда она выговорилась, выплеснула свою жгучую боль, мучительно настоящую, то как в старые времена замкнулась в себе, чтобы слушать шёпот теней. Вот зачем Артур позвал Джокера: не дать этим детям тьмы и порока сожрать их девочку. И он прижал её к себе, прикоснулся губами к солёной щеке и тихо замурлыкал мелодию из песни, недавно услышанной по радио. Лизи всхлипнула раз, другой и притихла, прислушиваясь к его голосу.

Лизи спала неспокойно, ворочалась, всхлипывала, прижималась к Джокеру, дрожащая и беззащитная. Иногда в испуге она открывала глаза и оглядывала незряче тьму вокруг себя, потом отыскивала его, брала за руку и засыпала снова. Чего бы хотелось ему? Впиться в неё, попробовать эту трогательность на вкус, маленькую лживую невинность. Разложить её на кровати и… «Нет, Артур, я же обещал её не обижать».

Джокер курил сигарету за сигаретой, бросал окурки в чёрную непрозрачную пепельницу и тушил, отпуская на волю последние струйки дыма, целующие шершавые руки на прощание. А утром, когда солнце нашло брешь между неплотно закрытыми шторами, он отыскал в доме проигрыватель, принёс его в спальню и поставил на кровать. Долго выбирал пластинку, перебирая одну за другой, выискивая среди них что-нибудь от Лизи. И нашёл. Игла опустилась на пластинку, комнату наполнило сначала тихое шуршание, а потом голос разбудил новый день: «Я влюблён в тебя и в весь джаз…». Женский сильный голос разгонял остатки ночной тьмы, развеивал пугливые тени по углам, выметал страх из дома и развешивал по стенам жизнь.

Лизи потянулась, накрыла лицо рукой, будто проверяя, жива ли она, не приснилось ли ей это всё. Не приснилось, радость. Она выглядела разбитой, невыспавшейся. Ранимый мышонок. Не-ет, в глазах уже промелькнула жизнь, как лучи солнца пробиваются сквозь разбегающиеся тучи.

Ну вот, Артур, как ты и просил.

Джокер вдохнул полной грудью, впуская Артура в худое избитое тело.

— С добрым утром, — Артур сел рядом и дотронулся пальцами до её согнутых коленей.

***

Судя по всему, весна пришла в город окончательно. Артур дотянулся до штор и отдёрнул их, окончательно впустив стеснительное солнце в комнату. Хороший день, чтобы выйти и порадоваться: улыбнуться, встретить себя обновлённую в отражениях витрин, выпить по-настоящему вкусный кофе — нет, он всё тот же, что и всегда, но весной всё другое, обновлённое. Вернуться после работы домой и поцеловать Артура, прожить вечер с ним, не потерять ни минуты. Сказать, что всё было хорошо.

Было.

Всё перечеркнуло вчерашнее убийство, в который раз поделив жизнь на до и после. В жизни Лизи началась новая глава, пугающая туманным будущим, которое всё чаще мерещилось за серой решёткой Аркхема. Она ведь преступница. Не теперь — всегда ею была, с первой встречи с Джокером. Покрывала его, подчинялась ему. Отсутствие полиции в Готэме не отменяло правосудия, когда-нибудь колокол прозвонит по ней, и тогда всё. Действительно всё.

— Закрываю глаза и вижу его лицо, — вместо «доброе утро, любимый» дурные вести. — Сидела там и смотрела, как он умирает.

Она замолчала и сидела так долго, прокручивая раз за разом страшные картины. Игра вышла из-под контроля. Лизи вообразила себя ферзём, которым могла стать пешка, но на пути маленькой фигурки стояли большие неприятности. Вот только Бен, скорее всего, такая же пешка, возомнившая себя рыбкой покрупнее да пожирнее. А что будет, когда на пути встретится настоящий соперник? Сильный. Хваткий. Пришедший из колоды карт, чтобы пошутить на шахматной доске. И правда: какая разница, на каком поле сеять смертельные шутки?

Артур ждал. Смотрел на неё, аккуратно водил пальцем по руке, говоря тем самым, что он тут, рядом, никуда не уйдёт.

Снова навалилось непосильно тяжёлое чувство вины за то, что она скрывала так много ужасной правды. Джокер, убийство его человека, множество мелких грехов.

— Иногда мне кажется, что я тебя не достойна, — она хотела посмотреть ему в глаза, увидеть мягкий, добрый взгляд — только для неё одной сотканный из тонкой души. Хотела, но не смогла, совесть и страх мешали, давили, наваливались сверху и зачитывали грехи один за другим, чеканили слова, пропитанные ядом и порохом.

Лизи заламывала пальцы, уговаривала себя посмотреть на Артура, получить в его взгляде прощение и обрести внутренний покой.

Он взял её за руку, прижался губами к её щеке и подарил утренний трогательный поцелуй.

— Ты всё, что у меня есть, и мне больше ничего не нужно, — промурлыкал и снова поцеловал. И вдруг встрепенулся, на его лице заострилось удивление, и он добавил: — Я много раз представлял, как буду играть с сыном. Или с дочкой. Как показывал бы разные фокусы, а иногда даже брал бы с собой на работу.

Артур осёкся и виновато посмотрел на Лизи. Конечно, он имел в виду прошлую работу. Чудаковатое название было у заведения: то ли «Хи-хи», то ли «Хо-хо».

— Никогда не поздно начать с начала, у каждого есть шанс на чистый лист, — попыталась поддержать Артура Лизи, но голос всё равно дрогнул.

— Я и ты. Мы, — Артур попробовал диковинные слова на вкус, примеряя их на себя, и снова повторил, перекатывая их на языке: — Мы с тобой.

Что же это? Она не верила сама себе? Какой может быть шанс на искупление после убийства? Она отвернулась от окна, чтобы не видеть солнце, но его лучи касались её кожи, и Артур провёл ладонью по солнечной дорожке на руке. В виске стучало: «Мы».

Зазвонил телефон.

Артур чмокнул Лизи в щёку и вышел в залитый солнечным светом коридор, откуда вчера звонил доктору. Он подошёл к комоду из красного дуба и снял трубку. Лизи прислушалась: Артур говорил тихо, вкрадчиво — в своей привычной манере, будто попадал через телефон в параллельную вселенную, в которой всё непривычно до неузнаваемости. Он выглянул из-за двери и посмотрел на Лизи — сквозь, кивнул, но не ей, а тому, с кем разговаривал, потому что взгляд задумчивый, отрешённый, вдруг ставший жёстким. А когда повесил трубку, неторопливо вернулся в комнату, запустил пятерню в волосы и шумно выдохнул.

— Того парня нашли и опознали, это один из людей Джокера, — Артур прошёлся по комнате, выдержал паузу и посмотрел на Лизи. — Не надо было отпускать водителя. Так почему отпустила? М?

В привычно мягком голосе скользнула… непривычная угроза. Укором пропитан взгляд, завораживающий, лёгкий и тяжёлый одновременно. Лизи поймала себя на мысли, что Артур давно не её милый привычный мужчина, который беззаботно улыбался ей когда-то давно, ещё на заре их отношений. Работа — рабство — на Джокера изменило его, он очерствел, и это ему несомненно шло на пользу, но не в отношениях же. Он стал слишком долго оставлять её одну, целыми днями она предоставлена сама себе, сама должна продумывать свою жизнь. Нет, не мы, а «я» и «он». «Мы» рассыпалось.

Стало вдруг дурно и горько, не должно на долю хрупкой молодой женщины выпадать столько всего. Лизи исступлённо сползла с кровати, приоткрыла рот и часто задышала, словно боялась задохнуться. Спазм и правда сжимал пересохшее горло, тяжёлый ком встал поперёк и не давал новым рыданиям вырваться наружу. Лизи — всего лишь привычка в жизни Артура, такая же, как табак, как утренняя газета, Лизи вдруг из любимой женщины превратилась в бытовую необходимость. Ритуал. Утром перед уходом чмокнуть в щёку, вечером съесть приготовленный ужин, исполнить супружеский долг и уснуть. Он будто отдал её Джокеру, дескать, я пресытился, пусть теперь девочка тебя поразвлекает, а я, так и быть, побуду ещё на вторых ролях. Вот и вся сказка.

Артур бросил телефон на пол и сел рядом с Лизи, протянул к ней руки, но она оттолкнула его, отпрянула и, всхлипнув, хотела уже подняться, но он поймал её и прижал, упирающуюся, к себе. Погладил.

— Не трогай меня! — она хотела бросить эту фразу как можно холоднее, но нервы сдали, как только она открыла рот. Ярость и обида тут же переполнили чашу.

— Что не так? — удивился Артур. — Объясни мне: разве я не прав?

Он всё ещё не выпускал её из крепких объятий, а она, согреваясь в его на удивление сильных руках, наконец перестала трепыхаться.

— Я тебе больше не нужна? — её голос дрожал, она боялась жуткой правды так же, как и сладкой лжи во благо. — Только честно ответь.

Он вдруг отстранил её от себя, взял испуганное лицо в тёплые ладони и заглянул в умоляющие глаза.

— С чего ты взяла? Кто тебе такое сказал? — из его голоса ушла привычная мягкость, по-кошачьи ласковая и убаюкивающая.

— Я всегда одна. Одна утром, одна вечером. И ребёнка я буду растить одна, а ты будешь веселиться с Джокером. Кто для тебя семья? Я или он?

Она снова попыталась выскользнуть из его цепких рук, но вышло странно: возня затянулась, больше напоминая странную борьбу, и наконец Артур, сев к кровати спиной, усадил Лизи между своими ногами и грубо прижал к себе, не давая ей возможности выбраться. Она испугалась, дёрнулась ещё раз.

— Тихо, — хрипло шикнул Артур. — Тихо.

Лизи замерла, ощутив, как тёплая ладонь заботливо легла на её живот, погладила. Губы мужчины — отца её ребёнка — коснулись её уха. Затем прижался гладко выбритой щекой к её щеке. А руки всё также крепко держали её, чтобы не вырвалась. Будь всё иначе, она бы подумала, что он играл на контрасте: власть и свобода, нежность и порок.

— Всё, что я делаю, — он говорил так, будто растолковывал прописную истину маленькому капризному ребёнку, — это ради тебя. Мой ребёнок никогда не узнает, что такое расти без отца и без любви родителей. Но…

Артур потёрся щекой о щёку Лизи и вздохнул, всё так же крепко удерживая её и не давая дёрнуться.

— …надо потерпеть.

«Арти, Арти, ещё немного, и наш мышонок убежит. Разве я тебя этому учил? Разве я просил отпускать её? Девочка заигралась, так пусть играет возле дома. Арти, ну ты уже умный малый. Да?»

Артур чуть ослабил хватку, при этом всё ещё сжимая Лизи в объятиях. Ждал, начнёт ли снова трепыхаться. Она сжала его пальцы, словно умоляя, требуя не отпускать её: провести день со своим мужчиной после убийства, на грани нервного срыва, преодолевая обидное желание сбежать, — разве это так много?

— Ну? Успокоилась? — наконец мягко спросил он.

Он целовал её за ушком, ловил тихие пугливые вздохи, а когда чувствовал, как она вновь напрягалась, снова сковывал в объятиях. Он взял её руки и уложил крест на крест. Сжал. Забота и сила неразрывны. Когда Лизи повернулась к нему лицом и ответила его губам, его пальцы скользнули вниз. «Арти зря времени не теряет, хе-хе». Оттянув резинку трусов, скользнул внутрь и дотронулся до сухого входа. «Арти, Арти, наш мышонок течёт от опасности, а не от твоих поцелуйчиков».

Артур вздохнул и разжал руки, выпуская Лизи.

На работе отнеслись с должным пониманием: болезнь, так и так, подкосила, уложила на лопатки, и теперь в обнимку с гриппом предстояло пролежать пару-тройку дней. Ещё одна маленькая ложь. Но ведь не выкладывать всю подноготную на стол! Дескать, простите-извините, я вчера убила человека, мне надо нервишки подлечить, а то так хреново отчего-то, надо осознать всё и прийти к согласию со своим внутренним я. Окей? Неа, не окей.

Три дня Лизи места себе не находила, прокручивая в голове произошедшее: подворотня, фонарь, Бен, нож, кровь, фонарь, стеклянный взгляд, нож, Бен, кровь. Кто ещё из людей Джокера мог её видеть?

Хорошо, что Артур все эти дни был рядом, успокаивал, слушал — он умел слушать, выкуривая сигарету за сигаретой, и гора окурков в пепельнице росла всё выше и выше. В первый день вместе с сердцем в груди стучал страх, эхом отбивая странные и страшные мысли, что вот-вот в дом ввалится Джокер, схватит её за волосы и затащит в прогорклый, пахнущий сыростью и безнадёгой, подвал, и его тяжёлый усмехающийся взгляд — последнее, что увидят её живые глаза. На второй день она ждала, что полиция — то, что от неё осталось, — заявится и повяжет Лизи как опасную преступницу. Добро пожаловать в Аркхем. И тогда помогите ей и им боги, потому что Джокер отвесит правосудия им всем. Бабах достанется каждому.

На третий день она подпустила Артура ближе, чем просто прикосновения и невинные невесомые поцелуи. Она думала, ей будет мерзко, когда утром он попробовал соблазнить её. Думала, отвернётся от него и спрячется в свой невидимый кокон, но нет. Ничего такого. Она пустила его в себя и была благодарна ему за то, что он не был напорист и груб. Потом они вместе принимали душ и занялись любовью ещё раз — под струями тёплой воды. Артур помогал забыть, обнимал, теперь уже жадный и требовательный, пальцы блуждали по мокрому телу, доказывая, что он тут, он не оставил, не бросил Лизи к ногам Джокера на злую потеху.

На четвёртый день он выпорхнул из дома, убедившись, что Лизи готова остаться наедине с собой и не выкинуть какой-нибудь странный фокус, но перед уходом, понежившись в постели и наобнимавшись досыта, она озвучила робкую просьбу свозить её завтра на работу. Артур дотронулся до её зелёной прядки, вытянул её вдоль подушки и вскинул брови.

— Неугомонная.

— А никто не говорил, что будет легко.

— Лет двести назад тебя уволокли бы на конюшню и выпороли.

Лизи впервые за эти дни хохотнула:

— Так, мистер Флек, это что за странные сексуальные фантазии?!

***

Может быть, она заигралась в кошки-мышки, но машина всё-таки ждала её напротив дверей, как в старые добрые дни. Неужели Джокер всё спустил на тормоза и перестал бороться с упрямством Лизи? То есть в игре в перетягивание каната она победила? Или мистер Клоун что-то задумал?

Она прикрыла за собой дверь, замок тихонько щёлкнул, и Лизи усиленно гнала от себя отчаяние. Совесть грызла нещадно — просто будь здоров, и никакие увещевания не помогали, потому что она охрененно проштрафилась перед Итаном, подставив его со всех сторон. Он-то уж точно меньше всех виноват в этой истории, в которую ввязалась Лизи, связавшись с детективом.

«Вот город, который спалил Джокер. А это Артур, который ему помогал и тоже, наверное, людей пугал. А это Лизи, отважная и глупая девица,которая Джокера уже не боится. Вот Итан, водитель, которого она подвела…»

Водительская дверь открылась, и навстречу Лизи из машины вынырнул незнакомый мужчина. Он пригладил светлые волосы, поправил сидящий по фигуре пиджак и дежурно улыбнулся, протягивая карту с нарисованным на ней шутом в красном. Лизи сей широкий жест не оценила и игральную карту не взяла, но недоверчивый взгляд на ней остановила. Вот как? Интересно.

— Кто вы? — сдержанно спросила она и посмотрела на гладко выбритого мужчину, положившего карту на капот и сунувшего руки в карманы.

Он почтительно склонил голову и представился:

— Уилл, ваш новый водитель.

Он говорил с лёгким акцентом, немного тянул гласные, а когда промурлыкал «Босс приказал за вами присматривать», чуть приоткрылось и его происхождение: французские корни явно присутствовали.

— Где Итан? — строго спросила Лизи.

— О, мадам, не беспокойтесь, этот conard* не побеспокоит вас. Ле шеф доверил мне вашу жизнь и просил показать вам эту карту, — Уилл кивнул на капот машины.

Он открыл заднюю дверь и улыбнулся.

— Мадам.

Манеры у него, конечно, что надо: вышколенный, приглаженный, улыбчивый, но Лизи не покидало странное ощущение, что с такой же пугающей невозмутимостью он мог бы и человека убить, а потом выудил бы из кармана белый накрахмаленный платок, расправил бы его аристократичным взмахом и вытер бы кровь. Красота.

— Я не поеду с вами, Уилл. Я требую вернуть мне Итана, так и передайте вашему ле шефу. И это заберите, — Лизи подтолкнула к нему карту.

— Но, мадам, — голос Уилла неумолимо упрям. — Ле шеф не обрадуется, будьте благоразумней.

Наверное, он видел в ней избалованную девку, которой Джокер позволял слишком много недопустимых, излишних вольностей. Но пойди хоть раз на попятную, и пешке быстро укажут её место на шахматной доске и не забудут ткнуть носом в него пару десятков раз.

Лизи подошла к Уиллу почти вплотную, подняла с капота игральную карту и засунула её в нагрудный карман дорогого чёрного пиджака. Толкнула пальцем внутрь, глубже, и строго глянула на своего нового водителя.

— Передайте боссу всё, как я сказала: я поеду только с Итаном.

Она похлопала Уилла по плечу, развернулась и ушла в дом, не проронив больше ни слова. Ей удалось выдержать удар ниже пояса, потому что она чувствовала себя ответственной за то, что случилось или могло случиться с её прошлым водителем. Заигравшись в помощника детектива, Лизи, сама того не желая, возможно, навредила человеку, который тут ни при чём. Это не его игра, не его война — так не ему и ответ держать.

Уилл ждал. Наверное, не воспринял Лизи всерьёз. Женщины! Он попинал колёса синего Форда, походил вокруг да около, разглядывал парк, потом переключился на дом. Лизи спряталась за шторой, надеясь, что водитель её не заметил. Подумает ещё, что она тут комедию ломает.

Через полтора часа Уилл всё-таки сел в машину, завёл мотор и выждал ещё пару минут. Лизи не вышла. Мигнув на прощание фарами, авто тронулось с места, шурша камушками под колёсами, и уехало восвояси. Интересно, этому тоже влетит за то, что покинул пост или Джокер предполагал, что так тоже может быть?

Выждав полчаса, Лизи выглянула на улицу и обошла дом вокруг, чтобы лишний раз убедиться: Уилл не следил. Было до жути страшно и неуютно, везде мерещились прихвостни Бена, в каждом прохожем, даже в тех, которые на Лизи не смотрели. В конце концов она не выдержала и уткнулась взглядом в асфальт, чтобы никого не видеть, закуталась в куртку и решила пойти, куда ноги сами унесут. Подсознание между тем, не дремало и, видимо, знало, чего она хочет, потому что через полчаса она стояла у дверей того самого дорогого магазина, где недавно забирала пальто для Артура. Подарок пока так и не удалось отдать, то одно наваливалось, то другое.

Лизи стояла и спрашивала сама у себя, правильно ли она поступала. Ничего такого на уме не маячило, никаких шашней и прочего, но что-то же её сюда привело. Может, улыбка Седрика подкупила? Джокер улыбался, когда хотел утолить голод, зов плоти, чтобы посмеяться над своей глупой девочкой. Артур. Его постоянно не было дома, а впитавшие его запах рубашки не могли заменить любимого мужчину.

Она так и не осмелилась войти. Зачем? Что сказать совершенно чужому человеку, какую боль излить и главное — зачем? Лизи постояла у дорогих витрин, разглядывая не по времени кричащие и пышущие шиком пальто. Манекены с изящно изогнутыми руками, надменно приподнятыми головами без лиц, вот она душа Готэма, вся тут, в этом бездушном пластике. Лизи пришло на ум, что она оказалась тут не просто так: в глубине души ей хотелось попросить Седрика стать её другом, человеком, который выслушает, нальёт чаю с лимоном, одарит дружеской улыбкой, а на деле она попросила бы о душевном единении манекен. Пир во время чумы, пляски на костях: как ни назови, всё правда.

Артур потому и не хотел, наверное, одеваться в таких местах, хотя запросто мог себе позволить почти любой каприз. Он не хотел походить на все эти аналоги Томаса Уэйна, которого не терпел сильнее прочих. Почему? Лизи не знала. Да и какая разница, в глубине души она тоже испытывала неприязнь к людям первого сорта. Подумать только! Первый и второй сорта, как на овощном рынке. Породистые, холёные, вышколенные, а рядом с ними они, будто мусорные мешки с гнилой требухой.

Седрику захотелось новую игрушку, вот он и пытался задобрить девушку. Думал, что, наверное, на улице настали голодные времена, и любая худо-бедно симпатичная молодая женщина за кусок печенья ринется раздвигать ноги перед каждым встречным.

Разбитая своими мыслями, Лизи так и ушла, не решившись ни дотронуться до изысканной дверной ручки, ни бросить ещё один взгляд на пластиковых обитателей витрин, олицетворяющих неприязнь Артура. Она не винила Седрика в том, что он такой, в Готэме и без того немного счастливых людей, а зависть к чужому добру не добавит света этому городу. У каждого ведь свои грехи: у Лизи был Джокер, а теперь прибавилось убийство, а уж про то, что она скрывала от Артура опасного любовника, и говорить нечего. Так что ей ли осуждать Седрика и общество, из которого он вышел? Пусть Джокер решает, покуда его правда шагает по городу, кто чего достоин, а время покажет, звонит ли по нему колокол.

***

Дающая рука ласковее и злее всех прочих рук, Чарли Дент. Ты спокойно спишь? О ком ты думаешь, когда обнимаешь свою жену? О ней? Ой ли. И куда бы вы ни спрятали своего золотого мальчика с грустным лицом, вы всегда будете дрожать, как побитые чужим сапогом дворняги. Ваши суки нарожали вам щенят, и вы, конечно, боитесь за своё гнилое потомство. Правильно делаете. Вкусно ли тебе оттого, Чарли-Чарли, что жизнь поимела тебя своим толстым хуем прямо в глотку?

Жизнь уже не так прекрасна, а? Ой да брось, Чарли, вытри губы и живи себе ещё один день. В конце концов, жизнь поимела тебя не в твою богатенькую напудренную задницу, так что выше нос, старина Дент! То ли ещё будет!

Осмотрись по сторонам: тебе не хуже и не лучше других. Такой же жалкий прощелыга, сбежавший с тонущего корабля, как только тот дал крен. Да, не повезло, тебя-то успели сцапать за шкирку, значит, тебе и отвечать.

Кричать нет смысла, ты и сам понимаешь, не маленький уже. Отсосал у жизни — иди делай дела, да пошустрее.

Естественно, тебя поимеют ещё не раз, а ты будешь радоваться, что не башку прострелили, потому что как с совестью можно договориться, так и памяти, похотливой шлюхе, можно заплатить за молчание. Но ты ведь всё будешь помнить, Чарли?

Разумеется.

А если серьёзно, нападение на его женщину было куда красноречивее всех взглядов, слов и неверных клятв. С ней всё понятно, она наконец получила тот самый важный урок, на который сама же и набивалась. Это он не выпускал коготки в своего мышонка, так заигрывал только, а следовало как следует встряхнуть эту дрянь. Ладно, у них ещё будет время помурлыкать об этом. В конце концов, он, Джокер, тоже не ожидал, что кто-то вот так вероломно нападёт на неё. Это говорило о том, что давно пора что-то менять в городе, разделить с кем-нибудь власть, потому что где одно гнилое семя, там найдётся и другое.

Когда Джокер и несколько его людей вошли в двухэтажный офисный центр, прикрытый для отвода глаз вывеской «Мебель от братьев Пацци», народ внутри встрепенулся будь здоров, но верные клоуны приподняли над головами автоматы. Когда идёшь в логово волка, надо иметь острые зубы, чтобы зверь стал ручным и покладистым.

Джокер подошёл к одному из столов у окна, взялся за спинку стула и навис над ним. Его тень легла на секретаршу, которая вмиг побелела лицом, а руки её мелко затряслись.

— Солнышко, — елейно промурлыкал Джокер, — поднимай-ка давай свою круглую упругую попку и зови сюда Антонио Пацци.

Она коснулась таблички на груди «Оливия» и вздрогнула.

— Сеньора Пацци нет на месте…

Джокер поднял руку вверх и зацокал языком.

— Неправильный ответ, солнышко, потому что если сеньор Пацци не выйдет ко мне сию же минуту, я тут такой цирк с клоунами устрою, что ваш вой будет слышен до самой Бразилии.

До смерти перепуганная Оливия поднялась с места и заглянула за одну из дверей. Кивнула. Вздрогнула. Скорбно вернулась к столу, но сесть так и не решилась. За ней вышел невысокий мужчина, в сером костюме тройке, седеющие волосы аккуратно подстрижены. На лице — ухмылка. Руки, как водится, в карманах.

— Что же вы, сеньор Пацци, обманываете своих посетителей?

Пацци пожал плечами, ничем не выдавая волнения.

— Если вы хотели сделать заказ, то Оливия, моя помощница, прекрасно справилась бы и без меня. Это её работа.

Джокер зло ухмыльнулся, оскалив зубы. По обе стороны от носа сложились складки, придающие образу жестокости.

— А я к вам с очень выгодным предложением пришёл, сеньор Пации, отказаться от которого — стать себе врагом.

Никто не просил вызвать полицию, но женщины всхлипывали и слишком громко вздыхали, давая страху расцветать на лицах, а мужчины молча наблюдали за как бы непринуждённой беседой двух джентльменов. Одному только дай повод, он пустит любого под расчёт, а другой не брезговал иногда постреливать в людей.

Пацци пожал плечами и жестом пригласил Джокера пройти за ним в кабинет. Двое его людей пошли следом, остальные остались присматривать за порядком в холле.

— Оливия, принеси нам кофе, пожалуйста, попросил Пацци.

Бледная и на вид несчастная молодая женщина быстро зацокала каблучками по паркету и скрылась в кухне. Впрочем, долго ждать её не пришлось, она вошла в кабинет и поставила поднос с двумя дымящимися чашками на стол, коснувшись плечом Джокера, около которого стояла. Он заглянул ей за спину, оценил фигуру и положил ладонь на ягодицу, оценивающе сжал, довольно улыбнулся.

— Сеньор Джокер, это лишнее, — вступился за неё Антонио.

Джокер достал из переднего кармана пачку сигарет и вытряхнул на ладонь одну, Пацци предложил зажигалку.

— То есть вы её тут не оттрахали до сих пор на своём дорогом столе? Она не шептала вам на ушко «О да, Антонио! Ещё!»

Пацци бросил взгляд на раскрасневшуюся девушку и спокойно ответил:

— Она моя племянница.

— И? — взмахнул рукой Джокер. — Это может помешать кому-то? Трахали или нет?

— Нет, — всё так же спокойно ответил итальянец и тоже закурил. — Иди, Оливия, я позову если что.

Но Джокер жестом заставил её замереть и предложил отпить из своей чашки. Она было мотнула головой, но он зашипел на неё: «Пей!»

— Это лишнее, вы же понимаете…

— Нет, сеньор Пацци, не лишнее. Если ваша племянница упадёт замертво после пары глотков, я напою вас и вашу семью свинцом.

Джокер не разрешил Оливии уходить, он усадил её к себе на колени и не брезговал иногда пощупать лишний раз.

— Так зачем вы пришли, синьор Джокер? — Пацци всё ещё не терял самообладания и держался на высоте.

Джокер согласно кивнул, понимая, что игры играми, а дело надо знать. Но Оливию не отпустил, пояснив это тем, что «знаете, мне иногда не хватает послушной женщины, которая бы не перечила мне».

— Так вот, о чём это я… Ах да! Мафия, наверное, нешуточно обрадовалась, когда полиция Готэма пала, но радость ваша длилась… Сколько? Пару дней от силы, потому что мои люди как следует проследили за тем, чтобы мафия не вылезла из всех щелей.

— Продолжайте, — Пацци стряхнул пепел в чёрную каменную пепельницу.

— Давайте так. Я открою свои вентили и пущу мафию в свободное плавание, а за это вы проследите, чтобы ваши люди были верны мне и следили за порядком в городе.

Пацци пощёлкал изящной зажигалкой, выполненной в форме серой совы, и посмотрел на Джокера, обдумывая его предложение.

— А если я не приму предложение, вы сделаете с мафией то же самое, что и с полицией, — Пацци не спрашивал, он был умён, чтобы прикинуть что к чему.

Джокер чмокнул Оливию в щёку и улыбнулся ей:

— Да, мафия уйдёт в историю, и я пущу на её место своих клоунов.

— Я могу посоветоваться со своими людьми?

Джокер фыркнул:

— Пацци, Пацци, мы же все знаем, что вы та самая верхушка айсберга. С кем вы собрались советоваться? Со своими шестёрками?

— С братом.

— С братом, — передразнил Джокер. — У вас нет времени, синьор мафиози: либо вы в деле, либо нет. Ну так что?

Пацци постучал пальцами по столу и кивнул:

— Я в деле.

__________________

*придурок, французский Язык

**Moya Brennan - Black Night

========== На грани ==========

Комментарий к На грани

Так как глаз не алмаз, добро пожаловать в ПБ ^^ Я благодарна всем, кто читает и ловит очепятки :)

Арты к главе :)

Товарищ Джей https://sun9-53.userapi.com/c854420/v854420953/1e46cd/YzRuCVfBLUQ.jpg

Артур/Джокер https://sun9-17.userapi.com/c854420/v854420953/1e46c4/1X9wVHHNq6w.jpg

Лизи https://sun9-61.userapi.com/c855736/v855736070/1a75ad/RzJKJpwl_nc.jpg

Музыка к главе:

The Guess Who “No Sugar Tonight” https://www.youtube.com/watch?v=yMG-Mi9I0-k

Выходка Лизи возле дома, когда она посмела бросить вызов Джокеру при его человеке, не могла остаться незамеченной. Так и вышло. Рано или поздно это должно было произойти, и день «икс» не заставил себя ждать.

Она привычно ждала у калитки шуршащую колёсами машину, медленно подъезжающую по узкой асфальтированной дороге. Над дорогой плакуче склонились деревья, образуя живую арку. Лизи переминалась с ноги на ногу и гадала: если за рулём счастливого Форда окажется не Итан, то некуда деваться, придётся изобразить из себя послушную девочку и запрыгнуть на заднее сиденье. И не грубить. Лизи, не грубить! Уилл, этот мурлыкающий француз с видом дона Карлеоне де-факто не виноват. Невозможно так просто обвинять людей Джокера во всех смертных грехах: просто нельзя, это надо принять как факт.

Она привычно сжала в кармане куртки пачку сигарет и, сунув палец в прорезь, дотронулась до сигареты. Как до талисмана. Она ведь не хотела сначала оставлять ребёнка и обрекать его на мучения: жизнь с Лизи Новак и Артуром Флеком — то ещё испытание, надо сказать. Уж точно не обзавидуешься. Мужчина, часто смеющийся невпопад, и невротичка с вредной привычкой в виде Джокера. Та ещё семейка, Аддамсы бы обзавидовались.

Вдали послышалось привычное шуршание колёс, и Лизи вытянулась в струну, высматривая Форд и теребя в руках рюкзак. С пальто, понятное дело, не потаскаешь на плече старого друга на лямках, а куртка не обязывала к столь высоким манерам. Леди из трущоб. Трагикомедия в двух действиях.

Машина припарковалась неподалёку, и Лизи почувствовала себя школьницей, ожидающей первого в своей жизни волнительного урока. Как это будет? Мучительное предвкушение.

Водительская дверь с тихим щелчком открылась, и наружу вынырнул Итан, сукин сын. Лизи приложила ладонь к груди и улыбнулась, еле сдерживая слёзы облегчения и радости. Она было шагнула навстречу доброму другу, как задняя дверь открылась и выпустила, словно Джинна из пыльной пузатой бутылки, Джокера. Небрежным движением отбросив окурок в проталину, он отряхнул руки и облокотился о крышу машины, устремив заинтересованный взгляд на Лизи.

В висок стукнула мысль, что это маленькая победа над большим злом. Не бой, пока всего лишь крошечный триумф, но ведь и у него привкус сладкий.

Джокер закрыл дверь и не спеша обошёл машину, обернулся на Итана и, подмигнув, указал на него пальцем. С соседнего от водителя сиденья вылез Уилл и покачал головой, дескать, гляди, привезли папочку к непослушной девочке. Джокер обошёл вокруг неё, поправляя на ходу свои волосы, и приветливо улыбнулся, вздёрнув брови.

— Радость, радость!

Он дотронулся до её щеки, тихонько щёлкнул по подбородку, заставив Лизи приподнять лицо. Остановился рядом и сунул руки в карманы брюк, выставил правую ногу вперёд и чуть склонился. Вдохнул, смакуя сладкий запах её волос. Карамель.

— Сладенькая, — он плотоядно облизнулся, — так бы и съел.

И вдруг от улыбчивого клоуна не осталось и следа: он вскинул руку и схватил Лизи за волосы, больно намотав аккуратный хвост на кулак. Рюкзак выпал из её рук, стукнулся об асфальт. Лизи схватила больно удерживающую её ладонь и зашипела, но чем больше она рвалась из хватки, тем сильнее сжимал пальцы Джокер. Пугливая мысль тут же вспыхнула, что он не просто так припёр с собой обоих водителей: это показательная порка. Лизи болезненно искривила рот, подавляя крик. Только тихое шипение. А Джокер уже цокал языком над самым ушком, едва не касаясь его искривлёнными губами с аккуратно выведенной поверх улыбкой. Её уголки тянулись вверх, изображая радость на лице, а уголки настоящих губ смотрели вниз. Вокруг сложились складки, придавая образу демонические нотки.

— Дрянь, — зашипел он на ухо.

И поволок Лизи в дом. Дверь громко захлопнулась за ними, ставя жирную точку в поведении охреневшей девчонки.

— Да что за хрень?! — закричала Лизи, переступив порог их с Артуром дома.

Джокер затащил её в комнату, другой рукой схватил за горло и прижал к стене, больно стукнув головой. Искр из глаз хватило бы как раз на то, чтобы зажечь половину бенгальских огней в городе, нагрянь вдруг на их головы рождество.

Он рванул пуговицу на её джинсах, выдрав её с мясом, и жадно запустил руку внутрь. Лизи дёрнулась, сжимая бёдра, чтобы хотя бы показать, что и тут без боя она не сдастся. Но холодные с улицы пальцы торопливо раздвинули нежные складки и легли меж ними. Он задрал её голову и склонился, победно скалясь. Лизи зажмурилась, но он, всё ещё не выпуская волосы, встряхнул её как следует.

— А я тебе сейчас расскажу, что за хрень, — он прижался к ней и потёрся, как ласковый кот о хозяйскую ногу.

Лизи содрогнулась. Посмотрела в безумные глаза Джокера и чуть не утонула в их безумии. Огонь. Огонь! Жгучее желание, непреодолимое, без тормозов — бессовестное. Он не приходил к ней сколько? Четыре дня? Пять? Неужели не нашёл себе никого? Лизи снова дёрнулась, и он, не выпуская её волос, прижался плотнее. Опустил взгляд на губы, облизнулся.

В комнате звонкая тишина, ни шелеста, ни сквозняка, ни голосов с улицы. Только тяжёлое дыхание, Лизи — загнанный зверь, её дыхание предсмертное: попалась, но не сдалась. Дыхание Джокера душное, он как лев над добычей — навис, не скрывая торжества.

Лизи положила руки на его вздымающуюся грудь, ощущая привычно худое тело под одеждой, стараясь сохранить расстояние между двумя телами. Нет сил. Борьба заведомо проиграна, и рука уже победоносно раздвигала бёдра, тянула джинсы и трусы вниз, ткань скатывалась на ногах, застревала, но пальцы привычно упорные. За ними — куртка долой, искалеченной грудой на пол. А руки уже тянут Лизи к окну, к столу, заваленному бумагами и пустыми пачками из-под сигарет. Телефон надрывался и влезал в тишину непрошеным гостем, и Джокер стряхнул его на пол. Трубка упала под ноги, провод змеёй лёг на пол — Лизи неаккуратно наступила на него.

Боль в затылке то утихала, то вспыхивала, и будто в насмешку Джокер всё ещё не выпускал волосы. Дотащив до стола упирающуюся Лизи, он прижал её животом к столешнице, навалился сзади и заставил её лечь грудью на шуршащие бумаги. Стянул трусы и джинсы ещё ниже, прижался бёдрами к округлым ягодицам, наскоро расстёгивая ширинку. Вжух. Пальцы проверили нежные складки.

— Чего же ты так вырываешься, сладенькая? Вся мокрая, а ведёшь себя так, будто не хочешь меня. Хо-очешь, — протянул он и утопил член в скользком горячем лоне.

Она заскребла по столу. Не спрятаться. Не сжаться. Не прогнать из себя. Он толкался в неё грубо, наваливался сверху, щипал за ягодицы, рычал. Лизи зашипела, зажмурилась, вцепилась в столешницу. Стол под ней ходил ходуном, стукаясь ножками об пол и столешницей об стену, а Джокера это только ещё больше раззадоривало, и он врывался в Лизи, провозглашая своё право быть, вколачиваясь и довольствуясь своим правом ласкать и наказывать.

Когда Лизи заставила себя посмотреть в окно, встретиться со слепящим весенним солнцем, она увидела Итана, на секунду замершего и наблюдающего за происходящим в окне. Чертыхнувшись, он отвернулся и закурил, распинывая носком ботинка тающий потяжелевший от весеннего бремени снег. Уилл встал рядом, спиной к окну, и они с Итаном курили и ждали.

Джокер наконец отпустил её волосы и отвесил звонкий шлепок по попке. Лизи ойкнула, а ягодица вспыхнула, как обожжённая.

— М-м-м, радость, как же сладко ты вся сжимаешься. Давай, сожми ещё папочку.

Он уже не вколачивался в неё, но проникал резко и грубо, каждый раз врываясь глубоко и застывая на мгновение. И снова. И снова. А когда вздохнул рвано, громко, с надрывом простонав, Лизи замерла в ожидании финала. Джокер толкнулся раз, другой, вжался, стиснув попку в жадной ладони, и излил свой гнев внутрь.

Выйдя из неё, Джокер похлопал её по плечу и промурлыкал:

— Иди-ка переоденься, сладенькая, тебе же ещё на работу.

Она поднялась, качнулась на дрожащих ногах, не чувствуя под ногами пола, и оглянулась через плечо. Джокер сел в тяжёлое кресло и с интересом наблюдал за Лизи. Горькая сигарета в пальцах. Комната вот-вот наполнится удушливым дымом, станет нечем дышать, захочется распахнуть окно, впустить свежий воздух — вместо этого Лизи стянула джинсы и трусы, бросила их под стол, медленно расстегнула блузку — несколько пуговиц остались лежать на столе как напоминание о произошедшем. Заколка осталась лежать там же, сломанная пополам.

Округлые бёдра. Вздымающаяся налившаяся грудь с трогательно смотрящими вверх сосками. Ещё плоский живот с белым пушком, видимым только в лучах света, обнимающего за бёдра. Изящные плавные изгибы так и манили провести по ним ладонью, ощутить всю нежность и бархатистость кожи. Лизи собрала волосы в хвост и завязала резинкой, оставленной некогда на подоконнике, будто ожидающей именно этого часа. Бросила взгляд на настенное зеркало: на щеках багрянец, глаза блестели, губы налились маковым цветом.

Джокер поправил снова вставший член, оттянул ткань на ширинке и, затянувшись, поманил пальцами Лизи к себе.

— Иди-ка к папочке.

Голос спокойный, негромкий, во взгляде уже нет пугающей жёсткости. Лизи послушно шагнула к нему, позволяя взять себя за руку, притянуть, усадить сверху. Приноравливаясь, она вновь пустила его в себя. Положила ладони на красные плечи и вдруг всхлипнула.

— Ну-ну, радость. Ты же понимаешь, что папочке надо было тебя наказать.

Он дотронулся до её щеки, поймал несмелую слезинку и стёр. Лизи поёрзала сверху, устраиваясь поудобнее. Обвила его шею, прижалась грудью к жёлтому жилету. Поймала губами губы Джокера. Снова всхлипнула, уронив на его белую щеку слезинку.

Уилл, видимо, решив, что босс закончил учить уму-разуму свою девчонку, раз те пропали из окна, постучал в дверь и заглянул в комнату. Кашлянул. Лизи повернула к нему заплаканное лицо, а Джокер мягко развернул его обратно к себе и приказал:

— Выйди и дверь за собой закрой.

И мягко, почти нежно поцеловал Лизи.

***

Лизи повернулась спиной к Джокеру, откинула волосы в сторону и повернула голову. Его пальцы проворно ухватили за бегунок и медленно потянули вверх, смыкая края платья и пряча от взгляда покрытую мурашками кожу. Любопытное солнце по-прежнему подглядывало за ними, вкатываясь в окна и оседая на стенах смелыми лучами. У стен есть глаза, есть уши, но нет рта, чтобы рассказать Артуру о том, что произошло. Лизи поёжилась и обняла себя за плечи, ладони Джокера легли поверх её ладоней. Сжали пальцы. Он склонился и дотронулся алыми губами до бледной щеки. Будто метка: ты моя.

Он одобрительно похлопал её по попке и подтолкнул к выходу. На часах уже десять. Рабочий день начался час назад, телефон в недрах дома периодически давал о себе знать, выныривая звоном из тишины и прокатываясь по лестницам, по комнатам, оседая мурашками на коже. Слишком много отгулов, и увольнение маячило не на горизонте, а под самым носом.

После тёплой комнаты и душных поцелуев уличная прохлада как искупление и награда за пережитые мгновения.

Чёрт возьми, какого же цвета глаза у беды? Лизи остановилась у машины и обернулась: у её беды зелёные глаза, обрамлённые голубыми треугольниками и белой маской. Ей в ответ прилетел сизый дым, вьющийся, разлетающийся на лёгком весеннем морозе. Пых-х! Лизи отвернулась, ей тоже хочется курить, хочется взять сигарету и прикоснуться к бумажной горечи губами. Прищуриться. Втянуть в себя яд и перекатить его во рту, а потом отпустить на волю хоть какую-то частичку себя.

Уилл переступал с пятки на носок и обратно, скрипя мягким снегом. Он не прятал взгляд, смотрел на Лизи в упор и теребил в пальцах дотлевающий окурок. Ей захотелось поскорее нырнуть в тёплое нутро машины и спрятаться от мира, осмыслить, что это маленькая битва была ради небольшой человеческой души. Да уж. Будто есть большие, важные и не очень, так, по мелочи.

Лизи потянулась к дверной ручке, но Джокер ухватил её под локоть и повернул к себе. Пальцы замёрзли, и она поёжилась, плотнее закуталась в куртку и подняла взгляд. Обольстительная улыбка. Страшная. Из кошмаров. Джокер поправил воротник на её куртке и стёр с губ невидимый поцелуй. Ветер потёрся о замёрзшие щёки и уткнулся в шею, юркнул за пазуху, хотел то ли согреться поближе у горячего сердца, то ли дыхнуть на него холодом. Лизи хотела отвернуться, но пальцы привычно не разрешили.

— Итан, подбросишь нас с Уиллом до Парковой авеню, а мою девочку своди потом в кафе, угости кофе. И смотри в оба, чтобы её никто не обидел, — он мягко положил ладонь на её щёку. — Радость, ну-ка скажи папочке: я буду хорошей девочкой.

Лизи хотела обернуться и убедиться, что Итан с Уиллом не смотрят, но Джокер, беда её жизни, приобнял и выжидающе хмыкнул.

— Я буду хорошей девочкой, — она опустила глаза и посмотрела под ноги: прошлогодняя прелая листва выглядывала из-под увядающего снега.

— В глаза мне смотри, — мурлычет Джокер.

И Лизи всё-таки обернулась. Тень от дерева легла на лицо, прикоснулась невесомо, прикрыла глаза от солнца. Спрятала. Итан стоял у водительской двери и потирал щетину, о чём-то думая и разглядывая проталину между Лизи и Джокером. Уилл всё так же курил, а когда встретился с её взглядом, виновато пожал плечами, дескать, я тут ни при чём. Его не за что винить, это правда.

Джокер развернул её лицо к себе чуть грубее, чем следовало: в прошлом сердце сразу бы утонуло, забыло бы как биться о рёбра, страх встрепенулся бы и осел пеплом на искалеченную душу. Но испуг не родился, не поднялся из потаённых глубин и не забился нестерпимой болью в виске. Сердце не замерло. А вот губы послушно разомкнулись, и слова покорно слетели с языка:

— Я буду хорошей девочкой.

Глаза в глаза, дыхание спокойное, а в душе сверкнула молнией маленькая буря. Из немощного ветерка тоже, бывало, рождались ураганы, посильнее прочих, предсказанных заранее. Даст жизнь времени, отсыплет хоть горсточку лишних минут, значит, ещё повоюем с бедой.

Сил бы ещё да заручиться как-нибудь поддержкой Артура, вот тогда точно можно хоть в бой, хоть в пекло. Да что там, и так уже в пекле по самое не балуйся, мало не казалось. Как там в сказке? «Горшочек, не вари».

Уилл кашлянул, и Джокер глянул на него поверх плеч Лизи. Вздохнул. Дела, дела. Это Джокера никто не мог уволить, а ей разбираться с прогулом, и наверняка с работы звонили, пока Джокер вколачивал её в тяжёлый стол и чеканил толчки.

Но вот сеанс окончен, пора возвращаться к жизни смертных.

Джокер подтолкнул Лизи к машине и забрался на заднее сиденье, сел рядом и приобнял, снова демонстрируя своё неоспоримое право. Закинул ногу на ногу, вытянул сигарету, а когда Лизи отвернулась, склонился, притянул к себе и поцеловал. Поцелуй греховный, табачный, но она всё равно ответила, робко прижалась, дескать, смотри, я правда всё поняла, извиняюсь. Послушная.

Ехали долго, и поцелуи тянулись, как патока, тяжёлые, требовательные. Горькие. А в приоткрытое окно заглядывала городская весна, пахнущая талым снегом, грязными дорогами и дорогим парфюмом — это богатенькие сынки и дочки почувствовали ослабление удавки. Страх таял со снегом, скоро прорастёт новый, с первой травой, а пока свобода целовала прохожих и обманывала. Сводила с ума.

Лизи оторвалась от влажных губ и прикусила свои, словно хотела поймать и присвоить поцелуй этого демона, чтобы, когда всё закончится и она передаст Джерому лакомый кусочек, вспоминать эти прикосновения как сладкий грех. Оставить его навсегда, как напоминание о въевшихся в душу томных терзаниях. Она заглянула в его глаза. Бездонные колодцы. А на дне усмешка, сдобренная щепоткой гнева и власти. Лизи положила ладонь на его ширинку и сжала. Улыбнулась. Член не налился, не воспрял от долгих, сводящих с ума объятий.

— Придётся потерпеть, радость, я ведь не секс-машина, — хихикнул Джокер и закатил глаза, упиваясь удачной шуткой.

— Босс, — Уилл старательно тянет «с» и оборачивается, ухмыляется, — приехали.

— До встречи, — Лизи попрощалась первой и чмокнула свою горькую беду в белую щёку, в уголок нарисованной улыбки. Вдохнула запах табака, въевшийся в кожу.

Джокер лишь подмигнул и вынырнул из машины прямиком в город, тут же принявший его за своего, утягивая в шумную улицу и напевая мелодию клаксонов и возвращающихся сирен. Уилл вышел следом, двери за ними захлопнулись.

— С возвращением, — лишь бы не слушать тишину, и Лизи глотает обиду, как прописанную доктором пилюлю.

— Спасибо, но не стоило, — Итан закрыл водительское окно, оставив приоткрытым заднее.

— Стоило. Хоть кто-то в этом городе должен оставаться человеком, — Лизи вздохнула и стёрла с губ невидимые следы Джокера.

— Вы мой маленький супергерой, — Итан поправил водительское зеркало и улыбнулся отражению Лизи.

Она невесело потянула уголки губ вверх, показывая, что поняла всю иронию шутки, но всё-таки ответила:

— Не очень смешно.

Водитель пожал плечами, дескать, да, есть такое дело. Мимо проносились машины, и грязные капли стаявшего снега облепили стёкла. Лизи принялась разглядывать кляксы, как кофейную гущу: а вдруг в каком-то пятне мелькнёт мутное будущее? Хорошо бы Артур нашёл в себе теплящееся шестое чувство и всё понял сам. Без слов. Увёз бы её из Готэма в какой-нибудь небольшой город, далеко-далеко отсюда, может, даже на другой континент. Только бы подальше от Джокера, но даже в сладких мечтах упорно казалось, что им с Джокером и целого мира мало, чтобы двоим уместиться на одном голубом шаре. Может, даже галактика будет им тесна.

Вот так всё просто и в тоже время сложно до одурения, до густой обиды, поселившейся в измученном сердце. Злая скорбь, одинокое горе, человек один на один с бедой, целующей омытые слезами губы.

— Знаю, что несмешно — спокойно ответил Итан и протянул Лизи платок. — Ну что, по кофе и на работу?

Она кивнула и отвернулась к окну. Солнце спелой ягодой выглянуло из-за собравшихся туч последний раз и спряталось за непроглядной серостью, готовой вот-вот расплакаться не то снежной крупой, посыпающей тротуары и крыши, целующей плечи и оседающей пепельной сединой на головы прохожих. Не то ледяным дождём, оплакивающим нехотя уходящую зиму.

И в памяти вдруг всплыли чьи-то строки: «И родиться бы теперь не так, не из глины, не из кости: просто так, где меня родит чужая мать…» Когда машина проезжала одну из улочек, оттуда зазвучал колокол, и Лизи поймала себя на мысли, что, возможно, он звонил по ней.

В кафе было тепло и уютно, пахло горячими блинчиками и свежесваренным кофе. Один из автоматов мурлыкал песни Элвиса, и хотелось остаться тут подольше, развернуть свежую хрустящую газету, встряхнуть её, как это делали элегантные джентльмены. Заказать кофе. Круассан. И пропасть в чёрных строчках, проплывая меж них по серой бумаге. Стрелять глазами от фото к фото, от сенсации к сенсации.

Лизи сняла куртку и поёжилась, робко стряхивая с себя заоконную прохладу. Итан сел напротив и двумя пальцами притянул к себе меню.

Официантка, тучная молодая девушка, улыбчивая и будто сошедшая с полотна Рембрандта, подошла к столику, покачивая пышными аппетитными бёдрами. Ручка в одной руке, блокнот с русалочкой в другой. Родинка над губой, и Лизи невольно улыбнулась естественной красоте посреди хаоса. Она заказала кофе с молоком и двойными сливками, салат и хрустящую булочку, а Итан ограничился одним кофе.

— Хочешь, поговорю с боссом? — не самое лучшее начало для беседы, но с чего-то же надо начинать.

— Послушает? — с интересом спросила Лизи.

Итан почесал за ухом и вздохнул. Понятно. Вот и весь разговор о Джокере. У Итана шаткое положение, тем более если Джокер к Лизи не особо прислушивался, то проштрафившемуся шофёру тем более укажет на его место. Сиди и не высовывайся, голова целее будет.

— Уволят, наверное. Я хороший веломастер, но ужасно непунктуальный работник. То опаздываю, то болею, то… — она осеклась, вовремя закрыв меж зубами слова о беременности.

— А зачем работать? Разве босс ещё не бросил к таким хорошеньким ножкам весь город?

Лизи покосилась на водителя, чтобы уловить, шутил тот или не очень. Судя по его виду, всё-таки не очень.

— Это чтобы помнить, что я человек, а не комнатная собачка, — отплатила Лизи той же несмешной монетой.

Итан пожал плечами и посмотрел в окно. Лизи подняла на него взгляд и приметила первые седые волоски в пшеничных растрёпанных волосах. Он потёр колючую щетину и обернулся, опустил глаза на чашку, дотронулся до края пальцем. Провёл по кругу. А потом они, преодолев минутную неловкость, оказавшись вне коробки на четырёх колёсах, долго и с удовольствием говорили. О велосипедах, о тех редких интересных журналах, которые больше не издают, но которые остались в памяти каждого читателя комиксов. Когда им принесли ещё по кофе, они принялись обсуждать Маркеса «Сто лет одиночества»: оказалось, Итан обожал эту чудную книгу, понятную и в то же время непознанную.

Спохватившись, Лизи нашла взглядом часы над барной стойкой и мысленно ухватилась за стрелки, почувствовав, как на плечи легли холодные пальцы паники. Итан, всё поняв без слов, положил под чашку новёхонькую десятку и сгрёб с сиденья куртку. Лизи поспешила не отставать. Они запрыгнули в машину, и водитель, словно ещё было не поздно, дал по газам, а Лизи, ухватившись за водительское сиденье, засмеялась. Ей вдруг стало смешно от абсурда, творившегося в её жизни.

Они летели, как ненормальные, не пропуская, несмотря на неуместную спешку, ни одного светофора. В дообеденный час машин на дорогах не так много, можно даже не сигналить зазевавшимся водителям, задержавшимся на красном сигнале на секунду-другую дольше. Лизи смотрела в окно, на остающиеся позади серые здания, на суетливых прохожих, кутающихся в тёплую одежду, потому что за спрятавшимся солнцем заглянула зима и обняла уставший город. За окном март, а снежная крупа принесла с собой ощущение главного зимнего праздника.

Доехали быстро. На часах четверть первого, время отсчитывало бессовестный прогул: как смотреть в глаза сотрудникам и начальнику? Эти хорошие отзывчивые люди не заслужили подобного сотрудника, и когда Лизи перешагнула порог мастерской, в которую сбегала от реальности, Джозеф, глава этого маленького уютного велогнёздышка, махнул ей рукой — следуй за мной. Дверь маленького кабинета, заваленного от пола до потолка деталями, закрылась за ними, стало ещё больше не по себе.

— Мы звонили тебе всё утро. Что случилось? Что не так? Тебе надоело тут работать? — в голосе Джозефа удивление, глаза внимательные — в уголках собрались морщинки.

Лизи теребила края куртки и едва смогла уговорить себя посмотреть на начальника. Пришлось пробираться сквозь ком в горле и выравнивать голос, чтобы не выдать накатывающих слёз.

— Всё не так просто, — слишком банально и больше походило на нелепое, неуместное оправдание неудачницы, не умеющей совладать ни со своей жизнью, ни со временем. — Ладно. Я жду ребёнка, иногда по утрам я и жить-то не могу, не то что встать или трубку поднять.

Джозеф откинулся на спинку стула и постучал пальцами по столу. Нахмурился.

— Почему сразу не сказала?

Она обречённо пожала плечами.

— Боялась увольнения. Ну вот, — она похлопала себя по коленям. — Теперь можете увольнять.

Начальник почесал бровь и неуверенно спросил:

— Ну… А жить ты на что будешь?

— Дело не в деньгах, — протянула Лизи, — а в том, куда мне теперь девать столько свободного времени.

Шутка вышла грустной и вымаливающей прощение, хотя Лизи совсем не хотела падать на колени и трястись от бессилия. Она не собиралась бросаться невыполнимыми обещаниями, что такое больше не повторится. Повторится. Увы. А всё остальное… слова, слова, слова. Слишком много слов. Лизи почувствовала слабость и как кровь отхлынула от лица, словно она ожидала приглашения на казнь. Резвая вьюга бросилась в окно, прижалась к холодному стеклу и прислушалась. Лизи невольно посмотрела на улицу, в белую пелену, окутавшую всё вокруг.

— Честно говоря, — Джозеф озадачен, он перекатывал в пальцах дешёвую зажигалку, взвешивая принятое решение, — я бы не хотел терять хорошего мастера.

Лизи замерла. Это её только что мастером назвали?

— …поэтому давай пока оставим всё как есть, а там посмотрим. Только предупреждай, если не сможешь выйти или задержишься. Договорились?

Начальник улыбнулся, и взгляд его смягчился.

— Спа… спасибо, — ответила Лизи, всё ещё не веря своим ушам.

Её не схватили за шкварник и не выставили за дверь, оставляя один на один с любопытной метелью. Вали куда хочешь, делай что хочешь, только вали подальше.

— Иди в зал, сегодня новый велик прикатили, надо бы покопаться в нём, — Джозеф снова улыбнулся и кивнул.

Остаток рабочего дня — ей так и оставили прежний график— прошёл волнительно, немного испуганно и в каком-то трепетном ожидании. В рюкзаке лежала неподписанная открытка для детектива, Лизи пока не выкроила свободной минутки — на самом деле она не нашла времени сполоснуть руки от масла и чёрной смазки, чтобы подписать белую сторону с нарисованной в верхнем правом углу винтажной маркой. Она решила добежать после до соседнего здания, на скорую руку чиркнуть пару строк про занятость и что пока ей нечем порадовать Джерома, и всё почти сложилось по задуманному плану.

Почти.

Лизи поднялась на второй этаж по каменной лестнице, аккуратно придерживаясь за чугунные перила. Ремонт приостановил работу здания: пару дней назад в одном из отделов обвалился потолок, в срочном порядке пришлось эвакуировать персонал, следом за людьми и товару пришлось искать временное пристанище. И первый, и второй этажи смиренно ждали своей участи, по залам блуждал сквозняк, кто-то уже успел раскрасить яркими надписями и граффити серые кирпичные стены. Здание пустовало в лучших традициях киношного постапокалипсиса, вписываясь в картину Готэма как недостающий элемент пазла.

Ящик не тронули. Только приклеенную надпись «Эрни Ко» заволокло налётом пыли, но Лизи не стала её стирать: и без знакомых слов она знала, что там написано. Эрни олицетворял Джерома, а скромное «ко» — Лизи.

В противоположной стороне, через стеклянный отдел, теперь напоминающий аквариум ещё больше, чем до ремонта, кто-то тихо кашлянул и шаркнул ногой. Лизи в спешке обернулась, поискала взглядом того, кто нарушил священную тишину, и увидела у одной из колонн детектива. Приосанившись, он огляделся и шагнул к Лизи, но она махнула ему рукой: нельзя. Итан с минуты на минуту должен был подъехать, и кто знает, поднимется он наверх или нет. Лучше не заигрывать с судьбой.

Джером послушно поклонился и стал ждать, спрятав свою открытку за пазуху. В ожидании он подхватил со стоящего рядом стула жёлтую каску и повертел её в руках.

Как по заказу снизу раздались разлетающиеся звонким эхом голоса и шарканье ботинок о пыльный пол. Люди поднимались по лестнице, и Лизи в спешке оглянулась, выискивая, куда бы можно спрятаться от незваных гостей. Это вполне моглибыть и рабочие, но очень не хотелось лишних вопросов: кто такая, откуда, зачем? Затем.

Она прижалась к стене и бросила умоляющий взгляд на Джерома: тот сложил из пальцев «окей», давая знак, что всё под контролем. Рука легла на ремень, пыльцы коснулись пистолета, спрятанного в портупее под жилетом. Голоса всё ближе, всё громче.

— А вот и моя девочка, — невесело протянул Джокер и бросил окурок на пол.

Сунул одну руку в карман пиджака, а второй приобнял Лизи, подойдя к ней вплотную. Чуть наклонился вбок и заглянул в её испуганные глаза. Улыбка расцвела на его лице, кончики губ потянулись за нарисованными.

— А ну-ка посмотри на меня, радость. Мне кажется или утром я был более чем убедителен? Не вынуждай меня к более строгим мерам воспитания, а то, не ровен час, оставим старину Артура без наследника.

— Я не отпускала водителя, — парировала Лизи. — Или я преступница, чтобы ходить под конвоем? Может, мне теперь и в туалет кого-то с собой брать?

Он взял её лицо в свои ладони и склонился над ней.

— Девочка с характером, кусается и коготки выпускает. А это что такое?

Он взял из её рук открытку с нарисованными котятами на одной стороне и призывной пустотой на обороте. Повертел. Щёлкнул по ней пальцами и хмыкнул.

— Что за фокусы? — строго спросил он.

Лизи мотнула головой и ответила:

— Никаких фокусов. Здесь есть почтовый ящик, вот он. Хотела написать Марте, но не успела.

Стоявшие в стороне мужчины в масках лениво озирались по сторонам, пока Джокер мурлыкал с Лизи.

— А по телефону разве не щебечете с подружкой? Захотелось письмо чиркнуть, — он дотронулся до её щеки и стёр след краски.

— Босс, мы тут кое-кого нашли, — один из клоунов вывел из-за столба детектива, и Лизи невольно прижалась к Джокеру. Впилась в его руки, и сердце забыло, как стучать.

***

Тот магазин бытовой электроники, который разнесли на щепки одним из первых в самом начале погромов, потихоньку восстанавливался. Оживал. Не в полную силу — всё ещё калека, но искорка души уже теплилась за вновь вставленной оконной витриной. Стекло блестело новизной, дышало оживающей гордостью. Вывеску, кстати, тоже поменяли.

Артур оторвал взгляд от новёхонькой вывески и повернул голову влево. Хохотнул, прикрыл рот ладонью и глубоко вдохнул, отправляя приступ поглубже. Это тоскливое помещение до сих пор пустовало: не то хозяина уже не было в живых, не то никто не торопился брать в аренду магазин в печально известном районе. На месте вывески пару ржавых болтов, а сама вывеска стояла у двери, скорбная, выцветшая. Под слоем пыли читались до боли знакомые слова: «Музыка Кенни». Артур снова хохотнул в кулак и отвернулся.

Где теперь те мальчишки, избившие его тут неподалёку? Разделили участь тех, на кого указала костлявая? Или примкнули к людям Джокера? Хотелось бы верить в первый вариант, но сердце подсказывало, что второй куда вероятнее.

Интересно наблюдать за городом, стоя по ту сторону сцены, не в первых рядах, а смотреть на всё глазами того, кто это всё творит. Тень, дёргающая за ниточки, но знающая куда больше, чем актёры. Джокер не актёр, он дирижёр, он заказывал музыку и выдавал приказы направо и налево.

Артур периодически заглядывал в бывшую квартиру Лизи, проверял почту, поднимался на громыхающем лифте на въевшийся в память восьмой этаж и шёл — уже не шаркал и не плёлся. Ключ утопал в замочной скважине. Щёлк. Замок послушно впускал Артура в квартиру, а внутри непривычная пустота: мёртво, холодно, неуютно без Лизи. Он ухмылялся сам себе и перешагивал через порог в пустоту.

Недавно он спросил у Джокера, не слишком ли тот груб с Лизи. Может, не надо с ней так? Зазеркальный Джокер начал хихикать, а потом хохот ударил громом в душу и лился долго и страшно. «Раз ты не можешь её угомонить, значит, я попробую», — как ни в чём не бывало, успокоившись, ответил Джокер.

— Но я её люблю, — чуть поморщившись на невесёлый ответ, парировал Артур.

Отражение будто хмыкнуло, и в голове раздался бархатистый голос: «Люби. Я разве против?»

Артур отряхнул ладони и сунул руки в карманы. Поёжился. Позавчера вечером Лизи, выглянув из кокона своих страхов, выпорхнула и стала ласковее прежнего, потянула его в гостиную и остановилась у огромного — во весь рост — зеркала. Вытащила из шкафа чёрный пакет, обнимавший квадратную коробку, достала её и положила на стол перед Артуром. «Это тебе», — по-детски улыбнулась и прижалась к его плечу. Артур заглянул в искрящиеся глаза и дотронулся пальцем до её аккуратного носа. Вообще-то он не любил сюрпризы, они не приносили удачи.

Ни Рэндалл, ни Мюррей, ни Пенни: после их сюрпризов хотелось повеситься или застрелиться. Артур вопросительно посмотрел на Лизи и кивнул на коробку: «Что это?» Лизи лукаво улыбнулась и попросила открыть. Он протянул руки к картонной крышке, украшенной изящной алой печатью какого-то магазина, и неуверенно потянул её вверх, так, будто открывал ящик с бомбами. Но внутри, завёрнутое в хрустящую бумагу, лежало пальто, красиво и аккуратно сложенное чьими-то бережными руками. Артур дотронулся до ткани, смазал ворсинки, пригладив их, и повернулся к Лизи.

— Подарок моему мужчине, — она звонко чмокнула его в щёку и обняла, крепко прижалась.

Подарок. Не гадкое письмо, перерубающее жизнь пополам — на две гнилые половинки. Не тяжёлый, удобно ложащийся в ладонь пистолет. Не гнусная шутка насмешки ради. Просто дорогое пальто и никаких подводных камней или двойного дна. Артур тогда развернулся к Лизи и обнял в ответ. Потом они целовались долго, с упоением, как в старых чёрно-белых фильмах. Он раздевал её, касался нежной кожи, шарил по её телу ненасытными руками. А она льнула к нему, прижималась грудью, и он вздрагивал, когда твёрдые соски касались его кожи. Он усадил её на стол и взял на нём нежно, неторопливо, размеренно, как она любила.

Мимо прошла парочка подростков, и Артур вынырнул из воспоминаний. Удивительно, насколько он теперь не вписывался в это место в своём новом дорогом пальто, всё вокруг отторгало Артура Флека, кричало, что он чужой: он с презрением обвёл взглядом чванливую улицу и шагнул в сторону метро. Ветер шаловливо вился за ним, бросая под ноги обрывки газет и обёртки из-под печенья. Артур ненавидел этот район, готов был разнести тут всё по кирпичику, чтобы и пылинки не осталось, только голый пустырь, но Джокер лишь посмеивался и примиряюще шептал, что когда-нибудь этот затхлый город захлебнётся сам в себе. Ну их к чёрту: и улицу эту, больше походившую на помойку мирового масштаба, и старый дом к дьяволу с его дребезжащим лифтом.

Но ничего не поделаешь, Лизи никак не желала оставить в покое старую квартиру, а Артур не мог отпускать её сюда, даже с водителем Джокера. Они тут вместе с машиной как два камушка самоцветных в луже грязи, того и гляди кто-нибудь решит прибрать к рукам. С девчонкой-то понятно, что сделали бы.

Артур вернулся домой уже в девятом часу. Лизи подкарауливала его у окна, и когда он переступил через порог, повисла у него на шее, вдыхая запах города на его плечах. Щёки горели, в глазах чертята, пояс обнимал тонкую талию, не давая белому махровому халату распахнуться.

— Мне нравится твоё настроение, — он поставил пакет с горячими булочками на стол и обнял Лизи.

Она привстала на носочки, коснулась губами его щеки и игриво прошептала:

— На мне нет белья, так что, мистер Флек, раздевайтесь, а то пропустите сладкое.

— По какому поводу такое веселье? — он запустил руку под халат и усмехнулся.

— Будем праздновать мою жизнь, — торжественно отчеканила она.

Артур изобразил удивление:

— Вот даже как?

— Меня сегодня не закатали в бетон, и это ли не прекрасно?

========== Беда не приходит одна ==========

Комментарий к Беда не приходит одна

Гифка с Джеем https://vk.com/doc529002073_527726728?hash=e6b0bb956230046ebe&dl=58f328fea2cdbc5c4b

Арты:

1. https://sun9-56.userapi.com/c858432/v858432483/16d980/ItPaY6LfQLk.jpg

2. https://sun9-38.userapi.com/c858432/v858432483/16d970/a3vmjinazFk.jpg

Музыка к главе: The Guess Who “No Time” https://www.youtube.com/watch?v=zhb8TfJWa0s

У автора завтра день варенья, лучший подарок для автора - ваши отзывы :))

Финита ля комедия. Кто это сказал? Неважно. Комедия одной плохой невезучей актрисы окончена, пришло время собирать камни. Лизи остро захотелось разглядеть среди нескольких незнакомых лиц Артура, чтобы он увидел её мучения, увидел, что Джокер делает с ней. Хоть бы проклятая тишина разверзлась и издала стон медленно умирающего города — десятилетиями гниющего, может, хоть тогда что-то изменилось бы в привычном ходе вещей.

В душе пламя сомнения, огонь страха, пожирающие оставшиеся силы, втаптывающие в душное ничто всю несмелую браваду. Да как же так, милая? Ещё вчера хвасталась перед собою же самым серьёзным настроем, готова была идти до конца хоть через рогатую голову самого дьявола, только бы дойти испуганной пешке до конца. Финал сладок, как обещанная конфета. Самые лживые обещания — это обещания себе. Всегда ведь можно откреститься заветным «потому что не сегодня». И вдруг Лизи как током пробило: она не притормозила ни разу, не пряталась, не шифровалась. Шла ва-банк.

Доигралась.

Джером не дёргался, не вырывался, не качал права. Не стал подлизываться. Двое бугаёв вели его к Джокеру, подхватив под руки, и детектив почти добровольно шагал к своей голгофе. Каждый его шаг отзывался болью в сердце Лизи, она ухватилась за Джокера, чтобы не упасть, но кто-то из клоунов взял её под руку её и отвёл в сторону. Джокер не обернулся. Он сунул руки в карманы брюк и улыбнулся незадачливому свидетелю: всё происходящее не для чужих глаз, так что…

Детектив поправил пальто и стряхнул со строительной каски невидимую пыль, подёрнул плечами, так, будто его не просто вели, а помяли перед этим как следует. Джером даже убедительно потёр нос, стирая несуществующую кровь. Глянул на ладонь. Потом посмотрел на Джокера и пожевал нижнюю губу.

— Ну, давай знакомиться, — улыбнулся Джокер, но улыбка не сулила ничего доброго. — И кто же ты такой, мистер Икс?

Джером перевёл удивлённый взгляд с Джокера на потолок.

— Я тот дурак, который отвечает за ремонт этой развалины.

— Ах-ха! И почему домик дал течь?

Детектив вытер пот со лба рукавом и пожал плечами.

— Перекрытия ни к чёрту. Строили на века, но с тамошними технологиями вышло всего на десяток-другой лет.

Джокер по-дружески приобнял детектива за плечо, и они не спеша прошлись по залу, разглядывая серые пыльные стены. Рука с дымящейся сигаретой, дым от которой касался небритой щеки Джерома, иногда подрагивала. Кто-то из клоунов шагнул следом, не опуская взгляда чёрного пистолета со спины незадачливого свидетеля. Лизи последовала было за ними, но пальцы, до этого удерживающие почти невесомо, сжались и остановили. Предупредили. Страх шевельнулся в груди, подскочил, стукнулся в виски и замер, мелко подрагивая. Итан, глянув на побледневшее лицо, быстрым шагом подошёл к Лизи, шепнул что-то клоуну и, перехватив её, повёл к лестнице.

Она обернулась, обшарила зал и нашла взглядом Джокера и детектива, они стояли у перил и о чём-то разговаривали, изредка поглядывая то на серые стены, то на клоунов, ждущих не то исхода происходящего, не то приказа. На Лизи никто не обращал внимания. Встав на первую ступень, Лизи снова посмотрела на говорящих: Джокер каким-то лёгким, но еле уловимым угрожающим жестом поправил галстук Джерома и кивнул. Ухмыльнулся. Оскалился. Сверкнул глазами на свою свиту.

Убьют?

Хотелось скорее уйти, спрятаться ото всех, замереть и оплакать свою беду. Прижать слёзы к сердцу, а там будь что будет. Может, тени, давно забывшие к ней злую дорогу, очнутся, стряхнут с себя вещие сны и вспомнят старый путь. Придут, чтобы отпеть Лизи, отслужат по ней свои страшные колдовские службы, а после заберут её с собой.

Она оступилась, подвернула ногу, но Итан вовремя подхватил и не дал упасть.

— С вами всё хорошо? — в голосе волнение.

Лизи мотнула головой, вытирая щёки и пряча слёзы в холодных ладонях.

— Нет, — тихо ответила она и поникла.

Итан помог ей добраться до машины и усадил на заднее сиденье, принёс клетчатый плед из багажника, накинул на ноги. Он о чём-то спрашивал ещё, но Лизи молчала, невидящим взглядом уставившись на тусклый снежный мир за окном. Весна не весна, жизнь больше не жизнь, а скупая смерть, мягко ступающая по пятам. Ищущая. Выглядывающая. Тихонько касающаяся мёртвыми пальцами: проверяла — пора ли? Может, и пора.

Лизи вздрагивала, озиралась по сторонам, обводила салон машины испуганным взглядом и вдруг замирала. И вроде понимала, что если детектив сдаст её с потрохами, не утаит ни единого сказанного ею слова от Джокера, то непременно кара настигнет и его тоже. Джером копал под её красную беду, так неужели он сможет выкупить свою никчёмную жизнь? Конечно нет! Джерома застрелят или забьют до смерти там, наверху, а потом придут за ней. Страшно даже подумать, какая это будет смерть. И Лизи закрывала глаза, прогоняла назойливые кровавые мысли, как мух, которые вскоре возвращались и донимали снова и снова.

Сойти бы с ума, спрыгнуть с мостика сознания вглубь перемешавшихся теней и раствориться в них пеплом, и Лизи уже приблизилась к краю, разглядывая во внутренней темноте обещающие покой объятия смерти, как задняя дверь открылась. В тёплый салон нырнул Джокер, захлопнул дверь, не позволяя злому холоду лизнуть его женщину, и вздохнул. Потянулся за сигаретами. Закурил.

— Убил его? — не оборачиваясь, спросила Лизи.

Удушливый дым лизнул её щёку и растворился в вороте куртки.

Джокер подсел ближе, коснулся губами ушка и кокетливо ответил:

— Нет, какое мне дело до строителя, но доходчиво объяснил, что лучше больше не попадаться на моём пути. Испугалась?

Лизи повернула голову и посмотрела в его насмешливые глаза.

— Да, — она ведь не врала ему в этот момент. Так ли важно уточнять, что испугалась не детектива, а его, Джокера, что он обо всё узнает. Не узнал.

Он похлопал по водительскому сиденью:

— Давай-ка отвезём девочку домой. А меня… Хотя нет, я сегодня останусь у неё, так что заезжай завтра утром за мной.

***

Шершавая ладонь легла на живот. Лизи поёжилась, накрыла руку своей, сжала пальцы. Было тепло, легко и уютно: субботнее утро началось не как обычно, а по-новому. Да и чёрт с ним. Пх-х-х. Густое белое облачко окутало кровать и рассеялось по комнате горьким послевкусием. Хотелось закрыть глаза, повернуться на бок и уснуть, чтобы приснился добрый сон о какой-нибудь другой жизни в другом городе. Она вздохнула, зажмурилась и представила сытую Европу, ласковое солнце Азии, волны Тихого океана, лижущего солёные пятки на песчаном берегу. Но чужую жизнь на себя не примеришь, как ни старайся.

Тёплая ладонь снова прикоснулась к животу, Лизи взяла её в свою ладонь и прижала пальцы к своим губам. Мягко дотронулась, оставив на пахнущей порохом коже утренний поцелуй.

Город белыми хлопьями снега стучался в окно спальни, прощаясь до следующей зимы и оплакивая свой уход на покой. Серое небо хмурилось, сыпало и сыпало белую пелену, и можно было даже поверить, что это снова вечер подкрался после долгой душной ночи.

Справившись с сонной паутиной, кутающей в тёплый морок обманчивых объятий, Лизи последний раз прижалась к тёплому мужскому телу и села на край кровати. Опустила ноги, коснулась прохладного пола, и мурашки побежали по коже, заставляя ёжиться и заманивая вернуться в кровать. Вздохнув, мужчина приподнялся и накинул на её озябшие плечи красный пиджак. Лизи закуталась в него и посмотрела на часы. Полвосьмого.

— Тебе пора, — она плотнее закуталась в согревающую ткань.

— Вот-вот вернётся Артур в свой карточный домик, — Джокер сел позади и, убрав её волосы, коснулся губами шеи.

— Скоро тебе нельзя будет ко мне приходить, — Лизи попробовала всколыхнуть старую тему.

Он усмехнулся.

— Это почему же? М?

— Я должна думать о семье. Об Артуре, о ребёнке.

Снова усмешка.

— Разве я не твоя семья? — Джокер изобразил обиду и оставил поцелуй на плече, отодвинув край ворота.

Лизи обернулась и поймала губами его губы. Горькие от табака. Мягкие. Гранатовые.

— Малышу нужен папочка, — он потянул её к себе.

— Ты никогда не будешь ему отцом, — строго ответила Лизи.

— Ха-ха! Может быть, я как раз и есть его настоящий папочка.

Лизи оттолкнула Джокера и мотнула головой. Одёрнула ворот, закрываясь от настырных поцелуев, соблазняюще горячих, чтобы не поддаться на искушение. Хотелось вернуться к своим колючим мыслям, взвешивать в сотый раз на весах правосудия и думать, думать, думать. А потом, когда вернётся Артур, взять совесть за холодные пальцы, сжать их и взмолиться. Посмотреть на любимого мужчину лживыми глазами и спрятать слёзы горя за слезами обманчивого счастья. И только она хотела опуститься на дно своего вязкого ледяного сознания, как горячие руки вытащили её душу наружу и обняли.

— Так когда Арти возвращается? Сколько у нас есть времени?

Тихонько звякнула пряжка ремня. Который раз за ночь? Терпкая дрёма уговаривала закрыть глаза и забыться на час-другой крепким сном, а пальцы Джокера вырывали из накатывающего сна и тянули обратно в постель. Раздвигали ноги. Тянули бёдра вверх. Ласкали. Заползали под пиджак, смело гладили покрывшуюся мурашками кожу. Лизи не сопротивлялась, впускала своего красного демона в себя, принимала его безропотно, обвивала ногами худые бёдра. Стонала.

А когда липкое горячее семя испачкало бёдра, Лизи снова села на край кровати и закрыла глаза. Голова шла кругом, комната покачивалась, туда-сюда. Туда. Сюда.

— Отведи меня в ванную, — неживой голос прорвался наружу и туманом осел на коже.

Горький дым пощекотал ноздри, Лизи закрылась от него ладонью и уткнулась в плечо, прячась от сигареты, от Джокера, от снежного серого утра. От бессовестной себя. Джокер помог ей добраться до уборной и усадил перед унитазом. Лизи всхлипнула и нагнулась. Он сел неподалёку и наблюдал, как её рвало, как сотрясались её хрупкие плечи. Как она сжималась, а потом расправлялась, как бабочка, выползшая из кокона.

Она положила голову на руки и распахнула красные от слёз глаза. Глубоко вздохнула.

— Артур небось скачет вокруг тебя? Вместе умываетесь слезами, он тебе даже волосы держит, чтобы не заблевала сама себя. Ничего не напоминает? Помнишь тот вечер, когда ты наглоталась колёс? — Джокер улыбнулся и стряхнул пепел под ноги. — Помнишь. Малышка моя, бедная девочка. Хорошо хоть я тебя трахнуть сейчас успел, а то вся романтика коту под хвост провалилсь бы.

Лизи сплюнула и прохрипела:

— Ты чудовище.

— Ой да брось! Правда меня этим разжалобить хотела? «Ты чудовище», — передразнил он и вдавил окурок в пепельницу, стоявшую около ванны.

Лизи отвернулась. Ей вдруг захотелось выбраться из тёплого пиджака, вмиг ставшего холодным, как сердце Джокера. Сбросить эту ужасную тряпку, а потом забраться в душ и отмыться. Скрести кожу, пока не пропадёт это жуткое ощущение тяжести на плечах. Лизи потянула рукава вниз, стараясь не упасть, не завалиться набок, пока ванная комнатка качалась так же, как и спальня недавно.

— Только посмотрите, какая стала обидчивая, — захихикал Джокер совсем рядом, чмокнул в щёку и потянул Лизи вверх.

Она ополоснула лицо и отвернулась от своего отражения в навесном зеркале. На что там смотреть? На бесстыжие глаза, утонувшие в серых провалах? Вот оно какое счастье, оказывается. Когда ненавистный умелый любовник уходит вовремя, уступая место любимому мужчине, даруя ему право провести день с его, Джокера, женщиной. Блевать по утрам — это тоже счастье? Тогда почему оно такое хреновое? Лизи закрывала глаза и представляла, как берёт сигарету, как чиркает зажигалкой — чирк! чирк! Оранжевый огонёк весело плясал и ласкал прессованный табак, как опытный любовник пылкую любовницу.

Джокер подхватил Лизи на руки, посмеиваясь и шутя, что он и правда как папочка с двойным дном, и отнёс её в спальню. Укрыл тёплым одеялом. Лизи отвернулась, свернулась калачиком и почти сразу уснула, всё ещё баюкая свои страхи и маленькую фантазию о горькой сигарете.

— Передавай Артуру привет, — хохотнул Джокер и растворился в тишине.

***

— Да, Пацци, конечно я заеду к тебе, вот только дельце одно доведу до конца.

Трубка с тихим шуршанием вернулась на телефон, пальцы легли на него сверху и постучали. На это маленькое, но шикарное мероприятие Джокер взял дюжину человек. Двенадцать зрителей. Двенадцать присяжных. Судьи, адвокаты и палачи в одном лице, каждый из них сам себе закон и порядок. Или хаос. Тут уж им решать. Первой шестёрке избранных он доверял — почти — безоговорочно, мог бы поставить на своё место и позволить прожить за себя не один день: жгите, ребята, да поярче. Холёные, доказавшие преданность, для них слово — не звук, не пшик, не языком повертеть, для них слово — оружие, сила, месть, верность.

Второй шестёрке собравшихся Джокер не доверял в той же степени, как Артур ни в жизнь бы не доверился больше этой суке Пенни. Если бы небеса разверзлись и мёртвые повылезали из своих холодных могил, Арти пустил бы своей престарелой гадине пулю-другую в лоб. Так и Джокер не доверял этим шести говнюкам, именно поэтому он взял их на дело. Показательная порка ещё никому не навредила. Наоборот. Глядишь, ума прибавится, уважения, страха перед боссом. Злые, трясущиеся от страха языки пустят отменный слух о том, как папочка расправляется с предателями.

После окончания непродолжительного телефонного разговора суд начался.

— Итак, господа присяжные, позвольте представить вашему вниманию Джефа. Джеф, наверное, сейчас расскажет нам потрясающую историю о том, как они с братом, неподражаемым Беном, хотели устроить переворот, но хуй там плавал. И для этого они похитили мою девочку. Давай, Джеф, твой выход.

Джокер откинулся на спинку ободранного кресла и чиркнул зажигалкой. Огненная капля лизнула сигарету, и комната наполнилась молочной скорбью.

Молодой парнишка перестал ёрзать и ссутулился. Каштановая прядь волос закрывала половину лица, Джеф прекратил прятать её за ухо, всё равно не помогало. Она непослушно выпадала раз за разом. Он поднял испуганные, полные неподдельного непонимания глаза и посмотрел на Джокера. Задержался на нём, затем обвёл взглядом присутствующих в не самой просторной и богатой комнате. В этой самой съёмной комнате они долгое время жили с Беном, делили пополам скромные половицы. Одна постель смята — та, что у окна, а у стены аккуратно заправлена. На ней никто не спал. На столе и под столом мусор, обёртки из-под дешёвого фаст-фуда, бутылки. Это жилище не знало, что такое заботливая женская рука, но оно знавало кое-что другое, и об этом красноречиво кричали использованные презервативы, брошенные тут же под стол.

— Джеф, мы все ждём тебя, — напомнил Джокер и выпустил струю белого дыма в парнишку, как приговор.

Джеф глянул на Джокера исподлобья и огрызнулся:

— Я не в курсе, что было на уме у Бена.

Джокер чуть склонил голову набок, изобразил удивление, и голубые треугольники поползли вверх.

— Не дерзи мне, — в голосе угроза.

— Я… Я правда не в курсе дел Бена! Он бы сказал мне, если бы что-то задумал! Клянусь! Он бы не стал подставляться ради какой-то потаскушки. Это же Бен!

Один из людей Джокера отвесил Джефу подзатыльник и прошипел: «Ты говоришь о женщине босса, а не о своих шлюхах, гандон».

— Я правда ничего не знаю. Бен ничего такого не обсуждал со мной. Он ведь не дурак, чтобы нападать на твою женщину! Кабы у него тёлок не было, но даже тогда он… он с головой дружил вообще-то.

Джокер с интересом посмотрел на Джефа и улыбнулся:

— То есть врёт моя девочка? Может, она сама напала на твоего недалёкого братца, сама поиметь его хотела, а он, святая овечка, отбивался, на помощь даже звал, наверное. Несчастная жертва хрупкого мышонка.

Джеф устало прикрыл лицо ладонью и мотнул головой.

— Нет. Но и Бен себе не враг.

Джокер долго рассматривал Джефа. Сигарета тлела в его пальцах, и когда он затянулся в очередной раз, пепел рухнул на пол и затерялся среди мусора. Лизи, его маленький напуганный мышонок, отомстила за себя в той подворотне, но это ведь не всё. Папочка пройдётся пожаром по головам неверных, растопчет отступников, предаст их огню. Папочка не простит: огонь вам отпустит грехи ваши, сукины дети.

— Я не хочу умирать! — вдруг взмолился Джеф.

Джокер бросил ему в лицо пугающий въедливый смех и весело спросил:

— А я разве говорил, что хочу убить тебя? Парни, я его разве запугивал? Пушку на него наставлял? Нет?

«Присяжные» все как один подтвердили, что ничего такого не было. Ни запугивания, ни давления, ни какого-то особенного тона, в котором бы так и сквозило «я выбью твои мозги, ублюдок». Но все понимали, что Джокер имел полное право на это: никто бы из присутствующих не простил нападения ни на свою девушку, ни на жену, ни на семью.

— Но раз уж ты сам поднял эту тему… — Джокер развёл руками. — У меня не было в планах убивать тебя, Джеф. А вот ты мне зубы заговариваешь, но я развяжу узелок на твоём языке.

Джеф напрягся. Один из людей шагнул было вперёд, но Джокер жестом остановил добровольца: никаких пыток. Пока никаких.

— Мой старый добрый знакомый держит в тюрьме особую камеру, — вкрадчиво начал Джокер, не сводя хитрых глаз с Джефа, превратившегося в слух. — Это осо-о-обенная камера для осо-обенных людей. Знаешь, кто там сидит? Нет? Я расскажу. Слушай внимательно, Джеф, ни слова не пропусти.

Чирк. Дым от новой сигареты пополз по комнате, оседая на грязных стенах и на одежде присутствующих, помечая каждого.

— Насильники, любители мальчиков со сладкими попками. Так вот, как я уже сказал, я не буду тебя убивать, Джеф. Ты просто посидишь денёк-другой-третий в хор-рошей компании, а потом мы с тобой ещё раз встретимся. И поговорим. И если эти славные ублюдки не убедят тебя рассказать мне правду, то ничего не поделаешь, тогда я тебя убью.

Джеф вытаращил глаза, приоткрыл рот, но так ничего и не смог выдавить из себя. Он тяжело поднялся, придерживаясь за спинку стула, как за трость, пошатнулся. Озираясь по сторонам, шагнул в сторону, но люди Джокера не дремали и не ждали команды «фас». Парни знали свою работу и легко превратились из присяжных в конвоиров.

— Я-то тут при чём? — заорал Джеф, когда его окружили, чтобы схватить и сопроводить на казнь.

— А это ты мне и расскажешь через пару дней.

Улыбка сползла с лица Джокера, оставив тень ненависти. Джеф отшатнулся, но несколько рук сковали его движения и толкнули к выходу. Джокер больше не смотрел на упирающегося и взывающего к милости парня, он разворошил мусор на столе, просмотрел несколько счетов, нашёл пару записок — всё мусор.

В коридоре звякнули ключи, брошенные в старую зелёную конфетницу со сколами на покатых боках, служащую верой и правдой в роли вещицы для мелочей. Джокер улыбнулся парням и Джефу, которому без слов прикрыли тому рот и ткнули в бок острым ножом: не рыпайся. Парень послушно сопел в чью-то шершавую руку и с надеждой смотрел на тёмный проём коридора.

— Джеф, — небрежный голос разрезал нависшую тяжёлую тишину. — Слушай, какого хрена твой брат мне названивал перед тем, как его грохнули? Мне проблемы не нужны, старик. Я умываю руки от вашей херни…

Небритый тощий парень, больше походивший на мирного хиппи, обросший, косматый, как леший, только-только выбравшийся из дикого нехоженого леса, вошёл в комнату. Круглые тёмные очки прятали глаза от серого мира. В зубах сигарета. Парень остановился, обвёл взглядом стёкол собравшихся и промычал, вытянул грязными пальцами сигарету изо рта и замер.

— Какого хуя, Джеф?

Зыркнул на Джокера и втянул голову в плечи, явно предчувствуя нехилый пиздец, пришедший по их с Джефом души.

— Шоу продолжается, я полагаю? — Джокер поднялся из кресла. — И как зовут этого гостя?

Один из клоунов встал в дверном проёме, пресекая любую попытку к отступлению пришельца.

— Чак, — промямлил хиппи.

— Чак, — улыбнулся Джокер и затянулся. Хохотнул.

Завитушки на концах волос покачнулись. Выходит, Джеф нассал ему в уши про то, что якобы ничего не знал. А может, не успел узнать, но хиппи удачно принёс добрые вести, как раз успел вовремя. Хороший день, чтобы отправить пару ублюдков на тот свет, но перед этим он развяжет им языки. Джокер не стал отменять планов по поводу Джефа и отправил парочку людей исполнять приговор, а вот на долю Чака выпала совсем другая история.

Джокер стоял у грязного окна и наблюдал за копошащимися людьми, снующими под снегопадом кто куда. Парочка бомжей рылись в мусорных пакетах, раскидывая отбросы по сторонам. Ничего нового в мире. Прямо посреди комнаты двое клоунов разъясняли Чаку, что к чему: бах! — лицом об спинку кровати — бах! Хиппи хныкал, отплёвывался, завывал, когда его соскребали с пола для очередной дозы ума-разума. Тук-тук, покатился выбитый зуб по некрашеному полу и остановился около ног Джокера. Он поднял его, рассмотрел при свете окна и сжал в кулаке. Один глаз Чака уже заплыл, а вторым он щурился, открывал кровавый рот, как задыхающаяся на песке рыба, и подвывал, как собака, которой хорошо поддали под плешивый зад.

Джокер неторопливо осмотрел содержимое покосившегося самодельного шкафа, нашёл среди барахла хорошую, крепкую верёвку. Смерил её взглядом. Одобрительно кивнул.

— Ну, рассказывай, Чак, что там тебе напел Бен, — Джокер отмерил небольшой отрезок верёвки и принялся вязать узел, подмигнув хиппи.

— Он… с… сказал, что нашёл какую-то тё… тёлку, которая поможет е… ему обогатиться, — Чак шмыгал кровавым носом и заикался, не сводя ошалелого взгляда с петли.

— И что эта тёлка?

Один из клоунов толкнул Чака в плечо, и тот затравленно оглянулся, вытер рукавом нос и сплюнул кровь на пол.

— Не знаю, о… он мне больше нич.. чего не ска… сказал.

Джокер склонил голову и зло усмехнулся.

— Неправильный ответ, Чак.

Он накинул удавку на шею хиппи и затянул. Чак заскулил пуще прежнего, заскрёб ногами по полу, пытаясь отползти от неминуемой участи, но Джокер, насвистывая весёлую цирковую мелодию, потянул за верёвку и вскинул лицо к потолку, выискивая, за что бы её зацепить.

— Он правда мне бо… больше ничего не сказал! — закричал Чак.

— Та тёлка, про которую тебе говорил старина сдохший Бен, — моя девочка. Так что вы собирались поиметь не просто какую-то тёлку, вы хотели поиметь, мать вашу, меня, Джокера. За это я поимею вас с Джефом.

Он подал знак наблюдавшим в стороне людям, и двое перехватили верёвку, зацепили за крюк, на котором держалась подвешенная за провод лампочка. Чак рванулся вперёд и упал на колени перед Джокером, ухватил его за брюки и взмолился, клянясь всем на свете, что он больше ничего не знает.

— Ты славный парень, Чак, — Джокер потрепал его по всклокоченным волосам и пожал плечами. — Но все должны знать, что нельзя трогать ни меня, ни моего мышонка, а иначе папочка о-о-очень разозлится.

Он щёлкнул пальцами и уселся в кресло, заняв удобную позицию для просмотра спектакля.

— Вы, ублюдки, за моей спиной дела воротили. Я бы закрыл на это глаза, если бы мою девочку не вздумали обижать. Без обид, Чак. Передавай привет Бену.

***

Артур ещё не вернулся, когда Лизи щёлкнула выключателем и с наслаждением вдохнула воздух родного дома после долгого рабочего дня. Она прижалась к стене и закрыла глаза, всё ещё ощущая на губах горькие поцелуи её ненасытного жестокого клоуна. Наверное, когда всё закончится, ей будет не хватать этого чёртика из табакерки, только и останется что лелеять воспоминания, по клочку вытягивая из непослушной памяти. Многое хотелось бы забыть: например, их первую трудную встречу и последующую боль, длящуюся день за днём, ночи складывались в долгие недели. Забыть все слёзы. Хотя нет, слёзы забывать нельзя, чтобы всегда напоминать себе, с кем имеешь дело. Не с человеком — с дьяволом. Хотелось сохранить поцелуи, жадные, требовательные, опьяняющие.

Артур целовал иначе, он слушал их сердца, растворялся в моменты близости, окутывал таинственностью, терпкой, как вино, сладкой, и хотелось ещё. Лизи вздохнула и провела пальцами по исцелованным губам: она будет сильной и отвоюет их с Артуром у Джокера. Пусть она больше никогда не будет знать его страсть, с ней останется нечто большее: любовь, взаимопонимание, уважение. Всё то, что умеет дарить Артур.

Лизи стянула куртку и повесила на крючок. С каждым шагом по дому темнота отступала: щёлк! щёлк! свет врывался в мир живых и напоминал об уюте. И когда она вошла в ту самую комнату, где совсем недавно Джокер вколачивал свою девочку в стол возле окна, она застыла в дверном проёме. Рука остановилась у выключателя, онемевшие пальцы не касались его. Тень Лизи вытянулась в подсвеченном дверном проёме, как стрелкой указывая на стул, вставший на её пути. На крепкой деревянной спинке висел пиджак. Красный пиджак. Пиджак её Джокера. Лизи прислушалась: в доме тихо, только часы тикали, отсчитывая секунду за секундой. В воздухе висело безмолвие.

Пару месяцев назад Лизи схватила бы с вешалки куртку и унеслась бы в снегопад, в его холодные объятия, чтобы только не попасть в обжигающие руки Джокера, в эту жгучую ловушку, из которой можно выбраться только тогда, когда клоун наиграется. Сегодняшняя Лизи спокойно поднялась на второй этаж, обошла укутанные мраком комнаты, задержалась в спальне, прошлась по коридору вдоль открытых дверей. Никого. Дом пуст. Может быть, Джокер не дождался её и ушёл? На него не похоже, не в его стиле. Она вернулась на первый этаж и, не включая в комнате свет, подошла к стулу. Огляделась. Всё та же пустота подглядывала за ней, тишина подслушивала её дыхание, и больше никого в доме не было.

Пальцы прикоснулись к красной ткани, прошуршали по плечам, остановились на лацкане. Спрятать пиджак? Она вспомнила, как вчера вечером Джокер накинул на её озябшие плечи пиджак, а потом прижался. Он бессовестно украл её у Артура, а Лизи хотелось, чтобы Артур её спас, чтобы забрал у злого дракона свою ненаглядную. Или не надо спасать? Она сняла пиджак со стула и накинула на плечи. Укуталась. Шумно втянула табачный аромат, навсегда въевшийся в ткань. Она ненавидела этого человека всем сердцем, и в то же время её тянуло к нему, ей нравилось утопать в его ненасытных объятиях. Иногда ей хотелось ударить его, отвесить звонкую злую пощёчину, чтобы он ощутил хотя бы сотую часть той боли, которую причинял, но она не смела. Знала, что он накажет за это.

Из коридора раздались шорохи, тихий звон ключей, и Лизи наспех стянула пиджак, накинула его обратно на спинку стула и выскочила из комнаты.

— Я вернулся пораньше, как и обещал.

Лизи крепко обняла Артура, прижалась к нему, а потом взяла его лицо в свои ладони и заглянула в драгоценные зелёные глаза. Насмешливые. Добрые.

— Я соскучилась!

— В таком случае приглашаю тебя на вечерний чай в нашей кухне, а потом поднимемся в спальню.

— Я согласна, — кокетливо ответила Лизи, а потом вдруг стала серьёзной. — Только у меня тут неразрешимая задача нарисовалась. Я только что вернулась домой и нашла в одной из комнат пиджак.

Артур пожал плечами:

— Я, наверное, не убрал на место. Утром повешу в шкаф.

— Артур, ты меня не понял. Пиджак Джокера. Там.

Она кивнула на комнату. Ту самую.

Артур прикрыл ладонью рот, провёл ладонью по подбородку, растерянно посмотрел на ощерившийся открытой пастью дверной проём. Лизи поймала его взгляд и дотронулась до дрожащих пальцев. И он вдруг обнял её, прижал к себе и засмеялся, но не тем счастливым смехом, когда был действительно чему-то рад, а болезненным. Удушливым. Артур хрипел, силился задавить хохот, но у него не получалось. Лизи обняла его в ответ, успокаивающе погладила по спине.

Когда смех начал потихоньку отступать и воздуха хватало на полноценные вдохи, Артур, тяжело дыша, поцеловал Лизи в щёку и болезненно улыбнулся.

— Мы заезжали днём, пропустили по чашечке кофе.

— И часто вы так заезжаете к нам? — удивлённо спросила Лизи.

— Бывает иногда, — он поправил выбившиеся пряди, спрятав их за уши.

Она хотела возмутиться, сказать, чтобы Артур не смел больше таскать этого страшного человека в их дом, но осеклась, вовремя поймала слова, не дав им сорваться с языка и выплюнуть необоснованное обвинение. Чудная шутка. Они оба таскают одного и того же человека в этот дом, разрешают ему вихрем врываться в их жизни и творить в них хаос.

— Я расстроил тебя?

— Нет, всё нормально.

— Точно? — Артур приподнял её лицо, заставляя посмотреть на себя.

Лизи чуть заметно кивнула.

— Тогда приглашаю тебя на чай, а потом в спальню, — прикрыв дверь в комнату, Артур приобнял Лизи.

***

Итан ковырялся в капоте машины, подставляя себя всем весенним холодным ветрам. Лизи смотрела в окно, наблюдала за качающимися голыми деревьями, тянущими призрачные ветви-руки к серому небу. Вопреки ожиданиям мелкая морось, а не снег лизнула землю, расширяя проталины и освобождая город от серо-белых покровов. Бурая листва рождалась из-под зимнего одеяния: по миру шагал апокалипсис, а не танцевала бесхлопотная весна. Разве может быть весна такой мёртвой, пахнущей сырой землёй?

Лизи вздохнула. В машине тепло, рядом на сиденье веложурналы, которые нашлись на днях на газетных лотках. На одной из обложек фото неулыбчивого мальчика, одетого в белый свитер. На голове чёрный велошлем, на руках чёрные кожаные перчатки, чтобы не накатать мозоли. Лизи инстинктивно дотронулась до своих ладоней и нашла несколько жёстких шершавых мест. Её руки не боялись каких-то там мозолей. Под фото с грустным мальчиком уместились слова: «Брюс Уэйн и его двухколёсный конь». Мальчик-сирота, мальчик-миллиардер.

Вернувшийся в машину Итан прервал мысли Лизи, растёр замёрзшие руки и поёжился. Вместе с ним в салон ворвался холодный воздух и зябко осел на одежду, на сиденья. Итан снова поёжился. Непослушные от холода пальцы легли на руль, водитель кашлянул, прочищая горло, и посмотрел в водительское зеркало.

— Я бы хотел поговорить с вами кое о чём.

========== Тени исчезают в полдень ==========

Комментарий к Тени исчезают в полдень

Это предпоследняя глава одной большой истории. Узелки постепенно развязываются. И если я когда-нибудь решусь вернуться к Джею и Лизи, чтобы забабахать продолжение, я оставлю две жирные ниточки на такой случай. Уже в этой главе вы можете найти первую ниточку :)

Много Джея :)

1. Арт, характеризующий всю историю https://sun9-22.userapi.com/c858232/v858232362/188470/Sc8_g27EyPg.jpg

2. Обдрочительный Джей https://sun9-10.userapi.com/c204816/v204816830/76f95/_RLDraCCOlA.jpg

3. Двое: я и моя тень https://sun9-51.userapi.com/c204816/v204816830/76fa8/7QOlx30Z_Ms.jpg

Лизи:

1.https://n1s1.hsmedia.ru/c3/ba/18/c3ba18daf59632face0f9b1f8426b933/620x423_1_69673712c57b86191b08fcd253df3119@660x450_0x0a330ca2_19859891161547619773.jpeg

2. https://sun9-61.userapi.com/c855736/v855736070/1a75ad/RzJKJpwl_nc.jpg

Музыкальная тема главы:

Kasabian “Goodbye Kiss” https://www.youtube.com/watch?v=vZarE8_M3fc

Лизи и Джей Imagine Dragons “Monster” https://www.youtube.com/watch?v=VTNjuBjtlpA

Вернувшийся в машину Итан прервал мысли Лизи, растёр замёрзшие руки и поёжился. Вместе с ним в салон ворвался холодный воздух и зябко осел на одежду, на сиденья. Итан снова поёжился. Непослушные от холода пальцы легли на руль, водитель кашлянул, прочищая горло, и посмотрел в водительское зеркало.

— Я бы хотел поговорить с вами кое о чём.

Усталось наваливалась, и Лизи совсем не хотелось тратить редкие минуты тишины на разговор ни о чём, но и обижать Итана она не хотела. От обычного разговора ещё никто не умирал, так что она выдержит и выслушает водителя. И если надо, поддержит его добрым правильным словом.

— О чём? — привычная утренняя усталость ещё не успела растаять, уступив место дневной бодрости.

Может, Итан хотел выразить ещё раз благодарность: почему нет? Да и мало ли тем для общения, даже между водителем и женщиной его босса. Проходных тем сколько угодно, выбирай любую: работа, политика, погода, а если их обсудили уже вдоль и поперёк, то всегда найдётся что-то ещё. Телик. Какое-нибудь дешёвое низкосортное шоу. Любая тема к вашим услугам, кроме босса, это табу. Так, парой фраз перекинуться о нём, не больше. Но Итан явно завёл разговор не для того, чтобы обсудить животрепещущий будничный сюжет вроде «будет ли сегодня снегопад, как думаете?»

Лизи бы предпочла откинуться на сиденье, закрыть глаза и подремать минуту-другую, пока они едут до работы. Сонливости со временем только прибавлялось, так что Лизи почти каждое утро вот уже неделю не тратила свои драгоценные минуты на разглядывание опостылевшего городского пейзажа за окном, а разрешала себе прикрыть веки и немного расслабиться.

class="book">Итан закурил и не спеша выпустил дым в приоткрытое окно. Лизи была благодарна ему за то, что он не наполнял салон удушливой полынью, как это привык делать Джокер. Водитель качнул головой, выжидая время.

— Тот незадачливый строитель ведь вовсе не строитель, — Итан не спрашивал. Говорил тихо, вкрадчиво.

Лизи отвернулась от окна и почувствовала, как засосало под ложечкой.

— К чему вы клоните? — она спросила как можно спокойнее, так, словно её не волновали какие-то неуместные, никчёмные догадки водителя.

Лизи хотела обменять Джокера на свободу, на Артура, и кто знает, может, не ей одной пришла столько прекрасная и опасная мысль в голову. А уж раз партия начата и пешка сделала ход, стало быть, и остальные пешки подтянутся, дайте только времени побольше. Что если у Итана свои счёты с Джокером, и можно попробовать срезать и его фигуру, и Лизи как ненужного свидетеля?

И… Оказывается, у пешки, которая возомнила себя ферзём, очень много врагов. И недруг за недругом появлялись оттуда, откуда меньше всего ждёшь. Тихий омут вовсе не тихий, черти там ого-го какие. Ждут своего часа. Таятся.

— Кое-кто однажды рассказал мне забавную вещь, — на удивление Итан невозмутим, в голосе ни угрозы, ни намёка на острастку. Он стряхнул пепел за окно и продолжил: — Так вот, кое-кто поделился интересной новостью, возмутительно небывалой, что человек, с которым вы встречаетесь до работы, вовсе не любовник, как я сначала подумал. Гадал ещё, что вы в нём нашли? На фоне босса такая серость, невзрачность. Ну, решил, бывает. Жизнь ведь не укладывается в общепринятые рамки. А потом я узнал, что этот ваш неказистый приятель вовсе не приятель вам и не любовник, а самый настоящий детектив. Не перебивайте, пожалуйста, я ещё не всё.

Итан прижал пальцы к рулю и задумчиво постучал по дорогой кожаной оплётке. Ни ухмылки. Ни единой ужимки человека, в руках которого судьба одной маленькой глупой пешки.

Чувства не просто переполняли, они взорвались внутри Лизи, миллиардами вулканов, обжигающих не вылитыми кровавыми слезами, которыми ей, судя по всему, ещё предстояло умыться. Она ошибалась, когда думала что оказалась в центре урагана, что смотрела в его смертоносный обманчивый глаз. Нет. Это была всего лишь периферия. Ничто. Настоящий ураган только начинался, и назад уже не повернуть, точка невозврата пройдена, и теперь только вперёд, в объятия страшной костлявой старухи.

Лизи сцепила в замок дрожащие пальцы, глубоко вдохнула, собирая все оставшиеся силы в кулак, и сморгнула морок.

— Вы уже рассказали всё Джокеру? — голос дрогнул.

Какая разница, какой последует ответ? Если Джокер решит прошерстить своих мальчиков и девочек, рано или поздно он найдёт нужные ниточки, за которые нужно дёрнуть, чтобы дверь к правде открылась.

Итан посмотрел в водительское зеркало и качнул головой:

— Нет.

Кажется, сердце пропустило удар. Перед глазами всё померкло, но тут же мир ярким светом ворвался обратно и ослепил.

— Почему? — Лизи ни жива ни мертва.

— Я не очень сентиментальный человек, но вы спасли мне жизнь: я перед вами в долгу.

Лизи ощутила липкое отчаяние. Ужасное. Впервые ей попалось что-то более ужасное, чем её тени, вечно идущие по пятам. Те самые, которые прогонял Джокер, спасал от них, вытаскивал со дна и тянул вверх, к холодному злому солнцу Готэма, который и сам как тень.

— Как вы узнали? — всё внутри упало и перевернулось. Жизнь за окном перестала искриться и расцветать. Ядовитая. Коварная весна. Наверное, последняя в жизни Лизи.

Итан снова закурил, едва успев выкинуть первый окурок. Он вертел сигарету в дрожащих пальцах, несмотря на напускное спокойствие, тянул её к губам. Кажется, правда давила на Итана так же круто, как и на Лизи.

— Мы ведь теперь с вами в одной упряжке, Лизи, — нарочито небрежно сказал Итан и наконец затянулся. Поморщился. — Моя правда — ваша погибель. И наоборот. Так что не буду юлить и ходить вокруг да около. Мой информатор… — Итан замолчал и сидел так, глядя на смрадную удицу, некоторое время. Потом выкинул сигарету, к которой так и не притронулся, стряхнул с пальцев невидимый пепел и в который раз постучал по рулю. — Джошуа Лански. Джошуа Бэйб, может, слыхали о таком. По иронии Джошуа не только мой информатор, но и моего босса и брат некого Чака. А у Чака был друг — Джеф Броуди, а у Джефа был брат. Вам довелось с ним познакомиться: Бен. Джошуа узнал про вашего мистера твистера и пошёл прямиком не к кому следовало, а к Бену, потому что в далёком прошлом был ему больше, чем просто другом. Вы — козырь, который проиграли многие, потому что не знали, что с ним делать и как его применить. Бен, например, заведовал маленьким и не очень прибыльным наркобизнесом, и попади вы ему в руки более основательно, оказались бы не в самой лучшей компании. А Джошуа, если начистоту говорить, просто шестёрка, он бы ничего не смог придумать.

Итан усмехнулся.

— Вы — козырь, который проебали все.

Лизи молчала. И что теперь делать? С одной стороны ей хотелось стянуть с шеи тонкий розовый шарфик, броситься на водительское сидение — и помогите ей боги. Драться. Бороться. Забрать ещё одну жизнь. Вроде как в одну реку дважды и все дела, но жизнь такая штука, что и дважды, и трижды, и сколько понадобится. Где одна смерть, там ещё десяток, и это становилось какой-то страшной, обидной нормой.

А с другой стороны Итан знал всё с самого начала и не сдал. А мог ведь словить нехилый такой куш, когда Лизи его подвела. Не сдал.

Сукин сын. Чего же ему надо?

Кошмары должны мучить во сне, но иногда эти заразы выползали наружу и грызли в реальности. В жизни Лизи вдруг наступил тот самый период, когда кошмар не просто ожил, а грозил такими осложнениями, что проще было просто не появляться на свет.

— Но не я, — наконец закончил мысль Итан, видимо, ожидавший, что Лизи засыплет его вопросами. Да вот слова застревали в горле, душили.

Хотя с другой стороны, если подумать, стоило дослушать до конца.

— И что теперь? Я разменная монета, которую выгодно отдать Джокеру? — с вызовом спросила Лизи.

Итан впервые за весь разговор улыбнулся. Невесело улыбнулся. И взял очередную сигарету.

— Я вам кое-что ещё расскажу. Это и будет ответом, — он откашлялся и сел поудобнее. — Никто не знает, где теперь Дшошуа, если понимаете, о чём я. Может, рыб кормит, может, упокоилась его душа в лесу, на живописной поляне какой-нибудь. Хотите знать, почему?

Лизи молчала.

— Джокер любому язык развяжет, если сочтёт нужным. Так вот, — Итан чиркнул зажигалкой. — Джефа, о котором я вам только что говорил, насиловали несколько дней подряд. Вы не ослышались. А потом ему устроили «испанский галстук». А Чак? Какая у него судьба? Вздёрнули — откачали. Вздёрнули — откачали. И так до тех пор, пока там уже откачивать нечего было. И если я приду к боссу и признаюсь, что всё это знал и что я одно из звеньев со всеми этими несчастными, как сильно он обрадуется? Мы с вами будем висеть рядышком, мисс Новак. Но при должной изворотливости я могу выпросить помилование, у меня есть пара козырей в рукаве, обзавёлся ими после случая с вами. А у вас есть козырь?

— Ни одного, — тихо ответила Лизи, вытирая слёзы.

— Я предлагаю заключить сделку, выгодную обеим сторонам. Выиграют все. Гарантирую. Я позволю вам выкупить моё молчание за небольшую услугу. Сами того не зная, вы запустили необратимый механизм. Эффект домино. Вы подтолкнули первую деталь, а дальше всё пошло-поехало само собой. Теперь босс думает, что Бен и его орава недоумков хотели устроить переворот и свергнуть Джокера, взять власть в свои руки, чтобы рулить городом, и он заключил союз с мафией, чтобы укрепить шаткое — а это не так — положение.

Он помолчал, взвешивая слова, и добавил:

— Грядут суровые перемены, и кто не урвёт кусок посочнее, тот в проигрыше. Я ясно выразился?

Лизи слушала внимательно и не перебивала. Выбор? Какой ещё выбор, когда на кону стояла её жизнь?

— Мне надо позаботиться о семье: жена и двое детей, которые могут попасть под обстрел, а я этого не хочу. И вот что я предлагаю. Вы поворкуете с боссом, пустите в ход все свои чары и поможете состряпать мне новые документы, а всю старую информацию — под ноль. В мафии ведь не дураки, захотят восстановить прежний режим, только по своим правилам. И тут я, новый человек с именем, которое никогда ни у кого не вертелось на языке.

— Вы надеетесь попасть в какой-нибудь клан?

— Нет, это совсем не то, чего бы мне хотелось. Но… Некий Антонио Пацци уже набирает штат новой… как бы полиции, которая будет и за порядком следить, и мафии не станет дорогу переходить. Так вот. Было бы очень кстати, если бы вы замолвили за меня слово. Помогите мне стать комиссаром, и я помогу вам: не сдам маленькую лгунью боссу. По-моему, всё честно.

Лизи не верила своим ушам. И не знала, как реагировать на столь дерзкое предложение: откажешься, и сам дьявол будет пугливо отворачиваться и сочувствовать, потому что Джокер куда хуже всех адских приспешников, вместе взятых. Дьявол ведёт грешников к свету через очищающие благостные страдания, а Джокеру всё равно, у кого какие грехи за заблудшей душой, он отдаёт своему жадному пламени всех, кто попадается на неправедном пути.

А если согласиться, купить у Итана молчание, то каждый получит не просто какую-то минутную выгоду, а жизнь. Это не та игра, в которой выпавший Джокер означает власть, тут всё наоборот, кому выпал опасный шут с пистолетом, тому свинцовая пуля в подарок и два метра под землёй в придачу.

— А гарантии? — спросила Лизи.

Итан нахмурился:

— А вы обещаете в ответ не сдавать боссу меня? Мы почти в равных условиях.

Она осеклась и ломано кивнула.

— Конечно, — в сердцах выпалила Лизи. — И как вас будут звать… потом?

Итан протянул сложенный пополам мятый листок в клетку. Лизи развернула его, пробежалась глазами по неровным буквам, по имени, которое ей ни о чём не говорило. Два ничего не значащих слова, но отчего-то важных водителю. Ерунда какая-то.

— Джеймс Гордон, — прочитала она вслух и замолчала.

Водитель будто прочитал её мысли и поспешил объяснить:

— Новое имя. Новая жизнь. Всё меняется, вот увидите, мисс Новак. Вы скоро не узнаете наш город, он станет другим. Мафия и босс скрепили свой союз кровью и слезами горожан.

***

Милый, добрый, заботливый Артур. Удобный. Он не умел и не любил задавать неправильные вопросы, избегал некрасивых тем, чтобы — как думала Лизи — не расстраивать её. К слову, она тоже не поднимала лишний раз пыль в воздух, чтобы семейная жизнь казалась им обоим сказкой. Страшной сказкой, в которой у каждого главного героя есть некрасивый секрет. В последнее время ей пришла на ум несладкая мысль, что Артур не просто кое о чём догадывался: он всё знал. Но пусть сказка остаётся таковой до самого конца, а неудобные вопросы так или иначе достанутся Джокеру. Ему отвечать на них.

Лизи собрала волосы в тугой пучок, глянула на себя в зеркало — всё-таки линзы выручали на славу. У Джокера много минусов, и чем глубже всматриваться в его красную душу, тем страшнее. Даже весомые плюсы не всегда перекрывали его кошмарные преступления. Но Джокер снабжал Артура средствами к существованию — приличными, и Артур дал возможность Лизи поменять очки на линзы. Удовольствие, достойное сильных мира сего: и вдруг ничтожная пешка заполучила благо цивилизации. Брюс Уэйн — этот золотой мальчик в огромном злом мире — мог позволить себе любые контактные линзы, если бы оно ему было нужно. Кто знает. Может, и нужно.

Плеск воды пустил круги по её мыслям, и они растаяли, как некрепкий сон. Артур протянул руку и прикоснулся к Лизи. Халат под мокрыми пальцами намок, и она не спеша развязала пояс. Ткань заструилась по плечам и соскользнула на пол. Под ноги. Лизи привстала на носочки и переступила через неё.

Артур не сводил с неё взгляда, перехватил сигарету сухими пальцами и выгнулся, стряхивая пепел в раковину над головой. И тут же взгляд вернулся к обнажённому телу.

Она вспомнила колючие слова Джокера о том, что Артур носится с ней как ненормальный. Так и было. Это правда. И Лизи отвечала ему такой же трепетной заботой. Лаской. Все неподдельные улыбки — для него, и он улыбался в ответ. В глазах добрый свет, мягкая таинственность, острые уголки вверх, и сердце замирало. Словно почувствовав настроение, Артур склонил голову, задумчиво прикусил нижнюю губу и улыбнулся.

Ну как устоять?

Тёплая вода приняла Лизи в свои объятия и укутала безмятежностью. Очаровательный вечер. Она прижалась к Артуру спиной, положила голову ему на плечо, и его руки легли на её бёдра. И они лежали, молчаливые влюблённые, переплетали пальцы, улыбались друг другу и смаковали момент единения.

— Вина бы сейчас, да? — мечтательно спросила Лизи.

— Я уже пьян тобой.

За окном гневалась метель, хотела порвать город на клочья и развеять белым снежным пеплом по миру, чтобы камня на камне не осталось. Лизи закрывала глаза и вспоминала жёлтые провалы окон на серых саркофагах, именуемых домами. Их с Артуром окна вглядывались в вечернюю тьму таким же уютом, и вьюга злилась пуще прежнего, потому что не могла достать ненавистных счастливых людей, греющихся в тёплой ванне. А может, это город рассердился и послал небеса прогнать пахнущую прелой листвой весну. Потому что весной всё мёртвое оживало, набиралось сил, чтобы прожить летние дни на полную катушку и в конце концов снова сложить головы. Гнить под ногами прохожих, превращаться в тлен под толщей тяжёлого снега. Лизи вздохнула: в конце зимы расцвело её тело, а летом оно нальётся тяжестью, спелое, покатое, а осенью придёт пора урожая. Они с Артуром станут родителями, будут растить сына или дочь, всё наладится, Джокеру не останется ничего другого, как исчезнуть из их новых жизней. Наверное.

— Расскажи что-нибудь, — попросила Лизи.

— Например? — он потёрся щекой о её висок, мягко поцеловал.

Выбившаяся зелёная завитушка коснулась щеки.

— О Джокере.

— Что я о нём могу рассказать? — удивлённо спросил Артур и крепче сжал Лизи в объятиях.

— Как он к тебе относится? — напирала она.

— Он… заботится обо мне, — осторожно ответил Артур.

Да уж. «Артур, твой босс трахает твою женщину, поэтому прими его заботу как искренние извинения». Интересно, как бы эти слова смотрелись на маленькой открыточке, которую обычно оставляют на коробочке, перевязанной атласной лентой?

Лизи сжала пальцы Артура и нахмурилась.

— Всё, больше не хочу о нём говорить.

— Но ты первая начала! — изумился Артур.

— Эй, мистер, я передумала, тема закрыта, — в голосе прозвучали ворчливые нотки.

— Ладно, как хочешь, я не против, — он поудобнее, насколько позволяла ванна, развёл ноги Лизи пошире и, помогая себе рукой, поправил член, приноравливаясь. — Займёмся чем-нибудь поинтереснее.

Джокера не было с ними ни в ванне, ни в их доме, но он присутствовал в их сердцах. Лизи принесла этого ужасного человека в своей душе. Пока она забиралась в ванну, несла его с собой, в своих мыслях. Любить его больно, но отказаться от него почти невозможно. Она закрывала глаза, ловила губы Артура своими и представляла, что когда-нибудь Джокер разденется для неё. Вот так же просто. И они легли бы в постель не с вывернутыми наизнанку душами: Лизи хотела прикоснуться к его коже, прижаться к его груди, ощущать, как наливается его член. Кожа к коже. Чтобы они были раздетыми оба: никаких масок, рубашек, никаких пряжек ремня, с которыми надо возиться.

***

Знаю. Тот клоун […]был я. Но в другом… Как объяснить — в другом измерении… Во всей этой многолюдной труппе было только двое актеров — ты и я!

Баджиева Л.Г.

Вечер вторника она провели с Артуром, а вечер четверга Лизи отдала Джокеру, человеку, укравшему у неё всё.

Жизнь.

Любовь.

Покой.

Сердце.

Взамен оставил горький дым сигарет и снежный город. Пряные поцелуи. Нетерпеливые стоны, заставлял её стонать в унисон, выгибаться, кричать. Сминать простыни. Он разрешал себя ненавидеть, но не любить: не подпускал. И не желал быть любимым, оставляя чужеродное солоноватое слово Артуру. Однажды Лизи в сердцах выпалила, глядя в смеющиеся глаза Джокера: «Я тебя не люблю!» А он рассмеялся в ответ, пожал плечами, опустил уголки губ, едва сдерживая улыбку, и ответил: «Какая же ты смешная». И позволил раскатистому хохоту задушить её неродившиеся слова.

Его не постигнуть. Не обмануть. Или всё-таки можно попробовать?

Он часто заставлял её смотреть на него, пока он раздвигал её ноги, ложился сверху, заполнял собою, толкался внутрь. Лизи закрывала глаза, а он мурлыкал или шипел: «Смотри на меня». И она подчинялась.

А сейчас она смотрела в тёмный прямоугольник окна, на огни, миллиардами звёзд взрывающие улицы каждый вечер и пьющие одиночество города каждую ночь. Фонари подглядывали за влюблёнными, зажжённые лампы становились свидетелями семейных драм, а рекламные вывески и помпезные витрины видали куда больше слёз, чем кто-либо ещё.

Тусклая лампа на столе подсматривала за происходящим в комнате: бесстыдница всматривалась в бесстыдницу. Вздох. В жизни Лизи стало так мало Артура и так много Джокера. Он случался с ней гораздо чаще, чем мужчина, ради которого Лизи решилась пойти против всех, а ведь прежние вечера были только для Артура, каждая ночь — только с ним. Обняться. Улыбаться друг другу. Долгие нежные поцелуи. А в итоге Джокер забрал себе даже её одиночество: вместо пустых вечеров он и только он, и ночи напролёт тоже Джокер.

Она вздохнула и нашла его пальцы. Сжала.

— Артур меня потеряет. Отвези меня домой.

Он задорно хохотнул.

— Не потеряет, радость, не волнуйся.

Джокер хотел притянуть её к себе, но Лизи выскользнула из его рук и поднялась с постели. Он сел и с удовольствием любовался её обнажённым телом, как она прошлась по комнате, мягко ступая на носочках. Как вглядывалась в сумерки, хотя холодно не было, как обнимала себя. Рассматривала в полутьме комнаты стены, обклеенные серыми обоями, украшенными пугающе огромными белыми пионами. В такой комнате неплохо бы проводить сеансы психатерапии, чтобы вогнать пациента в ещё большую пучину волнений и тревог. Лизи не поддалась. Отвернулась к окну, устремив взгляд на мириады огней. Город-океан, где дома, подпирающие небеса, — это светящиеся скалы, и все вокруг — суетливый планктон.

— Какие задания ты ему даёшь, пока мы тут с тобой?

— А что мы тут с тобой? — изобразил удивление Джокер.

Лизи бросила на него раздражённый взгляд.

— Нет, радость, я правда не понимаю. Объясни. Чем, по-твоему, мы тут занимаемся?

— Так что ты ему наплёл? — она нарочно не ответила на провокацию.

Встала у подоконника.

— Я? — голос Джокера театрально извивался. — Арти у нас занятой, у работника года слишком много дел, он ведь моя правая рука.

Лизи обернулась и в который раз за день подумала, как же хочется курить. Взять сигарету в кольцо губ, перед этим томно облизнув их, чтобы этот сукин сын смотрел и смаковал.

— Тебе никогда не приходила мысль устроить тройничок? — спросила Лизи и поблагодарила вечер за густой сумрак, в котором не было видно, как бессовестно вспыхнули её щёки.

Джокер склонил голову набок и разразился хохотом. Хлопал себя по колену, и плечи его сотрясались. Дьявол веселился. Он топтал всякие правила приличия и сеял в звенящей тишине хаос, пугал горящую холодными огнями ночь, дескать, смотрите, пока ваш ужас, ваша надежда, ваш кошмар прямо тут, неподалёку, вы все там, суетитесь. Не спите. Или нет? Тогда ваш сон слишком дерзок, и когда Джокер перестанет смеяться, кто-то обязательно заплачет.

Лизи заметила на подоконнике кольт. О нет! Её красный демон никогда ничего не делал просто так, он нарочно оставил свою любимую, свою лучшую игрушку на видном месте, чтобы время, и надвигающаяся ночь, и тусклый свет лампы, как доживающий свой век маяк, непременно столкнули бы отчаявшуюся — отчаянную — женщину и Шутника. Она обернулась. Джокер наблюдал за её застывшими руками, во взгляде глубокий интерес, полуулыбка на лице. Он — покорный зритель и исполнял свою роль бесподобно: смеялся, когда считал нужным — смешным, и умолкал, когда все софиты устремлялись на актёра, чтобы уловить частичку чужой души и испытать её на прочность.

Любая игра с Джокером обжигала, но Лизи не стала противиться своей роли, и её пальцы легли на кольт. Рукоять отозвалась мягкой прохладой и ощутимой тяжестью, которую хотелось испытать, подчинить, сделать своей. Отнять чужую вещь. Рукоять послушно легла в ладонь, и сердце затрепетало. Вряд ли Джокер оставил в барабане хотя бы один патрон, это холостая игра с привкусом фантомной опасности. Но он поднялся с кровати, то ли желая принять участие в действе, то ли чтобы стать более интимным зрителем, заглянуть за плечо, увидеть всё вблизи, попробовать трепет и страх, узреть сомнение.

Лизи угадала. Джокер прижался к ней, очень тихо, почти невесомо, чтобы не вторгаться в таинство, но когда Лизи поудобнее ухватила тяжёлый кольт, взяв его не как опасную игрушку, а как грозное оружие, шершавые пальцы скользнули по бедру, замерев между ног.

— Радость, — в голосе неприкрытое разочарование, — я думал, ты хочешь своего папочку.

Он ещё раз попробовал на ощупь сухой вход и со вздохом печали отнял руки. Положил ладони поверх ладони, сжимающей кольт, и с интересом спросил:

— Стреляла когда-нибудь?

Лизи покачала головой:

— Нет, ни разу.

Все заготовленные слова пропали, будто их и не было, потому что сколько бы ни был ласковым и наигранно нежным Джокер, он всем своим видом показывал, кто тут папочка. И преграды рушились. После каждой встречи, после каждой долгой ночи Лизи по кирпичику восстанавливала невидимые стены и пряталась за ними до следующей встречи. А так как Джокер случался в её жизни всё чаще, времени на стены оставалось всё меньше, и теперь казалось, что именно он и был той стеной, за которую можно встать. В некоторых перевёрнутых сказках драконы занимали место принцев, а принцессы принимали стокгольмский синдром за ту самую заветную любовь, ради которой всё и складывалось так странно и невозможно, за которую не жалко и жизнь отдать. Лизи повернула голову и посмотрела на Джокера. Это неправильная сказка. Не должна женщина так смотреть на мужчину, который терзал, губил, подчинял, обнажал её душу и оставлял всем жестоким городским ветрам. Но она смотрела.

Наверное, он всё понял и заставил её отвернуться, подавив смешок:

— Смотри вперёд. Прицеливаешься. Вот так. И-и-и… Бах!

Щелчок.

Лизи вздрогнула.

— Если хочешь убить, целься в грудь или в голову.

Джокер чуть сдвинул дрожащую руку с пистолетом в сторону, прижался щекой к виску, надавил на палец, не позволяя ни соскользнуть, ни передумать.

Бах!

Он хрипло и восторженно вздохнул и замер. Лизи хотела отшатнуться, но свободная рука Джокера прижала её, обняла за талию и не позволила. Над лампой, в белом пионе крошечным чёрным провалом зияло отверстие, нарушающее картину бытия и метафорично описывая всё происходящее: жизнь с Джокером — сплошной психоанализ, сексопаталогия, и фоном серые стены, страшные уродливые пионы, и свет едва касается своих неразумных детей, робкий, тающий во тьме.

Джокер отпустил руку. Лизи разжала пальцы, и кольт с грохотом упал на пол.

— Я хочу к Артуру, — захотелось сбежать из этого театра абсурда и недвусмысленных намёков.

Издевательский смешок над ухом.

— А я думал, ты хочешь меня, — он снова запустил руку между ног и причмокнул. — Радость, надо что-то решать с этим. Кажется, ты сегодня слишком болтлива. Ну-ка.

Он развернул её к себе, крепко вцепился тонкими острыми пальцами в плечи, и она сжалась под его взглядом. Не от страха, нет. И когда он надавил на неё, Лизи послушно опустилась перед ним и смотрела, как пахнущие порохом пальцы расстегнули ширинку. А после был вкус соли, тяжёлые толчки в горло, не хватало воздуха, но его рука легла на голову и прижала, не разрешая отстраниться. И насмешливые слова: «Да-а-а-а, радость, вот так… постарайся хорошенько: внутри тебя ждёт вкусная начинка».

Лизи давилась, она крепко вцепилась в его бёдра, царапая ноги сквозь красную хлопковую ткань. Слёзы блеснули на ресницах. Ему было скользко, влажно, горячо.

Мягкий язык послушно ласкал, когда хватка чуть ослабевала. Джокер вытряхнул из кармана пачку и подхватил, небрежно отбросил на подоконник и ловко выудил сигарету. Зажал меж гранатовых губ и отпустил Лизи. Она отпрянула и жадно глотнула воздух, хрипло впуская его в себя и вытирая влажные губы. Не дожидаясь, пока она придёт в себя, Джокер вложил в её ладонь зажигалку и ушёл к креслу. Сел. Глянул исподлобья на Лизи, поманил к себе пальцами. Она поднялась с пола и послушно шагнула навстречу. Забралась сверху, всё ещё неровно дыша и приоткрывая рот, ловя воздух. Чирк! Огонёк заплясал, взметнулся вверх и успокоился почти сразу, ощутив вкус свободы. Лизнул сигарету и обжёг бумагу, табак занялся оранжевым закатом, вспыхнул алыми всполохами, когда Джокер затянулся.

Впустив его в себя, Лизи качнулась на худых бёдрах, сжала их коленями, и её красная беда улыбнулась. Он курил и смотрел на неё, иногда закатывая глаза и мурлыча что-то себе под нос. А когда от сигареты остался только фильтр, вдавил его в ручку дорогого кресла из красного дерева и отбросил.

В бездонных зелёных глазах плескалось задорное, злое пламя, и утонуть в них нельзя — можно только сгореть и превратиться в пепел.

— Артур совсем тебя распустил, — Джокер, чем-то недовольный, поёрзал, просунул между двумя соприкасающимися телами руку и занялся лукавой лаской.

И Лизи опять не удержалась, сгорела в тягучей страсти, ушла в неё с головой и надела на себя ещё один грех, как терновый венец.

А после Джокер стоял у окна, курил и наблюдал за тем, как Лизи одевалась, прятала тонкое тело под слоем одежды и забирала волосы в хвост.

— Какой у вас секс с Артуром? Он уже опробовал твои пухлые губки или свято бережёт этот болтливый ротик? Принц, который никогда не трахнет даму сердца не в ту дырку, — он хохотнул, затянулся и пристально посмотрел на Лизи.

Она не обернулась и не ответила, только нахмурилась, натягивая футболку и поправляя хвост, стараясь не впустить обидные слова в сердце.

— Если что, это не риторический вопрос, — когда Лизи всё-таки посмотрела на него, он подмигнул ей и улыбнулся. — Что? Опять назовёшь меня чудовищем? Кажется, где-то я это уже слышал. Хм-м. Не напомнишь мне?

— Артур нежный, в отличие от тебя он воспитанный и не позволяет себе…

— Этого? — перебил Джокер, обошёл Лизи вокруг и, остановившись, положил ладонь на ягодицу и сжал. Притянул Лизи к себе и плотоядно оглядел её.

Лизи дёрнулась и сжала губы.

— Охо! Ударишь меня? Давай, радость, посмотрим, что из этого выйдет.

Он грозно навис над ней, и лукавая улыбка сползла с лица — вместо неё оскал. Глаза внимательные, настороженные, в них уже не просто огонь — два пожара устремились на Лизи. Она отвернулась.

— Отвези меня домой. Артур уже, наверное, вернулся и заждался.

Джокер, не выпуская её из рук, покачал головой.

— Нет, не вернулся, у него очень много дел. И утром не жди, но я приду к своей пташке, так что скучать не придётся.

***

— Сеньор Антонио Пацци, уважаемый человек во многих кругах, серый кардинал Готэма и просто лапочка, — Джокер разглядывал портрет над камином в гостиной.

Богатая, но не вычурная обстановка располагала к покою и домашнему уюту: во всём чувствовалась рука хозяйственной заботливой женщины, знающей цену семье. Может, это тучная сеньора в бархате на покатом теле: платье скрывало от посторонних глаз тяжёлую грудь, скользило по широким бёдрам, через которые пришли в этот мир несколько орущих отпрысков. Будущее клана. Будущее семьи. Или Антонио женился на молоденькой модели, которая умела красиво раздвигать ноги и красила губы в неприлично алый цвет. Но вот дом притаился, потому что пришёл человек, в руках которого жизни каждого его сопляка.

— Сеньор Джокер, не хочу показаться грубым, но вы видели, который сейчас час? Ночь для сна, день для дум: так говорил мой покойный прадед.

Джокер усмехнулся и сунул руки в карманы пиджака.

— А хотите мою поговорку узнать? Да? Слушайте, Пацци, и запоминайте: когда в дом приходит Джокер, закрой свой рот.

Пацци приказал прислуге принести красного вина, но Джокер остановил того и попросил крепкого чаю. На немой удивлённый взгляд пришёлся кстати ответ, что раз уж настала пора говорить о делах, то сперва эти самые дела, а уже потом всё остальное, выпивка в том числе.

— Сеньор Джокер, прежде чем мы приступим… Какова моя доля? Я так понимаю, ставки весьма высоки, поэтому я бы хотел поставить кое-кого во главе парочки банков, не отказался бы оказаться в упревлении. Кто у нас числился окружным прокурором? Чарльз Дент, кажется?

Джокер кивнул.

— Мы ведь можем его убрать?

Джокер сел в мягкое винтажное кресло и закинул ногу на ногу. Внимательно оглядел стол и, ухватив взглядом дорогие сигареты, не без удовольствия взял одну. Повертел её между пальцами. Подкурив и выпустив струю дыма, указал пальцем на Пацци и захихикал.

Надо признать, Дент сыграл свою часть куда лучше, чем ожидалось, но теперь от него проку не больше, чем от прочих властителей Готэма. Бывших, само собой.

— Знаешь, что мне нравится в тебе? Рассказать? Твоя сговорчивость. Ты не ломаешь грошовую комедию и не строишь из себя обиженного мафиозного дурачка, помешанного на мести и деньгах. Шагать в ногу со временем — мудрое решение.

Пацци развёл руками и согласно кивнул: нет смысла отрицать очевидное. Он тоже взял сигарету, откинулся на спинку стула и не спеша затянулся, смакуя горький вкус дорогого кубинского табака.

— Я был бы полным дураком, если бы отказался от покровительства сильного человека, который решил поделиться добрым куском хлеба. Так вы согласны убрать Дента и отдать мне эти учреждения?

Антонио открыл ящик стола, порылся в бумагах и наконец положил на стол шуршащий лист. Подтолкнул к Джокеру. Аккуратные строчки, пункт за пунктом: Северный банк, мэрия, Центральный банк Готэма, банк «Запад». Названия тянулись друг за другом стройным списком грозных названий, которые мафия уже давно мечтала прибрать к своим рукам, да всё как-то недосуг, а тут такая удача — нельзя не воспользоваться моментом. Джокер посмотрел исподлобья на Пацци и поцокал языком, лукаво улыбнулся и высоко поднял голову. Проказник Пацци.

Антонио вёл себя хорошо, был покладист, не торопился навязывать свои правила игры, и Джокер понимал, что этот игрок не так прост, каких хотел казаться на первый взгляд. Он не втирался в доверие, но действовал ненавязчиво. Как пёс, подставляющий живот более сильному сородичу, дескать, смотри, какой я послушный, весь в твоей власти, готов служить. На самом деле Пацци пробовал почву под ногами, твёрдо ли стоять, не окажется ли местечко под ним обманчивым болотом. Он надеялся пустить корни в новом мире, хотел участвовать в новых порядках и творить историю Готэма. Пацци не желал оставаться в тени.

— Сеньор Джокер, могу я вам кое-что предложить? Думаю, вы тоже не захотите отказываться.

Джокер коснулся алых губ пальцами и, прищурившись, осведомился:

— Надеюсь, вы не собираетесь взять меня в заложники? Или пустить мне пулю промеж глаз.

Пацци неподдельно удивился:

— Я же не враг себе!

И после короткого звонка дверь в кабинет с тихим шуршанием отворилась. Потупив взгляд, внутрь шагнула Оливия, остерегаясь смотреть на опасного гостя. Пшеничные волосы распущены, рассыпались по плечам, белый шёлковый халат туго стянут поясом на талии. Аппетитные бёдра покачивались, сквозь ткань были видны острые соски. Оливия остановилась у стола и вопросительно посмотрела на дядю своими голубыми озёрами.

— Вам ведь приглянулась моя племянница? Мы можем стать намного ближе друг к другу, сеньор Джокер. Оливия хорошая девушка, вы не пожалеете.

Джокер подался вперёд и взял вздрогнувшую девушку за руку, потянул к себе. Осмотрел её с ног до головы, взглядом раздев и мысленно разложив на столе любезного дядюшки. Она прятала глаза, изредка поглядывая на Пацци. Испуганная. Агнец на заклание.

— У меня уже есть женщина, — с сожалением ответил на предложение Джокер. — Строптивая, будто лошадка необъезженная. Штучка с характером.

Пацци задумчиво вздохнул, верно, прикидывая, чем бы ещё прельстить гостя.

Джокер распахнул полы халата и положил ладонь Оливии между ног. Она было отпрянула, отрицательно мотая головой, но тут же вторая рука цепко ухватила её и не позволила отпрянуть.

— Но считайте, что мы договорились, — Джокер посмотрел на Пацци и пожал плечами, пряча усмешку. Затем обратился уже к Оливии: — Ты же послушная девочка? Да? Сейчас мы попросим твоего заботливого дядюшку оставить нас ненадолго, и ты меня поблагодаришь за мою заботу о вас. Твои сладкие, сахарные губки могут как следует отсосать мне, и тогда строгий папочка обещает быть добрым. Давай, куколка… Нежно и глубоко. И постарайся не проронить ни капли, сладкая. Папочка щедрый… Он сегодня раздает хорошим девочкам леденцы.

***

Две странных недели тянулись, словно долгая, холодная, полная вьюг зима, но вопреки ожиданиям ледяное колючее одиночество не ложилось на плечи белым саваном и не укутывало.

Артур таял, как снег, всё реже появляясь в жизни Лизи, и долгие вечера всё чаще скрашивал Джокер. После секса с ним она подолгу сидела у окна, темнота и тиканье часов баюкали её тоску, и она вглядывалась в отблески заката в ветвях деревьев. Маковые лучи обнимали дом и исчезали за горизонтом, как и тоскливая надежда. В один из вечеров, поднявшись со смятой постели и вынырнув из сытых объятий, Лизи снова села у окна. Обернулась. Встретилась со взглядом колючих глаз и положила ладонь на едва заметно округлившийся живот.

— Я люблю Артура, а ты пытаешься его отнять у меня. Мне нужна семья, мой ребёнок не должен знать, что такое расти без отца.

Джокер чиркнул зажигалкой. Вздохнул.

— Наймёшь няньку. Ты вроде как не бедствуешь, можешь себе позволить.

— Няньку? — возмутилась Лизи. — Лучше верни мне Артура! Какой такой работой ты его завалил, что он не может появиться дома как нормальный человек? Разве я многого хочу?

Он пожал плечами и полынный дым на свободу.

— Отныне я твоя семья, радость, привыкай. Иди-ка лучше сюда, поиграем ещё разок в папочку и послушную девочку.

Он похлопал рядом с собой и поманил её к себе.

Лизи обиженно отвернулась. Солнце уже провалилось за край, уступив место сумеркам, густым, прохладным, полным сиротливых теней. И Джокер, как король этих самых теней, поднялся с кровати и, посмеиваясь, подобрался к Лизи. Склонился над ней, шумно втянул аромат её кожи, пахнущей после недавнего душа апельсином. Она смыла с себя запах Джокера: порох и табак. Но он приготовил для неё горькие поцелуи, и его губы коснулись шеи, а зубы чуть прикусили кожу. Сердце бы и радо отпустить её в объятия этого ужасного человека, но совесть — совесть! — не позволяла, вгрызалась, терзала, мучила.

— Я правда его люблю, — тихо прошептала Лизи.

Он мягко взял её за подбородок, сжал и повернул лицо к себе. Оскалился и прорычал:

— Этот неугомонный болтливый ротик так и напрашивается на папочкину конфетку.

Лизи не успела ответить: дремучую тишину разбил звонок, ворвавшийся в дом непрошеным гостем и всколыхнувшим две души разом. Лизи оттолкнула Джокера, наспех накинула халат и стянула талию поясом. “Это Артур!” — и выскочила из комнаты.

За распахнутой дверью весна и торжество грядущей ночи. И переминающийся с ноги на ноги Джером, запыхавшийся, верно, от быстрого шага или даже от бега. Торопился. Лизи хотела отпрянуть и захлопнуть дверь, но вовремя остановилась, хотя и не торопилась впускать такого гостя в дом, тем более зная, кто там наверху.

— Вы? — Лизи глубже закуталась в халат и торопливо зашептала: — Вам нельзя тут находиться. Уходите!

Джером выглянул из-за её плеча, обвёл пытливым взглядом пустой коридор и спросил вполголоса:

— Вы одна?

— Конечно нет! Как вы меня нашли? Я думала, вас убили.

Детектив выставил перед собой руку, и Лизи отпрянула, впуская непрошеного гостя в дом. Он выглядел не самым лучшим образом: в глазах безумие, волосы всклокочены, впалые щёки добавляли лишний год к возрасту. Джером сделал круг по коридору, остановился напротив Лизи и ухватил её за плечи. Да, он определённо был взволнован, куртка нараспашку, щетина.

— Нам надо уходить, вы в большой опасности, Лизи. Идёмте, моя машина неподалёку. Где ваша куртка?

Лизи скинула с себя его руки и возмутилась:

— Я никуда с вами не пойду! Что, чёрт возьми, вам нужно и как вы узнали, где я живу?

Джером оглянулся.

— Вам нельзя оставаться с Артуром, вы должны уйти.

— Я жду от него ребёнка, — с нажимом ответила Лизи и кивнула на дверь. — Уходите же.

Детектив простонал:

— Во что же вы вляпались! Ладно. Послушайте, — он вздохнул. — Я был в Миддлтоне.

— Ну и что? — ей ни о чём не говорило это название.

Детектив снова оглянулся и торопливо ответил:

— Пойдёмте, я расскажу вам всё по дороге, и я знаю, где вас спрятать.

Лизи дёрнулась.

— Да что происходит?

Джером выдержал короткую паузу, но на этот раз он не стал озираться, вместо этого прислушался к притаившейся тишине, словно ожидая, что вот-вот выскочит чёртик из табакерки. Лизи тоже прислушалась, уж кому-кому, а ей совсем не хотелось, чтобы их с Джеромом застали вместе. Одного умного Итана хватило будь здоров, до сих пор трясло при мысли, как бы всё могло обернуться. Джером отвлёкся от безмолвия и торопливо ответил:

— Я нашёл Гэри.

========== Здравствуй и прощай ==========

Комментарий к Здравствуй и прощай

Это финальная глава большой и непростой истории Лизи. Дорогие мои читатели! Спасибо всем вам, что были всё это время с героиней, что переживали!

Как и обещала, в этой главе я оставила вторую ниточку на тот случай, если решу когда-нибудь вернуться к героям.

На этом не прощаюсь с вами, потому что возьмусь за воплощение другой истории про Артура Флека.

Музыкальные темы главы:

1. Brendan Perry “Voyage Of Bran” https://www.youtube.com/watch?v=P8mNYVPoEa4

2. illion “Dream Play Sick” https://www.youtube.com/watch?v=FowlaJbjBCg

3. Lacrimosa “Nach dem Sturm” https://www.youtube.com/watch?v=XAeX-Ib3IW8

Арты к главе:

Артур https://sun9-15.userapi.com/c858232/v858232640/1977c2/FF8O_OYySvA.jpg

Джокер https://sun9-62.userapi.com/c854328/v854328640/1fe4d3/ruJ5kW2HhhY.jpg

https://sun9-23.userapi.com/c855228/v855228496/1fa2d8/qm6wngPYZCw.jpg

— А я когда вырасту, наверно, стану клоуном, — сказал Дилл.

Мы с Джимом от удивления стали как вкопанные.

— Да, клоуном, — сказал он. — Ничего у меня с людьми не получается, я только и умею, что смеяться над ними, вот я и пойду в цирк и буду смеяться до упаду.

— Ты все перепутал, Дилл, — сказал Джим. — Сами клоуны грустные, а вот над ними все смеются.

— Ну и пусть, а я буду другой клоун. Буду стоять посреди арены и смеяться всем в лицо.

Ли Харпер “Убить пересмешника”

— Я не понимаю!

Лизи потянулась к выключателю. Щёлк! Свет лизнул прихожую и лёг на бежевые стены. Притаился. Два взгляда одновременно метнулись по коридору, и стало яснее некуда: Лизи и Джером вляпались знатно, даже несмотря на то, что в прихожей их оставалось по-прежнему двое. Пока.

— Давайте встретимся потом, скажите, где вы будете завтра, и я приеду, — спешно шептала Лизи, стараясь добраться до входной двери, чтобы распахнуть её и вытолкнуть не вовремя заявившегося детектива в густую вечернюю тьму. Пусть злая ранняя весна забирает его себе. Ставки побили все рекорды, пора сбавлять обороты, пока ничего не случилось.

Детектив ухватил Лизи за плечи, развернул к себе и долго, непозволительно долго смотрел в её испуганные глаза. Она даже успела пожалеть, что ввязалась в это опасное болото, из которого теперь никак не могла выбраться, и как по иронии спасти её мог только один человек. Джокер. Она уже была согласна броситься ему в ноги, рассказать всю правду и молить о прощении, а пока отчаяние разрослось в душе до жгучей черноты и плескалось через край.

— Уходите, вы подставляете и меня, и себя, — её голос дрожал. — Что вы вообще творите? Вы хоть думаете головой?

— Выслушайте меня, — Джером едва подавил стон разочарования. У него не было времени, чтобы всё объяснить здесь и сейчас, а у Лизи — чтобы выслушать. — В ту ночь, когда всё началось… Нет, не так. Я не всё вам рассказал. Клуба «Пого»больше нет, его нет с той самой ночи, как в городе появился Джокер, а видео с шоу Мюррея нещадно порезано. Я очень долго об этом размышлял, всё пытался сопоставить эти факты и не видел между ними связи. Но теперь кто это сделал и зачем, вам станет понятно после моего более подробного рассказа: я многое узнал и всё расскажу. Но не здесь. Не сейчас. Обещайте, что вы пойдёте со мной и выслушаете.

— Кто вас послал? Умоляю, ответьте.

— Меня нанял Чарльз Дент. Он не мог рисковать и нанимать кого-то из полиции Готэма, потому что никому не доверял, а Нью-Йорк — совсем другая кухня. Так вы меня выслушаете?

— Да, радость, давай-ка выслушаем этого…

Лизи замерла. Страх навалился огромной глыбой, так, что не продохнуть: Джокер встал в проёме широкого коридора, прислонившись к стене, сунул руки в пиджак и, приподняв голову, с нескрываемым интересом разглядывал развернувшийся поздний спектакль. Она отшатнулась. Нашарила стену и ухватилась за неё, чувствуя, что ещё немного, и рассудок оставит её, как и сознание. Всё летело в тартарары.

— Этот многоуважаемый строитель вломился в твой дом на пороге ночи, чтобы… Что? Что он собрался строить тут? — Джокер хохотнул и склонил голову вбок.

Лизи посмотрела на детектива. А ведь и правда, на кой чёрт якобы строитель припёрся на окраину района, запыхавшийся, всклокоченный, с выпученными дикими глазами. Какое оправдание спасёт её жизнь и избавит от мучений? «Это не то, что ты думаешь, я всё объясню». Ну давай, объясняй. Да так объясняй, чтобы сама себе поверила, чтобы даже детектив не усомнился ни в едином слове. Чтобы притаившаяся за дверями вечерняя тишина зашелестела прелой листвой, высекая в прохладном воздухе шуршащее «Браво! Верю!»

— Я жду, — он перевёл взгляд с Джерома на Лизи и улыбнулся уголком губ.

Ему вторили тени, спрятавшиеся по углам, эхом отозвался город, прислушиваясь, присматриваясь к зарождающейся трагедии. И над всем этим хохот Джокера, разрывающий небеса и человеческие души, потому что ему и суждено было срубить обнаглевшую пешку. Он пронёсся по доске, нарушая установленные многими веками назад правила, чтобы покарать, потому что Джокер вне времени, вне правил и вне законов. Вот он какой — чёртик клоун из коробочки.

— Ладно, всё понятно, у девчонки язык отнялся от страха. Давайте-ка тогда спросим у этого господина, какого такого хрена он тут делает. Песочные замки собрался строить? Или нанять моего мышонка захотел? — Джокер глянул на побелевшую Лизи. — Не знал, что ты у меня строителем подрабатываешь.

Джером откашлялся и сделал шаг вперёд. Качнулся с пятки на носок и обратно. Вздохнул.

— Я давний знакомый, решил заглянуть в гости.

— А в прошлый раз ты мне по-другому представился, — Джокер прищурился. Он потянулся к карману, достал пачку сигарет и посмотрел на Джерома. Усмехнулся. Прошелестел себе под нос «Так-так-так» и молниеносно выхватил кольт из-за ремня и, ни секунды, не колеблясь, выстрелил. Лизи вскрикнула, зажала ладонью рот и зажмурилась. Детектив едва успел увернуться, пуля чиркнула его по плечу, и серая ткань занялась алым маревом. Кровь напитывала ткань, как жадная земля пила дождь. Выйдя из оцепенения, Лизи метнулась было к детективу, но Джокер так глянул на неё, что сердце забыло, как биться:

— Стой на месте, сладенькая, мы с тобой после поговорим.

Рука с пистолетом поднялась, дуло чёрным провалом уставилось в Джерома, и Лизи всхлипнула. Шахматы — это всего лишь игра, и она заигралась, забрела не туда, на чужую половину, а могла бы радоваться, что ей выпал Джокер. Не кому-то ещё, не каким-то непонятным людям, а ей. Маленькое ничтожество, возомнившее себя не пойми кем.

Джером, успевший вытащить пистолет, но не успевший им вовремя воспользоваться, припал к стене и попытался сдуть прилипшие ко лбу волосы. Кажется, и он окончательно осознал, во что вляпался. Вздёрнул руку, но тут же уронил. Вздох, другой, глоток воздуха, и Джером, целясь от бедра, выстрелил дрожащей рукой. С первого взгляда казалось, что рана неглубока и нестрашна, может, это нервы до предела натянулись в звенящую тетиву, вот-вот лопнут от натуги. Пот лился по лицу детектива, и он то и дело тряс головой, будто это могло помочь.

— Радость, куда надо стрелять, чтобы убить человека? Помнишь? Сейчас покажу на практике.

Джокер не спеша сделал шаг вперёд, другой. Замер, оскалившись. Его рука медленно, как в густом сне, поднялась, дуло посмотрело на детектива чёрной глазницей, готовое ужалить смертельным пожаром в самое сердце. Они глядели друг на друга, Джокер и Джером, оба на пределе, потому что на самом деле это не пистолет смотрел на детектива, это смерть заглянула ему в лицо. Подбросила, наверное, в воздух игральные кости и ждала, кому выпадет Джокер, а кому её бездонный взгляд чёрных провалов на голом полуистлевшем черепе. И непонятно было: то ли время остановило свой бег, то ли завертелось, закрутилось, помчалось ещё быстрее, ещё изворотливее. Всё смешалось.

Джером тяжело поднял опущенную голову, выпрямился, отпрянул от стены, и теперь Лизи увидела алую уродливую кляксу у него на боку. Кровавое озеро разливалось по ткани, расплывалось, как вышедшее из берегов болото и приковывало взгляд. Звало старуху с косой, но детектив не сдавался, не подпускал старую гадину к себе. «Ещё поборемся, ещё поживём», — читалось в его тускнеющих глазах. Но ему хватило сил, чтобы поднять руку и прицелиться.

Бах! Бах! Два выстрела один за другим оглушили молчаливый коридор, и всё замерло. Холодная весна прижалась к двери и прислушалась. Детектив осел молча, тихо, как тающая тень, оставляя на светлой стене некрасивую красную полосу: добралась-таки старуха до него, ухватила, поманила за собой. Он не стонал и не хрипел, не зажимал грудь с ещё одной пугающе алой кляксой. Не вскидывал глаза и не играл свою большую маленькую роль. Он умер тихо и как-то неправдоподобно.

Набатом прозвучали три мысли. Первая: пешка по имени Итан стала ферзём. Вторая: пешка по имени Джером сошла с доски. Третья: пешка по имени Лизи вот-вот погибнет.

Сердце подскочило, пробило удар и вывело из оцепенения, и Лизи вынырнула из царства мёртвых, в которое погрузилась на долгие минуты. Джокер держался за стену и посмеивался. Голова опущена, кольт выскользнул из пальцев и сгрохотал об пол. Он как-то изломанно наклонился к нему, коснулся, но не сумел подцепить и снова хохотнул. Почти сразу глубоко и тяжко вздохнул. Лизи на ватных ногах подобралась к нему, как неумелый охотник к подстреленному хищнику, ведь зверь мог укусить. Оса перед смертью жалит неистово и смело, как в последний раз.

На красном пиджаке не сразу заметишь кровавое пятно, расплывающееся таким же неправильным мёртвым пятном, но Лизи разглядела. Ахнула и отпрянула сначала, и Джокер не без труда посмотрел на неё, тяжело приподняв голову, но от стены оторваться не смог. Тяжело и больно. «Человек, он смертный», — пронеслось в голове, и ей стало его жаль.

— Радость, — тихо произнёс Джокер, — какая же ты у меня умница. Вот кого мне надо было в компаньоны брать: девчонку, обскакавшую всех. Даже меня, хе-хе.

Лизи как током пробило. Это случайность или она никогда не была пешкой? Волк в овечьей шкуре, конь под знаменем пешки, чтобы обмануть всех, подкупить, пустить пыль в глаза. Может, поэтому её путь был столь тернист: потому что у коня непростые ходы, тернистые, полные куда больших опасностей, чем у мелкой фигурки. Часто конь приносит себя в жертву, чтобы спасти куда более мелкого героя.

Джокер пошатнулся, и Лизи, не задумываясь, подставила ему своё плечо и дала возможность опереться на себя. Она посмотрела на детектива, и ей стало грустно. Густая лужа расплылась под ним, жизнь покинула хорошего человека, а дьявол остался не у дел. Она оплачет Джерома потом, позже, если останется жива, а её саму некому оплакивать.

Они долго поднимались в спальню, преодолевая ступеньку за ступенькой, Джокер опирался на Лизи и на тяжёлые перила. Скалился. Морщился. Опускал голову и искал взглядом пробоину в своём худом теле, спрятанном под карминовым костюмом. Находил алое на алом и морщился опять. Они добрались до комнаты, и Лизи помогла уставшему раненому человеку опуститься на кровать. Беспомощно села рядом и сжала его ладонь в своей. Ей вдруг захотелось уткнуться в его грудь, умыться слезами и попросить не умирать, не оставлять её в этом большом и страшном городе, в котором без Джокера она, оказывается, никто. Пусть его любовь, которая и не любовь вовсе, колючая, ядовитая, неудобная и почти всегда обидная, но другой у него не было. Только это поломанное чувство.

— Только не реви, — Джокер закатил глаза и попробовал отпустить смешок, но боль оказалась быстрее и острее смеха.

— Что мне теперь делать? — голос не её, неживой, будто мёртвой воды напилась.

— Для начала принеси бинты, — он облизнул пересохшие губы и добавил: — И воды захвати.

Когда Лизи вернулась, её красный человек лежал без сознания. Беспомощный. Правая рука на груди, прикрывая ужаленное пулей место, закрывая от любопытного вечера, подглядывающего в окно, а левая легла вдоль тела. Красный рот полуоткрыт, глаза сомкнуты. И Лизи, не сводя глаз с Джокера, тихо попятилась к комоду, наспех перерыла ящики и нашла ярко-фиолетовые шнурки. Всё выглядело как-то особенно нелепо и… не так. Неправильно. Но Лизи собрала осколки своей смелости и уставшей души и привязала обмякшие руки Джокера к изголовью. Проверила узлы: крепко. Что она собиралась делать дальше, Лизи не знала, но сейчас это казалось ей единственным правильным вариантом из всех возможных. Плана не было, только безвыходная импровизация.

Пуговицы послушно выскальзывали из петель. На жёлтом жилете алое пятно выглядело ужасно, как город на карте, которого больше нет и никогда не будет, вместо него запёкшаяся кровавая память. Потом было красное на зелёном: кровь на траве, цвета смерти и жизни бок о бок. А под рубашкой с забавным узором на худых рёбрах посреди скользкой красноты зияла глубокая брешь. Лизи приложила бинт и сдула выбившиеся пряди, чтобы не мешали. А потом закатала рукава халата и принесла пластмассовый тазик из ванны, до половины наполненный водой, и новую губку. Она хотела промокнуть кровь на груди, но осеклась. Долго смотрела на загримированное лицо, и мысль сама собой скользнула в приоткрытую дверь испуганного сознания.

Как же выглядел на самом деле Джокер, которого она знала и не знала одновременно? Кто скрывался под маской человека, шутившего больно и обидно? Мучитель и любовник. Лизи смочила губку и протянула руку к измождённому лицу.

***

Клоун! Но опасный и неглупый клоун! Если такому клоуну не похлопать, цирк опустеет.

Д. Емец. “Мефодий Буславев”

Она бы и рада была отвернуться, но тени — невидимые тени, — собравшиеся вокруг нее толпой, не разрешали. Велели смотреть и лить горькие — горше, чем сигаретный дым, — слезы. Душа сжималась, будто кто живое, бьющееся сердце вырывал из груди голыми руками, и Лизи захлебывалась слезами, запрокидывала голову к потолку и всхлипывала. Она забралась в кресло, обнимала худые колени и тряслась. Губы дрожали, слёзы проторили дорожки по щекам, а в голове ураган и пустота одновременно. Она задыхалась. Роняла голову на колени и ревела навзрыд, впиваясь ногтями в сжатые ладони. Даже боль не отрезвляла и не возвращала к жизни.

— Эй, — уставший голос позвал ее. — Вытри-ка слёзы, разве можно в твоём состоянии столько рыдать? Затопишь весь дом: мало того что меня подстрелили, так ещё не хватало утонуть.

Там, на белых простынях, привязанный к кровати, лежал Артур. Её Артур. По чьей-то злой иронии в костюме, которого у него никогда не было. Или был? Артур в обличии Джокера. Джокер в обрамлении Артура. Она отказывалась верить, принимать чью-то чужую правду, чудовищную фантасмагорию, не к месту и не ко времени ставшую чьей-то чужой реальностью. Нелепый сон, полный страшных образов, о существовании которых и помыслить трудно, как будто одна из теней всё же выбралась из зазеркалья, обрела плоть, несмешно пошутив над окружающими. И Лизи посреди всего этого — туманный странник, слепец и жертва спелой кровавой луны, взошедшей над головой ещё несколько месяцев назад, когда весь ужас только-только родился в богом забытых трущобах.

— Как… Как такое возможно? — когда слёзы замедлили бег и дыхание вернулось, когда солёный спазм отпустил горло, Лизи смогла выпустить испуганные, взъерошенные слова на волю. — Это какой-то неудачный розыгрыш? Спектакль? Шутка такая? Или ты хотел поиздеваться надо мной? Но это не смешно!

И Лизи вновь спрятала лицо в согнутых коленях, и волосы закрыли её от страшной картины. Она всхлипывала, а когда поднимала голову, то каждый раз из груди вырывался болезненный стон, и слёзы снова омывали лицо. Лизи не понимала, почему под маской Джокера вдруг оказался Артур. Почему человек, с которым она провела вечер и делила с ним постель, оказался не тем? Зачем? Раз за разом в мыслях силился сложиться нелепый пазл, сотканный из невероятного абсурда: тот, кому она сегодня отдавалась, ничем не походил на Артура. Злые, колючие слова ранили в духе Джокера, и ни слова любви, ни капли нежности, только жадные поцелуи, душные объятия, болезненные ласки. И ничего из этого не принадлежало Артуру, его не было ни в одном прикосновении, ни в одном слове.

— Мышонок…

— Не смей! — Лизи мотнула головой. — Ты не имеешь права так называть меня. Зачем? Скажи мне, зачем это всё? Ты — это он? Он — это ты? Или кто-то кого-то подменяет? Как всё объяснить? Я не понимаю!

Она спрятала лицо в ладонях и тяжко вздохнула не в силах больше плакать. Ей хотелось сложить дважды два, но ответ её пугал, весь какой-то неправильный, невозможный. Чудовищная арифметика.

Артур ухмыльнулся, пошевелил руками и с интересом посмотрел на Лизи. Молчал. Хоть бы слово проронил, пусть даже страшное, но развеял сомнения или ещё хуже — подтвердил. И если бы сказал, что всё только кажется, всё неправда, «я сейчас всё объясню»: согласилась бы она поверить ему? Впустила бы в сердце жестокий обман? И потом, когда бы к ней пришёл Джокер, Лизи не смогла бы на него смотреть как прежде, зная жуткую правду: там, под этим ярким гримом — Артур.

Артур!

— Это долгая история, малыш, а у меня, сама видишь, времени маловато.

Голова закружилась. Вот только не сейчас, сейчас не надо, потому что разговор предстоял тяжёлый, и хорошо бы хоть сколько-то быть в ладах с рассудком, если это вообще возможно. Лизи устало потёрла переносицу и попыталась собрать себя из осколков. А тени нависали над ней молчаливыми палачами и молчали, и жутко становилось. Непонятно, что страшнее: сидеть в полупустом доме наедине с сумасшедшим человеком или опять, как в старые добрые времена, подпустить невидимое эхо своего тёмного сознания так близко.

— Ты и Джокер, — Лизи замолчала не в силах совладать с нависшим вопросом. Слишком громоздкие слова, неповоротливые. Грубые. Ужасные, как самая гнусная правда, которая хуже отвратительной лжи.

— Смелее, — и хриплый смешок. — Мой мышонок ничего не боится.

Мышонок. Какое знакомое и в то же время невыносимое слово. Лизи подняла застывшие глаза на Артура. Или на Джокера.

Артур никогда не называл её мышонком, кроме того раза, когда был сам не свой. Он и не он. Слишком раскованный, слишком смелый, слишком страстный. И этих слишком, пожалуй, можно насобирать на целую несмешную книгу шуток. У Артура и Джокера зелёные завитушки, только один их аккуратно зачёсывает, а другой ходит с небрежной гривой.

А шрам? Ведь у Артура есть шрам!

Лизи кое-как добралась до кровати и села перед своим чужим мужчиной. Склонилась над уставшим лицом. Артур вымученно улыбнулся и промямлил:

— Мне больно.

Лизи не ответила, она склонилась над ним и присмотрелась. С первого взгляда ничего. Но вглядевшись повнимательнее, увидела контуры, как раз над верхней губой, и аккуратно подцепила ногтем. Артур облизнулся, поморщился и сощурился. Раз, и в пальцах Лизи повисла силиконовая наклейка. Взгляд вниз. Сердце обмерло: шрам на губой.

— Развяжи меня, и мы обо всём поговорим, — тихо, почти извиняясь, попросил Артур. Или Джокер.

Она сползла с кровати, уткнулась лицом в ладони и заплакала. Горько. Больно. Надрывно. Даже осмелевшие тени отступили на шаг назад, испугавшись, не веря, что человек может утонуть сам в себе, а не в своих водянистых снах и растревоженных страхах. Всё умерло. Осень, не успев наступить и порадовать долгожданным урожаем, сгнила и рассыпалась пеплом меж дрожащими белёсыми пальцами. Все ожидания и солнечные мечты обратились в прах, а Артур, её Артур, оказался куда большим чудовищем, чем все те зловещие монстры, которых он породил, обратившись в Джокера. А был ли Артур? Может быть, Лизи с самого начала попала не в ту сказку? В ней не было места для принца, который сбросил с себя обличье гадкого отродья. Вообще не было никакого принца. Только чудовище, которое таким родилось, и героине сказки просто не повезло: её обвенчали с демоном. Она обручилась с ним не в церкви, а под серым небом Готэма. И пировали на той проклятой свадьбе вечно голодные крысы да жадные вороны, унизавшие шпили остроконечных зданий, протыкающих ночь насквозь.

— Зачем ты так со мной поступил? Что же я сделала, чтобы заслужить весь этот ад? — всхлипывая, спросила Лизи, не отнимая ладоней от лица.

— Я не хотел причинять тебе зла, ведь я тебя люблю. Я защищал тебя как мог.

— Защищал? — закричала она и продолжала кричать срывающимся голосом: — От кого ты меня защищал? Скажи мне!

— От него. Он способен на куда более ужасные вещи, но я не разрешал ему, потому что люблю тебя, — страх сковывал Лизи, когда она слушала тихий, но уверенный голос Артура. Он правда верил в то, что говорил!

— Ты актёр? Ты умело играл две роли?

— Нет, — удивлённо ответил он, — нет. Мы разные. Я слушаю его музыку и иду за ней, будто слышу сам себя, того, кем хотел бы быть, но никогда им не был.

Он говорил и говорил, его голос звучал как угасающая, почти догоревшая свеча, которая взбиралась по тающему фитильку, надеясь на спасение. Ждёшь, что вот-вот огонёк погаснет и разрешит темноте лизнуть чёрную ниточку, на которой он только что плясал, но огонёк не сдаётся. Не гаснет. Так и голос Артура раздавался мерным тиканьем часов, и Лизи его больше не слушала. Она думала о том, как верила в его любовь, любила, а он ответил ей нездоровым чувством, названия которому не было. Или было, но ответ могли дать лишь в Аркхэме в строке «диагноз».

Все эти долгие месяцы именно Лизи считала себя сумасшедшей, крадущейся по опасно наточенному лезвию своего разума, думала, что сходит с ума и хваталась за Артура, как за свет. А он был тьмой.

— Я тебя любила, а ты меня уничтожил. Посмеялся надо мной.

Она снова заплакала, на этот раз обиженно, и промозглая весна за окном протяжно завыла вьюгами, жалась к холодному стеклу и разглядывала разбитое сердце своими болезненными белыми от снега глазами.

Так можно было просидеть до самого утра, дожидаясь последнего вздоха истекающего человеческой кровью дьявола, услышать его последний вздох и мысленно расстаться с прошлым. Но память не обмануть. Лизи положила ладонь на едва округлившийся живот и всхлипнула: что бы ни случилось, её прошлое всегда будет настоящим, оно проросло в ней корнями.

— Я тебя люблю, — промямлил он. — И он тебя любит… по-своему.

Хватит. Этот горячечный бред осточертел, сил уже не осталось выслушивать. Слёз не осталось, чтобы оплакать себя в сотый раз. Ничего не осталось. В один вечер жизнь превратилась в верёвку, обмотанную вокруг шеи.

Лизи тяжело поднялась, добрела до коридора и, встав у комода, пододвинула к себе телефон. Сняла ставшую невыносимо тяжёлой трубку. Артур спрашивал о чём-то, наверное, о том, что она задумала, но Лизи не отвечала. Как во сне набрала номер и стала ждать: гудки отзывались набатом, словно отказывались разженить двоих несчастных: одного сумасшедшего и одну невротичку. Наконец сонный голос на том конце ответил:

— Полиция. Слушаю. Что у вас случилось?

Лизи кое-как поборола вставший в горле ком и спросила:

— Могу я услышать Итана Грина?

Полицейский замешкался:

— Кого? Дамочка, вы, наверное, номером ошиблись.

— Нет, нет, погодите! Не вешайте трубку! А есть у вас Джеймс Гордон?

Лизи затаила дыхание, выжидая: она либо спасена, либо погибла, всё зависело от ответа на том конце провода.

— Ну, есть такой, — неуверенно ответил коп.

Джеймса Гордона не было на месте, но Лизи попросила дать его личный номер. И когда дрожащими пальцами набирала полученные цифры, не знала, как всё обернётся. После заветного сонного «Слушаю» она виновато ответила: «Это Лизи». Он приехал к ней без лишних вопросов, поднялся в спальню — перед этим проверил пульс у детектива и покачал головой, дескать, дело дрянь — и встал в дверях. Лизи остановилась у него за спиной.

— Чёрт возьми, — непонятно, то ли Итан — Джеймс — удивлён, то ли взволнован.

— Он ранен, — сказала Лизи.

Она понимала, что риск велик: старый друг — или тот, кто им прикидывался, — мог как помочь, так и не пожелать принимать во всём этом участие. А то и вовсе отвязать Джокера и отдать ему строптивую девчонку. Но он попросил Лизи выйти и долго сидел с Артуром наедине, они много говорили, а она сидела в коридоре на стуле и ждала. Стоило бы спуститься вниз и заварить чаю, но при одной мысли о том, что придётся покинуть это место, становилось не по себе. Страшно. Тоскливо. До дрожи неуютно. Словно Артур мог сбежать. И часы отмеряли минуту за минутой, каждым тиканьем напоминая о тягучем ожидании.

Когда дверь тихо отворилась, Лизи вскочила и замерла в ожидании. Язык не поворачивался назвать Итана Джеймсом, но он молча подошёл к телефону, снял трубку и набрал номер.

— Энди? Это Джеймс. Отправляй наряд по адресу…

— Что это значит? — Лизи ничего не могла понять.

Джеймс привычно похлопал себя по карманам пальто и достал пачку сигарет.

— Пойман опасный преступник.

— А что будет со мной? — неуверенно спросила Лизи.

— Я помогу вам выбраться из этой неразберихи. На вас попытаются повесить дело за соучастие скорее всего, но… выплывем. Положитесь на меня, уж я-то лучше всех знаю, что вы тут не при чём.

Он подмигнул ей и чиркнул зажигалкой.

— Соучастие? — вскрикнула Лизи.

— Всё не так просто, — Джеймс нарочито растягивал слова. — Это мы с вами знаем, что вы всего лишь заложница обстоятельств, а правосудие на это может посмотреть совсем иначе. Скоро головы полетят с плеч, но я помогу вам сберечь вашу на месте. Я так понимаю, не вы убили детектива?

***

Правда — это бомба, которая убивает двоих: того, в кого ее бросили, и того, кто ее бросил.

Ф. Партюрье

Суды и обвинения летели одни за другими без остановки. Рука правосудия силилась повесить на Лизи самые тяжкие преступления, её обвиняли в соучастии, в сокрытии опасного преступника, в пособничестве, в убийствах и грабежах, во всё хаосе, в котором Готэм полыхал не одну неделю. Она два раза ложилась в больницу на сохранение с угрозой потери ребёнка, и хотя здравым решением стало бы пустить всё на самотёк и избавиться от этого главного воспоминания, но совесть не могла позволить снять с себя все эти ложные обвинения и повесить их на нерождённого ребёнка. Он такая же жертва, как и многие невинно пострадавшие.

На эти моменты правосудие немного ослабляло невидимую верёвку на шее, давая свободно глотнуть воздуха. Но как только Лизи переступала порог больницы, оказавшись на улице, тут же затягивало удавку и продолжало искать способы подкопаться ещё глубже. Джокер — это весомый аргумент, чтобы найти козла отпущения и повесить на него всё возможное. Джеймс помогал как мог, не бросил Лизи этим акулам на съедение.

С тех пор, как Артур был ранен в их доме, она не видела ни его, ни кого бы то ни было из его людей. Она не участвовала в опознаниях, а когда единственный раз у неё спросили, не желает ли она, протеже, повидаться со своим бывшим покровителем, Лизи наотрез отказалась, чем нимало удивила следствие. А вот мысли у неё никто не мог отнять: они мучили её похлеще всех этих негодяев в форме, набросившихся как пираньи на слабую жертву, которая себя даже защитить толком не могла. Джеймс, как и обещал, помогал ей чем мог. Например, обеспечил хорошего адвоката, что помогло снять несколько голословных обвинений. Всё это тянулось без малого четыре месяца: долгие, как кошмарный сон. Проснуться бы, да никаких сил не было.

На протяжении этой долгой, муторной и каторжной тяжбы Марта, вернувшаяся по такому случаю в Готэм, сопровождала Лизи. Она помогала подруге, выслушивала её, не давала впасть в глубокий чёрный колодец отчаяния, а если замечала, что Лизи сидела на краю, непременно вытаскивала и приводила в чувства. Почти в то же самое время из банка пришло письмо, которого, по правде говоря, никто не ждал: на имя Лизи перевели кругленькую сумму, на эти деньги можно было жить припеваючи и безбедно неприлично долго по меркам человека, потерявшего всё, даже себя. От кого пришёл перевод, так и осталось тайной, хотя не покидали сомнения, что данную махинацию провернул старый новый друг Итан. Джеймс Гордон.

Однажды Лизи всё же решилась узнать, как проходили суды и следствия по делу Артура Флека, более известного как Джокер. С ума можно сойти! Всевозможные тесты и экспертизы показали, что этот человек не притворялся, не ломал комедию, а был сумасшедшим взаправду, с настоящим раздвоением личности как оно есть. Поначалу никто не верил, более или менее восстановленная полиция спустила всех собак на поиски Джокера, а после психиатры, уставшие от погони за призраками, пояснили как следует, что копы всего лишь бегают за ветряной мельницей, в то время как преступник — вот он, перед их носом. В Аркхэме. И беготня за собственным хвостом прекратилась. Лизи стоило немало нервов, чтобы пересмотреть множество газетных статей на эту тему. В библиотеке даже открыли небольшой отдел по делу Джокера, собрав все материалы в одном месте, и Лизи провела там немало времени.

Когда правосудие более или менее дало ей свободно вздохнуть, Лизи принялась размышлять о том, хотела бы она всё-таки увидеть Артура или нет. Услышать его голос. С первого дня его поимки ей никто так и не дал толком вразумительных объяснений, кроме «да, он псих» и «вы пойдёте за соучастие», а потом «нам очень жаль».

Все эти долгие месяцы они с Мартой жили на старой квартире Лизи, которая пригодилась в самое грустное время. Она даже пошутила, когда переступила порог этой обители нищеты, что всё возвращается на круги своя. А судьбу дома, в котором они с Артуром жили, решил суд: дом ушёл в пользу благотворительной организации. Хоть кому-то польза в этой тяжёлой ситуации.

Весна прошла в судах и в слезах, а летом стало полегче. В середине июня Лизи всё-таки набралась смелости и не без помощи Джеймса Итана Гордона получила разрешение на одно посещение Аркхэма.

Мысли одновременно роились, как будто вспугнули стаю птиц, и тут же замирали, как вмороженные в лёд. Бросало то в холод, то в жар, пока Лизи сидела в зале ожидания за белым столом на белом стуле, окружённая белыми стенами. Она огляделась. Немудрено, что попавшим сюда не светило вновь увидеть серые улицы Готэма: людей нарочно окунали в белоснежное сумасшествие, оно везде, на каждом шагу, и нет от него никакого спасения. Лизи зажмурилась, и даже тогда мыслями погрузилась не в сумрак подсознания, а в белый туман, густой, как кисель, липкий, как мёд.

Она сидела одна в зале ожидания. Взгляд то и дело возвращался к крюку, ввинченному в противоположный угол стола. Для особо буйных. Дрожь прошла по телу при мысли о том, что её доброго Артура приведут закованного, как опасного преступника, и тут же обида всколыхнула сердце, прогнав жалость со сцены. Лизи боялась расплакаться у него на глазах и предстать слабой, искалеченной, растоптанной. А ещё потому, что Артур мог догадаться, что она соскучилась. Джокеру как раз об этом знать вовсе не обязательно.

Волнение звенело натянутой струной. Страх грузно наваливался сверху и шептал, шептал, внутренний голос умолял встать и уйти и никогда не возвращаться в это странное место боли и слёз, которые лили не заключённые, а их несчастные жертвы. Лизи уронила голову на стол, прижалась лбом к столешнице и зажмурилась. Нельзя. От прошлого не сбежать, милая. Куда бы ни ушла Лизи, где бы ни спряталась, правда всюду будет неустанно шагать за ней, и над всем миром будут звучать звенящие голоса Артура Флека и Джокера. Она прижала ладонь к животу, и маленькая ручка или ножка отозвалась толчком. Лизи подняла руку к вороту блузки и ухватилась за расстегнутую пуговицу. Выкрутила её и задрожала от новой волны не то страха, не то очередного накатившего волнения.

Что она ему скажет? Что ненавидит? Как будто он не догадывался. Может, Лизи боялась его ответов, неверных слов, особенно если перед ней будет сидеть её мужчина, а говорить он будет при этом от лица Джокера. Станет язвить, отпустит колкую пошлую шутку, непременно обидную, а Лизи не сможет ответить, потому что растеряется перед восставшим из праха. И тогда он опять победит, даже будучи заключённым в доме скорби и печали.

Тяжёлая белая дверь натужно скрипнула. Лизи вздрогнула, обернулась и уставилась на появившегося на пороге бугая в белом. Санитар? Полицейский? Никаких отличительных знаков, чтобы понять это. Да и зачем? Служитель Аркхэма безразлично шагнул в комнату, а за ним вошёл Артур. Он держал скованные руки внизу, перед собой, и довольно уверенно вышагивал, но когда его взгляд перестал бегать по стенам и остановился на притихшей Лизи, Артур замер. Бугай встал недалеко от стола и сложил накачанные руки на широкой груди. Вздохнул. Склонил голову набок и глянул на Лизи неоднозначно. Она отвернулась и проследила за тем, как Артур дошёл до своего стула, осел на него и растерянно улыбнулся.

Сложно сказать, исхудал ли он сильнее, чем был, но глаза будто смотрели из серых ям, скулы острее, хотя в целом Артур не выглядел измождённым. Может, он устраивал голодовку, потому что такой цепкий взгляд не принадлежал сломленному человеку. Так не смотрели пережёванные и выброшенные на обочину времени люди. Напротив Лизи сидел тот же бунтарь и свободолюбец, волею судьбы загремевший в клетку, но коготки от этого выпускать не переставший.

Артур наклонился вперёд, звякнули наручники.

— Я скучал, — тихо сказал он, будто извинялся.

Захотелось вскочить и влепить ему звонкую пощёчину, стереть с лица эти губы, посмевшие так долго лгать. Плюнуть в лицо едкое слово, а потом ещё и ещё, лить на него слова до тех пор, пока ненависть не достигнет дна, а после натравить на Артура все свои тени, которые мучили Лизи из-за него. Это с его лёгкой руки безумие поглотило её, и она хотела окунуть Артура в этот адский котёл, в котором только страх, боль и темнота, густая-густая, непроглядная. И только шёпот, только прикосновения невесомых пальцев напоминали, что вокруг не пустота, а толпы сумрачных теней. Лизи хотелось спустить их всех на проклятое чудовище, посмевшее притворяться заботливым мужчиной и Джокером.

Обида вмиг растаяла, как тонкий лёд под жарким солнцем жадного июля, и всколыхнулась ярость. Чёрная. Бездонная. С притаившимися голодными монстрами внутри, готовыми вот-вот напасть. Лизи тяжело разомкнула губы, сдерживаясь, чтобы не выплеснуть на Артура всю ярость, скопившуюся внутри, и сдержанно спросила:

— Как ты?

Но на языке вертелось совсем другое.

«Мразь!»

«Ненавижу тебя!»

«Я тебя любила, а ты растоптал меня».

…или:

«Надеюсь, тебе здесь очень плохо».

Артур пожал плечами. Он разглядывал Лизи, ловил каждую тень на её уставшем лице, не ухмылялся, не скалился. Просто смотрел. Они так давно не виделись, что и Лизи вглядывалась в его черты, вспоминала, а на душе было гадко.

— Неплохо, но могло быть и лучше, — ответил он.

— Я читала про твою болезнь, — Лизи вскинула брови, подбирая правильные слова. — Что у тебя раздвоение личности.

Артур усмехнулся и тряхнул головой. Судя по всему ему хотелось сигарету, но по какой-то причине здесь курить не разрешали, хотя запах табака пропитал его одежду. Он дотронулся до подбородка кончиками жёлтых от сигарет пальцев и склонил голову. В глазах вспыхнули искры.

— Психиатры так любят… слова, — он выдохнул воздух так, словно смаковал горький дым. — Я не люблю банальностей, но придётся это сказать: мыслить надо шире. Глубже, что ли. Кажется, так говорят мозгоправы.

Лизи поборола вновь накатившее желание влепить Артуру пощёчину. Он говорил так, будто они сидели в кафе на побережье океана, пили коктейли и наслаждались сытой беззаботностью. Никуда не надо спешить, можно только складывать солоноватые слова в причудливые предложения. Словно никаких белых стен вокруг, а пугающего названия «Аркхем — психиатрическая лечебница для душевнобольных преступников» и вовсе не маячило перед глазами.

— Вот, значит, как, — сухо ответила Лизи и сама себе кивнула. — А мне ты любил много слов говорить, даже слишком много. Больше, чем нужно. И кстати, с кем я сейчас из вас двоих говорю?

Лизи нервно хохотнула и прикрыла рот ладонью, не веря в происходящее.

— С Артуром, — спокойно ответил он, будто у него только что спросили что-то вроде: «Какая погода за окном?», а он такой: «Немного ветрено, наденьте плащ». Буднично так. Легко, словно не он чёрной кошкой перешёл жизнь Лизи и наследил в ней будь здоров. Так, что нескоро забудешь.

Бугай напрягся, когда Артур протянул по столу руки к Лизи, ей и самой хотелось отпрянуть от тонких пальцев, как от ядовитых змей, и она даже вжалась в спинку стула, но Артур замер, так и не дотронувшись до неё. Лишь склонил голову, и будь его волосы не забраны в хвост, непременно упали бы на лицо и закрыли его каштановой завесой от белостенного мира.

В прошлой жизни Лизи любила его прикосновения, ей нравилось, как пальцы Артура мягко отмеряли на её теле жизнь, очень нежно, будто он играл на невидимом музыкальном инструменте. Чувствовал её ритм. А теперь ей при одной мысли о том, что он дотронется до неё, становилось не по себе. Страшно. Страшно?

— Мне нелегко тут без тебя, ни дня не проходит без мысли о моей девочке. О наших вечерах. А ты вспоминаешь обо мне? — Артур с надеждой посмотрел на Лизи.

Будь ситуация иной, при других обстоятельствах, она бы назвала его взгляд трогательным, способным растопить даже самое ледяное сердце, а каменное обратить в живое, трепещущее. И видят боги, Лизи хотела высказать Артуру всё, что о нём думала, отдать ему всю свою боль, чтобы после их так называемого свидания он остался с ней один на один в белой комнате. И жил с этой болью до конца своей жизни. И если обиду и ненависть она могла отдать ему, то куда девать любовь? Что сделать с чувством, которое уцепилось за ярость мёртвой хваткой, как паразит, как проклятие? И как разделить её на двоих людей, уживающихся в одном очень худом теле? Лизи всё ещё любила их, при этом ненавидела себя за эту гадкую слабость.

— Каждый день. Я думаю о тебе каждый день, сукин ты сын, — после недолгих раздумий ответила Лизи.

— Главное, что не забываешь, — он улыбнулся. — Нам ведь было хорошо несмотря ни на что. Я бы хотел, чтобы ты навещала меня почаще, мы ведь друг другу всё-таки не чужие люди. Ты бы рассказывала мне о себе, о том, что творится в городе.

Он не к месту улыбнулся и выпустил на волю вместо густого табачного дыма удушающий смешок. Лизи снова задалась вопросом, зачем она сюда пришла: получить какие-то ответы? Выкрутить душу Артура, как тумблер, чтобы удостовериться, что всё произошедшее не её наркотический бред из-за колёс? Это было бы очень милое открытие, что это всё на самом деле какой-то странный сон, а сама она сейчас в коме ловит умопомрачительные глюки. Мысли опять принялись душить, и тени обступили плотнее, не давая продохнуть. Страха не было, и тени просто стояли за её спиной: тёмные попутчики, безобидные, никому не причиняющие вреда и глядящими на всё вокруг своими безглазыми лицами. Но говорить больше не хотелось, попросту не о чем, потому что Лизи убедилась в одном: перед ней сидел глубоко неуравновешенный, несчастный человек, погубивший сам себя. Или город победил, сделав его своим адъютантом.

Смешно. Адъютант его величества Готэма. Ну просто смех.

Лизи вздохнула, тяжело поднялась из-за стола, и Артур стёр с лица обворожительную улыбку чеширского кота, сменив её на подчёркнутое удивление. А смотреть было на что: как-никак пятый месяц, живот не спрятать ни под одним платьем. Она встала перед Артуром, взяла его скованные руки и положила ладони на свой живот.

Бугай шагнул к ним, роняя на ходу слова: «Не положено, мисс!», но Лизи не отпрянула, сильнее сжала запястья Артура, и работник Аркхэма просто встал рядом, готовый в любой момент схватить придурка за шкирку и оттащить от ополоумевшей дамочки.

— Всё хорошо, Ричи, — спокойно отозвался Артур, и бугай послушно кивнул.

Лизи наблюдала за вытянувшимся лицом Артура, и когда ребёнок толкнулся в его ладони, он выпрямил спину и издал восторженное «О-о!» Он так и сидел, не шелохнувшись, таинственный, с лёгкой улыбкой, его глаза оживились, и весь он стал будто прежним. Старый добрый мистер Флек. Надёжный, как вовремя заведённые часы.

— Я боялся,— тихо произнёс он, и от прежнего тона, больше напоминавшего Джокера, не осталось и следа. — Боялся, что ты избавилась от него. Думал каждый день об этом и боялся.

Лизи с шумом втянула воздух.

— Ребёнок не при чём, не ему отвечать за твои грехи. Он такая же жертва, как и я, мне не за что было его казнить.

— Спасибо, — Артур поднял глаза. В них отражалось глубокое небо Готэма, голодные улицы и пугливый свет лампы, — что оставила его.

Лизи отпрянула, развернулась и ушла. Она не обернулась, когда Артур позвал её. Ей хотелось поскорее выйти на улицу и забыть ещё один страшный момент жизни. Все скелеты, которые она старательно прятала в шкафу, оказались чужими.

Но уже через неделю Марта наконец уговорила Лизи переехать в Нью-Йорк и перевести накопления туда же, в один из банков. И вроде бы пришла пора забыться и забыть, отпустить туманное, пугающее прошлое, но обида не таяла, любовь не иссякала, хотя теперь походила больше на горько-сладкую ненависть. А долгие встречи с психологом не привели к ожидаемому результату: Лизи так и не смогла простить ни себя, ни Артура, ни время, ни город её пугающего и сумрачного прошлого. Так и тянулось лето, небывало жаркое, с открытыми окнами и видом на маленькое кафе. В конце концов Лизи сдалась и стала проводить в этом уютном заведении каждое утро, избегая утренних газет. А ещё тут не было телевизора, только по радио крутили музыку — и ни одной новости. Лизи рискнула сбежать от себя, но по возвращению домой вновь оказывалась со своими мыслями и тревогами наедине.

Свою самую большую печаль она всегда носила с собой. Под сердцем. Главное напоминание о произошедшем.

В конце сентября Лизи попала в больницу и провела там почти месяц, а двадцать первого октября благополучно родила, и на некоторое время волнения оставили измученную душу. Рутина окутала её с ног до головы и окунула в материнство. Дни летели за днями, уже было не до теней, они как будто растаяли в новом городе, растеклись по улицам и легли пылью на тротуарах. Нью-Йорк не душил. Не выворачивал душу наизнанку и не старался напоминать о старых обидах, хотя и забыть тоже не давал. Город-анестетик, не лечил измученное, израненное сердце, но хотя бы притуплял боль. И как Лизи ни пыталась отвадить от себя воспоминания об Артуре, она всё равно каждый раз мысленно возвращалась к нему.

А как не думать, когда у сына его глаза?

И спустя четыре месяца после родов она попросила Марту свозить её в Готэм. Уговаривала долго, не один день и даже не одну неделю, и когда почти отчаялась, подруга сдалась. В этот раз было проще получить пропуск: как быстро горожане стали забывать всё то, что творилось тут год назад.

Артур всё такой же худой, вот только волосы уже не изумрудные. Глаза не потускнели и не растеряли сверкающих огненных искр.

Вокруг те же белые стены, только бугай, кажется другой. Или нет? Какая к чёрту разница? Только в комнату свиданий вошла уже совсем другая Лизи: не просто бывшая девушка опасного преступника, а мать его ребёнка. Она поставила на стол люльку, придвинула стул и села напротив удивлённого Артура. Он таращился на четырёхмесячный комочек — уже почти пять — и не решался протянуть к нему руки. Бугай предусмотрительно стоял рядом, на случай, если Флек всё-таки решился бы дотронуться до ребёнка. Взять вряд ли бы смог — наручники.

— Это мальчик, — с трепетом произнёс Артур.

— Да. Его зовут Лео. И… я ненадолго, Марта ждёт внизу.

С влажным шёпотом «Мой мальчик» Артур протянул к нему дрожащие пальцы — наручники звякнули, напрягся бугай, не сводя взгляда с ребёнка. Кажется, он сказал «Не положено», но никто не обратил на него внимания. Прямо перед Лизи восторженность Артура, ликование сменились холодной сталью зелёных глаз. Будто в проекторе сменили плёнку, не открывая крышку. Сумасшедшее волшебство. Безумие на арене Аркхема.

— Какая же ты предсказуемая, малышка моя, — и голосстал ниже, наполнился ядом, но не смертельным. Он мог лишь больно ужалить, в подтверждение слов Артур тряхнул наручниками, вслушиваясь в металлический лязг.

— Что же тогда не нашёл себе кого поинтереснее и посложнее? — наверное, он услышал в её голосе обиду.

Джокер поднял на неё глаза и чуть склонил голову. Лизи хотела подняться и сделать шаг-другой назад, но чтобы не делать этого, крепче ухватилась за ручку переноски. Ребёнок спал.

— Душой прикипел, — он пожал плечами. — Мышонок. Вроде на свободе, а всё равно в клетке, такой же, как у меня. Просто побольше немного.

Лизи приподняла переноску, чтобы снять её со стола и уйти: наконец-то у неё появился выбор — выслушивать колкости или сбежать. Джокер положил ладонь на переноску и мягко надавил, принуждая вернуть её на место. Улыбнулся уголком губ и вздохнул:

— Да ладно тебе, уж и пошутить нельзя. Мне тут одна птичка хорошая и послушная спела песенку, что ты уехала из Готэма. Да, малыш? Мамочка сбежала от папочки.

Лизи молчала. Она не делала из этого тайну, но и не старалась трезвонить на каждом углу. Журналисты к ней липли, как гнус, только когда Джокера схватили, и ещё гудели около месяца потом, а после всё внимание полноправно вернулось к нему, и про девушку — то ли соучастницу, то ли пленницу — никто не торопился вспоминать. Была и была.

— Ну и как там, в Нью-Йорке?

— Неплохо, — скованно и скупо ответила Лизи.

— Встретил пару раз одного комиссара. Как же его зовут? — Джокер изобразил задумчивость и приложил палец к губам. — А! Вспомнил. Джеймс Гордон. Где-то я его раньше видел. А ты?

Он в упор посмотрел на Лизи и вздёрнул брови. Она покачала головой, стараясь ничем не выдать волнение:

— Нет, не встречала его раньше.

Джокер пожал плечами и цокнул языком.

— Ну ладно. Наверное, и я обознался. Бывает ведь такое, смотришь на человека и будто знал его чуть ли не всю жизнь, а вот нет. Не знал.

Он переместил ладонь на руку Лизи и погладил её пальцы. Сжал. Улыбнулся.

— Ничего, мышонок, ничего. Когда папочка отсюда выберется, то приедет за тобой: Нью-Йорк ведь как большой стог сена, надо только сжечь, и иголочка найдётся. Будешь по мне скучать? Хотя бы немножечко.

Лизи стряхнула его пальцы и сняла переноску со стола, отвернулась и пошла к выходу, ничего не ответив. Но в дверях остановилась, обернулась и посмотрела на улыбающегося таинственного мужчину, не сводившего с неё взгляда глубоких зелёных глаз.

— Может быть, я буду скучать по Артуру. Только по нему.

Джокер приложил руки к груди и изобразил, что её слова тронули его жестокое кровожадное сердце.

— Я обязательно передам ему твои слова, мой мышонок.

Лизи вышла из белой комнаты и прикрыла за собой дверь.