Женщинам не понять [Борис Виан] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Вернон Салливан (Борис Виан) Женщинам не понять

Elles se rendent pas compte, 1950

© Издательство «Северо-Запад». Санкт-Петербург, 1993

© Перевод с французского Ольги Волчек



I

Прежде всего, следовало бы запретить костюмированные балы. Они смертельно скучны, да и не пристало в двадцатом-то веке наряжаться сицилийским бандитом или оперным героем только лишь для того, чтобы с чистой совестью прийти в дом к людям, с чьей дочерью ты встречаешься, — а трудность заключалась именно в этом. Дело было 29 июня, а на следующий день Гая дебютировала в «свете». В Вашингтоне подобное мероприятие — все равно что наряд на кухню. Особенно для меня — только представьте себе: я знаю Гаю с самого детства, молочный брат, можно сказать. Я был просто обязан туда пойти — ее родители никогда бы не простили моего отсутствия.

Но Гая! Неужели нельзя было устроить свой первый светский бал, как это делают все нормальные люди? В обычном вечернем платье, а молодые люди — в смокингах? В семнадцать лет уже поздновато напяливать на себя весь этот театральный хлам — бессмыслица какая-то, к чему все это?

Я особенно не утруждал себя другими вопросами и продолжал бриться, поглядывая в увеличительное зеркало, мне вполне хватало и этих, чтобы окончательно рассвирепеть. Я мысленно представлял себе губы Гаи, ее руки и прочее — все в отличной спортивной форме и не нуждается в этом маскараде.

Да-с. Во мне нарастал гнев. Жаль, что здесь нет моего брательника Ричи, а то я попросил бы его измерить мне кровяное давление. Студенты-медики просто приходят в восторг, когда их об этом просят. Они тут же вытаскивают никелированные штучки со стрелками, циферблаты, трубочки и считают удары вашего сердца или измеряют объем легких, но ни одна из этих хреновин еще никому не принесла пользы. Но я отвлёкся. И я снова принялся думать о Гае.

Что ж, она сама нарвалась — я гримировался под женщину. И все ее дружки будут виться вокруг меня. Даже мое имя — Фрэнк — вполне годится, почти как Франка — славная выйдет шутка! Весь вечер Гая будет кусать локти, сожалея, что устроила этот костюмированный бал. Ведь самый лучший костюм для нее — маленький цветочек в зубах, а сзади — ее прелестная кожа, и больше ничего.

Через открытое окно я видел макушку статуи Макклелана на перекрестке Коннектикут авеню и Коламбии. Если распахнуть его пошире, можно заметить краешек флага Финского посольства между Вайоминг авеню и Калифорния стрит. Нет, плохо видно. Глаза режет. Закроем окно. Я вернулся к зеркалу.

После тщательного бритья кожа на лице стала гладкой, как у настоящей барышни. Немного жидкой пудры — и будет совсем хорошо. Единственное, за что я беспокоился, — голос. Ба!.. Пара стаканов — и никто из этих идиотов не обратит внимания. Самое смешное будет, когда Боб или Билл подойдут пригласить меня на танец… с накладной грудью моей матушки и в плотно облегающих трусах мне нечего опасаться со стороны внешних признаков, но, боюсь, я не смогу удержаться, чтобы не прыснуть от смеха.

Я особенно не ломал голову насчет костюма. Платье в стиле веселеньких 90-х годов, кружева, корсаж, пышная юбка, черные чулки со стрелками… и ботиночки из шевро, дети мои… Я раздобыл все это с помощью дружков, которые работали в театре.

Мне, пожалуй, следует представиться. Фрэнк Дикон, выпускник Гарварда (правда, не совсем по своей воле), имеется особо богатенький папаша и сверхдекоративная маман. Двадцать пять лет — выгляжу на семнадцать — вожу знакомство с подозрительными личностями: боксерами, пьяницами, задирами, а также с красивыми дамочками, которых любят за деньги, словом — прекрасная партия. Добрый малый. Сторонюсь интеллектуалов. Люблю спорт. Спокойные виды спорта: дзюдо, кетч, парусный спорт, немного гребли, лыжи и т. д. Внешне произвожу жалкое впечатление — семьдесят пять кило при объеме талии в пятьдесят шесть сантиметров. Моя мать обставила меня только на один. Но ей дорого пришлось платить массажистам. Я уселся перед зеркалом и взял в руки предмет, с помощью которого собирался подвергнуть себя пытке. Толстый батончик специального воска, купленный у маминого китайца; тот утверждал, что регулярно пользуется им для эпиляции ног своих клиенток. Зажигалка в одной руке, воск в другой; щелкаю кремнем — и синий язычок пламени принялся лизать полупрозрачный ствол. Воск начал таять. Я вытянул ногу и — бац! — прилепил штуковину к волоскам, «быстро размазывая», как было сказано в инструкции. Придя в чувство минут через пять, я сообразил, что, коли первая попытка обошлась мне в хрустальный торшер и зеркало два на два метра, отправлюсь-ка я, пожалуй, сам к маминому китайцу. Я посмотрел на часы. Успею. Я снял трубку. Черт с ними, с деньгами! — Алло! By Чанг? Это Фрэнк Дикон. У вас есть свободная минутка? Тот, естественно, говорит «да». — Я сейчас подойду, — сказал я. — Через пять секунд буду у вас. Все же для человека, который припадает на одну ногу, пять секунд маловато — я потратил все десять.

II

Глядя, как орудует By Чанг, я вынужден был честно признать, что лучше доверяться специалистам.

— А след останется? — спросил я By Чанга, показывая на багровое пятно, оставшееся после моего первого опыта.

— Вовсе нет, — ответил Чанг. — Через пять минут остальная кожа станет такой же красной, а еще через час все пройдет. Он смотрел на меня, но при этом невозможно было понять, о чем он думает. Что за люди эти китаёзы!

— Я иду на костюмированный бал, — сказал я ему. — Мне нужно надеть чулки.

— Сейчас закончу, — ответил тот.

Он размазывал воск, резким и точным жестом выдергивал волоски, схваченные густой кашицей, снова разогревал батончик на маленьком газовом ночнике — мои икры становились похожими на спинку жареной дичи.

Через полчаса все было кончено. Я поблагодарил By Чанга, заплатил и вышел. Ноги слегка пощипывало, но это пустяки. В кармане я нащупал твердый шарик — маленькую баночку крема, которую он мне дал с собой, чтобы смазывать кожу. Я быстренько поднялся к себе на третий этаж и снова уселся за туалет.

Не буду вам описывать его в деталях, но когда я посмотрел на себя в зеркало ванной комнаты (если вы помните, я только что вдребезги разбил то, что в спальне), впечатление было такое, что если бы я себя не сдержал, то мне пришлось бы еще четверть часа провести за довольно грязным занятием. Я просто влюбился в свое отражение… Дети мои, видели бы вы ту красотку, что глядела на меня моими собственными глазами! А бедра, грудь (все самого лучшего качества, моя мать никогда не покупает дешевку), плюс походка, которая способна свести с ума даже самых стойких парней с Бауэри.

Смотрю на часы. Надо же, вот уже три с половиной часа, как я занимаюсь своим туалетом. Волосок за волоском — пощипал брови, затем пудра, теперь я понимаю, почему эта мерзавка Гая всегда заставляет меня так долго ждать… На самом деле, если хотите знать мое мнение, она справляется чертовски быстро.

И вот я на улице. Надеюсь, никто не удивится, что я сажусь в свою машину, — шутки шутками, но я не очень-то похож на Фрэнка Дикона. Я уже не сержусь на Гаю — я знаю из верного источника, что она будет одета в костюм пажа, но с ее-то грудью — все сразу заметят. Что же касается меня, зуб даю, что первый, кто меня признает, доставит мне громадное удовольствие, и я готов вручить ему две сотни долларов, как будто они у меня и впрямь есть.

Старый папочкин кадиллак — два года назад он подарил мне его, купив себе новый, — мчит меня по направлению к Чеви Чейз. Сворачиваю на Графтон и еду по Дорсет авеню. Это квартал богатеев — у моих родителей здесь тоже есть собственный дом; я же предпочитаю жить в городе. Сворачиваю в один из маленьких частных проездов по правой стороне. Перед домом Гаи уже припарковано машин эдак шестьдесят, некоторые прямо в саду. Нахожу местечко между роллсом одного малого из Британского посольства и старым олдсом-1910 — это, конечно же, машина Джона Пейна. Ну и имя — Джон Пейн, а машина и того лучше!

Вылезаю. Секундой позже подъезжает громадный белый крайслер. Увидев меня, парень мигает фарами. Спокойно, парик на месте — можешь пялиться сколько влезет.

Я аккуратно подбираю юбки и поднимаюсь по лестнице. Полный дом огней, шум, играет музыка — противно до тошноты. Впрочем, Гая никогда не смыслила ни черта в светских раутах; ей лишь бы все было слащаво, как в кино.

Вхожу внутрь. Там уже собралась целая шайка — так и есть, по меньшей мере пятнадцать сицилийских бандитов. Прекрасная возможность надеть рубашку с глубоким вырезом и облегающие панталоны, чтобы показать девицам primo: что есть волосы на груди (или же их нет), и secundo: что младенец Иисус не забыл вас при распределении природных достоинств (или же забыл, что тоже бывает полезным, так как есть девушки, которых эти достоинства пугают).

Я же набираю в легкие побольше воздуха, и мои накладные груди натягивают шелк платья так, что оно того и гляди порвется. Они отлично сделаны, даже соски выступают. Расчет верный — высоченный идиот Робин Гуд тут же приглашает меня на танец, и руки его дрожат. Очень неловко себя чувствуешь, когда тебя ведет другой парень. Я произвожу на него ужасное впечатление, наверное, из-за «Вечера Любви» моей матушки — я вылил себе на башку чуть ли не весь флакон. Малый вот-вот упадет в обморок. К счастью, пластинка кончается. Гая тут как тут, возле столика с напитками, смотрит на меня исподлобья. Одета маленьким пажом — все правильно. Рядом с ней — толстый Лил Эбнер, а с другой стороны — Супермен, причем весит он от силы килограмм тридцать пять… да, есть же решительные парни. Клянусь вам, Гая совсем не рада меня видеть, дело в том, что я срываю что-то вроде успеха, а она даже не знает, кто я. Подхожу к ней. Я приспособился говорить низким глухим голосом с хрипотцой. Прикинусь старой подругой.

— Привет, Гая!.. как дела?

— Хорошо, — отвечает она, — а кто вы? Я вас не узнаю.

— А вас сразу можно узнать, — говорю я. — Вы совсем не похожи на мужчину.

Может, я зря так сказанул. Как они между собой разговаривают, эти девицы? Ума не приложу. По идее, довольно резко, впрочем, она и бровью не повела.

— А вы даже не рискнули, дорогая Фло, — говорит она мне, с наигранным презрением глядя на мои груди.

Я смеюсь, я польщен(а). Так значит, я — «Фло».

— О!.. — вздыхаю я, — я все перепробовала, но мне так и не удалось их приплюснуть… знаете, мне так хотелось нарядиться сицилийским бандитом… но грудь слишком велика.

— А мне удалось, — ответила она сухо.

Рослый парень в костюме Лил Эбнера обнимает меня за талию.

— Что такое, — шепчет он вполголоса, удостоверившись, что Гая нас не слышит. — Вы Флоренс Харман? Неужели?

— Да, — говорю я. — Не выдавайте меня.

— Лады… А я Дик Харман, — продолжает он, прижимая меня к себе, — и черт меня подери, если я танцую со своей собственной сестрой. Впрочем…

Он краснеет…

— Она… танцует хуже, чем вы. Но вы и в самом деле на нее похожи.

— А где она, ваша сестра? — спрашиваю я.

Я задаю этот вопрос, потому что, сами понимаете, девица, которая похожа на то, чем я в данный момент являюсь, меня весьма интересует. Упомянутый Харман пожимает плечами. Теперь я узнаю его. Он играет в футбольной команде университета, я уже встречал его у Гаи.

— Флоренс дура, — говорит он. — Она сделала ту же глупость, что и Гая. Переоделась мужчиной. И клянусь вам, что…

Так и есть, он с трудом проглатывает слюну.

— И потом, — продолжает он, — все равно ведь заметно… а вот вы…

Я опять смеюсь, весело и очень вульгарно.

— Много вы понимаете! — говорю я. — Может, я переодетый мужчина.

Он прижимается ко мне. Боже, как противно, когда тебя нежно обнимает молодой человек. Щека колючая и пахнет кремом для бритья. Да здравствуют бабы!

— А Флоренс в каком костюме? — спрашиваю я.

— Она хотела одеться Тарзаном, — отвечает он, при этом лицо его становится совсем малиновым. — Едва отговорил ее. Она в костюме французского короля — Людовика XIV или XV, я ни черта не смыслю в их номерах. На высоких каблуках. Смотрите, вон она. Рыжая. В бархатной полумаске.

Бедняга Дик, похоже, ужасно смущен.

— Какой ужас! — говорит мне он. — Она приглашает танцевать всех девушек подряд. Думает, что ее принимают за мужчину.

— Но Гая ведь ее не узнала? Она приняла за Флоренс меня.

— Она перекрасила волосы. И потом, в полумаске трудно кого-либо узнать. Я могу вас пригласить на следующий танец?

— Представьте меня лучше вашей сестре, — отвечаю я как можно кокетливее. — Я очень люблю девушек.

Он смотрит на меня с нескрываемым ужасом, во взгляде его чувствуется явное порицание. Фи! Бывают же идиоты. Я нежно сжимаю его плечо.

— Прошу вас, Дик. Меня зовут Франка.

Волей-неволей он плетется в ее сторону. Фло просто в восторге, что я попалась на удочку. Должно быть, она заранее отрепетировала с Диком — тот оборачивается ко мне и говорит:

— Мой брат Джонни. Джонни, это Франка. Она хотела с тобой познакомиться.

— Рад с вами познакомиться, — говорит мне Фло-Джонни, нежно заглядывая в глаза.

Мы пожимаем друг другу руки. Рассмотрев ее поближе, я понимаю, почему Дик столь скептически отнесся к ее переодеванию в мужское платье. Дети мои, накладные груди моей матушки — ничто по сравнению с настоящими. Забавнее всего, что она, похоже, крайне взволнована моими чарами. Еще одна, которая воображает себя новой Сафо. Умора да и только. Она будет страшно разочарована на практике.

Я танцую с ней один танец, затем оставляю, дав понять, что я ею интересуюсь. Танцую напропалую с дюжиной парней, уже настоящих. Гая просто в бешенстве, ей не по вкусу, что я окружен таким вниманием. Она даже поссорилась с беднягой Диком Харманом, продолжая верить, что я его сестра Фло, а этот несчастный так и не решился открыть ей глаза. Настоящая Фло-Джонни крутится возле меня на танцевальной дорожке и всякий раз, когда меня приглашает молодой человек, корчит недовольную гримасу… Я же забавляюсь как сумасшедший и время от времени виляю задом, позаимствовав этот приемчик у нашей дорогой Бетти Хаттон, которая умеет классно вертеть бедрами в стиле 1890-х годов. Наконец к трем часам утра Фло удается меня заарканить. В зале уже есть слаженные парочки, другие же, наоборот, вот-вот распадутся по причине изрядного опьянения одного из партнеров. Гая окончательно потеряла надежду сойти за мужчину. Она танцует с невзрачным типом, одетым в обычный костюм. Я его не знаю и удивляюсь, что она в нем нашла. Пока Фло жмется ко мне и пытается вызвать ответное волнение, тонко намекая, что ее будоражат мои сомнительные прелести, я краешком глаза слежу за Гаей. Впечатление такое, что она полностью на крючке у этого типа: опускает глаза, когда он с ней заговаривает, соглашается с видом наказанного ребенка. Забавно.

— Вам что, безразлично, о чем я говорю? — возмущается Фло.

— Извините! — говорю я. — Я отвлеклась.

— Я спросил, не хотите ли вы, чтобы я вас проводил; вы спросили меня почему, и я ответил.

— Почему? — снова спрашиваю я.

— Потому что вы мне очень нравитесь, внешне, — отвечает Фло-Джонни.

Я заливаюсь от смеха — внутри. Ну а снаружи принимаю смущенный вид.

— О, не говорите так. Неужели вы думаете, что я не знаю, что вы девушка?

Она возбуждается еще больше.

— Так вы знали… — бормочет она.

Рука ее нежно ласкает один из моих пышных атрибутов… я хотел сказать, атрибутов моей матушки.

— Да, знала, — говорю я, опуская глаза, и тотчас же поднимаю их.

Стараюсь придать своей физиономии сладострастный вид. Ну и работенка, доложу я вам. В особенности когда тебя так и распирает от смеха.

— И… что вы ответите на мой вопрос? — произносит она, учащенно дыша.

Я смотрю на нее. Передо мной — восхитительная девица, несмотря на ее идиотский костюм. У нее синие глаза, пухлые губки, за которыми скрываются самые красивые в мире зубы, ямочки на щеках, округлая шея… ножки — первый класс. Что касается остального, все скрыто идиотским костюмом Людовика XV. Клянусь вам, она будет разочарована в своих порочных желаниях, но я сумею ее утешить…

— Я очень хочу, чтобы вы отвезли меня домой, — говорю я, — но я не могу уйти прямо сейчас. Мне нужно еще задержаться. Давайте встретимся через двадцать минут у выхода в сад.

— Отлично! — выдыхает она, едва держась на ногах.

Пластинка кончается.

— До встречи, — говорю я, нежно пожимая ей руку.

Затем стремглав мчусь к двери, выходящей в вестибюль, за которой только что скрылась Гая со своим партнером. Малым, которого я что-то не припоминаю, как я вам уже говорил. Хочу поглядеть на него поближе.

III

Дом родителей Гаи — красивое гнездышко с отличной меблировкой, но слишком перегруженное деталями. Одна из тех штучек, что строятся так, чтобы собирать весь дневной свет — днем, разумеется, — и все это при помощи разных замысловатых выступов, веранд, стеклянных стен. Впрочем, стены толстые и крепкие, так как Вашингтон все же не Калифорния, и зимой необходимо как-то защищаться от холода. К счастью, я знаю все ходы и выходы и подозреваю, что Гая поднялась в свою спальню на втором этаже. Поставив ногу на ступеньку, я вижу вышеупомянутого типа — он спускается. Прислуга уже спит, а родители Гаи отправились на отдых — вполне заслуженный, ведь в начале вечера им, должно быть, пришлось изрядно потрудиться, чтобы все было «как у людей». Странно все же, что этот малый, которого я никогда не видел, столь близок с Гаей, что провожает ее в спальню. Мне плевать, что он ее туда провожает, меня больше удивляет, что я его никогда не видел. В тот момент, когда он проходит мимо меня, я нарочно спотыкаюсь и цепляюсь за него.

— Извините! — кокетливо бормочу я.

— Увы, — говорит он.

Он бросает на меня точный, оценивающий, совершенно холодный взгляд.

— Я споткнулась о ступеньку, — объясняю я.

— Вижу.

— Я совсем не знаю дома… И потом, я немного выпила…

— И напрасно, — говорит мне он. — Есть вещи куда более приятные.

— Я ничего такого не знаю, — отвечаю я очень благовоспитанно. — Я обожаю выпивать.

— Как вам угодно.

Он замолкает. Явно хочет уйти. А я ведь славно выгляжу в своем платьице.

— Ну-с… до свидания, — говорит он и удаляется.

Я окликаю его:

— Гая наверху?

Он останавливается:

— Нет. Думаю, она на кухне. Она хотела есть. Идите туда.

Он показывает рукой в сторону кухни. Все верно, это он тоже знает. Плохо дело. Чтобы отыскать кухню в доме Гаи, нужно бывать там, по крайней мере, лет десять. Но Боже, что это? — никак у него румяна на щеках. И притом он в смокинге.

— Спасибо, — киваю я.

Делаю вид, что направляюсь в сторону кухни, но как только малый возвращается в танцевальный зал, я бросаюсь к лестнице и поднимаюсь, перепрыгивая через четыре ступеньки. Вхожу без стука. В комнате почти светло: в ванной комнате полная иллюминация — поток света проникает через полураскрытую дверь, хоть книгу читай. Иду в ванную. Гая здесь, сидит на стуле в полной прострации с идиотской улыбкой на губах. Лицо ее бледно, нос заострился.

— Гая! — обращаюсь я своим нормальным голосом. — Тебе плохо?

Она смотрит на меня, словно сквозь туман.

— Кто… это… — говорит она.

— Фрэнк, — отвечаю я. — Фрэнк Дикон.

— Это Фло!.. — вздыхает она. — Фло с голосом Фрэнка… меня не проведешь.

И она смеется — да таким смехом, что становится жутковато.

— Гая… что с тобой?

— Меня не проведешь, — повторяет она, еле ворочая языком.

Я подхожу поближе и со всего размаху бью ее по лицу, чтобы привести в чувство. Заглядываю в раковину. Нет, ей не плохо. Она не пила. От нее ничем не пахнет. Ни спиртным, ни марихуаной.

— Оставь меня в покое, — говорит она.

Я пристально вглядываюсь в ее лицо. Нос заострился, глаза — словно иголки. Зрачки — как булавочные головки. Это наводит меня на мысль. Оглядываюсь вокруг. Ничего. У нее расстегнут один рукав. Задираю его выше локтя. Так и есть, все ясно.

В данный момент делать что-либо бесполезно. Разве что положить в кровать и оставить как есть — переваривать эту гадость. Морфий или что-нибудь еще.

На руке у нее как раз то самое — дюжина маленьких точек: красных, коричневых или черных, в зависимости от степени давности. А вот и совсем свежий след, На коже переливается едва заметная капелька крови. Ну и ну. Девчонка семнадцати лет. Сложена, как Венера Милосская, только с руками. Может, вам не по вкусу такое сравнение, тогда вам уж точно не оценить прелесть хорошо сложенной молодой кобылки; словом — девица, у которой есть все: бедра, грудь, фигура, каких мало, и прелестная головка славянки с круглым личиком, раскосыми глазами и мелко вьющимися белокурыми волосами. К тому же, девица, которой есть на что жить. Ей семнадцать, она сложена как богиня и колется морфием, прибегнув к помощи малого, который ничем не отличается от кухонного рабочего, да еще и накрашен, как девка. Могу поклясться. Женщинам не понять… Я хватаю ее и поднимаю на ноги.

— Пошли, дура ты этакая, — говорю я ей.

Мне плевать, что кто-нибудь может войти. Я в женском прикиде, не забывайте. Нет ничего неприличного в том, что старая подруга укладывает в постель барышню, которая хватила лишнего.

Если бы это было так. Бедняжка Гая, на днях я зайду к тебе, и ты услышишь от меня пару теплых слов. Я стягиваю с нее шелковую блузку и тесный жилетик — не знаю, как они его называют во Франции. Эта дуреха нацепила на себя эластичную повязку, чтобы посильнее приплюснуть грудь. Черт… ладно, не мне судить. Я тоже порядком нацепил на себя фальшивых предметов. Я стаскиваю с нее короткие бархатные штанишки и шелковые чулки. И вот она стоит передо мной в костюме призывника на медицинской комиссии. Ее пошатывает, и я вынужден поддерживать ее, иначе она разобьет себе физиономию. Еще не совсем привыкла.

Откидываю покрывало и запихиваю ее в кровать в чем есть.

— Пока!.. Фло… — вздыхает она.

Прекрасно. Завтра она будет в полной уверенности, что в постель ее уложила Фло.

Я смачно целую ее в правую грудь, чтобы оставить отчетливый след помады. Она наверняка смутится, когда увидит его завтра утром. Этого вполне достаточно, так как, несмотря на то что она мало что соображает, не стоит щекотать ее самолюбие. А если задуматься, то и вообще не стоит. Настоящая Фло ждет меня внизу, и с головой у нее все в порядке. Гая, в том состоянии, в каком она пребывает, чувствует не больше, чем деревянный топчан. И потом, мне мешает платье, да и хорош же я буду, если кто-нибудь войдет.

Черт подери, терпеть не могу наркоманов, всех, даже Гаю.

IV

Прохожу через зал. Там еще маячат усталые или просто пьяные парочки, дружки Гаи. Остальные — благовоспитанные девочки и мальчики — давно уехали с родителями или личными шоферами. Я выхожу. В саду меня поджидает Фло.

— Я отослала шофера, — говорит она. — Сама вас отвезу, моя маленькая Франка.

Я беру ее руку и тихонько пожимаю. Что производит должный эффект.

— Садитесь, быстро, — говорит она.

Я сажусь в машину. У нее шикарная машина. Называю свой адрес. Она ведет одной рукой, а другой обнимает меня за плечи. Если бы она не была такой дурой, то заметила бы, что мои плечи малость широковаты для девицы. Лишнее доказательство тому, что она мало имела дела с женщинами. Прочла, должно быть, реферат Кинзи и внушила себе, что все мужчины — свиньи, потом решила испробовать все прелести любви с одной из представительниц своего пола, нежной и трогательной, которую можно посещать в любое время, не привлекая внимания.

Машина останавливается возле моего дома. Увидев нас вместе, люди подумают, что проказник Фрэнк ни в чем себе не отказывает… подумать только — две сразу… Естественно, она поднимается за мной.

— Я провожу вас в спальню, — шепчет она. — Уверена, что у вас прелестная спальня.

Если она сразу не заметит, что моя спальня мужская, а не женская, значит, и с мужиками у нее ничего не было. Этот вывод, явно противоречащий первому, мне, однако, очень нравится. Я открываю сумочку — у меня есть даже сумочка — и достаю ключ. Вхожу первым. Она — следом за мной. Я закрываю за ней дверь.

Она не в силах больше держаться. Набрасывается на меня сзади, и ручки ее плотно охватывают фальшивые груди моей матушки. Честное слово, это превосходная подделка. Если бы они были моими собственными, я бы уже завыл от боли. Она целует меня в шею и вся трепещет. Бедная Фло. Совсем еще новичок в области этих ужасных извращений. Я высвобождаюсь. Включаю свет и тут же гашу его, проходя в другую комнату. Вот и спальня. Я указываю ей на кресло.

— Положите куда-нибудь вашу накидку, Фло, — говорю я ей подрагивающим голосом. — Я пойду принесу лед.

Я нахожу лед и возвращаюсь. В спальне у меня есть что выпить. Выходя из гостиной, нажимаю кнопку выключателя и тут обнаруживаю, что в квартире царит полный мрак. Я ничего не вижу.

На ощупь пробираюсь к себе и ставлю поднос на столик. Я уже представляю себе, что произойдет дальше и расстегиваю несколько крючков на платье. Снять его гораздо легче, чем надеть. Это уже полдела. Пока я путаюсь во всех этих тряпках, в районе моей кровати раздается какое-то шуршание. Это мешает мне по-быстрому снять корсет. Оставшись в одном бюстгальтере, я смеюсь от всей души, но про себя. Не буду снимать его — в отличие от всего прочего.

Тихонько подхожу к кровати. Свет с улицы едва освещает комнату, так как шторы плотно задернуты. Я откашливаюсь.

— Фло… — зову я ее вполголоса. — Вы здесь? Вам нехорошо?

— Да… — отвечает она, едва дыша. — Мне нужно было прилечь.

Я натыкаюсь на груду шмоток, и это позволяет мне определить, в каком костюме она решилась прилечь. Обычный гимнастический костюм, правда, после тренировки, когда настает время принять душ.

Вперед. Сомнения в сторону. У этой малышки Фло и вправду прелестные голубые глаза. Цвета сапфира — как я люблю.

Она, должно быть, растянулась на кровати, я смутно различаю белизну ее тела. Приближаюсь. Едва я подхожу, она тут же хватает меня за руку и валит на кровать.

Уф! Еще немного, и она прихватит меня так, что обман раскроется. Но пока еще все в порядке. Я обвиваю ее руки вокруг своей шеи. Сижу на кровати, спустив ноги на пол; она полулежит. Я прижимаюсь к ней, чтобы еще раз продемонстрировать накладные груди, раз уж ей так этого хочется…

— Снимите же его, — говорит она в нетерпении.

Я при этом едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Ее пальцы теребят застежку бюстгальтера, Раз, два… она стаскивает все сразу.

Нужно действовать. А то будет поздно. Я подбрасываю в воздух этот ненужный предмет, припадаю губами к ее губам и наваливаюсь на нее всем своим телом.

Все идет как надо, — похоже, она любит и мальчиков тоже. Она даже знает, что в таких случаях требуется делать.

V

С тех пор прошла целая неделя, и как-то раз я просыпаюсь прекрасным весенним утром, в самом разгаре июля — и это не так уж удивительно, как кажется на первый взгляд: весна — это еще и состояние души, весенний день вполне может иметь место круглый год. Меня ждет несколько писем. Откроем. В первом за смехотворно низкую плату предлагается курс психоанализа. Второе напоминает, что школа сыщиков в Вичите, Канзас, не имеет себе равных в мире. И третье — уведомление о помолвке. Кто же выходит замуж? — моя добрая подружка Гая… А счастливый избранник — некто Ричард Уолкотт.

Так-так. Я хватаю телефонную трубку. Она у себя.

— Алло? Гая? Это Фрэнк Дикон.

— О Фрэнк! — говорит она.

Она произносит только это, причем без всякого выражения.

— Ты выходишь замуж, Гая?

— Я… я все тебе объясню, Фрэнк, но не по телефону.

— Ладно, — соглашаюсь я. — Ты уже встала?

— Я… да… но…

— Я сейчас приеду. Ты мне объяснишь.

Не вижу причин, почему бы мне не заняться немного Гаей и ее замужеством, если так мне подсказывает мое сердце, а? Я всегда был уверен, что именно я найду ей мужа, этой Гае. Поэтому меня слегка задевает то, что я никогда ничего не слышал о вышеупомянутом Ричарде Уолкотте. В особенности же мне хочется посмотреть на его рожу. Если я позволю родителям Гаи самим заботиться о ее замужестве, это будет самым настоящим преступлением: им глубоко на это наплевать — и тому и другому; к тому же их никогда не бывает дома. А теперь вы должны отметить про себя скрытую пользу всех этих рассуждений: вы ничего не заметили, а я уже оделся.

А дальше все очень просто.

Я спускаюсь; машина, дорога, остановка, лестница:

— Здравствуй, Гая.

— Фрэнк, — произносит она.

Мы в ее спальне, обставленной с безумной простотой, столь дорогой для этой дорогой девочки, — белое с золотом и метр ковра на полу — метр толщины, заметьте.

— Кто этот Ричард Уолкотт? — спрашиваю я.

— Ты его не знаешь, Фрэнк.

Она сидит перед туалетным столиком на какой-то умопомрачительной штуковине из золоченых прутьев; на ней атласный халат кремового цвета — чудовищная безвкусица. Гая шлифует ногти вставленной в хромированную оправу шкуркой зебры. Это никому не причиняет вреда — ни ногтям, ни шкурке.

— И когда же ты меня с ним познакомишь? — спрашиваю я.

— Фрэнк, — говорит она, глядя мне прямо в глаза, — ну зачем тебе это?

Я тоже смотрю на нее, и она отводит глаза. Сегодня Гая выглядит неискренней. Кобылка, похоже, заупрямилась. Я подхожу.

— Дай мне руку, моя прелесть, — говорю я.

Я задираю рукав халата и целую ее руку как раз в том месте, где видны следы уколов. Затем опускаю рукав.

— Если ты его любишь, кошечка моя, — прекрасно, — говорю я, снова глядя ей прямо в зрачки. — Одевайся, заедем за Ричардом и пообедаем все вместе.

— Ты понимаешь… я… я и так уже договорилась пообедать с ним и с одним его приятелем…

— С его шафером, как я полагаю, — говорю я.

Она кивает.

— Ну что ж, замечательно, — говорю я еще раз. — Ты представишь меня как своего шафера, и мы славненько попируем вчетвером. Ну давай, быстро.

Я хватаю ее под мышки и ставлю на ноги, затем раскидываю по углам ее роскошное дезабилье. Вид у нее при этом явно обеспокоенный. Она вот-вот заплачет и во всем мне признается… но Гая берет себя в руки.

Эта девица в подобном виде являет собой целое зрелище.

— В каком ящике у тебя лифчики? — спрашиваю я.

— Я их никогда не надеваю, — говорит она обиженно. — Ты находишь, что мне это так уж необходимо?

— Вовсе нет, — отвечаю я. — Просто ваши штучки нужно держать под колпаком. Я бы тебе посоветовал носить лифчики с «косточками».

Она смеется.

— Фрэнк, я тебя обожаю.

Похоже, она малость расслабилась. Я помогаю ей одеться, чисто по-дружески. Что самое замечательное в наших с Гаей отношениях — время от времени она может быть настоящим другом. Я в нее не влюблен, но не хочу, чтобы ее сделали шлюхой — или кем похуже.

Я болтаю всякий забавный вздор, и она смеется без остановки. Гая расчесывает свои кудряшки перед зеркалом, которое занимает весь простенок между двумя окнами, подкрашивает губы помадой — все — хватает сумочку и останавливается прямо на пороге своей спальни.

— Для обеда еще слишком рано, — говорит она.

— Пустяки, пойдем просто погуляем.

Она стоит в нерешительности.

— Ты обещаешь мне, что не выкинешь какую-нибудь шутку?

— Какие шутки? — возмущаюсь я с самым что ни на есть невинным лицом. — Я хочу пойти с тобой погулять, потом мы вернемся ровнехонько в то время, когда у тебя назначено свидание с твоим женихом. Клянусь тебе.

Легким жестом руки отбросив все свои сомнения, она устремляется вниз по лестнице. В два прыжка мы спускаемся с крыльца, и едва она успевает сесть в машину, я трогаю с места.

— Давай перекусим в какой-нибудь забегаловке по дороге — устрицы, молоко.

Между нами говоря, молоко, я думаю, ей ничуть не повредит. Кажется, оно оказывает противоядное действие. В нем полно витаминов. Да и правительство его тщательно проверяет.

— Зачем ты выходишь замуж, Гая?

Она пожимает плечами.

— Поговорим о чем-нибудь другом, Фрэнк. Тебе этого не понять.

Я обнимаю ее за плечи.

— Если тебе этого так не хватает, моя дорогая, я ведь не так уж отвратителен, а?

Она кладет голову мне на плечо. Голос у нее, как у маленькой девочки. Какая милашка, Гая. Самая настоящая дуреха, но это все по молодости, потом пройдет.

— Фрэнк, — говорит она, — я и сама уже плохо понимаю, что происходит. Поговори о чем-нибудь другом… Это все не важно. Как-нибудь устроится.

Дорога очень красива; кругом цветы, автомобили — лишнее подтверждение тому, что утро и впрямь весеннее. Еще один аргумент, подтверждающий мое первоначальное рассуждение. Мы и в самом деле очень мило проводим пару часов в маленьком заурядном кафе, где все стоит в шесть раз дешевле, чем «У Егеря» в самом Вашингтоне, но, несмотря на новые попытки, мне так и не удается выведать что-либо у Гаи. Она на запоре — словно сейф Федерального банка, и тот, кто сумеет ее расколоть будет хитрец похлеще моего, из чего я делаю вывод, что это просто невозможно, так как не допускаю мысли, что кто-то может оказаться хитрее меня.

По мере того как приближается назначенный час, Гая все же заметно грустнеет. Она смотрит на часы, нервничает, смотрит на меня — и не очень-то дружелюбно. Подозреваю, подходит время принять очередную дозу. Я нежен и очарователен, мы садимся в машину. Чем ближе мы подъезжаем к городу, тем она становится спокойнее и в то же время возбужденнее, причем возбуждение ее искусственное, и на это противно смотреть.

— Говори, как ехать.

— Ты знаешь, где это, — отвечает она. — Мы встречаемся в Потомаке.

— В Клубе?

— Да, — кивает она.

Я врубаюсь. Потомак Боут Клуб находится, как и указано в его названии, на Потомаке, в самом центре Вашингтона, возле моста Фрэнсиса Скотта Ки.

— Там и будем обедать? — спрашиваю я.

— Покатаемся немного на лодке и пообедаем.

— Отлично, — говорю я.

Жму на акселератор. Чуть не врезаюсь в трамвай. Было бы досадно, потому что вашингтонские трамваи не имеют себе равных… Они огромны и совершенно бесшумны, а если когда-нибудь вам случится путешествовать по тому захолустью, что называется Бельгией (в Европе, кажется), вы поймете, почему я так ратую за то, чтобы в мире сохранились такие трамваи, как в Вашингтоне. И вот мы у Потомака. Я паркую машину, мы выходим, я иду следом за Гаей. Она идет быстро, словно хочет улизнуть, но я хорошо знаю Потомак Клуб.

Гая подходит к двум парням за столиком в баре. Я же едва не проглатываю собственные зубы, увидев их. Так как один — это тот самый, с которым я столкнулся, когда он выходил из ее спальни. Малый с накрашенным лицом. Как? Это и есть ее жених? Нет… мое заблуждение рассеивается, как только нас представляют друг другу. Ричард Уолкотт — другой. Что ж, не могу сказать, красится он или нет, но, уверяю вас, что он того же пошиба. Посмотреть только на его прическу. Самый настоящий гомик. Я с трудом сдерживаю смех. Приветствия. Я не пожимаю им руки — должно быть, они насквозь пропитаны косметическим кремом. А голосочки у них… бабы, самые настоящие бабы. Ну уж нет, кто-кто, только не это будет мужем Гаи!

Через некоторое время Гая в нетерпении встает, и мы все следуем за ней к красно-белому катеру, который мерно покачивается у понтона. Палит солнце, а вода сверкает до рези в глазах. Бедные рыбки. Что за жизнь! Перед тем как отчалить, Гая поворачивается ко мне.

— Фрэнк, дорогой, — говорит она, — я забыла в баре сумочку. Может, сходишь?

Вот. Так и обводят мужчин вокруг пальца. Простодушный Фрэнк пойдет за сумочкой, в то время как проказница Гая получит свою порцию морфия.

— Конечно схожу, Гая, — говорю я.

Не хочу форсировать ход событий. Еще не время. Я возвращаюсь в бар. На столике ничего нет.

— Моя подруга забыла сумочку, — говорю я бармену. — Вы не видели? Помните, такая высокая блондинка.

Он смотрит на меня. Как на полного идиота.

— Ваша подруга вышла с сумочкой в руке, — говорит он. — Она попросила у меня спички и положила их туда. В сумочку из красно-черной замши.

— Да, — соглашаюсь я. — Извините. Она, видно, пошутила.

Я выбегаю из бара. Когда я добираюсь до места, катер уже далеко. Очень хорошо. Со следующего раунда я вступаю в бой. А следующий раунд — прямо сейчас. Так как прямо перед собой я вдруг замечаю фигурку моего брата Ричи. С ним Джоанна и Энн — парочка очаровательных девушек. Нежданная возможность отомстить. Что вы хотите, мы тоже не лыком шиты.

— Твой катер на месте, Ричи?

— Да, — отвечает он. — Я как раз оттуда. Только что загнал его в гараж.

— Хорошо, я его позаимствую, — говорю я. — Дай-ка мне ключ от твоей секции.

Он протягивает мне его.

— Следи за кровяным давлением, Фрэнк, — замечает Ричи. — У тебя лицо совсем красное. Смотри, не упади в воду в таком состоянии.

— Спасибо, старик… — кричу я, не оборачиваясь, и на всех парусах мчусь к гаражу.

Бело-красный катер только что скрылся за островом Трех Сестер. Но катер Ричи бегает чуточку быстрее… Он купил его у чудака, который забавлялся прыжками с трамплина, прорубался через кирпичные стены и Бог знает что еще вытворял на этом катере. Десять оборотов винта, и я догоню Гаю.

Мотор еще не остыл и заводится с пол-оборота. К слову сказать, катер моего брата называется «Кейн-младший» — никто не может объяснить почему, впрочем, я никогда ни у кого и не спрашивал. Я устраиваюсь за рулем и срываюсь с места. Да еще как! Такое впечатление, что подо мной треснуло сиденье, — так резко я отчаливаю… По правде говоря, одет я не совсем подходяще для того, что собираюсь проделать. О! — в переднем ящике есть куртка из промасленной ткани — и как раз моего размера. Не выпуская управления, я вытаскиваю ее и пытаюсь кое-как на себя напялить. Так уже намного лучше. Я еще прибавляю газу и захожу к острову на умопомрачительном вираже. Где же катер? Да вот же он!.. Там… качается на волнах. Трогает с места. Похоже, они возвращаются. Им нужно было остановиться, чтобы сделать Гае укол. Поэтому я говорю себе, что хороший душ не повредит двум этим «дамочкам» и нацеливаюсь. Очень тщательно. Тип, который продал Ричи свой катер, как я вам уже говорил, забавлялся тем, что пробивал кирпичные стены. Ну а катер даже и не из кирпичей.

Я пробью его спереди. У них будет время, чтобы прыгнуть в воду и немного поплавать.

Может, кое-кто из случайно оказавшихся зрителей найдет это чересчур забавным, но не будем придавать значения всяким случайностям… Мотор урчит, корпус приподнимается над водой. В десяти метрах от катера я вырубаю газ.

Тррах… рвется железо и все прочее. Я чуть было не ударился башкой о нижнюю палубу и поднимаю такое количество брызг, что в них может утонуть дюжина уток. Катер начинает клониться вперед. Моя дражайшая Гая в воде, Уолкотт тоже — вместе со своим собратом. Итак… будем галантны. Я снова запускаю мотор, задним ходом высвобождаюсь из проломленного суденышка и начинаю кружить вокруг, чтобы выловить Гаю.

Должно быть, купание поломало ей добрую половину полученного кайфа. Она бросает на меня взгляд недюжинной ярости, я цепляю ее за что попало и втаскиваю на борт. Что же касается ее накрашенных дружков, так им и надо. Берег не далеко. К тому же здесь порядком всяких камней. Да и патрульный катер речной полиции совсем рядом. Они, должно быть, что-то услышали. Но уже ничего не увидят — судно затонуло и покоится на илистом дне нашего национального Потомака.

— Что же ты, Гая, — говорю я, — разве так поступают с друзьями?

Она отвечает мне что-то не очень приличное, что невозможно повторить вслух.

— Раздевайся, — говорю я, — И надень куртку.

— Отвези меня обратно, Фрэнк, — цедит она сквозь зубы. — Сейчас же отвези меня в Клуб. И никогда больше со мной не заговаривай.

Я хватаю ее за волосы и поворачиваю лицом к себе. Катер слегка покачивается на волнах. Даже слишком. Я заставляю ее сесть.

— Хочу тебе сказать, Гая, — продолжаю я, — ты, мягко говоря, не права, что связалась с бандой этих ублюдков. Твой жених, не знаю, откуда он взялся, просто дрянь. Брось все это, и я оставлю тебя в покое. Ты еще не доросла, чтобы баловаться наркотой, а если тебе не хватает острых ощущений, — позвони при случае мне.

Она ухмыляется, что меня сильно задевает.

— Отвяжись от меня. Мы с тобой, кажется, не женаты, и я достаточно взрослая, чтобы жить так, как хочу. Не суй свой нос в чужие дела.

В это время я причаливаю к понтону и на тихом ходу направляюсь к секции Ричи.

— Найдешь кое-какие шмотки — там, на металлической полке. Одевайся и приходи. Я отвезу тебя домой. Твои дружки сейчас барахтаются в воде, и ты увидишь их не раньше, чем через неделю, когда они заново отштукатурят свои физиономии.

Она встает и выходит, при этом плохо держится на ногах. Я собрался уже было поддержать ее, но чертова кукла провела меня. В тот момент, когда я ставлю одну ногу на землю, она наклоняется, хватает меня за другую, и я оказываюсь в воде, где, уверяю вас, предостаточно мазута, чтобы отправить «Королеву Викторию» из Нью-Йорка в Лондон.

Когда я выбираюсь из этой пакости, на башке у меня возникает шишка, которая растет прямо на глазах, ну чистый воздушный шарик, — из чего я заключаю, что здорово ударился, когда падал, и начинаю раздеваться, чтобы сменить одежду. К счастью, Ричи примерно одного со мной размера, за исключением того, что он вдобавок ко всему носит очки, но в данном случае это не имеет значения. На раковине нахожу кусочек засохшего мыла — и на том спасибо; я снимаю основной слой макияжа и отыскиваю старые брюки и свитер. Туфли насквозь мокры, но ничего не поделаешь. Я снимаю их, выливаю воду, выжимаю носки и надеваю все обратно. Порядок. Затем выхожу и возвращаюсь в бар. Выпиваю чашку крепкого черного кофе с сахаром — теперь я в полной форме.

Выхожу на улицу. Вот и моя машина. Гая испарилась.

До чего же проста жизнь!.. Как бы не так! Вот скотина! Все четыре колеса спущены.

VI

И вот, когда я уже тщательно вымылся, надушился, изрядно почистился и преспокойно возлег сухеньким на свой диван, я подумал-подумал и пришел к заключению, что история со спущенными шинами вполне безобидна. Я задержался на полчаса, а полчаса это мелочь, в особенности когда все равно спешить некуда. В конце концов, если Гая этим хоть как-то утешилась, я просто обязан был предоставить ей эту незначительнуюкомпенсацию.

Я лежу себе и перечитываю детектив с очень мягким сюжетом, если принять во внимание, что на одиннадцатой странице случается всего лишь пятое убийство. И тут звонит телефон. Я протягиваю руку и снимаю трубку.

— Фрэнк? Это Гая.

— А… — отвечаю я. — Ты хочешь продать мне сушильный шкаф?

Она смеется.

— Нет, Фрэнк. Извини. Я была слишком раздражена…

Вот смешно будет, когда она по-настоящему разгневается. Мне придется менять капот.

— Фрэнк… Мне хочется пойти куда-нибудь сегодня вечером… Ты не составишь мне компанию? Я заеду за тобой… мне будет очень приятно, если мы помиримся.

Я удивлен, учитывая состояние, в котором я ее покинул… Но что ни говори, она была под действием этой гадости. Мы назначаем встречу, и я вешаю трубку. Мне очень хочется узнать, что за этим кроется. Пытаюсь убить время при помощи виски с лимоном — отличный способ. Одеваюсь — в который раз за сегодняшний день… До чего же славно я выгляжу в темно-голубой паре, никому и в голову не придет, что это тот самый грязный и воняющий мазутом субъект, каковым я был немногим ранее.

Беру подходящую шляпу, и вот я уже на улице. На одну минуту раньше назначенного времени.

И ровно через минуту Гая останавливается передо мной в своей машине с откидным верхом. Я хватаюсь за бортик и приземляюсь на сиденье рядом с ней, не прибегая к открыванию дверцы. Очень рекомендую вам этот трюк; первые десять раз очень болят ноги и можно изрядно порвать штаны на одиннадцатый, но эффект того стоит.

— Куда направляемся? — спрашиваю я.

— В «Фавн», — отвечает она.

— В «Фавн», так в «Фавн», почему бы и нет.

Она необычайно весела. Время от времени краешком глаза косится в мою сторону, и мы одновременно смеемся, словно нам по три года.

Она кружит по улицам, но в общих чертах я все же узнаю местность, особенно когда мы проезжаем мимо Томас Секл на углу Вермонт авеню и Массачусетс. Мы все еще едем на юг, не выбираясь пока за пределы Вашингтона. Гая останавливается перед невзрачным заведением, выходящим на Феррегат Сквер. Она идет первой, я за ней по пятам. Входим в пустой зал, но нам нужно ниже — в подвал. Спускаемся по едва освещенной лестнице, и вот мы на месте.

Я порядком удивлен. Разглядываю людей, которые сидят в этом элитарном баре, отделанном искусственным мрамором, кованым железом, пластиком, горят софиты — и я наконец врубаюсь. Врубаюсь очень хорошо. Если хотя бы одна из этих теток, что находятся здесь, хоть раз переспала с мужчиной, то я — чайник, а если эти парни заигрывают с противоположным полом, то Вашингтон приторговывал кукурузой. Вся эта публика — лесбиянки и гомики, и мне становится неловко. Впрочем, должен честно сказать, что в целом на троих мужиков приходится целая дюжина баб, если можно так выразиться, так как женщинами их не назовешь.

Вот и Ричард Уолкотт, тут же и его приспешник — я не сказал вам, что его зовут Тед Ле Мэй? Красивое имечко, а?.. И очень ему идет. Третий «мужчина» — необычайной красоты блондин — высоченный детина. Ба!.. да он, должно быть, влажный, как слизняк. Что до девиц, — представляете себе, что это такое. И само собой, некоторые из них в довершение ко всему в очках. Чего я все-таки не понимаю, — почему полиция не прикроет этот притон. В Вашингтоне это несколько удивительно.

Ну да… все ясно. Здесь все схвачено.

Уолкотт мне любезно улыбается, он вовсе не сердит. Подозреваю, что его судно было застраховано. Или же оно не его. Или он просто ломает комедию. Я сажусь. Какого черта эта ослица Гая привела меня сюда? Она рядом со мной. Между нами покоится ее сумочка. Вдруг я замечаю, что она приоткрыта, и заглядываю внутрь, пока чудовищного вида самка приносит нам выпивку.

В сумочке у Гаи — тоненькая пачка банковских билетов, очень крупных билетов. Два раза смотреть не нужно. У нее десять тысяч долларов купюрами метровой длины.

Небрежным жестом я делаю то, что нужно, и в пять секунд пачка в моем кармане. Теперь мне нужен предлог, чтобы выйти на пару минут подышать воздухом. Я встаю и направляюсь к выходу.

— Куда ты, Фрэнк, — спрашивает Гая, хватая меня за руку.

— Я оставил бумажник в машине, — отвечаю я.

— Но ты вернешься?

— Конечно!

— Я провожу вас, — предлагает один из парней.

— Я вернусь, я же сказал…

Взлетаю по лестнице наверх, и вот я уже на улице. Роюсь некоторое время в бардачке, затем под капотом — все о'кей. Дело в шляпе.

Вернемся же в подвал. Гая явно раздосадована моим уходом. Она сидит на прежнем месте и смотрит, как я приближаюсь, с некоторым облегчением.

На что ей эти десять тысяч? Наверняка, чтобы заплатить за следующую порцию. А может, шантаж? Где Гая их взяла, эти деньги?

Все на своих местах, болтают. Простой, незатейливый разговор, речь идет обо всем, кроме того, что может вызвать интерес у нормального человека. Смотри-ка, высокий блондин переменил позицию. Теперь он рядом со мной, немного позади.

Забавно. Обстановка, так сказать, накаляется. Теперь мы говорим о катерах, о Потомаке. И о купании в Потомаке. И о красно-белом катере.

И Ричард Уолкотт устраивает мне головомойку. Да и Тед Лe Мей быстренько забывает о своих хороших манерах. Так и есть. Эти двое слегка на меня сердиты.

— Вот потому-то, — заключает Ричард, — мы и попросили Гаю привести вас сюда, и мы ей очень за это признательны.

— Извините, — говорю я, — но я не совсем понимаю мотивы. Вам что, жалко ваше судно?.. Это с теми-то деньгами, что вы имеете от продажи наркотиков.

Я наношу пробный удар, наугад, но возникает некоторая напряженность. А вот удар, который я получаю по башке, уже вполне конкретен. Высокий блондин, про которого я на время забыл. Это он специально? Не думаю, но попал он точно по шишке, которую я заработал при падении в нашей утренней эпопее.

Я подозревал, что у этого проказника стальные мускулы. Ну да ладно, разок получил — и хватит. Разминки ради я приподнимаю столик и швыряю его пряно в физиономию Уолкотта. Мне определенно не нравится этот малый. С удовольствием отмечаю, что удар пришелся ему как раз в морду. Придется прибегнуть к услугам Института красоты.

Бар тотчас же опустел. Я один на один с бандой.

Гая здесь, слева от меня. Блондин — справа, немного растерялся от хорошего пинка в подбородок. Можно подумать, что я особенно обижен на их рожи.

Я хватаю сумочку Гаи. Это ловкий финт. Кидаюсь к лестнице. Чтобы сцапать крошку Фрэнка, нужно нечто большее, чем трое ублюдков.

Так-то так, но на лестнице появляется некто из совсем другой весовой категории. Ужасный тип. Рыжий, с вытянутым черепом, волосатый, как медведь, весит все двести килограмм и очень злобный, судя по его маленьким поросячьим глазкам, утопающим в толще жира.

Я получаю различные удары табуретом по ребрам. Ничего серьезного. Сам верзила гораздо серьезнее. Нужно выбирать. Я решаюсь. Спускаюсь вниз по лестнице. Делаю финт — резко оборачиваюсь, перекидываю сумочку через голову верзилы и кидаюсь ему в ноги, как раз когда он бросается вниз следом за мной. Боже милостивый… мне не выбраться. У этого парня ноги, как у слона. Ха! Я приподнимаюсь, кажется, обходится… обошлось. Он катится вниз. Я слышу, как кто-то визжит, — должно быть, Тед, его дружок, упал ему на ногу.

Уф! Вот я опять наверху. Но меня ждет маленькая неприятность. Все, что хоть отдаленно похоже на дверь, закрыто, похоже, намертво.

Сжимаю в руке сумочку. Попробуем другой выход. Нет! Есть дела поважнее. Я хватаю несколько стульев и отправляю их вниз по лестнице, вдруг они там понадобятся. Все происходит очень быстро, слова здесь ни к чему. Скучать некогда.

Тяжелым дубовым табуретом я бью по замку наружной двери. Ну и работенка. Дверь поддается.

Мой череп тоже. Я падаю в обморок.

VII

Не думайте все же, что я пребываю в обмороке достаточно долго, чтобы вы успели не спеша пройтись до соседнего бара и выпить стаканчик. Нет. Более того, они вылили мне за шиворот бутылку тоника, уверяю вас, это освежает и тонизирует. Благодаря газу, наверное.

Я внизу. На полу — какая-то куча. Рыжий верзила. Можно подумать, он повредился при падении — даже не шевелится.

Здесь и Тед Лe Мэй — держит себя за руку, Уолкотт, у которого из носа хлещет кровь, и Гая — та не произносит ни слова.

Третий — высокий блондин, у которого повреждена челюсть, — смотрит на меня весьма недружелюбно.

Я же, помимо всего прочего, привязан к стулу, да и голова изрядно побита. Старый добрый способ.

— Фрэнк, — говорит Гая, — куда ты дел десять тысяч?

— Какие десять тысяч? — удивляюсь я.

Ишь ты, мне больно говорить.

— Те, что были в ее сумочке, подонок, — отвечает мне высокий блондин. И в качестве довеска тычет мне кулаком в нос.

Тем хуже для него. Сам напросился. Я плюю ему в глаз. Это единственное, что я могу сделать. Он недоволен, и я снова получаю по морде. Но это пустяки, я снова хочу постоять на раздаче.

— А что с ним, с тем верзилой? — спрашиваю я.

— Он слегка помят, — отвечает Уолкотт, — и с тобой скоро произойдет то же самое.

— О! Это невозможно. Вы слишком нежны, чтобы причинить мне боль, ведь так?

— Фрэнк, — снова обращается Гая, — куда ты дел десять штук?

Гая просто обезумела. Сейчас с ней случится истерика.

— Я их не брал, — отвечаю я. — А так как я скоро умру, не беспокой меня пошлыми вопросами о деньгах.

Бац! Я получаю удар стулом в правую щеку. Негодяй! Это Тед Ле Мэй. Кажется, сломана кость. Я сплевываю кровь. Мне больно.

— Одно тебе могу сказать, — выговариваю я, — как только я исчезну, десять тысяч долларов, которые я хотел преподнести тебе в качестве свадебного подарка, окажутся очень далеко.

Так и знал. Этого мне не простят. К моей голове прикладывается ботинок. А в нем — нога. Нога Уолкотта. Да здравствует мода на тонкие подошвы. Представьте себе, если бы дело происходило зимой, на горнолыжном курорте.

Тем не менее из носа хлещет кровь, то-то бы порадовался продавец кошерного мяса. Вскоре я вполне буду годен для разделки, как телок.

Тут встревает Гая.

— Оставьте его.

— Как же, — ухмыляется Ричард — У него крепкая башка, у этого подонка.

— Мне наплевать, будете вы его бить или нет, — заявляет Гая, — я хочу получить свои деньги.

Бедная крошка. То, что она сейчас говорит, — подло, но она в такой степени зависит от этих мерзавцев, что мне ее, право, жаль. Похоже, она уже не может обойтись без наркотиков.

— Гая, — говорю я, — вытащи меня отсюда, и завтра ты получишь свои десять тысяч прямо на дом. Я не знаю, о каких деньгах идет речь, но ты была мне подругой, и, в сущности, ты не виновата в существовании банд извращенцев наподобие этих трех гомиков.

Трах! Без промаха. Они уже не знают, куда ударить, — это-то меня и спасает. Если они хотят найти нетронутый уголок, им придется поколотить друг друга.

Теперь мне больно говорить, и меня тошнит. Я больше не чувствую себя пижоном. Собираюсь с силами.

— Гая, — говорю я, — я ничего не буду просить у этих трех потаскушек. Если можешь что-нибудь сделать — сделай. Если нет — мой брательник расскажет все, что я ему поведал насчет тебя.

Мне стыдно, что я впутываю в это дело Ричи, потому что его это совершенно не касается, ему надо продолжать учебу, и потом я же сам вляпался в эту историю. Да к тому же я люблю своего братца и не хотел бы чтобы с ним что-нибудь приключилось. Но это моя единственная карта. Троица так на меня сердита, что, они уже готовы потерять десять тысяч долларов, лишь бы отомстить.

Избиение прекращается. Гая говорит с ними. Я уже ничего не соображаю. Меня развязывают. Я встаю на ноги — дело дрянь. Они отступают, и мне становится, смешно, но недолго, потому что я тут же плюхаюсь обратно. И еще потому, что, когда я смеюсь, впечатление такое, что рот у меня раскрывается на все три стороны сразу. В целом меня здорово отделали. Но как бы я хотел, чтобы рыжий верзила пришел в себя. Как я его уделал!..

— Не двигайся! — говорит Уолкотт.

Я смотрю на него. В руке у него револьвер. Можно рискнуть, он, должно быть, стреляет, как школьник. Лучше не стоит — если он плохо прицелится, то вполне может в меня попасть.

— Спасибо, Гая, — говорю я, чтобы досадить другим.

— Не благодари меня, Фрэнк. Ты даже не знаешь, сколько ты мне причинил горя, и я бы дала им тебя прикончить, но мне слишком нужны эти деньги.

— Ты уверена, что они их у тебя не стащили?

Я хорохорюсь, но зря. Остались еще ножки от стула. А впрочем, я уже пять минут стою на ногах, и мурашки прошли. Последний удар. Это кто же, Тед Ле Мэй? Одним прыжком я хватаю его и прикрываюсь, словно щитом, от Уолкотта. Стреляй, дружище.

Теду это не нравится. Он дергается, но я его удерживаю. Краешком глаза слежу за третьим — высоким блондином — и вдруг замечаю, что рыжий начинает шевелиться. Порядок, стало быть, он живой — это все, что я хотел знать. Но теперь ему не следует вставать слишком поспешно. Я беру Теда за ворот и за пояс, встряхиваю так, чтобы ему стало больно, и изо всех сил швыряю на Ричарда. Раздается выстрел, затем пронзительный вой. Кричит высокий блондин, которого ранило прямо в задницу, — замечательно. Но, черт возьми, рыжий верзила копошится все больше и больше… Я бегу к лестнице. Выскакивая, кричу:

— Завтра ты получишь деньги, Гая. Обещаю.

Выбираюсь наверх, на этот раз удачно. Вот моя машина. Быстренько забираюсь в нее. Я даже не заметил, что вышел через дверь. Значит, я действительно сломал ее в тот раз, ошибки быть не может. Нога на стартере, отчаливаю на третьей скорости — я спешу. Уф…

VIII

Я мигом пролетаю пятьдесят метров и начинаю чувствовать себя намного лучше, как вдруг ощущаю у себя на шее, чуть повыше воротничка, что-то твердое и холодное. А вот и объяснение. Боже, ну и голосок!.. еще одна «дамочка»?

— Не шевелитесь… не оборачивайтесь. Продолжайте ехать прямо.

Я и не оборачиваюсь, так как полагаю, что штуковина на моей шее может повредить моему здоровью, я, однако, не косой и заглядываю в зеркальце. Ишь ты, я думал, это мужчина… а это баба. О, не беспокойтесь, с таким голосом и манерами она наверняка является племянницей некой Сафо, которая писала всякую мерзость по-гречески, чтобы никто не мог разобрать, — капля стыда у нее все же оставалась.

— Чем могу быть полезен? — спрашиваю я.

— Лично я, — говорит она степенно, — ничем не рискую. А на вашем месте вела бы себя поскромнее.

— Вот и все мне советуют то же самое, — говорю я, — а между тем я самый скромный парень на всем белом свете. Если бы вы знали Тома Коллинза.

— Хватит нести вздор, — говорит мне она. — Это вам не кино.

— Да, действительно, — отвечаю я. — В кино мы бы уже поцеловались по меньшей мере раза три. Что, между нами говоря, доставило бы мне огромное удовольствие.

Паф! Опять мне бьют по чайнику. Если они будут весь вечер продолжать в том же духе, голова моя превратится в самую настоящую тыкву.

— Я повторяю еще раз: хватит нести вздор. А когда я что-то говорю, то люблю, чтобы меня понимали буквально.

— Как вы мне надоели, красавица, — отвечаю я. — И потом, мы даже не представились друг другу. Если вы мне не скажете, кто вы такая, я остановлю машину у первого попавшегося фараона, и тогда посмотрим, как вы будете выкручиваться.

Произнося все это, я прибавляю скорость, но эта дрянь не дрейфит и навешивает мне пару затрещин, словно заправская воспитательница детдома.

— Подлюга, — говорю я.

— Сверните направо.

Сам не знаю почему, я повинуюсь. По этой дороге выезжают из города.

— Я скажу вам, как меня зовут, — Луиза Уолкотт.

— А!.. — делаю вид, что припоминаю. — Вы мамаша этого грязного гомика…

Тут я ору и подпрыгиваю на сиденье — она воткнула мне в спину булавку. Моя колымага виляет, и я пользуюсь этим обстоятельством, чтобы что-то предпринять, но чертова баба начеку.

— Зажгите фары, — говорит она. — И не пытайтесь прихватить меня при помощи фараона, так как я пришью вас в одну секунду — и его за компанию.

Описание девицы: аппетитная внешность, брюнетка, матовый цвет лица, короткая стрижка, резкие очертания губ. По-моему, эта девочка — человек конченый. Слишком много слушала радио.

— Я — сестра Ричарда Уолкотта, — продолжает она. — И Ричард делает то, что я ему говорю. Я подсказала ему заняться этой куколкой, вот он ею и занимается.

— Еще бы он это делал по своей воле. Сам он, с его-то рожей, наверняка предпочитает матросов.

— У каждого свой вкус, — парирует она. — Вы, во всяком случае, можете быть абсолютно спокойны, вами никто никогда не заинтересуется. Вот оно что! Она пытается меня обидеть. Что ж, посмотрим, так ли это. Если только я выпутаюсь и на этот раз. — Сегодня вечером, — продолжает она, — я выписала вас, чтобы вам немного попортили карточку. Когда я увидела, что дело обернулось иначе, я села в вашу машину. Потому что я считаю своим долгом вас предупредить. Несмотря на то что вас зовут Фрэнк Дикон, маленький урок пойдет вам на пользу. Само собой разумеется, вас не пришьют сразу, что же касается увечий, то для начала уже неплохо, можно даже добавить. И тут она бьет меня по голове, словно хотела ударить в набат. Свинья, выждала удобный момент — как раз на вираже. Я выпускаю руль и хватаюсь за голову обеими руками — машина, естественно, вылетает с проезжей части. К счастью, я по инерции нажал на тормоз, но ехали мы быстро. Едва успеваю выставить вперед локоть, чтобы не врезаться в ветровое стекло. Раздается чудовищный звон — я влетаю в витрину магазина и давлю километры сосисок. Я прихожу в чувство и констатирую, что эта грязная шлюха уже смылась, а вокруг моей машины стоят по меньшей мере сорок мужиков, один из которых орет громче всех. Из чего я заключаю, что это хозяин мясной лавки. Ладно, она наверняка застрахована. Ну а я принимаю самое мудрое решение и падаю в обморок, теперь уже для публики. Меня уносят, удобно укладывают в машину «скорой помощи»; я лежу и помалкиваю. В голове все смешалось: сирены полицейских машин, какие-то рыжие, гомики — полная мешанина. Впрочем, я не считал количество ударов, которые получил по башке… Меня доконали… Я теряю сознание по-настоящему.

IX

При помощи денег, разумеется, все можно уладить, даже спрессовать кадиллак на автомобильной помойке. На следующий день вся эта история меня больше не волнует. Они сумели определить, что пьян я не был, я же объяснил происшедшее тем, что, когда поворачивал, мне что-то попало в глаз. Полагаю, мой папаша имеет деньжата в страховой компании, поэтому все в порядке. Не в порядке лишь моя голова — на ней больше шишек, нежели всего остального, и когда я надеваю шляпу, — зрелище потрясающее как для меня, так и для тех, кто меня в ней видит. Короче, так как у себя дома мне не надо надевать шляпу, мне уже спокойнее, и я смотрю на своего братца Ричи, который пытается приготовить пару коктейлей из того, что обнаружил у меня в баре. Ни разу не видел более неловкого малого, чем Ричи. Когда я думаю, что он учится на медицинском, мне становится жаль его будущих пациентов. Надеюсь, он станет психиатром — даже самые плохие врачи умудряются преуспеть в этой области. Достаточно лишь быть более сумасшедшим, чем самые законченные психи, которых ты лечишь. Наконец Ричи подходит к завершающей стадии своих приготовлений и протягивает мне стакан, половину содержимого которого я проливаю на рубашку. Мне простительно, потому что у меня совершенно заплыл правый глаз, а всем известно, что, когда смотришь одним глазом, теряется чувство дистанции. Во всяком случае, я нахожу неуместным, что брат, который намного младше меня, позволяет себе так мерзко хихикать.

— Ричи, — говорю я, — когда тебя отделают так же, как твоего братика, тебе будет не до смеха.

— Я никому не даю повода — отвечает он.

— Хм, на твоем месте, Ричи, я не говорил бы этого с такой уверенностью. Сожалею, но я тебя тоже впутал в эту историю. Минутное помутнение разума.

Похоже, это сообщение его ничуть не взволновало. Надо сказать, Ричи не робкого десятка. Я рассказываю ему все как есть, и он раскрывает глаза так, что туда поместится весь Потомак.

— Короче, — заключаю я, — они оставят меня в покое до вечера, полагая, что я верну десять тысяч долларов. А потом будет не сладко. Причем нам обоим.

— А что будем делать с десятью тысячами? — спрашивает мой братец.

Так я и знал, он все схватывает на лету.

— Мы ими воспользуемся, чтобы найти новую хату. И чтобы купить все необходимое. Потому что, во-первых, нам нужно спрятаться, а во-вторых, — поменять внешность.

Я протягиваю ему список. Я набросал его, пока он разводил виски. На этот раз у него даже очки падают, издав легкий металлический щелчок.

— Что ты будешь со всем этим делать? — спрашивает он. — Ты что, содержишь девочек?

— Это для нас.

— Что? Платья, лифчики… Фрэнк, ты что, спятил? Я никогда не осмелюсь спросить это в магазине.

— Возьмешь с собой одну из подружек, — отвечаю я. — С завтрашнего дня меня зовут Дайаной, а тебя — Гризельдой. Заметь, ты можешь взять себе и другое имя.

— Фрэнк, — продолжает он, — ты рехнулся. Они явно перестарались с твоей башкой.

— Полегче, — замечаю я. — Ты что, предпочитаешь, чтобы тебя нашли в какой-нибудь канаве? Слушай. Все эти люди сплошные гомики и лесбиянки. Если Луиза Уолкотт действительно руководит бандой, держу пари, у нас нет никаких шансов узнать что бы то ни было, оставаясь нормальными мужчинами. А раз так, я предпочитаю накрасить физиономию. Может, к тому же, нам что-нибудь время от времени и обломится.

Он размышляет минут пять.

— В общем, ты, наверное, прав. Но, Бог мой, ты можешь себе представить, как я покупаю накладные груди?

Он краснеет до ушей. Каков, а! Какие скромники эти студенты-медики.

— Возьми себя в руки и давай пошевеливайся. Уверен, они не теряют времени даром. Позвони Энн, она тебе поможет.

— Могу я спросить тебя, почему ты так хочешь заняться делами Гаи? — спрашивает он, прежде чем уйти.

— Она моя подруга, — отвечаю я, — мне неприятно, что она стала такой разгильдяйкой.

— Но ты ведь не сыщик. Может, позвонить в полицию?

— Тебе очень хочется позвонить в полицию?

— О! Я их терпеть не могу, — отвечает Ричи. — Просто мне забавно, что ты так о ней печешься.

Он смотрит на меня с подозрением, затем выходит, пожав плечами. Отличный все же парень этот Ричи. И какое везение, что возвратилась мода на короткие стрижки. Да, забавно, что все началось с костюмированного бала у Гаи. Я осматриваю свои ноги. Волосы еще не отросли, хорошо… Затем меня охватывает дикий хохот: я представляю себе физиономию Ричи на приеме у маминого китайца, когда тот будет удалять ему волосы. При этом стараюсь трястись как можно меньше, а то горе моему черепу. Звонит телефон. Так всегда, этот вестник всех бед портит лучшие мгновения твоей жизни. Я злобно хватаю трубку.

— Алло, — отвечаю я. — Это я.

— Фрэнк Дикон? — раздается голос.

А… я узнаю его. Это некто по имени Луиза Уолкотт.

— Кто у аппарата? — спрашиваю я. — Президент?

— Только без глупостей, — продолжает она. — У аппарата Луиза Уолкотт. И я звоню из уличной кабины, так что никаких фараонов. Когда будут деньги?

— Я помню, — отвечаю я.

— Сегодня до пяти вечера успеете? — спрашивает она. — Иначе можно нарваться.

— Какая же вы сволочь, — говорю я.

Я мысленно возвращаюсь к этим десяти тысячам… но, черт, ну конечно же, они еще там, в машине… прилеплены изоляционной лентой к рулевому управлению.

— Поберегите слюну, — говорит Луиза. — Если это все, что вы хотите мне сказать, вам повезло. Если нет, — вами займутся. Машину вы уже потеряли, дальше будет больше.

— Машина — ерунда по сравнению с катером, — парирую я. — Я еще пока выигрываю. И десять кусков у меня, не забывайте. О! Мы, кажется, начинаем сердиться. Я бы посмеялся от души, но боюсь, голова разболится, как в прошлый раз.

— Ах ты шалунишка, — говорит она, — постарайся не наделать глупостей, а то горе твоей заднице.

— Я ничем не рискую, — отвечаю я. — Я гетеросексуален.

Она резко вешает трубку. Но Боже мой, я ведь совсем забыл про эти десять тысяч долларов. Шутки в сторону… Я очень хочу вытащить Гаю из этого дерьма, но не за свои же деньги. Ладно. Надо одеться поприличнее и отправляться на поиски этих метровых банкнот. Начинаю собираться. Ну вот — у меня болит все, что только может болеть. Но не сильно. Могу быть в форме. Сумею отлупить пару-другую этих субчиков. Но чего не могу — так это быстро соображать. Но не в этом дело. Больше всего меня беспокоит, что я впутал в эту историю Ричи. Я снимаю телефонную трубку и набираю номер китайца.

— Алло! Это Фрэнк Дикон. Вы можете зайти ко мне? У меня для вас есть работа.

Он что-то лопочет на том конце провода, этот чертов By Чанг. Ох уж эти мне китайцы!..

— Да, — отвечаю я, — опять костюмированный бал. Нет, не мне, моему брату. Если меня не будет дома, когда вы придете, — входите и ждите, пока я вернусь. Я оставлю ключ под ковром на последней ступеньке. Приходите к двум.

Так. Одно дело улажено. Я еще поквитаюсь с Ричи, глядя на его рожу. Выпиваю чашку кофе и выхожу, Мимо едет такси. Останавливаю. Повезло. А ехать-то куда? Я вдруг понимаю, что совершенно не представляю себе, что они сделали с моей машиной. Ну это мы сейчас узнаем.

— Остановитесь у первого полицейского, которого увидите на улице, — говорю я шоферу.

— Вот уж нет, — отвечает он. — Дудки. Кто угодно, только не я.

— Но я только хочу спросить у него кое-что. Может, вы знаете. Вчера я врезался на своей машине в мясную лавку — мне в глаз попала летающая тарелка. Подозреваю, что моей машины там уже нет, так как она слегка мешала движению. Вы не знаете, куда их отвозят в этом случае?

— Не знаю и знать не хочу, — отвечает шофер. — Может, полицейский знает.

— Именно поэтому я и попросил вас остановиться у первого попавшегося фараона, — говорю я.

— Да, но я их не люблю, — заявляет шофер.

— Ладно, тогда катись ко всем чертям и останови здесь.

Я выхожу.

— Но я ведь еще никуда не отъехал, — отвечает шофер, — если вы заметили.

— Ну хорошо, значит, я тебе ничего не должен, — говорю я.

Я подзываю другое такси. Оно не останавливается. Еще лучше. Пойду пешком. В этом городе, несомненно, полным полно фараонов — всякий раз, как я еду на красный свет, мне на хвост садится штук шесть сразу. О! Вот и он!

— Господин полицейский, — обращаюсь я, — я хотел бы узнать, куда отвозят машины, побывавшие в катастрофе.

— Вы попали в катастрофу? — спрашивает он, вынимая свой блокнотик.

— Да. Вчера. Я врезался в мясную лавку.

— Где это произошло?

— Это совершенно не имеет значения, — говорю я, — машины там наверняка уже нет. Я хотел бы знать, куда их отвозят потом.

— А что вы с ней собираетесь делать? Полагаю, она уже не будет ездить.

— А это уже мое дело, — отвечаю я.

— Страховка выплачена? — спрашивает он.

— Да.

— Тогда это уже не ваша машина. Вы были пьяны?

— Нет, — отвечаю я, — мне что-то попало в глаз.

— Как же… — бормочет он, засовывая обратно свой блокнот. — Все алкаши так говорят.

— Дерьмо собачье, — отвечаю я вежливым тоном и линяю.

Просто слов нет, что за м… Я и двух метров не прошел, как, по моему разумению, началось землетрясение. Задираю нос. Нет… все спокойно. Да это же я весь трясусь. Точнее, фараон трясет меня, как грушу.

— Что вы сказали, когда уходили? — пытает он меня.

Можно уже и сорваться, но я терпелив. Если я сказал фараону: дерьмо собачье, — значит, я так и думал, что ж в этом плохого? Искренность — лучшее качество в человеке.

— Послушайте, — говорю я, — вы назвали меня алкашом, и я вам ответил то, что вы слышали. Вы ведь первый начали, а? Тогда заткните вашу пасть и отпустите меня, не то я наделаю вам кучу неприятностей. Можете вести себя так где угодно, только не в Вашингтоне. И запомните, я пью только Перье.

На этот раз он помалкивает. Боже, какая у него мерзкая рожа. Я представляю себе, как он ведет меня в участок. Но нет. Он матерится и отпускает меня. Теперь — телефон. Я вхожу в кабину и звоню своему страховому агенту. Мне отвечает секретарша.

— Это Дикон. Вчера моя машина попала в аварию. Мой номер такой-то.

— Где это произошло? — спрашивает она.

— Не беспокойтесь, — говорю я, — вопрос со страховкой улажен. Вообще-то, я врезался в мясную лавку, не буду от вас скрывать.

— Лучше бы в парфюмерную, — вздыхает она. — Я бы предпочла ее.

— Позвоните мне на днях, и я вам все устрою. Но сейчас я хочу знать, где моя машина.

— Вы думаете, она осталась в лавке?

— Конечно нет. Она терпеть не может сосиски. Я ей даю только селедочное масло.

Она смеется. И правильно делает. Я действительно смешон.

— Даже не представляю себе, куда их девают. Возможно, ее отбуксировали в гараж, прежде чем вывезти на помойку.

— Вы думаете? Но в какой гараж?

— О! Вы слишком многого от меня хотите, — говорит она — Только здесь, в Компании застраховано три сотни гаражей, так что сами понимаете… свяжитесь с вашим агентом — он вам подскажет.

— Но его никогда не бывает днем, — отвечаю я, — а это очень срочно. Я оставил в машине все свои документы.

— Ну я не знаю, — вздыхает она. — А что касается парфюмерии — можете мне позвонить. Попросите Дороти Ширинг.

— О’кей, Дот, до скорого, спасибо.

Ну вот, теперь я окончательно запутался. (Я вовремя остановился, правда?) Видно, только мой агент может дать нужную информацию, но ставлю пятьдесят против одного, что не сумею связаться с ним в течение дня. А уже почти час. Ричи вернется около двух. By Чанг тоже. Что делать? Мне не хотелось бы встретиться с моим братцем до того, как он попадет в лапы к китайцу, иначе мне придется объяснить все ему — и тогда конец моей голове. Ладно, все же попытаюсь. Звоню своему агенту. Мне опять отвечает секретарша, еще одна. Я снова начинаю разглагольствовать. Она тоже ничего не знает, но находит, что я слишком поспешен, что машину должен посмотреть эксперт, если еще не посмотрел, а дальше мне нечего беспокоиться, потому что страховка уже выплачена; во всяком случае, я никого не задавил, и дело не стоит выеденного яйца. Тут я узнаю руку моего создателя. С его манией все улаживать, он, должно быть, наказал им все провернуть, как для себя самого. Но, черт подери, я должен отыскать эту машину. Открываю справочник на разделе «Аварийный ремонт». Невозможно. Их самое малое сотни полторы. Выхода нет. Меня загнали в угол. Попросить у папаши десять тысяч долларов, чтобы отдать их этой грязной свинье Луизе Уолкотт? Об этом не может быть и речи. А после пяти нам с Ричи лучше убраться отсюда. Ладно. На сегодня с машиной покончено. Черт с ней. Есть дело, которое не терпит отлагательств, — найти надежную хату. А это не легче, чем… Ладно, попробуем.

X

После всех перипетий в половине пятого я снова перед своим домом. Мне удалось сделать только половину. Перед входом стоят старый бьюик Ричи, а сам он, как я подозреваю, наверху — льет слезы над своими голыми ногами.

Я собираюсь подняться, как вдруг выходит Ричи. Он бледен и явно торопится. Похоже, он даже не узнает меня и подскакивает, когда я с ним заговариваю.

— Быстро садись в мою машину, — бросает он.

Я повинуюсь. Он садится за руль, и мы отъезжаем.

— Ты что, только что вернулся? — спрашиваю я.

— Да, — кивает он. — У тебя в комнате прямо посередине валяется какой-то китаеза с ножом в брюхе. Должен поблагодарить тебя за этот сюрприз.

— Как ты вошел?

— Дверь открыта. Все вверх дном — полный бардак.

— Это By Чанг, — поясняю я. — Я позвал его, чтобы он сделал тебе эпиляцию. Хотел, чтобы ты повторил мой опыт. Но я думал, ты вернешься в два часа. Его здорово потрепали?

— Как нельзя лучше, — отвечает Ричи. — Он еще жив. Я сразу же позвонил в полицию, поэтому нам нужно уносить ноги. На четвертой скорости.

— У тебя их только три, — замечаю я.

— Жаль. Плохо сработано.

— Это они — девки пошарили у меня в квартире. Подумали, что так быстрее всего заполучить денежки. Но какие сволочи — укокошить такого славного китайца, как By Чанг! Во всем виноват я, черт возьми, — сам ему позвонил.

— Ты не мог знать, что случится, — говорит Ричи. — И повторяю тебе, он наверняка жив.

Раздаются звуки сирен, и мимо нас мчатся полицейские машины и мотоциклы.

— При ранении в живот, — объясняет мне Ричи, — если не задета печеночная артерия и нет попадания в печень, а только в кишки, — все можно зашить. Если вовремя остановить инфекцию…

— Ты хорошо сделал, что вызвал полицию. Но мы попали в переплет.

— Если он выкарабкается, — продолжает Ричи, — он им скажет, что это не ты и не я.

— Не знаю, не знаю… — говорю я. — Мне кажется, он будет очень сердит.

— Но послушай, они действительно все перевернули вверх дном. Нет ни одного целого предмета.

— Ерунда. Мы возместим убытки из тех десяти тысяч. Кстати, я должен тебе сказать, что их у меня нет.

Теперь Ричи уже ничему не удивляется. Я не вдаюсь в объяснения и добавляю:

— Но я нашел убежище. В меблированных комнатах. Там, правда, убого и паршиво. Я дал понять хозяину, что у меня есть две подружки, которыми я интересуюсь, и что он неплохо заработает, если будет любезен. Только мы должны заявиться туда в бабских тряпках.

— Все в машине, — говорит Ричи. — Два полных чемодана.

— Хорошо. Теперь, надо найти укромное местечко, чтобы переодеться.

— Ты думаешь, что говоришь! — восклицает он. — Мы что, все время будем ходить как бабы?

— О! Всего лишь несколько дней, — утешаю я его.

— А что ты намерен делать в пять? Ты ведь должен отнести деньги Гае.

— Я не пойду…

— Но это же удобный случай, чтобы сцапать одну из них, — говорит он.

— Это еще зачем?

— Заставим ее немного поболтать.

У него полно замечательных идей, у моего братца.

— И потом, можно воспользоваться случаем и малость их подлечить, — добавляет Ричи. — Потому что чаще всего лесбиянки — это девицы, задвинутые на этом из-за того, что их плохо любили. Им просто-напросто попадались грубые мужики, которые обходились с ними слишком резко или причиняли боль. Если с ними проделать то же самое деликатно… Они наверняка снова войдут во вкус.

Да, он находчив, мой братишка. Похоже, нам предстоит интересная работа. Подсунуть мне лесбиянку — в этом что-то есть. По правде говоря, то, чем мы занялись, — это своего рода попытка вернуть на путь истинный заблудших овечек. Мы славные ребята. Но мне очень жаль старика By Чанга. Ричи отвлекает меня от этих размышлений.

— Едем в Потомак Клуб, — говорит он. — Возьмем «Кейна-младшего» за руку, попросим отвернуться, а в это время переоденемся.

И Ричи останавливается у Клуба. Парень вовсе не дурак. Он уже все просчитал в голове. В действительности он поступает совершенно правильно, потому что, если бы я воспользовался своей… результаты были бы весьма забавными — одни шишки на ровном месте.

Когда мы подходим к катерам, я говорю Ричи:

— К Гае нужно идти вместе. Теперь нам не стоит разлучаться.

— Конечно, мы пойдем туда оба, — заверяет меня Ричи. — Вернее обе. Посмотри-ка.

И он показывает мне прелестные очки в розовой оправе.

— Я буду в них хорошенькой, а?

— Я не смогу смотреть на тебя спокойно, Ричи, — отвечаю я.

Мое всем известное спокойствие улетучивается прямо на глазах.

— Все же, — продолжает он, — не знаю, хорошо ли все это скажется на моих экзаменах.

— Банда Уолкоттов не долго будет иметь с нами дела. Поверь мне. Мы разделаемся с ними в два счета. У тебя будет время прийти в себя.

Боже милостивый, если бы я только знал, на что замахиваюсь, то поумерил бы свои амбиции. Теперь, когда уже все позади, и я пишу об этом, я понимаю, сколько глупостей тогда наговорил!

Ричи открывает свою секцию. Мы входим и закрываем за собой дверь. «Кейн-младший» преспокойно колышется на воде. Со стороны реки — открыто. Ричи никогда не опускает железную штору, но здесь темновато — нужно зажечь свет. На этот раз придется опустить. Я подхожу и начинаю вращать ручку. Все заржавело, красота да и только! Не буду посвящать вас в детали нашего перевоплощения, замечу только, что оно попортило нам немало крови. Я уже привык носить накладные груди, а Ричи в этом деле новичок — он просто задыхается.

— Бог мой, — вздыхает он, — не могу представить, как они ходят с этими штуками. Чертовски жарко.

— Ну что ты хочешь, потерпи. Хуже другое: добавить всегда можно, но вот избавиться от наших естественных прелестей работа не из легких.

— Я купил очень тесные трусы, — говорит Ричи. — Спортивные, из особого эластика. И потом, у нас довольно пышные платья.

— Надо бриться два раза в день, а это довольно хлопотно.

— Я уже подумал, — говорит Ричи — И купил бритвы, которые можно положить в сумочку.

— Вместе с пушками?

— Нет. Все, что пожелаешь, но оружия у нас с собой не будет. Слишком рискованно — можно сделать глупость.

— В машине есть револьвер, — говорю я. — Они быстренько узнают, что это твоя, — по номерным знакам.

— Нет, — отвечает Ричи. — Мы исходим из того факта, что они нас еще не обнаружили. Иначе лучше бросить эту затею прямо сейчас.

Обсуждать больше нечего, мы замолкаем и тщательно раскрашиваем наши милые мордашки. Ричи в девичьем обличье выглядит идиотом. Словно он только что закончил школу для умственно отсталых девочек из богатых семей. У меня, напротив, очень умный вид. Немного помады, чуть-чуть пудры, туфельки без каблуков — я просто восхитительна. Секция «Кейна-младшего» насквозь пропахла рисовой пудрой и лаком для ногтей. Ну и запашок, в особенности вместе с бензином. Мы засовываем наши мужские шмотки в чемоданы и прячем их в багажном отделении катера.

— Пошли, — говорю я Ричи.

Он все еще колеблется.

— А если мы встретим кого-нибудь из знакомых? — беспокоится он.

— Удобный случай провести маленький эксперимент, — отвечаю я.

На мне хорошенькая кофточка светло-голубого хлопка и серая фланелевая юбка. У Ричи — простенькое платье из набивной ткани. Честное слово, невозможно принять нас за парней… у нас такие остренькие грудки!.. Выходим. Я иду первым. Пристань кишмя кишит народом. Ярко светит солнце. Подходят и уходят катера, урчат моторы. Публика прогуливается парочками — кто одет, кто в купальниках, словом, картинка вполне симпатичная. Мы едва прошли десять метров, как я замечаю Джоанну, одну из лучших подруг Ричи.

— Не дергайся, — командую я. — Ты ее не знаешь.

Она проходит мимо, даже не обратив на нас внимания. Я смотрю на своего братца. На висках у него выступили капельки пота. Я жму ему руку. Он улыбается в ответ.

— Порядок, Фрэнк. Пошли.

И все же, какая подлость эта история с китайцем. В особенности если я открою вам маленький секрет… На ногах у Ричи нет ни одного волоска.

XI

Мы подъезжаем к дому Гаи в четверть шестого. Машина Ричи — с откидным верхом, но мы не стали его опускать, чтобы у тех, кто за нами наблюдает (если таковые имеются) было поменьше шансов узнать нас по прибытии.

Однако нам нужен какой-то предлог, чтобы остановиться в этом месте. Посоветовавшись, мы решили, что остановимся просто так и начнем болтать, листая газету. — как будто не можем договориться, куда пойти вечером в кино.

Вдоль улицы, то там, то здесь, стоят наискосок машины, и среди них мы примечаем две, которые могут представлять для нас интерес.

Теперь остается ждать. Мне это неприятно — я вынужден думать о разном, в частности о старом By Чанге с распоротым животом. Мне очень он симпатичен, этот китаец, и я очень огорчен тем, что произошло.

Ричи подталкивает меня локтем. Хлопнула калитка, ведущая в сад, и оттуда вышла девушка. Она смотрит направо, налево, затем на часы и садится в первую по счету машину — синий шевроле, совсем новенький. На ней светлый костюм, и она без шляпы.

Я ожидал, что она свернет, чтобы вернуться в центр города, но она едет прямо. И я не знаю куда. Сворачивает вправо, на Голдсборо роуд, и вот мы в самом центре Бефезды… затем налево, на автостраду Роквилл Пайк. Прибавляет газу. Мы едем за ней следом на благоразумном расстоянии. Таким ходом она быстрехонько окажется во Фредерик. Нет… сворачивает влево… так… это Гросвенор лейн. Опять вправо, еще раз влево. Здесь дорога не так живописна, и вскоре асфальт кончается. Я больше не обращаю внимания, где мы едем. Только жму на газ.

Ричи берет меня за локоть.

— Не давай ей доехать до места, — говорит он. — А то вляпаемся. Попадем прямо им в лапы.

Я еще прибавляю скорость. Бьюик Ричи не такой новый, как шевроле, но мощность у него на тридцать лошадей больше. Догоняем. Обходим. Я забираю вправо. Она сигналит. Я прижимаю ее к обочине. Мы останавливаемся в трех миллиметрах друг от друга. Ричи переходит из своей машины в машину девицы и сует ей в бок револьвер.

— Поезжайте следом за бьюиком, — говорит он.

Не говоря ни слова, она трогает с места и едет за мной. Надеюсь, мы не ошиблись, и это не одна из обычных подруг Гаи… честно говоря, я был бы очень удивлен. Я сворачиваю на проселочную дорогу. Тут полно деревьев, и местность не просматривается. Как раз то, что нужно. Я резко останавливаюсь, шевроле тормозит позади. Я прыгаю на землю — как всегда, не открывая дверцы, — старый трюк. Это несколько удивляет нашу пленницу.

— Что вы хотите? — спрашивает она.

Ричи убрал револьвер обратно в машину и обыскивает девицу — на всякий случай, но у него так ловко получается, что она вполне может подумать о чем-нибудь другом. Сумочка ее осталась в машине — мы ничем не рискуем. Не будем заново придумывать велосипед. Я отвожу ее за машины и хватаю за руку. Рассматриваю поближе. Она молода, подстрижена под мальчика, сурова, но не безобразна. Груди почти нет — мальчишеский тип. Я привлекаю ее к себе и целую в губы, стараясь вложить в этот поцелуй как можно больше чувства. Поцелуй длится нужное количество времени. Отмечаю для будущих поколений, что на двадцатой секунде она закрывает глаза, а на двадцать пятой все, что прячется за ее зубами, не представляет для меня секрета. О! Мать моя, она славно целуется… Если бы не этот золотой браслетик на щиколотке, я бы сказал: вот повезло ее любовнику… но на ней этот чертов браслетик, и я бешусь при мысли, что если бы я был одет по-мужски, этот лакомый кусочек был бы не про меня. Так как она не против, а даже желаетпродолжить разговор, я усаживаю ее на травку и продолжаю действовать руками. Ноги у нее худенькие, но стройные… и мускулистые.

— Что вы хотите? — повторяет она, давая мне понять, что вовсе не потеряла голову.

— Я, может, недостаточно красноречива? — спрашиваю я в свою очередь.

……………………………………………………………………………………………………. [1]

Она сопротивляется, как тигрица, дает мне оплеуху и начинает визжать, потому что я выкручиваю ей руку. Ричи стоит на стреме, нисколько не смущаясь.

………………………………………………………………………………………………………

Она не так уж боится. Да и чего ей бояться какой-то девушки? Она, верно, недоумевает только, почему я такая сильная.

— Гризельда!

Ричи подходит.

— Подержи ей руки.

Ричи повинуется. Он держит ее руки над головой, а я вожусь с ее ногами. Что за чудо — плоский животик хорошенькой стройной девушки, с резиночками для чулок и теплым гнездышком, куда многие из известных мне птичек охотно залетят вывести птенцов. Ну а теперь — получи за все хорошее… да и я внакладе не останусь.

…………………………………………………………………………………………………………………………

Смотри-ка, ей нравится… Думаю, можно отпустить ноги. Это уже хорошо, так как теперь у меня свободна одна рука.

…………………………………………………………………………………………………………………………

Она вскрикивает в тот миг, когда я ложусь на нее, но — поздно. Ричи отпускает ее руки и возвращается следить за дорогой. Он деликатен, мой братец… Она же широко раскрывает глаза, словно шлагбаум на железнодорожном переезде.

— Негодяй, — цедит она сквозь зубы.

Я же чувствую себя, как в новом костюмчике, сшитом по мерке… Немного тесноват, но шарм новизны… Я держу ее за руки и одновременно склоняюсь, чтобы снова поцеловать в губы. Она пытается меня укусить. Мне нравится. Я тоже кусаю ее. Она вскрикивает.

…………………………………………………………………………………………………………………………

…………………………………………………………………………………………………………………………

Чертовски приятная профессия — сыск. Но, как-никак, я не могу единолично присваивать все приятные моменты этой работы. Теперь очередь Ричи. Я встаю и облачаюсь в свои доспехи. Нам везет — по этой проклятой дороге никто не ездит. Девица растянулась на траве в живописном беспорядке. Вы, может, думаете, что мы с Ричи идиоты — гримировались три часа кряду и тут же выдали себя с головой, чтобы доказать первой встречной девице, что у нас есть все необходимое для принадлежности к мужскому полу. Может, вы так же забыли о наших намерениях? Я вам рассказал лишь малую часть нашего диалога, а мы вовсе не молчали, когда выслеживали эту малышку. Так вот, нам обоим показалось, что нет ничего лучшего, чем жить в меблированных комнатах, выдавая себя за девиц, но при условии, что у нас под рукой всегда будет настоящая. Поэтому лучше сразу прихватить с собой одну из них, чем принимать всяческие предосторожности.

— Ричи, — говорю я, — ей уже, должно быть, получше. Теперь — ты.

Он не заставляет себя долго ждать. Ричи поднимает красотку, прислоняет ее к дверце машины, как если бы она просто на нее облокотилась, и просит подержать в таком положении.

…………………………………………………………………………………………………………………………

Если проедет какая-нибудь машина — их позы вполне корректны… хм… я хотел сказать, что в данную минуту она откинула голову назад, на плечо Ричи, а тот целует ее за ушком. Она вся напрягается, словно вот-вот упадет в обморок… ее левая рука отпускает дверцу машины и вцепляется в бедро Ричи. Полагаю, наша подруга побывала на седьмом небе во второй раз… Полностью расслабившись, она падает в объятия Ричи, тот приподнимает ее и усаживает в машину. Слишком много впечатлений за один раз.

— Садись в шевроле, — говорит он, — оставим его в городе, в каком-нибудь парке. Надо возвращаться и учинить этой кошечке маленький допрос.

Мы отъезжаем. Едем без всяких приключений, но как раз на въезде на Роквилл Пайк нам навстречу попадается машина. Она замедляет ход и останавливается. Поедет за нами? Мы сворачиваем на Роквилл и даем газу. Если это Луиза Уолкотт, она наверняка узнала шевроле. Но мы ехали быстро, она едва ли разглядела номера. А шевроле — расхожая марка машин. Для пущей уверенности мы мчимся на предельной скорости, и через полчаса мы уже в безопасности, в нашей маленькой квартирке на Пикфорд Плейс. С моральной точки зрения мы вполне собой довольны, потому что делаем доброе дело для этих несчастных девиц — возвращаем им вкус к нормальной любви… А то ведь женщинам не понять…

XII

Квартирка на Пикфорд — проще не бывает: две комнаты, ванная и крохотная кухонька. С одной стороны — нескончаемый коридор, с другой — дворик. Это шестой этаж дома из красного кирпича и невзрачного на вид бетона. Внутри дома — холл с вечно дрыхнущим портье, два красных старомодных кресла, растение в кадке и скрипучий лифт, который все же лучше, чем лестница, застланная протертой до дыр ковровой дорожкой. Когда входишь, сразу видно, что за гопники здесь живут. Мебель в нашей квартире, должно быть, такая же, как и в других комнатах, — дешевая и вышедшая из моды. Зато есть два дивана, на которых можно спать, — это главное.

Войдя, мы запираем за собой дверь и располагаемся. Ричи принес собранный накануне чемодан со всем необходимым для новой квартиры: еда, питье, кофе, сигареты, мыло, полотенца, всякая посуда. Я беру виски и газированную воду и шествую на кухню, чтобы приготовить по хорошему коктейлю, так как на улице жарко, а внутри можно просто сдохнуть. Имеется холодильник, и он даже подключен. Отлично — будет лед.

Возвращаюсь с тремя стаканами на подносе. Ричи сидит и наблюдает за крошкой; та помалкивает и озирается по сторонам, грызя ногти. С точки зрения психоанализа, это очень плохо… Я скидываю куртку.

— Вам, должно быть, слишком жарко, — говорю я девице. — Снимите костюм.

Она смотрит на меня. У нее хорошенькие глазки, у этой малышки. Она злится…

— Ну да, — подхватывает Ричи, — раздевайтесь. Кстати, можно узнать ваше имя?

— Пошли вы ко всем чертям, сутенеры мерзкие, — огрызается она.

— Не стоит меняться ролями, — замечает Ричи. — Если среди присутствующих и есть таковые, то только не мы.

Она слегка ошарашена.

— Вы не собираетесь продолжать?

— Это было бы затруднительно! — говорит Ричи.

Я чуть было не захлебываюсь коктейлем и иду на кухню. Там я перестаю кашлять, потому что я вовсе не захлебнулся, — это был только предлог. Поспешно выпиваю полдюжины сырых яиц. Если Ричи собирается продолжить отделочные работы, я не хочу ударить лицом в грязь. А сырые яйца, говорят, самое эффективное средство.

Возвращаюсь. Ричи говорит:

— Зарубите себе на носу, лапочка, — наши методы так же действенны, как и в полиции. Когда мы с вами закончим, вы пожалеете о третьей стадии. Как вас зовут?

— Если я буду говорить, вы оставите меня в покое?

— Обещаю, — отвечает Ричи.

— А если я буду молчать?

— Мы вас разденем догола и будем упражняться до тех пор, пока вы не передумаете.

— Тогда я буду говорить, — соглашается она и начинает хихикать.

Итак, лед тронулся. Обозвав нас сутенерами, она выпустила последние остатки гнева и теперь вполне отдает себе отчет в происходящем.

— Валяйте, — говорит Ричи, — только не надо прикидываться дурочкой. Мы вам продемонстрировали лишь крохотную часть того, на что мы способны.

— Совсем крохотную? — интересуется она. — О, тогда вы очень скромны.

Ричи краснеет. Она потягивает свой коктейль.

— Послушайте, — начинает она, — вы очень славные ребята. Только вы совсем не похожи на девушек, и вам следует снять эти ужасные тряпки, которые вы на себя нацепили. Настоящая девушка никогда не оденется столь безвкусно.

— Ладно, — соглашается Ричи, — мы снимем. Но скажите нам, кто вы. Вы понимаете, мы же еще не представились друг другу.

— Я работаю на Луизу Уолкотт.

— Это мы и так знаем, — замечаю я.

— Послушайте, — продолжает она, — я не представляю никакого интереса в плане любви, но вы одержали верх, потому что это в первый раз… ммм… со мной так обращаются… Так вот, меня это очень взволновало, и я сдаюсь… но при условии. Если я расскажу вам все, что знаю, вы оставите меня здесь.

— Хорошо, — соглашаюсь я — Вы останетесь здесь в любом случае.

— И вы меня… ммм…

— Каждый вечер, — заверяет Ричи.

— Оба? — интересуется она.

— Оба, — отвечаю я — Но по очереди, мы же все-таки не свиньи.

— Ладно. Тогда давайте расслабимся. Меня зовут Шейла Седрик.

— Привет, Шейла, — говорю я.

А Ричи добавляет:

— Я — Ричард, а он — Франциско. Присаживайтесь.

Она садится рядом с ним, но не слишком близко. Я сижу напротив — на стуле.

— Дайте мне мою сумочку, — говорит она, — я хочу припудрить нос. Вы меня изрядно потрепали.

Мы даем ей сумочку, она открывает ее, и, прежде чем мы успеваем что-либо предпринять, перед нами возникает громадный пистолет. Она встает. Ну и м… же мы.

— Не шевелитесь, мерзавцы, — шипит она. — Банда извращенцев… Думаете, это вам так сойдет?

Руками я судорожно сжимаю свой стул, и тут я кое-что замечаю — не скажу вам пока, что именно.

— Я не буду стрелять, — продолжает она, — я предпочитаю, чтобы Луиза занялась вами лично… И когда вы побываете у нее в лапах — можете сколько угодно прихватывать женщин на дорогах… Они будут в полной безопасности, вам же только и останется, что носить женские тряпки.

Теперь я абсолютно уверен, что бабы ни черта не понимают… Стоит тут и несет всякий вздор, вместо того чтобы смыться подобру-поздорову. Я-то ведь не сижу без дела: то, что я заметил — теперь можно признаться — отклеившийся подлокотник. В мгновение ока я обрушиваю его ей прямо на руку. Она истошно вопит, пистолет падает на пол. Ричи подбирает его, едва я успеваю выдохнуть воздух. Он разряжает пистолет и кладет в карман. Девица держится левой рукой за правую и плачет. Я подхожу, навешиваю ей пару затрещин справа и слева и толкаю на диван. Она падает.

— И заткни пасть, — добавляю я. — Никаких истерик, а то мы сами тебя заткнем.

Хороши, нечего сказать, дали провести себя как желторотые юнцы. Если бы не подлокотник, все пришлось бы начинать сначала. Пока Ричи следит за девицей, я беру сумочку и роюсь в ней. Естественно, там ничего нет. Водительские права на имя Донны Уотсон.

— Поехали, — говорит Ричи, — все по новой. Как тебя зовут?

— Я вам уже сказала, — тявкает она.

— Шейла Седрик?

Она молчит. Я подхожу, и от моего короткого, резкого удара голова ее запрокидывается. Она не ожидала, и ей в первый раз становится страшно.

— В следующий раз у тебя из носа хлынет кровь, — говорю я. — Как тебя зовут?

— Донна Уотсон.

— Ничего общего с Шейлой Седрик, — замечаю я. — Это настоящее?

Я замахиваюсь, она отскакивает назад.

— Настоящее.

— Где Луиза Уолкотт?

Молчание. Я меняю руку. На этот раз из носа у нее потекла кровь. Она пытается вытащить платок и вытереть пиджак.

— Оставь, — говорю я. — Потом постираем. Мы еще не закончили. Где Луиза Уолкотт?

— Пять миль от того места, где вы меня остановили, — отвечает она. — За Уивер роуд нужно свернуть влево на Фолз роуд, а там — первая улица направо — не знаю, как называется. Дом стоит среди вязов, крыша видна с дороги.

— Это точно? — спрашиваю я.

— Клянусь вам.

Я швыряю ей скатерку, и она пытается устранить нанесенный ей ущерб. Костюм ее весь в крови.

— Что ты делаешь у Луизы Уолкотт?

— Так, по мелочи. Всего понемногу.

— А поточнее, — прошу я. — Не то возьму веревку и отхлещу тебя по заднице.

— Я осуществляю связь. Сегодня я была у Гаи Валенко. Мне нужно было забрать пакет, который должны были принести до пяти часов.

— Сколько вас у Луизы?

— Достаточно, — заверяет она, — и мы вас еще сцапаем, сутенеры чертовы.

— Ты уже это говорила. — замечаю я. — Как Луиза подцепила Гаю?

— Не знаю.

Я приподнимаю ее одной рукой, а другой стаскиваю с нее юбку. Я и так довольно сильный, а когда злюсь, становлюсь еще сильнее. Она даже не пытается сопротивляться.

— Приготовилась? — спрашиваю я. — Ричи, дай-ка мне твой ремень.

— У меня же штаны упадут, — говорит Ричи.

— Ничего страшного. После можешь ее слегка отодрать… для разнообразия.

— Негодяи! Убийцы! По…

Должно быть, она хотела сказать: подонки, но окончание потонуло в моей ладони. Она пытается укусить меня, но не может открыть рот так, чтобы ухватить мои изящные ручки.

Я переворачиваю ее задницей вверх, и Ричи начинает хлестать.

— Грех жаловаться, — бросаю я. — Мы лупим тебя ремнем из крокодиловой кожи — самый шик.

Она извивается как червяк. На заднице появляются красные полосы — по-моему, очень симпатично.

— Немного левее, Ричи. Там совсем белый уголок.

Она истошно вопит, но слышно не очень, так как мы ткнули ее лицом в диванную подушку.

На пятнадцатом ударе Ричи останавливается.

— Достаточно, — говорит он. — Мы уже имеем обширное расширение сосудов, а до локального травматизма пока доводить не будем.

По мне — так чистой воды тарабарщина. Я отпускаю девицу. Она встает в полном бешенстве: глаза горят, вся в поту, прическа помята, женщина в таком состоянии — просто прелесть, в особенности если на ней только чулки и коротенький пиджак. Она вот-вот заорет, но я поднимаю руку. Она орет, но недолго. Я снова швыряю ее на диван, опять она в той же позиции, что и раньше — вниз животом.

— Ничего не поделаешь, — вздыхаю я, — сама напросилась. Давай, Ричи. Как в Библии.

Ричи стоит в нерешительности. Затем смеется и идет на кухню. Он приносит пустую бутылку и аккуратно ставит ей на задницу. Я так сильно смеюсь, а она так ерзает, что ей удается вырваться, и прежде чем я прихожу в себя, она обрушивается на меня с кулаками. Затем оборачивается и видит, что Ричи просто загибается от смеха. Тогда она перестает меня бить и принимается плакать, совсем как маленькая девочка, закрыв лицо ладонями.

— Оставьте меня, — всхлипывает она — Да, я уродина, грязная потаскуха, но не издевайтесь так надо мной. Я больше не буду. Они меня заставили.

Какая досада. Мне было гораздо удобнее, когда она злилась. Я встаю и беру ее за руку.

— Ладно, — говорю я, — иди вымой физиономию, а потом мы поговорим спокойно.

Она покорно следует за мной в ванную. Я снимаю с нее пиджак, выпачканный кровью, мою ей лицо, расчесываю ей волосы. Ей холодно. Я прошу у Ричи халат, и он извлекает из чемодана банный пеньюар. Не понимаю, как ей может быть холодно при такой температуре, мы с Ричи просто погибаем от жары. Должно быть, у нее такая реакция. А на нас солнце действует по-другому — мы-то нормальные люди.

Я отвожу ее в другую комнату, вид у нее более презентабельный, чем раньше. Ричи отправляется приготовить еще по коктейлю — сейчас мы дернем: она — чтобы согреться, мы — освежиться. Столь противоречивое действие оказывает алкоголь на человеческий организм, — сказал бы Ричи.

— Так как же Луизе удалось зацепить Гаю? — спрашиваю я.

— На вечеринке. У Луизы в банде ее собственный брат. Он и два-три его дружка. Вы знаете, ее брат не совсем…

— Мужчина, — подсказываю я.

— В общем, — продолжает она, — он предпочитает мужчин. А она использует их, чтобы клеить девушек, потому что они очень привлекательны внешне и водят знакомства с целой кучей других парней из хорошего общества, а это своего рода пропуск во все дома. Так вот, как-то раз они напоили Гаю до смерти. Не так уж трудно заставить девушку напиться — достаточно сказать ей, что она не сможет столько выпить, и она непременно захочет доказать, что сможет.

— С молодыми людьми такое тоже случается.

— Не знаю, — отвечает она, — я имею дело только с женщинами. В тот день, когда Гая изрядно напилась у одного из дружков Ричарда, ей стало плохо, и они, как галантные молодые люди, принялись за ней ухаживать — воспользовались ситуацией и сделали ей укол. Само собой, ей стало гораздо лучше, и она пристрастилась к этой штуке. Вначале Луиза хотела лишь заполучить саму девочку для приятного времяпрепровождения, но когда узнала, кто она такая и что у ее отца возмутительно много денег, ей в голову пришла мысль женить на ней Ричарда, чтобы завладеть бабками.

— Эта Луиза — самая настоящая свинья, — говорю я.

— Да, — соглашается она, — но, клянусь вам, она изумительно занимается любовью.

— О? — восклицаю я — Она не может сделать вам ничего такого, чего не могли бы сделать мы сами, к тому же, у нас есть и другие возможности.

— Я знаю, — соглашается она и смотрит на Ричи с загадочным видом.

— А, кроме любви, она еще чем-нибудь занимается? — спрашивает Ричи. — Думается мне, она работает в наркобизнесе.

— Она занимается всем понемногу. Всего она мне не говорит. Я подчиненная и знаю только, что у нее немало дружков в политических кругах. И подруг тоже. Жены сенаторов, бывшие проститутки, шлюхи всех мастей.

— Ладно, — говорю я — Ты хорошая девочка. Кто будет следующим? После Гаи?

— Не знаю. Честно. Она сейчас проворачивает и другие операции, но я не в курсе.

— Что-нибудь с атомной бомбой? — предполагаю я — Такого рода извращенки, как правило, занимаются шпионажем. И весьма успешно, так как не теряют голову при виде смазливого мужика.

Она помалкивает.

— Ладно, — заключаю я. — Пока ты останешься здесь. Будешь жить с нами. И не бойся, тебя больше никто не тронет. Мы, по правде говоря, предпочитаем настоящих.

Она не возражает.

— Пойду приготовлю ужин, — говорит она.

— Хорошая мысль, — замечает Ричи.

И мне, и ему понятно, что сегодня уже поздно для новой вылазки. А завтра будет видно.

Донна идет на кухню и начинает греметь кастрюлями, при этом страшно ругается, так как все ужасно грязное. Эта крошка чертыхается как сапожник.

Не знаю, что она там готовит, но пахнет вкусно. Еще пятнадцать минут мы с Ричи сидим и плюем в потолок, наконец она появляется.

— Вот, — говорит она. — Спагетти и яичница с ветчиной. Будете есть ложками, ни одной вилки я не нашла.

— Сойдет, — кивает Ричи. — Я так голоден, что вполне могу обойтись и пальцами.

Я сдвигаю все ненужное со стола, а она приносит сковороду с яичницей, которая источает восхитительный аромат.

Садимся за стол. Забавная троица. Ричи и я все еще в женских тряпках, она — в банном халате с красным поясом. У нее немного припухла щека, в том месте, куда я ее ударил, и садится она с большой осторожностью. Мне немного стыдно, но если бы я не сделал этого, мы бы не продвинулись ни на йоту. Я просто уверен, что ей явно не хватает папаши, который бы лупил ее время от времени по заднице.

Мы болтаем, словно старые друзья, потягиваем виски с содовой — самый здоровый напиток, который можно найти в Америке.

Затем настает время ложиться спать. Если помните, в этой конуре имеется два дивана. Само собой разумеется, нашу малышку Донну никак нельзя оставить без присмотра. Как бы мы ни подружились, ей снова может взбрести в голову убежать.

Я сдвигаю диваны рядышком и кладу матрацы поперек. Получается одна большая кровать. Ричи берет простыни и начинает стелить.

— Готово, — говорит он. — Вы — в центр, а мы по краям.

Она протестует.

— О! Вы все не уйметесь. Я думала, с этим покончено.

Я вспоминаю, что заглотил шесть сырых яиц, полагая, что они мне понадобятся, и теперь понимаю, что в них полным-полно витаминов и гормонов, так что намерения мои вполне очевидны.

— Мы вас даже пальцем не тронем, — заверяю я. — Будем спать, как три любящих сестры. К тому же, завтра будут новые заморочки — мы должны быть в форме.

Она ничего не говорит и идет в ванную, чтобы приготовиться ко сну. Мы раздеваемся. У нас есть пижамы: красного шелка для Ричи, желтого — для меня; они просто восхитительны, как и все остальное. Может, у нас одни и те же привычки, но Ричи тоже надевает лишь верхнюю половину. Я люблю, когда ноги свободны под одеялом.

Донна возвращается. Она подобрала волосы наверх, и ей можно дать не больше шестнадцати. На ней все тот же халат.

— У меня нет пижамы, — говорит она. — Я не могу спать так.

— Снимите халат, — советует Ричи. — Мы не дадим вам замерзнуть.

— Да, но на мне больше ничего нет, — говорит она.

— Ну и что. Мы закроем глаза. Ложитесь.

Она плюхается на кровать и переваливает через меня, чтобы оказаться посередине. В комнате совсем темно — лишь бледный квадратик света возле окна. Я слышу, как Донна дышит. Она не шевелится, но наверняка не спит. Ровно через десять минут она начинает протестовать.

— Мне слишком жарко, — жалуется она.

Одним взмахом ноги я отшвыриваю одеяло, Ричи делает то же самое; из этого следует, что мы лежим тесно прижавшись друг к другу, и нам ничто больше не мешает. Проходит еще пять минут, и она начинает тихонько копошиться. Поворачивается в сторону Ричи. Я уже начинаю привыкать к темноте и смутно различаю ее очертания. Ричи недвижим.

…………………………………………………………………………………………………………………………

Ну вот, все довольны. Это не значит… Вы, наверное, думаете, что я вам все это рассказываю из порочных побуждений, а дело так и не двигается. Но сами посудите, в каждой профессии есть свои теневые стороны, и я начинаю понимать, почему в мире так много сыщиков, частных, да и всяких других.

И потом, это придает нашей истории местный колорит…

XIII

Итак, ночь прошла недурно. К моменту, когда солнце, протиснув свой лучик меж двух кирпичных стен, направило его нам прямо в лицо, мы испробовали все. Мы лежим с Донной в обнимку, параллельно друг другу, но в разных направлениях. Ричи дрыхнет, ему это полезно. Она вся размякла, как кисель. Мои ощущения таковы, что если сравнить молотилку с тем, что со мной произошло, — это все равно, что сравнить надувной матрац с каменным ложем. Но вы же знаете, сколько во мне энергии, поэтому я встаю и быстро одеваюсь.

Выхожу купить что-нибудь пожрать. Поутру в Вашингтоне трудно себя скомпрометировать. На улице лишь негры, самки да самцы, делающие покупки для своих хозяев. Я не рискую встретить кого-нибудь из знакомых. Но, похоже, я рискую чем-то большим.

— Дай-ка мне, — беру я газету у уличного продавца.

Броский заголовок. «Фрэнк Д. ударил ножом китайца».

Черт. Я просто в шоке. Они проставили только первую букву фамилии — это доказывает, что мой папочка еще имеет вес в этом городе. Но нужно что-то делать. Я быстренько возвращаюсь назад.

Вхожу, заметьте, без стука. И напрасно. Дело в том, что мой братец только что проснулся, а так как Донны нигде не видно, я заключаю, что она под ним.

— Ричи, — говорю я ему, — вылезай оттуда и слушай.

— Я и так могу слушать, — возражает Ричи. Донна ничего не говорит, только вздыхает — ох… ах… и больше ничего.

Я показываю заголовок Ричи. Донна не может его видеть, ей не до этого.

— Я без очков не вижу, — говорит мой братец.

Я сую ему газету прямо под нос. На сей раз он подскакивает.

— Черт, — кричит он и пытается освободиться, но Донна цепляет его, и он падает обратно.

— О! Донна, — стонет он, — дайте мне одеться. Фрэнк сменит меня.

— Черта с два, — заявляю я. — Я просто мертвый.

В это время Донна, к счастью, расслабляется. Ричи встает и хватает свои шмотки.

— Накрасься получше, — говорю я ему. — Дело дрянь.

— Что будем делать? — спрашивает он.

— Мне надо исчезнуть.

— Как это?

Я крепко задумываюсь.

— У тебя есть пропуск в морг? Ты знаешь какого-нибудь врача?

— Да, — кивает мой брат.

— Хорошо.

Подозреваю, он врубился. Точно.

— Берем какого-нибудь покойника и гримируем его под Фрэнка, — говорит Ричи.

— На «Кейне-младшем», — добавляю я.

— Знаешь, старина, мне уже порядком все это надоело.

— О! Мы ведь не в накладе, а? Случается, к примеру, зацепить хорошенькую девушку на дороге.

— Ты находишь, это хороший отдых… — ворчит он.

Донна потягивается. Мешки под глазами спустились аж до самого рта — она растрепана, обнажена, раскинулась на кровати — любо-дорого смотреть. Красивая бабенка.

— Что будем делать? — спрашивает она.

— Тебя это не касается, — говорю я — Мы двое разделаемся с мадам Уолкотт, но без тебя.

Она хихикает.

— Придется как следует потрудиться, — говорит она.

— Это нас не пугает.

Она садится.

— Фрэнк, — начинает она. — Мне кажется с тех пор как мы целовались, прошла целая вечность.

— О черт!.. — отвечаю я, но все же целую ее.

— Не знаю, кому из вас отдать предпочтение. У вас кожа разная, но я люблю вас обоих…

— Тебе не стыдно? — спрашиваю я. — Лесбиянка чистой воды и спит с мужиками.

Она смеется.

— Думаю, вы меня обратили.

— Ладно, с тобой все ясно. Нам нужно действовать. Куда мы тебя денем?

— Как это куда! Я остаюсь здесь. Теперь мы неразлучны.

— Именно так я и собирался с тобой поступить, но обстоятельства изменились, и у меня есть для тебя нечто лучшее.

Я беру телефон. Вспомнил, что в городе у меня есть дружок по имени Джон Пейн… Помните, у которого олдс-1910 — на зависть всем антикварам. Денег у него куры не клюют, он фантазер и до неприличия любит женщин.

— Алло! Джон Пейн у себя?

— Это я…

— Фрэнк. Хочешь, я сделаю тебе подарок?

— Блондинка или брюнетка? — интересуется он.

— И то и другое. Сверху — блондинка.

Я слышу, как он щелкает языком.

— Вези.

— Подержишь ее у себя дней пять?

— Просто так?

Он протестует.

— Как раз наоборот, — говорю я. — Можешь делать с ней все, что захочешь, она податливая.

Я слышу, как Донна недовольно визжит:

— Что это за торгашество?!

— Подожди, — говорю я Джону.

Я прикрываю трубку ладонью и обращаюсь к Донне:

— Послушай… Ричи и я вместе взятые — ничто в сравнении с одним Джоном Пейном. Плюс к этому — он красив, как Боб Хоуп, и у него до бесстыдства много денег.

— Подумаешь! Я предпочитаю вас двоих.

— Поезжай на три-четыре дня, — прошу я ее. — Так нужно. А если не согласна — я тебя выдеру.

Она смотрит на меня исподлобья.

— Заманчиво, — произносит она. — В общем, это всегда кончается хорошо.

Я смеюсь. Она тоже.

— Она согласна, — говорю я в телефонную трубку. — Но слушай. Приезжай через десять минут. Пикфорд Плейс. Кирпичи и бетон. Посигналишь, и она выйдет. Я тоже подойду.

Он вешает трубку. Он тоже согласен.

— Донна, лапушка, — говорю я, — мы еще увидимся. У нас еще все впереди.

Затем я целую ее, чтобы немного утешить, и десять минут пролетают незаметно. Подъезжает Джон, сигналит, она выбегает, я — за ней следом. Вижу, как она садится в машину рядом с ним, и возвращаюсь к лифту.

Уф! Теперь — за дело.

XIV

По всей вероятности, фараоны, а сколько их в Вашингтоне — одному Богу известно, да и вообще, до чего нелепая мысль — выбрать этот город, чтобы заниматься не очень-то христианскими делами; фараоны, говорю, не знают, что в данную минуту я переодет девушкой. И этим нужно воспользоваться. Для Ричи, если он хочет найти и стащить мертвяка по-тихому, напротив, лучше снова стать мужчиной. Поэтому первым делом нам нужно навестить нашего старого доброго «Кейна-младшего», который хранит наши одежды.

Я объясняю это Ричи, тот соглашается, и мы выходим. Бьюик здесь, шевроле тоже. Садимся в обе машины, я откатываю шевроле на почтительное расстояние, затем сажусь рядом с Ричи.

Пока мы едем, я размышляю и прихожу к выводу, что в голове у меня что-то зудит, но я с трудом могу сформулировать, что именно. Пользуясь остановкой на красный свет, я протягиваю монетку уличному продавцу и покупаю ту же газетенку. Перечитываю статью.

— Ричи.

Он смотрит на меня.

— В этой чертовой газете нет ни одного места, где было бы четко написано, что китаец умер.

Ричи вопрошающе поднимает брови.

— Тут везде написано: «получил удар ножом», — повторяю я, — но они не уточняют, что он был убит.

— Ну и что, — говорит Ричи.

— Да нет, ничего! — отвечаю я.

Я не знаю, почему это производит на меня столь сильное впечатление и почему я так уверен, что это очень важно.

— Надо бы заехать в больницу — посмотреть.

Ну конечно, это важно в любом случае, для бедного китайца будет гораздо лучше, если это всего лишь рана. С другой стороны, если меня прихватят и пришьют это дело, мне тоже будет лучше, если он выкарабкается и скажет им, что это не я… И еще мне кажется, что есть какая-то причина, по которой газета не дает точных сведений. Но какая?

— В больницу заехать можно, но потом, — говорит Ричи. — До этого тебе надо исчезнуть. В особенности если ты не передумал завершить историю с Луизой Уолкотт.

— Нет, я не передумал, но ума не приложу, как это сделать, — разве что просто поехать туда и перебить всех подряд.

— Можно всех их вернуть на путь истинный, как мы только что проделали с Донной. По очереди, — предлагает Ричи.

Я смеюсь, глядя на него.

— Если их не меньше дюжины, — говорю я, — мы просто околеем. К тому же, на днях я видел некоторых из них — это будет не так интересно. Есть такие уродины… Что же касается собственно Луизы Уолкотт, не стоит даже и пытаться — она не дастся.

Ричи сидит с задумчивым видом.

— Кто знает, кто знает. — отвечает он.

— Брось, ничего не выйдет. Лично я предпочитаю другой способ.

— Все же надо посадить ей на хвост полицию, — говорит Ричи.

— Да, но только не тогда, когда они охотятся за мной.

— Разумеется, — соглашается Ричи. — Ладно, если нам сейчас ничего не лезет в голову, обмозгуем попозже.

И тут я вспоминаю:

— А десять кусков? Черт… неужели так и оставим?

— Нужно все время быть начеку — старуха Уолкотт, должно быть, ищет тебя повсюду.

— О-ля-ля! — восклицаю я. — Кто только меня не ищет! Дети мои…

— Не сердись, — говорит Ричи. — Лучше вообще ни о чем не думать — как я.

Все это время мы едем и наконец подъезжаем к Клубу. Выходим из машины, стараясь, чтобы на нас не очень обращали внимание. Ясное дело, нас никто не признает в таком прикиде, но не следует, чтобы кто-нибудь из наших знакомых видел, как мы входим в секцию «Кейна-младшего». Отдельных секций не так уж много.

Мы незаметно пробираемся к нужной секции, и вот мы у цели.

Я сижу на стуле. Ричи переодевается в мужское платье. Это занимает у него добрых двадцать минут.

— В женском ноги гораздо свободнее, — замечает он. — Летом это очень приятно.

— Можешь переодеться снова. Никто не мешает.

Он смеется.

— И вообще, это очень удобно, — говорит он, — девицы тебя совершенно не боятся. Думаю, что все эти луизы уолкотт находят девочек без всяких хлопот.

— Да, это так, — соглашаюсь я. — Рыбак рыбака видит издалека, это известно.

Теперь Ричи готов.

— Я пойду на дело один, — говорит он.

— Надеюсь, ты подождешь до вечера? Среди бела дня стянуть труп из морга.

У меня спина холодеет, когда я понимаю, что это всерьез.

— Ты совсем спятил, — говорит мне Ричи. — Ты что, думаешь, я пойду в городской морг? У меня есть приятель, владелец частной клиники — он все сделает шито-крыто. Затребует труп для пересадки глаза или чего-нибудь еще, а если поднимется шум — скажет, что труп у него стащили. Я вижу, ты меня держишь за полного идиота.

— Черт, как хорошо, что я впутал тебя в это дело. Сам бы я точно поступил как полный идиот.

— Тем не менее мне понадобится часа два. А ты будешь меня ждать. Пойдешь на солнышко, выпьешь стаканчик-другой — это лучшее, что ты можешь сделать. Затем, часа через полтора, ты возьмешь «Кейна-младшего» и пойдешь вверх по каналу, то есть за Брукмаунт, это за «Бейсин Тейлор».

Я понимаю, что он имеет в виду, — это отделение судостроительной фирмы — у черта на куличках, рядом с бульваром Макартур.

— Остановишься между Кардерок и Кропли, — продолжает Ричи. — Там есть место, где канал граничит с дорогой.

— Да знаю, рядом еще гостиница.

— Да, — кивает он. — Там ты остановишься и будешь меня ждать.

— Это целых двадцать пять миль, — говорю я.

— Тебе понадобится час с четвертью, даже если ты всю дорогу будешь ковырять в носу.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — А если там будет много народу?

— Это дела не меняет.

— А вернемся завтра? — интересуюсь я.

— Послушай, — говорит Ричи. — Мы что, в прятки играем или делом занимаемся?

— Я опять думаю о том, что сам позвонил китайцу, и мне становится совсем не по себе.

— Я тебе все расскажу. У меня есть другой приятель — у него лодочный гараж на Канале, как раз в том месте. Ты подождешь меня, а я подойду на другом катере с нужным нам предметом, и мы все провернем. Но ты верно мыслишь — средь бела дня трудно обезобразить труп…

Он теребит подбородок.

— Затем его нужно переодеть… и пустить кровь.

— Как это, кровь? — спрашиваю я.

Я уже ничего не понимаю.

— У мертвецов, — поясняет Ричи, — кровь больше не идет. Чтобы изуродовать малого, мы пустим ему пулю в лицо и одновременно обольем кровью… Это ювелирная работа.

— Уф… — вздыхаю я. — Я бы предпочел, чтобы это делал ты.

— Ну знаешь, мы и не такое еще видали. Ладно, давай твои шмотки.

— Какие?

— Мужские. Говорю же тебе, его надо одеть.

— О черт, мой синий костюм!..

— У нас нет выбора, — говорит Ричи. — Положи в карманы документы и дай мне свои часы и перстень.

— О!..

Тут я не выдержал.

— Давай, давай, — торопит Ричи. — Пошевеливайся!

Он засовывает все это в морскую парусиновую сумку, которую извлекает из ящика «Кейна-младшего» и сматывается.

— Теперь я остался без водительских прав. Ну на что это похоже? — кричу я.

— Ты больше не будешь водить машину, — говорит он. — Пока, до скорого.

— Ну и ну, — говорю я, — и это называется тип, который ни о чем не думает. Ты напишешь мне эти слова на цветной открытке.

— Ага. А ты повесишь ее у себя над кроватью.

Он выходит из Клуба.

Как же мне убить эти полтора часа? Бог мой, а что, если завалиться спать… В «Кейне-младшем». На скамье есть подушки. Положу их внутрь, и будет то, что надо.

Наша маленькая ночная коррида с Донной Уотсон малость валит меня с ног. Но если я засну, как же я узнаю, который час? Ба!.. не могу же я проспать все полтора часа.

Вперед… в койку.

XV

Я мгновенно просыпаюсь от какого-то шума. Что это? Тут я замечаю, что не запер секцию, словно последний болван.

Я прислушиваюсь, стараясь не делать никаких движений.

Здесь довольно светло, так как на улице ярко светит солнце. Я осторожно открываю глаза. Отсюда мне ничего не видно. Теперь я понял, что это за шум, — входная дверь поскрипывает на двух нотах: высокой и тоном пониже.

Ладно. Что бы там ни было, надо посмотреть. Я встаю безо всяких предосторожностей. Спохватываюсь, что я в женских тряпках, — как раз в тот момент, когда инстинктивно собрался застегнуть ширинку на брюках, и спрыгиваю на пол. Зажигаю свет.

В секции стоит какой-то малый. Я ору.

— Что вы тут делаете?

Он смотрит на меня и хихикает.

— Не надо так бояться, рыбонька моя, — говорит он.

— Уходите отсюда. Немедленно.

— Мы такие недотроги?

Он направляется прямо ко мне. Он высокий и крепкий. Лет тридцать пять — сорок, черные волосы, тонкие губы. На нем костюм из тика в полоску. Это ни о чем не говорит — этим летом все такие носят. Светлая шляпа. Малый как малый — ничего особенного.

— Стойте на месте, — говорю я.

— Ну, будет, глупышка, — отвечает он. — Хватит ломаться, и пошли со мной. Нам предстоит очень милый разговор.

— Стой там, — приказываю я.

Он останавливается.

— Что вы хотите знать? — спрашиваю я — Вы что, принимаете меня за справочное бюро?

— Что вы делали вчера вечером в бьюике перед домом Гаи Валенко?

— Вы что, пьяны? — удивляюсь я, а сам в это время пытаюсь занять более удобную позицию.

Похоже, он не заметил.

— Вас было двое, — продолжает он — Час назад отсюда вышел какой-то тип. Зачем вы приезжали к дому Валенко?

— Мне это имя незнакомо, — отвечаю я.

Затем делаю обманное движение вправо и бью левой. Точный удар — но он не падает. Удивительно.

— Черт!.. — восклицает он.

И тут мы начинаем яростно колошматить друг друга. Я ставлю отличный блок; этот малый тоже не промах — удар приходится мне прямо по уху, словно на него обрушилось чугунное пресс-папье. Но и мои кулаки не из ваты, я смачно бью его в нос. Одновременно падаю и хватаю его за ногу. Теперь я сижу на нем верхом и выкручиваю ему ногу способом, который ему явно не по вкусу. Но этот поросенок силен как медведь, к тому же мне мешает моя юбка. Ему удается вывернуться, и я отправляюсь лизать цементный пол. К счастью, я приземляюсь на предплечье, и теперь уже моя нога подвергается аналогичной процедуре. Но я тоже знаю, как выбраться из такого захвата. Боже, как мне больно. Все это время мы не произносим ни слова, чтобы не всполошить людей из Клуба, а мне так хочется выругать как следует эту свинью. Для подобного захвата он выбрал не совсем удачную позу и теперь пытается улучшить свое положение. Я пользуюсь этим обстоятельством и протискиваю руку в кольцо. Теперь он вынужден трудиться над моей ногой и рукой одновременно, а это гораздо сложнее… Он никак не ожидал, потому что этот трюк могу проделать только я, — нужно иметь очень гибкую талию. Если бы дело происходило на экране, сейчас я предстал бы перед вами крупным планом — мне удалось перевернуться на бок — его ляжка совсем близко от моего рта… еще рывок, и я вцепляюсь в нее зубами. Он тихонько матерится и отпускает меня.

Я встаю на ноги — хватит кетча — хватаю его за руку, и он отлетает… черт, похоже, он тоже владеет дзю-до — теперь я валяюсь у него в ногах… бац… Боже, как плохо моей спине от этого цемента. Мы снова переходим на бокс, да так лихо, что оба падаем; у меня хлещет из носа кровь, у него заплыл один глаз. Мы сидим на полу и смотрим друг на друга, затем начинаем смеяться. Это обезоруживает.

— Черт… — ругается он, — я-то вас принял за девку.

— А я вас за слабака, — отвечаю я. — Как же я фраернулся.

Он встает.

— Ладно, — говорит он. — На сегодня хватит. Я Джек Карр — частный детектив. Меня нанял Соломон Валенко, чтобы я следил за его дочерью, и я просто хотел узнать, почему вы погнались за Донной Уотсон вчера днем.

В общем-то, этот парень мне симпатичен. Я встаю.

— Это правда? — спрашиваю я.

Он протягивает мне свой бумажник — у него патент и все такое прочее. Он, оказывается, бывший полицейский.

— Зачем вы пудрите мне мозги, — говорю я. — Ни один частный сыщик так не владеет дзю-до и кетчем. Или вы из ФБР, или я не Фрэнк Дикон.

Черт… Кажется, я болтнул лишнего… Но слово — не воробей.

— Фрэнк Дикон? — переспрашивает он. — Рад с вами познакомиться.

— Будем считать, что я вам ничего не говорил. Здесь я Дайана, и через десять минут мне нужно уйти. Так что поспешите меня арестовать.

Он смеется.

— Все ясно, — говорит он. — Собственно, я сразу хочу вам сообщить…

Хорош. Будешь знать, как держать руку в кармане. Я бью его в самый кончик подбородка, а так как он без намордника — на этот раз он падает без сознания. Я подбираю его и усаживаю в угол, затем спешу завести «Кейна-младшего» и смыться подобру-поздорову. Мне нужно максимум пять минут на сборы, таким образом, я еще успею припудрить нос.

XVI

Я иду на скорости примерно двадцать миль в час, и на этой скорости шуму уже не оберешься. Чтобы отыскать вход в канал, нужно идти против течения — вход напротив острова Теодора Рузвельта. А на канале нужно остерегаться прогулочных шлюпок, их тащат лошадки, плетущиеся по берегу — черт знает что.

Я размышляю о своем трудном положении. Ну вот, теперь у меня на хвосте федеральная полиция, и это естественно, так как дело касается наркотиков, но Бог мой, лишь бы они не приплели сюда историю с китайцем… ну и влип же я.

Вот и вход. Полный вперед! «Кейн-младший» скачет, словно настоящий морской конек, а мотор урчит так, словно у него перед носом полная тарелка взбитых сливок.

На мне куртка моего братца из желтой промасленной ткани, и я в ней выгляжу очень славно.

Но как же это далеко. Впечатление такое, будто я вовсе не двигаюсь с места. Можно подумать, что ребята, которые строили этот канал, приложили все усилия к тому, чтобы он был как можно длиннее. Я обхожу разные лодки. И вот я уже у Водного Клуба. Здесь я прибавляю ход, чтобы меня не узнали. Но на этом чертовом катере у меня мало шансов пройти незамеченным.

……………………………………………………………………………………………………………………………………………….

Вот уже целый час я шпарю по каналу, думая о разном и засыпая прямо на ходу. Немного ориентируюсь по частным причалам по обе стороны канала. Я уже давно прошел Литл Фолз, а еще через десять минут — Кэлвин Джон Крик. Похоже, приближаюсь к цели.

Боже, как я хочу спать. Я машинально смотрю вперед, но уже ничего не соображаю.

Иногда встречаются небольшие лодки. А также растительность по краю канала. Вон там, впереди, по правую руку — ветви дерева почти касаются воды… нет… показалось. Оно в стороне от дороги. Я всматриваюсь в него, проплывая мимо, и… крак! — врезаюсь в маленький катерок.

Что за черт! Или, скорее: «тысяча чертей», раз уж я на палубе. «Кейн-младший», естественно, в порядке — он и не такое видал. Я замедляю ход. Никто ничего не видел — каким-то чудом канал делает крюк именно в этом месте, может, именно поэтому я и врезался в другое судно.

Оно идет ко дну. Я возвращаюсь на место преступления. Что-то плавает в воде, и я уже знаю — что, поэтому подцепляю и втаскиваю на катер.

Это барышня. Для разнообразия. Нет, я не издеваюсь над вами, пусть меня распнут на кресте, если вся эта история не является чистой правдой.

Я едва успел прикрыть ее куском парусины и собрать обломки лодки, которые всплыли на поверхность, как вот уже целая вереница моторных лодок спускается вниз по каналу. Я опять выхожу сухим из воды. В моторках полным-полно студентов, они кричат мне что-то ободряющее. Я машу им рукой и набираю скорость. Давай, «Кейн»… побыстрее…

По обе стороны форштевня брызжет вода, шум мотора переходит в мерное урчание. Я смотрюна часы. Чтобы добраться до места свидания, мне нужно десять минут, значит, на девицу, которую я купнул в канале, остается двадцать. Но я уже и так в дерьме по самые уши, поэтому вовсе не рад. Спасибо еще, что хоть проснулся.

Я отворачиваю край парусины и приоткрываю лицо своей жертвы… как мне еще ее называть? Похоже, она не очень-то дышит. Я нагибаюсь и, не выпуская штурвал, тормошу ее одной рукой. Эй… просыпайся, раззява…

Легкий вздох. Так уже лучше…

Далее следуют верные признаки морской болезни… давай же — я хватаю ее и нагибаю голову за борт катера. Пусть речная вода возвращается в реку — это логично и рационально. Течением все унесет.

Так. Ей уже лучше. Она открывает глаза, смотрит на меня и начинает хныкать. Это самое неприятное.

— Моя… моя лодка. — плачет она. — Что случилось?

Ей приходится кричать, так сильно гудит мотор.

Ну что ж, рискнем.

— Я не знаю, — кричу я в свою очередь, — знаю лишь, что вы здорово нахлебались.

— Это вы вытащили меня из воды?

Она явно удивлена. Ну конечно, черт меня подери! Я ведь в женском… надо выбирать выражения, черт!

— Знаете, было так трудно, — говорю я. — Меня зовут Дайана. А вас? Думаю, у вас взорвался мотор.

Уверен, она ничего не смыслит в технике, ни одна баба в ней ни черта не смыслит — вечно они путают запуск с выхлопом, а свечу зажигания принимают за запасное освещение.

— О! Так, значит, у меня больше нет лодки?

Я отрицательно качаю головой, и она вопит во все горло. Она хорошенькая, эта девица.

— У меня есть лодка, которая мне не нужна, — говорю я. — Я вам ее подарю.

— Как это — подарите? — спрашивает она. — Вы же меня не знаете.

— Ну и что, — говорю я. — Зато вы очень милая.

Я не вру. Она блондинка с голубыми глазами и короткой стрижкой, у нее маленький вздернутый носик, губы — как на картинке, восхитительные зубы, к тому же она насквозь мокрая — все видно, больше ничего не скажу. Лучше прибавлю ходу.

— О, вы просто прелесть Я должна вас поцеловать. Меня зовут Салли.

И она целует меня свежими влажными губами.

— Не простудитесь, — говорю я ей в самое ухо. — Снимите пуловер и наденьте мою куртку.

Она не колеблется ни одной секунды — девушки друг друга не стесняются. О черт! У нее такие маленькие груди… просто восторг! А я-то хорош, даю ей свою куртку, чтобы спрятать эти хорошенькие игрушки. «Кейна-младшего» заносит в сторону. Похоже, я просыпаюсь. И потом, как приятно разговаривать на ушко.

— Я отвезу вас в Кокс Инн, — говорю я. — Там вы обсохнете, и я отвезу вас домой.

— Да, так будет лучше. Я живу далеко отсюда. Куда вы едете, Дайана?

— У меня свидание в Кокс Инн, — отвечаю я. — Но через полчаса, я буду раньше времени.

И верно, я сильно опережаю график. Глушу мотор и отпускаю катер на произвол волн. Два снопа брызг постепенно опадают, катер принимает горизонтальное положение. Я подвожу его к частному причалу гостиницы. Наступившая вдруг тишина просто оглушает. В голове — полная пустота.

Я ступаю на причал и привязываю «Кейн» к стойке. Там уже колышатся две-три лодки с подвесными моторами.

Я помогаю Салли высадиться. Ноги у нее подкашиваются.

— Какая вы сильная, — замечает она.

— Просто вы очень маленькая, — объясняю я.

Мы тащимся в гостиницу, и я заказываю номер и большое количество полотенец.

Если бы я был мужчиной, заметьте, мне бы его никогда не дали. Или пришлось бы проставлять выпивку — это сразу меняет дело.

— Моя подруга упала в воду. Она передохнет здесь малость, чтобы прийти в себя. Принесите нам два сухих мартини.

— Все будет о’кей, — говорит мне служащий.

Это совсем крошечная кирпично-деревянная гостиница. Вокруг — кусты шиповника, маленькие столики на террасе, над самой водой, всего два этажа. Мебель в так называемом деревенском стиле. Скромный интерьер: обои в цветочек, деревянный пол. В комнатах все же имеются и ковры. Простота простотой, но не надо злоупотреблять. Окна выходят на канал. У меня в запасе пятнадцать минут.

— Раздевайтесь, быстро, — говорю я. — Я вас разотру. Или нет. Бегом под душ!

Я тащу ее в ванную и растираю волосяной рукавичкой под сильной струей воды. У нее упругое загорелое тело, и в самом деле очень привлекательное.

Затем я быстро-быстро отвожу ее в комнату, заворачиваю в халат и вытираю.

Все, хватит. А теперь поглядим… черт, стучат. А, это же мартини. Беру поднос и снова запираю дверь.

Мы выпиваем залпом, она закашливается и смеется.

Поглядим, все ли они такие. Я хватаю ее, кидаю на кровать и принимаюсь целовать все самые лучшие места. Таковых у нее очень много.

Бац! Я получаю пару оплеух! У меня звенит в голове.

— Вы с ума сошли! — кричит она.

— Извините меня…

Вид у меня несчастный-разнесчастный. О!.. но, черт подери, надо же, именно сейчас, когда в руках у меня… настоящая.

— Это глупо, — говорю я. — Меня зовут не Дайана. Я — мужчина.

— Я вам не верю, — говорит она.

Ну вот, дальше ехать некуда!

Я снимаю пуловер и показываю ей свои накладные груди.

— Смотрите, — говорю я и оттягиваю их. словно на резинке. Она смотрит.

— Ну и что? — говорит она. — Даже если вы и мужчина, вам никто не давал права меня целовать.

— Я не мог удержаться, — отвечаю я.

Она заворачивается в купальный халат.

— Вы свинья, — заявляет она. — Зачем вы переоделись женщиной? И почему вы взяли катер Ричарда Дикона? Он на такое не способен. И я думаю даже, не сдать ли мне вас в полицию.

Вот это да! Если вы никогда не видели совершенно обалдевшего мужика — посмотрите на меня. И, как обычно, я пробалтываюсь.

— Вы знаете моего бр…

Я останавливаюсь, но, кажется, уже поздно.

— Вы его брат?

Она быстро соображает, эта малышка.

— Не совсем, — говорю я.

— Фрэнк Дикон? Тот, кого ищут?..

— Нет, вы ошибаетесь.

Она сверлит меня глазами.

— Ну конечно. Это вы. Я издалека видела вас в Водном Клубе. Так это правда? Вы убили китайца?

Одним махом она скидывает халат. Прикрывает руками груди, улыбается, затем протягивает мне руки.

— Фрэнк… дорогой мой, — бормочет она. — Скорее, скорее… О!..

Естественно, я не заставляю себя упрашивать, но каково!..

Клянусь вам и готов подтвердить еще раз, что женщинам не понять!

XVII

Четверть часа не такой уж большой срок, чтобы познать все прелести этой очаровательной Салли, я едва успеваю продемонстрировать ей набор того, что умею. Спору нет, у нее большие задатки — здесь есть над чем поработать. У нее дивная кожа, она умеет целоваться, что до остального — ей явно не хватает практики, но она готова ко всему, впрочем, я не делаю ничего особенного, а наслаждаюсь тем, что есть. Однако через десять минут я окончательно выдыхаюсь, она же снова опрокидывает меня на спину и прижимается ко мне.

— Мой убийца… — шепчет она, — Мой дорогой убийца, сделай мне больно, укуси меня.

— Все, хватит! Я никого не убивал.

Дать ей, что ли, как следует… хотя это может поломать кайф, тем не менее я сажусь, кладу ее на колени и шлепаю по заднице. Она извивается как червяк, ей удается высвободиться и снова опрокинуть меня на спину, тут же она прыгает сверху. Я смотрю на часы. У меня не больше трех минут.

Она неистовствует, что за прелесть. Сколько в ней огня, в этой малышке!

— Задуши меня… Сделай мне больно.

На меня все эти завывания производят как раз обратный эффект. Я покидаю поле боя, она замечает это и делает кислую физиономию.

— Я тебе не нравлюсь? — спрашивает она.

— Если бы ты заткнулась, может, что-нибудь и получилось бы, но меня совсем не вдохновляет твоя слюнявая болтовня.

— О!.. Фрэнк… убей меня. Как я несчастна… Убей меня, как ты убил того китайца.

Я отстраняю ее от себя и встаю.

— Вот бы тебе какого-нибудь грубого мужика, который отдерет тебя хорошенько и наградит веселенькой болезнью. Тогда ты запоешь.

Говоря это, я одеваюсь, в женское, как водится. Я уже опаздываю на пять минут и очень надеюсь, что Ричи не очень обеспокоится, поднявшись на «Кейн-младший» и никого там не обнаружив.

— Фрэнк, — шепчет она робко.

Я подхожу к окну и смотрю на канал. Подходит какой-то катер, останавливается. Должно быть, это Ричи. Мне надо бежать.

— Оставайся здесь, — говорю я Салли, — и жди, пока я вернусь. Тогда потолкуем серьезно.

— Вы вернетесь?

Она очень хорошенькая, эта идиотка. Я подхожу к кровати и целую ее в обе щеки, по-братски. Она надулась, словно маленькая девочка, которая провинилась и, стараясь не заплакать, покорно шествует в угол.

— Лапушка, — говорю я, — я действительно очень спешу, а когда спешишь, ничего хорошего не получается. Будь благоразумна, я вернусь через час.

— Правда?

— Клянусь, — отвечаю я и убегаю.

Я спускаюсь на террасу и мчусь к маленькому причалу. Это действительно Ричи. Он остановился рядом с «Кейном-младшим» и удивленно смотрит на подушки.

Я прыгаю внутрь, отвязываю веревку и в двух словах объясняю ему, что со мной произошло, в том числе о парне в его секции и нашей маленькой потасовке.

Ричи это совсем не нравится.

— Я уже ничего не понимаю, — признается он. — Но я раздобыл покойника, он одет и загримирован, а у меня с собой пол-литра крови, чтобы полить катер.

Фу! Все эти подробности вызывают у меня тошноту.

— Ричи, — говорю я, — ты выбрал очень странную профессию.

Он решительно протестует.

— А скажи-ка, кто вляпался в это грязное дельце? Ты или я?

Все это время мы идем бок о бок к дому его приятеля. Это примерно в миле отсюда, лодочный гараж как раз у самой воды, и туда можно загнать «Кейна-младшего» почти целиком. Таким образом, никто ничего не увидит.

Я привязываю «Кейна» к кольцу, спрыгиваю на пол. Осматриваюсь. В гараже стеклянная дверь, и за ней стоит бьюик Ричи.

— Ты его что… привез сюда? — спрашиваю я.

— Да, он там. Сходи за ним и принеси сюда.

Я иду. Только не дать слабину. Это большой мешок из плотной материи армейского типа.

Он тяжелый, кляча. Мне удается все же дотащить его до катера.

— Сними мешок, — говорит Ричи.

— Я, конечно, сниму, но предпочел бы на него не смотреть.

— Ну и напрасно. Он на тебя немного похож, молоденький такой.

— От чего он умер? — интересуюсь я.

— Инсульт, — отвечает Ричи. — Но когда мы пустим пулю ему в лоб, никто уже не сможет разобраться.

Я медленно сглатываю слюну.

— Хм… Ты это сделаешь, Ричи?

Я умоляюще смотрю на Ричи, а тот смеется. Он стаскивает мешок. Я отворачиваюсь и тут же выбегаю за дверь. Успел — меня выворачивает на стену гаража.

Возвращаюсь. Ноги подкашиваются.

— Какие же они гады, что сделали такое с By Чангом, — говорю я.

Это придает мне мужества. Нужно довести дело до конца и перебить эту банду мокриц.

Я вытаскиваю из ящика пушку и заряжаю ее.

— Дай-ка мне, — говорит Ричи.

— Да ладно, я сам. Я готов.

Он показывает мне, куда стрелять.

— Вот сюда. С этой стороны. Подожди!

Он берет конец брезента, который валяется в ящике, и покрывает им лицо парня. Он держит его в сидячем положении на скамье катера.

— Нужно сделать так, чтобы на нас не попало, — говорит он. — Теперь давай. Заверни.

Он протягивает мне старый шарф, я врубаюсь и заворачиваю в него револьвер, чтобы заглушить выстрел. Затем просовываю дуло, как он мне показал, меж зубов мертвеца и стреляю.

Раздается глухой выстрел, мне отдает в руку. Ричи снимает брезент. Я не смотрю.

— Сожги шарф, — говорит он. — Смочи бензином.

Пока я в уголке занимаюсь этим, слышно бульканье опорожняющейся бутылки. Должно быть, он отделывает макияж.

— Теперь, — командует Ричи, — возьми записную книжку и напиши, что тебе все осточертело и ты предпочитаешь умереть.

Я делаю все, что он говорит. Машинально. Шарф догорел, от него идет дым и невыносимый запах жженой шерсти.

Закончив писать, я говорю Ричи:

— Что подумают родители?

Его это не волнует.

— Пустяки, — заявляет он. — Через два дня все будет закончено.

— Ты оптимист, — замечаю я.

Он встряхивает меня и протягивает флягу.

— Послушай, Фрэнк. Ты просто дрейфишь. Выпей это и приди в себя. А то ты и меня заразишь своим настроением. Тебе что, наплевать, что Гая станет такой, какая она сейчас? А другие несчастные наркоманки? Я от тебя просто балдею. Да, мы делаем глупость, но нельзя же сидеть сложа руки, пока эти мерзавцы безнаказанно творят свои мерзости.

Я же думаю о том чудаке, который лежит у нас на катере, и что чем дольше мы здесь торчим, тем больше подвергаем себя опасности.

— Пошли, — говорю я. — Выгляни наружу, нет ли кого. Выведем «Кейна-младшего» и пустим по течению.

Сказано — сделано. Мы забираемся в другой катер, вытаскиваем «Кейна» на середину канала, оставив брезент на носу, — так лучше… Затем отпускаем и быстренько возвращаемся. Ставим катер на место, закрываем дверь гаража и сматываемся. Бьюик стоит под боком.

— Ты знаешь, куда мы едем? — спрашиваю я у Ричи.

— К Луизе?

— Да, к Луизе. Нужно наконец разобраться, в чем дело.

XVIII

По правде говоря, я совершенно забыл о Салли, но оно и к лучшему, потому что теперь у меня другие заботы. Мы мчимся на предельной скорости, но в рамках допустимого, чтобы не напороться на фараонов, что было бы некстати. Опять эти полицейские. До тех пор пока я сам не стал играть в сыщика, я никогда столько о них не думал. Бьюик выезжает на природу. Я вспоминаю о фляге с виски, которую предлагал мне Ричи, и говорю ему.

— Э… Ричи… дай мне выпить.

— Ты не прав, — отвечает Ричи и протягивает мне бутылку.

— Нет, — говорю я и отхлебываю. — Мне надо приободриться, — добавляю я. — Я плохо себя чувствую, и потом, я не совсем представляю себе, как мы будем действовать.

— Там разберемся.

— Ты помнишь, что нам сказала Донна? Если Луиза Уолкотт нас сцапает, она нам все отрежет.

— Мне плевать, — заявляет Ричи. — Она поломает об меня все свои бритвы.

— Скажи пожалуйста… Можешь хвастаться сколько угодно, но не надо все же преувеличивать.

— А я не преувеличиваю.

— Ну-ка, дыхни в мою сторону.

Он дышит, от этого негодника здорово разит виски. Должно быть, я действительно был малость не в себе, если сразу не почувствовал.

— Ты напился, — говорю я.

— Вовсе нет, — отвечает Ричи. — Смотри, я еду совершенно прямо.

Я смотрю на дорогу, в этом месте как раз крутой поворот.

— Только не здесь, — говорю я. — Подожди, Ричи. Немного дальше.

Он жмет на газ.

— Как в гангстерских фильмах, — говорит он. — Послушай резину.

Раздается вжжжжж… Понимаете, что я хочу сказать…

— У тебя шины в порядке? — спрашиваю я его.

— Не знаю. Я этим никогда не интересовался.

— Сверни вправо.

Мы только что выехали на Потомак роуд и едем по ней. Не сворачивая, до самой Фолз роуд. Не сворачивая — это громко сказано, ближе к Фолз дорога идет вверх и начинает ужасно петлять.

— Теперь поднажми, — говорю я. — Тут мы уже не встретим блюстителей порядка.

Мы едем и едем. Осталось миль двенадцать. На такой скорости это дело пятнадцати минут. Даже меньше. Двенадцать минут… Мы уже подъехали к тому месту… я вспоминаю девицу на обочине дороги… Одновременно вспоминаю и о малышке Салли.

— Ричи, ты знаком по Клубу с Салли? Такая маленькая, лет семнадцати?

— Да, — кивает он. — Выглядит она на семнадцать.

— Ты ее хорошо знаешь?

— Как и все, я с ней трахался.

— О! — восклицаю я, немного поостыв. — Она что, под каждого ложится?

— Не совсем, — отвечает Ричи. — Она разборчивая.

— Скажешь тоже. Ты полагаешь, она долго меня будет ждать? Я пообещал ей вернуться через час.

— Уже поздно. Она наверняка дрыхнет.

И верно, уже половина пятого, но в июле это не то чтоб очень поздно.

— Ричи, давай не поедем туда прямо сейчас. Сперва отдохнем, — предлагаю я.

— Ты в своем уме? Да ты просто дрейфишь.

— О! Мамочка моя…

Я чувствую себя несчастным маменькиным сынком.

— Ну тогда жми на газ, скотина, — заключаю я.

Вот и Фолз роуд, но нам нужно свернуть влево.

А Ричи все набавляет скорость, правда, недолго — похоже, мы подъезжаем. Он встает на обочине. В трехстах метрах перед нами — большое белое строение, крыша просвечивает сквозь деревья. Сквозь вязы, если быть точным.

Ричи смотрит на меня и говорит:

— Делать что-либо бесполезно. Слишком светло.

— Ты просто дрейфишь.

— Ничего подобного. Отдохнем малость и вернемся. Нам не мешает отоспаться.

— А! Черт! Мог бы сказать и раньше. Я бы успел навестить Салли.

— И был бы не прав, — говорит Ричи, глядя мне прямо в глаза.

— Это еще почему?

— Тебе очень хочется полечиться? — спрашивает он.

— Не может быть! Она похожа на девчушку, которую причащают без исповеди.

Просто неслыханно — что за твари эти бабы, ни черта не понимают!

— Так значит, я дешево отделался?

— Тебе всегда везло, — говорит Ричи. — Предупреждаю тебя также, что ей не семнадцать, а все двадцать восемь. Иди, поспи малость.

Я просто валюсь с ног. Мы залезаем в машину и отъезжаем. Проезжаем мимо дома — ошибки быть не может, он здесь единственный. Затем сворачиваем на первую попавшуюся дорогу и ставим бьюик так, чтобы потом отправиться в нужном нам направлении.

Растягиваемся на сиденьях, положив руки под затылок. Тут полным полно деревьев, веселенькая местность. Я какое-то время любуюсь пейзажем, вдруг вижу малого, который выходит невесть откуда. У него подбит глаз, он высокий и крепкий. Я узнаю его губы. Они малость припухли. На нем костюм из полосатого тика.

— Фрэнк, вылезайте, — говорит он мне. — Продолжим. Я хочу взять реванш.

Это мой господин X. Я смотрю на Ричи. Он не шевелится. Тут я замечаю, что другой малый держит его под прицелом — настоящий профессиональный пистолет, калибр не меньше пяти сантиметров.

Ничего не поделаешь.

— Вы жаждете показательных выступлений? — спрашиваю я и делаю обманное движение. Хватаю его за руку, и он отлетает. Этот номер я с ним уже проделывал. А пока я получаю по морде… Что ж, нужно терпеть. Я отбиваюсь. Есть еще порядком всяких трюков, приемчиков, с помощью которых можно отомстить, Я не бью ниже живота, он — тоже, мы же не дикари.

Мы резвимся минут пять и оба покрываемся потом.

— Если бы не эта дурацкая юбка, мы могли бы ускорить темп.

Он останавливается.

— Достаточно, — говорит он. — Вам никогда не говорили, что вы вдвойне м…?

Я застываю с открытым ртом. Он пользуется случаем и бьет меня в кончик подбородка. Я падаю, и он нежно подбирает меня с земли.

— Это был мой должок, птенчик, — говорит он. — Я не сержусь, но долг есть долг. Так вот, хочу вас сразу предупредить, что китаец не умер.

Я немного вяло ворочаю языком, что помогает мне, однако, спустить тормоза и высказать ему все, что я думаю:

— Вы, мусора чертовы, — начинаю я, — банда предателей! Только и умеете, что размахивать кулачищами, — да так, что мозги вылезают наружу; вы у меня в печенках сидите.

— И в самом деле, — вступает Ричи, — что мы вам сделали плохого?

— Это наши с ним дела, — говорит сыщик.

Я собираюсь с силами — все это время я слегка симулировал вялость — и в свою очередь вмазываю ему прямо в живот. Он складывается пополам, и я бью ему коленом в морду.

— Как на ярмарке, — замечаю я. — До победного конца.

Второй тип начинает хохотать.

Ну и придурки эти двое. Первый выпрямляется. Ему плохо.

— Я сдаюсь, — говорит он. — Хватит, Фрэнк, будем друзьями.

Он ощупывает башку — и поделом ему, колени у меня жесткие. Затем мы принимаемся болтать, словно старые приятели.

— Как вы здесь оказались? — спрашиваю я.

— А вы?

— Послушайте, у меня есть подозрение, что вы все-таки из ФБР?

Он кивает.

— Так. И вас зовут Джек Карр?

Он потирает живот.

— Джек Карразерс.

Черт, это имя мне знакомо.

— Так значит, черт подери, это крупное дело?

Вид у него явно польщенный. Теперь он осторожно ощупывает свой нос.

— Дом окружен полицией, — говорит он. — О вашем появлении передали по рации.

— И вы меня не арестуете? — спрашиваю я.

Он улыбается.

— Это огорчило бы вашего отца… хотя лично вам пошло бы на пользу. Но я повторяю, вы ничем не рискуете — китаец все рассказал.

— А как же газеты?

— Пустая болтовня. Ловушка для некоей Уолкотт.

Я смотрю на Ричи.

— Видишь, — говорю я ему. — Я же говорил тебе.

— Ну пошли, проведаем Луизу. Теперь уже можно.

— Как это? — спрашиваю я.

— Слезоточивый газ.

Он направляется в сторону дороги.

Я иду следом за ним.

— Пошли, — бросает он Ричи.

— Мне совсем не интересно. Лично я не знаком с этой тварью. Пойду лучше посплю в машине. Я не выспался.

Он снова садится в бьюик, прежде чем кто-либо успевает остановить его, прилипает к баранке.

Он лениво устраивается, и вдруг рычит мотор, и он пулей срывается с места.

Паф! Паф!.. Паф!.. — Карразерс и другой полицейский стреляют по машине, но она уже свернула за угол. Я смотрю на Карразерса, он задыхается от злобы, и тут я опять получаю по башке.

Прежде чем потерять сознание, я отмечаю про себя, что ударили меня рукояткой пистолета и что калибры настоящих полицейских как-никак полегче.

XIX

Я прихожу в себя, если только это действительно я, — у меня впечатление, что недостает некоторых частей, — в пустой комнате с опущенными жалюзи. На улице еще светло — достаточно, по крайней мере, чтобы осветить помещение с белыми голыми стенами.

Минут пять я пожевываю свой язык, мягкий, как губка, и мне удается выжать немного слюны в самом уголке рта.

Добавлю для ясности, что руки мои связаны за спиной, и именно по этой причине мне кажется, что чего-то недостает. Я изо всех сил шевелю пальцами, чтобы восстановить кровообращение, и пытаюсь подняться. Я лежу у самой стены, носом в угол, и это не совсем удобно.

Похоже, я не один. Есть еще двое жильцов. Слева от меня, спиной к стене, свесив голову на грудь, сидит женщина, а рядом с ней валяется еще кто-то.

Я вижу все лучше и лучше.

— Кто вы? — спрашиваю я тихо.

— Донна Уотсон… бедная Донна Уотсон, — отвечает она.

— Донна… это Фрэнк.

Она начинает смеяться низким хрипловатым смехом, таким жутким, что у меня холодеет спина.

— А это… — продолжает она, — это Джон Пейн, некто Джон Пейн… вернее тип, которого звали Джоном Пейном…

Мне становится страшно. У нее очень выразительный вид.

— Донна, — говорю я, — успокойтесь. Ну, что случилось? Мы выберемся отсюда.

— Как Джон, — отвечает она. — Парень, которого звали Джон Пейн, пока Луиза Уолкотт не порезала его бритвой.

Одним рывком мне удается встать на ноги, оперевшись лопатками о стену.

— Донна, — говорю я. — Ради всего святого, заткнитесь и перестаньте пороть всякую чушь.

Голова ее снова падает, и она замолкает. Я стою, словно деревянный, — они здорово меня отдубасили.

Прыжками добираюсь до Джона, если это действительно он. Он лежит рядом с Донной, руки его, как и у меня, связаны за спиной, лицо все белое. На нем светлый костюм, на брюках — кровь. Громадное расплывчатое пятно. Вокруг него тоже кровь. Он буквально плавает в луже крови.

— Он мертв, — говорит Донна — Он вопил минут двадцать и умер. Она убила его одним взмахом бритвы.

— Хватит, Донна.

В эту минуту я слепо ненавижу Луизу Уолкотт, мне хочется разорвать ее на куски.

— Донна, — говорю я, — мы должны выбраться отсюда.

Она смеется низким зловещим смехом.

— Ты, Фрэнк, — выговаривает она, — ты тоже отведаешь бритвы. А я — каленого железа. Железный болт, раскаленный на паяльной лампе… Она засунет мне его вот сюда…

— Донна, мы выберемся отсюда.

Я смотрю, как связаны мои ноги. Веревки довольно толстые, но это ничего.

— Перекатывайся к окну, — говорю я.

Она не понимает.

— Перекатывайся по полу и ложись под окном, — повторяю я.

Она делает, как я сказал.

— Я сейчас разобью стекло, нужно заглушить звон, — объясняю я. — Осколки посыпятся на пол.

Я тоже подбираюсь к окну, стараясь прыгать как можно тише.

Я надавливаю на стекло. С наружной стороны жалюзи опущены, как я вам уже говорил, — это просто везение.

Я всем телом наваливаюсь на стекло. Только бы не услышали шум. Трррах… — оно раскалывается. Большой осколок падает на Донну и впивается ей в спину. Она вздрагивает всем телом, но не произносит ни звука.

— Теперь отодвинься, — говорю я. — Только без шума.

Она послушно откатывается в сторону. Я занимаю ее место. Мне удается протиснуть ботинки по обе стороны оставшегося осколка. Лодыжки мои тесно прижаты друг к другу, и нужно, чтобы стекло прошло меж них, когда перережет первый виток веревки. Я начинаю осторожно поднимать и опускать ноги.

Готово. Один виток падает. Остальные — на месте. Каждый из них перевязан узлом, придется резать все по очереди.

Я чувствую, как кусочки моего мяса остаются на осколке, пока я орудую лодыжками, но только крепко сжимаю зубы. Дело движется — четвертый, пятый… Все.

Ноги мои свободны Попробуем их согнуть. Делаю несколько движений. Это удается мне с большим трудом. Но что такое? В коридоре раздаются шаги. Быстренько сгибаю и разгибаю ноги.

— Ляг на место, Донна, — поспешно говорю я. — Не шевелись. Лежи как мертвая.

Я сажусь на корточки рядом с ней. Дверь открывается. Входит женщина. Я наблюдаю за ней сквозь опущенные ресницы. Это лицо мне знакомо.

Луиза Уолкотт.

Она одна. Закрывает за собой дверь.

В руке у нее что-то блестит. Бритва. На ней шикарное черное платье с глубоким вырезом. Красива как никогда и в такой же степени сволочь.

— Вот так-так, — говорит она. — Нам стало жарко? И мы начинаем бить стекла… А может, мы собрались позвать на помощь?

Она хохочет.

— А тебе сейчас будет еще жарче, Донна Уотсон, — говорит она.

Затем она подходит к Джону Пейну.

— Он мертв? — спрашивает она. — Забавные твари эти мужчины, не могут жить без своих прелестей.

А каким тоном все это произносится! Ну и мегера! Она направляется в мою сторону.

— Сейчас мы тебя тоже малость подрежем, птенчик, — говорит она. — А то ты тут засиделся. Ложись. Это всего лишь закуска.

Я не двигаюсь. Она подходит поближе. Разглядывает свою бритву.

— Она не очень острая, — замечает Луиза. — Затупилась о Джона.

— Почему вы хотите насладиться столь приятным зрелищем в одиночку? — спрашиваю я. — Что, в этом доме больше нет любителей?

— Гляди-ка, ты обрел дар речи. Это хорошо. Зато ты потеряешь нечто другое… Но не сейчас. В этот раз я зашла только для того, чтобы у тебя появился аппетит. Ну-ка, посмотри сюда.

Она хватает меня за шиворот рубашки и подтаскивает к Джону.

— Смотри.

О Боже!

Но теперь мне гораздо удобнее, на что я и рассчитывал. Не знаю, доводилось ли вам слышать когда-нибудь о таком приеме в кетче, который называется «воздушные ножницы». Я подпрыгиваю, выбрасывая вперед ноги, и они крепко охватывают талию Луизы Уолкотт. Мне просто хочется закричать от радости, так как я слышу сухой щелчок упавшего на пол предмета. Она выронила бритву. Я делаю неимоверное усилие и опрокидываю ее на пол. Она ударяется головой о стену. Я изо всех сил сжимаю талию и слышу, как хрустят ее нижние ребра. Я почти теряю сознание от напряжения. Она не может даже закричать. Она уже больше ничего не может, тело ее становятся мягким, как тряпка.

Сзади что-то шевелится. Ко мне подползает Донна. Я поворачиваю голову и вижу, как она кусает пол.

— Не двигайся, Фрэнк, — говорит она.

Я догадываюсь, что ей удалось ухватить бритву зубами. Я все еще сжимаю ногами тело Уолкотт. Чувствую, как лезвие бритвы неуверенно скользит рядом с моим запястьем.

— Повыше, Донна.

Одна веревка поддается. Я с силой раздвигаю кисти, и все рвется. Руки мои свободны. Но они, естественно, затекли и болят. Я пытаюсь шевелить пальцами. Они словно неживые. Не будем отчаиваться. Попробуем еще. Я поднимаю руки, чтобы восстановить кровообращение.

Пальцы начинают оживать. Тут я вспоминаю, что нужно ломать комедию, и начинаю истошно вопить:

— А-а-а! Луиза!.. пощади… на помощь… нет, только не это… А-а-а!

Донна прыгает на бритву, которая выпала у нее изо рта. Она порезалась, когда подбирала ее, — у нее идет кровь. Я разрезаю ее путы, растираю руки и ноги, обнимаю ее.

— Донна! Ты просто восхитительна. Ты бесподобна. Я тебя очень люблю.

— О Фрэнк, — всхлипывает она. — Бедный, бедный Джон… Убей ее, убей ее, эту гадину…

— Нельзя, — отвечаю я. — Полиция должна выколотить из нее всю правду. Будь уверена, они ей зададут.

И я снова начинаю завывать, как в театре, а Донна хохочет.

Затем мы шепотом обсуждаем план дальнейших действий.

— Мне очень хочется немного попортить ей портрет, — говорю я. — Но так, чтобы она осталась в живых.

Я хватаю тело Луизы и раскладываю его на полу. Затем в одну секунду переламываю ей оба запястья. Детали описывать не буду — это неинтересно. Мне становится немного легче. Она вдруг просыпается, но Донна затыкает ей рот. Я смачно бью ей кулаком по уху, и она снова отправляется в страну чудесных снов.

— Сломай ей ногу, Фрэнк, — просит Донна. — И ногу тоже.

Тогда она и взаправду очухается, и потом, я ведь не мясник. Мне противно к ней даже прикасаться. Теперь она совершенно безвредна.

Я обыскиваю ее. Под мышкой у нее спрятан автоматический пистолет, как у настоящего гангстера. Вот почему она всегда носит платья с глубоким вырезом, чтобы выхватить его в нужный момент.

Донна высказывает все новые и новые соображения по части увечий для Луизы.

— Послушай, лапочка, если бы это была кенгуру, я, может, и смог бы, но этой милейшей даме… — скорее я сам повешусь. Она этого не заслуживает. Бедняга Джон!

Вспомнив о Джоне, Донна заливается слезами, а еще через минуту опять начинает хохотать, потому что мы продолжаем нашу комедию.

Я вооружен, свободен… в пределах этой комнаты. Единственный выход — окно.

— Что находится в саду? — спрашиваю я. — Там можно укрыться?

— Шансов мало, — отвечает она. — Мы наверняка на третьем этаже. Там расположены камеры. А в саду нет ничего, кроме деревянного сарайчика, который вспыхнет как спичка, если они захотят нас оттуда выкурить. Здесь нигде не скроешься.

Я подхожу к окну и поднимаю жалюзи. Все так и есть. Я опускаю их снова.

— Слишком высоко. Нужно выходить через дверь.

— Пошли, — отвечает она.

Она очень бледна. Затем она добавляет.

— Когда мы спустимся вниз, нас перестреляют.

— Кто здесь живет постоянно?

— Садовник — громадный рыжий верзила по имени Маккой, но он не очень опасен. И еще наши девочки. Обычно их трое-четверо — остальные в городе. Здесь должна быть Виола Белл, экономка, — настоящее чудовище. Мы были с ней очень дружны… — добавляет Донна.

Она вздрагивает.

— Когда я только подумаю, что была на их стороне!

— Садовника я знаю, — говорю я. — Глаза б мои на него не смотрели.

— Это единственный мужчина в доме, — говорит Донна.

— А Ричард Уолкотт?

— Он редко здесь бывает. Обычно он в Вашингтоне со своими дружками. Кроме Виолы, здесь должны быть Берил и Джейн. Убийцы. А также Рози Лейнс, кухарка.

— У нее тоже есть оружие?

— Да. У них у всех есть оружие. Они каждый день тренируются в подвале.

Она с трудом выговаривает последнюю фразу.

— На людях?

— Да, — кивает она, — на людях. На мертвых.

— На тех, с кем Луиза расправилась лично?

— Да.

— Ладно, — говорю я. — Ничего не поделаешь. Пошли вниз.

— Замолчи… — шепчет Донна.

Мы слышим звук шагов. Кто-то поднимается по лестнице.

— Это Виола… Я узнаю стук ее каблуков.

Шаги приближаются, ближе, ближе… и вот раздается голос:

— Луиза…

Ответа, понятное дело, не последует.

— Луиза Уолкотт.

Ручка двери поворачивается. Я быстренько отталкиваю Донну за спину и подхожу к двери. Видимо, Виола стоит в нерешительности. Она держится за ручку и не решается войти.

Остается только одно. Я аккуратно берусь за эту нерешительную ручку и дергаю дверь на себя. Виола теряет равновесие и падает на пороге. Раздается выстрел. Но только один. Второй — это уже удар по ее голове. Изо всех сил. Таким ударом можно свалить быка.

Очевидно, Виола не такого крепкого телосложения. Я осматриваю ее. На ней короткие мужские штаны. Один револьвер за поясом, другой под мышкой. И тут мне в голову приходит забавная мысль. Я раздеваю ее догола.

— А ты раздень Луизу, — говорю я Донне. — Так им будет труднее убежать.

Картинка не из приятных. Виола очень плохо сложена. Тощая, с плоской грудью и бедрами мальчика-подростка.

Она шевелится. Я хватаю ее за загривок и бью в подбородок, словно это черствая горбушка хлеба. И, Боже мой, с какой радостью я это делаю. Она забывает обо всем на свете.

Кроме пистолетов, я обнаруживаю на ней короткий кинжал, пристегнутый к голени двумя кожаными ремешками и связку ключей.

— Какой арсенал… — замечаю я.

Мы сваливаем отсюда, сейчас прибегут другие. Я прислушиваюсь, и вдруг меня осеняет.

— А Джек? — спрашиваю я Донну. — Кто он?

Я описываю внешность мнимого Карразерса.

Донна задумывается.

— Я понимаю, о ком ты говоришь, но не знаю, как его зовут.

— Это он заманил меня в ловушку, — объясняю я. Поэтому я хотел бы свести с ним счеты. С ним был еще один мужчина. Маленький брюнет с громадным револьвером. Худой, с кривым ртом.

Она смеется от души.

— Это не мужчина, это Рози — кухарка.

— Так, одним мужиком меньше… Пошли вниз. Возьми это.

Я протягиваю Донне пистолет. Теперь у нее один, а у меня — целых два.

— Говори, куда идти.

— Может, лучше подождем, когда кто-нибудь придет, — предлагает Донна. — Так мы перебьем их всех по очереди.

— Я думаю, лучше атаковать. А то они могут поджечь дом и смыться.

Я заметно мрачнею при мысли о поджоге.

— О! Пошли же скорее, — говорит Донна.

Она прижимается ко мне.

— Ты не бросишь меня, если что-нибудь случится?

— А что с нами может случиться, Донна?

Я нежно целую ее и иду вперед.

— Налево, — говорит она. — Там лестница.

Я иду совершенно бесшумно. Донна собрала одежду Луизы и Виолы Белл и закрывает на ключ дверь комнаты, где они валяются.

Я уже на лестнице. Начинаю спускаться. Ничего не происходит.

Хотел бы я знать, где же Ричи.

Вот и площадка второго этажа. Я иду вдоль стены и заглядываю в коридор.

Здесь, как и на третьем этаже, — четыре или пять закрытых дверей.

Донна все еще жмется ко мне.

— Направо, — подсказывает она. — Первая комната. Они должны быть там.

Прежде чем я успеваю что-либо сделать, она обходит меня и врывается в комнату.

Раздаются два выстрела и жалобный стон.

Внизу, на первом этаже, начинается суматоха, но я бросаюсь в комнату вслед за Донной.

Она стоит на коленях у самых дверей. А в комнате — какая-то женщина. То есть… была женщина. Донна была права, стрелять их научили отменно.

Это молоденькая блондинка, красивая, но очень угрюмая. Она сидит в кресле за столом. На ней белая блузка. На левой груди расползается красное пятно.

Я поднимаю Донну.

— Что с тобой?

— Берегись, — шепчет она, едва шевеля губами. — Сюда идут.

Я поворачиваю голову и выпускаю ее. Слышу, как она ковыляет к столу. Поднимаю пистолеты и стреляю — первым. Первый раз в жизни я стреляю в женщину. Надеюсь, последний. Я попал. Она выпускает из рук свой пистолет и вопит, так как ее указательный палец падает вместе с ним. Я беру ее за подбородок и, клянусь вам, даже не пытаюсь подхватить, когда она падает.

— Подними руки!..

Черт. За ее спиной еще кто-то. Так называемый Карразерс. Не понимаю, почему он до сих пор не выстрелил.

Я бросаю пушки. Делать нечего. Но вдруг из-за моей головы свистит пуля, и его физиономия разбивается вдребезги прямо передо мной. Кровь брызжет мне в лицо, и я отступаю назад, борясь с подступившей к горлу тошнотой.

— Спасибо, Донна, — говорю я, не оборачиваясь.

Я подбираю свои пистолеты и иду к двери. Мне кажется, что в доме никого больше нет. Я закрываю дверь и подхожу к Донне.

— Ты серьезно ранена?

Она сидит скрючившись и едва дышит. Я кладу ее на стол.

— Легкое прострелено, — говорит она.

— Это пустяки. Ничего страшного. Не шевелись и дыши неглубоко.

— Бесполезно, Фрэнк. Да и зачем? Прикончи меня. На моей совести столько, что потянет лет на тридцать.

— Об этом не может быть и речи, — говорю я. — Как ты думаешь, почему он в меня не выстрелил?

— Не знаю, — шепчет она.

Я кладу ей под голову тряпки Виолы, которые она все еще держит в руке.

— Кажется, я понял. Потому что я стою денег. Понимаешь, они думают, что мой папаша — сенатор. Он, наверно, хотел меня похитить.

Она вымученно улыбается.

— Это не меняет дела, Фрэнк.

— По правде говоря, денег у моего папаши побольше, чем у пяти-шести сенаторов вместе взятых, — говорю я. — Так что для тебя все обойдется. Ты только не волнуйся.

Пока Донна отдыхает, я выворачиваю карманы этого типа. А вот и бумажник, который он мне показывал. Там документы. Но во внутреннем кармашке имеются другие. Так-так. Вышеупомянутый господин зовется на самом деле Сэмом Дрисколлом — ничего общего с его предыдущим именем. Он действительно частный детектив из Нью-Йорка. Также верно, что он был нанят отцом Гаи Валенко, чтобы следить за ней. Три месяца назад.

Что ж, он потрудился на славу… Думаю, этот пройдоха захотел откусить сразу от двух пирогов и продался Луизе Уолкотт.

Выстрел пришелся ему прямо в голову. Похоже, что в ближайшее время он не будет совать свой нос в чужие дела.

Я кладу документы в карман и возвращаюсь к Донне. Выглядит она неважно. Я кладу ей руку на лоб. У нее сильный жар.

Тем временем у меня возникает подозрение, что я что-то упустил. Я изо всех сил напрягаю свои мозги. Так и есть! Где садовник — отвратительный рыжий верзила, который весит полтонны?

— Донна, — окликаю я. — Ничего не говори, только внимательно слушай. Если ты отвечаешь «да» — опусти веки, если «нет» — то ничего не делай. Есть здесь другие женщины?

Она отвечает «да».

— Вот эта — это Берил?

Нет ответа.

— Это Джейн?

Да? Хорошо. Значит, Берил на воле. Или же в коридоре. Ждет, чтобы пристрелить меня из-за угла.

— А еще здесь кто-нибудь бывал?

Да.

— Но ты их не знала?

Она говорит едва слышно:

— Другие здесь не жили. Здесь штаб-квартира Луизы. Другие приходили за инструкциями в бар.

— Молчи, — прерываю ее я. — Я все понял.

Но, Боже мой, что же делает Ричи?

Как раз в эту минуту я слышу, как подъезжает машина. Бросаюсь к окну. Машина въезжает в сад и разворачивается у самого дома. Я больше ничего не вижу. Я уже готов броситься вниз. Это наверняка Ричи.

— Фрэнк…

Донна приподнимается.

— Фрэнк… берегись…

Она икает и подносит руку к груди.

— Это… это машина Луизы… Это Берил… берегись.

Этого еще не хватало. Мне нужно посмотреть самому. В конце коридора есть окно, которое выходит в сад. Я бегу.

Черт. Они уже вышли из машины и вошли в дом. Я мчусь мимо лестницы и прячусь. Наблюдаю, стараясь, чтобы меня не было видно.

Поднимаются. И тут у меня возникает резкое желание убивать. Первым идет мой братец Ричи. Лицо его все в крови. За ним — рыжий и девица с короткими волосами и грубыми чертами лица. На ней брюки и черный свитер. В руке она держит кинжал и тычет им в спину Ричи, чтобы тот побыстрее шевелил ногами. Руки у него связаны.

Они проходят, не поднимая, к счастью для меня, глаз. Но если я выстрелю, то могу ранить Ричи.

Я отступаю назад, возвращаюсь в комнату и бесшумно закрываю дверь. Они наверняка запрут его наверху, на третьем этаже.

Через дверь я слышу, как девица в черном принюхивается.

— Здесь странно пахнет, — шепчет она. — Похоже, стреляли. — Отведи его наверх, Дэн, — говорит она. — Я пойду посмотрю в кабинете.

Кабинет — это как раз то место, где я в данный момент нахожусь. Я отступаю от двери.

Она поворачивает ручку — дверь не открывается.

— Луиза!.. Джейн!..

Нет ответа. Я слышу, как она чертыхается.

Затем — тишина. Шаги наверху. Что-то падает.

И вдруг — кто-то быстро бежит по лестнице.

— Дэн!..

Это спустился верзила. Я слышу, как они быстро переговариваются.

— Выломай дверь…

Я подготавливаюсь. Тот разбегается… я прилипаю к стене. Дверь с шумом вылетает, за ней следом в комнату вваливается этот скот и падает посередине. Я же, держа двумя руками пистолет, стреляю по той, что стоит позади. Готово. Она и пикнуть не успела. На пол падает черная куча.

Рыжий встает. Он ничего не понимает.

— Не двигайся! — говорю я.

Он идет на меня.

— Я же сказал, не двигайся! — кричу я.

Все. Я пропал. Он видел, что я больше не смогу выстрелить. Меня выдают мои нервы. Он смеется.

— Ну, стреляй, — говорит он.

Я беру себя в руки. Бросаю пистолеты на стол, где лежит Донна, не подающая признаков жизни.

— Я тебя и так прикончу, — говорю я ему.

Я больше не хочу убивать. Вот так — легко и хладнокровно… не хочу. Это мерзко.

Я увертываюсь от кулака размером с баранью ляжку килограмма на три и бью ему в печень. Боже! Моя рука погружается в него на двадцать сантиметров — такое впечатление, что я ударил по пуховой перине. Я быстренько возвращаюсь в стойку.

У него страшный удар. Мне следует перейти на дзюдо или кетч. Не то мне конец. Я прыгаю вокруг него, пытаясь найти удачную позицию для захвата. Вот отсюда, пожалуй, будет хорошо…

Он как раз в нужном положении. Я бросаюсь вперед, делаю обманное движение и сбиваю его с ног. Мы оба падаем, произведя невероятный шум.

Звонит телефон…

Толстяк лежит, растянувшись на правом боку. Мне удается высвободиться. Я прижимаю ногой его шею и хватаю за левую руку. Затем подпрыгиваю вверх и, падая на пол, выворачиваю ему руку. Хорошо. Одна сломана. Сколько же я всего переломал за сегодняшний день!

Он сдается.

Я поднимаюсь и вытираю лицо. Я как во сне. Телефон продолжает звонить. Я снимаю трубку.

— Алло! Это Ричард.

— А это Господь Бог, — отвечаю я.

Я узналголос этого подонка Уолкотта.

— Алло?.. Луиза?..

Похоже, он сильно взволнован.

— Ты не попадешь в рай, — говорю я ему, — потому что ты слишком похож на гомика. Ладно, пошутили и будет. Это Сэм, приезжай. Луиза требует тебя. Пока.

Я вешаю трубку и набираю другой номер.

— Полиция?

Попал.

— С вами говорит некто, кто желает вам всяческих благ. Приезжайте в такое-то место (я кое-как объясняю, где это находится) и вы найдете много любопытного. Захватите с собой несколько гробов.

Я снова вешаю трубку и скачу наверх посмотреть, что с Ричи. Я ищу его по всем комнатам, открывая двери при помощи ключей Виолы. Он во второй камере — сидит в углу в полной прострации. Одежда его вся изодрана. Он без куртки, рубашка превратилась в лохмотья, он не шевелится. Мне становится страшно. Я встаю на колени и перерубаю веревки кинжалом Виолы, который я прихватил с собой. Тормошу его.

— Ричи… Ричи… очнись.

Он начинает подавать признаки жизни. Но очень вялые.

— Это Фрэнк, — говорю я ему. — Фрэнк. Твой брат.

— Ричи, очнись же. Сейчас приедет полиция, нам нужно сматываться.

— Полиция? — рявкает он. — Ни за что.

Порядок. Я снова обретаю брата. Он делает усилие, и я помогаю ему подняться.

— Мои ноги… — стонет он.

Спина у него кровоточит от тычков кинжалом, которые наносила ему эта сволочь, заставляя подниматься по лестнице. Но раны, к счастью, неглубокие.

Он, пошатываясь, делает пару шагов.

— Где это мы? — спрашивает он.

Пока мы спускаемся по лестнице, я ему все объясняю, а он рассказывает мне, как рыжий и девица в черном погнались за ним на машине. На своем старом бьюике он ничего не мог поделать и просто не вписался в поворот.

— Я был почти без сознания. Они взяли меня тепленьким.

Я рассказываю ему, как Донна получила пулю в легкое, расчищая мне дорогу.

— Рана серьезная? — спрашивает он.

— Тебе надо посмотреть.

Мы подходим к кабинету. В углу тихо постанывает рыжий великан, намертво припав к стене. На полу — псевдо-Карразерс с обезображенной рожей. В кресле — Джейн, а на столе — Донна. Она не двигается. Ричи склоняется над ней.

— Ничего нельзя сделать, — говорит он мне. — С ней все кончено.

Она смутно улыбается. Я ощупываю ее лоб — она как будто смотрит на нас. Я непроизвольно вздрагиваю.

— Это была неплохая девушка, — говорю я.

— Да, неплохая, — соглашается Ричи. — Жаль, что они ни черта не понимают… Она умрет через два часа.

Мы спускаемся. Нам больше ничего не остается. Не ждать же нам фараонов.

Ключи в машине. Это паккард последней модели. Не очень-то популярная ныне марка, эту машину не хотят покупать, потому что она здорово смахивает на катафалк. Теперь я не удивляюсь больше, что Ричи дал себя поймать.

Мы садимся. Я по-прежнему в женской одежде, мне это уже начинает надоедать… У меня с собой два пистолета. Я бросаю их в бардачок. Сворачиваем на дорогу, ведущую в Вашингтон.

— Что будем делать? — спрашиваю я Ричи.

Он малость привел себя в порядок, уж не знаю, каким образом ему это удалось, и отыскал свою куртку.

Это правда… меня все это время разыскивает полиция. О! Как мне все осточертело… Думаю, это из-за Донны у меня так упало настроение.

— Джон, — говорю я Ричи. — Джон Пейн. Он был там, наверху.

— Я знаю, — отвечает Ричи — Дэн показал мне его, прежде чем запереть в камере.

Мы едем. Навстречу нам проезжает машина.

— Тормози, — говорит Ричи.

Дважды повторять не нужно. Я видел Уолкотта.

Я делаю разворот и прибавляю газу. Мы нагоняем его, не проехав и трехсот метров. Я резко жму на газ, и мы врезаемся в зад его машины. Ричи высовывает руку в окошко кабины и выпускает в него всю обойму.

Машина Уолкотта прыгает вперед. Это линкольн, я полагаю, нам будет трудновато.

— Давай, жми, Фрэнк, — кричит Ричи.

Что я и делаю без лишних слов. Мы проносимся мимо дома Луизы. На такой скорости мы уедем не дальше ближайшей канавы, но я зверски на него зол.

Я еду на пределе, но догоняю его слишком медленно, я начинаю думать, что все пропало.

— Стреляй еще, Ричи.

Он в двадцати метрах от нас. Как только я произнес эти слова, пуля пробивает наше ветровое стекло чуть правее меня. Они тоже стреляют.

Ричи не заставляет себя долго ждать. Он прицеливается и выпускает первую пулю. У нас остается еще пять. Дорога начинает петлять, и они вынуждены сбавить скорость. Я тоже, так как машину слегка заносит.

— Прибавь еще газу, — говорит Ричи.

Пуля попадает в правую стойку ветрового стекла. Раздается слащавая музыка. Это мой братец включил радио.

— Давай, — кричит он, — скорее. Об остальном не думай.

Я жму изо всех сил. Шины визжат. Мы отыгрываем шесть метров.

Поворот направо. Словно смерч, мы проносимся через поселок. Снова поворот. Мостик. Мне удается догнать Уолкотта. Я жму еще, и вот я уже поравнялся с его машиной. Я иду по левую сторону. Он явно дрейфит. Ричи делает два выстрела, и я иду на абордаж как раз перед мостом. Его машина ударяется о парапет, переворачивается в воздухе и буквально разлетается на куски. Затем раздается взрыв, загорается бензобак. Славно сработано.

Эти подробности мне рассказывает Ричи, пока я пытаюсь вывести нашу машину из этого чертова виража. Я задеваю пилон… Машину изрядно покачивает, но она продолжает ехать. Наконец я могу отпустить педаль газа.

— Едем дальше по этой дороге, — говорит мне Ричи. — У меня есть приятель, который живет чуть дальше, он может приютить нас на несколько дней.

Сколько же у него приятелей…

XX

Я еще никогда в жизни не был так счастлив физически, как в ту минуту, когда, оказавшись у приятеля Ричи, залез под теплый душ, и у меня есть мыло, полотенце… Кроме того, меня поджидают мужские одежды.

В конце концов я прихожу к выводу, что в женском я выгляжу, как красный вуалехвост, а это очень тоскливо, особенно когда речь идет о таком симпатичном парне, как я. Я стою намыленный с ног до головы, когда дверь в ванную открывается.

— Не бойся! — говорит мне голос Ричи. — Это я.

— А я уже хотел было по привычке спрятаться.

— Я позвонил папе, — заявляет Ричи.

Хм… а я бы никогда не решился.

— Что ты ему сказал?

— Все… — отвечает мой братец.

— Ну и что?

— Он сказал мне, что мы изрядные идиоты.

— Он не ошибся.

Я сразу начинаю важничать. Как замечательно иметь неглупого папашу.

— Он попробует устроить нас в полицию на должность инспекторов, — добавляет Ричи — Или следователями к окружному прокурору. Это один из его больших дружков. И поскольку дело связано с наркотиками, это будет для него хорошей рекламой. А для нас — отмазкой за все, что мы учинили.

— Очень хорошо, — говорю я.

— Мама просила отругать тебя как следует, — продолжает Ричи.

— Она тоже права.

У нас отличные родители. Если бы и Донне удалось выпутаться, я был бы совершенно счастлив. Нет… Еще ведь Джон Пейн… Бедняга Джон. Это наша вина. Но он славно провел время, прежде чем умереть.

— Ты попросил его все уладить как можно быстрее?

— Он перезвонит нам через десять минут.

— Больше он ничего не сказал?

— А! Да… он спросил меня, как так получилось, что ты оставил десять тысяч долларов на рулевом управлении. Только что приходил механик и принес их ему.

У меня просто челюсть отвисает от удивления.

— Есть еще порядочные люди… — говорю я.

— Он дал ему пять сотен в качестве вознаграждения, — продолжает Ричи, — и надеется, что ты ничего не будешь иметь против.

— A By Чанг?

— Его предупредили, — говорит Ричи — Папу, я хочу сказать. С By все в порядке, и наши родители знали, что весь этот газетный шум был устроен для того, чтобы заманить Луизу Уолкотт в ловушку.

— Отлично! — восклицаю я. — Так значит, история, которую выдумал этот негодяй Дрисколл, оказалась правдой!..

По правде говоря, мне, наверное, следовало бы предупредить вас с самого начала, что мой папа заработал себе состояние на продаже спирта тем беднягам, которые испытывали сильную жажду во время сухого закона, что, по моему разумению, было чисто филантропической акцией. Затем он стал шефом полиции Чикаго — тоже неплохое местечко для зарабатывания денег. А теперь вышел в отставку в Вашингтоне. Таким образом, защитников у него — хоть отбавляй.

Так-то вот.

— Славно мы поработали, — говорю я Ричи.

— Еще бы! Папа еще сказал, что из-за какой-то ерунды мы сорвали целую операцию. Полиция следила за Луизой в течение нескольких месяцев, а теперь она уже ничего не скажет. Но так как мы уничтожили разом почти всю банду, они не очень на нас сердиты, но как дешево-то мы отделались!..

Хм! Не будем об этом.

— Все? — спрашиваю я.

— Все.

— Принеси мне телефон.

Ричи приносит. Я набираю номер Гаи.

— Алло?

— Алло, Гая?

Я узнал ее голос.

— Фрэнк Дикон. Бери машину и приезжай.

— Куда? — интересуется она.

— К Бену Кирби. Знаешь? У меня есть то, что тебе нужно.

Я вешаю трубку и начинаю массировать мышцы и сочленения. Я весь в синяках и ушибах, а лицо припухло во всех местах сразу. Гая, должно быть, в трансе, так как у нее больше нет этой гадости для укола. Быстренько примчится. Ей надо минут двадцать, не больше.

Ричи тоже приводит себя в порядок, он весь залеплен пластырем.

— Ричи! Ты в силах задать ей взбучку?

— Кому?

— Этой дряни, Гае.

— Хм… я скорее шаркну перед ней ножкой.

— Ладно. Одно другому не мешает, — заключаю я.

Мы продолжаем массировать и зализывать раны, и ровно через двадцать минут к дому подъезжает машина.

— Привет, — говорит Гая, появляясь в дверях. — Они у тебя?

— Разве так входят к людям в дом? Иди, сначала поцелуй нас, моя милая.

Она в сильном возбуждении, ей явно не по себе. Полагаю, что лекарство, которое я ей приготовил, гораздо эффективнее.

— Закрой дверь, Ричи.

Он выполняет мою просьбу.

— Раздевайся, Гая, — продолжаю я, и так как она не подчиняется, хватаю ее за что попало и срываю с нее одежду.

Ричи приходит на помощь.

— А теперь — под душ.

Мы отводим ее в ванную и ставим под сильную струю воды. Поверьте, под душем эта девочка еще красивее, чем на воздухе.

— Ты не более наркоманка, чем я, — говорю я. — Тебе захотелось поиграть во взрослые игры. Ничего не выйдет. Что тебе нужно, так это маленькая водная процедура.

После чего я отправляю ее в кровать хорошим шлепком по заднице. Она теряет самообладание и принимается бурно рыдать.

Я задергиваю шторы, так как настает момент ее немного утешить.

Впрочем, история подходит к концу.

XXI

Перечитывая свои записи, я прихожу к выводу, что вам, пожалуй, и в голову не придет, что их автор получил кое-какое образование. Словарный запас? Нет. По-моему, это скорее из-за отсутствия латинских цитат. Вначале я очень старался, но теперь вижу, что увлекся повествованием, и хотя я изрядно работал над слогом в первых главах, далее естественное выражение моих мыслей все же взяло верх.

Ничего не поделаешь. Но теперь я хочу перейти к моральной стороне всех этих дел.

Главное, как вы понимаете, — быть честным. Мне смешно, когда рассуждают о благородстве, но все, что я сделал, было честно и правильно.

И еще, надо, конечно, уважать семейные связи. Мой брат с моей подачи отведал всего понемногу. И плохого, и хорошего… мы все делили по-братски. Рука об руку.

Вы возразите мне, что мы, пожалуй, были малость грубоваты с девчонками…

Но что вы хотите — все равно женщинам не понять…


КОНЕЦ

Примечания

1

Точками обозначаются особо приятные действия, пропаганда которых запрещена, так как у нас есть право подстрекать людей на массовые убийства — например, в Индокитае, — но нельзя побуждать их к занятиям любовью. (Примеч. авт.)

(обратно)

Оглавление

  • I
  • II
  • III
  • IV
  • V
  • VI
  • VII
  • VIII
  • IX
  • X
  • XI
  • XII
  • XIII
  • XIV
  • XV
  • XVI
  • XVII
  • XVIII
  • XIX
  • XX
  • XXI
  • *** Примечания ***