Наречённая ветра [Литта Лински] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Литта Лински НАРЕЧЁННАЯ ВЕТРА

Часть первая

Глава 1 Послание

Почувствовав приближение очередного приступа, Эвинол поспешила на балкон. Ужас, до чего она слаба. Чтобы открыть витражную дверь, пришлось привалиться к ней плечом и налечь всем телом. Когда дверь наконец поддалась, Эви буквально вылетела наружу и рухнула грудью на перила. Если бы они не задержали падения, королева Илирии валялась бы на мозаичных плитах дворцового парка.

Королева Илирии. Смешно! Вот эта худая и бледная как смерть девчонка — королева?! Впалые щеки, синие круги под глазами, сухие потрескавшиеся губы…

Первая волна кашля сотрясла тело. Больно, но терпимо. Эви знала, что дальше будет хуже. Новые приступы кашля, казалось, выжимали весь воздух из легких. Рваных судорожных вдохов хватало ровно на то, чтоб не задохнуться, но ощущение удушья не покидало Эвинол. Однако самый страшный кашель мерк на фоне боли в горле. Эви хотелось разодрать ногтями шею, чтобы добраться до кромсающих лезвий, поселившихся внутри.

Когда очередной приступ пошел на убыль, Эви обвисла на балконных перилах, как тряпичная кукла. На белый мрамор упала рубиновая капля, еще и еще одна… Эвинол провела рукой по лицу, размазывая текущую из носа кровь. Как хорошо, что балкон выходит в парк и никто не видит правительницу Илирии, больше похожую на покойницу, чем на королеву.

А ведь еще каких-то пару месяцев назад она была красавицей — и не была королевой.

В начале лета Эвинол Райнар, наследная принцесса Илирии, потеряла отца и обрела права на престол. Будь проклят тот страшный день! Отца Эви любила, а корона ее скорее тяготила, чем манила.

Принцесса понимала, что рано или поздно ей придется принять бремя власти, но и подумать не могла, что это случится так скоро. После случайной смерти брата, четыре года назад, из девочки стали растить наследницу. Король Хидвир принял сомнительное с точки зрения многих решение — передать престол дочери. Однако сама Эвинол понимала, что отец прав. Династия Райнаров правила Илирией с самого основания, и в умах подданных судьба монаршей семьи была тесно связана с судьбой королевства. Эвинол смирилась с необходимостью пожертвовать счастливым беззаботным детством ради освоения премудростей правления, но и подумать не могла, что корона свалится ей на голову накануне семнадцатилетия.

Лишившись отца, Эви была сражена горем и парализована растерянностью. Но теперь, два месяца спустя, ей казалось, что со временем она бы преодолела душевную боль и трудности и стала бы не худшей правительницей, если бы не проклятая болезнь.

Эвинол никогда не жаловалась на здоровье. Сил у нее было в избытке, что, впрочем, неудивительно в шестнадцать лет. И кто бы мог подумать, что в самом расцвете юности принцесса станет жертвой смертельного недуга? Она не знала ни названия, ни природы своей болезни. Ничего не знали и лекари, один за одним разводившие руками, не в силах вылечить королевскую дочь. Поначалу все, включая саму Эви, думали, что причина недуга — печаль по отцу, слишком рано покинувшему этот мир. Но если слабость и апатию еще можно было списать на тоску, то приступы зверского кашля и раздирающая боль в горле никак не вписывались в эту версию. Юная королева стремительно угасала, и все, на что она могла рассчитывать со стороны лекарей, — молчание.

Стоит людям узнать, что королева умирает, не оставив наследника, — и в стране воцарится хаос. Народ и так без восторга принял весть о том, что на престоле воссядет женщина. Королева вместо короля — не конец света, конечно, но и хорошего мало. После гибели Фарна и назначении Эвинол наследницей пошли слухи о проклятии, ниспосланном роду Райнаров. Стоило людям слегка попривыкнуть и смириться с мыслью, что впоследствии ими будет править женщина, как внезапно скончался король Хидвир. А ему ведь не было и пятидесяти. Слухи о проклятии всколыхнулись с новой силой.

А уж когда начались ураганы, люди и вовсе обезумели. Одно дело — посудачить о проблемах королей, а другое — на собственной шкуре ощутить угрозу житейскому благополучию. Ураганы топили корабли, разрушали дома, губили урожай и скот. И, конечно же, во всем были виноваты Райнары! Недальновидные мужчины, посмевшие умереть раньше времени, оставив вместо себя глупую девчонку.

Однако вряд ли кто-то порадуется смерти этой девчонки. Безвластие и само по себе — дурная вещь, а в такой тяжелый момент и вовсе гибельно для страны. Можно сколько угодно болтать о том, что Райнары прокляты, но если королевский род прервется, то люди уж точно уверуют, что на них обрушился гнев богов.

Нет уж, она не позволит себе умереть раньше времени, не уладив по крайней мере вопрос с престолонаследием. В конце концов, она придумала отличный план. Осталось только дожить до его осуществления, сохранив в тайне проклятую болезнь. И тогда все будет хорошо. Илирия получит короля, а она обретет наконец покой.

Ужасно в семнадцать лет с таким расчетливым спокойствием думать о смерти, но Эвинол уже приняла свою участь и отныне беспокоилась лишь о стране. Горькая улыбка тронула губы Эви, когда она вспомнила свои жалкие протесты. Как она плакала и кричала, впервые услышав робкие предположения докторов о неизлечимости недуга, как в отчаянии колотила подушки, рвала шелковую ткань балдахина, швыряла в стены чаши с целебными отварами. Все ее истерики кончались ухудшением состояния, и верный канцлер Гирт Шанари, один из немногих посвященных в тайну ее болезни, посоветовал беречь силы. Он просидел целую ночь подле постели больной принцессы, терпеливо объясняя, что ее долг состоит в заботе о благе страны. Она обязана прожить хотя бы столько, сколько потребуется для того, чтобы найти преемника. Отныне каждый день ее и каждый час принадлежат Илирии.

Принять эту истину было непросто, но не зря же отец последние четыре года растил из нее королеву. И пусть царствовать ей доведется всего несколько месяцев, это время она должна использовать так, чтоб не оставить после себя разруху и злую память в народе. Тот же Шанари предложил ей простой и разумный план: выйти замуж и передать власть супругу. Кандидата в короли канцлер тоже подыскал наилучшего из возможных. Айлен Райн’яр, троюродный брат Эвинол, являлся потомком боковой ветви Райнаров, о чем говорило созвучие фамилий. Народ и знать примут его, и страна будет процветать в столь любезных ей мужских руках. А королеву Эвинол, конечно, быстро забудут, как глупое недоразумение.

Ну, хватит уже жалеть себя. Так, давай, подними голову! Ты можешь держать ее прямо. Ничего, что кружится, бывало и хуже. Эвинол до боли вцепилась в перила, стараясь выпрямиться и удержаться на ногах. Приступ миновал, теперь осталось вернуться в комнату и принять отвар, который неизменно приносил облегчение. Шаг, еще шаг… Эви дошла до двери, но остановилась и обернулась.

Ей не хотелось возвращаться в душные покои. Здесь, на балконе, вольный воздух, внизу — королевские сады, утопающие в роскоши летних цветов и зелени, вдали — горные пики, тронутые красками заката. И ветер.

Ветер… Эвинол всегда его любила. В детстве, до ужасной трагедии с братом, принцесса почти всерьез дружила с ветром. Лет в шесть одна из нянек впервые рассказала ей об Инослейве — западном ветре, который считался хозяином здешних мест. Эви была заворожена красотой легенды и потом тормошила всех, без конца требуя новых подробностей и рассказов об Инослейве. Измученные наставники и придворные завалили девочку книгами, содержащими хоть какие-то отрывки знаний о культе западного ветра, процветавшем в Илирии давным-давно. Принцесса зачитывалась книгами, с жадностью поглощала чужие сказки об Инослейве и со временем стала придумывать собственные.

Буйная фантазия Эви оживила ветер, сделав его поверенным детских тайн и проказ. Принцесса часами торчала на балконах или открытых галереях, беседуя с ветром, забиралась даже на крышу дворца, приводя в ужас приставленных к ней дам. Но больше всего Эви любила скалу, нависавшую над озером Тайелис. Летняя королевская резиденция располагалась на берегах озера, и Эвинол без конца убегала на любимую скалу, чтоб поговорить с Инослейвом. Девочка была уверена, что ветер отвечает ей: его ласковый голос шумел в ушах, превращаясь в слова в ее голове.

Теперь-то Эвинол знала, что разговаривала сама с собой, представляя в мыслях реплики ветра, и все же безумно скучала по тем счастливым временам и прекрасной детской дружбе с могущественным Инослейвом.

А еще она играла ветру на скрипке и на флейте. Учителя музыки нарадоваться не могли таланту и успехам принцессы. Всех умиляло, что Эви готова играть днями напролет. Только никто не знал, что играет она не просто так, а для Инослейва. Когда твой слушатель — западный ветер, волей-неволей будешь стараться изо всех сил, особенно если кажется, что он подпевает выводимым мелодиям.

Как было бы здорово сейчас забраться на ту скалу и поведать западному ветру обо всех своих невзгодах! И чтоб закатное солнце отражалось в водах озера, а нежное теплое дыхание ветра касалось ее щек и трепало волосы…

Эви так живо представила эту картину, что расплакалась от жалости к себе. Она поначалу даже не заметила, что разыгрался настоящий ветер. Только он не был таким ласковым, как в ее воображении. Настоящий Инослейв давно уже предал их вымышленную дружбу, став страшным врагом. Все эти ураганы — его рук дело, если, конечно, у ветра есть руки. И вот сейчас, похоже, начиналась новая буря. Надо было побыстрее зайти внутрь, а то она стала такой худой и слабой, что разыгравшийся ветер мог, чего доброго, перебросить ее через перила балкона, убив раньше времени.

И все же королева медлила, держась за ручку двери.

— За что ты так со мной? Ты же видишь, я умираю! Я совсем одна. Я не имею права даже жаловаться. А ты…

Ветер завыл громче, словно желая заглушить ее слова.

— Чего ты от меня хочешь? — в отчаянии выкрикнула Эвинол, хоть и понимала, как глупо она смотрится, споря с ветром и изливая ему свои жалобы.

Вместо ответа очередной порыв швырнул ей под ноги какой-то листок. После этого ветер внезапно успокоился и даже коснулся ее тем самым теплым дыханием, которое она так любила в детстве. На мгновение злой западный ветер стал кротким и нежным.

— Значит, тебе все-таки жаль прежнюю подружку? — она грустно улыбнулась, касаясь ладонью лба и висков, где еще чувствовались легкие поцелуи ветра.

Инослейв, разумеется, не ответил. Он давно уже не отвечал ей даже в мыслях. Зато он, похоже, раздумал трепать столицу очередным ураганом. И на том спасибо.

Однако пора было возвращаться к делам и выпить наконец отвара. Перед тем как уйти с балкона, Эвинол бросила взгляд на листок под ногами. Интересно, что за подарочек притащил ее бывший друг? Королева нагнулась, подняла бумажку и развернула ее.

«Люди забыли истинных повелителей и навлекли на себя проклятие. Только добровольная жертва умерит гнев ветров».

Глава 2 Разбитые мечты

Айлен по привычке щелкал длинными пальцами, улыбаясь, как сытый кот. Неужели уже сегодня он увидит прелестную кузину? Воображение услужливо нарисовало образ Эвинол. Нежная кожа, светло-русые волосы медового оттенка, глаза цвета ирисов. А эта трогательная нижняя губка, похожая на лепесток шиповника! И обворожительная улыбка, от которой на щеках играют ямочки, и точеный носик со звездочками редких веснушек. Никогда природа не создавала женщины более прекрасной и желанной.

Сколько лет он о ней мечтает? Пять? Шесть? Эвинол была совсем еще ребенком, когда поразила воображение троюродного брата. И дело не только в красоте. Эви дышала жизнью. Она вечно куда-то летела, сияла, наполняя пространство вокруг своим внутренним светом. Каждое ее движение было исполнено удивительной порывистой грации. Шальные золотистые искорки в глазах казались солнечными бликами — завораживающими и манящими.

Айлен мог бесконечно любоваться кузиной. Причем просто смотреть ему нравилось больше, чем беседовать с нею. Ну о чем можно говорить с девчонкой, у которой ветер в голове? Эви не казалась ему интересной собеседницей, и если Айлен разговаривал с ней, то лишь ради того, чтоб находиться рядом и иметь возможность пожирать это совершенство глазами. Но куда больше нравилось ему наблюдать за принцессой, когда та его не видела. Сколько раз он тайком созерцал ее, сидящую на перилах балкона или стоящую между ажурных зубцов дворцовой крыши. Однажды, когда семья Айлена гостила в летней королевской резиденции, он, верный своей привычке, тайно проследовал за принцессой во время одной из ее прогулок. Образ Эвинол, стоящей на скале над озером, поразил Айлена, и без того одержимого страстью к кузине. Хрупкая фигурка в лучах закатного солнца на фоне гор и воды; волосы, развеваемые ветром; руки, устремленные ввысь. Казалось, еще немного — и Эвинол взлетит с этой скалы и понесется в неведомые дали в объятиях ветра. Именно в тот день Айлен дал себе клятву, что эта девочка будет принадлежать ему во что бы то ни стало.

Запретность плода вместо того, чтоб потушить огонь вспыхнувшей страсти, лишь еще больше распаляла его. Причем то обстоятельство, что Эви состояла с ним в родстве, было не самым страшным препятствием. Куда хуже, что она была принцессой. А Айлен Райн’яр, хоть и был наследником герцогского титула, никак не мог рассчитывать, что за него отдадут королевскую дочь. Да и король Хидвир по совету сына решил выдать Эвинол за принца Найенны, чтоб с помощью этого союза поправить не лучшие отношения между державами. Эви было всего тринадцать, состряпанный отцом и братом брак казался ей далеким и неважным. Зато у Айлена эта идея вызывала бешенство. Но кто же спросит его совета в таких делах?

Все изменилось после внезапной смерти принца Фарна. Хидвир не нашел ничего умнее, чем объявить дочь наследницей короны. Решение, что и говорить, крайне глупое, но зато оно положило конец матримониальным планам насчет Эви. Союз с Найенной можно было скрепить рукой принцессы, но не будущей королевы. Хидвир не собирался приглашать принца Олдена на илирийский престол. Хоть в этом он был прав. Впрочем, Айлена беспокоила не столько независимость родной страны, сколько свобода Эвинол.

В целом же назначение Эви наследницей, сколь бы безумным шагом оно ни казалось, было на руку Айлену. Как будущую королеву Илирии, Эвинол было выгоднее отдать за вассала короны, чтоб избежать риска делить власть с мужем-иноземцем. Айлен, к тому времени уже унаследовавший титул герцога, стал добиваться у короля Хидвира руки его дочери, упирая на выгоды этого союза. Но Хидвир не спешил осчастливить племянника согласием, ссылаясь на довольно близкое родство и юность Эви, которая ничуть не мешала ему сговариваться о браке с найеннским принцем.

Айлен злился, но не терял надежды. В те годы он почти не виделся с принцессой, если не считать торжественных приемов и праздников. Герцогу Райн’яру казалось, что дядя нарочно держит его подальше от дочери. Ну конечно, старый король опасался, что молодой и красивый мужчина покорит глупенькое девичье сердце! Ведь Эвинол росла и с каждым годом превращалась из ребенка в девушку. А король словно нарочно отлучил дочь от всех развлечений двора, оправдывая свою тиранию тем, что лепит из нее будущую правительницу. Ну не смешно ли? Какая королева могла выйти из порывистой, бездумной Эви? Хидвир лишь зря испортил малышке детство. Лучше бы сразу принял предложение племянника, обручил их и учил науке править будущего зятя, а не восхитительно прекрасную, но совершенно непригодную для царствования дочь.

И все равно в итоге все вышло наилучшим образом. Король умер на пару десятков лет раньше положенного срока. Эвинол внезапно стала королевой в семнадцать. А тут еще эти ураганы подоспели — как раз вовремя, чтоб подогреть недовольство подданных. В общем, у Эви не осталось иного пути, кроме как искать выход в разумном замужестве. И уж тут их родство сыграло добрую службу. Они ведь, по сути, принадлежат к одному роду, даже фамилия одна, просто звучит по-разному из-за особенностей диалекта герцогства Лаир. И аристократия, и народ с радостью примут герцога Райн’яра как будущего короля. Еще бы! И не придется жить под властью женщины, и славная династия Райнаров не прервется. Подтверждением его правоты стало письмо канцлера Шанари, предлагающего свою помощь в устройстве этого брака. Правда, канцлер просил не спешить со сватовством, дав Эвинол время хоть немного отойти от горя и освоиться в роли королевы. Айлен терпеливо прождал два месяца, даже не показываясь при дворе после похорон.

После смерти отца Эви была сама на себя не похожа: строгая, печальная, заплаканная. Айлен вспомнил, как разочарование мешалось в нем с острой жалостью. Ему хотелось обнять юную королеву, прижать к себе, утешить. Впрочем, утешения, которые он мог предложить этой девушке, были слишком далеки от братских, а на другие он в то время не имел права. И все же сильнее сострадания оказалось чувство дисгармонии, вызванное непривычным образом Эвинол. Красота ее все еще восхищала, но внутренний свет изрядно поугас. Это не понравилось Айлену, и он намеренно не искал встреч, пока принцесса не станет прежней.

Хочется верить, что Эвинол уже полностью отошла от скорби по отцу и вновь дышит жизнью, излучая сияние. Что ж, сегодня ему представится возможность оценить ее вид и состояние. Уже сегодня он не просто увидит свою сладкую девочку, но сможет заявить права на нее, а заодно и на трон. Айлен улыбнулся. Неужели Эви манит его больше, чем корона? Разумеется, нет. Какой дурак предпочтет женщину престолу? Но, к счастью, ему не нужно выбирать, — он получит и то, и другое.

Ну вот, время пришло. До аудиенции, назначенной Эвинол, осталось полчаса. Само собой, ему следует явиться раньше и смиренно дожидаться своей королевы. Пока Эви не станет его женой, герцог был готов всячески подчеркивать зависимость и покорность. Кто знает, вдруг власть ударила девчонке в голову и она возомнила себя полноправной правительницей? Стоит успокоить ее на этот счет, дать ей понять, что он не посягает на ее прерогативы. До коронации он готов играть роль будущего консорта, зато уж после станет настоящим королем Илирии. Остается надеяться, что Эви будет не против и удовольствуется ролью жены короля вместо того, чтоб играть в полновластную королеву.

Айлену не пришлось ждать долго. Королева в сопровождении канцлера явилась даже раньше назначенного срока. Бросив первый взгляд на Эвинол, герцог несколько мгновений боролся с наваждением, пытаясь убедить себя, что перед ним другая женщина. Этот тощий бледный призрак с потухшим взглядом просто не может быть его мечтой. Его сладкая, желанная Эви не могла так измениться за два месяца!

Айлен разрывался между недоумением, ужасом и гневом. Он чувствовал себя обманутым и преданным. Это, верно, злая шутка. Кого ему хотят подсунуть вместо владычицы его грез?! Найдя наконец в себе мужество взглянуть Эвинол в лицо, Айлен вздрогнул. В темно-синих глазах читалось понимание и насмешка. Слишком проницательный взгляд для той Эви, которую он помнил.

— Я вижу, ваше сиятельство разочарованы? — вместо приветствия спросила королева. — Не трудитесь отрицать, ваши эмоции слишком явственно отражаются на вашем лице. Мой отец сказал бы, что правящим особам надлежит прятать свои мысли и чувства за фальшивыми улыбками или равнодушием. Думаю, нам обоим только предстоит этому научиться.

— Вы все неверно истолковали, ваше величество, — Айлен постарался скрыть досаду, вызванную тем, что какая-то девчонка смеет давать ему наставления в искусстве правления. — Я счастлив видеть вас. Признаюсь, вы выглядите несколько… м-м-м… усталой, и это меня беспокоит.

— Не беспокойтесь обо мне, герцог, — Эвинол тряхнула головой, на миг напомнив себя прежнюю. — Мне жаль, что пришлось разочаровать вас. Понимаю, вы рассчитывали получить в жены более привлекательную женщину.

— Ваше величество наговаривает на себя. Вы, как всегда, прекрасны, моя королева, — он уже освоился с увиденным и, несмотря на полыхающий внутри костер, внешне старался загладить совершенную оплошность.

— Не лгите! — Эви поморщилась. — Я знаю, что не нравлюсь вам. Я и себе не нравлюсь, чего уж там. Но посмею предположить, что корона, прилагающаяся к моей руке, скрасит вам горечь разочарования. Увы, мы оба не в том положении, чтоб привередничать.

— Ваше величество, брак с вами по-прежнему видится мне вершиной блаженства. Простите, если невольно обидел вас. У меня впереди целая жизнь, чтоб загладить свою вину.

— Зато у меня ее нет! — почти выкрикнула Эви.

И она вновь засверкала. Только иначе, чем прежде. Теперь сияние Эвинол напоминало не солнечный свет, а злое пламя. Обожаемые золотистые искорки вспыхнули в ее глазах, но теперь они были словно отражение звезд в глубоком темном колодце. Изломанный свет, болезненная красота. Неужели его сердце вновь трепещет? Поистине, если Эвинол больна, то он болен не меньше, если хочет ее даже такую.

— Простите, я оставлю вас, — королева взяла себя в руки. — Подробности бракосочетания вы обсудите с канцлером Шанари.

После этих слов она покинула комнату. А герцог, не находя слов, смотрел ей вслед, подмечая, как неуверенна ее походка, прежде такая летящая и легкая, какой узкой стала спина и тонкими — руки.

— Что с ней?! — накинулся он на канцлера, стоило закрыться двери за королевой.

— Ее величество серьезно больна, — со вздохом отвечал тот. — Мы стараемся не привлекать внимания к ее состоянию, поэтому королева так редко появляется на людях. Но от вас, как от будущего мужа, было бы глупо скрывать недуг королевы.

— Как такое могло случиться? — продолжал бушевать Айлен, больше не видя причин сдерживать себя. — Как вы могли допустить? Куда смотрят врачи? Что это вообще за болезнь такая?

— Увы, природу болезни ее величества так и не смогли постичь, и у нас есть основания опасаться самого печального исхода. Вы понимаете, о чем я? — канцлер смотрел на него глазами грустной собаки.

— Понимаю ли я? — герцог с трудом удерживался от того, чтоб схватить Шанари за ворот и хорошенько потрясти. — Для вашего же блага лучше, чтоб я не понимал! Вы позволили принцессе… королеве подхватить какую-то дрянь, а теперь смиренно дожидаетесь ее кончины. Да еще и скрываете ее болезнь вместо того, чтоб собрать лучших врачей со всей страны и вызвать заграничных. Ну ничего, я займусь этим лично.

— Боюсь, вы лишь зря потратите силы, — вздохнул канцлер. — Недуг королевы смертелен. Вы, конечно, можете попробовать ее вылечить вместо того, чтоб ускорить свадьбу, но ради этого вам придется пожертвовать короной, а Илирии — благополучием. Эвинол Райнар умрет в любом случае, а вы можете сделать выбор: идти за ее гробом как венценосный супруг или как любящий брат.

— Нет! — он не желал мириться с новой картиной мира, где все надежды в одночасье рассыпались прахом. — Это не может быть правдой. Верните мне прежнюю Эвинол! Делайте что хотите, но спасите ее!

— Похоже, вы действительно влюблены, ваша светлость. Мне так жаль. Я люблю Эвинол как дочь и понимаю вас как мужчина…

— Ничего вы не понимаете! Вы не мужчина, а старик. А я молод, и я мечтал о ней всю жизнь! И теперь вместо моей мечты вы предъявляете измученную страданиями девушку и заявляете, что она умрет. Я не допущу этого, слышите! Я не позволю украсть у меня Эвинол!

— Что ж, — голос канцлера вдруг сделался жестким. — Боюсь, я сделал неверный выбор, представив вас в роли будущего короля. Надеюсь, еще не поздно исправить эту ошибку.

— Только попробуйте, — Айлен задохнулся от гнева.

Шанари спокойно выдержал его бешенство, ни на секунду не опуская глаз. Старый пройдоха не шутил и не боялся. Он действительно найдет для Эви нового мужа, более покладистого. Ну уж нет, этому не бывать. Рано или поздно он разотрет канцлера в порошок, но эта партия осталась за ним. Герцог Райн’яр признал поражение.

— Я согласен ускорить свадьбу и коронацию, — сдавленно произнес он. — Но как только я стану королем, то сделаю все, чтоб вылечить Эвинол.

— Разумеется, — Шанари широко улыбнулся. — И поверьте, мы изо всех сил постараемся помочь вам в этом. Кто знает, может, и впрямь для нашей девочки есть еще надежда. Никто не порадуется ее выздоровлению больше, чем я. Эви выросла у меня на руках. Однако, при всей моей любви к королеве, Илирию я люблю больше. А потому о благе страны стоит позаботиться прежде, чем о благе правителей. Вы согласны?

— Согласен.

Глава 3 Политик и целитель

Глупый одержимый мальчишка! На него нежданно свалилась корона великой державы, а он смеет высказывать претензии. Невесту ему, видите ли, не уберегли.

Гирт выстукивал по чашке рваный ритм серебряной ложечкой. Тончайший фарфор протестующе звякал, чайные волны колыхались в такт движениям, норовя выплеснуться через край. Канцлер злился. Он даже не знал, кто бесит его больше — королева или герцог. Оба вели себя как недалекие безответственные дети. На кону благо страны, а они способны думать лишь о своих мелких бедах.

Ну ладно, пусть не мелких. В конце концов, дело идет о жизни и смерти. Но если Эвинол еще простительны выходки, порожденные отчаянием, то герцогу пристало тихо радоваться выпавшему шансу, а не строить из себя короля раньше времени. Да он должен ему, Гирту, в ноги поклониться за то, что канцлер оказал именно ему такую честь! Шанари отлично помнил, как Айлен Райн’яр добивался руки принцессы после смерти наследного принца. Уже тогда Гирт взял на заметку этого амбициозного парня. Ошибка канцлера состояла лишь в том, что он не учел чувства молодого лаирского герцога. Шанари думал, что Райн’яр охотится лишь за короной, а он, оказывается, с ума сходил по принцессе.

Немудрено: Эвинол такая красавица… Была красавицей. Должно быть, он слишком стар и давно уже смотрит на женщин иными глазами, если даже не задумался о том, что малышку Эви можно желать не только как приложение к короне. Любовь, любовь… Нельзя сбрасывать ее со счетов. Увы, не бывает политики в чистом виде. Это глупо и неправильно, но как часто государства сотрясают войны, начавшиеся из-за чьей-то любви, ненависти или зависти!

Гирт вздохнул, отхлебнул остывший напиток и поморщился. Надо вызвать слугу и потребовать горячего. И чтоб добавили побольше шиповника. В конце концов, в его жизни не так уж много радостей, и вкусный чай — одна из них. Надо же было этому мальчишке так испортить ему настроение. А ведь все так хорошо складывалось. Ну, насколько слово «хорошо» вообще применимо к нынешней ситуации.

Сколько же усилий он приложил, чтоб выстроить хрупкую композицию престолонаследия! Будто легко было исправить оплошность покойного монарха. Оставить трон дочери — что может быть безумнее?! Канцлер как мог убеждал короля изменить решение, но тот оставался глух ко всем доводам разума. А всего только и надо было, что жениться во второй раз. Ведь Хидвир был еще относительно молод, и выбор невест у него был превосходный. Но нет, королю втемяшилось в голову сделать наследницей Эвинол. Малышка всегда была его любимицей, но это не повод приносить всю Илирию в жертву отцовской привязанности.

Что ж, пусть теперь винит в случившемся себя. Если бы покойный король мог видеть последствия своего бездумного решения, то он бы ужаснулся. Но он не может. А потому все ужасы свалились на голову старого бедного канцлера Шанари. Чего стоили одни ураганы, которые люди, как нетрудно догадаться, связали с девочкой на троне. И в глубине души Гирт был с ними согласен, хоть и держал эти мысли при себе. Нет, сплетни и паника — удел бессильных. Тот, кто не может повлиять на ситуацию, находит утешение в бесконечном обсуждении проблем. Но есть и другие — те, кому надлежит эти проблемы решать.

Кстати, о проблемах. Шанари нехотя поднялся с удобного кресла, так и не дождавшись новой порции чая. Старое тело протестующе заныло, но ум привычно пренебрег этими жалобами. Будет еще время отдохнуть. После коронации, которая превратит герцога Райн’яра в короля Райнара, можно будет позволить себе временно отдохнуть от дел и даже провести месяц-другой в родовом имении. Осень в Виртене прекрасна. Канцлер улыбнулся, представляя беседку, увитую багряными листьями, между которыми агатовыми каплями светятся гроздья позднего винограда. А какая в тех краях охота по осени! Жаль, что он уже староват для таких забав. Но все же отдых ему необходим. Правда, прежде надо разобраться с делами.

А дела эти требовали его присутствия в другом конце дворца. Именно там занимал пару комнат лекарь, готовивший отвар, облегчающий приступы королевы. Собственно, по этому поводу канцлер и нанес визит придворному врачу. Уорен, несмотря на молодость, считался одним из лучших травников.

В комнатах стоял неистребимый запах трав, который можно было бы счесть приятным, не будь он так резок и насыщен. Куда ни кинь взгляд — всюду травы. На полках — в горшочках и банках, на стенах — в пучках, на столе — в ступках, на огне — в котелке.

Сам Уорен поспешил навстречу высокому гостю, смахивая капли пота со лба и торопливо вытирая руки о фартук. Вид у талантливого знахаря был растерянный и нелепый, будто его застали врасплох. Однако канцлер уже привык видеть его таким, более того, считал, что все поглощенные своим делом люди выглядят примерно одинаково, невзирая на положение, пол и возраст. Если только дело их жизни — не политика и дворцовые интриги. Тут уж так наловчишься вечно следить за лицом, позами и жестами, что даже чай будешь пить с многозначительной полуулыбкой, а в уборной хранить на лице выражение величественной задумчивости.

Но лекарям в их ремесле ни к чему играть лицом. Напротив, чем лучше отработано умение напускать на себя важный ученый вид, тем меньше знаний в голове и сноровки в руках. Уорен не таков, он вечно при деле: руки что-то толкут, растирают, смешивают, а голова тем временем занята продумыванием новых составов. Золотой человек! Канцлер уже пару лет пользовался его услугами и снадобьями для своего, увы, отнюдь не крепкого здоровья, а это высшая степень доверия. Именно поэтому Уорену было поручено заниматься болезнью королевы.

Кое-как пригладив растрепанные волосы, торчащие во все стороны, точно пучки соломы, лекарь изобразил неловкий поклон.

— Не нужно церемоний, мастер Уорен, — Шанари снисходительно похлопал его по плечу. — Вижу, вы, как всегда, в трудах?

— Да, ваша светлость, — Уорен робко улыбнулся, польщенный похвалой. — Я тут кое-что придумал, — глаза сверкнули фанатичной одержимостью, но тут же скрылись в тени белесых ресниц. — Но вы, верно, не за этим пришли, да? Настойка от несварения желудка уже готова, целых две бутылки. Хватит надолго. И растирание для вашей подагры. Что же до зубов, на которые вы жаловались…

— Я не за тем пришел, Уорен, — досадливо прервал Гирт. Даже наедине он не любил перечисления своих многочисленных болячек. — Мои хвори подождут. Я здесь ради королевы.

— О, тогда вы будете рады узнать, что я составил мазь, — лекарь мгновенно преобразился, — чудесную мазь, которая должна не только облегчить страдания ее величества, но и, возможно… Заметьте, возможно… я ничего не обещаю, но… Быть может, эта мазь поможет нам излечить королеву. Если каждый день утром и вечером втирать состав в грудь и спину…

— Оставьте, Уорен, — канцлер резко оборвал разглагольствования врача. — Все мы знаем, что болезнь королевы неизлечима. К чему ложные надежды?

— Но ведь если мы попробуем, хуже не станет? — Уорен позволил себе упорствовать, впрочем, робко и почтительно.

— Все это глупости, — Шанари поморщился. — Хотя… — он придал лицу задумчивое выражение, потирая подбородок. — А знаете, Уорен, давайте-ка свою мазь. Вы правильно сказали, хуже не будет. Однако я не стану обнадеживать ее величество, а представлю эту мазь как простое обезболивающее.

— А также успокаивающее и отхаркивающее, — профессионализм взял верх над почтительностью. — Если применять мазь вместе с отваром, то результат, возможно, превзойдет наши ожидания. Вот, — он сунул канцлеру под нос ступку, наполовину заполненную какими-то травами и семенами, — я как раз готовил новую порцию основы под отвар.

— Отвар, — вспомнил канцлер. — Именно о нем я пришел поговорить. Кстати, на сколько хватит этой вашей основы?

Лекарь на мгновение сморщил лоб, что-то подсчитывая про себя.

— Надо полагать, на дюжину порций.

— Вот и славно, — кивнул Гирт. — Пусть ее величество пропьет это количество, а затем надо сделать перерыв.

— Но зачем? — врач уставился на собеседника полными недоумения глазами.

— Могли бы и догадаться. Вы же сами говорили, что, кроме благотворного влияния, отвар также оказывает снотворное воздействие и может вызывать головокружения.

— Это так, но побочные эффекты не сравнимы с положительными свойствами, а потому неразумно…

— Мастер Уорен, — оборвал его канцлер, — вы, конечно, отличный врач, но позвольте уж мне судить, что разумно, а что нет. Если вы не забыли, у ее величества на ближайшее время намечена свадьба и коронация. Или вы считаете, что головокружения и сонливость на этих церемониях пойдут только на пользу?

— Разумеется, нет, — поспешил согласиться врач. — Но если во время церемонии ее охватит приступ…

— На приступы мы влиять не можем, но сонная муха вместо королевы на свадьбе и коронации произведет плачевное впечатление на присутствующих. Так что не стоит рисковать.

— Как будет угодно вашей светлости.

— Впрочем, кто знает, может, эта ваша новая мазь поможет?

— О да, — Уорен снова расцвел. — Мазь должна уменьшить количество приступов и даже облегчить их протекание.

— А вы могли бы мне ее показать? — Шанари изобразил чрезвычайную заинтересованность.

Впрочем, мог бы и не трудиться, лекарь и без того с самого начала жаждал похвастаться новым детищем.

— Конечно, сейчас. Сию же минуту. Мазь стоит во льду, ее следует держать в холоде ради сохранения целебных свойств.

— Я учту, — кивнул канцлер. — Ну, идите же, принесите мне вашу чудодейственную мазь… Постойте. Пока вы там ходите, я бы хотел сделать что-то полезное. Могу я потолочь травы для отвара королевы? Вам может показаться смешным, но мне хочется внести хоть малую толику в облегчение страданий моей Эвинол. Эта девочка мне как дочь. Сердце разрывается от ее боли. Я знаю, нам не спасти нашу маленькую королеву, но если мы сумеем хоть немного уменьшить ее мучения… — он опустил голову.

— О, ваша светлость, вы недооцениваете себя! — горячо возразил лекарь. — Вы столько делаете для королевы! Необязательно лично толочь травы, ваша забота и без того неоценима.

— И все же, мне бы хотелось. Покажете, как это делается? Надеюсь, я ничего не испорчу.

— Не испортите, — улыбнулся врач. — Тут нечего портить. Давайте я вам покажу. Вот так, берите пестик. Нет, нужно не просто стучать, а совершать круговые движения, как будто втираете траву в стенки ступки. Ну вот, у вас уже отлично получается.

— Вот и хорошо. А вы ступайте за мазью.

Стоило лекарю скрыться за дверью, как Шанари проворно достал из-за пояса маленькую коробочку с крошечными прозрачными гранулами. Ловким движением он высыпал содержимое коробочки на ладонь, слегка встряхнул, а затем, после краткого размышления, высыпал половину обратно. Оставшуюся же половину он бросил в ступку с травами и принялся толочь с неимоверным усердием.

Глава 4 В поисках правды

— Простите, ваша светлость, но ее величество никого не принимает, — пухленькая девица грудью встала у дверей в комнаты королевы. — Я доложу о вашем визите и…

— Исли, кто там?

Айлен вздрогнул, услышав голос Эвинол, хотя пришел именно к ней.

— Ваше величество не окажет честь будущему мужу, уделив ему немного времени? — крикнул Айлен. Говорить через дверь было ужасно глупо, но не отодвигать же фрейлину силой.

— Исли, пропусти герцога, — не успев отдать приказание, королева сама появилась в дверях, невольно толкнув толстушку, оберегающую ее покой.

Айлену казалось, что он уже смирился с новым обликом Эви, и все же его заново покоробило от того, насколько она изменилась. Платье, которое пару месяцев назад наверняка сидело как влитое, теперь болталось, несмотря на затянутую до упора шнуровку. Пурпурный цвет, что в прежнее время был принцессе к лицу, сейчас лишь подчеркивал ее мертвенную, отливающую в синеву бледность. Волосы, хоть и были уложены в замысловатую прическу, казались тусклыми. А глаза… В них даже заглянуть было страшно — столько безысходной тоски читалось в открытом и радостном прежде взоре.

— Простите, что позволил себе нарушить покой вашего величества, — герцог склонился к ее руке.

Маленькая кисть теперь утопала в его ладони, такая хрупкая, что казалось, сожми посильнее — и сломается.

— Не стоит извиняться, — Эви попробовала улыбнуться, но вышло плохо. — Я сама хотела поговорить с вами наедине. Пройдемте. Исли, принеси его сиятельству вина и фруктов. Вы, кажется, предпочитаете темное виртенское?

— О, я удивлен, что вы знаете такие тонкости, — он и в самом деле удивился.

— Просто вспомнила, как вы расхваливали его преимущества, когда гостили у нас в летней резиденции, — королева вновь улыбнулась, и эта улыбка далась ей куда проще — очевидно, оттого что была искренней.

— Было такое, — он и сам улыбнулся, почувствовав внезапно возникшую между ними теплоту, которой никогда не бывало прежде. — Я и по сей день готов пожертвовать патриотизмом, когда дело касается вина. Что ни говори, а лаирские виноградники не чета виртенским. Но все равно удивительно, что вы помните. Вам ведь было всего двенадцать лет. Эви, — он вновь завладел ее рукой. — Вы ведь позволите называть вас так в память о нашей прежней дружбе?

— А разве мы дружили? — с обескураживающей прямотой спросила Эвинол.

В глубине души герцог признавал логичность вопроса. Действительно, друзьями они никогда не были. Что и говорить, в юности восемь лет — солидная разница для дружбы. Айлен, хоть и был одержим Эви, довольно редко общался с ней. А о том, что он тайно следовал за нею повсюду, Эвинол, конечно, не догадывалась. Стоит признать, что его интерес к этой девочке не имел ничего общего с дружбой.

— Если и нет, то, может, сейчас самое время это исправить? — нашелся герцог.

— Почему бы и нет? — теперь Эви говорила с ним доброжелательно. Ничего общего с тем иронично-злым тоном, какой она избрала для первой их встречи. — Присаживайтесь, Айлен, — она села, указав герцогу место подле себя.

Айлен отметил, что движение, которым она опустилась на диван, расправив юбки, было исполнено почти такой же грации, как в былые времена. Каждая мелочь, напоминавшая ему прежнюю Эви, вселяла в герцога надежду, что все еще можно исправить.

— О чем вы хотели поговорить, Айлен? Хотя нетрудно догадаться. Вы пришли обсудить наш будущий союз? Простите, если была слишком резка с вами во время прошлой встречи. В моем положении не так-то просто хранить самообладание. Канцлер Шанари ведь рассказал вам о моей болезни? Вы поэтому здесь? Я понимаю, что заключить брак с обреченной…

— Вы не понимаете, Эви, — он мягко прервал девушку, накрыв ее руку своей. — Я не считаю вас обреченной. Я никогда не смирюсь с этим. Я не позволю вам умереть, моя дорогая.

— Это очень трогательно, — Эвинол робко попыталась высвободить руку, и этот жест умилил герцога, — но что вы намерены противопоставить смерти?

— Свой ум, проницательность, лучших врачей Лаира и, наконец, любовь, — последнее слово он выделил особо, внимательно вглядываясь в лицо королевы, чтоб оценить, какое впечатление произвело его признание.

— Любовь, — пробормотала она. — Не рано ли о ней говорить?

— Моя любовь к вам гораздо старше, чем может показаться.

— Даже если и так, что с того? Разве любовь способна удержать человека на краю могилы? Я очень благодарна вам, Айлен, но… — Эвинол внезапно закашлялась. — Простите, мне нужно выпить лекарство.

Королева дважды дернула шелковый шнур, и на этот раз движения ее были судорожными.

— Исли, принеси отвар! — обратилась она к вошедшей девице.

— Простите, герцог, — она вновь закашлялась, уже серьезнее. — Вам не стоит этого видеть.

Королева резко вскочила с дивана и пошатнулась. Айлен тут же оказался рядом и подхватил ее, не дав упасть. Впервые в жизни он держал Эви в объятиях. Это было так волнующе, что Айлен на миг забыл о страшной причине, оправдывающей его вольность. Однако душераздирающий кашель, сотрясающий девушку, приступы удушья и слезы, струившиеся из глаз, быстро отрезвили его. Ужас перед болезнью, свойственный любому здоровому молодому человеку, мешался в нем с острой жалостью к Эвинол.

Перестав наконец кашлять, девушка, словно неживая, обмякла в его руках. Айлен без церемоний подхватил ее и бережно усадил на диван. Королева быстрым, неловким движением поднесла ладонь к лицу, словно пряча что-то. Когда герцог увидел сочащуюся между пальцами кровь, его замутило.

— Эви, твердь и ветер, что с тобой творится?! — он крепко прижал королеву к себе, несмотря на вялые протесты. — Никакая болезнь не может сотворить такое за два месяца. Тем более с юной девушкой, полной сил. Так просто не бывает! Куда смотрят ваши врачи?

— Но канцлер Шанари собрал самых лучших врачей, — голос Эвинол звучал хрипло, каждое слово давалось ей с трудом. — Он лично занимался подбором и проверкой.

— Лично, говоришь? — пробормотал герцог, забыв о почтительности. — Может, это и есть ответ?

— Ответ на что? — королева наконец высвободилась из объятий Айлена.

— Я должен кое-что проверить, а до тех пор не имею права высказывать какие-либо догадки и предположения.

— Не понимаю, о чем вы. Впрочем, как знаете, — устало проговорила королева.

В этот момент открылась дверь и вошла фрейлина с подносом, на котором стояла чашка, испускающая струйки ароматного пара. Девушка присела в реверансе и опустила поднос на маленький столик возле дивана. Бросив взгляд на лицо королевы, Исли охнула.

— Ваше величество, я принесу воды.

Через пару минут фрейлина вернулась, на этот раз неся с собой фарфоровый кувшин и несколько полотенец. Девушка опустилась на колени, смочила край полотенца в теплой воде и принялась осторожными движениями промакивать лицо Эвинол, стирая кровь. Время от времени Исли кидала в сторону герцога красноречивые взгляды, намекающие, что ему не следует быть здесь и видеть такие вещи.

Однако Айлен так не считал. Напротив,он решительно отобрал у фрейлины кувшин с полотенцем.

— Позвольте мне.

Герцог рассудил, что сцена приступа, которой он стал свидетелем, достаточно сблизила их с Эви, чтобы позволить себе проявить заботу о ней. Не обращая внимания на откровенное недовольство фрейлины, он приложил край полотенца к лицу Эви, стараясь действовать бережно и нежно.

— Пожалуй, вам не стоит утруждать себя, герцог, — Эвинол отстранилась.

— Я не могу позаботиться о будущей жене?

— Можете, но… — королева явно растерялась.

Чтоб скрыть замешательство, она потянулась к стоявшей на столике чашке и сделала несколько судорожных глотков.

— Что это? — спросил герцог.

— Это питье облегчает боль, — объяснила Эви между глотками.

Она сидела так близко, что Айлен ощущал на лице ее дыхание, пахнущее мелиссой, чередой и еще какими-то травами, названия которых он не знал.

— Позвольте, — он бесцеремонно взял у нее чашку, без труда разжав слабые пальчики, и отхлебнул.

Эвинол смотрела на него с явным недоумением, фрейлина — с негодованием, но Айлену не было дела до их взглядов. Сейчас его интересовало только одно — вкус напитка. Он был горьковатым, терпким, но не противным. Впрочем, травы частенько горчат. Это еще ни о чем не говорит.

Однако если кто-то додумался добавить яд в целебное питье, то в уме ему не откажешь. Райн’яр не опасался за свою жизнь, пробуя потенциально отравленный напиток. Он отлично понимал, что если королеву и убивают ядом, то яд этот медленный. И все же он чувствовал себя героем, рискующим ради любимой женщины. Айлену вообще понравилось проявлять заботу об Эвинол. Это было трогательно и волнующе. Правда, непохоже, чтоб королева испытывала благодарность, — скорее уж удивление и смущение. Но ничего, она все оценит позже. Кроме того, скромность в отношении мужчин похвальна в юной девушке.

Айлен поймал себя на том, что уже почти свыкся с новой Эви и даже, как ни удивительно, находит ее по-своему привлекательной и желанной. До чего же крепко приворожила его эта девчонка!

— Герцог, что вы делаете? — в голосе Эвинол слышалось недовольство и явный упрек. — Зачем вам пить мое лекарство? Вам оно ни к чему, а мне может помочь. Из-за вашего странного каприза Исли придется заваривать новую порцию.

— Так, значит, Исли варит вам это питье?

Айлен буравил пухленькую фрейлину глазами, но та, не оставаясь в долгу, смотрела ему в лицо, старательно вкладывая в этот взгляд все, что она думает о нахальном женихе королевы. Или девица тут ни при чем, или она очень умелая притворщица.

— Да, Исли, — ответила королева, переводя взгляд с одного на другую. — И что? Канцлер приносит смесь трав от своего личного врача, а Исли заваривает каждую новую порцию кипятком.

— А не могли бы вы отсыпать мне немного этой смеси? — он по-прежнему не сводил глаз с фрейлины, стараясь уловить малейшие изменения в выражении ее лица.

— Странная прихоть, — Эвинол пожала плечами. — Но если вам так угодно, извольте. Исли, отсыпь герцогу немного трав. Похоже, нам придется просить у канцлера новую порцию раньше, чем ожидалось.

— Я бы на вашем месте ничего не просил у канцлера, — он говорил тихо, склонившись к самому уху Эви, почти касаясь губами тонких волос на виске.

Предосторожность была излишней, поскольку фрейлина вышла в другую комнату, но Айлену нравилась эта атмосфера интимной доверительности.

— Я вас не понимаю, герцог, — королева демонстративно передвинулась на другой край дивана. — Ваши слова и действия кажутся мне странными.

— Просто доверьтесь мне, Эви, — он придвинулся к ней, заставив девушку вжаться в подлокотник. — Поверьте, все мои слова и действия преследуют лишь одну цель — спасти вас.

— Меня нельзя спасти, Айлен. Мне жаль, — Эви говорила, уставившись в стену и нервно теребя тонкими пальцами складки юбки.

— А я почти уверен в обратном. Я спасу вас, моя королева, — он вновь завладел ее рукой и поднес к губам. — Моя Эви.

Голова Айлена закружилась от близости Эвинол. Он хотел бы перевернуть ее руку, покрыть горячими поцелуями ладонь, нежную жилку на запястье, подняться выше, до локтя. С трудом сдерживая свой порыв, Айлен хрипло проговорил:

— Я спасу тебя, клянусь! Только обещай, что станешь прежней!

— Увы, герцог, я не могу ничего обещать.

Глава 5 Ночной разговор

Шанари уже собирался ложиться, когда ему доложили о приходе герцога Райн’яра. Как ни хотелось канцлеру выставить посетителя вон, он понимал, что так просто не отделается от настырного молодого человека. Шанари охватили очень нехорошие предчувствия, а интуиции своей он привык доверять, ибо та, по его мнению, являлась оборотной стороной логики.

Немного подумав, канцлер решил не утруждать себя одеванием, а встретить позднего визитера в халате, самим своим видом упрекая, что тот посмел вытащить старого больного человека из постели. Но, похоже, герцогу не было дела ни до человечности, ни до грубых нарушений правил приличия. Плохо дело!

Райн’яр ворвался в его гостиную, как ураган. Весь его вид говорил о крайнем возбуждении. Каштановые, чуть волнистые волосы пребывали в беспорядке, карие глаза сверкали лихорадочным блеском. А он, пожалуй, красив, этот герцог Лаира. В скором времени в молодого короля будут влюблены все илирийские дамы — от придворных красавиц до последней прачки.

— Что привело вас ко мне, герцог, в столь поздний час? — Шанари нарочно говорил ворчливым тоном. — Простите, что не могу принять вас в должном виде. Я собирался спать. В моем возрасте лучше ложиться до полуночи, если хочешь сохранять ясную голову весь день. Я предпочитаю обсуждать дела с утра. Впрочем, если ваше не терпит отлагательств, я выслушаю. Может, хотите чаю? — скрепя сердце предложил он.

— Ну уж нет, благодарю, — усмехнулся Райн’яр. — Обойдусь без чая. Сомневаюсь, что напитки из ваших рук будут мне полезны.

Шанари похолодел. Прозрачный намек походил на открытое обвинение. Тем больше поводов не заметить его.

— Ваша правда, — канцлер, нарочито кряхтя, опустился в кресло. — К чему вам стариковские напитки? Вы, должно быть, предпочитаете вино? До чая нужно дорасти, молодой человек. Чтоб ощутить всю полноту и богатство вкуса, тонкий аромат, дивные согревающие и бодрящие свойства. Вы, герцог, слишком молоды пока, чтоб видеть и ценить такие нюансы.

— Зато моя молодость не мешает мне видеть кое-что другое, — Райн’яр плюхнулся в кресло напротив, хотя Шанари не предлагал ему присесть.

— Что, например? — с деланным безразличием поинтересовался канцлер, предчувствуя ответ.

— Почему вы хотите убить Эвинол Райнар? Какая польза вам в смерти королевы?

Ну, вот пылкий юноша и раскрылся. Все действительно так плохо, как казалось. Даже хуже. И все же Шанари не собирался просто сдаваться.

— О чем вы толкуете, герцог? — он знал, что ни один лишний мускул не дрогнет на лице, ни одна паническая нотка не послышится в голосе. Десятилетия тренировок давали себя знать. — Должно быть, я не ошибся, предположив в вас пристрастие к вину. Или это любовь ударила вам в голову?

— Любовь тут, может, и примешалась, — Райн’яр сверлил его глазами, — а вот вина я не пил. Зато отведал другого напитка. Отвара, которым вы пичкаете ее величество. Хотите знать, что было дальше?

Внутри Шанари все оборвалось. Мерзавец не только догадался, что канцлер замешан в болезни королевы, он даже выяснил, каким именно способом. И что хуже всего, похоже, раздобыл доказательства. И все это за один день. Будь прокляты эти влюбленные! Когда дело касается предмета обожания, их ведет какая-то своя непостижимая проницательность.

— И что же? — несмотря на бурю внутри, внешне канцлер по-прежнему хранил спокойствие.

— Едва дойдя до покоев, которые мне отвели, я испытал сильнейший приступ кашля. Не такой мучительный, как тот, что я наблюдал у королевы, но достаточно сильный и внезапный, чтоб догадаться, что это не случайность. А уж сопоставить факты мне не составило труда. Более того, я заранее запасся чудодейственной смесью, которой вы с подачи своего личного доктора пичкаете мою будущую жену. Теперь мне останется лишь вызвать из Лаира специалиста по ядам, отдать ему травки и дождаться заключения. Впрочем, мне не нужно ждать, чтоб сделать единственно правильный вывод: вы травите королеву. Убиваете ту самую девочку, которую, по вашим же словам, любите как дочь. Я хочу знать лишь одно: зачем вам это нужно? Что вы рассчитывали выиграть со смертью Эвинол Райнар?

Отпираться дальше было бессмысленно, а Шанари за свою долгую карьеру при дворе научился не только выигрывать, но и проигрывать с честью. Что ж, настало время играть в открытую.

— Единственное, на что я рассчитывал, — благополучие Илирии. Под властью женщины страну не ждет ничего хорошего. Уже сейчас мы пожинаем плоды опрометчивого решения короля Хидвира, а дальше будет только хуже.

— Что вы несете? — возмутился Райн’яр. — Илирии не стоит опасаться женской власти. У нее будет король. Я! Разве не вы сами предложили мне заключить этот союз? Только забыли предупредить, что планируете оставить вдовцом вскорости после свадьбы.

— Не думаю, что вашей светлости придется долго вдовствовать. Найти новую королеву не составит труда.

— Но я не хочу новую! Я хочу эту!

Райн’яр вскочил и бросился к Шанари. Тот в ужасе вжался в кресло. В кои-то веки хваленая выдержка изменила канцлеру. Еще бы! К такому сложно подготовиться. На государственных деятелей обычно не набрасываются с целью удушить. Одной рукой герцог схватил Шанари за ворот, другую сомкнул на горле.

— Зачем ты убивал мою королеву, мразь?! — выделяя каждое слово, прорычал Райн'яр.

— Затем, чтоб ты стал королем, идиот, — прохрипел в ответ канцлер между судорожными попытками вдохнуть.

— Я и так им стану, — герцог разжал пальцы, стискивавшие горло Шанари, но продолжал грозно нависать над ним.

— Идиот, — повторил канцлер, потирая горло. — Ты думаешь, что Эвинол будет покорной женой в тени короля? Думаешь, она будет лишь красоваться рядом на троне, делить с тобой ложе и рожать наследников?

— Именно так, — несмотря на злость, герцог не удержался от самодовольной ухмылки.

— Да уж, дальновидностью вы не блещете, ваше сиятельство, — канцлер сумел-таки отцепить пальцы Райн’яра от ворота халата. — Так же, как и сдержанностью. И все же будьте любезны успокоиться и выслушать меня.

— Что ж, говорите, — он отошел и опустился обратно в кресло. — Я дам вам шанс оправдаться.

— А я не собираюсь оправдываться. Обстоятельства и безумие короля Хидвира вынудили меня принять такое решение. И уж поверьте, оно далось мне нелегко. Хотите верьте, хотите нет, но я действительно люблю эту девочку. Сама мысль о ее смерти причиняет мне боль, а уж убивать ее своими руками… — канцлер вздохнул и на мгновение прикрыл глаза рукой.

— Тем не менее вы убиваете, — безжалостно заметил герцог. — Тогда как всего-то надо выдать ее замуж за меня.

— Да поймите вы наконец! Эвинол не будет покорной женой, она будет королевой. Настоящей. Истинной. Так ее учил отец. Хидвир твердо вбил девочке в голову, что на ней и только на ней лежит ответственность за Илирию. Это его мысль — выдать Эви за вассала короны, чтоб муж не лез в дела Илирии в интересах своей державы. Если бы не нужда в наследниках, Хидвир предпочел бы для дочери безбрачие, он сам мне говорил. Четыре года Эвинол готовили в королевы, четыре года ей внушалась мысль, что будущий муж — не более чем консорт, обладающий совещательным правом голоса в государственных делах. Если бы прежний король успел прожить подольше, а Эвинол взошла на трон умудренной женщиной, впитавшей за многие годы отцовскую мудрость, то мне пришлось бы смириться.

— Да вы просто не дожили бы до этого, — зло усмехнулся Райн’яр.

— Кто знает. Думаю, отведенных мне лет хватило бы на то, чтоб убедить короля: Эвинол должна стать регентом при своем наследнике. Проживи Хидвир подольше, он мог бы посадить на престол внука, а не дочь. Но он умер, когда Эвинол было шестнадцать. Ребенок во главе государства! Ребенок женского пола, твердо уверенный в том, что ему надлежит не просто носить корону, а править.

— Это все лишь отговорки. С чего я должен вам верить?

— Может, с того, что я предложил вам престол?

— Кто знает, не «заразился» ли бы я вскорости от больной супруги? Как было бы удобно отправить в могилу вслед за королевой последнего законного наследника Райнаров! А что потом? Планировали усесться на трон сами?

— Не говорите ерунды!

Впервые за долгое время канцлер был вполне искренен. Злая ирония состояла в том, что именно в этот момент ему не верили.

— Я уже давно ничего не хочу для себя. Только для страны. И уж меньше всего я жажду примерить вашу корону. Да, вы не кажетесь мне идеальной кандидатурой в короли, сейчас особенно, но, как вы верно заметили, вы — единственный потомок Райнаров по мужской линии. Поэтому я сделаю все, чтоб усадить вас на трон и обеспечить единовластное правление.

— А я сделаю все, чтоб наказать вас за страшное преступление против своей королевы, — герцог сверлил его пронзительным взглядом. — Думаете, заговорив мне зубы, вы избегнете кары за попытку отравить Эвинол?

— Считаете, что напугали меня? — Шанари устало усмехнулся. — Поступайте как знаете. Хотите — можете публично казнить меня за измену. Только смотрите, не пожалейте потом. Более преданного слуги у этой страны не будет.

— Вы даже клянетесь в верности не мне, а стране.

— Так и есть. Я служу не королям, а Илирии. И лучше честно сказать вам об этом. Хидвир знал это, принимал и одобрял. А вы… поступайте как знаете. Хотите казнить — казните. Вы ничего не выиграете, уверяю. Вряд ли скандал в самом начале правления, да еще на фоне проклятых ураганов, — это то, что сможет укрепить вашу власть.

— В ваших словах есть резон, — задумчиво проговорил герцог. — Только не думайте, что я вас простил и уж тем более перешел на вашу сторону. Пока я не стану разглашать сведения о вашей чудовищной роли в болезни Эвинол. А вы, старый убийца, в ответ прекратите всякие попытки погубить мою будущую жену. Отныне любую еду или напиток Эвинол будут проверять мои люди. Я сообщу невесте, что ее пытались отравить, но сохраню в тайне ваше участие. До поры до времени. И молитесь ветрам, чтоб Эви выжила. Или для нее уже слишком поздно? — в голосе Райн’яра звучала неподдельная боль.

— Не думаю, — пробормотал в ответ канцлер. — Эвинол — здоровая девочка, и если прекратить давать ей яд, то, скорее всего, она полностью поправится через какое-то время. И не трудитесь приставлять слуг для дегустации блюд ее величества. Я клянусь не травить больше королеву. Я почти уверен, что она выживет. Только будете ли вы этому рады? Время покажет.

— Ее жизнь в ваших интересах. Если Эвинол умрет, вы умрете вслед за ней самой мучительной и позорной смертью, какую только можно выдумать.

— Я же сказал, что не боюсь, — устало проговорил канцлер.

Сейчас ему больше всего хотелось остаться в одиночестве, погасить свечи и лечь. Еще, пожалуй, послать за чаем. А наутро будь что будет: хоть тюрьма, хоть изгнание, хоть казнь.

— Назовите имена ваших сообщников.

— У меня их нет. Я действовал один, не желая обременять ничью совесть столь тяжким грузом.

— Или просто боялись, что вас выдадут, — ехидно заметил герцог.

— Такую возможность тоже не стоило сбрасывать со счетов, — серьезно кивнул Шанари. — А потому я предпочел никого не втягивать в это дело.

— Даже лекаря?

— Даже его. Он не знал, что состав для лекарства отравлен. Кроме того, отвар я стал использовать недавно. До этого добавлял яд в апельсиновое варенье с корицей, которое готовили в моем имении. Эви так любила его…

— Какая же ты тварь, — задыхаясь, протянул Райн’яр. Он так вцепился в подлокотники, что пальцы побелели. Должно быть, с трудом удерживался, чтоб вновь не наброситься на Шанари.

— Не вам меня судить, — вздохнул канцлер. — По крайней мере, не сейчас. Вы, должно быть, верите в себя, надеясь, что сможете убедить Эвинол не лезть в дела правления. Что ж, если это вдруг вам удастся, я первым порадуюсь. В конце концов, молодая влюбленная девочка и впрямь может забыть наставления и заветы отца, попав под власть любимого мужчины. А если же нет — пеняйте на себя. Кто знает, не настанет ли день, когда вы попробуете найти в запасах старого канцлера Шанари тот самый яд…

— Еще одно слово — и я сообщу королеве имя отравителя прямо сейчас!

— Не стоит, — Шанари поднялся. — Разбирайтесь с этим сами. А я слишком устал.

— Живите пока, — герцог снисходительно махнул рукой. — Но не смейте и думать о том, чтоб причинить зло моей невесте. Оставляю вас наедине с угрызениями совести.

Стоило Райн’яру уйти, как канцлер без сил повалился в кресло и потянул шнур, вызывая камердинера.

— Дерем, завари чая с шиповником. И принеси апельсиновое варенье. У нас должно было остаться несколько банок.

Глава 6 Люди и ветер

Мельтешение людских лиц сводило Эвинол с ума. Сколько это еще будет продолжаться? Королева со своим будущим мужем ехала по улицам в открытой карете, приветливо улыбаясь и благосклонно кивая толпам народа по обеим сторонам дороги. От фальшивой улыбки болели скулы, а голова кружилась от бесконечных поворотов из стороны в сторону. Герцог Райн’яр если и страдал от парадного выезда, то вида не показывал. Скорее, он наслаждался новой ролью.

Эви искоса посмотрела на спутника. Величественная осанка, гордый вид. Приветливая полуулыбка, не сходившая с губ, казалась искренней, а радостный рев толпы герцог, похоже, относил только на свой счет. Что ж, скорее всего, так оно и есть. Люди рады видеть будущего короля. А уж если король этот молод, хорош собой и еще не успел ничем насолить подданным, то он может смело рассчитывать на обожание.

Эвинол тоже любили… пока она была принцессой. Зато королеве народной любви явно недоставало. Хотя грех жаловаться, учитывая, что она впервые выбралась из дворца после отцовских похорон. Однако Эви была уверена, что горожане не встречали бы ее с таким радостным энтузиазмом, не восседай рядом с ней герцог Райн’яр.

Айлен всячески подчеркивал свой будущий статус. Он крепко держал руку Эвинол в своей и вообще вел себя так, будто они уже женаты. Королеве все это не особо нравилось, но, с другой стороны, ей было не в чем упрекнуть жениха. Айлен неизменно был трогательно заботлив и предупредителен — более того, он, кажется, искренне переживал за нее. Должно быть, при других обстоятельствах Эви без памяти влюбилась бы в будущего мужа. Но если долго глушить голос сердца, чтоб не кричало, как ему больно, то оно умолкает, не способное больше ни радоваться, ни любить.

Эвинол понимала, что должна быть по меньшей мере благодарна герцогу, но вместо этого испытывала лишь раздражение, злясь на него почти так же, как на толпу. Резкий порыв ветра вывел королеву из тягостного состояния злости, прикрытой фальшивым благодушием. Ветер швырнул волосы Эви ей в лицо, в один миг испортив прическу, над которой служанки колдовали больше часа. Айлен тут же поспешил на помощь невесте, заботливо убирая локоны и перекладывая их за спину. Эвинол и сама бы справилась, а потому галантный порыв герцога вызвал лишь досаду. Хотя толпе это, кажется, понравилось. Впрочем, Райн’яру пришлось поплатиться за излишнее рвение: следующий порыв залепил его лицо широкими летящими рукавами платья Эвинол. Королева, краснея, постаралась усмирить рукава, но тут же забыла об этом, когда новый вихрь засыпал ей глаза песком и дорожной пылью.

— Ураган начинается, — сердце Эви часто заколотилось от недобрых предчувствий. — Надо возвращаться во дворец.

— Разумеется, любовь моя, — Райн’яр открыто обнял ее за плечи, пытаясь защитить от ветра. — Я не позволю вам рисковать собой.

— Дело не во мне. Посмотрите, сколько здесь людей, собравшихся поглазеть на наш выезд. Что может быть хуже, чем оказаться во власти стихии среди разбушевавшейся толпы?

Королева бесцеремонно сбросила руку жениха и вскочила.

— Прошу вас, расходитесь, — крикнула она, обращаясь к народу. — Идите по домам и укройтесь там!

Однако люди и сами поняли, чего ждать, и заспешили прочь. Только не так-то просто выбраться из плотно сбитой толпы. Тем, кто стоял с краю, повезло больше. А вот «счастливчики», пробившиеся в первые ряды, теперь проклинали все на свете, включая королеву. Напуганным людям нужен был предмет, на котором можно выместить страх и злость. Молодая королева подходила как нельзя лучше. Тем более что сейчас она и впрямь была косвенной причиной их беды.

Кучер развернул королевский экипаж и погнал коней обратно ко дворцу. Впрочем, скопление народа не позволяло ему ехать достаточно быстро. Эвинол молилась ветрам, чтоб кипящее людское варево не выплевывало отдельных несчастных под копыта королевской кареты. Впрочем, опасностей и без того хватало.

Деревья гнулись с жутким скрипом, сбрасывая умников, которые решили посмотреть процессию с высоты, и угрожая всем остальным. Черепица летела с крыш страшным дождем. Все ломалось, скрежетало, срывалось со своих мест и грозило смертью. Упругие порывы ветра душили, швыряя в лицо песок и пригоршни мелких камешков. Временами рядом со свистом и грохотом проносились ветки и обломки.

Но страшнее всего была толпа, в панике убивающая сама себя. Эвинол, будто завороженная, смотрела на то, как стихия, заручившись невольной помощью людей, несет смерть. Однако Райн’яра куда больше волновала сохранность королевы, чем жизни сотни простолюдинов. Айлен схватил Эви, прижал ее лицо к своей груди и обнял с такой силой, что она не могла пошевелиться.

— Пустите, — сдавленно прохрипела Эвинол, с трудом вдыхая воздух.

— Нет, — герцог чуть ослабил хватку, но не разжал рук. — Это слишком опасно. Да и незачем вам смотреть, что творится.

— Но я должна! Это мой народ, и они гибнут из-за меня!

— Они гибнут из-за сорвавшегося с цепи ветра и собственной дурости, — зло бросил Айлен, продолжая обнимать Эви, прикрывая собой.

Однако люди, похоже, были согласны с Эвинол, виня во всем королеву. Даже вой ветра не мог заглушить проклятий, раздающихся со всех сторон. Эви, уткнувшись носом в камзол герцога, не могла видеть лиц, зато отчетливо слышала слова, что выкрикивались разными голосами: старыми и молодыми, мужскими и женскими.

Внезапно карета остановилась так резко, что Эвинол и Райн’яра швырнуло набок. Герцог наконец расцепил руки, чтоб проверить, цела ли спутница. Вновь получив возможность видеть, Эви сразу поняла причину остановки. Дорогу перегородило упавшее дерево. Гвардейцы, сопровождавшие карету, спешились, чтоб его убрать. Выжатые из толпы горожане запрудили улицу. Гвардейцы зажали карету с боков, чтоб не подпускать паникующий народ. Однако толпу можно было сдержать, но не заткнуть. Какая-то женщина, чуть не бросаясь под копыта гвардейским лошадям, кричала, потрясая кулаком:

— Это ты навлекла на нас беды! Не место девчонке на престоле Райнаров! Ветры разгневались. Отдай себя в жертву, сними проклятие!

— Заткнись, безумная баба! — Райн’яр хлестнул женщину кнутом.

Та взвизгнула и отскочила, но слово «жертва» подхватили со всех сторон.

— Принеси себя в жертву, королева! Загладь причиненное зло! Спаси нас! Отдай себя ветрам!

Эвинол пыталась найти слова, чтоб ответить, и слишком поздно заметила несущийся на нее обломок какой-то ставни. В последний момент Айлен рванул ее на себя, и Эви уже вздохнула с облегчением, когда получила удар в висок. Мир на мгновение зашелся в хороводе безумно ярких красок, а после — померк.

* * *
Открыв глаза, Эви первым делом увидела пурпурные шторы, знакомые с детства. С трудом приподняв гудящую голову, королева обвела глазами комнату, убедившись, что лежит на диване в собственной гостиной. Ее охватило мучительно-сладкое чувство безопасности. Хотелось лежать так вечно, переводя взгляд с хрустальных подвесок люстры на разноцветные витражи балконных дверей, скользить глазами по темно-вишневой обивке диванов и кресел, ловить блики на полированных боках мебели. Просто смотреть и не шевелиться. За окнами по-прежнему бушевал ветер, но к нему добавились звуки дождя. Похоже, ураган пошел на убыль.

В противоположном конце комнаты друг напротив друга сидели герцог Райн’яр и канцлер Шанари и, судя по жестам и выражению лиц, ожесточенно спорили друг с другом. Голоса же их казались далеким, еле различимым гулом.

Эвинол приподнялась на локте, и мужчины разом повернулись в ее сторону, оставив препирательства.

— Ваше величество! — канцлер ринулся к ней так резво, что опередил Райн’яра. — Вы очнулись, какое счастье!

Герцог, подошедший следом, позволил себе присесть на край дивана, где лежала королева, и поднести ее руку к губам. Эвинол вспомнила, как самоотверженно он оберегал ее во время урагана, и преисполнилась искренней благодарности.

— Айлен, я обязана вам жизнью, — слова давались с трудом, в горле першило. — И пусть я не рассчитываю прожить долго, но до конца дней не забуду этой услуги.

Мужчины одарили друг друга странными взглядами, значения которых Эви не поняла. Казалось, их связывает какая-то тайна, но в глазах обоих сквозила неприязнь друг к другу.

— Я всего лишь выполнил долг рыцаря и жениха, моя королева. Но, признаюсь, не находил себе места от тревоги, пока вы не пришли в себя.

— Да, Эви, вы нас ужасно напугали, — вмешался Шанари. — Я винил себя за то, что настаивал на этом торжественном выезде, будь он неладен. Но кто же мог знать?! Эти ураганы совершенно непредсказуемы. Истинное проклятье!

— Проклятье, да, — пробормотала Эвинол. — Вот и люди на улицах кричали о проклятии. И о жертве. Что они имели в виду?

— К чему слушать уличный сброд, напуганный до смерти? — слова Айлена звучали презрительно и беззаботно. — Вам не стоит забивать этим голову, моя королева. А вот наказать особо ретивых было бы неплохо. Чтоб другим неповадно было трепать имя своей владычицы.

— Наказать? — Эви непонимающе уставилась на него. — О чем вы, герцог? Разве эти несчастные недостаточно наказаны сегодняшним кошмаром? Кстати, что там? Толпа разошлась? Сколько жертв?

— Не стоит так печься об этих «несчастных», — последнее слово Райн’яр выплюнул с особым пренебрежением. — В конце концов, никто не созывал специально зевак, чтоб поглазеть на королевский выезд. Они собрались по доброй воле, с радостью ухватившись за предлог увильнуть от работы. Более того, эти остолопы сами устроили давку, растеряв последние остатки разума, если таковой у них имелся. А уж винить себя во внезапно налетевшем урагане и вовсе смешно.

— Совсем не смешно, — Эвинол покачала головой. — Не устрой мы этот выезд, они бы не собрались и не пострадали.

— Да вы сами чуть не погибли! — возмущенно воскликнул герцог. — Как и я. Но заботит вас лишь благо безмозглого сброда.

— Я должна думать о них прежде, чем о себе, — возразила Эвинол. — Я — королева.

— Вот именно! — Айлен вскочил. — Вы — королева, а эти скоты вместо почтительного трепета смели выкрикивать проклятия, угрозы и толковать о каких-то жертвах. Хотя жертвы уж точно не будут лишними… с их стороны. Уверен, несколько публичных наказаний заставят особо болтливых подавиться своими языками.

— Я уже сказала, что не стану никого наказывать, герцог, — Эви, вспомнив наставления отца, постаралась говорить непререкаемым тоном, пресекающим любые дальнейшие дискуссии.

— Ее величество права, — вмешался молчавший до этого Шанари. — Показательные наказания — отнюдь не лучший способ завоевать доверие народа.

— Мне плевать на их доверие, — кипятился Райн’яр.

— И зря, — спокойно возразил канцлер. — Не стоит разочаровывать подданных в самом начале правления. Вы рискуете потерять расположение, которым сейчас обладаете. Они любят вас.

— А я их — нет!

— А должны бы. Вы ведь намереваетесь править этими людьми.

— Я буду ими править. Но я не собираюсь искать их любви. Взбесившихся псов лишь одно может привести в чувство — страх. Вот Эвинол, похоже, любит свой народ. И чем ей отвечают? Ненавистью и проклятиями. Так что оставьте свои речи о гармонии между правителем и подвластными. И не надо учить меня, как мне стоит обращаться с подданными. В конце концов, я не так несведущ в науке управления, как вам могло показаться. Герцогство тоже, знаете ли, требует знаний о природе власти и умения ею распоряжаться.

— Вот и продемонстрируйте их, отказавшись от излишней жестокости, которая лишь еще больше озлобит и без того озлобленный народ.

— Но почему? — Эви пришлось повысить голос, чтоб привлечь внимание мужчин, увлеченных спором. — Почему они так озлоблены? И что, в конце концов, значат все эти разговоры о жертвах?

Глава 7 Ожившие легенды

— Ну же, — королева пристально смотрела на канцлера. — Я жду.

Шанари опустил глаза, мучительно раздумывая, что ответить, а главное, стоит ли вообще отвечать.

— Вам что-то известно, да?

Канцлер отругал себя за то, что королева смогла все прочесть по его лицу. События последних дней подкосили Шанари, и, похоже, привычная выдержка начала ему изменять.

— Отвечайте! — не унималась Эвинол.

Надо же, бледная, как тень в ясный полдень, голову едва отрывает от подушки, зато тон и взгляд поистине королевские. Что же ты сотворил со своей дочкой, Хидвир? И что же вы будете делать со своей женой, герцог?

— Ваше величество, — осторожно начал канцлер, — по этому вопросу я, пожалуй, соглашусь с герцогом. Не стоит принимать всерьез крики оголтелой толпы.

— Дело не только в толпе. Я и раньше видела упоминание о жертве.

— Что? — канцлер изобразил недоумение, про себя молясь, чтоб худшие его опасения не подтвердились.

— Айлен, помогите мне подняться, — Эвинол, похоже, вошла в роль и сейчас скорее требовала, чем просила.

Впрочем, герцогу только повод дай проявить галантность по отношению к невесте, а заодно и возможность к ней лишний раз прикоснуться. Видно, даже подурневшая Эвинол казалась ему привлекательной. Впрочем, за несколько дней без яда малышка начала медленно хорошеть. На лицо потихоньку возвращались краски, синяки под глазами бледнели. Если бы не сегодняшний обморок, она бы выглядела куда лучше, чем при первой встрече с Райн’яром.

Герцог склонился над королевой, бережно поднял ее с дивана и поставил на пол, придерживая за плечи. Опираясь на руку жениха, Эвинол дошла до шкафа. Открыв один из ящиков, она довольно быстро нашла среди документов клочок дешевой бумаги.

— Вот, канцлер, взгляните, — королева протянула ему листок.

Однако Шанари мог сказать, что там увидит, и не читая. Такие листки ему приносили уже неоднократно. Зато герцог заинтересовался и перечитал воззвание на бумажке несколько раз.

— Как это к вам попало, ваше величество? — вот вопрос, который интересовал канцлера больше всего.

Еще бы! Ведь он лично принял все меры к тому, чтобы королева не узнала об этой дряни. Листки разбрасывали по улицам и тавернам, безумные воззвания проступали надписями на стенах, не говоря уже о несмолкающих разговорах. Но все это происходило за пределами дворца и не должно было достигнуть глаз и ушей Эвинол, редко покидающей свои покои. И вот теперь выясняется, что кто-то потрудился уведомить королеву.

— Вы будете смеяться, но листок занесло ко мне на балкон ветром, — Эвинол даже улыбнулась — впервые за сегодняшний вечер.

— Не буду, — мрачно ответил Шанари. — Это не смешно. Мне жаль, что вам пришлось увидеть и услышать этот бред. Я бы посоветовал вам выкинуть его из головы.

— Ну уж нет. Теперь я не оставлю вас в покое, пока все не разузнаю.

Она вновь опустилась на диван и приготовилась слушать. Герцог Райн’яр присел рядом с ней, как обычно, подчеркивая свою близость и положение нареченного королевы.

— Не представляю, о чем тут говорить. В тяжелые времена людскими умами овладевает безумие и самые странные идеи кажутся исполненными глубокого смысла. Уж не знаю, кому первому пришла мысль вытащить на свет древних богов из сундуков забвения, но подхватили ее в народе с удивительным единодушием.

— Древних богов? — королева наморщила лобик в задумчивости. — Ветра?

— Их самых. Уж вам ли, ваше величество, не знать, о ком идет речь? Помню, в детстве вы очень интересовались культом ветров.

— Не всех ветров, а только Инослейва, — поправила Эвинол. — Мне очень нравились легенды о нем. Но в них западный ветер назывался скорее хозяином этих мест, чем богом. Хотя я, разумеется, знаю, что давным-давно люди поклонялись ветрам. Но разве ветра не превратились в сказку в людском сознании? Разве мой детский интерес к Инослейву не вызывал добродушной усмешки даже у тех, кто потакал мне в этом увлечении?

— Тут все несколько сложнее, ваше величество, — вздохнул Шанари.

Он окинул критическим взглядом этих детей, которым предстояло править Илирией. Не знать таких элементарных вещей! Нет уж, герцог, не стоит вам казнить старого Шанари. Куда вы оба без меня? Странно, но недовольство будущими правителями мешалось в его душе с чем-то вроде отеческой нежности. Как много им предстоит еще узнать, причем узнать именно от него! И пусть решение оставить жизнь Эвинол по-прежнему представлялось ему сомнительным, Шанари был рад сбросить со своей совести тяжкий груз. Кроме того, его грела мысль, что теперь он сможет стать истинным наставником не только ей, но и ее мужу, если тот сумеет преодолеть предубеждение.

— Дело в том, что тяжкие невзгоды — лучшая почва для процветания любой религии. Войны, голод, эпидемии, буйство стихии — все это беды, с которыми простой человек не может справиться сам. Вот тут-то он и вспоминает богов, которые в благополучные времена ему без надобности. По крайней мере, это верно в отношении людей цивилизованных. Дикари на заре времен даже чихнуть не могли, не заручившись благословением богов, но чем дальше, тем больше люди верили в себя. Логично, что со временем на место древних богов люди поставили себя, а религия рассыпалась на осколки сказок, мифов и легенд — вроде тех, что были так любимы вашим величеством в детские годы. Однако боги пылятся в забвении лишь в относительно спокойные, благополучные времена. Стоит нагрянуть беде, как все меняется местами. Возможности человека ставятся под сомнение, а всесилие богов, напротив, вновь становится догмой. И уж конечно, не потому, что боги как-то доказывают свою силу, а потому, что, кроме божественного вмешательства, надеяться не на что. Кроме того, сами по себе невзгоды приписываются божественному гневу. Вот и выходит, что чем хуже людям живется, тем сильнее религия.

— Что ж, это логично, — задумчиво проговорила королева. — Но при чем тут жертвы?

— Богов ведь надо задабривать, — мрачно усмехнулся Шанари. — Люди ждут ответа свыше на свои испуганные молитвы и, разумеется, не получают. Просто-напросто потому, что богов не существует. Но просящим кажется, что все дело в том, что им нечем оплатить свои просьбы. И вот они начинают думать о плате. Приносят обеты, готовые урвать толику житейского благополучия и отдать богам в обмен на избавление от напастей. Но боги и к этому остаются глухи, опять же, потому что их нет. И тогда всплывают мысли о жертвах. Заметьте, в жертву каждый хочет принести не себя, а кого-то другого. Очень удобно.

— О да! — издевательским тоном перебил герцог. — Жертвовать другими во имя великих целей куда приятнее, чем собой. Вам ли не знать, канцлер?

— Есть жертвы осмысленные и оправданные, — Шанари не дал сбить себя с толку. — Но темные умы полагают, что чужая смерть принесет им избавление.

— Не только они ищут избавления от бед в чужих смертях, — Райн’яр продолжал гнуть свое.

— Как бы то ни было, сейчас в народе созрела идиотская мысль принести королеву в жертву ветрам. Тогда, мол, ураганы утихнут, а девочка, воссевшая на отцовском престоле, искупит свою вину. Вы уж простите, ваше величество. Не я начал этот разговор, вы сами хотели услышать…

— Да-да, — нервно перебила Эвинол. — Насчет того, что думают обо мне люди, я не узнала ничего нового. Моя вина в том, что я — женщина, причем слишком молодая. Но мне казалось, что мой брак должен их успокоить. Вы ведь сами не раз говорили об этом.

— Они бы успокоились, если бы не новый ураган, случившийся как назло во время вашего выезда. А теперь эти вопли о жертвах разгорятся с новой силой.

— Но я все равно не понимаю, — глаза королевы сверкали лихорадочным блеском, — зачем жертвы? Откуда они вообще это взяли? Ни в одной из книг про Инослейва не было ни слова о жертвах.

— Должно быть, потому что юной принцессе предлагали для чтения лишь добрые красивые сказки. Вряд ли вас порадовали бы истории о человеческих жертвах, приносимых ветрам в далеком прошлом.

— Уж точно не порадовали бы, — растерянно пробормотала Эвинол. — Выходит, ветрам приносили жертвы?

— Если верить некоторым источникам, да. Но, во-первых, источников маловато, а во-вторых, там все изложено довольно туманно.

— А вы, стало быть, уже успели их прочесть, — вновь встрял Райн’яр. — Все-таки взвешивали возможность жертвоприношения.

— Ничего подобного, — возмутился канцлер. — Я просто изучал вопрос. Надеюсь, со временем вы поймете, что знания имеют и иной смысл, помимо практического. Напротив, я не допускал и мысли, что ее величество хотя бы узнает об этих нелепых разговорах. Увы, судьбе наплевать на планы старого канцлера.

— И временами это к лучшему, — герцог в который раз не упустил возможности уколоть Шанари.

— Значит, люди хотят, чтоб я умерла, и верят, что моя смерть усмирит ураганы?

— Люди сошли с ума, ваше величество. Они не знают об истинных жертвах, которые вы приносите ради блага Илирии, и думают, что страшный ритуал вернет им покой и благополучие. Постарайтесь забыть обо всем этом. Народ со временем успокоится…

— Или мы его успокоим, — Райн’яр кровожадно улыбнулся.

— Надеюсь, не придется прибегать к слишком суровым мерам. Чтобы подданные перестали винить во всех напастях королеву, достаточно дать им понять, что у них есть король. После свадьбы все наладится, я уверен. А до тех пор я бы посоветовал вашему величеству отправиться в летнюю резиденцию. Возможно, и свадьбу лучше сыграть там.

Королева ненадолго задумалась, а потом ее лицо озарилось. Казалось, что внезапно нашлось решение трудной задачи.

— Вы, безусловно, правы, канцлер. Я уеду из столицы. Мало того, что это разумно, так я еще и отдохну душой. Озеро Тайелис всегда благотворно действовало на меня. Благодарю вас за идею.

— А вот мне эта идея совсем не по душе, — герцог предсказуемо взъярился. — Еще не хватало, чтобы королева бежала из столицы, чтоб этот сброд понял, что вынудил ее прятаться. И я не хочу тайную свадьбу!

— Речь идет лишь об официальной церемонии скрепления брачных уз, — Шанари говорил с Райн’яром терпеливо, как с ребенком. — Свадьба будет публичной. Мы не собираемся делать из вашего бракосочетания тайну. Аристократия будет присутствовать на церемонии в Гвиринте, а народ в столице увидит вас позже, уже в роли законных супругов. И тогда можно будет закатить пышные празднества.

— Поверьте, Айлен, так действительно лучше, — Эвинол коснулась ладонью руки жениха. — Мы поженимся в летней резиденции, а отпразднуем свадьбу в столице. К тому же берега озера Тайелис так живописны. Мы сможем устроить прекрасную церемонию.

— Если таково ваше желание, моя королева, то я, разумеется, поеду с вами.

— Нет, пожалуйста, — голос королевы прозвучал испуганно. — Прошу вас, приезжайте через неделю. Мне нужно побыть одной, привести мысли в порядок.

— И речи быть не может. Я вас не оставлю! Особенно сейчас, когда любой безумец жаждет скормить вас жестоким ветрам.

— Дайте мне хотя бы четыре дня, прошу! — взмолилась королева, трогательно сложив руки.

— Три, — после краткого размышления согласился герцог. — И с вами поедут мои люди для охраны.

— Конечно, — с энтузиазмом закивала Эвинол, готовая, похоже, на радостях согласиться на любые условия. — А также мои гвардейцы. Не бойтесь, я буду в полной безопасности. А вы с канцлером последуете за мной через несколько дней, и мы все подготовим к свадьбе.

— Я жду этого дня, как ничего не ждал в жизни, — герцог упал на одно колено и поцеловал руку нареченной с излишним пылом.

Интересно, сколько в этих жестах рисовки, а сколько искреннего чувства? Впрочем, неважно. Если Райн’яр сумеет завоевать сердце королевы и подчинить ее себе, все станет намного проще. Пожалуй, изначально не стоило сбрасывать подобный расклад со счетов. Его ошибка в том, что он недооценил любовь как фактор, влияющий на политику. Так что пусть мальчишка изображает пылкого влюбленного, это лишь на пользу.

— Я тоже буду рада назвать вас своим мужем, Айлен, — королева застенчиво улыбнулась.

Канцлер взглянул на нее с интересом и заметил, что Эвинол даже не смотрит на коленопреклоненного мужчину. Судя по загадочному блеску в синих глазах, мысли королевы витали далеко от охваченного страстью герцога Райн'яра.

Глава 8 Музыка для ветра

Эвинол и не думала, что сможет еще чему-нибудь так искренне радоваться. И тем не менее радовалась. Ее покои в Гвиринте остались такими же, как в детстве. Это в столице апартаменты королевы дышали торжественностью и величием, а в летнем дворце ее комнаты были светлыми и легкими. Белые, нежно-розовые и персиковые тона, цветочные узоры на шторах и обивке мебели, шкафы и комоды светлого дерева, и всюду — живые цветы. Штат прислуги летнего дворца расстарался для внезапно приехавшей королевы. Тут Эви любили горячо и искренно. Эти люди помнили королеву девочкой, и им было плевать на политические расклады и толки о проклятии. Такая привязанность грела душу.

Тут даже дышалось легче. Эвинол с удивлением отметила, что у нее уже два дня не было приступов кашля. Конечно, она не позволит себе возродить надежду на выздоровление и долгую жизнь, но ведь в ее положении каждый день отсрочки — уже счастье. Особенно если день этот не наполнен слабостью и болью. Впрочем, учитывая безумный план, который привел ее сюда, можно оставить мысли пожить подольше. Эви улыбнулась и покачала головой. Она ведь сама не верит в свою дурацкую затею. Что ж, значит, она будет в выигрыше в любом случае. Или спасет страну, или выиграет несколько лишних недель под этим небом.

Эвинол склонилась над букетом лилий, красовавшимися в вазе на ееписьменном столе. Она никогда не любила резкий запах этих цветов, но при этом восхищалась красотой, изяществом, четкостью линий и удивительными сочетаниями цвета. Эти были бело-розовыми, с еще не успевшими высохнуть капельками утренней росы на лепестках. Полуденное солнце, проникшее в комнату сквозь открытые окна, превращало капли в россыпь сверкающих алмазов, постоянно меняющих цвета. Свежий порыв ветра ворвался в комнату, разметал шторы, коснулся кожи Эви упругими струйками воздуха, который нес одновременно тепло и прохладу. Такой ветер она любила больше всего.

Ветер! Ради этого она, собственно, здесь. И у нее всего три дня. Теперь уже два. Эвинол позволила себе провести первый день, просто наслаждаясь покоем и почти забытым ощущением дома. Но пора вспомнить о том, что она задумала. Если затея провалится, у нее впереди будет еще два дня блаженного одиночества в Гвиринте до приезда Шанари и герцога.

Воспоминание об Айлене почему-то неприятно резануло. Вообще, Эвинол не могла понять собственного отношения к жениху. Райн’яр проявлял неизменную заботливость и благородство по отношению к ней, вел себя как истинный рыцарь и влюбленный мужчина. Отчего же каждый раз, думая о нем, она чувствует неприятное смущение? Может, оттого что он слишком часто находит повод к ней прикоснуться? Однако герцог никогда не позволял себе вольностей, все его жесты были исполнены почтения и вполне допустимы по отношению к невесте. Так в чем же дело?

Должно быть, ей не дает покоя вопрос, насколько истинны его чувства. Вопрос вполне закономерный. Когда на кону трон Илирии, а невеста смертельно больна и нехороша собой, сложно поверить в страстную влюбленность. В каждом слове и жесте Айлена Эвинол невольно пыталась уловить ложь, и это безумно утомляло. И в то же время Эви не могла быть уверена, что чувства герцога фальшивые. Иногда что-то в его взглядах и тоне подсказывало, что он действительно влюблен. Как это сложно! Куда проще было бы точно знать, что Райн’яра интересует лишь власть, а Эви нужна ему только в качестве приложения к короне. Легче пожертвовать самолюбием, чем непрестанно гадать, пытаясь докопаться до истины.

Эви оборвала свои размышления о женихе, напомнив себе, что при любом раскладе не собирается проводить с ним жизнь. А потому не так уж и важно, притворяется он или нет. Куда важнее сделать наконец то, зачем она приехала. А для этого ей нужна скрипка. Эвинол нашла позабытую любимицу именно там, где оставила несколько лет назад, — в небольшом шкафчике, сделанном специально для музыкальных инструментов. Другая подруга детства, флейта, лежала тут же, в верхнем ящичке.

Королева достала скрипку из порядком запылившегося футляра и с нежностью провела по знакомым изгибам. Надо же, ей казалось, что она почти забыла детскую скрипку, а теперь чувствует ее, словно держала вчера. Вот деки из ели и клена, на которых она помнит каждую царапинку. Вот верный смычок, сначала неловко елозивший в ее неумелых руках, а после порхавший по струнам. Первый учитель принцессы сам сделал скрипку для ученицы, а потому Эвинол дорожила этим инструментом больше, чем той скрипкой, что была у нее в столице, — работы известного найеннского мастера. За «столичную» скрипку она почти не бралась, просто не оставалось времени из-за занятий, которыми нагрузил ее отец после объявления наследницей престола. Зато с детской их связывало столько часов упражнений и игры, что могли бы сложиться месяцы.

— Ну что, подружка? — Эви любовно провела пальчиком по верхней деке. — Скучала по мне? Не кажется ли тебе, моя дорогая, что пришло время сыграть для нашего капризного приятеля Инослейва, как в старые добрые времена? Может, заслышав твои чарующие звуки, он вновь станет милым и добрым, как когда-то. Или подавится моей жизнью, — добавила она гораздо тише, словно не хотела расстраивать скрипку.

Именно в этом и состоял нехитрый план Эвинол. Приехать в Гвиринт, отправиться на любимую скалу над озером и предоставить себя в полное распоряжение западного ветра. Если он и впрямь жаждет жертв — пусть забирает. Если же нет, то придется озлобленному народу смириться с тем, что их способ усмирить ураганы не работает, а заодно убедиться, что королева, которую они так сильно ненавидят, готова ради них на все.

У Эвинол сложилось странное отношение к задуманному. С одной стороны, сама идея жертвоприношения казалась ей странной и жестокой, с другой — мысль отдать себя ветру была даже по-своему захватывающей и манящей. Именно поэтому она подошла к приготовлениям с такой тщательностью, несмотря на то что почти не верила в серьезность своей затеи.

В образе, который ей хотелось создать, важную роль играла скрипка. Следующей деталью стало платье. Эви направилась в гардеробную и принялась перерывать свои детские наряды, которые давно занимали самую дальнюю часть. Вот оно! Серо-зеленое, напоминающее цветом воды озера в пасмурную погоду. Платье точно не было одним из самых красивых, зато идеально подходило для верховых прогулок. Именно этот наряд чаще всего выбирался для поездок к озеру на свидания с ветром. Эви прижала зеленую ткань к груди, как старого друга, а затем принялась крутить платье в руках. Будет ли оно впору? Все-таки четыре года прошло, за это время она превратилась из ребенка в девушку. Недолго думая, Эви разделась и примерила детское платье. Не исхудай она так сильно, должно быть, оно не сошлось бы в груди. Зато сейчас сидело как влитое, в отличие от ее обычных нарядов, которые отвратительно болтались на худом теле. Правда, подол стал коротковат, но это не страшно.

Одевшись и захватив скрипку, Эвинол направилась к конюшням. Она заметила, что походка ее легка почти как в прежние времена. Кто бы мог подумать, что она будет чувствовать себя так свободно и едва ли не весело, отправляясь, по сути, на смерть? Эви сама себя не понимала, но жертвоприношение казалось ей чем-то вроде захватывающего приключения. Примерно так же она чувствовала себя, выбираясь ночами из своей спальни и являясь на крышу — полюбоваться звездами и поболтать с Инослейвом.

На конюшне ее ждала еще одна старая приятельница — рыжая кобылка Рута. По лошадиным меркам Рута была уже почтенной дамой, но, к радости Эви, не утратила былой резвости. Конюхи рады-радехоньки были угодить королеве. Руту оседлали, Эвинол подсадили в седло, одарив множеством добрых напутствий.

Миновав дворцовые ворота, Эви ощутила себя по-настоящему свободной, наверное, впервые за последние годы. Какое же счастье — скакать на лошади со скрипкой за спиной, наслаждаясь всем, что видишь и чувствуешь. Эви впитывала в себя окружающий пейзаж, растворяясь во всем и становясь всем. Лугами, где последний месяц лета щедрой рукой рассыпал среди трав пригоршни ярких цветов. Высоким небом, где белые мазки облаков составляли контраст голубому фону. Темно-синим озером, искрящимся в пляске солнечных бликов.

Как долго она была далеко от этого! И как, оказывается, сильно повлияла на нее разлука! Кто знает, не вызвана ли ее болезнь тесными стенами, в которых ее заперли. Стенами дворца и стенами обязательств, выполнение которых свыше ее сил. Люди правы: она слишком молода, чтоб править огромным государством и вершить судьбы тысяч подданных. Ее место не на троне, а здесь: в цветущих лугах, под открытым небом, в объятьях вольного ветра. И плевать, бог он там или выдумка. Он есть! Вот он — подгоняет их с Рутой упругими порывами в спину, треплет незаплетенные волосы, колышет травы и цветы по обочинам дороги.

Эвинол была готова скакать вечно, а потому, достигнув наконец скалы, ощутила что-то вроде разочарования. Чуть позже к нему примешался страх. Она ведь здесь для того, чтоб принести себя в жертву. И даже не веря в успех своей странной задумки, она оставила на столе в кабинете длинное письмо с объяснениями и отречением от престола в пользу герцога Райн’яра в случае, если жертвоприношение состоится.

Эви спешилась, отпустила Руту, зная, что верная лошадка не убежит. Привязывать ее было бы преступлением, поскольку Эвинол не знала, вернется ли. Подъем на скалу дался тяжелее, чем в детстве, но легче, чем она рассчитывала. И вот она уже стоит между синим небом и озером, подернутым легкой рябью. Под ногами тянут из травы головки поздние ирисы, маки, анемоны и множество других цветов, названия которых она когда-то помнила.

Эвинол вдохнула полной грудью воздух, несущий ароматы воды и трав, достала из-за спины скрипку и начала играть. Поначалу рука двигалась судорожно и нервно, смычок извлекал из струн скорее жалобные стоны, чем музыку. Эви знала, что дело не столько в долгом отсутствии тренировки, сколько в паническом страхе, охватившем все ее существо. Неужели каждый глоток пряного воздуха может оказаться последним? Неужели мелодия может оборваться на любой ноте?

Первая композиция, звучавшая, как писк испуганной мыши, все длилась и длилась, и стыд постепенно стал вытеснять страх. Что сказал бы старый учитель, услышав эти завывания? И гораздо важнее — что подумает Инослейв, для которого она, по сути, играет. Ей стало стыдно перед небом, озером, горными пиками вдали и каждой травинкой под ногами. Может, она и умрет через мгновение, но разве не стоит уйти на красивой ноте, подарив напоследок миру нечто прекрасное? Она ведь может! Водить смычком по струнам она может куда лучше, чем править страной и людьми.

Смущение и недовольство собой придали Эвинол сил и уверенности. Следующая мелодия пошла лучше, а потом, наконец, звуки стали музыкой. Этот переход невозможно не почувствовать. Эвинол торжествующе улыбнулась невидимому слушателю и всему миру. Теперь ее рука порхала, смычок танцевал, едва касаясь струн, но заставляя их петь самыми чистыми голосами. Эви закружилась в вихре музыки и ветра. Она уже не ощущала себя источником мелодии, а словно слушала ее со стороны. Еще чуть-чуть, и ступни оторвутся от земли и она закружится в потоках ветра и солнечного света, коснется рукой облаков и растворится во всей этой невероятной красоте.

Однако время шло, одна мелодия сменяла другую, сердце пело в унисон со скрипкой, но ничего не происходило. Она по-прежнему твердо стояла на ногах, дышала и явно была жива. С одной стороны, это было чудесно, с другой — доказывало изначальную глупость ее плана. Ветер явно был рядом, развевал ее волосы и подол, гонял волны воды в озере и волны трав на лугу, тащил по небу цепочки облаков, но, похоже, совершенно не собирался ни убивать, ни забирать Эви. Спасибо, конечно, за доброту, но что теперь делать?

Когда стало окончательно ясно, что вся эта идея с жертвоприношением действительно бред, Эвинол вместо облегчения испытала разочарование и даже злость. Что за радость с того, что она осталась жива? Все равно ее дни сочтены. А ураганы будут по-прежнему терзать Илирию, убивая людей и лишая их крова. Уж лучше бы Инослейв оказался жестоким божеством, но оставил страну в покое в обмен на королеву. Так нет! Западный ветер — никакой не бог, а всего лишь герой сказок ее детства. И вообще глупо воспринимать потоки воздуха как разумное существо. И она, должно быть, сошла с ума. Герцог с канцлером долго бы смеялись, узнав, что за представление она здесь устроила. Хорошо, что не узнают.

Она решительно оборвала музыку посередине мелодии и, закинув скрипку за спину, отправилась искать Руту. Злые слезы катились по щекам, и Эви, как ни старалась, не могла их унять. Ужасно глупо плакать из-за того, что осталась жива. И из-за того, что сказки — это всего лишь сказки.

Подумаешь, важность — нет никакого Инослейва. Зато можно заткнуть глотки вопящему народу, жаждущему жертв. Она даже повторит глупый обряд публично, специально для толпы. Надо устроить настоящую церемонию, пусть полюбуются и убедятся, насколько они глупы. Какая-то ускользающая мысль неприятно кольнула Эвинол. Что-то она упустила, понять бы, что. Какое-то слово вызвало внутреннее беспокойство.

«Церемония» — вот! А если она просто не выполнила какие-то правила? Может, существует особый ритуал жертвоприношения ветрам? А она, дурочка, подумала, что достаточно сыграть Инослейву на скрипке. Резкий порыв ветра словно толкнул ее в плечо. Впрочем, не зло, а скорее играючи.

— Чего же ты от меня хочешь, Инослейв? — размазывая по щеке влажную дорожку, пробормотала Эви. — Неужели столбы с цепями и вопящая толпа тебе больше по душе, чем музыка и открытое сердце?

Глава 9 Неожиданности

Решив, что потерпела неудачу из-за собственной ошибки, Эвинол расстроилась вдвойне. С какой стороны ни взгляни — все плохо. Жертвоприношение не удалось, а значит, ураганы по-прежнему грозят стране. При этом даже нельзя вздохнуть с облегчением и хоть немного порадоваться тому, что не надо умирать. Ведь придется начинать все сначала, и знать бы еще, как все устроить.

Кроме того, ей было до ужаса обидно, что красивый ритуал, который она придумала сама, не сработал. Ведь это было скорее свидание и признание ценности прежней дружбы, чем жертва. Эви казалось, что это жертвоприношение — личное дело между ней и Инослейвом, касающееся только их двоих. А теперь, даже если ей повезет отыскать нужные сведения, наверняка придется умирать на потеху толпе.

Добравшись до своих покоев, королева была в равной степени расстроена и зла. Однако она не собиралась опускать руки. Первым делом Эвинол вызвала хранителя библиотеки. Библиотека в Гвиринте сильно уступала столичному собранию книг, но все же оставалась надежда, что и здесь могут отыскаться какие-то сведения о церемонии жертвоприношения ветрам. Эвинол сформулировала свой запрос очень обтекаемо, чтоб не наводить хранителя на лишние мысли. Тот обещал поискать, но по лицу его было видно, что он не очень-то верит в успех поисков.

Отпустив библиотекаря, Эви плюхнулась на кровать и, еще немного поплакав, заснула. Проснулась она среди ночи. В канделябрах догорали свечи, на пуфике у изножья кровати была аккуратно разложена ночная сорочка. На маленьком столике в серебряном кувшинчике Эви дожидался ее любимый напиток, молоко с пряностями — судя по всему, давно остывшее. Служанки заботливо подготовили все ко сну ее величества, но не стали тревожить королеву.

Эвинол налила молоко в фарфоровую чашку, отхлебнула и поморщилась. Нет, в холодном виде оно никуда не годится. Отставив чашку, она потянулась к вазочке с засахаренными фруктами, которая «жила» у изголовья кровати и неизменно была полна, сколько бы сладостей Эви ни съела. В детстве принцесса всерьез считала вазочку волшебной. Ей нравилось выбирать фрукты наугад. Вот и сейчас, запустив руку в сладкую россыпь, она выудила апельсиновую дольку — одно из любимых своих лакомств. Эвинол почти уже поднесла засахаренную дольку ко рту, как заметила на столике что-то еще. Это была книга.

От удивления Эви выронила лакомство, но тут же забыла о нем. Торопливо схватив книгу, она пробежала глазами название. На небесно-голубом фоне обложки красивыми буквами было выведено: «Дары ветрам». Неужели то, что нужно? Эвинол почему-то сразу подумала, что «дары» подразумевают скорее жертву. Так и оказалось.

Книжка была тоненькой, всего-то в дюжину страниц, зато полностью посвященной церемониалу жертвоприношения. Автор излагал сведения предельно деликатно, избегая страшных слов «жертва» и «смерть». Послушать его, так обреченная за честь должна почитать принести себя «в дар» ветру. Причем этим даром, судя по всему, должна была стать именно женщина, точнее, «прекрасная царственная дева — юная и невинная». Неужели в древности ветрам «дарили» исключительно принцесс? Вряд ли это были королевы, ведь юная королева — явление незаурядное во все времена.

Эвинол жутко разозлилась, прочитав о серебряной цепочке, которой даримая должна быть прикована за лодыжку. Ладно бы еще цепями к столбу — это хоть зрелищно и трагично. Но цепочкой за ногу, словно рабыня или собачонка, — это уж слишком! Правда, королева несколько успокоилась на этот счет, дойдя до места, где было написано, что обряд не обязательно должен быть публичным. То есть присутствие зрителей не запрещалось, но и не требовалось.

Само собой, Эвинол предпочтет пройти через это без свидетелей. Возможно, публичное жертвоприношение было бы эффектней. При любом исходе люди знали бы, что королева покорилась их воле и исполнила то, что они почитали ее долгом. Но Эви просто не находила в себе душевных сил встать на глазах толпы прикованной за ногу и ждать ветра, будто овца, которую собираются прирезать. Лучше уж, как и в прошлый раз, написать письмо на случай удачного исхода и скрыть от всех неудачу, если ничего не выйдет.

Прочитав книгу дважды, Эви отложила ее и задумалась. Взвесив все за и против, она решила, что принесет себя в жертву после свадьбы. Все-таки права Райн’яра на престол не должны подвергаться сомнению. Сделав его королем, она сможет спокойно рискнуть собой. В общем-то, для устройства «церемонии» всего-то и надо, что раздобыть серебряную цепочку и как-то вбить ее в землю. Эвинол решила, что во второй раз попробует принести себя в жертву там же, где и в первый, — на своей любимой скале. Возникала только одна трудность. Юная, невинная, царственная дева больше не была прекрасной. Оставалось только надеяться, что ветры не подходят к жертвам совсем уж формально и удовольствуются тем, что есть.

В размышлениях Эвинол не заметила, как подошла к концу короткая летняя ночь. Так она и сидела на кровати, подтянув колени к груди и сложив на них подбородок, когда темнота в комнате сменилась предрассветными сумерками. Небо в просветах между трепещущими шторами сделалось сначала серым, затем словно потеряло цвет, чтоб вскоре впитать желто-розовые оттенки рассвета. Эви вышла на балкон полюбоваться предрассветным небом, послушать проснувшихся птиц и хоть ненадолго отвлечься от обдумывания «дарственного» ритуала. Ветер как будто поджидал королеву: он тут же принялся трепать волосы, и без того пребывающие в жутком беспорядке, играть рукавами и подолом зеленого платья, ласкать лоб и щеки, нежно касаясь их утренней свежестью.

— Отстань! — Эви всерьез злилась на ветер, пусть даже по-прежнему сильно сомневалась в его разумности. — У тебя была возможность забрать меня без всяких дурацких цепей. Нет, тебе подавай унижение. А если так, то и не надо вести себя, будто мы все еще друзья. Мы давно не друзья. Ты убиваешь мой народ и хочешь моей смерти. Имей терпение подождать, пока я торжественно подготовлюсь к этому великолепному ритуалу. А пока ступай прочь!

Если ветер и слышал, то явно не придавал значения гневным речам королевы. Он продолжал тормошить Эви, словно наслаждаясь ее досадой. Вконец разозлившись, она решила вернуться в комнату, громко хлопнув дверью.

Зная, что у нее впереди только один день, Эвинол решила не ложиться. Надо разобраться с проклятой цепью до приезда жениха и канцлера. Скрепя сердце, королева велела найти лучшего кузнеца в округе. Когда он прибыл, она подробно описала, что ей нужно. Мастер, искренне обрадованный заказом королевы, с радостью взялся за работу и обещал выполнить заказ так быстро, как только возможно. Эви это устраивало. До свадьбы оставалась по меньшей мере неделя, если не больше. А значит, она успеет все подготовить.

У Эвинол оставался еще один свободный день, последний из тех, что она выторговала у Райн’яра. Его можно было потратить множеством разных способов, но ей ничего не хотелось. Одна мысль о том, чтоб вернуться к озеру, вызывала отвращение. Да и вообще, стоило выйти из покоев на открытый воздух, как ветер принимался насмешничать и дразнить ее. Это было невыносимо, поэтому Эви, злая и обиженная, решила остаться в своих комнатах, коротая время за чтением и рисованием.

Она как раз старательно выводила углем на холсте набросок лилий, когда за дверью послышались голоса. Пока Эвинол вслушивалась, чтоб разобрать, кто же к ней пожаловал, дверь распахнулась, пропуская герцога Райн’яра.

— Айлен? — Эви нахмурилась, раздосадованная тем, что жених не исполнил ее условие. — Я ждала вас только завтра.

— И я не нарушил бы обещания, данного вашему величеству, если бы не чрезвычайные обстоятельства.

Только теперь она заметила, что герцог явно проделал путь между столицей и Гвиринтом в спешке. Дорожный костюм его был запылен, всегда аккуратные каштановые волосы растрепались, лицо обветрилось.

— Что-то случилось? — она постаралась унять тревожно бьющееся сердце. — Ураган?

— Нет, — герцог стаскивал дорожные перчатки и смотрел только на свои руки, избегая ее взгляда. — Канцлер Шанари умер.

— Что?!

Все вокруг закружилось, звуки и краски пропали. Эвинол отступила назад и тяжело оперлась на стол. Жуткую тишину нарушил звук падения и звон стекла. Словно во сне, Эви смотрела на разбитую вазу, упавшие розовые лилии в обрамлении фарфоровых осколков и воду, медленно заливавшую рисунок, стол и ее платье.

— Эви, что с вами? — герцог тут же оказался рядом и сграбастал ее в объятия, хотя в этом не было никакой нужды. — Вам плохо?

— Плохо ли мне? — она с удивлением посмотрела на него. — А как вы думаете? Вы принесли весть о смерти одного из ближайших моих друзей и сподвижников. Конечно, мне будет плохо!

— Простите, я не подумал. Вам нужно присесть.

Айлен подхватил ее на руки и донес до ближайшего кресла, а сам сел напротив.

— Как он умер? — глухо спросила Эви. — Сердце?

Она помнила, что порой канцлер шутливо жаловался на старое бедное сердце, но думала, что это не всерьез.

— Нет, ваше величество, здоровье тут не при чем. Шанари был немолод, однако причина его смерти — не старость и не болезни. Его погубил несчастный случай. После вашего отъезда вновь разыгрался ветер. Канцлер шел через парк, когда на него упала статуя. Он умер мгновенно, — во время всей тирады герцог избегал взгляда Эвинол, и лишь закончив, посмотрел ей в глаза.

— Статуя?! — пораженно пробормотала она. — Это какое-то безумие!

Эвинол вспомнила, что столь же внезапная и нелепая смерть четыре года назад настигла ее брата. На Фарна свалилась корабельная мачта во время морской прогулки. И вот теперь опять!

— Ваше величество, простите мою дерзость, но вам не стоит так сильно грустить о Шанари. Он был не совсем тем человеком, каким вы его считали.

— Что вы знаете о нем! — Эви возмутилась тем, что Айлен посмел покуситься на ее скорбь. — Шанари был рядом со мной с самого детства. Он был не только главным сподвижником отца, но и его лучшим другом.

— И между тем он не одобрял решения короля Хидвира назначить вас наследницей.

— И что с того? Я сама его не одобряла. Канцлер был на моей стороне, и, между прочим, на вашей тоже, изначально предлагая назначить в качестве наследника вас.

Эвинол с наслаждением наблюдала, как меняется выражение лица герцога, удивленно вытягиваясь.

— Вы не хотели быть королевой?

— Вас это удивляет? Обычно тринадцатилетние девочки не мечтают о коронах.

— Да, верно, — задумчиво кивнул Айлен. — Признаться, мне сложно понять, как можно не жаждать взойти на престол великой страны, но я мужчина. Должно быть, для женщины — точнее, девочки — корона и впрямь не кажется соблазном. А что вы думаете об этом теперь? — он внимательно вглядывался в Эви. — Ваше отношение к власти изменилось?

— Нет, — она вздохнула. — Я по-прежнему не хочу править, корона давит на меня непосильным бременем. Но я должна…

— Ты ничего не должна, Эви! — Айлен сорвался с кресла и внезапно оказался у ее ног. — Тебе не нужно править, достаточно быть моей женой. Я возьму все тяготы и заботы на себя, тебе же останутся лишь радости. Тебе не придется принимать мужские решения и нести за них ответственность. Я буду королем, а ты — моей королевой.

Поддавшись порыву, герцог, похоже, позабыл о почтительности. Он обращался к королеве на ты и покрывал поцелуями ее руки, которые она тщетно пыталась вырвать. Зато теперь он показал свое истинное лицо.

— Так вот чего вы хотите, герцог, — Эвинол презрительно усмехнулась. — Вам мало королевского титула, вы желаете безраздельной власти. Что ж, быть может, вы ее и получите.

— Не стану врать, я желаю быть настоящим королем, — он медленно поднялся, не отпуская, однако, рук Эвинол. — Но не меньше власти я желаю вас!

Глава 10 Церемония

Айлен покрутил в руке бокал, ловя хрусталем отблески свечей, и сделал глоток. Какой это по счету? Третий? Четвертый? Негоже напиваться накануне собственной свадьбы, но иначе унять волнение не получалось. Смешно даже. Волноваться положено невесте, а не жениху. При этом Эвинол всю последнюю неделю ходила сосредоточенная и мрачная и мысли ее были заняты чем угодно, только не предстоящей свадьбой. Зато Айлен мог думать лишь о дне, который возложит на его голову корону и подарит самую желанную женщину в мире.

А сколько ему пришлось приложить усилий, чтобы эта свадьба вообще состоялась — по крайней мере, в назначенный срок! Узнав о смерти канцлера, Эвинол словно помешалась. Королева твердила, что необходимо выдержать положенный срок траура, рвалась в столицу на похороны. Каких трудов стоило герцогу убедить ее, что сам Шанари ничего не желал больше, чем их брака, призванного уберечь Илирию от смуты! Ради этого пришлось отложить откровения об истинных намерениях и черных делишках канцлера до лучших времен. Пусть пока девочка чтит память верного слуги государства и королевской семьи. Зато после свадьбы Айлен раскроет ей глаза, причем не без удовольствия. Должна же Эви в конце концов узнать, кто спас ей жизнь, а заодно — и кто на эту жизнь покушался.

Похороны было решено провести в отсутствие монаршей четы, зато со всевозможной пышностью. Устав спорить, Эвинол признала, что скорейшее заключение брака между ними по-прежнему важнее всего остального. В ответ на свое согласие королева потребовала отложить по меньшей мере на месяц праздненства в столице по случаю их бракосочетания. На это Айлен согласился довольно легко. Какая разница, когда устраивать народные гулянья? Главное, что уже завтра он будет объявлен мужем королевы и примет фамилию Райнар. А все остальное подождет, даже официальная коронация.

Единственное, что омрачало его торжество, — настроение Эвинол. Здоровье девушки с каждым днем улучшалось, но сама она становилась все мрачнее. Несложно догадаться, что мысль о предстоящей свадьбе не казалась ей такой привлекательной, как Айлену. И это безумно бесило. Другая бы давно бросила сердце к его ногам, а Эви обращалась с нареченным неизменно вежливо и довольно тепло, но при этом без всякого намека на чувства. Она даже не трудилась скрывать, что этот брак для нее прежде всего политический союз. То есть не говорила об этом напрямую, но вывод напрашивался именно такой.

Неужели его так сложно полюбить? Айлен точно знал, что это не так. Множество любовниц и случайных подружек за счастье почитали внимание герцога, а невеста нарочито не замечает его страсти, предпочитая страдать из-за смерти собственного отравителя. Но ничего, он это изменит. Стоит им остаться вдвоем… Айлен улыбнулся, представив трогательное смущение Эви в первую брачную ночь. Она просто еще ребенок, совсем неискушенный в вопросах любви. Непросто будет сделать из этого ребенка женщину, но задача такого рода скорее манила, чем отпугивала герцога.

Он взглянул на часы. Однако уже за полночь, а он еще не раздевался. Пожалуй, стоит все-таки покончить с вином и лечь в кровать. Не хватало на собственной свадьбе иметь бледный и помятый вид. Конечно, о таких вещах стоит заботиться прежде всего невесте, но, с другой стороны, он — король. На него будут смотреть не меньше. Герцог отправился в постель, но волнение помешало ему заснуть. Снова и снова он прогонял перед закрытыми глазами события предстоящего дня. Но даже грезы могут утомить рано или поздно. К рассвету от беспокойных метаний Айлена по кровати сбились простыни, тело ныло, протестуя против любой позы, а голова гудела от бесконечных переходов между сном и явью. Совсем измучившись, он не заметил, как наконец провалился в сон.

* * *
С трудом разлепив глаза, Айлен увидел над собой камердинера, деликатно трясущего его за плечо. На заднем фоне маячила чуть ли не дюжина слуг. Герцог с удовольствием вышвырнул бы всех из спальни, но обстоятельства вынуждали покориться и встать. Айлен чувствовал себя разбитым, злым и мрачным, как погода за окном. Еще один повод для гнева. Только вчера вовсю сияло солнце, да и ночь была ясная, а сейчас ветер гонит по низкому небу тяжелые темные тучи и гнет деревья в дворцовом парке. Только урагана не хватало в день его свадьбы!

Во время приготовлений Айлен, отдавший себя в умелые руки слуг, продолжал злиться и страдать от последствий бессонной ночи. От завтрака он решительно отказался. Вид еды вызывал отвращение, а от запаха мутило.

За час до полудня герцог покинул свои покои и направился в Большой Лазурный зал, где надлежало проходить бракосочетанию. Там в ожидании невесты он раскланивался и беседовал с цветом илирийской аристократии, удостоенной приглашения на полузакрытую церемонию. Раньше он был с этими людьми на одной ступени, теперь же они кланялись ему, любезно улыбались, скрывая шипы зависти за цветами подобострастия. Демонстрация своего торжества доставляла Айлену огромное удовольствие. У него поднялось настроение и даже голова перестала болеть.

Стоило же герцогу увидеть Эвинол, вошедшую в зал, как он и думать забыл об утренней злости и недомогании. Королева была восхитительна. Глядя на будущую жену, Айлен завидовал сам себе. Подвенечное платье из белой летящей ткани, расшитой золотом, удачно скрывало излишнюю худобу и делало Эви взрослее на вид. Волосы, уложенные в замысловатую прическу, венчала корона Райнаров, слишком большая для девичьей головки, но хорошо закрепленная между удачно уложенных кос. Личико было бледным, но, скорее, по причине такой же бессонной ночи, как у него, а не из-за болезни. Ничего, до исхода сегодняшнего дня он заставит эти щечки расцвести румянцем.

Подавая нареченной руку, Айлен заметил, как дрожат ее пальчики, и умилился.

— Не волнуйся, любовь моя, — склонившись к ней, прошептал герцог. Он считал, что с этого дня вправе говорить ей ты.

— Благодарю, Айлен, — она подняла на него взгляд, подходящий больше мученице, чем счастливой невесте. — Я не волнуюсь.

И зачем она лжет? Неужели так трудно довериться будущему мужу, принять заботу и поддержку, которые он предлагает?

Пока они шли по залу и поднимались на помост в звенящей тишине, Айлен слышал, как бьется сердце Эви — глухими неровными толчками, чувствовал, как тяжело она опирается на его руку. Но при этом она держалась с поистине царственным величием, гордо неся слишком тяжелую корону Райнаров. Остановившись перед юстициаром, которому предстояло сочетать их, Айлен приготовился смиренно выносить длительную пытку словесными формулами.

И это действительно походило на пытку. Даже мысль, что сие действо превращает его в короля Илирии, не могла вдохнуть в Айлена энтузиазм. Очень уж скучно и мудрено вещал юстициар. Чтоб хоть как-то отвлечься, Райн’яр скользил глазами по залу. Он успел разглядеть все тонкости мозаичных узоров на полу, подсчитать завитки на капителях колонн из зеленого мрамора, изучить наряды и украшения всех присутствующих дам и насладиться скучающим выражением на лицах мужчин. Он-то хоть терпит эту нудную церемонию ради возможности воссесть на престол и утолить свою страсть, а они страдают просто так.

Но куда больше, чем разглядывать зал и гостей, Айлену нравилось смотреть на Эви. Он любовался ее точеным профилем, золотистыми прядками на висках, выбившимися из прически, тенями, которые отбрасывали на щеки пушистые ресницы. Герцогу мучительно хотелось остаться с Эвинол наедине, но приходилось довольствоваться возможностью держать ее за руку во время церемонии.

Но вот наконец юстициар объявил Айлена Райн’яра мужем Эвинол Райнар и королем. Сложные словесные формулы перевели его в род Райнаров, даровав право носить корону и повелевать людьми. Эвинол, похоже, церемония далась сложнее, чем ему. Неудивительно: девочка едва оправилась от болезни, а тут два часа на ногах в присутствии множества людей.

— Устала, любовь моя? — Айлен хозяйским жестом обнял жену за плечи.

— Немного, — Эви обратила к нему лицо с вымученной улыбкой.

— Самое худшее позади, — Айлен кинул насмешливый взгляд на переполненного гордостью юстициара. — Осталось выдержать пир, и мы свободны.

— Свободны, — печальным эхом отозвалась Эвинол.

Новоявленный король с беспокойством посмотрел на жену. И как можно одновременно выглядеть настолько измученной и прекрасной? По-хорошему, ей бы сейчас не на пир, а в постель — отлежаться и поесть. Да он и сам бы не отказался наплевать на застолье с поздравлениями, настолько же скучными и нудными, как речи юстициара. Айлен многое бы отдал за возможность оказаться в своих покоях вместе с Эвинол, но, увы, присутствие короля и королевы на торжественном пиру по случаю их свадьбы было обязательным.

Слова и вино лились потоком, но если первые лишь умножали скуку и усталость, то второе приносило облегчение. Кроме того, Айлен отдал должное великолепным яствам. Отказавшись от завтрака, он успел изрядно проголодаться и теперь наслаждался фаршированной форелью, жарким из оленины и запеченным лебедем с замысловатым гарниром. Зато королева не притронулась к еде, а вино в ее бокале, казалось, не убывало, хотя после каждого витиеватого тоста она исправно прикладывала его к губам.

— Дорогая, тебе нужно поесть, — Айлену нравилось обращаться к Эви тоном заботливого мужа. — Отведай этого дивного паштета.

— Спасибо, не хочется.

— Прошу тебя, — настаивал новоявленный король. — Тебе понадобятся силы, — с многозначительной улыбкой добавил он.

— Но я не хочу есть, — она даже упиралась как-то вяло. — Хотя, знаете, пожалуй, я съем немного миндального крема. Порадую себя сладким напоследок.

— Напоследок? — не понял Айлен.

— Не обращайте внимания, — Эви по-прежнему упрямо обращалась к нему на вы. — Я просто очень устала, вот и говорю ерунду.

— Это заметно, — он покачал головой. — Ты действительно очень устала, любовь моя. И знаешь, мне кажется, ты провела на пиру довольно времени, чтоб считать долг перед высокими гостями выполненным. Почему бы тебе не отправиться к себе?

— Вы считаете, я могу так поступить? — впервые за день в ее голосе прорезались живые нотки, а в синих глазах вспыхнули те самые искорки.

— Полагаю, да.

Король поднялся, и тут же в зале воцарилось подобие тишины.

— Господа, ее величество искренне рада видеть всех вас и благодарит за добрые слова в честь нашей свадьбы, однако она слишком устала и вынуждена лишить вас своего прекрасного общества. Надеюсь, вы позволите своей королеве отдохнуть и восстановить силы?

В ответ послышался дружный одобрительный гул присутствующих, причем с некоторых мест раздавались шуточки, которых Эвинол лучше бы не слышать.

— Я лишь провожу жену и вернусь, — с этими словами Айлен решительно взял Эви под руку и повел к выходу. — Наслаждайтесь праздником, господа.

С разных концов стола ему со смехом предлагали не спешить с возвращением и намекали на праздник, который супруги могут устроить исключительно для себя. Подобные скабрезности были даже приятны Айлену, но он предпочел бы избавить от них нежные ушки жены. Впрочем, вряд ли Эви понимала хотя бы половину.

На полутемных лестницах королева в своем белом платье казалась призраком. Выражение лица вполне соответствовало образу. Будто малютка направлялась не в спальню с молодым супругом, а на плаху.

Оказавшись в своих комнатах, Эви первым делом сбросила туфли и без сил рухнула на диван.

— Отправляйтесь к гостям, герцог.

— Король, моя дорогая, теперь я король. Похоже, придется тебе напоминать об этом, пока не привыкнешь.

— Прошу прощения, ваше величество, — в ее словах послышалась едва уловимая насмешка. — Думаю, подданные в пиршественном зале заждались своего короля.

— А королю нет до них дела, — Айлен опустился на диван рядом с ней. — Королю нужна только его королева, — и он привлек Эви к себе.

— Простите, Айлен, — явно смущенная Эвинол поспешила высвободиться из объятий мужа. — У меня есть одно важное дело, которое я должна завершить. После этого я полностью в вашем распоряжении, — она покраснела еще сильнее, затопив сердце короля умилением.

— Какие дела могут быть важнее первой брачной ночи?

— Но еще не ночь! — воскликнула королева. — Еще даже солнце не село!

— Да? — он взглянул в окно. — По мне, так уже достаточно темно.

Небо и впрямь казалось куда темнее, чем положено в это время суток. Формально Эвинол была права, от ночи их отделяло несколько часов.

— Это из-за туч, — Эви продолжала свое смешное упорство.

— Куда же ты так спешишь, моя девочка? — Айлен вновь притянул к себе жену и нежно поцеловал в висок.

— Я не могу рассказать, — она уперлась руками ему в грудь. — То есть сейчас не моту. Вы узнаете все позже, обещаю.

— Ну хорошо, моя маленькая упрямица, — засмеялся Айлен. — Я не стану приставать с расспросами и даже отпущу тебя по твоим таинственным делам… позже. Обещаю.

Он был доволен собой, ответив Эвинол ее же словами, но жена не разделяла его настроения.

— Мне нужно уехать, Айлен. Прямо сейчас. Это действительно важно. Клянусь, что, вернувшись, я в полной мере исполню свой долг перед вами.

— Долг! В полной мере! — он расхохотался. — Так вот как ты это называешь. Но речь идет вовсе не о долге, обожаемая моя Эви, а о любви.

— Пусть так, — она вскинула голову и посмотрела на мужа. Глаза и слова были полны решимости. — Я все равно должна уйти.

Эвинол направилась к двери, но Айлен преградил ей путь.

— Нет, — он хищно улыбнулся. — Сначала — долг, а потом — прогулки.

Глава 11 Жертва

— Ну это уже слишком, — Эвинол нахмурилась. — Пропустите меня немедленно.

— И не подумаю, — ухмыльнулся Айлен.

— Вы забываетесь, герцог!

— Напротив. Это ты все время забываешь, что я теперь король. И моим желаниям должны повиноваться как подданные, так и собственная жена.

— Напомнить вам, что ваша жена — королева? И, в отличие от вас, стала ею не сегодня, — Эви говорила тем непререкаемым тоном, какому учил ее отец, и сейчас это не составляло труда.

Холодный гнев переполнял ее, и лишь уроки отца не давали ему перейти в клокочущее бешенство. Ни в коем случае нельзя терять контроль над собой.

— Ты ведь тоже королева всего два месяца, моя дорогая, — ехидно напомнил Райн’яр.

— И все же подольше вас. Быстро же власть ударила вам в голову, братец!

— Хочешь уязвить меня родством? Зря стараешься. Будь ты мне хоть родной сестрой, это бы не умерило моей страсти.

— Не думаю, что хочу это слышать, — Эвинол покачала головой. — Признаться, вы пугаете меня.

— О, так вот в чем дело. Ты боишься, моя маленькая. А я, дурак, не понял этого сразу. Ну конечно же, ты напугана, дитя. Это естественно для девушки, тем более столь чистой, как ты. Но тебе не стоит бояться, любовь моя. Я буду нежен, клянусь, — он шагнул к ней, протягивая руки.

Эвинол плевать хотела на клятвы супруга, ее занимало лишь одно: сделав шаг к ней, он отступил от двери, освобождая ей путь. Эви тут же воспользовалась возможностью, проскользнув к двери. Она уже опустила дверную ручку, когда муж, обхватив ее сзади за талию, силой оттащил от двери.

— Я сказал, ты никуда не пойдешь, — он буквально волок ее через комнату.

— Пустите меня! — закричала Эви, отбиваясь. — Вы делаете мне больно!

— Поверь, я не хочу этого, — Айлен, открывая двери ногами, протащил жену через гостиную и будуар. — Ты сама вынуждаешь меня. Просто перестань сопротивляться.

— И не подумаю!

Она извивалась, пинала Райн’яра ногами, пыталась извернуться так, чтоб расцарапать ему лицо или схватить за волосы. Но все было тщетно: он держал ее слишком крепко и не собирался отпускать. Да и как можно сравнить силы взрослого здорового мужчины и больной измученной девчонки?

Открыв ногой последнюю дверь, король довольно ухмыльнулся.

— Ну вот мы и в спальне, моя дорогая. Пожалуй, стоит соблюсти традиции.

На мгновение муж выпустил Эви, но только для того, чтобы тут же подхватить на руки.

— Видишь, любовь моя, я переношу тебя через порог нашей спальни, как примерный супруг.

— Это моя спальня, и вам здесь делать нечего!

— Не согласен, — издевательским тоном возразил Айлен. — Уверен, я найду, чем здесь заняться.

Он наконец поставил Эвинол на пол, но лишь после того, как захлопнул дверь и провернул в ней ключ. Какая же она дура, что заранее отпустила всех слуг! Эвинол планировала сразу после пира переодеться и отправиться на скалу. Ей не нужны были свидетели. Кто же мог знать, что все так обернется? Сейчас бы она отдала половину своей короткой жизни за фрейлин и служанок в своих покоях.

Что же ей делать? Никак нельзя допустить, чтобы намерения Райн’яра осуществились. И дело даже не в том, что муж в одночасье стал ей омерзителен. Ветра хотят в жертву невинную деву. Если Айлен добьется своего, то все будет тщетно. Ураганы продолжат терзать Илирию, а ей до самой смерти, пусть и недалекой, придется жить во власти ужасного человека. Эви решила сменить тактику.

— Пожалуйста, ваше величество, — взмолилась она, на этот раз не забыв польстить супругу новообретенным титулом, — отпустите меня. Вы до смерти пугаете меня и причиняете боль. Я не верю, что рыцарская честь позволит вам поступить так со своей королевой и женой, которой вы клялись в любви.

Взывать к рыцарской чести распаленного мужчины, может, и не лучшая тактика, но если не имеешь сил победить врага в бою, то стоит прибегнуть к дипломатии.

К радости Эви, это сработало. Айлен поставил ее на пол и даже отступил на пару шагов.

— Любовь моя, — его лицо раскраснелось, глаза пылали лихорадочным блеском, а голос звучал непривычно глухо. — Меньше всего на свете я хочу быть грубым с тобой. Но ты должна понять. Я страстно люблю тебя уже много лет, и когда наконец мы соединились узами брака, я мечтаю лишь об одном — осуществить свою давнюю мечту, ставшую законным правом.

— А мои желания для вас ничего не значат? — с горечью вопросила Эвинол.

— Значат, бесценная моя, — он схватил ее руки в свои и принялся осыпать поцелуями. — Просто некоторые желания тебе пока недоступны. В силу юности и невинности ты просто не можешь желать того же, что и я. Так позволь мне открыть для тебя новый мир…

— А вы можете открыть его позже? — Эвинол прервала излияниямужа, не собираясь слушать, что он скажет дальше, и с трудом сдерживая отвращение и желание немедленно вырвать руки. — Мне нужно всего лишь несколько часов.

— Но я не могу ждать! — воскликнул он, вновь хватая ее в объятия и пытаясь поцеловать.

Эви изловчилась и укусила Райн’яра. Тот взвыл и ударил ее по лицу. Затем схватил за волосы и, оттянув голову Эви назад, впился поцелуем в беззащитную шею. Корона Райнаров свалилась с головы Эвинол и с жалобным звяканьем покатилась по полу.

— Будьте вы прокляты! — прохрипела королева, страдая от боли и омерзения.

Айлен ослабил хватку, невольно проследив глазами путь короны. Но стоило Эви попытаться обойти его, как он с силой толкнул ее на кровать и тут же прижал всем телом.

— Все бесполезно, любовь моя. Тебе не спастись от страсти влюбленного мужчины.

Райн’яр схватил ее руки и, прижав их к покрывалу, удерживал над головой. Эвинол металась в отчаянных и безнадежных попытках вырваться. Воздуха не хватало. Стараясь избежать поцелуев, она так бешено крутила головой, что вскоре мир перед глазами смазался и поплыл. Словно в тумане, Эви слышала дикий рев бури за окнами и хриплое дыхание мужа над ухом.

— Прости, прости меня, — бормотал он, впиваясь губами в ключицы и плечи жены. — О, моя Эви! Я не хочу мучить тебя. Просто перестань сопротивляться. Покорись, и я окутаю тебя нежностью.

— Подите в бездну с такими нежностями, — почти теряя сознание, пробормотала она. — Я никогда не покорюсь.

— Тогда пеняй на себя, — его слова заглушал вой ветра и непрестанный стук оконных створок. — Мне придется взять тебя силой.

Айлен схватился за край корсажа подвенечного платья Эви и рванул на себя, обнажая плечо.

— Помогите, — простонала она. — Кто-нибудь, помогите!

— Никто тебе не поможет, моя сладкая. Здесь только мы вдвоем.

Мир померк, но тут же взорвался множеством звуков. Глухой удар невиданной силы, звон стекла, рев ветра, внезапно ставший совсем близким. Райн’яр вскочил, а Эвинол смогла наконец вдохнуть воздуха. Вынырнув из подступившего забытья и вновь обретя возможность видеть, королева первым делом заметила распахнутое окно. Створка с такой силой ударилась о стену, что стекла высыпались из ажурного переплета и теперь устилали пол сверкающим острым ковром.

Ветер гулял по комнате, срывал предметы с мест, швыряя их на пол или гоняя от стены к стене.

Айлен выругался и, временно забыв о жертве, поспешил к разбитому окну. Осколки мерзко хрустели под его ногами, а распахнутая створка, словно живая, вырывалась, не даваясь в руки, вновь и вновь хлопая о стену.

— Проклятый ветер! — рыкнул Райн’яр и, отойдя от окна, принялся озираться в поисках чего-то.

Вот он, единственный шанс! Медлить было нельзя. Эвинол соскочила с кровати и метнулась к окну. Резкая боль в ступнях мгновенно обожгла ее, но не остановила. Словно во сне, Эви перемахнула через подоконник, оказавшись на балконе. Еще мгновение — и она стояла на перилах.

— Эвинол, ты с ума сошла! — Айлен протянул к жене руки, но не решился сделать шаг, очевидно, опасаясь резких движений с ее стороны. — Сейчас же слезай. Я клянусь, что не трону тебя!

— Ваши клятвы ничего не стоят, — ответила Эви. — Несколько часов назад вы клялись любить и беречь меня, но сразу же позабыли о данных обещаниях в угоду своей похоти.

— Но ты погибнешь!

— Не думаю. Здесь второй этаж. Вряд ли я разобьюсь насмерть. А если покалечусь… что ж, может, хоть это охладит ваш пыл.

— Эви, вернись!

— И не подумаю!

И она прыгнула. Путь до земли оказался намного дольше, чем она ожидала, а приземление — мягче. Будто она не падала, а плавно спускалась, поддерживаемая воздухом. Впрочем, Эвинол было некогда размышлять о чудесах. Она тут же бросилась бежать через парк, проклиная себя за то, что разулась. Ноги, и без того израненные осколками, теперь ежесекундно наступали на острые камешки, щепки, корни. Но она все равно бежала вперед.

На миг обернувшись, Эви увидела, что Райн’яра уже нет на балконе. Очевидно, не решившись последовать за ней, он поспешил выбраться другим путем. Что ж, это поможет ей выиграть время. Герцог Лаира не так уж много времени провел в Гвиринте и не успел настолько хорошо изучить летнюю резиденцию Райнаров, чтоб воспользоваться кратчайшими путями. Зато Эви знала здесь каждый поворот и закоулок. Срезая путь, где только можно, она выбежала из парка ближе всего к конюшням.

Конюхи пришли в ужас, увидев королеву в таком виде. Всклокоченные волосы, потрепанный подол венчального наряда, изодранные чулки, заляпанные кровью. Но ей было некогда объяснять перепуганным людям причины столь странного появления. Она бросилась к Руте и через миг уже была в седле. Хотелось бы ей напоследок попросить их задержать Райн’яра, но разве посмеют конюхи чинить препятствия тому, кто сегодня стал их королем?

Эвинол погнала Руту знакомым путем — к скале. Несколько дней назад она лично ездила туда с кузнецом, показывая ему, где и как установить изготовленную цепь из серебра. Оставалось надеяться, что за это время никто на нее не покусился. Ветер дул в спину и словно подгонял Эви. Это было очень кстати. Встречные порывы такой силы очень затрудняли бы движение. Деревья по обочинам дороги гнулись и скрипели, луговые травы то стелились по земле, то вставали дыбом, находясь в непрестанном движении, словно волны в море.

Несмотря на бушевавший ураган, необычная для этого времени суток темнота постепенно рассеивалась. Ветер разогнал тучи, явив миру удивительные краски закатного неба. Когда Эви добралась до скалы, небо над озером пылало всеми оттенками золотого, лилового и розового. Это было безумно красиво, но у нее не было времени любоваться пейзажем.

Спрыгнув с лошади, Эвинол взвыла от резкой боли в израненных ногах. Сорвав ошметки чулок, она попыталась кое-как перевязать ступни, но бросила это дело. Цепь была на месте, но даже несколько шагов до нее казались непреодолимыми. Тогда Эви поползла, не боясь уронить свое королевское достоинство. Кому до него есть дело посреди бушующего мира?

Добравшись до цепи, она торопливо расстегнула серебряный браслет на ее конце и сомкнула его у себя на лодыжке. Ну вот, дело сделано. Осталось ждать, кто доберется до нее первым: кровожадный ветер или безжалостный супруг.

Резкий порыв налетел на нее, натянув цепь до предела. Эви взвизгнула от боли в лодыжке. Следующий порыв разорвал цепь, словно она была тонким женским украшением. Эвинол занервничала, проползла немного вперед и попыталась соединить порванные концы.

Тут же она ощутила необыкновенную легкость и через миг поняла, что смотрит сверху на колышек с обрывком цепи. Ветер оторвал ее от земли! Эви протянула руки, цепляясь за траву, чтоб удержаться, но стебли лишь проскользнули между пальцами, порезав ладони. Еще несколько мгновений, и Эви оказалась так высоко, что падение грозило смертью. Теперь расстилающийся внизу пейзаж был виден на много миль вокруг. У подножия скалы Эвинол заметила одинокого всадника. Даже не приглядываясь, она знала, что это Райн’яр.

Что ж, теперь мерзкие руки короля до нее не дотянутся. Айлен, задрав голову, смотрел на Эви и что-то кричал. Но ветер относил слова, и разобрать было невозможно. Да и плевать.

Ей вдруг стало безумно весело. И это пьяное, безумное веселье вытеснило страх. Земля осталась далеко внизу, а она словно падала вверх, погружаясь в восхитительно-прекрасное закатное небо. Змейкой извивался обрывок цепи, свисающий с ее лодыжки. Эви повела ногой, вычерчивая серебристые зигзаги на фоне лилового небосвода.

Как хорошо! Неужели смерть может быть настолько сладостной? Она летит и падает в небо. Теперь она по-настоящему свободна.

— Благодарю, Инослейв!

Конец первой части

Часть вторая

Глава 12 Встреча

— Эвинол… Моя Эви.

Он нежно провел пальцами по щеке девушки, чья голова покоилась на его коленях. Она распахнула глаза, уставившись на него непонимающим взглядом. Мгновение спустя Эвинол подалась назад, пытаясь отстраниться. И тут же застонала.

— Не стоит тебе пока делать резких движений, моя принцесса.

Не обращая внимания на предупреждение, она отодвинулась чуть дальше.

— Ты кто?

— Инослейв.

Эви смотрела на него с явным недоверием, что было неудивительно.

— Ты — человек?!

— Я ветер, — улыбнулся он.

— Но ты выглядишь, как человек.

— Ну, — он пожал плечами, — я так умею.

Не пускаться же прямо сейчас в объяснения тонкостей природы ветров. Да и вряд ли до смерти напуганной девочке есть до этого дело.

— Почему я должна тебе верить? — Эви отползла еще немного.

Она двигалась, опираясь на локоть и неловко подтягивая тело. Больно было смотреть на эту девушку, всегда такую живую, легкую и грациозную, а теперь напоминающую раненую птичку.

— Не бойся, Эви. Я не причиню тебе вреда.

— Так почему я должна тебе верить? — она повторила вопрос все тем же колючим тоном.

— Хм… — он сделал вид, что задумался. — Может быть, потому, что я помню слова песни, которую ты придумала для меня в девять лет? Или тебя больше убедит история с флейтой, которую ты уронила со скалы, а утром нашла в изголовье кровати?

— Так это ты вернул мне ее тогда? — взгляд и голос немного потеплели.

— Знаешь, что грустно? Раньше ты не сомневалась, что это был я, а теперь с трудом веришь, даже разговаривая со мной лицом к лицу.

— Знаешь, что грустно? — в тон ему ответила Эвинол. — Довольно много произошло с тех пор. Так что ты уж извини, что я больше не та восторженная девочка, дружившая с ветром.

— На самом деле ты все та же, Эви, — он тепло улыбнулся, с трудом преодолевая желание прикоснуться к ней. — Чтобы понять это, достаточно было увидеть тебя со скрипкой на скале.

— Так почему же ты не забрал меня тогда?

— Ты не представляешь, как я хотел. У меня прямо сердце разрывалось от желания схватить тебя вместе со скрипкой и унести.

— И что же тебя остановило, Инослейв? — со злым ехидством спросила она.

— Ты не поверишь, но проклятая цепь и вправду важна. Не я придумал эти дурацкие правила. Я не мог забрать тебя просто так, потому что мне этого хочется. А если бы мог, то, наверное, утащил бы тебя еще в детстве, принцесса.

— Значит, ты забрал меня только потому, что тебе этого хотелось? — она по-прежнему сверлила его злым недоверчивым взглядом.

— Не только. Были и другие причины.

— Какие, например?

— Ты умирала. То есть я думал, что ты умираешь, а когда узнал, что это не так, было слишком поздно что-то менять. Да и я уже слишком свыкся с мыслью, что ты будешь со мной.

— Но я и вправду умираю, — она горько усмехнулась. — Какая ирония, правда? Я не буду с тобой, потому что скоро умру. Надеюсь, это не помешает тебе соблюсти условия сделки. Ты перестанешь терзать Илирию своими проклятыми ураганами, Инослейв?

— Перестану. Все честно. Только ты не умираешь, Эви. Ты даже не была больна.

— Да что ты знаешь об этом? — Эвинол презрительно хмыкнула.

— Теперь все. Но довольно долго я был уверен, что ты на грани смерти и единственный способ спасти тебя — забрать сюда.

— Сюда — это куда? Где я?

— У меня в гостях, — с улыбкой ответил он. — Могла бы и догадаться.

— Ты живешь там? — Эви кивнула на башню.

— Иногда. Когда мне хочется побыть человеком. Тебе там понравится. А вообще я живу здесь повсюду, — он по-хозяйски обвел рукой окружающий пейзаж.

Ему хотелось верить, что Эвинол впечатлят горные пики, окутанные нежной рассветной дымкой, розовые облака на отрогах гор, могучий водопад и заросший цветами луг, похожий на тот, что она так любила.

Эви теперь сидела в нескольких шагах от него, подтянув колени к груди. Она, похоже, начинала понемногу привыкать к своему новому положению. Однако не торопилась рушить стену, которую возвела между ними. Что ж, глупо было ждать, что девочка легко примет случившиеся перемены, особенно после всего, через что ей довелось пройти.

— В гостях, значит? — Эви пристально смотрела на него. — А я думала — в рабстве, — она вытянула ногу, на которой по-прежнему болтался обрывок цепи. — Хотя нет, вообще-то я думала, что ты планируешь меня убить.

Инослейву стало больно от этих слов.

— Эви, как ты могла подумать, что я желаю твоей смерти?!

— А что я должна была подумать? Что ты зовешь меня в гости? О да, ураганы — чудесное приглашение, а жертвоприношение — отличный способ к тебе добраться!

— Увы, так и есть. Человек не может попасть в обитель ветров иначе, чем принеся себя в жертву.

— А если я не хотела сюда попадать?

— А чего ты хотела? — ветер понемногу начинал злиться. — Хотела восседать на отцовском троне? Справедливо и мудро править прекрасным народом? Делить ложе с венценосным супругом?

— Не надо, — тихо попросила она.

И тут же ее лицо скривилось совсем по-детски, из глаз брызнули слезы. Она плакала навзрыд, вкладывая в рыдания душу, будто хотела разом выплакать всю боль, которую носила в себе. Инослейв не выдержал и прижал головку девушки к своей груди. Эви тут же начала отбиваться, не прекращая рыдать.

— От… отпусти меня, — всхлипывала она. — Прошу.

— Как пожелаешь.

Кротость явно не входила в число достоинств ветра, но ради Эви стоило побыть терпеливым. Нетрудно догадаться, как тошнит девочку от чужих прикосновений после того, что сотворил с ней ее гнусный муж. Инослейва передернуло от воспоминаний о том, что происходило в королевской спальне. Его бесило собственное бессилие. Каждая минута страданий Эви причиняла ему невыносимую боль, но справиться с закрытыми дворцовыми окнами сложнее, чем разбить слюдяную пленку в крестьянской хижине. За века люди научились неплохо скрываться от ветров за крепкими стенами своих жилищ — чтоб попасть туда, приходилось постараться. Ветер понимал, что сделал все, что в его силах, и все же злился на себя за то, что не спас Эвинол сразу.

А теперь кто знает, сколько ему придется ждать, пока эта светлая девочка вновь станет самой собой. Сейчас она больше напоминала загнанного в угол ощетинившегося зверька. И заново приручить ее будет непросто. Одно дело — дружить со счастливым открытым ребенком, другое — завоевать привязанность девушки, истерзанной судьбой и людьми.

При каждом движении Эвинол цепь на ее ноге словно оживала, извиваясь и звеня.

— Гадость какая! — сквозь слезы пробормотала девушка.

— Дай-ка я сниму, — предложил Инослейв.

— Я сама, — она снова обожгла его злым взглядом. — Я знаю, как расстегнуть. Я же заказывала кузнецу эту дрянь. Но обещаю оставить тебе на память этот обрывок кандалов, раз уж он тебе так дорог.

Инослейв промолчал. Когда-нибудь позже он расскажет ей про цепь и про то, что придумали эту гадость не ветры, а люди.

— Ну же, давай! — Эви с ненавистью теребила браслет на лодыжке.

— Так ты, пожалуй, оторвешь себе ногу, — вздохнул он. — Позволь все-таки мне.

Не дожидаясь ее согласия, он занялся цепью, стараясь прикасаться только к серебру. Застежка на браслете и впрямь заклинила, но ветру не составило труда с ней справиться. Браслет оставил красную отметину на ноге Эвинол, но это была сущая ерунда по сравнению с тем, во что превратились ее ступни. Грязные, окровавленные, со стертой местами кожей.

— Вечная бездна! — пробормотал он. — Как такое возможно?!

— Там были стекла на полу, — пожимая плечами, пробормотала она.

— Я знаю.

— Знаешь? Но как? — вдруг в ее синих глазах промелькнуло озарение. — Это ведь ты! Ты спас меня! Разбил окно и помог не расшибиться, когда я прыгнула с балкона. Спасибо тебе, Инослейв, — она впервые обратилась к нему с искренней теплотой в голосе.

— Не благодари, — он поморщился от воспоминаний. — Я сильно жалею, что не убил твоего ублюдка мужа.

— А почему ты не убил его? — в ее словах звучал лишь холодный интерес, ни капли возмущения или сострадания.

— Странно, что ты спрашиваешь. Из-за тебя, конечно. Ты так переживаешь о своей стране и неблагодарных подданных. Я собирался забрать у них королеву, а если бы прикончил еще и короля, в Илирии царило бы безвластие.

— Да, ты прав. Я ведь и вышла за него только ради страны. Вряд ли из него выйдет хороший правитель, но все же плохой король лучше, чем никакого.

— Твой народ заслуживает именно такого короля, — жестко ответил ветер. — Тупые озлобленные скоты.

— Не тебе их судить! — возмутилась Эвинол. — Твои ураганы озлобили их. А отвечать за последствия пришлось мне. И после этого ты еще удивляешься, что я не бросаюсь тебе на шею с радостным криком.

— А, кстати, могла бы и броситься, — усмехнулся ветер. — Мне было бы приятно.

— Тогда тебе придется подождать, пока я смогу подняться на ноги и пока прощу тебя за всю эту историю с жертвоприношением, — Эвинол все еще злилась, но Инослейву показалось, что она начала оттаивать.

— А ты простишь? — с улыбкой спросил он.

— Не знаю. Для начала мне надо осознать все, что произошло. Мне кажется, проще сойти с ума, чем признать все это реальностью. И жертву, и… тебя. Да, да, в детстве я верила, что ты настоящий, но, во-первых, я была тогда ребенком, а во-вторых, даже тогда я не представляла тебя человеком. Это все как-то слишком, чтоб уложиться в моей бедной голове. Но я рада, что жива. Больше я ни в чем не уверена.

— Что ж, мне пока хватит и этого. Может, в знак признательности все же позволишь мне вытащить стекла и занозы из твоих ступней?

Ее взгляд тут же снова стал недоверчивым и колючим.

— Послушай, Эви, — терпеливо начал он, — давай договоримся. Пока я занимаюсь твоими ранами, ты можешь задавать мне любые вопросы. Идет?

Немного подумав, она кивнула.

Он обернулся ветром, вызвав у Эвинол удивленный возглас. Васильковые глаза распахнулись на пол-лица, а Инослейв не смог удержаться от искушения по излюбленной привычке обвиться вокруг нее, растрепать волосы и рукава платья. На лице Эви показалась было робкая улыбка, но тут же исчезла.

Не дав Эвинол опомниться, ветер подхватил ее и понес к реке. Когда он бережно опустил свою ношу на траву, глаза девушки сверкали, а на лице застыло выражение изумления и восторга.

— У тебя сердце бьется так громко, что заглушает водопад, — рассмеялся Инослейв.

— Ты все-таки ветер! — ошалело пробормотала она.

— А ты до сих пор сомневалась?

— Почему ты не делал так раньше? Почему никогда не поднимал меня в воздух в детстве? Почему не показывался в человеческом обличье? Это, кстати, первый вопрос.

— Даже целых два, — ветер усмехнулся.

Инослейв осторожно взял ногу Эви и принялся обмывать, стирая пыль и кровь.

— Все равно отвечай, — потребовала она.

— Дело в том, моя принцесса, что в вашем мире для меня действуют одни правила, а здесь — другие.

Он подцепил один из осколков и потянул. Эвинол застонала.

— Потерпи, моя маленькая.

— Здесь — другой мир? — поспешно задав вопрос, она закусила губу, чтоб удержаться от нового стона.

— Не совсем, — ветер задумался, пытаясь подобрать подходящее объяснение. — Это часть вашего мира, которая принадлежит мне. Человеком я могу быть только здесь… по крайней мере, пока не обладаю особыми силами. И носить тебя, не причиняя вреда, я могу только здесь. Хотя теперь уже везде.

— Теперь?

— После ритуала жертва получает особую связь с ветром. То, что могло бы убить обычного человека, тебе не повредит. Вот так, — он резко дернул очередной осколок и отбросил его подальше.

— Значит, ты можешь вернуть меня обратно?

— Могу, — признался он. — Но не стану. Нечего тебе там делать. Твой народ не заслуживает такую королеву, а Райн’яр, будь он проклят, — такую жену. Ты останешься со мной.

— Зачем я тебе? — прошептала Эви.

Он подался вперед, взял ее заплаканное личико в ладони и спросил:

— А ты сама не догадываешься?

Глава 13 Страшные тайны

Лицо ветра оказалось совсем близко, и Эвинол наконец смогла разглядеть его глаза. Выходит, ей не почудились отблески радуги в серых, как грозовое небо, глазах. Это было так странно и в то же время завораживающе красиво. Инослейв вообще был безумно красив, но какой-то нечеловеческой красотой. Слишком правильные черты, длинные волосы удивительного цвета, казавшиеся то темными, то светлыми. Во всем его образе чувствовались переменчивость и пластичность. Непостижимым образом он умудрялся каждое мгновение выглядеть по-разному, оставаясь все тем же. Одно слово — ветер.

Эвинол обхватила запястья ветра и убрала его ладони от своего лица. Как бы он ни был хорош собой и добр к ней, она не даст себе так просто забыть события последних месяцев, к которым Инослейв приложил руку… раз уж у него есть руки.

— Инослейв, я вижу, ты хочешь восстановления прежней дружбы между нами.

— Можно сказать и так, — он снова улыбнулся своей загадочно-беззаботной улыбкой, от которой у Эви кружилась голова.

— И что ты сделал для восстановления этой дружбы? Стал разрушать мою страну ураганами, озлобил мой народ и пробудил в нем ненависть ко мне, тем самым вынудив меня выйти за негодяя ради спасения положения. И да, еще утвердил меня в мысли, что я должна умереть, чтоб хоть как-то все исправить. И все это во имя нашей прекрасной былой дружбы.

— Сколько сарказма, моя принцесса. А ты можешь быть той еще язвочкой, если захочешь. В детстве ты так не умела.

— Подобные таланты развиваются временем и обстоятельствами, — парировала Эви.

— Эвинол, не трать напрасно слова, пытаясь воззвать к моей совести. У меня ее нет. Я ветер, и мое видение жизни сильно отличается от вашего. Мне плевать на страдания твоего народа. Все эти люди — ничто для меня. Единственный человек, который для меня важен, — это ты. Да, я хотел спасти тебя и забрать. Жертвоприношение было единственным способом это сделать. И добровольность жертвы — обязательное условие. Что мне оставалось, кроме как вынудить тебя пожертвовать собой во имя драгоценной страны и людишек, ответственность за которых ты взвалила на себя? Мой расчет оказался верным.

— Это ведь ты швырнул мне тогда на балкон листок со словами о жертве? — Эви осенило запоздалое прозрение.

— Я, — Инослейв улыбнулся так довольно, словно она его не упрекнула, а похвалила. — И я же разбрасывал такие листочки на площадях, в тавернах, на порогах домов. Как легко оказалось пробудить в людях память о давно позабытых богах! Они с радостью ухватились за эту простую мысль: убить королеву во имя собственного благополучия.

— Я не понимаю, ты гордишься этим? — у Эвинол дыхание перехватило от гнева.

— Не то чтобы горжусь, просто отдаю должное удачной идее, которая сработала. Не стоит сердиться на меня, Эви. В твоих глазах меня должно оправдывать то, что я хотел спасти тебя.

— Кстати, с чего ты решил, что я не больна? — лучше сменить тему, раз уж упреки на него не действуют.

— А ты сама не заметила, что стала поправляться в последнее время?

— Заметила, но… Я думала, все дело в природе и горном воздухе.

— Думаю, это лишь ускорило твое выздоровление, но истинная причина в том, что тебе перестали давать яд.

— Что?!

— Не знаю, Эви, чему учил тебя отец целых четыре года, если тебе самой не пришла в голову столь простая мысль.

— Но ведь ты же тоже не понял, — тут же нашлась Эвинол.

— Но меня и не готовили в правители, — парировал Инослейв. — Я ветер, мне все ваши человеческие подлости и интриги чужды. Зато твой герцог сразу понял, что к чему. Должно быть, сам из той же породы.

— Айлен знал?! — это откровение поразило Эви чуть ли не сильнее первого.

— Знал. И, если честно, именно он спас тебя, — нехотя признал ветер.

— Да уж, спаситель, — растерянно пробормотала она.

В голове все перепуталось. Слишком много ошеломляющих известий разом. Ее медленно убивали, а спасителем оказался тот самый человек, которого она успела яростно возненавидеть. Боль острыми лезвиями принялась кромсать ее сердце. Она привыкла испытывать к Айлену симпатию и благодарность. Если бы не сомнения в искренности его чувств, возможно, даже полюбила бы. Зато узнав, чего стоила его любовь на самом деле, какой темной и порочной она оказалась, Эвинол позволила жгучей ненависти без остатка вытравить все прежние чувства. И вот теперь получается, что она обязана жизнью тому, кого считает злейшим своим врагом.

— Лучше бы ты этого не говорил, — растерянно пробормотала Эвинол.

— Возможно. Я понимаю, как тебе тяжело.

— Вряд ли. Для того, чтобы понять, нужно быть человеком.

— Тебе совсем не интересно, кто тебя травил? — ветер казался удивленным.

— И кто же?

Едва задав вопрос, она поняла, что не хочет знать ответа. Каждая раскрытая тайна несла в себе боль.

— Шанари.

— Нет! Это неправда! Он любил меня!

Даже зная, что правда ранит ее, Эвинол и представить не могла, насколько. Она знала, что ветру незачем врать, но при этом поверить оказалось выше ее сил.

— Это какая-то ошибка, — она продолжала упорствовать, зная, что выглядит жалко. — Шанари не мог…

— Еще одна вещь, которой лучше не знать? — в голове ветра звучало искреннее сочувствие.

Она не ответила. Закрыла лицо руками, изо всех сил стараясь сдержать подступившие слезы. Не хватало еще во второй раз расплакаться. Когда-то давно мысль поплакать на плече у Инослейва могла показаться заманчивой. В те времена она поверяла ветру и свои детские радости, и горести. Но сейчас перед ней незнакомец. Негоже показывать ему свою слабость. Она лучше прибережет эти слезы до того времени, когда останется одна… если, конечно, он позволит ей остаться одной в этом странном месте.

— Эви, ты плачешь? — ветер осторожно отвел ее руку от лица.

— Нет!

— Зря. Тебе стало бы легче.

— А я не хочу, чтобы мне становилось легче. Меня предал человек, которому я верила всю свою жизнь. Это куда больнее, чем предательство Айлена. Но зачем он это делал? Ты знаешь?

— Говорил что-то о благе страны, о том, что негоже женщине править, предлагал Райн’яру безраздельную власть. Но тот отказался и пригрозил казнью, если канцлер не перестанет травить тебя.

— А ты-то как об этом узнал?

— Подслушал их разговор, когда стал следить за герцогом.

— За герцогом? Не за Шанари?

— Теперь я считаю себя дураком, но мне и в голову не приходило следить за канцлером. В отличие от Райн’яра, он не вызывал подозрений. А зря. Если бы я раньше понял, что задумал старый мерзавец…

— Не говори о нем так! — с болью воскликнула Эви.

— Но он ведь хотел тебя убить, — напомнил Инослейв с искренним недоумением.

— Я помню. И по-своему он был прав. Если бы отец четыре года назад послушался Шанари, все было бы по-другому. Я не прощу его, но теперь он мертв, а потому… — она оборвала себя на полуслове. — Смерть Шанари — такая внезапная и нелепая… это Айлен устроил, да?

— Нет.

Ветер смотрел на нее, чуть прищурившись, сохраняя на лице безмятежное выражение и легкую полуулыбку. В его спокойной уверенности читался вызов, и Эви все поняла.

— Это был ты? — спрашивая, она уже знала ответ.

— Я.

— Да как ты смел?! — взорвалась она. — Кто ты такой, чтоб решать, кому жить, а кому умереть?

— Я — ветер, Эви. И я принимаю решения, исходя из своих интересов и принципов. Уж прости, что не спросил твоего позволения убить Шанари. У меня был личный счет к этому человеку. Он посягнул на нечто бесценное для меня — на тебя, и поплатился за это жизнью.

— Как все просто!

— Да, Эви, — из его голоса исчезла мягкость. — У ветров все просто. Нам чужды человеческие сложности. Вот взять хотя бы тебя. У тебя есть все основания ненавидеть Шанари, но ты вместо этого ненавидишь меня. За то, что я убил того, кто хотел убить тебя. Где логика?

— Тебе не понять, — она обреченно махнула рукой. — Будь добр хотя бы сказать, почему ты…

— Довольно пока вопросов, моя принцесса, — Инослейв приложил палец к ее губам. — Тем более что я уже давно вытащил последнюю занозу из твоей пятки. Думаю, тебе стоит отдохнуть. Ты слишком много пережила за последний день. Выспишься, восстановишь силы, тогда и вернемся к разговорам.

— Высплюсь? — Эвинол в недоумении уставилась на него. — Да я только недавно глаза открыла.

— На мой взгляд, обморок — плохая замена сну, — ответил ветер, подхватывая Эви на руки. — Кроме того, ты, должно быть, хочешь остаться одна.

— Хочу, — согласилась она.

Надо же, какая тактичность! Только что не моргнув глазом признался в убийстве, а теперь проявляет трогательную заботу о ее состоянии и душевном покое. Надо бы спросить, куда он собирается ее тащить, но Эвинол не хотелось разговаривать с ветром.

— Я отнесу тебя в башню, — ответил на незаданный вопрос Инослейв.

— Куда хочешь, — равнодушно отозвалась она.

Она ощутила, что и впрямь бесконечно устала. Ноги саднили от ран, голова болела, глаза горели от невыплаканных слез. Но в сравнении с душевными муками заботы тела казались мелочью. На душе было даже не тяжело, скорее пусто. Будто все, что было дорого и важно, внезапно выбросили, не оставив взамен ничего. Но даже думать об этом не было сил.

Когда Инослейв обернулся ветром и понес ее над землей, Эви не испытала прежнего изумления и восторга. Если бы ветер со всей силы ударил ее о землю, Эвинол и это приняла бы как должное.

Как и обещал, Инослейв отнес ее в башню, точнее, на ее вершину. Ажурные зубцы и каменные плиты, которыми был вымощен пол, были прекрасны, не говоря уже о горных вершинах на ярко-синем небесном фоне. Но сейчас Эвинол не было дела до красоты мира. Ей не было дела ни до Инослейва, ни до себя самой.

Вновь обернувшийся человеком Инослейв понес Эви к сплетенному из разноцветных нитей гамаку, закрепленному между двумя каменными зубцами.

— Мое любимое место, — с улыбкой сообщил он. — Я готов уступить его тебе, если не испугаешься, конечно.

— Я больше ничего не боюсь.

Лишь ответив, Эви поняла, что ветер поймал ее в ловушку. Не упомяни он про страх, она, без сомнений, отказалась бы спать на «его любимом месте». А теперь отказ сойдет за трусость. Впрочем, ей все равно. И пусть она во сне сверзится с огромной высоты, тем лучше. А если у Инослейва есть причины жалеть о ней, пусть мучается, он заслужил.

Когда ветер опустил ее на шаткое ложе над бездной, Эвинол, вопреки решимости, ощутила жуткий страх. Она боялась шевельнуться и вздохнуть, а сердце, казалось, забыло, что ему положено биться.

— Боишься? — спросил ветер, не скрывая довольства в голосе. — Не бойся, маленькая. Ты не упадешь, обещаю.

И тут же, опровергая собственные слова, Инослейв исчез. Несколько минут назад Эви мечтала избавиться от его общества, а теперь молила его вернуться. Но молила про себя, не желая унижаться. Она бы слезла, если бы не опасалась, что любое движение грозит падением. Гамак качнулся, и Эви до боли вцепилась пальцами в скользкие шелковые нити. Он качнулся сильнее, и она зажмурилась, приготовившись к худшему. И вдруг ощутила на коже знакомое прикосновение, несущее тепло и прохладу.

Инослейв развлекался, раскачивая ее над пропастью. Это кем же надо быть, чтоб так издеваться над измученным человеком? Однако, несмотря на злость, его присутствие успокоило Эви. Вряд ли ветер позволит ей упасть, раз уж приложил столько усилий, чтоб затащить в свою обитель. Эвинол закрыла глаза и ослабила хватку, теперь лишь слегка держась за края гамака. Было что-то странно-упоительное в том, чтоб доверить свою жизнь ветру. Тем более ей не впервой.

Глава 14 Новые заботы

Эвинол беспокойно металась, иногда вскрикивала или тихо стонала. Бедная! Сколько же ей пришлось пережить за последний день. Неудивительно, что боль не отпускает ее и во сне.

Инослейв еще крепче обнял ее. Человеческие объятия не сравнятся с объятиями ветра. Разве сможет человек обнять любимую от макушки до израненных пальчиков на ногах? Разве способен он ощутить любое движение, поймать каждое дыхание? Человеческие прикосновения приятны и могут в какой-то мере отражать чувства, но никогда не передать им единения, возможного только в объятиях ветра. Впрочем, Эви вряд ли могла оценить разницу, по крайней мере, находясь во власти своих кошмаров.

Инослейв почувствовал легкую дрожь, сотрясающую тело Эвинол. С каждой минутой она усиливалась, пока Эви не заколотило в настоящем ознобе. Чтобы согреть ее, ветер сделался теплым, наполняя свои потоки воспоминаниями. Он окутал Эви послеполуденным июльским маревом, уютным жаром от ночного костра, ласковым теплом первых весенних лучей. Согретая Эвинол постепенно перестала дрожать и затихла, и даже лицо ее вместо страдания озарилось умиротворением.

Однако Инослейв не спешил радоваться. До него постепенно доходило, сколько заботы понадобится хрупкой человеческой девушке. Эвинол — не ветер, ей нужно есть, спать, одеваться. Она может мерзнуть и даже болеть. Недостаточно просто забрать ее и притащить сюда, тем самым защитив от всех невзгод. Безопасность — далеко не единственная потребность живых людей. Непросто же ему будет научиться думать обо всех этих мелочах, важных для смертных. Но если начинать, то лучше прямо сейчас, пока Эви спит.

Вздохнув, ветер обхватил тело девушки и медленно, стараясь не потревожить ее сна, опустил вниз, к подножию башни. И речи быть не могло о том, чтоб оставить ее качаться наверху. Она так мечется во сне, что в лучшем случае свалится на каменный пол башни, а в худшем — на землю. Будить же Эви тоже не хотелось по двум причинам. Во-первых, измученному телу нужен покой, во-вторых, лучше бы девочке пока не оставаться здесь без присмотра. Инослейв рассчитывал вернуться до ее пробуждения.

Запечатлев последний поцелуй на слишком горячем лбу Эвинол, ветер отправился прочь. Он нырнул в толщу облаков, растворяясь в волнах влажного тумана. Затем спустился ниже и понесся к ближайшему городу, по пути играя верхушками деревьев, вздыбливая воды речек и озер, колыхая море трав. Инослейв нарочно усмирял свои порывы, помня, что обещал Илирии спокойствие. Конечно, устраивать ураганы весело, и он будет скучать по безумному разгулу, но клятва, данная Эви, священна.

В небольшом городке ветер ощутил себя мелким воришкой. Он унес пару еще теплых вафель с уличного прилавка пекарни, стянул кувшин сидра у зазевавшейся торговки, а с подоконника таверны утащил целый мясной пирог, который поставили там остывать.

Ветра издавна обладали способностью прятать в своих потоках похищенные у людей вещи, делая их невидимыми. Перед тем, как покинуть город, он завернул в лавку аптекаря. Влетев через открытую дверь, Инослейв принялся метаться по полкам, выискивая нужные лекарства. Благо педантичный аптекарь снабдил все свои склянки и мешочки бумажными этикетками, где красивым почерком было выведено название хвори, от которой помогает снадобье. Ветер утащил мазь от ран и, подумав, захватил настойку от жара.

Именно в этот момент хозяин лавки вошел в помещение и как назло тут же заметил прорехи в плотных рядах лекарств.

— Мирта, разорви тебя ветра, где настойка боярышника и дикой цинии? Ты продала ее, не записав в расходную тетрадь, негодница? Хочешь прикарманить мои денежки?

— Клянусь, сударь, нет, — дородная женщина, до этого мирно дремавшая в уголке, смешно хлопала глазами, напоминая сову. — Да и не заходил никто со вчерашнего вечера. Кому бы я, скажите, продала вашу настойку?

— А куда же она делась? — щуплый аптекарь грозно наступал на помощницу, которая при желании могла пришибить его одним ударом. — Скажешь, ветер унес?

— А может, и ветер, я почем знаю, — оправдывалась та. — Сами велите дверей не закрывать, чтобы прохлада была. Ветер по всему дому гуляет.

— И ворует мои лекарства? — взвыл вконец взбешенный аптекарь. — Да ты сбрендила, женщина!

Инослейв пожалел, что не может обернуться человеком, чтоб расхохотаться в лицо этим двоим. Все-таки у людей есть определенные преимущества, такие как возможность говорить и смеяться. Ну ничего, теперь он сможет отвести душу в обществе Эви.

Пролетая мимо служанки, развешивающей простыни на веревках, ветер подумал, что Эвинол наверняка понадобится постель. Для начала — хотя бы парочка теплых одеял. Как ни крути, ущербная природа людей делает их зависимыми от своих привычек, а его маленькая принцесса привыкла к комфорту. Вряд ли она будет так уж счастлива спать в гамаке на краю башни, согреваемая лишь теплым дыханием ветра.

Инослейв уже было собрался поискать самый богатый дом в округе и поживиться там одеялами, как ему в голову пришла другая мысль. А почему бы не слетать в Гвиринт? Там он сможет прихватить постельные принадлежности с собственной кровати Эвинол. А заодно и посмотреть, что творится во дворце после пропажи королевы.

Кружа над озером Тайелис, ветер не устоял перед искушением заглянуть на скалу, откуда накануне забрал Эвинол. Колышек с обрывком цепи стоял на прежнем месте. Следуя знакомой дорогой до дворца, Инослейв размышлял, сильно ли будет Эви тосковать по этим местам.

В королевской спальне все было перевернуто вверх дном. Да уж, порезвился он тут вчера вечером. Даже жаль. Такая милая была комната. Как часто он залетал сюда ночами, дыша на спящую принцессу прохладой, наполненной запахами ночных цветов и луговых трав! Ему нравилось смотреть, как она спит, подложив ладошки под щеку, легко касаться ее лица, играть распущенными волосами. Было ужасно досадно, что нельзя проникнуть в ее сны.

Внезапно Инослейву пришла мысль забрать из разнесенной спальни все, что может представлять ценность для Эви, и устроить ей комнату в башне. Пусть девочка поймет, что она действительно в гостях, а не в плену. Ветер принялся носиться по комнате, хватая все, что, как ему казалось, может пригодиться Эвинол или порадовать ее. Немного подумав, он сорвал даже шторы с окон. Должно быть, слуги удивятся, когда придут. Впрочем, им и без того есть чему удивляться.

Закончив, по сути, обворовывать королевскую спальню, ветер вспомнил о более важной цели, которая привела его сюда. Отыскать короля Илирии оказалось несложно. Айлен, ставший теперь Райнаром, занял ни много ни мало покои бывшего короля Хидвира. При виде новоявленного монарха Инослейву захотелось обвиться вокруг его шеи с такой силой, чтоб сломать позвонки. Почувствовать бы, как тот задыхается и корчится в агонии. Инослейва прямо бешенство брало при мысли, что вместо заслуженной кары мерзавец будет восседать на троне. Впрочем, счастливым король не выглядел. Скорее, наоборот. Посеревшее лицо, изрядно тронутое щетиной, синева под запавшими глазами, искусанные губы. Интересно, что не дает покоя Райнару: муки совести или страх?

Король нервно заламывал пальцы, еле слышно бормоча что-то невнятное. Занимательную беседу с самим собой прервало явление посетителя — судя по всему, кого-то из сановников.

— Ваше величество, о королеве по-прежнему никаких вестей, — лебезящий голос дрожал от явственного страха.

— Их и не будет! — рявкнул король. — Я же сказал, что королева принесла себя в жертву!

— То есть вы предлагаете именно так и объявить всем собравшимся?

— Именно так и объявить. Сначала собравшимся, а потом и народу на главной площади Ирайниса.

— Вы думаете, они поверят? — растерянно проблеял придворный.

— А почему бы им не поверить, если это правда? — было видно, что Райнар с трудом сдерживается, чтоб не орать. — Думаете, им, как и вам, недостаточно будет слова короля, который видел все лично?

— Н-н-надеюсь, что это всех удовлетворит, но…

— Что «но»?

— Просто конюхи болтают всякое… — смущенно пробормотал сановник, избегая взгляда короля.

— Что именно?

— Говорят, ее величество вчера вскоре после пира явилась на конюшнях в ужасном виде — босая, в разорванном платье, — вскочила в седло и ускакала, никому ничего не сказав. А ваше величество явились следом за ней и…

— Так все и было, — перебил Райнар. — Когда я увел жену с пира, она поделилась со мной своими планами принести себя в жертву. Разумеется, я воспротивился и попытался ее отговорить. Она и слушать не желала. Пришлось удерживать ее силой, но королева вырвалась и выпрыгнула с балкона. После этого она бросилась на конюшни, а я поспешил за ней. Увы, я настиг жену слишком поздно, когда ветер уже поднял ее в воздух, и ничем не мог ей помочь. Остается лишь надеяться, что жертва нашей королевы была не напрасной.

— Ах, — сановник заломил руки, — если бы у вас нашлись еще какие-нибудь свидетели…

— Вам мало свидетельства вашего короля?!

— Нет, разумеется, нет, — поспешил заверить несчастный, — но вы же знаете людей. Может, простолюдины и поверят в рассказ о жертвоприношении, но аристократия… Образованному человеку эта история может внушить некоторые сомнения, а ведь всем рот не заткнешь. Вот если бы хоть какие-то доказательства или свидетели…

— Там есть обрывок серебряной цепи на скале. Сегодня же поедете вместе со мной и убедитесь сами. Что же до свидетелей, мы их найдем. Я заставлю всех поверить, что Эвинол Райнар принесла себя в жертву ради страны. Но будь прокляты те, кто орал на площадях, заставив ее прислушаться. И пусть древние жестокие ветра оказались не выдумкой, я не прощу тех, кто вынудил мою королеву отдать им жизнь.

Инослейв не стал дослушивать окончание гневной тирады. До чего же любят мерзавцы рассуждать о чужой жестокости! И ведь наверняка дело не только в страхе. Райнар пытается заглушить голоса собственных демонов. Обвиняя других в смерти жены, можно забыть, как сам терзал и унижал ее. Конечно, куда проще, чем признаться себе в собственной жестокости, свалить все на жестокие древние ветра. Или на народ, требовавший жертвоприношения. Впрочем, народ Инослейв тоже презирал, хотя и сам подкинул им идею с жертвой. Уж слишком легко и охотно они ее подхватили.

Ветер поспешил прочь от дворца. Он и без того надолго оставил Эви одну. Пока принцесса не освоится в его обители, многое представляет для нее опасность. Даже хорошо, что у нее изранены ступни: по крайней мере, не отправится гулять без присмотра.

Вернувшись, Инослейв, как и опасался, нашел Эвинол проснувшейся. Она сидела, обхватив плечи руками, и медленно раскачивалась из стороны в сторону. Приблизившись, он заметил лихорадочный румянец на ее щеках и услышал тяжелое дыхание. Едва коснувшись кожи Эви, ветер ощутил жар, и куда сильнее того, каким давеча пытался ее согреть. Девушка, казалось, не ощущала его прикосновений, продолжая все так же раскачиваться и смотреть прямо перед собой.

— Эви! — обернувшись человеком, он схватил ее за плечи. — Ты больна!

Ответом ему был замутненный невидящий взгляд.

Глава 15 Прошлое и настоящее

Эвинол открыла глаза. Под щекой — знакомая подушка из лебяжьего пуха. Шелк одеяла и простыни приятно холодит кожу. Эви чуть подняла голову и огляделась. Когда взгляд ее уперся в знакомые шторы, она вздохнула от облегчения, к которому примешивалась толика разочарования. Значит, страшные и невероятные события — лишь сон. Ей не пришлось приносить себя в жертву, Шанари не пытался ее отравить, а Айлен не вел себя, как последний подонок. Эви поймала себя на сожалении, что Инослейв так и останется выдумкой и сказкой. Во всем этом кошмаре только его реальность была светлым пятном. Несмотря даже на то, что ветер оказался бессовестным и беззаботным убийцей.

Эви продолжала бездумно смотреть на шторы, пытаясь поймать какую-то ускользающую мысль, вызывающую смутное беспокойство. Что-то не так. И наконец она поняла: кусочек окна за шторами был совсем не тем, к которому она привыкла. Эвинол тут же приподнялась на локте и принялась сосредоточенно оглядывать комнату. Это совсем не ее спальня! Вместо светлых шпалер с цветочными узорами здесь каменные стены. Нет ни шкафов, ни кресел, ни изящных столиков на витых ножках, ни люстры из розового хрусталя. В этой комнате было довольно светло за счет больших окон, выходящих на все стороны света, но в целом она казалась довольно мрачной. Единственным предметом мебели служила огромная кровать из темного дерева.

Но что на этой кровати делают ее простыни и одеяла? И главное, что здесь делает она сама? Ответов на вопросы не находилось. Эвинол попробовала встать, но тут же ее словно что-то опрокинуло обратно в подушки. Не успела она опомниться, как увидела на краю кровати весело ухмыляющегося Инослейва.

— Мне кажется, тебе рановато еще подниматься, моя принцесса. Но я очень рад, что ты пришла в себя.

— Так это все не сон? — растерянно пробормотала Эви.

— А ты хотела бы, чтоб это оказалось сном? — ветер придвинулся ближе, чересчур пристально вглядываясь в ее лицо.

— Пожалуй, да. Все, кроме тебя, — подумав, добавила она.

— Серьезно? — Инослейв обворожительно улыбнулся. — Так ты больше не сердишься на меня, Эви?

— Ужасно сержусь. Но я все равно хочу, чтоб ты был настоящим, — чтоб преодолеть смущение, она тут же сменила тему: — Что это за комната? Как я здесь оказалась? Почему тут мои вещи?

— Как много вопросов, — рассмеялся ветер. — Попробую ответить на все. Эта комната находится в моей башне. Теперь она твоя. Твои вещи я утащил из дворца в Гвиринте. Прости, что не захватил мебель, но для этого нужна сила урагана, а я намерен соблюдать данную тебе клятву.

— Я благодарна тебе за это, — серьезно сказала Эвинол. — За то, что оставил Илирию в покое, — уточнила она. — Хотя и за вещи тоже. Очень мило с твоей стороны подумать о том, что они могут мне понадобиться.

— О, как оказалось, тебе может понадобиться гораздо больше, чем я ожидал. Вам, людям, нужно так много! Не только кровать, но и одеяла с подушками. Не только еда, но и посуда. Не только кров, но и мебель. С ума можно сойти с вашими потребностями, — ветер притворно вздохнул.

— Ну, извини, — Эви слегка обиделась. — Я ничего не просила.

— Конечно, не просила. Ты ведь была больна. Три дня провалялась без памяти. А мне пришлось осваивать сложную науку заботы о живом человеке. Заметь, я обходился без твоей помощи и подсказок, поскольку ты лежала без сознания. При этом, мне кажется, я неплохо справился, раз уж ты идешь на поправку.

— Спасибо тебе, Инослейв, — она совсем смутилась. — Я и не знала, что пролежала так долго и что была больна. Думала, что просто спала. Как же ты вылечил меня?

— Для начала я прихватил снадобья у одного ворчливого аптекаря. А еще научился разогревать воду на огне и заваривать травы. Имей в виду, я считаю это настоящим достижением.

— Вот уж не знала, что ты окажешься таким заботливым, — Эви поймала себя на том, что в голосе звучит восхищение и даже нежность.

— Ну, раз уж я втянул тебя во все эти неприятности и заманил к себе, то теперь должен по меньшей мере о тебе заботиться.

— Ты неплохо справляешься, — улыбнулась она.

— А вот ты справляешься плохо, — выдержав паузу и насладившись ее недоумением, ветер продолжил: — У тебя совсем не получается злиться на меня.

Эвинол открыла было рот, чтоб возразить, но поняла, что он прав. Что-то неуловимо изменилось за время ее болезни. Будто между ней и прошлой жизнью выросла стена — прозрачная, но крепкая. Все, что было, не исчезло, не стерлось из памяти, но перестало иметь значение. Прошлое должно оставаться в прошлом. У нее появился шанс начать новую жизнь, так стоит ли отказываться во имя сожалений о прежней?

Да и о чем ей жалеть? О возможности править? Но она никогда этого не хотела. О народе, брошенном на произвол судьбы? Но разве не они требовали, чтобы она принесла себя в жертву? О муже? Будь он проклят после того, что собирался сотворить с ней. О Шанари? Воспоминание о канцлере резануло сильнее, чем все остальные. Сердце болело и потому, что он хотел отравить ее, и потому, что был убит, и потому, что убил его Инослейв. Но разве первое обстоятельство не должно умерить боль от двух других? В словах и действиях ветра, пусть и жестоких, есть свой резон. Шанари принял на себя роль ее убийцы, так стоит ли так страдать из-за его смерти? Нет, место этой боли там, в прошлой жизни, за которой пора захлопнуть дверь.

— Хорошо. Ты победил. Я уже почти не злюсь, — она улыбнулась.

Ветер, не скрывая довольства, придвинулся еще ближе и взял руки Эвинол в свои.

— Есть хочешь?

Только услышав этот вопрос, Эви поняла, насколько голодна.

— Если честно — очень.

— Прости, я боялся тебя оставить, а потому могу предложить лишь скромную трапезу. Есть вафли, хотя, надо полагать, за такой срок они превратились в печенье.

— Пойдет, — бодро ответила она, боясь показаться капризной. — Поможешь мне подняться?

Вместо ответа Инослейв откинул край одеяла и, обхватив Эви за талию, приподнял, а затем осторожно поставил на пол.

— Как твои ножки? Не болят? Идти сможешь?

Эвинол прислушалась к своим ощущениям, невольно опустив взгляд на ступни, но тут же забыла о них, едва увидев, что стало с ее платьем. Венчальный наряд стал короче на несколько дюймов и теперь едва прикрывал колени. Ветер проследил ее взгляд.

— Это я обрезал, — ничуть не смущаясь, заявил он. — Подол внизу был порван в клочья, испачкан пылью и кровью. И, между прочим, обрезать твое платье каким-то древним мечом было совсем не просто. А ножниц у меня не водится.

— Да уж, — вздохнула Эви. — Древний меч явно захватил чуть больше ткани, чем нужно. Оно теперь слишком короткое.

— Ну так надень другое, — ветер пожал плечами. — Тем более что вид твоего венчального платья мне не слишком приятен.

— А мне и подавно, — она поморщилась, отгоняя тягостные воспоминания. — Я бы с радостью переоделась, но не во что. Разве что ты одолжишь мне что-то из своей одежды.

— Моя будет тебе несколько великовата. Но, может, тебя устроит что-то из этого?

Он отошел к окну и через мгновение вывалил на кровать ворох платьев. Ее собственных платьев!

— Быть не может! Ты и их прихватил!

Она схватила верхнее платье из стопки, прижала к груди и в восторге закружилась с ним по комнате, попутно отметив, что ноги уже почти не болят. Забота Инослейва очень тронула Эви. Если она намерена дальше разыгрывать обиду и праведный гнев, то это будет сплошное притворство. Не то чтобы она вновь стала безоглядно доверять ветру, просто чувствовала, что полузабытая детская дружба крепнет с каждым мигом, вытесняя довольно свежую вражду, еще не успевшую пустить глубокие корни.

— Инослейв, ты не мог бы оставить меня ненадолго? — попросила она. — Мне нужно переодеться.

— Переодевайся, — при этом он не двинулся с места, все так же рассевшись на ее кровати.

— Я попросила тебя выйти, — напомнила Эви.

— Зачем? — он состроил непонимающую гримасу.

— Неужели не ясно? — она начинала злиться всерьез. — Я хочу снять одно платье и надеть другое. И мужчине не подобает на это смотреть.

— Чего я там не видел? — хмыкнул ветер.

— Что?!

— Эви, маленькая моя, мы знакомы с тобой семь лет. За это время я бессчетное количество раз видел, как ты одеваешься и раздеваешься. Может, двери девичьих спален и закрыты от мужчин, но не от ветра.

— Ты, ты… — она не находила слов, чтоб высказать возмущение и обиду. — Да как ты смел?!

— Не понимаю, почему это так тебя задевает. Ну же, Эвинол, успокойся. Тебе не за что на меня сердиться, принцесса. Я нахожу тебя прекрасной в любом виде. В одежде и без нее, с волосами распущенными и убранными в косы, в золотом венце и в венке из полевых цветов. Что бы ни было на тебе надето, ты всегда остаешься самой красивой девочкой на свете.

Ну вот зачем он так говорит? После таких откровений ветра Эви уже не могла сердиться на него с прежним пылом, хотя щеки ее все еще пылали от смущения. Она чувствовала себя ужасно неловко, но в глубине души ей были приятны слова Инослейва. В них было искреннее, чистое восхищение и никакой двусмысленности. Хотя, конечно, негоже мужчине видеть девушку неодетой.

— И все-таки выйди, — она старалась говорить твердо. — Я ужасно зла на тебя за то, что ты подглядывал раньше, и больше этого не допущу. Если не уйдешь, придется мне ходить в подвенечном платье, пока оно не превратится в тряпку.

— Хорошо, хорошо, — он примирительно поднял руки ладонями вверх. — Как скажешь, моя принцесса. Ухожу.

— И если я почувствую хоть малейшее колыхание воздуха… — угрожающе начала она.

— Понял, понял, — рассмеялся Инослейв. — Я не стану оборачиваться ветром, чтоб взглянуть на тебя лишний раз. Говорю же, чего я там не видел?

Эви схватила подушку и с силой запустила в Инослейва. Он, разумеется, успел исчезнуть раньше, и подушка, не достигнув цели, шлепнулась на ковер, любезно прихваченный из королевской спальни. Не имея возможности проверить, сдержал ли ветер данное обещание, Эвинол постаралась переодеться как можно быстрее. Она выбрала коралловое платье, которое лежало на самом верху стопки.

— Чудесно, — одобрил Инослейв, благопристойно входя через дверь, когда Эви натягивала туфли. — Кстати, я захватил кое-что еще. Посмотри под платьями.

Эвинол послушно откинула ворох одежды, а под ним блеснула знакомым лаковым боком любимая скрипка. Рядом лежала флейта.

— Ох, Инослейв! — Эви прижала скрипку к сердцу. — Я не знаю, как тебя благодарить!

— Очень просто. Сыграй мне. Но сначала поешь. Если ты не против, можем поесть на улице.

— Ты тоже будешь есть? — удивилась она.

— Нет, но я составлю тебе компанию.

Не успела Эвинол высказаться на эту тему, как ветер подхватил ее и бесцеремонно вытащил сквозь широкое окно. Инослейв уже не в первый раз нес Эви, но сейчас радость полета охватила ее с невиданной силой. Ни на что не похожее чувство безумной свободы и единения со всем миром переполняло ее. Оставалось лишь пожалеть, что на этот раз ей пришлось побыть в воздухе совсем недолго. Ветер отнес ее на полянку чуть поодаль от башни. Не успела Эвинол устроиться на траве, расправив юбки, как он обернулся человеком и принялся раскладывать перед ней еду. В основном это были фрукты: груши, персики, гранаты. Кроме того, на бархатном покрывале, заменявшем скатерть, красовалась пара подсохших вафель и кувшин вина. Посуда, однако, была не под стать скромным кушаньям. Серебряные тарелки, кувшин и кубки, инкрустированные драгоценными камнями, — даже семья Эвинол редко ела из такой посуды, предпочитая фарфор и хрусталь.

— Ты заглянул еще и в королевскую сокровищницу? — поинтересовалась Эви, откусывая грушу.

— Да, только пару столетий назад. Иногда я прихватываю у людей вещи, которые мне нравятся, даже если понятия не имею, как их использовать. Впрочем, посуде вот нашлось применение. Как и вину, которому, если не ошибаюсь, лет сто. Как бы оно не оказалось для тебя чересчур крепким, принцесса.

— Почему ты все время зовешь меня принцессой? — она безуспешно пыталась разломить гранат. — Я ведь как-никак королева.

— Для меня ты всегда останешься принцессой. Пара месяцев — слишком мало, чтоб привыкнуть к твоему новому статусу. Дай-ка мне, — он забрал гранат, легким движением разломил на две половинки и вернул ей.

— Ты сыграешь мне, Эви? — напомнил ветер по окончании трапезы.

— Да, — она кивнула, чувствуя смущение.

Играть для слушателя из плоти и крови — не совсем то же самое, что для ветра. Она в задумчивости провела рукой по верхней деке, размышляя над выбором мелодии.

— И как я жил без тебя все эти годы, Эви? — Инослейв говорил так проникновенно, что у Эви защемило сердце. — Впрочем, я сам виноват. Если бы не моя ошибка, мы бы не разлучались.

— Какая ошибка? О чем ты? — не поняла Эвинол. — Ты тут ни при чем. Нашей дружбе пришел конец, когда отец объявил меня наследницей после гибели брата.

Какая-то неприятная мысль острой иголкой вонзилась в сознание. В связи с чем она недавно вспоминала смерть Фарна? Ах да, Шанари. Принц погиб схожим образом, только его убила не статуя, а рухнувшая мачта корабля во время морской прогулки. Внезапно страшная догадка оглушила Эвинол. Она резко вскочила и, пошатнувшись, выронила скрипку.

— Фарн! — лицо ветра расплывалось перед глазами. — Это ты его убил!

Глава 16 На краю

Она падала невообразимо медленно. Даже смычок, выпавший из ее руки, летел до земли, казалось, целую вечность. Инослейв подхватил Эви, теряющую сознание, и опустился с ней на траву. Он не пытался привести девушку в чувство, малодушно радуясь отсрочке.

Пока Эвинол в обмороке, можно придумать какое-нибудь объяснение смерти ее брата, соврать, наконец. Вот только девочка вряд ли поверит. Все знают, что на море в день гибели принца была буря, а мачту сломало ветром. В детстве наивная Эви не проследила связи, зато теперь эта связь слишком очевидна. А все потому, что ему хватило ума — вернее, глупости — признаться в убийстве Шанари. Теперь только дурак не заметил бы сходства между этими смертями. Что ему стоило промолчать о своем участии в кончине канцлера, а еще лучше — свалить на короля?

Ветра редко прибегают ко лжи, она им ни к чему. Люди лгут из жажды выгоды или из страха наказания. Инослейв ничего не боялся и ничего не хотел от людей… до тех пор, пока не появилась Эви. Впервые за бесконечно долгую жизнь ему было не все равно, что думает и чувствует человек. Но неужели для того, чтоб завоевать доверие Эвинол, нужно унижать себя враньем? Не станет он этого делать. Между ним и Эви никогда не будет лжи.

Девушка открыла глаза. Инослейв ждал потока обвинений, но она просто молча смотрела на него. И это безмолвное обвинение было сильнее тысячи гневных слов.

— Эви, не молчи, — не выдержал он. — Скажи, что ненавидишь меня.

— Ненавижу, — в ее голосе был лед. — Ты убил моего брата и сломал мне жизнь.

— Ты никогда не любила Фарна, а он не любил тебя. Я помню, как ты порой жаловалась на него. Он и братом-то тебе был лишь наполовину.

— Это ничего не меняет. Мы дети одного отца. Убив Фарна, ты разбил отцу сердце, а меня обрек на безрадостную участь наследницы. Скажи, это убийство было частью твоего плана — принести меня в жертву?

— Нет. Но я убил его из-за тебя.

— О нет! — простонала она.

— Между тобой и Фарном не было ничего общего. Вас разделяли не просто двенадцать лет разницы в возрасте, но нечто гораздо большее. Ты была маленькой светлой мечтательницей, а Фарн — бесчувственным прагматиком. Если уж говорить о жертвоприношениях, то он первый решил принести тебя в жертву. Ведь не кто иной, как принц Фарн, устроил брак своей маленькой сестренки с наследником Найенны. Он же настаивал на твоем отъезде в Найенну сразу же после помолвки, чтоб ты росла и воспитывалась в традициях страны своего будущего мужа. Король Хидвир был против этого плана. Отец любил тебя и, даже признавая выгодность устроенного брака, не желал расставаться с любимой дочерью раньше времени.

— Но при чем здесь ты? — перебила его Эвинол дрожащим от гнева голосом. — Какое тебе дело до моих отца и брата?

— До них — никакого. Зато мне было дело до тебя, Эви. Я не хотел тебя терять. Рано или поздно принц уломал бы отца и тебя отправили бы в Найенну. В тех землях я не властен, я не смог бы общаться с тобой.

— И ради этого ты совершил убийство?!

— Я совершил множество убийств по куда менее значимым причинам, а чаще всего — вообще без причин.

— Ты, похоже, гордишься этим? — прищуренные синие глаза сверлили его ненавидящим взглядом.

— Не горжусь и не стыжусь. Мне все равно. Принц и канцлер были чуть ли не единственными, кого я убил действительно за дело. Один продал тебя, другой хотел убить. И тот, и другой руководствовались лишь политическими выгодами.

— То есть ты ни капли не раскаиваешься?

— Раскаиваюсь, и еще как. Но не в том, что покусился на бесценную человеческую жизнь, а лишь в том, что смерть Фарна не спасла меня от разлуки с тобой — напротив, ускорила ее. Как я и ожидал, лишившись сына, король Хидвир не спешил расстаться с дочерью. Но вот чего я не мог предвидеть, так это того, что отец объявит тебя наследницей престола. В итоге нашей дружбе все равно пришел конец, хоть и по другой причине. Так что — да, я раскаиваюсь в том, что убил Фарна.

— Раскаиваешься лишь из эгоизма!

— Если желание быть с тобой — эгоизм, то да.

— Не смей, Инослейв! Не смей перекладывать на меня вину за свои убийства. Из желания быть со мной ты убил Фарна, Шанари, множество невинных людей, ставших жертвами твоих ураганов.

— Шанари я убил из мести, — поправил ветер. — И ты не должна испытывать вину ни за одну из этих смертей. Я хотел быть с тобой, но делал это ради себя. Ты права, это — эгоизм. Ветра — эгоисты, Эви. Мы думаем лишь о себе. Для нас нет иных законов, кроме наших желаний. Человеческие желания и даже жизни не имеют для нас никакой ценности.

— Прекрасно, — она резко поднялась. — Спасибо, что разъяснил. Выходит, и моя жизнь для тебя ничего не стоит. Я ведь тоже всего лишь человек.

— Это не так! Ты человек, Эви, но твоя жизнь для меня бесценна.

— Может, наконец объяснишь, почему? Ты убивал людей, чтобы быть вместе со мной, ты превратил в кошмар мою собственную жизнь. Ради чего? Зачем я тебе?

Инослейв вздохнул. Совсем не так он хотел бы объяснить Эви, что она для него значит. Не в ответ на яростные обвинения. Не глядя в глаза, полные боли и гнева.

— Эви, я живу почти бесконечно долго. Было время, когда передо мной трепетали и мне поклонялись. Люди приносили мне жертвы, надеясь что-то получить взамен. Они просили усмирить ураганы, пригнать тучи во время засухи, успокоить бурю в море или разогнать штиль. Вечный страх и надежда на помощь. Знала бы ты, как это утомляет. Поначалу быть богом — это даже забавно, но рано или поздно людское поклонение становится поперек горла. С моими собратьями произошло то же самое. Между ветрами и смертными никогда не было истинного общения. Люди служили нам, а мы, по сути, служили им, выполняя клятвы в обмен на жертвы. И все. Трудно поверить, но за тысячелетия ты первая, кто захотел дружить с ветром без малейшей корысти. Ты ничего не желала от меня и уж тем более не боялась. Тебе было довольно меня самого. Если честно, я был поражен. И как, скажи, я мог не принять твоего восхищения и дружбы, предложенной с чистым сердцем? А приняв, как мог не ответить тем же? Поначалу я, правда, и подумать не мог, как ты станешь мне дорога. Но когда у тебя за спиной вечность одиночества, истинная дружба пьянит и делает зависимым. Признаюсь, что со временем ты стала мне нужнее, чем я тебе. Когда отец забрал тебя для того, чтобы учить королевским премудростям, я ощутил пустоту, которую нечем было заполнить.

— И ты решил заполнять ее чужими смертями.

Инослейв вскипел. Неужели это все, что она может сказать в ответ на его признания? Он открывает душу, а она думает лишь о смерти каких-то людишек! Ветру захотелось задеть Эви, сделать ей еще больнее за то, что она причинила боль ему. А еще — схватить ее и поднять так высоко, чтоб сердце в груди трепетало от ужаса. Чтобы поняла, насколько он могущественен, и осознала, что полностью находится в его власти.

Пока он думал, как поступить, Эвинол развернулась и пошла прочь. Она брела наугад, медленно удаляясь от башни. Ветер хотел было ее удержать или пойти за ней, но остался на месте. Он не станет заискивать и молить о прощении. За убийство принца он и так наказан четырьмя годами разлуки. Чего же еще? Ему не в чем себя винить. Разве что в том, что не хочет мыслить, как человек. Но если Эви рассчитывала запихнуть ветер в человеческие рамки, то ей придется разочароваться. Лучше уж ей научиться мыслить шире и свободнее, раз она теперь подруга ветра.

Дав Эвинол скрыться из виду, Инослейв обернулся ветром и последовал за ней. Не желая разговаривать с Эви, он хотел убедиться, что с ней все в порядке. Это же все-таки горы. Здесь на каждом шагу расщелины и обрывы. На одном из таких обрывов он и обнаружил Эвинол. Она стояла на самом краю, задумчиво глядя вниз.

Первым порывом Инослейва было оттащить девушку подальше от пропасти, но он удержался. Вместо этого принял человеческий облик и уселся на краю, свесив ноги.

— Чего ты от меня ждешь, Эви? — ветер не обернулся к ней, задавая вопрос. — Извинений? Раскаяния? Обещания чтить святость короткой жизни смертных?

— Я ничего от тебя не жду, Инослейв, — она тоже говорила, не глядя на него. — Любые извинения или обещания были бы ложью.

— Ты права. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что правда обо мне причиняет тебе боль. Но нам обоим придется с этим жить.

— Нет, — Эви наконец обернулась.

— Что — нет? — не понял ветер.

— Я не хочу жить с этим. Не хочу жить, помня о том, что все, кто был мне дорог, предали меня: Шанари, Айлен и даже ты.

Проще всего было ответить, что он не предавал, но вместо этого Инослейв спокойно спросил:

— И что ты намерена делать?

— Придумаю что-нибудь, — Эви вскинула голову. — Вот прыгну с этой скалы…

В ее словах звучал вызов, но за ним слышалась мольба о том, чтоб ее удержали. Инослейва охватило злое веселье. Эвинол сама не знает, чего ждет от него, но наверняка твердо уверена, что он не даст ей прыгнуть. Однако ветер в этот раз не собирался ей подыгрывать.

— Что ж, — он пожал плечами, — если ты считаешь это лучшим выходом…

— Не лучшим. Единственным, — голос дрогнул, на глаза навернулись слезы. — Я не знаю, как жить с такой тяжестью на душе. Столько людей погибло из-за меня!

— Ты все же определись, кого винить в смерти твоих драгоценных людей: себя или меня.

— Я виновата не меньше. Выдумала себе дружбу с ветром. Она казалась такой чудесной, а в итоге привела многих к смерти, а меня — сюда, — Эвинол кивнула в сторону пропасти.

— Выдумала, значит, — ветер зло прищурился. — Ну, раз ты больше не дорожишь нашей дружбой, то и мне нет до нее дела.

Он понял, что лжет. Лжет из желания ранить Эви. Надо же, как быстро он схватывает человеческие слабости.

— Конечно, тебе нет дела до меня, — по щекам текли слезы, но она словно не замечала этого. — Смертным не дано занимать помыслы ветров.

— Кажется, я растолковал тебе, что ты для меня значишь, Эви. Хотя и без моих слов ты могла бы сделать выводы более разумные и логичные. Но ты предпочитаешь цепляться за мрачную картину, которую сама же нарисовала. Что ж, как знаешь.

Он повернулся и пошел в сторону башни.

— Ты уходишь?! — в ее голосе звучало отчаяние.

— Ухожу, — не оборачиваясь, ответил он. — Ты можешь пойти со мной или остаться здесь.

— Я не пойду с тобой!

— В таком случае, надеюсь, ты хотя бы задумаешься, прежде чем сделать шаг вперед.

Глава 17 Между жизнью и смертью

Этого просто не может быть! Он не может вот так уйти и бросить ее! Она же дорога ему. Он говорил, что дорога. Или это больше не имеет значения?

Боль захлестывала Эвинол, накатывая волнами. Она уже не могла разобраться, была боль душевной или физической — так все смешалось. Отвратительно осознавать, что сейчас ей намного хуже, чем тогда, когда Инослейв признался в убийстве Фарна. Выходит, смерть брата ранит ее куда меньше, чем предательство ветра. Инослейв — безжалостный убийца, чудовище, а она страдает от того, что ему больше нет до нее дела. Стоило обвинять его в эгоизме, если она по сути ничуть не лучше?

Эвинол сделала маленький шаг к обрыву, оказавшись на самом краю. Одно неловкое движение, и она полетит вниз. А почему бы и нет? Что ей терять? Разве она не потеряла уже все, что можно? Захлопнув дверь за прошлой жизнью, она и в новой не нашла себе места.

Эви заглянула вниз, проверяя свою решимость. Дно расщелины было скрыто туманом, зато отчетливо виднелись острые выступы скал. Вглядываясь в смертоносный оскал пропасти, Эвинол ужаснулась. Ей не хотелось жить, но шагнуть туда…

Она обернулась, ища глазами Инослейва. Но его уже не было. Скорее всего, обернулся ветром. Может, смотрит сейчас за ней? Однако ни одна ветка, ни одна травинка не колыхалась поблизости. Значит, все-таки ушел, бросив ее на произвол судьбы… или, что вернее, на произвол ее собственного решения. Эви вновь глянула вниз. На этот раз она не отводила взгляда, пока не ощутила головокружение и легкую дурноту. Когда картина мира перед глазами смазалась, Эвинол инстинктивно подалась назад…

И в этот миг все изменилось. Резкий толчок, сердце, подскочившее к горлу, тело, словно разрываемое пополам. Дышать было нечем, мир перед глазами слился в серо-коричневые полосы. Эвинол поняла, что сейчас умрет. Она хотела крикнуть, но не смогла издать ни звука. Еще через мгновение и без того смазанный пейзаж перевернулся вверх ногами, а чуть позже стал красным — это подол платья накрыл Эви лицо. Так лучше, она хотя бы не увидит…

Тело наткнулось на что-то твердое. В первый миг Эви поразилась тому, что все еще жива, в следующий — тому, что изламывающая боль отпустила. Она хотела вдохнуть, но не смогла: ткань платья плотно залепила рот и нос. А она даже не могла откинуть его, потому что не чувствовала рук, не понимала, где верх и где низ. Две-три судорожные попытки, и воздух наконец ворвался в опустошенные легкие, а заодно мир снова стал видимым.

Первым, что увидела Эви, было склоненное над ней лицо Инослейва. Вторым — острые края скал и ставший совсем близким туман. Значит, ветер поймал ее, вырвав у смерти в самый последний момент. Эвинол хотела сказать хоть что-нибудь, но по-прежнему не могла произнести ни слова. Только смотрела на Инослейва ошарашенными глазами, с безумной силой обхватив его шею. Она даже не заметила, когда и как успела вцепиться в него. А еще она не знала, что Инослейв может летать в человеческом обличье. Хотя сейчас он не летел, а скорее застыл в воздухе, не спеша подниматься обратно. Он словно давал ей возможность полюбоваться местом, где ей надлежало умереть, а заодно осознать последствия собственной безрассудности.

Эви осознала. Она еще судорожнее сжала шею ветра, уткнувшись лицом ему в грудь, не в силах видеть это ужасное место.

— Глупенькая, — нежно прошептал он ей в ухо, — неужели ты думала, что я позволю тебе погибнуть?

— Ты позволил мне спрыгнуть, — наконец-то она вновь обрела голос и не нашла ничего лучшего, чем укорить своего спасителя.

На самом деле она скорее упала, чем прыгнула, но это не так уж важно. Этого не случилось бы, если бы он не ушел.

— Позволил, — он не стал спорить. — Я сделал это нарочно.

— Но зачем?!

Эвинол подняла лицо, спрятанное в складках его серебристой рубашки, чтоб взглянуть ветру в глаза. Сейчас они казались грифельно-серыми.

— Затем, чтоб дать тебе осознать очень важную вещь, — на его задумчивом лице играла чуть заметная улыбка.

— Какую?

— Ценность жизни, Эви. Ты должна была понять, насколько сильно хочешь жить. Ты ведь поняла?

Она молча кивнула. Спорить было глупо. Те несколько мгновений, показавшиеся ей вечностью, заставили многое переоценить. Теперь уже казалось странным, как она могла дважды смириться с мыслями о смерти и даже находить в них какое-то мрачное упоение. Но стоило попробовать смерть на вкус, чтобы понять, насколько жизнь стоит того, чтобы за нее бороться. Случись это падение раньше, вряд ли она бы с такой отчаянной легкостью решилась принести себя в жертву ветру.

А еще, побывав в шаге от небытия, Эвинол ощутила прежние горести мелкими и незначительными. Ей было стыдно за то, что гибель Фарна больше не кажется ей столь страшной трагедией, а уж смерть Шанари — и подавно. Неужели она настолько эгоистична? Возможно, позже, придя в себя, она станет думать об этом по-другому, но сейчас все существо Эви затопляла лишь безумная радость от того, что она жива. Эта радость вытеснила даже запоздалый ужас и живописные картины, в которых она видела свое изломанное тело на дне ущелья.

— Ты больше не считаешь, что чужие смерти — веская причина для собственной? — ветер словно мысли ее прочитал.

— Я не знаю, — в ответ пробормотала Эвинол. — Но если умирать так страшно, то любая смерть — трагедия. Правда, ощутить мы можем лишь собственную. А ты — и вовсе никакой. Ты бессмертен, Инослейв, и не можешь знать, каково это — заглянуть в глаза собственной гибели. Оттого так легко относишься к чужим жизням, забирая их не только ради прихоти, но даже ради развлечения.

— Я никогда не убиваю ради развлечения, — возразил он. — Не нахожу ничего привлекательного в том, чтоб упиваться чужими страданиями.

— А как же жертвы твоих ураганов?

— Я просто не думаю о них. Или ты считала, что я смакую каждую смерть?

— Тогда, пожалуйста, впредь думай о них.

Она больше не обвиняла, не требовала, а просила. Просила, как друг, который смеет надеяться, что будет услышан.

— Я уже обещал тебе прекратить ураганы и намерен сдержать слово. Хотя, по сути, у меня нет выбора, — немного помолчав, он добавил: — Не буду я убивать, если тебе это так не нравится. Мне по-прежнему плевать на человеческую жизнь, но ради тебя я постараюсь щадить смертных.

— Благодарю тебя!

Эвинол заметила, что они медленно поднимаются, оставляя позади страшное место, едва не ставшее ее могилой. Теперь она могла оценить скалы, которые до этого проносились перед ее взором размытым пейзажем. Эви невольно зажмурилась, гоня от себя мысли о том, что могло случиться, не спаси ее ветер.

— Я не знала, что ты можешь летать, оставаясь человеком.

— Могу, здесь ничего сложного. Но вообще-то не очень люблю. Это сильно ограничивает возможности.

Ветер опустился на землю, продолжая прижимать Эвинол к себе. Он осторожно поднял ее лицо и заглянул в глаза.

— Очень испугалась, маленькая? — спросил он с нежностью в голосе.

Она только и смогла, что молча кивнуть в ответ.

Инослейв гладил ее по волосам, как ребенка.

— Эви, прости меня за смерть брата.

— Я не вправе прощать чужую смерть, — она покачала головой.

— Но ты можешь хотя бы не смотреть на меня с ненавистью и осуждением?

— Я постараюсь.

В конце концов, Фарна уже не вернуть, а Инослейв только что пообещал ей не убивать без веских причин. Не такая уж плохая сделка — множество сегодняшних жизней в обмен на одну уже завершенную. Она чувствовала, что предает память брата, но при этом следует заветам отца. Король Хидвир всегда учил ее выбирать меньшее зло. Чужие жизни слишком часто становятся разменной монетой в политических играх, не говоря уже о войнах. Отец говорил, что король может и должен пожертвовать одним ради многих, десятками и сотнями — ради тысяч. Однако он же учил, что человеческие жизни не равноценны. Если на одной чаше весов жизнь принца, а на другой — множества простолюдинов, Хидвир велел бы выбрать принца. Но Фарн мертвый, а простолюдины — живые. Так что выбор был очевиден.

— Я не хочу, чтобы ты видела во мне чудовище, Эвинол. Ветра живут вне рамок человеческих законов и морали. Мы можем вредить людям, даже губить их. Но разве сами люди не занимаются тем же? Ты ведь не считала чудовищами отца и брата?

При упоминании родных Эви вздрогнула, поскольку только что думала о них.

— За что мне считать их чудовищами? — едва произнеся вопрос, она предугадала ответ.

— Сильные мира сего тоже убивают. Изредка лично, но чаще чужими руками. Войны, подавление мятежей, убийства неугодных претендентов на престол, — ветер многозначительно посмотрел на нее.

— Но они убивают во имя каких-то значимых целей, — попробовала возразить Эви, сама не считая приведенный довод убедительным.

— Да ну? — ветер насмешливо изогнул бровь. — Скажи-ка мне, ради какой такой значимой цели твой отец вел последнюю войну? Ах да, ради куска земли. Земли, заметь, никогда не принадлежавшей Илирии. А твой брат, усмиряя мятеж на Севере, отнял столько бесценных человеческих жизней, сколько я не забираю за десятилетия. Но их же ты смогла простить. Даже не простить, ты просто не задумывалась об этом, правда? Войны и политические интриги для принцессы — не более чем издержки королевской власти. То ли дело ураганы!

— Хватит, — тихо попросила она. — Я поняла твою мысль, Инослейв. И ты прав, я никогда не давала себе труда по-настоящему задуматься о жертвах королей. Это было нечто само собой разумеющееся, печальная, но неизбежная правда жизни. Впрочем, отец и брат довольно долго берегли меня от нее. Однако, приняв власть, я рано или поздно пошла бы тем же путем.

— Не думаю, — ветер легким движением убрал прядь от лица Эви и заправил ей за ухо. — Не в твоем духе развязывать захватнические войны или заливать провинции кровью, убивая тех, кого не в состоянии прокормить. Ты не такой человек, Эви. Иначе не убивалась бы из-за народа, пострадавшего от моих ураганов, и уж тем более не стала бы приносить себя в жертву ради этого сброда.

— Я не знаю, — тихо ответила Эвинол. — Не знаю, что за королева бы из меня вышла. Теперь это уже неважно, правда?

— Правда, Эви. Ты жалеешь об этом?

— Уж точно не сейчас, — она передернула плечами. — После твоих напоминаний меньше всего хочется нести ответственность за жизни и благополучие тысяч людей. Хотя переложить свое бремя на плечи такого человека, как Айлен…

— Забудь о нем. Я присмотрю за Илирией ради тебя, обещаю.

— И что ты сделаешь?

— Уж я что-нибудь придумаю, — усмехнулся он.

— Это ты можешь, — вздохнула она.

— Ты видишь, насколько я кроток и покладист, пытаясь заново заслужить твое доверие и дружбу? — по тону ветра было сложно разобрать, серьезен он или насмешничает.

— Я благодарна тебе, — осторожно ответила Эвинол.

— В бездну благодарность! Скажи лучше, что готова принять меня таким, как есть.

— Я попробую.

Глава 18 Боги и люди

Как обычно, вернувшись, Инослейв не спешил принимать человеческий облик. Ему нравилось, как в былые времена, наблюдать за Эви, оставаясь незамеченным. Сейчас он нашел ее в башне. Эвинол сидела на подоконнике своей спальни и играла на флейте. С того злополучного дня, когда принцесса узнала о смерти брата, прошло уже несколько недель. Ветру очень хотелось, чтобы Эви сыграла для него, но он слишком хорошо помнил скрипку, выпавшую из ее рук. Он не станет просить ее, пока она сама не захочет подарить ему музыку. А слушать он может и так, кружась чуть поодаль, чтоб не выдать свое присутствие.

Эви сидела на краю окна, свесив одну ногу, и вдохновенно выводила мелодию. Вдруг она сбилась с мотива и отложила флейту.

— Инослейв, перестань подслушивать. Я знаю, что ты здесь.

Он тут же оказался на окне рядом с ней.

— И как ты это поняла? Я был безмолвен, как стая рыб.

— Не знаю, — она пожала плечами. — Просто чувствую.

Инослейв не удержался от довольной улыбки, но предпочел сменить тему.

— Ты уверена, что стоит сидеть вот так, на самом краю? Мне казалось, что после падения ты будешь бояться высоты.

— А я и боюсь, — призналась Эвинол. — И сижу нарочно, чтобы справиться с этим страхом. Понимаешь, я всю жизнь любила высоту. Впрочем, кому я это рассказываю? — усмехнулась она. — Ты и сам знаешь.

— Знаю. И все же давай ты не будешь так рисковать, по крайней мере, когда меня нет рядом, — он взял ее за руки и заглянул в глаза.

— Но тебя почти все время нет, — возразила Эви, и в голосе ее слышался едва уловимый упрек.

— Скучаешь? — хитро спросил ветер.

Она тут же состроила гримасу, очевидно, придумывая какой-нибудь едкий, остроумный ответ.

— Можешь не отвечать. Я и так знаю, что скучаешь, — не дав ей возразить, он продолжил уже серьезнее: — Я тоже скучаю, Эви. Хотелось бы мне проводить больше времени здесь с тобой, но кто-то же должен крутить крылья мельниц, разносить семена, приносить тучи, дающие дождь. Люди, о которых ты так печешься, без ветров окажутся в довольно плачевном положении.

— Тебя послушать, так это не я, а ты о них печешься, — хмыкнула Эви.

— Приходится. Люди и сделали из нас богов, но при этом умудрились поставить к себе на службу.

— Что ты говоришь? — Эвинол в недоумении уставилась на него. — Люди сделали из вас богов? Как такое возможно?

— А ты, должно быть, думаешь, что все наоборот и боги создали людей?

— Так было бы логичней, но я об этом не думала. Хотя бы потому, что вообще не верила в богов, пока ты не устроил все это представление с жертвами. И вообще, раз уж зашла речь, объясни мне наконец, кто ты: ветер или божество.

— И то, и другое. Впрочем, сейчас ветра утратили большую часть божественных возможностей. Ты уверена, что хочешь выслушать теологическую лекцию?

— Можно подумать, меня отвлекает куча неотложных дел. Или ты считаешь, что я недостаточно умна, чтоб понять?

— Я не хотел тебя обидеть, Эви. Просто это действительно довольно сложно. Но я попробую объяснить. Итак, ветра были всегда. Задолго до того, как люди появились в мире. Не очень-то приятно это признавать, но в те далекие времена мы не были разумными существами. Однако мощи ветров хватало на то, чтобы люди начали нас бояться. Тогда они еще не мнили себя хозяевами мира, как теперь, а смиренно признавали свою зависимость от сил природы. Прежде всего от нас. Ты видела, что даже теперешний цивилизованный народ готов удариться в дикость и начать поклоняться чему угодно, стоит возникнуть реальной опасности. А далекие ваши предки были по-настоящему дикими, оттого поклонение было для них естественным.

— И они начали поклоняться ветрам? — догадалась Эви.

— Правильно, моя принцесса. Могли выбрать что угодно: солнце, море, молнии, — но выбрали нас.

— И что?

— А вот тут начинается самое сложное. Люди верили в наше могущество и нашу разумность. Они настолько крепко уверовали в это, что постепенно мы обрели разум и силы, превышающие обычные возможности потоков воздуха.

— Только за счет человеческой веры? — в ее голосе слышалось сомнение.

— Не только, — вздохнул Инослейв. — По большей части за счет жертв. Заметь, Эви, люди сами решили приносить нам жертвы. Они же решили, что в обмен мы должны щадить их и помогать. Это они выдумали правила игры, а мы лишь следовали им, причем поначалу невольно. Сложно постигнуть до конца суть ритуала, позволяющего ветрам наполняться жизненными силами жертвы, обретая взамен могущество, обремененное обязательствами перед людьми. Впитывая добровольные жертвы, мы становились разумнее и сильнее. Постепенно ветра приобрели возможность принимать человеческий облик и говорить с людьми. И вот тогда мы стали настоящими богами. Мы поделили между собой весь мир и стали считать себя хозяевами определенных земель. Но даже будучи богом, ветер не мог нарушить требование, в обмен на которое приносилась добровольная жертва. Однако мы научились обходить это правило, время от времени устраивая ураганы.

— Да уж, — многозначительно протянула Эви.

— Да, моя принцесса, я использовал именно эту тактику, желая заполучить тебя, каюсь.

— И как ураганы позволяли вам обойти клятвы?

— Ты не поняла. Мы их не обходили, а честно выполняли. Просто мы вынуждали людей брать с нас в обмен на жертвы те клятвы, которые нам выгодны. Ну согласись, куда приятнее просто прекратить веселиться, чем заботиться о том, чтоб на полях созрел урожай или войско одного царя одержало победу над войском другого. Мы не хотели служить людям, мы хотели пользоваться их жизненной силой, не давая ничего взамен. Ничего сверх возможности жить. Само собой, мы позволяем им пользоваться нашей силой, но подчиняясь, а не повелевая.

— Это как? — не поняла Эвинол.

— Например, ловить дующий ветер парусами кораблей или крыльями мельниц. Ловить, а не приказывать, в какую сторону дуть. Понимаешь разницу?

Эви кивнула.

— Удивительно, — задумчиво проговорила она. — Я и представить не могла, что в людях, оказывается, столько могущества.

— В людях? — удивленно переспросил Инослейв.

— Конечно, раз их вера и жизненные силы наделили бестелесные сущности разумом и превратили в богов. Разве тебя это не поражает?

— Нет. Я тысячи лет воспринимаю это как данность. Но ты, должно быть, гордишься? Только имей в виду, что такие вещи были вам под силу лишь на заре времен, когда человеческая вера была столь сильной и незамутненной, что могла перекраивать реальность. Нынешним такое не под силу. Люди лишились возможности создавать настоящих богов, поставив себя на их место, и в то же время не стали ими сами.

— А Шанари говорил, что во время бедствий они возвращаются к первобытному страху перед природой и божествами.

— К страху — возможно, — согласился ветер. — Иначе как бы мне удалось убедить их требовать жертвоприношения? Но либо страх не способен породить сейчас истинную веру, либо он был недостаточно сильным. Быть может, если напугать их сильнее… Впрочем, мне хватило и того, что есть. Тебя принесли в жертву.

— Очень мило! — Эви скривилась. — Кстати, о добровольных жертвах. Мою, например, лишь условно можно назвать таковой. Неужели люди по доброй воле скармливали себя ветрам? Даже во имя благой цели не так-то легко пожертвовать собственной жизнью. Уж я-то знаю! Я вряд ли решилась бы отдать себя, если бы не думала, что смертельно больна. Так где же вы находили столько «добровольцев»?

— Эви, есть вещи, которые тебе лучше не знать, — поморщился ветер. — И да, ты права, добровольность наших жертв была очень условной. Я предпочту умолчать о способах, которыми людей принуждали приносить себя в жертву. Иначе ты вновь возненавидишь меня за дела далекой древности.

— Хорошо, не говори, — Эви согласилась так поспешно, словно боялась, что онвсе-таки расскажет. — Скажи лучше другое. Куда делось ваше былое могущество? Почему много веков назад ветра из богов превратились в легенды, а потом и они позабылись?

— Потому что порой среди людского стада рождаются действительно умные, — вздохнул Инослейв. — Много веков назад один такой не в меру умный правитель осознал, что человечество добровольно отдает ветрам силу, которую те используют против него же. Из страха перед ветрами люди делали их все сильнее и сильнее. И вот он решил положить этому конец, запретив в своей стране — а это была огромная империя — жертвоприношения. Ураганы жестоко трепали его земли, но правитель оставался непреклонен. За любую попытку устроить жертвоприношение он подвергал казни весь род добровольного мученика. В итоге, вдоволь натешившись, но ничего не добившись, ветра оставили империю в покое. По крайней мере, перестали разрушать так яростно. Так ценой несчетных человеческих жизней император купил своей стране независимость. Другие правители со временем последовали его примеру, и мы лишились источника силы. Правда, пробужденный однажды разум не покинул нас, как и возможность обретать телесность по желанию. Но мы уже не могли ходить в человеческом облике среди людей, а могли принимать его лишь в своих обителях. Утратили мы и другие свои возможности, зато обрели свободу от необходимости выполнять клятвы, которые люди требовали в обмен на жертвы. Не всех моих сородичей такое положение вещей устроило, но как по мне, так свобода без могущества лучше, чем могущество без свободы.

— Но ты же говоришь, что по-прежнему служишь людям, — напомнила Эви.

— На самом деле я просто делаю то, ради чего создан и без чего не мыслю существования, — дую. А уж если люди обращают мои порывы себе на пользу, то мне не жалко. Кроме того, я чувствую толику ответственности за твою страну, Эвинол, поэтому сейчас действительно помогаю твоим подданным. Но только ради тебя, а не потому, что от меня этого требуют.

— Я очень ценю это, — серьезно сказала Эви.

— Ты совсем меня заболтала, маленькая моя, — рассмеялся Инослейв. — Смотри, что я тебе принес.

Ветер достал горстку засахаренных фруктов и протянул ей.

— Мои любимые! — Эви просияла. — Где ты их раздобыл?

— Заглянул на дворцовую кухню в Гвиринте.

— Интересно, для кого их теперь готовят? — она вздохнула. — Неужели для нового короля?

— Новый король, поглоти его бездна, давным-давно в столице. И ты не поверишь, но, кажется, дворцовая повариха готовила эти сладости для тебя. Ну или кого еще она могла называть «бесстрашной девочкой» и «нашей дорогой спасительницей»?

— Я не понимаю, — растерянно пробормотала Эвинол, так и застывшая, не донеся до рта сахарную розочку.

— Знаешь, твой муженек рассказал народу, что ты принесла себя в жертву. Что довольно разумно с его стороны, поскольку иначе ему пришлось бы отбиваться от подозрений в убийстве своей жены и королевы. Не то чтобы рассказ сразу избавил его от подобных подозрений, но откровенный вызов королю никто так и не решился бросить. А дальше начинается самое интересное. Ураганы-то и впрямь прекратились. И вот, с каждым новым спокойным днем люди все больше проникались уверенностью, что их благополучие — заслуга юной королевы, принесшей себя в жертву жестокому ветру. И те самые языки, что обвиняли тебя в своих бедах и проклинали, теперь осыпают тебя благословениями. Люди буквально поклоняются тебе, Эви.

— Ну надо же, — недоверчиво усмехнулась она. — Не думаю, что мне есть до этого дело. А впрочем, пускай, если на дворцовой кухне будут по-прежнему готовить мои любимые лакомства.

Глава 19 Навсегда

Эвинол размышляла, куда бы ей пойти. Больше всего манили качели, повешенные Инослейвом на краю обрыва. Надо отдать ветру должное: он придумал довольно оригинальный способ отучить Эви от страха высоты. Но при этом взял с нее нерушимую клятву, что без него она качаться не станет. Мог бы и не стараться. Она бы и сама ни за что не решилась раскачиваться над пропастью, пусть даже открывающийся сверху вид был куда приветливее и живописнее, чем с того обрыва, откуда она упала. Зато качаться, когда рядом сидит Инослейв, крепко держащий ее за талию, — безумно захватывающее развлечение. Воспоминание о пьянящем восторге с легкой примесью страха манило Эвинол к качелям, но его тут же побеждало другое — о коротком полете в пропасть.

Кинув прощальный взгляд на водопад, живописные скалы и далекую речку внизу, Эви направилась в другую сторону. Обитель Инослейва размерами не сильно превосходила территорию дворца с парками, по крайней мере, та ее часть, где можно было передвигаться пешком. За несколько недель Эвинол исходила здесь все вдоль и поперек. Любимым местом она выбрала небольшую поляну, заросшую лиловым и розовым вереском. Туда-то и направилась Эви, захватив холст и краски.

Порисовав с полчаса, Эви отложила работу и вздохнула. На самом деле, у нее набралась уже целая коллекция зарисовок с вересковой поляны. Пожалуй, сегодня вместо красок и кистей стоило захватить книгу — одну из тех, что утащил для нее ветер из дворцовой библиотеки. Однако и книга вряд ли заняла бы ее надолго. Эвинол давно уже честно призналась себе, что скучает в отсутствие Инослейва. Скучает не только из-за недостатка его общества, но и от безделья.

Все годы, что отец готовил ее к роли королевы, Эви мечтала о досуге. Ей казалось, что счастье состоит в том, чтобы просыпаться, когда захочется, и весь день гулять, читать, посвящать сколько угодно времени музыке и живописи. Получив наконец такую возможность, поначалу Эвинол наслаждалась беззаботной свободой и возможностью проводить время по своему усмотрению. Но вскоре с удивлением обнаружила, что отсутствие дел несколько тяготит ее. Не то чтобы она мечтала вновь взвалить на свои плечи королевские заботы и ответственность за всю страну, но привычка наполнять свой день делами не желала так просто отпускать.

Опустившись на мягкое ложе из вереска, закинув руки за голову и следя за причудливыми узорами облаков, Эви размышляла о том, что ей не хватает простора и событий. Вот если бы Инослейв захватывал ее, отправляясь к людям, она была бы полностью счастлива. Почему бы ветру хоть изредка и ненадолго не брать ее с собой? Само собой, не в столицу и даже не в Гвиринт. Напротив, бывшая королева с удовольствием посмотрела бы на жизнь в далеких провинциях своей страны. Маленькие городки и деревушки манили ее сейчас куда больше крупных городов с дворцами и толпами народа. К тому же где-нибудь в сердце провинций никто не узнает в обычной девушке королеву.

Облака, неподвижно висевшие в небе, вдруг пришли в движение и неторопливо поплыли на восток. Инослейв возвращается. Эви поднялась, приветствуя ветер. Она запрокинула голову, подставляя ему лицо, и развернула ладони, ловя ими ветер. Инослейв дул, казалось, сразу со всех сторон, принося с потоками теплого воздуха чувство пьянящего восторга и почему-то запах карамели.

— Где тебя носило, Инослейв? — рассмеялась Эви. — Ты пахнешь жженым сахаром.

— Я был на ярмарке, — знакомый голос раздался над ухом. — Смотри, что раздобыл для тебя, — и ветер, обернувшийся человеком, протянул ей яблоко в карамельной глазури. — Ты ведь любишь такие?

— Обожаю! — призналась Эвинол. — А еще больше я люблю ярмарки. Если честно, я бывала на ярмарке лишь дважды. Принцесс, знаешь ли, нечасто берут на такие мероприятия. Вот бы там оказаться…

Инослейв ничего не ответил, но по его лицу пробежала чуть заметная тень, а глаза, только что сиявшие радугой, стали серыми.

— Ты не мог бы взять меня с собой, когда в следующий раз отправишься на ярмарку? — она старалась говорить беззаботно, словно не просила ни о чем особенном.

— Нет, Эви.

— Но почему? Неужели тебе так трудно хоть изредка брать меня с собой? — с обидой воскликнула она. — Ты целыми днями носишься по моей стране, а я сижу здесь, запертая на маленьком клочке земли между горными пиками. Совсем одна.

— Эви, — в словах ветра ей послышалась боль, — поверь, я хотел бы доставить тебе такую радость, получив взамен возможность не расставаться, но не могу.

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу. Я просто боюсь за тебя.

— Чего ты боишься? Что меня узнают? Или что я захочу остаться?

— Не думаю, что ты захочешь вернуться, — он покачал головой. — Да и если тебя узнают, ничего не случится. Неужели ты думаешь, что я не смог бы отбить тебя у людишек, вздумай они тебя удержать?

— Тогда в чем же дело? — Эви ничего не понимала, и это ее злило.

— В том, что во время ритуала ты пересекла черту между миром людей и миром ветров. И я совсем не уверен, что живой человек может пересечь ее дважды, по-прежнему оставаясь живым. Такого никто никогда не делал. Ни один человек, прошедший этим путем, не вернулся обратно. Ветра забирали жертвы к себе, чтобы вытянуть их жизненные силы. Я первый, кому вздумалось забрать к себе человека и оставить ему жизнь. И уж поверь, Эви, я ни за что не стану рисковать этой жизнью.

— Как знаешь, — она с еле слышным вздохом опустилась на землю. — Придется довольствоваться подарками из моего мира.

— Эвинол, тебе плохо здесь? — он опустился рядом с ней. — Ты грустишь?

— Не то чтобы грущу, скорее, скучаю. У тебя очень красиво, Инослейв, и благодаря тебе у меня даже нет недостатка в занятиях и развлечениях. Ты принес мне скрипку, флейту, кисти, краски, книги. Наверное, этого довольно, чтобы занять себя, однако временами я чувствую себя одинокой, а свою жизнь здесь — какой-то ненастоящей.

— Если бы все сложилось иначе, ты хотела бы остаться в своем мире? — спросил Инослейв, заглядывая ей в глаза. — Вряд ли ты согласилась бы улететь со мной, если бы была здорова и любима народом. Так ведь?

Эвинол задумалась.

— Я не знаю. Тебе известно, что я не хотела править, но вряд ли добровольно решилась бы отказаться от долга, возложенного на меня отцом. Вот если бы Фарн был жив… — она не удержалась от упрека, хотя сама считала, что лучше эту тему не поднимать.

— Если бы он был жив, ты была бы замужем за принцем Найенны, — напомнил Инослейв. — Прости, Эви, что решил все за тебя, — вздохнул он. — Пока ты была ребенком, мне было довольно общаться с тобой в образе ветра. Тогда я и не думал забирать тебя. Но ты росла, и мне все больше хотелось поговорить с тобой по-настоящему. А потом, когда отец забрал тебя, чтоб воспитать королевой, я во всей полноте ощутил, как сильно завишу от тебя. Я злился, что ты не находишь в новой жизни хоть немного времени для старого друга, винил тебя в предательстве, но злость лишь сильнее разжигала мою любовь к тебе.

— Любовь? — спросила Эвинол и тут же прикусила язык.

— Ну да, — Инослейв, казалось, ничуть не смутился. — Я люблю тебя, Эви. Разве ты не знала об этом?

— До этого ты говорил лишь о дружбе, — тихо возразила она, чувствуя, как щеки заливает краской.

— Ох, люди! — ветер состроил страдальческое лицо. — Как же вы любите усложнять простые вещи. Какой смысл разделять одно явление на два понятия? Но вы не только разделили их на словах, а сделали все, чтобы любовь и дружба на самом деле отличались друг от друга. И чего вы добились? Убрав любовь из дружбы, а дружбу из любви, вы сделали и то и другое ущербным.

Задумавшись над словами Инослейва, Эвинол решила, что он прав. Действительно глупо разделять любовь и дружбу, как нечто принципиально разное. Приняв точку зрения ветра, она успокоилась и в то же время ощутила что-то вроде разочарования. Признание в любви пугало ее, но, если не скрывать правду от самой себя, было желанным.

Ветер нежно взял ее лицо в ладони.

— Моя Эвинол. Светлая моя, единственная. Ты была предназначена мне задолго до того, как мы встретились, до того, как ты родилась. Ты — нареченная ветра.

— Формально у меня есть муж, — напомнила Эви. Сейчас она готова была говорить о чем угодно, лишь бы унять бешеный стук сердца.

— Думаешь, мне есть дело до глупых людских условностей? Ты моя и только моя. Человеческие рамки для меня — ничто.

Он склонился к ней и поцеловал. Ступни Эвинол оторвались от земли, и ветер закружил ее над вересковой пустошью, крепко прижимая к себе. Ей казалось, что Инослейв касается поцелуем не только ее губ, но и души. Границы между душой и телом стерлись, потеряли значение и смысл. Ощущение безумного незаслуженного счастья переполнило Эви настолько, что стало страшно. Еще немного, и она растворится в поцелуе ветра, потеряет саму себя.

— Ты боишься, Эви? — шепотом спросил Инослейв, оторвавшись от ее губ.

— Боюсь, — призналась она.

— Но чего?

— Сама не знаю. Просто… Тебе не понять, ведь ты не человек. Ты прав, мы сами выдумываем себе сложности, но…

— Прости меня, — он ласково провел ладонью по ее щеке. — Я все время забываю, насколько мы разные. Забываю, что ты не ветер, а смертная девочка семнадцати лет. И ты лишена большинства недостатков своего племени, но не их предрассудков.

— Это так, — вздохнула она, пряча лицо у него на груди.

— Эви, я сказал, что не признаю человеческих рамок, кроме тех, что установишь ты сама. Стоит тебе приказать, и я не стану больше тебя целовать, и…

— Не буду я ничего приказывать, — по-прежнему не глядя на него, прошептала Эвинол. — Сам решай.

— Я уже давно все решил, — ветер коснулся губами ее волос. — Мы будем вместе навсегда.

— Навсегда, — отозвалась Эвинол, поднимая на него глаза. — Но как это возможно, Инослейв, если ты вечен, а я смертна? Наше «навсегда» продлится несколько десятков лет, а затем я постарею и умру.

— Нет! — с горячностью воскликнул ветер и опустился на землю так резко, что Эви слегка тряхнуло. — Я не допущу этого!

— Но что ты можешь противопоставить законам природы? — грустно спросила она.

— Силу своего желания. Я пока не знаю как, но я точно не дам тебе состариться и умереть. Я что-нибудь обязательно придумаю, не сомневайся. В конце концов, я уже совершил немыслимое, затащив тебя сюда.

Эвинол безумно хотелось ему верить, и она позволила себе это. Скорее всего, ее ждет разочарование, но оно придет не завтра. И вообще, если уж жизнь ее в последнее время переполнена чудесами, то почему бы не надеяться на еще одно? Она знала, что желает бессмертия не для себя и не из страха небытия. Сейчас ее заботило лишь одно: никогда не расставаться с ветром.

Инослейв улегся на вересковый ковер и притянул Эви к себе. Уютно устроив голову у него на плече, она наблюдала, как движутся облака, окрашенные закатными красками. Инослейв перебирал пряди ее волос, мурлыча под нос одну из ее мелодий.

— Так хорошо, — тихо проговорила она. — Вот бы это никогда не кончалось.

— И не кончится. Я останусь с тобой, пока ты этого хочешь.

— Так нельзя, — она вздохнула, не скрывая разочарования. — Ты нужен людям. Если я перестану тебя отпускать, что станет с Илирией?

— Значит, я стану проводить в мире людей ровно столько времени, сколько необходимо для их выживания — и ни минутой больше.

— Ты не сможешь сидеть здесь взаперти. Это против твоей природы. Ты ветер, Инослейв, и ты должен носиться над бескрайними просторами, а не скрашивать мое одиночество. Мне же довольно и того, что ты каждый день будешь возвращаться.

Глава 20 Новая богиня

Айлен уже полчаса стоял перед портретом Эвинол и не мог заставить себя уйти. Он пришел в портретную галерею Райнаров, имея в виду довольно прагматичную цель. Гильдия живописцев подала прошение о возможности скопировать портрет королевы Эвинол, получив также право в последующем продавать изображения. Идея не очень вдохновила короля, но когда ему показали те портреты королевы, которые уже получили хождение в народе, он скрепя сердце согласился и даже лично проводил главу гильдии в портретную галерею.

Если уж народу пришла в голову блажь развешивать в домах портреты Эвинол Райнар, то пусть это хотя бы не будет нелепая отвратительная мазня. А то дойдет еще до того, что каждый крестьянин примется лично малевать углем на стене юную королеву, принесшую себя в жертву. Айлену претила всеобщая шумиха, раздутая вокруг его погибшей жены. Ему не хотелось делить Эви со всем светом. Она была его любовью и его болью, так зачем же жалкие людишки без устали треплют ее имя, пусть даже и воспевая?

Будь его воля, он бы запретил все это поклонение Эвинол. Поначалу он даже пытался бороться с зарождением нового культа. Но это оказалось еще более бессмысленным, чем прошлые попытки приструнить народ, требующий, чтобы королева принесла себя в жертву. Имя Эвинол звучало повсюду, а тысячи глоток не заткнешь при всем желании. На стенах домов стали появляться надписи, прославляющие королеву.

Айлен сам показывал обрывок серебряной цепи наиболее знатным и влиятельным из гостей. Жена герцога Балленского выразила желание иметь несколько звеньев этой цепи «в память о бесконечной отваге королевы и ее любви к своей стране». Король опрометчиво выполнил просьбу сиятельной дамы и тут же получил еще с дюжину таких же. В итоге почти всю цепь растащили на звенья, а колышек оставили на скале как свидетельство подвига Эвинол Райнар.

Вскоре выискался кузнец, выковавший злополучную цепь. Пройдоха был бесконечно горд собой и за несколько дней из простого ремесленника сделался почтенным мужем. Бравировал своим участием в этом гнусном деле и библиотекарь Гвиринта, у которого Эвинол, оказывается, спрашивала книги с легендами о ветрах. Айлен с удовольствием повесил бы обоих, но это вызвало бы непонимание не только среди простолюдинов, но и среди знати.

Аристократия с не меньшим рвением предалась создавать и укреплять культ юной королевы-избавительницы. Дамы старались во всем подражать Эвинол, вплоть до манеры одеваться и игры на скрипке. Мужчины сочиняли в ее честь баллады и сонеты, посвящали ей подвиги.

Порой, кроме досады на то, что тысячи людей присвоили себе его любимую женщину, он ощущал что-то вроде зависти и ревности к жене. Мертвую королеву обожали и воспевали, живому же королю не доставалось и десятой доли этой любви. И в этом крылась еще одна причина бесполезности борьбы с поклонением Эвинол. Начни он запрещать людям благоговеть перед королевой, это сочли бы неуважением к ее памяти и великой жертве. Айлен не собирался таким образом портить себе репутацию. Вот и приходилось в бездействии смотреть, как люди делают богиню из той, что он хотел видеть своей возлюбленной.

Король смотрел на портрет, словно нарочно растравляя свою боль. Картина изображала Эвинол в полный рост и рисовалась еще в ту пору, когда та была принцессой. Эви улыбалась с портрета, но не светло и беззаботно, как в детстве, а загадочно и чуть снисходительно, как положено наследнице престола. Вообще, при довольно хорошо переданном внешнем сходстве Эви была совсем не похожа на себя. Придворный художник то ли не смог, то ли не захотел отразить внутренний мир принцессы. И сейчас это, пожалуй, к лучшему. Раз уж это изображение разойдется по всей Илирии, от замков до хижин, то пусть с него смотрит чужая величественная дева в расшитом золотом платье из малинового бархата и в тяжелой диадеме, а не его легкая и светлая любимая.

Память играла с Айленом в странные игры. Она словно намеренно прятала в самых дальних уголках ту Эвинол, на которой он женился, — серьезную, измученную, несчастную девушку. В его воспоминаниях Эви по-прежнему была сияющей девчонкой со скрипкой в руках и искорками в синих глазах. Отчего-то эти два образа накладывались друг на друга, создавая у короля обманчивое впечатление, что он женился на той Эви из прошлого. Умом он понимал, что это не так, но это не помогало избавиться от странного наваждения.

Душу Айлена в равной мере грызли вина и боль потери. Он не считал предъявление супружеских прав на законную жену низким поступком, но никак не мог выкинуть из головы ненависть и отчаяние, сверкавшие сквозь слезы в глазах Эви. Теперь-то он знал, что за неотложные дела тянули ее прочь от супружеского ложа. Сложись все иначе, вряд ли девочка стала бы отвергать его любовь. Но теперь, думая, что последним, что Эвинол видела от него, было насилие, Айлен по-настоящему страдал. Она покинула его, пылая ненавистью, и этого уже никогда не исправить. Он не сможет уже оправдаться и доказать ей, что все его поступки имели одну лишь причину — безумную страсть к ней.

Невозможность объясниться непрестанно терзала его, хотя прошло уже много недель и лето сменилось осенью. Утрата Эвинол стала страшнейшей из пыток. Даже мечтая об Эви, сгорая от страсти, Айлен и представить не мог, как сильно будет страдать, лишившись ее навсегда. Само слово «навсегда» выворачивало душу наизнанку до такой степени, что порой он поддавался безумным надеждам на то, что королева жива. В конце концов, он видел лишь то, как ветер унес ее. Король понимал, что вера в милосердие жестокого древнего божества бессмысленна, и все же порой позволял себе поддаться слабости. Просто до безумия хотелось еще когда-нибудь увидеть жену, прикоснуться к ней, рассказать, как много она для него значит.

Знай Айлен, что она задумала, никогда не отпустил бы, — и плевать на все ураганы мира. Мысль об ураганах зацепила в памяти последние известия из Найенны. Отношения Илирии с южными соседями на протяжении веков были напряженными, а потому впору бы порадоваться разгулу ветров на юге. Вместо этого короля Илирии почему-то брала невольная оторопь, а в голову лезли дурные предчувствия. Просто очень уж подозрительным выглядело то, что ураганы в Найенне начались почти сразу же после того, как закончились в Илирии.

Теперь, после жертвы Эвинол, не приходилось сомневаться в том, что ветра — не просто легенды, которые вытащили на белый свет, отряхнув от пыли веков. Они — разумные, могущественные существа, похоже, не зря звавшиеся богами в прошлом. Страшно внезапно осознать, что люди не хозяева мира. Разумеется, и раньше Айлен почитал хозяевами далеко не всех людей, а лишь избранных. Но теперь выходит, что и сильные мира сего не так уж сильны в сравнении с богами. Если уж ветра захотели себе в жертву королеву, то что им может потребоваться в следующий раз? На какой срок ураганы оставили Илирию? Когда захотят новую жертву? И что гораздо важнее, кого выберут в жертву на этот раз?

Эвинол показала народу очень дурной путь, пожертвовав собой. Этак если ветра примутся снова разрушать страну, трусливые глупцы опять начнут вопить о жертвах королевской крови. Само собой, король и мысли не допускал об удовлетворении таких требований. Смутьянам, попробовавшим назвать его имя, придется несладко. И все-таки ситуация складывалась крайне неприятная.

Впрочем, пока ураганы терзают лишь Найенну. Возможно, его опасения безосновательны. Кто знает, может, жертвоприношение требуется ветрам раз в столетие или того реже? В конце концов, вели же они себя тихо много веков. Не то чтобы совсем не было бурь и ураганов, однако, приходя временами, они утихали без всяких жертв. В любом случае не стоит забивать голову возможными будущими проблемами, когда хватает и сегодняшних.

Найеннские ураганы, помимо мифической опасности, несли за собой вполне реальные трудности. В первую очередь — с торговлей и количеством беженцев. Разумеется, слухи о самоотверженной юной королеве, не пожалевшей себя ради спасения страны от буйства ветров, с легкостью миновали границы, достигнув жителей соседних государств. Так же, как и известия, что в Илирии теперь спокойно. Вот и потянулся через южные границы поток обездоленных или просто до смерти напуганных людей, которым нечего терять.

Айлен размышлял, как с ними поступить. Проще всего, конечно, закрыть пограничные кордоны. Южные провинции Илирии и без того не испытывали недостатка в жителях и рабочих руках для обработки плодородных земель. Чужаки там совсем не нужны. Однако не станет ли такое решение поводом к войне? И без того Илирию порой тревожили приграничные стычки, вызванные неугомонностью найеннских графов. А теперь эти же графы с семьями смиренно просили убежища в землях соседей. Но за показной кротостью таился привычный оскал воинственных бестий. Откажи — и получишь войну, согласись — и пустишь голодных волков в стадо.

Король вздохнул и с укором посмотрел на портрет жены.

— Ах, Эви, зачем ты это сделала? Пусть бы безумные ветра буйствовали и дальше, нам-то что за дело? Мы могли спрятаться за крепкими дворцовыми стенами, пережидая их разгул. Мы могли, в конце концов, принести в жертву кого-то другого.

Конечно, девицы королевских кровей не валяются на дороге, но при желании можно откопать парочку претенденток на сомнительную честь. Он вспомнил книгу, которую нашел в разнесенной ветром спальне Эвинол. Кроме описания ритуала, там излагались требования к потенциальной жертве: прекрасная, невинная, царственная дева. Спору нет, королева Эвинол идеально подходила на эту роль, однако не имела права жертвовать собой. Она не сочла нужным довериться мужу и защитнику, не сказала ему ни слова. А ведь Айлен спас ей жизнь. Впрочем, Эви так и не узнала, что ее болезнь была следствием яда, а столь высоко ценимый канцлер — отравителем. Король не успел открыть жене правду, откладывая объяснения до тех пор, пока не состоится свадьба. Быть может, откройся он ей раньше и Эвинол сочла бы его достойным доверия. Уж тогда бы он сделал все, чтобы не отдать ее ветру!

А теперь уже ничего не изменить. Эвинол больше нет, но имя ее бесконечно повторяется тысячами уст в восхвалениях и благословениях теми, кто желал ей смерти. Какая жестокая насмешка: он не может обрести покой хотя бы в забвении. Как забыть ту, о ком без конца говорят? Легко почитать мертвых, если при жизни они для тебя ничего не значили. Куда сложнее увидеть богиню в той, кого любил и желал.

— Эви, — он вновь обратился к портрету, — как ты могла так со мной поступить? Если ты хотела отомстить мне, то поверь: твоя месть многократно превзошла тяжесть моего проступка. И если уж ты теперь богиня, то выслушай и мои молитвы: умерь мои страдания, позволь забыть тебя!

Глава 21 Звезды и тайны

— Эй! Что ты сделал? Верни как было!

Эви стояла на поляне, пытаясь перенести на холст картины, которые рисовал в небе Инослейв. Он гонял по небосводу серые, золотистые, розовые и лиловые облака, каждый раз составляя из них новые композиции.

— Я же просила ничего не трогать, — возмущенно крикнула Эвинол. — В последний раз было идеально, а ты все испортил!

— Но мне не нравилось, — чтобы возразить, ему пришлось принять человеческий облик. — Странно, что ты не видишь гармонии новой картины. Посмотри на это сочетание цветов, оно совершенно.

— Вовсе нет, так гораздо хуже, — Эви продолжала упорствовать. — Ничего ты не понимаешь в совершенстве, Инослейв.

— Да что ты! — он расхохотался. — Я рисовал в небе картины за много веков до рождения первого Райнара, а теперь оказывается, что я ничего в этом не смыслю!

— Похоже на то, — ехидно заметила Эвинол, откладывая кисти.

Подойдя к Эви совсем близко, ветер заметил смешное пятнышко синей краски у нее на переносице. Он провел пальцем, превратив пятно в полоску и протянув до самого кончика носа.

— Ах так! — Эвинол шустро потянулась за отложенными кистями и с силой стряхнула их в сторону ветра, оставив на его лице россыпь разноцветных капель.

— Жаль, что ты не видишь гармонии этой картины, Инослейв, — смех мешал ей говорить. — Посмотри на это сочетание цветов, оно совершенно!

— Теперь я уж точно не стану менять положение облаков, — мстительно заявил ветер. — Рисуй как есть.

— Ну и пожалуйста, — Эви надулась.

Инослейв посерьезнел.

— Эви, маленькая, мне пора. Я вернусь через пару часов. Хочешь, верну облака как было?

— Да ладно, — она махнула рукой, вновь стряхивая с кисти капельки краски, на этот раз не нарочно. — Так тоже неплохо. Лети уж.

Эви никогда не просила его остаться, но ветер сам терпеть не мог оставлять ее одну. Когда ее не было рядом, он всегда безумно скучал и немного тревожился.

— Что тебе принести?

Эвинол задумалась.

— Знаешь, пожалуй, принеси ягод. И пряностей. Становится прохладно, особенно вечерами. Я буду заварить чай. А если ты раздобудешь мне кусок яблочного пирога, который в эту пору часто подавали в Гвиринте, то можешь рассчитывать на вечную благодарность.

— Принесу пирог целиком. А вообще я все чаще подумываю похитить из Гвиринта главную дворцовую повариху и притащить ее сюда. Так будет намного проще.

— А так разве можно? — на лице Эви вспыхнул живейший интерес.

— Конечно, нельзя, — разочаровал ее ветер. — Иначе зачем бы мне устраивать все эти сложности с жертвоприношением?

— Жаль, — вздохнула Эвинол. — Ну, раз нельзя украсть повариху, придется тебе по-прежнему воровать ее кушанья. Может, мне стоит писать ей записки с просьбами? Ты же говорил, что она вроде как поклоняется мне? Вот пусть и печет своему новоявленному кумиру булочки с изюмом и делает миндальный крем с клубникой. А еще…

— Эви, хорошая моя, не думаю, что это удачная идея. Не стоит хоть кому-то знать, что ты жива и гостишь у ветра.

— Да я же шучу, — она пожала плечами. — Давай уже отправляйся. Я хочу пирога!

На этот раз Инослейв послушался, преодолев искушение задержаться и еще поболтать с Эви. Вволю нагулявшись по просторам Илирии, он вспомнил о поручениях Эвинол. И где же добыть малышке ягод в середине осени? В садах остались лишь поздние яблоки, да и то мало где. Правда, у торговок можно найти клюкву и бруснику, но в прошлый раз принцесса морщилась от непривычного горьковато-кислого вкуса этих ягод. Кажется, в Гвиринте были теплицы. Может, там найдется клубника, малина или смородина? Все равно в летнюю королевскую резиденцию стоило заглянуть ради вожделенного яблочного пирога с дворцовой кухни.

В оранжереях летнего дворца действительно нашлось несколько грядок с ягодами, но вот повариха, будь она неладна, похоже, не планировала сегодня печь пироги с яблоками. Интересно, для кого она вообще готовит? Король же в столице. Правда, в Гвиринте постоянно находится небольшой штат придворных. Должно быть, хозяйка дворцовой кухни старается именно для них. Точнее, даже не особо старается. Набор блюд, приготовленных для ужина, вряд ли пришелся бы Эви по душе.

Инослейв решил наведаться в ближайшие замки в надежде разжиться там яблочными пирогами. Ему очень не хотелось разочаровывать Эвинол. В третьем по счету замке ему наконец улыбнулась удача. К ужину графа Лонгари подавали пирог с запеченными яблоками и грушами. Ветер по своей привычке намеревался смести его целиком, прихватив заодно и фарфоровое блюдо, однако в последний момент он застыл, прислушиваясь к разговору за столом.

— Представляете, они и до этого дошли! — воскликнула дама в желтом платье — должно быть, жена графа.

— А что им оставалось делать, моя дорогая? — тучный хозяин замка прилаживал салфетку вокруг пухлой шеи. — В конце концов, пока Илирию сотрясали ураганы, народ тоже вовсю толковал о жертвах. И мы все знаем, чем это кончилось. Наша прекрасная королева отдала себя для умилостивления гнева ветров. Стоит ли винить найеннцев, если они решили пойти тем же путем?

— Но я слышала, что там приносится множество жертв, — вступила в разговор другая дама.

— Однако все это люди низкого сословия, — заметил граф. — Право, не стоит переживать о них, мои дорогие. Но надо полагать, что толку от подобных жертвоприношений будет немного. Ведь всем известно, что ветрам нужны царственные девы, а в Найенне их явный недостаток. Королева скончалась года четыре назад, если мне не изменяет память, а единственная ее дочь давным-давно замужем за королем Сарента. Вряд ли она вернется на родину, чтоб принести себя в жертву.

— Да, — графиня поправила прическу. — Что ни говорите, а такой самоотверженности, как у нашей славной королевы, среди монархов еще поискать.

Инослейв не стал слушать дальше, он узнал достаточно. Услышанное настолько ошеломило его, что он едва не забыл, зачем вообще решил посетить замок. В последний момент вспомнив о цели своего визита, ветер прихватил пирог под крики изумленных хозяев и гостей, которые тут же забыли о далеких найеннских ураганах и жертвах, сосредоточившись на собственной насущной проблеме.

Всю обратную дорогу ветер размышлял о том, что узнал, и о собственной роли в этой истории. Даже когда Эви повисла у него на шее, благодаря за подарки, он не мог выкинуть навязчивые мысли из головы.

— Инослейв, что с тобой? — удивленно спросила она, отстраняясь. — Тебя что-то тревожит?

— Не то чтобы тревожит, — в задумчивости проговорил он, — просто я узнал, что в Найенне буйствуют ураганы, а люди приносят жертвы, чтобы усмирить их.

Едва увидев, как изменилось лицо Эвинол, ветер проклял себя за длинный язык. Неужели трудно было догадаться, какое действие окажет на его светлую девочку известие о человеческих жертвах, пусть даже дело касается чужой страны? Но сказанного не воротишь, и единственное, что остается, — попробовать отвлечь Эви, заставить забыть о его словах. Не дав девушке и рта раскрыть, он обхватил ее за талию и поднял в воздух.

— Помнишь, ты хотела полетать при свете звезд, моя ненаглядная?

— Инослейв, не заговаривай мне зубы. Я должна знать, что случилось.

— Может, поговорим об этом позже? Сегодня новолуние и звезды необычайно яркие. Идеальное время для ночных полетов, не находишь?

К его радости, Эвинол не стала возражать и вся отдалась полету и созерцанию. Инослейв успел достаточно хорошо изучить свою нареченную и знал, что оторвать Эви от земли — лучший способ заставить ее забыть обо всем на свете. Вот и сейчас она завороженно смотрела на созвездия, изредка делясь с ним своими восторгами. Инослейв намеренно сохранил человеческий образ и старался занимать спутницу разговорами, опасаясь, что в молчании она сможет вернуться мыслями к взволновавшей ее теме.

Но, похоже, боялся он зря. Эви действительно позабыла обо всем, растворившись в звездном небе. Ее руки с силой обхватывали его шею, и ветру безумно нравилось это ощущение. Он и сам постепенно забыл об истинной цели прогулки, наслаждаясь обществом Эви и возможностью приобщить ее к красоте мира.

Спустя какое-то время они опустились на одну из вершин. Лед, покрывающий все вокруг, казалось, впитал в себя звездный свет и теперь искрился тысячами сверкающих блесток. Эви попробовала сделать пару шагов и почти сразу поскользнулась. Ветер тут же подхватил ее и прижал к себе.

— Инослейв, мне кажется…

Не дав Эви закончить фразу, он накрыл ее губы поцелуем. Ветер обожал целовать Эвинол, но делал это нечасто. Слишком глубокими и волнующими были ощущения. Он знал, что Эви чувствует то же самое. Каждый раз она слабела в его объятиях, и слабость любимой переполняла сердце ветра бесконечной нежностью.

Инослейв оторвался от губ Эви, лишь ощутив, что она дрожит. Притянув ее еще ближе, ветер укутал девушку полами своего плаща.

— Эви, светлая моя, бесценная, — он зарылся лицом в ее волосы, — все это для тебя: звезды, небо, горы. Хочешь, останемся здесь и встретим рассвет?

— Здесь и правда прекрасно, но очень уж холодно.

— А если я обернусь ветром и согрею тебя?

— Я все же хотела бы вернуться домой, — она словно оправдывалась.

У Инослейва потеплело на сердце от того, что Эви впервые назвала его обитель «домом».

— Как скажешь, моя принцесса.

Он подхватил ее и понес обратно, на этот раз сделавшись ветром, обнимая и согревая Эвинол потоками теплого воздуха. Лишь вернувшись, Инослейв с досадой вспомнил о цели, ради которой все было затеяно. Кажется, Эви совсем позабыла ту злосчастную фразу, но лучше не рисковать. Занеся девушку через окно в ее спальню и бережно опустив на кровать, ветер со вздохом произнес:

— Мне снова пора уходить.

— Уже?

Как обычно, Эви ни о чем не просила, но такая тоска прозвучала в этом коротком слове, что у ветра сжалось сердце. Он знал, как Эвинол не любит оставаться в башне по ночам, знал, что ей одиноко и страшно. Она никогда не жаловалась, но только слепой не заметил бы, с какой неохотой она отпускает его ночами.

— Пожалуй, я останусь, пока ты не заснешь.

Он уселся у изголовья кровати, поймал свесившуюся из-под одеяла ладошку и сплел пальцы Эвинол со своими. Осталось дождаться, пока ее дыхание станет мерным и глубоким.

— Инослейв, — ее сонный голос звучал так уютно, — а что ты там говорил про Найенну?

— Эви, спи, нежная моя. Завтра расскажу.

— Ну уж нет, — вместо того чтоб заснуть, она встрепенулась и приподнялась на локте. — Ты ведь нарочно все это устроил, да? Чтобы отвлечь. Потащил меня на гору, целовал…

— Я целовал тебя, потому что это мне безумно нравится, — он потянул Эви за руку, стаскивая с кровати вместе с одеялом, и привлек к себе, чтоб доказать слова на деле.

Однако девушка отстранилась, упершись руками ему в грудь.

— Не вздумай опять меня целовать! И немедленно расскажи про ураганы и жертвы в Найенне, — она заговорила королевским тоном, казалось бы, давно заброшенным за ненадобностью.

— Ну что ж, Эви, — ветер вздохнул, завернул ее в одеяло, как куклу, и прижал к себе, — давай поговорим.

Глава 22 Чужие беды

— Скажи, ураганы в Найенне — дело рук твоих собратьев? — Эви вглядывалась в лицо Инослейва, которое в темноте казалось даже более переменчивым, чем при дневном свете.

— Разумеется, — он пожал плечами. — Кто же, кроме ветров, может устраивать ураганы?

— А жертвы? — этот вопрос интересовал Эвинол больше всего. — Ветра требуют их, или это люди сами додумались до «замечательного» способа борьбы со стихией? Ох… — сердце внезапно забилось так часто, что Эви приложила руку к груди в попытке унять его. — Это же все из-за меня, да? Они посмотрели на Илирию и решили, что жертвы помогут им, как помогли моей стране. Я подала ужасный пример, принеся себя в жертву!

— При чем тут ты, Эви?! — возмутился Инослейв. — Если уж искать виноватых, то вина на мне. Это ведь я вынудил тебя.

— Ты прав, — она ощутила облегчение. — Очень плохо, что ты не нашел иного способа забрать меня.

— Его не существует, — отрезал ветер. — И если бы мне пришлось принимать решение снова, я поступил бы так же. И плевать, сколько людей в Найенне принесет себя в жертву.

Эвинол хотела бы возмутиться, но так и промолчала. Сердце рвалось от сострадания к погибшим, и если бы дело касалось только ее, она бы пожертвовала ради их жизней своим счастьем с Инослейвом. Но можно ли требовать того же от ветра, который не раз давал понять, как мало ценит человеческую жизнь? Бесполезно убеждать его, что решение, приведшее к трагическим последствиям для многих, было неправильным. Он никогда не согласится. Да и какой сейчас смысл спорить?

— Скажи мне вот что, Инослейв, кто же все-таки вдохновился нашим дурным примером: ветра или люди?

— Хотел бы я свалить все на людей, — вздохнул он. — Но на самом деле они лишь сделали то, к чему подтолкнули их ветра. Моя сестрица, вдохновившись идеей, воистину разгулялась с песчаными бурями, отлично понимая, что народ Найенны, смотря на соседнюю Илирию, рано или поздно придет к жертвоприношениям.

— Сестрица?

— Ларишаль — южный ветер — хозяйка Найенны.

— Значит, она хочет жертв?

— Конечно, хочет, Эви. Кто же не хочет могущества? Уверен, Ларишаль не одна такая. Скоро и остальные устроят в своих землях то же самое.

— Это ужасно! — Эвинол закрыла лицо руками, но тут же отняла их, пристально вглядываясь в лицо ветра. — Но ты, Инослейв? Ты же не гоняешься за могуществом?

— Я — нет. Но я обрел кое-что более ценное, Эви, — ветер улыбнулся, с нежностью глядя на нее. Глаза его в темноте казались озерами расплавленного серебра или отсветами звездного света. — Может, я и хотел бы заполучить хотя бы часть былых возможностей, но уж точно не ценой твоей ненависти. Вряд ли ты одобришь, начни я использовать людей как источники жизненной силы.

— Уж конечно, не одобрю! — подтвердила она.

— Поэтому я и ограничился одной жертвой — тобой. Зато аппетит остальных вряд ли будет столь же умеренным.

— Но я не понимаю, — Эвинол пыталась ухватить ускользающую мысль. — Почему в Найенне много жертв? Неудивительно, что эта твоя Лишарель хочет побольше, но где же найеннцы добыли для нее столько царственных дев?

— Ларишаль, — поправил ветер. — А зачем ей ограничиваться девами? В мужчинах ничуть не меньше жизненных сил. А уж сословная принадлежность и вовсе не имеет значения.

— Но как же? Ведь в той книге было четко написано, что жертвой должна быть…

— Прекрасная невинная царственная дева, — закончил за нее Инослейв. — Именно так там и написано.

— Ты знаешь?

— Еще бы мне не знать, милая. Ведь я сам писал эту книжицу.

— Что?!

— Эви, маленькая, а ты, наверное, думала, что это хранитель библиотеки принес тебе раритетную рукопись? Нет, он ничего не нашел. Вряд ли вообще что-то с тех времен уцелело. Подробности ритуала описал я сам, ну и добавил кое-что от себя. В частности, особые требования к жертве. На самом деле жертвой может быть кто угодно, лишь бы в человеке было достаточно жизненной силы. Поэтому старики или больные не очень подходят.

— Но я как раз была больна!

— Но ты и нужна была мне не для того, чтобы высасывать из тебя силы, — парировал ветер. — Я люблю тебя, Эвинол, и забирал, чтобы спасти, а не чтобы убить.

— Но к чему тогда все эти царственные девы?

— Неужели непонятно? Царственная — для того, чтобы ты или твои приближенные не надумали принести в жертву кого-то другого. Ну а невинная — чтоб оградить тебя от притязаний муженька.

— Вот уж не подумала бы, что ту книжку подкинул ты, — Эвинол покачала головой. — По крайней мере, теперь все ясно. Но это значит, что в Найенне твоя сестра-ветер может требовать в жертву кого угодно, не ограничивая себя в количестве?

— Она так и делает. Ларишаль всегда была ненасытной стервой. А найеннцы, само собой, кидают ей в пасть самых жалких и беззащитных.

— Но как? Разве жертвы не должны быть добровольными?

— Эви, вспомни себя, — Инослейв вздохнул, явно не горя желанием развивать мысль. — Разве ты сама надумала отдать себя ветру? Мы уже говорили об этом. «Добровольность» жертв вынуждается самыми грязными способами.

— Какими?

— Не стоит тебе это знать, — ветер заботливо поправил одеяло на плечах Эви, словно желая оградить ее от страшной правды.

— Я должна, — упрямо сказала она. — Однажды я послушно закрыла тему, но тогда речь шла о далеком прошлом, которое нельзя изменить. Сейчас же — другое дело.

— Сейчас тоже ничего не изменишь, Эви. Но если ты настаиваешь… — он поморщился. — Способов довольно много, они просты и действенны. К примеру, угроза убить любимую для мужчины или ребенка — для родителя.

— Ох! — сердце Эвинол болезненно сжалось. — Как подло и жестоко со стороны ветров!

— Со стороны людей, — безжалостно поправил Инослейв. — Ветрам все равно, кто именно и каким путем достанется им в жертву. Изобретательность по части методов привлечения «добровольцев» проявляют твои собратья, Эвинол, не мои.

— Но ветра не оставляют людям выбора!

— Тут ты права, Эви, — признал ветер. — Теперь понимаешь, почему я не спешил делиться с тобой новостями? Если честно, я не могу себе простить, что вообще упомянул об этом.

— И что бы изменилось, если бы ты утаил от меня правду? Люди перестали бы погибать?

— Нет, не перестали бы. Но они и так не перестанут. Зато ты не страдала бы от того, что не можешь изменить, а я — от того, что страдаешь ты.

— Что значит — ничего нельзя изменить? — вскинулась Эвинол. — Хочешь сказать, что не станешь даже пытаться?

— А что я могу сделать? — Инослейв казался искренне удивленным. — Даже если на время забыть, что мне нет дела до тех людей, то как, по-твоему, я мог бы им помочь?

— Я не знаю, — с досадой ответила она. — Но когда дело касается твоих личных интересов, ты очень изобретателен.

— Но сейчас-то оно их не касается, — возразил ветер. — Поверь, Эви, единственный мой интерес во всем этом — твое душевное спокойствие. Но даже ради него я не смогу нарушить законы бытия и выйти за рамки своей природы. Я не смогу попасть в Найенну.

— Но почему?

— Потому что весь мир поделен между ветрами и мы хозяйничаем лишь на своих землях. В древности, когда в нашем распоряжении было вдоволь людской силы, мы с легкостью пересекали границы. Причем могли делать это как будучи ветрами, так и в человеческом обличии. В те далекие времена я мог бы не только явиться в Найенну, но и наведаться в гости к самой Ларишаль, навестив сестрицу в ее обители.

— А сейчас не можешь? — она заранее знала ответ, но все равно спросила.

— Не могу, — подтвердил он, — если только не уподоблюсь Ларишаль и не присвою силу жертв. Но я этого не сделаю, и мы оба знаем, почему.

— А ведь раньше ты поступал, как она, — Эви ощутила приступ бессильной злости. Она бы отодвинулась от Инослейва, не держи он ее так крепко, завернутую в одеяло, словно в кокон. — Раньше ты тянул силы из людей, не испытывая ни малейших угрызений совести!

— Я и сейчас бы их не испытывал, если бы не ты, — спокойно возразил Инослейв. — Я по-прежнему не разделяю твоего образа мыслей, но готов поступать в угоду тебе, лишь бы не видеть ужаса и разочарования в твоих глазах.

Эви устыдилась своего порыва. Она осыпала ветер упреками за былое, а ведь он и сейчас сдерживает свою природу только ради того, чтоб ее не расстраивать. Это дорогого стоит! И все же она не могла так просто оставить в покое его прошлое.

— Скажи, разве тебе не было жалко их? Ну хоть немного?

— Эвинол, прости за прямоту, но сильно ли ты жалела тех куриц, что лежали перед тобой на тарелке? — теперь уже злился ветер.

— Как ты можешь сравнивать?!

— Запросто.

— Так вот, выходит, что мы для тебя значим!

— Не вы, — он покачал головой. — Успокойся, Эви, — Инослейв приложил палец к ее губам, с которых было готово сорваться множество возражений. — Я устал объяснять разницу между тобой и любым другим человеком, неважно, из какой страны и эпохи. Только ты имеешь для меня значение, весь прочий род людской может катиться в бездну.

— Неужели за все бессчетные века с того времени, как ты обрел разум, ни один человек, кроме меня, не был тебе дорог?

Эвинол, с одной стороны, очень хотелось получить утвердительный ответ, с другой — с трудом верилось, что так может быть.

— А с чего бы мне к кому-то привязываться? — Инослейв пожал плечами. — Разумеется, в те времена, когда ветра могли жить среди людей, у нас не было недостатка в людском поклонении. Люди искали нашего покровительства, боролись за то, чтоб отличиться и привлечь наше внимание. Не сомневаюсь, что многие тешили себя надеждами на дружбу или любовь божества. И что с того? Какая в том ценность? Разве может тронуть преклонение низшего перед высшим? И совсем другое дело — ты, Эви, — он ласково провел пальцем по ее щеке, поднялся к виску, убирая упавшую на лицо прядь. — Люди древности любили богов, а ты полюбила ветер. Они ценили лишь наше величие и могущество, ты же оценила душу, саму сущность ветра. Ты ничего не боялась и ничего не ждала взамен, просто раскрыла передо мной свое сердце… тем самым навсегда завладев моим.

Очередное признание Инослейва застало Эвинол врасплох. В какой-то миг судьбы несчастных жертв показались ей далекими и неважными. В самом деле, может ли что-то быть важнее того, что ее любит ветер?

Эви тряхнула головой, словно стараясь выкинуть из нее сладостное наваждение. Она не может позволить себе раствориться в любви Инослейва и не может позволить ему остаться в стороне от происходящего. Вдвоем они обязательно должны что-нибудь придумать, чтобы помочь невинным, погибающим, по сути, из-за любви ветра и смертной. Раз уж они с Инослейвом вольно или невольно положили начало страшным событиям, им все это и расхлебывать. Сама Эвинол была готова на все, лишь бы прекратить бесчинство южного ветра в Найенне. Осталось убедить Инослейва помочь ей в деле спасения человеческих жизней, столь мало для него значащих.

— Инослейв, — она вложила в голос мольбу, — пожалуйста, не оставляй все как есть. Ты должен помочь этим несчастным!

— Должен? — он скептически изогнул бровь. — Но чего ради?

— Ради меня!

Глава 23 Гостья

Женщина, скорчившаяся на полу, пошевелилась. Давно пора. Ларишаль лениво потянулась и встала с трона. Пленница приподнялась, опираясь на руки, и огляделась. Наконец мутный взгляд уперся в Ларишаль.

— Ты кто? — хриплым голосом спросила женщина.

— Я? — она лучезарно улыбнулась. — Ларишаль, владычица Найенны.

— Владыку Найенны не так зовут. А ты, стало быть, и есть та ненасытная стерва? Не думала, что ты человек.

— Как ты смеешь меня оскорблять, ничтожество! — взвилась Ларишаль. — Я не человек. Я — ветер. Я — богиня.

— Оно и видно, — хмыкнула женщина, откидывая сильной рукой копну растрепанных черных волос от лица. — Животное ты, а не богиня. Кровожадная тварь.

Жертва поднялась и теперь стояла в полный рост, буравя Ларишаль взглядом, в котором вместо благоговения, восхищения и ужаса явно читалась насмешка. Наглая бабенка была высока и крепко сложена, почти не уступая мужчине. Смуглая, продубленная южным солнцем кожа покрылась морщинками на лице и руках. В черных, как деготь, волосах белели седые прядки, хотя до старости женщине было далеко.

— Не слишком ли дерзко для смертной? — прошипела Ларишаль. — Неужели ты не боишься, ничтожная?

— А чего мне бояться? — женщина уперла руки в бока. — Что ты мне можешь сделать, чего еще не сделала? Разлучить с родными? Отнять мать у троих детей? Жену — у мужа? Дочь — у родителей? Или, может, заставить соседей, с которыми мы много лет жили душа в душу, травить меня, вынуждая приковать себя к столбу проклятой цепью? Поздно, дрянь, хуже быть не может. Поэтому не стану я тебя бояться, и подавись своей хваленой божественностью!

— Ты забываешь, что я могу тебя убить, — ядовито напомнила Ларишаль.

— Да ну? Вот незадача! — бабенка явно издевалась. — И как это я так оплошала? Ах, точно! Я не боюсь тебя, стерва, потому что ты меня так и так убьешь. Не поболтать же ты меня сюда затащила.

— Верно, не поболтать, — она хищно улыбнулась, обнажая острые зубы. — Нет никакого удовольствия в том, чтобы болтать с вонючими простолюдинами, не понимающими, какая это честь — отдать свою силу ветру. Вот Инослейв был разборчивее, отхватил себе королеву. А мне приходится довольствоваться всяким сбродом. Ну, иди сюда, дерзкая смертная.

— Тебе надо, ты и подходи, — ответила нахалка. — Невелика птица, пройдешь пару шагов. А у меня ножки затекли, да к тому же я тебе не собака — цепью звенеть.

— Поговори у меня! — взвизгнула вконец взбешенная Ларишаль, вмиг оказываясь рядом с жертвой.

Она вцепилась в запястье женщины, стараясь как можно больнее впиться в кожу длинными и острыми, как лезвия, ногтями. Как жаль, что это единственная боль, которую можно причинить мерзавке! И кто это придумал идиотское правило, что при испитии жизненной силы жертва блаженствует, а ветер корчится в муках?

По расширившимся глазам смертной Ларишаль поняла, что та ощутила первый приступ наслаждения. Сейчас оно разольется, окутывая тело и душу, вознося жертву к вершинам неизведанного чистого блаженства.

Определенный смысл в этом, конечно, был. Страх и боль жертвы истощают ее жизненные силы, а удовольствие — телесное и душевное одновременно — напротив, увеличивает, позволяя ветру вобрать все без остатка. Но зачем же заставлять бога при этом страдать? Наверняка гнусные людишки, сами того не зная, пытались оградить себя от слишком частых покушений. Дураки! Кто же откажется от лишней порции могущества, даже если от каждого ритуала перехода боль будет раздирать на части тело, а мрачное отчаяние — поглощать душу?

Ларишаль не отказывалась. Когда знаешь, что страдания временны, куда проще с ними смириться. А жертвенная бабенка уже обмякла и разнежилась, утопая в море удовольствия и безбрежного счастья. Ничего, недолго ей еще наслаждаться. Несмотря на выворачивающую боль, Ларишаль ощутила мстительное удовлетворение. Тело жертвы сотрясли последние экстатические конвульсии, и больше она не шевелилась.

Ларишаль выпустила руку женщины и брезгливо отпихнула ногой опустошенную плоть. Боль и отчаяние уходили, уступая место ощущению переполняющей силы. Ради этого стоит терпеть пытки! Впрочем, перед новым мучением будет время отдохнуть. Можно считать, что наглая бабенка купила Найенне дней десять спокойствия от песчаных бурь или, может, даже пару недель.

Ларишаль довольно улыбнулась, откидывая с плеча копну медных волос. Она уже совсем оправилась от недавних страданий и теперь наслаждалась могуществом, готовым выплеснуться через край. Какой же все-таки молодец Инослейв, что первым решил положить конец унизительному многовековому прозябанию! Даже странно, что это был именно он, вечно певший песенки о свободе от клятв, выполняемых взамен на жертвы.

А в самом деле, интересно было бы поболтать с ним, разузнать, как он решился вернуть старые добрые времена. Да и вообще странно, что она до сих пор не наведалась ни к кому из родичей. Но если уж наносить визиты вежливости, то логичнее начинать с западного ветра. Кроме простого желания увидеть хоть кого-нибудь из собратьев, у нее накопилось множество вопросов конкретно к нему.

Первый и самый главный — как он вообще решился вернуть жертвоприношения. Хотя, по-хорошему, им всем должно быть стыдно за то, что они не додумались сделать этого раньше. По крайней мере, ей, Ларишаль, стыдно. Еще ей было ужасно интересно, с чего это западный ветер ограничился одной только королевой. Неужели в ней было так много жизненной силы? Совсем ведь юная девочка, если верить людским слухам. А дети не очень-то подходят на роль жертв. Куда лучше годятся люди в расцвете жизненного цикла. Значит, было в этом ребенке что-то особенное. Знать бы что.

Может, у потомков древних королевских династий есть какие-то особенные свойства? В таком случае надо будет заняться Мальтами — королевским родом Найенны. Принцессочка теперь далеко, зато король, наследник престола и пара младших принцев в ее распоряжении. Разумеется, заставить королей принести себя в жертву — задача не из простых. Но Инослейв же как-то справился. Вот об этом и стоит с ним потолковать.

И вообще удивительно, что, первым обретя былые силы, он сам не навестил собратьев. Конечно, западный ветер всегда был тем еще отшельником, но такое великое событие уж точно заслуживает обсуждения в тесном кругу божественных сущностей. Хотя, пожалуй, дело в том, что сил одной жертвы, пусть даже и королевских кровей, маловато для того, чтоб преодолеть заслоны.

Ларишаль обернулась ветром и понеслась к западной границе. Она привычно избегала городов, предпочитая раскаленный простор пустынь. Ларишаль обожала песчаное море, раскинувшееся до горизонта, покорно меняющее форму по ее прихоти, создавая восхитительные переливы цветов — от почти белого до темно-багрового. Нет ничего прекраснее ее владений! Глупые жалкие люди боятся пустынь и правильно делают, но владычица Ларишаль всем своим существом сливалась с бескрайними песками, даря им жизнь.

Увы, если хочешь добраться до Илирии, долго по пустыне не пролетишь, — пришлось свернуть и дальше держать путь через плодородные долины, ныне избавленные от песчаных бурь милостью богини. Завидев вдали горные пики, Ларишаль ощутила что-то вроде отторжения. Она с одинаковой силой обожала пустыни и терпеть не могла горы. Инослейв же, напротив, жить не мог без этих гигантских нагромождений камня.

А вот и оно! До чего удивительное, захватывающее дух позабытое ощущение — пересечь чужую границу! Сколько веков она не делала этого! Как давно не ощущала прикосновения завесы, словно сотканной из тысяч искрящихся игл, уколы которых скорее сладостны, чем болезненны!

Едва придя в себя, Ларишаль огляделась. Да уж, Инослейв явно непритязателен. Устроил себе обитель в кольце гор с одной-единственной старой башней, на которую не посмотришь без сострадания. Никакой роскоши. Бедняжка. Самое время ему поменять привычки. Богу не подобает прозябать в позорной блеклой нищете.

— Инослейв, брат мой! — позвала она, не меняя облика.

Он не ответил. Должно быть, носится по человеческому миру. Что ж, она подождет. Ларишаль спустилась, обернулась человеком и, брезгливо поморщившись, уселась на траву. Она продолжала осматриваться, когда услышала музыку. Это еще что такое?! Откуда здесь музыка? Вряд ли Инослейв обзавелся людскими привычками. Кроме того, она бы давно почувствовала его присутствие, будь он дома. Ларишаль поднялась и направилась туда, откуда доносились странная мелодия.

Посреди поляны, заросшей какими-то розовато-лиловыми цветами, сидела девушка, приложив к губам дудку, издающую, надо отдать ей должное, довольно приятные звуки. Ларишаль оторопела. Смертная?! Мало того, что живая, так еще и чувствующая себя как дома. Как такое может быть?!

Девушка между тем, словно почуяв чужое присутствие, обернулась и тут же с криком вскочила, выронив свою дудку.

— Ты кто? — они задали этот вопрос одновременно.

— Неужели аппетиты западного ветра не так скромны, как я считала? Он, оказывается, и не думал ограничиваться одной жертвой. Хотя я начинаю понимать. Просто из-за королевы подняли шум, а остальных на ее фоне не заметили, — справившись с первым удивлением, Ларишаль порадовалась своей «проницательности». — Надо же, выходит, Инослейву нравятся юные девы. Так мило и символично.

— Ты — Ларишаль, — уверенно сказала девчонка, вновь повергнув южный ветер в шок.

— Откуда ты знаешь меня, жалкая смертная? — она тут же оказалась рядом, схватив девицу за плечо.

— Неважно, — та пыталась храбриться, но выходило не очень.

— И впрямь неважно. Ты права, сладенькая. А в юности что-то есть, — Ларишаль взглянула на смертную совсем другими глазами. — Надеюсь, Инослейв не очень обидится, если я закушу тобой вместо него. Тебе все равно, а с ним я как-нибудь договорюсь. Ну-ка, где твоя прекрасная ручка? Не надо вырываться, маленькая, — одной рукой она продолжала сжимать плечо девушки, другой обхватила тонкое запястье. — Тебе не будет больно. А вот мне… — Ларишаль поморщилась и вздохнула, предчувствуя повторную пытку.

Впрочем, ради такой лакомой добычи стоит и потерпеть.

Конец второй части

Часть третья

Глава 24 Противостояние

Эвинол ждала боли, но вместо этого ощутила прилив внезапного счастья, такого сильного, какого никогда не испытывала. И как она могла раньше не понимать, что эта прекрасная богиня — воплощение совершенства? Соединиться с ней, познать высший смысл, умереть во имя ее — что может быть правильнее и прекраснее? Ликование души передалось телу. Эви никогда не было так хорошо. Полеты с ветром, его поцелуи были лишь бледной тенью нынешнего блаженства.

Внезапно все изменилось. Эви ощутила удар, насильно вырвавший ее из объятий безмерного счастья. Отрыв от источника наслаждений был мучителен. Хотелось кричать и требовать немедленно вернуть все обратно. Но прекрасная Ларишаль уже выпустила ее руку и почему-то упала. Эвинол тоже пошатнулась и уже почти врезалась лицом в землю, когда ощутила столь знакомое прикосновение — ее держал ветер.

— Инослейв, зачем? — с упреком спросила она.

Ветер не ответил, резким движением задвигая ее за спину. Эви не видела его взгляда, направленного на богиню южного ветра, зато по ответному взгляду Ларишаль могла судить, какой костер полыхает сейчас между двумя ветрами.

— Как ты посмела?! — никогда еще Инослейв не говорил таким голосом.

— Я тоже рада видеть тебя, братец, — Ларишаль улыбнулась, обнажив два ряда острых зубов.

Она уже поднялась, причем с присущей ей змеиной грацией. Каждое движение Ларишаль было плавным, скользящим, зыбким. Она даже падала красиво, или Эви так показалось под властью наваждения. Но даже сейчас, постепенно освобождаясь от чар, Эвинол находила облик Ларишаль жутковато-прекрасным.

Богиня южного ветра была высокой, почти как Инослейв, гибкой и стройной, и при этом могла похвастаться роскошными формами. Роскошные волосы до пят, постоянно менявшие оттенки от темно-коричневого до почти красного, струились, словно поток расплавленной меди, завораживающе перетекая из одного положения в другое при каждом повороте головы. Но сильнее всего поражало лицо этой женщины. Большие приподнятые к вискам глаза сверкали алым. Эви никогда бы не подумала, что красные глаза могут быть столь красивы. Идеально очерченные губы были на несколько оттенков темнее: скорее, багровые, чем красные. Высокие скулы, точеный нос, летящий излом бровей — в Ларишаль все было совершенно. А изящество движений лишь дополняло эту яркую нечеловеческую красоту. На фоне богини Эвинол показалась себе серой мышкой.

— Что ты здесь делаешь, Ларишаль?

— Решила навестить тебя, отшельник, — она продолжала улыбаться. — Ты же сам не зайдешь в гости. А мне захотелось поболтать. Столько вопросов накопилось. Признаться, я полагала, ты встретишь меня любезнее. А ты, похоже, сердишься из-за девчонки. Брось, такая мелочь же, — она изящно махнула рукой, сверкнув острыми карминовыми ногтями. — Я бы тебе восполнила потерю.

— Ларишаль, если ты посмеешь еще раз прикоснуться к ней…

— То что, милый? Убьешь меня? — она засмеялась одновременно мелодично и жутко. — Вот уж не думала, что ты такой жадный. И что настолько любишь юных девочек. Тебе понравилась та королева, да, Инослейв? Захотел еще одну такую же?

Эвинол чуть не поперхнулась после этих слов.

— Тебе что за дело до моих пристрастий, Ларишаль? — зло бросил Инослейв. — Я же не лезу в твои дела, хотя ты готова сожрать все население своих земель.

— Я тоже не лезу в твои, милый. Просто любопытство замучило. Ну, и хотелось сказать спасибо за то, что напомнил нам, кто мы есть. И я вовсе не хочу с тобой ссориться из-за этой… Постой, — ее лицо озарилось внезапной догадкой, — это не другая девица, а та самая. Королева Илирии. Так?

— Повторюсь. Это не твое дело, Ларишаль.

— Неужели ты пожалел ее?! Поверить не могу! Западный ветер не тронул жертву из сострадания! Это же так… по-человечески.

— Да что же ты все не уймешься! — Инослейв явно был взбешен.

— Если ты скажешь, что вдобавок еще влюбился в эту девочку, то я просто умру.

— Не умрешь. Ты бессмертная.

— Значит, все-таки влюбился? — Ларишаль с интересом вгляделась в Инослейва и попыталась заглянуть ему за спину, очевидно, чтоб еще раз оценить Эвинол.

— Раз уж тебя так беспокоят мои решения, так, может, позволишь мне в ответ поинтересоваться, с чего это ты решила с такой ненасытностью уничтожать людей в своих владениях. Этак через год-другой придется тебе править столь любезной твоему сердцу пустыней.

— Пустыня — это прекрасно, — Ларишаль говорила слегка растягивая гласные, слова лились из ее уст тягучей патокой.

— Тебя не смущает перспектива остаться без жертв?

— Ничуть, — Ларишаль тряхнула головой, картинно откидывая роскошные волосы за спину. — Если я лишусь жертв, то окажусь ровно в том же положении, в каком прозябала все эти века. Да и вряд ли такое случится. Людишки слишком быстро плодятся. Ну, а кроме того, превратив свои земли в столь любезную моему сердцу пустыню, — она подмигнула Инослейву, — я всегда могу порезвиться на твоих. Да-да, братец, не делай такое лицо. Гнев тебе не идет в отличие от безмятежного равнодушия. Раз уж ты на самом деле не воспользовался силой людских жертв, предпочтя использовать их иным способом, — она ухмыльнулась, — то и собственных сил у тебя не прибавилось. Ты по-прежнему не можешь преодолеть границы и навестить меня в Найенне, зато я могу развлекаться в Илирии сколько угодно.

— Не можешь, — даже не видя лица Инослейва, Эви ощущала исходящее от него бешенство. — Ты не посмеешь нарушить договор.

— А почему, собственно, нет? — Ларишаль явно любовалась собой. — Ты ведь понимаешь, Инослейв, что договоры заключаются между равными и соблюдаются лишь до тех пор, пока их нарушение может повлечь кару. А что ты сможешь мне сделать? Как накажешь меня, если я нарушу договор о границах?

— Думаешь, нарушение священных клятв сойдет тебе с рук? Что скажут остальные?

— Остальные? — Ларишаль приняла нарочито задумчивый вид. — Надо полагать, они тоже не устоят перед соблазном разгуляться в твоих владениях, раз уж ты так слаб и глуп, чтобы позволить это.

— Ты хочешь сказать, что они тоже…

Не дав Инослейву договорить, Ларишаль расхохоталась.

— А ты что думал? Что все посмотрят на тебя, но повторить не рискнут? Правда, мы не знали, как ты поступил со своей королевкой. Но это дела не меняет. Конечно, все уже вовсю черпают силы из людишек: и Хорастер, и Тантарин, и младшенькие.

Эвинол отстраненно подивилась замысловатости имен ветров. Она поймала себя на том, что почти равнодушно следит за перепалкой ветров, как будто речь не идет о судьбах множества людей. Однако все происходящее казалось настолько нереальным, что мысли и чувства будто заснули, оставив место лишь безучастному созерцанию.

— Значит, все, — мрачно пробормотал Инослейв.

— Ну, разумеется. И ты до сих пор не знал лишь потому, что не можешь сунуться дальше Илирии. А вестям и слухам не угнаться за ветрами.

— И все же я надеюсь, что остальные проявят благоразумие и не станут соваться в мои земли и мои дела, — Эвинол чувствовала исходящее от ветра напряжение.

— Не надейся, — почти пропела Ларишаль. — Если даже они не тронут Илирию, то с интересом заявятся сюда, посмотреть на выжившую жертву. Пожалуй, нам стоит закончить то, что ты начал, и убить твою маленькую королевку.

Инослейв дернулся, как от удара. Он нашел руку Эвинол и крепко сжал, переплетя их пальцы.

— Ты еще будешь нам благодарен, Инослейв, — продолжала богиня южного ветра, — когда мы избавим тебя от нелепой унизительной привязанности к человеческой женщине.

— Я не позволю вам тронуть ее!

— И как ты собираешься нам помешать? Напомнить, что у тебя нет наших нынешних сил? Хочешь сражаться за свою девчонку? Начни убивать других. Оставь себе игрушку, но заставь людишек Илирии приносить тебе жертвы. Вспомни, кто ты, Инослейв. Стань богом!

Голос Ларишаль больше не казался тягучим и издевательски-сладким. Теперь в каждом ее слове чувствовалось грозное величие богини.

Инослейв обхватил Эвинол за плечи и прижал к себе, словно пытаясь защитить.

— Зачем же тебе нужно, чтобы я убивал, Ларишаль? Какое тебе дело до того, как я управляю моими землями и моими людьми? — оба раза он сделал упор на слове «моими».

— Все просто, Инослейв, — теперь она была серьезна. — Поддаваясь жалости и прочим глупым чувствам, ты уподобляешься человеку и тем пятнаешь свою сущность. Поступая так, ты кидаешь тень на всех нас. Ветер не может быть слабым, ветер не может быть добрым. Мы боги, и ты один из нас. Значит, поступай, как подобает божеству.

— Я сам имею право решать!

— Если ты решишь остаться слабым, готовься потерпеть поражение от тех, кто выбрал силу. Решение за тобой, Инослейв. Или ты убиваешь людей, или мы убиваем девчонку.

— Не выдавай свое решение за общее, Ларишаль.

— Даже если остальные меня не поддержат, я и одна справлюсь, милый, — она вновь говорила медовым голосом. В сочетании с оскалом острых зубов выходило жутковато.

Эви с удивлением обнаружила, что, слушая все эти угрозы, почти не боится. Скорее она ощущала что-то вроде гнева, пока еще слабого, как и прочие эмоции, но крепнущего с каждой минутой. Как смела эта тварь угрожать Инослейву? Как могла покушаться на его земли и людей? И главное, как смела использовать для этого ее — Эвинол?

— Не смей угрожать мне, Ларишаль. Я не так слаб, как тебе кажется. И позволь мне самому решать, как жить. Не говори о ветрах так, будто мы хоть когда-нибудь были едины. Искони каждый из нас жил по собственному усмотрению, не считаясь с другими. И в своих землях каждый устанавливает собственные законы. Я же не учу вас, что делать, хоть и считаю глупым поступать с нынешними людьми так же, как с древними. Это уже не те покорные и доверчивые создания. Вряд ли они долго будут терпеть роль жертвенного стада.

— Будут, — усмехнулась богиня. — Разве твои илирийцы не отдали свою королеву? Разве мои найеннцы не кидают мне своих братьев и сестер? Люди всегда одинаковы, пусть они и возомнили о себе лишнего за годы нашего бездействия. Но суть-то их не изменилась. Трусливые, ничтожные, озабоченные лишь собственным благополучием. Пока у сильных есть слабые, мы не останемся без жертв… ну, а после — придем за сильными.

— И кем же вы будете править, когда сожрете последнего человека?

— Мы будем править миром, Инослейв. И поверь, без людей он станет только лучше.

Глава 25 Уютная клетка

Стоило красной гадине убраться, как Инослейв повернул к себе Эви, всматриваясь в ее лицо.

— И ты предлагала мне убедить эту тварь пощадить людей в ее собственных землях? — с горечью воскликнул он.

— Да уж, все сложнее, чем мне казалось, — признала Эвинол. — Но ты ведь сможешь защитить от нее хотя бы илирийцев?

— Какие илирийцы, Эви?! — он схватился за голову. — О чем ты вообще думаешь? Ларишаль угрожала тебе! Единственное, о чем я стану тревожиться, — твоя безопасность.

— О себе я сама позабочусь, — отмахнулась она.

— Сама? — он с трудом сдерживал злость. — Так же, как только что справилась с Ларишаль?

Инослейва трясло от гнева. Ларишаль довела его до бешенства, и сейчас велико было искушение сорвать это бешенство на Эви — просто потому, что она ведет себя как неразумное дитя. Но ветер сдержался, напомнив себе, что Эвинол только что едва не погибла.

— Ты сильно испугалась, маленькая? — он решил перевести тему.

— Если честно, я просто не успела. Сначала не понимала, что происходит, а потом…

— Можешь не рассказывать, — мрачно перебил Инослейв. — Мне ли не знать, что было потом. Когда я тебя спас, ты в первый миг убить меня была готова за то, что прервал наваждение.

— Вроде того, — кивнула она. — Надо отдать вам должное, вы придумали оригинальный способ убивать.

— Мы его не придумывали, — он на миг прикрыл глаза рукой. — Я же говорил: все, что связано с жертвами, придумали люди. Понимаю, тебе неприятно осознавать, но это вы сделали нас такими. Уж не знаю, кто и когда решил, что жертва должна блаженствовать, а ветер — мучиться…

— Вы мучаетесь? — удивилась Эвинол.

— Еще как. Должно быть, это было придумано с целью облегчить страдания обреченных и умерить нашу жадность. Хотя толку от этого… — он махнул рукой.

— Инослейв, что же нам делать?

— Все будет хорошо, светлая моя, — он обнял Эви. — Никто не посмеет тронуть тебя, пока я рядом.

— Я вообще-то не об этом. Я все думала о том, как можно помочь тем несчастным…

— О-о-о, — простонал ветер. — Эви, только не начинай опять. И не напоминай мне о людях. Если я и задумаюсь о них, то лишь с целью последовать примеру Ларишаль и остальных.

— Нет! — казалось, эти слова испугали Эвинол куда больше, чем все угрозы Ларишаль. — Ты не сделаешь этого! Не причинишь зла моим подданным. Ты обещал!

— Когда я давал обещание, тебе не грозила смертельная опасность.

— Умоляю, Инослейв! — она так трогательно сложила руки, что ветер не нашел в себе сил продолжать спор.

Да и к чему? Ясно же, что Эвинол даст себя сто раз убить ради своего драгоценного народа. Она будет злиться, спорить, умолять, но ни за что не примет самый простой и логичный выход. Поэтому нет смысла переубеждать эту маленькую идеалистку.

Он будет принимать решение сам. Если дойдет до крайности, не побрезгует жертвами, но по мере сил постарается скрыть свое «падение» от Эви. И все же ему не хотелось бы плясать под дудку Ларишаль. Отвратительно осознавать, что тобой пытаются управлять. Особенно, когда ты бог. Он принял решение не трогать илирийцев, имея полное право распоряжаться судьбами людей на своих землях. И он постарается отстоять свою свободу и свою принцессу. Но вот как это сделать без жертв?

Инослейв уселся на траву, обхватив голову руками. Эви неслышно подошла сзади и обняла его, положив голову ему на плечо. Ветер тут же обхватил ее ладошки руками и крепко сжал. Мягкие волосы Эвинол касались его щеки, ее светлые пряди смешивались с его темными. Он чуть повернулся, коснувшись губами ее виска.

— Я никому тебя не отдам, Эви.

— Я знаю, — тихо ответила она.

Так они и сидели, прижавшись друг к другу, не нуждаясь в словах, чтобы понимать, что думает и чувствует другой. Солнце скрылось за горными пиками, на выцветшем небе прорезались первые звездочки, стало холодно. Инослейв закутал Эвинол. Девушка, измученная тревогами и событиями дня, засыпала. Когда ее дыхание стало ровным и глубоким, ветер подхватил ее и отнес в башню.

Уложив Эви на кровать, он прилег рядом. Обнимая спящую девушку, Инослейв принял решение не оставлять ее одну даже на час. И пусть ему тяжко сидеть запертым на небольшом клочке пространства, зато Эвинол ничего не будет угрожать, пока он рядом. Надо попробовать немного укрепить границы на случай визита незваных гостей. Уж на это его сил должно хватить.

Эвинол проснулась на рассвете.

— Ты здесь? — она удивленно уставилась на Инослейва, по-прежнему лежавшего рядом.

— Да, принцесса. Ты мне не рада?

— Рада, но… — Эви присела на кровати, по привычке подтянув колени к груди. — Разве ты не должен быть в человеческом мире?

— Я должен быть рядом с тобой.

— Но не все же время!

— Все время. Не хочу однажды вернуться и найти твое бездыханное тело, из которого Ларишаль высосала жизнь.

— А как же люди, природа? Как же ты сам, в конце концов? Ты же здесь, как в клетке!

Инослейв подивился тому, насколько хорошо Эви изучила его. Однако он не собирался с ней соглашаться и менять принятое решение.

— Здесь не клетка, а мой дом, Эвинол. К тому же здесь ты. Наконец-то нам не придется расставаться. Разве это плохо?

Она не отвечала, глядя на него из-под упавших на лицо волос. Несложно догадаться, о чем она думает. О своих драгоценных подданных и землях. Забавно, они оба считают Илирию своими владениями. Только Инослейв считает, что Илирия существует для него, а Эвинол, что она — для Илирии. Вот и сейчас вместо того, чтобы радоваться защите и обществу ветра, тревожится, как же там ее бедные людишки.

— Как знаешь, — наконец сказала она, удивив его тем, что не стала спорить.

— Вот и славно, — бодро ответил Инослейв. — У нас впереди целый день вместе. Чем займемся?

— Для начала позавтракаем.

Эвинол отправилась вниз, к большому очагу, — заваривать свой любимый ягодный чай. Ветер тем временем заглянул в комнату, назначенную кухней, прихватив хлеба, масла, сыра и варенья. Завтракали они на одном из башенных балконов. Точнее, завтракала Эви, а ветер сидел рядом, любуясь ею.

Начавшийся так уютно и по-домашнему день продолжался в том же духе. Эви учила Инослейва рисовать руками, что оказалось куда сложнее, чем гонять облака по небу. Затем Эвинол потащила его в разбитый ею садик, где она сажала принесенные ветром растения и семена. Гордое божество унизили, заставив копать землю для посадки тюльпанов и клубники.

— Ты, должно быть, задалась целью сделать мое пребывание здесь невыносимым, моя принцесса, — притворно ворчал он.

— Разумеется, — ответила она с полной серьезностью, вываливая в полы его плаща горсть тюльпановых луковиц.

Наскучившись садоводством, Инослейв просто закинул Эвинол на плечо и устремился с ней к небу. До самого вечера они носились среди облаков, и счастливый восторженный смех Эви наполнял сердце ветра радостью и светом. Он поймал себя на том, что вовсю наслаждается вынужденным заточением. Эвинол, похоже, тоже все устраивало: за день она ни разу не заикнулась о своих дорогих подданных, оставшихся без ветра.

К ночи они развели костер, пекли поздние яблоки над огнем, а потом прыгали, точнее, перелетали через пламя. Затем Эви взяла скрипку и заиграла страстную, дикую мелодию. Костер словно танцевал в такт музыке, резкие всполохи рыжих огненных лент на фоне черного осеннего неба завораживали. Эвинол сама кружилась, не выпуская скрипку из рук и не сбиваясь ни в одном такте. Она была великолепна!

Следующая пара дней прошла столь же прекрасно и безмятежно. Никто не нарушал их покоя, Эви не страдала из-за людей, а Инослейв — из-за отсутствия простора. А на четвертое утро принцесса с кроткой улыбкой заявила, что ей нечего есть.

— У нас, конечно, еще много варенья и есть сухари, но… — она развела руками.

Инослейв выругался. Надо же быть таким дураком! И как он не подумал, что Эвинол живая и нуждается в пище. Зато уж она сама точно не забывала об этом. Вот почему она не спорила все это время — просто ждала, пока кончится еда, и ветер вынужден будет спуститься к людям. Инослейв понимал, что у него нет выхода — не морить же Эви голодом, — но мучительно пытался что-нибудь придумать. Хотя что уж тут придумаешь?

— Значит так, маленькая. Я улечу совсем ненадолго, а ты останешься в башне, в той комнате на самом верху, где нет окон, и носа оттуда не высунешь до моего возвращения. Поняла?

Эвинол радостно закивала, вызвав у ветра приступ досады. Пока он тащил ее наверх, Эви уговаривала его не спешить, уверяя, что ей ничего не грозит. Не очень-то доверяя благоразумию девушки, ветер запер дверь снаружи, игнорируя возмущенные протесты Эвинол. Ключ он намеревался взять с собой.

— Не бросай меня так, запертую! — она заколотила руками в дверь. — Мне страшно!

— Эви, радость моя, я вернусь раньше, чем догорит свеча. Хотя на всякий случай я оставил тебе дюжину.

— Да? — даже через дверь в ее голосе ясно слышалась паника. — А если свеча упадет, и я сгорю заживо?

Этот довод показался Инослейву веским, не говоря уже о том, что он не смог бы оставить Эвинол, когда она так напугана. Вздохнув, он отпер дверь и вручил ключ девушке.

— Не выходи! — кратко приказал он и, обернувшись ветром, понесся вниз.

Только оказавшись на просторах человеческого мира, Инослейв понял, чего был лишен все эти дни. Постоянно быть рядом с Эви — невыразимое счастье, но платить за него приходилось насилием над своей природой. И она это понимала. Она гнала его от себя не только ради илирийцев, но и ради него самого.

Однако, наслаждаясь свободой, он не собирался задерживаться надолго. Добыть Эви еды — и сразу обратно.

Его отсутствие было заметно. Воздух, несмотря на прохладное время года, казался тяжелым и спертым. Между землей и грязновато-бесцветным небом зависло пыльное марево. Листья вместо того, чтобы падать с деревьев, устилая землю желто-красным ковром, так и висели на ветках, пожухшие и свернувшиеся. А ведь его не было всего-то три дня!

Инослейв решил, что позже вернется и наведет в мире порядок, но сейчас он слишком тревожился за оставленную в башне Эвинол. Он решил запастись провизией на рынке в небольшом городке. Зная, как Эви любит выпечку, ветер первым делом подлетел к прилавку с горячими пирожками, хватая все подряд. Пусть уж там принцесса потом разбирается, с чем они. Видя, как ветер сметает товар с ее лотка, тетка переполошилась.

— Ветер, Тариша! — закричала она, повернувшись к соседке. — Поглоти меня бездна, ветер!

— Точно, ветер! — товарка вместо ожидаемого возмущения расплылась в улыбке. — Хвала светлой Эвинол, уломала-таки ветер сжалиться над нами, горемычными!

Если бы Инослейв сейчас был человеком, он бы расхохотался. Знали бы эти кумушки, как близки они к истине!

— Не зря, видать, мы ей дары оставляем, заступнице нашей, — продолжала Тариша.

— Какие-такие дары? — заинтересовалась пирожница.

— Ну как — какие? Разные. Вот я горшочек меда вчера оставила. Ильта груш целую корзинку принесла, а бабка Малара напекла маковых коврижек. Ну и еще всякое разное. Все сносят дары к городскому колодцу. Тут на площади, недалече.

— Вот смешные вы, — тетка хохотнула. — Да всю эту снедь быстренько к рукам приберут. Мало ли сброда голодного, да и просто мальчишек.

— Да что ты такое несешь? — возмутилась Тариша. — Как можно у нашей покровительницы дары таскать?! У кого же рука поднимется светлую Эвинол обворовывать?

Ветер усмехнулся про себя, решив, что у него точно поднимется. С другой стороны, он-то как раз употребит дары по назначению, отнеся их светлой покровительнице. Инослейв устремился к колодцу, обнаружив там буквально гору всяческой еды. Надо же, как люди безошибочно угадали, что нужно их новоявленной богине. Ветрам они приносили в жертву своих собратьев, а Эвинол — маковые коврижки.

Устроив у колодца маленькую бурю на радость толпе зевак, ветер смел подношения. Пусть все знают, кто унес дары для богини. Теперь уж не возникнет подозрений относительно воров-нечестивцев.

Он еще немного погулял по городку к ликованию местных жителей и устремился домой.

Глава 26 Поединок со смертью

Сидеть в комнате без окон, освещенной лишь тусклым светом свечи, — сомнительное удовольствие. Эвинол казалось, что со времени ухода Инослейва минул не один час. Часов в башне ветра не было, но обычно это не заботило Эви, поскольку она отслеживала время по солнцу. А как узнать, где оно, это солнце, когда сидишь в «слепой» комнате?

Ветер тоже хорош. Приволок ее сюда, как пленницу. Хорошо еще, что прислушался к ее жалобам и не запер. Но о том, чем она будет занимать себя во время его отсутствия, он, конечно, не подумал. Нет чтобы оставить ей хотя бы книгу. Эвинол уже не раз подмывало вылезти из убежища и спуститься за книгой. Но она помнила обещание, данное ветру, и намеревалась его сдержать. Однако до чего же тоскливо и страшно сидеть одной, почти в темноте, и гадать, как скоро вернется Инослейв.

Эвинол вздрагивала от каждого шороха — реального или мнимого, старалась не смотреть на стены, где гротескные тени отплясывали странные танцы. Откуда здесь тени, если нет окон, а она почти не шевелится? Знал бы Инослейв, как ей жутко, не задерживался бы! Хотя разве не она сама его гнала? Разве не просила подольше побыть в Илирии? Вот и сиди теперь, считая минуты по отсутствующим часам.

Шум ветра, внезапно наполнивший башню, заставил сердце Эви радостно забиться. Ну наконец-то! Темному заточению пришел конец. И правда, даже одна свеча не успела догореть. Она подхватила огарок, тускло мерцающий в серебряном подсвечнике, готовая броситься навстречу Инослейву. Уже у самой двери Эви остановилась. Она обещала ветру не выходить, вот и не выйдет, пока он сам не соблаговолит явиться за ней. И не стоит показывать ему, как ей тут было плохо. Иначе в следующий раз спровадить его будет сложнее.

Ветер в старых камнях по-прежнему гудел так, что казалось — башня раскачивается. Но Инослейв почему-то не спешил явиться и освободить бедную пленницу. Хочет ее проверить? Ждет, что она сама выскочит, нарушив тем самым данное слово? Не дождется!

Фитиль, утонувший в расплавленном воске, издав жалобный треск, погас, затем еще раз вспыхнул и погас окончательно. Эви оказалась в полной темноте, проклиная Инослейва за глупые шутки и себя — за непредусмотрительность. Ну чего стоило вовремя зажечь новую свечу от догорающей? Теперь придется шарить в темноте, отыскивая свечи наощупь. А пошло оно все в бездну! Не станет она ползать во тьме, шаря по невидимым полкам трясущимися от страха руками. Да у нее сейчас сердце из груди выскочит. Его стук и так уже отдается во всем теле и гудит набатом в ушах. Решено, она сейчас выйдет и выскажет Инослейву все, что о нем думает.

Эви никак не могла найти в кромешной тьме дверь и нашарить ручку. Конечно, если действовать в панике, то и более простые задачи покажутся непосильными. Но где же все-таки Инослейв? И почему он гудит и воет, как раненый зверь или стая призраков, вместо того чтобы зайти к ней? Отчаявшись выбраться самостоятельно, Эвинол опустилась на пол, готовая заплакать от чувства собственного бессилия. И тут до боли простая мысль пронзила сознание — надо позвать ветер. Как же надо было перепугаться, чтобы не додуматься до этого сразу?

— Инослейв! — первый призыв вышел тихим и хрипловатым. Она откашлялась и вдохнула поглубже. — Иносле-е-ейв! — на этот раз получилось лучше.

— Ах вот ты где, маленькая! — раздался за дверью медовый голос, растягивающий гласные. — Хорошо спряталась.

Эвинол похолодела. Теперь давешний страх от погасшей свечи показался смешным и глупым. Боясь сделать лишний вдох, она проклинала себя за идею, которая еще минуту назад казалась гениальной. Скрип отворяемой двери показался кошмарным скрежетом. Медленно увеличивающаяся полоска света нестерпимо резала глаза. Эви постаралась отползти в дальний угол и скорчиться там, слившись со стеной.

— Ваше величество, негоже вам сидеть в таких каморках! — издевалась Ларишаль. — Позвольте проводить вас на свежий воздух.

Богиня южного ветра, стоявшая в дверном проеме, награнице света и тьмы, казалась силуэтом, нарисованным черной тушью на белой бумаге. Позади нее маячили еще две неясные фигуры.

— Ну же, — Ларишаль шагнула в комнату и склонилась над Эвинол, цепко схватив ее за запястье. — Пойдем, девочка. Пришла пора умереть.

Эви пыталась упираться, хоть и понимала, как это глупо и бессмысленно. Но ведь Инослейв должен скоро вернуться, и если ей удастся хоть немного потянуть время…

— Не дергайся, — приказала Ларишаль. — А то умрешь прямо здесь, в темной затхлой каморке, как крыса. А будешь хорошей девочкой, дадим тебе увидеть напоследок солнечный свет.

Эвинол перестала сопротивляться, рассудив, что спуск по узким лестницам башни все равно займет какое-то время. Впрочем, шли они только до первого зала с окном. Там Ларишаль, бесцеремонно ухватив жертву за пояс, обернулась ветром и вытащила ее наружу. Немного пролетев, она опустилась на утесе, напротив которого падал со скалы водопад.

— Посмотри, как красиво, маленькая, — слащаво издевалась Ларишаль. — Будешь умирать с красивым видом, как и положено царственной особе. Кстати, ваше величество, позвольте вам представить моих спутников, — она указала на державшиеся чуть поодаль фигуры. — Тантарин — северный ветер и Хорастер — восточный ветер. Они явились сюда, дабы лично засвидетельствовать вам свое почтение.

Хорастер оказался могучим мужчиной, на фоне которого Инослейв смотрелся почти мальчишкой. Огромный рост, крепкие мышцы, рыжеватые космы, частично заплетенные в косы, и густая борода, падающая на грудь. Однако больше великана Хорастера Эви поразил облик богини северного ветра. Тантарин была маленькой и хрупкой даже по сравнению с сестрой, а на фоне Хорастера и вовсе выглядела болезненным ребенком. Совершенно белая кожа, угольные глаза, в которых невозможно было различить зрачки. Волосы Тантарин представляли собой чередующиеся черные и белые пряди. Из этой троицы Тантарин отчего-то пугала больше всех, хотя до сих пор не сказала ни слова и даже не пошевелилась.

— Не много ли вас на меня одну? — Эви осмелилась подать голос, продолжая надеяться дотянуть время до возвращения Инослейва.

— Да при чем тут ты? — голос Хорастера оказался под стать его внешности. — Просто если наш братец явится раньше времени и надумает вмешаться…

— Хорастер, не распинайся зря, — Тантарин соизволила заговорить. Слова острыми льдинками срывались с ее бескровных губ. — Я бы предпочла управиться до возвращения Инослейва. В конце концов, мы пришли избавить брата от жалкой человеческой привязанности, а не драться с ним. Ларишаль, начинай!

Богиня северного ветра говорила с родичами так, будто имела право приказывать им. Впрочем, Эвинол меньше всего волновала иерархия ветров. Все ее существо было охвачено жадной жаждой жизни. Не страхом смерти, а именно непреодолимым стремлением жить. Если она чего и боялась, так лишь того, что Инослейв, вернувшись, обнаружит «ее бездыханное тело, из которого Ларишаль высосала жизнь». При мысли о том, как ему будет больно, Эвинол испытывала настоящий ужас. И почему она не позволила ему запереть комнату и забрать с собой ключ?

О, если бы он только сейчас вернулся! Даже если он не сможет отбить ее у ветров, то хотя бы будет рядом, когда…

Хорастер легко, как тряпичную куклу, подхватил Эви под мышки. Ее ноги по-прежнему касались земли, но она совсем не ощущала собственного веса. Ларишаль, как и в прошлый раз, обхватила запястье Эвинол, глубоко впиваясь ногтями.

— Ну что, сладенькая, готовься воспарить к вершинам наслаждений, — проворковала она. — А бедной Ларишаль придется помучиться. Ну ничего, оно того стоит.

— Хватит болтать, — сурово оборвала Тантарин. — Делай, что должна.

И Ларишаль начала. Все было, как в прошлый раз. Почти. В отличие от первого покушения, сейчас Эвинол четко осознавала, что с ней происходит. Блаженство заполняло до краев тело и душу, но при этом ей вовсе не хотелось отдать жизнь за Ларишаль. Теперь это не казалось ей правильным и мудрым. Напротив, сквозь волны невыразимого счастья Эвинол ощущала истинную ненависть, осознавая, что ее убивают, пусть и довольно приятным способом. Видя, как красивое лицо богини южного ветра искажается мукой, Эви испытывала мстительное удовольствие.

— Что происходит? — кусая губы, простонала Ларишаль. — Она должна давно уже кататься по земле, а не глазеть на меня!

— Отойди, — велела Тантарин, оказавшаяся рядом. Чуть ли не отпихнув Ларишаль, которая была на голову ее выше, богиня северного ветра взяла руку Эвинол.

Пальцы у нее были ледяные, а взгляд — жуткий. За эту бестию умирать хотелось еще меньше, чем за змеюку Ларишаль. Однако Эви пока и не умирала. Она по-прежнему испытывала удовольствие, но оно походило на волны, что накатывают на утес, полностью накрывая, не в силах сдвинуть его даже на дюйм. Твердо стоя на ногах, Эви позволила себе рассмеяться в лицо страшной Тантарин. Она смеялась от избытка фальшивого счастья, а еще от настоящего веселья. Разве не весело наблюдать досаду на лицах мучителей?

Тантарин посмотрела на Эвинол особенно тяжелым взглядом.

— Бесполезно, — отрезала богиня северного ветра. — На нее это не действует. Скорее всего, дело в том, что она была предназначена в жертву Инослейву, а не нам.

И она презрительно отшвырнула руку Эвинол. Не держи ее Хорастер, Эви упала бы от того, сколько силы и злости было вложено в этот жест довольно хрупким на вид существом.

— И что делать? — Ларишаль выглядела всерьез озадаченной.

— Странный вопрос, — Тантарин пожала плечами. — Хорастер, отпусти ее.

Великан послушно разжал руки, Эвинол пошатнулась, но удержалась. Впрочем, ненадолго. Легким, почти незаметным движением Тантарин швырнула ее вниз.

Не успев даже толком испугаться, Эви поняла, что падает вниз, совсем как тогда. Только теперь нет Инослейва, чтобы спасти ее. Так почему же почти не страшно? Почему поглотивший ее полог водопада не ломает кости? Почему сплошная водяная пыль не мешает дышать? Все эти вопросы крутились в ее голове одновременно, пока их не вышибло вместе с воздухом из легких сильным ударом о камни.

Эвинол лежала не двигаясь, одинаково не в силах поверить, что жива и что умерла. Она упала спиной на гряду валунов, чуть возвышавшуюся над пенящейся водой. Водопад оглушающе ревел где-то слева, но Эви не рисковала повернуть голову или просто пошевелиться. Если она и жива, то у нее, должно быть, переломано все что можно и единственный способ продлить жизнь — полная неподвижность. Странно, что ничего не болит. Наверное, это от того, что тело после такого удара утратило чувствительность.

Эви настолько поразилась произошедшему с ней, что почти забыла, кто послужил всему причиной. Зато уж они про нее не забыли. Трое ветров спустились вниз и, паря над самой водой, окружили камень, на котором лежала Эви.

— Она жива! Немыслимо! — воскликнула богиня южного ветра.

— Ларишаль, не визжи, — поморщилась Тантарин, в очередной раз давая понять, кто тут главный. — Наверняка девчонка парализована. Так, живучая дрянь?

— Откуда мне-то знать? — огрызнулась Эви в ответ, поражаясь собственной смелости.

Хотя чего еще можно бояться, когда сначала из тебя высасывали жизненные силы, а потом швырнули со скалы в водопад?

— Хорастер, добей ее, — приказала Тантарин.

— Как? — на лице восточного ветра, разглядывавшего Эви, читалось любопытство и даже какой-то намек на сочувствие.

— Придуши.

— Может, ну ее? Чего зря злить Инослейва? Раз выжила девчонка, значит, так тому и быть.

— Я сказала — придуши, — четко и холодно повторила Тантарин.

— Как скажешь, — Хорастер вздохнул и сомкнул лапищи на шее Эвинол.

Хоть бы скорее это все закончилось! Сколько можно умирать самыми разными способами?!

Восточный ветер приподнял Эви над водой, продолжая сжимать ее горло. Она болталась в его руках, касаясь ступнями воды. Мокрая одежда облепила тело, которое, к ее величайшему удивлению, не лишилось возможности двигаться и могло бы неплохо повиноваться хозяйке, не болтайся она, как белье на ветру. Эвинол не могла вдохнуть, но при этом не ощущала ни боли, ни недостатка воздуха. Он словно стал вдруг не нужен.

Внезапно мощный вихрь налетел на них, сбив с ног могучего Хорастера. Падая, тот разжал руки, и Эвинол полетела в воду, ничего не имея против такой смены положения. Не успела она погрузиться в серо-зеленую пучину, как яростная сила вырвала ее на поверхность, на этот раз не оставляя сомнений в своем обладателе. Инослейв вернулся!

Глава 27 Разгадка

Первым делом Инослейв удостоверился, что Эви дышит, и лишь после этого набросился на собратьев. Ярость бушевала в нем, переполняя до краев, настолько сильная, что ее непросто было облечь в слова.

— Что вы затеяли, пожри вас бездна?! Как вы посмели?!

— Легко. Нынче ты слаб, а мы сильны. Ты совершил глупость, мы пришли ее исправить.

Тантарин в своем духе. Он не видел ее почти тысячу лет, а она все та же — холодная и бесстрастная. Вот и сейчас его пылающее бешенство разбивалось о ледяные глыбы ее равнодушного презрения.

— Не горячись так, братец, — примиряюще заговорил Хорастер. — Твоя девчонка жива. А мы, считай, просто в гости зашли.

— Как зашли, так и уберетесь, — отрезал Инослейв.

— Мы уйдем, — сказала Тантарин. — Нам здесь больше нечего делать. Ответь только — ты знал, что твоя человеческая игрушка бессмертна? Хотя можешь не отвечать. И так ясно, что не знал, иначе не стал бы ее от нас прятать. Так вот, Инослейв, непостижимым образом ты сотворил из смертной богиню. Не делай так больше. В этом мире не должно быть богов, кроме нас. Ты понял?

— Проваливай, Тантарин! Кто ты такая, чтобы мне указывать?

— У меня право старшинства, не забыл? Я пользовалась бы им реже, не будь вы все такими дураками.

— Не больно ли много ты на себя берешь? — вскинулась Ларишаль.

— Ну, спасибо, сестрица, — проворчал Хорастер.

— Эй, разбирайтесь между собой подальше отсюда, — вмешался Инослейв. — И чтобы я никого из вас здесь больше не видел.

— А уж это не тебе решать, милый, — усмехнулась Ларишаль. — Сюда, может, больше и не заглянем, раз ты такой негостеприимный, а вот по Илирии я прогуляюсь, и не раз.

— Только попробуй!

— И попробую, — южная стерва улыбнулась. — Хотя бы назло тебе и твоей новоявленной богинечке.

— Ларишаль, хватит болтать. Пошли.

Тантарин исчезла первой, за ней последовали Хорастер и Ларишаль.

Избавившись от незваных гостей, Инослейв смог наконец сосредоточиться на Эвинол. В этот миг он особенно остро осознал, насколько дорога ему эта девушка: маленькая, хрупкая, беззащитная. Ветер принялся, как безумный, целовать ее мокрые волосы, холодный лоб и щеки. Он проклинал себя за то, что не смог защитить ее, уберечь от опасности и боли. Сердце разрывалось при взгляде на нее: насквозь мокрая, дрожащая. Влажные пряди облепили лицо, а в глазах застыла смесь ужаса и странного веселья. Он испугался за ее рассудок.

— Эви, любимая моя, что с тобой?

— Все хорошо, Инослейв, — дрожащим голосом ответила она, пытаясь улыбнуться. — Я жива и, кажется, даже цела. Холодно только.

— Сейчас я согрею тебя, маленькая.

Ветер отнес ее в спальню и, уложив на кровать, принялся стаскивать мокрую одежду, терпеливо перенося жалобы и вялые попытки сопротивления. Надев на Эвинол сухую рубашку, Инослейв обернулся ветром и окутал девушку потоками теплого воздуха. Сюда бы гадюку Ларишаль, вот уж кто сумел бы отогреть своим горячим дыханием. При воспоминании о Ларишаль Инослейва передернуло.

Когда Эви перестала дрожать, он вновь принял человеческий облик, закутал ее в одеяла, а затем улегся рядом и крепко обнял. Он понимал, что надо расспросить Эвинол о том, что было, но не находил в себе сил. Ему не хотелось заставлять девушку вспоминать пережитый ужас, да и самому почти страшно было узнать, что с ней творили ветра, пока он носился по Илирии.

— Эви, прости меня, нежная моя, — он осторожно провел рукой по ее волосам. — Я должен был быть рядом.

— Не должен, — сонно отозвалась она. — Я сама тебя отослала.

— Что они сделали с тобой? — он наконец решился задать страшный вопрос.

— Сначала пытались высосать жизнь. По очереди: сперва Ларишаль, потом Тантарин. Славные у тебя сестрички, — Эвинол слабо усмехнулась. — Затем сбросили в водопад. Ну, а под конец Хорастер пробовал меня задушить.

— Но как же ты… — он запнулся, не в силах продолжить.

— Как я выжила? Понятия не имею! Я просто не умирала, — она даже оживилась, оторвав голову от подушки. — Инослейв, похоже, твои родичи правы: я бессмертна. Хотя звучит безумно, понимаю. И все же, хорошо бы они были правы. Тогда можно больше не бояться.

Последнюю фразу она произнесла совсем тихо и вновь рухнула на подушки.

— Я теперь богиня, — пробормотала она уже с закрытыми глазами.

Богиня! Всю ночь, прижимая к себе спящую девушку, Инослейв искал ответы. Неужели это правда, и Эви чудесным образом получила бессмертие, сменив человеческую природу на божественную? Это прекрасно, лучше и быть не может, но как?!

За окнами уже прорезался серый осенний рассвет, когда в сознании ветра отдельные кусочки мозаики сложились в единое целое, поразив простотой и изящной логичностью решения. Сопоставив все, он уже не сомневался в своих выводах и лишь посмеивался в глубине души над собратьями, так и не сумевшими разрешить эту загадку.

Ветер с нетерпением дожидался пробуждения Эви, чтобы раскрыть ей удивительную правду. Однако стоило девушке открыть глаза, как он принялся хлопотать вокруг нее. Может, она и стала богиней, обретя бессмертие, но при этом осталась маленькой девочкой, которая нуждается в его заботе.

Он усадил Эвинол в кровати, обложив подушками, и приволок целую гору снеди, добытой вчера у колодца.

— Ты решил последовать примеру собратьев и тоже пытаешься меня убить? — весело спросила Эви, казалось, полностью пришедшая в себя после вчерашнего. — Хочешь закормить меня до смерти? Учти, ничего не выйдет. Я теперь бессмертная. Хотя, знаешь, я не против. В этот раз ты особенно расстарался. О-о-о, маковые коврижки, — промурлыкала она, впиваясь зубками в рассыпчатое тесто. — Уж не знаю, кому они предназначались, но я за них искренне благодарна.

— Они предназначались тебе, Эви. И в этом все дело. Это ответ на все вопросы.

— Коврижки? — она недоуменно уставилась на Инослейва. — Выпечка и сладости — это, конечно, очень важно, но чтобы искать в них ответы на вопросы мироздания…

— Хорошо, не в коврижках, а в людях, которые их приготовили для тебя.

— Прямо для меня? — она оторвалась от еды и отодвинула заставленный снедью поднос.

— Именно для тебя, — подтвердил ветер. — Помнишь повариху из Гвиринта?

— Ну да, — кивнула Эви. — Она делала мои любимые засахаренные фрукты. Ты их принес?

— Нет. Я не был во дворце, — отмахнулся он. — Послушай меня. Дело не в твоих любимых лакомствах, а в том, что люди приносят их тебе в знак поклонения. Они сделали из тебя богиню, Эви! Они не просто чтят твою память, Эвинол, они поклоняются, возносят молитвы, приносят дары. Их вымысел наделил тебя силами, выходящими за пределы человеческой природы. Люди сотворили из тебя богиню так же, как когда-то из нас. Только в отличие от нас, ты этого действительно заслужила.

Эвинол ошарашенно смотрела на него.

— Ты на самом деле в это веришь?

— А во что мне еще верить, светлая моя? Хотел бы я думать, как мои проклятые родичи, что твоя неуязвимость — моих рук дело. Но приписывать себе чужие заслуги малодушно и глупо. Если люди смогли наделить разумом и божественностью силы природы, почему бы им не проделать то же самое с тобой?

— Я готова допустить, что ты прав, Инослейв, — задумчиво протянула Эвинол. — Но как мы можем быть уверены? Может, ты попробуешь меня еще как-нибудь убить? Для проверки, — на ее лице тут же появилось виноватое выражение. Видно, девочка поняла, что сморозила глупость.

— А ты, похоже, вошла во вкус, — усмехнулся ветер. — Что ты предлагаешь? Вонзить кинжал в сердце или сбросить тебя с вершины башни? Может, яд?

— Инослейв, я понимаю, это звучит глупо, но вдруг мы ошибаемся, и никакая я не богиня?

— Эви, будь ты по-прежнему обычной человеческой девочкой, ты не пережила бы вчерашнего дня. Не нужно устраивать дурацких проверок на бессмертие. Просто поверь. Представь только, что это значит для нас!

— О да! — она мечтательно закатила глаза. — Теперь-то ты сможешь брать меня с собой, отправляясь к людям. Ведь больше не нужно бояться, что я не переживу пересечения этих ваших мифических границ между мирами.

— Вообще-то я не об этом, — ветер взял ее руку. — Хотя возможность не расставаться с тобой даже на время тоже очень заманчива. Но самое главное — нам больше не грозит вечное расставание. Ты не постареешь и не умрешь, и мы всегда будем вместе. Я думал, у меня много лет на решение этой задачи, но твои подданные решили ее за несколько месяцев. Они подарили нам вечность, Эви!

— Вот видишь! А ты недооценивал людей! Презрительно отзывался о них и даже был готов убивать их, подобно своим родичам.

— Каюсь, — он примирительно поднял руки. — Но в свое оправдание могу сказать, что так никого и не убил. Благодаря тебе. Люди, по сути, получили то, чего хотели, — заступничество светлой Эвинол. А в обмен подарили тебе бессмертие, а мне — тебя. В итоге все счастливы, кроме моих кровожадных сестриц и брата. Но пусть катятся в бездну.

— Пусть, — на лице Эви расцвела сияющая улыбка. — Я так счастлива! — и она протянула к нему руки.

Ветер тут же заключил любимую в объятия, опрокинув стоявший у нее на коленях поднос с завтраком. Щедрые людские подношения рассыпались по кровати, а Инослейв с Эвинол хохотали, как безумные, продолжая обниматься.

Немного успокоившись, Эви наконец выбралась из постели и направилась к шкафу. Она придирчиво оглядела свои платья, выбирая, какое надеть.

— Возьми вот это, — Инослейв подошел сзади и указал на темно-зеленое «детское» платье Эвинол.

— Боюсь, теперь оно будет тесновато, — засмеялась она. — Ты изрядно меня откормил за это время. А тут еще и люди постарались. Должно быть, я уже в него не влезу.

Однако платье, к радости ветра, пришлось ей впору. Заплетая волосы в косы и укладывая вокруг головы, Эви придирчиво оглядывала себя в зеркале.

— Тебе не кажется, что божественность добавила мне красоты? — лукаво поинтересовалась она.

— Нет, — ответил Инослейв, спокойно выдержав недовольный взгляд. — Вряд ли можно улучшить то, что и так совершенно.

— А ты, оказывается, льстец.

— Ничуть. Оставьте себе ваши людские ухищрения. Ветрам они без надобности.

— Значит, ты не станешь любить меня сильнее? — с притворным вздохом спросила Эви.

— Не стану. Потому что сильнее любить невозможно.

Глава 28 Братья и сестры

Ветер раскачивал качели, заставляя Эвинол тихонько вскрикивать от восторга всякий раз, когда они зависали в высшей точке над пропастью. Раскачав до предела, он обернулся человеком и прыгнул с обрыва, приземлившись на качели рядом с Эви. Конечно, прыжок Инослейва смотрелся бы куда эффектнее, не знай Эвинол, что он умеет летать и в случае чего не пропадет.

— Ты больше не боишься высоты, моя принцесса?

— Больше нет, — Эви рассмеялась от избытка чувств. — То есть мне по-прежнему не нравится падать со всяких обрывов, но теперь это можно пережить. Во всех смыслах.

— Тогда давай попробуем сделать вот так…

Не успела Эвинол понять, что происходит, как качели сделали полный оборот. На какое-то мгновение она зависла вниз головой, успев разглядеть перевернутые скалы, деревья, реку далеко внизу… или вверху, теперь было не понять. Эви думала, что сорвется, но удержалась, изо всех сил вцепившись в веревки. К тому же Инослейв крепко держал ее, обхватив за талию.

— Понравилось? — лукаво поинтересовался ветер.

— Понравилось, — она с удивлением обнаружила, что говорит правду. — Давай еще!

— Ну нет, для первого раза достаточно, а то у тебя голова закружится.

Эви не стала спорить, ее устраивал любой темп раскачивания: и лихой, когда от высоты и скорости захватывало дух, и спокойный, позволявший сполна насладиться окружающей красотой. Инослейву как раз пришла охота качаться медленнее, а Эвинол не имела ничего против. Она отпустила веревки и забралась на сиденье с ногами, уютно устроившись в объятиях ветра.

От открывавшихся видов захватывало дух не хуже, чем от взлетов на качелях. Осенняя листва на деревьях окрасила склоны гор во все оттенки желтого, красного, багряного. Холодный воздух был невероятно прозрачен и чист, а синее небо казалось выше. Может быть, оттого, что сегодня не было туч и облаков, лежащих на горных вершинах.

— Как красиво, — завороженно пробормотала Эвинол.

— Ты говоришь это слишком часто, нежная моя, — рассмеялся Инослейв.

— Я всего лишь говорю правду, — Эви задела ласковая насмешка ветра. — Впрочем, если хочешь, буду молчать.

— Не хочу. Тем более, ты права. Здесь и правда красиво. Пока. Но скоро листья облетят, небо из синего станет серым, пойдут дожди…

— Лишний повод налюбоваться впрок, — философски заметила она. — А ведь сейчас не только здесь так красиво, но и по всей Илирии. И раз уж мы об этом заговорили…

— О нет, — простонал Инослейв. — Ты опять потребуешь взять тебя с собой.

— Конечно, — Эви подтвердила его опасения. — Разве ты сам не говорил много раз, что не хотел бы оставлять меня одну и расставаться?

— Говорил. И это правда. Но даже теперь я все равно боюсь провести тебя через барьер.

— Но ведь я же бессмертная богиня. Что мне может грозить?

— Понятия не имею. Никто и никогда не возвращал жертву обратно в мир… даже жертву, обретшую божественность.

— Значит, ты будешь первым! Это не обсуждается, Инослейв. Ты мне обещал!

— Ничего я тебе не обещал, принцесса, — он качнул сильнее, явно пытаясь уйти от разговора.

— Ты отнесешь меня в Илирню завтра же, — величественно заявила Эвинол.

— Вот ведь настырная!

Инослейв схватил ее в охапку и сорвался с качелей. Эви взвизгнула от неожиданности, дернулась, уронив туфельку с ноги. Несчастная обувь, коричневой искоркой мелькнув на желто-красном фоне, скрылась в реке.

— И что ты наделал? — возмутилась Эвинол. — Где я возьму другие? Это платьев ты захватил гору, а туфли были только одни.

— Я добуду тебе новые, — смущенным голосом пообещал он, возвращаясь на качели.

— Конечно, добудешь. Куда ты денешься? Только на этот раз выбирать буду я сама.

— Ох, Эви, — он стал серьезным. — Ты уверена?

— Абсолютно. Не для того я обрела бессмертие, чтобы вечность просидеть в твоей башне. Здесь красиво, не спорю, но твоя обитель — не целый мир. Да кому я это говорю? Тебе ли не понимать, что такое жажда свободы, простора, новых событий?

— А если тебя узнают? — ветер попробовал зайти с другой стороны.

— В провинции меня мало кто знает в лицо, — возразила она.

— Мало кто знал, — поправил Инослейв. — Теперь твой портрет красуется в каждом доме, а также на стенах домов, на площадях и даже на трактирных вывесках.

— Быть не может!

— «Под сенью благой Эвинол». Как тебе название?

— Чересчур пафосно, — скривилась она. — Хочешь сказать, что я не смогу побродить по провинциальным городам, оставаясь неузнанной? А я так хотела на ярмарку!

— Ладно, придумаем что-нибудь, — сжалился ветер. — Капюшон поглубже надвинешь. В конце концов, люди видят лишь то, что готовы видеть. Вряд ли кто-то ожидает встретить на ярмарке в глухомани королеву, ставшую богиней.

— Значит, ты возьмешь меня с собой завтра?

— Возьму, — он нарочито тяжело вздохнул, — только сначала раздобуду тебе новые туфли. Не в одной же тебе разгуливать.

Инослейв уселся боком и принялся насвистывать один из ее мотивов. Эви удобно устроилась, опершись о его спину, свесила босую ногу вниз и принялась энергично болтать ею в воздухе.

Какое-то время они сидели молча, но эта тишина не тяготила, а напротив, сближала. Им было не так уж важно — говорить или молчать, лишь бы быть вместе. В конце концов, много лет их дружба была молчаливой. То есть Эви-то частенько болтала с ветром, но ответов от него не получала, да и не ждала. Она бы молчала еще долго, если бы не вспомнила то, о чем хотела расспросить его.

— Инослейв, расскажи мне о ветрах.

— Но я же уже рассказывал, — удивился он.

— Ты говорил абстрактно. Но теперь, когда я имела сомнительное удовольствие познакомиться с ними лично, мне интересно, какие они? Ларишаль, Тантарин, Хорастер… Тантарин упомянула право старшинства. Она действительно старшая?

— Ну вообще-то, да. Ее люди обожествили раньше всех. На самом деле — ничего удивительного. Нет ничего страшнее и злее ледяного северного ветра. Логично, что первые жертвы приносились именно ему. Второй была Ларишаль, потому что горячие песчаные бури ненамного лучше снежных метелей. Ну, а уж потом «добрая» традиция кормить ветра людскими жизнями расползлась по всему свету, и появились мы с Хорастером, а затем и младшенькие.

В голове Эвинол сразу родилось множество вопросов, и нелегко было выбрать, какой из них задать первым.

— Кто такие младшенькие?

— Младшие ветра. Юго-западный, северо-восточный и остальные. Как ты понимаешь, их тоже четверо. Люди оживили их позже, потому они стоят чуть ниже, чем мы. Однако по сути почти ничем не отличаются от старших ветров. Ну разве что, у каждого из младших есть формальная вассальная зависимость от одного из нас.

— Вассальная зависимость? Вот это да! — поразилась Эви. — Не думала, что у ветров может быть человеческая иерархия.

— Она не то чтобы совсем человеческая. Говорю же, это лишь формальность, как и старшинство Тантарин. Впрочем, она-то сама считает его весомым доводом, чтобы командовать нами.

— И вы ей это позволяете?

— По большей части Хорастер. Несмотря на внешнюю силу, он податливей меня и сестер, им проще всего управлять. И вообще, он довольно мягкий, хотя по виду не скажешь.

— Мягкий, да уж! — возмутилась она. — Когда он меня душил, мне так не показалось.

— Дай-ка догадаюсь. Он действовал по приказу Тантарин?

— Это его ни капли не оправдывает.

— Я и не пытаюсь его оправдать. Просто объясняю, что Хорастер лишен как сильной воли, так и большого ума. Поэтому Тантарин с легкостью верховодит им. С Ларишаль сложнее. Она сильнее и строптивее. Ее хлебом не корми, дай оспорить первенство северного ветра.

— Когда они заявились сюда, Ларишаль слушалась как миленькая, — возразила Эвинол.

— Это потому, что они были заодно. Ларишаль сама и притащила сюда Тантарин с Хорастером. Понимая, что нарушает священный договор, она решила спрятаться за спиной старшей сестры. Изредка она готова признавать старшинство Тантарин, как правило, когда надо переложить ответственность.

— А Тантарин, значит, упивается властью?

— Нет. Ее отношение к власти, как ни странно, похоже на твое. Она считает, что направлять нас — ее долг. Тантарин кажется, что без ее мудрости и решительности мы пропадем и наделаем глупостей.

— Ну да, — хмыкнула Эви. — Свяжетесь с людьми, например. Начнете заботиться о жертвах, вместо того чтобы сожрать их, как положено.

Инослейв поймал ее руку и сжал в своей.

— Похоже, из всей вашей семейки тебе достался самый приятный характер.

— Не стану спорить, — самодовольно отозвался ветер. — Хотя, если честно, мне кажется, что это тоже заслуга людей. Мы стали отражением того, как они представляли нас. Северный ветер виделся им холодным, злым и безжалостным. Южный — жестоким и коварным. Ну, а западный ветер по природе своей довольно мягок, оттого я и рисовался людям чем-то вроде веселого беззаботного мальчишки.

— Ты такой и есть, — согласилась она. — Знаешь, что странно, Инослейв?

— Что, маленькая? — ветер по-прежнему держал ее руку, нежно водя большим пальцем по линиям на ее ладони.

— Ты знаешь, что обязан людям не только существованием, силой, но даже чертами характера, однако при этом продолжаешь презирать нас.

— Уже не так сильно, как раньше, — задумчиво ответил он. — Кроме того, я больше не убиваю людей. А это неплохой шаг к взаимопониманию, не находишь?

— Согласна. Но вот твои сородичи… Кстати, они действительно приходятся тебе братьями и сестрами?

— Конечно же, нет, — Инослейв, казалось, удивился такому предположению. — У нас же нет общих родителей. У нас нет никаких родителей. Наше родство — такая же условность, как вассальная зависимость младших ветров.

— А кто из младших в твоей зависимости? — Эвинол задала еще один из интересующих ее вопросов.

— Инниаль — юго-западный ветер.

— Девушка? — она не смогла скрыть недовольные нотки в голосе. Ей почему-то не нравились ветра женского пола.

— Ветер, Эви. Она — ветер. Но выглядит, как девушка, да.

С языка так и рвался дурацкий вопрос: «А она красивая?», — но Эвинол удержалась и вместо этого спросила:

— Какая она?

— Инниаль? Сложно сказать, — Эви не видела Инослейва, но почувствовала его движение, он пожимал плечами. — Наверное, ее можно назвать милой в сравнении с остальными. Юго-западный ветер, как-никак; от него люди не ждали особых подвохов, вот и наделили довольно приятным нравом. Хотя до меня ей, конечно, далеко, — усмехнулся он.

— До тебя всем далеко, — Эви хотела съехидничать, но сказанное прозвучало серьезно.

Ей безумно нравилось сидеть с ним вот так — спина к спине — и болтать о вещах, которые еще недавно казались ей совершенно невероятными, при этом впитывая всем существом красоту окружающего мира.

Внезапно гармония была нарушена. Повеяло холодом. Эвинол смутно почувствовала неладное, но прежде чем успела понять, что происходит, Инослейв резко развернулся, схватив ее в охапку. Мгновение спустя они стояли на земле, ветер задвинул ее за спину, продолжая придерживать одной рукой. Пустые качели продолжали по инерции раскачиваться.

— Что тебе нужно, Тантарин?

Перед ними возникла богиня северного ветра. Поначалу Эвинол удивлял этот фокус с появлением из ниоткуда, но она слишком привыкла к нему в исполнении Инослейва.

— Да не цепляйся ты так за свою девчонку, — в голосе Тантарин звучало презрение. — Я пришла не ради нее.

— Тогда зачем? — он кидал слова зло и отрывисто.

— Нужно поговорить.

— Нам не о чем с тобой говорить, Тантарин.

— А я думаю, есть о чем, — холодно возразила незваная гостья. — Может, тебе будет интересно узнать, что Инниаль пропала.

Глава 29 Сила взаймы

Тантарин, похоже, считала свое известие ошеломительным, но Инослейв не мог взять в толк, зачем она явилась к нему с этой ерундой.

— И что? Она ветер, где хочет, там и носится. И раз уж вы теперь все решили, что границы чужих владений вам не преграда…

— Ее нет нигде, Инослейв. Тебе ясен смысл слова «нигде»?

— А если даже и так? Мне-то что за дело? — с вызовом спросил ветер.

— Похоже, тебе теперь ни до чего нет дела, кроме глупой человеческой самки, — лицо ее оставалось бесстрастным, зато в голосе слышалось явное отвращение. — Ты, видно, до того поглупел, что забыл о том, что Инниаль находится под твоим покровительством.

— Я помню, — ему хотелось орать на Тантарин, но он держал себя в руках, понимая, что на фоне ее сдержанности его вопли будут выглядеть жалко и глупо. — Так же, как помню, что все эти покровительства и зависимости — не более чем дань древним традициям. Я не видел Инниаль более тысячи лет, как и тебя, и остальных. И не очень-то скучал, если честно. Инниаль — большая девочка, обойдется без моего присмотра. И без твоего, кстати, тоже.

— То есть тебе плевать на нее? — Тантарин недоверчиво прищурилась.

— По сути, да.

— Так нельзя, — вмешалась Эвинол, про которую он почти забыл. — Ты за нее в ответе, Инослейв, ты не можешь ее оставить.

Чуть ли не впервые ему захотелось грубо ответить Эви, которая лезла явно не в свое дело.

— Видишь, даже твоя игрушка своим жалким человечьим умишком понимает, что ты в ответе за Инниаль. Что, однако, не делает ее присутствие здесь желанным. Отошли свою подружку, Инослейв. Ее вид меня оскорбляет.

Эвинол дернулась было, чтобы уйти, но ветер лишь крепче перехватил ее за локоть, удерживая подле себя. Он не столько хотел, чтобы девушка слышала их разговор, сколько опасался какой-нибудь подлой ловушки со стороны сестры. Не исключено, что Тантарин просто-напросто заговаривает ему зубы, а Эвинол, оставшись в одиночестве, может попасть в лапы к неожиданно явившимся в другом месте Ларишаль с Хорастером.

— Она никуда не пойдет, Тантарин. Придется тебе пережить присутствие Эвинол. И я требую уважительного к ней отношения. Не забывай, она теперь такая же богиня, как и ты.

— Прямо такая же! — на бледном лице мелькнула усмешка, что случалось с Тантарин крайне редко. — Ладно, если ты так боишься за свою самочку, пусть остается. В конце концов, меня же не смущает присутствие птиц или червей.

— Зато меня смущает твое! — он не собирался больше сдерживаться. — Убирайся, Тантарин! И разбирайся с Инниаль сама. Пусть Ларишаль с Хорастером тебе помогают, раз уж они у тебя на побегушках.

— Мне нужен именно ты, — отрезала Тантарин. — Только у тебя есть особая связь с Инниаль. Или века рабской жизни отшибли тебе память, Инослейв?

— «Века рабской жизни», как ты это назвала, для меня не закончились. Я не пользуюсь силой жертв. И если ты об этом забыла, то твоя память в более плачевном состоянии, чем моя. Я не смогу связаться с Инниаль, как не мог последнюю тысячу лет.

— У меня нет ни времени, ни желания обсуждать сейчас твое глупое упрямство. Я поделюсь с тобой силой, чтобы ты мог связаться с Инниаль.

— Благодарю, — скривился Инослейв. Даже века спустя он помнил, как неприятно черпать чужую силу.

Отпустив Эвинол, ветер подошел к Тантарин. Та протянула ему тонкую, бескровную руку. Синие ниточки вен ползли по белой как снег коже. Черные глаза на миг вспыхнули, когда он потянул силу.

Это было больно. Надо же, сколько веков прошло, а боль вспомнилась мгновенно, будто он испытывал ее вчера. Хотя, пожалуй, в этот раз даже хуже. Должно быть, право тянуть жизненные силы из богини, пусть и с ее согласия, облагается дополнительной платой. Когда мука стала совсем уж невыносимой, резкий окрик Тантарин принес желанное освобождение.

— Довольно! Теперь у тебя достаточно сил и для того, чтобы связаться с Инниаль, и для того, чтобы навестить ее обитель. Ты получил даром то…

— От чего сознательно отказался, — перебил ее Инослейв. — А теперь помолчи, Тантарин, и дай мне сосредоточиться. В конце концов, я не проделывал этот фокус тысячу лет.

На самом деле больше. Даже в те времена, когда он не брезговал жертвами, он почти никогда не взывал к Инниаль, предоставляя ей полнейшую свободу. Другое дело, что богиня юго-западного ветра сама порой связывалась с ним, чаще всего по разным пустякам. Инослейв попытался вспомнить ее. В человеческом облике Инниаль была очень красивой девушкой с зелеными глазами и лазурными волосами. Но сейчас от этих воспоминаний было мало толку, потому что он взывал не к внешнему образу, а к сути.

Он вызвал в памяти ощущение мягкой, ласковой силы, веющей теплом и вечной влажностью моря. Люди не видят цветов ветра, это дано лишь самим ветрам. Потоки Инниаль переливались всеми оттенками синего и зеленого, как ее любимый океан. Инослейв зацепился за это видение, слился с ним, призывая юго-западный ветер.

Инниаль не отвечала. Он даже не особо удивился. Во-первых, за тысячу лет можно и разучиться искусству, которое и раньше-то не часто использовал. А во-вторых, раз уж Тантарин говорит, что Инниаль пропала, то вряд ли она с легкостью отзовется. Ветер решил выждать некоторое время, чтобы удостовериться наверняка. Он уже почти готов был все бросить, когда ощутил призрачный отклик.

Первое, что он почувствовал, — страх. Дикий панический ужас. Самое удивительное, что страх этот соседствовал с радостью и удовольствием. Попытавшись разобраться, он ощутил фальшь радости и отчаянную искренность страха. Будто Инниаль против воли заставляли радоваться, и она подчинялась, испытывая при этом подлинный ужас.

— Инниаль! — мысленно воскликнул он. — Инниаль, отзовись!

Она молчала. Инослейв по-прежнему тонул в омуте противоречивых чувств юго-западного ветра, не в силах понять, что творится с его сестрой и где она. Ясно было одно: дело плохо. Хуже некуда. Внезапно Инослейва накрыло ощущение узнавания. Будто он долго прятался в темноте и был замечен, лишь когда утратил надежду, что его найдут.

— Инослейв, помоги! — слабый жалобный зов зазвучал в его голове. — Спаси меня!

— Инниаль, где ты? Что с тобой случилось? Кто тебя мучает? — он понимал, что слишком много вопросов, но они были одинаково важны.

— Он забрал меня. Он тянет мои силы…

— Кто — он? Где ты?! — его мысли звучали криком.

Инниаль не ответила, а вскоре исчезли и отголоски ее чувств. Сколько ни пытался Инослейв вновь пробиться к ней — все тщетно.

Ветер открыл глаза и тут же закрыл снова, потому что мир зашелся вокруг него в лихой круговерти. Он закрыл ладонями глаза и лоб, спасаясь в блаженной темноте от слишком резкого хаотичного света. Голова кружилась и болела. Неудивительно. Сначала пытка впитывания силы, и не чьей-нибудь, а северного ветра, а затем сразу мучительная связь с Инниаль, чьи чувства ощущались как собственные. Инослейв пошатнулся и тут же ощутил поддержку.

Он снова открыл глаза и понял, что опирается на Эвинол. Маленькая, едва достающая ему до плеча девушка изо всех сил старалась его удержать, сама еле стоя на ногах. Сердце ветра наполнилось щемящей нежностью и бесконечной любовью. Усилием воли он стряхнул с себя слабость и теперь уже сам подхватил Эви.

— Эй, вы двое, — зло окликнула их Тантарин. — Бросайте нежничать. Ты смог найти Инниаль?

— Я смог ее услышать на несколько мгновений. Но я не знаю, где она.

— Тогда позови ее снова, — Тантарин явно досадовала, что он сам не дошел до столь элементарного решения.

— Очень сомневаюсь, что это сработает, — устало ответил он. — Ее мучают.

— Что?!

— Она почти ничего не успела сказать, — каждое слово давалось с трудом, разноцветные мушки плясали перед глазами. — Сказала лишь, что кто-то забрал ее и тянет силы, просила о помощи.

— Кто может сотворить такое с ветром?! — в кои-то веки ледяная Тантарин выглядела пораженной и обескураженной. — В этом мире нет никого сильнее нас.

— Выходит, мы не все знали о мире, — на него напало какое-то вялое равнодушие. — Ну, или Инниаль похитил кто-то из наших братьев. Безумие, конечно, но… Она говорила, что из нее тянут силы, и ощущала удовольствие, смешанное с ужасом. Если я смог забрать твои силы, кто-то из ветров мог покуситься на силы Инниаль.

— Ты бредишь, — гневно бросила Тантарин.

Она была сама на себя не похожа. Бледные губы сжались в тонкую линию, скулы словно заострились, глаза горели нехорошим темным пламенем.

— Может быть, — Инослейв не стал спорить. — Я сам не очень-то верю в это. Просто иных объяснений у меня нет.

— Позови ее снова, — Тантарин повторила давешний приказ.

— Я уже сказал, что толку не будет, но раз ты настаиваешь…

Он честно проделал все заново, но теперь не ощутил даже тени присутствия сестры. Он искал ее, звал, но словно утыкался в глухую стену.

— Бесполезно, — выдохнул ветер, с трудом возвращаясь к реальности.

— Значит, ты плохо старался, — упорствовала Тантарин.

— Послушай, я не меньше твоего хочу помочь Инниаль, но сейчас я не вижу способа связаться с ней. Может быть, позже…

— Мы не можем ждать!

— Разбирайся сама, Тантарин.

Он устало привалился к стоявшему чуть поодаль камню. Эвинол тут же оказалась рядом.

— Тебе плохо? — она коснулась пальцами его лба.

— Терпимо.

Что-то его смутило в позе Эви. Обычно такая грациозная, сейчас она стояла как-то неловко. Бросив взгляд вниз, он понял, в чем дело, и тут же вспомнил о туфельке, упавшей в воду, казалось, вечность назад. Босой ногой Эвинол пыталась опираться на обутую, но выходило не очень: она все время теряла равновесие. Отчего-то Инослейва охватила злость. На всех: на себя, на Тантарин и даже на Эви, которая молча переносила неудобства.

— Если не хочешь взывать к Инниаль, то изволь хотя бы отправиться со мной в ее обитель, — в голосе Тантарин появилась тень просьбы.

— Хорошо, — ветер кивнул. — Но я возьму с собой Эвинол.

— Я лучше останусь, — пробормотала девушка, косясь на босую ногу.

— Это не обсуждается… ни с одной из вас.

Он подхватил Эви на руки и повернулся к Тантарин:

— Веди!

Глава 30 Вопросы и подозрения

Тантарин не любила океан. Он вечно бросал вызов ее силе. Бескрайний и могучий, он не обращал внимания на ее метели, поглощал снега, растворяя в толще воды. Ледяные ветра не могли причинить океану ни малейшего вреда, казалось, он лишь забавлялся, гоняя огромные валы, порожденные силой ураганов. Тантарин порой бесило, что люди боятся океана не меньше, чем ее, хотя она была богиней, а океан — лишь массой воды, лишенной воли и разума.

Не желая лишний раз наблюдать бесящее ее спокойное могущество, Тантарин устроила свою обитель далеко от океана. А вот Инниаль — другое дело. Море со всех сторон окружало владения юго-западного ветра. Правда, здесь оно было совсем другим. Морские воды во владениях Тантарин были свинцово-серыми или вовсе черными, а здесь — в обители Инниаль — переливались всеми оттенками синего и зеленого. Солнце, спускаясь к горизонту, проложило по воде мерцающую золотую дорожку.

Тантарин поморщилась. Только Инниаль со своей глупой любовью к морю и детской беззаботностью могла попасть в такую переделку. Похоже, ребячливость передалась ей от покровителя. Даже удивительно, что эти двое не сдружились, уж больно они похожи. Хотя, помнится, Инниаль старалась сблизиться с Инослейвом, но западный ветер всегда слишком дорожил своей свободой.

Все же поразительно, что именно помешанный на свободе Инослейв попал в зависимость к человеческой девчонке, предав собственную сущность. Тантарин обернулась. Западный ветер так и не спускал с рук свою обожаемую королеву Илирии. Богиня! Презрение переполняло Тантарин при взгляде на это жалкое слабое создание. Что-то новообретенная божественность не помогла девчонке даже в такой малости, как переход между владениями ветров. Тантарин не стала убеждать Инослейваоставить любимую игрушку дома, рассчитывая, что та не переживет перехода. Однако девчонка ее разочаровала, в очередной раз доказав свою бессмертность. Ну, хотя бы сознание потеряла, до безумия перепугав Инослейва. Вот и сейчас вместо того, чтобы пытаться разобраться, что стряслось с Инниаль, он занят только бессмысленными попытками привести ее в чувство.

— Оставь ее, Инослейв! Сама очухается. И что тебе в этой кукле?

— Я не стану отвечать, Тантарин. Ты все равно не поймешь.

Она пыталась понять. Пыталась, но не могла. Инослейв — ветер, бог, а эта глупая кукла… Девица на руках Инослейва и впрямь напоминала куклу: фарфоровая кожа, светлые косы, растрепавшиеся на концах, и глаза под темными ресницами по-кукольному синие. Как можно всерьез относиться к подобному созданию?

Видел бы себя Инослейв в этот момент! Он смотрел на свою девчонку, как матери смотрят на детей; как скупцы смотрят на сокровища. Омерзительная человечность сквозила в его взгляде, движениях, словах, образе мыслей. Западный ветер не просто отказался принимать жертвы, он принес в жертву собственную сущность. Как же он дошел до этого? Ведь не от одиночества же. Бог не может тяготиться одиночеством, оно часть его сути.

— Как ты узнала, что Инниаль пропала? — Инослейв соблаговолил вспомнить, зачем он здесь.

— Я решила навестить ее… по делу.

— Что за дело?

— Неважно.

Не рассказывать же ему, в самом деле, зачем ей понадобилась Инниаль. Тантарин рассчитывала заручиться ее помощью, чтобы заставить западный ветер вспомнить, кто он такой. Они с Ларишаль и Хорастером утратили его доверие, действуя слишком прямо, а потому следовало найти кого-то другого. Инослейв покровительствовал Инниаль, и в прежние времена у них сложились приятельские отношения. Тантарин надеялась убедить младшую освободить Инослейва от порочной привязанности ради его же блага. Раз уж человеческую девчонку нельзя убить, следовало ее выкрасть. Инниаль идеально подходила для этой роли. Ей надлежало притворно принять его сторону, подружиться с куклой Инослейва, а потом, воспользовавшись первой возможностью, умыкнуть ее и бросить где-нибудь у себя в Кьерре. И пусть бы потом богинечка выживала, как может, среди бывших собратьев. Но, разумеется, Инослейву не нужно об этом знать.

— Явившись сюда, я не застала Инниаль. Не особо удивившись, я отправилась в Кьерру, благо теперь путешествия по чужим владениям не составляют для нас труда.

— Как и для меня, — хмыкнул западный ветер, испортив эффект от ее колкости.

— Как ты догадываешься, в Кьерре Инниаль не было. И судя по людским разговорам, уже несколько дней.

— Надо же, ты удосужилась их послушать.

— Не будь дураком, Инослейв. Разумеется, я пользуюсь людьми как источником новостей. Это вовсе не значит, что я ношусь с ними, подобно тебе.

Очередная ядовитая реплика пропала даром. Инослейв, словно назло Тантарин, возился со своей игрушкой: поправлял на ней накидку, устраивал кукольную голову у себя на плече, прислушивался к дыханию.

— И больше ты ничего не знаешь? — не отрываясь от девчонки, спросил он.

— Про Инниаль — ничего. Но у меня хватило ума связаться с Фианаром и проведать остальных. Это мой долг.

— Ты правильно сделала, Тантарин, — кивнул Инослейв.

— Да неужели? — саркастически протянула она. — Неужели ты в кои-то веки одобрил мои действия, заодно признавая за мной право старшинства?

— Я никогда не отрицал твое старшинство, — он пожал плечами. — Просто первенство рождения не делает тебя нашей правительницей, Тантарин. И ты не должна отвечать за нас: мы достаточно самостоятельные, чтобы обойтись без опеки.

— Ну конечно! Особенно Инниаль. Разве не ты сказал, что она в беде?

— Да, в беде. Но чем ты можешь ей помочь, Тантарин?

— Чем? А кто узнал, что она пропала? Кто стал ее искать? Кто обратился к тебе и велел воззвать к ней? Вы все самостоятельные, кто бы спорил, но вам нет дела друг до друга. И если бы не я…

— Интересно, — он задумчиво усмехнулся. — А ты когда-нибудь думала о том, что солидарность и ответственность — человеческие качества?

— Ты опять бредишь, Инослейв. Нет ничего человеческого в том, чтобы первенствовать между богами. Напротив, глупые люди видят во власти лишь преимущества вместо долга.

— Не все, — он бросил выразительный взгляд на девчонку, которая по-прежнему то ли спала, то ли была без сознания.

— Ты пробовал воззвать к Инниаль отсюда? — Тантарин решила закрыть тему людишек.

— Разумеется. Пока ты любовалась морем с обрыва, я несколько раз тщетно пытался пробить стену, которую возвел непонятно кто, но уж точно не сама Инниаль. Послушай, ты, должно быть, опять скажешь, что я брежу, но если все-таки это кто-то из нас?

— Кто? Хорастер? Фианар? На’араш? Раз уж решил подозревать нас, Инослейв, то называй всех — Ларишаль, Миалин и меня.

— Инниаль говорила «он», упоминая своего мучителя.

— Тогда уж и про себя не забудь, Инослейв.

— Ты серьезно?! — взгляд западного ветра был полон искреннего недоумения, но это ничего не значило.

— Если честно, это первое, что приходит на ум. Сам посуди. Ты требуешь от людей первую жертву за много веков, но не пользуешься ею. Ты щадишь своих илирийцев и призываешь нас заняться тем же самым. Ты не просто очеловечился, Инослейв, ты выбрал сторону людей против ветров. А если ты решил заполучить силы не от любезных тебе людишек, а от нас? И первой жертвой выбрал Инниаль по многим причинам. Во-первых, ты ее покровитель, и у вас особая связь. Во-вторых, она тебе доверяет. В-третьих, Инниаль — самая слабая из младших. Что мешало тебе воспользоваться ее доверием, похитить, спрятать и медленно вытягивать ее силы? Это, кстати, объяснило бы, как твоя смертная кукла приобрела бессмертие.

Поначалу Тантарин не была уверена в том, что говорила, но теория выходила настолько складная, что по мере ее изложения она почти уверила себя в ее истинности.

— Ну вот, теперь настала моя очередь сказать, что ты бредишь, — Инослейв вновь говорил в своей привычной беззаботной манере, словно подчеркивая, что подозрения Тантарин его не задели. — Зачем бы мне тебе помогать и сообщать, что Инниаль где-то держат взаперти и тянут из нее силы? Зачем бы отправляться с тобой сюда? Да я имел полное право вышвырнуть тебя, даже не выслушав, после того как вы явились ко мне, нарушив договор, и издевались над Эвинол. Но я здесь с тобой. Я даже рискнул Эви и потащил ее через барьер, ради того, чтобы помочь Инниаль. Для чего мне все это?

— Для того, чтобы отвести от себя подозрения, например, — Тантарин чувствовала себя орлом, кружащим над добычей. — Для того, чтобы обманом высосать еще и мои силы.

— Да будь у меня силы Инниаль, разве я оставил бы Эви вам на растерзание? — напускное спокойствие изменило Инослейву, он был в бешенстве.

— А почему нет, если ты наделил ее бессмертием за счет сил Инниаль?

— А ты попробуй, возьми-ка человека и сделай его бессмертным.

— Я еще не выжила из ума, чтобы делиться со смертными божественной силой. К чему бы я стала заниматься подобными вещами?

— Хотя бы для того, чтобы убедиться, что это невозможно. Ни твои силы, ни взятые взаймы у кого-то из ветров не помогут сделать из человека бога. Будь такое возможным, я бы, наверное, нарушил данное Эвинол слово и убил бы несколько илирийцев, чтобы даровать ей бессмертие. Но это не помогло бы.

— И как же тогда твоя глупенькая смертная внезапно стала богиней? У тебя есть объяснение?

— Теперь есть, хотя я сам слишком поздно понял, что к чему. Понял бы раньше, не стал бы ее от вас прятать. Богиней Эвинол сделали люди.

— Что?! — Тантарин позволила себе презрительно усмехнуться.

— Люди, — повторил Инослейв. — Так же, как и нас.

— Опять твоя безумная теория о том, что нас создали люди. Прошла тысяча лет, а ты по-прежнему веришь в эти глупости. Мы пробудились сами, Инослейв. Мироздание поставило нас в основу всего и вручило полную власть над этим миром. Людишки хоть и появились раньше, но созданы природой лишь для того, чтобы питать нас, давать нам силы. Они погибнут без нас, а мы без них всего лишь станем слабее.

Века проходят, а Инослейв все тот же мальчишка. Он ведь носился со своей безумной идеей и в ту пору, когда видел в людях лишь источник для поддержания могущества. Но и тогда он настаивал на этой глупости. И наверняка не столько верил в выдуманную чушь, сколько хотел позлить остальных. Помнится, Инниаль прониклась его взглядами. Впрочем, она всегда подпевала своему покровителю. И чем он ей отплатил?

— Верь во что угодно, Тантарин, — голос его звучал устало. — Я дал тебе объяснение, а уж принимать или отвергать его — твое дело. Однако я не сомневаюсь в том, что именно илирийцы своим поклонением обожествили Эвинол, как и в том, что когда-то их далекие предки наделили разумом и силой нас самих. И еще. Если тебе угодно сваливать пропажу Инниаль на меня, то глупо искать моей помощи.

— Я не сказала, что твердо уверена в этом, однако, кто бы на моем месте не усомнился? Разве ты сам не пытался бросить тень подозрения на остальных? Ты можешь сомневаться в них, а я в тебе — нет?

— Тебе сложнее, Тантарин. Я-то по крайней мере могу быть точно уверен насчет себя самого. А ты… можешь думать, что хочешь. Но если ты мне не доверяешь, то я не стану тебе помогать, а отправлюсь с Эвинол обратно к себе.

— И бросишь Инниаль на произвол судьбы?

— Ну почему же брошу, — он хищно улыбнулся. — Буду по-прежнему прятать ее где-нибудь на краю мира, тянуть силы и подкармливать ими свою нареченную. Устраивает тебя такая версия?

— Нареченная! Мерзость-то какая! — Тантарин перекосило. — Нет, не устраивает. Я сделаю вид, что верю тебе. Попробуй доказать, что не зря. Найди и верни Инниаль.

— То есть ты хочешь взвалить на меня работу, с которой не справилась сама?

— Я тоже буду искать ее.

— Ладно, Тантарин. Но я не стану давать обещаний, просто останусь здесь. Как только Эвинол очнется, мы отправимся в Кьерру и попробуем там что-нибудь разузнать. Тебя это устроит?

— Для начала устроит, — кивнула она. — А там посмотрим.

Глава 31 В чужой стране

Инослейв шел по дворцу Инниаль, припоминая далекие времена, когда бывал у нее в гостях. Жилище юго-западного ветра отличалось от его собственного, как бальное платье отличается от рыцарских доспехов. Здесь все было легким и ажурным. Мозаики, мрамор, фрески и статуи. Правда, учитывая обстоятельства, это великолепие скорее раздражало, чем восхищало. Но не ждал же он, что Инниаль устроит в своем дворце уютную спаленку для человеческой девушки.

Увы, божественность Эви не исключала ее человечности. И если поначалу это умиляло Инослейва, то сейчас вызывало только тревогу. Стоило догадаться, что для Эвинол не пройдет даром переход, на который и он сам-то не был способен без сил Тантарин. Если он хочет дальше таскать Эви за собой, нужно поделиться и с ней силами северного ветра. Но это все потом, а пока надо привести ее в чувство после прошлого перехода. Хотя девушка выглядела скорее мирно спящей, чем пребывающей в обмороке.

Инослейв устроился в одной из широких оконных ниш, пристроив голову Эвинол у себя на коленях. Он гладил ее волосы, слушал дыхание и биение сердца, но мысли его витали далеко. Западный ветер думал о своей пропавшей сестре, понятия не имея, с какой стороны подступиться к поискам. Он веками не вспоминал Инниаль, но это не значит, что ему было наплевать на беду, что стряслась с ней. Он всей душой хотел вытащить младшую, знать бы еще откуда и как.

Темнота постепенно отступала, уступая место рассвету. Посветлевшее небо в преддверии восхода окрасилось в желтый и розовый. Жемчужно-серые морские воды казались матовой поверхностью зеркала. Инослейв уже привык смотреть на мир не только своими глазами, но и представлять, как бы оценила картину Эвинол. Жаль, что она не видит этой светлой тихой торжественности природы, замершей на пороге нового дня. Словно отзываясь на мысли ветра, Эви пошевелилась и открыла глаза. И первое, что она прошептала непослушным хрипловатым голосом, было:

— Как красиво!

Инослейв рассмеялся от облегчения.

— Ты верна себе, светлая моя.

— Ты хочешь сказать — предсказуема?

— В каком-то смысле. Ты даже очнулась, чтобы не пропустить рассвет над морем.

— Где мы? — Эви завозилась, пробуя подняться.

— В обители Инниаль, — Инослейв перестал улыбаться. — Что ты помнишь, Эви?

— Не пугайся ты так, — успокоила она. — Все я помню. К тебе явилась Тантарин, сказала, что ваша младшая сестра пропала. Ты нашел ее и услышал зов о помощи. А потом мы пошли сюда. Помню бирюзовую стену, которая как будто втянула меня внутрь, — Эви содрогнулась. — Это было жутко, но по-своему красиво. Как будто тонешь в дивной лагуне.

— Ну и сравнения у тебя, — ветер поморщился. — Прости, что потащил тебя. Просто боялся ловушки со стороны Тантарин и остальных. Наверное, правильнее было бы оставить тебя дома.

— Ничего подобного! — горячо возразила Эвинол.

— Но ты же сама хотела остаться, — напомнил Инослейв.

— Я была не права, — она, казалось, ничуть не смутилась переменой мнения. — Я не собираюсь оставлять тебя, к тому же хочу помочь с поисками Инниаль. Смотри, солнце!

И правда, над серым зеркалом моря показался золотистый край дневного светила, тут же выстилая дорожку из бликов от горизонта до самого берега. Эвинол окончательно сползла с его колен и прильнула к окну. Инослейв сгреб ее в охапку и отправился к ближайшему балкону. Раз уж девочке так хочется созерцать рассвет, то пусть любуется на свою бесценную красоту не через стекло.

На балконе он поплотнее закутал Эви в накидку, прижал к себе и шагнул с перил в пустоту. Эвинол, как и следовало ожидать, вскрикнула и рассмеялась от восторга. Инослейв ощущал переполнявшую ее радость. Эмоции Эви сплетались с его собственными так крепко, что не разберешь, где заканчивался он и начиналась она. Ветер бесконечно дорожил такими моментами единения. У него тоже захватывало дух, но не от вида встающего над морем солнца, а от близости Эвинол, от того, как она изо всех сил обхватывала его за шею, как делила с ним переполнявший ее восторг.

Ветер несся вперед к солнцу, или оно неслось ему навстречу, становясь все больше и поднимаясь все выше над морской гладью. Ему хотелось подарить Эвинол это солнце, это море и это небо, как он дарил ей книги, краски и прочие безделушки из человеческого мира. Она понимала это и отвечала благодарностью, которую не было нужды высказывать вслух.

Когда золотой диск окончательно поднялся над водой, они успели удалиться довольно далеко от берега. Белый замок Инниаль утратил четкость очертаний и казался жемчужиной, сверкавшей в солнечном свете. Эви, как частенько с ней бывало, впитав в себя очередное восхитительное зрелище, постепенно вспоминала, что она — человек, несмотря на бессмертие и божественность способный мерзнуть и испытывать голод. Она не жаловалась, но Инослейв привык без слов улавливать смену ее настроения.

Он повернул обратно к белому дворцу на утесе, который увеличивался по мере приближения, обретая все новые изящные детали. По-хорошему Эвинол стоило бы жить в таком вот дворце, а не в его темной башне, смотреть сверху на ласковое море, а не на суровые горы. Когда-нибудь он все у себя изменит. Море, конечно, не перетащишь, зато жилище можно со временем сделать достойным королевы.

Но пока следовало думать о насущных делах, первым из которых должен стать визит в Кьерру — страну, находившуюся во власти Инниаль. Больше всего Инослейв переживал о том, как Эви преодолеет еще один барьер: на этот раз между миром ветров и миром людей. Он хотел передать девушке часть силы северного ветра, но она решительно отказалась.

— Ни к чему мне чужое могущество. Барьер в любом случае не убьет меня, а вот корчиться от боли, впитывая силы чуждой мне природы, я не желаю. И не настаивай — ты же знаешь, как это больно!

Надо отдать Эви должное: она нашла самый веский аргумент. Заставлять ее терпеть боль, которая корежит даже ветер, — далеко не безупречная затея. Да и кто знает, насколько силы Тантарин совместимы со странной природой Эвинол, которая, приобретя божественность, не утратила человечности.

— Ладно, попробуем протащить тебя через очередной барьер. Но если ты опять потеряешь сознание, то в следующий раз придется все-таки воспользоваться силами Тантарин.

К их удивлению, Эвинол легко и без последствий миновала границу между мирами. Инослейв от души порадовался. Значит, он сможет теперь таскать Эви в Илирию сколько ее душе угодно. Один из камней преткновения между ними благополучно рассыпался в пыль.

В Кьерре ветер выбрал столицу. Лучшее место, чтобы собрать новости. Ну, а средоточием новостей, слухов и сплетен всегда служил городской рынок. К тому же там можно будет раздобыть для Эви еду и злополучную обувь.

Инослейв не помнил, когда он в последний раз был в Кьерре. И уж точно в те времена владения Инниаль ничуть не походили на нынешнюю страну. А еще впервые за много веков он был в мире людей в человеческом образе. С непривычки он ощущал какую-то неправильность, чувствовал себя словно король в бедняцком квартале. Ему казалось, что каждый встречный с легкостью угадает в нем нечеловека. Не то, чтобы это его всерьез заботило, — просто казалось слишком вызывающим. Чтобы отвлечься, он решил поговорить с Эвинол.

— Ты бывала в Кьерре?

— Ты же знаешь, что нет, — с некоторым раздражением ответила она. — Как-никак, ты наблюдал за мной с самого детства.

— Ну, может, тебя возили сюда совсем маленькой. Ты злишься, Эви? Я думал, ты соскучилась по своему миру и будешь рада здесь оказаться, пусть и в чужой стране.

— Я была бы рада куда больше, будь у меня две туфли вместо одной.

— Ах вот в чем дело! Посиди здесь, я живо раздобуду тебе новые башмачки.

— Интересно как, — недоверчиво хмыкнула Эвинол. — У тебя есть деньги?

Ее слова огорошили Инослейва. Он никогда не платил за то, что брал у людей. Ему бы и в голову такое не пришло. Однако Эви была права: в человеческом облике так просто не умыкнешь товары с прилавков.

— В конце концов, я могу в любой момент снова обернуться ветром, — нашелся он. — Так и сделаю. У вас, людей, слишком много нелепых правил.

— Ну да. У нас принято платить за то, что берешь. Впрочем, все эти правила не для ветров. Ты платишь людям с лихвой тем, что ты для них делаешь. Я думаю, что ты заслужил право брать у них все что пожелаешь.

Инослейв удержался от упоминания, что берет он в основном для нее, а не для себя. Кроме того, Эви не меньше него заслуживала милости от людей — как главная их заступница. Правда, это касалось в основном илирийцев. С другой стороны, они и в Кьерре-то оказались, чтобы вернуть здешний ветер. А значит, местные жители молиться на них должны.

Оставив Эвинол на длинной деревянной скамье под деревьями, Инослейв обернулся ветром, сразу почувствовав себя намного привычнее. Как ни странно, именно теперь его по-настоящему заметили. «Ветер! Ветер!» — кричали люди. В их голосах слышалось облегчение, но не было радости.

Жители Кьерры, конечно, не догадывались, что дует им чужой ветер. Да и какое им до этого дело? Лишь бы дул. Без ветра им приходилось туго. Инослейв вспомнил, как вернулся в Илирию после всего трех дней отсутствия. Здесь творилось что-то похожее. В воздухе стояло то же пыльное душное марево, солнце на мутном небе казалось тусклым красным пятном, хотя день был в самом разгаре. Кьерра лежала южнее Илирии, поэтому, несмотря на то что осень перевалила за половину, здесь было относительно тепло. Листья еще не опали с деревьев, по большей части даже не сменили цвет. Но они так же, как цветы и травы, потемнели, пожухли и являли собой жалкое зрелище. На лицах людей повсюду читались раздражение и усталость.

Инослейв порадовался тому, что ему не приходится продираться сквозь мрачную людскую толпу. Он летел между ними, невольно поднимая тучи пыли, пожухших коричневых листьев и горы рыночного мусора. Не без труда отыскав прилавок с готовой обувью возле сапожной мастерской, он прихватил пару женских туфель, показавшихся самыми маленькими. Ступни у Эви были как у ребенка. Немного покружив, он утащил у зазевавшегося торговца вином мешочек, наполовину набитый медными и серебряными монетами. Раз уж Эви хочется совершать покупки по-человечески, то пожалуйста.

Вернувшись к скамейке, где он оставил Эвинол, ветер застал мерзкую картину. Двое дюжих парней приставали к девушке, хватали ее за руки и пытались куда-то волочь. Стоявшие чуть поодаль торговки от души возмущались, но не предпринимали попыток вмешаться.

— Ну хватит упираться, красотка! Ты такая беленькая, такая ладненькая. Пойдем с нами, малышка, мы купим тебе леденцов.

Эвинол стряхнула руку одного из нахалов, а ветру только того и надо было. Он с силой подбросил обоих, швырнув их в разные стороны так, что один врезался в забор, а другой — в лоток жестянщика. Инослейву этого показалось мало, и он, подхватив стоявший неподалеку бочонок с дегтем, щедро залил им обидчиков Эви.

— Ай да ветер, — рассмеялась торговка рыбой. — Вот молодец!

— Кому молодец, а кому и паскуда, — мрачно отозвалась ее товарка, на чьем лотке лежали слегка сморщенные яблоки.

— Да ладно тебе. Неужто тебе этих уродов жалко, что девчонку забижали?

— Да плевать мне на них. А вот племянника моего, которого тому ветру скормили, ой как жалко мне. И родню мужа жалко, что в море потонула из-за треклятого шторма. Чтоб ему пусто было, ветру этому! То бури устраивает, то людей жрет. Вот исчез, порадоваться бы, так нет. Дышать нечем, мельницы стоят, в море штиль. Ну его в бездну ветер этот, говорю же.

Эви стояла, позабыв о недавнем происшествии, и напряженно вслушивалась в сетования торговки. Инослейв принял человеческий облик и подошел к ней.

— Тебя нельзя оставить одну, — негромко сказал он. — Мир людей жесток и опасен за пределами королевских дворцов.

— Послушай, что они говорят, — она кивнула на женщин.

— Слышу. Тут повсюду говорят примерно то же самое. Люди проклинают Инниаль на все лады.

— Ох, и не говори, — поддержала рыбница. — То бесится и людей губит, уж и не знаешь, как избавиться от напасти, а пропадет, так тоже никакой жизни. И за что нам такое наказание? Вот в Илирии, сказывают, только одну девицу в жертву принесли, так она теперь их бережет. Ни тебе ураганов, ни бурь, ни жертв. А ветер дует как миленький. Приручила его, видать, девчонка та.

Инослейв с Эвинол переглянулись, не удержавшись от улыбок.

— Девчонка, скажешь тоже! — возмутилась продавщица яблок. — Девчонка вон, — она кивнула на Эви. — А в Илирии была самая что ни на есть королева. Вот теперь ей все за то и поклоняются, что себя не пожалела ради своих людей. И ветер потому притих у них. А наша-то королева разве себя отдаст?

— Ох, кто бы еще ее взял-то? — хохотнула торговка рыбой. — Жирную-то коровищу. Чую, король-то радехонек бы от нее избавиться, да только и ветру такая бабища без надобности. Ему бы кого помоложе да посильнее. Вот илирийская королева, та в самом цвете была. И красавица, говорят, каких свет не видывал. А ты чего уставилась, пигалица? — внезапно она обратилась к Эви, которая слушала затаив дыхание. — Ждешь, когда новые кавалеры по твою душеньку пожалуют?

— Эй, Кариса, ты полегче, — товарка рыбницы вроде шептала, но так, что можно было расслышать на другом конце рынка. — Есть у ней уже кавалер, да не из простых, — она кивнула на Инослейва. — Да и сама она явно не нам чета, на платье-то посмотри.

Кариса испуганно замолчала.

— Не волнуйтесь, дамы, — Инослейв изобразил обаятельную улыбку. — Мы не держим зла на ваше простодушие. Напротив, с интересом послушали бы еще про то, что у вас тут творится.

— А сам-то не видишь, что творится? — женщина хапнула яблоко со своего лотка и смачно откусила. — Доконал нас проклятый ветер, вот мы и послали его в бездну, а он возьми да и провались.

Глава 32 Огонь и вода

Эвинол всегда любила путешествия и жалела, что положение принцессы делает их не очень-то доступными. Она никогда не покидала пределов Илирии, даже ради сватовства найеннского принца. Он приехал сам, чтобы засвидетельствовать почтение юной невесте и подписать бумаги, скрепляющие их помолвку. Какое-то время Эви с интересом ожидала поездки в Найенну, куда хотел отправить ее Фарн, но так и не дождалась. А после смерти брата всякие мысли о путешествиях утратили смысл.

И вот теперь она нежданно-негаданно оказалась в чужой стране. Отчего же ей так не по себе? Отчего хочется оказаться подальше от этих смуглых, темноволосых неприветливых людей? Почему столица Кьерры, полная светлых красивых зданий, утопающая в цветах и зелени, кажется зловещей? Неужели дело только в отсутствии ветра, тяжелом воздухе и духоте? Хотя разве этого мало? Без ветра неприятные портовые запахи добрались даже до центральных улиц: пахло гниющими водорослями, тухлой рыбой и еще какой-то гадостью. Кроваво-красное солнце, светившее сквозь пыльную завесу, пугало и наводило на нехорошие мысли.

Неудивительно, что люди здесь такие мрачные и злые. Они с Инослейвом только по дороге от рынка до центра наткнулись на несколько драк и даже стали свидетелями ссоры аристократов, переросшей в бой на мечах. Город, переполненный людьми, бурлил, как котел на медленном огне, и Эвинол хотелось оказаться подальше от этого варева.

— Инослейв, — обратилась она к ветру, — вряд ли мы узнаем что-то еще. Все говорят одно и то же. Похоже, здесь все — от детей до стариков — страстно ненавидят Инниаль.

— Да уж, — он рассеянно кивнул, думая о чем-то своем. — Эх, не ценят людишки своего счастья. Им бы под власть Ларишаль или Тантарин, вот тогда бы они взвыли.

— Думаешь, Инниаль проявляла к ним большее милосердие?

После всех этих разговоров о жертвах и штормах, младшая сестра Инослейва уже не казалась Эви доверчивой бедняжкой, угодившей в западню. Вон до чего довела людей на своих землях! И если ее кто-то где-то мучает, то она лишь получает по заслугам. Подобные мысли заставили Эвинол устыдиться собственной кровожадности. Очевидно, и на нее пагубно влияла тягостная напряженная атмосфера вокруг.

— Давай вернемся, — попросила она, касаясь руки ветра.

— Пожалуй, ты права. Однако стоит прежде заглянуть в какую-нибудь таверну или гостиницу, чтобы ты погрелась и поела перед долгой дорогой.

— Долгой? — удивилась Эви. — Но ведь все эти переходы занимают не так уж много времени.

— Я подумал, что лучше нам добраться из Кьерры в Илирию обычным путем, раз уж границы владений ветров мне больше не преграда.

— Но почему?

— Потому, что ты плохо переносишь барьеры между обителями ветров и при этом довольно легко пересекаешь границы между нашим миром и миром людей. Следовательно, проще доставить тебя в Илирию, раз уж она по морю граничит с Кьеррой. Или тебя страшит столь долгий путь над морем?

— Вовсе нет, — она энергично замотала головой, стараясь убедить скорее себя, чем ветер, что длинная дорога ей нипочем.

— Тогда пошли кормить тебя и отогревать, — и он так уверенно потащил ее, будто знал все приличные заведения в городе.

Гостиница, которую выбрал Инослейв, и впрямь оказалась вполне пристойной и уютной. Правда, и здесь люди выглядели усталыми и безрадостными. Посетители по большей части ели молча, уставившись в свои тарелки и кружки. Впрочем, это обстоятельство скорее радовало: разговорами Эви была сыта по горло. Инослейв заказал для нее тушеную рыбу с овощным гарниром, ореховый пирог и чай с пряностями, без малейшего зазрения совести расплатившись деньгами, украденными на рынке. Согревшись, наевшись и отдохнув, Эвинол ощутила, что ее клонит в сон.

— Хочешь, останемся здесь и заночуем? — заботливо спросил ветер.

— Дай-ка мне кошелек, который ты стащил у торговца, — попросила Эви. — Так я и думала. Здесь не хватит денег на то, чтобы снять комнату на ночь в такой гостинице.

— Неважно. Мы вовсе не обязаны платить. Исчезнем поутру и все.

— Ты совершенно бессовестный, — сонно пробормотала она. — И похоже, я ничуть не лучше. Принцесса-воровка. Давай останемся.

Так они и поступили. Приличный вид гостей ввел хозяина в заблуждение и усыпил его бдительность. Он проводил их в одну из лучших комнат, по дороге сетуя на безветрие. Эви, не раздеваясь, плюхнулась на кровать, а Инослейв уселся в кресло напротив.

— Я разбужу тебя на рассвете.

— Угу, — Эвинол еле разомкнула губы, чтобы ответить.

* * *
— Эви, проснись! Вставай же!

Она с трудом открыла глаза, не понимая, где находится. Окружающая темнота дрожала от грохота. Отчего-то было жарко, трудно дышать и хотелось пить. Но не так сильно, как спать. Считая всю эту кутерьму недостойной внимания, Эви вновь закрыла глаза и натянула одеяло на голову.

— Эви, проснись, говорю тебе! — Инослейв вновь безжалостно вырвал ее из мира снов, куда она успела вернуться на мгновение.

— Ну, чего тебе? — жалобно протянула она. — Я спать хочу! Мне плохо!

Грохот продолжался. Похоже, кто-то ломился в их дверь. Или в соседнюю.

— Господа, горим! Пожар!

Мутное сознание не желало различать сон и реальность, оно жаждало лишь одного — тишины. Сквозь сон Эвинол ощущала назойливое тормошение: ее крутили, хватали, куда-то тащили. Очнулась она от резко нахлынувшего холода. Инослейв стоял на подоконнике и держал ее на руках, закутанную в одеяло, за которое она так упорно боролась. Темнота комнаты теперь освещалась рыжими всполохами. Оранжевые языки лизали дверь, яркими ручейками бежали по полу.

— Что это? — уже задав вопрос, она поняла, как глупо он прозвучал.

— Это пожар, Эви. Давай спустимся.

Они спустились вниз и, обойдя здание, оказались напротив входа.

Вокруг горящей гостиницы толпился народ. Тут были и перепуганные, кое-как одетые постояльцы, и соседи, и праздные зеваки. Пара мужчин сдерживала хозяина, порывавшегося ринуться внутрь, спасать свое добро. Из обрывков звучавших вокруг взволнованных разговоров не составило труда понять, что произошло. Двое постояльцев, засидевшись в общем зале допоздна, повздорили и устроили драку. Один из дерущихся ненароком перевернул скамью так, что она одним концом угодила в очаг. Сухое дерево быстро занялось, и огонь перекинулся дальше.

Хозяин перестал рваться внутрь и теперь громко выл, протягивая руки к охваченному огнем зданию. Пламя рвалось из окон, плясало по крыше, временами выбрасывая снопы искр, заставлявших толпу подаваться назад.

— Инослейв, ты можешь чем-то помочь? — тихо спросила Эвинол.

— Эви, хорошая моя, все, что может сделать ветер при пожаре, — раздуть пламя. Не думаю, что такая помощь нужна хозяину гостиницы и уж тем более — владельцам соседних домов. Пойдем отсюда, нам пора.

— Подожди.

Она оставила Инослейва и начала протискиваться к несчастному владельцу гостиницы. Он по-прежнему выл в голос, и привлечь его внимание оказалось не так-то просто. Когда же он все-таки поднял на нее лицо со следами копоти и бессмысленным взглядом, Эви сняла с пальца перстень и вложила в пухлую руку. Это кольцо с непомерно большим сапфиром в окружении бриллиантов надел ей на палец Айлен Райн’яр в день их свадьбы. Она бы давно сняла перстень, который не нравился ей сам по себе и, кроме того, напоминал о самом ужасном дне ее жизни, но просто-напросто забыла о нем. И вот теперь нелюбимому обручальному кольцу нашлось неожиданное применение. Возможно, гостиницу на него и не отстроишь, но уж бедность и голод бедняге не грозят.

Эвинол заметила, что слишком много глаз уставились на нее и поспешила назад. Пройдя пару шагов, она врезалась в Инослейва. Он довольно бесцеремонно взял ее за плечо и потащил из толпы.

— Надо отдать тебе должное, принцесса, ты кутаешься в это одеяло с поистине царственным достоинством. И столь же величественно разбрасываешься драгоценностями. Может, сразу скажем этому сброду, что перед ними королева Илирии?

Она вспыхнула, но промолчала. Инослейв был по-своему прав. Не так-то просто будет объяснить ему причину своего поступка. Она просто молча позволила увести себя подальше от пожара и сборища людей. Едва оказавшись в темноте, которая казалась еще более густой после света пламени, Инослейв подхватил ее на руки и поднялся в воздух.

— А если нас увидят? — испугалась Эви.

— И что? — беззаботно отозвался ветер. — Или не поверят глазам, или побоятся сказать другим, опасаясь, что их сочтут сумасшедшими. А если даже и начнут указывать пальцами, нам-то что за дело? Не поймают же нас, как бабочек в сачок!

— К чему тогда были твои упреки, что я могу выдать себя?

— Не бери в голову, я просто хотел побыстрее тебя оттуда утащить.

Улицы внизу сменились портовыми видами, а затем началось море. Они удалялись все дальше от берега. Черная полоса пролегла между ними и огнями города, оставшегося позади. Сначала столица Кьерры казалась Эви скопищем опрокинутых на землю созвездий, потом — стаей светлячков, а под конец — россыпью искр, как те, что кружили вокруг во время пожара. Через некоторое время берег и вовсе пропал из виду.

Над морем поднялась луна, вымостив серебряную дорожку, теряющуюся вдали. Сиявшие в небе звезды казались ярче и крупнее, чем те, что светили над обителью Инослейва. Однако на этот раз удивительная красота мира не трогала Эвинол так сильно, как обычно. Сказывались усталость и переживания. Вместо того чтобы наслаждаться ночным полетом над морем, она мечтала поскорее оказаться в своей спальне в башне Инослейва, которую теперь считала домом.

Путь над морем казался Эви бесконечным. Она несколько раз закрывала глаза, проваливаясь в какое-то странное подобие сна. Инослейв то становился ветром, чтобы согревать ее, то снова принимал человеческий облик, занимая Эвинол разговорами. Созвездия тускнели и меняли положение, луна медленно опускалась за горизонт, небо и море постепенно светлели. В глазах Эви все смешалось и расплывалось черно-серыми пятнами. Она даже не заметила, когда на границе моря и неба появилась темная полоска илирийского берега.

— Потерпи, маленькая, скоро будем дома, — ласково проговорил Инослейв.

— Дома, — эхом отозвалась Эвинол, уже почти не веря, что в мире есть что-то кроме бесконечного пути над морем.

В обители ветра они оказались внезапно. Эви обреченно думала, что им еще лететь и лететь, когда прибрежные воды сменились родным горным пейзажем.

— Как так? — у нее даже нашлись силы удивиться.

— Я могу попасть домой из любой точки своих владений. Неужели ты ничего не ощутила при переходе?

— Ну, если я должна ощутить что-то, помимо жуткого головокружения и пляски мутных пятен перед глазами, то значит, ничего.

— Ох, бедная моя! Сейчас же уложу тебя.

— Подождет! — раздался знакомый холодный голос.

— Тантарин?! — Инослейв опешил, столкнувшись с незваной гостьей.

А Эви было уже все равно, ее лишь злило, что приход богини северного ветра отсрочит долгожданную встречу с постелью.

— Чего тебе здесь нужно?

— Пришла сказать, что пока ты со своей куклой бродил по землям Инниаль, пропали все наши братья и сестры.

— Все?! Этого не может быть!

— Думаешь, я лгу? — лед в ее голосе стал таким пронзительным, что мог ранить. — Помнится, ты подозревал кого-то из нас? Выходит, был не прав. Ну что ж, теперь остались лишь мы с тобой.

Глава 33 Враг

Снег, еще недавно спокойно падавший на землю, словно сошел с ума. Тантарин заставляла вихри беситься и неистовствовать. Она обрушивала мириады снежинок с небес на землю и поднимала в небеса снег, лежавший на земле. В бешенстве богиня северного ветра вертела белые хлопья так, что уже невозможно было понять, падают они сверху вниз или наоборот. Снег летел со всех сторон и во все стороны. Горе людишкам, оказавшимся в этот час вдали от крова. Пусть дохнут, мелкие паршивцы!

Тантарин даже не знала, кого она ненавидит больше — людей или Инослейва. Западный ветер оказался предателем, вставшим на сторону даже не врагов, а тупого корма. Но как бы ни был силен ее гнев на Инослейва, Тантарин была практически уверена, что не он похитил остальных богов и держит их в заточении. Однако это не снимало с западного ветра вины за происходящее в мире. Он положил начало безумным событиям — Тантарин почти не сомневалась в этом.

Как он посмел отказаться от жертвоприношений? Как посмел нарушить извечный ход событий? И похоже, именно поэтому на него никто не покушается. Зло, вызванное к жизни предателем, кем бы оно ни было, щадит источник своего появления. Тантарин не понимала, что это за зло, способное не просто противостоять ветрам, но даже покуситься на них, но явственно ощущала его незримое присутствие повсюду в мире, сошедшем с ума.

Ее бесило собственное бессилие и что-то поднимавшееся из глубины души, слишком похожее на страх. Как найти братьев и сестер? Как вытащить их из ловушки? Как вернуть устоявшийся порядок вещей? Люди, люди, проклятые люди! Это они во всем виноваты. Неужели чокнутый Инослейв прав, и они могут менять реальность своей верой и своей ненавистью? Во всех землях пропавших ветров хозяев проклинали на разные лады. Неужели людские проклятия смогли причинить реальное зло богам? Это немыслимо, но иных объяснений у нее не было. Что за чудовище породила ненависть сотен тысяч людишек, слившаяся воедино?

А еще эта их Эвинол, пожри ее бездна! Уж теперь-то имя игрушки Инослейва накрепко врезалось Тантарин в память. Его произносили повсюду, даже в ее собственных владениях. Проклятой Эвинол молились уже не только в Илирии, но и во всех обитаемых землях. Люди призывали ее, умоляя защитить от произвола ветров, даровать покой от бурь, ураганов и даже вернуть исчезнувший ветер.

Тантарин уже готова была поверить Инослейву и допустить, что людишки наделили илирийскую девчонку бессмертием, но могли ли они сотворить из нее орудие мести? По правде сказать, девчонка мало походила на чудовище. Она и по людским-то меркам слаба и глуповата, куда уж ей противостоять ветрам. И как бы она сумела пленить всех и спрятать их где-то, если не отлепляется от Инослейва? Да и западный ветер, каким бы жалким и презренным человеколюбцем ни оказался, не стал бы так поступать с братьями и сестрами. Но тогда кто же способен на такое? Кто?!

Тантарин оставила мир людей, завалив его снегом, и отправилась к себе. Она без конца перебирала в памяти события последних дней, пытаясь найти разгадку. Первым она обнаружила исчезновение своего вассала — Фианара. Она и без того несколько раз связывалась с ним после исчезновения Инниаль. Не столько потому, что опасалась за него, сколько желая привлечь его к поискам. Фианар нехотя повиновался ее призыву, но особого рвения в попытках найти Инниаль не выказал. Северо-западному ветру не было дела до пропавшей сестры. Даже Инослейв проявил большую заинтересованность. А Фианар лишь разводил руками, мол, чего от меня-то надо? Когда он ответил молчанием на очередной призыв, Тантарин поначалу решила, что он просто не желает с ней разговаривать. Тогда она явилась к нему: сначала в обитель, а потом и в Латар — его людские владения. Худшие опасения подтвердились: Фианар исчез.

Потом к ней заявился Хорастер с криками о пропаже Миалин — младшей, находящейся под его покровительством. А спустя несколько часов Ларишаль жаловалась на исчезновение На’араша — юго-восточного ветра. Их взволнованное кудахтанье взбесило Тантарин, и она прогнала обоих, велев им искать своих младших.

Когда и один, и другая не явились через много часов, Тантарин, охваченная нехорошими предчувствиями отправилась сначала в Найенну, а затем в Равалон. Как она и опасалась, оба как сквозь землю провалились. Причем было видно, что без боя оба ветра не сдались. Это вам не младшие! В обители восточного ветра валялись переломанные, как соломинки, или вывороченные с корнями вековые деревья. А среди песков, столь любезных сердцу Ларишаль, зияли огромные ямы, будто бы по пустыне, где стоял ее дворец, гулял смерч, выборочно вгрызаясь в песчаные просторы.

При взгляде на эти разрушения Тантарин приходила одна лишь мысль, отдававшая безумием. Все это было похоже на схватку ветров, равных по силе. Ну, или не равных, учитывая, что Ларишаль и Хорастер потерпели поражение. Но ветер? Младших можно в расчет не брать, им не справиться с Ларишаль и Хорастером. А Инослейв сейчас слабее их всех, несмотря на заемную силу. Куда ему. Да и зачем? У него на уме одна эта Эвинол, будь она проклята.

Такую битву со старшими ветрами могла бы устроить разве что она сама. Только у нее достало бы мощи победить южный и восточный ветер. Неужели людская ненависть пробудила нечто сопоставимое с ней по силе? Что ж, если так, то Тантарин рано или поздно найдет этого похитителя ветров и сразится с ним. Вот только не будет ли слишком поздно для всех остальных? Не останется ли она, выйдя победительницей, единственным ветром в мире? Инослейва, этого человеческого прихвостня, можно не брать в расчет.

А хочет ли она этого? Тантарин сцепила руки и прикрыла глаза, глубоко задумавшись. Она тысячелетиями привыкала отвечать за всех. А они? Только и знали, что всеми силами отстаивали независимость. А почему она сейчас должна бороться за них, спасать, если вместо этого может стать единственной хозяйкой всего мира? Разве ее вина, что все, включая самых сильных, попались в ловушку, став добычей неизвестного зла? Разве у тех же людишек не ведутся постоянные войны, в результате которых сильные порабощают слабых? Это законы природы. Пока ветра были на ее попечении, она заботилась о них, направляла, не видя ни капли благодарности. Она попробовала защитить их и от этой напасти, но не смогла. Значит, так распорядилась судьба. Пришла пора установить в этом мире единобожие.

В прошлом Тантарин вряд ли легко далось бы отречение от родичей. Ей и сейчас было сильно не по себе. Но века, проведенные в изоляции, давали себя знать. Она почти тысячу лет отвечала только за себя, хозяйствуя лишь на собственных землях. И то, что она сначала восприняла как новый рассвет богов, на деле оказалось закатом. Началось все с Инослейва и его девчонки, а кончилось тем, что мир перевернулся с ног на голову. И в этом перевернутом мире ей придется искать новое место.

Было бы, пожалуй, проще, знай она, что остальные ветра канули в небытие. А вот думать о том, что они живы, страдают и нуждаются в ее помощи, — невыносимо. Она не может им помочь. Не может! Она даже не знает, где их искать. Да что там — ей и с Фианаром не удалось связаться. Четко осознавая невозможность что-тоизменить и даже понимая выгодность бездействия, Тантарин не могла успокоиться. Ей захотелось вновь спуститься к людям и заставить их по-настоящему страдать. Можно не ограничиваться собственными владениями, а помучить по очереди людишек из всех земель.

Тантарин загорелась идеей. Начнет она с владений Фианара. В его землях уже лег снег, как и в ее собственных, значит, будет где разгуляться. Она им устроит такие бураны, что людишки за счастье сочтут откупиться жертвами. А дальше…

Странный звук оторвал Тантарин от размышлений и заставил насторожиться. Даже не звук, а скорее его противоположность. Тишина внезапно сделалась слишком звенящей и напряженной. Тантарин не ощущала чужого присутствия, но ее охватило предчувствие. Так бывает, когда дверь закрыта, но при этом точно знаешь, что снаружи кто-то стоит. И ему не нужно ни стучать, ни дергать ручку — достаточно просто быть там, за дверью.

Тантарин не стала изводить себя вопросами — кто же мог к ней пожаловать. Она знала ответ. Это он. Загадочный враг. Она не стала его искать, зато он нашел ее. Что ж, так даже лучше. Пришло время столкнуться лицом к лицу.

Вдалеке, на границе ее владений, возникла черная точка. Приближаясь, она росла и обретала форму. Это был сгусток тьмы, завернувшийся в воронку смерча. Он двигался абсолютно бесшумно. Даже на расстоянии ощущалась исходящая от него враждебная мощь. Черным ножом проходя сквозь сугробы, воронка втягивала снег, на мгновение сливаясь с его белизной и тут же растворяя ее в недрах тьмы.

Тантарин не стала дожидаться, пока смерч приблизится к ней. Она обернулась ветром и ринулась навстречу. Она ждала чего угодно, но не того, что произошло. Смерч попросту втянул ее внутрь, будто она была не самым древним и могучим из ветров, а просто еще одной горсткой снега на пути воронки. Внутри тьма была медленной, густой и тягучей. Она напоминала время. Это лишь кажется, что время движется быстро, — на самом деле оно невыразимо медленно перетекает само в себя. Тантарин ощутила себя мухой, увязшей в смоле. Ей не хотелось сопротивляться этой вялой обволакивающей безысходности.

Но она была северным ветром. Первородной. Той, что отдает приказы, а не подчиняется чужим. Всю угасающую волю она направила на то, чтобы отделить себя от липкой тьмы, чтобы вырвать свою сущность из объятий Темного ветра и вернуть себе. У нее получилось! Вокруг снова был белый снежный мир, показавшийся ей после хищной темноты ярче любой радуги.

Опасаясь, что ее вновь затянет внутрь воронки, она инстинктивно приняла человеческий образ. А дальше случилось то, чего она не ожидала. Темный ветер тоже изменил облик. Теперь перед ней была тварь, отдаленно походящая на человека. Огромный, намного выше Хорастера, он больше всего напоминал зыбкую тень, постоянно меняя очертания, расплываясь и перетекая из одного положения в другое. Черты лица были лишь грубо намечены, зато яркими углями пылали оранжево-черные глаза.

— Кто ты? — закричала Тантарин. — Ветер?

— Ветер. Ветер. Ветер…

То ли эхо разнесло ее собственный голос, исказив до неузнаваемости, то ли темная тварь ответила на вопрос.

Тантарин не собиралась сдаваться. Кто бы ни был перед нею, она сможет его одолеть.

Существо протянуло к ней непомерно длинную руку, заканчивающуюся лезвиями призрачных когтей. Тантарин отступила, собираясь с силами. Рука Темного ветра стала еще длиннее. Мгновение — и он сомкнул пальцы вокруг ее запястья. Странное это было прикосновение: бесплотное, но ощутимое. От него веяло смертью, пустотой, ненавистью. А еще болью. Бесконечной болью и отчаянием.

Тантарин дернулась, но не смогла вырваться из захвата тени. Она уже знала, что произойдет в следующий миг. Словно смотря на себя со стороны, она видела, как плотно сжатые губы расплываются в блаженной улыбке и все лицо приобретает тупое выражение, которое она так часто видела на лицах собственных жертв.

— Как хорошо…

Конец третьей части

Часть четвертая

Глава 34 Горькая правда

С каждым часом Инослейв становился все мрачнее. Эви боялась лезть к нему с расспросами и не решалась успокаивать.

Да и понятно ведь, что любые утешения будут выглядеть фальшиво. Рассудив, что ветру все равно никакой пользы от ее присутствия, Эвинол решила уйти на какое-то время. Но стоило ей сделать пару шагов, как Инослейв поймал ее за локоть и притянул к себе.

— Не уходи, — попросил он.

— Я не знаю, чем тебе помочь, — прошептала Эвинол.

— Помощь нужна не мне. Пока что. Хотя вряд ли тот, кто забрал всех остальных, не явится за нами с Тантарин. Эви, хочешь, я верну тебя к людям, пока все не утрясется?

— Не хочу! — горячо возразила она. — Не думай обо мне. Навести-ка лучше Тантарин, может, ей удалось что-нибудь разузнать.

— Ты права. Пошли!

Отправляя Инослейва к сестре, Эвинол вовсе не горела желанием составлять ему компанию. Мало кого ей хотелось видеть меньше, чем богиню северного ветра.

— Может, я останусь? — умоляюще спросила она.

— И не думай. Тантарин — та еще стерва, я и сам с удовольствием не виделся бы с ней еще тысячу лет. Но уж если я пойду к ней, то с тобой. Пойми, Эви, я не могу оставить тебя одну, зная, что неизвестный охотник спокойно может заявиться в гости к любому из нас.

— Но ведь он охотится за ветрами, а я — человек, — напомнила она.

— И конечно же, это удержит его от того, чтобы поживиться твоей божественной силой. Не забывай, ты уже не совсем человек или совсем не человек. Ты богиня, Эвинол, и лакомый кусочек для того, кто нашел способ тянуть эту силу из богов.

— Хорошо, я пойду с тобой.

Эвинол не хотела признаваться, но слова Инослейва напугали ее. Тантарин все-таки уже пробовала ее убить и не смогла, а вот исход встречи с неизвестной тварью предсказать невозможно.

— Я не дам тебя ей в обиду, — пообещал ветер.

— Да ей сейчас явно не до меня, — отмахнулась она, стараясь казаться беззаботной. — Я для Тантарин что-то вроде червяка, она вряд ли удостоит меня хотя бы взглядом.

На самом деле, скорее всего, удостоит. И взглядом, и словом. И уж слова у Тантарин найдутся самые что ни на есть ядовитые. Ну что ж, словами убить нельзя.

— Не хочется опять тащить тебя через барьер, но придется, — вздохнул Инослейв.

На фоне встречи с Тантарин проход через барьер казался мелочью.

— Не переживай. Грохнуться в обморок в моих же интересах.

Как бы она ни храбрилась, а барьер оказался столь же неприятной дрянью, как и в прошлый раз. Даже хуже. Стена, ограждающая мир Инниаль, была хотя бы красивой, а во владения Тантарин можно было попасть, продираясь через призрачные глыбы льда, обжигающие холодом. Белое безмолвие пугало больше, чем мгла. Эви почти с нетерпением ждала потери сознания, но вместо этого очнулась на другой стороне. Впрочем, обитель Тантарин не сильно отличалась от стены, которая ее ограждала. Бесконечная равнина, засыпанная снегом. Даже небо здесь было грязно-белым.

Эвинол тут же ощутила, что ее накидка, неплохо согревавшая в осеннюю промозглую погоду, совсем не годится для зимнего холода, царившего в обители северного ветра. Она поплотнее сжала края, мечтая о теплом плаще, подбитом соболем или горностаем.

— Тантарин! — позвал Инослейв.

Никакого ответа. Эви приготовилась брести по этой тоскливой белой пустыне, но ветер подхватил ее и понес. Сверху картина казалась еще более бескрайней и удручающей, но зато не нужно было ощущать себя ее частью.

— Эви, посмотри туда! — Инослейв указал на что-то впереди.

Проследив взглядом направление его руки, Эвинол не сдержала удивленного возгласа. Ровное, безбрежное полотно снегов впереди переходило во вздыбленную и развороченную землю. Груды снега и глыбы льда были набросаны вперемешку с темными пластами промерзшей почвы. Учинить такое мог лишь ураган невиданной силы. Возможно, сама Тантарин обладала подобной мощью, но разве стала бы она громить свои земли?

— Что тут было?

— Битва тут была, Эви, — мрачно отозвался Инослейв. — И кончилась она явно не победой Тантарин. Давай спустимся.

Они спустились, но почти сразу пожалели об этом: передвигаться по нагромождениям снега и льда было практически невозможно. Инослейв уселся на какую-то ледяную глыбу и задумался. Эви, несмотря на божественность по-прежнему чувствительная к холоду, осталась стоять.

— Значит, он захватил и Тантарин, — пробормотал ветер, обращаясь скорее к себе, чем к ней. — Даже странно, что он сначала пришел к ней, а не ко мне. Она же самая сильная из нас. А я самый слабый, — в его голосе звучала горечь. — Я даже слабее Инниаль, которую он утащил первой. А ведь Тантарин поделилась со мной силой уже после того, как это случилось. Без людских жертв я слабее котенка. Так почему же он не начал с меня?

— А может, в этом все дело? — неуверенно предположила Эвинол. — Вдруг он не тронул тебя именно потому, что ты отказался от жертв?

— Серьезно? — Инослейв нервно усмехнулся. — Ты за кого принимаешь эту тварь, Эви? За праведное орудие людской мести? Люди откопали чудовище и натравили на зарвавшихся богов?

— А если не откопали, а сотворили? — без особой уверенности продолжила она. — Если ты считаешь, что людская вера сделала вас богами, а меня наделила бессмертием, то почему бы людской ненависти не породить чудовище? Ты помнишь, что творилось в Кьерре? Все, от мала до велика, проклинали Инниаль. Там сам воздух пропитан ненавистью и злобой. Недаром люди дрались на каждом шагу, набрасываясь друг на друга почти без повода. А если эта ненависть стала чем-то большим, обрела материальную форму?

— Эви, да ты прямо философ.

Ветер небрежным жестом растрепал ей волосы, а затем поглубже надвинул капюшон. Так взрослый обращается с ребенком, который пытается умничать. Мол, глупо, но умилительно. Эвинол стало досадно, что Инослейв не воспринимает ее слова всерьез. Не то чтобы она сама была абсолютно уверена в своей гипотезе, но предположение не казалось совсем уж лишенным смысла.

— Если тебе кажется, что я говорю глупости…

— Молчи!

Она вспыхнула, уязвленная, но мгновенно изменившееся выражение лица Инослейва и резко вскинутая рука дали ей понять, что лучше и впрямь помолчать. И уж явно не ее слова стали причиной столь резкой перемены.

На лице ветра сначала читалась сосредоточенность, постепенно уступающая место страданию. Он стал медленно оседать вниз, сползая с ледяной глыбы, на которой сидел. Эвинол бросилась к нему, пытаясь подхватить, но ей не по силам было удержать Инослейва. Он сполз на снег и лежал неподвижно. Глаза ветра были закрыты, лицо казалось бескровным, словно с него разом стерли все краски. Эви видела его таким лишь однажды: когда он взывал к Инниаль. Должно быть, он и сейчас попробовал связаться с сестрой. Судя по состоянию, ему это удалось.

— Инослейв, очнись, пожалуйста! — она тормошила его, трясла, обхватив за плечи.

Ветер не отвечал и по-прежнему не шевелился. В отчаянии Эвинол хлопнула его по щеке, сначала легко, потом с силой. Кровь прилила к побелевшим щекам, ресницы дрогнули и, наконец, ветер открыл глаза. От избытка радости Эви обняла его чересчур сильно.

— Инослейв, как ты меня напугал! Что с тобой было? Это Инниаль, да? Ты нашел ее?

— Да, Эви, — голос его звучал глухо. — Это Инниаль. Только не я нашел ее, а она — меня. Не знаю, как у нее получилось прорваться сквозь эту стену. Может, Тантарин помогла или другие старшие. Они все там.

— Там — это где?

— В плену у Темного ветра. Так она его назвала, — он по-прежнему говорил с трудом.

— Но кто он?

— Я и сам не понял. Она говорила что-то о мести людей, о жертвах.

Эви преодолела искушение воскликнуть: «Я же говорила!», это подождет. Гораздо важнее понять, как найти этот Темный ветер.

— Инниаль сказала, где он держит их?

— Под землей, — его лицо перекосилось от отвращения. — Для ветра нет ничего хуже, ты же понимаешь?

— Наверное, — пробормотала пораженная Эвинол. — Но они живы, а это главное. Мы обязательно придумаем, как туда попасть, а может, Инниаль сможет снова связаться с тобой и…

— Эви, пошли отсюда, — Инослейв поднялся. Его качнуло, но он устоял, удержавшись за лед. — Теперь-то уж точно нам незачем оставаться в этом ледяном царстве. Нужно преодолеть барьер, пока у меня еще остались силы, любезно пожалованные Тантарин. Давай руку.

Он помог ей встать, хотя сам нетвердо держался на ногах. Впрочем, как только они поднялись в воздух, это обстоятельство стало неважным. Эви боялась проклятого барьера, переживая не за себя, а за Инослейва. Он все еще слаб, и неизвестно, сколько у него заемных сил Тантарин. К счастью, опасалась она напрасно. Барьер они преодолели, причем на этот раз переход дался ей еще проще, даже голова не закружилась. Ветер, похоже, тоже пришел в себя. По крайней мере, он больше не выглядел таким измученным. Однако настроение у него по-прежнему было прескверным. Неудивительно, после таких-то новостей.

Опустившись на крышу башни, он усадил Эвинол в свой любимый гамак и уселся рядом.

— Инослейв, — она осторожно погладила его по руке. — Мы вытащим их…

— Мы никого не будем вытаскивать, Эвинол! — в голосе ветра слышалась такая злость, что Эви отшатнулась. — Я не могу понять, с чего ты вдруг так переживаешь за моих родичей, которые пытались тебя убить. Что тебе до них?

— А тебе? Разве тебя не волнует их судьба?

— Из всех мне есть дело разве что до Инниаль. А что до остальных… Я как-то обходился без них тысячу лет и дальше обойдусь. Если ты думала, что я сунусь в логово к какой-то неизвестной твари, чтобы вытащить Ларишаль или Тантарин, то ты сильно во мне ошиблась.

— Возможно, — ответила она. — Но отчего же ты тогда страдаешь? Или скажешь, мне показалось?

— Нет, Эвинол, тебе не показалось. Странно, что ты задаешь этот вопрос. Хочешь знать, о чем я переживаю? О себе. И о тебе. Когда этот Темный ветер, одолевший Тантарин, явится сюда, как ты думаешь, что нас ждет? Если бы я верил, что силы людей помогут мне одолеть его, то, не задумываясь, потребовал бы жертвоприношений. И ты не смогла бы мне помешать. И не стала бы. Потому что, лишившись ветра, твои дорогие илирийцы рано или поздно погибнут. Я не трогаю их лишь потому, что это бесполезно. Тантарин и Ларишаль с избытком переполнили себя силой, и это им не помогло.

— Значит, если бы ты знал, что нам ничего не грозит, то бросил бы братьев и сестер на растерзание Темному ветру?

— Именно так, Эви. Тебя это удивляет? — он с силой сжал ее плечи, всматриваясь в лицо. — Если так, то ты совсем не знала меня. Я — не благородный герой человеческих сказок. Самопожертвование и прочие ваши глупости мне чужды. О, я знаю, что ты думаешь об этом. Уж ты-то — воплощение жертвенности. Именно этим я воспользовался, чтобы заполучить тебя. Но одно дело — использовать человеческие слабости и предрассудки себе во благо, и другое — начать подражать людям. Ты готова была умереть за тех, кто ненавидел и проклинал тебя, а я и не подумаю. И не смотри на меня с таким осуждением! Лучше бы задумалась об опасности, которая угрожает нам.

— Похоже, тебе, — она подчеркнула это слово, — ничего не угрожает, Инослейв.

Глава 35 Зыбкое равновесие

Дни шли, и ничего не происходило. Похоже, теория Эвинол, которую он поначалу не принял всерьез, все-таки верна. Если Темный ветер — порождение людской ненависти, то и приходит он лишь за теми, кто виновен в жертвоприношениях и убийствах, то есть за всеми, кроме него. Но даже немного успокоившись насчет безнадежной битвы с Темным ветром, Инослейв не мог вернуть себе прежнего душевного равновесия. Что бы он там ни говорил Эвинол, а судьба ветров не была ему совсем уж безразлична. И не потому, что их связывали узы условного родства и общей природы, а потому что мир, в котором кто-то может пленить и мучить богов, казался искореженным и неправильным. Так не должно быть. Это немыслимо и противоестественно.

И если когда-то он довольно легко смирился с тем, что люди нашли способ больше не приносить жертвы, то сейчас смириться было гораздо сложнее. Особенно понимая, что в твоей власти пусть иллюзорная, но возможность изменить положение. Инослейв не собирался в угоду Эви изображать жертвенность и неуемный героизм. Само собой, он не сунется к чудовищу ради призрачного шанса спасти родичей. И все-таки бездействие его мучило, подтачивая душевные силы, как медленный яд. Он постоянно ждал нового жалобного призыва Инниаль, ее мольбы о помощи, которую не собирался оказывать.

Однако больше всего Инослейва тревожила Эвинол. Он опасался, что принцесса начнет убеждать его, требовать, шантажировать. Но она просто молчала. Даже не показывала, что злится. Если он обращался к ней, — отвечала спокойно и доброжелательно, не подчеркивая обиду. Сама же обращалась к нему редко и частенько уходила, чтобы побыть в одиночестве. При этом Инослейв не сомневался, что девушке далеко не безразлично происходящее. Больше упреков, просьб и жалоб он боялся ее разочарования. Но в то же время не желал глупо рисковать собой и ею только ради того, чтобы стать в ее глазах безупречным героем из легенд.

Он несколько раз спускался в Илирию и брал с собой Эвинол. На фоне исчезновения ветров во всех сопредельных и дальних краях илирийцы возомнили себя благословенным избранным народом. Они еще более рьяно возносили молитвы светлой Эвинол в надежде, что ее милость пребудет над Илирией и дальше. Эви коробило от столь истового поклонения. Проходя неузнанной мимо своих почитателей, она мрачнела и хмурилась. Инослейв не понимал такого отношения. Он-то считал, что Эви заслужила благодарность людей. Он даже сам испытывал к ним что-то вроде признательности за то, что люди сделали из его любимой богиню, устранив единственное препятствие, стоявшее между ними, — ее смертность.

Однажды Эвинол попросила его посетить Кьерру и Найенну. Она переживала за жителей стран, оставшихся без своих ветров. Ее чрезмерная сердобольность в отношении людей раздражала Инослейва. Он отказался выполнить ее просьбу. Запас сил, одолженных Тантарин, мог иссякнуть в любую минуту, не хватало еще в это время оказаться на чужих землях без возможности вернуться к себе. Эви не стала настаивать, лишь посмотрела на него долгим задумчивым взглядом и молча ушла.

Такое поведение девушки злило ветер чем дальше, тем больше. Ее доброжелательное равнодушие с каждым часом увеличивало пропасть между ними. Инослейв хотел объясниться, заставить ее понять, что она неправа, подходя ко всему со своими человеческими мерками.

Он отыскал Эви на качелях. Она не раскачивалась, а просто сидела, забравшись с ногами, и наигрывала на флейте какую-то грустную мелодию. Он налетел внезапным порывом, с силой тряхнув качели. Эвинол удержалась, судорожно вцепившись в веревку, но выронила флейту. Инослейв на лету подхватил пропажу и вернул владелице. Он ждал, что Эви хотя бы возмутится его выходкой, но она молчала. Обернувшись человеком, он присел рядом с ней.

— Эви, тебе не надоело?

— Ты о чем? — она говорила, глядя в сторону.

— Ты отлично понимаешь, о чем я. Меня замучило твое молчаливое осуждение. Ты не хочешь меня понять, а я не понимаю тебя. Как ты можешь гнать меня в пасть к неизвестному чудовищу, если хоть немного любишь? И ради кого?! Ради тех, кто едва не убил тебя. Ладно, я уже привык, что ты мало ценишь собственное благополучие, но твои драгоценные людишки! Ветра убивали их, тянули из них жизнь, сделали их существование до такой степени невыносимым, что людская ненависть породила жуткую тварь. Люди сбросили гнет жестоких богов. А ты хочешь вернуть все как было? Хочешь, чтобы я спас Ларишаль и Тантарин, предоставив им возможность пировать на своих землях? Ты требуешь от меня, чтобы я обрек людей на очередные жертвоприношения?

— Инослейв, я ничего от тебя не требую и даже не прошу, — медленно и тихо ответила Эви, по-прежнему не глядя на него. — Тебе виднее, как распорядиться собственной жизнью. Мне не нравятся твои братья и сестры. Не настолько, чтобы желать им смерти, но не нравятся. Но они — ветра. Ветра, без которых жизнь в нашем мире немыслима. Мы видели, что творится в землях лишь на несколько дней оставленных ветрами. А если они исчезнут навсегда? Да, людям не придется больше умирать в угоду их жестокой прихоти, но тогда они начнут умирать по другим причинам. Не так стремительно и заметно, но исчезновение ветров приведет к гибели мира — такого, каким мы его знаем. Ты ведь понимаешь это?

— Понимаю, — кивнул он, довольный уже тем, что Эви хотя бы заговорила. — Поверь, мне не больше твоего нравится то, что происходит с миром. Но вина за это лежит на тех, кто сейчас томится в плену у Темного ветра. Их погубила неуемная жадность и слепота. Они отказывались понять, что нынешние люди — не те, что покорно скармливали им себя тысячу лет назад. Нынешние, пусть и не осознают до конца своей силы, но уже умеют направить ее против своих обидчиков.

— Но ведь они создали оружие не только против ветров, но и против себя! — воскликнула Эвинол. — Без ветров их жизнь станет ужасной. Ненависть не может сотворить добра, она всегда обернется против ненавидящих.

— Опять философствуешь? — вздохнул Инослейв. — Пусть даже ты права. Люди наказали и ветра, и сами себя. Но при чем здесь мы, Эви? У нас все хорошо. Даже у твоих людей все хорошо. Я не трогал их, они не проклинали меня. В Илирии по-прежнему будет дуть ветер, а мы с тобой будем в безопасности. Все довольны, кроме тех, кто сам виноват в своих бедах. Разве нет?

— Нет, Инослейв. Илирия не сможет благоденствовать, оставшись островом среди медленно умирающего мира. И потеря торговых связей — наименьшее из зол. Мы же видели, что в Илирию уже сейчас тянутся толпы беженцев, а дальше станет лишь хуже. Со временем илирийцы закроют границы, а учитывая, что на троне Айлен Райн’яр, это произойдет скорее рано, чем поздно. В итоге Илирию ждут сначала приграничные стычки, затем войны. Кто же не захочет отхватить часть благополучных земель, когда свои приходят в запустение?

— То есть все дело в людях? Ты так за них переживаешь, что готова рискнуть мною?

Мысль о том, что Эви так мало дорожит им, причинила Инослейву настоящую боль.

— Только имей в виду, что если Темный ветер одолеет меня, а ему для этого даже стараться не придется, твоим драгоценным подданным станет еще хуже. Они же тоже останутся без ветра. И тогда все их молитвы к тебе, светлая Эвинол, будут бесполезны. При всей любви к своему народу, ты не сможешь заменить им ветер. Ты подумала об этом? Если тебе нет дела до меня, пожалей хотя бы своих людишек.

— Как ты можешь так говорить? — в ее голосе звучало страдание. — Как можешь думать, что мне нет дела до тебя?

— Но разве ты не готова ради блага мира отправить меня на растерзание Темному ветру?

— Почему ты говоришь так, будто я прошу идти туда тебя одного? Мы пойдем вместе — в конце концов, у меня тоже есть божественные силы. Ты не творил зла на своих землях, я — тем более, а значит у нас есть шанс одержать над ним победу.

— Постой, Эви, — он резко прервал ее. — О каких «нас» ты толкуешь? Думаешь, я позволю тебе приблизиться к этой твари?

— Но я уже не та бессильная человеческая девочка, какой была, когда ты забрал меня. Людская вера наделила меня могуществом. И пусть я еще не пробовала его применить…

— И не попробуешь! Уж точно — не таким способом.

— Да я бы давно сама отправилась, если бы только знала куда! — вспылила Эвинол.

— Если еще раз заикнешься об этом, я прикую тебя к скале, — ветер был настолько зол, что говорил почти всерьез. — Ты не принадлежишь ни людям, ни миру. С тех пор как я забрал тебя, ты утратила право распоряжаться собой. Ты — моя! Только моя!

— Скажи еще, твоя игрушка или твоя кукла! — гневно бросила ему в лицо Эвинол. — Значит, не так уж ошибалась Тантарин, указывая мое место подле тебя, западный ветер.

Она спрыгнула с качелей и пошла прочь. Инослейв одним прыжком настиг ее и развернул к себе. Он еще не знал, что скажет или сделает, какой выход даст охватившему его гневу. Но стоило ему увидеть слезы в синих глазах, как злость уступила место боли. Эвинол страдает. И пока она страдает, он тоже не будет знать покоя.

— Ну чего ты хочешь от меня, маленькая? — он обнял ее и прижал к себе. — Если я пойду туда, что будет с тобой? Как ты будешь без меня, ты подумала? Целую вечность, Эви, ведь ты теперь бессмертна.

— Я не хотела быть без тебя, — она всхлипывала, уткнувшись ему в грудь. — Я хотела пойти с тобой. Мы должны быть вместе.

— Мы и так вместе, Эви, — он зарылся лицом в ее волосы. — Ты — моя любовь, мое счастье, моя нареченная. Мы никогда не расстанемся. Хочешь, устроим свадьбу весной, когда мир будет утопать в цвету?

— Нет, Инослейв, — она подняла на него заплаканное лицо. — Грядущей весной мир будет утопать не в цвету, а в крови. Тебе нужен такой мир? Ты сможешь продолжать жить как ни в чем не бывало, когда просторы твоих земель будут разорены войной, голодом, болезнями? Сможешь беззаботно кружить над кладбищем?

Он хотел возразить, объяснить, что все вовсе не обязательно должно быть так плохо, но осекся. А почему, собственно, нет? В мрачных картинах, рисуемых Эвинол, было много горькой правды. Люди такие. Ненавидеть и враждовать они умеют отменно. Истребляя друг друга, они неминуемо причинят вред Илирии. Эви права: его земли уже не будут такими, как сейчас. И пусть он сам порой нес разрушения, но лишь ради забавы, не желая причинить своим владениям серьезный вред.

— Пусть так, — он слегка отстранился, чтобы видеть лицо Эвинол. — Но если я все-таки отправлюсь в подземелья Темного ветра, это вовсе не будет означать благополучного исхода для людей. Скорее всего, наоборот. Ты готова принять такой расклад, Эви?

— Если мы отправимся туда…

— Об этом можешь даже не думать. Я ни за что не возьму тебя. Я люблю тебя, Эви. Твоя жизнь и свобода мне дороже целого мира.

— Но разве я буду в безопасности, если ты оставишь меня одну? — Эвинол говорила так, будто его поход к Темному ветру — дело решенное. — Если я останусь здесь, то, наверное, умру от голода, а если среди людей, то окажусь в кошмаре.

— Ты не умрешь в любом случае. Возможно, тебе будет паршиво, но уж лучше здесь, чем среди людей. Худшее, что тебя здесь ждет, — вечное одиночество, зато… — он мрачно усмехнулся, — здесь очень красиво.

— Но я хочу пойти с тобой!

— А я не хочу, чтобы ты шла со мной, — отрезал он. — Я и сам не хочу идти. А кроме того, понятия не имею, куда идти.

— Тогда я отдам тебе все свои силы, — ее глаза, еще мокрые от слез, засверкали лихорадочным блеском. — Раз уж мне молятся люди по всему миру, то пусть все лучшее, на что способна их вера, станет противовесом тому, что смогла породить их ненависть.

Глава 36 Прощание

— Нет, я не могу, — Инослейв почти со злостью отпихнул руку Эвинол. — Оставим это.

— Не оставим, — Эви покачала головой. — Ты же знаешь, что тебе придется это сделать. Я понимаю, это больно и…

— Эви, ты правда думаешь, что я переживаю за себя? Дурочка! — злое слово прозвучало в его устах неожиданно нежно. — Я не могу тянуть из тебя силы. Тебе это покажется приятным, но я-то знаю, что буду высасывать из тебя жизнь. Это отвратительно!

— У нас нет другого выхода, — Эвинол говорила тихо, но настойчиво. — Или есть. Ты можешь взять меня с собой.

— О-о-о, — простонал ветер. — Это еще хуже. Зачем ты заставляешь меня выбирать между такими вещами?

— Мне это нравится не больше твоего, уж поверь. Я не хочу, чтобы ты мучился, забирая мои силы, и еще меньше хочу отпускать тебя. Но другого способа победить эту тварь нет.

— Можно подумать, твой план гарантирует победу, — проворчал Инослейв.

Весь его вид выражал протест, но Эвинол поняла, что он сдался, и вновь протянула руку. На этот раз ветер принял ее, но перед тем как обхватить, коснулся губами того места, где на запястье сходились едва заметные ниточки вен. А затем сжал, сначала бережно, потом с силой.

Эви знала, чего ждать, и все-таки оказалась не готова. В этот раз все было по-другому. Потому что на месте Ларишаль или Тантарин был Инослейв. Ее чувства к нему не были навязанной фальшивкой, сахаром, щедро сдобрившим яд, чтобы подавить сопротивление жертвы. Ее отношение к Инослейву не изменилось, даже не усилилось, оно просто раскрылось ей во всей полноте. Она и прежде видела в ветре источник счастья, но сейчас понимание этого — такое простое и в то же время безмерно глубокое — охватило все ее существо. Эвинол ощущала себя слепцом, имевшим лишь смутное представление о свете, внезапно прозревшим и увидевшим мир во всем великолепии. Инослейв виделся ей теперь совершенно непостижимым существом, а прежние мысли о том, что она понимает его, казались смешным и нелепым заблуждением. Счастье не только в том, чтобы просто быть рядом с ним: видеть, разговаривать, прикасаться. Самого знания, что он есть, уже довольно для того, чтобы наполнить жизнь смыслом.

Блаженство души отзывалось во всем теле. Но сквозь пелену собственного наслаждения Эви видела лицо ветра, искаженное страданием. Как смеет она причинять боль созданию, неизмеримо превосходящему ее и бесконечно любимому? Эвинол хотела крикнуть Инослейву, чтобы он прекратил, хотела вырваться, не длить дольше свое блаженство и его мучение. Однако оказалось, что она больше не властна над своим телом и голосом. Она не могла ни пошевелиться, ни заговорить — только стоять и безвольно тонуть в сладостном омуте. А потом мир подернулся и исчез, растворившись в радужной дымке.

Очнулась Эвинол на руках у Инослейва, постепенно узнавая знакомые картины: горы, укрытые разноцветными лесами, хмурое осеннее небо, темные стены башни.

— Эви? — он так пристально и тревожно вглядывался в ее лицо, словно опасался, что она утратила разум или по меньшей мере память. — Как ты?

— Все хорошо, Инослейв, — собственный голос доносился словно издалека.

Она хотела дотронуться до его лица, но не смогла поднять руку. Тело по-прежнему отказывалось ей повиноваться. Зато стук сердца эхом отзывался в ушах, а хриплое дыхание казалось оглушительно громким. Эви стало страшно, что теперь так будет всегда.

— Я вижу, — мрачно отозвался ветер. — Лучше не бывает. Ты хоть пошевелиться можешь?

— Ну… — неопределенно протянула Эвинол, — если постараться.

— В бездну все! И как я дал уговорить себя на это безумие!

— Ты зря так злишься, — она старалась бодриться, хотя страх не отпускал, сжимая бедное сердце когтистой лапой. — Это всего лишь слабость, она пройдет.

Вот бы еще самой в это поверить. Инослейв ничего не ответил, оторвался от земли и понес Эви в башню. В спальне он уложил ее на кровать и уселся рядом с мрачно-скорбным видом. Эвинол попробовала слегка оторвать голову от подушки. К ее радости и облегчению, это удалось. Приободрившись, она решила хоть чем-то занять Инослейва.

— Я пить хочу.

Расчет оправдался: ветер поднялся и принялся суетиться. Пока он мучился с приготовлением чая, Эви пробовала пошевелить то рукой, то ногой. Тело постепенно начинало вновь слушаться ее, хотя даже простейшие движения давались с трудом и отнимали силы, которых и без того не было. И все же каждая удачная попытка сжать пальцы или повернуть ступню вселяла в Эвинол уверенность, что все будет хорошо. Сердце билось ровнее и тише, дыхание стало свободнее. Слабость никуда не делась, даже усилилась, но сама по себе она уже не пугала.

Через некоторое время она почти успокоилась и уже недоумевала по поводу недавнего страха остаться навеки бессильной и неподвижной. В конце концов, разве она не богиня? Людские молитвы даровали ей бессмертие, неужели же они не помогут восстановить силы?

Ветер вернулся с чашкой, от которой поднимался пар. Одной рукой он приподнял голову Эви, поддерживая ее, в другой сжимал чашку, осторожно поднося к ее губам. Эвинол сделала несколько глотков и закашлялась.

— Горячо же! — пожаловалась она. — Только ожогов мне не хватало.

— Прости, — расстроился ветер. — Я совсем не разбираюсь в таких вещах. Мне казалось, ты всегда пьешь свой чай горячим.

— Не настолько же, — бросив взгляд на виноватое лицо Инослейва, она смягчилась. — На самом деле не так уж горячо, сейчас остынет.

Сделав еще пару глотков, Эви не удержалась от новой придирки.

— Ты вылил туда весь мой жертвенный мед? — ехидно поинтересовалась она. — Я, конечно, люблю сладкое, но не настолько же.

— Сейчас это тебе нужно для восстановления сил.

Эвинол не стала спорить. Тем более, чрезмерно сладкий вкус напитка и впрямь казался целительным. В другое время она бы не смогла глотать эту приторную обжигающую смесь, а сейчас пила почти с удовольствием. Выпив примерно половину, она уже смогла протянуть руку, чтобы взять кружку самостоятельно. Инослейв тут же обхватил ее пальцы своими, помогая удерживать кружку, все еще казавшуюся непомерно тяжелой.

— Тебе лучше? — заботливо спросил он.

— Определенно.

— Тогда я могу тебя порадовать, — выражение его лица не вязалось со словами, на нем не было и тени радости.

— Чем? — она чуть приподнялась на подушках, радуясь даже такому простому движению.

— Похоже, я знаю, где искать Инниаль и остальных.

— Но откуда? — удивилась Эвинол. — Инниаль снова позвала тебя?

— Нет, — он держал ее руку в своей, мягко перебирая пальцы, но смотрел в сторону. — Это твои силы, Эви. Они действительно переполняют меня. Я чувствую, что могу многое, о чем раньше и помыслить не мог. Не уверен, что даже Тантарин была так сильна, как я сейчас. Ты и не догадывалась, насколько могущественна, светлая моя.

— Мои силы помогли тебе найти логово Темного ветра? — Эвинол отчего-то были неприятны разговоры о ее могуществе. — И где же оно?

— Я не знаю.

— Но ты же сказал…

— Я не знаю, как называется это место, не знаю, где оно. Но я вижу… нет, не вижу… чувствую что-то похожее на нить, указывающую направление. Знаешь, как бывает: ты слышишь звук и знаешь, с какой стороны он раздался, хотя не видишь источника. Вот у меня примерно такие же ощущения. Я знаю, куда идти, хотя понятия не имею, куда приду.

— И когда ты пойдешь? — против воли голос выдавал напряжение.

— Мечтаешь услать меня поскорее? — с ироничным укором спросил ветер.

— Наоборот, не хочу отпускать, — призналась Эвинол.

— Неужели? — он придвинулся еще ближе, а потом улегся рядом, опираясь на локти. — Мне казалось, что ты на все была готова, чтоб отправить меня к Темному ветру ради спасения твоих людей, ну и моих родичей заодно.

— Ради спасения мира, — поправила Эви. — И я вовсе не хотела отправлять тебя одного. Это ты так решил. А я… — она вдруг замолчала. — Мне безумно страшно отпускать тебя одного.

— А мне страшно оставлять тебя одну здесь, — признался ветер. — Эви, — он провел пальцем по ее щеке. — Меня ужас охватывает при мысли, что будет с тобой, если я не вернусь.

— Так возьми меня с собой!

— Ну да, конечно, — мрачно усмехнулся он. — Принесу тебя на ручках прямо в пасть к чудовищу. Темный ветер очень обрадуется богине, лишенной сил. Нет уж, Эви, выкинь эти глупости из головы. Ты будешь ждать меня здесь.

— Пожалуйста, не оставляй меня здесь. Я очень люблю твой дом, он стал и моим, но одна я здесь сойду с ума. Кроме того, я же не ветер и…

У нее не хватило духа закончить, поделившись своим страхом: навечно остаться в обители Инослейва, не имея возможности спуститься к людям. Если ветер не вернется, значит, миру суждено погибнуть. А погибать лучше с людьми, чем в одиночестве, оплакивая человечество и того, кого любила сильнее всего на свете.

— Ты права. Я отнесу тебя к людям, — он словно прочел ее мысли. — Там тебе будет хуже, чем здесь, но ты будешь не одна.

Инослейв говорил спокойно и рассудительно, как будто они не обсуждали его возможную смерть и гибель мира заодно. Ну почему он не хочет взять ее с собой?! Насколько все было бы проще! А сейчас выходит, будто она сознательно отправляет его на смерть. Эви уткнулась в подушку, чтобы ветер не видел, как она плачет. Но он, конечно, все понял.

Сначала Инослейв гладил ее по волосам и по спине, успокаивая, словно маленького ребенка. Потом, неожиданно обернувшись ветром, обнял всю — с головы до ног, окутав ароматами летних луговых трав и карамели. Совсем как в тот день, когда вернулся с ярмарки. Вместо того чтобы успокоиться, Эвинол разрыдалась еще сильнее.

— Я люблю тебя, Инослейв, — бормотала она, прижимаясь мокрым лицом к подушке. — Как же сильно я тебя люблю!

Теплый, пахнущий травами ветер исчез, уступив место человеку. Инослейв отцепил ее руки от многострадальной подушки и развернул Эви к себе.

— Ты никогда мне этого не говорила, — тихо сказал он, притягивая ее к себе.

— А разве нужно было говорить? — Эвинол подняла на него заплаканные глаза и улыбнулась сквозь слезы. — Разве ты не знал?

— Знал, — ветер коснулся губами ее макушки. — Но все равно хотел услышать это от тебя. Мне кажется, с тобой я превращаюсь в человека.

— Это плохо? — спросила Эви, устраиваясь у него на плече.

— Не думаю, что хорошо, но, пожалуй, неизбежно. Эви, любимая моя, засыпай, — Инослейв убаюкивающе гладил ее по волосам.

— А ты не уйдешь? — встрепенулась она.

Отчего-то Эвинол боялась, что Инослейв покинет ее, пока она спит. Чтобы не прощаться и не относить к людям. Ей казалось, что она проснется одна в опустевшей обители западного ветра.

— Не уйду, — прошептал он, накручивая ее пряди на палец. — Не уйду, пока не буду уверен, что ты окрепла. Кроме того, я обещал отнести тебя к твоим неразумным собратьям.

— Почему неразумным? — сонно пробормотала она.

— Разве разумные создания стали бы порождать такую тварь, как Темный ветер?

Глава 37 Путь во мрак

Эвинол ворочалась во сне, пару раз всхлипнула и однажды пробормотала его имя. Солнце уже давно поднялось, но Инослейв не торопился ее будить. Сон, пусть даже такой беспокойный, должен был восстановить силы Эви. На лицо девушки вернулись краски, она больше не напоминала полупрозрачный тающий призрак.

Все-таки непостижимым было в ней это сочетание божественности и человечности. Теперь-то ветер знал, насколько невероятные силы переполняли Эвинол, но при этом она нуждалась в сне и еде, испытывала холод и жажду.

Сердце Эви забилось быстрее, дыхание стало легче, ресницы затрепетали. Она лежала не двигаясь, с закрытыми глазами, но Инослейв понял, что она проснулась.

— Эви, маленькая, не притворяйся, — грустно усмехнулся он. — Не тот сегодня день, чтобы валяться в кровати до полудня. У меня много дел, а сначала еще нужно доставить тебя в Гвиринт.

— В Гвиринт? — она резко поднялась. — Но почему в Гвиринт? Там меня узнает любая служанка или садовник. Я думала, ты отнесешь меня куда-нибудь в провинцию, где мое лицо видели лишь на картинах.

— Да? — ветер ехидно прищурился. — И что же ты будешь делать там, моя принцесса? Без еды, без денег, без крова. И хорошо еще, если ты догадаешься начать тыкать в те самые картины, указывая сходство, чтобы люди опознали в тебе богиню и позаботились. Зато в Гвиринте, как ты верно заметила, тебя знает любой. И уж, конечно, узрев свою королеву, они окружат тебя заботой и почетом.

— Ага. А еще тут же сообщат Айлену, и он не замедлит примчаться из столицы, чтобы поглазеть на чудо — явление воскресшей королевы. И можешь не сомневаться, он не будет мне рад. Дело даже не в том, что мы… э-э-э… не очень хорошо расстались. Просто я ему не нужна. Он теперь самовластный король, а мое возвращение испортит вполне устраивающее Райн’яра положение вещей.

— И что? — Инослейв пожал плечами. — Что бывший муж тебе сделает? Убить тебя не смогла даже Тантарин, куда уж жалкому человечишке, пусть и с короной на голове! А если он надумает обидеть тебя, ты ведь сумеешь дать ему отпор? Впрочем, вряд ли он посмеет. Ты уже не только королева Илирии, но и богиня. Надо совсем выжить из ума, чтобы покуситься на светлую Эвинол.

— Он больше никогда не обидит меня, — мрачно отозвалась Эвинол. — Я не боюсь Айлена, я просто не хочу видеть этого паршивца.

— И не нужно, — ветер обнял ее за плечи, успокаивая. — Челядь Гвиринта обожает тебя, и если ты попросишь не сообщать королю о своем возвращении, думаю, они послушаются.

— Все равно он узнает рано или поздно, — вздохнула Эви.

— Будем надеяться, что я вернусь и заберу тебя раньше, чем это случится, — Инослейв сам не очень-то верил тому, что говорил, но постарался придать тону уверенности.

— Хорошо, — сдалась она. — Ты прав. Я совсем не привыкла думать о таких вещах, как кров или пропитание. У меня никогда не было в этом нужды. Я уже не помню, когда в последний раз с кем-то расплачивалась. Даже в Кьерре за все платил ты… ворованными деньгами, между прочим.

Эвинол легко спрыгнула с кровати. Вернувшаяся к ней резвость и грация радовала Инослейва. Девушка выглядела вполне здоровой и полной сил.

— Тебе стоит поесть, а потом выбрать самый роскошный из твоих нарядов, — сказал ей ветер. — Платье, достойное королевы и богини. Подданные должны узреть тебя во всем великолепии.

— Угу, — наливая воду в медный котелок, отозвалась она. — Только, заказывая эти платья, я еще не метила в богини. Так что ограничусь великолепием, достойным королевы Илирии.

Они беззаботно болтали и обменивались ехидными репликами, пока Эви колдовала над завтраком. Словно оба молчаливо согласились поддерживать иллюзию, что все хорошо, что впереди их ждет не расставание, возможно, навеки, а еще один самый обычный день. Как ни странно, так действительно было проще.

Принцесса устроилась с подносом в старинном резном кресле с высокой спинкой, которое ветер притащил в свою башню задолго до появления Эви. Она ела не торопясь, словно желая продлить зыбкое спокойствие и ощущение обыденности. Затем так же неторопливо и обстоятельно выбирала платье, остановившись в итоге на темно-синем бархатном, вышитом серебром и жемчугом.

И все же, как ни оттягивала она момент прощания, он наступил. Эвинол тоскливым взглядом обвела спальню, которую ветер обустроил для нее. Взгляд ее остановился на футляре со скрипкой.

— Пожалуй, я захвачу это с собой.

— Зачем? — впрочем, он знал ответ.

Эви прижала к себе скрипку, а ветер — саму Эвинол, и они покинули обитель. Если отчаянная затея увенчается успехом, он сюда вернется, если же нет, то и жалеть об утраченном доме будет некому.

Как и в прошлый раз, Эвинол без труда преодолела барьер. Не успела она опомниться, как Инослейвспустил ее на ту самую скалу, откуда забрал в конце лета. Теперь все здесь выглядело иначе. Свинцовые воды озера отражали серое небо, травы и цветы засохли и лежали, прибитые дождями к земле. В центре скалы торчал колышек с обрывком злополучной цепи. Столько серебра можно было бы продать, притом недешево, но никто так и не притронулся к свидетельству жертвоприношения. Настолько сильным было в народе преклонение перед светлой Эвинол.

Сейчас на скале не было ни души. Очевидно, мелкий заунывный дождь — не лучшая погода для паломничества. Эвинол склонилась и, подняв обрывок цепи, задержала его в ладони. Инослейв удивлялся, глядя на нее. Перебирая серебряные звенья, Эви смотрела на них чуть ли не с нежностью. А ведь он еще помнил, как яро она ненавидела эту проклятую цепь. Сейчас уже он не хотел видеть этот гадкий атрибут жертвоприношения.

— Брось эту дрянь, — он взял ее за руку, вынудив уронить обрывок цепи.

Держа ее ладонь в своей руке, Инослейв смотрел на Эвинол, впитывая каждую черточку ее облика. Что ей сказать? «Прощай!»? Слишком трагично. «До встречи!»? Фальшиво. Но Эви заговорила сама.

— Вернись! — в ее словах звучала не просьба, а приказ.

— Я постараюсь, маленькая.

Ветер обнял Эвинол, крепко прижал к себе, положив подбородок ей на макушку. Она чуть отстранилась, глядя на него с вопросом и надеждой.

— Инослейв, может, все-таки…

— Нет, — он приложил палец к ее губам, отлично зная, что она собирается сказать. — Я пойду один.

Инослейв бросил взгляд на скрипку, которую она все еще сжимала в руках.

— Сыграй мне, Эви, — попросил он.

Вряд ли он сможет придумать что-то лучшее, чем оставить Эвинол под одну из ее мелодий. Очевидно, принцесса была с ним согласна. Музыка лучше мучительных прощаний. Она достала скрипку, пристроила у себя на плече и взмахнула смычком. Мотив, выбранный Эви, звучал пронзительно и тревожно, но, как и прочие ее мелодии, был исполнен удивительной силы и гармонии.

Инослейв обратился ветром и устремился вдаль. Он не видел маленькую фигурку на скале, но еще долго слышал мелодию, исполненную тревоги и надежды. Так долго, что уже не знал, на самом ли деле он слышит скрипку Эвинол или музыка продолжает играть у него в голове.

Путь, по которому его влекло непостижимое чутье, лежал через земли Ларишаль. Ветер давно не видел Найенну. Сейчас она выглядела до невозможности мрачно. Воздух был спертым и тяжелым, растения — мертвыми, небо — пепельно-серым. Даже в больших городах улицы по большей части были пустынны. Должно быть, люди прятались от одуряющего удушья за стенами домов. Однако, пролетая над столицей, Инослейв заметил на одной из площадей небольшое сборище. Люди стояли на коленях, расположившись по кругу и что-то монотонно бормотали. Инослейв не обратил бы на них внимания, если бы некоторые не повскакивали и не начали прыгать, вопя: «Ветер! Ветер!» Один мужчина, должно быть, предводитель, начал тянуть нараспев: «Не оставь нас, ветер. Узри наше смирение. Прими жертвы, которые мы готовы отдать тебе».

Презренные создания! Вот поэтому ветра веками видели в них лишь корм. Обладать такими силами и приносить себя на заклание, точно скот! Внезапно его охватило желание открыть глаза этим жалким слепцам. Он опустился на площадь и принял человеческий облик. Толпа тут же окружила его, недоумевая, кто же мог появиться из ниоткуда.

— Кто ты, господин? — обратился к Инослейву предводитель.

— Ветер, — он обвел их презрительным взглядом.

К удивлению Инослейва, найеннцы не высказали ожидаемого недоверия, а напротив, слишком легко приняли божественную природу неожиданного гостя.

— Ты снизошел к нам! — предводитель бухнулся на колени, остальные последовали его примеру. — Теперь ты примешь наши жертвы?

— Не приму. Перестаньте, как глупые овцы, скармливать себя ветрам. И вам, и нам от этого лишь хуже. Забудьте о жертвах. Расходуйте данные вам силы со смыслом.

— Но как, господин наш ветер?

Инослейв не стал уточнять, что он вовсе не их господин, сейчас это было неважно. Куда важнее направить людишек на путь, сулящий хотя бы призрачную пользу.

— Вместо жертв возносите ветрам молитвы. Людская вера дает нам силы. Перестаньте нас проклинать и ненавидеть. Ваша ненависть породила зло, способное уничтожить не только нас, но и вас. В вашей власти сделать его слабее, а нас — сильнее. Молитесь ветрам и светлой Эвинол.

— О, Эвинол! Светлая Эвинол! Да пребудет ее длань над нами! — загудели взволнованные голоса со всех сторон.

Очевидно, и здесь имя Эви вызывало бурю фанатичного восторга. Что ж, оно и к лучшему. Истовое поклонение поможет принцессе быстрее вернуть утраченные силы.

— Вы все поняли? — нетерпеливо спросил Инослейв.

— О да, господин наш ветер, — залепетал предводитель, очевидно, полагая, что ветер жаждет униженного подобострастия. — Мы — сыны ветра. Мы отнесем твои слова королю. Он прислушается к нам и велит поступать, как ты сказал, по всей Найенне. Но если мы исполним твою волю, ты ведь больше не покинешь нас?

— Это будет зависеть от того, насколько ревностными и искренними будут ваши молитвы, — ветер не собирался ни обнадеживать людишек, ни тем более объяснять им, как все на самом деле сложно.

Не желая дальше тратить время на этих отчаявшихся, Инослейв вновь поднялся ввысь, оставляя грязную площадь с неприглядными людьми далеко внизу.

Дальше невидимая нить тащила его через пустыни. Вот тут, должно быть, ничего не изменилось. Есть ветер или нет, песчаным холмам безразлично. Ну разве что без ветра они кажутся неподвижными монолитами, а с ветром больше напоминают морские волны, вечно перетекающие одна в другую.

По краю пустыню окружала горная цепь, словно подпирающая небосвод. Эти черные зловещие пики, острыми зубьями вгрызающиеся в небо, ничуть не напоминали те горы, которые так любили они с Эви. Инослейв чувствовал, что уже близок к цели, и не удивлялся выбору Темного ветра. Горы, окружающие владения Ларишаль, будто созданы были, чтобы служить обителью зла.

Ветер припомнил давние рассказы Ларишаль о вулканах, извержения которых она находила завораживающе прекрасными. Вряд ли ему пришлись бы по душе реки расплавленной лавы и тучи пепла, клубящегося над жерлом. Ларишаль же с удовольствием разносила пепел по всей Найенне, наслаждаясь людским страхом. Будь это в ее силах, она и реки лавы понесла бы к городам и деревням, но на людское счастье между вулканами и населенной частью Найенны пролегали пустыни.

Стоило Инослейву подумать о вулканах, как он обнаружил себя прямо над жерлом одного из них. Что хуже всего — нить настойчиво тянула его вниз, прямо во тьму кратера. Ветер, конечно, знал, что его родичи томятся под землей, но все же не думал, что ему придется погрузиться в недра огнедышащей горы.

Впрочем, выбора у него не было. С тяжелым сердцем Инослейв направился вниз — туда, где не было ни света, ни пространства. Вулкан проглотил могучий западный ветер, словно тот был мошкой. Давящая тьма окутала Инослейва, пробуждая в глубине души чувства, слишком похожие на страх. Пока он опускался в кратер, вокруг было еще достаточно места, но, достигнув дна, ветер вынужден был направиться из огромной пещеры в узкий боковой тоннель.

Вот это было истинным страданием. Нет хуже пытки для ветра, чем быть запертым в крошечном темном куске пространства между давящими глыбами. Наверное, что-то похожее испытывали люди, похороненные заживо. Инослейв чувствовал, как растворяется в этой тесной тьме, становится частью ее, срастается с каменными стенами подземных коридоров. Одни тоннели сменялись другими, и ветру оставалось лишь благодарить недавно обретенное чувство направления, иначе он безнадежно заплутал бы в подземном царстве и сгинул здесь навсегда.

Временами Инослейву начинало казаться, что незримая нить внезапно исчезнет, словно в насмешку, почти у цели, бросив его в самом отвратительном месте, какое только можно представить, почти без надежды выбраться. Однако силы, взятые взаймы у Эвинол, не стали играть с ним столь злую шутку. В какой-то момент коридоры стали шире и выше. Отвратительный страх ослабил хватку, уступив место уверенности, что конец путешествия уже близок. Так и вышло.

Спустя немного времени ветер обнаружил себя в просторном подземном зале. Это место казалось гораздо светлее тоннелей и других пещер. Только исходивший непонятно откуда свет был мертвенным и зловещим.

Не успел Инослейв осмотреться, как перед ним возникло существо, которое не могло быть никем иным, кроме как Темным ветром. Оживший сгусток мрака — противоестественный и жуткий. Мерзостное создание заговорило, не нарушая при этом давящую тишину подземелья. Его слова звучали в голове у Инослейва, напоминая шипение мертвой змеи.

— А вот и последний пожаловал. Я ждал тебя, западный ветер.

Глава 38 Битва

Инослейв разглядывал Темный ветер. Тварь вызывала отвращение, но не страх. Должно быть, все запасы отведенного ему страха он растерял в подземельях, на подступах к этой проклятой пещере.

— Ты полон силы, западный ветер, — опять этот мертвый голос, не тревожащий тишину. — Эта сила чужда мне.

Ну, хоть что-то хорошее. Конечно, темной гадине будет чужда светлая сила Эвинол. В общем-то, на это только и надежда.

— Но не радуйся. Это не твоя сила. Чужая. И тебе она чужда так же, как мне.

Темный ветер говорил отрывочно, казалось, что речь ему непривычна и в тягость. Удивительно, что вообще это воплощение людской ненависти способно говорить и мыслить. Он ведь просто оружие мести — не более.

— Что ты знаешь обо мне, ветер? — чужие мысли словно вспарывали голову. — Кто ты такой, чтобы понять мою природу?

Он, что, мысли читает? Этого только не хватало! Но зато хотя бы не придется разговаривать вслух с безмолвным собеседником.

— Плевать мне на твою природу. Отпусти ветра!

— С чего мне их отпускать?

Чудище, напоминавшее гигантскую ожившую тень, не пробовало нападать. Не зная, чего ждать от твари, Инослейв не готов был напасть первым. Он решил попробовать договориться с Темным ветром, не теряя, однако, бдительности.

— Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. Тебя соткали люди из своей ненависти. Безумцы! Желая погубить нас, они навредили себе. Ты их оружие. Если судьба твоих создателей заботит тебя, ты отпустишь нас. Без ветров люди погибнут.

Глядя на мерзкое создание, трудно было поверить, что ему есть дело до судьбы людей. Темный ветер расхохотался… если, конечно, можно хохотать в полной тишине. Его жуткий смех лезвиями терзал голову Инослейва, заставляя корчиться, сжимая виски.

— Люди — не мои создатели. Они лишь помогли мне воплотиться в этом мире, тем самым обрекли на гибель мир и себя. Человеческая ненависть сгубила уже не один мир. Теперь пришла очередь вашего.

— Кто ты?

— Твой жалкий разум не уместит моей сути. Не стоит зря стараться. Ты думаешь разговорами отвлечь меня от битвы, западный ветер? Не старайся. Ты сможешь задать свои вопросы позже. У нас будет время поговорить. Твой мир умрет не завтра.

Инослейв успел собраться, но все же пропустил первый удар. Бесплотное тело обладало невероятной силой. Ветер отбросило на несколько шагов и ударило о скалу. Он не стал подниматься. Вести бой с таким созданием в облике человека — глупо. Он ринулся на чудовище, желая поглотить его, разорвать на кусочки.

Темный ветер тоже изменился. Он больше не напоминал тень с горящими глазами. Теперь он стал вихрем, вращающимся со страшной силой. Бесплотный для человека, для ветра смерч был вполне осязаем. Инослейв столкнулся с податливой, но плотной стеной темного воздуха. Стена чуть подалась под его напором. Инослейв ударил сильнее, вкладывая всю свою ненависть. Вихревая плоть упруго прогнулась, захватив часть потоков Инослейва. Западный ветер рванулся назад, но поздно. Раздвоенная реальность накрыла его. Одной частью своего существа Инослейв был в пещере и бился с врагом, другой — медленно вращался в смоляном коконе извечной пустоты. С трудом собирая разорванное сознание, он ударил снова… и ушел еще глубже. Так не должно быть! Он не может проиграть. У него много сил!

— Это не твои силы, — слова Темного ветра звучали лишь для половины сознания.

Второй же половине — той, что попалась в паутину твари, — было все равно, она не хотела бороться. Сдаться и застыть, стать частью вечности, растворившись во чреве Темного ветра, — вот к чему стремилась плененная часть Инослейва.

Почти бессознательно он вернул себе человеческий облик. Это помогло. По крайней мере, он снова был цельным — и телом, и разумом. Вернувшееся из плена сознание лихорадочно металось в поисках выхода. Как одолеть такую силу?

— Никак, — чудовище, вновь ставшее тенью, бесстрастно ответило на незаданный вопрос. — Ты не одолеешь меня чужой силой. Она не твоя. Ты не вправе ее использовать. Твое сознание и тело отторгают ее. Эта сила — как меч, который ты не можешь удержать в руках, не то что сразить им врага.

— Ну уж нет, тварь! Я смог до тебя добраться, значит, смогу и одолеть, — Инослейв выкрикнул эти слова, но они прозвучали слабо и жалко, поглощенные стенами пещеры.

— Не сможешь, — Темный ветер сделал шаг вперед.

Инослейв метнулся в сторону, но обнаружил тень у себя за спиной. Он отскочил, но вновь обнаружил чудовище перед собой. Как и положено тени, Темный ветер перемещался беззвучно и молниеносно. Откуда-то Инослейв знал, что нельзя позволить твари прикоснуться к себе, что это даже хуже, чем погрузиться в смерч.

Западный ветер метался, как проклятый, постоянно меняя форму. Он уже не надеялся победить, хотел лишь не попасть в ловушку. Надеясь отвлечь монстра хоть ненадолго, Инослейв вновь ударил силой Эви и попался. Черная зыбкая лапища схватила его за шею. Инослейв ждал боли или погружения в черную бездну безвременья, но вместо этого ощутил нечто иное.

Какое-то сладостное бессилие — темное, но манящее. Упоительное желание сдаться на волю победителя. Тело стало мягким и податливым, как тряпичная кукла. Это было странно, но приятно. А самым главным было внезапно пришедшее понимание. Теперь он понимал, как все устроено и какой в этом смысл. Понимал, что Темный ветер — безжалостная, но справедливая сущность, неизмеримо превосходящая любого бога, которого может сотворить воображение. Он бесконечно силен и вечен. Он погубил много миров, но лишь тех, чьи жители сами призвали его. Он много раз умирал вместе с гибнущим миром и воскресал, как только людская ненависть звала его в новый. Они все виноваты. Ветра — перед людьми, люди — перед миром. Он уравняет всех, заставив ответить за вину. Они понесут справедливую и заслуженную кару, отдав свои силы до капли тому, кого звали Темным ветром, но истинного имени и сути которого никому не дано постичь. Так будет правильно. Правильно.

Инослейв очнулся от звука падающих капель. Он ощущал какую-то неестественность и скованность положения. С трудом открыв глаза, ветер увидел, что его запястья пришпилены железными кольцами к скале.

— Поглоти меня бездна, — пробормотал он.

— Уже, — раздался слева знакомый голос; холод в нем остался прежним, а вот властности поубавилось.

— Тантарин? — он обернулся.

Инослейв ожидал увидеть одну Тантарин, но вместо этого увидел всех: Ларишаль, Хорастера, Инниаль, Фианара, Миалин и На’араша.

— Ну, здравствуй, брат. Признаться, я удивлена, что ты пришел. Думала, останешься со своей девчонкой.

— Лучше бы остался, — выплюнул он. — Что толку с того, что я сунулся сюда? Что я изменил, кроме того, что стал еще одним глупым мотыльком, насаженным на булавку? Еще одной кормушкой для этой твари. Я мог бы остаться последним ветром в мире. Мог бы дуть во всех ваших землях, используя силы Эви.

— Как соблазнительно стать единственным ветром, правда, Инослейв? — голос Тантарин звучал почти вкрадчиво. — О, я знаю, каково это, поверь. Ты правил бы миром со своей Эвинол, а мы бы томились здесь. Вечно. Не самая высокая плата за всевластие.

— Мне плевать на всевластие и на власть вообще. Но я мог бы просто быть свободным, быть самим собой. А теперь я сгнию здесь, а Эвинол сгниет там, вместе с гибнущим миром и людишками, призвавшими на наши головы это проклятие.

— Теперь-то ты признаешь, как был глуп, защищая их? — вмешалась Ларишаль.

— Я был глуп?! — он ушам своим не верил. — Я, а не вы, которые убивали людей без всякой меры и довели их до того, что они создали эту мерзость? Вы здесь — по своей вине, а я — по вашей!

— Ты прав, Инослейв, — нежный и грустный голос — Инниаль. — Мы зашли слишком далеко и погубили себя, свой мир и тех, кто нас создал.

— Теперь-то чего ныть, — пробурчал Хорастер. — Все равно ничего не изменишь. Мы бессмертны, а значит сгинем лишь тогда, когда миру придет конец. А до тех пор будем томиться в этой бездне и кормить проклятое чудище.

— Почему ты все-таки пришел, Инослейв? — не унималась Тантарин. — Почему не остался со своей куклой?

— Может быть, потому что хотел спасти вас? Хотя, по правде, не столько вас, сколько ваши земли, оставшиеся без ветров. Ну, и еще я пришел, потому что Инниаль меня звала.

Инниаль, прикованная справа от него, через Фианара, благодарно улыбнулась. Впрочем, улыбка вышла вымученной и быстро сникла.

— Прости, Инослейв. Выходит, я заманила тебя в ловушку. Ты знаешь, почему Темный ветер не мог добраться до тебя?

— Потому что я не принимал жертв?

— Да. Жители Илирии не проклинали тебя, а значит, ему был закрыт путь в западные земли.

— А знаешь, почему я все-таки одолел тебя? — мертвое шипение раздалось в голове внезапно.

Жуткая тень вновь появилась из ниоткуда, словно соткав себя из окружающей тьмы.

— Ты был защищен в своих землях, западный ветер. Но, придя сюда, ты сам отдал себя в мои руки. Ибо твоя сущность запятнана смертями людей, хоть и в далеком прошлом. А значит, ты для меня уязвим. Ты думал обмануть меня, присвоив чужую силу. Ты так глуп! Кто же направляет силу света с ненавистью? Это все равно, что стрелять из лучшего лука, целясь стрелой себе в сердце. У тебя был шанс победить меня, но для этого тебе стоило отречься от своей сути и переродиться. Твоя истинная природа подвела тебя, моя же — справедливость и возмездие — помогла мне в битве. Хотя битва со светом, пусть и в неловких руках, стоила мне немалых сил. Кто же поможет мне их восстановить? — чудовище повернуло голову, останавливаясь огненным взглядом на каждом из прикованных ветров. — Пожалуй, ты, — и он двинулся к Инниаль.

Глава 39 Нечаянное свидание

Айлен был зол. Провались все в бездну! От слова «гонец» его уже мутило. Гонцы прибывали со всех концов страны, чтобы доложить, что в очередной провинции нет ветра. Удивительно, как много посланцев с дурными вестями можно принять за три дня. Еще немного, и он начнет возносить молитвы светлой Эвинол, на которую, впрочем, глупо надеяться. Уж кому-кому, а ему Эвинол помогать не станет.

И вот очередной гонец, на этот раз — из Гвиринта. Либо он что-то путает, либо был уже человек из тех краев, сообщивший, что берега озера Тайелис так же объяты безветрием, как и столица. Зачем же снова слать кого-то специально из Гвиринта? Или в летней резиденции Райнаров стряслась какая-то особенная пакость? Хороших вестей Айлен уж точно не ждал.

Вестник оказался совсем молодым парнишкой, даже странно, что такого мальца послали к королю.

— Ты кто? — брезгливо рассматривая гонца, спросил Айлен.

— Сурин, ваше величество, — парень склонился низко, но неловко. — Я сын аптекаря.

— Мне нет дела до твоей родословной, — поморщился король. — Почему с вестями из Гвиринта послали именно тебя? Неужели не нашлось никого лучше на роль гонца?

— Ну, так это… — мальчишка замялся. — Никто меня не посылал, ваше величество. Я сам решил, что вам местные новости узнать нужно.

— И что же это за новости такие? — скептически поинтересовался Айлен.

Если малец с торжественно-скорбным видом заявит о том, что в Гвиринте нет ветра, то схлопочет оплеуху.

— Светлая Эвинол вернулась! — сияя, заявил парень.

— Кто?!

— Ну, королева Эвинол, — тот слегка растерялся. — Ваша жена.

— Я знаю, как зовут мою жену, — так же, как знаю, что она уж точно не может оказаться в Гвиринте.

— Но она там, клянусь! Моя тетка Лажета служит во дворце горничной. Она нам и рассказала. А когда отец спросил, послали ли гонца к королю, Лажета заявила, что королева велела не сообщать вашему величеству.

А вот это уже похоже на Эвинол! Если бы она каким-то чудом явилась в Илирию, то уж точно не стала бы искать встречи с мужем. Неужели парнишка говорит правду?

— А ты, значит, решил доложить?

— Ну, я подумал, — голос парня сделался растерянным и виноватым, — что вашему величеству стоит знать о таких вещах.

— Правильно подумал, — Айлен расщедрился на одобрение.

Ясно, что он на самом деле подумал. Награды захотел. Мол, вот я какой герой. Все сговорились держать короля в неведении, а я сразу бросился в столицу — доложил. Впрочем, малец и впрямь заслужил награду. Не каждый день узнаешь, что твоя покойная жена, почитаемая народом как богиня, во плоти и добром здравии находится в своем летнем замке. Айлен склонился к столу и написал на листке сумму. А потом велел отвести парнишку к кому-нибудь из помощников казначея, чтобы выдали тому награду. Едва за гонцом из Гвиринта закрылась дверь, король тотчас забыл о нем.

Эвинол — вот кто занимал теперь все его мысли. Он даже не столько ломал себе голову над тем, как она оказалась в Гвиринте, сколько решал, что же теперь делать? Отправить людей в летнюю резиденцию с приказом доставить королеву в столицу? Но вряд ли Эви понравится, что с ней обращаются, как с пленницей. Более того, если это действительно она, а не самозванка, то имеет не меньшее право распоряжаться людьми и уж тем более решать, где ей стоит находиться. А вот насколько ему нужен шум вокруг ее появления? Может, стремление Эвинол скрыть свое возвращение не менее выгодно ему, чем ей?

Решено. Ничего он никому не скажет, а сам немедленно отправится в Гвиринт, чтобы по меньшей мере проверить, насколько правдивы вести, принесенные сыном аптекаря. С одной стороны, ему безумно хотелось, чтобы это оказалось правдой, с другой — не так-то просто ему будет встретиться с Эвинол Райнар, учитывая, как они расстались. И это если не задумываться о том, что она теперь вроде как богиня.

Путь до Гвиринта занял дольше обычного. Раскисшие из-за непрерывных дождей дороги, мерзкая морось, изнуряющая и коня, и всадника. Айлен достиг летнего замка Райнаров уже в сумерках. Замковые окна видны были издалека, светясь уютным леденцовым светом на фоне стен, сливающихся с темнотой подступающей ночи. И слишком много было горящих окон для пустого замка, где осталась одна лишь челядь да несколько человек придворных. Лишнее доказательство того, что вести об Эвинол — правда.

У Айлена защемило сердце. Он всю дорогу думал о том, как встретится с Эви, что скажет ей, как она ему ответит. А теперь выходит, что он все равно до конца не верил, что найдет ее в Гвиринте, а поверил лишь тогда, когда увидел огни в замковых окнах.

Охранники, спускавшие мост и пропускавшие короля во двор, выглядели растерянными, еще больше убеждая короля в правоте его догадок. Едва оказавшись внутри, бросив перчатки и плащ на руки слуге, Айлен рискнул и потребовал проводить его к королеве. Рискуя показаться в глазах прислуги безумцем, он вел себя так, будто явление Эвинол в Гвиринте — дело само собой разумеющееся и уж ему-то доподлинно известно, где находится его дорогая супруга.

Расчет оправдался. Кастелян замка, камердинер, горничные, хранящие на лицах одинаково растерянное и виноватое выражение, испуганным голосом передавали его поручение один другому, пока одна из женщин не явилась в сопровождении Эвинол.

Да, это была она! Живая и прекрасная, как никогда прежде. Стоило Айлену увидеть Эвинол, стоящую наверху лестницы, как у него закружилась голова. Слишком много чувств нахлынули разом: восхищение, смущение, страх и страдание. Глядя на нее снизу вверх, он обреченно осознавал, что эта женщина потеряна для него навеки. Она казалась совсем чужой, но только теперь было ясно, что она никогда и не принадлежала ему.

— Айлен? — голос Эвинол звучал холодно и властно, но это был ее голос, и сердце короля забилось неровными толчками.

Она обратилась к нему по имени, это давало призрачную надежду на примирение.

— Эви! Эвинол! — он бросился вверх по ступеням. — Это и вправду ты!

— Я, — она говорила так же холодно. — Но я, признаться, не ожидала визита вашего величества… так скоро.

— О да, — с укоризной произнес Айлен, стоя уже напротив нее. — Разумеется, ты не стала посылать мне вести о своем возвращении.

— Не стала. Думаю, ваше величество отдает себе отчет в том, почему я не спешила повидаться с вами.

— Но ты моя жена!

— А еще — королева, — спокойно парировала Эвинол.

— Эви, прошу тебя, давай поговорим наедине, — Айлен просто ненавидел слуг, чье незримое присутствие ощущал вокруг.

— Не уверена, что мне стоит оставаться с вами наедине, гер… ваше величество.

Ее случайная или намеренная оговорка, вместо того чтобы вызвать гнев, отнесла мысли Айлена к тем временам, когда Эви была его невестой, а он — ее спасителем и защитником. Тогда еще не стояла между ними тяжелая сцена, которой завершился день их свадьбы. Ему безумно захотелось зачеркнуть, стереть прожитое, вернуть то, что было до той ужасной ночи.

— Тебе нечего бояться, Эви, — он говорил тихо, но не опуская глаз. — Я никогда не повторю той непростительной ошибки.

— Разумеется, не повторите, — она тоже смотрела прямо на него, и обожаемые искорки в ее синих глазах смешивалась с отсветами свечей. — Я больше не предоставлю вам такой возможности.

— Пожалуйста, Эви, — он готов был умолять и унижаться. — Позволь мне оправдаться. Выслушай меня. Давай поговорим наедине, как муж и жена.

— Хорошо, мы поговорим, — Эвинол слегка склонила голову. — Но не как муж и жена, а как король и королева.

— Пусть так, — сейчас не лучшее время, чтобы спорить.

Он предложил ей руку, Эви поколебалась несколько мгновений, но приняла ее. Бросая украдкой взгляды на спутницу, Айлен поражался тому, какой она стала. Нынешняя Эвинол ничем не напоминала ту измученную мрачную девушку, какой она была в день их свадьбы. Но она не была похожа и на беззаботную юную принцессу, по которой он сходил с ума. Теперь рядом с ним шла молодая женщина, сияющая красотой, величавая и исполненная достоинства. Богиня. Это слово очень к ней подходило. А он, безумец, боготворил ее в любом виде.

В своих покоях Эвинол отдала распоряжение одной из служанок:

— Велите принести в мои комнаты еды для короля, чаю и пирожных.

Хоть в чем-то она осталась прежней Эви, той, которую можно было отравить, добавив яд в апельсиновое варенье. Детская любовь Эвинол к сладостям немного поколебала возникший в воображении короля образ величественной богини.

Стоило им остаться вдвоем, как Айлен преклонил колени. Унижаться было противно, но он понимал, что без унижения не заслужит ее прощения или хотя бы забвения событий той ночи.

— Эви, я молю простить меня за то… за ту дерзость, недостойную мужчины. Я виноват перед тобой и… — отчего так сложно найти нужные слова?

— Я прощаю вас, Айлен, — она подняла руку, прерывая его мучительные излияния. — Встаньте. Хочется верить, что ваше раскаяние искреннее. Но вы ведь приехали не только за тем, чтобы покаяться?

— Не только, — он не стал утруждать себя враньем, к тому же бессмысленным. — В первую очередь я приехал, потому что очень хотел увидеть тебя.

Ему мучительно захотелось протянуть к ней руку и коснуться узкой ладони, наполовину спрятанной в кружевах. Эвинол, словно почувствовав, отступила на шаг.

— Вот вы меня и увидели. Но это ведь не все?

— Не все. У меня множество вопросов. Я ведь сам видел, как ветер унес тебя тогда. Я думал, что ты…

— Погибла? — она спокойно закончила его оборванную фразу. — Ничего. Я бы тоже так подумала на вашем месте. Впрочем, я и на своем поначалу так думала. Как видите, я жива.

— Но что же это тогда было?

— Именно то, чем казалось. Жертвоприношение ветру. Самое настоящее. Просто ветер не искал моей смерти.

— Чего же тогда?

Айлен с трудом верил в то, что она говорила, но чем еще можно объяснить ее исчезновение, произошедшее у него на глазах, и нынешнее возвращение?

— Неважно, — она махнула рукой. Резкость этого жеста подсказала Айлену, что Эви не горит желанием обсуждать с ним все свои тайны.

— Ты знаешь, что люди считают тебя богиней?

— Знаю, — кивнула она.

— И что? Они правы? Ты действительно богиня, Эви? — он жаждал и боялся ответа на этот вопрос.

— Да.

Она сказала это так просто, словно он спросил, любит ли она синий цвет.

— Значит, люди не зря возносят тебе молитвы?

— Не зря. Но вы путаете причину со следствием. Не они молятся мне, потому что я богиня, а я стала богиней, потому что мне молятся.

— Я не понимаю!

— Если не понимаете, то вряд ли я смогу вам объяснить. Людская вера очень сильна. Она способна порождать новые сущности и менять природу тех, что уже есть. Так людская вера изменила меня. В каком-то смысле я осталась человеком. Как видите, мне нужна еда, сон, тепло. Но при этом я обладаю качествами и возможностями, превосходящими человеческие. Не подумайте, что я хвастаюсь или превозношусь. Я не просила делать меня богиней, хотя и не откажусь от этого дара.

— Так значит, все это правда? — поразился Айлен. — Это ты вымолила нам ветер, когда он пропал по всему миру?

— Не совсем так. Это было его решение. Ветра. Я не управляю им, что бы там ни думали люди. Ну, может, он немного прислушивается к моему мнению.

— Ты так говоришь, будто ветер — это человек.

— Не человек. Он — бог. Вас это удивляет? Разве древние легенды не называли ветров богами? Разве по всем странам, кроме Илирии, не приносили им жертвы? Или ты думаешь, что на такое способны неразумные создания? Я, право, удивлена, что кто-то все еще может сомневаться в божественной природе ветров.

— Тогда почему он нас оставил? Почему в Илирии уже третий день нет ветра? Такое уже бывало раньше, но тогда он вернулся. А сейчас? Раз уж ты теперь богиня и посредница между ветром и людьми, скажи — ветер вернется?

— Хотела бы я это знать, — со страданием в голосе тихо ответила она.

Глава 40 Незримая связь

— Айлен, вам, должно быть, пора возвращаться в столицу, — Эвинол не собиралась деликатничать с мужем, которого про себя называла не иначе как «бывший», хотя формально их брак сохранял силу.

— Гонишь меня? — с укором спросил король.

Пусть скажет спасибо, что она вообще с ним разговаривает! Вчера она героически терпела его общество, весь вечер и половину ночи отвечая на его бесконечные вопросы… на те из них, которые не считала излишними или бестактными. С каждым часом желание Эвинол остаться одной становилось все мучительнее. Она сносила Айлена только потому, что он король ее страны и проблемы Илирии были их общими заботами. Но всему же есть предел. С трудом выставив нелюбимого супруга из своих комнат далеко за полночь, она была чрезвычайно раздосадована, когда утром он снова заявился к ней.

— Не столько гоню, сколько намекаю, что у вашего величества наверняка есть дела. Особенно в такой непростой для страны момент. Толпы беженцев, приграничные стычки, отсутствие ветра. Но если вам так не хочется возвращаться и разбираться со всем этим, может, мне стоит отправиться в столицу вместо вас и взять это бремя на себя?

Эвинол использовала последний аргумент. Как бы там ни прикидывался Айлен, изображая кающегося, покорного, влюбленного мужа, а корону и власть он любит куда больше, чем женщину, которую почти не знает. Эви очень надеялась, что ее тактика сработает.

— Я уеду, если ты так этого хочешь. Но ты ошибаешься, считая, что я боюсь соперничества с тобой на троне. Я прошу тебя, Эви, поехали со мной.

Эвинол опешила от такого предложения. Не успела она придумать ответ, как Айлен продолжил:

— Ты моя жена и моя королева, Эви. Я хочу, чтобы ты принимала участие в управлении своей страной.

— Ты серьезно?! — от удивления она даже забыла про выбранный официально-холодный тон обращения с супругом и чуть ли не впервые в жизни обратилась к Айлену на ты. — Помнится, раньше ты хотел совсем иного. Хотел править единолично, а меня представлял в роли куклы на престоле.

— Я хотел уберечь тебя от тягот правления, Эвинол. Ты казалась ребенком, на которого взвалили непосильную ношу.

— Так это все во имя заботы обо мне. И как я не поняла, — она не скрывала сарказма. — Что же изменилось? Я больше не кажусь ребенком?

— Только временами, — паршивец улыбнулся. — Когда требуешь пирожных и орехов в карамели. — Прости. Люди меняются. Ты изменилась, и я изменился. Теперь я готов разделить с тобой власть.

— Вообще-то это я разделила с вами власть, Айлен, — напомнила Эвинол. — Не надо мне предлагать как подачку то, что и без того принадлежит мне. Впрочем, возможно, я и приму ваше предложение. Но не сейчас. Сейчас же у меня есть дела поважнее.

— Интересно, какие важные дела ты решаешь, находясь в Гвиринте? — язвительно поинтересовался король.

— Вас это не касается! — отрезала Эви.

В самом деле, не рассказывать же ему о том, что сердце разрывается от тревоги за Инослейва. Третий день никаких вестей. Кто знает, быть может, он еще не добрался до логова Темного ветра, а может, как раз сейчас бьется с ним… или битва уже окончена, и Инослейв потерпел поражение. Эви собиралась попробовать связаться с ветром, как тот связывался с Инниаль. Она понятия не имела, как это делается, и надеялась лишь на то, что ее силы, отданные Инослейву, свяжут их.

Для того чтобы попробовать докричаться до Инослейва, ей нужно было одиночество. А тут Айлен со своими откровениями. Эви была близка к тому, чтобы просто вытолкнуть короля из своих покоев.

— Ладно, я вижу, что сейчас ты не настроена обсуждать такие вещи. Я оставлю тебя… но никуда не уеду, пока мы не решим, как нам жить дальше.

Эвинол хотела было сообщить Айлену, что никаких «нас» нет и никогда не было и что любое «дальше» пока туманно и довольно безрадостно, но вовремя одернула себя. Если она пустится в объяснения, то еще долго не сможет остаться в одиночестве. А тут хоть какая-то возможность. И пусть муженек не готов вернуться в столицу, но хотя бы избавит ее от своего общества.

— До встречи, Айлен, — она не собиралась церемониться — и без того на него было потрачено слишком много времени и душевных сил.

— До встречи, любовь моя, — он улыбнулся на пороге и тут же захлопнул за собой дверь, намеренно не желая слушать, что она на это ответит.

Уж она ответит! Но в другой раз. Сейчас есть дела поважнее, чем ставить на место отвергнутого супруга. Эвинол опустилась в кресло и попыталась успокоиться. Нужно взять себя в руки и сосредоточиться. В комнате это плохо получалось, и Эви по старой привычке отправилась на балкон. Только вот раньше она шла туда к ветру, даже когда не осознавала этого, а теперь…

На воздухе, который даже условно нельзя было назвать свежим, настроение сделалось еще более тягостным. Сидя в комнатах, можно было хотя бы на время отвлечься от мыслей о безветрии. Но как это сделать, вдыхая тяжелый воздух, одновременно душный и пропитанный влагой? Весь мир выглядел поникшим и усталым, вызывая мысли о тягостном затишье перед бурей. Хотя сейчас Эви порадовалась бы любой буре. Все лучше, чем смотреть на мрачные картины медленного угасания.

— Где же ты, Инослейв? — с болью воскликнула она. — Почему не возвращаешься, не даешь о себе знать? Если бы ты знал, как людям плохо без тебя! Как мне плохо без тебя!

На миг Эви показалось, что ветер слышит ее, что сейчас он появится и растреплет ей волосы и подол платья. Но нет: все та же невыносимая безнадежная тишина. Ну да ладно. Не рассчитывала же она, что все и впрямь будет так просто? Эвинол закрыла глаза и попыталась протянуть между собой и Инослейвом что-то вроде невидимой нити, о которой он говорил. Ничего не вышло, но зато ей удалось поймать какую-то еле уловимую тень его присутствия, мелькнувшую всего лишь на мгновение. Ободренная успехом, пусть и мимолетным, Эви продолжила попытки.

Очень долго ничего не происходило. Эвинол так сосредоточилась на попытках найти Инослейва, что совершенно забыла, где находится. Она больше не замечала угнетающего пейзажа; все вокруг перестало существовать. Глаза Эви были открыты, но она не видела ничего вокруг. Мир подернулся серой дымкой. И в этой равномерной пелене она пыталась отыскать Инослейва. Не увидеть, а почувствовать, прикоснуться к его разуму.

Эвинол сама не поняла, в какой момент у нее все-таки получилось. Просто ощутила, будто непроницаемая стена, разделявшая их, поддалась ее натиску и утратила плотность.

— Инослейв! — она крикнула это вслух.

— Эви… — голос звучал слабо, хоть и раздавался у нее в голове.

Эвинол не видела его, но теперь очень четко ощущала, что ветру плохо.

— Инослейв, где ты? Что с тобой? — она поняла, что нет смысла кричать, зря расходуя силы.

— Эви… я не смог его одолеть. Прости.

— Где ты? У него? Где это?

— Неважно. Боюсь, нам больше не встретиться, светлая моя.

— Нет! Я приду за тобой, найду тебя! Скажи, где. У меня нет невидимых нитей, мне нужно знать.

— Тебе не одолеть его, Эви. Я не смог победить его твоей силой. И ты не сможешь. Не суйся сюда. Ты не должна закончить, как мы. Не должна кормить его собой. Просто живи. У тебя еще есть немного времени.

— Так не трать его попусту. Скажи, где ты. Я все равно приду. И лучше, если мне не придется тратить время и силы еще и на поиски. Пожалуйста, Инослейв!

— Это на границе Найенны. Там, где горы вокруг пустыни. Пещеры под вулканом… Зачем я тебе это говорю?! — она различила в его голосе боль и отчаяние. — Эви, не ходи, умоляю. Сохрани себя.

— Все будет хорошо, Инослейв. Я теперь сильная. Я вытащу тебя.

— Ты не сможешь. Не ходи, Эви! Если любишь меня, не ходи.

— Люблю и поэтому пойду, — она чувствовала, что с каждым мгновением стена между ними вновь каменеет.

— Эви, ты не должна ненавидеть! — теперь ей казалось, что он кричит. — Его нельзя ненавидеть. Твоя сила…

Инослейв говорил что-то еще, или ей так казалось, но слов больше не было слышно. Она кричала, звала ветер и про себя, и вслух, но тщетно. Было совершенно ясно, что новая попытка связаться с ним безнадежна. По крайней мере, сейчас. Эвинол, обессиленная, сползла по перилам балкона и опустилась на мраморный пол. Она чувствовала себя ненамного лучше, чем тогда, когда делилась силами с Инослейвом.

Зато она теперь знала, где его искать. А еще знала, что он потерпел неудачу и томится в плену у Темного ветра, как и остальные. Странно, но точно знать, что все плохо, оказалось легче, чем находиться в мучительном неведении.

Тело и разум молили об отдыхе, но мысли, против воли, бурлили в раскалывающейся голове, постепенно складываясь в план действий. Когда Эви смогла наконец подняться, она уже более-менее четко представляла, что ей делать. И как ни тяжко было это признавать, но план ее вряд ли можно осуществить без помощи Айлена. Просить о чем-то этого человека было мучительно, но ради спасения Инослейва, и целого мира заодно, она бы пошла и не на такое унижение.

Когда король явился, она полулежала на диване, заботливо закутанная горничной в теплое покрывало, с чашкой мятного чая в руках и россыпью вишневых марципановых конфет на коленях.

— Эви, ты больна? — Айлен тут же изобразил приличествующее случаю скорбное выражение лица.

— Не обращайте внимания, это пройдет, — она махнула рукой.

— Я могу чем-то помочь?

— Можете, — Эвинол сделала глоток, невольно желая отложить неприятный разговор хотя бы на миг. — Я ведь говорила вам прошлой ночью, что люди породили злобную сущность, пленившую все ветра?

— Говорила, — Айлен присел рядом. — Но что я могу сделать? Я король, а не герой из легенды и не бог, — он многозначительно посмотрел на нее.

— Зато я — богиня. Но моя божественность ничего не стоит без помощи людей, без их молитв, их веры и их сил…

— Я не совсем понимаю…

— Собери людей, Айлен, — она так устала, что даже церемонное обращение казалось избыточным. — Разошли гонцов. Пусть просят людей молиться о моей победе над Темным ветром. Но, боюсь, этого мало. Мне нужны добровольцы. Те, кто решится отдать мне свои силы…

— Ты хочешь жертв?! — на лице короля читались растерянность, недоверие и испуг.

— О бездна, конечно же, нет! Но мне придется позаимствовать у людей часть силы. Только часть, Айлен, восполнимую. И только у тех, кто готов отдать ее добровольно. На самом деле добровольно. Пусть твои гонцы не смеют никого запугивать или подкупать. Лишь сила, отданная по доброй воле, сможет стать оружием против Темного ветра.

— И что ты собираешься делать с этой силой? — супруг смотрел на нее, как на больного ребенка, который бредит.

— Отправлюсь через пустыню к границе Найенны.

Глава 41 Между небом и песком

Пустыни. Поначалу они пугали, потом завораживали, но на пятый день пути не осталось ничего, кроме изнуряющего однообразия и бесконечной тоски. Небо и песок, песок и небо. Проводники говорили, что здесь удивительные рассветы и закаты, да только нынче ими не полюбуешься — небосвод плотно затянут тучами, которые некому разогнать. Небольшой отряд, сопровождавший королеву Илирии, дневные часы проводил в пути, трясясь на приземистых, но крепких лошадках, а ночами останавливался у источников воды, с каждым днем встречавшихся все реже. Хорошо, хоть не было палящей жары, которой славятся пустыни. Все-таки конец осени, да и солнце, жестокое в этих краях, скрыто за тучами. Свинцово-серое небо было по-своему красивым, если бы только его цвет, как и весь окружающий пейзаж, не успел опостылить за дни бесконечной дороги.

Чтобы хоть как-то отвлечься, Эвинол припоминала события последних недель. Воспоминания были не из приятных. Она видела себя, сидящую на водруженном посреди высокого помоста троне, — то ли королева, то ли приговоренная. Видела вереницу людей, тянувшихся к ней, и толпы — вокруг. Как тяжело ей было смотреть в лицо каждому из них прежде, чем обхватить запястье доверчиво протянутой руки. Самые разные люди шли отдавать ей свои жизненные силы. Простолюдинов среди добровольцев было больше, но встречались и представители знати: могучие рыцари,дамы в роскошных нарядах. Не только молодые и сильные готовы были пожертвовать собой, но и старики, и дети. Таких Эви с благодарностью отправляла обратно. Она могла брать лишь от избытка, не посягая на неокрепшие или истощившиеся источники.

Те, кто уже прошел испытание, успокаивали других, рассказывая об удивительном экстазе. Некоторые даже не желали прекращать ритуал, требуя дополнительную порцию наслаждения. Таких деликатно, но твердо стаскивали с помоста. Впрочем, все эти картины, всплывавшие в памяти, были смазаны слишком яркими воспоминаниями о собственных мучениях. Воистину, ветра, по своей воле принимающие жертвы и даже требующие их, теперь казались Эвинол безумцами. Как можно добровольно терпеть такое страдание?! Ужасная боль, корежащая тело вместе с разрывающим душу черным отчаянием, — такого и врагу не пожелаешь. Что до врагов, то супруг все это время стоял рядом, сбоку от ее трона. Временами Айлен опускал руку на плечо Эвинол, то ли стремясь облегчить ее страдания, то ли желая подчеркнуть, что светлая богиня — его жена. А у нее не хватало сил сбросить эту руку. Да и потом, когда все закончилось, Эви была настолько усталой и измученной, что и не вспомнила, как хотела выговорить королю за бесцеремонность. Даже когда он подхватил ее, обессиленную, на руки, чтобы унести с помоста под восторженные крики толпы, у нее не было сил сопротивляться.

Позже ей еще несколько раз пришлось пройти эту пытку. Во время путешествия по Илирии, в нескольких крупных городах, куда молва добиралась прежде королевы, люди изъявляли желание поделиться силой со светлой Эвинол. И все начиналось сначала, хорошо хоть не настолько масштабно и пафосно, как в столице. И даже миновав границы Найенны, Эви сталкивалась с желанием людей помочь. Это вызывало горячую благодарность и трогало до слез, но вот слезы наворачивались не только от полноты чувств, но и от мыслей о предстоящих мучениях. Эвинол ни разу не отказалась от добровольных «жертвоприношений». Как бы ни было тяжело, она не имеет право пренебрегать силой, которую эти люди предлагают для спасения своего мира.

Последний раз ей пришлось провести ритуал в небольшом селении на границе пустыни и обитаемых земель. Шестеро крепких парней вызвались отдать ей частичку жизни. Когда все было позади и их небольшой отряд, состоящий частью из илирийских гвардейцев, частью — из найеннских проводников, вступил в пустыню, Эви вздохнула с облегчением.

Она немного жалела о том, что мрачные обстоятельства не дали ей возможности получить хоть сколько-то радости от путешествия по чужой стране. В другое время она бы с удовольствием приглядывалась к архитектуре, традициям, людям. Но сейчас, как и тогда в Кьерре, для этого было не лучшее время.

— Смотрите, госпожа, горы! — один из проводников указал рукой вперед.

— Где? — Эви ничего не видела, кроме бесконечных песчаных холмов, которые местные называли барханами.

Она разглядела их только через пару часов. Темная, поначалу совсем тонкая полоска вырастала из-за горизонта очень медленно. И все же, с каждым пройденным часом, горная цепь виднелась все явственнее. Из прямой линии она превращалась в ломаную, постепенно обретая ширину и рельефность. К середине следующего дня горы закрыли собой половину неба. Когда же Эвинол со спутниками подъехала к подножию хребта, ей уже казалось, что в мире нет ничего, кроме гор. Даже пустыня на их фоне казалась какой-то жалкой и блеклой, будто кто-то просто насыпал песка на подступах к чему-то поистине величественному.

Вулкан, являвшийся целью путешествия, поразил Эви. Даже без указаний спутников она бы выделила его среди других гор. Громадина, уходившая высоко в небо, с верхушкой, которая казалась обрезанной на фоне острых пиков соседних вершин.

— Но как же мы туда поднимемся? — в растерянности спросила Эвинол. — Разве это вообще возможно?

— Возможно, госпожа, даже для такой маленькой и слабой девушки, как ты.

Найеннцы вообще не церемонились с Эви. Они каким-то удивительным образом совмещали отношение к ней как к светлой богине и как к маленькой девочке, оказавшейся на их попечении. Обращение на ты не было знаком фамильярности. В найеннском языке, который Эви старательно учила, когда считалась невестой принца, просто отсутствовало разделение обращения на ты и вы. Учитывая обстоятельства, Эвинол только рада была этому: ни к чему лишние церемонии между людьми, связанными тяготами многодневного непростого пути.

— Но эта гора кажется неприступной, — Эви смотрела на вулкан, задрав голову.

— Только кажется, госпожа моя, — ответил командир их отряда. — На самом деле вулкан хоть и шире окрестных гор, но куда ниже их.

— Да? — она с сомнением покачала головой. — Что-то мне не очень верится.

— Это от того, что другие горы сейчас дальше, а эта заслоняет их собой, — терпеливо объяснил проводник. — На самом деле тут есть довольно пологий подъем. Если бы не было, я бы сразу отговорил тебя от путешествия через пустыню. Зачем попусту тратить время, если невозможно достигнуть цели? Но мой отец не раз поднимался наверх, и мой брат. Да и мне уже доводилось бывать здесь.

— Но зачем? — удивилась Эвинол. — Зачем проделывать столь длинный и опасный путь ради сомнительной радости заглянуть в жерло вулкана?

— Ну… — в голосе проводника скользнули нотки смущения. — Не только, чтобы заглянуть. На склонах вулканов мы добываем обсидиан. Его можно дорого продать. А если очень повезет, тут можно найти и драгоценные камни. Те, кому улыбнулась удача, возвращались богачами.

Эви тактично воздержалась от замечания, что ему самому, похоже, не очень везло до сих пор. Впрочем, если ее безумная затея увенчается успехом, она более чем щедро наградит каждого из своих помощников.

Подъем и впрямь оказался возможным, хоть и не слишком простым. Большую часть пути они преодолели, не слезая с лошадей, которые оказались вполне приспособленными к горным тропам. Временами копыта животного скользили по мелким камням. В такие моменты Эвинол до боли вцеплялась в луку седла. Через несколько часов она обнаружила у себя на ладонях стертую в кровь кожу.

Чем выше они поднимались, тем чаще приходилось спешиваться и вести лошадок на поводу. Само собой, Эвинол от этого освободили, более того, ее саму крепко поддерживали под руки. Еще бы — мало того, что она бесценна, так еще и слабая женщина. Еще во время путешествия по пустыне Эви сменила непрактичную женскую одежду на просторные брюки, блузу с широкими рукавами и короткие удобные сапоги. Но даже практичный наряд не спасал ее от того, чтобы постоянно оступаться, поскальзываться на камнях и подворачивать ноги. В конце концов, до этого она оказывалась на горных склонах только с Инослейвом, и они туда прилетали, а не поднимались пешком.

На подступах к вершине лошадей вообще пришлось оставить с парой охранников. Когда Эвинол отстегнула от седла скрипку, с которой не расставалась с начала путешествия, проводник попробовал возразить:

— Зачем тебе эта бесполезная вещь, госпожа? Наш путь и без того труден, а дальше станет только хуже. Не нужно тащить лишнее.

Но Эви вцепилась в скрипку мертвой хваткой. Она понятия не имела, почему не должна расставаться с инструментом, который в горах и в самом деле бесполезен и обременителен. Но отчего-то она была совершенно уверена, что нельзя расставаться со скрипкой. Хорошо, что с богинями не принято спорить, и ей позволили оставить футляр с ненужной деревяшкой. Правда, тащить ее заставили одного из гвардейцев.

Дальше подъем стал по-настоящему опасным и трудным. Временами встречались участки, которые нельзя было преодолеть иначе, чем обвязавшись веревкой, на которой проводники втаскивали всех по очереди наверх.

И вот они достигли жерла вулкана. Осторожно перемещаясь по краю кратера, Эви с замиранием сердца пыталась вглядываться в темноту. Она уже представляла, как окажется внизу, — ее должны были спустить на веревках. Кое-кто из спутников порывался пойти с ней, но Эвинол решительно воспротивилась. Вряд ли кто-то из обычных людей имеет хоть малейший шанс выжить, оказавшись между ней и Темным ветром. Нет уж, спуститься в эту ужасную темень ей придется одной.

Перед самым расставанием спутники устроили Эвинол сюрприз, растрогавший ее до слез, несмотря на то что его трудно было счесть приятным. Они предложили ей взять их силы для борьбы со злом. Искушение отказаться было велико. Она набрала уже достаточно людских сил, кроме того, не хотелось терять собственные накануне битвы с Темным ветром. И пусть семеро мужчин совсем не то же самое, что толпа добровольцев в столице, но помучиться ей все-таки придется. А можно ли встречать врага, будучи измученной страданиями телесными и душевными?

Однако командир убедил ее.

— Мы побудем с тобой, госпожа, пока тебе не станет лучше. Не отвергай наш дар. Это все, чем мы можем помочь тебе, когда нас не будет рядом. Кто знает, вдруг до победы тебе не хватит всего нескольких капель силы, тех самых, что ты могла бы взять у нас.

Последний аргумент окончательно убедил Эвинол. После ритуала она сидела обессиленная, сцепив руки на коленях, привалившись спиной к скале. Вокруг торчали острые зубья горных вершин, далеко внизу простиралась пустыня. Небо стало еще темнее и теперь казалось почти черным. В этом пейзаже таилась странная зловещая красота, заворожившая Эви. Ей казалось, что можно сидеть так вечно. Из странного оцепенения ее вывел один из спутников, слегка коснувшись плеча.

— Ваше величество, — должно быть, кто-то из илирийцев, — вам плохо?

— Нет. Все уже хорошо. Я сейчас встану.

Гвардеец помог ей встать. Голова немного кружилась, но в целом ей действительно полегчало. Зато безразличие — неизменное следствие ритуала — помогло спокойно перенести обматывание веревкой на краю кратера, без лишних мыслей о том, что сейчас ей предстоит погрузиться в жерло вулкана, болтаясь, как ярмарочная кукла на ниточке.

В последний момент Эви вспомнила о своей скрипке и потребовала ее. Как ни отговаривали ее спутники, она оставалась тверда. И опять же они уступили, положившись на ее божественное чутье. Один из проводников принялся закреплять инструмент у нее на поясе, многозначительно вздыхая и качая головой.

— Не стоит, я могу держать ее в руках.

— Нет, моя госпожа, уж поверьте, руки вам еще понадобятся.

Она не стала спорить. Примотав скрипку, проводник обхватил Эвинол за пояс и стал очень медленно и осторожно спускать с края. Он держал ее, перехватывая все выше и выше, до тех пор, пока тело Эви не повисло на веревке.

А потом начался спуск во тьму.

Глава 42 Музыка вечности

До чего же противное ощущение — просто болтаться на веревке, проклиная тяжесть собственного тела. Как же она за последние месяцы привыкла ощущать себя невесомой во время полетов в объятиях ветра! Но вот пришла пора вспомнить, что, невзирая на всю божественность, она все-таки человек с присущими человеческой природе ограничениями и слабостями.

Должно быть, ее спутники опускали веревку очень медленно и осторожно, но Эви все равно казалось, что они непозволительно спешат и раскачивают ее. Она почти сразу поняла, для чего ей понадобятся руки. Временами она оказывалась совсем близко к опасным выступам, от которых приходилось отталкиваться руками.

И без того не слишком яркий свет, лившийся через дыру в кратере, становился все тусклее. Окружающая темнота уплотнялась, хищно ухмыляясь. Спуск казался бесконечным. Когда он наконец прекратился, Эвинол поначалу не поверила, решив, что у мужчин наверху случилась какая-то заминка. Но нет — время шло, а веревка не двигалась. Голосов уже давно не было слышно, да и жерло вулкана отсюда казалось лишь маленьким просветом далеко наверху.

Эви дернула веревку. Раз, другой. Ничего не изменилось, не считая того, что ее закрутило сначала в одну сторону, потом в другую. Значит, веревка кончилась. Что ж, они предполагали, что такое может случиться. Никто же не обещал, что даже очень внушительный моток веревки обязательно спустит ее до самого дна. Хотелось бы, но нет так нет.

На этот случай у нее имелся нож. Не без труда вытащив его из-под накрепко привязанного пояса, Эви обреченно начала пилить веревку. Дна видно не было, оставалось лишь надеяться на то, что оно не очень далеко. Ну, и на свое бессмертие, конечно. Мало радости плюхнуться на камни с непонятно какой высоты, но если уже падал подобным образом и выжил, то положение не кажется таким безнадежным. Правда, чем тоньше становилась веревка, тем меньше была уверенность Эвинол в благополучном исходе. У нее просто не поднималась рука перепилить последние оставшиеся нити.

Беспомощно опустив нож, она посмотрела на дело рук своих, решая, как же теперь поступить. Внезапно раздался треск, а затем Эви охватило уже знакомое ощущение свободного полета. Она даже испугаться толком не успела. Осталась лишь одна мысль — как бы не разбить скрипку. Она сжалась в ожидании неизбежного удара, но так и не ощутила его.

Открыв глаза, Эвинол какое-то время пыталась привыкнуть к темноте. Бесполезно. Должно быть, она потеряла сознание от удара. Но хотя бы боли нет. То ли божественность смягчила последствия падения, то ли времени уже много прошло. А может, она сломала спину и ничего не чувствует? Эви попробовала шевельнуть рукой, это ей удалось без труда. Повернула голову, согнула ногу в колене — тело повиновалось, не причиняя боли. Прежде чем встать, Эвинол нащупала скрипку. Футляр выдержал удар о камни и даже не раскрылся, но это ничего не значило. Открыть застежки в темноте оказалось делом непростым. Справившись, Эви на ощупь проверила целостность скрипки и смычка.

Зачем она все это делает? Неужели нет вещей поважнее, чем сохранность скрипки? Например, решить, что делать дальше. Для начала хотя бы встать. Эвинол поднялась. Темнота по-прежнему была настолько густой, что действовать можно было только на ощупь. Шаг, еще шаг… И куда она собралась? Будто знает, в какую сторону идти и где искать Темный ветер.

Может, попробовать связаться с Инослейвом? Сейчас он близко, наверняка будет проще. Хотя имеет ли она право рисковать и тратить силы перед встречей с врагом?

В конце концов, она преодолела долгий и трудный путь, чтобы явиться в гости к Темному ветру. Теперь пусть уж он приложит усилия ради встречи с ней. Она не станет искать путь в бесконечных коридорах, ведущих неизвестно куда. И шагу не сделает в этой непроглядной темноте. Это верный путь к вечному блужданию в подземных лабиринтах. Лучше уж дождаться хозяина в «прихожей».

И тут стало ясно, зачем была нужна скрипка. Верная подруга прошла с ней все испытания, чтобы дать возможность сыграть финал этой пьесы. Эвинол вскинула скрипку на плечо и взмахнула смычком. Вот где пригодились уроки первого учителя! Он заставлял ее играть, закрыв глаза, вслепую водить смычком по струнам. Тогда-то она считала, что в таких истязаниях нет никакой нужды, это был всего лишь дополнительный способ отточить мастерство, увеличить скорость и легкость игры. Зато теперь полученный с таким трудом навык полностью оправдал себя. Сказались и бесконечные часы, проведенные со скрипкой в обители Инослейва. Выводимая на ощупь мелодия звучала не хуже, чем обычно, даже лучше.

Эвинол не знала точно, для кого играет. Вообще-то ее целью было приманить Темный ветер. Но посвящать прекрасные мелодии жуткой твари не получалось. Все равно она играла для Инослейва. Эви ткала ноты и аккорды из любви и тоски по нему, посылая их через темноту и холодную толщу камня.

Время шло, каждая новая мелодия давалась тяжелее предыдущих. Очень болели руки, особенно левая. Эвинол стерла кожу во время путешествия, без конца цепляясь за обломки скал, торчащие ветки или пучки сухой травы, чтобы хоть как-то помочь себе при подъеме. Через какое-то время ладонь стала мокрой. Должно быть, от крови. Но боль — всего лишь еще одно чувство, его тоже можно переплавить в музыку. А значит, нужно просто играть дальше, просто играть…

Темнота вдруг стала живой и подвижной. Она уже не просто царила вокруг, равнодушно внимая музыке. Она окутывала, поглощала, вбирала в себя Эвинол, накручивалась вокруг нее плотным коконом. Что ж, пускай. Главное, чтобы не стесняла движений. Живая тьма была голодной змеей, а Эви — заклинательницей змей. Пока она играет, ей нечего бояться безжалостного хищника. Но стоит лишь на секунду остановиться или сбиться хотя бы в одном такте, и гадина сомкнет вокруг нее смертоносные кольца, растворив в себе.

Эви не знала, как долго играла во чреве пустоты. Просто в какой-то момент пасть гадины раскрылась и выплюнула ее там, где были не только время и пространство, но даже свет и звуки. Ошарашенная внезапной переменой, Эвинол утратила равновесие и с трудом удержалась на ногах, каким-то чудом не сбившись с ритма мелодии.

Теперь она видела Инослейва! Как ей достало сил не броситься к нему?! Как она может просто смотреть на него и продолжать играть? Это было совершенно немыслимо, но правильно.

Они все были здесь. Восемь ветров, полукругом прикованные к скале. Тантарин, Ларишаль, Хорастер, красивая юная девушка с голубыми волосами — наверняка Инниаль — и еще трое.

А в центре пещеры кружился черный смерч, только что перетащивший ее сюда. Так вот он каков — Темный ветер. Смерч постоянно перемещался, извивался, словно танцуя под ее музыку. Постепенно в нем вырисовывалось подобие фигуры — огромной, страшной, смертоносной.

— Глупая человеческая девочка, — мертвый жуткий голос проник в ее мысли. — Смелая, сильная, но глупая. Тебе меня не одолеть. Ну же, давай, попробуй, ударь меня своей светлой силой. Она — ничто против силы ненависти и возмездия.

Эвинол взглянула на Инослейва, невольно ища поддержки. На лице ветра читалась истинная мука, он выразительно мотал головой, словно запрещая ей делать что-то. Но что?

— Чего же ты ждешь, смешная человеческая богиня? — упорствовал Темный ветер. — Пусти в ход свою силу, убедись, насколько она бесполезна. Бей же! — теперь он приказывал ей.

— Не стану.

Чтобы ударить, ей придется опустить скрипку, а этого делать никак нельзя. То ли она только сейчас это поняла, то ли уже знала, очнувшись во тьме пещеры после падения, а может, еще раньше, когда потащила с собой скрипку… Людские силы, собранные ею, высвобождались через музыку, они защищали ее, подтачивая могущество того, кто звал себя Темным ветром.

— Бей или умрешь! — тварь сомкнула подобие рук на ее горле.

Прикосновение твари было мерзким и мучительным, но главное — бесплотным, оставляющим свободу водить смычком по струнам. Она не прекратит играть!

Эвинол не смотрела на чудовище, не смотрела на гриф скрипки и стекающие по нему темные струйки, она смотрела только на Инослейва. Музыка стала летящей и прекрасной. Эви не знала мотива, рождавшегося под ее окровавленными пальцами, она создавала его прямо сейчас для западного ветра. Это было прощание. Все невысказанные слова, неслучившиеся прикосновения, непрожитые моменты вечности — все это сплелось в удивительную мелодию — нежную, печальную и светлую.

Эвинол улыбалась, безумно желая в ответ увидеть улыбку на лице Инослейва. Она не должна шагнуть за грань вечности, видя невыразимое страдание, исказившее любимые черты. Пусть он поймет, что ей не больно, не страшно, даже не тяжело. Ей легко! Она больше не человек и не богиня. Она — оружие людей против тьмы: меч, стрела… смычок. Оружие — это всего лишь оружие; единственный смысл его существования — сразить врага. Если пущенная стрела начнет думать о себе, жалеть себя, долетит ли она до цели? Он тоже не должен жалеть о ней, только знать, что она его любит — бескорыстно, бесконечно и светло.

Краем глаза Эви заметила на лицах ветров странное выражение: растерянность, недоверие, надежду. Она медленно перевела взгляд на врага: тень уменьшалась и тускнела! Темный ветер извивался, корчился, будто стараясь оторвать руки от ее горла. Теперь уже она держала его, точнее, ее музыка. Эвинол почти не удивилась. Так и должно было случиться. Сила людской надежды, отданная добровольно, должна была перевесить силу ненависти. Люди невольно создали Темный ветер, люди же наделили ее силами, способными изгнать эту тварь из их мира. А она только выпускала эту силу через музыку.

Чудовище явно не хотело проигрывать.

— Прекрати! Твой мир обречен! Тебе не победить!

— А я все-таки попробую, — теперь Эвинол охватила веселая азартная злость.

Музыка стала быстрее, ярче, горячее. Эвинол смеялась над Темным ветром. Рассыпала в прах величие, могущество и праведность его мести. Маленькая человеческая девочка пригоршнями сыпала ноты в лицо вечной сущности, ощущая себя одной из них, танцуя на осколках чужих миров и защищая свой.

Темный ветер бесновался, будто его жгло невидимое пламя. Враг лишился устрашающего вида, теперь больше напоминая обычную тень — бледно-серую и плоскую. С каждым мгновением он уменьшался, теряя плотность. Только лишь глаза по-прежнему ярко полыхали безумной злобой. Душа темной сущности, почти лишившись тела, нашла в них последнее пристанище.

Боясь поверить в собственную победу, Эви собрала последние силы в надежде окончательно уничтожить тварь. Ну, еще немного… Он уже почти невидим, даже глазищи тускнеют, точно остывающие угли…

— Ты все равно проиграла! Вы все проиграли. Ветра вернутся к тому, с чего начинали, а ты погибнешь, — это были последние слова Темного ветра, прежде чем тень истаяла окончательно.

— Ничего, оно того стоило.

Глава 43 Клятвы

Темный ветер исчез, а Эвинол продолжала играть — то ли боялась, то ли просто не могла остановиться.

— Эви! — закричал Инослейв, не веря, что вновь обрел голос.

Она обернулась к нему, пошатнулась и уронила скрипку. Внезапно оборвавшаяся музыка больно резанула по ушам. Эвинол упала на одно колено. Инослейв рванулся к ней, чтобы подхватить. Тело отозвалось резкой болью, но осталось на месте. Кандалы, прижимавшие его руки к скале, никуда не делись с гибелью Темного ветра.

Но Эвинол уже сама поднялась, подбежала к нему и обняла. За всю его вечность не было более сладкого мига, чем этот. Эви — маленькая, хрупкая, невыразимо прекрасная — прижималась к нему, встав на цыпочки, из последних сил обхватив руками за шею. Горячие струйки из-под ее ладоней потекли ему за шиворот, создавая контраст с ее кожей — холодной как лед.

— Эви, маленькая моя, светлая, любимая…

Он, как безумный, целовал ее лицо и волосы. Кандалы резали руки при каждом движении, но боль была ничтожной платой за счастье.

— Может, перестанете обниматься? Сейчас не лучшее время для нежностей, — голос Ларишаль вернул его к действительности.

Он успел забыть, что они с Эви здесь не одни. Неудивительно. Весь мир перестал для него существовать, когда она наконец оказалась рядом. Измученная, израненная, обессиленная, но живая! Какое ему в этот миг дело до остальных ветров? Как они смеют отрывать их с Эви друг от друга?!

Эвинол смутилась и расцепила руки, отступив от него на шаг. Инослейв убить готов был сестрицу за то, что не могла промолчать. Лучше бы Темный ветер вернул голос ему одному.

— Ларишаль, ты бы…

Его слова потонули во внезапном грохоте. Пол и стены пещеры содрогнулись. Эви швырнуло обратно к нему, она невольно вцепилась в его плечо, чтобы удержаться на ногах.

— Что это? — прошептала Эвинол.

— Что-то паршивое, — пробормотал Фианар.

— Это вулкан, — Ларишаль говорила снисходительно, будто объясняя очевидные вещи неразумным детям. — Извержение начинается. И если наша дорогая богиня не поторопится, то предсказание темной твари сбудется.

— Что я должна сделать? — Эвинол повернулась к Ларишаль.

— А сама не догадываешься? — фыркнула та. — Освободи нас!

Инослейва взбесил тон, каким Ларишаль разговаривала со своей спасительницей.

— Да, конечно, — виновато пробормотала Эви. — Но как?

— Ты уж придумай, — ядовито отозвалась Ларишаль. — Как Темного ветра одолеть, догадалась, а с какими-то железками не справишься?

— Но я не знаю как, — Эвинол растеряно обвела их глазами.

— Не переживай, сейчас придумаем вместе, — ободряюще улыбнулась Инниаль. — Ну что, братья и сестры, у кого есть идеи? Эвинол здесь единственная, чьи руки свободны, но головы-то есть у всех нас.

— И стоит их напрячь, если мы не хотим навеки расстаться с телами и разумом, — Тантарин впервые подала голос.

— О чем ты? — не понял Фианар.

— Насколько я разбираюсь в природе вулканов, если мы не поторопимся убраться, лава затопит пещеру и сожжет наши тела. Тогда мы станем теми, кем были до первых жертв, — потоками воздуха, лишенными сознания и воли. Ну, а Эвинол просто исчезнет. Никакая божественность не перенесет купания в раскаленной лаве.

В тоне сестры Инослейву почудилось мрачное злорадство. Неужели Тантарин и Ларишаль продолжают ненавидеть Эви даже после того, что та сделала для них?

— Стать безмозглым потоком воздуха ненамного лучше, — теперь подал голос Хорастер. — Девочка, ты можешь что-нибудь сделать?

Не успела Эвинол ответить, как новый толчок сотряс пещеру. А затем, почти сразу, — еще один. Потянуло горячим воздухом.

— Я не хочу! — завизжала Миалин. — Почему? Почему я не могу обернуться ветром и выскользнуть из этого мерзкого железа?!

— Вообще-то, в этом его смысл, — Тантарин равнодушно созерцала истерику сестры. — Кандалы полностью лишают нас сил. Я думала, это всем понятно.

— Не верещи, — рявкнул Хорастер на свою младшую. — А ты, — он повернул голову к Эвинол, — рассмотри эти проклятые браслеты получше. Может, там есть какой-нибудь механизм?

— Первая разумная мысль, — холодно заметила Тантарин.

— И подала ее не ты, — ядовито отозвалась Ларишаль.

— Нашли время препираться, — буркнул Хорастер, одарив обеих тяжелым взглядом.

Из трещины в стене вырвалась струйка горячего пара.

— Поторопись, пожалуйста, — Инниаль умоляюще обратилась к Эви.

— Да, конечно, — та оттерла капельки пота, выступившие на лбу, взамен оставив на нем следы крови. — Сейчас попробую.

Она обхватила левое запястье ветра, заключенное в кольцо холодного серебра. Стоило Эвинол прикоснуться к металлу, как тот просто рассыпался в пыль. Оба не ожидали такого. Отпрянув друг от друга, они в изумлении переглянулись, не веря, что все может быть так легко. Инослейв опомнился первым и свободной рукой крепко обнял Эви, притянув ее к себе.

— Вы опять?! — возмущенно протянула Ларишаль. — Успеете еще наобниматься. Если не хотите расплавиться, сомкнув объятья, советую поспешить.

Эвинол окинула богиню южного ветра долгим оценивающим взглядом.

— И вправду стоит поторопиться, — она вновь повернулась к Инослейву и коснулась второго браслета.

Тот рассыпался прахом, как и первый. Наконец-то он свободен! Инослейву захотелось прижать к себе Эвинол, на этот раз по-настоящему, и плевать, что там думают об этом Ларишаль и остальные. Словно угадав его намерение, Эви отступила, направившись к Инниаль. Пара движений — и сестра тоже вырвалась из плена. Уж она-то не стала себя сдерживать, изо всех сил стиснув Эвинол в объятиях и закружив от избытка чувств.

— Ты с ума сошла, Инниаль, — прошипела Ларишаль. — Только о себе думаешь! Поставь ее немедленно, и пусть освобождает нас!

Инниаль отпустила Эви, и новый подземный толчок раскидал их в разные стороны друг от друга. Инослейв тут же оказался возле Эвинол и помог ей подняться. На какой-то миг она безвольно повисла на его руках, и ветер понял, насколько девушка слаба и чего ей стоит просто держаться на ногах, когда от нее ждут новых подвигов.

— Давай же! — потребовала Ларишаль. — Не видишь, что творится?

— Тебе вроде нравились вулканы, Ларишаль, — Инослейв не спешил отпускать Эви.

— Идиот! Одно дело — смотреть со стороны, другое — купаться в лаве. Тащи свою девчонку сюда, пусть освобождает нас от этой дряни, — она кивнула на оковы.

— А с чего ты взяла, Ларишаль, что я стану тебя спасать?

Даже Инослейв не ожидал от Эви такого. Когда-то он сам убеждал ее, что его родичи не стоят благородного самопожертвования. А она спорила. Ветер не понимал, что задумала Эвинол, но не собирался вмешиваться. После того что она сделала, у Эви есть право решать все и за всех. А Ларишаль просто сошла с ума со своей надменностью.

— А зачем же ты явилась сюда, если не за тем, чтобы спасти нас? — в голосе Ларишаль уже не было прежней уверенности.

— Я пришла за Инослейвом. И затем, чтобы спасти мир.

— Но ты знаешь, что не спасешь его без нас, — теперь говорила Тантарин. — Ты пришла сюда не ради нас, это ясно. И надо быть дурой вроде Ларишаль, чтобы этого не понять. Ты пришла ради людишек, которые сгинут без ветров, так?

— Людишек! — с горечью воскликнула Эви. — Вы до сих пор в каждое слово о людях вкладываете презрение. А ведь они спасли вас! Не я, а они. Я — лишь оружие, созданное их силой и волей. Люди создали вас, они же могли уничтожить вас своей ненавистью…

— И себя заодно.

— И себя, — Эвинол не стала спорить. — Но они осознали свои ошибки и сделали все, чтобы их исправить. Они не жалели себя, чтобы помочь мне победить тварь, которую сами призвали. А ведь это вы довели их до этого своей жестокостью и презрением, превратив в корм. Люди — не скот и не безгласные источники силы, они — ваши создатели. И они сильнее вас!

— И чего ты хочешь от нас, девчонка? Чтобы мы признали людишек создателями? — Тантарин источала ледяное презрение. — Отчего бы нет? Удовлетворена? Теперь ты отпустишь нас?

— Я отпущу вас только после того, как каждый из вас поклянется никогда впредь не требовать и не принимать человеческие жертвы. Я знаю, что ветра не могут нарушать данные клятвы.

— Ты считаешь, что мы по доброй воле откажемся от источника божественной силы и снова запремся, жалкие и слабые, каждый в своих владениях?

— Взамен вы получите жизнь в разумном воплощении, — Эвинол говорила твердо и спокойно, как истинная королева. — Такую же, как вели последние тысячу лет.

— Но твои людишки погибнут без нас! — Тантарин с торжеством смотрела на Эви.

— Отчего же? — Эвинол холодно усмехнулась.

Инослейв чувствовал, как тяжело она на него опирается, понимал, что девушка держится из последних сил, а оттого еще больше поражался спокойной, надменной уверенности, с которой она говорила.

— Мир не останется без ветров. Вы же не погибнете, а лишь утратите телесность и разум. Будете дуть, как в далекой древности, повинуясь своей природе, а не свободной воле. Кроме того, у людей останутся Инослейв и Инниаль. Этого достаточно.

Только теперь западный ветер до конца понял замысел Эвинол и восхитился ее твердостью и мудростью. Люди не могли придумать для себя лучшей заступницы, чем Эви! Сделать ее богиней — самое разумное решение за историю человечества.

Пещеру снова тряхануло несколько раз подряд, каждое новое сотрясение было сильнее предыдущего. Пар валил, казалось, даже из тех мест, где стены выглядели монолитом.

— Я согласна! — закричала Миалин. — Клянусь отныне и вовеки не требовать и не принимать человеческих жертв. Освободи меня!

Инослейв одним рывком перенес Эви к Миалин, чтобы та освободила богиню северо-восточного ветра от оков. Едва получив свободу, Миалин обернулась ветром и рванулась в один из темных коридоров, которые вели прочь из пещеры.

— И я клянусь, — к удивлению Инослейва, следующим вызвался Хорастер. — Ну ее в бездну, эту силу, я здесь подыхать не намерен. А лишиться осознания себя — еще хуже, чем сгинуть.

Эви и его кандалы превратила в прах. Следом за старшим братом, перебивая друг друга, клятвы принесли Фианар и На’араш и тут же рванули по пути сбежавшей Миалин.

— Инниаль, лети за ними, — велел Инослейв своей младшей.

— Нет, я останусь, — внезапно заупрямилась та. — Я не брошу тебя… и Эвинол.

В пещере было невыносимо жарко и душно. Инослейв слышал, как тяжело дышит Эвинол. По черному камню заструились первые потеки лавы. Пока еще тонкие струйки, сползая на пол пещеры, сливались в ручейки, ширились, подбираясь все ближе к центру. Ветер подхватил Эви на руки и приподнялся над полом.

Прикованными к скале остались лишь Ларишаль и Тантарин. Первой не выдержала богиня южного ветра.

— Будь ты проклята! — красивое лицо искажала гримаса неподдельного страдания. — Я клянусь… никогда не требовать и не принимать…

Каждое слово давалось ей с трудом. Ларишаль разрывалась между жаждой силы и власти и желанием жить. Было видно, как мучительно ей дается выбор. Стоило Эви освободить ее руки, как Ларишаль замахнулась, чтобы ударить девушку. Инослейв, державший Эвинол, не позволил ей этого сделать, отклонившись. Не рассчитавшая сил Ларишаль подалась вперед и полетела в лаву, успевшую образовать на полу небольшое озерцо. В последний момент она успела стать ветром и унеслась прочь.

— Тантарин? — Инослейв обратился к последней из ветров, оставшейся в плену. — У тебя несколько мгновений для того, чтобы принять решение. После этого я унесу Эвинол и не вернусь за тобой, даже если она меня попросит.

— Предатель! — процедила Тантарин. Она редко говорила с такой проникновенностью. — Человеческий прихвостень!

— Ты сделала свой выбор. Мы уходим, — он устремился к выходу. — Инниаль, пора. Хорастер, ты с нами или остаешься?

— Стой! — Тантарин на фоне черных стен, исчерченных красными потоками лавы, казалась белее снега. — Я принесу тебе клятву, человеческая кукла, но ты пожалеешь о том, что сделала!

— О том, что спасла мир или тебя? — Эви задала вопрос спокойно, с оттенком иронии, будто находилась на светском рауте, а не посреди кипящей бездны. — О последнем я уже жалею, — вздохнула она, уничтожая браслеты, сковывающие Тантарин.

— А пожалеешь еще сильнее! — выкрикнула в ответ богиня северного ветра.

Избавившись от человеческого тела, она не последовала за остальными, а с силой подняла волну лавы, скопившейся на полу, и направила ее на Эвинол.

Глава 44 Свобода

Инослейв молниеносно развернулся, прикрывая собой Эвинол. Но волна лавы, поднятая Тантарин, не достигла их, отклонившись назад под действием встречного ветра. Тантарин была сильнее всех ветров, но ей противостояли Инниаль… и Хорастер. Инослейв поразился тому, что восточный ветер вступился за Эвинол против Тантарин, но размышлять о причинах не было времени. Избавившись от сковывавшей телесной оболочки, он устремился к выходу, увлекая Эвинол. А Инниаль с Хорастером, прикрывая их, продолжали сдерживать натиск Тантарин.

Через какое-то время Инниаль догнала их. Она помогала, с силой отгоняя раскаленные потоки в переходах, — там, где они грозили причинить вред Эвинол. За себя ветра не боялись. Лава не могла повредить их истинной сущности, только человеческим телам. Кроме того, маневрировать в узких, наполовину затопленных лавой коридорах гораздо проще, будучи бестелесным. Порой там едва хватало места, чтобы протащить одну Эвинол, не позволяя ей задеть пол или стены.

В бестелесности было еще одно очень значимое преимущество — чувство направления. Ветер безошибочно определял малейшее движение воздуха. Чем ближе к выходу, тем больше нитей свежего, еще холодного воздуха вплеталось в душные испарения, поднимающиеся из глубины вулкана. Хорошо, что Эви уже не совсем человек, иначе она бы давно задохнулась в этом горячем кошмаре.

Ближе к выходу тоннели стали шире и прохладнее. Инослейв с завистью подумал о Миалин и братьях, сбежавших первыми. Они наверняка уже вырвались из плена темного подземелья, плюющегося раскаленной лавой. Но вот и он добрался до кратера. Где-то далеко наверху маячило светлое пятнышко выхода. Инослейв рванул туда, с каждым мгновением приближаясь к свободе. Он поднимался в струях горячего воздуха, наполненного пеплом.

Вот оно — небо! Низкое, затянутое тяжелыми тучами, полускрытое за пепельными вихрями, но небо! Если бы не Эви, западный ветер устремился бы вверх, выше туч, в самое сердце небес. Он был как звенящая стрела, годами валявшаяся в темном сундуке, чудом извлеченная на свет и наконец-то пущенная в полет.

Но он успеет еще насладиться высотой, простором и светом, а пока надо оттащить Эвинол подальше отсюда. Мало им извержения вулкана, так еще и Тантарин со своей местью.

— Инослейв, — Эвинол, которая, казалось, была без сознания, подала голос.

— Что, Эви? — ему пришлось стать человеком, чтобы ответить.

— Люди! Видишь там, на склоне? — она указала рукой вниз. — Спаси их!

— Сначала я спасу тебя, — он не собирался ни спорить с ней, ни удовлетворять ее просьбу.

— Это мои спутники. Без их помощи я никогда не добралась бы сюда. Они помогли мне спасти вас, а теперь ты должен спасти их, — настаивала она.

И откуда только силы берутся, после всего, что она перенесла? Ветер нашел глазами людей, за которых просила Эвинол. Несколько мужчин, помогая друг другу, торопливо спускались по склону, рискуя свалиться при каждом толчке и наверняка задыхаясь от пепла. Как бы они ни спешили, шансов спуститься до начала извержения у них не было. Но тащить Эви обратно к вулкану, который вот-вот начнет извергаться, Инослейв не собирался. Он мысленно воззвал к Инниаль, прося ее о помощи. Младшая согласилась.

— Инослейв! — требовательно повторила Эви. — Спаси их, пожалуйста!

— Инниаль спасет твоих друзей, а я — тебя.

— Спасибо вам обоим, — после этих слов Эвинол все-таки потеряла сознание.

Инослейв увлекал ее все дальше от страшного места, едва не ставшего их общей могилой. Когда вулкан выплюнул в небо первую струю лавы, они были уже далеко. Со стороны зрелище и впрямь смотрелось красиво, но у ветра не возникло желания полюбоваться. Не так-то просто отделаться от мысли, что в этих оранжевых потоках должна была сгореть его сущность. И Эвинол. Инослейв перевел взгляд на девушку. Он должен позаботиться о ней.

Ночь опустилась на пустыню в одночасье. В южных краях сумерки не бывают долгими. Ветер спустился и теперь летел совсем близко к земле, высматривая хоть какой-нибудь источник воды. Наконец ему повезло, и он увидел небольшое озерцо, поблескивающее, словно гладкое темное зеркало среди песков.

Инослейв спустился и осторожно опустил Эви на берег возле самой воды. Он оторвал полу своей рубашки, которая после нескольких недель плена все равно находилась в безнадежном состоянии. Намочив ткань, ветер принялся бережно вытирать кровь и грязь с лица девушки. Затем осторожно перевернул ее ладони и ужаснулся. Нежные ручки Эви превратились в сплошные раны. Смотреть на них было больно и горько. Если бы он все сделал правильно, ей бы не пришлось пройти через это.

Не придумав лучшего способа промыть раны, Инослейв поднес Эвинол еще ближе к озеру и опустил ее руки в воду. Девушка застонала, но не очнулась. Ветер рассчитывал, что холодная вода не только смоет кровь и грязь с израненных ладоней, но и облегчит боль. Затем он замотал ее руки еще одним обрывком рубашки, жалея, что больше ничего не может сделать.

Ветер устроил Эви, положив ее голову себе на колени, и задумался, что делать дальше. Как правильнее поступить — донести Эвинол до первого человеческого жилья в Найенне, чтобы она смогла там оправиться и прийти в себя, или все-таки лететь без передышек и поскорее вернуть ее домой?

Инослейв задумчиво гладил волосы Эви и смотрел на небо. Сразу восемь ветров, вырвавшись из плена, разогнали тучи, и теперь черное полотно небосвода было расшито тысячами звезд. Сколько раз, томясь под землей, он думал, что никогда их больше не увидит. Если бы не Эви, так бы и было. Ветер склонился и поцеловал ее в макушку, едва касаясь губами светлых волос.

— Вот вы где, — возле него опустилась Инниаль. — Решил дать ей передышку?

— Не знаю, стоило ли. Думаю, ее нужно побыстрее доставить к людям. Они позаботятся об Эви лучше, чем я, — упомянув людей, он сразу вспомнил о поручении, которое дал сестре. — Ты вытащила ее спутников?

— Да. Отнесла их подальше. Бедняги так испугались, стали цепляться за скалы, вместо того чтобы радоваться и благодарить за спасение.

— Ничего удивительного. Люди не очень-то нам доверяют, — невесело усмехнулся Инослейв.

Он перебирал пряди Эвинол, не в силах на нее наглядеться. Великая богиня людей, грозная победительница Темного ветра и спасительница мира лежала у него на коленях, по-детски свернувшись клубочком. Инниаль осторожно коснулась ее плеча и тут же убрала руку, словно боясь навредить.

— Такая хрупкая, — с удивлением проговорила она. — И такая сильная. Похоже, мы сильно недооценивали людей, Инослейв.

— Не все люди похожи на Эви. Но ты права: мы их недооценивали. Мы должны научиться относиться к ним иначе. Жить в мире с ними и видеть в них равных. Это будет нелегко… Инниаль, в отличие от остальных, Эвинол не взяла с тебя клятвы…

— Как и с тебя, — ехидно напомнила младшая.

— Со мной все ясно, но что станешь делать ты?

— Принесу ей клятву, как только очнется. А если она не потребует, все равно не стану больше трогать людей. Не так уж плохо мы жили последнюю тысячу лет, чтобы ради лишней силы сгубить мир и себя. Мы виноваты, и оставить людей в покое — меньшее, что мы можем сделать для искупления своей вины.

— А ты, оказывается, мудрая, Инниаль.

— А ты и не замечал, — с веселым упреком проговорила она. — Жаль, что скоро нам вновь придется расстаться и осесть каждому в своих границах. Но это лучше, чем исчезнуть навеки вместе с миром или перестать быть собой.

— Уж это точно, — раздался низкий голос.

Инослейв с Инниаль вздрогнули, когда из темноты выступила могучая фигура восточного ветра.

— Хорастер? — удивился Инослейв. — Я должен поблагодарить тебя.

— Не должен. Это я должен благодарить ее, — он кивнул на бесчувственную Эвинол. — Мы все должны, только не все это понимают, — вздохнул он. — Твоя девчонка могла бы бросить нас. Что ей мешало? Мы убивали людей и хотели убить ее. Имела полное право ответить тем же. А она дала нам выбор. Жестокий, но выбор. Не знаю, что там творится в голове у Тантарин, но моя жизнь стоит того, чтобы сказать за нее спасибо… даже тому, кого считал врагом.

Инослейв до того удивился, что не знал, как ответить на короткую, но проникновенную исповедь брата. Он все еще искал нужные слова, когда Эвинол пошевелилась и позвала его.

— Да, нежная моя, — ветер склонился к ней. — Как ты?

— Получше. Наверное. Я не знаю, — она выглядела потерянной. — Инниаль? Хорастер?

К изумлению ветра, его брат и сестра склонили головы перед Эвинол. Виделабы это Тантарин! Точно растеряла бы от злости все свое хладнокровие.

— Я благодарю вас обоих за помощь, — обратилась Эви к ветрам.

— Это мы благодарим тебя, госпожа. И… прости, — неловко пробормотал Хорастер. Видно было, что смирение дается ему непросто.

— Прощаю, — с улыбкой ответила Эвинол.

— Полечу я, пожалуй, — восточный ветер, казалось, смутился еще больше. — Инниаль, ты со мной?

— Думаю, да, — кивнула младшая. — Вы тоже не задерживайтесь. Сам говорил, Эвинол нужна помощь. До встречи… надеюсь.

И они оба взмыли в ночное небо, обернувшись ветрами. Инослейв вновь остался наедине с Эвинол. Ему хотелось продлить эту близость. Вдвоем посреди бескрайней пустыни под светом невыразимо ярких звезд. Он так долго думал, что Эви утрачена для него навсегда, сердце разрывалось от предчувствия вечной разлуки, — и вот она снова здесь, с ним. Безумно хочется продлить этот миг. Но ведь теперь у них снова впереди целая вечность. А сейчас стоит подумать о насущном.

— Эви, я отнесу тебя в какой-нибудь город в Найенне, где люди помогут тебе. А потом, когда ты поправишься, мы отправимся домой.

— Но до этого я должна побывать в Илирии и поблагодарить своих подданных. Это ведь они дали мне силы. Без них мне бы никогда не победить Темный ветер.

— Вот оно что, — он тяжело вздохнул. — Значит, ты лучше распорядилась силами, взятыми у людей, чем я — твоими. Хочешь знать, почему я потерпел поражение?

— Почему?

— Потому что использовал светлую силу с ненавистью. А свету не объяснишь, что его используют во зло ради победы над еще большим злом. Ненависть не совместима с его природой. Поэтому я проиграл. А вот ты сразу поняла, что нельзя сражаться с Темным ветром привычными способами.

— Ничего я не поняла, если честно, — возразила Эви. — Я понятия не имела, как буду с ним сражаться, хоть и думала об этом все время путешествия. Я же понятия не имела, что он из себя представляет. Ветер? Но как биться с ветром? А если даже человек, то я и с людьми не умею сражаться. Я же королева, а не воин. Да что там, — горькая усмешка искривила ее лицо. — Я даже от Айлена не смогла отбиться в ту ночь.

— Но ведь ты же догадалась использовать скрипку?

— Ни о чем я не догадалась. Ну, то есть я потащила скрипку с собой без определенных намерений и уж точно не как оружие. Просто она была дорога нам обоим, — голос Эви дрогнул, — связывала нас. А вышло, что моя старая скрипка спасла тебя и весь мир. Как же безумно жалко, что она осталась в этой раскаленной бездне!

— Мир спасла не скрипка, а ты, — ветер нежно притянул ее к себе. — Мне тоже жаль, но нам было не до скрипки.

— Понимаю, — кивнула Эвинол. — И так, наверное, даже правильно. Она сыграла свою главную мелодию, выполнила свое предназначение. Даже не знаю, как я поняла, что надо играть. Сначала я просто пыталась приманить Темный ветер музыкой. Потом он пришел, — она содрогнулась от страшных воспоминаний, — и заключил меня в пустоте. Там не было ничего: ни света, ни движения, ни времени. Но я знала, что надо просто продолжать играть. Тогда уже именно знала. Я думала, что Темный ветер поглотил меня, а потом очнулась в пещере, где были вы.

— Он специально притащил тебя к нам, хотя мог бы устроить бой там, где была ты. Но ему хотелось помучить меня, хотелось показать, как ты умираешь, совершив ту же ошибку. Он лишил нас возможности говорить, чтобы мы не подсказали тебе правильную тактику. Но ты все знала и без нас. Потому что ты — другая. Свет, который ты собрала в себе, вел тебя. Ты и есть свет. В отличие от меня, ты сражалась силами родственной, а не чуждой природы. И победила.

— Наверное, — она положила голову ему на плечо. — Но надеюсь, мне больше никогда не придется сражаться.

— Уж я об этом позабочусь, маленькая моя, — Инослейв обхватил ладонями ее лицо, любуясь отсветами звезд в любимых глазах. — Теперь все будет хорошо. Всегда. Вот только вылечим твои руки и…

— И отправимся в столицу, — напомнила Эви. — Мне нужно обратиться к илирийцам и повидаться с королем.

— С твоим мужем? — нежность сменилась внезапной злостью. — Как ты вообще можешь его видеть после того, что произошло между вами? Зачем он тебе?

— Нужен, — загадочно ответила Эвинол.

Глава 45 Дела семейные

— Ваше величество, королевский кортеж въехал в столицу, — паж запыхался, очевидно, очень спешил доставить королю долгожданное известие.

— Хорошо, — кивнул Айлен.

Наконец-то! Ветер в Илирию вернулся уже несколько недель назад, а об Эвинол — никаких вестей. Потом стало известно, что она в Найенне. Король каждый день надеялся получить известие о возвращении жены и уже извелся от бесконечного ожидания.

С чего бы Эви так долго торчать в Найенне? Айлен догадывался, что там ее чествуют как богиню и спасительницу мира, но всему же есть предел. Он с трудом удерживался от того, чтобы не послать за Эвинол королевских гвардейцев, а то и поехать самому. Но теперь мучительным ожиданиям пришел конец. Эви — в столице и скоро будет во дворце.

Однако и здесь ждать пришлось куда дольше, чем он рассчитывал. С дворцового балкона, выходившего на площадь, было видно, что народ запрудил улицы, мешая карете проехать. Все хотели поприветствовать светлую Эвинол, забросать ее цветами и благословениями, коснуться хотя бы обода колес ее кареты.

Айлен невольно вспомнил день их первого выезда, когда случился ураган. Тогда люди так же перекрывали дорогу, но только для того, чтобы обвинять, проклинать и требовать от молодой королевы принести себя в жертву. А теперь все лица полны благости и ликования. Только ведь это те же самые звериные морды, что травили Эвинол. И даже если она забыла, то он слишком хорошо помнит.

Карета въехала на площадь. Королю далеко не сразу удалось увидеть жену. Толпы народа окружали процессию, чуть ли не бросаясь под колеса. Но вот наконец кортеж миновал дворцовые ворота, которые отсекли Эвинол от тысяч обожающих поклонников.

Айлен ушел с балкона, спеша встретить жену. Забыв степенность и королевское достоинство, он торопливо шагал по коридорам, сбегал по лестницам, хлопал дверями. Он успел как раз вовремя, чтобы подать Эвинол руку, когда та выходила из кареты. Эви на мгновение замешкалась, прежде чем принять его галантный жест. Это ее движение больно кольнуло Айлена. Значит, все еще не простила, все еще считает врагом.

А ведь последние события должны были сблизить их. Если она не хочет видеть в нем мужа, то могла бы уважать хотя бы как единомышленника. Ведь он помогал ей как только мог, делал все, что в его силах. А Эви все так же далека от него, как прежде. Хотя даже во время сватовства они были куда ближе друг другу, чем сейчас. Неужели этого уже не исправить?

— Эвинол, дорогая, я весь извелся, ожидая твоего возвращения, — Айлен увлек жену на одну из парковых дорожек, недвусмысленно давая понять всем сопровождающим, что королю с королевой требуется уединение.

Заснеженный парк быстро скрыл их от посторонних глаз, спрятал за стеной деревьев и кустарников, чьи ветви вместо листвы были одеты в пушистые белые мантии, совсем как та, в которую куталась Эвинол.

— Странно, — она пожала плечами. — Зачем вы ждали меня, если ветер вернулся?

— Ты еще спрашиваешь! — с упреком воскликнул он. — Поначалу, не имея никаких вестей, я опасался самого худшего.

— Чего? — ее голос звучал все так же спокойно и равнодушно. — Моей смерти?

Он молча кивнул.

— Не самая страшная потеря для вас, ваше величество, — в обращении по титулу ему послышалась язвительность. — В случае моей гибели вы остались бы единоличным правителем Илирии, кроме того в глазах подданных ваша фигура обрела бы трагический ореол. Чего еще можно желать?

— Ты не вправе быть со мной такой жестокой! — он остановился, преграждая ей путь, и с вызовом посмотрел в синие глаза. — Я виноват перед тобой, но не до такой степени, чтобы превращать меня в корыстное бездушное чудовище. Неужели мне нужно вечно унижаться, чтобы загладить…

— Не надо унижаться, — прервала его Эви, поглубже натянув капюшон. — Оставим это. Я жива, и вам не о чем больше тревожиться.

— И что ты намерена делать дальше? — он задал вопрос, не дававший ему покоя все это время.

— Я хотела бы поблагодарить илирийцев за помощь.

— Ты? Поблагодарить их?! — королю казалось, что он ослышался. — Это они должны вечно молиться за тебя… или тебе.

— Вот пусть и молятся. Об этом я тоже хотела их просить. Но это завтра, а сейчас мне нужно отдохнуть, если вы не возражаете.

— Ты даже не рассказала, что было в Найенне.

— Ну, — она пожала плечами, — примерно то же самое, что и здесь. Король Найенны рассыпался в благодарностях, что вернула им ветер, — Эви усмехнулась каким-то своим мыслям. — Его величество все время сетовал, что я так и не стала его невесткой.

— Да? — ядовито протянул Айлен. — А что принц?

— Принц тоже выражал сожаление по этому поводу, — по лицу Эвинол невозможно было понять, старается она причинить мужу боль или просто отвечает на заданный вопрос.

— А то, что ты моя жена, их не смущало? — король на ходу схватил первую попавшуюся ветку и сжал ее в кулаке с такой силой, что ветка с хрустом сломалась.

— Вам лучше узнать об этом у них, — бесстрастно отозвалась Эвинол. — Вы позволите мне пойти во дворец? Сейчас довольно холодно для прогулок, и к тому же я устала.

— Разумеется. Прости, я должен был сам подумать об этом.

И зачем его понесло гулять по зимнему парку? Куда разумнее было бы поговорить с Эви во дворце. Правда, там уж она сделала бы все возможное, чтобы не оставаться с ним наедине.

Так и вышло. Во дворце Эвинол постоянно пребывала в окружении множества людей, которые желали засвидетельствовать свое почтение королеве, богине и спасительнице мира или позаботиться о ней.

На следующее утро Эви решила держать речь перед народом. Айлена бесило то, как она носится с плебеями, но что он мог поделать? На фоне светлой Эвинол его едва замечали, и уж точно никто не стал бы принимать в расчет мнение короля, если оно расходилось с желаниями богини. Разумеется, вся придворная знать отправилась на дворцовую площадь — внимать благостным речам Эвинол Райнар.

Эвинол решила обратиться к подданным с того же помоста, где собирала силы для освобождения ветров. Король мог наблюдать зрелище, восседая вместе с остальными аристократами на наскоро возведенных скамьях. Пока Эвинол долго и цветисто распиналась в благодарностях перед народом, Айлен откровенно скучал и злился. Куда больше ему хотелось знать подробности ее похода и победы над Темным ветром, но об этом королева предпочитала молчать.

— Теперь вы знаете, насколько сильны, — вдохновенно вещала Эвинол с помоста. — Много столетий назад человеческая вера сделала ветров богами, но богами злыми. Люди начали приносить себя в жертву ветрам, не придумав ничего лучшего. А ведь ваши молитвы ничуть не слабее. Они подарили мне бессмертие и могущество. Сделайте для ветров то, что сделали для меня, — просто верьте в них. Ветра поклялись никогда не причинять вам зла, не использовать людей как источник могущества, но им нужна ваша помощь. Без вашей веры все ветра — узники своих земель. Они не могут видеться друг с другом, воплощаться в нашем мире. Знаю, у вас есть причины злиться на своенравных богов, которые в прошлом вели себя жестоко, но ваша ненависть поставила мир на грань гибели. Отныне все должно быть иначе. Я потребовала у ветров клятвы не вредить вам, а теперь прошу у вас помощи для них.

Толпа разразилась восторженными воплями. И чему радуются эти идиоты? Тому, что им навязали пантеон новых божеств? Безусловно, Эвинол была убедительна, и сейчас все это сборище сбросилось бы со скал в море, если бы ей пришло в голову попросить о таком. Но на то она и светлая, чтобы использовать свое влияние лишь во имя добра. Вернее, во имя того, что ей кажется добром. По мнению Айлена, запереть ветра и лишить их сил было бы куда разумнее. Но, само собой, Эви рассудила совсем по-другому.

— Светлая Эвинол, не оставляй нас! Правь нами! — раздавались крики из толпы.

Ну конечно! Зачем обращать внимание на законного короля, когда есть девочка-богиня, правившая всего два месяца, да и то — руками своего подлого канцлера? Айлен не врал Эвинол, когда говорил, что хотел бы видеть ее рядом с собой не только как жену, но и как королеву, но отдать ей всю власть — это уж слишком. А тупая чернь, похоже, жаждет именно этого.

— Я всегда буду вашей королевой, — Эвинол почти не повышала голоса, но стоило ей заговорить, как толпа мгновенно смолкла. — И хранительницей Илирии. Я буду посещать вас, интересоваться нуждами страны и народа. Я явлюсь, как только во мне возникнет нужда. Но править вами будет Айлен Райнар. Он — законный король Илирии. Повинуйтесь ему, заботьтесь о своей стране и друг о друге. А я всегда буду с вами.

И снова восторженный рев стал ответом на ее речь. Айлену полагалось испытывать благодарность, но его переполняла злость. Он не нуждался в подачках и подтверждении своей власти. Эвинол недвусмысленно дала всем понять, что она тут главная, а король — что-то вроде наместника, который держит власть от ее имени, пока истинная правительница изволит находиться неизвестно где. Само же намерение Эви жить вдали от Илирии вызывало гневный протест. Айлен не мог дождаться момента, чтобы высказать жене все, что он думает по поводу ее сегодняшней речи.

Момент представился лишь спустя несколько часов. Король был готов с боем выбивать аудиенцию у своей царственной супруги, но, к его удивлению, Эвинол сама послала за ним.

В комнатах Эви каждая мелочь напоминала то короткое время, когда она была его невестой. В этой комнате она приняла его в первый раз, на этом диване задыхалась от кашля и пила свой отравленный отвар, тут же лежала без чувств после урагана. В покоях Эвинол все осталось как прежде, вот только сама она больше не напоминала ту исхудавшую, изнуренную болезнью несчастную девочку.

Нынешняя Эви была великолепна в пурпурном бархате с короной Райнаров на голове. Как и в день свадьбы, венец держался среди искусно уложенных кос, но теперь не казался чужеродным. Что ж, стоит признать очевидное: Эвинол Райнар за время своего отсутствия стала настоящей королевой.

— Эви, — он склонился к ее руке, которую ту нехотя протянула. — Нам надо поговорить.

— Для этого я вас и пригласила.

— И что же ты хотела мне сказать?

Пусть говорит первая, он еще успеет высказать претензии к ее властным амбициям.

— Помните, вы обещали мне что угодно, если я спасу Илирию и верну ветер?

— Помню, — Айлен насторожился. — И не отрекаюсь от своих слов. Чего же ты хочешь, Эвинол?

— Свободы! — в синих глазах вспыхнули искорки.

— Тебе разве не хватает свободы? — искренне удивился он.

— Я хочу свободы не только для себя, для нас обоих.

— Я не понимаю, о чем ты? — он действительно не понимал, к чему она клонит, но был уверен, что разъяснения ему не понравятся.

— О нашем фальшивом браке.

Айлен похолодел, такого он не ждал.

— Наш брак не фальшивый!

— Ну хорошо, назовем его политическим. На тот момент он казался единственным выходом. Ради пользы государства чужих по сути людей заставили соединить свои судьбы. Тогда это было необходимо и казалось правильным, но сейчас…

— Ты не была мне чужой, Эви! — воскликнул король, не желая слушать, что она скажет дальше. — Я любил тебя!

— Не любил, — тихо возразила Эвинол, отведя глаза. — Если бы любил, никогда не поступил бы так…

И что ей на это возразить? Как объяснить девочке, на что страсть может толкнуть мужчину? Айлен понимал, что спорить бесполезно, и лишь тихо сказал:

— Любил. И до сих пор люблю.

— Мне жаль, — после недолгого молчания проговорила Эви. — Но наш союз умер в тот же день, когда был заключен.

— Но мы можем все исправить! Можем попробовать! — он порывисто схватил ее руки. — Я клянусь…

— Айлен! — крикнула Эвинол, шарахнувшись от него.

Она смотрела на него с ненавистью и страхом, совсем как в ту ночь. Хлопнула балконная дверь, парусом взвилась штора. Не хватало еще, чтобы Эви опять прыгнула с балкона!

— Успокойся, Эвинол, — он отступил на пару шагов, примиряюще подняв руки. — Я не хотел тебя напугать. Давай поговорим спокойно. Я понимаю, что ты не дорожишь нашим браком, но я не намерен так легко от него отказываться.

— Но зачем он тебе, Айлен? Зачем тебе номинальная супруга, которую ты и видеть будешь лишь изредка, не говоря уже… обо всем остальном, — она смутилась. — Тебе нужна настоящая жена и наследники.

— Мне не нужна новая жена и дети от другой женщины. Мне нужна только ты!

— А ты хоть раз в жизни подумай не о себе, а об Илирии! — в запале она вновь позабыла о холодной вежливости.

— Может, тогда и тебе о ней подумать? — Айлен тоже дал волю злости. — Вместо того, чтобы сбегать неизвестно куда от своих подданных и законного мужа.

— Вы подпишете бумаги о признании нашего брака недействительным?

— Ни за что!

— Подпишет, — раздался мужской голос у него за спиной.

Айлен вздрогнул от неожиданности, резко обернулся и уперся взглядом в высокого длинноволосого юношу, непонятно каким образом оказавшегося в покоях Эвинол.

— Кто вы и что делаете в комнатах королевы? — возмущенно воскликнул он.

— Попробуй догадаться, — мерзавец нагло ухмылялся.

Король собрался вызвать стражу, но медлил. Что-то в облике незнакомца смущало его. Айлен пристально всмотрелся в самозванца. Слишком высок и красив, но в целом… И тут он заметил, что глаза незнакомца меняют цвет. Мгновение назад они были голубыми, а теперь казались лиловыми, еще через миг — засверкали радугой.

— Кто ты?! — король повторил свой вопрос, на этот раз голос предательски дрожал.

— Это — западный ветер, Айлен, — Эви случайно или намеренно встала между мужчинами. — Инослейв, я же говорила, что сама улажу это дело, — с упреком обратилась она к юноше.

— Я вижу, как у тебя это получается, — хмыкнул тот, кого назвали Инослейвом.

— Ты действительно ветер? — Айлен понимал, что это единственное разумное объяснение, но отказывался верить.

— Представь себе.

— Так это ты забрал Эвинол? — недоверие и страх отступили перед внезапно нахлынувшей ненавистью.

— Я. И заберу ее снова, как только ты подпишешь бумаги, освобождающие ее.

— Я ничего не подпишу! Никогда! Никто не заставит меня отказаться от собственной жены! — гневно воскликнул король.

— Айлен, не глупи, позови юстициара, — тихо попросила Эви.

— Я этого не сделаю.

— Что ж, уважаю твою принципиальность, — ветер явно издевался. — Не хочешь расторгать брак — не надо. Но в таком случае приготовься к тому, что в самое ближайшее время ты, случайно оступившись, свалишься с балкона или на тебя упадет статуя.

— Инослейв! — возмутилась Эвинол.

— Статуя? Так это ты убил Шанари?!

Мог бы и раньше догадаться, кто за этим стоит. Впрочем, сейчас королю не было дела до покойного канцлера. Теперь ветер угрожал ему самому. И глядя в эти нечеловеческие глаза, созерцая бездушную улыбку, с которой тот кидал угрозы, можно было не сомневаться — ветер убьет его без малейших раздумий.

— Но зачем тебе это? — в отчаянии спросил Айлен.

— Неужели ты так и не понял? — Инослейв выглядел удивленным. — Эвинол должна избавиться от оков постылого брака и вернуть себе свободу, чтобы стать моей женой.

— Твоей женой?! Но это бред! Человеческая женщина не может стать женой ветра!

— Может, если этого хочет ветер. И если она хочет того же. Кроме того, Эви уже не совсем человек, она — светлая богиня. Идеальная пара для ветра, не находишь?

— Это не может быть правдой!

— Но это и есть правда, — теперь Инослейв был серьезен. — И то, что ты не хочешь принять ее, ничего не меняет. Эви — моя, она была предназначена мне с самого начала. Ваш брак — досадная нелепость. Я считаю его пустой формальностью, человеческие законы ничего для меня не значат. В отличие от желаний Эвинол. А она хочет получить свободу по всем правилам. Или ты дашь ей эту свободу, или умрешь. Выбирай.

Они оба знали, что он выберет. По сути, выбора у него не было. Отпусти любимую женщину, отдай ее другому — или умри. Отказываться от Эви было мучительно, но это лучше, чем утратить власть и жизнь.

Король вызвал юстициара и подписал бумаги, признававшие их союз недействительным на основании близкого родства. Эвинол даже не пришлось трудиться, выдумывая причины незаконности брака. Как-никак она была его кузиной.

Во время возни с документами ветер оставался невидимым и лишь изредка развлекался, перебрасывая листки на столе. Когда же юстициар ушел, Инослейв вновь принял человеческий облик, за столь короткий срок ставший королю ненавистным.

— Ну вот и все, маленькая, — с улыбкой обратился ветер к Эви. — Ты довольна?

— Да, — она в ответ тоже улыбнулась.

Будь они оба прокляты! Боль и ненависть бушевали в душе короля. Но никому не было до этого дела.

— Нам пора, — заявил Инослейв, дерзко обнимая Эвинол на глазах того, кто полчаса назад был ее мужем.

— Эвинол, ты не можешь уйти вот так, — Айлен не скрывал отчаяния. — Останься!

Не обращая на него внимания, ветер вытащил Эви на балкон, легко вскочил на перила и так же легко сделал шаг в пустоту, на миг зависнув в воздухе. Король бросился за ними.

— Прощай, Айлен! — проговорила Эвинол.

Он стоял, до боли вцепившись в перила, отказываясь верить в реальность происходящего. Сказать ей «прощай» было выше его сил. Вместо этого он тихо пробормотал:

— До встречи, Эви…

Конец четвертой части

Эпилог

— Вы двое, перестаньте смеяться! — возмутилась Инниаль. — Если уж поручили мне провести ритуал, то доверьтесь моей фантазии. И хватит уже все портить!

— Прости, сестричка, — Инослейв принял покаянный вид, но при этом в его глазах плясали смешливые искорки, а губы так и норовили расползтись в улыбку. — Мы будем серьезны. Правда, Эви?

Инниаль перевела взгляд на Эвинол. Какая же она все-таки красивая! Особенно сегодня. В бело-голубом летящем платье, словно вобравшем в себя краски цветущих садов и голубого весеннего неба, с венком из цветов яблони на распущенных волосах. Нареченная Инослейва казалась воплощением весны, царившей вокруг.

— Так, — она попробовала придать голосу торжественности. — Возьмитесь за руки.

— Но мы и так держимся за руки, Инниаль, — заметил Инослейв.

— Да вижу уж, — ядовито отозвалась она. — Вы вообще, кажется, не умеете ходить поодиночке. Но для церемонии мне нужно, чтобы вы именно взялись за руки. Поэтому для начала расцепите руки, а потом — возьмитесь заново. И если кто-то опять засмеется, то будете женить себя сами!

Инослейв с Эвинол, надо отдать им должное, изо всех сил сдерживали улыбки. Они послушно выполнили распоряжение Инниаль.

— Теперь вытяните руки вперед.

Они сделали и это. Инниаль достала из маленького кошелька на поясе свой бесценный подарок — нить из голубого жемчуга, на стоимость которой можно было построить королевский дворец, а то и не один. Она подошла к нареченным и бережно обмотала протянутые руки жемчужной нитью, связав их вместе.

— Западный ветер, я отдаю тебе в жены светлую богиню Эвинол, — торжественно провозгласила она. — Светлая богиня Эвинол, отдаю тебе в мужья западный ветер.

Продумывая церемонию венчания Инослейва и Эвинол, Инниаль за неимением лучшего опиралась на людские традиции, при этом игнорируя откровенные глупости. К примеру, какой смысл спрашивать у жениха, согласен ли он взять в жены невесту? Ну ясно же: если кто-то из нареченных против, свадьба попросту не состоялась бы. Вместо того чтобы задавать вопросы, ответы на которые очевидны, Инниаль построила формулу церемонии так, чтобы сразу было ясно, кто тут главный.

— А теперь принесите друг другу клятвы, — эта часть свадебного ритуала людей, напротив, нравилась Инниаль.

— Я бы поклялась навеки отдать тебе свое сердце, западный ветер, но оно давно мне не принадлежит. Оно — твое, — Эвинол сияющими глазами смотрела на Инослейва.

— И я не стану клясться тебе в вечной любви, Эвинол. Это все равно, что человек поклянется дышать до последнего мига своей жизни. Как жизнь невозможна без дыхания, так и я перестану быть собой без тебя. Любовь к тебе — часть меня, и если она исчезнет, то лишь вместе со мной.

— Вы опять все испортили, — тихо проворчала Инниаль, на самом деле разрываясь между завистью и умилением.

Счастливые влюбленные паршивцы! И зачем им вообще понадобился кто-то третий, чтобы скрепить их союз? И без того ведь ясно, что они созданы друг для друга. Но раз уж ее пригласили, она выполнит свою миссию до конца.

— Да будет ваш союз нерушимым, а любовь — вечной!

— И что теперь? — спросил Инослейв.

— Теперь Эвинол — твоя жена, братец. И вы можете наконец поцеловаться.

— Я бы и сам не прочь, но эти твои бусы… — он кивнул на их руки, обмотанные жемчужной нитью. — Ты ведь не планировала, что мы будем носить ее вечно? Можно уже снять?

— Дай-ка лучше я, — Инниаль принялась разматывать жемчуг так же бережно, как наматывала. — А то еще порвешь. Знал бы ты, чего мне стоило смастерить ее. На это ушли все мои запасы голубого жемчуга, скопленные за много сотен лет. А недостающее пришлось забрать у самых богатых ювелиров Кьерры, ну и еще прихватить парочку ожерелий, в том числе — у королевы.

— Вот видишь, Эви, не только я ворую у людей, — со смехом заметил Инослейв.

— Да уж вижу, — ответила та.

Инниаль тем временем освободила новобрачных от жемчужных пут и, скрепив нить маленькой застежкой, надела ее на шею Эвинол.

— Это мой подарок.

— Благодарю, Инниаль! — Эвинол обняла ее. — Спасибо, что согласилась помочь нам!

— Теперь ты — моя сестра, — растроганно произнесла Инниаль. — Береги ее, Инослейв.

— Об этом могла бы и не просить, — Инослейв отвечал Инниаль, но смотрел при этом только на жену.

Они стояли, держась за руки, на фоне ажурного розовато-белого кружева цветущих деревьев, осыпаемые дождем яблоневых и вишневых лепестков. Такие прекрасные и счастливые, что у Инниаль защемило сердце от нежности. Она даже растерялась от такого наплыва чувств.

— Эй, хватит уже любоваться друг другом! — окликнула она влюбленных. — Лучше скажите, вам понравилось, как я все устроила?

— Это было чудесно, Инниаль, — не отрывая взгляда от Инослейва, ответила Эви.

— Согласен, — западный ветер прижал к себе жену, положив подбородок ей на макушку. — Прекрасное начало для нашей вечности.


Оглавление

  • Часть первая
  •   Глава 1 Послание
  •   Глава 2 Разбитые мечты
  •   Глава 3 Политик и целитель
  •   Глава 4 В поисках правды
  •   Глава 5 Ночной разговор
  •   Глава 6 Люди и ветер
  •   Глава 7 Ожившие легенды
  •   Глава 8 Музыка для ветра
  •   Глава 9 Неожиданности
  •   Глава 10 Церемония
  •   Глава 11 Жертва
  • Часть вторая
  •   Глава 12 Встреча
  •   Глава 13 Страшные тайны
  •   Глава 14 Новые заботы
  •   Глава 15 Прошлое и настоящее
  •   Глава 16 На краю
  •   Глава 17 Между жизнью и смертью
  •   Глава 18 Боги и люди
  •   Глава 19 Навсегда
  •   Глава 20 Новая богиня
  •   Глава 21 Звезды и тайны
  •   Глава 22 Чужие беды
  •   Глава 23 Гостья
  • Часть третья
  •   Глава 24 Противостояние
  •   Глава 25 Уютная клетка
  •   Глава 26 Поединок со смертью
  •   Глава 27 Разгадка
  •   Глава 28 Братья и сестры
  •   Глава 29 Сила взаймы
  •   Глава 30 Вопросы и подозрения
  •   Глава 31 В чужой стране
  •   Глава 32 Огонь и вода
  •   Глава 33 Враг
  • Часть четвертая
  •   Глава 34 Горькая правда
  •   Глава 35 Зыбкое равновесие
  •   Глава 36 Прощание
  •   Глава 37 Путь во мрак
  •   Глава 38 Битва
  •   Глава 39 Нечаянное свидание
  •   Глава 40 Незримая связь
  •   Глава 41 Между небом и песком
  •   Глава 42 Музыка вечности
  •   Глава 43 Клятвы
  •   Глава 44 Свобода
  •   Глава 45 Дела семейные
  • Эпилог