Скрипач [Инна Жарчинская] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

ИННА ЖАРЧИНСКАЯ Скрипач

Малый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,
Не проси об этом счастье, отравляющем миры,
Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,
Что такое темный ужас начинателя игры!
Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,
У того исчез навеки безмятежный свет очей,
Духи ада любят слушать эти царственные звуки,
Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.
«Волшебная скрипка» Н.Гумилев

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ МАРИЯ

Глава 1

Это повторилось. Я стояла на подоконнике распахнутого настежь окна и смотрела вниз с высоты своего четвертого этажа. Если бы не мороз, то я была бы уже трупом. Холодный зимний ветер разбудил меня за секунду до рокового шага. Страшно подумать: всего один шаг — и все, что от меня осталось бы — это изломанное и искореженное тело в луже крови на асфальте! С каждым разом это становится все страшнее и страшнее.

Я осторожно слезла с подоконника и наглухо закрыла окно. Меня била дрожь, но не от холода, а от ужаса. «Надо будет поставить решетки на окна, — подумалось мне, хотя я прекрасно осознавала, что ничего хорошего в этом нет. — Докатилась, теперь буду жить, как в тюрьме, и видеть небо в клеточку! Боже! Что же со мной происходит?!»

* * *
— Послушай, Маня, это тебя сглазили, порчу навели, — восторженно сверкая глазами, воскликнула моя подруга Галина. — Такие вещи просто так, от фонаря, не происходят.

Я отмахнулась от нее, словно от назойливой мухи. Галка хорошая девчонка, но слишком уж повернута на всякой мистической ерунде.

— А я говорю, что тебе надо срочно сходить к какой-нибудь бабке, — продолжала настаивать она. — Хочешь, я для тебя разузнаю адресок?

— Галюня, не мели ты чушь ради бога! — уже в который раз попыталась я воззвать к ее здравому смыслу. — Какие бабки? Какие порчи? Мы живем в двадцать первом веке.

Зря я ей рассказала о своих проблемах, но теперь поздно каяться — слово брошено и попало на благодатную почву. Теперь Галка разовьет бурную деятельность. И не известно, что было бы хуже — осторожно обо всем расспросить родителей, которые после этого наверняка потащили бы меня к психиатру, или открыться своей деятельной подруге, у которой на меня теперь свои планы.

— Я тебя прошу, забудь все, что я тебе сейчас сказала, — попыталась я хоть как-то исправить положение. — Все нормально.

Но так просто от Галки не избавиться, она схватила меня за руку и страстно зашептала:

— Это точно порча, зря ты мне не веришь. Но я тебе помогу!

О Боже, врагу не пожелаю такой помощи! Как говорится, бойтесь данайцев, дары приносящих. Я представила себе, как у меня в квартире орудует настоящий шаман с бубном и приносится в жертву несчастная черная курица или такого же цвета кошка. Кошмар! Она ведь теперь не отстанет.

Замуж Галка вышла рано, сразу после школы. Вышла, как позже выяснилось, крайне неудачно, потому что ее муж оказался наркоманом. Вот тогда-то она и подсела на всю эту мистическую дрянь. Сначала бегала по разным ведьмам и экстрасенсам, пытаясь вылечить «Сашеньку, зайчика, котика», а потом — надеясь отвязаться от этого «обдолбанного козла Михеева». Весь путь от «зайчика» и «котика» до «обдолбанного козла» оказался не очень долгим, всего-то год или около того. Избавиться от бывшего мужа ей удалось, но помогли здесь не колдуны и ведьмы, а наша доблестная милиция. Санек начал потихоньку приторговывать наркотой, чтобы выкроить себе на дозу, на чем и погорел. Но вот только Галина с тех пор почему-то уверена, что все это заслуга очередной бабки и ее магических ритуалов.

— Маня, это дело серьезное, — страстно убеждала она меня, — здесь нельзя тянуть. Знаешь, какие есть страшные порчи?! Надо действовать уже сейчас, потому что потом может быть поздно.

С трудом мне удалось ее спровадить. И как только дверь за Галиной закрылась, я почувствовала страх, граничащий с ужасом. Внутри все сжалось, а ладони вспотели. Неужели этот кошмар опять повторится? Самое удивительное, что я этого хотела. Наверное, я действительно сумасшедшая и хороший психиатр мне бы не помешал. Я набрала номер отца и, дождавшись его ответа, с места в карьер выпалила:

— Па, а я в детстве не страдала лунатизмом?

Я даже почувствовала, как насторожился мой отец. Его чувства пролились на меня прямо из телефонной трубки напряженным молчанием. Потом раздалось встревоженное:

— Нет. А что у тебя случилось, котенок?

Кажется, я до старости лет останусь для него котенком. Но теперь надо было как-то выпутываться из этой ситуации. Дело в том, что три года назад отец от нас ушел, и почему-то по сей день он чувствует передо мной какую-то вину, хотя я никогда его ни в чем не упрекала, впрочем, как и мама. Ничего экстраординарного не произошло, миллионы людей разводятся, и никто от этого не умирает. Но это чувство вины он несет по жизни как крест и даже не пытается от него освободиться. А тут еще год назад вышла замуж мама и тоже решила, что она передо мной виновата с ног до головы. Как будто я не понимаю, что она еще молодая и имеет право на свое женское счастье. И вот теперь они наперегонки состязались в том, чтобы загладить эту несуществующую вину перед единственной дочерью. Но самое противное, что этот нелепый груз несуществующей вины больше всего давит именно на мои плечи. Мне всегда казалось, что я одним только своим существованием отравляю им жизнь, заставляя их чувствовать себя не в ладах с совестью.

— Ничего страшного, папа, — поспешила я его успокоить. — Все нормально. Просто у нас тут с Галкой разговор об этом зашел, и мне стало интересно.

Он шумно выдохнул.

— Нет, котенок, никаких проблем у тебя не было с этим. Спала так крепко, что мы с мамой даже удивлялись. Да, тебе ничего не надо?

— Начинается! Пап, я же просила перестать меня опекать. Я уже взрослая девочка, живу самостоятельной жизнью и вполне в состоянии о себе позаботиться.

— Я никогда к этому не смогу привыкнуть, — грустно признался отец. — Да, ты уже взрослая, и поэтому я переживаю за тебя еще больше. «Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом!» — с пафосом воскликнул отец, и я пожалела, что полезла к нему со своими вопросами. Но то, что меня интересовало, я все-таки выяснила. Ничего неожиданного, все именно так, как я и думала.

* * *
Когда со мной это случилось в первый раз, то никакого страха не было, лишь чувство неловкости, потому что очнулась я на лестничной площадке в полупрозрачной ночной рубашке. Я танцевала какой-то безумный танец и, даже проснувшись, еще какое-то время все никак не могла остановиться. Хорошо, что было три часа ночи и никто не шарахался по подъезду, даже старая склочница, вездесущая Раиса Петровна, в это время мирно спала в своей постели, а не подглядывала, как обычно, в дверной глазок, едва заслышав шаги на лестнице.

Я тогда выглянула в окно и посмотрела в ночное небо, потому что хорошо помню, что так действует на некоторых людей полнолуние. Но в небе скромно висела лимонная долька юного месяца и до полной луны было еще ой как далеко! Тогда пришлось мне все списать на приближающуюся сессию — нервы, усталость и все такое.

* * *
Я посмотрела на часы — без четверти десять. Скоро явится мой новый сосед, которого я еще ни разу не видела, и начнет играть на скрипке. Играет он замечательно, даже удивительно, что ограничивается рестораном, с таким талантом можно с чистой совестью податься на большую сцену.

О том, что сосед играет в ресторане, я узнала от той же Раисы Петровны — нашего местного информбюро. Эта старая сплетница знала все и про всех. Ей бы в разведке работать!

Как только сосед заселился, Раиса тут же нашла повод его навестить и попыталась выяснить как можно больше о нем и о его жизни, но прокололась. Сведений она почерпнула так мало, что ей пришлось кое-что додумывать самой. Только я уже четко определяю, где правда, а где Раисины фантазии.

Обидевшись на неразговорчивого соседа, старуха записала его в свой черный список, и теперь можно быть уверенной, что спокойно жить она ему не даст. Бедный парень, теперь ему придется жить в постоянном напряжении, потому что любой промах будет использован против него. Но пока Раисе придраться было не к чему. Представляю, как она страдает от этого. Новичок даже женщин не водит на съемную квартиру, не говоря уж о том, чтобы затопить соседей или устроить несанкционированную оргию. За это Раиса объявила его голубым и долго трепалась на лавочке под моим окном о том, что в старые времена за это сажали, а теперь люди совсем стыд и совесть потеряли и ничего не боятся.

Так и есть, вскоре заиграла скрипка и я услышала, как в подъезде заорала Раиса. Ее хриплый голос звучал, как бухенвальдский набат, не надо было даже прислушиваться, чтобы услышать, что она там орет.

— Да сколько можно?! — вопила неугомонная старуха. — И пиликает, и пиликает. Спать порядочным людям не дает. Это вам не филармония, а жилой дом. Если это не прекратится, я участковому пожалуюсь. Паганини хренов.

— Извините, — ответил ей чей-то спокойный голос, — но еще нет одиннадцати. Хочу вам напомнить, что я имею полное право играть на скрипке с шести утра до двадцати трех часов.

— Есть, — торжествующе заверещала Раиса, — уже есть одиннадцать. Уже три минуты двенадцатого, чтоб ты знал!

Надо же, дождалась старушенция своего звездного часа. Скрипач увлекся и опоздал на целых три минуты. Теперь у старухи есть веский аргумент в борьбе с ним — «мешает спать порядочным людям». Я не сомневалась, что крови неизвестному музыканту наша Раиса Петровна попортит много. Отравит его безоблачное существование ядом «народного гнева». Захотелось выйти на площадку и посмотреть на таинственного незнакомца, чью музыку я слушала все это время сквозь стены с огромным удовольствием. Как он играл! Но, когда в подъезде бесчинствует Раиса, лучше туда не высовываться — это неписаный закон. Поэтому я сдержалась и лишь вышла в коридор и прислонила к двери ухо.

— Извините, — все так же спокойно произнес скрипач, — этого больше не повторится. Я немного увлекся.

— Конечно, не повторится, — уверенно заявила Раиса, — потому что тогда тебя, мил человек, выкинут отсюда в двадцать четыре часа. Ты же снимаешь эту квартиру, да?

— Допустим, — согласился мой новый сосед, — но я не вижу причин, по которым меня можно было бы отсюда выселить, я никаких законов не нарушаю и никому не мешаю жить…

— Мне, — возмущенно гудела старуха, — мне мешаешь. У меня, между прочим, гипертония, мне покой нужен, а ты тут устраиваешь свои концерты. Напьется у себя в кабаке и день с ночью путает. Алкаш.

— Что вы несете?! Я вообще не пью, — попытался оправдаться несчастный парень, — даже пиво.

— Ну, значит, наркоман, — вынесла свой приговор Раиса. — Развелось тут всякой нечисти, так и ждешь, что или ограбят, или убьют.

Я почувствовала неловкость. Так со мной происходило всегда, когда я сталкивалась с чьей-то бесцеремонностью и наглостью. И пусть меня лично это не касалось, но почему-то мне никак не удавалось избавиться от этого нелепого чувства стыда за чужие поступки.

Хлопнула дверь, и наступила тишина. Я облегченно вздохнула. Но как же жаль, что эта грымза так резко оборвала чудесный концерт. Я и сама не заметила, когда эти вечерние мелодии стали для меня даже не привычкой, а необходимостью. Но спустя несколько минут мелодия заструилась вновь. Она даже стала громче, как будто играли в соседней комнате. Она плавала в воздухе, наполняя собой все вокруг. Я блаженно улыбнулась.

Когда-то в детстве я решила поступить в музыкальную школу. Это было именно мое решение, а не родителей. Я хотела научиться играть на скрипке. Слух у меня был превосходный, и провала я не боялась.

Мне купили маленькую скрипочку-восьмушку, которую я сразу же полюбила, словно живое существо, и не желала выпускать из рук ни на минуту. Мои детские фантазии уносили меня на большую сцену, туда, где я стояла одна посреди огромного зала, вся в цветах, и играла волшебную мелодию, а тысячи восторженных глаз смотрели на меня с обожанием, совсем как мои любящие родители.

Реальность оказалась намного грубее моих мечтаний, она не имела с ними ничего общего. Моя учительница (как сейчас помню, звали ее Ангелина Андреевна) буквально после первых же уроков безапелляционно заявила моей маме:

— У вашей Марии деревянные руки. Ей придется много трудиться, чтобы освоить такой сложный инструмент, как скрипка. Лучше бы вы отдали ее на фортепиано. Это не девочка, а настоящая буратинка.

Я случайно услышала ее слова и сразу же возненавидела. Глядя на свои маленькие ручки, я пыталась понять, в каком же месте они деревянные. Нормальные руки, чего она ко мне прицепилась?!

Вернувшись домой, я достала из футляра свою детскую скрипку и провела смычком по струнам. Внутри все сжалось от отвратительного скрипа — это был точно такой же звук, который возникает тогда, когда по стеклу проводят куском пенопласта. Где же тот чудесный звук, который я слышала по телевизору? Мне тогда показалось, что инструмент заколдован злой волшебницей, и желание играть на нем у меня пропало.

Я устроила родителям настоящую истерику, и они великодушно разрешили мне не продолжать эти мучительные занятия. Скрипку спрятали обратно в футляр и засунули в кладовку, где она и лежит до сих пор, всеми забытая и заброшенная. А меня отправили на бальные танцы, где никто не обращал ни малейшего внимания на мои «деревянные» руки. С танцами у меня получилось гораздо лучше, чем с музыкой, и дважды я даже занимала призовые места на разных конкурсах. Но после школы интерес к этому занятию у меня пропал, я поступила в университет, и началась моя новая, взрослая жизнь.

От этих воспоминаний мне стало не по себе, как будто кто-то уличил меня в предательстве. Надо же, столько лет я не вспоминала об этом эпизоде своего детства, а тут вдруг он сам выпрыгнул из самого глухого подвала моей памяти, такой яркий и четкий, как будто все случилось только вчера, а не много лет тому назад. Захотелось вновь подержать в руках этот непослушный инструмент, показалось даже, что теперь-то я смогу его приручить и скрипка запоет в моих руках.

С трудом мне удалось обнаружить в кладовке посеревший от пыли футляр. Пришлось даже протереть его влажной тряпкой. Когда я его открыла, то увидела ее. И вновь, как в детстве, мне показалось, что скрипка живая. Боже мой, в девятнадцать лет быть такой наивной дурой!

Когда я достала ее, у меня даже слезы навернулись на глаза — я представила, каково было ей все эти годы лежать в темноте и пыли одинокой и всеми забытой.

Но едва только смычок коснулся струн, как скрипка дико завизжала, как будто ее пытали. Ничего не изменилось, скрипка по-прежнему отказывалась мне подчиняться.

За стенкой загадочный музыкант резко прервал свои репетиции, как будто он услышал вопль моей скрипки и из солидарности с несчастным инструментом решил меня больше не баловать бесплатными концертами. Но скорее всего, он решил больше не испытывать терпение Раисы. Баба Рая — тетка решительная, и если уж вцепилась в кого-то, то прощай спокойная жизнь. Видимо, скрипач почувствовал эту черту ее характера.

Незаметно для себя я уснула. А во сне вновь заиграла эта удивительная музыка. Она проникала сквозь кожу и текла по моим венам обжигающим, пьянящим потоком.

Кто-то подошел ко мне и взял за руку. Мы кружились в каком-то безумном танце, и мне было так легко и так хорошо, что хотелось, чтобы музыка не кончалась никогда. Я не видела его лица, лишь размытый темный силуэт, но это ничего не меняло. Какая разница, как он выглядит? Я ничего не весила и почти летала над полом, покорная его рукам. Я вся превратилась в движения и музыку, утратив свою личность.

— Кто ты, — спросила я шепотом.

— Разве это так важно? — ответил незнакомый тихий голос мне на ухо, и я почувствовала, как его горячие губы касаются моей шеи.

— Я хочу тебя увидеть, — попросила я.

— Это невозможно, — ответил он, — я всегда разный.

— Тогда покажи мне, какой ты сейчас, — потребовала я.

— Не торопись.

Потом он отстранился, взял мою скрипку и приказал:

— Играй!

Я хотела ему признаться, что не умею, но так и не решилась, потому что мне казалось, что как только он это узнает, так сразу же покинет меня навсегда.

Скрипка в моих руках нервно задрожала и вздохнула, совсем как человек. Сердце у меня сжалось, предчувствуя, что вот сейчас она заверещит истошно, заскрипит, как старая половица, и мой таинственный кавалер в ужасе от меня сбежит.

Такие чудеса могут происходить только во сне. Я играла на скрипке! Я, которая не могла извлечь из этого инструмента ни одного приличного звука, кроме визга и скрипа, исполняла знаменитый 24 каприз Паганини! Я играла и плакала от счастья. Пусть всего лишь во сне, но моя детская мечта сбылась!

Казалось, музыка рождается где-то внутри меня и скрипка здесь совершенно ни при чем. Как будто кто-то вспорол мне вены и из них потекла музыка. Это было больно и приятно одновременно. Смычок казался продолжением моих пальцев, я даже чувствовала, как пульсирует в нем моя кровь.

Когда я опомнилась, то моего кавалера рядом уже не было, он исчез так же неожиданно, как и появился. Что ж, во сне и не такое бывает, и все-таки грустно, что он ушел не попрощавшись. Но тут я услышала нечто необычное — кто-то на незнакомом языке страстно читал заклинания. Не знаю, почему я так решила, ведь ни одного слова я так и не смогла разобрать, но в том, что это были именно магические заклинания, я не сомневалась. Голос странный, какой-то нечеловеческий. От него сердце начинало метаться из стороны в сторону, словно собачий хвост, и голова шла кругом.

Утром я проснулась не от привычного пиканья будильника, а от шума за окном. Странно, кому в такую рань не спится? С удивлением обнаружила, что лежу не в кровати, а на полу в обнимку со своей скрипкой. Что ж, такого со мной еще не было, но это лучше, чем бросаться из окна или танцевать полуголой на лестничной площадке. Я испугалась, что опаздываю на первую пару. Как все образцово-показательные девочки, которые смертельно боятся огорчить своих родителей, я за полтора года учебы в универе не пропустила ни одной лекции. Бросив короткий взгляд на часы, я успокоилась: рано еще.

Потом подошла к окну, чтобы выяснить, что там за шум, и увидела милицейскую машину и толпу людей. Там, на утоптанном грязном снегу, лежала чья-то темная фигурка, а вокруг нее, словно дикие маки, алели пятна крови. По спине пробежал холодок, стало ясно, что там, внизу, лежит чей-то труп. Я присмотрелась, но с высоты своего четвертого этажа так и не смогла разобрать, кто же именно разбился из моих соседей. Не знаю, почему я решила, что лежащий на снегу человек выпал или выпрыгнул из окна. Можно подумать, что нет никаких других способов свести счеты с жизнью. В конце концов, его могли и убить. Сейчас могут укокошить человека за сто рублей или просто так, из личной неприязни.

Наскоро приведя себя в порядок и выпив чашку черного кофе, я выскочила из квартиры и понеслась вниз по лестнице. Стыдно было признаться даже себе самой, что меня, так же, как и всех остальных обывателей, странным образом притягивает эта чужая трагедия. Есть что-то неправильное в людях — им нравится наблюдать за различными драмами и катастрофами, главное, чтобы это не касалось персонально их.

Глава 2

Я собиралась проскочить мимо гудящей толпы, но невольно задержалась, разглядывая неподвижное тело на грязном снегу. Труп лежал на животе, и поэтому сложно было сказать, кто та несчастная, которой так не повезло в этой жизни. Но, когда тело перевернули, толпа дружно ахнула.

— Это Светка Кольцова, — объявила Раиса Петровна, — наша местная шалава из четвертого подъезда. Я давно подозревала, что ее ждет что-то подобное.

Народ недовольно загалдел. Действительно, на этот раз баба Рая явно перегнула палку, ведь о покойниках не принято говорить в таком тоне, о них или хорошо, или ничего.

Светку я знала плохо, так, здоровалась при встрече, как с соседкой, и не более того. Высокая блондинка с чувственными губами, длинными ногами и высокой грудью — вот и все, что я могла бы о ней рассказать. Но Раиса знала о ней почти все и собиралась это все рассказать обалдевшему оперу.

А обалдеть было от чего, потому что девушка вовсе не разбилась, как я подумала раньше. Светке перерезали горло. Но, когда милиционер задрал на ней окровавленный тонкий свитер, выяснилось, что и это еще не все. Меня едва не вырвало от того зрелища, что я увидела. Несчастной девице вспороли живот от паха до груди и выпотрошили ее словно курицу.

— Это маньяк, — со знанием дела объявила Раиса, — нормальный человек такого не сделает. Или местные наркоманы с сатанистами.

— Какие еще сатанисты? — заинтересовался блюститель закона. — Нельзя ли уточнить?

Получив в свое распоряжение благодарного слушателя, Раиса Петровна принялась рассказывать, как пять лет назад соседний дом расселили для капремонта, но с тех пор нет ни ремонта, ни жильцов. Дом стоит, никому не нужный, и в нем за эти годы поселились бомжи, наркоманы, а недавно туда повадились ходить сатанисты.

Закончила свою речь старуха так:

— Вот так разворуют деньги, что выделили на ремонт, а потом в пустых домах селится всякая нечисть.

— А с чего вы взяли, что это сатанисты? — засомневался опер. — Они вам это сказали сами? По каким таким приметам вы их вычислили? Или все эти слова всего лишь ваши домыслы?

— Стала бы я с ними разговаривать! — возмутилась бдительная бабка. — Вид у них такой. Приходят ночью толпами, разодеты во все черное, размалеваны, как упыри из фильмов ужасов, — тошно смотреть.

— Да никакие это не сатанисты! — возмутился наш участковый, а заодно и жилец нашего дома Миша Кравцов. — Это готы. Действительно ходят в заброшенный дом, но ведут себя тихо-мирно и никаких нареканий не вызывают.

— Готы-жмоты, — взорвалась Раиса, — какое мне дело, как называется эта мерзость?! Они там какие-то ритуалы совершают, огонь жгут, пляшут, как ненормальные. Вот вы мне не верите, а там не все так чисто. Этот дом надо или снести, или отремонтировать и заселить нормальными людьми. Скоро там и не такое поселится. Вот, сами видите, сегодня была первая ласточка. Эти человеческие отбросы, не ровен час, и людей есть начнут, когда всех кошек и собак пережрут. А я сама видела, как они у нас во дворе черную кошку поймали и поволокли в свое логово. А потом от этой кошки только шкурка осталась.

— Откуда такая осведомленность? — удивился опер.

— Раиса Петровна, — с отвращением объяснил Миша, — здесь все знает. Она всегда или здесь, на лавочке, следит за всеми, или из своего окна наблюдает. Мимо нее и муха не пролетит.

Раису у нас во дворе недолюбливали все, и Миша не был исключением. Жил он в шестом подъезде, и зловредный характер старухи был ему хорошо известен. А учитывая, что бабка частенько изводит нашего несчастного участкового своими бесконечными кляузами, то сложно его винить в том, что он относится к старушке без особого почтения перед ее преклонным возрастом. Уж столько крови, сколько она попила Мише, старая грымза не пила никому!

Вскоре приехала «скорая» и увезла труп Светки, но толпа не собиралась расходиться. Все обсуждали это страшное событие и выдвигали свои версии. Я же про себя решила, что девушку убили где-то в другом месте — не надо быть специалистом, чтобы понять, что при тех ранах, которые я заметила на теле жертвы, крови должно было быть не несколько пятен, а целая лужа.

— Как же это вы, Раиса Петровна, не видели, что творится у вас под окнами? — искренне удивилась милейшая бабулька Аглая Дмитриевна, вдова известного в городе пульмонолога. — Ведь вы всегда все знаете.

Это замечание Раиса восприняла как скрытую издевку и вспылила:

— А вот вы бы, пани Красецкая, последили бы за порядком вместе со мной, глядишь, и не резали бы у нас во дворе людей, словно кур!

Подозреваю, что Раиса Петровна всей своей мятежной душой завидует Аглае Дмитриевне. Как-то случайно я услышала, как она жаловалась Никишину с третьего этажа:

— Конечно, эта хитрожопая интеллигентка хорошо устроилась в жизни. Дня в своей жизни не работала. Сперва муж-профессор содержал, теперь вот сын-кардиохирург из Америки постоянно переводы шлет. А вот попробовала бы она попахать на железобетонном заводе, как я, да ей бы еще мужа-алкаша, и сына-придурка, и пенсию копеечную…

— Я не нанималась здесь соглядатаем работать, — ответила с вызовом Аглая Дмитриевна.

— А между прочим, — голос Раисы стал медово-въедливым, — если бы ваш сынок не уехал за границу, то я бы первым делом подумала на него.

Бедная воспитанная пани Красецкая даже задохнулась от возмущения, не в силах выдавить из себя ни слова. Потом кое-как взяла себя в руки и дрожащим голосом спросила:

— Это почему же вы так подумали, Раиса Петровна? Мой сын — доктор, а не мясник. Он не убивает людей, а спасает.

— А потому, любезная, что эти порезы были нанесены явно не кухонным ножом, а чем-то гораздо более острым, например, скальпелем, — объяснила, довольная тем, что смогла вывести старушку из себя, чертова карга, — и нанесены они профессионально. Уж я-то знаю — двадцать лет проработала медсестрой в больнице. На завод я пошла, чтобы пенсию себе заработать, меня же никто не содержал никогда.

Слушать дальше их спор я не стала, развернулась и пошла обратно домой. Идти в универ после всего случившегося мне совершенно не хотелось. Один раз за полтора года я могла себе позволить прогул, особенно если учесть, что у нас в группе есть такие виртуальные студенты, которых никто вообще в лицо не видел. Они появлялись, словно призраки, перед сессией, протягивали преподавателям зачетки со вложенными в них купюрами, получали свой зачет и исчезали до следующей сессии. Я же как полоумная добросовестно писала конспекты, не позволяла себе пропускать занятия даже тогда, когда у меня была температура, и принимала посильное участие в самодеятельности, гори она синим огнем!

Только дома я почувствовала, как меня трясет. Перед глазами вновь и вновь возникала страшная картина распоротого и выпотрошенного Светкиного живота и эта алая полоса на ее горле.

Забравшись с ногами на диван и укутавшись в шерстяной плед, я задумалась. А ведь я могла бы оказаться на ее месте! Жуть какая! Сразу же вспомнились слова Раисы о том, что, скорее всего, это работа маньяка. Да уж, вот маньяка нам здесь только и не хватало. Кое в чем зловредная бабка права: наш двор нельзя назвать спокойным. В заброшенном доме постоянно появляются разные сомнительные личности, и вечером в неосвещенном дворе могло произойти все что угодно.

Я взяла свой мобильник и позвонила Галке. Только она со своим неисчерпаемым оптимизмом и неугомонностью могла прогнать навязчивые жуткие картинки, возникающие в моем воображении. Да и надо же с кем-нибудь обсудить это незаурядное событие.

— Что там у тебя опять случилось? — услышала я в трубке звонкий голос подруги. — Обычно ты мне в такое время не звонишь. Опять ночные приключения?

— Хуже, — тихо призналась я.

— Еще хуже? — удивилась Галина. — Но ты ведь не с того света мне звонишь, значит, все не так уж плохо.

— Галюнь, — робко попросила я, — ты не могла бы ко мне прийти сейчас? Я в универ не пошла сегодня.

— Ого, — удивилась Галка, — это что-то новое. Жди, сейчас приду. Я и так собиралась кое-что тебе рассказать.

Не знаю, что там у нее за новости, но подозреваю, что очередная магическая ерунда. Главное — сразу же оглушить ее своим рассказом об этом убийстве, иначе потом ее уже будет не остановить. Иногда мне кажется, что Галина не только говорит, но даже думает скороговорками. Но хуже всего то, что она еще и старается срочно воплотить в жизнь все свои «грандиозные» планы. «Что ж, — подумала я, — новость о маньяке должна отвлечь ее от моих проблем».

Мой прогул все еще не давал мне покоя, я чувствовала себя преступницей и постоянно придумывала себе оправдания, хотя и не нуждалась в них. Разве убийство у самого моего подъезда — это не достаточно уважительная причина для того, чтобы позволить себе такую маленькую слабость?

Галка появилась через полчаса. Ворвалась в квартиру, как ураган, бросила на кресло шубу и принялась трещать без умолку. И так с ней всегда.

— Ну, говори, что там такое экстраординарное произошло у тебя, что ты даже в универ не пошла? — спросила она и, не дав мне даже слова сказать, продолжила свой монолог — Галина всегда говорит монологами, потому что у ее собеседников просто нет возможности вставить хотя бы слово.

— Слушай, я тут такое узнала! Обалдеть можно. Но ты, как всегда, мне не поверишь.

Она вскочила и принялась метаться по комнате. Неожиданно споткнулась обо что-то незаметное. Наклонилась и подняла с ковра маленький желтый комочек.

— Что это за хрень такая? — спросила удивленно.

— Канифоль, — просто объяснила я.

— Что это ты тут паяла? — удивилась моя подруга.

— Ничего я не паяла, это я вчера свою скрипку доставала. Помнишь, ту, детскую? Ностальгия замучила. Вот кусочек канифоли и вывалился из футляра, а я не заметила.

— Вот! — заорала Галка. — Вот о скрипке я и хотела тебе рассказать! Представляешь, у Гурьева в «Империи» завелся какой-то потрясающий музыкант. Ну, ты знаешь, у Гурьева вечно какие-то понты. Решил из своего кабака сделать приличное заведение и заманил откуда-то первоклассного скрипача. Так там теперь такое творится!..

Я насторожилась. Что-то в последнее время слишком часто в моей жизни стали возникать разговоры о скрипке и скрипачах. Вот теперь и Галка туда же!

— И что там такое невиданное творится? — уточнила я.

— Да говорят, что его музыка действует на людей, как наркотик. Представляешь, там все с ума сходят, когда он играет. Какие-то бешеные танцы, оргии. Там девки раздеваются догола и пляшут на столах. Просто дьявольская музыка.

— Ужас какой! — возмутилась я. — Но я сомневаюсь, что дело в музыке. Скорее всего, там наркоту во всю продают. Не пойму, если дела обстоят так, как ты говоришь, то почему Гурьев терпит этого музыканта? Выгнал бы в шею, и все проблемы решились бы.

Галюня посмотрела на меня, как на какое-то чудо заморское. Моя дремучесть ее всегда поражала. Многие до сих пор понять не могут, как мы, такие разные, столько лет дружим и никогда между нами не было ссор. Наверное, потому и дружим, что слишком уж разные. Мы с ней идеально дополняем друг друга. Когда-то у нас была еще одна подруга — Ани, вернее, Анна Светлова. Анютка…

Сердце сжалось от боли. Всегда, когда я вспоминаю ее, мне становится не по себе, как будто это я виновата в том, что у нее случилась эта чертова лейкемия. Это чудовищная несправедливость, когда шестнадцатилетняя девушка умирает через два дня после своего выпускного бала!

Она никогда не унывала. Даже за неделю до смерти она ухитрялась шутить. Глядя на свое отражение в зеркале, на бледное лицо и темные круги под глазами, она, потирая свою лысую голову, — волосы вылезли после химиотерапии — хихикала и говорила: «Я похожа на лысого мишку панда». Мы с Галкой долго не могли смириться с ее смертью. Зато потом она мне часто снилась. И всегда старалась меня успокоить…

— Гурьев держится за него всеми конечностями и готов за него глотку перегрызть любому, — отвлекла меня от грустных мыслей подруга. — После того как этот скрипач у него появился, в «Империю» не попасть. Люди ломятся туда, как в рай. Говорят, что даже записываются предварительно. Там длиннющая очередь.

Я пожала плечами. Рассказ Галки не внушал мне доверия. Конечно, музыка может оказывать на человека сильное воздействие, но не настолько. Почему-то мне казалось, что все эти россказни о волшебном музыканте и его влиянии на людей — это всего лишь удачный пиар. Люди любят всякую там мистику и с удовольствием попрутся куда угодно, лишь бы увидеть все своими глазами.

— Слушай, — голос Галины дрожал от возбуждения, — а, давай, сходим в «Империю»! Ужас, как хочу посмотреть на все это своими глазами!

— Ты с ума сошла?! — возмутилась я. — Да если мои родители узнают, что я стала шляться по кабакам, они с ума сойдут. И вообще, ты же знаешь, что у меня непереносимость алкоголя. Вспомни наш выпускной.

Ох уж этот выпускной! До сих пор мне становится плохо, когда я его вспоминаю. А ведь выпила всего-то бокал шампанского, зато какой был эффект! Я блевала, наверное, час, вывернула наизнанку весь свой желудок, а потом, пьяная в стельку, рыдала на плече у Игоря Карпинского и рассказывала, как я их всех люблю и как мне жалко расставаться со школой. Да уж, я смогла произвести неизгладимое впечатление!

— Ерунда, — попыталась меня успокоить Галюня, — родители ничего не узнают, а пить тебе совсем не обязательно, будешь пить сок или минералку. Ну Мань, ну пожалуйста.

Вот так всегда. Всю жизнь, сколько я ее знаю, у нее всегда получалось разводить меня на всякие безобразия.

— Нет, Галь, не получится. Я вообще никогда не ходила в ресторан и понятия не имею, как там себя вести…

— Ну ты вообще дремучая, — восхитилась подруга. — Да нет в этом ничего сложного. Веди себя, как на вечеринке. Пей, ешь, танцуй, слушай музыку — ведь мы за этим туда идем.

Стыдно сказать, мне хотелось согласиться с подругой, но мой внутренний контроллер очень не вовремя подал свой писклявый голос и напомнил о сегодняшней трагедии у подъезда.

— Галка, сейчас не лучшее время для походов в ресторан, — задумчиво произнесла я. — У нас в районе объявился маньяк. Ты видела кровь на снегу перед моим подъездом?

— Кто-то поскользнулся и расквасил нос? — равнодушно спросила Галина.

— Если бы так, — я вспомнила то, что произошло сегодня утром, и вздрогнула, — Галка, у нас возле подъезда сегодня ночью зарезали и выпотрошили мою соседку. Ты ее видела, такая яркая блондинка, всего на три года старше нас. Если бы ты это видела! Нет, что-то мне совершенно не хочется рисковать и вечером шляться по городу. Давай подождем, когда этого отморозка поймают.

— Какое там поймают?! — возмутилась она. — Этих маньяков ловят годами, а скрипач неизвестно, сколько здесь еще пробудет. Ну же, решайся, Маня, иначе мы никогда этого не услышим и ты опять будешь считать, что я все придумала. Неужели тебе не хочется самой во всем убедиться?

Да в чем убеждаться? Я уверена, что все эти слухи раздувает сам владелец ресторана, а люди лишь разносят их по всему городу. Вот, к примеру, мой сосед, играет он великолепно, но никто почему-то с ума от его музыки не сходит. А Раиса даже грозилась выселить его при первых же звуках скрипки после двадцати трех часов. Нет, музыка отнюдь не всесильна.

— Галь, а у меня сосед за стенкой тоже скрипач. Недавно поселился. Может, это он, а? Ну а что, он тоже играет в ресторане. Много у нас ресторанов, в которых есть живая музыка?

Галка подобралась вся, как хищник перед броском.

— Хорошенький? — деловито спросила она, одергивая свитер так, чтобы он еще сильнее обтянул ее грудь третьего размера.

— Не знаю, — пожала я плечами, — я его ни разу не видела. Но ты тут слюни не пускай, он вполне может оказаться старым, горбатым и лопоухим, — я ехидно хихикнула.

— Такого я не могу понять, — возмутилась подруга. — Как такое возможно? Вы живете на одной лестничной площадке, и ты его ни разу не видела. Мань, ну ты у меня совсем дикарка, ей богу! Ладно, гулять ты не любишь, но ведь в универ-то ты каждый день ходишь, неужели ты ни разу с ним не пересекалась?

— А что тебя удивляет? — спокойно ответила я. — Я хожу в универ утром, а он выходит на работу вечером. Или ты предлагаешь мне специально его караулить? Зачем?

Галка задумалась, потом призналась:

— А я бы караулила. Ну, хотя бы из любопытства. Интересно же, кто живет у тебя за стенкой. Слушай, ты же любишь музыку, как так получается, что музыку ты любишь, а музыканты тебя не интересуют совершенно? — она даже рассмеялась. — Маруська, ты его боишься, что ли? Я давно заметила, что ты вообще от мужиков шарахаешься, и если бы я тебя не знала с детства, то подумала бы, что ты точно лесбиянка.

— Сама дура, — огрызнулась я обиженно.

— Да ладно, не обижайся. Понимаю, что у каждого свои принципы, — она заржала, как лошадь, и выдавила: — «Умри, но не отдавай поцелуй без любви».

Я уже пожалела, что вызвала ее, но тем не менее должна была признаться себе самой, что с приходом Галины мои страхи куда-то испарились. Ну в самом деле, каждый день кто-то где-то умирает и не всегда естественной смертью. Может, Светку зарезал один из ее многочисленных ухажеров.

— Кстати, — спохватилась Галюня, — а чего ты меня звала?

— Да вот хотела тебе рассказать про это убийство, но тебя на сегодняшний день больше интересует музыка.

— Не, — замотала головой подруга, — убийства меня тоже интересуют. Давай рассказывай, я вся внимание.

И я рассказала все до мельчайших подробностей. Когда дошла до Раисиных предположений о сатанистах, Галка замерла и насторожилась — ясно, покатила любимая тема. Зря я ее затронула, надо было пропустить эти слова.

— А что, у вас тут и вправду сатанисты водятся? — спросила она после того, как я закончила свой рассказ.

— Да какие там сатанисты, — махнула я рукой, — Миша говорит, что это всего лишь готы. А бабка наша мало что в этом смыслит. Если человек оделся в черное и накрасился потемнее, так сразу же автоматом определит в сатанисты.

— Жа-а-аль, — протянула Галина, — интересно было бы с ними познакомиться.

— Зачем тебе это? — удивилась я тому, насколько далеко ее интерес к сверхъестественному успел зайти.

— Просто интересно, — ответила она уклончиво. — Не, ну неужели, Мань, ты совсем ни во что такое не веришь? Ни в Бога, ни в черта?

— Я — атеистка, — уже в который раз объяснила я ей, — я не верю во всю эту средневековую муть. Меня удивляет, что люди ухитряются сохранять свои заблуждения даже в наш прогрессивный двадцать первый век.

— И в дьявола ты тоже не веришь?

— Ну, в него я не верю в первую очередь, — рассмеялась я. — Как представлю себе эту рогато-хвостато-копытную скотину, так сразу смех разбирает. Это же надо было придумать такое уродство!

Галка надулась, как мышь на крупу, а ведь пора бы уже привыкнуть к тому, что меня эта тема раздражает. Но она раз за разом постоянно наступает на одни и те же грабли. А я никак не желаю даже для видимости с ней соглашаться. В конце концов, у каждого свои принципы. Иногда мне кажется, что если бы дьявол и в самом деле существовал, то моя неугомонная подруга наверняка бы его уже выследила и, допускаю и такую возможность, продала бы ему душу или заложила бы, как в ломбард, до лучших времен.

Уже уходя, Галюня вспомнила, зачем приходила, и, схватив меня за руку, привычно заканючила:

— Мань, ну Мань, ты обещаешь мне сходить в «Империю»? Ну один разочек, а? Мань, не идти же мне туда одной.

Я хотела резко ей отказать, но, вспомнив, что она говорила о том, что теперь в ресторан вне очереди не пробиться, согласилась, будучи абсолютно уверена в том, что уж нас-то точно туда не пропустят.

— Хорошо, — хитро улыбаясь, сказала я, — как-нибудь сходим.

Подвоха в моих словах Галка не заметила и радостно выпорхнула за дверь. Я облегченно вздохнула. Если бы она немного задержалась, то заподозрила бы неладное — уж слишком легко я согласилась с ее предложением.

Едва за подругой закрылась дверь, как на меня тут же навалились прежние страхи. Вспомнилась Светка с распоротым животом и перерезанным горлом и мои подозрительные ночные похождения. А что если однажды ночью со мной приключится очередной приступ лунатизма, я выйду во двор, а там… А там меня будет поджидать маньяк. С детства у меня серьезные проблемы с воображением — его слишком много. Стоило мне о чем-нибудь подумать, как перед глазами тут же вставал нужный образ, такой яркий, как будто я все это видела наяву.

То ли от страха, то ли потому, что начало уже было положено, но и на следующую пару я тоже не пошла. Гулять так гулять! Вот так послушные маменькины дочки встают на скользкую дорожку. Эта мысль вызвала у меня улыбку. Весь вопрос в том, насколько я послушная и насколько я маменькина дочка. Все так думают, но никто даже не подозревает, что творится у меня в душе. Но я не притворяюсь, нет, я всегда жила по своим правилам и отступать от них никогда не собиралась.

А вечером мой таинственный сосед вновь заиграл на скрипке, и я вспомнила нашу с Галкой беседу. Действительно, странно, что я до сих пор так его ни разу и не увидела. Можно подумать, что какая-то неведомая сила прячет его от меня или меня от него. Ну вот, докатилась, стала думать почти так же, как Галюня. «Неведомая сила», надо же! Нет никаких неведомых сил, просто наши графики никак не совпадают. Но стоит мне захотеть — и они совпадут. Я задумалась над тем, хочу ли я этого, но так и не смогла в этом разобраться. Моя неугомонная подруга разбудила во мне интерес, но пока ничем его не подкрепила. Возможно, если бы мой интерес был немного сильнее, чем обычное любопытство, я бы сейчас уже звонила в его дверь и тупо просила что-нибудь типа соли или спичек.

Но нет, я всего лишь сидела на полу, обнимала свою расстроенную скрипочку со слегка провисшими струнами, слушала удивительную музыку и плакала. Казалось бы, чего мне-то плакать, ведь не было в моей жизни ни серьезных потерь, ни сильных разочарований. Вот только смерть Анюты, но ведь это было давно и я уже смирилась с этой утратой.

Глава 3

Я надеялась, что меня пронесет с этой «имперской» идеей. Успокаивала себя тем, что Галка просто не сможет пробраться в ресторан, раз уж там такая очередь, как она мне рассказала. Я надеялась… Как оказалось, зря. Недооценила я способность своей подруги добиваться желаемого результата.

Прошла неделя, другая, и я забыла о данном обещании. Жизнь вновь вошла в свое привычное русло: дом — универ и обратно. Даже страшное происшествие у моего подъезда вскоре забылось. А еще меня перестали мучить эти странные приступы лунатизма, что само по себе не могло не радовать. Да и скрипач за стенкой почему-то перестал репетировать по ночам. Подозреваю, что наша баба Рая и на него смогла нагнать страх. Не знаю, возможно, он играл на скрипке, когда я была на занятиях в университете, но что-то я больше не слышала его чудесной музыки, и это единственное, что меня огорчало.

И вот однажды зазвонил телефон ивстревоженный Галкин голос поинтересовался:

— Манюня, как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — ответила я, не чувствуя подвоха, — а в чем дело?

— Да грипп в городе, а у тебя голос немного странный.

— Нормальный у меня голос, — я не могла понять этой неожиданной заботы о моем здоровье. — Я жива-здорова, чего и тебе желаю.

И тут я не услышала, потому что услышать это было невозможно, я почувствовала, как на другом конце провода Галина коварно улыбнулась.

— Вот и замечательно, — весело заявила она, — значит, сегодня мы идем в «Империю». Ты помнишь, что обещала мне это?

Черт! Черт! Черт! Как я могла забыть?! Почему меня не насторожил этот ее вопрос о здоровье, ведь никогда раньше она не проявляла такого участия? А теперь мне никак не избежать этой пытки, я ведь ей это пообещала.

В груди все сжалось от нехорошего предчувствия. Нет, я не настолько дикая, чтобы бояться такой ерунды, но все эти злачные заведения меня никогда не интересовали. Я люблю дом, тишину и одиночество. Что за радость оказаться в толпе пьяных девок и мужиков? Захотелось завыть волком. Ну зачем я так поторопилась с ответом, теперь я даже не могла сказаться больной.

— Как, уже? — без энтузиазма спросила я.

— Ага, сегодня. Пойдем к восьми. Скрипач этот там не весь вечер торчит, а только с восьми до девяти. Не боись, нас пропустят, я уже договорилась.

«Ох, — подумала я, — твои бы способности да в мирных целях!»

— Так, — приказала Галка, — собирайся, я сейчас за тобой заскочу. Только не вздумай меня обмануть — обижусь на всю оставшуюся жизнь. Терпеть не могу, когда меня кидают.

Интересно, что она имела в виду под этим «собирайся»? У меня появилась надежда. Если не усердствовать, то меня могут просто не пропустить в «Империю». Фейсконтроль, я слышала, там строгий. И я расслабилась. Все мое «собирание» вместилось в двухминутную процедуру натягивания джинсов и свитера. В конце концов, я обещала Галине, что пойду с ней, а насчет моего внешнего вида мы не договаривались.

Когда она позвонила, я распахнула дверь и опешила от неожиданности. Нет, ее мой внешний вид не шокировал — видимо, она была абсолютно уверена в том, что нас пропустят в любом случае. А вот я остолбенела, увидев перед собой ярко накрашенную, вульгарную девицу, в которой я узнала свою подругу.

— Ты с ума сошла?! — возмутилась я. — В зеркало смотрела?

— А что? — невинно захлопала накрашенными ресницами Галюня. — По-моему, все нормально. А вот ты сейчас выглядишь, как бедная сиротка.

— Галка, я с тобой никуда не пойду! — заорала я в бешенстве. — Ты сейчас выглядишь, как проститутка. Где ты такую одежду взяла? У тебя из-под юбки видны трусы, чокнутая.

— Не трусы, а стринги, — поправила она меня. — Да ты не дергайся, вполне приличный вид для кабака.

— Для кабака — возможно, но не для меня! — в моем голосе появилась сталь и подруга поняла, что теперь ей меня не переубедить. — Я не хочу, чтобы нас перепутали со шлюхами.

Галюня растерялась. Мне показалось, что она вот-вот заплачет. Умею же я портить людям настроение. А ведь какой она ворвалась в мой дом радостной и воодушевленной! Я почувствовала слабые уколы совести, но быстренько их притупила. Ничего, переживет.

— И что мне теперь делать? — спросила она растерянно.

— Умывайся и переодевайся срочно, если хочешь, чтобы я с тобой пошла. Вон, поройся в шкафу и выбери, что тебе подойдет.

Галка недовольно поморщилась. Она никогда не одобряла мой вкус. Хотя я не считаю себя синим чулком, но на фоне ее нарядов я всегда выгляжу какой-то бледной спирохетой. Не люблю вызывающие одежды и слишком яркий макияж, не ношу никаких украшений. В этом вопросе я согласна с папой, который всегда утверждал, что «молодость — это самое лучшее из украшений».

В итоге она выбрала тонкий облегающий свитер и черные узкие джинсы. Учитывая, что Галина немного полнее меня, даже эта одежда сидела на ней ненамного лучше — каждая складка, каждый изгиб ее тела подчеркивался тесной одеждой. С этим мне пришлось смириться. Сопротивляться дальше не имело смысла.

— Ну, теперь тебя все устраивает? — зло спросила она.

— Не очень, но тут уж чем богаты, тем и рады.

— Значит, это мы уладили? Все, пора вызывать такси, а то опоздаем. Ты хочешь посмотреть на этого скрипача или нет?

Чего уж там, загадочный скрипач — единственное, что меня интересовало в этой затее. Если бы не он, то никогда Галина меня не смогла бы соблазнить на поход в «Империю». И я бы не ехала по заснеженному городу в такси непонятно куда и непонятно зачем. Поесть я могу и дома, пить я не пью, а в обществе посторонних людей я никогда не нуждалась.

Невысокий худощавый паренек появился перед нами настолько неожиданно, что я даже не заметила, когда и откуда он вынырнул. Схватив Галку за руку, он поволок ее, а вместе с ней и меня через служебный вход. Я даже не сразу сообразила, что это и есть тот, кто обеспечил моей подруге беспрепятственный доступ в ресторан, в то время когда у парадного входа собралась такая толпа, что вместить всех зал «Империи» не смог бы, даже если бы посетителей там не за стол сажали, а складывали в штабеля.

— Кто это? — шепнула я на ухо Галке.

— Даня, он здесь работает шеф-поваром, — так же тихо ответила мне она и добавила уже громче: — Кстати, Даня потрясающе готовит! Сама попробуешь. Гурьев на работу к себе кого попало не берет.

Я заметила, как высокомерная усмешка скользнула по губам маленького повара. Что ж, его можно понять, природа его обделила ростом, но зато у него есть свой талант. Да, этот Даня знал себе цену! Такой кухонный Наполеончик, иначе о нем не скажешь.

В зале пока еще было мало народу, всего несколько человек. Усадив нас за столик в уголке, чтобы мы не бросались никому в глаза своим видом, он произнес фразу, о смысле которой я могла лишь догадываться:

— Галина, надеюсь, что ты выполнишь свое обещание?

— Конечно, — Галка даже привстала, — я всегда держу свое слово!

— Это хорошо, — произнес он, уходя.

— И что ты ему обещала? — спросила я въедливо.

— Ой, брось, никакого криминала, — хихикнула она, — он уже давно за мной бегает. От меня не убудет.

Меня покоробил Галкин цинизм. Как же ее изменил короткий брак с Саньком! Или это мне так только кажется и она всегда была такой, а я просто этого не замечала, потому что не было подходящей ситуации, при которой она бы могла раскрыться с этой стороны?

Зал заполнился за считаные минуты, толпа хлынула, как селевой поток, и заполнила собой все.

Пока все не расселись по местам, я ждала, что в любой момент нас попросят выйти, но никому не было до нас дела. Все ждали появления скрипача. Мне даже показалось, что я нахожусь не в ресторане, а в филармонии. Но потом по залу засновали шустрые официанты с подносами, и эта иллюзия распалась. Воздух наполнился вкусными запахами, и я вспомнила, что еще ничего не ела, кроме чашки кофе и сомнительного пирожка из студенческой столовой.

Поскольку я совершенно не знала, как себя вести в подобных заведениях, заказ делала моя подруга. Скользя взглядом по меню, она сразу же считала в уме, во сколько нам выльется весь этот «скрипичный концерт».

— Вот зараза, — вырвалось у нее, — лучше бы он действительно играл в филармонии — это бы вышло дешевле.

— Так, может, уйдем? — спросила я трусливо.

— Ага, сейчас, — окрысилась Галюня, — будем теперь сидеть до победного, пока этот Паганини не покажет нам свое мастерство. Что-то уже и я сомневаюсь в его таланте. Похоже, нас опять развели на бабки.

Я хотела уточнить, что меня до этого дня еще никто и ни на что не разводил, но сдержалась, видя, как мрачнеет лицо подруги. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я завела разговор о наших общих знакомых и небрежно ковырялась вилкой в салате. Кстати, обычный такой салат, ничего сногсшибательного.

Мы мило болтали, забыв о цели нашего визита в «Империю», Галка громко, театрально смеялась, стараясь привлечь к себе внимание мужчин, сидящих за соседним столиком, чем вгоняла меня в краску. И никто, похоже, не заметил, когда появился ОН. Лишь когда жалобный голос скрипки неожиданно прорвался сквозь неразборчивый гул голосов, все, как будто подчиняясь какому-то неслышному приказу, замолчали и повернулись в сторону небольшой эстрады. Я тоже переставила свой стул так, чтобы можно было видеть ЕГО.

Он стоял в пятне света, такой одинокий, как будто в мире не было больше никого, только он и скрипка.

Я всматривалась в его лицо и не могла поверить своим глазам. Возможно, все дело было в освещении, но только он показался мне существом из другого мира. Не уверена, что его можно было бы назвать красивым, нет, он был прекрасным! Слишком бледное лицо, как будто он никогда не видел солнечного света, темные волосы и удивительно красиво очерченные губы. Его не портили ни темные круги вокруг глаз, ни великоватый нос, потому что его красота была не снаружи, а внутри него, и называлась она талантом. Я замерла, не в состоянии отвести взгляда.

А он играл и никого вокруг не видел, потому что в этом мире больше никого и не было. Потом струна закричала человеческим голосом, и в зал ворвалась невероятная, безумная мелодия.

Люди вскакивали со своих мест и пускались в пляс. Один толстый дядька даже не успел положить вилку, так и танцевал с ней. Одна пара залезла на стол и попыталась исполнить танго, но свалилась на пол, увлекшись танцем. Вскочила и моя Галка и ринулась в гущу извивающихся и дергающихся в каких-то противоестественных движениях тел.

Я почувствовала, как мои ноги под столом сами собой отбивали ритм, и с трудом сдерживала себя, чтобы не влиться в общую беснующуюся массу. Сложно сказать, что удерживало меня, скорее всего, мой вечный дух противоречия. Я лишь топала ногами под столом и не могла оторвать взгляда от скрипача. И рада бы была, но это было выше моих сил.

А он… Он никого и ничего не видел. Он смотрел куда-то над головами танцующих людей, далеко за пределы и этого зала, и этого здания, и этого города. Иногда его взгляд все-таки скользил по лицам людей, и тогда я замечала на его красивых губах презрительную ухмылку. Эти сытые, богатые, с ног до головы благополучные люди, для которых он играл, не вызывали у него ничего, кроме отвращения. Я это видела, и, что самое странное, я разделяла его чувства.

Лицо бочкотелого мужика с вилкой стало багровым, по нему градом катились крупные капли пота, но он и не думал останавливаться.

Потом он дернулся, как будто его прошил разряд электрического тока, и упал на пол. Но никто из танцующих не обратил на это внимания. Люди спотыкались об его неподвижную тушу и продолжали танцевать, ничего не видя и ничего не слыша, как заведенные. Мне стало не по себе от происходящего. Дорогой костюм на несчастном очень быстро покрылся грязными пятнами, которые оставляли на нем подошвы танцоров. Мне стало не по себе. Я смотрела на скрипача и уже не слышала ни топота ног, ни пыхтения, ни повизгивания экзальтированных дамочек, только мелодию скрипки и биение своего собственного сердца.

В какой-то момент мне вдруг показалось, что от смычка к рукам и ногам танцующих людей тянутся тонкие, почти невидимые нити, которые не позволяют остановиться Танцоры казались мне не живыми людьми, а марионетками. Но все это длилось лишь несколько мгновений.

«Надо бежать отсюда, — в панике подумала я, чувствуя, что еще немного — и я сама вольюсь в эту безликую танцующую массу. — Здесь пахнет не потом, а смертью». Подумала и не предприняла ни малейшей попытки встать и уйти.

И вдруг он увидел меня. Нет, сначала его взгляд так же быстро и равнодушно скользнул по моему лицу и, не задерживаясь, вновь устремился куда-то вверх. Но потом он вернулся, словно что-то забыл. Я встретилась с ним глазами и почувствовала, что мне не хватает воздуха. Это было ужасно. Выдохнула, а вдохнуть уже не могла. И сердце билось так, что от его стука у меня зашумело в ушах. Я утонула в этих темных, почти черных глазах, как в омуте. Меня закрутило, завертело, и от страха я заорала, но неслышно. Невероятным усилием воли я заставила себя отвернуться.

Музыка прекратилась, и вместе с ней прекратилось безумие. Люди, усталые и как будто выпотрошенные, возвращались на свои места. Некоторые женщины оказались наполовину раздетыми. А у ног скрипача валялись их лифчики, блузки и платья вперемешку с купюрами разного достоинства. А я даже не заметила, когда они все это успели набросать.

Наконец-то все заметили лежащее на полу неподвижное тело толстяка. Кто-то засуетился и стал звонить в «скорую», но я почему-то решила, что уже слишком поздно.

Ко мне вернулась запыхавшаяся Галюня.

— Слушай, это круто! — выдохнула она. — Никогда ничего подобного не ощущала. Знаешь, я как будто умерла, ничего не слышала, не видела и сама собой не управляла. Обалденное чувство!

— Дура, — вырвалось у меня, — это было похоже на массовый психоз, сплошное помешательство. Это было страшно.

— Ерунда, — оборвала меня подруга, — вечно тебе хочется испортить настроение. Слушай, Машка, а может, ты мне завидуешь, а?

Я поперхнулась своей минералкой.

— С ума сошла?! — возмутилась я. — Чему я завидую?

Она не ответила, а только пялилась с идиотским видом на что-то поверх моей головы.

Скрипач приблизился совершенно бесшумно, словно хищное животное. Я гордилась своим музыкальным слухом, но в этом случае я не смогла услышать ни единого звука, как будто он возник прямо из воздуха.

— Позволите немного с вами посидеть перед следующим номером? — спросил он тихим, слегка хрипловатым голосом.

— Конечно! — восторженно взвизгнула Галина, отодвигая свободный стул, чтобы скрипач мог сесть рядом с ней.

Скрипач подал кому-то знак, и тут же официант принес нам запотевшую бутылку шампанского. Галка расплылась в счастливой улыбке, как будто он решил угостить ее амброзией. Я же лишь смотрела, как он разливает напиток по бокалам. Потом спохватилась и заявила:

— Я не пью.

— Так это всего лишь шампанское, — с улыбкой, от которой у меня задрожали руки, сказал он. — Всего-то бокал за знакомство.

— Мы не знакомы, — проворчала я, отодвигая бокал. — Я же сказала, что не пью. Что, это так трудно понять?

Он не растерялся, одарил меня потрясающей белозубой улыбкой и все-таки вложил бокал в мою руку. И я уже готова была выпить, но на этот раз меня спасла Галкина ревность. Я так поняла, что она уже положила на скрипача глаз и его внимание к моей скромной особе ее бесило. Она фыркнула и громко заявила:

— Она никогда ничего спиртного не пьет, потому что у нее непереносимость алкоголя.

— Ах, извините, — как-то мило, по-детски, извинился он, тогда не буду настаивать. Как вам, девушки, моя музыка?

Мы с Галкой ответили одновременно. Но ответы наши были совершенно разными:

— Это что-то потрясающее! — восторженно воскликнула подруга.

— Это было ужасно, — тихо, едва слышно, призналась я.

— Я так плохо играл? — его темные брови от удивления поползли вверх. — Никогда бы не подумал.

— Нет, — поспешила успокоить я скрипача, — наоборот, вы играете слишком хорошо. Так хорошо, что даже страшно.

— Надо же, как вы это удачно подметили! — обрадованно воскликнул он. — Знаете, есть интересная норвежская легенда. Однажды в одну деревню в Норвегии пришел дьявол. Он стал играть на Хардангерфеле старинный норвежский танец…

— Что за хреньденьфель? — перебила скрипача Галюня.

— Хардангерфеле, — поправил он ее, — это такая норвежская скрипка. Так вот, он играл так хорошо, что все, кто слышал эту музыку, не могли удержаться и пускались в пляс. Дьявол играл и играл, а люди плясали и плясали до тех пор, пока все они не умерли от истощения. Но и после этого дьявол не прекратил свою игру, а он был виртуозным скрипачом, равных ему не было и нет. И уже мертвые тела, подчиняясь этой волшебной мелодии, продолжали танцевать до тех пор, пока плоть полностью не разложилась и пока их черепа не свалились с плеч.

— Ужас какой! — искренне возмутилась Галина. — Нельзя так девушек пугать. Так вы что же, дьявол?

— Нет, — он рассмеялся, но я увидела, что глаза его остались серьезными и даже печальными, — я всего лишь очень хороший музыкант. Это я, девушки, к тому, что скрипка — это удивительный инструмент, она может влиять на людей так, как ни один другой.

— Готова в это поверить, — выдавила я, вновь погружаясь на дно его черных глаз и чувствуя, как во рту становится сухо и шершаво от волнения, — я сегодня видела это воочию. И кое-кто, похоже, даже заплатил за это жизнью. Я про того толстяка, которого увезли на «скорой». Мне показалось, что он умер.

— С таким весом, как у него, не стоило так выплясывать, — равнодушно сказал он. — Не думаю, что он умер, скорее всего, это инсульт.

— Хрен редьки не слаще, — заупрямилась я, — человеку плохо, а никто этого даже не заметил.

— Люди вообще редко замечают чужие проблемы, им и своих хватает, — язвительно заметил он. — И музыка здесь ни при чем, она всего лишь обнажает человеческую сущность, выводит на поверхность то, что люди предпочитают таить на дне, подальше от посторонних глаз.

— Интересная у вас теория, — усмехнулась я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и ровно. — Не все люди такие, как вы думаете.

Он обвел взглядом зал, словно видел его впервые, и процедил сквозь зубы с неожиданной злостью:

— Здесь такие все. Я имею в виду этот зал. Жрут в три горла, пьют до потери человеческого облика и при этом считают себя хозяевами жизни.

Мне не понравился его тон. Он говорил так, как будто себя уже не относил к роду человеческому. Меня покоробило от такого высокомерия. Потягивая свою минералку, я следила за его лицом и вдруг заметила странную вещь. Его темные глаза посветлели и вдруг стали желтыми. Нет, даже не желтыми, скорее это был цвет расплавленного золота. Но странность длилась лишь доли секунды, и потом я уже не была уверена в том, что видела это на самом деле.

— Галь, — обратилась я к подруге, — ты не знаешь, здесь часом в еду и питье не добавляют какой-нибудь наркоты?

— С ума сошла?! — возмутилась Галина. — Да за такое «Империю» уже давно бы закрыли. Конечно же, никто ничего не добавляет.

Скрипач отвернулся, чтобы я не заметила его ухмылки. Странный тип, очень странный. Такое впечатление, что находится одновременно, и здесь и где-то еще.

Я никак не могла взять себя в руки. Этот парень странно на меня действовал. Меня к нему тянуло, как магнитом, но в то же время я его панически боялась почему-то. И когда он коснулся моей руки, меня заколотило, и скрыть эту дрожь было невозможно. Глядя на его удивительно длинные гибкие пальцы на моей руке, я тихо сходила с ума и представляла такое, о чем приличным девушкам даже думать не положено.

— Ну, — спохватился он, — мне пора. У меня сейчас еще один номер. Он должен вам понравиться.

Вспомнив, что творилось со мной во время исполнения первой мелодии, я запаниковала. До меня дошло, что на этот раз я с собой не справлюсь и тоже пущусь в безумный пляс. А тут еще эта его страшная легенда. Я представила толпу танцующих трупов и решила, что пора уходить отсюда.

— Мне тоже пора, — сказала я, хватая свою сумочку и поднимаясь со стула. — Уже поздно.

— Прекрати! — возмутилась Галина. — Какое поздно. Детское время. Ты, как хочешь, а я никуда не пойду.

— Ну, тогда я уйду сама, — упрямо заявила я.

— Иди, монашка чертова! — вырвалось у Галки. — Когда ты уже повзрослеешь?

— Наверное, никогда.

Звуки скрипки застали меня у дверей. Захотелось вернуться, но я лишь ускорила шаг. Хватит с меня этих экстремальных концертов, мои нервы на такое не рассчитаны.

Только на улице я смогла немного взять себя в руки. На душе у меня было тревожно и сладко. Я шла по скрипучему снегу, и мне казалось, что это не снег скрипит, а играет скрипка. Перед глазами постоянно возникало его лицо.

Все, я его больше никогда не увижу. В «Империю» меня теперь не заманишь.

Мороз пощипывал за нос, ветер бросал в лицо хлопья снега. Вокруг ни души, хотя еще не слишком поздно. Как будто все вымерли. Я шла к автобусной остановке и плакала. Зачем я ушла? Вот ведь дура! Но теперь уже возвращаться не имело смысла, нельзя же выставлять себя полной идиоткой.

Стоя на остановке и всматриваясь в проезжающие мимо меня машины, я думала лишь о нем, об этом загадочном скрипаче, имя которого я так и не узнала. От одной только мысли, что это была наша единственная встреча и больше мне ничего не светит, хотелось развернуться и бежать обратно. А потом уже не контролировать себя, а просто влиться в толпу танцующих людей и ни о чем не думать. «Чертова монашка» — как же правильно Галюня меня обозвала! Впервые за всю жизнь мне пришла в голову мысль, что что-то я делаю не так, что живу неправильно, как робот, а не как человек. Нельзя всегда поступать так, как надо, человеку ведь свойственно ошибаться.

Когда подошел мой автобус, я уже успела успокоиться и вернуть свое привычное состояние. Лишь легкая грусть напоминала о скрипаче.

Глава 4

Я сходила с ума. Ничего не могла с собой поделать. Этот скрипач не выходил у меня из головы. Он даже стал мне сниться, и часто среди ночи я просыпалась вся в поту от страха и от желания. Никогда раньше со мной такого не было. Все мысли были только о нем.

Однажды я чуть не сорвалась. Решила пойти к «Империи» и дождаться, когда он выйдет после своего выступления. И ведь пошла бы, остановило меня только то, что я понятия не имела, из каких дверей он появится. В «Империи» три выхода: парадный для посетителей, служебный для обслуживающего персонала и аварийный на всякий пожарный случай — и он мог воспользоваться любым из них.

Я ела, пила, училась, словно по инерции. Стоило лишь закрыть глаза, как тут же возникал его образ. Как наяву я видела его бледное лицо, хищный нос и удивительные глаза, постоянно меняющие свой цвет.

…Он подошел ко мне, положил свой острый подбородок мне на плечо и нежно взял за руку. Сначала я застонала от его прикосновений, а потом меня охватил страх, даже не страх, а панический ужас, потому что до меня дошло, что я больше не человек, а скрипка. Он водил своими длинными, гибкими пальцами по моей руке, заставляя петь, стонать и вздыхать. Во сне я не могла и не хотела этому сопротивляться. В какой-то момент я попыталась взбрыкнуть и освободиться, и тогда он взялся за колки и принялся натягивать на мне струны. Это было больно. Как-то я лечила больной зуб, и когда стоматолог, намотав мой нерв на иголку, резко дернула, у меня в глазах потемнело. Но боль была молниеносной. Продлись она дольше, я бы, возможно, умерла. Во сне я испытала нечто подобное, только там боль длилась и длилась. Не в силах больше терпеть, я закричала и проснулась.

За окнами разразилась настоящая снежная буря, что в наших краях случается крайне редко. Жутко завыл где-то во дворе бездомный пес.

Говорят, что это к чьей-либо смерти. Но я никогда не верила в приметы. Подошла к окну и попыталась что-то увидеть сквозь бесконечный снежный туман. Но за этим белым клубящимся дымом невозможно было что-либо разглядеть.

Утром, разбитая и уставшая, я поплелась в универ. По дороге я всматривалась в лица прохожих, надеясь увидеть его лицо. Напрасно.

— Мария, с вами все в порядке? — услышала рядом знакомый голос и, обернувшись, увидела нашего преподавателя по психологии управления Олега Романовича.

— Все нормально, — ответила я тихо, а про себя добавила: «Если не считать того, что я схожу с ума»

— Мне кажется, — проникновенным голосом продолжил преподаватель, — что с вами что-то произошло. Я ни на чем не настаиваю, но вам просто необходимо перед кем-то выговориться.

— Олег Романович, — грустно улыбнулась я ему, — я хотела бы задать вам один вопрос.

— Да сколько угодно!

— Понимаете, мне не дает покоя одна вещь, которую я недавно наблюдала. Вы же знаете, что я не верю ни в какую мистику, но тут… — я запнулась, — мое неверие, кажется, пошатнулось. Я не могу найти объяснение тому, что со мной, и не только со мной, произошло.

Он не стал задавать наводящие вопросы и терпеливо ждал, когда же я, наконец, все ему объясню. И я не выдержала, рассказала все или почти все. Умолчала лишь о своих снах и о том, что скрипач этот мне далеко не безразличен — пусть думает, что у меня ко всему этому делу чисто профессиональный интерес.

— Скажите, Олег Романович, что это такое, если не чертовщина? — закончила я свой рассказ вопросом.

— Ну что вы, Мария, — рассмеялся старик, — никакой чертовщины в этом нет. Вы что-нибудь знаете о техниках НЛП?

— Очень поверхностно, — призналась я.

— У вас все впереди. Думаю, что ваш скрипач использовал эриксоновский гипноз. Скрипка — удивительный инструмент, и для того, кто ей владеет в совершенстве, не составит труда использовать ее в качестве манипулятора. Скрипка умеет подражать человеческому голосу, вздохам, крикам, менять интонацию, а именно это используется в эриксоновском гипнозе. Предположим, я рассказываю вам какую-то историю, не имеющую к вам лично никакого отношения. В нее я вставляю небольшие отрывки — своего рода послание к вашему подсознанию, и вот их-то я интонационно выделю. Поверьте, Мария, так можно заставить человека сделать то, что вам нужно, а сам он об этом даже не догадается. Лишь потом будет удивляться своему поступку и не понимать, что это такое на него нашло. Это не прямое воздействие на психику человека. В отличие от обычного гипноза, в этом случае человек не осознает, что им кто-то пытается манипулировать, и не защищается. Человек в этот момент в сознании и прекрасно понимает, кто он такой, где находится, способен разумно мыслить. Кстати, а вы знаете, что предполагают, будто Паганини использовал эриксоновский гипноз? Сейчас я, пожалуй, не стану читать вам лекцию на эту тему — времени маловато, но если вас это интересует, то я могу вам подсказать, к каким источникам стоит обратиться.

У меня как будто гора с плеч упала. Стыдно признаться, но я уже почти поверила в дьявольскую природу моего скрипача. А все оказалось так просто и так банально! Да уж, незнание порождает суеверия, или как там у Гойи: «Сон разума порождает чудовищ».

— Спасибо вам, Олег Романович, а то я чуть было не погрузилась в средневековое мракобесие, — улыбнулась я.

— Ну, Мария, в таких случаях всегда надо искать разумное объяснение. Не все то, что кажется странным и мистическим, таковым является. Рад, что смог вам помочь, если, конечно, смог.

— Смогли, Олег Романович, еще как смогли! — с чувством воскликнула я. — Честно говоря, я уже совсем запуталась в этом. Понимаете, все мои принципы, все мои убеждения готовы были рассыпаться в пыль.

На лице преподавателя появилась печаль, он посмотрел на меня с сочувствием и тихо произнес:

— Даже не знаю, хорошо это или плохо, когда принципы и убеждения оказываются настолько слабыми и уязвимыми. Ступайте, Мария. Если будут еще вопросы, то не закрывайтесь наедине со своими сомнениями. Буду рад вам помочь в меру своих сил и возможностей.

Я успокоилась, все мои страхи — бред моего больного воображения и не более того. На душе пели птицы. Но этот чертов скрипач никак не желал покидать мою голову. Несмотря на то что ореол тайны и мистики заметно потускнел, я, как и прежде, вновь и вновь возвращалась к воспоминаниям о нем. Наваждение хоть и ослабло немного, но никуда не делось.

Вечером ко мне заявилась Галина, как всегда, без предупреждения. Пришла обиженная и злая.

— Какая же ты сволочь! — воскликнула она прямо с порога. — Убежала и оставила меня одну. Тебе не приходило в голову, что со мной может что-то плохое случиться?

— Не-а, — ответила я с улыбкой, — не приходило. Можно подумать, что ты впервые возвращаешься домой так поздно.

— Не домой, — поправила она меня, — потом мне пришлось идти к Дане, — она презрительно поморщилась.

— И что у вас с ним теперь? — мне действительно было любопытно. — Все нормально? Вы встречаетесь?

Галка посмотрела на меня, как на сумасшедшую, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень возмущения.

— С ума сошла?! Да он мне по вытачку. Как ты себе это представляешь? Буду я с ним гулять по городу, как дама с собачкой. Спасибо, родная, за добрые пожелания. Нет уж, без Дани я как-нибудь обойдусь. А вот скрипач…

Сердце вновь дернулось, словно от электрического разряда. Ну, не получалось у меня реагировать на него спокойно.

— А что со скрипачом? — изо всех сил стараясь не показать подруге своей заинтересованности, спросила я. — Ну, играет он хорошо, конечно, но сам по себе он интереса не представляет.

Галина выкатила на меня глаза так, как будто я превратилась в какую-то неведомую зверюшку. Потом покрутила пальцем у виска и заявила:

— Нет, ты точно ненормальная. Видела бы ты, что там бабы творили перед ним! Да он, если бы захотел, мог бы их всех там поиметь, и ни одна не отказала бы. Такой мужчина! — она мечтательно вздохнула.

— Да нет в нем ничего сногсшибательного, — заупрямилась я, убеждая скорее себя, чем ее, — бледный какой-то, да еще эти круги под глазами, больной, что ли?

— Сама ты больная! — искренне возмутилась Галка. — Больнее некуда. Иногда я тебя совершенно не могу понять. Кстати, я тут принесла твое барахло, — она швырнула мне пакет, — а ты мне мою одежду отдай. Вообще-то тебе бы подошла монашеская ряса или паранджа.

— Не пойму, чего ты злишься, — я действительно не могла этого понять, но в скором времени все прояснилось.

— Да он же на тебя запал! Неужели ты этого не заметила? — до меня дошло, что Галка меня просто ревнует к скрипачу, и я невольно испытала легкое злорадство. — Когда ты ушла, он больше к нашему столику ни разу не подошел и вообще ни к кому не подошел, между прочим. Вот не зря же говорят, что дуракам везет.

— Кстати, Галь, а как его хоть зовут?

Галка задумалась. Потом робко улыбнулась и призналась:

— Да я и сама не знаю. Веришь, странно как-то получается, весь вечер просидела в ресторане, пялила на него глаза, танцевала как умалишенная под его музыку, а имени так и не узнала — не у кого было узнавать, наверное.

— Как же так, — удивилась я, — столько людей, и никто не знает его имени? Но Даня-то должен знать, он ведь там работает.

— Ну и что? — насупилась подруга. — Может, там все знают, но я там никого не знаю, а у Дани спрашивать как-то неудобно.

С ума сойти с ней можно! Переспать с почти незнакомым мужиком ей удобно, а вот спросить имя другого такого же незнакомого мужика ей неудобно. Интересно, кто из нас умалишенный?

Внезапно за окном раздался страшный грохот, потом несколько минут царило молчание — и внезапно трубный глас Раисы Петровны разорвал эту противоестественную тишину.

— Уби-и-или!.. — вопила она, как милицейская сирена. — Человека убили! Да как же так можно жить?!

На этот риторический вопрос отозвался только Васька — слесарь, как всегда, пьяный в дым:

— Баба Рая, так ведь она теперь жить и не будет, отжила уже свое, кровососина. Есть-таки в мире справедливость!

Нам с Галкой стало интересно, что же произошло такое страшное во дворе и кого именно убили. Со всех ног мы бросились на балкон и стали высматривать, что же произошло.

Через два подъезда от моего начал собираться народ. Нам трудно было рассмотреть все в подробностях, и Галюня предложила:

— Пошли посмотрим, интересно же. Ну у вас и дворик! Трупы чуть ли не каждый день валяются. То маньяк, то вообще непонятно что. Весело живете. Собирайся, посмотрим, что произошло.

Я впрыгнула в сапоги, натянула полушубок и, не застегиваясь, выскочила из квартиры. Галка понеслась за мной. Нездоровое любопытство подгоняло нас в спину. Нездоровое, потому что молодым девушкам положено интересоваться не покойниками, а живыми людьми, предпочтительно противоположного пола.

Как всегда, первыми на месте происшествия оказались наши вездесущие бабульки. Вот удивительно, по двору ходят еле-еле, волоча ноги и опираясь на трость, а если где-то что-то случается, они оказываются в первых рядах. Потихоньку подтягивались и остальные жильцы.

Снег уже почти растаял. Вот ведь причуды погоды! Только вчера ночью у нас бесновалась настоящая буря, а теперь от нее остались лишь грязные лужи и небольшие кучки подтаявшего серого снега.

Я не сразу смогла разобраться, что произошло. На снегу лежала женщина в дорогой шубе, а вокруг кровавые пятна.

Прямо дежавю какое-то. Неужели и в самом деле у нас тут завелся маньяк?

— Кого убили-то? — поинтересовалась Галина. — Кто убил?

— Кого-кого, — передразнила Раиса, — взяточницу эту, Майку Жаднову. Она в детском садике заведующей работает… работала. Сосулька с крыши сорвалась здоровенная и точненько в голову. Ну, понадобились ей эти деньги? С собой заберет?

Майю Жаднову мне жалко почему-то не было. Эта высокомерная тетка мало у кого из жильцов вызывала симпатию. Я много раз видела, как к ее подъезду подходят женщины со здоровенными сумками — это работающие мамаши несли продукты, чтобы задобрить Майю и пристроить своего ребеночка в садик. Хотя сама заведующая предпочитала деньги, но и от «борзых щенков» она не отказывалась. На площадке две квартиры из трех принадлежали ей.

— Вот, — довольно объявила Раиса, — теперь посадят начальника нашего ЖЭКа. Эта сволочь тоже заслуживает такой сосулькой в лоб. Деньги платим непонятно за что. Ничего ведь не делают. Вон, ремонт в нашем подъезде был лет десять назад…

— Двенадцать, — поправила Аглая Дмитриевна, — двенадцать лет, уважаемая Раиса Петровна.

— Все ясно, — сказала Галина, — ничего интересного. Кстати, ты знаешь, кто тот мужик, кого в «Империи» кондрашка хватила? Наш городской прокурор, между прочим. Тоже сволочь еще та. Смотри, не помогают им деньги, ничто не помогает.

— Галь, — я почувствовала неловкость, — нехорошо это, люди погибли, а ты радуешься. Как-то это не по-человечески.

— Ой, да брось ты, — скорчила презрительную мину моя подруга, — собаке — собачья смерть. А прокурор-то не умер, у него обширный инсульт, теперь он парализованный лежит, и неизвестно, выкарабкается или нет. А вот ты мне объясни, почему я должна жалеть этих упырей, а? Получили все по заслугам, — она хихикнула, — за что боролись, на то и напоролись.

Когда подъехала «скорая», толпа уже стала понемногу рассасываться. Лишь наши старушки продолжали толпиться вокруг мертвой Майи и строили разные версии происшедшего.

— Конечно, вы видели, что с погодой делается? То снег, то оттепель, вот и наросли сосульки с человеческий рост. А тут еще ночью снега навалило. Перст Божий, иначе и не скажешь, — гудела Раиса. — Хорошо хоть никого из детей не было в этот момент.

Проводив подругу, я вернулась домой и задумалась. Что бы ни говорил Олег Романович, но во всем, что происходило вокруг меня в последнее время, мне виделась какая-то чертовщина.

Ближе к ночи я успокоилась и собралась уже спать, когда в коридоре неожиданно зажегся свет. «Наверное, мама или папа решили меня навестить», — испуганно подумала я, решив, что кто-то из знакомых донес им, что меня видели в «Империи».

Выйдя в коридор, я никого там не обнаружила, ни одной живой души. Вообще-то что-то подобное у меня уже было — старый выключатель иногда позволяет себе так пошалить. Я выключила свет и направилась в спальню. Буквально тут же за моей спиной раздался щелчок — и свет вновь загорелся. Пришлось мне вновь выключать его.

Когда это повторилось в третий и четвертый раз, мне стало не по себе. Такого еще не было. Обычно это происходило не больше одного-двух раз, а тут у меня создалось впечатление, что выключатель надо мной издевается.

За стенкой заиграл мой таинственный сосед, но теперь это меня нисколько не радовало — после увиденного в «Империи» я стала настороженно относиться к скрипичной музыке. Конечно, такие скрипачи, как тот, что играет в «Империи», рождаются не каждый день. Но кто его знает, не связаны ли приступы моего «лунатизма» с этой музыкой?

Выключив в очередной раз вспыхнувший свет, я выругалась. Сколько можно?! И внезапно боковым зрением заметила нечто странное — темную размытую тень, похожую на ту, которая мне снилась.

Я резко обернулась, надеясь увидеть того, кто только что прошмыгнул мимо меня, но в квартире никого не было. В душе стала зарождаться паника. И напрасно я повторяла слова Олега Романовича о том, что в подобных случаях всегда надо искать разумное объяснение. Ну не находилось оно у меня!

По ногам пронесся сквозняк, как будто кто-то холодный прополз мимо. Откуда мог взяться сквозняк, если все окна и двери плотно закрыты?

— Мамочка! — вырвалось у меня, и я стремительно побежала к кровати, залезла на нее с ногами, как будто это могло меня уберечь от чего-то страшного. Когда я была маленькой, мне часто казалось, что под кроватью живет кто-то страшный, и стоит мне спустить руку или ногу, как он ухватит меня за нее и утащит к себе. Что-то подобное я ощутила и сейчас.

В квартире стало жарко, так жарко, что я даже вспотела. Топили в этом году на совесть. Хотя, возможно, здесь все дело в том, что папа нарастил батареи. Раньше было всего четыре секции, а сейчас целых двенадцать! Волнение немного улеглось, и я осторожно встала с кровати и пошла открыть форточку. В этой жаре и не такие кошмары могут привидеться. Я покосилась на коридорную дверь и вздохнула облегченно — свет больше не включался. Нет, прав Романыч, всему надо искать разумное объяснение, а мистика — это не для меня. Я представила, что на моем месте делала бы Галина. Скорее всего, она бы уже свалила из дома и понеслась бы ночевать к кому-то из подруг… или друзей.

Музыка за стеной никак не хотела смолкать, такая спокойная и умиротворяющая, как раз то, что мне было нужно. Глаза слипались, сердце стало стучать ровнее, и я уже почти уснула, как вдруг в комнате раздался странный посторонний шум — какое-то подозрительное шелестение и хлопанье.

Я распахнула глаза и увидела, что прямо над моей головой летает что-то странное. Ох, как же я заорала! От моего вопля сосед за стенкой перестал играть на скрипке — видимо, прислушивался, повторится крик или нет.

Не сразу мне удалось разобраться, что же такое залетело ко мне на огонек, но когда я поняла, что это летучая мышь, стало еще страшнее. Какая летучая мышь может быть зимой?! Откуда она взялась?

Эта сволочь хаотично металась по комнате, часто почти касаясь моего лица перепончатыми крыльями. Не то чтобы я их боялась, но когда перед твоим лицом что-то порхает и кажется, что это что-то вот-вот вцепится тебе в волосы, становится как-то неуютно. Схватив покрывало, я размахнулась и сбила безумное животное. Упав на пол, мышь замерла. Она стала совершенно беззащитной. Взлететь с пола она уже не могла. Тогда я полностью открыла окно, потом покрывалом взяла в руки мышь и выбросила ее на улицу Окно я быстренько захлопнула.

Но, что удивительно, животное не упало, не улетело — оно стало биться в стекло, словно и в самом деле взбесилось. Оперативно я закрыла и форточку. Мало ли, может, эта зимняя мышь и в самом деле бешеная. Я читала, что случаи, когда люди заражаются бешенством именно от этих животных, не так уж редки.

Забравшись под одеяло с головой, я почти сразу же уснула. Странная у меня нервная система. Столько всего свалилось за последнее время, по идее, я вообще должна забыть, что такое сон.

И вновь я, как и в прошлый раз, танцевала с этим темным, безликим. Он крепко держал меня за талию, и в его руках я чувствовала себя спокойно и уверенно. Мы с ним танцевали прямо в облаках. Внизу горели огни ночного города, а кожу щекотал холодный ветер. Я сильнее прижалась к его телу, чтобы согреться. Потом подняла глаза и посмотрела туда, где должно было находиться его лицо, но лица не было, лишь темное смазанное пятно.

— Кто ты такой? — спросила я, не очень-то надеясь на ответ.

— Я тот, кого ты ждала всю свою жизнь. Все думают, что я прихожу без приглашения, но нет, это не так. Я являюсь только тем, кто этого хочет.

— Не понимаю, о чем ты, — честно призналась я. — Можно обойтись без загадок? Скажи, наконец, кто ты! — Я почти взмолилась. — Мне это важно.

— Ты уже знаешь, кто я такой, — его губы почти касались моего уха, своим дыханием он щекотал мне шею. — Ты знаешь, но не хочешь поверить в очевидное. Чаще всего чудеса происходят с теми, кто в них не верит.

— Чудеса? — переспросила я. — Какие чудеса?! Это всего лишь сон.

— Но тогда почему тебя так волнует моя особа? Мы танцуем, нам хорошо, так зачем тебе ответы на вопросы?

Сквозь темный туман блеснули два желтых глаза и вновь исчезли. Что-то подобное я уже где-то когда-то видела. Я попыталась вспомнить, но тут он наклонился и впился в мои губы горячим, злым поцелуем. Я почти задохнулась. Его руки сжимали меня, мяли, словно пластилин, иногда мне становилось больно, но я терпела, потому что эта боль была мне приятна.

Неожиданно он схватил меня за плечи и стал трясти так, что у меня чуть голова не оторвалась. Его пальцы сжимали мои плечи так сильно, что на коже проступили темные синяки. Теперь мне стало страшно, я вскрикнула и проснулась.

Какой-то мужчина стоял передо мной и тряс, словно грушу. Я не сразу поняла, кто этот тип. Я вообще ничего не могла понять. Лишь когда остатки сновидения растаяли, я увидела, что это ОН! Скрипач из «Империи»!

— Девушка, что с вами? — тревожно спросил он. — Еще один шаг — и вы бы упали с лестницы.

Потом, видимо, и он узнал меня. На губах у него вспыхнула и тут же погасла улыбка.

— Вы? Не ожидал. Вы тогда так неожиданно сбежали, совсем как Золушка, даже туфельки хрустальной не оставили. Кстати, мы ведь так и не успели познакомиться. Меня зовут Николай, но мне привычнее, когда ко мне обращаются просто Ник, а вас?

— Мария, — выдавила я с трудом, все еще не понимая, что происходит.

Осмотревшись, я обнаружила, что стою на лестничной площадке. Еще шаг — и я бы загремела вниз. Вопрос только в том, как же я здесь оказалась.

— Вы удивительная. Не танцуете тогда, когда танцуют все, зато ночью, в подъезде, когда рядом никого нет, вы…

— Я танцевала? — поинтересовалась я недоверчиво.

— Причем очень хорошо. Я даже удивился.

— А вы как здесь оказались? — этот вопрос не давал мне покоя.

— Да я здесь живу, — он мотнул головой в сторону соседней двери.

Ну вот, теперь все ясно, это и есть тот загадочный сосед, который каждый вечер наигрывает на скрипке. Вот уж чего никак не ожидала. И тут я посмотрела вниз, на свои ноги, и обнаружила, что стою босая, дальше — больше. Я выперлась в подъезд в ночнушке, можно сказать, что почти голая. Краска стыда залила мое лицо.

Освободившись от его рук, я бросилась к своей двери и, влетев в квартиру, захлопнула дверь. Вот ведь позорище! Боже,что он обо мне подумает?! Точно решит, что я больная на всю голову.

Кто-то позвонил в дверь. Это он! Переведя взгляд на часы, я увидела, что уже начало третьего ночи. Не открою. В такое время приличные люди по гостям не ходят. Звонок повторился. Пришлось накрыть ухо подушкой, чтобы не поддаться искушению впустить его в дом.

Третьего звонка не последовало. Он решил, что сейчас не время и не место, а может, понял мои чувства. Какой девушке было бы приятно оказаться перед незнакомым мужчиной в таком виде?

Глава 5

Наваждение.

Я бы назвала свое состояние именно этим словом. Никогда не подозревала, что способна испытывать такие чувства. Каждый раз, когда хлопала его дверь, мне хотелось выскочить в подъезд. А когда он вечером начинал играть на скрипке, я прислонялась щекой к стене и представляла, что никакой стены нет и рядом стоит он. Учеба в голову не шла, вообще, все мысли были только о нем.

Однажды я, пытаясь грызть гранит науки, отключилась, а когда пришла в себя, то обнаружила, что передо мной лежит лист бумаги. «Ник, Ник, Николай, Коленька, Ник» — этим безобразием была исписана вся страница. Ничего себе меня замкнуло! С этим надо было что-то делать, но я понятия не имела, что именно.

В воскресенье можно было бы поваляться в постели подольше, но какое там! Ни сна, ни отдыха измученной душе. Долго я так не смогу продержаться. И тогда я решилась на то, что считала верхом идиотизма — оделась, привела себя в порядок и вышла в подъезд. Перед его дверью остановилась в нерешительности, вновь и вновь в уме репетируя одну-единственную фразу: «Извините, Ник, что потревожила вас, но у меня к вам небольшая просьба». Какая просьба, я еще не решила, все казалось слишком банальным и надуманным. Соль, спички… Да это я могла бы попросить и у Раисы.

Пока я мялась, не решаясь нажать кнопку звонка, дверь распахнулась и прямо передо мной возник он.

— Мария? — он даже не пытался изображать удивление, как будто только этого и ждал. — Что-то случилось?

Слова нашлись сразу. Подавив нервную дрожь, севшим от волнения голосом я выпалила:

— Ник, вы у нас на площадке единственный мужчина, и я хотела бы попросить у вас помощи. Вы разбираетесь в электричестве?

— М-м-м, — протянул он растерянно, — постольку-поскольку. А что случилось?

— У меня какая-то ерунда с выключателем происходит. Свет в коридоре неожиданно включается среди ночи. Надоело вскакивать и гасить его.

Он улыбнулся и вышел на площадку.

— Ну, давайте посмотрим, что там у вас за полтергейст такой завелся, — сказал он и направился к моей двери.

Что делать, дальше я не знала. Молча впустила его в дом, показала выключатель, протянула отвертки и замерла за его спиной, наблюдая за тем, как он работает. Вся процедура заняла не более пяти минут, а мне-то хотелось, чтобы она длилась вечно.

— Ну, вот и все, больше ваш барабашка пугать вас не будет, — смеясь, сказал он и направился к выходу.

«Черт! Как его задержать? Что придумать?» — вертелось у меня в голове. Кажется, обычно в таких случаях предлагают выпить кофе или чай, но… Остатки кофе я выпила как раз перед тем, как решилась на этот бессмысленный поступок, а чая у меня не водилось с тех пор, как мама переехала жить к своему новому мужу. Не пью я его.

Глядя на то, как он поворачивает ключ в замке, я тихо, без слез плакала. Все мои старания оказались напрасными. Второй такой возможности у меня больше не будет, разве что придется самой что-нибудь сломать в квартире, только перед этим надо будет заранее запастись кофе, чтобы больше так не опростоволоситься.

Он уже открыл дверь, но внезапно развернулся и, глядя мне прямо в глаза, предложил:

— А как вы смотрите, чтобы сейчас отметить наше знакомство и починку выключателя?

Как я могла на это смотреть?! Да я руками и ногами за, но… Нет, ну что это за жизнь такая? Вечно мешает какое-то гнусное «но»!

— Я бы с удовольствием, — грустно призналась я, — но я действительно не пью ничего спиртного — мне нельзя, и это не глупые отмазки. Организм у меня такой.

Он подошел, взял за плечи и подтолкнул к раскрытой двери.

— А никто и не говорил про спиртное. У меня дома есть отличный чай и пирожные — люблю сладкое. Так как?

— Я тоже люблю, — не смогла я сдержать улыбку.

— Ну, тогда вперед. Надеюсь, вы меня не боитесь? Сейчас белый день, а у нас на площадке живет такая бдительная старушка, что никакого безобразия она не допустит.

— А я и не боюсь, на маньяка вы не похожи, — легкомысленно заявила я, как будто часто встречалась с настоящими маньяками и точно знаю, как они должны выглядеть.

— А на кого я, по-вашему, похож? — вопрос этот задан был шутливым тоном, но что-то такое было в его глазах, что мне стало не по себе.

— На дьявола, — невольно вырвалось у меня.

От удивления его брови взметнулись вверх. Надо думать, ляпнула такое, что и сама оторопела.

— Да я, вроде бы, на него не похож, — в его голосе не слышалось ни улыбки, ни насмешки, хотя губы улыбались. — Ни рогов, ни копыт, ни хвоста…

— Бросьте, Ник, в дьявола я не верю, но если бы он действительно существовал, то уж точно не выглядел бы, как это безобразное чудовище, — вырвалось у меня то, что постоянно крутилось в голове. — Вы можете представить, чтобы такая образина могла бы кого-нибудь искусить?

— Интересно, — задумчиво сказал он, открывая свою дверь, — и как, по-вашему, он должен выглядеть?

— Никак, — смеясь, ответила я, — потому что его нет. Но даже если бы он существовал, то все равно никак. Не думаю, что он материален.

В квартире у него все было как обычно. Не знаю, чего я ожидала, но никаких пентаграмм, черепов и прочей мистической ерунды. Я даже немного разочаровалась. Он заметил мое разочарование и усмехнулся кротко и застенчиво.

— Моя берлога вам не понравилась, да? Хотелось бы чего-нибудь более таинственного и страшного?

— Да нет, почему же, — поспешила я его успокоить, — как раз наоборот. Если бы все оказалось так, как я себе придумала, я бы, наверное, тут же сбежала. Не подумайте, не от страха, нет. Но достали уже все эти маги, сатанисты и прочие сектанты.

— Охотно верю, — согласился он, наливая в чайник воду. — Каждый мечтает встретиться с дьяволом и выгодно продать ему свою бессмертную душу и не понимает, что таких, как он, дьяволу не надо покупать, они и так уже принадлежат ему, и при этом совершенно бесплатно. Стоит только протянуть руку и взять то, что он считает своим по праву.

Я понимала, о чем он говорит. Каждый вечер, выступая в «Империи», он вдоволь насмотрелся на человеческие пороки, и ему, наверное, уже кажется, что нормальных людей не существует. Мне сразу же вспомнился лихо отплясывающий с вилкой в руке красномордый прокурор. А потом еще и полуголые девицы, извивающиеся у самой эстрады и тянущие к скрипачу свои жадные руки с ярко накрашенными длинными ногтями. Наверное, на его месте я бы тоже разочаровалась в человечестве.

— Ник, а почему бы вам не попытаться пробиться на большую сцену? Возможно, тогда бы вы лучше думали о людях…

— Я думаю о людях так, как они того заслуживают, — резко оборвал он меня и полез в холодильник. — И у меня нет причины считать, что я ошибаюсь. Кстати, вы слышали, что на скрипке играет дьявол? Не страшно?

— Нисколько, — фыркнула я, — потому что все это сказки.

На столе появилась коробка с пирожными. Я облизнулась. С раннего детства обожаю сладости, и ничего с этим невозможно поделать. У каждого свои слабости, и мои, пожалуй, самые безобидные.

Я принюхивалась к фантастическому запаху свежезаваренного чая и удивлялась тому, что даже не подозревала, как восхитительно чай может пахнуть!

— Пахнет замечательно! — воскликнула я.

— А на вкус еще лучше, — ответил он и протянул мне белое и воздушное, как наряд невесты, пирожное. — Давайте, Мария, съедим по пирожному на брудершафт и перейдем на «ты».

Я кивнула, хотя, если честно, меня очень пугал даже самый несерьезный поцелуй с ним. Не то чтобы я была такой уж дикой, нет, но его я почему-то боялась. Странное такое чувство, когда одновременно чего-то и желаешь, и панически боишься.

Мы скрестили руки и откусили по куску, он — темного, шоколадного пирожного, а я — белого, бисквитно-кремового. Почему-то мне на ум пришло неуместное сравнение с женихом и невестой, и оставалось только порадоваться, что он не умеет читать мысли. А то бы подумал обо мне черт знает что.

Я даже не успела слизнуть с губ остатки крема, как вдруг он неожиданно поцеловал меня. Неожиданно, потому что это был вовсе не шуточный дружеский «чмок», а настоящий серьезный поцелуй, почти так же во сне целовал меня мой безликий кавалер. Я задохнулась и попыталась отстраниться, но он схватил меня за шею и держал крепко, как будто хотел выпить до дна.

— Ничего себе! — воскликнула я возмущенно, когда он, наконец, соизволил меня отпустить. — Вы уверены, что на брудершафт полагается так целоваться?

— Понятия не имею, — рассмеялся он, — никогда этого не делал раньше. И ты, пожалуйста, не забывай, что мы теперь с тобой на «ты».

— Ага, — усомнилась я, — скажи еще, что до этого момента ты никогда не целовался. Что-то не похоже.

— Я не целовался на брудершафт, — уточнил он. — Тебе не понравилось? Извини, если что-то не так, не хотел тебя обидеть.

Ну, не говорить же ему, что я совсем даже была не против, чтобы он меня еще пару раз так «обидел». Вот и пыталась из последних сил изображать из себя оскорбленную невинность, а у самой сердце колотилось где-то в горле, а руки едва заметно дрожали. Ух! Внутри меня как будто бурлил какой-то горячий поток, накатывая жаркими волнами, вгоняя меня в краску и обжигая где-то внизу живота.

— Не обидел, но мог бы предупредить, — меня даже саму покоробило от собственной тупости. Нашла, что сказать. Ну кто же о таком предупреждает?!

— Ну извини, не сдержался. Ты необыкновенная девушка, таких сейчас мало. Знаешь, если допустить на минуту, что дьявол существует, то, пожалуй, именно такие люди, как ты, интересовали бы его больше всего. Он ведь хороший охотник, и легкая добыча его не волнует.

— Но его нет, и некому оценить мои высокие морально-нравственные качества, — не удержалась и съязвила я.

Я чувствовала себя очень неуютно под его пристальным, немигающим взглядом. Не выдержав, я отвернулась к окну и неожиданно даже для себя самой сказала:

— Иногда я сомневаюсь, что его нет. Бывают такие моменты, когда здравый смысл сдает свои позиции, но я быстро беру себя в руки. Чудес не бывает. Даже если наука и не может чего-то объяснить, то это не значит, что происходит чудо, это значит только то, что наука пока до этого не дошла.

Он дотронулся до моей руки своими гибкими длинными пальцами и слегка притянул к себе. Я по своей старой привычке сопротивлялась, но не особенно старательно. Наклонившись к моему лицу через стол, он шепнул:

— А вот мне кажется, что очень скоро ты столкнешься с настоящим чудом и тебе будет трудно его не признать. Знаешь, а ведь чаще всего чудеса происходят именно с теми, кто в них не верит.

А я посмотрела на его руку и прошептала зачарованно:

— Какая у тебя необыкновенная рука! Кажется, это называется «аристократическая», да? Ни у кого из моих знакомых я таких рук не встречала.

— Конечно, не встречала, — немного грустно рассмеялся он, — если среди твоих знакомых нет никого с синдромом Марфана. На всякий случай объясню — это не заразно. Это наследственная болезнь. Именно от нее умер мой великий тезка Никколо Паганини. Вот у кого была действительно демоническая внешность, что, впрочем, никак не мешало ему пользоваться успехом у женщин. Среди его поклонниц были даже венценосные особы. Своим талантом Никколо вскружил голову сестре Наполеона Бонапарта, принцессе Элизе Бачокки.

Я почувствовала неловкость и не знала, как себя с ним вести дальше. Успокаивать? Но не похоже было, что он в этом нуждался, да и я понятия не имела, насколько опасна эта болезнь и чем она грозит. Наследственные болезни, как правило, не лечатся. Ник с улыбкой следил за игрой чувств на моем лице. Мне показалось даже, что он специально придумал эту историю со своей болезнью, чтобы смутить меня и заставить чувствовать себя неловко, но, бросив взгляд на его узкую ладонь с ненормально длинными пальцами, на бледное, даже болезненно-бледное лицо, я устыдилась своих мыслей.

— Это опасная болезнь? — спросила я, не сводя глаз с его необыкновенных пальцев. — Чем она грозит?

— Мне? — он не был похож на смертельно больного человека, даже смеялся надо мной и над собой, и я облегченно вздохнула. — Мне ничем не грозит. Моя болезнь замерла на стертой стадии и дальше не развивается… пока. Я даже не обзавелся полным спектром всех сопутствующих ей болячек. Сердце, легкие и зрение в полном порядке. А ведь некоторых эта болезнь уродует и убивает. А мне синдром Марфана подарил возможность так играть на скрипке, как никто другой. Вот такое в моей жизни приключилось чудо.

— Ник, — решилась я задать ему волновавший меня вопрос, — а что за мелодию ты играл тогда, в «Империи»?

— Понравилось? Это «Пляска ведьм».

В моей душе царил хаос. Плавясь, словно восковая фигура, под взглядом его горячих агатовых глаз, я готова была поверить не только в чудо, не только в дьявола — во все, что угодно, лишь бы вот так сидеть рядом и никогда не расставаться. И вот тогда в моей душе проснулся тот мерзкий черт, который частенько портил мне жизнь. Проснулся и ехидно пропищал: «Что, не пора ли раздеваться и в кроватку? Кажется, ты уже вполне созрела для этого шага». И сразу же все оцепенение спало. Резко поднявшись со стула, я вежливо поблагодарила хозяина дома за радушный прием и, извинившись, поспешила удрать домой под благовидным предлогом: «Ко мне должен сегодня прийти отец».

Вот так я уже во второй раз от него сбежала. Но теперь мне было гораздо легче, потому что я знала, что в любой момент могу его навестить и даже предлог для этого мне больше не надо придумывать, потому что уже в дверях он сказал:

— Мария, Маша, заходи иногда ко мне в гости. Не знаю, поверишь ты мне или нет, но здесь у меня нет ни друзей, ни родных — никого. Вся жизнь идет по одному заезженному кругу: ресторан — дом — ресторан. А иногда хочется с кем-нибудь просто поговорить по душам. Надеюсь, я тебя не сильно напугал своими россказнями о дьяволе и генетических болячках?

— Нисколько, — соврала я, — мне было даже интересно.

— Ну, если интересно, то у меня еще много таких историй. В отличие от тебя, я интересуюсь мистикой и еще скрипками. Когда-нибудь я тебе расскажу о них, о самых необыкновенных творениях человеческих рук!

Он говорил это таким восторженным голосом, что я даже немного приревновала его к музыкальному инструменту, что никак не вязалось с моим спокойным характером.

Весь день прошел в каких-то бессмысленных метаниях — и не отдохнула, и ничего толкового не сделала. Только к вечеру прошел мандраж от нашей с ним встречи и я смогла немного успокоиться.

Подойдя к окну, я обратила внимание, что в пустующем доме, торчащем черным пятном посреди нашего двора, как гнилой зуб, на третьем этаже горит свет. И свет этот не электрический — похоже, бомжи, или кто это там поселился, жгли свечи. Я как зачарованная смотрела, как мечутся в безумном танце длинные темные тени. Мне стало не по себе, уж очень это было похоже на какой-то шабаш. Да уж, кое в чем Раиса права, надо бы нашим властям с этим домом что-то решать, иначе скоро здесь у нас появится кое-кто похуже бомжей и готов. Может, и маньяк, зарезавший Светку, тоже где-то там обитает?

Щелкнул дверной замок, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Пришла мама. Всегда по воскресеньям она загружает мой холодильник едой. Сколько я ни пыталась с этим бороться, ничего у меня не получилось.

Родители не желали оставлять меня без своей опеки. Когда я нашла себе подработку, они в унисон убеждали меня в том, чтобы я бросила это грязное дело и не перегружала себя лишней работой. «Учись, Маша, поработать ты всегда успеешь. Тебе до пенсии еще жить и жить», — убеждали они меня изо дня в день. Капля, как известно, камень точит, и, чтобы избавиться от бесконечного промывания мозгов, мне пришлось отказаться от работы и вновь усесться на родительскую шею до окончания института. Но мне кажется, что и тогда, когда учеба уже будет позади, они не оставят меня в покое и будут опекать всю свою жизнь.

— Маруся, — возмущенно закричала мама из кухни, — чем ты питаешься? У тебя совершенно пустой холодильник. Я думаю, что тебе было бы лучше перейти жить к нам. У меня душа не на месте, когда думаю о том, что ты совершенно одна.

Я отлепилась от окна и пошла на кухню общаться с мамой. Когда она заводит эту старую песню, что никак нельзя было соглашаться с тем, чтобы я жила совершенно одна-одинешенька, мне хочется выть.

— Мамуль, ну давай не будем об этом, а? Ведь все в порядке, ничего страшного не произошло. Да и какое там «одна-одинешенька», если вы с папой постоянно меня навещаете и звоните по десять раз на день?

— А ты знаешь, что в нашем районе завелся маньяк? — спросила она. — На днях нашли десятилетнюю девочку, зарезанную и выпотрошенную. Да и у вас во дворе что-то похожее, я знаю, случилось. Маня, я спать спокойно не смогу, если ты не переселишься к нам.

— Мы об этом уже говорили, — попыталась я прекратить этот набивший оскомину разговор. — И согласись, ма, та десятилетняя девочка, которую зарезал маньяк, наверняка жила со своими родителями и не шлялась по ночам, но ей это не помогло.

Мама наконец разложила продукты на полках и села за стол. Теперь мы смотрели друг другу в лицо. Разговаривать стало легче, потому что трудно общаться со спиной своего собеседника.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — устало согласилась со мной мама, — но, если ты будешь рядом, мне будет спокойнее. Но я знала заранее твой ответ, и поэтому поговорила с Раисой Петровной, чтобы она присматривала за тобой.

— Мама, — рассмеялась я, — этого ты могла бы ей и не говорить. Да Раиса и так присматривает за всем домом, без всяких просьб, — это ее призвание! Мимо нее и мышь не прошмыгнет.

— Но так мне немного спокойнее. Конечно, Раиса Петровна — человек сложный, но без таких, как она, нельзя никак. Неравнодушные люди необходимы.

— Ма, Раиса не неравнодушная, она любопытная сверх всякой меры.

— Пусть так, но кто-то же должен следить за порядком.

Я знала, что мама, как и все в нашем доме, недолюбливает старую склочницу, но, когда дело касалось меня, она готова была перебороть свою неприязнь.

Мы еще немного поболтали о том о сем, и мама засобиралась домой. В дверях она немного задержалась и уже без всякой надежды спросила:

— Так ты не пойдешь жить к нам с Игорем?

— Нет, — ответила я так, чтобы у нее не осталось никаких сомнений в том, что я могу когда-нибудь передумать. — Но, чтобы ты жила спокойно, я обещаю тебе не гулять поздно, не пускать в дом незнакомых мужиков, — я хихикнула, — и хорошо учиться, а также хорошо питаться и не пить слишком много кофе.

Мама вздохнула тяжело и ушла. А я вновь прилипла к окну. Мне не давало покоя то, что происходило на третьем этаже пустующего дома. Эти безумные танцы совершенно не были похожи на те, что танцуют на дискотеках или в клубах. Движения напоминали мне какой-то ритуал. От них мороз пробегал по коже. Люди в черных плащах своими телами словно чертили незнакомые символы — буквы, слова, целые фразы.

Я пыталась рассмотреть лица тех, кто собрался там, но это было невозможно — слишком далеко, да и темные капюшоны надежно скрывали их от меня. «Так, — мелькнула у меня крамольная мысль, — а что если днем попытаться зуда сходить и посмотреть? Должны там остаться огарки свечей, какие-нибудь знаки на стенах или еще что-нибудь подобное. Во всяком случае, именно так изображают в кино подобные места. Конечно, если эти ребята действительно сатанисты. Днем не страшно, вокруг полон двор народа, если что-то случится, то я своим криком всех здесь на уши поставлю».

Я постаралась изгнать эту идею из своей головы, но так уж я устроена, что если втемяшится мне какая-нибудь дурь в башку, то уже не отстанет. И напрасно я обещала маме, что не стану лезть на рожон. Но затея эта казалась мне настолько безобидной и совершенно безопасной, что совесть меня на этот счет не мучила совершенно. Ну схожу, ну посмотрю, что и как, а потом вернусь спокойно домой. Зато погашу костер своего любопытства. Нет, не зря Раиса назвала их сатанистами, не зря! Есть во всем этом что-то зловещее.

Зимой темнеет рано. Не успеешь оглянуться, а день уже проскочил мимо, как угорелый заяц. Ну, этот выходной у меня хоть интересно прошел. Даже очень интересно. Я сразу же вспомнила наш с Ником поцелуй на брудершафт, и в груди сладко заныло. Невольно взгляд мой скользнул по часам. Так, скоро он вернется домой. Сразу же захотелось вновь увидеть его, но, чтобы погасить в себе это желание, пришлось нырнуть в ванну и киснуть там около часа. Натирая жесткой мочалкой кожу докрасна, я старалась специально причинить себе боль, чтобы отвлечься от тех сладких грез, которые рисовало мое треклятое воображение. Потом, втирая в кожу соль для тела, пахнущую лавандой, я смогла немного успокоиться.

После купания меня вновь, как магнитом, потянуло к окну. И сразу же мое внимание привлекла одинокая высокая фигура, медленно бредущая по двору. В темноте невозможно было рассмотреть лица, но я точно знала, что это он! Что-то такое было во всем этом безысходное, что я даже всхлипнула. Он шел ссутулившись, такой одинокий и неприкаянный, что даже наши местные бомжи на его фоне казались бы благополучными буржуа.

Ветер трепал полы его пальто и волосы. Он прижимал к груди свою скрипку — единственную настоящую любовь в его жизни. А следом за ним шел здоровенный черный пес. Никогда раньше я эту псину у нас во дворе не видела. Не эта ли собака выла накануне смерти Жадновой?

Внезапно он остановился и посмотрел, как мне показалось, в мое окно. Свет в комнате я не включала, и ясно, что он никак не мог меня увидеть, но инстинктивно я отпрянула от окна.

Все! Теперь спать! Если я не смогу уснуть до того, как он заиграет на скрипке, то наверняка мне захочется заявиться к нему в гости, а я обещала себе никогда не посещать его вечером. Нет, не потому, что поверила во всю эту мистическую ерунду, я боялась себя, своей слабости и своих желаний.

Глава 6

Каждый день я вела незримую борьбу с собой.

Наверное, звучит это слишком пафосно, но тот, кто хотя бы однажды пытался победить свои чувства, тот согласится со мной, что эта борьба посложнее всех других. Ну, казалось бы, какие проблемы, в чем сложности? А в том, чтобы не бегать за ним, как голодная дворовая шавка, и не сторожить у окна, ожидая, когда он появится во дворе. И еще в том, чтобы просто не пойти к нему в гости — ведь предлагал же. С этим искушением мне было бороться труднее всего. Знать, что стоит только выйти на площадку, подойти к его двери и нажать кнопку звонка — и вот он, передо мной.

Знаю, что это глупо. Ну влюбилась, все влюбляются, но зачем такие сложности? Как будто он меня съест, если я с ним вдруг увижусь. Все люди как люди, а я как контуженная. Видимо, слишком поздно у меня приключилась эта первая любовь. Этой заразой надо было переболеть лет в тринадцать, как все нормальные девчонки, а не тянуть почти до двадцати лет.

Но вся беда в том, что я чувствовала каждой своей клеткой, что от этого парня мне надо держаться как можно дальше, как будто на нем висела табличка с черепом и красной молнией, как на трансформаторной будке, и надпись: «Не влезай — убьет». И самое обидное, что мне не с кем было поговорить на эту тему, а так хотелось, что непроизнесенные слова чуть ли не выбивали мне зубы, стремясь вырваться наружу.

Раньше я могла бы обо всем рассказать Галке, но с тех пор, как она запала на Ника, я запретила себе касаться этой темы в разговоре с ней. Зачем портить отношения с подругой?

И тогда я решила: если ему очень надо, то пусть сам ищет со мной встречи. Но скорее всего, он уже забыл о моем существовании. Что ж, пусть тогда все остается так как есть, менять ничего не стану.

А он, сволочь, сволочь, сволочь, тысячу раз сволочь, каждый вечер наигрывал на скрипке, как будто звал, и ноги сами несли меня в коридор. Лишь у самой двери мне удавалось взять себя в руки и вернуться обратно в комнату. Это было похоже на то, что творилось со мной в тот вечер в «Империи», когда ноги рвались в пляс, а я из последних сил старалась усидеть на месте. Но тогда я убежала домой, а теперь мне бежать было некуда. Вспомнила слова мамы. Может, и правда пойти пожить к ним? Но я так уже привыкла к самостоятельной жизни, а мамин Игорь так меня порой раздражал, что от этой идеи мне пришлось сразу отказаться.

Вообще-то Игорь этот — нормальный мужик, но редкий зануда. Помнится, он даже пытался меня воспитывать и делал это смешно и неловко, как будто я маленький ребенок.

Человек не может постоянно находиться на пределе. В итоге мне настолько надоело это мое ненормальное состояние, что я решила с головой уйти в учебу, чтобы отвлечься от своей болезненной и так некстати свалившейся на меня страсти. Учеба заполнила все мое время. Я училась даже тогда, когда просто сидела в университетской столовке и тупо жевала сомнительный пирожок или помятую сдобную булку. Почему-то у всей столовской еды вид всегда такой, как будто ее до тебя уже кто-то ел. В этот момент я раз за разом прокручивала в голове то, что услышала от преподавателей.

Мое рвение не осталось незамеченным, и однажды ко мне подошел Славка Саватеев и, немного потоптавшись, сказал:

— Слушай, Азерцова, у меня тут хвосты накопились. Надо сдавать, а конспектов, как ты понимаешь, у меня нет. Ты мне не дашь свои? Будь другом, товарищем и сестрой!

Я давно подозревала, что Славка неровно дышит в мою сторону, но, поскольку мне это нисколько не мешало, я предпочитала не обращать на него внимания. Видимо, и он понимал, что шансов у него ноль, поэтому никогда не переступал ту черту, которую я между нами провела. Друг, одногруппник и не более того. И все же с ним мне было легче общаться, чем с остальными, наверное, потому, что я чувствовала его симпатию и мне это льстило.

— Ну, — согласилась я, — хорошо, я завтра принесу тетради. Тебе что именно надо?

— Не, Азерцова, давай лучше сегодня, — заупрямился Славка. — У меня там работы непочатый край. Меня ведь могут турнуть из универа. Мама этого не перенесет. Понимаешь, мне триста лет этот универ не нужен, но я у нее один, и если я облажаюсь, то компенсировать мое раздолбайство будет некому. Вот и приходится учиться. А я, Маня, мечтал быть столяром-краснодеревщиком.

Никогда не могу понять, где он шутит, а где говорит серьезно — такая уж у него манера общаться. Вот ведь шут гороховый!

— У меня с собой всего нет, — принялась я неловко оправдываться, — серьезно. Ты же не думаешь, что я все конспекты таскаю с собой?

— Ну, — весело предложил Саватеев, — пойдем к тебе. Не бойся, домогаться я к тебе не буду. Я человек порядочный и, если что, я и жениться могу, — он хохотнул.

— А я и не боюсь, — спокойно ответила я. — Как хочешь. Насчет женитьбы — отдохни от этих мыслей, я не спешу. Но, по-моему, один день ничего не решает…

— С ума сошла! — воскликнул он. — Это для тебя не решает, а я за сутки могу разрушить старый мир до основания и на его обломках построить новый. Пошли.

Этот февраль больше напоминал март. Вместо белого пушистого снега под ногами чавкала грязная мокрая жижа, напоминающая мне кашу-размазню. С неба сыпалось что-то среднее между дождем и снегом. Погода — отвратительнее придумать сложно. Но я с удовольствием вдыхала сырой воздух и лихо перепрыгивала через мутные лужи.

Надо же, как здорово! За последние несколько дней я ни разу не вспомнила о скрипаче! Это было мое первое достижение. А второе… Мне нравилось идти по городу под руку с Саватеевым и болтать ни о чем. Со Славкой было легко и приятно общаться, он не вызывал у меня того нервного озноба, который начинал меня бить, едва только я слышала на площадке хлопанье дверей соседней квартиры.

С ним было все просто. Он охотно подхватывал любую тему, которую я затрагивала и при этом проявлял удивительную для раздолбая осведомленность.

И уже только в подъезде я вспомнила, про Ника. Воспоминание это слегка царапнуло мне душу, но особой боли я на этот раз не почувствовала. Славка рассказывал мне какой-то новый анекдот, я смеялась и все было просто замечательно, пока перед нами не появился ОН.

Можно сказать, что мы столкнулись с Ником нос к носу. Он шел выносить мусор. Лицо такое же бледное, только круги под глазами стали немного бледнее. Легкий вежливый кивок, тихое «Здравствуйте, Мария» и взгляд, от которого у меня мурашки побежали по спине. Когда он оценивающе посмотрел на Славку, мне показалось, что за доли секунды он уже все про того понял и мог бы разложить его душу на мельчайшие составляющие. На губах у него задрожала презрительная ухмылка. И, как это уже случалось несколько раз, я вновь увидела в его темных глазах опасные желтые всполохи. Настроение испортилось моментально, и Саватеев это заметил. Дома он спросил меня:

— Маш, а кто был тот мужик, что шел нам навстречу?

— Сосед, — ответила я нервно, — а в чем дело?

— У тебя с ним что-то есть?

— Слушай, Слав, тебя это не касается. Тебя ведь интересуют конспекты, а не моя личная жизнь, — я даже не старалась скрыть свое раздражение.

— Ясно, — задумчиво произнес он, — этот тип имеет какое-то отношение к твоей личной жизни, и судя по тому, как у тебя изменилось настроение при виде его, не все у вас с ним хорошо.

— У нас с ним вообще ничего нет, — прошипела я зло. — А ты, пожалуйста, не ковыряйся в моей душе — я этого терпеть не могу.

Вытащив из ящика стола пачку цветастых тетрадок, я протянула их Славке и всем своим видом дала понять, что ему пора уходить. Но, как назло, Саватеев даже не думал покидать мою негостеприимную квартиру.

— Слышь, Машка, а почему бы тебе не предложить мне чай или кофе? — спросил он. — Я хоть согреюсь немного. У меня ноги уже все мокрые: кроссовки хреновые — воду пропускают. Ты же не выгонишь меня, голодного и холодного, в такую слякоть? Это не по-христиански. Я знаю, ты добрая, ты накормишь одинокого путника, — он дурачился, но лицо у него при этом было серьезным.

После такого заявления я не могла его прогнать. Ругая себя за мягкотелость, я поплелась на кухню. До меня стало доходить, что никакие ему конспекты не нужны. Саватеев и раньше обрастал хвостами, но как-то справлялся без моей помощи.

Вытащила из холодильника сыр и масло, на скорую руку соорудила ему несколько бутербродов, поставила на огонь турку с кофе и с недовольным видом уселась на стул. Мне хотелось поскорее остаться одной, чтобы спокойно потосковать о скрипаче. А Саватеев мне мешал. Вот черт! А я, наивная, думала, что все у меня прошло. Куда там, стоило мне его опять увидеть, как тут же заныли старые раны. В голове опять каша, в душе — тоска. И никуда мне не деться от этого, нигде не скрыться от его горящих темных глаз. Такое чувство, что Ник постоянно следит за каждым моим шагом, а это уже похоже на паранойю.

— Маш, — робко обратился ко мне Славка, — что-то не так? Что случилось-то? У тебя ведь было нормальное настроение, и вдруг такая перемена. Это ты из-за него, да?

Мне захотелось запустить ему в голову сахарницу, но пришлось сдержаться. Конечно, у меня в последнее время небольшая депрессия приключилась, но не стоит ее усугублять. Я умею, если надо, себя контролировать.

— Какое тебе до этого дело? — процедила я сквозь зубы. — Тебя это совершенно не касается. Моя жизнь — это моя жизнь.

— Кто его знает, — задумчиво произнес он, — может, и касается. Только, знаешь, что я тебе скажу? Лучше держись от него подальше. Не могу тебе этого сейчас объяснить, но я чувствую такие вещи. Есть в нем что-то такое… нехорошее. Не злись, Маша, я догадываюсь, о чем ты сейчас подумала. Нет, тут дело не в ревности.

— Я ведь сказала тебе, чтобы ты не касался этой темы, — начала я потихоньку терять контроль над собой. — Еще одно слово — и никакого кофе ты не дождешься, ясно?

— Как хочешь, я всего лишь хотел тебя предупредить. Этот тип какой-то мутный, что-то с ним не так. Вот когда-нибудь ты увидишь, что он не тот, за кого себя выдает.

— Да ни за кого он себя не выдает! — стукнула я кулаком по столу. Испуганно звякнули ложки в чашках, подпрыгнул лежащий на столе нож. — Он скрипач, играет в «Империи». Кем еще он, по-твоему, может быть, бандитом с большой дороги, маньяком, кем? А то, что у него вид странный, так это из-за болезни. У него какое-то генетическое заболевание. И все, замяли этот разговор, больше я не предупреждаю!

И тут за стенкой заиграл мой скрипач. Видимо, он уже вернулся. Музыка легко проникала сквозь кирпичные стены. Она вонзалась в меня сотнями раскаленных игл, яростная, безумная, злая. Скрипка кричала, выла, издевательски хохотала. Мне стало страшно и больно. Я увидела, как лицо Славки помрачнело — видимо, и его пробрало до костей. Музыка Ника не для слабонервных, мне ли этого не знать.

— Псих, точно псих, — прошептал он, а потом добавил зло: — Какие же вы, девчонки, мазохистки! Почему вам не нравятся нормальные, здоровые ребята? Почему вам подавай очередного больного на всю голову гения? Неужели обязательно надо кому-то приносить себя в жертву? Не понимаю, честное слово, этого я не понимаю! Конечно, у него такой романтичный вид, эта болезненная бледность, эти горящие глаза! Весь такой возвышенный и противоречивый. Где уж нам, тупым мужланам. Хорошо, закроем эту тему, раз уж ты ничего не хочешь слушать.

Он замолчал, понимая, что разговаривать со мной на эту тему бесполезно. Уже в полном молчании выпил кофе, к бутербродам даже не прикоснулся. А музыка не успокаивалась, мне казалось, что она пытается выгнать Саватеева из моего дома. Я видела, как на его лице появилась гримаса боли, а руки отчаянно сжали виски. Видимо, у Славика заболела голова. Он сжал зубы и даже застонал тихо.

Мне стало его жалко. Куда ему тягаться с Ником! Мой скрипач и не из таких, как Саватеев, жилы умеет тянуть. Я уже не сомневалась, что в его музыке есть что-то такое, что подчиняет людей, вытаскивает на белый свет все их жалкие и тщательно скрываемые пороки и недостатки. Он играл не на струнах, а на человеческих слабостях, заставляя людей быть самими собой.

Славик резко поднялся и направился к двери, забыв даже про конспекты. Я напоминать не стала, ждала, когда же он, наконец, избавит меня от своего общества. Как же все неудачно получилось. Сколько раз я, поднимаясь или спускаясь по лестнице, ждала, что встречусь с Ником. И мне не в чем было бы себя упрекнуть, потому что это была бы случайная встреча. Но ни разу мне не повезло. А тут, как назло, в самый неподходящий момент. Он теперь, наверное, будет думать, что Саватеев — мой парень. Я вспомнила его жесткий презрительный взгляд, и на душе стало совсем паршиво.

Уже в подъезде, перед тем как я закрыла за ним дверь, Славка обернулся и тихо, но ясно произнес:

— Мне жаль, что я ничем не могу тебе помочь.

— Я в помощи не нуждаюсь, — ответила я раздраженно.

— Видела бы ты себя, — сказал он, — еще как нуждаешься. Жаль только, что ты никому не позволишь тебе помочь.

— Обойдусь без скорой психологической помощи. А ты выброси это из головы, ты слишком много понапридумывал.

— Я был бы рад, если бы это было так. Но я не слепой.

Он сам закрыл дверь моей квартиры, и я услышала его торопливые шаги на лестнице. На душе стало так паршиво, как будто я кого-то близкого предала. Ведь Саватеев прав, он озвучил то, что я и сама чувствовала. С Ником что-то не так, и болезнь к этому отношения не имеет. Черт! Надо было все-таки послушать, что же имел в виду мой бдительный однокурсник! Кто знает, может, Славке удалось бы сформулировать то, что я себе никак не могла объяснить! Ну ничего, я у него как-нибудь потом спрошу.

А музыка не умолкала, словно Ник хотел отыграться на мне за что-то. Она казалась мне пыточным инструментом, наверное, в Средние века инквизиция вполне могла бы так пытать своих жертв. «Получи, чертова еретичка, за свое неверие!» — кажется, это она сказала, скрипка, или я уже начинаю потихоньку сходить с ума и придумываю все эти страшные истории. Сердце пронзила резкая боль, дышать стало трудно, я даже поверила, что умираю, но музыка резко прервалась. Стало легче. Я вдохнула полной грудью и выпила залпом целый стакан холодной воды. Вытерла со лба крупные капли пота и замерла от страха, что все может повториться вновь. Руки тряслись, как у алкоголички. Мелькнула мысль, что надо бежать из дома куда глаза глядят.

И вновь полилась музыка, но на этот раз Ник заиграл другую мелодию. Тихая и спокойная, она возвращала меня в детство, когда я была беспечна и счастлива, а мир вокруг меня напоминал добрую сказку. Но в какой-то момент в музыке появилось напряжение и нервозность. Она понеслась в пестром круговороте прожитых дней, выхватив меня из безмятежного детства и бросив в бурную юность. А потом в ней появилась безысходность и предчувствие скорой смерти. Удивительное дело, за несколько минут передо мной пролетела вся человеческая жизнь, не такая уж длинная, хотя и не настолько короткая, чтобы легко вместиться в тот маленький отрезок времени, пока играла скрипка. И вот я почти увидела умирающего человека, только лица его я разглядеть не могла, но мне показалось, что это я, старая и больная. Я знала, что жить мне осталось совсем мало, всего несколько минут. На какой-то миг мелькнула надежда, и вот ее сменила агония. Я умерла. Кладбище, похороны, серое осеннее небо. Я видела, как гроб на веревках опускают в могилу. Все, финал. Первые комья земли ударили о крышку гроба. Меня больше нет и уже никогда не будет. Печаль, невыносимая, горькая печаль и безысходность.

Когда скрипка замолчала, я обнаружила, что плачу. Да что же такое?! Я больше не хотела слушать его проклятую скрипку. Я ее боялась. Что-то происходило странное в моей жизни, и мне вспомнились слова Галки о том, что на меня напустили порчу. Теперь я бы отнеслась к ее словам с большим вниманием. Как заклинание, я повторяла:

— Все это бред! Я сама виновата, что позволила себе усомниться в своей правоте. Нет никакой мистики, всего лишь гипноз. Он гениальный музыкант, возможно, даже не хуже самого Паганини, но он всего лишь человек.

Скрипка рассмеялась. Она издевательски надо мной хохотала несколько минут, нагоняя страх, от которого я не могла никак избавиться. А потом она принялась читать заклинание. Да, это было то самое заклинание, которое я часто слышала в своих снах. Я прислушалась, пытаясь запомнить слова, но ничего не получилось.

— Напрасно ты это делаешь, — обиженно сказала я, — не пойму, чего ты на меня взъелся. Но все равно я к тебе не приду. Если тебе надо, сам явишься — ничего с тобой не случится, корона не слетит с головы.

И вновь скрипка засмеялась, как будто скрипач услышал мои слова. А потом она запела колыбельную. На ватных ногах я поплелась в спальню. Упала на кровать и почти сразу же отключилась, но не уснула. Со мной стало происходить что-то странное и страшное. Готова поклясться, что я не спала тогда. Я слышала, как бежит по трубам вода, я видела на кухне полосу не погашенного мной света. И в то же время не могла шевельнуть ни ногой, ни рукой. Я ясно услышала, что кто-то подошел к моей кровати, постоял немного и сел рядом. Я слышала, как он часто дышит, как будто после бега, а потом кто-то тихо, но внятно произнес:

— Мария, неужели ты хочешь прогнуть под себя самого дьявола? Осторожнее — он этого не любит. Не играй с огнем. Покорись, и тогда ты поймешь, что в этом нет ничего страшного. Покорись, и ты испытаешь наслаждение, о котором даже не догадывалась.

Жуткое состояние, когда ты лежишь, словно парализованная, и не можешь даже закричать, потому что непонятное оцепенение сковало не только руки и ноги, но и губы. И страх, панический, невыносимый, который полностью завладел моей душой. Хотелось только одного — поскорее проснуться. Но я не была уверена в том, что это сон, и от этого мне становилось еще страшнее.

Я не знала ни одной молитвы. Когда-то бабушка Соня читала мне их, но папа всегда резко пресекал эти, как он называл, «мракобесия». Жаль. В тот момент, когда я лежала на кровати неподвижная, словно связанная, и сходила с ума от ужаса, мне бы помогла любая молитва, даже самая коротенькая.

Я почувствовала, как кто-то принялся стаскивать с меня одеяло, хотела схватить его и удержать, но мои руки по-прежнему отказывались меня слушаться. Как будто они принадлежали кому-то другому.

Чья-то горячая рука скользнула по моей ноге к бедру. «Это не сон, — думала я, холодея от страха, — сон таким не бывает. В доме точно кто-то есть». Не в силах больше терпеть этот кошмар, я мысленно принялась молиться. Слов я не знала, поэтому придумывала свои. Но что-то постоянно сбивало меня, мысли путались, и приходилось все повторять вновь и вновь.

Не знаю, как долго продолжался бы этот кошмар, если бы не телефонный звонок. Видимо, там, наверху, Бог все-таки услышал мои несвязные молитвы. Истеричный звонок разорвал тишину, и сразу же мое странное оцепенение спало. Я открыла глаза и осмотрелась по сторонам. Как и следовало ожидать, в квартире никого, кроме меня, не было. Посмотрев на будильник, я обнаружила, что прошло всего-то минут пять, не больше, а мне-то казалось, что этот кошмар длился целую вечность.

Одиннадцать часов, скрипка за стеной замолчала. Впервые я была благодарна Раисе за ее склочный характер. Здорово она нагнала страха на Ника. Если бы не ее угрозы, он, наверное, продолжал бы свои репетиции до утра. Не знаю, на сколько меня тогда бы хватило.

— Маруська, — из телефонной трубки завопила мне в ухо Галка, — я ее нашла. Это не шарлатанка какая-то. Она самая настоящая.

— Что ты нашла? — не поняла я.

— Бабку нашла, — объяснила подруга. — Настоящая колдунья. Только давай ты не будешь сейчас ерепениться. Завтра я к тебе забегу и все объясню.

— Вот только бабок-колдуний мне для полного счастья не хватало, — привычно возмутилась я и сразу же прикусила язык, потому что это было именно то, что надо.

— Я сказала: ты сейчас ничего не решай, вот завтра приду и поговорим. Я тебе позвонила для того, чтобы ты не вздумала завтра вечером куда-нибудь ушиться.

— Ты же знаешь, что я вечерами всегда дома.

— Да кто тебя знает, — философски заметила Галина, — вчера было так, а завтра все может измениться.

— Как видишь, — спокойно сказала я, — ничего пока не изменилось.

— Ну, тогда жди меня завтра. Я приду к тебе часиков в пять.

Скрипка заиграла вновь. Сердце мое упало в пятки. Я ждала, чтовот-вот все начнется по новой.

— Галь, — взмолилась я, — а ты не могла бы сейчас прийти ко мне, а?

— Не, у меня сапоги мокрые, на батарее сушатся. Мне сейчас только гриппа не хватает, — возмутилась Галина. — Ничего, до завтра как-нибудь потерпишь.

— Хорошо, — покорно согласилась я, — потерплю.

Когда трубка легла на рычаг, я прислушалась к себе.

Кровь шумела в ушах, ныл затылок, но ни спать, ни плясать не хотелось. Даже желания срочно навестить своего соседа у меня не появилось. Но как же болела голова! «Баба Рая, — мысленно обратилась я к старухе, — что же ты молчишь? Где твоя бдительность? Раиса Петровна, пресеките это безобразие, уже начало двенадцатого. Пусть он замолчит».

Скрипка вновь рассмеялась ехидно. Проклятая балалайка! Этот чертов скрипач издевался надо мной. Не знаю, как он это делал, но в его руках скрипка превращалась в живого человека со своим сложным характером, симпатиями и антипатиями. Она вела себя как человек.

Ник действительно не так прост, как может показаться. Была в нем какая-то чертовщинка, и даже совершенно незнакомый человек, такой как Славик, смог это заметить с первого раза. Вот только так и не ясно, это ли он имел в виду или что-то другое.

Почему Саватеев старался предупредить меня, чтобы я держалась от Ника подальше? «Завтра подойду к нему, и пускай объясняет, что ему так не понравилось в Нике и чего он на него взъелся», — решила я, пытаясь приглушить в себе внезапно возникший необъяснимый, иррациональный страх. И куда только подевалась моя рассудочность и здравый смысл?

Тогда я даже представить не могла, что видела Славку последний раз… живым. На следующий день я узнала, что он погиб. Уже у самого общежития его сбила машина. Водитель не справился на скользкой дороге с управлением, и его занесло на тротуар. Подъехавшие врачи констатировали смерть. Сказали, что Славка умер сразу, даже не успев понять, что с ним произошло. Его так и нашли ребята, в месиве из грязного, серого снега и собственной крови, распластанного на асфальте с раскинутыми в стороны руками, как будто он попытался взлететь, но не удержался и упал или как будто его распяли на кресте. Потом я еще долго не могла избавиться от чувства вины. Видимо, чувство вины — это мое вечное проклятие. Я виновата всегда и перед всеми. Если бы я не выперла его так рано, то он бы остался жив. Но мой внутренний голос подсказывал мне, что судьба Славки уже была предрешена и, когда бы он ни вышел из моего дома, куда бы он ни пошел, он все равно встретил бы свою смерть именно в тот день и в тот час.

Глава 7

Славкина смерть окончательно выбила меня из привычного ритма жизни. Я не могла в это поверить. Как же так, ведь еще вчера я с ним разговаривала — и вдруг такое?!

«А ведь он единственный ребенок в семье, — вспомнила я, — что же будет с его мамой? Она с ума сойдет». От этой мысли мне стало еще хуже. Я попыталась представить, каково было бы моим родителям, случись такое со мной. Слезы подкатили к глазам, и в груди заныло. И вновь возникло ощущение, что в мою безоблачную жизнь вошло что-то жестокое, злое, необъяснимое, что-то такое, во что я до этих пор не верила, да и теперь упорно отказывалась верить.

Второй раз в жизни я решила пропустить занятия. Что-то основательно разладилось в моем мире, я нарушаю свои собственные правила с такой легкостью, как будто они ничего для меня не значат и никогда не значили. Но оставаться в универе смысла не было — все равно учеба не шла в голову.

Мерзкий сырой воздух, раскисшая грязь, слегка припорошенная тяжелым, мокрым снегом — все так, как было накануне, когда мы со Славкой шли ко мне домой за конспектами. Все та же дорога, все те же дома. И люди, наверное, по большей части те же самые, а вот Славки больше нет и никогда уже не будет. Я шмыгнула носом и позволила, наконец, дать волю слезам. Холодный, пронизывающий ветер срывал мои слезы прямо с глаз и нес куда-то в неизвестном направлении вместе со снегом. Я даже представила себе, как кому-то на щеку упадет моя слезинка, а человек подумает, что это всего лишь снежинка, и смахнет ее рукой…

Во дворе было непривычно тихо, даже наши старушки сидели по домам и не перемывали кости всем, кого знали. В такую погоду хороший хозяин собаку во двор не выгонит.

— Девушка, у вас неприятности? — услышала я за своей спиной незнакомый голос. — Стою, смотрю — вы идете и так горько плачете, что не смог удержаться и подошел. Может, я могу чем-нибудь вам помочь?

Я остановилась и посмотрела на говорившего. Ничего особенного, обычный мужчина лет тридцати — тридцати пяти, невысокого роста, худой, с огненно-рыжими волосами, нос картошкой. Лицо участливое, а вот глаза неприятные, болотного цвета, и взгляд слишком уж цепкий, как бультерьер.

— Вы мне не поможете, — недовольно ответила я и попыталась отвязаться от «рыжего клоуна», как я его про себя назвала, но он упорно шел следом за мной.

— Вы в этом уверены? Я многое могу, хотя по мне этого не скажешь, — он хохотнул. — Но ведь, согласитесь, что люди чаще всего не такие, какими кажутся.

— Послушайте, — начала я раздражаться, — я же сказала, что не нуждаюсь в вашей помощи, что еще не ясно?

— Гордыня — великий грех, — нравоучительно заявил он. — Вам кажется, что вы справитесь со своими проблемами сами или же с ними не справится никто, но…

— Но, — оборвала его я, — не стоит продолжать, я сейчас не в том настроении, чтобы слушать проповеди. И вообще, о грехах поговорите с кем-нибудь другим, я еще столько их не накопила, чтобы каяться перед неизвестно кем. До свидания.

— Так давайте познакомимся, — не унимался назойливый тип, — меня зовут Михаил, а вас?

— Михаил, вы что, не понимаете, что нет у меня ни малейшего желания с вами знакомиться? Послушайте, если вы сейчас же не отстанете, то я прямо сейчас заору на весь двор, что меня насилуют, и поверьте, несмотря на погоду, народу сразу набежит море. А еще у нас в доме живет наш участковый. Вам надо будет потом долго и нудно объяснять в милиции, что вы никоим образом не посягали на мою честь.

Я сама себя не узнавала. Раньше я никогда бы не позволила себе так разговаривать с людьми. Я бы стеснялась, придумывала какие-нибудь глупые отговорки, но уж точно не рубила бы сплеча. Он ведь ничего плохого мне не сделал, даже хотел помочь, а я вызверилась, как цепная псина.

— Вы этого не сделаете, — улыбнулся он, — у вас лицо не такое. Не думаю, что вы способны на подлость.

— Но когда-нибудь надо же этому учиться, если иначе в жизни никак не получается, — ответила я зло.

— Не думаю, что по-иному нельзя. Жить по совести гораздо приятнее, хотя и труднее. Так же, как беда не приходит одна, так и один грех обязательно потянет за собой другой.

«Черт, — разнервничалась я, — очередной сектант-проповедник! Какие же они навязчивые! Ходят тут, в двери ломятся, книжки свои суют под нос и учат жизни, учат. Можно подумать, что их кто-то об этом просил». Странно, но нахлынувшее раздражение притупило чувства вины и потери, слезы сразу же высохли, и мне удалось даже выдавить из себя некое подобие улыбки.

— Оставьте, пожалуйста, меня наедине с моими грехами, — произнесла я с сарказмом. — Лучше о своих побеспокойтесь.

— Понимаю, что кажусь вам слишком навязчивым, — не унимался Михаил, — но в вашем возрасте девушки часто влюбляются, и часто бывает так, что им не отвечают взаимностью. И им кажется, что жить не стоит. Тогда они совершают страшные поступки, исправить которые невозможно. В моей жизни был один такой случай. Девушка выбросилась из окна из-за несчастной любви. Нет, не ко мне, что вы! — поспешил он меня успокоить, неправильно истолковав мой взгляд. — Это была моя сестра.

Куда делось мое раздражение и злость? Теперь все стало понятно. Видимо, вид у меня и в самом деле был не фонтан, допускаю, что именно с такой погасшей рожей и бросаются из окна или с моста, но это не мой случай.

— Извините, если обидела вас, — мягко сказала я, — но не стоит так переживать по моему поводу. Никогда, слышите, никогда я не сделаю ничего подобного, что бы ни случилось в моей жизни! Не сделаю, потому что у меня есть родители, которые очень меня любят и не переживут, если со мной что-то случится. Так что, Михаил, на этот счет вы можете не беспокоиться.

В его взгляде появилось что-то новое. Мне показалось, что он посмотрел на меня с уважением или одобрением. Резко затормозив, он взял мою руку и слегка пожал ее.

— Спасибо вам, милая незнакомка. Если бы все молодые девушки думали так же, как вы!

После этих слов «рыжий клоун» развернулся и пошел прочь со двора, а я пошла дальше уже одна. Возле своего подъезда я обернулась, но его уже не было. Не знаю, кого он ждал у нас во дворе, но, видимо, так и не дождался.

Я шла и считала ступеньки, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей. Как же несправедливо и неправильно устроен этот мир, если в нем так часто гибнут молодые, те, кто только начинает жить! Настроение вновь испортилось, и слезы уже привычно подкатили к глазам. Совсем я раскисла.

Между третьим и четвертым этажами я с кем-то столкнулась и резко остановилась. Прервав свои арифметические действия, я посмотрела на стоявшего передо мной мужчину и остолбенела. В нашем обшарпанном подъезде он казался еще более нереальным существом, чем тогда, в «Империи». Эти черные горящие глаза на бледном лице прожигали меня насквозь, словно кислотой. Голова закружилась, и мне пришлось схватиться за перила, чтобы не упасть.

— Маша, — голос у него был такой тихий, мягкий, что я не смогла удержаться и заревела в голос, — что с вами… с тобой?

— У меня друг умер, — тихонечко завыла я, стараясь не привлекать внимания моей бдительной соседки, которая наверняка в этот момент от нечего делать караулила у дверного глазка очередную жертву.

Мне было стыдно, что он увидел меня такой — зареванной, с узкими, припухшими от слез глазами, красным блестящим носом, и к тому же воющей белугой.

— Близкий друг? — участливо спросил он.

— Теперь я думаю, что да, но до вчерашнего дня он казался мне одним из многих. А сегодня…

— Успокойся, Маша, это жизнь. Люди рождаются и умирают, никуда от этого не денешься, — он говорил это, а сам гладил по волосам. От его прикосновений у меня в ушах загудело, а сердце уже не помещалось в грудной клетке — так оно бешено колотилось.

— Я знаю, но мне все равно плохо. Понимаешь, я чувствую себя почему-то виноватой и ничего не могу с этим поделать.

Он взял меня за руку и повел наверх. Я и не думала сопротивляться. Пожалуй, в этот момент он был единственным, кого я хотела бы видеть рядом с собой.

— Маша, я не хотел бы оставлять тебя сейчас одну в таком состоянии, — объяснил он, подводя меня к своей двери. — Ты только не подумай ничего плохого.

— Вот и не оставляй, — попросила я жалобно, — иначе я точно свихнусь. Все так ужасно! Не могу больше всего этого терпеть.

Я услышала, как за дверью у Раисы кто-то кашлянул. Не кто-то, а она сама собственной персоной. «Теперь будет распускать по двору сплетни обо мне и скрипаче»: — решила я, но это меня почему-то совершенно не расстроило.

У него дома было тепло и тихо, пахло сдобой и чаем. Ник помог мне снять пальто и провел в комнату. Потом усадил на диван и сам сел рядом. Его присутствие меня успокаивало, поэтому, когда он по-хозяйски положил руку мне на плечо, я не стала ее сбрасывать.

— Маша, поверь, то, что сейчас кажется тебе трагедией, через год, если не раньше, уже перестанет быть таковой. А потери всегда будут, и к этому надо привыкнуть.

— Я знаю, но мне от этого не легче. Это уже третья смерть в моей жизни. Сначала умерла бабушка Соня. Она умерла так же легко и быстро, как Славка, — у нее был сердечный приступ, все случилось мгновенно. Потом умерла моя близкая подруга от лейкемии, и вот теперь Славка.

— А давай я тебя сейчас напою чаем, — предложил Ник. — У меня и булочки свежие есть, еще горячие.

— Кусок в горло не полезет, — вздохнула я.

— Ну, тогда попробуем кое-что другое.

Он встал, ушел в другую комнату и вернулся со скрипкой. Надо было видеть, как он ее нес! Так молодая мамаша впервые берет на руки своего первенца. И взгляд у него при этом был такой восторженный, такой нежный, как будто в руках он держал не кусок деревяшки, а любимую женщину.

— Посмотри на нее, — тихо сказал он, наклонившись к моему уху, — разве она не прекрасна? Это Страдивари. Какая талия! А эти эфы похожи на двух кобр, приготовившихся к броску. Всего четыре струны, а какие звуки умеет она издавать! Она плачет, смеется, проклинает… У нее есть душа. Хотя, думаю, тебе трудно в это поверить. Эта скрипка живая, в этом я не сомневаюсь ни на секунду. Иногда она обижается на меня, жалуется, и тогда приходится ее успокаивать…

Я хотела спросить: «А пирожное ты с ней на брудершафт никогда не ел?» — но поняла, что не стоит, уж слишком серьезно он все это говорил и, похоже, сам верил в свои слова.

Честно говоря, я никогда не была знатоком в этом деле. Как по мне, то все скрипки одинаковые, но, глядя на то, как ласково проводит он рукой по деке, как горят при этом его глаза, я и сама почувствовала, что скрипка непростая. Мне показалось, что она дышит.

— Страдивари? Я слышала, что на них играют только лучшие скрипачи мира. Где ты ее взял? — спросила я с недоверием.

Его лицо сразу же изменилось, в нем появилось что-то злое, жестокое, нечеловеческое. Тонкие брови сошлись на переносице, а в глазах вновь мелькнули желтые блики.

— А я, по-твоему, не лучший? — прошипел он. — Да на сегодня лучше меня никого нет.

— Я не спорю, — попыталась оправдаться я, — но ведь ты не выступаешь на большой сцене, мир тебя не знает…

— Ему повезло, — усмехнулся он. — А скрипку мне подарил один… человек много лет тому назад, когда я был еще подростком. Это самое дорогое, что у меня есть.

— Но ведь все скрипки Страдивари учтены, как же у тебя могла оказаться неизвестная скрипка?

— Ха, почему неизвестная? — он даже рассмеялся, сменив гнев на милость. — Очень даже известная. Это «Кошанский» — скрипка с удивительной судьбой, Маша.

К своему стыду, я понятия не имела, чем же так знаменит этот инструмент, и вопросительно посмотрела на Ника, ожидая продолжения, и он правильно истолковал мой взгляд.

— Эта скрипка принадлежала когда-то Российскому императорскому дому и была отдана в аренду самим Николаем II скрипачу-виртуозу Кошанскому. Заметь, не подарена, а отдана в аренду. Но после революции Кошанский сбежал из страны и увез с собой скрипку — по сути, он ее украл. Идиот, скрипка отомстила ему. Его имя забыли, а сам он в эмиграции тяжело болел и умер в нищете. Скрипку же ему пришлось продать. Она переходила из рук в руки, пока не попала к Пьеру Амойалу — французу, скрипачу-виртуозу. Стоит ли говорить, что он очень дорожил этим чудом. Оберегал как мог и даже заказал бронированный футляр, чтобы «Кошанский» случайно не пострадал. Но в городке Салуццо эту скрипку у него украли — угнали автомобиль, в котором она находилась. Полиции вскоре удалось выйти на след Марио Гутти — человека, который угнал машину со скрипкой. Но, когда к Марио пришли, то нашли его уже мертвым, он лежал на полу в луже собственной крови с перерезанным от уха до уха горлом — у неаполитанской мафии это называется вечной улыбкой. С тех пор «Кошанский» так и не найден.

Я не могла поверить в то, что он мне рассказал. Мне казалось, что он разыгрывает меня, зная, что я ничего не знаю ни про «Кошанского», ни про то, что с ним приключилось. Но вся эта история заставила меня поежиться от страха. Я представила себе этого Гутти с перерезанным горлом и перевела взгляд на скрипку, которую Ник держал в руках.

— И это она? — спросила я недоверчиво. — Но кто мог тебе ее отдать и за что? Не верю, что у нас есть еще есть такие меценаты.

— Я получил «Кошанского» от его истинного владельца, — ответил скрипач с вызовом.

— От Николая II, что ли? — не удержалась я от сарказма.

— Нет, Маша, — он сделал вид, что не заметил моей издевки, — от дьявола. Все скрипки Страдивари принадлежат ему и только ему. Ведь именно на таких условиях великий скрипичный мастер и получил свой дар. А ты не знала, что про Страдивари еще при жизни ходили слухи, что он продал душу дьяволу? Но не продал, нет. Это был другой договор.

Теперь у меня не оставалось сомнений, что он надо мной издевается. Но вот ведь гад, он делал такое серьезное лицо, как будто сам верил в то, что мне тут наплел. Дьявол, видите ли, ему скрипку подарил. Я не знала, обижаться мне на него или пропустить все мимо ушей, но так хотелось услышать продолжение всей этой «страшной сказки», что пришлось мне воздержаться от своих реплик и терпеливо ждать, что же он еще придумает. Но Ник молчал, внимательно следя за выражением моего лица. У меня возникло неприятное ощущение, что в этот момент он читал мои мысли.

— Я вижу, ты мне не веришь, — грустно произнес он. — Мария, больше, чем религиозные фанатики, меня раздражают только скептики, у которых есть только один аргумент: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Они забывают, что то, что невозможно доказать, невозможно и опровергнуть. Но я знаю точно, что когда-нибудь ты меня поймешь, ты поверишь мне.

Эти его слова прозвучали как угроза, и я почувствовала, как по моей коже пробежали колючие, холодные мурашки. Чтобы снять напряжение, я все-таки поинтересовалась:

— И какой же это был договор, Ник?

— Простой, — он усмехнулся, видя мой страх, — дьявол открывал Страдивари секреты мастерства, которые позволят ему делать самые совершенные скрипки в мире, а мастер должен был за это делать скрипки. И не более того. Как видишь, никакой души он взамен не требовал.

— И в чем тут подвох? — разочарованно протянула я.

— В скрипках. Видишь ли, Маша, талант — это не способности к какому-то определенному роду деятельности, это энергия, которая не имеет никакой направленности. Только от человека зависит, по какому руслу он ее пустит. Не зря же говорят, что талантливый человек талантлив во всем. Так вот, творения Страдивари питаются этой энергией, они ее пьют, как человек пьет воду. Именно поэтому эти скрипки получают только самые талантливые музыканты. Если бездарь возьмется играть на скрипке Страдивари, то она его убьет — выпьет всю душу до дна.

— А тебе, — я все-таки подхватила его игру, — тебе он на каких условиях ее отдал? Только не говори, что из чувства альтруизма. Я очень сомневаюсь, что дьяволу такое чувство присуще.

— Вообще-то он способен испытывать всю гамму чувств, — усмехнулся скрипач, — кроме одного. А условия? Да, он поставил мне одно условие, но об этом я пока промолчу. Я расскажу тебе все, но только тогда, когда ты будешь готова это услышать и принять. Раньше не имеет смысла. А я знаю, что рано или поздно ты избавишься от своего скептицизма. В этом я не сомневаюсь ни на йоту.

Он встал, взял скрипку, взметнулся смычок — и полилась мелодия. Мне показалось, что от скрипача исходит едва заметное свечение. Его лицо вновь изменилось, теперь он стал похож на падшего ангела. Хотя кто знает, как они выглядят, эти падшие ангелы. Но никакого другого сравнения я подыскать не смогла. Музыка взлетала к потолку легким, искрящимся маревом и опадала на пол серебристым дождем.

А Ник, он как будто исчез из этого грязного мира — казалось, что здесь, в этой комнате, не он, а только его изображение, настолько он казался мне нереальным.

Мелодия успокаивала меня, ласкала и пела голосом Ника. Я слышала, как скрипка произносит слова человеческим голосом, и уже ничему не удивлялась. Боль потери утихла, и на душе стало спокойно и уютно. Все, чего я хотела в тот момент, — это того, чтобы музыка не кончалась никогда. Мои чувства сплетались с этой невероятной мелодией и становились единым целым. И вот я уже готова была поверить в любую сказку, в любую небылицу. А он как будто совершенно забыл о моем существовании, для него не существовало никого в этом мире — только он и скрипка.

Потом мелодия изменилась, покой сменился страстью и надрывом. Я почувствовала, как наяву, что меня касаются его руки, сначала нежно и ласково, а потом яростно и больно, словно мстя за что-то. Эта чертова мелодия искусала мне губы до крови, она оставляла синяки на моем теле, она шептала на ухо мне слова, от которых меня бросало в краску, это она, вопреки законам логики, распластала меня на диване и с силой вошла в меня. Каждая нота била меня по нервам, словно кнутом. Я не смогла сдержать стон, и тогда музыка оборвалась, а я увидела, что по-прежнему тихо, как мышь, сижу напротив него и ничего из того, что мне пригрезилось, на самом деле не происходило. Все это лишь мое проклятое воображение и его невероятный талант, нет, гений!

— Мария, тебе плохо? — встревоженно спросил он.

— Нет, прошептала я, пытаясь восстановить дыхание, — мне очень хорошо, так хорошо, что даже страшно.

Он аккуратно положил скрипку в футляр и, наклонившись к ней, что-то тихо произнес, но я так и не смогла услышать, что именно, — эти слова предназначались только для нее, для скрипки. Потом он унес футляр со своей драгоценностью и вернулся. Взгляд его темных глаз скользнул по мне, как будто он считывал те чувства, которые вызвала во мне его игра. Потом подошел, протянул руку и заставил встать. Я покорно подчинилась, не чувствуя никакого подвоха.

Он прижал меня к стене своим телом, а я по-прежнему даже не думала сопротивляться. Его поцелуй был трепетным и нежным, а руки, скользнув под свитер, гладили мое тело так, что хотелось умереть от счастья. Но потом что-то изменилось. Я почувствовала то же оцепенение, что и тогда, во сне, у себя дома. Ласки стали грубее и злее. Он уже не целовал меня, а кусал до крови губы. А руки уже не ласкали, они причиняли боль. Из нежного любовника он превратился в палача.

Я застонала, открыла глаза и ахнула от ужаса. С ним вновь произошла эта метаморфоза, которой я никак не могла найти разумного объяснения. На меня смотрели глаза не человека, а какого-то адского создания, ярко-желтые, цвета расплавленного золота, и не было в них ни любви, ни нежности, только страсть и боль.

И тогда я попыталась оттолкнуть его, но он оказался гораздо сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. Чем больше я сопротивлялась, тем сильнее становился он. Глядя в его красивое жестокое лицо, я испытывала уже не страх, а самую настоящую панику.

С большим трудом мне удалось выскользнуть из его объятий. Я метнулась к двери, боясь и одновременно желая, чтобы он меня настиг, но он не стал меня преследовать. Стоял и спокойно смотрел, как я нервно ковыряюсь в замке, пытаясь открыть дверь. Руки не слушались, а ноги как будто приросли к полу, в ушах шумела кровь, а перед глазами была одна сплошная колышущаяся пелена.

Невероятным усилием воли мне удалось взять себя в руки и открыть-таки эту проклятую дверь. Бросив на прощанье взгляд в его сторону, я увидела, что то страшное существо, которое меня так испугало, исчезло, а вместо него вновь появился Ник, немного подавленный и растерянный, как будто он и сам удивился тому, что сейчас с нами произошло.

Я выбежала из его квартиры, как будто за мной гналась стая голодных волков. Кое-как удалось вставить ключ в замок. И лишь оказавшись у себя дома, я смогла вздохнуть облегченно. Прислонившись спиной к двери, я еще несколько минут слушала, не выйдет ли он следом. Но нет, он остался на месте. Я даже не знала, радоваться этому или огорчаться.

Страшно было подумать о том, что может произойти ночью, когда он вновь возьмет в руки свою проклятую скрипку и начнет играть! Я попыталась успокоиться и рассуждать здраво. «Все ясно, как белый день, — подумала я, — никаких чудес нет. То, что он вытворял, — это самый обычный гипноз. Не было никакого золотоглазого ангелоподобного существа, это он мне внушил. Нравится ему играть роль дьявола. А я, дура, сразу же повелась на эту его уловку».

Когда затрезвонил телефон, я уже полностью успокоилась. Хорошо хоть, что успела вовремя удрать. Нет, лучше мне впредь держаться от него подальше, потому что кто его знает, что он еще захочет мне внушить.

— Машка, я сейчас буду у тебя, — услышала я Галкин голос и улыбнулась тому, что сегодня со мной будет еще кто-то в квартире.

— Давай, я уже тебя жду.

— Ты точно никуда не свалишь? А то, знаешь, погода такая, что не хотелось бы пилить обратно несолоно хлебавши.

— Да куда я денусь. Слушай, Галюнь, ты предупреди свою маманю, что сегодня заночуешь у меня. Вдруг она надумает тебе позвонить. Нечего тебе туда-сюда по такой погоде шастать.

— Ой, не смеши меня, — радостно отозвалась подруга, — я уже давно не отчитываюсь перед ней, где и с кем ночую. Да и не станет она мне сегодня звонить — поговорили уже от души.

Глава 8

Галка ворвалась ко мне в обнимку с черным облезлым котом. Я не сразу поняла, что этот «подарок» предназначается мне.

— Держи, подруга, — заржала Галюня, — от сердца отрываю. Будет тебе с кем пообщаться одинокими вечерами. Посмотри, какой он бедный, несчастный и печальный. Иду, вижу — сидит такой сиротинка. Не выдержала и решила, что он тебе просто необходим.

Удружила, нечего сказать. Я принялась рассматривать непрошеного гостя. Как всегда, Галка врала безбожно. На несчастную, печальную сиротинку кот не был похож ни в фас, ни в профиль. Морда наглая и, я даже сказала бы, высокомерная. С первого взгляда было понятно, что он мне попортит кровь. Левое ухо животного было порвано, а морду украшали многочисленные шрамы, полученные им в бесконечных кошачьих боях. Он был тощим, как велосипед, но это не мешало ему смотреть на мир с легким презрением.

— Что я буду с ним делать? — растерянно спросила я. — Ладно бы маленький котенок, а этого, наверное, даже к туалету не приучишь.

— Ты его недооцениваешь, — продолжала веселиться Галина, — этот кот поумнее некоторых людей будет. Если ты ему понравишься, то он сообразит, куда ему ходить в туалет, ну, или будешь выпускать его на улицу.

— Галка, зараза, — возмутилась я, — четвертый этаж, какая улица?!

— В крайнем случае, ты можешь его кастрировать, чтобы он угомонился и сидел себе тихонечко дома, — продолжала она увещевать меня.

Я посмотрела на эту наглую черную морду и поняла, что кастрировать котяра себя не даст. Самым лучшим выходом из положения было послать подругу подальше с такими «подарками» и выгнать зверюгу на улицу. Но погода за стенами дома была такая мерзкая, что рука у меня не поднялась.

В моем доме поселился Басмач — так я назвала этого грязного тощего монстра.

— Маруська, искупаешь его потом, — заторопилась Галка, — а сейчас помчались к бабке. Я уже договорилась обо всем.

Вот так всегда. Она все решает за меня, а отдуваюсь за эти ее решения обычно я. Но на этот раз сопротивляться я не стала. Больше всего в тот момент я боялась, что Галина уйдет и я останусь одна. Почему-то мне казалось, что скрипач обязательно решит отыграться на мне за то, что я не оправдала его надежд.

— Холодно, может, завтра, а? — я все еще надеялась, что подругу можно переубедить, но куда там!

— Я же сказала, что уже договорилась, — возмущенно воскликнула Галюня и так посмотрела на меня, словно я совершила какое-то страшное преступление.

— Черт, — не выдержала я, — а со мной нельзя было посоветоваться? Это же касается меня, как я поняла.

— Не нуди, — картинно закатила глаза Галка, — времени у меня не было, понимаешь?

Возмутительно! На то, чтобы отловить эту облезлую тварь, время у нее нашлось, а вот предупредить меня о срочном походе к колдунье времени у нее не нашлось. Когда-нибудь я ей все выскажу. Когда-нибудь, но не сегодня.

Я налила коту молока, которое он проигнорировал, бросила кусок колбасы и стала собираться в путь. Честно говоря, мне было не по себе. Раньше я бы никогда не согласилась на такой поступок. Всех этих бабок, колдуний и ведьм я до недавнего времени считала шарлатанками, но события последних месяцев заставили меня если не пересмотреть свои взгляды на всю эту мистическую чепуху, то хотя бы проявить любопытство. Кто его знает, что есть, чего нет.

— Она много дерет? — поинтересовалась я с сомнением, потому что слышала, что такие услуги стоят недешево.

— Говорю же тебе, что это настоящая колдунья и берет за свои услуги она ровно столько, сколько ты решишь ей заплатить. У нее нет никаких постоянных тарифов — все на твое усмотрение.

— А если я усмотрю вообще ничего не платить? — спросила я только для того, чтобы позлить подругу.

— Не советую, — Галина так посмотрела на меня, что я поняла: с этими делами лучше не шутить в ее присутствии.

В такси мы молчали. Почему-то разговаривать на эту тему в такси даже Галка не решилась. Я чувствовала себя, как уж на сковородке — постоянно вертелась и с трудом сдерживала себя, чтобы не попросить таксиста вернуться обратно. Я казалась себе глупой и смешной. Сначала один чудик испугал меня до полусмерти и заставил усомниться в том, в чем раньше мне и в голову не пришло бы сомневаться, а теперь подруга развела на такую авантюру, что оставалось только тихо ругать себя последними словами, глядя в затылок белобрысого водителя и мечтая только об одном — чтобы машина поломалась и дальше мы не поехали. Что-то приступ идиотизма у меня затянулся.

Видимо, чувствуя мой настрой, Галка держала меня за руку мертвой хваткой, как будто боялась, что я выпрыгну на ходу. Размечталась! Сколько ее знаю, но до сих пор так и не смогла понять ее навязчивого желания обратить меня в свою веру. Хотя, возможно, ей просто хотелось найти в моем лице благодарного слушателя, а не язвительную подружку, которая постоянно издевается над ее увлечением всякой мистикой. Но молчать долго Галюня не может физически, поэтому она дернула меня за руку и заявила:

— Знаешь, а говорят, что за скрипачом из «Империи» ухлестывает жена какого-то крутого перца. Интересно, он ей отвечает взаимностью?

Я почувствовала укол ревности, но справилась с собой и лишь подумала зло: «Ну, этот-то своего не упустит».

— А тебе какое дело? — изобразила я почти искреннее равнодушие.

— Просто интересно, — призналась подруга, — интересный тип, между прочим. Я эту крутую фифу очень хорошо понимаю. Есть в нем что-то такое… — она задумалась, подыскивая подходящие слова, но так и не нашла, — сама не знаю какое, дьявольское, что ли.

Я готова была взорваться от возмущения. Как же мне надоели эти разговоры про дьявола! Как сговорились все. Только что один мне лапшу на уши вешал, и вот теперь моя подруга решила продолжить эту тему. В зеркале я увидела, что таксист ухмыльнулся, и почувствовала себя полной идиоткой. Хоть бы уже при посторонних Галка не садилась на свою любимую лошадку и не выставляла нас безмозглыми курицами.

Мы подъехали к району новостроек, и мне стало совсем тоскливо. Мало того, что погода — гнусь, так еще теперь придется месить грязь, потому что асфальтом здесь и не пахло. Но водитель, видимо, поняв мое состояние, каким-то образом ухитрился подъехать прямо к подъезду, лихо лавируя между колдобинами и разбросанными по всему двору бетонными блоками.

— Убила бы тебя! — с чувством воскликнула я, когда машина отъехала. — Мало того что затащила меня в эту глухомань, так еще и принялась распинаться в такси про всю эту дьявольскую чушь. Ты что, не понимаешь, что выставила нас суеверными дурочками, если не хуже?

Но Галку трудно было смутить. Она лучезарно мне улыбнулась и заявила:

— Все нормально. Тебе с этим таксистом детей не крестить, пусть себе думает, что хочет. А вот сейчас слушай меня внимательно.

И она провела подробный инструктаж. Как я должна вести себя у колдуньи:

— Во-первых, — сказала Галина серьезно, — не вздумай демонстрировать свое недоверие — они этого не любят. Во-вторых, сама ей ничего не рассказывай. А то, знаешь, есть такие ушлые тетки, которые сначала все из тебя выудят, что надо, а потом «удивляют» тебя твоими же словами. Пусть сама тебе все рассказывает. И в-третьих, если выяснится, что на тебе действительно порча, то обязательно договорись с ней о том, чтобы она ее с тебя сняла. Про цену не спрашивай, делай, как я сказала.

Я покорно выслушала все ее наставления и уже в который раз пожалела о том, что не осталась дома.

Но, вспомнив Ника и его чертову скрипку, быстро сменила гнев на милость. Как ни крути, но общение с ведьмой представлялось мне гораздо менее опасным, чем его ночные концерты. Я даже невольно содрогнулась, вспомнив все, что произошло со мной за последние несколько месяцев.

— Галь, — робко предложила я, — ну, если тебе так интересно, то, может, ты сама с ней пообщаешься, а? Ну пойми, не верю я во все это…

— Ничего, — уверенно заявила подруга, — поверишь, как миленькая. Я много хорошего про нее слышала.

Я не выдержала и рассмеялась: странно это звучало — «много хорошего слышала» — применительно к ведьме. Если верить сказкам, эти дамочки на добрые дела просто не способны.

Лифт то ли еще не работал, то ли уже не работал, то ли носил чисто декоративную функцию. Забираться на девятый этаж нам пришлось пешком. Все верно, дорога к ведьме не должна быть усыпана розами.

Замерев перед металлической дверью, окрашенной в темно-вишневый цвет, мы немного постояли, чтобы перевести дыхание, и только после этого Галина решилась позвонить. «Ну вот, — подумала я, — сейчас нам откроет жуткая, сгорбленная старушенция, с огромным носом, вся сморщенная, в длинной темной юбке, беззубая и страшная, как смертный грех». Именно так я представляла себе ведьму. Но, когда дверь открылась, перед нами возникла моложавая женщина в спортивном костюме, с огненно-рыжей шевелюрой и пронзительными синими глазами. Я сразу обратила внимание, что лицо у нее ухоженное, да и руки тоже. Одним словом, ведьма оказалась какой-то нетипичной, на мой взгляд, и это меня немного успокоило.

— Нина Ивановна? — спросила Галка. — Я вам звонила.

— Заходите, — пригласила нас в дом ведьма, — я вас уже жду.

Самая обычная квартира. Я пыталась найти хоть что-то, что бы говорило о занятии хозяйки дома, но ни хрустальных шаров, ни черепов, ни банок с пиявками и жабами не обнаружила. Впрочем, видимо, современные ведьмы серьезно отличаются от своих предшественниц.

— Хочешь знать, есть на тебе порча или нет? — спросила Нина Ивановна, сверля меня глазами. — Нет, ничего на тебе нет.

— Ну, вот и хорошо, — обрадовалась я и собралась уходить, но женщина удержала меня за руку.

— Стой, надо посмотреть, что с тобой не в порядке. Ничто в жизни не происходит просто так. Пошли-ка в кухню, там спокойнее.

Я покорно поплелась за ней. Галюня тоже собралась идти с нами, но ведьма быстро осадила ее:

— А ты здесь подожди. Не мешай мне.

Галка обиделась. Она-то надеялась увидеть таинство, а ее сразу же отлучили от процесса. Но спорить с ведьмой она не решилась и, тяжело вздохнув, уселась в кресло с видом оскорбленной невинности. Ее можно было понять, ведь это она все устроила, а ее отмели в сторону, как будто она не при делах.

В кухне Нина Ивановна сразу же заварила кофе, такой крепкий, что даже я, большая любительница этого напитка, с трудом заставила себя его выпить. Ведьма привычным жестом опрокинула чашку на блюдце и достала потрепанную колоду карт.

— Сейчас посмотрим, что ты за птица, — улыбаясь не столько мне, сколько своим мыслям, произнесла Нина Ивановна. И разложила карты рубашками вверх.

А я мечтала только об одном — чтобы поскорее отсюда убраться и оказаться дома. Все происходящее казалось мне сплошным надувательством, и меньше всего мне хотелось в этом участвовать. Как и предупреждала меня Галка, я ничего не стала рассказывать ведьме, да и спрашивать ее ни о чем не стала — пусть сама выкручивается.

Но после первых же ее слов мой скептицизм испарился. Женщина рассказала все, что со мной было в жизни, даже те моменты, о которых никто, кроме меня, не знал. Она была спокойна и сосредоточенна. Рассказ о моем прошлом занял немного времени, что не удивительно — слишком оно короткое и нет в нем ничего такого, что заслуживало бы внимания, все как у остальных: рождение, школа, университет и все. А еще она рассказала про бабушку Соню, про развод родителей и много мелких деталей, про которые я уже забыла. Но по мере того, как она открывала одну карту за другой, лицо ее менялось. Сначала слетела благодушная улыбка, чуть позже появилось напряжение. Когда она открыла предпоследнюю карту, то я увидела в глазах женщины недоумение и страх.

— Что, — забеспокоилась я, — что вы видите?

— Ничего понять не могу, — растерянно призналась ведьма, — никогда раньше с таким не встречалась.

Я вопросительно посмотрела, ожидая представления.

— Эта карта называется «дьявол», — объяснила Нина Ивановна. — Все бы ничего, если бы не остальные карты. Извини, но, пока я не посмотрю твою чашку, говорить тебе ничего не буду. Хочу кое-что проверить.

Я кивнула. Волнение женщины передалось и мне.

Хотя я по-прежнему сомневалась в ее способностях, но все то, что она мне рассказала, мешало мне отнестись к ее словам как к обычному трепу. Колдунья не ошиблась ни разу.

— Черт, — выругалась она, открывая последнюю карту, — не хотят говорить, чем все это закончится. Пустая карта.

Мою чашку она брала осторожно, как бомбу. Не знаю, чего она ждала, но, видимо, самые худшие ее ожидания оправдались, потому что ведьма тяжело вздохнула и шепотом произнесла:

— Бедная девочка, здесь я тебе ничем помочь не смогу.

— Что там? — занервничала я. — Скажите, что вы увидели?

— Детка, скажи, с тобой в последнее время ничего странного не происходило? Когда я говорю «странное», я имею в виду нечто такое, чему ты не смогла найти объяснение.

— Ну, — замялась я, — объяснение я все же нашла, но некоторые странности были.

— Расскажи мне.

Вспомнив наставления Галины, я замялась.

— Скажите, Нина Ивановна, что вы увидели? — в свою очередь поинтересовалась я.

— Понимаешь, в твою жизнь вошло что-то страшное, темное и очень сильное. Я бы сказала, — она даже оглянулась по сторонам, как будто боялась, что кто-то посторонний может ее услышать, — что в твою жизнь вошел сам дьявол. Он появился несколько месяцев назад и пришел в образе человека, молодого мужчины. Теперь он от тебя не отстанет.

Я напряглась, слова колдуньи прозвучали как приговор. Сама не знаю почему, но я ей поверила. И я точно знала, что она говорит о Нике. Внутри у меня все сжалось от предчувствия беды.

— Что же мне делать? — я, кажется, в тот момент готова была заплакать от отчаяния. — Я же не смогу с ним справиться. Может, мне стоит уйти жить к маме?

Нина Ивановна посмотрела на меня с сочувствием.

— Это не поможет, — грустно произнесла она, — теперь он от тебя не отстанет. Но…

Это ее «но» сулило хоть и призрачную, но надежду.

— Что? — я даже приподнялась со стула. — Что значит это ваше «но»? У меня есть шанс? Пожалуйста, скажите, что мне делать, иначе я, наверное, сойду с ума. Вы не представляете, как это страшно!

— Почему же не представляю. Очень даже представляю. Слушай меня, девочка, слушай и запоминай. Дьявол никогда ничего не берет силой — это не его методы. Он искушает, ему надо, чтобы человек сам отдал то, что ему нужно, не важно, душу или тело. Поэтому бояться тебе надо не его, а себя. Он будет тебя соблазнять, пугать, играть на всех твоих чувствах, но ты ведь можешь устоять, потому что у тебя есть дар.

Очень внимательно слушала я то, что еще совсем недавно назвала бы ерундой. Как же все меняется в этом мире! И я, я тоже изменилась. Она сказала, что у меня есть какой-то дар, и я должна была узнать, в чем он заключается.

— Ты всегда будешь привлекать нечистую силу, — чеканила слова ведьма, — если в помещении будет сотня людей, то нечисть безошибочно найдет среди них тебя. Все дело в том, что ты производишь впечатление незащищенной, слабой, я бы сказала, легкой добычи, но это не так. Ты относишься к тому типу людей, которые после любого магического воздействия очень легко и быстро восстанавливаются. Там, где любой другой человек умер бы, ты всего лишь немного поболеешь и все. Порча и сглаз для тебя не страшны. Любые магические действия, любые астральные атаки в отношении тебя не принесут нужного результата. Возможно, ты какое-то время будешь чувствовать дискомфорт, бессонницу, легкое недомогание, но не более того. Даже во сне ты можешь отразить такое нападение. Все остальные люди во время сна бессильны и открыты, но не ты. Такие, как ты (а их немного) — это настоящая ловушка для нечистой силы. Прислушивайся к своему внутреннему голосу, он тебя не обманет. И еще одна интересная деталь — таких людей, как ты, Мария, невозможно приворожить никогда. Твоя слабость и твоя сила — это две стороны одной медали, они являются частью единого целого. Помни об этом, и все с тобой будет хорошо. Я знаю, что дьявол не отпустит тебя, потому что тебя уже коснулась его тень, но ты можешь противостоять ему, если не поддашься панике. В этой ситуации страх — это твой главный враг. Дьявол будет использовать его для достижения своей цели. Не знаю я, что это за цель, но когда-то, где-то ты привлекла его внимание, он понял, что ты способна оказать ему сопротивление, а это уже вызов, и он его принял. Дьявол не любит проигрывать, помни это и будь готова ко всему.

Она замолчала, а я не решалась ее ни о чем спрашивать. Мой внутренний голос, тот самый, о котором она говорила, подсказывал, что надо немного помолчать, и я терпеливо ждала продолжения. Спустя некоторое время она спросила:

— Почему ты не носишь крестик, ты ведь крещеная?

Действительно, бабушка Соня покрестила меня еще в детстве. Правда, для этого ей пришлось сломать яростное сопротивление моего отца, который никак не мог смириться с тем, что его единственную дочь принесут в жертву предрассудкам, и был готов стоять до последнего, если бы не мама. Именно ей удалось уговорить папу уступить. «Игорь, — сказала она, — тебе это ничего не стоит, а у мамы больное сердце. Я прошу тебя, сделай так, как она просит. Это ведь всего лишь формальность».

— Не знаю, — попыталась соврать я, — я не привыкла.

— Нет, — хитро прищурилась ведьма, — ты не носишь его из принципа. Зря. Сам по себе он ничего не значит, но если ты поверишь в его силу, то он может тебе помочь в трудную минуту. Вера, девочка, способна творить чудеса. Найди его и не снимай. Пусть он привыкнет к тебе, а ты к нему. Поверь в него. И еще вот, что я хочу тебе сказать…

Она замерла, к чему-то прислушиваясь, и продолжила:

— Твой дьявол не так прост, как кажется и каким его рисуют. Тебе надо будет разобраться, кто есть кто, иначе…

После этих слов она резко дернулась, побледнела, схватилась рукой за сердце и стала хватать ртом воздух, словно выброшенная на берегрыба. Она еще что-то прохрипела, но я не смогла разобрать ее слов, потом вдруг замерла и осела на стуле, как будто из нее вдруг вынули позвоночник — не человек, а тряпичная кукла.

Однажды я уже такое видела, почти так же умерла от сердечного приступа моя бабушка Соня.

— Нина Ивановна, что с вами? — запаниковала я.

Но колдунья ничего не ответила. Я вскочила и принялась искать пульс, сначала на шее, потом на запястье. Пульса не было. И тогда я запаниковала по-настоящему.

— Галка! — заорала я. — Галка, иди сюда!

Измаявшаяся в одиночестве, моя подруга не заставила себя долго ждать. Она возникла в дверях почти моментально. Я даже заподозрила, что она стояла и подслушивала.

— Что случилось? — спросила Галюня заинтересованно.

— У тебя мобильник с собой? Звони в «скорую», быстро!

— А в чем дело-то? — продолжала расспрашивать подруга, чем вывела меня из себя.

— Ты что, не видишь? — заорала я во весь голос. — Ей плохо, у нее пульса нет. По-моему, это сердечный приступ. Давай же, звони уже!

Но Галка почему-то не спешила. Она подошла к Нине Ивановне и деловито ощупала ее руку в поисках пульса. Так и не обнаружив того, что искала, Галка с унылым видом констатировала смерть:

— Все, бабке хана. Померла старушка.

— Да это я и без тебя знаю, — меня начала бить нервная дрожь, — ты в «скорую» звони.

— Зачем? — поразила меня подруга своим вопросом. И тут же объяснила: — «Скорая» приедет минимум минут через пятнадцать, хотя и это вряд ли. А бабка уже померла. Не помогут они ей — времени маловато осталось.

— И что ты предлагаешь? — ошалело поинтересовалась я. — Надо же что-то делать. Человеку необходимо помочь.

— Ей уже не поможешь, — спокойно возразила мне Галка, — а мы себе только неприятности наживем. Да нас менты задолбают так, что мало не покажется. Тебе оно надо?

— При чем тут менты?! — возмутилась я. — Она же умерла естественной смертью. Мы-то здесь с какого бока? Но нельзя же ее здесь так оставлять.

— Можно и нужно, — спокойно возразила Галина. — А кто знает, может, это ты ее довела до сердечного приступа, а?

Увидев мое возмущенное лицо, она рассмеялась, и смех этот над телом только что умершей женщины показался бы мне воистину сатанинским, если бы я не знала свою подругу с детства. Галкин прагматизм порой граничил с откровенным цинизмом. Она всегда точно знала, как правильно поступить, чтобы потом не пришлось платить по счетам слишком дорогую цену. Инстинкт самосохранения у Галюни был развит сверх всякой меры, как у диких животных.

— Успокойся, я так не думаю, но милиция может подумать. Мы ведь с тобой последние, кто видел ее живой. Маня, да шевели же ты хоть иногда мозгами! Нам надо сваливать и никогда никому не говорить, что мы здесь когда-то были. И учти, что если ты жаждешь встречи с ментами, то ты должна быть готова к тому, что тебе придется рассказать все. И то, зачем ты сюда пришла, и то, о чем вы говорили, и про свои приступы лунатизма тоже. Вот и подумай сама, нужно тебе это или нет.

Мне это было совершенно ни к чему, и с тяжелым сердцем, как будто я совершаю какое-то страшное преступление, я согласилась с подругой. По дороге я успокаивала себя тем, что Нине Ивановне действительно никто бы уже не смог помочь, но на душе было так гадко, что хоть волком вой. Впервые поддалась на Галкины уговоры, и вот чем все это закончилось.

— Да ты не дрейфь, подруга, все будет нормально, — успокаивала меня Галюня. — Проведут экспертизу, узнают, что бабка ласты склеила сама, без посторонней помощи, и даже не подумают кого-то искать. Оно им надо? Менты тоже люди, им лишняя работа не в радость. Так что ты, мать, дыши свободно и забудь про все, что видела.

Глава 9

Неделя прошла на удивление тихо и мирно. Скрипач куда-то пропал. Прекратились его ночные концерты, да и сам он нигде не мелькал. Тишина за стенкой меня огорчала. Жизнь быстро вошла в свой привычный ритм, и это меня почему-то совершенно не радовало. Без Ника все стало пресным, плоским и бесцветным. Мне оставалось только удивляться тому, как я могла раньше так жить, до того, как в «Империи» увидела его. Порой мне казалось, что он переехал на другую квартиру, и сердце начинало ныть, как больной зуб. Слова умершей ведьмы уже на следующий день стали казаться мне полным бредом или талантливой инсценировкой. Нина Ивановна, видимо, так старалась убедить меня в своем магическом даре, что сама поверила в этот вымысел, за что и поплатилась.

Интересно, как она, такая ясновидящая, не смогла предугадать, что через несколько минут умрет от сердечного приступа, и даже не позаботилась о таблетках? Ладно, с ней все ясно — это ее бизнес или увлечение, не важно, но как я могла купиться на эту сказку о дьяволе в человеческом обличии? Впрочем, здесь-то как раз ничего удивительного не было. Мерзкая погода, паршивое настроение, район новостроек с темными остовами недостроенных домов и подъемными кранами, похожими на огромные виселицы — что еще надо, чтобы поверить в любую мистическую чушь?

Единственным источником раздражения для меня стал Басмач. Зловредное животное обладало таким скверным характером, что мне в первый же день его проживания в моей квартире захотелось вышвырнуть эту тварь на улицу. Но рука не поднялась. Купание котяры обернулось для меня грандиозным кровопусканием Эта сволочь так выдиралась, что следы от его когтей долго еще потом «украшали» мои руки от плеч до запястий. Но на этом его бесчинства не закончились.

У кота почти сразу появилась скверная привычка нападать на мои ноги из-под дивана, как только я ложилась в кровать.

Мне казалось, что эта импровизированная охота доставляет ему особое удовольствие, потому что я всегда громко вскрикивала от неожиданности.

Ходить в туалет котяра наотрез отказывался и в любое время дня и ночи мог потребовать, чтобы я его выпустила на улицу. При этом он орал так, что кровь стыла в жилах, казалось, что адские духи вырвались на свободу и поселились в моей квартире. А еще Басмач демонстративно кромсал мягкую мебель и с упорством, достойным лучшего применения, обрывал шторы на окнах. Я терпела и надеялась лишь на то, что когда эта ободранная зверюга обживется немного, то успокоится и будет вести себя как приличный домашний кот. Но Галку я не раз поминала самыми плохими словами, какие только могла вспомнить.

Не выдержав этих бесконечных издевательств, я однажды схватила Басмача в охапку, посадила напротив себя и, крепко держа его за передние лапы, строго сказала, глядя в его наглые желтые глазищи:

— Послушай, неблагодарная ты тварь, если хочешь жить на улице, я не против. Только тогда не возвращайся обратно после своих гулянок. И не корчь из себя гордого и независимого царя зверей, ясно? Одним словом, Басмач, если тебе что-то у меня не нравится, можешь идти на вольные хлеба, питаться на помойке и спать где придется. Но учти, этого гадства я больше терпеть не намерена.

Удивительно, но мне показалось, что Басик все понимал, во всяком случае, слушал он меня очень внимательно. Его янтарные глаза, не мигая, смотрели мне прямо в душу, как будто он в этот момент проверял, пугаю я его или серьезно говорю.

— Ма? — спросил кот, и я поняла, что он произнес что-то вроде: «Ты это серьезно?»

— Серьезнее некуда, — строго заявила я, — мне эти твои безобразия уже надоели до чертиков. Объясни, зачем ты сбросил на пол цветочный горшок, он тебе мешал, да? Вредная ты скотина.

— Угу-м, — ответил Басмач тихо.

— Будем считать, что договорились. Но если ты не согласен, то, будь так любезен, не возвращайся после очередной гулянки, ладно?

— М-да, — я ясно услышала в его голосе издевку.

— Все, я тебя предупредила, а ты делай выводы.

Наверное, если бы кто-нибудь увидел все это, то меня точно отправил бы в дурдом, но я была абсолютно уверена, что вредный котище прекрасно меня понял. И вскоре убедилась в том, что не ошиблась на его счет.

После этого нашего с ним «разговора» Бася кардинально изменил свое поведение. Охота на мои ноги прекратилась, а его душераздирающие вопли сменились коротким, но требовательным «Ма».

Легкая победа над Басмачом меня окрылила, и я вспомнила, что хотела посетить заброшенный дом и посмотреть, чем же там занимаются эти подозрительные типы. Возможно, во всем виноваты неожиданно свалившиеся на меня скука и одиночество. До встречи с Ником ничего подобного я никогда не чувствовала, а тут возникло вдруг такое ощущение, что мир опустел и вокруг не осталось ни одного живого человека. «Если он не вернется, — подумала я с тоской, — я свихнусь». Мое состояние не осталось незамеченным. Однажды ко мне подошла Анна Сергеевна — наш преподаватель по социологии — и участливо спросила:

— Азерцова, у вас все в порядке? Что-то вы мне в последнее время не нравитесь. Может, вам нужна помощь?

Я и сама себе не нравилась, но что тут можно было поделать? Пряча глаза, я почти спокойно ответила:

— Все нормально, Анна Сергеевна, у меня нет никаких проблем.

Но проблемы были, да еще какие! Ник снился мне почти каждую ночь. Я каждый вечер прислушивалась, надеясь услышать звуки скрипки. Но мой дьявольский скрипач даже не думал давать о себе знать. Он исчез, как будто его никогда и не было. Не выдержав, я решилась навестить его. Стоя перед запертой дверью, я жала на кнопку звонка и прислушивалась, нет ли в квартире хоть каких-то признаков жизни. Пустота.

Вечерами я подходила к окну и ждала, когда же он появится. Ведь не ночует же он в ресторане! Но и здесь меня ждало разочарование. Ник как сквозь землю провалился. Кошмары прекратились, но это меня больше не радовало. Без него я задыхалась, мне не хватало воздуха, света, звуков. Казалось, что я уже в могиле и весь окружающий мир не более чем выцветшая декорация. Следующим моим шагом должен был стать поход в «Империю». Но от этого пришлось воздержаться, потому что одна я туда пойти никак не могла. А если просить Галку, то мне пришлось бы все ей рассказать.

И вот я решила развеяться, посетив убежище бомжей, наркоманов и сатанистов, как их назвала Раиса. Не Бог весть какое развлечение, но сидеть дома, тупо пялясь в окно, мне надоело.

На следующий день я не пошла в университет и дождалась, когда Раиса ушла в магазин, а во дворе никого не было. Мне очень не хотелось, чтобы меня кто-нибудь увидел. Знаю я наших бабулек — потом обо мне поползут по двору слухи, что я наркоманка, сатанистка и вообще человек пропащий. А что еще могла делать приличная девушка в этой цитадели порока?

Легкой тенью выскользнув из подъезда, я направилась к выселенному дому, как раз к тому подъезду, где по ночам на третьем этаже творилось что-то, на мой взгляд, странное. Страшно не было нисколечко. Вся эта затея напоминала мне детскую игру в «Казаков-разбойников». Что могло случиться со мной среди бела дня в родном дворе?

В подъезде пахло мочой, пылью и чем-то горелым. Я прислушалась, но не уловила никаких посторонних звуков. Все верно, сатанисты, или кто они там, являются поздно вечером, а бомжи в это время шныряют по городу в поисках пустых бутылок, местных же наркоманов после убийства Светки распугала милиция, которая на всякий случай тщательно прочесала весь дом от подвала до крыши.

Перед нужной мне дверью я остановилась. Что-то мешало переступить порог, какое-то тревожное чувство.

Я осторожно дотронулась до грязной металлической ручки и тут же отдернула руку. На пальцах остались темные липкие следы, похожие на человеческую кровь или вишневое варенье. «Я здесь еще заразу какую-нибудь подцеплю», — подумала я с отвращением и, вытерев руку об стену, толкнула дверь ногой.

Рассмотреть пустую квартиру я не успела, потому что в этот момент сзади кто-то тихо подошел и ловко набросил мне на голову грязный, вонючий мешок из-под картошки. Я взвизгнула. Мой звонкий голос, который ни разу не подводил меня, застрял в горле, а вместо отчаянного вопля с губ сорвался лишь слабый стон. Я ощутила резкую боль от удара. Голова вяло мотнулась, и я провалилась в гулкую, звенящую пустоту…

Не знаю, сколько времени я находилась без сознания, потому что когда пришла в себя, то передо мной по-прежнему была темнота. Потом до меня дошло, что рот мне заклеили скотчем, руки-ноги надежно связали, а глаза завязали плотной повязкой. Я лежала спеленатая, как младенец, на чем-то мягком, пахнущем клопами. Вот только тогда мне стало по-настоящему страшно, на розыгрыш это не было похоже совершенно.

— Ты ее, часом, не убил? — услышала я незнакомый сиплый мужской голос. — Учителю не нужна мертвая девка. Для его ритуала годятся только живые.

— Слышь, Белый, ты не видишь, что ли? Дышит она.

— Не нравится мне все это, Старый. Учитель нам ничего не поручал, а инициатива, сам знаешь, наказуема.

— Белый, не гнуси, — возмутился тот, кого звали Старым, — Учитель еще и спасибо нам скажет. Он только объявит охоту, а тут мы — нате, пожалуйста, есть у нас для вас подарочек. И не надо будет рыскать по городу в поисках жертвы.

Ох, не понравились мне эти разговоры про жертву, охоту и ритуал какой-то. Почему-то сразу вспомнилась Светка с распоротым животом и перерезанным горлом. Уж не эти ли сволочи так над ней поиздевались?

Бабушка Соня всегда учила меня: «Машутка, запомни, детка, в любой ситуации надо сохранять свое лицо и держать себя достойно, потому что никто не знает, когда предстанет перед Богом. Молодые о смерти не задумываются, а старики хоть и думают, но все грехи отмолить не успевают». Легко ей было говорить. Интересно, как можно вести себя достойно, если тебя связали так, что ни рукой, ни ногой пошевелить не можешь и рот заклеен? Знала бы бабушка, в какое дерьмо вляпается ее единственная внучка, может, что-нибудь более полезное посоветовала. И ведь винить некого, никто меня в эту берлогу на аркане не тянул.

Я почувствовала, как холодные пальцы задирают на мне свитер и чем-то острым проводят линию от пупка до груди, похоже на нож.

— Слушай, а может, мы ее того, ну, сами оприходуем? — судя по голосу, это был Белый. — Но сперва трахнем. А что? Ничего так девка. Слышь, Старый, это же наша добыча, и мы сами можем распорядиться, как считаем нужным.

Я больше не могла изображать обморок и замычала.

— Смотри-ка, очухалась кукла. Боится.

— Все они боятся, — хохотнул Старый, но потом серьезно добавил: — Нет, Белый, нельзя. Учитель нам этого не простит. Он любит, чтобы все было правильно. Вот распорет ей брюхо, раскидает кишки и погадает по ним, когда нам ждать ЕГО и что делать дальше.

— Думаешь, что ОН и в самом деле к нам явится? — спросил Белый с сомнением. — Что-то я начинаю сомневаться. На фига мы ЕМУ нужны? Есть люди поинтереснее.

— Раз Учитель говорит, значит, так оно и будет. Дьявол своих не бросает. Надо только все сделать правильно, и ОН придет к нам. Слышь, Белый, а что бы ты у НЕГО попросил?

— Найду, что попросить, лишь бы ОН пришел. А что сам Учитель говорит? Что-то от него давно никаких новостей.

— Сказал, чтобы ждали и не рыпались. Учитель ЕГО слышит. Он сказал, что дьявол уже здесь, где-то рядом ходит. Скоро ОН и нас найдет, надо только все правильно сделать, чтобы вся работа прахом не пошла. Осталось еще три ритуала и все.

Это было похоже на разговор двух сумасшедших, и мне стало страшно до ужаса. Я поняла, что в любой момент эти маньяки могут сделать со мной все, что захотят, а я даже закричать была не в состоянии. От бессилия и страха меня стало знобить. Я тряслась, как в лихорадке, и ничего не могла с собой поделать.

— Смотри, она замерзла, — заметил мое состояние Белый, — может, накроешь ее курткой? Чего ты ее раздел-то?

— А чтобы потом меньше мороки было. Ничего, сейчас я ее согрею так, что запомнит на всю оставшуюся жизнь, — хрипло ответил Старый и принялся стягивать с меня джинсы, — а жизнь эта у нее будет короткой.

— Слышь, завязывай, вдруг сюда кто-то сейчас зайдет, мало ли.

— Да кому это надо? Бомжей мы в другое крыло здания выселили, они сюда боятся ходить, наркоши, те тоже к нам даже под кайфом не решаются заходить. Да и после того, как менты здесь пошуровали, наркоши не часто заглядывают в этот дом. А ты сомневаешься еще. Чуют, уроды, что с нами лучше не связываться. Слушай, а может, ОН и в самом деле уже где-то здесь, а? А давай мы сейчас девку оприходуем, вскроем ее и сами попытаемся ЕГО вызвать, а? Ты помнишь заклинания?

Я почувствовала, что в помещении, в котором мы находились, появился кто-то еще. У меня хороший слух, и мне, в отличие от моих мучителей, удалось расслышать его мягкие, кошачьи шаги.

— Так, — раздался в полной тишине тихий спокойный голос, такой спокойный, что от него у меня по спине пробежали мурашки, — что это вы тут творите, отморозки? Я ведь предупреждал, чтобы без моего ведома вы шагу не смели сделать.

— Учитель, — в голосе Белого прозвучали заискивающие нотки, — мы тут новую жертву нашли. Вернее, она сама к нам пришла. Скоро ведь ритуал, Учитель…

— Заткнись, выродок! Сколько вам можно говорить, чтобы не гадили там, где живете, а? Из-за вас, двоих придурков, менты тут всех на уши поставили. Если бы я всех не предупредил вовремя, вы бы уже сидели на нарах. Слушайте меня внимательно, — теперь голос неизвестного Учителя был не так спокоен, в нем проступили металлические нотки, — если вы мне все испоганите, то я лично с вас шкуры спущу и на барабан натяну. Ясно? Осталось совсем неумного, и не хватало, чтобы вы мне тут разрушили все, что я с таким трудом создавал. ОН где-то рядом, я ЕГО слышу. Это ОН диктует мне нужные заклинания. Скоро ОН должен появиться. Я это чувствую. Иногда мне кажется, что ОН проходит рядом со мной, но я еще пока не могу ЕГО разглядеть.

Я поняла, что пора напомнить о себе. Что же этот страшный Учитель решит со мной? Ведь приказал же он этим двоим, чтобы не трогали меня, может, отпустит?

— А что с девкой делать? — растерянно спросил Старый. — Ее же нельзя отпускать, она может про нас ментам рассказать.

Я хотела заорать, что не буду никому ничего рассказывать, лишь бы они меня отпустили, но рот у меня по-прежнему был заклеен скотчем, а мое мычание мало о чем говорило.

После его слов воцарилось долгое молчание. Или это только мне так показалось. Но время словно замерло и никак не хотело сдвинуться с места. Я с надеждой и ужасом ждала ответа Учителя. Наконец он произнес строго:

— Она никого из нас не видела. Так что ментам от нее толку не будет никакого. Ну, прошерстят еще раз дом и что? Я предупрежу всех, чтобы сюда носа не смели совать, пока все не утихнет. В городе достаточно пустующих домов, найдем место, где можно будет перекантоваться. Сейчас я ее усыплю, пусть полежит до ночи. А потом, когда народ рассосется, отнесете ее в подъезд. Знаете, где она живет?

— Знаем, — ответил угрюмо Старый, — только на фига нам ее в подъезд тащить, оставим здесь…

— Заткнись, дегенерат! Повторяю в последний раз — отнесете ее в подъезд и там оставите. Вы и так уже натворили дел, сам не пойму, почему я вас до сих пор терплю. И чтобы без моего разрешения не смели даже шагу ступить. Будете делать только то, что я вам прикажу! Я доступно излагаю? Учтите, выродки, это последнее предупреждение. Еще один промах — и не ждите пощады. Сами знаете, что от меня вам не убежать — найду везде, если надо, то из-под земли достану.

Если бы я могла, то бросилась бы на шею этому загадочному Учителю и расцеловала его, но, к счастью, я была связана. Впрочем, если бы не повязка на глазах, веревки на руках и ногах, то, скорее всего, шансов выжить у меня не было бы никаких. Мое счастье, что я ничего о них не знала и никого не видела.

Я услышала, как он подходит ко мне, потом его пальцы коснулись моей шеи. Он лишь слегка надавил на какую-то точку, и я почувствовала, как мое тело одеревенело. Теперь я не могла пошевелить даже пальцем. Вторая его рука легла мне на лоб. Легкое, едва ощутимое движение — и я вновь отключилась.

…Мне снился сон. Большой зал, освещенный дрожащим светом множества свечей. В центре зала стоял человек, он играл на скрипке. Я присмотрелась и увидела, что это мой скрипач, только немного другой. На нем была одета старинная одежда, волосы гораздо длиннее, чем в реальной жизни. Смычок порхал над струнами, легкий, будто бабочка, извлекая из скрипки удивительные звуки. А лицо у скрипача было отрешенное, он никого и ничего вокруг себя не замечал. Вокруг танцевали пары в старинных одеждах, напудренные дамы в платьях с кринолинами и мужчины в вычурных камзолах и кружевных рубашках. Все они плавно скользили по узорному паркету, не замечая стоящего в центре музыканта.

Вскоре мелодия изменилась, в ней появился новый, бешеный ритм. Музыка кружилась по залу, заполняя собой все свободное пространство. Танцующие пары уже не поспевали за ней, а мой скрипач даже не думал останавливаться. Он до крови закусил губу и гнал, гнал безумную мелодию. Люди вдруг стали надуваться, словно воздушные шары. На это было страшно смотреть. Потом раздался первый громкий хлопок — и высокий темноволосый мужчина лопнул, обдав всех фонтаном кровавых брызг.

За ним последовал другой, третий. Мне казалось, что пролился настоящий дождь из крови. Люди лопались один за другим. А где-то в стороне стояла я и за всем этим кошмаром тихо наблюдала. Тихо, потому что от шока слова застряли у меня в горле. И только когда взорвался последний танцор, скрипач опустил смычок и обратил свое внимание на меня. На лице его мелькнуло недоумение. Он подошел ко мне и спросил несколько раздраженно:

— А ты, почему ты стоишь? Почему не танцуешь? Кто ты такая?

— Как же, Ник, — растерялась я, — ты меня не узнал? Это же я, Мария. Что здесь творится? Кто все эти люди?

— Мария? — переспросил он. — Не помню. Что с тобой, Мария, почему ты не со всеми?

— Я не хотела быть со всеми, — призналась я, — потому что в толпе ты бы меня не заметил.

Он улыбнулся, и от его улыбки мне стало не по себе. В глазах вновь появились страшные желтые всполохи.

— Я заметил. Тебе легче? — потом его голос превратился в шипение змеи. — Почему ты мне не покоряешься? Что с тобой?

— Я не хочу покоряться, — испуганно прошептала я, — и со мной все нормально.

— Нет, не нормально. Все меня слушаются. А вот что с тобой?

Неожиданно он размахнулся и влепил мне пощечину. Потом схватил меня за плечи и стал изо всех сил трясти.

— Очнись! Что с тобой?!

Я открыла глаза и не сразу смогла сориентироваться, где нахожусь и что со мной происходит. Казалось, что жуткий сон продолжается. Но вскоре сквозь туман стали проступать черты лица. Ник наклонился надо мной и испуганно уговаривал:

— Маша, что с тобой? Очнись!

— Кажется, со мной все в порядке, — тихо произнесла я. — Где я нахожусь? Что случилось?

— Ты под лестницей на первом этаже в нашем подъезде, — объяснил он. — Вызвать «скорую»? У тебя что-нибудь болит?

Я все никак не могла поверить, что это он и что я уже проснулась. Попыталась подняться, но ноги подкосились и я упала бы на пол, если бы Ник меня не поддержал за талию.

— Не надо «скорую» вызывать, — попросила я. — Со мной все нормально. Я домой хочу, но почему-то не могу идти.

Не говоря ни слова, он подхватил меня на руки и понес вверх по лестнице. Я чувствовала себя неловко. Казалось, что ему тяжело меня нести и он вот-вот меня уронит.

— Не надо, — взмолилась я, — я сама постараюсь дойти. Ведь четвертый этаж. Тебе тяжело.

— Ну, — улыбнулся он, — я не такой слабак, как тебе кажется. Успокойся и не переживай. А потом ты мне расскажешь, что с тобой случилось. Ты опять танцевала?

Перед своей дверью он поставил меня на ноги и полез в карман за ключом. Чтобы не упасть, я прислонилась к стене. Когда дверь открылась, Ник вопросительно посмотрел на меня и произнес тихо:

— Я понимаю, что в прошлый раз я напугал тебя. Сам не пойму, что такое на меня нашло. Извини, я этого не хотел, как-то само собой получилось. Сейчас мне почему-то не хочется тебя оставлять одну. Ты не побоишься зайти ко мне? Обещаю, что пальцем тебя не трону.

Я кивнула, потому что в этот момент не могла говорить — меня душили слезы, которые я сдерживала с большим трудом. Он понял мое состояние и не стал задавать больше вопросов. В коридоре снял с меня куртку и сапоги и отнес на руках в спальню. Прямо в одежде положил на кровать и укрыл одеялом. Страшно мне не было. После того, что со мной произошло, я не думала, что со мной может произойти что-то еще более жуткое. Меня била нервная дрожь, Галка называет это состояние отходняком.

Ник грустно посмотрел на меня и вышел. Появился он с чашкой горячего чая, сел рядом на кровать и стал поить, как маленького ребенка.

— Это успокаивающий сбор, — объяснил он. — Тебе надо немного отдохнуть, а потом поговорим, да?

— Ага, потом, не сейчас, — шепнула я, глотая обжигающий напиток. — Скажи, где ты был? Я думала, что ты переехал на другую квартиру.

— Зачем? — удивился он. — Меня здесь все устраивает. А был я у мамы, здесь рядом, в соседнем городе. Отпросился у Гурьева и поехал ее навестить. Ей сделали операцию и я должен был быть рядом первое время. У нее была язва желудка.

— Мама? — надеюсь, он не услышал в моем голосе радости, потому что в этот момент остатки сомнений рассыпались в пыль. Ведь у дьявола не может быть мамы в соседнем городе.

— А что тебя так удивило? — спросил он, но по его улыбке я поняла, что он догадался о моих мыслях. — Неужели ты до сих пор веришь, что детей находят в капусте? Черт, как же я устал!

Я подвинулась и взглядом пригласила его лечь рядом. Он все понял, лег поверх одеяла и робко приобнял меня. Истерика сразу же пошла на спад. На душе стало спокойно. Засыпая на его плече, я была уверена, что, когда он рядом, со мной ничего плохого не может произойти. И Старый, и Белый, и их Учитель не смогут причинить мне никакого вреда.

Глава 10

Мы с ним, кажется, стали друзьями. Хотя моя Галка всегда утверждала, что между мужчиной и женщиной никакой дружбы быть не может. Ей виднее, она в этом деле разбирается. Друзья… Это не совсем то, чего бы мне хотелось, но о чем-то большем я старалась даже не думать. Не было в моей жизни пока еще романов. Откуда берутся дети, я, конечно, знала — не настолько дикая, но сам процесс меня пугал. Не до обморока, конечно, но вполне достаточно, чтобы я воздвигла вокруг себя непреодолимый барьер.

Да и сам Ник больше не предпринимая никаких попыток сблизиться. Я думаю, что его так шокировала моя реакция в первый раз, что он решил больше со мной не связываться. А может быть, у него просто никогда не было таких, как я, и он понятия не имел, что делать в этом случае. Девицы сами вешались ему на шею и готовы были разорвать его на сувениры. Я это наблюдала в «Империи». Ему не стоило больших усилий любую из них уложить в постель. Был ли смысл напрягаться из-за какой-то дикой девицы с тараканами в голове?

Да и его скрипка больше не сводила меня с ума. Он играл, вот только голос этого инструмента серьезно отличался от того, которым мой скрипач изводил меня уже несколько месяцев. Та скрипка плакала, стонала, кричала и нашептывала неведомые заклинания, а эта пела и смеялась. Голос у нее был звонкий, без надрыва, как у маленькой девочки. Слушая ее, я думала, что на такой скрипке хорошо играть на свадьбе — народ танцевал бы до упаду, что и происходило тогда в «Империи». А на той, что он играл раньше, лучше играть на похоронах, так много страдания было в ее голосе, страдания и страсти. Жить стало легче, но скучнее — чего-то не хватало для полноты ощущений.

Но зато он был рядом. Если бы не стена, то я могла бы протянуть руку и коснуться его. Иногда я стояла, прислонившись к стене, и мечтала, закрыв глаза. Знали бы родители, какие сумасшедшие фантазии рождает мое больное воображение!

В тот день все шло как обычно. Возвращаясь с занятий, я заскочила в магазин и купила упаковку пирожных — и он, и я, как оказалось, сладкоежки. Дома я принялась за мытье посуды. Ненавижу это занятие! Сколько раз обещала себе накупить кучу одноразовых тарелок и стаканов, но почему-то всегда вспоминала об этом обещании только тогда, когда выяснялось, что кофе мне налить не во что, да и суп придется хлебать прямо из кастрюли.

Я решила пригласить в гости Ника. Он у меня еще ни разу не был, если не считать того случая с починкой выключателя. А то хожу к нему чуть ли не каждый вечер, а пригласить человека к себе ни-ни. Как-то это не по-человечески.

Басмач, вальяжно развалившийся на стуле у батареи, с интересом за мной наблюдал. Мне показалось, что он понимал больше, чем ему по штату положено, потому что иногда он издавал что-то такое ехидное, полное кошачьего сарказма:

— М-дя, — говорил он и тут же на всякий случай вновь притворялся спящим красавцем.

Когда я переместилась в комнату, то мое внимание привлекли странные звуки, доносящиеся из-за стенки. Я не сразу поняла, что они означают. Нет, конечно, это было не пение скрипки. Все оказалось гораздо хуже. Там, за стеной, в соседней квартире, стонала женщина. Стонала не от боли, а от наслаждения.

Кровь прилила к моему лицу, в ушах зашумело, а сердце готово было разорваться на множество красных тряпочек. До этого момента я никого никогда еще не ревновала и понятия не имела, насколько это страшное, разрушительное чувство. Казалось, что внутри меня полыхает пламя. Где-то на дне души бурлил и пенился яд, которым можно было бы отравить весь мир, будь этот яд материальным. Если бы я в тот момент оказалась с ними в одной комнате, то точно убила бы и его, и ее, кем бы она ни была. И рука у меня не дрогнула бы. Я даже представила себе, как безжалостно кромсаю ножом их сплетенные тела. От отчаяния и боли мне хотелось орать и выть.

Я повалилась на кровать и зажала ладонями уши, чтобы не слышать всего этого безобразия, но тут же мое проклятое воображение стало рисовать картинки того, что происходит там, за стеной. Картинки эти были настолько яркие и объемные, как будто кто-то специально посылал мне их, чтобы помучить…

…Он лежал на кровати, а женщина, крашеная блондинка с пухлыми губами и силиконовой грудью, вышла из ванной и присела рядом. На ней была лишь его рубашка и больше ничего. Ник схватил женщину за руку и притянул к себе.

— Сумасшедший, — довольно произнесла женщина, — погоди немного, я уже устала.

— А я нет, — хрипло сказал он и наклонил голову незнакомки к своему паху. — Так ведь ты не очень устанешь.

Я видела его скучающее, равнодушное лицо, как будто все происходящее его не касалось. Потом он повернулся и посмотрел, как мне показалось, прямо мне в глаза. Чушь! Этого не могло быть, ведь между нами — надежная кирпичная стена, но тем не менее готова поклясться, что Ник в тот момент смотрел на меня! И вновь я увидела эти желтые всполохи в темных глазах.

Потом он резко отстранил женщину и поставил на четвереньки. Она не сопротивлялась, лишь облизнула пухлые губы.

— А теперь вот так, — потребовал он, раздвинул ей ягодицы и резко вошел в нее сзади.

Женщина закричала, теперь уже от боли.

— Ник, не надо туда, мне больно. Так мы не договаривались.

Она пыталась освободиться, но ей это оказалось не под силу. Худощавый, но жилистый, Ник крепко держал ее в своих руках, словно в капкане. По бедрам блондинки поползла тонкая темная струйка крови, она завыла, как раненый зверь, но скрипач даже не думал прислушиваться к ее крикам. Он медленно продвигался вперед, заставляя ее извиваться и кричать от боли. Мне показалось, что он получает удовольствие не от самого полового акта, а от ее истошных криков. Это было самое настоящее изнасилование и от одной только мысли, что скрипач способен на такое, мое сердце почти перестало биться. А я-то, дура наивная, считала его благородным рыцарем, нежным и внимательным. Нет, теперь передо мной было все то же безжалостное и прекрасное золотоглазое чудовище, что и тогда, у него дома, когда мне удалось сбежать. Теперь я могла представить, что ждало меня, если бы я так вовремя не покинула его дом. От этой мысли у меня похолодело внутри.

— Ты ведь сказала, что сделаешь все, что я захочу, — холодно произнес он, — я хочу этого. Уговор дороже денег, киска.

Каждый его толчок сопровождался ее короткими вскриками. Больше блондинка не пыталась освободиться, она лишь плакала и безропотно терпела. Я видела, как черные от туши слезы текут по ее щекам, и искренне жалела несчастную. Но, когда крики страдания сменились стонами наслаждения, от моей жалости не осталось и следа.

— О Ник, я даже мужу никогда не позволяла этого, — прошептала женщина, — ты первый. Делай со мной все, что хочешь, мой скрипач!

— Черт, — зло прошипела я, — он, похоже, наш общий, но мне повезло больше… или не повезло. Скотина! Гнусное животное! Ненавижу!

Не в силах больше видеть все это, я открыла глаза, но картинка никуда не делась. У меня даже возникло такое чувство, что я нахожусь с ними в одной комнате. Все происходящее я видела так ярко и четко, что уже сама не могла понять, где реальность, а где галлюцинации, если, конечно, это были галлюцинации, а не что-то иное. Мне же казалось, что по непонятным причинам стена моей комнаты стала вдруг прозрачной, как стекло.

Все, что происходило потом, привело меня в ужас. То, что вытворял скрипач с этой женщиной, иначе как пыткой назвать было нельзя. Но, что меня потрясло еще больше, так это то, что крики боли тут же сменялись страстным:

— Да, Ник, еще, еще!

Я не могла больше смотреть на это, но и отвести взгляд у меня тоже не получалось. Замерев на кровати, я с отвращением и ужасом наблюдала за тем, что происходило за стеной. Во рту у меня пересохло. Лицо блондинки было искажено гримасой боли и страсти, а вот на лице Ника я увидела лишь презрение и скуку. Но больше всего меня пугало то, что это омерзительное зрелище меня возбуждало. Черт возьми, я хотела оказаться на месте этой разукрашенной девицы. Не соображая, что делаю, я засунула руку в трусики и принялась мастурбировать, не отрывая взгляда от спаривающейся пары. И тут Ник поднял голову и посмотрел на меня. От стыда я готова была сквозь землю провалиться. Я выдернула руку и замерла. А он вдруг улыбнулся, как будто ему понравилось то, что я делала.

Меня трясло от бешенства. В этот момент я так ненавидела Ника, что готова была продать душу несуществующему дьяволу, лишь бы скрипач исчез навсегда, а еще лучше, чтобы он так же страдал, как и я.

Внезапно лампочка нервно замигала и взорвалась. Следом за ней со звоном треснул стакан с водой, который я оставила на столе. Давненько у меня в доме не бушевал полтергейст, я даже успела забыть, как это бывает. Задрожали подвески люстры, и с диким воем в комнату ворвался Басмач. Он, не мигая, смотрел на меня, шерсть на нем вздыбилась, а из раскрытой пасти вырвалось злобное шипение. Я понять не могла, что происходит с моим милым зверенышем, в него словно бес вселился. Или все-таки в меня?

Постепенно до меня стало доходить, что все происходящее вокруг каким-то образом связано со мной. И ставшая вдруг прозрачной стена, и эти мелкие неполадки со светом, и разбитый стакан… Как будто та злость и обида, которая сжигала меня изнутри, клочками прорывалась наружу и творила весь этот беспредел. Видимо, мои чувства были настолько сильны, что стали материальными на какое-то время. Именно это встревожило моего кота. Зато после того, как я осознала, что способна натворить в гневе, моя злость улеглась и осталась лишь досада и разочарование.

— Ну-ну, — попыталась я его успокоить, — извини, Басмач, я не хотела тебя напугать.

Я перевела взгляд на стену, надеясь, что там никто не будет показывать мне эту порнуху, но все осталось так же, как и было — Ник и незнакомка продолжали свои безумные игры.

Когда все закончилось и блондинка стала приводить себя в порядок, скрипач даже не поднялся с кровати, чтобы проводить ее хотя бы до двери. Она, как собачонка, постаралась заглянуть ему в глаза и робко спросила:

— Ник, мы ведь еще увидимся? Ты — Бог, настоящий Бог!

Скрипач скривился и холодно ответил:

— Да, киска, теперь у тебя больше не будет другого Бога, только я. Ты сама приняла это решение.

— Но мы ведь еще встретимся, да? — униженно просила она. — Пообещай мне это.

Ник подошел к ней, схватил за плечи и резко развернул к себе. Потом он впился зубами в ее шею, оставив на ней темные следы, и, сплюнув на пол кровь со слюной, зло заявил:

— Запомни, дура, я всегда держу свои обещания, поэтому никогда ими не разбрасываюсь. Все. Уходи.

Блондинка всхлипнула, но спорить не стала. Видимо, она почувствовала, что это опасно, или же, как многие женщины, надеялась на то, что со временем скрипач изменит свое решение.

Едва только она ушла, как я бросилась к двери, чтобы проверить, действительно все, что я видела, реально или же это всего лишь проделки моего воображения. Прильнув к глазку, я внимательно рассматривала ее.

На лестничной площадке топталась в нерешительности именно та женщина, которую я ухитрилась увидеть сквозь стену. Теперь у меня не оставалось ни малейших сомнений, что произошло нечто экстраординарное и мое воображение здесь ни при чем.

Дверь открылась, и на пороге появился Ник. Я смогла разглядеть, как радостно вздрогнула девица. Она подумала, что скрипач передумал и решил ее оставить у себя. Вот ведь стерва! Сама же сказала, что у нее есть муж.

Он стоял абсолютно голый, лишь вокруг бедер было обмотано полотенце. Я представила, как сейчас веселится Раиса, которая так же, как и я, прильнула к дверному глазку. Неплохой стриптиз устроил ей наш веселый сосед, теперь ей будет о чем посплетничать со своими подругами.

— Ты забыла свою сумку, — Ник швырнул блондинке темно-зеленую сумочку размером чуть больше кошелька. — Удачи! Поверь, она тебе пригодится. И еще — не вздумай меня преследовать. Не звони и даже не подходи ко мне. Хорошего понемножку, — он усмехнулся, потом вдруг повернулся в мою сторону и посмотрел прямо в глазок, за которым затаилась я. Точно знаю, что, когда в коридоре не горит свет, снаружи невозможно понять, смотрит кто-то изнутри или нет, но почему-то была уверена, что он меня, все-таки, увидел. Тихо-тихо, стараясь не шуметь, даже не дышать, я сползла на пол.

Вернулась в комнату я только тогда, когда услышала, как хлопнула его дверь. Осмотрелась и ничего странного не заметила — стена как стена, непроницаемая и надежная. Если бы я своими глазами не увидела эту крашеную извращенку, то, наверное, сама усомнилась бы в том, что несколько минут назад каким-то непостижимым образом смогла увидеть за ней настоящее порно-шоу.

— Какой же он гад, — грустно сказала я Басмачу и ласково погладила животное, — редкая скотина. Скажи, Бася, как я могла так в нем ошибаться, а? Он ведь казался мне совершенно другим. Он же был таким нежным, ласковым, внимательным. Черт! Бася, он меня нес на руках на четвертый этаж и потом даже пальцем не тронул! Кот, какой из этих двоих настоящий Ник, а? Теперь я не знаю, что мне делать.

Басмач одарил меня всепонимающим и всепрощающим янтарно-желтым взглядом умных кошачьих глаз и тяжело, не по-кошачьи, вздохнул. Возможно, кот лучше меня разбирался в этой ситуации, да вот только сказать ничего не мог.

И тут за стеной заиграла скрипка, та самая, которая не давала мне спокойно жить. Перед глазами вновь проплыли картинки безумного секса, которые я видела перед тем, как скрипач выпроводил свою гостью. Все, с меня довольно! Я вскочила и помчалась в ванную, куда звуки проклятой скрипки не могли проникнуть. Тем более что после всего, что произошло, у меня возникло неприятное ощущение, что я грязная настолько, что отмыть меня уже будет невозможно никогда, и влажные трусики лишь усугубляли это чувство.

Я с остервенением терла свою кожу, но ничего не получалось — мне постоянно казалось, что невидимая грязь уже въелась в поры и осталась там навеки. Хотя, если подумать, то так себя должна была чувствовать та незнакомая блондинка, которой не так повезло, как мне, и которая не смогла вовремя покинуть его дом.

Пахнущая персиковой солью для тела, чистая настолько, что кожа скрипела от этой чистоты, я вернулась в комнату и без сил завалилась на кровать. Мне казалось, что я разгрузила несколько вагонов с чугуном, настолько усталой и выпотрошенной я себя чувствовала.

А скрипка все продолжала нашептывать мне на ухо свои заклинания. Мелодия обретала формы и плоть.

Чьи-то руки гладили мое тело, и бесполезно было от них отбиваться, потому что невозможно прогнать музыку. Невесомая, но сильная, она раздвинула мне бедра и проникла туда, где уже вновь все опухло и намокло, как будто я и не купалась только что. В страхе я вскочила с кровати и стала оглядываться по сторонам, ища того, кто так бесцеремонно вторгся внутрь моего тела.

— Дьявольское отродье, — прошептала я испуганно, — когда же ты оставишь меня в покое?

В ответ скрипка язвительно рассмеялась и вдруг сменила тон. В ее песне появилось что-то злое, жестокое, от чего хотелось безумствовать — рвать, кромсать, бить. А где-то на улице закричала истошно женщина. От ее жуткого крика я вздрогнула. И тут же скрипка замолчала, как будто этот вопль спугнул ее. Я прислушалась, но крик больше не повторился.

Я думала, что не смогу уснуть после всего того, что произошло вечером, но Басмач привычно прыгнул на кровать и замурлыкал так уютно, что глаза сами собой сомкнулись.

Во сне я вновь увидела Славика. Он стоял в дверном проеме и грустно смотрел на меня.

— Ты же умер, — удивилась я.

— Возможно, но кто знает, что такое смерть, — философски заметил мой мертвый друг. — Знаешь, Маня, я совершенно не чувствую себя мертвым.

Он улыбнулся, и мне сразу же стало легко и хорошо.

— Я пришел к тебе, чтобы еще раз предупредить тебя…

— Слав, не надо, я знаю, о чем ты сейчас скажешь. Не собираюсь я с ним заводить никаких отношений, — поспешила я его успокоить.

— Маш, — Славка схватил мою руку и некоторое время удерживал ее, как будто это было единственное, что еще связывало его с этим миром, — Маш, прошу тебя, держись от Ника подальше. Старайся вообще нигде и никогда с ним не пересекаться. Это, — он запнулся, но тут же договорил то, что собирался, — он убил меня. Ему не нужно было делать это своими руками, достаточно всего лишь сыграть на скрипке. Этот чертов инструмент сам находит свою жертву. Музыка Ника способна проникать в самые потаенные уголки человеческой души и находить там то, о чем человек даже сам не догадывается. Она освобождает все самое темное, самое порочное, что есть в людях. Она задевает те струны, которые лучше не трогать, чтобы на свободу не вырвался зверь. Машка, своей игрой этот дьявол способен превращать людей в послушных марионеток…

— Ну вот, — грустно усмехнулась я, — и ты тоже считаешь его дьяволом.

— Потому что так оно и есть, — в его голосе звучала печаль. — Хотя я тебя понимаю: в такоетрудно поверить, но утром ты сама во всем убедишься. Думаешь, что он тебя любит? Маня, ты интересуешь его лишь потому, что так и не подчинилась ему. Ты свободна и как-то умудряешься ускользать от его влияния. И запомни, он не отстанет от тебя, пока не получит свое.

— Он ничего не получит, — уверенно заявила я, чем вызвала у Саватеева грустную улыбку. — Видел бы ты, что тут творило это животное!

— И это тоже был продуманный ход, — спокойно заявил друг, — он испробует все свои методы, и один из них рано или поздно сработает.

Я задумалась, в его словах была доля истины — этим вечером скрипачу как-то удалось вывести меня из себя настолько, что мне до сих пор было непонятно, что же это такое было со мной. Но чтобы сам дьявол…

— Слав, какой из него дьявол? У него мама живет в соседнем городе, — попыталась возразить я.

— А ты уверена, что это ЕГО мама?

Мне очень хотелось продолжить наш разговор, но настойчивый звонок в дверь прогнал мой сон. Заспанная, с растрепанными волосами, я бросила взгляд на будильник. Вот зараза! Я могла бы с чистой совестью поспать еще минут двадцать! Кому неймется в такую рань? Натягивая на ходу халат, я, как сомнамбула, поплелась открывать.

Посмотрев в глазок, я обнаружила перед дверью нашего участкового Мишу и еще кого-то.

— Дядя Миша, — спросила я из-за двери, — что за дела такие? Не даете людям спокойно спать.

— Мария, открывай, — потребовал Миша, — у нас к тебе будет несколько вопросов. Ничего, выспишься в другой раз.

Пришлось открывать. На площадке вместе с нашим участковым стоял еще тот самый милиционер, который расспрашивал нас после убийства Светки Кольцовой, и, конечно же, вездесущая баба Рая. А как же без нее?!

— Капитан Литвинов, — представился опер и протянул мне удостоверение, в которое я даже не заглянула — мне было достаточно того, что рядом с ним находился Миша и Раиса Петровна.

— А что, собственно, случилось? — спросила я растерянно.

— Скажите, гражданка Азерцова, вам знакома эта женщина?

И он протянул мне мобильник. Стоило мне лишь мельком взглянуть на изображение, как сердце замерло у меня в груди. Это была та самая блондинка, которая приходила к Нику. И, судя по ее лицу, она была мертва.

— Н… нет, по-моему, — не очень уверенно солгала я. — Не уверена, что когда-либо видела ее.

Не могла же я рассказать им правду, ведь тогда мне пришлось бы объяснять, как и при каких обстоятельствах я ее увидела. Если отбросить ставшую вдруг прозрачной стену — в это никто не поверит — то оставался только дверной глазок. Да уж, думаю, что баба Рая будет безмерно счастлива, выяснив, что не одна она такая любопытная. А уж потом и весь двор узнает, что я тоже стойко несу вахту у дверного глазка, поджидая очередную запозднившуюся жертву.

— Мария, — обратился ко мне Миша, — ты уверена, что не видела ее?

— Конечно, — осмелела я, — почему я должна была ее видеть? А что с ней случилось, вид у нее не очень?

Нагло раздвинув в стороны двух мужчин, на первый план вышла баба Рая. Ей не терпелось поделиться хоть с кем-нибудь своими знаниями.

— Девку эту, — объявила он, — убили так же, как и Светку Кольцову. Тут рядом, недалеко от платной стоянки. Там же стоит и ее автомобиль. А знать ты ее должна, потому что она вчера приходила к этому скрипачу, Николаю, к которому ты что-то часто стала в последнее время бегать.

Миша шумно вздохнул, как бы говоря: «Против бабы Раи я бессилен». А я сделала вид, что всматриваюсь в лицо несчастной, потом уверенно заявила:

— Нет, никогда раньше я ее не видела. Но вот вчера поздно вечером я слышала во дворе какой-то страшный крик. Кричала женщина.

— А чем занимался в это время ваш сосед? — поинтересовался Литвинов.

— На скрипке играл, — уже спокойно ответила я, радуясь, что мне не приходится врать, ведь все именно так и было.

— Это точно? — по лицу опера было видно, что он разочарован.

— Конечно, — ответила я, — он всегда в это время играет на скрипке.

— Точно, — взъерепенилась Раиса Петровна, — играет и играет, гаденыш. Но вот перед этим она у него была. Я видела, как она выходила, а этот артист хренов выперся на площадку ее провожать в чем мать родила, только полотенцем свои муди прикрыл и все. Совсем стыд потерял!

В этот момент на лестнице появился и сам Ник — видимо, он выносил мусор и теперь, увидев около своей квартиры блюстителей порядка, немного растерялся.

— Николай Морозов? — спросил Литвинов.

— Да, а в чем, собственно, дело?

— Нам необходимо задать вам несколько вопросов, только сперва давайте пройдем к вам, не стоит разговаривать на лестничной площадке.

Ник кивнул растерянно, открыл дверь и жестом пригласил всех войти. Когда милиция вошла в квартиру, баба Рая тоже попыталась протиснуться, но наш участковый бесцеремонно закрыл перед ее носом дверь, чем привел старуху в неистовство.

— Все, — заявила старая карга, — хана скрипачу. Отпиликался, стервец!

— Что за глупости! — возмутилась я. — Раиса Петровна, вы же сами знаете, что он в это время был дома. Не мог он ее убить.

— Конечно, не мог, — удивительно покорно согласилась баба Рая, — а вот его очень даже могут. Знаешь, кто эта баба, которой вечером кишки выпустили? Это Валька Золото! Думаешь, Жорик простит этому Кольке, что он ему рога наставлял? Да Золотой Жорик и за меньшие проступки людей на тот свет отправлял.

С этим нельзя было поспорить. Георгий Золото, или Золотой Жорик, гуманизмом никогда не отличался. На заре перестройки он был криминальным авторитетом, потом, когда грянула приватизация, Жорик скупил несколько самых солидных предприятий нашего города и превратился из бандюгана в респектабельного бизнесмена. Впоследствии он, говорят, даже занялся благотворительностью, чтобы поскорее отмыть свое имя от налипшей на него грязи, но для всех он так и остался Золотым Жориком. И в том, что Ника ждали серьезные проблемы, можно даже не сомневаться. Мне сразу же стало грустно от одной только этой мысли.

Глава 11

— Слышь, лабух, собирайся, тебя уже ждут, — так началась высокоинтеллектуальная беседа двух серьезных людей — дьявола и Арика, охранника Золотого Жорика.

— Не помню, чтобы с кем-нибудь договаривался о встрече, — спокойно ответил скрипач. — Вы, ребята, наверное, ошиблись квартирой.

— Ты давай тут не кнокай. Тебя Георгий Андреич ждет, а ждать он ох как не любит! — сразу же посуровел Арик.

— Да по мне хоть Вольдемар Сигизмундович, — Ник откровенно издевался над здоровенным парнем, у которого кулаки выглядели, как пудовые гири, а лицо не было обезображено печатью интеллекта, — никуда я не пойду, у меня гостья.

Второй визитер, который молча стоял в сторонке, на первый взгляд выглядел не так устрашающе, но только на первый. Стоило хотя бы раз посмотреть в его равнодушные стальные глаза, чтобы понять — этому убить человека не сложнее, чем курице голову свернуть. И было в нем еще что-то неприятное, чему я не могла найти названия.

Станислав Сергеевич Ветлугин в прошлом работал в органах госбезопасности, но с началом смутных времен переметнулся к Золотому Жорику, где заведовал теперь службой безопасности. Единственной большой любовью в жизни Ветлугина были деньги, все остальное не имело значения.

Арик бросил на меня короткий взгляд и заржал.

— Бабу твою мы тоже прихватим, может, и она на что-то сгодится.

Мне стало дурно. Я вцепилась в подлокотники кресла и замерла. В этот момент мне больше всего хотелось стать невидимкой. Вот что значит нарушать данную себе клятву! Ведь поклялась никогда больше не видеться с Ником, а сама, как полная идиотка, пошла его предупреждать о грядущих проблемах. Можно подумать, что без меня бы он не справился. Но вся беда в том, что я так и не смогла поверить в дьявольскую сущность моего скрипача.

Придумывала самые разные и вполне разумные объяснения. Удобнее всего было думать о том, что Ник — довольно сильный гипнотизер и плюс к тому владеет различными техниками манипулирования сознанием. Эта версия объясняла все странности, кроме череды неожиданных смертей, но здесь я могла все списать на случайность.

Я пришла его предупредить, но ничего не успела, потому что он с порога отвлек меня посторонними разговорами и чаепитием с тирамису. Я ничего не могла с собой поделать. Этот тип действовал на меня, как удав на кролика. В его присутствии все умные слова выветривались из моей головы, хотелось смеяться и мурлыкать, как кошка.

— Ник, — шепнула я ему на ухо, — будь с ними осторожнее. Неужели ты не понимаешь, что это настоящие бандиты?

Он пожал плечами и спокойно ответил:

— Да я и сам вижу, что не академики.

— Хватит трепаться, — Арик занервничал, — собирайтесь, пошли.

— А ты бы не хамил, — посоветовал скрипач, — никогда ведь не знаешь, чем это может для тебя обернуться.

Окинув презрительным взглядом тощую фигуру моего скрипача, Арик с трудом смог сдержать приступ гнева. Он подошел ко мне, схватил за шиворот, как котенка, и с легкостью приподнял над полом. Я завизжала и вцепилась руками в стол.

— Я никуда с вами не пойду, — от волнения у меня пропал голос, и из глотки вырвалось что-то похожее на шипение. — Не имеете права!

— А это, девушка, — вмешался, наконец, в разговор второй бандит, — вам стоит обратиться в правозащитные организации, мы такими вещами не занимаемся. Мы люди подневольные. Нам дали задание привести вот этого господина, — он кивнул на Ника, — мы и выполняем.

И тут я увидела тот самый трюк, объяснения которому так и не смогла найти: в глазах скрипача вновь появились желтые огни. Непонятное явление длилось всего лишь миг, но я поняла, что добром это не закончится, и на всякий случай затихла.

В руке Арика появился пистолет, который он направил на Ника, и охранник сказал зло:

— Или вы идете с нами, или я вас сейчас порешу на месте.

На лице скрипача не дрогнул ни один мускул. Я даже удивилась его самообладанию — трудно держать себя в руках, глядя в глаза своей смерти. Он же лишь усмехнулся и произнес с таким сарказмом, что у меня от ужаса вспотели ладони, потому что я поняла, что сейчас нас точно пристрелят, как бешеных собак, даже слова сказать не дадут в свое оправдание.

— Слушай, Артур, — продемонстрировал свою осведомленность Ник, — я понимаю, что, когда тебя делали, мозги в комплекте не предусматривались, но хоть чем-нибудь попытайся подумать немного. Ничего ты сейчас нам не сделаешь. Тебе приказали доставить меня живым, так ведь? Скажи, как отреагирует твой хозяин, если ты нарушишь его приказ? Я так понял, что мой труп ему пока не нужен.

Арик попытался подумать, как ему посоветовал Ник, и результат ему не понравился, потому что «этот лабух» оказался прав — ничего он не может сделать… пока.

— И что, хочешь сказать, что я не смогу вас доставить по назначению? — ошарашенно спросил бандит. — Сил у меня хватит. Убивать я вас не буду, но кто может мне запретить так изметелить и тебя, и твою бабу, что ты не пойдешь за мной — поползешь?

— А тебя не учили, что женщин быть нельзя? — продолжал глумиться скрипач, испытывая терпение бандитов. — Не по-мужски это, хотя… — он сощурился и очень внимательно посмотрел Арику в глаза, — какой ты мужчина? Думаю, что карнавал в Рио в две тысячи пятом году ты никогда не забудешь.

В груди у меня похолодело, потому что я была уверена, что сейчас прогремит выстрел, но случилось то, чего я никак не ожидала — Арик сразу поник и опустил глаза, как будто его поймали на чем-то крайне неприличном. Ясно было одно — что событие, связанное с этим карнавалом, бандиту вспоминать не хотелось, но еще больше ему не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал о том, что тогда случилось.

— А что случилось в Рио? — заинтересовался Ветлугин, в обязанности которого входило знать все и про всех.

Ник перевел взгляд на Артура, который в этот момент готов был вцепиться зубами ему в глотку, и усмехнулся.

— Пустяки, — ответил он игриво, — романтическое приключение. Если Артур захочет, сам все расскажет. Верно, Артур?

После этих слов Арик позволил себе немного расслабиться. Про себя он уже решил, что этот лабух уже не жилец, и плевать на хозяина. Тайну, которую бандит скрывал все эти годы, знали только два человека — он сам и красивый темнокожий паренек из бразильской провинции.

Дело в том, что Артур Котов был латентным гомосексуалистом и так тщательно скрывал этот свой порок, что и сам искренне поверил в свою непогрешимость в этом отношении. В той среде, в которой он вращался, «петухи», мягко говоря, были не в почете. Получив такое клеймо, Арик никак не мог бы рассчитывать на то, что Жорик оставит его на прежней работе. А платил Золотой Жорик хорошо, и за то время, что Котов у него работал, охранник уже успел привыкнуть к хорошей жизни. Отвыкать не хотелось совершенно.

В Бразилии, далеко от родного дома, где его никто не знал, Арик познакомился с Мигелем и позволил себе расслабиться настолько, что даже не убил своего случайного партнера, как того требовал голос разума. Первое время любое воспоминание о том случае заставляло Арика вжимать голову в плечи и тревожно замирать. Но спустя какое-то время он понял, что никто и никогда ничего не узнает, и успокоился. Как этот тощий лабух смог узнать о случившемся, Артур понять не мог, но твердо решил, что в живых скрипача не оставит.

Скрипач внимательно следил за выражением лица бандита и, казалось, читал его мысли. Едва заметная ухмылка то вспыхивала, то гасла на его губах. Он заранее знал следующий шаг Котова и от души забавлялся.

— Ладно, парень, — произнес Ник насмешливо, — не буду тебя подводить и схожу к твоему хозяину.

— И девка, девка тоже пойдет с нами, — упрямо заявил Арик, холодея от страха. Но не мог он повести себя иначе, ведь рядом был Ветлугин и такая смена настроения вызвала бы у него подозрение. Арик прекрасно знал бывшего кгбшника, под началом которого теперь работал, и понимал, что если Станислав Сергеевич в него вцепится, то уже не отпустит, пока не узнает все.

— Я никуда не пойду, — заупрямилась я.

— Не пойдешь, — пригрозил Арик, — понесут, и молись, чтобы не вперед ногами. Все, хватит, разговор окончен.

— Да, — с наигранной грустью заметил Ник, — дурака учить — только портить. Я ведь тебя предупреждал, чтобы ты был с девушкой повежливее…

Обстановка накалялась с каждой минутой все больше, и я даже засомневалась в том, стоило ли мне так упираться. Ведь если они захотят нас убить, то смогут это сделать прямо у Ника в квартире.

— Ладно, — согласилась я, чтобы как-то погасить назревающий конфликт, — я пойду с вами.

Ник бросил на меня удивленный взгляд и тихо, так, чтобы услышала только я, сказал:

— Ничего не бойся, все будет нормально. Веришь?

«Эх, — подумала я, — если Ник и вправду дьявол, то нам действительно ничего не грозит. В любом случае он ведет себя так, как будто не сомневается ни на йоту в своих словах. Что ж, не буду сомневаться и я».

Станислав Сергеевич Ветлугин — человек с бронированными нервами — молча наблюдал за всей этой перепалкой. Его натренированный взгляд не упускал ни малейшей детали. От него не укрылся ни страх Арика, ни странное для подобной ситуации поведение скрипача, ни перешептывания этих двоих — Морозова и его девицы. Про себя Станислав Сергеевич решил, что обязательно разберется, в чем тут собака зарыта.

Мы с Ником покидали его квартиру в сопровождении «почетного эскорта». Если Раиса Петровна, как обычно, дежурит у дверного глазка, то об этом визите и всем, что за ним последует, милиция узнает очень скоро.

«Узнать-то узнает, — обреченно подумала я, — а что толку? Никогда наши местные менты не пойдут против Золотого Жорика, они ведь из его рук кормятся».

Всю дорогу в машине царило гробовое молчание. Я вцепилась в руку скрипача и боялась отпустить его хотя бы на секунду. Мне почему-то казалось, что тогда он исчезнет, а я останусь одна с двумя бандюганами. И в то же время, несмотря на мой страх, меня мучило любопытство. Мне безумно хотелось узнать, как поведет себя Ник, когда его загонят в угол. Хочет он того или нет, но тогда ему придется действовать, и я буду уже точно знать, кто он такой и на что способен. До чертиков надоело ломать голову над этой загадкой.

Когда мы подъехали к особняку Золотого Жорика, мне стало немного не по себе. Я не была уверена, что смогу когда-нибудь выйти из него живой. Грохнут меня «добрые дяди» и вывезут куда-нибудь в лес в целлофановом мешке. А как иначе мог повести себя обманутый муж? Вот только при чем тут я, а? Зачем они взяли меня с собой?

В облике Георгия Андреевича Золото ничто не выдавало его уголовного прошлого. За большим письменным столом сидел ухоженный, респектабельный мужчина лет пятидесяти или около того.

Едва мы вошли, как Золотой Жорик принялся буравить нас своими колючими, болотного цвета, глазами. От его взгляда мне срочно захотелось спрятаться за спину Ника.

— Так это ты, значит, хахаль моей Вальки? Гори она в аду, шалава такая! — спросил Жорик скрипача. — Наслышан о тебе. Вот только не было времени самому сходить в «Империю» и все увидеть своими глазами.

— Многое потеряли, — спокойно ответил Ник.

— Не думаю, — резко оборвал его Жорик.

Он встал, вышел из-за стола и подошел к нам почти вплотную. Он был достаточно высоким, но, стоя рядом со скрипачом, казался гораздо ниже, чем был на самом деле.

— Я думал, что узнал о тебе все, — задумчиво произнес Жорик, — но оказалось, что нет. Интересный ты парень, Николай Морозов.

— Вы тоже, Георгий Андреевич, — ответил серьезно Ник, — но зато я узнал о вас все.

Левая бровь Золотого Жорика поползла вверх от удивления. Такой наглости он никак не ожидал. Чтобы какой-то лабух вдруг стал наводить о нем справки — этого еще не хватало!

— А мне скрывать нечего, — хмуро ответил хозяин дома, отводя взгляд. — За свои преступления я отсидел от звонка до звонка, никому ничего не должен, со всеми рассчитался.

— Не за все отсидел и не со всеми расплатился, — возразил Скрипач, и я обмерла от ужаса. Нельзя предугадать, как отреагирует бывший уголовник на такое наглое заявление.

К моему великому удивлению, Золотой Жорик даже бровью не повел. Он вернулся за свой письменный стол и принялся барабанить пальцами по столу, разглядывая Ника, как какую-то диковинку.

— Кто же ты такой, Морозов? — задумчиво спросил он.

— Музыкант, — ответил скрипач, — скрипач.

— Только ли это? — в голосе Георгия Андреевича я уловила подозрительные нотки не то злости, не то страха.

— Ну, ты же сам сказал, что узнал обо мне все, — насмешливо ответил Ник, нагло переходя на «ты». Но Жорик этого даже не заметил.

— Видимо, не все, — вынужден был констатировать Золото, — и я очень надеюсь, что ты сам расскажешь мне то, чего я не знаю, — теперь интонация сменилась, и в ней появилась угроза.

— Не проблема, — легкомысленно согласился скрипач, — задавай свои вопросы, и я тебе отвечу, если сочту нужным.

— Ответишь, даже если не сочтешь, — пригрозил Жорик. — Только вот откуда я могу знать, что ты мне не соврешь?

Теперь недовольство мелькнуло на лице Ника, он уселся напротив хозяина дома и заявил мрачно:

— Запомни, ты, элита нашего общества, я никогда не лгу. Если я не хочу отвечать на вопрос, то я просто молчу. Мне нельзя врать — такая у меня работа. Хуже нет, если еще и мне перестанут доверять люди.

Жорик довольно потер руки — ему удалось вывести скрипача из себя.

— Вот и поговорим о том, кто ты такой и какая у тебя работа, — сказал он и замолчал, ожидая ответа.

Скрипач действительно никогда не врет — это я поняла после его ответа. Но уж лучше бы он солгал.

— Я — дьявол, — спокойно сказал Ник, — и моя работа — искушать людей. Согласись, если бы мне не верили, то кто бы рискнул заключать со мной какие-то договоры?

Золотой Жорик смеялся долго, он едва не задохнулся от смеха. Лицо его побагровело, а на глаза навернулись слезы. С большим трудом ему удалось успокоиться.

— Дьявол? А ты парень с фантазией! Может, ты и со мной заключишь договор? Правда, я пока не придумал, что у тебя попросить, но хотя бы ради спортивного интереса. Подписывать твою бумагу, я так полагаю, принято кровью? Давай доставай, я готов, — он взял нож для резки бумаги и изобразил готовность чиркнуть себя им по пальцу. Он открыто издевался над скрипачом, и хотя я не видела в этот момент глаз Ника, но не сомневалась, что желтые огни уже проступили на дне черных глаз. Зря Георгий Андреевич так веселится, ох, зря.

— К чему эти анахронизмы? — удивительно, но голос скрипача был спокоен. — Этот договор заключается не на бумаге, он устный. А с тобой мне его заключать нет никакой нужды, ты и так уже давно принадлежишь мне.

Теперь Золотой Жорик даже не пытался скрывать свое раздражение. В какой-то момент я даже испугалась, что он вот-вот даст своим волкодавам команду убить нас. Но надо отдать ему должное — респектабельный господин сумел все-таки взять верх над бывшим криминальным авторитетом.

— Так, может, ты для начала расскажешь мне, за какие такие грехи я, добропорядочный гражданин нашего не очень порядочного общества, еще не расплатился с государством? — спросил он глухо.

— Из последних, — деловито поинтересовался Ник, — или из самых гнусных?

— Давай и то и другое, — процедил сквозь зубы Георгий Андреевич и замер в ожидании следующего хода скрипача.

— Охота, — коротко ответил Ник и тут же уточнил, — охота на человека и то, чем она закончилась. Продолжать?

Надо было видеть лицо Золотого Жорика! Его словно в кислоту опустили, оно стало вдруг оплывать, терять свои формы. И вскоре уже невозможно было понять, какое из чувств запечатлелось на нем, настолько все перемешалось: и страх, и злость, и отвращение. Я поняла, что, как и в случае с Ариком, скрипач умудрился нащупать что-то такое, о чем этот влиятельный человек предпочитал поскорее забыть. Но еще я поняла, что теперь уж точно живыми нас из этого особняка не выпустят. Но, что удивительно, мне больше не было страшно. Накатило непонятное безразличие к тому, что меня ожидало в ближайшем будущем.

— Кто тебе рассказал? — глухо спросил бандит.

— Ты сам, — спокойно ответил скрипач, никак не отреагировав на откровенную угрозу, прозвучавшую в голосе Жорика. — Неужели ты так и не понял, что я знаю все и про всех? Мне ничего не надо рассказывать, я сам могу рассказать тебе все о твоей паскудной жизни. И то, как вы вывезли твоего конкурента за город, где устроили на него настоящую охоту, и то, как после того, как он был убит, вы его съели. Все верно: нет тела — нет дела. Наше, как ты выразился, не очень порядочное общество легко прощает грабеж, мошенничество и убийство, но, Георгий Андреевич, люди, несмотря на всю свою порочность, не настолько низко пали, чтобы спокойно реагировать на факт каннибализма. Так низко человечество еще не пало. Ох, Жорик, стоило ли так старательно отмываться, чтобы влезть в еще большую грязь?

— А почему ты считаешь, что я уже принадлежу тебе? — Золото пытался перевести разговор в другое русло, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию и принять правильное решение. Он, конечно, обязательно избавится и от лабуха, и от его девки, но надо узнать, кто еще в курсе всех этих дел. — Я не помню, чтобы когда-либо заключал с тобой договор, дьявол.

Скрипач поднялся со стула и подошел ко мне. Я смотрела в его лицо и не находила в нем ничего дьявольского. Взяв меня за подбородок, Ник заглянул мне в глаза и тихо произнес:

— Ничего не бойся, помни о том, что я тебе говорил. С нами не произойдет ничего такого, чего мы бы не хотели. Я тебе это обещаю. Ты мне веришь?

Я верила. Не знаю почему, но мне больше не было страшно. Ничего этот бандюган не сможет нам сделать, потому что Ник действительно не врал — он и есть самый настоящий дьявол, пусть и не такой, каким его обычно рисуют.

— Договор? — переспросил Ник. — Да ты его уже много раз подписал. Запомни, ничтожество, каждый раз, когда ты совершаешь греховный поступок или идешь на сделку со своей совестью, даже если ее у тебя нет, ты подписываешь договор с дьяволом. И воспользоваться ли этим при твоей жизни или позже — это решаю я и только я. Так что, Жорик, ты уже давно моя собственность.

Жорик потянулся к кнопке вызова персонала, но рука его внезапно замерла в воздухе, и в глазах появился даже не страх, а настоящий ужас. Он не отрываясь смотрел в лицо Нику, и я могла лишь догадываться, что он в нем увидел. Не думаю, что это были те самые желтые огни, которые так пугали меня — этим Георгия Андреевича сложно было испугать. Мне показалось, что он заглянул в адскую бездну и увидел то, что живому человеку видеть не положено.

Несколько минут он так и сидел совершенно неподвижно, словно окаменев, потом зашевелился, нажал кнопку и, когда вошел Ветлугин, коротко приказал:

— Этих двоих отвезите туда, откуда взяли.

Я не могла поверить своим ушам. С чего вдруг такая перемена? Что произошло в те минуты, когда он сидел без движения, глядя в лицо дьяволу? Но еще больше, чем я, удивился начальник службы безопасности. Он уставился на своего хозяина, не решаясь уточнить, правильно ли он понял приказ, потом с трудом выдавил из себя:

— Отвезти их домой и все? Больше никаких пожеланий не будет?

— Будут, — рявкнул Золотой Жорик, — чтобы волоса не упало с их голов! Довезти в целости и сохранности. Все ясно?

Всю дорогу я изнывала от желания устроить скрипачу допрос, но водитель Золотого Жорика постоянно поглядывал на нас в зеркало и я прекрасно понимала, что он донесет каждое наше слово своему хозяину. Поэтому молчала как рыба.

Зато когда мы оказались у меня, я не стала долго тянуть и, наливая скрипачу чудовищно крепкий кофе, спросила:

— Скажи, что случилось с Золото? Почему он так резко изменил свое решение? Он ведь не собирался нас отпускать, верно?

Ник сделал глоток и поморщился.

— Как ты это пьешь? — спросил он удивленно.

— Нормально пью — привыкла. Но ты не ответил на мой вопрос.

— Видишь ли, — грустно произнес он, — это не Жорик изменил свое решение, это он…

— Кто он?! — взвилась я. — Неужели так трудно говорить без этих твоих загадок?

— Дьявол, — устало объяснил Ник. — Он сейчас в Жорике и я пока свободен, но он скоро вернется.

Я оторопела, ничего себе дела получаются! Выходит, Ник не совсем дьявол, вернее, он совсем даже нормальный человек, но только сдает свое тело в наем, что ли?

— Он, что у вас, — спросила я немного нервно, — передовое красное знамя, что вы его передаете с рук на руки?

Ник, наконец, позволил себе улыбнуться, но усталость и какая-то обреченность проступали даже сквозь эту вымученную улыбку.

— И откуда ты только знаешь такие слова? Ты ведь родилась уже после того, как рухнул Советский Союз, а, смотри ты, знаешь про передовое красное знамя!

— Я эрудированная девушка, — съязвила я. — Так ты мне можешь сказать, как это у вас бывает?

Просто, очень просто. Любой человек, кто хотя бы однажды заключил договор с дьяволом, а это почти каждый из людей, по сути соглашается с тем, что однажды его тело дьявол может использовать для своих нужд. Слышала такое выражение: «бес попутал»? Это говорят как раз о таких людях.

Глава 12

Вот уж не думала, что придется посетить «Империю» еще раз! Но у одного из наших «призрачных» студентов приключился день рождения, и он вдруг решил отпраздновать его вместе со всей группой. Видимо, для того чтобы потом хоть что-то можно было вспомнить из своей студенческой жизни. Смешно, но никто даже толком не знал, как зовут именинника, настолько редко он появлялся в университете. Тем не менее все дружно согласились. И только меня мучили сомнения. Меньше всего мне хотелось встречаться с Ником на его территории, то есть там, где он, царь и бог, где нет никого, кого можно было бы поставить рядом с ним. Я и так уже слишком глубоко увязла в своих чувствах, чтобы испытывать себя на прочность еще раз.

Решив, что мне не стоит идти на это мероприятие, я немного успокоилась. Но по мере приближения часа «X» меня начали мучить сомнения. Проходя мимо зеркала, я с тоской отмечала, что выгляжу слишком уж бледно на фоне наших красавиц.

Мне казалось, что дьявол в это время наблюдал за мной и тихонечко посмеивался, зная заранее, что этот бой с собой я проиграю.

Не выдержав, я поставила перед собой зеркало и принялась краситься. Но проблема заключалась в том, что я никогда не была хорошим визажистом. У меня даже мелькнула мысль пригласить Галку, но, вспомнив ее боевую раскраску, я отказалась от этой мысли и в итоге накрасилась чуть больше, чем обычно, а это значит чуть больше, чем никак.

Уже у ресторана мне вновь захотелось развернуться и убежать, но меня уже заметил кое-кто из однокурсников, и отступать было поздно. Как говорил Юлий Цезарь: «Жребий брошен. Рубикон перейден. Мосты сожжены». От нехорошего предчувствия в душе все замерло и съежилось.

Когда мы расселись по своим местам, стало немного легче. Юра, а именно так звали именинника, поблагодарил всех, но с таким видом, словно рублем одарил. Мне он сразу не понравился — на редкость высокомерный тип. «Ничего, — подумала я, — скоро здесь появится тот, кто, милый мальчик, будет на тебя смотреть свысока. И будешь ты, Юрик, плясать под его скрипочку, как Петрушка на ярмарке».

Поймав себя на таком непривычном для себя чувстве, как злорадство, я осеклась, стало противно и стыдно, хотя я ничего плохого не сделала. Не сделала, но подумала. Что-то со мной не то происходит в последнее время, в душе поднимается такая муть, которой раньше там не было.

Девчонки с нетерпением ждали выхода скрипача. Еще бы, о нем, по-моему, уже все в городе знали, местная достопримечательность, иначе и не назовешь. «Кричали барышни «Ура!» и в воздух чепчики бросали».

И он появился! По залу пронесся тихий вздох, и все взгляды устремились на эстраду. Я заметила, что даже некоторые мужчины смотрят на скрипача с нездоровым вожделением. Всех завел этот стервец. Как у него это получается? Впрочем, чему я удивлялась, совсем забыла, кто он такой. Похоже, во всем зале только мне удавалось сохранять спокойствие, но это лишь до тех пор, пока он не заиграл свою чертову музыку.

— А ты почему не пьешь? — поинтересовался Юрик, подвигая ко мне бокал с шампанским. — Давай выпьем за знакомство. Кстати, как тебя зовут?

Настроение у меня потихонечку портилось и захотелось ему нахамить — надо же было хоть на ком-то сорвать свою злость, но, пусть и с трудом, мне все же удалось сдержаться.

— Я вообще не пью, — терпеливо объяснила я, — мне нельзя.

— Больная, что ли? — спросил Юрик, теряя интерес к моей скромной особе. — Так ведь шампанское, не водка же.

Идиот, можно подумать, что в шампанском нет алкоголя. Отвечать я не стала, чтобы он понял, что мне не очень-то хочется с ним общаться. Это называется: «Вы можете мне говорить все что угодно — я все равно вас не слышу».

Юрик все понял правильно и переключил свое внимание на Аллочку Гаеву — нашу общепризнанную красавицу. А я так и замерла с видом вдовствующей королевы, отпугивая потенциальных кавалеров.

Веселье было в самом разгаре, когда свет в зале почти потух, зато эстрада вдруг заполыхала огнем. Я даже испугалась, настолько естественными показались мне эти рыжие всполохи, и лишь спустя несколько минут до меня дошло, что огонь не настоящий, а лишь очень удачная имитация. А потом в этом бушующем пламени проступил его темный силуэт. В зале воцарилось молчание. Я смотрела на Ника, стоящего со скрипкой в кольце огня, и думала: «Как это страшно. Он как будто в аду находится. Впрочем, ад — это его привычная среда обитания, если верить тому, что он о себе говорит. А не верить ему у меня нет причин».

Взметнулся смычок — и скрипка издала душераздирающий стон, потом она закричала, словно от нестерпимой боли, и полилась музыка, страшная, почти безумная. У меня сердце сжалось. Почему-то показалось, что сейчас скрипка рассказывает историю о ведьме, сожженной на костре инквизиции.

Как и в прошлый раз, люди повскакивали со своих мест и принялись танцевать, никого и ничего вокруг себя не видя. И только я словно приросла к своему стулу. Мне было интересно, кто же в тот момент играл — дьявол или сам Ник. Я так и не научилась их различать.

Аллочка Гаева танцевала с Юриком, но при этом не сводила глаз с Ника. Я видела, как она облизывает языком верхнюю губу, как будто намекает на что-то непристойное. О, насчет непристойностей она обратилась по адресу! Знала бы она, на что способен этот ангелоподобный парень с дьявольскими глазами!

На этот раз танцевать мне не хотелось. Я не отрываясь смотрела на полыхающую эстраду и стоящего на ней человека, пытаясь разглядеть в нем что-то чуждое, отталкивающе, злое, что-то такое, что могло бы меня от него оттолкнуть раз и навсегда. Ничего не получалось. Наоборот, его узкое бледное лицо, отстраненный взгляд в никуда и эти удивительные магические знаки, которые вычерчивала рука со смычком, завораживали меня все сильнее и сильнее. Я тонула в его музыке, задыхалась, слезы наворачивались на глаза, и казалось, что еще миг — и я умру. Невыносимая, сладкая пытка…

А он действительно напоминал мне пришельца из иного мира. Скрипач смотрел в зал, на людей, и едва уловимая презрительная усмешка порой подрагивала на его губах. Он знал все и про всех, но всегда оставался в стороне, как будто его ничто не касалось. Он как будто находился за какой-то невидимой границей, куда никто из присутствующих не мог проникнуть. Дьявол беззвучно смеялся над людьми, покорно выполнявшими все, чего он от них хотел.

В какой-то момент мне стало страшно, захотелось покинуть зал и никогда больше туда не возвращаться. И тогда он увидел меня. Ослепительная белоснежная улыбка, которую можно увидеть только в рекламе зубной пасты, но только не у живого человека, озарила его лицо, и он весело подмигнул мне. Теперь сбегать было поздно. Второй раз это уже выглядело бы как минимум странно.

Когда музыка закончилась и все вернулись обратно за свои столики, рядом со мной уселись вспотевшие и раскрасневшиеся Юрик и Алла.

— Крутяк! — восторженно воскликнул именинник. — Этот парень умеет зажечь! Слушай, Ал, надо бы нам с ним познакомиться. Это круче любой наркоты.

Меня они как будто и не замечали, погруженные в новые ощущения и переживания. «Вот и славно, — подумала я, — хоть не будут приставать со своими дурацкими расспросами».

— Можно к вам? — услышала я над головой знакомый хрипловатый голос. — У меня сейчас небольшой перерыв. Есть предложение.

Ник наклонился к Юре и что-то шепнул тому на ухо. Лицо именинника сперва вытянулось от удивления, а потом он расплылся в довольной ухмылке и радостно закивал головой.

Мне стало любопытно, что же такое сказал Ник, но интересоваться я не стала. Если они не считают нужным посвящать меня в свои тайны, то пусть подавятся ими! Не очень-то мне нужно.

Юрик, в свою очередь, наклонился к Алле и, видимо, передал ей слова скрипача. А потом они все втроем встали и направились куда-то в сторону служебных помещений, куда посторонним вход воспрещен.

Тут уж мое любопытство взяло верх над здравым смыслом, и я, подождав пару минут, пошла следом за ними. Я прекрасно понимала, что меня могут выгнать в три шеи, но все же рискнула.

Вынырнув в длинном коридоре, я растерянно стала осматриваться по сторонам. Никого. Ряд кабинетов с одинаковыми темными дверями и табличками на них, но при этом ни одной живой души вокруг. «Где их теперь искать? — подумала я растерянно. — И надо ли это делать?»

Проклятое любопытство помешало мне вернуться обратно в зал. Я пошла вдоль коридора, прислушиваясь к каждому звуку. Иногда я толкала то одну дверь, то другую, но все они были закрыты, что меня нисколько не удивило.

На одной из дверей таблички не было, и к тому же она была открыта. Когда я ее толкнула, то передо мной предстала странная картина, смысл которой до меня дошел чуть позже. Впечатление было такое, что трое взрослых людей напились до такой степени, что разделись и принялись танцевать летку-енку или играть в паровозики… Черт! Они не танцевали и не играли. Когда до меня дошло, что происходит, меня чуть не стошнило. Какая мерзость! Устроили групповуху, придурки! Я почувствовала себя белорусским партизаном — мне захотелось взорвать этот чертов «паровозик», пустить его под откос.

Они увидели меня, но смутился лишь именинник, да и то лишь на минуту. А потом, он махнул мне рукой, приглашая присоединиться к их забавам. Извращенцы придурковатые! Кажется, Юрик получил в свой день рождения подарок, о котором мог лишь мечтать — его «поздравили» одновременно и мужчина, и женщина! Ясное дело, с такими тараканами в голове о какой учебе может идти речь? Понятно, почему его не увидишь в универе — не до того парню.

Но Ник, Ник… Этого я от него никак не ожидала. И пусть он трижды дьявол, но должны же быть хоть какие-то границы…

Я с силой захлопнула дверь и побежала по коридору. Щеки мои пылали. В голове билась только одна мысль — домой, срочно домой. Закрыть дверь и никого не пускать. Но, войдя в зал, я немного успокоилась. Я поняла, что если уйду сразу, то эти трое все поймут. Веселить скрипача своим неадекватным поведением мне не хотелось, и поэтому я решила немного переждать и, когда начнется следующий номер Ника, тихонечко покинуть «Империю». Тогда мой уход не будет так заметен.

От злости я не знала, что делать. «Ничего, — злорадно подумала я, — завтра, когда хмель уйдет, этот Юрик вспомнит все, что было. Ни за что не поверю, что тогда ему будет все равно! Бойтесь своих желаний, они могут сбыться». Я чувствовала себя так, как будто меня изваляли в грязи, хотелось срочно помыться и никогда не прикасаться ни к одному из участников этого мерзкого процесса. Машинально я взяла рюмку водки и выпила, надеясь, что это поможет мне успокоиться. Зря я это сделала, но жалеть о содеянном было уже поздно.

Вернулись Алка и Юрик. Я удивилась, что они после всего, что я видела, ведут себя так, словно ничего не случилось. Да я бы от стыда сквозь землю провалилась, а им хоть бы хны!

— Зря ты к нам не присоединилась, — ухмыляясь, сказал Юрик и по-хозяйски положил мне руку на плечо.

Я резко отшатнулась и процедила сквозь зубы:

— Задница не болит?

На его лицо набежала тень.

— Если расскажешь кому-нибудь — придушу, — пообещал он зло.

— Я-то не скажу, — успокоила я его, — но ты сам этого не забудешь.

— Заткнись, дура! — он начинал трезветь, а я пьянеть. Выпитая рюмка водки делала свое черное дело. Я поняла, что мне надо срочно уходить, пока меня окончательно не развезло.

Не знаю, чем бы вся эта перепалка закончилась, если бы не появился Ник. Заиграла музыка, и всем стало не до меня. Люди бросились танцевать, забыв про все остальное. Иначе как безумием я это назвать не смогла бы. Вспомнилась история Ника о танцующих мертвецах. Я наблюдала за людьми и удивлялась тому, насколько у них у всех неприятные, порочные лица, не люди, а какие-то монстры.

Зал качался, как палуба корабля, перед глазами все плыло. «Пора уходить», — решила я и попыталась подняться. Ноги держали мое пьяное, непослушное тело с большим трудом. Да и мозг уже отказывался работать в привычном режиме. Я вспомнила «паровозик», и теперь он не вызвал у меня того шока, что вначале, даже смешно стало. С ума сойти, как людям может такое нравиться?!

Я не заметила, когда в зал ворвались эти люди в масках. Стояла и держалась за край стола, чтобы не упасть, сосредоточив все свое внимание на ногах, которые вдруг объявили забастовку. После первых же выстрелов я уселась на стул и поняла, что лучше остаться на месте. Жизнь мне пока не надоела. Ноги, наверное, были благодарны мне за то, что избавила их от этой непосильной задачи — нести куда-то мое невменяемое тело.

Раздались первые стоны, кто-то упал на пол, остальные заметались по залу в поисках укрытия. Визг, крики, выстрелы. Одним словом, сумасшедший дом. Но мне совершенно не было страшно, не зря же говорят, что пьяному море по колено. Я уже была в той кондиции, когда оно по щиколотку. Сидела и молча наблюдала за происходящим, как будто смотрела боевик по телевизору. Вскоре я смогла заметить, что убить пытаются именно Ника, вот только ничего у них не получалось. Каждый раз между стрелявшим и скрипачом в нужный момент возникал другой человек и получал ту порцию свинца, которая предназначалась музыканту.

А он как будто и не замечал всего происходящего и продолжал играть. Вот только музыка изменилась, она стала медленной и вязкой, как смола. Движения людей тоже замедлились, они вязли в этой неспешной, тягучей мелодии.

— Засранец, — прошептала я равнодушно, — редкая сволочь.

Страха за свою жизнь у меня не было. Одурманенный алкоголем мозг хотел только одного — чтобы Алку, Юрика и самого скрипача пристрелили на месте. Я даже позволила себе посмотреть на стрелявших с некоторой симпатией, несмотря на то, что они уже успели убить и ранить несколько человек. Жаль только, что среди пострадавших не было тех, кому я в тот момент желала смерти.

Одна из пуль срикошетила и впилась мне в плечо. «Как же предусмотрительно я приняла наркоз», — подумала я и засмеялась, глядя на расползающееся красное пятно на голубом шелке. Боли я не почувствовала, зато с удовольствием заметила, как дернулся Ник, увидев мою окровавленную блузку. «Пусть мне будет плохо, лишь бы ему не было хорошо», — приблизительно таким был ход моих мыслей в тот момент.

Нападавшие исчезли так же внезапно, как и появились. Я даже не успела заметить, когда и куда они делись. Раненые стонали, мертвые деликатно молчали, тихо лежа на полу в живописных позах и не мешая живым приводить себя в порядок и звонить в «скорую» и в милицию. Мертвым было уже на все плевать. Все закончилось.

Потом я лишь на минутку положила голову на стол и тут же заснула. Я редко пью спиртное, можно сказать, что я его вообще не употребляю, это был всего третий случай за всю мою жизнь. Но каждый раз со мной случалось одно и то же — в самый неподходящий момент я засыпала, чтобы, проснувшись, ощутить, насколько паршиво жить на белом свете.

Не знаю, сколько прошло времени, но проснулась я от того, что кто-то настойчиво теребил меня за плечо, за больное плечо, между прочим. Теперь уже боль не церемонилась, она заявила о себе в полный голос. Я застонала и открыла глаза, чтобы тут же их закрыть, потому что надо мной склонился Ник, чтоб он сгорел!

— Убери свои щупальца, педик, — возмутилась я. — Иди вон Юрика щупай, а от меня отстань, грязное животное.

— Маша, вставай, пора домой, если не хочешь нажить неприятности.

— Самая моя большая неприятность, — почему-тошепотом ответила я, — это ты. Отстань от меня, иначе я сейчас заору.

— Послушай, — увещевал меня скрипач, — давай ты поорешь дома. Сейчас сюда приедет милиция. Ты же не хочешь, чтобы твои родители узнали, что ты здесь была?

Напоминание о родителях меня немного отрезвило. Я поднялась и, шатаясь, направилась к выходу. Ник заботливо придерживал меня за талию, чтобы я не рухнула по дороге. Он даже хотел подхватить меня на руки, но я зашипела, как змея:

— Я сказала — убери от меня свои руки, сволочь! Видеть тебя не могу! Меня от тебя тошнит.

— Это не от меня, это от водки, — смеясь, сказал он и повел меня к выходу. — Зачем ты вообще пила, тебе же нельзя?

— Вот у тебя не спросила, что мне можно, а чего нельзя, — продолжала я злиться. — Алку учи и Юрика, а от меня отстань раз и навсегда. И чего тебя не пристрелили?

— Как-нибудь в следующий раз, — насмешливо пообещал он, — если ты захочешь. А сейчас домой. Как плечо?

— Не твое дело. И вообще, заткнись — не хочу тебя слышать!

На улице было холодно и сыро. Хмель стал испаряться, но очень медленно. Еще весь ужас того, что произошло в «Империи», до меня не дошел, но безразличие и холодная злость уже уступили место страху и тоске. Зря я сюда пошла, ведь не хотела же.

Аккуратно, чтобы не задеть раненое плечо, он уложил меня на заднее сидение такси и назвал водителю адрес. Бросив на меня в зеркало короткий взгляд, шофер спросил:

— Что, набралась, подруга?

— Тамбовский волк тебе подруга, — огрызнулась я.

В подъезде передо мной возникло новое препятствие. Меня швыряло от стены к перилам и обратно.

Несколько раз я попадала мимо ступеньки, и, если бы не Ник, то я бы и костей не собрала.

Когда моему скрипачу это представление надоело, он перекинул меня через плечо и понес наверх под мои возмущенные вопли. Вися, словно полотенце на крючке, на его плече, я не переставала костерить его на чем свет стоит.

— Извращенец чертов. Гнусномордая тварючесть. Мерзопакостная мерзогнусность. Педрила-мученик…

Скрипач терпеливо выслушивал мои лингвистические изыски и лишь иногда довольно хмыкал, когда я выдавала что-то совершенно невменяемое. Я его веселила. Но, когда меня начинало слишком уж заносить, он легонечко хлопал меня по заднице, чтобы я успокоилась, чем вызывал у меня новый всплеск невообразимой ругани.

Уже у себя дома он под мои возмущенные вопли снял с меня блузку и внимательно осмотрел рану. Потом сходил на кухню и принес нож, пузырек с бесцветной жидкостью и аптечку. Несмотря на то что я была пьяна, до меня все-таки дошло, что готовится операция. Взвизгнув, я как ошпаренная отшатнулась от него и попыталась прорваться в коридор. Врезалась головой в косяк и с тихим стоном осела на пол.

— Не надо, — жалобно взмолилась я, — мне больно. Я лучше завтра в поликлинику схожу, там наркоз сделают…

Накалив нож над газовой конфоркой, он принялся выковыривать из моего плеча застрявшую там пулю. Я повизгивала, как голодный щенок, но больше орать не решалась, чтобы не разозлить человека с ножом в руке — вдруг он разозлится и перережет мне горло. А что, от него можно ждать любой подлости.

Но когда, после того как пуля была извлечена, он собрался зашивать рану, я запротестовала более активно.

— Нет, не хочу. Я не тряпочка, чтобы меня по живому шить. Я буду кусаться и царапаться, я вообще тебе сейчас горло перегрызу, если ты не уберешь от меня свои руки. Без наркоза я не согласна на это зверство.

Тогда он плеснул в стакан бесцветной жидкости из пузырька и протянул мне.

— На, выпей, — приказал таким тоном, что ослушаться я не решилась, лишь спросила:

— Это яд?

— Ага, — с улыбкой согласился он, — стрихнин. Успокойся, это наркоз, но для тебя это действительно яд.

Я зажмурилась и выпила.

Мама родная!

Мне показалось, что я влила в себя расплавленный свинец! Дыхание перехватило, все внутренности обожгло, словно утюгом. Я даже заорать не могла.

— Ч-что эт-то? — заикаясь, спросила я.

— Всего лишь спирт, — спокойно ответил он.

А потом я уже совершенно ничего не помнила.

Проснулась среди ночи и долго не могла понять, где я и что со мной произошло. Голова болела так, что я лишний раз боялась ее повернуть. Все тело было покрыто холодным липким потом, и так хотелось пить, как будто я накануне, как те несчастные мышки, весь вечер грызла кактус, причем запивала его исключительно помоями. Болело все тело, каждая мышца, каждая клетка, мне казалось, что болело даже одеяло, которым я была укрыта. Из груди у меня вырвался глухой стон.

— Что, проснулась? — услышала я участливый голос. — Худо тебе?

— Я умираю, — вырвалось у меня едва слышное признание. — Убей меня, чтобы не мучилась. Что со мной такое происходит?

— Ничего страшного, это всего лишь похмелье, но похмелье жесткое. С твоей непереносимостью алкоголя тебе лучше бы даже не нюхать спиртное.

— А я и не нюхала, — заплакала я от жалости к себе, — сама не пойму, зачем я это сделала. Мне так плохо…

— Это пройдет, — успокоил меня он.

Тут я обнаружила, что лежу почти голая, в одном только нижнем белье. И сразу же в голове возникли нехорошие подозрения. А как же, ведь я у него дома, совершенно невменяемая — делай со мной все, что захочешь…

— Что ты со мной сделал? — спросила я, холодея от ужаса.

— Ничего особенного, — ответил скрипач, смеясь, — всю ночь тебе тазики носил, даже устал немного. Вот сижу и жду, когда тебя опять потянет блевать. Ну, ты, конечно, сильна, мать!

— Тазики? — удивленно переспросила я. — И это все?

— А чего бы ты еще хотела? — он поднес мне стакан холодной воды, в котором медленно растворялась белая шипящая таблетка.

— Н-ничего, — икнув, произнесла я, все еще не веря в такое счастье. — И ты меня не тронул? Совсем не тронул?

Он нежно поглаживал меня по перевязанному плечу, успокаивая.

— Маша, хоть ты и называла меня извращенцем, но, поверь на слово, я никогда не воспользуюсь беззащитным состоянием женщины. Это не интересно. Поверь, когда-нибудь ты сама меня об этом попросишь…

— Об этом даже не мечтай!

— Я не мечтаю, я знаю, — уверенно заявил он. — Да уж, если бы все желания людей сбывались, то на Земле наступил бы настоящий ад.

— Это точно, — согласилась я, вспомнив, как желала ему смерти. — Как-то читала у Шефнера такой стих: «Взгрустнув о молодости ранней, на склоне лет рванешься ты из ада сбывшихся желаний в рай неисполненной мечты». Как верно замечено!

— Ну, — успокоил меня он, — твоя ранняя молодость только началась.

Глава 13

Они подошли незаметно, когда я вышла из здания университета и направилась к автобусной остановке. Людей вокруг почти не было. Эти два здоровенных мужика схватили меня и стали силой запихивать в машину. Я заорала, как умалишенная, но прохожие спешили быстренько прошмыгнуть мимо, ничего не видя и не слыша. Некоторые, услышав мои вопли, спешили перейти на другую сторону, чтобы с чистой совестью проигнорировать все это безобразие. Ну что за люди такие?! Сволочи. Они напомнили мне трех японских обезьян, тех самых: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не скажу.

Я сопротивлялась, как могла, хотя прекрасно понимала, что силы не равны, проще было бы смириться и терпеливо ждать своей участи. Но что-что, а смирение никогда не было моей сильной чертой, поэтому я визжала, кусалась, царапалась и цеплялась за дверцу машины всеми четырьмя конечностями.

— Отстаньте, сволочи! — орала я, срываясь на визг. — Что вам от меня надо?! Вы меня с кем-то перепутали.

За все время они не проронили ни слова. Один, высокий темноволосый тип с лицом, напоминающим морду хищного зверя, ударил меня под дых и ловко втолкнул в салон, как дорожную сумку. Согнувшись пополам, я тихонечко скулила, не понимая, что происходит и чего мне теперь ждать.

Потом я посмотрела в зеркало и встретилась взглядом с водителем. Сразу все стало ясно как божий день. За рулем сидел и нагло ухмылялся Артур Котов. Меня похитили люди Георгия Андреевича Золото. Черт! Плохи мои дела. Я замерла, пытаясь разобраться, чем это моя скромная персона заинтересовала бывшего крестного отца нашей местной мафии.

Впрочем, особо ломать голову мне не пришлось, сразу вспомнился наш принудительный визит к Золотому Жорику и вызывающее поведение скрипача. «Конечно, — с горечью подумала я, — дьяволу все как с гуся вода, а мне-то что теперь делать? Вот ведь влипла так влипла».

Поднимаясь на второй этаж роскошного особняка, я мысленно прощалась с родителями и с жизнью. Почему-то подумалось, что живой меня отсюда не выпустят. Второй раз я попала к Георгию Золото и опять не по своей воле. Интересно, может, это у него такая вредная привычка — затаскивать к себе в гости людей силой?

Он сидел за столом неподвижный, как статуя Командора. Сжатые в узкую полоску губы, колючий взгляд и сдвинутые на переносице брови не обещали мне никакого светлого будущего. Судя по всему, меня вынесут отсюда вперед ногами.

Я почувствовала, как екнуло сердце и вспотели мои ладони, а губы предательски задрожали. Вот будет стыдобища, если я прямо с порога разревусь! Из последних сил я старалась сохранить лицо, но получалось это у меня хуже некуда.

— Ну, здравствуй, Мария Азерцова, — Жорик попытался изобразить на своем лице подобие улыбки, но получился оскал.

— Зачем меня сюда притащили? — я внимательно следила за тем, чтобы мой голос не дрожал. — Неужели нельзя было нормально пригласить? Что у вас за манеры такие?

— Ох, девочка, о каких манерах идет речь? — почти искренне удивился мужчина. — Я ведь с пятнадцати лет все по тюрьмам да по тюрьмам, там жил, учился и воспитывался. Спасибо родному государству, — он хохотнул издевательски.

— Все равно, прежде чем волочь меня силой, могли бы хотя бы попытаться договориться миром, — заупрямилась я.

— Хорошо, — согласился он, — в следующий раз я так и поступлю. А теперь скажи мне, кто такой этот Николай Морозов.

Я пожала плечами. Интересно, с чего он взял, что я должна знать о скрипаче больше, чем он? У меня нет ни службы безопасности, которая могла бы навести справки об интересующем меня человеке, никаких других возможностей, которые есть у него.

— Скрипач, — просто ответила я.

— Это, девочка, я и без тебя знаю, но мне этого мало.

— А больше я ничего не знаю, — честно призналась я. — С чего вы решили, что он передо мной исповедуется? Я о нем знаю не больше вашего, если не меньше.

— Но ведь у вас, как я понял, роман.

— Нет у нас никакого романа! — воскликнула я, чувствуя, как слезы подкатывают к глазам.

— И именно поэтому вы вместе покидаете «Империю», а потом ты исключительно по-соседски ночуешь у него? — он сощурил глаза и замолчал в ожидании моего ответа.

Вот зараза! Откуда он мог это узнать?! Нет, насчет «Империи» все понятно — нас там видело много людей. Но как мог узнать Золотой Жорик, что я в тот вечер ночевала у Ника? В подъезде ведь никого не было, когда мы возвращались домой, а скрытых камер у нас в подъезде отродясь не водилось. И тут я вспомнила бабу Раю. Конечно, кто еще, кроме нее, мог знать о случившемся. Наверняка эта старая ведьма в тот вечер привычно дежурила у дверного глазка.

— Это не то, что вы думаете, — пролепетала я растерянно, — я была ранена, и Ник оказал мне первую помощь, — я и сама понимала, насколько нелепо и глупо звучат мои слова, но ведь это была чистая правда, и Жорик просто обязан был мне поверить.

— Конечно, — рассмеялся Золото неприятным дребезжащим смехом, — а потом он оказывал тебе ее до самого утра. Послушай, девочка, меня совершенно не интересует, какие у вас с ним отношения и чем вы занимались всю ночь. Единственное, что я хочу знать — это кто он такой.

— Я же уже сказала. Он — скрипач, музыкант. Кем еще он может быть? Ведь не тайный агент Ее Величества.

Мне кажется, все-таки удалось вывести его из себя, потому что с его каменного лица сползла эта гнусная ухмылка. Он поднялся, подошел ко мне и, взяв за подбородок, заставил смотреть ему прямо в глаза. Удовольствия мне это никакого не доставило. Я даже подумала, что смотрю в лицо собственной смерти.

— Я тебя последний раз спрашиваю, девочка: кто такой Николай Морозов? Обычно я больше одного раза вопрос не задаю, но тебе делаю скидку на молодость.

И тогда от отчаяния я ляпнула то, чего не следовало:

— Он — дьявол!

Георгий Андреевич замер, потом молча вернулся к столу и уселся в кресло все в той же позе каменного идола. Какое-то время он молчал, испытывая меня на прочность, потом мрачно поинтересовался:

— Ты ведь учишься на факультете психологии, верно?

— Да, — тут же согласилась я, не понимая, к чему он клонит.

— Ты должна знать о всех этих фокусах типа гипноза и прочего.

Все ясно! Он тоже не поверил с первого раза в этот бред. Я ведь сначала тоже искала логическое объяснение тому, с чем столкнулась. Но у меня было гораздо больше времени и возможностей убедиться в том, что Ник — не простой человек, если он вообще человек.

— Знаю, но это здесь ни при чем, — хмуро пробурчала я. — Он действительно дьявол или что-то в этом роде.

Золотой Жорик рассмеялся, как мне показалось, вполне искренне. У него даже слезы выступили на глазах. Потом он резко оборвал свой смех, и его лицо вновь приобрело то непроницаемое и немного мрачное выражение, от которого мороз пробегал по коже.

— Эти сказки, девочка, прибереги для кого-нибудь другого. Я этих дьяволов на своем веку повидал предостаточно. И, поверь мне, твой Колян не самый страшный. Но мне он нужен!

— Но я-то при чем? — почти взмолилась я. — Чем я могу вам помочь? Отпустите меня домой. Я больше ничего о нем не знаю, честно.

Мне хотелось только одного — поскорее оказаться у себя дома, забыть все как страшный сон, и… Черт! Сколько раз я себе это обещала! Никогда больше не встречаться с Николаем Морозовым, кем бы он ни был! Не видеть его, не слышать и забыть, что он вообще существует.

— Послушай, Маша, — вкрадчиво сказал Георгий Андреевич, — тебя никто отсюда не выпустит до тех пор, пока этот чертов скрипач лично не явится ко мне. И учти, я своих решений не меняю.

— Георгий Андреевич, — залепетала я испуганно, — но с чего вы взяли, что он к вам придет? Что он тут забыл?

— Тебя забыл, — великодушно объяснил мой тюремщик. — Мои люди передадут ему, где ты находишься и что с тобой случится, если он не придет ко мне. Думаю, что это должно сработать. Я знаю таких, как он, он свою бабу в беде не оставит — не тот тип. Прибежит как миленький и сделает все, что я от него потребую.

«Дурак ты, Жорик, — устало подумала я, — был дураком и им же остался. Так и не понял, что тебе лучше бы держаться от Ника подальше и никогда ему о себе не напоминать. Может, он и явится, только еще вопрос, кому от этого будет хуже».

С тех пор как я наконец поверила в то, что Ник — самый настоящий дьявол, мне не надо было искать объяснения всем тем странностям, которые стали происходить в моей жизни с его появлением. А Георгию Андреевичу все эти головоломки еще только предстояло решать.

— Уведи ее, — приказал он Арику и сразу же потерял ко мне интерес.

Я думала, что меня запихнут в какой-то сырой, мрачный подвал, прикуют цепями к стене и оставят без еды и питья, но все оказалось не так уж беспросветно.

Арик привел меня в уютную светлую комнату для гостей и тут же вышел, не забыв закрыть за собой дверь на ключ. Я уселась на застеленную кровать и осмотрелась.

Очень даже ничего. Мило. Хорошая мебель, но при этом ничего лишнего. Много света и воздуха. На тумбочке даже вазу с цветами не забыли поставить. Нет, на темницу это помещение совершенно не походило, если, конечно, не вспоминать, что удерживали меня в нем принудительно и выйти я просто так отсюда не смогу.

Я забралась с ногами на кровать, обхватила колени руками и задумалась. Вспомнилась фраза бандита, которую я как-то пропустила мимо своих ушей. Теперь же она звучала у меня в голове, как погребальный звон. «Мои люди передадут ему, где ты находишься и что с тобой случится, если он не придет». Мне даже думать не хотелось о том, что может со мной случиться. Воображение рисовало такие жуткие картинки, что хотелось завыть или немного побиться головой об стенку. Оставалось только надеяться, что Жорик прав в своей характеристике Ника и тот действительно не оставит меня в беде. Если в результате визита скрипача к Георгию Андреевичу на месте особняка останется выжженный пустырь или глубокая воронка, я буду совсем не против, лишь бы в этой воронке не было моего бездыханного тела. Я всхлипнула и вдруг услышала у себя в голове знакомый хрипловатый голос: «Успокойся. Ничего плохого с тобой не случится — я ведь обещал». Голос звучал настолько четко, как будто говоривший находился рядом со мной. Я даже оглянулась по сторонам, надеясь увидеть его, но, кроме меня, в комнате никого больше не было.

— Где ты? — растерянно спросила я.

«Не ори, это совершенно не обязательно, — ответил голос, — просто думай. Не надо привлекать к себе лишнее внимание».

«Ник, что мне делать? Мне страшно», — ответила я мысленно и удивилась тому, насколько мои мысли по сравнению с этим голосом в моей голове безлики и лишены какой-либо интонации.

«Ничего не надо делать, — весело ответил он, — просто сиди и жди. Неужели ты могла подумать, что я оставлю тебя здесь одну? Вообще-то я ждал от Жорика чего-то подобного, так что ничего экстраординарного не произошло».

Нет, ну вот как человек может быть такой бесчувственной скотиной, даже если он дьявол?! «Ничего экстраординарного не произошло» — можно подумать, что меня каждый день берут в заложники отморозки-каннибалы.

«Не дергайся, — приказал он, — лучше ляг и поспи немного. Мне не нравится то, что ты сейчас чувствуешь».

«Ты считаешь, что я смогу уснуть в таких условиях? Совсем сбрендил?» — возмутилась я.

«А что? — рассмеялся у меня в голове дьявол. — Очень даже приличные условия. Тепло, светло…»

«Ага, ты еще скажи «и мухи не кусают», — не удержалась я.

«Мария, самый лучший способ не совершить ошибок — это вообще ничего не делать, — уговаривал он меня. — Поспи немного, и, когда ты проснешься, все уже решится».

Я готова была разреветься. Меня убивало, что существо, которое с такой легкостью читает в человеческих душах, не может понять того, что происходило со мной.

А потом мне показалось, что я слышу звуки скрипки, той самой, которая уже несколько месяцев сводила меня с ума, шепча по ночам свои заклинания. Она пела где-то совсем близко и в то же время очень далеко. Она нашептывала мне на ухо красивые непонятные слова на незнакомом языке, смеялась и плакала. И в этот момент я заметила нечто настолько странное, что сразу даже не смогла понять, что именно. В левом углу комнаты что-то зашевелилось. Сначала я уловила лишь движение, но ничего не увидела. Но потом… Потом я увидела темную тень. Это было более чем странно. В комнате не было, кроме меня, ни одного человека, а там, в углу, на стене возникла тень высокого худощавого человека. От неожиданности я стала смотреть по сторонам. Ни-ко-го!

Но дальше происходило такое, что я успела сто раз пожалеть о том, что в помещении рядом со мной не оказалось Золотого Жорика. Интересно, сумел бы он сохранить свой скептицизм, наблюдая за тем, как эта самая никому не принадлежащая тень отлепилась от стены и направилась в мою сторону? Она, покачиваясь, висела в воздухе и казалось живой. Настолько живой, что мне даже показалось, что я слышу, как она дышит. И это было самым страшным. Глядя расширенными от страха глазами на это жуткое и непонятное явление, я так испугалась, что даже не смогла закричать — слова как будто замерзли на моих губах. Судорожно вцепившись в спинку кровати, я хватала ртом воздух, пытаясь что-то сказать, но изо рта вылетали лишь непонятные, обрывистые, ничего не значащие звуки.

А между тем этот кошмар продолжался. Тень приблизилась ко мне настолько, что смогла протянуть руку и коснуться моего лба. Ее прикосновения я не почувствовала, но от этого легче мне не стало, потому что ничего более противоестественного я в своей жизни не видела. И тогда я заорала.

«Заткнись, пожалуйста, — услышала я у себя в голове раздраженный голос скрипача, — не ори ты так. Сейчас сюда набежит целая толпа народу. Тебе это надо?»

Мне этого совершенно не хотелось, Жориковы бандюганы не внушали мне доверия, от них можно было ждать чего угодно, но видеть перед собой непостижимое, темное нечто я больше не могла. Я закрыла глаза и вдруг обнаружила, что мне безумно хочется спать, как будто прикосновение этой невесомой, невероятной руки вытянуло из меня все мои страхи и все мои силы. Страх исчез, а вместо него появилось полное равнодушие. Мне было все равно, что случится со мной дальше и чем закончится весь этот кошмар. Тело стало тяжелым и неповоротливым. Настолько тяжелым, что невозможно было даже рукой пошевелить. Я свернулась калачиком, натянула на себя покрывало и, как ни странно, уснула.

Разбудили меня тогда, когда за окнами уже было темно, а в небе светила яркая луна, похожая на желтое, спелое яблоко. С трудом разлепив тяжелые веки, я уставилась на склонившегося надо мной Арика.

— Ну, девка, у тебя и нервная система! — восхищенно произнес он. — Это же надо заснуть в такой ситуации! Ты, наверное, ненормальная, да?

— Сам ты ненормальный, — обиделась я.

— А чего ты орала-то? Когда я пришел, ты уже спала и вокруг ни одной живой души. Что это за закидоны такие?

— Не помню, чтобы я кричала, — не моргнув глазом соврала я. — Вам, наверное, послышалось.

Котов смерил меня презрительным взглядом и прошипел тихо, как будто боялся, что его кто-то может услышать:

— У меня глюков не бывает, и я прекрасно знаю, что слышал. Видимо, тебе что-то очень страшное снилось. Дура ты, соплюха, ох и дура! Зачем ты связалась с этим Морозовым? Мало, что ли, нормальных ребят?

— Ты, что ли? — спросила я пренебрежительно.

— Ты не в моем вкусе, — ответил Арик обиженно, и по его тону я поняла, что, будь его воля, он бы мне показал, что в его понимании значит «нормальные ребята».

— Я этому рада, — искренне ответила я ему. — А зачем вы меня разбудили? Что случилось такое, что нельзя было подождать до утра?

— Хахаль твой явился, — коротко объяснил Арик.

Я уже устала объяснять им, что Ник никакой не мой хахаль. Я, возможно, была бы не против, будь он человеком, но связываться с самим дьяволом, или кто он там на самом деле есть, мне было страшновато. Кое в чем Арик прав, мне лучше было бы подождать «нормальных парней». Вот только, думается мне, что скрипач легко от них сможет отделаться. Я вспомнила Славку, и мне стало грустно. Конечно, это была случайность и за рулем сидел, конечно же, не Ник, но мне почему-то казалось, что эта авария произошла только потому, что Саватеев хотел меня предупредить о чем-то, чего, по мнению скрипача, мне слышать не надо было или… Возможно, он усмотрел в нем конкурента и убрал с дороги.

— Ник здесь? — спросила я удивленно. — Давно?

— Слышь, ты тупая или глухая? — Арик начал выходить из себя. — Я же сказал, что он пришел и ты можешь с чистой душой вернуться к себе домой.

— А Ник? — не успокаивалась я.

— А это уже не твое дело. Ничего с твоим скрипачом не случится, похоже, у хозяина на него свои планы. Так что, Маня, можешь не переживать, будет вести себя правильно — ничего с ним не случится плохого, даже подзаработает немного.

Это я знала и без него. Скорее всего, это Жорику и всем им надо переживать. Если уж скрипач явился сюда, то он отыграется по полной. Мало не покажется никому.

Арик схватил меня за плечи и подтолкнул к двери. Я взвизгнула от боли. Со всеми этими приключениями я совершенно забыла о своем ранении.

— Чего разоралась? — возмутился Котов. — Тебя никто пока не трогал.

— Рука болит, — жалобно произнесла я. — В «Империи» ранили.

— Да уж, — согласился Арик, — наши ребята здорово там покуролесили. Георгий Андреевич места себе не находил после того, что они там устроили.

— Так это были ваши люди? — удивилась я. — Зачем? Почему?

— Ну, хотели шлепнуть только твоего Морозова, да вот не получилось. Везучий он у тебя, в рубашке, видать, родился.

Я не стала напоминать ему, кто такой этот скрипач — не хотелось злить бандита. Не верят — это их личное дело.

— Я бы хотела с ним поговорить, — попросила я и тут же пожалела о своих словах, потому что Арик разозлился не на шутку. Он схватил меня за больное плечо и с силой сжал его. В глазах от боли запрыгали черные точки, и я застонала, но орать не стала.

— Слушай, ты, вали отсюда, пока тебя отпускают. Смотри, если Георгий Андреевич сейчас передумает, ты сама пожалеешь о том, что не сделала вовремя ноги. А за лабуха своего не беспокойся, он теперь на службе у хозяина, будет теперь сыт, пьян и нос в табаке.

Несколько раз я останавливалась и с тоской смотрела в сторону кабинета Золотого Жорика. Казалось бы, радуйся, дура, что тебя отпускают, но вдруг мелькнула мысль, что, возможно, я больше никогда не увижу своего скрипача. Ведь может так статься, что он и в самом деле никакой не дьявол, а самый обычный человек. И вот, как самый обычный человек, он вполне может разозлить хозяина, а уж что делает Золотой Жорик с неугодными ему людьми, я уже знала. В голове ни с того ни с сего вдруг промелькнули названия блюд: «Дьявольский шашлык», котлеты «Скрипач»…

Вздохнув тяжело, я вышла из особняка Георгия Андреевича Золото и остановилась, ища глазами машину.

— Чего стоишь, иди, — приказал Артур Котов.

— А что, меня домой не отвезут? — растерялась я.

— Слышь, может, тебе еще карету подать, запряженную четверкой белых лошадей? Умерь свой аппетит, Золушка, пешком пойдешь. Не надо привыкать к хорошему — потом отвыкать будет трудно, — он заржал, как конь, сунул мне в руку деньги на такси и вытолкнул меня за ворога пятиметрового забора.

Я шла по улице, застроенной роскошными особняками, и плакала. Глупо, ведь любая другая на моем месте радовалась бы, что вышла сухой из воды. Зная лютый нрав Золотого Жорика, легко можно было бы предположить все, что угодно. Я вообще могла бы никогда не вернуться домой. И нашли бы мой раздутый трупик весной или летом в какой-нибудь речушке. Но мне все равно было грустно. Никогда больше я не увижу Ника.

Выйдя на дорогу, я остановила первое попавшееся такси, сказала адрес и замерла на заднем сидении в тяжелых раздумьях. По-прежнему мне было непонятно, что понадобилось Жорику от Ника.

Уже дома до меня дошло, что, скорее всего, Золото понадобились зачем-то способности скрипача. Не удивительно, ведь Ник так легко манипулирует людьми и знает о них такое, чего они даже сами о себе не знают. Для таких людей, как Георгий Андреевич это настоящая находка. Вопрос в другом: как долго он будет удерживать Ника возле себя и захочет ли вообще когда-либо его отпустить… живым?

Всю ночь я не спала и прислушивалась к звукам за стеной в надежде услышать знакомый голос скрипки, но напрасно. Ник так и не вернулся обратно. «Возможно, — подумала я, — его уже нет в живых». И уронила на подушку слезу. «Когда-нибудь ты сама меня об этом попросишь», — вспомнила я его слова и грустно кивнула головой. Если бы он в тот момент появился у меня дома, я бы на радостях так бы и поступила, и плевать на все, что будет потом! Но теперь я его больше никогда не увижу.

Уже стало светать, а сон так и не пришел. Я ворочалась в своей постели, и воображение рисовало мне такое, от чего мое и без того скверное настроение испортилось окончательно.

На занятия я решила не идти. О каких занятиях могла идти речь, если в жизни происходят такие события?

И вдруг я услышала слабый голос скрипки, только звучал он не за соседней стеной, а где-то очень далеко. Казалось, что его доносит ко мне ветер. Скрипка смеялась — видимо, в этот момент скрипачу было весело. Я облегченно вздохнула. Где бы он ни находился, он все еще жив, и, судя по тому, как веселится его чертова скрипка, настроение у него хорошее, я бы сказала, боевое.

Чья-то невидимая рука погладила меня по голове, а потом я почувствовала горячий поцелуй у себя на шее. Это было так неожиданно, что я оглянулась. Но в комнате, кроме меня, больше никого не было. Лишь Басмач почему-то яростно шипел на кого-то, кого я не могла увидеть, и шерсть на его спине стояла дыбом. Кот следил глазами за кем-то и вдруг заорал диким голосом, напоминающим вой.

— Тихо, Басик, успокойся, — уговаривала я его, но мой кот никак не желал успокаиваться.

Повернув голову набок, он привстал на цыпочки и боком стал надвигаться на своего невидимого врага.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ НИК

Глава 14

Дьявол скучал.

Конечно, эта девчонка оказалась довольно заманчивой добычей, но до чего же ему было жалко тратить на нее свое время! Чем может она его удивить? Да Жорик, если подумать, куда интереснее ее. Прошли века, тысячелетия, мир изменился, но не изменились люди. Как и много веков назад, они всегда хотят одного и того же — денег, власти, славы, секса и здоровья. Он устал от этого однообразия и ждал, что когда-нибудь в этом мире появится тот, кто сможет его удивить. «Девчонка? Смешная она и наивная. Думает, что сможет устоять, — он усмехнулся. — И не такие ломались». Однообразие изматывало.

Дьяволу казалось, что он работает на конвейере и из года в год перебирает одни и те же мелкие детали. В какой-то степени так оно и было. Он давно перестал видеть в людях существ одушевленных. Скучно, безумно скучно! Но тут ничего не поделаешь, работа есть работа.

Он — главный сортировщик душ. В этом деле ошибиться нельзя. Лишь избранные станут частью Творца и растворятся в нем, остальные достанутся ему — дьяволу. И это правильно. Мир, созданный Творцом, совершенен, и управлять этим миром может только совершенство, не запятнанное никакой грязью человеческих пороков.

«Рай, ад, — думал дьявол, — как это все условно! Мир устроен гораздо проще и одновременно сложнее. Вопрос в том, чьей пищей ты станешь в итоге. Достанется твоя энергия Творцу или тому, кого принято считать врагом рода человеческого». Хотя и с этой формулировкой он тоже был не согласен. Дьявол не считал себя воплощением зла на Земле. Он не творил зло, он лишь помогал людям получить желаемое. А желали они всегда одного и того же.

Дьявол вспомнил разговор с Золотым Жориком.

Смерив скрипача презрительным взглядом, бандит без лишних проволочек заявил:

— Я собираюсь стать президентом.

— Собирайся, — пожал плечами Ник, — я тут при чем?

— Ты мне поможешь. Ты ведь экстрасенс.

— Да нет, всего лишь дьявол, — усмехнулся Ник.

— Мне плевать, как ты себя называешь, я беру тебя на работу. Обиженным ты не останешься. Говори, что нужно.

— У меня есть все и даже больше. А какой работы ты от меня ждешь? Ты хочешь, чтобы на твоей инаугурации я сыграл реквием по всей стране? Президент-людоед, — он задумался, потом тряхнул головой и заявил: — Не оригинально, такое уже было в Центрально-Африканской Республике.

— Заткнись, — оборвал его Жорик, — или ты принимаешь мое предложение, или…

— Или живым я отсюда не выйду, — продолжил за него скрипач. — Хорошо, Георгий Андреевич, я принимаю твое предложение, но только сначала мы заключим договор. Ты готов заключить договор с дьяволом, Жорик? Не боишься?

Золотой Жорик расхохотался. Он на своем веку этих дьяволов повидал столько и таких, что на их фоне этот заносчивый мальчишка выглядит невинным ягненком в стае волков.

— Давай свою бумагу — подпишу не глядя, — сказал он, продолжая смеяться. — Одним дьяволом больше, одним меньше, для меня это уже ничего не меняет. Подписывать кровью?

— Ох, дурак же ты, — вздохнул дьявол, — редкий осел!

Он смотрел на Золото сверху вниз, и в его глазах вновь заплясали желтые черти. Это происходило всегда, когда Дьявол был возбужден и на короткое время забывал про свою привычную скуку.

— Не будет никаких бумаг и никаких подписей. Ты всего лишь дашь свое устное согласие. Бумага — вещь материальная, ее всегда можно уничтожить, а вот то, что останется в твоей памяти и в твоей душе, уничтожить уже будет невозможно — это навсегда.

— Это как сказать, — ухмыляясь, произнес Жорик, — есть препараты, которые могут стереть из памяти все…

— Не стереть, а блокировать, — уточнил дьявол, — а это не одно и то же. Если ты не имеешь доступа к информации, это совсем не значит, что не существует самой информации. Ну, так ты согласен? Подумай хорошо, потому что после этого ты уже никогда не сможешь очиститься.

— А на это я никогда и не рассчитывал, — весело воскликнул хозяин особняка. — Конечно, согласен!

Воспоминания об этой забавной беседе немного развеселили дьявола. Как ни странно, но Жорик ему нравился. Ведь ничего же собой не представляет, зато какие амбиции!

— Оставь девушку в покое! — потребовал Николай Морозов у своего «квартиранта». — Зачем она тебе?

— Что-то ты слишком часто стал проявлять активность, — задумчиво произнес дьявол. — Понравилась девочка? Согласен, она действительно интересный экземпляр. Сам не ожидал, что она сможет так долго сопротивляться…

— Оставь ее. Ладно, я уже проиграл свою душу и готов гореть в аду, но она же еще невинна, в ее душе нет той грязи, которая тебе нужна. Не пойму, почему тебе обязательно надо все изгадить?

Дьявол налил себе в бокал вина и с удовольствием, не спеша, стал пить, наслаждаясь вкусом.

— Вот что мне нравится в этой плотской жизни, — признался дьявол, — это возможность почувствовать то, что бесплотному существу не дано — вкус, запах, тепло…

— Ты не ответил, — напомнил Ник.

— Если человек не хочет быть изгаженным, он ведь может и не поддаваться искушениям, — насмешливо заметил дьявол. — Есть ведь такие, к которым грязь не пристает, вот они-то и являются моей главной целью и задачей. А насчет гореть в аду — это ты меня сейчас здорово позабавил. Ты веришь в чертей со сковородками и геенну огненную? Слушай, мальчик, одну суфийскую притчу, может, она откроет тебе глаза на то, что тебя ждет в конце пути…

Дьявол задумался, потом закрыл глаза и тихо вздохнул. Он не любил объяснять то, что казалось ему очевидным. Но человек глуп, и в голове у него столько ненужного мусора, столько лжи…

— Есть такая притча: один человек встретил дервиша и спросил у него, откуда тот идет. Странник ему ответил: «Из ада». — «Что ты там делал?» — «Мне нужен был огонь, чтобы раскурить свою трубку, и я хотел попросить его у правителя ада», — объяснил дервиш. — «И что, тебе там дали прикурить?» — «Нет, — ответил странник, — тамошний правитель мне ответил, что у них нет огня. Я удивился и спросил его: «Как так, чтобы в аду не было огня?» А правитель ада ответил мне: «Сюда каждый приходит со своим собственным огнем».

— К чему ты мне это рассказал? — спросил Николай Морозов нервно, даже не пытаясь вникнуть в суть услышанного.

— К тому, — ответил дьявол со вздохом, — что нет того ада, каким вы его привыкли себе рисовать. И гореть тебе придется в огне собственных пороков и желаний. А девочка… Не знаю я пока, что будет с девочкой. Возможно, она сможет устоять, но лично я в этом сильно сомневаюсь. Хотя, не скрою, я этого бы хотел. Ты ведь и сам прекрасно знаешь, что я не желаю ей зла. Она такая интересная и славная. Она живет так, как живет, вовсе не потому, что так правильно, а потому, что ей это нравится. Она не грешит не потому, что боится греха, а потому, что ей так хорошо жить. Она любит своих родителей, учится, занимается какими-то своими мелкими делами, и все это не для кого-то и потому что, а для души. Она наивна… пока.

— Тогда оставь ее!

— Не могу, я должен ее проверить, брак в моем деле недопустим. Я уже посеял семя порока в ее душе. И, поверь мне, я хороший садовник, а это значит, что я смогу вырастить из него целый сад, — дьявол грустно рассмеялся. — Ник, пока я нашел единственный порок, который смог в ней немного прижиться — это похоть. Нет, на самом деле это даже не похоть, просто у малышки такой возраст, гормоны ведь даже я не в силах отменить. Но ты ведь уже знаешь, что стоит в душе поселиться хотя бы одному пороку, как вслед за ним появятся и все остальные.

Никто посторонний не смог бы услышать этот разговор, потому что это был мысленный диалог. Хороший психиатр назвал бы это раздвоением личности или диссоциативным расстройством идентичности и был бы не прав, потому что тело Николая Морозова действительно делили между собой два разных, абсолютно не похожих друг на друга существа.

— Мне не нравится, как ты используешь мое тело, — Ник был зол на своего «квартиранта».

— Прекрати, — устало возразил дьявол, — это наше общее тело. И помни, что ты бы его уже давным-давно лишился, если бы не я. Когда мы с тобой встретились, жить тебе оставалось несколько месяцев. Тогда твоя мать бегала по врачам, собирая справки, чтобы отвезти тебя на операцию в Бакулевский центр, но появился я и подарил тебе и здоровье, и жизнь. Операция ничего не решила бы. Помимо порока сердца, у тебя уже начали назревать новые проблемы со здоровьем. Твоя болезнь не оставляла тебе шансов.

— Люди с синдромом Марфана иногда живут довольно долго, — попытался возразить Ник.

— Но не в твоем случае. У тебя была не та форма, и ты это знаешь. И, в конце концов, согласись, что я не так уж много с тебя взял. Ты же получил гораздо больше. Ты жив, здоров и мог бы, если бы захотел, стать вторым Паганини. Не пойму, чем ты не доволен? Я считаю, что тебе сказочно повезло, что ты обратил на себя мое внимание. Впрочем, нет, не ты, а твое тело. Я давно за таким охотился. Идеальный инструмент для моей скрипки — совершенный слух, длинные и гибкие пальцы и потрясающая работоспособность. Как же все удачно совпало! Только однажды я встречал нечто подобное…

— Паганини, — заинтересовался Ник, — это ведь был Паганини, верно? Значит, про него не зря говорили, что он продал душу дьяволу?

Дьявол допил вино и закурил. Вопрос Ника заставил его вернуться на два века назад, когда он путешествовал по Италии и заглянул в Геную. Там, в темном, сыром чулане он и обнаружил этого удивительного несчастного мальчика. Бросив в его сторону лишь один короткий взгляд, дьявол понял, что это то, что ему нужно.

Что поделаешь, у дьявола тоже были свои маленькие слабости, и одной из этих слабостей была скрипка. Ему нравилось извлекать из этого инструмента самые необычные звуки, скрипка оживала в его руках, превращаясь то в страстную любовницу, то в убитую горем мать, потерявшую на войне сына, то в насмешливую маленькую девочку. Вот только найти подходящее тело было проблематично, всегда ему чего-то не хватало — то пальцы были слишком коротки, то слух отсутствовал, то человеку просто было лень тратить свою жизнь, постигая тайны этого удивительного инструмента…

— Нет, — резко ответил дьявол, — в отличие от тебя, Паганини не продался, мой нервный друг. Единственным дьяволом в его жизни был жестокий и жадный отец, который видел в родном сыне лишь средство для обогащения. Сейчас бы Антонио Паганини наверняка бы посадили в тюрьму за жестокое обращение с ребенком или как минимум лишили бы родительских прав. И никогда бы не появился на свет гений скрипки, превзойти которого за прошедшие два века так никто и не смог. Неудивительно, что о нем ходили слухи, будто он продал мне душу. Если бы я был человеком, то только им! У него было все — слава, любовь женщин, богатство — и он так же, как и я, был всем этим пресыщен до отвращения. Ник, это был один из немногих людей, кто вызывал у меня уважение и восхищение.

Дьявол вновь вспомнил прошлое, когда он предложил истощенному, измученному ребенку все свои секреты игры на скрипке в обмен на его тело. И тогда случилось то, чего дьявол никак не мог ожидать от мальчика, которого отец за каждую оплошность в игре бил линейкой по рукам и заставлял до поздней ночи играть на проклятом инструменте, часто забывая даже накормить сына, — мальчик отказался. Он отказался! Более того, Паганини бросил ему вызов, он сказал, что всего добьется сам. А потом мальчик потерял сознание…

— Значит, все эти сплетни, которые отравляли ему жизнь, — спросил Ник, — не имели под собой никакого основания? И то, что его тело еще несколько десятилетий не могло найти упокоения…

— Это, Ник, обычная человеческая зависть, — вздохнул дьявол, — один из самых распространенных человеческих пороков. На фоне Паганини все признанные скрипачи того времени выглядели бездарями, даже не музыкантами, а, скорее, сапожниками. Их слава лопалась, словно мыльный пузырь, столкнувшись с гением этого великого мастера. Такого они простить не могли. Каждый из них считал себя лучшим, каждый думал, что только он единственный достоин славы, но своим талантом Паганини превращал их всех в пыль под своими ногами, в серую, бессмысленную массу ремесленников, где один ничем не отличается от другого. Вот они и старались изо всех сил, чтобы хоть как-то отравить ему жизнь. Эти безумные сплетни, которые они распускали, дарили им кратковременную иллюзию своего превосходства. Уязвленные амбиции — это такой яд, который может отравить жизнь не хуже цианистого калия. Бедняга Паганини! Вот уж воистину трагическая судьба и удивительная. Ни в жизни, ни в смерти он так и не нашел покоя. Скажи, кто бы сегодня вспомнил, кто такой Доменико Гальвано, если бы этот ненормальный епископ Ниццы не запретил хоронить Паганини на городском кладбище? Ну, хоть так вошел в историю. Сомнительная слава. Почти как у Герострата. Один сжег храм Артемиды в Эфесе, второй фактически надругался над телом величайшего скрипача всех времен и народов, как, впрочем, и это трусливое животное — губернатор Генуи Филипп Паолуччи, который отказался даже впускать судно с гробом Паганини в гавань.

От этих воспоминаний настроение у дьявола заметно испортилось.

— Это была твоя работа? — настороженно спросил Ник. — Ты так отомстил ему за отказ?

От досады дьявол даже разбил о стену бокал.

— Ненормальный! — воскликнул он. — Я никогда бы не позволил себе ничего подобного. Я уважал этого человека. Тебе до него далеко. Того, что ты получил почти даром, не прилагая никаких усилий, ему пришлось добиваться тяжелым, почти нечеловеческим трудом. Скрипка изуродовала его тело. От этих бесконечных занятий и стояния в неудобной позе одно плечо Паганини стало ниже другого. Он действительно стал напоминать дьявола, каким рисовали его люди: бледный, хромой, сутулый, с горящими темными глазами…

— Он отказался, — печально произнес Николай Морозов, — а я не смог. Но ведь ему же не грозила смерть.

— Послушай, — разозлился дьявол, — она грозит всем! Бессмертных среди людей нет. Неужели это так важно, когда умереть?

— Тебе этого не понять, дьявол, потому что ты-то бессмертен и понятия не имеешь, что такое страх смерти. Но даже тебе хочется иногда обрести плоть, иначе ты бы не стал напяливать на себя чужие тела и довольствовался бы тем, что имеешь.

— Не тебе об этом рассуждать! И вообще, я не понимаю, с чего ты вдруг стал проявлять такую активность? Раньше тебя все устраивало. Ник, с некоторых пор мне стало неуютно в твоем теле. Я чувствую, как ты хочешь выгнать меня, наплевав на наш договор. Скажи, ты ведь понимаешь, что это невозможно? Если когда-нибудь я покину это тело, то болезнь вернется…

— Я знаю, — Ника раздирали противоречивые чувства, — но мне не нравится, что ты вцепился в эту девушку, в Марию. Оставь ее в покое, и я готов терпеть тебя сколько угодно…

Дьявол рассмеялся. Смех его был слышен за стенами комнаты, отведенной Жориком своему гостю. От этого смеха по стенам заскользили юркие темные тени невидимых, но от этого не менее страшных существ, которые на протяжении бесконечного путешествия дьявола следовали за ним, как верные собаки за своим хозяином, — бесы.

— Мерзкие твари! — вырвалось у Ника. — Это их ты посылал к Маше? Они ведь едва не свели девушку с ума. Скажи, неужели тебе ее совершенно не жалко? Чем она-то перед тобой виновата?

— Никто передо мной не виноват, — попытался успокоить его дьявол, — я же тебе сто раз уже объяснял, что такова моя работа. Как говорят в таких случаях, «ничего личного».

— Ты мне не ответил, это они, да?

Дьявол загадочно усмехнулся и ответил:

— Не всегда, иногда я и сам был не прочь навестить малышку. Как же она боялась! Ее страх был таким сильным, почти осязаемым. Она даже думала, что сходит с ума. Да, мои малыши могут свести с ума кого угодно, и не такие уж они мерзкие. Ник, запомни раз и навсегда: бес никогда не вселится в человека, если в самом этом человеке нет того порока, которым заведует бес. Если нет в тебе жадности, то и бес жадности не сможет овладеть ни твоим телом, ни твоей душой. Они ведь хоть и глупые, но добросовестные ребята, эти мои маленькие помощники, — дьявол поманил одну из теней, и она завертелась вокруг него крошечным смерчем, потом упала на стол темной, бесформенной кляксой, ожидая приказа от своего господина.

Дьявол нежно погладил тень рукой, преодолевая сопротивление Ника, которому не хотелось прикасаться к «этой твари». Он не стал объяснять, что без своих верных бесов ему бы пришлось туго, ведь они выполняли львиную долю всей работы, самую грязную и скучную ее часть. А иначе где взять столько сил, чтобы их хватило на всех людишек, которых зачастую и проверять-то не надо, настолько глубоко порок пустил в них корни. Но… он должен проверить каждого и каждому дать шанс. Бывали случаи, редко, правда, когда человек очищался прямо в момент смерти. Но какие же надо было несчастному приложить усилия, чтобы это получилось! Этот процесс был сродни атомному взрыву, он выжигал все в душе грешника, оставляя лишь пустоту. Такую удивительную, чистую и сияющую пустоту, что даже дьяволу не верилось, что такое возможно. Как же ему хотелось хотя бы однажды напиться из этого источника! Ведь теми душами, которые доставались ему, невозможно было насытиться, их требовалось очень много.

— Значит, — задумчиво произнес Ник, — это они заставляют людей совершать все эти безумные поступки, а вовсе не скрипка? — в его голосе звучало разочарование, и дьявол усмехнулся.

— Что ж, свое тщеславие ты так и не избыл. А я уже сомневался на этот счет. Да, Ник, это они, но и скрипка тоже. Это она открывает им дверь в этот мир, она призывает их на службу, словно заводской гудок. Смотри, вот они в полном твоем распоряжении, приказывай.

Соблазн был слишком велик, но Николай Морозов смог его преодолеть. Он мотнул головой, отгоняя навязчивые мысли. Нет, на этот раз все будет по-другому, он не позволит дьяволу взять над собой верх уже в который раз! Ему не нужна власть над этими существами, ему не нужна власть над людьми, единственная власть, которой он хотел добиться, — это власть над самим собой.

— Спасибо, но не стоит. Это не мое, — ответил он с вымученной улыбкой. — У них ведь уже есть свой правитель, этого достаточно.

— А ты умнеешь, малыш, — порадовался за Ника дьявол, — возможно, когда-нибудь у тебя появится шанс обрести свободу.

— Меня удивляет, что тебя это радует, — Ник не мог поверить в искренность своего «квартиранта».

— Почему нет? — удивился дьявол. — Ведь мы с тобой почти сроднились за то время, как живем в одном теле. А теперь повеселимся, но сперва нам надо лечь спать, мы ведь не имеем никакого отношения к тому, что произойдет сейчас в этом доме, — он вновь рассмеялся, и покорные ему бесы радостно пустились в пляс.

— И что ты сейчас собираешься здесь устроить? — настороженно спросил Ник. — Меня твои забавы напрягают.

— Так, — пространно ответил дьявол, — немного повеселюсь перед работой. Давно я так не развлекался, а это забавно. Помнится, году так в 1662 я так позабавился в монастыре урсулинок в Огзонне. Но потом экзорцисты испортили мне весь праздник, — он вздохнул. — Представь себе: толпа обезумевших монашек! Что они вытворяли!

— Тебя можно изгнать? — заинтересовался Ник.

— Рано радуешься, мальчик, — ехидно заметил дьявол, — меня изгнать нельзя, но в монашках поселились всего лишь бесы, а их изгнать не так уж трудно. Так что, Ник, на это ты можешь даже не надеяться. Ищи другой способ избавиться от меня.

Вытянувшись на чистой накрахмаленной простыне, скрипач блаженствовал. «Люди, — думал он, — как же они глупы и не понимают, в чем состоит настоящее счастье! Они хотят денег, но это всего лишь бумага. Они стремятся к власти, но власть не дает им ничего, кроме ненависти подчиненных и бесконечных потоков лжи от окружающих. Слава, которой они так бредят, — это не более чем короткая вспышка в беспроглядной темноте, она не согреет в холод и не успеет осветить дорогу.

Все пустое.

Единственное счастье, которым они обладают, — это тело. Что может быть лучше, чем вдыхать свежесть белья и чувствовать, как расслабляются под теплым одеялом уставшие мышцы, как наливаются тяжестью сна глаза и сладкая истома обволакивает все твое существо?»

Засыпая, скрипач тихонечко, почти неслышно присвистнул, и бесплотные бесы взметнулись над кроватью грязным серым облаком, а потом, подчиняясь мысленной команде своего господина, разлетелись по всему дому.

Их никто не видел и не слышал, а они скользили по стенам, сливаясь с остальными тенями, отбрасываемыми различными предметами, и старательно изучали обстановку. Зависнув над спящим человеком, они почти растворялись в воздухе, а потом просачивались сквозь кожу или влетали в полураскрытый рот.

Иногда они начинали веселую возню, и тогда по воздуху начинали летать стулья или вазы, а по стенам текла вода, которая тут же испарялась, чтобы уступить место огню. Вспыхнувшее на обоях пламя горело ярко, но не жгло. Бесам нравилось пугать людей, они питались человеческим страхом и росли на глазах.

Разбудил скрипача крик и звуки выстрелов. Ник с трудом оторвал голову от подушки и прислушался. Тишина. Он решил, что это ему приснилось, и вновь уснул, не обратив внимания на тихий смешок своего «квартиранта», а надо было бы.

Вскоре в коридоре раздались крики и звуки шагов. Люди бегали из стороны в сторону, кричали и стреляли. Ник вспомнил слова дьявола и решил, что надо и дальше изображать из себя спящего, если получится. Но изображать не пришлось, потому что едва он коснулся головой подушки, как на него навалился странный, удивительно крепкий сон, который неожиданно прервали сердитые вопли Золотого Жорика у самого уха.

— Вставай, сучий потрох! Гнида ты бледная! Прекрати немедленно свои фокусы, фокусник хренов!

Не понимая, что происходит, Ник сонно щурился от яркого света и растерянно моргал. Он смотрел на нависшего над ним Георгия Андреевича и мысленно сочинял сам себе некролог.

— Что-то случилось? — спросил он удивленно.

— А то ты не знаешь? Что ты сделал с моими людьми, сволочь? Я тебя закопаю! Я утоплю тебя в выгребной яме.

— Скажи еще, что ты меня съешь, — вмешался в разговор дьявол, — тоже ведь неплохая угроза, да?

— Закройся, выродок! Если хочешь жить, то немедленно прекрати все это! Они сейчас друг друга перестреляют, паскуда ты такая!

— Что я слышу, — наигранно восхитился дьявол, — речь будущего президента перед своим народом! — он ухмыльнулся. — И ведь все понятно.

Глава 15

В доме творилось нечто невообразимое, и не надо было быть дьяволом, чтобы это понять. Скрипач прислушался и довольно усмехнулся. Он прекрасно знал, на какие «подвиги» способны его «маленькие друзья». Слушая грохот, шум выстрелов, душераздирающие вопли и матерные тирады, он уже в который раз за свое долгое существование испытал гордость за то, что сумел так хорошо их вышколить.

Зато Георгий Андреевич его восторга не разделял. Лицо его побагровело, от злости он не находил слов и лишь безобразно ругался. Слушать его Дьяволу нравилось — это значило, что бесы поработали на славу.

— Жорик, так я не пойму, чего ты хочешь от меня? — С откровенной насмешкой поинтересовался Скрипач у своего нового хозяина. — Если твои ребята нализались ЛСД, то, какое я имею к этому отношение? Ты заметил, что до твоего прихода я мирно спал?

— Слушай меня, сучонок, если ты это не прекратишь, то ты у меня заснешь навечно, — пригрозил Жорик, теряя терпение.

— Все-таки грубый ты человек, Георгий Андреевич, грубый и не интеллигентный, одним словом — быдло, — отчеканил Ник. — И к тому же без чувства юмора. Надо что-то менять. Деньги деньгами, но таких, как ты, девушки не любят. Тебе оно надо, чтобы они постоянно искали кого-нибудь на стороне?

От возмущения Золотой Жорик чуть не задохнулся. Первым его желанием было пристрелить мерзавца, но он вовремя вспомнил о своих наполеоновских планах и лишь громко выругался. Потом толкнул Ника к двери и прошипел:

— Хорошо, что напомнил. Я еще с тобой за Вальку-шалаву не поквитался. Но это потом, а сначала ты должен успокоить весь этот дурдом…

— Дурдом? — задумчиво переспросил Ник, — надо будет подумать на эту тему, но потом. На ближайшее время у меня другие планы.

— Иди сам посмотри, что ты натворил!

Скрипач послушно вышел за порог и замер, разглядывая ту жуткую картину, которая предстала перед его глазами. В отличие от остальных, он прекрасно мог видеть бесплотных существ, наводнивших особняк Золото. Они были везде и веселились от души.

По коридорам бегали полураздетые люди с безумными лицами и кричали что-то на самых разных языках, в том числе и на мертвых. Слушая правильную латынь, которую исторгал из своего рта всклокоченный парень с лицом, измазанным землей и мелом, старательно засовывавший себе в штаны секатор, дьявол не смог сдержать улыбки.

— Вавилон! — сказал скрипач довольно. — Настоящий Вавилон! Жорик, этот паренек, похоже, решил сам себя оскопить. Ты, случайно, не знаешь, чем ему помешали собственные гениталии?

Бандит не смог больше терпеть этого издевательского тона и попытался схватить скрипача за горло, но замер, словно каменное изваяние, в неестественной позе и лишь отчаянно вращал глазами, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой.

— Чем больше ты будешь дергаться, — холодным тоном объяснил дьявол, — тем меньше у тебя шансов сделать хотя бы самое простое движение. Поэтому ты лучше успокойся. Дыши глубже, говорят, что это помогает успокоиться.

— Что это, — растерянно забормотал Жорик, — гипноз?

— Ох, Жора, лучше бы ты себе не дипломы покупал, а мозгами где-нибудь разжился. Пересадку мозга пока еще нигде не делают, но ты бы мог быть первым, послужил бы науке — хоть какая-то польза была бы от тебя, — продолжал потешаться скрипач. — Подумай сам, как я мог загипнотизировать людей, которые меня ни разу не видели и не слышали, чудак ты необразованный?

— Так кто же ты такой? — теряя терпение, воскликнул несчастный хозяин особняка. — Как ты все это делаешь?!

— Я уже устал тебе объяснять, — зевнул дьявол, — скоро сам все поймешь, я добьюсь.

В глазах Георгия Андреевича впервые появился страх. Нет, не понимание, а всего лишь животный, необъяснимый страх. Он по-прежнему отказывался верить в то, что в его доме хозяйничает сам дьявол, но, как ни старался он найти объяснение всему происходящему, оно не находилось.

— Отпусти меня, — почти жалобно попросил он своего гостя.

— Ты успокоился? — равнодушно спросил скрипач. — Я не уверен, что тебя уже можно освобождать. Не люблю неожиданностей.

— Отпусти, кому сказал!

Мимо них с визгом пронеслась абсолютно голая девица — то ли горничная, то ли повариха. Дьявол успел оценить по достоинству ее ладную фигурку и заговорщицки улыбнулся парню с секатором. Тот проводил взглядом девушку, отбросил свой инструмент и изо всех сил рванул за ней.

— Ну вот, — довольно заметил Ник, — я спас твоего садовника от печальной участи евнуха. Слушай, — спохватился он, — а может, ты попробуешь, каково это, а? Жора, ведь однажды ты сотворил что-то подобное с одним парнем, помнишь? Ну, он еще после этого повесился в камере. Неужели ты все забыл?

И, не дожидаясь ответа своего хозяина, скрипач развернулся и пошел осматривать картину всех этих «стихийных бедствий». А посмотреть было на что! За каких-то час-полтора уютный и ухоженный особняк Золотого Жорика превратился в настоящий Сталинград — везде сломанная мебель, раскуроченные полы, и все это обильно залито неизвестно откуда взявшейся водой. И люди… Люди — это было самое интересное.

— Вот это, — обратился он к своей второй половине, — я и называю творческим подходом к делу. Никто не забыт, ничто не забыто, верно ведь?

— Да уж, — ответил его невидимый собеседник, — теперь я убедился, что ты свое дело знаешь, и это меня пугает почему-то.

— Не пугайся, Ник, пока я с тобой, тебе нечего бояться, — успокоил его дьявол. — Верь мне.

— Можно подумать, что у меня есть выбор, — грустно заметил Ник.

— Выбор есть всегда, и ты свой уже однажды сделал. Но знаешь, очень многие хотели бы оказаться на твоем месте. Ты даже не представляешь, сколько на свете людей мечтают о том, чтобы я обратил на них внимание! Для них что душу продать, что телом поделиться — не велика потеря, лишь бы я исполнил их мечты. Но не всем так везет. Вот ведь какая ерунда получается, когда выбор слишком велик, выясняется, что выбирать-то и нечего. Так что ты должен быть доволен своей участью.

— А как же быть с твоим заявлением, что каждый неправедный поступок — это договор с дьяволом? — попытался его подковырнуть Ник.

— А разве я не уточнил, что договор этот кратковременный и он считается действительным только в том случае, если я решу исполнить то, что от меня хотят? Вот, например, захотел вор безнаказанно украсть или мошенник решил нажиться на простаках — это распространенное явление в нашем мире. Если помогу им сделать так, как хотят, то они уже мои, а если решу проигнорировать, то считай, что я дал им еще один шанс и никакого договора нет.

— Мне ты шанса не оставил, — расстроенно заметил Морозов.

— И потому ты до сих пор еще жив, — поставил Ника на место дьявол.

Он открыл очередную дверь и замер на пороге. Подбежавший Артур Котов оттолкнул скрипача в сторону и залетел в комнату. Дьявол не спешил следовать за ним, он стоял на безопасном расстоянии и равнодушно наблюдал за дальнейшим развитием событий. А посмотреть было на что.

Станислав Сергеевич Ветлугин ползал по полу и что-то собирал, взгляд его при этом был совершенно безумным. Сколько ни пытался Ник рассмотреть, что же такое ищет начальник службы безопасности, но так и не смог ничего увидеть.

— Он сейчас видит кучу денег, столько он не видел за всю свою жизнь, — объяснил дьявол, — не понимает, чудак, что это всего лишь галлюцинация. Продажное существо этот Сергеич, но за хорошую плату он умеет быть и верным, и надежным. Смотри, что сейчас будет.

Арик несколько минут удивленно наблюдал за своим начальником, потом непривычно робко для себя спросил:

— Станислав Сергеевич, чем вы здесь занимаетесь?

— Пшел вон! — рявкнул Ветлугин и продолжил собирать невидимые купюры, пихая их себе за пазуху. — Мое, все мое!

— Вас к себе Георгий Андреевич зовет, — продолжал настаивать Артур. — Не думаю, что он согласится долго ждать. Там такое творится!

— Я сказал, вали отсюда! — начал потихоньку выходить из себя Ветлугин. — Я больше не работаю на Золото. Все, отпахался. Теперь я могу его самого с потрохами купить.

Скрипач тихо стоял в сторонке, чтобы не привлекать к себе внимание начальника службы безопасности Золотого Жорика. Сколько раз он уже видел нечто подобное, и всегда все заканчивалось одинаково. Большие деньги сводили людей с ума очень быстро, особенно людей жадных, таких как Ветлугин. И вновь все повторилось. Как только Жорик потерял свою инвестиционную привлекательность в глазах Станислава Сергеевича, он перестал для него существовать.

— Станислав Сергеевич, — растерянно пробормотал Котов, — так ведь Георгий Андреевич разозлится. Пошлите со мной, а?

Ветлугин поднялся с пола, и при этом лицо у него было такое, что Арик испуганно попятился. Бывший уголовник хорошо знал своего шефа и понимал, что, когда тот так смотрит, лучше поскорее уносить ноги. Но куда уносить, если с другой стороны его поджидал сам Золотой Жорик? Одним словом, ситуация получалась такая: куда ни кинь — везде клин. Котов топтался на месте, надеясь на то, что Сергеич не рискнет убивать или калечить его в доме у шефа. Все сошли с ума, но ведь это не может продолжаться долго, когда-нибудь все наладится, тогда Ветлугин придет в себя, и вряд ли он захочет оправдываться перед шефом.

— Что, — прошипел Станислав Сергеевич, — ждешь, когда я уйду, чтобы загрести мои деньги? Не получится.

Он приблизился, заглянул в глаза оцепеневшего от ужаса Котова и одним резким движением свернул тому шею. Тело охранника безвольно упало на пол.

— Ну вот, — довольно сказал дьявол Нику, — двоих убрали. Теперь я могу быть спокоен, оставляя тебя здесь одного.

— Одного, — поправил его Морозов, — убрал одного, а не двоих.

— Мальчик, никогда не поправляй меня. Я знаю, что говорю. Если я сказал, что двоих, значит, двоих. Потом сам увидишь. Ну, пошли дальше. Здесь есть еще на что посмотреть. Цирк, иначе не скажешь.

Ветлугин обернулся и закричал. Иллюзия пропала, и вместо ковра из зеленых шуршащих бумажек он увидел лишь паркетный пол и мертвое тело Артура Котова. Больше ни-че-го. Станислав Сергеевич завыл так жутко и отчаянно, что от этого воя кровь застыла в жилах.

Скрипач спокойно шел по особняку, разглядывая то, во что превратили роскошный дом Золото его подопечные. Осмотром он остался доволен. Иногда он останавливался и читал непонятные надписи на стенах, оставленные бесами. Странная, едва уловимая усмешка дрожала на его губах.

— Зачем ты это делаешь? — удивленно спросил Николай Морозов.

— Скучно мне, — ответил дьявол задумчиво, — ты даже не представляешь, насколько скучно! Вот и позволяю себе иногда небольшие развлечения. В Средние века мне нравилось забавляться в монастырях. Вот где было весело! Представляешь, они, монашки эти, день напролет молились, прося у Бога прощения за свои грехи, а ночью закрывались в своих кельях и ну ублажать, как могли, свою плоть, а с утра пораньше — опять молитвы и покаяние. Вот скажи, как тут пройти мимо, а? Эх, вот это было время! Веришь, то, что сейчас происходит здесь, не идет ни в какое сравнение с тем, что было тогда. А еще эти комиссии по экзорцизму, как же я морочил им голову!

Неожиданно из-за угла появилась Анна, дочь Георгия Андреевича от первого брака, полуголая, с растрепанными волосами. В прозрачной ночной рубашке, освещенная ярким светом ламп, она казалась каким-то неземным созданием. Светлые волосы рассыпались по плечам, а чувственные губы, казалось, просили поцелуя. Увидев перед собой скрипача, она остановилась, облизнула рот и прошипела страстным, прерывистым шепотом:

— О скрипач! Наконец-то я до тебя добралась! Я давно тебя хочу, еще с тех пор, как мы с моей, ныне покойной, мачехой ходили в «Империю». Ты помнишь меня? Как ты играл! Нет в мире человека, которого не тронула бы твоя музыка! Я тогда бросила тебе под ноги свой лифчик, но ты даже не посмотрел в мою сторону. Пошли, скорее же пошли ко мне, — она обхватила его за плечи, прижалась к нему низом живота и сделала несколько неприличных движений. Потом отстранилась и, схватив за руку, потащила за собой в комнату, — я сделаю все, что ты захочешь! Такого ты еще не пробовал.

— Не думаю, — улыбаясь своей загадочной улыбкой, сказал дьявол, — что ты сумеешь меня чем-то удивить.

— Пошли со мной, — настаивала девушка, — и ты сам все увидишь.

Анна задрала рубашку, оголив живот, лобок и ноги, игриво провела рукой по светлым завиткам, словно приглашая скрипача принять участие в этой игре, и вновь прижалась всем телом к Нику.

— Ну, дотронься до нее, — жалобно уговаривала Анна, — посмотри, как моя киска тебя желает, она уже вся опухла и мокрая! Пошли же скорее! Или ты хочешь прямо здесь?

— В следующий раз, детка, — брезгливо отстранил ее скрипач, — сама видишь, что вокруг творится. Отложим это до лучших времен.

Анна зашипела, потом внезапно шея ее раздулась и из горла вырвался пронзительный визг, как будто где-то поблизости резали свинью. Девица наклонилась, ее обильно вырвало прямо на глазах у скрипача.

На пол упала настоящая живая жаба. Увидев это, девица завизжала еще сильнее. Раскорячив ноги, она принялась ублажать себя сама. Потом Анна упала на пол, изогнулась дугой так, что касалась пола лишь животом, закинула ноги вверх, коснувшись пятками макушки и стала качаться из стороны в сторону.

— Ну, вот, — укоризненно произнес Дьявол, — я же сказал, что сейчас не самое подходящее время. Ну что за акробатка! Ведь никто так изогнуться не сможет. Как только позвоночник не сломала?

Он не стал задерживаться возле бесноватой девицы и направился прямиком к своей комнате, где его уже поджидал растерянный и испуганный хозяин особняка. Только теперь до Жорика стало доходить, что этот странный парень, похоже, не лгал. Верить в подобное ему было трудно, но не верить тоже не получалось.

— Послушай… те, — метнулся к нему Жорик, — я не знаю, кто вы на самом деле, но прошу вас прекратить все это безобразие.

Уже тот факт, что он стал обращаться к своему гостю на «вы», говорил о том, что Золото испугался не на шутку. Так страшно ему не было еще никогда в жизни.

— Да все ты знаешь, — усмехнулся скрипач, — я ведь от тебя ничего не скрывал. Другое дело, что верить в это ты не хотел, но это уже твои проблемы. Хорошо, я все прекращу, но ты сначала вызови для Ветлугина «скорую».

— А что с ним? — растерялся Жорик. — Когда я его видел, он был абсолютно здоров.

— Умом тронулся, — равнодушно заметил дьявол, — убил Артура и теперь воет дурным голосом у себя в комнате.

— Твоя работа? — Золото забыл, что несколько минут назад умолял своего гостя о помощи, теперь к нему вновь вернулось привычное высокомерие. — Доиграешься, выродок!

Скрипач рассмеялся, тихонечко свистнул — и тело Георгия Андреевича, словно воздушный шар, плавно поднялось под потолок.

Он висел над полом, и в глазах у него застыл ужас. Все объяснения, которые он только что нашел для тех невероятных событий, что произошли в его доме, рассыпались в прах. Он делал неуклюжие движения руками и ногами, как будто пытался плыть. Выглядело это так смешно и нелепо, что дьявол улыбнулся и произнес:

— Дэвид Копперфильд повесился бы от зависти, увидев тебя.

Когда над головой Золотого Жорика появилась кроваво-красная надпись на латыни: «Feci quod potui, taciant meliora potentes», скрипач взмахнул рукой и коротко заметил:

— Я это уже понял. Ладно, можешь отпустить его, мне надо еще немного поговорить с Георгием Андреевичем, а разговаривать с задранной головой мне неудобно. Только не бросай его резко — еще зашибешь, а мне он нужен живым и здоровым.

Тело Жорика плавно опустилось на пол. Когда его ноги коснулись твердой поверхности, он вскинул голову и посмотрел на исчезающую надпись. В глазах бандита плескался страх.

— Что это значит? — спросил он, указывая на незнакомые буквы.

— Ох, темнота ты, — вздохнул дьявол, — это латынь. Там написано: «Я сделал все, что смог, кто может, пусть сделает лучше». А теперь вернемся к нашим баранам, то есть к тебе, Жора. Ты уверен, что хочешь стать президентом?

Вспомнив свою мечту, Жорик сразу успокоился и посмотрел на своего гостя с таким подобострастием, что скрипач даже скривился. Он считал Золото сильным человеком, и ему было неприятно видеть в нем эти рабские черты. Но дьявол давно привык к тому, что люди постоянно его разочаровывают.

На стене вспыхнула новая надпись: «Plurium habet, qui minimum cupit».

Скрипач кивнул и тут же перевел: «Имеет больше всех тот, кто меньше всего желает».

В ответ Жорик рассмеялся.

— Пусть меньше всего желают тот, — сказал он, — кто не может получить большее! Так ты выполнишь свою часть договора, дьявол? — он ухмыльнулся, вновь вернувшись к своим привычным сомнениям.

— Я всегда выполняю то, что обещал, — недовольно ответил скрипач, — в этом ты можешь даже не сомневаться.

Он свистнул, и тотчас все явления в особняке прекратились. Люди, застигнутые в разных местах и в разных позах, растерянно осматривались по сторонам, не понимая, что происходит.

Внизу, в помещении для инвентаря, возмущенная горничная сбросила с себя разгоряченного садовника и разразилась такой матерной тирадой, что невезучий любовник не успевал оправдываться, застенчиво прикрывая руками свое достоинство. А вокруг царил разгром и хаос.

— Ладно, Жора, — обратился дьявол к Георгию Андреевичу, — поговорим об этом позже. Тебе тут надо срочно навести порядок, а то скоро сюда нагрянет милиция, и я не знаю, как тогда ты объяснишь, что здесь произошло. Интуиция подсказывает мне, что версию с дьяволом они на веру не примут.

Тут в комнату скрипача ворвался заместитель Ветлугина и, краснея то ли от страха, то ли от быстрого бега, спросил:

— Там Станислав Сергеевич, кажется, сошел с ума. Что с ним делать? Он Котова убил. Георгий Андреевич, надо что-то делать, он ведь может всех тут передавить, как цыплят. Он невменяемый, все время твердит о каких-то украденных деньгах. Я не знаю, что с ним делать. Надо срочно вызывать «скорую», чтобы его отвезли в дурку.

— Слушай, умник, — взорвался Золотой Жорик, — сначала здесь надо навести порядок, а только потом кого-то вызывать. Как ты объяснишь ментам или санитарам, что здесь произошло? Надо его пока связать, а потом, когда все устаканится, будем думать, что делать дальше.

Тяжело вздохнув, Золотой Жорик поднялся со стула и направился к двери. У самого порога он обернулся и, бросив в сторону дьявола испепеляющий взгляд, многозначительно пообещал:

— Ты прав, Морозов, во всем будем разбираться потом. Сейчас надо наводить порядок. Но учти, у меня хорошая память и этого всего я не забуду.

— Я тоже на склероз не жалуюсь, хотя возраст у меня более чем преклонный, — одарив бандита сияющей, белоснежной улыбкой невинного ребенка, ответил дьявол.

Когда Георгий Андреевич ушел, громко хлопнув дверью, Ник позволил себе возмутиться:

— Ты что, серьезно собираешься сделать из этого отморозка руководителя страны?

— А почему нет? — удивился дьявол. — Поверь, за всю историю человечества бывали случаи и похуже. Жора не самый плохой вариант.

— Я не позволю! — вырвалось у Морозова.

— Ну, мой друг, от тебя здесь мало что зависит, к сожалению или, — он коротко хохотнул, — к счастью. Не переживай и на всякий случай запомни на будущее: любой договор, а тем более договор с дьяволом, надо тщательно проверять и перепроверять до запятой и оговаривать каждую, даже самую незначительную, деталь. Я никогда не лгу — это верно, но кто сказал, что я не могу трактовать то или иное положение на свое усмотрение, если есть такая возможность? Так что, Ник, не переживай ты так. Другие отморозки будут управлять твоей страной, не Жорик, нет.

И тут же на стене появилась новая надпись взамен исчезнувших: «Aditum nocendi perfido praestat fides».

— С латынью, мой друг, ты не знаком, — вспомнил дьявол, — хорошо, переведу, что хотел сказать тебе этот маленький озорник: «Доверие, оказываемое вероломному, дает ему возможность вредить». На этом уроки латыни мы закончим. Пора подумать о вещах более приятных, — он усмехнулся лукаво.

За окнами уже во всю разгорался рассвет. Солнце окрасило небо в розовые и багровые тона, а птицы принялись орать на все голоса, оповещая всех о наступлении нового дня. Для Георгия Андреевича Золото эта ночь была одной из самых страшных в его жизни, хотя он не мог пожаловаться на то, что в прошлом ему не хватало адреналина.

Измученные и невыспавшиеся люди сновали по особняку, приводя его в божий вид. Работы было много, за один день управиться было нереально.

— Одного не могу понять, — задумчиво произнес Ник, — зачем тебе все это нужно было? Неужели только для того, чтобы убедить Жорика в своей правоте?

— Думаешь, что он мне поверил? — спросил его дьявол с сарказмом. — Нет, поверь, Золото немного придет в себя, подумает и найдет какое-нибудь логичное объяснение всему тому, что здесь произошло. Да я и не преследовал такой цели. Все, что мне нужно было, — это убрать Арика и Ветлугина. Эти двое представляли для нас опасность. Мне нравится это тело, и я не хотел бы так быстро его лишиться. Котов никогда бы не забыл о том, что я знаю о его шалостях в Рио, а Ветлугин привык до всего докапываться. Ну, а еще мне хотелось немного приструнить Жорика перед тем, как покинуть тебя на короткое время. Дела, мой друг, дела.

Ник почувствовал в его словах скрытый подвох, но еще не мог разобраться, в чем он состоит, поэтому рискнул спросить напрямик:

— Какие еще у тебя дела?

— Ты совсем забыл о нашей маленькой Маше, — укоризненно заметил дьявол, — а вот я помню о ней всегда. Нельзя оставлять девушку одну в таком положении, она же переживает о тебе и… — он улыбнулся, — обо мне.

От возмущения Ник не сразу нашелся, что ответить. Он надеялся, что, пока они здесь, в доме у Золотого Жорика, девушка какое-то время сможет отдохнуть от навязчивого внимания дьявола.

— Не смей ничего с ней делать, — возмутился Морозов. — Я тебе этого не прощу.

— Смешной ты, Ник, сам подумай: как я смогу ей навредить, я ведь бесплотный? — язвительно ответил ему дьявол.

— Ты сможешь, — хмуро возразил ему Ник.

Глава 16

Я стояла у окна и смотрела на заброшенный дом. Мыслей в голове не было совершенно — пусто и гулко, словно в железной бочке. Уже прошла почти неделя, как Ник пропал. Сначала я еще на что-то надеялась, но с каждым днем эта надежда таяла, как сосулька в солнечный день. Скоро от нее вообще ничего не останется, и тогда начнется настоящая тоска.

Хотела я этого или, скорее всего, не хотела, но Ник занял слишком много места в моей жизни, потихоньку вытеснив все остальное. И пока он был рядом, вот за этой самой стенкой, мне больше ничего от него и не нужно было, только знать, что он есть, и слушать по вечерам удивительную музыку…

А что будет теперь, когда он исчез, совсем исчез? Этого я даже не могла себе представить. Откуда-то из заброшенных уголков моей памяти вдруг всплыла одна старая песня, смысл которой до недавнего времени до меня не доходил. В детстве я слышала, как ее напевала моя бабушка.

Мне кажется, что она пела про себя. Мама рассказывала, что они с дедушкой были идеальной парой и, когда он умер, баба Соня никак не могла с этим смириться. Второй раз замуж она так и не вышла, хотя была еще молодой женщиной и претенденты на ее руку были.

Но все эти мужчины не шли ни в какое сравнение с Сашенькой — моим дедом, которого я ни разу не видела. Умер дедушка за два года до моего рождения. Сгорел, как говорила моя мама, за два месяца. Рак у него обнаружили уже на четвертой стадии. А бабушка до самой смерти хранила все его вещи и как будто ждала его возвращения. Иногда, достав из шифоньера его костюм, она гладила пиджак и пела эту песню.

Смерть дедушки окончательно подорвала ее здоровье. Тогда же у нее начались эти проблемы с сердцем, которые и свели бабушку Соню в могилу.

Впрочем, это уже было далеко не детство, скорее отрочество. Я тихонечко запела:

Любви моей ты боялся зря —
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И если ты уходил к другой
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.
«Если он до сих пор не вернулся, — думала я, — значит, его уже нет в живых». Одинокая слезинка медленно ползла по моей щеке, оставляя за собой мокрый след, но я этого даже не замечала. Бессмысленно пялясь в окно, я пела все ту же песню, даже не задумываясь над ее смыслом:

— Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля…
Теченье дней, шелестенье лет,
Туман, ветер и дождь.
А в доме события — страшнее нет:
Из стенки вынули гвоздь.
— Что за странное у тебя настроение? — услышала у себя в голове знакомый насмешливый голос и даже затаила дыхание, боясь спугнуть наваждение. — Песня какая-то слишком уж грустная. О любви, я так полагаю?

— Ты жив?! — не скрывая своей радости, воскликнула я.

— Все гораздо хуже — я бессмертен, — рассмеялся у меня в голове мой дьявол, и я невольно оглянулась по сторонам в надежде увидеть его самого, но квартира была пуста.

Только мой непримиримый Басмач во сне нервно вздрагивал и перебирал лапами, как будто куда-то бежал.

Я зажмурилась, пытаясь вызвать в памяти образ Ника, и это у меня получилось. Да так ярко и явственно я увидела его узкое, бледное лицо с горящими глазами-углями и красивыми, словно вырезанными на слоновой кости, губами, что никак не могла поверить в то, что этот образ нарисован всего лишь моим воображением, которое с появлением в моей жизни скрипача разыгралось пуще прежнего. Раньше оно вело себя гораздо скромнее, потому что скрипач представился мне абсолютно обнаженным и не было у меня никакой возможности отвести взгляд в сторону.

— Черт! Где Твои рога и копыта, если ты действительно дьявол?! — воскликнула я, чтобы хоть как-то скрыть свое смущение.

— А также у меня нет хвоста и кучи фаллосов — такую особенность мне тоже приписывали, — ответил он, и я услышала в его голосе улыбку.

— А Ник, — спохватилась я, — что с ним?

— А что с ним может случиться? Я это тело долго искал. Неужели ты думаешь, что я так легко его отдам? — спросил дьявол. — Ник у Золотого Жорика под двойной охраной. Не поверишь, его охраняют люди самого Золото и мои маленькие, но очень надежные ребята.

— Кто? — удивилась я.

— Всего лишь бесы. Но ты не бойся, без моей команды они не позволят себе ничего лишнего. А без твоего согласия ничего лишнего не позволю себе я.

— Значит, — рассмеялась я, — самый главный искуситель оказался не опаснее легкого облачка и у него нет ни клочка плоти?

— Ну, если нет, то да? — задал он нелепый вопрос.

И сразу же я почувствовала, как вполне материальные руки уверенно сбросили с меня красный шелковый халат, расшитый золотыми драконами, и ловко заскользили по моему телу. Это было приятно настолько, что я разозлилась на себя и на него.

— Отстань, скотина! — взвизгнула я. — Ты опять за старое?

— Совсем не старое, — заржала эта скотина, — очень даже молодое. Молодое, теплое, живое и такое податливое…

Нет, кажется, зря я переживала о нем.

Разве он позволит кому-нибудь испортить себе праздник жизни? Дорвался до плоти и теперь никак не может остановиться.

— Слушай, — взмолилась я, — успокойся, а? Ну, нет у меня настроения с тобой развлекаться. Ты бы лучше Ника вернул обратно.

— Ты уверена, что тебе нужен именно он, а не я?

— Уверена.

Если честно, то я совсем не была в этом уверена.

За все время я, как ни странно, так и не научилась их различать. Иногда мне казалось, что они уже настолько сроднились, что разделить их уже невозможно.

— Вообще-то, — неуверенно произнесла я, — ты должен быть жутким уродом. По крайней мере, так тебя описывают.

Он перестал меня лапать и затих. Я уже подумала, что он обиделся и покинул меня, но вскоре я услышала в своей голове его голос:

«Он обликом был светел, как луна,
Высок и строен телом, как сосна.
Спросил сновидец: «Ты ль передо мною
Столь ангельскою блещешь красотою?
Как солнце, красота Твоя цветет,
А Ты известен в мире как урод.
Тебя художник на стене чертога
Уродиной малюет длиннорогой…»
«Увы, мой лик художник искажает.
Он враг мне, ненависть ко мне питает!»
— С чего бы это ты вдруг стал сочинять стихи? На романтика ты совершенно не похож. Скорее наоборот — ты видишься мне жутким циником.

— Одно другому не мешает, — рассудительно ответил он. — Но этот стих, к сожалению, сочинил не я, это один человек, которому я однажды явился во сне. Он был поэтом, и его звали Муслихиддином Саади. Этот стих он посвятил мне. Видишь ли, те, кто описывали меня как монстра, никогда в жизни со мной не встречались. Машенька, не забывай о том, что я бесплотен, и то, как я буду выглядеть в глазах людей, зависит только от того, какое тело я себе выберу. Скажи, детка, ты когда-нибудь где-нибудь видела существо, подобное тому, каким меня рисуют эти полоумные святоши?

— Ну, — засомневалась я, — таких в природе нет. Но и ты ведь существо мифологическое. Можно подумать, что дьяволы встречаются на каждом шагу. А насчет монстра… Кто тебе помешал бы его создать, если бы ты захотел?

— Зачем? — искренне удивился он. — К чему плодить сущностей, если вокруг столько подходящих тел? Да и неудобно это. Как думаешь, легко ходить на козлиных ногах прямоходящему существу?

— Можно подумать, что ты существо, — возразила я. — Тебя, по сути, вообще нет.

— Ты так думаешь? — рассмеялся он. — Знаешь, малышка, мысль ведь тоже нельзя ни увидеть, ни услышать, ни пощупать, но это не значит, что ее не существует. Вот так и со мной получается. Меня нет, но я существую. А вот ты меня удивляешь. Многие на твоем месте воспользовались бы такой удачей и что-нибудь попросили бы у меня. Машенька, неужели у тебя совсем нет никаких желаний? Подумай хорошо, ведь я могу их исполнить.

— Свои желания, — упрямо возразила я, — я буду исполнять сама. Мне кажется, что даже за самую маленькую удачу мне придется заплатить тебе слишком большую цену.

— Фу, — в его голосе было столько сарказма, что мне стало неловко, как будто я сморозила какую-то чушь, — ты торгуешься, словно на базаре. Говори же, чего ты хочешь, и увидишь, стоит оно того или нет. Впрочем, кое в чем ты права. Мои услуги стоят недешево. И вслед за успехом приходит расплата, но ведь и без моего участия такое в жизни происходит часто, если человек не прислушивается к «звонкам».

— К каким «звонкам»? — не поняла я.

— Все неправедные поступки всегда сопровождаются такими «звонками» свыше — это предупреждение о том, что пора остановиться. Сначала начинаются мелкие неприятности, и если человек не прислушается к этим сигналам, то потом приходят серьезные проблемы.

Я готова была слушать его сколько угодно, лишь бы он не принялся вновь распускать руки. Осторожно, чтобы не привлекать его внимания (вот ведь дура наивная!), я наклонилась, подняла с пола халат и быстренько его надела, чем вызвала настоящий взрыв смеха со стороны дьявола.

— Не пытайся хитрить со мной, — посоветовал дьявол, — сама должна понимать, что это бесполезно.

Халат снова стал сползать с моих плеч. И тогда уже разозлилась я. Схватив пояс, я обмотала его вокруг талии и навязала столько узлов, что на миг засомневалась, смогу ли потом сама его развязать.

— Глупо, — раздался его страстный шепот, как казалось мне, совсем рядом, — не надо меня бояться, я ведь ничего не могу тебе сделать. Машенька, я бесплотен. Ну, расслабься же, девочка. Обещаю, ты не пожалеешь.

В панике я наблюдала за тем, как один за другим сами собой развязываются все мои хитрые узлы на поясе. Дождалась, называется. Уж лучше бы все оставалось так, как было. Халат полетел на кровать. Золотые драконы сверкнули в свете лампы, осели на покрывало и погасли, как будто умерли.

— Закрой глаза, — потребовал дьявол, — лишь на одну минутку.

Я решила, что это мне ничем не грозит, и послушно выполнила его просьбу. Надо было хорошо подумать, прежде чем безропотно выполнять просьбы дьявола.

Я оказалась в полутемной комнате, освещенной лишь дрожащим светом стоящих на столе свечей, там, за стенкой, у него в квартире.

Самого Дьявола я сразу не заметила и лишь, когда он шагнул навстречу из темноты, я замерла от неожиданности. Он был фантастически красив. Разглядывая его сильное, обнаженное тело, я почувствовала, что у меня внутри загорается огонь желания, терпеть который не было никаких сил. А, когда он взял в руки скрипку и заиграл, меня стало трясти, как в лихорадке. Что-то подобное со мной уже было.

Потом он отложил скрипку и подошел ко мне, а я даже не думала открывать глаза, чтобы все прекратить. Мне нравилось на него смотреть. Он обхватил меня за талию и прижал к себе. Я поняла, что не могу, не хочу и не буду сопротивляться. Когда его руки легли мне на грудь, я лишь вздохнула облегченно, как будто с меня разом слетели невидимые оковы. Такой свободной я не чувствовала себя никогда! Он стоял за моей спиной и мне пришлось обернуться, чтобы увидеть его лицо, сразу же, не давая мне опомниться, он нежно, но настойчиво поцеловал меня в губы. А потом я почувствовала, как его возбужденная плоть уперлась мне в ягодицы и единственным препятствием ей служили лишь тонкие кружева моих, почти невесомых, трусиков.

Не знаю, чем бы это все закончилось, но внезапно в памяти всплыли картины его безумных и жестоких забав с Валентиной Золото, я заорала от страха перед тем, что со мной может произойти нечто подобное и раскрыла глаза. И вот я снова у себя дома и никого рядом. Почти никого, потому что кто-то невидимый продолжал меня ласкать и ласки эти становились всенастойчивее и неприличнее. Его рука скользнула под резинку, резко дернула и в миг превратила кружевное белье в лоскуты.

— Отстань, сволочь! — Заорала я, пытаясь оттолкнуть невидимого насильника. — Ненавижу тебя!

Но, разве можно справиться с пустотой? Мои руки не встретили никакого сопротивления, а между тем он даже не думал успокаиваться. Чувствуя непонятную слабость, я жалобно запищала и, вот, что удивительно, это мой едва различимый писк разбудил Басмача.

Кот открыл глаза и уставился в одну точку. Эта точка находилась рядом со мной. Я уверена, что, в отличие от меня, Басик прекрасно видел его.

Спрыгнув с кресла, мой верный телохранитель завыл густым басом и полубоком стал надвигаться на своего незримого врага. Выгнув спину дугой и распушив свой хвост, мой кот готовился к нападению.

— Кошки, вечно эти чертовы кошки, — вздохнул дьявол. — Объясни, зачем ты его завела?

— У тебя не спросила, — огрызнулась я и потянулась к своему халату.

— Все ведь было так хорошо, — вкрадчиво начал было он, но я его резко оборвала:

— Ничего хорошего. Это противоестественно, а, значит, никуда не годится. Я не хочу заниматься любовью с привидением, ясно? Я подожду, когда придет мое время и мой мужчина. Не стоит торопить события.

Басмач издал пронзительный крик и прыгнул. Конечно же, никого он не испугал, но тем не менее дьявол отпустил меня и где-то затаился. Я точно знала, что он не ушел, потому что мой кот внимательно следил за кем-то и продолжал утробно выть.

— Уходи, — потребовала я, совсем забыв о том, что не более часа тому назад готова была отдать все за эту встречу. Впрочем, я не была уверена в том, что меня интересовал именно дьявол, ведь это непостижимое существо делило тело с Ником.

— Ты действительно хочешь, чтобы я ушел?

Он не поверил моим словам, и я, признаться, тоже, но, все же повторила:

— Уходи отсюда немедленно!

— Как скажешь, — подозрительно покорно ответил он, и я поняла, что он собирается посетить меня еще раз.

— Мне нужен Ник, а не ты, — уж не знаю даже, кого я старалась в этом убедить, его или себя, но говорить старалась уверенно, чтобы у него не осталось никаких сомнений на этот счет.

Ответом мне был его тихий удаляющийся смех. Я бросила взгляд на Басика и поняла, что на этот раз дьявол действительно покинул мою квартиру. Надолго ли? Что-то подсказывало мне, что он еще вернется.

Подняв с пола кружевные лоскуты, я выбросила их в мусорное ведро и принялась приводить себя в порядок. Сначала тщательно выбрала новый комплект белья. Обычно дома я лифчик не ношу, но тут пришлось. Потом натянула на себя футболку и задумалась. Нет, теперь в одном халатике ходить по квартире опасно — уж слишком легко его снять. Поэтому я вытащила из шкафа спортивный костюм и быстренько надела его на себя.

Если бы у меня был скафандр, то я бы, наверное, и его нахлобучила.

Вытянувшись в своем любимом кресле, Басмач с интересом за мной наблюдал. Мне показалось, что он понимал гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд, и уж точно больше меня. Я посадила кота к себе на колени и стала чесать ему за ухом, приговаривая:

— Спасибо, мой герой. Ты настоящий рыцарь. Уж не знаю даже, что бы со мной было, если бы не ты. Как же хорошо, что Галка принесла тебя ко мне, мой верный телохранитель.

Басмач блаженно щурился и старательно мурлыкал, успокаивая мои расшалившиеся нервы и воображение.

— Басик, да ты же у меня настоящий экзорцист! — воскликнула я с восторгом. — Никакой поп не справился бы с этой задачей лучше тебя!

А где-то далеко, так далеко, словно на другой планете, вдруг заиграла музыка. Я представила, что мой искуситель в этот момент достал из футляра свою дьявольскую скрипку и пытается теперь через нее достучаться до моего сердца. Но этого никак не могло быть. Дьявол не может играть на ней, потому что у него нет рук…

Я вспомнила, как это безрукое и бесплотное существо нагло лапало меня, и вздохнула. Да все он может, все, что захочет.

А играл он мелодию той самой песни, которую напевала я перед тем, как он явился ко мне, — «Девушку из таверны». И, хотя настроение мое заметно изменилось, но я вновь принялась напевать тихонечко:

Туман, и ветер, и шум дождя,
Теченье дней, шелестенье лет,
Мне было довольно, что от гвоздя
Остался маленький след.
Когда же и след от гвоздя исчез
Под кистью старого маляра,
Мне было довольно того, что след
Гвоздя был виден вчера.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля…
Далекая скрипка, поющая вместе со мной эту песню, как будто старалась вернуть то состояние безысходности, которое было у меня до визита дьявола. Она плакала и стонала, она читала какие-то заклинания на неизвестном языке. Но все напрасно. Вспоминая, как это бестелесное существо по-хозяйски ощупывало меня, словно кусок мяса на рынке, я зло рассмеялась в надежде, что он услышит меня, и уже не допела, а почти проорала:

Любви моей ты боялся зря.
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.
И в теплом ветре ловить опять
То скрипок плач, то литавров медь…
А что я с этого буду иметь,
Того тебе не понять.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля…
Я пыталась себя убедить в том, что все хорошо и мне нечего бояться, но при этом прекрасно понимала, что, когда мой Басмач отправится по своим кошачьим делам, а на город опустится ночь, я стану абсолютно беззащитна перед дьяволом. Ночью оживают все страхи. А мне бы не хотелось еще раз пережить то, что пережила я недавно. Устав бороться с моим упрямством, скрипка замолчала, и я осталась в полной тишине.

И тогда я вспомнила про свою подругу.

Галка! Конечно же, Галка мне поможет. Правда, надо будет все ей рассказать, но ведь мне и так уже надоело носить в себе эту тайну. Кроме Галюни, в такие чудеса никто не поверит. Хотя вполне возможно, что и она сначала усомнится в моих словах, а потом обидится на то, что я так долго все от нее скрывала, но Галка отходчивая, она все поймет и поможет мне пережить эту ночь. Сомневаюсь, что дьявол решится заявиться ко мне в гости, когда в доме будет кто-то посторонний.

Я принялась искать свой мобильник, но он как будто сквозь землю провалился. Ведь недавно лежал на тумбочке, мирно заряжался — и вдруг испарился. Не иначе, как происки моего искусителя. Я коварно улыбнулась и направилась в коридор, где у меня стоял домашний телефон. Этот, к счастью, был на месте и даже работал.

Я набрала Галкин номер и молилась лишь о том, чтобы она оказалась дома. На этот раз мне повезло, и недовольный Галюнин голос не очень вежливо со мной поздоровался.

— Галь, — просительно сказала я, — ты не могла бы сегодня вечером прийти ко мне, а?

— Маня, а что за дела? Видишь ли, у меня сегодня вечером запланированы кое-какие дела.

Я чувствовала себя сволочью, ведь за все это время я не удосужилась позвонить ей и поинтересоваться, как у нее дела. А вот прижало меня, и я вспомнила о своей подруге.

— Галь, — жалобно произнесла я, — это очень, очень важно. Придешь — и я все тебе расскажу. Галюнь, ну пожалуйста!

Видимо, было что-то в моем голосе такое, что заставило ее сменить гнев на милость.

Она замолчала — видимо, думала, стоит ли из-за моей прихоти менять свой график — и в конце концов великодушно согласилась у меня переночевать. Если бы она была рядом, я бы ее расцеловала.

— Ладно, ты меня заинтриговала, — сказала Галка, — жди часиков в восемь-девять, раньше никак не смогу. Тебя это устроит?

— Конечно! — воскликнула я поспешно.

«Ну вот, — подумала я, — эту ночь я продержусь как-то. А, если эта рогато-хвостатая скотина не угомонится, то я уйду жить к маме. Пусть попробует меня там достать».

Этот день показался мне резиновым, так долго он тянулся. От каждого шороха я вздрагивала — мне постоянно казалось, что он вернулся. Но ничего не происходило, и к вечеру я позволила себе немного расслабиться.

В восемь позвонила Галина и поинтересовалась, не передумала ли я. Услышав мои клятвенные заверения в том, что я жду ее с нетерпением, она заявила, что уже выходит.

За окнами уже стемнело. Полная луна висела в черном небе, как большой желтый блин. Полнолуние — плохое время. Странно, но раньше я никогда не задумывалась об этом. Ну, луна, эка невидаль! Теперь же я во всем видела дурные знаки. Скоро я стану похожа на Галину с этой ее верой в сверхъестественное.

Проводив Басмача до двери, я села у окна и стала ждать подругу. Мне было очень неуютно в пустой квартире. Этот короткий промежуток времени, когда рядом со мной не было даже моего кота, пугал меня. Но дьявол не возвращался, и я успокоилась.

Жуткий женский крик разорвал тишину двора. Я узнала этот голос. Кричала Галка. Там, внизу, во дворе произошло что-то страшное. Сорвавшись с места, даже не надев куртку, я вылетела из квартиры и понеслась вниз по ступенькам, теряя на ходу тапочки. «Лишь бы с Галкой ничего не произошло!» — молилась я, и сердце выскакивало у меня из груди, но не от быстрого бега, а от нехорошего предчувствия.

— Если ты, — пригрозила я невидимому дьяволу, уверенная в том, что он меня слышит, — что-то сделаешь с Галюней, лучше ко мне даже не приближайся, скотина!

В том, что дьявол имеет отношение к тому, что произошло во дворе, я не сомневалась. Уже не в первый раз он убирал таким образом тех, кого считал помехами на своем пути. Я больше не сомневалась, что и к смерти Нины Ивановны, и к смерти Славки эта тварь приложила руку.

Глава 17

Поеживаясь от холода, я смотрела по сторонам. Ни одной живой души, как будто вымерли все. Единственный на весь двор фонарь почти не давал света, он то загорался, то гас — мигал так, как будто у него нервный тик.

Раньше мне казалось, что луна улыбается, но теперь, глядя на нее, я вдруг обнаружила, что она скалится. Жутко так.

В ее рассеянном свете все казалось таким зловещим и мрачным, особенно заброшенный дом с черными, пустыми глазницами окон.

«Что за люди? — думала я. — Ведь не одна же я слышала этот крик. И никто не вышел, даже участковый Мишка не высунул нос из дома». Тапочки быстро намокли, меня трясло от холода. Где же? Где она?

— Галя, — крикнула я в пустоту. — Галь, ты где?

Из-за гаражей раздался сдавленный писк, как будто там кого-то душили. Не задумываясь ни на секунду, я рванула туда. Ноги вязли в холодной мартовской грязи, один тапок так и остался в безразмерной луже, но это меня мало тревожило. Единственное, чего я хотела, чтобы Галка была жива и здорова, и больше ничего. Мне даже не пришло в голову, что мне тоже может что-то угрожать.

Я сразу же обратила внимание на два темных силуэта. Когда фонарь в очередной раз мигнул, я увидела Галку! Лицо у нее было заплаканное и испуганное. На щеках четко прорисовывались черные полосы от туши. Что-то сверкнуло у ее шеи. На темноволосого парня я посмотрела лишь мельком.

Сначала мне показалось, что он просто обнимает мою подругу, но, приблизившись, я обнаружила у него в руке нож. Неприятный холодок пробежал по спине. Как загипнотизированная, я смотрела на острое лезвие, прижатое к горлу моей подруги, и понимала, что в любой момент этот отморозок может пустить его в ход.

— Что здесь происходит? — задала я идиотский вопрос.

— Не видишь, дура, мы танцуем, — издевательским тоном ответил мне этот ублюдок. И вот что интересно: его голос показался мне знакомым, хотя я готова была дать голову на отсечение, что раньше никогда его не видела. Черт, где же мы встречались?

— Я сейчас вызову милицию, — пригрозила я, тут же вспомнив, что мобильник остался дома.

— А я, — усмехнулся он, — сразу же перережу твоей подруге горло. Как тебе такая перспектива? Одно неверное движение и она труп.

Он был не очень высокого роста, худой и темноволосый и одет был во все черное, как работник похоронной компании. В принципе, если бы не нож, мы бы с Галкой легко с ним справились. Я вздохнула.

— Отпусти ее, обещаю, что никому ничего не скажу о тебе, — я пыталась, чтобы мой голос звучал убедительно.

— Конечно, ты ничего не скажешь, потому что вы обе сейчас пойдете со мной вон туда, — он кивнул в сторону пустующего дома. — Возражения будут?

Галюнино пальто валялось на земле, в грязи, она дрожала всем телом, но, как мне показалось, не от холода, а от страха.

— Галь, он сказал, чего хочет? — обратилась я к подруге. — Если ему нужны деньги, то я могу смотаться домой и принести.

— Засунь их себе куда-нибудь подальше, — посоветовал мне мрачный незнакомец, — как-нибудь обойдусь без твоих денег. Все, пошли, сучки!

Но вместо того чтобы идти в заброшенный дом, Галка еще сильнее прижалась к стене гаража. Она прекрасно понимала, что уж там-то помощи точно неоткуда будет ждать, а здесь остается хоть какая-то надежда.

Я вспомнила, где и когда слышала этот голос!

Лучше бы не вспоминала, потому что теперь растаяла последняя надежда уладить дело миром, а, как еще можно выпутаться из сложившейся ситуации, я понятия не имела. Этот был один из тех мерзавцев, которые напали на меня. Я даже вспомнила его кличку — Старый! Не знаю, вспомнил ли он меня, но хотелось верить, что нет, тем более что я стояла в таком месте, куда не доставал свет нашего ненадежного фонаря.

— Старый, — произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал уверенно, — хватит дурью маяться. Учитель не одобрит тебя. Тебе оно надо? Чего ты постоянно нарываешься на неприятности?

Он замер. Мне хотелось верить, что мой блеф удался, но в то же время я понимала, что стоит мне выйти на свет, как он сразу же поймет, откуда я знаю его имя. Черт!

— Не признал, — растерянно пробормотал Старый, — кто ты такая? Из новеньких, что ли?

— Ну да, из новеньких, — я играла с огнем, ведь об этой банде мне ничего не было известно, кроме того, что когда-то они здесь плясали какие-то ритуальные танцы, жгли свечи и резали людей, как кур.

— Вообще-то, — недовольно сказал этот маньяк, — Учитель сам сказал, что нужна новая жертва. Предпоследняя. Видишь же — полнолуние.

Я вспомнила слова Учителя и смело их повторила:

— А как насчет того, чтобы не гадить там, где живешь?

— Так мы здесь уже не появляемся, а если что, то спишут на бомжей или наркош. Не, ну кто ты такая? Выдь-ка на свет.

У страха глаза велики, у моего страха они были как тарелки. Кажется, адреналин так и хлестал из меня, и его можно было и увидеть, и услышать, и понюхать, настолько много его было в моей крови. Но отступать было некуда, и я продолжила свою игру, все еще не зная, что же делать потом. Просто тянула время в надежде, что помощь явится сама откуда-нибудь. Должен же во дворе хоть кто-то появиться!

— Не, Старый, ты человек ненадежный. Если тебя здесь застукают, то мне не хотелось бы, чтобы ты и меня приплел. И вообще ОН будет недоволен тобой. ОН таких проколов не прощает. Не боишься?

Хотела бы я знать, что это значит, но в тот момент это было не так уж важно. Кем бы ни был этот «ОН», я надеялась, что моя осведомленность немного усыпит бдительность Старого. И, кажется, у меня что-то получилось! Теперь я боялась только одного — чтобы сама Галка нас не выдала. Ведь я ее знаю — обязательно ляпнет что-нибудь лишнее в самый неподходящий момент.

— А ты-то откуда знаешь, что ОН прощает, а что — нет? — разозлился Старый. — Ты что, пресс-секретарь самого дьявола?

«Ну вот, — довольно подумала я, — теперь хоть знаю, о ком идет речь. А то придумали, тоже мне, «ОН» да «ОН», нет, чтобы называть вещи своими именами».

— Я не пресс-секретарь, — решилась я на небольшую браваду, — я — его большая и светлая любовь. Если хочешь, то могу перед ним за тебя похлопотать.

— Ну ты даешь, коза! — восхитился Старый. — Самомнения тебе не занимать. Такого я еще ни от кого не слышал. Только, знаешь, скоро нам действительно понадобится кто-то достаточно светлый, чтобы завершить ритуал. К следующему полнолунию неплохо было бы отыскать девственницу. У тебя таких на примете нет?

И в этот момент ветер качнул фонарь и луч света полоснул меня по глазам. Этот психопат меня увидел и узнал! Скользнув по мне взглядом, он хищно усмехнулся и прошипел:

— Ба, знакомые все лица! Слушай, Золушка, а где это ты свою туфельку забыла? Так бежала ко мне на свидание, что потеряла ее на ступеньках? Я знал, что ты захочешь все повторить, но теперь так, чтобы никто не помешал, да?

Я видела, как напряглась Галка. Она даже плакать перестала. Не знаю, что она в тот момент думала, да и не было у меня времени на то, чтобы в этом разбираться. Я закрыла глаза и завизжала во всю глотку. Конечно, в этом был определенный риск, но что еще мне оставалось делать?

Замолчала я только тогда, когда чья-то рука закрыла мой рот. Сердце обмерло.

Я ждала прикосновения холодного металла к своей шее, но ничего не происходило, и я рискнула открыть глаза.

Сначала я не заметила никаких особых перемен, только наш маньяк куда-то спрятал нож и теперь даже не касался моей подруги. Потом я заметила, что он стал гораздо выше. А когда я опустила взгляд, то обнаружила еще одно тело. Оно тихо лежало на земле прямо на Галкином пальто. С ума сойти, я что-то важное пропустила!

Что случилось со Старым, я так и не поняла, а вот личность нового персонажа меня заинтриговала. Потребовалось всего несколько минут, чтобы я поняла, кто это такой. К счастью, это был не дружок нашего маньяка, которого в прошлую нашу встречу тот называл Белым, а Ник!

— Ты? — удивилась я.

— Я, — кивнул он головой. — Девочки, вы простудитесь, пошлите домой. Март не самое подходящее время для прогулок босиком.

Он наклонился, выдернул Галкино пальто из-под неподвижного психопата и протянул моей подруге.

— Оденьтесь, леди, холодно же.

Галка взяла пальто, брезгливо поморщилась и, перекинув его через руку, объяснила:

— Оно мокрое и грязное. Надо будет сдавать в химчистку. Слушайте давайте и в самом деле уйдем отсюда. Вдруг этот, — она пнула Старого носком сапога, — очнется. Пошлите, а?

— Погодите, — опомнился скрипач, — надо же милицию вызвать. Эта сволочь может еще на кого-нибудь напасть.

— А-а-а-а, — заныла Галка, — давай вызовем из дома, а? Я сейчас окочурюсь от холода.

— А если он очнется до прибытия милиции? — засомневался Ник. — Тогда надо его связать хотя бы, чтобы не сбежал. Девочки, у вас есть что-нибудь подходящее?

Мы с Галкой переглянулись. По ее взгляду я поняла, что связать Старого нам нечем. Грустно будет, если эта тварь сбежит, но желания сидеть и сторожить его у меня как-то не возникало.

Тогда скрипач вздохнул и принялся вытаскивать ремень из джинсов. Я дрожала от холода и мысленно проклинала всех и вся. Вечер оказался еще хуже, чем день. Интересно, какие сюрпризы мне готовит ночь?

Туго стянув руки сатаниста ремнем, Ник поднялся, отряхнул руки, как будто прикасался к чему-то гнусному и грязному, и направился к нашему подъезду. Я не стала спрашивать у него, как быть с ногами Старого, надеясь, что милиция успеет прибыть на место раньше, чем он очнется.

Только в подъезде, при ярком свете дневных ламп, Галка смогла рассмотреть нашего спасителя. Я смотрела на ее вытянутое лицо и тихонечко посмеивалась. Она ведь не знала, что Ник живет со мной на одной лестничной площадке. Ох, сколько же мне предстояло выслушать упреков с ее стороны!

Поднимаясь по лестнице, скрипач иногда бросал на меня короткие взгляды, и я не знала, куда мне от них спрятаться. Вид у меня был хуже, чем у наших дворовых бомжей: полубосая, с грязными по щиколотку ногами, всклокоченная, как будто моей головой подметали улицу, — одним словом, красота неописуемая.

В полном молчании мы добрались до третьего этажа, и тут я вспомнила, что так и не расспросила, что же произошло за тот короткий промежуток времени, что я голосила с закрытыми глазами.

— Слушайте, — взмолилась я, — расскажите хоть, как все это вышло? Ник, откуда ты взялся?

— Да когда ты заорала, Ник появился как будто из воздуха, — начала объяснять Галка, одаривая меня испепеляющими взглядами. — Подошел так тихо и незаметно, что я даже испугалась, хотя, конечно, темно там было, но я не слышала даже звука шагов…

— Что неудивительно, — рассмеялся скрипач, — учитывая, как громко кричала Мария. Я возвращался домой — и вдруг этот душераздирающий крик. А слух у меня хороший, и я сразу определил, откуда он доносится. Короче, подошел поближе и без лишних слов огрел этого выродка…

— Кирпичом? — испугалась я.

— Зачем? — обиделся Ник. — Кулаком, но от души.

— Ничего себе у тебя кулак! — не поверила я. — Сразу вырубил наповал. Может, у тебя был кастет?

— Да не было никакого кастета, — возмутилась Галюня, — голыми руками справился! Можно было подумать, что он не музыкант, а какой-то спецназовец. Надо же, одним ударом — и сразу наповал!

И она так посмотрела на Ника, что я почувствовала довольно болезненный укол ревности. А самое противное во всем этом было то, что я понятия не имела, кто же в тот момент шел рядом с нами — Ник или дьявол.

— С ума сойти! — выдохнула я и остановилась перед своей дверью.

Я представила себе, что Раиса в этот момент пялится в глазок, и чуть не заплакала — завтра весь двор будет знать, что вернулась я домой поздно и в неприличном виде. Конечно же, она добавит, что была я пьяная в стельку и Галка с Ником тащили меня на руках. А вскоре об этом узнают и мои родители.

Галка ждала, что скрипач пойдет с нами, она же не знала о том, что он живет по соседству, и думала, что Ник великодушно решил нас проводить. Увидев, как он направляется к соседней двери и достает из кармана ключ, моя подруга замерла. Потом так посмотрела на меня, как будто я на ее глазах съела живого младенца. Да уж, объяснять придется многое, и что бы я ни сказала, все будет использовано против меня.

— Девочки, — обратился к нам Ник, — я бы пригласил вас в гости, но мне кажется, что вы хотите сначала привести себя в порядок. Да нет у меня в доме ничего съестного, я ведь целую неделю отсутствовал. Но если захотите, то я вас жду. Во всяком случае, чай у меня всегда отменный.

Когда мы оказались у меня дома, Галка прямо с порога начала свой допрос:

— Так, подруга, а теперь объясни мне: что все это значит? И не вздумай мне врать. Меня сегодня едва не зарезал один из твоих тайных дружков, а второй… — она задумалась, потом резко спросила: — Кстати, почему ты мне никогда не говорила, что Ник живет с тобой на одной площадке? Что, запала на него, да? Побоялась, что я его у тебя уведу?

Галка сощурилась и посмотрела на меня с таким презрением, что я готова была сквозь землю провалиться.

— Нет, Галь, все не так, как ты думаешь, — торопливо попыталась я оправдаться. — Ты же меня с детства знаешь. Когда за мной что-то подобное водилось?

— Никогда, — согласилась Галюня, — раньше, но ведь все могло измениться. Уже одно то, что ты умолчала про Ника, меня сильно настораживает. Раньше у тебя от меня секретов не было.

Критически осмотрев свое пальто цвета топленого молока, на котором теперь здоровенными кляксами застыла грязь, Галина окончательно вышла из себя.

— Слушай, Маня, если ты мне сейчас все честно не расскажешь, я с тобой даже разговаривать больше не буду. Я, как идиотка, неслась к тебе по первому же твоему зову, а ты тут тихой сапой какие-то дела проворачиваешь с сомнительными личностями. Мне это не нравится.

— Ник не сомнительная личность, — начала было я объяснять, но Галка меня перебила:

— Я говорю не о Нике, а о том отморозке, которого ты назвала Старым. Откуда ты его знаешь? Даже не подозревала, что ты водишь знакомство с такими типами.

— Очень сомнительными, — покорно согласилась я. — Но, Галюнь, тут все настолько запутанно и противоестественно, что я даже не уверена, поверишь ты мне или нет.

— Если ты мне не будешь врать, то поверю, — поучительно произнесла моя подруга, — я, знаешь ли, во многое готова поверить, но только не в откровенную ложь.

— «Откровенная ложь», — хихикнула я, — звучит как-то слишком уж нелепо. Ладно, пошли сначала приведем себя в порядок, потом я тебе все расскажу, но только при условии, что ты не будешь меня перебивать.

— Перебивать тебя я не буду, я лучше тебя сразу убью, если ты попытаешься мне навешать лапшу на уши, — пригрозила Галка и направилась в ванную — умываться. А я осталась в коридоре ждать, когда она освободится, чтобы вымыть ноги, а заодно подбирала слова для своей покаянной исповеди. Сердце подсказывало мне, что даже фанатеющая от мистики Галка не поверит ни единому моему слову.

А потом мы сидели на кухне, прихлебывали обжигающий кофе, чтобы согреться, и я подробно рассказала ей все, начиная с тех страшных приступов необъяснимого лунатизма и заканчивая визитом дьявола. О Старом и Белом я тоже не стала умалчивать и, лишь когда речь зашла о них, вспомнила, что надо было позвонить в милицию. Ну, сейчас-то уже поздно. Оставалось надеяться на то, что Ник это сделал за нас.

Когда я закончила, Галка еще несколько минут пыталась переварить услышанное. Иногда она, не мигая, смотрела мне в глаза, как будто надеялась лишний раз убедиться, что я не лгу.

— Обалдеть! — наконец выдавила она из себя. — Маня, я даже не знаю, что сказать. Как-то мне не верится во все это.

Я грустно вздохнула, ничего другого я и не ожидала. Я бы точно не поверила в такую ерунду.

— Вот поэтому я и не рассказывала тебе все это, — призналась я. — Галь, я боялась, что ты потащишь меня еще к какой-нибудь бабке.

— Нет, хватит, — вырвалось у нее, — одной бабки с нас достаточно, две уже будет перебор. Но ты хочешь сказать, что этот Ник и есть дьявол? Мань, ну не могу я в такое поверить! Он всего лишь талантливый скрипач, возможно, даже гениальный, но человек.

— Я тоже так думала, пока не столкнулась с тем, о чем я тебе рассказывала. Он, конечно, человек, но лишь отчасти. Тело это для дьявола всего лишь одежда, которую он надевает, когда ему это нужно. В этом теле их двое — человек и дьявол.

— И кто из них нас спас? — поинтересовалась Галка напряженно.

— Понятия не имею, — призналась я. — Я не научилась их различать.

— Дрянь дело, не хотелось бы мне быть чем-то обязанной дьяволу, — в голосе Галки послышались нотки страха. — Лучше бы, если бы это был просто Ник, человек, а не нечисть рогатая.

— Он не рогатый, — поправила ее я, — он вообще не имеет плоти.

— Но мне от этого не легче. Слушай, — неожиданно подорвалась она с места, — а пошли и спросим у него самого, а? Ты же сама говорила, что он никогда не врет, вот пусть и ответит честно, кто он такой! Тем более что он нас сам приглашал. Вот и воспользуемся этим приглашением. Должна же я знать, кому обязана жизнью.

— Я бы не хотела на ночь-то глядя, — робко призналась я. — Ты даже не представляешь, на что он способен. Может, отложим это дело до завтра и навестим его утром?

Но Галка уже завелась, теперь ее ничем не остановить. Слишком хорошо я знаю это ее состояние. Теперь спорить с ней — это то же самое, что бодаться с КамАЗом — ей ничего не будет, а мне мозг вынесет основательно.

— Ну что ж, пошли, но потом не жалуйся, если что-то пойдет не так, как ты рассчитываешь. Дьявол, он такой непредсказуемый гад, знала бы ты только! Я бы не хотела лишний раз рисковать.

— Ну, вот и узнаю, — хихикнула Галка, и я поняла, что она настроена вытянуть из Ника всю информацию, а если потребуется, то и душу.

В этот момент за стеной запела скрипка, и мы замерли. Музыка мышью тихо скреблась в душу, журчала весенним ручейком и манила куда-то в неизвестность. От нее сердце начинало трепетать бабочкой, а перед глазами все плыло и сверкало россыпями самоцветов. Путались и мысли, и слова, хотелось окаменеть и вот так, неподвижно, вечно стоять и слушать, главное, чтобы эта мелодия никогда не заканчивалась.

Я посмотрела на Галюню и увидела, что на ее лице застыло выражение блаженства. Как и я, подруга боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть удивительное чувство покоя, внезапно охватившее нас. Ну вот, теперь она сама убедится в том, что я не лгала. Пусть почувствует на себе власть дьявольской скрипки, и тогда нам с ней будет легче понять друг друга.

Когда погасла в воздухе последняя нота, Галка еще некоторое время не двигалась, словно ожидая продолжения. Потом вздохнула и смахнула непрошеную слезу.

— Как это прекрасно! — воскликнула она. — Это оно, то, о чем ты мне рассказывала? Боже, я не нахожу слов!

— Не Боже, — поправила ее я, — как раз наоборот. И, поверь мне, в его репертуаре есть и такие мелодии, которые запросто могут свести человека с ума или даже убить. Так что ты, Галюня, не увлекайся. В этом деле очень важно вовремя остановиться.

— Хочу еще! — капризно заявила подруга и направилась к двери.

— Ты куда? — испугалась я.

— Куда-куда, к Нику, конечно. Теперь я еще больше хочу с ним поговорить и послушать эту удивительную музыку.

Я подбежала и схватила ее за руку. От волнения я не могла сразу найти нужные слова, поэтому речь моя была сбивчивой и слишком уж страстной:

— Галка, ты не понимаешь, он ведь убивает людей! Я же тебе рассказывала про Славика, про Нину Ивановну, и про Вальку Золото… Это все он, его работа.

— А может быть, — лукаво заметила Галка, — все это всего лишь совпадения? Об этом ты не думала? Что, если нет никакого дьявола, а есть талантливый музыкант, а все остальное — необычное стечение обстоятельств?

Я растерялась. Меня неприятно поразило, что моя Галка, которая готова была поверить в любую ерунду, начиная с летающих тарелок и заканчивая чашей Грааля, в этом конкретном случае вдруг превратилась в закоренелого скептика.

— Галка, я думаю, что нам не стоит к нему сейчас идти, — заканючила я, — добром это не кончится. Кто знает, может, и это нападение на тебя тоже дело его рук?

Она рассмеялась и смерила меня презрительным взглядом. Потом тихо, но внятно спросила:

— Мань, а может, ты просто ревнуешь, а? Боишься, что я уведу у тебя твоего дьявола, да?

От возмущения у меня даже не нашлось слов. Как она могла такое обо мне подумать?! Нахохлившись, как мышь на крупу, я решительно вышла из квартиры и направилась к двери скрипача. Если она так уж хочет испытать все на своей шкуре, пусть получает! А моя совесть чиста — я ее предупредила.

Я даже не успела поднести руку к звонку, как дверь тут же распахнулась и на пороге появился он. От неожиданности я так и замерла с поднятой рукой.

— Ты нас приглашал в гости… — начала я неловко оправдываться, как будто была перед ним в чем-то виновата, но он оборвал меня:

— Заходите, девочки. А я уже собирался зайти к вам. Вы звонили в милицию? Я понадеялся на вас, ведь потерпевшая сторона — вы.

Я густо покраснела. Ну вот, теперь из-за нашей безалаберности кто-то может пострадать. Если завтра где-нибудь поблизости обнаружат очередной выпотрошенный труп, я этого себе никогда не прощу!

— Мы не звонили, — ответила я растерянно, — я надеялась, что это сделаешь ты. Вот гадство! Он, наверное, уже сбежал. Может, мне сейчас сбегать к Мишке, а? Это наш участковый, вот пусть и разбирается со Старым.

— Думаю, что уже поздно, не с кем разбираться. Удрал ваш Старый.

Вот это меня и волновало больше всего. Полнолуние, и если верить Старому, то им необходима новая жертва.

Глава 18

Дьявол с интересом наблюдал за тем, как участковый Миша Кравцов пытался спровадить Марию и Галину из дома. Девушки уходить не хотели и настойчиво требовали разыскать Старого. А у Миши по телевизору шел футбол, на журнальном столике медленно нагревалось пиво, догорала сигарета в пепельнице, и эти назойливые девицы чертовски мешали ему наслаждаться жизнью и игрой.

— Девушки, идите домой, завтра поговорим. Все равно его там больше нет. Сами подумайте, где я его буду искать среди ночи?

— Дядя Миша, вы хоть понимаете, что завтра будет уже поздно? Он должен убить сегодня, в полнолуние, — пыталась докричаться до милицейской совести Мария. Но милицейская совесть оказалась пуленепробиваемой, как бронежилет.

Дьявол довольно усмехнулся. Про Мишу он знал все и на целую жизнь вперед. Этот парень никогда ничем не сможет его удивить, он предсказуем до неприличия.

— Так, Азерцова, не утомляй меня. Я сказал, что завтра, значит, завтра, — начал выходить из себя участковый. — На сегодня мой рабочий день закончен. Мне хватит того, что я полдня потратил на одного алкаша из соседнего двора, который избил свою жену до полусмерти.

Он осторожно вытеснял девушек за дверь.

— Скажите, а вас не будет мучить совесть, если завтра выяснится, что из-за вашего бездействия погибла женщина? — упиралась Галина.

— Девочки, последнюю жертву обнаружили не в нашем районе. Я надеюсь, что если вы правы, то и на этот раз все произойдет не на моем участке, так что совесть меня мучить не будет. Все, до свиданья и спокойной ночи.

В коридор вышла большая, похожая на огромную сдобную булку жена Кравцова, и всем сразу стало тесно. Марина отстранила мужа и, уже не деликатничая, выставила подруг за дверь, бросив им на прощание:

— Это у вас, лахудры, нет совести. Человеку надо отдохнуть после рабочего дня, а вы привязались, как пиявки. Живы, здоровы, чего вам еще надо?

Дверь за девушками закрылась, и дьявол потерял интерес к Мише. Вылетев на улицу прямо сквозь стену, он спешил вернуться обратно, в «свое» тело. Захотелось вновь ощутить себя живым человеком.

Быть бесплотным удобно — никто не сможет тебя убить, но скучно — нет ни малейшей возможности получить хоть какое-то удовольствие от жизни, от бесконечной жизни, практически от вечности.

«За все надо платить, — грустно подумал дьявол, — за жизнь вечную расплачиваться приходится отсутствием удовольствий и маленьких радостей, которыми так богата короткая жизнь существа из плоти и крови».

В последнее время дьяволу стало неуютно в своем новом теле. Этот своенравный мальчишка, Николай Морозов, вдруг решил взять под свой полный контроль их общее тело. А ведь договор бессрочный и никто не имеет права его нарушать.

Свою часть дьявол выполнил полностью.

«Люди, — подумал он с легким раздражением, — ни в чем им нельзя доверять. Сначала сами предлагают сделку, лишь бы получить желаемое, а потом только и думают, как уйти от выполнения своих обязательств».

В последнее время все почему-то разладилось.

Он рассчитывал, что Мария окажется легкой добычей, но девчонка попалась на редкость упрямая. Дьяволу это нравилось — появился шанс на то, что это и есть тот самый редкий экземпляр, которые попадаются в последнее время все реже и реже. Но вместе с тем и раздражало слегка, ведь на нее приходилось тратить слишком много времени, гораздо больше, чем планировалось изначально. Хотя что значит время для него?

Эта маленькая дурочка решила, что именно он уничтожил ее друга и ведьму. А он уже устал объяснять, что никогда никого не убивал и не собирается убивать.

Эти двое умерли только потому, что пришло их время, сколько им было отпущено, столько и прожили, и не ему решать, справедливо это или нет. В вопросах жизни и смерти он не компетентен, хотя именно на него часто вешают всех собак. Но вполне возможно, что срок их жизни сократили намеренно, чтобы они не мешали ему работать.

Пролетая над стайкой замерзших «ночных бабочек», дьявол вспомнил о Михаиле Кравцове и его жене. Этих двоих ему покупать не надо, потому что они уже давно принадлежат ему. Он вспомнил, как эта колышущаяся туша, Марина Кравцова, выгнала из дома наивных идеалисток, явившихся за помощью, и вновь испытал привычную злость. Семейку Кравцовых надо примерно наказать.

Он опустился вниз и стал присматриваться к каждой проститутке. На этот раз ему нужна была особенная девица. И вот он нашел ее! Теперь судьба Михаила будет зависеть только от него самого. Сможет удержаться от искушения — проживет долгую жизнь, нет — умрет в возрасте 47 лет от СПИДа, а заодно и жену свою с собой на тот свет утащит. Но это уже их личное дело, и дьявол здесь совершенно ни при чем.

Он наклонился над женщиной и что-то неслышно шепнул ей на ухо. Конечно же, проститутка не услышала его, но в нужный момент где-то в глубинах ее подсознания эти слова вдруг оживут и поднимутся на поверхность. Они заставят ее подойти к Кравцову и предложить себя.

Дьявол знал, что частенько этот блюститель порядка, которого уже давно тошнит от своей необъятной, обрюзгшей супруги, забавляется с девицами легкого поведения и при этом никогда им не платит. Но на этот раз заплатить придется, и заплатить чем-то гораздо более ценным, чем деньги.

А теперь ему нужно было решать, что делать с Ником. Парень самовольно сбежал от Жорика, вернее, он отпросился, но это ничего не меняет, ведь ушел он оттуда, когда он, дьявол, был в отлучке, и сделал это намеренно, непонятно на что надеясь.

За столько лет он мог бы уже запомнить на всю оставшуюся жизнь, что от дьявола невозможно убежать, нет в мире места, где он не достал бы беглеца. Хотя некоторые надеются, что от него можно скрыться в стенах храма.

Дьявол рассмеялся, и от этого смеха воздух похолодел, а на город просыпались редкие тяжелые снежинки пополам с дождем. Если бы кто-нибудь знал, как часто дьявол бродил по Ватикану, посещая самые тайные его уголки, куда простому смертному путь заказан! Как часто он стоял во время мессы рядом со священником и лениво копался в его душе, находя те же грехи и пороки, что и у остальных. Он бывал во всех соборах и мечетях, во всех дацанах и индуистских храмах, наслаждаясь красотой и совершенством архитектуры и удивляясь тому высокому и ничтожному, что есть в человеческих душах. Ад человеческих душ — это то, что порой путало самого дьявола, потому что сам он ад посещал крайне редко, лишь ненадолго заглядывал, чтобы понаблюдать за тем, как себя чувствуют его подопечные. А среди них есть удивительные мерзавцы. По сравнению с ними Золотой Жорик — невинный младенец. Память перенесла его в пятнадцатое столетие…

…Фома Торквемада сидел за столом и просматривал бумаги, когда в его кабинет вошел высокий незнакомец в черном плаще. Великий инквизитор недовольно поморщился и, не поднимая глаз, спросил:

— Как ты сюда попал?

— Пришел, — просто ответил человек в черном.

— Кто тебя впустил? — продолжил свой допрос Фома и поднял, наконец, глаза на незваного гостя.

— Никто, я сам вошел, — ответил тот с насмешливой и дерзкой усмешкой, от которой у Торквемады почему-то похолодело в груди.

— А ты нахал, — заметил Великий инквизитор уважительно, — неужели ты не боишься костра?

Гость пожал плечами, как будто не понял, о чем идет речь, и без приглашения уселся на стул как раз напротив Великого инквизитора.

Фома посмотрел в глаза незнакомца и внезапно испытал страх, граничащий с ужасом, потому что увидел в них нечто такое, чего не мог объяснить — яркий желтый огонь.

— Кто ты?! — уже не скрывая своей паники, истерично воскликнул Торквемада, который на самом деле не верил ни в Бога, ни в черта.

— Тот, кому ты служишь, — спокойно ответил загадочный визитер.

— Господь? — Великий инквизитор сказал первое, что пришло на ум.

— Фома, неужели ты служишь Богу? — язвительно поинтересовался гость. — А я-то думал, что как раз наоборот.

Торквемада попытался позвать одного из своих многочисленных охранников и ощутил, как невидимая рука сжала его горло. Изо рта вырвался лишь сдавленный хрип. Теперь у Фомы уже не оставалось сомнений в том, кем является этот страшный человек. Пламя, бушующее в глазах незнакомца, казалось, готово было выплеснуться прямо в побелевшее от страха лицо Великого инквизитора. Он хотел встать со стула и бежать из своего кабинета куда глаза глядят, но все его тело внезапно охватил странный паралич.

— Дьявол, — прошипел Торквемада, — ты и есть исчадие ада, абсолютное зло, враг рода человеческого!

— Какой прогресс! — рассмеялся дьявол. — В Бога ты по-прежнему не веришь, но хоть в дьявола уже готов поверить. Да, я тот самый рогатый и хвостатый, о котором вы сочиняете страшные сказки для того, чтобы запугивать народ. Но знаешь, мне не нравятся те характеристики, которыми ты меня наградил. Во-первых, какое я исчадие ада, если в самом аду я почти не бываю и нет у меня своего персонального ада, я только порой заглядываю в чужие? Во-вторых, где ты обнаружил во мне это самое абсолютное зло? Нет во мне ни добра, ни зла, я стараюсь быть нейтральным, чтобы честно выполнять свою работу. И наконец, в-третьих, еще надо разобраться, кто из нас враг рода человеческого. Хочешь посмотреть на настоящего дьявола, Фома? Что ж, смотри!

Непонятно откуда в руках желтоглазого незнакомца появилось зеркало, и он поднес его к лицу Великого инквизитора. Фома хотел отвернуться, но его тело по-прежнему отказывалось ему подчиняться. Торквемада смотрел на свое отражение и прекрасно понимал, что имеет в виду дьявол. Понимал, но не хотел верить. Он посмотрел на свои руки и слабо вскрикнул — они оказались по локти в крови. Кровь растекалась по столу страшной багровой лужей, и Великий инквизитор, который лично присутствовал на многих допросах и видел столько крови, сколько можно было увидеть лишь на полях сражений, едва смог сдержать рвотный позыв. Голова у него закружилась, в ушах раздался долгий глухой шум, сквозь который доносился голос дьявола, полный сарказма:

— Твой дьявол, Фома, живет в твоей же душе. Как думаешь, может, стоит и тебя отправить на костер? Ведь это ты реанимировал инквизицию и сделал из невинной организации то, чем она и запомнилась в веках — страшной карательной машиной для ни в чем не повинных людей и источником доходов для монархии и церкви. А ведь изначально она была не так уж страшна. Ну разве штрафы или выселение из города могут сравниться с аутодафе и изощренными пытками?

Преодолевая невероятное сопротивление, Торквемада смог схватить висящий у него не груди крест и ткнул его в лицо дьяволу. Он надеялся, что чудовище в страхе покинет его, но напрасно. Черный человек презрительно рассмеялся и вырвал распятие из слабеющей руки Фомы.

— Послушай, Фома, ты ведь один из самых образованных людей Испании, неужели ты веришь в то, что все эти ваши символы веры могут меня напугать? В разных религиях разные символы, и что, ты мне прикажешь всех их бояться? Глупо, очень глупо для такого умного и хитрого человека, как ты. В твоем распятии нет силы, потому что в твоем сердце нет веры. Только вера творит чудеса, а не эта железка, — и он отбросил крест в сторону. — Да, Фома, на всякий случай предупреждаю, что святая вода тебе тоже не поможет, — дьявол весело рассмеялся, обнажив ровные,ослепительно белые зубы. — С какого греха начнем, Великий инквизитор? Итак, убийство. Фома, за свою невероятно долгую жизнь я еще не убил ни одного человека, а ты можешь сказать то же самое о себе? Молчи, уж меня-то ты не обманешь. Сожженные тобой заживо сами напомнят тебе об этом, когда ты отойдешь в мир иной…

Дьявол настолько глубоко погрузился в воспоминания, что не заметил, как подлетел к нужному дому. Окна дома мигали голубыми огнями включенных телевизоров и мягким желтым светом ламп накаливания. Люди отдыхали после работы, и никому не было дела до того, существует ли дьявол или его нет и никогда не было. А самому дьяволу было абсолютно безразлично, верят ли в него все эти люди или нет. Он вновь вернулся к своему первому разговору с Великим инквизитором.

— …А теперь поговорим о воровстве, — вкрадчиво, словно обещая неземное блаженство, продолжил дьявол, вставая из-за стола и встав за спиной Фомы Торквемады. — Как ты понимаешь, этот грех мне тоже незнаком. Все, что существует в этом мире, я могу взять когда захочу и сколько захочу. Но зачем мне ваши материальные блага? Я ведь бесплотен. Мне не нужна одежда, еда и уютный дом. Я свободен, в отличие от тебя. А можешь ли ты, Фома, сказать о себе то же? Твой кодекс узаконил разбой, сделал его богоугодным делом. Твои конфискации, Великий инквизитор, не что иное, как воровство у мертвых, у тех, кого ты загнал в могилу, ведь одна треть всего конфискованного идет тебе.

Он положил руку на плечо инквизитора, и тот инстинктивно вжал голову в плечи, как будто боялся, что дьявол может ее оторвать. Смех дьявола, холодный и искристый, как молодое шампанское, наполнил кабинет Великого инквизитора, словно хрустальный бокал. От этого смеха Фому пробил озноб и закружилась голова. Ему хотелось только одного — чтобы все поскорее закончилось, неважно как, но как можно скорее!

Постучав указательным пальцем по выстриженной тонзуре, дьявол произнес голосом самого Торквемады:

— Вбей себе в голову, Фома, дьявол безгрешен, иначе Бог ни за что не позволил бы ему существовать и не поручил бы такой ответственной работы, как разбираться с такими грешниками, как ты. В мире не существует ничего лишнего, все зачем-то нужно, и я тоже. Как вам могло прийти в голову, что ангел света может превратиться в чудовище? Свет — это единственное, что имеет смысл в этой жизни, но ты его никогда не увидишь.

Бритая макушка Великого инквизитора от этих легких, почти неощутимых ударов покрылась ожогами, но боли он не чувствовал, потому что все его чувства притупились, все, кроме страха перед этим высоким красивым человеком в черном плаще, напоминающем крылья летучей мыши.

— Похоть, — продолжил дьявол, рассматривая пачку доносов, лежащих перед Торквемадой, — это еще один грех, которого я, к счастью или к сожалению, лишен. Никогда меня не интересовал этот физиологический процесс, даже тогда, когда я, как сейчас, находился в арендованном теле. А ты можешь сказать о себе такое?

— Я… я, — заикаясь, начал Фома, но дьявол тут же его перебил:

— Ты хочешь рассказать мне о красавице Кинегунде, проститутке, которую вы делили пополам с одним богатым евреем? Что ты замолчал или думал, что я об этом ничего не знаю? Смешно. Все, Фома, ты мне надоел. Сейчас я уйду, а ты бросишься меня искать. Не ищи напрасно, я сам приду к тебе тогда, когда сочту нужным.

Внутри у Торквемады полыхал огонь. Обида, злость, страх, жажда мести — все эти чувства буквально сжигали его, как тогда, много лет назад, когда его любовь отвергли. Он застонал от нахлынувшей боли. Эта дрянь, эта сучка посмела отказать ему! Она сбежала в Гранаду с каким-то мавром…

Дьявол тихо засмеялся, но на этот раз в его смехе не было никакого холода, лишь немного яда, совсем чуть-чуть, но и этого было достаточно, чтобы Великий инквизитор потерял голову от злости. Он вновь попытался вскочить, но тут же упал на пол, как подкошенный, и уже снизу смотрел на нависшего над ним дьявола. Унизительно, больно, обидно… Душа Великого инквизитора требовала мести, но голос черного человека его остудил:

— Ничего ты мне не сделаешь, но на всякий случай запомни: мы еще раз увидимся с тобой, но… — дьявол замолчал.

— Что «но»? — не выдержал Фома. — Что ты хотел сказать?

— Это будет перед твоей смертью, — спокойно продолжил дьявол и не спеша вышел из хорошо охраняемого кабинета Великого инквизитора…

Подлетев к знакомому окну, дьявол немного замешкался, размышляя над тем, стоит ли ему навестить соседку или дать девочке немного отдохнуть от его шуток.

Ник сразу почувствовал его присутствие. В отличие от других людей, которые никак не реагировали на это бестелесное существо, Николай Морозов всегда знал, когда дьявол рядом. Всегда в такие моменты в его душе начинала звучать «Дьявольская трель» Тартини, но не та, какой ее запомнил композитор, а та самая, подслушанная во сне, когда сам дьявол играл ему ее на скрипке.

— Вернулся, — грустно сказал Ник, чувствуя, как чужая сущность проникает в его тело, — а я-то надеялся…

— Мальчик, — поучительно произнес дьявол, — тебе не на что надеяться. Мы заключили договор, и я всегда буду возвращаться, потому что я так хочу.

— Но я больше этого не хочу!

— Об этом надо было думать раньше, — в голосе дьявола не было ни издевки, ни превосходства, только легкая грусть. — Почему вы никогда не задумываетесь о последствиях своих поступков? Хочешь, я тебе покажу сейчас, что ты потерял?

— Я и без тебя знаю, что потерял, — окончательно вышел из себя Ник, — я потерял свободу. Но я был слишком мал, чтобы это понимать…

— Хуже, мой мальчик, все гораздо хуже, — возразил дьявол, — ты потерял несоизмеримо больше, ты потерял свет!

Ник не понял, что ему попытался объяснить его «квартирант», но почувствовал, что в этих словах есть что-то важное, настолько важное, что лучше этого и не знать.

— Почему ты сбежал без моего ведома? — строго спросил дьявол.

— Потому что я так захотел! — ответил с вызовом молодой человек. — А что, нельзя было? Это ведь мое тело, и я тоже имею право им распоряжаться.

— Это НАШЕ тело, — поправил его дьявол, — и ты должен был меня дождаться, прежде чем что-то предпринимать.

— Если это, как ты говоришь, НАШЕ тело, то почему ты позволяешь себе принимать единоличное решение, даже не поинтересовавшись, хочу ли этого я? — взорвался Ник. — Или здесь играют роль только твои амбиции, а мои чувства не так уж важны?

«Вот так всегда, — подумал дьявол, — они видят и слышат только себя и не хотят при этом замечать свою вину, свои недостатки и просчеты».

— Ник, — объяснил он устало, — если ты был чем-то не доволен, то почему не стал возражать? Никогда, слышишь меня, никогда ты даже не попытался возразить мне. Никогда не пошел против моей воли. Так какие у тебя могут быть ко мне претензии?

Скрипач встал и достал из футляра свою скрипку и заиграл. Это была удивительная музыка, которую не дано было услышать ни одному смертному. Музыка, рождающая свет. Не обжигающий сетчатку глаз свет солнца, не дрожащий, едва заметный в ночи огонек свечи, не равнодушно-холодное сияние ламп и прожекторов, нет, это был совершенно иной свет.

Ник почувствовал, как покидают его все обиды и тревоги, как исчезает боль, как становится на душе тихо, спокойно и тепло. Хотелось смеяться и петь. Свет казался живым и нежным, он гладил Ника по голове, что-то шептал на ухо, и все, что мучило парня в этой жизни, растворялось в нем, исчезало, уступая место блаженству, описать которое он никогда бы не смог, даже если бы очень захотел.

Музыка, ставшая светом, свет, ставший музыкой, — они слились в единое целое, хотя представить подобное было невозможно.

И вдруг все закончилось. Ник даже вздрогнул от неожиданности. Музыка прервалась, и все вернулось на круги своя. Это было страшно, как будто во время операции перестал действовать наркоз. Нет, все стало еще хуже, чем было, потому что теперь ему было с чем сравнивать.

Боль, страх, обиды, тревоги вспыхнули еще сильнее, чем раньше, причиняя невыносимые страдания.

— Еще! — умоляюще попросил парень, — еще немного, пожалуйста.

Но дьявол уже вернул скрипку в футляр и закрыл его. Он понимал, что причиняет Нику страдания, но хотел, чтобы тот понял, что он потерял, заключив однажды в детстве этот договор. Что смерть, которой он так боялся, вовсе не так уж страшна и есть вещи пострашнее…

— Зачем? — спросил обреченно Ник. — Зачем ты позволил мне это почувствовать?

— А зачем ты сбежал без моего ведома? Это было нечестно с твоей стороны. Разве я когда-нибудь тебя обманывал?

— Я хотел немного свободы, капельку. Чтобы забыть о нашем договоре и вновь стать тем, кем я был до встречи с тобой, — грустно признался Ник.

— Зря, если бы ты остался, то ты бы кое-что узнал важное. Очень важное. А теперь я даже не знаю, стоит ли тебе об этом говорить.

— Что? Говори! — напрягся Ник, почувствовав неведомую угрозу.

— Жорик собирается похитить твою мать, чтобы влиять на тебя, — объяснил дьявол. — Он так и не поверил в меня. Идиот безмозглый!

Ник замер. Ко всем его привычным тревогам добавилась еще одна. Он не боялся за себя, но мама…

— Ты ей поможешь? — робко спросил он дьявола, теряя всю свою независимость, к которой так стремился. — Ведь поможешь же?

— Еще чего? — возмутился его невидимый собеседник. — Зачем мне это делать? Тебя я всегда защищу от кого угодно, потому что твоя жизнь для меня важна, как ты понимаешь. Но скажи, какой интерес мне спасать твою мамашу? Она меня не интересует. Ты же хотел свободы, да? Что ж, у тебя появилась возможность ее почувствовать. Действуй, как считаешь нужным, я тебе мешать не стану.

— Ну хорошо, — разозлился молодой человек, — я буду действовать, как считаю нужным, но потом не предъявляй мне никаких претензий…

…Иногда дьявол посещал Фому в аду, в его персональном аду. В том самом аду, в который Великий инквизитор никогда не верил.

…Каждое утро открывалась тяжелая дверь тюремной камеры и люди с обгоревшими лицами, безглазые и страшные, в которых бывший Великий инквизитор узнал тех, кого он лично отправил на костер, выталкивали его на улицу. Фома знал, что последует за этим, и дрожал от ужаса. Он убеждал себя, что это всего лишь сон, который почему-то никак не кончается, пытался проснуться, но напрасно.

В воздухе пахло горелым мясом. Никогда Торквемада не думал насколько этот запах страшен. Он с мольбой смотрел на собравшуюся на площади толпу в надежде, что кто-то поможет ему, и тут же отводил взгляд. Потому что люди (а их было очень много) все как один напоминали ему кошмарных чудовищ с вывороченными конечностями, разодранными животами, выкипевшими на инквизиторском костре глазами и раскрытыми в вечном беззвучном крике ртами. Всех их он знал когда-то. Все они прошли через трибунал инквизиции, и бесполезно было молить их о помощи.

Он тяжело поднимался на деревянный помост, все еще надеясь, что вот сейчас кто-то разбудит его, он откроет глаза и увидит вокруг себя привычный мир, но…

Языки пламени поднимались по его ногам выше и выше. Боль становилась невыносимой. Фома кричал, проклиная тех, кого так же, как и его, давно уже нет в живых. Он умирал на костре, понимая, что и завтра, и послезавтра, и вечно, изо дня в день, все это будет повторяться, меняются лишь декорации. Иногда перед тем, как сжечь, его будут долго пытать. Он больше не хочет этого! Он не может терпеть это бесконечно!

Фома Торквемада, Великий инквизитор Испании, кричал до тех пор, пока очередная смерть не избавляла его от мук, для того чтобы на следующий день все повторилось вновь.

Глава 19

Он разбудил меня рано утром, когда на небе догорали последние звезды. Злая и невыспавшаяся, я посмотрела в глазок и замерла. Перед дверью стоял скрипач. Сердце дернулось и упало в пятки, так бывает, когда резко спускаешься вниз на лифте. Рука сама потянулась к замку, но так и замерла в сантиметре от него.

Ну, во-первых, вид у меня в этот момент, прямо скажем, был более чем непрезентабельный, а во-вторых, я понятия не имела, кто же стоял за дверью, Ник или дьявол. Второго мне бы не хотелось видеть. Вернее, как раз очень даже хотелось, но именно поэтому я и предпочитала его избегать.

Не включая в коридоре свет, я внимательно всматривалась в его лицо, как будто это могло мне помочь. У них одно тело на двоих, как тут определить, кто явился ко мне в такую рань?

Звонок повторился, и мне срочно надо было что-то решать. Я ведь не глухая и уже должна была бы проснуться. Не найдя поблизости расчески, я небрежно расчесала пальцами растрепанные волосы, запахнула халат, тщательно завязав на талии пояс, и открыла дверь.

— Ты? — не очень-то искренне удивилась я. — Что-то случилось?

Он вошел, не дожидаясь приглашения, чем сразу же вызвал нехорошие подозрения — дьявол, опять он!

— Случилось, — каким-то блеклым голосом ответил он. — Маша, я должен съездить к матери. Но я хотел бы тебя кое о чем попросить, если ты не против.

Я была против! Настолько против, что невольно попятилась. Он заметил это и остановился, не решаясь следовать за мной. Мне показалось, что он понял, что со мной происходит.

— Он ведь был у тебя? — спросил скрипач немного нервно.

— Кто «он»? — изобразила я на своем лице удивление.

— Дьявол, — уточнил Ник, но я все еще не была уверена в том, что передо мной стоял действительно он.

— Откуда мне знать, что ты — не он? — поинтересовалась я раздраженно.

Просто спроси меня об этом, делов то. Видишь ли, он никогда не лжет, так что соврать могу только я, — он улыбнулся и добавил, — правда же, очень удобно?

— Ты дьявол? — послушно спросила я, удивляясь тому, насколько буднично прозвучал этот идиотский вопрос.

— Нет, — спокойно ответил он.

— Знаешь, я не уверена, что все так, как ты говоришь, но выбора у меня нет. Проходи в комнату и объясни, наконец, что тебе от меня надо, — я изо всех сил старалась, чтобы мой голос звучал холодно и равнодушно. Очень уж мне не хотелось показать, как я была рада ему помочь.

Когда мы вошли в комнату, спящий на моей кровати Басмач приоткрыл один глаз, смерил Ника презрительным взглядом и тут же снова уснул. Теперь я могла позволить себе расслабиться, потому что на дьявола мой кот не реагировал бы так флегматично. Его реакцию на всякую нечисть я уже видела.

— Ну, говори, что случилось, — потребовала я. — Что-то серьезное?

— Я должен отлучиться на время, — после недолгого молчания ответил он. — Я не знаю, как и чем это закончится, вообще ничего не знаю. Не имею ни малейшего понятия, как долго я буду отсутствовать. Не мог бы я оставить у тебя свою скрипку?

Я не верила своим ушам. Он собирался доверить мне свою скрипку, ту самую, к которой он даже не позволил прикоснуться! Видимо, случилось что-то из ряда вон выходящее и я это что-то пропустила. На душе стало тревожно, как будто я шла по темной улице в незнакомом городе.

— Что случилось?

— Видишь ли, я должен съездить домой и забрать маму. Жорик собирается ее выкрасть, чтобы потом меня шантажировать. Он не поверил в дьявола. Я не хочу, чтобы с мамой что-то случилось. Она после операции еще не отошла толком, не хватало ей только Жориковых мордоворотов. А скрипку мне оставлять дома страшно. Эти придурки, если решат меня навестить, то вполне могут ее покалечить. Они же не разбираются в этом, им что Страдивари, что балалайка из фанеры — разницы никакой.

Я видела, что это решение далось ему с трудом, и даже немного растерялась от оказанного мне доверия. Не раз мне приходилось слышать, что скрипачи не любят, когда к их скрипкам прикасаются чужие руки. А Паганини даже завещал свою любимую Гварнери музею Генуи, чтобы на ней больше никто никогда не играл.

И вдруг: «Не мог бы я оставить у тебя свою скрипку?» Да я бы согласилась даже, если бы вместо скрипки он попросил подержать у меня дома террариум с ядовитыми змеями или взрывчатку!

— Я согласна, — ответила я радостно. — Никаких проблем.

Но постепенно смысл сказанного стал до меня доходить, и настроение мгновенно испортилось. Что нужно Золотому Жорику от Ника? Я никогда не слышала, чтобы он интересовался классической музыкой. Без зевоты этот тип мог слушать только шансон, и то не всякий. А это значило, что скрипач ему нужен зачем-то еще.

— Стоп, а как же дьявол, он что, не собирается тебе помогать? — удивилась я. — По-моему, это в его интересах, чтобы с тобой ничего не случилось, или я что-то не так понимаю?

— Со мной ничего не случится, — вздохнул Ник, усаживаясь в кресло, — а с мамой может произойти все что угодно. А дьявол… Ха, он предоставил мне свободу на какое-то время. Вот ведь сволочь! Умыл руки в самый неподходящий момент. Ему не понравилось, что я тоже хотел бы пользоваться своим телом по своему усмотрению. Ничего, справлюсь без него. Я бы даже не отказался от того, чтобы он покинул меня навсегда, но это вряд ли. Ну, так я пойду принесу скрипку, — голос его слегка дрогнул, как будто он говорил не о музыкальном инструменте, а о любимом человеке.

— Ага, иди. Я жду.

Когда он ушел, я спешно привела себя в порядок. Теперь, когда я была уверена в том, что это не дьявол, можно было немного расслабиться и позаботиться о своем внешнем виде, тем более что скоро нужно было идти в универ.

Но что-то не давало мне покоя, и к тому времени, когда Ник вернулся, неся футляр со скрипкой бережно, как ребенка, я уже приняла решение. С порога я категорично заявила ему, что собираюсь поехать с ним, чем привела его в состояние прострации. Он смотрел на меня, как на душевнобольную, и, видимо, пытался понять, в чем тут подвох. Ох, наверное, он решил, что я хочу познакомиться с его матерью в надежде, что однажды он на мне женится.

— Слушай, — торопливо объяснила я, — куда ты ее привезешь? Ты уже снял квартиру? Вот! А к тебе нельзя — ребята Жорика первым делом придут сюда. У меня тоже нельзя — они прекрасно осведомлены о наших отношениях, — здесь я покраснела, потому что никаких отношений у нас с ним не было, — и, мне почему-то кажется, что здесь, в городе, у тебя больше нет знакомых, во всяком случае, таких, кому ты мог бы доверять, да?

Он молча кивнул, все еще не понимая, к чему я веду.

— Мы привезем ее к Галке. Я знаю, она будет не против, если, конечно, твоя мама не станет учить ее жить. А когда ты снимешь для нее квартиру, то сможешь тихой сапой туда ее перевезти.

— А ты точно знаешь, что твоя подруга никому не разболтает? — спросил он с сомнением. — Честно говоря, она произвела на меня впечатление не очень надежной девицы…

— Это смотря в чем ненадежной, — обиделась я за Галюню. — Она, конечно, немного раздолбайка, но в серьезных вещах на нее можно положиться. Будет молчать, как Зоя Космодемьянская.

Ник замолчал, переваривая услышанное, но я уже заранее знала, что мое предложение он примет — другого выхода у него не было. Коварно улыбаясь, я терпеливо ждала его согласия, но в ответ получила кое-что неприятное:

— Ты права, — неохотно согласился он, — но я не понимаю, зачем тебе ехать со мной. Мы приедем к тебе и уже от тебя направимся к твоей подруге.

«Господи, — грустно подумала я, — он сопротивляется так, как будто я его в ЗАГС тяну! Что за существа эти мужчины? Во всем видят подвох или ловушку. И при этом у них не хватает терпения или ума, чтобы продумать все до тонкостей».

— Ник, — противным голосом классной дамы произнесла я, — ну пошевели же немного извилинами! Ты уверен, что, когда ты вернешься, они не будут поджидать тебя где-то поблизости?

— Я вообще ни в чем не уверен, — признался он тихо. — Хорошо, если ты считаешь, что так будет лучше, то собирайся. Не хочу терять время.

Собралась я так быстро, что сама себе удивилась. Мне все время казалось, что в самый последний момент он передумает, и я изо всех сил старалась успеть.

Такси подъехало к самому подъезду. Хмурый водитель молча окинул нас взглядом и категорично объявил цену, как будто надеялся на то, что, услышав эту баснословную цифру, Ник откажется от поездки. Но он не отказался, лишь кивнул, соглашаясь с произволом таксиста. Мне показалось, что он, если бы мог, в очередной раз заложил бы душу, лишь бы оказаться на месте до прихода жориковых людей.

Всю дорогу мы молчали, как будто в рот воды набрали. Лишь однажды Ник задал мне бессмысленный вопрос:

— Может, ты передумаешь?

Я упрямо тряхнула головой, давая понять, что этот вопрос можно считать закрытым. Мне сложно было понять, чего он так боится. Неужели думает, что нас могут убить? Сомнительно. Если бы хотели, то давно уже это сделали. Да и не верилось мне в то, что дьявол так легко выпустит то, что принадлежит ему по праву, но…

Это касается только скрипача, а вот со мной все не так уж безоблачно.

Я подумала, что не представляю какую-то ценность для этой темной половины скрипача. А если учесть то, как активно я ему сопротивлялась, то, по идее, ничего, кроме раздражения, я не должна у него вызывать. Да и Золотому Жорику я тоже не нужна.

Отогнав неприятные мысли, я уставилась в окно и незаметно для себя уснула. Если университет я все равно пропустила, то стоило воспользоваться случаем и немного поспать. Разговаривать при постороннем человеке не хотелось, тем более что я слышала о том, будто у Жорика везде есть свои люди. Кто его знает, этого таксиста, может, и он работает на Жорика?

Заплатив водителю требуемую сумму, Ник направился к небольшому трехэтажному дому. Я знаю, такие строили пленные немцы после войны. Вся улица состояла из таких вот потрепанных временем и людьми домиков, похожих один на другой. Окрашенные в один и тот же противный грязно-розовый цвет, они стояли стройной шеренгой, почти касаясь друг друга.

— У нас этот район называется «немецким кварталом», — объяснил Ник.

Я не стала спрашивать почему — и так было ясно. Под ногами чавкала жидкая грязь, и все вокруг казалось таким убогим и унылым, что мне стало понятно, почему Ник отсюда уехал.

— Жалкое зрелище, да? — спросил он, словно услышав мои мысли. — Я жил здесь с самого рождения и всегда ненавидел этот занюханный, грязный городишко. Мне всегда казалось, что здесь жизнь замерла, и плевать, что люди одеты по-современному, а в руках у них мобильные телефоны — этот город остался где-то в середине прошлого века, а может быть, и раньше. Он не живет и не умирает.

Я готова была с ним согласиться. Есть маленькие уютные городки, полные жизни и света, но этот… Этот произвел на меня гнетущее впечатление. Хотя, может быть, все дело в погоде? Когда на улице слякоть и небо затянуто темными тучами, все вокруг кажется угрюмым и мрачным.

— А как ты оказался у нас в «Империи»? — спросила я. — Я слышала, что Гурьев не очень охотно берет иногородних, да и вообще к нему сложно устроиться на работу.

— Он сам меня пригласил, — ответил Ник, — они с моей мамой учились в одном классе. А ты разве не знала, что он из нашего городка? Как-то на свадьбе дочери их одноклассника, куда меня пригласили играть, он услышал мою игру и позвал к себе работать. А я был рад до безумия, что смогу, наконец, вырваться из этой помойки. Впрочем, — он задумался, — город еще сам по себе ничего, а вот наш район…

Он не договорил, и я ждала, что же он скажет дальше. Нам пришлось протискиваться в узкий проход между двумя домами, когда дорогу нам преградила компания подростков.

— Вот о чем я говорю, — сказал Ник что-то малопонятное и приобнял, словно заявляя свои права на меня.

Я вздрогнула, решив, что вернулся дьявол, но Ник шепнул мне на ухо:

— Спокойно, не дергайся. Эти малолетние отморозки только и ждут, когда кто-то из нас проявит слабость. Ничего не бойся.

— Моро-о-озов, что ли? — протяжно спросил один из парней, долговязый и прыщавый. — Ты, говорят, стал крутым перцем. Говорят, что у тебя теперь бабок немерено. Поделился бы со страждущими.

— Заработай, — спокойно посоветовал Ник, незаметно заслоняя меня от приближающихся подростков.

— А ты бы не хамил, скрипач, а то мы тебе все пальцы переломаем, и ты не сможешь играть на своей балалайке, а бабу твою прямо здесь и оттрахаем, она так ничего из себя.

— Трахалка не выросла, — зло огрызнулся Ник.

Их было пятеро, и они чувствовали себя довольно уверенно, чего нельзя было сказать обо мне. Знала я такие компании. Они напоминали мне стаю бездомных собак, где один всегда заводила, а остальные просто озверевшие твари. Один неверный жест, одно неправильное слово — и они разорвут на куски. Невольно я вцепилась в руку Ника так, что даже пальцы побелели, ища у него защиты и поддержки, хотя прекрасно понимала, что он один с этой сворой не справится. Глазами я искала хоть что-то, чем можно было бы себя защитить.

— Слышь, Морозов, — продолжал гнусить парень, — а не проще ли дать нам то, что мы просим, и спокойно идти себе дальше? Обещаю, что мы вас даже пальцем не тронем.

Я готова была отдать им все, что у меня есть, но беда в том, что в тот момент у меня ничего не было, даже мобильник и тот в спешке забыла дома. А Нику, казалось, нравилось злить этих отморозков, он сплюнул под ноги прыщавому и спокойно сказал:

— А я тебе сказал, что, если нужны деньги, заработай себе столько, сколько требуется.

Парень размахнулся и… упал прямо в грязь. Я ничего не заметила, лишь услышала глухой удар. Из сломанного носа у подростка хлестала кровь. Остальные неуверенно топтались на месте, не зная, что же им предпринять. Потом один из них, мелкий и рыжий, попытался схватить меня за руку, и сразу же он, как и первый, полетел в лужу, обдав нас всех мутными холодными брызгами. Он что-то прошипел и выплюнул на асфальт сломанный зуб вместе с кровавой слюной. Ник тряхнул рукой и потер сбитые костяшки пальцев. Такого я от скрипача никак не ожидала. Без дьявола он казался мне совершенно беззащитным и слабым, каким и положено было быть музыканту и болезненному в прошлом мальчику. Я с удивлением посмотрела ему в глаза, боясь увидеть в них желтый огонь. Встретив мой взгляд, он улыбнулся. И глаза у него оставались все теми же, темными и глубокими, без каких-либо намеков на дьявольские всполохи. Человек как человек.

Когда эта свора набросилась на нас, я успела поднять с земли обрезок трубы и, не сомневаясь ни секунды, огрела одного из них по лицу. Если бы раньше мне кто-нибудь сказал, что я способна на такое, ни за что не поверила бы.

Никогда в своей жизни я не дралась. А уж о том, чтобы ударить человека по лицу, да еще и обрезком металлической трубы — об этом не могло быть и речи. Это было похоже на помутнение рассудка. Я даже подумала, а не крутится ли где-то поблизости наш дьявол, не его ли это работа, настолько необычным показалось мне этот состояние. С оставшимися двумя Ник разобрался довольно быстро, раскидал их в разные стороны, словно колоду карт. Они валялись испуганные и ошарашенные, даже пошевелиться боялись, лишь тихо постанывали, как будто это были не живые люди, а мягкие игрушки.

Переступив через распластанного на земле парня, Ник уверенно направился к подъезду, таща меня за руку, как маленькую девочку. Обрезок трубы я выбросила только перед дверью. Обернувшись, чтобы посмотреть, не преследует ли нас местная молодежь, я увидела, что они молча расползлись по домам.

— Вот уж не думала, что ты умеешь драться, — искренне сказала я. — Где ты научился этому? Если честно, то ты казался мне хлюпиком. Хотя от себя я тоже ничего подобного не ожидала.

— Здесь, — рассмеялся он. — Говорю же, что город у нас еще ничего, а вот наш «немецкий квартал» — это нечто. Он всегда был самым неблагополучным местом в городе. Что только ни делали, чтобы как-то облагородить этот гадюшник — бесполезно. Люди уезжали, приезжали новые, но почему-то всегда здесь селились только те, кого принято называть неблагополучными: алкаши, преступники, наркоманы — одним словом, отбросы общества. Чтобы здесь спокойно жить, надо уметь постоять за себя. Вот я и научился еще в детстве. Точнее, в подростковом возрасте, когда выздоровел, — он нахмурился, вспоминая, чем ему пришлось заплатить за жизнь. — Мне ведь в детстве прохода не давали. Я был не таким, как все. На физкультуру не ходил — у меня было освобождение. Всегда держался в стороне, и плюс к тому же еще и скрипка. Ботаник, одним словом. Сама знаешь, что таких всегда выбирают в качестве козлов отпущения. А потом мне пришлось все наверстывать. Если бы на месте этих сопляков был кто-то из старшего поколения, то они бы даже не подумали на нас нападать. Меня хорошо здесь знают и, поверь, не с самой лучшей стороны. Я даже боксом какое-то время занимался, но пришлось бросить, чтобы не травмировать пальцы. Пришлось выбирать между скрипкой и боксом. Это я только кажусь хилым, руки у меня сильные.

Это признание было для меня откровением. Я никак не могла поверить в такое. Он по-прежнему казался мне тихим и немного забитым парнем. Возможно, такое впечатление сложилось у меня потому, что его самого мне почти не удавалось рассмотреть как следует, всегда очень некстати вмешивался дьявол.

Дом был кирпичным, а ступеньки в подъезде оказались деревянными. После рассказа Ника о жизни в их районе я удивилась тому, насколько чистым и ухоженным оказался подъезд внутри. Никаких ободранных стен, никакого мусора, и совершенно отсутствовал запах мочи, который у нас в доме, кажется, въелся уже в стены.

— Слушай, а тогда, у гаража, это был ты или дьявол? — Решилась я задать волнующий меня вопрос. — Кто из вас нас с Галкой спас тогда?

— Это был я, можешь даже не сомневаться… Видишь ли, я решил, что пора бы мне немного пожить свободным. А он обиделся. Вот чего я никак не мог о нем подумать, так это то, что он способен на какие-либо чувства, хотя он всегда меня уверял, что в этом отношении он не так уж сильно отличается от обычных людей. Если честно, то я до сих пор не верю в это. Мне кажется, что дьявол просто играет иногда в человека, морочит мне голову.

Когда он открыл дверь своим ключом, мне стало страшно, даже страшнее, чем там, во дворе. Матери Морозова я боялась больше, чем банды обкуренных подростков. Вот не понравлюсь я ей и все, ничего тут не поделаешь.

Судя по всему, свою мать он любит и не станет ее расстраивать.

Господи, какая же я дура!

Я попыталась взять себя в руки. Смешно, я так переживала, как будто действительно собиралась выйти за него замуж. А ведь между нами ничего не было. И он никогда даже не намекал мне на какие-то серьезные отношения и несерьезные тоже.

Дома у него было довольно скромно, но чисто. Так было у моей бабы Розы. На мебели ни пылинки. Я осмотрелась по сторонам.

— Мамы нет, она, наверное, вышла в магазин, — объявил он, и у меня отлегло от сердца.

— А разве она у тебя не работает? — спросила я.

— Нет, с тех пор как я стал нормально зарабатывать, я попросил ее бросить работу. Ей и так досталось в жизни. Когда отец узнал, что я неизлечимо болен, он быстренько свалил, и она поднимала меня одна. А это, поверь, было нелегко. Больной ребенок требует много времени и денег.

Я так и стояла в коридоре, не решаясь войти в комнату, когда зашуршал в замке ключ и в квартиру вошла моложавая женщина. Увидев Ника, он бросилась к нему, обняла и стала рассматривать так, как будто не видела его целую вечность.

— Коленька, ты? Я не ждала тебя так скоро. Как хорошо, что ты приехал! Но мог бы предупредить, я бы твои любимые пирожки испекла. И не говори мне, что ты там нормально питаешься. Ресторан — это ресторан, а домашняя еда — это домашняя еда…

Тут она заметила меня.

— Да ты, я смотрю, не один. Хоть познакомь меня с твоей девушкой.

Краска бросилась мне в лицо, когда я услышала это «твоей девушкой», мне было приятно и немного стыдно.

— Ма, познакомься, это Мария. Маш, а это моя мама, Людмила Анатольевна. Ну все, девочки, пора собираться, время не ждет.

Людмила Анатольевна опешила. Такого поворота событий она не ожидала. Она перевела взгляд на меня, ища поддержки. Конечно, ведь она все знала о его прошлом, зато мне было известно его настоящее, и это волновало женщину куда больше. Но я стойко молчала, предоставив Нику право самому объяснять матери, что происходит.

— Ма, мы сейчас срочно уезжаем, — в его голосе я услышала стальные нотки, — все разговоры потом, когда окажемся на месте. Прошу тебя, собирай все самое необходимое и не трать время на разговоры. Так надо.

Видимо, этот его тон оказался убедительнее любых слов, и женщина принялась метаться по квартире, собирая в большую дорожную сумку свои вещи. Я удивилась тому, что она больше не стала задавать никаких вопросов. Моя мама так просто от нас не отстала бы, пока не выведала все, что ее интересует, и уж точно не стала бы послушно исполнять мои приказы.

Когда подъехало такси, все уже было готово. Людмила Анатольевна все время порывалась меня о чем-то спросить, но каждый раз Ник обрывал ее:

— Ма, прошу, никаких разговоров, все на месте. Так надо.

Уже когда мы выезжали из города, я заметила знакомую машину, несущуюся на большой скорости нам навстречу. Более того, я даже успела заметить лицо одного из сидящих в машине людей — это был один из тех типов, которые похитили меня, когда я возвращалась из университета. Люди Золотого Жорика даже не посмотрели на нашу обшарпанную машину, они спешили выполнить свое задание. Я облегченно вздохнула лишь тогда, когда они скрылись за поворотом. Мы успели вовремя. Еще чуть-чуть — и мы бы могли столкнуться с ними прямо в подъезде. Теперь главное, чтобы Галка оказалась дома.

Поднимаясь в лифте на девятый этаж, мы все еще продолжали молчать, словно нас кто-то мог подслушать. А перед дверью моей подруги я заметила, что Ник стушевался и уже сам не рад, что согласился на мое предложение. Чтобы успокоить его, я крепко сжала его руку.

Нажав кнопку звонка, я вдруг почувствовала присутствие кого-то постороннего рядом.

Это ощущение было таким сильным, что я оглянулась по сторонам. На площадке никого, кроме нас, не было. Но, встретившись взглядом с Ником, я поняла, что и он испытывает то же чувство, что и я.

— Дьявол здесь, — шепнул он мне на ухо, чтобы не услышала мать, — наблюдает за нами. Я всегда чувствую его присутствие. Но не думаю, что он нам станет мешать. Это всего лишь любопытство и, возможно, злость.

Глава 20

Задерживаться у Галки я не стала. Вкратце объяснила ей суть дела и под благовидным предлогом убежала, получив в спину: «Ну ты и сволочь, Маня».

Если честно, то я просто боялась сболтнуть лишнее. Откуда мне знать, что Людмиле Анатольевне известно, а что нет? Вот тявкну что-нибудь про дьявола, и она решит, что ее сынок связался с какой-то полоумной девицей. Потом переубедить ее будет сложно.

Но стоило мне войти в свою квартиру, как сердце сразу же обмерло. Похоже, пока меня не было дома, кто-то здесь успел побывать. Вокруг царил разгром, как после землетрясения. И сразу же вспомнилось — скрипка!

Меня сначала бросило в жар, потом в холод, руки затряслись, а ноги стали ватными и непослушными. Скрипка Страдивари, черт бы ее побрал! Зачем только я согласилась взять ее к себе?

Как теперь объясню Нику, куда она делась?

В панике я метнулась к кладовке, куда я в спешке спрятала бесценный инструмент. Затаив дыхание, полезла на верхнюю полку и достала сверток. Сразу же стало немного легче — футляр, по крайней мере, остался там, куда я его положила. Завернутый в мое старое пальто, потертый черный футляр по-прежнему хранил драгоценный инструмент. Непослушными пальцами я открыла его и даже заплакала от облегчения.

Она казалась мне не просто прекрасной, она была восхитительна! Я провела ладонью по гладкой деке, едва коснулась грифа и нечаянно задела струны. Скрипка вздохнула, как живая, и замерла, видимо, ожидая продолжения. Ей нравилось, когда ее касались человеческие пальцы. Она была теплой и живой. И, что самое странное, мне почему-то показалось, что она похожа на меня. Да уж, амбиции у меня растут не по дням, а по часам! Я улыбнулась этому сравнению.

А еще мне безумно захотелось взять ее в руки и что-нибудь сыграть. Меня буквально распирало от этого желания, хотя я прекрасно понимала, что не смогу извлечь из нее ни единого приличного звука. Зря я все-таки бросила музыкальную школу. Ну, допустим, не стала бы великой скрипачкой, но смогла бы хоть как-то играть.

С сожалением я осторожно уложила скрипку в футляр и услышала ее разочарованный вздох. И все, меня замкнуло. Что-то странное происходило со мной. Дрожащими руками я вытащила ее обратно, как будто спасала из горящего дома человека, схватила смычок и закрыла глаза в ожидании непонятно какого чуда.

Так я простояла несколько минут, а потом произошло то, чего я никак не могла себе объяснить. Моя рука, подчиняясь неведомой магии, вспорхнула, и смычок коснулся струн. Она запела, нет, она зашептала те самые заклинания на незнакомом языке. Что творили мои руки — это уже другой разговор, но точно знаю, что в тот момент они не принадлежали мне, а кому-то другому, настолько древнему и чужому, что на какой-то короткий миг я стала их бояться.

Музыка, настолько необычная и чарующая, что даже мое сердце принялось стучать в такт с ней, ярко вспыхнула и осветила огнем темную кладовку. Смычок пылал, языки пламени лизали мне руки, но страшно не было, наоборот, меня охватил такой восторг, сравнить который мне было не с чем. Яркие блики наполнили темную кладовку праздничными огнями, и появился свет. Его было немного, но он казался таким необычным, что хотелось плакать. В голову нескончаемым потоком хлынули невероятные, нечеловеческие знания. В тот момент мне казалось, что я способна, если только захочу, создать новый мир или разрушить старый одними лишь тихими словами или едва заметным движением руки. Я слышала эти слова, их нашептывала мне скрипка. Могущественнее меня в тот миг не было человека на Земле, но потом мелодия изменилась, повеяло холодом, заклинания стали короче и злее, такие обрывистые и грубые, что больно резали слух. Погас свет, исчезли цветные блики, и изо всех углов тесной коморки на меня стали надвигаться темные, бесформенные тени. От них веяло жутью и холодом. Я с трудом сдержалась, чтобы не бросить инструмент на пол. Аккуратно уложила его обратно и выскочила в светлую, теплую комнату.

Понять, что же со мной произошло, я не могла. Тщетно пыталась вспомнить то, что вертелось у меня в голове, когда я играла, но бесполезно — все забылось, как сон. Вообще, сам факт, что я смогла извлечь из скрипки что-то большее, чем отвратительный скрежет, уже поражал меня до глубины души. Это меня пугало и радовало одновременно.

Затем я вспомнила то, что привело меня в кладовку! Хорошо, что скрипка на месте, но ведь кто-то же побывал у меня в квартире! Я окинула взглядом комнату и заметила то, на что до этого момента не обращала внимания.

Странные какие-то визитеры посетили меня в мое отсутствие. Зачем, спрашивается, им понадобилось срывать с окна штору? Ради какого такого удовольствия они размотали по всей комнате рулон туалетной бумаги и искромсали тетрадь с конспектами? Вандалы какие-то!

Я подумала, что они до сих пор могут находиться здесь. От одной только этой мысли меня бросило в дрожь. Осторожно я принялась обходить дозором всю квартиру, хотя разумнее было бы удрать подальше, а не искать приключений на свою голову.

Зайдя в кухню, я посмотрела на пол и заорала во всю глотку, как будто меня кипятком ошпарили. Подумалось, что здесь похозяйничал дьявол. Весь пол был усеян мелкими светлыми червячками. К горлу подкатила тошнота.

— Что за дрянь?! — вырвалось у меня. — Откуда эта мерзость?

В нос ударил знакомый специфический запах, который трудно с чем-либо спутать, и до меня наконец дошло, что это за «червячки». Когда-то мама забыла у меня дома пакет с корнями валерианы. Потом долго его искала, но так и не смогла вспомнить, куда же она его положила. Что удивительно, я тоже ни разу на него не натыкалась, хотя уже много раз после этого убирала квартиру. И вот они, эти корни, валяются у меня под ногами.

А на импровизированной поляне из разбросанных корешков развалился мой Басмач. Конечно, кто еще мог отыскать это «богатство»? Кот лежал в вальяжной позе, жевал очередного «червяка» и пускал обильные слюни. Вид у него при этом был такой, словно он уже находился в кошачьем раю.

— Мерзавец! — заорала я на него. — Совести у тебя нет. Так это ты устроил мне здесь пьяный дебош? Тьфу на тебя! А я уже черт-те что подумала.

— М-да, — гордо ответил наглый котяра, и я перевела это восклицание, как что-то вроде: «Я такой! А ты меня всегда недооценивала».

— Вот только алкаша мне здесь не хватало, — продолжала я его стыдить. — Как будто у меня мало других проблем. Бася, если ты не хочешь отправиться на помойку, то больше никогда такого не делай.

— Угум, — ответил кот с вызовом.

— Не «угум», — взорвалась я, — а «так точно».

Он повернулся ко мне задом, всем своим видом демонстрируя свое презрение. Наверное, думал, какие же неблагодарные эти люди. Он столько раз, не щадя живота своего, спасал меня от дьявола, а я теперь угрожала ему помойкой из-за такой мелочи, как сорванные шторы и порванные конспекты.

Но безобразия на этом не прекратились. Я принялась сметать валериану в совок, а мой одуревший от этого кошачьего наркотика кот подбегал и старательно выгребал лапой все обратно. Разозлившись, я огрела его веником, не больно, но обидно. Наконец все корни были собраны и отправлены в унитаз и я смогла вздохнуть облегченно.

Все это время Басмач следил за моими действиями немигающим желтым взглядом. Не знаю, какие мысли вертелись у него в голове, но, судя по тому, что он даже не попросил у меня есть, обиделся он на меня сильно.

Чтобы не испытывать перед ним чувства вины, я ушла в комнату и без сил упала на кровать. Слишком много всего свалилось на меня в этот день! Сначала поездка за матерью Ника, потом этот погром дома.

А чего стоила скрипка со своими заклинаниями?!

Что-то холодное и влажное коснулось моей щеки. Я вздрогнула, открыла глаза и увидела перед собой это черное пушистое чудовище. Басик, видимо, подумал и решил передо мной извиниться. Я машинально почесала его за ухом.

— Муры, — довольно отреагировал на мое прикосновение кот.

— Вот тебе и «муры», — грустно ответила я, — знал бы ты, чудовище, как ты меня напугал. Нельзя себя так вести. Ты же приличный кот, а не шантрапа какая-то подзаборная.

С этим он был полностью согласен. Он залез мне на грудь и принялся делать массаж, но при этом так старался, что пришлось его скинуть на пол. Я слышала, что когда коты когтят, то их сгонять не надо, потому что получается что-то вроде иглоукалывания. Но Басмач так глубоко вгонял когти мне под кожу, что мне стало больно.

— Давай, — предложила я, — ты воздержишься от акупунктуры.

Кот недовольно что-тобуркнул и вновь прыгнул на кровать. На этот раз он улегся у меня под боком и стал старательно лизать мне руку. Видимо, запах чудесных корешков еще не выветрился. С этим спорить я не стала.

Во дворе почему-то шумел народ. Голое бабы Раи перекрывал всех остальных, он мешал мне сосредоточиться и обдумать все, что приключилось за это время. Наверное, опять кто-то нагадил в подъезде или трубу в подвале прорвало. Но, когда я уловила среди привычного многоголосия наших доблестных старушек знакомый повелительный тон Миши Кравцова, я невольно прислушалась. Не слишком ли часто стал звучать этот голос в нашем дворе? Раньше Кравцова сложно было найти на боевом посту.

Соскочив с кровати, я подошла к окну и попыталась разглядеть, что же так всполошило наших бабулек. Все как обычно, если не считать того, что Раиса Петровна энергичнее, чем обычно, жестикулировала и не бросалась на Аглаю Дмитриевну с бесконечными упреками и обвинениями. На этот раз две враждующие стороны оказались по одну сторону баррикад, что само по себе настораживало.

От нехорошего предчувствия сердце сжалось. Я уже догадывалась, какое событие смогло так сплотить бабу Раю и милейшую пани Красецкую. Ну, Миша, ну, козел!

Схватив в охапку ошалевшего от неожиданности Басмача, я набросила на себя куртку и выскочила из квартиры. Басику необходимо было срочно проветрить мозги после валерианы, а мне не давало покоя любопытство.

— Я не пойму, — возмущалась Раиса Петровна, — за что нашей милиции зарплату платят? Ведь они же ничего не делают. Вот стоит тунеядец и хапуга — и ничего, совесть его не мучает.

При этом Раиса Петровна окинула Мишу таким взглядом, что тому оставалось только мрачно оправдываться и неловко отбиваться от наседающих старушек.

— А я что, — растерянно бормотал наш участковый, пытаясь прорвать оцепление, — я ничего. Откуда мне знать, кто, когда и кого убьет? Мне маньяки не докладывают о своих планах…

«Врешь, говнюк, — зло подумала я, — все ты знал, но тебе было лень оторвать свою задницу от дивана». Когда я вышла из подъезда, Миша сразу же затих и затравленно стал смотреть по сторонам, как будто искал пути к отступлению. Он понимал, что одного моего слова достаточно, чтобы волна народного гнева в считанные минуты превратила его из блюстителя порядка в мокрое место или кучку грязного белья посреди двора. Но я промолчала.

Отпустив кота на свободу, я подошла к нашим бабушкам и поинтересовалась:

— А что тут случилось? Опять кто-то помочился в подъезде?

— Куда там! — возмущенная Раиса Петровна даже слегка толкнула Кравцова в грудь. — У нас тут маньяки стаями шарахаются, а наш участковый ни сном, ни духом. Скоро всех перережут. Вот я не могу понять, за что мы налоги платим? — потом она закатила глаза и философски заметила: — Все там будем. У каждого свой срок. Ты бы, Миша, о душе подумал, а то ведь ты тоже не бессмертный. Тебе народ зарплату платит, чтобы ты наш покой охранял, я не штаны протирал у себя в кабинете. Это, Миша, грех так работать, как ты работаешь. Как перед Богом отчитываться будешь? А то привык только мзду с наркоманов и бомжей сдирать. Кстати, куда они все подевались? Неужели наша милиция все-таки сделала хоть какое-то доброе дело и выселила их отсюда?

Она совсем забыла, что уже давно не работает и не платит никаких налогов, ее душа требовала справедливого возмездия прямо здесь и сейчас. Наконец-то я смогла понять эту старую грубиянку и даже разделить с ней ее праведный гнев. Мерзавец Миша мог бы если не предотвратить убийство, то хотя бы здорово попортить кровь Старому. Почему-то я была уверена, что именно этот отморозок всему виной.

— А что все-таки произошло? — повторила я свой вопрос, хотя все уже и так было понятно. — Кого убили? Какой маньяк?

— Наш маньяк! — гордо заявила Аглая Дмитриевна, как будто наличие в нашем районе персонального маньяка автоматически превращало это место в туристическую Мекку. — Какую-то девушку ночью зарезали, как в прошлые разы. Так жестоко! Это уже четвертое убийство, насколько я знаю.

— Уже пятое, — уныло поправил ее Кравцов, — одно убийство произошло не в нашем районе.

— Вот, — торжествовала Раиса Петровна, — дожились, скоро будут насиловать прямо у дверей собственной квартиры. А все потому, что нашей милиции не до нас, беззащитных женщин, у них там другие дела.

От возмущения Миша даже не сразу нашел, что сказать. Уж на кого-кого, а на беззащитную женщину баба Рая никак не походила. Потом, посмотрев на ее сморщенное и обрюзгшее лицо и собравшись с мыслями, он ответил ей немного нервно:

— А вы-то чего боитесь, Раиса Петровна? Вас насиловать если кто и решится, так даже не геронтофил, а некрофил какой-нибудь. И вообще, наш маньяк — я удивилась, как быстро этот психопат превратился в «нашего маньяка» — никого не насилует, он только убивает. Да и убивает он в основном молодых женщин, так что вам волноваться не стоит.

Пани Красецкая хихикнула в воротник своего пальто, но от реплик воздержалась, зато баба Рая молчать не стала. Задыхаясь от возмущения, она заорала на весь двор, сотрясая воздух кулаками:

— Ах ты, паразит такой! Прыщ на теле общества. Вместо того чтобы защищать жизнь граждан, ты их оскорбляешь, да? Совести у тебя, Миша, нет совсем. Жаль, что твою толстожопую Маринку даже некрофил не захочет насиловать — кроме тебя, на нее ни у кого не встанет. А то, может быть, ты хоть тогда бы зачесался.

Я прыснула. Зря он попытался обидеть Раису Петровну, ведь всем давно уже известно, что это дело хлопотное и небезопасное. Я уже собралась вернуться домой, но напоследок решила уточнить, где же точно произошло это убийство, и услышала страшный ответ, который на мгновение вернул меня в тот момент, когда моя Галка стояла, прижавшись, к стене гаража, а этот урод прижимал к ее горлу нож.

— Да где убил, непонятно, но тело нашли за гаражом пани Красецкой, — Раиса многозначительно посмотрела на Аглаю Дмитриевну, как будто несчастную жертву убил не полоумный маньяк, а сам гараж, оставшийся Красецкой после отъезда сына. Сейчас Аглая Дмитриевна хранила там картошку и соленья.

Я так и думала! Я даже догадывалась, где именно убили жертву, но почему-то не сказала об этом Мише. Наш «бравый» участковый с некоторых пор не внушал мне доверия. Хотя, наверное, если бы я сразу рассказала о том страшном случае в заброшенном доме, возможно, новых жертв удалось бы избежать… Но, вспомнив реакцию и милиции, и всех остальных, когда баба Рая старательно поливала гноем сатанистов, я поняла, что поступила правильно.

Дом обыскивался уже не один раз, но ничего там так и не нашли. Мое признание лишь осложнило бы жизнь мне и при этом не помогло бы найти убийцу. Интересно, я даже сама не заметила, когда перестала быть правильной девочкой.

Раньше меня не остановили бы никакие сложности. Но… Скрипач, чертов скрипач, это он вяжет меня по рукам и ногам. Я честно пыталась рассказать Мише о Старом и теперь уже была рада, что он нам с Галкой не поверил. Ведь тогда бы мне пришлось рассказать и то, как Ник нас спас, и то, откуда я знаю Старого. Учитывая, что скрипач был последним, кто видел Валентину Золото перед ее смертью, у милиции к нему возникло бы слишком много вопросов. Нет, эту проблему надо решать самостоятельно. Дьявола, что ли, попросить?

Ну уж нет! Его просить — себе дороже. Просто так он ничего не сделает.

— Опять выпотрошил где-то, а сюда привез, видимо, на машине, — продолжала смаковать подробности этого дела баба Рая. — А все начинается с малого — сперва в подъездах гадят, а потом людей потрошат.

«А выпотрошили ее в подвале заброшенного дома», — подумала я, с содроганием вспомнив, что подобная участь миновала меня лишь благодаря вмешательству незнакомого Учителя.

— Послушайте, — обратилась я к Мише и с удовольствием заметила, как он втянул голову в плечи, боясь разоблачения, — а подвалы обыскивали? Я имею в виду подвалы в заброшенном доме.

— Точно, — подхватила меня Раиса Петровна, — по подвалам они не лазили, только по квартирам пробежались и все. А я настаиваю, что все это дело рук тех сатанистов, что лазили сюда раньше!

— Это были готы, — устало уточнил Михаил Кравцов, — всего лишь безобидные готы. Да и не ходят они сюда больше. Про подвалы не знаю, но дом прошерстили весь. Он, видимо, живет или работает где-то поблизости. Иначе непонятно, чего он так прицепился к нашему участку.

Я-то знала, почему все убийства совершаются именно здесь, но сказать Мише этого не могла. Да и кто бы мне поверил, если бы я стала рассказывать им сказки про дьявола? А ведь именно он привлекает в наш двор этих отморозков, они его чувствуют.

Во двор одновременно въехали машины «скорой» и милиции. Я поняла, что пора возвращаться домой, тем более что Басмач уже сделал свои дела и терпеливо ждал меня у двери подъезда. И тут почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.

У забора стоял мой случайный знакомый, тот самый «рыжий клоун», который попытался меня утешить, когда погиб Славка. Кажется, его зовут Михаил. Я улыбнулась ему и вошла в подъезд.

Уже второй раз его здесь вижу. Интересно, к кому он приходит? Хотя, возможно, он живет где-то в одном из соседних домов, сейчас появилось много новых жильцов. Люди уезжают, приезжают и не спешат, как наша Раиса Петровна, сразу же знакомиться с соседями.

Видимо, как и я, услышал шум и вышел посмотреть, что же случилось. Что за люди такие, как хищники, сбегаются на запах крови, а, если будешь звать на помощь, никто ведь не выйдет из своей норы. Я со злостью вспомнила, как отчаянно кричала моя Галка, а все соседи продолжали спокойно смотреть телевизоры и старательно делали вид, что ничего не слышат и не видят. Очень удобная позиция.

Дома я первым делом позвонила Галке и все ей рассказала. Подруга слушала меня затаив дыхание и даже ни разу не перебила. Выслушав, она выдохнула:

— Жуть! Как подумаю, что это должно было произойти со мной, даже сердце останавливается. Но ваш участковый редкий говнюк! Ты хоть сказала, что мы к нему вчера заходили?

— Не могу я, Галь, тогда придется говорить все. Ты хочешь, чтобы у Ника были неприятности? С него хватит и Золотого Жорика. Да и мне тоже не хотелось бы прослыть сумасшедшей, которой дьявол везде мерещится.

— Это да, — согласилась она и вспомнила, — Маха, а ведь теперь опасность грозит тебе! Ты постарайся из дома лишний раз не выходить. А когда выходишь, то смотри, чтобы народа во дворе было побольше.

— Почему именно мне, — задохнулась я от возмущения, — мало, что ли, вокруг других женщин?

— Женщин до фига, — рассмеялась Галка, — девственниц осталось маловато. Забыла, что ли, что им теперь нужна именно девственница?

Я вспомнила слова Старого и замерла. Но потом подумала немного и успокоилась.

— Откуда им знать, кто девственница, а кто нет? — спросила я у подруги. — Это, знаешь ли, на лбу не написано.

— Ага, — продолжала доводить меня Галюня, — на лбу точно не написано, а в медицинской карте все есть. Может, у них кто-нибудь работает в поликлинике в регистратуре. Как тебе такой вариант? А сейчас, с чем бы ты ни обратилась, хоть с поносом, хоть с золотухой, а к гинекологу тебя по-любому пошлют. Так что, Маня, тебе пора срочно прощаться со своим «сокровищем».

Она рассмеялась, а мне стало так страшно, что даже трубка в руке задрожала. Умеет же Галка испортить настроение!

— Вот ты сволочь! — вырвалось у меня. — Могла бы и промолчать.

— Еще чего, — возмутилась подруга, — я тебя предупредить должна, а не молчать. Сиди дома и носа никуда не высовывай до следующего убийства. Мне бы не хотелось, чтобы тебя нашли с перерезанным горлом и распоротым брюхом, — она хихикнула, — я к тебе привыкла уже, как к старым тапочкам.

— Свинья ты, Галка, — грустно констатировала я.

— Свинья, конечно, — покорно согласилась она, — но свинья заботливая.

Впервые за долгие недели на город щедро пролились солнечные лучи. Косматые тучи неохотно расползлись в стороны, уступая власть в небе яркому прожектору солнца. Вместе с солнечным светом, играющим на обоях веселыми солнечными зайчиками, в моей душе воцарился покой. Я больше ничего не боялась.

— Все будет хорошо, — успокоила я подругу.

— Я надеюсь, но лучше все-таки не рисковать без нужды.

Я положила трубку и бросилась к старенькой бабушкиной тумбочке. «Все будет хорошо, — убеждала я себя, — свою судьбу я буду делать сама». Схватив резную деревянную шкатулку, я принялась рыться в ней. Бабушка Соня хранила в ней свои «драгоценности» — мою бирку из роддома, прядь моих волос, старинное кольцо, передаваемое, как она говорила, по наследству и… Вот он! Маленький, почерневший от времени мой крестильный крестик, который я ни разу в жизни не надевала.

Басмач подошел ко мне и ткнулся лбом в ногу. Потом он обнаружил новую игрушку. Висящий на цепочке крест привлек его внимание. Кот вцепился в распятие и вырвал его из моих рук.

— Прекрати! — вырвалось у меня.

Котяра ехидно фыркнул и умчался в коридор. Мне пришлось бежать за ним. Я вспомнила слова Нины Ивановны о том, что, если я смогу поверить в силу креста, то он обязательно мне поможет. Теперь я решила проверить это на деле. Вот только никакой веры у меня в душе пока не было, но я очень надеялась, что она когда-нибудь появится, хотя бы в самый трудный момент, когда помощи больше ждать будет неоткуда.

Я искала везде, ползала по полу, перерыла всю одежду на вешалке, даже в обувь заглядывала — все напрасно, повторилась история с валерьянкой, крестик пропал бесследно, как будто его никогда и не было.

— Черная, наглая, волосатая сволочь, — причитала я, — скажи, куда ты его дел? Это не игрушка. Что на тебя такое нашло? Ты считаешь, что мало сегодня потрепал мне нервы?

— Ду-ра, — внятно произнес кот и смерил меня презрительным взглядом.

Я не могла поверить своим ушам. Когда-то я читала о говорящих котах и собаках, но все эти животные прожили с людьми долгую жизнь, а Басик появился у меня недавно. Тряхнув головой, чтобы отогнать наваждение, я решила, что эта «дура» мне послышалась. У моего кота столько разных интонаций припасено, что любое его «мяу» иногда звучит, как вполне осмысленная фраза.

— Сам дурак, — обиделась я и швырнула в кота сапогом.

— Мымра, — огрызнулся Басмач и спрятался за полочкой для обуви.

«Ладно, — обреченно подумала я, — значит, не судьба. Обойдемся без предрассудков».

Глава 21

Едва Ник вошел во двор, как сразу же в глаза ему бросилась толпа народа и милицейская машина.

«Это повторилось опять, — подумал он со злостью. — И никому нет дела до того, что в нашем районе постоянно режут женщин».

Неожиданно он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Ощущение было не из приятных, как будто кто-то провел по лицу мокрой, скользкой тряпкой. Ник посмотрел туда, откуда шли эти флюиды, и обнаружил забавного незнакомца. Невысокий, с рыжими всклокоченными волосами, какой-то весь нелепый и даже жалкий. Жалкий? Ну уж нет! Такой взгляд может быть только у человека сильного и, скорее всего, жестокого.

Всю дорогу до подъезда скрипач чувствовал затылком, что рыжий тип продолжает сверлить его взглядом. Вежливо кивнув старушкам и даже не поинтересовавшись, что же случилось, он бегом взлетел по лестнице на четвертый этаж. У двери Марии он замер в сомнении. Ему безумно хотелось увидеть девушку, но что-то подсказывало, что сейчас ее лучше оставить в покое.

Открыв свою дверь, он еще какое-то время постоял на пороге в надежде, что Маша сама выйдет на площадку, потом, грустно вздохнув, зашел и громко хлопнул дверью.

В раздражении Ник сильно ударил кулаком по стене, не в состоянии больше сдерживать свою злость. Как же удачно свалил этот гад! Вот уж точно, дьявол всегда останется дьяволом! В самый напряженный момент его не оказывается на месте, у него дела.

— А мне казалось, что ты именно этого и хотел, — услышал он знакомый голос у себя в голове.

— Да, — взорвался Ник, — но не сейчас! Не забывай, что именно из-за тебя мы влипли в эту историю. Ты выбрал очень удобную позицию — заваришь кашу, а расхлебывают пусть другие.

— Значит, по-твоему, во всем виноват я? Надо же, какой ты изворотливый! А если тебе не нравилось то, что я делаю, то почему ты ни разу не попытался мне воспротивиться? Не лукавь, мальчик, все тебя устраивало до тех пор, пока дело не коснулось лично тебя и твоих близких.

— Пусть так, — согласился скрипач, — но почему ты не хочешь сейчас мне помочь? Почему ты умыл руки, как только запахло жареным? Тебе-то чего бояться, с тобой ведь ничего не может случиться?

— Можешь считать это моей прихотью, — продолжал издеваться дьявол. — Или ты считаешь, что только тебе позволено дурить и качать права? Ты хотел свободы, ты ее получил. А у меня и без твоих проблем хватает дел.

Ник не находил себе места от возмущения. Если бы дьявол был материальным, он постарался бы стереть его с лица земли, но как бороться с тем, кто находится внутри тебя самого? От бессилия он даже застонал.

— Не нервничай напрасно, — посоветовал дьявол, — все не так плохо, как тебе кажется. Скоро, приблизительно через неделю, Золотой Жорик перестанет представлять для тебя угрозу. Но вот Маша…

Он замолчал, и молчание это не обещало ничего хорошего. Ник никак не мог понять, почему это могущественное существо не хочет помочь девушке?

— Чего замолчал? Договаривай, — потребовал он.

— Погоди немного, сначала я хочу тебе кое-что показать, — увильнул от ответа дьявол, — ты должен это видеть!

* * *
…Они шли по незнакомому средневековому городу, такому грязному и зловонному, что Ник с трудом сдерживал рвотные позывы. Лужи нечистот и помоев были повсюду. Проходящие мимо люди обдавали таким смрадом, что никакой общественный туалет не мог с ним сравниться. Причем богато одетые дамы и господа в этом отношении мало чем отличались от простолюдинов. Несколько раз Ник замечал в пышных прическах копошащихся вшей.

— Черт! — выругался он. — Куда ты меня приволок? Что это за ад?

Дьявол рассмеялся и весело ответил:

— Ну что ты, это еще не ад. Это, мой друг, просвещенная Европа, Средние века. Раньше так и жили, по уши в дерьме, чесотке и вшах. Не поверишь, но многие сильные мира того умирали довольно позорной для современного человека смертью, — дьявол даже лихо присвистнул от удовольствия. — Папа Климент V умер от дизентерии, а Папа Климент VII — от чесотки. Красота!

Несколько раз из окна им на голову выливали помои или содержимое ночных ваз, и Ник не мог сдержаться от ругани. Никогда ему и в голову не могло прийти, что жизнь в «романтическом Средневековье» с его трубадурами, рыцарями и дворцовыми красотками, была настолько омерзительной!

— Твоя работа? — спросил он у дьявола?

— Ну что ты! — искренне возмутился его вечный спутник. — Как раз наоборот. Это все вера натворила, католическая. Эти чудики считали уход за своим телом грехом. Знаешь, как они называли вшей? Божьими жемчужинами! Вшей они считали признаком святости…

— Это ад! — уверенно повторил Ник. — Ничем другим это быть не может. Люди не могли так жить.

— Ну да, — язвительно заметил дьявол, — начитался в детстве рыцарских романов и думаешь, что в те славные времена и люди были чище, и воздух. Это не ад, это Испания, пятнадцатый век. А ад ты скоро увидишь, и я надеюсь, что он произведет на тебя неизгладимое впечатление.

Настроение у скрипача испортилось окончательно и бесповоротно. Вдыхая смрадные запахи загаженных улиц и немытых человеческих тел, он удивлялся тому, что противогаз изобрели так поздно. Ему хотелось срочно вернуться в свой привычный мир, наполненный запахами выхлопных газов, парфюмерии и бытовой химии. Переступая через очередную лужу нечистот, он с раздражением обратился к своему собеседнику:

— Я не пойму, какого хрена ты устроил эту экскурсию? Может, ты объяснишь мне?

— Сейчас сам все поймешь, — пространно ответил дьявол.

Они подошли к мрачному, хорошо охраняемому зданию и проследовали по темным коридорам, освещенным лишь дрожащим светом свечей. Остановились у одной из дверей и, пройдя сквозь стену, оказались в тюремной камере.

Внутри находился грузный человек с мясистым лицом и выбритой макушкой. Вид у монаха (так назвал его Ник) был жалкий и испуганный. Когда в тесную, темную комнатушку вошли люди, скрипач понял, наконец, что все, что он видит, происходит не наяву, а в каком-то жутком сне, очень похожем на реальность, потому что люди эти никак не могли быть живыми. Их обгоревшие тела, лица, лишенные глаз и губ, наводили Ника на мысль о том, что он смотрит фильм ужасов.

— Это Фома Торквемада, — объяснил дьявол, — мой старый знакомый.

Увидев вошедших, Фома стал пятиться к стене. Он дрожал и плакал, хотя и понимал, что его палачей этим не разжалобить. Он скулил, как собака, и умолял оставить его в покое. Но молчаливый конвой был непреклонен. Обгоревшие люди вытолкали Торквемаду из камеры и увели по узкому коридору.

— Чего остолбенел? — спросил дьявол. — Пошли за ними, дальше будет интересно. Такого ты еще никогда не видел.

— Я не уверен, что захочу это увидеть, признался Ник, — даже не так, я уверен, что ничего не хочу видеть из предлагаемых тобой развлечений.

— А придется, — «обнадежил» его дьявол, — ты же не хочешь остаться здесь навечно?

— Все, чего я хочу, — зло сказал парень, — это раз и навсегда избавиться от тебя и больше никогда не иметь с тобой никаких дел.

— Ну-у-у, — протяжно произнес его собеседник, — это уже не в твоей власти. Ты мой! И только я буду решать, когда и на какой срок я дам тебе свободу. Вот так-то!

Растерянно озираясь по сторонам, Ник пытался найти выход из положения. Он никак не мог поверить, что может остаться здесь навсегда. Это ведь не по-настоящему, это всего лишь дурной сон!

— Конечно, — согласился дьявол, — но кто знает, что реально, а что только кажется? Все относительно, мой мальчик. Ты останешься здесь, а я вернусь обратно в наше с тобой тело. Как тебе такой вариант?

Скрипач увидел, как обгоревшие, истерзанные люди, если их можно было назвать людьми, раздели Фому и посадили верхом на жуткое приспособление — треногу, верхушка которой заканчивалась пирамидой. Острый угол пронзил зад Великого инквизитора, причиняя ему невыносимые страдания. Фома закричал так страшно, что Нику захотелось зажать уши. Он с ужасом смотрел на текущую по пирамиде кровь, которая казалась ему слишком темной, почти черной, и тихо молился. Слова молитвы вспомнились сами по себе, хотя он никогда не старался их запомнить.

Когда Торквемада от боли потерял сознание, его сняли со страшного приспособления, облили холодной водой и, едва только сознание вернулось к нему, тут же усадили обратно.

— Как же коротка жизнь человеческая, — с пафосом воскликнул дьявол, — короткий миг сомнительного удовольствия и вечность в аду, разве это можно сравнивать? Бедный Томас! Ну и чего стоила его абсолютная власть? Перед ним пресмыкались Папы и короли, его ненавидели и боялись все.

— Томас? — переспросил Ник. — Кто это?

— Фома Торквемада это, — объяснил его собеседник. — Несколько лет он творил все, что хотел, и вот теперь вечная «колыбель Иуды» и инквизиторский костер…

— Что за колыбель такая?

— А это то приспособление, которое ты видишь, оно же «Бдение». Видишь ли, человек не может на нем заснуть, потому что ему надо удерживать свой зад над острием.

Один из палачей произнес тихим, свистящим шепотом:

— Назови имена всех, кого ты отправил на костер.

— Я не помню их! — кричал инквизитор, срывая голос.

Дьявол усмехнулся, и сразу же Ник оказался у себя дома, за столом. Страшный мир Средневековья исчез, как будто его и не было. Впрочем, его действительно не было.

— И как долго это будет для него продолжаться? — спросил он подавленно своего вечного спутника.

— До тех пор, пока он не вспомнит имена всех тех людей, которых сожгли по его приказу. А таких было больше десяти тысяч. Учитывая то, что наш «герой» редко обращал внимание на такую мелочь, как имя приговоренного им человека, его пытка будет длиться вечно.

— Значит, шанс все-таки есть? — спросил с надеждой Ник.

— Шанс? Мальчик мой, у каждого в аду есть шанс, но дело в том, что этот шанс слишком уж призрачный. Человек должен выполнить что-то такое, чего он сделать просто не в состоянии. Ну, вот как с Фомой получилось. Он может спастись из ада, если вспомнит имена всех людей, которых он отправил на костер. А он никогда не вспомнит, потому что никогда их не знал. И так с каждым. Надежда на недостижимое спасение.

Лоб скрипача покрылся испариной. Он понимал, что не просто так дьявол провел эту демонстрацию.

— Зачем ты мне это показал? — спросил он дрогнувшим голосом. — Ты хочешь сказать, что что-то подобное ждет и меня после смерти?

— Ну что ты! — весело воскликнул дьявол. — Это был ад Торквемады, а у тебя будет твой собственный. Возможно, Фоме твой ад показался бы раем, но тебе там будет несладко.

Все те недостойные поступки, которые мы с тобой совершили за это время, все мелкие подлости и обиды, которые мы причинили людям, они, Ник, все к тебе вернутся. И это будет длиться вечность.

От возмущения скрипач вскочил и заметался по комнате. Ему казалось, что он уже стоит на пороге своего персонального ада. Картины только что увиденного сменились воспоминаниями о своем прошлом.

— Как ты можешь так говорить?! — крикнул он в отчаянии. — Это ведь ты, ты делал, а не я! Почему я должен отвечать за все твои мерзости?

— Потому, — заявил дьявол безапелляционно, — что ты никогда даже не попытался мне помешать.

— Разве я мог? — удивился скрипач.

— Не знаю, но ты ведь даже не попробовал, верно ведь?

Темная, густая и вязкая тоска заполнила душу Ника, он тонул в этой тоске, он ею захлебывался и, казалось, вот-вот задохнется и умрет. Но, собрав все свое мужество, он смог взять себя в руки и заявил с вызовом:

— Хорошо, пусть будет так, но ведь и ты тоже должен ответить за все.

— Я? — удивился дьявол. — С чего бы? Я выполняю свою работу, мальчик и она, поверь, не самая приятная. А у тебя шансов не осталось. Разве что…

Нику показалось, что его «квартирант» покинул его, так долго длилась эта пауза, но вскоре дьявол вновь заговорил:

— Ты можешь облегчить свою участь, если оставшиеся тебе годы проживешь так, чтобы за это потом не пришлось платить. Поступай по совести, и, возможно, твой ад будет не таким уж страшным.

— Как бы мне еще от тебя добиться, чтобы ты поступал по совести, — тяжело вздохнул Ник.

— А я всегда только так и поступаю, но ты воспринимаешь это как-то иначе, потому что мотивы моих поступков тебе неясны. И вообще, объясни, почему твои проблемы должен решать я? Ты ведешь себя, как паразит. Пока у тебя все в порядке, я тебе не нужен, но, как только возникают трудности, ты сразу же вспоминаешь обо мне.

Скрипач должен был признать, что доля истины в словах дьявола есть. На душе у парня скребли кошки. Он схватился руками за голову и замер, пытаясь понять, что же ему делать дальше.

— Да не мучайся ты. Тебе надо сделать из Марии женщину, и тогда ей ничто не будет грозить, — вмешался дьявол. — Все же так просто!

— Просто?! — возмутился скрипач. — Конечно, для тебя это просто. А ты о девушке подумал? Она же не такая, как все эти, с которыми ты привык иметь дело. Я что, по-твоему, изнасиловать ее должен? Ты же сам говорил, что она этого не хочет.

Дьяволу стало скучно. Он лишний раз убедился в несовершенстве человека. Тело отличное, он долго такое подыскивал, то, что надо. Но душа… Какая-то хлипкая, жалкая, такой на поступки не способен, сколько его ни учи. Сопливую девчонку и то соблазнить не может. «И вот на это я должен тратить свое время, хорошо еще, что у меня его хватает», — подумал дьявол с легкой брезгливостью.

Ему редко попадались качественные экземпляры, обычно все люди были похожи один на другого. Но он надеялся, иначе его работа была бы лишена смысла.

— Как знаешь, — сказал он устало, — я лишь советую, а делать тебе. Только ты должен помнить, что если с девушкой что-то случится, то меня обвинять ты не имеешь права. Кстати, у нее моя скрипка. Сходил бы ты забрал, — он хохотнул, — вот и повод подходящий нашелся. Дерзай, Морозов, а мне пора по делам. Надо же исполнять желание Жорика.

Он исчез, но Нику казалось, что дьявол все еще где-то рядом. И хотя за все то время, что они живут вместе, это загадочное существо не давало повода ему не верить, в словах дьявола Ник всегда искал подвох. Для того чтобы обмануть человека, совершенно не обязательно лгать, можно сказать правду так, что она перестанет быть правдой.

Скрипач еще немного посидел, ожидая, не вернется ли его докучливый сосед, и, не дождавшись, решил навестить Марию. Он не собирался тут же претворять в жизнь советы дьявола, ему просто хотелось еще раз взглянуть на эту девушку. Ник испытывал к ней странное чувство, раньше он ничего подобного не испытывал. Чувство, которое вызывала у него Маша, имело мало общего с той нездоровой страстью и желанием обладать женщиной, к которым он уже привык. Хотелось сидеть рядом, видеть ее лицо или просто знать, что она существует.

* * *
Дьявол прошел сквозь стену, даже не заметив преграды, и оказался в квартире Марии. По-хозяйски осмотрелся и сразу же понял, что кота дома нет. Сволочное животное, постоянно мешается под ногами.

Девушка сидела за столом и старательно переписывала в новую тетрадь свои конспекты, изодранные Басмачом в клочья. Видимо, она что-то почувствовала, потому что тут же вскинула голову и прислушалась. «Что-то я с этой парочкой стал терять квалификацию, — раздраженно подумал дьявол. — Теперь и она научилась чувствовать мое присутствие. Пора с этим что-то делать. Нельзя же вечно крутиться вокруг да около. Остается надеяться на Ника. Если парень решит помочь Машке, то оба они будут моими».

Он обошел стол, сел напротив девушки и принялся внимательно разглядывать ее лицо. На первый взгляд ничего особенного — милая, но и только. Он заглянул в ее душу, очень глубоко занырнул и тут же отпрянул, поразившись тому, какие перемены произошли с Марией за это время. Можно сказать, что теперь перед ним был совершенно другой человек. Но…

Это были не те изменения, которых он ждал. Тот росток порока, который он посеял в ее душе, безнадежно зачах. Зато вместо него появилось что-то другое. Дьявол еще не понял, что именно, но постепенно до него дошло, что это вера. Она уже готова была поверить в Бога, поверить по-настоящему, а не так, как это сейчас принято. Поверить без всяких «но» и рассуждений.

Дьявол вышел в коридор и увидел висящий на обувной тумбочке почерневший от времени серебряный крестик. Усмехнувшись про себя, дьявол коснулся распятия и сразу же отшатнулся. Его ударило током. Это был не тот удар, который мог бы его отпугнуть, но уже что-то. «Неужели я все-таки нашел то, что нужно? — он и сам не мог поверить в свою удачу. — Нет, ее надо проверять более тщательно, не такое сейчас время, чтобы вот так просто, без какого-либо постороннего участия на свете появлялись безгрешные души».

Какое-то движение под потолком привлекло его внимание. Большая серая мохнатая клякса, похожая на пятно плесени, появилась на обоях, потом оторвалась от них и принялась кружиться вокруг люстры. Потом еще одна, еще и еще. Вскоре вся комната наполнилась этими бесплотными и невидимыми сущностями. Бесы метались вокруг девушки, не решаясь приблизиться.

— Кыш! — крикнул им дьявол. — Нечего вам пока здесь делать. Давайте посмотрим, что решит наш подопечный.

Бесы замерли и неохотно втянулись обратно в стену. Это было похоже на то, как уходит вода в сток. Дьявол вздохнул устало и вылетел из окна. Ему пора было возвращаться к Георгию Андреевичу Золото.

* * *
Николай Морозов собрался навестить свою соседку, тем более что повод у него был. Но уже на пороге он остановился и задумался.

Что-то во всем этом было не так.

Он уже успел немного изучить своего дьявольского симбионта. Он всегда говорит все правильно, но только на первый взгляд. Дьявол изворотлив и упрям, он привык добиваться своего, и редкий человек мог устоять против искушения поддаться на его уловки. Ник отошел от двери и вернулся в комнату. Раньше он не стал бы ломать голову над тем, что задумало это непостижимое бессмертное существо, а покорно выполнил бы все его требования и советы, но теперь многое изменилось.

Он достал мобильник и автоматически набрал номер Гурьева. Когда ему ответил мужской голос, скрипач успел только поздороваться, и тут же на него обрушился целый поток брани. Гурьев даже не пытался подбирать слова. Вся суть этой матерной тирады сводилась к тому, что Колька Морозов — стервец и ненадежный человек, что с ним нельзя иметь никаких дел и что он мог бы предупредить, что собирается бросить работу.

— Я ничего не собирался, — попытался оправдаться Ник и тут же получил еще несколько нелестных эпитетов в свой адрес.

Поведение Гурьева можно было понять, но скрипач не привык, чтобы с ним так разговаривали. Голос его стал холодным и жестким.

Он на полуслове оборвал речь своего хозяина и резко спросил:

— Так что, я могу считать себя уволенным?

— Нет, черт возьми! — вырвалось у хозяина «Империи». — Выходи на работу немедленно. Ты меня в гроб загонишь. Люди хотят видеть тебя. Чем я только ни пытался их привлечь — бесполезно, им подавай Ника.

— Ну, — рассмеялся скрипач, — я у вас звезда. Но только сегодня я выйти не смогу. У меня были некоторые проблемы с Золотым Жориком…

Он услышал, как испуганно икнул его хозяин и тут же проблеял:

— Хорошо, я подожду, если надо. Надеюсь, тебе ничто не грозит?

— Мне никогда ничто не грозит, — обнадежил Ник и, попрощавшись, оборвал разговор.

Этот недолгий разговор позволил ему собраться с мыслями. Ему стало понятно, чего добивается дьявол! Любовь нельзя купить или обменять на что-либо. Это не товар для купли-продажи или для обмена. Если Маша согласится с ним переспать, чтобы уберечься от опасности, она автоматически попадет под власть дьявола, потому что утратит ту удивительную чистоту, которая все это время ее защищала от посягательств этого существа. И виноват будет только он, Ник.

Ему показалось, что с души упал камень, стало легче дышать, и он даже позволил себе улыбнуться. Все не так уж страшно, как казалось. До следующего полнолуния еще целый месяц, и сатанисты не станут раньше времени суетиться. Скорее всего, они будут следить за девушкой издалека, не привлекая к себе внимания.

За месяц много чего может произойти. Их может отловить, наконец, милиция, что, впрочем, маловероятно, они могут найти другую жертву и… Конечно! Ближе к полнолунию Марию можно увезти из города. Ник впервые за много лет почувствовал себя по-настоящему свободным. Он уже обречен, но Мария должна избежать этой участи, и он сделает все, что от него зависит, чтобы с ней не случилось все то, что произошло с остальными жертвами дьявола, ведь в этой жизни у него есть только два близких человека — мама и Маша. Теперь он уже мог позволить себе признаться в том, что давно любит эту девушку.

Скрипач погасил свет и подошел к окну. Внизу, у забора, он увидел большого черного пса неизвестной породы. Глаза животного сверкали в темноте, как драгоценные камни, когда на них попадал луч фонаря. Но самым странным было то, что пес смотрел в его окно. В этом Ник нисколько не сомневался. В темноте собака казалась даже больше, чем была на самом деле, и выглядела настоящим монстром, Цербером, вырвавшимся из ада.

— Я, кажется, схожу с ума, — сказал он сам себе, — уже в собаках начинаю видеть адских духов.

Пес задрал голову к луне и протяжно завыл. От этого воя мурашки пробежали по спине и вспомнились строчки из стихотворения Гумилева «Волшебная скрипка»: «Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье, и уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, — тотчас бешеные волки в кровожадном исступленье в горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь».

— Какие, к чертовой матери, волки? — разозлился он на себя. — Обычный голодный пес, таких по городу целые своры бегают.

А собака все выла и выла, как будто кого-то оплакивала или звала.

— Да пошел ты! — выругался скрипач и отошел от окна, но прежняя легкость и спокойствие вновь сменились щемящей тревогой. — Недолго музыка играла, — грустно заметил Ник.

За стенкой Мария тоже услышала этот страшный вой. Непривычно яркая, круглая, как тарелка, луна светила прямо в окно, напоминая, что до следующего полнолуния остался всего лишь месяц.

Глава 22

Каждый день я возвращалась домой из университета, как никудышный шпион, постоянно осматриваясь по сторонам в поисках зловещих сатанистов. Вечерами старалась не выходить из дома даже в магазин. Одним словом, почти неделю я провела в жутком напряжении. Но ничего подозрительного не происходило, и я позволила себе немного расслабиться. Ближе к полнолунию решила отпроситься с занятий под каким-нибудь благовидным предлогом и принять предложение Ника погостить у его матери. Впрочем, можно никуда не уезжать, запереться дома на несколько дней и не мельтешить или уйти к маме, тем более что она давно уже меня к себе зазывала.

Жмурясь от яркого солнца, я медленно брела по улице, радуясь наступившему теплу. Впервые в этом году я обула свои новые туфли на высоченной шпильке, а сапоги спрятала на антресоль до следующей зимы.

Мир улыбался мне солнечными бликами и набухающими почками на ветвях деревьев. Настроение было таким, что все опасности казались надуманными и сильно преувеличенными и даже сам дьявол теперь воспринимался, как страшная сказка и не более того. Все, что произошло со мной этой зимой, — это было таким небольшим временным помешательством от недостатка света и тепла.

Но, как только я вошла в наш двор и бросила взгляд на зловещий дом, настроение заметно ухудшилось. Даже если исключить всю мистику, нельзя сбросить со счетов происшедшие в нашем районе убийства. Они были, и это не бабушкины сказки. С опаской я посмотрела на гараж Аглаи Дмитриевны — единственное укромное место в нашем дворе: пространство за гаражом не просматривалось даже из окон верхних этажей. В детстве мы прятались за ним, чтобы родители не могли нас найти, и жгли костры, пока сын пани Красецкой нас не поймал за этим делом и не прогнал, обещая в следующий раз надавать подзатыльников.

Ясное дело, ведь возле гаражей все было пропитано бензином и машинным маслом, а мы там активно баловались спичками. Я невольно улыбнулась, вспомнив этот эпизод.

От мусорных баков отделилась большая темная фигура и направилась прямо ко мне. Черная косматая собака преградила мне дорогу. Я никогда не боялась собак, в детстве даже надоедала родителям своими просьбами завести щенка, но они решили ограничиться декоративной белой крысой Мефодием. Крысу я не любила, но добросовестно за ней ухаживала — чистила клетку, доливала воду в поилку и кормила как на убой.

«Раз уж она мне досталась, — думала я, — моя обязанность сделать так, чтобы ей у меня было хорошо». Через три года Мефодий тихо скончался от старости, и я отказалась заводить новую крысу.

Псина села напротив меня и выжидающе посмотрела в глаза. Накормить ее мне было нечем, и я лишь виновато улыбнулась в ответ. Но, когда я попыталась пройти дальше, животное оскалилось и глухо заворчало. Пришлось мне остановиться. Собака была очень большой, я таких никогда раньше не видела. Тогда я попыталась ее обойти, но все повторилось, собака явно не желала пропускать меня дальше. Тоже мне пограничник нашелся!

Растерянно я принялась озираться по сторонам в поисках хозяина.

В том, что эта собака домашняя, у меня не было никаких сомнений — слишком уж у нее был ухоженный вид. Дворовые псы выглядят гораздо менее презентабельно. Не знаю, что это была за порода, но вид ее оскаленной пасти и недовольное рычание не обещали мне ничего хорошего. Как-то сразу вспомнились жуткие рассказы о растерзанных дикими и домашними собаками людях. Воображение сразу же нарисовало мне нужную картинку, от которой меня даже затошнило.

— Собака, будь человеком, — попросила я жалобно, — пропусти, а?

Пес никак не отреагировал на мое воззвание к его собачей совести, он надежно преграждал мне дорогу, неподвижный и непреклонный, словно бетонный блок, полный решимости разорвать меня на клочки, если я сделаю хотя бы шаг.

Я беспомощно топталась на месте и искала глазами хоть кого-нибудь, кто мог бы мне помочь. Но, как назло, в этот момент во дворе было пусто, как ночью на кладбище, даже наши неугомонные старушки куда-то пропали. С тоской я смотрела на окно своей квартиры и мысленно прощалась с жизнью.

Так долго продолжаться не может. Рано или поздно у собаки сдадут нервы и она на меня набросится.

Я даже не заметила, когда и откуда он появился, лишь услышав недовольное рычание черной псины, я невольно обернулась.

Слева от меня стоял Ник.

— Ирландский волкодав, — объяснил он мне, как будто это что-то меняло, — не собака — теленок. Кстати, черный окрас у них довольно редко встречается.

«Господи, — подумала я, — мне домой надо, а он лекцию по кинологии решил читать». Но вслух я этого, конечно, не сказала, лишь тоненько пролепетала:

— Как мне домой пробраться? Он меня не пускает, рычит и скалится. Слушай, а эта собака опасная?

— Еще бы, порвет на клочки. Ничего, давай иди за мной, будем потихоньку пробиваться к подъезду. Если эта тварь на меня нападет, беги изо всех ног. Ты меня поняла?

— А ты? — удивилась я. — А с тобой что? Я так не могу.

— Я как-нибудь с ним разберусь, — пообещал Ник, и я позволила себе усомниться в его словах.

— Как ты разберешься? Ты посмотри на этот волосатый танк! Он от тебя даже костей не оставит.

— Маш, не бойся, говорю же, что ничего со мной не будет. Главное попасть ему по носу. Надеюсь, что я попаду, если он меня с ног не свалит.

— А если свалит? — спросила я испуганно.

— Ну, — уклончиво ответил он, — я постараюсь, чтобы этого не случилось.

Он осторожно стал надвигаться на собаку, надеясь, что животное уступит нам дорогу. Я же, прячась за его спину, семенила следом. Страшно было до дрожи в коленках. Пес даже не думал нас пропускать. Если до этого он сидел, то теперь встал и зарычал предупреждающе, заодно продемонстрировав нам свои здоровенные клыки. Шерсть на его загривке встала дыбом.

— Вот скотина! — восхитился скрипач. — Интересно, кто его хозяин?

— Мне тоже интересно, кто та сволочь, которая выпускает такую зверюгу гулять без поводка и намордника.

Собака надвигалась на нас, какбульдозер, оттесняя к заброшенному дому. И хотя был ясный день, я почувствовала, как похолодело у меня все внутри, слишком уж яркими оказались воспоминания о том, что мне пришлось там пережить.

Мы были уже почти у того самого проклятого подъезда, в котором раньше обитали сатанисты, когда зверь прыгнул.

Ник успел закрыть перед его носом дверь, и я услышала громкий удар, от которого чахлая фанерная преграда едва не разлетелась в щепки. Хорошо еще, что все подъездные двери в нашем дворе закрывались внутрь, а не наружу. Больше пес не делал попыток взломать дверь, но Ник все еще продолжал держать ручку.

— Да, влипли, — констатировал скрипач. — Надо как-то выбираться отсюда. Подождем немного, может, хозяин объявится и заберет своего монстра. Кстати, эту псину я уже не раз видел здесь.

Я вспомнила, что тоже однажды видела черного пса из окна и собака эта шла за Ником, когда вечером он возвращался с работы. Сказать наверняка, та это собака или нет, сложно, но, судя по размерам, это именно та самая псина. Таких громадин я больше нигде и никогда не видела.

— Сейчас посмотрим, там он или нет, — задумчиво произнес Ник и, не дожидаясь моего ответа, слегка приоткрыл дверь.

В ответ последовало глухое рычание, а потом очередной удар в дверь. Я невольно содрогнулась, представив себе, как этот зверь врывается внутрь.

— Не открывай, — умоляюще обратилась я к нему. — Давай попробуем подняться наверх и поищем какой-нибудь выход.

Он задумался. На его лице мелькнула улыбка.

— Точно, — воскликнул скрипач, — только не вверх, а вниз. Через подвал мы сможем выйти в другой подъезд и оттуда уже будем прорываться домой. Когда-нибудь должен появиться хозяин этого чудовища…

— Если у него есть хозяин, — засомневалась я. — Уж слишком странно пес себя ведет. Слушай, доморощенный кинолог, как ты считаешь, это нормально, когда собака ни с того ни с сего бросается на людей?

— Нет, — ответил он коротко. — В детстве у меня были собаки. Сначала фокстерьер Монся, а потом немецкая овчарка Геката. Монсик, конечно, был резвым псом и удивительно смелым, но так себя никогда не вел. А Геката вообще была умницей. Но ведь собаки, как и люди, все разные. Среди них довольно часто встречаются неадекватные личности, как и среди людей.

— Личности, — фыркнула я, — скажешь тоже.

— Почему нет? — удивился он. — У каждой собаки свой характер, свои привычки, они все разные. Разве не так? Ты ведь тоже своего кота ни с кем не спутаешь.

На лестнице раздались торопливые шаги. Я судорожно вцепилась в руку скрипача. Сердце билось так, что мне казалось, что даже пес за дверью услышал этот стук. Я ждала, что появятся Старый, Белый и их Учитель. Сама пришла в их логово, сама нарвалась на неприятности.

От души отлегло, когда на площадке появились двое — парень-альбинос и девушка лет двадцати с хвостиком, бледная, с темными кругами под глазами, как будто не спала уже несколько суток. Увидев нас, они резко остановились и переглянулись. Парень смотрел то на меня, то на Ника, что-то бормоча себе под нос. От его взгляда мне стало холодно и неуютно.

— Вам что здесь надо? — спросила девица нервно.

— Собака нас сюда загнала, — объяснила я, — не ваша, случайно?

— Не наша, — девушка недовольно поморщилась. — Шли бы вы отсюда. Никто вас сюда не звал. Это наше место.

До меня постепенно стало доходить, что это, скорее всего, наркоманы.

Свято место пусто не бывает, и пустота после ухода сатанистов быстро заполнилась новыми обитателями, вернее, старыми. Вид у обоих был измученный и какой-то болезненный.

Наркоманы тоже не подарок, но все равно лучше уж они, чем те отморозки во главе со своим Учителем. Но ситуация получилась аховая — за дверью злобная собака, а впереди парочка наркоманов. Хорошо, если их всего двое, но ведь там могли быть и другие. Раньше, помнится, их собиралось здесь человек по пять-шесть.

— Когда нам надо будет, тогда и уйдем, — ответил Ник резко.

Альбинос наклонился к своей подруге и что-то шепнул ей на ухо.

— Ладно, — согласилась девица, — делайте что хотите, но нам не мешайте. Лучше бы вам вообще наверх не подниматься.

Они развернулись, и вскоре их шаги стихли.

— Пошли отсюда, — резко скомандовал скрипач.

Я не могла понять, что произошло.

— А пес? — удивленно спросила я.

— С псом я как-нибудь справлюсь, люди порой куда страшнее.

Все это было странно, но я не стала больше ни о чем его расспрашивать. Потом, возможно, я поинтересуюсь, с чем связаны такие резкие перемены в его поведении. Потом, когда все опасности уже будут позади.

Он открыл дверь и приготовился к нападению. Собака куда-то пропала. Видимо, ей надоело нас караулить или появился хозяин и отогнал ее.

Быстрыми шагами мы направились к своему подъезду. Я все время искала взглядом черную косматую фигуру, несущуюся на нас.

— Фу, нет этой твари, — вздохнула я облегченно. — Я уже думала, что нам придется поселиться в заброшенном доме. Ну и монстр! Откуда такие чудовища берутся?

— Их, как и нас, рожают мамы, — рассмеялся Ник.

— Суки, — процедила я сквозь зубы.

— Ну да, конечно, — согласился он, — у собак мамы — суки. Судьба у них такая. Ладно, Маш, главное, что все хорошо закон…

Он не договорил, быстро набрал код и резко толкнул меня внутрь нашего подъезда. Дверь за моей спиной громко хлопнула, и последнее, что я увидела, — это разъяренная черная псина, которая всей своей тушей упала на него. Щелкнул замок — и я оказалась в безопасности.

А Ник остался за дверью.

Кошмар!

Взглядом я искала хоть что-нибудь, чем можно было бы отогнать озверевшую тварь, но ничего, кроме почтовых ящиков, не обнаружила. Тогда я попыталась открыть дверь, чтобы его впустить, но снаружи кто-то — то ли он, то ли пес — мешал мне это сделать. Потом из-за металлической двери донеслась какая-то возня, которая сменилась жалобным визгом и сердитым урчанием.

Я представила, как собака вцепилась в горло моему скрипачу, и, ничего не соображая, понеслась по ступенькам на площадку второго этажа. Залезла на довольно высокий подоконник, распахнула окно и спрыгнула на козырек подъезда. Теперь я могла видеть то, что происходило внизу.

Они стояли и молча смотрели друг другу в глаза, пес и человек. Я сразу же заметила кровь у Ника на рукаве куртки. Собака стояла метрах в двух от него, не решаясь приблизиться, но и уходить она не собиралась.

— Ник, — заорала я, — отойди немного в сторону, чтобы я могла открыть дверь. Я сейчас спущусь, и ты скажешь, когда будешь готов.

— Хорошо, — ответил он так тихо, что я с трудом смогла разобрать, что он сказал. — Только осторожнее. Этот пес совершенно невменяемый, как будто в него бес вселился. Думал, что он уйдет после того, как я засветил ему по носу, а он не собирается.

Собака задрала голову и посмотрела на меня. Что меня удивило, так это то, что никакой злобы в глазах животного не было, взгляд у него был осмысленный, почти человеческий.

Я спустилась на лестничную площадку и понеслась вниз, моля Бога, чтобы там за это время ничего не случилось. Подбежала к двери и прислушалась: как будто все по-прежнему. Тихо, словно боясь, что пес меня услышит, я сказала:

— Ну, открывать?

— Давай, — так же тихо ответил Ник.

Я резко открыла дверь, и Ник мгновенно влетел в подъезд, как раз вовремя, потому что, как только щелкнул замок, раздался гулкий удар, а потом пес принялся остервенело царапать тяжелую металлическую дверь когтями. Не знаю, как долго он там нас караулил, больше этот вопрос меня не волновал.

Мы почти на одном дыхании взбежали по ступенькам на четвертый этаж и, тяжело дыша, дружно спросили:

— Ко мне?

И так же дружно рассмеялись.

Я кивнула на его дверь, и он послушно полез в карман за ключом. Только тогда я заметила, что ему больно шевелить рукой. Он морщился, но старался не показывать эту слабость при мне.

Уже у него дома я стащила с него куртку, свитер и рубашку и стала внимательно разглядывать страшные рваные раны на предплечье, от одного вида которых мне стало дурно. Мышцы были основательно разорваны, а кое-где даже виднелась кость.

— Твою мать! — не сдержался скрипач. — А я Гурьеву обещал, что выйду на работу. С такой рукой я же играть не смогу.

— С такой рукой, — расстроенно заметила я, — надо срочно идти к травматологу. А заодно неплохо было бы проколоться от бешенства.

— Он не бешеный, — мотнул головой Ник, — это другое. Это была не собака. Вернее, в тот момент это была не только собака.

Я ничего не могла понять, мне казалось, что от всего пережитого у моего героя снесло крышу, и хорошо бы, если временно. Но Ник, заметив мое сомнение, продолжал настаивать:

— Это был человек. Неужели ты сама не заметила этого? Этот взгляд… Не собачий был это взгляд, человеческий, осмысленный…

— Оборотень, что ли? — язвительно поинтересовалась я. — Когда мне ожидать вампиров и зомби?

— Да нет же, — он совсем забыл про раненую руку и в сердцах ударил кулаком по столу, дернулся от резкой боли и уже гораздо спокойнее объяснил, — не оборотень, другое. Человек в этом случае не меняется, он всего лишь переносит свое сознание в другое тело, в нашем случае в тело собаки. Сам же хозяин пса в это время сидит у себя дома и находится без сознания. Черт! Не знаю даже, как тебе это объяснить. Этот метод часто практикуется в шаманизме, ничего сверхъестественного.

— Ну да, — согласилась я, сопровождая свои слова дурацким смешком, — ничего, если не считать того, что ты бешеную псину теперь принимаешь за человека. Сам подумай, откуда у нас в городе взяться настоящему шаману? У нас здесь все больше шарлатаны всех мастей.

Я тщательно обрабатывала его раны зеленкой и стрептоцидом, с огорчением отмечая про себя, что без «волшебного» вмешательства врача здесь никак не обойтись. Как минимум надо наложить швы на самые страшные раны, не говоря о том, что просто необходимо сделать рентген, чтобы убедиться, цела ли кость. Но его самого, похоже, собственные болячки волновали гораздо меньше, чем бредовые шаманские идеи.

— Говорю же тебе, этим псом управлял человек, вернее, сознание человека. И я абсолютно уверен, что он не напал бы ни на кого другого, только на нас. А вообще-то, как я успел заметить, его интересовала ты.

Я даже замерла от неожиданности, потом возмутилась:

— Это почему же я?

— Потому что преследовать он начал тебя, а я неудачно навязался. Ну как ты не обратила внимания, что сначала собака не собиралась нападать, иначе она сразу же напала бы, но она оттеснила нас к заброшенному дому, немного еще попугала, чтобы мы не вышли раньше времени, и успокоилась.

— Да, кстати, — вспомнила я, перебинтовывая ему руку, — а что там случилось, почему ты вдруг так изменился, когда этот альбинос что-то там шепнул своей девице?

— Потому что я услышал, что именно он сказал, — ответил он таким тоном, что мне стало не по себе. — У меня ведь идеальный слух.

Я насторожилась.

— Что именно?

— Он сказал: «Их сюда загнал зверь Учителя, но девка не одна, и нам лучше позвать остальных. А еще лучше отложить это на потом. Время у нас еще есть».

Я замерла от неожиданности. Учитель? Неужели те, кого я приняла за наркоманов, — это на самом деле чертовы сатанисты? «Старый и Белый!» — вспомнилось внезапно. Белый! Альбинос. Наверное, он потому и не решился ничего произнести вслух, чтобы я не узнала его по голосу, как и Старого. И наверняка там, наверху, были другие. Мы вовремя успели уйти из проклятого дома. Когда же его наконец или снесут, или отремонтируют и заселят нормальными людьми?!

— Но если ты прав, то почему они так рано зашевелились? — спросила я удивленно. — Ведь до полнолуния еще куча времени.

— Боюсь, что они оказались сообразительнее, чем мы о них думали, — грустно признался Ник. — Они поняли, что ты можешь улизнуть в самый неподходящий момент, а на поиск новой жертвы у них могло бы не хватить времени. Решили подготовиться заранее или…

Я ждала, что он еще скажет, но он молчал. Пришлось его немного поторопить:

— Что «или»? Что ты хотел сказать, Ник?

— Или их кто-то спровоцировал. И я, кажется, знаю, кто именно.

— И кто же?

— Он, — коротко ответил Ник. — Так он хочет меня подтолкнуть к решительным действиям.

Он горько усмехнулся, и я почему-то не стала уточнять, к каким именно действиям дьявол хочет подтолкнуть скрипача. Интуиция подсказала мне, что дело касается именно меня.

Ник подошел к окну и долго смотрел вниз, высматривая во дворе черную большую собаку, но ее и след простыл.

— Странно это, — задумчиво произнес он, — кто же этот Учитель? Откуда у него такие способности?

Я молча пожала плечами. Что я могла ему ответить, если сама ни разу не видела этого загадочного человека, только слышала его голос? Однажды он меня спас, но, как оказалось, приговор по-прежнему в силе, меня не помиловали, а лишь оставили на сладкое.

Ник схватил меня за плечи и стал трясти. Я видела, что он встревожен ничуть не меньше, чем тогда, когда Золотой Жорик угрожал его матери, поэтому молча терпела такое не очень-то джентльменское отношение к себе. Голова у меня болталась из стороны в сторону, как у китайского болванчика, который когда-то был у бабы Сони. Этот болванчик прожил долгую жизнь и до сих пор сидел бы на полке, укоризненно мотая головой, если бы я его однажды нечаянно не разбила.

— Может, хватит меня трясти? — жалобно попросила я. — Голова оторвется.

Он как будто очнулся ото сна, отпустил меня и потребовал:

— Маша, ты должна уехать отсюда немедленно. Я даже не подозревал, насколько все опасно.

— С ума сошел! — возмутилась я. — А учеба? Не хватало только мне хвостами обрасти, или, еще хуже, попрут меня из университета и правы будут. Нет, Ник, извини, но этого я себе позволить не могу.

— Жизнь дороже, — зло сказал он. — Ты не должна так рисковать.

— Хорошо, — покорно согласилась я, — не буду. Я уйду жить к маме. Это тебя устроит?

Он задумался, перебирая все возможные варианты развития событий, и выпалил:

— Нет, не устроит. Тебя могут схватить по дороге. Ты вообще не должна выходить из дома до тех пор, пока опасность не минует.

Вот чудак человек! Ему объясняешь, что это нереально, а он стоит на своем. Интересно, как я потом буду объяснять, почему прогуляла без малого месяц? Расскажу страшную сказку про собаку-оборотня или про дьявола, поселившегося у меня за стенкой? Да меня после этого в дурдом упекут, скажут, что переучилась.

— Не могу я, — в голосе у меня зазвенели слезы, — понимаешь, не могу и все. Если меня отчислят из университета, как я родителям в глаза смотреть буду? Они же расстроятся. Да и мне самой не хотелось бы вылететь, мне нравится учиться.

— Значит, — заявил он, — я буду тебя каждый день провожать и встречать. Надеюсь, что, когда ты не одна, они напасть не посмеют. А в последнюю неделю ты съедешь к матери и все, не спорь.

Я и не собиралась с ним спорить. Мне было приятно, что он так беспокоится обо мне, но только теперь защитник из него никакой. Когда еще его рука заживет, если вообще ему удастся восстановиться. «А вдруг, — испуганно подумала я, — он больше никогда не сможет играть на скрипке? Он никогда мне этого не простит».

— Только, — робко возразила я, — тебе сначала надо будет все-таки сходить к врачу. Не нравится мне твоя рука.

Он рассмеялся.

— Маша, да не нужен мне никакой врач. Как ты не понимаешь, когда вернется дьявол, все заживет, как на собаке. Не стоит даже об этом переживать.

— А если он больше не вернется? — спросила я с сомнением.

Ник мечтательно закатил глаза и прошептал едва слышно:

— Об этом я даже мечтать не смею. Вернется, никуда он не денется. Он слишком долго искал подходящее тело.

Глава 23

Ник сидел в полумраке при слабом, колышущемся свете свечей. Где-то случилась авария, и весь двор погрузился в темноту. Вдали светились окна чужих домов, полыхала всеми цветами радуги реклама, а здесь, в их дворе, невозможно было ничего разглядеть даже на расстоянии полуметра. «Вот и наступил конец света, причем в самом прямом смысле этого слова», — подумал он с грустной улыбкой.

Темнота его не пугала, ему нравилось сидеть в полумраке и наблюдать за тем, как по свечам медленно сползают тягучие восковые слезы. И сразу же захотелось взять в руки скрипку и сыграть ту самую мелодию, которую играл дьявол, сыграть самому, без его помощи.

Ник и сам не верил в то, что у него получится, но, когда смычок коснулся струн, скрипка ожила. Она облегченно вздохнула и неуверенно прошептала первое заклинание. А потом руки вспомнили то, что делали уже много раз, мелодия полилась так легко, как будто все, что ее сдерживало до этого момента, растворилось лишь от одного взмаха смычка.

Легкие тени заскользили по стенам в старинном танце. Музыка закружила их, и теперь они казались живыми. А за окном началась настоящая буря. Порывы шквалистого ветра, возникшие неожиданно, бились в закрытую форточку и гнули деревья, которые при этом жалобно стонали. Гул стоял такой, что казалось, будто весь мир превратился в один большой улей.

— Ты смотри, — услышал он у себя в голове голос дьявола, — сам справился! Я рад, что не ошибся в тебе, ты оказался достойным учеником.

— Ну, какой учитель, такой и ученик, — усмехнулся скрипач. — Ты уже вернулся? Недолго ты отсутствовал.

— Не язви, мой друг, не язви, — голос в голове звучал так ясно, так четко, что даже не верилось, что его слышал только Ник, — я тебе еще предоставлю полную свободу, но сейчас мне нужно, чтобы ты вернулся к Жорику, — и тут же поправился, — мы вернулись.

Ник с сожалением вернул скрипку обратно в футляр и закрыл его. Играть расхотелось.

Теперь, когда вернулся дьявол, мир изменился, исчезло настроение, исчезла тайна, он вновь стал рабом этого существа. Вечным рабом. Никогда ему теперь не избавиться от его незримого присутствия. Он вынужден соблюдать условия того давнего договора, и сроки давности в этом случае не играют никакой роли.

— Я не хочу, — тем не менее возразил он, прекрасно понимая, что это глупое упрямство ничего не даст.

— А я тебя не спрашиваю, — резко оборвал его дьявол, — в данный момент твои желания не играют никакой роли. Главное, что это нужно мне. Пора уже завершить начатое. Без тела мне не очень-то удобно.

В этот момент «квартирант» почувствовал некоторое неудобство и обнаружил, что его рука изорвана в клочья. Он хотел возмутиться таким варварским отношением к их общему имуществу, но сдержался, прекрасно понимая, что Ник после этого станет упрямиться еще больше. А ему не хотелось конфликтовать. Он уже заметил, что парень набирает силу и вскоре, возможно, сумеет взять под контроль собственное тело, чего дьяволу совершенно не хотелось.

— Ты не мог бы постараться обойтись без членовредительства? — спросил он грустно и примирительно. — Не забывай, что ты в этом теле живешь не один. Неприятные ощущения.

Ник даже замер от такой наглости. Куда это годится, теперь эта тварь еще и обвинять его будет во всех смертных грехах! Удрал в самый неподходящий момент, а теперь еще и права качает!

— Можно подумать, что у меня был выбор? — спросил он дьявола с таким сарказмом, что даже испытал некоторую неловкость. — Можно подумать, что было бы лучше, если бы эта псина перегрызла мне глотку.

— Сколько с тобой проблем, — разочарованно произнес дьявол и замолчал.

Ник почувствовал зуд под повязкой и поспешил разбинтовать руку. Глядя на опухшую, искромсанную руку, парень удивился, как он ухитрился играть на скрипке и даже не почувствовал боли. Прямо у него на глазах спала опухоль, а страшные рваные раны стали затягиваться. Уже через несколько минут о нападении собаки напоминали лишь несколько шрамов и пара багровых рубцов.

— Ну вот, теперь играть мы сможем, — удовлетворенно заметил дьявол. — А теперь, мой друг, бери скрипку и пошли к Жорику. Он там нас уже заждался. И не спорь со мной, пожалуйста. Завтра мы уже сможем вернуться к привычной жизни.

Скрипач понял, что придется уступить, но ему так не хотелось прощаться с обретенной свободой, что он оставил этот приказ без внимания. И тогда ему пришлось самым пренеприятным способом почувствовать над собой власть дьявола. Его собственное тело перестало подчиняться, как будто оно ему больше не принадлежало. Кто-то другой управлял его руками и ногами.

Ник попытался сопротивляться, но бесполезно — что-то тяжелое, темное накрыло его, мешая чувствовать и думать. Так часто бывает во сне, когда пытаешься бежать, но лишь топчешься на месте или хочешь кого-то ударить, а рука не слушается. Вот и теперь его состояние было похоже на страшный сон, от которого невозможно избавиться. Скрипач сопротивлялся, сколько мог. Силы покидали его. Он, наконец, все же лишь на мгновение прикрыл глаза — и тут же на него нахлынули чужие чувства и мысли, нечеловеческие, непостижимые.

Он застонал. То, что он почувствовал, не дано было испытать ни одному человеку. Он на короткое время стал самим дьяволом и понял, каково это. Неограниченная власть над этим миром, над людьми его не радовала.

Он устал, безумно устал. Перед глазами пронесся ряд картинок, бессмысленных и беспорядочных. Какие-то лица, города, другие времена и что-то совершенно непонятное, невозможное, чему нельзя подобрать слова.

Как это страшно, когда невозможно даже на мгновение прикрыть глаза, чтобы погрузиться в блаженную темноту и пустоту. Нет тела, нет глаз, нет век. Он вынужден вечно смотреть на этот мир и выполнять свою привычную работу, без сна, без отдыха, без права на ошибку. Ему стало страшно, он попытался открыть глаза, но не смог, как будто ему кто-то положил на веки пятаки, словно покойнику.

Чужие мысли и желания просачивались сквозь него, вызывая лишь раздражение и скуку. Он все это слышал много раз и уже не ждал ничего нового. Он был везде и нигде. Его просто не существовало.

И в то же время не было в этом мире никого и ничего реальнее его.

Скрипачу удалось, наконец, справиться с наваждением, но ему пришлось преодолеть такое сопротивление, как если бы он сдвинул гору с места.

Все прекратилось, и его накрыла своим темным бархатным крылом темнота.

— Теперь тебе легче меня понять? — спросил дьявол.

— Нет, — ответил вслух Ник, — теперь мне страшно. Только сейчас я понял, что ты не имеешь ничего общего с людьми. Ты не человек, ты что-то такое, чего я никогда не смогу постичь. Мне больно сознавать, что это непонятное нечто теперь обитает во мне, рядом со мной, вместо меня… — он запутался в словах. — Я не хочу этого!

— Но я хочу, — мягко, но настойчиво произнес дьявол. — А ты, мой друг, к сожалению, утратил право голоса много лет тому назад. Терпи теперь.

— Я могу покинуть свое тело и оставить его тебе? — спросил Ник. — Не хочу во всем этом участвовать. Я готов тебе его отдать.

Дьявол рассмеялся, но не весело, а зло. Потом немного помолчал, испытывая терпение скрипача и, когда у того уже стали сдавать нервы, ответил:

— Нет, ты не можешь этого сделать. Тело без души умирает. Если ты его покинешь, то через несколько минут ты умрешь. Скажи, ты именно этого хочешь?

Нет, Ник умирать не хотел, перед глазами вновь возник тот кошмар, который он видел, когда посещал персональный ад Фомы Торквемады.

Он должен прожить как можно дольше, чтобы найти выход из этого положения! Где-то этот выход существует. Не может такого быть, что за одну-единственную ошибку, совершенную в детстве, человеку пришлось бы заплатить такую дорогую цену!

— Не обольщайся, ты уже все, что мог, проиграл. Я выполнил твое желание, и теперь ты принадлежишь мне и только мне. Так ты по-прежнему хочешь уйти?

— Нет, — ответил скрипач глухо, — больше не хочу.

— Ну, тогда одевайся, нам надо еще раз навестить моего клиента. Золотой Жорик уже почти готов. Не хватает самой малости.

Скрипач покорно оделся, взял зачем-то футляр со скрипкой и вышел из квартиры. Он чувствовал такое опустошение, как будто он уже перестал существовать, растворился в этом страшном, непостижимом нечто, которое нельзя даже назвать живым существом, ибо оно не было живым и не было существом.

У двери Марии он немного притормозил, но тут же ускорил шаг, боясь напоминать дьяволу о существовании этой девушки, которая теперь стала для него слишком много значить.

Однако это поспешное бегство не могло укрыться от его «квартиранта».

— А ты трус, Николай Морозов, я был о тебе лучшего мнения, — услышал он ехидный голос. — Даже девицу соблазнить боишься. Может, тебе стоит вообще отправиться в монастырь и там отмаливать свои грехи?

— Которые совершил ты? — не удержался от колкости Ник.

В непроглядной темноте подъезда он видел каждую ступеньку, все номера на дверях квартир. Видел не глазами, а чем-то другим. Только потом, когда они вышли во двор, скрипач понял, что это зрение принадлежало не ему, а дьяволу. А для того не существовало ни света, ни тьмы.

Ник с тоской посмотрел в небо, где неприкаянно болтался набирающий силу узкий серп молодого месяца. Вернее, уже не такой уж и узкий и не такой уж молодой. До полнолуния осталось совсем мало времени.

Конечно, Маша может пересидеть это время, запершись в своей квартире, но она не хочет пропускать учебу. Можно, конечно, незаметно ее провожать и встречать, но не факт, что этот их Учитель не придумает что-то особенное. Как оказалось (а в этом Ник теперь не сомневался), эта таинственная личность действительно владеет некими тайными знаниями.

Черт! Неужели дьявол и здесь своего добьется?

Он не глядя остановил какую-то машину с черными шашечками на крыше и назвал адрес Золотого Жорика. Таксист назвал заоблачную цену, но Ник даже не возмутился — голова его была занята другим.

Несколько раз водитель пытался завязать непринужденную беседу, но постоянно нарывался лишь на холодное молчание, и желание разговаривать со странным пассажиром у него очень быстро отпало.

В особняке уже прошел ремонт и ничто не напоминало о нашествии бесов. Но когда он зашел в кабинет хозяина, то сразу же понял, что все изменилось с тех пор, и прежде всего сам Георгий Андреевич.

Во взгляде появилось такое высокомерие, которым бывший уголовник, при всей своей заносчивости, раньше не страдал. Золото как будто даже ростом стал выше.

— Вернулся, значит? — удивился Золотой Жорик. — Садись, выпьем кофе на дорожку. Да не смущайся, говорю тебе, садись. Такого ты точно еще не пил. Это самый дорогой кофе в мире — Kopi Luwak. Я за килограмм отстегнул полторы штуки евро. Когда еще тебя таким угостят? Так и будешь пить свои помои. Пей, пока я добрый.

Ник даже не думал смущаться, он брезгливо отодвинул чашку, давая понять, что пить он из нее не будет.

Встретив возмущенный взгляд Георгия Андреевича, он объяснил:

— Этот кофе добывают из экскрементов вивер, если говорить проще, то из их дерьма. Люваки едят ягоды кофе, а от косточек потом освобождаются естественным путем. Люди собирают говно этих зверьков и добывают из него непереваренные зерна кофе. Потом очищают, моют и обжаривают. И все для того, Георгий Андреевич, чтобы вы могли насладиться его неповторимым вкусом и ароматом. Спасибо за предложение, но я не привык брать в рот то, что уже побывало в чьей-то жопе.

Золотой Жорик поперхнулся душистым напитком, но сразу же взял себя в руки и заметил презрительно:

— Как был ты быдлом, Морозов, так быдлом и остался. Не жил никогда богато и даже не стремишься.

Однако чашку с кофе он от себя отодвинул подальше. Ник понял, что о технологии приготовления этого сорта кофе хозяин даже не догадывался, его привлекла дорогая цена, а в тонкости бандюган уже не стал вдаваться.

На самом деле скрипач не испытывал никакой брезгливости и даже однажды пил этот кофе, но ему хотелось сбить с хозяина его непомерный апломб, и ему это удалось. Дьявол в его голове весело рассмеялся.

— Так, Морозов, — торопливо, чтобы поскорее уйти от щекотливой темы люваков с их экскрементами, произнес Георгий Андреевич, — я уезжаю в Москву, и ты со мной.

А вот теперь уже хозяин огорошил своего гостя.

Никакие поездки в планы Ника не входили. Даже более того, на данном этапе они были крайне нежелательными. Какая может быть Москва, когда до полнолуния осталось всего-ничего? И кто в этом случае сможет защитить Марию? Чего это «барин» сбрендил, охота к перемене мест на него, что ли, напала?

— Куда? — переспросил он. — В Москву?

— В нее, — довольно согласился Жорик, — в столицу, в белокаменную, в Кремль!

— Хорошо, что хоть не в Мавзолей, — растерянно сказал скрипач. — Дело в том, что я еще не готов к бальзамированию.

Золотой Жорик выпучил глаза, как будто перед ним сидело какое-то неведомое существо — загадка природы — и удивленно воскликнул:

— Морозов, ты что, еще не в курсе, что перед тобой сейчас новый президент страны? Вот так-то, парень, гордись нашим с тобой знакомством. Будешь потом своим детям рассказывать.

— Я что-то пропустил? — недоумевающе спросил Ник, не очень-то рассчитывая на ответ. — Разве у нас в стране уже прошли очередные выборы? Нет, я, конечно, люблю поспать, но не так же долго. У нас что, произошла великая криминальная революция?

Стоявший у двери охранник принялся отчаянно жестикулировать, подавая ему какие-то знаки, которые Ник никак не мог расшифровать, и тогда вмешался дьявол, он расставил все точки над «i»:

— Ник, Георгий Андреевич Золото сошел с ума и искренне верит в то, что он теперь президент страны, и нет в мире человека, который смог бы его разубедить. Знаешь, эти психи такие упрямые ребята! Поэтому, мой друг, соглашайся с ним. Соглашайся со всем, что он скажет, недолго уже осталось. Скоро за Жориком приедут сильные санитары со смирительной рубашкой и увезут его… — смех дьявола был полон яда и торжества, — в «Кремль».

Теперь Ник понял, что имел в виду его «квартирант», когда говорил, что, заключая договор с дьяволом, нужно тщательно оговаривать все детали. Да уж, коварства этому существу не занимать. Условия договора он выполнил, и Золотой Жорик стал президентом, вот только об этом знает лишь он один, а весь остальной народ остался не в курсе происшедших в стране перемен.

Взгляд сумасшедшего скользнул по футляру со скрипкой, и он хищно улыбнулся. Потом стукнул кулаком по столу и потребовал:

— Сыграй мне, скрипач! Сыграй напоследок, чтобы осталась память о прошлой жизни. Скоро мне будет не до того — многие проблемы надо будет решать. Жги, Морозов!

«С психом лучше не спорить, — разумно рассудил Ник, — если верить дьяволу, а ему нельзя не верить, то скоро это все закончится».

Он бережно, словно ребенка, достал из футляра свою драгоценную скрипку и медленно провел смычком по струнам. Скрипка страстно застонала, и скрипачу показалось, что он обнимает любимую женщину. Так с ним было всегда. Вот только раньше она отдавалась ему, а в этот раз ей самой вдруг захотелось почувствовать свою власть над ним. Она капризно вскрикнула, потом презрительно засмеялась и принялась что-то от него требовать.

Никогда Ник не знал, что именно он будет играть, решение всегда приходило в самый последний момент. Немного подумав, скрипка выбрала «Дьявольскую трель» Тартини. Впрочем, нет, не Тартини, это была мелодия, которую композитор так и не смог вспомнить, это была музыка самого дьявола. Ах, как же она отличалась от того, что создал человек! Так же, как крошечный огонек свечи отличается от слепящего диска солнца.

Золотой Жорик слушал, блаженно ухмыляясь, пока темп не сменился и на смену спокойствию не пришла резкая, нервная, почти истеричная мелодия. Губы бандита сжались в узкую полоску, желваки на скулах заходили ходуном, он постоянно сглатывал слюну, а его пальцы нервно что-то выстукивали по столу. А потом, когда инструмент заплакал навзрыд, словно мать у постели умирающего сына, Золотой Жорик уже не мог себя сдерживать, он уронил голову на стол и разрыдался.

— Ты гений, — сквозь слезы прошептал бандит, — ты настоящий гений, Николай Морозов! Как играешь, как ты играешь, стервец! А ведь я хотел тебя убить. Поедешь со мной.

Мелодия вновь сменилась, и теперь, когда скрипка рассказывала о смерти, с Георгием Андреевичем стало происходить что-то страшное. Он вскочил со стула, жутко завыл и принялся швырять в скрипача все, что попадалось под руку.

Первой полетела чашка с уже остывшим кофе, потом пепельница. Нику пришлось прервать свой импровизированный концерт, но Золотого Жорика уже было не остановить. Он выл, ругался матом, плакал и угрожал всему человечеству, включая, конечно, и «этого дьявола Морозова».

Уклоняясь от летящих в него предметов, Ник старался уберечь не столько себя, сколько драгоценную скрипку. А когда Жорик, схватив нож для резки бумаги, на него бросился, то скрипачу оставалось лишь шагнуть в сторону. Защищаться он не мог, потому что руки были заняты скрипкой.

Но хозяин и не думал успокаиваться, наоборот, он еще больше входил в раж. Все это могло бы закончиться плачевно, если бы испуганный охранник не вышмыгнул из кабинета, оставив дверь открытой. За ним последовал и Ник. Закрыв за собой дверь на ключ, скрипач обессиленно опустился на пол.

— Ну, ты и сволочь, — обратился он к дьяволу, — этот придурок мог меня прирезать. Ты что творишь? Зачем ты выбрал эту мелодию?

— Это не я, это скрипка, иногда она своевольничает, — терпеливо объяснил тот. — Ты ведь и сам это знаешь. Так получилось. А убить тебя я бы ему не позволил, так что не нервничай ты так. Пошли-ка в нашу комнату, отдохнем немного. Ты даже не представляешь, как мне не хватало все это время нормального сна. Вам, людям, этого никогда не понять.

— А Жорик? — спросил Ник с тревогой. — Он же может весь дом разнести. Не хотел бы я, чтобы он придушил меня прямо в постели.

— Не придушит, — обнадежил его дьявол. — Домик этот надежный, как сейф. Да и заберут его скоро. Охранник уже позвонил в «скорую».

Дальше пререкаться скрипач не стал, он и сам почувствовал усталость. Как будто ничего такого не делал, чтобы так вымотаться, а ноги уже не держат. Не иначе как опять происки дьявола.

Он пытался заснуть, но сон никак не желал приходить, и скрипач лежал с открытыми глазами, бессмысленно пялясь на потолок до тех пор, пока дьявол не возмутился:

— Закрой глаза и не мешай мне отдыхать, — потребовал он. — Я заслужил несколько часов покоя. Что ты за человек такой неугомонный?

Ник послушно закрыл глаза и уже начал засыпать, когда непонятный шум в коридоре разбудил его. Он поспешно натянул джинсы и выскочил из комнаты. Ему совершенно не хотелось, чтобы хозяин особняка, вырвавшийся на свободу, застал его в беспомощном состоянии.

Но все оказалось не так уж страшно.

По коридору двое дюжих санитаров, сопровождаемые маленьким, тщедушным врачом, вели Золотого Жорика, спеленатого смирительной рубашкой. Все домочадцы столпились вокруг этого эскорта и тихо между собой переговаривались.

— Дело сделано, можно возвращаться домой, — довольно отметил дьявол. — Я всегда выполняю свои обещания. «Президента» повезли в «Кремль», — он рассмеялся злорадно.

Когда карета «скорой помощи» уехала, а весь обслуживающий персонал разошелся по своим комнатам досматривать сны, в коридоре осталась только Анна. Она стояла растерянная и подавленная и беззвучно плакала. Увидев Ника, она бросилась к нему и, уткнувшись лицом в его грудь, запричитала по-старушечьи:

— Что же мне теперь делать? Врач сказал, что папа вернется нескоро. Как я жить-то буду одна?

Скрипач гладил ее по волосам и, как мог, пытался успокоить. Неожиданно девушка обхватила его руками за шею и впилась в губы страстным горячим поцелуем. Ник попытался освободиться, но девушка вцепилась намертво.

— Пошли ко мне, скрипач, пошли, — умоляла она его. — Мне так плохо! Ты нужен мне сейчас. Пошли же!

С большим трудом скрипачу удалось отстраниться от навязчивой девицы, и он услышал разочарованный вздох дьявола:

— Какого черта?! Пошли повеселимся, от тебя не убудет. Смотри, какая красотка! Поверь мне на слово, она знает свое дело, разочарован не будешь.

Покорное дьяволу тело шагнуло за девушкой, но тут же остановилось, как будто натолкнулось на незримую преграду.

— Нет, — категорично заявил Ник, — я не хочу. Все, пора нам домой. Хватит здесь торчать.

— Ну, что же ты, — тянула его за руку дочь Золотого Жорика, — пошли.

— Иди, гаденыш, — приказал дьявол.

Но Ник продолжал сопротивляться. Он и сам не мог понять, как это ему удалось победить в этой схватке самого дьявола, но непослушное тело потихоньку перешло под его контроль.

— Что с тобой? — удивилась Анна. — Ты устал? Ты спать хочешь?

— Ну что вы, какой сон?! — насмешливо воскликнул скрипач. — Кофе из какашек — это, конечно, обалденно бодрящий напиток, но сейчас мне надо срочно вернуться домой. Я вспомнил, что оставил на плите чайник. Извините, Анна, мне не хотелось бы, чтобы по моей вине весь дом взлетел на воздух.

Всю обратную дорогу дьявол не переставал возмущаться. От его гневных криков в голове у скрипача гудело и в висках стучала кровь. Но он был доволен собой. Первая, пусть и незначительная, но все-таки победа. Все получилось! Может быть, со временем он сможет вытеснить дьявола или как минимум взять под полный контроль свое собственное тело.

— Дурак ты, Морозов, — прозвучал у него в голове возмущенный голос, — с кем ты тягаться решил? Кишка у тебя тонка.

— А это мы еще посмотрим.

Настроение у Ника было замечательное, хотелось петь и смеяться, но продолжалось это недолго. Как только он вошел в свой двор, то в глаза сразу бросилась машина «скорой помощи». Сердце обмерло. Он поискал глазами милицию, и от души немного отлегло, потому что на этот раз блюстителей порядка поблизости не оказалось. Ускорив шаг, он подошел к старушкам и поинтересовался:

— Что у нас на этот раз произошло? Надеюсь, никого не зарезали?

Аглая Дмитриевна суетливо перекрестилась и объяснила:

— Это за Раисой Петровной приехали. Инсульт у нее. Ночью явился ее сын-алкаш и стал требовать деньги на водку. Перенервничала она, бедняжка, вот и хватил ее удар.

От сердца у скрипача отлегло.

Он, грешным делом, уже подумал, что что-то страшное случилось с Машей. Кто их знает, этих сатанистов, может, у них изменился график или решили заранее подготовиться к полнолунию. Ночь была самая подходящая для подобных дел. Вчера во дворе было так темно, что можно было бы перерезать всех жильцов и никто бы ничего не заметил. А зловредная старуха получила свое…

— Жестокий ты, — заметил дьявол, — а мне бабушка нравилась.

Глава 24

Мой кот изменился. Я уже не знала, радоваться этому или нет. Если раньше он спал у меня в ногах, то теперь он забирался под одеяло, прижимался ко мне своим теплым пушистым телом и мурлыкал, нагоняя сон. Я постоянно боялась повернуться и придавить его, гнала, как могла, но он с какой-то фанатичностью вновь и вновь пробирался под одеяло и укладывался рядом. Он перестал бегать на улицу и согласился ходить в туалет дома. И вообще, он стал другим.

А потом в моей квартире вновь поселился полтергейст. Среди ночи свет зажигался и гас то в кухне, то в коридоре, то в комнате. Кто-то ходил по дому и пыхтел. Исчезали и появлялись, но уже в другом месте вещи.

Но все это меня больше не пугало. Наверное, дело было в том, что теперь в моей жизни появилась реальная угроза, куда более страшная, чем проделки барабашки. Полнолуние неумолимо приближалось. Глядя в небо на растущую луну, я испытывала такой ужас, что ноги подкашивались, дыхание становилось прерывистым, как после долгого бега, а язык прилипал к небу. Перед глазами сразу же возникал образ Светки Кольцовой с перерезанным горлом и вспоротым животом.

За три дня до полнолуния я отправилась в поликлинику. Симулировать мне еще ни разу в жизни не приходилось, но выбора у меня не было. Прогуливать не хотелось, и все, что мне оставалось, — это срочно заболеть, что я и сделала.

Самое странное то, что врать мне почти не пришлось. Посмотрев на мой разбитый вид и круги под глазами, наш участковый врач Валерия Сергеевна тут же выписала мне кучу бумажек — направления на все мыслимые и немыслимые анализы — и великодушно отправила меня на больничный.

По улице я не шла, а бежала, мне хотелось поскорее добраться до своей квартиры и запереться на замок, чтобы, наконец, почувствовать себя в безопасности.

Вот так приходит паранойя, и скоро я начну шарахаться даже от собственной тени. Но успокаивало меня одно — что, как только пройдет полнолуние, от моих страхов не останется и следа. Вот только удастся ли мне пережить его?

Ник каждый вечер звонил мне по телефону, чтобы убедиться в том, что еще жива, и напомнить, чтобы носа из дома не высовывала. Раньше я над этими мерами предосторожности лишь посмеивалась, но вскоре пришлось согласиться с ним.

С тех пор как Раису Петровну увезла «скорая» и наш двор лишился ее неусыпного ока, до меня дошли слова мамы о том, что такие люди нужны. Вот теперь баба Рая в больнице и никто не поднимет шум, если вдруг меня захотят прирезать прямо среди бела дня. Впрочем, этих маньяков и раньше ничто не пугало, но была хотя бы призрачная надежда на спасение.

Закупорившись в квартире, как в консервной банке, я часами могла стоять у окна и смотреть во двор, выискивая подозрительных личностей, которых, как оказалось, не так уж и мало. Слишком уж много новых людей появилось вокруг. Странно, я даже не подозревала, насколько сильно изменился наш двор. Многие переехали в другие города или в другие районы, на их место вселились новые жильцы. Плюс квартиранты, которые менялись слишком часто…

Вечером ко мне в гости зашел Ник. Увидев его в дверной глазок, я обрадовалась до неприличия. Сидеть запертой в полном одиночестве и вздрагивать от каждого звука — это не самое приятное времяпровождение.

— Никого не впускай в квартиру, даже дверь не открывай, — в который раз предупредил меня он.

— Так уж и никого? — позволила я себе немного расслабиться первый раз за прошедшую неделю. — А тебя? А маму с папой? А Галку?

Его разозлил мой игривый тон, и он меня резко оборвал:

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Никаких сантехников, милиционеров, электриков и прочих. Любой из них может оказаться кем-то из этой своры.

— Да? — не успокаивалась я. — А если пожар или, к примеру, землетрясение?

— Прекрати свои шуточки, — разозлился он. — Слушай, пошли ко мне, а? Обещаю, что пальцем тебя не трону.

— Еще чего?! — на этот раз я возмутилась почти искренне. — Ты кем меня считаешь? Полной идиоткой? Ты не думай, что я тебе не доверяю, но это уже начинает меня напрягать.Ведь не сумасшедшая же я. Как-нибудь смогу с этой напастью справиться.

Вообще-то дело было не в моем ущемленном самолюбии и не в том, что я ему не доверяла. Как раз наоборот, не доверяла я себе. Вдруг представила, как мы с ним остались один на один, ночью, в одной постели. Н-да, боюсь, что тогда ему придется от меня отбиваться. Я улыбнулась, представив эту картину. Не так уж я чиста и непорочна, как он думает. Я никого не хотела до тех пор, пока мне некого было хотеть. Знал бы он, какие мне иногда снятся сны! Вспомнив это, я невольно покраснела.

А еще вспомнился дьявол и его эротические эксперименты, и стало не по себе. Если вдруг эта нечисть вернется в самый неподходящий момент, то вряд ли я смогу и на этот раз устоять. А он не из тех, кто ограничивается малым, ему подавай все и сразу.

Скрипач понял, что меня пугает, и грустно улыбнулся. За себя он мог поручиться, а вот за дьявола — нет. Чтобы немного разрядить слишком уж напряженную обстановку, я рассказала ему о Басмаче, о том, как резко он изменил свои привычки и даже о том, что однажды мой котяра пытался говорить по-человечески.

Мне казалось, что это должно Ника позабавить, но вместо этого он напрягся и замолчал, что-то обдумывая. Потом вытащил из-под одеяла кота и пристально посмотрел ему в глаза. Смешная получилась картинка.

— Ты бы ему еще настольную лампу в морду направил, — хихикнула я, — чтобы все было, как на допросе. Думаешь, что он сейчас с тобой заговорит? Нет, это было только один раз, да и то тогда, когда он обожрался валерианы.

Ник осторожно погладил Басика, прислушиваясь к себе. Я ждала, чем же все это представление закончится.

— Я так и знал, — грустно сказал он после недолгого молчания. — Все ясно, почему твой кот избегал встречи со мной.

Теперь пришло мое время нервничать. Что-то в Басмаче было такое, что сильно расстроило скрипача, а что именно, я понять не могла. Милый такой кот, даже лучше, чем был. Что не так?

— Значит, — обратился Ник к коту, и я даже подумала, что он свихнулся, — ты решил далеко не уходить и не выпускать нас из поля своего зрения, да? Ну конечно, как я забыл, ты же всегда держишь все под контролем.

Басмач недовольно фыркнул и вцепился когтями в руку скрипача, при этом он так тошнотворно завыл, что мне показалось, что и он тоже сошел с ума. Просто какая-то эпидемия безумия приключилась. Но потом я вспомнила ту здоровенную собаку, которая нас загнала в проклятый дом и рассказ Ника о каком-то переносе сознания и замерла, ожидая реакции кота.

У меня появилась догадка: неужели в моем милом Басике сейчас сидит этот загадочный Учитель? Я прячусь от него в запертой квартире, а он, оказывается, спокойно спит у меня под боком!

— Это Учитель? — спросила я дрожащим голосом.

— Нет, — успокоил меня Ник, — это дьявол. А ведь я его уже немного изучил, если, конечно, его вообще можно изучить, но все равно такой простой и удобный выход из положения мне в голову не приходил ни разу.

Кот рассмеялся! Нет, я не свихнулась, потому что мой Басмач действительно смеялся!

— Дурак, — внятно произнес кот, и я увидела, как трудно дается ему человеческая речь.

— Ты хочешь сказать, что все это время дьявол находился в Басмаче и спал со мной в одной постели?! — ужаснулась я, вспомнив то, что я видела сквозь прозрачные стены, когда он развлекался с покойной Валентиной Золото.

— Страшно? — спросил кот и вновь рассмеялся.

— Вот дрянь! — не удержалась я и обратилась в Нику: — Ты в этом уверен? Может, ты ошибаешься, а?

— Нет, — скрипач был спокоен и даже немного повеселел: его эта бредовая ситуация развеселила, — я всегда чувствую, если он где-то рядом. Неужели ты думаешь, что за столько лет я этому не научился? Это он.

Я отсела подальше от Басмача.

Теперь мне стало понятно, почему этот дьявольский кот вдруг стал таким ласковым и покладистым и почему он постоянно норовил лизнуть меня в шею! Я-то, дура наивная, думала, что он меня так благодарит за то, что пригрела его зимой, а он…

— Ах ты похотливая скотина! — заорала я на кота. — Волосатый извращенец! Совести у тебя нет. Выходи из моего кота немедленно!

Басик тяжело, по-человечески вздохнул и неожиданно замер, следя глазами за чем-то невидимым, находящимся за моей спиной. Потом ощетинился, зашипел змеей и начал боком наступать на невидимку. Такое он вытворял раньше, до того, как в него вселился дьявол. Именно так он реагировал на это загадочное существо.

— Ва-а-ау, — истошно заорал мой кот, и это никак нельзя было назвать восторженным воплем, скорее походило на боевой крик, что-то типа «ура».

Он готов был к бою, но я решила, что не стоит устраивать у себя корриду, и выпроводила кота из комнаты, закрыв за ним дверь. Басмач от возмущения завыл так, что сразу же вспомнились фильмы ужасов про разных фантастических чудовищ.

— Да, — улыбнулся Ник, — охрана у тебя надежная. Но все равно я бы не хотел, чтобы ты лишний раз рисковала.

— Я тоже, — покорно согласилась с ним я.

Меня, словно магнитом, тянуло к окну — посмотреть, горит ли свет в том окне, где раньше собирались сатанисты. Сердцем я чувствовала, что никуда они не делись, а всего лишь затаились на время. Здесь обитает дьявол, и отсюда они никогда не уйдут.

Вокруг луны я увидела большое оранжевое кольцо — гало. Много раз мне приходилось наблюдать что-то подобное, но теперь этот ореол показался мне зловещим знаком, предвещающим несчастья. Вот ведь до чего странно устроена человеческая психика: стоит хотя бы раз поверить в мистику — и потом уже эта самая мистика попрет из всех щелей. Поневоле начинаешь искать тайный смысл там, где его никогда не было.

— Мне страшно, — тихо призналась я. — Никогда еще со мной ничего подобного не было.

— Не бойся, скоро все закончится, — успокоил Ник меня, — надо только немного подождать.

Я почувствовала, как его губы коснулись моей шеи, и замерла в ожидании. От его горячего дыхания у меня по телу пробежали мурашки, а сердце забилось, как сумасшедшее. Он прижался к моим ягодицам — и я почувствовала, насколько он возбужден. И как только молния на джинсах выдерживала такой напор?! А когда его язык скользнул мне в ухо, я не смогла сдержать судорожный вздох.

В этот момент я была готова на все. Когда-нибудь это должно произойти, так пусть лучше с Ником, чем с кем-нибудь другим. Его руки обхватили мои плечи и резко развернули. Теперь мы стояли лицом к лицу. От него шел такой жар, что мне показалось, еще немного — и футболка на его теле начнет тлеть.

Осторожно, пуговка за пуговкой, он принялся расстегивать мой халат, а я даже не думала сопротивляться. Мне уже было плевать и на полнолуние, и на сатанистов, и на дьявола. Неумело я обхватила руками его голову и прижала к своей обнаженной груди.

— Ox, — выдохнула я, чувствуя, как его губы сжимают мой сосок, сначала один, потом другой.

За дверью вновь завыл Басмач, пытаясь отрезвить меня, но слишком поздно. Не соображая, что творю, я принялась стаскивать с него футболку…

— Нет, — голос у него был таким измученным, словно он переживал невыносимую боль.

Резко оттолкнув меня, Ник, не говоря ни слова, направился к двери. Я не могла понять, что же произошло и что я делала не так. Чем, чем, черт возьми, я все испортила? Растерянно глядя на его напряженную спину, я не смогла, как ни старалась, сдержать слез. Мне было больно, стыдно и обидно.

— Ник, — не выдержала я, — я что-то сделала не так? Почему ты уходишь?

Услышав в моем голосе слезы, он остановился, повернулся ко мне и хриплым от волнения голосом сказал:

— Неужели ты ничего не поняла?

— Чего не поняла? — удивилась я.

С ним что-то происходило, он весь дрожал, каждый мускул на его теле был напряжен так, как будто в этот момент он выполнял тяжелую работу на пределе человеческих сил.

— То, что это был не я, — его голос стал почти не слышен, и я с трудом поняла, что он сказал. — Это был он.

Меня как будто окатили холодной водой. Я все поняла. Дьявол! Опять он! Подняв с пола халат, я торопливо натянула его на себя, старательно застегивая каждую пуговицу. Боль и стыд ушли, осталась только обида. Если бы это было возможно, я бы разорвала его на мелкие кусочки, и рука не дрогнула бы. Но, к сожалению, это тело принадлежало моему скрипачу, а причинить ему вред я не могла. Глядя прямо в его желтые, пылающие глаза, я процедила сквозь зубы:

— Запомни, сволочь, когда-нибудь я смогу тебя победить, не знаю, как, но смогу!

Сказала и сама поверила в это. А он лишь рассмеялся в ответ. Конечно, мои слова показались ему смешными и глупыми. Кто я и кто он?!

Глаза скрипача потемнели. Я видела, как там, внутри, за этой тонкой оболочкой из плоти, происходит настоящая борьба между Ником и дьяволом. Мне казалось, что еще немного — и от внутреннего напряжения у него порвутся мышцы или остановится сердце.

— Я ухожу, — сказал Ник устало, — мне нельзя сейчас с тобой оставаться. Боюсь, что в данный момент я для тебя представляю большую опасность, чем все сатанисты вместе взятые. Кажется, я исчерпал уже все свои силы и больше не смогу его сдерживать.

Что я могла ему ответить? Кивнув на прощанье, я отвернулась к окну и вскрикнула. В том самом окне напротив вновь горел свет и темные фигуры танцевали свой безумный танец. Они вернулись! А это значит, что в полнолуние все произойдет именно здесь, в нашем дворе, в этом доме.

— Закрой за мной дверь, — напомнил Ник и вышел.

Я вновь осталась одна.

Две ночи, всего две ночи — и весь этот кошмар закончится. Или нет? Что будет потом, после полнолуния, если вообще что-то будет? Недоброе предчувствие надвигающейся беды острой булавкой кольнуло в сердце. Внутренний голос подсказывал мне, что обязательно случится что-то такое, что заставит меня выйти на улицу, а там…

Я завороженно смотрела на безумные танцы в окне напротив. Тела в темных одеждах складывались в замысловатые символы, и на фоне горящих свечей мне казалось, что они уже принадлежат не людям, а адским духам, если такие существуют. Из этих символов складывались целые слова и фразы, вот только прочитать я их не могла.

Какое-то движение в углу комнаты привлекло мое внимание. Я подумала, что мой Басмач вернулся.

— Баська, это ты? — спросила я сердито, вспомнив, кто все это время скрывался под черной пушистой шкурой моего кота.

Кот ответил мне заунывным «Мау-у-у», но из коридора. А между тем в углу моей комнаты происходило что-то непонятное. Не отрывая глаз я смотрела, как прямо из воздуха, из ничего, образуется расплывчатая фигура человека — мужчины в длинном развевающемся плаще. Это можно было бы принять за дым, но гораздо больше эта безликая фигура напоминала мне тех самых призраков, которых показывают в мистических фильмах.

Это было так странно и страшно, что я от ужаса не могла пошевелиться.

Когда призрак приблизился и почти коснулся моей руки, я завизжала и отпрыгнула в сторону. От него веяло холодом, и это точно был не дьявол — уж его-то холодным никак нельзя назвать. Мне даже иногда казалось, что его природа близка огню, такая же обжигающе жаркая и ослепительно яркая.

То, что появилось в моей комнате, больше напоминало промерзшую землю — стылую и неживую. Мне казалось, что я уже ко всему привыкла за это время и меня трудно будет чем-либо удивить, но теперь я выяснила, что к роли охотника за привидениями я еще готова не была. Когда пустые глазницы мглистого призрака заглянули мне в душу, я взвизгнула и сорвалась с места.

«Вот дура, — убеждала я себя, — оно же ничего не может мне сделать, оно же не материально. Чего я истерю?» Но мой страх был настолько силен, что никакие доводы разума уже не могли меня убедить. Я убегала, а туманный гость меня догонял. Это было бы похоже на детскую игру, если бы я при этом не испытывала леденящего душу страха.

Мы носились по квартире как угорелые. Я точно знала, что стоит мне выбежать на лестничную площадку — и все, я тут же избавлюсь от своего преследователя, но покинуть дом я не решалась.

— Да кто ты такой? — жалобно спросила я, когда призрак загнал меня в угол. — Чего тебе от меня надо?

Безликий мужчина с темными провалами вместо глаз стоял напротив и прислушивался к моему голосу. Преодолевая чудовищное внутреннее сопротивление, я протянула к нему руку и коснулась. Ничего. Совершенно. Лишь легкое покалывание и слабые электрические разряды, почти неощутимые.

Я уже готова была успокоиться, но тут оно протянуло ко мне руку и коснулось моей щеки. Мне показалось, что к коже прижали кусок сухого льда. Нервы сдали окончательно, и я уже не соображала, что делаю.

Рванувшись вперед, я прошла сквозь него, как нож сквозь масло, и помчалась в коридор. Пусть будет что будет, но оставаться в одной квартире с этим кошмаром я больше не могла. Сатанисты по крайней мере живые люди, и я точно знаю, чего от них ждать. А зачем это нечто преследует меня и чего оно добивается, я не знала, и от этого становилось еще страшнее. Неизвестность пугала, как ничто другое.

Висящее на стене зеркало покрылось морозными узорами. Призрак, или что там это было, медленно приближался ко мне. В его поведении угадывалась какая-то логика, но я не могла понять, какая именно. Но, когда он стал теснить меня к входной двери, я поняла, что он ведет себя так же, как черная собака, которая загнала нас с Ником в заброшенный дом. А это существо пыталось выгнать меня из квартиры на лестничную площадку, где я буду абсолютно беззащитна.

Даже понимая это, я не могла победить свой страх. Рука потянулась к замку, я даже не стала смотреть в дверной глазок, чтобы проверить, есть ли кто-нибудь на лестничной площадке или нет. Но тут появился мой Басмач, мой пушистый спаситель. Он орал, как сигнализация. Шерсть стояла дыбом, а хвост кота напоминал ершик для чистки бутылок.

Я отдернула руку от замка и замерла, прижимаясь спиной к двери. Призрак сделал шаг, еще один, я уже почувствовала его холод. Меня стало знобить. Хотелось кричать от ужаса, но тут мой взгляд упал на полку для обуви.

Тысячу и один раз я все здесь перерыла, но так и не смогла его найти, а теперь он висел, зацепившись цепочкой за металлическую перекладину, как будто никуда и не исчезал. Мой крестильный крестик. Я наклонилась и схватила его. Не знаю, насколько сильна была моя вера в тот момент, но никакой защиты, кроме этого маленького распятия и Басмача, у меня не было. Загадочное существо замерло в полуметре от меня, не решаясь приблизиться. Что-то его отпугивало. Инстинктивно я протянула руку с крестиком в его сторону и с каким-то садистским наслаждением отметила, как оплавляется его и без того зыбкое и непрочное тело.

— Уходи, — потребовала я, — не знаю, кто ты такой и что тебе надо, но лучше уходи.

Существо слегка попятилось, но даже не думало покидать мой дом. Оно отошло в сторону и замерло. Наверное, моей веры не хватило на то, чтобы его прогнать, но остановить его я смогла, и это уже было что-то!

Повесив на шею крестик, я неуверенно прошла мимо застывшего призрака в комнату. Страх ослабил свою удушающую хватку, и я смогла спокойно оценить сложившуюся ситуацию. Теперь, когда мысли прояснились, я поняла, кто стоит за всем этим.

Эта тварь пыталась выгнать меня из дома, где я находилась в относительной безопасности. До полнолуния оставался всего один день. Видимо, в подъезде меня поджидали Старый с Белым или кто-то еще из этой банды. Если их чертов Учитель мог вселиться в собаку, то что мешало ему создать этот жуткий фантом? Ник же сказал, что этот тип, которого я так ни разу и не видела в лицо, обладает тайными знаниями. В любом случае призрак появился в моем доме не случайно.

Спиной я почувствовала холод и обернулась. Жуткое существо почти вплотную приблизилось ко мне, и как бы ни старалась я сдерживать себя, но страх вернулся. Оно тянуло ко мне свою руку. Я видела, что два пальца на ней уже отсутствуют, а остальные начали рассеиваться, как облака в ветреную погоду. И тем не менее оно не собиралось отступать. Темные пустые глазницы смотрели на меня, и от этого взгляда сердце мое стало биться медленнее. Я почти не дышала. Еще мгновение — и я бы упала в обморок, чего со мной никогда раньше не бывало.

Но тут за стенкой заиграла скрипка. Мелодия, сплетенная из древних, не известных никому из смертных заклинаний, проникла в мой дом и закружилась по комнате, подобно большому рою ос. Она кусала, жалила, обжигала. Но я не замечала боли, потому что жуткий призрак вдруг замер, прислушиваясь, потом он резко отдернул руку. Готова поклясться, что ему было страшно.

Мелодия рвала его на куски, он уже почти утратил сходство с человеком, превращаясь в бесформенное бледное облачко, пока не исчез совсем. И когда растаял последний белесый сгусток, я смогла вздохнуть облегченно.

Набрав номер телефона Ника и дождавшись его голоса в трубке, я принялась сбивчиво рассказывать ему о том, что только что со мной произошло. Закончила я свой рассказ просьбой:

— Ник, можно я приду к тебе? Я боюсь оставаться одна.

Несмотря на то что голос мой звучал жалобно, он ответил отказом:

— Нет, Маша, сейчас я для тебя опаснее, чем все эти сатанисты вместе взятые. ОН может вернуться в любую минуту, и что тогда? Пойми, все эти призрачные мыслеформы не могут причинить тебе ни малейшего вреда, а я могу, я ведь вполне материален. Главное, ты никого не впускай к себе домой. Вообще не подходи к двери. Что бы ни случилось, что бы ты ни увидела, оставайся дома. Я прошу тебя.

— Но мне так страшно, — заныла я. — Я с ума сойду, если это повторится.

— Не сойдешь, — успокоил он меня, — страшно только в первый раз, потом все воспринимается намного легче. Просто помни, что оно ничего не может тебе сделать, и успокойся.

— Легко тебе говорить, — вздохнула я, — видел бы ты это!

— Я и не такое видел, — рассмеялся он в трубку, и от его смеха мне тало легче. — За то время, как он живет во мне, я насмотрелся разного.

Глава 25

Ночью меня разбудил звонок в дверь.

Кто-то срочно хотел меня увидеть. Я посмотрела на часы и выругалась. Два часа ночи, нормальные люди в это время спят.

Спросонья я ничего не соображала, но когда случайно посмотрела в окно, то весь сон как рукой сняло. Полнолуние наступило. Луна была огромной. Она так низко опустилась, что казалось, еще немного — и она обрушится на Землю.

Забравшись обратно в прогретую кровать и закутавшись по самый подбородок в одеяло, я твердо решила к двери не подходить. Даже попыталась заснуть, но напрасно, потому что тот, кто трезвонил в дверь, не собирался успокаиваться.

«Да кто же там так бесится?» — раздраженно подумала я и тут же вскочила, отбросив одеяло прочь. Подумалось, что что-то случилось с кем-то из родителей. Чужие в такое время так трезвонить не будут.

Шлепая босыми ногами по холодному полу, я понеслась в коридор. Уже хотела открыть дверь, но тут в голове возник голос Ника и его настойчивое предупреждение: «Главное, ты никого не впускай к себе домой». Как галчонок из мультика, я поинтересовалась:

— Кто там?

Было бы весело, если бы мне ответили: «Это я, почтальон Печкин, принес газету и заметку про вашего мальчика». Но в ответ я услышала незнакомый голос:

— Откройте, пожалуйста, тут человек ранен.

И вновь рука потянулась к замку, и вновь я смогла в последний момент ее остановить. Посмотрела в глазок и увидела перед дверью знакомое лицо рыжего клоуна. Это был тот самый Михаил, который пытался меня успокоить в день смерти Славика. Я сразу обратила внимание на то, что он бледен и прижимает окровавленную руку к правому боку. Видимо, именно с ним и приключилось несчастье.

— Извините, — ругая себя последними словами, ответила я, — но я не могу вам открыть, поздно уже.

— Тогда, — голос его совсем ослабел, словно он уже не мог говорить, — вызовите хотя бы «скорую», меня тут ножом пырнули.

Я заметила, что он едва стоит на ногах.

— Сейчас, — жалобно пробормотала я и собралась было идти к телефону, когда человек за дверью покачнулся и упал.

И сразу же весь мой здравый смысл, вся моя осторожность испарились, от них не осталось даже следов. Какие могут быть меры предосторожности, когда за дверью человек умирает?!

Жалобно звякнула дверная цепочка, зашуршал предостерегающе ключ в замке, и едва я приоткрыла дверь, как тут же была отброшена к противоположной стене таким резким ударом, что не смогла устоять на ногах.

Я сидела на полу, а он возвышался надо мной и уже не казался таким маленьким, смешным и нелепым, как в первую нашу встречу. Его колючие, болотного цвета, глаза смотрели на меня насмешливо и зло. И, главное, теперь он не был похож на раненого, бодрый такой, здоровый, даже противно.

— Ч-что вам надо? — заикаясь, спросила я. — Я вижу, что с вами все в порядке. Так к чему все это представление?

Он наклонился надо мной, нажал на шее какую-то точку, и я с ужасом почувствовала, что не могу пошевелить ни ногой, ни рукой.

— Мне нужна ты, — спокойно заявил он. — А представление… Ну да, смешно получилось. Но я ведь за это время успел немного изучить тебя. Ты ведь уже знаешь про полнолуние, да? И наверняка никому постороннему не открыла бы, да? Но ты никогда не станешь бездействовать, если у тебя на глазах будет умирать человек. Ах, как же это глупо! Мария, да не стоят все эти люди того, чтобы о них так переживать.

И я вспомнила, где и когда слышала этот голос! Как я могла его не узнать?

Это же и есть тот самый Учитель, который однажды спас мне жизнь, а теперь, судя по всему, собирается ее у меня забрать. Я всхлипнула. Если бы баба Рая была здорова! Не смог бы он вынести меня из дома на руках так, чтобы наша бдительная старушка этого не заметила. Но Раиса Петровна в больнице, и больше некому поднять шум. Как же неудачно она заболела!

Усевшись рядом со мной на пол, Учитель взял мою ступню и легонечко что-то там нажал. Я испуганно прислушивалась к своим ощущениям, потому что уже знала, что его прикосновения небезопасны.

На первый взгляд как будто ничего и не произошло, на второй — тоже. Ну, и на кой далась ему моя нога? И лишь когда я попыталась его о чем-то спросить, до меня дошло, что он со мной сделал!

Как будто кто-то удавкой перехватил мое горло и вместо нормального человеческого голоса изо рта у меня вырвалось лишь тихое сдавленное шипение — говорить я не могла.

— Зачем? — прошептала я, глотая слезы.

— Ну, — равнодушно объяснил он, — вдруг ты захочешь закричать. А ночь на дворе, люди спят, так зачем их будить, — он рассмеялся и поднялся с пола.

— Оставьте меня в покое, пожалуйста, — я и сама уже не могла расслышать свои слова. — Я же ничего вам не сделала плохого.

Он наклонился, подхватил меня на руки и направился к двери. А я из последних сил пыталась хоть как-то ему помешать. Только вот что можно сделать, если ты полностью парализован и к тому же лишен голоса? Учитель оказался еще опаснее, чем я думала раньше. Жаль только, что я это слишком поздно поняла.

Слезы бежали по моему лицу, а я даже не могла их вытереть, и поэтому все вокруг казалось мне размытым и туманным. Впрочем, смотреть мне особенно не на что было: привычный родной подъезд, двор и этот проклятый дом, куда он меня понес — это все, что я, видимо, увижу перед своей смертью.

Не бананово-лимонный Сингапур, не белые барашки пены на гребнях высоченных волн — никакой романтики, только обшарпанный подъезд и заброшенный дом. Как же быстро закончилась моя жизнь! Я тихонечко заскулила.

Михаил улыбнулся мне почти ласково и попытался успокоить:

— Ну что ты, не плачь. Все рано или поздно заканчивается, и жизнь тоже. Ты хорошая девушка, и мне жаль, что так получилось. Поверь, живи мы в другое время, я бы постарался найти кого-нибудь менее симпатичного, но сейчас двадцать первый век и такая проблема с девственницами, — он вздохнул. — Поверь, Машенька, ничего личного, жизнь такая.

«Сволочь ты, сволочь, — думала я, безвольно вися у него на плече и глядя в пол, — бешеная скотина. Лучше бы голову себе полечил». От безнадеги и бессилия хотелось выть, но и этого удовольствия я была лишена. Перед глазами мелькали ступеньки, очень быстро мелькали. А я все надеялась, что нам встретится какой-нибудь загулявший сосед. Но какие могут быть соседи в третьем часу ночи? Все давно спят.

На улице меня стало трясти от холода. Ночной воздух с легкостью проникал под халат. Хоть бы накинул на меня что-нибудь, ведь я так и простыть могу. И тут же я вспомнила, что это уже не имеет никакого значения, потому что утро для меня никогда больше не наступит.

— Тебе страшно? — спросил он, направляясь к проклятому дому. — Я понимаю, но поверь, я постараюсь, чтобы все закончилось поскорее. Ритуал должен быть завершен.

— Придурок, — прошептала я, и мои слова унес порыв ветра. Учитель ничего не услышал.

Он не стал подниматься наверх, а, наоборот, спустился в подвал. Уверенно шагая в темноте, он вскоре добрался до бывшей мастерской «Ритуал». Когда-то, когда дом еще не расселили, здесь была мастерская, где делали памятники, кресты и ограды на могилы.

Как символично!

Ребята, которые здесь работали, снесли перегородки между подвалами, и получилось довольно просторное помещение. От их бурной деятельности ничего не осталось, лишь осколки гранита и мрамора на бетонном полу да куча опилок. Вися вниз головой, я даже толком не могла все рассмотреть. А ведь вполне возможно, где-то здесь есть выход. Ну, не бывает в жизни безвыходных положений, не бывает.

Я увидела большой стол, на который зачем-то положили могильную плиту. Сначала я подумала, что она осталась от прежних владельцев, но, присмотревшись, поняла, что ее притащили сюда с кладбища. Имя и дату рождения и смерти на плите тщательно затерли, а вместо них вырезали непонятные знаки и символы. А еще я заметила на углах стола стальные обручи — что-то напоминающее наручники.

— Полежи пока здесь, — ласково сказал Михаил, — скоро все закончится. А чтобы ты не наделала глупостей, я тебя пристегну. Не обижайся, в нашем деле надо учитывать все.

Он осторожно положил меня на холодную плиту, засунул мои руки и ноги в стальные кольца и старательно подогнал их по размеру, чтобы я не могла освободиться. И буквально через минуту чувствительность стала ко мне возвращаться. А толку?

— Ах да, — уже у дверей спохватился Михаил, — чуть не забыл.

Он вернулся и расслабил один из обручей, удерживающий без движения мою левую руку. Ну и, конечно, тут же схлопотал по наглой рыжей морде. Но я была еще слишком слаба, да и то положение, в котором я находилась, не давало мне достаточного простора для маневров. Отключив мое сознание, Учитель раздел меня и вновь застегнул обручи на руках и на ногах. Увидев у меня на груди крестик, он сорвал его и бросил на пол.

— Однажды эта штука, — объяснил он, — уже помешала мне. А ведь какой славный получился фантом. Кстати, скажи, кто тот скрипач, с которым ты крутишь роман?

— Ник? — прошептала я.

— Да, он самый. Я догадываюсь, но хочу проверить свои догадки. Кто он, ты знаешь?

— Дьявол, — ответила я и увидела, как по его губам змеей скользнула довольная усмешка.

— Я так и знал! — воскликнул Учитель. — Значит, мой выбор оказался верным. А я все сомневался, стоит ли столько времени и сил тратить на тебя, когда можно найти более легкую добычу, или нет. Нет, все правильно.

«Еще бы неправильно, — с тоской подумала я, — не мог ты, скотина, пройти мимо меня, не мог. Нина Ивановна ведь говорила, что если где-то поблизости заведется какая-то нечисть, то из всех людей она безошибочно выберет меня».

Холодная гранитная плита быстро привела меня в сознание.

Меня трясло, и я сама уже не могла понять, то ли от холода, то ли от страха. Михаил это заметил, грустно улыбнулся, и если бы я не знала, кто он такой, то никогда бы не поверила, что этот добрый и милый человек способен на такие зверства. Он накрыл меня с головой своим плащом, так что я не могла больше видеть того, что происходит вокруг, точно таким же, какой был на таинственном призраке, посетившем меня накануне.

— Мне жаль, — печально сказал он, — но обратного пути уже нет. Постарайся успокоиться и принять то, что с тобой произойдет, как данность.

— Да пошел ты! — вырвалось у меня.

— Голос прорезался, — грустно констатировал он и проделал с моей ногой тот же трюк, что и раньше. — Будет лучше, если ты немного помолчишь. Подумай о вечном, девочка, пришла пора этим заняться.

Когда он ушел, я больше не могла сдерживаться. Если бы я могла, я бы завыла, но этот мерзавец предусмотрительно лишил меня голоса, и все, что мне оставалось, — это беззвучно плакать, давясь слезами, и мысленно прощаться с жизнью. Как же мне не хотелось умирать! Почему так случилось? Почему я открыла эту чертову дверь?

А теперь мне перережут горло и живот, и на этом моя жизнь закончится. Что толку в знакомстве с дьяволом, если он даже защитить меня не хочет? Одни неприятности от него. Впрочем, этого и следовало ожидать. Глупо было верить в эти его сказки, что никакое он не зло, что он весь из себя такой белый и пушистый, а вот люди — эти да, они настоящее зло.

Я услышала, что бывшая мастерская стала наполняться людьми. Так, представление начинается. Интересно, скольким извращенцам захотелось посмотреть на то, как я выгляжу изнутри? Кто-то подошел ко мне и сдернул плащ. Теперь я могла видеть все, что происходило вокруг. Но уж лучше бы я этого не видела!

Вокруг горели свечи и толпились люди. Их было никак не меньше двадцати. Они окружили стол, на котором я лежала, и чего-то ждали. Я заметила, что лица некоторых блестели от пота. Ясно, опять плясали у себя там, наверху. Надо же, сколько формальностей, и все только ради того, чтобы прирезать одну глупую девчонку!

Я совершенно забыла о том, что лежу перед ними абсолютно голая и, лишь встретившись взглядом с альбиносом, вспомнила об этом. Эта бледная скотина смотрела на меня не мигая и противно облизывала ярко-красные, как будто накрашенные, губы. Еще немного — и он начал бы пускать слюни, как младенец.

Мне не было стыдно, было страшно и холодно. В самом деле, какой может быть стыд, если через несколько минут меня уже не будет в живых? Что может остановить эту безумную свору, жаждущую человеческой крови?

Учитель подал знак, и вся эта толпа отступила к стене. Потом к Михаилу подошел Старый и протянул нож, такой большой и острый. Я завороженно смотрела, как пляшут на лезвии блики от огня и как наполняется кровавым светом большой рубин на рукоятке.

Михаил наклонился надо мной, и я почувствовала прикосновение холодной стали к своему горлу — он как будто примерялся, как лучше меня разделать.

— Стоять! — этот властный голос прозвучал в полной тишине как гром среди ясного неба. Я даже не сразу узнала его.

По мастерской пробежал тихий удивленный ропот. Я повернула голову набок и увидела Ника! На секунду мне стало легче, но потом до меня стало доходить, что один он со всей этой оравой маньяков не справится, если, конечно, к нему не вернулся дьявол.

— Что ты собрался делать? — в его голосе звучал металл и лед. — Ты собираешься испортить весь ритуал?

Вся самоуверенность слетела с Михаила, как слетают осенью листья с деревьев. Он вновь превратился в рыжего клоуна, растерянного и смешного. Вот только смеяться мне совершенно не хотелось, тут не заплакать бы.

— Господин? — неуверенно спросил Учитель. — Это вы?

— А кого ты ожидал увидеть? — поинтересовался ехидно Скрипач. — Не меня ли вы тут вызываете?

— Мессир, но ведь ритуал еще не закончен… — принялся оправдываться Михаил.

— Вот для этого я и явился, — облив съежившегося Учителя ледяным презрением, заявил Ник. — Ты ведь даже толком не разобрался, в чем смысл этого ритуала. Скажи, Миша, чем кровь девственницы отличается от крови проститутки? Да ничем! Так почему же мне нужна именно она? Шевели мозгами, недоучка.

Я уже не была уверена, что в логово сатанистов явился мой Ник, теперь мне казалось, что это вернулся дьявол. Вот только зачем? Неужели только для того, чтобы спасти мне жизнь? В это я поверить не могла, как ни старалась.

— Де… де… дефлорация? — заикаясь, спросил Учитель.

— А ты не так безнадежен, — рассмеялся скрипач, — соображаешь, когда хочешь. Мне нужна она, — он ткнул в меня пальцем. Это моя жертва, а не ваша. Всем молчать! Если я услышу хотя бы писк, вы все сгорите живьем.

— Да, Мессир, — покорно ответил Михаил, — как скажете.

— Отойди к стене, — все тем же повелительным тоном произнес Ник.

Тот послушно исполнил его приказ, и мы остались вдвоем, если не считать окружавших нас сатанистов. А мой скрипач наклонился надо мной и тихо, так, что даже я с трудом разобрала, что он говорит, шепнул:

— Мария, сейчас все решаешь ты. Если ты скажешь «нет», то я постараюсь укокошить хотя бы парочку, но я не Рембо и со всей этой сворой не справлюсь, их слишком много. А потом мы умрем. Они не отпустят нас отсюда живыми. Или…

Я представила, что будет с моими родителями и с матерью Ника, когда утром наши изрезанные тела обнаружат во дворе, и на меня накатила такая тоска, такая безнадега, что я уже была готова согласиться на все, лишь бы только этого не случилось.

— Или что? — одними губами спросила я.

— Или ты станешь моей здесь, сейчас, на глазах у всех этих отморозков. Поверь, я и сам не хочу такого «счастья». Теперь все зависит от твоего ответа. Так «да» или «нет»?

— Ты точно не дьявол? — решила я уточнить. — Нет?

— Нет, — успокоил меня он, — я всего лишь Ник, но они не должны этого знать. Так что ты мне скажешь?

Я посмотрела на неподвижных людей, замерших в ожидании, и покраснела. Вот чего бы мне хотелось в этой жизни меньше всего, так это заниматься любовью при посторонних. Хотя нет, вру, меньше всего мне хотелось, чтобы случилось то, что задумал этот чертов Учитель! Никогда раньше я даже не задумывалась над тем, как, оказывается, мне дорога моя жизнь!

— А дьявол, он здесь? — все так же беззвучно, одними только губами спросила я.

— Надеюсь, что нет, — неуверенно ответил он, — но наверняка сказать тебе не могу.

— Хорошо, — вздохнув, прошипела я, — я согласна, только они мне мешают, — я перевела взгляд на сатанистов.

— Извини, малышка, здесь я ничего не могу сделать, — грустно признался он, — закрой глаза и не смотри на них. Я постараюсь, чтобы это было не очень больно и закончилось поскорее.

Я послушно зажмурилась. Хорошо, что эти сволочи молчали, мне почти удалось поверить в то, что в помещении, кроме нас с Ником, больше никого нет. Слушая, как шуршала его одежда, когда он раздевался, я вся сжалась в комок. Часто я представляла себе, как это будет. Да чего уж врать себе самой, иногда я безумно этого хотела, но сейчас не было ни желания, ни страсти, только страх. Страх и холод.

Но, когда я почувствовала на себе тяжесть его тела, и страх, и холод, и стыд куда-то испарились. Я замерла и ждала, что же будет дальше. Нет, ничего общего со страстью это чувство не имело, скорее, это было любопытство.

Медленно, осторожно, чтобы не причинять мне лишней боли, он попытался проникнуть в меня, но что-то не заладилось. Видимо, у моего скрипача до меня еще не было девственниц. Он повторил свою попытку, но с тем же самым результатом, вернее, без результата.

Да уж, видимо, в таком деле осторожность только мешает. Тогда он перестал со мной миндальничать и резким движением полностью вогнал в меня свой член, заставив закричать от боли. Но вместо крика с губ сорвалось лишь слабое шипение. Мне показалось, что внутри меня что-то взорвалось. Уже не думая о возможных последствиях, я изо всех сил старалась освободиться из-под него. Но, учитывая то, что руки и ноги мои по-прежнему были прикованы к столу, сделать это было непросто.

— Все, хватит, я больше не хочу, — взмолилась я в надежде, что эта пытка прекратится, — хватит же!

Тут я почувствовала жар его тела и невольно открыла глаза, чтобы убедиться в том, что и так уже знала, ведь человек не может быть таким горячим.

Я надеялась, что ошибаюсь, но, встретившись с ярко-желтым взглядом дьявола, застонала уже не от боли, а от бессилия. Странное безразличие и опустошение нахлынули на меня, я как будто умерла. Теперь я уже жалела, что меня не зарезали на этой могильной плите.

— Еще нет, — ответил он холодно, продолжая свое дело. — Потерпи еще немного.

И я терпела — что еще мне оставалось делать? Когда его движения ускорились, я поняла, что скоро все закончится, и неумело стала ему помогать. Он поцеловал меня в закрытые глаза и тихо, чтобы не слышали те, кому это не предназначалось, сказал:

— Сейчас вы с Ником уйдете, а я останусь здесь. Не плачь, — он слизнул слезинку с моей щеки, — первый раз всегда больно. Потом все будет иначе.

— Не будет никакого потом, — выдохнула я, — никогда больше не будет. Я не хочу!

Когда все закончилось, мне уже все было безразлично. Дьявол подхватил меня на руки, усадил на стол и стал натягивать на меня мой халат. Потом оделся сам и заявил:

— Все, мы уходим.

— А я? — растерянно спросил Михаил. — А как же я? Я ведь все сделал, как ты хотел. Я получу свою награду?

— Чего ты хочешь? — равнодушно поинтересовался дьявол, хотя и так уже все знал. — Я все выполню.

— Я хочу твою силу, твое могущество, твою власть, — глаза Михаила лихорадочно горели, а голос дрожал от возбуждения, — я хочу стать тобой.

— Частью меня, — поправил его скрипач, — хорошо, пусть так все и будет. Уже сегодня твое желание сбудется. Но я не думаю, что это тебя обрадует.

Я сделала несколько шагов к выходу и застонала. У меня было такое чувство, что я растянула все связки в паху — каждый шаг давался с трудом. Скрипач подхватил меня на руки и понес домой. Все, кто стоял до этого на нашем пути, почтительно расступались, пропуская его и боясь заглянуть в эти глаза, в которых плескалась раскаленная лава. Теперь никто из собравшихся не сомневался в том, кто находится перед ними.

Дверь мастерской за нами захлопнулась сама, хотя никаких порывов ветра и сквозняков в подвале быть не могло. Я посмотрела ему в лицо и встретилась с грустным, виноватым взглядом Ника, дьявол вновь покинул его. Слишком поздно…

— Прости, — тихо произнес скрипач, — я не смог с ним справиться. Он появился так неожиданно…

— Не смог или не захотел? — спросила я тусклым голосом, потому что теперь это для меня не имело никакого значения.

— Ты права, — вздохнул Ник, — наверное, если бы я и сам этого не хотел, я смог бы с ним справиться, но… Пойми ты, я живой человек…

— Сволочь ты, — устало прошептала я, — сволочь. Ненавижу тебя! Знал бы ты, как я тебя ненавижу!

— Знаю, — он опустил голову, чтобы не смотреть мне в глаза.

Глава 26

Я просидела в ванной не меньше трех часов. Выбираться мне совершенно не хотелось. Мягкий плеск воды успокаивал. Мне уже не было больно. Кажется, что я вообще больше ничего не чувствовала. В душе образовалась пустота: ни боли, ни стыда, ни обиды — ничего, только холод. Что они со мной сделали? Еще неизвестно, что хуже. Я боялась, что мне выпотрошат тело, но эти твари решили ограничиться тем, что выпотрошили мне душу. Я даже не плакала — не было ни сил, ни желания.

Самым ужасным во всей этой мерзкой и жуткой истории было то, что я сама согласилась, никто меня не принуждал и не насиловал. Я так испугалась за свою шкуру, что все остальное представлялось мне не таким уж трагичным. Теперь же я думала иначе. Вспомнились горящие, возбужденные взгляды этих отморозков, которые неотрывно смотрели на нас. Я видела в них желание, они тоже хотели поучаствовать в этом скотском ритуале.

Выбравшись из ванны, я долго, старательно терла полотенцем кожу, как будто это могло избавить меня от тех воспоминаний, которые теперь отравляли мне душу. Даже себе самой я не могла признаться, что хотела этого, конечно, не так, иначе, без всей этой сумасшедшей публики, вдвоем, наедине, но ведь хотела же!

Да и что такое, если подумать, дьявол?

Это же наши желания, которые он вытаскивает на свет и услужливо исполняет, прекрасно понимая, что последует за этим. Теперь я твердо решила никогда больше не впускать в свой дом ни его, ни Ника. Только с трудом представляла себе, как можно это сделать. Если дьявол чего-то захочет, то запертая дверь для него не является серьезной преградой. Я вспомнила, что Галка, когда вся эта история только начиналась, притащила мне банку со святой водой. Она специально для этого ходила на Крещение в церковь.

Я тогда спрятала банку в кухонный шкаф, собираясь потом, когда подруга уйдет, вылить воду в мойку, и благополучно о ней забыла. И хотя времени с тех пор прошло не так уж много, но все изменилось.

Даже не одевшись, я метнулась в кухню и трясущимися руками достала Галюнин «подарок». Возможно, это мне не поможет, но надо же было хотя бы попытаться. Кроме Басмача, который ушел гулять, у меня не осталось больше никаких защитников и никакой защиты.

Как сомнамбула, ничего не соображая, я ходила по квартире и расплескивала святую воду повсюду в надежде, что она оградит меня от визитов дьявола. Я надеялась, но уже не верила в это. Хотелось хоть как-то себя успокоить. Перед дверью в свою комнату я замерла, глядя в висящее в коридоре зеркало. Боже, как я изменилась всего за одни сутки! Меньше чем за сутки. Нет, я не постарела, я стала другой, совершенно другой. Тяжело вздохнув и брызнув на зеркало из банки, я вошла.

В комнате что-то случилось в мое отсутствие. Мне даже показалось, что я забыла выключить свет. Лишь взглянув в окно, я поняла, что происходит. Полыхал заброшенный дом. Он горел так ярко, как будто его облили бензином и подожгли сразу со всех сторон. Языки пламени опалили растущие рядом деревья, и только-только появившиеся на свет глянцевые ярко-зеленые листочки почернели, скукожились и осыпались.

— Гори, гори ясно, чтобы не погасло, — с каким-то садистским наслаждением произнесла я. — Все сгорите до единого, живьем!

Если бы кто-нибудь когда-нибудь раньше сказал мне, что я могу желать такой жестокой смерти человеку, я бы, скорее всего, оскорбилась. Но теперь, всматриваясь в пылающий дом, я всем сердцем хотела, чтобы из подвала не выбрался ни один человек, чтобы все эти отморозки, для которых человеческая жизнь ничего не стоит, остались там, в огне. Я не помнила их лиц, не знала их имен, но понимала, что, пока они живы, я не смогу избавиться от омерзительного чувства унижения и боли, поселившегося у меня в душе после этой ночи. Я буду идти по городу и в каждом прохожем видеть кого-нибудь из той безумной толпы, которая окружала меня в это чертово полнолуние, когда я лежала прикованная на могильной плите, голая и беззащитная. Слезы подступили, и я повторила:

— Горите вы все синим пламенем!

Зрелище бушующего огня завораживало. Несколько пожарныхрасчетов пытались справиться с этой безудержной стихией, но стоило потушить огонь в одном месте, как он тут же вспыхивал в другом, как будто кто-то невидимый носился по дому с факелом и поджигал все, что попадалось ему на пути. Огонь выплескивался из окон, полз по стенам все выше и выше. Взрывались и бились от высокой температуры стекла, осыпаясь на землю черными, горячими осколками. Это продолжалось до самого вечера, а я все стояла у окна и никак не могла отойти.

— Они все сгорели, — услышала я за спиной знакомый тихий голос, — все до одного. Никто не смог выбраться из подвала. Все закончилось, Мария.

На землю упали первые тяжелые капли дождя, и сразу же пламя стало затухать. Неожиданно начавшийся ливень, так удачно пришедший на помощь пожарным, быстро завершил их работу. Полуразрушенный, обгоревший, черный дом, будто гнилой пень, торчал посреди двора, такой же уродливый и ненужный.

— Как ты сюда вошел? — спросила я, не оборачиваясь, потому что уже поняла, кто явился ко мне в гости без приглашения.

— Ты же знаешь, что для меня не существует ни дверей, ни замков.

— Уходи, я не хочу тебя видеть… никогда!

— Не думаю, — ответил он и приблизился настолько, что я вновь почувствовала жар его тела. — Сейчас ты можешь пытаться обмануть себя, но не меня. Ты забыла, что я легко читаю в человеческих душах? Знаешь, почему меня называют ангелом света?

— Не знаю и знать не хочу, — мне казалось, что я его искренне ненавижу, но что-то в его словах заставляло меня в этом сомневаться.

— Потому что когда я вторгаюсь в душу, то освещаю самые темные, потайные уголки и нахожу там то, чего человек сам о себе не знает или знает, но тщательно скрывает. Я вижу все.

Я резко обернулась и увидела его лицо, такое удивительное, такое невыносимо прекрасное, что мне больно было на него смотреть. От Ника в этот момент в нем не было ничего. Я совершенно забыла, что на мне нет ничего из одежды, как вышла из ванной, так и осталась в чем мать родила. Но после того, что случилось ночью, такие мелочи меня больше не волновали.

— Мария, поверь, я не желаю тебе зла. Сейчас я здесь, потому что хочу тебе помочь…

— Спасибо, — процедила я сквозь зубы, — ты уже помог мне. С меня достаточно. Уходи.

Его горячие руки легли мне на плечи, заставив вздрогнуть от отвращения и обиды. Как на кинопленке, передо мной пронеслось все то, что происходило прошлой ночью. В окно уже светила луна, похожая на ухмыляющегося рыжего клоуна. Инстинктивно я оттолкнула его.

— Тебе ведь стало легче, когда ты узнала, что все те, кто это видел, погибли? Можешь не отвечать, я и без твоего ответа все знаю. Но кое-что еще осталось. Я должен все поправить, чтобы ты не искалечила себе жизнь.

— Уходи, — упрямо твердила я, — уходи немедленно. Тоже мне добрый доктор Айболит выискался.

Он рассмеялся.

— А знаешь, что сейчас слышу я? — спросил дьявол. — Я слышу: «Останься со мной». И знаешь, малышка, я лучше послушаю этот голос, потому что он честнее.

Я поняла, что еще немного — и я сдамся окончательно и бесповоротно. Похоже, именно этого он и добивался. Схватив банку со святой водой, я выплеснула всю ее ему в лицо.

Не знаю, чего я ожидала, может, того, что кожа на нем обуглится и начнет слазить лоскутами, как в фильмах ужасов, но ничего не произошло. Он улыбнулся, вытер лицо рукой и весело произнес:

— Спасибо за заботу, милая, но я сегодня уже умывался.

Опустившаяся на город ночь прижималась к оконному стеклу своей темной мордой, стараясь разглядеть то, что происходило у меня в комнате. Мне казалось, что в этот момент весь мир смотрит на меня, предвкушая отличное развлечение. Ну уж нет! С меня довольно!

— Уходи, — как заведенная требовала я, уже не надеясь на то, что мой голос будет услышан.

— Потом, но сначала я хочу, чтобы ты поняла, что на самом деле все не так, как тебе кажется. Неужели ты не хочешь испытать наслаждение от…

— Заткнись, — рявкнула я, — этого я больше не хочу и никогда не захочу.

Он положил руки на мои бедра, с силой прижимая к себе и я с ужасом обнаружила, что он уже успел раздеться. У меня больше не оставалось никаких сомнений в его намерениях. Ах, как сладко он тут пел, как красиво распинался передо мной, и все только ради того, чтобы вновь унизить и растоптать! Я размахнулась и влепила ему такую звонкую пощечину, что даже рука заболела. Тоже мне лекарь выискался! Ну, уж нет, на этот раз я решила сопротивляться столько, сколько потребуется, но желаемого он не получит!

А он даже внимания не обратил на мою пощечину и принялся целовать мое отчаянно сопротивляющееся тело. Жар его губ я чувствовала везде, не было на моем теле места, которое не испытало бы на себе это дьявольское искушение. С каждой минутой мне все труднее и труднее было бороться с собой, со своим желанием оказаться в безграничной его власти.

— Сейчас все будет иначе, — шептал он мне на ухо, и его горячее дыхание проникало в меня, ломая все преграды, превращая меня в безвольную марионетку, горячую и влажную.

Скользнув губами по шее, он опустился ниже, к груди. Я думала, что никогда больше ничего подобного не смогу испытать, но как же я ошибалась! Я запрокинула голову и еле слышно застонала. Он взял мои руки и принялся целовать каждый пальчик, при этом я чувствовала себя сказочной принцессой и… Скрутила ему фигу.

Сама не пойму, что на меня нашло. Он сначала оторопел, а потом рассмеялся, оценив эту глупую шутку, и тут же продолжил свои ласки.

Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы вдруг в памяти не всплыло участливое лицо Михаила. Все не такое, каким кажется, все лгут, никому нельзя верить! А то, что сейчас происходило между мной и дьяволом, — это был очередной обман, очередная его проверка.

Это существо не способно любить, не умеет сочувствовать, не знает жалости и угрызений совести. Он всегда прав, а человек всегда жертва. Он сделает меня на миг счастливой, чтобы потом уничтожить, как это было с Валентиной Золото и многими другими женщинами и мужчинами.

Отстранившись, я поискала взглядом, чем бы прикрыть наготу. Схватив со стула шерстяной свитер, я поспешно натянула его на себя, больше под рукой ничего не оказалось. Как только наши тела перестали соприкасаться, мысли мои прояснились и желание почти пропало.

— Зачем? — спросил он тихо. — Ты же этого хочешь.

— Хотела, — уточнила я, — но вовремя сообразила, что не этого. Что мне до твоих ласк, дьявол? Ничего, кроме разочарования и пустоты, они в итоге мне не принесут. Нет, мои желания не так примитивны, я, как-никак, человек, а не течная сука. Мне надо больше, намного больше, и на это ты не способен.

Он смотрел на меня с удивлением и восхищением. Не думаю, что никогда за всю свою бесконечно долгую жизнь он не сталкивался с чем-то подобным, но то, что именно я, сопливая девчонка, дура наивная, смогу ему оказать достойное сопротивление, этого он никак не мог ожидать.

Он всматривался в мою душу, выискивая, где именно я солгала, но в тот момент я говорила искренне, и дьявол оказался бессилен что-либо сделать со мной — вновь каким-то непостижимым образом я умудрилась выйти из-под его контроля. И когда я это осознала, мне стало так легко, так свободно и так хорошо! Наверное, так чувствует себя пленник, вырвавшийся на свободу.

— Я многое мог бы тебе дать… — начал он, но я его перебила.

— Но забрал бы гораздо больше. Нет, спасибо, в твоих услугах я не нуждаюсь — они стоят слишком дорого. Своего ты не добьешься.

Он усмехнулся и ответил насмешливо:

— Откуда тебе знать, девочка, чего я хочу? Может, то, чего я добивался, уже произошло?

Я похолодела. Неужели этот гнусный ритуал автоматически передавал ему мою душу, без моего согласия?

— Ну что ты, дорогая, — издевательским тоном произнес он, прочитав мои мысли, — без твоего согласия это невозможно. Но я уверен, что однажды ты все-таки сама обратишься ко мне с этой просьбой. Сама, Мария, добровольно. А я подожду, я терпеливый, мне ждать не привыкать.

— Жди, — пожала я плечами, — жди сколько угодно, а пока освободи мою квартиру. Мне неприятно твое присутствие.

Я радовалась, как ребенок, получивший новую игрушку, потому что в том, что я ему говорила, не было ни капли лжи, ни капли лукавства. И он это знал. Посмотрев в окно, я увидела, как в него бьется летучая мышь, настойчиво до безумия. Когда я вновь перевела взгляд на него, он уже был при полном параде, как будто и не раздевался, и собирался уходить.

Уже у двери я вспомнила кое-что:

— Да, а как же Михаил? Он получил то, что хотел, или ты его обманул?

— Как я мог! — деланно возмутился он, и в его желтых глазах вновь запрыгали черти. — Конечно же, получил, вот только я не уверен, что он хотел именно этого. Но надо было правильно сформулировать свое желание. Он стал частью меня, — дьявол довольно хмыкнул, — и надо заметить, что не он первый, не он последний.

Он вышел из моего дома, и уже на пороге я невольно схватила его за руку, чтобы задержать. Мне безумно хотелось понять, что же такое произошло с Учителем. Меня совершенно не волновала его участь, чем хуже, тем лучше. Но любопытство буквально сжигало меня изнутри. Интересно же, как это коварное существо ухитряется делать людей несчастными, исполняя их сокровенные желания? Ведь все должно быть наоборот.

Дьявол послушно вернулся, но не затем, чтобы ответить на мои вопросы, нет, ему захотелось продолжить то, что я так бесцеремонно оборвала. Вот настырный! Что ж, пусть проверяет меня на прочность, одна и та же шутка со мной дважды не прокатит.

— Так что ты сделал с Михаилом? — повторила я свой вопрос.

— Я поглотил его душу. Теперь он является частью меня, но утратил свою личность. Он никто и ничто — всего лишь энергия, которую я потрачу по своему усмотрению. А разве он не этого хотел? Ведь именно в этом заключается мое могущество и моя сила. Ничто не возникает из ниоткуда и не исчезает в никуда. Любая работа требует энергозатрат. Я много работаю, и мне иногда нужно восстанавливать то, что я потратил. Вам, людям, необходима еда и вода, а моей пищей являются человеческие души определенного качества, такие, как у Михаила.

Когда он мне это сказал, я посмотрела в его лицо, и мне показалось, что сквозь знакомые черты скрипача просматривается полное невыносимого страдания лицо Учителя.

Это длилось мгновенье, но я успела рассмотреть нос картошкой и колючие, злые глаза болотного цвета и сжатые от боли губы, готовые раскрыться в бесконечном немом крике. «Вот так, — злорадно подумала я, — теперь и ты, Михаил, не можешь сказать ни слова. Но моя немота была временной, а тебе теперь суждено молчать вечно, что бы с тобой ни случилось». Я была довольна результатом, и это меня удивляло даже больше, чем все остальное. Никогда человеческие страдания не приносили мне никакой радости, даже если страдал мерзавец. Хотя, возможно, настоящих подонков до Михаила я в своей жизни и не встречала, так, мелкие пакостники.

Дьявол прижал меня к себе, его рука скользнула под свитер, а потом вниз, и вот уже его пальцы оказались внутри меня. Я сразу не успела его оттолкнуть, а потом уже не захотела, потому что его чертовы пальцы принялись вытворять со мной такое, что я почти теряла сознание от желания.

Я хотела крикнуть: «Прекрати!» — а с моих губ сорвалось: «Только не останавливайся».

Как же я ненавидела себя в этот момент! Идиотка, думала, что он так просто сдастся! В его умелых руках я раскисла, словно газета в луже. Все вокруг качалось и плыло. Сама того не желая, я попыталась расстегнуть молнию на его джинсах, благо мне это не удалось с непривычки. Мне казалось, что кто-то другой, не я, управляет моим телом и моими мыслями. И тем не менее это была я, но только другая, та, которую я даже не знала, так ловко она всю жизнь скрывалась под маской скромной послушной девочки.

Все прекратилось внезапно.

Он замер, прислушиваясь к себе. Каждый мускул на его теле был напряжен до предела. Я догадалась, что между двумя половинками скрипача в этот момент происходит очередная схватка. Как же вовремя вмешался Ник! Суетливо я вытолкала скрипача за двери и повернула ключ в замке, потом накинула дверную цепочку и попыталась успокоиться.

Усевшись прямо на пол, я стала глубоко и часто дышать, чтобы мое сознание прояснилось и это наваждение ушло окончательно. Оказывается, рановато я праздновала свою маленькую победу. Когда имеешь дело с дьяволом, нельзя терять бдительность ни на секунду, иначе он тут же воспользуется этой заминкой в своих интересах.

* * *
— Ну и чего ты добился? — дьявол не находил себе места от злости. Он уже почти взял свое, когда вдруг вмешался Ник. Как же это сложно — делить одно тело на двоих!

— Однажды, — объяснил скрипач, — я позволил тебе сделать все так, как ты хотел, и что из этого вышло? Бедная девушка, я представляю, каково ей было. Скажи, неужели тебе ее совершенно не жалко?

Ну вот, опять какой-то сопляк собирается учить его жизни. И так происходит каждый раз, когда он честно, на законных основаниях подселяется в чье-то тело. Можно подумать, что он их всех за язык тянул. Сами же согласились, а потом вдруг вспоминают о своих правах, начисто забыв про свои обязательства.

— Мне никого не жалко, — холодно ответил «квартирант», — я удовлетворил твое любопытство или нужны еще объяснения? Мальчик, когда же ты наконец поймешь, что я не человек?!

Ник задумался. Уже много лет он изводил себя вопросом, что же такое поселилось в нем, кто это существо. Он искренне приписывал дьяволу человеческие слабости, чувства и пороки и никак не мог поверить, что все человеческое чуждо этому невероятному существу. Он иной, настолько иной, что человеческий разум никогда не сможет ни понять его, ни принять. Может быть, именно поэтому на протяжении всей человеческой истории люди изображают его чудовищем, что никак не соответствует действительности. Не чудовище, нет, просто иной.

— Знал бы ты, как я жалею о том, что согласился на эту сделку! — в сердцах воскликнул скрипач. — Если бы я мог все вернуть…

— Не сможешь, — с улыбкой ответил дьявол, — дело сделано. Ты можешь попытаться изменить будущее, но прошлое вне твоей досягаемости. — Он задумался, потом сказал: — А девочка попалась интересная, как раз то, что я искал. Ты заметил, что я всегда нахожу то, что мне нужно?

Ник никак не мог понять, зачем дьяволу понадобилась Мария. Было во всей этой затее что-то такое, что не давало ему покоя. Никогда и ничего это существо не делает просто так. Но что, черт возьми?! Что?!

Дьявол достал из бара бутылку коньяка и налил себе в бокал. Вдыхая аромат благородного напитка, дьявол чувствовал себя превосходно. Вот ради этого имеет смысл связываться с людьми. Эти смешные создания даже не понимают, какое это чудо — тело, живое, теплое, чувственное. Разве сможет понять этот мальчишка, что это такое — прикасаться к женщине, слышать ее стоны и вдыхать запах ее тела? Даже боль, да, даже боль способна приносить наслаждение, если вспомнить о том, что это тело временное и скоро вновь придется плыть над этим миром безликим и бестелесным облаком в полной темноте и пустоте. Иногда ему бывает жаль, что человеческая жизнь так коротка, но не в его власти продлить ее, дату жизни и смерти определяет не он, а тот, кому он служит.

— Ник, я не пойму, о чем ты жалеешь? — продолжал издеваться дьявол. — Если бы ты не заключил ту сделку, то твоя жалкая жизнь закончилась бы, так толком и не начавшись. Я подарил тебе жизнь, а ты постоянно пытаешься мне досадить. Это нечестно и несправедливо.

— Как же я мог забыть? — язвительно воскликнул Ник. — Ты же у нас борец за справедливость! Только вот справедливость у тебя какая-то сомнительная.

— Я и есть справедливость, — ответил дьявол. — И ничего сомнительного я в ней не вижу. Все получают то, что заслужили.

— А вот я ничего не успел заслужить.

— Уже, мой друг, успел. А тогда, много лет назад, не надо было разбрасываться своей душой и телом так легко, ведь у тебя больше нет ничего более ценного.

Дьявол вытянулся в кресле и блаженно жмурился, словно сытый кот, глотая янтарную жидкость. Скрипач его больше не раздражал, он прекрасно понимал этого мальчика — сложно делить свое тело с дьяволом, еще сложнее его понять. Но самое глупое и бессмысленное — это пытаться его переиграть. Хотя тут дьявол вздохнул — бывали у него и такие случаи. И каждый раз он удивлялся изворотливости человеческого разума и непредсказуемости его характера. Чаще всего он прокалывался не с жуликами и мошенниками — эти легко читались — а именно с такими, как Мария, невинными, чистыми душами. Будущее не являлось для дьявола загадкой, и поэтому он знал наверняка, что девушка еще обратится к нему с просьбой, знал он и какой будет эта просьба. Неведом дьяволу был лишь итог этой сделки.

— Ник, — сказал он, — ты должен вернуть расположение Марии.

— Не смеши меня, — грустно произнес скрипач, — она меня ненавидит. Какое расположение? Ты все испортил.

— У меня не было времени, а ты бы провозился с ней очень долго. Я должен был закончить все до рассвета.

— Успел, — едко констатировал скрипач, — чего же ты теперь от меня добиваешься? Она даже говорить со мной не захочет. Мне кажется, что она теперь ненавидит всех мужчин…

Ответом на это заявление был смех дьявола.

— Ну, не все так безнадежно, — успокоил он Ника, — еще можно все исправить — я проверял. Сделай девочку счастливой, и тогда я смогу простить тебе кое-что из твоих грехов.

— Из наших. Не пойму, зачем тебе это надо? А пока я с этим не разберусь, я даже пальцем не пошевелю.

— Пальцем можешь не шевелить, пошевелишь чем-нибудь другим! — разозлился дьявол. — Зачем мне надо? Да не мне, а ей.

Все это время чувство вины не покидало Ника. Он прекрасно понимал, что то, что пережила девушка в подвале заброшенного дома, она ему никогда не простит. Да он и сам себе не сможет этого простить. Ведь он мог остановить дьявола, мог, но ничего не сделал. Не захотел.

— Все поправимо, — настаивал его невидимый собеседник, — уж мне-то ты можешь поверить. Нужно только запастись терпением. Она должна быть счастлива. Или, — скрипач услышал в его голосе угрозу, — тебе наплевать, что дальше будет с нашей малышкой?

— Нашей? — взорвался Ник, теряя контроль над собой. Горячая волна ненависти и обиды накрыла его и утащила глубоко в темноту, туда, где он захлебывался от собственного бессилия и презрения к самому себе. — Нашей? Не смей больше так о ней говорить — тебе она не принадлежит и никогда не будет принадлежать!

— Мой друг, — издевательским тоном заявил дьявол, — тебе-то откуда знать, что будет, а чего не будет? Если ты не утешишь Марию, то это придется делать мне.

— Но зачем тебе это надо? — продолжал допытываться скрипач. — Я должен это понять.

— Затем, что она этого заслуживает, — уклончиво ответил дьявол. — Или ты считаешь иначе? Мы с тобой плохо поступили с этой девушкой и должны как-то исправить положение. А сделать это можешь только ты.

Ник задумался, он по-прежнему не доверял дьяволу, но ему очень хотелось поверить в его искренность. В самом деле, почему бы этому существу не пожалеть Марию, которая не сделала в своей жизни никому ничего плохого? А то, что ей пришлось пережить, может травмировать даже искушенную, прожженную девицу.

— Хорошо, — согласился он, — но при одном условии.

— Я готов его выполнить, — слишком уж поспешно согласился дьявол, даже не выслушав, каким будет это условие.

— Ты оставляешь меня одного и не вмешиваешься, что бы между нами ни происходило. Я не хочу, чтобы получилось, как в подвале, когда ты без предупреждения появился в самый неподходящий момент. Давай с тобой договоримся — или я, или ты. Хватит устраивать групповухи! Мария заслуживает другого отношения. Обещай, что не станешь вмешиваться. Точнее, обещай, что хотя бы на это время ты меня оставишь… нас оставишь в покое. И не станешь прятаться в коте или еще где-нибудь поблизости.

— Обещаю, — согласился дьявол. — Тем более что перед отпуском мне надо решить кое-какие проблемы. Я тебе не говорил, что у меня намечается отпуск, коротенький такой, длиной всего в одну человеческую жизнь?

Ник не придал его словам никакого значения, хотя в них, безусловно, присутствовал какой-то скрытый смысл. Какой у дьявола может быть отпуск? Смешно. Разве лишенное плоти существо может устать? И как он собирается отдыхать?

Наверное, надо было бы задать все эти вопросы своему «квартиранту», и тот вынужден был бы ответить на них честно, но, обрадованный тем, что он сможет хотя бы на короткое время избавиться от своего назойливого «подселенца», Ник не стал вдаваться в подробности. Свобода, пусть даже кратковременная, дорогого стоит.

— Не знаю, что из этого получится, но я буду стараться, — сказал скрипач, — надеюсь, что Мария меня простит. Мы ведь исковеркали ей жизнь, и было бы несправедливо не попытаться хоть что-то исправить.

— Тем более, — загадочно произнес дьявол, — что только она может тебя освободить от нашего с тобой договора…

Сердце скрипача учащенно забилось, в такое счастье он даже поверить не мог. Неужели есть какой-то способ разрушить старый договор и избавиться от дьявола раз и навсегда?! Неужели такое возможно?

— Конечно, — спокойно ответил дьявол, — возможно. Безвыходных ситуаций не бывает, мой друг. Но лично я тебе ничего не могу обещать.

Глава 27

Скрипач исчез из моей жизни.

Нет, он по-прежнему жил в соседней квартире, работал в «Империи» и каждый вечер играл на скрипке, но я его больше не видела. Ни разу с тех пор, как я прогнала Дьявола, я с ним не встречалась даже случайно. Приблизительно так же начиналась вся эта жуткая история несколько месяцев назад. Мы с ним жили параллельными жизнями, которые никак и нигде не пересекались.

Обгоревший дом наконец снесли и двор изменился, он стал светлее, словно вместе с этими почерневшими от дьявольского огня стенами из него ушли тревога, страх и сумрак. Иногда на то место, где он раньше стоял, приходила большая черная собака и долго, протяжно выла. И тогда в моей душе вновь рождался страх, который мне неимоверными усилиями удавалось подавить.

Позади осталась сессия, и теперь я чувствовала себя полностью свободной. Можно было подумать о поездке на море. Кошмар последних месяцев как-то незаметно расплавился под лучами июльского солнца. Но…

Каждое утро я находила за ручкой двери букет белых роз. Я знала, от кого эти цветы, и безжалостно выбрасывала их в мусорное ведро. То-то, наверное, удивляются местные бомжи, копошащиеся в баках с мусором, находя там абсолютно свежие цветы. И больше ничего, ни записок, ни писем, ни звонков, только букет белых роз.

В тот день, когда моя рука дрогнула и я, любуясь на белоснежные бутоны, еще покрытые каплями влаги, вместо того, чтобы их выбросить, поставила букет в вазу, я поняла, что моя обида на Ника прошла. Как же мне сразу стало легко, как будто прорвался какой-то долго зревший нарыв. С момента нашей последней встречи прошло не так уж много времени, но мне казалось, что целая вечность.

С удивлением я вдруг поняла, что хочу его видеть, хотя еще накануне даже подумать о таком не могла.

От одной мысли, что я могу остаться с ним наедине, к горлу подкатывал ком, а сердце начинало в груди отплясывать чечетку. Я улыбнулась и набрала его номер. Услышав знакомый, слегка хрипловатый голос, я, даже не поздоровавшись, спросила:

— Это ты мне каждое утро розы на дверях оставляешь?

— Наверное, — я почувствовала, что он облегченно улыбнулся. — А ты против?

— Ну, почему же, — спокойно ответила я, — но мог бы и в руки отдать.

Последовало напряженное молчание, а потом он тихо сказал:

— А разве ты мне откроешь дверь?

— Я воспитанная девушка, — рассмеялась я, — не стану держать человека перед закрытой дверью. Впущу, конечно. Вот только…

Он ждал, когда я продолжу, а я тянула паузу столько, сколько могла.

— Что? — не выдержал он. — Что ты хотела сказать?

— Твой «квартирант» обещает вести себя прилично?

— А его нет, — ответил Ник таким счастливым голосом, что я ему поверила.

— Как?! Он оставил тебя в покое? С чего бы вдруг такой гуманизм у дьявола? Честно говоря, мне в это трудно поверить.

— Его поступки сложно понять, — словно оправдываясь, сказал Ник. — Знаю только, что во всех его поступках присутствует логика, но не человеческая, а дьявольская, нам недоступная. Так я могу к тебе зайти или лучше не рисковать?

И только тогда я почувствовала, как мне его не хватало все это время. У меня от волнения даже вспотели ладони и сел голос. Я почти прошептала в ответ:

— Конечно, какие могут быть вопросы. Хотя…

Я услышала, как он замер в напряженном ожидании, и поспешила его успокоить:

— У тебя есть что-нибудь вкусненькое или этим у вас заведовал твой друг?

Он облегченно рассмеялся.

— Ну, если ты о сладком, то сладкоежка — я. Заходи, я как раз только что из кондитерской.

Вот так просто решилась эта проблема. Как будто ничего и не было. Нас отбросило на несколько месяцев назад, когда еще эти безумные сатанисты казались мне выдумкой Раисы Петровны, а полнолуние — всего лишь одной из фаз луны.

Мы пили душистый чай с пирожными и болтали о разной ерунде. Ни он, ни я не решались заговорить о том, что нас действительно волновало. Не хотелось возвращаться к той страшной ночи в заброшенном доме. Каждый раз, когда я вспоминала то, что тогда произошло, мне хотелось умереть. Мир менялся прямо на глазах, и вот уже солнце светило не так ярко, а к запаху свежей зелени примешивалась вонь из мусорных баков. Нам необходимо было все выяснить, но язык не поворачивался начать этот разговор.

В конце концов Ник не выдержал. Он отодвинул чашку и не мигая, глядя мне в глаза, сказал:

— Я знаю, что виноват перед тобой. Ты имеешь полное право меня ненавидеть, но я хочу, чтобы ты знала…

Я насторожилась, мне показалось, что то, что он скажет, многое может изменить в наших отношениях: или окончательно поставить в них точку, или дать им какой-то новый импульс.

— Тогда я тебя не обманывал, дьявола действительно во мне не было, и я не думал, что он может появиться в самое неподходящее время. Он был где-то рядом, но я его не почувствовал. А потом, когда он вернулся, — я заметила, как нервно подрагивают его длинные пальцы, и решила не перебивать, — я уже сам не захотел все прерывать. Черт, Маша, понимаю, что ты никогда мне этого не простишь, но хотя бы попытайся понять…

После этих слов все изменилось. Уже и чай не так благоухал, и пирожные горчили, и неожиданно я почувствовала в воздухе запах гари, от которого долго не могла избавиться после того жуткого пожара.

— Я могу тебя понять, — тихо, преодолевая внутреннее сопротивление, сказала я, — но и ты тоже пойми меня. Ник, такое не забывается. Это было настолько ужасно, что иногда я просыпаюсь среди ночи, когда мне снится весь этот кошмар.

— Я понимаю, — он опустил голову, и вид у него был такой виноватый, что мне стало его жаль. — Такое, наверное, невозможно простить. Зря я надеялся, что в наших отношениях что-то можно изменить…

Он поднялся, вышел в соседнюю комнату и вернулся со скрипкой, той самой. Я приготовилась слушать. Сегодня дьявола не было, и его концерт не должен быть опасным.

Он грустно мне улыбнулся, взмахнул смычком — и полилась музыка, спокойная и величавая. Я заслушалась и забыла обо всем.

— Что это было? — спросила я.

— Это соната «Наполеон» Паганини для одной струны. Ее он написал для Элизы Бачокки, сестры Наполеона, с которой у него был роман.

— Ты играл на одной струне?! — удивилась я. — Удивительно. Никогда не перестану удивляться возможностям этого инструмента. Подумать только, всего одна струна, но насколько по-разному она звучит!

Мой восторг был искренним, я не собиралась ему льстить, и он это почувствовал. Музыка расчистила те темные, грязные завалы в моей душе, которые остались после рокового полнолуния. Дышать стало легче, и Ник перестал казаться мне подонком. Я смогла его понять. Он действительно хотел как лучше, но не рассчитал свои силы. Было бы странно, если бы великий искуситель проиграл в этой схватке.

— Красиво, — шепотом сказала я, — очень красиво.

Я подошла к нему и уткнулась лицом в его грудь. Несколько минут мы просто стояли и молчали. А потом он вдруг начал меня целовать так страстно, но при этом так нежно, что я ничего не могла с этим поделать, лишь закинула руки ему на плечи и с радостью ответила на поцелуй. Мне хотелось его простить, и я его простила. Человек всегда верит в то, во что хочет верить.

Ник подхватил меня на руки и понес в спальню. Я замерла, потом посмотрела ему в глаза, боясь вновь увидеть в них желтое пламя. Но ничего не изменилось. Его глаза оставались все такими же темными и теплыми, цвета шоколада.

— Он точно не появится? — спросила я его, все еще не веря в такую удачу и помня, что дьявол имеет скверную привычку появляться в самый неподходящий момент.

— Нет, — ответил Ник уверенно.

Мы лежали в постели, сначала мне было не по себе, но он так нежно и терпеливо ласкал мое тело, что вскоре я перестала его стыдиться. Он не спешил и готов был потратить на меня столько времени, сколько потребуется. Покрывая все мое тело горячими поцелуями, он как будто старался смыть ту грязь, которая мне мерещилась после дьявольского ритуала. Не было на моем теле места, которое он бы пропустил. Его поцелуи горели даже у меня на ступнях.

Я думала, что никогда больше не захочу испытать это вновь, но теперь все было иначе, не так, как тогда. И лед в моей душе медленно, но верно таял. Исчезли скованность и стеснение, я стала сама собой. Вновь во мне проснулось желание. Я ничего не умела, но мое тело само отвечало ему, голова при этом лениво бездействовала.

Когда он кончил, я с грустью обнаружила, что так и не испытала оргазм. Конечно, на этот раз все было иначе, но, к сожалению, того результата, которого я ожидала, так и не удалось достичь. Чтобы его не расстраивать, я сладко застонала и ловко сымитировала, то, что так никогда, видимо, и не почувствую.

— Зачем ты врешь? — шепнул он мне на ухо.

— Я не вру, — растерялась я. — С чего ты взял?

— Ты хорошая артистка, женщины все хорошие артистки, но ты кое о чем забыла. Я музыкант, и у меня идеальный слух.

— И что? — не поняла я, каким таким образом его музыкальный слух связан с моими ощущениями.

— Твое сердце бьется слишком ровно, — спокойно объяснил он. — Когда у нас все получится, ты сама поймешь, о чем я говорю. Можно сымитировать все что угодно, стонать, извиваться, но невозможно заставить свое сердце биться быстрее, просто выпрыгивать из груди. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я покраснела, как будто он застал меня за чем-то сверхнеприличным. Хорошо еще, что зрение у него было такое же, как у всех людей, и ночью для него так же, как и для меня, все кошки серы.

«А что если я не способна испытать наслаждение от близости с мужчиной?» — испуганно подумала я. И, словно угадав мои мысли, он вновь принялся меня ласкать. На этот раз его ласки были куда более интимными, и уже не грудь или живот и даже не ступни и бедра интересовали его.

Его голова находилась между моими ногами, а язык… Мама родная, что же он такое им вытворял! Сначала мне было немного стыдно и неловко, но потом, когда неожиданно мое тупое, холодное тело стало отвечать ему, я расслабилась и прислушалась к своим чувствам. А потом я почувствовала боль. Нет, это была не боль, но что-то сродни ей, наверное, это и было желание. И бороться с ним я не могла. Все, чего я хотела, — это ощутить его в себе. Я знала, что иначе не смогу избавиться от этого непонятного, томительного, болезненного чувства.

Видимо, он это понял. Поднялся и, поцеловав меня в губы, резко вошел в меня. Хватило нескольких движений, чтобы я наконец испытала то, во что уже перестала верить. Мое тело изогнулось, странные горячие волны возникли внизу живота, я больше не могла себя контролировать и застонала, на этот раз в моем стоне не было ни капли притворства. А сердце… О Боже, оно колотилось в груди так, как будто там было не одно сердце, а несколько. Мне казалось, что его слышно в любой точке города. Оно стучало где-то в горле, я висках — везде! Теперь я поняла, о чем он говорил!

— Вот видишь, а ты сомневалась. И оказывается, притворяться совсем не обязательно, да? — тихо смеясь, спросил он.

Я даже ответить ему не могла, лишь кивнула.

Вдруг он замолчал, к чему-то прислушиваясь. Я испугалась, мне показалось, что вернулся дьявол. Вот только этого сейчас не хватало! А что, эта сволочь вполне могла все испортить.

— Что случилось? — встревоженно спросила я.

— Музыка, — шепнул он мне на ухо, — потрясающая музыка. Я хочу ее запомнить. Слышишь?

Ничего я не услышала. Никакой музыки не было и в помине, даже чего-то отдаленно ее напоминающего нигде не прослушивалось. Издевается он надо мной, что ли?

— Глупая, — поцеловал он меня в нос, — я говорю про музыку твоего сердца. Она невероятная! Я хочу ее запомнить, чтобы потом воспроизвести на скрипке.

— Бред какой-то, — обиделась я, решив, что он надо мной издевается, — тогда уж на барабане. На скрипке такое не исполнишь.

Он прижал меня к себе и пообещал:

— Когда-нибудь, думаю, что очень скоро, ты это услышишь. На скрипке можно исполнить все что угодно. Маш, неужели ты этого еще не поняла?

Я вспомнила все дьявольские концерты, заклинания, которые шептала мне ночами скрипка, и согласилась. Мне уже и самой было интересно, что же за музыку услышал Ник в биении моего сердца.

Незаметно для себя я уснула у него на груди. Снилось мне что-то удивительное. Сон был настолько ярким и необычным, что пересказать его я бы никогда не смогла.

А утром я проснулась от того, что кто-то внимательно смотрит на меня. Распахнув глаза, в которых еще плавали яркие остатки фантастического сна, я встретилась взглядом с Ником. Улыбка помимо моей воли задрожала у меня на губах, и сдержать ее я не смогла, да и не старалась особенно.

— С добрым утром, любимая, — услышала я слова, которые мечтает услышать любая женщина.

Мне казалось, что это не от солнца по квартире прыгают солнечные зайчики, а от моей довольной улыбки. Уткнувшись к нему в подмышку, я хихикнула — и вдруг…

— Ник, — настроение у меня резко испортилось, — а что тебя ждет потом, ну, когда ты умрешь?

Он вздохнул.

— Какая теперь разница? — ответил он почти неслышно. — Меня ждет мой персональный ад. Не стоит об этом, ладно? Будем жить, пока живые, а дальше — что будет, то будет.

Я вылезла из-под одеяла, накинула на плечи свой халат и неожиданно для себя самой заявила:

— Я хочу видеть дьявола!

Он опешил, по-моему, он даже не поверил своим ушам, которые его никогда не подводили.

— Это еще зачем? Что за глупости? Нам и без него хорошо или…

На его прекрасное лицо набежала тень, и я догадалась, о чем он думает. Вот глупый! Неужели все мужчины такие глупцы? Наверное, он решил, что дьявол мне понравился гораздо больше и что он, Ник, проигрывает в сравнении с этим загадочным существом.

— Это совершенно не то, что ты сейчас подумал, — попыталась я развеять его сомнения, — это другое. Так как, я могу с ним встретиться?

— Зачем? — сухо спросил он.

— У меня есть к нему деловое предложение, — загадочно улыбнулась я. — Скажи, что будет, если дьявол не сможет выполнить условие сделки?

Ник насторожился, и не зря, потому что в голове у меня уже родилась безумная идея, и оставалось только претворить ее в жизнь.

— Такого не может быть, — хмуро сказал он, — его возможности безграничны. Не думаю, что человек способен придумать что-то такое, чего дьявол не в состоянии выполнить.

Я ехидно хихикнула, давая этим понять, что не просто не согласна с ним, а знаю наверняка, что он ошибается. Я увидела удивительное зрелище: чувства на его лице сменялись одно другим, и спектр их был слишком обширен — от робкой надежды до панического страха за меня.

— Что будет в этом случае? — упрямо повторила я свой вопрос.

— Тогда он выполнит любую твою просьбу. Но не смей этого делать, — он почти кричал на меня. — Ты не знаешь, что это такое — продать душу дьяволу, а я знаю. Я запрещаю тебе даже думать об этом!

— Молодо-о-ой человек, — гнусавым голосом протянула я, — позвольте мне самой решать, о чем мне думать, а о чем — нет, — и заорала: — Дья-я-я-яво-о-ол, ты где шляешься, скотина козлоногая?! Иди сюда срочно! Сколько можно тебя ждать?!

Первые признаки его возвращения я увидела в глазах, которые внезапно пожелтели, и огонь из них почти выплескивался наружу, потом появилась эта всезнающая и одновременно наивно-детская улыбка. Он вернулся по первому моему зову! Понятия не имею, чем я была для него так интересна, но дьявол не заставил себя долго ждать.

— Чего ты шумишь, дорогая? — поинтересовался он со снисходительной усмешкой. — Чем я могу быть тебе полезен?

— Я хочу заключить с тобой сделку, — я сама обалдела от своей смелости, но слово уже было сказано, и обратного пути, похоже, у меня больше не было.

— Мария, — его трудно было чем-либо удивить, но на один коротенький миг мне показалось, что у меня это все же получилось, — ты действительно хочешь продать мне душу?

— И тело, — деловито добавила я. — А что тебя так удивляет, как будто ты никогда раньше этого не делал?

— Но ты, как мне кажется, всегда была против подобных сделок, — заметил он. — Что изменилось?

— Ты сам знаешь, что изменилось, — разозлилась я, — довольно изображать из себя святую наивность!

И вновь, как это уже было однажды, я заметила внутри того существа, которое я про себя называла скрипачом, мучительную борьбу между Ником и дьяволом. Причины этой борьбы были мне понятны, и теперь я боялась, что мой любимый мужчина из самых лучших побуждений может мне все испортить.

— Согласен или нет? — слишком торопливо спросила я.

— Да, — ответил дьявол. — А ты смелая девушка… или самоуверенная, хотя, скорее всего, просто глупая.

— Итак, — спешила я заключить сделку, пока мой Ник не испортил мне все, — ты обещаешь, что если не сможешь выполнить мое желание, то ты освободишь Ника от всех обязательств перед тобой и оставишь его в покое, но при этом не вернешь ему ту болезнь, от которой избавил его в детстве? Ты вообще не будешь больше соваться в нашу с ним жизнь и позволишь начать все с чистого листа.

Дьявол рассмеялся, и в его смехе было столько сарказма, что им можно было бы отравить весь мировой океан, даже еще осталось бы. Он пока еще так и не понял, что это будет за желание, иначе отнесся бы к нему более настороженно. Вот что значит всегда и везде выигрывать — становишься слишком самоуверенным. Хотя… Кто знает, может быть, это я самоуверенная, а он-то и в самом деле никогда не проигрывает? Мне стало немного не по себе.

— Таким образом, — заключил он, — ты хочешь обменять свою душу на его, я правильно тебя понял?

— Считай, что так, — неопределенно ответила я и услышала в ответ стон Ника, который никак не мог прорваться сквозь блокаду дьявола.

— Хорошо, — довольно произнес дьявол, — пусть будет так. Так чего же ты хочешь, милая моя?

— Пока еще не твоя, — уточнила я. — Так вот, я хочу, чтобы ты меня полюбил. Не Ник, а именно ты, дьявол! И учти: я говорю не о сексе, не о страсти, не о влюбленности, а именно о любви, о самой настоящей любви. Любви до самоотречения, не требующей ничего взамен, не знающей никаких преград и не исчезающей со временем!

Тишина, которая воцарилась в комнате после моих слов, казалась настолько тяжелой, что давила мне на плечи. Страх медленно закрался в мою душу и принялся вить там удобное гнездо. Я вспомнила, что бывает, когда в этих дьявольских договорах упустишь хоть какую-то незначительную деталь!

Кажущаяся такой близкой, победа молниеносно превратится в поражение. Неужели я ошиблась? Я вцепилась побелевшими пальцами в подлокотник кресла и услышала то, что Ник этой ночью назвал музыкой моего сердца, только это была уже совершенно иная музыка, страшная и напряженная, музыка ожидания чего-то ужасного.

Больше я не смогла выдавить из себя ни слова, потому что губы у меня предательски дрожали, а на глаза набегали слезы. Боже мой, как же мне страшно было в тот момент!

Желтые глаза смотрели на меня удивленно и даже растерянно. Борьба между Ником и дьяволом прекратилась, и все вокруг как будто замерло. Время стало вязким и тянулось, словно струйка меда, очень медленно. Лицо скрипача не выражало ровным счетом ничего, и невозможно было понять, чего мне теперь ждать.

— Ах ты, маленькая хитрая дрянь, — произнес голос дьявола, абсолютно лишенный интонаций, — как же ты догадалась?!

Я удивилась тому, как это прозвучало. Так, как будто со мной говорил робот, а не живое существо. Голос вылинял, утратил краски и стал никаким. Наверное, если бы предметы умели разговаривать, то они говорили бы именно так.

— Что значит эта твоя реплика? — воодушевилась я, чувствуя близкую победу. — Ты ведь выполнишь мое желание?

— Это невозможно, — дьявол даже зубами скрипнул, — ты придумала единственное желание, которое я не могу исполнить. Ах, девочка, если бы я умел любить, разве был бы я тем, кем являюсь? Как бы я исполнял свои обязанности, если бы хотя бы к одному из людей относился предвзято?

Я с шумом выдохнула воздух. Кажется, у меня все получилось! В это невозможно было поверить, но я все-таки смогла переиграть дьявола!

— Что ж, я вынужден оставить это тело. Жаль, конечно. Мне оно нравилось, но ничего не поделаешь. Мария, а ты уверена, что тебе нужен именно он, а не я?

— Не знаю, что ты там о себе возомнил, — вспылила я, — но мне нужен Ник, а ты, пожалуйста, освободи нас от своего присутствия, как обещал.

На первый взгляд ничего не изменилось. Скрипач закрыл глаза и замер. Так он сидел еще минут пять, а когда вновь посмотрел мне прямо в лицо, то от золотых дьявольских вспышек не осталось и следа, теперь уже навсегда.

— Неужели я теперь свободен, — все еще никак не мог поверить в такое неожиданное счастье Ник, — и он больше не вернется?

— Да, — ответила я ему с улыбкой, — ведь он никогда не врет, верно? Он просто вынужден выполнить условия сделки.

Вдруг боковым зрением я уловила слева какую-то вспышку. Мы с Ником одновременно посмотрели в том направлении, откуда она шла. Как будто ничего особенного не произошло, вот только из закрытого скрипичного футляра прорывалась тонкая, но яркая полоса света. Мы переглянулись.

Ничего не говоря, Ник бросился к скрипке, торопливо открыл футляр и вскрикнул, не в силах удержаться от разочарованного возгласа.

— Ее нет! Ее больше нет!

— Конечно, — ответила я спокойно, — эта вещьпринадлежала дьяволу, и он, уходя, забрал ее с собой. Тебя это так сильно огорчает? У тебя ведь есть я.

— Что ж, — согласился он, — так будет даже лучше.

Эпилог

Все у нас было настолько хорошо, что иногда мне становилось даже страшно. Я постоянно ждала какой-то беды. Ведь не может быть, чтобы все всегда было хорошо, когда-нибудь это должно закончиться. Каждую ночь я засыпала на груди любимого и просыпалась от его нежных, осторожных поцелуев.

Ник по-прежнему играл в «Империи», и его музыка не стала хуже, люди, как и раньше, безропотно подчинялись его игре. Но что-то навсегда покинуло самого Ника, в его взгляде больше не мелькали удивительная отрешенность и презрение ко всем людям — он стал человеком, что нисколько не умаляло его таланта. Таким он мне нравился гораздо больше. Я уже не боялась того, что в самый неподходящий момент в его темных глазах вспыхнет дьявольский огонь, который может не просто опалить, но и сжечь душу. Мне было тепло и уютно с этим новым Ником.

И лишь иногда отчего-то накатывала необъяснимая тоска по маетному и тяжелому состоянию, которое вызывало у меня то страшное, но безумно притягательное существо, которое навсегда нас покинуло. Я надеялась, что все-таки навсегда, но мне трудно было поверить в то, что дьявол так легко откажется от своей добычи. Думаю, что все, кто однажды с ним сталкивался в жизни, потом долго не могли его забыть. Дьявол не из тех, кого забывают. Не зря же он великий искуситель — он умеет затронуть самые сокровенные струны души, этот мистический скрипач.

Но мой блаженный покой был неожиданно нарушен. Нет, дьявол здесь был совершенно ни при чем. Произошло то, чего я никак не ожидала. Наверное, в моем возрасте мало кто из девушек задумывается об этом. Знают все, но думать начинают только тогда, когда становится уже поздно.

Однажды утром, когда я заявилась в гости к Галине, чтобы немного потрепаться, мне вдруг ни с того ни с сего стало плохо.

Меня затошнило, и я едва успела добежать до туалета. Минут десять я выворачивалась наизнанку и стонала. Желудок старательно освобождался от всей пищи, которая в нем находилась.

Когда я вернулась в кухню и запах жареного мяса — Галка готовила котлеты — вновь ударил мне в нос, я как ужаленная опять метнулась к унитазу, но на этот раз добежать не успела. Меня вырвало прямо в коридоре.

— Извини, Галь, я не хотела, — растерянно оправдывалась я. — Я уберу. Наверное, я отравилась йогуртом…

— Ага, — хмыкнула моя всезнающая подруга, — йогурт это напоминает очень отдаленно.

— Ты о чем? — удивилась я.

— Мать, — Галка никак не могла поверить в мою неосведомленность, — ты что, до сих пор так ничего и не поняла?

Я испугалась. В голову полезли страшные мысли о разных неизлечимых болезнях. Может, я умираю? Увидев мое бледное испуганное лицо, Галюня разразилась истерическим смехом, остановить который она не скоро смогла. Потом, вытирая выступившие на глазах слезы, она объяснила мне причину неожиданного приступа веселья:

— Маня, ты беременная. Задержки у тебя уже были?

— Что? — оглушенная этой новостью, я никак не могла понять, о чем она меня спрашивает. — О чем ты?

— Ох, Маня, ты совсем еще ребенок, — вздохнула моя подруга, — я тебя спрашиваю про месячные. Что тебе еще не ясно?

Если бы она мне этого не сказала, сама бы я ни за что не вспомнила о том, что в прошлом месяце у меня была задержка, но я не обратила на это никакого внимания.

— Что?! — воскликнула я испуганно. — Как беременная? Так быстро?

— Ну ты, мать, даешь! — восхитилась моей дремучестью Галка. — А сколько времени, по-твоему, требуется на то, чтобы заделать ребенка? Это же не ремонт, который может тянуться годами. Тут дело нескольких минут. Раз — получите и распишитесь.

Я опустилась на стул, потому что ноги меня почему-то перестали держать. Где-то в глубине души зарождалась истерика. Вот уж о чем я за все это время ни разу не подумала, так это о детях. А ведь не маленькая и знаю, как они на свет появляются, но мне почему-то казалось, что случится это гораздо позже, во всяком случае не так скоро.

— Галь, — потерянным голосом спросила я, — а может, оно само пройдет, рассосется как-нибудь, а? Может, все не так плохо? Мне же еще учиться и учиться, — я всхлипнула, — и, что я маме скажу? Это какой-то кошмар.

В ответ на мои причитания Галка покрутила пальцем у виска и возмущенно ответила:

— Конечно, само пройдет, но месяцев так через девять. Маня, у тебя есть только два варианта — либо рожать, либо идти на аборт. Третьего не дано. И никто за тебя это решение не примет. Хорошо подумай, потом уже ничего не изменишь.

— Нет, — разревелась я, — не пойду на аборт. Только не это! Я не могу, это же ребенок, мой ребенок.

— Ясно, — Галка улыбнулась, — значит, будешь рожать. Слушай, Маня, я не поняла, чего ты тут воешь белугой? Можно подумать, что родители тебе не помогут. Закончишь ты свой универ, не бойся. Не ты первая, не ты последняя. Кстати, а что по этому поводу думает твой Ник?

Вытирая кулаками слезы и изо всех сил стараясь успокоиться, я звенящим от слез голосом произнесла:

— Он ничего не знает. Я ничего не знала, пока ты мне не сказала.

— Ну, вот и обрадуешь будущего папашу. Если не сбежит, то надежда на светлое будущее у тебя есть. Поженитесь и будете нянчить киндера. Не так уж и плохо, — философски заметила моя подруга.

— А если, — я все никак не могла прийти в себя от обрушившегося на меня известия, — он не захочет ничего? Если ему этот ребенок не нужен?

Галюня думала не больше минуты и выдала:

— Во всем ищи позитив, Маня. Если он окажется козлом, то ты можешь порадоваться тому, что не связала с ним свою жизнь, и послать его подальше, и опять же, напоминаю тебе, что ты не сирота казанская и у тебя нормальные любящие родители, которые тебя не бросят и помогут всем, чем могут. Что за глупые истерики, Маха? Нормальная женщина должна радоваться в подобном случае. Знаешь, сколько на свете бесплодных? А тебе вон столько счастья на халяву досталось. Будем надеяться, что папаша не сделает ноги, узнав о своем новом статусе.

Многие удивляются, как мы с Галкой, такие разные, ухитряемся дружить столько лет. А вот меня этот факт нисколько не удивляет. Из всех моих знакомых никто не умеет так, как Галка, поднять на должную высоту мое упавшее настроение. Ее оптимизма хватало на нас двоих и даже оставалось немного лишнего.

Я вымученно улыбнулась и засобиралась домой. Мне было страшно себе представить, как отреагирует Ник на это известие. В тот момент больше всего в жизни я боялась разочароваться в любимом человеке. Но, как ни крути, Галюня, как всегда, права. Лучше выяснить все на берегу. Если он окажется подонком, то не стоит слишком уж затягивать наши отношения, пока я не прикипела к нему слишком сильно. Потом это будет сделать тяжелее.

Дома я никак не могла решиться на этот разговор. Ник сам заметил мое состояние и встревоженно спросил:

— Мария, что с тобой? Что-то случилось?

Слова сами выскочили из моего горла. Оказалось, что это не так уж и сложно. Гораздо труднее было ждать его ответа. От страха у меня даже сердце перестало биться. И как же мне стало легко, когда он подхватил меня на руки и закружил по комнате!

— Машка, — воскликнул он радостно, — это же здорово! Чего ты такая подавленная? У нас будет ребенок! Завтра пойдем подавать заявление в ЗАГС. Ты согласна стать моей женой?

Я представила себя в белоснежной пене подвенечного платья и венке из флердоранжа, с букетом белых роз и даже замерла от восторга. Какие же глупые вопросы иногда задают мужчины! Неужели он думал, что я откажусь? Но я решила немного потянуть паузу и только потом ответила:

— Конечно, согласна. А ты что, надеялся на мой отказ?

Ник рассмеялся:

— Ну вот, ты уже потихоньку начинаешь превращаться в стерву. Нет, я надеялся, что ты не откажешь, иначе зачем бы я спрашивал?

А потом он взял скрипку и заиграл удивительную музыку. Такого я еще не слышала. От этой мелодии мое сердце принялось стучать так часто и так громко, что я испугалась. По моим венам заструилась не кровь, а что-то другое, горячее и легкое, как пламя. Я почти задыхалась, когда он закончил играть, но как же мне было хорошо!

— Что это было? — спросила я удивленно.

— Музыка твоего сердца, — улыбаясь, ответил он, — помнишь, я тебе обещал, что напишу ее? Это она и есть.

— Как же красиво и… страшно, — вынуждена была я признаться. — Мне казалось, что я сейчас умру.

Он обнял меня и шепнул на ухо:

— Нет, ты будешь жить вечно.

— Какая чушь! — воскликнула я. — Я не хочу жить вечно, я хочу жить счастливо. А вечность — это слишком долго.

— Ну, тогда я постараюсь сделать все, чтобы твоя жизнь была счастливой, — пообещал он.

Я прижалась лицом к его груди и почти неслышно прошептала:

— Тебе для этого не надо стараться, просто будь рядом.

Он прижал меня к себе, зарылся лицом в мои волосы и хрипло произнес:

— Я всегда буду рядом, даже тогда, когда это будет невозможно. Никогда тебя не покину, Машка. Ты даже не представляешь, что ты для меня значишь!

* * *
Фома Торквемада без сил лежал в постели. Из его груди вырывалось надрывное свистящее дыхание. Он прожил долгую жизнь, но в последнее время его все чаще обуревал страх. Он вспоминал одну давнюю встречу и дрожал, словно от озноба.

Скоро, очень скоро они вновь встретятся…

— Томас, Томас, Томас, — услышал он тихий насмешливый голос, который так и не смог забыть за все прошедшие годы. — Заждался меня?

— Это ты, нечистый? — слабым голосом спросил Фома.

— Ох, как же ты мне надоел, чистюля, — устало ответил дьявол, — кто же еще? Смерть-то твоя уже не за горами. Ты к ней готов, Фома?

Как ни старался Великий инквизитор спрятать свой страх, но так и не смог. Зрачки его расширились, губы задрожали, а из груди вырвался стон.

— Что, уже? Так скоро? — сдерживая слезы, спросил он у своего гостя.

Высокий человек в черном плаще вышел из темноты, и Фома вновь увидел его. Он был прекрасен, но в его золотых глазах не было и тени сочувствия, хотя и ненависти в них тоже не было, лишь холодное равнодушие и усталость.

— Кто тот человек, в чьем теле ты сейчас находишься? — спросил Торквемада. — Я искал его и не мог найти. Если бы мне это удалось, то…

Дьявол рассмеялся.

— То ничего бы не изменилось, Фома. Неужели ты думаешь, что я не смог бы о себе позаботиться? А тело… Это мое собственное тело. Есть один древний ритуал. Он гораздо древнее, чем все ваши религии вместе взятые. Понимаешь, даже мне иногда нужен отдых, и раз в несколько столетий я позволяю себе небольшой отпуск. Если в полнолуние на месте ритуальной смерти пяти женщин овладеть девственницей, то вскоре на свет появится чистое свободное тело без души. Мое тело, Фома, которое никто у меня не будет оспаривать. И тогда я могу наконец отдохнуть. Вот такое тело сейчас перед тобой. Я много работаю и имею право хотя бы иногда нормально поспать и не видеть все те мерзости, которые вы, люди, здесь творите. Знал бы ты, как я от вас устал! Да вот взять хотя бы тебя. Фома, вспомни всю свою жизнь. Сколько мерзостей ты натворил, прикрываясь именем Бога? У тебя еще есть немного времени, чтобы все вспомнить и осознать. Но ты не поймешь ничего. Единицы спасаются на смертном одре, и ты не из их числа.

— А что будет со мной? — голос Великого инквизитора стал почти неслышим. — Что ждет меня, когда я умру? Я ведь верой и правдой служил Богу…

— Прекрати, лицемер, — оборвал его дьявол, — мне противно тебя слушать. Ты сам-то веришь в то, что сказал? Кому ты служил? Томас, ты тешил свои амбиции. «Богу — богово, кесарю — кесарево». Свое ты получишь. В этом мире все получают в итоге то, что заслужили, и ты не исключение.

«Я не хочу этого!» — попытался крикнуть Фома, но невидимая рука сжала горло, и его сдавленный шепот утонул в долгом приступе мучительного кашля.

— Я тебе не верю, враг рода человеческого. Где твои рога, где твои копыта, исчадье ада? Почему ты притворяешься человеком?

— Копыта — не самая удобная обувь, — ответил черный человек с сарказмом, — а рога мне наставлять некому, я, знаешь ли, старый холостяк. Конечно, можно было бы подобрать более устрашающее тело, жуткое и безобразное, чтобы привести тебя в трепет, но зачем? Меня больше интересует мой собственный комфорт, чем то впечатление, которое на вас произвожу. Тебе этого не понять. Пять веков, Томас, целых пять веков мне предстоит трудиться, не зная покоя и не ведая отдыха, без права на сон, пока очередные мои поклонники не подготовят мне достойный отпуск, — он усмехнулся. — Слишком мало людей на Земле знают этот древний ритуал, все его нюансы. Но я забочусь о том, чтобы эти знания не пропали и чтобы в нужный момент нашелся тот, кто смог бы совершить его правильно. Это в моих интересах. Многие древние знания ушли, но это не потеряется — я не допущу, — он усмехнулся.

— И тогда в этот мир придет Антихрист?! — в ужасе воскликнул Великий инквизитор, с трудом поднявшись с постели.

— И что это изменит, а, Фома? Посмотри, сейчас тот, кого ты называешь Антихристом, стоит перед тобой. Разве наступил конец света?

Фому трясло, как в лихорадке.

Несчастный старик только сейчас поверил в то, что душа действительно бессмертна и что за все свои мысли, слова и поступки ему придется ответить сполна. Ад, да, впереди его ждал именно ад — уж в этом-то Великий инквизитор не сомневался.

— Когда это случится? — спросил он, теряя остатки самообладания. — Когда я умру, дьявол?

Взяв со стола рог единорога, гость с неприятной ухмылкой принялся его рассматривать.

— Носорог, — объявил он Фоме, как будто не слышал его вопроса, — обычный носорог. А ты, дурень, надеялся, что кусок кости защитит тебя от отравления, да? Но умрешь ты своей смертью и в свой срок. До чего же вы все тут дремучие и темные! Даже ты, Томас, образованнейший человек, а дурак дураком, — потом, словно опомнившись, он ответил: — Когда ты умрешь? Сегодня какое у нас число?

— Шестнадцатое сентября тысяча четыреста девяносто восьмого года, — почему-то шепотом ответил Торквемада, уже про себя жалея, что задал этот страшный вопрос.

Он больше не хотел знать ответ на него.

Дьявол положил рог обратно на стол, поднялся и направился к выходу. У двери он остановился и, смерив съежившегося и побелевшего от страха старика презрительным взглядом, сказал:

— Сегодня. Томас Торквемада, ты умрешь уже сегодня. Срок твоей земной жизни заканчивается, пора тебе готовиться к жизни вечной. Не завидую я тебе, дружище, ох как не завидую! Но не огорчайся, в твоем аду я иногда буду тебя навещать — люблю пообщаться с интересными людьми. Так что скучно тебе не будет.

— Сгинь, нечистый! — воскликнул в отчаянии старик, но его полночный гость уже скрылся за дверью, оставив Великого инквизитора наедине со своими невеселыми мыслями.

* * *
Приближался день нашей свадьбы.

Мои бедные родители стоически восприняли известие о том, что скоро они станут бабушкой и дедушкой. Возможно, они немного разочаровались во мне, но вида не подали, тем более что Ник им понравился.

Раиса Петровна, давно уже вернувшаяся из больницы и даже немного восстановившаяся после микроинсульта, как-то при встрече заявила:

— Ох, Мария, не думала я, что ты такая бестолковая. Ты всегда казалась мне серьезной девушкой. Вот куда ты торопишься? Зачем тебе этот сомнительный тип? Сколько хороших парней…

Я ее перебила:

— Раиса Петровна, а чем вам Николай так не нравится?

— Тем, что пиликать на скрипке — это не профессия. Мужчина должен заниматься мужским делом, а не на балалайке брякать.

— На скрипке, — поправила я ее. — И еще, Раиса Петровна, не лезли бы вы в мою жизнь. Разбирайтесь со своим сыном, а меня оставьте в покое.

Болезнь никак не повлияла на склочный характер зловредной старухи. Услышав мои слова, она замерла, а потом разразилась пылкой тирадой по поводу «нынешней молодежи, у которой нет ни стыда, ни совести, ни уважения к старшим».

Я быстро забежала к себе домой и закрыла дверь. Слушать возмущенные вопли бешеной старухи мне совершенно не хотелось.

Я с нетерпением ждала возвращения Ника с работы. Без него мне было так пусто и так тоскливо, что я иногда позволяла себе даже поплакать. Хотя, как мне сказала мама, для беременной женщины такие перепады настроения — дело абсолютно нормальное.

Но наступила ночь, а его все не было. Иногда он задерживался, если его об этом просили, и, казалось бы, волноваться причин не было. Но на душе вдруг стало так тяжело, как будто на нее положили могильный камень. Никак я не могла избавиться от дурного предчувствия.

Незаметно для себя я уснула. Снилось мне что-то жуткое, маетное. Я пыталась вырваться из этого кошмарного сна, но не могла. Разбудил меня утром какой-то шум и крик во дворе, а затем последовал звук выстрела. Взглянув на часы, я недовольно поморщилась.

— Кому не спится в шесть часов утра? — заворчала я, переворачиваясь на другой бок.

— Убили-и-и! — этот крик ворвался в мое сонное сознание, и я мгновенно вскочила.

Неужели все начинается сначала? Но ведь все сатанисты погибли, так что же произошло на этот раз? Дьявол покинул это место, так почему же в нашем дворе опять гибнут люди?

Обнаружив, что Ник дома так и не появлялся, я заволновалась еще больше. Оделась на скорую руку и выскочила в подъезд. Несясь вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, я молилась только об одном — чтобы мои тревоги и страхи не нашли подтверждения. Кто угодно, но только не он!

«Дьявол не станет мстить, — успокаивала я себя, — он такими вещами не занимается. Но он ведь больше не защищает скрипача, это тело его уже не интересует. Если верить тому, что он говорил, то Ник и так уже пережил свою смерть».

Выскочив из подъезда, я сразу же споткнулась об лежащее у входа тело.

Вид растекшейся крови казался каким-то неестественным, глянцевым, как на фотографии.

Аглая Дмитриевна обняла меня и прижала к себе, чтобы я не могла увидеть лица того, кто лежал на земле. Напрасно. Я уже все поняла.

Ник лежал в луже собственной крови, прижимая к груди скрипку. Темные глаза смотрели в небо. Но на его лице я не увидела ни страха, ни боли, он улыбался. Горло моего скрипача было разорвано так, как будто его пропустили через мясорубку. А чуть в стороне я обнаружила труп большой черной собаки, той самой, которая однажды загнала нас в заброшенный дом. Собаки Учителя. Зверь отомстил за смерть своего хозяина.

Миша Кравцов переминался с ноги на ногу и неловко оправдывался перед собравшимися жильцами:

— Давно надо было пристрелить эту тварь, но кто же думал, что так получится? Я же не живодер, ей богу.

— Ты, Миша, — ворчливо заметила Раиса Петровна, — никогда ничего не успеваешь. А вот теперь парень погиб. А эта зверюга здесь почти каждую ночь выла. Надо было принимать какие-то меры.

Больше я ничего не услышала. Перед глазами поплыл туман, уши заложило, и я упала без чувств на уже остывшее тело моего скрипача.

Очнулась я только под вечер у себя дома. Надо мной хлопотала мама — видимо, кто-то из соседей ей позвонил. Увидев, что я пришла в себя, мама принялась меня успокаивать:

— Машенька, это ужасно, но тебе сейчас нельзя волноваться. Я понимаю, доча, как тебе тяжело, но это еще не конец жизни. Думай сейчас о ребенке. Со временем боль утихнет, надо только потерпеть немного.

— Мам, я не хочу жить, — тихим, бесцветным голосом сказала я, — зачем, если его уже нет?

Мама гладила меня и ласково укоряла:

— Так нельзя, Маня, ты не одна. Пойдешь жить к нам. И не спорь. Я не могу тебя оставить здесь одну. Все пройдет. Мы с папой тебя никогда не оставим.

Я отстранилась и встала с кровати. Подошла к окну, чтобы посмотреть, там ли еще мой Ник.

Но его уже увезли в морг, осталось лишь красное пятно на пороге подъезда.

— Хорошо, мама, — покорно согласилась я, — я уйду жить к вам. А когда похороны?

— Не думай об этом, — взмолилась мама, — приехала мать Николая, и мы с ней вместе об этом позаботимся. А ты поплачь, тебе станет легче.

— Не станет, — сухо ответила я.

В этот момент с книжной полки упала какая-то книга. Я машинально наклонилась и подняла ее.

Бросив взгляд на страницу, я прочитала:

Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело,
В очи глянет запоздалый, но властительный испуг.
И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело,
И невеста зарыдает, и задумается друг.
Мальчик, дальше!
Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!
Но я вижу — ты смеешься, эти взоры — два луча.
На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищ
И погибни славной смертью, страшной смертью скрипача!
И только прочитав эти строки, я смогла наконец расплакаться. Плакала я так горько и так долго, как будто весь мировой океан собрался выплеснуться из моих глаз и затопить квартиру, дом и весь город.


ИННА ЖАРЧИНСКАЯ

Скрипач

Мария, как ей кажется, обычная девушка. Она учится, работает, ищет свое счастье и не торопится с выбором. Но однажды, случайно услышав, как играет на скрипке незнакомый парень, попадает под влияние волшебной музыки.

Скрипач тоже очарован девушкой, которая не похожа на его фанаток. Казалось бы, что может помешать их счастью? Но все не так просто, поскольку и в жизни Марии, и в жизни Ника есть тайны…

А еще есть некто, который из темноты наблюдает за развитием сюжета. У него свои цели…


16+

ISBN 978-985-549-887-3

По вопросам реализации обращаться в «ИНТЕРПРЕССЕРВИС».

Тел. в Минске: (10375-17)-387-05-51, 387-05-55.

Тел. в Москве: (495)-233-91-88.

E-mail: interpress@open.by

http://www.interpres.ru

интернет-магазин OZ.by

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.


Оглавление

  • ЧАСТЬ ПЕРВАЯ МАРИЯ
  •   Глава 1
  •   Глава 2
  •   Глава 3
  •   Глава 4
  •   Глава 5
  •   Глава 6
  •   Глава 7
  •   Глава 8
  •   Глава 9
  •   Глава 10
  •   Глава 11
  •   Глава 12
  •   Глава 13
  • ЧАСТЬ ВТОРАЯ НИК
  •   Глава 14
  •   Глава 15
  •   Глава 16
  •   Глава 17
  •   Глава 18
  •   Глава 19
  •   Глава 20
  •   Глава 21
  •   Глава 22
  •   Глава 23
  •   Глава 24
  •   Глава 25
  •   Глава 26
  •   Глава 27
  •   Эпилог