Серия «Канцелярия Кощея» [4 книги] [СИ] [Анатолий Антонович Казьмин] (fb2) читать онлайн

Анатолий Казьмин Канцелярия Кощея Сборник

Собственная Е.И.В. Кощея Канцелярия

Меня разбудил Дизель. Да, да, именно с большой буквы. Потому что Дизель, это не мотор, как вы могли подумать, а имя. Имя моего скелета. Ну, в смысле не моего скелета, конечно, а моего работничка, который натурально и является скелетом.

Уф-ф-ф…

Давайте лучше я расскажу по порядку.

* * *

Проживаю я сейчас во дворце царя Кощея, Великого и Ужасного. Великий и Ужасный — это не официальный титул это я, прикалываясь, изредка так его называю, а Кощею нравится.

Дворец тот находится внутри Лысой горы, которая в свою очередь расположилась среди довольно мрачного и труднопроходимого леса, хотя центральный вход её и выходит на пустое пространство. То ли огромная поляна, то ли поляна, плавно переходящая в степь. Я еще толком не разобрался за месяц пребывания тут на посту главы Собственной Его Императорского Величества Кощея, канцелярии. Это — официальное название моего подразделения, где я ношу, опять же официальный чин — Статс-секретарь. Но о том, как я докатился до такой жизни чуть позже.

— Федя, внучек, чайку не желаешь?

Ах да, прошу прощения, не представился.

Захаров Федор Васильевич. Не женат, не судим, не привлекался, не состоял. Всего пару лет назад закончил факультет защиты информации в своём родном южном городе, сменил несколько мест работы, пока стараниями Кощея не оказался тут. Вот, наверное, и всё описание моей жизни.

— Ага, Михалыч, спасибо, давай.

Дед сразу засуетился, зашаркал валенками по мраморному полу и через пять минут передо мной уже стояла кружка исходящая ароматом крепко заваренного чая, а рядом примостилась тарелка с невероятно аппетитными оладиками.

— Ну-ка, ну-ка, — Михалыч решительно сдвинул в сторону клавиатуру и мышку. — Ишь, раскидал свои бесовские железки… На от, мёд гречишный, да вареньице малиновое.

— Осторожней, дед! Сломаешь, я новые тут у вас нигде не найду. Кощей тогда по головке не погладит… Ух, запах-то какой, а, деда?!

— Вот и наворачивай, внучек, а то скоро тощее Дизеля будешь.

Это мне привет с Кощеевой кухни от самого шеф-повара Жана-Поля де Баца. Иван Палыча по-нашему. Сегодня местная кухня балует меня вареньем и мёдом, а вот оладики — это фирменное дедово блюдо.

А с Иван Палычем мы в дружбе. Я ему подкидываю рецепты из своего времени, а он меня балует всякими вкусностями. Ну а Михалыч гоняет за ними своих подручных, двух мелких бесов, Тишку да Гришку. Ну, это те еще кадры для отдельного рассказа. Но носятся они по дворцу, как байты в процессоре, фиг догонишь. Одного только Михалыча и слушают, у него не забалуешь. Нет-нет, Михалыч не зверь какой, наоборот, низенький такой старичок с длинной бородой и прищуром, как у дедушки Ленина. Но прибить может легко, если найдется сумасшедший против него пойти.

— Ох, деда, спасибо! Вкуснотища-то какая! — прочавкал я, жуя седьмой оладик.

— В варенье, в варенье-то макай. Иван Палыч велели передать, что малинка в ём ажно с самой Тмутаракани привезена, с самых югов. Кушай, родимый, кушай.

— Всё, деда, накормил, спасибо. Некуда больше… Ну правда, некуда… И медку больше не хочу… И быстренько колбаски тоже не надо… Михалыч! Мне работать надо!

Ох, раскабанею я на дедовых оладиках, а спортивных залов тут не найти и фитнес клубов отродясь не было, а образ жизни у меня в основном сидячий, как и положено хорошему компьютерщику, вот и…

О чем это я? Ах да, Кощей.

Так вот, сама Лысая гора и прилегающие к ней окрестности находятся в укромном уголке полусказочного русского государства, которым в настоящее время правит царь Горох в своем столичном городе Лукошкино.

Правда Кощей категорически отвергает эту версию политического устройства государства, утверждая, что правит тут только он, настоящий царь, а сам Горох — всего лишь жалкая личность, озабоченная только непомерным пьянством да забавами с дворовыми девками.

Может быть и так, конечно, спорить с Кощеем не буду, я не враг себе. Только мне видится немного другая картина мироустройства в этом отдельно взятом государстве.

Официально царём тут работает именно Горох и с юридической точки зрения и с фактической. И послов иностранных принимает, и договоры со странами разными заключает, и указы издает, казнит, милует, армию содержит да и все остальные функции, характерные для главы государства, выполняет.

У Кощея все эти государственные функции тоже выполняются, но только по-тихому, не напоказ. Вчера, например, пинками прогнали посла какого-то Подгорного Царя, уж и не знаю, что за царь такой, не вникал. Указы — тоже обычное дело, сейчас я как раз оформлением их занимаюсь. Казнить кого — запросто, помиловать — значительно реже. А про армию я вам чуть позже расскажу, но есть и армия у царя-батюшки, уж поверьте.

Так что, Кощей, он тоже правит и власть имеет не малую хотя, на мой взгляд, царём его называть не верно. Самая близкая к нему аналогия — мафиози. Только не какой-нибудь дешевый Аль Капоне, а эдакий, крутой отец криминалитета всего государства. Так что, если и царь он, то воровской. Но сил, влияния и богатства у него не меньше, чем у самого Гороха будет. Да оно и не удивительно. И в моё время организованная преступность занимала далеко не последнее место и в экономике и в политике, да практически во всех сферах государства.

Да, моё время… Кончилось оно для меня и, похоже, навсегда. Назад мне не вернуться уже…

Я встал, оторвав усталый взгляд от мелькавших на мониторе цифр и букв, прошёлся по кабинету, разминая ноги и утрясая оладики и, едва успел сесть обратно за комп, как в коридоре раздался торопливый цокот и вскоре уже кто-то нетерпеливо забарабанил в дверь. Ну, кто-кто? Скелет, конечно. Я уже наловчился их различать по клацанью костяшек по мраморному полу. Раз скелет значит, от Кощея и тут капризничать и медлить нельзя.

— Деда?

— Иду уже, иду, родимый.

Загремел засов и в кабинет протиснулся скелет в образе гонца или гонец в образе скелета, как вам удобнее будет, и тут же завертел головой, не обращая особого внимания ни на меня, ни на Михалыча. Ну, понятно, это он моего Дизеля высматривает.

Дизель, получив постоянную работу и персональное имя, моментально стал знаменитостью среди всех дворцовых скелетов. Это как раз было и не удивительно. У скелетов-то тут жизнь какая? Эй ты, взял вот это и отнёс вон туда или вон того руби, а того кусай, вот и все радости жизни. Пардон, не жизни, конечно, какая уж жизнь у скелетов? Одно тоскливое существование, а не жизнь. А тут мой Дизель во всей красе, как подсолнух среди бурьяна расцвел. А им удивительно и завидно, вот и бегают при каждом удобном случае на него подивиться.

— Ну чего тебе?

Скелет протянул мне клочок бумажки, на котором каллиграфическим подчерком было написано: «Ко мне, живо».

Ну, точно, Кощей.

— Деда, я к Кощею, зовёт зачем-то, а ты пригляди тут, чтобы твои башибузуки по клавиатуре не скакали, ладно?

— Иди-иди, внучек, не переживай.

На самом деле бесенята, получив от Михалыча хороший такой нагоняй после первой же проказы, теперь мой стол обходили стороной, но покомандовать я же должен? Для порядка.

— Ты уж, поспеши, Федь, Кощеюшка ждать не любит. Как бы не осерчал.

— Да иду я, иду.

— Может, Машу возьмешь с собой? Мало ли что…

— Это что, например?

— Ну, мало ли…

Маша, сидящая на диване и старательно полировавшая когти, подняла на меня вопросительный взгляд.

Нет, я не оговорился, именно когти. Ногти у Маши тоже были, а вот когти, здоровенные такие, как у пантеры какой, Маша выпускала по необходимости. Ну, разодрать там кого, свежей кровушки напиться… Шучу-шучу, не пугайтесь. Маша у нас хоть и происходит из древнего вампирского рода, но волей обстоятельств является вегетарианкой и, если и раздирает теперь что, так только яблоки и груши на фруктовый салатик. Хотя при необходимости, может и десяток здоровых мужиков порвать. Но до этого, слава богам, у нас пока не доходило.

Я отрицательно помотал головой в ответ на её взгляд. Я же не в бой иду или там, в разведку, а всего лишь к своему работодателю.

А работодатель мой как вы уже, конечно поняли, Кощей и есть.

И затащил меня сюда именно Кощей, угробив на эту операцию переноса целую кучу ценных амулетов и редчайших, одноразовых заклятий. А когда увидел результат своих стараний, то так орал и плевался, что призраки в ужасе забивались в щели, скелеты рассыпались на косточки, а чёрные рыцари-зомби, завывали почище пароходных сирен в день празднования Дня военно-морского флота.

Но дело уже было сделано, а повторить подобную операцию в ближайшее время, Кощей не мог и пришлось ему в итоге довольствоваться тем, что было. Мной то есть.

Большим начальником я у него заделался не сразу, конечно. Сразу он меня съесть хотел. Нет, не в переносном смысле, а в самом, что ни на есть буквальном. Он у нас такой, он может.

* * *

Я вышел из кабинета и быстро зашагал по нашему коридорчику, ведущему в один из главных коридоров, с удовольствием оглядываясь по сторонам.

Ух, тут вначале и грязища была! Чуть ли не болото, а под стенами было навалено столько мусора, что передвигаться приходилось по узенькой тропинке.

Это Маша, умничка, в первый же день Дизеля у меня забрала и порядок тут навела. Да и сейчас каждый день бесенят Михалыча чистоту поддерживать заставляет.

А вот дальше в большом коридоре там бардак так и остался.

Я еще в самый первый раз, когда меня тащили за Кощеем в его кабинет рыцари-зомби из его личной охраны, заметил всю эту грязь и мусор и даже смог удивиться, хотя тогда мне было уж совсем не до окружающей обстановки.

А до чего было? Да ни до чего, если честно. Просто пытался понять, что происходит.

Я тогда как раз работал у геологов в выездной партии. И был у меня свой, хоть и маленький, всего десять шагов в длину и три в ширину, вагончик, забитый различной аппаратурой. Зато уютный и обустроенный мной именно так, как и хотелось. Не вычислительный центр какой-нибудь, конечно, но в наличии имелись и хороший комп, сканер с двумя принтерами, куча железок в запас, картриджи для принтера, мотки проводов и даже бензиновый движок с генератором для питания всего этого оборудования. А как же, мы же не в городе работали, а на выезде.

К геологии я имел отношение постольку, поскольку удавалось постоять рядом с настоящими геологами. Вот они и впахивали в основном. Ну а как компьютерный специалист на все руки, я без дела тоже не сидел. Ребята данные приносили, а я их тут уже обрабатывал да в базы загонял, таблицы всякие составлял. Скукотища, конечно, но платили хорошо, да и команда у нас собралась приятная.

А в тот день, когда я к Кощею-то попал, ребята в поле работали, а я, пользуясь моментом, завалился на крохотный топчанчик, который они мне соорудили по моей просьбе. Сидеть на нем было удобно, а вот лежать, только свернувшись калачиком, но меня это не смущало и я уютно так на нем расположился, чтобы вздремнуть часок-другой. И тут как завыло, засвистело, загудело! Вагончик подкинуло, завертело в воздухе и я остро проникся ощущениями девочки Элли, которая со своей верной псиной Тотошкой оказалась в подобной ситуации.

Продолжалось это недолго и вскоре вагончик мягко опустился на землю. Я сидел на полу, вцепившись за стойку с запчастями, совершенно не понимая, что происходит, а мысли мои метались между тропическими ураганами и мной, таким предусмотрительным, закрепившим всю аппаратуру. Именно аппаратура почему-то волновала меня больше всего в этот момент и я, вскочив, тут же бросился проверять последствия катаклизма. Всё было в порядке, не считая нескольких железок, свалившихся с полок. На самом деле тут удивляться было нечему: вагончик перетаскивали с места на место с помощью трактора и всё было надёжно закреплено. Ну и славно. Я удовлетворенно кивнул и тут раздался стук в стену вагончика и кто-то властным голосом, хотя и несколько неуверенно, произнёс:

— Кто-кто в теремочке живет?

Вот это и был мой нынешний работодатель, Великий и Ужасный.

* * *

Я хмыкнул про себя, вспоминая свой первый день во дворце.

Сейчас-то я шагал, гордо выпятив грудь, высоко подняв голову и смотря строго вперёд, а дворцовая нечисть, все эти, пробегавшие по делам скелеты, монстры самых различных мастей, и прочие местные кошмарики, завидев меня вжимались в стены и угодливо кланялись. Всё правильно. Не абы кто идёт, а вышагивает сам Статс-секретарь Его величества Кощея!

С дисциплиной во дворце было всё в порядке. Не так глянешь на вышестоящего и сожрут. И повезет если сразу. А могут и не спеша по кусочку отгрызать.

Я уже и привык как-то. А что нормально всё. Порядок быть должен. Пусть свой, странный и зловещий, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят же, верно? Хотя монастырём Кощеев дворец и не назвать, конечно, ну вы меня поняли.

Но это сейчас я тут уже освоился, а вот тогда, как только я сюда попал…

Описывать в каком я находился состоянии после нашего знакомства и прогулки по дворцу Кощея, я не буду. Как требовал по очереди вызвать адвоката, полицию и нашего консула в этом захолустье, тоже не стану. Стыдно. Хотя, чего тут стыдиться-то? Вот представьте, сидите вы себе спокойно, занимаетесь своими делами и вдруг бац! и вокруг мрачное подземелье с пусть и роскошными, но не менее мрачными и зловещими залами, по которым вас тащат за типом представляющим из себя скелет обтянутый кожей, которого даже доспехи не делают краше или хотя бы поупитаннее. Мало того, тащат вас здоровенные такие мужики в черных рыцарских доспехах и плащах, да десяток самых настоящих скелетов с топорами и саблями в руках. Да и вокруг мелькают носящиеся по каким-то своим делам такие чудища, что и смотреть-то на них страшно, а не то что детально описывать.

За месяц моей дворцовой жизни я пообвык и на всех этих монстров да зомби смотрел без особого страха. Противно — да, страшно — нет. Человек-то ко всему привыкает быстро. Тем более закаленный на голливудских ужастиках. Но всё равно выйдя к кабинету Кощея, я облегченно вздохнул и поёжился. Мерзкая всё-таки эта нечисть.

Почему кабинет, а не тронный зал или там царские палаты какие-нибудь? А не знаю. Думаю, просто удобно было тут Кощею. Нет, был у него и тронный зал и куча других различного назначения, но там я Кощея почти не видел, а вот в кабинете постоянно.

Натурой он был увлекающейся, склад ума определенно близок к научному, а уж как он загорался новыми идеями любо-дорого было посмотреть.

Сам кабинет был просто завален рукописями, свитками, манускриптами. Стол так почти целиком скрывался под ними. Да и вдоль стен на стеллажах вперемешку с книгами да с какими-то довольно мерзкими чучелами стояли всякие колбы, мензурки и прочая алхимическая посуда. Тут же находился и очаг, над которым висел приличных размеров котёл, радостно булькая вонючим варевом.

Мечта классического сумасшедшего учёного, одним словом.

Вот во всем этом великолепии и обитал Кощей, пока находился во дворце.

Ну а у двери кабинета обычно околачивался его дворецкий, или может камердинер, не разбираюсь я в этом, высокий такой тощий мужик Гюнтер. Вечно во фраке, с надменной рожей и мерзкими усиками, он жутко раздражал меня своим высокомерием, посматривая на всех как на надоедливых букашек, копошившихся под ногами.

Вот и сейчас презрительно глянув на меня, он уже двинулся к двери кабинета с докладом, но я, опередив его, заорал:

— Его Ужасного Всемогущего Величества, Статс-секретарь по вызову!

— Давай-давай, заходи, — послышалось из кабинета.

И я, едва сдерживаясь, чтобы не показать язык, прошёл мимо красного от злости Гюнтера.

— А, явился, не запылился, — поприветствовал меня Кощей, расхаживая по кабинету. — Садись.

— Ваше Величество, — кивнул я в ответ и уселся в кресло рядом со столом. — Случилось, что?

— Случилось. Писульку я твою вчерашнюю разбирал, так и эдак вертел и получается, Федор Васильевич, что прав я был на счёт этого адского племени.

— Да? — Я постарался вспомнить текст очередной расшифрованной записки. — Что-то я там ничего такого особенного не припомню.

— Да ты внимательно ли читал? Не помнит он… О Бегемоте слова видел?

— Ну да, был там бегемот. Хотите назло врагам спереть его из Венского зоопарка да на шашлыки пустить? — хихикнул я.

— На шашлыки, Федя, я тебя пущу, если и дальше изгаляться будешь. Картина-то ой какая серьёзная вырисовывается.

— Всё-всё, — я примиряюще выставил перед собой руки. — Виноват, Ваше Величество. Рассказывайте.

Я к этому времени был уже в курсе общей ситуации, сложившейся в теневом государстве Кощея. Коротко говоря — начался передел зон влияния.

Тёмные силы Запада, так сказать коллеги Кощея по бизнесу, давно уже облизывались на лакомые восточные земли, но на их пути незыблемо стояла не только сама Русь, но и воровское государство Кощея, совершенно не хотевшего потерять свою вотчину.

Когда вся эта сатанинская империя просвещённой Европы науськивала на Русь, например тех же рыцарей или турок или прочих любителей поживиться за чужой счет, то отпор им давала не только царская армия, но и воровская Кощея. Мало того, он подымал на борьбу и леших, и водяных, и кикимор и прочую нашу нечисть, и захватчикам в итоге приходилось ой как не сладко.

Веками царил относительный баланс между мировыми силами, но в последнее время стал Кощей подмечать нечто странное.

То польские черти забредут на наши земли, то финские болотники просочатся, а то и целые бригады всякого жулья и ворья гастролировать по пограничным землям начнут. Вроде бы и ничего и не раз их слуги Кощеевы гоняли, да только уж больно массовыми такие нарушения границ стали. А тут еще и старые дружки Кощея с тех земель шепнули, что собирают адские силы против него войско. Кощея погубить хотят, земли его под себя подмять, а всю Русь под удобное и привычное им католичество окрестить.

А последним тревожным звоночком для Кощея оказался вдруг неведомо откуда взявшийся милиционер Ивашов, объявившийся в Лукошкино и, как я понимаю, выходец из моего мира. Он, быстро выдвинувшись в фавориты Гороха, сумел наладить и патрульно-постовую службу с помощью приданной ему стрелецкой сотни и, что более важно, собирался со своей опергруппой устроить настоящую охоту на самого Кощея.

Как он сюда попал в эту сказочную Русь, доподлинно известно не было, но Кощей был уверен, что переместил его сюда кто-то из высших чинов адова воинства специально для подрыва власти Кощея.

Благодаря успешным мероприятиям и действиям лукошкинской милиции, несколько десятков воришек, жуликов и грабителей загремели на каторгу, а кое-кто и на плаху. А некоторые из лихого люда задумались и вообще забросили своё воровское ремесло, подавшись, кто в хлебопашцы, кто в мастеровые, а кто и в купцы.

Убыток для Кощея был мизерный, но и приятного в этом ничего не было.

Только сейчас речь шла не столько об участковом этом, сколько о его окружении. Точнее — о любимом коте бабы Яги, у которой и квартировал Ивашов.

— Бегемот, Федор Васильевич, — объяснял мне Кощей, — это вовсе не та мирная животинка, что в Африках водится, а самый, что ни на есть адский демон и далеко не из слабых.

— А, это тот, что черным котом прикидываться любит? — щегольнул я знаниями из знаменитого романа.

— Молодец, — одобрительно кивнул Кощей. — И котом тоже.

«Надо же», — подумалось мне, — «Как Михаил Афанасьевич угадал. А может и не угадал, а знал?» После своих приключений я уже был готов поверить во что угодно.

— А что, Ваше Величество, этот Бегемот-то опасен для нас?

— Да не то что бы… Да это и не главное, опасен, не опасен… Просто, раз появился он у меня, значит, затевается что-то. И это хорошо, вот только точно знать мне надо.

— Хорошо? Запутался я что-то…

Кощей отмахнулся:

— Потом поймёшь.

— А что же можем сделать, Ваше Величество? Поймать и допросить?

— Поймаешь его, — досадливо протянул Кощей. — Демон он, а не кот бродячий. Хотя с котами я тоже на всякий случай решил подстраховаться.

— Это как?

— Шамаханы мои в Лукошкино засланные, тишком отлавливают котов черных да мне приносят, а я уж тут проверку им устраиваю, настоящий зверь это или зверь адов.

Шамаханы это такие воины Кощеевы. Я так толком и не понял про них, откуда они взялись, да и вообще кто такие. Люди вроде бы, похожие на татаро-монгольских агрессоров, но не они точно. С кочевниками Востока шамаханы бились насмерть и границу воровской империи, проходящую по Волге, держали крепко, не дозволяя никакой орде хозяйничать на Кощеевой территории. А, кроме того, служили эдакими летучими отрядами да диверсионными группами для выполнения разных тёмных Кощеевых делишек.

— Как же вы котов проверяете, Ваше Величество? — хихикнул я, — За хвосты дёргаете? Мяукнет — кот, заматерится — демон?

— В святой воде варю, — буркнул Кощей, кивнув на котел над огнем. — С шалфеем и осиновыми ветками. Никакой демон такого не выдержит.

Ой, фу-у-у…

— Жалко же котиков, Ваше Величество!

— Мне себя жалко, — резко сказал Кощей. — Да и себя пожалей. Доберётся Сатана до меня и тебе не сладко придётся, уж поверь.

— Верю… А где же вы воду святую взяли?

— Михалыч мне освящает по необходимости.

— Михалыч?! Он что, поп что ли?

— Был когда-то, — кивнул головой Кощей, довольно скалясь. — И не только попом.

Оказалось мой Михалыч, которого я за простого дедка принимал, невесть как прибившегося ко дворцу, на самом-то деле был самой настоящей легендой воровского мира. Был он гениальным медвежатником и сейфы щёлкал как орехи. Имя его лет тридцать назад среди воров гремело от Варшавы до Лиссабона. Умел и удачлив был, долю свою Кощею честно отдавал, а остальное прокучивал да раздаривал направо и налево. А к старости вернувшись на Русь, взял неожиданно для всех завязал да ушёл в монастырь.

Исчез знаменитый вор Щелкунчик, а появился в далёком монастыре брат Акакий.

Пять лет честно богу служил Акакий, а потом какой-то конфликт у него возник с настоятелем.

— Разругался он со своим церковным начальством, прихватил казну монастырскую да ко мне подался, — закончил свой рассказ Кощей.

— Силён Михалыч, — уважительно протянул я. — А как же вы сами, Ваше Величество со святой водой работаете? Вы же, простите, нечисть.

— Терпимо, — коротко ответил Кощей. — Только чешусь потом сильно.

Сложилось так, что сила у Кощея была еще древняя, со старых языческих времен, а все нынешние молитвы, иконы и прочие церковные атрибуты, действовали на него скорее неким раздражающим фактором, нежели опасным. Ну, как та чесотка, о которой он говорил. А вот что-нибудь из старины, было крепко повязано с Кощеем. Крик петуха, например, вводил его в непереносимое паническое состояние и Кощей готов был бежать сломя голову лишь бы не слышать эти петушиные вопли.

Адские же силы наоборот были крепко повязаны с церковью, особенно с католической. Можно сказать и те и другие черпали силы из одного источника.

Церковь с адом, поэтому вполне эффективно боролись друг с другом, а вот напасть на Кощея, как и ему на них можно было только обычными способами. Ну, бомбу на крыльцо подкинуть, в чай плюнуть или дрожжей в туалет насыпать. Шучу, шучу. Ну, вы меня поняли.

— Так вот, Федор Васильевич, — продолжил Кощей. — Собирайся-ка ты в путь-дорогу. В Лукошкино поедешь.

— Как?! Зачем?! Когда?!

— Затараторил… Сегодня на закате и отправишься. Бери вампиршу свою, Михалыча и в путь.

— И что я там делать буду? Меня же поймают, Ваше Величество! А как узнают, что я на вас работаю? Мне же голову враз отрубят.

— Не отрубят. На кол посадят и всех делов.

— Вот спасибо, Ваше Величество, утешили.

— Не трясись. Не будешь дураком, не поймают. Да и кому ты там нужен? Кто тебя знает?

— Ну всё равно… А что я там делать буду?

— Перво-наперво с Бегемотом этим разберёшься.

— А пулемёт дадите?

— Чего?

— Я говорю, а как же мне с ним разбираться с демоном-то? Библией по башке лупить?

Нет, представляете?! Я от местных монстров едва перестал вздрагивать при встрече, а тут пойди да завали настоящего демона! Так, по-простому, пойди и разберись.

— Не нужно никого лупить, — утешил меня Кощей. — Мне, Федя, нужно точно знать, объявился Бегемот в Лукошкино или нет. Важно это очень.

— А как же я узнаю? Объявления по всему городу развешаю мол, ищется демон, имя ему — Бегемот, кто увидит такого — получит мешок денег?

Кощей прищурился:

— Вот слушаю я тебя и сомневаюсь, а правильно ли я сделал, что к себе взял? Ты головой-то попробуй думать хоть иногда. Котов я там всех извёл кроме этого бабкиного при милицейском участке, вот его одного и проверить надо. Может тебя и правда на шашлык отправить пока не поздно? Так ты только скажи.

— Ну что вы сразу на шашлык, Ваше Величество, — виновато протянул я. — Не подумал я, каюсь. Запаниковал маленько.

— Ладно, ладно. Там и без тебя кота проверят, а тебе только и надо будет, что присмотреть за работой да мне доложить.

— Ну, вроде не сложно…

— Но это не всё. Осмотришься там, как обстановка в городе, как мои шамаханы народ мутят, не слышно ли чего о сатанинском сброде всяком.

— Хм-м, Ваше Величество я же совсем не в курсе, что вы затеяли. Вы хоть в общих чертах меня просветите, а то буду я там высматривать совсем не то, что нужно.

— Верно. — Кощей забарабанил пальцами по столу. — Слушай тогда.

Разрабатывать свою тайную операцию Кощей начал еще год назад. Решил он раз и навсегда отбить охоту адским демонам лезть на его земли. Империя наносит ответный удар, блин.

— Убить-то демона я не убью, не под силу мне это, а вот врезать ему хорошенько, чтобы он и сам забыл дорогу ко мне да и другим отсоветовал на моё добро зариться, это можно. По всем канонам христианским, — Кощей сплюнул, — можно.

И были им посланы мастера тайных дел сначала в Константинополь к патриарху, а потом даже и в Ватикан с задачей найти оружие против демонов. Да не просто найти, а и украсть, купить, короче добыть любым способом и сюда Кощею доставить.

— Ну и, Ваше Величество, неужто удалось?

— А то! Всё сделали молодцы, нашли через продажных людишек артефакт древний еще с библейских времен, да и выкупили. Денег отвалили… Но оно того стоит.

— И что же там за штуковина такая?

— А вот с ней мы с тобой и будем разбираться. Уже вот-вот привезут. Доложили, что границу Польши пересекли и уже по моим землям движутся. Значит, дней через пять, через недельку крайний срок, будет у меня оружие на демона.

— А Бегемот-то тут при чем?

А Бегемот оказалось, особо и не при чем. Чтобы наказать демона, его надо было сначала сюда на Русь заманить, а потом уже устроить эдакое показательное побоище. Раз объявился Бегемот в Лукошкино, значит, началась их атака на Кощея и можно уже ловушку ставить на них.

— Шамаханы мои по всему Лукошкино носятся, слухи об орде разносят, панику сеют. Надо мне чтобы всем ясно было мол, иду я на Гороха, вот-вот город захвачу и сам править там буду.

— Непонятно, как-то, Ваше Величество… Вы же отпугнёте всех демонов такой активностью.

— Ага! Вот и ты так подумал! — Довольно закивал головой Кощей, аж золотая корона на глаза сползла. — А теперь представь, что даст Горох мне отпор да погонит за леса за моря. А?

— Ух ты! Понял, Ваше Величество, понял! Ух, закрутили-то как! Получается, что после поражения будете вы обессилены, и кто угодно приходи и бери вас голыми руками?

— Точно. Вот и думаю не удержатся демоны от такого соблазна да полезут в Лукошкино, а я их там уже и ждать буду.

Демоны раньше или позже, но всё равно на Кощея войной пошли бы, а тут он сам место и время им подготовил, приходите, гости дорогие, берите и владейте. А сам с обрезом за углом стоит, поджидает.

Вот чтобы и показать активную деятельность Кощея, ну прямо вот-вот собирающегося напасть на Лукошкино, и действовали диверсионно-разведывательные шамаханские группы прямо под носом у Гороха.

Они там такого наворотили…

— Горох в пьянстве да дворовых девках погряз, а Никитка, участковый его, совсем уже мышей не ловит. Лихих людишек хватает, когда может, а угрозы от меня не видит. Тишина и покой в Лукошкино, а мне надо наоборот. Чем больше шума и паники, тем лучше.

И замутил Кощей там такую интригу, что и разобраться-то вот так просто не получится. Шамаханы, оказывается, умели менять облик и прикидываться любым человеком. Ну не все, конечно, а специально обученные. Вот они наметили себе первую цель — думного дьяка Филимона, человека никудышного, склочного, зато вхожего в царский дворец. Самого дьяка каждый день поили крепко да мало того, еще и в самогон какого-то дурмана подсыпали. На дармовщинку-то дьяк и рад был стараться да и напивался ежедневно до полного умопомрачения, а шамахан в его личине тем временем дела свои и проделывал.

— Есть там, у Гороха боярин один, Мышкин. Тупой и ленивый, как и все бояре в Думе. Вот и пригрозил ему мой молодец под видом дьяка мол, должен ты, боярин украсть сундук золота да положить его в указанное место, а не то живо донесу Гороху как ты, расставляя охрану у казны, сам, тем временем руку в неё запускаешь!

— А что, боярин этот и правда, таскал из казны?

Кощей поглядел на меня как на маленького.

— Понял, понял. Таскал, конечно же, боярин золотишко. Ну а дальше что?

— Таскать-то таскал, только понемногу, меру знал. А тут на тебе, целый сундук с тремя сотнями червонцев. Пропажу сразу заметили. Ну и началось.

Мало того, что боярина и дьяка обмануть удалось, так ребята Кощея еще и переманили на свою сторону самого царского казначея, некоего Тюрю. Много-много денежек пообещали, аванс выдали да намекнули на тёпленькое место рядом с Кощеем и Тюря, недолго думая к нам и переметнулся.

— Гнилой он человечишко, не верю я ему. Но пусть пока будет. С ним ты, Федор Васильевич тоже дела иметь будешь. Послушаешь, что он сделал, посоветуешь, что еще сделать надо, да и вообще присмотришь за ним.

— Понял…

Шамахан тот, что под дьяка косил, еще увёл у Гороха колечко какое-то волшебное. Кто то колечко на пальце носит, тот реальность, как есть видит. Тёмную материю или бозон Хиггса вряд ли разглядеть получится, а вот шамахановы личины, к примеру, это кольцо сразу распознаёт и показывает своему владельцу настоящий облик.

Толку от него мало было, ну не будет же Горох с ним по городу бегать врагов высматривать. А во дворце тот шамахан-дьяк и так царя сторонился. Но вот сама пропажа такой редкой штучки должна была насторожить участкового и придать следствию нужное направление. На Кощея как раз.

— Вот и молодец. А теперь одевай-ка ты свой мундир генеральский, да отправляйся не мешкая.

— К-к-какой еще мундир?

— Пред шамаханами должен ты во всей своей воинской красе предстать. Для авторитету. Это ты у меня на службе Статс-секретарь, а если перевести на военный язык, то целый генерал-поручик!

Не было печали. Да я и в армии-то не служил! Только военная кафедра при университете вот и вся моя военная карьера. И на тебе генерал…

— Ваше Величество, ну разве мало для авторитета Статс-секретаря? Может не надо генералом?

— Надо, Федя, надо.

А меня аж передернуло. Он не специально так сказал, конечно, но я с детства наслушался и «надо, Федя» и про дядю Федора с Простоквашино, да и еще и «человек и пароход» почему-то, хотя это и про знаменитого мореплавателя было, а прилипло ко мне.

— Подёргайся мне еще тут. Вот познакомишься с моими шамаханами, потом еще благодарить меня будешь за генерала.

— Ага…

— Ага, — передразнил Кощей, — Вот увидят в тебе личность мелкую, да и сожрут без сомнений. И даже косточек не оставят. А мне обидно будет, что без меня съели и буду я ходить в грусти и печали. Хочешь, чтобы я в печали ходил?

— Давайте костюмчик.

— Вот и молодец. Иди, собирай свою ватажку, а через час жду тебя на плас-де-Роял.

— Где-где?

— На поляну говорю, выходите. Перед дворцовыми воротами.

* * *

И поплёлся добрый молодец, голову повесивши.

На самом деле шагал я быстро — час на сборы это совсем мало, пролетит и не заметишь. А мне и Машу с Михалычем обрадовать надо и Дизелю ценные указания дать, да и вообще…

Не нравилась мне эта затея. Ну, вот сижу я себе целыми днями за компом, расшифровываю потихоньку перехваченные Кощеем тайные записки его недругов, тихо-мирно, никого не трогаю и на тебе. И вдруг…

Пора, в путь дорогу,

В дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идём.

Тьфу! Не везёт.

Хотя, как говорил дедушка Эйнштейн — всё в мире относительно.

То, что я в вагончике сидел в тот момент, когда Кощей меня утянул, повезло? Однозначно. Без компа не смог бы я дешифровкой заниматься и съели бы меня точно, не найдя лучшего применения.

А то, что Кощей из сентиментальных чувств держал у себя в кабинете на стене в рамочке любовную записку от своей какой-то пассии, которая, не записка, конечно, а подруга Кощеева, зачем-то в зашифрованном виде эту записку ему отослала? Тоже повезло.

Не знаю, может они в шпионов играли, но очень ко времени мне эта записка на глаза попалась. Я как-то сразу шифр в ней увидел и у Кощея поинтересовался, чего это мол, шифровка на стене висит? А он и вцепился. Оказывается, у него много уже перехваченных вражеских писем скопилось как раз зашифрованных. Вот и показывает он мне их, смогу ли прочитать? А там шифр — котам на смех, средневековой сложности. Мы в университете такое еще на первом курсе проходили. Да опять же комп у меня есть, да и наборы программ я всегда в запасе держу, ну и объяснил я Кощею, что, скорее всего проблем не будет, только аппаратура мне нужна из вагончика.

Кощей как про приборы услышал, сразу заинтересовался. Я же уже говорил вроде бы, что очень он всякие научные штучки любит? Ну вот.

Первый день свой в Кощеевом царстве я очень ярко запомнил.

Повёл он меня назад к вагончику, а на ходу и спрашивает:

— А где, говоришь, тебя всем этим премудростям учили?

— В университете.

— Ха, брат-студиоз?

— А вы что, тоже в университете обучались?

Кощей на ходу поднял руку и показал мне три пальца.

— В трёх?! Ну, вы даёте, Ваше Величество, — восхитился я. — В Европе?

— Болонский и Парижский да еще Веронский, магический.

Я только покачал головой. Силён Кощей, если не врёт, конечно.

Вскоре мы добрались до того огромного зала, посреди которого и приземлился мой многострадальный вагончик.

— Ну, показывай свои приборы, — скомандовал Кощей, когда мы забрались внутрь.

— Ну, вот — я указал на два стола, занятых компьютером и периферией. — Только, чтобы они заработали, надо питание подать.

— Щи с кашей, что ли?

— А? Нет, конечно. Вот, смотрите, Ваше Величество, вот это, — я указал на двигатель, — такое устройство, в которое если залить горючую смесь, то можно заставить его вращать вон ту железку. А та железка, крутит вон то устройство, генератор называется. А в генераторе появляется от этого сила и эта сила вон по той веревочке уже и подается к моим приборам, от которой они работают. Понятно?

— Показывай, — лаконично приказал Кощей.

Ну, верно. Лучше один раз увидеть.

Я запустил движок и, дождавшись когда лампочка под потолком начала равномерно светить, включил комп.

Кощей с величайшим интересом подошел поближе и стал всматриваться в монитор.

— И что твой прибор умеет делать?

— Ох, много чего. Ну, вот, считать умеет, например.

— Считать и я умею, — отмахнулся Кощей.

Я почесал в затылке и тут меня осенило. Достал я из кармана смартфон, включил вспышку и, хорошенько прицелившись, сфотографировал Кощея. Тот шарахнулся от яркой вспышки и стал уже угрожающе подымать руку, но я успокаивающе кивнул ему и отправил файл на печать. Принтер поворчал, пожужжал с минуту и выплюнул лист с отпечатанной на нем ошеломленной рожей Кощея.

— Вот, Ваше Величество, извольте.

Кощей недоверчиво взял лист, повертел его разглядывая, а потом расплылся в улыбке:

— Да это же я! Хорош, хорош, ничего не скажешь. В кабинете повешу.

— Ну, вот, — я развел руками, — вот такое может, к примеру.

— Нравится, — одобрил Кощей, — только баловство это. Для дела ненужная забава.

Плохи мои дела. Надо показать себя нужным, прямо-таки, необходимым.

— Ваше Величество, — взмолился я, — а давайте я ваш текст с помощью компьютера расшифрую да вам принесу? Ну, сложно так сказать, что умеет, что не умеет. Не могу я объяснить толком.

Кощей подумал и кивнул:

— Ладно. Утром чтобы был у меня с готовой работой, а не то…

— Знаю, знаю, — перебил я его. — Сожрёте.

— Скушаю, — поправил меня Кощей.

— Скушаете, — послушно кивнул я. — Только, Ваше Величество, для ускорения работы мне от вас две вещи нужны. Во-первых, текст этот на русском языке?

Кощей кивнул.

— Отлично. А еще мне алфавит ваш нужен. Не сочтите за труд, напишите, а?

Я протянул ему лист бумаги и карандаш.

Кощей повертел карандаш в пальцах, черканул им пару раз на пробу и, склонившись над столом начал старательно выводить на нем буквы, тихо приговаривая:

— Аз, буки, веди…

Закончив, он протянул мне листок:

— Ох, смотри, Федор Васильевич, если окажется, что я зря тут бумагомарательством занимался…

— Да сделаю я, сделаю, не переживайте.

— Ладно.

Кощей двинулся к выходу, а на пороге всё-таки бросил через плечо:

— Сожру. Ох, сожру. То есть, скушаю.

Он вышел и, не закрыв за собой дверь, поманил одного из скелетов:

— Стоишь тут. Никого не пускаешь. Когда он скажет, — Кощей махнул в мою сторону, — отведёшь ко мне.

И я наконец-то остался один. Ну как один? Со скелетом у двери. С Дизелем, кстати.

А это любовное послание я даже целиком расшифровывать не стал. Нет, не потому-что сложно, какая там сложность? Каждая буква заменена цифрой, детский сад, ясельная группа. Нет, просто там текст действительно любовный, личный был.

Дословно я уже не помню, но что-то такое:

«Кощеюшка, жизнь моя!

Истомилось по тебе сердце девичье, иссохли очи от слёз горьких, когда же смогу снова увидеть тебя, злодей моей души?»

Кощей увидел, обрадовался и еще один текстик мне подкинул, потом еще один, а когда очередной приказал расшифровать, я ему и говорю мол, проблема у нас, еще чуть-чуть и перестанут мои научные приборы работать. Бензин кончился. Не у приборов, конечно, у движка к генератору.

* * *

— Босс! Шеф! Ау! Командир!

— А? Что?

Я так погрузился в воспоминания, что и не заметил, как машинально свернул в наш коридорчик и шёл ничего и никого не замечая.

А звал меня бес по имени Аристофан.

— А это ты, Аристофан? Чего тебе? Занят я.

— Так это, босс, говорят в натуре, ты на дело идёшь?

— Кто говорит?

— Ну, это… — он помахал неопределенно в воздухе волосатой лапой. — Говорят типа.

Я покачал головой. Слухи по дворцу разносились мгновенно.

— Ну да, погулять решили пойти. Выйдем на природу, шашлыков пожарим. Рыбки половим.

— Ну да, ну да, — закивал Аристофан. — Меня с собой, блин, не возьмёшь?

— Извини, Аристофан, не в этот раз.

— Без базара. Какие будут указания, типа на время твоего отсутствия, босс?

Аристофан со своими двумя десятками таких же бесов, был приставлен к нам в качестве охраны и группы быстрого и крайне вредного реагирования.

Охраняли они нас от всех подряд, а реагировать пока было не на что, поэтому оккупировав соседнюю с нами комнату и превратив её в казарму, наслаждались бесы тишиной и покоем и целыми сутками резались в карты.

— Ну какие указания? Бди. Присматривай тут за порядком да чтобы никто не лез к нам. Скелетов к Дизелю не пускай, а то быстро тут организуют клуб фанатов-почитателей. Ну и за двумя этими мелкими пакостниками пригляди, за Тишкой да Гришкой, а еще лучше — к себе в казарму их забери на время.

Аристофан поморщился, но кивнул:

— Сделаем, босс в натуре, не волнуйся.

Аристофан, не отличавшийся высоким ростом, едва доставая мне маленькими рожками до груди, размерчик в ширину имел побольше моего двадцатичетырёхдюймового монитора и силушкой был не обижен. Кроме того он был невероятно ловок и увёртлив.

Когда я застукал его выносящим из кабинета под мышкой мой внешний жёсткий диск, я даже с помощью Михалыча не смог поймать его. Благо Дизель, став в дверях, перегородил путь к отступлению, да Маша, извернувшись, ухватила его за шею. Она так и держала Аристофана, пока Михалыч лупил его по заду ремнем, а я прохаживался рядом с одолженной у Дизеля саблей и орал:

— Пригнись, Михалыч! Дай я этому засранцу голову срублю да Кощею на стену в кабинет повешу!

После порки и моего «так и быть, на первый раз прощаю, но смотри у меня, зараза!», Аристофан проникся уважением и к собственности Канцелярии, и к нам и больше никогда не покушался на наше имущество.

На этом его проступки не прекратились, но все каверзы Аристофан теперь проворачивал вне расположения Канцелярии, хотя нам немного надоедало отбиваться от возмущенных поваров, пришедших за справедливостью или от делегации отдела утилизации и сантехники, у которых Аристофан спёр две телеги медных труб и загнал их на ярмарке в Лукошкино.

* * *

Кивнув Аристофану на прощание, я вошёл в Канцелярию.

Маша так и сидела на диване только теперь не занималась маникюром, а держала в руках книгу. С двух сторон прижавшись к её бокам, дрыхли наши бесенята. А вот Михалыч стоял посреди комнаты и разглядывал, вытянув перед собой на руках, черный генеральский мундир, китель которого сверху донизу был увешан медалями и орденами. Спасибо, на спину хоть не повесили. Ох, нет, повесили. Не много, но достаточно, чтобы почувствовать себя ёлочкой на детском утреннике.

Увидев меня, дед засиял как гирлянда на той самой ёлочке:

— Наградил-таки Кощей-батюшка за усердную службу?

— Наградил. И меня и тебя и Машу. Путёвками на Всероссийский курорт Лукошкино. Собирайтесь, через час выходим.

— Ась? Чегой-то ты, внучек, загадками говоришь…

— Собирайтесь, собирайтесь. Отправляемся мы втроём в Лукошкино на несколько дней. На особо тайную и важную операцию.

— Охти ж мне!

Михалыч взмахнул руками.

Китель забрякал медалями.

Маша недовольно оторвалась от книги и пихнула локтями бесенят.

Бесенята проснулись, недовольно заверещали и спрыгнули с дивана.

— Михалыч, ты уж прикинь, что там нам с собой взять надо, хорошо? Мы там с шамаханами работать будем, для них и мундир этот, для авторитету. А потом еще и по городу ходить придется, тоже одежда нужна для этого. И мне и Маше.

Маша недовольно зашипела, демонстрируя острые клыки. Ага, клыки у неё тоже были выдвижные. И крылья, кстати тоже.

Маша была сербской вампиршей. Или вампирессой, как там правильно? А, не важно.

По-настоящему звали её Марислава — очень милое, на мойвзгляд, имя, но сама она представлялась на французский манер Марселиной, и из вредности я тут же окрестил её Машей, на что она первое время фыркала и шипела, а потом ничего, успокоилась и отзывалась уже нормально.

Была она высокой девушкой лет двадцати. На вид, конечно. Как потом оказалось, ей уже давно перевалило за полторы сотни лет, ну у вампиров такое дело обычное.

Очень худая, с окрашенными в иссиня-черный цвет длинными прямыми волосами, с всегда сильно подведенными бровями и ресницами, да еще и нарисованными темными кругами вокруг глаз, Маша, в своем кожаном черном костюме из брюк и жилетки смотрелась классическим представителем готов. И запусти её в какой-нибудь ночной клуб для готов в моё время, она бы ничем не выделялась там среди этой странной публики.

А вот в Лукошкино в таком прикиде показываться, точно не стоило. Представляете себе, к примеру, весь такой патриархальный, старинный древнерусский рынок, с бабами и мужиками, с купцами и приказчиками? А вот теперь поставьте посреди этого рынка Машу во всей красе. Представляете? Я — нет.

— Маша, ну ты же у нас умная девушка сама понимать должна, что в этой всей коже тебе Лукошкино не видать. А ты мне там нужна будешь.

— А монсеньор Кощей в курсе?

— Монсеньор как раз и приказал.

Маша вздохнула и загрустила.

Она состояла на службе у Кощея и вынуждена была подчиняться его приказам.

Сама к Кощею на службу она не рвалась, но достав вредным нравом своих соплеменников, а главное — старейшин вампирских кланов, была выслана из Европы в дикую Русь якобы для повышения квалификации и обмена опытом, так сказать, и попала по контракту в услужение Кощею сроком на три года.

Наш Темный властелин обрадовался, увидев её и тут же начал проводить над ней массу опытов и экспериментов, мечтая превратить её в идеальное оружие смерти.

Надо сказать, что Маша и так не была пай-девочкой из какого-нибудь там пансиона для благородных девиц. Нет, будучи вампиром, она обладала стандартным набором для самого разнообразного и скорейшего умерщвления нежелательных для себя особ. Ну, знаете, все эти там полёты на гигантских крыльях как у летучей мыши, сила как у десятерых дюжих мужиков, острые и длинные зубки, выпускаемые по необходимости, опять же выдвижные когти, ну и прочие вампирские штучки.

И вот эту машину смерти, хоть и довольно миленькую на вид, Кощей и решил усовершенствовать, доведя её способности просто до фантастических. Вот только, как часто у него бывало, то ли поспешил Кощей, то ли не в ту мензурку толчёного змеиного зуба сыпанул, то ли рука со стаканом дрогнула и коньяк в зелье попал, а может и сушеные жабьи головы второй свежести попались, не знаю. Но вместо супер-Маши, появилась на свет Маша-вегетарианка. Не растеряв своих способностей, она теперь на дух не переносила кровь ни человеческую, ни какую другую и приходилось ей питаться только овощами да булочками. Зато и солнечного света теперь перестала бояться, да и в церковь заходить могла, уж не знаю только зачем вампиру бывать в церкви.

Быстро познав радости тортиков, пирожных и прочих девичьих антидепрессантов, Маша стала настоящей сладкоежкой, благо из-за особенности физиологии о фигуре ей беспокоиться не надо было. Хотя, на мой вкус, лишние пять-шесть килограммов, ей бы не помешали.

Возвращаться на родину Маше не имело никакого смысла, засмеют же, вот и осталась она у Кощея на окладе, изредка помогая ему в его черных делах. И надо сказать, с работой она справлялась отлично, хотя, как меня потом предупредил Кощей, сама за работу не хваталась и лишних приключений на свою… хм-м-м… голову, так скажем, не искала.

А все эти булочки, ватрушки, да блины с вареньем повлияли неожиданным образом и на её характер. А может это Кощеевы опыты так сработали, не знаю. Но потеряла Маша значительную часть своей вредной вампирской сущности, взамен приобретя томную такую лень и романтически-мечтательное настроение. В коем она обычно и пребывала в свободное время от работы, сидя у нас в кабинете на уютном диване с очередным рыцарским романом в одной руке и очередным пирожком в другой.

Ценил я Машу не только за то, что она внесла разнообразие в наш мужской коллектив и даже не за то, что была она превосходным бойцом. Главным достоинством Маши, на мой взгляд, было то, что она являлась полиглотом. Зная основные европейские языки и множество диалектов, Маша стала для меня незаменимой помощницей в дешифровке тайных писем, присылаемых от Кощея, которыми он стал заваливать нас буквально же на следующий день.

— Месье Теодор, — Маша захлопала ресницами, — мне вовсе не обязательно быть с вами в городе. Я могу вас прикрывать и с той стороны крепостных стен. Буду следить за передвижениями войск, разведывать отходные пути…

— Маша, не капризничай! Пойдешь со мной в Лукошкино. Сделаем из тебя настоящую русскую красавицу.

— Ш-ш-ш!!!

— Ну а я что? Это же Его Величество приказал.

— Ш-ш-ш!

— Вот сама ему и скажи. Маша! Перестань капризничать! А я тебе мешок яблок куплю на рынке. Вку-у-усных…

— Ш-ш-ш?

— Обещаю, обещаю.

— Ш-ш-ш.

— Хорошо и ведро груш.

— Ш-ш-ш!

— Маша, не борзей! Марш за одеждой!

— Ш-ш-ш…

Вот и поговорили. Ну как с этой капризной девицей работать, а?

* * *

Помахав на прощание Дизелю, мы заперли дверь Канцелярии и гордо направились к выходу из дворца.

Гордо-то гордо, но я что-то сразу загрустил по Дизелю. Привык уже к нему. Зато отдохну от этого постоянного скрежета и скрипа.

Кстати это тоже Кощей придумал, как компьютер без бензинового двигателя запускать. На скелетно-механической тяге!

Я ему, когда рассказал о проблеме с бензином, Кощей отложил в сторону черный меч, которым измельчал какие-то травки, высыпал их в котёл и говорит:

— Хм-м-м… Ну-ка, пошли посмотрим, подумаем.

Пришли мы в зал с вагончиком, Кощей отодвинул так и стоящего часовым скелета и уверено уже так в вагончик залез.

— Дай-ка горючее твоё глянуть.

Я открыл канистру с плескавшимся на самом дне бензином и протянул ему.

Кощей понюхал, поскрёб пальцами лысый череп, снова понюхал, плеснул немного бензина в ладонь, лизнул и снова почесал голову, сбив корону на бок.

— Знакомое что-то, не пойму никак.

— Это из нефти делают, Ваше Величество. Только нам эту технологию ну никак тут у вас не осилить. Там довольно сложный процесс.

— А самогон не годится?

— Увы, Ваше Величество. Но если есть хороший очищенный, — сразу осознал я перспективы, — мне бы литра три хотя бы — контакты протирать. А то весь мой спирт уже того… Выветрился.

— На складе закажешь, — отмахнулся Кощей. — Мда-а-а… Значит, льёшь её сюда, — он показал на двигатель, — он крутит тот вал, а от него уже работает вон та штука?

— Ага. Генератор. Если вал крутиться будет да быстро, то и всё заработает тогда.

— Крутиться-вертеться, — Кощей, заложив руки за спину, задумчиво раскачивался с носка на пятку. — А если самому крутить?

— Пупок надорву, Ваше Величество. Это же надо всё время крутить не прерываясь, да с одной скоростью.

— Да уж, хиловат ты, Федя, — он окинул меня взглядом, — не сдюжишь. А вот он сдюжит.

И Кощей кивнул на стоящего в дверях скелета.

Я пожал плечами. Не уверен. Это же какой запас сил нужен, чтобы несколько часов подряд одни и те же действия проделывать?

— Гюнтер! — заорал Кощей да так, что я схватился за уши.

Через полминутки, в дверях показалась фигура во фраке.

— Ваше Величество?

— Михалыча сюда, живо!

Я тогда как раз с моим дедом и познакомился.

Гюнтер исчез и буквально через пять минут вернулся в сопровождении маленького такого сморщенного старичка самого простецкого вида.

Простые холщевые штаны, длинная рубаха из грубой ткани, подпоясанная верёвкой. Борода, конечно, да редкие взлохмаченные волосы. И физиономия такая добрая-добрая.

— Здорово, Михалыч! — поприветствовал его Кощей. — Смотри сюда. Видишь вот эту хреновину? Вот. Надо к ней, ну к вон той железке, присобачить другую хреновину, ну рукоять, чтобы вращать её можно было. Да покрепче. Сделаешь?

Дедок оглядел генератор со всех сторон, присел над ним, потом выпрямился и почесал затылок.

— Сделаем, батюшка, — уверенно кивнул он. — Надо только хреновину енту на стол или ишо куда повыше поставить.

— Вот и славно, — кивнул Кощей. — Давай действуй, как Федор Васильевич скажет.

Он повернулся ко мне:

— Как сделаете, опробуй вращение с этим бойцом, — он кивнул на скелета. — И сразу мне доложишь. Понятно?

— Как не понять, Ваше Величество? Понятно.

Кощей кивнул и вышел, прихватив с собой Гюнтера. На ходу он хлопнул скелета по плечу и указал ему кивком на меня. Скелет кивнул и снова замер у двери.

— Федор Васильевич, — раздался скрипучий, старческий голос Михалыча. — Я сейчас за инструментами схожу, ты уж подожди маленько.

— Давай… э-э-э…

— Игнатий Михайлович я. Но лучше просто — Михалыч.

— Давай, Михалыч, жду.

Михалыч вышел из вагончика и дёрнул скелета за руку:

— Эй, служивый, а отыщи-ка мне камешек какой вот такого размера, — и дед руками поводил по воздуху, очерчивая куб высотой почти в метр.

Скелет кивнул и умчался куда-то, гремя костями на ходу.

Михалыч подмигнул мне, указывая кивком вслед скелету, довольно хекнул и быстро вышел из зала, а я остался наедине со своей аппаратурой.

Михалыч быстро вернулся да не один. За ним, держа в охапках инструменты, вприпрыжку бежали два… ну, чёрта! Ага, натуральные такие маленькие черти. Хвостатые, на копытцах, с рожками и пяточками на скалящихся мордах. И розовые.

— Это… это… — я икнул, указывая пальцем на них.

Михалыч оглянулся:

— А, бесы? Что, милок, не встречал раньше?

Я помотал головой. Слава богам не доводилось.

— Полезные твари, — покивал головой Михалыч, — только молодые ишо, глупые.

А тут зацокали и костяшки по мраморному полу — это возвращался наш скелет. И тащил он невысокую, но широкую мраморную колонну. Ну, знаете такие как в музеях, на которых стоят Венеры да Аполлоны. Не знаю и знать не хочу, где он её спёр. Выполнил задание и ладно.

Михалыч одобрительно взглянул на него:

— Молодец. Ставь сюды.

Скелет грохнул этой тумбой так, что пол вагончика чуть не провалился, а сам вагончик затрясся от удара.

— Поаккуратней, балбес! — заорал я на него. — Аппаратура же хрупкая!

Скелет пялился куда-то поверх моей головы с самым, что ни на есть виноватым видом.

Ну да, именно виноватым. Понимаю, что на черепе эмоции не разглядеть, но этому скелету виноватый вид прекрасно удался.

Михалыч выгнал нас из вагончика мол, ругайтесь в зале сколько хотите, а мне тут не мешайте, а сам принялся что-то терпеливо втолковывать бесенятам, перемешивая технические термины с матерными и вскоре внутри всё начало греметь, стучать и громыхать, а я нетерпеливо расхаживал около двери поглядывая почему-то со злостью на несчастного скелета.

Через полчасика Михалыч закончив, позвал меня и гордо протянув руку к генератору, торжественно произнёс:

— Вот!

На краю постамента стоял генератор, к валу которого была прикреплена изогнутая ручка. Я походил вокруг, подергал ручку, вроде крепко. И крикнул скелету:

— Эй, служивый, иди сюда!

Кое-как объяснив ему, что от него требуется я, сильно жалея, что у меня нет вольтметра, перекинул провода от лампочки под потолком к генератору и кивнул скелету:

— Давай. Крути всё быстрее и быстрее, а когда махну рукой, прекращай ускоряться и крути с одной силой. Понял?

Скелет кивнул и взялся за рукоятку.

Скрип от его костей стоял просто невыносимый! Сам генератор работал довольно тихо, а вот скелет издавал настолько противные, громкие звуки, что мы с Михалычем не выдержали и скоро уже стояли, заткнув ладонями уши. Руки скелета, крутившие генератор, от бешеной скорости просто слились в один дрожащий круг, но он неутомимо продолжал свою работу. Похоже, зря я не поверил Кощею, усомнившись в силах скелета.

В общем, получилось. Лампочка светила ровно, без миганий и вроде с той же яркостью, как и раньше. Комп работал без проблем. Если напряжение и колебалось немного, то фильтры, через которые шло питание, сглаживали его и выравнивали до нормы.

Вот только этот звук…

Уже потом, когда мы переехали, генератор с Дизелем я определил в свободную комнату, а провода пробросил в кабинет к компу, благо проводов у меня хватало. Звук тихим стал и днём я на него внимания не обращал, но утром…

* * *

Вот так, уже скучая по Дизелю я, во главе нашей команды и отправился на завоевание Лукошкино и окрестностей.

Маша несла изящный дамский саквояжик, Михалыч взвалил себе на хребет мешок с нашей одеждой и прочими «только самыми необходимыми» вещами, а я шел с пустыми руками, как и положено важному начальнику. Зато гремя медалями при каждом шаге так, что обзавидовались бы все звонари Лукошкино, если бы их, конечно, зачем-то занесло к Кощею.

А Кощей уже ждал нас.

— Где вас носит? — рявкнул он. — Работнички, мать!

Глаза его горели красным светом, и вызывало это, очень неуютное ощущение.

Я стал по стойке смирно, выпучив глаза и высунув от усердия язык. Михалыч придавленный мешком, согнулся еще ниже, отбивая земной поклон и только Маша, с рассеянным видом любовалась облаками.

— Ладно, — проворчал Кощей, разглядывая нас. — Михалыч, чем ты там мешок набил?

Глаза Кощея плавно пройдя весь спектр, из красных стали обычными синими. Нет, в смысле, не голубенькие они были, как у добра молодца, а светились синим, жутковатым светом.

— Ить… Всяко разное. Полезное, — прохрипел Михалыч, силясь выпрямиться.

Кощей махнул на него рукой и поправил мне фуражку:

— Орёл! Вылитый генерал!

Отдайте мои джинсы и майку! Эх.

— Марселина, сарафан себе подобрала? С кокошником, — Кощей довольно мерзко захихикал, а потом серьёзно добавил: — Косу заплести не забудь.

Машу передёрнуло.

— Ну, Канцелярия, не подведите! Держи, Федор Васильевич, — Кощей протянул мне небольшое зеркальце в резной деревянной оправе, — для связи. Потрёшь его пальцами и зови меня.

— Ух, ты! Понял, Ваше Величество. Ну, мы пошли? А Лукошкино в какой стороне?

— Э-э-э… Там, — Кощей махнул рукой куда-то вправо, как-то странно посматривая на меня.

Я кивнул, махнул Михалычу и Маше и бодро зашагал в указанном направлении. И только шагов через двадцать, не услышав за собой шагов моей группы, я остановился и обернулся.

Они так и не сдвинулись с места. Михалыч сочувственно кивал головой, Маша улыбалась облакам, а Кощей откровенно скалился, с любопытством разглядывая меня.

— Чего? — удивился я. — Мы идём или забыли что?

Дед попытался что-то сказать, но Кощей его перебил:

— Иди, Федя, иди. Как дойдёшь месяца через три, доложишь. Если волки не сожрут.

И он захохотал, всхлипывая и тыча в меня костлявым пальцем.

Три месяца?! Я, чувствуя себя последним дураком, поплелся обратно сгорая от стыда.

— Ну, откуда я знаю, что тут у вас и как? — промямлил я, вернувшись обратно. — А как же тогда добраться?

— Горыныч отвезёт.

— Кто-кто?!

— Горыныч, слуга мой верный.

Я недоуменно взглянул на своих подельников.

Они кивнули. Только Михалыч одобрительно, а Маша, состроив недовольную гримасу.

— Это который Змей? С тремя головами?

— Ага, — закивал Михалыч, — большой такой.

— Чингачгук, блин, — проворчал я и отмахнулся от непонимающего взгляда дедули.

Уже пора бы и привыкнуть ко всем этим местным чудесам, но каждое новое появление очередного сказочного персонажа или колдовского предмета, выбивало меня из колеи. Хотя вон, зеркальце для видеосвязи я спокойно воспринял, осваиваюсь всё-таки. А с другой стороны, где зеркальце и где дракон.

— Летит, — спокойно сказала Маша.

Я обернулся и посмотрел на небо. Прищурился, а да точно, какая-то точка на небе приближалась к нам, быстро увеличиваясь и разрастаясь в… мамочки! — дракона!

Машинально ожидая увидеть знаменитого персонажа из цикла мультфильмов про богатырей ну, помните такого красного динозаврика, упитанного, с маленькими крылышками и ходящего на задних лапах, я был поражён видом настоящего местного Горыныча.

Он вовсе не ходил на задних лапах, а туловище имел как у крокодила или громадной ящерицы какой-нибудь и совсем не красного, а серо-зеленого цвета. Сама туша от шеи и до за… ну, до задних лап, была метров десяти длиной, да еще и хвост не меньше. Всё это сверху покрывалось костяным гребнем, а брюхо и нижнюю часть хвоста защищали костяные же, желтоватые пластины. А спереди торчали на длинных-длинных шеях три головы с очень даже впечатляющими зубками в красных пастях. Да и крылья у него были не мини-вариант, как у мультяшного персонажа, а здоровенные такие, а-ля птеродактиль из Юрского периода, в размахе метров двадцати. В каждую сторону.

Змей приземлился на поляне, затормозив крыльями и подняв в воздух тучу пыли.

— Здорово, Михалыч! — густым басом сказала правая голова.

— Кощею — салют! — более тонким голосом, поприветствовала левая.

А средняя, перевязанная белой тряпкой, только вздохнула.

— Э-э… здрасте, — выдавил я из себя, пятясь за спину Кощея.

— Здравствуй, Горыныч, — ответил ему Кощей, вытаскивая меня из-за спины. — Вот этого орла с Михалычем и Марселиной отвезти надо.

— Сделаем, — кивнув, пробасила правая. — Марселина, любовь наша, а ты всё хорошеешь? Аппетитная, глаз не оторвать. Так бы и съели!

Горыныч гулко засмеялся, а Маша только фыркнула.

— У них что, любовь?! — шёпотом спросил я у Михалыча.

А что? Тут всё, что угодно может быть.

— Не, — отмахнулся Михалыч, — натура у него такая. Кобелиная.

— Давайте-давайте, — засуетился Кощей. — Время дорого.

— А обед?! — возмутилась левая голова и правая согласно кивнула.

Кощей поморщился, хлопнул в ладоши и тут же несколько скелетов вытащили из ворот две освежёванные бараньи туши и большое корыто с кашей. Корыто поставили у средней головы.

Я отвернулся. Всё понимаю, но смотреть на это не хотелось. Противно.

Полминуты чавканья, хруста и причмокивания и левая голова довольно протянула:

— Заморили червячка. Маловато, конечно, но уж так и быть.

Правая только рыгнула, испустив струю пламени, сжигая зазевавшегося скелета.

— Шамаханы покормят, — пообещал Кощей. — В путь, пора.

Я с опаской посмотрел на гребни вдоль спины Горыныча. Острые длиной в локоть, они совсем не вызывали желания усесться между ними или еще хуже, прямо на них.

Горыныч, уловив мой взгляд, вдруг дёрнулся телом, и гребни с громким щёлканьем ушли прямо в спину.

— Видал? — подмигнула мне левая голова с гордостью. — Это нам Кощей такое сделал.

— Круто, — я восхищенно покивал головой.

Змей опустился на колени или что там у него, присел, в общем, и мы полезли ему на спину.

Как я не старался, но усадили меня спереди. Спасибо, весь встречный ветер мой. Сзади пристроился Михалыч, втиснув мешок между нами, ну а Маша, что удивительно, не капризничая, разместилась последней.

Горыныч встал, а я помахал Кощею и нерешительно сказал:

— Ну, мы, наверное, полетели?

— Не подведи меня, Федька. Удачи!

И Кощей, развернувшись, зашагал во дворец. А Горыныч взлетел. Вот так просто без разбега замахал мощно крыльями и взвился в воздух.

— Змеюка с вертикальным взлётом, — прохрипел я, чувствуя, как меня расплющивает о Горынычеву спину.

— Ась? — прокричал Михалыч, но я только отмахнулся.

Однако вскоре Горыныч набрал высоту и полет оказался неожиданно комфортным.

Не знаю почему, но мне даже ветер не бил в лицо, а так, обдувал легонько и всё. Хотя летели мы очень быстро. Лесные поляны мелькали так, что их и разглядеть было невозможно, а когда пошли открытые пространства, то поля и реки, неожиданно возникая перед нами, тут же оставались позади. Не спрашивайте, без понятия от чего так. Наверное, Змей — существо сказочное и законы природы на него тоже действовали другие, сказочные. Но, как бы то ни было, а вскоре я уже наслаждался полетом, с интересом поглядывая по сторонам.

Горыныч плавно опустился ниже и теперь мы летели на высоте метров пятидесяти, может, ста над землёй, точно понять я не мог, не авиатор, уж простите.

— А мы не низко идём? — проорал я ему.

Правая голова медленно на лету повернулась и внимательно меня осмотрела. Я поёжился и ругнулся про себя. Рептилия с крылышками, да глаза как блюдца, еще и смотрит, не мигая так оценивающе. Бр-р-р.

— Нормально идём, — пробасила голова, видимо удовлетворившись осмотром. — Зато издалека нас не видно.

— А ясно, — закивал я. — Разумно.

— А то! А к месту высадки подходить будем, совсем низко пойдём, над деревьями прямо.

— А долго нам еще?

— Часа два. А что, устал?

— Не-не, просто интересуюсь.

— Интересуется, он, — проворчала левая голова, разворачиваясь ко мне. — Любопытный какой…

Я хотел было развести руками мол, ну, да, что уж тут поделать, но вовремя одумался и посильнее вцепился в спину Горыныча.

— А чего с вашей средней головой? Поранилась?

— Зуб болит, — коротко пояснила правая.

— Угу, — сказала левая, — жрёт, что попало, а страдаем все вместе.

— Так полечили бы.

— Боится, — пояснила правая.

Средняя голова тоже повернулась ко мне и смущённо кивнула.

— Эй, — заорал я, — вы вперёд-то смотрите, а то врежемся во что-нибудь!

— Не врежемся! — левая.

— Не бойся, — правая.

— Мы знаешь, какой отличный летун? Сейчас покажу, как мы в воздухе кувыркаться можем! — левая.

— Не надо! Я верю, верю!

Правая и левая ухмыльнулись и развернулись вперёд, а средняя так и продолжала смотреть на меня.

— Не надо бояться, — сказал я ей. — Ну, разочек потерпеть, зато потом какое облегчение будет.

Голова вздохнула.

— А вы хоть полоскаете?

Заинтересованный взгляд.

— Ну, ромашкой там, шалфеем.

И дальше мы со средней головой отлично коротали время, обсуждая животрепещущие вопросы стоматологии. Михалыч, похоже, задремал и сопел мне в спину. Чем занималась Маша я не знаю, не оглядывался, но наверняка уткнулась в книгу, переживая очередной роман благородного рыцаря и светской дамы.

— А вот древние римляне, говорят, на место вырванного зуба вкручивали другой на шурупе и прямо в челюсть.

— М-м-м!!!

— Ага, жуть, верно? Зато раз и навсегда.

— М-м-м?

— Вот и я говорю — не надо бояться. Надо решиться и действовать. А пока полоскание и еще раз полоскание.

— М-м-м.

Я скоро полиглотом стану по шипению и мычанию.

— Снижаемся, — проревела правая голова.

За интересной беседой я и не заметил, как пролетело время.

Под нами снова был лес и верхушки деревьев мелькали прямо под брюхом Горыныча.

Полёт замедлился, а вскоре мы совсем зависли над небольшой поляной.

— Здесь, — сказала левая голова и мы плавно опустились на землю.

Вот может же когда хочет.

Я сполз с Горыныча, звеня медалями, рядом со мной плюхнулся мешок и Михалыч, кряхтя и охая, стал рядом. А Маша спрыгнула легко, даже изящно.

Кусты вокруг поляны зашелестели и из них вынырнули четыре низких фигуры, таща за ноги коровью тушу.

— Это нам! — оповестила непонятно зачем правая голова и они с левой стали с жутким хрустом рвать несчастную бурёнку на куски. Средняя же, поднялась на шее повыше и отвернувшись, завистливо принюхивалась.

Быстро отобедав, или какая там у него по счету трапеза была, Горыныч, довольный и сыто отдувающийся, расправил крылья.

— Ну, значится, полетел мы, — сказала правая голова.

— А мы?

— А вы не летите, здесь остаётесь — хихикнула левая голова, но тут же успокоила: — Когда закончите дела свои, прилетим. Удачи!

— Удачи! — пробасила правая и подмигнула Маше.

А средняя легонько ткнула меня носом в грудь.

Не упал я только потому, что спиной наткнулся на Михалыча.

Горыныч замахал крыльями, фуражка слетела с моей головы, а глаза запорошило поднявшимся облаком пыли. Когда я, отплевываясь и тихо поминая матушку Горыныча, протер глаза, Змей уже улетел, а сквозь выступившие слезы я смутно увидел какую-то фигуру протягивающую мне фуражку.

Наспех протерев глаза, я огляделся. Передо мной по стойке смирно и отдавая честь, стоял довольно рослый шамахан в идеально выглаженной белогвардейской форме. Или просто старой царской, не разбираюсь я в этих вещах. А на краю поляны, одетые во что попало, стояло три шеренги шамаханов. И шеренги эти, скажу вам, были ровненькие, будто выстраивали их по ниточке. А говорили — Орда, варвары…

Забрав у него фуражку и кое-как приладив на голову я, как можно строже поглядел на этого бравого шамаханского вояку.

— Ваше высокопревосходительство! — гаркнул он. — Вторая специальная рота для поверки построена. Ротмистр Калымдай.

И он отступил в сторону.

Так, сейчас моя очередь. Я лихорадочно вспоминал чему нас учили на военной кафедре, а потом, мысленно сплюнув три раза, развернулся к шамаханскому строю, стараясь погромче звякнуть медалями, приложил руку к фуражке и заорал:

— Здорово, орлы!

— ЗДРАЖЛАВАШЕСТВО! — рявкнул строй в ответ.

Я повернулся к их командиру и одобрительно кивнул:

— Вольно.

— Вольна-а-а! — заорал командир шамаханам.

— Послушай, ротмистр, а где бы нам тут посидеть в тишине и покое да поговорить?

— Ра-азойдись! — снова проорал он и повернулся ко мне. — Сюда извольте, ваше высокопревосходительство, — он махнул в сторону леса и уже было шагнул, указывая дорогу, но я остановил его.

— Ротмистр… э-э-э…

— Калымдай, ваше высокопревосходительство.

— Я помню-помню… А по отчеству как?

Он удивленно взглянул на меня:

— Так, Кощеевич же. Мы все тут Кощея нашего, Всевеликого Тёмного Властелина, дети.

— А, ну да, ну да. Так, вот, Калымдай Кощеевич, давай мы с тобой без всех этих благородий, да превосходительств обойдёмся, да мундиры с медальками для парадов прибережём. Дело у нас с тобой важное, спешное, не до устава воинского сейчас. А вот одолеем ворога, тогда и пройдемся парадом мимо батюшки Кощея, да новых орденов на мундиры повесим, а?

И я подмигнул ему.

— Как прикажете, ваше… Федор Васильевич.

— Вот и ладно. А сейчас покажи мне, где я переодеться могу. Да и людей моих особо важных, разместить надо.

— Сделаем, Федор Васильевич, — деловито сказал Калымдай и кивнул моим сотрудникам: — Здорово, Михалыч. Бонжур, мадмуазель Марселина.

Я махнул Михалычу и Маше и мы вошли в лес, ведомые бравым шамаханом. Сделав несколько шагов, я ахнул. Шалаши, шалашики, землянки, небольшие костры в ямках, всё было грамотно устроено и надежно скрыто от посторонних глаз. На дикую орду это совсем не походило.

— Ну, Калымдай, молодец. Маскировка у тебя на высшем уровне.

— Рад стараться, господин генерал. Я бы и похитрее мог расположиться, но смысла особого нет.

— Чего так?

— Тут никого не бывает. Забредет изредка сиволапый какой за дровами или баба по ягоды в лес отправится, это не беда. Да и дикие всю мою маскировку портят.

Не успел я уточнить про этих диких, как Калымдай указал на два больших шалаша, стоявших рядышком:

— Вот и пришли. Один для вас с дедушкой Михалычем, а другой для мадмуазель Марселины. Подойдет, надеюсь.

— Отлично! Я переоденусь в гражданское, а ты пока организуй нам перекусить чего-нибудь, да и поговорим заодно, обсудим всё.

Калымдай кивнул, козырнул и исчез, а мы разбрелись по нашим временным апартаментам.

Да, не царские палаты, конечно, но чисто, уютно, вдоль стен навалены кучи веток, прикрытые шкурами, отдохнуть вполне можно.

Я быстро скинул ненавистный мундир и переоделся в родные джинсы с майкой, припрятанные в необъятном мешке Михалыча. Дед переодеваться, конечно, не стал, он и так щеголял в универсальной местной рабоче-крестьянской одёжке. А Маша, как оказалось, когда мы собрались у маленького костерка рядом с шалашами, так и осталась в своей любимой черной коже. Ладно, пусть пока в лесу.

Калымдай уже расстарался, накрыв нам поляну. На широких листьях исходили ароматом зажаренные куски мяса, манила запечённым боком истекавшая жиром курица, большие белые грибы, насаженные на палки-шампура соседствовали с караваем хлеба в окружении толсто нарезанных ломтей сала, а отдельно стояли три пузатые бутылки из тёмного зеленого стекла.

— Уважил, молодец, — кивнул я Калымдаю, успевшему переодеться в кожу и шкуры да меховую шапку. — Только бутылки убери. Вот победим врага, тогда и отметим.

Я потянулся за курицей, а Михалыч, внимательно разглядывающий здоровенный кусок мяса, незаметно кивнул мне мол, можно. Я облегченно вздохнул. Наслушавшись историй о дикарях шамаханах, мне совершенно не хотелось отужинать собачатиной или, того хуже, человечинкой. А кстати, о дикарях.

— Калымдай, а что ты про диких говорил? Это кто такие?

— Орда, — коротко пояснил он.

— А ты сам разве не из Орды?

— Из Орды, — кивнул он. — Только я, по указанию царя-батюшки Кощея, был отправлен учиться воинским наукам, а эти, — он презрительно махнул рукой в сторону, — только и могут, что толпой навалиться да на лошадках скакать. Больше мешают тут, демаскируют.

— Вона как… А где учился-то?

— В Первой Императорской военной академии офицерского состава имени царя Кощея, — отрапортовал Калымдай.

Ну, надо же. Кощей не переставал меня удивлять. А я-то считал, что тут самые настоящие дикари бегают, только и умеющие, что из луков пулять. Хотя, Калымдай тут же подтвердил, что я не сильно ошибался.

— У меня в роте, господин генерал, ребята все лично мной обучены, делом проверены и не извольте сомневаться, любое задание выполним и Кощея-батюшку не подведём. И за ордынцами присмотрим.

— Вот и ладно.

Я уже расправился с курицей, Михалыч тоже довольно отдувался, а Маша доедала бутерброд с грибами, кокетливо отставив мизинчик.

— Хорошо, Калымдай, давай вводи меня в курс дела, расскажи обстановку на сегодняшний день.

Калымдай вскочил, стал смирно и уже было открыл рот для доклада, но я его перебил:

— Стой. Ты мне еще рапорт в трех экземплярах предоставь. Мы о чем с тобой договаривались? Давай-ка лучше по-простому.

— Виноват, Федор Васильевич, — он опустился на землю. — Был нами завербован казначей царский, Тюря. — Калымдай сплюнул. — Мерзкий человечишко, но польза от него есть. В работе находятся думный дьяк Груздев да начальник охраны царской казны, боярин Мышкин. Дьяка опаиваем водкой с добавлением спец средств, а в его личине, тем временем действует один из моих ребят.

— Это тот, который колечко волшебное у царя увёл?

— Он самый.

— Молодец. Ловкий парень.

Калымдай кивнул и продолжил доклад:

— Мышкина, боярина этого, после того как он сундук с деньгами умыкнул, мы вначале просто пасли. А вчера под вечер участковый к нему нагрянул. Что там было не понять, но крик и ругань слышали. Боярина этой же ночью выманили из терема, опоили и спрятали пока у дьяка в доме под присмотром.

— Не понял. Зачем?

— Вот именно, — закивал головой ротмистр. — Вы не понимаете, а милиция тем более все мозги себе на бок свернет, пытаясь разобраться. А нам того и надо, чем загадочней и непонятней, тем лучше. И, кстати, сегодня разведка доложила, что у Мышкина обыск был, милиция со стрельцами весь терем изрыли.

— Вот как? И нашли что-нибудь интересное? — уже догадываясь об ответе, спросил я.

— А как же! — заулыбался Калымдай. — Кто-то там ход подземный рыть начал, метров двадцать в сторону крепостной стены проложено. Да еще склад оружейный обнаружили. Ребята накидали железок старых, ржавых, сабли там, копья. Участковый как увидел, сразу к царю побежал!

— Мда-а… Ещё есть что доложить?

— Сундук с деньгами в дом казначея Тюри подбросили, только прятать сильно не стали, почти на виду оставили. Как обыск у казначея будет, пусть найдут сундучок-то. И пусть потом голову ломают, кто крал да как сундук у казначея оказался. А еще из дома дьяка проложен ход тайный сюда к нам в лес. По нему ребята мои ордынцев в город проводят. Сами-то хоть через ворота открыто пройдут, в личинах-то, а этих тайно надо.

— Ох и замутили вы, — покачал я головой. — Зачем так сложно?

Калымдай вдруг разгорячился:

— Да как же иначе, Федор Васильевич! Мы вначале тихо работали, а никакого результата. Никому дела нет до наших каверз. И только когда давеча милицейское отделение подпалили да явный след на нас указали, только тогда они хоть чуть засуетились.

— Ох ты ж… Дотла спалили?! Вместе с милицией?

— Да что вы, Федор Васильевич, зачем нам такое? Нам участкового с царем подтолкнуть надо было, чтобы задёргались они, насторожились. Чтобы по городу слухи пошли да до агентов Сатаны дошли обязательно.

— Понял. Молодец. А как вы им след на себя указали?

— Так схватили поджигателя нашего. Один мой вовремя скрылся, а ордынец, в помощь ему выделенный и оплошал. Придавили его там прямо на месте. А бабка у них ушлая, знающая, сразу штаны с ордынца содрала и вот, получите доказательство.

— Штаны? Доказательство?

Это о чем он? В голову сразу полезли идиотские мысли о размерах, размерчиках и размерищах.

— Ну, так хвост, господин генерал, — удивленно пояснил Калымдай.

Михалыч незаметно пнул меня ногой.

— А хвост, — понимающе закивал я. — Конечно-конечно. И что дальше?

Это уже потом мне Михалыч рассказал, что у каждого шамахана хвост есть. Небольшой такой, как у свиньи. Зачем и откуда взялись эти хвосты у них я не стал уточнять, понял только, что демаскируют они шамаханов сильно, даже личина, на себя накинутая, скрыть их не позволяет. Мало того, у шамаханов ещё и рога были. Небольшие, но были. А я их сначала за людей принимал, думал, племя такое… Да какая разница, впрочем?

— Ну, на сегодняшний день вроде бы и всё, — закончил Калымдай свой доклад, — теперь ждём следующего шага от царя.

Я восхищенно помотал головой. Да, умельцы. Я на месте царя с участковым, тоже бы весь город на уши поднял. То, что надо.

* * *

Зашелестели кусты и какой-то шамахан, приблизившись неслышно к нам, прошептал что-то на уху бравому ротмистру.

— Вот как? — удивился Калымдай. — Веди его сюда.

Потом повернулся ко мне и объяснил:

— Тюря, казначей, тайным ходом из дома дьяка к нам зачем-то пожаловал.

— Маша, Михалыч, укройтесь в шалаше. Незачем Тюре нас всех видеть.

Тюря оказался совсем невзрачным мужичком, среднего возраста и впечатление производил пренеприятнейшее. Жиденькая бородка, совершенно лысая голова и подергивающиеся, не остающиеся без движения ни на секунду, пальцы. А когда он смотрел своими водянистыми, серыми глазами, я всё время сдерживал желание передернуть плечами и сплюнуть. Вроде бы мужик и мужик, ничего особенного, а вот, же… Знаете, бывает такое, увидишь человека и сразу чувствуешь, что свой, хороший, и выпить вместе можно и в разведку пойти. А бывает и наоборот. Вот к этому наоборот и относился казначей Гороха.

Насторожено стреляя глазами по сторонам, Тюря довольно бесцеремонно уселся у нашего костра напротив нас и, кивнув ротмистру, вопросительно уставился на меня.

— А, Тюря, дарагой! — Калымдай вдруг заговорил тонким голосом на какой-то кавказско-узбекской смеси акцентов. — Слюшай, как харашо, что пришёл! Будем сейчас сабачку для тэбя рэзать, кумыс пить будем!

Тюря перекрестился и тишком сплюнул:

— Не надо, я по делу.

И снова посмотрел на меня.

— Господин, Тюря! — торжественно начал я. — За исключительные заслуги перед Империей, я, как Первый штандартенфюрер Штирлиц нашего Великого и Ужасного государя Кощея, как Хранитель ключей от Священной принисцулы мегабабаха (как я загнул, а?), отправлен специально к вам, чтобы обрадовать, что место у трона для вас уже греют, а три телеги с золотом сегодня утром отправились в Лукошкино в ваше распоряжение.

— А чего ж, три? — огорчился Тюря. — Лучше бы пять.

— Всё будет, дарагой! — вмешался Калымдай. — Вот зарэжем всех, сядем пировать, вино пить, да ханум Лукошкинских гулять, тогда и дэсять телег тэбе будет, мамой килянусь!

— А пока, — прервал я расшалившегося Калымдая, — должны вы заслужить все эти почести, а поэтому доложите нам, какие операции были сегодня проведены и с какой целью вы покинули базовое расположение, демаскировав тем самым совершенно секретный маршрут «Лес — Лукошкино»?

— Зачэм пришёл, а? — перевел Калымдай.

Тюря заёрзал:

— Обложили меня менты поганые. Давеча участковый на допрос велел приволочь, так измывался надо мной нещадно, бил меня, горемычного коваными сапогами! Кота натравил, а опосля и бабке своей милицейской велел меня покусать. Но я им ничего не сказал! Выстрадал, но ни словечка не вымолвил, ни о вас, ни о сундуке том украденном. А кстати, где он?

— Где надо. Дальше-то что?

— Убёг я от них. Вырвался, стрельцов раскидал, Митьке ихнему беспутному в ухо заехал и убёг. Схорониться мне теперь надо.

— Дела… Провалили вы нам всю работу, товарищ Тюря. Вы нам в городе нужны, здесь от вас проку нет. Минус одна телега, так и знайте.

— Окстись, батюшка! — подскочил казначей. — В городе я буду, в городе! Не надо телегу забирать!

— Есть где спрятаться?

— А как же! — захихикал Тюря. — Я, прости господи, руки на себя наложил. А раз помер, то и искать уже не будут, а я отсижусь прямо в доме своем в тайной комнате.

— Помер? Руки наложил? Вы с дьяком сегодня не выпивали случаем?

Тюря заливался противным смехом, взмахивая руками:

— Шамахана этого, что ко мне приставлен был, уговорил личину мою принять, а потом шнурочек ему на шею накинул да и придушил маленько и на вожжах в конюшне и повесил. Нате вам казначея Тюрю, хороните, родимого!

— Да ты что же, гад, делаешь?! — без акцента заорал ротмистр.

Я привстал, схватив за руку Калымдая, потянувшего саблю из ножен:

— Ты, скотина, что натворил?!

— А что я? А что? — засуетился Тюря. — Я же, как лучше хотел. Теперь меня и никто искать-то не будет, а я на благо Кощея нашего батюшки, много еще пользы могу принести.

Я устало опустился на землю, бросив предупреждающий взгляд на ротмистра.

Поворотец, однако… Особой пользы от Тюри я уже не видел, но пригодиться нам он еще мог.

— Ладно, морда казначейская, возвращайся в город и сиди там тихо, понял?

— Понял, батюшка, как не понять? Не извольте уж беспокоиться, всё выполню как надо, всё сделаю.

Тюря поспешно вскочил и шмыгнул в кусты.

— Твой парень был? — тихо спросил я Калымдая.

— Мой. Ты уж не серчай, Федор Васильевич, а зарежу я казначея.

— Потерпи, Калымдай, потерпи немного. Нужен он нам еще. Вот закончим дело и забирай его себе.

Калымдай помолчал, а потом протянул тоскливо:

— Мы с Бодуханом, не один пуд соли съели. Сам его выбирал, растил, учил всему, что сам знал и вот… Оплошал Бодухан, не разглядел пса этого поганого…

Михалыч, выбравшийся из шалаша, похлопал Калымдая по плечу:

— Эх, паря… Жизнь, что уж тут поделать. А за бойца твоего отомстим, уж не сумлевайся.

— Ладно, вечереет уже, — сказал я. — А задачка у нас еще есть одна. Лично батюшкой Кощеем дадена. При отделении милиции у бабы Яги в тереме кот черный обитает.

— Есть такой, — кивнул ротмистр. — Здоровая такая зверюга.

— Ага, он. И есть у Кощея подозрение, что этот котик запросто может быть одним из демонов ада, под кота маскирующийся. Надо нам доподлинно выяснить так это или нет. Дело это первостепенной важности. Есть идеи?

— Умыкнуть его надо, — предложил Михалыч, — а там ужо эти самые… хвост ему в тисках зажмём, сразу голубчик расколется!

— Не, — покачал головой Калымдай, — в тереме, да и во дворе постоянно кто-нибудь ошивается. Тихо не получится, а шуметь нам пока не стоит. Это вот если выманить кота куда-нибудь…

— Кошку симпатичную соседям подарить. Или валерьянкой за забором побрызгать. — Выдал вариант я, но тут же помотал головой: — Не, бред какой-то.

Мы замолчали в раздумье.

Из своего шалаша вышла Маша и томной походкой подошла к нам.

— Маша, как кота из милицейского отделения выкрасть?

— Могу облачком туманным обернуться и в терем проскользнуть.

— Не годится, — покачал головой Михалыч, — там бабка колдовская, небось сразу чужую магию почует.

— Да и вытаскивать кота как? Облачком?

— Могу дождаться, пока он по крыше гулять будет и подлететь, схватить и унести.

— Это разве что ночью, а днем обязательно заметит кто-нибудь. А кто его, скотину лохматую знает, будет он по ночам по крышам гулять? Эдак не одну ночь сторожить придется.

Маша пожала плечами:

— Ну не знаю тогда. Вечно мужчины всё усложняют.

Потеряв интерес к беседе, она шагнула в сторону.

— Ты куда?

— Променад вечерний сделаю. Для фигуры полезно.

Я махнул рукой, а она не спеша пошла между деревьев, часто останавливаясь, срывая листики или травинки и, растирая их в ладонях, с интересом принюхиваясь.

Мы снова замолчали.

Уже совсем стемнело, появились злющие комары, но Михалыч, достав из кожаного поясного кошеля какую-то баночку, мазнул мне запястья, ноги и лоб вонючей зеленой мазью и комары с обиженным писком умчались в поисках другого ужина.

— Ладно, — поднялся я на ноги, — уже баиньки пора, завтра с котом что-нибудь решим. Утро вечера мудренее.

Вдруг со стороны, куда ушла Маша, послышался мужской голос:

— Вай какая дэвушка! Зачэм одна ходишь? Пайдём са мной, будем кумыс пить, я тибя на дуде научу играть!

Михалыч хихикнул, я с любопытством стал вглядываться в полумрак, а Калымдай только покачал головой.

Я махнул рукой:

— Пошли, посмотрим, интересно же.

Маша стояла, разглядывая какой-то листочек, а рядом с ней, озабоченным кобелем, нарезал круги невысокий кривоногий шамахан. А недалеко от них уже собралась стайка ордынцев.

— Пайдём-пайдём, Маша-ханум, не пажалеешь! Я тибе что-то пакажу! — шамахан попытался обнять Машу за талию.

Только у Маши было своё видение развития событий.

Взяла она ордынца рукой за грудки, не выпуская листика из другой и подкинула его вверх. Не высоко, чуть выше верхушек деревьев. Ничего страшного, я сегодня и повыше летал и не возмущаюсь же. А шамахан почему-то завизжал, руками замахал и визжать не перестал даже когда, обламывая ветки, вниз полетел. Пересчитал он все ветки головой, приложился крепко о землю, полежал тихонько, а потом как вскочит и зайчиком таким серым между кустов шмыг! И только и видели его.

А Маша вальяжно так к оставшимся шамаханам поворачивается и клыками в лунном свете поблескивает:

— Еще кавалеры есть девушку по лесу погулять? Силь ву пле, мсье.

Желающих не было почему-то.

Распрощавшись с Калымдаем и посмеиваясь, мы с Михалычем вернулись в наш шалаш и я, кое-как устроившись на шкурах, довольно быстро заснул.

* * *

А снились мне мои ребята-геологи, сидевшие у костра вобнимку, почему-то с лохматым медведем, который доставал из-за спины пузатые бутылки с коньяком и передавал их ребятам по кругу. А потом прибежал скелет и, размахивая саблей, стал прыгать вокруг костра, отбивая на пиратский манер горлышки у бутылок.

А медведь вдруг подымается, подходит ко мне, хватает за плечи и давай трясти, рыча при этом:

— Господин генерал! Федор Васильевич, просыпайтесь!

— А?! Что?!

Я вскочил, еще толком не проснувшись:

— Сколько времени?

— Едва за полночь перевалило, господин генерал.

— Чего ж ты меня будишь? Что случилось?

— Пойдемте скорее, Федор Васильевич, из Лукошкино боец прибежал со спешным сообщением.

Прихватив проснувшегося от шума Михалыча, я вышел из шалаша.

Возле снова запаленного костерка, переминался с ноги на ногу запыхавшийся шамахан.

— Докладывай, — кивнул я ему.

— Мылыция са стрэльцами идут к дияку обыск дэлать, — выпалил он.

— Ночью?!

Шамахан закивал:

— Савсем-савсем бешаный мылыция! Кричит, ругается, Мытька сваего по галаве бьёт!

— Иди, перекуси, — скомандовал ему Калымдай, — молодец.

— На ночь глядючи-то задергались, а? — повернулся я к нему.

Калымдай потёр руки:

— Вот и хорошо, засуетились наконец-то. Вот только ребята боярина Мышкина к дьяку в дом перетащили. Найдут его.

— Да и пусть находят, — махнул я рукой. — Что он им рассказать может? Ну, признается, что сундук спёр, ну скажет, что дьяк его на это подбил. А где дьяк? А как сундук у Тюри оказался? Сплошные загадки для милиции. А сам Мышкин нам вроде и не нужен уже?

— Не нужен. Только, Федор Васильевич, они же сейчас ход наш тайный найдут.

— Да проблема… Хотя… Ты всё равно этот ход в основном для переброски ордынцев использовал, так? Ну вот. А сколько сейчас наших в городе?

— Ордынцев бойцов двадцать будет да моих парней пятеро.

— Ну, два десятка ордынцев нам с головой хватит, если потребуется шум навести, так что ход твой нам особой роли и не играет. А вот найдёт его участковый… Ведь найдёт?

— Обязательно. Мы ход не прятали особо.

— Вот. Найдёт. А потом, как думаешь, пойдёт он сразу по этому ходу проверить, куда он идет да что там на той стороне?

— Я бы пошел, — пожал плечами Калымдай.

— Хорошо. Выйдет он из лаза, пройдет немного по лесу и наткнется на эту поляну.

— Так, — еще непонимающе кивнул головой ротмистр.

— Так давай, Калымдай, мы на ту поляну шамаханов и посадим. С песнями, плясками да кострами! Глянет участковый, а Орда вот она уже под носом!

Калымдай засмеялся и побежал к своим, а я не спеша направился к поляне, обдумывая одну идею, которая внезапно мелькнула в голове.

— Михалыч? — окликнул я негромко.

— Чаво, внучек? Тута я, — рядом со мной проявилась во мгле фигура деда.

Я засмеялся:

— Михалыч, а я кажется знаю, как нам кота прищучить!

— А я ить в тебе никогда и не сумлевался, — закивал он головой. — И как же?

— Тащи сюда нашего бравого ротмистра, покумекаем вместе.

Дед зашаркал по траве на поляну, где уже суетились шамаханы около разгорающегося большого костра.

— Господин генерал? — подскочил ко мне Калымдай, опередив идущего сзади Михалыча.

— Сколько у нас, как думаешь, есть времени до прихода милиции?

— Ну, пока они ход обнаружат, пока по нему дойдут до нас… Час точно есть.

— Отлично… Смотри, что я надумал. Следи за мыслью, поправляй. Вот, к примеру, если они пленного у нас возьмут, куда его отведут, в царскую тюрьму или к себе в отделение?

— Ночью? В отделение наверняка. У них там поруб надежный есть.

— Ага. А допрашивать когда будут?

— Ну, пока тащить к себе будут, может и поспрашивают, но совсем не много, а основной допрос уже завтра проведут. А что, господин генерал?

— Погоди-погоди… Допрашивать обязательно у себя будут, значит. По крайней мере, сначала, так?

Калымдай всё еще непонимающе кивнул.

— А это значит, что пленник в самую серёдку милицейского отделения попадет и участковый и бабка и все остальные, включая кота, там будут, понимаешь?

— Близко к коту подобраться сможет… — задумчиво протянул Калымдай.

— Точно. Теперь бы нам придумать, как кота на демонскую сущность проверить и дело в шляпе.

— Так это не сложно, — хмыкнул ротмистр, — перекрестить кота и всех делов.

— А это возможно? Ну, я про то, что вы же должны креста бояться, так? Не обижайся только.

— А чего обижаться? — и Калымдай размашисто перекрестился, лишь слегка поморщившись. — Я и в церковь зайти могу, только не долго.

— Отлично! Теперь надо найти надежного бойца, только…

— Что?

— Только опасное это дело. Не факт, что получится, а голову там сложить запросто можно.

Калымдай выпрямился:

— За ради батюшки Кощея, мы как один на смерть готовы пойти!

Он тихо свистнул, прошептал что-то выскочившему будто из под земли шамахану и через минуту перед нами стоял десяток бойцов ротмистра.

— Так, парни, — Калымдай прошелся перед строем. — Дело у нас важное, но очень опасное. Нужен доброволец.

Строй, как один человек, шагнул вперед.

Калымдай, гордо покосившись на меня, ткнул пальцем:

— Ты, Карабух. Остальные разойтись.

Шамаханы растворились в темноте, а Калымдай с Карабухом уселись на корточки. Мы с Михалычем пристроились рядом. Раздался шорох. Маша. Подойдя к нам, она осталась стоять, внимательно прислушиваясь, как Калымдай разъясняет задачу своему бойцу.

— Затаишься недалеко от выхода из лаза, а как участковый пройдет мимо к поляне, а он обязательно на шум и свет пойдет, выйдешь и будешь на их пути прогуливаться, будто караульный, чтобы они на тебя наткнулись на обратном пути. Понял?

Шамахан кивнул.

— Смотри не геройствуй, дай себя захватить без особого сопротивления.

— Панятна, камандыр.

— Будут тебя спрашивать чего, особо не болтай, тяни время. А вот потом, когда уже в отделении тебя допрашивать начнут, разговоришься, про Орду скажешь, про силы несметные вокруг Лукошкино, да плети им что угодно. Главное — кота успей перекрестить незаметно, да следи тут же за ним. Если начнёт его корёжить, значит точно демон. Понял?

— Сдэлаем, камандыр.

— Мы рядом будем, кивнешь тогда или головой помотаешь и мы поймём кот то или демон. Постараемся тебя отбить, вот только, если к Гороху в пыточные поволокут…

— Нэ пырэжывай, камандыр, всё сдэлаю как нада.

— Ладно.

Калымдай помолчал, потом хлопнул Карабуха по спине:

— Ну, давай, пошёл. Удачи тебе, Карабух.

Шамахан кивнул и исчез во тьме.

— Ну вот, — Калымдай поднялся. — Пойду, проверю, как к встрече дорогих гостей готовятся, а вы отойдите с полянки в кустики, не дай боги заметят еще.

Верно. Наша троица перебазировалась на несколько шагов назад, укрывшись в кустах и я обратился к своим соратничкам:

— Значит так, Канцелярия. Завтра выдвигаемся в Лукошкино. За ходом операции проследим, а потом общую обстановку разведаем, посмотрим на настроения в городе.

— Прямо с утра, что ли? — недовольно протянула Маша.

— Прямо с утра. И переодеться не забудь.

— Ой, фу-у-у… Меня сарафан полнит.

— А ты пояском живот перетяни! — рявкнул я. — Маша, ну что за капризы во время операции? Да и не полная ты у нас вовсе, наоборот даже.

— Ну да… Не полная, а толстая! Жиры с боков висят уже! — она растянула в стороны края кожаного жилета. — Видите?

— Маша!

— А что, Маша? Я уже почти месяц Маша. Была Марселиной, ходила худенькая, стройненькая, а как Машей окрестили, так как корова стала!

— Имя-то тут при чем? Ой, всё… Проехали. И макияж свой смыть не забудь! У здешних девушек другая мода.

— Я тебе, внучка, сейчас свеклы нарежу, — пообещал Михалыч, — румянец на щёчки намазать, да угольков из костра насобираю, брови подвести.

— Брови, Маша, слышишь? Не круги вокруг глаз, а только брови!

Маша фыркнула и нахмурилась.

— Пойдем открыто через ворота. Ты, Михалыч, дедушкой будешь, который своего внука в первый раз в город вывел. А ты, Маша…

— А она невестой внука будет, — хихикнул Михалыч. — За подарками к свадьбе да другими припасами на базар едем.

— Ну-у-у…

— Невестой это так неприлично… Так романтично… — Маша придвинулась ко мне поближе и положила голову мне на плечо. — Полный шарман!

— Маша, ты чего?

— Я в роль вхожу, мсье Теодор, не мешайте.

Она обхватила меня за талию и прижала к себе.

— Маша!

— Ах, мон шер, жених мой…

— Маша!!!

Другая рука начала задирать майку.

— Михалыч! Да скажи ты ей!

Хватка у Маши была крепкая, вампирская, вырваться было невозможно.

Длинный язык, наподобие змеиного, выскользнул из Машиного рта и лизнул мне щёку.

— Миха-а-а-лыч!!!

А Михалыч, скрючившись только хекал да всхлипывал, схватившись за живот.

Спасли меня громкие звуки с поляны.

Маша отпустила меня, а я, вытирая обслюнявленную щёку майкой, твёрдо решил по возвращении во дворец, закатить ей выговор с занесением в личное дело. Или, хотя бы, провести воспитательно-разъяснительную беседу.

Зашелестели кусты сбоку и показавшийся из них шамахан, зашептал:

— Началнык! Камандыр велэли сказать, что мылыция прышла!

Шамахан исчез, а наша троица поползла к краю кустов.

Раздвинув ветки, я стал осматривать поляну.

Посреди поляны полыхал огромный костёр вокруг которого большим кругом сидели шамаханы. Размахивая бурдюками с кумысом и вгрызаясь в здоровенные куски мяса, они что-то орали, хохотали, пока вдруг между ними и костром не возникла рослая фигура, закутанная в шкуры, отделанные бисером и еще чем-то там. С лисьей шапки длинными космами свисали кожаные ремешки с привязанными внизу амулетами. А в руках у этого натурального якутского шамана, были бубен и колотушка.

— Во даёт Калымдай! — пихнул меня в бок Михалыч.

Я пригляделся. Точно, Калымдай. Ну, артист…

Калымдай вдруг заорав что-то, вскинул над головой бубен и грохнул в него колотушкой. Шамаханы взревели, но тут же затихли, а Калымдай начал без остановки лупить по бубну, выбивая несложный ритм, а сам пустился в пляс вокруг костра.

Помните, как в «Земле Санникова» шаман отплясывал? Вот типа того только с криками и завываниями.

— Заклятие кровавого бога, — шепнул Михалыч.

Колоритно, аж мурашки по телу.

Калымдай скакал, вопя во всю глотку и его длинная тень, отбрасываемая костром, довольно жутковато размахивала руками в такт его движениям.

Он вдруг остановился и подняв вверх голову, заорал:

— А-а-а-а-а-а!

— У-у-у-у-у! — подхватили шамаханы.

— Ы-ы-ы-ы! — надрывался Калымдай.

— О-о-о-о-о! — отвечали шамаханы.

— Всэх убьём! Всех зарэжэм!

— А-а-а-а-а!

— Золота многа-многа забэрём!

— У-у-у-у!

— Русский ханум, вах! Слаще халва! Мая будэт!

— Ы-ы-ы-ы!

Ну и дальше в том же духе.

Не знаю как там участковый с той стороны поляны, а я точно офигел, настолько натурально изгалялся Калымдай со своим бэк-вокалом на подхвате.

Спектакль продолжался минут двадцать пока подбежавший к ротмистру шамахан не прошептал ему что-то. Калымдай махнул шамаханам в кругу и, не переставая орать, устало опустившись на землю.

Ага, похоже, участковый сотоварищи нагляделся вволю и отправился обратно в город.

Еще минут двадцать и вновь примчавшийся шамахан с докладом прервал спектакль.

Калымдай прекратил завывать, поднялся и махнул рукой в мою сторону:

— Всё, ушли!

Мы поднялись и вышли на поляну. Шамаханы тушили костер, подбирали разбросанное вокруг оружие, еду и вскоре на поляне остались только мы с Калымдаем.

— Ну, ты, брат, артист! — восхищенно протянул я.

— Да у нас так почти все умеют, — отмахнулся ротмистр, явно польщенный. — Захватили они Карабуха. Митька ихний по башке ему врезал, на плечо закинул и ушли они.

— Ну, удачи ему.

И мы, усталые разбрелись по шалашам. Заснул я моментально. Только в этот раз мне ничего не снилось.

* * *

Меня разбудил Михалыч.

— Давай ужо, внучек, просыпайся, — тряс он меня за плечо. — Вставай-вставай, касатик, солнце уже встало.

Да что же это такое?! Нигде покоя нет…

— Встало?

— Встало, соколик, встало.

— Точно? — я приподнялся на шкурах.

— Точно, родимый точно.

— Вот и хорошо. Только ничего не трогай.

И я снова рухнул на свою импровизированную кровать.

— Да вставай ужо, Федор Васильевич! Нам скоро в дорогу пора!

— Опять в дорогу…

— Служба у нас такая. Вставай-вставай, еще позавтракать надоть успеть. Я тебе басурманского кушанья приготовил, шашлык называется.

— Что ж ты сразу не сказал, Михалыч?!

Я вскочил и вышел из шалаша. Спал я прямо в одежде, укрывшись каким-то мехом, зато теперь не надо было тратить время на одевание.

Эх, хорошо! Я потянулся. Солнце, воздух, красота!

— Ополоснись сперва, Федюня, — Михалыч уже стоял с ведром воды и ковшиком в руках.

И где он это всё берет в лесу?

Шашлык был просто шикарный. Куски мяса, насаженные на ветки вперемешку с половинками помидора и колечками лука, слегка подгоревшие по краям, истекали густым, сочным жирком и он медленно скатывался на толстые куски белого хлеба, подложенные снизу. А запах… А вкус! М-м-м… А запеченная в углях картошка? Это же сказка просто.

Да я знаю, знаю, что не должно быть тут помидоров. Как и картошки и табака и кофе. Не должно, но есть. Я ещё у Кощея спрашивал, откуда он свои сигары берет? Он только пожал плечами и сказал, что купцы из-за моря привозят. Из-за которого моря? А из-за моря-окияна, конечно. Вот и думай и гадай. А лучше не забивай себе голову и ешь, пока дают.

Вот я и ел. Да еще и Маша присоединилась. Нет, шашлык, к моей великой радости (самому мало!) она не ела, а вот на помидоры с хлебом налегла основательно. Худеет она, ага.

Всё наелся. Вот теперь как раз бы и кофейку. А ладно, чай тоже хорошо.

— Так, ну что, Канцелярия, заканчиваем завтрак и идем переодеваться в соответствующие наряды, — объявил я, закидывая в рот оладик. — Михалыч, вот где ты в лесу оладики нашёл? Растут тут где-то?

— Кушай-кушай, соколик, не болтай во время еды.

— Всё хватит. Ещё шагать сейчас на забитое пузо.

— Ничё, внучек, не переживай, Маша понесёт.

— Пузо?

— Тебя!

Михалыч захекал и ткнул меня пальцем в бок, а Маша фыркнула и ушла к себе в шалаш переодеваться и наводить красоту.

— Пошли и мы, Михалыч. Что ты там за наряд мне приготовил?

Так себе был нарядец. Не от Армани точно. Самые простые штаны почему-то в полоску как пижама, причем без пуговиц, а держащиеся на верёвочке вместо пояса. Такая же простая рубаха, спасибо без полос, но с вышитыми на воротнике красными петухами. И лапти.

Лапти все знают, верно? А обуть вы их пробовали?! Какие-то бечёвки, кусочки коры и всё это переплетено между собой, как провода от компьютера.

Я решительно протянул их обратно Михалычу и помотал головой. Он вздохнул и потянул из своего поясного кошеля пару сапог.

А у меня челюсть так и отвисла. Кошель был раза в три меньше сапог, а Михалыч спокойно достал один, потом, покопавшись в кошеле, другой и протянул их мне.

— Это что у тебя за чудо такое, деда?

— Дык сума безразмерная, не видал что ли таких?

— Не видал. Волшебная?

— Колдовская.

— Ух ты! И много в неё влезает?

— Не, — с огорчением покачал головой Михалыч, — только шесть пудов, больше никак.

— Сто кило?! А как же ты такую тяжесть таскаешь?

— Ох, внучек, ты хоть и большой вона какой вымахал, а ума как у дитятки малого. Я же говорю — колдовская вещь, чего уж тут не понятного? Кушать тебе побольше надо… Сладкого да рыбки пожирнее. Вот возвернемся домой, ужо я за тебя-то возьмусь.

— Тебе бы лишь бы откормить… А мешок зачем тогда пёр сюда а, дед?

— Для солидности, — Михалыч поднял вверх большой палец. — Понимать надо.

Ага, пойми их тут. Вот какая солидность в мешке за плечами объясните мне?

Сапоги оказались не новые, а изрядно разношенные и я брезгливо крутил их в руках.

Михалыч, покопавшись в мешке, вытащил портянки, посмотрел на меня, вздохнул, кинул их обратно и еще раз покопавшись, достал пару носков. Во, другое дело. Носки оказались вязанные, но тонкой нитью. Спасибо не зимний вариант.

Сапоги на удивление оказались вполне удобными. На пару размеров больше, но лучше так, чем размером меньше.

Дедуля критически осмотрел меня, потом взлохматил волосы:

— Вот так ладно будет. Какой добрый молодец получился! Просто первый парень на деревне! Иван-царевич, да и только!

— Спасибо, не Иван-дурак… Жаль зеркала нет.

— Ну как же нет-то? Есть, касатик, накось держи.

Я взял протянутое зеркало. Мутное какое-то, грязное что ли? Дыхнул, потёр рукавом, зеркало мигнуло и из него на меня посмотрела рожа Кощея:

— Ну?

— Э-э-э… Здравия желаю, Ваше Величество! Мероприятия по дестабилизации противника проходят успешно! Вчера силами ротмистра Калымдая была блестяще начата операция «Бегемот». В настоящее время выдвигаемся в город для финальной стадии проекта.

— Ну?

— Ну и всё пока.

— А чего вызывал?

— Ну, доложить.

— Понятно.

Зеркальце снова мигнуло и потухло.

— Михалыч, твою перпендикулярную дивизию, ты чего мне подсунул?!

— Охти ж мне… Ошибся, внучек, уж прости.

Ага, ошибся он. Приколист старый.

Мы вышли из шалаша, а Маши еще не было.

— Маша! Заканчивай, пора.

— Сейчас! Ш-ш-ш!!!

Ветки её шалаша раздвинулись и пред нами явилась Маша. Как гений чистой красоты.

— Засмеётесь — убью! — сказал нам гений.

Честно говоря, смешного особо ничего и не было. Забавно, конечно из-за контраста обликов, но не настолько чтобы засмеяться и закончить жизнь от впившихся в горло клыков.

Ничем особо не примечательный сарафан, расшитый какими-то финтифлюшками, сапожки в меру поношенные и русая коса пусть и не до по… пояса, но вполне приличная. Забавные, но довольно миленькие, раскрашенные свеклой щечки, пухленькие губки и темные глазки… Сверкающие молниями и обещающие удавить любого насмешника.

А в целом довольно симпатичная такая девчушка лет семнадцати, может только чуть излишне высокая и худая, но общий вид это не портило.

— Маша, ты у нас просто красавица, — серьёзно сказал я. Ну, а как вы хотели? Чтобы я это весело сказал? — Хвалю за удачно подобранный образ.

— Хороша девка, — подтвердил Михалыч. — Эх, где мои семнадцать лет?

— А где твои семнадцать лет, деда?

Михалыч задумался и глаза его обратились к небу, унося в воспоминания юности:

— Аккурат в Голландиях, я как раз науки постигал там.

— В академии? — хмыкнул я.

— В академии, внучек, в академии, — и Михалыч сделал жест рукой, будто открывал ключом замок.

А, понятно. Надо будет потом порасспрашивать его, жутко интересно. А сейчас нам действительно пора.

Подбежал Калымдай, козырнул, доложил о том, что новостей никаких нет и поторопил:

— Поспешать надо. Неизвестно когда милиция на допрос Карабуха потащит.

— Уже выходим.

— Хорошо, я сейчас последние распоряжения отдам и присоединюсь.

— Так ты с нами? Замечательно.

Калымдай, действительно, очень быстро вернулся, а я сидел и размышлял:

— Вчетвером это даже лучше. Жаль только, связи нет. Я бы с рацией побегал бы с удовольствием.

— Срация? Живот прихватило что ли, внучек?

— Тьфу ты, Михалыч! Рация — это такой прибор, по которому на далеком расстоянии разговаривать друг с другом можно.

— Говорушка, что ли?

— Ну да, говорить.

Дед махнул рукой и закопошился в своём безразмерном кошеле, потом вытащил пузырёк с какой-то темной жидкостью и показал мне.

— Самогон? Яд? Виагра?

— Хренагра! — Рассердился Михалыч. — Зелье колдовское, чтобы говорушку сделать. Капаешь капельку на что-нибудь, вот, хотя бы на булавку, потом на другую и разговаривай хоть до утра.

— Да ладно. Серьёзно, что ли?

— Нет, шуточки я тут с тобой шучу, — всё еще сердито проворчал дед.

— Ладно, деда, извини. Я же ваших этих штучек не знаю. А сваргань нам по булавке на каждого. Можно так?

— Отчего ж нельзя, можно, — дед опять порылся в кошеле, вытащил четыре булавки, потом, с величайшей осторожностью откупорил пузырёк и капнул на каждую головку. — Держи.

Я выдал по булавке Маше и Калымдаю, а свою воткнул в воротник рубахи.

— А как ими пользоваться?

— Сжимаешь пальцами и говоришь имя, с кем поговорить надобность есть. А если тебя окликнут, то тоже сожми и говори.

Я тут же сжал булавку:

— Маша.

Маша вздрогнула и тоже, сжав свою булавку, сказала:

— Ну?

Теперь я вздрогнул. Это её «ну» прозвучало прямо в голове.

— Ух ты, класс! Это что никто голоса не слышит, только я?

— Точно, внучек, — дед уже успокоился. — Только сам говори не в людном месте, а то за блаженного примут.

Вещь! Блютуз-гарнитура для телефона, отдыхает.

— Отлично. Ну что, пошли?

И мы пошли.

Шли, шли, шли…

Ладно бы просто шли, а то приходилось пробираться через поваленные деревья да овраги чуть ли не доверху заросшие колючим кустарником. Деревья еще эти на каждом шагу… Нет, я всё-таки исключительно городской житель и всю эту природу предпочитаю наблюдать через экран монитора.

Закончился наконец-то лес и вышли мы на дорогу к Лукошкино. Далеко, знаете, не трасса Москва — Санкт-Петербург. Хорошо, дождя давно не было. Зато пыли много.

Это я так, ворчу от нервов. Скоро же город, мало того, еще и враждебный по факту, вот меня немного и колотит.

Калымдай личину свою сменил и стал выглядеть самым обычным мужиком лет сорока. Не оборванец какой, но и богатым не назвать. То, что нужно. А тут еще телега вдалеке загрохотала. Какой-то крестьянин по своей надобности в город ехал вот и нас согласился подбросить за пару медных грошиков, что Калымдай ему выдал.

Другое дело. Ездить я больше люблю, чем пешком ходить.

Тут после очередного поворота, лес сбоку отступил. Телега, скрипя, вскарабкалась на небольшую горку и перед нами, как на ладони открылся город. Я залюбовался и вся моя ворчливость разом исчезла.

Натуральный такой город как на картинке в учебнике истории. Белые каменные стены, а из-за них выглядывают колокольни, макушки церквей, кое-где даже крыши домов, хотя в основном Лукошкино состояло из одноэтажных изб. Но — красиво. Умиротворяюще так, сказочно, мирно. А мы туда едем этот мир разрушить. До основанья, а затем… Пардон, это из другой оперы.

Въехали мы, в общем, в город через распахнутые ворота, которые, тем не менее, охраняли с десяток стрельцов с пищалями и бердышами. Слезли с телеги и дальше уже пешочком потопали. Город, по моим меркам не большой, тысяч на тридцать жителей и поперек его за час запросто, думаю, пройти можно. Вот мы и пошли. Улицы тут, прямо скажем, не проспекты, а уж после дождя, что должно твориться и представить страшно. Хотя, кое-где вдоль домов были проложены деревянные тротуары.

Сначала попадались только маленькие домики, избы, скорее, а вот церквей было много. Пока мы шли до базара, я их насчитал пять штук. Дома тут исключительно из дерева строили, а церкви и каменные попадались. На улицах почти никого не было, зато, когда мы подошли к базару, то я понял, что мы, похоже, проходили спальные районы в рабочее время. Весь Лукошкинский люд, казалось, был на базаре. Народу ужас сколько! Шум, гам, суета, все тебя хватают за рукав, да за что попало, лишь бы ты остановился и купил хоть что-нибудь.

Я шел с отвисшей челюстью, мне и притворяться не надо было тем сельским парнем, который впервые в город попал.

— Идемте-идемте, — поторапливал нас Калымдай. — Еще минут десять ходу.

— А откель мы следить-то за милицией будем? — тихо спросил у него Михалыч.

— У нас там дом рядом есть, — так же тихо пояснил ротмистр.

— Как это? Вы дом, что ли купили? — поразился я.

— Ну что вы, незачем. Мы просто въехали в него на время. Хозяева до зимы отсутствовать будут вот мы им и заплатили и поселили нашего человечка.

— А, понятно.

— Там обзор хороший. Дом наискосок от бабкиного терема и на чердаке отличный наблюдательный пункт получился.

— Молодец, Калымдай, — искренне сказал я, ругая себя последними словами.

Я абсолютно забыл о чем-то таком типа наблюдательного пункта. Вот сейчас пришел бы к отделению и что? Попросился бы впустить посмотреть? На забор бы залез для лучшего обзора? Стыдоба…

Когда я в шестьдесят восьмой раз поклялся себе быть более собранным и внимательным, мы как раз добрались до отделения. Высокий крепкий деревянный забор, наглухо закрытая калитка и ворота. Виден лишь второй этаж терема. Богато бабка живёт, если сравнивать с большинством горожан. Не без прибыли она столько лет по лесам гостей принимала в своей избушке на курьих ножках.

Дорога упиралась прямо в её терем, но Калымдай свернул вправо и, пройдя один дом, остановился у следующего и заколотил в ворота.

— Кум! — заорал он, совершенно не таясь. — Кум, ты дома?

— Кого там черти принесли? — через минуту раздался грубый мужской голос. — Трофим, ты что ли?

— Я! И не один! Открывай, смотри, кого я к тебе привёл!

Калитка заскрипела, распахнулась и из нее вылез, согнувшись пополам здоровый мужик, поперек себя шире, совершенно зверского вида. Лохматые волосы и густая черная борода до середины груди только подчеркивали его зловещий облик.

Тем не менее, мужик широко и радостно улыбался и, хлопнув ладонью о ладонь Калымдая, обернулся к нашему деду:

— Итить твою вдоль да поперёк! Анисим ко мне приехал! Дядька! — и мужик кинулся обнимать Михалыча, который так же радостно скалясь и крича что-то восторженное, распахнул мужику объятия и теперь тщетно пытался свести руки позади его плотной фигуры.

Шум они подняли большой, но очень натуральный. А мы с Машой стояли неподалёку, смущенно улыбаясь, ожидая, когда восторженная встреча подойдет к концу, дальних родственников заметят, заведут в дом, да и нальют на радостях.

Наконец нас провели в дом, где мужик моментально стал серьезным и вопросительно и с некоторой тревогой, посмотрел на Калымдая.

— Это — Фёдор, — представил меня Калымдай, — Михалыч и Маша.

— Боров, — кивнул нам мужик. — Михалыча знаем. Здорово, Михалыч!

— Поживем у тебя пару дней. Ставь лестницу на чердак и открывай карман пошире — за месяц вперёд я тебе золотишка привёз.

Мужик радостно оскалился, засуетился и через минуту мы вчетвером уже лезли на чердак, а Боров остался внизу пересчитывать свой аванс.

На чердаке было пыльно, душно, но довольно просторно, а в дальнем углу на куче тряпья лежала какая-то длинная худая фигура.

— Дьяк Груздев, — кивнул на него ротмистр, заметив мой взгляд.

— Не проснется?

— Вряд ли. А если и проснётся, то ничего не поймёт и не запомнит. Хороший дурман ребята сварили.

Мы устроились у стороны крыши ближней к бабкиному терему и раздвинули немного черепицу для лучшего обзора. А обзор был отличным.

— Смотрите, Федор Васильевич, — пояснял мне Калымдай, — Вон то — банька, вот это — овин. А вот там, видите, крыша едва выступает над землей да два стрельца часовыми стоят? Это и есть поруб, в котором арестованных запирают.

— Понятно. — Я оглянулся на дьяка. — Слушай, ротмистр, а нам дьяк-то еще нужен для чего-нибудь?

Калымдай задумался на минуту:

— Да вроде и нет. Прирезать?

— Зачем же? Давай его просто отпустим.

— Так его же сразу схватят и на допрос поволокут.

— Вот и хорошо. Что он там, на допросе скажет? — подмигнул я.

— А и верно. Лишней путаницы прибавит.

Калмдай подбежал на четвереньках к распахнутому люку и крикнул шёпотом:

— Боров! Эй, Боров!

— Чавой-та?

— Держи, сейчас дьяка к тебе спущу. Вылей на него ведро воды, нахлестай по роже, чтобы немного очухался, выведи огородом и пинка ему дай пусть проваливает.

— Понял, хозяин, сделаем.

Избавившись от дьяка, мы проскучали еще с полчаса, пока ротмистр не шепнул мне:

— Начинается, похоже.

Я поспешно прильнул к щели.

Из терема вышла бабка с парнем в милицейской форме немного старше меня. В смысле — парень был старше, а не форма. Они зашагали к порубу сопровождаемые здоровенным детиной, надо понимать, тем самым Митькой. Часовые у поруба отсалютовали им, и троица спустилась вниз. Через минуту Митька выскочил, метнулся к колодцу, достал бадейку воды и вернулся обратно к участковому с бабкой.

Калымдай, заёрзал.

— Ты чего?

— Смотрите, Федор Васильевич, началось.

Минут десять ничего не происходило, а потом друг за другом стали вылезать во двор участковый, бабка, а за ними уже и Митька, тащивший за шиворот мокрого Карабуха.

— Сволочи! — прошипел ротмистр. — Водой пытали! Там же холодина внизу жуткая!

Яга с Ивашовым уселись на крыльцо терема, а Карабуха со связанными сзади руками, Митька усадил на чурбачок перед ними и сам остался рядом настороже.

О чем они говорили, слышно не было, но допрос продолжался минут десять. Участковый о чем-то допытывался и выражение его лица менялось, становясь, то добрым и ласковым, то злым и угрожающим. Бабка всё время кивала головой, а Митька время от времени отвешивал Карабуху подзатыльники.

— Смотрите-смотрите, вот он! — зашептал вдруг Михалыч. — Справа угол!

Точно. Из-за угла, направляясь к крыльцу, выходил черный кот.

Да какой там кот — это был настоящий котяра, спиной наверняка достающий мне до колена, а хвостом так вообще, до груди! Видать бабка пичкала котика исключительно натуральными продуктами и без всякой экономии. А может и опыты, какие свои ведьмовские на нем проводила вот и вымахал котик в эдакую зверюгу.

Кот тем временем достиг крыльца, легко запрыгнул на него и усевшись рядом с участковым, вперил злющий взгляд в пленника.

Шамахан вдруг поник головой, опустил плечи и что-то пробормотал. Участковый с бабкой довольно переглянулись и один из стрельцов после кивка Ивашова, перерубил веревку на руках Карабуха.

— Теперь внимательно! — прошептал Калымдай.

Допрос во дворе отделения продолжался, только теперь пленник вскочил с чурбачка и что-то горячо рассказывал, размахивая руками. Он махал руками так натурально, что я чуть не пропустил тот момент, когда он среди взмахов наложил крест на кота. Я затаил дыхание. Ничего! Кот даже не почесался.

Я опять перевел взгляд на шамахана. Он выпрямился, повернулся в нашу сторону, мотнул отрицательно головой и вдруг стащил с себя штаны, изогнулся самым невероятным образом и, укусив себя за хвост, рухнул замертво!

Ротмистр скрипнул зубами:

— Всё, брат, отдыхай теперь. Мы не забудем и не простим.

Михалыч тихо шепнул мне на ухо:

— Самоубился парень.

Ох…

Я сочувствующе положил руку на плечо Калымдая:

— Героем парень погиб. За дело, да и чести не потеряв.

Он кивнул:

— Всё правильно сделал. Его всё равно к царским палачам потащили бы, а от них живыми не уходят. А отбить бы его мы не смогли.

Мы молча отползли на центр чердака и уселись, не глядя друг на друга.

— Ладно, — сказал Калымдай, — с этим делом покончили. Что дальше?

— Дальше — не спешим, Калымдай. Поручение Кощея-батюшки на счет кота мы выполнили, доложу ему сейчас. А пока действуем, как и раньше. Панику насаждаем в городе, а Гороху и участковому дело запутываем. Они уже засуетились, нам теперь только подогревать их время от времени и нужно. А сами будем ждать следующих приказов.

— Понял.

— Поставь тут наблюдателя, пусть глаз с отделения не сводит и чуть что, сразу докладывает.

— Сделаю.

— Мы с Михалычем и Машей пойдем сейчас по городу погуляем, обстановку прощупаем. И всё время держим связь друг с другом.

— Ясно. Вы, Федор Васильевич, будете с дворцом связываться, отойдите от милицейского терема подальше. Бабка может колдовскую вещь учуять.

— Ага, понятно, спасибо. Ну, всё, расходимся.

* * *

Было уже около полудня, когда мы вышли на нашу первую вылазку по Лукошкино.

Солнышко пригревало, но в меру, людей на улицах было мало, а какой тут был воздух… По сравнению с моим временем фантастика просто. Если, конечно, вы шли и смотрели под ноги хоть изредка, а не как я, вертя головой во все стороны, как японские туристы на Красной площади. Навозная куча, в которую я гордо вступил, была далеко не единственная на улицах, по которым не только катались на лошадках, но и гоняли коров, как стадами, так и поодиночке. Но надо признаться, хорошего впечатления от этого милого городка у меня не убавилось и я, шаркая подошвой сапога по зарослям травы вдоль заборов, поспешал за моим дедком и моей русифицированной вапмиршей.

Сначала мы нашли подходящий, небольшой заросший лопухами и прочим бурьяном, пустырь, где я связался с Кощеем.

— Алло? Ваше Величество? Алло?

— Чего орёшь-то?

— Не отвлекаю, Ваше Величество?

— Говори.

— Обычный кот у бабки, короче. Здоровая тварь неестественных размеров, но никак не демонических сил. На наложение креста никак он не отреагировал.

— Плохо. Не то чтобы совсем уж плохо, но многое могло проясниться.

— Так точно, Государь. Какие будут приказания?

— Действуйте далее по плану.

— А у нас есть план? — удивился я. — А можно с ним ознакомиться?

— Вноси бардак и панику! — рявкнул Кощей. — И ищи следы присутствия адских сил. Всё, работайте.

И он отключился.

— Ну что там, милок? — подошел Михалыч, стоящий во время разговора на стрёме. — Что Кощей-батюшка сказал?

— Привет тебе передавал, дед. Всё переживал, не намочил ли ты ноги и велел настрого наказать, чтобы шапку одевать не забывал. Звал на чай, а плюшки, сказал, потом выдаст. Каждому персонально.

— Тьфу, на тебя насмешник! А сурьёзно?

— А серьёзно, велел продолжать сеять панику да искать демонов западных. Но ничего конкретного, а то с него бы сталось отправить нас окроплять святой водой всех трезвых мужиков как личностей противоестественных национальной культуре.

— О-хо-хо… Ладно, внучек, пойдём, послушаем, что люд Лукошкинский говорит.

О чём он только не говорил этот самый люд!

Едва мы попали на базар и со всех сторон, как из ведра на нас хлынуло:

— А вот земляничка! Только что из лесу!

— Хреновый у тебя лес, Степановна коли земляничка с маковое зернышко! Вот из моего леса грибы, это же пни, а не грибы, в два обхвата! Налетай, народ, покупай не задорого!

— Сам ты пень, оглоед! И грибы твои как один поганки! Земляника, земляника!

— Ложки расписные! Хоть кашу ешь, хоть по лбу стучи, не ломаютси!

— Мандарын! Персык, а не мандарын! Пакупай! Вах, зачэм так гаварыш?! Ты не гавары, ты купы и скушай, а патом гаварыть будэшь!

И ни слова про шамаханов. Занят народ бизнесом, не до шамаханов им.

* * *

Лукошкинское независимое ТВ. Канал «Яблочко по блюдечку».

Рекламная пауза.

Мирное древнерусское село. Из труб пасторальных избушек идет дым, на лужку пасутся коровки, в луже грязи блаженствует свинья с выводком поросят.

Внезапно начинает играть Имперский марш из «Звездных войн».

Картинка темнеет, окутывается дымом. Когда дым рассеивается, зритель видит горящие избы, коров, лежащих кверху ногами и свиней, нырнувших с головой в лужу, выставивших наружу только окорока с хвостиками.

Появляется надпись со стрелкой указывающей на свиней: «Они утопли!»

Картинка меняется и теперь зритель видит толпу шамахан с нацеленными на него луками, копьями и кривыми саблями. Шамаханы грязные, до омерзения страшные и у каждого второго течёт слюна из оскалившегося рта. Мимо Орды вдруг проносится телега с мужичком, нахлестывающим лошадей. Орда бросается за ним, но он быстро удаляется, оборачивается и показывает шамаханам фигу.

Посреди экрана появляется фигура древнерусского богатыря, заслоняющего собой шамаханов. Он вытягивает перст, указующий на зрителя и говорит басом:

— А ты успел ли купить новые колеса для своей телеги у Мишки-колесника с Чижовой улицы?! Поспешай, ить шамаханы близко!

* * *

Уф-ф-ф… Извините, увлёкся. Мы точно не то место нашли, где можно узнать какую-то информацию, кроме качества товаров, цен на них и моральных качеств торговцев и их родителей в изложении конкурентов.

Мы с Михалычем раздосадовано пялились по сторонам, а вот Маша явно получала большое удовольствие от прогулки. Внезапно увидев торговку яблоками, она потащила меня за рукав к ней и указав пальцем на яблоки, требовательно заявила:

— Мсье Теодор! Яблоки! Мешок.

Я приблизил губы к её ушку, растянув рот в улыбке мол, комплименты я ей шепчу, а сам зашипел:

— Маша, совсем офонарела?! Какой мсье?! Ты же попалишь нас сейчас!

Маша тут же заулыбалась и громко заклянчила, дёргая меня за рукав:

— Феденька, купи мне яблочек! Ну, купи-купи-купи!

Ну вот, что с ней делать?

Я повернулся к заинтересованно смотрящей на нас торговке:

— Бабуль, а продай моей красной девице три яблока.

— Мешок! — тут же послышалось из-за спины.

— И ты с ним таскаться по городу будешь? Три яблочка, бабуль.

— Тридцать!

— Пять.

— Двадцать пять.

— Семь.

Бабка ошалев от того, что торгуемся мы друг с другом, а не с ней, отсыпала десяток яблок в корзинку Маше, даже, кажется, забыв заломить цену.

Маша тут же захрустела яблочком, прочавкав:

— Мешок всё равно должен будешь, Федечка.

— Угу. Потом.

За другой рукав меня подёргал Михалыч:

— Ты погуляй тут, внучек с невестушкой своей, а я в кабак забегу, чайком горло промочу.

А кстати дельная мысль. Любой кабак — источник новостей и сплетен.

— Хорошо, деда, только самоварами чай не пей, ладно? — еще нам пьяного Михалыча не хватало. Я повернулся к Маше: — Машенька, любушка моя, пойдем по рядам пройдёмся.

— Какой же ты у меня, Федечка заботливый! На оружие пойдем, полюбуемся?

— На халву с пряниками, — рявкнул я.

— Ой, пряники! Хочу, хочу!

И мы пошли. От лавки с кренделями, к лавке с пряниками, от лавки с бубликами, к лавке с квасом — запить мучное. Потом срочно потребовалось отбить вкус кваса чем-нибудь сладеньким, а сладенькое — заесть мочеными яблоками, а яблоки… Я с ума сойду от этой вегетарианской диеты!

Мы прошли мимо группки каких-то нищих, но один вдруг отделился от группы и захромал за нами, выклянчивая подаяние. Принципиально не подаю, начитавшись про действующую у нас по городам профессиональную мафию нищих. Но этот не отставал, а приблизившись вплотную, зашептал:

— Камандыр, слышь, камандыр?

Вот это фокус! Я остановился.

— Камандыр, а правда, что участковая Карабух убил?

Я остановился и, делая вид, что роюсь в карманах в поиске монетки, тоже зашептал:

— Правда. Только Карабух, чтобы ничего им не сказать сам себя убил. Геройский парень, умер, а ни слова не сказал.

— Панятна, камандыр, дальшэ гуляй.

Выхватив у меня из пальцев грошик, шамахан, а это точно был ордынец, попятился кланяясь, а потом бегом бросился к своим.

Я пожал плечами и подхватив Машу под руку, сосредоточенно слизывавшую клубничный сок с пальцев, повел ее дальше по рядам.

Сзади зашаркало и послышался сердитый шёпот Михалыча:

— Вы что делаете, охальники?! Отпусти девку, Федька, слышь? Отпусти немедля!

Я недоуменно обернулся:

— Что теперь не так?

— Низзя так с девкой! До свадьбы никак низзя!

— Под ручку гулять нельзя?!

— Низзя! Срам это и грех.

О времена, о нравы.

— Совсем вы тут, дед на морали двинулись. Ладно, узнал что-нибудь?

— Узнал, внучек! — захихикал Михалыч. — Одни только и разговоры, что про Орду. Трясётся народец от страха мол, уже на подступах к городу шамаханы. Мол, сёла окрестные уже пожгли. Запугали мужичков!

— Отлично! Молодец, Калымдай, поднял волну.

И будто услышав, что о нем говорят, в голове раздался голос ротмистра:

— Федор Васильевич?

— Михалыч, прикрой — Калымдай на связи!

Я нагнул к нему голову, притворяясь, что внимаю разглагольствованиям старика, а Маша закрыла меня от толпы с другой стороны.

Я сжал пальцами булавку:

— Слушаю, Калымдай.

— Федор Васильевич, у вас всё в порядке?

— Да вроде, а что?

— Ордынцы на участкового напали с ножами.

— Как так?! Убили?!

— Нет, живой мент остался. А их всех повязали и в пыточную царскую увели.

— Вот же… А как это всё произошло?

— Шатались ордынцы по городу, нищими переодетые, смуту вносили. Вызнали, что милиция Карабуха запытала и кинулись мстить. А участковый не один был, а с Митькой своим бугаем ходил. Вот Митька их всех и пораскидал да оглоблей отходил до полусмерти, а там и стрельцы набежали, ну и…

— Эх, это же я оплошал, — повинился я. — Они ко мне подходили, выспрашивали, а я им и рассказал про Карабуха. Не догадался.

— Всё равно они узнали бы позже и побежали мстить.

— Не отобьём их?

— Не получится. Пыточная в царском тереме, а там охраны сотни три постоянно дислоцируются. Да и поделом им и другим наука без приказа действовать.

— Ладно, Калымдай. У тебя как дела?

— Наблюдаю за бабкиным теремом. Пока без происшествий.

— Хорошо, тогда еще свяжемся. Удачи!

Я коротко объяснил Михалычу и Маше суть разговора.

Маша брезгливо наморщила носик, а дед лишь махнул рукой:

— Поделом им.

— Не разболтают ли чего на дыбе?

— А чего они разболтать смогут? Что отряд шамаханский под городом стоит? Так это ить и не тайна уже. Что сами по городу, как по своему стойбищу спокойно гуляют? Так и это не секрет для Гороха. А вот лишней паники они добавят.

— Верно. Ну, куда мы дальше? — в животе заурчало и я добавил: — Поесть бы, а, деда, время-то как летит, уже на вечер повернуло.

— Сейчас-сейчас, внучек! — Михалыч взмахнул руками. Ну как же, Фёдор свет Васильевич голодными ходят-с, нельзя-с! — Тут рядом лавка, я мимо пробегал, так дух от неё шёл ну очень хороший. Пошли-пошли!

Дух не дух, а запах и правда, был аппетитный. Под открытым навесом хозяйничал толстый такой мужик, уж не знаю какой именно южной национальности, но с «балшым» носом и характерным акцентом.

— Сичиас, брат! — заявил он, выхватывая прямо из глиняного очага большую лепёшку. — Сичиас кушать будешь, вах как вкусно! Спасыбо потом скажэшь!

Он плюхнул на лепешку мелко порезанное уже обжаренное мясо, полил чем-то, обильно засыпал зеленью, что-то еще накидал, я и не понял что, потом свернул всё это в трубочку и протянул мне:

— Кушай, дарагой!

Я покосился на Михалыча, с сомнением держа в руке восхитительно пахнущее яство. Но дед незаметно кивнул мне мол, всё в порядке, не кот а-ля Бегемот и даже не барбос местный, не туда забежавший этим утром.

Ладно. Я впился в лепёшку с начинкой. Восхитительно!

— Маша, будешь чего-нибудь?

— Нет, я и так толстая, — она похлопала себя по животу.

Дед тоже получил свою порцию и мы, щурясь от удовольствия и подмигивая друг другу, с аппетитом уплетали это не пойми что, но жутко вкусное.

— А кого это там тащат? — привлекла вдруг наше внимание Маша.

— О! — воскликнул хозяин лавки, хлопнув от восторга себя по штанам. — Дияка Фыльку биют!

И верно, несколько мужиковтащили мимо нас, похоже, еще не отошедшего от дурмана дьяка Груздева. Тот только что-то завывал тонким голосом да иногда дёргался, стараясь вырваться, неизменно получая подзатыльник за каждую попытку.

Да уж, хлопотливый сегодня денёк выдался у царских палачей.

Перекусив и расплатившись с широко улыбающимся хозяином местного общепита, мы снова лениво поплелись вдоль рядов. Не успели пройти и пару лавок, как Маша вдруг остановила нас и махнула рукой по направлению к центру базара:

— Туда.

Мы с дедом послушно зашагали за ней. Слух и зрение у Маши, на порядок лучше наших. Ха, стихи получились!

Центр базара представлял собой площадь и сейчас там, на помосте стоял какой-то человек и совершенно неразборчиво громко читал что-то вслух с большого листа бумаги.

— Чего там, Михалыч?

— Погодь, дай послушать.

— Маша?

Она недоуменно пожала плечиками. Тут, похоже, не вампирский слух нужен был, а хороший логопед.

Михалыч громко хмыкнул, а потом зашептал нам:

— Горох город закрыл. Велено стрельцам не впущать и не выпущать никого. Испужался Орды!

— Вот и отлично! — порадовался я результатам наших действий, но тут же до меня дошло: — Михалыч, а мы как же? Мы же тоже запертыми тут оказались!

— А ничё, внучек, какая нам разница здесь куковать или в шалаше?

— Ну, верно в принципе. А ночевать где?

— Найдём, не переживай. Без крова не останемси.

* * *

Связавшись с Калымдаем и вызнав у него про приличный отель, мы, ведомые дедом, пошли на заселение. Михалыч, тем временем, разъяснял мне городскую структуру города.

— Ить тот носатый, что блинчиками с начинкой нас покормил, он не один тут таковский. Тут и армянское подворье есть и целая немецкая слобода, а еще и купцы из дальних стран свои дворы да целые кварталы освоили.

— Популярный какой город.

— Попу… какой?

— Я говорю, много тут иностранного народа.

— Дык Лукошкино на караванном пути стоит. С востока и юга на запад везут.

— И китайцы, небось есть?

— А как же, внучек! И китайцы и корейцы и какой тут божьей твари нет только!

— А из Европы кроме немцев кто?

— Да почитай и никого больше. Мимо нас туды-сюды всякие проезжают, а остепенились только немцы.

— Да? — я остановился. — А далеко эти немцы отсюда живут?

— Ох, внучек, как выйдешь из западных ворот так чеши прямо на северо-запад, а там, через месяц-другой прямо на ляхов и наткнёшься. А вот за ними ужо…

— Стой, дед. Я спрашивал, здесь в городе далеко эта слобода немецкая?

— А вона ты о чем. — Михалыч покрутил головой ориентируясь. — Вон туда идти надо улиц пять одолеть.

— Надо сходить присмотреться. Прикинь, дед, если базу свою эти демоны устраивать в городе будут, куда в первую очередь сунуться?

— Ох, ты ж! Ад же к католичеству как муха к… мёду льнёт. Да и вообще знакомо всё, не к китайцам же им на подворье идти? Точно-точно, внучек, может, и попрут их оттедова, но сперва там закрепиться попробуют. Пошли.

Немецкая слобода была обнесена крепким и высоким деревянным забором из цельных струганных брёвен. Смотрелось солидно прочно, фиг сломаешь.

Продефилировав вдоль слободы, мы достигли её дальнего края, если считать от центра города, и я спросил Михалыча, указывая на небольшое здание характерной постройки:

— Церковь, что ли?

— Она. Кирха немецкая, католическая, прости господи.

— Дед, — я задумался, пытаясь вспомнить различные христианские конфессии, — а разве кирха — это католики? Я уж и не помню точно, но вроде бы лютеране или другие какие раскольники, не?

— Да пёс их разберёт, внучек. Оно тебе надо?

— Ну, верно в принципе. А что тихо так? Служба по расписанию?

— Не знаю, внучек. Машенька, слышно чего-нибудь из церкви?

Маша замерла, вслушиваясь, а потом доложила:

— Тишина полная. Ни внутри, ни рядом, ни единого человека нет.

— Так это же странно, Михалыч? Кто-нибудь всегда должен быть в церкви или как? Я не особо эти порядки церковные знаю.

Дед поскрёб бороду:

— Да кто их, басурманов, поймёть. Могут и в церковь как на работу ходить. По часам.

— Хорошо бы проверить на всякий случай, а?

— Мсье Теодор, — Маша, пользуясь полным безлюдьем, опять взялась за своё. — Я могла бы сходить и посмотреть.

— Не поймают?

— Не увидят, — мило улыбнулась она.

— Давай действуй тогда.

Маша кивнула и вдруг стала растворяться прямо в воздухе, пока не превратилась в едва заметное облачко. Даже не облачко, а так, рябь какая-то в воздухе висела как в жару над раскаленным асфальтом. И это облачко спокойно прошло сквозь толстенные бревна забора под моим восхищенным взором.

— Класс а, Михалыч?

— Могёт девка, могёт! — покивал дед.

Довольно скоро и десяти минут не прошло, как забор снова зарябил, и перед нами появилась Маша во всей своей красе. Только очень серьёзная.

— Ну что там, Маш?

— До парадиза этому собору далеко, мсье Теодор. Обитель ле дьябле.

— А?

— Странное место, мсье Теодор. На церковь совершенно не похоже.

— Вот как?

— Внутри голые стены, ничего нет, ни фресок, ни картин, ни икон. Один алтарь стоит и тот без распятия. И я ничего не почувствовала даже, пардон, не почесалась.

— Может ремонт идет?

— Вот кстати, в романе шевалье де Буаразона некий рыцарь, возвращаясь из крестового похода, попадает в таинственный замок тоже совершенно пустой внутри. Только в верхней комнате башни он обнаруживает заточенную там узницу, коей оказывается младшая дочь барона Суафье, которую у него похитил некий граф де Ла Теленьи для своего старшего сына — виконта де Пуасон, который в данный момент находился в Англии в свите французского посланника герцога де Самолье, отосланного мессиром де Ла Тюри к лорду Фигхренскому для передачи королеве Мараготте XIX тайного послания от канцлера французского Двора, господина де Муруа, в котором он предлагает союз, направленный против рейхсканцлера фон Штилльзенштрауберга, у коего еще два года назад…

— Маша!

— …его прекрасная супруга была… Что?

— Не надо дальше, уже мозг закипает!

— Фи на вас, Теодор. Там, знаете, какой шарман дальше будет! Там принц Баварии…

— Маша! Ну, какое отношение твой рассказ имеет к этой кирхе?!

— Ну как же? Вы, мсье Теодор, невнимательны. Я уже сказала, что там тоже замок был пустым.

— Деда, а нет ли у тебя яда в заначках?

— Вы невыносимо грубы, Теодор!

— Это для меня, Машуль, чтобы не мучился.

Недалеко от нас вдруг заскрипели ворота и из Немецкой слободы выехала карета.

— Посол ихний, — заметил дед. — Небось, к Гороху наливку трескать отправился.

— Посол? — у меня внезапно возникла идея. — Стойте тут!

И я кинулся наперерез карете.

— Господин посол! Барин! Не побрезгуйте мужиком сирым да убогим! Совета прошу у просвещенного европейца!

Из окошка кареты показалась голова в белом парике с длинными локонами и что-то крикнула кучеру. Карета остановилась.

Подскочив к ней, я согнулся в поясном поклоне, бормоча слова благодарности.

— Что тебе надо, мужик? — высунулся посол из окошка. Говорил он чисто, практически без акцента.

— Батюшка посол! Не вели казнить, вели миловать! Сделай милость, скажи, могу ли я католиком стать?

— Католиком? Удивительно… Сколько лет я живу в вашей дикарской стране и в первый раз вижу такой светлый проблеск разума. Можешь, конечно, почему бы и нет? А зачем тебе?

— Сердце рвется так и шепчет! Чую неправильность в церкви нашей православной. Душа хочет просветления, а при виде собора вашего, поёт и радуется!

— Похвально, похвально. Ну что ж, мужик, надо тебе поговорить с пастором нашим, с херром Швабсом. Только приходи через несколько дней — занят он, церковь решил заново перекрасить. Я предупрежу стражу, чтобы пропустили тебя.

— Спасибо, барин! Уважил-то как, ох уважил! Век бога молить за тебя буду! — снова начал я отбивать поклоны, но посол уже махнул кучеру и карета запрыгала на кочках.

Я вернулся к своим:

— Слышали? Херр Швабс… или его надо с одной буквой «р» произносить?.. Не важно. Короче, пастор ихний церковь переоборудовать взялся. Что вполне подтверждает Машина разведка. Только во что и как?

— Надоть нам последить за попом этим басурманским!

— Точно, Михалыч. Будем заглядывать сюда почаще. Ну что, в гостиницу?

— Какой галантный кавалер… — внезапно протянула Маша томным, задумчивым голосом.

— И чего в нём такого галантерейного ты увидела?

— Ну, вы же живы. А мог бы и проткнуть шпагой надоедливого мужика.

* * *

Когда мы добрались до рекомендованного Калымдаем постоялого двора, уже стемнело, но двухэтажное здание местного отеля не спало и подмигивало нам огоньками в окнах.

На пятизвездочную эта гостиница не тянула, как и на четырех, трех, двух…

Внизу находился кабак или общий зал, не знаю, как у них тут принято говорить. В общем, там народ гулял во всю, пил, кушал, матерился, дрался, орал и пел.

Если это была одна из наиболее благоустроенных и спокойных гостиниц, то я совсем не хотел бы оказаться на постоялом дворе рангом пониже. Хотя сомневаюсь, что может быть ниже. Разве что со знаком минус.

Едва мы вошли, как в нос мне шибанул спиртной дух, крепко перемешанный с запахами кухни и, уж поверьте, совсем не французской.

Идти на ночь глядя искать местечко получше совсем не хотелось, и мы в итоге заселились здесь. Маше нашли отдельную комнату, а нам с дедом предоставили апартаменты одни на двоих. Тёмные такие, три на три метра апартаменты с двумя кроватями. И всё. Никаких шкафов, лавок, табуретов и прочей мебели. А, сойдёт. Только я опять проголодался и раздумывал, потерпеть ли до завтрашнего похода на базар или рискнуть отведать чудеса кулинарии местного шеф-повара. Михалыч решил за меня, утащив в общий зал, приговаривая, что мол, исхудал внучек, ну вылитый Кощей-батюшка стал.

Маша с нами идти отказалась мол, совсем не шарман тут, а осталась дочитывать при свете луны у окошка очередную жалостливую повесть о несчастной любви.

Отыскав свободные места за одним из длинных столов, Михалыч заказал подскочившему половому мяса жаренного с луком, да овощей печеных, да каравай хлеба. А на закуску потребовал заливного осетра, свиные уши, вымоченные в уксусе с хреном и петуха в яблоках. И только после этого на десерт велел принести пирогов с капустой, с яйцом и луком, а на сладкое — пирожков разных. А под конец заказа затребовал полуштоф водки нам на двоих.

— Дед, ну куда столько еды?! — шепотом заорал я, едва официант убежал на кухню.

— Думаешь, маловато водки под неё будет? Давай тогда целый штоф закажем.

— Михалыч…

Этот полуштоф, а по меркам моего времени, это где-то бутылка, растворился совершенно незамеченным в горе еды, что притащил нам половой минут через десять.

Я совершенно осоловел и даже дышал с трудом, а вот Михалыч, как-то сразу взбодрившись, заказал еще полуштоф и самостоятельно выдув его, стал с интересом прислушиваться к разговорам в зале.

Я уже раздумывал, что пора бы и баиньки, как Михалыч вдруг вскочил с лавки, метнулся к соседнему столу и, вцепившись рукой в бороду одного из мужиков, сидящих там, что-то заорал совершенно неразборчиво. Мужик вначале отпрянул от неожиданности, а потом стал медленно вставать. Он вставал и вставал и никак не мог закончиться, а рука Михалыча, так и не отпустившая бороду, задиралась всё выше и выше. Наконец мужик выпрямился и так рявкнул на Михалыча, что вокруг звякнули бутылки.

Честно — страшно стало. Порежут сейчас нас как бересту на те самые лапти.

И тут мой напарник, которого я не воспринимал иначе, как милого дедулю с ласковой, а чаще — ехидной старческой улыбкой, внезапно превратился в самого настоящего монстра с ярко выраженной блатной окраской.

Как он орал на этого громилу… Я, к сожалению, не смогу передать вам этого шедевра ораторского искусства, поскольку и сам не понимал ни словечка.

Михалыч вопил на явно воровском жаргоне, не выпуская бороды из руки, а другой то тыкал фигу под нос своему оппоненту, то растопыривал пальцы совершенно как наши братки девяностых годов. Мой дед исчез, а на его месте воровская легенда — Щелкунчик, учил жизни здоровенного головореза.

— Это же Михалыч… — проскрипел кто-то и по залу эхом пронесся шепот: — Михалыч… Михалыч…

Мужик поначалу пытался что-то вставить в гневную отповедь деда, но тот очень быстро задавил громилу авторитетом и мужик начал как-то съёживаться и через пару минут уже походил на щенка, которого хозяин застукал у своих погрызенных кроссовок из фирменного бутика.

Дед отпустил бороду и мужик медленно опустился на лавку как сдувшийся воздушный шарик, но тут же вскочил и, сгорбившись да повесив буйну голову, почтительно внимал Михалычу. А тот, постепенно успокаивался, и гоголем прохаживаясь вдоль стола, что-то втолковывал местным браткам, открывшим рот и не сводившим глаз со старого вора.

Я выдохнул с облегчением. Ну, дед даёт…

А Михалыча, тем временем, уважительно под руки, сопроводили за стол и понеслась гулянка! Мир, братство и всеобщая уважуха.

Поняв, что деду ничего не грозит, кроме утреннего похмелья, я начал было раздумывать, как бы улизнуть отсюда и завалиться спать, как вдруг Михалыч, на чистом русском, указывая на меня, сказал:

— Внучек мой. Наследник.

Я встал и поклонился сразу всему кабаку. Народ одобрительно загудел, закивал головами, а я, вежливо поклонившись еще раз, удрал наверх, воспользовавшись моментом. А вслед мне, под треньканье балалайки, грянул хор имени Щелкунчика:

Ой и мас не сумрак, а ламонь карюк.

По турлу хондырю, коробей нарю.

Коробей нарю, карючков вершаю.

Карючек клевенёк, тудошный вербушок,

Сквоженька красимка — гальм да красима.

Про любовь, наверное.

Ладно, пусть дед развлекается, полезно иногда. Я, уже добравшись до наших апартаментов, собирался было нырнуть под одеяло, как меня вызвал по булавочно-беспроводной связи Калымдай.

— Фёдор Васильевич! Тут странные дела творятся. Участковый с бабкой погрузились в ступу и отбыли из отделения.

— Погрузились во что? В ступу? Она на колёсиках у них или по реке поплыли?

— Федор Васильевич, смешно, конечно, только сдаётся мне дело тут серьёзное. Они в сторону Лысой горы полетели.

Полетели… А ну да, полетели. Бабки в сказках на ступах же постоянно рассекают по воздуху, чего это я туплю?

— Уверен, Калымдай, что к горе путь держат?

— Да кто их знает куда они на ночь глядя намылились, но ушли в том направлении.

— Спасибо, молодец. Оповещу кого надо. До связи.

Я покопался в дедовом мешке, отыскал зеркальце и, дыхнув на стекло, потёр его рукавом.

— Ну, что случилось? — появилось светло личико недовольного Кощея.

— Ваше Величество, тревога! Только что участковый вместе с Ягой на ступе в ночь улетели, и направление на вашу Лысую гору взяли. Может быть и свернут куда потом, но пока к вам трассу проложили.

— Вот как? — удивился Кощей, а потом захихикал: — Вот и славно, уж я им тут хороший приём устрою. Бабку запытаю люто, а из участкового суп сварю!

— Да вы что, Ваше Величество?! Нельзя! Вы нам из-за своих садистко-гастрономических наклонностей всю операцию сорвёте. Уж, потерпите немного, нельзя сейчас.

Кощей погрустнел и покивал головой:

— Вот видишь, Федя, у нас всегда так. Только соберешься, полезное с приятным совместить, как сразу дела находятся.

— Да уж, Ваше Величество, тяжёлая у вас жизнь, не позавидуешь.

— Подерзи мне еще!

И зеркальце снова затуманилось.

Всё, баиньки.

* * *

Разбудила меня Маша.

Точнее — её громкий голос из-за двери:

— Мон шер, Михалыч, если вы меня сейчас же не пропустите…

— Да что же ты так орёшь-то, девка, — раздался страдальческий голос моего деда.

— Пить надо меньше всякую гадость! На свете существуют и шампанское, и коньяк, и бургундское с анжуйским, а вы немерено заливаетесь самогоном, фи!

— Отстань, малахольная, — простонал дед и вошел в номер, прикрыв за собой дверь. — Злыдня наша сюда рвётся, говорит, придумала что-то.

— Злыдни по ночам с ле криминель самогон хлещут! — возразил Машин голос.

Михалыч выглядел откровенно не важно. Шаркая громче, чем обычно и морщась от каждого движения, он по стеночке добрался до своего мешка, со стоном опустился на колени и нырнул в него с головой. Да, похоже, погулял вчера дед знатно.

Я быстро оделся и крикнул Маше, чтобы заходила.

Войдя, она фыркнула в сторону Михалыча и с самым заговорщицким видом заявила:

— Бонжур, мсье Теодор. У меня родился план, гениальный, разумеется.

— Убивать деда не дам! — твёрдо заявил я. — Пусть мучается. В другой раз не будет так напиваться.

— Вот, — прохрипело из мешка, — вот оно, родимое…

Михалыч появился на свет божий, держа в трясущейся руке небольшую склянку с темной жидкостью внутри. Он дёргал пробку дрожащими пальцами и никак не мог справиться с ней и, наконец, тихо зарычав, ухватил её зубами, выдернул и выплюнул в сторону. По комнате тут же поплыл аромат химической лаборатории, где сумасшедший алхимик в поисках философского камня, смешал аммиак с серой.

Я закашлялся, Маша сделала шаг назад, а Михалыч, зажав нос и зажмурив глаза, влил в себя содержимое пузырька. Его сильно передёрнуло, тело исказилось, как изображение в телевизоре при плохом сигнале, во все стороны посыпались сначала красные, а потом зеленые искры, будто запалили гигантский бенгальский огонь и Михалыч взорвался. Ну, мне так сначала показалось. С громким хлопком дед исчез в багровом вонючем облаке, которое, впрочем, тут же рассеялось, а на его месте стоял улыбающийся Михалыч.

— Вот так вот! — он картинно упёр руки в боки, топнул ногой и торжествующе посмотрел на нас, растеряв все признаки жестокого похмелья.

Нет уж. Вот так лечиться, лучше уж совсем не пить.

— Ну, вы закончили? — капризно протянула Маша.

— Да, Машуль, что ты там придумала?

Она едва открыла свой прелестный ротик, как из мешка послышался голос Кощея:

— Федя? Федор Васильевич?.. Чёрт темно-то как… У вас там что, еще ночь? Федька?

Михалыч всплеснув руками, опять нырнул в мешок, но тут же появился обратно с зеркальцем в руке.

— Здравствуйте, Ваше Величество.

— А, вижу тебя теперь… Ну, Федор, вовремя ты меня предупредил. И правда, гости ко мне прилетали.

— Да вы что?! Смелые какие оказывается.

— Наглые, — отрезал Кощей, но тут же захихикал. — Встретил я дорогих гостей как положено!

— Они хоть живы, Ваше Величество?

— Живы. А зря. Я не стал им мешать, как мы вчера с тобой договаривались. Затаился.

— А что им надо было от вас?

— Переворошили всё у меня в кабинете, бумаги с тайными планами, что я специально на видном месте оставил, спёрли.

— Надо же…

— А бабка еще с котлом мне намудрила. Я к их приходу залил всякой гадости в него, помоев плеснул, зелья, какого не жалко накидал, а Яга как увидела котел на огне, да как стала вокруг него прыгать, пытаясь разгадать, что же там! — Кощей залился хриплым смехом. — И не поверишь, Федька, разгадала-таки! С умным видом битых полчаса втолковывала участковому, какое я злодейское зелье сварил да как его испортить надобно.

Мы дружно захихикали.

— А этот аспид участковый, чуть моё зеркало дальневидное не разбил, — пожаловался Кощей. — Я как раз, приняв позу самую зловещую, по зеркалу требовал показать то Лукошкино, то Орду, а под конец еще и караван мельком обозначил. Никитка этот, как увидел и давай пакостить, едва-едва успел я зеркало подхватить.

— Вредитель какой.

— Истинно.

— А что за караван, Ваше Величество?

— А я разве не говорил? Опять склероз разыгрался, пора снова на воды в Баден-Баден…

— Ну что вы, Ваше Величество, вы у нас еще хоть куда! Так что за караван там?

— Караван? Какой караван? Ах, да. Я пока Орду не трогаю, но чтобы Горох не скучал, пару недель назад отправил караван на Лукошкино, послезавтра должны будут подойти к вам. Я велел караван снарядить нарочито подозрительным, чтобы шамаханами от него за версту несло.

— Не пойму что-то гениального замысла, Ваше Величество. Просветите, а?

— Ну, Федор Васильевич… — Кощей развел руками. — А самому подумать? Ладно, время дорого, расскажу. Идет караван в пятьдесят человек да четверо караванщиков. Всё как обычно, только везут они здоровенные ящики, в которых можно хоть оружие спрятать, хоть самих шамаханов.

— А, вроде как диверсионный отряд для нападения на город изнутри?

— Точно. Вот и посмотрим, как Горох засуетится, да что делать будет.

— Так он наверняка впустит их в город, запрёт войсками в узких улочках да побьёт караван.

— Вот и я на это рассчитываю, — кивнул Кощей. — Тогда, надеюсь, этот пьянчуга Горох наконец-то поймёт, что это уже не шуточки и что я вполне серьёзно атаковать город собираюсь.

— Понятно. А не жалко своих шамаханов под пищали стрелецкие подставлять?

— Там моих шамаханов, — хмыкнул Кощей, — только четыре караванщика. А остальных наняли из каких-то южных земель людишек. То ли таджиков каких-то иранских, то ли вообще хазаров каких, я и не интересовался, да и какая разница?

— Ну, всё равно жалко.

— Да не побьют их. В плен возьмут и всех делов. А наших потом выкупим или обменяем, обычное дело. Да что ты за них так переживаешь как за меня, любимого?

— Да не ничего, это я так. И чем всё закончилось с вашими гостями-то?

— Да ничем. Улетели они обратно очень гордые собой, что Великому Кощею хвост накрутили да планы его тайные выведали.

Кощей снова захихикал, а потом быстро распрощался, отметив, что ждать участкового назад надо к вечеру.

— Дела… — протянул Михалыч, пряча зеркало.

— Да вроде нормально пока всё идёт. Маша, так что там у тебя?

— Я тут подумала, раз с немецкой кирхой такая сплошная мистерия, то, возможно, следует мне повидаться с немецким аббатом и попытаться разведать обстановку?

— Ну-у… — протянул я, — идея в принципе хорошая, только как ты собираешься подобраться к этому попу? Скажешь, что моя невеста и тоже хочешь в католичество перейти? Да и с чего он тебе рассказывать свои тайные дела будет?

Маша улыбнулась:

— Нет, мон ами Теодор, я явлюсь ему в своем облике натурель.

— Голышом, что ли?

— Давай жги, девка!

— Фи на вас. В естественном своём виде.

— Вампиршей?! — охнули мы хором с Михалычем.

— Пуркуа па? — пожала плечиками Маша. — Выдам себя за представителя адских сил.

— Хм… Если поп тут ни при чем, то он тут же за ведром святой воды побежит, а если замешан в заговоре…

— То сочтёт Машеньку посланницей ада и может разоткровенничаться, — закончил дед.

— А что? Дельно. Только как это провернуть?

— Пад проблем, мсье Теодор.

— Машенька! — взмолился я. — А давай на русском, а?

Маша опять пожала плечами и старательно перевела:

— Нет проблем, господин Захаров. Так понятнее?

— Маша!

— Ну, хорошо. — Маша примиряюще подняла ладошки. — Оденусь, как положено, выжду момент, когда пастор будет один в церкви и проскользну незаметно к нему, а там попытаюсь завести разговор.

— А как ты в своём кожаном костюмчике до Немецкой слободы через весь город дойдёшь?

Маша открыла и тут же закрыла ротик, Михалыч полез пятернёй в затылок, а я просто задумался без всяких сопроводительных жестов.

— Пущай идёть в сарафане, а на месте переоденетси, а мы прикроем.

— Не, Михалыч, увидят, народу же в городе полно. Вот кабы в карете подъехать…

— Да откель мы карету возьмём? Разве телегу с сеном…

— Фиг, мон шер!

— Маша, а ты облачком, ну, туманом, долго можешь рассекать?

— С полчаса, мсье Теодор, потом покушать надо будет. Лучше — крови, но можно и пирожок.

— За полчаса не успеем.

— Не успеем, внучек… Эх, а ить хорошая мысль была…

— Облачко, облачко… О! Есть! Мы Машу в твой кошель безразмерный запихнём!

Сотруднички задумались.

— Дык всё одно полчаса мало донести девку до слободы…

— В кошеле амбре, наверное, совсем не шарман…

— Не-не, мы сделаем лучше. Маша сейчас облаком своим нырнёт в кошель, а в нём вернётся в обычный облик, а как придём к слободе, она опять облаком выскользнет и отправится к пастору, а как в церковь попадёт, снова свой облик кожаный примет.

— А что, могёт и получиться.

— Кошелёк у дедушки Михалыча, наверное, грязный…

— Так. Давай, Михалыч, освобождай свой кошель. Маша, иди, переодевайся в свою любимую кожу.

— Да кудыть я всё добро дену?!

— Здесь и сложишь, а вернёмся, снова в кошель запихаешь.

— Сопрут.

— Не сопрут. Запугаем хозяина и всё.

Дед, ворча, начал освобождать свой кошель. Первыми появились уже знакомые мне портянки. Исподнее, ковшик, несколько разномастных пузырьков, кремневый пистоль, самовар, кусок серого мыла, два кирпича, тазик, моя флешка, огниво, зеркальце не волшебное, маленький табурет, трубка с кисетом, три полена…

— Дед, вот на фига тебе столько хлама с собой таскать?!

Михалыч что-то сердито бормоча, продолжал опустошать кошель. Повернувшись ко мне спиной, он периодически запихивал что-то под одеяло, косясь на меня, не подглядываю ли? Да больно надо было.

В общем, через полчаса уговоров, крика, ругани, обещаний расстрелять всех из дедова пистоля, мне удалось привести нашу группу в боевое состояние. Маша, обернувшись сгустком тумана, втянулась в кошель, как табачный дым в пылесос и вскоре с пояса деда послышался тихий голос:

— Фу, тут пахнет!

И мы пошли на дело.

Внизу Михалыч что-то пошептал хозяину постоялого двора и у того рожа посерела, потом побледнела и он часто закивал, крестясь.

— Что ты ему сказал? — поинтересовался я, когда мы вышли на улицу.

— А ничего, — отмахнулся дед. — Сказал, что три мертвяка там после Машиного завтрака лежат мол, как вернусь, приберу.

В кошеле возмущенно пискнуло.

* * *

А на улице было хорошо. Ласково светило солнышко, а воздух, после спёртого кабацкого, оказался свежим, бодрящим. Народу вокруг было мало, наверное, весь люд опять ошивался на базаре и мы, болтая ни о чем, шагали в сторону Немецкой слободы.

На полдороги со мной связался Калымдай. Новостей особых не было, участковый с бабкой еще не вернулись. Я предупредил, что идём на дело и поблагодарил Калымдая за отличную службу от имени Кощея.

— Хорошая штука эта твоя булавочная связь, Михалыч.

— А то!

— Эх, нам бы такую, только на постоянной передаче сигнала в отделение засунуть, а? Все бы их планы знали.

— Это да, внучек, ить только как туды сунуться, в милицию-то?

— К голубю булавку привязать и на крышу им посадить.

— Ага, а он тебе так и будет там сидеть дурак дураком?

— Ну и голубя к крыше привязать.

— А всё равно не услышим ничё через крышу.

— Это да. Сразу в дом бы запихнуть. Мухой там или тараканом.

— Блохой.

— Ну, или блохой. Только к блохе булавку уже не привязать. Да и где её взять? По собакам местным да кошкам вычёсывать? — я хихикнул.

— У Кощея есть.

— Что есть?

— Блоха.

— У Кощея блохи?! Фу-у-у… Нахватал, наверное, когда черных котов душил. Надо от него подальше держаться, пока не выведет.

Михалыч вдруг резко остановился и постучал меня пальцем по лбу. Больно, блин!

— Федька, ты меня вроде и слушаешь, а ничё ить и не слышишь. Я тебе русским по белому талдычу — есть у батюшки Кощея блоха такая для тайных дел приспособленная.

— Это как? Дрессированная что ли?

— Да тьфу на тебя, прости господи! Ты про умельца Левшу слыхал ли?

— Это тот, который как раз блоху подковал?

— Он самый. Вот Кощей-батюшка еще пару лет назад у него десяток таких блох и заказал. Денежек ему отвалил ужас сколько!

— Ну, за хорошую работу заплатить не жалко.

— Это верно, внучек. Вот батюшка наш и заплатил не жадничая. Потом Левшу придушил, чтобы не разболтал, а денежки взад вернул.

— Ну, это как раз в духе Кощея.

— Он такой, злодеюшка наш.

— Понятно. То есть ничего не понятно. Зачем Кощею подкованные блохи?

— Так аккурат для подслушивания же.

— Ну и наловил бы обычных да заклятие на них наложил.

— Не, не держится зелье говорушное на живом-то.

— О как… Понятно. Да, нам бы такую блоху да в отделение, а? На кота ихнего Ваську подсадить и всё услышим.

— Хорошо бы, да только как на него подсадишь-то?

— В терем как-то надо блоху подкинуть, а она уже сама вкусненькое найдёт.

— К кирпичу привязать и в окошко запустить? — захекал Михалыч.

— Ну, теперь ты начал прикалываться, дед. Давай серьёзно, а вдруг выгорит? Это же нам какая подмога будет!

— Ладно, внучек, давай серьёзно. Значиться надоть блоху в терем как-то подкинуть…

— Угу. Сами мы её никак не подкинем, на чужое животное, ну, на собаку например, подсадить мы блоху можем, но кто же собаку в терем пустит? Да и псине много ли интересу в дом к ним идти?

— Коту, когда гулять будет, на спину посадить.

— Да ну. Жди, когда он на прогулку выйдет, а потом еще попробуй незаметно это провернуть. Нет, с котом не вариант.

— На стрельцов бы, только опять же угадай, кто в терем войдёт, а кто во дворе ментовскую службу вести будет.

— Да вот же. Надо гарантированно такому человеку, который в терем попадёт.

Мы задумались, а потом хором сказали:

— Арестант!

А ведь верно. Если даже допрашивать опять во дворе будут, всё равно кот обычно рядом круги выписывает. Да и не будут они во дворе допросы проводить. Нашего парня на улице пытали только из-за того, что вода с него ручьем лилась.

— Отлично, Михалыч! Теперь надо пленного им подсунуть.

— Шамаханов уже рисково — они их сразу в царскую пыточную переправляют.

— Значит, нужен такой, которого обязательно сами допрашивать будут.

— Девку нашу можно им сдать.

Кошель на поясе подпрыгнул.

— Да шутю я, Машенька, шутю.

— Тюрю можно в принципе. Хотя нет, этот поганец может еще пригодиться. Боярина Мышкина хорошо бы, но он и так у них в порубе сидит, не подобраться.

— Ладно, внучек, еще помозгуем, а пока пришли ужо. Внучка, вылазь и порхай отседова.

За разговорами я и не заметил, как мы быстро достигли Немецкой слободы. Остановились на вчерашнем месте под забором, рядом с кирхой.

— Давай, Маша, действуй. Мы тут подождем.

Туманное облачко выскользнуло из кошеля и тихо прошептав нам «дьяк», просочилось прямо сквозь бревна забора.

— Чего «дьяк»? Дьяка заметила что ли? Так он вроде в тюрьме, а Михалыч?

— Не, Федя, я думаю, это она говорит мол, дьяка в отделение подсунуть.

— Дьяка? Так он же в царских подвалах! Это его оттуда вызволить надо, а потом опять милиции подсунуть? Сложно. Хотя дьяк, как вариант, очень даже не плохой.

— Ну, вызволить-то можно. Калымдай прикинется тем же участковым и заберет дьяка для допроса, например.

— Ладно, подумаем. С Калымдаем обмозгуем.

Минут через пятнадцать Маша-туманчик снова просочилась сквозь забор и шепнув «Уходим», нырнула в дедов кошель.

Уходим, так уходим.

По дороге на постоялый двор, Михалыч, под одобрительное попискивание из кошеля, накупил целую корзинку яблок, груш, кренделей да пряников в награду за отлично проделанную работу. А мне ничего не купил, а позавтракать было бы не плохо.

Но я зря на него обижался — кабатчик, ранее предупрежденный Михалычем, уже накрывал нам на стол. А еще за столом сидел Калымдай. Увидев нас, он радостно вскочил и кинулся обниматься, разыгрывая приятную встречу. Ну, я и правда, рад был его видеть.

Михалыч сходил наверх, выпустить Машу и вскоре, едва она переоделась в сарафан и навела древнерусский макияж, они присоединились к нам. По пути дед подмигнул трактирщику, указав взглядом на Машу, а потом на Калымдая и сделал жест, будто вгрызается во что-то. Трактирщик опять побелел и засуетился, передавая половому еду для нас. Михалыч без приколов никак не может.

Каша со шкварками была особенно вкусной. Хотя расстегаи с осетриной и запеченный целиком поросёнок, оказались не хуже. Зря я вчера переживал, унюхав кухонные ароматы, кормили тут отлично.

Маша, расправившись с припасённой для неё снедью, оглядела нас и очень серьезно произнесла:

— Прав оказался монсеньор Кощей, тут самый настоящий заговор против него.

— Так. Тогда надо срочно доложить ему. Пошли наверх, свяжемся с царем-батюшкой.

Михалыч на прощание еще раз подмигнул хозяину гостиницы и мы затопали наверх.

Вызвав Кощея, я протянул зеркальце нашей разведчице.

— Монсеньор, — начала Маша, едва Кощеева физиономия показалась в зеркале, — спешу доложить, что вы были абсолютно правы. Операция против вас уже началась.

— Вот как? Откуда известно сие?

— Я пообщалась с пастором Швабсом из Немецкой слободы под видом посланницы ада, прибывшей для внезапной проверки. Сразу поверив, он ответил на все мои вопросы и подтвердил ваши предположения.

Кощей слушал внимательно, не перебивая.

Как оказалось, пастор этот, фанатик-маньяк по жизни, решил продвинуть католическую церковь на всю Русь. Понимая, что в одиночку справиться с этой задачей ему не под силу, он с величайшим самомнением, задумал подчинить себе демонические силы и с их помощью разделаться сначала со всей российской нечистью, ну, лешими, водяными, русалками и прочими, чем показать всю несостоятельность и слабость православной церкви, в отличие от католической. А потом уже и полностью заменить православие католицизмом. Основную ставку он ставил на некоего демона по имени Вельзевул. Как я потом узнал — это был совсем не слабенький рядовой демон, а самый настоящий представитель высших кругов адского руководства. Ага, он, конечно, взял и просто так подчинился какому-то пастору из захудалого прихода. Не вызывало никаких сомнений, что этот Вельзевул просто манипулирует пастором в каких-то своих целях. Да и цели были понятны — проникнуть на русские земли, распространить свою власть, уничтожить конкурента Кощея и править тут единолично. И фанатик Швабс оказался очень кстати. Времени в запасе у Кощея было еще несколько дней — пастор должен был провести черную мессу для вызова Вельзевула, а для этого надо было еще и церковь подготовить. Ну, перекрасить её изнутри в черный цвет, всякую сатанинскую символику развесить и прочие мерзости.

— Молодцы, Канцелярия! — похвалил Кощей, потирая руки. — Клюнули всё-таки демоны на мою наживку. Сейчас Орду еще выдвину на Лукошкино, подкину дровишек в костёр.

— Так Орда же далеко, Ваше Величество, — усомнился я, — ей до Лукошкино, небось, недели две добираться.

— Я не всю Орду пошлю. Сниму просто заградительные отряды на западной границе и разверну к вам. Там шамаханов тысяч пять будет, хватит, пожалуй. А доберутся они быстро, за день-два, не останавливаясь для грабежей по дороге, быстрым маршем.

— Ничего себе отряды у вас по пять тысяч, — покачал я головой. — Ох, Ваше Величество, чуть не забыл! Нам позарез нужна блоха ваша особенная, подкованная. Очень срочно.

— Михалыч, ты разболтал? — взглянул на деда Кощей.

— Так для дела же, батюшка! Задумали мы её в отделение милицейское подкинуть.

— Ладно, будет вам блоха. Подготовлю и сей же час ворона пришлю. Всё, работайте. Марселина, хвалю.

И Кощей отключился.

Мы сидели вчетвером на кроватях и улыбались друг другу довольные собой, пока радостный момент не прервал Калымдай:

— А что вы там с блохой затеваете, Федор Васильевич?

— Ах да. Хотим прослушку организовать в милиции и тут нам без тебя никак не справиться.

Я объяснил нашу идею и Калымдай, подумав немного, кивнул головой:

— Можно провернуть, пожалуй. Под видом участкового, а лучше — Митьки. Ребята как раз сегодня докладывали, что Митька этот, оставшись в отделении за старшего, решил из себя крутого мента строить. С утра на базаре на торговцев панику наводит, шмонает всех подряд и охапками народ вяжет да в ментовку тащит. Задержать его на базаре на полчасика на всякий случай и можно успеть дьяка вытащить.

— Тогда дожидаемся посыльного от Кощея и действуем. Мы на базар рванём, попробуем подстраховать Митьку, а ты сразу в царский терем отправляйся. Не опасно там будет? Не схватят тебя?

— Не переживайте, Федор Васильевич. Я бойца еще одного своего возьму, и сделаем в лучшем виде.

Ворон прилетел через час. Внезапно раздался стук в окно и хриплый голос произнёс:

— Открррывайте, свои.

Я уже встречался с этой птичкой во дворце Кощея. Летал он по всему дворцу, но к нам не заглядывал, о чем я особо и не жалел. Ворон и ворон, только разговаривать умеет. Надеюсь, профилактику от птичьего гриппа регулярно проводит.

— Деррржите, канцелярррские, притаррранил вам подарррочек от Кощея.

Он поднял ногу, к которой была привязана небольшая коробочка.

— Внутри булавка уже заговоррренная и пузырррек с насекомой. Смотрррите, не ррразбейте. Ну, я полетел.

— Погодь, птица, — остановил я его и быстро смотавшись вниз, притащил ворону миску каши со шкварками, оставшейся от завтрака.

— Уважил, — одобрительно кивнул ворон и быстро умял всю миску. И куда только влезает?

Дед запряг Машу, как самую глазастую помогать ему колдовать с блохой, а мы с Калымдаем сидели на кровати, объясняя этим мастерам, как надо правильно организовывать трудовой процесс, за какие именно места держать покрепче блоху да какие песни ей напевать шёпотом, чтобы она не так сильно нервничала. Нет, не убили они нас, но наслушались мы такого…

Блоху обработали зельем, ворон улетел, а мы засобирались на дело, нетерпеливо дожидаясь пока Михалыч запихивал в безразмерный кошель весь свой хлам. На мои увещевания выкинуть всё, он не реагировал и всё-таки впихнул весь мусор и мы, наконец-то покинули постоялый двор.

Перед тем, как разойтись, я протянул Калымдаю коробочку с блохой и булавкой:

— Держи, ротмистр. Блоху дьяку сразу в волосы запихни, лишь бы не траванулась, бедная, а булавку сразу же и проверишь на качество связи.

— А ить всё равно, воину нашему бравому придётся в доме том тайном сидеть рядом с милицией, — заявил Михалыч. — Капля на блохе махонькая, вот и надо недалече быть, а то не добьёт.

— Понятно. Значит, Калымдай, как дьяка к ним подкинешь, отправляйся к Борову, слушай внимательно, что говорить будут и с нами связь держи.

Калымдай побежал в одну сторону, а мы отправились на базар искать младшего мента Митьку. Найти его оказалось легче легкого — по крику.

— Ой, люди добрые! Да что же этот аспид творит?! Людёв хватает без разбору за всякие места и волочёт в милицию свою богомерзкую!

— А ну, подвинься, Потаповна, я сейчас ентому паршивцу оглоблей-то заеду!

— Положь оглоблю, сломаешь, а она денег стоит! Пошли лучше в кабак, никаких моих нервов уже нетути.

— И то. А с дурнем ентим Митькой, пущай участковый сам разбирается. Ему за это деньги плачены.

Когда мы подошли поближе, Митька уже расправился с очередной торговкой. Стрельцы тащили в отделение толстую, орущую бабу, а этот красавчик стоял, широко расставив ноги и уперев в бока руки, гордо поглядывая по сторонам и выискивая очередного ужасного нарушителя закона.

— Как отвлекать будем, Михалыч? Ломом по башке и бежать?

— Не выковали еще такой лом, внучек, чтобы эту орясину свалить.

— Давай из пистоля твоего ногу ему прострелим и бежать?

— Ить не заряжен он.

— Тогда ты спереди зайдешь, закурить попросишь, а я сзади кирпичом его хрястну и бежать.

— Ой, мужчины, — презрительно протянула Маша. — Вам бы только хрястнуть кого!

Она вдруг рванула к Митьке и, подбежав и тря кулачками глаза, завыла писклявым голосом:

— Дядечка главный милиционер! Вы ведь тут самый главный?

— Вестимо, — важно кивнул самый главный милиционер.

— Дяденька начальник, а там одна тётка вместо бруснички в капусту квашеную калину напихала, а я купила, а теперь меня мамка из дому выгонит, а тётка та деньги не отдаёт, а помогите сироте обездоленной, дядечка самый главный!

— Матрёна, небось?! — взревел Митька.

— Она, дяденька, такая толстая, большая, вредная-превредная!

— Точно она. Опять за старое взялась! Ужо я сейчас ей покажу, как над сиротами измываться! А ну-ка пойдём, красна девица, заарестуем её немедля!

— Вы идите дядечка, а у меня шнурок развязался. Завяжу и сразу за вами.

Митька рванул куда-то в ряды, а Маша не спеша подошла к нам и пожала плечиками:

— Вот и всё. Теперь он надолго там застрянет. Видела я эту тётку Матрёну. И пяти стрельцов на неё мало будет.

— Молодец, Машуль! Благодарность тебе от лица Канцелярии!

Теперь оставалось только дожидаться результатов операции Калымдая.

— А пойдемте к царскому дворцу? — предложил я. — Всё равно сейчас делать нечего, а там хоть на дворец посмотреть, а может и Калымдая увидим. Может помощь ему какая потребуется.

Я еще удивлялся, чего это Маша с дедом хихикнули, когда я предложил дворец посмотреть. Понятно стало, когда впереди показалось четырехэтажное деревянное здание, обнесенное высоким забором. Нет, солидно смотрелось, даже красиво, но далеко не дворец. Уж с Кощеевым сравнивать, это один смех только.

— Смотри, смотри! — пихнул меня в бок Михалыч.

Да что ж у него за манера такая?! То в лоб заедет, то в бок пихнёт, больно же!

Я завертел головой. О точно! Около царских ворот прохаживался улыбающийся участковый, вежливо кивая головой всем встречным-поперечным.

Интересно, это сам Калымдай или напарник его? Калитка заскрипела и из нее вышел… Митька! Со спящим дьяком на плече. Участковый кивнул ему, махнул рукой дежурным стрельцам и они с псевдо-Митькой резво зашагали в сторону отделения.

Мы прогулочным шагом направились за ними, стараясь всё же не отстать. До бабкиного терема от дворца было ходьбы минут пятнадцать и за весь путь никто не остановил наших диверсантов и они, преспокойно добравшись до отделения, свернули куда-то в переулочек. А еще минут через пять из переулка вышел Калымдай в уже привычном для нас облике самого обычного мужика в обнимку с другим таким же невзрачным мужичком. Они, пошатываясь и немелодично завывая про какую-то Галю, нёсшую воду, удалились в сторону дома Борова, а мы, восхищенно покрутив головами, отправились на постоялый двор. Через базар, конечно — у Маши закончились фруктовые и кулинарные припасы.

Ближе к вечеру отзвонился, ну, в смысле, связался со мной Калымдай и доложил, что дьяк лежит за овином на территории бабкиного терема, а сама бабка только что с участковым приземлилась в своей ступе.

Когда начало темнеть, мы с Михалычем пошли погулять, а Маша, обложившись пряниками, осталась в гостинице за очередным любовно-слезливым романом.

А мы не зря погуляли. Пройдясь вдоль ближайшего участка крепостной стены, мы заметили, что поверх ее расставлены стрельцы с пищалями и пушками, а фитили у них были наготове и раздуты.

Лукошкино перешло на военное положение.

* * *

Разбудилменя утром Калымдай по булавочной связи.

Доложил, что дьяк обнаружен Митькой за овином и доставлен им прямиком в отделение. Блоха благополучно сменила невкусного дьяка на более кошерного кота Ваську, слышимость отличная. Ничего интересного в тереме бабки не происходило, разве что допросили ничего не понимающего и не помнящего дьяка да отправили его вместе с боярином Мышкиным в царскую тюрьму.

Я поблагодарил Калымдая за службу и уже хотел было снова завалиться спать, как в дверь заскреблась Маша.

— Мсье Теодор, можно войти? Открывайте, я же слышу, что вы уже не спите.

Ну да, вампирский слух. Я вздохнул, оделся и открыл дверь.

— Мсье Теодор, у меня новая идея, — сходу заявила Маша. — Я буду очаровывать немецкого посла.

— Зачем?

— Ну как же! Мсье Шпицрутенберг такой душка! Очень галантный кавалер, разве вы не замечали?

— Не замечал.

— Ну, конечно, вы все мужчины такие невнимательные, ограниченные…

Грохнула дверь, отворяемая ногой деда, тащившего в руках огромный поднос, уставленный разнообразной снедью.

— Вот и доброго утречка, внучек! А ну-ка сейчас водички-то плесну, умоемся и кушать будем!

— Ага, спасибо. Деда, помогай, что-то я Машу с утра понять не могу.

— Что же тут непонятного? — всплеснула Маша руками. — Кнут Гамсунович очень обаятельный мужчина, настоящий рыцарь. И глаза у него такие… Глубокие и страстные… А кроме того, он не только посол, но и глава всей Немецкой слободы, а значит, в курсе всех дел, включая и церковные.

— Любовь зла, полюбишь и посла, — понимающе кивнул дед.

— Ах, дедушка Михалыч! Ну что вы такое говорите?! Ну, какая тут может быть любовь?! Ну а хотя бы и так, что с того? А если это два сердца встретились на краю цивилизованного мира? А если это настоящие чувства, как в романах?

У меня отвисла челюсть, а Михалыч только махнул рукой:

— Да пусть, внучек. Пусть девица наша развлекается. Тебя что, завидки берут?

— Меня?!

— Ну, вот и славно. Всё равно сейчас дел нет, пусть натомится вволю девка-то, пусть пострадает всласть.

Маша подскочила к Михалычу, подхватила на руки и закружила по комнате:

— Ах, мон шер Михалыч! Мерси, мерси! Только вы меня и понимаете!

— Отпусти, убивица! — захрипел дед в крепких вампирских объятиях.

Бережно поставив Михалыча на пол, Маша повернулась ко мне и скромно опустив глазки заявила:

— Только мне ваша помощь нужна, мон ами Теодор.

— Моя?

— И ваша и дедушки Михалыча.

Оказалось, что Маше для начала нужна была карета. И сидела бы красотка наша в этой карете и ехала бы она мимо Немецкой слободы, да вдруг из-за угла как выскочили бы два страшных злодея, да как бы напали на Машу! А тут появился бы добрый молодец… тьфу! славный рыцарь Кнут Гамсунович, да своей рапирой проткнул бы гадких бандитов и подхватил бы он милую девушку уже практически упавшую в обморок и понёс бы он её на руках своих сильных…

— А мы бы с тобой, Михалыч, — прервал я эти фантазии, — так и остались бы валяться там под забором, зарезанные храбрым рыцарем. Оно нам надо?

— Да и карету енту где мы возьмем, внучка? Разве что у посла и спереть.

— Злые вы, грубые, ничего в галантных отношениях не понимаете. Тогда хотя бы в телохранителей моих переоденьтесь — недопустимо мадмуазель одной по городу гулять.

— Машенька, ведь посол знает меня в лицо. Я же у него про католичество расспрашивал, помнишь?

— Ну, тогда дедушка.

— Машенька, ну какой из меня, старого пер… перца, телохранитель? Я, конечно, ишо о-го-го, но посол же не поверит.

— Злые вы…

В итоге Маша махнула на нас рукой и выклянчила у Калымдая двух элитных шамаханов, которые в образе французских гвардейцев времен Генриха IV, а может и какого-нибудь Людовика, должны были сопровождать Машу по городу. А мы с Михалычем, основательно позавтракав, переглянулись, похихикали и отправились понаблюдать за развитием любовного романа. Всё равно сегодня никаких дел не было, только и оставалось, что убивать время любым доступным способом.

Машу мы обнаружили, разумеется, около Немецкой слободы. В белом воздушном платье, европейского покроя (и где она его только раздобыла?), она смотрелась очаровательной скучающей барышней, вполне готовой к приключениям. Сзади шагах в десяти, с устрашающими выражениями на лицах, за ней следовали пара верзил в европейских же одеждах.

Мы с дедом присели под забором за ближайшим углом и по очереди выглядывали из-за него, пихаясь локтями и хихикая, как первоклашки на перемене.

Маша прошлась по дороге вдоль забора раз, другой, третий, а мы уже не хихикали, а просто хохотали, закрывая руками рты, а Маша, конечно же, заметив нас, украдкой показывала нам кулак. Но ожидания нашей томной красавицы не остались без результата. Большие ворота, протяжно заскрипев, выпустили карету, запряженную четверкой лошадей. Едва карета приблизилась к Маше, как та уронила в пыль свой белоснежный платочек и громко ахнула. Карета тут же остановилась и выскочивший из нее посол поднял платочек, едва не коснувшись пыли локонами парика и галантно подал его Маше. Та приняла его, сделав книксен и, пообщавшись о чем-то с послом пару минут, уселась в карету и умчалась в неизвестную нам романтическую даль, совершенно позабыв о своих телохранителях.

Мы махнули шамаханам, жестами показали, что они могут быть свободны, да и сами отправились к себе на постоялый двор. Михалыч убежал на базар за припасами, а я прилег и как-то незаметно для себя заснул. Сказывались последние напряженные дни.

Снилась мне почему-то Маша, стоящая на носу «Титаника». Она вдруг погрозила мне пальцем и процитировала знаменитую фразу из фильма, почему-то голосом посла: «А царь-то не настоящий!». Вот к чему бы это?

Маша заявилась только под вечер, раскрасневшаяся и жутко довольная.

Оказалось, не смотря на военное положение, посол заставил стрельцов открыть ворота города и увез Машу кататься по окрестностям. В подробности Маша вдаваться не стала, только томно закатывала глаза и вздыхала: «Ах, шарман!»

* * *

Хорошо, а главное — вкусно отужинав, мы решили уже было ложиться спать, но вызов Калымдая, отменил такое славное начинание.

— Федор Васильевич, — зашептал он взволнованно, — участковый на старое кладбище сейчас собирается!

— Да волки его задери! Зачем? — я махнул деду с Машей мол, подключайтесь к разговору, чтобы потом не пересказывать.

— Хитрый он, умный, решил проверить, а Тюрю ли на самом деле похоронили. Бабке он тут талдычил, что шамахан там в личине, скорее всего. А если и не шамахан, а самый настоящий Тюря, то надо мол, у него по карманам пошарить мол, небось, колечко волшебное с собой носил постоянно. Ну и…

— Да и хрен с ним. Делать ему больше нечего, пусть идет и копает. Нам всё равно, что он там найдет, и так и так хорошо и путанно.

— Федор Васильевич… — раздался вдруг смущенный донельзя голос, — а можно и я на кладбище схожу?

Маша яростно закивала головой, а Михалыч показал оттопыренный вверх большой палец.

— Ну, можно, наверное, только зачем? — недоумевающе спросил я.

— Пошалить немного. Такой момент удачный выдался, жаль упустить!

— Ну, как дети малые… Ладно, давай, только не спугни его, пусть задуманное совершит. Отбой.

Я посмотрел на своих компаньонов:

— Ну? Что вы еще затеваете?

— Феденька, внучек и мы с Калымдаем пойдём. Маша, свяжись с ним, скажи, пусть за нами зайдёт и вместе отправимси!

— Да зачем вам это? Не понимаю.

— Не понимаете, мсье Теодор, — кивнула Маша. — Это же жуткий шарман, попроказничать на кладбище ночью!

— Ну и развлечения у вас тут…

— Идём с нами, внучек, смеху-то будет!

— Думаешь? Ну, ладно, пошли, всё равно днём выспался, не засну уже.

— Вы не пожалеете, Теодор! — захлопала в ладоши Маша.

Уже совсем стемнело, когда за нами зашёл запыхавшийся Калымдай.

— В полночь они решили выйти, — доложил он. — У нас еще час в запасе есть.

— А далеко оно, кладбище-то?

— Недалеко, версты полторы от города.

— Ну, пошли тогда.

Мы незаметно, даже не наткнувшись ни на один стрелецкий патруль, проскользнули к ближайшей крепостной стене и только сейчас я задумался, а как же мы выберемся из города?

— Никаких проблем, мсье, — успокоила Маша, по причине ночной поры щеголявшая в своём привычном кожаном костюмчике.

За её спиной вдруг раскрылись огромные крылья и она, легко подхватив одной рукой меня, другой Михалыча, взлетела высоко в небо, а через минуту плавно опустила нас на землю, метрах в пятидесяти по ту сторону стены.

— Ну, ты даёшь… — выдавил я из себя, ошарашенный внезапностью полета.

Но Маша меня не слушала и тут же снова воспарила в небеса, а через пару минут вернулась с хохочущим Калымдаем в охапке.

Тут как специально разошлись лёгкие облака на небе и луна, огромная такая, как в голливудских фильмах, только без санта-клаусов или велосипедистов, пролетающих на ее фоне, ярко осветила всё вокруг.

До старого кладбища и правда было совсем близко, да и не заметил я дорогу, поддавшись веселому настроению моих соратников по хулиганству. Знаете, как в детстве, бывало, готовишься нашкодить или какую еще каверзу затеваешь, а сам в предвкушении аж ходуном ходишь от радости. И зачастую эта радость может быть и посильнее, чем от последующей проказы.

Так, хихикая и перемигиваясь, мы и добрались до кладбища. Страшно? Смеетесь? В такой-то хохочущей компании?

Маша, как основной специалист по загробной и около того жизни, взяла на себя общее командование, стратегию и тактику.

— Вот могила вашего шамахана, мон ами Калымдай, — она указала на свежую могилку с мореным деревянным крестом. — Дедушка Михалыч спрячется совсем рядом и выйдет, когда могилокопатели подойдут поближе.

Дед, хихикнув, отошел в сторонку и затаился за деревом, которых на кладбище было множество.

— Вы, мсье ротмистр и вы, мсье Теодор, прячьтесь за могилками неподалеку. Сидите там тихо и ждите моей команды. Как увидите, что началось, создавайте большой шум. Ах, это будет прекрасно!

И Маша скрылась в глубине кладбища, а мы с Калымдаем отошли на пару могилок дальше и удобно расположились, скрывшись за надгробными памятниками.

— А чего это она про «началось» говорила? — спросил я Калымдая. — Я что-то не понял, чего она затевает.

— Мадмуазель Марселина наверняка решила мертвецов поднять, — откликнулся Калымдай и хихикнул. — Ох и веселье-то будет!

— Мертвецов?! А так можно? А они нас не сожрут? А участкового?

— Не волнуйтесь, Федор Васильевич, наша мадмуазель как настоящий вампир, своё дело знает. Они, кровососы эти, любят пошалить с мертвецами. А наша барышня как раз и будет управлять ими. Сами-то они бестолковые и шага сделать не смогут, так и будут топтаться на месте, пока петухи не заорут.

— А у Кощея во дворце скелеты просто живчики, так и носятся с саблями наголо.

— Так это — другое дело. Его Величество заколдовал их, а мадмуазель Марселина просто подымет и управлять будет. И на счет покушать уж не беспокойтесь, они же мертвые, им ни еда, ни вода не нужны.

— Ладно. — Я чуть успокоился, но еще один момент тревожил меня. — Калымдай, а вот то, что твоего парня тут потревожат сейчас, могилу его раскопают, это для тебя ничего? Ну, ваших обрядов не нарушает?

— Всё в порядке, Федор Васильевич, в могиле только пустая оболочка, а Бодухан сейчас на небесных полях стада гоняет или с прекрасными девами вино пьет.

— А ладно. О, смотри, вроде идет кто-то?

— Точно! Идут наши менты! Теперь тихо сидим.

Два силуэта, один пониже, другой совсем здоровый, с лопатами на плече пробирались между могилок и были уже совсем недалеко от нас.

— Ну где тут свежие могилы? — донесся до нас голос участкового.

— Тут, батюшка, вона и вона ишо, — отвечал ему Митька, почему-то очень писклявым голосом.

— Да ладно тебе, Митька, не бойся! Бери лопату и копай.

— Да кто боится, кто боится?! — взвизгнул этот бугай. — Вот, пожалуйте, вам лопата, мне лопата…

— А мне? — спросил Михалыч, выходя из-за дерева.

Они аж подпрыгнули! Участковый резко развернулся к деду, принимая боевую стойку, а Митька рухнул на колени, закрестился и заголосил молитву.

Мы с ротмистром захихикали, закрывая рты ладонями.

А наш дед заливался соловьём:

— Ох и в недоброе место и время занесло тебя, сыскной воевода! Ить места тут страшные, древние, таинственные, никто сюда ночью ходить не осмеливаетси. А уж, ежели кто и зайдет…

— То что? — пропищал Митька.

— То всё.

Митька икнул.

— Ладно дед, хватит нас пугать, — бодрясь, перебил его участковый. — Подскажи нам лучше где тут могила Тюри, казначея царского.

— Да вона она, внучек! Сюда, сюда проходите.

Милиционеры, поплевав на ладони, принялись раскапывать могилу, а Михалыч потоптался немного рядом, да и тоже взялся за лопату.

Вот скажите мне, по какой такой правоохранительной логике они с собой именно три лопаты захватили? Неисповедимы пути нейронов в мозгу милицейском.

Копали они минут десять, я даже заскучать успел. Наконец вытащили гроб из ямы и, поддев крышку лопатами, открыли и тут же шарахнулись в стороны.

— Чего это они? — недоумевающе спросил я у Калымдая. Он только пожал плечами.

— Чего это он? — завизжал Митька, вторя мне. — Дедушка! Чего это он к верху задом перевернулся?! Может он упырь?!

— Нет, сынок, это не упырь. Упырей, что кровью да мясом человеческим питаются, ты и не видел еще. Не боись, ночь, она длинная… — успокоил Михалыч.

Митьку затрясло, а участковый, перевернув покойника и обшарив его, выпрямился:

— Нет перстня с хризопразом. Вообще ничего нет. Жаль, такая версия хорошая провалилась. Ладно… Митька, давай крышку, будем закапывать обратно.

Но закопать у них не получилось. Едва они водрузили крышку на гроб, как тот очень заметно задергался…

Митька снова рухнул на колени, а Михалыч, воздев руки к небу, заголосил:

— Ох чую я силы злые, нечистые подымаются из-под земли сырой! Ох и недобрые дела тут будут свершаться сей же час! Ох прольётся кровушка-то православная, разлетятся косточки-то по всему погосту!

Участковый пихнул крышку и она загремев, рухнула на землю.

— Ничего и не страшно, — протянул он. — Просто покойник опять к верху задом перевернулся. А почему?

— А потому что ночь сегодня такая! — завыл наш дед. — Колдовская и лютая!

Участковый, надо отдать ему должное, на вопли Михалыча не обращал особого внимания, а увлеченный загадкой размышлял вслух, стараясь понять, что же и почему происходит. Зато Митьку трясло, как Михалыча утром с перепоя.

— А ну-ка, ну-ка, — участковый вдруг наклонился и стащил с покойного штаны. — Ну точно, шамахан! Смотри, Митька! Значит, казначей Тюря жив, а вместо себя подставил нам шамахана! Я был прав — именно Тюря и является главой всего заговора и сейчас преспокойненько руководит всей бандой, сидя в тайном месте в самом сердце Лукошкино!

Мы опять хихикнули.

Сзади зашелестело, я обернулся и икнул а-ля Митька: ко мне подходил натуральный зомби! Покачиваясь, с трудом держа равновесие, весь в лохмотьях и с кусками отваливающейся гниющей плоти, это порождение Голливуда упорно пёрло прямо на меня!

— Ага, наша мадмуазель начала, — произнес спокойный голос Калымдая и меня сразу отпустило.

Тьфу зараза! Это же Маша, как и обещала, науськала мертвецов на милицию.

А мимо меня со всех сторон уже шагали и другие зомби и настоящие скелеты, упрямо продвигавшиеся между крестов к могиле лже-казначея.

Участковый пыхтя, пытался вместе с Митькой приладить назад крышку гроба и ничего не замечал вокруг.

— Берегись, участковый! — заорал Михалыч, когда первые красавчики приблизились к ним.

Ивашов резко выпрямился и с размаху вогнал лезвие лопаты прямо между зубов ближнего скелета.

Я прям зауважал его. Парень не растерявшись месил приближающихся покойников лопатой, громко хекая при каждом взмахе. А вот Митька рухнул в раскопанную могилу, да еще и гроб, покачнувшись, сполз вниз прямо на него. Больше Митька участия в дальнейших событиях не принимал. А жаль. Очень уж он визжал душевно.

— Бу-у-у-у!!! — завыл рядом Калымдай.

— Ы-ы-ы-ы-ы!!! — заорал и я, прерывая свои вопли хохотом. И уж поверьте, хохотал я искренне.

А участковый старательно и не без результата отмахивался лопатой. Вырубал он мертвяков, если сносил им головы, а так, безрукие и безногие, они всё равно старались подойти или подползти, тут уж кому что удавалось. Я с интересом ожидал дальнейшего развития. Мертвецов Маша подняла много и справиться со всеми участковому было не реально. Затопчут же, навалятся всей толпой и затопчут. Но тут поле зомбо-битвы кардинально изменилось. Какой-то покойничек, ухватившись костлявыми руками за участкового, вдруг издал протяжный вой и, рухнув на землю, рассыпался серым пеплом.

— Бабка амулет наколдовала участковому как раз против мертвецов, — пояснил шёпотом Калымдай. Хотя уже можно было говорить во весь голос. — Как чувствовала старая ведьма.

А участковый рассвирепел. Он содрал свой амулет и уже сам гонялся по кладбищу за мертвецами, успешно превращая их в пыль.

Сверху раздалось хлопанье крыльев, а за ним последовал жуткий крик, эдакая смесь уханья совы с воем волка.

— Мадмуазель Маша, — уважительно пояснил Калымдай и вдруг его глаза округлились. — В сторону!

И он, завывая, на четвереньках поскакал в соседние кусты.

Я оглянулся. На меня, открыв зубастую пасть, бежал, сильно качаясь, скелет, а за ним вытаращив глаза и размахивая амулетом на веревочке над головой, как стройбатовец армейским ремнём, мчался участковый, не переставая орать на одной ноте:

— А-а-а-а-а-а-а!!!

Я по примеру Калымдая скакнул в кусты, так же громко завывая и хохоча, только уже несколько истерически от переизбытка впечатлений, хотя про себя и успел подумать, что не хотел бы оказаться на месте Ивашова в эту ночь.

Участковый пронёсся мимо, догнал и огрел бегущего покойника ладанкой по башке и на мгновение скрылся в клубе пыли. Пыль рассеялась, а участковый заозирался по сторонам. Никто больше не нападал.

Зашелестело и рядом со мной опустилась Маша.

— Какой орёл, — кивнул я на участкового, который устало побрел вытаскивать своего подчиненного из могилы. — Всех твоих подопечных уложил.

— Ну что вы, мсье Теодор, всего два десятка, остальных я сама упокоила.

— Ну всё равно, — отдал я должное Ивашову, — не побоялся парень, молодец.

— Да, — кивнула Маша, вдруг внимательно приглядываясь к участковому, — вполне геройский кавалер. И высокий к тому же, стройный. Да и вообще…

— Маша, тебе посла мало?

— Нет-нет это я так, — задумчиво протянула она. — О, пардон. Мне надо быть у дедушки для финального акта.

Маша исчезла, а я ползком вернулся на ранее облюбованное место, где меня уже поджидал улыбающийся во весь рот Калымдай.

— Смотрите, Федор Васильевич, выход дедушки Михалыча и мадмуазель Маши.

Участковый уже вытащил Митьку и теперь с его помощью устало закидывал землёй гроб, приводя могилу в приличный вид.

Зашаркал Михалыч, участковый резко повернулся к нему, хватаясь за амулет, но увидев деда, расслабился:

— А это ты, дед. Я уж думал, порвали тебя. Цел?

— Да чего мне сделаитси, — прошамкал Михалыч. — А и геройский же ты парень, сыскной воевода! Не забоялси такой тучи нечисти!

— Ну, если честно, то страшно было. Да тут любой испугается. Ты, дед, разве не забоялся?

— А чего мне бояться? Это будь я живым, страх бы как перепугался!

И Михалыча вдруг окутало плотное облако, а когда оно рассеялось, деда уже на том месте не оказалось. Как и участкового с Митькой. Они, побросав лопаты, улепётывали в сторону Лукошкино, перепрыгивая через могилы, и только визг Митьки висел над старым кладбищем.

Мы с Калымдаем, хохоча, покинули наше убежище, а на встречу, подхихикивая, шагал Михалыч с томно улыбающейся Машей.

Мы дружно смеялись, хлопали друг друга по плечам, делились впечатлениями, перебивая друг друга, пока Калымдай вдруг не воскликнул:

— Ох, ты ж! Солнце скоро взойдёт, поспешить надо, если не хотим остаться на весь день за стенами.

И мы рванули по той же дороге, что и участковый с Митькой и всё-таки успели затемно.

* * *

Разбудила меня булавка.

Точнее — Калымдай. Уже второе утро подряд! Что же им не спиться-то?!

— Федор Васильевич, участковый с бабкой пошли дом Тюри шмонать. Стрельцов с собой много взяли, собираются основательно там покопаться. Что делать будем?

— А Тюря же там прячется, у себя?

— Так точно.

— Ну и пусть его берут, как раз он свою последнюю роль и сыграет. Расколется у палачей, выложит им всё, лишнюю панику наведёт.

— Понял. Значит, не вмешиваемся?

— Нет. Твоих ребят там нет?

— Только ордынцев с десяток. Эти пусть сами отбиваются.

— Хорошо. До связи тогда.

Я встал, оделся, какой уж тут сон теперь.

Михалыча не было. Вышел, постучал к Маше, её тоже не оказалось на месте. Вот куда они ни свет, ни заря удрали? Пойду у хозяина спрошу, он-то должен был видеть, кто входит, а главное — выходит из гостиницы.

Хозяина расспрашивать не пришлось — внизу за столом сидел Михалыч за большим самоваром. Заметив меня, он тут же вскочил:

— А, внучек! Проснулся, милай? Пойдём, я тебе водички полью, умоешься, а там и завтрак подоспеет. Уж хозяин наш любезный расстарается сейчас. Правда, хозяин?

Мужик в фартуке часто закивал и метнулся на кухню. Запугал его, похоже, Михалыч своими шуточками.

Во дворе, вооружившись ковшиком и бадьёй воды, дед тихо спросил:

— Ты чего, внучек, рано вскочил? Случилось чего?

— Случилось. Блин, на спину не лей! Обыск у Тюри случился. Участковый со стрельцами сейчас там будет шорох наводить.

— Ох, ты ж! А мы что делать будем?

— Да ничего не будем. А что нам делать-то? Можем сходить, постоять в сторонке, посмотреть. А где Маша, кстати?

Дед хихикнул:

— А к хахалю своему, немчуре этой посольской умотала.

— Так рано?

— В ихней слободе кажное утро гимн немецкий поют хором, вот посол её и позвал вместе попеть. Да пущай резвится девка-то. Чай во дворце у Кощея-батюшки засиделася, а тут хоть душеньку отведет. А потом домой возвернётси, да еще и рыдать неделю будет по любви-то несчастной. Опять же развлечение.

Я махнул рукой. Машиной помощи сейчас не требовалось, пусть и правда свои любовные романы в реале отыгрывает, пока возможность есть. Может меньше капризничать будет.

За завтраком мы решили всё-таки прогуляться до дома Тюри, посмотреть, как там участковый с бабкой командуют. Однако туда мы так и не дошли, застряв на базаре.

Мы пылили по базару, уворачиваясь от навязчивых торговцев, старавшихся всячески впихнуть нам свои эксклюзивы, как вдруг дед дёрнул меня за рукав:

— Смотри-ка, внучек, уж не поп ли басурманский там шастает-то?

Я глянул в указанную сторону. Точно, пастор.

Швабс торопливо вошел в большую лавку с вывеской «Торговый дом „Аксенов и сын“».

— Давай, Михалыч поближе подойдем.

Вдоль торгового заведения была прибита доска, образовывающая вполне приличную лавочку, на которую мы с дедом и уселись. Михалыч тут же вытащил из кошеля небольшое вышитое узорами полотенце и, расстелив его на лавочке, махнул пробегавшему мимо пареньку с лотком:

— Эй, малой, что у тебя там вкусного?

— Пирожки с капустой, — затараторил малец, — расстегаи с визигой, пироги с яблоками, печенью, ливером, пирожки с яйцом и луком, свежие, только-только из печи!

— Тащи сюда.

— Дед, мы же только что завтракали! Ну, куда ты накупаешь-то?

— Тихо, внучек, — прошептал Михалыч. — Для отводу глаз это. Глянет кто, а тут два работничка перекусить сели и внимания не обратят.

А верно, молодец дед.

Минут через десять пастор, явно в крайнем раздражении, выскочил из лавки в сопровождении довольно колоритной личности, чья национальность моментально угадывалась по черной шляпе с широкими, слегка обвислыми полями, пейсами, свисающими из-под неё, да характерным носом.

Парочка остановилась недалеко от нас и нам было прекрасно слышно их беседу.

— Херр Шмулинсон, мне необходим всего драй штуки шварц шёлк и фир штуки шварц бархат, ферштейн? Вы мне продавать материя, а я платить деньги!

— Ви хотите дать мне денег? О ви таки сделали мой день! Только скажите бедному еврею, зачем пастору такой замечательной религии захотелось иметь так много черной материи? Ви решили стать моим конкурентом? Да ради бога! У вас такая большая церковь, столько много места… Хотите я найму бригаду плотников и мы с вами наладим целое производство на такой большой площади? «Абрам и Швабс. Похоронные услуги», это звучит, согласитесь!

— Найн! Ви продавать, я покупать!

— Ну, хорошо-хорошо, пусть будет по-вашему. Только не говорите потом, что я вам не предлагал! А ведь мы могли бы иметь хороший гешефт, нет? И даже расходы поделим поровну. Всё равно нет?

— Найн! Мне нужен шварц материя! Шнель, шнель!

— Все торопятся, все куда-то спешат… Ви посмотрите на этих людей, — херр Шмулинсон обвёл рукой вокруг. — Они тоже спешат. И что? Эта спешка сделала их богаче? Они бегут, спотыкаясь о золотые слитки? Или где-то раздают бесплатные пряники, и они торопятся занять очередь за ними? Зачем торопиться, дорогой господин Швабс? Если ви так побежите, то не дай бог запутаетесь в своей чудесной рясе, упадёте и придётся тратиться на лекарства. А ви знаете сколько сейчас стоит даже простая валерьянка? О, я расскажу вам, сколько она стоит!

— Херр Шмулинсон, — перебил его пастор, подпрыгивая от нетерпения. — Ви продавать мне или найн?

— Ну, зачем найн? Что ви за слово такое полюбили — найн? Вам становится тепло, когда ви так говорите? Или пополняется казна вашей уважаемой церкви?

— Херр Шмулинсон, немедленно продавать мне материя!

— Ну, хорошо-хорошо, — поднял руки обладатель пейсов. — Если ви таки настаиваете, я продам вам немного черной материи, оторвав её буквально от сердца. Ви же знаете, что жители этого славного города, пусть живут они по сто лет даже в ущерб моему бизнесу, почему-то предпочитают оббивать гробы именно черной материей? Да, кто-нибудь может сказать, что это мрачно. Пускай. Пускай говорят, но ми же с вами знаем, что это солидно, престижно. А традиции? Это же важно — традиции. Представьте, что кто-нибудь хочет быть похороненным празднично, в гробу оббитом синим ситцем в жёлтенький цветочек, но его таки не поймут. Безутешная вдова и маленькие дети будут рыдать и сгорать от стыда, а их добрые соседи будут смеяться и показывать пальцами. Ви хотите этого? Нет скажите мне, ви и правда хотите такого?

— О, майн готт! Дай мне сил и терпение! Херр Шмулинсон, или вы продавать немедленно или я уходить и проклясть вас, ферштейн?

— Скажите мне, дорогой господин пастор, ну почему бедного еврея все хотят проклясть? Почему призывают на его и так несчастную голову всяческие ужасы? Может быть ви — антисемит? Признайтесь, я никому не скажу, ви — антисемит?

— Мой терпений нет больше! Я уходить к другим купцам и отдавать им деньги!

— Да-да, все почему-то не хотят покупать у бедного еврея, а несут свои деньги другим. Вот скажите мне честно, у других что, кошерным маслом намазано? Или им предлагают бесплатную мацу, как любимым покупателям? Может быть ви тоже хотите мацу? У меня она есть. Я таки дам вам её, пусть мои детки сегодня останутся без ужина, но для такого господина как ви, дорогой Швабс, мне ничего не жалко. Ну, хорошо-хорошо, я таки продам вам материю. Только это будет совсем не дешево и совсем не сегодня.

— Когда?

— Через неделю. Что ви так подпрыгиваете? Ладно, только для вас через пять дней.

— Найн! Мне надо завтра!

— Завтра ви не найдёте ни у кого в городе. И послезавтра. Господин Аксенов, шоб он был здоров, завезет материю только через два дня. И у нас с ним контракт на всю партию. Когда я посчитаю, сколько мне надо для удовлетворения ритуальных запросов наших добрых горожан, то вся оставшаяся материя будет ваша. И я даже сделаю вам хорошую скидку за ожидание, ви согласны?

— Найн. Я делать вам последний предупреждений! Если вы не отдавать мне материя, то вы её уже никогда не видеть! Ферштейн?

— Найн. То есть я, конечно же, хотел сказать — нет. Не в том смысле нет, что не понял. О, я отлично вас понял! А в том смысле, что у меня уже заключены договора с убитыми горем родственниками усопших, которые с нетерпением ждут результатов моей непосильной работы. Разве я могу обмануть их? И уважаемые покойники тоже долго ждать не могут, поймите их правильно. Приходите господин Швабс через неделю, приносите деньги и будет вам большое счастье, а пока я буду вынужден просить у нашей дорогой милиции защиты. Или ви пошутили? Это же так смешно пугать бедного еврея. Порадуйте меня, скажите, что ви пошутили. Найн?

Пастор плюнул, красиво выругался по-немецки и ушел быстрым шагом, а бедный еврей херр Шмулинсон так и остался стоять, смотря ему вслед, грустно и всепонимающе качая головой.

Мы с дедом многозначительно переглянулись.

— От так от, внучек, — прошептал Михалыч. — Ищет поп немецкий черную материю для кирхи своей. Значится скоро уже срок подходит для мессы ихней богомерзкой, тьфу!

— Похоже на то. Дед, а штука материи это сколько?

— Да у кого как, внучек. Один на сорок локтей выкладывает, другой аж на семьдесят.

— Да, очень неопределенно как-то. А все равно семь этих самых штук, что пастор требовал, не мало на всю церковь?

— Да, поди пойми их. Может, он стены просто в черный покрасит, а из тряпок украшения повесит или на пол положит. Да нам-то какая разница?

— Да никакой по большому счету. Главное мы узнали, что месса в кирхе будет и подготовка к ней идет полным ходом. Надо Кощею доложить. Зеркальце с собой? Ага, давай сюда и прикрой меня.

Я связался с Кощеем и шепотом доложил о пасторе.

— Вот значит как? — довольно проскрипел Кощей. — Клюнула рыбка. Пора ротмистра нашего бравого на дело запускать.

— На какое дело?

Но Кощей уже прервал связь. Ну вот, всегда так. Калымдаю звякнуть что ли? Но тут мои размышления перебил Михалыч:

— Гляди-ка, участковый несётся!

— Верно. Куда это он?

Через базар и правда, бежал Ивашов, подбадриваемый горожанами.

— Эй, участковый, помочь заарестовать кого-нибудь? Ну, хоть кого-нибудь!

— Гляди, Ивановна, бежит-то как! А ноженьки мелькают, а рученьки машут, а взгляд-то какой, как у моего кума, когда тот в кабак намыливаетси!

— Поддай, сыскной воевода! А то ить без тебя всех поймають!

— Фуражку-то не потеряй, Никита Иваныч! Какой же милиционер без фуражки?

Мы удивленно переглянулись.

— Бежим за ним, Михалыч?

— Пойдем за ним, внучек. Нам-то куда спешить?

Потерять участкового было крайне трудно, хотя мы и двигались за ним не сильно торопясь. Стайки мальчишек и просто зеваки, бегущие за Ивашовым, чётко указывали нам дорогу.

— И кудыть это он направляетси? — размышлял Михалыч по дороге. — Не к царю понятно, но и не в отделение несётси. Смотри, на купеческое подворье завернул… Внучек, а видать караван-то наш пришёл уже в город!

— Вроде после обеда должны были прибыть…

— Да точно! Сам гляди — народу-то сколько собралось там!

Действительно, около ворот этого купеческого квартала, обнесенного высоким забором, собралась уже приличная толпа. Мы подошли поближе и Михалыч спросил у первого попавшегося мужика, стоявшего с разинутым ртом и не сводившего глаз с ворот:

— Эй, православный, а чё деется-то?

— Басурмане под видом купцов к нам пожаловали, — охотно поделился новостями зевака. — Целая сотня али две караваном прикинулися, а у самих там и сабли и пистоли, а говорят и пушку приволокли на верблюде! Ща палить начнут! Разнесут весь город на мелкие щепочки! Тикай, дед, пока не зацепило!

— Тьфу, балабол! — Михалыч сердито повернулся ко мне.

Но расспрашивать нужды уже не было. Гомонящая толпа развлекалась и комментировала происходящее.

— А царь-то батюшка на кобыле своей тудыть въехал! Весь из себя в железо закованный, сабельку в руке своей белой держит, лицо строгое, а взгляд суровый. Ох, полетят сегодня головы шамаханские!

— И стрельцы с ним ажно пять сотен! И пушки со стен поснимали и на басурман целят. Ух, ща пальнут!

— Кум, а кум, а ведь пальнут из пушек, так разнесут тут все стены, а? А может, помочь надобно? Может, товары с подворья разлетятся во все стороны? Может и нам перепадёт чего?

Михалыч дёрнул меня за рукав:

— Пойдём, внучек к дому казначея. Здесь нам делать нечего и так ясно, что удалась уловка Кощея с караваном.

— Кощей?! — услышала Михалыча толстая баба, стоящая рядом. — Ой, родненькие, так там сам Кощей с караваном пришёл! На самом большом верблюде сидит, да мечом-кладенцом из стороны в сторону помахивает грозно! Ох, как кинется сейчас на царя нашего, как снесёт ему голову буйную, спасайся, бабоньки, кто может!

Михалыч опять плюнул и потащил меня из толпы.

Едва мы отошли на квартал, как мимо нас снова пронесся участковый, только уже в обратную сторону.

— Ить как его! — захекал дед. — Насыпали-то соли под хвост сыскному воеводе!

Вслед за участковым пылила толпа зевак. Не скучно тут люди живут, ничего не скажешь.

Когда мы добрались до дома казначея, у его ворот снова бурлила толпа.

Опять ворота, опять высокий забор и ничего не видно. Зато было слышно.

Минут через десять после нашего прибытия вдруг грохнул выстрел, за ним еще один и еще! Раздались крики, звон оружия.

— На ордынцев видать стрельцы наткнулися, — прошептал дед.

Еще пара выстрелов и шум стал затихать. Надеюсь, Калымдая там не было.

Мы промаялись в ожидании еще с полчаса. Ворота наконец-то отворились и стрельцы вывели лошадку тащившую телегу, на которой вповалку лежали мертвые ордынцы. Следом вывели четырех связанных шамаханов, но ротмистра, к счастью, я ни среди убитых, ни пленных, не заметил. И последними из казначейского дома вышли участковый с бабой Ягой.

— А где ж Тюря-то? — шепнул Михалыч.

Я только в недоумении пожал плечами:

— Пошли в тихое местечко с Калымдаем свяжемся.

Тихих местечек в Лукошкино было полно. Остановившись в каком-то закутке, я вызвал Калымдая и от ответа просто… даже затрудняюсь подобрать слово… ну, охренел, пусть будет, как наиболее мягкое, но всеобъемлющее.

— Дворец на связи, — услышал я.

А вы бы не охренели?

— Э-э… Калымдай?

— Так точно, господин генерал.

— Дворец? Гороха?! Да что у вас там происходит?!

— Ну почему сразу Гороха? Мой теперь дворец.

— Калымдай…

— Прошу прощения, Федор Васильевич, зарезвился маленько. Докладываю. В течение прошедшего часа силами десяти бойцов под моим руководством, была проведена операция по пленению царя Гороха и замены его мной в его же обличии.

— Ни фига себе… А с чего вдруг?

— Не волнуйтесь, Федор Васильевич, операция была спланирована давно, лично Его Величеством Кощеем и осуществлена по его же личному приказанию.

— Вот как…

Я всё еще пытался переварить новость.

— И что теперь? Будешь править от имени Гороха под чутким руководством Кощея?

— Ну что вы, Федор Васильевич, — засмеялся Калымдай. — Кому это надо? Просто финальный аккорд нашей провокации. Завтра утром соберу бояр от имени Гороха, позову всё отделение милиции и постараюсь устроить громкое разоблачение тёмных сил Кощея, подло действующих прямо во дворце.

— Ох, по лезвию ножа ходишь, ротмистр, опасно же!

— Опасно. Но это ничего, у нас план отхода продуман, надеюсь, всё будет в порядке.

— Ясно. А что там с Тюрей не в курсе? Участковый его дом обшарил, ордынцев уложил с десяток, а казначея мы так и не видели.

— Уже доложили, всё в порядке с Тюрей. Бабка его заколдовала, он сейчас в виде мухомора в отделении валяется, ждёт завтрашнего суда моего скорого, но справедливого.

— Ты там всё-таки не сильно резвись. А царя-то куда дели?

— Какого царя? А, Гороха… Тоже мне царь, — хмыкнул Калымдай. — Здесь он рядышком в тронном зале. Связали, да за трон же и запихнули. Пускай полежит до моего разоблачения.

— Ну, хорошо, Калымдай. Удачи тебе и будь на связи.

Почёсывая затылок, я повернулся к Михалычу:

— Всё понял, что Калымдай говорил или пересказать?

— Во дворце заместо Гороха сел?

— Угу. А завтра соберёт толпу и позволит себя разоблачить при свидетелях.

— Рисковый парень.

— Да вот же. Ну, мы куда теперь?

— Да никуда, внучек. Никаких дел у нас уже нет.

Мы вернулись на постоялый двор и я весь день промаялся в ожидании завтрашних событий. Отобедал, поспал, отужинал и хотел было опять завалиться, но заявилась счастливая Маша.

— Ах, мсье Теодор! — заверещала она. — Как прекрасен этот мир! А вы замечали, какие великолепные розы растут в Немецкой слободе? Ах, божественное амбре, невероятный шарман!

Надо понимать, дела с послом у неё продвигались отлично. Ну, хоть кто-то радуется жизни.

— Оревуар, мсье! Завтра будет новый солнечный день!

И Маша, расцеловав в обе щеки Михалыча, упорхнула в свою комнату.

А мы вздохнули и завалились спать.

* * *

Этим утром меня разбудили нервы, расшатанные последними событиями.

Я проснулся ни свет, ни заря и, дёргаясь, бродил по комнате из угла в угол, переживая за Калымдая и всё сильнее накручивая себя.

Часам к шести утра, меня начало бесить всё сразу. Особенно выводило из себя сладкое посапывание Михалыча. Только одному мне не всё равно! Все дрыхнут, а Калымдай там может отстреливаясь, уходит на черной «Волге» в сторону кордона… Тьфу ты!

— Михалыч!!! — заорал я на ухо деду.

— А?! Что?! Началось?!

— Началось, дед, началось. Утро уже началось.

— Тьфу ты, паразит оглашенный! Чего неймётся-то?

Я только махнул рукой и вышел в коридор.

Постучав в Машину дверь, я томным голосом пропел:

— Марселина, душа моя, вставай! Это я, твой хер-р-р-р-р посол. Пряный такой посол для тихоокеанской сельди.

Судя по удару в дверь, Маша запустила в неё свой сапожок.

Совсем грубая она у нас. Настоящая вампирша. На людей с сапогами бросается.

Я спустился вниз. Ага, хозяин!

— Эй, любезный! — я поманил его к себе.

— Чего изволите, барин?

Запуганный Михалычем, хозяин постоялого двора, он же по совместительству и шеф-повар, угодливо изогнулся передо мной в полупоклоне.

— Чай есть?

Кивок, угодливая улыбка.

— Небось, холодный, вчерашний?

— Помилуй, барин! Сейчас свеженького наведём, самовар ить пыхтит уже.

— Пыхтит он… Вини-Пух, блин. Небось, солома какая, а не чай?

— Азербайджанский есть, грузинский, армянский, всё свежее, только вчера купцы завезли. Еще этот… цейлонский, во! Тоже есть. Изволите ли?

— А аглицкий есть?

Кивок, угодливая улыбка.

— Эрл Грей с бергамотом?

Кивок, угодливая улыбка.

Тьфу, зараза!

— Тогда налей Грея в одну миску, а бергамот в другую и Маше наверх отнеси.

Хозяин закрестился и с жалобными причитаниями побежал на кухню. Завещание писать, наверное.

Немного полегчало.

Я вышел во двор, попинал доски в заборе. Крепкие. Плюнул в колодец. Глубоко. Гавкнул на сторожевого пса. Не боится, зараза. Ну что же Калымдай не звонит-то?!

Калымдай связался со мной только после десяти утра, когда я уже подбивал Михалыча купить парабеллум на базаре и идти захватывать почту и телеграф.

— Всё в порядке, господин генерал, — устало доложил он. — Все живы, потерь нет, задание выполнено.

— Ты где сейчас?!

— Уже у Борова в доме. Тут под носом у милиции меня никто искать не будет.

— Ну, слава всем богам. Как прошло? Ты хоть расскажи, а то я извелся весь в ожидании.

— Чётко по плану. Собрались бояре. Ох и тупые они у царя! Потом пришел участковый с бабкой, ну я на него наорал, заставил доклад сделать. Он свою версию событий изложил да Тюрю заколдованного достал, а бабка Тюрю назад, в человеческий облик вернула.

— Ну-ну, и что дальше?

— А дальше Тюря по колечку волшебному у меня на пальце сразу догадался, что Гороха подменили.

— Ох ты ж… А чего же ты кольцо так открыто носишь?

— Да это я специально, чтобы участковый увидел и призадумался.

— А да, верно. И что дальше Тюря-то?

— А ничего. Прибил я его там же на месте.

— Как?!

— Да просто. Шею ему скрутил, только косточки и хрустнули. Обещал я его прибить за Бодухана, вот и прибил.

— Ничего себе… Ну и правильно сделал.

— Так точно. А тут до участкового наконец-то дошло и про колечко на пальце и про все нестыковки, ну и кинулся он меня с парнями задерживать.

— Да ты что?!

— Ага. Бояре поднялись и туда же. Толпой нас задавили, толстопузые. А тут еще и бабка, карга старая, нашла всё ж таки заклинание от личин наших и проорала его. И мы втроём с парнями в своём истинном облике пред ними и предстали. А участковый еще и Гороха за троном заприметил да и освободил его.

— Жуть какая… И что Горох?

— Да что, Горох? Что он еще мог сделать? Велел нас на кол посадить, а сам кинулся кольчугу одевать, против Орды воевать собрался.

— Да как же вы удрали?

— Идиоты они там во дворце, честное слово. Бояре нас из тронного зала вытащили да стрельцам под охрану и сдали…

— Ха! А стрельцы это?..

— Так точно. Мои ребята. Они и вывели из дворца, а к тому же заклятие бабкино перестало действовать, мы личины-то стрелецкие и накинули.

— Фух, ну и отлично. Молодец, Калымдай. Буду ходатайствовать перед Кощеем-батюшкой за тебя и твоих парней. Рад, что всё благополучно у тебя закончилось.

— Благодарствую, Федор Васильевич.

— Какие планы у тебя дальнейшие?

— Да пока никаких. Сидим, ждём Орду, смотрим по сторонам. Думаю, мы свою работу сделали теперь очередь за Вельзевулом.

— Хорошо. Давай тогда до связи. Удачи!

Я чуть не пустился в пляс. На душе отлегло и настроение стало ну просто отличное.

Солнышко светило ласково, ветерок дул нежный, Михалыч хлопотал на кухне, изредка обмахивая полотенцем хозяина, сидевшего на полу в полуобморочном состоянии. Даже Маша своим счастливо-романтическим видом не бесила, а вызывала лишь умиление.

И всё это продолжалось до тех пор, пока меня не вызвал по зеркальцу Кощей.

Конечно, я вызова не слышал, это Маша со своим вампирским слухом услышала и шепнула мол, монсеньор на связи.

Я метнулся наверх, схватил зеркальце и удивленно уставился на крайне смущенного Кощея.

— Доброго дня, Ваше Величество.

— Здравствуй и ты на многие лета, Федор Васильевич! — как-то преувеличенно бодро заголосил Кощей. — По добру ли, по здорову ли, Феденька, слуга мой верный?

— Э-э-э… Всё в порядке, Ваше Величество, вы как?

— Да я что? У меня как всегда. Что у меня может случиться-то, а?

— Ну а я откуда знаю? Разрешите доложить текущую обстановку, Ваше Величество?

— Да я знаю, всё, Феденька, ты уж не утруждайся, побереги себя. Ротмистр мой уже доложил.

Возниклапауза. Я недоуменно рассматривал Кощея, а он старательно отводил взгляд и чуть ли не насвистывал, смотря куда-то вверх, как напроказивший пятиклассник.

— Ваше Величество, да что с вами такое? — не выдержал я. — Случилось что?

Кощей посмотрел на меня, мигнул, отвел взгляд, снова мигнул.

— Феденька… Федор ты мой дорогой, свет Васильевич… — начал он, а потом, решившись, рубанул: — Сломал я твой компьютер. Как есть сломал железку твою окаянную!

— Мать… — только и смог вымолвить я, опускаясь на кровать.

— А я не специально, — затараторил Кощей. — А я только подошел посмотреть, а он бац! И всё. А я починю. И мастеров немецких найму! Знаешь, какие в неметчине мастера? Самые наилучшие! Починят, что угодно! Ты только не переживай, Федь…

— Ваше Величество…

— Ты, Федор Васильевич, давай возвращайся, наверное. Я тебе к вечеру Горыныча на ту же полянку пришлю, вот и давай лети до дому до хаты. Соскучился, небось, по своей квартирке да по мне, царю-батюшке?

Кощей нёс какую-то ахинею и я даже засомневался в его рассудке.

— Ваше Величество, с вами всё в порядке? Я прилечу, конечно, посмотрю, что там натворили с компьютером, только… Вы и правда, в порядке?

Кощей вдруг протяжно выдохнул:

— Давай, Федь, прилетай. Только я и правда, не нарочно, ага?

— Ага, Ваше Величество, еще как ага.

— Ну и хорошо… И смотри мне там! Царь я или не царь?!

И он отключился.

— Зар-р-раза! — в сердцах произнёс я.

Компьютер было откровенно жалко. Да и себя тоже. Я Кощею нужен был как дешифратор, а без компа я мало, что смогу. Сожрёт или просто выкинет на улицу. Эх…

С досадой отшвырнув зеркальце, я пошел вниз в зал.

— Михалыч! Собирайся. Возвращаемся домой.

— Слава тебе господи! — закрестился хозяин гостиницы.

— Случилось что, внучек?

— Случилось. Этот… работодатель наш, великий и, блин, могучий, мне всю мою аппаратуру сгубил, прикинь.

— Охти ж мне! Что совсем всю?

— Да не знаю я, дед. Сказал, не работает. Вот какого он вообще туда полез, а?!

— Беда…

— Угу. Вечером отбываем по той же схеме. Пойду вампиршу нашу предупрежу.

— Давай, внучек, а я котомку свою пойду собирать.

— Маша! Машуля?.. Марселина, твою дивизию, ты где?!

— Фу, как вульгарно, мсье Теодор! Что вы орёте, как голодная горгулья на соборе Парижской богоматери?

— Собирайся, Маш. Набивай чемодан вещичками, закупай последние сувениры и пряники. Едем домой.

— Абсюрд, мон шер.

— Чего это?

— Я остаюсь, Теодор. Вы можете кричать, бить посуду, топтать самовар вашими плебейскими сапогами, но я остаюсь.

— Пуркуа бы это вдруг? — для соответствия моменту я тоже перешёл на французский.

— Я вам в вашем конфликте с монсеньёром не помощница. Ремеслу я тоже не обучалась и помочь в этом… как его?.. ремонте, я тоже не смогу. Я остаюсь.

— Ну да. С послом, что ли?

— А если и так, мсье Теодор, что с того? Или вы откажете несчастной мадмуазель в маленьком личном счастье?

— Оставь её, внучек, — вмешался Михалыч. — Пусть накобелится вволю, нам она ить и не помощник с твоими приборами, прости господи.

— А, делайте, что хотите, — махнул я рукой.

Мне было совсем не до Машиных гламурных страданий.

* * *

— Не серчай ужо на девку-то нашу, Федор Васильевич, — утешал меня дед, приспосабливая поудобнее свой необъятный мешок на спине пока мы шагали к восточным воротам Лукошкино. — Пущай тут остаётся. За пастором приглядит, послу карамболь в мозгах наведёт оно и ладно-то будет.

Орда, подкатившись волной с западных границ, обогнула Лукошкино и замерла у восточных ворот, куда мы с дедом и поспешали.

Выйти сейчас из города было невозможно. Стрельцы на стенах готовили пушки, раздували фитили, туда-сюда по улицам метались конные отряды. Даже сам Горох суетился на стене, размахивая саблей и раздавая подзатыльники нерадивым боярам.

— Михалыч, — вдруг вспомнил я давно меня волновавший технический вопрос, — а булавки твои говорушные далеко связь держат?

— Ужо до дворца Кощеева легко достанут, не переживай, внучек.

— Ну, хоть тут без проблем.

— А то. Смотри, Федь, вроде пулять из пушек собираютси?

И правда, над стеной вдруг взвилось дымное облачко и с небольшим опозданием, до нас докатился рокочущий звук. Горох начал обстрел Орды.

— Заметь, Михалыч, — патетически начал я, взмахнув рукой. — Откровенный акт агрессии. Едут себе свободолюбивые, можно сказать, сурово толерантные скотоводы на родину к детишкам своим, жёнам ненаглядным и тут из-за угла кровавый представитель тоталитарного, даже, не побоюсь этого слова, диктаторского режима, коварный так называемый, царь с варварским именем Горох, начинает ни разу не демократический обстрел абсолютно мирного и лояльно настроенного электората! Куда смотрит ООН с ОБСЕ? Где наши правозащитники во главе с ГРИНПИС? И чего ты вообще, дед, слушаешь этот мой бред и не врежешь мне оглоблей для просветления разума а-ля, харе Кришна?

Нервы. Вы же понимаете…

— О-хо-хо, внучек… Видать и правда попёрло тебя, как варяжину с гриба-мухомора. Ты ить потерпи. Сейчас Орда тикать начнёть, мы и рванём вслед за ней, а там и на полянку нашу заветную к змеюке быстрокрылой выскочим.

Я немного просветлел разумом благодаря спокойному рассудительному голосу Михалыча и никакого Кришны не понадобилось.

С утра мне досталось крепко, конечно. Калымдай сначала заварушку замутил, а я перенервничал, Маша свои фортели закидывать начала… Никакие программистские нервы такого не выдержат.

Пардон, в общем, как наша Маша любит говорить.

Засели мы, короче, с дедом невдалеке от ворот дожидаясь удобного момента, чтобы слинять из Лукошкино. А стрельцы царские развлекаются, пуляют из пищалей да из пушек. Грохот стоит, аж уши закладывает. Весело им.

А я под этот грохот и пальбу вдруг задумался о предстоящем ремонте.

А в принципе, если прикинуть, что вообще Кощей наш батюшка, чудо наше в косточках, мог сломать там? Систему грохнул? Так это еще постараться суметь надо, но если и так, восстановлю запросто. Если совсем уж крайний случай — жесткий диск как-то умудрился угробить, так и это не беда. Не физически же, а ошибки я исправлю да просто заново систему поставлю и настрою. Я задумался, над таким вариантом с диском, а не удалится ли что-нибудь ценное? Да нет, вроде ничего такого особо ценного не помню. И бэкапы я регулярно делаю к тому же. А что еще могло произойти? Да и ничего, в общем-то, разве что топором системник рубанули или в монитор копьё засунули. Но это уже совсем дикий вариант. Получается, что зря я себя накручиваю, ничего критичного Кощей не мог натворить. Фух, ну и хорошо.

Я повеселел и вернулся в реальность.

А реальность продолжала грохотать и вонять едким пороховым дымом.

— И не надоест же им, а, Михалыч?

— Как дети малые, — закивал дед. — Дорвался Горох до игрушек.

— Ему игрушки, а шамаханов он поубивает по-настоящему.

— Да и их не особо жалко.

— Вот как? Они же вроде за нас, нет?

— За нас-то за нас, внучек, только дикие они, чисто звери. Хорошо Кощей-батюшка их в строгости держит, а то вмиг бы половину государства нашего разграбили и спалили.

— Так Кощею же того и надо?

— Зачем? — Михалыч посмотрел на меня с крайним изумлением. — Кощею надо, чтобы государство наше было сильным, большим, чтобы крестьяне богатели, купцы так туды-сюды и шныряли с товарами, ремесленники были завалены работой, а бояре заседали бы у Гороха с утра до вечера.

— Э-э-э… Что-то я запутался, деда. Разве Кощей не хочет всех ограбить, поубивать, а сам сеть в Лукошкино и Русью править?

Дед залился хохотом.

— Ой, внучек, ой, уморил! Ой, не могу больше!

— Ну чего ты, Михалыч? — слегка обиделся я. — Чего ты ржёшь, как та белая кобыла Гороха? Ты объясни лучше.

— Звиняй, внучек, — вытирая слёзы, кивнул дед. — Ить верно, ты же у нас недавно, всего и не понимаешь поди.

— Вот и объясни.

— Феденька, внучек, вот ты сам посмотри. Вот хотел бы Кощей Гороха скинуть, а сам на его место сесть и править, трудно бы ему это далось?

Я задумался, а потом покачал головой:

— А знаешь, Михалыч, а ведь совсем не трудно. Пока мы тут в Лукошкино были, у Кощея сто способов было переворот устроить. Тут же шамаханы, как у себя дома по городу ходят. А еще личины. Вон Калымдай на самом деле царя скинул, а разоблачили его, когда он сам это разоблачение подстроил. Ничего не понимаю…

— Вот! — дед поднял вверх палец. — А ты еще подумай, зачем Кощею-то это надо — править сидя тут?

— Ну, деньжат срубить, власть опять же.

— Ой, да не смеши, Федька! Что у батюшки нашего власти мало? Да он почитай всем нашим царством-государством правит. Только не как Горох, а скрытно, тайно.

— А так бы открыто правил.

— А оно ему надо? Сидеть днями на троне законы придумывать, ломать голову как бы налоги новые посчитать, чтобы и народ не прижать сильно и казне прибыток был? А вдруг война какая? Надо иттить на ворога, землю свою защищать. А засуха или потоп или, спаси господи, мор какой приключится? Это же обо всём ему, Кощеюшке придётся озаботитьси. О государстве, о подданных. А не будет заботиться, кто ему тогда налоги платить будет? Вот и получается, что в своем тайном царстве он куда как проще живёт. Да и богаче.

— Хм-м-м… Знаешь, дед, а я как-то с такой стороны и не смотрел на всё это.

— И Кощею и Гороху нужно сильное, богатое царство. Тут они соратниками становятся, ежели какой ворог на их землю позарится.

— Ну да, верно. А богатое население и грабить выгоднее, да и доля воровская к Кощею больше поступает.

— Верно, внучек. О, затихать вроде пальба стала, а?

Действительно, пушки уже замолчали, да и пищальные выстрелы становились всё реже. У ворот столпилась конница, а позади её уже выстраивались и пешие войска.

— Ага, внучек, сейчас на Орду бросятся. Тут-то и нам не зевать надобно, за ними и мы прошмыгнём.

— А ну пропусти! — заорал кто-то у ворот.

— Царя, царя пропусти! — поддержал другой голос.

И верно, на своей белой лошадке, матерясь и размахивая саблей, Горох пробивался в первый ряд. Бояре висли на нём, завывая, а он только отпихивал их ногами и вскоре, достигнув ворот, заорал:

— Открывай ворота! Открывай к ядрёне фене!

Ворота натужно заскрипели и конная рать начала выливаться из них на простор, а за конниками побежали и пешие воины, а за ними подхватились и мы с Михалычем.

— Ура-а-а!!! — орал Михалыч с подскакивающим мешком на спине.

— Бей шамахан, пособников империализма! — вторил я ему.

Метров сто мы так бежали за ратниками, а потом стали задыхаться и остановились.

Едва переведя дух, я закинул руку Михалыча себе на шею и потащил его в сторону леса.

— Не умирай, дед! Только не умирай! — орал я во всё горло. — Сейчас до леса добежим, я тебе подорожников нарву, рану прикрою! Держись! Ты только держись, а то твоя бабка и меня тогда прибьёт!

— Да ну тебя, Федька! — хрипел Михалыч. — Не смеши, паразит! Мне же рожу страдальческую крючить надо!

* * *

Короче, улизнули мы из города. Никому до нас дела не было, все Орду воевали. Орде воевать было явно не с руки и шамаханы развернувшись, рванули от Лукошкино в родные свои степи. А мы зашагали на встречу с Горынычем.

Помните, я рассказывал, как по буеракам с поляны добирался? Ну, так и обратный путь, на поляну был не лучше. Нет, живая природа это все-таки не моё.

Змея на поляне не было, а были только тучи комаров и черный круг выжженной травы от того памятного костра, когда Калымдай давал спектакль затаившемуся в кустах участковому. Пока дед мазал меня вонючей мазью от комаров, я вдруг подумал, что этот вот костер он же всего пару-тройку дней назад был, а кажется, будто давным-давно. Столько всего произойти успело за эти дни…

С неба вдруг кто-то сказал «Гав». Нет, не так, вот так: «ГАВ!!!».

Я подпрыгнул на метр в высоту не меньше, а Михалыч вскочил, держась за сердце:

— Горыныч, твою чешуйчатую маму! Ну, какого ты подкрадываешься, нечисть трёхглавая?!

Крайне довольный собой, Змей плавно и совершенно беззвучно опустился на поляну и уставился на нас всеми тремя парами глазищ:

— Хорошо получилось, а? Мы три дня тренировался так подкрадываться.

— Тьфу! — только и сказал дед.

— О, прошёл зуб? — я вдруг заметил, что у средней головы исчезла повязка, а сама она просто светилась от счастья.

— Ага! — средняя распахнула пасть и потыкала когтём в большую дырку от зуба. — Во! Шмотри!

— Ну, куда ты грязной лапой-то! Занесешь инфекцию, полчелюсти потом вырубать придётся.

Средняя испуганно отдёрнула лапу, а крайние головы неодобрительно покосились на неё.

— А где наша Марселина? — пробасила правая.

— В городе осталась на важном задании. Попозже вернется.

— Это хорошо! — закивала правая. — Мы ее потом одну отвезу.

— Ага, давай дерзай, — хмыкнул я. — Ну, полетели?

— Залезайте, — Горыныч опять втянул костяные гребни на спине и мы с Михалычем полезли занимать посадочные места и укладывать багаж.

— Держитесь покрепче, — предупредила левая. — Рванём сейчас резко вверх за облака, а то куда ни плюнь везде всадники, стрельцы, народу сегодня жуть сколько. А Кощей велел скрытно летать. Ну, готовы?

— От винта! — скомандовал я и Горыныч рванул.

Ой, мама, роди меня обратно! Змей стрелой понесся в небо, я еле успел ухватиться за чешуйки, а уж перегрузочки были… Не пойду я в космонавты. Хотя в детстве и мечтал.

Всего за несколько секунд Горыныч пробил облака и теперь под нами простилалось белое пушистое одеяло из пара, полностью загородившее землю.

— А как же вы с зубом-то вопрос решили? — спросил я, заводя беседу с целью скрасить долгую дорогу.

Правая голова басом хохотнула, а левая развернувшись ко мне, заговорила фальцетом:

— А мы в Иерусалим летал.

— Понятно. Израильские врачи и в моём мире считаются лучшими.

— Лекари? Ни одного не видели.

— А зачем тогда летал?

— А там опять рыцари в очередной поход пошли гроб господень отвоёвывать, вот нас сарацины и позвали на подмогу за мешок золота.

— И десять баранов! — добавила правая и облизнулась.

— Где те бараны? — вздохнула средняя. — Ни одного мне не перепало.

— Зубы надо регулярно чистить! — рявкнула правая.

— С сарацинами всё понятно, — кивнул я, — а с зубом-то что?

— Об рыцаря сломал, — хихикнула левая. — Куснул со злости, а зуб хрясь! и нет его.

— А чё он гад кулаком меня в глаз тыкал?! — возмутилась средняя. — А кулак, между прочим, тоже железный!

— Понятно. Только ты всё равно несколько дней пополоскай ромашкой, там, или шалфеем, а то заразу запросто подцепишь.

— Понятно?! — зарычала правая, косясь на среднюю.

— Да понятно, понятно…

— А ты, значит, и наёмничеством пробавляешься? — спросил я.

— А что делать? — вздохнула правая.

— Жить-то надо, — подтвердила левая.

— Хотя и лень, — зевнула средняя.

— Ну и не воевал бы. Мало тебе в лесах кабанов да лосей? С голоду бы уж не помер.

— А денежки, золотишко? — удивилась правая.

— А зачем тебе деньги? На базар ходить?

— Нравится, — лаконично ответила левая.

— Мы на старость коплю, — пояснила средняя. — Выйдем на пенсию, буду валяться на горе золота и бока об него чесать. Знаешь, как здорово?!

— Не знаю.

— А ты попробуй!

— Обязательно. Выйду на пенсию, сразу пойду чесаться.

— Мы бы давно уже гору накопил, — вздохнула левая. — Да делиться золотом приходится.

— С Кощеем?

— Кощей небольшую долю берет, справедливую. — Голова помолчала немного, а потом со вздохом добавила: — Другому Змею мзду непосильную отдаём.

— Гад! — рявкнула правая.

— Собака сутулая с крыльями! — поддержала средняя.

— Немчура поганая! — подвела итог левая.

— Не понял… Еще один Змей Горыныч существует что ли?

Головы зарычали и одновременно сплюнули огненными шарами.

— Повадился тут один на нашу голову на Русь залётывать, а потом и вообще гнездо себе тут свил на горе, — пожаловалась левая.

— Да ещё, скотина блохастая и нашим именем прикрывается! — возмутилась правая.

— Сожрет кого или девицу умыкнет, а царь на нас стрельцов натравливает, — пыхнула дымом средняя. — А мы тут и ни причём вовсе.

— Так вы бы ему рога обломали бы!

— Обломаешь ему… — вздохнула левая.

— Здоровый гад, — подтвердила правая.

— А Кощею не жаловались?

— Говорит, терпи, мол. Время придёт, найдём и на него управу.

— Да дела… — посочувствовал я, удивляясь сложностям змеиных разборок.

— А мы что? Мы терплю…

— А чего еще делать остаётся?

Голоса отдалялись, становились тише, глазоньки мои слиплись и я заснул.

А снилось мне, будто стою я на мостике звездолета «Энтерпрайз», бороздящего просторы вселенной, кручу самый настоящий штурвал как на древних парусниках и курю трубку. Рядом подпрыгивает от нетерпения Дизель и просит тоненьким голоском «Дай покрутить! Ну, дай!». В капитанском кресле сидит Маша и, изредка отрываясь от книги, командует:

— Право руля, мон шер! Так держать!

Дым из трубки заволакивает мостик, но тут распахивается окошко, натуральное такое резное как в избах, в него просовывается голова Горыныча и говорит басом:

— Подлетаем!

Ну вот. Разбудил. А звёзды там были красивые.

Горыныч прошёл густое облако и я увидел внизу свой дом — Лысую гору. Ну да, дом. А другого у меня и нет теперь.

Я попрощался с Горынычем, опять строго-настрого наказав средней голове полоскать зубы и развернулся к входу во дворец. Уже стемнело и я не сразу увидел, что меня тут, оказывается, встречают.

Мой бесовский спецназ всем своим составом из двадцати человек, тьфу ты, бесов, в две шеренги стоял на коленях, опустив головы и выставив рога. Посередине так же на коленях стоял Аристофан с самым жалобным выражением на поросячьей морде.

Я опешил. Утро стрелецкой казни, блин.

— Ты чего, Аристофан?

— Не вели казнить, батюшка Статс-секретарь! — Заголосил он, читая по бумажке заранее заготовленную речь. — Не виноватые мы, господин генерал-пор… порну… блин, неразборчиво… поручик! Не своею волею пошли мы на это злодеяние, а токмо по приказу царя нашего Кощея Ужасного!

— А так и вы к поломке компьютера лапы приложили?

— Не, босс, — Аристофан помялся. — Мы и близко к нему в натуре не подходили.

— Ну а чего тогда спектакль тут разыгрываете? Встали и марш в казарму!

Бесы поспешно и, как мне показалось, радостно вскочили и умчались вниз по проходу, а Аристофан поднялся, но остался со мной, переминаясь с ноги на ногу.

— Ты это, босс… Мы и правда, тут ни при чем. Кощей, он знаешь, какой конкретно страшный бывает? Зашугал нас в момент. Ну, мы и…

— Ладно, разберемся. Пошли, посмотрим, что вы там с компом натворили.

— Не трогали мы ничего, босс, отвечаю. Только Дизеля подержали за руки всё.

— А Дизель тут при чем? — я махнул рукой, обогнул почти квадратного Аристофана и быстро пошел вниз по проходу с виртуальными кошмариками.

Это у Кощея на входе страшилка такая стоит для гостей, а больше — для собственного удовольствия. Вылезают из стен всякие монстры, скелеты, а начнешь пугаться, их еще больше лезет, а уж если о каком-то особом страшилище подумаешь, то и оно появляется. Ментальное считывание образов и их последующая проекция. Круто конечно. Я первое время сюда каждый день приходил, всяких монстров голливудских вспоминал, а потом прикалывался, как они завывают. Только надоело быстро.

Коридор заканчивался воротами с защитой от дураков. Почему? Да кому надо, тот всё равно пройдёт, а случайных посетителей появляющиеся змеи по всей ажурной решетке ворот да зубки как у Горыныча, вырастающие из той же решетки, отпугивали идеально. Да и гостям неуютно было. А служащие проходили, конечно, без проблем. Вот и я, пройдя автоматически открывшиеся ворота, зашагал к себе в Канцелярию.

Перед поворотом в мой коридорчик стояла целая толпа скелетов, с полсотни, наверное. Они переминались с ноги на ногу, шуршали, постукивали костяшками и в целом вид у них был встревоженный. Два беса из Аристофановой банды преграждали им дорогу, угрожающе помахивая саблями.

— Чего это а, Михалыч? — удивлённо спросил я.

— Не ведаю, внучек. Ить только не спокойно мне что-то на душе.

Кое-как продравшись сквозь костлявую толпу, мы свернули в наш коридор. Тут было тихо, спокойно и невероятно чисто. Похоже, что проштрафившийся Аристофан заставил свою команду вылизать тут всё к нашему приходу. И думаю буквально.

— Это, босс… — Аристофан остановился у входа в свою казарму. — Я же не нужен пока? Я тогда пойду, да? Если что, только свистни, я уж без базара тут как тут.

Он отворил дверь, а из неё шмыгнули бесенята Михалыча и радостно вереща, повисли на штанинах деда. Тишка на левой, а Гришка на правой. А может и наоборот, я их пока плохо различаю. Михалыч опустил мешок на пол и почесал бесенят между рожек:

— Ишь соскучились, поросята, — растроганно протянул он. — Ну, хватит ужо, хватит. Пошли домой.

Он снова взвалил мешок на плечо и зашагал по коридору, а бесенята так и остались висеть на дедовых штанах, раскачиваясь и повизгивая.

Хорошо когда тебя вот так встречают. Вот сейчас и я Дизелю между ушей почешу.

А в Канцелярии нас ждал Кощей. Он с задумчивым видом, раскачиваясь с носка на пятку, стоял около моего стола, но тут же обернулся на шум открывающейся двери:

— А, Федор Васильевич! Явился, не запылился? — Он указал рукой на компьютер. — Ну вот. Сломался чего-то.

— Здрасте, Ваше Величество. Лезть не надо, он и ломаться не будет.

— Да оно само как-то, — Кощей виновато развёл руками. — Я и не трогал ничего.

Ага, ну конечно. Компьютеры обычно так и ломаются сами по себе и никто ничего не трогал, не тыкал, не включал. Знакомая песня.

— Ладно, Ваше Величество, будем посмотреть. Сейчас только включим. Дизель! Дизель?.. Дизель!!!

А мой верный Дизель лежал у стены горкой косточек, поверх которых был водружён череп.

— Охти ж мне… — протянул почему-то шепотом Михалыч за спиной.

Я развернулся к Кощею:

— Это что?!

— Чего? — он оторвался от созерцания компа и повернулся. — А, этот… Мешался тут, заноза такая, не пускал меня к компьютеру.

— И вы его убили за это?!

— Ну. И что? — он непонимающе уставился на меня.

— Это же Дизель был! — заорал я.

— Да возьми себе нового, хоть десяток, чего орать-то?

А меня уже понесло:

— Вы что, не понимаете?! Это же Дизель! Он же наш был, как Маша, как Михалыч! Вы теперь вот так спокойно всех нас перебьёте?! На фиг такую службу с таким добреньким начальством! Да я лучше в Лукошкино к участковому подамся! Они друг за друга там горой стоят!

— Но-но! Не забывай, с кем говоришь, смерд!

— Да сами вы смерд, блин!

— Что-о-о?!

Глаза Кощея загорелись красным, он вдруг схватил меня за горло и приподнял над полом:

— Совсем страх потерял, Феденька? Я же вот пальцем шевельну и нет больше Статс-секретаря Федора Васильевича, а?

В кабинете раздался треск. Михалыч, деловито отломав ручку швабры, шёл на Кощея, половчее перехватывая деревяшку:

— Я тебе сейчас шевельну, — протянул он с тихой угрозой. — Я тебе, задохлику костлявому так шевельну, что ты у меня, паразит, десять лет прощение вымаливать будешь!

— Ты чё, Михалыч? — недоумённо повернулся к нему Кощей, не разжимая хватки, а я так и болтался у него в руке, поворачиваясь вместе с ним.

Дышать уже не получалось и я тихо хрипел стараясь вдохнуть хоть крошечный глоточек воздуха.

— А ну положь! — заорал мой дед. — Положь Федьку, сявка ты беспризорная! Волк позорный! Ты на кого батон крошишь, козёл безрогий!

Кощей разжал пальцы и я рухнул на пол, жадно хватая воздух ртом.

— Забыл, паскудник, как я тебя уму-разуму учил?! — надрывался дед. — Ужо я тебе мозги быстро-то вправлю, баклан синюшный!

— Ну, ты дед не загоняйся-то… — строгим голосом начал Кощей, но тут же взвыл, получив шваброй по черепу. Корона слетела и покатилась за диван.

— На Канцелярию…

Трах!

— На святое…

Трах!

— На Федю…

Трах!

— Руку поднял!

Трах!

— Уймись, Михалыч! — заорал Кощей, тщетно стараясь увернуться от мелькавшей в воздухе швабры.

— Я тебе уймусь, чёрт ты лапотный! Мало, ох мало я тебя лупил, когда ты науку у меня постигал! А вот тебе! А вот еще да от души! Да от всего сердца!

Палка не выдержала и разломалась. Михалыч повертел обломок в руке, отшвырнул в сторону и набычившись посмотрел на Кощея:

— Ну?

— Чего «ну»?

— Ага, значит, не понял, худенький ты мой, чего? Так я тебе еще раз сейчас объясню, — дед заозирался в поисках подходящего разъяснительного инструмента.

— Понял-понял, дедушка, дорогой ты мой Михалыч! — Кощей выставил перед собой руки. — Всё понял.

Он обернулся ко мне и протянул костлявую руку, помогая встать:

— Федор Васильевич. Был не прав. Вспылил. Прошу простить и не гневаться. Премиальные, медаль и ящик коньяка гарантирую.

— Проехали, Ваше Величество, — прохрипел я, растирая горло. — Только Дизеля вы всё равно оживите-то.

— Не могу, Федь, — Кощей развел руками. — Не умею я такого.

— А ты, Кощей-батюшка, Лиховида попытай, — раздался тихий, уважительный голос деда, будто и не он только что в ярости лупил этого батюшку. — Ить вредный он, но зело башковитый.

Кощей поморщился, принял из лапок бесенят корону, которую они достали из под дивана, задрал голову кверху и заорал:

— Лиховид Ростиславович! Зайди на минутку!

Через несколько секунд из стены высунулась голова с взлохмаченными волосами:

— Чавой-та? Звали штоль?

Я уже встречался с этим древним, еще с дохристианских времён колдуном, прозябающем теперь в призрачном обличии.

Лиховид Ростиславович был вреден, склочен, крайне обидчив, и являлся всем эдаким голубоватым облачком, в котором отчетливо прорисовывалась старческая фигура с длинной чуть ли не до пола развивающейся бородой. Существуя в виде духа, Лиховид растерял свою колдовскую мощь, но громадный багаж знаний остался при нём.

К нам в Канцелярию он заявился в первый же день, но покрутившись немного, ничего не понял в компьютерном жаргоне и, заскучав, исчез. И слава всем богам. Михалыч хихикая, рассказывал, что старый колдун своим занудством и нескончаемыми байками о старых временах, доводил Кощея просто до невменяемости.

Вот и сейчас, Кощей с преувеличенным уважением обратился к нему:

— По добру ли по здорову, Лиховид Ростиславович? — И не дав ему ответить, быстро продолжил: — На тебя только и надежда, мудрец. Подскажи, кудесник, как вернуть вон того скелета осыпавшегося? Дело зело важное, срочное, уж не откажи, помоги нам сирым да убогим.

Колдун спустился к Дизелю, облетел его пару раз, уже открыл рот, но взглянув на нас, отчего-то горестно махнул рукой и скрылся в стене.

— Придушил бы старого маразматика, — проворчал Кощей, — да польза от него бывает немереная.

Лиховид вернулся быстро, держа под мышкой здоровенный, но такой же призрачный, как и сам, фолиант. Зависнув в воздухе, он полистал страницы и сунул книгу под нос Кощею:

— Поворотись к костям и читай здеся.

Кощей затянул заунывным голосом нечто совершенно неразборчивое не похожее ни на один язык. Повышая голос, он на последних строках, вскинул руки в направлении Дизеля и, сорвавшееся с них зеленое облако окутало скорбные останки моего верного помощника.

Не успело оно рассеяться, как из него поскрипывая, стал подниматься мой Дизель! Целёхонек!

Он распрямился, оглядел кабинет, поклонился мне, Михалычу, немного поколебавшись и Кощею. Дисциплина, однако.

Я схватил Дизеля за руку, потряс, гремя костями, его, конечно, не моими, а потом и обнял, переполненный радостью от возвращения своего коллеги. Да что там! Почти друга, можно сказать!

— Ладно, — Кощей отряхнул руки, будто сбивая остатки древней магии с них. — Всё?

— Всё, Ваше Величество, спасибо. Сейчас за ремонт возьмусь.

— Чего еще надо от меня?

— Тишины и покоя. Я сам сообщу, как будет готово.

— Совсем ты, Федор оборзел, — начал было Кощей, но покосившись на Михалыча, осёкся и шагнул к двери. — Лиховид Ростиславович, пошли не будем мешать. Заодно расскажешь мне, какая трава была зеленая в твои времена да брага сладкая.

— Ваше Величество, — остановил я его, когда он уже шагнул за порог.

— А?

— Ящик коньяка.

— Чего?

— Обещали же. Мне контакты чем-то протирать надо? Надо. И три коробки сигар.

— Тоже для контактов?

— Нет, злых духов дымом отгонять, пока я буду вокруг компьютера с бубном скакать.

Кощей хотел было что-то сказать, но махнул рукой и вышел.

А через полчаса, красный от натуги и злости Гюнтер, притащил мне ящик коньяка и три коробки сигар.

Дизель жестами отпросился на минутку, как я понимаю, побежал успокоить своих дизелепочитателей в коридоре, а я за героизм решил его отметить как-нибудь. Немного поразмыслив, я красным фломастером прямо на его голом черепе нарисовал значок радиационной опасности. Ну не медаль же ему давать? Я далеко не художник, но красный кружок с тремя расходящимися от него лепестками-излучениями вполне осилил. Дизель был вне себя от радости.

Пора было наконец-то посмотреть, что же тут случилось с компьютером. Дождавшись Дизеля, я загнал его на рабочее место, и он с нескрываемым удовольствием взялся за рукоять генератора. Только перед этим он опять же жестами, выклянчил у деда зеркало, повесил его в своей генераторной перед собой и закрутил рукоять, не отрывая взгляда от своего нового украшения.

Я прошелся от дизельной до компьютера, потом обратно. Так, питание подается, всё в порядке. Только вот до компа оно не доходит. Я нагнулся, присмотрелся, а, вот и оно! Всё было элементарно. Дизель, похоже, возмущенный вторжением Кощея, стал вращать рукоять с большой скоростью и напряжение повысилось, ну и сработал предохранитель на сетевом фильтре. Я щелкнул кнопкой, возвращая предохранитель в рабочее состояние и на мониторе загорелась лампочка. Нажал пуск на системнике и он, пискнув, стал загружаться в стандартном режиме. Вот и починили. Только Кощею я об этом не скажу, а буду заниматься «ремонтом» еще дня три.

Я выключил комп, продублировав еще и выключателем на задней стороне системника. Теперь ни один местный «специалист» если и полезет, то не догадается, как включить.

— Ну что, Михалыч, продегустируем коньячок Кощеевский?

— А можно! — оживился дед. — Зря мы, что ль страдали? Только с закуской сейчас сообразим что-нить.

— А пошли сразу на кухню, деда? Посидим с Иван Палычем, поболтаем.

— А ить не поздно, внучек?

— Да кухня круглосуточно пашет. Бери своих голопузых и пошли.

— Голопузые — не голопопые! — парировал дед, который недавно пошил своим бесенятам короткие штаны на лямках крест-накрест.

— Дизель, ты с нами? Хватит тогда вертеться у зеркала, пошли.

А через час Тишка да Гришка валялись на большом разделочном столе, выпятив раздутые розовые брюшки и нагло дрыхли. Михалыч с видом истинного ценителя дымил сигарой, а Дизель протыкал пальцем колечки, которые дед выпускал изо рта. Ну а мы с Жан-Полем де Бацом, как обычно окунулись в кулинарную беседу.

— Майонез, Иван Палыч, это совсем просто, но притом вкусно, часто незаменимо и многоцелево… многоцельно… короче, его куда угодно впихнуть можно. Нет, Михалыч, не надо уточнять куда именно.

— И что же в состав сего соуса входит? — с некоторым сомнением расспрашивал шеф-повар кухни Кощея.

Разговаривал Иван Павлович на чистейшем русском без малейшего акцента. Это его Кощей так колданул при приёме на работу. Иван Павлович был высок, худ, носил тонкие черные усики, аккуратную бородку клинышком и шикарный поварской колпак. По крайней мере, я его ни разу без колпака не видел и образ шеф-повара у меня закрепился именно такой.

— Записывайте: желток от яиц вкрутую, сметана, горчица, соль и растительное масло, ну и дальше варианты от черного перца до сока лимона. Тут главное — пропорции соблюсти, но это вам поэкспериментировать надо. И можно заправлять оливье.

— О, оливье? Снова французское блюдо?

— Блюдо русское, название французское. Сейчас расскажу. Дизель, наливай!

* * *

Утром разбудил меня Дизель.

Ну, естественно. Шесть утра — начало рабочего дня по расписанию Кощея.

Хорошо мы вчера не перебрали. Ну, я не перебрал, по крайней мере, а вот Михалыча домой волок Дизель, а дед всё норовил пойти вприсядку. А бесенята лежали у меня на плечах и всё так же дрыхли.

Нет, хорошо посидели, ничего не скажу.

— Дизель, да выруби ты эту свою шарманку!

Ух… хорошо. Теперь водички глотнуть и можно еще поспать.

В десять меня разбудил Кощей, явившийся проверить, как идет ремонт. Идет-идет, полным ходом идет.

— Ваше Величество! — возмущался я, натягивая майку. — Да я и лёг-то пару часов назад, всю ночь бился с последствиями.

— А что ж там было-то? — проснулся в Кощее великий ученый.

— Во флеш-памяти все данные удалились, когда в процессоре двадцать первое прерывание сработало и по дата-каналу замкнуло контроллер на ЛПТ-плате, — выдал я скороговоркой какую-то белиберду. — А всё оттого, что некоторые…

— Понял-понял, — перебил Кощей. — А когда починишь?

— В идеале — завтра, но вероятнее всего — послезавтра. И еще, Ваше Величество, прикажите уже наконец Дизелю, не запускать каждое утро генератор.

Кощей только ухмыльнулся и вышел из Канцелярии.

Гад.

Я сходил в ванную, умылся, привел себя в порядок. Да, это вам не дождевая вода в бадейке с ковшиком на улице. Цивилизация! А когда вернулся в кабинет, Михалыч при помощи своих бесенят уже накрывал на стол.

— Выспался, внучек? От и славно, от и хорошо. Садись от, откушай. Тебе от Иван Палыча привет, он тебе басурманской еды твоей, о чем вы давеча говорили, приготовил.

— Да ну? — я скинул полотенце с фарфоровой глубокой миски. — О, оливье!

— Точно, так французик наш и обозвал мешанину енту.

На самом деле это был не оливье в классическом нашем понимании. Зеленого горошка не было вообще, надо будет попросить Иван Палыча закрутить пару банок к Новому году, вместо колбасы — курятина, но это вполне подходящая замена, а вот майонез был не очень. Надо будет посидеть на кухне, потренироваться. А так, вполне салатик. А тут еще и дед, не доверяя никому, притащил из своей комнаты оладики. Оладики у него просто чудо! Он в своей комнате поставил плиту на дровах, вывел трубу в соседний коридор, на радость проходящим там слугам и теперь откармливал меня своей стряпнёй. Не знаю, какой из него был медвежатник, но кулинар отличный!

Михалыч накидал в тарелку горку оладиков, плеснул туда же варенья и поставил тарелку под стол. Оттуда сразу же раздалось чавканье и возня — Тишка да Гришка завтракают-с.

— А чем сегодня займёмся, внучек?

Я задумался. А дел особых никаких и не было, да и не хотелось ничего делать. Устал я после приключений в Лукошкино и больше морально, чем физически. Хотелось день-два просто тупо побездельничать.

— Да вроде никаких планов, Михалыч. Если я ничего не забыл.

— Ротмистру нашему бравому надо бы постучать по булавочке да узнать как там дела, да и с Машулей связаться тож.

— Ага, точно. Деда, а ты не свяжешься с ними сам?

— Отдыхай, внучек, отдыхай, сейчас и поговорю.

Я растянулся на диване, надо же дать завтраку спокойно перевариться? Поставил блюдечко вместо пепельницы на пузо и закурил вытребованную у Кощея-батюшки сигару. Красота. Ну, на самом деле сигара была жутко крепкой и вонючей, но сигарет тут не только не продают, но даже еще и не придумали. Не то чтобы я был заядлым курильщиком, нет, но изредка побаловаться любил.

Бесята только пристроились по моему примеру в компьютерном кресле отдохнуть после еды, как Михалыч, треснув их для порядка полотенцем, погнал мыть посуду и нести её на кухню, а сам завозился с булавкой.

Я с интересом прислушивался к его разговору с Калымдаем, только ничего не понял.

— Ага… угу… Да ты что? А они?.. А потом?.. Вот заразы… Ну бывай, ротмистр.

Вы поняли? Я — нет.

— Ну что там, Михалыч?

— Калымдай наш говорит мол, по блошиной связи слыхал, как купцы в милицию ажно с самого утречка заявление принесли о краже.

— И что? Удивили. У нас каждый день крадут, не так разве?

— Так да не так, Феденька. А спёрли-то у купцов прям со склада ихнего чёрную материю подчистую. Всю как есть и ситец и бархат и даже кожу.

— Хм-м-м…

— Вот тебе и хым, внучек. Аккурат в ночь как мы с Лукошкино дёру дали, купцов-то и ограбили.

— А кто, как — ничего не известно?

Дед хмыкнул:

— Менты они завсегда в своей масти. Заявление приняли, а сами и не чешутся. Только орясину своего Митьку заслали по лавкам пройтись порасспрашивать народ.

— А чего там расспрашивать? У кого спёрли те сами пришли.

— Отож. Совсем менты уже мух не ловят, даже на склад только завтра собираются.

— Да и фиг с ними. Нам-то что с их методов ведения следствия?

— Внучек, а ты главного-то не упустил?

— Не упустил, дед, если ты про черную материю.

— И что думаешь?

— Ты как на экзамене, дед! Что думаю… Думаю, что пастора это рук дело. Он еще Шмулинсону или как там его, грозил, что никому материи не достанется, если не продаст.

— Знамо пастора, — кивнул Михалыч. — А только ты глубже копни. Пастора мы с тобой видали, когда он с евреем лаялся, так?

— Ну.

— Гну! Ты мне, внучек теперь скажи, вот веришь ли ты, чтобы этот дохляк-пастор самолично мог всё это дело с материей обстряпать? И продумать всё и спереть и утащить? И всё сам? Да еще так чисто, что и следов никаких и никто не видел, не слышал ничего, а?

— Это вряд ли…

— Да точно не смог бы! Это я тебе как знающий человек говорю!

— А тогда как же?

— Помог пастору ктой-то, внучек. Чую я, не обошлось тут без колдовства тёмного, адского.

— О как. Кто-то из демонов пастору помогает?

— Выше бери. Уже не помогает ить, а командует пастором ентим. А тот как куколка Петрушка ужо ничего не соображает, а только волю господина своего тёмного выполняет.

— Загнул ты, дед что-то…

— Как загнул, так и разогну! А ить завтра сходят наконец-то менты на склад, вынюхают всё, а ротмистр нам через блоху всё и обрисует и вот увидишь, внучек, прав я.

Не доверять многолетнему воровскому опыту Михалыча у меня оснований не было, но и поверить, что какой-то самый настоящий демон действует да еще так нагло в самом центре русского государства, я тоже пока не мог. Просто не укладывалось в голове, что демоны спокойно разгуливают по Лукошкино, крадут что хотят, мало того, так еще и ментально жителями управлять могут. Ненаучная фантастика какая-то.

— Ладно, Михалыч, пока принимаем твою версию как основную, а завтра еще послушаем. Давай Машу вызывай да на сегодня всё. Потом может опять к Иван Палычу сходим? Или погуляем, пойдем? В лес, например. О, грибов насобираем, нажарим! Давай, Михалыч?

Михалыч только отмахнулся:

— Машенька, здравствуй, внучка! Ну как ты там, сиротинка ты наша?

Я улегся поудобнее на диване, но дед, вдруг округлил глаза и зашептал мне:

— Два раза на булавку жми скорее!

Хм-м-м… Чего это он? Я сделал, как он велел и у меня в голове зазвучал голос нашей вампирши. Ух, ты! Конференц-связь в чистом виде!

— Ой, Кнутик, ну прекрати! Хи-хи! Дай с дедушкой поговорить спокойно!

Я подскочил, опрокинув пепельницу на пол и уставился на деда. А тот уже расплывался в широкой ехидной улыбке и яростно подмигивал мне:

— Машенька, так ты доложи, что нового, как обстановка?

— Сейчас, дед! — прошипела Маша и продолжила уже кокетливым голоском: — Мсье Шпицрутенберг! Ай! Кнутик, ну дай мне с моим стареньким дедушкой поговорить! Ну, прекрати, проказник! Ах! О-о-о…

Дед сползал по стеночке, закрывая рот ладонью, а я опять рухнул на диван и от восторга замахал ногами в воздухе.

— Дас ис фантастиш! — послышался издалека восторженный голос посла.

— Ах, Кнутик… Какой шарман… Ну иди уже ко мне мой фюрер! Ох, да…

Дед отрубил связь и тихо всхлипывал в уголке, а я только повизгивал и размахивал в воздухе дымящейся сигарой.

Так нас и застал Аристофан, деликатно постучав ногой в дверь и войдя, не дождавшись разрешения.

— Это… босс. А чё это тут у вас в натуре?

Я только отмахнулся мол, ничего.

— Босс, Агриппина Падловна велят за зарплатой прийти. Реально сейчас, а то ей ведомости закрывать надо. Сказали, чтоб вся Канцелярия сразу приходила. Я там конкретно за конюхами очередь занял.

— Ох, ты ж! — подхватился дед. — Собирайся, внучек, а то ить на обед закроютьси!

— Ну, пойдем, куда спешить только?

Меня эти зарплаты как-то не сильно волновали. Ну, на что мне тут тратить деньги? В Лукошкино разве что при оказии пряниками отовариваться. Нет, тут внизу под дворцом существовали какие-то подземелья, куда частенько наши бесы бегали пропивать и проигрывать заработанное как честным, так и не честным путём. Только мне Кощей с самого начала сказал «Не лезь туда», и этим отбил всю охоту исследовать местные злачные места.

Я свой аванс так и ссыпал в мешочек и закинул под кровать, а теперь и первая зарплата грянула. О надо бы проставиться, не забыть.

Михалыч же к зарплате относился трепетно мол, что заработано, то свято и гоните мою копеечку пока не началось! На самом деле там далеко не копеечки выходили. Кощей, когда меня на должность определял, сначала вообще хотел без всякой оплаты оформить, но тут уж я рогом упёрся. Не из-за денег, из-за принципа. Кощей покрякал, подумал и отвалил мне оклад в тридцать червонцев. А это довольно много по местным расценкам. Причем, мне тут сам участковый помог. Ему Горох зарплату в десять червонцев назначил, а Кощей ему в пику мне аж в три раза больше. Ну, я, разумеется, не стал бороться за справедливость. Дают — бери. У остальных наших канцелярских зарплата была, конечно, поменьше моей, но всё равно очень даже прилично получалось.

— Вы идите, — махнул я деду с бесом, — а мы с Дизелем вас догоним.

Закрыв за ними дверь, я кивнул Дизелю мол, запускай, а сам присел за комп.

* * *

Бухгалтерия у Кощея находилась за два коридора от его основного кабинета и когда мы с Дизелем дотопали до неё, там у окошка кассы уже толпилась приличная очередь. Бесы, люди, зомби, самые разные монстры, даже пара скелетов, ругались, болтали, орали и мирно делились сплетнями в ожидании зарплаты. Я, подтолкнув Дизеля к нашим, гордо прошел к дверям бухгалтерии. На чей-то окрик «Эй, куда без очереди?!», только небрежно бросил «Я по делу» и, постучавшись, вошёл.

Агриппина Падловна, наш главный бухгалтер, по происхождению была кикиморой, а по призванию… ну, главным бухгалтером и была. Дамой она была очень полной постоянно сидевшей на диетах, но абсолютно безрезультатно и наверное, поэтому, а может и вследствие особенностей профессии, обладалажутким сварливым характером. Отчество её, такое несколько неприличное, было вовсе не кличкой, а вполне настоящим отчеством. Точнее — матчеством. Я знаю-знаю, нет такого слова. Это я сам придумал, горжусь. Просто у кикимор отец не известен. Понятия не имею их методы размножения и брачные ритуалы, но в наличии из родителей присутствует только мама. А теперь с трёх раз угадайте, как звали матушку нашей бухгалтерши? Подсказывать не буду, стесняюсь.

— Агриппина Падловна, доброго дня, — сказал я, зайдя в пыльный кабинет. — О, а вы, я смотрю, похудели с нашей последней встречи? Ну, прям платье на вас висит!

Всё, она была моя. Но я для верности сделал еще один заранее приготовленный ход:

— А это — вам, как и обещал, — я развернул свернутый в трубочку лист бумаги, на котором только что распечатал золотыми буквами на черном фоне «Бухгалтерия. Главбух Агриппина Падловна».

Я не всем подряд лепил такие таблички на двери. Пока только у Иван Палыча висела скромная по его просьбе просто: «КУХНЯ». А вот Кощею, я предложил сразу две на выбор: «ЦАРЬ КОЩЕЙ» и «ВЕЛИКИЙ И УЖАСНЫЙ». Угадайте, какую он выбрал? Правильно, обе. Причем периодически менял их местами.

Толстая кикимора разомлела и смотрела на меня с одобрением и симпатией.

— Раньше не мог сделать, уж не обессудьте, — я протянул ей плакатик, который она тут же схватила и стала с умилением вертеть перед собой. — Слышали, наверное, батюшка Кощей на ужасно опасное и секретное задание нас посылал? Еле живыми вырвались. А Маша так еще там осталась. Как она сейчас, бедняжка?

— За неё, небось, зарплату получить хочешь? — глубоким грудным голосом, почти басом, протянула догадливая бухгалтерша.

— И всё-то вы у нас знаете! — восхитился я. — До всего догадываетесь! Не зря вас так администрация ценит, а мы, простые труженики, любим!

— Ладно-ладно, — довольно заулыбалась Агриппина Падловна, — только сперва, пойдём, поможешь табличку повесить.

Она порылась в ящиках стола, нашла большой молоток или маленькую кувалду, это уж кому, что больше нравится, четыре гвоздя и тяжело поднялась с кресла.

Распахнув дверь и презрительно оглядев толпу, она протянула мне листок:

— Держи!

Ой, блин, только бы не по пальцам!

Мастерски, потратив по одному удару на гвоздь, главбухша закончила декорирование двери и отошла на пару шагов, любуясь.

— Ну вот, — донёсся тихий голос из очереди, — сейчас вся Канцелярия без очереди полезет.

— Шо?! — моментально взъярилась Агриппина Падловна. — Это кто у нас там такой вумный?! А ну выдь покажись, покойничек!

— Не-не мы ничего…

— Ещё бы чего! Я вот сейчас как пойду налоги вам пересчитывать, будете знать тогда, как вумничать!

И нашелся же какой-то идиот, спросивший хоть и тихо, но вполне отчётливо:

— Какие еще налоги?

— Какие?! А в казну царю-батюшке десять процентов, а?! А за питание на кухню двадцать?! А за вредность молоко для бухгалтерии, это уже все тридцать будет! А за уборку дворца двадцать? А взносы в общак сорок?

— Это уже больше ста будет…

— Отож! — припечатала главбух. — Все должны еще останетесь!

— Да мы чё? Да мы ничё, — заныла очередь. — Придурок какой-то ляпнул, а мы за него страдай? Мы же всем сердцем с вами, Агриппина Падловна! Как скажете, так и будет.

— Отож, — повторила она, уже успокаиваясь и скомандовала: — Канцелярия, становись к главному входу!

— Я ж говорил… — начал было умник из очереди, но судя по глухим ударам, ему быстро вправили мозги.

Без всякого угрызения совести, мы, включая и всех бесов, получили зарплату вне очереди и гордо удалились сопровождаемые завистливыми взглядами коллег.

А тут у Кощея так. Традиции ничего не поделаешь.

Вручив для сохранности Михалычу зарплату Маши, я свистнул Дизелю и было уже зашагал на кухню, как меня остановил Аристофан.

— Это… босс, тут братва спрашивает — нужны ли они сегодня тебе?

— Зарплата? — понимающе кивнул я.

— Дык… в натуре, — заулыбался бес.

— Пусть отдохнут, — разрешил я. — Только смотри у меня!

— Да ты чё, босс?! Реально без базара!

— Лады. Вечером заходи, чайку попьем, зарплату обмоем.

Аристофан закивал и потопал к своим. А мы с Дизелем потопали на кухню.

* * *

— А, Федор Васильевич! — обрадовался мне шеф-повар. — Ну как салат получился ли?

— Отличный салат, Иван Палыч, только не оливье. Вы изобрели новый кулинарный шедевр, но оливье это немного другое.

Мы провели час в интереснейших разговорах на гастрономические темы, а под шумок я попросил Иван Палыча приготовить мне к вечеру тортик Наполеон. Иван Палыч загорелся новым блюдом и после моего рассказа о пышках и заварном креме, быстро распрощался со мной, явно сгорая от желания взяться за работу.

Уважаю таких мастеров.

Мы поплелись обратно в Канцелярию. Было скучно.

Михалыч, продолжая постепенно облагораживать кабинет, спёр где-то резной комод из красного дерева и теперь оценивающе обходил его кругом, довольно потирая руки. Тишка и Гришка, вереща и пихаясь, прыгали с тряпками по комоду, вытирая пыль и паутину.

Я взглянул на комп. Не, лень. Пойти поспать что ли? Но тут дверь отворилась и в щель протиснулась голова Аристофана и замигала мне заговорщицки:

— Это… босс, на минутку бы, а?

— А ты чего трезвый? — удивился я, выходя к нему в коридор.

— Босс… тут это… — Аристофан мялся, не решаясь начать.

— Ну что? Твои архаровцы натворили что-нибудь? Выручать пора?

— Не-не, — он заозирался по сторонам, а потом выудил из-за пазухи какой-то желтый брусок размером с пару пачек сигарет и протянул мне. — Во!

Я машинально взял брусок и чуть не выронил его. Тяжёлый!

— Золото, что ли?

— Тс-с-с! Тише, босс! — закивал Аристофан. — Босс, а босс, а ты можешь рисунок отсюда срисовать? Ну, может с помощью твоих приблуд, а?

Я пригляделся. Ну да по поверхности слитка действительно был вытеснен рисунок. В центре был натуральный такой пиратский череп с костями, а по краям шёл довольно затейливый орнамент из переплетённых стеблей роз с шипами, а может и просто колючей проволоки.

— Ну, в принципе, можно. А зачем тебе? Где это ты свистнул?

— Тише, тише! — замахал лапами Аристофан. — Босс, тут это… Навариться можем конкретно! Смотри.

Он достал еще один точно такой же брусок только без рисунка. Я взял его, повертел в руках. Вроде никакой разницы с первым, если не считать рисунка.

— И что?

Бес ухмыльнулся и с силой провел когтем по поверхности второго слитка. Желтизна исчезла, а под ней показался тёмный слой.

— Свинец что ли?

— Точно, босс! Там на входе может, замечал, есть зал один и у него паркет чисто из этих брусков?

Да был такой, я помнил. Я еще жутко удивился, попав туда в первый раз. Золотой пол и кучи мусора под стенами.

— Ну, помню. Только не говори, что ты хочешь…

— В яблочко, босс! Там никто и не бывает толком так, прометётся мимо какой-нить фраер, а под ноги и не смотрит. А мы тихонько по стеночкам там, где мусор паркетик снимем, а на его место другой положим и никто не заметит! Бабла срубим, босс реально много!

— Да ну на фиг, Аристофан! Кощей заметит — тут штрафом или вылизыванием сортиров не отделаешься. Башку снесёт враз!

— Фигня, босс, не узнает он! Да и ты тут ни при чем. Я тебя попросил рисунок сделать мол, на рубаху хочу вышить красоту такую перед бесовками попонтоваться, ты и сделал, а к залу тому никакого отношения не имеешь. А я тебе долю конкретную с каждого куска отстёгивать буду. Давай, босс?

— Ну, заманчиво, конечно…

Деньги они лишними не бывают хоть и пылятся в тайном месте. Только боязно как-то…

— Отвечаю, босс, никто не узнает, век воли не видать!

— А как ты рисунок на слиток наносить будешь? Я же только на бумаге могу его сделать.

— Есть умельцы, — довольно заухмылялся Аристофан. — Да тебе, босс, того и знать не надо. Ты же не при делах? Просто узорчик на рубашку.

— Эх, хрен с тобой, — махнул я рукой. — Стой тогда тут на стрёме, а я комп запущу.

Бес осклабился и замер у двери.

Запустив комп, я быстро отсканировал узор, подравнял немного и вывел на печать. Положил лист рядом со слитком, сверил картинку с оригиналом, нормально.

— На, — протянул я листок Аристофану. — Рисунок для рубашки, носи на здоровье!

Бес покрутил его и закивал головой:

— Отлично, босс, спасибо! Все девки теперь мои будут! — Он протянул мне мешочек и шёпотом добавил: — За первую партию доля.

Мешочек был увесистый и звякал очень приятно.

— Ладно, Аристофан, — я попытался запихнуть деньги в карман джинсов, не помещались. Сунул за пазуху. — Не подведи только.

— Без базара, шеф! — кивнул он и умчался.

Стыдно? Ой, не смешите меня! Стащить пропить и не попасться, тут было не преступлением, а доблестью. Подорвать Кощееву финансовую систему этой аферой я тоже не боялся. Уж чего-чего, а золота у Кощея за столетия действия его мафиозного синдиката хватало, чтобы купить с десяток Англий да Франций и еще на пару Мозамбиков бы осталось. Кощей хоть иногда и казался прижимистым, но на дело денег не жалел. Да и слуг своих одаривал истинно по-царски. А совесть, мораль… Ха! Вор у вора украл, слыхали такое? Тут мораль другая. За общее дело голову положить — будь добр, честь тебе и хвала. Стащить копейку у товарища — позор и смерть мучительная. У царя украсть, чтобы он не узнал — уважуха за фарт воровской. Главное — чтобы не узнал.

Не то чтобы я был увлечен этой так называемой воровской романтикой, нет просто, раз уж попал в такой коллектив, то надо соответствовать.

А за Аристофана я не беспокоился. Он был по своему честен и воровские традиции чтил и даже если и попадётся, меня не выдаст. Да и я что? Ну, помог рубашечку украсить, чтобы романтическому бесу помочь в любовных делах, какие претензии?

Успокоив себя так, я закинул и этот мешочек под кровать.

И вовремя. В Канцелярию наведался Кощей.

— По добру ли по здорову, батюшка? — склонился Михалыч.

— Порядок, Михалыч, сам-то как? — и, не дав ему ответить, Кощей повернулся ко мне: — Ты, Федор Васильевич, давай отдыхай, но не сильно-то расслабляйся.

— Я отдыхаю?! — начал возмущенно я, но Кощей жестом заткнул меня.

— Дело мы своё не закончили еще. Считай, только начали, а впереди — самое сложное. Чини пока свои железки, а завтра будем думку думать. Люди мои верные завтра из Европ прибудут.

— Это которые в Ватикан да Константинополь мотались? — вспомнил я.

— Они, — кивнул Кощей и потёр ладонями, из которых посыпались искры. — Добыли, что надо, завтра Федь будем с тобой посмотреть, как и что.

— Хорошо, Ваше Величество, как скажете.

— Так и скажу. А там снова готовься в Лукошкино лететь.

— Ох, я же только оттуда! А зачем опять?

— Узнаешь. Ладно, работайте.

— Ваше Величество, — окликнул я, когда он уже почти вышел из кабинета. — Мы тут вечерком зарплату мою первую обмывать собрались. Не-не, никакого алкоголя на рабочем месте, что вы! Только чай да тортик от шеф-повара. Вы уж присоединяйтесь, если желание будет.

— Посмотрим, — кивнул Кощей и ушёл.

Ну и, кстати, посидели мы вечером душевно.

Тортик получился знатный, классический, как раз такой, как я люблю.

Мы с Михалычем налегали на торт, запивая душистым чаем, а Иван Палыч щурился от удовольствия от наших похвал. Аристофан, смущаясь, тайком плескал себе в чай коньяк, а мы делали вид, что не замечаем. Дизель, поставив локти на стол и подперев руками череп, вертел им во все стороны, явно наслаждаясь неторопливой беседой. Тишка и Гришка как обычно валялись в моём кресле пузами к верху, а в целом в Канцелярии царили мир, покой и уют.

Зашел и царь-батюшка. Почесал костлявым пальцем брюшко Тишке. Или Гришке, всё их путаю. Похлопал Дизеля по черепу, погрозил Аристофану, стащил половину торта и ушел. Идиллия.

* * *

Ну да, да, разбудил меня Дизель.

Как бы его перепрограммировать, хотя бы на час сдвинуть начало рабочего дня? Шесть часов утра, ну куда такое годится? Эх…

— Проснулся ужо? Вот и славно, вот и вставай внучек, иди ить ополоснись, а я тебе завтрак пока подам.

— Да иду я, иду…

Совместная атака Дизеля, Михалыча и холодной воды сделали своё дело и за стол я садился уже проснувшийся и даже бодрый.

— Ну, чем порадуешь сегодня, деда?

— А вот колбаски жаренные от Ивана Палыча, а салатик капустный это я тебе настрогал под яишенку с салом, кушай, внучек, кушай, да кваском-то прихлёбывай. А чай, нет, чай попозжее к блинчкам с маслицем-то да с вареньем кизиловым.

— Ух ты! Ням! А сам-то чего, дед? Садись рядом, я один всё не съем.

— Кушай-кушай, молодому много сил надо. А я ить у Иван Палыча окорочка навернул копченого с картошечкой молоденькой на масле пока он колбаски тебе жарил, вот и хватит мне. Я уже старенький, мне много не надо. Больше фунта окорока и не осилю поди. Разве что пивом запивать…

— Да ладно, Михалыч, не прибедняйся, ты у нас еще ого-го! Скажи лучше, какие планы у нас на сегодня?

— Да какие планы? Сам, небось знаешь, — дед стал перечислять, загибая пальцы. — Железку твою компутерную дочинить, раз. Кощей-батюшка про посланца своего иноземного говорил, два. Пообедать, три. Пополдничать опять же, ну и ужин, конечно, если перед ним ничего перекусить не захочешь.

— И повезешь ты меня, дед в Лукошкино на тачке, потому что я после твоих планов сам двигаться не смогу от обжорства.

— И повезу, внучек, — закивал дед. — А что ж не отвезти за ради дела-то?

— Всё хватит, деда, спасибо, наелся. Ну, дед… Ну, не могу больше… И еще хоть два блинчика не могу… Вон своим чертенятам отдай. И за окороком не надо на кухню бежать… Михалыч, хватит!.. Да давай уже свой блин.

Это у нас всегда так по окончании завтрака. Переубедить деда невозможно. Я уже приспособился — ем поменьше, чтобы после его уговоров ещё чуть-чуть влезло, он же не отстанет.

Наконец я отбился от Михалыча и махнул Дизелю мол, запускай, а сам сел за комп. Проследил, как идет загрузка, полюбовался на Рабочий стол. Всё, починил, ура.

Стоило, пока время есть, а работы нет, произвести очередную профилактику и я окунулся с головой в рутинные задачи типа дефрагментации файлов, проверки реестра и прочие скучные занятия за которыми и провозился почти до обеда. Хорошо еще, что тут Интернета нет. Все эти вирусы, вредные рекламные программки старающиеся проникнуть поглубже в систему канули в небытие. Хотя раньше часто было забавно повозиться, отлавливая эту вредоносную нечисть, поражаясь богатой фантазии и изощренности программистов, пишущих подобный софт.

Включив бесенятам «Ну, погоди!», я уступил им своё кресло и обратился к Михалычу, любовно расставляющему посуду во вчерашнем, новом комоде:

— Деда, а ты с Калымдаем и Машей не связывался?

— Ишо нет, внучек. Так ты и свяжись, а то руки у меня заняты.

— Угу. Только что-то мне Маше не хочется звонить, опять нарвёмся на любовные игрища.

Дед хихикнул, а я вызвал Калымдая:

— Не отвлекаю, ротмистр?

— Никак нет, господин генерал, тихо у нас пока.

— Уже неплохо. Есть новости?

— Немного. Участковый с Ягой ходили на склад с которого материю увели, вынюхивали как и что. Бабка потом уже в отделении доложила участковому, что почувствовала присутствие магии какой-то непонятной для неё. Про черное колдовство говорила.

— Так, понятно. Мы этого и ожидали. Ещё что-нибудь?

— А как же, Федор Васильевич, тут без приключений никак. В ночь на отделение милицейское напали.

— Да ты что?! И кто же? Как?

— А вот тут самое интересное, Федор Васильевич. Напали двое, как потом оказалось, охранников посла немецкого.

— Нашего посла? Который сейчас с Машей любовь крутит?

— Так точно.

— Ничего не понимаю… А мы считали, что посол в этой авантюре не замешан.

— А он, похоже, и не замешан. Участковый шум поднял, к царю бегал, а потом вместе с послом в Немецкую слободу и поехал. Посол ему этих охранников и выдал безоговорочно. Уже в порубе они сидят в милиции.

Калымдай хмыкнул:

— А мадмуазель Марселина с послом не расстается. И к царю с ним ездила и в отделение. Правда в карете оставалась пока посол своими делами занимался.

— А про пастора ничего не слышно?

— Пока не высовывался.

— Хорошо, Калымдай, спасибо. Продолжай присматривать там за всем, а мы, кстати, скоро опять к вам в Лукошкино нагрянем.

— Шашлык кушат будэм, да! Кумыс пить!

Я засмеялся:

— Ладно-ладно, давай, ротмистр, до связи.

Я повернулся к Михалычу, а тот, забыв про свой комод, уже стоял возле моего стола и через спинку кресла, на котором в восторге скакали бесенята, наблюдал за вечными антагонистами — Волком и Зайцем, метавшимися на экране.

— Михалыч?

— Ась? — дед развернулся ко мне и протянул смущенно: — Ить всё как в жизни-то. Один с голоду пухнет, носиться пропитание себе пытается найти, а другой жиреет на морковке да еще и издеваитьси…

Выдав такую оригинальную трактовку известного мультика, дед спросил:

— Ну что там ротмистр наш? Есть новости?

— А прав ты был, Михалыч на счет колдовства. Баба Яга на складе экспертизу проводила и тоже про колдовство сказала, про непонятное, чёрное.

— Вот! — дед поднял указательный палец. — Маша там как?

— С послом не разлучается, — отмахнулся я. — Там еще странность есть.

Я рассказал деду об охранниках посольских.

— Не пойму я что-то, внучек, — протянул дед. — Получается, что и посол в ентом деле замешан?

— Вряд ли. Он же сам эту парочку Ивашову сдал в поруб.

— Ну, или хитрит посол от себя угрозу отводит, людьми своими за ради этого жертвует или за его спиной кто-то дела делает.

— Думаю второе. Ты же вчера про пастора, что говорил? Посол весь на виду, да еще и с Машей, она бы уж что-нибудь да заметила подозрительное.

— Машка-то? — хмыкнул дед. — Да она в амурах своих увязла так, что ей не до чего таперича. Но ить прав ты, внучек, послу сейчас не до заговоров с нашей вампиршей-то.

— Значит пастор.

— Вестимо он, внучек, погань заморская.

В дверь резко постучали и раздался хриплый голос:

— Откр-р-рывай, Канцеляр-р-рия!

— Чего тебе, пернатый? — недовольно спросил Михалыч у ворона, открывая дверь.

Не знаю почему, а дед терпеть его не мог.

— Кощей зовёт. Ср-р-рочно.

— Ладноть будем скоро. А ты лети птица отседова, — проворчал дед, а я украдкой сунул ворону кусок колбасы, оставшейся с завтрака.

Ворон покосился на Михалыча, благодарно кивнул мне и деликатно ухватив кусок колбасы, упорхнул в коридор.

Я старался поддерживать хорошие отношения со всеми во дворце, мало ли что. Ну, кроме Гюнтера, дворецкого.

А Гюнтер торчал у кабинета Кощея всё с той же высокомерной физиономией когда мы с дедом явились на зов.

— Уймись, чахоточный, — отмахнулся от него дед, когда Гюнтер разинул рот, собираясь проорать, что мол, явились бездельники наконец-то к царю-батюшке.

* * *

Кощей в кабинете был не один.

Толстый мужчина, солидный, в стильной европейской одежде, кивнул деду:

— Здорово, Михалыч.

И с любопытством уставился на меня.

— Знакомьтесь, — представил нас Кощей. — Мой Статс-секретарь, генерал-поручик, господин Захаров. А это — мой давний коллега сеньор Генато Ретузо.

— Нет-нет, — приятным басом запротестовал толстяк, протягивая мне руку. — Сеньор Ретузо увы, слишком… э-э… стал известен во всех уголках старушки Европы. Зовите меня… э-э… мистер Бриф энд Транк.

— Да хоть Санта Клаус, — отмахнулся Кощей. — Давай показывай.

Ретузо-Транк поднял с пола и положил на стол футляр, ну точь-в-точь как у киллеров, которые в фильмах таскают в таких снайперскую винтовку.

Транк щелкнул замочками, я подошел поближе, а Кощей, наоборот, отступил на шаг назад.

В футляре оказался… костыль. Только не привычный мне современный, а настоящий, пиратский, с каким скакал небезызвестный Сильвер по Острову Скелета.

Две деревяшки соединенные вместе, одна длинная, а другая — подмышку, короче и толще.

— Вот! — торжественно как в цирке шпрехшталмейстер объявляет следующий номер, представил нам своё сокровище мистер Транк. — Костыль святого Инсинуария!

— Ну-у-у… — протянул я, не впечатленный видом пошарпанной палки с набалдашником, — Лупить таким по башке, может быть и будет удобно…

— Ну что вы, господин… э-э… Захаров! Этой, как вы говорите, палкой, святой Инсинуарий еще в пятом веке лично уложил трёх демонов… э-э… ада! И заметьте — совсем не слабых демонов!

— И как она работает?

— Сие доподлинно неизвестно, однако есть предположение, что ощутив демона рядом с собой этот… э-э… костыль, сам активизируется и начнет действовать.

— Туманно как-то…

— Истинно так, господин Захаров. Тысячу лет назад никто… э-э… не сомневался в чудотворной силе этого… э-э… предмета. Но за эти годы сохранилось лишь несколько документов… э-э… подтверждающих факты применения святым Инсинуарием этого оружия против демонов, но, увы, ни одного руководства.

— Можно? — я потянулся за костылем.

— Э, э, э! — Кощей резко шарахнулся в сторону, укрывшись за спиной Транка.

— Что такое? — я замер в удивлении.

— Ты поосторожнее с дубинкой этой. Может она самонаводящаяся. Как шарахнет в меня, драгоценного! Я, знаешь ли, тоже не на стороне Добра и Света.

— Понял, Ваше Величество.

Я взял костыль и покрутил его в руках, разглядывая, а потом передал Михалычу:

— Палка и палка. Старая, потертая, тяжелая. Ни курка, ни кнопки, ни какого спускового устройства.

Дед, осмотрев костыль, кивнул и передал его мне.

— Не знаю, Ваше Величество, — в сомнении протянул я, укладывая костыль в футляр. — Не буду сомневаться в подлинности и чудодейственности этой вещицы, только как ей пользоваться? Выйдешь с такой наперевес демону навстречу, сожрёт тебя демон, закусив костыликом и всех чудес.

— И не сомневайтесь, дорогой… э-э… господин Захаров! — вскричал мистер Транк, доставая из внутреннего кармана сюртука какие-то пожелтевшие листы, свернутые в трубочку. — Вот те самые документальные свидетельства, подаренные… э-э… мне главным хранителем библиотеки Ватикана.

— Да я и не сомневаюсь, мистер Транк, ну что вы. Я просто не понимаю, как пользоваться этим костылем.

Транк развел руками:

— Ничем помочь не могу, господин Захаров. Думаю… э-э… в нужное время эта чудодейственная вещь, сработает сама. Вот как описывал хронист, — он развернул листы, быстро нашел место и зачитал: — И вскинул свой костыль смиренный Инсинуарий, и направил он его на демона мерзкого, богопротивного, и восславил Господа нашего, и наложил крестное знамение на орудие своё, и вырвалось копьё огненное во славу Господа нашего и Пречистой Девы Марии, и поразило то копье святым пламенем исчадие ада, и возопив жалостливо, но страшно, исчезло то порождение тьмы с земли нашей грешной.

— А ничего там нет, типа нажать на сучок два раза или сдвинуть набалдашник в сторону?

— Увы, господин Захаров.

— Ладно, — Кощей закончил вытирать губы от плевков, которыми он сопровождал чтение исторической хроники. — Другого у нас всё равно нет. Будем использовать это. Собирайся, Федор Васильевич, завтра Горыныча тебе вызову. Полетишь с костылем на демона.

— Э-э-э… Ваше Величество, я? Мне демона убивать?!

— Ну, убивать это у тебя силёнок не хватит, а вот костылём ему настучать так, чтобы он прямиком в ад свой рухнул да, именно тебе. А кому еще? Из людей у нас только ты да Михалыч, остальные — нечисть. Им не то что костыль в руку взять, а и находиться-то рядом с ним очень неприятно. По себе знаю.

Вот так. Иди Феденька воевать демона. Вот тебе палочка и хоть по башке его дубась, хоть под хвост запихивай, а изгони проклятого с земли нашей русской. Спасибо за доверие.

* * *

Вечером забежал Аристофан, украдкой вручил еще один мешочек золота. За рисунок на рубашку, конечно же.

Дизель вертелся перед зеркалом, а Михалыч сидя на диване, чесал за ушками Тишке да Гришке, тихонько приговаривая:

— А мы быстро со Статс-секретарем туда и обратно, вы ужо не проказничайте тут, Аристофана слушайтесь. Ежели кто обидеть вздумает, сразу к бесам бегите или вон к Дизелю нашему. Бесы в казарме своей вас и накормят и напоят, только ить с ними вниз в подвалы не ходите. Лучше на кухню к Иван Палычу сбегайте, у него всегда сладенькое есть.

— Ну что ты, деда, как навек с ними прощаешься? Мы же быстро смотаемся и вернемся с победой. — Я вздохнул и добавил: — Надеюсь.

Михалыч вздохнул:

— Дизель, не в службу, а в дружбу, ты уж присмотри тут за моими оглоедами.

Дизель вздохнул, кивнул, а потом жестами показал, что если кто полезет обижать бесенят, то у того сначала ручки оторвутся, потом ножки, потом попе больно будет, а уж голову обидчика он сам очистит от мяса, высушит, отполирует и подарит деду в качестве плевательницы. Дизель может быть очень выразительным, когда захочет.

Так вздыхая, мы и завалились баиньки.

А снилось мне Лукошкино. Будто иду я по улице, а тут вечер не вечер, еще не темно, но солнышко уже скрылось и весь город окрашен в такие мягкие, желтоватые цвета. Иду я по городскому парку, а со стадиона, который тут совсем рядом через дорогу, слышны крики болельщиков, свист, шум. Лепота. Все отдыхают, своими делами занимаются, а вокруг такая благолепная лень, что самому себе завидовать начинаю. А на лавочке рядом с дорожкой смотрю, сидят участковый с Горохом и машут мне бутылками пива мол, давай, Федь подсаживайся, как раз бабка с Машей за рыбкой сушеной к пиву побежали.

Я подошел, угостил их сигаретами, они мне бутылку пива выдали и сидим, болтаем так душевно. А тут кусты раздвигаются и из них вылезает Кощей, а позади него Гюнтер с Кнутом Гамсуновичем и все с красными повязками на руках. Кощей нам так строго: «Распиваете, граждане?» И как засвистит в свисток!

* * *

Ну да, не Кощей то был со свистком, а мой Дизель с моим же генератором.

Трудовой распорядок, тудыть его.

Легкий завтрак мне тоже не светил сегодня. Дальняя дорога, вы же понимаете, надо покушать хорошенько — когда еще бедному Феде перекусить удастся. В итоге из-за стола я выползал, а не вставал да еще пару часов на диване отлеживался, переваривал. Нелегко приходится на службе кощеевой, вот что я вам скажу.

Хорошо еще к Кощею не надо было с раннего утра бежать, так что поплелся я к начальству часикам к десяти.

Царь-батюшка изволили кушать, но меня милостиво приняли.

Котлетка не из самых больших, пюре пара ложек да блюдечко салата. Михалыча на него нет!

— Приятного аппетита, Ваше Величество.

— Садись, — Кощей махнул вилкой. — Горыныч в полдень за вами прилетит. Есть хочешь?

Меня аж передернуло:

— Спасибо, сыт. Ваше Величество, а вы сами-то в костыль этот верите?

— Тут, Федор как получается, — Кощей сдвинул корону на ухо и почесал череп, — нам-то особо и выбирать не из чего. А всё ж у католиков всякие раритеты священные часто большой силой обладают. Думаю, подходящую штучку мне доставили.

— Хорошо бы…

— Не робей, Статс-советник, всё у нас получится!

— Вашими устами…

— …да мозельское пить, — перебил меня Кощей, отхлёбывая из высокого фужера. — Ладно, что тебе там понадобится?

— Ну, сам костыль, само собой, а так… деньжат мешок на всякий случай и больше ничего вроде бы.

— Так ты же вчера получил? — удивился наш щедрейший царь-батюшка. — Или пропил уже?

— Так я зарплату получал, Ваше Величество, а на накладные расходы мне никто еще не отсчитывал.

— Ладно-ладно, — проворчал Кощей, порылся в ящике стола и бросил мне увесистый кошель. — Отчет потом в бухгалтерию сдашь.

— Всенепременно, Ваше Величество. А тут еще небольшой вопрос имеется.

— Ну?

— Да я про Калымдая, ротмистра вашего верного. Парень там вкалывает, старается, почитай в одиночку такую операцию провернул. Наградить бы его, а?

— А верно. Офицер он грамотный, пользы от него много, да и бандитов своих он вышколил как надо. Дадим ему медаль.

— И следующее звание.

— И охотничий домик под Лукошкино! — рявкнул Кощей. — И медали ему за глаза будет.

— Ну, Ваше Величество, ну нельзя же так! Вон Горох, говорят, участковому своему за раскрытие дела звание повысил. Так, то Горох, а то — вы.

— Да? — Кощей забарабанил пальцами по столу. — А скажи мне, Статс-секретарь, Калымдай мой как тебе показался?

— Грамотный офицер, Ваше Величество, пользы от него много.

— Мда?

— И бандитов своих знаете, как вышколил? Просто загляденье.

— Я вот тут подумал, надо бы ему очередное звание присвоить, как думаешь?

— Добры вы, Ваше Величество, что уж тут сказать.

— Чего?!

— Ну, я в том смысле, что мудры и справедливы.

— А ну это да. Вот и настрочи тогда указ о награждении, раз ты у меня секретарь.

— Сделаем, Ваше Величество.

— Только, Федор, не надо в конце подписывать «Целую, Кощей» как в прошлый раз. Напиши просто: «Наиужаснейший, Великий, Грозный», ну и от себя добавь в том же духе пару строчек.

— Понял. Разрешите идти, Ваше Величество? Только костыль давайте я уж сразу прихвачу.

Костыль прямо в футляре Михалыч запихал в свой безразмерный колдовской кошель, а вот от мешка неподъемного мне его кое-как удалось отговорить.

— Дед, ну ты сам прикинь, наступает важная финальная стадия операции. Нам мобильность нужна, а ты с этим баулом за спиной ковылять там будешь.

Поворчав немного, попричитав, что нынешняя молодежь в жизни-то ничего и не смыслит и учи, не учи её… ну и так далее, Михалыч всё же расстался с мешком, чем меня очень обрадовал. Зато тут же в кошель начал пихать всё подряд. Я еле отговорил брать с собой сковороду для оладиков, две подушки и ведро для утреннего умывания.

* * *

В полдень мы стояли у ворот дворца, поджидая персональное летательное средство.

Горыныч не опоздал. Появившись из-за леса, он плавно пошел на снижение, лениво взмахивая огромными крыльями. Приземлившись рядом с нами, он хором вздохнул, огляделся сразу тремя головами и правая голова пробурчала:

— Здорово, Михалыч.

— Федор, салют, — поздоровалась левая.

А средняя опустила челюсть на землю, закрыла глаза и шумно вздохнула, выпустив клуб едкого дыма.

— Горыныч, ты чего? Опять зуб что ли? — заволновался я.

— Не, — пробасила правая. — Ничего. Полетели уже.

Средняя опять вонюче вздохнула.

— Да чего случилось-то?!

— Ничего.

— А чё он?.. — взвилась левая, но тут же притихла и добавила шёпотом в сторону: — Дурак здоровый…

— Кто?

Правая снова огляделась и тихо пробурчала:

— Кощей.

— Поругались что ли?

— Угу, поругались, — согласилась правая.

— С ним поругаешься, ага, — промямлила левая. — Живо хвост колечками на колбасу нарубит.

Я сочувствующе покивал, а Михалыч наоборот, прищурился и ехидно спросил:

— И чавой-то ты, милок, в этот раз затребовал?

— А я чё? Я ничё! — завозмущалась левая. — Гоняет нас целыми днями по всему миру, а мы, может быть, устала и кушать хочу!

— Да ладно… — просопела правая, но левая уже завелась.

— Я ему говорю, давай мол, условия труда менять! Это же эксплуатация в чистейшем виде! Десять вёрст полёта — один баран или четверть коровы, вот скажи, Михалыч, разве мы много попросил?!

— Правильно, соколик, правильно. Ить плутация и есть. Ты требуй медицинской страховки, оплаченного трехмесячного отпуска, создание профсоюза летательных гадов, ведро крови каждой голове за вредность…

Левая голова радостно кивала, найдя сочувствующего.

— …личную стюардессу, бесплатные завтраки во время полета, отпуск по беременности…

— Издеваешься да? — вернулась из розовых мечтаний левая. — Вот так да? А я в тебя верила, Михалыч, а мы тебя другом считал…

— Так ты думай, что царю-батюшке говорить, дубина ты стоеросовая трёхглавая!

— Ладно, проехали, — пробурчала правая.

Ну да, Горыныч загнул со своими требованиями вот только лететь на голодном драконе мне как-то совершенно не светило. Не сожрёт, конечно, но вдруг сил не хватит да рухнет посреди лесов? Чеши тогда пеходралом неделями до ближайшей деревушки.

— Горыныч, — обратился я к нему. — Кушать хочешь?

— А то, — засопела левая. — Мы со вчерашнего ничего не кушал. Как вернулся с очередного задания, дали корыто каши, да и спать погнали.

— Михалыч, давай сообразим Змею покушать?

— Перебьётси.

— Я на голодном звере не полечу!

— Ты, Федор Васильевич, — раздался от ворот голос Кощея, — мне тут слуг не разлагай. Охамели все окончательно. Одному тариф повёрстовый вводи, другому золотишка отсыпь на пьянки-гулянки, вот возьмусь я за вас как с делами разгребусь маленько!

— Да Ваше Величество, — взмолился я, — ну чего вы?! Я же не из-за ваших размолвок с Горынычем дёргаюсь, я за технику безопасности переживаю. А ну как не довезет Змей из-за банальной нехватки сил? И будем мы скакать неделями по горам по долам, спасибо, хоть костыль есть, будет на что опереться.

— Ладно. Дело — прежде всего.

Кощей щелкнул пальцами и из ворот скелеты потащили три освежёванные бараньи туши.

Я хмыкнул про себя. Заранее ведь приготовил, весь разговор просчитал, а нам тут спектакль устраивает.

Кощей шагнул поближе:

— Жри, чешуйчатый, только смотри мне! Понял ли?

— Дык батюшка, — пробасила правая, — разе мы без понятиёв? Оступились разок, так урок-то теперь поняли.

— Разок… — передразнил Кощей. — Ладно, заправляйся и в путь.

* * *

Путь до поляны под Лукошкино для меня был уже привычным.

Горыныч сытый и довольный, разглагольствовал о том, как сейчас он прилетит, а шамаханы ему опять коровку притащат и как он её кушать будет, пока дед не оборвал его:

— Какие шамаханы, милок? Ты с закрытыми зенками летаешь, поди? Не видел, как Орда домой уходила?

— А корова? — тупо спросила левая голова.

— Зайчика в поле поймаешь и покушаешь, — отрезал дед.

Правая покосилась на меня в поисках поддержки, но я промолчал. Я ему что, председатель профсоюза «Аэрофлота»? Дозаправку я выбил, но это в собственных интересах, а с Кощеем пусть сам разбирается.

Дальше летели молча.

Когда приземлились, Горыныч, сухо распрощавшись, резко рванул вверх и тут же скрылся с глаз. Обидели маленького, угу.

— В следующий раз… ох, зараза… пусть Горыныч нас у городской стены высаживает, — проворчал я, продираясь через очередной бурелом. — Ночью полетим, никто и не заметит.

— Что, — понятливо спросил дед. — Нервишки?

— Есть такое, — признался я.

— Ну и зря. Сейчас в городе тихо должно быть. Шамаханов-то отогнали, Горох и успокоился, даже ворота открытыми держит.

Ну, да, только всё равно я немного волновался.

Ворота действительно стояли нараспашку и, хотя с десяток стрельцов и стояли на страже, на нас не обратили никакого внимания.

— Куда, деда?

— Давай, внучек, с Калымдаем свяжись, узнай где он.

А верно. Калымдай оказался на наблюдательном пункте в доме Борова рядом с милицией. Только его плохо слышно было — шум и крики почти полностью заглушали речь.

— Всё в порядке! — проорал Калымдай, перекрикивая шум. — Давайте подходите, жду.

Попасть в дом Борова оказалось непросто. Весь пятачок перед бабкиным теремом был занят толпой немцев орущих не понять что и размахивающих кольями и булыжниками. Около ворот стоял пастор Швабс и тоже что-то орал, то поворачиваясь к соотечественникам, умело заводя толпу, то грозя кулачками выглядывающим из-за забора стрельцам. А с близлежащих улочек стекались ручейками и Лукошкинские жители.

— Растудыть твою! — восхищенно помотал головой Михалыч. — Давай-ка, внучек, по краешку, по стеночке пробиваемся.

Кое-как протиснувшись между озверевшими немцами и чудом державшимися плетнями, мы наконец-то попали в дом, ставший в последние недели наблюдательным пунктом.

Калымдай нас встретил радостно, но тут же замахал руками мол, все разговоры потом, пошли на чердак, а то всё веселье пропустим.

Удобно устроившись у сдвинутых в сторону черепиц крыши, открывавших нам отличный обзор, я спросил у ротмистра:

— Так что тут происходит?

Калымдай заулыбался во весь рот:

— Конфликт участкового и пастора разгорается с каждым днём. Нам только и остаётся, что наблюдать, даже вмешиваться не надо. Помните, я докладывал, что двое охранников посла напали на милицию?

— Ага, было такое.

— Повязали их тогда, посадили в поруб, а сегодня в порубе они трупы оказались.

— Как так?!

— А не понятно как. Только это не менты их прибили. Бабка говорила, что не хорошо их как-то придушили, что теперь они оборотнями стать могут, упырями. Мол, надо их по-особенному захоронить, сжечь или кол осиновый в грудь вбить. Участковый трупы к немцам отправил, а немцы и поднялись. Пастор там замутил головы своим мол, убили менты охранников да еще требуют над телами надругаться особым способом. Вот и рванула немчура к отделению за своих мстить. Только, думаю, без адовых сил тут не обошлось.

— Демоны своих же подставили? Зачем это им?

— События развиваются, господин генерал, только выводы пока делать рано. Пока только накапливаем информацию. Как-то всё запутанно. Ещё и взрыв этот вчерашний…

— К-к-какой взрыв?!

— А я не докладывал разве? Прошу прощения, не успел. Вчера вечером, когда участковый с бабкой и Митькой возвращались домой, на их пути сработало самодельное взрывное устройство. Хорошо так жахнуло, Федор Васильевич, у нас аж дом затрясся.

— Живы хоть?

— Все живы, так, мелкие царапины. Бабка сегодня там вынюхивала и докладывала участковому мол, ингредиенты для бомбы местные, колдовские, а вот само колдовство ей почему-то показалось не нашим, иноземным.

— О погляньте-ка, — перебил нас дед. — Мент участковый объявился.

Верно, с той стороны забора забравшись на телегу, участковый пытался утихомирить немцев, но они его особо и не слушали, а орали по-своему, явно собираясь штурмовать участок. А тут еще и наши, постепенно окружив немцев, поддавали жару, призывая навтыкать немчуре, оборонить участкового и царя-батюшку, защитить Русь от недругов и пойти спалить Немецкую слободу заодно и пограбив хорошенько. Последнее предложение вызвало особенно радостные вопли. В общем, народ, как немцы, так и наши, развлекались от души. А вот участковому я не завидовал.

Спас участкового посол, прикативший в карете, из окошка которой выглядывала Маша. Посол всего парой фраз заткнул своих соплеменников и немцы, дружно построившись в колонну, замаршировали к себе в слободу. Горожане, недовольно пошумев тоже быстро рассосались, а посол, вернувшись к Маше в карету, отбыл куда-то.

Ну вот, а всё так интересно начиналось…

Мы спустились с чердака, Калымдай отослал куда-то Борова, а я приступил к раздаче пряников.

— Смирно! — скомандовал я, а Калымдай машинально вытянулся, несколько недоуменно взглянув на меня.

— За особые заслуги перед царем-батюшкой, медалью «За Кощея!», награждается ротмистр Калымдай! Кроме того, специальным Указом Великого и Ужасного, ротмистру Калымдаю присваивается очередное воинское звание. Поздравляю, майор!

— Служу царю-батюшке!

Я протянул ему руку:

— Рад за тебя, Калымдай, честно заслужил.

— Спасибо, господин генерал! — крепко пожал мне руку новоиспеченный майор и тихо добавил: — А ведь без вашей протекции тут не обошлось, а, Федор Васильевич?

Я замахал руками:

— Кощей, всё Кощей, я только Указ доставил.

Михалыч растроганно всхлипнув, смахнул слезинку с глаза:

— Ну, обмывать после победы будем. А сейчас так, чтобы обычаи не нарушать.

И дед потянул из кошеля пузатую бутылку коньяка.

Очень так душевно мы посидели. Пить-то там особо нечего было, ну что такое одна бутылка на троих взрослых мужчин? Зато наговорились вволю.

Когда стемнело, объявилась Маша.

Вся в белом, в кружевах, с легким макияжем и горящими щечками, Маша выглядела очаровательной такой барышней времен Александра Сергеевича.

Калымдай тут же вскочил, галантно усадил Машу с нами за стол и налил ей остатки коньяка в глиняную кружку за неимением бокала.

Маша коньяк только лизнула и, стащив пряник, объявила:

— Господа, намечается ле проблем. Без вашей помощи я не справлюсь.

— Замуж собралась и надо свадебку устроить? — предположил дед.

— Замуж мне еще рано, я слишком молода для семейной жизни.

— Не нагулялась ишо, — перевел дед.

— Фи. Мой Кнутик в большой опасности, но самое плохое — ситуация складывается так, что он может помешать нашим планам.

Оказалось, что пастор Швабс сегодня решил открыться послу и предложил ему поучаствовать в плане воцарения католической церкви в Лукошкино. Но посол, как умный и поднаторевший во всяческих интригах человек, сразу заподозрил неладное. Взяв время на раздумье, не сказав пастору ни да, ни нет, он тут же поделился с Машей своими подозрениями. Придя к выводу, не без помощи Маши, конечно, что в деле замешаны нечистые силы, посол, хоть и будучи католиком, но и оставаясь патриотом Лукошкино, решил разрешить проблему самым простым образом — убить пастора или хотя бы отправить его под стражей на родину для честного и беспристрастного суда.

Молодец конечно, только планы он нам ломал капитально. Кроме того, посол действительно оказался в смертельной опасности. Доверять телохранителям после их нападения на участкового было бы уже глупо, а вот убить самого посла они вполне могли, если и правда, как мы подозревали, они находились под влиянием пастора и адских сил.

Мда… уж точно ле проблем.

— Прибить посла, да и всех делов, — предложил Михалыч.

— Моего Кнутика? — Маша так улыбнулась деду, что тот, выставив перед собой ладони, тут же забрал назад своё предложение.

— Похитить и спрятать на время проведения операции, — выдал свой вариант Калымдай.

Ну, это уже было более дельное предложение.

— Похитить хорошо бы, да только какой он шум потом подымет…

— Обязательно, — кивнула Маша. — Дипломатический конфликт.

— Если бы тихо так, сам бы себя похитил.

— Это можно сделать, мсье Теодор, — снова кивнула Маша.

— Как? Ну-ка, ну-ка…

— Я пойду на жертву и спрячусь с моим Кнутиком где-нибудь на несколько дней и буду его всячески отвлекать… — Маша облизнула губки, — …от событий в городе.

— А есть где? Может дом снять?

— Не надо, мсье Теодор. Я уже сняла в Немецкой слободе верхний этаж у четы Грозенберг.

— Не разболтают? — спросил Михалыч. — Может их прибить, да и всех делов?

— Дед, что ты сегодня такой агрессивный?

— Охти ж мне, внучек и правда, чавой-то я? Горыныч, вражина чешуйчатая завёл.

— Не разболтают, дедушка Михалыч. Кнутик им прикажет молчать.

— Ну, отлично. А под каким предлогом ты думаешь его заставить исчезнуть?

— Шерше ля фам, мсье Теодор, как всегда. Устроим семейный конфликт, основанный на любовных отношениях.

Я, ничего не поняв,взглянул на Михалыча, на Калымдая, те пожали плечами и мы все дружно уставились на Машу.

— В одном своем романе, господин де Вуарасье описывает…

— Не надо! — хором взмолились мы.

— Надо, мсье. Не переживайте, я коротко. Хотя подобное отношение к великой литературе и полное игнорирование классиков…

— Маша!

— Уи, уи… Так вот в том романе семья одной чудесной девушки, влюбленной в некоего кавалера, сильно переживала о том, что сей кавалер может оказаться просто жиголо, желающим разбогатеть за счет выгодной женитьбы, компрене ву?

— Компрене, но не очень. И что дальше?

— А дальше папа девушки отправился посмотреть на этого шевалье и устроил ему такой эль скандаль, что девушка и кавалер вынуждены были бежать в южные страны, где обосновались, в конце концов, у некой доньи Аристарто, которая в свою очередь…

— Маша! Понятно-понятно, достаточно. Значит, нам нужен папа.

— Лучше дедушка, мон шер. Да-да, дедушка старый пират, — загорелась Маша новой интригой, — Который только что вернулся из набега на дальние испанские колонии в южных морях и привез с собой очаровательную мулатку, у которой…

— Маша! Да фиг с ним, хоть пират, хоть барон-разбойник. Где его только взять?.. Что, Михалыч? Что ты руку тянешь, как первоклашка? Ты?!

Ну, я заржал, честно признаюсь. Мне потом было стыдно, но в этот момент, попытавшись представить нашего дедулю в роли благородного пирата, я заливался хохотом, обхватив руками живот. И только общее молчание помогло мне справиться с собой. На меня уставились три пары суровых глаз.

— Вы чего? Вы что серьёзно?! Михалыч?!

Оказалось, что очень даже серьёзно.

Я замолчал и с удивлением наблюдал, как мои соратнички обсуждают план предстоящего представления, отвергают и одобряют детали, размышляют, где бы найти реквизит…

— Костюм я могла бы поискать в Немецкой слободе.

— Или у еврея этого, Шмулинсона, он же вроде портной?

— Не надо никакой кареты! Мы, пираты, ить сызмала привыкшие пешком ходить.

— Двух пистолетов вполне хватит.

— И шпагу! Обязательно шпагу такую длинную, с узорным эфесом, ах, шарман!

Бр-р-р… Я сплю?

Спать я и правда, лег сегодня рано. Махнув на своих заговорщиков, я залез на чердак и, свив уютное гнездышко в куче лежавшей там соломы, почти сразу же заснул.

Однако поспать удалось часа четыре. Разбудили меня вопли со стороны милицейского терема. Я подскочил, раздвинул черепицы и вгляделся во тьму, стараясь понять, что происходит. Ничего. В смысле, ничего видно не было. Цивилизация тут еще не доросла до фонарных столбов и на улице темень была, как говорится, хоть глаз коли. В самом тереме мелькали огни, во дворе изредка кое-кто пробегал с факелом, но понять, что происходит, было невозможно. Ну и ладно. Я вернулся к своей постели. Каждый развлекается, как может.

* * *

— Федор Васильевич. Господин генерал, проснитесь.

— А? Что? А это ты Калымдай. Который час?

— Да уж петухи пропели…

— Что?!

— …часа три назад.

— А, ладно. Что там у бабки ночью за шум был не в курсе?

— Уже в курсе. Опять напали на участкового. Причем, те самые охранники посольские, которых давеча в порубе задавили.

— Так они же умерли?

— Так точно. Упырями поднялись ну и… Не послушались немцы бабку, а зря.

— Жуть-то какая.

Мне стало как-то не по себе. По городу разгуливают упыри, кто бы при таких радостях в себе бы был, скажите?

— Вставайте, Федор Васильевич, скоро начинаем.

Я спустился по лесенке вниз, развернулся и икнул.

— Ми-ми-михалыч… ты?!

В бравом европейском вояке очень похожем и правда, на старого пирата, моего деда узнать было невозможно. Европейский костюм, сюртук, белоснежная рубашка под ним, короткие штаны по нынешнему европейскому образцу, сапоги с широкими раструбами, да и еще и черная шляпа, с загнутым одним полем, удерживаемым какой-то широкой брошью.

— Деда?

Михалыч поправил два длинноствольных пистолета заткнутых за широкий черный пояс и усмехнулся знакомой улыбкой:

— Что, внучек, не узнал?

— Не-а, — помотал я головой.

Дед еще и бороду свою заплел в две длинные косички и вид у него был очень странный и крайне воинственный. Шпага на широкой перевязи завершала общий вид.

— Охренеть… Дед, а я ведь не прав был, когда смеялся тут над вами, уж извини.

— Вот и ладно, внучек, если ты поверил, небось и посла на мякине проведем. Сейчас еще повязку черную на глаз прилажу.

Я повернулся к Калымдаю и в восхищении развел руками.

— Сейчас начинаем, Федор Васильевич, — улыбнулся он. — Дедушка Михалыч выйдет огородами и отправится прямиком к послу в Немецкую слободу. Мадмуазель Марселина уже там. А мы остаемся тут, будем следить по булавочной связи.

Старый пират вдруг засуетился:

— Федя, внучек, вот тут каша гречневая да со шкварками, вот блинчики с медом и со сметанкой, вон там чаёк свежий только что заваренный, ты уж садись, откушай, а то день сегодня длинный будет. А ты майор, проследи чтобы генерал твой всё съел да и сам не чинись, подсаживайся рядышком и уплетай давай.

Вид грозного пирата, уговаривающего голосом деда меня покушать был уморителен донельзя и я еле сдерживался от смеха.

— Ладно, Михалыч, сейчас сядем, позавтракаем, а ты иди да булавку не забудь включить, как к послу придешь. Да я понял, понял, каша вкусная, со шкварками… И блины съем, не переживай… Обязательно в сметанку макать буду… И в мёд! Михалыч, иди уже!

Михалыч погрозил нам пальцем, широко улыбнулся и вылез через окошко в огород.

А мы позавтракали и замерли в томительном ожидании.

Я сидел и тупо пялился на последний блин, лежащий на тарелке, а Калымдай нервно расхаживал из угла в угол.

— Наверное, до базара сейчас дошёл…

— Угу.

Семь шагов в одну сторону, семь в другую.

— На Марьинский переулок, небось, свернул…

— Ага.

— А там и до слободы рукой подать.

— Сядь, майор, не мельтеши, а?

В голове вдруг зашуршало и тихий, но бодрый голос деда доложил:

— Захожу ужо.

Мы вскочили. Сели.

Стук в дверь и… Разговор вёлся на смеси немецкого и французского! Ну, конечно, Михалыч-то полжизни провел в Европе, экспроприируя экспроприаторов, а у меня базовый курс английского в университете из которого помню только околокомпьютерную тематику.

Я огорченно обернулся к Калымдаю:

— Ничего не понять.

— Сейчас разберемся, тише.

— А ты что иностранные языки знаешь?!

— Только в общих чертах. В академии учили, как первичный опрос пленных проводить, — скороговоркой произнес Калымдай. — Тише, Федор Васильевич, я переведу вам. Слово из трех понимаю, но общий смысл улавливаю.

Я закивал головой.

— Так, ну сейчас приветствия идут… Маша представляет мол, любимый дедушка, глава семьи… Только что вернулся из морского похода на испанцев…

— Мулатку привез? Всё-всё, молчу.

А было бы прикольно, если бы дед заявился к послу с мулаточкой в обнимку.

— Узнал, что внучка тут в варварской России жениха себе нашла… проверить… Ага, орать на посла начинает мол, соблазнитель, обольститель…

Крик Михалыча я и сам слышал. Даже перевод не нужен был чтобы понять, что сейчас послу воткнут один ствол в рот, другой… ну, скажем, в ухо, потом шпагой отрежут… Ну и всё такое весьма грозное. Я и сам поверил и даже посочувствовал послу.

— Маша просит не убивать… посол оправдывается, мол любит без памяти… Просит не ронять шкафы и не переворачивать стол…

Грохот мебели я тоже слышал. Дед явно вошел в роль, Станиславский отдыхает.

— Посол про свадьбу что-то говорит… Маша собирается из окна выпрыгнуть…

Вот интересно это, какие же сведения из пленных их учили в академии выпытывать? Ну ладно где там ближайший аэродром или ракетная шахта, но свадьба?

— Маша говорит, что из семьи уйдет… с любимым на Кавказ… нет, теперь в Сибирь… дедушка говорит, что из этих пистолетов на пятидесяти шагах белку в глаз бьёт… посол молиться начал на латыни…

Дед в меня пистолем бы тыкал, так я и на суахили молиться начал. Ах да, католики же. Тогда ладно.

— Дедушка монету достал… предлагает им жребий бросать кого он первым убивать будет… Маша себя предлагает… посол тоже себя предложил..

Галантный какой, надо же.

Раздался грохот выстрела, я так и подпрыгнул. Дед там не сильно вошел в роль?!

Калымдай успокоительно покачал головой:

— Кофейник подстрелил. Маша просит посла бежать с ней Турцию… Теперь в Японию… Дедушка требует от посла написать брачное обязательство… Да, точно, мол обязан на Маше жениться… Посол плачет…

Ну, это я и сам понял без перевода.

Монотонные удары и хеканье деда. А это еще что?

— Дедушка стол рубит… рыцарским мечом, который со стены снял… всё, перерубил… Меч, оказывается фамильный, еще прадеду посла принадлежал… посол просит дедушку принять меч в подарок…

Надеюсь, дед откажется. Только меча нам не хватало.

— Дедушка хвалит посла за благородство… обещает убить быстро… Маша говорит, что в обморок падать собирается…

Ну, прямо мексиканский сериал! Какие страсти, какая экспрессия!

— Дедушка говорит, что придет завтра утром… чтобы посол подумал… а еще чтобы к смерти подготовился… Маша говорит, что они умрут вместе… В одной могилке… куст роз…

Да кто бы сомневался.

— Всё, прощаются. Ага, ушел дедушка.

— Ну что, внучек, — раздался в голове шепот Михалыча, — всё слышал?

— Ох, дед… Ну ты и артист у нас! Давай, возвращайся скорее.

Через полчаса Михалыч постучал в заднее окошко мол, помогайте затащить старенького. Мечом, между прочим, постучал. Фамильным.

А прямо перед приходом деда отзвонилась и Маша. Засели они с послом в тайном месте, всё в порядке.

— Вы, мсье Теодор, организуйте мне десять бутылок коньяка, французского, разумеется, и ящик Анжуйского. Для Фрица Грозенберга доставку пусть сделают. Мне Кнутика надо будет весьма активно тут удерживать.

— Хорошо, поищем.

— И пряников побольше. А там на базаре как войдёте сразу направо три ряда, там бабушка Петровна пирожками торгует. Пять с картошкой, три с капустой и десять с яблоками. В персидском ряду халвы возьмите, а в азербайджанском — пахлавы. Пару корзинок.

— Подожди, Машуль, вот как раз дедушка вернулся ему и расскажи, что тебе принести надо будет.

— Коньяк и вино. Оревуар, мсье Теодор.

Михалыч, кстати, когда я ему рассказал о Машиных запросах, заявил, что хватит с них самогона и браги, но мне было очень неудобно перед послом и я все-таки убедил деда не скупердяйничать.

* * *

После обеда мы с Михалычем, который, разумеется, вернул свой прежний облик эдакого живчика-дедка, пошли через базар к Немецкой слободе. Нам надо было найти подходящее место для атаки на демона. Только сначала зашли по Машиному запросу в торговые ряды. Услышав цены на коньяк и вино, дед оттащил меня в сторону и гневно зашептал:

— Ить совсем живоглоты, морды купеческие обнаглели такие цены ломить! Потерпит Машка до завтрева, а мы ночью сюда вернемся и тихонько…

— Дед!

— А что дед? Их, кровопийц, учить надоть!

— Это ты про купцов или про Машу?

— Про обеих… обоих… тьфу, ты!

Я, все-таки не слушая его ворчание, расплатился из выданных Кощеем денег и распорядился на счет доставки. На удивленный взгляд приказчика, отмазался мол, барыня велели и больше вопросов не возникло.

А вот место, от которого была бы видна Немецкая слобода, а в особенности немецкая церковь, мы нашли сразу. Лишь немного покружив вокруг слободы, мы заприметили такую ладную, симпатичную церковь с высокой колокольней и совсем недалеко от кирхи.

— От здесь мы этого пса поганого и будем поджидать, — довольно потер ладони дед.

— А как мы внутрь попадём? Наверняка же ночью месса будет? А тут закроют всё, наверное…

Увидав насмешливый взгляд Михалыча, я осёкся. Ну да, нашел из-за чего переживать.

— Давай хоть внутрь зайдём, осмотримся.

Тут дед возражать не стал и мы через калитку церковной ограды зашли в небольшой дворик, а из него по белым ступеням поднялись и в само помещение.

Я человек не религиозный. Крещеный, да, но в церкви бываю крайне редко. Вот во время сессий мы обязательно свечки бегали ставить, а так…

Внутри было красиво, тихо и как-то спокойно и уютно. Я с интересом разглядывал иконы, местных служащих, не знаю, как они правильно называются, ну попы с помощниками, надо понимать. Дед пихнул меня и указал взглядом на здоровенного такого попа, на пару голов выше меня, да и в объеме раза в три побольше.

— Отец Кондрат, — прошептал дед. — Главный тут, да и считай по всему городу не последний человек.

Интересно, надо запомнить на всякий случай.

Дед вдруг хихикнул:

— Кощей-батюшка, жуть как его боитси!

— Да ты что?! А чего он так?

— Да кто его поймёть, загадочного нашего… Отец Кондрат ентот, силы говорят большой, святость в ём сильная.

— А с виду так и не скажешь. Вон, пузень какой себе отрастил!

— Ну да бог с ними обоими, пойдём ужо внучек, осмотрелися мы тута.

Немного посовещавшись, мы решили опять отправиться на постой к нашему гостеприимному хозяину местного отель Плаза Лукошкинского разлива, который, едва завидев нас, рухнул на колени и зарыдал. От счастья, как я понимаю.

В общем-то, в этот день никаких больше приключений с нами не произошло. Вот и хорошо для разнообразия. От Калымдая вестей не было, Маша тоже молчала.

Вечером мы с дедом опять прогулялись вокруг Немецкой слободы и еще раз убедились, что место с церковью мы нашли самое подходящее.

На обратном пути в гостиницу нас хотели ограбить три мужика очень неприятной внешности, но дед отвёл их в сторону, а через минуту вернулся один, довольно подбрасывая на ладони два тощих, но приятно брякающих кошелька. Нет-нет, что вы, никого Михалыч и пальцем не тронул. Наоборот, мужики улыбались нам вслед, махали руками и низко кланялись. Хороший у меня дед, правда?

* * *

Утром меня разбудил Дизель.

Шучу-шучу, Калымдай разбудил по булавочной связи.

Доложил, что блоха на коте еще действует, связь отличная.

Вчера в отделение притаскивали Шмулинсона, ну, того гробовщика-портного, допрашивали он и раскололся и рассказал про свой спор с пастором на счет черной материи.

А ночью на участкового опять напали и опять те же самые охранники-упыри. Я уже начинал привыкать к происходящему. Охранников стрельцы порубили в фарш, а останки, наконец-то сожгли.

В общем-то, и все новости.

Но это я рано радовался. Через полчаса Калымдай снова связался со мной и довольно взволнованно произнёс:

— Федор Васильевич, никак бабка не угомонится. Гонит участкового ночью в лес повидаться с лешим да порасспрашивать его о том, не творится ли на Руси чего странного? Не слышно ли что про нечисть иноземную?

— А чего леший-то знать об ентом может? — Михалыч подключился к нашей конференц-связи. — Он в лесу своём всё знает, кажную травинку, кажный сучок, а дальше своей земли у него интересов и нет.

— Мудрит что-то бабка, — протянул Калымдай. — Участковый уж как только не отбивался, как только не увиливал, а она всё стоит на своем, иди да иди к лешему.

— Да, небось, карга старая решила перед своим старинным полюбовничком, молоденьким постояльцем похвастаться. Подразнить его на старости лет.

— А что, бабка с лешим, как наша Маша говорит, амуры крутили?

— Да с кем эта бабка только не крутила, — отмахнулся Михалыч. — Даже за Кощеем-батюшкой одно время убивалася.

— Да ты что?!

— Да ну её в болото нам-то что? Тут другое, внучек… — дед замолчал, а я немного встревожился.

— С помощью лешего можно участковому передать нужную информацию, — продолжил за деда Калымдай. — Или дезинформацию. В общем, всё, что нам выгодно будет.

— А да, верно, — теперь я задумался. — А что нам выгодно и как это лешему объяснить? Да и послушает ли он нас, возьмется ли помогать?

— Возьмётси, кудыть он денется. А участкового можно подтолкнуть рассказом о силах адовских, которые к нам лезут.

— Прямо всё ему и рассказать?

— А всё и не надоть, внучек. Так, подтолкнуть издалека. Ить сам подумай, участковый и так всё знает ужо, только всё это сложить вместе не может пока.

— Ну ладно, тогда сейчас подумаем, как на лешего выйти… Калымдай, у тебя всё? Тогда до связи.

— К лешему мы пойдём, внучек. А больше-то и некому.

— В лес? Вот же… А как мы его найдем? Лес-то вон какой большой. Да и не пошлёт он нас куда подальше? Больно ему надо с нами разговаривать.

— А вот для этого вызывай-ка ты царя-батюшку, обговорю я с ним енто дело. Ты не серчай, внучек, что я поперек тебя к Кощею лезу, просто так быстрее получится, чем тебе сначала объяснить всё, а потом ты нашему Величеству пересказывать будешь…

— Да ну, деда, я наоборот, только рад. Давай, конечно, вызову да разговаривай с ним сам.

Всё на удивление прошло нормально. Соединив деда с Кощеем, я заскучал и отправился вниз чаёвничать, где был окутан любовью и заботой нашего дорогого хозяина. Чай, кстати, был отличный, как и крендельки с маком.

Минут через десять появился дед и сразу же направился на выход, махнув мне:

— Идем ужо, внучек, поспешать надоть.

А дать чаю с крендельками поудобнее в животе улечься? Каторжная у меня всё-таки работёнка…

Пока мы шагали от городских ворот к лесу, Михалыч рассказал, что Кощей отправил Горыныча на поиски лешего и как он его найдет, так привезет на нашу полянку для беседы.

— А ишо царь-батюшка велел на том же Горыныче домой во дворец возвращатьси.

— О как… Что он там еще затеял? Нам же демона поджидать в Лукошкино надо.

— Не знаю, внучек, но велел быть непременно.

— Калымдая надо бы предупредить…

— Ужо сделано, не переживай.

— Вот ты, дед, орёл у меня!

— А то! — заулыбался дед. — Ну, давай, по бурелому, шагом арш!

Спасибо. С удовольствием, блин.

На поляне Горыныч с лешим уже дожидались нас.

Леший выглядел довольно странно даже на мой, привыкший к Кощеевым монстрам, взгляд. Мужик не мужик, шишка не шишка, а что-то среднее ростом с Михалыча, не выше. Это с ним бабка шуры-муры крутила? Кто их поймет, бабок этих…

Горыныч, поджидая нас, развлекался, играя с лешим в кошки-мышки.

Он лежал на брюхе, вытянув передние лапы, удерживая лешего. Правая и левая головы на длинных шеях, обогнув лешего с боков, преграждали ему дорогу для отступления, а средняя, нависая сверху, сюсюкала:

— И кто это у нас такой маленький? И куда это ты дурачок бежать собрался? Ну, давай поиграем, деревяшечка, побегаем, попрыгаем.

Леший зло пыхтел, но уже и не пробовал вырваться, хотя Горыныч иногда и разжимал лапы и тогда леший делал пару осторожных шагов в сторону, но головы тут же подталкивали его назад в лапы.

— Отчепись, зеленый! Да не слюнявь ты меня! Тьфу, жаба с крыльями!

— Обиделся, маленький… Обзывается еще… Нехорошо это. Но мы маленького поучим, по жопке ему нахлопаем и будет он у нас умненький, благоразумненький и очень-очень воспитанный.

— Или просто сожрём, — предложила левая голова.

— Привет, Горыныч! — поздоровался я, выходя на поляну.

— А, Федор Васильевич! Салют! Здорово, Михалыч!

— Здоровей видали. Пошто страдальца тиранишь?

— Да он сам попросил! — заявила правая голова.

— Ага, прибежал к нам и говорит мол, Горынушка, ну давай поиграем, ну давай, а? — подтвердила левая.

— А я что? Мы жалостливый очень. И дел много и голодный, но как отказать маленькому? — ухмыльнулась средняя.

— Врет! — заорал леший, дергаясь в когтях. — Брешет, кабан чешуйчатый!

— Сожру, — тихо и ласково сказала средняя голова, наклоняясь к лешему.

— Ладно, хватит, — заявил дед. — Отпусти его, Горыныч. Порезвились и довольно.

Леший вырывался наконец-то из крепких, дружеских объятий и отряхиваясь и ворча, заковылял к нам.

— Здорово, Михалыч, — протянул он руку моему деду.

Ну, может и не совсем руку, а такую ветвь с отростками. Ну не важно.

— Внучек мой, — представил меня дед. — У самого Кощея наипервейший помощник. Не так чихнёшь — удавит и глазом не моргнёт.

Я улыбнулся лешему, а тот отступил на пару шагов назад.

— Ну и чаво от меня надобно?

— Слыхал, в Лукошкино милиция объявилась? — начал дед.

— Ну, слыхал чавой-та. Водяной баил мол, начальник ихний к его мокрохвосткам приставал, обещал пряниками завалить, выклянчивал что-то у них.

— Вот начальник к тебе сегодня и заявится.

— Это еще зачем?! Заарестовать хочет? А вот фиг ему, менту поганому! В леса так уйду, что с партизанами не сыщет!

— Уймись, старый, кому ты нужен. Поболтать он с тобой хочет. И ты с ним поболтать хочешь.

— Не хочу, — насупился леший.

— Хочешь, хочешь, — ласково протянула средняя голова.

Лешего передёрнуло.

— Ты, леший, не дергайся, — строго сказал Михалыч. — Дело важное и Кощей-батюшка всё под своим надзором держит.

— И чё я ему сказать должен? — сдался леший.

— Будет он тебя пытать о нечисти иноземной, так и скажешь, что с запада на нас демонская рать движется. Что хотят захватить землю нашу, всех перебить, русалок, домовых, водяных, а самим тут править.

— Ох ты ж лышенько… Взаправду так и есть?

— Взаправду, — сурово кивнул дед. — Но ты не боись, мы обороним всех от супостата. Только помочь нам надо. За тем и к тебе пришли.

— Сделаю, — солидно кивнул леший. — Так бы сразу и сказали. Что еще надо менту сказать?

— Скажешь, что хотят наиглавнейшего демона вызвать на подмогу, а для ентого надо мессу богопротивную дьявольскую отслужить. Храм осквернить черной краской или чем еще да в том храме и вызывать демона.

— Ишь как мудрёно…

— Ну, вот так. Всё ли понял?

— Дык чего не понять-то? Понял, — леший начал загибать ветки-пальцы, перечисляя, — Мент придёт, промурыжу его маленько, про нечисть иноземную скажу, про храм черный, про мессу и демона главного. Так?

— Правильно. Вижу, не подведешь ты, — Михалыч похлопал лешего по плечу. Посыпалась кора и сухие ветки. — Ну, если всё понял, то пошли мы дальше дела наши важные, страшные и тайные вершить.

— Скатертью дорога…

— Подвезти тебя, может? — дед кивнул на Горыныча.

— Не-не-не, — попятился назад леший. — Я сам. Мне тут недалече.

— Ну, прощевай, тогда. Внучек, седлай Змея, полетели!

В этот раз полет проходил куда более приятно, чем предыдущий. Горыныч, позабыв о своих обидах, всю дорогу плёл байки о том, как он сегодня гонял лешего по лесу, как вчера летал на обед к одной своей знакомой бесовке и она ему якобы та-а-а-кие намёки делала! Потом ударился в воспоминания о путешествии в Египет, посмотреть, не развалились ли пирамиды с тех пор, как он руководил лично их постройкой. Рассказал, как в Китае его провозгласили Великим драконом и ежемесячно поставляли по девственнице, а ежедневно — по откормленному тибетскому яку. А потом подлые корейцы выкрали его и продали в Японию, где он снова стал Великим драконом, только японским, зато выучился всяким там карате и основал школу ниндзя. Обидевшись на наш хохот, он предложил прямо сейчас показать пару приёмчиков, но мы еле отговорили его, убедив, что верим, а смеёмся над лопоухими китайцами, упустившими из рук такое чудо.

Распрощались с Горынычем вполне дружески и зашагали через коридор с монстриками в нашу Канцелярию.

Дизель, увидев нас, радостно заскрипел костями и рванулся запускать генератор — соскучился по работе. Тишки и Гришки не было, но Аристофан, вручая мне два мешочка за рубашечные узоры, успокоил деда мол, бесенята живы-здоровы и вполне упитанны, просто сейчас умотали куда-то, скорее всего на очередную проказу.

Дед побежал здороваться с Иван Палычем, а я отправился к Кощею за разъяснениями.

Тишка и Гришка были тут как тут. Помахав мне лапками, они тут же зашикали на меня. Ну, понятно, опять Гюнтера кошмарят. Бесенята просовывали голову в приёмную Кощея, крутили фиги и показывали язык Гюнтеру, а когда он красный от злости, делал шаг к ним, с визгом удирали по коридору, но тут же возвращались.

Едва удержавшись чтобы и самому не показать язык, я оттёр Гюнтера плечом и стукнув в дверь, вошёл к Кощею.

Царь-батюшка сидел за своим письменным столом, заваленным свитками и листами и что-то сосредоточенно строчил большим пером по пергаменту.

— А, Федор. Садись, я сейчас.

Кощей, поводив пером еще немного, отстранился, с удовольствием разглядывая написанное, кивнул головой и поставил точку.

— Ну что там в Лукошкино?

— Да всё в порядке, Ваше Величество. Процесс идет по нарастающей. Участкового каждый день убить пытаются, страсти кипят, а мы выжидаем. Пообщались с лешим, обещал всё как надо пересказать участковому. А меня-то, зачем так срочно вызвали, Ваше Величество?

— Да вот как раз из-за участкового и вызвал. Чую я начнут вот-вот демоны атаку на меня, а участковый твой так и не чешется, всё пустяками какими-то занимается.

— А чего это он мой?

— А с того, что отдаю я участкового тебе на растерзание. Хочешь запытай его в темницах моих каменных, хочешь на масле зажарь да мне на ужин подай.

— Шутите?

— Мечтаю. Хочу я, Федор Васильевич, основательно вбить в тупую голову Никитки Ивашова, что грозный час приближается.

— Ну не сказал бы, что участковый такой уж тупой…

— Защитничек, — хмыкнул Кощей. — Вот и хорошо, вот и ладно. Ты и будешь с участковым беседу вести, когда он сюда заявится.

— А?

— Хочу пригласить его ко мне во дворец на встречу мирную, культурную.

— А чего сами не хотите с ним поговорить, Ваше Величество?

— Не по чину. Я — царь и Великий император, а тут, милиционеришка какой-то вшивый. Больно много чести ему будет. И так пусть радуется, что зову его.

— Понятно. И что я ему сказать должен?

— А вот всю ситуацию и обрисуешь ему, про демонов расскажешь, про мессу, про то, как я жизни не жалея царство охраняю, заслон на границах держу. Пусть перестает ворон ловить да за дело берется.

— Ясно. А когда он прибудет?

— А вот завтра ворона гонцом отправлю, а к ночи уже и явится пред очи твои светлые.

— Как скажете, Ваше Величество.

— А вот так и скажу. Иди, готовься к приходу гостя дорогого.

Кощей противно захекал, а я отправился переваривать услышанное.

* * *

Весь следующий день я провел в нетерпеливом ожидании встречи с участковым.

Мне предстояла встреча с моим земляком, человеком из моего мира и конечно я немного волновался и ждал.

Нельзя сказать, чтобы я уж сильно скучал по своему миру. Первые несколько дней да было, тоска такая подкатывала хоть волком вой. А потом дела начались. Пока Канцелярию обустраивали, пока с подчиненными знакомился, дворец осматривал, там уже и не до тоски стало. У Кощея знаете как интересно всё! Одни монстрики чего стоят. Да и сам дворец… Уникальное место. Смесь различных архитектурных стилей, да и сами залы, комнаты, да и коридоры не только по-разному построены, но и из разных материалов. Гранит, мрамор — тут обычное дело. Про золотые полы и серебряные стены, я уже рассказывал. А вот, конюшня, например, в которой Кощей свой табун держит, включая и огромного злющего черного жеребца, вот конюшня, она вся из дерева, но стоит прямо в гранитном коридоре. Представляете, какая смесь? А тут еще есть и Третьяковская галерея имени Кощея. Ну, это я её называю так, а на самом деле настоящая художественная галерея. Там и картины, какие хочешь и скульптуры со всего мира украденные, целыми днями можно ходить любоваться. Так что вскоре мне совсем не до грусти стало. А сейчас, когда чуть больше месяца прошло не хочу я больше домой назад. Ну, вот совсем не хочу. Дома что? Родня, конечно, близкие, но у нас же как сейчас — все заняты, все крутятся как могут и если есть связь с роднёй, то по телефону да и то изредка. А что еще хорошего такого, о чем грустить можно было? Даже и не вспомню вот так сразу. А здесь в этой сказочной, средневековой Руси, хорошо. Лепота, как местные говорят. Жизнь течет медленно, размеренно, никто никуда не спешит, всё так симпатично, очень просто и в этом своя красота есть. Эх, не умею я как Тургенев, например, загнуть про природу или пасторальную картинку местной деревни описать, но поверьте, классно тут. А еще работа у меня интересная и очень хорошо оплачиваемая, к тому же практически на полном содержании тут нахожусь. Коллектив у меня отличный, начальник совсем уж и неплохой. Уж поверьте, я в нашем времени куда как хуже начальников встречал. Да вообще, здорово тут. Никуда я отсюда деваться не хочу. Состарюсь, стану дедом Михалычем и буду молодежи опыт передавать, чем плохо?

Вот с такими мыслями и бродил до обеда по дворцу просто так, гулял, думал, любовался архитектурой. А после обеда отзвонился Калымдаю.

В Лукошкино веселье было в полном разгаре.

— Сходил в ночь участковый к лешему, — докладывал наш майор, — потом рассказывал бабке про сам поход и про известия о черной мессе и демонах. Тут всё в порядке.

— Значит, не зря вчера на лешего нажали.

— Да, хорошо получилось. Ненавязчиво и в тему. Кстати, когда участковый из леса утром в город шёл, на него опять напали.

— Ну, я уже и не удивляюсь. А кто?

— Да охранники посольские опять, те которые еще в живых оставались.

— Повязали их?

— Часть там же уложили, двоих в поруб сунули. Там уже кровь рекой льётся, Федор Васильевич. Охранники эти шестерых стрельцов завалили перед нападением.

— Ничего себе…

— Да уж. Демоны кровь человеческую любят.

— А Маша как там?

— Думаю, всё в порядке, с послом развлекается. Пробовал с ней связаться, но она только зашипела да связь оборвала.

— Ну, ясно, пусть развлекается, лишь бы посла не упустила.

— Мадмуазель Марселина не упустит.

На том и расстались с Калымдаем, но вечером уже он вызвал меня, доложить о очередных новостях.

В Немецкой слободе уже который день царили тишина и покой. Не считая, конечно пиратского налёта на посла. Пастор Швабс нигде не появлялся, да и в саму кирху никто не заходил и не выходил. А вот Горох, узнав об убийстве своих стрельцов, рассвирепел и лично возглавил обыск у немцев. Переворошили всю слободу, нашли только разгром у посла в кабинете да пастора больного. Даже допросить его не смогли.

И еще новый труп. И тоже связанный с милицией.

Говорят мол, Кощей — злодей. Ага, только трупы как у участкового тут направо и налево не валяются. Так что злодей-то он злодей, но общая обстановка у Кощея куда как лучше.

А да, новый труп. Ну, там совсем уж колдовское дело: муха влетела в поруб, а там их здоровяк Митька караулил как раз. Он эту муху и прихлопнул в лепешку, конечно. А лепешка эта человеком и обернулась. Представляете лепёшечка? Нет, лучше не представляйте, особенно после еды.

Совсем ближе к ночи я уже нервничал так, что даже закурил вонючую сигару от царя-батюшки. А тут и он сам в Канцелярию заявился. Руки потирает, хихикает, счастливый, будто в «Русское лото» квартиру в Саратове выиграл.

— Отдыхай, Федор сегодня! Забоялся-то твой участковый ко мне на ночь глядючи ехать. Кишка тонка у мента оказалась!

— Тьфу ты… Чего это он?

— Да я ж тебе талдычу: на словах он лев, а на деле — зайчиком под кустиком оказался!

Кощей радовался, как ребенок. А на меня вдруг навалилась жуткая усталость. Пошла реакция на день, проведенный весь на нервах.

Я и спать завалился совсем рано, наверное, еще и десяти не было. И не снилось мне ничего.

* * *

Разбудил меня Михалыч.

Причем, часов в девять утра. Как он Дизеля отогнал от генератора, ума не приложу. Но выспался я, как давно уже не высыпался. А тут еще дедовы оладики. Сказка! Поэма! Торжественная оратория! И всё это в одной тарелке. С мёдом и вареньем.

— Вот и хорошо, внучек, вот и славно, — умиленно приговаривал дед, смотря, как я разделываюсь с завтраком.

Ну и ладно, ну и лопну, зато деда порадую.

Я рухнул на диван в полном изнеможении:

— Деда, новости какие есть?

— А то как же. Калымдай велел передать, что участковый уже вылетел к нам на ступе. Лежи-лежи, внучек, не подпрыгивай, ему еще часа два до нас телепать.

— А Кощей не передумал? Может он сам с милицией встретится?

— Царь-батюшка с утра заперлись в лаборатории своей алхимической, ну и алхимичат там что-то. Строго-настрого велели не мешать. А тебе велел передать, чтоб ты в его кабинете участкового принял. В Канцелярию его вести не надоть.

— Да можно и в его кабинете, без разницы.

— Разница ить есть, внучек. У царя солиднее будет да загадочнее. Участковый на бумаги тайные да на приборы секретные заглядится, тут-то ты его ножиком и пырнёшь… Да шучу я, шучу, что ж ты так прыгаешь сегодня? А акромя того, неча ему тут у нас всё вынюхивать да высматривать.

— Да как скажите, мне всё равно. Особенно после такого завтрака.

— От и ладно. А как отдохнёшь, фрак примерь, вот на комоде висит. Это я у Иван Палыча повзаимствовал.

— Зачем мне фрак, дед? На балу с участковым мазурку отплясывать?

— Для солидности, внучек. Надо.

— Михалыч, ты не перегибай, а? Ну какой фрак? Джинсы да майка, самая что ни на есть рабочая одежда. Всё. И не спорь. Нравится фрак, сам его и одевай.

В отличие от вчерашнего дня, я был абсолютно спокоен, вся нервотрёпка исчезла как по волшебству. То ли перегорел я, то ли просто на деловой лад настроился, но чувствовал себя вполне прилично и был готов к переговорам. Так и провалялся на диване, пока к нам не заглянул Аристофан.

— Это… босс. Велено передать — подлетает мент вместе со своим петухом. Минут через десять у ворот будут.

— С каким еще петухом? Это жаргон ваш, что ли такой?

— Не, босс, в натуре петух. Птица такая.

— Ничего не понимаю. Это он Кощею в подарок, что ли везет?

Аристофан пожал плечами и исчез.

— Иди ужо внучек в кабинет царский, а я ентого участкового встречу да к тебе провожу.

Дед ускакал в одну сторону, а я поплелся в другую.

Гюнтер так и торчал у кабинета, но я, погруженный в мысли, не обратил на него внимания. Прошел в кабинет да уселся за Кощеевым столом. А ничего, удобно тут.

Минут через десять раздался стук в дверь и громкий голос Гюнтера оповестил:

— Участковый лукошкинского отделения милиции, младший лейтенант Ивашов к Его превосходительству Статс-секретарю, господину Захарову!

Высокопревосходительству, вообще-то. Ладно, потом припомню.

— Введите! — рявкнул я.

Участкового я впервые видел вот так близко. Ну, обычный парень моего возраста в милицейской форме старого образца. Смотрит насторожено, внимательно.

Я встал, вышел из-за стола и протянул руку:

— Федор.

— Никита, — немного поколебавшись, протянул руку в ответ участковый.

— Прошу, — я указал на кресло, а сам вернулся в своё за столом.

— Стой, — внезапно сказал участковый. — Стой. Ты что, из моего времени что ли?!

— Ага. Ну, чуть-чуть попозже, кажется.

— С ума сойти… — участковый опустился в кресло. — А сюда-то как попал?

— Да Кощей и затащил. Против тебя, кстати, бороться, — я хмыкнул и достал из ящика коньяк и пару стаканчиков. — Ну, давай, Никита, за знакомство.

— Против меня? — задумчиво протянул участковый, но я только отмахнулся и разлил по стаканам.

Чокнулись, выпили, выдохнули.

— О, блин, про закуску-то я и забыл. Сейчас организую.

— Да не, не надо. Я ж не на пир сюда пришел. А где сам Кощей?

— А царь-батюшка, дорогой наш Император и Владыка, зазорным для себя посчитали-с с мелким чином милицейским разговоры вести-с. Я за него, в общем.

— А ну да, конечно. И о чем тебе велено разговаривать? — с большой иронией он выделил «велено».

— Никита, завязывай, а? Я тебе не враг, ты мне, надеюсь тоже. А что оказались по разные стороны, так кого тут винить? Судьба. Или ты войны хочешь? Арестовывать случаем не кинешься?

— А есть за что арестовывать?

— А нету, — я развел руками. — Чист я перед законом.

— А пособничество?

— А доказательства?

Мы помолчали.

— Там это… — вдруг сказал участковый. — Мой петух. Не обидят?

— Не переживай, ничего ему не сделается. А зачем ты его вообще с собой потащил?

Участковый поморщился:

— Да это — Митька, мой младший сотрудник. Яга его колданула чтобы, если что…

— А ясно. Да, Кощей у нас петушиный крик как-то не очень… Мне-то по фиг, что петух, что кукушка.

— Так о чем разговор вести будем? — перешел к делу участковый.

К делу, так к делу. Не вязался у нас что-то пока разговор. Никита этот, напряженный был очень. Ну, понять его можно. Ладно, попробую его разговорить, может, перейдет на нормальный тон.

— Смотри, Никит, какая ситуация у нас получается, — начал я непринужденно. — Лезет демон к вам в Лукошкино, в курсе?

— Ну.

— А что это пастор воду мутит тоже в курсе?

— Ну.

— Что посол немецкий ни при чем?

— Ну.

— Дискету гну! — сорвался я. — Чего ты, как Штирлиц в Рейхстаге?! Не надо оно тебе, ну и вали назад! Хочешь один с адскими силами бороться — давай, действуй! Помощь не нужна — геройствуй сам, никто не держит!

Я отвернулся, успокаиваясь и коря себя за вспышку. Ну не выдержал, да. А чего он?..

— Ты это… — нарушил тишину участковый. — Извини.

— Проехали, — я махнул рукой и кивнул на бутылку. — У?

— Угу. Только по чуть-чуть.

Разлили, чокнулись, выпили.

— Слушай, — внезапно спросил участковый, — а как там Москва?

— Да нормально Москва. Я сам не москвич, но отстраивают во всю твою Москву. Покруче Парижев и Лондонов сейчас будет.

— Надо же, — с легкой завистью протянул он. — А милиция как?

— А нету больше твоей милиции! — с легким злорадством заявил я.

— Как?! — он аж с кресла слетел. — Совсем нет?!

— Совсем. Э, э, ты успокойся, переименовали её в полицию.

— Зараза… — он опустился назад. — А зачем?

— Ну ты как маленький… Зачем у нас чего-нибудь переименовывают? Зачем, что тут, что там, бояре сидят и законы новые придумывают, указы строчат?

— Ясно. Ну и как полиция?

— Да нормально, как всегда. Работают в основном. Народ не особо жалуется.

— Ну ладно. Так что там, на счет демона. Вельзевул, кажется?

— Скорее всего, он, — кивнул я. — Лезут они с запада массово, хотят придушить местную нечисть и на Руси самим утвердиться.

— Это я понял. А у Кощея, какой интерес в этом?

— Кощею такой расклад и на фиг не нужен. Сам понимаешь, зачем ему территорией влияния с кем-то делиться?

— Ну да. Лучше самому грабить.

— Сам Кощей не грабит, не надо наговаривать.

— Ну, разбойнички его, какая разница?

— Я не в курсе, в детали не вдавался. Допустим, пусть будет что-то вроде мафии, но сейчас суть в том, что Кощей предлагает объединиться против общего врага.

— Гуртом и батьку бить легче.

— Именно. Кощей западную границу держать обязуется. Обещает, что ни один гном или эльф там какой или какая, там у них нечисть? Короче, никого он оттуда на Русь не пропустит.

— Понятно, а от меня что требуется.

— Демона остановить.

— Всего-то? — невесело хмыкнул участковый.

— Да мы поможем. Информация, если какая нужна или еще что…

— Информация это хорошо, это всегда полезно. А пастор тут, каким боком? Чувствую я, что замешан он в этом, а как и что, понять не могу.

— Пастор тут как раз и есть ключевая фигура. Он всё это начал, захотел ад на помощь призвать. Дескать, явится демон могучий, перебьёт всю нечисть русскую, а сам только попытается власть захватить, а пастор со своими молитвами католическими уже тут как тут. А наша церковь якобы с демонами бороться не может, вот и перейдет вынуждено Русь в католичество. А пастора в благодарность Папой сделают.

— Идиот… А ад такой дурной или слабый, что пастору позволит себя прогнать? Ну как есть идиот.

— Да вот же. Но замутить дело он все-таки замутил. Про кирху немецкую в курсе? Что ее переделывают под черную мессу.

— Кража черной материи? Угу, в курсе.

— Кощей считает, что мессу эту со дня на день собираются провести. Тут-то и твой выход. Надо остановить их, не дать Вельзевулу закрепиться тут.

— Надо, конечно. Вот только ты мне скажи, Федор, как я тебе этого, совсем не слабого демона остановлю? С саблей на него кинуться?

— Проблема. Жаль Кощей в Лукошкино сам попасть не может, у него силушки ой-ёй сколько.

— А чего так?

— А там ваши все эти церкви… Потом еще кадр такой есть — отец Кондрат. Знаешь такого?

Участковый кивнул.

— Ну, не знаю как, но силён этот ваш Кондрат. Для Кощея всё это не смертельно, конечно, но работать комфортно не сможет.

— А с послом что? Я ведь на него сначала думал…

— Не, — я хмыкнул. — С послом всё в порядке. Он мужик честный, порядочный. За него не переживай, объявится когда время придёт.

— Ну-ну.

— Ты бы, Никит, прикинул, чего демоны эти боятся? Может с тем же отцом Кондратом поговорить? Возможно и наши попы могут хорошенько молитвой шандарахнуть?

— Поговорю, — кивнул участковый.

— Никит… — я замялся. — Я тебе сейчас всего сказать не могу, но мы тоже на подстраховке будем. Попробуем и свои методы. Глядишь, с двух сторон и одолеем совместными усилиями.

— Ладно. Договорились. Перемирие до окончательной победы над адом. А потом я всё равно за вас возьмусь, так и знай.

— Давай, дерзай, — хохотнул я.

— Вот скажи мне, Федь, ведь ты же не вор, не блатной, я же вижу. С чего же ты на такого преступника как Кощей работать стал?

— Уф-ф-ф… Да кто меня спрашивал? Ты вон к Гороху попал, ну и по специальности сразу пристроился. А я — к Кощею и тоже по специальности.

— Что еще за специальность?

— Компьютеры, — коротко ответил я.

— Ничего себе… А зачем Кощею компьютеры? Он тут разведывательный центр ЦРУ открыть хочет? Или бомбу атомную рассчитать?

— Ой, да перестань! — я отмахнулся. — Переписку деловую я ему веду, иногда помогаю послания тайные расшифровывать. Вот и вся моя преступная деятельность. Ты лучше как-нибудь на досуге о другом задумайся…

— О чем же?

— А вот смотри. Меня сюда Кощей затащил, надеялся, что раз мы из одного времени, то я против тебя эффективно бороться смогу.

— Ну и?

— Ну и со мной всё понятно. А вот тебя кто и зачем сюда затащил?

Участковый помолчал, потом встал:

— Ладно, Федор, вроде мы всё обговорили? Действуем, значит, сообща.

— Ага.

— Хорошо. Пора мне. Еще лететь и лететь обратно, а дел столько…. Сам понимаешь.

— Лады. Пошли, провожу.

— Не, не надо. Пусть дедушка тот проводит. Не хочу, чтобы Митька мой нас вместе видел. Язык, как помело, завтра же всё Лукошкино знать будет, что я не с Кощеем, а неизвестно с кем разговаривал.

— Ну как тебе удобней.

Он еще помялся:

— Федь, а ты на своем компьютере текст можешь сделать? Ну, книгу, что ли…

— Ну, могу в принципе, а что?

Ой, как он засмущался!

— Я тут… это… Ну, записи свои разбирал по делу о перстне с хризопразом и подумал, а может отчет такой сделать… ну, художественный?

— Книгу написать хочешь? Здорово! Я бы почитал с удовольствием. Давай, Никитдоговоримся. Ты — пишешь, а я текст наберу, книгу сверстаю, если не толстая получится, то и несколько экземпляров могу распечатать.

— Серьёзно? Слушай, здорово. Спасибо, Федь. Только… не говори пока никому, хорошо?

— Могила.

Нормальный он парень все-таки, этот участковый. Кощей с ним воюет, а мне он, похоже, не враг. В мирное время встретились бы, да и посидели, пива попили…

* * *

Только участковый ушел, как в кабинет ввалился Кощей. В лаборатории он, как же. Подслушивал, небось, где-то тут поблизости.

— Давай, Федор, хватай Михалыча и срочно в Лукошкино. Горыныч уже ждет у ворот.

— Прямо сейчас? А участковый нас не заметит? Мы же одним курсом пойдём.

— Не заметит, — мерзко захихикал Кощей. — Я его отвлеку. На его птичку, своих птичек напущу.

— Ну, Ваше Величество, ну не хорошо как-то. Пригласили, обещали безопасность…

— Цыц! Разболтался тут! Молчать, я сказал! Ты своё дело делай, а я своё буду. Иди, Федя, не доводи до греха.

Я плелся к выходу по коридорам и бурчал под нос:

— До греха… да на вас, Ваше Величество, грехов как блох на коте бабкином. Раскричался тут…

— Чавой-та говоришь, внучек?

— Не, ничего, Михалыч. Мотаться туда-сюда уже надоело.

— Служба, внучек, ничё не попишешь.

— Угу.

Горыныч нас домчал быстро. А по пути я видел, как участковый на лету отбивался метлой от четырех гигантских птичек. Натравил их Кощей все-таки. Отбивался участковый лихо, думаю, вреда они ему не причинят. И нас он, похоже, не заметил. Ну и хорошо. Чего я на Кощея взъелся? Всё правильно он придумал, хороший отвлекающий маневр. Вот так поболтаешь с милицией пять минут и уже в отце родном, Кощее нашем батюшке, убийцу видеть станешь. А он же у нас добрый, чуткий, заботливый…

Ладно-ладно, шучу. Я же не доклад Кощею сочиняю. Да и вообще не сочиняю, а излагаю факты.

И кстати о сочинительстве. Я ведь эти записки писать начал как раз с подачи участкового после вот этой нашей беседы. Ну а чего? Ему можно, а мне нельзя?

* * *

Участковый в город попал раньше нас. Конечно, ему-то не пришлось по буреломам прыгать.

Мы вернулись в гостиницу и я связался с Калымдаем.

— Проблема у нас, Федор Васильевич, — огорошил майор. — Остались мы без связи блошиной.

— Как так?

— Бабка кота гоняла в Немецкую слободу шпионить, а блоха с него на более вкусного кота и перескочила.

— Не вовремя-то как.

— Да уж. Визуальное наблюдение я обеспечил, а вот все обсуждения и новости в тереме нам больше не доступны.

— Плохо дело, Калымдай. Не сегодня, завтра, начнётся всё, как бы нам не упустить момент.

— Один мой боец за участковым следит, другой около Немецкой слободы постоянно отирается, ну а я сам здесь у Борова сижу. Будем надеяться, не упустим.

— Ладно, майор, ничего не поделать. До связи.

До самого вечера нам с Михалычем не было покоя.

Только мы спустились вниз, потрясти хозяина гостиницы на предмет чего-нибудь вкусненького как меня вызвала Маша. Пришлось подыматься наверх в номер от любопытных глаз подальше.

— Слушаю, Маш.

Маша сегодня была, как никогда серьёзна и сосредоточена:

— Мсье Теодор, к пастору приехали гости. Шесть монахов католических.

— Ух ты, интересно.

— Да, очень. Они сейчас по подвалам прячутся, но у них был короткий разговор с пастором. Это не монахи, это специальные агенты инквизиции. Уж я-то их знаю, поверьте.

— Верю. Хотят пастора арестовать и сжечь на костре?

— О если бы, мсье Теодор. Они помогать ему прибыли.

— Весело… Похоже инквизиция с самого начала в это дело замешана.

— Думаю, они это и затеяли изначально.

— Только инквизиции нам и не хватало.

— А какая нам печаль с того, мсье Теодор? Приехали помочь, пусть помогают пастору.

— Ну, тоже верно. Хорошо, Машуль, спасибо. Ты у нас умничка.

— Вне всяких сомнений, мсье Теодор.

Я спустился к деду и шепотом, между карпом в сметане и печеным гусем, рассказал о инквизиции.

— А ить закрутилось дело, внучек. Смотри, как вокруг все суетятся, бегают. Чую скоро ужо начнется.

— Похоже на то, деда. Но вряд ли сегодня, как думаешь?

Михалыч поморщил лоб, пожевал губами:

— Вряд ли, внучек. Скорее — завтра, послезавтра. Но нам и сегодня надо быть наготове.

* * *

Дед оказался прав: месса была назначена на завтра.

Вечером связался Калымдай и рассказал, что его парень, дежуривший у Немецкой слободы, слышал, как стрельцы задержали одного местного художника, Новичкова, выходящего от пастора. При коротком допросе было выяснено, что пастор нанял этого художника для росписи кирхи. Причем в самые короткие сроки. Работа должна была быть закончена к завтрашнему вечеру.

— Ну вот, внучек, теперь мы точно знаем, что месса будет завтра в ночь. Теперь давай спать ложиться, на завтра нам много силушки понадобится.

Тут дед был прав, не поспорить. Толку с того, если через полчаса меня вызвала рыдающая Маша. Да-да, рыдающая. Я и не знал, что она умеет.

— Ах, мон шер Теодор! Я всё испортила! Я такая гадкая, мне нет прощения!

И в том же духе десять минут без перерыва. Ноль информации, одни слезы да стоны.

Ну и дунули мы с Михалычем в Немецкую слободу, а куда деваться?

Думаете, ночью легче по городу передвигаться? Не угадали. Оно, казалось бы, так и должно быть, но Лукошкино был наводнён стрелецкими патрулями, а вокруг слободы мы насчитали три малых отряда, безостановочно курсирующих по периметру забора.

Молодец участковый, ухо востро держит, но как же это не ко времени.

Проникнуть в слободу не попавшись стрельцам, нам помогла Маша. Пока мы с дедом чесали затылки, безуспешно стараясь придумать хоть какой-нибудь план, над нами что-то зашелестело и сверху, распахнув черные трепещущие крылья, на нас накинулся вампир и, вцепившись острыми когтями в нашу одежду, рванул нас вверх.

Страшно? Не, не надо бояться. Я же говорил, что нам Маша помогла, вы, наверное, не внимательно читали.

Не страшно? Ну вот, а я старался…

Приземлились мы у входа в кирху и Маша, бесшумно открыв дверь, поманила нас за собой. Хорошо свет внутри был слабый, тусклый и привлечь внимания стрельцов не мог. Зато его вполне хватало, чтобы осмотреться внутри храма. Да, сейчас тут было на что поглядеть. По всему полу длинными полосами была раскидана черная материя. Почти половина уже была расписана жуткими тварями и сценами из адской жизни. Ну там быт, работа, семья… Не берусь утверждать точно о сюжете картин, но так мне первоначально показалось. А рассматривать подробно желания не возникло.

— Маша всхлипнула и вытянула вперед руку:

— Вот. Это моих рук дело, казните меня…

Посреди куска черной материи в луже крови лежала мужская фигура, свернувшись калачиком и по этой позе было видно, что перед смертью несчастный испытывал сильнейшую боль.

— Эва как его скрючило… — прошептал дед.

Маша всхлипнула. Я резко вздохнул, только сейчас заметив, что уже давно задерживаю дыхание.

— За что ты его так? — шепотом спросил я.

— Я нечаянно, мон ами. Оно само как-то…

— Как можно нечаянно вот такое вытворить а, Маш?

— Я шла мимо, увидела полоску света в окне и решила посмотреть кто же там.

— Посмотрела, внучка?

— Посмотрела, дедушка. Эта церковь вдруг стала на меня влиять! Раньше такого не было, наверное, это всё эти противные рисунки… Мой разум помутился и я уже не соображала, что делаю и вот…

Я отодвинулся на пару шагов:

— А сейчас твой разум как? Не мутный?

— Нет, мсье Теодор, сейчас я себя отлично чувствую.

— Вот она вампирская сущность, — зашептал мне на ухо дед. — Железные нервы. Расправилась с мужиком и отлично себя чуйствует.

— Дедушка Михалыч!

— Я уже лет двадцать как дедушка, а Михалыч, так все пятьдесят. Ты зачем на посла накинулась-то, милая?

— На посла?

— Ну не пастора же. Вон длинный и худющий какой, а пастор мелкий, едва выше бабкиного кота будет. Ежели конечно кот на задние лапы…

— Дедушка! Ну что вы такое говорите? Как я могла напасть на моего Кнутика? Это — художник.

— Уф-ф-ф… Так посол жив, Маш?

— Типун вам на язык, мсье Теодор, уж простите за местный жаргон.

— Уже легче. То-то пастор завтра обрадуется. Придет работу принимать, а тут труп.

— Какой труп? Вы о чем, мон шер?

— Двинулась девка, — снова зашептал мне Михалыч на ухо. — В голове карамболь, в глазах помутнение. Стресс по-ихнему.

— Дедушка!

— Ты, Машенька, только не нервничай, не горячись, внучка. Завтра же сходим к одному хорошему лекарю, он пиявками да крапивой хоть понос хоть кашель враз лечит.

— Дедушка!

— Ох, внучек, хватай её за ноги, вязать будем. Смотри, затрясласи вся, как кинется сейчас…

— Дед, ну хватит тебе, заканчивай.

Михалыч хихикнул и подошёл поближе к художнику:

— Не кровь это, внучек, на краску красную лег художник. И спит.

— Спит?!

Художник утвердительно всхрапнул.

— Да что здесь происходит?! Маша?

— Что, мсье Теодор? Ну что тут непонятного? Я же говорю, меня одурманила церковь и я, сама не понимая как, укусила этого бедного человека.

— Так. И что теперь? Сейчас он проснется и бросится нашу с дедом кровь пить?

— Фи, Теодор, ну откуда у вас такие вульгарные представления о вампирах? Он просто хорошо поспит и проснется.

— Ладно, хорошо. А чего тогда такая паника была?

— Погоди, внучек, — посерьёзнел дед. — Машенька, а когда он проснется?

— Через сутки, дедушка Михалыч, — горестно кивнула Маша. — В этом-то вся и беда.

— Хороший яд в зубе накопила, а?

Маша только вздохнула.

— Мне кто-нибудь объяснит, что происходит? — не выдержал я. — Ну тяпнула Маша художника, ну выспится человек вволю, ну? В чем проблема-то?

Как они на меня смотрели… А как мне стыдно было когда до меня дошло! Если этот мужик проспит до завтрашней ночи, то храм останется без адских росписей и мессу перенесут. Пора завязывать с коньяком и сигарами. С понедельника начну бегать, разгадывать кроссворды и кушать только полезную пищу.

— Дошло, внучек?

— Дошло, деда.

— От и ладно, от и догада ты мой умничка.

— Ну, хватит, дед, — я опустился на пол. Точнее — на голову дьявола. Хорошо, тот уже высохнуть успел. — Что делать-то будем?

Дед почесал затылок. Маша вздохнула.

— Кощею будем докладывать?

— Ить сожрёт.

— А меня, мсье Теодор, отправит к чукчам, учить их морковку окучивать.

— Зачем чукчам морковка?

— Ну что вы у меня такое спрашиваете, мсье Теодор? Вот у Кощея и спросите.

— Понял. И все же, какие будут предложения.

— В Турции зимы теплые, говорят. И фрукта там вкусная растет, апельсин называется.

— Вы, дедушка Михалыч, неисправимый оптимист. Скажите — Зимбабве и я тогда подумаю.

— Ну, хватит вам, я серьезно.

Серьезное предложение выкрасть Гороха и тут же сдаться и отсидеть срок на Колыме пока всё не успокоится, я отверг сразу. Как и идею переметнуться к Вельзевулу. Просить политического убежища в Малайзии я тоже не одобрил. А вот мое предложение сделать пластическую операцию на глазах и затеряться в Китае, не одобрила Маша мол, раскосые глаза плохо сочетаются с темным макияжем.

Когда массовая истерика закончилась, дед выдвинул единственную на тот момент разумную идею:

— К послу пойдем. Он немчура башковитый и всё туточки знает, авось и подскажет что.

А что нам еще оставалось? И пошли. А потом и полетели.

До дома Грозенбергов, на втором этаже которого прятался посол, мы перебежками от дома к дому добрались благополучно, никем не замеченные.

Под окном посла Маша расправила крылья:

— Силь ву пле, мсье, обождите тут, я только предупрежу Кнутика о вашем визите.

— А что, посол в курсе, что ты… ну это…

— Не совсем человек? О да, мсье Теодор, он знает.

— Раскололась Машка, — махнул рукой Михалыч. — Ить любовь-то, что с людьми делает.

— Ой, ладно, давай, Маш, лети, потом разберемся.

Через минуту Маша вернулась, подхватила сразу нас обоих и подняв к окну, зашвырнула в комнату. Сначала меня, потом деда. Если бы не конспирация, ух она бы у меня огребла!

— Здорово, Михалыч, — посол протянул руку деду и повернулся ко мне. — О? А ты… вы — тот мужик, который…

— Захаров Федор Васильевич, — представился я. — Кнут Гамсунович, к сожалению нам больше не у кого просить помощи и мы вынуждены обратиться к вам по рекомендации нашей очаровательной сотрудницы.

— Кнутик, ты же поможешь, правда?

— Сначала, фройляйн Марселина, я хотел бы узнать…

— Ну, Кнутик, ну ты же у меня душка. Ты такой храбрый, благородный и всегда готов помочь нуждающимся. Настоящий рыцарь!

— Однако же, дорогая моя…

— Тысяча чертей! — рявкнул вдруг дед, преображаясь в грозного пирата. — Клянусь сокровищами Черной бороды, я застрелю тебя, облезлая сухопутная крыса, если ты откажешься помочь мне!

— Барон… Михалыч?! — пролепетал посол, резко бледнея.

— Барон-барон, — кивнул дед. — Кнут Гамсунович, выручай. Вляпались мы тут с Машкой в одну переделку, без тебя никак.

Посол сменил белый цвет лица на красный, потом на зеленый, а я не дожидаясь прохождения всего спектра, обратился к нему:

— Кнут Гамсунович, позвольте вам объяснить ту страшную ситуацию, в которой оказались не только мы с вами, но и весь город, да и всё наше государство.

Посол, постепенно успокаиваясь, кивнул и внимательно стал слушать мой краткий рассказ о пасторе, демонах и всех прочих радостях, свалившихся на нас за последние две недели.

— И прошу понять нас правильно, господин посол, — завершил я рассказ, — мы не можем пока сказать вам, кого мы представляем. Просто некая третья сила, которая действует исключительно в интересах российского государства.

— Итак, господа, — посол зашагал по комнате взад и вперед, — я не вижу никакой другой возможности как самим закончить работу этого несчастного художника.

— Ну, я точно не художник, — вздохнул я. — Рога я, может быть и нарисую, схематично, но чёрта точно нет. Михалыч?

Дед помотал головой.

— Маша?

— Я крестиком вышивать могу.

— Господа, — вмешался посол, — если я правильно понял, то половина работы уже выполнена? Тогда нам не нужен талант или какие особые способности. Просто сделаем рисунки, как сумеем и развесим их, чередуя с оригинальными. Думаю это вполне приемлемый вариант.

Мы задумались. А что, вполне может и получиться. Всё равно других предложений не было.

Михалыч вытянул из кошеля длинный рыцарский меч и протянул послу, а тот, кивнув, бережно спрятал меч под матрас.

Уже вчетвером, когда посол благородно присоединился к нам, мы снова перебежками прокрались в кирху и взялись за дело.

Только черный и красный цвета. Меня так и подмывало нарисовать свастику. А что? И по духу и по национальности вполне подходило, однако я сдержался. Зато знак радиационной опасности как у Дизеля на черепе, нарисовал смело.

— Красно солнышко получилось, — раскритиковал меня дед и переправил мой шедевр в огромный, корявый глаз. Жутковато, но именно то, что надо

— Мон шер Кнутик, а что это вы такое интересное между ног демона нарисовали?

— Это же хвост, фройляйн Марселина.

— Вы уверены, что это именно хвост, проказник вы мой? Мне кажется, хвост выглядит несколько иначе…

— Откуда у вас такие познания в дьявольской анатомии, душа моя? Мне начинать ревновать?

— У меня в детстве книжка была про демонов. С картинками.

Скучно не было.

В общем, к утру на нас было краски не меньше, чем на полотнах, но это того стоило.

Потыкав по очереди пальцами в шаткую, длинную лестницу, мы так и не решились воспользоваться ей и загнали крылатую Машу развешивать по стенам вперемешку полосы раскрашенной материи. А нечего кусаться было.

Закончив украшать кирху, мы отошли к входу, оглядели результаты нашего каторжного труда и содрогнулись. Знаете, вот честно, если бы декораторы фильмов ужасов увидели бы нашу роспись, они просто бы удавились от зависти. Помещение выглядело настолько мрачно кроваво и ужасно, что единственным желанием, которое возникало от этого лицезрения, был суицид. Неторопливый и в особо жестокой форме.

— Всё расходимся, — устало сказал я. — А мы — молодцы. Кнут Гамсунович, вам особая благодарность за идею и за то, что не побрезговали с нами поработать.

— Вы говорите глупость, дорогой херр Захаров. Я — немец, но я еще и патриот этой страны, которая приютила меня. Я, как и все жители нашей слободы, с радостью отдадим жизнь за эту землю. Ферштейн?

— Еще как. И всё равно спасибо. Ну, всё, до вечера.

* * *

Мы как вернулись в гостиницу, так я сразу отправился спать. Ну-ка всю ночь на ногах, а чаще — на четвереньках. Лег и сразу отключился.

А что снилось, не скажу. Личное. Пора бы мне девушкой обзавестись. Вот только во дворце у Кощея девушек я особо не встречал. Ну, Агриппину Падловну я в расчет и не беру. Девочки на кухне у Иван Палыча только так называются. На самом деле это четыре низеньких, но очень плотных дамы неизвестного мне происхождения. С рожками и одновременно с маленькими розовыми крылышками. И без копыт, зато и без обуви, а ступни там… Только по зимнему лесу и ходить, чтобы в снег не проваливаться. Короче, не мой вариант.

Ой, ладно. Это я так… сном навеяло.

Проснулся я часов в шесть вечера, потянулся, выглянул в окошко, солнышко еще светит, небо голубое, птички разоряются во все свои птичьи глотки, красота! И тут вспомнил, что у меня сегодня битва по расписанию намечена. Сразу как-то настроение и упало. Пришлось идти вниз, подымать его пропущенным завтраком и обедом. А заодно и поужинал — когда еще удастся? Не буду вам рассказывать про уху стерляжью, поросенка молочного, запеченного целиком. Про гречневую кашу с белыми грибами, луком и мелко порезанным жареным мясом тоже не скажу. И про вареники с вишней и творогом говорить не буду. Что про них говорить? Их есть надо. Ну, кисель клюквенный, компот из яблок это понятно и банально. Да и икра белужья, бутербродами с маслом под чай вам вряд ли интересна. Скажу вам только про фирменные оладики Михалыча. Хотя, про них я уже неоднократно говорил. Вкусные очень. Ладно, тогда ни о чем рассказывать не буду, покушал и хорошо и хватит о еде.

А вот и сам Михалыч из кухни вышел. И не один, а с бутылью мутного самогона в руке.

— Федя, в-внучек! А давай-ка за успех нашего… ик!

— Ой, Миха-а-алыч… — только и протянул я.

Дед был не то что вдрыбадан, нет, на ногах держался твёрдо, разговаривал почти нормально, но в целом счастлии-и-ивый был… аж завидно.

— Дед, ну ты что? Нам же скоро на дело идти.

— Ну и сходим! — воинственно заявил Михалыч. — А чё не сходить-то? Вот вставай и пошли!

— Михалыч…

— Пошли-пошли! На рынке ружжо побольше купим и всех убьём!

Ну, вот что с ним делать?

От крепкого чая Михалыч категорически отказался, мол «в ём, знаешь, внучек, какие яды бывають?!» Он его самоварами обычно трескает и ничего, а тут вдруг яды обнаружились. Кофе в трактире не держали. Водой холодной полить, тоже не удалось. Дед у меня хоть и мелкий, но жутко сильный, спасибо меня самого в кадку с водой не запихнул. Пузырька с отрезвительным зельем больше не было, дед тогда еще последнее выдул.

Единственное, что я смог сделать — это не дать ему больше пить. Даже на двор, извините, вместе с ним ходил.

Думал Калымдаю позвонить или Маше, но это же авторитета дед точно лишится. Перед делом самогонкой залиться, какой уж тут авторитет? У Кощея совета попросить, так это деда по полной подставить. Так и промаялся с ним, пока темнеть не начало. Пора идти.

Ну, пошли, куда же деваться.

Сначала вроде и ничего было, дед себя прилично вёл. Отставал, правда, да подножки мне ставил сзади и довольно хекал когда я спотыкался. А потом остановился вдруг посреди улицы, посмотрел на восходящую луну, пригорюнился и смахнул слезу рукавом:

— А давай, внучек, я тебе песню спою жалостливую?

— Не надо. Пойдем дед дальше.

— А почему не надо? Ты думаешь, раз дедушка у тебя старенький, то он уже и песню спеть не смогёт? Хе! А вот слушай!

Я еле успел прикрыть ему рот ладонью:

— Я верю-верю, только идти надо.

— Ну и ладно. Ну и хорошо. Ну и пусть. Давай-давай, обижай дедушку. Тыкай ему в рот ручищей грязной, не мытой ни разу!

— Ну чего это не мытой?

— И то верно, внучек, — закивал Михалыч. — Я ж тебе кажный день водичку на ручки твои белые поливаю, полотенчиком вытираю, булочки и оладики подаю… А ты, паршивец, на деда бочку катишь!

— Ну, дед…

— Ой, собачка! — дед вдруг заметил псину, чешущую бок о забор и подергал меня за рукав. — Федь, а давай мы её себе возьмём? А чего? Будет Дизеля нам на лужайке перед дворцом выгуливать, Тишку да Гришку моих на себе катать. А зимой мы с ней на медведя пойдём. Давай, а?

— Хорошо, дед, вот закончим работу, а завтра уже пойдем на базар и купим тебе самую лучшую собачку. А пока пойдём, а?

— А я эту хочу! Кутя-кутя! — дед кинулся ловить собаку, а та испуганно взвыла и дала дёру. — Стой, собачка, ну куда ты, милая? Стой, паршивка! От же… Да и пёс с тобой. Мы, внучек, лучше у бабки кота умыкнём. Коты, знаешь, как душевно мурлычут? А он еще и здоровенный, поганец, Тишка да Гришка запросто на ём поместятси…

Дед задумался на секунду и вдруг заорал:

— А если какая зараза посмеет моих мальцов забижать, убью! И не держи меня, внучек, как есть убью!

Из чего же самогон этот гнали? Из конопли точно да через мак процеживали. Надо участковому настучать пусть разберётся. А что? Связи у меня теперь в милиции есть.

— …а она такая округленькая была, мяхонькая, за бока её как ухватишь, а она как взвизгнет, ну чистая порося! Вот така она любовь-то внучек…

Кажется, я что-то пропустил.

— Хотя, какая тебе любовь? Эх… Молодой ты ишо… А давай, внучек, — загорелся дед новой идеей, — я тебя на Лялину улицу свожу? Там девки, знаешь какие горячие? Враз с тебя всю печаль сымут! Пошли!

— Стой, дед, куда?! Мы пришли уже, вон церковь наша.

Дед тут же среагировал, заорав на всю улицу, ну точь в точь, как попы в той церкви:

— Господу богу помо-о-олимся!

— Дед! Давай тихонько через ограду лезь и не шуми ты, ради бога!

— Ограда, ограда… — Михалыч пощелкал пальцами, что-то вспоминая. — Точно! Я, помниться через вот такую же ограду сигал, когда от мужа баронессы фон Штраубе драпал. И не поверишь, внучек, как птица перелетел, рукой не касаясь! Сейчас покажу.

— Стой, дед! Верю, я верю, не надо показывать. Давай я тебя подсажу лучше.

— Вот и правильно, внучек, — умилился дед. — Стареньким помогать надо. Хороший ты у меня, Феденька, уважительный к старшим-то.

— Да давай уже, уф-ф-ф… перекидывай ногу через забор! Ну, дед…

Был бы здесь муж баронессы, хана деду. Он повис на заборе мешком и мне пришлось повозиться, чтобы перепихнуть его на ту сторону. Дед свалился, хихикнул и зашептал:

— Давай, внучек прыгай, я ловлю. Только тс-с-с!

Нет уж спасибо, я сам.

Колокольня как я и думал, была заперта. На дверях висел амбарный замок размером с мою голову. У них там казна церковная, что ли?

— Сможешь открыть, Михалыч?

Дед презрительно фыркнул, вытащил из кошеля здоровенный гвоздь, согнул его как-то странно и… замок тихо звякнул и закачался на толстой дужке.

— Ух, ты! Ну, дед, даёшь!

Я потянул створку двери и та тихо распахнулась. Спасибо местному завхозу, хозяйственный, видать человек, не забывает петли смазывать. Дай бог ему здоровья.

Я почти наощупь стал подыматься по лестнице. Как-то машинально я ожидал увидеть тут винтовую лестницу ну, как в башнях замков, но нет, тут прямая лестница упиралась в крохотную площадку, а от неё начиналась новая лестница. Вот по ним мы с Михалычем и карабкались.

За спиной затянул дед:

— Я с горы на гору шла,

Я серых гусей гнала,

Ой-ли, ой-ли, ой-люли,

Я серых гусей гнала.

— Михалыч! Да тише же!

— Я гнала, гнала, гнала,

Приговаривала,

Ой-ли, ой-ли, ой-люли,

Приговаривала.

— Михалыч!

— Чавойта, внучек?

— Тише, говорю, добрались наконец-то.

— Ну, наливай тогда!

Я только махнул рукой и, стараясь не задеть толстые веревки, уходящие вверх к колоколам, подошел к краю деревянного помоста и улёгся, вглядываясь в темноту.

А рука сама тянулась к веревке. Я очень явственно представил, как я дёргаю за неё, а колокол лениво и мощно отзывается гулким басом на всё Лукошкино…

Я в самый последний момент отдёрнул руку. Перегаром что ли надышался?

Вокруг было темным темно, лишь впереди метрах в ста от меня тускло светились окна немецкой кирхи, едва-едва освещая территорию вокруг неё. Никакого движения, тишина. Ну, не совсем тишина — недалеко со стороны слышалось слаженное пение и чтение православных молитв. Надо понимать, Никита подсуетился и запряг лукошкинских попов.

— Никого не видно, дед. Михалыч?

Я обернулся. Дед стоял и задумчиво рассматривал веревки колоколов.

— Даже и не вздумай, дед! Кощею нажалуюсь!

— Ябеда, — Михалыч горестно вздохнул и опустился на помост рядом со мной. — Ночь, тишина, пение церковное, благолепие… Сознайся, внучек, а ить так и хочется в колокол бабахнуть?

Я хихикнул и дед присоединился ко мне старческим хеканьем.

— Давай костыль, Михалыч, подготовимся заранее.

Дед закивал и полез в кошель. Порывшись, он торжествующе достал крынку, закрытую тряпицей, перевязанной бечевкой:

— Во!

— Чего «во»?

— Грузди солёные! Откушай, внучек, вку-у-усные…

— Дед! Костыль.

— Костыль, костыль… — дед шарил в кошеле, доставая по предмету и показывая мне. — Мазь вот от поясницы дюже хороша! Не? Ладноть… Сигара Кощеева, топорик вострый, одеяло на лебяжьем пуху, тё-о-оплое…

— Костыль.

— Да помню я про костыль! Что ты меня всё шпыняешь?! Думаешь, совсем память дедушка потерял?.. И зачем я рукавицу от рыцарского доспеха с собой таскаю?.. — дед швырнул железяку вниз и там загремело. — Память у меня, внучек отличная ишо! Вот давеча…

— Костыль

— Дался тебе ентот костыль. Смотри, какая рубаха! Красная, узорами расшита… накинь-ка внучек.

— Костыль.

— Костыль, костыль… Ух ты, табакерка! Из золота, с камешками. Смотри-ка, Федь, это я у эрцгерцога австрийского еще лет тридцать назад спёр! Так до сих пор с собой таскаю. Эх, времена были…

— Костыль. Кощей. Демоны.

— От неугомонный ты, внучек. Костыль, костыль… Маслице свежее из-под коровки… Носки вязанные. Из собачей шерсти, внучек, зимой лучше не придумать! А карта европейская у меня откуда?.. А, это я ведь у посла прихватил случайно… Склянка отрезвляющая… Утюг. Хороший утюг, Федь, тяжёлый… По башке таким врезать…

— Стой, дед! Склянка отрезвляющая?! Ты же божился, что последнюю выпил!

— Путаешь ты что-то, внучек. Ну как я мог последнюю выпить-то, ежели последняя вот она?

— Так дед. Давай немедленно глотай своё зелье. Глотай-глотай, а то враз с Кощеем свяжусь, тогда он тебя уже заставит глотать!

— Злой ты, Федя… — хлюпнул носом Михалыч. — Я ить к тебе всей душой, а ты… А вот и выпью! Вот назло тебе и Кощею твоему распрекрасному, возьму и выпью!

— Ну и хорошо. Давай я только одеялом этим лебяжьим тебя накрою, чтобы с улицы не увидели, как ты сейчас новогодней ёлочкой засияешь.

Несколько секунд и одеяло затряслось, подпрыгнуло и из него вылез Михалыч, задумчиво чеша в затылке. Трезвый, слава богам!

— Отпустило, Михалыч?

— А чёй-то было, внучек?

— Потом, деда, давай костыль скорее! И убери ты хлам весь этот, наконец.

Вот теперь, когда Михалыч был в норме, костыль лежал под рукой, меня начало немного потрясывать от напряжения. Темно было, жуть. Луна едва-едва давала свет и огоньки в окнах кирки не сильно освещали вокруг. А вот мелькало там что-то в храме этом точно.

— Дед, смотри, а в кирхе кто-то есть уже.

— Верно, внучек, я тоже смотрю, тени там мельтешат. А вокруг ничего не видно. А ну-ка сейчас… — он опять закопошился в кошеле. — Ага, вот она.

Он достал кусок тряпки и повязал вокруг головы, закрыв ею глаза.

— Ты спать собрался? Чтобы луна глаза не слепила?

— Тю на тебя, внучек. Это — погляделка. Штуковина такая колдовская, чтобы ночью как днем светло было.

— Очки ночного зрения, — перевел я. — Класс! А дай поглядеть, а?

Ну не как днем, конечно, но видно было хорошо. Изображение было монохромное только белый и черный цвет и даже серых тонов не было. Резкие и очень яркие контуры, даже глаза защипало. Но я отчетливо увидел несколько мужских фигур, прячущихся вдоль забора слободы и, даже здоровенного котяру, нагло разгуливающего по соседской крыше, разглядел.

— На, дед, — вернул я повязку. — Бди.

И мы затихли в ожидании. Время тянулось медленно, ничего не происходило и я даже засомневался, а угадали ли мы с этой мессой? Может еще и завтра придется тут куковать.

— Ага, — вдруг зашептал Михалыч. — Идуть.

— Кто? Где? Ничего не видно.

— Бабка шкандыляет, — начал перечислять дед, — участкового, дружка твоего вижу, стрельцов шестеро, Митька громила ихний. О, Горох, кажись.

— И царь туда же? Вот делать ему нечего…

— Смотри-смотри, внучек, бабка на забор руками машет, небось колдует, старая.

Я вгляделся во тьму. О, точно. На заборе возник светящийся прямоугольник размером с дверь, а из кирхи выбежали какие-то силуэты и шмыгнули в этот магический пролом.

— Странно, — протянул дед. — Мужики какие-то с кистями малярными да ведрами. Ремонт там, на ночь глядя делали?

— Участковый, наверное, какую-нибудь каверзу демонам придумал, — догадался я. — Ну, чего там дальше происходит? Ничего не видно…

— Маляры те убежали, а в забор вся милиция полезла.

— Ага, вижу.

Несколько фигур двигались теперь в другую сторону, от забора, к кирхе. Дверь церкви закрылась и… всё. Снова тишина и ничего не видно.

— В засаду залегли, небось, — предположил Михалыч.

И снова тягостное ожидание.

— Машку нашу вижу, — вдруг пробормотал дед. — С послом из-за угла дома выглядывают.

— Не попались бы…

Дед вдруг толкнул меня в плечо:

— Идут, внучек! Началось!

— Где?

— Да вон же! Десяток целый шагает. И пастор, кажется, впереди. Ага, точно он злыдень.

Верно. Шесть фигур в монашеских одеждах с капюшонами на головах шли за низенькой фигурой, пастор, надо полагать. А сзади них еще три фигуры, как мне показалось, обнаженные по пояс, тащили… ну не видно и всё тут! Что-то тащили, короче.

Все они зашли в кирху, закрыли за собой дверь и опять тишина. Но ненадолго. Сначала тихо, а потом, по нарастающей всё громче и громче, раздалось заунывное пение на неизвестном мне языке.

— Готовь костыль, — тихо сказал дед.

— О, Вельзевул! — донеслось из кирхи. — Явись нам!

Громадная тень возникла в кирхе, загораживая и так едва светящиеся окошки.

— Тудыть твою, — вскликнул дед. — Машка! Посол! Ох, ща бабабхнет…

Бабахнуло так, что у меня заложило уши, а колокола над головой встревоженно загудели. Ослепительная вспышка снесла двери кирхи и в проеме показалась высокая фигура посла, державшая в одной руке пистолет, а в другой фамильный рыцарский меч.

Прокричав что-то явно немецко-матерное, посол пульнул вглубь церкви из пистолета и ринулся внутрь, занеся меч над головой. Зазвенело железо, послышались крики, звуки борьбы и вдруг немецкая церковь осветилась изнутри ярким чистым светом, освещая всё и снаружи.

Дед сорвал повязку и наскоро протирал глаза:

— Смотри, внучек, смотри!

Из дверей кирхи, с трудом протискиваясь, лезла наружу огромная муха, размером с быка!

— Он это! — заорал дед. — Вельзевул!

«Ни хрена себе, насекомая», — мелькнуло в голове и я, приподняв костыль, прицелился в муху, которая вдруг, будто от хорошего пинка вылетела на волю.

А только ничего не произошло. Ну, у меня не произошло. Костыль обычной палкой мирно лежал в моих руках. Я подергал за перекладину, потряс им, ничего!

А вот перед церковью события разворачивались с непостижимой быстротой.

Муха, басовито жужжа, замахала крыльями и только начала подыматься вверх, как с крыши кирхи в неё врезалась какая-то темная фигура. Муха покачнулась, от удара её откинуло к земле, но она быстро оправилась и, махнув огромным крылом, задела тоненькую фигурку рассекающую воздух рядом. Фигурка от удара безвольно отлетела куда-то в сторону и исчезла во мгле.

— Машка! — захрипел дед. — Пуляй, внучек! Прибей заразу демоническую!

— Да не стреляет костыль, скотина!

Я дергал костыль так и сяк, нажимал на все выступающие стручки и неровности. Ничего! А гигантская муха уже начала медленно и величественно подыматься в воздух.

— Уйдет же! — заорал я. — Михалыч, уходит, гад!

— А ну-ка целься, — раздался рядом со мной спокойный голос деда.

Я машинально подчинился, прицелившись в Вельзевула и ведя за ним кончиком костыля как стволом винтовки за движущейся мишенью.

— Патэр ностэр, кви эс ин цэлис, санктифицэтур номэн туум. — Раздался над головой торжественный голос моего деда. — Фиат волюнтас туа сикут ин цэло эт ин тэрра. Панэм нострум квотидианум да нобис одиэ.

Муха продолжала подыматься, достигнув высокой крыши кирхи, увенчанной остроконечной башенкой.

— Эт потэстас, эт глориа ин сэкула.

— Скорее, дед, — прошептал я.

А Михалыч, подытожив торжественно и громко: — Амен, — размашисто перекрестил костыль.

И тот, задрожав у меня в руках, как-то напрягся и вдруг из него вылетел яркий ослепляющий зеленый луч и ударил прямо в муху!

Вельзевул заорал так, что загудели колокола, а уши у меня заложило, будто я стоял рядом с взлетающим реактивным самолетом. Луч из костыля впивался в демона еще пару секунд, а потом просто исчез и муха рухнула на землю, как-то сразу всосавшись в неё черным дымом.

— Гиперболоид инженера Гарина, — ошарашенно пробормотал я.

— Всё, внучек, — дед был спокоен, как Агриппина Падловна, сдавшая финансовый отчет за квартал. — Валим отсюда, сейчас набегут.

Он взял костыль, упаковал его в футляр и засунул в свой кошель:

— Пошли-пошли.

Мы ринулись вниз по крутой лесенке, и как я себе не свернул шею, не знаю. Тоже, наверное, чудо было.

— Деда, а что ты там напевал не по-русски? — отдышиваясь спросил я, когда уже на улице Михалыч вешал замок обратно на дверь колокольни.

— Дык Отче наш же, — удивился дед. — Али не понял?

— Не-а. Не разбираюсь я в молитвах. А чего не по-нашему?

— Федька, ну в кого ты у меня такой глупый? Костыль католический? Вот я на латыни и прочитал да и перекрестил на ихний манер. Оно и того…

— Ну, дед… Орёл ты у меня!

— А то! Куда ты рванул? В слободу пошли.

— Зачем? Бежим в гостиницу.

— А Машка?

Ой. Вот же я скотина. Забыл совсем о нашей героической вампирше.

Мы, пригибаясь, перебежками подбежали к слободскому забору, обогнули участок, который тянулся около кирхи, и метнулись в ту сторону, куда падала Маша. Пробежав метров пятьдесят, дед вдруг остановился, поднял руку, цыкнул на меня и тихо позвал:

— Маша?.. Машуня, жива внучка?..

Тишина. Ох…

Дед вдруг хмыкнул:

— Машка, будешь придуриваться, от я тебе розог-то дам!

— Ой, ну что вы, дедушка Михалыч, — раздался из-за забора капризный и такой родной голос. — Грубиян вы. Ну, разве можно мадмуазель такие глупости говорить?

— Ты как, Маш? — спросил я, подпрыгивая на месте от радости.

— Пряников хочется. И яблок. Мсье Теодор, а вы ведь мне мешок яблок так и… Всё, уходите! Кнутик сюда идет!

И мы ушли.

Эпилог

— Чёрный во-о-рон,

Что ж ты вьё-о-ошься, —

душевно тянули Кощей с Михалычем, сидя в обнимку на нашем диване в Канцелярии, слегка раскачиваясь в такт песни.

— Над мое-е-ею голово-о-ой

Ничег-о-о-о ты не добьё-о-ошься…

Дизель раскачивался им в такт, сидя на стуле за праздничным столом, баюкая на коленях Тишку да Гришку.

Я дремал за компьютером, умиротворенно посматривая сквозь слипавшиеся веки на коллег и жалел, что Маши нет с нами.

Канцелярия праздновала свою первую настоящую победу.

Аристофан, заняв у меня червонец до зарплаты, гудел со своими парнями где-то в подвалах. Маша, выклянчив у царя-батюшки оплачиваемый двухнедельный отпуск, плюс премиальные, умотала со своим Кнутиком куда-то на Клязьму, в усадьбу давнего приятеля посла. Калымдай же занимался очередным заданием по приказу Кощея. А мы тихим коллективом так же тихо гудели.

Отпраздновать было что. Двухнедельная сложнейшая операция благополучно завершилась. Демонам так врезали, что надолго отбили охоту лезть на Русь. В Лукошкино как и во всем государстве наступили мир и спокойствие.

Я окончательно утвердился на посту Канцелярии, доказав Кощею свою нужность и жизнь казалась тихой и умиротворенной.

* * *

Целых две недели казалась.

Пока меня утром не разбудил Аристофан.

— У-у-у… — завыл он у моей кровати, бухнувшись на колени. — Босс! Спаси, командир! Защити от этого злодея!

— Ты про Кощея, что ли? — зевая, спросил я.

— В натуре про него! Загоняет меня в Лукошкино воровать кладенец из царских подвалов! Меня же реально повяжут, босс! Помоги!

Вот так с бесовскими воплями и страданиями и вляпались мы в очередное запутанное и, больше скажу, кошмарное дело, которое в итоге привело к та-а-аким последствиям…

Целую, Кощей

Эта история довольно запутанная и закончившаяся для Кощея весьма неприятно, началась с утренней истерики беса Аристофана, устроенной в моей спаленке. Но об этом чуть позже, а пока для полноты картины позвольте мне вернуться на пару дней назад. Ну, заодно и представиться.

Захаров Федор Васильевич. Статс-секретарь Великого и Ужасного царя Кощея. Если совсем уж официально, то структурное подразделение, которое я возглавляю, называется Собственная Его Императорского Величества Кощея канцелярия. А у меня кроме скромного чина Статс-секретаря, есть еще и военный — генерал-поручик. Но это только для парадов и встреч с официальными лицами, типа американского президента или главы Евросоюза. Шучу. Нет тут, в средневековой сказочной Руси ни Америки, ни Евросоюза и слава всем богам. А вот чин генеральский у меня всё равно есть. За что слава уже царю нашему, Кощею. Хотя, честно, чин этот генеральский мне и даром не нужен. Мне его Кощей и навязал перед поездкой к шамаханам во время того дела в Лукошкино когда мы Вельзевулу пинков навешали.

* * *

Итак. Пару дней назад, возвращаясь от нашего шеф-повара, Иван Палыча я на входе в свою Канцелярию столкнулся с миловидной чернявой девушкой. Она как раз выходила от нас и поклонилась по дворцовому этикету:

— Здравствуй на многие лета, батюшка Секретарь!

— Э-э-э… Здрасте. Могу я чем-нибудь помочь?

— Мне уже помогли, — улыбнулась она и, еще раз поклонившись, быстро зашагала по коридору к выходу.

Я заинтересованно проводил её взглядом. Стройная, черная коса до пояса, фигурка тоненькая, а внизу эдак покачивается всё на ходу. Хотя… я почесал нос, было бы там чему покачиваться. Совершенно не мой типаж. Мне больше Лукошкинские девушки нравятся. Идёт такая по улице будто плывёт, а талия тонюсенькая, а вот то, что ниже и выше, совсем даже наоборот, но без излишеств. И глаз радует, и руки сами тянутся. А эта чернявая… Ну такой модельной внешности. Только у меня тут во дворце этой модельной внешности в виде скелетов, на каждом углу по пять штук, да еще и в непосредственном подчинении персональный скелет имеется, Дизель.

Мда… Прошу прощения это я увлёкся немного. Организм у меня молодой, требует романтики вот и заносит иногда. Точно возьму отпуск и рвану в Лукошкино, познакомлюсь там с хорошей девушкой и… И снова прошу прощения.

Так вот, еще когда эта девица мне кланялась, на голове у неё я ясно увидел небольшие рожки. А значит — нечисть это. Не знаю уж, шамаханка или бесовка, или еще какая разновидность, тут монстров хватает, но не человек точно.

Я вошел в Канцелярию.

Маши не было, Дизель сидел на диване и сосредоточенно крутил костяшкам пальцев кубик Рубика, который я ему подарил, бесенята Михалыча, Тишка да Гришка дрыхли в моем компьютерном кресле, а сам Михалыч расставлял какие-то пузырьки, флакончики и баночки по столу, доставая их из небольшого сундучка.

— Это что за мадмуазель к нам приходила, дед? Что ей надо?

Михалыч как-то странно усмехнулся:

— А это, внучек, от Кощея-батюшки с порученьецем — извести дружка твоего Лукошкинского, сыскного воеводу.

— Да ты что?! Серьёзно?!

— Нет, шуточки тут шутю, — фыркнул Михалыч. — Ить зелье сейчас сделаю, отведает его участковый и всё, пеките пирожки на поминки.

Вот это мне очень не понравилось. Этот участковый Никита Ивашов был моим товарищем по несчастью, перенесённым из своего мира в этот. Попав в местный стольный город Лукошкино, он быстро наладил милицейскую службу под эгидой царя Гороха и довольно успешно освоился тут. Приютила его Баба Яга в своем тереме, на базе которого впоследствии и возникло первое Лукошкинское отделение милиции. Я с ним встречался во время операции Кощея по выдворению с Руси адского демона Вельзевула, и, честно скажу, и поработали мы вместе, и остались в хороших отношениях. Пусть мы и находились по разные стороны баррикад, так сказать, но личной вражды у нас не было. Почему по разные стороны? Ну, тут всё просто. Он работал на стороне правопорядка. А я — на стороне Кощея. А уж Кощей и правопорядок это вещи несовместимые. Только вы не верьте всем слухам, что про Кощея ходят. Ну, это как всегда от поедания младенцев до личного распятия Христа на одном столбе с Буддой и Моисеем за компанию. Кощей, в моём понимании ситуации, был эдаким мафиози государственного размаха. Весь теневой бизнес, все разбойнички, воры, мошенники и прочие лихие люди ходили под ним и долю от незаконно нажитого отдавали ему регулярно и с радостью. Власть и богатство Кощей себе обеспечил.

Когда Ивашов появился в Лукошкино, Кощей, не ища легких, простых вариантов для нейтрализации участкового, таких как банальное убийство, хотя это было и не сложно, пошёл в своей борьбе другим путём. Он вытащил меня из моего мира, рассуждая, что эффективно бороться с милиционером сможет лишь его соотечественник из его же времени. Ага, в моем мире есть только милиционеры и терминаторы-убийцы, люто ненавидящие этих самых милиционеров. А скажем, скромный компьютерщик, сезонно работающий в геологической партии, существовать в принципе не может. Как оказалось, еще как может. Кощей со своим планом сильно обломался, а я сильно обломался со своим миром. Как я тут пристроился на Кощеевой службе — это отдельный разговор, а возвращаясь к Ивашову, хочу только подчеркнуть, что так никто и не выяснил, кто и зачем затащил его в этот мир. По крайней мере, пока.

— Михалыч, а чего это вдруг Кощей решил участкового прикончить?

— Не знаю, внучек, пойди, пойми его, загадочного нашего. Только неладно тут что-то. Ить и непойму, то ли Кощей-батюшка опять план какой хитрый затевает, то ли девка ента бесовка что-то задумала… Но, поверь уж, Феденька, мутное это дело какое-то.

— Верю, дед. И что теперь? Вот так просто прикончат участкового и всё?

— Запереживал о дружке своем? — подмигнул Михалыч.

— И вовсе он мне не дружок, — запротестовал я. — Чего это сразу — дружок? Просто тогда нам помог, да и вообще…

Михалыч тем временем намешал в пузырёк всякой гадости, взболтнул, посмотрел на свет и довольно крякнул:

— От знатная отрава получилось-то. Хана твоему Никитке!

— Дед, как-то неправильно это…

— Всё, что Кощей наш батюшка делает, всё правильно, — строго заявил Михалыч. — И хорошо, что у него такой умелец как я есть. А кто-нить другой полезет к зелью да испортит запросто. Вот, смотри, внучек, если из этого флакона капнуть две капли в зелье, то яд смертельный уже не смертельным станет. И не помрет твой участковый, а только поболеет крепко.

Михалыч вдруг вскинулся:

— Охти ж мне! Я же там оладики на плите оставил! Сгорят, ей-ей, сгорят! — он пошаркал к своей комнате, где держал небольшую печурку, а перед тем как войти, обернулся: — Не одну каплю, не три, а ровно две.

Едва он скрылся у себя, как я подскочил к столу, схватил нужную склянку и с величайшей осторожностью отсчитал две капли прямо в яд. Отрава вдруг запенилась, забурлила, но тут же утихла. Я поставил склянку на место и отодвинулся от стола. Вовремя. Михалыч вошел в кабинет, сокрушенно качая головой:

— Совсем старый у тебя дед стал, Феденька… Ну какие оладики, если мы их ишо утром умяли? Пора мне на покой, как есть пора.

— Ну, дед, ты скажешь. Ты у меня еще ого-го! Любого молодца за пояс заткнешь!

Михалыч довольно покивал, а потом внимательно взглянул на меня:

— Оладики?

Ну, началось.

— Дед, я же только от Иван Палыча! Покормил он меня.

— Небось, лягушками да улитками пичкал из своего хранцузского меню? Тьфу! А я от тебе оладиков…

— Не надо, Михалыч! Сыт я.

— Тогда яишенки.

— Михалыч!

— С салом. Да огурчиков соленых да хлебца черного кусочек. Давай, Федь, ну немножко?

— Да некуда уже! Мне бы еще для ужина силы поберечь.

— Какой ужин?! А обед?! А, полдник?! Нет, внучек, ты как хошь, а я загубить твою организму молодую не дам! Вот сейчас щей…

— Давай яичницу.

— Вот и славно, вот и молодец.

* * *

И было это, как я уже говорил, два дня назад. А сейчас во дворце Кащея раннее утро. В Лукошкино, наверное, петухи пропели, а здесь петухов отродясь не бывает даже на кухне. Потому что Кощей с ними не дружит. Но у меня есть свой личный будильник — скелет с гордым и логичным именем Дизель. Каждое утро ровно в шесть часов по приказу царя нашего злодейского, запускает Дизель генератор, от которого подается питание на мой компьютер. Генератор у меня тихий, а вот Дизель — громкий. Крутит он рукоятку с бешеной скоростью и визг и грохот от его костяшек, трущихся друг о друга, стоит такой, что услышали бы лукошкинские живые будильники — петухи, померли бы от зависти. Сколько раз я просил Кощея переприказать Дизелю, чтобы он не запускался так рано. Ага, сейчас прямо сразу. Кощей только ехидно улыбается своим костлявым черепом, а я каждое утро вскакиваю ни свет ни заря.

Но сегодня разбудил меня не Дизель как обычно, а вопль Аристофана откуда-то снизу, я аж подскочил на кровати, сонный и ничего не понимающий.

— Босс! Не губи, в натуре! — завывал квадратный бес, стоя на коленях возле кровати и тряся маленькими рожками.

— Аристофан? Ты чего? Опять твои ребята в казино продулись и надо идти выкупать их? Так и знай — не пойду! Не потому что денег жаль, хотя и жаль, конечно, а потому что, — я набрал в лёгкие побольше воздуха и заорал: — Достали вы!

— Не-не, босс, — чуть не плача провыл Аристофан. — Казино — не вопрос! Мы там сами без базара разрулим.

Я откинулся на подушку:

— Ну, что случилось?

— А чего он?.. — бес хлюпнул поросячим рылом и тоскливо протянул: — Хана нам, босс…

— Нам — это кому? И мне тоже? Вы что, паразиты натворили?! Агриппине Падловне, главбуху нашему, квартальный отчет испортили? Не? У Кощея коньяк выпили, а вместо него чернил налили? Тоже нет? Доспехи его в металлолом сдали, а царю-батюшке теперь воевать не в чем и он велит вас в тронном зале вместо люстры подвесить с факелами в… в руках? И меня заодно с вами?

— Что ты, босс! Ты у нас фартовый по жизни, а вот меня с братвой он в Лукошкино загоняет меч стырить из подземелья царского. А там охрана, босс! Там стрельцы звери такие, бердышами живо нам хвосты под ноль сравняют! Защити, босс, а? За мной не пропадет!

— Он — это Кощей?

Аристофан горестно кивнул.

Как вам утро начинается? Весело? А я уже почти привык на Кощеевой службе к такому.

Я закрыл глаза. Ничего не хочу, отстаньте от меня, дайте поспать. Утомленному организму бедного компьютерщика нужно не восемь положенных часов сна, а девять, лучше десять… одиннадцать… двенадцать… хр-р-р-р…

— Босс!

— А?! Что?..

Ну, разве это жизнь?

А ведь где-то там, еще какая жизнь. Лето, тепло, солнышко светит, птички орут, надрываются.

Но это там наверху, а у нас под Лысой горой во дворце Кощея, как в загадке про ёлочку — зимой и летом. Только климат, а не цвет. Хотя, чего это я? Цвет тоже не менялся с последнего ремонта. А последний ремонт был… Не знаю когда, но судя по моим ощущениям, тысячи две-три лет назад.

А вот в своей Канцелярии я планирую ремонт в ближайшем будущем. Нравится Кощею мусор и грязь в коридорах и залах ну и на здоровье, а я своё рабочее место буду содержать в чистоте и комфорте. Тем более что для этого не надо самому ничего делать. Дал распоряжение своим сотрудникам и всё. Ну не всё, конечно. Ещё упроси их, уговори, заставь, в конце концов!

— Босс, а, босс! — продолжал ныть Аристофан. — Я же не без понятий, я же отблагодарю в натуре! Спаси, а?

Всё, сон загублен окончательно, придется вставать.

Аристофан, кстати, это начальник боевого отряда бесов приданный мне в Канцелярию для… Не знаю для чего если честно. Для престижа, наверное, и на всякий случай. Мы еще ни разу не использовали эту банду по назначению. Просто потребности в боевых или диверсионных действиях пока не было. И это радует. И сидят пока бесы в своей казарме, расположенной рядом с офисом Канцелярии и целыми днями режутся в карты или, если заведутся деньги, то проматывают их в подвалах в различных злачных заведениях. Единственная польза пока от них — поддержание чистоты в нашем коридоре, за чем пристально следят Маша и мой Михалыч.

— Вот что, Аристофан, — я напялил майку и джинсы, — я схожу к Кощею-батюшке узнаю, что он там еще придумал. А ты пока сиди в казарме со своими архаровцами и не паникуй. Понятно?

— В натуре, босс! — закивал Аристофан и исчез наконец-то из моей комнаты.

Может еще поспать? Но тут, словно в ответ на такую дельную мысль за стеной завыло, заскрипело и по ушам ударило ультразвуком. Дизель запустил генератор.

Я кинулся из спаленки выходящей сразу в кабинет и заорал:

— Дизель! Вырубай! Вырубай на фиг, а то Маше скормлю!

Уф-ф-ф… Другое дело.

Дизель виновато выглянул из своей комнатки и пожал плечами мол, приказ свыше он тут ни при чем.

— Фи, мсье Теодор, — пробормотала Маша, не отрываясь от очередного рыцарского романа. — Пуркуа бы это я стала грызть кости?

— Машуль, — я резко поменял тему, — Может, поможешь мне с ремонтом?

— Конечно, мон ами Теодор, — отозвалась моя вампирша, перелистывая страницу и откусывая от пирожка. — Вот только я с моим Кнутиком увижусь и сразу же к вам. Ремонт делать. Вы ждите, мсье, ждите.

Для короткой справки. Кнутик — это в Машином изложении Кнут Гамсунович Шпицрутенберг, немецкий посол при русском дворе, большой поклонник Маши. И наоборот. Любовь у них.

— Машуль, — добавил я легкую приказную нотку в голосе, выбираясь в коридор где, напротив маячила дверь моей цели — ванной, — ну давай приведем Канцелярию в порядок, а?

Маша только поморщилась, хотя и кивнула мол, сделаем, сделаем, отвяжитесь только.

Что бы вам понятнее было Маша — это моя персональная вампирша. Не в том смысле, что питается мной, а в том, что работает под моим чутким руководством. Хотя кровь мою пьёт она регулярно, образно выражаясь, конечно. На самом деле Маша ничью кровь не пьёт, потому что вегетарианка. Да и вообще она совсем не Маша, а Марислава. Красивое такое, на мой взгляд, сербское имя, хотя Маша предпочитает называться на французский манер — Марселиной. Это я её сразу обозвал Машей из вредности ну и прижилось.

Запутал я вас? Это я умею. Не переживайте, сейчас объясню. Марислава, милая сто пятидесятилетняя… э-э-э… давайте я цифрами: 150 лет, нормально так? В общем, по нашему с вами счету весьма пожилая, а по-вампирски совсем юная вампирша же. Волею судеб попала к моему нынешнему работодателю Кощею, который исключительно в научных целях, желая трансформировать её в эдакого супер-убийцу, напутал что-то в алхимических формулах и получил уникальнейший в мире результат — вампиршу-вегетарианку. Нобелевской премии на него нет. Вот так и появилась в моей Канцелярии очаровательная сотрудница с принципиальной готической внешностью, которую Кощей не знал, куда пристроить после своих экспериментов и с радостью отдал мне. О чем я впоследствии не пожалел. Хотя иногда и готов был придушить Машу Кощеем, обмотав его костлявое тело вокруг ее нежной шейки.

Ой, ну её, потом всё равно заставлю ремонт делать…

— Внучек, хватит плескаться, — стукнул в дверь ванной Михалыч. — Завтрак ужо на столе. Давай, давай шибче, остынет же.

— Иду, деда, сейчас.

Я ещё раз окунул палец в толченый мел и потер им зубы. Нет тут зубных паст и зубных щеток, а зубам уход нужен, это вам любой стоматолог скажет. Стоматологов тут тоже нет, как вы понимаете, поэтому за зубами я слежу тщательно. Да и пример был наглядный пару недель назад — у Змея Горыныча средняя голова зубом маялась, уж я и насмотрелся и наслушался.

Ну, всё, с водными процедурами окончено, пойду отдаваться в цепкие лапы Михалыча. Сейчас начнётся откармливание исхудавшего Феденьки на нелегкой Кощеевой службе. У Михалыча голодать не получится, не захочешь, а впихнёт еду, а будешь возмущаться так насильно кормить будет, да еще и ручкой швабры поглубже пропихивать и утрамбовывать. Шучу, конечно, но и не так чтобы сильно шучу.

— Садись, садись, внучек! — засуетился мой дед, едва я вернулся в Канцелярию. — От тебе от Иван Палыча привет — жареные колбаски, вку-у-усные! А к ним он тебе опять мешанину-то понаделал вашу басурманскую.

Иван Павлович это, как я уже говорил, шеф-повар во дворце. На самом деле он француз Жан-Поль де Бац, но у нас его имя быстро переделали на русский манер, а он и не против. Мы с Иван Палычем в дружбе. Как сойдемся, так часами можем под французский коньячок да с интересными закусками обсуждать различные блюда из моего времени. А эта мешанина, про которую дед упомянул это наш очередной гастрономический эксперимент. Рассказал я как-то Иван Палычу об оливье да майонезе, он и загорелся, вот только идеала достигнуть никак не можем.

— Ну, чаво задумался, внучек? Остынут же ить колбаски!

Колбаски пахли одуряюще.

Я схватил вилку, воткнул в ближайшую ко мне колбаску и из неё брызнул во все стороны горячий сок. Красота. А вот с оливье опять неудача. Сам состав уже близок к идеалу. Вместо колбасы — курятина, но это вполне подходящая замена. Зеленого горошка так и нет, но Иван Палыч закатал несколько банок к Новому году, а вот майонез ну никак у нас не получается. Будем продолжать наши опыты.

— Михалыч, — прочавкал я, — я тут подумал, надо бы нам ремонт сделать в Канцелярии, а?

— Ты кушай, внучек, кушай. На, от, кваском запей.

— Ремонт, говорю…

— Хороший квас. С брусничкой!

— Стены все ошарпаны…

— А выпрошу у Иван Палыча изюму, ить такой ядрёный квасок заделаю, у-у-у!

— Потолок кривой и уже черный почти…

— У меня закваска, внучек, ишо с того года сохранилась. Хоро-о-ошая…

— Двери в спальни совсем гнилые…

— Да сдался тебе этот ремонт! — рявкнул, не выдержав дед. — Тыщу лет дворец стоит и безо всякого ремонта. Дел у нас столько, а ему ремонт… Да еще слово такое выдумал — ремонт, тьфу!

Михалыч вдруг оказался очень занят по жизни принципиально. Оладики мне сделать, это всегда пожалуйста с удовольствием, а вот самому обои поклеить… Да и бесенят своих, Тишку да Гришку для ремонта выделить это фигушки. Маленькие они ишо. Ага. Как слив из царского, пардон, туалета переправить в тронный зал и залить его, еще раз пардон, фекалиями, так им сил хватает. Запрячь трех скелетов таскать корыто и рассекать в нём по коридорам тоже ума хватило, а как потолок побелить в родной Канцелярии, так маленькие они.

— Ну, Михалыч…

— От, вредный ты у меня, Федька. И нудишь, и нудишь… Да сделаем тебе твой ремонт! Вот с делами разберемся и сделаем.

Поставил задачу и все сразу кинулись выполнять — это не про Канцелярию. Тут люди творческие, надо сначала обдумать хорошенько, прикинуть как и что, а главное — морально созреть.

— И какие это у нас дела, Михалыч? Бесенятам твоим новые штанишки пошить или Маше пирожков нажарить, чтобы любовные романы лучше проскальзывали?

— Фи, мсье Теодор, — тут же откликнулась Маша с дивана. — А с чем пирожки?

— А ты, внучек, про Аристофана забыл? — отмахнулся от вампирши дед. — Что он тут всё утро завывал?

Ох, точно. Надо же к Кощею пойти разузнать, что он там опять затевает.

— Ладно, я тогда к царю-батюшке пошел, а вы тут прикиньте все-таки, что нам для ремонта надо. Ну, там материалы, смету набросайте, а я потом её отнесу Агриппине Падловне в бухгалтерию.

Маша помахала мне ручкой, а Михалыч распахнув дверь, выпроваживая поскорее, пробурчал:

— Скатертью дорога.

Я вышел из Канцелярии и пихнул в соседнюю дверь ногой:

— Аристофан! С вещами на выход!

Дверь приоткрылась и в клубах дыма, вырвавшихся из казармы бесов, показалась голова Аристофана:

— Это… Босс?

— Пошли к Кощею. Подождешь там за дверью на всякий случай… Как вы не задохнётесь там?

Бес гыгыкнул и выскочил в коридор, плотно притворив за собой дверь.

Что они там вытворяли, я не знаю и знать не хочу. Может, жарили что, или курили какую-нибудь гадость. Бесы, что с них взять.

Мы зашагали грязными коридорами к кабинету Кощея. Аристофан у Кощея мне был особо и не нужен, а вот в качестве защиты от Гюнтера, камердинера Кощея, очень даже пригодится. Гюнтера я терпеть не мог за вечно недовольную высокомерную рожу. Но если раньше я старался просто не обращать на него внимания, ну или подкалывал иногда, то теперь я избегал Гюнтера, как только мог. А началось всё с шуточки Кощея, которую он выдал на банкете в честь победы над адскими демонами.

Толкая очередной тост, Кощей ради разнообразия, а может и просто устав хвалить самого себя, посвятил его мне. Ну и расписывая мои достижения в частности и всей Канцелярии в целом, Кощей выдал фразу на смеси официального и блатного языков, типа «А еще у моего Федора Васильевича, имеется очко рогатое, хвостатое и очень мощное». Ну вот, вы — люди нормальные, сразу поняли, что раз у меня в подчинении двадцать один бес, включая Аристофана, то Кощей выдал каламбур, имея ввиду знаменитую карточную игру «Двадцать одно» известную так же как «Очко». Так то — вы. А вот Гюнтер, оказавшийся по жизни очень пра-ативным, сразу навострил ушки, поняв Кощея в совершенно извращенном смысле. И тем же вечером прислал для меня в Канцелярию орхидею, изящно упакованную в голубенькую коробочку. Бр-р-р!

Мои добрые глубоко мне сочувствующие сотруднички ржут до сих пор. Гюнтер делает мне глазки при любом удобном случае. А я обхожу его стороной, практически не появляюсь у Кощея и если и рискую наведаться к нему в кабинет, то только в сопровождении кого-нибудь. И ведь прибить его нельзя. Так бы делов-то, того же Аристофана попросить и прощай навсегда милый Гюнтер. Это тут у Кощея запросто в порядке вещей. Да только ценит своего дворецкого Кощей. Ну как же, шарман, прямо как в просвещённых Европах, прямо как в лучших домах Парижа и Лондона. Прибей такого, так Кощей обидится. И вот тут уже и не знаешь, что хуже — обиженный начальник или махровый извращенец.

Только мы зашли в приёмную как Гюнтер засиял как гламурная блондинка при виде нового айфона и бросился мне наперерез, однако был остановлен мощным тычком Аристофана.

— Иди, босс, я тут подожду.

Благодарно кивнув бесу, я постучал в дверь кабинета:

— Ваше Величество, разрешите?

И не дожидаясь ответа, зашел внутрь.

Как всегда у Кощея в кабинете был бардак. Мне безумно нравилась его рабочая обстановка, эти наваленные горами на столе старинные манускрипты, рукописи, листы пергамента. Расставленные в беспорядке на полках, стеллажах и шкафчиках самые различные колбы, пробирки, какие-то странные приборы, а может и не приборы, чучела по стенам, картины, какие-то листы в рамочках, в общем, классический кабинет сумасшедшего ученого.

Сам Кощей восседал в кресле за своим столом и, увидев меня, махнул рукой:

— Давай, Федор Васильевич, присаживайся. Случилось что?

— Здравствуйте, Ваше Величество, да нет, просто хотел узнать подробнее, что вы там моим бесам за задание дали на счет меча какого-то?

— Вот на счет какого-то тут ты в точку попал, господин мой Секретарь. Есть меч, точно, а вот что он из себя представляет, не понять.

— Да может и ну его тогда?

— Нет, не ну его. А вдруг там вещица ценная, для меня полезная?

Я пожал плечами. Если Кощей загорелся идеей, то его не переубедить.

— Вот что, Федя, я сейчас один разговор затеваю как раз и меча этого касающийся, да и других дел наших интересных, а ты посиди пока, помолчи да послушай.

Я кивнул, а Кощей проорал:

— Гюнтер! Давай-ка сюда нашу красну девицу!

Дверь распахнулась и в проёме показался Аристофан.

— Босс, — кивнул он мне. — Царь-батюшка, — поклон Кощею. — А Гюнтер это… покурить вышел. Я за него. Вот ваша шмара.

Он освободил дорогу и в кабинет вошла та самая чернявая девица, которая хотела отравить участкового. Поклонилась Кощею, мне и замерла у дверей.

— А, Олёнушка! — доброжелательно воскликнул Кощей. — Проходи, проходи. Федя, ну-ка дай Олёнушке, слуге моей верной, вон тот стульчик, что у стены стоит.

Ладно, мне не трудно. Я переставил стул в центр кабинета напротив стола.

— Садись, милая, что стоять-то? В ногах ведь правды нет, — Кощей захихикал, а потом уже повелительно бросил: — Садись.

Девушка села, Кощей тут же щелкнул пальцами и из стула как змеи выскользнули веревки и плотно обмотали свою жертву. А она даже и не сделала попытки вырваться, только обреченно опустила голову.

— Вот такие дела, — заходил Кощей по кабинету. — Видишь, господин Статс-секретарь, она и не удивляется даже, вопросов не задаёт, за какие это провинности её тут связали. А почему? А потому, что вину свою чувствует.

Я ничего не понимал и предпочитал помалкивать, как и приказал мой шеф.

— Ну, раба моя неверная, сама всё расскажешь или пытать тебя надо люто и безжалостно? Лучше, конечно, попытать. Оно и веселей и забавнее.

Девушка вдруг вздохнула и тихо с мукой произнесла, так и не подымая головы:

— Отпусти меня на волю, царь-батюшка. Не могу я больше. Никак не могу. Руки по локоть в крови, а сколько душ невинных загубила, твои задачи выполняя… Верой и правдой столько лет тебе служила… Отпусти, батюшка.

— Верой и правдой, говоришь? Ну, может быть так оно и было, только за верность я награды даю, а не к стулу пыточному привязываю. Так почему же ты здесь оказалась?

— Воля твоя, батюшка…

— Моя, верно. Только не ответила ты мне, бесовка.

Он повернулся ко мне:

— Знаешь её, Фёдор?

— Ну, виделись разок мельком. Заходила к нам в Канцелярию.

— Зачем, сказала?

— Мне — нет. Она с Михалычем разговаривала.

Мне было жутко неловко. Я чувствовал себя каким-то доносчиком. Хотя, с другой стороны, симпатии к этой девице я не испытывал, памятуя её затею с убийством участкового.

— Ты мне, Федор Васильевич, не хитри, прямо отвечай, когда я тебя спрашиваю. Зачем бесовка к вам приходила?

— Михалыча просила зелье сделать, — выгораживать я её не хотел, а уж обманывать Кощея, тем более. — Отравить участкового лукошкинского собиралась.

— Вот, — покивал головой мой работодатель. — За честность хвалю. Но нешто ты думал, что я и так этого не знал? Нешто в моём дворце от меня секреты, какие быть могут?

Я пожал плечами мол, виноват, но исключительно по глупости, а не из злого умысла.

— Ну и зачем, раба моя, ты участкового Никитку извести надумала?

— Тебе приятное сделать, батюшка. Чтобы отпустил ты меня за службу верную.

— Да неужто? — картинно удивился Кощей. — Вот смотри, Федя, каких я работничков выращиваю. И приказывать ничего не надо, сами за меня всё додумывают и доделывают.

Я пока не понимал, куда он клонит и слушал внимательно и напряженно.

— Хитришь ты, девка, ох хитришь. И про меч-кладенец вызнавала — тоже мне подарочек сделать хотела?

Бесовка молчала, так и не подымая головы.

— Не хочешь по-хорошему говорить, будешь по-плохому. На цепях бы тебя вздёрнуть и железом каленым прижечь, да только времени сейчас на баловство нет.

Кощей открыл ящик письменного стола, порылся и достал небольшой полотняный мешочек.

— Федор Васильевич, налей-ка в стакан воды половину.

Налил, отдал Кощею. Он сыпанул в воду немного белого порошка из мешочка, размешал костлявым пальцем тут же ставшую опять прозрачной воду и поднес стакан к лицу девушки:

— Ну-ка выпей, красавица. Пей-пей, а то силком волью.

Он приподнял ладонью подбородок бесовки и она безвольно проглотила содержимое.

— Вот и молодец, — похвалил Кощей. — А мы подождем, пока зелье мое действовать начнет, а потом ты нам всё-всё расскажешь.

— Сыворотка правды?

— Почему сыворотка? — удивился Кощей. — Порошок. Ага, смотри, Федь, обмякла девка, можно спрашивать.

Девушка и правда, безвольно повисла на веревках и Кощей приступил к допросу.

— Зачем участкового убить надумала?

— Выслужиться хотела, — тихо произнесла она. — Доверие заработать.

— Передо мной выслужиться? — Кощей повернул ко мне голову и поднял палец, призывая к вниманию.

— Нет, батюшка.

— А перед кем же? К кому переметнуться надумала?

— К Змею, батюшка.

— К Горынычу?! — охнул я и тут же виновато прикрыл рот ладонями.

— К Горынычу, — подтвердила девушка. — К фон Дракхену.

Я недоуменно посмотрел на Кощея. Что это за фон такой? Он только отмахнулся и продолжил допрос:

— И что пообещал тебе фон Дракхен за участкового?

— Сказал — посмотрит.

— Что еще велел сделать?

— Ничего, батюшка. Это я сама ему предложила и про меч вызнать и про сестру Горохову.

Бесовку прорвало, похоже, порошок начал действовать с максимальной силой и информация из нее хлынула, как вода из Рейхенбахского водопада.

Про Змея этого я толком не понял, решив потом расспросить Кощея, но вспомнил, как Горыныч жаловался мне мол, окопался тут у нас на Руси еще один гад летающий, которого ошибочно тоже Змеем Горынычем зовут. Только, как я понял и размерчиком этот Змей был куда поболе, да и норов имел крайне отвратительный.

Вот к этому фон Дракхену и решила переметнуться бесовка Олёна, в надежде быстро выслужиться, а за то получить от него способ избавиться от рабства у Кощея. Я эти тонкости не понимал пока, рабство, бесовка, что это означало без понятий. Так, по смыслу догадывался и всё. Так вот, Олёна эта, решив показать свою крутизну и профессионализм, выбрала в качестве показательной жертвы одну из видных фигур в окружении Гороха — участкового, как вы поняли. Только фону этому Дракхену участковый был до лампочки, не сталкивался он с ним, да и вообще, кажется, не знал про его существование. Однако же само убийство одобрил, почему бы и нет, зря, что ль старалась? Олёна, поняв, что с участковым она прогадала, подкинула еще пару идей. Во-первых, разузнала где-то, что у Гороха в подвалах хранится какой-то меч-кладенец, которым по легенде, некий герой в стародавние времена якобы крепко надавал то ли этому Дракхену то ли его родственничку. В любом случае, как она посчитала, Змею этот меч будет интересен. Оказалось, что не больше чем участковый. То ли знал что-то Змей про этот меч, то ли не верил в сказки, но и к этой информации отнёсся равнодушно.

И тогда Олёна выложила свой последний козырь. К Гороху как раз заявилась его двоюродная или троюродная, не важно, сестрица, которая покинула монастырь, где провела детство, достигнув совершеннолетия. Вот её и предложила Олёна похитить, чтобы впоследствии шантажировать Гороха. Но и тут Змей проявил, может быть, чуть большую заинтересованность, да и то, думаю, скорее в извращенном плане. Мой приятель Горыныч тоже постоянно строит глазки нашей Маше, хотя в физиологическом смысле я себе представить процесс веселых любовных игрищ между человеком и драконом не могу. Хотя, кто их, гадов этих крылатых знает…

— Больше ничего не натворила? — строго спросил Кощей.

Бесовка помотала головой.

— Вот и хорошо, вот и славно, — Кощей опять принялся задумчиво мерять шагами кабинет. — А знаешь, Олёнушка, а освобожу-ка я тебя. На волю отпущу.

Олёна вскинула голову и неверующе посмотрела на него, но в глазах её появилась надежда.

— Да-да, вот так просто возьму и отпущу. Только не сразу, а скажем, через год. Хочешь?

Она часто закивала головой.

— Вот и хорошо. Но только этот год будешь служить мне на совесть! А за хорошую службу уже следующим летом будешь свободна. Договорились?

— Да, батюшка-Кощей, договорились! Уж и не знаю как тебя благодарить… Всё сделаю, всё выполню, ты только прикажи!

— Славно, славно… И ещё. Если когда-нибудь потом мне вдруг потребуется от тебя услуга…

— Выполню, батюшка! Только убивать больше…

— Ну вот, условия начались… — протянул Кощей недовольно. — Хорошо, быть по сему. Обойдемся и без убийств. А пока — служи мне верой и правдой! Вон к Федору Васильевичу в распоряжение поступаешь. Слушай его как меня. Всё ли поняла?

Олёна опять закивала, а я икнул. Мне-то она зачем?! Мне своих хватает, да с перебором уже.

Кощей щелкнул пальцами и веревки опали и втянулись в стул.

— Ну, слуга моя верная, иди. За дверью нового начальника своего обожди.

Едва она вышла из кабинета, как я заныл:

— Ну, Ваше Величество, ну зачем мне она?! Мне и Маши…

— Цыц, — заткнул меня Кощей. — Возьмешь ее, пригодится. Заодно присмотришь за ней, как она договор соблюдать будет. А сейчас, Федор Васильевич, о другом поговорим. Хочу тебе дело поручить, важное.

Спасибо, рад. Просто счастлив.

— Не демона, надеюсь, опять изгонять придётся?

— А что, понравилось? — хохотнул Кощей. — Нет, демоны теперь не скоро ко мне сунутся. Другую задачку хочу тебе загадать.

Когда через полчаса Кощей закончил вываливать на мою бедную голову информацию, я взмолился:

— Ваше Величество, ну погодите немного. Дайте мне время переварить услышанное, обдумать. Тогда уже и прикидывать можно с чего начать.

— Вот и правильно, подумать никогда не вредно, — согласился Кощей. — Время у нас есть пока, но и сильно затягивать не стоит. Иди, Федя, прикинь, подумай и за дело берись. Подключай свою Канцелярию, бесов задействуй, а если еще что понадобиться — говори.

Я вышел из кабинета совершенно ошарашенный и мысли вихрем носились в голове, не давая ни на чем конкретно сосредоточиться. Даже про Гюнтера забыл, хорошо, он отсутствовал.

— Батюшка Секретарь, — поклонилась, ждущая меня Олёна.

Тьфу ты, а я и про неё тоже забыл. Не вовремя как она, но деваться некуда. Ладно.

— Пойдем, Олёна в Канцелярию, там и поговорим.

Я махнул Аристофану и мы быстро зашагали к нам.

Едва мы вошли в Канцелярию, как наши, увидев нас, насторожились. Дизель, развалившийся в моем компьютерном кресле — выпрямился, Тишка да Гришка, дрыхнущие на его коленях — завозились и проснулись, Маша, читающая на диване — отложила книгу, а Михалыч просто насупился.

Я сел за стол и кивнул Олёне и Аристофану, чтобы тоже присаживались и начал:

— Ну что, дамы и господа мои, Канцелярия. Дал нам Кощей-батюшка новую задачу. Завтра отправляемся в Лукошкино.

Тишка да Гришка жалобно заскулили и прижались к Дизелю, обхватив его ребра маленькими лапками.

— О сути задания поговорим чуть позже, а пока хочу вам представить Олёну. Она будет действовать с нами, а точнее — параллельно нам. Сейчас коротко о событиях в Лукошкино. Как вы знаете, Олёна, самостоятельно подготовив сложную операцию, прикончила-таки, — тут я подмигнул незаметно Михалычу, — участкового Ивашова, нашего давнего врага. Расскажи нам, красна девица, как это ты всё провернула?

Олёна после обещаний Кощея пришла в себя и была довольно оживлена и вот сейчас, радостно улыбнувшись, она сказала:

— А я накачала яблочко ядом, что мне дедушка Михалыч сделал, и подсунула участковому на окошко в спаленку, он, дурачок и съел его. Ну, вот и…

Тишка да Гришка залезли внутрь Дизеля и посматривали на нас сквозь его ребра, будто из темницы. Маша поморщилась. А дед вздохнул:

— А как же ты, девка, в терем-то бабкин пробралась?

— Ой, да это совсем легко было! — засмеялась Олёна. — Я наняла бесов, они всё и сделали. У меня и шапка-невидимка есть, но она даже и не понадобилась.

— Бесы? — удивился Аристофан. — Мои, что ли, в натуре?

— Ну что ты, рогатенький! Пришлые какие-то, работали в Лукошкино, лохов стригли, вот я на них и вышла.

— А сколько их? — поинтересовался я. — И где же они там работали?

— Трое, батюшка. Нашли они колбасника одного, который свиней держал, а в соседях у него квасник, что квас делает. Так бесы-то ночью забор между ними валили и кваснику весь хрен, который он для кваса растил, копытами своими вытаптывали мол, свиньи соседские забор проломили. А днём подряжались к этому кваснику этот же забор и чинить.

Ну да, на бесов это было очень похоже. И напакостить и подзаработать.

— Бесы же ловкие, юркие, — продолжала Олёна, — где угодно проскользнут незамеченными, вот и подложили участковому яблоко отравленное.

— Понятно.

А она вдруг залилась звонким смехом:

— Теперь, поди, в Лукошкино поспокойней будет без милиции-то!

— Ладно. А с мечом что там?

— А про меч, батюшка, я случайно узнала. Мол, хранится такой в подвалах царских, ну и послала бесов своровать его. Только не смогли они дверь открыть, больно крепкая, да замок мудрёный. В скважину замочную только и разглядели, что стоит там то ли короб, то ли гроб прозрачный, а блестит, будто из хрусталя или стекла сделан. А внутри его как раз меч и виднеется.

— Ясно. И последнее — что там с сестрой Гороховой?

— Молодая дурочка. Всё детство в монастыре провела, теперь к Гороху заявилась, замуж хочет. Начиталась книжек и подавай ей теперь принца на белом коне. Вредная, капризная, крутить ей можно, думаю, как угодно.

— Ну, тоже понятно. У кого-нибудь есть вопросы? Нет? Хорошо. Спасибо, Олёна, иди, собирайся, завтра в Лукошкино отправляемся.

Бесовка встала, поклонилась мне, Михалычу и покинула нас.

— Ну что скажите, Канцелярия?

— Фи. Мне, мсье Теодор, эта мадмуазель не нравится, — скривила носик Маша.

— Аналогично, Маш.

— Это… босс. Надо бы с бесами теми побазарить, — Аристофан покрутил у себя под носом здоровый волосатый кулак. — Чё за дела, в натуре?

— Завтра прибудем в Лукошкино, разберемся.

— Так я с тобой, босс?

— Ага. И бойцов твоих прихватим. Сейчас подумаем, всех или несколько. Михалыч, а ты что скажешь?

— А что говорить-то? Ты нам, внучек, еще ничего и не сказал, токма девку эту показал.

— А про неё, что думаешь, дед?

— Охохошеньки… — протянул Михалыч. — Досталось девке в жизни, эт точно. Видать припекло ее так, что вона на какие страсти решилась. Не суди её, внучек, всякого судьба скрутить может.

— Ну, верно, деда. Посмотрим, как она дальше себя вести будет, а пока близко ее к нам подпускать не стоит, думаю.

Все одобрительно закивали, а я перешел к основной части.

— Расскажу — не поверите! Но задумал наш Кощей создать воздушные войска!

— Ведьмы на мётлах?

— Горыныч?

— Шамаханов с катапульты через стены забрасывать?

— Не угадали. Будем строить летучий корабль!

— Это… босс… А нас на нём потом покатают?

— Ну, Аристофан, — я развел руками. — Сначала построить надо.

Оживившиеся было Тишка да Гришка, снова залезли внутрь Дизеля.

— Именно мы строить будем, мсье Теодор?

— Не переживай, Маш, вряд ли тебе придется топором и рубанком махать.

— Внучек, а как строить мы знаем?

— Молодец, деда, правильный вопрос. Горох знает, а мы должны у него чертежи этого корабля и позаимствовать.

— Я так и знала, — махнула рукой Маша. — Начинается всё хорошо, а на самом деле оказывается бардак.

— Ну как бы то ни было, а тайно отправляемся в Лукошкино. Будем планировать захват чертежей, а одновременно создадим базу для постройки корабля.

— А чавой-та, внучек, в самом Лукошкино строить надумали-то? У нас бы оно поспокойнее было бы.

— Не знаю, Михалыч. Думаю, Кощей на всякий случай не хочет далеко от мастеров Гороховых удаляться. А может и просто хочет после постройки красиво так взлететь прямо из центра города. Пойди, пойми его, таинственного нашего. Но делать корабль будут в городе.

— И на кой он ему вообще сдался, корабль ентот?

— А вот это — уже следующий вопрос и очень тайный. Слышишь, Аристофан? Не вздумай бойцам своим проболтаться!

— Да я, босс, могила! Да что б я, блин…

— Ладно, — отмахнулся я от него. — Короче похоже на то, что Кощей надумал воевать Змея. Не Горыныча нашего, а того, фон Дракхена. Все слышали про такого?

В Канцелярии воцарилась тишина.

— Я, мсье Теодор, уточнить желаю, — нарушила тишину Маша. — Речь идет про того самого Змея, который, очень большой, ест всех подряд и девушек ворует для личных целей, а потом всё равно их ест?

— По описанию похож, — кивнул я.

— Это большой-большой такой, да мсье Теодор? — уточнила зачем-то Маша.

— Ну да, наверное, я сам не видел. Ну, фон Дракхен.

— Я же совсем забыла! — вдруг всплеснула руками наша вампирша. — Письмо от тетушки Катарины пришло.

— При чем тут письмо? — удивился я.

Но Маша уже бросилась к дивану, на котором оставила книгу и, вытащив из нее листок бумаги, показала мне издалека:

— Тетушка срочно просит приехать к ней в Каталонию. Пишет, что довела её инквизиция своими придирками до хронического атеросклероза, говорит, что совсем плоха стала и проститься хочет. Придется вам без меня.

— А ить, внучка, я с тобой! — заявил дед. — Негоже молодой девке одной в такой дальний путь отправляться. А заодно на целительные грязи в Хранцию заверну, спину подлечить. У меня отпусков, не отгулянных, за пять лет накопилось.

— Вы чего? — оторопел я.

— Да и ты бы, внучек, с нами бы поехал. Али еще куда подалее. В Африках сейчас хорошо, говорят. Бегемоты ихние, вот такие морды себе наотъедали, нешто тебе там хуже бегемота будет?

А ну, понятно. Есть у моих соратничков такая первая реакция на опасную ситуацию: бежать куда подальше.

— А ну, отставить панику! — рявкнул я, а потом уже добавил помягче: — Машуль, дедушка, вы чего задергались? Мы же еще и не такие дела проворачивали. Вон, страшно сказать, самого Вельзевула так приложили, что ему до сих пор, небось икается в его пекле. Ай-яй-яй… Не стыдно?

— Не очень, внучек.

— Это вы мсье, просто Змея этого не видели.

— А ты видела?

— А мне и рассказов о нём хватило, мсье Теодор.

Я вытащил из пачки бумаги два чистых листа и положил их на стол:

— Ну, пишите тогда заявления по собственному желанию. Мол, так и так, страшно стало, хочется жизни мирной. Подписывайте и дуйте в бухгалтерию за расчетом. А мы с Аристофаном одни пойдем, да, Аристофан?

— В натуре, босс. Только не одни, а еще ребят моих возьмем, они хоть и не герои — бояться тоже будут, но на дело пойдут без базара.

— Ну, я другого от тебя ничего и не ожидал, Аристофан. Пойдем к твоим бойцам, у них посидим, пока наши коллеги бумажки писать будут. Чтобы с мысли их не сбивать.

Я обнял беса за плечи и повел к выходу.

— Мсье Теодор…

— Внучек…

— Что? Карандаши вам забыл дать? Так это я сейчас.

— Ладноть, Федька, брось. Ну, запаниковали, с кем не бывает? Давай, внучек, садись и обскажи нам подробнее про дело енто.

— Действительно, мсье Теодор, вам бы только поскандалить. Рассказывайте уже.

Вот то-то же.

— Как там Кощей-батюшка воевать со Змеем задумал, я не знаю, да и знать пока особо не хочу. Нам же надо подобраться к чертежам этим, умыкнуть их и построить по ним корабль.

— И всего-то, мсье Теодор?

— Ой, Маш, да у нас прошлое дело с демонами куда как сложнее было. Справимся. А, Михалыч?

— Ну а кудыть мы денемся? Тут же как: или справимся или порешит нас царь-батюшка.

— Ну, вот и договорились, значит. А сейчас давайте прикинем хотя бы в общих чертах. Чертежи эти выкрасть мы пока не знаем как. Прибудем в Лукошкино, осмотримся и будем думать.

— Может майор наш бравый, Калымдай, сподмогнёт?

Калымдай — это очень интересная личность. В деле с демонами сыграл крайне важную роль, взяв на себя и разведку, и диверсии, и просто безопасное внедрение в лукошкинскую среду. Калымдай был шамаханом. Но только от обычных шамаханов, которые больше всего смахивали на татаро-монгольских агрессоров, что внешностью, что повадками, он отличался и очень сильно. Закончив военную академию у Кощея, Калымдай стал вполне грамотным офицером, растерял, по крайней мере внешне, шамаханские привычки и даже разговаривал без обычного акцента, ну, знаете, моя-твоя не понимай, да всэх убиём, всэх зарэжэм! Кроме того, умел Калымдай и менять свою личину. Пошепчет что-то и перед вами уже не шамахан, а, к примеру, самый настоящий царь Горох. Кстати именно это он и проделал на финальной стадии нашей операции — подменил собой Гороха и вполне успешно. Ну и роту свою он лично выдрессировал, бойцов воспитал элитарных, с рядовыми ордынцами даже сравнивать нельзя было.

— Интересная мысль, деда. Я даже не в курсе, где сейчас Калымдай, выясню у Кощея.

— А где мы там жить будем, мсье Теодор? — поинтересовалась Маша.

— Ну, можно на том же постоялом дворе остановиться, что и в прошлый раз. Хозяин там уже лучший друг Михалыча.

Дед захекал. В прошлый наш визит мой дед отрывался на этом хозяине, как только мог и довел беднягу почти до нервного срыва. Да какой там «почти»? До срыва и довёл. Дед умеет.

— Там грязно и амбре далеко не шарман, — Маша наморщила носик.

— Ну, на месте решим, Маш. А вот где мастерские устроим?

— Да что сейчас-то гадать, внучек? — пожал плечами дед. — Тоже на месте поглядим.

— Верно. Кстати, кто-нибудь разбирается в чертежах да плотницком, да столярном деле?

Маша сказала своё дежурное «Фи».

— Чертежи знаю, внучек, только я больше по железу работал.

Михалыч у меня, кстати, не просто дедушка на подхвате, который закармливает меня как на убой. В молодости Михалыч был медвежатником, ну, тем, который сейфы вскрывает. Всю свою жизнь прогастролировал по Европе, а под старость, завязав, пристроился у Кощея на службе. Между прочим, и сам Кощей одно время у Михалыча в учениках числился, слесарное дело изучал. А дед мой, завязав, всё равно остался авторитетом в воровском мире. Да и вообще у всех остальных пользовался уважением. Почему я его моим дедом называю? Да он мне и правда, как родной стал. Сам он семьей так и не обзавелся, а как я сюда попал, сразу окутал меня теплом и заботой за что я ему очень благодарен и воспринимаю его как родного дедушку.

— Это… босс, мои бойцы на подхвате в натуре справятся, — Аристофан гордо задрал к потолку нос-пяточек. — Ну, типа доски постругать, попилить или еще что, это без базара.

— Отлично! Только еще всё равно надо будет мастера поискать, а то мы сами там такого понастроим…

— Тоже на месте думать будем, внучек, — рассудительно молвил дед. — А с девкой ентой Олёной, что делать думаешь?

— Даже не знаю, Михалыч. Бок о бок работать с ней душа не лежит чего-то, но Кощей велел с собой её взять да присматривать.

— А мы, внучек, дадим ей жуть какое важное задание, — дед снова захекал. — И пусть в сторонке от нас крутится, работу свою делает.

— Ну, вариант.

— Про Калымдая, Федь, не забудь у Кощея-батюшки вызнать.

Я вспомнил Гюнтера и содрогнулся.

— Деда, а давай ты сам к Кощею сходишь? У меня еще столько дел…

Маша фыркнула, дед хихикнул, а Аристофан впечатал кулак в ладонь:

— Давай, босс, я с тобой схожу в натуре?

— Деда?

— Ой, Машенька, внучка, смотри, как Феденька наш засмущался! Ну, чисто красна девица перед свиданием!

— Вы, дедушка Михалыч, ничего в романтической любви не понимаете. Два галантных кавалера, это же такой шарман…

— Да ну вас… — я обиделся. Ну, сколько можно меня этим Гюнтером подкалывать?

— Ладно, внучек, схожу я к Кощею.

— Ладно…

— Но если что передать своему хахалю надумаешь, письмишко там надушенное али цветочек аленький, то ты только скажи…

— Михалыч! Иди ты!..

— Иду, внучек, уже бегу.

— И кстати пока все здесь. Ремонт…

Договорить я не успел. Михалыч громко хлопнул дверью, Маша умчалась в свою комнату, Дизель заковылял в генераторную, а Тишка да Гришка так и остались висеть внутри его грудной клетки, отчаянно цепляясь за ребра, но успевая при этом корчить мне рожицы. Один Аристофан не двинулся с места, только вздохнул.

— А всё равно ремонт будем делать! — проорал я в воздух, а потом, уже сбавив тон, сказал Аристофану: — Ладно, готовь своих бойцов, завтра отправляемся.

— В натуре всех?

— Ага. Раз там стройка века намечается, то лишним никто не будет.

Аристофан ушел, а я не успел сесть за компьютер, как снова отворилась дверь. Вернулся дед, да не один.

— Калымдай! — обрадовался я. — А тебя, какими ветрами к нам занесло?

— Здравия желаю, господин генерал! — Калымдай протянул мне руку.

— Вольно, майор. Отставить эти армейские штучки и садись, давай, садись!

Калымдай, улыбаясь, сел за стол и потянул из своего походного рюкзака бутылку коньяка. Вторую, третью, четвертую…

— Ого! Ты что это затеваешь, дружище?

— Ну, за встречу. А потом, за звание мое новое я так и не проставился.

— Уважительная причина! — одобрил дед. — Тишка, Гришка! Подь сюды, проказники!

Тишка да Гришка выросли как из-под земли и вытянулись перед дедом по стойке смирно. Прямо в тему, если бы Тишка не показал мне язык, а Гришка — Калымдаю.

— Вот что, оглоеды, сейчас бегите живо на кухню и попросите у Иван Палыча еды для маленького застолья. Да уважительно просите, архаровцы, с поклонами! И если будет у него желание, пусть тоже к намприсоединяется. Всё ли поняли? Тогда марш!

— Машуля! — крикнул я. — Смотри, какой гость к нам заявился!

Маша опасливо выглянула из своей комнаты, очевидно подозревая, что я под выдуманным предлогом опять заведу речь о ремонте, но увидев нашего майора, радостно взвизгнула и повисла у него на шее:

— Ах, какой шарман, шевалье Калымдай! Как я рада вас видеть, мон ами!

Когда первые эмоции от встречи слегка стихли, я спросил у Калымдая:

— А ты к нам как попал-то?

— Да я же отпуск получил внеочередной за то наше дело с Вельзевулом. Ребята мои по домам разошлись, а я потыкался немного в Орде, ну не моё это, не могу уже я с ними, да и подался сюда вас проведать. А после, может, еще куда направлюсь.

— Ну и отлично! Только мы завтра на новое задание уходим. В Лукошкино.

— Да ну? А что там приключилось? Если не секрет, конечно.

— Для тебя — не секрет. Большое дело там затевается, долго объяснять, но первоочередную задачу скажу. Надо у Гороха чертежи тайные, военные выкрасть.

— Вот как? — он задумчиво забарабанил пальцами по столу. — А меня с собой не возьмёте?

— Серьёзно? Было бы здорово, Калымдай, но ты же в отпуске.

— Да ну его в болото такой отпуск. Я или сопьюсь или с тоски сгину. Давайте я с вами, Федор Васильевич?

— Ох, да я только рад буду. Давай, конечно!

— И вот за это — надо выпить! — дед расставил стаканы.

Хорошо мы посидели, душевно. Хотя и многовато коньяка было. И самогона, который притащил дед, когда закончился коньяк. Я конец веселья, плохо запомнил, так, обрывками. Помню, что Калымдай с Машей затеяли бороться на руках на шелбаны. Кто там выиграл, не помню, но судя по синяку на лбу Калымдая, похоже Маша.

Дизеля помню, как он повязал себе на голову платок, а дед вокруг него наяривал в присядку, а Тишка да Гришка, отбивали им ритм ложками по кастрюлям.

Аристофана помню, который почему-то пихал мне кулаки под нос и орал мол, босс, пошли Гюнтеру рожу начистим.

Ох… Мы же еще увели с конюшни здоровенного черного жеребца. Калымдай гонял на нем по центральному коридору, показывая бесенятам как правильно надо стрелять из лука на скаку, выставив в качестве мишеней с десяток тут же пойманных монстриков. Надеюсь, не попал ни в кого.

В общем, праздник удался.

* * *

Утром меня разбудил конь.

Нет не галлюцинация. Тот самый громадный и злющий жеребец Кощея, с громким хлюпаньем пил воду из большого кубка, заботливо поставленного кем-то около моей кровати.

— Уйди, животное, — прохрипел я, с жадностью потянувшись к кубку, но едва успел отдернуть руку от громко клацнувших зубов.

— Паразит… — прошипел я, с трудом подымаясь и оглядываясь в поисках одежды.

Воевать с этим монстром мне совсем не светило. Конь только улыбнулся мне. А может и оскалился.

Я, кое-как одевшись, по стеночке вышел в кабинет.

Ага, Михалыч храпит на диване, а на его животе, качаясь вверх-вниз от его дыхания, дрыхнут Тишка да Гришка. Порядок.

Дизель, намертво примотанный веревками к моему креслу, жалобно поглядывает на меня. Надо объявить благодарность тому, кто догадался не дать ему запустить генератор на рассвете.

Маша с Калымдаем валетом спят на столе. Маша закинула ноги Калымдаю на грудь и во сне морщит носик, который чуть ли не уткнулся в сапоги майора. Маша у нас капризная. Ну, армейские сапоги, ну не Шанель номер пять, ну и не нюхала бы …

От этих рассуждений меня оторвало глухое мычание сбоку. Нет, слава всем богам, не корова, хотя наши могли и корову притащить в Канцелярию, жеребца же притащили.

Это мычал Гюнтер с кляпом во рту, плотно примотанный лицом к лицу к статуе какой-то обнаженной античной красотки, наверняка утащенной из картинной галереи Кощея. Надо понимать — для привития правильного вкуса.

— Да что ж ты так громко?! — просипел я. — Тише, а то остальных разбудишь.

Кваску бы… Найди тут квас этот сейчас. В ванную срочно, там воды хоть залейся.

Воды в ванной комнате не было, но был Аристофан. В той самой ванной.

— Аристофан, вылезай, — попросил я. — Водички дай попить.

— Это… босс? — спросил он, не открывая глаз.

— Я-я, — на немецкий манер ответил я ему. — Вылезай.

— Без базара, босс, — так же, не открывая глаз, четко сказал бес, потом просунул руку за спину, покопался и достал из-под себя гриф от балалайки с печально висящими струнами.

— Аристофан, — предупредил я. — Я включаю воду, пить очень хочется. Кто не спрятался — тот утоп.

Бес с натугой подтянулся и перевалился через край ванной, так и не открыв глаз и рухнул на кафельный пол:

— В натуре, босс. Хр-р-р…

Водичка! Я и напился вволю и умылся и сразу почувствовал себя лучше. Вот зачем мы вчера так наотмечались?

Вернувшись в Канцелярию, я чуть не уткнулся носом в подрагивающую спину Кощея. Царь-батюшка изволили мерзко хихикать, чему я очень порадовался. Мог бы и молниями садануть или просто мечом своим любимым.

— Ваше Величество, здравствуйте.

— А, Федька! Погуляли вчера, значит?

— Да мы по чуть-чуть, — засмущался я и поковырял гранитный пол носком кроссовка. — Калымдай проставлялся. Святое дело.

— Тьфу! Святое… За языком-то следи.

— Виноват, Ваше Величество.

— Именно, — Кощей вдруг снова захихикал. — А Горыныч-то уже прилетел, пора вам в путь. Подымай свою банду и марш на выход!

Охохошеньки…

— Может через часик, Ваше Величество? — заныл я. — А лучше — через пять.

— Па-а-адъём! — заорал Кощей во всю глотку.

Ага. Ну, Калымдай у нас человек… тьфу ты! шамахан — военный, он сразу вскочил и стал по стойке смирно, хотя глаз и не открыл. Маша почесала ногой ногу, Михалыч перевернулся на другой бок, Тишка да Гришка сползли с него и недовольно захныкали. Правда, Дизель сделал попытку встать, но без особого успеха, да Гюнтер замычал жалобнее обычного.

Глаза у Кощея начали менять цвет с синего на красный и я поспешил отвлечь его:

— Государь, а что нам с Марьяной этой делать? Ну, с сестричкой Гороха.

Кощей развернулся ко мне и я с удовлетворением отметил, что глаза снова светятся синим.

— За Марьянку не беспокойся пока. Там сейчас мой слуга фон Паулюсус, под видом жениха склоняет её к побегу.

— В монастырь? — хихикнул я.

Кощей, к моему удивлению кивнул:

— В монастырь. Пока. А потом сюда её привезет.

— А вам она тут зачем?

— Женюсь по настроению пару раз, а там видно будет. Может, Гороху обменяю на что полезное.

— Ну как скажете, Ваше Величество, понятно.

— А раз понятно, то час вам на сборы, а я пока распоряжусь Горыныча покормить.

И царь-батюшка, слава богам, покинул Канцелярию.

Не буду вам рассказывать, чего мне это стоило, но через час вся Канцелярия, Калымдай и бесы во главе с Аристофаном, выползали на солнечную лужайку перед дворцовыми воротами на которой, брюхом кверху валялся сытый и довольный Горыныч.

— Здорово, Михалыч! — пропищала левая голова.

— Машуля, любовь наша! — пробасила правая.

— Как жизнь, Калымдай? — поприветствовала средняя.

— И ты здравствуй, Горыныч, — обиженно сказал я, проигнорированный Змеем.

Горыныч перевернулся на лапы и три языка одновременно лизнули меня.

— А! Фу! Зараза! Тьфу! — отплевывался я, едва не задыхаясь от смрада. Языки-то там не как у котенка или даже собачки и прошлись они по мне снизу доверху. — Горыныч, жаба ты с крыльями! Ну чего ты творишь-то?!

Но Змей уже отвернулся от меня. Правая голова кокетничала с Машей, средняя что-то живо обсуждала с Калымдаем и только левая ехидно скалилась мне.

— На от, внучек, утрись, — дед протянул мне большое полотенце, выуженное из своего безразмерного кошеля на поясе.

Где дед урвал этот кошель я не в курсе, но он с ним не расставался. Удобная оказалась штучка, колдовская. И вместимость у кошеля очень даже — шесть пудов запросто помещались. Мы даже Машу в нем как-то транспортировали. И вот сейчас, Михалыч копался в нем, доставая по очереди полосатые деревенские штаны на веревочке, рубаху с расписными петухами на воротнике и стоптанные сапоги. Вот же… Это мой наряд для маскировки в Лукошкино. Терпеть его не могу. Не Лукошкино, а наряд. А Лукошкино мне нравится и девушки там красивые… Это я уже говорил, пардон. Но девушки там и правда красивые.

Едва я успел переодеться, как из ворот выглянула Олёна. Ну вот, а я благополучно и забыл про неё.

— Федор Васильевич! — замахала она. — Идите сюда, пожалуйста.

Ну а теперь-то что? Мы так и до вечера не вылетим.

— Здравствуй, Олёна. Что случилось?

Но она уже скрылась в темноте коридора. Я пожал плечами и шагнул внутрь.

— Батюшка Секретарь, вот…

— Чего «вот»? — я пригляделся и хмыкнул. От ноги девушки, обхватив её петлёй, вилась полупрозрачная розовая веревка, другой конец которой держал в своей призрачной руке старый колдун Лиховид, зависнув по своей обычной манере под потолком.

— Здравствуйте, Лиховид Ростиславович, — вежливо поприветствовал я его.

С ним лучше быть вежливым. Древний колдун с еще дохристианских времен, силой раньше обладал великой, но перейдя в призрачное состояние практически её растерял. Хотя судя по увиденному, немного силушки у него осталось и это наводило на грустные мысли. Лиховид был довольно мерзким старикашкой и обожал совать нос во все дворцовые дела, доводя своими ворчанием и советами до истерики даже Кощея. У меня в Канцелярии он появлялся редко, чему я был рад и ссориться со злопамятным колдуном мне совершенно не хотелось. Достанет же потом, постоянно зависая у нас под потолком и комментируя всё подряд.

— Что у вас тут? — деликатно поинтересовался я.

— Не пускает, батюшка, — пожаловалась Олёна, а колдун довольно захихикал.

— Лиховид Ростиславович, нам на чрезвычайно важное задание пора отправляться. Отпустите девушку.

— А шиш тебе! — захекал колдун. — Моя!

— Ну, Лиховид Ростиславович, — попытался урезонить его я. — Ну вы же призрак, бестелесная тварь… Э-э-э… Творец, то есть. Зачем вам Олёна?

— Нравится, — коротко ответствовал он. — Ладная девка, моя будет.

Даже вникать не хочу, что он с ней делать собирается. Может, заставит ему с утра до ночи поклоны бить, а может, оденет в восточные наряды и прикажет танец живота исполнять, извращенец старый. А мне на задание надо.

— Лиховид Ростиславович, — как можно строже произнес я. — Тут дело серьёзное, сам Кощей-батюшка в путь отсылает. Отпустите девушку, да мы пойдем.

— Шиш!

— А я сейчас Кощея позову!

— А зови! Что он, костлявый наш, мне сделает-то? Ась? А вот и ничего!

— Зато я сделаю, — раздался спокойный голос деда у меня за спиной.

— Михалыч? — удивился Лиховид. — А тебе-то что?

— Сказано тебе — дело у нас спешное. Отпущай девку, Лиховид Ростиславович, а то…

— Ну, чаво сразу-то? — затараторил колдун. — Я ить может влюбленный! Может у меня эти… чуйства, вот!

Олёну аж передернуло.

— Лиховид Ростиславович… — снова начал я, но Михалыч отодвинул меня в сторону и стал напротив колдуна, уперев в бока руки.

— Ростиславыч, — тихо произнес он. — Не доводи до греха.

— Ну, чаво, чаво? — колдун отплыл по воздуху от деда. — Я мыслил ты мне друг, Михалыч, а ты вона как… Ну и ладно, ну и пожалуйста. Сам, небось, на девку глаз положил? Ну и забирай тогда. Помни мою доброту!

Веревка соскользнула с ноги Олёны и втянулась в Лиховида. Он обиженно отвернулся и поплыл прямо в стену, но перед тем, как полностью исчезнуть в ней, оставшаяся голова с длинной, чуть не до пола бородой, сказала:

— А всё одно — девка моя будет!

— Плыви-плыви, — проворчал Михалыч и сплюнул. — От же седина в бороду!

Мы двинулись к выходу, а я по пути, спросил у Михалыча:

— Деда, чего ты какой-то нервный? После вчерашнего еще не отошел?

— Да не, внучек, — вздохнул он, — за Тишку да Гришку переживаю маленько.

Для присмотра за Канцелярией во время нашего отсутствия, Аристофан выделил из своей команды пожилого беса Долиросентабилуса, о, выговорил! Все его просто звали — Долби.

— Да ну, деда, не переживай. Долби — бес ответственный, солидный и за твоими баламутами присмотрит, и Дизеля по утрам остановит, да и вообще за порядком приглядит.

— Так-то оно так, а ить всё одно неспокойно что-то…

Мы вышли на лужайку и только тут, оглядев неровный покачивающийся строй бесов, я задумался. А как мы все на Горыныче-то поместимся? Бесов двадцать штук, да и нас еще четверо.

— Не переживай, босс, — успокоил меня Аристофан. — Мы в натуре своим ходом доберемся.

Оказалось, что у бесов есть какие-то ходы-выходы специальные, то ли под землёй идущие, то ли прямиком через пекло, но путешествовать по ним они могли практически мгновенно.

— О, здорово! — обрадовался я. — Так и я тогда с вами.

— Не рекомендую, мсье Теодор, — вмешалась Маша. — Хотя, если любите авантюры — дерзайте.

— А что такое?

— А что бесу хорошо, то человеку смерть, внучек, — перефразировал известную поговорку Михалыч.

— Да ты что?! — я поёжился.

— Не, внучек, не смерть конечно, — захекал дед, — но голова часов пять адски болеть может или часов пять из нужника не вылезешь или…

— На Горыныче летим! — решительно прервал я его.

Бесы, тем временем захватив Олёну, отошли недалеко и вдруг стали один за другим нырять под землю. Я завороженно следил за ними и только тогда, когда Аристофан, идущий последним, исчез под землей, спохватился:

— Тьфу ты! Мы же не договорились, где встретимся там!

— Фи, мсье Теодор, это же бесы, — пожала плечами моя вампирша.

— Сами нас найдут, внучек, — успокоил дед, приноравливаясь, как бы половчее оседлать Горыныча.

— А ладно. Ну что, полетели?

И мы полетели.

Горыныч втянул свои шипы вдоль спины внутрь, он как-то рассказывал, что ему Кощей такое удобство сделал, и мы в относительном комфорте устроились на нём. Меня, конечно же, посадили спереди, хотя после первых полетах на Горыныче это уже не напрягало. Полет был сказочный во всех смыслах и сильного ветра даже при большой скорости не было.

Михалыч дрых у меня за спиной, Маша с Калымдаем возились и все время хихикали сзади, а я болтал как обычно с Горынычем. Хотя скорее не болтал, а дремал в пол глаза и в пол уха слушал трагическую историю Горыныча и его первой и самой настоящей любви, произошедшей лет пятьсот назад где-то в Южной Америке, которую Горыныч называл Южной Западной Землей. Оказывается у дружка Горыныча, местного авторитетного бога Кетцалькоатля, тоже змея, между прочим, была чудесная, на вкус Горыныча, конечно, сестричка Малитукецаль, с которой у моего Змея и случилась любовь. Но так получилось, что в их идиллию вмешались другие боги, Эхекайлакакоцкатли, Тескатлипока и сам старина Миктлантекутли…

Дремать под такие имена оказалось просто замечательно, чем я и занялся, совершенно наплевав на эти южноамериканские страсти, лишь иногда поддакивая, чтобы Горыныч не обижался.

— …я ему, прикинь, Федь, по рогам ка-а-ак врежу!

— А?.. Да ты что?! А у него и рога были?

— После встречи со мной уже не стало! А потом Тескатлипока с дрыном наперевес кидается ко мне…

Хр-р-р…

— Подлетаем, Федор Васильевич, — внезапно донеслось до меня и Змей, приземляясь, с печалью добавил: — А с Малитукецаль мы так больше и не виделись, эх…

— Да, Горыныч, жизнь… — посочувствовал я, слезая с него на знакомой мне полянке.

Распрощались мы жутко довольные друг другом.

— Ну что, — сказал я, с тоской поглядывая на лес. — Пошли по буреломам да оврагам?

— Ох, Теодор, — вздохнула Маша и вдруг, подхватив меня и деда, взвилась в воздух, распахнув крылья.

— Растудыть… — начал Михалыч от неожиданности, но тут же одумался.

— Ой, класс, Машуль! Спасибо! — проорал я ей.

— Еще мешок яблок, мсье Теодор и мы в расчете. И кстати, а где мой первый мешок?

— А как же Калымдай? — забеспокоился я, резко меняя тему.

— Ну что вы, мсье Калымдай только ненамного от нас отстанет. Настоящий офицер, охотник. Он такой брутальный…

— Маша, у тебя посол есть, — напомнил я.

Не хватало мне еще любовного треугольника во время ответственного задания.

— Мой Кнутик — это настоящая любовь, мсье Теодор! А Калымдай…

— А Калымдай — наш боевой товарищ! — категорически заявил я.

— Ой, что-то руки устали… Просто сами разжимаются.

— Маша!

Не скучно полетали, хорошо хоть, не долго. Маша мягко опустила нас с дедом на землю на опушке леса, а сама тут же удалилась в кустики переодеваться в ненавистный ей сарафан. Обычно Маша щеголяла в черных кожаных штанах и такой же кожаной жилетке но, разумеется, мы ее заставляли перед выходом в люди, одеваться по местной моде. Ну что поделать, маскировка. Сам не от Версаче одет.

Скоро к нам присоединился и Калымдай. Я с завистью посмотрел на него. Даже не запыхался, чертяка. Всё, с понедельника бросаю жирное и мучное и начинаю утренние пробежки вокруг Лысой горы.

Дождались Машу и вышли на дорогу к Лукошкино. К моей печали попутных телег не было и пришлось с полчаса топать своим ходом до ворот города.

А Лукошкино не изменился! Хотя, с чего бы ему меняться? Те же низенькие, поначалу одноэтажные домишки сплошь из дерева, а ближе к центру уже не домишки, а целые дома, а дальше уже и терема. И двухэтажные и изредка трёх. Базар как всегда голосистый, забит народом, товарами, запахами, криками продавцов. Всё как всегда.

Мы быстро миновали базар, оставив шумных торговцев позади и, приблизившись к двухэтажному терему бабы Яги, в котором располагалось отделение милиции, свернули в сторону к конспиративному дому. Это Калымдай еще пару месяцев назад, снял дом поблизости от милиции у хозяев, которые до зимы уехали в деревню. За домом следил некий Боров, эдакий детина с густой черной бородой, да и в целом откровенно бандитской внешности. Хотя пойди тут по внешности определи, кто есть кто. На добропорядочного купца иной раз глянешь и содрогнёшься, а какой-нибудь милый старичок, вроде моего Михалыча, за грошик медный прирежет. Нет Михалыч конечно не такой. Будет он ради грошика руки марать, как же.

Боров, как обычно, разыграл целый спектакль на показ всей улице. Он то кидался обнимать Михалыча, то радостно хлопал по спине Калымдая, принявшего облик простецкого мужичка, то махал мне и Маше, застенчиво стоящим в сторонке и изображающим из себя бедных родственников.

Наконец мы зашли в дом, где Боров тут же вернул себе довольно угрюмый вид, но Калымдай обрадовал его:

— Боров, иди сюда. Зарплату будешь получать? И аванс, кстати, за два месяца вперед.

Боров довольно закивал и заулыбался щербатым ртом, а мы уселись за большой стол в горнице.

Едва Боров притащил самовар, чашки и связку баранок, как в дверь застучали:

— Хозяин, в натуре купи козу! Задёшево отдам без базара!

— Аристофан, — выдохнул я, расслабляясь. — Надо же, как он быстро. Открой, Боров, свои.

В горницу вошел Аристофан ведя за собой на веревке натуральную белую козу. Облик он сменил, но по минимуму — убрал только свиной пятачок и немного сгладил черты лица. То есть морды. Хвост запрятал в широкие штаны, а на голову нахлобучил высокую фуражку, прикрывая рожки. Ему бы еще цветок на фуражку, да гармонь на плечо, ну вылитый деревенский гуляка.

А коза, вдруг резво подпрыгнула и, сделав сальто в воздухе, обернулась Олёной. Во фокус, я и не знал, что она так умеет.

Борова отослали во двор возиться по хозяйству, а мы уселись за стол и я начал первое оперативное совещание нашей диверсионно-строительной канцелярской группы:

— Ну что, дамы и господа, с прибытием. Сначала обрисую вкратце поставленные перед нами задачи, потом обсудим их и перейдём к хозяйственно-бытовым вопросам.

— Жги, внучек! — закивал Михалыч, гордо обводя всех взглядом мол, вона как внук-то могёт!

— Первоочередная, но не самая спешная цель у нас — перемещение царских чертежей летучего корабля из одного места в другое.

— Спереть, значиться, — пояснил дед для непонятливых.

— Для того надо нам сначала просто узнать где эти чертежи хранятся и общую обстановку оценить в окружающем их месте.

— Я, Федор Васильевич, мог бы опять личину накинуть кого из бояр, да погулять во дворце Гороховом, — предложил майор.

— Хорошо, Калымдай, только побережем это для особого случая. Горох сейчас настороже. С колечком волшебным, небось, после прошлой нашей операции не расстается, может и спалить тебя ненароком.

— Во дворце нам нужны свои глаза и уши, — заметила Олёна.

— Верно, Олёна, — согласился я. — Есть предложения?

— А как же! — улыбнулась она. — Я тут свела знакомство с девкой одной дворовой, которую Горох к себе в спальню таскает. Подружки мы теперь с ней.

— Молодец! Думаешь, сможешь через неё подобраться к чертежам?

— Со временем, батюшка, смогу. Но как быстро это произойдет, не ведаю.

— Надоть, внучек, Кощея нашего батюшку тоже к работе подключить, — заявил Михалыч, вертя в руках кружку с отломанной ручкой и подозрительно разглядывая её.

— Это как же, дед? Пусть на Горыныче посреди царского двора приземлится и чертежи себе потребует, а то мол, спалит царский терем на фиг?

— Пусть в зеркало свое колдовское почаще за Горохом смотрит, — парировал дед, протирая подозрительную кружку большим носовым платком, выуженным из кошеля. — Глядишь, и полезет Горох за чертежами ентими, а Кощей-то и подсмотрит где они.

— Дельная мысль, — согласился я. — Тогда, Михалыч, свяжешься с Кощеем и поставишь ему задачу, пусть пашет и не увиливает, а не то…

— Гхм…

— Шучу-шучу… от нервов это.

— А на вот тебе внучек баранку от нервов. И чайком запей.

— Спасибо, — теперь уже я с сомнением рассматривал кружку. — С чертежами значит, пока так и решим. Олёна будет через девицу эту легкого поведения, к ним подбираться, а Кощей-батюшка в зеркало поглядывать. Второй вопрос: меч-кладенец. Велено… хм-м-м… экспроприировать его.

— Спереть, значиться, — снова пояснил дед.

— Мы знаем, что он в царских подвалах хранится за замком мудрёным…

Дед хмыкнул.

— Я знаю, Михалыч, знаю, что для тебя не открываемых замков не существует, но ты прямо сейчас можешь отмычку или что там еще, дать от этого замка?

— Посмотреть надоть, — зачесал в затылке Михалыч. — Так от сразу как сказать-то?

— Вот именно. А еще, помните — там и короб хрустальный вроде, в котором меч и лежит. Его тоже надо вскрыть, да без шума.

— Это легко, мсье Теодор, — удивила меня Маша. — Алмазом прорезается отверстие подходящего размера и всё.

— А у нас есть нужный алмаз?

Маша протянула ко мне руку и на ее пальцах блеснули два больших перстня:

— Оба подойдут, мсье Теодор. Первый мне подарил герцог Тулузский, когда я гостила у него в замке, а второй — у гроссмейстера ордена Тамплиеров хранился и мне случайно достался…

— Спёрла девка колечко, — снова влез дед с разъяснениями.

— Фи, дедушка Михалыч! — привычно возмутилась Маша и под шумок стащила у меня из-под руки баранку.

— Отлично, молодец, Машуль. С алмазами молодец, а не с баранкой, — уточнил я. — Отдай еду!

Ага, сейчас. Я печально проводил баранку в последний путь. В смысле — до Машиного рта и продолжил:

— Тогда остается сам замок.

— Мне тудыть самому надо, внучек попасть, — вздохнул Михалыч. — Одним бы глазком только глянуть.

— Дедушка Михалыч, — вмешалась Олёна. — А возьмите мою шапку-невидимку. Только верните потом.

Девушка покопалась в наплечной холщовой сумке и выложила на стол невзрачную шапочку похожую на тюбетейку или ермолку какую.

— От и славно, внучка, — закивал головой дед. — Верну-верну, даже и не сумлевайся.

— И что, — усомнился я, — никто-никто деда не увидит?

— Только собаки учуять могут, да у котов еще глаз особо устроенный, враз заприметят, — пояснила Олёна.

— Не боись, внучек, проскользну легко, как коньяк в пузо.

— Ну ладно. Тогда с этим тянуть не будем, сегодня же и надо сходить. Хорошо, деда?

— Легко, Федя.

— Следующий пункт, тоже неспешный, но уже надо готовиться к постройке летучего корабля. А это значит, что надо подходящее место найти для ангара — дом, там или сарай большой, да и мастер нужен, который и в чертежах разбирается и плотницкому делу обучен.

— Так Федор Васильевич, — заявил наш майор, подвигая Маше мою кружку с чаем, — есть у нас такой мастер прямо тут.

— Э-э-э… Чай-то куда?

— Фи, мсье Теодор! — возмутилась Маша, поспешно опуская в кружку длинный язык. — Вы же знаете, как это вредно есть всухомятку! Совсем не заботитесь о сотрудниках…

— Да пей, пей на здоровье… Так что за мастер-то, Калымдай?

— Да Боров же, хозяин наш тутошний. И не сомневайтесь даже, хороший специалист.

— Надо же удачно как. Хорошо, закончим, поговорим с ним. А он согласится-то?

— Да куда он денется, — засмеялся Калымдай. — Тем более мы ему и заплатим хорошо.

— Ну и славно. Теперь с самим сараем, что думаем?

— Есть тут один кожевенник, Федор Васильевич, — начал Калымдай. — Я к нему еще тогда присматривался, когда только начали создавать оперативную базу тут, в Лукошкино. У него дом большой, двор не малый, да сарай, думаю, подходящих нам размеров. Всё высоким крепким забором огорожено, да и месторасположение в самом центре города. На виду, потому и внимания никто не обратит.

— Ну, звучит неплохо. А с ним как договориться-то?

— Думаю, не сложно будет. У него в последнее время дела плохо идут. Дошло до того, что он и своих работников распустил и в доме том один с семьёй остался. Дадим ему денежку хорошую, да и спровадим из города до зимы. Полагаю, он только рад будет.

— Возьмёшься за это, Калымдай?

— Так точно, сделаю.

— Есть еще вопрос с сестрой Гороховой, Марьяной. Только я не совсем понял, что от нас требуется. Надо ее к Кощею-батюшке переправить, но этим уже специальный человек занимается. Так что, мы только следим за его операцией и будем наготове. Так?

Все кивнули.

— Булавки-говорушки всем Михалыч выдал?

Все кивнули.

— Ну и бытовой вопрос: где жить-то будем?

— А пойдём-ка, внучек, на тот же постоялый двор? А что, место там тихое, нам знакомое, да и хозяин в нас души не чает, — хихикнул дед.

— Фи. Там пахнет, — заявила Маша, опуская пустую кружку на стол и оглядываясь, чтобы еще стащить.

Вегетарианцев не прокормить. Хорошо, их в мире мало, а то давно бы уже настал продовольственный кризис.

— Маш, тут везде пахнет. Ну что ты капризничаешь? И заметь, у посла снова ты жить не будешь.

— Пуркуа это, мсье Теодор? Почему все вмешиваются в личную жизнь и мешают воссоединиться двум любящим сердцам?

— Ну, понесло девку, — хмыкнул Михалыч.

— А что там за любовная история? — заинтересовалась Олёна.

— Вампирша наша, — пояснил дед, — с послом немецким амуры крутит.

— Как здорово… — мечтательно протянула Олёна.

— Посол к нашим нынешним делам, — задумчиво протянул Калымдай, — никаким боком не касается.

— Маша, значит так, — подытожил я. — Заселяешься с нами на постоялый двор, а в свободное от работы время можешь изредка бегать на рандеву с Кнутом Гамсуновичем.

— Деспотизм и тирания, мсье Теодор! — для проформы заявила Маша, но было видно, что её такой расклад устраивает.

— Они самые, Машуль. Калымдай, ты с нами в гостиницу?

— Я, Федор Васильевич, лучше тут с Боровом останусь. За милицией присмотрю.

— Хорошо, договорились. Аристофан, ты как со своей бандой?

— А чё сразу с бандой в натуре? Отряд у нас чисто боевой такой.

— Отряд так отряд. Так что? Где вы обоснуетесь?

— Да мы, босс, пока так перекантуемся в натуре, а как домик тот с сараем под себя погребем, так мы без базара в него и заселимся.

— Ну, смотри… Ну что, соратнички, есть еще вопросы, предложения?

— Обмыть ить надо прибытие сюды…

— Надо, мсье Теодор, на базар сходить, яблок и пряников на постоялый двор завести побольше, а то там мясо да мясо…

— Михалыч, никаких обмываний! Маша, сама сходи и купи, что надо. Вон у Аристофана бесов возьми в помощь. Только полбазара не скупай!

— Фи, мсье Теодор! У меня организм растущий, мне много еды надо!

— Да ешь на здоровье только потом не жалуйся, что организм в стороны расти начал, — отмахнулся я от нашей вегетарианки.

— Это… босс. Я еще тех бесов поищу пришлых, что участковому отраву подсунули.

— Дело, Аристофан, молодец.

— А я, Федор Васильевич, пойду с Боровом пообщаюсь да в кожевенную лавку наведаюсь.

— Отлично, Калымдай.

— Батюшка, я тогда во дворец к подружке Гороховой пойду.

— Замечательно, Олёна. А ты, кстати, где жить думаешь? С нами в гостинице?

— Нет, батюшка Секретарь, я пока с бесами нашими, а если выгорит дело с лавкой кожевенной, так туда переселюсь. Не хочу на глазах у всего города светиться.

— Хорошо. А кстати, а с теми чужими бесами ты связь потеряла?

— Сговорились мы не встречаться на всякий случай, пока они работу свою не выполнят, участкового не уморят.

Кстати, надо бы Калымдая попросить узнать, как там участковый.

— Ну, за дело тогда, Канцелярия!

Аристофан с Олёной быстро исчезли, Калымдай пошел поговорить с Боровом, а мы решили подождать результатов их переговоров, а пока лениво обсуждали проникновение в царские подвалы.

— Михалыч, может отсюда и сходим во дворец Гороха, а потом уже и на постоялый двор?

— Можно и так, внучек, только тебе подкрепиться бы надоть. Рухнешь где-нить с голодухи на полдороги и тащи тебя потом.

— Ох, дед, ты опять за своё? Недавно же ели, да я еще вон, чаю почти попил, почти с баранками.

— Ить не еда енто, — отмахнулся дед. — Нормальная еда это — мясо. Правильно, Машуль?

— Вы, мясоеды, никогда не перестанете губить природу и убивать несчастных зверушек лишь бы набить свои животы антрекотами да бифштексами с кровью, — сглотнула слюну Маша, видимо вспомнив былые дни.

— Ну да, ну да. А вот, лет десять назад, ты, внучка, не только зверушек кушала, но и человечинкой не брезговала, а?

— Исключительно по необходимости! То, дедушка Михалыч, была черная страница в моей жизни. Мы скоро на базар за пряниками?

— А кстати, Маш, — вмешался я в их разговор. — Ты на базар не передумала идти? А то сейчас Аристофан со своими бесами как умотает куда-нибудь и будешь ты сама с корзинами еды таскаться.

Ответить Маше помешал вошедший с Боровом Калымдай:

— Позвольте представить вам нашего мастера, говорит, обучен с чертежами обращаться.

— А чего ж, — прогудел Боров. — И чертежи могём и топором орудуем…

— По ночам из-за угла? — хихикнул дед.

— И так тожеть могём, — солидно подтвердил бородач. — Однако одному трудновато будет — я братца своего, Свина в артель возьму.

«Боров и Свин, столярные работы?», — хихикнул я про себя, а вслух сказал:

— Хорошо, действуй. По деньгам сговорились?

— Не обидели, — кивнул Боров.

— Вот и славно. А за хорошую работу, еще и от себя лично премию гарантирую.

Боров расплылся в жутковатой улыбке, закивал и вышел из дома. А за ним и мы разошлись. Мы с дедом в царский терем, Маша — всё-таки на базар и в гостиницу, а Калымдай взялся её проводить, заодно послушать новости да сплетни рыночные.

* * *

Мы с Михалычем стояли в переулке и по очереди выглядывали из-за угла, обозревая царский дворец и так же по очереди, чесали в затылках.

— И не сказать ить, что тупые мы с тобой внучек, а вишь как оно получается…

— Да, дед, что-то не продумали мы всё толком.

Проблема была в том, что попасть Михалычу на царский двор ну никак не получалось даже в шапке-невидимке. Забор был высоченный, ворота охранялись стрельцами и даже и не думали открываться. Торжественной делегации из ООН или на крайний случай из Мозамбика, для которых ворота распахнули бы, тоже не наблюдалось.

Мы для очистки совести даже обошли кругом весь дворец. Нет никаких лазеек, открытых нараспашку калиток или подкопов под забором. И как только стрельцы в ларёк бегают за водкой?

— Может, подсадишь меня, Федь?

— Дед, да Федя ведь у тебя не великан. Забор-то метров десять в высоту будет. Хочешь, я тебе штакетину выломаю, а ты прыжки с шестом устроишь? Я тебе в ладоши похлопаю. В любом случае похлопаю, если даже не долетишь и в забор влепишься.

— Что это ты ить злой такой, внучек?

— Нервы.

— А эти твои нервы — от недоедания! — авторитетно заявил Михалыч. — Вон-ка глянь, Машка наша какая злющая, а почему? А это всё от морковки да капусты.

— У тебя, дед, все болезни от недоедания.

— А разве оно не так?

— Ой, Михалыч, завязывай про еду, — что-то и правда есть захотелось. — Ты лучше скажи, что делать-то будем?

— А давай стрельцов прирежем?

— По-тихому, да? Чтобы никто тут в центре города ничего и не заметил. Что ты, дед, кровожадный у меня такой сегодня?

— Так и у меня нервы, внучек, — вздохнул Михалыч.

Не буду больше его нервировать.

— А давай, внучек, ты стрельцам скажешь, что к Гороху тебе срочно? Они калитку тебе откроют, я и проскользну незамеченным.

— А что каждый вот так может подойти и сказать мол, к Гороху дело есть?

— Сказать-то каждый может…

— То-то и оно…

— А скажешь им, что ты посол князя Тмутараканского.

— Дед, тебе меня совсем не жалко? Ну, пропустят они меня, если даже поверят, ну поставят перед Горохом и что?

— И всё, внучек.

— Вот именно.

— Зато я зайчиком проскочу за тобой, выполню Кощеево задание, а он мне за енто медаль даст. А может и деньжат ишо отвалит. Ты, внучек не сумлевайся, поминки по тебе я о-го-го какие отгрохаю!

— Добрый ты у меня, дед…

— А то!

— Ладно, хватит думать, надо действовать. Одевай-ка, Михалыч шапку-невидимку и шагай тихонько за мной, а я стрельцам зубы попробую заговорить.

— Лучше — выбить. А я бы под шумок, пока тебя пинать будут…

— Дед!

— Ладноть, ладноть… Это я так, для креативу.

— Ух, какие ты слова знаешь!

— С тобой поведешьси… — пробурчал Михалыч, потом выудил из кошеля Олёнину тюбетейку, напялил на голову, повернул и исчез.

Я уже должен был привыкнуть ко всем этим колдовским штучкам, но сейчас, открыв рот от удивления, заозирался по сторонам пока меня не привел в чувство ехидный голос деда:

— Да тута я, внучек, тута, чего в забор пялишься? Али слово интересное на ём увидел?

— Классная штучка! Ладно, деда, давай за мной и лови момент.

— Ужо я его поймаю, не сумлевайся, внучек! Поймаю и по почкам ему, по почкам!

— Дед, что это ты расшалился?

— Нервы, внучек.

— Молчу-молчу…

Я вдохнул-выдохнул и, решившись, медленно вышел из-за угла, неторопливо направляясь к воротам дворца. Рот я распахнул пошире, головой вертел во все стороны, а глаза раскрыл в восторге и удивлении. Надеюсь, я был похож на деревенщину, впервые попавшего в город. Подходя к воротам, я всё выше задирал голову, не спуская глаз с резного конька на крыше и, разумеется, споткнулся и грохнулся под довольный хохот часовых. Смущенно поднявшись, я стал отряхивать штаны от пыли, но замер, наткнувшись рассеянным взглядом на стрельцов.

— Ух ты… — восхищенно протянул я, обходя стрельцов то с одной стороны, то с другой. А те откровенно скалились и перемигивались, получив небольшое развлечение.

— А вы ж дяденьки, небось тут самые главные енералы, а? Али воеводы царские?

— Я — генерал, — подтвердил рыжий стрелец, — а вот он — воевода. Это ты точно подметил, малец!

— Я тоже генерал! — обиделся вдруг его чернобородый напарник.

— Генерал-воевода?! — восторженно взвизгнул я.

— Не, — поправил меня рыжий, яростно мигая напарнику, — сегодня он простой воевода, а завтра воеводой буду я, а он — генералом.

— Ух, как сложно-то всё, дяденьки! Недаром мне дед говорил мол, воинская премудрость, она самая наиглавнейшая в мире!

— Мудрый дед у тебя, — похвалил рыжий. — А ты отколь тут такой взялся?

— Так из деревни Гадюкино я!

— Ну, я так и подумал, — хохотнул рыжий.

А чернобородый задумчиво протянул:

— А где енто такая деревня? Что-то я и не слышал про такую…

— Ну как же, дяденька главный воевода, — даже обиделся я. — Да Гадюкино в наших краях усе знають!

— Так, где же енти ваши края находятся-то, дубина?

— А! — я закивал головой. — Так это как выйти из города, да Смородину перейти по мосту, так еще три дня лесом — туда, — я махнул неопределенно рукой. — А потом мимо речки Вонючки еще день вниз по течению, а там уже, аккурат, после Жабино и Толстохреновки и наше Гадюкино будет! Как увидите пастуха нашего, дядьку Митяя, так у него сразу спросите, он вам враз дорогу-то и укажет!

— Обязательно спрошу, — пообещал чернобородый. — А ты как в город попал?

— Да тятька корову продать надумал, да меня с собой взял. Хорошая корова, толстая. Не нужна? Нет? Ну, батя продаёт, а я побежал на царский дворец посмотреть. Только ничего не видно…

— Да, дворец у батюшки нашего Гороха, знатный, — подтвердил рыжий.

— Дяденька главный енерал, а кабы мне ну хош одним глазком глянуть, а? Я б Маньке своей как рассказал бы да парням нашим, деревенским, от то они бы меня зауважали!

— Ну что, Семёныч, — обратился рыжий к своему напарнику, — покажем парню дворец?

— Не велено, сам знаешь.

— Да ладно тебе, пусть сиволапый порадуется да в деревушке своей расскажет какие енералы у царя Гороха добрые!

Я радостно закивал и скрючил самую умоляющую рожу.

— Добрый ты, — вздохнул Семёныч. — Ладноть, только быстро, а то влетит.

Ворота конечно, передо мной никто распахивать не стал, а вот калитка, заскрипев, отворилась, куда я и прошмыгнул, ощущая на спине горячее дыхание Михалыча.

Замерев посреди двора и опять старательно раззявив рот, я стал разглядывать дворец. Ну, красиво, честно говоря, ладно так. Всё резное, деревянное, наверное, про такое и говорят — без единого гвоздя. Вот только…

— Всё, внучек, тикай, — перебил мои мысли тихий шепот деда.

Я еще раз обвёл глазами дворец, горестно помотал головой и, развернувшись, зашагал обратно к калитке на улицу.

— Ты чего это, паря? — недоуменно переглянулись стрельцы.

Выйдя на улицу, я снова помотал головой:

— Ну, какой же это дворец? Это — изба. Большая, но изба. Вот мы давеча проезжали мимо дворца Кощея, вот там дворец уж дворец, а это… — я разочарованно махнул рукой. — Да и охранники там все в мундирах с золотыми пуговицами.

Теперь у стрельцов отвисли челюсти, а я поспешил их добить, задумчиво пробормотав:

— Это ж какое у них тогда жалование?

И быстро удрал в знакомый переулок, где расслабился и довольно заухмылялся. Ну и правильно. А чего они?

Теперь оставалось только ждать.

Ждать было скучно. Остро не хватало чего-нибудь в руках, сигареты, например, а лучше — бутерброда. Промаявшись с полчаса и прикидывая, сколько же Михалычу может потребоваться времени на его разведывательную операцию, до меня вдруг дошло, что мы совершенно не продумали, как дед будет выбираться обратно на улицу. Тут уж я совсем пригорюнился. Выйдет он конечно, никуда не денется, но придется ему ждать пока кто-нибудь не пройдет сквозь калитку, а мне, соответственно, придется тоже ждать. Эх…

Но дед мой вышел не через калитку, а прямо через ворота. Прошагав еще с полчаса по кривому переулку, я, услышав конский топот, метнулся к углу и осторожно выглянул. К воротам царского дворца подъезжала знакомая мне уже карета немецкого посла. Ага, а вон и Маша в окошке виднеется и мне язык показывает. Вот же… Ну всё, выговор за самовольство она точно схлопотала! Хотя как бы не пришлось благодарность объявлять, что деда вызволить сумела.

— Спишь на посту?! — рявкнул мне прямо в ухо хриплый голос.

Я подпрыгнул и схватился за сердце:

— Михалыч! Растудыть твою! Ну, нельзя же так подкрадываться!

Михалыч довольно захекал, пряча в кошель тюбетейку-невидимку:

— Всё, внучек, пошли. Всё разузнал, всё разведал.

* * *

По дороге в гостиницу дед рассказал подробности своего рейда по Гороховскому дворцу.

— А и страшно, внучек! Крадусь я коридорами тесными, палатами низкими, а вся челядь на меня так и пялится! Я хош и знаю, что не видим для ихнего глаза, а кажный раз чуть не до потолка сигаю, когда сквозь меня посмотрят!

— Герой ты у меня, дед!

— А то!

— Так, а с мечом-то что там?

— А лежит он себе спокойно за дверью крепкой, — хмыкнул Михалыч. — А только, скажи мне внучек, а мы и правда с тобой такие тупые и если и сильны, то задним числом?

— Хорошо не задним местом. А что такое-то?

— А чего мы у Машки колечки ее с брульянтами не взяли? Я бы уже сейчас меч тот в кошеле своём нес бы. Замок там хош и мудрёный, но я его гвоздем и открыл и закрыл пару раз. Вокруг короба того хрустального походил, да кукиш сам себе показал.

— Да, — почесал я в затылке. — Это мы оплошали, деда.

— Ничё, внучек, не горюй, — Михалыч попытался погладить меня по голове, но я успел отклониться. — Сделаю я отмычку ладную, да бесов отошлем на дело, они меч враз притащат.

— Ну, хорошо, завтра их и отправим, да?

— Ага… О, внучек, а вот и наша гостиница, — оживился Михалыч. — Как там без нас хозяин наш разлюбезный поживает?

Без нас хозяин поживал, похоже, неплохо. Весь первый этаж, отданный под кухню и трактир, был заполнен народом, шумом, запахами и безудержной гульбой.

Дед, войдя в зал, неспешно огляделся, потом солидно откашлялся, привлекая к себе внимание, Станиславского на него нет. И только когда гул стих и все взгляды обратились к нам, степенно поклонился:

— А по здорову ли, люд честной?

Я вслед за дедом поклонился народу — это я уже наловчился тут, а народ, приглядевшись, взорвался радостными воплями:

— Здорово, Михалыч!

— Здравствуй на века, Михалыч!

— Садись к нам, Михалыч, окажи милость! И внучка своего к нам подсаживай!

Надо же и меня запомнили.

Хозяин, выскочив на шум, увидел нас и тут же обессиленно стал сползать по стеночке, безуспешно пытаясь натянуть на голову замусоленный фартук.

Местная братва моментально сдвинула столы и лавки так, что получился один стол в виде буквы «П», а дед, ухватив меня за руку, зашагал на почетные места, раскланиваясь по пути со знакомцами и представляя меня обществу:

— Внучек мой, Феденька. Молодой ишо, стеснительный. Но в деле нашем ох как лют… Гаврилу Псковского помните? А Гогу Кавказского? Ну вот, нет их больше. А так внучек у меня добёр, собаки уличной не обидит. Хотя демона ентого — Вельзевула так сапогами запинал, что я еле отбил его у Федьки.

Мужики ахали и охали и поглядывали на меня с опаской, а я, заливаясь краской, плелся за дедом, изображая из себя застенчивого маньяка-убийцу.

— А где же это хозяин наш разлюбезный? — громко спросил Михалыч, усаживая меня рядом с собой во главе стола. — Ну-ка ребятишки, помогите страдальцу!

Двое громил, ухмыляясь, подтащили к деду обвисшего на их руках хозяина в полуобморочном состоянии.

— Ну, вот что, любезный, — дед покопался в своём безразмерном кошеле идостал их него мешочек туго набитый золотыми монетами. — Уж расстарайся, милай, не обидь моих гостей, гуляем мы сегодня. А за работу твою тяжкую, за уважение, что нам выказываешь, вот тебе и награда!

Михалыч бросил золото на стол, мешочек гулко брякнул и от этого звука, хозяин наш моментально пришел в себя и, улыбаясь, угодливо закивал:

— Всё понял, батюшка!

— А раз понял, то подавай на стол питьё да яства! Когда еще люду нашему, погрязшему в работе тяжкой да грехах непомерных, отдохнуть с товариществом удастся?

— Ура Михалычу! — дружно заревели мужики.

Хозяин умчался на кухню и уже через минуту бородатый бугай самого зверского вида, толкал трогательный тост в честь деда. И понеслось…

Я на спиртное не налегал, так, пригубливал только для приличия, а вот на еду накинулся. Весь день же голодным по Лукошкино бегал.

Через часик осоловев от съеденных запеченного поросенка, гусиной копченой грудки, заливной осетрины, гречневой каши с белыми грибами, пирогов с капустой, картошкой, яйцом и луком, брусничных, яблочных и смородиновых, я поднялся, с трудом поклонился обществу и отправился наверх в знакомые уже апартаменты, шепнув Михалычу, чтобы он сильно не налегал на самогон. Дед только отмахнулся от меня мол, не учи учёного.

Едва я зашел в маленькую тесную комнатку с двумя кроватями, сразу же рухнул на одну из них, прислушиваясь к колыбельной с первого этажа:

— Из-за терема большого,

Прям на весь базарный люд,

Выбегают наши парни

И весь люд в подкову гнут.

«Где-то я уже слышал эту мелодию», — подумал я, проваливаясь в сон.

* * *

Разбудил меня волшебный запах жареного мяса с приправами.

Я сглотнул слюну, открыл глаза и увидел прямо перед собой большой деревянный поднос, заставленный самой разнообразной снедью. Поднос держал Михалыч и ехидно мне улыбался:

— Оголодал, внучек за ночь-то?

— Деда… — я протер глаза. — А ты чего живой-то? Я думал ты после вчерашней пьянки день пластом лежать будешь.

Дед захекал и похлопал себя по безразмерному кошелю:

— А я ить елексиром похмельным запасся, теперь хош каждый день пить могу до упаду!

— Не надо, — строго сказал я. — Дед, ну мы же на дело сюда прибыли, а не пьянствовать. Ты уж потерпи, а потом, как выполним наказ Кощеев, обмоем сразу всей Канцелярией.

Михалыч покивал головой и смущенно протянул:

— Да это я вчера годы былые вспомнил, внучек, вот и решил с ребятками посидеть как в старые времена… Ну куда?! Куда не умывшись, мясо в рот тянешь?! А ну марш во двор, я полью тебе сейчас — умоешься, потом ужо и позавтракаешь… Федька, положь курицу кому сказал!

— А что ты там про былые годы говорил? — спросил я уже во дворе гостиницы, отфыркиваясь от воды.

— Так я ж, внучек, — принялся за рассказ Михалыч, зачерпывая из бочки очередной ковш и опрокидывая его мне на голову, — так и не накопил себе ничего на старость. Всё сразу и проматывал. Как вернусь из гостей от очередного толстосума или банка какого, так первым делом Кощеюшке в общак долю отправлю. Потом часть отдам жёнкам с дитятками, у которых кормильцы на каторге маются, а на остальные ребяткам пиры закатываю. Ох и гуляли мы, Федь! Не поверишь, по неделям из-за стола не вылезали!

— Ну, каждому своё, наверное. А я бы точно откладывал себе на будущее.

— Так скучно же так, внучек!

— Ага, украл, выпил — в тюрьму. Романтика! — процитировал я фразу из известного фильма.

— Не, на каторгу я только разочек и попал. И больше не захотелось.

— Да ты что?! У нас? И долго пришлось отсиживаться?

— Да какой у нас… В Англии ихней, басурманской. Сразу на свинцовые копи и отправили. А мне вдруг так на Родину захотелось… — дед вздохнул и потёр совершенно сухие глаза. — Берёзку обнять, степной ковыль понюхать… Я и подбил ребятишек мол, давайте домой лучше пойдем, чем здесь загибаться. Ну и вернулись на Русь.

— Вот так просто взяли и вернулись?

— Вот так просто, внучек и вернулись. Перебили охрану, прошли ватажкой до моря, по пути подбирая всё, что пригодиться могло, а как к морю вышли, тут и кораблик нам попутный попался.

— Да ладно… Вот так вас на борт взяли и на Русь отвезли? Банду каторжан?

— От неверящий ты у меня, Федька… На от ешь лучше.

Мы уже вернулись в комнату и я накинулся на завтрак, хотя продолжал сгорать от любопытства. Дед редко рассказывал про свои прошлые годы.

— Так что там… ням-чавк!.. с кораблем, деда? Как вас на него пустили-то?

— А чего это мы у кого разрешения стали бы спрашивать? — захекал дед. — Выбрали кораблик побольше да ночью и залезли на него.

— А команда, капитан?

— Капитан с охфицерами своими сразу за шпаги схватились, царство им небесное. А простые морячки с нами решили поплавать. И не пожалели, Федь! Они и рулили и парусами ловко управлялись, а мы им за это и из Бордо да Лиссабона, из Барселоны да Палермо, с Мальты да Афин и так до самого Царьграда, часть доли своей отдавали. Они домой, небось, совсем не бедными вернулися!

— Не понял… Вы что, грабили и пиратствовали по пути?

— Да господь с тобой, внучек! Просто заходили в город какой побольше и просили Христа ради мол, помогите сирым да убогим, — Михалыч снова захекал.

— Ну да, конечно… А серьезно?

— А сурьезно, раз ты рот раззявил, то и пихай в него ногу куриную, чего без дела сидеть? Вот, правильно… Мы, внучек, как в город попадали, так сразу в кабак шли. А ужо потом, день эдак на третий… Да пережёвывай же! Смотреть на тебя тошно!

— Да жую я, жую… И что на третий день?

— А к бургомистру ужо шли или к губернатору какому и вот его тогда и просили поделиться да подкинуть нам деньжат на хлебушек и воду.

— Ага, ну да. А стража что же?

— А ты, внучек, думаешь, они там все в Европах дурные? Стражники как увидят нас оборванных да голодных, сразу слезами от жалости обливаются да по домам расходятся. Даже топорами толком и помахать им приветственно не удавалось.

— А бургомистр вам сразу хлеб и воду вот так просто и выдавал?

— А кудыть ему деватьси? — хмыкнул дед. — Жить-то всем хочется. А то, что тут тебе рассказывать будут, как я возвернувшись пять сундуков золота в Лукошкино прокутил, не верь! У нас набрешут с три улицы, да пять переулков! И трех сундуков не набралось, после того, как я Кощею его долю отсчитал.

— Однако… — протянул я, ухвативши кружку с компотом. — А потом?

— Суп с котом, — отрезал дед. — Дела пора делать, а не байки тут баить. Вона Аристофан тебя дожидается с докладом. Я его к Машке покудова определил, чтобы завтракать не мешал.

Ох, а я про Машу и забыл совсем.

— Деда, а Маша здесь ночевала или у посла своего?

— Здеся, внучек. К полуночи заявилась, да сразу и давай подчищать пироги, что после тебя еще оставались, да вином их заливать. А потом вскочила на стол и стала ребятишек моих новомодным танцам хранцузским обучать…

— И всё вы врёте, дедушка Михалыч! — донеслось из-за стены. — И не пироги там были, а всего три бублика. И не вино, а пиво. И танцы вовсе не французские, а испанские.

— Ну, испанские, так испанские, — покладисто согласился дед. — Гони к нам чертеняку нашего.

— Это… босс, — шагнул в нашу комнату Аристофан. — Какие указания в натуре сегодня будут?

— Здорово, Аристофан. Вы как обустроились?

— Без базара, босс. Калымдай дом кожевенника уже выкупил, мы там конкретно и обосновались. Реальное место, босс. И дом большой и в сарае для чего угодно места хватит.

— А Олёна?

— С нами она. И это… босс, — Аристофан расплылся в улыбке. — Мы пару тех пришлых бесов типа отловили.

— Да ну? И что они?

— Да левые они, босс. С южных земель к нам на приработки отправились. Чмошники какие-то. Порядочному бесу и стоять рядом с ними западло. А еще один удрал. Но ничего, отловим.

— Допросили их? Что они про Олёну и участкового говорят?

— Да так и говорят, что наняла их бесовка, вручила пяток яблок отравленных и велела участкового типа извести, а меч спереть. Мы, кстати, три яблочка у них в сумке и нашли.

— Три? Одно участковому скормили, значит, четыре должно оставаться?

— Два, босс… — потупился Аристофан. — Из этих трех, мы два этим бесам и скормили, чисто поприкалываться… Одно и осталось. А еще одно — у третьего гада, он зачем-то его себе забрал.

— Во как… Померли бесы от яблочек?

— Да ну, босс, помрут они как же! Окосели, как от плохого самогона, мы их вытащили за город да в Смородину и сбросили. Пущай теперь реально на свои земли и плывут.

Аристофан заржал, а я махнул рукой:

— Да и фиг с ними. А твои парни, чем занимаются?

— Дык сидим, ждем приказа, — пожал плечами Аристофан. — Несколько пацанов по городу бродят, присматриваются, а трое у пришлых бесов бизнес переняли — квасника кошмарить дальше думают, забор ему сносить и заново строить. Чего в натуре хорошему делу пропадать?

— Ясно. Ладно, развлекайтесь пока, но будьте начеку. Да и третьего беса отловите все-таки.

— Без базара, босс.

Аристофан откланялся и исчез очень довольный. Явно в Лукошкино ему нравилось.

А тут и Калымдай с нами связался по булавочной связи.

— А, Калымдай! Тут Аристофан говорил, что ты дом кожевенника в аренду взял. Без проблем обошлось?

— Всё в порядке, Федор Васильевич, он только рад был. А у нас тут на милицейском подворье развлечение сплошное. Народ туда-сюда бегает, кто на мента покойничка поглазеть, кто к поминкам готовится, а Шмулинсон, помните такого? Он гроб доставил.

— Ох, ты ж… — у меня нехорошо заныло внутри. — Так умер всё-таки участковый, получается?

— Да куда там! — засмеялся Калымдай. — Живёхонек, только шатает его еще. Но все равно погрузили уже его в телегу, забросали соломой и вроде бы к Гороху отправились всем отделением.

— Ха! Конспираторы!

— Точно.

— Хорошо, майор, продолжай следить за бабкиным теремом.

— Так точно, господин генерал!

И Калымдай завершил связь.

Но не успел я начать отполировывать завтрак чаем с булочками, как Михалыч вдруг дернулся, сделал страшные глаза и, выудив из-под подушки зеркальце для связи с Кощеем, протянул его мне.

— Здравствуйте, Ваше Величество!

— Здоровей видали, — хмыкнул Кощей и нацелил на меня костлявый палец. — Быстро Федя собирай команду, подымай бесов и бегом в подвалы Гороховские!

— А что случилось, Ваше Величество?

— Случилось, что пьянь эта царская совместно с ментом Никиткой, надумали турнир устроить для женихов Марьянкиных.

— Да и пусть развлекаются, нам-то что?

— А то, что они хотят меч-кладенец в турнире использовать! — Кощей развел руками. — Как специально, прям.

— Так нам надо…

— Очень быстро меч тот спереть. Времени у вас часа два есть, не больше. Бесам кражу поручи, они ловкие паразиты, куда угодно без мыла пролезут. Всё, давай работай.

И царь-батюшка отключился.

— Слышал, Михалыч?

— Охти ж мне… — засуетился дед. — Зови срочно взад Аристофана, внучек.

Верно. По булавочной связи я велел командиру бесов как можно быстрее снова явиться к нам, а сам спросил Михалыча:

— Деда, а что там с отмычками?

— Обижаешь, внучек, — дед порылся в кошеле и достал замысловатую железку. — Во! Красавица. Мне-то и гвоздя хватит, а чертям нашим бестолковым, я вот такую вот соорудил.

— Это… босс, — вломился к нам Аристофан, перепуганный и взволнованный.

Сделав ему жест обождать, я заорал:

— Маша! Машуля, зайди срочно ко мне!

Наша вегетарианистая вампирша тут же проскользнула в комнату и я быстро ввел коллег в курс дела:

— Коротко говоря — прямо сейчас надо меч-кладенец спереть. Планы резко изменились. Кощей-батюшка говорит, что если за пару часов не успеем его умыкнуть…

— То что? — хрипло спросил Аристофан.

— То плохо нам будет. А особенно — тебе, как главному исполнителю. Так что бери у Михалыча отмычку, а у Маши перстни с алмазами и быстро-быстро отправляйся на дело.

Маша с неохотой потянула с пальчиков колечки и, протянув их бесу, многозначительно улыбнулась, выпустив клыки.

— Да, ты чё в натуре?! — завопил Аристофан. — Даже и не переживай, верну колечки в целости!

— Хороший мальчик, — кивнула ему Маша.

— Иди сюда, чертяка, — позвал Аристофана Михалыч. — Расскажу, как дверь открывать будешь.

— Машуль, давай быстро переодевайся в местную одежду. С нами пойдешь, мало ли что.

— Ну вот… — Маша опечалилась. Наверняка собиралась к своему Кнутику улизнуть. — А у меня столько дел на сегодня запланировано было…

— Это, каких же интересно?

— Ой, ну мсье Теодор, мало ли у девушки проблем может быть? Волосы помыть, постирать кое-что, покушать опять же…

— Потом, Машуль. Дело есть дело.

— Это… босс, — вмешался Аристофан. — Я пошел в натуре?

— Всё тебе Михалыч рассказал? Давай тогда, удачи, а мы тебя в новом доме ждать будем, в кожевенной лавке.

Аристофан исчез, а мы собрались и вышли на улицу.

Солнышко припекало, но как-то ласково, народу поблизости не было, грязь на улицах подсохла — благодать. Если бы отдыхать, а не работать. А мы быстрым шагом направлялись на Колокольную площадь рядом с базаром, где и находился арендованный нами дом. Чем ближе мы подходили к базару, тем больше народу попадалось нам по пути, а уж на самом базаре, как всегда была толпа, крики, хохот и ругань продавцов и всегда желанных, но капризных покупателей. Пробившись через толпу, мы вышли на Колокольную площадь, уж и не знаю, почему ее так назвали — ни одного колокола я тут не заметил.

— Смотри, внучек, вона наш дом, — указал Михалыч на высокий забор, состоящий сплошь из подогнанных друг к другу бревен.

Ну а как же. Тут если дом хоть чуть солидный, то высоченный забор, запертые накрепко ворота и маленькая калитка, в которую протискиваться надо наклонившись. Штурмом легко такой забор не одолеть, а если и найдется умелец, что перелезет через трехметровую высоту, то с той стороны его уже будут ждать радостные собачки с теленка размером и клыками как у Маши. Приём только по предварительной записи, короче. Но сейчас нам такое было только на руку. Зачем нам любопытные глаза, которых в Лукошкино насчитывалось тридцать-сорок тысяч пар?

На наш стук калитку отворил один из бесов Аристофана и мы по одному прошмыгнули в большой двор, заставленный бочками, какими-то ящиками и прочим хламом. Сарай, предназначаемый нами в качестве ангара для летучего корабля и правда, был очень большой, а из дверей дома нам уже махал рукой Калымдай.

В доме было тихо, чисто и вполне уютно и просторно. Калымдай пожал нам с Михалычем руки, а стоящая рядом с ним Олёна, поклонилась.

— От Аристофана ничего не слышно? — сразу же спросил я майора.

— Никак нет, Федор Васильевич. Но думаю, уже скоро должен явиться. Да вы не переживайте, для бесов это плёвое дело.

— Хорошо бы, — с сомнением протянул я. — Как у тебя дела, Олёна?

— Всё в порядке, батюшка Секретарь, — заулыбалась Олёна. — Чертежи корабля у Гороха в личной горенке хранятся.

— Уже разведала? Молодец.

— Только добраться до них пока никак не могу, — она разочарованно вздохнула. — Они в сундучке с другими бумагами хранятся, я подглядела, а вот тайное место, куда Горох этот сундучок прячет, никак не подсмотрю. Да и ключик от ларца он постоянно на шее носит.

— Взглянуть бы на тот ларец, — протянул Михалыч. — Я бы тебе живо ключ изготовил.

— Да не надо, дедушка, — улыбнулась Олёна. — Я все равно подберусь к чертежам, время же у нас еще есть. А вы, дедушка, лучше шапочку мою верните, а то не всегда удаётся открыто во дворец проникнуть.

Михалыч, покопавшись в своём кошеле, с видимым сожалением отдал бесовке шапку-невидимку:

— Эх, хорошая вещица! В нашем деле ить очень даже способствует.

В горницу ввалился, тяжело дыша, Аристофан с двумя бесами:

— Это… босс! Сделали дело в натуре!

— Ух, молодцы! — обрадовался я. — Без проблем? Как прошло? Где меч?

— Тут эта… — смутился Аристофан, кивком отправляя своих подручных за дверь. — Оставили типа мы меч там.

— Как?! Почему?

— Лоханулись, паразиты, — проворчал Михалыч, ухватив Аристофана за ухо. — А гонору-то сколько было!

— А мне вот интересно, мсье Теодор, — лениво протянула Маша, — Кощей всех бесов убьёт или только исполнителей?

— Да вы чё в натуре?! — заверещал Аристофан, с трудом высвобождая ухо из цепких пальцев деда. — Спёрли мы меч, как и договаривались! Только там шухер был, никак с собой вынести его не могли, так там реально и припрятали. А ночью сходим и без базара притараним меч.

— Что за шухер? — допытывался я. Мне же потом отчет писать если что. Надо быть в курсе деталей.

— Горох с ментом да бойцами своими тоже в подвалы кинулись, — почесал ухо Аристофан, опасливо поглядывая на Михалыча, — мы еле разминулись с ними. А они как увидели, что меча в натуре уже и нет, так такое палево началось, что шагу не сделать. Мы меч в холстину завернули да над дверьми на выходе, на притолоку и запихнули, фиг его там искать будут. А ночью мы конкретно за ним и сходим, не переживай, босс.

— Охохошеньки… — вздохнул я. — А может в шапке-невидимке сейчас сходить за ним, а, Олёна?

— Сложно сейчас, батюшка раз там тревогу подняли, — покачала головой бесовка. — Там стрельцы на каждом шагу теперь стоять будут, да и меч тайно уносить — дедушкин кошель нужен будет.

— Зачем?

— Ну, так если вещь большая, то шапка ее не скроет, только владелец невидимый будет.

Я представил, как по Гороховому двору плывет в воздухе меч мимо стрельцов и челяди и согласился, что идея так себе.

— Деда, а может, ты в шапке сходишь и в кошель меч запихнёшь?

— Да не гони ты волну, внучек, — отмахнулся дед. — Ить загорелось тебе… Ночью Аристофан заберет, а мы ему поможем, а сейчас не гоже туда соваться, девка верно говорит.

Вдруг тихо засмеялся Калымдай.

— Ты чего?

— А Горох-то еще с час назад через глашатаев на площади объявил турнир. Мол, кто с мечом волшебным справится, тому Марьяну в жены. А меча-то и нет уже!

Все заухмылялись — мелочь, а приятно.

— Машуль, у нас сейчас свободное время появилось, так что если хочешь, можешь к Кнуту Гамсуновичу наведаться. Только к ночи подходи в гостиницу.

— Мерси, мсье, Теодор! — обрадовалась Маша и тут же улизнула.

— Аристофан, ты хоть расскажи, как вы дело-то обстряпали? Чего нам там сегодня ожидать, чего опасаться?

— Да там легко, босс, — самодовольно хмыкнул Аристофан. — Мы своими ходами под землей пошли и реально в подвалах царских выскочили. А там тишина, никого кроме бойцов Гороховых, да и те спят через одного конкретно. Мы мимо них прошмыгнули и дверь нужную быстро нашли. Правда, с замком пришлось типа повозиться.

— Как так? — удивился Михалыч. — Я же вам отмычку хорошую сделал да тебе всё подробно обсказал!

— Не-не, Михалыч, — выставил перед собой руки Аристофан. — К тебе без базара претензий нет. Это боец мой лоханулся, сначала не той стороной отмычку запихнуть пытался…

— Ить бестолочь криволапая! — сплюнул дед.

— В натуре, Михалыч, — кивнул Аристофан, обтирая плевок на сапоге о штанину. — Так и запихнул конкретно не той стороной в замок. Пока вытащили, пока правильно воткнули, слышим — шухер начался. Короб тот хрустальный быстро взрезали, спасибо вампирше нашей за алмазики, хвать меч и дёру, а спереди на нас уже конкретно бойцы Гороховские прут. Мы типа назад, а там тупик. И под землю никак не уйти — не дошли еще до нужного места там, где земля реально поддаётся. Ну, меч в холстину завернули и мимо стрельцов по одному просочились к выходу. Уже типа к нужному месту подобрались, а там, в натуре на входе в землю пятеро бойцов топчутся. А велено же реально тихо, без убийств типа, вот мы меч на самом выходе из подвалов на притолоку и засунули, а сами уже через двор и сюда.

— И никто вас не заметил? — удивился я.

— Не, босс! — довольно заулыбался Аристофан, — Мы же конкретно бесы!

— «Конкретно», — передразнил его дед. — Вот и сообщай сам Кощею-батюшке о своем провале конкретно.

— Михалыч… — жалобно заскулил Аристофан, — а давай ты ему типа сам скажешь? А еще лучше — потом, реально после ночной операции, а? А я не забуду доброту, блин буду, а?

— Стол пустой, батюшка Секретарь — голодный, — проворчал Михалыч. — О какой доброте говорим, милай?

— Так это мы в момент! — засуетился Аристофан. — Ща сделаем без базара!

— Дед, ну завтракали же недавно, — укоризненно протянул я, едва Аристофан исчез из горницы.

— Да когда енто было? — отмахнулся Михалыч.

Короче, поесть мне всё-таки пришлось. А когда вернулись в гостиницу так и еще раз. Как же, дорога-то длинная была от Колокольной площади, аж минут двадцать пешком, да и сил еще сколько нужно для ночной вылазки, кушай, внучек, кушай… А внучку отбиться не удалось и пришлось потом до ночи валяться, пытаясь уложить поудобнее всё съеденное в пузе. Надо молоко себе затребовать за вредность. С булочками.

* * *

Как стемнело, мы втроем — я, дед и Маша, покинули гостиницу и направились в дом на Колокольной площади, который на время нашей воздушно-корабельной операции стал нам главным штабом.

На выходе из гостиницы, дед кивком указал на Машу расслабившемуся хозяину:

— Мы скоро. Девицу нашу кровушкой христианской попоим и вернемся.

Хозяин икнул, хотел было перекреститься, но вспомнив про христианскую кровь, отдернул от груди руку, тихо взвыл и бочком улизнул на кухню. А Маша в связи с налётом на царский дворец, вновь одетая в свой кожаный костюмчик, возмутилась:

— Вы, дедушка Михалыч совершенно не представляете себе образ жизни и быта настоящих вампиров. Из-за таких как вы и идут по всему миру клеветнические истории очерняющие благородный облик истинного дитя Ночи. Ну почему кровь должна быть обязательно христианской? Любая подойдет. И даже больше вам скажу, дедушка, основываясь на своем опыте, могу утверждать, что кровь мусульман и иудеев, как людей соблюдающих определенные правила приема пищи, гораздо вкуснее и полезней, чем кровь ваших христиан. А уж про некоторые племена, употребляющие только растительную пищу, я вообще умолчу, скажу только, что не зря они считаются деликатесом и рекомендуются в качестве оздоровительной диеты.

— Волнуешься, внучка? — понятливо спросил Михалыч.

— Немножко, дедушка, — поёжилась Маша. — Монарший двор всё-таки. Куртуазные шевалье, модницы фрейлины, интриги и дуэли на каждом шагу, шарман… А тут я, в таком вот сопровождении.

— Видал, внучек? — повернул ко мне голову Михалыч. — Мордами мы ей не вышли.

— Ой, ну при чем тут ваши светлые благородные лица, дедушка Михалыч? Просто засмеют ведь, если я в вашем обществе при дворе появлюсь.

Я немного обиделся:

— Машуль, а ты не перечитала своих любовных романов? Мы же не к Людовику какому-нибудь на приём чешем, а потолкаться, даже не при — а на дворе у Гороха. И чем вообще тебе наше общество не нравится?

— Нравится, нравится, — отмахнулась вампирша, задумавшись. — А ведь вы правы, мсье Теодор, для Гороха у вас вид вполне подходящий.

— Вредная у нас Машка, — пожаловался мне Михалыч. — Славных работников Канцелярии ни в грош не ставит.

— А мы, дед, закончим это дело и отдадим её кому-нибудь. Агриппине Падловне, например. Подучится маленько и будет дебеты с профицитами туда-сюда гонять. И никакие морды её смущать не будут.

— Вы, мясоеды, все поголовно злые, так и стараетесь бедную девушку обидеть…

— Не завидуй, Машка, не хорошо ить это.

В такой милой беседе путь до штаб-квартиры пролетел незаметно. Мы дважды нарывались на стрелецкие патрули, но Маша вовремя оборачивалась туманным облачком, совершенно незаметным во тьме, а мы с дедом стрельцов не интересовали.

Все наши были уже в сборе и я еще раз уточнил наш план:

— Итак, Аристофан, ты первый.

— Это… босс, я в натуре с одним бойцом внутрь просочусь за мечом, а остальная братва реально на улице ждать будет вдоль забора. Ну, кипеж там поднять, если чё или типа для прикрытия.

— А я, Федор Васильевич, — вставил Калымдай, рассовывая ножи по всей одежде, — с бесами буду. Пока Аристофан в подвалы пойдет, вместо него руководство отрядом на себя возьму.

— В натуре, — кивнул, соглашаясь, Аристофан.

— Отлично, — одобрил я. — А мы с Михалычем на царском дворе притаимся на всякий случай, а Маша займёт позицию где-нибудь повыше, наблюдать за общей обстановкой будет.

— Если что, Машка, — наказал дед, — кукуй семь раз, да с чуйством, душевно эдак.

— Ну, дедушка Михалыч… — насупилась Маша.

— Завязывай, дед, — вступился я за Машу. — Потом после дела прикалываться будешь.

— Давай, внучек, ругай деда, ругай, — обиделся Михалыч. — Все вумные такие стали… А скажи мне, умник, а ты запасные портки захватил?

— Ну что за намёки, дед? — теперь уже я обиделся. — С чего ты взял, что я испугаюсь?

— А я и вовсе не об ентом. Я ж знаю, что ты у меня — херой! А только, как Гороховские волкодавы тебя за мягкое место потаскают, ты так и будешь в порванных портках по городу щеголять да голым задом девок смущать? Ишь ты, какой у меня проказник, оказывается, Федька! На всё готов лишь бы внимание девичье к себе привлечь!

— Блин… Точно, там же собаки сторожевые…

— За нас не переживай, босс. Нас реально, никакая шавка не заметит.

— И то хорошо…

— Босс, так мы пойдем в натуре?

И бесы вместе с Калымдаем, посмеиваясь и поглядывая на нас, растворились во тьме.

— Дед, — вернулся я к животрепещущей собачьей теме, — вот только не говори, что ты еще не придумал, как проблему с волкодавами решить.

— Ага, — удовлетворенно закивал Михалыч, — значится, плохой у тебя дед? А как жареный петух в мягкое место клюнул, так сразу хорошим стал?

— Да хороший ты у меня, деда, просто замечательный! Только что это тебе сегодня мой филей покою не даёт? Ты у Гюнтера, что ли нахватался?

Михалыч возмущенно фыркнул, но я быстро, не давая ему слова молвить, а то сейчас начнется проповедь на полчаса, сказал:

— Ну, давай, выкладывай, что ты там от собачек припас?

Дед еще пофыркал немного, как ёж-альбинос над белой мышью в блюдце молока и, покопавшись в кошеле, протянул мне круг пахучей домашней колбасы.

На самом-то деле, тут вся колбаса — домашняя, а вот милой моему сердцу «Докторской» или хоть палочку сырокопченой днем с огнем не найти. Хотя, надо честно признаться, здешняя колбаса очень даже ничего, а жареные колбаски Иван Палыча так вообще шедевр кулинарии, но хочется иногда взять такой толстый кружок обычной вареной, да ляпнуть его на ломоть хлеба, а если еще и горчичкой умеренно сверху намазать… м-м-м…

Пардон, отвлёкся.

— Ну и что мне с ней делать? — я недоуменно повертел в руках колбасу, понюхал, примерился, открыл рот, но передумал. Не время сейчас для еды. — Хочешь, чтобы я съел её и дыхнул на собак, а те от зависти и перемрут? Или поделить её между псинками, а они за это меня трогать не будут?

— Посмейси мне еще Федька! Живо бери колбасу в руку и держи покрепче!

— Ну, взял, держу. И что теперь?

— А таперича, как попадем на царский двор, ить сразу начинай по нему кругами бегать и колбасой маши во все стороны. Все собаки за тобой кинутся, а я тем временем…

— Михалыч!

Отмщённый дед довольно похекал и уже вполне серьезно протянул мне небольшую склянку:

— На вот, сделай три махоньких глотка.

— Прямо выпить? — я недоверчиво и с опаской повертел в руках бутылочку с густой, будто масло, жидкостью. Кто его старого приколиста знает, еще подсунет касторки или отвар перца чили для поднятия настроения.

— И не сумлевайся, внучек! — заверил меня Михалыч. — Это — еликсир самого Готфрида Бранденбургского!

— Ух ты! Самого Готфрида?! А кто это такой?

— Да напарник мой по молодости, — отмахнулся дед. — Знатный алхимик был, золотые руки. Ежели надо свинец в золото превратить или философский камень из булыжника с мостовой сделать, а то и вечной молодостью какую-нить богатую старую дуру одарить, то лучше его, мазурика и не сыскать. Но вот, что на самом деле умел, так енто еликсиры всякие полезные составлять. Так что глотай, внучек, глотай.

— Шевалье, вы скоро? — спросила заскучавшая Маша.

— Эх, ладно, — решился я и сделал три быстрых маленьких глотка.

Ну а кто говорил, что эликсир или любое зелье должны быть вкусными? Это же не коньяк и не сгущенка. А жаль.

Откашлявшись и отплевавшись, я протянул склянку Маше.

— Ну что вы, мсье Теодор, — улыбнулась она, демонстрируя мне клыки как у известной киски Багиры. — Меня собачки и так любят.

— Ага, — хихикнул Михалыч, — так любят, что от одной улыбки с воем разбегаются. Ну что, пошли ужо?

— На, Михалыч, сам-то не забудь глотнуть эликсиру своего, — я вернул деду склянку.

— А мне-то зачем? — удивился дед, бережно пряча бутылочку в кошель. — Я еще вчера у Кощея-батюшки на нас с тобой оберегов заговоренных взял и от собак, и от волков, и от прочей живности.

Вот не могу я при дамах материться, даже когда очень хочется, как сейчас.

* * *

До дворца мы добрались без происшествий, на стрельцов не нарвались, да и с внешней стороны царского забора патрулей не было видно, зато бесы уже были здесь. Я их и не увидел, только догадался об их присутствии, услышав тихий шепот Калымдая:

— Федор Васильевич, у задней калитки телега стоит милицейская да стрельцы и ментовские и царские кучкуются. Телега сеном заполнена, видать опять скрытно участкового привезли к Гороху. Вы уж поосторожнее там.

— Угу, спасибо, — шепнул я в ответ, вздыхая про себя.

Не везет и всё тут. За Никиту я рад, конечно, что он выздоровел, но как же он сейчас не к месту тут оказался.

— Машуля, — я обернулся к нашей грозной вегетарианке, — перенеси нас через забор куда-нибудь в тихое местечко.

И тут же зашелестели распахивающиеся крылья, сильные руки вампирши подхватили нас с дедом и мы взлетели в поднебесье, как два ангела возвращающихся домой с корпоратива, бережно удерживаемые третьим, трезвенником. Правда, до небес мы не долетели и слава богам, а были тихо и мягко опущены Машей возле большой поленницы дров. Тихо хлопнули крылья, и мы с дедом остались одни, замерев и внимательно прислушиваясь. Тишина. И сильный запах колбасы. И тихое чавканье.

— Дед, ты чего?! — зашипел я.

— Нервы, ням, внучек, — прошептал дед. — Хочешь кусочек?

— Сейчас же все собаки сбегутся!

И точно, топот лап по утрамбованной земле и возле нас появились три широко улыбающихся пасти с высунутыми языками, с которых довольно зловеще тянулись капли слюней. А еще зубки. И горящие глазки. А по мере приближения к нам, постепенно вырисовывались и мохнатые мощные туловища, ростом мне по пояс.

Я домой хочу! К компьютеру! В мою родную Канцелярию с крепкой дверью и засовом! К Тишке да Гришке, к Дизелю! К Кощею, что б его волки съели, надо же было загнать нас в Лукошкино на съедение этим монстрам!

— Кутя-кутя, — послышался шепот. — На от тебе колбаски. И тебе тоже. Да и тебе я дам, не дергайся, погодь, отломаю только кусок… Поглянь-ка, внучек, как жрут оглоеды. Совсем их тут замордовали на царской-то службе… Ну, вот еще кусочек. И тебе тоже на, держи. Всё, нету больше. Нету, говорю, и не принюхивайся! Эх, давайте хош за ухами почешу и бегите отсюда. Марш дворец сторожить, кому сказал!

Собачки разочарованно вздохнули, хором лизнули Михалычу руку и исчезли во тьме.

Я облегченно выдохнул и снова прислушался. И снова тишина. Вот и славно, вот и замечательно. И это замечательно длилось еще минут десять не меньше, а я тем временем радовался тому, что наша операция проходит тихо и по плану. И сглазил, конечно же.

Со стороны входа в царские подвалы вдруг послышался шум, какая-то возня, а через несколько минут мимо нас проскакал волкодав, урвавший себе для игр большую палку, которую счастливо сжимал в пасти. Мы с Михалычем переглянулись, одновременно пожали плечами и тут в нас врезался запыхавшийся Аристофан.

— Это… босс! — прохрипел он. — Держите падлу! Этот гад в натуре меч спёр!

И он тут же исчез, рванувшись почему-то куда-то в сторону.

— Давай, внучек, в погоню за собачкой! — скомандовал дед, но сам не двинулся с места, растерянно вглядываясь в темноту.

В погоню, ага. Про кошку в темной комнате все слышали. А про собаку в большом и таком же темном дворе?

— Дед, колбаса осталась? — с надеждой зашептал я.

— Всю сожрали, паразиты…

— Ну и где его искать, кобеля этого блохастого?

Но искать его не пришлось. Он сам медленно, будто на парашюте, спланировал сверху и завис перед нами на уровне моих глаз и дедова затылка.

Я икнул. Дед охнул. Пёс засопел и сказал:

— Ну что вы, мсье Теодор на него смотрите? Забирайте меч и летим домой.

— Маша?!

— Ну не собака же, мон шер.

Точно, Маша. А псине было уже совсем не до нас. Бедная собачка вздыбив шерсть, обреченно висела в Машиных когтях, зажмурив от страха глаза, но, так и не выпустив из пасти меча, завернутого в холстину.

— Отдай меч! — прошипел я, схватившись за лезвие и дёргая меч к себе. — Отдай, собака!

Ага, как же. Обезумевший волкодав только сильнее сжал зубы. Не поцарапал бы меч, а то Кощей убьёт всех без разбору, поди тогда доказывай, что это псина виновата.

Михалыч вздохнул, покопался в кошеле и воздух опять окрасился ароматом колбасы.

— Михалыч?! — возмутился я.

— Да это последний кусочек, — виновато прошептал дед. — Тебе на завтрак берёг.

Он подсунул колбасу к носу волкодава и тут же глазоньки собаки широко открылись, хвостик завилял, ротик распахнулся, а меч мягко упал в мои подставленные руки.

— Машка, бросай кобеля, хватай нас и тикаем! — скомандовал дед и пёс тут же рухнул на землю, но, кажется даже и не заметил этого, сладострастно заглатывая колбасу.

— Постой, деда, — притормозил я его и сжав головку булавки, торчащей у меня в воротнике, тихо позвал: — Аристофан?

— Э-э… Босс? — тут же откликнулся бес, пугая меня прерывистым дыханием.

— Всё, меч у нас, уходим! — скомандовал я.

— В натуре? — удивился Аристофан, а я даже обиделся на такое недоверие в способности вышестоящего начальства.

— Давай-давай, — рявкнул я. — Сваливаем по-тихому!

По-тихому не получилось.

— Приведе-е-ение! — вдруг раздался истошный вопль, разбудивший бы всё Лукошкино, если бы добропорядочные граждане не имели привычки спать, не обращая внимания на вопли загулявших допоздна таких же добропорядочных, но более счастливых в данной ситуации, жителей.

— Машка, летим! — уже не таясь, заорал дед.

Но Маша вдруг радостно захлопала в ладоши, вглядываясь в противоположную от нас сторону двора:

— Ой, приведения! Ах, какие милые спиритус! Давайте с ними поиграем!

Мы с дедом машинально взглянули в ту сторону. Две призрачно белых фигуры метались на дальнем конце царского двора. Даже в темноте были отчетливо видны их бесформенные развивающиеся оболочки, нагнетающие первобытный ужас. Мы оцепенели, но радостный Машин «Ах, шарман!», привел нас в чувство. Дед выхватил из кошеля молоток, а я поднял двумя руками над головой меч, хоть и завернутый в холстину, но, тем не менее, заставивший почувствовать себя одним из семи самураев из одноименного фильма.

— Ох, нет! — вдруг горестно раздалось над нами. — Это не спиритус, это — люди.

И Маша, подхватив нас, печально взлетела в воздух.

Что, действительно, люди? Болтаясь в Машиных объятиях, я продолжал вглядываться в темноту. Ха! И правда, никакие это не приведения!

— От, внучек ты у меня и паникёр! — дед явно пришел к тому же выводу, но поспешил как обычно всё свалить на меня. — Смотри-смотри, как запрыгали!

Точно — одна фигура метнулась на задний двор и скрылась за постройками, а другая, большими прыжками добежала до царских палат и исчезла за дверьми.

— Карнавал у них тут, что ли? — проворчал я, когда Маша плавно опустила нас на землю. — Хэллоуин и сюда протянул свои грязные буржуазные щупальца?

— Чавой-та говоришь, внучек? — не понял меня дед, но я только отмахнулся.

— Всё, пошли на базу.

И мы быстро и, что снова порадовало — без приключений, вернулись на Колокольную площадь.

В большой горнице, плотно закрыв ставни и запалив множество свечей, нас уже дожидались бесы во главе с Аристофаном и Калымдаем.

— Вот! — я торжественно положил на стол меч-кладенец. — Выполнили мы задание Кощея-батюшки, с чем я всех и поздравляю!

Аристофан вдруг принюхался, присел и подозрительно посмотрел на меч:

— Это… босс. Можно?

— Конечно, Аристофан, распечатывай оружие.

Аристофан немного повозился с завязками, потом тряхнул мешковину и на стол вывалился… большой копченый угорь, заполнивший горницу мощным духом.

* * *

Это потом мы разобрались, что произошло и каким образом умудрились настолько мощно облажаться. А в тот момент все сначала оцепенели, потом разом зашумели, перебивая друг друга. Я тупо смотрел на несчастную рыбину, похожую на длинную толстую змею и никак не мог сообразить, а каким образом меч, который мы отбили у волкодава, смог превратиться в угря? Я же его из рук не выпускал!

— Деда, — тихо спросил я у Михалыча, — может, на него колдовство наложено было? Ну, если чужой его в руки возьмет, то меч, в качестве защитной реакции в рыбу превращается?

Михалыч только горестно вздохнул и жалостливо погладил меня по голове.

— Господин генерал, — вдруг прорвался сквозь шум голос Калымдая, — дозвольте мне?

— Валяй, майор, — безвольно махнул я рукой.

— Молчать! — рявкнул Калымдай и тут же наступила гробовая тишина. — Аристофан, коротко и по существу доложи о проведении операции.

— Так это… — Аристофан почесал между рожками. — Мы в натуре тихо вошли в подвалы и сразу же взяли меч. Он там так и лежал без базара. Вышли во двор и тут на нас налетел гад какой-то, да так крепко врезался в меня, что реально я в одну сторону отлетел, а меч в другую. Мой боец типа подхватить меч попытался, но тот гад, смотрю уже сваливает с мечом от нас. Ну, мы за ним. На босса еще наткнулись и снова догонять, но он, гад вёрткий, так конкретно и носились за ним пока босс отбой не дал мол, сам уже меч надыбал. Ну, мы и свалили оттуда.

— Так и было, — подтвердил я. — Только тот гад волкодавом оказался.

— Оборотень?! — ужаснулся Аристофан.

— Да не, обычный дворовой пес. Мы с Михалычем увидели, как он мимо нас пронёсся с мечом в зубах, а тут и ты за ним подбежал мол, ловите гада. Ну, мы и поймали.

— Я в натуре про мужика того говорил…

— А мы на собаку подумали…

— Получается, — подытожил Калымдай, — два свертка было похожих друг на друга. В одном меч, а в другом — угорь.

— И кому же, мсье майор, — возразила Маша, — понадобилось ночью ходить с копченой рыбой, завернутой в материю? Абсюрд какой-то. Ни в одной стране, где я была, и помыслить о таком невозможно.

— У нас… — начал Калымдай.

— …возможно, — закончил за него дед.

— Погодите-погодите, — в голове у меня крутились картинки, а потом вдруг сложились как пазлы. — Получается, что кто-то во дворце спёр копченого угря, завернул его в холст такой же, как на мече, вышел во двор и столкнулся там с нашими бесами. И он и наши выронили свою ношу, но рыбку утащил пробегавший мимо пёс, а меч схватил тот вор и, решив, что это его угорь, удрал вместе с ним. Так что ли получается?

Все замолчали, задумались.

— В натуре, босс, — первым кивнул Аристофан.

— Да, Федор Васильевич, — тоже кивнул Калымдай. — Больше ничего в голову не приходит.

Аристофан тут же умчался со своими бесами на розыски похитителя угрей и мечей, но уже через час вернулся, огорченно разводя руками:

— Хана нам, босс. Прибьёт в натуре нас Кощей.

На этой совсем не позитивной ноте и закончился этот хлопотный и сумбурный день.

Наша троица так и завалилась спать в штаб-квартире, не найдя сил возвратиться в гостиницу. А я, уже засыпая, успел подумать: «А кто же это у Гороха и зачем приведениями наряжался?»

* * *

Разбудил меня утром Михалыч. Точнее — копченый угорь, которого дед положил мне на подушку. Так что проснулся я от запаха, а окончательно проснулся от своего крика. А вы бы не заорали, проснувшись со здоровенной змеюкой на подушке?

Угря мы с горя съели на завтрак. Кстати, вкусный угорь оказался. А после чая с пирожками, дед, тяжко вздыхая, притащил мне колдовское зеркальце для связи с Кощеем.

Связываться с Кощеем и докладывать о нашем поражении ну очень не хотелось. В конце концов, Михалыч, Калымдай, Аристофан и Маша сгрудились позади меня в качестве группы поддержки и я, скрепя сердце, вызвал царя-батюшку.

— Здравствуйте, Ваше Величество.

Кощей посмотрел внимательно на меня, обвел взглядом моих соратников и понимающе кивнул:

— Упустили меч.

— Ага, Ваше Величество, — я опустил голову, а за спиной у меня дружно вздохнули. — Упустили.

И тут Кощей захохотал. Он надрывался как деревенский парень, впервые попавший на выступление Петросяна, тыкал в зеркало костлявым пальцем и просто захлёбывался от смеха:

— Ой, не могу! А-ха-ха-ха! Получил, Секретарь?! Огрёб по полной?! Ой, мочи нет! Загордился Федька, важным стал, а тут, а-ха-ха… с таким плёвым делом справиться не смог! Ох, Канцелярия… Ну уморили!

— Ну чего вы, Ваше Величество?.. — промямлил я. — Ну бывает…

— А вот впредь тебе урок будет, Федька! Но чтобы меч мне раздобыл! Понятно?

— Понятно, Ваше Величество. Будем искать…

— Что?!

— В смысле — отыщем и раздобудем и пред очи ваши темные предоставим!

— Оттож.

И Кощей прервал связь.

Я медленно повернулся к своим и робко произнёс:

— Пронесло вроде?

— Ага, беги портки меняй, внучек, — хихикнул дед.

Наши заулыбались, а я даже не обиделся на Михалыча — такое облегчение на меня нахлынуло после доклада. А ведь Кощей мог и прикончить нас за проваленное дело. Это у него запросто. Может потом бы и пожалел о сделанном сгоряча, но нам бы от этого легче уже не было.

Облегчение облегчением, но искать меч было необходимо.

— Давайте так, — расписал я задание нашей группе. — Калымдай с Аристофаном, активируют бесов и подслушивают, вызнают всё, что нам может помочь.

— Понятно, Федор Васильевич, — кивнул Калымдай.

— Сделаем, босс без базара. Я бесов раскидаю. Часть у бабкиного терема высматривать будут, часть у дворца, а остальные пусть по городу пошастают, типа послушают, что народ говорит.

Заскрипела дверь и в горницу вошла Олёна, поддерживая перекошенного беса.

— Что случилось?! — вскочил я.

— Не ведаю, батюшка Секретарь, — покачала головой Олёна. — На улице его подобрала, да сюда привела.

Бес пытался что-то сказать, но его крючило так, что из пасти вырывалось одно мычание.

— Сейчас, босс, — Аристофан подошел к раненому и, подхватив, потащил прочь из комнаты. — Разберемся в натуре.

— Как успехи, Олёна? — я опустился на лавку.

— Подбираюсь к чертежам, батюшка. Только трудно там. Постоянно люди туда-сюда бегают, бояре к Гороху шастают. Медленно дело идет, но вы уж будьте уверены — чертежи я раздобуду.

Девушка явно старалась выслужиться, замаливая прошлые грехи. Ну и отлично, одной головной болью меньше. Пусть работает.

В горницу вошел, ухмыляясь, Аристофан:

— Всё в порядке, босс. Братва чисто приколоться решила и последнее отравленное яблочко какому-то юродивому у церкви подсунули, ну типа посмотреть, что будет. Тот яблоко взял, а в благодарность и благословил да и перекрестил конкретно моего бойца, вона как его от такой благодарности скрючило!

— Вот же… Оболтусы! Всё бы вам развлекаться… Жить-то будет? Может, врач нужен?

— Не, босс, — радостно скалился Аристофан, — отлежится денек и очухается в натуре. Мы же бесы, а не типа фраера какие.

— Ладно. Ну, вроде всё всем ясно? Тогда Калымдай с Аристофаном берите бесов и начинайте вынюхивать про меч.

Парни кивнули, а я, глядя им вслед, задумчиво промолвил:

— А всё же интересно, что это за придурки вчера под приведений косили?

— Так это же Горох с участковым были! — засмеялась Олёна. — Сегодня весь дворец гудит, обсуждая их проказу, как они в бабских рубахах по двору скакали!

— О, как! А чего это они удумали? — удивился я.

— А, небось, наливки у Гороха натрескались, — выдвинул предположение дед, — да пошли бузить, народ честной пугать.

— Делать им нечего.

— А хороша, видать у Гороха наливка, а внучек? Олёна, может, стащишь нам пару бутылочек?

— Не надо! — прервал я Михалыча. — Что, дед, тоже хочешь в женской ночнушке пощеголять?

— Тьфу, на тебя Федька!

— Ну, началось… — вздохнула Маша. — Мсье Теодор, а мне что делать? Возможно, мне стоит послушать, что о мече в Немецкой слободе говорят?

Ага, конечно. Так бы и сказала, что к послу своему намыливается. Хотя… Маша нам пока не нужна, пускай развлекается, а там и правда вдруг чего и услышит.

— Давай, Машуль, — кивнул я ей. — Только на связи будь.

Маша радостно упорхнула, а я, глядя ей вслед, вдруг вспомнил:

— А знаете, про что мы совсем забыли? Про ту сестру Горохову, как её там?..

— Марьяна, — подсказала Олёна.

— Точно. Надо бы узнать, как там с ней дело движется.

— Я могу узнать, батюшка Секретарь, — тут же вызвалась Олёна. — Фон Паулюсус, которому операция поручена, постоянно на виду на показ по кабакам шатается с двумя женихами.

— Ни фига себе, — поразился я. — Быстро же до вас европейские штучки дошли. Мало того, что мужик с мужиком женихается, а тут еще сразу с двумя!

— Не пойму я вас что-то, батюшка, — озадачено протянула Олёна.

Михалыч что-то пошептал ей на ушко и Олёна сначала округлила глаза, потом покраснела и уж напоследок рассмеялась:

— Ой, ну что вы, батюшка Секретарь! Их там трое женихов заморских Марьянку добиваются, а точнее — полцарства, что приданным Горох за ней отдает.

— Понятно. Полцарства, говоришь? А эта Марьяночка, она как, симпатичная девушка? Думаю симпатичная. Полцарства — это сколько же будет?.. Деда, у тебя карта страны есть?

— Успокойся, Федька! — Михалыч нахмурился. — Молод ты ишо женихаться.

— А чего это молод? В полном расцвете сил, как говаривал незабвенный Карлсон.

— Это кто такой? — заинтересовалась Олёна. — Земляк фон Паулюсуса?

— Почти. Да не важно. Важно, что у нас прямо перед носом полцарства валяются. Надо срочно жениться!

— Охти ж мне царь выискалси! — захекал Михалыч.

— И зря смеёшься дед! Ты прикинь только — полцарства! Будешь у меня премьер-министром, а?

Фирменный просветляющий разум подзатыльник от Михалыча быстро вернул меня на землю грешную. Ох, чего это я? Какие полцарства? Какая женитьба? Чего это меня занесло так? Я понюхал чудом оставшийся от завтрака кусочек угря, да нет, вроде нормальный, да и все его ели…

Я кивнул деду мол, спасибо, вовремя, и взглянул на Олёну, которая отвернувшись к стене, что-то демонстративно на ней разглядывала. Неудобно как получилось. Я кашлянул и Олёна тут же развернулась к нам:

— Так я пойду, батюшка? Поищу жениха Марьянкиного?

— Ага, Олён, давай. Спасибо.

Я был ей благодарен за такт, а ведь могла бы и захихикать, начать подтрунивать. Ладно, с каждым может случиться. Всё-таки не три корочки хлеба, а целых полцарства! А полцарства — это же сколько… Стоп-стоп! Да что ж у меня бзик какой-то на эти царства?! Сдалось оно мне. У меня и получше имеется — Канцелярия, друзья, Михалыч, Кощей…

— Ладноть, внучек, — прервал мои страдания дед. — А мы с тобой, чем займемся?

Я не успел ответить — зажужжало колдовское зеркальце. Я встревоженно схватил его. А ну как Кощей одумался, сейчас обратно всех погонит во дворец, да начнет головы рубить?

— Ваше Величество?

— Федор Васильевич, забыл тебе сказать, заболтал ты меня с мечом своим — про сестру Гороха помнишь?

— А как же, Ваше Величество! Марьяна и фон Паулюсус.

— Молодец, — удивился царь-батюшка, — помнишь.

— Ну как я мог забыть?! — я в возмущении всплеснул руками, а сам порадовался недавнему разговору с Олёной.

— Ладно-ладно. Так вот, завтра Марьянку эту в монастырь доставят, там недалеко от тебя, от Лукошкино, так ты…

— А зачем?

— Не перебивай царя! — рявкнул Кощей.

Я захлопнул рот ладонью.

— Отправишься сейчас в этот монастырь, проверишь, как там подготовились к встрече дорогой гостьи, не сбежит ли, а заодно пристращаешь настоятельницу эту монастырскую. А то что-то она загордилась, как в настоятельницы выбилась. Долю мою через раз присылает, гонцов через одного впускает, как бы совсем от рук не отбилась.

— Настоятельница монастыря на вас работает?! — поразился я. Во, Кощей даёт!

— Да какая там настоятельница? — проворчал Кощей. — Содержательница борделя на Лялиной улице, Фекла. С возрастом уже сложно работать в Лукошкино стало, вот и выпросила она у меня тёпленькое местечко, я и помог. По доброте душевной, конечно.

— Конечно, — согласился я. — А что она в монастыре делает? Подпольно самогон гонит и на базаре в Лукошкино распространяет?

— На самогон у нее мозгов не хватит, — хмыкнул Кощей. — Что умеет, то и делает. Гульной дом из монастыря делает.

— Да вы что?! А монашки не прибили её за такое?

— Да монашки там как раз честной люд и обихаживают, — заржал царь-батюшка. — Старых-то Фекла повыгоняла, а молоденьких к себе на службу берёт, сладкой жизнью манит, да к делу приставляет. Не всех, конечно — часть монашек не трогает, на случай проверки от властей церковных, но дело уже процветает и прибыль приносит… Которой, эта корова старая, со мной делиться не хочет! Мамой Феклой до копеечки отстёгивала, а матушкой Феврониею — фиги мне исподтишка крутит!

— Надо же, как она там монашек-то охмурила… — удивленно протянул я.

— Ну а что ты хочешь, Федя, — как-то жалостливо, задушевно произнес Кощей. — Девки там молодые, им бы гулять да с парнями женихаться, а они в заточении сидят. Только и радости у них, что молитвы круглосуточные, да пост на сладкое. Вот и поддаются они, бедные, на уговоры своей матери настоятельницы и начинают мне копеечку малую зарабатывать. Жалко их, Федь…

Ага, жалко ему. Мне-то он зачем тут спектакли слезливые разыгрывает? Небось, сам эту схему с бывшей бандершей придумал и в жизнь воплотил, а мне про несчастных девушек втирает.

— Вот и отправляйся туда, Федор Васильевич, вправь мозги этой матушке. Да бесов с собой захвати для острастки.

— Бесов в монастырь?! Да они же там передохнут от святости!

— Какая святость в борделе? Нет там уже давно никакой святости.

— Понятно…

— А раз понятно, то и отправляйся немедля, а не то, мой меч — твоя голова с плеч!

— Вы, наверное, хотели сказать, что сожрете меня, Ваше Величество? — поправил я Кощея.

— А? А ну да. Это я что-то заработался, Федь. Сплошные хлопоты, проблемы, никаких сил моих уже злодейских нет, — пожаловался царь-батюшка и отключился.

А зачем там, в монастыре Марьяна нужна, так и не рассказал. Неужто и её в эти самые… в куртизанки определить хочет? Да нет, вряд ли. Ладно, потом спрошу.

— Слыхал, Михалыч? — обратился я к деду.

— Чай не глухой. От не было нам забот, а внучек?

— И не говори, деда. А далеко этот монастырь? Ох, я даже названия и адреса его не спросил!

— Не переживай, Федор Васильевич, — успокоил Михалыч, — он один тут такой монастырь на попечении у Кощея. Недалече совсем, с версту али две от Лукошкино будет.

— Опять пешком переться… — проворчал я.

— Ить, служба такая, Кощеева, — сочувственно поддакнул дед. — Давай зови Аристофана с десятком рогатеньких, пущай нас за восточными воротами в лесочке ждут.

* * *

Через полчаса мы с Михалычем уже бодро шагали по лесной тропинке. Ну, бодро шагал дед, а я вяло спотыкался о кочки и корни. Бесы, на всякий случай скрытно, бесшумно передвигались параллельно нам по лесу вдоль тропинки.

— Надо было на Горыныче прямо во двор монастыря прилететь, — ворчал я. — И идти бы не пришлось. Раз, и там уже.

— Лентяй ты у меня, Федька, — хмыкнул Михалыч.

— А что сразу «лентяй»? Ну и лентяй, так что с того? Только, дед, ты не прав на счет Горыныча. Прикинь, как с его помощью настоятельницу бы запугали! Да и солиднее на нём появиться.

Дед вдруг резко остановился, хлопнул себя по лбу и простонал:

— Забыл! Совсем забыл, внучек!

— Что такое?

— Всё! Провалил я тебе Кощеево задание, Федь! Хош казни меня, хош просто так расстреляй на месте, а придётся нам возвращаться в Лукошкино!

— Это сейчас туда, а потом снова сюда переться? Фиг! Да ты толком-то расскажи, дед, чего ты забыл!

— Одёжу твою я забыл, внучек!

— Фу ты! Перепугал… Какую одежду?

— Для солидности одёжу. Не явишься же ты перед Фёклой в рванине этой?

— Прям блин, царица Савская! Переживёт как-нибудь, — отмахнулся я.

— Она-то переживёт, — зловеще протянул Михалыч. — А вот мы с тобой енто вряд ли.

— Да что ты меня запугиваешь, дед? Ты толком объясни!

— Ой Федька… И в кого ты такой глупый, при таком-то умном деде? Учишь тебя, учишь…

— Михалыч!

— Эх, не понимаешь… Ты же, внучек, сейчас не Федька с Колокольной площади, а сам Статс-секретарь царя Кощея! Его правая рука! Исполнитель воли его злодейской! И выглядеть должон подобающе! Понял ли таперича?

— Думаешь?

— Да я-то думаю, а вот ты, внучек…

— Завязывай, дед. Так ты хотел в Лукошкино наряд какой-то мне прикупить?

— Хотел, внучек, — горестно закивал дед. — А теперь, как соберется Кощей-батюшка на воды в Баден-Баден, склероз свой застарелый двухтысячелетний лечить, так и я к нему на хвост упаду, пущай и мне целебные воды оплачивает, авсоь и мне поможет.

— А у Кощея и хвост есть?

Я оглядел себя. Ну да, полосатые портки, подпоясанные веревкой, рубаха с вышитыми на воротнике красными петухами да разбитые, грязные сапоги никак не тянули на представительскую одежду.

— Придется, внучек, енеральскую одёжку тебе одевать, — вздохнул Михалыч и потянул из своего безразмерного кошеля черный генеральский мундир, который мне выдал Кощей еще перед тем делом с демоном Вельзевулом.

— Да ни за что! — заорал я так, что Аристофан заинтересованно высунул морду из кустов.

Помню я этот костюмчик. Спереди весь увешан медалями и орденами, да так, что при каждом шаге бренчат и звякают, как колокольчики на стаде коров. Мало того, еще и на полспины медалей не пожалели. Везде жмёт, жарко, тоскливо и на фиг надо.

— Надо, внучек, кудыть деваться-то?

— Не одену, Михалыч и не проси. Я лучше в леса подамся от Кощея подальше, чем мундир этот на себя напялю. Перебьюсь и без Кощеева коньяка. Буду с лешим на лужайках самогоном с горя заливаться.

— Звали? — из-за дерева выглянул леший, потянув из кармана стакан.

— Кыш! — шуганул его дед.

— Нам же, дедуль, надо одежду необычную, странную, чтобы сразу уважение и страх от непонимания вызывала, так?

— Ну? — не переставал хмурится Михалыч, сердито упаковывая генеральский мундир в кошель.

— Ну и давай я свои джинсы с майкой и одену? Такую одежду тут никто не видел и не увидит лет еще пятьсот.

Дед задумался, а потом покачал головой:

— Не, Федь, ты уж не обижайся, но не похожи твои майки-джамайки на солидную одежду.

— А давай я к ним сапоги генеральские одену?

Вот сапоги были неплохие. Хоть и жаркие для лета, но сидели хорошо, не давили, не жали и даже на простой носок ногу не натирали.

— А ну-ка, примерь, — заинтересовался дед, выуживая сапоги.

— Давай тогда сразу майку и джинсы, — затребовал я свою любимую одежду.

Ох, красота. С ужасом думаю о том моменте, когда джинсы и майка сносятся в ноль. Надо будет поискать у купцов подходящей материи да заказать у Шмулинсона, местного портного-гробовщика, точно такие же. Пусть старые распорет и по ним и сошьёт новые. Я даже повеселел от такой идеи и быстренько переоделся.

— Не-не, внучек, — распоряжался дед, нарезая вокруг меня круги и критически разглядывая со всех сторон, — портки, давай в сапоги запихивай, неча такую красу скрывать.

— Ну как? — спросил я, справившись с сапогами и принимая позу модели.

— Хм-м-м… Не то что-то, Федь… — задумчиво протянул Михалыч. — Форсу не хватает.

— Цветочек за ухо и веточку в зубы?

— О! — Дед, не слушая меня, опять полез в кошель и выудил из него шпагу на роскошной перевязи.

— А, помню, — обрадовался я отсутствию хоть у меня склероза. — Эта та, что на твоем пиратском костюме была?

Михалыч как-то запугивал Машиного посла, переодевшись в страшного пирата. Всего-то месяц прошел с той поры, а, кажется, годы пролетели…

— Она, милай, — закивал улыбаясь дед. — Ну-ка, накинь. Так… Ага! А мы еще орден самый большой енеральский скрутим и перевязь-то к майке твоей им и прикрепим. И не строй мне тут рожи жалостливые! Ничего с твоей майкой от одной дырочки не сделаетси! Вот… Краса неописуемая, внучек. На-ко, глянь на себя в зеркальце только пальцем его не тыкай, а то вызовешь Кощеюшку, глянет он на тебя, да и помрет со смеху, бессмертный наш. Шутю-шутю… Верно говорю, Федь, подобающий наряд получается. Только… Ага вот! Ну-ка, шапку мою пиратскую накинь!

Дед нахлобучил мне на голову треугольную шляпу и лихо сдвинул её назад и слегка вбок.

— Всё, внучек, готов Статс-секретарь Лукошкинского пошива!

— Думаешь? — я чувствовал себя немного по-дурацки.

— И не сумлевайся, внучек! Увидит кто, так от икотки на месте и помрёть!

— Да ну тебя, дед…

— На, — он снова сунул мне зеркальце в руку. — Сам полюбуйся, если дедушке не веришь.

А что? И ничего. Вполне странный и несколько грозный вид. Я даже сам себе понравился.

— А ишо повязку пиратскую на глаз и совсем красавчик будешь!

От повязки мне удалось отбиться. Тут с двумя глазами по лесу продираться сложно, а уж с одним…

— Аристофан! — заорал я. Бес сразу выскочил из кустов. — Ну, что думаешь?

— В натуре, босс, — закивал он головой.

— В натуре, что? Плохо, сойдет или вообще отменяем операцию?

— В натуре, босс, — повторил Аристофан. — Ну, в смысле, босс, ты как босс выглядишь в натуре.

— Это хорошо в смысле?

— В смысле — в натуре, — кивнул бес. — Реальный такой типа босс.

— Тьфу ты запутал совсем… Ладно, пошли дальше.

* * *

Идти оказалось недолго, я даже проголодаться не успел. Зато успел мысленно тысячу раз проклясть деда, Кощея, настоятельницу, бесов, лес, деревья, ветки и, непосредственную виновницу моего раздражения — шпагу, которая жила, казалось, собственной жизнью. И главной целью её жизни, как я понял — было цепляться за все ветки и кустики и старательно попадать мне между ног, пытаясь свалить меня ловкой подножкой и не дать добраться до святой обители. Язычница, какая-то, а не шпага. Хорошо, дед подсказал, как правильно придерживать за эфес это исчадие ада. Жаль только поздновато — мы вышли на пустое вытоптанное пространство перед монастырём.

Заборчик тут был покруче Гороховского. Тоже метров десяти в высоту, но не из бревен, а каменный, да еще и бойницы поверху. Вот ворота были деревянными, из толстых бревен и, разумеется, запертые. Широкая дорога тянулась вдоль забора. Причем, крепкая такая, утоптанная. Не зарастет народная тропа, ага.

Ну, начинаем…

— Стройся! — шепотом скомандовал я.

Впереди как главную мишень, выставили, конечно, меня. По бокам на шаг сзади стали Михалыч с Аристофаном, а бесы в два ряда клином выстроились позади них. Выглядели мы внушительно, солидно, мощно, грозно. Это я себя так уговаривал, а на самом деле, стоит клоун со шпагой, а позади его мужики самого простецкого вида. Эх, кабы бесы в своём натуральном обличии стояли, с рогами, с хвостами, с копытами! Но нельзя.

Я вздохнул и кивнул Аристофану:

— Стучи.

Бес застучал в ворота раз, другой, третий… Тишина. Аристофан обозлившись, начал уже пинать ворота сапогом, как вдруг на них, на воротах, в смысле, а не на сапогах, отворилось маленькое окошко и строгий женский голос спросил:

— Пошто в смиренную обитель ломитесь? Пошто покой нарушаете своими мирскими рылами?

А я что-то думал, что монашки все вежливые такие, сердобольные, участливые…

— К настоятельнице Февронии, — громко и важно заявил я. — По срочному делу! А от кого, то я ей лично скажу!

— Пошли прочь отседова! Шляются и шляются… Важное дело у них… Знаем мы енти важные дела… Занята матушка настоятельница, на молитве она! Идите-идите от греха!

И окошко со стуком захлопнулось. О как.

— Открывай! — я подскочил к воротам и заколотил в них генеральским сапогом. — Открывай живо, а не то…

— А не то что? — раздался уже сверху язвительный женский голос и в бойницы высунулись стволы пищалей.

— А не то, — вдруг раздался спокойный голос деда за моей спиной, — я это ружжо тебе, пакостнице, пониже спины воткну да саму заставлю на курок нажать.

— Это кто ж там такой борзый? — парировал голос сверху, правда, уже не так уверенно.

— А ты глазоньки свои мутные разуй, — так же спокойно посоветовал дед.

— Михалыч? — неуверенно протянул голос. — Ты што ли?

«Михалыч… Михалыч…» — эхом зашелестели тихие женские голоса и пищали начали исчезать из бойниц.

— Я, што ли, — язвительно передразнил дед. — Отворяй, давай, торопимся мы.

Я своего деда никогда не пойму. Но горжусь им безмерно.

Ворота заскрипели и открылись вполне достаточно, чтобы наша банда… э-э-э… наш отряд мог спокойно пройти через них.

Дорогу нам загораживала полная пожилая монахиня, как я понял, та самая Фёкла-настоятельница, а позади неё стояло еще с десяток монахинь, довольно молодых девушек. И симпатичных… Я аж загляделся и чуть не упустил момент, когда дед приблизился к Фёкле и тихо, но строго произнёс:

— Поняла от кого мы?

— Чай не дура, Михалыч, поняла.

— Вот это, — дед указал на меня, — сам Статс-секретарь царя-батюшки, господин Захаров.

Я с трудом оторвался от созерцания монашек и вперил строгий, как мне казалось, взор в матушку-настоятельницу.

— Правая рука господина нашего, — продолжал представлять меня дед. — Не так моргнёшь и… сама понимаешь, не маленькая.

— Батюшка Секретарь, — слегка поклонилась мне Фёкла.

— По делу мы, — коротко заявил я. — Где мы тут поговорить можем?

— Входи, батюшка и ты, дедушка Михалыч. А вот охране вашей входа в монастырь нет. Пущай за воротами обождут.

— Я смотрю, — так же спокойно протянул дед, — ты, карга старая, совсем на старости лет берега попутала. Забыла на кого работаешь? Так мы это дело быстро поправим, помоложе, поумнее найдём.

— А ты не пугай меня, Михалыч, — слегка испуганно, но с вызовом заявила Фёкла. — Я пуганная-перепуганная. И не такие как ты…

— Аристофан, — перебил её я. — Прирежь эту дуру.

Аристофан тут же подскочил к настоятельнице и у её горла замерло лезвие непонятно откуда взявшегося ножа. Девушки за спиной настоятельницы ахнули, а Аристофан обернулся ко мне:

— Можно потом братве крови в натуре хлебнуть?

— Аристофанчик, — вдруг протянула прерывистым голосом Фёкла, — ты, што ли? Не признала в мирском обличии. А это — ребята твои ить? А чаво же вы сразу-то не сказали? И вы, дедушка Михалыч, накинулись сразу я и опешила, растерялась… Не надо меня резать, господин Захаров, батюшка Статс-секретарь…

— Отбой, Аристофан, — скомандовал я. И добавил многозначительно: — Пока отбой.

— Кто ж так гостей дорогих встречает? — укоризненно покачал головой дед. — Устали мы с дороги, матушка. Накорми батюшку Секретаря, обогрей, уважь, а там и побалакаем о делах ваших грешных.

— Проходите, проходите, — засуетилась Фёкла, счастливая, что избежала ножа Аристофана. — Сейчас же стол накроют, не сумлевайтесь! А если, — она подмигнула мне, — возжелаете еще чаво, батюшка, так я немедля вам послушницу пришлю. Али двух?

Действительно, бордель. Нет уж, спасибо, мне такой любви не надо.

— Благодарствуйте, откушаем, — кивнул я, чувствуя, как в животе намекающе заурчало. — А остального не надо. Не для забав мы сюда прибыли.

Бесы остались во дворе бесстыже подмигивать монашкам, а нас с дедом провели темными узкими коридорами и ступенями на второй этаж в келью настоятельницы. Ага, прямо келья. Метров двадцать на двадцать, куча вычурной резной мебели, ковры на полу и на стенах, большой стол и огромная кровать, приспособленная явно не только для сна.

Не успели мы усесться за стол, как миленькие девушки в монашеских одеждах, которые, тем не менее, весьма соблазнительно оттопыривались и спереди и сзади, быстро накрыли на стол и, хихикая, испарились, оставив нас втроём.

— Угощайтесь, гости дорогие, — услужливо подсовывала нам яства Фёкла. — Вот икорочка белужья, вот осетрок пареный, еще сегодня в речке плескался, а вот и окуньки в сметане да пироги с визигой, капусткой. Извиняйте, мяса нет, день нынеча постный, но ежели прикажете…

— Этого достаточно, — строго кивнул я. — Не пировать мы сюда прибыли.

— Ну, хоть водочки отпейте, батюшка! Наливочки, дедушка Михалыч?

Дед, было, потянулся к бутылкам, но наткнувшись на мой суровый взгляд, с сожалением отдернул руку:

— Благодарствуем, матушка. Только водочку ужо опосля дела отведаем, — и он вдруг так фривольно подмигнул Фёкле, что я чуть не поперхнулся икрой.

Фёкла понятливо заулыбалась деду и подмигнула в ответ. Я почувствовал себя лишним. Точнее — жутко захотелось удрать и не видеть этого престарелого флирта. И я бы удрал, только осётр и пироги не дали встать из-за стола. Колдовство какое-то не иначе.

К сожалению, всё хорошее рано или поздно заканчивается, даже монастырская постная еда. Решительно отодвинув пустую миску, тайком расстегнув пуговицу на джинсах… ух, хорошо… я перешел к делу:

— У нас, матушка Феврония, два дельца к вам наметились. Первое дело простое, но спешное. Марьяна, сестра Гороха к вам завтра прибудет, — Фёкла кивнула головой. — Всё ли у вас готово к встрече?

— А чаво готовиться, батюшка? Келью ей просторную дадим, едой не обидим, глаз не спустим.

— Вот и славно. Теперь второй вопрос. И тут я вам исключительно по дружбе и в память об этом осетре, настоятельно рекомендую проявить полную поддержку и понимание и не идти вразрез с генеральной линией нашего Великого и Ужасного, а оказывать содействие нам, как легитимным представителям вышеуказанного лица.

— Чавой-то? — оторопела настоятельница.

А Михалыч уважительно посмотрел на меня и перевел:

— Бабки гони.

— Какие такие бабки? Нет у меня тута никаких бабок, только девицы молоденькие да пригожие, ладные, что ягодки твои. Позвать?

— Мать, ты не придуривайся, — строго сказал Михалыч. — Кощей очень сердит на тебя, что долю в общак отстегивать перестала. А Кощея сердить… Сама понимаешь, никому не след.

— Дедушка Михалыч, — заныла Фёкла. — Ну, нетути у меня денежек! То, сё и разлетелися они, закончилися. На девиц-то моих, знаешь какие расходы?

— Не жалоби меня, — хмыкнул Михалыч. — И байки не рассказывай. А от по доброте душевной, я тебе загадку загадаю. А ты подумай.

— Что еще за загадка? — проворчала Фёкла.

— А загадка, рыбонька ты моя сладенькая, простая. Отчего, помысли, мы к тебе не вдвоём со Статс-секретарем заявилися, а ватажку бесов этих кровожадных с собой захватили? И сразу подскажу: ответ «для солидности» — не верный.

Фёкла икнула, схватилась за сердце и осела на лавку.

— Вот-вот, — кивнул дед. — Нравишься ты мне, Фёклушка. Уважила нас с Федором Васильевичем, обхождением внимательным не обидела, потому открою я тебе секрет один. Кощей наш батюшка обижен на тебя очень и сразу нам сказал, чтобы мы время на тебя, голубку, не тратили, а с Лялиной улицы новую настоятельницу подобрали для твоего монастыря. Посговорчивее, да услужливее. А бесы для того и понадобились, чтобы Федор Васильевич ручки свои белые кровушкой не замарал. Хотя он так просил, так уговаривал ему разрешить с тобой вопрос уладить, хорошо, дедушка у него мудрый есть. Понимаешь, золотцо?

Фёкла только кивнула.

— Вот думаю, прав я оказался. Ты баба ладная, видная, да и не дура, как я погляжу, наверняка и жить-то хочешь, верно?

— Хочу, дедушка…

— Вот и отдай Кощею долю его законную, да сверху насыпь за уважение, а я уж за тебя слово молвлю, не сумлевайся, голубушка.

После еды и разговаривать-то было лениво и я с удовольствием наблюдал, как дед перехватил разговор и теперь сам вполне успешно обрабатывает эту милую даму.

— Да ить кончились денежки-то! — жадность, похоже, затмевала разум настоятельнице.

— Беда… — сочувственно покивал головой дед и встал. — Ну, кончились и кончились. Пойду я. Старый я уже на такое смотреть. Заодно Аристофану скажу, чтобы яму побольше вырыл за стеной. А ты, Федор Васильевич, уважь меня старого, обожди покеда не отойду подальше. Не люблю я крики енти женские… Хотя в молодости и нравились, да…

Фёкла побледнела, затряслась и рухнула на колени:

— Батюшка Секретарь! Михалыч, родненький! Простите меня, дуру грешную! Чёрт попутал, утаить хотела золотишко, но отдам, как есть, всё отдам!

Она так на четвереньках и кинулась под кровать, выставив нам на обозрение толстую… ну всё, что можно было выставить. Я поморщился, дед облизнулся, а Фёкла уже выползала из-под кровати, волоча за собой небольшой, но явно тяжелый сундучок.

— Вот! Забирайте! Всё как есть накопленное вам отдаю, прям без всякой жалости!

— Фёклушка, золотце ты моё ненаглядное, — ласково протянул дед. — Ну, зачем ты нас тут за дураков держишь? Хочешь перед Кощеем повиниться, как есть оправдаться да пост свой хлебный сохранить, так и не дури ни его, ни нас.

Фёкла сделал вид, что не понимает о чем говорит дед, но потом глянула на меня, на шпагу и вдруг хлопнула себя по лбу:

— Ой, забыла! Совсем головой слабая стала…

И она снова нырнула под кровать за вторым сундучком.

Одни склеротики сегодня попадаются. Как бы не заразиться… А лучше — перенести сюда тот курорт европейский с целебными водами. При таком наличии головой скорбных, это же какие деньжищи заработать можно!

— Вот и ладно, — кивнул дед, — вот и славно, вот и умничка. Знал я, что ты не только ладная да пригожая, — он снова окинул её сальным взглядом, — а еще и умная.

Я позвал Аристофана по булавочной связи, а когда он явился пред очи мои грозные, но ясные, приказал:

— Давай, Аристофан, бери пару бойцов, хватай сундучки и своими тайными ходами тащи их Кощею-батюшке. Да скажи ему мол, матушка Феврония прощения просит. Да, матушка? Мол, приболела, разум помутился, но впредь всё до грошика будет в казну отдавать.

Фёкла закивала, а Аристофан, тоже кивнув, подхватил сундуки под мышки и быстро вышел из комнаты. Я задумчиво почесал нос. Съесть еще чего-нибудь, что ли? Но получил тычок в бок от деда и удивленно взглянул на него.

— Иди, внучек, — зашептал он мне, — погуляй, покедова я тут за жизнь с матушкой-настоятельницей разговаривать буду, в грехах моих тяжких ей каяться.

Вот же седина в бороду! И чего он в этой страхолюдине нашел? Хотя, признался я сам себе, эта Фёкла, хоть и в возрасте, да и расплывшаяся, всё равно оставалась вполне привлекательной женщиной. Не для меня, конечно, но деда я понять мог.

Я поднялся, пробурчал что-то вроде «Пойду обстановку проверю» и покинул это любовное гнёздышко.

Потыкавшись немного по темным коридорам, я вышел на такой крытый балкон или галерею, не знаю, как правильно назвать, расположенный вдоль всего внутреннего периметра здания. Красиво, прямо как в старину. То есть о чем это я? Это и есть старина. Ну, все равно, красиво. Внизу во дворе, оставшиеся бесы перешучивались с хихикающими монашками, а больше никого и видно не было. Я медленно зашагал по этому балкону-галерее, с интересом разглядывая всё вокруг, а когда свернул в первый попавшийся коридор, вдруг столкнулся с какой-то монашкой. Столкнулись мы сильно, у нее даже шапка эта цилиндрическая, да и платок сверху или покрывало (ну не разбираюсь я в монашеских одеждах!), слетели. Я кинулся подымать их, а когда выпрямился, то замер, а сердце так сладко-сладко защемило. Большие синие, как летнее небо глаза приковали меня на месте, а когда я вырвался из плена этого взгляда, то обнаружил не менее прелестный курносый носик и пухлые губки на кругленьком личике и толстую длинную русую косу, высвободившуюся из упавшей шапки. Всё это чудо принадлежало невысокой, едва мне до плеча, девушке, которая, ойкнувши во время нашего столкновения, теперь с испугом смотрела на меня.

— Ох, прошу прощения! Пробегал тут по делам, — замямлил я, — и не заметил, как врезался.

Девушка выхватила у меня шапку и платок и начала немедленно прилаживать их на голову.

— Я нечаянно, — продолжал оправдываться я, с ужасом чувствуя, что все слова исчезают из головы. — А ты живешь тут?

Ну, это я вообще молодец. Нет, она тут производственную практику проходит! Идиот!

Девушка улыбнулась и кивнула, с интересом поглядывая на меня.

— А я тут это… Мы по делу сегодня прибыли.

Орёл. Осталось добавить «в натуре» и «без базара» и положительный образ древнерусского юродивого-беса, мне обеспечен.

— А я знаю, — продолжала улыбаться девушка. — Батюшка…

— Захаров! — поспешно представился я. — Федя.

— Батюшка Захаров Федя, — хихикнула монашка.

— А тебя как звать, красна девица?

— Варварой зовут, — опустила глаза девушка и, вздохнув, добавила: — А после пострига уж и не знаю, как звать-то будут…

Варя. Варенька, Варюша… Ох…

— После пострига? Так ты еще не…

— Ой! — вдруг опомнилась Варя. — Мне же нельзя с вами разговаривать!

— Почему это? Очень даже можно. Если что, скажешь, что Статс-секретарь разрешил, пусть кто попробует слово сказать!

— Ух ты грозный какой! — хихикнула девушка, показала мне язычок и убежала.

А я так и продолжал стоять, открыв рот и выкатив глаза и хорошо, что никто сейчас не видел сурового Статс-секретаря ужасного Кощея. А особенно — Варя…

Я опомнился, кинулся за девушкой, но куда там, её и след простыл в этих лабиринтах.

Как во сне я вернулся на балкон и бездумно поплелся куда-то через туман, застилавший мне глаза, и вдруг всё стало кристально резко и четко, и я понял — я нашёл свою девушку! А как монашки перестают монашками быть? Стоп, она же говорила что-то про предстоящий постриг, значит, еще не монашка, ура! Надо срочно про неё узнать всё, а потом снова встретиться. И поговорить… И вообще…

Я кинулся в один коридорчик, пытаясь разглядеть вход в келью настоятельницы, уж она-то всё должна знать про своих подопечных! Не тот коридор. Ладно, вернусь на балкон, а с него уже… Но если эта Фёкла и мою Варю в свой бизнес втянула!.. Опять не тот коридор. Блин, понастроили! Ага, вот этот, кажется. Не-а. Я вернулся на балкон и уже открыл рот и поглубже набрал воздуха в лёгкие, собираясь во весь голос позвать Михалыча, как он сам окликнул меня:

— Чегой-то ты, внучек мечешься, как рыба на крючке? — он вдруг осёкся и стал обходить меня кругом. — Ну-ка, ну-ка… А что енто, Федька, у тебя вид такой шальной, а?

— Чего это шальной? — пробурчал я. — И вовсе не шальной никакой.

— Ага-ага, — заулыбался дед, — я и вижу!

— Чего ты видишь? Ой, ладно! Давай лучше, деда, веди меня поскорей к настоятельнице этой, надо узнать у неё кое-что.

— Конечно, узнать! — всплеснул дед руками, ехидно улыбаясь. — Конечно кое-что!

— Ну, дед…

— Идем, внучек, вот сюды заворачивай. И мне уж больно хочется послушать, чего енто ты узнавать хочешь!

— Ой, дед! Ну, девушку я тут одну случайно встретил, понятно?

— Отчего ж не понятно, очень даже понятно! Я ить тоже пару раз настоятельницу сейчас встретил!

— Да ну тебя, дед, — обиделся я. — Я серьёзно! Хорошая девушка кажется. Не какая-нибудь там. А глаза…

— Ох, внучек… — посерьёзнел дед. — Втюрился?

— Ага…

— Слава тебе господи! Пошли тогда скорее.

В общем, оказалось, что моя Варя была дочкой недавно умершего боярина Зубова. Мама у неё умерла еще в детстве и осталась девушка сиротой, да с двумя старшими братьями. И эти… ну сами додумайте эпитет им, можно и матом. Короче, братцы с сестрой возиться не захотели и быстро сплавили её в монастырь, чтобы она не мешала им пропивать и прогуливать внезапно приплывшее им в руки наследство. Уроды. Вот честное пионерское — уроды! А к постригу, кстати, Варю уже на этой неделе готовили. Вовремя меня Кощей на это дело отправил. Судьба. Вернусь в Лукошкино — куплю царю-батюшке ящик самого лучшего коньяка.

— Давай так договоримся, матушка Феврония, — строго говорил я, расхаживая по келье настоятельницы. — Девицу эту Варю, ты бережёшь, постриг отменяешь, да и молитвами и работой вашей монастырской особо не утруждай. И даже не вздумай её в свои делишки втягивать, понятно?!

— Как не понять, батюшка, — заулыбалась Фёкла.

— Вот… А я за тебя перед Кощеем слово замолвлю. Про долю непомерную в общак поговорю. Ну и вообще… — я неопределенно помахал рукой. — Понимаешь о чем я?

— А как же, батюшка! — довольно закивала настоятельница. — Уж и не извольте беспокоитьси, я за вашей… хм-м… за Варварой-то пригляжу, уж будьте уверены!

— Смотри у меня, Фёкла! — Пригрозил ей напоследок Михалыч. — Глаз с тебя не спущу, да еще и приеду на днях, лично проверю!

И он снова сально подмигнул настоятельнице, а та расцвела и чуть ли не запахла в ответ. А может и запахла, я не принюхивался. Ну их, короче с их игрищами любовными.

— Я вам сейчас комнатки прикажу приготовить, — засуетилась Фёкла, — да ужин царский сделать — посидим, попируем да и заночуете у меня.

Я уже устал от их перемигиваний, но идею заночевать воспринял с энтузиазмом. Это же я Варю снова смогу увидеть! Но все мои планы сломал Калымдай. Точнее — участковый. А еще точнее — бабка его, которая Яга.

В этот самый момент моих грандиозных планов, меня вызвал Калымдай по булавочной связи:

— Федор Васильевич, не отвлекаю?

— Докладывай, Калымдай, надеюсь, ничего не случилось?

— Ничего, Федор Васильевич, кроме похорон.

— Что еще за похороны? Кого это там хоронить надумали?

— Так участкового же, Ивашова.

— Ох ты ж… Помер всё-таки? Эх…

— Да что вы, господин генерал, — засмеялся Калымдай, — дождешься от него такого, как же. Это бабка его нахватала под предлогом похорон со всего Лукошкино денег, а отдавать-то назад их ей не хочется. Вот и уговорила участкового мол, проведем ложные похороны, полежишь мол, в гробу пару часиков, а потом откопаем и про чудесное воскресение с того света что-нибудь придумаем.

— Вот же карга старая…

— Так что вечером похороны. Какие будут указания?

— Да какие тут указания… Жди нас, на месте разберемся.

Михалыч внимательно прислушивался к разговору и вопросительно поднял брови, как только я закончил:

— Назад в Лукошкино, внучек?

— Да вот же, деда…

* * *

За всю дорогу назад по лесу я даже ни разу не споткнулся! Как улетел в грёзах к своей Варюше, так и вынырнул из них только на опушке перед Лукошкино. Да и то не сам, а от тычка деда:

— Внучек, ау? Эка тебя скрутила-то девка твоя… Скидавай портки!

— Ты чего, дед? Отлупить хочешь? Или какие пострашнее мысли имеются? Ты дед, того… завязывай. Хочешь, я тебе отпуск на пару дней дам — у Фёклы своей лечебную терапию пройдёшь?

— Дурень ты, Федька, — вздохнул Михалыч. — Скидавай портки и переодевайся, вона город уже виден. Или так и пойдешь?

Ой. Не-не, надо брать себя в руки. Первым делом — самолёты, ну а… Эх, ладно.

В Лукошкино ничего не изменилось после нашего ухода, хотя, что там могло измениться? Мы сидели на чердаке Борова, изредка посматривая сквозь раздвинутую черепицу крыши на терем бабы Яги. Там во дворе полным ходом шли приготовления к похоронам. Бегали стрельцы, суетились какие-то люди, скрюченные старушки. Стояли уже два табурета, надо понимать — для гроба. Ну и в целом тому подобная траурная суматоха.

Честно говоря, мне это было совсем не интересно, да и пользы никакой для нас я никак не мог придумать от этого торжественного мероприятия. Ну, развлекаются люди как могут, да и ладно, мне-то что?

— А что в городе слышно? — спросил я у Калымдая, который сидел рядом и с аппетитом уплетал жареную курицу, держа её в руках и просто откусывая от неё приличные такие куски.

— Да… ням… ничего полезного не слышно, Федор Васильевич, — он хмыкнул и со смаком слизнул стекающий сок с ладони. — Все только и говорят о приведениях во дворце Гороха.

— И что говорят-то? — без особого интереса спросил я.

— Ну, это смотря где. На базаре рассказывают, что это были призраки прадедушки и прабабушки Гороха, которые явились, чтобы строго наказать царю мол, нельзя лукошкинский люд налогами давить, а надо наоборот, выдать каждому по десять червонцев и по прянику.

— Ну, еще бы.

— В трактирах говорят, что это немцы из своей слободы на царя-батюшку призраков напустили и надо немедля идти морды немцам бить.

— И пограбить их заодно?

— А как же! А во дворце всё больше спорят, сколько и чего выпил Горох, что умудрился вызвать дух участкового да еще и в догонялки с ним по двору побегать. А про нижние бабские одёжки так вообще только шёпотом обсуждают.

— Понятно… Знаешь, майор, наверное делать мне тут нечего, ты и без меня понаблюдаешь за участковым. А мы с Михалычем в гостиницу отправимся, надо кое-что обсудить, подумать крепко.

— Конечно, Федор Васильевич.

— Только если что…

— Сразу же сообщу, не беспокойтесь.

* * *

В гостинице я отказался от ужина, как дед ни пытался в меня его впихнуть, а сразу пошел в нашу комнату и завалился на кровать и так пролежал до темноты, размышляя обо всём сразу. И о мече — кто же его спереть-то мог? И об участковом — каково ему сейчас в гробу-то лежать? И о Варе, конечно, как бы, а главное — куда из монастыря ее забрать?

Еще когда едва темнеть начинало, связался Калымдай, сказал что отпевание и прощание прошло хорошо, душевно и что потащили с песнями и плясками… тьфу, ты! С плачем и завываниями понесли участкового на кладбище. Ну-ну.

А вот следующий раз Калымдай меня вызвал уже ближе к полуночи. Я думал, доложит, что участкового откопали и он уже в тереме Яги чаи гоняет, так нет.

— Федор Васильевич! Тут что-то странное у бабки происходит! — взволнованно зашептал Калымдай. — Стрельцы вповалку лежат по всему двору…

— Мертвые, что ли? — перебил я его.

— Никак нет. Спят. И перегар от них ну очень серьезный. Мы по двору походили, попинали их, никакой реакции. А потом и в терем пошли…

— Да ну?! И что там?

— Да то же самое. И бабка, и Митька ихний, и даже сотник стрелецкий пластом лежат кто где, а уж перегар в горнице — заходить страшно.

— Вот молодцы. Закопали участкового, а сами нажрались на радостях?

— Не похоже, Федор Васильевич. Что-то неладно тут. Не пьяные они, а будто во сне зачарованном. Мы их и так и сяк пробовали будить, на стрельцов даже воду холодную лили и ничего.

— Да, странно… Ох, Калымдай, а что же там с участковым-то? Его же откопать уже должны были!

— Да задохнулся он в гробу уже, наверное.

— Нет, так не пойдёт, — заявил я решительно. Никита мне не то чтобы друг, но и не враг определенно. Да и вообще, такой смерти никому не пожелаю. — Давай, Калымдай, срочно гони бесов на кладбище, пусть быстренько откапывают участкового. Он нам живой нужен.

— А с этими в милицейском отделении что делать?

— Да ничего. Спят и спят, нам до них дела нет. Хотя, узнать что произошло, было бы полезно.

Всё закончилось хорошо в итоге. Правда, поспать мне не удалось. Часа в два ночи отзвонился Калымдай, сказал, что бесы с задачей справились, участкового откопали вовремя, задохнуться не успел. Однако и сами засветились перед ним, но это не беда — мало ли бесов на свете? Зато потом скрытно сопроводили Никиту прямо до бабкиного терема.

Вот и отлично. У меня как раз начал потихоньку вырисовываться план как спасти Варю из монастыря, хотя так, одни наметки, но все же. И в этом плане я большую роль отводил именно Никите. Думаю в личном, не Кощеевом деле, он не откажется мне помочь.

Уже светать начало, как опять меня вызвал Калымдай и доложил, что в тереме все как по волшебству проснулись с первыми петухами. Хотя, почему «как»? Тут дело именно колдовством и пахло.

Так что спать я завалился, когда уже совсем светло было и проспал аж до полудня.

* * *

Разбудил Меня Михалыч:

— Федя, внучек, — теребил он меня за плечо. — Вставай касатик, ужо полдень ить.

— Да и ладно, — перевернулся на другой бок. — Полдень — не утро, можно и еще поспать.

— Вставай-вставай, — не отставал дед, — заждались там тебя. Вся Канцелярия уже с час сидят тебя поджидают.

— Так ты прими доклад, а потом мне доложишь, — вставать совершенно не хотелось.

— А Варвару свою хочешь увидеть? — пустил Михалыч в ход тяжелую артиллерию.

Я тут же вскочил. Конечно, хочу!

— А где она? Она что, тут?! Где мои штаны?!

— В монастыре она, внучек, где же ей еще быть… От и славно, одевайся да живо на двор, умываться будешь.

— Ну, дед… — обиженно протянул я. — Ну нельзя же так.

— Не ворчи на деда! В монастырь, кажися и поедем.

— Да ну?! А зачем?

— Иди-иди. Умоешься, а там за завтраком с майором да бесом всё и обговорим.

За завтраком, а точнее — за завтраком, совмещенным с обедом, вы же уже знаете моего деда, я услышал, что пока я дрых, в Лукошкино произошло множество событий.

Во-первых, Марьяна таки сбежала от Гороха и сейчас её везет в монастырь тот самый фон Паулюсус. А значит, что и мне совсем не плохо бы нагрянуть в монастырь, проверить, как там эту взбалмошную девицу разместили. А заодно, может быть смогу и Варю увидеть. Ура!

Во-вторых, один из наших бесов умудрился попасться в руки милиции и сейчас уже прохлаждается в отделении в порубе.

— Там это… босс, мы же сейчас инструмент по всемугороду собираем типа в мастерскую Борову. Так мой Адисабеб тащил стыренный молоток на базу да мимо ментов шарился в натуре. Увидел, что бабка с Митькой из дома ушли, да решил за каким-то внутрь залезть. Больше ничего не знаю реально. Только когда бабка вернулась, Митька Адисабеба, уже связанного, в поруб отволок. Пацаны говорят, может этот придурок реально выслужиться хотел? Вот и вляпался.

— Мда… Умеете вы влипать в истории. И что теперь? Выручать надо.

— Не надо, босс.

— Как это? Почему?

— Да пусть отсидит конкретно, не фиг самовольничать. Заодно, может лапши ментам на уши навесит.

— Ну, смотри, Аристофан, это твой боец. Только все равно, как-то не очень своих бросать…

— Не-не, босс! Происходит филькатр… как её?.. фигустра…

— Фильтрация, — подсказал Калымдай.

— В натуре! — обрадовался Аристофан. — Фильтрация! Ко мне в отряд много пацанов просится, босс. Зачем нам придурки? Мы лучше конкретных бойцов наберём.

— Ну, смотри сам, — повторил я. — А чего вы инструмент-то воруете? Почему бы просто не купить?

— Зачем, босс? — удивился Аристофан.

Ну да, зачем покупать, если можно украсть? Да ладно, пусть как хотят, так и действуют. Экономия, опять же.

— Батюшка Секретарь, — подала голос Олёна, тихо сидевшая в сторонке. — Я разузнала, кто колдовством в бабкином тереме балуется. Это бес тот, третий, которого споймать никак не могут. Он сегодня нашел меня и сказал, что и яблоко последнее он вчера снова подкидывал да ничего из этого не вышло. А потом вечером, пока все на кладбище ушли, зелья какого-то в колодец Яги насыпал.

— Вот паршивец. Надо отловить его обязательно, слышишь, Аристофан? А ты, Олён, сказала ему, чтобы он прекращал свои диверсии?

— Да сказала, батюшка, — вздохнула бесовка, — только он злой очень на участкового, отомстить хочет и меня уже не слушается.

— Ладно. Что-нибудь еще? Нет? И на том спасибо. Мы тогда с Михалычем в монастырь наведаемся, проверим, как там дела… Вы чего ухмыляетесь? Михалыч! Ты что, разболтал?!

— Ничего дедушка нам не говорил, мсье Теодор, — с верхнего этажа спускалась Маша. — Про девушку вашу даже словечком не обмолвился. Но это так романтично… Я так рада за вас, мон шер!

— В натуре, босс.

Калымдай только улыбнулся и кивнул головой, а Олёна мечтательно подняла глаза к потолку.

А, ладно. Наверное, оно и к лучшему. Помогут если что. А Маше всегда в её кожаную жилетку поплакаться можно. Лишь бы не увидел никто, не поймут.

— А про свою девушку Михалыч вам рассказал? — спросил я мстительно.

— В натуре, босс! Реально молодец Михалыч!

— Он такой проказник наш дедушка! — восторженно хихикнула Маша.

А Калымдай снова промолчал, только поднял вверх оттопыренный большой палец. Олёна широко заулыбалась и покивала головой.

Вот и поязвил.

— Ладно, пошли дед.

— И я с вами, мсье Теодор!

— Это еще зачем, Маш?

— Ну как же, — Маша удивленно захлопала глазами. — Должен же кто-нибудь посмотреть на вашу пассию? А может быть она нам совсем и не подходит? А если она…

— Перестань, Маш, — перебил я её. — Сам как-нибудь разберусь. Я же к тебе с твоим послом с советами не лезу?

— Ой, ну и силь ву пле, — надулась Маша.

* * *

Я торопился увидеть Варю и в монастырь мы прибыли уже часа через два. Я снова переоделся, только на этот раз никаких сапог, шпаг и треуголок. Пускай к моей стандартной одежде привыкают.

Две молоденькие монашки сразу отворили нам ворота, очевидно предупрежденные настоятельницей и почему-то хихикающие и поглядывающие на меня. Я возмущено взглянул на Михалыча, но он отрицательно замотал головой мол, тут и без него найдется, кому посплетничать.

Матушка настоятельница притащила за руку Варю и, обменяв её на деда, тут же исчезла с ним в монастыре, а мы так и остались стоять посреди двора.

— Здравствуй, Варя…

— Здравствуйте, батюшка Захаров Федя! — хихикнула Варя.

— Просто Федя, — пробурчал я.

Изо всех уголков, коридоров, балкона, на нас глазели любопытные монашки и торчать посреди двора ради их удовольствия меня совершенно не грело.

— Варюш, а пойдем куда-нибудь отсюда?

— Ой, а это зачем? Ой, я боюсь…

Я удивленно глянул на неё, но наткнулся на такой ироничный взгляд, что не выдержал и рассмеялся:

— Ну что мы тут торчим, как три тополя на Плющихе?

— Почему три? А что это за Плющиха?

— Да не важно, потом расскажу.

— Можно в сад пойти…

— А тут и сад есть? Прямо в монастыре?

— Ну, садик такой маленький на заднем дворе, — пояснила девушка.

— Ага, отлично. Веди.

— Слушаюсь, батюшка Федя! — хмыкнула она.

— Ну, Варь…

Садик и правда, был маленький. С десяток яблонь или каких-то других деревьев, я их только в вазе на столе разбираю, несколько кустов и лавочка, на которую я тут же и уселся.

— Садись, Варюш, — я похлопал ладонью по скамейке.

— Что вы, нельзя мне!

— Можно. Хочешь, я тебе и разрешение оформлю? С печатью, всё как положено.

— Ой, а вы и писать умеете?

— Издеваешься?

— Совсем чуть-чуть, батюшка Федя, — снова хихикнула Варя.

— Ну, садись-садись, а то и мне вставать придется, а у бедного батюшки Феди ножки устали, а ему еще обратно в Лукошкино по лесу шагать.

— Бедненький… — протянула девушка, осторожно усаживаясь на краешек скамейки. — А что это вы туда-сюда, так и бегаете? В монастырь хотите? Так вас в женский и не возьмут-то.

— Варь, ну чего ты мне выкаешь? Мы же с тобой почти ровесники. Давай на ты.

— Никак нельзя, батюшка Федя, не по чину мне.

— Ой, да ладно, — засмеялся я. — По чину, не по чину… Я, может быть и ниже тебя, если по вашим чинам сравнивать. Ты же боярского роду, а я… хм-м-м… Статс-секретарского. Не знаю, если честно, кто тут кого выше…

— А откуда вы знаете, что я боярского роду? Вызнавали про меня?

— Конечно, — кивнул я. — Я хочу всё про тебя знать.

— Это зачем же вам такое? — зарделась Варя и опустила глаза.

— А не скажу! — засмеялся я, а потом серьёзно добавил: — Варюш, а ты хочешь монашкой стать?

— Хочешь, не хочешь… — она вздохнула. — А куда мне теперь деваться? Рассказали вам, небось, мою историю?

— Рассказали, — подтвердил я. — Вот как раз об этом я и хотел с тобой поговорить.

Девушка удивленно посмотрела на меня, а я поспешно продолжил:

— Вот допустим, если бы ты могла отсюда уйти, то кем бы хотела стать?

— Как это — кем-то стать? Я и так есть. Вот она я, — она развела в стороны руки, а монашеское одеяние невероятно обольстительно обтянуло её спереди, — вся перед вами.

— Да, уж… — я закашлялся, пытаясь скрыть смущение, — вижу. Ну вот, допустим, уйдешь ты из монастыря и куда бы ты хотела податься, что делать?

— Загадками вы говорите, батюшка, — Варя пожала плечами. — Если и смогу уйти, то некуда мне податься. Просто ложись там же под воротами и отдавай богу душу.

— Не надо так говорить! Эх, что-то я никак объяснить толком не могу.

— Это потому что я глупая такая?

— Нет, это потому что я больно умный! А вот, скажи, Варюш, а что ты любишь? Ну, я не про еду, а так, по жизни, чем любишь заниматься?

— Книжки читать люблю, — сразу же ответила она. — Мне тятенька учителя-француза нанимал, так он мне много книг приносил, и ученых и нет.

Она снова погрустнела, вспомнив прошлую, уже недоступную жизнь и я поспешил отвлечь её:

— О, книги это здорово! Я и сам читать люблю. А еще что любишь?

— Ну… — она задумалась на секунду, а потом смущенно протянула: — Детей еще люблю. Ну, возиться с ними, играть, учить их всяким премудростям…

— Ну, вот и всё! — чуть не завопил я от радости. — А хочешь учительницей стать? В школе работать?

— Опять вы, батюшка, непонятное говорите… Школа — это что? Там детей учат, да? А, потом… Девка — учительницей? Да боярского рода? Да кто ж такое позволит-то?!

— А вот и позволят. Тут главное, чтобы ты сама этого захотела.

— Да мало ли, что я захотеть могу… — рассеянно протянула Варя. — Да кто же мне только разрешит?

— Верь мне, Варюш! Вот скажи, чего ты хочешь?

— А если я скажу, что поцеловать вас хочу, тогда что? — спросила она с вызовом, задрав очаровательный носик.

— Ух ты! Тогда иди и целуй! — я распахнул руки для объятий.

— Да ну вас, — она огорченно отмахнулась. — Вы, парни, только об одном и думаете…

— Э-э-э… Да ни о чем я таком не думал! — возмутился я.

— Что, совсем? — обиделась девушка.

— Ох… Стоп, Варюш, что-то нас не туда занесло. Давай о поцелуях потом поговорим, хорошо? А сейчас я тебе прямо скажу-объясню, чего я хочу, хорошо?

— Хорошо… Только не вижу я что-то ничего хорошего для себя. Только и осталось мне, что в монашки-то и податься…

— Ну, Варь, ну погоди, ну чего ты? Дай я скажу. Я хочу, чтобы ты вышла из монастыря и зажила той жизнью, которой тебе захочется. Хочешь назад в свой дом вернуться, так только скажи. Хочешь в Лукошкино первую школу для детишек открыть, а самой там первой учительницей стать? Так и тут я тебе помогу. Обещаю, Варюш, сделаю всё, чтобы ты счастлива была. Верь мне.

— А зачем это вам?

— А нравишься ты мне, — вдруг решившись, выпалил я. — Только давай пока об этом не будем.

— Почему не будем? — вдруг хихикнула она, а потом будто с обидой протянула: — А сами говорили, что нравлюсь…

— Варюш…

— А кто же вы такой, всесильный господин, батюшка Захаров, Федя, что такое для меня совершить можете?

— Я? — я замешкался. А вот попробуй, объясни. — Ну, потом об этом, ладно? Просто есть у меня знакомства полезные и друзья хорошие, которые помочь могут.

— Друзья — это хорошо, — протянула Варя. — Только не получится ничего у вас. И братья мои помешают, да и сам батюшка Горох, царь наш всемилостивый, никогда не позволит мне вольной жизнью жить.

— Фи, Горох, — отмахнулся я. — Видали мы этих царей… И на счет братьев своих не беспокойся. Разберусь я с ними.

— Ой, что вы, батюшка! И не вздумайте! — Варя вцепилась в мою руку. — Они, знаете какие здоровые да дурные?!

— Да не переживай ты, Варюш, и не таким рога обламывали! Мне стоит только пальцами щелкнуть и нету твоих братцев, — похвастался я.

А что? Я и не обманываю вовсе. Стоит Аристофану только сказать и прощайте уродцы.

— Ты что, Федя! — девушка еще сильнее сжала мою руку. — Не убивай их, нельзя! Грех это!

— Ну, наконец-то ты меня по имени назвала! — я ласково погладил её по руке. — Не буду, не буду, не переживай. А только, я ведь не шучу и не обманываю. Хочешь, сегодня же тебя из монастыря заберу?

— И куда же ты меня отведешь? — вздохнула девушка. — К себе домой? Вот, то-то и оно…

О блин, верно. Тут же нравы такие, что и под ручку с девушкой на людях пройти нельзя, а уж к себе домой её привести… Хотя… Ха!

— Хотел бы я тебя к себе домой привести, но понимаю, что нельзя. Зато могу попросить моего старого знакомца, немецкого посла, чтобы он приютил тебя в своей слободе. Снимем тебе домик там, поживешь, пока я решу всё остальное.

— Что — остальное?

— Ну, не знаю. Ты же не сказала, чего хочешь, — я хмыкнул и добавил: — Ну, кроме поцелуев.

Она легонько шлепнула меня по руке:

— Вот ты, Федя… А и правда можно мне детей учить?

— Кончено, Варюш! Хочешь?

— Ага… Только не получится у тебя ничего, Федь…

— Фигня вопрос! Ой! — я хлопнул себя по губам. — Я всё для тебя сделаю, вот увидишь. А пока собирайся, да пошли в Лукошкино, к послу немецкому.

— Вот так сразу?! — Варя округлила глаза.

— А чего тянуть?

— Не знаю, Феденька… Как-то быстро всё… А посол хоть знает, что ты меня к нему привести собираешься?

— Э-э-э… Нет, я еще не говорил с ним. Да он свой мужик, не переживай!

— Посол — мужик?!

— Ох ты ж… Ну, короче, всё будет в порядке.

— Быстрый ты, Федя. Взял вот так монашку за руку, да и привел ее в город. Нате, дяденька посол, забирайте Варвару нашу. Так что ли?

— Ну, почти. Ну да, тут я не продумал еще, но мыслишь ты в верном направлении.

— Нет, Феденька, нельзя так, несогласная я.

— Хорошо, Варюш, права ты. Давай тогда я обдумаю всё, с друзьями обговорю, с Машей посоветуюсь…

— Что это еще за Маша? — перебила меня девушка.

— Маша — это мой вампир, — ляпнул я.

— Что-о-о?!

— Ну, вурдалак, по-нашему, — еще более умно объяснил я, а потом спохватился: — Шучу я, шучу! Маша — это моя сотрудница. Работает она на меня. Ну… Э-э-э…

— Да кто ты такой вообще, Федя? — протянула Варя, задумчиво глядя на меня.

— Ох… Давай, так. Я — тот, кто хочет, чтобы ты была счастлива. Варюш, солнышко моё, я всё тебе расскажу, обещаю. Только сейчас на это времени нет. Мне надо срочно в город возвратиться, все дела для твоего прибытия сделать. Ладно?

— Солнышко… — протянула Варя. — Хорошо-то как… А? А, ладно, хорошо. Езжай в свой город к своей Маше.

— Ну, Варь…

И помчался я в город, прихватив по пути, довольного и разомлевшего деда. И кстати, Варю я все-таки поцеловал! Точнее — чмокнул в щечку. А она и мне щеку погладила, как раз в том месте, куда за секунду до этого оплеуху влепила.

* * *

А в Лукошкино ничего не произошло за время нашего с Михалычем отсутствия. Я удивился, но и порадовался — можно своими делами заняться. В штаб-квартире на Колокольной площади, куда мы с Михалычем сразу и отправились, уже собралась вся наша Канцелярия, и похоже, маялась со скуки.

— Ну, что тут у вас происходит?

— Тишина, босс, — зевнул Аристофан.

— Бесы по городу вынюхивают, Федор Васильевич, — доложил Калымдай, — а часть их того третьего беса ищет. А так — всё спокойно, происшествий нет. Захваченного в плен бойца Аристофана уже допросили, сидит в порубе. Тишина пока.

— Ларец с чертежами Горох в потайном месте прячет и удалось подсмотреть как этот тайник открывается, — сообщила Олёна. — Это я доподлинно вызнала.

— Молодец, Олёна.

— И в Немецкой слободе тишина, мсье Теодор, — отрапортовала Маша.

— А ты чего не с послом? — удивился я.

— Кнутик внеочередную порку в слободе затеял, занят очень. А, кроме того, — Маша лукаво улыбнулась, — есть у меня подозрение, что вы нам кое-что интересное рассказать можете.

— Хм-м-м… Ну, верно, вообще-то. Помощь мне ваша нужна, только не в Кощеевом деле, а в моём, личном… Ну чего вы хихикаете?! Вот вообще ничего больше не скажу…

— Не дури, Федька, — дед взъерошил мне волосы. — Тут друзья твои собрались, а смеютси от того, что радуютси за тебя. Ну не плачут же, а?

— Ладно, — я шмыгнул носом. — Я про Варю.

— Да не может быть, мсье Теодор! — всплеснула руками Маша. — Правда что ли?!

— Машка! — рявкнул дед.

— Молчу, дедушка. Продолжайте, мсье Теодор, пардону прошу.

Я помолчал, а потом решился:

— Хочу я девушку из монастыря забрать, спасти её от такой участи. Ладно бы она сама по своей воле решила невестой Христовой стать, а так, братцы её насильно в монастырь определили…

— Мы в курсе, Федор Васильевич, — перебил Калымдай. — Какой у вас план?

— Разболтал дед да? — насупился я.

— Ввел в курс дела, — важно заявил Михалыч, подняв вверх указательный палец. — Говори, внучек, чавой-та ты там задумал?

— Ну, забрать Варю оттуда это легко, а вот куда ее дальше определить?

— Так это, босс, — тут же среагировал Аристофан. — Братьев её прирежем в натуре, а дамочка твоя реально будет в усадьбе своей.

— Хорошо бы, Аристофан, но я обещал Варе, что в живых их оставят.

— Это ты зря, босс в натуре.

— А давайте ее пока к нам, сюда определим, Федор Васильевич, — предложил Калымдай. — У нас и не скучно тут и дело может какое найдем.

— Нет, Калымдай, не годится. Она не в курсе всех наших дел. А ну как узнает, что мы на Кощея работаем? Хана мне тогда.

— Батюшка, а давайте мы ей на время домик в Лукошкино снимем? — выдвинула свой вариант Олёна.

— Во-во, Олён, я тоже о чем-то таком подумал, только кажется мне, что домик такой надо в Немецкой слободе поискать. Там и тихо, и безопасно, и люди культурные.

— Я могу с Кнутиком поговорить, — оживилась Маша. — Маленький домик и палисадник весь в кустах роз, и галантный кавалер, темной ночью спешащий к своей возлюбленной… Ах, шарман!

Аристофан поморщился, Калымдай задумался, а Олёна вздохнула и глаза ее затуманились.

— Вот и ладно, — подытожил дед. — Машка тогда посла своего обработает, а мы завтра же Федькину кралю в город и перевезем.

— Аристофан, — обратился я к бесу, — просьба у меня к тебе будет. Не в службу, а в дружбу. Сможешь смотаться домой, в Канцелярию? У меня там в комнате, под кроватью, денег уже прилично накопилось, хватит и на аренду домика да и на другие расходы.

— Без базара, босс.

— Ну и отлично, спасибо.

Деньги у меня и правда были. Зарплата, которую мне щедро выдавал Кощей, пылилась без дела. Ну, просто совсем некуда было её тратить во дворце. Разве что спуститься в подвалы, во все эти злачные места, там и казино было, как я понял, и бары всякие, но меня такие развлечения не манили совершенно. Да и Кощей меня давно еще предупредил, чтобы я туда и нос не совал. Да больно надо было.

А еще был у меня и неофициальный источник дохода. Аристофан затеял жуткую авантюру, выламывая золотые слитки из пола, которыми был покрыт один из залов во дворце. А заменял он эти слитки свинцовыми с позолотой. Только узор на плитках он никак подделать не мог и обратился ко мне за помощью. Я ему и отсканировал тот рисунок, а по рисунку уже, умельцы-бесы и наносили узор на фальшивые слитки. Я толком не знаю, как они это всё проворачивали, да и знать не хочу, но мою долю Аристофан выплачивал мне регулярно. Не считал, не знаю точно, но думаю, что сумма у меня скопилась очень даже не маленькая.

— А с этими братьями, Федор Васильевич, — нарушил мои раздумья Калымдай, — надо всё-таки решать что-то.

— Ага, — кивнул я. — Есть у меня одна идея на их счет, только полностью еще не оформившаяся.

— Так расскажите, Федор Васильевич. Вместе и подумаем.

— Расскажу, Калымдай, только данных пока мало. Надо бы хорошенько про братьев этих всё разузнать, про образ жизни, чем занимаются, откуда деньги на развлечения свои берут, ну и всё такое.

— Босс, послать пару бойцов, в натуре? — тут же предложил Аристофан. — Они всё выведают конкретно.

— Хорошо бы, Аристофан. Только если бойцы тут в Лукошкино не нужны.

— Справимся и без них, босс, отвечаю.

Я растроганно обвел взглядом свою Канцелярию. Молодцы они всё же у меня. Никто и не вздумал увильнуть, а ведь проблемы были не Кощея, а исключительно мои. Даже Олёна, которая с нами работала недавно, да и то под постоянным надзором, тоже горячо одобрила мой план и взялась помочь, чем сможет.

Олёна, будто угадав, что я думаю о ней, встрепенулась и спросила:

— А что там с Марьяной этой, в монастыре?

— Дед? — я вопросительно повернулся к Михалычу.

— Внучек? — так же с вопросом глянул на меня дед.

— Вы же ради Марьяны и отправились в монастырь, — засмеялась Маша.

— Ну, вот так как-то, — смущенно развел руками дед. — Увлеклися другим, а про дело-то и забыли. Да и пёс с ней, с Марьянкой ентой! Кудыть она из монастыря денетси?

Больше пока обсуждать было нечего и все наши разошлись по своим делам, а мы с дедом отправились в гостиницу, где я сразу и завалился спать.

А снились мне хохочущие Михалыч с Аристофаном, которые под руки, тащили к стогу сена, притворно упирающуюся настоятельницу Фёклу. А потом над стогом объявился вдруг Горыныч и начал пулять в Михалыча с Аристофаном огненными шарами и орать «Делиться надо!». А всех разогнал Кощей, примчавшийся на вороном коне и лихо размахивающий шашкой. Причём, на нём почему-то, была кавказская бурка и буденовка на голове вместо короны.

Бред какой-то. Лучше бы Варя приснилась…

* * *

Разбудил меня Михалыч и довольно бесцеремонно.

— Вставай, внучек! — орал дед, сдирая с меня одеяло. — Живо вставай, одевайся, в монастырь сейчас помчимси!

— Зачем в монастырь? А сколько сейчас? Да отстань от меня, дед! Дай поспать еще хоть пять минуточек!

— Вставай, Федька! Милиция в монастырь наш отправилась! Никак, шмон там затевают, Марьянку ищут!

— Тьфу, зараза! Ну, вот чего не спится им, дед?

— Да никому не спится, внучек, только ты дрыхнешь, как сурок на конопляном поле. Дык девять часов, весь порядочный люд уже в поте лица работает.

— Так то — порядочный. А мы же с тобой, дед, совсем-совсем беспорядочные, а?

— И то верно, — захекал дед. — Только ты всё же вставай.

— Да встаю я, встаю…

В комнату вломился Аристофан.

— Это… босс!

— Что еще случилось? — я с отвращением натягивал опостылевшие портки на веревочке.

— Еще, блин, одного моего бойца менты повязали конкретно!

— Да что ж такое?! Где? Как?

— Да реально, как и вчерашнего, босс. Натырил инструментов и зачем-то к ментам полез. Пацаны говорят, что дружка своего из поруба вытащить хотел, ну и… — Аристофан развел лапами в стороны.

— Плохо, Аристофан. Не то плохо, что еще одного бойца поймали, нового найдешь. А то плохо, что дисциплины у тебя, Аристофан, в подразделении нет. Уволю я тебя на фиг, а вместо, вон, Калымдая возьму. Он быстро твоих бандитов людьми сделает.

— Не надо людьми, босс! — завопил Аристофан и рухнул на колени. — Не губи, начальник! В натуре исправлюсь, отвечаю!

— А ну-ка подвинься, внучек, — дед вытащил из кошеля массивную сковороду с длинной ручкой и примеривающе взвесил её в руке. — Дай-ка я этому паршивцу объясню всё про службу Кощееву.

— Давай, Михалыч, — обреченно пробормотал Аристофан, разворачиваясь к деду и подставляя зад под сковородку.

— Отставить! — рявкнул я. — Ну, Аристофан, молись! Или что вы, бесы, там вместо молитвы делаете. В последний раз тебя прощаю. Но чтобы команду свою перешерстил, бузотеров выкинул, ребят подобрал новых, ответственных и чтобы по струночке у тебя ходили, понял?!

— Без базара, босс! — обрадовался, вскакивая на ноги, Аристофан. — Не подведу в натуре!

— А только, задницу я тебе всё равно надеру, рогатенький, — предупредил дед. — Как закончим дело, вернемся в Канцелярию, так ты у меня неделю сидеть не сможешь!

— За деньгами смотался? — перебил я деда.

— Здесь уже денежки, — ответил за беса Михалыч. — Припрятал я их до поры, до времени.

— Хорошо. Ладно, иди Аристофан и чтобы у меня…

— В натуре, босс! — заверил в последний раз Аристофан и исчез.

— Вот же, паршивцы…

— И не говори, внучек. С бесами построже надо быть. Они, паразиты, как слабину почуют, так всё, никакого спасу с ними нет.

— Ладно… Что там у нас дальше по плану?

По плану, после умывания следовал завтрак. Ну, это понятное дело и я даже особо не отбивался. Да и свиные рёбрышки с жареной картошкой были очень даже вкусные. Но пришлось отказаться от пирогов — время поджимало.

Пока я торопливо глотал горячий чай и поспешно откусывал громадные куски от бутерброда с ветчиной, Маша рассказала, что уже договорилась с послом. Кнут Гамсунович, памятуя наши совместные подвиги на благо как Немецкой слободы и Лукошкино, так и всего государства, без всяких возражений согласился предоставить Варе политическое убежище… тьфу ты, просто убежище.

— Там, мсье Теодор, я нашла совершенно очаровательный домик в стороне от центра слободы, — похвалилась Маша. — Кустов с розами там правда, нет, но я уже дала команду Кнутику и розы будут посажены сегодня же.

— Ага, спасибо, Машуль. Да фиг с ними, с розами. А домик хоть хороший? Не землянка какая-нибудь? А то я видел тут в городе подобное, ну прямо поруб на милицейском дворе.

— С розами никаких фиг, мсье Теодор, — строго заметила Маша, утаскивая у меня из-под носа пирог с ежевикой. — А вот домик там на самом деле хороший. Чистый уютный крепкий. Если не жалко денег, то фрау Мюллер будет приходить убирать, готовить, ну и всё остальное.

— Не жалко. Хорошо, Маш, спасибо.

— Спасибо, клубникой не пахнет, — заявила Маша, намекающе поглядывая на очередной пирог.

Ну, вегетарианцы, чего с них взять? От мяса отказались, а теперь вынуждены забивать животы огромными дозами травы и всякой там другой морковки. То ли дело у нас, обычных мясоедов. Закинешь в себя тарелочку котлет, придавишь сверху шашлычком, да сала для смазки несколько ломтей положишь, вот и сыт.

— Ладно, пошли, дед. До монастыря еще с час топать.

— И я с вами, — тут же обрадовала нас Маша.

— Зачем?

— Затем. А кто за вашей пассией там приглядит? Вы? Не смешите меня, мсье Теодор. У девушек есть такие нюансы, в которых им помочь могут только другие девушки. И не спорьте со мной, Теодор! Мы с Олёной уже всё решили и отправляемся с вами!

— Еще и Олёна? Да вы там весь монастырь вывезти собираетесь?

— Остынь, внучек, — вздохнул дед. — Всё равно не переспоришь. Ить если бабе что в голову пришло… Ох!

Дед еле увернулся от запущенного в него последнего куска пирога с клубникой.

— Ну вот, — сожалеюще протянула Маша, облизывая пальцы. — Последний кусок — самый вкусный…

— Всё, хватит вам. Пошли.

* * *

К монастырю мы опоздали. Ну, в том смысле, что милиция опередила нас.

Когда мы по лесной тропинке уже подходили к монастырю, Маша вдруг замахала на нас руками, заставив замолчать. И вовремя — у ворот стояла телега с ворохом сена, а на ней сидел скучающий милицейский сотник Еремеев.

— Давай по лесу кругом, — шепнул Михалыч.

И мы со всеми предосторожностями обогнули монастырь и остановились у его задней стены. Как я продирался через все эти кусты надо рассказывать? Вот то-то же. Замечу, вскользь, что это был настоящий героический поступок. Может быть, конечно, для какого-нибудь бугая, вроде милицейского Митьки, а то и Змея Горыныча, проложить просеку а-ля бульдозер в кустах, это и плёвое дело, но для изможденного постоянным стрессом компьютерщика, замученного претензиями прекрасной половины нашей Канцелярии, вечными придирками Михалыча, отсутствием в лесу нормальной еды и даже элементарного цивильного туалета… Э-э-э… Короче, герой я, понятно?

Высокие стены при наличии Маши, нам никакой проблемы не представляли. Она просто перенесла сначала нас с дедом, а потом и Олёну на ту сторону и мы оказались как раз в том маленьком садике, в котором мы с Варей целовались. Ну, вру-вру. Я это её поцеловал. Уже и помечтать нельзя…

— Значит так, — шепотом поставил я задачи. — Первым делом ищем Варю и выводим её скрытно на ту тропинку, что в Лукошкино ведёт, там все и собираемся потом. Потом, тем же образом уводим Марьянку, а то еще наткнется на неё участковый. Ну и по возможности смотрим, что там милиция вытворяет, но тут уже не рискуйте, нам это особо и не критично.

— Я, батюшка, шапку-невидимку накину, — сказала Олёна, — да по кельям пройдусь.

— Не, красавица, — перебил ее Михалыч. — Давай сюда шапку. Тебе и так никто не удивится-то в женском монастыре, а меня увидят, да как набросятся! Как на сеновал поволокут в десять ручек девичьих, да как…

— Дед, хватит мечты нам тут пересказывать, — прервал я его. — Шапку, да — лучше тебе взять, я и так обойдусь, а девушки наши могут и одежду монашью… монашенскую… фу, ты! Местную униформу, короче, спереть и на себя накинуть.

Маша тут же обернулась облачком и всосалась в ближайшее окошко. Олёна, опустив голову, засеменила в сторону двора. Михалыч крутанул тюбетейку на голове и исчез. А я остался один и тут только и призадумался — а куда, собственно, мне идти и где искать Варю?

Да особо тут выбирать и не пришлось. Маленькая калитка вела во двор, да еще был вход в коридор самого уже монастыря. По двору мне разгуливать явно не стоило, и я осторожно отворил дверь в коридор. Хорошо прохладно, не то, что на улице.

Я, вначале с большой опаской, по стеночке продвигался по коридору, но вокруг не было ни души. Монастырь будто вымер. Наверное, милиция загнала монашек по кельям, вот никого и нет. Уже смелее я пошел вдоль ряда маленьких дверей. Надо понимать, это и есть кельи. Вот только как мне отыскать тут Варю? Не звать же ее в голос?

Когда я проходил мимо ответвляющегося коридора, из него вдруг протянулась рука, схватила меня за майку и так сильно рванула в коридорчик, что я даже ойкнуть не успел. В ту же секунду меня припечатали к стене и сильная, благоухающая духами рука, заткнула мой рот. Духами?

— М-м-м? — промычал я сквозь ладонь.

— Тише, мсье Теодор. Я сейчас со второго этажа, — Маша говорила быстро, коротко. — Участковый настоятельницу допрашивает и успешно. Она про мадмуазель Марьяну рассказала и про меч что-то говорить начала, но я вынуждена была ретироваться. Мадам Яга начала носом в мою сторону вести, могла бы и обнаружить.

— М-м-м…

— Я пойду мадмуазель Варю искать.

— М-м-м …

— А вы куда сейчас?

— М-м-м!

— Да что вы всё мычите и мычите, Теодор?

— М-м-м … — это было последнее, что я сумел выдавить из себя, сползая по стеночке и почти теряя сознание от нехватки кислорода.

Слава всем богам, это дьявольское порождение ночи, которое я ласково называл Машей, наконец-то догадалась убрать ладонь с моего рта, и восхитительный вкусный воздух хлынул в мои лёгкие.

— Маша! Ах… Ыххх… Твою ж… ухх… дивизию!

Но вампирша уже исчезла. И вовремя! Я же в гневе страшен, как наш Кощей-батюшка! Осерчаю — так ничего вокруг не вижу, а уж пришибить-то могу запросто! Повезло, в общем, Машуле, что успела она удрать от моей карающей десницы. Фух… Жуткое это дело, кислородное голодание, скажу я вам. Отдохнуть бы сейчас, а лучше — поспать. Предварительно подкрепившись, конечно. Но нет, надо идти. Меня Варя ждёт. Надеюсь.

Вдруг послышался быстрый топот. Только не вульгарный топот стрелецких сапог, а такой, легкий перестук. Явно девушка бежит и прямо на меня! Варя! Я выскочил из коридорчика в главный коридор и на меня тут же налетела девичья фигурка, едва не сбив с ног.

— Вар… — начал я, но осёкся.

Это была совершенно другая девушка и совсем не в монашеском одеянии. Марьяна!

Я протянул к ней руку, но царевна отпихнула меня и рванула дальше по коридору.

— Марьяна! Царевна! Да твою ж… Куда вы? Стойте! — в полголоса заголосил я, но девушки уже и видно не было. Вот зараза… И тут на меня налетела еще одна, только совсем уж не девичья фигура.

— Вот зараза! — заорал я уже во весь голос.

Ну что за день такой! Все на меня натыкаются!

Я рухнул на задницу, крепко приложившись о каменный пол, а мужик, налетевший на меня, а это явно был мужик, отлетел в другую сторону и так же плюхнулся на пол.

— Фёдор?

— Никита?

— А ты чего…

— А ты куда…

— Стой! — участковый вскочил на ноги. — Давай-ка сюда, в сторонку, а то увидят.

Я не столь быстро, но тоже поднялся и, охая, заковылял за ним.

Мы остановились в том же коридорчике, в котором Маша проверяла меня на способность долго задерживать дыхание.

— Ты откуда здесь взялся? — Никита настороженно смотрел на меня.

— И тебе здрасте.

— Ага, привет. Так что ты тут делаешь?

— Я по личному делу. Ну, почти.

— Угу, — он недоверчиво кивнул головой. — Я так и подумал.

— Слушай, Никит, давай на чистоту? Ну, в меру возможностей.

— Интересная формулировочка… Ну давай.

— Ты сюда за Марьяной прибыл? И за мечом?

— Допустим, — он определенно не хотел откровенничать.

— Ну, Марьяна уже удрала, не догонишь. А меча тут отродясь не было. В Лукошкино он где-то.

— А ты откуда знаешь, что в Лукошкино? — прищурился Никита. — Это ты его похитил?

— Не-а, — я хмыкнул, — не я. Чист я перед законом и не мечтай.

— Разберемся… Значит точно, Кощей всё это замутил, — сделал он вывод. — И кража меча — его рук дело, и похищение царевны, и попытка убийства меня. Я так и думал.

— Ну и не правильно ты думал. Меч и Марьяна — да, его затея. Но и тут без нюансов не обошлось. А вот яблочки, это не он тебе подсунул, уж поверь. Кощей когда узнал о твоем отравлении, жуть какой злой был.

Я не стал говорить Никите о том, что это я яд испортил и фактически жизнь ему спас. Неудобно как-то. Получится, будто хвалюсь, героизм свой показываю. Хотя да, герой, отрицать не буду. Ну а что? Жизнь-то и правда я Никите спас? Вот то-то же.

— А кому же тогда понадобилось убить меня? — продолжал допытываться он.

— Ой, да по дурости тут, — отмахнулся я. — Ничего личного. Просто один человек решил выслужиться, инициативу проявить, так сказать, ну а ты, как удачный объект просто под руку попался.

— А бесы?

— А бесов как раз тот человек и нанял, чтобы тебя отравить. Но уже всё, — тут я немного слукавил. — Двух бесов ты уже поймал, один остался, да и тот без яблок.

Никита внимательно, но так же недоверчиво слушал, а потом спросил:

— А меч с Марьяной Кощею-то зачем?

— Тут совсем другое дело. Уф-ф-ф… Не могу я тебе всё сказать, не моя тайна. Просто поверь.

— Не получается что-то у меня просто взять и поверить, уж извини, — развел руками Никита.

— Ладно, Никит, давай я тебе расскажу всё. Ну, насколько смогу всё. Это и тебе полезно знать, да и мне не повредит.

— Ну, давай, рассказывай.

— Э-э-э… тьфу ты! Даже не знаю с чего начать. Ну, короче, всё, что сейчас затеял Кощей, ни на тебя, ни на Гороха, да и вообще на всё наше царство-государство, не направлено.

— Да ну?

— Точно. Ты поэтому спокойно занимайся своими делами, а на Кощея и внимания не обращай.

— Нет, так не пойдет, — помотал головой Никита. — Ты уж если взялся рассказывать, то рассказывай, а то темнишь постоянно.

— Так я же на темной стороне, — хихикнул я. — Как Дарт Вейдер. А ты у нас в джедаях, получается.

Никита тоже фыркнул, но твёрдо заявил:

— Давай, выкладывай.

— Ну, — решился я и начал, подбирая слова, стараясь не сболтнуть лишнего, — есть у Кощея один старый и очень мощный враг.

— Вроде Вельзевула того?

— Ну, почти. А здорово мы ему врезали, а?

— Кто это «мы»? — хмыкнул Никита. — Ты только информацию дал, а уж демона я завалил.

— Ну да, конечно! А кто с колокольни в него лучом засадил?

— А ты тут при чем? Это же чудо было…

— Ну, вот такой я, чудесный.

— Да ладно… — он не хотел мне верить.

— Да точно. Кощею артефакт один древний привезли, католический. Ну, мы… я с колокольни в демона и пульнул. Но без тебя бы ничего не получилось, уж поверь.

— Вот как… Ладно, разберемся, — повторил он своё любимое словечко. — Так что там с Кощеем?

— Вот против этого старинного врага Кощей и копает потихоньку. В открытую выступить, думаю сил у него не хватит, вот он и подбирает оружие или еще что-нибудь, чем можно того гада уложить. И заметь, гад этот, здесь где-то на Руси окопался и если активизируется, то наверняка, не только Кощею плохо придется. Силой он большой разрушительной обладает. Понимаешь?

— Понимаю. А меч…

— А меч как раз и может быть тем самым оружием. Только лично я в это не особо верю. Но хорошо бы узнать точно, а вдруг повезет.

— Ну а Марьяна-то тут при чем?

— Да тоже всё просто. То есть, вроде бы просто, а запуталось сильно.

— Ну, это как всегда у нас, — хмыкнул Никита. — И что же с ней?

— Марьяну тот кадр, что тебя убить пытался, решил тому гаду в подарок преподнести. А Кощей просто из вредности, решил её перехватить. Вот и всё.

— Нет, так не годится, — заявил он. — Нельзя девушку в лапы Кощею отдавать!

— Ну, дерзай, — я пожал плечами. — Я к этому делу никак не причастен. Наблюдатель со стороны, так сказать.

— Ну-ну.

— Слушай, Никит, — я помялся. — У меня тут проблема возникла. Личная. И помощь может понадобиться.

— Что случилось?

— Есть тут в монастыре девушка одна… Ну чего ты сразу рот до ушей?! Я просто помочь хочу! Ну и да, нравится она мне, что тут такого?

— Да что ты горячишься? Нравится — и хорошо. В чем проблема-то?

— Девчонка эта — сирота. Как отец умер, братья её сразу в монастырь запихнули, а сами наследство пропивают. А она, между прочим, боярского рода. Да и вообще, хорошая девушка…

— Во уроды.

— И не говори. Хочу я забрать её из монастыря.

— Да-а-а, тут еще тот гадюшник, — согласился Никита.

— А то! Совсем ей тут не место. Сниму ей домик в городе на первое время. А вот потом… Потом твоя помощь может понадобиться с братцами этими.

— Это какая же помощь? Помочь убить их? Так тут я тебе точно не помощник.

— Фу, убить… Тут и без тебя обойдутся. Не, я думаю, они как раз по твоей части — преступники, самые настоящие.

— С чего это ты взял? Но если нарушили они закон, то моя обязанность их задержать.

— Да мне больше ничего другого и не надо.

— Опять же, — промолвил он задумчиво, — раскрываемость увеличится…

— Во-во, а там глядишь, и премия от Гороха! И у меня еще одна идея есть на счет этой девушки, но об этом потом как-нибудь.

— Ладно, договорились. А сейчас, Федь, бежал бы ты лучше отсюда. Скоро мои стрельцы нагрянут. Думаю, много мы тут накопаем на настоятельницу. Надеюсь, ты не против? — иронично добавил он.

— Да делай с ней что хочешь, — отмахнулся я. — Мне тоже не по душе как она тут девчонок с толку сбивает.

— А Кощей тебя за это не заругает? — хихикнул Никита.

— Разберемся, — поддразнил я его.

Так что расстались мы, если и не дружески, то вполне мирно. Он побежал снова наверх, а я, дождавшись, когда стихнут его шаги, вызвал по булавочной связи Михалыча:

— Дед, ау? Нашли Варю?

— Внучек? — тут же отозвался дед. — А ты где?

— По монастырю бегаю, где я еще могу быть?

— Ну и как бегается?

— Дед, чего это ты вопросом на вопрос отвечаешь? У Шмулинсона что ли нахватался?

— Разве?

— Тьфу ты! Михалыч! Варю нашли?

— Да нашли-нашли, не ори. Олёна её уже из монастыря вывела, тебя дожидаитси в лесу.

— А Марьяну? Она тут недавно пробегала, не успел ее схватить.

— Да было бы там за что хватать. Машка её отлавливает.

— А ты где, дед?

— Да я около кельи настоятельницы торчу. Слушаю, как бабка с участковым её допрашивают.

— Ага, тогда я сейчас к тебе подойду. Жди.

— Жду-недождуся.

Чего это он такой нервный?

Я, уже не таясь, затопал на второй этаж и там, довольно быстро сориентировавшись, нашел комнату Фёклы. А деда не было видно. Или запрятался под шапкой или просто ушел.

— Дед? — тихо позвал я. — Деда?

И будто в ответ, за дверью послышался шум, крики. Я рванул дверь на себя и в меня врезалось что-то небольшое, толстое и лохматое. Едва сдержав крик, я машинально отшвырнул от себя это нечто и тут, откуда-то сбоку, прямо в полете, как в куропатку в охотничий сезон, в этого лохматого врезался огненный шар. Я рванулся в комнату, опасаясь, что и Михалыч мог оказаться там и огляделся. Никита стоял у окна, с совершенно обалделым видом, а недалеко от него стояла жуткого вида бабулька, потирающая руки. На полу лежал толстый и уже хорошо прожаренный бес, а на кровати валялась матушка настоятельница с ножом, торчащим из груди.

Картина маслом. Меня чуть не стошнило.

— А енто хто ето такой к нам пожаловал? — раздался старческий скрипучий голос.

Бабу Ягу я уже видел, но только издалека, с чердака Борова, а вот так, вблизи, оказался к ней впервые. И очень пожалел об этом — страшная, как моя жизнь, до появления в ней Вари. И как только Никита с ней уживается?

Я отвесил ей уважительный поклон, кто ее, старую, знает, еще зафигачит в меня файербол, и замер, совершенно не представляя, что теперь делать.

— Бабушка, — вовремя вмешался Никита, — это…

— Захаров Федор Васильевич, — перебила его бабка. — Попался, голубчик?

О, я знаменит?

— Да я тут это… — улыбнулся я, стараясь казаться спокойным, — Мимо проходил. Слышу — крик, шум, вот и решил вам помочь.

— Помощничек какой нашёлси, — заскрипела бабка.

— Ну, а что? Кто беса под ваш шар огненный кинул? И заметьте, как удачно прицелился, точь в точь в ваш шарик попал, бабушка.

— Ох и ловкач, — захекала старая карга. — А вот посмотрим, как таперича в тебя мой шарик полетит!

— Бабушка! — заорал Никита. — Не надо! Стоп! Прекратить самовольный отстрел неизвестных элементов!

— А чавойта ты в ём неизвестного увидел, Никитушка? — удивилась бабка. — Вражина он, как есть Кощеев прихвостень.

— Чего это прихвостень? — обиделся я.

— Бабушка, — строго сказал Никита. — Криминальная ситуация обострилась настолько серьезно, что мы не вправе сейчас разбрасываться любыми источниками информации. Поэтому в интересах следствия, мы должны отпустить этого гражданина, тем более что никаких фактов причастия его к данному противоправному действию нет, а творить самосуд и устраивать милицейский произвол нам не позволяет честь мундира.

Бабка, открыв рот, умиленно слушала тираду участкового, а он тем временем, незаметно сделал мне знак рукой мол, уматывай ты отсюда, да поскорее, пока бабка не очухалась. И я маленькими шашжками, притворяясь невидимым, двинулся спиной назад к двери и точно бы врезался в неё, если бы меня не направила на верный путь крепкая рука деда.

Но тут бабка как раз очухалась и сразу же заметила деда:

— А, Михалыч! И ты тут? Ну, здорово, старый хрыч!

— Отстань, карга, — сплюнул дед. — Не до тебя сейчас. Пошли, Федька.

И он, ухватив меня за рукав, потащил по коридору, по пути закрывая другой рукой мою, отвисшую от удивления, челюсть.

— Давай, внучек, поднажми! Там сейчас стрельцы ворота закроют, а Машка Марьяну в лесу ужо стережёт, нас через стену не перетащит!

Едва мы добрались до балкона, как сзади раздался топот и к нам выбежал участковый.

— Вы как, прямо со стены прыгать будете или тараном ворота пробивать? — спросил он ехидно и, перегнувшись через низкое ограждение, прокричал вниз: — Еремеев! Пропусти вот этих двоих! Понял?

— Слушаюсь, батюшка воевода!

— Спасибо, Никит, — торопливо пробормотал я. — Давай, до встречи!

— Увидимся, — бросил он мне уже в спину.

На лесной тропинке Вари уже, к моему великому сожалению, не было. Как и Маши с царевной. Только Олёна выскочила из-за кустов нам на встречу:

— Целы? Ну, хвала всем богам!

— Да чаво нам сделатси, внучка, — успокоил ее дед.

Я смотрю, он к Олёне стал получше относиться после того, как она помогать нам стала. Да и у меня, честно говоря, отношение к ней меняться стало. Нормальная девушка на самом деле, только вляпалась в это бесовство Кощеево, ну, да это с любым случиться может. Я, вон, тоже не на Папу римского работаю.

— А Варя… ну, остальные наши где? — спросил я у Олёны.

— А они, батюшка, в Лукошкино побежали. Маша шепнула, что Марьяну лучше поскорее спрятать, пока ей очередная блажь в голову не пришла, — Олёна покачала головой. — Очень взбалмошная девушка, вся в сказках, в мечтаниях, а реальной жизни и не видит.

И бесовка грустно вздохнула.

— Да ладно тебе, Олён, — попытался успокоить её я. — И у тебя будет всё хорошо. Кощей же обещал.

— Пойдемте ужо, — поторопил нас Михалыч. — Потом наговоритеся.

В Лукошкино я порывался сразу же пойти посмотреть, как там обустроилась на новом месте Варя, но Михалыч вполне справедливо шикнул мол, там не до меня сейчас будет и явынужден был признать его правоту. Уже и темнеть начало, да и кушать хотелось очень. И я, хоть и с большой неохотой, но остался всё же в гостинице, пытаясь поднять себе настроение жареной курицей, нашпигованной гречневой кашей, копченой грудинкой, запечёными крупными яблоками, обложенными перепёлками, а может и наоборот, перепёлками, обложенными яблоками, я как-то и не понял, уж очень быстро они закончились. А на десерт я вяло поклевал пирожков с луком и яйцами, с ливером, с картошкой, с капустой, грибами и уже не помню, с чем там еще, не до пирожков мне было. А когда приступил к сладкому, в трактир заявилась Маша и тут же утащила у меня большую такую ватрушку, но я даже не обиделся, в нетерпении подпрыгивая на скамье:

— Ну что там, Маш? Как на новом месте? Всё в порядке? А Варя как? Не обижают её? Смотрите у меня! Довольная? Не сердится на меня, что я до города не проводил? Её там хоть покормили? А Мюллер эта, фрау, уже начала работать? Не злющая там старуха вроде Яги попалась? А обо мне Варя говорила что-нибудь? Давай уже, докладывай о ходе проведения операции, что ты молчишь-то?! Маша! Положи бублик и докладывай!

— Вы бы хоть маленькую паузу сделали, мсье Теодор, — Маша икнула, ойкнула и стыдливо прикрыла ротик ладошкой. — Всё у нас в порядке, не беспокойтесь. Когда я уходила, девушки были веселы и счастливы и готовились отойти…

— Куда?!

…ко сну. Да что же вы так прыгаете, Теодор? Это у вас от ежедневного пожирания мяса такой карамболь приключается. Подайте мне еще вон тот пирожок. А с чем он? А вон тот? А этот? Да двигайте уже весь поднос, Теодор, что вы мне поштучно, как скряга какой, пирожки подсовываете?

— Девушки? Маш, ты и Марьяну вместе с Варей поселила?

— Ну а куда я её дену на ночь глядя, мсье Теодор? — сквозь пирожок с яблочным повидлом, проговорила Маша. — Переночует, а завтра… а там что, кизиловое варенье? Давайте… завтра передам её… и малиновое тоже, Теодор, не ленитесь… фон Паулюсусу, а тот уже… нет, у барона де Нурвиля повар нежнее варенье делал… отвезёт Марьяну к Кощею.

Обжора. Вот как есть, обжора! Ох уж мне эти вегетарианцы… И не толстеет же. А тут стоит съесть миску борща с салом и хлебом и в животе сразу тяжесть чувствуется…

* * *

Утром я подскочил сам, наверное, еще и десяти не было. Это у меня от нервов и ожидания скорейшей встречи с Варей сон такой не стабильный.

Дед сразу заохал, запричитал и побежал на кухню готовить поскорее завтрак изголодавшемуся Феденьке, а мне пришлось минут пятнадцать дожидаться его во дворе, пока он не соизволил наконец-то плеснуть мне водички для умывания.

— Вампирша наша, — докладывал дед, подперев голову рукой и умильно наблюдая, как я корочкой хлеба мученически соскребаю прямо со сковороды остатки яичницы с салом, — девку эту неспокойную, Марьяну, уже сдала с рук на руки лыцарю тому фон… как его там? …прибалтийскому, и они, небось, уже на полпути к царю нашему, батюшке.

— А вот, кстати, деда, всё никак не пойму ваших расстояний. Если от Лысой горы до Лукошкино пешком три месяца топать, на Горыныче часа два-три лететь, а конным путем, как фон Паулюсус сейчас двигается, так часов пять получается? Это как?

— А никак, — дед налил мне большую кружку ароматнейшего чая. — Колдунство енто великое и знать его тебе не надобно. Ты вона лучше на мёд налегай, в ём знаешь сила какая!

— Ой да ладно, «колдунство»… Сам не знаешь, а мне втираешь тут.

— А если бы я тебе, внучек сказал, что енто обыкновенный прорыв пространства со смещением в пятое измерение, тебе от того легче бы стало?

— Офигеть… Ты, деда, где таких слов нахватался?

— Дык, — засмущался Михалыч, не забывая подложить мне на тарелку еще пяток блинчиков, — сериял на железке твоей бесовской смотрел. Интересный… А правда, Федь, что клингоны воины такие отважные? А ежели, к примеру, сойдетси клингон с джедаем, кто кого заборет?

— Джедай, думаю, дед. У него же вон меч какой световой. А еще и силу он использовать может.

— Сила-то силой, а вот саблюка у него знатная, — покивал головой дед.

Надо запаролить компьютер, а то скоро Тишка да Гришка по дворцу будут бегать в одеждах Супермена какого-нибудь. Только массового помешательства на фантастике Кощею и не хватало для полноценной и разнообразной жизни.

— Ну, вот как я, дед, теперь к Варе пойду, а? — обвиняюще спросил я, с трудом вылезая из-за стола. — Давай, деда завязывать с обжорством. Вредно это.

— Вредная у нас Маша, — дед протянул мне петушка на палочке, — а ты у нас худенький, Феденька, прям наскрозь скоро просвечиваться будешь.

Бесполезно его убеждать, легче согласиться, чтобы не расстраивать пожилого человека.

— Михалыч, надоело мне в этой рванине ходить, — поднял я давно меня волнующий вопрос. — Ну, если в джинсах и майке нельзя, может, другой какой нормальный костюмчик купим? А то в этих обносках в приличном обществе и показаться нельзя.

— Варька да, она у тебя вроде приличная, — закивал дед, махая трактирщику мол, убирай, родимый, откушали ужо Федор Васильевич.

— Да я и не про неё вовсе, — засмущался я. — Я вообще.

— А вообще, давно пора, милай. Ходить рядом с тобой стыдно, как на помойке нашел себе вот такого внучка…

— Да ты же сам меня заставляешь вот так одеваться!

— А ну не ори на деда! От молодежь пошла… Я от в твои годы, Феденька…

— Да знаю я, знаю, — перебил я ностальгирующего деда, — Сейфы по всей Европе играючи вскрывал.

— Тьфу, на тебя… — проворчал дед.

— Давай Михалыч, все-таки вопрос с одеждой решать, — вернулся я к теме.

— Решай, внучек, решай, — еще обижено покивал головой дед.

— Ну деда… А у меня, кстати, и продолжение про джедаев есть.

— Хороший ты у меня, Федь, — едва не прослезился Михалыч. — Учтивый, про дедушку своего старенького не забываешь… А одёжу… На-ко от примерь, еще по утру Машка прислала мол, негоже кавалеру при барышне оборвышем ходить.

Дед вытянул из кошеля большой сверток и развернул его по столу.

Вот же… конспираторы! И деду лишь бы поиздеваться вдоволь. Но вообще-то, хороший он у меня, вы не думайте.

Костюм был европейского стиля. Ну, то есть не а-ля, Иван-царевич в широких бархатных штанах, в красных сапогах с загнутыми вверх носами, да шапке-колпаке, оббитой мехом. Может быть, я утрирую и образ такого доброго молодца у меня сложился по иллюстрациям к сказкам, прочитанным в детстве, но даже ничего похожего я бы носить не стал. А тут — белая рубашка с пышными кружевами на груди, пиджак старинного покроя, сюртук, не знаю, как правильно называть, а самое главное — вполне обычные брюки! Я похожие костюмы видел на рисунках Александра Сергеевича и его современников. Только к костюму прилагались не туфли, а все-таки сапоги, но вполне легкие, больше всего похожие на жокейские. Вы уж простите, что я так подробно описываю сей наряд, просто обрадовался я очень, что нашлась и для меня вполне приличная и, надеюсь, удобная одежда. А она, одежда эта, действительно оказалась вполне удобной. Не мои любимые джинсы с майкой, но тоже вполне.

Переодевшись, я поприседал, понаклонялся, побегал на месте. Отлично!

И дед категорически одобрил:

— Эх, Гюнтер тебя не видит!

Добрый он у меня.

А вот Маша у меня — умничка. Надо и правда, купить ей тот мешок яблок, который я ей еще с заварушки с Вельзевулом обещаю.

Я хотел сразу побежать в Немецкую слободу, но со мной увязался и дед. И пришлось ждать, пока он соберется, перероет весь свой безразмерный кошель сверху донизу, даст указания хозяину гостиницы сколько раз и кем именно кормить Машу, потом ждать пока дед обливает хозяина водой, приводя его в чувство, но все-таки он, наконец, успокоился и повел меня на первое моё свидание. Ну, я очень надеялся, что эта встреча с Варей будет именно свиданием.

А по дороге я еще раз порадовался Машиному вкусу, проверив свой новый облик на придирчивых горожанах. На меня бросали заинтересованные взгляды, но не более того. Идет очередной немец по своим делам так и что? Мало ли их тут в Лукошкино шляется? Ха! Да у нас даже ефиопы есть! А костюм… Да в Африках, говорят, мужики вообще в юбочках из листьев бегают и ничего, бабы ихние вроде и не жалуются.

У ворот Немецкой слободы я стал жутко нервничать, а тут еще и лишился моральной поддержки — дед отстал еще за углом — «иди, Федька, да не подведи деда!». Это он о чем?

Я вызвал по булавочной связи Машу, и она тут же откликнувшись, заверила меня, что через пять минут они с Варей будут у ворот. Разумеется, я не поверил в пять минут. Разумеется, я оказался прав. Хотя, справедливости ради надо сказать, что прошло всего минут пятнадцать, а не стандартные полчасика-час.

Ворота заскрипели, я резко вздохнул, и ко мне на улицу выпорхнула Маша. Я резко выдохнул и зря. Потому что вздохнуть я уже забыл при виде Вари, появившейся вслед за Машей.

Это… это было нечто. То самое мимолетное виденье, очей очарованье, рябь лунного света на серебре озера, нежный ветерок на лепестках роз… Короче, Офелия и Лаура и рядом не стояли.

Варя выглядела так, будто только что вернулась с бала какого-нибудь там Луи номер четырнадцатого. Белоснежное платье с декольте, вполне приличным, но достаточным для полета фантазии, было затянуто пояском на тоненькой талии, а ниже талии, платье так соблазнительно расширялось, что полет, казалось, сейчас начнется у меня и безо всякой фантазии. А еще эти распущенные слегка вьющиеся волосы, прикрытые небольшим кружевным чепчиком…

Я с радостью отметил, что еще там, в монастыре, под бесформенным монашеским балахоном мне и правда, вовсе не привиделась очаровательная фигура моей древнерусской богини. Варя оказалась девушкой именно тех форм, которые волновали меня, наверное, еще с пятого класса среднеобразовательной школы. Мой взгляд всегда скользил не останавливаясь по девушкам модельно-изможденной внешности, но Варя просто очаровывала своей женственностью и ласкала взор соблазнительными выпуклостями в нужных местах и пропорциях так, что я смело мог назвать ее своим идеалом. И назвал. Мысленно. А потом вспомнил, что дышать всё-таки нужно и со всхлипом втянул воздух в лёгкие.

— Ах, какой шарман! — всхлипнула вместе со мной Маша, смахнула несуществующую слезинку и исчезла за воротами, которые тут же захлопнулись и этим совершенно не романтическим звуком немного привели меня в чувство и мы с Варей отправились на романтическую прогулку.

Верите? Ну и правильно делаете, что нет. С романтикой я пролетел.

Мы молча, неторопливо шагали бок о бок и я никак не мог начать разговор.

Я же даже не поздоровался! Сейчас поздороваться? За тормоза точно примет — и двух кварталов не прошли, как я вспомнил о приличиях. Спросить, как она устроилась? А вдруг она это воспримет как намек, что я сам себя хвалю, обеспечив её жильём и вытащив из монастыря? Или все-таки поздороваться сначала? А может ей мороженое предложить? Хотя какое тут мороженое? Ну, петушка на палочке, они тут вкусные… Идиот! Да что же происходит?! Ну не первое же у меня свидание?! Раньше-то я с девушками без стеснений болтал! Вот и сейчас возьму и скажу… Что? Думай, думай! Что можно сказать?

Но все слова словно пылесосом вытянуло из головы, а те, которым удалось зацепиться за нервные окончания и всё же остаться в голове, были такими, что и пылесос на них не позарился бы.

Но тут моё солнышко-Варя сама прервала затянувшееся молчание. Она вдруг остановилась, повернулась ко мне, задрала очаровательный носик и очень серьёзно спросила:

— Значит Кощей?

Блин… Блин-блин-блин!!! Маша все-таки проболталась.

Ну что я мог сказать на это? Гордо расправив плечи, выпрямив спину и втянув живот, я собрал всю смелость в кулак и решительно произнёс:

— Здравствуй, Варюш…

Как она на меня посмотрела? Ну не как на идиота, точно. На идиотов обычно смотрят с жалостью, с пониманием, а я сейчас и на идиота-то не тянул.

— И тебе здравствовать, господин Захаров, — все-таки ответила она. — Или правильно — господин Статс-секретарь?

— Правильно — Федя, — буркнул я.

— Федя там был, в монастыре, — вздохнула девушка, — когда я еще не знала, кто хозяин твой.

— Ну, ты чего, Варь? Ну, какая разница на кого я работаю?

— И Варя в том монастыре осталась, — горько произнесла она. — А здесь уже боярская дочь, Варвара Никифоровна Зубова, верная слуга царю нашему, Гороху. А ты, господин Статс-секретарь — слуга Кощею.

— Да фиг с ними, с Горохами и Кощеями! Я так спешил к тебе, Варь… Так увидеть хотел…

— Не следует нам больше видеться, — Варя отвела взгляд. — Спасибо тебе господин Захаров, что позаботился обо мне, милосердие проявил. А деньги, что на меня потратил, я тебе как есть верну, не переживай.

— Варь…

Она вдруг всхлипнула, резко развернулась и быстрым шагам стала удаляться от меня, а потом и вовсе побежала. А я остался стоять, как тонкая березка во поле чистом. Ладно-ладно… Как дуб. Только не могучий, а тупой.

— Вот так оно ить в жисти-то бывает, внучек… — раздалось за спиной.

— Михалыч? — я даже не обернулся, продолжая смотреть туда, куда убежала Варя.

— Пошли, милай, — потянул меня за рукав сюртука дед. — Пошли, Федя…

— В кабак, — я резко развернулся и зашагал в сторону гостиницы. Напьюсь. Вот возьму и напьюсь.

— В кабак… — повторил дед, поспешая за мной. — Не поможет тебе водка-то сейчас, внучек.

— А что поможет?

— А время, внучек.

— Угу… Вот скажи, деда, ну чего ей надо, а? В монастыре я хороший был, а как узнала на кого я работаю, так сразу плохой стал. Вот нормально это?

— И не говори, внучек.

— Да не всё ли равно на кого я работаю? Ну, может и не всё, но хотя бы выслушать она меня пыталась? Нет!

— Верно, внучек.

— Сразу давай свои претензии выдвигать!

— Бабы, они такие, внучек.

— Во-во! Я же не доброй волей пошёл на службу к Кощею!

— Истинно, внучек.

— Да и не убиваю я, не граблю! Сижу с бумажками копаюсь или тут за делами присматриваю, а она сразу — «Кощей-Кощей»! — Я остановился и повернулся к деду. — И чего ты мне всё время поддакиваешь, а?!

— Могу и по заднице врезать, внучек, если понадобится.

— Мне? За что?! Я-то тебе, чем не угодил?

— А нытьём своим, внучек, — Михалыч ткнул меня пальцем в грудь. — Что ты сопли распустил, как дитя малое? Девка тебя оттолкнула? А ты борись за неё! Нужна она тебе? Добивайся!

— Легко тебе говорить…

— Легко, внучек, ох как легко. Дедушка-то у тебя никогда не любил, по девкам не страдал, серенады им под балконами не пел, так черствым сухарём и прожил жизнь.

— Ну чего ты, дед?..

— А того! — вдруг во всю глотку заорал дед. — Рыдать мне тут надумал?! Слезами обливаться?! От я дурь-то слезливую из тебя сейчас выбью! Страдает тут он! Плохо ему!

Дед стоял гневный, красный, ощетинившийся, как ёж и вдруг сник, сдулся, как воздушный шарик и тихо спросил:

— Любишь её?

— Люблю, деда.

— Ну и всё, — дед заулыбался, да так заразительно, что и у меня рот растянулся до ушей. — Значит, наша будет Варька, это я тебе внучек конкретно заявляю в натуре блин!

Я засмеялся:

— Не, деда, у Аристофана лучше получается!

— Ну, да и фиг с ним, — ухмыльнулся Михалыч.

Я уже довольно бодро зашагал в гостиницу, а дед семенил рядом и всё приговаривал:

— А ты, Федька, не дёргайся сейчас, дай Варьке-то нарыдатьси всласть. Пусть поревёт, им это полезно, а наплачется да задумается. И ты, внучек руки-то не опускай, но и сам не шибко страданиями-то увлекайся… У нас вона хлопот — непочатый край, вот и принимайся за работу, исполняй службу Кощееву.

Голос Михалыча чудесным способом успокаивал и настраивал на позитивный лад, и я всего через пару кварталов полностью пришел в себя и смог вполне трезво и ясно взглянуть на ситуацию. Ну а что, собственно говоря, такого ужасного случилось? Поругались? А кто не ругается? Как поругались, так и помиримся, а Варя, всё равно моя будет. Никому ее не отдам и ей не позволю наше счастье разрушить. И дед правильно говорит — за работу надо браться вот и отвлекусь от переживаний, а там и Варюша успокоится и я снова попробую с ней поговорить, объяснить всё.

А дед у меня молодец. Вот поженимся с Варей, я первого сына Михалычем назову.

* * *

А в гостинице меня поджидал сюрприз от Кощея. Нет не премиальные в виде мешка золота и даже не ящик коньяка, а просто вызов по колдовскому зеркальцу. Ну, на самом деле не такой уж и простой вызов оказался…

Кощея таким я еще не видел. Глаза его пылали красным адским огнём, с зубцов короны соскакивали маленькие молнии, но сам он говорил ровно, хотя и было видно, что он едва сдерживается:

— Бери Михалыча, бесовку эту, Олёну и живо ко мне. Горыныч уже ждет вас.

Вот так вот. Ни «здравствуй, Феденька», ни «По добру ли, по здорову, не обижает ли кто, кормят-то хорошо?», а сразу хватай Михалыча и на коня. На Змея то есть.

— Ваше Величество, случилось что?

— Случилось. Давай быстро, Федька.

— Да вы толком-то расскажите, Ваше Величество!

— Я тебе расскажу! — вдруг сорвался на крик царь-батюшка. — Я и тебе и всей твоей Канцелярии так расскажу, что будете у меня лететь до Уральских гор, а то и подалее! И бесам твоим рога посрубаю! Упыриху Машку твою, шаху иранскому в гарем продам! Лысую гору до основания срою! А тебя, паршивец ты эдакий, на фарш велю перемолоть и Дизелю твоему поганому скормлю!

— Да что у вас там происходит?! — тоже заорал я, испуганный не столько угрозами, сколько состоянием Кощея.

Кощей вдруг выдохнул, обмяк и тихо произнёс:

— Мент поганый, дружок твой участковый, зеркало волшебное мне расколотил…

Тьфу ты! Я думал там Лысую гору вражины какие-нибудь приступом взяли, а Кощея в кабинете обложили и он из последних сил оборону держит, горько переживая, что славной Канцелярии нет под рукой и спасти его уже некому…

— Когда это он успел? — пробормотал я удивленно.

Но Кощей услышал и снова завёлся:

— А вот это я у тебя хотел узнать, почему ты не уследил, что он ко мне намылился?! Почему не предупредил моё Величество? Разгоню я твою Канцелярию, Федька, как есть разгоню! Бесам рога пообломаю, а Машку…

— Это вы уже говорили, Ваше Величество. А Михалыч с Олёной зачем вам так срочно понадобились?

— Вези их сюда, Федька! Пущай снова яблочек наделают и участкового, мерзавца такого, напрочь со свету изведут! — Кощей вдруг утих, отвел взгляд и тихо пробурчал: — Еще и дура эта Марьянка Гороховская…

А ну понятно. Нервишки шалят у царя-батюшки. Но лететь все же придется. Как бы он там и правда, в приступе гнева дел не натворил.

— Вылетаем, Ваше Величество. Немедленно вылетаем. Только вы там того…

— Чего, того? — он настороженно глянул на меня.

— Не переживайте, Ваше Величество, нельзя вам волноваться. Вы запритесь в кабинете своём, от всех закройтесь, коньячку от нервов примите, а там уже и я прибуду.

— Заботливый какой, — буркнул Кощей и отключился.

Ну и заботливый, а что? Я и правда, переживал за Кощея. Да, злодей, да, мафиози, да, рассказывают про него всякие страсти-мордасти, но лично я ничего такого ужасного за ним не замечал. На словах-то он грозен, а на деле… Зеркальце ему разбили, обидели батюшку, а он чуть ли не с сердечным приступом уже лежит. Хотя не уверен, есть ли у него вообще сердце. Ой, да не важно! На самом деле Кощей — нормальный мужик! Я, например, ничего плохого от него не видел. Один раз только пришиб он моего Дизеля ну так и починил же!

— Слышал, Михалыч? — повернулся я к деду, сидящему на своей кровати и сосредоточенно чесавшему затылок.

Национальный местный жест, кстати. Никакое дело без него не обходится. Я тоже так уже умею.

— Слышал, внучек, — Михалыч стал запихивать в кошель разбросанные по кровати вещи. — Возвернутьси домой надоть, как бы царь-батюшка не натворил чаво сгоряча.

— Ага, — я вздохнул. — Наших только предупрежу. А Олёну, думаю, брать с собой не будем, да деда?

— Конечно, внучек. Неча ей там делать.

Я связался со своими по конференц-связи. Чудо-булавки Михалыча позволяли сделать такое.

— Мы с Михалычем срочно отбываем домой, — объявил я. — У царя-батюшки проблемы возникли, надо решать.

— Что за проблемы, мсье Теодор?

— Во, блин, в натуре…

— Я могу помочь, Федор Васильевич?

— А проблемы… — я сделал паузу и заорал: — А проблемы из-за вас, слуг моих нерадивых! Почему никто мне не доложил, что участковый к Кощею отправился?!

— Я в натуре хотел…

— Молчать! Прозевали участкового?! Совсем оборзели?! Вы что должны делать?! А что на самом деле делали?! Молчать я сказал!

Начальник я или где? Мне по долгу службы положено нагоняи подчиненным устраивать! Чего это только дед так подозрительно в кулак хихикает?

— Федор Васильевич, — раздался в голове спокойный голос Калымдая, — я с вами полечу. Сейчас подойду к вам на постоялый двор.

— Это… босс… — виновато протянул Аристофан. — Мои бойцы видели в натуре, как участковый с бабкой в ступу садились… Только типа решили мне не говорить. Реально так решили, что менты покататься поехали или там, в деревню за самогоном… Облажались мы, босс в натуре…

— Облажались, Аристофан, — подтвердил я. — Помнишь, о чем мы с тобой разговаривали? Что-то тебе эти разговоры…

— Я понял-понял, босс! — перебил меня Аристофан. — В натуре, босс, последний раз, отвечаю!

— Ладно… Следи тут хорошенько и докладывай сразу если что, понял?

— Понял, босс без базара!

— Машуль, ты за старшую остаешься.

— Не беспокойтесь, мсье Теодор, всё будет в порядке.

— Это… — я немного помялся. — Как там дела, Маш?

— Всё хорошо, мсье Теодор, рыдает, — поняла, о чем я моя умница-вампирша.

Я бы тоже сейчас порыдал, да некогда.

* * *

Когда я, дед и Калымдай добрались до полянки, надо бы, кстати, переименовать её в «Аэропорт Лукошкино», Горыныч уже нетерпеливо дожидался нас, переминаясь с лапы на лапу.

— Давайте быстрее, — прорычала правая голова, едва увидев нас. — Кощей там рвёт и мечет. Чуть голову нам не откусил. Левую.

— Ага, — подтвердила тонким голоском левая голова. — Злой, как в тот раз, когда индийскому радже Будапудрамхабхе ларец с алмазами в шахматы продул.

— Грубый ты, Горыныч, — посетовал я, карабкаясь ему на спину. — Даже не поздоровался.

— Ну и здравствуй, Статс-секретарь. Что теперь тебе легче стало? Полетели!

Нервные все какие-то сегодня…

До Лысой горы мы добрались быстро. По пути Горыныч сказал нам, что он совсем не в курсе, что происходит, но во дворце суета, шум, все носятся как угорелые.

Мы опустились на дорогу, упирающуюся в большие ворота, перекрывавшие путь вниз во дворец и только когда я сполз с Горыныча, заметил, что поляна перед дворцом кардинальным образом изменилась. С обеих сторон дороги земля была разделена на ровные участки и на участках этих, сосредоточенно копошилось несколько десятков скелетов, усердно копая грядки. Грядки?! Кощей, что, в наркобизнес решил податься, под коноплю пространство расчищает?

В самом дворце дела обстояли еще хуже. Скелеты, бесы и прочая нечисть носились по коридорам и залам, как Кощеем укушенные. Четверо рыцарей-зомби, личных гвардейцев царя-батюшки, вешали на стену громадный гобелен, на котором прекрасная дева надевала на голову стоящего перед ней на одном колене рыцаря, венок из цветочков. И где это они откопали такой кошмар?

Три полные поварихи Иван Палыча сидели в ворохе разноцветных рулонов ткани и что-то там увлеченно шили, оживленно щебеча.

— Занавесочки, — поклонились они в ответ на мой ошарашенный взгляд.

Какие занавесочки?! Да тут и окон-то отродясь не было!

Логики в происходящем я не видел и это сильно пугало. Например, вдоль одного из коридоров бежала вереница скелетов, тащащих резные стулья. А параллельно им, только в обратную сторону, неслись бесы и тоже со стульями, только немного другой формы.

Открыв от изумления рты и вертя головами во все стороны, мы наконец-то добрались до нашей Канцелярии.

Дизель встречал нас у дверей, радостно подпрыгивая на месте. Я похлопал его по плечу, вручил варежки, специально припасённые для него в Лукошкино и шагнул в кабинет. Бес-пенсионер Долиросентабилус ждал нас посреди кабинета, держа за лапки Тишку да Гришку. Те, завидев Михалыча, вырвались и тут же вскарабкавшись деду на плечи, что-то жалобно заверещали.

— Что тут происходит, Долби? — устало спросил я у ветерана бесовского движения.

— Не ведаю, начальник, — прохрипел бес. — Все как дурмана обожрались, да носятся туды-сюды, туды-сюды, туды-сюды…

Пенсионера, похоже, заело. Не успел я остановить эту старую граммофонную пластинку, как дверь заскрипела, отворившись, может на полметра и в Канцелярию заглянула настороженно озирающаяся голова Кощея.

…туды-сюды, — в последний раз пробормотал Долби и шмыгнул между ног Кощея в коридор.

— Марьянки нет? — шепотом спросила голова.

Мы переглянулись, а царь-батюшка убедившись, что мы тут одни, резво заскочил в Канцелярию, захлопнул дверь, задвинул засов, подпёр дверь стулом и тяжело пыхтя и отдуваясь, поволок к двери наш большой стол.

— Ваше Величество!

Мы кинулись к Кощею и пока я, ухватив его за костлявую руку, оттаскивал от двери, Михалыч с Калымдаем вернули стол на место.

Кощей как в тумане машинально опустился на лавку, взял большой бокал коньяка, предусмотрительно выставленный Михалычем перед ним, покрутил его в пальцах и, вздохнув, медленно опрокинул коньяк в себя. Взгляд из затравленного потихоньку становился просто настороженным, а когда из настороженного он преобразился в откровенно усталый, мы облегченно вздохнули.

— Ваше Величество, — осторожно спросил я. — Что у вас тут происходит? Вы что, из-за зеркала так расстроились?

— Да пёс с ним, зеркалом, Федь, — Кощей пощелкал пальцами и Михалыч снова набулькал ему в бокал. — У меня этих зеркал еще пять штук в кладовке пылятся.

— Царевна?

— Она, — кивнул Кощей и вдруг взревел: — Дура!!!

Но тут же, спохватившись, захлопнул рот костлявой ладонью, а потом, оглядевшись по сторонам, продолжил полушепотом:

— Как есть дура, Федь. И я — дурак. Вот за каким мне потребовалось её сюда тащить, а?

— Не знаю, Ваше Величество, — пожал я плечами. — Наверное, какие-то грандиозные злодейские планы у вас были.

— Она, Федь, совсем чокнутая, — продолжал жаловаться Кощей. — Я, говорит, чувствую в тебе душу светлую, нежную и ранимую. Просто мол, оболочка у тебя тёмная не даёт душе проявить себя, доброту показать. Прикинь, Федь!

— Да уж…

— Я, говорит, всё для нашего счастья сделаю, суженный ты мой, — Кощей судорожно глотнул из бокала. — Окружу, говорит, тебя заботой и лаской, а дворец мы, мол перекрасим в светлые тона, всю обстановку поменяем и она, обстановка эта, будет очень благотворно влиять на тебя, рыцарь ты мой.

Кощея передернуло.

— И до конюшни даже моей добралась, Федь. Всех твоих жеребцов вороных, говорит, выгоним, а заместо их беленькую лошадку заведем. И должен я буду на этой лошадке, каждый день на подвиги выезжать, а к ужину домой возвращаться в её нежные объятия и непременно с головой дракона подмышкой.

— Ужас, — посочувствовал я.

А вот такой у нас Кощей. Я же говорил, зря из него злодея делают. Ему царевну эту удавить, что муху с короны смахнуть, а он вот, сидит у меня от царевны прячется да коньяком с горя наливается.

— Ты как хочешь, Федор Васильевич, — заявил вдруг Кощей подымаясь и допивая коньяк, — А Марьянку эту из дворца мне напрочь убери. До завтра тебе срок.

И Кощей покинул нас, предварительно повторив свои действия, только в обратном порядке: отодвинул стул, осторожно оттянул засов, без скрипа приоткрыл дверь, высунул в коридор голову, покрутил ею во все стороны и исчез.

— Вот же шаромыжник старый! — хихикнул вдруг дед. — И бутылку с собой упёр!

* * *

Я до вечера просидел у себя в Канцелярии, не рискуя выходить и совершенно не желая видеть того кошмара, что устроила во дворце эта Марьяна.

Калымдай же, ускользнул сразу за Кощеем, но вскоре вернулся, улыбаясь и мотая головой:

— Я лучше с вами побуду, Федор Васильевич. Ох и с размахом же действует царевна! Упаси боги такую жену себе получить.

— Что еще она там натворила?

— Я далеко не стал ходить, но бухгалтерия, к примеру, сидит счета составляет, расходы на балы и приёмы подсчитывает. Агриппина Падловна злая до изнеможения, зубами скрипит, но ослушаться будущую царицу не решается.

— Да ну, не будет у нас царицы, Калымдай. По крайней мере, уж точно не Марьяна.

— Я знаю, Федор Васильевич, — улыбнулся Калымдай. — А вот Агриппина Падловна не знает.

Вскоре и дед решился на вылазку. Дело шло к ужину, а морить же голодом Феденьку никак нельзя, вот и рванул Михалыч перебежками на кухню, прикрываемый с боков своими бесенятами.

— Иван Палыч расстроены до невозможности, — делал доклад дед, расставляя с помощью бесенят тарелки и подносы с едой по столу. — Марьянка ента и до кухни добралась. Велела всё сало изничтожить, мясо — волкам в лесу скормить, да собственноручно меню всем расписала. Бесов, говорит, капустой кормить квашенной, а Кощея для просветления духа — морковкой. Кощея — морковкой! Представь только, внучек!

Я только покачал головой, разламывая ложкой вторую котлету.

— А сама, между прочим, — дед подвинул мне под руку, толсто нарезанную копченую грудинку, — Иван Палыч сказали, что уходя, стащила с кухни круг колбасы да каравай хлеба.

— Да ну её, дед… А что там в миске закрытой? Бульон с сухариками? А чего ты его от меня отодвигаешь? После пирога с ливером? Вместе с пирогом? Ну ладно, давай.

— Ну что, Федька, — вдруг ехидно хмыкнул дед. — Не передумал ишо ремонт свой в Канцелярии устраивать?

— Передумал, деда, — засмеялся и я. — Как я посмотрел сегодня, что во дворце творится, как представил, что такое и тут будет…

— Вот и молодец-огурец! Вот, кстати и огурчики-то соленые к ветчине твоей ох и хороши будут!

А после ужина оказалось, что исчез Кощей. Хорошо не до ужина, а то бы аппетит точно испортил. Ну да, вот так просто взял и удрал и от царевны и от проблем. Хорошо царям, а мне теперь за него отдуваться.

Уселись мы чинно за столом и стали втроём думать, как наказ Кощеев выполнить, царевну из дворца прогнать. Уселись, задумались и точно бы нашли решение, если бы наши раздумья не перебила Маша, вызвав меня через булавку:

— Мсье Теодор, как у вас дела? Как монсеньор Кощей? Мы волнуемся…

— Да всё в порядке, Маш. Царевна лютует, свои порядки наводит, а царь-батюшка, в глубокой депрессии свалил на нас весь дворец, да и сам куда-то свалил.

— И у нас веселье, мсье Теодор.

— Ну а как же без этого? И что теперь в Лукошкино творится?

— Меч нашелся, мсье Теодор.

— Да ты что! И где же он был?

— У дьяка Филимона Груздева. Помните такой мерзкий, сухой, как ваша рыбка вобла, совершенно отвратительный тип с писклявым таким…

— Я помню его, Маш, помню. И где же он его обнаружил, интересно знать?

— Неизвестно, мсье Теодор, но участковый уже забрал и меч и дьяка к себе в отделение…

— Как так? Участковый же мертвым считается?

— Вы долго меня перебивать будете, Теодор? Я вам так ничего и до утра рассказать не успею.

— Молчу, Маш, извини. Рассказывай.

— Участковый, мсье Теодор, представился…

— Ишь, ты… Помер всё-таки? — влез дед, подключившись к нашему разговору.

— Теперь вы, дедушка Михалыч? — возмутилась Маша. — Вот ничего вам больше не скажу!

— Всё-всё, Машуль, мы больше не будем.

Маша обиженно посопела немного, а потом протянула:

— Хорошо. Только вы оба должны мне будете! И, кстати, мсье Теодор, а где там мой мешок яблок?

— Ох, Машуль, не до яблок нам сейчас, но куплю я тебе их, не переживай. Ты же меня знаешь.

— Вот в том-то и дело, что знаю… Хорошо, слушайте. Участковый представился народу, мсье Теодор, компрене ву? Представился народу в виде ангела. Нацепил крылья самодельные и на бабкиной ступе прямо в толпу горожан и спустился, будто бы с небес.

— И что, кто-нибудь в это поверил?

— А как же, мсье Теодор. Народ любит чудеса.

— Получается теперь и участковый жив, да и меч у него?

— Так и получается, мсье Теодор.

— Ладно, Маш, спасибо. Что-нибудь еще?

— Что-нибудь еще, мсье Теодор — это долгий рассказ о несчастной девушке, которая горюет у окошка и страдает от любви к своему шевалье с которым она в разлуке, а шевалье тот, между прочим, так и не купит никак одной очаровательной мадмуазель всего-то одного мешочка…

— Всё-всё, Маш, я всё понял, отбой.

— Что с ентой Марьянкой думаешь делать, внучек? — вернулся к обсуждению дед.

— Гнать её надо отсюда, понятно. Только, нельзя же и в самом деле взять и выкинуть девушку из дворца да в лес, волкам на радость? Хотя…

— В Лукошкино её отправить надо, Федор Васильевич, — предложил Калымдай.

— Надо, — согласился я. — Только как? Горыныча ей показывать совершенно не хочется. Да и попробуй, заставь её на Горыныча залезть…

— Да ить и вообще, нехорошо как-то получается, — задумался дед, подавая сигнал бесенятам чтобы ставили самовар. — Енто мы с поклоном к Гороху заявимси мол, забери ты от нас Христа ради сестричку свою?

— А ведь верно, деда, — я подставил кружку под носик самовара. — Престиж свой уроним.

— А давайте мы за царевну выкуп потребуем, Федор Васильевич? — загорелся Калымдай.

— Мешок яблок, а потом его Маше отдадим?

— С мадмуазелью Марселиной, это вы сами разбирайтесь, — засмеялся майор. — А мы можем потребовать и что-нибудь более существенное.

— Мешок золота и фирменную наливку Гороха?

— Дурень ты, Федька, — щелкнул меня по лбу Михалыч. — Меч.

— Сам ты… С мечом я и без царевны знаю как разобраться, есть у меня одна идея.

— Ух, какие тайны у тебя, внучек завелися! Ты давай идеи свои прямо вот сюда на стол перед нами и выкладывай, а мы вместе и обмозгуем. Ить один ум-то хорошо, а три, сам знаешь, небось. Или ты уже не доверяешь соратникам своим?

— Да ну тебя, Михалыч. Ну чего ты тут страсти Мадридского двора разыгрываешь? С участковым просто, когда в монастыре разговаривали, я договорился, что если меч ему в руки попадет, то он мне сообщит о свойствах его волшебных. Если узнает про эти свойства, конечно. А там уже Кощей сам пусть решает, нужен такой меч или нет.

— Вот и все тайны, внучек, — развел руками дед. — А ты тут выкаблучивался, цену себе набивал!

— Если нам ничего в качестве выкупа не надо, — сказал Калымдай, посмеиваясь над нашими переругиваниями с Михалычем, — можно упростить немного жизнь участковому.

— Это как? — оживился я.

— Потребуйте, Федор Васильевич у Гороха голову его разлюбимого участкового за царевну. Тогда участковый точно сам явится для обмена. Только не от себя требуйте, а от Кощея-батюшки.

— А что? — согласился я. — Хорошая мысль. Я сейчас письмо набросаю, а дед к Кощею в кабинет сходит за большой печатью.

— А чаво сам сходить не хочешь, внучек? — заухмылялся дед. — Заодно и с дружком своим Гюнтером поздороваешься да по-братски облобызаешь его. А может и не по-братски, енто уже как у вас там дело пойдет.

— Да иди ты, дед знаешь куда?!

— Знаю, внучек. К Гюнтеру, — и дед, хихикая, вышел из Канцелярии.

Письмо я составил быстро, я уже наловчился. Через Канцелярию много бумаг Кощеевых проходит. Да и сложного там ничего не было. Так мол, и так, Горох-пьянчуга, отдавай мне, разужасному и очень злодеистому, голову участкового своего, а не то — мой меч, да Марьянкина голова с плеч. Жду на закате на Калиновом мосту, с любовью, Кощей. Дата, подпись и дело в шляпе.

Ну не с любовью, конечно, это я пошутил. А Калинов мост — это тут такое почти официальное место встреч всяких противоборствующих сторон. Его все знают. Опять же от Лукошкино недалеко, да и Горыныч сможет поблизости приземлиться. Хотя мы же решили, что Горыныч для перевозки не подойдет. Ну вот, снова проблема.

А вот проблему с мечом мы все же решили. Я даже загордился собой, какую я мысль хорошую за хвост ухватил.

— Дед! — вскочил я на ноги, едва мы только отправили ворона с письмом к Гороху. — А я знаю, кто нам поможет с мечом разобраться!

— Стой, внучек, молчи! Ежели ты знаешь, то и я сейчас попробую догадаться.

— Давай, дед, дерзай, — ухмыльнулся я.

— Бабка милицейская… — задумчиво протянул дед. — Ента могёт. Только нам она точно помогать не будет.

— Не она, дед, — я отхлебнул чай из большой кружки.

— Сам знаю, что не она, — вяло огрызнулся дед. — Горыныча потиранить? Он вечно в чужедальных краях шляетси, может и слыхал что… Да нет, он больше думает, как бы пузо своё ненасытное набить…

— Может быть — мадмуазель Марселина? — подключился и Калымдай. — Она вполне могла в старинных рукописях европейских что-нибудь прочитать…

— Не, майор, — дед подпихнул ко мне ватрушку. — Машке делать больше нечего, как в старых бумагах копаться? У неё одни амуры в голове.

— Сам Горох должен знать! — Калымдай перехватил у меня ватрушку и лихо располовинил её выхваченным из-за сапога ножом.

— Знал бы, так давно уже участковому сказал, — парировал дед.

— Сдавайтесь, — прочавкал я, спешно жуя ватрушку. С этими отгадчиками и голодным легко остаться.

Дед скрутил кукиш, Калымдай покачал головой, а бесенята вытащили у него из-под руки половину ватрушки и утащили под стол.

— Ну не Кощей, понятно, — Калымдай заглянул под стол и вздохнул.

— Ха! — вскочил дед и наставил на меня палец. — Лиховид!

— Так не интересно, — надулся я, — ты же уже мысли мои читаешь.

— Звали штоль? — показалась из стены голова древнего колдуна.

— Подслушивал опять? — прищурился дед.

— Да больно надо было, — проворчал колдун, вылезая полностью из стены и зависая под потолком. — А девка моя где?

— Какая девка? — не понял я сразу. — Олёна? А она, Лиховид Ростиславович на ужасно важном и опасном задании сейчас.

— Смотри! — погрозил пальцем колдун — Загубишь мне девку — прокляну!

— Лиховид, слыш-ка, — коварно протянул Михалыч. — Мне тут внучек не верит, что ты про все чудеса на свете знаешь. Я ему и так и сяк мол, Лиховид у нас — знатный колдун, всё знать должон, а он не верит и всё тут.

— Нет ну почему же, — подключился и я. — Верю, конечно, только всё равно сомневаюсь. Всяких штучек колдовских на свете видимо-невидимо, просто невозможно всё помнить. Да еще и в таком почтенном возрасте. Вам сколько лет-то Лиховид Ростиславович?

Колдун запыхтел, зафыркал:

— Молод ты ишо мне такое говорить! Много я помню, а что не помню, так на то книга есть колдовская!

— Ой, да ладно, — засмеялся я. — Да никакой книги не хватит всё на свете описать! Или у вас книга с Эйфелеву башню? Как вы её читаете тогда?

— Как надоть, так и читаю! — огрызнулся Лиховид. — А тебе, неучу малолетнему, про то и знать не надо.

— Ну да, ну да, конечно, — продолжал смеяться я. — Я тоже могу сказать, что у меня книга есть, в которой все-все чудеса на свете рассказаны. Захочешь, эдак ну, например про меч-кладенец всё вызнать, откроешь книжечку и читаешь! Смешно, дедушка Лиховид! Это вы смешно рассказали и в цирк ходить не надо.

— Ах, ты!.. — возопил Лиховид и добавил еще несколько слов, совершенно мне не известных, но по смыслу вполне понятных.

— Слышь, Ростиславыч, — добил его дед. — Ты не напрягайся, а то лопнешь. Ну, загнул маленько, с нами, стариками такое бывает. Неча тут стыдиться.

— Ах так?! — заорал старый колдун, смешно тряся длинной бородой. — Стойте здесь, неверы малахольные, я молнией обернуся и увидите у меня тогда!

Он втянулся в стену, а мы дружно переглянулись и хихикнули.

Вернулся Лиховид Ростиславович и правда, быстро. В руках он держал огромный, знакомый мне уже по восстановлению Дизеля призрачный фолиант и гневно потрясал им в воздухе.

— Вот! — продолжал надрываться он. — Видали?! Вот то-то же!

— Ну, книга, — зевнул я. — Мало ли на свете книг? Может у вас там анекдоты фривольные времён Римской империи или вообще — сказки для детей детсадовского возраста.

— Сказки?! А ну говори, отрок нерадивый, про что тебе обсказать?

— Да ладно вам, дедушка Лиховид, — примиряюще улыбнулся я ему. — Верю, верю я вам.

И я демонстративно подмигнул Михалычу.

— Говори! — завизжал колдун.

— Ох, ну хорошо. Ну, давайте, расскажите нам, вот хотя бы про этот меч-кладенец, о котором мы только что говорили.

— А вот и скажу! — заявил Лиховид и начал листать страницы, бормоча себе под нос: — Меч Архангела Михаила… это не тот… Меч Артура… а енто хто такой? Меч Роланда какого-то… вот же имечко придумали… Меч Масамунэ… китаец что ли, али японец какой? Ага! Вот! Меч-кладенец обыкновенный!

— Да ладно, — хмыкнул я. — И что же там всё-всё про него написано?

— Всё-всё, — важно подтвердил колдун. — Вот смотри… так… Бова-королевич… Ага помню этого охальника… Что тут еще? Змей какой-то… Башку Змею снёс под корень…

— Ну-у, дедушка… — разочарованно протянул я. — Про Бову-королевича и его битву со Змеем это у нас даже дети малые знают… Я же, и говорю — точно книжка со сказками!

— А чего же тебе еще надоть?!

— Так если бы там что-нибудь колдовское было в этой вашей книге. Ну, про меч, к примеру заклятие или еще какое колдунство, а так… Я тоже могу любую книгу открыть и сказку рассказать.

— Ага! — торжествующе заорал Лиховид. — Есть такое колдунство в моей книге! Вот… сейчас… Ага!

Лиховид старательно вглядывался в книгу, а потом торжественно зачитал:

— А ежели тебе надобность в мече возникнет, то должон ты… тут чёй-то плохо видно, клякса какая-то… ага, вот… сказать слово колдунское тайное и произносится оно ГЕОНЕГОНЕ! Понял?!

— Чего-чего? Как-как произносится? — я приложил руку к уху, а Михалыч тем временем поспешно строчил на обрывке бумаги, стащив карандаш с моего стола.

— Геонегоне! — торжественно повторил Лиховид.

Михалыч украдкой кивнул, а я облегченно выдохнул.

— Был не прав, Лиховид Ростиславович. Искренне прошу прощения, что не поверил вам сразу. Очень рад, что удалось разрешить наш спор, причем в вашу пользу со счетом 1:0. На том разрешите откланяться — пойду рыдать в подушку и учить хорошие манеры обращения со старшим поколением. До свидания дедушка.

— Чаво?

— До свидания, говорю, дедушка Лиховид! Вы победили, впрочем, как всегда и мы тоже, как всегда гордимся вами. До свидания! Заходите как-нибудь на чай, когда мимо пролетать будете, а нам сейчас пора — дела у нас.

Старый колдун рассеянно потоптался в воздухе, пробурчал «Вот то-то!» и всосался в стену. А я кинулся к Михалычу:

— Записал?!

— А то!

— «Геонегоне», — прочитал я по бумажке. — И что это значит? Белиберда какая-то…

— Всё в порядке, внучек, — отобрал у меня бумажку Михалыч и запрятал в кошель. — Тайное слово и должно быть таким, чтобы его никто не знал и даже случайно произнести немог.

— А ну да, логично в принципе — как пароль в компьютере. А как им пользоваться этим словом-то?

— Да как обычно, — пожал плечами дед. — Смотришь на колдовскую штучку или думаешь о ней, а сам слово говоришь только громко и понятно.

Осталось теперь заучить слово наизусть. Но я на всякий случай вытребовал бумажку у Михалыча и списал себе на листочек это слово, тщательно перепроверяя каждую букву.

И всё. На большее сил у нас не хватило, да и ночь уже близилась к полуночи, и мы отправились баиньки, а Калымдаю постелили на диване в кабинете.

* * *

Утром меня разбудил Дизель, но я даже не рассердился, тем более что Калымдай, приподнявшись с дивана, сразу же шикнул на него.

Завтракал я очень рассеяно, в голове никак не мог сложиться чёткий план дальнейших действий. Калымдай с дедом посматривали на меня пока, наконец, дед не выдержал:

— О чем, внучек пригорюнился? Чего буйну голову, чуть ли не в миску с киселем повесил? Выкладывай как на духу, что тебя печалит? Ежели каверзу какую затеял — пороху там Гюнтеру в портки напихать и поджечь, али в бухгалтерии сейф с зарплатой упереть, то и нам скажи с майором. Нам тоже позабавиться охота.

— Да не, деда, просто никак не соображу, как мы эту встречу проводить будем. Как Марьяну туда доставим?

— Раз на Горыныче не хочешь, — дед отобрал у Тишки, а может и у Гришки стащенный с тарелки пирожок и положил его обратно, — тогда надо обратно так же вести, как и сюда.

— Фон Паулюсуса запрячь на это дело?

— Почему бы и нет, Федор Васильевич? — Калымдай тайком стащил с тарелки тот же пирожок и опустил под стол. — У него уже опыт есть. Посадит царевну вместе с собой на коня да отвезет.

— Ну, допустим, — я прислушался к чавканью из-под стола, вздохнул и через силу засунул следующий пирожок себе в рот, хотя уже и некуда было. — А мы как к тому мосту доберёмся? На Горыныче?

— Можно и на Горыныче, — согласился дед. — Только куда мы твоего коня денем? На Горыныче его точно не перевезти.

— Какого моего коня? Ты о чем, дед?

— Ну а как ты хотел, внучек, чтобы Кощей пешком на такую встречу заявилси?

Калымдай одобрительно кивнул и потащил с тарелки следующий пирожок.

— А при чем тут Кощей? — я поспешно подвинул тарелку к себе. — Он что, объявился?

— Не, нету его, злодея нашего, — покачал сокрушенно головой дед. — Тебе заместо его придется ехать.

— Ну, мы так и планировали, — пожал я плечами. — Схожу, отдам участковому Марьяну и назад. А при чем тут конь?

Мы с дедом непонимающе смотрели друг на друга, но тут вмешался Калымдай:

— Я, кажется, понял причину вашего замешательства, Федор Васильевич. Вы должны будете не просто отдать царевну, но и усиленно изображать из себя Кощея-батюшку.

— Да ну на… Зачем?

— Ты что, внучек? — удивился дед. — Там же народу знаешь, сколько будет? Туда полгорода зевак одних только набежит. Только Кощей может переговоры вести, а тебе не по чину.

— Верно, — подтвердил Калымдай, чеша между рожками высунувшего из-под стола голову Тишку. Или Гришку. — Вам, Федор Васильевич придется и доспех парадный, царский одеть и обязательно верхом на встречу явиться. Иначе нельзя.

— Вот же… А может ты, Калымдай, вместо меня…

— Федька! — рявкнул Михалыч. — Что ты тут мнёшься, как девка на первом свидании? Кому еще, как не тебе с участковым встречатьси?

Ну, верно конечно. Доспех напялить мне помогут, ладно, хотя и жарко, наверное. Но конь? Нет, коней я много раз видел и в фильмах, да и тут, в Лукошкино их хватает, но ездить самому на них еще не приходилось.

— Дед, — честно признался я, — я про коней знаю, что к ним спереди подходить надо, что падать с них больно и что одной капли никотина достаточно, чтобы свалить эту зверюгу. Ну, еще что от работы они дохнут, вот и всё.

— Это не беда, Федор Васильевич, — заявил Калымдай. — Я вас быстро езде обучу.

— Ну, можно попробовать, — неуверенно протянул я. — Времени у нас еще несколько часов есть.

— Вот и ладно, внучек, — дед стал собирать тарелки и миски. — Иди тогда на конюшню с лошадкой своей познакомься, а я пока приберу тут.

— Погодите, — остановил я их. — А прибалт наш, фон Паулюсус, где?

— Да у себя, небось, в гостевых комнатах и дрыхнет, — пожал плечами дед. — А что ты, внучек затеял?

— Надо царевну ему на руки сдать — пусть сторожит. А то с её гениальными идеями еще умотает куда-нибудь, лови её потом по окрестностям. Да и вообще, хватит ей тут командовать, переводим её в разряд почётных пленниц.

— Я не пойду, — тут же открестился дед. — Мне еще Тишку да Гришку купать надо.

— А я лошадку пойду вам седлать, Федор Васильевич. А с царевной вы уж сами, сами…

— Ну, спасибо, помощнички… Дед, да ты просто к Гюнтеру сходи и скажи пусть велит прибалту Марьяну связать да сторожить у себя до выезда.

— Давайте я к Гюнтеру схожу? — предложил Калымдай и дед одобрительно кивнул головой.

Калымдай убежал, дед остался возиться по хозяйству, ну а я поплелся на конюшню, как эти садисты сказали — знакомиться с лошадкой.

* * *

Лошадкой это чудовище можно было назвать только с сурового перепоя.

Робко стоя на входе в конюшню, я с опаской, да, что там — с ужасом рассматривал громадного черного жеребца, невероятно злющего на вид, недовольно фыркающего и топающего копытом размером, наверное, с тарелку.

Это мне на него залезать надо будет?! А потом еще и ехать?! Да у него в пасти моя голова запросто поместится! А зубищи вон огромные какие!

Но делать было нечего, и я сделал один шажок к этому монстру, другой, но тут конь повернул голову, услышав шелест кроссовок о сено и я в испуге замер. Конь как-то близоруко прищурился, пытаясь рассмотреть смельчака-самоубицу, решившегося подойти к нему, потом удовлетворенно кивнул огромной головой и сказал:

— Добрый день.

— Э-э-э… А? Что?

— Я говорю — здравствуйте, — как маленькому ребенку пояснил конь, а потом прищурился сильнее. — Господин Статс-секретарь, если я не ошибаюсь? Уж простите — стоите вы так, что лица разглядеть не могу, да и зрение у меня давно уже не такое хорошее как ранее.

— Ну-у… да… я, это — секретарь… да, — промямлил я. — А вы что, говорящий?!

— Вы даже и не представляете, Федор Васильевич, как я устал от этого вопроса, — вздохнул конь. — Конечно, я понимаю — простому обывателю сложно понять, что бывают различные виды среди нашей разнообразной фауны, даже говорящие, но это так утомляет…

— Ой, простите… Это волшебство такое, да?

— Любую жизнь на нашей великолепной планете можно назвать чудом или волшебством, как вы выражаетесь, Федор Васильевич. Но в случае с вашим покорным слугой, думаю волшебство, как научный, пусть даже — полунаучный фактор, вряд ли имеет место быть. Я склонен полагать, что обретение дара речи моими далекими предками, скорее обусловлено банальной мутацией в эволюционном процессе.

— Да откуда вы, чёрт возьми, можете знать такое в этом средневековье?! — взорвался я. — Эволюция, мутация!? Откуда?!

— Федор Васильевич, голубчик, — укоризненно покачал головой конь, — ну что же вы кричите? Нельзя так. Вы представляете, какому стрессу при этом подвергается ваш организм?

— Ничего не понимаю… — я бессильно опустился на кучу соломы.

— Рад буду объяснить, — конь застенчиво поковырял подковой деревянный пол. — Тем более что я давно уже лишен удовольствия общаться со столь интересным собеседником как вы, господин Статс-секретарь. Не многие, знаете ли, — добавил он с горечью, — изъявляют желание поболтать с конём.

— А как вас, простите, зовут?

— Это вы меня простите, Федор Васильевич, мне следовало представиться ранее. У меня, как вы понимаете, было множество кличек, но при рождении я был одарён моими родителями гордым именем Максимилиан, коим и Его Величество Кощей предпочитает называть меня, — конь галантно шаркнул копытом.

— Очень приятно.

— Вы и представить не можете насколько мне приятно свести наконец-то знакомство со столь знаменитым и, не побоюсь этого слова — уникальным придворным нашего Государя.

— А откуда вы всё это знаете? Ну, про мутации и вообще?

— Исключительно из книг, господин Статс-секретарь.

— Я всё равно не понимаю, — замотал я головой. — Откуда в книгах этого времени могут быть такие знания?

— Совершенно верно, — кивнул громадной головой конь. — Современные книги — не более чем сборники пересказов библейских легенд, различные церковные наставления и, значительно реже — поэзия и довольно примитивные художественные опусы. Мне же посчастливилось ознакомиться с трудами древних авторов, в которых и удалось почерпнуть те крупинки знаний, коими я сейчас и располагаю.

— А в тех древних книгах, откуда могут быть знания о той же мутации?

— Ну, Федор Васильевич, — укоризненно вздохнул конь, — не хотите же вы сказать, будто считаете нашу цивилизацию единственной в этом мире?

— Вы про пятое измерение? Или инопланетян?

— Такие теории тоже существуют, — согласился конь. — Только лично я предполагаю, что на нашей матушке-Земле, за сотни и сотни миллионов лет существования, возникали и не раз, вполне развитые цивилизации. Однако достигнув определенной стадии своего развития, эти цивилизации гибли, скажем, от различных природных катастроф или взаимного истребления, которым славится, уж простите, ваш вид. И даже вероятность инопланетной агрессии, думаю, не стоит отвергать. Как бы то ни было, но очередная цивилизация скатывалась вниз до примитивнейшего уровня, а то и вовсе исчезала. Но на её месте возникала следующая цивилизация, и процесс начинался вновь.

— А все эти книги с этими невероятными знаниями…

Конь кивнул:

— Жалкие крупинки знаний, чудом сохранившиеся для последующих поколений.

— Офигеть…

— Можно использовать и такое слово, — согласился конь, хотя я предпочитаю — удивительно.

Я только сейчас заметил в стороне множество книг, выстроенных ровными стопками.

— А как же вы страницы перелистываете копытами? Ой, извините.

— Никаких извинений, Федор Васильевич, вполне уместный вопрос. Видите ли, при надлежащем терпении мне удалось договориться с одним из скелетов, выполняющих тут санитарные работы и он, когда понял мои запросы, не отказал мне в помощи.

— Федор Васильевич? — раздался голос Калымдая из коридора. — Вы тут?

— Тут! — заорал я в ответ. — На конюшне! С лошадкой знакомлюсь…

— Не заболтал вас тут Макс? — спросил Калымдай, заходя в конюшню. — Здорово, старый чертяка! Живой еще? Копыта не отвалились?

— Здравствуйте, господин майор, — ответил конь и грустно взглянул на меня мол, видите, с кем мне приходится иметь дело?

— Вы, Федор Васильевич, — посоветовал Калымдай, — много воли этому жеребцу не давайте, а то он часами может нести свою ересь про древние цивилизации. Рассказали уже ему о сегодняшней операции?

— Ох, не успел еще, — виновато пробормотал я. — Заговорились…

— Во-во, — подтвердил Калымдай, — это он может. Слушай внимательно, Максик. Сегодня ближе к вечеру господину Статс-секретарю надо быть у Калинова моста. Ты знаешь, где это.

Конь грустно кивнул.

— Отвезешь Федора Васильевича своими особыми тропами, часа за три-четыре, думаю, доберешься. И имей в виду — операция опасная, береги командира как себя, любимого.

— Не беспокойтесь, господин майор, я позабочусь о Федоре Васильевиче.

— Ну и отлично. А сейчас седлаемся и пошли на тренировку.

* * *

Я несся на громадном вороном жеребце по широкому дворцовому коридору, в панике вцепившись руками в гриву. В глазах сверкали искорки, надо понимать, это факелы на стенах мелькали, исчезая позади, а встречный воздух силился выбить меня из седла. Меня сковало от ужаса, и я старался не смотреть ни вниз — на деда, шаркающего впереди, ведущего Максимилиана на поводу, ни на Калымдая — идущего сбоку и неодобрительно качающего головой.

Конская пытка продолжалась уже минут пятнадцать и я успел отбить себе зад, два раза сверзиться на гранитный пол, один раз прикусить язык и почти охрипнуть от мата. Дед с Калымдаем тоже охрипли, только от хохота.

— Де-ед, — проорал я, подпрыгивая в седле, — ну-его-на-фиг-да-вай-на-Го-ры-ны-че-по-ед-ем-м-м-м-м-м-м-ой!

Я снова прикусил язык.

Мои мучители остановили Максимилиана, переглянулись и сокрушенно покачали головами.

— Блин, — проворчал я, не решаясь отпустить гриву, — если я еще с полчасика так покатаюсь, то зад у меня станет такой мозолистый, что никакой Гюнтер страшен не будет.

— Ить может и прям на Горыныче? — спросил дед у Калымдая, но тот только вздохнул.

Жеребец вдруг всхрапнул:

— Игнатий Михайлович, отдайте поводья господину Статс-секретарю, а вы, господин майор, отойдите к стене и не мешайте.

— Ты чаво задумал, колбаса завтрашняя? — не спешил расставаться с поводьями дед.

— Вы, Федор Васильевич, — не обращая внимания на деда, повернул ко мне голову конь, — просто расслабьтесь и не старайтесь помочь мне. Я уже оценил ваш вес, объём и центр тяжести и думаю способен обеспечить вам вполне комфортную поездку.

— Не уронишь? — я вдруг поверил ему.

— Не извольте сомневаться, просто сидите спокойно и держите поводья в руках.

— Беги, майор на кухню, — обратился к Калымдаю дед, вручая мне поводья. — Скажи Иван Палычу — пусть начинает пирожки для поминок готовить.

Калымдай снова покачал головой и отошел к стене.

— Сначала, Федор Васильевич, мы шагом пойдем, — предупредил меня Максимилиан, трогаясь с места.

— Мама! — согласился я, напрягаясь изо всех сил.

— Весьма польщён сравнением с вашими ближайшими родственниками, но напрягаться, господин Статс-секретарь, не надо. Расслабьтесь. Расслабьтесь же, Федор Васильевич. Не надо так сильно сжимать меня коленями. Просто расслабьтесь… — Максимилиан вздохнул и вдруг рявкнул во всю свою лошадиную глотку: — Расслабься, балласт!!!

Я икнул и… расслабился.

Под чутким руководством Максимилиана ехать оказалось вполне удобно. Я уже не подпрыгивал в седле с каждым его шагом, а так, лишь слегка покачивался причем, без всяких там опасных наклонов в сторону и мы довольно комфортно добрались до конца коридора и развернулись обратно. Я еще не ощущал себя опытным ездоком, но и ковбоем, порхающим над диким жеребцом во время родео, тоже перестал себя ощущать.

— Очень хорошо, Федор Васильевич, у вас отлично получается, — обрадовал меня Максимилиан. — А теперь мы начнем двигаться несколько быстрее. Это такой быстрый шаг или, если хотите, медленный бег. Называется — рысь.

— А давай! — мне начинало нравиться кататься на Максимилиане.

Он перешел на эту самую рысь и это тоже оказалось вполне комфортно.

— Отлично, — одобрил он меня. — Только для вашего же удобства спину держите ровной и не делайте телом никаких движений, а вот ноги и, извините уж, бёдра — максимально расслабьте, пусть они двигаются в такт с моей спиной.

Я старался, как мог следовать его рекомендациям и у меня, наконец-то, начало получаться.

— Да-да, именно так, Федор Васильевич… Ноги чуть шире… Ещё… ещё… Да… Именно так… Хорошо… Так и продолжайте… О, да…

— Дас ис фантастиш, — прокомментировал дед Калымдаю наш диалог, когда мы проезжали мимо них.

В конце коридора Максимилиан снова остановился и развернулся:

— Нам осталось освоить еще один вид аллюра, Федор Васильевич и вы будете вполне подготовлены к любому конному переходу.

— Аллюр, это который — три креста? — щегольнул я всплывшей в голове фразой из книги или какого-то фильма.

— А вот этого не надо, — серьёзно предупредил меня конь. — Мы с вами сейчас пойдем галопом. Не волнуйтесь — это обычный бег. Оставайтесь по-прежнему расслабленным. Вы будете немного подпрыгивать на мне, но быстро приноровитесь. И позвольте вашему телу немного раскачиваться взад и вперед. Готовы?

— Нет.

Но мы уже помчались по коридору и где-то к середине его, пролетая мимо деда с Калымдаем, я в полном восторге махнул им рукой и заорал:

— Йя-хо-о-о!

Вот научусь на конях кататься, отращу усы шикарные, да соберу себе из скелетов Первую конную!

— Класс, Максимилианушка! — завопил я, когда конь резко развернувшись, снова поскакал по коридору и остановился около моих соратников. — А мы еще покатаемся? Только на улице, да? По полю гонять, наверное, шикарно будет!

— Молодец, копытное, — похвалил дед Максимилиана. — Не думал я, что Федьку моего на коне скакать научить можно будет.

— Весьма продуктивный метод, — кивнул Калымдай. — А теперь, Федор Васильевич, пойдёмте доспехи примерять.

— А обед?!

* * *

Пообедать мы отправились сразу на кухню, прихватив по дороге Тишку да Гришку. Марьяна к тому времени уже сидела под присмотром фон Паулюсуса, а во дворце во всю шли ремонтно-восстановительные работы по приданию помещениям привычного злодейского облика. Распоряжался восстановительными бригадами Гюнтер, весь такой надутый и важный, что так и хотелось запустить в него половинкой кирпича. Но на самом деле он конечно — молодец. Быстро организовал нечисть и дворец потихоньку приобретал былой вид.

Иван Палыч на радостях в честь освобождения кухни от ига царевны Марьяны, соорудил нам великолепный обед, который мы и умяли в кратчайшие сроки. А потом мне не дали даже часика поваляться на диване и сразу же потащили примерять доспехи.

Однако я затребовал пятнадцатиминутную паузу и быстренько накидал записку участковому:

Никита! Захвати с собой на мост меч-к. Есть идея.

Ф.

Нашел ворона, скормил ему стащенную с кухни котлету и упросил еще раз слетать в Лукошкино и передать записку прямо в руки Ивашову.

Ну, пошли одеваться.

Доспехи выглядели солидно, мощно и крайне громоздко.

Мы втроем расположились в кабинете Кощея, где он и хранил в длинном, на полстены шкафу, свои боевые наряды. Гюнтер, услышав, что мы идем на примерку, с пылом предложил свою помощь в переодевании, но был бесцеремонно выпихнут дедом из кабинета.

Пока я, скучая, рылся в письменном столе Кощея, дед с Калымдаем, после небольшого спора выбрали подходящие на их взгляд доспехи и принялись по частям доставать их из шкафа и раскладывать по полу. Я с неприязнью рассматривал это громыхающее железо, совершенно не представляя, как можно таскать на себе дополнительные килограмм шестьдесят-семьдесят, да и еще и сражаться при этом. Хэви метал, блин. Надеюсь, мне сражаться не придется. Напялят на меня этот ужас, погрузят на Максимилиана, а потом снова сгрузят и размонтируют, а мечом махать не, не получится. Пусть царь-батюшка воинскими забавами себя развлекает, мне такой радости не надо.

Мои соратники задумчиво стояли над доспехом, а я сидел в кресле и без энтузиазма наблюдал за действиями этих специалистов.

— Снизу начнем, — решился, наконец, Михалыч. — Ну-ка, Федька, вытягивай ноги!

Прямо поверх джинсов и кроссовок, мне натянули эдакие железные сапоги до колен, потом прицепили к ним полукруглые сочленения, а сверху прикрепили штанины, доходящие до самых… до самого верха ног, короче. Потом заставили встать и украсили меня металлическими шортиками, раскрывающимися сбоку на петлях.

— Попрыгайте немного, Федор Васильевич, — попросил Калымдай.

Смешно ага. Меня уже только с помощью домкрата перемещать можно. Тем не менее, я попытался подпрыгнуть и на удивление это получилось легко и высоко.

— Ух ты! Титановый сплав? Да они легкие совсем, дед, слышишь?! Если и мечи у рыцарей такие, я теперь понимаю, как они по нескольку часов подряд друг с другом рубились!

— Не, внучек, — захекал дед, прилаживая короткую юбочку поверх шортиков (только бы Гюнтер не зашел). — Енто же Кощеевы доспехи, особые. А лыцари из обычного железа доспех таскают. Вот и приходитси им такими бугаями быть, чтобы с такой кучей железа справитьси. А для ентого — кушать много надо. Хочешь пирожок?

И дед полез в свой безразмерный кошель.

— Да мне-то зачем, дед? Я рыцарем становиться не собираюсь. А с чем пирожок?

— Теперь туловище прикроем, — обрадовал меня Калымдай, покачивая в руках верхнюю часть доспеха.

— Я скоро как космонавт в скафандре буду, — пожаловался я.

— Будешь, внучек, будешь, — не понял, но согласился дед, с интересом разглядывая шлем. — Гляди-ка, какую рожу себе Кощей-батюшка вылепил!

Шлем, действительно обладал вытянутой то ли собачьей, то ли волчьей мордой и вид у него был не столько зловещий, сколько забавный. Мне он напомнил маскарадную маску волка на утреннике в детском саду.

Наконец и шлем был водружен на мою голову и, натянув на руки вполне такие гибкие рукавицы, я оказался готов к подвигам.

— Где этот дракон?! — взревел я, имитируя благородного рыцаря, у которого только что свистнули даму сердца, но дед с Калымдаем не ужаснулись, а покатились со смеху.

— Ох и голосок у тебя, Федька! — радовался дед.

— Как сигарой в бочке подавились! — согласился с ним Калымдай.

— Ну чего вы ржёте, как Максимилиан над новой книгой? — обиделся я. — А шлем никак не открывается?

— Терпи внучек. Хочешь еще пирожок? Вку-у-усный…

— Михалыч! Хорош издеваться! — пирожка вдруг захотелось невыносимо.

— Ну как хочешь, я тогда майору отдам.

— Пойдемте, Федор Васильевич, — прервал наш гастрономический спор Калымдай, — пора.

— Уже?

— Дык внучек, солнышко уже на закат повернуло, а тебе еще ехать и ехать.

— Откуда здесь, под землей, солнышко, дед?

— А старые люди его сердцем чуют, — важно заметил дед и снова захекал: — Ох и смешно же ты внучек разговариваешь! А ну-ка спой чего-нить!

Максимилиана подвели прямо к кабинету и я сам безо всякой помощи, вполне успешно, хотя, судя по смешкам деда, довольно неуклюже, вскарабкался на него.

— Ведите царевну! — грозно приказал я и сам засмеялся от своего гулкого, будто из пустой цистерны, голоса.

Перед воротами меня уже дожидались фон Паулюсус и царевна.

Прибалт уже сидел на коне, а Марьяна стояла рядом, оплетенная веревками, как муха зашедшая в гости к пауку, да еще и ротик ей заткнули кляпом.

— Фаше Феличестфффо, — скрипя доспехом, поклонился мне фон Паулюсус.

— Оно самое, — проворчал я, радуясь, что в этом шлеме все голоса кажутся одинаковыми. — Поехали, пора.

Калымдай отсалютовал, дед помахал платочком и вытер слезинку, а Гюнтер, выглядывающий из ворот, томно вздохнул.

Дорога оказалась совершенно не утомительной, я зря переживал. На Максимилиане было удобно, шёл он ровной слегка покачивающейся рысью, тщательно огибая пни, изредка встречающиеся на лесной тропе. Ветки меня не били, наверное — боялись, комары при виде волчьей морды, падали в обморок, солнышко уже не пекло, да еще и конь развлекал меня разговорами, специально опередив метров на тридцать неутомимого фон Паулюсуса, который наслаждался обществом царевны Марьяны.

В итоге, когда мы подъехали к Смородине, через которую был перекинут крепкий на вид деревянный мост хотя и совершенно без перил или каких еще ограждений, я находился в весьма благодушном настроении и был преисполнен оптимизма.

На той стороне нас уже ждали. Остановившись на краю леса, почти доходившего до моста, я пытался рассмотреть, кто же явился на торжественную встречу Добра и Зла.

Никита стоял около моста, позади него в нескольких шагах торчали Митька и бабка, а судя по непрестанно качающимся кустам, там сидело в засаде половина Лукошкино.

— Паулюсус, труби в свою дудку, — приказал я, кивая на рог, прицепленный к его поясу.

Прибалт что-то пробурчал, но послушно ссадив Марьяну и вручив мне конец веревки, связывающей царевну, выехал на середину моста и поднес к губам свой музыкальный инструмент.

Слышали, как поют пионерские или армейские горны? Ну так они не имели ничего общего с тем визгом, хрипом и завываниями, которые врывались из рога фон Паулюсуса. Сразу заломили зубы, птицы стаями взлетели с деревьев по обеим сторонам реки, а любопытные горожане, высунувшиеся из кустов по ту сторону моста, с искаженными от ужаса лицами схватились за уши.

— Хватит! — заорал я, не в силах больше терпеть эту пытку. — Завязывай, Армстронг недоделанный!

Фон Паулюсус недовольно прекратил своё выступление и я уже хотел проорать ему, чтобы он возвращался и уступил мне место на мосту, как, вдруг с той стороны, из кустов выскочили два всадника и с визгом и завываниями помчались на прибалта, размахивая в воздухе саблями. А это еще кто такие?

— Мая Марьяна будэт!

— Дэлиться нада, вах!

«Наверное, это те женихи, с которыми фон Паулюсус проворачивал свои делишки в Лукошкино», — догадался я, но вмешиваться не стал. Оно мне надо? Да и оружия никакого нет, да и если бы было… Пока я так размышлял мост был уже очищен и подготовлен к моему выходу: три лошадки неспешной рысью удалялись в сторону Лукошкино, а из-под моста доносилось жизнерадостное бульканье.

Отмотав метров пять веревки, чтобы царевна не подслушивала нас с Никитой, я шепнул Максимилиану «Давай, на середину», а сам гордо выпрямился и подбоченился, старательно копируя царя-батюшку. Царевна плелась за нами и что-то гневно мычала сквозь кляп, но после погрома во дворце, мне её не было жалко ну ни капельки.

Максимилиан остановился ровно на середине моста, а Никита что-то медлил, не решаясь подойти к нам.

Я набрал побольше воздуха в лёгкие и заорал, работая на публику:

— Враг мой дотошливый Никитка-участковый, а ну иди сюда пред очи мои… кха-кха! Блин! …грозные… твою ж дивизию! Кха-кха! — от громкого голоса и вибрации вся скопившаяся внутри шлема пыль устремилась мне в горло. — А ну… кха-кха! … немедля, блин… кха-кха!

Никита тем временем всё же подошел ко мне и неуверенно спросил:

— Фёдор? Ты?

— Нет, блин! Кха-кха! Призрак отца Гамлета, кха! Чёртов шлем, кха-кха!

— Да открой ты забрало! — не выдержал участковый.

— Не могу, кха! Не открывается оно, кха. О вроде улеглась… кха… пыль.

— А где Кощей?

— Да фиг его знает, — отмахнулся я, раздираемый желанием сплюнуть, но в шлеме этого делать, явно не стоило. — Забирай свою царевну. И стерегите её хорошенько, а то снова сбежит, а оно нам надо?

Никита принял у меня веревку и потащил Марьяну на берег как козу на веревочке. Сдав Марьяну бабке, он вернулся ко мне:

— А почему Кощей не пришел?

— Да удрал он от Марьянки вашей. Просто взял и слинял, а я теперь за ним разгребаю да хвосты подчищаю.

— Знакомо, — кивнул Никита. — Работа у нас такая.

— Во-во, — согласился я. — Меч притащил?

— Допустим, — насторожился участковый. — А что ты там затеваешь?

— Да не бойся, не отберу, — засмеялся я. — Кажется, я знаю, как меч активировать. Давай попробуем?

— Прямо здесь? — удивился Никита.

— А почему бы и нет? Это нам еще встретиться как-то надо будет, а так мы уже здесь. Да давай интересно же!

— А что для этого делать надо?

— Фиг его знает, — признался я. — Я слово волшебное узнал, от которого меч заработать должен, а ты, наверное, просто держи его в руках и всё.

— Ага, и всё… — опасливо протянул Никита, доставая из-за спины завернутый в мешковину меч. — А он как шваркнет молнией или еще чем-нибудь!

Меч кстати, оказался так себе. Самый простой, а я уж тут на них насмотрелся уж, поверьте, да еще и в ржавых пятнах.

— Да не в тебя же шваркнет, — успокоил я участкового. — Это же я на стороне зла и вечного ужаса.

— Ну не знаю… — тем не менее, Никита взялся за рукоять меча двумя руками и выставил остриём вверх впереди себя. — Тяжелый зараза… Ну давай своё волшебное слово.

Опаньки, а бумажка-то со словом у меня в кармане джинсов. Так, так… я же наизусть заучивал… Как там было?.. Что-то на «гематоген» похожее? Пурген?

— Ну чего? — нетерпеливо спросил Никита, видя моё замешательство.

— Погоди-погоди, сейчас.

Горгулья, Гингема, гегемон… А! Вспомнил!

— Геонегоне! — отчётливо произнёс я и на всякий случай пригнулся и зажмурил глаза.

Ничего не громыхнуло, молнией не ударило, даже матом не обложило.

Я открыл один глаз — тишина. Открыл другой, посмотрел на присевшего, но уже выпрямляющегося участкового.

— Не сработало, похоже, — пробормотал Никита.

— А может меч не тот или сломался?

— Может, — пожал плечами Никита и вдруг вскрикнул: — Стой! Стой, зараза!

— Что такое?!

— Он растёт! Увеличивается! — Никита, также держа меч перед собой, пятился назад к берегу.

А меч в его руках действительно разрастался в размерах. Сначала еле заметно, а потом быстрее и быстрее.

— Тяжёлый, не удержу! — закричал Никита, когда меч вымахал метров до трёх в высоту, но тут к нему подскочил их бугай Митька и тоже вцепился в меч.

А я замер, разинув рот и не сводил глаз с колдовства, происходившего рядом со мной.

— Федор Васильевич, — тихо произнес Максимилиан, — возможно, следует отойти.

— Что? А да…

— Беги, Фёдор! — заорал вдруг Никита.

Меч вырос, наверное, метров до десяти когда участковый с Митькой не смогли уже удерживать его и, разжав руки, отскочили в сторону. Меч гулко стукнулся рукоятью о плотно утрамбованную землю у моста, замер на секунду, а потом стал медленно валиться прямо на мост. И на меня с Максимилианом!

— Федор Васильевич! Прыгаем! — заржал конь и, развернувшись, взбрыкнул и прыгнул с моста в реку.

Я закачался, маша руками, выпал из седла и падая, ухватился за край моста. Максимилиан уже рухнул в воду, подняв фонтан брызг, а у меня соскользнули руки, но я успел схватиться за толстую опору и теперь медленно сползал по ней, обхватив её руками и ногами.

И тут меч упал на мост. Раздался грохот потом скрежет, скрип и треск ломающихся бревен и мост рухнул в воду, оставив после себя только опоры, на одной из которой и висел я, медленно, но уверено соскальзывая в реку.

— Федор! Живой?! — закричал Никита с берега.

— Живой! — закричал я в ответ и махнул ему рукой.

И совершенно напрасно — не удержавшись на скользкой поросшей мокрым мхом опоре, я мягко скользнул вниз и ушёл под воду с головой. Сильное течение подхватило меня и потащило за собой. И вот тут я возблагодарил мастеров, сделавших такой отличный доспех Кощею. Нет, я не опустился на дно коленями и даже «спасибо!» не проорал, но очень порадовался, что доспех был почти герметичным и скопившийся в нём воздух плавно поднял меня на поверхность. Испытывать на себе ощущения псов-рыцарей, попавших в схожую ситуацию на Чудском озере, мне совершенно не хотелось. Вот только в этой герметичности было все-таки маленькое «почти» и его вполне хватило, чтобы довольно холодная вода начала просачиваться в доспех сквозь щели в сочленениях и дыры в забрале.

Река сделала плавный поворот, а я завертел головой стараясь разглядеть хоть какую-нибудь лодку или на крайний случай — пень. Разумеется, ничего подобного в поле зрения не было, как не было и отмели и даже захудалой подводной лодки, всплывшей чтобы пополнить запасы спиртного в ближайшей деревеньке. Я увидел только далеко впереди Максимилиана, выбравшегося на берег и высматривающего меня.

Пытался я плыть к берегу уж поверьте, пытался только ничего у меня не получилось. Доспех, сковывающий движения, к тому же постепенно наполнялся водой, да и течение было очень сильное. И что мне оставалось? Только плыть по этому чертовому течению, ощущая как я неумолимо погружаюсь в воду, да вспоминать детство своё золотое, Варю, Михалыча…

Вру если честно. Хлебнув пару раз пахнущей тиной воды, я вдруг задумался — а вот интересно, в раю для компьютерщиков, там у них на компах Виндовс или Линукс стоит? Понятно, что Интернет там бесплатный и высокоскоростной, а как же иначе? А вот вирусы, существуют? Или может их специально заводят для тех, кто с ними повозиться любит?.. Жаль я на своем канцелярском компе давно дефрагментацию проводил. Кто теперь за ним ухаживать будет? Ну ладно, теперь уже без меня, а мне дорога вверх, в компьютерный рай.

Я действительно стал медленно подыматься вверх еще и удивился и даже обиделся немного — могли бы и подождать, когда окончательно помру, перед тем как забирать на тот свет. Кстати, а крылья у меня не выросли? Я задергался, стараясь заглянуть себе за спину, но тут сверху раздался голос. Причем, совсем не божественный, а подозрительно напоминающий голос Кощея.

— Не дёргайся Федька! — с натугой прохрипел он. — И так держать тебя тяжело.

Я с усилием поднял голову и увидел нависшее надо мной чешуйчатое брюхо Горыныча, Кощея, свешивающегося с его спины и взволнованные лица Михалыча и Калымдая, держащих царя-батюшку за ноги.

— Здрасте, Ваше Величество, — сказал я и потерял сознание.

* * *

Я провалялся в постели с инфекцией целую неделю.

Я понимаю, что в постели можно найти и лучший вариант с кем поваляться, но я тут не выбирал, а меня самого выбрали и хорошенько так приложили.

Где я эту гадость подцепил — понятия не имею, но срубила эта зараза меня мощно и быстро. Думаю, дело было в последствиях разрушительной деятельности царевны Марьяны. Пыль знаете, какая стояла во время затеянного ей ремонта?! У-у-у… Жуть просто. Вот вам и бытовая аллергия, возьмите, распишитесь, пользуйтесь. А все эти вирусы с микробами мирно дремавшие в своих мусорных кучах? Не трогали их и не было проблем, а стоило взяться за уборку, нарушить их покой, как они моментально озверели и кинулись мстить. Хотя вполне возможно, что эти самые вирусы атаковали меня, когда я наглотался пыли в Кощеевом шлеме от доспеха. Кто их знает, сколько веков они там плодились и размножались? Кощею-то ничего, он вон, какой здоровый, а у меня организм слабый, подорванный постоянным стрессом, недоеданием и недосыпанием. Да еще и холодная водичка, в которую мне пришлось окунуться тоже, знаете ли, не бальзам для моего несчастного иммунитета.

Когда Кощей с Михалычем и Калымдаем, прилетели на Горыныче спасать меня, мой организм, похоже, как раз в тот момент и решал, что ему будет приятнее — наглотаться водички и прилечь отдохнуть на дно или же сдаться в плен вирусам и махнуть на всё рукой мол, ну вас на фиг, делайте, что хотите, только дайте поспать. Как вы догадываетесь, был выбран второй вариант и как я летел домой на Горыныче, я уже не осознавал, отключившись еще на фазе транспортировки меня по маршруту: «Река Смородина — Спина Горыныча».

Что происходило до, во время и после моего заплыва, уже потом рассказал Михалыч.

— Мы же внучек, думали, что царь-батюшка просто слинял от забот-хлопот, — поведал историю моего спасения дед, взбивая мне подушку, — а на самом-то деле он просто затаилси с бутылью коньяка в каком-то своём схроне и посмеиваясь, ожидал, когда ты Марьянку из дворца турнёшь. На от еще бульончика глотни… От и молодец, от и умничка… Нет шашлык тебе пока нельзя только кашку да бульон. Хочешь кашку? А чай? С малиной? А еще бульона? Не выздоровеешь ты, Федька, если хорошо кушать не будешь. Живо открыл рот! Вот так от… Кощей? Что Кощей? А Кощей… А Кощей, внучек, дождалси пока ты на коне ентом чокнутом в лес не въедешь, свистнул Горыныча, подхватил меня с майором и махнули мы прямым путём на речку Смородину…

Я не буду вам пересказывать двухчасовой рассказ о подвигах Михалыча по дороге к мосту. О том, как он бил по ушам каждую голову Горыныча, причем, неоднократно, заставляя «ентого лодыря шибче крыльями махать». Как пятнадцать раз ловил Калымдая и восемь — Кощея, уже практически упавших со Змея от рассеянности и по неопытности. Как на вторые сутки в полном тумане при нулевой видимости, когда уже заканчивалось горючее, дед своим зорким глазом разглядел-таки подходящее место для посадки на крохотной льдине посреди Смородины. Ну и прочие подвиги, узнав о которых Геракл просто бы разрыдался и ушел из этого жестокого мира в какой-нибудь древнегреческий монастырь.

Что дальше было понятно, да? Группа прикрытия, соответственно своему названию, прикрылась ветками и листвой от любопытных глаз горожан и с удовольствием понаблюдала за моим выступлением нахихикавшись вволю, но потом, уже с тревогой глазела, как мы с Максимилианом (в основном я, конечно) бьем олимпийские рекорды по речным видам спорта. Когда я, увлекаемый течением, скрылся за поворотом реки и глазеть было уже не на кого, Кощей провел короткое производственное совещание, по итогам которого, группа прикрытия была переименована в группу спасения, а в приложении к протоколу совещания было отмечено, что пора-таки «спасать Федьку, а то потонет ить». Затем эстафета подвигов перешла к Горынычу. Наплевав на конспирацию, он выдал такой вертикальный взлёт, что белочек и зайчиков в радиусе трех вёрст хватил легкий инфаркт. Не думаю, что Кощей и Калымдай «вцепилися друг в друга и визжали, как Марьянка на кучу мусора в тронном зале», но Змей и на самом деле очень быстро рванул за мной в погоню. Мастер-класс он показал когда, зависнув надо мной, удерживал позицию, одновременно корректируя своё положение относительно быстрого течения, да еще и переругиваясь с испереживавшимся дедом, который «а я ж ентому гаду чешуйчатому и ору мол, левее забирай, левее, бестолочь пузатая!». Ну а после, Кощей, свесившись со спины Горыныча и удерживаемый дедом и Калымдаем, «ты-то, внучек у меня худенький, а ентот царь-батюшка только прикидывается скелетом, а сам, ить, тяжё-о-олый…», ухватил меня за плечи и втащил на Змея.

Как бы то ни было, но я был спасён и торжественно переправлен во дворец, где меня, после короткого диспута, «прибить, чтоб не мучился» или «а может ишо оклемаетси», водрузили на кровать в моей комнате и принялись за лечение.

Этого к счастью я тоже не помню. А то бы точно умер из-за переживаний за свой организм.

Вначале, как и положено во всем цивилизованном мире, был проведен консилиум. К сожалению, не врачебный, но предложения вносили все. Я по дедовому рассказу, потом набросал себе для памяти.

Кощей (озабоченно, но не забывая об имидже): — Врезать ему хорошенько по почкам, чтоб не притворялся, а принимался за работу.

Калымдай: — Раздеть его догола, натереть солью и на горячем скакуне погнать по степи верст с полста, чтобы вся зараза потом в соль впиталась, а потом окунуть в колодец, чтобы и соль смыть.

Гюнтер: — А давайте я его раздену?

Аристофан: — Самогонки боссу в натуре с перцем, реально литр влить и обложить двумя толстыми бесовками, типа для обогреву.

Гюнтер: — А давайте я ему согревающий массаж сделаю и натру розовым маслом?

Маша: — А я читала в романе Шарля де Бугалон, что некоего рыцаря, вернувшегося в родные края из крестового похода с контузией в крайне тяжелой форме, такой, что он даже не узнавал свою возлюбленную, мадмуазель де… Молчу-молчу… Ох уж мне эти мужчины…

Михалыч: — А я от сейчас оладиками Федьке под носом повожу, он и не вытерпит, вскочит.

Лиховид Ростиславович: — А так и надо охальнику, чтоб над старыми людьми не издевалси!

Варя (через Машу и по большому секрету): — Поцеловать Федю надо… Нежно…

Гюнтер: — Давайте я поцелую?

Кощей: — Я в детстве постоянно гриппом болел. И ничего, работал же.

Баба Яга (в записке, переданной с вороном): — Клистир ему, паршивцу, из скипидара с хреном сделайти.

Гюнтер: — А давайте я с клистиром помогу?

Как я жив остался, не представляю…

Лечил меня дед, выгнав, слава богам, всех советчиков. Да и лечил-то мокрой тряпкой на лоб да чаем с малиной. И ведь помогло. Через пару дней я уже почти и не опирался на Дизеля, ковыляя в ванную. А когда во дворце стало известно, что я пошел на поправку, в Канцелярию посыпались со всех сторон поздравления и пожелания скорейшего выздоровления. Вот честно скажу: я тронут был. Даже тортик от нашей глабвух-кикиморы принял с глубокой благодарностью, пусть и сделан он был из болотного ила и украшен гнилушками вперемешку с дохлыми комарами, но ведь, от души же! Тортик, кстати, потом с удовольствием сожрал Аристофан.

А к концу недели я уже стал требовать нормальной еды. Достали меня эти каши с бульонами!

— Иван Палыч сказали, — строго заявлял дед, — что тебе, внучек мяса ну никак нельзя кушать. На от, каши гречневой с грибами. Я в её тебе сальца покрошил заместо мяса.

Зато выспался я… На неделю вперед!

Но всё хорошее, к сожалению, заканчивается и, когда Кощей опять переключил Дизеля на стандартный режим, будящий меня в шесть утра, а Михалыч подал к завтраку ветчину и стейки из осетрины, я понял, что мир действительно жесток и мне придётся опять впрягаться в работу. Одни садисты и изверги вокруг…

— Ну что дед в мире-то творится? — спросил я, без всякой жалости отодвигая пустую тарелку, на которой еще недавно лежала горкой молодая картошка, посыпанная зеленью и умеренно политая маслом.

— Охо-хо, внучек… — завздыхал дед. — Ты пока тут больным притворялся, делов-то накопилося для нашей Канцелярии и лопатой не разгрести.

— Чего это притворялся?! — возмутился я. — А там что в миске закрытой?

— А откудова я знаю, чего ты притворялси? — парировал дед. — А в миске — холодец. Только его без горчицы и хлеба никак нельзя есть. Да и то огурцом соленым закусывать надо. Будешь?

— Ты дед кого угодно уломаешь… Давай. И компотику плесни, пожалуйста. И вон тот бутерброд с грудинкой тоже подай, а? Жирная очень? Лучше сало? Не дед, давай сало потом, после холодца… Так что там за дела такие, что без меня никак с ними не справиться?

— Чёй-та не справитьси? Да легко, внучек. Только, ежели что не так пойдёт, на кого вину валить? От то-то же… Не трожь грудинку кому я сказал?! Не капризничай, Федька! Сначала холодец доешь.

— Сатрап ты, Михалыч. Деспот и тиран. Ну, дай бутерброд, а?.. И ты мне скажешь, наконец, какие дела накопились или мне у Маши узнавать?

— От она знает прям! Её от посла за уши не оттянуть до делов ли ей?.. Да на-на грудинку! Все нервы себе вымотаешь пока тебя покормишь… Только не говори потом, что сало уже пихать некуда!

— Дела, Михалыч. Какие дела?

— Никаких дел, внучек пока не доешь!

— Да Кощей с тобой дед, накладывай… Только давай одновременно. Я ем, а ты рассказываешь.

— А дела у нас, внучек, — наконец-то созрел дед, — всё те же — летательные. Никак наша Олёнка чертежи у Гороха упереть не может, но божится, что уже вот-вот.

— И всё?

— А тебе мало? Задание от царя-батюшки — это тебе не дело?

— Дело, конечно, только я думал уже сейчас куда-то бежать придётся, что-то решать…

— И придётси, внучек, если только ты еще не передумал своей Варьке помочь.

— Ну-ка, ну-ка, что там про Варю? — я заволновался и даже забыл на холодец горчицы ляпнуть.

— А ты про олухов ентих, её братцев, забыл что ли? — дед с удивлением глянул на меня.

— А про них что-нибудь выведали? Я же Аристофану задание давал…

— А как же! Всё как есть разузнали, — дед гордо выпятил вперёд бороду, будто сам шпионил за ними. — Только пока холодец не съешь, ничего не скажу!

— Ну, дед…

— От добрый я у тебя, Федька, даже сам удивляюсь… Ладно слушай.

Оказалось, что поместье боярина Зубова, ныне покойного, включало в себя не только три деревеньки для прокорму, но и приличную усадьбу, в которой и устроились эти братцы. Быстро спустив все наличные, они принялись за грабеж крестьян, выжимая из них последние крохи и совершенно не заботясь о будущем, да мало того, еще повадились и девок местных обижать. А потом и вовсе, как по большому секрету раскололись крестьяне, стали выходить на большую дорогу — поживиться за счет проезжих. На купеческие караваны у них силёнок и смелости не хватало, а вот купцов пониже рангом, да и просто любых путников, они грабили подчистую.

— Аристофановы оболтусы говорили, — продолжал дед, подпихивая ко мне сало, — что крестьяне шибко злы на этих разбойничков. А еще вызнали, будто грабежи енти пару раз без смертоубийства не обошлись.

— Да ты что?! Во поганцы какие…

— Поганцы, не поганцы, а от прибылей своих, они Кощеюшке долю не отдают. А значит, наказать их надобно.

— Ну, меня эта доля как-то мало волнует, дед.

— А должна волновать, внучек. Ить ты на Кощеевой службе состоишь, и интересы его блюсти должен. А акромя того, можно Аристофана заслать, чтобы он ентих братцев и порешил другим для устрашения. Чтобы знали — делиться надоть!

— Не, Михалыч, — с сожалением протянул я. — Я Варе обещал, что пальцем их не трону.

— А тебе и не надо, — захекал дед. — Хотя зря ты такими обещаниями разбрасываешься.

— Ну, вот так, — развел я руками, чем и воспользовались Тишка да Гришка, стащив у меня миску с остатками холодца. Под столом раздалось дружное чавканье. — А где все наши сейчас, дедуль?

— А в Лукошкино все. Тебя дожидаютси. Даже майор наш бравый как приметил, что ты на поправку пошёл, так тоже в город намылилси.

— Ну и нам надо в Лукошкино как думаешь, дед?

Михалыч не ответил — к нам стремительным шагом вошел Кощей, огляделся по сторонам, взглянул и на меня и удовлетворенно хмыкнул:

— Очухался, Статс-секретарь?

— Да вроде, Ваше Величество, здравствуйте. Вот хорошо, что вы к нам зашли, как чувствовали. Интуиция у вас неимоверно великолепно развита, любой обзавидуется! А всё это — от мудрости великой и невероятного жизненного опыта!

— Да ну? — царь-батюшка подозрительно посмотрел на меня. — Опять денег просить будешь?

— Ну что вы, Ваше Величество! — запротестовал я. — Хотя не помешало бы… Но я вас о другом попросить хотел: а можно нам Горыныча организовать? В Лукошкино пора. Работа не ждёт.

— Да ну? — повторил Кощей, только уже с удивлением.

— Ну а как же, Ваше Величество?! Сроки подгоняют, работа стоит, а чертежи никак без моего чуткого руководства экспроприировать не могут. Пора, пора мне дело в свои руки брать, а то уже туристический сезон заканчивается, а мы так ни одной авиалинии и не запустили.

— Болтун ты, Федька, — покачал головой Кощей. — Собирайтесь, сейчас Горыныча пришлю.

Собрались в путь мы быстро. Бесенят опять сдали Долби для присмотра, Дизеля похлопали кто до чего достал: дед — по плечу, а я — по черепу, огляделись вокруг, ничего ли не забыли, вздохнули и присели на дорожку.

— Деда, а деньги мои, что Аристофан в Лукошкино перетащил, где они?

— У меня, внучек, — дед похлопал по безразмерному кошелю на поясе. — Не беспокойси.

— А там хоть что-то еще осталось?

Я еще плохо разбирался в здешних ценах, да и совершенно был не в курсе, сколько потратили на хлопоты, связанные с Варей.

— Что-то осталось, — подтвердил дед. — Если надумаешь терем в три-четыре поверха строить, то запросто хватит, а если решишь в кабаке с Канцелярией гульнуть, то и на ночь не наберетси.

Особнячок в три этажа?! Неплохо я денежек поднакопил за пару-тройку месяцев!

— Ну, пошли, внучек. Небось, чешуйчатый ужо прилетел.

Чешуйчатый ужо прилетел.

— Здорово, Горыныч! — поприветствовал я дракона, выходя из ворот на полянку, на которой грядки уже были аккуратно затоптаны, а десяток скелетов, бережно укладывал поверх пласты дёрна с травой, лопухами и чертополохом.

— О, Федор, живой! — обрадовалась правая голова. — Здорово, Михалыч.

— Здоровей видали, — махнул ему дед в ответ. — Давай нагибайси. Откормили тебя змеюку и не запрыгнуть даже с разгону.

— Федь, — пискляво поинтересовалась левая голова, — а у кого нам денежку назад получить можно?

— Какую денежку?

— Ну, те два червонца золотом, что мы твоим бесам под роспись на венки сдавал.

Вот паразиты, а? На горе своего же начальника бизнес делают! Бесы…

— У них и требуй, Горыныч. Я вообще про это первый раз слышу.

— Хана двум червонцам, — пробурчала средняя голова. — Пойди, поймай этих бесов теперь.

— Эт точно, — вмешалась правая голова. — Увёртливые они у тебя, Федь, караул просто. Давеча с твоим Аристофаном поспорил на ведро самогона, что попадём в него шаром огненным с трёх раз. И что ты думаешь? Ни разу не попали! Двух скелетов сжёг, пол лужайки перепахал и мимо! Теперь самогон ему… — голова вдруг замолчала, на секунду задумалась, а потом радостно взревела: — А вот фиг ему, а не самогон! Пущай сперва наши два червонца вернёт!

Другие две головы довольно закивали и заугукали.

— Это вы уж сами разбирайтесь, — отмахнулся я. — Полетели?

* * *

Лукошкино радовал своим постоянством. То же солнышко на синем небе, те же жизнерадостные жители, те же шум и крики на базаре, те же ароматизаторы вдоль улиц в виде куч навоза. Только стрельцы, суетливо бегающие по улицам, да тщательно обыскивающие всех выезжающих из города, вносили лёгкую дисгармонию.

Я вздохнул. А где-то там была и моя Варя… Только соваться к ней сейчас я никак не рисковал. Вот совершу подвигов безмерно, одолею супостатов, на землю русскую посягнувших, не дам в обиду жён да детишек малых, стариков почетом и уважением окружу, град великий на берегу Смородины заложу, да славу и честь обрету, вот тогда-то приеду я к своей голубушке на коне вороном, да и…

Вот же нахватался местного колорита… Прилипчивый, как Аристофан на следующий день после получки, прибежавший на опохмел выклянчивать. Короче к Варе мне сейчас соваться не следует. Потерплю.

В штаб-квартире на Колокольной улице меня встретили радостными криками, а мужская часть Канцелярии в лице Калымдая и Аристофана, еще и побили меня немного под видом счастливого похлопывания по плечам. Спасибо, и вам счастья такого же.

Когда все немного успокоились, в горнице на большой стол был выставлен, опять же большой самовар и все чинно расселись вокруг него. Маша традиционно утащила к себе тарелку с пирожками, Калымдай настрогал колбасу, Аристофан потянул из кармана штанов бутылку самогона, но увидев мой строгий взгляд, запихнул её обратно. Олёна довольно улыбалась и чуть ли не подпрыгивала на месте, похоже, торопясь порадовать меня очередными успехами на чертёжно-гороховском фронте. А Михалыч просто тихо сидел и умиленно обводил взглядом всех нас.

— Уважаемые товарищи! — начал я, наливая себе чай. — Начинаем производственное совещание. По первому пункту повестки выступит…

— Можно? — вклинилась Олёна. — Можно я, батюшка Секретарь?

— Слово предоставляется Олёне.

— А я чертежи добыла!

Ух, как все заорали и кинулись поздравлять девушку! Мне даже немного завидно стало.

Олёна же метнулась в угол и вернулась к нам с охапкой скрученных в рулон листов бумаги.

— Вот! Вот они! — радостно провозгласила она и положила чертежи на часть стола, быстро очищенную от тарелок.

Все сгрудились около бумаг и стали рассматривать их, тыкая пальцами в листы. Я тоже подошел и через головы своих соратников попытался разглядеть, что же там за чертежи такие за которыми мы так долго охотились. Схемы и рисунки оказались вполне понятными, хотя и слегка приукрашенными. Сам корабль больше всего походил… ну на корабль. Типичная древнерусская ладья, на которой Вещий Олег ходил тиранить Царьград. Я знаю, я в книжках такие видел. Разглядев небольшие крылышки по бокам ладьи, я хмыкнул и снисходительно произнес:

— Не полетит.

— Чавой-та, внучек?

— Да фантазии это на тему полетов, не более того. Крылья, чтобы поднять ладью, должны быть очень большими, да и мускульную силу надо приложить очень приличную. На таких лодка даже планировать не сможет. Это если бы двигатель присобачить и, лучше — реактивный… — я осёкся. Все улыбались, кивали и ласково смотрели на меня как на мальца, объясняющего взрослым дядям и тётям, как им жить правильно надо. — Ну чего? Чего не так-то?

— Внучек, — мягко сказал дед, отводя глаза, — корабль ить он волшебный-то…

— Ну и? О… Э-э-э… Волшебный?

Все закивали. Ну да, еще раз опростоволосился перед лицом всей Канцелярии. Не могу я никак привыкнуть, что здесь законы физики густо замешаны с волшебством в одном стакане эдаким коктейлем. Да еще и колдовство в виде декоративного зонтика торчит из этого стакана.

— Дошло, внучек?

— Дошло, дед. Как Македонский пешком до Индии. И что, неужели полетит?

— А кудыть он денетси? Знамо полетит.

— Ну-у… ладно. Только его еще построить надо. Мастера наши разберутся в чертежах? Да и вообще построить смогут?

— А сейчас и узнаем, Федор Васильевич, — Калымдай быстро вышел из горницы, но скоро вернулся с уже знакомым мне Боровом и еще с одним мужиком, вылитым Боровом, только на полголовы ниже. Надо понимать — это Свин, которого Боров нам порекомендовал.

Мастера склонились над чертежами, долго хмыкали, хекали, чесали в затылках, разумеется, а потом выпрямились и Боров солидно прогудел:

— Сделаем.

— Отлично! — обрадовался я. — Для работы у вас всё есть? Инструмент, материал, люди?

— Инструменту бесы натаскали, — начал перечислять Боров, загибая пальцы, — брёвна давно уже лежат дожидаютси. Людёв вот нет, но Аристофан обещалси бесов своих в подручные нам направить.

— Аристофан? — обернулся я к бесу.

— Десятка в натуре хватит? — шагнул вперед Аристофан.

— Ещё бы пяток, — пробасил Боров. — Вы же ить торопить сейчас начнёте, подгонять.

— Без базара, — кивнул Аристофан, одновременно соглашаясь, что и бесов дополнительно выделит и, что подгонять начнем.

— Ну начинайте тогда, — подытожил я. — Ежели ить надобность в чём-нить… Тьфу ты! Я говорю, если возникнет необходимость в чём-нибудь, то сразу мне говорите или вон, Аристофану.

Когда мастера ушли, захватив в охапку чертежи, все снова уселись за стол и наконец-то принялись за чай. С закусками разумеется.

— А знаете, — как-то даже растеряно произнёс я. — А всё. И дел-то у нас больше никаких нет. Ждём окончания постройки корабля, обеспечиваем секретность, отгоняем любопытных и… всё.

— Как всё, внучек? — удивился дед. — А Варьку-то свою ты бросить, что ли надумал?

— Это дело личное и втягивать в него Канцелярию мне кажется неправильным.

— Дурень ты, внучек… — вздохнул дед.

— Полный абсюрд, мсье Теодор, — заявила Маша.

— Фигня, босс! Без базара! — уверил меня Аристофан.

Калымдай укоризненно покачал головой, а Олёна вздохнула.

— Э-э-э… Спасибо конечно только… — начал я, но меня перебил дед:

— Ты вот Федька умный-то умный, а как отчебушишь в другораз глупость какую, так я даже от стыда за тебя лицом краснеть начинаю, вона даже борода пятнами пошла. Тут же не только Канцелярия, но и друзья твои собрались! Понимать надо…

— Правильно дедушка Михалыч говорит, — кивнула Маша. — В кои-то веки правильно.

— Всё равно, босс, реально дел нет, — на удивление логично выдал Аристофан. — А так хоть типа поприкалываемся.

— И не сомневайтесь, Федор Васильевич, — заверил Калымдай.

А Олёна только кивнула головой и снова вздохнула.

А я был растроган.

Я встал и торжественно поклонился им всем сразу:

— Спасибо!

— На здоровье! — откликнулся дед, обводя гордым видом присутствующих, вона мол, какого я внучка уважительного воспитал. — А мог бы и Кощею скормить…

Когда все отхихикались и заели торжественный, но немного неловкий момент пирожками, я попросил деда ввести в курс дела всех остальных.

— Перво-наперво, — начал дед, — надоть нам братьев Варькиных с дороги убрать. Погоди, Аристофан, я знаю, что порешить их легче лёгкого, да вот Статс-секретарь наш то ли по дурости, то ли от избытка чуйств, побожился красе своей, что и пальцем он паскудников тех не тронет.

— Что в натуре даже морду им начистить нельзя? — загрустил Аристофан.

— Морду — можно, — немного подумав, разрешил дед. — А есть у нас с Федором другая мысль. А ну как мы на этих братцев ментовку натравим?

— Не по понятиям, Михалыч как-то… — протянул Аристофан. — Своих в натуре в ментовку сдать?

— Какие они тебе свои?! — рявкнул вдруг Михалыч. — Совсем берега попутал, сявка ты рогатая!? Ты кого это своими считаешь? Пьянь подзаборную, что только и может, как селян потрошить да путников поодиночке на дороге тормозить, себе на самогон зарабатывая? Да еще и Кощею-батюшке долю не отстёгивают! Это они тебе свои а, Аристофан?

— Ну, ты чё, Михалыч в натуре? — перепугался бес. — Я же про долю не знал! Без базара тогда их давить надо!

— Есть план, Михалыч? — спросил Калымдай.

— А как же, — закивал головой дед. — В две ватаги пойдем. Одну я поведу прямо в усадьбу ихнюю, да оденусь щёголем залётным, да бесов пяток с собой прихвачу для солидности. А ты, Калымдай, тоже возьмёшь одного-двух бесов, да по деревенькам Зубовским пробежишьси.

— Понял, — кивнул Калымдай. — А что именно сделать надо будет?

— Ну, я к дурням ентим заявлюсь под видом лихого человека, удачливого, фартового. Пальцы веером распетушу, да поманю их жистию сладкой. В дело предложу войти, да встречу назначу где-нить тут неподалеку, чтобы участковому ножки не утруждать. Он-то их и сцапает голубчиков.

— Если они такие идиоты как я про них слышал, то вполне могут и клюнуть на такое заманчивое предложение, — согласился Калымдай. — А я что должен буду делать в деревнях?

— Ментовскую работу будешь делать, — захекал дед. — Ты же у нас грамотный, майор, вот и возьмешь с собой бумагу, да повыспрашиваешь селян, да под запись, что братцы эти вытворяли. Что не скажут — сам придумаешь, никто особо проверять не будет. Да пущай деревенщина крестики на бумажку ставит мол, подтверждаю рассказ свой.

— А еще лучше, — вмешался я, — пусть палец в чернила макают и на бумаге оттиск пальца ставят.

— Енто еще зачем? — озадачился дед.

Оказалось, до отпечатков пальцев криминалистика тут еще не дошла, чему все дружно и порадовались, когда поняли, после моих объяснений, как это им жизнь осложнить может. Но я всё-таки убедил Калымдая обязательно брать отпечатки: участковый такой метод знает, и веры нам больше будет. Да и вообще прикольно.

— А где ты им, деда, встречу назначить хочешь? В кабаке каком-нибудь в Лукошкино? И когда?

— Когда — подумаем сейчас, — ответил дед. — А в город не надо их тащить. Вдруг они на Варьку твою наткнутся? Да и сами могут не пойтить — тут и стрельцы и милиция, да и бояре, которые их отца знали, да и их самих знать могут… Где-нить рядом надо, где поспокойней.

— А тут в натуре рядом с городом трактир один есть, — реабилитировал себя Аристофан, выдав хорошую идею. — Всего реально пару верст по Кобылинскому тракту.

— Верно говоришь, Аристофан, — одобрил дед. — Знаю я ентот трактир — одни беспредельщики там. Раньше-то хороший народ собирался, свой, а уж года два как совсем оборзевшие там малину себе обустроили. Ежели и их участковый загребёт, то всем енто только на пользу будет.

— Ну, место, значит, нашли, — я загнул палец. — Теперь второе — когда?

— Видала? — громким шепотом спросил дед у Маши, тыча её в бок. — Третью неделю учу я, учу его, а он всё никак пальцы растопыривать правильно не может. А без понтов, внучка, ну никак в нашем обчестве не обойтися.

— Дедушка Михалыч, ну что вы пихаетесь?! Больно же! — возмутилась Маша. — Немедленно подайте мне вон те блины и варенье из тутовника — я рану лечить буду!

— Ну, дед, — укоризненно протянул я, — ну мы же серьезно.

— А сурьёзно, внучек, тут подумать надо. Сегодня мы не успеем, енто понятно. А завтра? — дед поглядел на Калымдая. Тот на секунду задумался и кивнул. — Вот завтра и можно натравить участкового.

— Завтра так завтра, — согласился я. А чего тянуть? — А как участкового в трактир заманить? Опять записку ему написать?

— А я могу, — сказала Олёна и вдруг покраснела. — Давайте я случайно с ним встречусь и намекну?

Все удивленно посмотрели на Олёну — чего эта она как помидор стала? Одна лишь Маша загадочно улыбнулась, оторвавшись на секунду от восьмого блинчика.

— Давай, конечно, Олён, — согласился я. — Если знаешь как и сможешь, так одной проблемой меньше.

— Смогу, батюшка, — ответила девушка.

Глядя на неё я подумал, что за время нашего с ней знакомства, моё отношение к ней сильно изменилось. Она показала себя с лучшей стороны, успешно справилась с чертежами, к которым, честно говоря, я и не знал с какой стороны подступиться. Да и вообще отлично вписалась в команду. И в отношении личных качеств я сильно пересмотрел свои взгляды на неё. Ну, действительно досталось девчонке в жизни и её желание покинуть Кощееву службу да зажить простой жизнью, было мне вполне понятно.

— Действуй, Олён, — кивнул я и повернулся к Михалычу. — Деда, а ты когда думаешь в усадьбу Зубова ехать?

— Да вот прямо сейчас, внучек, — поднялся дед. — Время уже полдень, а нам и собратьси надоть и добратьси еще до туда… Калымдай, бери бесов и вперед, — скомандовал он. — А я пока себя в надлежащий вид приведу… Аристофан, пошли бойцов пусть купят, наймут или украдут телегу посолиднее, да ждут меня с ней за воротами, понял?

— Без базара, — ответил бес и умчался.

— Я тоже тогда пойду, — откланялась Олёна.

— И я если сегодня не нужна, — сказала Маша подымаясь с лавки, — то продолжу наблюдать и разведывать в Немецкой слободе… И ни слова не говорите, дедушка Михалыч! Да к Кнутику пойду! А вы своё отгуляли в связи с преклонным возрастом вот и завидуйте молча.

— Я?! Отгулял?! Да я… Да ты… Ах ты ж…

— Уделала тебя Маша, дед, — засмеялся я и повернулся к вампирше. — Иди, Маш конечно. Ну и это… пригляди там, ладно?

— Не переживайте, мсье Теодор. Варвара Никифоровна под надёжной защитой.

Маша исчезла и только тут Михалыч обрёл дар речи и возмутился:

— Вот чаво, внучек эта кровопийца себе позволяет, а?! Я к ейным капризам завсегда с пониманием! Надо ей к послу, так иди, внученька на здоровье! Надо ей лишний пуд варенья, так и того мне не жалко! А она?! А я же… А она… Эх…

— Да ладно тебе дед. В кои-то веки и она тебе в тему ответила, а ты уже в обморок падать собираешься.

— Кто в обморок?! Я?! Да я!.. Да она… Эх…

— Не расстраивайся, деда, по очкам ты всё равно выигрываешь — сейчас счет 89:1 в твою пользу, я считал.

— Эх… молодежь… Ну коли такой счет, тады ладно… А ты не врёшь, Федька? Нет?.. Тогда пойду я собиратьси в дорогу. Но Машка пущай больше на мои оладики и не облизываитси!

Михалыч всё еще ворча под нос о современной молодёжи и её неправильном представлении об активной жизни пожилого населения, стал копаться в своём кошеле, подбирая себе подходящий наряд для сегодняшней операции. За базовый костюм дед взял наряд пирата, в котором как-то заявился к Кнуту Гамсуновичу с целью запугать его и что у него, кстати, прекрасно тогда получилось. Простые штаны по повсеместной моде дед оставил, но заправил их в шикарные сапоги с высокими голенищами. Сменил холщовую рубаху на шелковую белую всю в кружевах, покрутился перед зеркалом, повздыхал, почесал затылок и, накинув пиратский же камзол, остался доволен.

— Ну как, внучек? — горделиво подбоченился он. — Сойду я за удальца фартового?

— Да как-то… — с сомнением протянул я, — уж больно вид у тебя европейский, деда. Из национальной одежды только штаны и остались.

— Да? — дед на секунду задумался, потом вытащил из кошеля фуражку, надел и лихо сдвинул на ухо. — А так, внучек?

— Самое то! — я показал деду большой палец. — Ещё одуванчик за ухо прицепи. И с европейским шиком и с национальным колоритом!

— А то! — гордо сказал дед и тоже убежал, но быстро вернулся. — Совсем мы забыли Кощея-батюшку с чертежами-то порадовать! На от, внучек, зеркальце, сделай доклад ампиратору нашему, глядишь, он на радостях тебе мешок золота и отсыплет. Тогда — поделишьси!

Ага — поделюсь и ага — отсыплет.

Дед опять убежал, а я потёр зеркальце, вызывая Кощея.

— Здравствуйте, Ваше Величество, — поприветствовал я его, когда в зеркале появилась сначала корона, а потом и недовольное лицо.

— Виделись, — проворчал царь-батюшка. — Чего тебе?

— Грубый вы, Ваше Величество, — обиделся я. — Я к вам с новостью хорошей, можно сказать, что отличной, а вы… Вот ничего не скажу вам.

— А я тебе велю башку срубить, — ожидаемо ответил Кощей. — Ладно, Федька, говори, а то у меня дел тут полно.

— Эх, вот добрый я у вас, Ваше Величество… Слабохарактерный. И ведь скажу. Даже прибавки к жалованию просить не буду, хотя оно того стоит. А кстати, а как у вас тут жалование повышают? По итогам года или по результатам выполнения заданий?

— Федька!

— Я и есть Федька. Слуга ваш незатейливый. Под скромным руководством которого, чертежи у Гороха выкрали и работу по постройке корабля уже начали.

— Да неужто?!

— Да чтоб я без премии остался, Ваше Величество! — побожился я.

— Молодец, Федор Васильевич, — расплылся в страшноватой улыбке царь-батюшка. — Вот чес-слово — молодец!

— А у вас, Ваше Величество, молодцам как премии выдают? А если серьезно — вы бы дежек еще чуть подбросили бы, а? Бесы Аристофановы все на постройку корабля отправлены, и я хочу им питание наладить регулярное, чтобы они сами по городу не шастали и не воровали себе еду. Ну кухарку им нанять, закупку продуктов организовать… А то, говорят, они тут повадились на кошек охотиться с голоду.

Кощей задумался, потом кивнул головой:

— На днях прибуду к вам и привезу заодно денег.

— Всё-таки решили сами первый полёт проконтролировать? Не надо бы, а? Ну зачем вам это? Риск-то какой…

— Ты, Статс-секретарь своими делами занимайся. Ты моих всех планов не знаешь, а туда же лезешь советы давать. Занимайся своими делами, а я приеду, да еще и проверю, что вы там намастерили.

— Как скажете, Ваше Величество, — пробормотал я, но Кощей уже отключился.

А на самом деле оно мне надо? Пусть Кощей свои планы разрабатывает глобальные, а раз меня в курс дела не вводит так и ладно. С меня же и спрос меньше если что.

Я прошелся по комнате, съел от нервов пирожок, огляделся по сторонам и вдруг понял, что остался совсем один. Странно, непривычно и некомфортно. И совершенно нечем заняться. Пришлось съесть еще один пирожок. Не помогло. Скорее всего, ослабевший после болезни организм, требует продолжительного оздоровительного сна. Ну, вот эта версия вполне заслуживает уважения. Вообще сон, как и здоровое полноценное питание — суть здорового образа жизни. Я когда это понял, то не пожалел тонера в принтере и бумаги и распечатал, а потом и склеил себе плакат, повесив его над своей кроватью в Канцелярии в назидание и как намёк сотрудникам:

СОН — КАК ПУШКИН: НАШЕ ВСЁ

И что вы думаете? Правильно — вся Канцелярия вовсе не стала ходить на цыпочках, пока я сплю, а кинулась выяснять, кто же это такой этот Пушкин?

— Енто небось боярин Мусин-Пушкин, — авторитетно заявлял дед, — прадед которого, Тимофей, придумавший как лепить вензеля с царскими именами на пушки, отправился замаливать грехи ажно в Новый Афон, а оттедова вернулся с чернявой девкой израилевского богоизбранного роду, по имени Мария, на местный лад, обзываемой Мусей.

Однако после горячего спора в результате которого деду порвали рубаху, Калымдаю вывихнули большой палец, когда он крутил фигу всем подряд, Маше помяли крылья, когда она уворачивалась от фиги Калымдая, а Аристофану выщипали хвост, просто так, чтобы не выпендривался, было принято решение, что Мусин-Пушкин, тут совершенно не при чем. Маша как знаток всех сплетен местного бомонда, категорически заявила, что Мусины-Пушкины только и умеют, что писать дрянные стишки да ухлёстывать за местными родовитыми дамочками, а к здоровому сну если и имеют отношение, то только потому, что на заседаниях боярской Думы постоянно дрыхнут, отсыпаясь от ночных проказ.

Впоследствии когда спорщики распили мировую под девизом «Фига нам воевать — мало ли что там Федька исчо придумал?», было выдвинуто еще несколько вариантов, но уже не научных, а, так, исключительно для гармонии и в сочетании с осетровым балыком, который в тот момент исключительно хорошо пошел спорщикам как закуска:

1. Федька ить — пьянь подзаборная. Хотел написать «Пушка», а рука с похмелья дрогнула и получилось «Пушкин». Пора лечить его от пьянства беспросветного, а то назначат главой Канцелярии Гюнтера и будем мы все ходить в розовых штанишках да благоухать лавандой.

2. Федору Васильевичу в бреду от сильной болезни привиделось поле ратное, вот он вскочил, да и давай приказы строчить, как лучше врагов Кощея-батюшки одолеть. А получилось хоть и грозно и достойно, но несколько непонятно. Что впрочем, совершенно обычно для армейской жизни.

3. Мсье Теодор, сильно озаботившись мужским своим здоровьем, подорванным купанием в ледяной воде, боясь оконфузиться как тот шевалье из романа господина Мортумсканье «Пушки и девы», который будучи наводчиком самой большой пушки на галеоне «Сент-де-Жюпри» под командованием адмирала Ла Форте, идущего с Бретани на Виргинские острова, где капитан галеона д’Бурдуак упросил своего адмирала Ла Форте, уже известного нам, сделать остановку, дабы прекрасная маркиза де Сент-Инвар, которая прозябала на острове Санта-Крус, сосланная туда жестоким губернатором, господином Кумбре, который хоть и поддерживал открыто королевский двор, а, главное — его канцлера мсье де Парве, но притом тайно вынашивая честолюбивые планы, в которых не малое место уделял фавориту Мадридской Королевы Антальеты-IV, некому сеньору Лас Дросантос, которому еще будучи во время царствования славного монарха Испании Карлоса-де-Фантосьеда, удалось с помощью фрейлины королевы-матери Мартугарескенты, которая, не королева, господа (и это очень важно для дальнейшего повествования!), а фрейлина, смогла с помощью интриг, очаровательного внешнего вида и природного обаяния обольстить рейх-канцлера Великой Римской империи, правда, на тот момент в отставке, господина фон Базен-Штраухе, совершенно очарованного… И не перебивайте меня, дедушка Михалыч, я еще даже и не начала!.. Так вот тот самый рейх-канцлер со своей пассией графиней Орловой… Да-да, мсье Калымдай, вашей соотечественницей… Которая, надо заметить, не просто так прозябала при дворе германского императора Адольфа Третьего, а исполняла чрезвычайную миссию даденную ей первым министром тогдашнего царя Российской империи… Уже скоро, дедушка Михалыч, успокойтесь и положите на место топор!

4. Да просто босс в натуре загнался, гадом буду.

5. Вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик-вжик.

Последний вариант, как вы поняли, от Дизеля.

Короче плакат так и остался тайным посланием от меня Канцелярии.

* * *

Извините, снова отвлёкся. И это тоже от недосыпания такая рассеянность. Хотя на самом деле было бы от чего отвлекаться. У меня в делах возникла пауза и стало откровенно скучно. Все мои разбежались по делам, а я, побродив по горнице, решил сходить в ангар проконтролировать постройку корабля.

На моё удивление работы шли полным ходом. Во дворе уже начали расти кучи строительного мусора, опилок, стружек и прочих доказательств, что мы не зря платим деньги Борову да Свину. Сами они обосновались в большом сарае и, когда я заглянул туда с самым начальственным видом, они продолжали изучать чертежи, елозя по ним бородами. По всему ангару носились бесы с топорами, рубанками и пилами, а вокруг стояла хорошая такая рабочая атмосфера и вкусно пахло сосной. Под будущее летательное средство было уже очищенно пространство и бесы, подготовив очередной брус или доску, подтаскивали и складывали их на этом пяточке не просто так, вповалку, а явно по определенной схеме. Вот только пяточек этот был, на мой взгляд, совсем уж небольшим. Если корабль будет именно такого размера, то на него поместится ну человек пять, ну от силы десять. А уж нагрузить его чем-то более радикальным, пушками, например или сделать большой запас бомб вряд ли получится. А ладно не буду расспрашивать, а то в очередной раз оконфужусь. Может и тут колдунство какое-нибудь. По размерам — лодка, а вместимость как у танкера.

Всё тут было вроде бы в порядке, помахать топором желания не возникло, да и не умею, поэтому я направился к выходу, одобрительно похлопав по спине Борова мол, работайте-работайте и снова вышел во двор. Скучно. Пойти погулять что ли? Можно и к Немецкой слободе сходить, а вдруг повезет, и Варя тоже выйдет погулять? Хорошая идея кстати! И я, протиснувшись сквозь низкую калитку, зашагал через площадь в сторону базара.

Вот на базаре было не скучно. Толпы орущего, ругающегося, хохочущего народа, суета, крики, горы разнообразных товаров, запахи. Весело! Первые минут десять, но всё это быстро приелось, и я двинулся было опять в сторону Немецкой слободы, как вдруг глаз наткнулся на знакомый силуэт. Олёна. Она, отойдя на несколько шагов от основных рядов, разговаривала с какой-то рыжей девахой, высокой и очень крепкой. Такой метанием молота заниматься надо, я поёжился, представив, как такая вот красавица может врезаться в меня на полном ходу. Нет, она не толстая была, просто крепкая. Интересно, а что это Олёна затевает? А она, уловив мой взгляд, коротко улыбнулась и подмигнула пока её собеседница орала на мальчишку, подскочившего к ним с лотком баранок.

Я решил подождать и беседа девушек скоро закончилась, рыжая скрылась в толпе, а Олёна быстро подошла ко мне.

— Настасья это, батюшка, — доложила Олёна, не дожидаясь моего вопроса. — Полюбовница хозяина постоялого двора, к которому завтра участковый пойдёт.

— Да? А нам она зачем?

— Так я же, батюшка завтра участкового наведу на тот трактир, а пока вот — колечко простенькое в лавке умыкнула, да Настасье этой передала. Участковому скажу, что колечко у меня украли, да подтолкну его к мысли, что поискать надо на том дворе постоялом.

— Ага. А Настасья?

— А ей я сказала, что колечко то не простое, а на самого участкового заговоренное, — девушка залилась смехом. — У кого то колечко, тот милиции любые приказы отдавать сможет! Настасья и будет под нос участковому колечко совать в надежде силу обрести над ним.

— А Ивашов колечко украденное увидит, — подхватил я, — и поймёт, что в нужное место попал. Молодец, Олёна! Немного сложно, на мой взгляд, но проработанные детали операции, обеспечивают успех.

— Ну, я побежала, батюшка? Мне еще надо за участковым присмотреть, — она вдруг снова слегка зарделась.

— Давай, Олён, беги. Молодец.

И я снова остался один.

У Немецкой слободы я пробыл немного. Постоял с часик, поглазел на закрытые ворота, да сделал пять, ну десять кругов по периметру вдоль высокого забора. Варю, к сожалению, не увидел, да и вообще тихо было, как будто все вымерли. Европа! Цивилизация! Я сплюнул и побрел в сторону базара.

Перекусил у знакомого лавочника Ахмета, накупил пряников Маше, поглазел на выступление местного кукольного театра с Петрушкой же, конечно, в главной роли. Тот верещал писклявым голосом и лупил забавного и совсем не страшного Кощея палкой. Похихикал, кинул артистам грошик и снова заскучал.

И тут меня дёрнули за рукав рубахи. Да не слабо так дёрнули, аж треск пошёл от рвущейся материи. Я резко развернулся и слегка ошалел. За рукав меня продолжал держать парень, ну моего возраста, наверное, но вид у него был… Эльф — первое, что пришло мне в голову. Белокурый, волосы ниже плеч. В опрятной европейской одежде, преимущественно светлых тонов, да еще и в кружевах. А сам слащавый такой ну как… как эльф. Мечта Гюнтера, в общем. А рядом стоял и откровенно скалился мужик. Обычный такой русский мужик. Под два метра ростом, та самая косая сажень в плечах, короткая русая бороденка, а сами волосы расчесаны на прямой пробор и перехвачены кожаным ремешком. Очень колоритный мужик. И очень здоровый.

Я уже начал вспоминать как там меня учил Михалыч правильно растопыривать пальцы, перед тем как наехать на обидчиков, но белокурый ангелочек опять дёрнул меня за рукав и скрипучим голосом прошипел:

— Уймись, Федька. Давай веди — где тут вы мастерскую устроили?

— В-в-ваше В-вели-

— Моё-моё, — ворчливо подтвердил эльф голосом Кощея.

— Застрелиться и не встать… А как вы…

— Потом, Федор Васильевич, — отрезал Кощей. — Пошли скорее… Зря я эту личину натянул. Бабы так и щупают глазами, а мужики сразу рукава подворачивать начинают и смотрят эдак недобро. Надо было попроще что-нибудь… Да ладно, веди, Секретарь.

Идти от базара до Колокольной площади было всего ничего, и только поэтому я не лопнул от любопытства. Кощей пресекал все мои попытки вызнать цель его появления в Лукошкино, но едва мы вошли во двор нашей авиастроительной компании, я тут же накинулся на царя-батюшку с вопросами:

— Ваше Величество, случилось что? А разве вам можно по городу ходить? А как вы сюда попали? На Горыныче? А личина эта ваша…

— Да погоди ты, Фёдор! — оборвал меня Кощей. — Всё расскажу, да мало того, еще и запоминать заставлю, а пока веди нас с Кузьмичем к чертежам. Взглянуть на них надобно.

— Тимофей Кузьмич, — протянул мне ладонь, размером с небольшую лопату, древнерусский здоровяк.

— Федор Васильевич. Очень приятно, — представился и я, стараясь не морщиться от боли в ладони, попавшей, будто в тиски. — Ангар у нас вот он. Сарай в смысле, где работы идут.

В сарае ангел-Кощей одобрительно кивнул головой, увидев стройку века и тихо проскрипел:

— Давай Федь, расчисть нам место у чертежей. Ненадобно никому тут знать, кто мы и зачем пришли.

— Ребята! — махнул я Борову и Свину. — Погуляйте немного. Сходите покурить минут на десять.

Ребятки слегка удивленно переглянулись, но оторвались от чертежей и послушно ушли на другой конец ангара. А Тимофей Кузьмич взял и действительно закурил. Вытащил трубочку, кисет, да так смачно запыхтел, что я чуть не подавился слюной. Курить вдруг захотелось просто невыносимо. Я даже подобрался поближе и с жадностью втянул в себя клуб ароматного дыма. Эльф хихикнул, порылся у себя за пазухой и протянул мне сигару:

— Держи, Секретарь, а то сейчас слюной изойдёшь.

Я с благодарностью выхватил из холёных пальцев сигару и тут же задымил. Гадость-то какая, горькая и крепкая! Фу!

— Давай, Кузьмич, изучай, — кивнул Кощей на чертежи, а сам отвёл меня на пару шагов в сторону. — Не будем мастеру мешать.

— А кто он такой, Ваше Величество? — тихо спросил я.

— Это, Федь — наилучший мастер по любым механизмам какого только в моём царстве-государстве найти можно. Голова у него… — Кощей в восторге помотал своей, — обзавидуешься! Любую нестыковку враз видит. Да оно и понятно — он у самого Леонтия Петровича во Флоренции в учениках лет десять ходил.

— Что за Леонтий? — удивился я. — Из Флоренции?.. Леонардо?! Да Винчи?!

— По ихнему — Леонардо, — кивнул Кощей, — по нашему если уважительно, то как раз Леонтий Петрович и будет.

— Офигеть… А что не так с чертежами этими?

— А вот сейчас и узнаем. Сомнения меня берут, Федь. Кузьмич с Леонтием несколько лет бились, пытаясь по небу порхать аки Горыныч, да только неважно у них получалось. Хотя… Магию они иноземную применяли, а тут, — Кощей снова кивнул на чертежи, — тут — наше колдунство, может и заработать.

— Ваше Величество, — взмолился я. — А не по теме вопрос можно? А как вы тут по Лукошкино гуляете-то свободно? Тут же и церкви и попы! Говорят же — вы на дух Лукошкино не переносите и если и можете тут объявиться, то только ночью, а?

— Говорят? — хмыкнул Кощей. — Вот и пусть говорят. А так… Чего бы это я, Федор Васильевич, попов каких-то боялся? А дураки пусть верят, что ходу мне сюда нет.

— Господин хороший! — прервал нашу беседу Тимофей Кузьмич.

Кощей живо подошел к нему:

— Ну? Полетит?

— Полететь-то полетит, — прогудел эксперт. — Ить только недолго и не высоко. Ошибка тута имеется, царь-государь, да и вообще намудрили мастера енти. Но идея хорошая, интересная. Пару месяцев покумекать — можно до ума довести. Наверное…

— А что не так-то? — заинтересовался я.

— А вот смотри, барин, — оживился Тимофей и начал тыкать черенком трубки в чертежи, увлеченно объясняя. — Вот тута крен они не правильно посчитали. Мачту опять же на три вершка больше чем надобно нарисовали. Корпус поширше надоть, поокруглее. Но енто мелочи всё, главное — амплитуда движения крыльев, хош убейси, а не будет соответствовать угловым скоростям, да опять же и радиусу виража, понимаешь, барин?

А как же. Каждое слово по отдельности — легко. А вместе…

Кощей в лёгком замешательстве всё же уточнил:

— Ты мне прямо скажи, Кузьмич, полетит или нет?

— Да хрен его знает, — вздохнул Тимофей. — Полетит, скорее всего. Но я бы в ём не рискнул отправляться в дорогу. А ты уж сам решай, государь.

— Понятно, — Кощей полез в карман и выудил увесистый мешочек. — Держи, Тимофей Кузьмич свою плату за знания… Подкинуть тебя домой?

— Спасибо, государь, — Тимофей довольно подкинул приятно звякнувший мешочек на ладони и подмигнул мне. — Сам доберусь. Мне еще надо по базару пройтись…

Ага, до первого же кабака, понятное дело.

— Пошли до ворот тебя провожу, — предложил Кощей и кинул мне: — Давай Фёдор, командуй, пусть продолжают мастерить.

Я махнул Борову и Свину и припустил за Кощеем.

— Ну, где у вас тут в тишине поговорить можно? — спросил Кощей, когда Кузьмич протиснулся сквозь калитку на волю.

— В дом извольте, Ваше Величество, — пригласил я. — Прикажете подать перекусить чего или пару бутылок чая откупорить?

— Не надо ничего, — отмахнулся Кощей.

— Да оно и к лучшему, — вздохнул я. — На те гроши, что у нас после оплаты всех расходов остались, только и можно купить, что три корочки хлеба.

— Вот неугомонный ты, Федька! — проворчал царь-батюшка. — Привёз я тебе денежку, привёз… Только, чтоб отчёт написал и в бухгалтерию сдал, понятно?!

— А как же, Ваше Величество, — обрадовался я. — И напишу и сдам! Вот тут голову пригните, а то ушибётесь еще. И ступенечка тут, осторожней, пожалуйста.

В горнице я уселся за стол, с печалью покосился на остывший самовар и подзасохшие уже пирожки, вздохнул, загрустив от несовершенства мира, и приготовился слушать царя-батюшку.

А царь-батюшка в облике милого парнишки разгуливал по горнице, знакомо заложив руки за спину:

— Дела у нас, Федь, грянули серьезные и очень не ко времени. То, что услышишь сейчас, никому передавать не надо. Михалыча в курс дела введешь и всё. Понял ли?

— Без базара, Ваше Величество. Ой, пардон, нахватался от бесов. Понял.

— Угу, — Кощей продолжал вышагивать по тихо скрипящим доскам. — Помнишь, рассказывал я тебе о враге моём старинном?

— Вы про дракона того здоровущего? Фон… как его там?..

— Дракхена. Про него, собаку. Донесли мне люди мои верные, что собрался он войной на меня идти да еще в самое ближайшее время. А я, Фёдор, совсем пока не готов с ним побороться. Вот, — он неопределенно махнул рукой, — на корабли летучие была надежда. Думал, а ну как создать флот кораблей из двадцати-тридцати, да пушками мощными его вооружить. Выманили бы тогда Змея того, да врезали б ему одновременно со всех стволов. Вот это да, было бы дело. А тут… сам видишь.

— Да провалилась затея с флотом, — посочувствовал я. — А что теперь делать думаете?

— И так и сяк я прикидывал да размышлял и одно мне теперь остаётся, — Кощей остановился напротив меня и поднял вверх палец, — сгинуть на каторге Гороховской.

— Это как?! — я даже подпрыгнул на месте. — Зачем?!

— А вот так, господин мой Статс-секретарь. Нет меня, и фон Дракхен на земли мои не полезет. Ему не земли нужны, ему меня погубить надобно.

— Ну, так вы бы в другой стране схоронились, Ваше Величество. А то еще лучше — на другом континенте.

— Думал я, — отмахнулся царь-батюшка. — Найдёт и там. Это для него не проблема. А вот на каторгу в Сибирь, он не сунется.

— И почему же?

— Холодно, а главное — хлопотно. Да и эффекту мало. Какая же радость своего давнишнего грозного врага слабым и больным придушить? Нет не для того он веками свою месть вынашивал, он, гад, насладиться должен моей погибелью.

— Кстати, Ваше Величество, — задал я вопрос, давно меня интересовавший, — а вы же, простите, бессмертный. Что по паспорту, что, по сути. Как же вас погубить-то можно?

— А с какой целью интересуешься? — как-то особенно ласково протянул Кощей.

— Да ну вас, Ваше Величество… — обиделся я.

— Ладно-ладно… Тебе я верю, Федор Васильевич. Не как себе, но очень к тому близко. Цени.

— Ценю, Ваше Величество. И вы тогда меня, такого распрекрасного, цените.

— Вот такие мы с тобой ценные оказывается, Федь, — хмыкнул Кощей и уже серьезно продолжил: — Погубить совсем этот Змей меня не сможет это понятно. А вот развеять в мелкую пыль, так что я в тело возвращаться пару сотен лет буду, вот это — может. А мне бы этого совсем не хотелось, Федь.

— Да и мне, Ваше Величество, уж поверьте.

Остаться одному без такого мощного покровителя и щедрого работодателя?! Нет уж, увольте. За царя-батюшку грудью станем! Смерть гадам-драконам!

— Так что, Фёдор, — подытожил Кощей, — дорога у меня одна — на каторгу. Отсижусь с полгодика, а там видно будет. Может и придумаю что против Дракхена этого.

— А чем его вообще одолеть можно, Ваше Величество? Чего он боится?

— Силы боится, — не раздумывая ответил Кощей. — Вот кабы к тому мечу-кладенцу, что тебя на мосту до икотки напугал, еще бы и богатыря под стать подобрать…

— И вовсе не напугал… — обижено протянул я. — И уж точно не до икоты… А разве нет сейчас таких богатырей? Я читал в сказках, что спят они в горах каких-то, да часа своего дожидаются.

— Сказки, — презрительно махнул рукой царь-батюшка. — А если и завалялся где соня такой, то пойди его еще упроси на Змея пойти. А если он потом на меня меч повернет? Я же тоже не из ангельского сословия, тьфу-тьфу-тьфу.

— Ну-у… А еще чего он боится?

— Холода. Совсем не переносит и на зиму либо в спячку впадает, либо в южные края переселяется. Да и то это раньше так было, а сейчас отгрохал он себе дворец на стеклянной горе, да отапливает его мощно, дровишек не жалеет. И теперь может всю зиму во дворце не спать, сторожить его, да сдевками забавляться.

— На стеклянной? Так может раз она такая хрупкая…

— Это она только так называется, — сразу понял мой замысел Кощей. — Крепкая зараза и скользкая.

— Дела, Ваше Величество… — протянул озадачено я. — Думать будем.

— Придётся, Федь. Иначе не только мне хана, но и Лысую гору под корень снесет этот Дракхен, а потом и за всё мое государство примется.

— А вы говорите, на полгода в тюрьму собираетесь? Значит за полгода нам надо придумать, как врага вашего одолеть.

— Нашего, Федь, нашего. Или ты думаешь, он тебя помилует?

— Я и думать о таком не хочу, — гордо заявил я.

— Ну и молодец, — одобрил Кощей. — А сейчас нам надо с тобой придумать, как бы мне в плен правильно попасть.

— Не понял, Ваше Величество… А в чем проблема? Руки вверх и шагом марш во дворец к Гороху сдаваться.

— Да, если бы… — вздохнул Кощей. — За столько лет тут уже схема отработана и никто меня вот так в плен брать не будет, дураков нет.

— Опять не понимаю, Ваше Величество, — покачал головой я. — Объясните, а?

А тут всё просто оказалось. Кощей же силой огромной обладает, ему Лукошкино с землёй сравнять, как мне тарелку пирожков умять. И это не считая сил колдовских, а в колдовстве Кощей тоже далеко не последний, а скорее — один из первых. Разумеется, никто не поверит в добровольную сдачу, а если и поверит, то как царя-батюшку, при его-то силушке, под стражей содержать если он любые цепи как паутинки рвет, а любую тюрьму вместе с фундаментом в пыль разнесёт? Поэтому с веками, а то и с тысячелетиями, выработался основной принцип пленения Кощея — брать его можно только в полном измождении. Правда и обратный принцип на случай побега Кощея тоже существует — дать ему хорошенько водицы напиться. Ведра три-четыре. И минимальный запас сил ему обеспечен. А Кощей и при минимуме сил натворить такого может… Уж с каторги ему сбежать тогда вообще плёвое дело. Кстати про казнь вопрос в последнее время тоже не стоял. Бессмертный же. Раньше, говорят, пытались да самыми разными способами, только пустое это занятие оказалось. Царь-батюшка восставал, силушку накапливал и шёл жестоко мстить обидчикам. Поэтому если засадить Кощея в тюрьму и было подвигом, то вполне таким безопасным. А вот казнить его так потом хлопот не оберешься. Да и головы вместе с царством своим.

— Понял вроде бы, Ваше Величество, — вздохнул я. — Как-то у вас тут всё сложно… Значит должны вас взять обессиленного, да лучше естественным путем — чтобы вас сил лишили, а не в канаве пьяным подобрали?

— Тьфу, на тебя, Федька! — обиделся Кощей. — Ты будто как не с царем разговариваешь. Ну какая канава, а? Обидно же… Вот отдам тебя Гюнтеру на воспитание…

— Я всё понял, Ваше Величество! Не надо меня Гюнтеру отдавать. Виноват, уж простите, не специально я.

— Ещё бы специально, — хмыкнул царь-батюшка. — Ладно, думаем и над этой задачей. А я пока домой отправляюсь.

— Понял, Ваше Величество, думаем, значит.

— Думай. И не болтай. Понял?

— Ага, Ваше Величество, понял. А что вы там про три мешка денежек говорили? На текущие расходы.

— От зануда ты, Федька, — Кощей кинул на стол вполне таких приличных размеров кошель, уж и не знаю где он его у себя в эльфийском этом наряде прятал. — Трать разумно, не шикуй, казна, небось, не безразмерная.

— А жаль. Вот бы зажили а, Ваше Величество?

— Ладно, Статс-секретарь, думай, работай, а мне пора. Горыныча еще покормить перед дорогой надо.

И ушел царь-батюшка в дорогу дальнюю, а меня просил не беспокоиться, не утруждаться мол, сам дорогу найдёт не маленький. Так прямо и сказал:

— Сиди, Федька. Сиди и думай о задачах, что я тебе загадал. А я пошёл.

Сел я думать. Раз подумал, другой… А ничего, довольно забавные ощущения! Шучу-шучу. Вот такой я задумчивый шутник. А если серьезно, то ничего я придумать не мог, даже элементарных идей не возникало. В принципе оно и понятно — слишком мало у меня вводных данных. Чтобы знать, как помочь Гороху Кощея одолеть, мне надо больше фактов. Вот почему я в детстве мало сказок читал, а слишком много резался в «Дум» по сетке? Ладно, вернётся Михалыч, его попытаю. Он у меня всё на свете знает.

Вот только проверить эти знания, когда Михалыч вернулся, я не смог. Потому что и говорить у деда толком не получалось, такой пьяный был. Завели его бесы в горницу, он постоял, покачался, как та тонкая рябина, поднял торжественно руку вверх и сказал:

— В-всё сделал… ик!.. внучек! За-в-втра жди. Только тс-с-с!

Он заговорщицки подмигнул самовару, потом удивленно уставился на поднятую руку, горестно махнул ей и полез почивать на стол. Я сходил в спаленку, принес деду подушку с одеялом, и уже собирался было последовать его примеру, только не на столе, конечно, как в горницу вошел Калымдай.

Я кинулся к нему:

— Ну как?! Всё в порядке?

— Всё хорошо, Федор Васильевич. Операция прошла успешно, задание выполнено.

— Ну, слава богам. А чего ж Михалыч так назюзюкался? Я понимаю, конечно, ему попировать там надо было напоказ, но не до такой же степени?

— А дедушка Михалыч вовсе и не напился на той гулянке, — заступился за него майор. — Это мы когда в Лукошкино въехали на него и нашло. То ли в телеге укачало, то ли хмель наконец-то из живота до головы дошёл, но только мы ворота проехали начал дедушка чудить. А так бы мы еще с час назад сюда прибыли.

— Ох, ты ж… Ничего хоть ужасного не натворил?

— Ну как вам сказать, Федор Васильевич… — замялся Калымдай. — Ничего критичного, так скажем.

— Уже легче. Рассказывай.

Калымдай задумался на секунду, видимо решая с чего начать, потом хихикнул, вспомнив что-то и доложил:

— Сначала всё спокойно было, Федор Васильевич. Как в город въехали, дедушка сразу послал в ближайший кабак одного из бесов за самогоном. Потом уже когда отъехали от кабака на пару улиц, а самогон закончился, дедушка стал орать, что самогон был прокисший и вообще дорого и велел разворачивать телегу, чтобы вернуться и набить морду кабатчику.

— Кабатчик-то хоть жив остался?

— Наверняка жив. Мы уговорили дедушку, что кабатчики все одинаковые. Ну не возвращаться же нам? Дедушка пробормотав, что это разумно, велел остановиться у ближайшего кабака и отправил туда бесов чинить разгром.

— Разгромили?

— Ну не весь кабак конечно… — замялся Калымдай.

— Понятно. А что же ты деда не остановил?

Калымдай посмотрел на меня удивленно:

— А вы сами пробовали когда-нибудь дедушку Михалыча остановить в таком состоянии? Я даже и пытаться не стал, успел только отвлечь его богословским диспутом от того, чтобы он самолично в кабак не отправился бесами руководить. Только зря я божественную тему поднял, ляпнул первое, что в голову пришло ну и вот…

— Ох… — я схватился за сердце. — После кабака пошли церкви громить?

— Ну что вы, господин генерал. Совсем, даже наоборот. Дедушка так проникся спором, оправдывая первородный грех…

— Это что же у вас за тема диспута была?! — поразился я.

— Да не важно, Федор Васильевич, к делу никакого отношения не имеет. Важно что дедушка Михалыч призвал бесов, аки фараон, который с перепою, надо полагать, увидевши странный сон, призвал мудрецов и волхвов со всего Египта… Тьфу, ты! Вот же тема какая прилипчивая!.. Виноват, господин генерал. Короче, позвал Михалыч бесов и повел их каяться, а заодно и креститься в ближайшую церковь.

— Твою ж дивизию… Бесы хоть успели убежать?

— Не успели. Но вовремя вручили дедушке Михалычу бутыль самогона, которую стащили для себя во время драки в кабаке.

— Фух… ну чуть легче…

— Чуть-чуть, Федор Васильевич, — согласился Калымдай. — Дедушка, когда и эту бутылку выжрал, про церковь сразу позабыл, но не про наш с ним диспут. Он снова стал что-то орать, а потом даже и петь про первородный грех и велел бесам поворачивать на Лялину улицу мол, он сейчас всё нам в деталях объяснит и наглядно покажет.

— Завтра ожидать огромных счетов от каждого публичного дома на Лялиной улице? — вздохнул я.

— Не доехали мы до туда, — успокоил Калымдай. — На полпути дедушка заметил собаку бродячую и кинулся ловить её мол, нам в хозяйстве она очень полезная будет, да и вообще симпапулечка — на Кощея похожа.

— А да, есть у деда такой бзик, — согласился я. — Он как переберёт, то всех собак готов в дом тащить. Не поймал, надеюсь?

— Не поймал…

— И слава богам.

— Дедушка бесов заставил её ловить. А они же ловкие да быстрые…

— И где же это чудо блохастое? — спросил я, заглядывая на всякий случай под стол.

— Не беспокойтесь, Федор Васильевич, нет здесь собак. Бесы, когда её поймали — дедушке вручили, он сразу кинулся её обнимать и мечтать, как он с ней на Гюнтера зимой ходить будет и как вы этому обрадуетесь. Но я ему вручил еще одну бутылку и когда он её допил, то сразу спать лёг. Прямо на собаку. А когда проснулся, то про собаку даже и не вспомнил, только удивленно посмотрел на неё и согнал с телеги.

— Всё?

— Почти, Федор Васильевич…

— Ох, нет, хватит с меня дедовых приключений! Живы и хорошо.

— Согласен, господин генерал. А кстати, — спохватился Калымдай и достал из холщевой сумки кипу толстых, бумажных листов, — показания от крестьян. И даже трех мелких купцов нашли, которых братья обидели.

Листы были исписаны мелким почерком и повсюду как кляксы виднелись пятна отпечатков пальцев.

— О здорово! Молодец, Калымдай, спасибо!

— Там не только на каторгу, там и на три смертных казни хватит, — похвалился Калымдай.

— Много от себя приписали?

— Да почти ничего, Федор Васильевич, они там и сами хорошо так набезобразничали.

На этой хорошей новости мы с Калымдаем и отправились спать. Благо комнат у кожевенника в тереме хватало. Я только подоткнул деду одеяло, поправил подушку, да поставил на лавку поближе к нему остывший самовар. С утра он точно пить захочет после местной-то самогонки, вот и будет ему маленькая радость.

* * *

Разбудил меня утром тот самый самовар, грохнувшись с лавки. Я как-то сразу понял, откуда это грохот идёт, вскочил, быстро оделся и ехидно улыбаясь, вошел в горницу. Самовар уже стоял на столе на самом краешке, а под ним на коленях стоял дед и открыв рот, жадно ловил струйку воды из носика самовара.

— «Хмурое утро», Алексей Толстой, — я подошел поближе, дабы получше насладиться картиной. — Хороший внучек у тебя, дед? Водичку тебе поставил…

— Отстань, Федька, — пробулькал Михалыч, с неохотой закрывая краник самовара и принимаясь копаться в своем безразмерном кошеле. — Да где же он?.. Зелье от поноса — вот… Зелье для поноса — вот оно… А где же мой елексир похмельный?.. Ёршик для ушей… Полбутылки пива… Подкова… Кто енто мне всякой дряни в кошель напихал?.. Факел… Зачем мне факел? А ладно пригодитси… Веер. Да большой какой… Гюнтеру подарю… А! Вот он!

Дед дрожащими руками извлёк небольшой флакончик и с рычанием вцепился зубами в пробку. Я отвернулся, зная уже, что сейчас произойдет. По стенам заиграли отблески искр, сыпавшихся с Михалыча — это такой побочный эффект у отрезвляющего эликсира, потом мелькнула короткая вспышка, громыхнуло, да не слабо так и сразу же послышался торжествующий вопль:

— Ага!!!

Я обернулся. Дед стоял подбоченясь, торжествующе смотря на меня:

— Вот так-то, внучек! Знатное зелье! Надо бы побольше запас сделать… А то с вами и совсем пьянчугой подзаборным станешь… А тут — глотнул, пострадал секунду и как огурчик! Наливай, внучек!

— Да ну тебя, дед. Чего это ты вчера так нахлестался?

— Для дела, внучек, токмо для дела… А где собачка? Такая лохматая с блохами? А ладно пёс с ней… Какие у нас на сегодня дела, Федь? Сейчас завтрак приготовлю и про дела поговорим.

— Погоди, деда, — остановил я его и присев за стол, кивнул на лавку. — Садись. Надо обсудить кое-что пока никто нас не слышит.

Михалыч опустился на лавку и внимательно уставился на меня, озадаченный моим серьезным тоном.

— Вчера Кощей сюда приходил — проблемы намечаются. Денег привез на расходы. Кстати, деда, возьмешь на себя все эти финансово-хозяйственные хлопоты? Ну бесам и мастерам кормёжку обеспечить, чтобы от работы не отвлекались, ну и всё остальное?

— Кощей, — коротко напомнил Михалыч.

Ну рассказал я ему и про облом с летательной лодкой и про того змея огромного и про то, что надо нам придумать как бы поестественнее царя-батюшку на каторгу упечь. Да еще и вдвоём придется всё это делать и никого в курс дела не вводить.

Дед долго молчал, я даже забеспокоился, не заснул ли он вот так с открытыми глазами, но он наконец-то вздохнул:

— Дело ясное, Федь, что дело тёмное. С летучим кораблем я ить так сразу и помыслил, что ничего хорошего из него не выйдет. Про гада того Дракхена я много слышал и скажу тебе, внучек — опасный енто противник. Не по зубам нам будет.

— А с пленением Кощея есть идеи?

— Подумаем. Давай только, внучек, дела по порядку разгребать будем. Я так мыслю, что Кощеюшку мы на каторгу не сегодня отправлять будем. Посему пока насущными делами давай заниматьси.

— Я, Михалыч, с этой каторгой совсем не понимаю. Ну как он спокойно на неё идёт? Да и ты что-то совсем не дёргаешься.

— А чего дёргатьси? Чай и царю-батюшке не впервой по тюрьмам шататься, да и я попривык к ентим его отсидкам.

— А мы как же без Кощея?

— Перебьёмси, внучек. Заодно и отдохнём от начальства. Ты лучше о сегодняшнем дне думай.

— А что сегодня? Сегодня у нас затишье, дел никаких нет.

— Да неужто? А участковый?

— А что с ним не так? — удивился я. — Олёна его сегодня на постоялый двор наведёт, он туда съездит, всех арестует и дело в шляпе.

— Вот когда ты, внучек, думать начнешь? И учу тебя с утра дотемна и рыбку пользительную для мозгов подсовываю, а ты временами ну тупее бесов Аристофановых.

— Ну чего ты, дед? — обиделся я. — Просмотрел я что-нибудь, так и скажи, чего обзываться-то?

— Ты же начальник… — начал было Михалыч, а потом махнул рукой. — Сам подумай, внучек, начнет арестовывать участковый в кабаке том весь лихой люд, дойдёт дело до братьев ентих, поганцев, да и отпустит он их.

— Как так? А доказательства?! Вот же они лежат у меня спокойно… — я осёкся.

— Дошло, — удовлетворённо кивнул головой дед. — Есть в Африках животинка такая смешная, жирафой обзывается…

— Ой, ну хватит, дед. Понял я, понял. Тупой у тебя внучек, осознал я.

— Не тупой, а неуч, — важно поправил дед. — Как думаешь бумажки енти участковому отдать?

Я задумался:

— Ну-у… Можно тупо на милицейский двор через забор подкинуть, а?

— Тупо, внучек, — согласился дед. — Енто ты верно сказал. Стрельцы бумажки на самокрутки и пустят, а то еще похуже куда приспособят. Лично в ручки холёные участковому их вручить надо.

— Ну схожу и отдам ему… Хотя в городе мне не стоит с ним видеться… А давай, дед, как он соберется с облавой ехать, я его на полпути на постоялый двор и встречу?

— Вот теперь вижу — весь в меня пошел внучек, — закивал дед. — А то всё тупой да тупой, неуч да неуч… Так бы взял штакетину, да по горбу бы раз двадцать и съездил бы для просветления в мозгах!

— Ой, ну хватит, дед.

— Да я еще ить и не начинал… Ладноть связывайся с Олёнкой, узнавай обманула она уже участкового или нет, а я пойду о завтраке побеспокоюсь… А ты умывался сегодня, Федька? Вот вижу же, что нет! Ну-ка марш паршивец во двор я полью тебе!

— Пить тебе деда нельзя, — проворчал я для проформы, а сам уже встал и с удовольствием потянулся. — Ты на утро после пьянки слишком активный становишься. Всё шпыняешь меня бедного и несчастного…

— Иди ужо несчастный, — дед врезал мне по спине полотенцем.

Я взвизгнул, отпрыгнул к двери и показал деду язык:

— Не догонишь, не догонишь!

— Ну, чисто дитя малое… — прозвучало мне в след. — Секретарь царя-батюшки, растудыть вас обоих…

* * *

На встречу с Никитой мы отправились уже ближе к вечеру.

Ранее прибегала Олёна и, хихикая, рассказала, как ходила в отделение подавать официальное заявление о пропаже колечка. Как строила глазки участковому и тот, похоже, втюрился в неё по уши. А сама при этом была очень довольная и очень смущенная. Даже на её смуглой коже румянец отчетливо выделялся. Я тогда еще подумал, что, похоже, тут без взаимности не обошлось. А было бы прикольно посмотреть на роман мента и бесовки, прямо голливудский сценарий!

А когда Калымдай сообщил через булавку, что во дворе милицейского отделения собираются стрельцы и явно готовятся в дорогу, то мы с Михалычем быстро собрались, прихватили с собой пару бесов на всякий случай и быстро рванули из города по Кобылинскому тракту.

Я с удовольствием одел на встречу свой европейский костюмчик — надоело в обносках ходить, да и вдруг Варя по дороге попадется…

Варя не попалась, зато попались любопытные стрельцы на городских воротах.

— А ты, барин кто такой будете? — остановил нашу компанию стрелец в лихо заломленной на бок шапке.

— А енто — барон фон Дрангнахостен, — тут же шагнул к нему Михалыч. — Из самого Блюдомврежского королевства!

— Из самого Блюдю… Блюдя… этого самого?! — поразился стрелец.

— Я-я, — подтвердил я надменно.

Михалыч шагнул поближе к стрельцу и тихо произнёс:

— Золотишко, грят на Смородине нашли, прямо россыпью слитки валяются! Бояре пока лаются между собой кому золото добывать, а ентот барон уже кого надо подмазал, теперь едет осмотреться, где лучше шахты рыть.

— Я-я, — кивнул я головой. — Геология, минералы, мезозой! Матка, яйки, партизанен!

— Пойдем мы, внучек, — шепнул дед стрельцу. — Злющий немчура, аки мой кум с бодуна. Чуть что не так, сразу бежит царю жаловаться.

— Давай, дед, проходите, конечно, — и промолвил задумчиво нам вслед: — Золотишко, говоришь?..

— Ну, дед, — заржал я, когда мы отошли от ворот. — Спровоцировал ты золотую лихорадку в Лукошкино! Сейчас полгорода побежит участки золотоносные столбить!

По Кобылинскому тракту мы прошли совсем немного, до первого пня на обочине и я категорически отказался идти дальше. И так сойдет. Потом же еще назад возвращаться.

Я как мог удобно устроился на пеньке, а бесы с дедом укрылись в кустах. Дед для солидности выдал мне сигару, а прикурить не предложил мол, сигар мало осталось, экономить надо. Да не больно-то и хотелось.

Никита со своими стрельцами ехали верхами, и я с удовольствием отметил для себя, что я на Максимилиане держался более уверенно, чем участковый. Без всякой ложной скромности скажу — даже более грациозно и изящно, вот так вот.

— Огоньку не найдется? — встал я с пня, когда отряд подъехал почти вплотную.

Стрельцы тут же насторожились и поправили кто сабли, кто бердыши, а кто и пищали перехватил поудобнее. Как-то неуютно тут у них на дороге. Все нервные такие…

Никита, узнав меня, тут же приказал:

— Еремеев! Давайте проезжайте чуть далее. Там меня подождёте, пока я с этим гражданином побеседую.

Еремеев нахмурился, но кивнул и махнул рукой стрельцам.

— Ты что офонарел?! — зашипел Никита, едва мы остались одни. — Уже среди бела дня маякуешь тут на глазах у всех!

— Да я же не просто так! Я официально, по делу.

— Да ну? — удивился участковый, а потом в лоб спросил: — Ты чертежи похитил?

— Даже пальцем к ним не притрагивался! — возмутился я. И это была чистейшая правда. Я только заглядывал в них.

— А почему не спрашиваешь, что за чертежи? — ехидно ухмыльнулся Никита.

Я заухмылялся в ответ:

— Во-первых, я вообще ни к каким чертежам не прикасался, а, во-вторых, и так всё Лукошкино обсуждает, что у Гороха чертежи летучего корабля спёрли.

— Ладно, разберёмся. И что у тебя за дело?

— Ты же сейчас на постоялый двор едешь? Малину брать?

— Следишь за мной?

— Редко и по необходимости, — признался я.

— Ну, допустим, еду и что?

— Ну вот… Никит, помнишь я тебе про девушку из монастыря рассказывал и про братцев её?

— Боярского рода которая? Помню.

— Ага, Зубова Варвара. Так её братцы там, на малине сегодня будут.

— Интересно… — протянул Никита. — И что ты от меня хочешь?

— Исключительно официальных, правозащитных действий хочу. Вот, — я протянул ему сумку, — полюбуйся на подвиги этих кадров.

Участковый взял сумку, пробежал глазами один лист, хмыкнул, взял второй, взглянул на меня, вернулся к первому:

— Сам сочинял?

— Да ну тебя, Никит, — обиделся я. — Там же отпечатки и свидетелей и потерпевших в качестве подтверждения есть. Не веришь — сам поезжай да проверь, заново людей опроси.

— Ну, допустим, — он продолжал листать. — Да тут, если всё это правда, то не сносить им головы.

— Ага, а вот тут я к личному уже перехожу, — заторопился я. — Варя… ну Варвара Зубова… Ну чего ты опять ухмыляешься?! Она, короче очень меня просила в живых братцев оставить. Ты же со своим Горохом в хороших отношениях? Может, посодействуешь? Пожизненной каторги им вполне хватит.

— Посодействовать-то могу, — вздохнул Никита, — только это от настроения царя зависит. Может и взбрыкнуть и лично побежать им головы рубить. Но попробую. — Он помолчал и доверительно произнёс: — Знаешь, мне и самому все эти смертные казни как-то не очень.

— Ну, тем более.

— Хорошо. А тогда ты мне про чертежи всё же намекни — кто их украл.

— Кощей, — спокойно произнёс я. — Не сам, конечно, но по его приказу их выкрали.

— Ага! — обрадовался Никита. — Я так и знал! Сразу на него подумал! Кому еще корабль такой понадобиться мог?

— Да и Кощею он особо не нужен, — заявил я. — Так, побалуется да бросит.

— Да ну?

— Дело говорю. Вот увидишь.

— Разберемся… А чертежи?..

— Да и чертежи вернёт, — успокоил я.

— Хорошо бы, — протянул Никита. — А то меня дума боярская уже поедом ест с этими чертежами.

— Никит, — вернулся я к больной для меня теме, — а ты не в курсе как тут дела с этими боярами обстоят? Ну, если засудят братцев этих, что дальше с Варей будет, с её поместьем?

— Понятия не имею, — пожал плечами участковый. — Совершенно в этом не разбираюсь.

— А ты не мог бы у Гороха узнать так, издалека?

— Ну, можно, наверное, — он снова пожал плечами. — Ладно, если это всё, то мне пора. Скоро уже темнеть будет.

Распрощались мы вполне мирно, почти дружески. Он поехал бандитов воевать, а я с Михалычем и бесами возвратились в Лукошкино.

На воротах в город того стрельца, которому про золото сказку рассказали, уже не было, сменился, наверное. Жаль, а я такую историю заготовил…

* * *

Разбудила меня Варя.

Я открыл глаза и увидел над собой бездонное небо синевы её глаз.

— Молчи, — строго прошептала Варя и наклонилась надо мной.

Я задохнулся от восторга и счастья и, обхватив ее за плечи, прижал к себе. А она вдруг дёрнулась, пытаясь отстраниться, но я совсем не собирался выпускать своё счастье из рук и только посильнее прижал её к себе. Она затрепыхалась в моих объятиях, но вдруг врезала мне по уху и хрипло произнесла:

— Федька, совсем ополоумел али тебе Гюнтер приснилси? Отпусти, внучек, не доводи до греха, ить я тебе сейчас в печень побудку устрою!

— Михалыч?

— Нет, внучек, это я, твоя Варька.

— А как ты узнал про Варю?..

— Что?

— Ну… — я начал потихоньку просыпаться и светлый Варин образ растворился в грубой действительности в лице Михалыча.

— Совсем ты, Федька на Кощеевой службе тронулси… — горестно вздохнул дед. — А всё енто от…

— Знаю-знаю, — отмахнулся я, — от недоедания.

— Вот и пошли завтракать, — подытожил дед.

Только сначала он меня выгнал во двор и долго поливал холодной водой из бочки. А может там микробы, а?! Да и пневмонию так заработать легко… Хотя тогда снова поваляюсь, отосплюсь.

К завтраку подтянулись и Калымдай с Аристофаном. Олёна по булавке сообщила, что попозже подойдет. А Маша, как обычно, когда попадала в Лукошкино, все свободное время старалась проводить с Кнутом Гамсуновичем.

Я сел на своё привычное место и торопливо потянул к себе тарелку с блинами. Знаю я своих соратничков, оглянуться не успеешь, как придётся голодным весь день ходить до самого обеда. Хорошо, если дед сжалиться и даст бутерброд для легкого перекуса.

— Это… босс, — Аристофан поставил на стол увесистый мешочек. — Твоя доля, босс.

— Что еще за доля? — я от удивления задержал руку с блином, не успев донести его до рта.

— Да мы тут в натуре с лавочниками бизнес конкретный замутили, — бес запихнул в пасть сразу круг колбасы, торопливо прожевал и проглотил. — Они там типа разборки друг с другом устроили и нас разрулить попросили.

Калымдай усмехнулся, а Михалыч покачал головой.

— Вот прямо пришли и в ножки вам поклонились мол, бесы дорогие, а разрешите спор наш, а мы вам за это денежку дадим, так что ли?

— Не, босс, мы же не сявки какие. Они там, в натуре уже улица на улицу идти хотели, места на базаре не поделили. А мы тут типа мимо шли…

— Ага. И вы решили вступиться за тех и за тех, морды и тем и тем набить, а за это плату взять? — я отодвинул блины. Всё, блинов я наелся. Что у нас там еще есть?

— Да ну, босс… — Аристофан подхватил отодвинутую мной тарелку с блинами. — Мы за бабки не дерёмся. Ну, почти. Они нас наняли пожечь друг друга на фиг.

— Что?! Да вы же всё Лукошкино спалите в этих разборках!

— Не, босс, не спалим. С огнём шутки плохи.

— И на том спасибо за понимание техники безопасности… Дед, а что ты там миску от меня подальше отодвигаешь? Котлеты? Не кошерные? Это Калымдаю нельзя, да и Аристофану тоже. Ну-ка дай я проверю, чего ты такого не кошерного в котлеты напихал… Аристофан, возьми еще блин… да, можно два… и расскажи, чем дело закончилось, а то я не пойму никак.

— Они там, Федор Васильевич, — вмешался Калымдай, — никого не пожгли, не беспокойтесь… А давайте я вам бутерброд, а вы мне котлету? С колбасой бутерброд, вкусный. Ага, спасибо… Ням! Бесы просто свели в итоге всех лавочников вместе и предложили для экономии сжечь их всех сразу. Мол, так гораздо дешевле и проще получится… Михалыч, подай, пожалуйста горчичку… ага, спасибо…

— Ничего не понимаю, — я торопливо прожёвывал третью котлету, — а деньги тогда за что дали?.. Нет, Аристофан, котлеты не вкусные. Отрава просто… Честно… Правда… Ой да на, на, пробуй…

— Деньги, Федор Васильевич, — ухмыльнулся Калымдай, — за доброту и справедливость дали… Еще один бутерброд махнём на котлету?.. Вот спасибо! Лавочники после радикального предложения бесов сразу решили помириться, а чего им еще оставалось? Жить-то всем хочется. Ну а бесы стребовали с них и за примирение сторон и за сохранение в целости имущества и жизни. В итоге всё разрешилось ко всеобщему удовольствию. Ну, почти. Бесы точно довольны остались.

— Не ну а чё, босс? — оскалился Аристофан. — Мы же не обманули никого в натуре, да еще типа и мир им принесли. И пальцем же никого не тронули, отвечаю! А теперь еще раз в неделю будут к ним пацаны приходить, рассказывать об энтой… ну как её?

— Противопожарной безопасности, — подсказал Калымдай.

— В натуре! — обрадовался бес. — Не бесплатно, конечно.

— Вот вы, жуки! — я восхищенно покрутил головой.

— Но это еще не всё, — Калымдай протянул кружку Михалычу. — Дедушка, плесни чайку, пожалуйста… Бесы, Федор Васильевич, разработали целый курс лекций и не только об опасности случайного возгорания, но и о защите имущества от стихийных бедствий, личной безопасности, методы неуплаты налогов в царскую казну, тактику боя на случай нападения врагов на город, тактику боя при захвате чужого города, лекции о международном положении, семинар по рукопашному бою и скоростному бегу, ну и практическое занятие по самогоноварению.

— Платные курсы, конечно же, — кивнул я.

— Без базара, босс, — подтвердил Аристофан. — Другие лавочники со всего города тоже реально просят нас типа лекции им провести.

— Прямо вот просят? А ладно, всё с вами ясно, рэкетиры Лукошкинские. А деньги эти ты Аристофан на свой отряд потрать. Одежду там, еду хорошую парням, оружие или еще что, понял? Только на самом деле на отряд потрать, не пропей, ясно?

— Спасибо, босс в натуре. Пацаны реально заценят… Босс, а что ты там про страхование рассказывал? Типа интересный проект…

Но ответить я не успел — дверь скрипнула и в горницу проскользнула Олёна.

Дед сразу засуетился:

— А ну-кась, внучка, садись к столу живо. Набегалась, небось. Я вот тебе сейчас и блинчиков с медком и колбаски со свежим хлебушком, да чайку духмяного, сладкого.

— Спасибо, дедушка Михалыч! Только я на базаре уже перехватила…

Ага, дедушка Михалыч прямо сразу сел и ручки сложил. Сейчас! Кушай, Олёнушка, кушай, не одним же нам тут под тиранией деда страдать!

Одно удовольствие было со стороны понаблюдать, как дед издевается со своим принудительным кормлением. Он впихнул в девушку пять блинов и, не дав ей опомниться, закинул в неё два бутерброда с колбасой. Утрамбовал хорошенько, попрыгал сверху утаптывая и запихнул чудом уцелевшую котлету. Вздохнул удовлетворенно, налил кружку чая и подсел поближе с блюдечками варенья наготове.

Стоны, вздохи, жалобы, плач… Ничего Олёне не помогло. В конце концов она откинулась на стену, благо лавка близко к стене стояла, тяжело вздохнула, посмотрела на нас осоловевшими и совершенно коровьими глазами и тяжко произнесла:

— Му-у-у…

Вру, конечно. «Ох» она сказала. Но прозвучало это очень похоже на древнерусский коровий язык. Я знаю, я тут разного уже наслушался.

Где-то через полчаса, когда Михалыч успокоился, а все немного пришли в себя после завтрака, Олёна наконец-то смогла нам рассказать последние новости.

— Участковый вчера весь постоялый двор заарестовал, — Олёна с опаской посмотрела на кашлянувшего Михалыча, но тот сидел спокойно. — Несколько человек на месте зарубили. А братья Варвары Никифоровны сразу же во всем сознались едва Никит… участковый их допрашивать начал.

— Слабаки в натуре, — хмыкнул Аристофан.

— Просто — босяки, — поправил его дед.

— А вот Настасью милиция упустила, — продолжила Олёна. — Она меня сегодня уже на базаре отыскала, убить грозилась за то, что я её подставила.

— Вот как? — озаботился я. — Наверное, стоит Аристофановым ребятам взять её на себя.

— Не надо, батюшка Секретарь, — улыбнулась ласково Олёна. — Что такое девка, пусть и разбойничья против бесовки?

— Думаешь, сама справишься?

Все дружно фыркнули.

— Ладно… Интересно, как там Горох суд с этими братцами проведёт?.. А так дел у нас пока спешных нет, но вы не расслабляйтесь. Доверительно вам сообщаю, что через пару-тройку дней готовится большая и сложная операция. А сейчас все свободны. И да, Аристофан, ты всё-таки сильно не наглей с лавочниками в Лукошкино. Мы тут не для этого.

— Без базара, босс.

Ребята ушли, а мы с Михалычем остались вдвоём.

— Деда, ты по Кощеевому делу ничего не придумал? Ну, как его в изможденное состояние привести?

— Думаю, внучек. А только, чтобы енто нам у его самого, злодея нашего, не спросить бы, а?

— Да неудобно как-то… Я вчера его про бессмертие спросил, так он меня сразу во враги чуть не записал мол, собираюсь тайну его выведать. Наверное, с целью свергнуть его, а самому трон занять.

— Рассчитывай на меня, внучек ежели надумаешь! — хихикнул дед. — А с бессмертием тут всё просто.

— Да ну?! Расскажи, деда, а?

— Да просто он ить — бессмертный. Не умирает, хош стреляйси. А как да почему? Оно тебе надобно, внучек, тайны колдовские знать?

— Да не, просто интересно… О, Маша вызывает! Подключайся к нам, деда!

— Мсье Теодор? — послышалось у меня прямо в голове. — Ау?

— Здесь я, Машуль и Михалыч тоже на связи. Как дела у тебя?

— Бонжур, мсье Теодор, — откликнулась вежливая Маша. — И вам бонжур, дедушка Михалыч.

— Здравствуй, внучка! — отозвался дед и подмигнул мне. — Ты там еще не всю кровь из посла выпила?

— Фи на вас, дедушка Михалыч. А вам, Теодор, я настоятельно советую сделать отвар прополиса, я вам потом дам полный рецепт.

— А мне зачем? — удивился я.

— Это — чудодейственное средство, мон ами. Моя троюродная бабушка по папиной линии, будучи возлюбленной знаменитого Парацельса, получила от него сей рецепт и вполне успешно пользовала этим отваром своего прадедушку. По крайней мере, тот перестал терроризировать семью, ругаться на инквизиторов по-китайски, гоняться за рыжими кошками, чтобы научить их правильно ловить мышей, а так же вычёсывать и есть свою перхоть.

— Маша, ты здорова? — осторожно спросил я. — А какая связь между мной и этим волшебным лекарством?

— Не волшебным, а чудодейственным, — строго поправила меня вампирша.

— Да пофиг.

— Фи. А связь, мсье Теодор самая прямая. Кому же, как не вам придется отпаивать этим отваром нашего дедушку Михалыча? Вы же видите, как ему с каждым днём, становится всё хуже и хуже. Старческий маразм, мон шер, это не шутки!

— Вот чего, внучек, она опять ко мне цепляитси?! — завопил дед.

— Ты первым начал, дед, — рассудил я, когда прекратил хихикать. — Есть новости, Машуль?

— Есть, мсье Теодор. Сейчас состоялся суд над ле криминель, в числе которых были и братья вашей Вари. В качестве наблюдателя от цивилизованной Европы там присутствовал и мой Кнутик. Он, при посильной помощи участкового, уговорил местного царя Гороха заменить этим братьям плаху на пожизненную каторгу.

— Ага, отлично!

— А всё-таки зря вы, мсье Теодор обещали Варе неприкосновенность для братьев. В следующий раз обязательно подумайте хорошенько, перед тем как давать очередное обещание. Иначе вам придется в двойном количестве тот отвар чудодейственный делать. Для дедушки Михалыча и для себя.

— Ой, ну Маш! Ну, понял я, понял. Сколько вы еще меня шпынять этим будете?

— Как вы, Теодор, быстро схватываете местные вульгаризмы… Ну что это за «шпынять»? Вы же глава крупного отдела…

— Маша!

— А еще и перебиваете постоянно…

— Маш, есть еще новости? А то нам на задание пора. Дед уже саблю отполировал, а теперь пищаль начищает.

— В кабак собрались, мон шер?

— Маша!

— Ну, хорошо, хорошо… Ваши моральные качества и постоянная деградация пусть на вашей же совести и остаются, мон шер Теодор. А я вам лучше новость про вашу Варю расскажу, если вы захотите её услышать. Я имею в виду — новость услышать, а не Варю, как вы могли подумать. Хотя возможность услышать и увидеть дорогую Варвару Никифоровну у вас тоже имеется.

— Р-р-р!!!

— Вы себе собачку завели, Теодор? Или это дедушка Михалыч… Всё-всё, не надо так кричать, рассказываю. Эта пародия на монарха — Горох, после суда велел Варваре Никифоровне предстать пред его очи. За Варварой Никифоровной было подтверждено её право на родовое поместье и сегодня боярыня Зубова отправляется в свои земли, чтобы мудро распоряжаться там хозяйством во славу своего государя.

— О отлично! Спасибо, Машуль!

— После всех ваших заявлений о высоких чувствах к мадмуазель Вари, я крайне удивлена вашей, Теодор, радостью предстоящей разлуки с ней. Хотя, это лишний раз подтверждает, что все мужчины…

— Маша!

— Ох, как же меня утомляет этот разговор… Ничего личного, шевалье, просто констатация.

Дед знаками показал мне, что когда Маша попадёт в его старческие, но еще крепкие руки, то он сначала удавит её, потом будет бить по голове чем-то (я не разобрал чем именно) тяжелым, потом будет бить головой об это что-то тяжелое, а после всего этого будет прыгать на ней… секунду, попрошу повторить, а то освещение тут плохое… да, действительно будет прыгать на Маше и топтать её сапогами.

Я так же жестами показал деду, что я следующий сразу за ним, а сам собрал волю в кулак и ровно спросил:

— Маша, а когда Варя уезжает из города?

— А вам это и правда, интересно, мсье Теодор? Всё-таки какие-то чувства остались?

— Машенька, — ласково спросил я. — А у тебя подпись большая? Много места занимает?

— А к чему такой странный вопрос, мсье Теодор? — насторожилась наша вампирша.

— Мне просто заранее знать надо, сколько места для твоей подписи оставить в приказе на твоё увольнение.

— Кнут Гамсунович благородно предоставил мадмуазель Варе свою карету и сегодня после обеда мы отвезем боярыню Зубову в её поместье, — отрапортовала Маша.

— А за полчаса до вашего выезда…

— Я сообщу вам, господин Захаров по булавочной связи.

— Умница, Маша. До связи. Целую, Фёдор.

И я отключил булавку.

— Прибью я её внучек, как есть прибью, — протянул задумчиво Михалыч, а потом вдруг гордо задрал нос к верху. — Моя школа!

* * *

После обеда, переодевшись в европейский костюм и тщательно расчесав волосы, я с нетерпением ожидал сигнала от Маши.

«После обеда», кстати, в данном случае не имелось в виду время после полудня. Я говорю про обед, который меня заставил съесть дед, почти сразу после небольшого перекуса «от нервов». Ну как бы то ни было, а я был готов к встрече. И ужасно волновался.

— Ну, хватит тебе метатьси из угла в угол, внучек, — не выдержал дед, сочувственно глядя на меня. — Пойдем-ка лучше погуляем, развеишьси маленько…

— А Маша вдруг свяжется?

— Так мы в нужную сторону гулять пойдём, — хмыкнул дед. — От Немецкой-то слободы до восточных ворот только одна дорога. Мимо не проедут.

Я всё время торопил Михалыча и наша прогулка сразу же превратилась в скоростной пробег «Колокольная площадь — Восточные ворота». А вот недалеко от ворот, где мы нашли вполне удобное место для ожидания на небольшом пяточке между избами, нам пришлось простоять довольно долго. Дед даже успел сбегать за пряниками и квасом. От нервов, понятное дело, а я успел их быстро уничтожить. Нервам не помогло, но на душе стало немного легче, хотя в животе — тяжелее. Но эта тяжесть не помешала мне довольно резво выскочить на дорогу, когда вдалеке послышался стук подков об утрамбованную землю и громкий скрип колёс. Ох уж мне этот гужевой транспорт.

Да, это была карета посла.

Поравнявшись со мной, карета остановилась и в окошке показался белый пышный парик посла. Ну и голова, на которую был напялен парик.

— Добрый день, господин Захаров! — вежливо улыбнулся мне посол.

— Добрый день, господин Шпицрутенберг! — так же вежливо ответил я.

Дверца с другой стороны хлопнула и, обойдя сзади карету, передо мной оказалась Варя. Сегодня на ней было простое, но очень симпатичное платье по стандартной древнерусской моде. Перед тем, как снова утонуть в её глазах, я заметил еще только носки красных сапожек, да длинную косу, покачивающуюся за спиной.

— Здравствуй, Варя.

— Здравствуй, Федя.

В окошко кареты, потеснив посла, высунулась любопытствующая физиономия Маши и я, едва сдержавшись, чтобы не показать ей кулак, пробурчал:

— Давай отойдем немного? А то любопытных развелось…

Мы отошли на несколько шагов и я, не придумав ничего умнее, спросил:

— Ты как, Варюш?

— У меня всё хорошо, — тут же ответила она. — Это ты помог моих братьев на чистую воду вывести?

— Ну-у… Не только я…

— Спасибо.

— Да не за что… А ты… Домой, да?

— Ага. Надо в порядок поместье привести, да всё к свадьбе подготовить. Ну, ничего, время до Красной горки еще больше полугода, успею.

— К к-к-какой свадьбе?!

— Ну как же, — Варя отвела взгляд. — Я теперь боярыня, слуга царю. Найдут мне мужа из какого-нибудь захудалого рода, нарожаем детишек на радость государю, и будет мой род и далее верно служить Отечеству.

— Да вот — фиг.

— Что?!

— И царю твоему — фиг, — меня вдруг будто заковало в лёд. Не осталось никаких чувств, только холодная злая логика и абсолютная уверенность, что Варя будет только моей. — И всем захудалым и не захудалым родам — фиг. А дети наши, когда вырастут, сами будут решать, кому служить. В этом их неволить не будем.

— Ты… ты… — Варя сжала кулачки и снова уставилась мне в глаза упрямым взглядом. — Ты что такое говоришь?!

— А что, думаешь, стоит заранее определить наших детей на чью-нибудь службу? Ну не знаю… Давай подумаем, посоветуемся…

— Ты… — она вдруг кинулась ко мне, прижалась всем телом, а потом так же резко отодвинулась, поднялась на цыпочки и коротко чмокнула меня прямо в губы. — Дурак!

И она так быстро развернулась, что я даже не успел заорать от счастья. Мелькнула взвившаяся в воздух коса и очаровательная фигурка моей Вари уже скрылась за каретой. Кучер щелкнул кнутом, карета заскрипела дальше, а я так и остался стоять возле дороги, улыбаясь во весь рот.

— Весь в меня, внучек, — гордо сказал дед. — Ить только так с ними и надо!

— А? Что?.. А деда… Пошли домой?

Вечером прибежала Маша, принесла нам маленький бочонок немецкого пива и гору сосисок.

— Искупила вину, — кивнул дед, орудуя над бочонком.

— Отмазалась, — согласился Аристофан, протирая краем рубахи глиняную кружку.

— Всякий имеет право на ошибку, — заметил Калымдай, высыпая сосиски из корзинки на широкое блюдо.

— А я пиво не пью, — загрустила Олёна и стащила сосиску.

— Наливайте, — подытожил я.

А еще Маша доложила, что Варю благополучно доставили домой, и она там сразу принялась хозяйничать.

Мы подняли кружки за любовь, потом за Кощея, за Канцелярию, за мир во всём мире, за то «шоб они все сдохли!» и на этом пиво закончилось. Аристофан вылез с предложением сбегать за самогоном, но его строго отчитали, заставили мыть кружки, а потом все дружно разбрелись по комнатам и завалились спать.

* * *

Разбудил меня слаженный дует лауреатов конкурса «Голосистый садист».

— Внучек, просыпайси! — шипел дед, держа у меня перед лицом зеркало с костлявой рожей Кощея в нём. — Сам царь-батюшка с тобой изволют пообчаться, а ты дрыхнешь как Горыныч после восьмой коровы.

— Не знаю никакого Горыныча, — пробурчал я, снова закрывая глаза.

— Куда?! Куда? — заволновался в зеркале царь-батюшка. — Федька! Не спать!

— Вот учишь их, учишь… — вздохнул дед, исподтишка пихая меня сухеньким кулачком в бок. — Мы вот, молодыми были, так сразу, еще не успели петухи пропеть…

— У-у-у! Дед! Больно же!

— По печени ему засади, Михалыч — весь сон как рукой снимет.

— Не надо по печени, — твёрдо заявил я. — Слушаю вас внимательно, Ваше Величество, доброе утро.

— Давай, Федь, просыпайся и дуйте с Михалычем ко мне. Будем думку нашу думать. Горыныч через пару-тройку часов у вас будет. Всё ли понял?

— Абсолютно, Ваше Величество.

Кощей отключился, а я недовольно протянул:

— И вот стоило меня будить? Передал бы через тебя, дед, а я бы еще часок точно поспать мог бы…

— Ну чего ты ворчишь, Федька? Не юный отрок, а прям какой-то…

— Какой-то кто, Михалыч?

— Вот я щас тебе… Марш умываться, паразит!

Доброе утро, страна ага. Но бодрит.

Про завтрак я вам и рассказывать не буду. Всё как всегда. Принудительное обжорство в особо тяжких размерах. Спасибо Калымдаю, который утащил уменя половинку запеченного поросенка да Аристофану, сумевшему незаметно для деда частично освободить мою тарелку от особо опасных для моего желудка расстегаев.

Но потом все равно пришлось с полчасика поваляться на кровати, покурить, дожидаясь пока поглощённая еда гармонично уляжется в пузе. Так что на встречу с Горынычем мы вышли как раз вовремя.

Я вынужденно переоделся в обычную местную одежду и, просочившись через калитку на улицу, сонно разглядывал небольшие облака, дожидаясь деда. Дождался и я вместе с дедом тычка в бок.

— У-у-у!!! Дед!!!

— Тихо, Федька, — зашипел тот. — Быстро рожу в забор и давай ходу за угол!

— А чего… — начал я, но получив толчок в спину, умолк и рванул за угол. Сейчас буду кое-кого убивать. Ну что это такое?! С самого утра бьёт меня и бьёт! Я вообще, начальник тут или где?! Ну, дед…

Но все мои мстительные мечты, так и остались на стадии планирования. Дед, загнав меня в ближайший переулок, присел, потянул меня за собой и кивнул в сторону площади:

— Участковый. С Олёной возле дерева милуются.

Да ну? Интересно. Я осторожно выглянул. Действительно картина маслом. Ромео и Джульетта Лукошкинского разлива. Олёна стояла приобняв старую березу в весьма соблазнительной позе, подчеркнув и выпятив всё, что полагается девушке. Участковый пялился на неё, роняя слюнки, а эта бесовка, к тому же, изредка проводила язычком по губкам да виляла бёдрами, будто собираясь поменять позу. Участковый при этих телодвижениях, кажется, начинал подвывать, как старый койот на Санта-Клауса, пролетающего в упряжке оленей мимо огромной голливудской луны.

— Во дают! — я оглянулся на Михалыча, сидящего рядом с улыбкой от уха до уха. — Или это Олёна участкового так классно охмуряет или…

— Или, внучек. Еще одна парочка у нас наметилась, — он встал. — Ладноть пошли…

Я вздохнул и поплелся за Михалычем. Эх, а еще по лесу переться, а потом и обратно…

— Что енто внучек, будто епидемия какая грянула? — удивлялся дед на ходу. — Машка с послом амуры крутит, ты вона с Варькой своей драму древнегреческую разыгрываешь, да еще и бесовка наша с участковым на пару потом истекають, да слюнки друг на друга пускают.

— Так август же дед, — пояснил я. — Это же почти март, а в марте… ну сам знаешь. Коты с ума сходят, а по их примеру и весь остальной народ.

— Вот осталось и мне тогда вдовушку какую найтить, — захекал дед.

— Тогда и Кощею, чтобы от коллектива не отрывался, — предложил я, перепрыгивая через очередную навозную лепешку.

— Кощею не надо. У него и так запас всегда имеетси.

— Не понял… Да блин, у них тут не улицы, а общественный туалет для коров!

— У Кощея завсегда в тайных комнатах несколько царевен да прынцесс сидит, — пояснил дед, наблюдая, как я очищаю о траву сапог.

— Да ты что?! А я ни одной не видел… Вот же старый маньяк!

— Ну-ка, внучек, сделай особо тупое лицо — сейчас через ворота проходить будем.

— Да ну тебя, дед… Здорово, служивые! А где тут у нас ближайшее кладбище? Дед достал, выведу погулять его… Так что вернусь один, а вы, уж прикройте, ребят, ладно?

Стрельцы ухмыльнулись и без вопросов пропустили нас.

— Паразит ты, Федька…

— Твоя школа да, дед?.. А зачем Кощею все эти принцессы?

— Прынцесс там сейчас всего одна штука, если не вру. А вот царевен ажно четыре обитаетси.

— Я правильно понимаю, дед, что царевна и принцесса, это одно и то же, только последняя — это импортный вариант?

— Точно, внучек.

— Ну и зачем Кощею такая головная боль? От Марьянки же еле отделался.

— Для престижу, внучек. Положено ему так, злодею. Ну и для других нужд. Ты еще маленький, рано тебе такое знать.

— Ой, да ладно!.. О, я помню этот овраг! Уже немного осталось до поляны… Значит и Кощей у нас на любовном фронте сражается?

— Да какой там фронт, внучек, — дед вылез из оврага и протянул мне руку. — Баловство одно… Ух-х-х… От тяжелый ты Федька…

— Сам раскормил, теперь не жалуйся… А что с ними потом Кощей делает, как наиграется?

— Отпускает обычно, — пожал плечами дед. — Что с ними еще делать-то? Если вредная девка попалась, то выкуп за неё требует, а если хорошая да послушная, то и сам золотишка ей отсыпет… Ага вот и дошли, радуйся внучек.

Точно. Наконец-то.

Горыныч уже ждал нас, валяясь на спине, поджав лапы и подставив чешуйчатое брюхо солнышку. Заметив нас, он перевернулся на живот.

— Здорово, Михалыч! — пробасила правая голова.

— Салют, Фёдор! — пропищала левая.

— Апчхи! — сказала средняя, подняв клуб пыли.

— Здорово, Горыныч, — поприветствовал я. — Заболел что ли?

— Да не, — отозвалась средняя, — просто по приколу. Смотри!

Она снова чихнула и более мощный клуб пыли окутал головы.

— Апчхи! — рявкнула правая голова. — Завязывай, слышишь?!

— Апчхи! — подтвердила левая. — Надоел, блин!

— Ладно, полетели, — скомандовал дед. — Потом развлекаться будете.

— А что это у Кощея такая суматоха? — повернулась к нам правая голова, когда мы прошли слой облаков. — Загонял нас совсем. Прикинь, Федь, вчера без продыху по свету мотался, да и сегодня уже и на Тмутаракань слетал, а потом на дальние шамаханские рубежи пришлось чесать, аж на Волгу. А теперь вот за вами.

— Не знаю толком, Горыныч, — осторожно ответил я. — Наверное, опять что-то затевает царь-батюшка.

— Затейник… — проворчала правая. — Но кормит он нас грех жаловаться, Федь. Всегда бы так.

Действительно, едва мы приземлились у Лысой горы, как из ворот выскочило несколько скелетов с освежёванными бараньими тушами.

— Во, видал? — подмигнул мне Горыныч. — Это всё мне. Ладно, давайте, жду. А я пока покушаю да вздремну маленько.

На царя-батюшку мы натолкнулись в тронном зале. Кощей стоял, заложив руки за спину и внимательно наблюдал, как на место старого трона ставят новый. Десятка два скелетов с каждой стороны постамента держали канаты, уходящие вверх к сложной системе блоков. Старый трон уже стоял у стены, а новый, ничем особо, на мой взгляд не отличающийся от старого, медленно опускался из-под потолка вниз.

— Здрасте, Ваше Величество. А чего это вы? — я кивнул на скелетов.

Кощей отмахнулся от вопроса:

— Прибыли? Хорошо… Пошли в Канцелярию.

И он размашисто зашагал из тронного зала, чеканя шаг и длинный плащ красиво, как у злодеев в итальянских вестернах-спагетти, заколыхался складками.

В Канцелярии Кощей устало развалился на диване, достал сигару и прикурил от огонька, вспыхнувшего на пальце. Тишка да Гришка тут же притащили пепельницу и робко протянули её Кощею в четыре лапки. Тот кивнул благодарно:

— Ух ты ути-пути! Какие поросятки! Так бы и съел!

Бесенята с визгом вкарабкались в моё компьютерное кресло, а дед неодобрительно покачал головой мол, неча маленьких пугать. Ага, испугаешь этих негодяйчиков, как же. Они уже довольно прыгали в кресле и показывали царю-батюшке длинные розовые языки.

— Михалыч, плесни коньячку, а? — попросил Кощей и выпустил клуб дыма. — Ну что, господин Секретарь, Федор Васильевич… Ага, спасибо, Михалыч. Ты тоже подсаживайся… Так вот, думал я думал и получается есть у нас только одно средство, чтобы правдоподобно меня привести в полное измождение для сдачи в плен.

Сидя на лавке около стола, напротив Кощея, мы с дедом вопросительно посмотрели на него.

— Соль, — коротко сказал Кощей.

Михалыч кивнул, а я попросил:

— Объясните, пожалуйста, Ваше Величество. Я ведь совсем не в курсе.

Тут всё просто и одновременно сложно оказалось. Идеальным способом привести себя в нужное состояние, была длительная, причем, сухая голодовка. Месяца через два-три после такого самоистязания, Кощей был бы совершенно обессилен. Но, как вы понимаете, ждать пару месяцев никто не будет, да и как это преподнести Гороху, не вызвав подозрений? Мол, Кощей так озаботился здоровым образом жизни, что сел на диету и из фитнес-клубов сутками не вылезает? Бред конечно. Существовали и другие способы, я толком их и не запоминал из-за особой экзотичности или чрезмерной жестокости. Ну, например, как убедить Гороха провести шестидневный древний обряд, крайне сложный, с задействованием толпы народа, кострами, сложными растительными ингредиентами и обязательным массовым жертвоприношением? В итоге Кощей выбрал самое простое, но крайне губительное для его здоровья средство, как вы уже поняли — соль. Я начал было удивляться, ведь я неоднократно видел, как царь-батюшка с аппетитом наворачивал и солонину и балыки, да мы даже как-то раз с ним удачно пива попили под шикарную астраханскую вяленую воблу. Когда я спросил о таком парадоксе, на меня посмотрели как на идиота. А ну да, конечно — волшебство.

Короче, для достижения нужного нам эффекта, царя-батюшку надо было обильно посыпать солью, как шмот украинского сала. Добавить перца, натереть чесноком… Шучу.

— Ты, Федька, — Кощей ткнул в меня сигарой, — пойдешь к своему дружку участковому и сдашь ему меня с потрохами. Да еще можешь и награду с него стребовать, — Кощей захекал, а потом закашлялся, внимательно осмотрел сигару и кинул в пепельницу.

Тишка тут же сполз с кресла и стал подбираться к сигаре, но был перехвачен бдительным Михалычем и, поскуливая полез обратно к Гришке, потирая отшлепанную задницу.

— Не очень как-то мне ваша затея, — поморщился я. — И может не поверить участковый, ну с чего бы это я вас предать надумал? Да и вообще, как выражается Аристофан — западло своих сдавать.

— Ну как хочешь, — Кощей пожал плечами. — Общую суть ты уловил.

Я кивнул:

— Придумаю что-нибудь более приличное, не переживайте, Ваше Величество.

— Да я и не переживаю. Когда там мастера обещают работу закончить?

— С летающим кораблём? — уточнил я.

— Нет, с новым резным сортиром для Гороха! Конечно с кораблём, с чем же еще?

— Через два-три дня, Ваше Величество… Деда, подлей царю-батюшке еще коньячку от нервов.

— Нервы это да, — вздохнул Кощей, залпом закидывая в себя коньяк. — Нервы уже ни к чёрту… Значит, Федор, готовь моё пленение аккурат как корабль построят. Хоть полетаю на нём маленько на прощание.

И он снова захекал, а Михалыч снова наполнил его бокал.

— Не нравится мне вся эта ваша затея с пленением, — вздохнул я.

— Да и мне не нравится, Федь, а куды деваться? О! Чуть не забыл! — Кощей покопался в складках плаща и достал из внутреннего кармана конверт, запечатанный сургучной печатью. — На, Секретарь, схорони подальше.

— А что там? — я повертел в руках конверт из плотной, желтоватой бумаги. Ничего не видно, а на ощупь вроде листок какой.

— Что надо, — отрезал Кощей. — Как упекут меня в тюрягу, позовешь бухгалтершу, Гюнтера и Михалыча, да при них и вскроешь. Понял ли?

— Так точно, Ваше Величество, понял.

Я поднялся и закинул конверт в сканер. К моим железкам никто прикасаться не осмелится.

— Ну, тогда всё, — Кощей поднялся. — Летите обратно, держите меня в курсе и готовьте моё пленение.

А мы взяли и не полетели, отложили полёт на завтра. И тому была причина — я собрался к Варе. Да, на свидание, если получится. Ну и что?

Дед, конечно же, никак не мог оставить меня одного в такой сложный момент, поэтому сбегал к Горынычу и договорился, что тот прилетит за ним завтра. Почему только за ним? А потому что я собирался заявиться к Варе верхом, как благородный рыцарь. Ну, про рыцаря это я загнул, конечно, еще чего не хватало. Но на Горыныче же я не мог к ней прилететь, пешком тоже как-то не очень, телега или карета Кнута Гамсуновича сразу отпадали, и оставалось у меня только единственное средство передвижения — конь. А из всех коней в мире я доверял только одному. Максимилиану, как вы уже поняли.

Сбегал к Кощею, спросил — не нужен ли ему будет Максимилиан на завтра? Кощей только отмахнулся, явно ему не до конных прогулок было. Ну и отлично.

Весь остаток дня я провел в подготовке к завтрашней встрече. Сначала надо было решить проблему с одеждой. В штанах на веревочке я к Варе показываться не хотел, как вы понимаете, а мой европейский костюм остался в Лукошкино. А гонять бесов по их подземным ходам ради личных дел мне было крайне неудобно. Хотя… Я задумался. А чего тут неудобного? Тут вообще мораль такая, что чем больше ты о себе любимом заботишься, подминая под себя всех остальных, тем больше тебя окружающие уважать будут. Решено! Я вызвал Аристофана и затребовал передать с попутным бесом мой европейский наряд, да еще и наорал на Аристофана мол, не дай бог помнут рубашку или брюки!.. Аристофан проникся моим приказом и воспринял его как нечто вполне естественное. А через полчаса, взмыленный бес из его команды, уже вручал мне аккуратный пакет причем, вручал с крайним уважением и даже лёгким страхом, уж не знаю, что ему там Аристофан наговорил. А что хорошо быть начальником у Кощея!

Дед, кстати, эксплуатацию подчиненных в личных целях тоже одобрил. Правда с оговоркой — если эта эксплуатация не будет на него распространяться. «А так, Федька, гоняй их в хвост и в гриву, всё равно от безделья маютьси!»

Надо было еще договориться с самим Максимилианом, но тут я легко нашел решение проблемы. Просто привёл его к нам в Канцелярию и запустил пару документальных фильмов. Над первым фильмом про строительство пирамид Максимилиан ржал во всех смыслах все сорок минут. А вот второй, о Гипербореи, как центра распространении современной цивилизации, ему очень понравился. А когда я его попросил завтра покататься немного, то он с радостью согласился. Труднее было его выпроводить назад в конюшню.

Ну а потом дед загнал меня спать пораньше. Да я и не стал особо противиться.

* * *

Разбудил меня не Дизель, чего я ожидал с покорной грустью, а дед с тарелкой своих фирменных оладиков. Причем часов в восемь утра, а не в шесть, как обычно меня Дизель будит.

— Поросята мои, — объяснил дед, хлопоча вокруг меня, — стащили у ентого твоего Дизеля любимое зеркальце и он гонялси за ними по всей Канцелярии с полчаса не меньше. А когда они зеркало возвернули, он как сел, вона на диван, так и сидит не колыхнётси.

А понятно. Оригинальное решение надо сказать. Дизель же запрограммирован запускать движок ровно в шесть. А если помешать ему, то надо ли запускать движок в другое время? А если надо, то почему не в шесть? Как бы он не завис от раздумий.

Когда мы с Максимилианом вышли на поляну перед дворцом, там уже собрался весь цвет местной элиты проводить Федора свет Васильевича на свидание с его девушкой.

Шеф-повар Иван Палыч вручил мне маленькую корзинку:

— Профитроли, Федор Васильевич. Каждая юная мадмуазель их просто обожает.

Кощей протянул мне большую алую розу:

— На, Федька, отдай своей прынцессе. Колдовская вещь — полночи на неё угробил. Три месяца стоять будет, не завянет. Цени.

Агриппина Падловна просто троекратно меня расцеловала и отошла в сторонку, промакивая платочком глаза.

Дед всхлипнул, хотел было перекрестить меня, но вовремя одумался и полез на Горыныча, бормоча что-то под нос.

Горыныч, цинично оскалившись, открыл было одновременно три пасти, но схлопотав от бдительного деда по ушам котомкой, ограничился запуском салюта в виде трёх струй пламени в небо.

Гюнтер ничего не сказал, только поплевал через плечо.

Толпа бесов вперемешку со скелетами тоже ничего не сказали, застеснявшись начальства, но очень выразительно подмигивали и ободряюще кивали.

Да меня на битву с Вельзевулом никто так не провожал! Да вообще никак не провожал, если честно, а тут… Я был тронут. Даже не ожидал за собой такой популярности.

Поклонившись всем сразу, я залез на Максимилиана, приладил поудобнее корзинку и розу и уже было хотел отправляться в путь, как Максимилиан тихо проговорил:

— Неудобно как-то, Федор Васильевич. Надо бы речь сказать.

Верно. Только не умею. А ладно. Я выпрямился в седле и заорал:

— Дорогие мои все! Спасибо! Вот от всего программистского сердца — спасибо! Я поехал. Пока.

— Мощно задвинул, — кивнул царь-батюшка и, развернувшись, зашагал во дворец.

— Начнем сразу с рыси, Федор Васильевич, — предупредил заботливый Максимилиан и мы отправились в путь.

С Максимилианом в дороге было не скучно. Иногда он доставал своей болтовнёй, но в целом рассказывал интересно и буквально обо всем на свете, так что я и не заметил, как пролетели эти пара часов до поместья Зубовых. А поместье, надо сказать, было не самым огромным, хотя по местным меркам считалось вполне зажиточным. По пути мы проехали только через одну деревеньку в двадцать-тридцать изб, а это совсем не малое поселение в этих местах, а всего таких деревень было у бояр Зубовых три. Не Рокфеллеры, но и бедствовать им не приходилось. Ага, а вот и сама усадьба. Вполне приличный такой трехэтажный терем, довольно длинный, да еще и куча маленьких построек вокруг. А вот забора в обычном понимании тут не было. Невысокое такое ограждение, а-ля «по газонам не ходить» и всё.

Меня наверняка заметили издалека, потому что когда я слез с коня, оставив его за спиной и поднявшись на невысокое деревянное резное крыльцо, постучал в дверь, мне открыла сама Варя.

— Привет, Варюш! — я протянул ей розу. — Пошли в кино?

— Куда пошли? — удивилась Варя, зарываясь носиком в розу.

— В кино. Это такое развлечение. Когда девушка встречается с парнем, то они ходят вместе в разные места. Ну и в кино тоже.

— Ты что, ополоумел, Федька?! Развлечься со мной приехал?! Ты меня еще на сеновал позови!

— Ой, нет, Варюш, нет! Это я не так выразился, извини! Ничего такого, ты не думай. Просто кино, это… Не я объяснить так не смогу. Пойдем, сядем где-нибудь, я покажу тебе, что это такое.

— Варвара Никифоровна, — над моим плечом зависла морда Максимилиана, — я прошу прощения, мне крайне неловко обращаться к вам с просьбой, а нельзя ли мне, пока вы с Федором Васильевичем будете… Что с вами?.. Федор Васильевич, мне кажется, ваша дама сейчас в обморок упадёт.

Это я уже и сам заметил. Варя, широко открыв глаза, часто крестилась и тихо сползала по двери вниз. Я подскочил к ней и, подхватив за талию (ух, класс!), не дал ей осесть на крыльцо:

— Варюш, да это конь такой говорящий, не пугайся! Вот познакомься, его Максимилиан зовут и он очень хороший.

— Максимилиан, — подтвердил Максимилиан, куртуазно шаркнув копытом. — Уж простите, уважаемая Варвара Никифоровна, что я своими необдуманными действиями вызвал у вас столь негативную реакцию. Заверяю вас, что Федор Васильевич, совершенно не погрешил истиной, назвав меня хорошим.

— Говорящий… — протянула Варя, высвобождаясь к моему великому сожалению от моей дружеской поддержки. — Ой, правда, что ли?! Как здорово!

— Спасибо, Варвара Никифоровна, — поклонился конь. — Однако же, возвращаясь к моей просьбе и совершенно не желая мешать вашей беседе с Федором Васильевичем, позволительно ли будет мне попастись вон на том лужку? Проголодался, знаете ли, за долгую дорогу, как ни неловко в этом признаваться.

— Ой, ну конечно, господин Максимилиан! — захлопала в ладоши Варя. — Кушайте на здоровье! А хотите, я прикажу вам овса подать?

— Весьма любезное предложение, Варвара Никифоровна! — обрадовался Максимилиан. — Если это конечно, не затруднит вас.

Достал этот конь! Я уже и словечка вставить не мог из-за его галантной болтовни!

— Максимилиан! — зашипел я на коня, когда Варя скрылась в доме чтобы распорядиться на счет овса. — Ты чего делаешь-то?! Кто тут вообще на свидание пришел я или ты?!

— Ох, простите, Федор Васильевич. Виноват. В последнее время мне редко удается завести интересную беседу, вот и обрадовался новому и, позвольте заметить, очаровательному собеседнику в лице вашей чудесной Варечки.

— Хм-м… Короче, Максимилиан, не мешай. Лады?

Две хихикающие девушки вынесли деревянное корыто с овсом и поставили его возле крыльца. Когда Максимилиан принялся за еду, а девушки скрылись в доме, я спросил у Вари:

— Варюш, а что это у вас за беседка такая необычная около речки?

Беседку я сразу заприметил, когда подъезжал к усадьбе. Она совершенно не вписывалась в местный пейзаж, хотя в моё время подобные часто ставили и на дачах, да и везде, где только можно было. Симпатичная такая, резная и что самое приятное для меня — сплошь увитая каким-то растением кажется, хмелем. Со стороны смотрится миленько, а что там внутри творится, не видно.

И нет! Это я вовсе не для этого самого туда Варю позвать хотел! Не надо тут пошлости разводить. Вы можете думать, что хотите, а я, при самом благоприятном исходе, планировал сегодня только подержать мою девушку за руку и всё. Только в эти времена даже такое невинное действие воспринималось как разврат в чистейшем виде. А так хотя бы нас там никто не увидит и вдруг мне повезет.

— А это тятенька для маменьки поставил еще давно, — ответила Варя и вздохнула. — Мама часто там сидеть любила в теплую погоду.

— Пойдём?

Я подхватил корзинку, и мы побрели к реке.

— А что это ты за корзинку с собой таскаешь? — спросила Варя.

— А это тебе наш главный повар Иван Палыч передал вкусненького, — помахал я корзинкой. — Кстати во время этого самого кино, обычно и жуют что-нибудь небольшое и вкусное. Обычай такой.

— Небось маринованные собачьи уши, — наморщила носик девушка. — Или отрубленные пальцы покойников, да?

— Ух ты! — восхитился я. — Это у вас про Кощея такие сказки рассказывают? Смешно, надо будет ему пересказать, он тоже посмеётся.

— Да тебя, Федь послушать, — хмыкнула Варя, — так Кощей твой, ну просто ангел небесный!

— Ну не ангел конечно, но и никак не хуже твоего Гороха.

— Ой, ну ты скажешь! — залилась смехом Варя. — Сравнил царя-батюшку со своим злодеем!

— Ага, давай смейся. Я тебе в два счета докажу, что они одинаковые как те двое из ларца. Только сейчас мы кино смотреть будем, а поругаемся потом.

Мы зашли в беседку. Действительно уютно. По периметру тянется лавочка, а посередине небольшой столик.

— А ругаться нам обязательно? — серьёзно спросила девушка.

— А как же! Слышала же: милые ругаются — только тешатся?

— А мы с тобой милые?

— Ну, ты — точно милая, — я сел и похлопал по лавочке рядом с собой. — Садись. Начинаем сеанс.

— Чего начинаем? — Варя осторожно опустилась рядом. Ну не так чтобы уж совсем вплотную ко мне, но всё-таки рядом.

— Вот смотри, — я достал свой большой смартфон и потыкал по экрану. — Кино — это такие движущиеся картинки. Про театр слышала?

— Ты уж совсем меня за серую и убогую считаешь, Федька! — она пихнула меня локотком в бок. — Я читала про театр, а еще в Лукошкино как-то аж на трёх телегах лицедеи приезжали и я все представления их посмотрела, вот!

— Ах ты, умница моя! — умилился я. — Вот мы сейчас и будем смотреть движущиеся картинки, которые покажут нам выдуманную интересную историю, как в театре.

Я долго думал, чтобы в первый раз посмотреть с Варей и, в конце концов, остановился на «Собаке на сене» с Тереховой и Боярским.

Варя была просто очарована фильмом, а я был очарован Варей.

Я держал смартфон в руке перед нами, и ей пришлось (ага вот такой я коварный!) подвинутся ко мне вплотную, чтобы лучше видеть экран. А к концу первой серии, когда Варя незаметно для себя прикончила все профитроли, я осмелел и положил ей на плечо руку. Ну, вы же знаете, все так в кино делают. А потом и легонько притянул её к себе. Вот теперь было здорово. Она, увлеченная фильмом, не заметила моих хитрых манипуляций, а может и заметила и ей понравилось. Хотелось бы в это верить.

— А что это они поют так много? — в паузе между сериями спросила она.

— Ну, это тип кино такой, — как можно доступнее попытался объяснить я. — Есть вот такие, где поют много, есть смешные, есть страшные. Много разных.

— Ох, а платья, какие у нее нарядные, да? — Варя вздохнула и прижалась ко мне.

— Хочешь себе такие?

— И куда я в них пойду? — хихикнула Варя. — На скотный двор или на кухню? Ой дальше начинается, да?

— Ага.

И мы снова окунулись в приятное времяпровождение. Варя наслаждалась просмотром фильма, а я — обниманием Вари.

Когда фильм закончился, Варя снова вздохнула:

— Красивая сказка такая…

— Ага. Романтично и смешно.

— Романтично… — протянула Варя. — А ты вот у меня только и можешь, как тишком меня хватать. Думаешь, не заметила, как ты меня облапил за плечо? Вот только попробуй меня поцеловать, Федька! Вот только попробуй… Ну?

И я попробовал. И было это очень-очень приятно и здорово. Жаль только мало.

Варя отодвинула голову, приоткрыла глазки и протянула:

— Я так и знала, что ты у меня вот такой вот кобель, Федька. Все вы парни такие… Ну давай, целуй, что уж с тобой поделать…

И мы сидели и целовались. А потом болтали о всяких пустяках и снова целовались. И весь свет для меня просто исчез, до того хорошо мне было с моей Варюшей.

А потом пришел этот гад Максимилиан и сказал, что уже темнеть начинает.

Варя ойкнула, подхватилась, и я проводил её до крыльца, получив по дороге нагоняй за то, что она и не заметила, как день пролетел.

— Мы скоро еще увидимся, Варюш, — пообещал я, карабкаясь на Максимилиана.

— Ага, — улыбнулась мне Варя.

Она так и стояла на крыльце, провожая меня взглядом, когда Максимилиан тихо предложил:

— Если захотите, Федор Васильевич, то мы можем пуститься сразу в галоп, сходу перепрыгнув ограду. Милейшая Варвара Никифоровна будет очарована нами, уж поверьте.

И как оказалось, это было вовсе не предложение.

Этот черный изверг без всякого предупреждения рванул с места, как гоночный автомобиль, а я успел только взвизгнуть и вцепиться в гриву. Уж и не знаю, насколько очаровательно выглядел наш аттракцион со стороны, но как минимум я не свалился на землю. Да и Варя на крыльце заливалась смехом, наверное, очарованная нами.

— Максимилиан, — попросил я коня, когда мы отъехали от усадьбы, — а подкинь меня до города, а?

— Никаких проблем, Федор Васильевич. А заодно хотел бы вас попросить. Если вы еще надумаете отправиться к Варваре Никифоровне, то возьмите и меня с собой, пожалуйста. После темных и душных конюшен, сегодняшнее приключение было просто восхитительным.

Максимилиан ссадил меня за деревьями в ста метрах от ворот и я, дружески распрощавшись с ним, зашагал в Лукошкино.

* * *

На воротах опять дежурил тот стрелец, которому Михалыч заплетал про золотые россыпи на Смородине.

— А, барин! — обрадовался он, увидев меня и заговорщицки подмигнул. — Ну как, много чего хорошего нашли?

— Я настороженно оглянулся по сторонам, приблизил свою голову к его и торжественно прошептал:

— Золото. Целый айн гора. Ферштейн?

На углу я оглянулся. Стрелец стоял в воротах, чесал затылок, сбив шапку на лоб и задумчиво смотрел в сторону Смородины.

На следующем углу я вызвал Михалыча:

— Дед, ау? Ты где сейчас на базе или в гостинице?

— Федька вернулси! — сообщил он кому-то. — В мастерской я, внучек. Как погуляли с Варькой?

— Всё в порядке, деда. Я тогда тоже к тебе иду, ставь самовар.

Почаёвничать было бы неплохо. Я же с утра не ел, а профитроли как-то тоже все мимо меня просвистели. Даже овёс и тот весь Максимилиан сожрал.

Предвкушая лёгкий, но сытный обед, плавно переходящий в ужин, я, уже завернув на Колокольную площадь, наткнулся на Олёну, которая казалось, так и не уходила от той старой берёзы, у которой вчера, так мило кокетничала с участковым. Она стояла, прислонившись к дереву плечиком и мечтательно смотрела на луну, уже появившуюся на еще светлом небе. Заметив меня, она радостно помахала рукой и улыбнулась.

— Здравствуй, батюшка! Как у вас день прошел, удачно ли? — спросила она, когда я подошел поближе.

— Привет, Олён. Ага, спасибо, всё хорошо.

— Хорошо… — мечтательно повторила она. — Очень рада за вас с Варей, батюшка Секретарь.

— Спасибо. А ты чего тут стоишь? И твой день как прошёл?

— А тоже хорошо! — она заливисто засмеялась и затараторила: — Я участкового сегодня на болото заманила, а там с чёртом одним сговорилась, чтобы он участковому скучать не давал!

— Развлекаешься? А знаешь, Олён, — доверительно протянул я, — не пойму я что-то никак тебя. Ты ведь точно влюбилась в Никиту. И не отрицай, я же вижу, какими глазами ты на него смотришь. Да и он на тебя облизывается, как барбос на сладкую косточку…

— Правда? — перебила она меня.

— Ну а то! Сама что ли не видишь? Так чего ты его всё время шпыняешь, какие-то каверзы ему устраиваешь? Затащила бы его в укромный тихий уголок, да и… поболтали бы душевно, на звёзды полюбовались бы.

— Нельзя мне никак, батюшка, — горько вздохнула Олёна. — Он царёв слуга, а я… Раба сами знаете кого.

— Да ну, Олён… Вон Варя, она ведь тоже не у нас работает, а совсем даже наоборот и ничего ведь, — я постучал по березе и сплюнул через плечо. — Ну да, сложности тут имеются, но ты же всё равно через полгодика-год свободной будешь, вот и начала бы уже сейчас фундамент для новой жизни закладывать.

— Думаете, отпустит меня господин наш?

— Оно же обещал. Да и я за тебя слово замолвлю, если что. Уж поверь, всё будет хорошо.

— Хорошо бы… А как узнает Никита… ну, участковый, что это я его убить надумала да яблоки ему отравленные подсовывала?

— Не узнает, — решительно заявил я. — Мы ему не скажем, а сам он ни за что не догадается. Ты тут совсем ни при чем.

— Ну, наверное…

— Даже и не сомневайся, Олён. Хватай Никиту, пока не увели. А то вон, барышни местные на него через одну так и заглядываются, прозеваешь своё счастье.

— Убью, — тихо и очень серьёзно заявила девушка. — Любую, что на него глаз положит, убью.

— Ну, Олён… — я поморщился. — Убью-убью… Ты бы начала уже потихоньку привыкать к мирной жизни, а? Думаешь, участковый твой обрадуется таким твоим методам?

— Не обрадуется, — вздохнула Олёна.

— Ну вот. А если помощь какая тебе нужна будет ты, даже не раздумывая ко мне иди. Никита и мне не враг, понятно?

— Понятно, батюшка, спасибо вам…

— Ну раз понятно, пошли тогда чаи гонять, а то Михалыч сейчас со шваброй выскочит и по шеям нам надаёт, что стоим тут лясы точим, а у него там всё стынет давно.

Олёна от чая отказалась, сказав, что еще дела имеются, ну а я настаивать не стал — мне больше достанется.

И досталось ведь. И чая, и всякого вкусненького, и дружеских похлопываний по плечам, и подмигиваний, и… Молодцы они у меня, в общем.

* * *

Разбудил меня Михалыч. Он легонько, совсем не характерно для него, тряс меня за плечо:

— Вставай, внучек, вставай.

— Дед, ну дай поспать, а? — привычно заныл я.

— Вставай, Федь, беда у нас.

— Что случилось?! — я вскочил и стал поспешно натягивать джинсы с майкой.

— Идём, внучек в горенку, а умоешьси попозжее.

А вот это было серьёзно. Умывание, как и последующий завтрак, соблюдались почище правоверных молитв. Марсиане с лазерными дробовиками сжигать Лукошкино будут, а всё одно обождут, пока Феденька личико ополоснёт, да плюшками пузо набьёт.

Встревоженный я рванул в горницу, а там сидела только Олёна, зарёванная, с красным носом, опухшими глазами, да и сейчас по лицу тихо катились слёзы, а сама она немигающе смотрела перед собой, ничего и никого не замечая.

— Олён… — я подошел и сел рядом с ней на лавку. — Что случилось?

Она медленно, будто возвращаясь в реальность, повернула ко мне голову, а потом вдруг рухнула мне на грудь и зарыдала.

— Батюшка Секретарь!.. У-у-у!!! Федя… А-а-а!!

Я растеряно глянул на Михалыча, а тот только сочувствующе развел руками.

— Олён… — я погладил девушку по голове, — ну не плачь не надо… Что случилось-то? Чего ты так ревёшь?

— Я Ксю-у-ушу убила-а-а… — прорыдала она.

— Какую еще Ксюшу? — я снова взглянул на деда.

— Енто та девка дворовая, — пояснил дед, присаживаясь с другой стороны от Олёны, — которую Горох в полюбовницы себе взял, а наша Олёнка через её к чертежам подобраться сумела.

— А да, помню… Только я не знал как её зовут… Да не важно уже. А как же это произошло?

— Э-хе-хе… — вздохнул дед, подсовывая Олёне рушник. — Тут же, вишь какая загогулина, внучек, Олёнка-то она ведь только наполовину человек сейчас. А наполовину — бесовка. И половинки енти похоже войной друг против дружки идут. То одна одолеет, то другая.

Девушка всхлипнула, немного успокоившись и кивнула головой.

— А зачем же этой плохой половине понадобилось эту девушку Ксюшу убивать? — я снова погладил Олёну по голове. — Из вредности?

— Свидетеля ента бесовская сущность удалила, — пояснил дед. — Ну-кась, сморканись-ка красна девица от души в рушник! Бесы потом постирают… От так от! Ажно уши заложило!

— Я же с Ксюшей всё время рядом была, — хлюпнула носом Олёна, — она запросто могла проболтаться про меня, ну вот…

— Дела… — протянул я, а потом задумался. Девушку эту, Ксюшу, жалко было конечно, но тут уже ничего не поделать, судьба у неё похоже такая. Да и всех в мире не нажалеешься. Мне вон и Олёну жалко. И, честно говоря, я за неё сильнее переживал, чем за неизвестную мне девушку, которую я ни разу в жизни и в глаза не видел. Пусть это как-то и цинично звучит, но Олёна — наша и вот она рядом сидит, слёзы вперемешку с соплями утирает. И о ней я сейчас позаботиться должен.

— Значит так, — строго сказал я, собравшись с мыслями, — девушку эту, Ксюшу, жалко, чего уж говорить, но твоей вины, Олёна, в этом нет. Ты это чётко понять должна. Война идёт сейчас, а на войне без потерь не бывает. А будет кто выспрашивать про это, пусть и сам участковый… — девушка с надеждой подняла на меня глаза, — … скажем что Ксюшу убил… да Кощей тот же. Вот просто так пришел и убил. На царя-батюшку уже столько собак повесили, что еще от одного убийства ему ни жарко, ни холодно, а народ в очередное преступление всероссийского злодея с удовольствием поверит и проверять не будет.

— Верно говоришь, внучек, — кивнул дед. — Кощеюшка и сам бы такой план одобрил бы… если бы оно ему надо было.

Олёна встала и низко поклонилась нам:

— Спасибо вам, батюшка Секретарь и вам, дедушка Михалыч, что заступились за Олёнку-бесовку…

— Олёна! — рявкнул я. — Ну-ка завязывай ты с этими поклонами, слышишь?! Мы здесь все свои, одна команда, соратники. Поняла?

— Поняла батюшка…

— А ить поняла, так ступай, девка, да в порядок себя приведи, — засуетился Михалыч. — Да и мы с батюшкой Секретарем сходим личико его белое ополоснём, да и завтракать все сядем… Ну и чего сидим, глазки на меня таращим? Марш на двор, грязнули непотребные!

Завтрак прошел мирно и как всегда вкусно. Олёна, успокоившись, так наворачивала пирожки, что я даже запереживал, что мне не достанется. Но это я зря переживал. Дед так нафаршировал меня яичницей с ветчиной, что я смог осилить этих пирожков всего с десяток, стараясь оставить место для десерта.

— Ой, а я же забыла сказать, — Олёна полюбовалась на рубиновую каплю вишневого варенья, медленно сползающую с ложки в чашку с чаем. — У нас же тут в подвале с утра Настасья сидит, полюбовница хозяина трактира того, где Никита… участковый облаву устраивал.

— Во как? — неприятно удивился я. — А что произошло?

— Да она на меня второй день с ножом по всему Лукошкино охотится, — хихикнула девушка. — А сегодня на рассвете выследила меня видать, да прямо сюда к нам и заявилась.

— Чуть нам двух бесов не прирезала, — подтвердил Михалыч, забирая у Олёны варенье и подпихивая его мне.

— Ни чего себе…

— Бесы-то её и скрутили, а потом ко мне ить и побежали, а я уже, пока ты дрых, внучек и никак своими делами управлять не мог, заместо тебя, сони такого, и распорядился в подвал её кинуть.

— Ой ну ладно тебе, дед… И что дальше с ней делать думаем?

— Да прирежем её, внучек, — спокойно сказал дед. — А вечером ребятки в Смородину её скинут и всех делов.

— Как это — «прирежем»? — я оторопело уставился на деда. — Вот так просто возьмём и убьём?

— Можно и не просто, если ты позабавиться надумаешь, — хмыкнул дед, а потом посерьёзнел. — Разговаривал я с ей, внучек. Совсем озверела девка, месть ей глаза кровавой пеленой застила. Пока не убьёт Олёнку и кого еще из наших, не успокоитси.

— Ну, можно же её, например… — начал я.

— Не можно, — решительно перебил меня дед. — Я на таких за свою жисть нагляделся, внучек. Да оно тебе надо — врага смертельного за спиной иметь, да ходить, озираясь постоянно удара ножом в спину ждать? Вот то-то. Враг она, внучек, враг. А с врагом, что делають? Вот и оно…

— Да всё равно как-то… — мне было не по себе. Взять вот так запросто и убить человека? Девушку?

— Федька, — ласково протянул Михалыч, — а у нас тут ить не церковно-приходская школа и не богадельня какая. Забыл на кого и где работаешь?

— Ну ладно… — дед был прав на сто процентов, только я всё равно к такому привыкнуть никак не мог. — Только…

Михалыч с Олёной переглянулись и одновременно хмыкнули.

— Батюшка Секретарь, а давайте я Настасье ентой еще один шанс дам, а? — неожиданно предложила Олёна.

— Это как?

— Ну, выведу во двор, развяжу её и скажу, что свободна она. Пусть уходит по добру по здоровому.

— Ага, да вот так можно попробовать, — обрадовался я, что можно обойтись без лишнего убийства.

— А коли кинется она на меня, — спокойно продолжила Олёна, — то и прирежу её там же.

Всё, загнали меня в угол. Ну а действительно, чего я её защищаю, эту Настасью? Попадись я ей в темном переулке, так и прирежет же, не задумываясь. А потом пойдет на наших дальше охотиться.

— Хорошо, Олён, — кивнул я. — Только не будем рисковать и оружие в руки ей давать. Враг она? Избавимся от врага. А как — сама уже смотри.

— И наступило в мозгах его просветление, — торжественно завыл Михалыч. — На от тебе за енто еще один бутерброд!

— Ладно, — сказал я, когда с поощрительным бутербродом и обязательными оладиками было покончено, — наши все далеко? Надо нам хорошенько продумать последнее задание царя-батюшки.

— Калымдай от скуки, пошел в сарай топором помахать, — поведал дед.

— Это он бесов гонять вздумал, — хмыкнул я, — или с кораблём помочь?

Дед только отмахнулся:

— Позвать его, внучек?

— Ага, давай. А Аристофан там же?

— Аристофан, батюшка, — хихикнула Олёна, — дьяков нанял. Сидят себе в кабаке, бумаги ему составляют по страхе… страху… тьфу ты!

— Страхованию? Вот мерзавец! Делать ему больше нечего? Решил всё Лукошкино под себя подмять?

— Да остынь, внучек, — махнул рукой дед. — Пущай ребятки развлекутся маленько, пока дел особых нет.

— А чего ты их, дед, защищаешь? Небось, долю со своих делишек они тебе отстёгивают?

— А как же, — дед солидно похлопал себя по кошелю. — Только не мне, а тебе, а я ить только храню денежку.

— Кощею не забудь его процент отсчитать, — ехидно заметил я.

— Как обычно, внучек, без ентого никак нельзя, сам знаешь.

Они что серьёзно? Я тут уже стал местным городским мафиози и вышестоящему дону долю отсчитываю? Ой, ладно потом.

— Давайте и Аристофана сюда живо. А Маша где?

— А ты угадай, внучек, — хихикнул дед. — Где ей еще быть-то? С послом, конечно, романтические книжки читають.

Я заколебался, а потом всё же приказал:

— Вызывай и её, дед. Дело у нас сложное, ответственное.

* * *

К обеду вся наша банда собралась за большим столом и в нетерпении поглядывала на Михалыча, нервно поправляя стоящие на столе пока еще пустые тарелки и миски.

Дед важно прохаживался по горнице, делая вид, что не замечает оголодавших сотрудников, во главе с их самым лучшим и, не побоюсь этого слова — великолепным начальником, но всё же не выдержал и стал расставлять на столе обалденно пахнущие яства. Все довольно загудели и похватали ложки, намечая себе объекты для первой атаки. У нас же, как в жизни: не успеешь и ходи голодным.

Нет, не буду я описывать сам обед. Вы, может быть, на работе сидите, украдкой от начальства записки эти читаете и наверняка же голодные. А я вас дразнить буду? Нет, я не такой, я добрый. Если вам ну очень уж интересно, откройте меню ресторана «Максим» и читайте на здоровье. Там список блюд хоть и не такой богатый будет, как нам дед подаёт, но приблизительное впечатление вы получите. Но никакого алкоголя! Мы же на работе. Ну, в смысле и вы и мы. Потом вечером на выходных, потерпите уж.

Когда все миски были вылизаны, ложки отложены в сторону, Михалыч притащил огромный самовар, тарелки с пирожками, крендельками, блинами, пряниками, баранками, кому зубов не жалко и, конечно же, с оладиками. Выставил блюдечки с мёдом, разномастным вареньем, а сам тихо уселся в сторонке, умиленно поглядывая на нас.

Налив себе первую кружку чая, я призвал всех к вниманию и тишине:

— Заканчиваем чавкать и греметь чашками, приступаем к работе… Аристофан, не трогай пряник — Маша убьёт… Маша, не будешь убивать Аристофана? Ах, ты ж моя умница… Я помню, помню про мешок яблок, только давай не сейчас? Сейчас у нас, господа мои… И дамы, конечно же Машуль, спасибо за подсказку… Так вот. Пришло время сообщить вам о новой финальной операции в этом сложном деле. С мечом мы справились, слава нам, с кораблём тоже, тьфу-тьфу, заканчиваем, только всё это — мелочи, по сравнению с тем, что нам предстоит провернуть далее… Нет, Аристофан, Гороха красть не будем… Я понимаю, что за него не хилый в натуре выкуп потребовать можно, но не сейчас, ладно?.. Так вот… Да, Маша?.. Создать отряд рыцарей и пойти воевать Горыныча? А нам-то это зачем?.. Романтично?.. Михалыч, отбери у Маши книгу, да и вообще все книги надо забрать, а то её куда-то не в ту сторону поворачивает… Да, Маш диктатор, да деспот и тиран, пора бы привыкнуть… Что, Аристофан? Казино на берегу Смородины?.. Идея интересная, но не ко времени… Вы будете меня слушать?! У нас же не совещание о перспективном развитии нашего предприятия, а всего одна вполне конкретно заявленная задача!.. Михалыч, выдай всем по прянику, пусть заткнутся, а если кто будет разговаривать во время еды, разрешаю бить по голове половником. Калымдай, помоги дедушке!

В такой вот рабочей атмосфере, обычно и проходили наши совещания. Это я вам так, поплакался немного, чтобы вы не подумали, что жизнь тут у меня — сплошные пряники. Хотя пряники сегодня дед принёс исключительно вкусные.

Между рог половником огрёб, кстати, только Аристофан за не вовремя предложенное «В натуре, босс, ребята просят послать отряд на Лялину улицу, там реально каждый день та-а-акое бабло крутится!» Мне еще сутенёрского бизнеса только сейчас и не хватало.

— Итак, господа, — снова начал я, когда Михалыч полностью очистил стол и даже самовар убрал на подоконник. — И да, Маша! Да!!! И дамы!!! Я смогу когда-нибудь сегодня?!.. Всё. Совещание закончено, всем спасибо, все пошли вон.

Мне дали полстакана коньяка, погладили по голове, сказали, что больше не будут, влепили еще раз на всякий случай Аристофану между рогов и снова уселись за стол, чинно, какпервоклашки на первом уроке, сложив ручки и лапки на столе.

— Убью, — пробурчал я напоследок, — всех убью, а сам уйду в монастырь. Вместе с Кощеем.

— В женский? — ожидаемо хихикнул Аристофан и так же ожидаемо схлопотал между рогов еще раз. Всё правильно — бог троицу любит.

— Когда корабль готов будет? — спросил я Калымдая, как наиболее серьёзного и ответственного сотрудника.

— Уже практически закончили, Федор Васильевич. Мелочи остались — красоту навести, да углы сгладить. Завтра уже можно в полёт.

— Вот значит завтра, и отправляем на каторгу царя нашего, батюшку Кощея.

— Это как так?!

— В натуре?!

— Переворот, мсье, ах, шарман…

— Ох и заживём-то!

— Цыц! — я грохнул ладонью по столу. Потряс рукой, подул на неё и продолжил: — М-да, любите вы царя-батюшку… Теперь уже можно сказать, но эта операция разрабатывалась много месяцев. Сложилась такая ситуация, что Кощей, сам… слышите?! Сам! Решил отсидеться в тюрьме пока не изменится обстановка в лучшую для него сторону. Что за обстановка вам знать не велено до поры до времени. Завтра, при попытке полета на корабле, которая, кстати, наверняка провалится… вместе с царем-батюшкой, хм-м… Короче, Кощей попытается взлететь и тут его надо арестовать. Только как вы все, конечно знаете, просто так его арестовать, фиг арестуешь, поэтому надо его привести в соответствующее состояние. Кощей предложил, а точнее — приказал использовать для этого соль.

— Ой-ёй, — вздохнула Олёна. — Соль это очень больно.

— Крайне неприятно, мсье Теодор, — подтвердила Маша.

— Ну, вот так вот, — я развёл руками. — План утверждён, изменению не подлежит. Но нам надо всё устроить, весь арест проконтролировать. И вот тут пока никаких идей. Думаем, товарищи. И если только кто-нибудь вздумает опять шуточки… Понятно?

— Мы же сами не будем арест проводить, правильно, Федор Васильевич? — уточнил Калымдай.

— Конечно, не будем.

— Логично тогда каким-то образом Гороха и милицию на арест настроить.

— Верно, Калымдай, молодец. Я могу с участковым поговорить, только мне не хочется, чтобы вся ситуация для Гороха выглядела как дворцовый переворот.

— Западло, босс, — кивнул Аристофан и тут же втянул голову в плечи, с опаской озираясь по сторонам.

— А ты участковому всё как есть и обрисуй, внучек, — предложил дед. — Только так издалека, намёками.

— Да тоже как-то не очень, Михалыч. Получается, что Кощей перед кем-то в слабости своей расписывается.

— Да так оно и есть, внучек, чего уж там.

— Федор Васильевич, — вмешался Калымдай, — так у нас всего-то два варианта и есть, если ничего не просмотрели. Или свержение царя-батюшки или его бегство от проблем. На время.

— Ну да. Похоже, так и есть. Хорошо, значит, я схожу к участковому и предупрежу о Кощее, решено. Дальше. Как именно Кощея обездвиживать будем?

— А нам-то чаво над ентим голову ломать, Федь? Пущай твоя милиция и думает, как Кощея заарестовать.

— Тоже верно, дед. Только… нам бы тоже план ареста знать надо бы.

— Вот и узнаешь потом. Сейчас сходишь, предупредишь, а вечерком заявишься за планом.

На том и порешили.

Только всё наше гениальное расписание рухнуло, правда, по вине самого участкового.

Наши разошлись кто куда, а я, откинувшись на стену, тянул тот самый коньяк, что мне налили от нервов, как в горницу вернулись Аристофан и Калымдай с Олёной.

— Это, босс… в натуре. Тут как бы реально, блин… Типа можно ну это…

— Федор Васильевич, — отодвинул его в сторону Калымдай. — Только что Олёна, встретилась, случайно, конечно, с участковым, глазками поиграла, поулыбалась ему, а он все планы свои милицейские и выложил. Оказывается участковый с бабкой своей, поставили ловушку на массового убийцу, посадив в качестве приманки очередного свидетеля к себе в поруб.

— Ничего не понимаю, — я потряс головой и подозрительно посмотрел на коньяк. — Что за массовые убийства? Какой еще свидетель? И чего свидетель?

Вперед вышла Олёна:

— По догадкам милиции выходит, будто отца Ксюши убили.

— А отец тут при чем? И кто его убил?

— Отец тут, батюшка, вовсе не при чем. Самоубился он как узнал, что его дочь, Ксюшу, участковый подозревать начал в том, что она могла мне помочь в краже чертежей.

— Ну, молодец, Никита, — протянул я. — Один допрос и получите суицид.

— Потом еще на постоялом дворе, — продолжила Олёна, — когда стрельцы хозяина гостиницы пытали, дали ему водички хлебнуть, а тот и откинулся. Надо понимать, Настасья яд приготовила для ментов, а он, видите как забавно, своему же и достался.

— Ага, забавно. И даже смешно, — передёрнул плечами я. — А Ксюша — это надо понимать, третья жертва этого массового убийцы? Ну и что вы задумали?

— Участковый засадил в поруб дьяка Груздева, помните такого, Федор Васильевич? — перехватил нить разговора Калымдай. — Они с ним в вечной конфронтации. Уж не знаю, следуя каким фактам, да это и не важно, участковый решил, что Груздев является свидетелем этих убийств, а сам убийца, узнав, что дьяк надежно заперт в порубе, явится туда, чтобы избавиться от свидетеля.

— Оригинальная логика… — я был в лёгком замешательстве. — Значит просто так Груздева, дома там или на улице, поймать и устранить нельзя, а надо обязательно дождаться, когда он окажется под охраной сотни стрельцов и вот тогда уже и нужно начинать действовать?

— Ну, получается что так, Федор Васильевич. Мы не знаем, как они там у себя в милиции размышляли и почему пришли именно к таким выводам, да нам оно и не надо. А вот воспользоваться этой ситуацией мы можем. Олёна?

— Мы, батюшка, под шумок можем избавиться от Настасьи, — довольно улыбаясь, сказала девушка, — а заодно и свалить на неё все преступления.

— Да? И что же ты придумала?

— Я накину шапку свою невидимку, да проберусь на двор милицейский, да шум там подниму сильный мол, вот он ваш долгожданный убийца пришел, ловите! — Олёна засмеялась. — Поддамся им немного, чтобы шевелились порезвее, да тикать от них брошусь и прямо сюда их приведу!

— Гениально! Тут-то они и корабль увидят да и повяжут всех нас. Олён, ты на кого работаешь, а?

— Да нет, Федор Васильевич, — снова вмешался Калымдай. — На самом деле план вовсе неплохой. И Настасью подставим, а заодно избавимся от неё и всю вину опять же на неё свалим. А за всех нас вы не беспокойтесь. Операция во дворе проходить будет, а мы спокойно в сарае да в доме отсидимся.

— Ну-у-у… А вдруг стрельцы надумают дом обыскать?

— Да с чего бы им это делать, батюшка? — искренне удивилась Олёна. — Я тут живу и дядюшка мой, кожевенник, вне подозрений. А что беглянка Настасья сюда заскочила, от погони укрываясь, так это не повод дом обыскивать. Зачем? Вот она беглянка, вот я, едва жизни от халатности ротозеев милицейских не лишившаяся, какой уж тут обыск?

— Рискованно как-то… — всё никак не мог я решиться на эту авантюру.

— Всё будет хорошо, Федор Васильевич, и не переживайте, — заверил Калымдай.

— Без базара, босс, — поддержал Аристофан, скромно молчавший до этого у дверей.

— Ладно, черти полосатые, действуйте.

— А почему полосатые? — удивились они хором.

* * *

Через пару часов прямо перед началом операции «Невидимка», ко мне снова заглянул Калымдай:

— Федор Васильевич, не заняты? Там мастера наши, Боров и Свин вас просят зайти в сарай. Похоже, закончили работу молодцы.

В ангаре было теперь тихо, бесы уже исчезли. Боров и Свин с достоинством поклонились мне и замерли. Посреди ангара стоял ну просто красавец корабль! Действительно небольшой, пузатый, с высокими бортами, весь как игрушечка, да еще и украшен резьбой, да выкрашен в белые и красные тона. И мачта и парус! Да еще и маленькие крылья, свисавшие по краям. Загляденье!

— Ух ты, — протянул я, обходя кораблик кругом. — Ну, ребята… Молодцы!

— Как заказывал, хозяин, — степенно произнёс Боров. — Как договаривались…

— Премиальные вы себе честно заслужили. Давайте тогда сейчас к Михалычу — расчет произведём. И, наверное, мужики, стоит вам затаиться на пару дней на всякий случай. А лучше вообще уезжайте из города на недельку.

— Не без понятиев, хозяин, схоронимся.

Я велел Калымдаю закрыть ангар на замок, а сам тем временем рассчитался с умельцами и, как дед ни ворчал, заставил его выдать мастерам вполне приличные по местным меркам премиальные. По крайней мере, прощались они со мной очень довольные.

— Вовремя-то как, — сказал я вернувшемуся Калымдаю. — Теперь и стрельцов сюда вести не так опасно. А то бесы эти работнички…

— Весьма неспокойный и шумный народ, — согласился Калымдай. — Ну, начинаем?

Как они там начали, я, разумеется, не видел. Аристофан затаился где-то среди дворовых построек, а Калымдай, взявшийся подстраховать Олёну, отправился с ней к бабкиному терему. Мы же с Михалычем устроились у открытого окошка.

— Всё равно не нравится мне эта затея, деда, — проворчал я, имея в виду устранение Настасьи. — Избавились бы от неё по-тихому и всё.

— Так-то оно так, внучек, — не согласился дед, — да только пущай ребятки порезвятся. А то сидят тут без дела, с ума сходить начинают или вон, как Аристофан сами себе занятие находят. Да и полезно нам енто будет.

— Всё равно рисково, — заупрямился я.

— Так риск ить — блаародное дело, слыхал небось?

— Я, дед за разумный риск, а не ради адреналина.

— И где ты, Федька, слов-то таких бесовских нахваталси? Аж завидно.

Я только отмахнулся.

— Ага, начинается, — сказал вдруг дед. — Схоронись, внучек, голову-то из окна не высовывай.

Обзор из окошка, что на улицу, что на двор, был хороший, только я ничего не видел. Тишина полная. А нет — откуда-то издалека послышались крики, похоже, это погоня за нашей невидимкой.

— Смотри, внучек, — дед указал куда-то во двор.

Аристофан на пару с другим бесом, тащили ту крепкую рыжую деваху, связанную сейчас по рукам и ногам, да еще и рот был затянут тряпкой так, что та могла только злобно мычать. Бесы ничего не предпринимали, а просто держали Настасью, вглядываясь куда-то в другом конце двора. Я перевел туда взгляд и увидел еще одного беса, выглядывавшего из-за забора, похоже, работавшего сейчас наблюдателем.

На площадь выскочили взмыленные стрельцы во главе с участковым и Митькой. Бес-наблюдатель махнул Аристофану и, спрыгнув с забора, тут же растворился среди дворового хлама.

Вдруг посреди двора буквально из ниоткуда появилась Олёна. Она быстро спрятала колдовскую тюбетейку за пазуху, улыбнулась нашему с дедом окошку, махнула Аристофану и вдруг завопила на всё Лукошкино:

— Ой, что это?! Ой, спасите, убивают! А-а-а!!! Помогите! — и спокойно двинулась в сторону Настасьи.

Аристофан тем временем рассек ножом путы, держащие Настасью, а та сама сорвала тряпку со рта и зло ощерилась на Олёну, будто и не замечая двух бесов рядом с собой. Аристофан сунул ей в руку нож и они с напарником тут же исчезли, оставив девушек с глазу на глаз.

Стрельцы тем временем добрались до ворот и яростно заколотили в них.

— Ломай! — закричал Никита, — Да живее же чёрт!

Олёна еще раз испуганно вскрикнула и поманила к себе Настасью, приглашая её к бою. Настасья совершенно озверевшая, зарычала и кинулась на Олёну.

— Дед да рыжая эта совсем чокнутая! — зашептал я, но тут же умолк, получив вполне заслуженный подзатыльник.

Девушки сплелись в яростной схватке. Настасья, похоже, была сильнее Олёны, но Олёна оказалась очень быстрой и увёртливой.

Пока стрельцы выламывали калитку, смертный бой переместился к одному из больших чанов с водой уж и не знаю, зачем стоявших во дворе. В тот момент когда стрельцы с участковым ворвались во двор, девушки рухнули в чан, подняв фонтан воды. А спустя пару секунд, из чана вылезла уже одна Олёна.

— Была Настасья, а осталась от неё только грешная душа, — прокомментировал дед, ловко перехватывая мою руку.

Так не честно! Почему за нарушение режима тишины мне положено наказание, а деду нет?!

Ну а дальше было уже не так интересно. Массовую убийцу и охотницу за свидетелями, случайно напоровшуюся на собственный нож, выловили из чана, завернули в мешковину и унесли со двора. Перепуганную Олёну, мокрую и несчастную успокаивал участковый, а она, очень натурально захлёбываясь слезами, рассказала ему, как во двор запрыгнула Настасья (ага через трёхметровый забор и без шеста) и сразу же кинулась на неё, размахивая огромным ножом. Долго успокаивать себя Олёна не позволила и истерично всхлипнув, забежала в дом, не забыв захлопнуть за собой дверь. Никита же еще немного постоял посреди двора, а потом отозвал стрельцов, рыскающих вокруг, и покинул нашу секретную базу, даже не поздоровавшись со мной.

— Вот и всё, батюшка, — раздался из дверей весёлый голос Олёны. — Никто нам мешать теперь не будет, да и оглядываться по сторонам всё время не надо.

— По этому поводу не грех бы и отужинать, — подытожил конец операции дед.

На ужин собралась вся Канцелярия даже Маша припорхала на своих крыльях из натуральной вапирьей кожи.

— Дед, мне много не накладывай, — попросил я Михалыча. — Мне скоро к участковому идти.

— Вот и растрясешь пузо по дороге, — не сдавался дед, выуживая из стопки жареных ломтей мяса кусочек пожирнее.

— Это… босс. Давай я под столом сяду, а ты мне втихаря от Михалыча, реально будешь жратву сбрасывать?

— Я сейчас тебя сброшу из окошка, — пригрозил Аристофану дед, но сжалившись, ляпнул и ему на тарелку приличный такой кус.

— Может быть, — начал Калымдай уже по третьему кругу, — мне все же с вами пойти, Федор Васильевич?

— Ну, договорились же, Калымдай, — отмахнулся я, нацеливаясь вилкой на солёный груздь. — Проводите меня да подождёте рядом, а высовываться там не надо.

— Не, босс, — подключился к майору Аристофан, — в натуре поставим за тобой двадцатку бесов, типа для солидности — никакой участковый тебя реально тронуть не посмеет.

— Да не будет он меня трогать, Аристофан. Всё нормально будет.

— Если что, мсье Теодор, я на соседней крыше буду, — пообещала Маша.

— Ой, ну всё хватит вам. Дайте уже спокойно поесть, да деда?

— А чаво, сразу «деда»? Волнуются ить за тебя друзья твои, внучек. Да и то подумать, там сто стрельцов, да участковый, да бугай ентот Митька, да бабка бешеная от рождения, да ишо и кот блохастый. А мы с тобой вдвоём на другой стороне стоим, нате, берите нас голыми руками. Нет, мы конечно им наваляем…

— И ты туда же, Михалыч, — перебил я его. — Один я там буду, один!

— Это холестерин на ваш мозг так негативно действует, мсье Теодор, — категорически заявила Маша. — А холестерин…

— Знаю-знаю. В мясе. Не завидуй, Маш, съешь лучше котлету.

* * *

Когда окончательно стемнело, я отправился на встречу с милицией.

Сопровождали меня скрытно, да так ловко, что я никого ни заметить, ни услышать не мог, хотя двадцать пять моих телохранителей хоть какой-то шум да должны были создавать. Даже когда меня попытались остановить, конечно же, для интеллектуальной беседы три подвыпивших местных гопника, то после «О, мужик, а пошли ты нас водкой угостишь?», кроме короткого шороха не было больше слышно ничего. Я даже оглянулся ради интереса — вообще никого будто привиделись мне те мужики.

Весь город уже беззастенчиво спал, и на пяточке возле ворот бабкиного терема не было ни одного человека, как впрочем, и по всей округе.

Я негромко постучал в ворота:

— Кто-кто в теремочке живет? Ау служивые? Есть кто живой?

— Чаво надоть? — раздался с той стороны сонный голос. — Кого там бес принёс в такую пору?

— Ну не совсем принёс, но в целом, верно мыслишь, — согласился я. — Позови сыскного воеводу да скажи, что посланец от Кощея ждёт его тут.

— Чаво?

— Блин. Есть не глухой кто? Участкового, говорю, зови!

— Я вот щаз тебе шутнику… — калитка заскрипела, открываясь, и ко мне выскочил стрелец с бердышом в руках. — А ну пшёл прочь… Ой!

Две тёмные фигуры перекинули стрельца через ворота обратно во двор и тут же исчезли.

–..мать! — раздалось из-за забора и всё затихло.

К сожалению ненадолго. Судя по топоту и глухим голосам, около ворот собиралась вся стрелецкая сотня. Не ну я что драться сюда пришёл? Это бесам в удовольствие, а я — человек мирный.

— Еремеев! — заорал я, вспомнив фамилию более-менее адекватного сотника. — Зови участкового, скажи от Кощея посланник пришел!

Шушуканье, а потом удаляющийся топот. Действительно совсем не дурак этот Еремеев, соображает быстро.

Минуты через три калитка вновь заскрипела и, сначала из неё выскочило с десяток стрельцов с саблями наголо, а за ними вышел и Никита.

— Здорово, сыскной воевода! — махнул я рукой. — Поговорить надо… Э-э-э… То есть… К тебе, дурачок милицейский, прислал меня Великий и Ужасный, самый злодеистый злодей в нашем государстве. Ужас, летящий на крыльях ночи…

— Да понял я, понял, — перебил меня Никита. — Ну и чего Кощею от меня надобно?

— Пошли, отойдём, — предложил я, покосившись на стрельцов.

Участковый шепнул что-то Еремееву, а когда тот попытался возразить, строго прикрикнул на него и, кивнув мне, зашагал в сторону. Мы остановились метрах в пятнадцати от стрельцов. Нормально не услышат. Правда участковому пришлось пару раз шугануть Митьку, который никак не хотел уходить и «оставлять батюшку сыскного воеводу на поругание ворогам». Какое поругание? Это он о чем извращенец?

Наконец Митька поплелся к стрельцам, всё время оглядываясь и чуть ли не скуля, как собака, которую хозяин прогнал с пикника.

— Ты что вообще?! — зашипел на меня Никита. — Уже в открытую прямо в отделение заявился!

— Спокойствие, только спокойствие. Я по официальному делу. Пусть видят нам оно только на руку.

— Кому это «нам»?

— И мне и тебе. Хочешь Кощея арестовать?

— Что?!

— Арестовать говорю Кощея.

— С ума сойти, — протянул Никита. — Ты серьёзно?

— А то. Сам на его место сяду и буду всей мафией командовать… Э! Э! Шучу я!

— Шутник… — проворчал участковый. — Давай подробно и по порядку.

— Ладно… Помнишь я тебе как-то про одного гада рассказывал, с которым у Кощея конфликт?

— Ну.

— Ну, этот гад собрался войной на Кощея. Причем уже на этой неделе.

— Вот и отлично, — хмыкнул Никита. — Может, перебьют друг друга, спокойнее всем будет.

— Не перебьют и не будет, даже и не мечтай. Замочит тот гад Кощея на раз-два, а потом ринется Лысую гору под корень сносить. А потом и твоё Лукошкино на ноль умножит. Я же рассказывал тебе уже.

— Да помню я, помню… И чего Кощею от меня надо? Чтобы на его стороне Горох с войсками выступил?

— Да толку с того, — я вздохнул. — Гаду этому что войско, что Горох, так, на один зуб… Понимаешь нет сейчас сил у Кощея для борьбы. Очень не вовремя этот гад объявился, вот и задумал Кощей паузу сделать, затаиться на время.

— У Гороха в тюрьме затаиться?

— Ага. Да еще в самой дальней и крепкой. Тогда тот гад ни на кого нападать не будет. Не интересны ему ни Лукошкино, ни Горох, ни вся Русь целиком. Ну что, обстряпаем это дельце?

— Ну… — протянул Никита. — Заманчиво конечно. Вроде бы только одна польза с этого… А как ты предлагаешь этот арест устроить?

— Громко и публично. Чтобы весть о пленении Кощея моментально по всей Руси разнеслась.

— Это я понял, а если в деталях?

— Слушай, — я отвлёкся от основной темы разговора. — А что это там твои стрельцы с фитилями балуются? Стрелять надумали?

— Еремеев! — развернулся к ним участковый. — А ну отставить! Я скоро!.. Ну, так что с арестом? — он снова повернулся ко мне.

— С арестом потрудиться придётся — все же не воришку на базаре ловить будешь. Завтра взлетит Кощей из центра города на летающем корабле…

— А ну я так и знал, что похищенные чертежи — это твоих рук дело! — обрадовался Никита. — А ты мне еще говорил, что ни при чем. Эх ты…

— А я и ни при чем. Я тебе говорил, что и пальцем их не касался, — ухмыльнулся я. — А я и правда, к ним не притрагивался. Ладно, неважно это сейчас. Так вот. Взлетит Кощей, но судя по чертежам брак там какой-то в корабле, поэтому взлетит, но не улетит. Не знаю грохнется или на кусочки рассыплется, но это будет удобный момент для атаки.

— Угу, атака… — пробурчал Никита. — Хватать Кощея и не пущать? Он же здоровый, всех стрельцов моих положит на месте.

— Вот потому как знак доверия к тебе в этом деле, велел Кощей открыть секрет, как его забороть можно.

— Ну?

— Соль. Обсыпь его сверху до низу и бери тёпленьким.

— А да верно, — задумался Никита. — Мне и баба Яга что-то такое говорила.

— Ну, вот и действуй. Телеги две-три соли я думаю, извести придётся.

— Ладно. А откуда взлёт намечается?

— С Колокольной площади из дома кожевника, — четко проговорил я.

— Кожевника… Так там же!.. — Никита осёкся.

— Ага, — кивнул я. — Олёна. Хорошая девушка, между прочим.

— А я ведь догадывался, — горько протянул он, — что она на тебя работает.

— На Кощея вообще-то. Да и то не по своей воле… Давай, Никит о ней потом поговорим?

— Не о чем там говорить.

— Ну как знаешь. Тогда возвращаюсь к аресту. Давай так сделаем: я сейчас баиньки пойду, а ты ночку посидишь, и план захвата разработаешь. А завтра встретимся и перепроверим всё хорошенько.

— Это всё? — после неожиданной новости об Олёне, участковый явно был подавлен и торопился закончить разговор. Ну, я его вполне понимал.

— Да вроде бы всё. А если что забудем, то завтра придешь ко мне на Колокольную площадь и обговорим. До обеда где-то нормально?

— Нормально. Расходимся?

И я с чистой совестью отправился спать. Милиции вся слава за поимку Кощея вот пускай и работают. А я посплю. Только перед сном я связался с Кощеем.

— Ну? — из зеркала на меня глянула усталая и осунувшаяся рожа царя-батюшки.

— Ваше Величество, завтра ближе к вечеру вам предстоит арест. Корабль построен, с участковым я переговорил. Всё готово ждём вас.

— Охохошеньки… Не вовремя-то как, Федь… Дел столько, забот… эх… Ладно, ждите, завтра после обеда буду у вас.

Вот теперь, точно спать.

* * *

Проснулся я назло всем сам.

В Лукошкино я уже засветился по полной поэтому, плюнув на конспирацию, с удовольствием натянул любимые джинсы и майку и побежал, подгоняемый дедом, на утренние водные процедуры. Ну и завтрак, конечно. Наших никого не было и я спокойно и без спешки побаловался и яичницей на сале и булочками с повидлом и отличным чаем под пирожки. Нет надо всё-таки поговорить с Иван Палычем о сгущенке. Очень, знаете ли, не хватает для счастливой полноценной жизни. Сгущенку-то в домашних условиях сделать — плёвое дело было бы молоко хорошее да море терпения. Вернусь во дворец, сразу же побегу на кухню.

Тут мои гастрономические планы нарушил стук в калитку. Ага, вот и Никита заявился. Хорошо не всю стрелецкую сотню с собой взял, а только одного Еремеева.

Еремеев остался во дворе, а участкового Михалыч проводил прямо в горницу.

— Здорово, Никита! — я поднялся, протягивая ему руку. — Чай будешь? С пирожками.

— Доброе утро, — ответил вежливый участковый, обмениваясь со мной рукопожатием. Потом взглянул на пирожки и передёрнулся: — Спасибо, бабушка Яга уже покормили-с.

— Ну как гениальный план разработал? — я отодвинул в сторону тарелки и кружку, расчищая место.

— Ну, в общих чертах, — участковый открыл планшетку и присел за стол.

План в целом был неплохой. Всё было продуманно, стрельцы и телеги с солью расставлены в подходящих местах. Если ничего неожиданного не случится, то всё должно пройти как по маслу.

Мы немного поспорили, тыкая пальцами в грубо нарисованную схему Колокольной площади, стоит ли привлекать к операции горожан, но, в конце концов, Никита меня убедил, что толпа всё равно набежит, так пусть хоть не стоят без дела. Ну, логично.

Вроде всё мы обговорили и Никита поднялся, запихивая листочки в планшетку.

— Ребятки, а давайте оладиков? — дождался наконец-то паузы в нашей беседе Михалыч. — Сидите, мозги свои морщите, а оладики стынут.

— Деда, ну завтракали только что…

— Да когда енто было?!

Никита хихикнул. И зря. Дед тут же повернулся к нему:

— Садись, сыскной воевода, отведай не побрезгуй. Худющий-то какой… Не кормит тебя бабка твоя совсем. Садись-садись! Попробуешь настоящего кушанья, а не поганок под маринадом из лягушек!

— Спасибо, гражданин… дедушка Михалыч… — начал отнекиваться Никита, но был категорически усажен за стол и безжалостно накормлен оладиками.

Дед умильно смотрел на нас с Никитой, уплетающих за обе щёки и изредка вздыхал:

— От служба у вас какая… Ни поесть, ни поспать… Скоро в скелетов превратитесь от неправильного питания… Я вот Никит, своему оболтусу кажное утро говорю мол, надо хорошо кушать, внучек, особливо утром, а он похватает на скорую руку фунт-другой ветчины, заест миской каши и так и ходит голодный до самого обеда! Когда-никогда впихну в него пирожков тарелочку, чтобы в голодный обморок не упал, вот и вся еда… Да ты вареньеца ляпай побольше, сыскной воевода! Не стесняйси! Давай я тебе еще чайку плесну… Во-во! Вот и мой тоже «некуда, некуда», а ить поищем да найдём местечко и для медку и для сметанки!

После третьей кружки чая, Никита не выдержал и, тяжело поднявшись из-за стола, поплёлся, переваливаясь как утка с боку на бок к двери и, только открыв её, вспомнил и повернулся ко мне:

— А да чертежи. Мне же их предоставить надо, а ты обещал вернуть.

— Запросто. Нам они уже не нужны, — и я кивнул деду: — Михалыч, позови там кого-нибудь пожалуйста, пусть чертежи принесут… Садись, Никит, сейчас притащат.

— Да уже и страшно-то садиться… Михалыч как опять кинется кормить… — он доверительно нагнулся ко мне и зашептал: — У них старческий бзик такой что ли — кормить? Бабка моя как пристанет фиг отмажешься пока по самое горло еды не напихает… Одно спасение — на нервах всё время, все калории в момент сжигаются… А оладики у твоего деда классные!

— А то! — гордо икнул я.

Мы немного поболтали на нейтральные темы, поругали местные громоздкие пищали, похвалили натуральную еду, а потом я сразил напрочь Никиту описанием бытовых удобств под Лысой горой.

— Прикинь, — я с гордостью распахнул руки, — вот такенная натуральная ванная, два крана, всё как у нас, горячая, холодная, только вода в краны просто из воздуха подаётся!

— Вот же… — он с завистью вздохнул. — Волшебство?

— Колдунство! — я поднял палец вверх. — А, пардон, сортир какой… Сказка! Удобное такое кресло с дыркой в сидении, а внизу под полом ручеёк журчит.

— Пора воевать вас, злодеев, — протянул Никита, — и срочно экспроприировать нажитое нечестным трудом.

— А ты бабку свою запряги, пусть и тебе цивилизованную ванную с туалетом отгрохает.

— Ага допросишься её… А зато у меня баня есть, вот!

— Баня это да… — протянул я. — У Кощея такое про такое и не слыхивали.

Дверь скрипнула и в горницу вошла Олёна.

— Батюшка Секретарь, — поклонилась мне. — Сыскной воевода, — поклон участковому. И замерла, опустив взгляд.

Никита вскочил, открыл рот, закрыл, сел и уставился в окошко.

— Олён, — я с удивлением посмотрел на её пустые руки, — я просил чертежи принести…

Она очень заинтересованно стала рассматривать что-то на дощатом полу:

— А я их дьяку Фильке отдала… Я же не знала, что они еще понадобятся…

— Зачем?!

— Ну, — она покосилась на Никиту, — милиции навредить, показать какие они нерадивые.

Никита вздохнул, а я заорал:

— В батоги! На конюшню и плетей! Запор-р-рю!

Никита вскочил, Олёна хихикнула, а я развел руками и тихо пожаловался участковому:

— Видишь, какие у меня сотруднички? Инициативные когда не надо. Извини, сыскной воевода, подвёл я тебя… Олён, а давно-то отдала чертежи?

— Да с час уже будет, батюшка Секретарь.

— Не успеем отобрать?

— Да дьяк уже в Думе, небось, — ответил за девушку Никита, — подвигами своими хвалится. Ох, что сейчас будет…

— Могу предоставить политическое убежище, — невесело пошутил я и кивнул Олёне: — Ладно, Олён, иди продолжай работать… Только в следующий раз советуйся всё-таки со мной, хорошо?

Девушка кивнула и вышла.

Никита молчал и смотрел в окно, а я вдруг забормотал:

— Знаешь, Олёна когда у нас появилась я к ней как-то не очень… А потом оказалось, что очень хорошая девушка… И работница хорошая… И вообще…

— Что «вообще»? — покосился на меня Никита.

— Ну, хорошая она. А Кощею служит не по своей воле и только и мечтает, как бы уйти от него.

— Захотела бы так и ушла бы.

— Ага, прям сразу, — хмыкнул я. — Я в этих делах плохо разбираюсь, но там договоры какие-то магические, заклятия что ли… Короче не всё так просто.

— Плохо.

— Плохо, — я помолчал и хихикнул: — Зато очень ей форма милицейская нравится! Прямо румянцем заливается, когда о милиции говорит.

— Да?

— Век оладиков не видать! — поклялся я.

— Слушай, Федь… — нерешительно начал участковый. — А можно мне сейчас с ней поговорить? Обсудить надо кое-что для протокола ну, свидетельские показания снять, сам понимаешь.

— Для протокола — нельзя, — категорически помотал я головой. — Мы ж в натуре, не сявки какие, с ментами на сотрудничество не идем конкретно. Ну кроме исключительных случаев… Давай Никит как закончим с Кощеем, я ей скажу чтобы она вечером к отделению твоему подошла? Мол, поговорить ты с ней хочешь. Только без протокола, не официально. Лады? А то сейчас дел и у тебя и у меня…

— Лады. Спасибо, — Никита поднялся. — А кстати как у тебя с той девушкой? Ну, Варей?

Я ничего не ответил, только показал большой палец.

Он кивнул, вздохнул и ушёл.

* * *

Кощей объявился в Лукошкино сразу после полудня.

Царь-батюшка, решив порезвиться напоследок, постучался в наши ворота не в облике того белокурого эльфа, а в классическом одеянии католического монаха. Ну, знаете — потертый коричневый плащ с большим капюшоном, скрывающим лицо, веревка вместо пояса, чётки в руках. Только вместо креста на шее висела небольшая медная ложка. Очень колоритно, знаете ли…

Ложку, кстати он сразу вручил мне, как только я распахнул перед ним калитку:

— Держи, Секретарь. Это — для вызова Горыныча. Носи не снимай. Понял ли? Не снимай!

— А как она работает? Здравствуйте Ваше Величество.

— А по лбу себя ложкой три раза стукнешь… — и Кощей залился скрипучим хохотом, глядя на моё вытянувшееся лицо. — Стукни ей обо что-нибудь и приказывай.

В горнице Кощей сразу же смахнул личину, представ пред нами в своём обычном облике. Отмахнувшись от наших приветствий, он сразу же оккупировал мою спальню, использовав как кабинет и заперся там, вызывая по очереди всех моих сотрудников.

Михалыч, Маша, Калымдай, Олёна… А меня так и не вызвал. Даже Аристофана позвал и долго орал на него, а меня, нет. Ну и ладно. Мне же спокойней будет. Хотя и обидно немного.

Пока царь-батюшка проводил свои собеседования, к нам с докладами начали прибегать бесы:

— Телеги с солью привезли, поставили вокруг забора.

— Стрельцы с крюками на веревках по соседним крышам затаились.

— Полсотни стрельцов забили пищали солью и за забором сидят.

— Зеваки начинают на площади собираться, привлеченные суетой.

Ну и так далее по плану участкового.

Когда прибежал бес и доложил, что объявился и сам участковый со своей стрелецкой сотней, а с ним еще зачем-то приперся и Горох, я постучался к Кощею:

— Ваше Величество, пора. Все на позициях, ждут только вашего выхода.

Кощей вышел в горницу, строгий, суровый и сосредоточенный. Обвёл нас всех тяжёлым взглядом и кивнул:

— Пошли.

Все разбежались по своим местам только мы с дедом пошли за Кощеем к ангару.

Кощей вдруг остановился посреди двора и ткнул меня пальцем:

— Запомни, Федька. У нас так заведено, если хочешь выжить — тебя должны бояться. Страх и жестокость, понял? Повтори!

— Страх и жестокость, Ваше Величество. Чего уж тут не понять?

— Еще раз!

— Хм-м… Ну страх и жестокость.

— И еще раз без всяких «ну»!

— Страх и жестокость! — чуть ли не заорал я. Чего он ко мне привязался со своими нравоучениями, да еще в самое неподходящее время?

А царь-батюшка, вдруг притянул меня к себе обнял, впечатав в костлявую грудную клетку и почти сразу отпустив, вдруг улыбнулся:

— До скорого, Федька, не горюй!

«Айл би бек!», мне кажется, круче бы прозвучало.

Я ошарашено смотрел, как Кощей резко развернулся и широким твёрдым шагом, зашёл в ангар и захлопнул за собой дверь. Чего это он такой добренький вдруг?

— Федька, очнись! — дернул меня за рукав Михалыч. — Бежим быстро сейчас начнётси!

Едва мы с дедом выскочили на улицу через заднюю калитку, как крыша ангара со скрипом поднялась в воздух, а потом медленно рухнула во двор, свалив часть забора, выходившего на площадь. Стрельцы, прятавшиеся за забором, едва успели отскочить и стояли, чихая от поднявшегося облака пыли. Вслед за крышей заскрипели стены ангара и тоже медленно рухнули во все стороны, открыв для всеобщего обозрения летучий корабль, посреди которого, держась за мачту, стоял Великий и Ужасный. И это — совсем не красивый оборот речи. Кощей действительно выглядел крайне зловеще. А когда корабль стал медленно подыматься в воздух, Кощей громко захохотал:

— А вот хрен тебе дурачина участковый! И твоему пьянчужке Гороху такой же хрен, только в квадрате! Недоглядели разини?! А теперь… (дальше матерно, но очень колоритно) …вашему Лукошкино! Всех … разнесу, всех … сверху бомбами закидаю на фиг!

— На крышах! — заорал Никита опешившим стрельцам. — Крюки бросай, мать вашу юриспруденцию!

Стрельцы спохватились и, раскрутив веревки, попытались удержать корабль, но до него долетело всего два-три крюка, да и те Кощей тут же обрубил, невесть откуда взявшимся длинным чёрным мечом.

— Аха-ха-ха! — продолжал выступление царь-батюшка. — Шпана криворукая! Вы кого захватить вздумали, собачьи дети?! — корабль тем временем подымался всё выше и выше. — Молитесь придурки! Жить вам осталось три минуточки!

Корабль, поднявшись метров на тридцать над землёй, замер.

— Вы еще из пищалей в меня пульнуть попробуйте! Ха-ха-ха! — Кощей перегнулся через борт, выставляя себя на всеобщее обозрение, огляделся и вдруг рявкнул: — Огонь! Пли!

Стрельцы машинально спустили курки, тлеющие фитили ткнулись в затравочные отверстия и грохот пятидесяти выстрелов едва не оглушил меня. Площадь моментально окуталась пороховым дымом, а когда он немного рассеялся, все увидели, как летучий корабль, с яростно чешущимся и изрыгающим проклятия Кощеем, сделав небольшой круг, плавно пошел на посадку, причем как раз на место бывшего ангара.

Завороженные этим зрелищем все, и горожане, и стрельцы, тупо пялились на корабль, открыв рты. Когда корабль приземлился, покачался из стороны в сторону и снова начал взлетать, видя общегородской ступор, я заорал:

— Соль! А ну православные! Засыпем гада солью! Кидай по Кощею, не жалей силушки!

И первым схватив со стоящей рядом телеги кусок соли, размером с полкирпича, я запустил его прямо в царя-батюшку. Не, не переживайте не попал и даже не докинул, но мой крик вывел всех из оцепенения. Стрельцы, а за ними и горожане, радостные, что можно поразвлечься на халяву, кинулись к телегам и на бедный кораблик, а вместе с ним и на Кощея, посыпался град соли.

Царь-батюшка взвыл от первых же угодивших в него кусков, заметался по палубе, толпа радостно взревела, но тут же охнула. Корабль медленно натужно, но всё же начал подыматься в небо.

— Стрельцы, — заорал Никита, — огонь!

Снова рявкнули пищали, вырывая зарядами соли, куски плаща, да и куски самого Кощея и мне откровенно стало жалко его. Никак бы не хотел оказаться на его месте.

— Смотри, Федька! — окликнул меня Михалыч, показывая на милицейского Митьку шагах в тридцати от нас закинувшего на спину большой мешок. — Енто Горох с крыши сверзилси, а ентот бугай его зачем-то в мешок запихнул! А ну-ка… — Михалыч подхватил с земли булыжник и ловко запустил им в мешок. Мешок подпрыгнул на плечах Митьки и взвыл. — От и ладно, — кивнул дед и подмигнул мне.

Маленькие радости. Ничего против них не имею. Я тоже оглянулся в поисках подходящего снаряда, но меня отвлёк многоголосый радостный крик.

Корабль снова шёл на посадку и снова точно на место ангара. А понятно теперь, что там за глюк был в чертежах.

— Никита! — заорал я, призывно махая руками над головой, а когда он обернулся на мой крик, снова заорал, указывая на крыши: — Крюки готовьте! А то снова улетит!

Он кивнул и в свою очередь заорал на стрельцов.

Корабль, опустившись, сделал перекур, повздыхал, покряхтел и снова с усилием начал взлетать. Горожане вновь начали прицельное метание соли, а стрельцы, дождавшись, когда корабль подымится вровень с крышами, метнули в него крюки и резко потянули его вниз, крепко вцепившись в веревки. Славный кораблик замер, но сдаваться не собирался. Он покачивался в воздухе, не имея сил взлететь, но и упрямо не желая опускаться и сдаваться в плен. Кощей, почерневший и обугленный от соли, прожигающей на нём дыры, нашел в себе силы перегнуться через борт и славно так обложить трёхэтажным и участкового и Гороха и горожан и стрельцов, а потом досталось почему-то и мне с Михалычем, да и Калымдая с Машей царь-батюшка не забыл. Толпа не поняла, конечно, кого это так Кощей полоскает, но встречала радостными воплями каждый его перл. А я даже не обиделся. Ну, стресс, критическая ситуация, что я не понимаю что ли?

Трудолюбивые горожане так усердно развлекались в кидании соли по живой мишени, что телеги стали быстро пустеть, а я даже заволновался, что надо было притащить с десяток телег и не жадничать, но тут кораблик, жалобно заскрипев, нырнул носом вниз, выпрямился, задрожал и вдруг рухнул на землю, придавленный сотнями килограммов хлорида натрия. Все взвыли от радости, но не прекратили бомбардировку пока телеги полностью не опустели.

Я протиснулся сквозь счастливую толпу поближе к кораблю. Его так засыпали солью, что Кощея не было видно. Царь-батюшка был полностью погребен под ней. На другой стороне корабля я увидел Никиту. Он вопросительно мотнул головой мол, можно уже арестовывать злостного нарушителя, а я в ответ пожал плечами мол, а фиг его знает, попробуй.

Стрельцы с лопатами залезли на корабль и начали скидывать соль за борт и скоро уже выволокли, подхватив под руки, черное обугленное костлявое тело в драном, висевшем клочьями черном плаще. Толпа ахнула, отшатнулась, но видя, что самый страшный злодей, которым их с детства пугали на ночь, даже не шевелится, снова подались к кораблю, жадно разглядывая Кощея.

А Кощей вдруг с громким скрипом, медленно поднял голову и обвел тяжелым взором вокруг. Толпа снова ахнула, кто-то упал, кто-то взвыл, кто-то заматерился, а Кощей, не прекращая с усилием вертеть головой, остановил на мне взгляд и вдруг… подмигнул.

А я чуть не заплакал.

Эпилог

Я сидел за выключенным компьютером, положив клавиатуру на колени, и бездумно щёлкал пробелом. Справа от меня стоял Дизель с красным фломастером в руке, намекая, что пора бы обновить почетный знак радиоактивной опасности у него на лбу, а слева на полу пихались Тишка да Гришка, споря, кто пойдет выклянчивать запустить компьютер и врубить им мультики. Я почти и не замечал их, находясь в лёгком ступоре. Сказывалось нервное напряжение последних дней.

Кощея в тот же день как он позволил себя схватить, быстренько судили и сразу же отправили за Урал в особо тайную и охраняемую тюрьму. Мы всей Канцелярией, вызвав Горыныча, вернулись домой на Лысую гору и молча не глядя друг на друга разбрелись по комнатам. Олёна правда, с нами не полетела — у неё было свидание с Никитой. Но с утра она уже прибежала к нам очень радостная и раскрасневшаяся. Наверное, всё хорошо у них складывается. Вот и ладно.

Дверь скрипнула и Михалыч запустил в Канцелярию Агриппину Падловну и Гюнтера, которых я попросил привести, выполняя приказ Кощея.

Мне было не до вежливости, поэтому я просто кивнул прибывшим и поднялся с кресла:

— Царь-батюшка велел сразу же после его ареста, ознакомить вас с содержимым этого конверта, — я вытащил из сканера конверт и протянул его Гюнтеру.

Тот внимательно осмотрел его, проверил печать, кивнул и протянул его бухгалтерше, но та только отмахнулась и конверт вернулся ко мне. Я вскрыл его, достал свернутый вчетверо толстый лист бумаги, развернул, пробежал по строчкам глазами, вправил отвисшую челюсть и протянул листок Гюнтеру.

Гюнтер взял лист, зачем-то откашлялся и торжественно зачитал:

— Федьку Захарова сына Васильева, который верно мне служит Статс-секретарём моей Канцелярии, назначаю на время моего отсутствия, царем-батюшкой то есть — мной.

Целую, Кощей.

И.о Кощея

«Михалыч бежал зигзагами по Колокольной площади, пригибаясь и часто оборачиваясь, отстреливаясь из именного маузера. Фашисты, уверенные в своём превосходстве шли длинной цепью загибающейся с флангов и Михалыч, нырнув за перевёрнутую телегу, с горечью подумал: „Не успею ить… Кабы токма до ворот добратьси…“. Он вздохнул, мысленно перекрестился, сплюнул трижды на труп эсесовца и снова рванул к дому кожевенника, натужно хекая и тихо матерясь.

Калымдай, сидя на крыше за печной трубой, осторожно выглянул, оценивая поле боя.

— Не успеет, дед, никак не успеет, — прошептал он и в отчаянье поднявшись во весь рост и широко расставив ноги на скользкой черепице, дал длинную очередь из трофейного шмайсера по фрицам.

— Сдохните гады! — заорал Калымдай, отвлекая на себя внимание.

Но гады только обидно смеялись, а пули проходили сквозь их полупризрачные тела не причиняя никакого вреда.

— Калымдай, внучек! Схоронись! — закричал Михалыч, из последних сил ныряя в приоткрытую калитку.

Фашисты сбились в кучу метрах в тридцати от ворот и вперёд выступил рослый штурмбанфюрер.

— Сдавайтесь, Кощеево отродье! — крикнул он на чистейшем русском и взял наизготовку фаустпатрон.

— Кощеевцы не сдаются, блин! — рявкнул вдруг голос и за спинами фрицев поднялась невысокая крепкая фигура Аристофана. — В натуре, замочу гадов!

Он выхватил из-за пазухи связку гранат и ловко метнул её в толпу уже предвкушавших победу фашистов. Грохнул взрыв, но когда рассеялась пыль, Аристофан только с горечью сплюнул: фашисты продолжали спокойно стоять, ехидно улыбаясь.

— Наше чёрное колдунство вам не одолеть, — торжествующе улыбнулся штурмбанфюрер, наводя фаустпатрон на Калымдая.

— А отведайте-ка тогда пуль наших заговорённых!

Ворота распахнулись и посреди них среди клубов дыма, сначала проявилась тельняшка с лентами патронов крест-накрест, а потом ужеполностью показалась суровая фигура Михалыча.

— За Федьку! — заорал он. — За оладики!

Перехватив поудобнее ручной пулемёт, дед начал от бедра поливать фашистов серебряными колдовскими пулями. Фрицы завизжали от боли и ужаса, а их тела, разрываемые на куски, слабо замерцали и вонючими кусками грязного тумана стали всасываться в землю. Всего несколько секунд и на поле боя остался только штурмбанфюрер, бросивший оружие и машущий над головой белым кружевным платочком.

— Я сдаюсь! Сдаюсь! — завизжал он, потом заплакал и размазывая сопли по лицу, провыл: — Не убивай меня, дедушка Михалыч! Я тебе ещё пригожусь!

— А вот хрен, — сурово сказал дед, нажимая на курок».

* * *

Я поставил точку, перечитал свеженабранный текст, хихикнул и удалил его.

Вот хоть последний кусок бутерброда у меня отберите, а не собирался я ничего подобного писать. Выдалась свободная минутка, сел за комп, решил набросать себе для памяти маленький конспектик о событиях за последние пару месяцев, а пальцы сами застучали по клавиатуре и, нате получите образец высокого графоманского стиля.

Это всё нервы, недоедание и хронический недосып, я знаю. Да и Михалыч вам подтвердит, да не только подтвердит, а и потащит сразу же за стол, если только попадётесь ему в руки. Но не переживайте, не попадётесь.

Попавших в это полусказочное царство-государство, всего двое — я, ваш скромный автор этих записок, Захаров Федор Васильевич и мой товарищ по несчастью, сыскной воевода и заведующий первым Лукошкинским отделением милиции, участковый Ивашов Никита свет Иванович.

Хотя, почему по несчастью? Я себя несчастным вовсе не чувствую. Ну, изредка разве что, когда достанут все и вся. Да и Никита, насколько я знаю, совсем не жалуется, а как сыр в масле катается в тереме бабы Яги, которая предоставила всё своё нажитое неправедным трудом хозяйство под отделение милиции.

Как мы попали сюда? Ну, со мной всё просто. Меня сюда из моего мира, причем вместе с вагончиком, забитым аппаратурой, перетащил Кощей, размечтавшийся, что я легко так возьму и решу проблему с назойливым участковым. Мол, раз я из одного мира и времени с Ивашовым, то для меня расправиться с ним — плёвое дело. Классная логика, ничего не сказать. Расправляться с милицией я не стал, да и не смог бы, понятное дело, но был вскоре за особые заслуги оценен, возвышен и назначен главой собственной Его Императорского Величества Кощея канцелярией. Статс-секретарь, аплодисментов не надо. Ну, если очень хочется, валяйте, аплодируйте, я посмущаюсь, но переживу.

А вот с Никитой дело более странное. Он тут оказался немного раньше меня и сразу попал в стольный город Лукошкино в распростертые объятия официального царя нашего государства Гороха. А вот кто и почему его сюда перебросил — загадка до сих пор.

— Царь-батюшка! — послышался подобострастный голос за спиной — Не вели казнить, вели миловать, злодей ты наш неописуемый, Кощеюшка ты наш свежевыпеченный, а только изголодалси ты небось, измаилси от трудов своих тяжких, так и сядь за стол, да и отобедай, чем нам Иван Палыч послали.

— Михалыч, завязывай, — я крутнулся на кресле, разворачиваясь к деду. — Достали уже своими приколами.

— А раз так, то живо, Федька за стол! — дед грозно покачал полотенцем. — Я по второму разу разогревать не буду!

Тишка да Гришка, бесенята Михалыча, тут же запрыгали вокруг меня, выпрашивая мультики, раз компьютер освободился. Да нате, паразиты, отвяжитесь только…

Я со вздохом перебрался за длинный стол из обычных строганных досок, стоящий прямо посреди центрального помещения нашей Канцелярии, сел на лавку и приготовился к ежедневно-многократной пытке.

— Борщ на первое, — подвинул мне под нос миску Михалыч. — И не вороти рожу, внучек, обед — главная еда за весь день, наворачивай давай.

— Так вроде же завтрак — главная еда? — я запустил ложку в крынку с густой сметаной и ляпнул её в борщ. — Ты же мне каждое утро твердишь об этом.

— Завтрак… Да когда енто было, — отмахнулся дед, обкладывая миску с борщом блюдечками с сухариками, чесноком, луком, острым перцем и тонко порезанным салом. — Ты не болтай, а рот если раззявил, то запихивай в него сало поскорее. Вот… правильно… В сале, внучек, вся сила и мужская и государственная!

— Как это — государственная? — изумился я, решительно откусывая половинку стручка острого перца. — Ух!

— А от сала мозги шибче работать начинають, — пояснил дед, умильно наблюдая, как я поспешно заедаю горячим борщом жуткую горечь во рту. — А ты, внучек, у нас и есть сейчас государство.

Угу, государство — это я. Это не Людовик XIV придумал, как видите, а дед.

Дед у меня хороший. Да что там — классный! Нет, он мне на самом-то деле и не дед вовсе, но по факту ещё какой дед. Когда я тут появился он как-то сразу взял меня под свое крылышко и окутал заботой и любовью, как родного. Да и я его сейчас воспринимаю, как самого настоящего родного деда. Милый такой низенький старичок, слегка лысеющий, зато с бородой до середины груди. Ангелочек пенсионного возраста. Каждый так про него подумать может, кто не знает. Только таких тут нет. Да и вообще не знаю, где такие есть. Михалыча знают все в нашем царстве-государстве, да и за его пределами. И не только знают, но и уважают. А, может быть и боятся. Хотя чего его бояться? Он хороший. Ну, гастролировал в молодости по Европе в качестве знаменитого медвежатника, взломщика сейфов, легендой воровского мира был, ну так это было да прошло. В старости дед вернулся в российские земли, да и пристроился во дворце Кощея, а как я появился, так сразу и в мою Канцелярию попал. Надо бы, кстати, ему официальную должность назначить. А, ладно и так сойдёт.

Бесенята в кресле запрыгали и восторженно завопили от очередного ловкого трюка черепашек-ниндзя, дед убрал у меня из-под носа пустую миску и подсунул вместо нее другую, с молодой картошкой и жареным мясом.

— Ну, дед, — тут же привычно заныл я, выискивая взглядом кусок пожирнее и повкуснее, — ну я же лопну!

— Лопнешь, так я заместо тебя Кощеем стану! Буду гусей-лебедей кушать, да пирожки мёдом запивать, а Машке прикажу мне спину чесать с утра до вечера, вона у неё когти какие! А ты ешь, ешь. Енто тоже тебе привет от Иван Палыча. Сказали барбекю называитси, спаси господи… Вот зачем они, внучек, слова так коверкают на свой басурманский лад?.. Ешь, кому сказал!.. Шамаханы наши, шашлыком обзывають, Иван Палыч, вона какое слово придумали… Мясо и мясо, отродясь его по-другому и не называли…

Это у нас с дедом тоже традиция. Я отбиваюсь, а он в меня еду усиленно запихивает, да половником поглубже пропихивает и утрамбовывает. Шучу. Почти. Впереди у меня десерт, а если съесть всё что дед размечтался в меня запихнуть до десерта, то прощай пирожки да булочки — они уже, действительно не влезут. Да и бог с ними, пирожками, но дедовы оладики… Вот это я никак пропустить не могу и не хочу и даже не уговаривайте меня. И ожирение мне не грозит, не переживайте. Со времени начала моего царствования тут, покою моим нервам нет, а они, уж поверьте, жирам накапливаться не дают. Ох, устал если честно. Каждый день что-нибудь случается. Ни с Калымдаем выпить, ни к Варе съездить.

Простите, я, наверное, сумбурно? Сразу вываливаю массу информации, как Яндекс при неправильном запросе поиска. Сейчас объясню, поскучайте немного.

А нет, не сейчас. Сейчас — оладики, ура!

Вот, уф-ф-ф… Теперь можно и рассказать. Я быстро, не волнуйтесь.

В этом древнерусском государстве власть двойная. Официальная принадлежит правящему сейчас царю Гороху. Ну, кстати не из самых худших царь. Государство при нём крепкое, народ доволен, враги сунуться боятся, крестьяне пашут, купцы торгуют, бояре жиреют и дурака валяют в своей Думе. Всё как положено. Но есть тут и вторая власть в лице моего нынешнего работодателя Кощея. Личность это крайне неординарная, зловещая и загадочная. Точно про него никто ничего не знает, но силушкой он не обижен, в колдовстве на «пять» разбирается, возраста неопределенного, думаю несколько сот, а то и тысяч лет ему точно есть. Да еще и живучий невероятно, потому что Бессмертный. Это и по документам так и по факту — Бессмертный. Почему, как и за что ему такое привалило, никто не в курсе, просто есть такой феномен и всё тут.

Власти и денег у Кощея точно побольше будет, чем у Гороха и, захоти он править государством официально, то для него это никакой сложности не составит. Только ему это и на фиг не нужно. Он у нас эдакий крутой мафиози всероссийского разлива. Все лихие люди ему долю от своего заработка отстёгивают, со всех сторон денежные ручейки в Лысую гору, где дворец Кощеев находится, стекаются. А Кощей всем этим правит разумно в меру своей злодейской сущности, а в свободное от работы время скучает и от скуки вечно вляпывается в какие-нибудь авантюры. Правда, в последний раз он вляпался в царскую каторгу, где и находится сейчас уже два месяца… Ну да, даже немного больше двух. Летучий корабль мы построили в конце августа, а сейчас уже ноябрь.

На базе этого корабля думал Кощей создать военно-воздушную флотилию и идти воевать своего заклятого недруга фон Дракхена. Это такой гад здоровенный в виде дракона. Не путайте его с нашим Горынычем. Горыныч у нас хороший, хотя и заносит его иногда причем, не только в полёте. Я сам этого Дракхена не видел, но судя по рассказам немногих выживших, повстречавших его, зверюга там ну очень большая. И совершенно чокнутая.

С флотом у Кощея ничего не вышло, а тут еще так сложилось, что гад тот драконистый, как раз решил напасть на Кощея, который отпора ему дать в тот момент ну никак бы не смог. И ладно бы Кощея он поборол, не беда, не насмерть же, помните про бессмертие? Но дракон этот после победы отправился бы гулять по всему нашему государству и Лысая гора, как Кощеева база и Лукошкино, как столица, первыми попали бы под раздачу. Что, если чуть подробнее, означает сравнивание под корень и горы и города, причем вместе со всеми обитателями.

Кощей тогда долго голову ломал, как бы из этой ситуации выбраться, да время себе для ответной атаки выиграть и пришёл он к единственному разумному выходу — сдаться в плен царю Гороху. Фон Дракхену просто так резвиться не интересно, ему Кощея одолеть важно, да не обессиленно висящего сейчас на цепях в камере, а полного сил. А уничтожение земель да жителей, это так, маленький бонус. Вот и отправился Кощей в далёкую самую крепкую тюрьму куда-то аж за Урал, а фон Дракхен пролетел со своей затеей.

Кощей своим самопожертвованием Русь спас, а накануне своего плена оставил письменное распоряжение, так мол, и так, пока я тут за вас всех в тюряге парюсь, замещать меня будет мой дорогой и всеми любименький Феденька. То есть я. И.о. царя, как в известном фильме расписывался на указе один вредный персонаж. И назначение меня временным царём тайной воровской империи Кощея, было совсем не предложением занять сей пост, уж поверьте. Приказал и всё. А мне, честно говоря, оно и даром не нужно. Мне и в своей Канцелярии с моими сотрудниками совсем не плохо и совершенно не скучно.

Ну вот такие вот дела на сегодняшний день, в нашем царстве-государстве, едином под двумя линиями власти. Кстати, вникнув слегка в местное государственно-политическое устройство, я как-то задумался о всем известном гербе — двуглавом орле. Не отсюда ли такая символика пошла?

Заскрипела дверь, в Канцелярию влетела Маша и сходу заныла:

— Ну, мсье Теодор, ну можно мне в Лукошкино? Ну, силь ву пле, а?

Кстати, «влетела» — это не образное выражение, а буквальное. Маша по дворцу Кощея, если спешит или раздражена, то рассекает на своих крыльях, а-ля летучая мышь. Сразу замечу, что Иоганн Батистович Штраус, вовсе не Машей вдохновился при создании своей знаменитой оперетты. Маша у нас — вампир. Хотя… Да нет, не может быть.

— Нельзя, Машуль, сейчас никак не получается, потерпи немного.

— Ну, сколько же можно, мсье Теодор?! Я уже неделю Кнутика не видела! Я скуча-а-аю…

Кнутик это — Кнут Гамсунович Шпицрутенберг, немецкий посол при дворе Гороха. Маша с ним как закружились в страстном романе еще летом, так до сих пор и порхают в розовых облаках личного счастья и возвращаться на землю никак не желают.

— Маш… Ну нет сейчас никакой возможности тебя в Лукошкино отправить, понимаешь? Горыныч еще не прилетел, занят он очень, а с бесами их путями подземными, ты сама путешествовать не хочешь.

— А Максимилиан? — требовательно спросила Маша.

— А Макс на меня обижен — я ему никак продолжение сериала про динозавров показать не успеваю.

— А вы ему прикажите! Царь вы или не царь?!

— Аз есмь царь, — строго икнул я, и с трудом поднявшись с лавки, направился к дивану. — Вот сама иди на конюшню и договаривайся с ним.

Максимилиан, это у нас конь такой. Путь от Лысой горы до Лукошкино по всем местным волшебным дорогам, одолевает за два-три часа. Очень удобное средство передвижения, не будь Максимилиан говорящим. Все мозги вынесет за дорогу своими рассуждениями об инопланетянах, эволюции, древних цивилизациях и прочих околонаучных теориях. Фоменко на него нет.

— Ну, мсье Теодор… Кнутик уже чахнет без меня… Да и я, посмотрите… нет, вы не отворачивайтесь, а посмотрите, — Маша растянула свой кожаный жилет в стороны, — я же толстеть начала от горя!

— Машуль, потерпи пару дней, хорошо? Я что-нибудь придумаю, обещаю.

— Так же, как вы мне мешок яблок обещали? Кстати, — Маша уперла кулачки в бока, — а где мой мешок яблок?

— Я уже послал за ним, — привычно отбрехался я. — На неделе точно привезут.

Она меня уже достала этими яблоками. Еще летом я ей пообещал купить их, но до сих пор ну вот просто не получается. Не потому, что мне жалко — просто времени нет.

— А вы бы и сами, мсье Теодор, — зашла с другой стороны Маша, — съездили бы к мадмуазель Варе. Да и меня бы по пути в Лукошкино подкинули. Вы же давно с ней не виделись?

— Две недели, — вздохнул я.

— Вот видите! Мадмуазель Варя уже, наверное, все глаза вылакала, а вы тут на диване валяетесь! Да и сами вы, Теодор очень неважно выглядите.

— А что такое? — заволновался я.

— Кровь в вас черная испорченная по жилам ходит от разлуки с любимой. Хорошей крови может быть только на пару глотков и осталось. Уж поверьте, это я вам как вампир говорю… Собирайтесь и в путь!

— Ну, какой ты вампир, Машуль, — отмахнулся я. — Вампиры вегетарианцами не бывают.

— Не бывает бывших вампиров! — парировала Маша, и уже было открыла ротик для очередного потока жалоб, густо замешанного на шантаже и угрозах, как в Канцелярию зашёл мой старый друг и соратник Калымдай.

— О, Калымдай! — обрадовался я и помахал ему рукой. Вставать с дивана категорически не хотелось. — Как раз вовремя! Столько дел накопилось, столько дел… Маша, нам с майором обсудить надо кое-что, ладно?

Маша зашипела и гордо вскинув головку, удалилась в свою комнату. Она, так же как и я, да и Михалыч, жила при Канцелярии в отдельной комнате, в которой сразу из кабинета можно было уединиться и поворчать на злого начальника, не опасаясь репрессий.

Калымдай вытянулся по швам и уже распахнул, было, рот для официального приветствия, как я перебил его, погрозив кулаком:

— И ты туда же? У деда нахватался? Завязывай, ладно?

— Ишь, скромный какой, — кивнул на меня Михалыч, протягивая Калымдаю кружку с чаем. — А ить Кощей-батюшка живо бы башку снёс, если фамильярничать с ним вздумали бы.

— Федор Васильевич, — Калымдай завис рукой над тарелкой с пирожками, выбирая повкуснее, — я ребят своих тут рядом расположил, как и договаривались. Всю роту. Будут какие-нибудь приказания?

— Пока тишина, Калымдай, — я потянул из коробки сигару и задумчиво покрутил её в пальцах. Курить не хотелось совершенно. Вот же… Раньше бегал к Кощею, выклянчивал и сигары и коньяк… Один раз повезло — выпросил сразу ящик коньяка для протирки контактов и кучу сигар, отгонять злых духов от компьютера во время ремонта, а сейчас, вот оно добро под носом лежит, а не хочется.

— Ребята мои совсем мхом поросли от безделья, — Калымдай кивком попросил деда подать блюдечко с мёдом. — Ага, спасибо, Михалыч… Так я их сейчас гонять буду, вот и думаю, а может и Аристофановых ребятишек к нам подключить? Им полезно будет.

Так… Наверное, пора вам опять немного дать объяснения, кто есть кто, а то запутаю я вас. Я могу.

Сначала Маша. Как вы поняли, она у нас вампир. А звать её вовсе не Маша, а Мирослава. Это сербское имя. Ну, красивое же, верно? А Маша требует себя называть на французский манер Марселиной, за что сразу и заработала русское имя. Просто так, из вредности. И да, она вегетарианка. Кощей что-то наалхимичил с ней, пытаясь превратить её в супер-солдата и вот вам результат. Хотя Маша и без всякой алхимии может запросто уложить десяток-другой простых солдат, но Кощея тогда накрыл очередной приступ гениальности и вот, получите, распишитесь. Но она у нас хорошая, не подумайте. Только капризная немного и влюбчивая.

А вот Калымдай, он без комплексов. Скажут убить — убьёт не задумываясь. И это не шутка. Сам он родом из шамахан, а это, в свою очередь, такие бандиты Кощеевы, с виду монголо-татары, только с рогами и хвостами, а по повадкам так еще и хуже, но Кощею преданы как никто другой. Откуда они взялись, я понятия не имею. Возможно, Кощей их вывел в ходе своих безумных экспериментов, но это не бесы точно. Про бесов я тоже коротко объясню, только про Калымдая закончу. Калымдаю повезло — он попал в военную академию имени Кощея и вышел из неё эдаким бравым офицером, растеряв шамаханскую дикость и убогость, а приобретя взамен хорошие манеры и отличную военную подготовку. Честно говоря, на нём только и держались наши совместные операции, коими нас озадачивал Кощей. А да, чуть не забыл. У него в подчинении была сотня шамахан, которых он вышколил, обучил и выдрессировал так, что получил в итоге самый настоящий спецназ. Эту сотню мы решили на время моего вынужденного правления, передислоцировать во дворец, просто так, чтобы под рукой была, ну и для солидности. Они и заняли большую комнату рядом с Канцелярией, а по другую сторону от моей двери была еще одна казарма, где располагались бесы Аристофана.

Замучил я вас? Потерпите еще совсем чуть-чуть, а то не поймёте, о ком я рассказываю, а я себя буду чувствовать не Достоевским, а каким-нибудь дилетантом, не способным донести до читателя даже элементарных образов персонажей своего рукотворного литературного памятника.

Аристофан — это бес. Самый натуральный такой, с рогами и хвостом. Роста он невысокого, да, как и Калымдай, впрочем, но очень крепкий, почти квадратный. Аристофан командует моей официальной группой быстрого и вредного реагирования из двадцати таких же бесов, только потупее. Бесы очень полезны для создания паники, народных волнений и для любых драк. Кроме того они умеют каким-то своим бесовским способом моментально под землей передвигаться на большие расстояния. Ну а по жизни они — настоящие бандиты. Украсть, обмануть кого-нибудь, ограбить, а деньги прогулять — это их призвание и стиль жизни. Правда у меня в Канцелярии им сразу популярно объяснили, что тут их шуточки не пройдут и не сразу, но я всё-таки получил в свою команду вот такой вот бесовской отряд.

Уф-ф-ф… Всё вроде. Но вы не расслабляйтесь, если я про кого забыл, то потом всё равно расскажу. Михалыч, Маша, Аристофан, Калымдай… Два бесёнка, Тишка да Гришка, ну это не считается, они у деда вместо котят. Всё вроде бы… Ох, нет! Дизель! Чуть не забыл, хотя, попробуй про него забыть — вон он, скрипит себе в своей генераторной, аж уши в трубочку сворачиваются.

Дизель — скелет. Их тут много во дворце, но Дизель у меня особенный. Он в Канцелярии с самого первого дня крутит ручку генератора за неимением солярки, а генератор подает питание уже на компьютер. Дизель у нас знаменитость среди местных скелетов. Стоит ему выйти из кабинета, как тут же появляются его собратья и с обожанием смотрят на него. Дизель — настоящий патриот Канцелярии и как-то даже пожертвовал жизнью, защищая компьютер от посягательств Кощея, за что и был разнесён им на косточки. Восстановили потом, конечно и за этот героический подвиг, да и просто, чтобы отличать его от других скелетов, я нарисовал Дизелю на лбу красным фломастером знак радиационной опасности, а другие скелеты как к божеству стали к Дизелю относиться после этого. А я просто привязался к нему и считаю своим другом. Только есть у Дизеля и минус, точнее — минусище: Кощей его запрограммировал запускать генератор каждое утро в шесть часов, начало рабочего дня, видите ли, а звук, с которым трутся друг о друга костяшки его скелета при быстром вращении рукояти генератора… Звук обычного будильника — это колыбельная по сравнению с Дизелем. Даже теперь, обладая властью Кощея, я не могу перепрограммировать его, так и мучаюсь.

Сбили вы меня совсем со всеми этими персонажами… О чём там речь-то шла? А да, Калымдай предложил погонять вместе со своими парнями заодно и бесов Аристофана. Конечно же, я не стал возражать. А если что, у меня еще и личная гвардия в наследство от Кощея полученная по пятам ходит. Рыцари-зомби. Очень, знаете ли, эффектные и эффективные ребята. Ну да бес с ними, надеюсь, не понадобятся. Но проявить себя они могут в любой момент, вот как сейчас, например.

В дверь поскреблись, а потом она распахнулась и явила нашему взору дворецкого Гюнтера, устало-обреченно висящего в мощных руках рыцарей, охранявших Канцелярию с той стороны двери.

— Ваше Императорское Величество, — тем не менее, торжественным как всегда голосом, провозгласил Гюнтер, — в тронном зале собрались ваши верные слуги, нижайше просящие вашей справедливости на суде. А через час у вас назначена встреча с господином Бульктерьером, послом морского царя Его Величества Морифанта Седьмого.

Не хочу. Вот не хочу и всё тут. Надоели эти государственные дела, сил моих нет.

— Иду, — я взял сигару из коробки помахал ей, — сейчас перекурю и приду.

И чтобы меня никто не заподозрил в оттягивании неприятного момента, пришлось на самом деле закурить. Из кончика пальца вырвался огонёк и я запыхтел крепкой и совсем не вкусной сигарой, мысленно отдавая приказ личной гвардии отпустить Гюнтера.

Ну, да, так я тоже теперь умею. И прикуривать от пальца и мысленно управлять всеми тридцатью рыцарями-зомби и еще кое-что, так, по мелочи. Эти умения мне от Кощея в наследство достались. Не сразу, а эдак потихоньку проявляться начали. Я первый раз жутко испугался, когда вот так же прикурить хотел, а палец как зажигалка сработал. Целый консилиум местных специалистов по колдовству собрал и только когда древний колдун Лиховид Ростиславович объяснил всё, чуть-чуть успокоился. Нормальное дело оказывается. Дворец подстраивается к новому Кощею, а я он и есть по факту, и возникает такая связь колдовская. Я и вникать в это не хочу, не интересно. Ну могу я почувствовать теперь, как бесы топочут по коридору, сперев с кухни свиной окорок, ну и что? Радости с того никакой, одно только раздражение и так обессиленного организма.

— Деда, — позвал я, разгоняя рукой едкий дым от лица, — готовь мой карнавальный костюм, чтоб его.

— Уже, внучек. Вставай, одевать тебя будем.

— Я не нужен вам пока, Федор Васильевич? — спросил Калымдай. — Я тогда пойду, погоняю парней своих.

Кивнув ему и затушив сигару, я со вздохом поднялся и отдал себя на растерзание Михалычу. А тот уже держал в руках серый плащ с большим капюшоном:

— Давай, внучек, заныривай. А что енто ты ложку свою амулетную не одел?

Что, правда? Да, действительно, забыл. В первый раз за два месяца. Я сбегал в свою спальню и, взяв со стула около кровати, небольшую медную ложку на простой веревке, повесил её на шею. Это мне Кощей выдал при расставании. Стукнешь ей раз по любой твердой поверхности и вызывай Горыныча, да приказывай ему. Хорошая штучка, хотя таскать её с собой все время нужды не было, но я таскал. В память о Кощее и как талисман наудачу. Да и просто прикольно было по дворцу шататься с ложкой на груди. А вот такие заскоки у царя-батюшки, а кто слово скажет, того сразу же на вылизывание сортиров. Для первого раза.

— Давай, дед, напяливай на меня балахон этот, — вздохнул я.

— Чаво вздыхаешь? Хорошая одёжка получилась. Всем нравится, да и паразитам моим, Тишке да Гришке, спать на ей больно удобно.

— Ну да, — фыркнул я, — для твоих бесенят и заказывали.

— Жалко тебе, Федька?

Гюнтер у дверей поморщился. Как же, царя-батюшку, да так по-простому, по имени обзывают. Ничего, потерпит. Я же его терплю. И кстати, теперь терпеть заносчивого и противного… нет, не так, вот так: пра-а-ативного Гюнтера, мне стало гораздо легче. Раньше он меня просто раздражал своим высокомерием, а после того, как Кощей на банкете в честь победы над Вельзевулом, отпустил про меня идиотскую шуточку, да с лёгким таким нетрадиционным уклоном, Гюнтер вдруг расцвел с совершенно неожиданной стороны и стал доставать меня повышенным вниманием к моей персоне. Как тогда издевались мои милые сотруднички надо мной… Сейчас же, когда я сам стал Кощеем, Гюнтера как подменили и никаких намёков на любые личные отношения он себе не позволял. Наверное, единственный плюс в моём нынешнем положении.

Плащ в этот раз одели быстро, уже приловчились, и я скомандовал:

— Теперь, шлем… чтоб его…

— Да ладно, внучек, не капризничай, полезная штука… Подставляй башку… ага, так… Вот так от!

Шлем мы позаимствовали от знакомого мне уже рыцарского доспеха. Ничего такого особенного, обычный шлем в форме волчьей морды, но были у него и важные качества, ради которых я и соглашался таскать на себе этот кошмар. Во-первых, он, само собой, закрывал моё лицо. Придворные и так хорошо меня знали, а вот гости, ну там, послы, представители зарубежных синдикатов, всякие там Иван-царевичи в поиске приключений и тому подобная публика, крайне удивлялись, завидев моё прекрасное, благородное, привлекательное (ну, вы поняли, какой я красавчик, да?), но неподобающе юное для Кощея лицо. А во-вторых, шлем прекрасно искажал голос. До голоса Дарта Вейдера я не дотягивал, но впечатление всё равно производил. Хотя вся Канцелярия долго хохотала в первую примерку и просила спеть песенку. Им-то смешно, а мне в этом железе париться, да еще и пирожок, который заботливый дед сунул мне в карман, не съесть — забрало не открывалось и шлем можно было снять только целиком.

— Ну, я пошёл, — проговорил я в шлем, поправляя висящую на груди ложку.

Дед хихикнул, а потом завопил:

— Стой, внучек! Капюшон забыли накинуть.

— А да, верно… Ну всё? Ну, давай, дед, не скучай тут без меня.

— Соскучишьси тут, — пробурчал дед и принялся собирать миски со стола.

Гюнтер гордо вышагивал впереди, а позади маршировали рыцари-зомби в своих черных доспехах, черных плащах и с черными же мечами на поясах. Причем, после каждой развилки коридоров, к ним прибавлялись еще два рыцаря, охранявших все подходы к Канцелярии.

— Гюнтер! — заорал я, резко останавливаясь. — А почему там бардак? — Я указал на небольшой зал, мимо которого мы шествовали. — Я же русским по-белому приказал, чтобы порядок тут навели, по крайней мере, мусор убрали. Что мне самому за уборщиками бегать и упрашивать?

— Виноват, Ваше Величество…

— Еще бы!

— Будет исполнено, Ваше Величество.

— Смотри у меня! — роль грозного царя-батюшки у меня получалась всё лучше.

А бардак, да, я понемногу стал ликвидировать во дворце. Меня с первого дня, как я тут оказался, просто шокировали горы мусора в залах и в коридорах. Кое-где приходилось по стеночкам пробираться, так как последние тропинки, были уже завалены мусором. Кощею, может быть, это и было пофиг, а меня контраст комнат с золотым паркетом или отделкой стен драгоценными камнями и тут же горами мусора, сильно раздражал.

В тронном зале рыцари, моментально взяв меня в коробочку, зашагали к трону, совершенно не обращая внимания на зазевавшихся, а теперь разлетающихся с нашего пути придворных или совсем уж раззяв, жалобно попискивающих под сапогами рыцарей. Я же, уже привыкнув к подобным официальным выходам, тоже особо не оглядывался по сторонам, а шёл, резвясь, усиленно подражая сенатору Палпатину из «Звездных войн», когда он уже стал императором. Идею плаща с глубоким капюшоном я именно у оттуда и содрал, а теперь развлекался, имитируя его коронную походку, когда руки, согнутые в локтях, выставлены вперёд, а кисти безвольно так слегка покачиваются. Прикольно!

На трон я вскарабкался уже привычно, довольно ловко, хотя в первую свою попытку два месяца назад, дважды соскальзывал с него и милостиво позволял поднимать меня с пола.

Когда я, поелозив задом по сиденью, удобно устроился и замер, Гюнтер провозгласил:

— Его Наикошмарнейшее Императорское Величество, Великий и Ужасный, волею судеб — Кощей, милостиво соизволяет начать суд!

Я кивнул и махнул рукой мол, давайте, не тяните. И понеслось.

Скукотища жуткая. Владельцы двух стрип-баров в подземелье не поделили новую звезду, танцовщицу. Отобрал себе, чтобы по таким мелочам не отвлекали царя от государственных дел. Потом продам им же, кто больше заплатит.

Семейная пара двух призраков решила-таки развестись после шестисот лет счастливого брака. Детей нет? Ну и чешите, наслаждайтесь свободой, чего вообще ко мне припёрлись? Территорию поделить не можете? Ну, мужу левая часть дворца, жене — правая. Всё? Сами не могли договориться?

Жалоба с кухни на бесов. Спёрли весь стратегический запас высококачественной, болотной тины. Разберемся в рабочем порядке, можно было сюда и не приходить. Уж Иван Палыча я в обиду не дам. И морковку спёрли? Для моего рагу?! Поймать мерзавцев, всыпать им плетей, да отправить в Тмутаракань за свежей морковкой и знать не хочу как, но чтобы завтра три мешка приволокли, лично проверю!

И вот так полтора часа. Ну, что за жизнь?

Когда жалобщики закончились, я устало наклонился к Гюнтеру:

— Ну что там еще?

— Посол от морского царя, Ваше Величество, — напомнил он.

— Введите гражданина посла, — удачно вспомнил я знаменитую фразу из кинофильма и в ту же секунду на меня рухнул потолок тронного зала.

* * *

Нет, и не надейтесь, назло всем я остался жив.

С постамента вдруг рвануло вверх что-то синее, и я оказался в полупрозрачном коконе, как киндер-сюрприз в яйце Фаберже. Силовое поле, самое натуральное. Или магический кокон. Или обзовите как угодно, но сработавшая защита спасла меня от неминуемой смерти. Как и Гюнтера, стоявшего рядом с троном. А вот любопытствующим придворным, которые не успели рассосаться из зала после суда, совсем не повезло. Рыцарям-то что, они зомби, как привалило их, так и откопались самостоятельно, а всех остальных — в лепёшку. Грохот был потрясающий! Дворец немного тряхнуло, я поковырялся в ушах и прищурился, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в клубах пыли. Силовое поле мигнуло и исчезло, и вот тут меня стала бить дрожь. У меня всегда так — в пиковый момент всё нормально, держусь, а потом начинается реакция.

— Это что такое было? — совершенно нормальным голосом, а вовсе не чопорным, официальным, протянул Гюнтер.

— Посла там не придавило? — слабым голосом поинтересовался я. — Еще нам международного конфликта только и не хватало…

— Разрешите узнать, Ваше Величество? — перешел на обычную манеру Гюнтер и, не дожидаясь моего согласия, спустился с постамента, растолкал уже взявших трон в кольцо рыцарей, ощетинившихся мечами, и полез через завалы тронного зала к выходу.

А ведь это трон меня спас. Я вспомнил, как накануне пленения Кощея, я как раз застал его в этом зале за заменой трона и еще удивился, но спросить в той суматохе так и забыл. Вот оказывается, что. Кощей сделал другой трон, специально под меня и подогнал его под меня же, магически. Спасибо, царь-батюшка, не ваша бы забота и хана Феденьке.

В зал влетела Маша, сделала круг под потолком, который теперь представлял из себя голую скалу, плавно спикировала на постамент и внимательно окинула меня взглядом.

— Жив-жив, — успокоил я её.

В дверях зала показалась небольшая фигура и заорала:

— Федька! Внучек! Живой?

— Да живой, Михалыч, живой, — пробурчал я. — Дед ты там стой, сюда не лезь, а то поранишься еще об обломки.

— Пойдемте, мсье Теодор, — сказала моя вампирша, подхватывая меня и взлетая, — вам тут больше делать нечего.

Она мягко опустила меня около Михалыча и снова взлетела к потолку и принялась порхать кругами, внимательно осматриваясь.

Притопавшие рыцари-зомби снова окружили меня, попытавшись оттеснить Михалыча, но тот так цыкнул на них, что больше попыток разделить нас не последовало и мы вышли в коридор.

— Федор Васильевич, — подскочил к нам Калымдай. — Моя рота и подразделение Аристофана стоят в оцеплении в ближайших коридорах, мышь не проскочит.

— Да сейчас-то толку с того? — махнул я рукой. — Гюнтер! Что там с послом?

— Цел водоплавающий, — отмахнулся Михалыч. — Унесли уже.

— Унесли?!

— Не извольте беспокоиться, Ваше Величество, — подошел Гюнтер. — Посол цел, бригада медиков-кикимор взяла посла под свою опеку.

— Штоф самогона с валерьянкой влейте и будя с него, — проворчал дед. — Пошли отсюда, внучек.

— В Канцелярию, — скомандовал я и повернул голову к шагающему рядом Гюнтеру: — Гюнтер, там надо порядок…

— Будет исполнено, Ваше Величество, — прервал он меня. — Восстановительные работы начнутся сразу после ухода следственной бригады.

— Не перебивай царя, — пробурчал я для проформы. — Молодец.

— Виноват, Ваше Величество. Спасибо.

— Ладно, давай командуй тут. Я буду в Канцелярии.

* * *

В Канцелярии была тишина.

Все сидели за столом, только Михалыч возился с самоваром да Дизель баюкал Тишку да Гришку на диване. Маша внимательно разглядывала наш потолок, Аристофан ёрзал, переполняемый эмоциями, а Калымдай задумчиво чистил ногти большим ножом.

Я посмотрел на коньяк, плескавшийся в моём стакане, взболтнул его и залпом выпил. Ух! Вещь! Полстакана великолепного алкоголя огнем пробежало по пищеводу, мягко опустилось в пузо и вдруг взорвалось приятной обжигающей вспышкой. Есть всё же нечто в народной медицине. Стресса как такового я не чувствовал, дрожь охватившая меня еще в зале давно улеглась, но от коньяка я отказываться не стал в профилактических целях и теперь, расслабившись добродушно и лениво размышлял. Повезло, вот, просто взяло и повезло. Нет спасибо, конечно Кощею за его заботу, но если бы я не сидел на троне, а только подходил к нему? Всё — плач, стоны по всему царству и демократические выборы нового царя, за которыми я буду наблюдать уже в виде несчастного, но очень симпатичного приведения. По факту это же второй день рождения и есть повод отметить это дело!

Я уже было открыл рот, чтобы предложить устроить внеочередной праздник и был неприятно удивлён мрачным выражением физиономий моих коллег.

— Вы чего такие? Тут радоваться надо. Это ж так везет не каждый день. Предлагаю провести сегодня торжественное мероприятие по случаю счастливого спасения!

Маша вздохнула, Калымдай хмыкнул и отвёл взгляд, Аристофан впечатал кулак в стол, а дед только жалостливо погладил меня по голове.

— Так… Ну и что я опять проглядел? — обвёл я взглядом соратников. — Ничего не понимаю.

— То-то и оно, внучек, — Михалыч водрузил на стол самовар и, шагнув к комоду за кружками, бросил через плечо: — Федьке больше не наливайте.

— Да что случилось-то?! Объяснит мне кто-нибудь?

— Видите ли, Федор Васильевич, — размеренно начал Калымдай, подозрительно разглядывая кружку, поставленную перед ним, — дворец Кощея-батюшки — очень сложное устройство, ничего с обычным домом не имеющее. И просто в принципе невозможно, чтобы вот так, без всякой причины упал потолок или, там, обрушились стены.

— Вот как? Ты хочешь сказать, что происшедшее было не случайностью?

— Именно, — Калымдай бросил разглядывать кружку и подставил её под носик самовара. — И было бы неплохо разобраться, что именно произошло.

— А Гюнтер, — вспомнил я, — что-то говорил про следствие… У нас и следственная бригада имеется? Круто…

— Чаво тут только нет, внучек, — отмахнулся дед. — Набрал царь-батюшка дармоедов…

Я набрал в лёгкие воздух и заорал:

— Гю-у-унте-э-эр!!!

Маша наморщила носик, а я только ухмыльнулся. Это я быстро схватил: стоит заорать или высунуть голову из двери и позвать и через пять минут вызываемый уже стоит пред моими светлыми очами. Или это дворец как-то реагировал, передавая вызов, а скорее всего — кто-нибудь из слуг постоянно ошивался неподалёку и звал нужного мне человека. Или не человека. Не важно. Тем более что пришел Гюнтер:

— Ваше Величество?

— Что там со следствием?

— Закончили, Ваше Величество. Прикажете позвать?

— Ну, ясень пень. Зови, в смысле.

Следственная бригада представляла из себя весьма пожилого беса в строгом костюме европейского покроя, с пенсне на пяточке и щегольской тросточкой в лапках, ничего подобного я тут не видел ранее. Второй в Канцелярию вошла очень высокая и невероятно худая кикимора в обычном сарафане, но на пару размеров больше, чем нужно. И третьим, очевидно главой бригады, влетел наш старый знакомец, древний колдун Лиховид Ростиславович. Довольно мерзкий старикашка, обитающий теперь в виде призрака и сующий свой нос повсюду, но крайне полезный, когда дело доходило до знаний по древнему колдовству дохристианских времён.

— Ну, чем порадует меня многоуважаемая компания? — я с сожалением глянул на пустой стакан и потянулся за кружкой чая.

Пожилой бес выступил вперёд и вполне так грациозно поклонился:

— Ваше Наикошмарнейшее…

— Ближе к делу, — прервал я его. Им только дай волю, сорок минут будут перечислять титулы и почетные звания.

— Как угодно, будет Вашему Величеству, — снова поклонился бес. — После произведенных исследований, следственной бригадой было установлено…

— Куды?! — заорал вдруг Лиховид так, что все подпрыгнули от неожиданности. — Куды лезешь поперёд старшего?! А ну, пшёл взад!

Бес пожал плечами и отступил назад, к кикиморе.

Колдун принялся расхаживать под потолком по воздуху, смешно перебирая в пустоте ногами:

— Я тебе Федька так скажу…

— Гхм! — намекнул Михалыч.

Колдун неприязненно покосился на деда:

— Я тебе царь-батюшка, так скажу: без колдунства, чёрного, да страшного тут не обшлося!

— Вот как? — я пригорюнился. Только этого мне и не хватало. — Весело…

— Чаво ж тут веселого?! — взъярился вдруг Лиховид. — На земли Кощеевы беда надвигаетси, а он тут сидит, веселитси!

— Михалыч, — попросил я, — выведи старого дедушку в коридор, раз он себя вести не умеет в присутствии высокопоставленных лиц, узнай, чего он там вызнал, а потом мне расскажешь. Остальным членам следственной бригады — благодарность. Спасибо, товарищи, можете идти.

— Чаво?! — завопил Лиховид. — Меня, да пинками на двор?!

— В коридор, — уточнил я. — Идите, дедушка, не нервируйте нас… А в следующий раз вообще развеять прикажу, понял, старый хрыч?

Лиховид поперхнулся, повращал глазами и махнул рукой:

— Пошли, Михалыч, — он поплыл к двери, не переставая ворчать. — Вот отроки нынче пошли! Учишь их, учишь, а они заместо благодарности…

Голос затих и растворился за дверью. Терпеть его не могу!

В дверь снова постучали и рыцари, поспешно распахнув её, впустили в Канцелярию Иван Палыча, нашего шеф-повара. Ну, понятно, какой дурак будет отношения с кухней портить, зомби, они тоже кушать хотят.

— А, Иван Палыч! — обрадовался я. — Заходите-заходите, присаживайтесь!

Мы с Иван Палычем большие друзья, как сойдёмся у него на кухне в жарких баталиях по поводу рецептов, хоть водой разливай! Иван Палыч, кстати, на самом деле чистопородный француз, Жан-Поль де Бац, но у нас его так называют на русский манер, а он и не против. У нас с ним уже несколько месяцев наиважнейший проект идёт, никак завершить не можем. Рассказал я ему как-то про салат оливье, ну и загорелись на пару, тем более что Новый год не за горами. Всё у нас отлично получилось, Иван Палыч даже зеленый горошек к праздникам закатал в банках, а вот майонез ну никак не получается, хоть застрелись. И казалось бы, чего там такого в этом майонезе? Все ингредиенты под рукой, а никак.

— Простите, Федор Васильевич, никак не могу задерживаться у вас, тартифлет в духовку поставил, боюсь, пригорит. Однако же я к вам ябедничать забежал и, увы, мне это никакого удовольствия не доставляет.

— Что у вас случилось, Иван Палыч?

— Совершенно невообразимая вещь. Вы не поверите, но с самого утра все печи, духовки, плиты, всё-всё, работает на половине жара. Ставлю сковороду с мясом, огонь, как обычно большой, а мясо никак не жарится, а будто тушится. Я уже и проверял-перепроверял, один и тот же результат. Крайне неудобно. Вы не могли бы дать распоряжение кому-нибудь, Федор Васильевич, пусть разберутся?

— Немедленно, Иван Палыч, — заверил я шеф-повара.

— Благодарю, и позвольте откланяться, Ваше Величество?

— Иван Палыч, — попросил я, перед тем, как отпустить его, — напомните мне, пожалуйста, попозже о сгущенке, ладно? Совсем замотался, давно хотел с вами обсудить.

— Сгущенка… — просмаковал новое слово Иван Палыч. — Новое блюдо? Непременно, уж и не сомневайтесь!

Он у нас большой энтузиаст и фанат своей работы. Уважаю таких.

Иван Палыч ушел, а повернулся к своим:

— Надо бы подсуетиться, какую-нибудь ремонтно-техническую бригаду на кухню… Что? Что опять не так?

— Месье Теодор, — вздохнула Маша, — не бывает так, чтобы во дворце работало годами что-нибудь нормально, а потом в один день перестало. Абсюрд, компре ву?

— Эээ… на что ты намекаешь, Машуль?

— На странные совпадения, мсье Теодор. И очень хочется в отпуск в дальние страны, просто душа рвётся.

Это она врёт, конечно. Какая уж душа у вампира? Но состояние тихой паники, а Маша, похоже, в него впадать начинает — верный признак больших проблем.

В Канцелярию вошел Михалыч, сел за стол и грустно посмотрел на меня.

— Дед, вот только ты меня еще не запугивай…

— А вот и придётси, внучек, — строго заявил дед. — Если верить этому старому хрычу Лиховиду, то кто-то начал нападать на тебя, Федь.

— Кто?! Зачем?

— Да вот, говоря по-сельскохозяйски, хрен его знает, внучек.

— Что-то мне не по себе как-то, деда… А что Лиховид-то говорит?

— Да плетёт плетёнку какую-то, про силы тёмные, могучие, злые, которые против государства нашего ополчилися и с тебя, внучек, начать решили.

— Не ну нормально?! — я совсем уж загрустил и даже положил назад на тарелку пирожок. — Мне вот сил тёмных, а что особенно неприятно — могучих, не хватало… И что делать?

— Ты у нас — царь-батюшка, — хмыкнул дед, — тебе и решать.

— Ну, деда…

— Федор Васильевич, — вмешался в нашу беседу Калымдай, до этого внимательно наблюдавший за всем происходящим, — я думаю, что следует собрать больше данных, а потом уже следовать совету мадмуазель Марселины и уезжать в дальние края. Мы же только догадки строим, а что происходит на самом деле и не знаем. Да и происходит ли действительно нечто особенное? Вполне возможны и банальные совпадения… — он замялся и махнул рукой, явно не веря самому себе.

Все задумались, а я встал и зашагал из угла в угол, по примеру Кощея, заложив руки за спину. Он всегда в такой позе выдавал интересные идеи, а вдруг и тут что-то колдунское, волшебное в этой походке?.. Тьфу, ты! Так и с ума сойти можно.

— Давайте, так, — подытожил я, — сейчас не паникуем, выводы не делаем, а все силы бросим на то, чтобы понять, что происходит.

— Да нам ничего другого и не остаётси, внучек, — хмыкнул дед.

— Вот и я о том же.

И тут в дверь снова постучали.

— Ваше Величество, — послышался голос Гюнтера, — главный бухгалтер, Агриппина Падловна аудиенцию… Ох! Ух… Твою ж…

Снеся Гюнтера и обоих рыцарей часовых, в Канцелярию, как тяжёлый танк, грузно, но неотвратимо, протиснулась толстая пожилая кикимора.

— Агриппина Падловна! — я в восторженном удивлении всплеснул руками, — а вы всё худеете и худеете, как я посмотрю? Уже платье висит на вас… Это же никаких денег не напастись всё время гардероб свой ушивать! Вы уж, как будет минутка свободная между квартальными отчётами, ну напишите мне рецептик своей диеты, я тоже так хочу!

Главбух наша, ну очень объёмных форм, страдала от избыточного веса, и постоянно сидела на жутких диетах вроде болотного ила вперемешку с торфом, что ей особо не помогало, но мне всегда удавалось разводить её на банальную грубую лесть. Вот и сейчас, довольно улыбнувшись, она спустила пар и разрушительная её активность снизилась минимум наполовину:

— Федя, — пробасила она, задумалась и попыталась исправиться: — Ваше… как его? Величество, штоль?

— Для вас, Агриппина Падловна, можно просто — Федя, — льстиво вставил я.

С бухгалтерией лучше не ссориться, хоть последнему дворнику, хоть первому царю, это я давно тут усвоил.

— Федя, — кивнула главбух, швыряя кипу исписанных листов на стол. — Ну, что, Федя, полный лимит нам пришёл.

— Чего-чего?.. — протянул я, но по тону уже догадываясь, что ничего хорошего нам не пришло.

Кикимора вдруг сдулась, будто воздушный шарик от выстрела Пяточка, осела на лавку и, отведя взгляд в сторону, хрипло прошептала:

— Дебет с кредитом не сходятся…

— Беда… — тоже прошептал я, пораженный невиданным доселе зрелищем — растерянной, смущенной и подавленной Агриппиной Падловной.

— Беда, — кивнула главбух, — я тыщу раз сверяла, перепроверяла, подсчитывала, а не сходится и всё тут.

Я очень далёк от понимания бухгалтерских процессов и все эти термины, которыми меня заваливала Агриппина Падловна, пытаясь объяснить проблему, понимал, хорошо если один из трёх, да и то, так, интуитивно. Но в целом ситуация складывалась подозрительно похожей на все те неприятности, которые рухнули на меня сегодня, начиная с потолка тронного зала: в бухгалтерии произошло нечто такое, чего произойти в принципе не могло.

— Я ж уже сто семьдесят шесть лет главбухом у царя-батюшки работаю, — всхлипывала пожилая кикимора, — и ни разу такого не случалось, шоб квартальный отчёт сдать не шмогла!

— Ну, Агриппина Падловна, ну не переживайте, ну не сошлась у вас сумма… сколько там?… Шестнадцать грошиков? Ой, ну какая мелочь!

— Федя, да не в сумме дело-то! — вскинулась главбух. — Просто быть такого не могёт!

— Ну-у-у… Ну, давайте с другой стороны взглянем. Ну, не сошлось и как это сейчас повлияет на работу бухгалтерии?

— Бухгалтерия не сможет продолжать работу, — она посмотрела на меня как директор школы на первоклашку. — Никаких счетов, никаких приходов-расходов, никакой зарплаты, пока не подпишут квартальный отчёт.

— Не будет зарплаты? — встрепенулся Михалыч. — Внучек, надо что-то срочно решать!

— Агриппина Падловна, — я отмахнулся от деда, — а кто подписывает отчёт? Ну, кому вы его сдаёте-то?

— Ну как же?! — удивилась бухгалтерша. — Кощей-батюшка и проверяет и подписывает.

— Ну и в чём проблема? — я облегченно улыбнулся. — Где подписать надо?

— Вот тут, — главбух ткнула корявым пальцем в какую-то строчку. — Только так нельзя же…

Но я уже выводил фломастером размашистую роспись. Едва я закончил, как лист подёрнулся рябью и на секунду окутался синеватым облачком.

— Прошло… — благоговейно прошептала Агриппина Падловна.

— Всё в порядке?

Агриппина Падловна, в спешке собирала листы со стола, а потом встала, внимательно посмотрела на меня и… поклонилась. Вернее — попыталась поклониться, но из-за объёмов сделать это было очень затруднительно, но жест я оценил.

— Все бы проблемы так решались, — облегченно вздохнул я, когда главбух покинула нас, — да, Михалыч? Расписался и порядок!

— Какой ить порядок? О чем ты, внучек? — дед озабоченно почесал в затылке, а Маша с Калымдаем неодобрительно посмотрели на меня.

— Думаете это из той же серии невозможных происшествий? — озаботился я. — Опять кто-то под Кощея копает?

— Под тебя, внучек, — поправил дед.

— Ладно, давайте пока не паниковать, — заявил я. — Посмотрим, как и что дальше будет, может, совпадение банальное.

Дальше было не так драматично, но до самой ночи приходили вести о мелких неприятностях. Действительно, мелочь, ну там, монстрик один взорвался. Просто так, бежал по коридору по своим делам и раскидало бедолагу по стенам. Как? Почему? Ничего не понять.

В художественной галерее рассыпалась в пыль античная композиция «Зевс, в облике белого гиппопотама, соблазняет Диониса в облике розового фламинго». Тут можно только порадоваться гибели непревзойденного шедевра. Правда, Гюнтер наверняка горевать будет, но ничего, переживёт.

В коридоре рядом с конюшней, погасли все факелы и зажечь их так и не удалось. Принесли другие факелы — включились сразу, работают как от сети, без проблем.

Приходил начальник отдела кадров, он же по совместительству экономист, ну, то есть собиратель доли со всех лихих людишек, так он вообще пожаловался, что все личные дела сотрудников на букву Еры, это «Ы» по-нашему, кто-то сожрал прямо у него на глазах. Просто открылся шкафчик картотеки, оттуда в воздух поднялись папки с делами и с чавканьем стали по кускам исчезать неизвестно в ком. Ни запущенный скоросшиватель, ни веник, ни даже личное оружие в виде двуствольного пистолета, никакого эффекта на невидимого обжору не произвели.

Ну и дальше всё в таком же роде. Главные ворота перестали открываться, а через час снова заработали без всяких видимых причин. Один из бесов стал оранжевым и начал светиться в темноте, спасла ударная доза самогонки. У завхоза чернила превратились в камень, и он не смог подписать накладные. В библиотеке, прорвав гранитный пол, за каких-то пять минут выросло вишневое дерево. Мне даже на пробу вишни приносили, нормальные, вкусные.

Поздним вечером мы опять собрались в Канцелярии и все опять же были довольно подавлены и крайне уставшие. Нелогичность происходящего выматывала почище разгрузки вагонов с углём. Нет, не разгружал и не хочу даже пробовать, но вполне представляю, что такое тяжелый физический труд. Мне от деда минимум три раза в день приходится отбиваться — завтрак, обед и ужин, да еще и его нескончаемые перекусы, так что, про физический труд можете мне не рассказывать.

Никаких новых идей или гениальных планов ни у кого не появилось, и я уже было собирался объявлять отбой, как от рыцарей у двери пришел сигнал, что очередной проситель заявился и нижайше просит принять. Лиховид! С ума сойти — не врывается, как обычно сквозь стену, а вежливо так, по этикету.

Старик вплыл медленно и как-то даже рассеяно. Он был мрачен, малоразговорчив и, хотя и посматривал по сторонам, явно выискивая Олёну, к которой питал неоднозначные чувства и страсти, спрашивать про неё не стал, что было уже совсем на него не похоже.

— Лиховид Ростиславович, — вывел я его из раздумий, — что у вас?

— У меня-то, Федор Васильевич, ить всё в порядке, мне-то боятьси неча, а вот тебе…

— Узнали что-нибудь новое?

— А вот и узнал! — колдун завсис над компом, но неприязненно покосившись на него, отлетел к дивану. — Силы тёмные, страшные и могучие идут.

— А поконкретней, дедушка? Кто такие? Откуда взялись? Насколько сильные? Чего хотят?

Лиховид пожевал губами, будто в раздумье, стоит ли рассказывать нам, но вымолвил только:

— Айясанты.

— Чего? Это вы чихнули или выругались?

— Айясанты идуть.

— Лиховид Ростиславович, ну что вы как Аристофан на допросе? Каждое слово из вас тянуть надо.

— Давай, старый, не томи, — не выдержал и Михалыч. — Обскажи нам про ентих айясранцев.

— Айясанты, — поправил Лиховид. — Народец енто такой, зело злющий, со всеми во вражде. Я до вечера в старых книгах да свитках копался и нашёл-таки. А потом ишо припомнил, мне учитель мой, Мировид, обсказывал про ентих подземников…

— Подземный народ? — удивился я.

— Истинно, — мотнул бородою колдун. — На земле-матушке раньше жили, только воевали со всеми, а апосля и вовсе задумали всех сгубить и едины остаться. Однако же, сполотилися тогда все народы лесные, да болотные, горные, да степные, и люди и нелюди и всыпали змеелюдам так, что удрали они под землю.

— Змеелюды? — Михалыч почесал в затылке. — Ить что-то я слышал такое…

— Все слышали, — отрезал Лиховид. — А знаю только я. В древних книгах писано, что тулово у них змеиное, а от пояса и выше — человеческое. Волос не имеют, да слепые от роду, зато мыслями туды-сюды кидаютси меж собой и слов им не надоть.

— Телепаты, — понимающе кивнул я. — Неприятно, но не критично.

— Как они там меж собой болтают, нам без надобности, — отмахнулся Лиховид. — Однако мыслью же могут они проходы в земле рыть, горы рушить, да и воевать, ежели захотят. А они захотели. По всему выходит, что порешили они снова своё могущество на всю землюшку распространить. А выйти из ходов своих подземных, здеся надумали.

— Почему именно тут? — удивился я. — Мало им места что ли?

— Где тонко, там и рвётся. Учуяли слабину и давай наверх пробиватьси.

— Чего это «слабину»? — обиделся я.

— Ты, Фёдор, обижайси, не обижайси, а ить не Кощей ты всё ж, — вздохнул Лиховид. — Колдунства в тебе нет, вот они и попёрли.

— Это да… — я оглянулся на соратников. — Что делать будем? Бежать в Турцию — не предлагать.

— Мало данных, — поморщился Калымдай. — Ничего про них не знаем.

— Что хочешь ведать, воин? — вскинул бороду Лиховид. — Воспрошай, что знаю — скажу.

— Численность этих змеелюдов, во-первых.

— Никому не ведомо, — протянул колдун. — Однако тысячами считать надо. Расплодились они за века.

— Колдовством владеют ли, дедушка Лиховид? — продолжал допытываться майор.

— Вестимо, владеют. Кажный не больно-то силён, но могут единиться силой и колдунство тогда больно грозным становится.

— Лиховид Ростиславович, — вмешался и я. — А вот потолок в зале обрушился, ну и прочие неприятности, думаете это их рук дело?

— Даже и не сумлевайся, Фёдор, — мрачно кивнул колдун. — На зуб царство Кощеево пробуют, слабину ищут.

— Ну и главный вопрос, — вздохнул Калымдай. — А как их побороть-то? В ваших книгах, дедушка Лиховид, нет ли подсказки какой?

Лиховид заулыбался, подплыл к Калымдаю и погладил его по голове призрачной рукой:

— От, богатырь, а не дурак! Правильно мыслишь, в корень зришь. Есть такое средство! Я как прочитал про него, так сразу к вам примчался. Вещица есть колдунская, тайная да древняя, «Змеиный царь», обзывается.

— Расскажите про неё, дедушка, — попросил Калымдай.

— Книга молвит, что в стародавние времена, когда в последний раз на ратно поле вышли айясанты супротив людей и нечисти всякой, то погнали енти айясанты супротивников своих и миг ихней победы был близок ужо. Малость поднажать осталось змеелюдам и правили бы они всем светом, да и рать людская тут дрогнула, веру потеряла, да выступил вдруг из людского войска старый волхв по имени Всемысл, да вскинул он к небу оберег древний в образе змея, да заклял его словом тайным и возопили от ужаса змеелюды, и покинула их Макошь, допрежде помогавшая им и рухнули они от горя злого и с воплями и страхом в сердце, ушли они под землю, даже не помышляя о битве.

— Ух, страшные в натуре у тебя сказки, дед… — прошептал Аристофан. — Конкретно мурашки по хвосту забегали.

— А где сейчас этот оберег, Лиховид Ростиславович, не знаете? — заинтересовался я. — Нам бы такая штучка в арсенале не помешала бы.

— Отчего ж не знаю? — хмыкнул колдун. — Знаю. После победы той над змеелюдами, собрались волхвы ведающие и порешили разделить оберег на три части, да спрятать их в тайные места, чтобы айясанты к ним подобраться не могли. Много веков с той поры прошло, но я, — колдун гордо подбоченился, — отыскал все три доли Змеиного царя!

— Михалыч, записывай! — скомандовал я. — Продолжайте, дедушка Лиховид.

— Глава на островке малом спрятана под остатками древнего капища, — начал перечислять колдун. — А островок тот, Зензик называется, между Тмутараканью да Корчевом искать надоти. Тулово али хребет издавна у морских царей хранитси. А очи в два яхонта, те другому подземному народцу, чуди, в сохран отданы.

— О, а у нас как раз посол от морского царя ошивается, — обрадовался я. — Можно сразу с туловищем вопрос разрешить.

— Это… босс, — оживился Аристофан. — Я в Тмутаракани бывал как-то в натуре. Мы с пацанами туда к местной братве реально на стрелку ездили. — Он почесал между рожками: — Конкретно здоровые они там.

— Влупили вам, бойцам конкретным? — ухмыльнулся Михалыч.

— Да хрен там, — засиял Аристофан. — Я десяток чисто в засаде еще держал, отбились.

— Возьмешься туда смотаться, Аристофан? — прервал я воспоминания беса.

— Без базара, босс. Реально пацанов возьму и рванём.

— Отлично. Завтра с утра и отправляйтесь. Чего тянуть?

— Федор Васильевич, — поднял руку Калымдай. — А я с ребятками своими могу к этой чуди сбегать. Только где искать-то их?

— Лиховид Ростиславович? — я повернулся к внимательно слушающему нас колдуну.

— На север путь воину нашему лежит, — задумался Лиховид, а потом выудил прямо из воздуха свою огромную призрачную книгу и стал с шумом листать её. — Мордва… не, енто не они… Аримпасы… А, помню этих трехглазых, не они… Хазары… Та ещё сволота… Хохлы… А вот, чуди! Так-так… Верно, на север итить надоть… Ага, гора трёхглавая, а под ней как раз и они… Так что, майор, чеши на север и ищи гору тройную, под этой горой твои чуди и живут.

— А это далеко, Лиховид Ростиславович? — засомневался я. — Как пойдет Калымдай, да на полгода. Знаю я эти ваши расстояния сказочные.

— Не ведаю, — развёл руками колдун. — А итить всё одно придётси.

— Федор Васильевич, — встрепенулся Калымдай. — А чем у нас Горыныч сейчас занят?

— О, верно, молодец, майор! — обрадовался я. На Горыныче самое то путешествовать по сказочным путям. — Только ты бойцов много на Змее не разместишь.

— Да много и не надо, Федор Васильевич. Десяток возьму и хватит. Остальные и вам тут пригодиться могут, пусть в казарме наготове сидят.

— Десятка не мало будет? — усомнился я.

— Да мы же не войной идём, — хохотнул Калымдай. — Вежливо придём, вежливо попросим. А если что, так и десятка хватит шороху там навести.

— Ну, смотри… — я снял с шеи ложку и стукнул ей по углу стола. — Горыныч? Горыныч, спишь что ли?

Из ложки послышался протяжный зевок и, судя по басу, правая голова, недовольно прогудела:

— Ну чего?

— Горынушка, сокол ты наш, уж не гневись, что я тебя беспокою, а не соизволишь ты, зверь сказочный чешуйчатый, сон свой богатырский прервать…

— Чего? — вмешался писклявый голосок левой головы.

— Ты Горыныч, охренел?! — заорал я. — Дрыхнешь, скотина?! Ты забыл, с кем разговариваешь?! Разожрался за осень, опух от безделья?! Отечество в опасности, а он морды там крутит, «чаво, чаво»!

— Федь… ты чего? — осторожно пробасила правая голова. — Случилось что?

— Случилось! Завтра на рассвете, чтобы как штык на полянке у ворот был, понял?!

— А куда летим?

— Куда надо! — отрезал я и снова грохнув ложкой, оборвал связь.

— Так ему, внучек, — ухмыльнулся дед. — Ишь, волю почуйствовал жаба крылатая!

— Деда, организуешь мне завтра с утра посла этого морского?

— На завтрак? — хихикнул дед, но тут же посерьёзнел. — Сделаем, внучек. Прямо в тронный зал и доставят его, не переживай.

— А потолок там уже починили?

— Сделают к завтрему, — кивнул дед.

— Тогда так и решим, — подытожил я. — Аристофан за головой в Тмутаракань рванет, Калымдай на Горыныче к чуди, а я здесь остаюсь, с послом пообщаюсь.

— А я, мсье Теодор? — влезла Маша.

— Пока Машуль, со мной остаешься, в резерве.

— А можно я тогда…

— Нельзя, Маш. Потерпи, никуда твой Кнут Гамсунович не денется.

— Ну вот…

— Раз всё решили, тогда давайте баиньки — на завтра сил всем много потребуется.

* * *

Разбудил меня вполне ожидаемо Дизель, ровно в шесть утра со скрипом и грохотом, начав вращать рукоять генератора. Я даже орать на него не стал, только по пути в ванную, махнул ему рукой мол, понимаю, работа такая. Когда вернулся, дед заканчивал расставлять на столе тарелки, блюдца, миски и мисочки, а Калымдай уже вертелся на лавке, нетерпеливо поглядывая на меня.

— Аристофан где? — зевнул я, подвигая к себе миску с варениками. — О, с творогом? Шикарно…

— Рогатенький наш уже умотал со своими бесами, — доложил дед. — Накось, сметанки, внучек.

— А хорошо… Калымдай, вареники будешь? А то я сейчас всё съем… У тебя яишенка? С колбасой?! Дед! А мне?!

— Вареники доешь сперва, — отрезал дед. — Нельзя, внучек еду перемешивать. Раз начал вареники, то яишенку и колбаску ужо потом… И сало потом… И бутерброды с ветчиной тоже потом, не капризничай, внучек, ешь что дают.

— Деспот и тиран ты, дед, — прочавкал я. — Маша еще дрыхнет?

— Пущай спит, внучек. Тише будет, да и вареников тебе больше достанется.

— Иду-иду! — послышалось из Машиной комнаты. — И с вишнями вареники тоже мне оставьте. И сыр. И оладики. И варенье.

— Да поспите еще, мадмуазель Марселина, — торопливо жуя вареник с вишней, озаботился Калымдай. — Утренний сон, он самый… чавк!.. полезный.

Меня под столом с двух сторон подергали за джинсы. Тишка да Гришка.

— Ну чего, оглоеды? — хотя я и так знал чего — мультики просят включить.

Бесенята заверещали, жалобно маша лапками. Тишка приставил к голове два пальца и пошевелил ими, а Гришка яростно заклацал зубами. Понятно, «Ну, погоди!»

— Включи им, внучек, — заступился за бесенят дед, — ить не отстанут же, паразиты.

Как ветчинки Феденьке, так фиг, а как бесенятам мультики, тут хоть землетрясение, пожар и цунами, а вынь да положь. Включу, конечно, куда я денусь. Бесенята радостно запрыгали на моем кресле перед компом, а я вернулся к почти пустой миске с варениками и грозно посмотрел на Калымдая, быстро жующего и с самым невинным видом, утирающего рот. Так и оголодать можно с этими работничками.

— Посла когда к тебе доставить, внучек? — спросил дед, забирая пустую миску и подвигая тарелку с бутербродиками.

— А что там с послом? — Маша, слегка помятая после сна, решительно оглядела стол. — А вареники где?!

— Спать меньше надо, — хмыкнул дед. — Не боись, не о твоём после речь. На-ка, сохранил тебе мисочку вареников, а то за этими жеребцами и не поспеть.

Жеребцы важно расправили плечи, не переставая жевать.

Наконец, когда тарелки и миски были подчищены, Калымдай погладил живот и тяжело икнул:

— Вот как сейчас в дорогу отправляться?

— А, понимаешь теперь мои страдания? — вздохнул я. — Вот так и живём…

— Ну, хочешь-не хочешь, а пора, — Калымдай с трудом поднялся с лавки.

— Погоди, — я тоже встал, — провожу тебя. Дед, я майора провожу и сразу в тронный зал пойду, пусть посла приведут.

— Понял, внучек, — кивнул Михалыч. — Да ить и я с тобой. Тишка! Гришка! А ну, паршивцы, быстро посуду убирать и порядок наводить! И неча верещать! Потом свои мультики досмотрите!

— Мсье Теодор, я вас вместе с послом ждать буду, хорошо? — Маша сытая и довольная держала кружку с чаем двумя руками.

— Хорошо, Маш… Дед, а где там мой плащ парадный и шлем этот волчий?

— Несу, внучек, несу…

Плащ я накинул сразу, а шлем тащил в руке. Не люблю я его. Потом перед тронным залом и напялю.

Калымдай прихватил десяток своих орлов из казармы, и мы дружно затопали по коридорам к выходу, распугивая своим грозным видом мельтешащих повсюду мелких монстриков и спешащих по своим делам скелетов.

На поляне перед дворцом переминался с лапы на лапу Горыныч.

— Фёдор, салют! — поприветствовали меня хором сразу три головы, а правая пробасила: — А чё такое-то, а?

— Здоров, Горыныч. А что тебе не так?

— Ну… наехал на меня вчера чего-то… орать начал… Нехорошо так, Федь… — вздохнула правая, выпуская облачко вонючего дыма.

— Та-а-ак… — я остановился перед мордами и стал раскачиваться с носка на пятку. — Я смотрю, ты и правда, Горыныч, страх потерял. Думал я, показалось мне вчера ан, нет. Вон морды какие наел, борзым стал…

— Ты чего, Федь? — пискнула левая голова. — Впроголодь живём, отощал вон весь. А ты куском хлеба попрекаешь?

— Куском хлеба? — я в восхищении покачал головой. — А подсчитаем сейчас, Горыныч, не переживай. Ну-ка, Михалыч, поправь меня, если собьюсь. Два месяца этот чешуйчатый по три коровки в день сжирал да шестью баранами закусывал и это не считая того, что ему корытами пареную репу да кашу таскали. А сколько вылетов ты, змеюка за эти два месяца сделал, а? Ты рожи не отворачивай! Сколько ты верст-часов налетал, а? Молчишь? Так я тебе скажу, бездельнику — ноль! Два месяца обжирал Кощея-батюшку, пузо на солнышке грел да зайцев по полям гонял для своего развлечения!

— Так его! — поддакнул Михалыч. — Развелось дармоедов на нашу голову!

— Так зима близко, — попятился назад Горыныч. — Холодно, калорий много надо…

— Калории — нужное дело, — согласился я. — Когда их есть куда расходовать. А расходуем мы пока только капитал да на тебя, Горыныч и все впустую… Михалыч, скажи бухгалтерии пусть посчитают сколько этот бездельник сожрал за время простоя да вычтут у него из зарплаты, да про штрафы пусть не забудут… А ты, Горыныч, как-то хвастался, что у тебя пещера златом и серебром забита? Это хорошо, будет, чем расплатиться…

— Ну, Федь… — заныл Горыныч. — Ну, Ваше Величество… Я ж, чего? Я разве против? Да я поработать всегда рад! Вот только скажи, что надобно, враз всё выполню!

— И выполнишь, — кивнул я. — Куда ты денешься? А только за наглость, поучить бы тебя надо… Помнится батюшка Кощей обещал тебе хвост как колбасу порезать?.. Дед, кликни там, пусть меч любимый принесут, выполню обещание Кощея!

— Меня?! Порезать?! — взревел Горыныч, вскидываясь на задние лапы и нависая надо мной.

— Ах ты, скотина чешуйчатая… — восхитился я. — Вот и ты показал свой облик подлый, Горыныч. Ты чего тут на дыбы подымаешься? Ты на кого, гад, бочку катишь?!

Горыныч вдруг выдохнул и медленно опустился на пузо, да еще и головы передо мной по земле раскидал. Я оглянулся по сторонам. Как-то незаметно и тридцать рыцарей-зомби и вся сотня Калымдая, тихо и деловито взяли Змея в кольцо и теперь спокойно ожидали приказа, ощетинившись мечами.

— Значит так, Горыныч. Сейчас отвезешь Калымдая, куда скажет, да делать будешь, что он тебе велит, а когда вернешься, отнесешь в бухгалтерию Агриппине Падловне мешок золота, скажешь — добровольный взнос на подарки сотрудникам к Новому году. Понял?

— Мешок золота?! — пискнула левая голова.

— Я сказал «мешок»? Ошибся, Горыныч, извини. Два мешка. Лично проверю! А хвост…

— Не надо хвост, — поднялась на длинной шее средняя голова. — Виноват, Федь, были не прав. Исправимся, чтоб мне одной морковкой кормиться! Ну чего ты, Федь? Чего между друзьями не случается, а?

— Паразит ты, Горыныч, — вздохнул я. — Вроде человек порядочный, а как занесёт тебя временами…

— Какой мы человек? — тоже вздохнула правая голова. — Змей я.

— Тоже верно… Я ведь, Горыныч, о тебе забочусь. Вернется вот Кощей-батюшка, да давай меня пытать, как мол, дела тут шли, как слуги мои верные себя показали? Что мне ему говорить а, Горыныч? Что оборзел ты окончательно, что пользы от тебя царству никакого? Одни расходы, что в коровах считать, что во времени драгоценном, которое на тебя сейчас тратить приходится…

— Федь… Ну понял мы… Ага?

— Ага, Горыныч. Поверю я тебе в последний раз. Добрый я, понятно? И… фиг с тобой! Не два мешка золота в бухгалтерию сдашь, а всего один.

Расстались мы с Горынычем друзьями. Калымдай со своим десятком загрузился на Змея, махнул мне на прощание и рванули они прямиком на север. Я же кивнул оставшимся бойцам да рыцарям и, напялив ненавистный шлем, отправился прямиком в тронный зал. Шагать по коридорам в сопровождении такой свиты было неудобно, но я терпел — положение обязывает, а кроме того мало ли какую подлость могут еще эти подземные змеелюди затеять. Лучше наготове быть…

* * *

В тронный зал я входил с опаской разглядывая потолок. Вроде всё в порядке. Починили быстро, молодцы.

Я так и сказал Гюнтеру, уже поджидавшему меня около трона:

— Молодцы, быстро управились.

— Рады стараться, Ваше Величество, — коротко поклонился Гюнтер. — Велите допустить делегацию от морского царя?

— Давай, — кивнул я. — Чего тянуть?

Ребята Калымдая рассредоточились вдоль стен, а рыцари-зомби десятком стали вокруг трона, а остальные выстроились в две шеренги у дверей, готовые сопроводить посла ко мне.

Посол был не один, а со свитой, человек в двадцать. Приглядевшись, я поправил себя — не люди это. Может и люди только разновидность какая-то. Все в чешуе, глаза большие круглые, а носов почти нет, только две дырки над тонкой линией губ.

— Господин Бульктерьер, посол морского царя Его Величества Морифанта Седьмого! — возвестил торжественно Гюнтер, а из толпы дипломатических служащих гордо выступил вперед высокий… Ну вот как их называть? Рыболюд? Человек-амфибия? Короче — высокий чешуйчатый мужик.

— Великий и могущественный морской царь, — заплямкал губами Бульктерьер, — грозный, но милостивый Морифант Седьмой, решил честь оказать Кощею и прислал меня, слугу своего верного, для переговоров!

— Михалыч, — я обернулся к стоящему рядом деду, — это что за этикет такой странный? Честь Кощею оказать, прислав эту воблу? Что-то я не понял…

— Борзеють, гады, — хмыкнул дед. — Чуют, что Кощеево царство не в силе, вот и на рожон прут.

— Радость-то какая великая, — обратился я к послу, — видеть тебя тут у нас, господин Бульктерьер. Охренеть просто, какая радость. Ну и с чем пожаловали? Не Кемскую волость, надеюсь, просить будешь?

— Царь мой, великий Морифант Седьмой, будучи покровителем изящных искусств да тонким ценителем мировых музыкальных произведений, узнал, что у тебя, Кощей, есть волшебные гусли-самогуды.

— И чё? — я развалился на троне. Какой-то и правда наглый посол попался. Жаль его потолком вчера не накрыло.

— Морифант Седьмой, требует тебя, Кощей, отдать ему эти гусли!

— Вот прямо требует? — я подмигнул рыцарям-зомби и те тут же заломили послу руки, хорошенько так завернув их за спину.

— Что такое?! — завопил Бульктерьер, согнувшись чуть не до пола.

— На кухню его, Аквамена недорезанного, — приказал я. — Побалуем ребят ухой.

Посол чего-то там еще верещал, но я уже скомандовал мысленно рыцарям «В подземелье» и те скоренько выволокли чешуйчатого из зала.

— Государь, — из толпы посольской свиты вперед выступила тощая длинная дама. — Так ведь нельзя. Посол — личность неприкосновенная.

— Так я к нему и пальцем не прикоснулся, — пожал я плечами. — А ты сама кто будешь-то?

— Первый помощник посла, Ваше Величество, — поклонилась чешуйчатая. — Госпожа Морина.

А ничего так Морина эта, худющая, конечно, но всё при всём, опять же разговаривает вежливо, не загоняется как этот Бульктерьер.

— Вот с тобой, госпожа Морина, я и буду дело иметь.

— Благодарю, Государь, — поклонилась Морина. — А господин посол?..

— А это уж как шеф-повар наш, Иван Палыч скажет, — я развёл руками. — Если одобрит, то бесам скормим, а если мясо плохое, то велю в пруд его выпустить — буду по воскресеньям на рыбалку ходить. С динамитом.

Новоиспеченная послица… ну, посол женского пола, вздохнула, а я ударился в философию:

— Ежели вот так рассудить, царь этот морской, ну кто он по сути своей есть? Амфибия — земноводное по-нашему. Лягушка, если уж совсем по-простому говорить, а, Михалыч?

— Истинно, батюшка, — кивнул дед. — Жаба он и есть.

— И это земноводное что-то от нас требовать пытается? Не верю. Вот не верю, Мориночка и всё тут, что такой мудрый царь и вдруг решил рискнуть и жизнью и всем своим царством ради удовольствия побахвалиться, да нос позадирать передо мной. Неужто царь твой, госпожа посол, не ведает, что стоит мне пальцами только щёлкнуть, как в море-окиян твой, с небес сера литься начнёт? Думаешь, не ведает? Думаешь, тупой он у тебя такой, а Морина?

— Не гневайтесь, Государь, — опять вздохнула Морина. — Смею утверждать, что господин Бульктерьер превысил свои полномочия и позволил себе высказывания, совершенно не совместимые с его положением, очернив, таким образом, моего государя Морифанта Седьмого.

— Вот смотрю я на тебя, госпожа ты моя Морина, — покивал я головой, — и удивляюсь — чего это сразу такую разумную даму послом не назначили? Ну, хорошо, так что там про гусли-то?

— Мой царь, Морифант Седьмой, действительно является заядлым меломаном, что благосклонно сказывается и на нём, и на придворных, и на всём нашем подводном царстве, — снова поклонилась госпожа посол. — Услышал он, что есть в вашем царстве, Государь, некая колдовская прелестная вещица, гуслями-самогудами называемая и приказал мой царь попросить Ваше Величество продать или обменять их.

— О-хо-хо… — вздохнул я. — Ну вот чтобы вам на пару дней раньше не рассказать об этом? Я уже гусли-самогуды царю Гороху обещал, уж больно он за ними убивается — жить, говорит не могу без них, продай да продай. Так он мне надоел, Мориночка, что плюнул я и решил отдать их ему. Не бесплатно, конечно. Вещь-то редкая, старинной работы, сейчас таких днем с огнем не найти… Эх, ладно! — я наклонился к Морине и доверительно тихо произнёс: — Не люблю я этого Гороха. Вот, не поверишь, Морин, достал он меня своими закидонами. То пьяный по улицам шатается, девкам городским подолы задирает, то кабак разнесёт, а то и всю Лялину улицу на уши поставит! А я потом хожу от стыда за него сгораю. Государство-то у нас одно. Хоть правлю-то я, а отдуваться за обоих приходится.

— Да-да, — с надеждой посочувствовала посол. — Ужасная ситуация, так нехорошо получается… И вы хотите этой бездари отдать такую ценную вещь? Он же пропьет её, Государь, а то и просто сломает…

— Ну не отдать, а продать… А знаешь, госпожа посол, а ведь права ты. Недостоин Горох такой вещи ценной. Говоришь, царь твой очень себе хочет эти гусли-самогуды? Так забирай, пусть будет это моим жестом доброй воли и знаком вечной дружбы!

— Вы так щедры и так великодушны, Ваше Величество! — обрадовалась Морина.

Но тут влез Михалыч:

— Не, Кощей-батюшка, не гоже так!

— Что такое, Михалыч? — притворно удивился я и кивнул Морине, указывая на деда: — Господин Михалыч, мой первый советник, правая рука, ум, честь и совесть всего государства.

— Кто же не знает господина Михалыча? — поклонилась и ему Морина. — Дедушка Михалыч, а почему вы против?

— Не против я, внучка, — отмахнулся дед. — Ить только нехорошо, получается. Отдаст Кощей-батюшка гусли запросто так, будто со страху али дань твоему царю платит.

— О, верно, Михалыч, — задумался и я. — А ведь и так могут сказать мол, испугался Кощей, ценнейшие артефакты чуть ли не по первому требованию раздает… Эх жаль, Мориночка, хотел было от всего сердца подарок царю твоему сделать, чисто так по-братски…

— Ваше Величество, — заволновалась посол. — А не надо подарка. Чтобы никто не злословил, давайте мы купим у вас гусли-самогуды? Простая сделка между царями, ничего компрометирующего.

— Да что ж у меня денег нет что ли? — удивился я, а Михалыч утвердительно хмыкнул. — Эдак возьму я с вас копеечку, а вдруг слухи пойдут мол, обнищал Кощей, уже имущество распродавать начал…

— Ваше Величество, — обрадовалась Морина, — так если только за этим дело стоит, давайте мы обычный обмен подарками устроим? Вы нам гусли-самогуды, а мы вам ответный подарок какой?

— Да? Ну-у… Как думаешь, Михалыч?

— Дело, девка говорит, — кивнул дед. — Никто не придерётси. Ну, задарил один царь другому что-нить и что? Обычное дело.

— Ну и отлично! Теперь надо придумать, чтобы нам такого взамен потребовать. Тут же не в цене дело, а в уважении… — я задумчиво пощелкал пальцами, хотя в железных перчатках это и было слегка затруднительно. — Ну, что бы нам потребовать? Ну не рыбок же золотых?

— Батюшка Кощей, — подсказал Михалыч. — А ты взамен потребуй штучку ненужную, но тоже старинную редкую. Таких, небось у кажного царя по углам пылится по сто штук! И даром не нать и выбросить жалко! Вот рассказывали мне как-то, что у морского царя валяется кусок старинной скульптуры змеюки какой-то мол, одно туловище от той скульптуры осталося. Поставишь ентот кусок у себя в галерее между Аполлоном и Венерой, да табличку напишешь мол, древняя вещь, да подарена, не пожадничавшим морским царем специально для художественной галереи имени Кощея.

— Ну-у-у… — протянул снова я. — В галерею это, да. Это можно. А на табличке потом можно еще и приврать всякого мол, откопана лично морским царем после десятилетних археологических раскопок в древнем затонувшем городе Эрзарцириусе. Или каком другом, потом придумаем. Как думаешь, госпожа посол?

— Да, Государь. Я знаю, есть у моего царя такой обломок древнего произведения искусства, — кивнула Морина. — Он его еще выкину… подарить кому-то хотел, а тут к нам с гастролями Венская опера пожаловала, и как-то забылось это дело. Думаю, государь мой не откажется обменяться с вами такими подарками.

— Ну и отлично, Мориночка! Тогда сейчас же прикажу тебе гусли-самогуды доставить, а ты их отвези царю своему с моими наилучшими пожеланиями. Да и с куском тем змеиным в ответ не затягивайте, как бы разговоры не пошли.

Морина со свитой радостно упорхнули, а едва они вышли из зала, дед наклонился ко мне:

— Федька, а где ты енти гусли брать будешь?

— А? А думаешь у Кощея их нет что ли?

— Да откудова я знаю, внучек? Кто-то про них царю морскому ляпнул, а есть они или нет, кто знает?

— От же… А я уже под них артефакт выторговал… Пошли, дед, поищем гусли. Где тут местное Хранилище 13?

* * *

Складские помещения оказались этажом ниже. Я думал, что сразу под дворцом начинаются всякие злачные места, казино да кабаки, куда мне Кощей ходить не велел, но они, оказывается, были ещё ниже, а вся площадь под коридорами и залами, была отведена под хранение всего подряд. Мы с Мхалычем, сопровождаемые десятком рыцарей, спустились по довольно длинной винтовой лестнице вниз и сразу же упёрлись в стену до потолка, которая еще и простиралась во все стороны куда-то вдаль, исчезая в темноте. Прямо перед лестницей была одна единственная дверь в этой стене. Я взглянул на Михалыча, а тот только пожал плечами и постучал.

— Кто там? — тут же раздался мужской голос, а на двери откинулось с десяток маленьких окошек и из каждого выглянуло по арбалетной стреле.

— Э, э! — заволновался я. — Моё величество собственной персоной! Открывай, да смотри не пульни!

Окошки захлопнулись, с той стороны загремели многочисленные затворы, и дверь распахнулась, явив нам уже знакомого нам беса в пенсе. Ну, того самого, что в состав следственной бригады входил.

— Ваше Величество, — грациозно поклонился бес. — К Вашим услугам.

— А ты… Э-э-э…

— Виторамус, Ваше Величество, — представился бес. — Верный ваш слуга, Государь и хранитель всего вашего хозяйства. Завхоз, коротко говоря.

— Ага, вот ты-то нам и нужен! Принимай гостей.

— Прошу сюда, Ваше Величество, — бес посторонился, пропуская нас внутрь.

Я кивнул Михалычу и, велев рыцарям дожидаться нас на входе, шагнул за порог в самый простой кабинет, заставленный канцелярскими шкафами до потолка. Стол, стул да большая дверь на другой стороне кабинета, вот и всё убранство.

— Виторамус, а чего ты такой вежливый? Разговариваешь правильно, — заинтересовался я. — Без всяких ваших «в натуре» да «конкретно». Подозрительно как-то, да Михалыч?

— Мне ни к чему, Ваше Величество использование подобных вульгаризмов, — улыбнулся бес. — Когда-то в молодости, грешен был, каюсь. Хотя, какие уж грехи у нас, у бесов, мы сами по себе — один сплошной грех… А как был отослан Кощеем-батюшкой в Европы изучать математику да архивариусное дело, так быстро подрастерял все жаргонные словечки. Да и работа тут в одиночестве, тоже, знаете ли, располагает скорее к вдумчивому творческому процессу, нежели к пустопорожнему мотанию языком.

— Во чешет! — восхитился дед. — Ну чисто Максимилиан наш, когда к нему в конюшню сдуру попадешь.

— Похвально, Виторамус, — кивнул я. — Приятно с грамотными людьми… хм-м-м… Ой, да все мы люди, все человеки! Приятно, говорю, пообщаться. Только сегодня мы по делу.

— Разыскиваете нечто особенное, Ваше Величество? — догадался бес.

— Ага. Гусли-самогуды. Есть у нас такие?

Бес задумался на секунду, а потом уверенно заявил:

— Так точно, Ваше Величество, были такие, сейчас, — он метнулся к шкафам и задвигал ящичками, быстро пролистывая вложенные в них листочки. — Ага, вот. Гусли-самоплясы, гусли кота Баюна и гусли-самогуды.

— Во-во, — обрадовался я. — Нам последние и нужны. Самогуды, что бы это ни значило.

— Инвентарный номер сто тыщ восемьсот пятьдесят три… Так… Получены как доля доходов некоего Алексашки Топора, еще в… о, почти восемьсот лет назад. Изволите принести?

— Пойдем вместе, — решил я. Интересно всё-таки.

Мы вышли из задней двери кабинета в длинный коридор. Спереди опять стена, только дверей уже побольше.

— Склады, Ваше Величество, — пояснил бес. — Продуктовые различного назначения. Зерно, овощи, холодный отсек для скоропортящихся продуктов. Далее — оружейный склад с разбивкой по категориям, архив, ну и так далее. А нам сюда извольте, в колдовской склад.

Склад как склад. Огромное помещение, заставленное сверху донизу стеллажами и всё бы ничего, но глаза у меня просто разбежались от всяких интересных штучек. Чего тут только не было! Что-то я узнавал, хотя и без колдовского назначения, ну мечи всякие, шкатулки, части одежды, а кое-что было совершенно непонятное. Ну например, квадратная такая штуковина размером с кирпич, только наполовину красная, а наполовину черная да со всех сторон свисают как щупальца какие-то трубочки. Пойми, попробуй что это. Да к этим щупальцам и подходить-то боязно.

Заложив руки за спину, чтобы ненароком не схватиться за нечто особо интересное, я прошелся вдоль первого стеллажа, с интересом рассматривая колдовские предметы. Хорошо, что возле каждого артефакта, стояла небольшая восковая табличка, на которой было накарябано краткое описание. Например, тот кирпич с щупальцами оказался «стамограном пурикантором-18 ДБЖ» и всё сразу стало понятно. Нет, таких диковинных и совершенно непонятных штуковин было мало, в основном я мог понять, что передо мной лежит, но интересно было очень. Я замер около изящной коробочки, размером со спичечный коробок, уж больно надпись странная была: «Шмат-разум». Сала шмат знаю, а разум?..

— Виторамус, а что это за разум такой? — спросил я почтительно двигающегося за мной беса.

— Бракованный экземпляр, — вздохнул бес. — Раньше мог по велению владельца создавать практические любые предметы. Наиболее распространенным пожеланиями были дворцы, да хрустальные мосты, уж и не знаю, кому мог такой мост понадобиться, но статистика использования прямо на это указывает.

— Знакомое что-то… А сейчас что может?

— Только перенос с одной точки в другую и не более ста пудов весом, Ваше Величество.

— Погоди, погоди… Ты хочешь сказать, что вот мы, к примеру с Михалычем, надумаем в Китай махнуть, так эта коробка нас туда перенесёт?

— Совершенно верно, Ваше Величество. На большее она уже и не годна. Совсем с ума сошел этот Шмат-разум, увы.

— Михалыч, ты слышал?! — завопил я в восторге. — А мы на Горыныче ветер ловим или на Максимилиане трясёмся, а тут вон какая вещь!

— Полезная штучка, внучек, — оценил и Михалыч коробку. — Только… А что ты там, мил-бес, про свихнутость мозга говорил? Не занесет ли вместо Китая, куда-нить на Колыму?

— Ну что вы, дедушка Михалыч, — улыбнулся бес. — Переносы выполняются чётко, а вот что-либо кроме перемещений просить не рекомендую. Шмат-разум впадает в состояние ступора, в коем может находиться до трёх суток. И даже не спрашивайте почему. Особенно — у него самого не спрашивайте.

— Да нам ничего другого и не надо! — я чуть не прыгал от радости. — Берем, дружище Виторамус, где расписаться надо?

— В кабинет вернемся, — серьёзно ответил бес, — там накладную и оформим.

Он положил коробочку в карман сюртука и махнул в сторону следующего ряда:

— А гусли вон там, Ваше Величество. Второй ряд, третий стеллаж, вторая полка снизу, место номер четыре.

Мы протиснулись между стеллажами во второй ряд и я в восхищении развел руками:

— Вижу, лежат. Ну, господин завхоз, не могу не отметить восхитительно налаженную работу твоего подразделения. Просто фантастика.

— Забираете гусли, Государь?

— Ага, за ними и пришли.

— Тогда будьте любезны вернуться в кабинет. Уж простите, Ваше Величество, а выемку предметов со склада надобно оформить, порядок-с.

— Конечно, пошли, оформим. А кстати, а что эти самые гусли такого волшебного умеют делать, что меломаны так за ними охотятся?

— Судя по описанию, Ваше Величество, при настройках по умолчанию, играют две-три незатейливых мелодии. Но играют настолько отменно, что восторг слушателей обеспечен.

— Жидковатое колдовство какое-то, — разочарованно протянул я. — Из-за двух песенок так страдать? Ну, нам же лучше — не жалко отдавать будет.

— На самом деле, Ваше Величество, — уточнил бес, тщательно прикрывая дверь колдовскогосклада, — в данном артефакте имеется и скрытое колдовство. Во-первых, чем больше гусли слушать, тем сильнее их снова слушать хочется, просто оторваться невозможно. Эдакий гипнотический эффект. А во-вторых, если гусли правильно настроить и долго тренироваться, скажем, лет пятьдесят, то они помогут владельцу стать лучшим музыкантом на свете.

— Ну, нам это и на фиг не нужно. Давай Виторамус, оформляй выдачу мне двух полезных штучек, а то спешим мы.

Я расписался в быстро подготовленных накладных, а перед тем как покинуть этого высококлассного завхоза, спросил:

— Виторамус, всего ли тебе хватает тут? Не нужно ли чего? Может быть секретаршу посимпатичнее или ящик коньяка — чернила разводить?

— Благодарю, Государь, ничего не требуется. Процесс налажен давно и вмешательство нежелательно.

— Орёл! Михалыч, пометь себе — выдать Виторамусу премию в десятикратном размере! — Я протянул завхозу руку. — Впечатлил, дружище! Впечатлил и порадовал!

Обратно карабкаться по винтовой лестнице было не очень приятно, и выполз я из подземелий слегка запыхавшимся — сказывались пирожки Михалыча. Вот разделаюсь с делами и начну бегом заниматься. Утречком десяток забегов вокруг Лысой горы и никакой отдышки. Решено! А пока…

— Гю-у-унтер!!! — заорал я.

Через пару минут вездесущий мажордом или дворецкий… а, не важно, замер около меня:

— Ваше Величество?

— Гюнтер, держи гусли, отдай их послице Морине со всем нашим уважением. Да напомни мол, ответный подарок в виде змеюки, ждём как можно быстрее. Давай, если что, я в Канцелярии буду.

Гюнтер исчез, а я вытащил из кармана коробочку для переносов и подмигнул деду:

— Испытаем, Михалыч?

— От ты ленивый, Федька, — проворчал дед. — До Канцелярии всего-то три зала и четыре коридора.

— Ну, интересно же, работает или нет, — я потряс коробочку, потом осторожно открыл. — Ау? Есть кто живой?

— Разве что таракан, али мураш какой, — иронично проскрипел из коробки хриплый мужской голос. — Откель живые-то в такой махонькой коробочке?

— Шмат-разум, надо полагать? — вежливо спросил я.

— А кто спрашивает? — заносчиво раздалось из коробки.

— А тебе не один хрен? — хмыкнул дед, наклоняясь к коробке поближе.

— Михалыч? — раздалось неуверенно из пустоты. — Ты што ли?

— Я, сокол ты наш невидимый, я, — подтвердил дед. — А ну-ка, голубь ты наш сизокрылый, перенеси-ка нас с Федькой прямиком в Канцелярию!

— Сей момент!

Легкая зеленоватая рябь и мы уже стоим в Канцелярии. Дизель скрипит костяшками в генераторной, Тишка лупит Гришку ложкой между рожек, Маша скучает с книгой на диване — как и не уходили никуда.

— Ух, дед, класс! — завопил я. — Теперь шляться по коридорам не надо будет! Раз — и в тронном зале! Два — и на кухне!

— Не советую, внучек, — дед отобрал коробку, завел руку с ней за спину и зашептал: — Он же чокнутый, Федь. Пользоватьси им надоть только в крайнем случае. А как переклинит его? И попадешь ты вместо кухни прямиком на пиршественный стол к фон Дракхену. Оно тебе надо, внучек?

О, верно. Я немного пригорюнился, но потом решил заранее не расстраиваться, отобрал у деда коробку и спрятал в карман.

В Канцелярии было как-то тихо и пусто. Аристофан с Калымдаем отправились на задания, Олёну где-то носило, Маша изучала очередной рыцарский роман… Я задумался. А что, сейчас самое удобное время заняться личными делами. Я вам уже намекал на мою Варю. Может быть, вы и не заметили, но я вам с удовольствием напомню и расскажу. Вообще, в нашей Канцелярии наметилось аж три любовных линии. Ну, у Маши с немецким послом, Кнутом Гамсуновичем, давний роман. Они с начала лета как встретились, так жить друг без друга не могут. Встречаются при каждом удобном случае. Особо не таятся, но и на показ свою любовь не выставляют. По крайней мере в Лукошкино я ни одной сплетни про них не слышал, а уж сплетни в Лукошкино, скажу я вам… Еще и не произойдёт ничего толком, а слухи уже над городом витают и версий происходящих событий, а чаще — еще и не происшедших, уже столько, сколько самих горожан. Национальная забава такая…

Так вот, любовные линии. Еще наша Олёна и Никита участковый. Олёна — бесовка. Только не от рождения, а по воле случая. Я толком не вдавался в подробности, но вроде бы еще в детстве продали девчушку Кощею, а тот превратил её в бесовку, слугу свою. А это по силе, ловкости, остроте ума — на порядок выше обычного человека. Так и служила Олёна Кощею, пока вдруг не взбунтовалась. Ну, понятно, какой девушке хочется всю жизнь по Кощеевым делам мотаться да души невинные губить по его приказу? Конфликт у неё летом с Кощеем возник серьёзный. Однако как-то удалось им договориться миром, что для местных нравов — большая редкость. В итоге сошлись они с Кощеем, что Олёна еще год ему верой и правдой служит, а за то он её на волю самым обычным человеком отпускает. Вот такой злодей у нас царь-батюшка. А Олёна повстречала Лукошкинского участкового — Никиту Ивашова, ну и втюрились они друг в друга как Ромео с Джульеттой по разные стороны баррикад. Романтика так и брызжет фонтаном во все стороны. Не знаю точно, как у них там сейчас дела продвигаются на любовном фронте, но Олёна при каждом удобном случае старается в Лукошкино улизнуть. С Машей на пару. Тут они спелись, две влюбленные дамочки. Я бы может и препятствовал бы им, но на меня и самого, как балкон с новостройки рухнул любовный кризис. Хотя, почему кризис? Мне нравится, даже более того — почти счастлив. Почти, это потому, что со своей Варей редко удается увидеться. Варя у меня, кстати, не из каких-нибудь там бесово-участково-вампиров, а настоящего боярского рода. Мама у нее давно померла, а батюшка этим летом преставился, так два её братца-придурка сестричку быстренько в монастырь оформили, а сами занялись усиленным пропиванием боярского имущества. А когда на самогон и девок гулящих денег хватать перестало, так они и деревеньки свои грабить вздумали, а потом и вовсе на большую дорогу с топором выходить стали. Вот такие вот слуги царю, защитнички Отечества. А я как раз по заданию Кощея попал в тот женский монастырь, куда Варю определили и собирались послушницей сделать. Ох ну там монастырь был… Это для отдельного рассказа. Конкурент веселым домам на Лялиной улице, так скажем. Варю я оттуда вытащил, братцев её Никита арестовал за все их проделки, а Горох братцев отправил на вечную каторгу, ну а Варя вернулась в своё поместье. Куда я и стараюсь выбраться при каждом удобном случае. Только случаев таких последнее время мало выпадает. Я с этими государственно-дворцовыми делами совсем замотался, даже самому себя жалко.

К чему это я всё рассказываю? А к тому, что раз пауза у нас в делах возникла, решил я наших девчонок — Машулю да Олёну, в кратковременный отпуск отправить к своим ухажерам. Я же добрый, сочувствующий, всегда влюбленным помочь рад. Тем более, хотел я и давнишнюю идею свою в жизнь наконец-то воплотить. Варюша моя жутко скучала в своем имении, а как-то еще и проговорилась мне, что любит с детишками возиться. Я тогда возьми и ляпни мол, а давай в Лукошкино школу откроем, а ты там учительствовать будешь? Варя и загорелась этой идеей, да только со всеми этими летучими кораблями, пленом Кощея и последующими свалившимися на меня хлопотами, я никак даже близко подобраться не мог к этой задумке со школой. Вот как раз и удобный момент настал.

— Машуль, — окликнул я нашу вампиршу, — дело у меня для тебя есть.

— Ох, Теодор, — вздохнула Маша, не отрываясь от книги, — вы же знаете, как я занята. У меня и голова не мыта, да еще…

— В Лукошкино надо бы съездить, — перебил её я.

— …но для дела я всегда готова, мсье Теодор вы же знаете. Когда ехать?

— Зови Олёну, я вам сразу обеим и расскажу.

Усилиями Маши, Олёна была моментально доставлена в Канцелярию. Вот бы они для дела так суетились.

— Девушки, пока у нас свободное время образовалось, — обратился я к томящимся без ухажеров дамам, — хочу вас попросить помочь Варе. Надумали мы школу в Лукошкино открыть и Варя там учительницей станет. Только надо же школу официально через Гороха открывать, вот тут-то веский голос участкового, да мнение культурной Европы в лице немецкого посла, очень нам на руку сыграть могут.

Девчонки переглянулись.

— Я думаю, мсье Теодор, что Европа будет заинтересована в развитии образования на Руси.

— Никита поможет, — потупила глазки Олёна.

— Вот и славно, — обрадовался я. — Финансирование я на себя возьму — сколько там, на школу надо? Небось, бесы наши за ночь больше в подвалах пропивают.

— Горох, как владыка земель, обязательно выделит денег на школу, — заявила Маша. — Уж мы с Кнутиком позаботимся.

— Ну, какой он владыка, Маш? Ладно. Вы, девушки на Максимилиане поедете? Или могу вам предложить новое средство для перемещения, только еще толком не опробованное, зато мгновенно.

— Рискнем новое опробовать, — снова переглянулись Маша с Олёной.

Ну, понятно, истосковались по своим ухажёрам.

— Ну и отправляйтесь тогда, чего тянуть? — я протянул Маше коробочку с Шмат-разумом. — Связь со мной держите по булавкам, а если что, так сразу меня в город вызывайте.

Кстати, кто не в курсе — связь по булавкам, это именно связь с использованием булавок. Только не обычных, конечно, а обработанных специальным колдовским составом. Мне дед еще летом про такое объяснил. Воткнёшь такую булавку в воротник, сожмёшь пальцами головку и говори имя вызываемого абонента, а потом и общайся безлимитно, хоть сутки напролёт. А можно одновременно и с несколькими сразу болтать, типа конференции. Очень приятные и полезные штучки оказались. Я всю свою Канцелярию как летом снабдил булавками, так с ними и ходим до сих пор.

Девчонки быстро улизнули, а я решил ради разнообразия заняться дворцовыми делами.

Оказалось, что загадочные неприятности во дворце продолжаются. Не такие разрушительные, как вчера, но всё равно имеют место быть.

На кухне заледенела и лопнула кастрюля с борщом. В бухгалтерии каждые пятнадцать минут с потолка раздается зловещий хохот. Мелочь, а неприятно конечно.

На лужайке около ворот за пять минут выросла и засохла пальма. Даже бананов урожай не успели собрать.

В конюшне вместо овса, корыта наполнились опилками. Максимилиан, говорят, сразу не разобрался и умял несколько горстей, пока не почуял, что не очень-то вкусно.

У Гюнтера духи в нашатырный спирт превратились, но это меня меньше всего волнует.

А вот в целом — неприятно. Получается, что эти змеелюды продолжают под Кощея копать и что более обидно — под меня, как его заместителя.

Как раз вовремя заявился старый колдун Лиховид.

— Лиховид Ростиславович, ничего не узнали нового? — спросил я.

Но колдун даже не обратил на меня внимания, зависнув под потолком и внимательно оглядывая Канцелярию.

— Девка где? — вперил он в меня мутные свои очи.

— Олёна? Так она на задании, Лиховид Ростиславович, очень занята.

— Смотри у меня, Федька, — колдун погрозил мне пальцем. — Моя!

— Ну, вот зачем она вам, а? Вы же, извините, призрак. Ни обнять, ни поцеловать… А девушка мучается от ваших приставаний, а ей и так на работе не сладко. Завязывали вы уже с ней, а?

— Цыц! Молодой ишо меня поучать! Моя девка и всё тут!

Я только махнул рукой:

— Про змеелюдов-то откопали что-нибудь новое?

— Идут они, Федька, идут. Скоро уже здеся будут. Не успеешь Царь-змея найтить — хана тебе.

— А скоро — это как?

Но колдун только пожал плечами, потеряв интерес к беседе и вылетел сквозь стену из Канцелярии.

— Старый хрыч, — фыркнул Михалыч. — От скольки я его помню, всегда такой был, внучек. Вредный. Только за девками не гонялси. Енто у него чтой-то новенькое прорезалось… Пошли лучше ужинать.

— Ужинать?! А сколько сейчас?

А оказалось, что солнышко там, на белом свете, уже и зашло. Это у нас во дворце ни солнца, ни луны, ни дня, ни ночи, счет времени строго по часам. И сегодня эти часы пролетели очень быстро, вон, сколько событий сразу грянуло. В животе грустно квакнуло, подтверждая, что, да, пора бы и отужинать, тем более что про обед так совсем забыли замотавшись.

На ужин мы отправились к Иван Палычу сразу на кухню, где он и нам обрадовался и нас порадовал восхитительной запеченной уткой с рисом и яблоками. Я даже пирог с вишней с трудом доел после этой утки. А Иван Палыч напомнил мне про сгущенку и я ему рассказал про это чудо отечественной кулинарии.

— Только тут хитрость, Иван Палыч, чтобы не переварить молоко, а то или карамель получится или вареная сгущенка, а та, которая нам нужна, должна быть лишь слегка желтоватая, понимаете? И сахар не жалейте, ну чуть ли не один к трем сыпьте.

Наш шеф-повар сразу же побежал экспериментировать, прихватив с собой скелета для постоянного помешивания молока, а мы с дедом поплелись назад в Канцелярию и я уже сильно пожалел, что отдал нашим мадмуазелям коробочку для мгновенного переноса. Сейчас бы раз! и сразу в постельке. Эх, тяжела жизнь и.о. Кощея нашего батюшки…

* * *

Меня никто не разбудил!

Я проснулся сам часов в девять утра, выспался почти вволю!

Оказалось, что едва Дизель взялся утром за ручку генератора, как та просто отвалилась. Определенно опять вмешательство змеелюдов, но я был только рад этому. Пока я приводил себя в порядок в ванной, Михалыч быстренько починил рукоять, и когда я пришел на завтрак, Тишка и Гришка уже скакали в моём кресле в ожидании мультиков, а из генераторной доносился счастливый визг и перестук трущихся друг о друга костяшек Дизеля.

Бесенята сегодня получили на завтрак Чебурашку с Крокодилом Геной, а я — котлеты, яичницу, бутерброды с сыром, жареную картошку, две ватрушки, пряник, блины с вареньем, три кружки чая и к ним, еще там по мелочи для перекуса — печеньки, бублики, сырники и три пирожка с яблочным повидлом. А оладики дед зажал. Ну и ладно, я всё равно худеть собирался.

Заявился с докладом Гюнтер, и пока я давал завтраку удобнее расположиться в пузе, валяясь для этого на диване с символической сигарой в руке, он перечислил список происшествий за ночь.

Кроме рукоятки генератора, пострадала одна из стен малого зала, с которой осыпались изумруды. Почему-то только они, а остальные драгоценные и не очень камни, так и остались на своих местах.

На кухне лопнула кастрюля с первой партией сгущенки, которая растеклась по столу и была безвозвратно слизана девочками Иван Палыча. Четырем крайне упитанным помощницам шеф-повара, сгущенка явно пришлась по вкусу. Жаль, я так хотел попробовать…

В бухгалтерии хохот под потолком прекратился, но сам он стал мигать сине-красными вспышками. Не завидую Агриппине Падловне.

Ну и так далее. Ничего особо ужасного, но и приятного мало.

Никаких визитов на сегодня запланировано не было. Делегация морского царя отправилась домой со строгим наказом, как можно скорее доставить нам туловище древней статуи.

Вроде бы и всё, наконец-то свободный день.

Ну, это я размечтался, как вы можете догадаться. Когда это у меня свободные деньки выдавались в последнее время?

Отчитавшись, Гюнтер ушел, но уже минут через пять вернулся:

— Ваше Величество, вас там, у парадного входа, видеть хотят.

— Кто?

Гюнтер зачитал по бумажке:

— Царевич Андрей и царевич Еремей.

— А это еще кто такие? — удивился я. — И чего им надо?

— На ратный бой вас зовут, Государь, — поклонился Гюнтер, а дед понятливо кивнул.

— Что?! С чего бы это?

— Ну как же, Ваше Величество? — удивился Гюнтер. — Положено так.

— Шляютси и шляютси, — проворчал дед. — Еще удивительно, что давно не было ентих царевичей-королевичей.

— Ничего не понимаю… Деда?

— Да добры молодцы, подвигов ратных ищут, — отмахнулся дед. — Обычное дело.

— А мне оно надо? — возмутился я. — Гоните их ко всем чертям! Ишь придумали подвиги себе зарабатывать, а мне отдуваться ради их славы?

— Никак нельзя, Ваше Величество! — заволновался вдруг Гюнтер. — Общественность вас не поймёт!

— Да и хрен с этой общественностью!

— Нельзя, внучек, — вздохнул дед. — Обычаи нарушать нельзя. Это же завсегда тут у нас — приедут добры молодцы или рыцари какие, отхватят от Кощеюшки промеж ушей, да и возвращаютси по домам, крича на кажном углу о своих подвигах, да как они Кощея забороли, да красных девиц из полона спасли.

— Ну, где я им красных девиц-то найду? — заворчал я. — Не бухгалтершу же нашу им отдавать, чтобы успокоились?

Гюнтер шагнул вперёд:

— В наличии имеются царевны три штуки и принцесса заграничная, одна штука.

— Где? У нас тут во дворце?!

— В гостевых покоях, Ваше Величество. Еще летом выделено каждой по комнате, поставлены на пищевое довольствие, а также приставлены двое слуг, они же и стражники по совместительству.

— Я же тебе рассказывал о них, внучек, — укоризненно покачал головой Михалыч.

А, да, что-то такое рассказывал, только давно, я уже и позабыл. Мол, для сохранения имиджа, Кощей вечно крадет со всего света красавиц всяких, а потом отпускает просто так или, вот, по требованию защитничков-героев. Михалыч говорил, что особо ласковых и понимающих, еще и деньгами, да подарками ценными одаривает. Ну, это уже его дело, как царю-батюшке развлекаться, а вот мне-то что теперь делать? Я так и спросил:

— Ну, а мне-то что делать теперь?

— Одевай доспехи булатные, — хихикнул дед, — седлай коня своего верного, бери в руку сабельку вороненную, да скачи на ворогов докучливых!

— Ага, разбежался.

— Придётся идти, Ваше Величество, — сочувствующе вздохнул Гюнтер. — Традиции никак нарушать нельзя. Слухи пойдут о слабости нашего двора, а этого допустить никак невозможно.

— Вот же… Давай, дед, плащ да шлем, пойду посмотрю, что там за агрессоры заявились.

— Целый доспех надеть надоть, внучек. Да Максимилиана сейчас велю седлать.

— Перебьются, — решительно отказался я. — Ты, дед, в своем уме? Я, по-твоему, что, действительно должен тут рыцарские турниры устраивать? Делать мне больше нечего…

— Неслух ты у меня, Федька, — вздохнул дед. — Погодь, я хоть бойцов Калымдаевых кликну.

— Да не надо, деда, мне и рыцарей за глаза хватит, — приладил я шлем на голову.

— Жалко тебе што ли? Ребятки сидят в казарме сиднем, скучают, а так хоть до ворот прогуляютси.

— Как знаешь, — отмахнулся я, накидывая плащ. С дедом спорить — никаких нервов не хватит.

На лужайке перед воротами сидели на лошадках два парня моего возраста. Я как-то машинально ожидал увидеть нечто, а-ля «Богатыри» Васнецова. Ну, знаете, такие суровые мужики в кольчугах, остроконечных шлемах, с копьями наперевес. Да куда там. Худощавые такие ребята щегольски одетые по последней местной моде. Сапоги с острыми загнутыми носами, штаны с люрексом, красные кафтаны, да шапки, подбитые мехом. Будто не на Кощея собрались, а на дискотеку.

Я приблизился к героям шагов на пять:

— Ну?

Рыцари-зомби охватили меня полукругом, а ребята Калымдая как-то ловко так, незаметно, просочились через ворота и завершили кольцо вокруг нас.

— Вы ребят, в гости пожаловали, — дружелюбно спросил я, — или по делу какому прибыли?

— Мы… это… — один из царевичей оглянулся по сторонам. — Воевать тебя пришли, Кощей, вот.

Калымдаевские парни откровенно скалили зубы, а рыцари дружно вытянули здоровенные черные мечи из ножен.

— А чего это вдруг? — удивился я. — Я с вами вроде не ссорился, а?

— Так ты ж — злодей!

— И что? Кто-то в злодеях ходит, работа такая. Кто-то — в дураках по лесам шляется. И я, хоть и злодей, на вас же не кидаюсь? Вы, ребят, ничего не напутали?

— Ну, ты же Кощей?

— Кощей.

— Ну вот!

— Что, «вот»? — мне уже начинала надоедать эта беседа.

— Воевать тебя пришли!

— Ну, давайте, воюйте, — хмыкнул я. — Только побыстрее, а то у меня еще дел жуть сколько.

Герои снова оглянулись:

— А ты своих воинов убери, а то так нечестно.

— Так я ж — злодей. Мне можно.

Всё, переговоры зашли в тупик.

Я шагнул к ним на пару шагов и доверительно произнес:

— Ребят, а вы случайно не царевен выручать из неволи прибыли?

— А что, тут и царевны есть? — оживились герои.

— А как же! Три наших и еще одна заграничная принцесса. Надо?

Парни пошептались, а потом спросили:

— А что, вот так просто и отдашь?

— С чего бы это просто? — возмутился я. — Давайте воюйте их. Или выкуп платите.

Герои поскучнели.

— А большой-то выкуп? — ради приличия спросил один из царевичей.

— По рублю за царевну и трёшку за принцессу. Я ж их тут поил-кормил, в расходы себя ввёл, надо бы компенсировать, а?

— Так это, — парни оживились, — и не дорого вовсе.

— Ну, я же не жмот какой, — отмахнулся я. — Практически по себестоимости отдаю. Берёте?

— Берём! — решились царевичи.

— Гюнтер! — заорал я. — Тащи бедных узниц, тут их освобождать пришли!

Пока мы ждали, я немного промерзнуть успел. Ветер такой пронизывающий, солнца нет и облака тяжелые низкие, бр-р-р… Пора под плащ свитер, какой одевать, а лучше вообще на зимний наряд переходить. Надо бы деду не забыть дать заявку на обновление гардероба… О, а вот и наши красавицы. Что ж они орут-то так?!

Девицы верещали хором совершенно неразборчиво, но крайне оглушительно.

— Дамы! Дамы! — замахал я руками. — Ну как вы себя ведёте? Что это за воспитание? Что о вас женихи ваши подумают?

Девицы тут же замолчали, а одна чернявая, робко переспросила:

— Женихи?

— Ага. Вон, два красавца-героя на лошадках сидят. Освободители ваши! А вы орёте… Ну какому же мужику охота в доме жену крикливую держать? Вы уж, девушки, счастье-то своё сами от себя не отталкивайте…

— А мы чё? — большая такая румяная девица сделала шаг вперед и заиграла бровями. — А мы и ничё. А только… — царевна окинула царевичей оценивающим взглядом и зашептала: — Больно щуплые какие-то женихи… А давай, Кощей, мы так у тебя в плену и останемси? — она заговорщицки подмигнула мне.

— Не-не, — выставил я перед собой руки. — Они ж меня победили просто насмерть! Никак нельзя! — И повернулся к героям: — Ну что, вызволяете из моего плена красных девиц-то?

— Ну, можно… — парни с некоторой опаской посматривали на особ царского рода. Только деваться им уже было некуда. Не отказываться же от подвига?

Я протянул руку ладонью кверху:

— Денежки вперёд.

Пока герои отсчитывали мои кровные, да пока я два раза пересчитывал горку мелочи, царевны довольно шептались, хихикали и многозначительно поглядывали на царевичей.

— Ну, мы пошли? — нерешительно спросил один из царевичей, когда я, закончив счёт, ссыпал мелочь в карман.

Я подошел к ним вплотную и тихо произнес:

— Ребят, ну так, чисто из интереса, а вы принцесс этих за собой на веревочке поведете или на лошадок посадите попарно, а сами уже рядом пойдёте?

Царевичи переглянулись и стали совсем уж скучными.

— А может, мы в другой раз за царевнами зайдём? — предложил один из них и тут же торопливо добавил: — А денежку ты себе, конечно оставь.

— Фигушки, — с удовольствием произнёс я. — Сделка заключена и обратного хода не имеет.

— Беда… — протянул второй царевич.

Ну я же не злодей какой… Нет, по долгу службы, еще какой злодей, но в принципе человек хороший добрый. Вот и спулил я царевичам телегу и всего-то за золотой червонец. Для лукошкинского базара, конечно дороговато, но для нашей глухой местности самая подходящая цена. Тем более что у них больше и не было денег. Зато я им велел в телегу соломы накидать для тепла и уюта, да пшена и маслица подкинуть. А то на ближайшем привале царевны своих избавителей сами съедят, а потом ко мне вернутся.

Царевичи впрягли своих боевых коней в телегу, и вскоре веселый табор заскрипел по дороге прочь от Лысой горы. Я достал платок, помахал им немного вслед, протер демонстративно прорези для глаз в шлеме и махнул Гюнтеру:

— Держи денежку, отнеси в бухгалтерию, пусть оприходуют. Мелочь, а приятно, — я повернулся к шамаханам: — Всё ребят, спасибо, свободны!

Когда я подходил к Канцелярии, меня вызвала по булавочной связи Олёна:

— Батюшка Секретарь… ой! Батюшка Кощей!

— Олён, ну сколько раз я просил — по имени просто называй.

Олёна хихикнула, но тут же посерьёзнела:

— Горох вашу Варю сегодня видеть хочет на счет школы.

— Ух ты! Уже обработали его? Быстро вы, молодцы!

— Ага! И посол Кнут Гамсунович и Никита… сыскной воевода с двух сторон на Гороха накинулись мол, дело нужное, грамотность нынче в тренде.

— В чём, в чём?! Где это ты, Олён таких слов нахваталась?

Девушка только снова хихикнула.

— Так вы Варвару Никифоровну часам к трем пополудни подвозите, хорошо?

— Хорошо, Олён, будем. Отбой.

Я ворвался в Канцелярию и сходу заорал:

— Деда! Михалыч! Мне в Лукошкино срочно надо по личному делу, вели Максимилиана подготовить. Да еще мне одёжки бы потеплее, не май месяц на дворе. Сообразишь?

— Охти ж мне! — засуетился дед. — И к Варьке своей, небось, заедешь?

— Конечно, — я с трудом содрал с головы шлем. — Как раз по её делу и поеду. Помнишь, я тебе про школу говорил?

— Созрел Горох, значится, — кивнул дед. — Смотри, внучек, какой у меня полушубок еще с древних времен хранитси! Енто я в Англии у одного ихнего лорда спёр.

Я быстро переоделся в европейский костюм, а то мои джинсы и майку в Лукошкино не поймут, и накинул полушубок. А что, тепло, вполне удобно. И покрой тоже европейский, самое то, что надо.

— Спасибо, деда, отличный тулупчик!

— Может, меня с собой возьмешь, Федь? Мало ли что…

— Ну как мы с тобой, дед вдвоем на Максимилиане поскачем? Засмеют же. Да и не случится ничего, не переживай. Я туда и обратно и всё. А в Лукошкино Маша с Олёной, прикроют если что.

— Это да, — покивал Михалыч, — девки у нас — огонь!

— Ну, всё, я пошел, буду сегодня же вечером, в крайнем случае — завтра. Связь через булавки держим.

* * *

Путешествовать с Максимилианом, точнее — на Максимилиане, всегда было не скучно, хотя и немного утомительно. Объём знаний у него был просто потрясающий, да и закрытые тайные библиотеки к которым он в молодости имел доступ, предоставляли ему вовсе не рыцарские романы или библейские сказания, а самые настоящие древние знания. Вот сейчас, например, он начал с генетически-модифицированных пшеницы и ржи, которые тысяч десять лет назад кто-то распространил по Ближнему Востоку, но увидев, что я откровенно заскучал, тут же переключился на полигональную кладку доацтекской цивилизации. Вот это мне было куда интереснее, тем более что мы с Максимилианом как-то на пару посмотрели документалку на компе как раз на такую же тему.

— Больше чем уверен, дорогой Федор Васильевич, — вещал ученый конь, ровным галопом идя по лесной тропе, — что при постройке крепостей использовался вовсе не бетон, как предполагают некоторые исследователи.

— Думаешь? А как же тогда камни такой странной формы сделать, да еще подогнать так тщательно?

— А вы не задумывались, Федор Васильевич, что этим неизвестным нам строителям были доступны некие технологии, о которых мы не только мечтать не можем, но даже и просто элементарно даже представить их себе не в состоянии? Вот допустим, ультразвуковое воздействие на гранит, с целью его временного размягчения до состояния глины…

И так далее и так далее… Время до Вариной усадьбы пролетело совсем незаметно.

Когда я размышлял, как бы к этим неизвестным строителям поизящнее приплести инопланетян, Максимилиан вдруг прервал мои фантастические теории:

— Вот мы и прибыли. Держитесь, Федор Васильевич, сейчас я через заборчик перепрыгну, дабы Варвару Никифоровну впечатлить.

На моё счастье усадьба бояр Зубовых была обнесена не стандартным трехметровым забором из дубовых бревен, а скромно огорожена таким тщедушным заборчиком едва ли мне по пояс. Так что я не только удержался в седле, но даже еще и сумел подбочениться сразу после того как отмахался руками, пытаясь сохранить равновесие.

Очевидно, нас давно уже заметили, потому что дверь трехэтажного терема распахнулась, на низком крылечке показалась моя Варюша, пригляделась и тут же бросилась ко мне через всю лужайку. Сапожки так и замелькали по жухлой траве, а расстегнутый полушубок не скрывал простенький сарафан с туго перетянутой пояском тонкой талией, над и под которой, аппетитно колыхались от бега не менее аппетитные округлости.

Варя махала мне рукой и кричала на бегу:

— Ой, ну наконец-то! Я так долго ждала! Так соскучилась!

Она подбежала, обняла Максимилиана за большую голову и чмокнула его в бархатный нос:

— Наконец-то вы, господин Максимилиан меня проведать решили, я так соскучилась по нашим беседам! Разрешите вам с дороги овса предложить? С пивом или квасом?

— А меня поцеловать? — я обижено сполз с седла.

— Федя? — будто бы удивилась Варя. — И ты тут? А я сразу и не заметила…

Я надулся, а Варя вдруг хихикнула и показала мне язык.

— Вот ты, Варька вреднюлька у меня! — я подхватил её и закружил, а потом опустил, крепко прижал, чувствуя, как она каждой клеточкой тела прижимается ко мне, и стал расцеловывать сначала глазки, потом носик, румяные щечки, а когда добрался до мягких, пухлых губок, то впился в них долгим горячим поцелуем.

И мне было всё равно в этот момент смотрит ли на нас кто-нибудь, соблюдаются ли приличия, да и вообще всё на свете исчезло кроме моей любимой.

Когда рядом фыркнул Максимилиан, Варя оторвалась от меня:

— Вот ты, Федька… Накинулся! На нас же смотрят! — она возмущенно стукнула меня кулачком по груди, снова поднялась на цыпочки, чмокнула меня в губы и отстранилась — Пойду распоряжусь на счет обеда для нас и господина коня.

— Варюш, подожди, — остановил я её. — Максимилиану неплохо бы быстренько подзакусить, а нам с тобой собираться в Лукошкино надо — Горох тебя зовёт.

— Ца-а-арь? — она широко распахнула глаза.

— Кому царь, — хмыкнул я, образ-то держать надо. — А кому и так… Горох, одним словом.

— Ах, ну конечно, — хихикнула Варя, — ты же у нас теперь Кощей! — Она вдруг посерьёзнела: — Федь, а ты теперь и взаправду Кощей?

— Варюш, ну я же говорил тебе, — вздохнул я. — Вместо него пока, но иногда надо притворяться и настоящим Кощеем.

— Ой, а Гороху-батюшке я зачем понадобилась?

— А школу он надумал в Лукошкино открыть. Ты же не передумала?

— Ой, правда?! — она захлопала в ладоши.

— Ага, — мы зашагали к терему. — Так что собирайся, сейчас к Гороху рванём, а там видно будет дальше. Может, сразу и помещение для школы подыщем… Варюш, ты на всякий случай для ночёвки в городе всё нужное захвати, мало ли что.

— Ох, — задумалась Варя, — это тогда надо будет телегу подготовить с вещами, да девок с собой взять. А где там переночевать можно будет?

Ответить я не успел. Дверь терема скрипнула и на крыльцо выдвинулась такая громадная фигура, что мы с Максимилианом невольно попятились.

— Здрасте, тётя Пелагея, — коротко поклонился я, стараясь укрыться за Максимилианом. Ага, фиг — он сам старательно прикрывался мной.

— Племянничек, тоже мне… — прогудела эта дама. — Варька, смотри у меня!..

Тётка Пелагея была нянюшкой Вари. Ну, да, я тоже себе нянь представлял такими маленькими тихими старушками, подающими кружки и рассказывающие волшебные сказки. Пелагея же, была не столько толстой, сколько крепкой и большой, наверное, на голову меня выше. Такой под горячую руку попадись и всё, минимум сотрясение мозга тебе обеспечено.

— Ой, ну тебя, нянька! — отмахнулась Варя. — Вели вещи мне собрать, в Лукошкино на несколько дней поеду. Пусть Глашка и Дашка тоже соберутся, при мне там будут, да с вещами их телегой и отправь в город тотчас же, поняла? А мы верхом сейчас поедем.

— Вдвоём?! С ентим кобелём?! Да ты чего удумала-то девонька?! Низзя тебе с ним ехати, никак низзя!

— Уймись нянька! — отмахнулась Варя, а в её голоске прорезались такие нотки, что я даже поёжился. — Делай что сказано и неча выть тут! Давай-давай, двигай телесами, да коню, слышь, немедля скажи, чтобы овса чистого вынесли да пивом сбрызнули.

Тетка заворчала, как бульдозер, но всё же поспешила в терем, откуда сразу же раздались её командные вопли.

— Противная она у тебя какая… — обиженно протянул я, когда удостоверился, что Пелагея нас уже не услышит. — Еще и обзывается…

— Так, а ты и есть кобель, Феденька, — хихикнула Варя. — Как увидел, сразу стал с поцелуйчиками приставать.

Варя побежала одеваться, а я довольно заухмылялся. Ага, я такой. Могу даже помочь переодеться. Только предлагать лучше не буду, а то точно огребу.

Дорога в город показалась мне чудовищно короткой. Варя сидела на Максимилиане впереди между моих рук, спиной прижимаясь к моей груди, а я всё время старался чмокнуть её в шейку. Она же хихикала, отбивалась, пихала меня локтями и тут же склоняла голову, подставляя другую сторону, а то и немного поворачивалась, и тогда я мог прикоснуться губами к её щеке, а то и губкам.

Ворота мы проехали под завистливые взгляды часовых, и я направил Максимилиана к знакомой мне по прежним визитам в город гостинице. Ну это одно название, что гостиница, но еда там отличная, да и хозяин был мой старый знакомый. Дед просто обожал дразнить его, обещая скормить Маше.

Хозяин вначале в ужасе закрестился, но увидев, что я без деда и Маши, слегка успокоился. Максимилиана я оставил у него на конюшне, предупредив, что конь — подарок Маше и не дай боги ей не понравится, как за конём ухаживали…

На улице я вызвал по булавке Машу:

— Машуль, мы с Варей в городе. Как у вас дела?

— Подходите к нам, мсье Теодор, прямо к послу в Немецкую слободу. Вместе с ним и отправимся к Гороху.

Кнут Гамсунович ждал нас в своем кабинете и встретил нас вполне дружелюбно. Вообще у нас с немецким послом сложились постепенно очень хорошие отношения. Друзьями в полном смысле этого слова мы не стали, но относились друг к другу с уважением и пониманием. Например, он прекрасно знал о моей службе при дворе Кощея, но ни разу не позволил себе проявить неодобрение, прекрасно понимая роль теневого государства в силовой обороне России. А то, что Кощею в процессе этой обороны перепадало денежек маленько, да власти немеряно — ну побочный эффект, ничего не поделаешь. Я вначале посла иначе как Машинным ухажером и не воспринимал, но когда в той знаменитой заварушке с Вельзевулом Кнут Гамсунович оказал нам помощь, да еще и сам как истинный патриот Лукошкино с фамильным мечом и пистолетом кинулся на адского демона, я проникся к послу глубоким уважением.

Сейчас он, едва мы вошли в кабинет, вскочил из-за стола, крепко пожал мне руку и раскланялся с Варюшей:

— Всегда рад вас видеть, херр Захаров, — произнес он на чистейшем русском, а потом повернулся к Варе: — Фройляйн Варвара, вы как всегда очаровательны!

— Как Горох воспринял идею со школой? — сразу перешел я к делу.

— Весьма положительно, херр Фёдор. Особенно когда услышал, что некий гуманитарный фонд готов нести расходы по содержанию школы вместе с казной.

— Отлично! Спасибо за содействие, господин посол!

— Ну что вы, херр Захаров, я и сам крайне заинтересован в подобном учебном заведении. Если у нашей многоуважаемой Варвары Никифоровны всё получится, то я буду рад направить и наших детей из Немецкой слободы для обучения в школе.

— Тогда к Гороху?

— Непременно, херр Захаров, однако не думаю, что и вам стоит предстать перед Его Величеством. Довольно сложно будет объяснить вашу роль в данном предприятии, а кроме того надо ли вам выставлять себя перед царем, да и всем двором напоказ? Пойдет много слухов, появятся любопытствующие…

Да, тут посол был прав. С одной стороны байку для Гороха придумать не сложно, да и на любопытных бояр плевать я хотел, а с другой, действительно, стоит ли светиться?

— Хорошо, Кнут Гамсунович, уговорили. Но вы меня подвезете немного до базара? Я там вас и подожду.

Карета у посла была хоть и тесная, но вполне комфортная, а к тому же от этой тесноты, Варя плотно прижималась ко мне и я просто млел от счастья, не смотря на ехидную улыбочку Маши и отеческие кивки Кнута Гамсуновича.

На подъезде к базару меня уже хотели высадить, но я, вдруг осененный очередной гениальной идеей, попросил посла проехать чуть далее:

— Кнут Гамсунович, а давайте проедем на Колокольную площадь? Там кое-что интересное может быть…

Колокольная площадь была для меня знакомым местом. Тут в доме кожевенника, который мы арендовали на время его отъезда, находился и оперативный штаб во время кражи чертежей летучего корабля, да и сам ангар, в котором этот кораблик и строили.

Карета по моему указанию остановилась около знакомого дома, и я потянул всех наружу.

Похоже, что в доме с момента пленения Кощея никто больше не жил. Часть забора, снесенная крышей большого сарая при взлете корабля, так и валялась на дороге. Сам ангар, полностью разрушенный тогда, никто не восстанавливал и только небольшой постамент, с которого взлетал корабль, возвышался посередине бывшего сарая. А вот терем где мы тогда жили, остался целым и невредимым.

К нам подскочили два стрельца с бердышами:

— Кто такие? Чаво нать?

— Вольно, служивые, — скомандовал я. — По распоряжению Гороха и сыскного воеводы осмотримся тут.

Но стрельцы уже узнали немецкого посла и беспрекословно пропустили нас.

— Смотрите, — стоя посреди двора, я обвел вокруг рукой. — Отличное место и для школы и для жилья! На месте ангара… ну, сарая, то есть как раз школу и поставить, а терем, в котором Варя жить сможет, отгородить от школы забором, чтобы не мешать работу с бытом. А вся территория и так общим забором обнесена, подправить только немного. Как думаете? Варь? Кнут Гамсунович?

— Там в тереме, вполне уютно, — Маша обняла Варю за плечи. — Конечно, наши мужчины совершенно не заботились о чистоте и комфорте, но мы, девушки, взявшись за обустройство, легко наведем там порядок.

— Вполне возможно, херр Захаров, — кивнул париком посол. — Только остается правовой вопрос частного имущества, но думаю при содействии государя Гороха, проблема вполне решаема.

— Тут хорошо… — задумчиво протянула Варя, а потом затараторила: — Только надо резьбу другую сделать, крыльцо подправить, крышу перестелить, занавесочки…

— Ну и отлично! — перебил я Варю, за что получил от нее кулачком в бок. Обожаю холода — никакой кулак полушубок не прошибёт!

Воодушевленный школьный комитет погрузился в карету и отправился к Гороху, а я поспешил на базар. Кушать хотелось жуть как. Я еще ранее приглядел тут небольшую открытую лавку, в которой хозяйничал большой такой мужик по имени Ахмед. Не знаю, как называлось его фирменное блюдо, но объедение было просто всем врагам на зависть.

Вот и сейчас увидев меня, он обрадовался и стал быстро сооружать что-то фантастическое, исходящее паром и ароматами на три базарных ряда сразу:

— Вах, Федя! Ти чего давно не заходыл? Я тебе в прошлый раз лепешку сырую дал? Мясо пережарил? Зелень тухлая совсэм била? Пачему обижаешь старого Ахмеда, ы?

— Это ты-то старый? — засмеялся я, подпрыгивая от нетерпения. — Ну, давай, ну хватит уже возиться! Я же сейчас в голодный обморок прямо тут упаду!

— Нэ пэреживай, дорогой! Упадёшь — не пропадёшь! Мясо у тебя худое, но на чебуреки сойдёт!

— Бр-р-р… Ахмед, вот ты умеешь аппетит подогреть…

— Подогрето! Всё подогрето! Вот держи, дарагой, кушай на здоровье!

Я, шипя и обжигаясь, впился в какую-то невероятно вкусную смесь и с восторгом зачавкал:

— У-у-у… Ням! Вкуснотища-то, Ахмед!.. Только готовить… ням!.. ты всё-таки не умеешь…

— Это пачему?!

— Горячее очень, есть невозможно.

Ахмед засмеялся и вытащил из-под прилавка громадный чайник:

— Азербайджанский чай, дарагой, самий лучший! Вичера двое мужиков подходылы, купцы аглицкие, савсэм по-русски разгаварывать не могут — дикари! Чай-чай говорят, эрргрея им падавай каково-та. Что за эрргрей, Федь? Ну, дикие савсэм! Я им гаварю, на, попробуй настаящий чай и рычать сразу перестанэшь!

— Эрл Грей, — поправил я, с неохотой отрываясь от лепешки. — Это аглицкий чай такой. У них он там самым лучшим считается.

— Дикари! — отмахнулся Ахмед. — Я им своего чая налил, они рожи кривили пока не папробавалы, а потом побежалы к моему зятю в лавку, три мешка купылы!

— Федор Васильевич? — раздалось за спиной.

— О, Олёна? Давай присоединяйся ко мне. Ахмед, еще порцию такого же для моей подруги!

— Вах, для такой красавицы, сичас всё сдэлаем! Сама как пэрсик и кушать пэрсик будет! Только патом после чая, а сичас… — галантный лавочник протянул девушке быстро свёрнутую лепешку с начинкой. — Попробуй, красавица! Килянусь, раз папробуешь, еще тыщу раз ко мне придёшь!

— Да я уже недавно… — начала Олёна, но я перебил:

— Вернёмся домой — всё Михалычу расскажу, как ты тут голодаешь.

Олёна перестала возмущаться и впилась зубками в лепёшку и тут же у неё восторженно округлились глаза:

— М-м-м… Вкусно-то как! Ням! А я и не знала… Теперь всегда сюда ходить буду.

Ахмед счастливый от похвалы уже разливал нам чай в широкие пиалы, а мы, перемигиваясь и мыча от удовольствия, быстро приканчивали вкусное блюдо, которое я никак не мог запомнить по названию.

Напившись чаю с пахлавой и расплатившись с Ахмедом, мы с Олёной неспешно пошли назад на Колокольную площадь дожидаться наших.

— Как у тебя с Никитой дела? — поинтересовался я, когда мы выбрались из базарной толчеи.

— Хорошо, — счастливо улыбнулась девушка и, разломив всё же врученный ей персик, протянула мне половинку. — Только ему таиться приходится и от бабки и от Митьки, да и ото всех сразу, — она вздохнула. — Как дети малые за кустиками и деревьями от чужого глаза прячемся.

— Ну ничего… О, а хороший персик, сладкий!.. Полгодика еще потерпишь и будешь со своим участковым уже открыто встречаться.

— Хорошо бы… — протянула девушка. — Зато у вас с Варей всё ладно получается.

— Да кто его… — протянул я. — Сейчас-то вроде да, всё хорошо. А дальше что делать? Не буду же я вот так же постоянно к ней раз в неделю, а то и в две мотаться? И к нам её не забрать — каково ей во дворце Кощея жить? И мне дворец покидать надолго нельзя… Вот такая грустная неопределенность…

— Ничего, — Олёна погладила меня по руке, — всё наладится.

— Ну, надеюсь. О, смотри — кажется, наши возвращаются!

На площадь, громыхая, въезжала карета посла, и мы поспешили навстречу.

Карета остановилась около дома кожевенника и из неё, к моему удивлению, первым вылез Никита, сыскной воевода, мой старый знакомец и единственный земляк в этом мире. Наскоро пожав мне руку, Никита настороженно завертел головой:

— Пошли в дом, не стоит тут на виду у всех торчать.

Я пожал плечами, как скажете и, подхватив Варю под руку, зашагал внутрь терема. Сразу женахлынули воспоминания. Вот тут в горнице за большим столом мы обычно проводили наши тактические совещания под неугомонные увещания Михалыча съесть ну хоть еще кусочек. А вот там за дверью, там была моя спальня, которую в последний день операции у меня отобрал Кощей для последнего инструктажа сотрудников Канцелярии. Эх…

Пока я ностальгировал, а Варя с любопытством оглядывалась по сторонам, все собрались в горнице и Кнут Гамсунович, потирая ладони, довольно сказал:

— Ну что, херр Захаров, спешу порадовать вас. Его Величество Горох изволили подписать Указ о открытии первого учебного заведения в Лукошкине для юных жителей в возрасте от семи до двенадцати лет.

— Отлично! А почему только до двенадцати? — удивился я. — У нас до семнадцати лет учатся… А потом еще по желанию в институт на пять лет.

— Не знаю, херр Захаров как там у вас, а у нас в семнадцать лет отрок — уже мужчина, воин, купец или мастеровой, а девушки замужем и детей обычно уже имеют.

— Э-э-э… А, ну да, это я что-то призабыл, — повинился я. — Верно. Ну, значит до двенадцати, хорошо. А здание школы?

— Ой, а царь-батюшка, — затараторила Варюша, — велел этот терем у кожевенника отобрать как у пособника Кощея, но за отсутствием… — она вопросительно взглянула на Никиту.

— Улик, — подсказал он.

— Ага, верно! Кожевеннику всё же заплатить справедливо, а все постройки и землю отдать школе! Хорошо-то как всё получилось, правда?

— А с финансами что решили? — спросил я у посла.

— С содержанием школы решили не мудрствуя, — улыбнулся Кнут Гамсунович, — половину расходов берет на себя царская казна, выплачивая жалование Варваре Никифоровне и другим сотрудникам, коих она решит пригласить на службу, ну и прочие расходы. А половину как раз на постройку и дальнейшее содержание школы — берет на себя тот самый гуманитарный фонд, — подмигнул посол. — А теперь разрешите нам с мадмуазелью Марселиной откланяться, я обещал показать ей, как очаровательно пожелтели листья у деревьев на берегу Смородины. А скоро будет смеркаться и нам надо спешить.

— Да, конечно. Спасибо вам, господин посол за помощь! — я протянул ему руку.

— Общее дело делаем, херр Захаров. Рад был внести свою лепту в решение сего вопроса.

Маша с послом улизнули, Варя с Олёной побежали осматривать терем, а мы с Никитой остались вдвоём.

— Как там Горох, не выпендривался? — спросил я.

— Нормально, — отмахнулся Никита. — Вначале бородой тряс мол, зачем нам лишние хлопоты мол, отродясь деды-прадеды жили без этих нововведений, а потом, когда вник, то и сам загорелся. Быстренько совет из главных бояр собрал, растолковал им, как смог, кулаком постучал, да и одобрили они Указ.

— Ну и отлично, спасибо за помощь.

Никита снова махнул рукой:

— Не за что. Идея-то действительно хорошая. А ты надолго к нам?

— Да не, сегодня или завтра уже назад. Дел по горло.

— Грабить да убивать? — неодобрительно хмыкнул Никита.

— Да если бы, — вздохнул я. — На такие развлечения времени совсем нет. А да, кстати, там Варины слуги подъедут сегодня, на телеге вещи привезут. Так мы им сказали к тебе сначала подъехать — тебя же все тут знают. Ты тогда растолкуй им, пожалуйста, как до дома кожевенника добраться, ладно?

— Не вопрос, — кивнул Никита. — А как там гражданин Кощей поживает?

— Ну а я откуда знаю? — удивился я. — Я у тебя как раз спросить хотел.

— Не в курсе, — помотал головой участковый. — Ну, раз тихо — сидит, значит. А про этого… ну, врага Кощеева ничего не слышно?

— Не, тоже тишина, — я сразу понял, что он про фон Дракхена спрашивает. — Кощея нет и гаду этому нападать на нас не интересно. Пока живём.

— Вот и надо значит, Кощея навсегда в тюрьме и оставить, — логично вывел Никита.

— Даже и не мечтай, — отмахнулся я. — Заскучает тот гад и ему уже всё равно будет, есть Кощей, нет его, а кинется он и на нас и на вас. Так что всё равно что-то с ним решать надо.

— Ладно, разберемся, — Никита поднялся. — Куда это там девушки запропали?

Девушки на первом этаже оживленно обсуждали какие-то увлекательнейшие бытовые вопросы, суть которых я не понял, да и особо вникать не стремился.

— Олёна, а ты долго еще? — поинтересовался Никита.

— Деревья у Смородины пожелтели, — понимающе хихикнула Варя, а Никита слегка покраснел.

— Варя, а ты ночевать тут останешься? — резко поменял он тему. — Я тогда десяток стрельцов пришлю для охраны. А завтра вы уж тут забор подправьте, да в штат сторожа найдите, хорошо?

— О верно, спасибо, Никит, — я о таком и не подумал.

Никита увел Олёну осматривать процесс опадания осенних листьев, а я развернулся к Варе и распахнул руки:

— Иди ко мне, целоваться будем.

Варя возмущенно округлила глазки, топнула сапожком и кинулась в мои объятия.

Только минут через двадцать она, к моему великому сожалению, выскользнула из моих рук и, обозвав меня в очередной раз кобелем, потащила осматривать новое хозяйство.

— Хорошее место, Федь, — приговаривала она, обходя кругом развалившийся ангар и таща меня за руку за собой. — Завтра же начнут сруб ставить, хороший, большой, да печку побольше — зима скоро, да чердак для тепла. Дров надо заготовить …

А я остановился, сраженный внезапной мыслью:

— Варь, а Варь… А что-то не продумали мы с этой школой…

— Ты чего, Федь? — она продолжала машинально тащить меня за собой, но остановилась и нахмурила брови.

— А вот смотри, Варюш и поправляй меня. Сколько детей всего наберется в школу, не думала?

— Ну, ребятишек десятка три-четыре, наверное.

— Да если бы, — я вздохнул. — Считай. В городе тысяч тридцать жителей. Сколько из них детей будет в школьном возрасте?

Варя подняла глаза к верху, губки зашептали, а потом и ротик распахнулся и глаза округлились.

— Во-во, у меня такая же реакция была.

— Подожди, Федь, ну не все ведь дети к нам придут. Кто побогаче тот своим чадам сам учителей нанимает, кто победнее тем не до школы, детишки сызмальства на хозяйстве и получается, что всего… — она опять задумалась, а потом вздохнула: — Много.

— Сарайчиком, Варюш, точно не обойтись. Придется большое здание строить этажа в два, а то и в три. Это несколько классов же будет и придется учителей искать… А представляешь, когда эта вся банда на перерыв между уроками во двор выскочит, что тут будет?

— Ой-ёй… — Варя прикрыла ротик ладошками и закивала головой. — Может, ну её эту школу, Федь?

— Но-но, Варвара Никифоровна! Что это за пораженческие настроения?! Отставить панику! — я попытался приобнять её, но Варя выскользнула из моих рук и, покрутив у виска пальчиком, кивнула на пролом в заборе, в который заглядывали зеваки. Ну да, местные правила, чтоб им пусто было!

— Пошли в терем, сядем спокойно и всё подсчитаем, — предложил я.

— Это с тобой-то и спокойно? — хихикнула девушка. — Сразу же приставать полезешь!

— А как ты хотела? Конечно, полезу, — ухмыльнулся я. — Да ты и сама обидишься, если не полезу.

— А ты меня не обижай так и я не обижусь, — лукаво посмотрела на меня она.

— Ну а чего тогда возмущаешься?

— А для порядку! — она снова хихикнула. — Ну, пошли счетовод!

В тереме я отыскал несколько листов толстой пожелтевшей бумаги. А Варя нашла чернила и ловко обстругав кончик у гусиного пера, предусмотрительно уселась от меня подальше, на другую строну стола и ехидно показала язычок:

— Сначала делом займёмся, господин Фёдор свет Васильевич.

— А потом? — с надеждой спросил я.

— Суп с котом, — хихикнула Варя. — Ну, давай считать.

Через пару часов, охрипшие от споров, а я еще и перепачкавшийся чернилами, мы пришли к выводу, что школу придется строить большую, на три этажа. Сколько точно будет классов и сколько надо будет нанять учителей, пока было не ясно, стоило подождать с переписью учеников, но выходило что не меньше десяти классов.

— Будешь ты Варюш у меня директрисой, — хмыкнул я.

— Кем-кем?!

— Директором, — поспешил успокоить я, с опаской поглядывая на руку Вари, потянувшуюся к чернильнице. — Это начальник школы, Варюш.

— А я хотела сама детишек учить, — вздохнула она. — А тут хлопот столько…

— Ну, возьмёшь себе один класс, а там видно будет, — успокоил я. — Это вначале хлопот много, а потом устаканится всё и придет в норму.

— Устаканится… — хмыкнула Варя. — Кому что, а Федьке только про стакан!

— Ты чего, Варь? — оторопел я.

— Да так, — отмахнулась она, — положено так, ты как маленький прям.

— Неправильные какие-то тут у вас положения… Ох, а Горох твой точно взвоет, когда ты за деньгами к нему придешь!

— А ты не взвоешь? Ты же половину собирался на школу дать. Нехорошо как-то получилось… Я же не знала, что такие расходы потребуются…

— Спокойствие, только спокойствие! — я гордо расправил плечи. — Мне для тебя ничего не жалко!

А сам подумал, что если не найду денег, то с помощью Аристофана стащу золотые плитки с пола одного из залов. Аристофан давно там наладил махинацию по замене плиток на свинцовые, но я, в связи с пленением Кощея, приказал ему грабёж прекратить. Это же как у самого себя грабить. Ну а теперь, если что, можно будет возобновить экспроприацию неправедно нажитого.

Во дворе раздался шум, Варя вскинула голову и огляделась:

— Ты смотри, стемнело уже. Заболтал ты меня совсем, Феденька.

— Ага, и тут я тоже виноват. Давай вали всё на меня, несчастного, — я встал и выглянул в окно. — Кажется, это твоя телега приехала.

Варя быстро чмокнула меня и побежала вниз, а я только вздохнул. Вот чего мне надо было сейчас с этими расчетами связываться? Целых два часа одни были! Ну не дурак, а?

Это действительно пришла телега с Вариными вещами, и две смешливые румяные девахи начали живо и с прибаутками перетаскивать её содержимое в дом, с любопытством оглядываясь по сторонам и каждый раз, хихикая, пробегая мимо меня.

Варя увлеклась временным обустройством на новом месте, а тут еще и притопал десяток стрельцов от Никиты и занял позицию вокруг дома и я почувствовал себя лишним.

Ну ладно, почти весь день с Варей провёл, уже повезло. А теперь пора и честь знать. Уходить от Вари очень не хотелось, но и ночевать где-нибудь на лавке в горнице тоже не грело. Тем более я был уверен, что мне ночью фиг дадут прокрасться в спальню к Варе. Эти две девушки из обслуги, наверняка были накачены строгими наказами от тетки Пелагеи и трястись над Варей будут, как мужик над заначенной бутылью самогона.

Мне даже поцеловать на прощание Варю не удалось и я, вздыхая от несовершенства мира, поплелся на постоялый двор за Максимилианом. А впереди была еще дорога домой через ночной лес, да и голодное урчание в пузе…

* * *

Максимилиан прекрасно ориентировался в темноте и дорогу обратно я пережил вполне сносно. На этот раз начитанный конь порадовал меня рассуждениями об Атлантиде и её аналогах, что было жутко интересно и захватывающе. А завершился этот рассказ почти в тему — падением прямо у ворот дворца Кощея в глубокую яму, заполненную ледяной водой вперемешку с грязью. Не знаю, каково было атлантам, а мы с Максимилианом резко не одобрили такое окончание путешествия. Змеелюдам, а это явно были их происки, наверняка икалось как никогда в жизни, ибо Максимилиан обкладывал их сразу на нескольких языках, включая уже и мёртвые. Я так заслушался его, что даже перестал выбивать зубами дрожь.

Во дворце царил относительный порядок, правда, Гюнтер, вышедший нас встречать в сопровождении нарезавшего вокруг него круги колдуна Лиховида, находился в крайне раздраженном состоянии. Его шикарный черный фрак украшали белые вертикальные полосы, и мой дворецкий сейчас сильно походил на каторжанина.

— Змеелюды? — спросил я, а Гюнтер в ответ только поклонился.

— Они, Федька, змеелюды! — завопил тут же Лиховид. — Идуть! Уже скоро полезуть ратью неисчислимой!.. А девка хде?

— Лиховид Ростиславович! — возмутился я. — Сами же говорите, что мы в опасности и сразу же про Олёну спрашиваете! Ну не до девушек сейчас вам должно быть!

— А мне чёй-та? — хмыкнул колдун. — Мне змеелюды ничё сделать не могут.

— Ну и радуйтесь, пока мы тут гибнуть будем! — в сердцах сказал я. — Гюнтер, скажи Агриппине Падловне, пусть выдаст тебе денег на новый фрак. А лучше — сразу три пошей в запас. Ты у нас — лицо дворца, должен при параде всегда быть.

Гюнтер довольно улыбнулся и, поклонившись, ушел, а мы с Максимилианом поплелись по коридорам и залам, разбрызгивая по пути всю старательно собранную в яме грязь.

Лиховид летел за нами и продолжал что-то бурчать об ужасах змеелюдов, о том, что молодежь совсем старых перестала слушаться, что вот в его времена… ну и тому подобный бред.

Максимилиан на очередном повороте вздохнул, вежливо попрощался и зацокал к себе в конюшню, а я, только не зацокал, а зашлёпал прямиком в ванную, куда вскоре прибежал Михалыч.

— Растудыть твою… — промолвил он восхищенно, глядя как я, скинув одежду прямо на пол, опускаюсь в ванную и вода тут же из прозрачной становится мутно-коричневой. — Енто Варька тебя так за приставания изгваздала? Где ж она в Лукошкино столько грязи нашла? А я говорил тебе, Федька, не спеши, не лезь сразу с поцелуйчиками и обнимашками, вот и получил…

— Деда, я там на полянке, шагах в десяти от ворот, котомку с деньгами уронил, а подымать лень было, устал. Ты не принесешь, а?

Михалыч всплеснул руками и метнулся из ванной, а я, крикнув ему вслед «Поспеши дед, а то утащат!», довольно захихикал. А чего он? Нет бы, пожалеть, посочувствовать, так нет, накинулся сразу, да еще совершенно необоснованно.

* * *

Утром меня разбудил женский плач и завывания.

Кое-как напялив джинсы и майку, я выскочил из спальни в кабинет и просто остолбенел. Рядом со столом стояла на коленях какая-то женщина, а может, девушка, я и не разобрал. Голова её лежала на большом чурбаке для разделки мяса, а сама она жалобно завывала что-то неразборчиво и даже и не пыталась вскочить и убежать, хотя руки её были не связаны. Над ней с торжествующим видом и огромным топором в руках возвышался Михалыч.

— Подлая предательница! — орал дед. — Вот сейчас ты за все свои прегрешения и ответишь!.. А, внучек? Смотри, какую змеюку мы на груди пригрели!

— Дед… Что происходит?!

— Это — она! Это всё она, зараза! — продолжал надрываться Михалыч. — Я ить Федь, вчера как побежал за оброненной тобой денежкой, растяпа ты такой, выскочил из ворот, гляжу, а денежек то и нетути! А недалече вот эта изменщица маячит! Ну, я сразу сообразил, что енто она котомку с деньгами спёрла! Кинулся за ней, в яму какую-то с грязью свалился, но поймал, Федь! Поймал мерзавку!

— Дед! — я замахал руками пытаясь остановить его, но он даже не обратил на это внимания, сгораемый чувством мести и справедливости.

— Она ить никак вначале сознаваться не хотела, внучек, но под утро ужо на дыбе, всё-всё мне выложила! Енто она, змея подколодная, не только денежки наши стащила, но и призналась в пособничестве змеелюдам! Акромя того, после каленого железа, добровольно призналась, что на фон Дракхена работает и пленение Кощея-батюшки, енто тоже её подлых рук дело!

— Дед…

— И пусть она так и не созналась, куда денежки спрятала, но вина её доказана, а сама она смерти повинна! Умри же подлое отродье!

Дед взмахнул топором, а я начал сползать по двери на пол. Михалыч с хеканьем обрушил топор на шею несчастной и голова её, отсечённая мастерским ударом, качнулась и медленно, будто невесомый воздушный шарик, скатилась с плахи и, подскочив пару раз от удара о пол, замерла, смотря на меня уже мёртвыми застывшими от ужаса глазами.

— Де-е-ед… — я сидел на полу, судорожно глотая воздух, и никак не мог оторвать взгляда от застывших мёртвых, смотрящих на меня будто с укоризной, глаз. Внезапно отрубленная голова улыбнулась и подмигнула мне. Я схватился за сердце, а труп невинно убиённой поднялся, подхватил голову под мышку и вышел сквозь стену, помахав нам на прощание ручкой.

— А-а-а… а-ва-а… — я перевел взгляд на Михалыча.

А тот, вогнав топор в колоду, ухмыльнулся:

— Вот так от, Федька. Будешь знать, как над старыми людьми изгалятьси. Я из-за тебя, паршивца, полночи одёжку свою отстирывал после той ямы.

— А это… кто? — я еще толком не соображал, что происходит.

— Енто? Да Дунька Малахова, призрак дворцовый. Лет семьсот назад морочила головы двум бесам. Никак они поделить её не могли, да и снесли ей голову, а потом и сами самоубилися. И что интересно, внучек, Дунька-то призраком по дворцу шатаетси, а ухажёры её так и сгинули навечно. От такая от жисть… Оладушки будешь?

Чтобы я когда-нибудь, хотя бы просто фигу за спиной деда скрутил, да ни за что! А оладушки были вкусные.

* * *

После обеда вернулся Аристофан со своей бандой.

Я как раз допивал третью кружку чая, как он ввалился в Канцелярию довольный и сияющий.

— Это… босс! — он скинул с плеча на стол мешок, от которого сразу же аппетитно потянуло сушеной рыбой. — Это типа тебе под пиво! Реально вкусная рыбка, босс!

— Спасибо. Как съездили, Аристофан? Голову змеиную добыли?

— Без базара, босс, — бес покопался за пазухой и достал трофей, завернутый в тряпицу. — Во в натуре башка змеючая!

Голова оказалась размером с кулак. Тёмная, почти черная, очень детально вырезана из какого-то непонятного материала. Я покачал её в руке, тяжелая, но вроде бы и не камень и точно не металл. Царапнул ногтем, посмотрел на ровный срез, вроде и не дерево. В моё бы время, я сказал бы, что пластик, а тут и не понять. А, не важно. Пасть у змеи была приоткрыта и зубки очень натурально скалились на меня. А на голове пристроилась небольшая корона с острыми зубцами. Кощей в похожей обычно разгуливал. Ну, одну часть раздобыли, ура нам.

— Проблем не было, Аристофан?

— Нормально, босс, справились. Там остров тот в натуре, одно слово, что остров. Реально такой пятачок, — он хмыкнул и ткнул себя в поросячий нос. — Только находится в море типа посерёдке между землёй. Мы сперва кинулись, как добраться? А потом в натуре сообразили — там рыбаков с лодками полно, вот мы к ним с предложением и подкатили. А они, прикинь, босс, тянуть на нас начали мол, с чего бы они нам за проезд платить должны? Я им и так и сяк говорю мол, по понятиям так положено, а они ни в какую. Совсем там народ оборзевший, босс. Ну, мы кипиш подымать не стали, мы же реально на важном задании и нашли наконец рыбачка, который за два мешка таранки согласился нас подкинуть на остров.

— Не, ну вы кадры, Аристофан! С рыбаков еще и за проезд деньги выжимали? Так это от того рыбака мешок?

— В натуре, босс, — кивнул бес. — Только он, блин, кинул нас. На остров высадил, а сам конкретно слинял. Нам потом вплавь пришлось добираться.

— А на острове быстро нашли голову?

— Всё ништяк, босс. Только сначала страшно было, когда три призрака на нас кинулись.

— Ничего себе… Что за призраки?

— Да там, босс, развалины старого капища были, мы только начали землю ковырять, а тут три бугая таких из-под земли вылетают и реально так на нас! Мы дёру, а потом смотрим, а они в воздухе висят, а сами конкретно просвечиваются. Ну, мы тогда на них забили и давай снова в развалинах рыться. Только колдунство у них могучее, босс, оказалось, чуть не провалили задание.

— Что еще за колдунство?

— Они в натуре как давай нас матом обкладывать, да так реально мощно и красиво, что пацаны и про работу забыли. Стоят типа такие рты пооткрыли и слушают. Пришлось подзатыльниками в чувство приводить.

— Ну, хорошо, молодец, Аристофан. Скажи на кухне, чтобы покормили и самогонки твоим бойцам не забыли налить.

— Спасибо, босс! — Аристофан радостно оскалился. — А это… А мы тебе нужны сегодня, босс? А то братва в Лукошкино просится, дел накопилось…

— Вот вы рэкетиры недорезанные, — я махнул рукой. — Валите, только не наглейте там, слышишь, Аристофан?

— Без базара, босс!

Аристофан исчез, а я протянул деду змеиную голову:

— Припрячь куда-нибудь, пожалуйста.

Но Михалыч не успел взять её в руки, как через потолок на нас спикировал Лиховид.

— Нашли?! — он облетел вокруг моей руки с головой на ладони, даже снизу заглянул. — Она! Как есть она! От молодец, Федька, а я в тебя уже и верить перестал!.. А девка где?

— Лиховид Ростиславович, да забудьте вы уже про Олёну! Ну, зачем она вам? У нее и жених есть…

— Кто таков?! — затряс бородой колдун. — Убью, паршивца! Как есть убью!

— Да это я так, теоретически, — спохватился я. — На задании Олёна, занята очень.

— Смотри у меня! — колдун погрозил кривым пальцем и вылетел из Канцелярии через стену.

— Тьфу ты! — пробурчал Михалыч. — От же старый греховодник… Давай сюды башку, внучек, припрячу в кошель свой безразмерный, там она в сохранности будет…

Кошель, кстати у деда — обзавидоваться можно. Висит такая обычная небольшая поясная сумка, а на самом деле в неё до ста килограмм всякой всячины запихнуть можно. Мы в этом кошеле даже Машу как-то транспортировали. Знатная вещица. Не Маша, в смысле, кошель.

Ближе к вечеру пришел Гюнтер с докладом. Разрушительная деятельность змеелюдов, слава богам, не увеличивалась, но, к сожалению и не уменьшалась. В бухгалтерии потолок почти успокоился, не мигал, не завывал, а только протекал. Откуда там вода взялась в цельной скале над бухгалтерией, понятия не имею, но с потолка всё время капало, хоть и не сильно, но достаточно, чтобы вывести из себя Агриппину Падловну. Она, обвинив во всех грехах почему-то Лиховида, гонялась за ним по коридорам с веником, а-ля фрекен Бок за Карлсоном. Не поймала, конечно, но хоть душу отвела. Или что там, у кикимор вместо души?

Тронный зал пророс коноплёй. Придворные вначале обрадовались и побежали собирать урожай, но растения тут же засохли и рассыпались в пыль. Бесы пробовали и пыль в дело приспособить, но в результате получили только сыпь по телу и закручивание штопором хвостов.

На кухне во время кормления монстриков из отдела санитарии и утилизации, в мисках со щами появились огромные мадагаскарские тараканы. Монстрики, правда, только обрадовались, но факт колдовского вмешательства всё-таки был.

В конюшне прямо из воздуха возникла тридцативёдерная бочка портвейна. Обслуживающие конюшню скелеты не сразу обнаружили этот подарочек, а когда обнаружили, было уже поздно — все лошадки упились до совершенно скотского состояния. Один только умничка Максимилиан, заподозрив неладное, принимать участие в неожиданном банкете отказался и правильно сделал. Помимо алкоголя, портвейн был щедро сдобрен слабительным. Представляете, что творилось потом в конюшне? Максимилиан на время переселился в художественную галерею имени Кощея, а взбодрившиеся тараканами спецы из отдела санитарии и утилизации, были вызваны на помощь обслуживающим эту настоящую Авгиеву конюшню, скелетам.

А завершил вечер вызов от Олёны по булавочной связи. Меня срочно просил приехать в Лукошкино участковый. Что там у них случилось, выяснить не удалось, но на самом деле это было мне только на руку. С Варей смогу повидаться.

* * *

Разбудило меня громкое ржание и мат Михалыча. В смысле, ржание было настоящее, конское. Ну и Михалыч был самый натуральный.

Они мне хоть когда-нибудь поспать дадут?

Одевшись, я прошел в кабинет, рявкнул «Отбой!» идущему в генераторную Дизелю, отмахнулся от захныкавших Тишки да Гришки, как же, утренних мультиков их лишили, и вышел в коридор. Там дед подпрыгивая под мордой Максимилиана, орал на него мол, неча Федьку будить спозаранку, мол и так внучек не выспаетси. Ну, тут с дедом не поспорить, всё верно. Максимилиан же, морщась, гудел, что за ночь дороги морозцем прихватило и лучше сейчас выехать, чтобы грязь не месить. И этот прав. Все вокруг правы, а отдуваться мне, вставать на рассвете, да трястись в дороге.

— От вы как хотите, — категорически заявил дед, — а без завтрака я, тебя Федька, никуда не пущу!

— Полчаса роли не сыграют, — устало согласился ученый конь. — Кушайте на здоровье, Федор Васильевич, а я вас у ворот ждать буду, — он покосился на деда. — Там и потише и скелеты, что яму закапывают, куда как вежливее некоторых будут.

— Подковы не потеряй, — буркнул ему вслед Михалыч и повернулся ко мне. — А ты чего рот раззявил? Марш умыватьси и за стол!

— Что ты, деда, сегодня такой взъерошенный? Оладики не удались?

— Оладики удались, — отрезал дед. — Ну, вот куда ты Федька опять один намылилси? Виданое дело, второй раз подряд без меня в Лукошкино лыжи навострил!

А понятно. Заскучал дед под Лысой горой, душа подвигов просит.

— Вот зачем ты, внучек, девкам нашим ту коробку переносную отдал? Мы бы сейчас с тобой вдвоём в город и махнули бы. Ты и поспать бы успел, и позавтракать по-человечески, да и задницу отбивать об этого грамотея копытного не надо было.

— Ну деда… А Маше с Олёной как в Лукошкино пробраться? Горыныч же Калымдая повёз… Кстати, как у них дела, интересно?

— И на Максе потряслись бы, ничего с нашими красавицами не случилось бы, — проворчал дед. — А как у Калымдая дела у Горыныча и спроси.

— Как я у него спрошу? — я принял протянутое дедом полотенце. — Булавки же так далеко не добивают.

— Я ить смотрю на тебя, внучек и просто любуюсь. Просто глаз оторвать от такой красоты не могу.

— Ты чего, дед?

— И собой хорош-пригож, ростом не обижен, кушаешь только плохо, но это я исправлю… Просто добрый молодец! Иван-царевич из сказок! И такой же дурак.

— Да ну тебя, дед… Ну что не так?

— Ложка у тебя на шее для чего болтаетси? Щи хлебать?

— Ой, блин… — я даже покраснел. — Верно, деда, дурак у тебя внучек…

— Ничего, Федька, не горюй, — сразу подобрел Михалыч. — Старших слушай, мы, мудрые люди, плохого не насоветуем… Куда за оладиками полез?! А кашу?!

После завтрака я брякнул ложкой о край стола и тут же из воздуха послышался бас правой головы:

— Слушаю внимательно, Ваше грозное, неповторимое, ужасное и злодейское Величество!

— Кончай прикалываться, Горыныч. Как у вас дела?

— Голодаем, — пропищала левая. — Прикинь, Федь, на всю округу не то, что коровки, даже барана полудохлого не найти!

— Что, даже оленей или лосей по лесам нет? — удивился я.

— Так это же ловить надо…

— Совсем ты, Горыныч обленился у меня на службе… Ладно, вернётесь, я тебе пир устрою и отпуск… хотя нет, с отпуском ты, наверное, обломаешься, дел полно. А вот пир — обещаю.

— Забожись!

— Ты что, Горыныч? Может тебе еще и молебн заказать в дворцовой церкви?

— Ох… Это я от голода, Федь… Уже мозги ослабели и крылышки махать отказываются…

— Ладно, прилетишь — откормишься. А пока может быть, расскажешь всё-таки как у вас там дела?

— Может быть и расскажу… — задумчиво прогудела правая голова. — А мне на пир кроме баранины и говядины, хорошо бы и осетринки маленько…

— Горыныч!

— А? Что? Ты что-то спросил, Федь?

— Ага, спросил. Могилку тебе по правую сторону Лысой горы вырыть или по левую? Горыныч, твою дивизию! Как дела у Калымдая ты мне скажешь когда-нибудь?!

— Ну что ты орёшь, Федь? Я и с первого раза услышал. Скажу, конечно, почему бы это мы тебе не сказал? Ты меня совсем уже за какого-то вредителя держишь? Али за тупых? Вот честно скажи, Федь, за тупых, да? Эх… Знаешь, как обидно? А еще друг называется…

— Горыныч…

— Да здеся твой майор, здеся. Вона под носом у нас скачет, сабелькой вострой машет, требует тебе передать… Вот что это за жизнь, а Федь? Ты на нас орёшь, Калымдай твой мне голову рубить собрался. Так некультурно… Ай! Ой! Да всё-всё! Хватит, майор, я всё понял! Господин батюшка император докладываю обстановку! Народец этот горный — вредный до неприличия, носом во все стороны крутит, а на нас даже чихать зазорным считает, но Калымдай, вона на ухо мне орёт, что уже почти разобрался с чудью этой и скоро уже результат будет… Всё ухо нам заплевал… Ой!

— Уф… Ладно я понял. Калымдаю привет передавай и завязывай резвиться, слышишь, Горыныч?

— Про пир только, что обещал, не забу… — завыл Горыныч, но я уже треснул ложкой по столу, обрывая связь.

— Ну чего ты хихикаешь, дед? — повернулся я к Михалычу. — Сам с ним в следующий раз разговаривать будешь. Дай мне лучше пирожок на дорожку.

* * *

В Лукошкино мы прибыли часов в девять утра. Было еще довольно свежо, да прямо скажем — холодно, но солнышко начинало потихоньку пригревать, и день обещал быть вполне сносным.

Перед визитом к Варе, я заехал к Кнуту Гамсуновичу и вручил ему тяжеленую сумку доверху забитую золотыми монетами. На школу. Я рассудил, что посол со всей своей педантичностью и немецкой обстоятельностью, лучше всех распорядится деньгами и проконтролирует расходы. Кнут Гамсунович согласился стать финансовым представителем моего гуманитарного фонда и от него я уже с чистой совестью поехал на Колокольную площадь.

На территории бывшего дома кожевенника, а теперь дома Вари, уже вовсю кипела работа, стучали топоры, визжали пилы и опилки летели, будто при постройке летучего корабля. Вот же времечко было. Я ностальгически вздохнул и застучал в ворота. Забор уже починили, но в калитку я-то пролезу, а вот Максимилиан точно нет, поэтому вход мне теперь парадный, торжественный, только через ворота.

Открывать мне вначале не хотели. Скрипучий старческий голос долго выспрашивал кто я такой, да к кому, да по какому делу, пока я не озверел и не наорал на бдительного сторожа, пообещав уйти, но вернуться с самим Горохом, возглавляющим роту бояр.

Вредный старикан, ворча открыл ворота и впустив нас с Максимилианом, еще долго бурчал, конечно же про распущенную молодежь, что мы мол, такими не были и травка была зеленее и самогон сладким, а девки те вообще… тут старикан призадумался, видимо вспоминая, чего именно там эти девки, но сраженный склерозом, раздосадовано махнул рукой и наконец-то умолк.

Варя, выскочив на шум, заулыбалась и побежала ко мне совсем не солидно для директрисы, но жутко соблазнительно для меня. Спрятавшись за Максимилианом от вредного дедка, она влепила мне поцелуй и тут же потащила смотреть сначала строительство школы, а потом и первые преобразования в её тереме. Преобразования мне понравились больше. Мы с Варей наконец-то остались одни и вдохновенно занялись горячими поцелуями и не менее жаркими объятиями. Ну а детали сами додумайте, здесь вам не женский роман, а реальное описание суровой правды жизни.

От Вари я с большим сожалением, но всё-таки ушел уже после обеда. Надо было все же повидаться с Никитой. Максимилиана оставил в школе, а сам вышел на площадь и только теперь задумался, а как же мне Никиту-то искать? Не в отделение же к нему идти? Но дед зря меня ругал сегодня утром за тупость — всего через пять минут раздумий я догадался вызвать по булавке Олёну, уж она-то точно должна знать, где сейчас участковый.

Судя по взволнованному голосу Олёны, они с Никитой наверняка вместе книги читали, а я оторвал их от этого интеллектуального занятия. Ничего, я хихикнул про себя, переживут и еще наверстают. Олёна тут в Лукошкино днюет и ночует, не то, что я, лишь изредка могу к Варе выбраться.

Встречу Никита мне назначил совсем рядом в небольшом переулочке сразу за школой и явился довольно быстро, правда, без Олёны.

— Здорово, Фёдор! — он протянул мне руку.

— Здорово, Никита! — я ответил на рукопожатие. — Что у тебя еще стряслось?

— Что, отрываю я тебя от противоправных дел? — хмыкнул участковый. — Ну, уж извини.

— Да какие у меня дела? — отмахнулся я. — Бытовуха и административные заботы. И рад бы с топором на большую дорогу выйти купцов пощипать, да не поверишь, некогда.

— Ну да, ну да, — Никита вытащил из толстой планшетки свернутый лист плотной бумаги. — Посмотри, ничего знакомым не кажется?

Я развернул лист.

Страховой договор

Твою ж дивизию. Аристофан. Я пробежал глазами по строчкам:

Товарищество «Аристо и братва» беря за свои услуги ежемесячное вознаграждение в размере 1 (одного) рубля, обязуется расследовать и принять все меры по устранению стихийно (и не только) возникших…

Дальше можно было не читать. Я протянул лист обратно и кивнул:

— Знакомо. Даже очень.

— Милицию со вчерашнего дня засыпают заявлениями и несут эти договора, — пожаловался Никита. — Уже штук пятьдесят таких бумажек принял от граждан. Ты рэкет организовал?

— Не я, — я сделал честные глаза. — Но знаю кто это. Ну из моих это, из моих… Но я даже и не подозревал, что эти паршивцы с таким размахом действовать будут.

— Надо прекратить, — строго сказал Никита. — Хорошо еще, что ко мне пошли с жалобами, а если бы к царю?

— Сегодня же дам команду свернуть эту операцию со страховкой, — побожился я.

— И другие… хм-м-м… операции тоже.

— Какие другие?

— А то можно подумать, что твои бандиты тут только со страховками трюки проворачивают?

— Ничего не знаю, — открестился я. — Есть другие жалобы от граждан?

— Жалобы-то есть… — протянул Никита.

— Да не про нашу честь, — хихикнул я. — Эдак ты сейчас всех собак на меня повесишь. Нет уж, получил я сигнал о страховках — разберусь, а в остальных делах мои архаровцы ни при чем.

— Ага, ангелочки, — кивнул участковый. — Ладно, разберемся. Но со страховкой…

— Век оладиков не видать! — побожился я.

— Оладики да… Оладики у Михалыча классные, — согласился Никита. — Как он там? Как у тебя дела вообще? Тяжело Кощеем работать?

— Да, не сладко, — пожаловался я. — Без приключений никак, а тут еще… — я замялся, задумавшись, стоит ли рассказывать о змеелюдах, а потом решился: — Тут еще атака началась на Лысую гору. А в перспективе — на весь мир.

— Ну, ты спокойно жить не можешь! — восхитился Никита. — А кто такие? И до нас могут дойти?

— Да гады одни древние из-под земли лезут. Меры принимаем и есть приличный шанс врезать им хорошенько, но пока они ведут счет. А что до вас… Если нас завалят, то на этом не остановятся, сам понимаешь.

— Может помощь какая нужна?

— Спасибо конечно, только какая уж тут помощь? Не Гороха же с армией подымать? Да еще толком неизвестно с кем бороться — скрытно действуют, на глаза не показываются, но чую я, Никит, вот-вот в открытую попрут.

— Дела…

— Угу. Ничего, прорвёмся.

— Слушай, Федь… — Никита замялся. — А помнишь, мы с тобой про книгу разговаривали? Ну, про записки мои?

— Помню, конечно. А что, написал?

— Угу. Описал дело о перстне с хризопразом, ну ты помнишь.

— О! Здорово! Дашь почитать?

— Без проблем. Только… Помнишь ты говорил, что на компьютере своём набрать сможешь, а потом и распечатать?

— Давай, — я протянул руку. — Много экземпляров не обещаю, сам понимаешь, бумаги тут подходящей для принтера не найти, да и тонер экономить надо. Но если объём не большой, то что-нибудь придумаем.

— Ух, здорово! — Никита вытащил из планшетки стопку исписанных листов и планшетка сразу похудела.

А я еще гадал, бутерброды он в ней таскает, что ли?

— Там может подчерк непонятный будет, — заторопился он. — Так ты спрашивай не стесняйся, ну и вообще…

Я прикинул размер мемуаров, да нормально вроде, не «Война и мир»:

— Сделаем, Никит. Только совсем быстро не получится, уж, пардон. Дел много, но постепенно наберу, сверстаю и распечатаю, уж будь уверен.

— Спасибо, Федь. Прямо порадовал ты меня.

— Магарыч. Да шучу я, шучу! Мне и самому интересно… Никит, а у меня к тебе тоже просьба есть. Проследи тут за школой, а? Дело новое, да и Варя всю жизнь в деревне прожила, города не знает…

— Даже и не переживай. Дело нужное, я и сам заинтересован, чтобы детишки по улицам не слонялись без дела.

Распрощались мы почти по-дружески. Я хотел было еще спросить, как у них дела с Олёной продвигаются, но постеснялся. Да и не моё это дело.

Вернувшись в терем к Варе я, спеша увидеть её, впечатался в горнице в могучую фигуру. Тётка Пелагея! Вот же…

— Ты опять тут?! — она взмахнула руками так, что аж ветер по комнате пронёсся.

— Нянька уймись! — окрикнула Варюша, загораживаемая от меня монументальной тёткой. — И разговаривай впредь с Федором Васильевичем уважительно, поняла ли? Господин Захаров половину расходов школы покрывают и если мне выбирать придётся между… В общем отправишься ты, нянька обратно в деревню коров доить. Я понятно говорю, а?

Пелагея проскрипела что-то недовольно, но отодвинулась и даже натужно поклонилась.

— Иди, нянька, распорядись, чтобы нам с Федором Васильевичем чаю подали, да непременно с ватрушками.

Пелагея вышла, а мы хихикнули и бросились в объятия друг другу.

— Вот же вредная какая тётка! — пожаловался я, едва оторвавшись от губок Вари.

— На самом деле она хорошая, — Варя взъерошила мне волосы, — только любит строгой притворяться… Ну давай, целуй пока никто не вошёл.

Еще минут через пять, Варя сама чуток отодвинулась от меня и вздохнула:

— Теперь еще голову ломать на кого поместье оставить? Я же тут жить постоянно буду… Ну, чего задумался? Целуй, давай.

А уже за чаем с ватрушкой я предложил:

— Варюш, а хочешь, я Михалыча поспрашиваю на счет управляющего? Он же всех знает.

— И его все знают, — хмыкнула Варя. — Спроси, конечно. Только мне вор какой, с кистенем в рукаве не нужен.

— Конечно. Варюш, я выйду во двор, надо переговорить кое с кем, — мне не хотелось даже косвенно втягивать Варю в свои дела.

Первым делом я вызвал Михалыча по булавке. Он откликнулся сразу:

— Внучек? Всё в порядке? Ты там ещё не на дыбе?

— С чего бы это? — я даже оторопел.

— Дык к ментам же пошёл на встречу. А ну как повязали они тебя, и будешь в одной камере с Кощеем-батюшкой париться.

— Ой, ну не выдумывай, деда. Всё в порядке, просто бесы наши тут порезвились в Лукошкино, вот Никита и попросил их утихомирить… Деда, ты мне лучше другое скажи… — я обрисовал Михалычу проблему с управляющим.

— Решим вопрос, — авторитетно сказал дед. — За то не печалься, внучек, подумаю.

Следующим абонентом был у меня Аристофан.

— Эта… босс?

— Ты где сейчас?

— Да я это… Ну ваще. Реально, босс.

— Аристофан! Ты где?

— Ну чё ты, босс, в натуре? Ну, тут я тут, типа в Лукошкино…

— Я так и знал. Сейчас же, слышишь, немедленно прекратишь операцию со страховкой, понял? Кто обиженным остался — откупишься. По-настоящему откупишься, деньгами и чтобы запугивать не смел, понял?

— А чё такое, босс в натуре? Мы же по-тихому всё…

— Аристофан, ты понял, что я тебе приказал или повторить в особо грустном стиле?

— Да понял, босс, понял.

— К ужину явишься в Канцелярию там и поговорим. Иди прямо сейчас разберись со страховкой.

Бесы они такие. Чуть не уследил и тут же на межгосударственном уровне махнут Эйфелеву башню на Биг Бен, чтобы потом с обеих сторон плату слупить за возвращение национального достояния.

— Федор Васильевич, — обдал меня сзади жарким шёпотом Максимилиан, я чуть не подпрыгнул. — Вы обратно во дворец вместе со мной собираетесь?

— Уф-ф-ф… Что ж ты так подкрадываешься? Хоть бы копытом стукнул для приличия… А что? Хочешь в городе остаться?

— Хотелось бы, Федор Васильевич, если такое возможно и вам не доставит неудобств. В конюшне же сами знаете, что сейчас творится, а в галерее, конечно весьма познавательно, но очень скучно и книг нет.

— Ну, книг тебе и тут не почитать… Хорошо, я как раз собирался у девушек наших Шмат-разум отобрать. Только ты особо не радуйся, это ненадолго тебе отпуск будет.

— Благодарствуйте, Федор Васильевич! — обрадовался Максимилиан. — День-два уже будет достаточно для полноценного отдыха.

— Ладно. Только не спались тут, а то забудешься да начнешь речь толкать при посторонних. Смотри, живо тебя на костёр потащат, и Варя не поможет.

Так теперь Маша.

— Машуль, не отвлекаю?

— Мсье Теодор? Ой, подождите, я только накину на себя что-нибудь…

— Маш, да у нас вроде бы не видео-связь, я же тебя и так не вижу. А где это ты голышом развлекаешься?

— Хотите присоединиться, Теодор?

— Маша!

— А чего тогда такие вопросы задаёте?

— Ой, всё… Маш, верни мне Шмат-разум и по возможности побыстрее. Я в школе ждать буду.

— А я? А Олёна?

— А вы и так безвылазно в городе сидите. А если крайняя нужда возникнет, я у Вари Максимилиана на пару дней оставлю.

— Вечно вы всё усложняете, мсье Теодор. Ждите.

Ну и жду. Чего мне еще остается?

* * *

Домой я возвратился уже затемно. Маша, конечно, быстро собраться не могла, это же наряд, макияж и прочие женские штучки, а потом надо было у посла выпросить карету, не пешком же ей идти через полгорода. Да и я, пока попрощался с Варей, пока Максимилиану последние указания давал, тоже немножко подзадержался. Но как бы то ни было, к ужину я не опоздал.

На первое были котлеты с пюре, свежезасоленная капустка, осётр в сметане, самые обычные отбивные из кабанятины, а от пирога с ливером мне удалось отбиться. На второе был Гюнтер, на десерт — Аристофан. Оба запеченные целиком с яблочком в зубах. Шучу, шучу. Стал бы я такое есть.

Пока я расправлялся с пирожками, Гюнтер докладывал об очередных колдовских проявлениях во дворце.

Потолок в бухгалтерии протекать перестал, зато теперь раз в пять минут просто провисал по центру почти до середины стены, а потом с громким БУМ, возвращался на место. Не критично, но и не очень-то приятно. Зато можно поприкалываться над посетителями, забредшими в бухгалтерию, поставив их как раз по центру комнаты.

В галерее у большой статуи Нептуна отвалился трезубец и пришпилил какого-то монстрика к полу. Жалко бедолагу, но с другой стороны монстрик наверняка не поглазеть на произведения искусства в галерею пришел, а спереть что-нибудь. Так что тут колдовство нам на руку сработало. А трезубец уже прикрепили на место.

Чистка конюшни подходит к концу, но сильно мешают стихийно возникающие по всему помещению маленькие пылевые вихри. Не успевают рабочие сгрести мусор в кучу, как он тут же развевается вихрями по всей конюшне.

В подвалах во всех казино сразу, на рулетке сто восемьдесят восемь раз подряд выскакивала цифра двадцать шесть. Разориться казино не успели, но убыток понесли немалый. Правда, это меня меньше всего волновало.

На смену Гюнтеру в Канцелярию ввалился Аристофан и, не дав мне даже слова вымолвить, поставил большой мешок на стол и затараторил:

— Это… босс! Тут реально пацаны просили тебе передать типа вот балычок осетровый конкретно под пиво. А вот и пива бочонок прямо с Немецкой слободы стырен… привезенный. Икорки чуток, вдруг блин балык не попрёт, свежайшая, прямо с базара. Ну и сосиски тоже от немчуры. А это, — он громыхнул кошелем о стол, — твоя доля, босс за прошлую неделю.

— Учись внучек, — хихикнул дед, сгребая подарки обратно в мешок, — как к начальству подмазываться надо!

— Э, э! Дедты куда пиво потащил?! Ставь на стол, да кружки давай. Сейчас попробуем, что там за балык. Садись и ты, Аристофан и рассказывай, как же вы так умудрились дела проворачивать, что мне краснеть и оправдываться перед участковым приходится?

— Да мы чё, босс… — бес развёл лапы в стороны, вздохнул и уселся за стол. — Мы же реально всё так делали, как ты рассказывал.

— Не ну нормально а, Михалыч? Я же еще виноват остался… Давай, наливай, подлечим немного нервы.

— Мы типа, босс, решили всё грамотно оформить, — Аристофан влил в себя кружку пива и протянул деду для добавки. — Бумага, договор, всё как положено в натуре. Даже дьяка одного нашли, он нам реально бумаги помог написать.

— Вот на бумагах вы, Аристофан и спалились, — я закинул в рот ломтик балыка и отхлебнул пива. Так себе пиво, а балык классный. — Понты вас подвели.

— В натуре, босс, — вздохнул Аристофан. — Хотели… это… циви… ну как там?

— Цивилизованно.

— Во-во, босс, это самое слово в натуре.

— Понты у вас, Аристофан, а не цивилизация. Подошли бы да на словах договорились мол, так и так, завелась тут страшная банда, хана тебе купец. Но если хочешь, мы за тебя впишемся, только не бесплатно, конечно. Никаких бумаг, никаких доказательств. Ищи милиция неведомо кого неведомо где.

— А если купец откажется? — Аристофан грустно поглядел на вновь опустевшую кружку. — С бумагой-то вона в натуре сразу видно, что должен.

— Наливай, Михалыч… Ага, спасибо… Так ты, Аристофан, на следующий день пришли бойцов в другой личине, пусть купца постращают, товар ему маленько попортят, а потом снова сам заявись с повторным предложением. Мне ли тебя учить?

— В натуре, босс? — бес задумался и снова одним глотком опустошил кружку. — В натуре, босс! Реально конкретная схема!

— Только не борзейте, понял? Лучше массово, ну, побольше народу своим бизнесом охватить, а брать за защиту совсем немного. Из-за количества денежка приличная будет, а жаловаться из-за копейки никто не побежит… А пиво, всё-таки у вас так себе, хоть и немецкое.

— Ты, Федька, уже настоящим главарём становишься, — захекал дед. — Моя школа! Вот так же, помнится я и Кощея-батюшку учил уму-разуму…

— Да куда ж без тебя, деда, — хмыкнул я и снова повернулся к Аристофану. — Ты еще учти, что эти страховки — дело-то в принципе выгодное, если по уму подойти. Без вымогательств особых, а по-настоящему, по-честному. Как бы. Открывай своё страховое товарищество и работай. И намекну — в Лукошкино нельзя, там милиция, а вот в других городах…

— О, босс… Ты у нас ентот… как его, Михалыч? А вспомнил — гений!

— Только не сейчас, слышишь, Аристофан? Погоди, разберемся со змеелюдами и тогда пошлёшь своих парней сначала обстановку разведать, а потом видно будет. Вдруг там по другим городам тоже отделения милиции пооткрывали и звери почище нашего Ивашова работают?.. Всё, закончилось пиво?.. Нет, Аристофан, за самогоном бежать не надо, хватит. У нас же не праздник, а так, рабочее совещание в непринужденной обстановке. Вот замочим змеелюдов… Уф-ф-ф… устал я что-то. Пошли баиньки?

* * *

Утром меня разбудил Дизель, заскрипев и загремев костями, запуская генератор.

Я умиленно прислушался к уже родным звукам. Лучше уж так, чем отрубленные головы или ругань Михалыча с Максимилианом.

А вот и сам Михалыч поджидает под дверью:

— Проснулся ужо внучек? Вот и славно вот и вставай. Иди рожу свою царскую ополосни, а я покедова тебе завтрак соберу.

Настроение у меня с утра было самое благодушное. Гришке и Тишке, скакавшим в моём кресле, я запустил подборку новогодних мультиков, пусть пропитываются праздничным настроением — полтора месяца до Нового года осталось. Они вначале заверещали недовольно, стали изображать из себя черепашек-ниндзя, но я был непреклонен — воспитывать детей надо на отечественных мультфильмах, а не на буржуазной заразе. Впрочем, они быстро успокоились и увлеклись приключениями Деда Мороза, решившего гульнуть по Руси летом.

Завтрак был как всегда обильный и вкусный и мы с Аристофаном, забыв об обычных капризах, наперегонки уминали сразу из большой сковороды огромную яичницу, пристроившись к ней с двух сторон. Конечно, угнаться за этим бесовским отродьем у меня не было никакой возможности, зато я наверстал упущенное, стянув тарелку с бутербродами и злорадно показав Аристофану кукиш. Тот только пожал плечами и накинулся на пирог с капустой. Злодей, как есть злодей да еще прожорливый такой…

После завтрака с докладом явился Гюнтер. За ночь, к всеобщему удивлению во дворце никаких катаклизмов не произошло, зато пришли странные вести с восточной границы от шамаханской Орды.

— Достоверно ничего не известно, Ваше Величество, но объявилось у шамахан некое явление совершенно непонятное, — сообщил дворецкий. — Якобы является шамаханам некий огненный старец по имени Бабай.

— Кумыса прокисшего, небось перепили, — хмыкнул дед, — вот и мерещиться им всякое.

— Не похоже, господин Михалыч, — покачал головой Гюнтер. — Сведения приходят из разных источников, а описывают сию аномалию практически одинаково. Висит в воздухе этот пожилой господин, ликом страшен, бородой чуть ли не до земли достаёт, а сам окутан языками пламени. И вещает грозно и громко, даже кони от его голоса разбегаются.

— Хм-м-м… И что же он там вещает? — я поставил пустую кружку на стол. — Не деда, напился чая, больше не хочу, спасибо. Вон Гюнтеру предложи.

— Благодарю, Ваше Величество, я сыт… О чём говорит точно пока неизвестно, но по слухам… Нет, господин Михалыч, благодарю не надо… По слухам — что-то о великом обмане, каком именно не ясно… Я уже завтракал, господин Михалыч, спасибо… А от пирожков полнеют… Так вот, Ваше Величество, ещё говорит о древности и уникальности шамаханского народа, о том что именно они изобрели алфавит, колесо, число Пи, чтобы это не значило и цифру ноль…

— А пирамиды не они строили? — хмыкнул я.

— Они, Ваше Величество, — кивнул Гюнтер. — Под чутким руководством древнего шумерского шамахана Мардука, который, кстати, впоследствии надиктовал некие духовные заповеди другому знатному шамахану — Будде… Хорошо, господин Михалыч, давайте вашу ветчину только без хлеба, пожалуйста.

— Странные дела, — я задумался. — Продолжай следить за шамаханами, Гюнтер, надо будет разобраться с этим Бабаем. Не от змеелюдов ли он?

— Не их стиль, Ваше Величество, но всё может быть, — Гюнтер откланялся, прихватив завёрнутые в салфетку три ломтика ветчины.

— Деда, надо бы поточнее узнать, что там, у шамаханов творится. Пошлёшь разведчиков или сразу инспекторскую группу, ладно? А я сейчас в бухгалтерию. Надо с Агриппиной Падловной посоветоваться, как бы расходы на Варину школу грамотно провести, чтобы в глаза сразу не бросались.

* * *

До бухгалтерии я не дошёл.

Снова обвалился потолок только теперь уже в главном коридоре. Спасибо рыцарям-зомби, повсеместно сопровождавшим меня. Будь я один, Иван Палыч уже заводил бы тесто на поминальные чебуреки.

Десяток рыцарей как обычно взявших меня в коробочку, приняли на себя основной удар. Будучи на голову меня выше, да еще и быстро среагировав, они шагнули ко мне вплотную и все обрушившиеся сверху камни и глыбы достались им, а я остался жив, придавленный их телами, а уже потом и сотнями килограммов гранита.

Жив-то, жив, слава богам, но под завалом пришлось проваляться практически без движения больше шести часов. Груда камней высилась до потолка и при попытке расчистить их, продолжали падать куски скалы. Поэтому моим спасателям пришлось разгребать завал сверху, убирая вначале всё новые камни, падающие на место только что убранных.

Судя по воплям придворных, паника вначале была невероятная, ну понятно — царя-батюшку прибило на фиг. Но потом, когда появились Гюнтер и Михалыч, всё успокоилось, и спасательные бригады взялись за дело без помех. Дед все шесть часов не отходил от меня, пытаясь просунуть в щель между камнями и рыцарями то пирожок, а то и ночной горшок. Вам-то смешно, а вот мне после трёх кружек утреннего чая, через пару часов стало не до смеха.

Да еще всё не вовремя так случилось — вернулись Горыныч с Калымдаем и его ребятами. Калымдай прокричал мне, что все живы, но операция провалилась, а я прогнал его отдыхать, отказавшись принимать доклад в таких обстоятельствах. Ну вот, столько времени потеряли на эту чудь… Едва не позабыв о Горыныче, я прокричал Гюнтеру, чтобы дракона накормили тройным рационом, а сам облизнулся и снова загрустил.

В конце концов, меня откопали и я, уж пардон, быстренько сбегав за ближайший угол, вернулся повеселевшим объявил благодарность рыцарям и заковылял в Канцелярию, поддерживаемый Михалычем. Мышцы одеревенели, да и вообще чувствовал я себя не важно.

В Канцелярии дед сразу мне налил полстакана коньяка и заставил выпить, а уж потом занялся запихиванием в меня обеда, что ему вполне удалось, да и я, честно говоря, особо и не сопротивлялся. Нервы, знаете ли, плюс — истощение организма под завалом.

А эти паразиты Тишка да Гришка, представляете, даже и не заметили катастрофы, увлёкшись мультиками. Я обиделся и хотел уже выключить комп, но за них вступился дед мол, неча на маленьких злость срывать. А на ком тогда? Я что — идиот, на Михалыча наехать или, к примеру, на Агриппину Падловну? Несовершенство мира усугубилось категорическим отказом деда налить мне еще коньячку после славного обеда. Ну и ладно, ну и пожалуйста. Вот уйду в Лукошкино, поступлю на службу в милицию, будут тогда знать.

Нервы, пардон.

Только к вечеру окончательно придя в норму, я велел созвать оперативное совещание, невзирая на уговоры Михалыча поспать хоть еще два часика.

— Чуди эти, Федор Васильевич, — начал доклад Калымдай когда мы уселись за стол с поставленным в центре самоваром, окруженным мисками, тарелочками и блюдцами со всевозможным печивом, вареньем и мёдом, — народец хлипкий тщедушный. Бойцы они никакие, но гонору у них… Любой польский шляхтич обзавидуется. Промурыжили они нас несколько дней рассказами, какие они древние, мудрые да сильные, а про камешки змеиные ни слова. А вчера мы не выдержали и поучили их маленько…

— Там хоть кто-нибудь живой остался после ваших уроков?

— Ну что вы, Федор Васильевич, зачем нам убивать без нужды? Ну а шишки да сломанные руки да ноги мы считать не стали, оно нам надо?

— Понятно. А где же глаза змеиные вызнали?

— Вызнали. С тыщу лет назад несколько сотен этой чуди поднялись и ушли Уральские горы осваивать. Вот с собой они и прихватили часть древнего артефакта.

— Заразы, сразу сказать не могли, — вздохнул я. — Ну что ж, придётся на Урал тебе, Калымдай отправляться. Только знаешь… Бери с собой всю роту и не миндальничай с этой чудью. Нам сейчас каждый день дорог, сам видишь, что во дворце творится.

— Я и сам хотел такое предложить, Фёдор Васильевич. Только методы транспортировки изменить придётся. На Горыныче мы не поместимся, да и честно сказать, как холода наступили, работник из него никудышний стал. На ходу засыпает, крыльями махать забывает. Пора ему в спячку заваливаться или в тёплые края на зиму мигрировать.

— Есть варианты как до Урала добраться?

— С бесами пойдём, Федор Васильевич.

— Аристофан? Аристофан! Положи пирожок и говори!

— Это… А чё говорить, босс, в натуре?

— Ты что совсем не слышал, что Калымдай тут рассказывал?! Ну, Аристофан…

— Не-не, босс! Я типа про то, что и говорить-то тут реально не о чем. Подбросим майора с его пацанами без базара. Да и поможем, шухера беспредельщикам этим наведём.

— А ладно. Молодец. Тогда завтра и отправляйтесь, да пожёстче там, время не тяните. Да, Калымдай, а ты не слышал про такого Бабая? Старик огненный в воздухе летает, к шамаханам твоим в Орду заявился.

Калымдай нахмурился и покачал головой:

— Бабай — это из наших сказок, но я никогда не слышал о настоящем. Я прикажу разведать.

— И еще ребята… Это только если случай подвернется, специально надрываться не надо. Если получится, попробуйте разузнать, как там Кощей? В идеале еще бы и связь с ним наладить, но это уже совсем маловероятно.

— Посмотрим, что можно будет сделать, — кивнул Калымдай.

— Ну, тогда всё на сегодня.

— А доесть?! — в один голос завопили дед с Аристофаном.

Пришлось доедать.

* * *

Разбудил меня утром Михалыч.

— Вставай ужо, внучек. Вставай, Федь, майор с Аристофаном в дорогу собираютси, надоть проводить их.

— А чего это они так рано? — я потянулся и зевнул. — Ещё и Дизель не гремел…

— Да какой рано? — хмыкнул дед. — Девять часов ужо. А машине твоей адской, генератору ентому, я рукоять скрутил, вона твой Дизель так и топчется около него в печали… Вставай, Федька, а то компотом холодным оболью!

Бррр… Садист какой-то, а не дед. И так во дворце не жарко, а он еще и компотом холодным… Надо бы, кстати, велеть отопление включить да еще одно одеяло себе вытребовать. Хватит, я тут один раз уже поболел, больше не хочется с местным-то медицинским обслуживанием.

Проводы боевого отряда прошли быстро. У ворот на лужайке (ух холодина-то какая!), столпились шамаханы и бесы, а командиры стояли невдалеке от них. Я подошёл, пожал им руки и заорал, развернувшись к бойцам:

— Товарищи! Настал светлый и долгожданный час отмщения за Кощея-батюшку! Врежем поганой чуди, посмевшей утаить от нас ценный артефакт, который им самим и на фиг не нужен, а вот нам очень даже наоборот! Вперёд, товарищи! За светлое будущее! За Кощея! Ура!

— Ура-а-а-а! — заорали бойцы, а Калымдай с Аристофаном только ухмыльнулись.

Аристофан разделил своих бесов пополам и десяток тут же нырнул прямо в землю, а вслед за ним стали по одному нырять и ребята Калымдая. Завершил погружение второй десяток бесов, а уже потом нырнули и командиры, махнув мне на прощание руками. Ну, в смысле руками и лапами. А я потопал обратно к себе в Канцелярию на завтрак, по дороге опасливо косясь на потолки.

И вот, кстати, ругаюсь я ругаюсь на деда, а он прав оказался чуть ли не насильно запихивая в меня жареную курицу, пироги с ливером и капустой, остатки осетрового балыка с хлебом и маслом, ну и пирожки да оладики свои фирменные. Потому что пообедать мне сегодня не удалось, а сил на приключения потребовалось много. Заинтриговал я вас? А я специально.

После завтрака появился мрачный Гюнтер:

— Ваше Величество, пришло послание от Морского царя. Читать не советую — одни ругательства, но общий смысл таков, что часть змеиного артефакта он отдавать отказывается.

— Что?! — я вскочил с лавки. — Это еще почему?! Договорились же!

— Пишет, что такую ценную вещь на жалкие гусли менять не намерен и требует доплату в размере десяти телег золота.

— И гусли, конечно же, возвращать не собирается? — я почувствовал, как начинаю наливаться холодной яростью.

— Именно так, Ваше Величество. Прикажете созвать войско?

— Не надо. Я сам. Михалыч, тащи полушубок и плащ со шлемом для маскировки.

— Ты чёй-то задумал, внучек?

— Повидаюсь с царём этим вшивым, да объясню, что с Кощеем шутки не шутят.

— Сдурел, Федька? — дед замахал на меня руками. — И не вздумай! У Морского царя силы несметные, да и как ты собрался с ним воевать-то под водой?!

Я грохнул колдовской ложкой о стол:

— Горыныч? Завтракал? Нет? Сейчас принесут, давай живо к воротам, — я напялил полушубок, а сверху накинул плащ. — Гюнтер, распорядись, чтобы Горыныча по повышенному рациону покормили, да живо. Посол этот, Бульктерьер, еще живой?

— Живой, Ваше Величество.

— Связать и к воротом доставить немедля… А ты дед, прекращай тут панику наводить, я быстро, туда и обратно.

Не слушая деда я водрузил на голову шлем, сунул в карман джинсов коробочку со Шмат-разумом и зашагал на выход.

Горыныч уже кушал.

— Здорово, Горыныч! Приятного аппетита.

— Салют, Федь! — правая голова оторвалась от коровьей туши и улыбнулась окровавленной пастью.

Фу, я отвернулся, не могу смотреть на это.

— Федь, внучек, — горячо зашептал мне дед, дёргая за рукав плаща. — Не надо, а? Ну чаво енто ты один туда попрёшси? Ну, ты хоть меня с собой возьми, а?

Я с сомнением посмотрел на деда, а потом махнул рукой:

— А поехали, деда, наведём там шороху! Только держись покрепче, свалишься — ловить некогда будет.

— Поучи меня ишо, поучи! — приободрился тут же Михалыч. — Горыныч, а ну быстро дожирай, нам в путь с царём-батюшкой пора!

Я, как обычно сел на Змее спереди, дед сзади, а между нами втиснули Бульктерьера, связанного и молчаливого.

— Горыныч, дорогу к Морскому царю надеюсь, знаешь?

Тот задумался на секунду, а потом кивнул сразу тремя головами.

— Там хорошо, тепло, — пробасила правая голова. — Ну, полетели?

В полёте тепло не было.

— Дед, ты там не замёрз? — проорал я, повернув голову назад.

— Да чего мне сделаетси, внучек? — проорал дед в ответ. — Я ужо старенький, весь ветер наскрозь проходит и не задерживаетси!

— А ты, посол, живой еще?

— Живой он, живой, — ответил за Бульктерьера дед. — Трепыхаетси гад.

— А чего у меня никто не спросит, — повернулась ко мне правая голова, — Не холодно ли тебе, друг мой Горыныч?

— Не холодно ли тебе, друг мой Горыныч? — пробурчал я.

— Ох и не спрашивай, Федь. Холодно, совсем я замерзли, — пропищала левая, тоже поворачиваясь ко мне.

— Федь, а Федь, — забасила правая. — А мы ведь того… Нам уже в спячку пора, а лучше — на юг на полгодика, а?

— Ну а чего мы на море летим, Горыныч, как думаешь? Хочу тебя на курорте оставить, пока у нас холода не закончатся. Заодно и у царя морского откормишься, жирку перед новыми подвигами поднаберёшь.

— Правда, Федь? — обернулась и средняя голова.

— Горыныч! — заорал я. — Ну ты вперёд-то смотри хоть одной башкой! Ну что за шутки у тебя дурацкие?

Головы дружно хихикнули, выпустив по облачку дыма и левая со средней снова стали обозревать окрестности, а правая спросила:

— А царь тот согласится нас кормить?

— А это, Горыныч, как стараться будешь. Вот кстати, ты огнём долго без остановки пулять можешь?

— Три минуты, — гордо ответила голова. — Это если сразу вместе, а если по очереди так вообще без остановки. А что, подпалить кого надо будет?

— Ага. Там, Горыныч, обидели нас серьезно. Совсем в грош не ставят, за сявок каких считают.

— Кощея?! — поразилась правая. — Совсем дурные?

— А вот и проверим.

Чем дольше мы летели, тем теплее становилось и вскоре я уже пожалел, что одел полушубок, но приходилось терпеть. Переодеваться на скользкой спине Горыныча мне как-то совсем не хотелось. Дед же, отогревшись, сначала заскучал, а потом нашёл себе развлечение в лице посла.

— Ить ты мне честно скажи, — орал он Бульктерьеру на ухо. — Вы всем там, в море такие идиёты или через одного? Как вы, жабы, посмели на Кощея-батюшку пасти свои лягушачьи открывать? Это ты еще спасибо скажи, что я вместе с государем отправилси, а то бы он один так озвереть мог, что ни одной икринки от вашего моря не осталось бы! Так что, должен ты мне будешь за доброту мою!

— Погоди, деда, — прервал я пламенную речь. — Скажи, посол, а где там, в море, дворец царя твоего находится? Пальцем указать сможешь?

— Ничего я вам не скажу! — гордо проквакал Бульктерьер. — Хоть пытайте!

— А ну это мы запросто, — пожал я плечами. — Михалыч, объясни гражданину, как он ошибается, думая поиграть с нами в героя.

— Ну, наконец-то! — счастливо взвыл дед. — А я уж думал, так и отпустим жабу не повеселившися!

Что с послом там дед делал, я не видел. Кажется, даже пальцем не притронулся, только нашептывал на ухо что-то, но когда впереди показалась темная полоса воды, Бульктерьер, торопясь и захлёбываясь уже передавал через меня Горынычу координаты дворца.

Еще полчасика и мы зависли над указанной точкой. Горыныч, заметно взбодрившийся в теплом климате, медленно махал крыльями, удерживаясь на одном месте, а мы с дедом наклонились, пытаясь рассмотреть, что же там под нами.

— Смотри, внучек, а ить не обманул лягушонок наш! Вона дворец видать!

Действительно, сквозь прозрачную воду виднелись остроконечные верхушки башен, крыша дворца, да и большие силуэты рыб, а может и местных придворных, шнырявших вокруг.

— Ну, давай, посол, — хихикнул Михалыч, спихивая Бульктерьера с Горыныча, — передавай привет своему царьку!

— Дед, ну что ты делаешь? — заорал я, провожая взглядом летящего вниз посла.

— А зачем он нам сдалси, внучек? — резонно ответил дед.

— Ты бы хоть развязал его…

— Небось не утонет, — отмахнулся дед. — Сейчас доклад сделает и придёт нас цельная толпа с пряниками встречать.

— Я сюда не за пряниками прилетел. Горыныч, твой выход! Вскипяти водичку, устрой им баньку во дворце!

Горыныч радостно угукнул, примерился, спустился пониже, а потом опустил вниз головы, согнув длинные шеи под прямым углом вниз.

— На счёт три, — пробасила правая голова. — Раз, два… поехали!

Из каждой пасти с рёвом вырвался столб огня и устремился вниз, где у самой воды, столбы сплелись в одну мощную, огромную и яростную, в десять обхватов, струю плазмы.

От воды облаком рванул пар, перекрыв нам обзор. Мы с дедом закашлялись, но тут же радостно завопили, подбадривая Горыныча, а тот и не думал прекращать выпаривать море над дворцом.

— Давай, Горыныч, жги гадов! — в восторге орал я.

— Добавь парку иродам! — подпрыгивал, размахивая руками дед.

Не знаю, что там происходило под водой, но поверхность моря бурлила как кастрюля с супом. Диаметр кипящего круга был уже, наверное, метров сто, когда левая голова, прекратила пулять плазмой и, повернувшись к нам довольно подмигнула:

— Красота, Федь, а? Передохну чуток — мы теперь по очереди будем.

Головы выдохлись, и теперь одна голова продолжала извергаться пламенем, а две других отдыхали и накапливали сил для нового захода. Сменяя друг друга, они постоянно удерживали в воздухе огненный столб и вода, ранее разогретая тройным залпом, не переставала кипеть.

— С детства люблю на огонь смотреть, — проорал Михалыч. — Жарь, Горыныч!

— Горыныч, ты не устал? — заорал в свою очередь я.

— Не, Ваше Кощейство, — ухмыльнулась средняя голова, — мы так долго еще могу. Только потом покушать хорошо бы.

— Покушаешь, не переживай, — я повернулся к деду. — Как думаешь, может, хватит уже?

— Жмот ты, внучек! Как есть, жмот! И ладно бы своё зажал, а тут — чужое. Ну, пуляет Горыныч, не жалуетси, ну и пусть себе дитятко резвится. На вот лучше пирожок.

Пирожок оказался с яйцом и луком. А второй — с ливером. Пришлось шлем стаскивать, уж больно аппетитные пирожки были. Дед на меня ругается, жмотом обзывает, а сам не мог в свой безразмерный кошель побольше пирожков напихать. Ну что это — всего два пирожка для измождённого битвой организма?

— Может в картишки, внучек? — минут через десять, предложил заскучавший Михалыч.

— Не, деда, вон ветер какой, никакого удовольствия карты всё время придерживать. О, смотри, машут вроде бы? Да не туда, вправо смотри!

Дед прищурился:

— Точно, внучек, плот какой-то что ли?.. А на ём с пяток образин каких-то тряпкой машут. Летим, послушаем, чего хотят?

— Потерпят, — отрезал я. — Мы им что, собачки? Нам махнули, мы и побежали хвостиком виляя. Жги, Горыныч, не останавливайся.

— Ну и то верно, — вздохнул дед. — Эх, сколько рыбки пропадает, а внучек? Сюда бы картошки покрошить, да лучку добавить, от знатная уха бы была!

— Ничего, дома отъедимся. А больше нет пирожков?

Пахло снизу вкусно и сидение над морем в облаке этих ароматов, да на голодный желудок, начинало походить на пытку. Наверное, голод и спас всё морское царство от полного выкипания. Промаявшись еще с полчаса, я заорал Горынычу:

— Всё, хватит! Выключай горелки и полетели к парламентёрам!

— К которым? — повернулась правая голова. — Они вона уже с четырех сторон нам машут.

Хм, точно, а я и не заметил.

— Давай туда, где народу побольше, а морды понаглее. Подлети и спустись метров на десять.

— А метры это сколько по-нашему? — озадачился Горыныч.

— Уф-ф-ф… Ну чтобы нормально поговорить можно было и в тоже время, чтобы кирпичом в нас не запустили.

— Я им запущу, — проворчал Горыныч, разворачиваясь к наиболее многочисленной делегации морских жителей.

Плот оказался панцирем огромной черепахи, на котором стояло с десяток чешуйчатых морских жителей. Впереди всех в гордой, я бы даже сказал, наглой позе стоял высокий плотный мужик в богатых нарядах, а рядом с ним едва доставая ему головой до плеча, замерла тоже чешуйчатая, но довольно симпатичная дама. Может быть и ошибаюсь, но исходя из моего опыта, морские дамы выглядели куда миловиднее своих представителей сильного пола.

— Кажися царь ихний, — пихнул меня в бок Михалыч.

— Ох, да не пихайся ты, дед! Сейчас разберемся, — я свесился на бок и заорал: — Эй, мужик! Ты что ли царь тут будешь?

Мужик побагровел, потом позеленел и уже открыл было лягушачью пасть с множеством мелких острых зубов, но вперёд шагнул другой земноводный, судя по следующей фразе — дворецкий:

— Его могущественное Величество, пресветлый царь сего моря, всех впадающих рек и озёр, всех берегов, пляжей…

— …и бунгало на них, — перебил я. — Так царь или нет?

— …Морифант Седьмой! — сделал вид, что не заметил, как его перебили, дворецкий и сделал шаг в сторону.

— Ага, значит, по адресу попали, — удовлетворенно кивнул я. — И где мой змеиный артефакт, а, царь?

— А ты кто такой?! — заорал Морифант № 7.

— Здрасте, блин, — обиделся я. — Ну а кто ты думаешь, к тебе в гости явился? Иван Фёдорович Крузенштерн?

— Кто? — растерялся царь.

— Аз есмь Кощей! — рявкнул я. — Гони должок!

— Да кто ты такой?! — глумливо произнес Морифант. — Какой такой Кощей? Отродясь мы не знали таких! Это у себя в деревне ты может и Кощей, а тут на моём море…

— Давай, Горыныч, — скомандовал я, недослушав этого наглеца.

Средняя голова качнулась на длинной шее вниз и с хрустом откусила царю голову.

— Ах! — хором сказали придворные на черепахе, и присели, в ужасе закрывая головы руками с перепончатыми пальцами на них.

— Ой! — сказала морская царица и брезгливо стала смахивать платочком брызнувшую на платье кровь.

— …мать! — сказал Михалыч за спиной и в восторге засадил мне ладонью между лопаток.

— Блин! — сказал я и полез рукой за спину, чесать ушибленное место.

— Тьфу! — сказал Горыныч, выплевывая голову Морифанта, и та заскакала по морю, как камешек, который запустили с берега по водной глади. — Тиной пахнет. Не вкусно.

Обезглавленный царь плашмя рухнул в море и стал быстро погружаться, оставляя за собой кровавый след.

Я думал, Горыныч пуганёт его, а он сразу голову откусил…

— Ну, как-то так, — я развел руками, а потом заорал, припоминая, как обычно орали в подобных случаях в фильмах про средние века: — Царь Морифант умер! Да здравствует царица… царица… Ваше Величество, а как вас зовут?

— Морисента, — кокетливо улыбнулась мне вдова.

— Да здравствует царица Морисента! — проорал я и многозначительно посмотрел на придворных.

— Да здравствует… да здравствует, — нестройно и как-то вяло отозвались они.

— Ох, нет, брат наш царственный, великий Кощей, — сделала милый книксен царица. — По нашим законам наследование передаётся только по мужской линии и царь теперь у нас — мой сын. А пока до его совершеннолетия, править от его имени буду я.

— Да? Ну, так тоже неплохо вроде бы, — задумался на секунду я. — А мы, дорогая Морисента, в принципе как, царствами дружить будем или пойдем по неверному пути раздора, который оказался столь губительным для вашего супруга?

— Не вижу причин для ссоры, Ваше Величество Кощей, — мило улыбнулась царица. — Дружба двух великих царств идет на пользу торговле, благоприятно действует на экономику в целом, а военные союзы обеспечивают всеобщий мир.

— Вот и славно, Ваше Величество! Приятно поговорить с такой, не только прекрасной, но и умной царицей. А артефакт мой где?

— Минуточку, господин мой Кощей, — Морисента обернулась к придворным и они начали оживлённо шептаться.

— Федь, — тоже шепотом сказала правая голова, обернувшись, — устали я. И огнём пулялись и в воздухе долго. Отдохнуть бы да покушать, а?

Верно. Сейчас как плюхнется без сил в море, будет нам тогда веселье.

— Ваше Величество, — замахал я рукой, — простите, что прерываю ваше производственное совещание, но мы вас на бережку подождём, хорошо? А то наш дракончик зубик себе поцарапал, надо отполировать поскорее — с кариесом шутки плохи!

— Ай-яй-яй, какая неприятность, — вежливо посочувствовала царица. — Конечно же, дорогой Кощей, давайте встретимся на берегу, я как раз узнаю у моих слуг о вашем… о вашей ценной вещи. Могу ли я предложить Вашему Величеству и вашей благородной зверушке немного еды и пития?

— Сами мы сыты, дорогая Морисента, благодарю, — поосторожничал я. Ещё отравят несвежими устрицами. — А вот у дракона нашего после подвигов всегда аппетит разыгрывается.

— Немедленно велю подвезти на берег припасы, — побожилась Морисента.

— Горыныч, — похлопал я ладонью Змея по спине, — рули к берегу, сейчас кормить будут.

— Кого это она зверушкой обозвала? — заворчала правая голова, едва мы удалились метров на пятьдесят от черепахи. — Это я зверушка, Федь? Может и ей башку откусить?

— Остынь, Горыныч, это она тебя так уважительно назвала. Дикие люди, морские, что ты от них хочешь?

— А, тогда ладно, — подумав, сказала голова. — А то мы в гневе страшен.

На берегу было хорошо, как-то тихо, мирно, спокойно. Песочек был тёплый, волны ласково шуршали, накатывая на берег, солнышко светило ярко, но не жарило, красота, одним словом.

— А что, Горыныч, останешься тут на зиму?

Три головы высоко поднялись на шеях и огляделись.

— Мне нравится, Федь, — пропищала левая. — Только пусто тут как-то. Ни зайчика, ни оленя, с голоду загнуться можно.

— Не боись, трёхглавый, — хмыкнул дед, — Федька сейчас договориться о пропитании.

— Ага, плывут, — правая голова вгляделась в морскую даль. — Три плота сразу. Наверное, нам покушать везут.

— Ты, Горыныч, хоть термическую обработку еды проведи, — посоветовал я. — Царица эта вроде ничего дамочка, уж по любому поумнее своего муженька будет, а все равно, вдруг потравить нас надумают.

— Ага, отравишь его, — проворчал дед. — Горыныч у нас кирпичи переварить может, да кислотой потом запить. А вот мы, внучек, точно есть ничего не будем, до дома потерпим.

На первой черепахе приплыла Морисента, только расположившись с удобствами в большом таком кресле. На коленях у нее сидел мальчуган лет шести-семи, наверное, и по молодости лет еще не такой уродливый, как остальные морские мужики, а сзади стояло с пяток придворных. А вот еще две черепахи везли покушать Горынычу. Ну, если не отравят, то скоро у нас опять будет боеспособный дракон.

— Господин, Кощей, — улыбнулась Морисента, — позвольте представить вам Морского царя Моришура Третьего. Моришурчик, поздоровайся с дядей Кощеем.

Я галантно подал царице руку, помогая выйти на берег, а потом протянул руку новоиспеченному царю:

— Здорово, Моришур! Предлагаю дружить царскими домами.

— Здравствуй дяденька Кощей, — мелкий протянул мне маленькую ладошку. — Дружить я люблю. А ты играть любишь?

— А то! Только сейчас редко удаётся — дела совсем одолели. А ты приезжай ко мне в гости, у меня бесенята классные Тишка да Гришка, только шустрые больно, зато веселые. И на Дизеле моём покатаешься, это скелет такой хороший.

— Мама, можно? — у мальчонки загорелись глазки. А что, нормальный пацан, вроде.

— Обязательно, — кивнула Морисента. — А пока поиграй тут в песочке, а мы с дядей Кощеем о делах поговорим.

Царь Моришур бросился нарезать круги вокруг Горыныча, возбужденно нюхающего воздух и не сводящего шести глаз с черепах с едой, а мы с царицей отошли в сторонку.

— Внучек, — шепнул дед, — я пройдусь по бережку тут недалече, паразитам своим ракушек да камешков пособираю в подарок. Зови ежели что.

Я кивнул и мы с царицей остались наедине.

— Дорогая царица Морисента, — я постарался, чтобы голос сквозь шлем звучал как можно мягче и приветливее. — Надеюсь, вы не в обиде за тот казус, который приключился с вашим супругом?

— Несчастный случай, — развела руками царица. — Никто не застрахован от природных катаклизмов.

— Я рад дорогая моя царственная сестра Морисента, что мы понимаем друг друга.

Её глаза вдруг зло блеснули и она перешла на шёпот:

— Большая скотина был мой покойный супруг, скажу я вам. Только и знал, что плясать под оркестр целыми днями в тронном зале, да валяться в иле с сиренами да русалками. От беспробудного пьянства уже пятнами пошёл. Меня совершенно позабросил, гад, да и за делами государственными перестал следить.

— Как это грустно, Ваше Величество, — посочувствовал я. — Но теперь, надо полагать, вы свободны и можете спокойно сами управлять вашим удивительным государством. Да и личную жизнь наладите.

Морисента кокетливо хихикнула и опустила глазки, а я повернул разговор на более важную для меня тему:

— Ваше Величество, однако же, позвольте мне вернуться к моему маленькому интересу, из-за которого у нас и произошел этот глупый конфликт.

Она сразу посерьёзнела:

— У нас неприятности, господин Кощей.

— Ну, я так и знал, — я разочарованно развёл руками. — Эх, Морисента, а я-то думал…

— Нет-нет, Ваше Величество, — заволновалась царица, — змеиная скульптура — ваша, это даже не обсуждается! Только мой покойный супруг, когда узнал о вашем повышенном интересе к этой безделушке, передал её на сохранение своим могучим союзникам. А я как регент не обладаю всей полнотой власти, так же как и мой сын, только уже по молодости лет. Юридический казус получился к моему великому сожалению.

— Дела… — я полез было пятернёй в затылок, но спохватился — не по-царски как-то. Да и шлем мешает. — Вам, дорогая моя Морисента я верю. Верю, что как разумная царствующая особа, мало того — мудрая и очаровательная дама, вы понимаете, что жить нам лучше в дружбе и союзе. Да только честно вам скажу, такая ситуация сложилась, что никак мне без этой безделушки возвращаться нельзя. Царский престиж, сохранение имиджа, ну вы меня понимаете, да?

— Конечно, господин Кощей. И поверьте, рада вам оказать любую посильную помощь, но не знаю как.

— А кто такие эти ваши союзники? Может быть, я смогу с ними договориться?

— Сомневаюсь, Ваше Величество, — покачала головой Морисента. — Это суровые и очень сильные рыцари, практически непобедимые. Да и предводитель их, старый умудрённый опытом воин, один стоит не меньше сотни обычных воинов.

— Ну, всё-таки давайте попробуем, — попросил я. — Как до них добраться можно?

— Это просто, — улыбнулась царица, — я сейчас призову их, но вы, господин мой Кощей, всё-таки будьте с ними осторожнее, прошу вас.

Она прошла мимо счастливо чавкающего Горыныча и восторженно открывшего рот, наблюдающего за ним юного царя, подошла к морю и затрубила в большую раковину, которую сняла с пояса.

Море, до этого спокойное, вдруг забурлило, вскипело, на берег хлынула волна, едва не захлестнув Горыныча, а когда откатилась, перед нами стоял отряд богатырей.

— Тридцать три богатыря! — ахнул я. — И дядька Черномор?!

Богатыри, надо сказать, были совсем не хилые, здоровые такие парни в золотых, блестящих на солнце кольчугах, с копьями, поднятыми вверх и соответствующего размерчика мечами на поясах.

— Кто звал? — вперед выступил огромный пожилой мужик, от которого просто веяло дикой и древней силой.

— Дядька Черномор? — я шагнул к нему. — Здрасте!

— Здоровей видали, — пробасил мужик и хмыкнул: — Тоже мне племянничек нашёлся.

— Ну… А как вас звать тогда? Я, пардон, не в курсе.

— Черномором и зови.

— Да я так и назвал… Ладно проехали. Господин Черномор, вам, бывшим Морским царём, была дадена на хранение некая безделушка…

— Ну?

— …которая по праву свободного и справедливого бартера теперь принадлежит мне.

— Ну?

— И которую я хотел бы получить и как можно быстрее. Спешу, знаете ли. Царство неизвестно на кого оставил, домой хочется.

— Ну?

— Чего «ну»? Я говорю, — повысил голос я. Старикан слух с возрастом потерял что ли. — Отдайте, пожалуйста, мою вещицу! Мне в дорогу пора!

— Чё ты орёшь? Чай не глухой.

— Ну, пардон. Так что, мне подождать немного или сразу отдадите?

— Нет.

— В смысле? Нет — не ждать, а сразу отдадите? Это хорошо, это радует. Давайте.

— Не отдам. Не тобой вещь на сохранение дадена, не тебе и взад получать.

— Ну что не в зад так это только радует, — хмыкнул я. — А по вопросу правопреемников, то вот нынешняя законная царица Морская и её царственный сынуля подтверждают согласие на возвращение мне артефакта.

Морисента согласно кивнула, а Черномор помотал головой:

— Не отдам.

— Почему? Мне что, в Гаагский суд жалобу подавать? Это, знаете ли, хищение получается. Не хорошо, господин Черномор. Дали вам на ответственное хранение безделушку малую, а вы её себе присвоить решили?

— Ты поучи меня, поучи, — сурово пробасил старикан. — Сказано не отдам и всё тут.

— Да почему?! — взорвался я, раздражённый совершенно не логичным упрямством легендарного воина. — Вам-то она зачем?

— И даром не нужна, — хмыкнул Черномор, — да только и тебе я ничего не дам.

— Угу, я понял, а всё-таки почему?

— А ты — Зло. А мы со злом боремси. Вот и сейчас заборем тебя, врага человеческого. Робяты! — он махнул богатырям и те как один, слажено опустили копья и нацелили их на меня.

Я скосил глаза на Горыныча, но тот, развернувшись к Черномору зад… хвостом, торопливо подгребал к себе еду и быстро, давясь, чавкал правой и левой головами, а средняя, высоко поднявшись на шее, опасливо поглядывала на строй богатырей.

Блин, защитничек. Я нащупал сквозь одежду коробочку со Шмат-разумом в кармане джинсов, но боюсь, сбежать не успею, да и деда бросать совершенно не хотелось.

Но положение спас, как раз-таки дед.

— Енто хто ето тут со злом боритси, ась? — раздался его ехидный голос у меня за спиной. — Ты што ли, Чернохрен?

Черномор взревел от обиды, вскинул над собой меч и шагнул к нам. Морисента ойкнула и попятилась, схватив сынулю за руку. Я икнул и полез в карман, задирая подол плаща. Горыныч зарычал и стал отползать подальше, толкая перед собой гору еды и не переставая давиться ей. А Черномор вдруг замер с занесенным над головой мечом:

— Михалыч, ты што ли?

— Вот ентот борец со злом, внучек, — дед, будто не замечая поднятого меча стал обходить кругом старого вояку, — уж такой борец, такой борец… В стародавние времена, меня иродам басурманским в полон отдать хотел. Вот такой заборун тут перед нами сабелькой-то машет.

Черномор медленно опустил меч, а Михалыч стал перед ним:

— Ну, Черноморд, не ожидал, что еще повидаться придётси?

— Черномор я, — проворчал старикан.

— Да хоть Чернофиг! Суть-то одна — предательская.

— Вы что знакомы? — вырвалось у меня.

— А ить, внучек, — живо обернулся ко мне дед, — енто тот паразит, что чуть было не погубил меня, морда его черномастная. Помнишь, я тебе рассказывал, как с аглицкой каторги я бежал сотоварищи, да морями на родину пробиралси? Так ентот Чернопуп со евойной бандой и остановил наш кораблик, да злыдням тем отдать меня хотел, а апосля и вовсе потопить надумал. Вот такой от херой, внучек! Своих-то басурманам отдаёт, а то и просто топит души невинные!

— Ну, ты чего, Михалыч? — опустил меч Черномор и махнул своим бойцам и те подняли копья. — Я же не думал…

— От то-то и оно, что не думал, — кивнул дед. — Да оно и понятно. Когда спесь да жажда наживы глаза застилают, не до мозгов уже, даже если они есть, да, Черножоп?

— Ну, Михалыч… Я же думал браконьеры какие, порохом рыбу губить собираютси, али пираты какие злодеистые…

— А мы, внучек, еле-еле тогда уйтить смогли… Что ты рогами мне сочувственно киваешь, Чернозуб? Совесть проснуласи?

— Нет у меня рогов, Михалыч…

— Есть, Чернозад, есть. Как у всякого Иуды проклятого вот такенные, — дед развёл в сторону руки. — Как у оленя. Олень ты и есть, ирод чернорогий.

— А как же вы спаслись, деда? — я уже успокоился, а дедовы рассказы о былых днях всегда были интересны и захватывающи.

— А пришлось нам, внучек, объяснить этому чуду черноухому, что нельзя так жить, что надо с состраданием к ближнему своему относитси. Проникся он словом нашим, заплакал от раскаянья, да и отпустил нас, грешников, дятел бескрылый. Да, Черноклюв?

— Я же и деньжат тебе за обиду отсыпал, Михалыч… — оправдывался Черномор, ковыряя песок громадным сапогом.

— От и жив потому осталси, — согласился дед. — А ты я смотрю, опять не по правде жить вздумал? Безделушку внучка моего замылить решил?

— Ошибочка вышла, Михалыч, — развел ручищами Черномор. — Сейчас ребятки принесут.

Двое богатырей кинулись в море и тут же исчезли в волнах.

— И пущай с пальмы мне листьев нарвут, — приказал дед. — Я ить старенький, куды мне по пальмам скакать? А мелюзга моя домашняя подаркам обрадуетси, да добрым словом тебя, Черножлоб, помянёт. Может быть.

Еще двое богатырей рванули к ближайшей пальме.

— Черномор я, — снова пробурчал старый богатырь.

— А вот сейчас и посмотрим, — отрезал Михалыч, подымая наставительно палец вверх: — По делам их и узнаете их.

Первыми соскочили с пальмы богатыри с охапками больших листьев, а вслед за ними из моря вышла еще пара, неся небольшой ларец. Листья сгрузили перед Михалычем, а ларец протянули своему дядьке. Тот приблизился ко мне и протянул ларец:

— Не гневись, батюшка, не признал сразу. Кабы сразу сказал, что с Михалычем…

— Проехали, господин Черномор, — я принял ларец. — Ну, раз конфликт исчерпан…

— А за моральный ущерб? — перебил меня дед. — Мы вона сколько времени, да нервов моих драгоценных тут потеряли! Не можем же мы, внучек, дружка нашего мокрохвостого в долгу оставлять? Да, Черно… да хрен с тобой, Черномор пусть будет… верно говорю?

— Ну да, — погрустнел Черномор. — Долги платить надобно. Злата, серебра, али жемчуга морского?

— Да за кого ж ты меня держишь?! — деланно возмутился Михалыч. — Я тебе вымогатель какой али вражина иноземная? Я думал, ты мне рыбку вкусную поймаешь, вона внучека побаловать свежатинкой, а ты мне золото пихать надумал. Не по-людски енто, Черномор, — укоризненно покачал головой дед, — совсем ты тут на югах обасурманилси…

— Сделаем, Михалыч, — обрадовался старый боец.

Пока богатыри рванули на стихийно возникшую рыбалку, а дед пропихивал Черномору как надо жить правильно, по совести, я отошёл кцарице:

— Ваше Величество, ну конфликт улажен, — я открыл шкатулку и заглянул в неё. Ага, все в порядке, лежит кусок древней скульптуры. — Мы можем спокойно отправляться домой.

— Очень рада, господин мой Кощей, что всё разрешилось к всеобщему удовольствию, — вежливо улыбнулась Морисента.

— Морисента, душа моя, — я так же вежливо засиял улыбкой, — хочу оставить на полгодика вам Горыныча как моего официального представителя, — я подошёл поближе и зашептал: — У вас сейчас возможны проблемы в связи с быстрой сменой власти, так Змей мой и поможет вам, в случае какого конфликта. Вы же видели его в деле.

— Весьма щедрое предложение, Ваше Величество, — кивнула царица. — Буду благодарна.

— Вот и славно. Только кормить его не забывайте регулярно, а то он капризный становится.

— Даже не переживайте, господин Кощей. Мы помним, чем обязаны этой славной зверушке.

— Не зверушка я, — пробурчала правая голова, с интересом прислушиваясь к нашей беседе. — Дракон!

— А ты меня покатаешь, дяденька Горыныч? — заверещал маленький Моришур.

— А кто это у нас такой смелый? Такой храбренький, да удаленький? — засюсюкала левая голова. — Покатаю, а как же! На охоту с тобой слетаем, покажу, как правильно кабанов жарить надо.

Морисента с умилением смотрела на дракона с ребенком, а я оглянулся на деда.

У его ног уже стояла большая корзина с рыбой, а сам он довольно подмигнул мне и мотнул головой мол, всё, что совесть позволила урвать — урвали, пора и честь знать.

— Ваше Величество, — я снова повернулся к царице, — к сожалению дела вынуждают покинуть ваше общество, но расстаюсь я с вами в предвкушении скорейшей встречи и всяческого наилучшего… ну это… — я запутался в своих словоплетениях, — ну между нашими государствами короче.

— Пусть и расстаемся мы, господин Кощей, — подтвердила Морисента, — но друзьями и союзниками.

— Во-во! — обрадовался я. — До новых встреч! Заходите в гости, всегда будем рады вас видеть!

Царица улыбнулась и, подхватив сына, пошла к морю, а я подошел к Горынычу:

— Ну, остаёшься?

— Ага, Федь, — кивнула правая голова. — Кормёжка тут хорошая, хотя и одна рыба.

— Ничего, надоест — слетаешь на охоту. И имей ввиду, Горыныч, нам-то они вроде друзья, но ухо держи востро, фиг их знает… Не болтай о наших делах и будь готов на всякий случай к нам на помощь прилететь если что.

— Поняли, Федь, — пробасила правая. — Не сумлевайся.

С богатырями я прощаться не стал, просто помахал им рукой и кивнул деду мол, поехали.

* * *

Перенос с помощью Шмат-разума прошел быстро и без проблем. Только держать в руках здоровенную корзину, заваленную сверху пальмовыми листьями, было крайне неудобно. Зато Тишка да Гришка радовались подаркам больше чем мультикам, наверное, и тут же разбросали по полу Канцелярии ракушки и разноцветные камешки, да и передрались из-за них. А Дизелю я вручил два пальмовых листа, которые он тут же побежал вешать над зеркалом у себя в генераторной. Любит он полюбоваться на знак радиационной опасности у себя на лбу, а теперь еще и южного колорита добавилось в виде рамочки для зеркала.

У нас уже стемнело, и ужинать мы пошли сразу на кухню, заодно отнесли Иван Палычу свежей рыбки. А я преподнёс пальмовый лист, который шеф-повар тут же хотел пустить в какое-то блюдо, но вовремя подсуетившиеся кухонные девочки отобрали его и повесили над входом.

Когда через час мы с дедом тяжело дыша, икая и смотря друг на друга осоловевшими глазами в блаженстве откинулись на высокие резные спинки стульев, Иван Палыч подошёл к нам, торжественно неся нечто на подносе накрытое салфеткой.

— Вуаля! — он сдёрнул салфетку и поставил передо мной вазочку с густой светлой жидкостью.

— Сгущенка?! Получилось, Иван Палыч?!

— А вы попробуйте, Фёдор и сами скажите, получилось или нет, — повар отошел на шаг и замер в ожидании.

Я покрутил в пальцах вазочку, полюбовался, как тяжёлая жидкость лениво перекатывается от края к краю, понюхал, ничего не понял и торжественно зачерпнул ложкой новое для этого мира блюдо.

— У-у-у… — я почмокал губами, отложил ложку и приложился прямо к вазочке, наплевав на приличия. — Ох, Иван Палыч… Сказка просто! Вы у нас просто волшебник! С первого раза идеально получилось! А еще есть?

— А что енто такое, внучек? — заинтересовался и дед, видя с каким восторгом я вылизываю вазочку.

— А тебе не понравится. Михалыч, — поспешно сказал я. — Это для маленьких… Нет, бесенятам твоим тоже нельзя, у них отрицательная реакция на лактозу. Это для выходцев из моего времени, закаленных генно-модифицированными… Ну Иван Палыч, ну не давайте вы сгущенку деду!.. Эх…

— Паразит ты, Федька, — прочавкал дед. — Ить какую вкуснотищу от меня схоронить хотел. Как есть жмот.

— Ну и жмот. Это же сгущенка!

Иван Палыч светился от радости, я чуть ли не хрюкал от восторга, зарывшись в очередную вазочку, а Михалыч уже подсчитывал ежедневный рацион сгущенки для самых маленьких. Я с этими Тишкой да Гришкой отощаю!

Договорившись с Иван Палычем об обязательном включении в меню сгущенки и выклянчив себе на дорожку большую кружку этого лакомства, мы с Михалычем поплелись в Канцелярию, где сразу попали в руки Гюнтера, прибывшего для очередного доклада.

— Потолок в бухгалтерии успокоился, — сообщил он. — Ничего не капает, а только, извините, пахнет. Амбре стоит совершенно невыносимое. Сотрудники бухгалтерии вынуждены работать в коридоре, а Агриппина Падловна ничего, держится.

— Ну, ей не привыкать после своих-то болот, — хмыкнул дед.

— В конюшне наконец-то навели порядок. А вот в галерее опять катастрофа. Статуи Артемиды и Афины внезапно ожили и передрались друг с другом, разбив при этом драгоценную китайскую вазу династии Шан.

— И так живыми и бегают по дворцу? — ужаснулся я.

— Нет, Ваше Величество, слава богам снова стали статуями только уже в другой несколько непотребной позе.

— Это как?

— Артемида вцепилась Афине в волосы, а Афина, в свою очередь, замерла, уж простите, Ваше Величество, выкручивая сосок Артемиде.

— О, как? — оживился дед. — Пошли, внучек посмотрим?

— Да ну, деда, лениво после ужина. Давай потом?.. Что-нибудь еще, Гюнтер?

— Мелочи, Ваше Величество. В тронном зале треснула одна из колонн, уже чинят. В центральном коридоре с одной из стен осыпалась штукатурка. Скелеты, вышедшие на уборку территории, взбесились и загнали забредшего на шум медведя на сосну. Медведь большой и долго на дереве просидеть не смог, упал и прямо на скелетов. Почти всех уже починили.

— Понятно. Ну хорошо… А, кстати Гюнтер, сувенир тебе с морей, — я вручил и ему пальмовый лист. Куда-то девать их надо, а то нахапали от жадности…

Гюнтер прижал лист к груди, поклонился благодарно и поиграл глазками в мою сторону. Я показал ему кулак и он сразу же вернулся в облик бесстрастного дворецкого. Бр-р-р…

Перед сном, когда я, зевая, плелся в спальню, меня остановил дед:

— Внучек, кажися нашел я твоей Варьке управляющего.

— О здорово, спасибо. А кто такой? Хоть приличный человек?

— Ну не совсем человек… — протянул дед.

— Что?!

— Приличный, приличный, — поправился Михалыч. — Даже не сумлевайси. Завтра, если дел не будет и представим его твоей мамзели для утверждения.

* * *

— Федька! — заорал мне на ухо противный дребезжащий голос.

Я подскочил на кровати, испуганно озираясь:

— А?! Что?!

— Тулово змеиное добыли? — надо мной висел в воздухе старый колдун.

— Да тьфу на вас, Лиховид Ростиславович! Ну, нельзя же так людей пугать! И вообще что вы в моей спальне делаете?!

— А чего? — удивился старый хрен. — Али ты тут девку мою прячешь?

Он спикировал под кровать, выпорхнул с другой стороны и снова завис в воздухе, озираясь по сторонам.

— Нет тут никого, — проворчал я. — И извольте пойти на фиг из спальни.

— А где ж ты девку прячешь-то от меня? — задумчиво пробормотал Лиховид, никак не реагируя на мои протесты.

— Чёй-то у тебя тут, внучек? — ко мне заглянул Михалыч. — А Лиховид? Ты чего вламываешси как к себе домой, Федьку мне будишь?

— Тулово змеиное добыли? — снова пристал колдун.

— Да добыли, добыли… — отмахнулся Михалыч. — Вставай ужо, внучек, перебил тебе паразит ентот самый сладкий сон, таперича не заснуть.

— Покаж тулово! — потребовал Лиховид.

— От пристал как сгущенка к ложке, — ввернул новый словесный оборот дед. — Пошли, покажу, ить не отстанешь-то. А ты, Федька, марш умыватьси, сейчас завтракать будем.

По пути в ванную я махнул Дизелю мол, запускай генератор всё равно уже не поспать. Тишка да Гришка счастливо побежали в моё кресло. Вот не включу им мультики сегодня, будут знать! Да включу-включу, куда я денусь…

А в ванной из крана шёл только кипяток. Опять змеелюды эти. Гады, я привык умываться холодной, но согласен был и на горячую, но не на кипяток же? Злой и неумытый я вернулся в Канцелярию. Лиховид улетел, а дед уже накрывал на стол, когда я раздраженно сел на лавку.

— Достали эти змеелюды, деда, — пожаловался я. — Надо решать с ними поскорее. От Калымдая ничего не слышно?

— Да как услышать-то? — Михалыч подвинул мне тарелку с яичницей и жареной картошкой. — Булавки в такую даль не пробивають. Это ежели сами заявятся или с докладом кого из бесов пришлют…

— Да вот же… Какие у нас дела сегодня?

— Тишина, внучек, слава богам. Откушаешь и можем спокойно в Лукошкино отправлятьси.

— А, хорошо, — я немного оживился. Варю повидаю.

Снизу меня с двух сторон подергали за джинсы. Ну да, мультики же. Запустив бесенятам «Том и Джерри», я вернулся за стол.

Пришел запрос от рыцарей-зомби, стоящих в карауле у дверей. Гюнтер просится на доклад. Впустить, конечно.

— Ваше Величество, — поклонился он войдя.

— Привет, Гюнтер. Есть будешь?

— Благодарю, государь, уже откушавши.

— Ну как знаешь. Что там у нас за ночь произошло?

— В бухгалтерии потолок взорвался, а в остальном мелочи, Ваше Величество.

— Как взорвался?! Может быть обрушился?

— Именно взорвался, Государь. На мелкие кусочки, только без звука. Всё внутри разнесло, даже дверь выбило и придавило двух скелетов.

— Вот же… Сотрудники хоть целы? Это же, сколько теперь счетов да ведомостей восстанавливать придётся?

— Не придётся, Ваше Величество. Сотрудники после вчерашних запахов стали работать в коридоре и перенесли туда же все основные документы. Так что если и уничтожено что, то только второстепенное. А в момент взрыва в бухгалтерии никого не было, ночь же вот и нет пострадавших. Кроме тех двух скелетов, но их уже собрали по косточкам, всё в порядке.

— Ну, хоть так, уже хорошо. Что-нибудь еще?

— Мелочи, государь не заслуживающие внимания. Но по всему дворцу.

— Понятно. Что-нибудь у нас сегодня запланировано?

— Владельцы баров и казино на нижних этажах просят принять делегацию с жалобой. В связи с постоянными катаклизмами, дескать, несут ущерб большой и просят милостиво снизить налоги на девяносто процентов.

— Вот паршивцы! — восхитился дед. — А понесенный ущерб оплатить не просят?

— Поднять им налоги вполовину, — распорядился я. — Сроком на три месяца. А как вернется Аристофан, назначить его главой инспекционно-санитарной комиссии и со всеми его бесами отправить в подвалы. По итогам проверки казнить троих основных жалобщиков, имущество конфисковать в пользу казны и поставить управляющими своих людей. Ну, или не людей, но своих.

Совсем обнаглели эти содержатели притонов. Распустил их Кощей, а мне расхлёбывай.

— Будет исполнено, государь, — поклонился Гюнтер. — Остальное всё решаемо в рабочем порядке. Отопление дворца включили, к зиме подготовились, замерзать не будем.

— О? Молодцы. Выдать истопникам самогону от меня лично. Только умеренно, нечего напиваться на рабочем месте.

Гюнтер ушел, а я завалился на диван пожевать сигару после завтрака, да так и задремал с сигарой в зубах. Хорошо не зажжённой.

И даже подремать толком мне не дали. Сквозь сон мне послышался какой-то грохот, но такой отдаленный, что я и не обратил на него внимания, а вот чуть позже скелеты внесли в Канцелярию Гюнтера. Его фрак был разодран и дымился, по лицу текла кровь, а сам он безжизненно висел в руках скелетов, пока те в нерешительности остановились посреди кабинета.

Я вскочил:

— Сюда давайте, на диван! Живой? Что случилось?

— Живой, государь, — Гюнтер попытался приподняться, но Дизель удержал его, а дворецкий вдруг хихикнул: — Вот вы как чувствовали, Ваше Величество, когда велели мне три фрака в запас пошить.

— Вообще-то два, — проворчал я. — А третий — что на тебе. Расхитители вы тут все царской казны.

— Виноват, Государь. Прикажете один комплект выкинуть?

— Не резвись, Гюнтер, отдыхай.

В Канцелярию зашел серьёзный Михалыч:

— Не попадем мы сегодня, внучек, в Лукошкино. Нижние этажи взбунтовались когда услышали о твоем указе о повышении налогов. Вот и Гюнтера для острастки подорвать хотели, повезло парню, случайно за колонной оказался.

— Блин, только революции мне не хватало! Да еще ни Калымдая, ни Аристофана под рукой. Есть идеи, деда?

— А как же, внучек! — отозвался ехидно дед. — Надоть тебе спуститься к ним с пряниками, в ножки им поклонитьси, да попросить нижайше…

— Понял, дед, завязывай.

Я дал мыслекоманду рыцарям-зомби собраться в главном коридоре, согнал Тишку да Гришку с кресла и под их жалобный писк, отключил комп.

— Дизель! Вырубай шарманку и иди сюда!

Когда мой верный скелет вытянулся передо мной, руки по швам, я спросил:

— Можно собрать быстро сотню скелетов с оружием? Бойцов.

Дизель кивнул и знаками показал, что можно и не сотню, а тысячу, а бойцы тут все поголовно просто им волю не дают, вот кабы я только разрешил…

— Всё-всё, я понял, — прервал я его жестикуляцию. — Давай как можно быстрее собирай сотню и с оружием в главный коридор, к рыцарям.

Дизель тут же рванул из Канцелярии, гремя костяшками по граниту, а я повернулся к деду:

— Михалыч, пригляди за Гюнтером, хорошо? Врача ему вызови что ли…

— Сделаю, внучек, не переживай. Только ты сам в подвалы не лезь, нельзя тебе. Помнишь, что Кощей-батюшка тебе говорил?

Помню. Кощей, еще только я появился тут, на вопрос о подвалах очень весомо так и коротко сказал, что мне туда никак нельзя. Не знаю почему, даже допытываться не стал, настолько сурово это прозвучало. Да и толку от меня там никакого. Только мешать буду, да отвлекать на себя телохранителей. Боец из меня как из Аристофана профессор филологии.

— Не полезу, дед, не переживай. Сейчас карательный отряд соберу и вернусь.

В главном коридоре меня уже поджидал ровный строй рыцарей и гремящая костяшками толпа скелетов, размахивающих саблями и топорами.

Я подозвал Дизеля, а потом в лёгкой растерянности глядя на рыцарей, понял, что за всё это время так и не познакомился с их командиром. Ну, лучше поздно, чем никогда и я послал рыцарям общий приказ: «Командир, ко мне!».

Тут же от строя рыцарей отделился самый высокий, быстро подошел и стал рядом с Дизелем.

«Как имя, командир?»

«Барон фон Шлосс», — так же мысленно ответил рыцарь.

Вот и познакомились.

— Значит так, воины. Чернь в подвалах взбунтовалась, мятеж надо подавить быстро и наглядно, дабы другим неповадно было. Барон, ты со своими парнями пойдёшь тараном, основной силой, а ты, Дизель, двигаешься за рыцарями, подчищаешь всё. В случае непредвиденной ситуации, подчиняешься во всём барону. Понятно?

Оба синхронно кивнули головами. Черепами. Ох, не знаю, что там у рыцаря под шлемом, целая голова, ошметки гниющей плоти или просто череп, да и знать не хочу, не важно. Кивнули и ладно.

— Зачинщиков поймать и уничтожить. Кто будет сопротивляться — уничтожать на месте. Всех остальных не выпускать из подвалов, а после окончания карательной операции привести в тронный зал и вызвать меня. Вопросы?

Вопросов не было.

— Действуйте ребята и по возможности не рискуйте.

Рыцари слажено затопали в сторону входа в подвалы, а за ними веселой толпой загремели костяшками скелеты.

Ну а я поплелся в Канцелярию.

Гюнтер уже сидел за столом. Отделался он малым испугом, легкой контузией и поцарапанной мордой, но пребывал в обычном, спокойно-деловом состоянии.

Едва я вошел, как дед усадил меня за стол напротив Гюнтера, выставил три стакана, разлил по ним коньяк, по половине и приказал:

— От нервов. Давайте-давайте, залпом, живо!

И подавая нам пример, лихо опрокинул в себя содержимое стакана. Да мы с Гюнтером как-то и не собирались отказываться. Коньяк вошел хорошо, мягко, обжёг пищевод и горячим шариком взорвался в желудке. Лечебное же действие началось через пару минут.

Забежала Агриппина Падловна, принесла ведомости на зарплату на подпись. Подписал, конечно, да заставил посидеть с нами. Только мы не напивались, не подумайте. Просто посидели да поболтали на отвлеченные темы. Бухгалтерша пожаловалась на генетические недостатки — корявые пальцы, мешающие ей быстро строчить чернилами по бумаге, и я ей подарил карандаш, да показал, как его затачивать. Пожилая кикимора была тронута. Гюнтер поплакался о том, что сейчас не найти нормальных пуговиц для фраков и приходится заказывать аж из Венеции. А я посетовал на один из своих внешних жестких дисков, который на днях забарахлил и надо бы покопаться в нём, да просто банально отформатировать, вдруг поможет, но совершенно нет времени на это. Собеседники ничего не поняли, но посочувствовали.

Хорошо посидели, душевно, да и разошлись. Ну, то есть Гюнтер, уже вполне пришедший в себя, ушел, да главбухша за ним следом, а мы с дедом остались.

Я успокоился, расслабился и наконец-то задумался.

Смущало то, что в последнее время, мне пришлось отдавать приказы, направленные на применение крайне жёстких мер. Ну, вот вчера Морскому царю голову снесли, сейчас резня внизу идет, а за пару часов до этого я дал указание казнить троих прохиндеев. И что? А ничего, пожалуй. Очень для меня это нехарактерно, но никаких моральных страданий не вызывает, а появляется только чувство, что я всё делаю правильно. Наверное, я продолжаю судить обо всём мерками своего мира, а вот тот же Кощей, в последний день перед посадкой, зачем заставлял меня орать «Страх и жестокость»? Да еще и трижды повторить заставил. Тогда я это за блажь царскую принял, а вот теперь понимаю. Тут иначе никак, дашь слабину и сожрут. Мало того, построенное таким трудом государство, все отточенные экономические и политические схемы, всё разрушат подчистую. И получается, что вот такими жёсткими методами я не только себя и друзей защищаю, а всё государство. А рухнет система, представляете, какое насилие по стране пойдет? Это вам не десяток-другой бунтовщиков придушить, это целые деревни вырезаться будут. Ну и не о чем, значит, страдать, всё я делаю правильно. Да и государство наше теневое, оно особое, с особым укладом, традициями. И кто я такой чтобы эти многовековые традиции нарушать? А следовательно хватит страдать моралью, Федор Васильевич, бери-ка ты сабельку вострую, да руби всю эту белогвардейскую… Э-э-э… Занесло маленько, пардон.

— Деда, а давай чайку дерябнем? Да под сгущеночку, а?

Тишка да Гришка уже выучили сладкое слово «сгущенка» и тут же запрыгнули ко мне на лавку, в предвкушении вывалив розовые язычки. Вот паразиты, почище любой собаки умеют рожи жалостливые корчить. Ну как таких не покормить? Сердце кровью обливается.

Через пять минут мы вчетвером уже хлюпали горячий, душистый чай и заедали его сгущенкой, жмурясь от удовольствия. Точнее, мы с дедом-то и чай кушали, а бесенята налегали только на сгущенку и уже перемазались в ней, как Вини Пух, дорвавшийся до халявного мёда. А что если наладить производство, да затеять сгущеночный бизнес? Это же, какие деньжищи заработать на новом продукте можно! А с другой стороны — самим мало. За этими проглотами попробуй успеть.

Когда бесенята побежали мыть кружки и вылизанную дочиста миску из-под сгущенки, мне пришёл вызов от рыцарей мол, в тронном зале все собрались, меня только и ждут.

Ждали меня все свои, поэтому я не стал заморачиваться ни с плащом, ни со шлемом, а как был в любимых джинсах и майке, так и отправился вершить суд мой скорый, но очень справедливый. Ну а какой еще суд может быть, если я тут главный и по умолчанию всегда прав?

На выходе из Канцелярии меня уже поджидали четыре рыцаря-телохранителя. Молодец барон, и об этом не забыл, сразу после окончания операции возобновил охрану моего величества. А вот я об этом и не подумал.

В тронном зале скелеты стояли вдоль стен, рыцари вместе с фон Шлоссом сгрудились у дверей, а в середине стояла на коленях весьма печальная и крайне напуганная толпа, особей так в сто. Больше всего было бесов и монстриков, но присутствовало и человек десять людей, в основном женского пола, наверняка танцовщицы или официантки. И даже пара скелетов среди них затесалась. А этим-то что в злачных местах понадобилось? Надо будет потом у Дизеля спросить, интересно. Кстати, сам он как? Будто услышав меня, Дизель подскочил откуда-то со стороны и явно гордый собой, вытянулся по струнке.

— Молодец! — я хлопнул его по костлявому плечу. — Ну что тут у нас?

Я подошёл к бунтовщикам:

— Владельцы заведений, управляющие, есть? Поднять руки и лапы.

С десяток конечностей поднялось вверх.

— Отползайте в сторону и ждите, — скомандовал я. — Остальных, кроме женщин, вывести на улицу, дать лопаты и пусть роют яму побольше, чтобы на всех хватило.

Толпа завыла, заливаясь слезами, но скелетов фиг разжалобишь, и они тычками подняли провинившихся с пола и погнали на выход, а я подошел к кучке перепуганных девушек:

— Ну а с вами, блудницы, что прикажете делать?

— Выпороть, батюшка? — предложила упитанная, размалеванная деваха, у которой платиновый парик сполз на бок.

— Да что же я вам садист какой?! — всплеснул я руками.

— Отдать бесам в казармы на поругание? — предложила стройная брюнетка, с густым макияжем.

— Ну размечтались… В казармы, это вам, небось, как по прянику в вознаграждение выдать… Нет, красавицы, сейчас вооружаетесь ведрами и тряпками и марш вниз порядок наводить. Трупы на улицу вынесите, у ворот складируете, кровь отмоете, всё приберёте… Да чего я вам рассказываю? Сами, небось, знаете, что делать. И чтоб к вечеру всё блестело, как череп у Дизеля! Всё пошли, пошли.

Я развернулся к держателям злачных заведений:

— Так, теперь вы… Вот смотрю я на вас, все люди солидные, бизнесмены вроде бы, а понять не могу. Как это вы против царя-батюшки пойти решились? Переворот дворцовый устроить надумали? Революцию в мини варианте? Я ли в ваши делишки не вмешивался? Я ли стороной ваши подвалы не обходил? И вот так отблагодарить вы меня решили за доброту и финансовые льготы?

— Не мы это, батюшка! — грохнул лбом в гранитный пол квадратный, бандитского вида мужик. — Енто Силантий с Маркусом всё затеяли!

— Кто такие?

— Под Силантием все бордели, а под Маркусом — опиумные курильни, — преданно глядя на меня, сказал мужик и добавил: — Были.

— Отмучались грешнички?

— Как есть, батюшка, отмучились. От рук твоих слуг верных и полегли.

— Вот и хорошо. А вы, значит и ни при чём? Белые и пушистые?

— Виноваты, батюшка государь, — поник головой мужик, — поддались на речи их прелестные, разум и помутилси.

— Виноваты, — кивнул я. — Это верно. Только… Ты вообще кто такой?

— Матвей я, царь-батюшка, бар у меня малый «Бес и дева» обзываетси. Помилуй, государь, не со зла мы, а тем паче не с целью супротив тебя пойти на бунт решились. Гады эти Силантий с Маркусом подбили, а мы и уши развесили.

— Да, Матвей, попали вы, бедные и невинные. Вот только против царя пошли, а значит — бунтовщики. А напомни мне, что с бунтовщиками в царстве Кощеевом делают? Вот то-то же.

Бунтовщики повесили головы, а я покачался перед ними с носка на пятку.

— Ладно, бандиты добрый я сегодня чего-то. Жизнь вам оставлю до поры до времени. И даже забегаловки ваши не трону только будете мне полгода все доходы свои отчислять до грошика. И не дай боги хоть копеечку кто замылить надумает…

— Спасибо, батюшка! — заверещали предприниматели от шоу-бизнеса, — да мы!.. Да что бы еще раз!..

— А сейчас, вредители, пойдете по всем злачным местам и выгребите всю денежку до последней медной монетки и в бухгалтерию снесёте. А потом девкам помогать останетесь. Ну а чтобы вам там скучно не было, я десяток рыцарей с вами отправлю, да со строгим наказом следить за вами, паразитами. Кому голова лишняя — можете попробовать украсть из собираемой контрибуции. Всё, пшли работнички.

Вот бы все мои проблемы так решались. Я в окружении рыцарей потопал в Канцелярию, а по пути уже увидел плоды своих проникновенных речей: две девицы самого разбитного вида протащили мимо нас к выходу окровавленный труп.

О кстати. Я же про банду могильщиков наверху и забыл. Сейчас мои верные скелеты и похоронят разом и живых и мертвых.

— Дизель! — заорал я и через минуту мой костлявый дружище стоял передо мной. — Яму роют?

Дизель кивнул и заклацал челюстью, выражая полный восторг.

— Покойничков снизу в этой яме и заройте. А провинившимся, как закончат штрафные работы, дадите по десять плетей каждому и отведете к Гюнтеру. Я его предупрежу, пусть использует на дворцовых работах, где нужнее будут. Всё, беги, родимый, да поскорее домой возвращайся — бесенята по мультикам скучают, а без тебя мы же, как без рук.

Время-то как пролетело незаметно с этими хлопотами. Я даже обед пропустил. Пришлось перед ужином перекусить быстренько пирожками да бутербродами, а на сладкое никакой сгущенки не было — выжрали всю. Я же говорил — экономить надо, а не раздавать направо-налево всем этим мелким обжорам! Поневоле под чай съел пирог со смородиной. Не сгущенка, конечно, но что уж поделать… А к ужину заявился Аристофан и ведь как чувствовал… Да что там чувствовал — точно знал и тут же подгрёб к себе поднос с карасями в сметане. Ладно, он из театра боевых действий, пусть подзакусит, а я и ветчиной да голубцами как-нибудь перебьюсь.

— Вкусно, босс!

— Угу. Покушал? Рассказывай, что там у вас?

— А можно пирожок, босс? Вон тот с творогом.

Михалыч подтолкнул бесу поднос с большим пирогом:

— Ешь, да доклад царю-батюшке делай, чай истомился Феденька по новостям.

— Угу… Чавк!.. Там, босс, чуди эти реально борзые. Калымдай говорит мол, северные чуди и то в натуре не такие понтовые.

— А глаза-то змеиные у них? Вызнали?

— Без базара, босс, вызнали. У себя под горой прячут фиг понять где. А нам шкатулку выносили с ними, показывали. В натуре две красные такие стекляшки.

— Эх, а чего ж сразу не отобрали-то? — покачал головой дед.

— Да мы же реально мирные, — Аристофан почесал пятачок, — как босс и приказывал. Типа на рожон не лезем и без дела никого не обижаем. Только… Михалыч, а что у тебя там в кастрюльке? Колбаски? А мне можно? А горчички?

— Аристофан, — не выдержал я, — что «только»?

— Только братва сильно на них обижается, босс. Днем кодла их к нам в лагерь приходила, пацанов на понт брала. Ребята терпят пока, без приказа морды не бьют. Майор говорит мол, реально тебе, босс, туда надо. А то мы конкретно понять не можем, когда в рыло заехать, а когда жопку поцеловать… Михалыч, а пива нет?.. Ну, давай чай тогда…

— Странно… — я подвинул бесу пряники. — Калымдай — офицер грамотный, сам разобраться не может?

— Да он, босс, на ушах уже ходит от борзоты ентой.

— А ты, Федька, — дед стукнул меня по лбу деревянной ложкой, — не ленись! Друзья твои, сотоварищи, в беде оказалися, а ты тут допросы Аристофану устраиваешь вместо того чтобы на помощь бежать!

— Ну, дед… — я почесал лоб. — Надо так надо, сейчас же и отправлюсь. Только ложкой зачем лупить?

— Могу и половником, — с готовностью предложил дед.

— Это… босс… — Аристофан погладил раздувшийся от еды живот. — Можно и завтра, в натуре. Один фиг ночью ента чудь под горой конкретно запирается.

— Вот видишь, дед, можно и завтра, а ты сразу половником…

— Для прохфилактики, внучек.

— Ну, значит договорились. Аристофан, иди дрыхнуть, вон засыпаешь уже, а мы к походу подготовимся.

Аристофан кивнул и поплёлся к себе в казарму, а я обратился к Михалычу:

— Что-нибудь надо нам с собой брать?

— А чего мы взять-то можем, внучек? Сабельку вострую, да топор побольше вот и всё.

— Чую я без конфликта там не обойдётся, деда, раз они такие наглые. Надо бы колдовского оружия поискать, а? Неужели тут у Кощея только сабли да мечи?

— Молодец, внучек, весь в меня! — засиял Михалыч. — А я ить и не подумал! Пошли на склад к бесу тому важному.

Виторамус открыл нам сразу, и едва я ввел его в курс дела, как он тут же пригласил нас проследовать за ним на колдовской склад. Сначала пожилой бес зарылся в большую картотеку, стоящую возле дверей:

— Так… обереги… обувь колдовская… ага вот, оружие. Вам же ничего громоздкого не надо, Государь? И разрушительной силы не самой великой… дворцы и города вам сносить не потребуется… Так… ну это для специалистов, колдунов первого и второго ранга, вам не подойдет… Ага вот, следуйте за мной, Ваше Величество.

Мы с дедом поспешили за Виторамусом между длинных рядов стеллажей, и отмахать нам пришлось, скажу вам, изрядно. У бедного Феденьки даже ножки заныли, а Михалыч ворчать начал и про шустрых извергов-бесов и про старость-не-радость. Знал бы — сапоги-скороходы одел. Или Дизеля запряг на ручках меня нести, он сильный, ему это раз плюнуть.

— Здесь, Ваше Величество, — остановился кладовщик. — Вот от сюда и до во-о-он того поворота нужные нам стеллажи расположены.

— Вот барахольщик, — ругнул я в полголоса Кощея. Стеллажи тянулись на пару сотен метров. Да в высоту — фиг доплюнешь до верха. Это всё тут перебрать, не один день нужен.

— Давай, Виторамус, помогай, а то мы здесь застрянем надолго…

— А вам как всегда срочно надо, — улыбнулся бес. — Понимаю, Государь. Какие параметры оружия у вас в приоритете?

— Ну-у-у… Небольшое, простое в управлении, хорошо бы с разными вариантами или силой поражения. Идеально — комбинированное с защитным колдовством.

— Комбинированное, это начиная с доспехов, Ваше Величество.

— Не ну их. Я разок походил в доспехах и больше не хочется. Мне вон и шлема хватает для придания себе облика махрового металлиста.

— Тогда только раздельные артефакты. Вот извольте взглянуть, Государь, — бес взял с полки медальон на медной цепочке. — Самое простое, потому безотказное средство. Активируется нажатием на медальон и так же, дезактивируется. В рабочем состоянии может находиться неограниченно долго без подзарядки.

— А от чего защитить может?

— Ударов десять точно выдержит.

— Хм-м… Ударов кого и чем?

— Да всё равно, Государь. Хоть мечом богатырским хоть скалой с неба.

— Да? Нравится. А десять только, как-то маловато будет…

— Тебе хватит, внучек, — заверил Михалыч. — И удрать успеешь и ответку дать.

— Ладно, беру, уговорили. Защита есть теперь оружие.

Вот с оружием мы застряли надолго. Я уже не раз подчёркивал — я не воин, не боец и управляться с оружием не обучен. Да и в бою настоящем побывать не довелось, а кто меня знает — охватит ступор или паника неуправляемая и всё. Поэтому мечи, топоры, ножи и прочее холодное оружие я отверг сразу. Посохи — это для монахов Шаолиня или для Гендальфа, мне такое нахрапом не осилить. Волшебные палочки тут тоже валялись, штук пять, наверное. Хорошие вещицы, многофункциональные, но как оказалось, для их использования надо было предварительно года три проходить обучение. Не вариант. Остановился я в итоге на боевом магическом колечке. Массивный такой перстень с круглым красным камнем в железной оправе.

— Смотрите, Ваше Величество, — разъяснял принцип работы Виторамус, — поворачиваете камень стрелкой на одно из трёх делений на оправе, сжимаете руку в кулак, прицеливаетесь, и еще раз сильнее сжимаете кулак, вот и всё.

— А три деления — это уровень мощности, надо понимать?

— Совершенно верно. Максимальный уровень просто сжигает противника в пепел, средний уровень — оглушает. Ну а самый первый — это фонарик.

— Ну, фонарик тоже полезная вещь, но могли бы и что-нибудь более полезное присобачить. Ладно, давай буду пробовать, — я одел перстень на указательный палец правой руки и покрутил камешек.

— Ваше Величество! — бес шустро отскочил в сторону. — Ну не здесь же! Аккуратнее, пожалуйста!

— А что, колечко уже готово к бою?

— Конечно.

— Пардон тогда. Ну, вроде всё. Михалыч, ты себе ничего подобрать не хочешь?

— А мне-то зачем, внучек? Я ить человек-то мирный, мухи не обижу.

Я, хихикая, двинулся за мирным человеком и бесом в складской кабинет заполнять накладные. А по дороге в Канцелярию я опробовал колечко на первом же пробегавшем мимо монстрике. Нет, что вы, сжигать я его не стал, просто поставил перстень на среднее деление и пульнул в бедолагу. Тот как бежал вприпрыжку, так на взлёте и вырубился. Пролетел метра два, вписался всеми пятью головами в стену и заснул, счастливо похрюкивая. Работает, однако. А максимальный режим я потом, на просторе испытаю, а то развалю еще полдворца по неопытности.

Чувствуя себя и защищенным и вооруженным, я уже собирался отправиться баиньки, как меня вызвала по булавочной связи донельзя взволнованная Маша:

— Теодор?! Вы живы! Слава богам! Где вы?! Как вы?!

— Э-э-э… Машуль, а что случилось? Я у себя в Канцелярии, вот уже спать собирался…

— Так вы целы? Дворец на месте?

— Да в порядке всё! Маш, с чего такая паника, а?

— У нас тут по Лукошкино слухи идут, что под Лысой горой бунт, мятежники убили всех придворных, а сам дворец взорвали.

— Бред какой-то… Была у нас сегодня заварушка. В подвалах недовольные появились, так их быстро придушили, тишина и покой сейчас. А откуда такие слухи идут?

— Мне два беса сказали. Я думала это Аристофановы мальчики. А Кнутику купец какой-то рассказал.

— Врут всё, Маш. Ты бы отловила тех бесов, да поспрашивала хорошенько. Может это и диверсия какая, информационная.

— Непременно, мсье Теодор. Ох, перепугали вы нас всех. Вы когда в Лукошкино собираетесь? А то тут одна девушка очень по вас соскучилась.

— Не завтра точно, Маш. Завтра я на Урал отправляюсь, Калымдаю с Аристофаном помочь. Там проблемы с чудью возникли. А вот послезавтра, если всё хорошо закончится, то непременно постараюсь к вам выбраться.

— Проблемы? Без нас не уходите, мсье Теодор, мы с Олёной к утру будем.

— Да не надо, Машуль! Ну что мы без вас не справимся? Отдыхайте, пока возможность есть.

— Это даже не обсуждается, мсье Теодор.

И Маша оборвала связь. Вот же капризная девчонка! Всегда по-своему всё надо сделать. Ладно, завтра разберёмся, а пока — спать.

* * *

Проснулся я сам. От запахов. Одуряющий аромат шашлыка стелился по Канцелярии, проникая во все щелочки и, конечно же, не обошёл и мою спаленку. Я резво вскочил. Ну люблю я шашлык, люблю, что уж тут поделать?

За столом уже сидел, принюхиваясь, Аристофан и я промчался в ванную, крикнув на ходу:

— Без меня не начинайте, изверги!

Уважили всё-таки начальника, дождались. Шашлык был сказочный. Это Иван Палыч, заслышав о предстоящем походе, расстарался. Куски мяса были еще горячие, пахли дымком и чуть ли не лопались, разбрызгивая во все стороны сок, когда мы с аппетитом вгрызались в них. Через полчаса с шашлыком было покончено, можно было переходить к десерту, но тут, как всегда не вовремя в коридоре зацокали копыта. Вот откуда Маша знает, что пришло время сладенького?

Точно, это были Маша с Олёной, да еще и Максимилиан, засунув большую голову в дверь, вежливо поздоровался сразу со всеми. Пришлось пригласить девушек к столу, а коню выделить десяток блинов, которые он просто одним махом слизнул с тарелки.

— Федор Васильевич, — облизнулся Максимилиан, — я сегодня с вами отправляюсь?

— Вряд ли. Ты до Урала за сколько доберёшься?

Конь поднял глаза кверху и пошлёпал губами:

— Часов десять не меньше, Федор Васильевич.

— Ну не сегодня тогда. Шагай к себе в конюшню, там уже порядок навели. Наверное, по книгам своим соскучился?

Пока я прощался с Максимилианом, дед выставил на стол целый тазик оладиков.

— А ну-ка, добры молодцы да красны-девицы, налетай! Федька наш новое блюдо придумал к оладикам и никакого мёда-варенья не надо такая вкуснотища ента сгущенка!

Предатель. А может им нельзя? А может у них несварение будет от незнакомого продукта? Как мне с ними на войну тогда идти?

Уровень оладиков в тазике уменьшался просто на глазах, и я поспешил присоединиться к компании. Дед был прав хотя я это и без него знал — оладики со сгущенкой… м-м-м… Ну вы поняли.

Лукошкинский отец Кондрат не успел бы торжественно прочитать «Отче наш» как с оладиками было покончено. Ну и ладно. Потом лично для себя такой же тазик закажу и даже побольше.

— Мсье Теодор, — Маша погладила вздувшийся животик, и кивнула на пару мешков у стены, на которые я и не обратил внимания, — а мы вам подарочки привезли.

— Пряники?

— Два беса, которые мне про вас рассказывали.

— Можно, босс? — Аристофан поднялся из-за стола.

— Давай только по-быстрому, нам скоро в дорогу. Или вообще на потом отложи. Сдай пока в камеры под роспись.

— Да не, — ухмыльнулся Аристофан, — я в натуре быстро, босс.

И правда, минут через пятнадцать, пока мы все еще были заняты тяжкими вздохами после съеденного, Аристофан заявился довольный и с ходу заявил:

— Это… босс. Бесы эти залётные, реально с восточной границы пришли. Говорят, нанял какой-то огненный летающий дед рассказать в городе мол, хана царству Кощееву пришла. Обещал золотишка отсыпать, когда обратно идти будут. Больше ничего не знают в натуре.

— Похоже, опять Бабай, — задумался я. — Пора бы и с ним разобраться. Что это за кадр такой у нас объявился? А с этими двумя бесами, что думаешь делать?

— Да отпустил я их, босс. Сявки подзаборные. Дал им пинков конкретно и рванули они на восток. А что, не надо было отпускать?

— Да пусть идут, — отмахнулся я. — Еще с ними мы не заморачивались… Ну что, в путь? Только… Машуль, Олёна, может быть, вы всё-таки останетесь?

Но за девушек, к моему удивлению, горячо вступились и Михалыч и Аристофан.

— Пущай идут, внучек, уж лишними не будут, да и не помешают, точно.

— Реально, босс, наши шмары — бойцы хорошие.

И тут же получив от «шмар» с двух сторон по рогам, заржал и залез под стол, вереща, как Тишка с Гришкой, удирающие от деда. О кстати. Я включил комп и накидал первых попавшихся мультиков на сутки без перерыва, да еще закольцевал на повтор. Мало ли как сегодня обернётся всё, а так хоть паразиты мелкие без мультиков не останутся.

Аристофан вовремя предупредил, что в тех краях уже настоящая зима, и мы разбрелись по комнатам за тёплой одеждой. Точнее — все разбрелись, а меня Михалыч снабдил тёплым полушубком, сапогами на шерстяные носки, да заставил надеть меховую шапку. А уж от шлема я сам благоразумно отказался, представив, как могу случайно прижаться щекой или губами к промёрзшему железу. Ничего, посмотрят и без шлема на мой облик светлый и в меру прекрасный. Может, сразу ужаснутся и отдадут змеиные глазки.

Аристофан с Олёной ушли к воротам — там у них подземный путь начинался, а мне пришлось переправлять нашу троицу. Открыв коробочку, я произнес:

— Шмат-разум, перенеси нас с дедом и Машей прямо к Калымдаю на Урал.

— Хозяин а, хозяин? — послышался шёпот из открытой шкатулки. — Звиняй, хозяин, не смогу сразу всех. Обессилел.

— О блин, не вовремя-то как. И что теперь делать?

— По двое, хозяин могу, а больше никак.

— По двое ладно, сойдёт. А обессилел-то с чего? Ты же сегодня не работал.

— Запас сил кончился, — из шкатулки донесся долгий вздох. — Надоть снова ведро самогонки заливать.

— Ты на самогоне работаешь?! — восхитился я. — И как только в нужные места попадаешь? А надолго ведра-то хватает?

— Лет на двадцать, хозяин.

— Вернёмся — лично волью ведро, — пообещал я. — А пока перенеси меня с дедом к Калымдаю на Урал.

Наверное, всё правильно сказал, потому что через секунду лёгкой тошноты мы предстали в каком-то ущелье прямо перед нашим бравым майором.

— Блин, холодно-то как тут у вас! Здорово, Калымдай! — я протянул майору руку.

— И снега по колено, — пожаловался Михалыч, вслед за мной протягивая майору руку.

— Так, я сейчас за Машей смотаюсь. Без меня не начинайте.

— А чего тут начинать-то, внучек?.. — начал дед, но я уже очутился в Канцелярии.

— Пошли, Машуль, если не передумала, — и снова: — Шмат-разум, а перенеси нас с Машей к Калымдаю на Урал.

Ущелье шириной метров сто, всё усыпанное разнокалиберными камнями, шло под небольшим наклоном вниз и упиралось метров через триста в скалу. Снег засыпал всё вокруг, но перед нами был утоптан — около небольших костров расположились шамаханы и бесы, а дальше шло пустое пространство вплоть до тупика, но широкая тропинка, пробитая в снегу, указывала на то, что ребята не сидели тут без дела, а как минимум, пытались вести переговоры.

— Смотрите, Федор Васильевич, — Калымдай указал вперёд, — та скала является входом в подгорное жилище чуди, только там ни ворот, ни калитки. Каким-то колдунским образом они через неё проходят. Нам же хода нет.

— В натуре, босс, — подтвердил Аристофан, который с Олёной только что выскочил из-под земли. — Братва всё в округе обшарила, других ходов под гору нет.

— Ага, смотрите, — привлёк внимание Калымдай, — полезли паразиты. Видать ваше прибытие почуяли.

Я вгляделся. Из скалы по двое, по трое, выскакивали фигурки и быстро отбегали в сторону, уступая дорогу идущим за ним. Вскоре там уже столпилось голов двести чуди.

— Пошли, поговорим? — предложил я.

— Бесполезно, Федор Васильевич. Они совсем дикие, еле-еле по-нашему разговаривают, — покачал головой Калымдай.

— Да и борзые, босс, конкретно, — добавил Аристофан.

— Ну, всё равно попробовать надо, — решился я. — Калымдай, Аристофан, деда, вы со мной. Девочки, останьтесь тут, тыл прикроете.

Маша скривила рожицу, но возражать не посмела. Чай не в Канцелярии на посиделках, а на боевой операции. На самом деле за тылы я как-то и не переживал, но тащить девушек с собой совершенно не хотелось. Мало ли как там дело пойдёт.

Мы зашагали к чуди и по мере приближения они представали пред нами во всей красе. Низенькие, даже ниже Аристофана, худые, лица белые, похоже на свету они бывают редко. Все поголовно одеты в шкуры, чего-либо матерчатого я не заметил. В руках у некоторых короткие мечи, но больше сабли, ножи и каменные дубинки. Как они их только подымали при своей комплекции?

Сапоги мне попались хорошие, не скользили совершенно даже под уклон и я умудрился начальственный престиж не уронить, не уронив и себя ни разу на заснеженной тропинке. Так что к чуди мы подошли гордо и величественно и остановились шагах в двадцати, любуясь нашими оппонентами.

Растолкав худосочных чудиков (а как их еще называть? Чудиянов? Чудинов?), вперёд пробился толстый, поперек себя шире, мордатый мужик, на голову выше остальных. Ну, понятно, вождь. Он стал перед нами, картинно отставил ногу и сказал:

— Ха!

— И тебе — ха, вождь, — вежливо ответил я. — Меняться будем? Ты мне две стекляшки красные, бесполезные, а я тебе золотишка отсыплю или чего вкусненького принесу.

— Ха!

— Это я понял, понял, так что с обменом-то?

— Ха! Твоя совсем глупая! Моя твоя фига крутить! Ха!

— А чего так? Тебе же эти стекляшки и даром не нужны, а я хорошую цену предлагаю. Тебе лично сверх оговоренного еще пару бутылок самогона поставлю. Знаешь, какой классный у нас самогон гонят? Сказка!

— Самогон? — вождь задумался на секунду, а потом снова проорал: — Ха! Моя сушёный мухомор варит и никакой самогон, — он сглотнул, — не нужен!

— Ну не хочешь самогон, не надо, сами выпьем. А чего тогда хочешь в обмен?

— Ха! Снег сойдёт и моя к твоя ходить! Царство забирать, всех убивать, а сама потом домой уходить, в гора, мухомор кушать!

Чудики за спиной вождя восторженно заорали и замахали оружием.

— Идиоты, блин, — тихо прошептал за спиной Аристофан и сплюнул.

— Слушай, вождь, — сделал я еще одну попытку договориться, — ну не воевать же нам из-за такой пустяковины? Может быть, договоримся как-то?

— Ха! Твоя умирай, моя счастливый ходи! Чуди самый главный везде! Всех убивать, один остаться!

— Я понял тебя, вождь. Пожуй пока мухоморчиков минуток пять, а мы отойдем — посовещаться надо.

Мы вернулись к Маше и Олёне, а Калымдай послал двух бесов и одного своего бойца на место переговоров мол, мы здесь, не ушли никуда, просто перекур.

— Ну, я же говорил, Федор Васильевич, — начал Калымдай, — совершенно дикие они да еще агрессивные.

— Совсем берегов не видят, — кивнул Аристофан.

— Охохошеньки… — вздохнул я. — Только локального вооруженного конфликта нам не хватало. Думаете, миром не удастся вопрос решить?

— Сомневаюсь, Федор Васильевич.

— Душить их надо, босс.

— Чавой-та ты, внучек политесы с ентими иродами разводишь? Настучать им по сопаткам, да забрать то, что нам принадлежит!

— Ну не то чтобы нам принадлежит, — протянула Маша, — но в целом я с дедушкой Михалычем согласна.

— На ножи их, — решительно кивнула головой Олёна.

— Да что ж вы у меня такие кровожадные? — поразился я. — Просто тигры лютые!

Тигры лютые довольно оскалились и закивали головами.

— Подождите, убивцы, — охладил я пыл моих соратничков. — Вы только не забывайте, что мы сюда не развлекаться вашими игрищами кровавыми пришли, а глазки змеиные добывать. Где они их прячут, как думаете?

— Урод этот толстый, — сразу ответил Калымдай, — всё время их с собой таскал в ларце. Нам показывал издалека, дразнился надо понимать. А только сейчас он без ларца вышел.

— Вот! — кивнул я. — Ну перебьёте вы сейчас эту банду… А перебьёте?

— Без базара, босс, — хмыкнул Аристофан, а Калымдай, Маша и Олёна, молча кивнули.

— Так вот перебьёте, а глазки как найти? Внутрь-то под гору мы попасть не можем. Поэтому или хитрость какая нужна или всё же договариваться…

Но тут мои миротворческие размышления прервал крик, донёсшийся от чуди.

— Что там ещё? — проворчал я.

Весь отряд перед нами вскочил на ноги и о чем-то возбужденно переговаривался, а Калымдай всмотревшись вдаль, вдруг охнул:

— Наших часовых побили, Федор Васильевич!

— Что?!

— Ну, сявки, — выдохнул Аристофан, — амбец вам конкретный пришёл!

Все ринулись вперёд, но я изо всех заорал:

— Стоять! Стоять я сказал! Стоя-а-а-ть!!!

Калымдай махнул бойцам и те всё-таки остановились, недовольно ворча, а сам он недоуменно повернулся ко мне и в глазах его, кроме недоумения плескалась обида и, кажется, разочарование.

— Калымдай, дружище, — произнес я. — Куда ты парней гонишь? Они по узенькой тропинке бежать будут или по глубокому снегу, вот их там по одному на ножи и примут.

Калымдай оглянулся назад, обвел взглядом ущелье и обернулся ко мне, смущенно запустив пятерню в волосы.

— Мы по-другому сделаем, Канцелярия, — обратился я сразу ко всем своим товарищам. — Пойдем тихо-мирно тем же составом, только еще и девушек наших прихватим, будто идём переговоры продолжать. А сами будем время тянуть и отвлекать этих уродов разговорами, пока наши ребята не подтянутся. Вот тогда и врежем.

Калымдай побежал к бойцам, а мы неторопливо двинулись к чуди, которые возбужденно орали и подпрыгивали на месте, маша оружием.

— Ну что, вождь, — спросил я спокойно, когда мы вернулись на место переговоров, — не передумал?

— Ха!

Да кто бы сомневался в ответе.

Я сделал вид, что поскользнулся, оступился махая руками и зацепившись ногой за труп беса, грохнулся в снег, вызвав злорадный смех противников.

— Вот же, — я неловко поднялся, отряхивая с джинсов снег. — Эй, там! Кто-нибудь! А ну-ка уберите отсюда весь мусор. Ступить некуда.

— Ха! — снова заорал вождь.

— Скажи мне, о мудрый и могучий вождь, — начал я, краем глаза заметив, как подбежали шамаханы и засуетились около убитых, — откуда ты силу и ум берёшь, чтобы править твоим великим народом? Я вот думаю, может и мне у тебя поучиться? А то мои лентяи ничего толком и не умеют, а на тебя посмотреть, так ты вона какой толстый, гладкий, да пригожий.

Пока я нёс этот бред, трупы оттащили в сторону, но шамаханы и бесы не уходили, а продолжали бестолково суетиться за нашими спинами, постепенно наращивая численность.

— Ха! Моя сильный! Моя всех убивать! Твоя умирать от моя сабля!

— Уговорил, сдаюсь, — я поднял вверх руки, а потом резко опустил, одновременно заорав: — Мочи козлов!

И кинулся в сторону, пропуская вперёд бойцов.

Ох, что тут началось…

Шамаханы и бесы, взревев, бросились на врага. В воздух взметнулся снег уже окрашенный кровью, а я поспешно закрутил колечко на пальце — самое время испытать его. Установив камешек в крайнее, самое убийственное положение, я сжал кулак, поднял руку, прицелился в толпу чуди, выбрав скачущих сбоку от основной массы и сжал посильнее кулак. Из колечка вырвалась молния и с громким ПФ-Ф-Ф! ударила по врагу.

— Ни хрена себе, — прохрипел я, опуская руку.

Четыре обугленные тушки на секунду замерли, а потом рухнули в снег. Вещь! Я пальнул еще пару раз, снося по молнией по два-три врага за заход, а потом закрутил головой, высматривая наших.

А наши давали жару! Олёна, закусив кончик косы, чтобы не мешала, вертелась юлой, держа в каждой руке по блестящему ножу, и медленно продвигалась вперед, не переставая кружиться, а вокруг неё плавно опускались поверженные враги, щедро орошая снег, кровью.

Маша, распахнув большие, кожаные крылья, висела над полем боя и с брезгливостью осматривала разорванного чудика, половинки которого она держала в руках.

— Фу, — сморщила она носик, отшвырнула окровавленные куски и снова спикировала вниз за очередной добычей.

Калымдая с Аристофаном я не сразу заметил, только когда дед, дёрнув меня за рукав полушубка, указал в центр битвы, увидел обоих командиров, яростно вырезавших чудь длинными ножами, действующих на пару шагов впереди своих парней.

А той чуди там оставалось… Ну с полсотни не больше. Я даже и не подозревал, какие бойцы подобрались под моим руководством.

— Смотри, внучек — вождь! — заорал дед, указывая немного в сторону от центра. — Пуляй в него, пуляй! Уйдёт же!

Ага, точно, вот он, кабан неокультуренный! Я вскинул руку с кольцом, но было уже поздно. Вождь, бросив своих воинов, разбежался и ласточкой прыгнул прямо в скалу и исчез за ней.

— Эх, зараза, — огорченно проворчал дед.

А я, оглядев поле боя со стороны, заорал, маша руками:

— Калымдай! Калымда-а-ай! — а когда он обернулся на крик, снова заорал: — Пленные! Пленных возьми!

Он кивнул и опять кинулся в схватку. Впрочем, схваткой это уже было сложно назвать. Началась банальная резня. Пока шамаханы и бесы, весело гогоча, приканчивали остатки вражеского отряда, Калымдай подтащил ко мне двух заляпанных кровью чудиков, держа их за шиворот.

— Сырыми съедим или зажарим? — ухмыльнулся он, швыряя к моим ногам пленников.

Те завыли от ужаса, а я только отмахнулся:

— Потом порезвишься, Калымдай, а сейчас надо вызнать, как они сквозь скалы ходят. Вождь, собака, удрал.

— Это… босс, — подскочил к нам весёлый и довольный Аристофан. — А можно я типа спрошу у них? А, босс?

— Да делайте, как хотите, — я махнул рукой и отошел в сторону. Я еще не дорос до наслаждения зрелищем пыток. Или не опустился.

Рядом со мной захлопало, взметнулся маленький вихрь, и на снег опустилась Маша, тут же спрятав крылья.

— Фу, кровь… — она принялась яростно трясти руками. — Бе-е-е…

— Ноготь сломала, — грустно произнесла Олёна, подходя к нам и вертя пальцами перед глазами. — Вот же невезение-то какое…

А вы, наверное, думаете, что я, как положено во всех классических романах, побежал в сторонку, чтобы вывернуть содержимое желудка, а потом долго переживал моральные страдания над трупами врагов, горько оплакивая их и мою тяжкую судьбу? Ха, как говорит известный вам чудик. Ничего подобного. Или мы их или они нас. Сейчас мы победили, остались живы, так разве это повод, чтобы горевать? Противно на всё это смотреть, верно. А вот артефакт еще у чуди, вот это точно грустно.

Кстати о победах и поражениях.

— Калымдай! — майор тут же подошел ко мне. — Как наши парни? Потери есть?

— Ни одного, — оскалился Калымдай. — Эти чуди, оказывается бойцы вообще никакие. Больше, как говорит Аристофан, понтов было, чем дела. Несколько царапин мелких и всё.

— Это… босс, — подбежал и Аристофан. — Эти мелкие пакостники говорят, что всего-то и надо в натуре, колдовское слово произнести и типа идти сквозь скалу можно.

— Что за слово?

— Балабрам, босс, легко запоминается. Я вот, уже запомнил — балабрам.

— Сейчас проверим, — я подошел к скале. — Балабрам!

И сунул в неё руку. Ну как сунул… Прикоснулся сначала, но пальцы легко погрузились в скалу и я тут же просунул руку по плечо. А потом быстро вытащил обратно. Еще тяпнет кто-нибудь с той стороны. Рука проходила легко, лишь с небольшим усилием. Ну чудики… Сейчас кое-кто огребёт по полной!

— Ребята! — я развернулся к отряду. — Бойцы! Первая победа наша! Ура нам! Но! Цель не достигнута и придётся идти под гору, добывать нужную нам вещицу. Зато потом вернёмся во дворец и отметим это дело хорошенько, а?

— Ура! — заорали все и довольно загалдели.

— Тихо! Тихо! — я снова повысил голос. — Сейчас подходим к своим командирам и учим колдунское слово для прохождения сквозь скалу, понятно? Да накрепко учим!

Через минуту шамаханы и бесы разбрелись по площадке перед скалой. Кто бродил, кто сидел, раскачиваясь, а в воздухе висело тихим шумом:

— Балабрам… балабрам… балабрам…

Особо тупых к себе в отряды ни Калымдай, ни Аристофан не набирали и уже минут через десять все сгрудились около скалы, готовые к бою.

— Ну, поехали, — сказал я и громко произнёс: — Балабрам!

Потом занёс ногу, чтобы шагнуть внутрь, но был резво оттащен от скалы за шиворот дедом.

— Ты куда енто первым полез, Федька?! — зашипел он. — Ить Македонский, растудыть твою, нашёлси тут!

— Ты чего, деда?

— А коли там тебя враги поджидають с сабельками наготове, а? А ежели там бегемот какой бешеный сидит, пасть раззявив и только и ждёт, когда ему вкусный Федька сам в пузо прыгнет?

— Бегемоты людей не едят, дед…

— Я же говорю — бешеный… Не лезь, внучек, пусть шамаханы с бесами пройдуть первыми… Во, проскочили все на ту сторону, таперича и наша очередь. Давай, ругайся словом заковыристым и пошли.

В пещере было темно, сыро и как-то гадостно пахло.

— Эх, факелов не догадались наделать, — тихо сказал Калымдай.

— Из чего их там, в натуре, делать? — возразил Аристофан. — Там же реально камень один.

— Подождите, — я вспомнил, что у меня есть фонарик в перстне. Вот и пригодился, а я еще ругался на него. Наощупь переведя камешек в другое крайнее положение, я сжал кулак и вокруг нас вспыхнул яркий свет, очертив круг, диаметром метров в десять.

— Лучше выключите, Федор Васильевич, — зашептал Калымдай, — а то мы у врага как на ладони. Нас отлично видно, а нам — ничего.

— Погоди, — я ослабил кулак и сжал еще раз и круг тут же исчез, а из кольца вырвался луч белого света. — Ага, так я и думал. Должны быть регулировки какие-нибудь.

На этом дело не закончилось. Поигравшись немного, сжимая сильнее или почти совсем разжимая кулак, я добился и регулировки самого луча. Теперь я мог заставить его бить узким ярким светом или давать широкий рассеянный луч.

Пещера, в которой мы стояли, была небольшой и из неё вели три прохода в скале.

— Ну, куда идём? — повернулся я к Калымдаю. — Или разделимся на три группы?

— Не стоит, думаю дробить отряд, Федор Васильевич, неизвестно, что впереди нас ждёт. Пойдёмте налево.

— Почему налево? — заинтересовался я. — Чутьё или приметил что-нибудь?

— Да просто левый лаз ближе к нам.

Калымдай шагнул в проход первым, за ним потянулись его ребята. Нас с дедом и девчонками поставили посередине отряда, не обращая внимания на мои протесты, а замыкал всю банду Аристофан, подозрительно поводя своим пяточком во все стороны.

Шли мы минут десять и я уже начал уставать держать руку с кольцом над головой, хоть как-то освещая путь Калымдаю, как впереди раздались голоса ребят, а потом появилось светлое пятно. Проход вывел нас снова в небольшую пещеру, только теперь с потолка и стен свисали гроздья противного на вид мха, но вполне так прилично светившегося. Я с облегчением выключил фонарик и потряс рукой, с любопытством оглядываясь по сторонам. Но на самом деле глядеть кроме этого мха больше было не на что. Никого и ничего и только впереди опять дыра очередного прохода. Единственная радость — там тоже висел светящийся мох и мне не надо было снова утруждать руку.

А потом так и продолжилось: пещера — проход, проход — пещера. Мы шлялись по подземельям часа два, и я про себя уже тихо материл Калымдая, уговорившего пойти налево, да и ножки мои начинали ныть от бесполезной ходьбы по камню. Ну и покушать бы не помешало. У деда в кошеле наверняка завалялся пирожок или бутерброд, а то и целый окорок. Я облизнулся. Да только устраивать пир среди не менее голодных шамахан и бесов я точно не стану. Потерплю чего уж.

Я так замечтался о жареной курочке, что не заметил, как впереди все остановились.

— Ох! Уф-ф-ф… Что такое? — спросил я, врезаясь в спину Маши.

— Тише, месье Теодор, — прошипела она. — Там что-то есть. Или кто-то.

Весь отряд выбрался на широкий гранитный карниз, и я ахнул от восхищения. Перед нами была будто огромная чаша, вырубленная в скале, куда прямо с карниза в обе стороны вели две широкие ступенчатые лестницы, плавно закругляясь по стенам. А внизу лежал чудесный город. Домики все были белыми и резко контрастировали с пещерой. Они были построены настолько искусно, что казались игрушечными. В основном двухэтажные, дома выстроились ровными рядами и часто соединялись между собой лесенками и переходами. В центре города располагалась большая площадь, а к ней с четырех сторон сходились широкие улицы, рассекая город на одинаковые части. Ни за что не поверю, что это чуди построили такую красоту!

— Видать, вырезали подгорных мастеров, — будто читая мои мысли, прошептал дед. — Смотри, внучек, совсем за городом не следят.

Точно. Я сразу и не заметил, что особенно по окраинам, дома стояли с пустыми дырами окон, а кое-где даже рухнули стены.

— Ну, мы, кажется, пришли, — тихо сказал Калымдай, подойдя ко мне. — Как действовать будем?

— Нам наверняка на площадь пройти надо будет, — задумался я. — Смотри, там на ней с краю, и дворец, похоже, стоит. Нам точно туда.

— А чуди-то не видно, Федор Васильевич. Никакого движения в городе.

— Думаешь пусто тут? Убежали все?

— Вряд ли, босс, — подошел к нам Аристофан. — Баб с малышнёй запрятали по пещерам в натуре, а сами в засаде сидят. Уж больно борзые, что бы всё бросить и типа уйти.

Калымдай согласно кивнул головой:

— Скорее всего — собрались во дворце и нас поджидают.

— Ну, тогда без вариантов, — согласился я. — Идём вниз.

Калымдай разделил отряд на две части, одну возглавил сам, а вторую отдал Аристофану.

— Пройдем город с двух сторон, Федор Васильевич, и встретимся в центре на площади. Ни один гад от нас не уйдёт.

— Угу. Только ты не забывай, что мы тут не с карательной экспедицией, — охладил я его пыл. — Наша цель — артефакт, а все развлечения потом.

— Конечно, — как-то быстро согласился майор. — Только врагов за спиной оставлять, тоже не следует.

— Ладно, пошли.

Мы шли с отрядом Калымдая по правой лестнице, а Аристофан повёл своих по левой. Спускаться было удобно, похоже, что и лестница — тоже дело рук умелых безызвестных мастеров. В городе я сначала шёл, открыв рот, крутя головой по сторонам, но скоро на смену восхищению пришла злость. Эти чуди явно плевать хотели на красоту. Повсюду чернели следы костров, двери и окна в основном были выбиты и сквозь них внутри помещений тоже виднелись пятна от огня. Да еще и зловонные кучи по всем улицам… Бр-р-р…

По пути к площади нам не попалось ни души. Похоже, майор был прав, предположив, что нас поджидают во дворце. Ну и хорошо, не надо будет бегать по городу и вылавливать этих паразитов по всем щелям.

— Подходим, — предупредил Калымдай.

Ага, уже сам вижу. Перед нами внезапно раскинулась площадь, покрытая узором белой плитки. На другой стороне от нас показался Аристофан с ребятами, одновременно с нами достигнувший цели. Отряды сошлись и командиры посмотрели на меня.

Я пожал плечами:

— Во дворец, как и планировали. Только осторожно, не спешим.

И кстати, правильно сделали, что не стали переть всей толпой, а выслали впереди пяток разведчиков. Едва наши ребята подошли к широкой лестнице, с которой и начинался дворец, как на площадку вверху ступенек, вывалила орущая толпа чуди, угрожающе размахивающая оружием.

— Штук триста-четыреста будет, — оценил врагов Калымдай.

— Не вопрос, — хмыкнул Аристофан.

— Начали! — махнул рукой Калымдай и первым зашагал к дворцу.

А я как чувствовал, что без сюрпризов не обойдется, уж больно гладко всё шло. Едва мы прошли половину пути, как вокруг нас засвистели булыжники. Луков, слава богам, у чуди не было, а вот пращи они использовали умело. Сначала один бес схватился за голову, потом шамахан рухнул под ноги товарищей, а град камней только усиливался и я заорал:

— Отходим! Назад! Все назад!

Бойцы дисциплинировано отхлынули назад, подхватив раненных товарищей и, отбежав на безопасное расстояние, замерли, ожидая приказаний.

— Ну, зачем?! — ко мне подбежал Калымдай. — Сейчас навалились бы скопом, да придушили бы всех этих тварей!

— А сколько бы парней твоих там легло, пока бы бежали к дворцу? Остынь, майор. Нет у нас такой задачи — положить весь отряд ради артефакта, понял? — я положил руку ему на плечо. — Добудем мы глазки, куда они от нас денутся? Только не ценой твоих бойцов.

Калымдай виновато кивнул:

— Верно. Нашло что-то на меня, парней наших в ущелье вспомнил.

— Босс, глянь, — окликнул, ухмыляясь, Аристофан. — А вон и обезьянка наша жирная!

На верхних ступенях дворцовой лестницы подпрыгивал и махал руками, корча рожи наш давешний знакомец — вождь чуди.

— Ха! — заорал я ему.

— Ха! — закивал в ответ вождь и полез за пазуху.

Он вытащил какой-то предмет, статуэтку, что ли, погрозил ей нам и вскинул над головой, держа двумя руками.

— Чего это он?.. — начал дед, но осёкся.

Вождь разломил статуэтку и тут же раздался грохот, а гора затряслась.

— Ложись! — заорал Михалыч, но я только отмахнулся.

Площадь посредине вдруг вспучилась, во все стороны полетела белая плитка, а из пролома начало вылезать какое-то чудище. Мы попятились, а оно всё лезло, пока из дыры не выкарабкался огромный, метров десяти ростом, монстр. Здоровенный такой мужик в одной набедренной повязке, с большими, закрученными как у барана рогами на голове, мордой как у Горыныча, только приплюснутой и весь в таких мышцах, что Шварценеггер бы зарыдал от зависти.

— Амбец… — прошептал Аристофан, когда монстр повернулся нам и улыбнулся, открыв на всеобщее обозрение огромные загнутые клыки.

— Ужин, — ласково пробасил мужик, с вожделением смотря на нас.

— Федька! — торопливо зашептал Михалыч. — Ну чаво ты любуешси им? Понравилси? Вот я всё Гюнтеру расскажу! Да не стой ты столбом, пуляй молнией в паразита!

Я схватился за перстень и привычным уже движением, крутанул камень в крайнюю позицию.

— На-а-а! — я вскинул кулак и сжал его, выпуская ослепительную молнию прямо в грудь монстра.

— Чавой-та? — удивился мужик, отшатываясь назад. Потом почесал края дыры на груди, которая затягивалась прямо на глазах и поморщился: — Плохая еда. Ещё и кусается…

— Вот там — вкусная! — заорал я, указывая на чудь. — Обернись, мужик!

Монстр медленно повернулся и уставился на радостно скачущего вождя в окружении таких же счастливых аборигенов.

— Ха! — заорал вождь.

— Ага, — кивнул ему мужик и шагнул к дворцу.

— Отходим, — прошипел Калымдай, потянув меня за полушубок.

Мы на цыпочках рванули за ближайший угол, хотя особо таиться, думаю, смысла не было. Монстр уже добрался до дворцовой лестницы и теперь увлеченно хлопал ладонями по ней, расплющивая за раз по десятку чуди.

— Хорошо, — на всю площадь бормотал он, одной рукой запихивая окровавленные трупы в пасть, а другой не переставая лупить по лестнице. — Вкусно. Не кусается.

— Все в дом, — скомандовал Калымдай. — Там переждём, пока это чудище не наестся.

Мы нырнули в ближайший дом и затаились и только Маша вздохнула, закатив глаза:

— Какой брутальный мужчина… Ну чего вы уставились? Ничего вы в романтических чувствах не понимаете…

Через полчаса мы отправили разведчика, и он вскоре вернулся, заорав с улицы:

— Чисто! Никого нет ни чуди, ни этого… мужика здорового!

Мы выскочили всей толпой и поспешили к дворцу, не переставая опасливо оглядываться по сторонам. Еще раз встретиться с монстром никто больше не хотел. Ну, разве кроме Маши.

Ступени были залиты кровью и я, морщась, брезгливо выбирая места почище, вскарабкался наверх. Красивые резные ворота были распахнуты и, не слушая гневные окрики Михалыча, я вошел во дворец и остановился как вкопанный.

— Офигеть… — протянул у меня за плечом Аристофан.

— Вот и нашим ребяткам свезло, — согласился за другим плечом Калымдай.

— Половину — в казну! — твёрдо заявил я. — А с оставшейся половины не забудьте обычные отчисления в бухгалтерию сдать.

Перед нами высилась в рост человека гора золотых монет, драгоценных камней, всяких ювелирных безделушек и всё это сверкало и радостно подмигивало нам.

— Ага, — сказал Михалыч и, прошмыгнув мимо нас, полез на золотую гору, разбрасывая сапогами золото и алмазы.

— Куда, Михалыч?! — обиженно взревел Аристофан. — Делиться надо!

Дед не обратил на него никакого внимания и, вскарабкавшись на вершину, схватил там что-то и на заднице съехал вниз.

— Держи, внучек, — он протянул мне небольшую шкатулку. — Думаю, они енто, змеиные глазки.

— Ой, — сказал Аристофан. — Извини, Михалыч, типа лоханулся я.

Глазки особого впечатления на нас не произвели. Ну, стекляшки красненькие, ничего особенного. Дед тут же упрятал шкатулку в кошель. Я подошел к сокровищам, немного покопался и выудил симпатичный браслет в виде завившейся спиралью змейки с изумрудными глазами. Варе на память о сегодняшнем походе подарю. Потом развернулся и махнул рукой:

— Налетай, братва!

И еле успел отпрыгнуть в сторону. Никакого уважения к начальству! Так бы и снесли меня, если бы не моя исключительная ловкость и врожденная склонность к акробатическим трюкам.

Вернулись мы домой тяжело нагруженные, но довольные и счастливые.

Бесы с шамаханами, чтобы тут не толкаться, ушли в тронный зал делить добычу под присмотром Агриппины Падловны. Гюнтеру я велел подготовить бойцам пиршественный стол и не жалеть спиртного, да на радостях выставить не самогон, а настоящую водку с царских заводов. А сам, вдруг ощутив неимоверную усталость, даже не стал ужинать, а пошел и завалился спать, доверив деду влить в коробочку со Шмат-разумом ведро самогона.

* * *

Проснулся я сам часов в девять утра. Не знаю, опять Михалыч ручку у генератора скрутил или Дизеля веревками к стулу привязали, но с утра было тихо и я отлично выспался.

В кабинете передо мной открылась картина маслом. Все сотруднички сидели тихо за столом, и каждый горевал о своём. Дед, лохматый и взъерошенный, печально смотрел на небольшой пузырек перед собой. Аристофан дремал, обняв небольшую кадушку с солеными огурцами. Калымдай меланхолично водил точильным камнем по большому ножу, а Маша страдальчески морщилась от резких звуков этого полезного, но такого не к месту, процесса. Одна Олёна улыбалась чему-то над кружкой молока, да Дизель возмущенно ёрзал на диване, обмотанный веревкой как особо опасный преступник. Похоже, я проспал грандиозное веселье, но совершенно не жалел об этом, рассматривая помятые лица моих друзей.

Меня приветствовали сдержанно и вяло. Михалыч вдруг встал, махнул рукой, выругался на матерно-блатном, но вполне понятном и решительно опрокинул в себя содержимое флакончика. Все привычно зажмурились, а я, отвернувшись, поспешил в ванную. Три секунды фейерверка, лёгкий взрыв и дед будет как огурчик. Знаем, проходили.

Когда я вернулся, дед живчиком накрывал на стол, подбадривая остальных и подсовывая страдальцам горячий чай. Ну и мне чайку перепало после каши с тушеным мясом, пирога с ливером, бутербродов с бужениной и, конечно же, сгущенки под блины, которая уже прочно вошла в наше меню.

К чаю заявился и Гюнтер с докладом и против обычного, не отказался и от сгущенки. Распробовали изверги.

— Вчера пока вы отсутствовали, Ваше Величество, — принялся за доклад дворецкий, разделавшийся с чаем и моей сгущенкой, — особых происшествий не было. Разве что потолок в бухгалтерии покрылся лягушачьей кожей и изредка квакает. Но Агриппина Падловна не жалуются, а наоборот, смотрят на потолок и вздыхают.

Сотрудники, немного поправив здоровье полезной и вкусной едой, разбрелись кто куда, а мы остались в кабинете втроём и Гюнтер продолжил доклад:

— Ночью вообще никаких неприятностей не произошло. Я имею в виду змеелюдов. А вот ваши сотрудники, Государь…

— А вот еще блинчик! — быстро перебил дворецкого дед. — И сгущеночки к нему, сгущеночки! Кушай, милай, не болтай во время еды… Не проявили себя ночью змеелюды, вот и славно, а сплетни дворцовые оно батюшке царю и знать не надобно.

Ну, понятно — погуляли знатно, получается. Ладно, когда-никогда, а расслабиться каждому надо. И знать не хочу, что там они ночью натворили. Чтобы потом от зависти не страдать.

В кабинет через потолок влетел Лиховид и сходу заорал:

— Проснулси наконец-то?! Ох и спишь же ты, Федька, ох и спишь! Покажь глаза змеиные колдовские!

Я кивнул деду, всё равно ведь не отстанет и тот предъявил древнему колдуну ларец с последней недостающей частью артефакта. Лиховид радостно нарезал круги, мерзко хихикая, а потом снова завопил:

— Тащи, Федька остальные куски, ща мы врежем айясантам поганым! Как раз все нужные людишки тут собралися!

— Нет, Лиховид Ростиславович, — я кивнул деду и тот живо запрятал ларец в кошель. — Сегодня у меня другие планы. А колдунство ваше, наверное, сложное и не быстрое, много сил и приготовлений потребует. Давайте завтра, а лучше — послезавтра. Отдохнём чуть-чуть от приключений, сил поднаберемся, да и вы спокойно подготовитесь к обряду или как там у вас колдунство это называется.

— Сейчас! — завопил Лиховид так, что в буфете задребезжали стаканы. — Медлить нельзя! Вот-вот змеелюды из-под земли вырвутси и наступит тогда всем полный… А девка где? Только что же тут была? Я на её голос и прилетел…

— На свежий воздух, наверное, пошла подышать, — поспешил выдвинуть версию я и коварно добавил: — Одна, небось, сейчас тишиной наслаждается…

Колдун, позабыв про змеелюдов и даже не попрощавшись, рванул сквозь стену.

— И чего я его так не люблю, внучек? — пожаловался дед, махнув Тишке да Гришке, чтобы шли помогать собирать посуду.

— А кто его любит? — резонно спросил я.

— Государь, — вклинился в беседу Гюнтер, — Агриппина Падловна спрашивают, когда бы вы могли аудиенцию ей устроить?

— А вот сейчас и приглашай, — ответил за меня дед. — Енто по нашему делу, внучек.

— По какому именно? — удивился я.

— Ну как же, — всплеснул руками Михалыч и обратным движением влепил полотенцем пониже спины расшалившемуся Тишке. Или Гришке. — Ты же сам просил управляющего твоей Варьке подыскать!

— А-а-а… Ясно. А бухгалтерия тут при чём?

Ответить дед не успел. В кабинет осторожно вошла наша крупногабаритная главбух, а за её широкой спиной явно кто-то еще суетился, но видно пока не было.

— Ох, — облегченно сказала Агриппина Падловна, усаживаясь на лавку и открывая обзор на пришедших с нею. — А я тебе, Федь, племянницу свою привела.

В кабинет робко шагнул мужик среднего роста, но крепкий коренастый и весь заросший волосами, ну медведь и всё тут. Я удивленно посмотрел на него. Это — племянница?! Но из-за его спины выскочила худая и какая-то корявая что ли, ну очень нескладная девушка, низко поклонилась мне и затараторила:

— А здравствуй на многие лета, батюшка царь! А меня, вона, тётушка с дядюшкой к тебе на службу привели! А ты уж не сумлевайся, отец родной, я тебе верой и правдой служить буду и всё-всё до последнего грошика подсчитаю, ни одной копеечки на сторону не уйдёть!

— Тётушка с дядюшкой?! Это что, ваш супруг, Агриппина Падловна?

Бухгалтерша сплюнула, а мужика передёрнуло и оба отрицательно замотали головами.

— Ничего не понимаю… — я повернулся к хихикающему Михалычу: — Деда?

— Я сама обскажу, — пробасила главбух. — Брат ентого лохматого, кобелюга паршивый, с моей сестричкой Малашкой спуталси, ну и народили они на свет вон ту вот раскрасавицу, Ельку. Еля Малаховна, ежели уважительно. Родители енти дочурку мне подкинули, а сами в Тибет махнули к монахам правду искать, дурни безголовые. Так до сих пор и ищут, паразиты.

— А вы?.. — я взглянул на мужика.

— Сидор я, — проревел мужик. — Сидор Петрович, значица.

— Дядька Елькин, — пояснила главбух, хотя и так уже было понятно. — На службе Кощеевой мне с малой возитьси недосуг было, вот Петрович её и растил пока в возраст не вошла. А там уже я и пристроила Ельку в экономисты.

— Как это? — не понял я. — На работу к себе взяли?

— Фиг ей! — скрутила мощный кукиш милая тётушка. — Сперва учитьси отправила на бухгалтера. Смену себе воспитываю.

— А теперь я, батюшка, — встряла наконец в разговор, нетерпеливо подскакивающая на месте Елька, — на практику к тебе подалася! На десять лет и три месяца. А уж ты не беспокойси! А уж я тебе наслужу!

— Цыц! — рявкнула главбух. — Кудыть поперёк старших лезешь?! От молодежь… Так вот, Федь, бери девку Варваре Никифоровне своей в управляющие, не прогадаешь. Да и Петрович ей подмогнёт.

— Угу, — проревел Петрович. — Я подмогну.

— А справится? — я с сомнением посмотрел на девчонку ни секунды не стоящую спокойно.

— Да мы с дядькой, — Елька потёрлась щекой о плечо Сидора, — кого хош к порядку призовём!

Я взглянул на мужика. Вот тут даже и не сомневаюсь. Идиотов против Петровича этого переть на Руси еще не народилось. Какая-то звериная сила и мощь так и лезли из него.

— Ну, на счет Сидора Петровича, я соглашусь, а сама-то что умеешь?

— А я, батюшка счёт знаю, дебет с кредитом в одну строчку сведу никакой аудитор не подкопаетси! Грамоте обучена, накладные знаю, а как вести крестьянское хозяйство то мы еще ажно на третьем курсе проходили! А у меня все «пятёрки» по семинарам! — похвалилась девчонка. — А ежели надо будет кому в рыло съездить, чтобы порядок и закон чтили, так ты и тут, батюшка не сумлевайси — мне матушка с батюшкой трактат древний по ногомахательному бою от тибетских монахов прислали, так я его от корки до корки вызубрила!

Михалыч заржал у меня за спиной, а я невольно улыбнулся. Прикольная девчонка, а Сидор этот обстоятельный такой, солидный, даже смотреть на него боязно.

— Ну давайте попробуем, — согласился я, — только тут всё от слова вашей будущей хозяйки зависит, Варвары Никифоровны. Как она скажет, так и будет. Поэтому надо вас как-то в Лукошкино переправить на собеседование.

— А мы беса сейчас какого-нибудь поймаем, — выпалила Елька, — за рога его скрутим да тропами подземными в Лукошкино-то и проберёмси!

— Не надо никого ловить, Еля, — остановил я резвую девчушку. — Мы сейчас не схватим, а вежливо попросим кого-нибудь из наших бесов. Только… — я с сомнением посмотрел на мужика, — а как же с тобой, Петрович? Говорят, люди плохо эти бесовские дороги переносят.

— Так я и не человек, батюшка, — солидно поклонился Сидор и тут же поправил себя: — Ну, не совсем человек.

— Это как?

— Оборотень он, — вмешалась Агриппина Падловна. — Вся их семейка такая, да и тот кобель, что сестрицу мою охмурил, тоже перекидывается кажное полнолуние. Только не медведем, а волком.

— Ни чего себе… А ты, Петрович, в медведя, получается превращаешься?

— Оборачиваюсь, — поправил Петрович.

— Ну, я даже не знаю… — протянул я в замешательстве. Оборотень в крестьянском хозяйстве? Ладно он там бурёнку-другую задерёт, тоже жалко конечно, а ну-ка, если на людей начнёт охотиться?

— Не переживай, внучек, — понял меня дед. — Петрович у нас и мухи не обидит. Ему крови и мяса не нать. Просто горница своя нужна, чтобы ночь колдовскую пересидеть где было.

— Точно, Сидор? — строго спросил я у оборотня.

— Да что б меня зайцы загрызли! — побожился он.

— Ну, хорошо, уговорили. Гюнтер, попроси, пожалуйста, кого-нибудь из наших бесов, чтобы доставку нового персонала в город организовали. А вы, родственнички, ждите меня в Лукошкино на Колокольной площади, я вас вашей хозяйке представлю. Найдёте где это?

— Разберёмся, батюшка, — солидно прогудел Сидор.

На том и договорились. Канцелярия наконец-то очистилась от посторонних и я пошел развязывать обиженного Дизеля. А тут и бесенята прискакали за мультиками, раз Дизель освободился.

Михалыч отправился за полушубком и сапогами, а я уже предвкушал скорую встречу с Варей.

Вещь всё-таки этот Шмат-разум. Стояли мы с дедом в Канцелярии и, раз! и уже в Лукошкино!

На Колокольной площади, возле Вариного терема, стояла толпа. Молча, тихо, сосредоточенно. Мы с Михалычем тревожно переглянулись и поспешили к дому. Но едва одолев половину площади, мы замедлили ход и дальше шли чуть ли не на цыпочках.

— Шумит, бушует непогода,

Далёк, далёк бродяге путь.

Укрой, тайга, его глухая, —

Бродяга хочет отдохнуть.

— Как ручеёк журчал печальный девичий голос, вторя жалостливым звукам флейты.

Народ замер, затаив дыхание, только изредка всхлипывала баба, да шумно вздыхал мужик.

— Там, далеко, за тёмным бором

Оставил родину свою,

Оставил мать свою родную,

Детей, любимую жену.

Звуки флейты просто очаровывали, а тонкий голосок поднимался вверх над площадью, будто стараясь убежать от грусти флейты, но волшебные звуки догоняли голосок, и они переплетались в единую печаль.

Варя тоже стояла в толпе, промакивая глазки платочком. Я протиснулся к ней, стал рядом, а она вздохнула, прошептала «Федя» и склонила ко мне голову.

— Ишь паразиты, как выводят душевно, — вздохнул за спиной Михалыч.

Я поднялся на носочки и пораженно уставился на Сидора, сидящего прямо на снегу скрестив ноги и упоенно извлекающего из флейты или свирели, не знаю как правильно, чарующие звуки. Елька стояла рядом с ним, положив руку дядьке на плечо и тоненько тянула:

— Умру, в чужой земле зароют,

Заплачет маменька моя.

Жена найдёт себе другого,

А мать сыночка никогда.

Дуэт закончил песню, а толпа молчала, охваченная будто колдовством, и вдруг одновременно вздохнула и загалдела.

— А люди добрые! — Елька сорвала с Петровича меховую шапку и пошла по рядам зрителей. — А не пожалейте денежки малой бедным страдальцам, замерзающим от холода, умирающим от голода, иссыхающим от жажды в славном городе Лукошкино!

Монеты так и зазвенели, дождём падая в шапку.

Толпа постепенно разошлась, видя, что представление закончено, а Елька с Сидором подошли к нам.

— Ну вот, мне на пряники, а дядьке на бутылку заработали! — засмеялась девушка, подкидывая медь в шапке.

— Чего это вы в уличные артисты подались? — удивился я. — Вот уж не ожидал от вас… Но поёте вы здорово, молодцы!

— Скучно стало ждать, батюшка, — прогудел Сидор, — вот малая и пристала как банный лист к… к спине. Давай, дядька споём, копеечку заработаем, давай, да давай! Неугомонная егоза!

— А грошик-то лишним не бывает! — Елька с интересом рассматривала Варюшу.

— Это твои знакомцы, Федь? — оторвалась от меня Варя.

— Теперь и твои, — хмыкнул я. — Пойдемте в дом.

— Зайдите странники обогрейтесь, — наклонила голову Варюша, — откушайте, чем бог послал.

Во дворе я с любопытством осмотрелся. Ну а как же? Я же финансирую предприятие, значит, и контролировать должен, следить, куда мои кровные утекают. Шучу. Просто интересно было. Забора ограждающего терем от школы еще не было, а вот сама школа поднялась до второго этажа и хоть смотрелась пока сараем, но получалась большая, вместительная. Ух, скоро у Варюши горячие деньки начнутся!

— А ну-ка! — меня решительно отодвинули в сторону, и вперёд шагнул Михалыч. — Это что же за краса нас встречает?

Я завертел головой. Кого это дед заприметил? Из представительниц слабого пола тут были только Варя, Елька, да тётка Пелагея вышла на крыльцо посмотреть, кого еще там черти принесли на её несчастную голову. Пелагея?!

А дед уже соколом взлетел на крыльцо и мартовским котом закрутился вокруг Пелагеи:

— Вот уж не знал, не гадал, что Варька у себя такую красу в тереме прячет! Лицо белое, румянец девичий, брови черные, очи как у Кощея-батюшки огнём полыхают, да не гневным, а страстным!

Мы с Варей захихикали, а тётка Пелагея сначала удивленно посмотрела вниз на гоголем ходящего вокруг неё деда, а потом улыбнулась и потупила глаза.

— И руки белые, ухоженные, а стан тонкий как у берёзки, — продолжал соловьём заливаться Михалыч, — груди высокие как дыни узбекские…

Я закашлялся, а Варюша покраснела.

…— а всё что ниже пояса, — дед обогнул тётку сзади, отошёл на шаг, окинул взглядом знатока описываемую часть тела и категорически заявил: — Мой размерчик!

— Охальник какой! — с удовольствием прогудела Пелагея. — Ишь шустрый да резвый!

— А пойдём, красавица, — дед развернул тётку, подхватил под руку и направил к двери, — хоть терем мне покажешь. Мне про тебя всё интересно, бурёнушка ты моя лебедяшная!

— Кто-кто? — давясь от смеха переспросила Варя.

— Во! — я, хихикая развёл руки в стороны. — И во! — замахал тут же руками, имитируя Горыныча. — Коровка летающая!

Дед не оглядываясь, завёл руку за спину и, показав нам кулак, продолжал запихивать в терем тётку Пелагею:

— И как живёшь, страдая по мужской ласке знать хочу! И по каким дорожкам ножки твои точёные ходят! И на какой кровати тело твоё…

Дед всё-таки вдавил свою пассию в дверь и самое интересное про тело на кровати мы уже не услышали.

— Пролетели мы теперь с обедом, — простонал я сквозь хохот, а Варюша уже рыдала от смеха у меня на груди, и я успокаивающе обнял её и прижал к себе покрепче.

Петрович смущенно ковырял сапогом деревянный настил, а Елька с восторгом оглядывалась по сторонам и вдруг взвизгнула:

— Эх, хорошо живёте баре! Весело!

— Ох, — Варя оторвалась от меня и утирая слезинки, кивнула: — Проходите, странники дорогие, не побрезгуйте.

— А они, Варюш, вовсе и не странники, — я оглядывал знакомую мне горенку, в которой только большой стол с лавками и остались с того периода когда мы тут стратегические планы разрабатывали, да тайные операции готовили.

На окнах уже висели занавески в цветочек, на полу — вязаные дорожки, а на подоконнике и на полочках по всей комнате — какие-то растения в горшочках.

— Странники, не странники, — отмахнулась Варя, — а поют душевно.

— Познакомься, Варюш. Мы тебе на должность управляющих вот эту семейку привели, дядьку с племянницей. Сидор Петрович да Еля Малаховна, прошу любить и жаловать.

Родственнички склонились в земном поклоне перед Варей, а она удивленно посмотрела на меня.

— Хорошие люди, — заторопился я. — Это родня наших сотрудников. Проверенные кадры и ценные специалисты. Елька у нас вообще девушка образованная, учебу в не самом худшем заведении прошла. А дядька Петрович, не смотри на его внешность, душевный и справедливый.

— Коли люди так петь умеют, то подлости в их нет, — категорически заявила Варя. — А справитесь… страннички?

— А и не сумлевайся, боярыня! — подскочила к ней Елька. — А мне уже твой Фёдор Васильевич допрос с пристрастием сделали, ручки заламывали, на дыбу подвешивали, калёным железом жгли, а я им только одно и твержу: — А хош убейте, а верой и правдой служить моей хозяйке, Варваре Никифоровне буду!

— От сорока… — проворчал Петрович. — Расчирикалась… А ты, хозяйка сама смотри, но девка моя шесть лет економическим наукам обучалась, дело знает. А уж я её не оставлю, подмогну и слова поперёк никто не скажет.

— А какое жалование вы себе хотите? — прищурилась Варя.

— А нам много и не надо, барыня, — тут же застрочила как из пулемёта Елька. — А кров, да хлеб, да вода! А мы люди маленькие, своё место знаем и процент большой от прибыли требовать не будем! Четверть от доходов и по рукам!

— Елька! — рявкнул я. — Сейчас тётушку Агриппину сюда приведу!

— Увлеклась, барыня, — девчонка опять склонилась в земном поклоне. — Прости, хозяйка — еще уроки из головы не выветрились, так и скачут в голове знания, нашёптывают, как бы побольше доход с прибыли получить.

— Егоза она, хозяйка, — покачал головой Петрович, — но на то я к ней и приставлен, чтобы лишний пылсбивать. Ну и в обиду не давать.

— Давайте чай пить, — улыбнулась вдруг Варя. — Эй, там! А подать нам самовар, да плюшек сладких, да пряников печатных! А за столом, работнички мы всё и обсудим. Садитесь, садитесь, певцы сладкоголосые, чаю покушаем и всё до грошика и подсчитаем.

Чай был хороший, пряники еще лучше, а вот разговоры — скучные. Варя всё же решила взять на службу Сидора с Елькой, и теперь у них шло обсуждение деталей. С какой деревни сколько налогов брать, кому послабление сделать, а за кем, наоборот, присмотреть попристальней… Скукотища…

Елька, вытащив откуда-то лист бумаги и чернильницу, увлечённо выстраивала на листе столбики цифр и тут же тыкала в непросохшие чернила пальцем, горячо что-то объясняя Варе. Сидор, не вмешиваясь в разговор, не менее увлеченно налегал на плюшки, а Варя то одобрительно кивала, то морщила очаровательный носик.

— Варюш, — я встал из-за стола, — я пойду, прогуляюсь немного.

— Ага… — рассеяно отозвалась Варя, а потом вскинула на меня взгляд. — Ну, ты же не насовсем уходишь? Вернешься еще?

— А куда ж я денусь? Разве что девки какие на базаре на меня позарятся, — притворно вздохнул я, увернулся от запущенной ложки и, ухмыляясь, выскочил из горницы.

Пойти, что ли Михалыча поискать? Ага, а как нарвусь на них в самый неподходящий момент? Огребу же сразу с двух сторон! Ну его, старого развратника, пусть развлекается.

Вот на базар я и решил сходить, прогуляться. Не за девками, конечно — это на Лялину улицу тогда надо, да и потребности такой нет. Просто пошататься время убить, себя показать да на людей поглазеть.

И то и другое мне удалось воплотить в жизнь, правда, в обратном порядке и с совсем даже не однозначным результатом.

Базар как всегда оглушал криками торговцев, покупателей, зевак, ругающихся и торгующихся напропалую.

— Ну, кудыть пошёл?! Гля какая репа! Покупай, лучше во всём Лукошкино не найдёшь! Это же царь-репа просто! Нет ты глянь, ты глянь, размером с голову, во какая репа!.. Как кулак? Да ты приложи её к своей башке дурной — одинаковый размерчик будет, деревенщина ты непутёвая! Ну, иди-иди, поищи подешевле, ха!

— Пиво, мужики! Налетай! Крепкое, аж в нос шибает! По рецепту самого фон Шлюссенблохена! Хрен, где такое найдёшь!.. Что за блохен такой? Да кто его знаить, но звучит-то как красиво! Налить кружечку, али две?

— Эй, красавица, купи козу! Ну что енто за дом без козы?! Есть уже? Ну, козла купи! Гля рога какие! Будет дом охранять, спину чесать! И козел есть в доме? Енто не тот, что от тебя только что в кабак побежал? Ну, тогда козу купи для женской солидарности! Будете вместе козлов своих гонять!

Я, улыбаясь, протискивался сквозь толпу, изредка подходя к одной или другой лавочке и успешно развлекался, за неимением более культурного отдыха, как вдруг на плечо мне легла тяжёлая рука:

— А ну-ка, ну-ка… Енто кто такой красивый по моему городу с такой наглой рожей расхаживает?

Я дёрнулся, но меня уже сгребли в медвежьи объятия и ловко вязали руки за спиной.

— Эй! Какого… — начал было, я, но меня развернули и я узрел перед собой этого бугая милицейского — Митьку, а позади его еще и пару стрельцов, настороженно смотрящих на меня.

— Не обозналси я, — довольно оскалился Митька. — Енто же ты, преступный елемент, посыльным от Кощея к нам в ночь летом ишо приходил, да батюшку воеводу сыскного на разговоры выманивал? Я запомнил тебя, бандитская твоя морда! А ну служивые, хватай ентого господинчика, да в отделение его живо!

Вот же дубина стоеросовая! Сопротивляться, протестовать, не было никакого смысла, только дам повод поизгаляться над собой. Ладно, в отделение так в отделение. Там Никита быстро мозги этому Годзилле вправит.

Опыта приводов в полицию у меня и в моё время не было, вот и сейчас я чувствовал себя крайне неловко, пока меня волокли от базара до бабкиного терема. Казалось весь город видит моё унижение, хохочет и показывает пальцами. Ну, это я себе нафантазировал, конечно — кому интересно глядеть на задержанных Митькой, когда он и так хватает налево-направо по двадцать человек на день. Но как бы то ни было, а неловкость стала вытесняться злостью, и в милицию я был доставлен уже в весьма скверном настроении.

Никита как раз был во дворе, болтая о чем-то со стрелецким сотником Еремеевым и увидев меня, округлил глаза и махнул Митьке.

— Что это за милицейский беспредел, участковый? — с ходу пошёл в атаку я. — Хватаете невинных людей, руки вяжите, через весь город как бандюгана какого тащите! Правовое государство, говоришь?

— Митька? — Никита вопросительно поднял брови.

— Дык батюшка сыскной воевода! — вытянулся этот бравый служака. — Енто же тот гад, Кощеев прихвостень! Да нагло так по базару разгуливает и в ус не дует! Никакой почтительности к закону и правопорядку!

— За что ты задержал гражданина? — начал было Никита, но я перебил его:

— Руки может, развяжите, господа милицейские товарищи?

Никита кивнул стрельцам и те перерезали веревку.

— Ну? — он повернулся к Митьке.

— Так вражина же! — Митька возмущенно развёл руками.

Никита едва открыл рот, как во двор влетел запыхавшийся стрелец и заорал:

— Орда! Орда под городом!

Орда?! Тут?! Откуда она взялась? Кто послал? Я так удивился, что чуть не пропустил хмурый прищуренный взгляд участкового, направленный на меня.

— Еремеев, — крикнул он, — подымай сотню! А гражданина этого — пока в поруб! Вернемся, тогда уже и разбираться будем.

Вот тебе и Никита дружок мой, коллега по несчастью. Мент поганый!

Не любят, говорят, у нас милицию… А за что её любить?! За Митьку-дурня, хватающего в городе всякого кто не так на него посмотрит? За начальника милицейского, без разбору невинного гражданина в тюрьму упрятавшего? Эх, жизнь моя воровская…

Нет на самом деле, я себя вовсе не ощущал каким-то там блатным или прямо причастным к воровскому миру, но сейчас очень даже прочувствовал, на чьей я стороне нахожусь.

Меня втолкнули в поруб и захлопнули дверь и я еле удержался, чтобы не грохнуться по крутым ступенькам вниз. Поруб я раньше видел только снаружи, а вот теперь и изнутри повидать довелось. Ну, кстати, ничего такого ужасного как рассказывали об этом вытрезвителе-камере. Ступеньки заканчивались небольшой комнаткой метра два на два, ну холодно, конечно, но не так как сегодня на улице. В полушубке и сапогах вполне терпимо, по крайней мере, пока.

Я присел на широкую лавку у стены и сжал головку булавки в воротнике, вызывая Михалыча.

— А, внучек? А я тут тебя уже обыскалси. Варька твоя говорит мол, погулять пошёл, так я полбазара оббегал тебя выискивая. И где енто тебя носит-то? Про Орду-то, небось уже слыхал?

— Здравствуй дедушка! И если мне позволено будет хоть словечко вставить в твой трагический монолог, то сообщу тебе всё-всё по порядку. Во-первых, да, заскучал и гулять пошел на базар. Во-вторых, вот прямо сейчас я в милиции в порубе сижу, ну а в третьих, про Орду, да, слышал.

— Что?! — сразу же вскипел Михалыч. — Менты повязали?! Ах, волки позорные, мусора поганые! Ну я сейчас в Лукошкино бесов с Калымдаевскими ребятками пригоню, ух и не сладко твоему дружку Никитке-мусорку придётси!

— Отставить панику, Михалыч! Слышишь? А бесы и Калымдай не помешают, давай их сюда только тихо. Пусть рассредоточатся и сидят тихо. Слышишь, дед? Тихо! Без моей команды ничего не делать, только следить! Меня сейчас куда более Орда беспокоит. Вот про неё узнать надо, да поскорее.

— Нет, ну Никитка-то твой!.. — не унимался дед. — От же пригрел ты змеюку на груди, внучек! Надо было его еще тогда вместе с Вельзевулом и порешить по-тихому!

— Дед, остынь! И участкового даже пальцем тронуть не вздумайте!

— Угу, — проворчал Михалыч. — И его не тронь и тебя не вызволяй… Тебе еще схиму принять да молитвы орать на кажном углу…

— Ну, мысль! — одобрил я. — Тут как раз поруб на монашескую келью смахивает. Давай, деда, делай, как говорю. Пусть бойцы сидят тихо, а сам постарайся про Орду всё вызнать. А я тут пока отдохну в тишине да покое, нервы успокою.

— Внучек, — будто всхлипнул дед, — а ить ты же там голодный… С утра не кормленный… Отощаешь, Федь… Давай хоть подкоп выроем — я тебе окорочок копченый передам, оладиков?

— Деда ну не выдумывай. Да и ненадолго я тут думаю. Давай, в общем работай. До связи.

Хорошо всё-таки, что мы тогда еще давно, эту булавочную связь наладили. А еще у меня колечко боевое есть. Я задумался. А что, выбью молнией сейчас дверь, оглушу стрельцов во дворе, если будут, прожгу дыру в заборе и ищи меня по всему Лукошкино. Не, не буду. Я ведь не преступник какой, чтобы из тюрьмы бежать. Да и по Лукошкино прятаться от стрельцов, тоже резону нет. А, кроме того уж очень я хочу еще разочек Никите в глаза взглянуть. Обиделся я на него, вы себе даже представить не можете как. Ну, Орда, но разве это повод чтобы меня в поруб запихнуть? Оставил бы во дворе под присмотром стрельцов, да я бы даже и не протестовал, но как бандита какого или алкаша местного вот так, без всякой причины? Нет, Никита, ты как хочешь, а я обиделся.

С полчасика я и правда, посидел душевно. Тихо, спокойно, никто на ухо не орёт, принятия решений не требует, красота. А потом заскучал и стал разглядывать густо исписанные стены.

«Сашка Чёрный парился тута низашто». Ну, тут все ни за что, понятное дело, по себе знаю.

«Митька — козёл!». Спорить не буду, поддерживаю.

«Участковый + Яга=…» и нарисовано что-то странное, то ли корявое сердечко, то ли художественно выполненная задница. Я хихикнул и повернулся к другой стене. Тут уже был не эпистолярный жанр, а скорее — художественная галерея. Не, не интересно. Направленность исключительно физиологическая.

— Сидишь? — раздался вдруг сбоку тихий голос.

Я аж подпрыгнул и резко развернулся. Рядом со мной на топчане, болтая ножками, расположился маленький старичок, размером ну с крупного кота не больше. В простой одежде, лохматый, с бородой, разросшейся на всё лицо.

— Сижу, — едва сердце вернулось на место, подтвердил я. — А ты, дедушка кто такой будешь? И за что тебя сюда? Я сразу и не заметил, под топчаном сидел, да?

— Нет, — хмыкнул старичок, а потом вздохнул: — Домовой я тутошний. Трофим. За теремом Яги приглядываю. Вижу, потащили Федора Васильевича в поруб, дай думаю, пойду поздоровкаюсь.

— А откуда ты меня знаешь? — изумился я.

Трофим только хмыкнул и вдруг спросил:

— Есть хочешь?

В животе у меня квакнуло.

— Ага.

— Сейчас, — домовой исчез, но почти сразу же вернулся, расстелил полотенце и разложил на нем блины, мисочку со сметаной и кружку горячего чая. — Угощайси, родимый.

— От спасибо, Трофим! А то я только завтракал…

Блины были вкусные, но не лучше дедовых оладиков, но всё равно замечательно пошли. Расправился с едой я быстро и блаженно отвалился на стенку, грея руки о большую кружку.

— Федор Васильевич, — поёрзал Трофим по лавке, — а возьми меня к себе, а?

— Чего это? — я чуть не поперхнулся чаем. — Нет, мне не жалко. Я, честно говоря даже и не знаю, есть ли домовой у меня в Канцелярии да и вообще на Лысой горе… А что, не нравится тебе тут?

— Нетути наших на Лысой горе никого, — вздохнул домовой. — Да только я лучше у тебя работать буду, чем здеся.

— Что совсем плохо?

— Доконает меня бабка, — шёпотом пожаловался Трофим, боязливо оглядываясь по сторонам. — Совсем с годами озверела. Я с ей-то с одной еще кое-как уживалси, а как она тут и участкового себе завела, а потом и сотню стрельцов, да еще проглот ентот, Митька… Он же совсем дурной! Давеча пьяный пришёл чуть сени мне не развалил, всё требовал еще ему налить! А починять-то мне! Да и бабка… Эх…

— Дела… Ну, давай перебирайся к нам, я в принципе не против. Работящие руки всегда нужны. А только… уживешься ты у нас? Там и скелеты бегают и бесы, монстры всякие, да и другой нечисти пруд пруди.

— А ничё, Федь, — оживился домовой. — Были бы люди хорошие, а там без разницы, скелет али бес.

— Договорились.

Мы торжественно пожали друг другу руки.

— А я, тогда как потеплеет к вам и переберуся, — оживился Трофим. — А тебе не холодно здеся, Федор Васильевич? Может тебе водочки принести для сугреву? У бабки запасы большие, она и не заметит бутылки-другой.

— Не, Трофим, спасибо, не надо. У меня еще дела есть, надо в трезвом уме быть.

— А может… — домовой несколько растеряно почесал в затылке, — тебе дверь открыть из поруба? Я могу. Только там ажно пятеро стрельцов караулом ходят.

— Спасибо, но я пока тут погощу, а потом сами выпустят.

— Ладноть, Федор Васильевич, пойду я пока Яга не заприметила, что я отлучилси. Загрызёт же, а то и кота своего натравит!

— Хорошо, Трофим, спасибо. Значит, весной приходи, буду ждать.

Старичок закивал и ушел прямо сквозь стену, а я опять остался один.

— Внучек, ты как там? — раздалось у меня в голове, и я поспешно сжал булавку пальцами.

— Нормально, деда, сижу. Меня покормили тут, не переживай.

— Баланду, небось, тюремную приносили ироды?

— Да не, тут домовой хороший блинов принёс, сметанки… Только с твоими им никак не сравниться, деда, — поспешно добавил я и дед удовлетворённо хмыкнул. — Дед, а тут домовой от бабки уйти надумал, к нам просится. Как думаешь, нормально это: домовой на Лысой горе?

— Нам и своих прихлебателей хватает, — заворчал для приличия дед. — Вечно ты, Федька всех подряд подбираешь да в дом тащишь! Вот, например… — и дед замолчал, пытаясь вспомнить хоть один случай.

— Собачка, да? — хихикнул я, припомнив вечную страсть крепко поддатого деда, подбирать бродячих собак с целью приручить и приспособить для домашне-служебных целей.

— Паразит ты, Федька, — вздохнул Михалыч. — Хотел я тебе про Орду рассказать, а таперя не буду.

— Так я у Калымдая узнаю или еще у кого из наших.

— Да много они там знають! — фыркнул дед. — Ладноть, пользуйся моей добротой, слушай.

С Ордой оказалось всё очень странно. Пришли шамаханы к Лукошкино так тихо, что их никто и не заметил. Сами прикиньте — пара-тройка тысяч, а может и больше, всадников, практически через полцарства незаметно просочились, да никого не пограбив по пути, это уж совсем удивительно было. Пришли они к городу, взяли в кольцо, постояли пару часиков и ушли.

— Мужики говорят мол, за Ордой фигура огненная поднялась, проорала что-то да исчезла, — рассказывал дед. — Шамаханы-то тоже поорали, да вслед за ней и ушли, так и не начав осаду города.

— Опять Бабай?

— Как пить дать, внучек, — дед вдруг хихикнул. — Мужички сказали, что шамаханы орали «Бабу дай!», так полгорода побежало жёнок своих по подпольям прятать.

— Бабу дай? Бабай! Да кто же это такой в Орде объявился? А Калымдай ничего не узнал?

— Только, что Бабай ентот в большом авторитете у шамахан. Что ни скажет, всё сделают, чуть ли не как самому Кощею поклоняютси.

— Надо про него вызнать, деда, тревожно мне что-то…

— Вот сейчас стемнеет через полчасика, вырежем мы сотню милицейскую, выпустим тебя, внучек из полона ментовского и пойдём про Бабая вызнавать.

— Дед! Отставить! Никакой резни! Слышишь?! Мне тут кое-что узнать надо, а вы со своей тягой кровожадной все планы мне порушите! Ну, просто бандиты какие-то…

— Ну а то кто ж? — удивился Михалыч. — Не монашки же, какие? Бандиты и есть если твоими словами говорить, а по-простому — лихие люди.

— Угу. Джентльмены удачи, блин. Михалыч, это — приказ! Не дай боги кто кровопролитие начнет, я и не знаю, что тогда с вами сделаю! Придумаю что-нибудь особо кошмарное, понял?

— Да понял, внучек, понял. Так скоро у нас при Лысой горе и монастырь откроетси…

— Вот кстати, дельная мысль. Открою и буду нарушителей приказа в кельях гноить да молитвами мучить.

Деда я все-таки уговорил резню не начинать. По крайней мере, на время. Вот с такими кадрами и приходится работать. Дед связь прервал обиженный, но послушный, а я взял да задремал на пару часиков, не смотря на холодину. И кстати, вполне даже неплохо выспался.

Если днём в поруб пробивались сквозь дверные щели лучики света, то сейчас, когда на улице стемнело, поруб окутало мглой. Я хмыкнул — если тут узников морят голодом, то ни о каком светильнике и речи нет, разумеется. Ничего, своими силами обойдёмся…

При свете фонарика в перстне я сосредоточенно вырезал флешкой букву «Я», в монументальной настенной росписи «Здесь был Федя». Китайский пластик флешки трескался и крошился, но я не отчаивался и с упорством продолжал царапать мягкую штукатурку.

— Помочь, мсье Теодор? — раздалось от двери.

— Маша! Фух… Что ж ты так пугаешь? И вообще, стучаться надо… Как ты сюда попала, тоже арестовали?

— Фи! Облачком за забором обернулась, а сюда сквозь щели дверные проникла.

— Ну, присаживайся тогда, не стесняйся. Чувствуй себя как дома.

— Тьфу-тьфу, мсье Теодор, вы как скажете… — Маша передёрнула плечиками. — Пойдёмте уже? Ну что вы тут сидите?

— Не, Машуль, участкового дождусь, тогда и на свободу с чистой совестью. Уж очень интересно послушать, что он мне скажет.

— Я и так знаю, что он скажет, мсье Теодор, — Маша стала в позу «памятник Ленину на центральной площади», протянула вперед руку и торжественно произнесла: — Выходите дорогой Федор Васильевич, да не гневитесь на нас, идиотов патологических! Хотите, мы и коврик красный постелем, да на руках вас на свободу вынесем? Любой каприз, только верните нам царя-батюшку!

— Что?!

— А что, мсье Теодор? Ненатурально у меня получилось? На мсье Ивашова совсем не похоже? А ведь я неоднократно выступала в труппе Его Величества Генриха Изящного и всякий раз срывала та-а-акие аплодисменты… Ах, какой был шарман…

— Маша, что ты там про Гороха говоришь?!

— Я вам про Генриха сейчас говорю…

— Маша!

— Да что же вы так кричите, Теодор, будто из вас кровь пить собираются?

— Но-но! — я вжался в стену. — Что за намёки?

— И еще раз фи на вас. Я уже парочкой стрельцов во дворе перекусила… Да что вы сразу за сердце хватаетесь, мсье Теодор? Совсем вы тут одичали в одиночной камере, шуток вовсе не воспринимаете.

— Маша, — я собрал волю в кулак и отчеканил: — Что. Там. С Горохом?

— Всё в порядке, мсье Теодор, не волнуйтесь, спит он.

— Уже чуть легче. Однако зная вас, уточню: а где именно он спит?

— Да здесь рядом под забором и спит. Как принесли его и положили, так и не шелохнётся, даже храпит тихо, но с присвистом, однако совершенно не художественно, будто мужик какой.

— Угу. Спёрли царя, значит?

— Да какой он вам царь, Теодор, что вы такое говорите?

— Маша, золотце ты моё крылатое, а не могла бы ты и меня в курс дела ввести? Сейчас придёт участковый, а я даже не знаю, что и говорить.

— А вам ничего говорить и не надо, мсье Теодор, — отмахнулась Маша. — Просто стойте с важным видом и кивайте. Ну, если получится, постарайтесь ещё сделать умное лицо, хотя…

— Маша! Я сейчас сам тебя загрызу! Живо доложи, что вы там с Горохом натворили!

— Фи, Теодор… Сразу видно, что в высшем свете вы не вращались, а прибыли к нам из какой-то забытой богами глубинки…

— Маша!

— Ой ну, хорошо-хорошо… Даже уши заболели от вашего крика… Что вы так нервничаете, Теодор? Вы знаете, как это вредно?.. Нет-нет, даже и не думайте на меня кидаться, я вас сильнее как бы вам это не было обидно слышать…

— Маша, уволю, — тихо сказал я. — Вернемся во дворец и сразу же уволю. Хватит, натерпелся я твоих выходок.

— Мсье Калымдай в облике царской охраны, — тут же начала доклад вредная вампирша, — стал на пост возле покоев Гороха, который в этот момент разводил амуры с очередной дворовой девкой. Через замочную скважину наш бравый майор запустил в комнату сонный дым, уж какой именно у него сами спросите, а когда любовная парочка благополучно заснула, подал Гороха мне через окно.

— А ты его и…

— Нет, не укусила, если вы об этом, мсье Теодор. Просто подхватила и улетела на встречу с Аристофаном. Дальше рассказывать?

— Не надо, спасибо.

— Ну вот, а столько крику было, нервов… А теперь даже до конца выслушать не желаете.

— А есть что еще существенное рассказать?

— Нет.

— Вот и не надо.

— Вот и не буду, — Маша пожала плечами. — Вы, мужчины…

— Достаточно, спасибо, я тебя понял.

— И всё же я продолжу, мсье Теодор. Вы мужчины, — она многозначительно посмотрела на меня, — вечно за своими игрушками, войнами и убийствами, забываете о своих дамах сердца. Вот ответьте мне честно, Теодор, вспомнили ли вы хоть раз о мадмуазель Варе, пока кричали на меня и выпытывали новости о Горохе? Не уверена. Неужели для вас Горох, дороже Варвары Никифоровны? Не думала я о вас в таком вот ракурсе, мсье Теодор, хотя слухи по дворцу, после того как вы приблизили к себе Гюнтера, ходили, не буду скрывать.

— Какие слухи?! Маша ты о чем вообще?! Ой, всё… Десять… вдох… девять… выдох… восемь… вдох…

— Какое-то заклинание, месье Теодор? — заинтересовалась Маша.

— Ага… пять… На счет «один» все вампиры в радиусе десяти метров воспламеняются и умирают в страшных мучениях… выдох… три…

— Тогда я, наверное, пойду, мсье Теодор? А про мадмуазель Варю вы и сами нафантазируете. Всё равно вам тут больше и заняться-то нечем…

— Уволю, как пить дать уволю.

— А ваша Варя, узнав о нарушении прав человека, побежала к Кнутику подымать общественность, пока только заграничную. Но побожилась, что к утру, если вас не выпустят, лично возглавит народно-освободительное восстание. Романтично, ведь верно?.. Нечто подобное описывал в своём романе известный испанский литератор Санта-Диего лос Бананос. У него одна юная сеньорита…

— Я понял, Маша, спасибо.

Мне еще пересказа женского романа только не хватало.

Маша вдруг насторожилась и прислушалась:

— Идут. Мне пора, — превратившись в кусочек вредного, но все же, симпатичного тумана, она выскользнула из поруба.

Ага, сейчас, похоже, начнётся. Я выключил фонарик и замер.

Загремел засов, дверь распахнулась и тут же послышался громкий голос Митьки:

— Арестованный, на выход!

Звук подзатыльника и тихий голос участкового:

— Федор, выходи.

— А? Что? — я сделал вид, будто только проснулся. — Покушать принесли наконец-то или хоть глоточек водички?

— Кхм… Выходите гражданин, вы свободны.

— Не выйду. Ручки-ножки оледенели, не шевелятся никак. Да и вообще… Нравится мне тут. Хоть и тюрьма, хоть и милицейский произвол, зато не бьют и на дыбу не подвешивают. Пока, по крайней мере.

Никита шикнул на сопровождающих и спустился вниз, держа в руках подсвечник с тускло горящей свечой:

— Федь… ну ты это… От всего состава участкового отделения милиции, приношу извинения за неправомочные действия младшего сотрудника.

— А у старшего сотрудника действия правомочные были? — ехидно спросил я.

— Кхм… Ну, знаешь, ты вообще-то тоже не ангелочек!

— Я что-нибудь нарушил? Предъявляй тогда доказательства и в суд.

— А Орда чья?

— Орда моя. Только другой вопрос: как и зачем она тут оказалась? И вот этого я как раз не знаю. А вместо того чтобы разобраться с этим, узнать, кто Орду без дозволения на город натравил, я тут у тебя парюсь.

— Ну, вот и выходи да разбирайся, — указал на выход участковый.

— Спасибо, что разрешил. Век на тебя молиться буду, батюшка сыскной воевода!

— Внучек, — раздалось со двора, — хватит кочевряжитьси, давай, вылезай ужо из тюряги холодной да тёмной, где узников жаждой да голодом морят, свечку грошовую не дают, да еще, небось, и крыс специально подбрасывают.

— Во! — поднял я палец. — Глас народный.

— Выходи, — вздохнул Ивашов.

— А скажи мне, участковый, — я поднялся с топчана, — а вот если бы мои ребята Гороха не схватили, сколько бы я еще у тебя просидел? За что я даже спрашивать не буду.

Я вылез из поруба и огляделся. Вся милицейская банда была в сборе и в свете десятка факелов, которые держали стрельцы в одной руке, а сабли в другой, я полюбовался их встревоженными физиономиями и кивнул Михалычу:

— Ну, погостили чуток да домой пошли?

— А царь? — шёпотом напомнил участковый.

— Горох что ли? — громко переспросил я, а Никита поморщился. — Да здесь он, кому он на фиг сдался? Да, деда?

— За воротами, небось, валяетси, — подтвердил дед.

Еремеев кивнул и стрельцы бросились к воротам, однако на полпути вдруг резко остановились, послышался крик, мат и с вояки метнулись к терему. Факелы осветили ровный ряд сидевшей у стены дома стрелецкой сотни, сладко посапывающей и периодически не менее сладко всхрапывающей. Возле каждого стрельца лежала сабля или бердыш, а то и пищаль.

— Солдат спит — служба идёт, — одобрительно кивнул головой Михалыч, когда мы вслед за милицией подошли к терему. — Обзавидуешьси, внучек! Вот кабы нам так!

— Вы что натворили?! — кинулся к нам участковый.

Я пожал плечами мол, не в курсе, я же под замком сидел, хотя прекрасно понял, что мои бандиты заскучали и решили поразвлечься. Кражи Гороха им мало было они и сюда пришли.

— Ну что ты орёшь, участковый? Ишо разбудишь, — захекал дед. — Не гони волну, поспят часок да проснутси.

Участковый уже было открыл рот для гневной отповеди, как вдруг левая от ворот часть забора заскрипела и медленно рухнула во двор, подняв облако снега.

— …мать! — проскрипела бабка, но тут рухнула и правая сторона, взметнув не меньше снега.

Одинокие ворота колоритно смотрелись на пустом пяточке.

Еремеев нахмурился и кивнул стрельцам, но едва только они сделали шаг к нам с дедом, как на месте забора выросла вся рота Калымдая, да еще и бесы по краям злорадно скалили пасти.

— Мой терем рушить?! — взвизгнула вдруг бабка и, повернувшись к шамаханам, подняла над головой руки.

— Бабушка, — ласково окликнул я, наводя на старую каргу сжатый кулак с перстнем, выставленным на максимальный режим, — не надо.

И честно говоря, я готов был садануть молнией в это древнее порождение зла. В стрельцов — не уверен, в Никиту — точно нет, а вот Ягу, иначе как нашего настоящего врага и грозного противника я не воспринимал и за своих парней был готов начать бой.

Бабка медленно повернулась ко мне, покосилась на перстень и, видимо сообразив, что это за штучка, шипя от злости, опустила руки.

— Внучек, — на весь двор зашептал Михалыч, — а может, пульнёшь, а? Ну давай, чего тебе стоит? Мы порадуемси, а дома тебе самогону нальём!

От ворот послышался сдержанный ехидный хохот и дед вздохнул:

— Ну нет так нет, я ж понимаю… Может тогда в другой раз?

— Ну, мы, наверное, пошли, — я не сводил с бабки перстня. — Раз за стол не зовут, пойдём тогда ужинать к себе домой.

— Царь, — тихо напомнил участковый.

Верно. А я уже и забыл про него…

— Эй, ребята! — махнул я свободной рукой. — Где там у вас Горох завалялся?

Ворота заскрипели и торжественно открылись и двое шамахан внесли, держа за ноги-за руки Гороха.

— Да там и положите в снежок куда помягче, — посоветовал Михалыч и повернулся к участковому: — До утра дрыхнуть будет так что, сыскной воевода, ишо есть у тебя времечко незаметно его в кроватку возвернуть. Проснётси утром Горох и, как и не покидал спаленку, да и от обиды горькой никому головы рубить не станет.

Участковый подумал с секунду и кивнул, а я по дуге обошел бабку, держа её на прицеле, но та только провожала нас злобным взглядом.

Через пару кварталов я распрощался с Аристофаном и Калымдаем, наказав им утром явиться в Канцелярию. Вопрос с Ордой и Бабаем надо было уже решать безотлагательно.

К Варе идти было поздно, но Маша с Олёной, примчавшиеся на Максимилиане мне на помощь, клятвенно заверили, что с самого утра сходят к ней и успокоят. Если конечно, останутся тут, в Лукошкино, а иначе вот прямо с утра, ну никак. Тем более что и Максимилиан уже в конюшне у Вари, а это всех будить надо… Да понял, я, понял. Сейчас по кавалерам своим побегут.

Ну, вроде всё, домой. Я достал из кармана коробочку с Шмат-разумом, Михалыч подошел поближе, но не успел я попросить переместить нас, как он горячо зашептал:

— А я ить сразу понял твой замысел, внучек! Голова у тебя ну просто государственного объёму стала! Кощей — просто дитятко малое супротив тебя!

— Эээ… Ты о чем, деда?

— Дык всё про то же, — захекал дед. — Вона какую бучу поднял, шороху на всё Лукошкино навёл! А мог же в любую минуту от ментов удрать с помощью ентой коробки, — дед кивнул на шкатулку в моей руке и гордо добавил: — Весь в меня, паразит!

Ага, я такой. Только никакого замысла не было — я просто забыл про Шмат-разум.

* * *

Дома нас поджидал ужин у Иван Палыча на кухне, соскучившиеся бесенята с Дизелем, да Гюнтер с докладом.

Как Гюнтер не отбивался, а шеф-повар вручил таки ему крем-брюле со взбитыми сливками и дворецкий, деликатно облизывая ложечку, начал доклад.

— С Ордой, Государь, выяснить так ничего не удалось. Завтра отправляем комиссию с глобальной проверкой, возможно, что-то и удастся разузнать.

— И на счет Бабая этого.

— Разумеется, Ваше Величество. Далее. В Агриппину Падловну с потолка ударила молния. Грохот от взрыва был таков, что в коридоре со стен обвалилась штукатурка.

— А Агриппина Падловна?!

— С ней всё в порядке. От удара молнии, она невероятным образом похудела на полпуда и на радостях выписала всей Лысой горе премию.

— Ничего, не обеднеем, — я отодвинул пустую тарелку, на которой еще недавно лежало запеченное куриное бёдрышко, щедро обложенное картошкой-фри. — Зато Агриппина Падловна, небось, от счастья скачет. Можно только порадоваться за человека.

— За кикимору, — педантично поправил Гюнтер.

— Кикимора — тоже человек, — Михалыч подвинул мне пирог с вишней и отобрал у дворецкого взбитые сливки.

— На нижних этажах, — Гюнтер грустно проводил взглядом сливки, — всё уже привели в порядок и владельцы развлекательных заведений просят разрешить возобновить работу.

— Пускай дня три ещё подождут, помаются, — я обмакнул кусочек пирога в сливки, — тише будут.

— Дамы из швейной мастерской подрались с бригадой малярш.

— А они чего не поделили?

— Говорят, в ремонтные мастерские поступил на службу новый сотрудник необычайной красоты, к тому же и бес-альбинос. Редчайшее явление, Государь, — Гюнтер вздохнул и тихо добавил в сторону: — Я даже сам его еще не видел…

— Выдать им розги, — распорядился я. — Пусть малярши отлупят швей, а те — малярш.

— Больше происшествий нет, Ваше Величество.

— Как так? От змеелюдов только персональная молния главбуху и всё?

— Утихли почему-то, Государь.

— Может быть, передумали на нас нападать?

На этой, излишне оптимистичной ноте, ужин закончился и все отправились спать.

* * *

— Вставай, внучек! Просыпайся ужо! — тряс меня Михалыч. — Орда пришла.

— Ну, так накормите, напоите, — я повернулся на другой бок, — да пусть домой возвращаются.

— Федька, вставай! Орда Лысую гору обложила!

— Что?! — я подскочил на кровати. — Они совсем нюх потеряли?!

— Калымдай ворота держит, а Аристофан бесов своих следить за шамаханами отослал. Иди, внучек рожу ополосни да за стол — думку думать будем.

Когда я вернулся из ванной, за столом меня уже поджидали Калымдай с Аристофаном. Рядом стройной вешалкой скучал Гюнтер, а над столом, полупрозрачной люстрой завис Лиховид.

— А я говорил! — заорал старый колдун, едва я вошел в Канцелярию. — А я ить предупреждал!

— Ну и не правда ваша, Лиховид Ростиславович, — я сел за стол и полюбовался на тарелку с гречневой кашей передо мной. — Про Орду вы ничего такого не говорили только про змеелюдов ваших.

— А чавой-та они мои? — насупился колдун. — А девка где?

Я отмахнулся от этого сексуального маньяка. Нам сейчас только любовных страданий не хватало.

— Федор Васильевич, — Калымдай подтолкнул ко мне горчицу и я, кивнув, стал обильно мазюкать ею котлеты. — Орда численностью пять тысяч бойцов на рассвете скрытно подошла к Лысой горе и, охватив её кольцом, начала осаду.

— А чего хотят?

— Толком не понять, но орут что Кощей не настоящий.

— Тоже мне секрет, — я зачерпнул кашу и отправил её вслед за котлетой. — Никто и не скрывает, что я тут только исполняю обязанности.

— Вот они и орут мол, подавай им настоящего Кощея и всё тут.

— Я разве против? Да где я им сейчас его возьму?

— Я-то понимаю, Федор Васильевич, — Калымдай задумчиво покрутил кружку чая в руках, — а вот им кто-то здорово мозги загадил.

— Бабай? Ничего, кстати, про него не узнали?

— Бабай, — кивнул майор и поднял взгляд вверх: — Лиховид Ростиславович, а вы ничего про этого Бабая не слыхивали? Может быть, в древние времена это чудо уже объявлялось?

— Не тем вы тута занимаетесь! — завопил колдун. — Дался вам этот Бабай! Надо колдунство против айясантов запущать скорее, тогда все ваши беды сами поисчезають! Давай, Федька змеиные части, я обряд древний на них совершу!

— Ой, да подождите вы, Лиховид Ростиславович, — отмахнулся я. — Мы еще и завтрак не закончили, да и с Ордой сначала разобраться надо… Калымдай, а как там шамаханы себя ведут? Никто из наших не пострадал?

— Пробовали они пару раз во дворец проникнуть, но там и ворота колдовством защищенные, да и ребята мои начеку в узком проходе засели.

— Не прорвутся к нам, значит?

— Если порох под ворота подложить не догадаются, то и не прорвутся. Да и пороху, Федор Васильевич, телеги две надо как минимум.

— А девка где?!

Тьфу ты!

— Лиховид Ростиславович, а что вам для колдовского обряда надо?

Старый маньяк закатил глаза и задумался, загибая призрачные пальцы и шевеля не менее призрачными губами. Я же, тем временем повернулся к Михалычу:

— Вот деда, что ты мне не говори, а горчица с кашей не сочетается. С котлетами — за милую душу, а всё вместе как-то не очень. Да, Гюнтер?

— Абсолютно согласен, Ваше Величество. По утрам не горчицу надо кушать, а морковку и сельдерей. Тогда у Вашего Величества и кожа будет гладкая и шелковистая и…

— Достаточно, — прервал я дворецкого. — А вот кетчуп… О, надо бы Иван Палычу не забыть идейку подкинуть! Деда, напомнишь мне потом про томатный соус, ага?

— Тебе бы только пузо своё ненасытное… — начал было дед, но его перебил Лиховид:

— В кабинет Кощеев иттить надобно.

— Зачем? За морковкой и сельдереем? Или там у Кощея-батюшки сразу кожа шелковистая да гладкая где-то припрятана?

— Да тьфу на тебя, Федька! — заорал колдун. — Вот же достался нам начальничек на наши головы! Обряд в кабинете проводить будем!

— Почему?

— Место там колдунством пропитано, зело нам в помощь будет! А акромя того нужён змеиный зуб — две горсти, лягушачьи глаза — горсть, мышьяку полстакана, да колдовская штуковина со склада. Рога Будды, называитси.

— А у Будды разве были рога? — поразился я.

— Енто название такое, — отмахнулся колдун.

— Ну, хорошо. Давайте тогда с Ордой разберёмся и уже после спокойно, не отвлекаясь ни на что, решим вопрос с змеелюдами.

— Сейчас! Немедля пошли! — надрывался Лиховид.

— А девка где? — спросил я у него и он тут же заткнулся и полетел по кабинету, высматривая по всем уголкам Олёну.

— Ну, давайте рассуждать логично, — предложил я, нейтрализовав на время Лиховида. — А логично будет запить чайком кашу да отполировать её блинчиками… Да шучу я, шучу! Хотя…

— Истощал внучек в казематах ментовских, — утёр несуществующую слезу Михалыч и подвинул мне тарелку с блинами.

— Ага, спасибо. А если серьёзно то, что мы вообще можем сделать с этой Ордой? Победить можем?

Все задумались, а потом Калымдай помотал головой:

— Если только Горыныча вызвать срочно, да и то…

— Я думаю, — окунул я блин в смородиновое варенье, — на складе мы наверняка что-нибудь массового поражения найдём, да только своих убивать у меня как-то душа не лежит. По факту же шамаханы нам не враги, а просто, кем-то одураченные.

— Так это… босс, — Аристофан почесал правый рог, — может, типа и нам их одурачить в натуре?

— Лучший вариант, — согласился я. — И без кровопролития и гуманно. Да только как?

— Сначала узнать надо, чего они хотят, — вставил Калымдай. — А исходя из этого, уже и свою линию нападения строить.

— А ты, внучек, возьми да спроси у них, — захекал дед. — Чаво гадать-то?

— Ну а кстати, — я кивнул, — дед дело говорит. Пойду и спрошу.

— Ополоумел?! — взвился Михалыч. — Да тебя там живо сабельками покрошат, стрелами утыкают, зубами порвут…

— …а на могилке споют комические куплеты, — закончил я за деда. — Гюнтер, а вызови ко мне сейчас кладовщика нашего знатного, Виторамуса. Кстати, ему премию, что я обещал, выписали?

Премию выписали, Виторамуса доставили, но меня вызвала Олёна из Лукошкино, и я отправился к себе, чтобы спокойно с ней поговорить, а Виторамуса Михалыч стал пичкать блинами, чтобы не сидел без дела.

— Слушаю, Олён. Как вы там? Варя передумала революцию устраивать?

— У нас всё в порядке, батюшка. С Варей мы поговорили, успокоили. Она хоть на милицию и продолжает ругаться, но уже без сердца так, для порядку больше. А у вас там что происходит? Слухи по городу идут, будто шамаханы взбунтовались, выбрали себе вождя, да и снесли под корень Лысую гору.

— Пока нет, слава богам. Но осаду они организовали. Разбираемся. Вы, Олён, с Машей в городе пока сидите, сюда вам проникнуть сложно будет, да и незачем пока.

— Хорошо, батюшка, тут отсидимся. А тут еще… — девушка замялась. — Никита… ну, участковый, сильно переживает из-за вчерашнего…

— Переживает, что отпустить меня пришлось? — хмыкнул я.

— Что поссорились…

— Ладно, не до участкового сейчас. Будьте на связи, а мы попробуем с Ордой разобраться.

Одно словечко из разговора с Олёной меня зацепило. Я повертел его в голове так-сяк, перед тем как вернуться в кабинет и довольно хмыкнул.

Виторамус сидел с грустными глазами и с заметно вздувшимся животиком. Дед постарался на славу, выказывая гостеприимство.

— Ваше Величество, — вскочил бес с лавки, поспешно отошел от стола и с натугой поклонился. — Чем могу служить?

— А вот сейчас и узнаем чем. Да ты садись, садись.

— Спасибо, Государь, постою, — кладовщик с опаской покосился на деда и сделал еще шажок назад.

— Нужна мне колдовская поддержка, Виторамус. Слушай и думай, чем помочь сможешь…

Через час, после криков, споров, битья морды Аристофану за мат в обществе, оттаскивания за уши Тишки да Гришки, чтоб под ногами не путались, двух кружек чая на каждого, пригоршни испорченных напрочь нервов — тоже на каждого и разбитой в сердцах тарелки Михалычем, план был разработан.

— Я, внучек с тобой пойду, — категорически заявил дед.

— Да мы все пойдем, — кивнул Калымдай. — Дедушка, я, да Аристофан. Ну и Федор Васильевич, конечно.

— Спасибо, что про меня не забыли, — хмыкнул я. — Ну где там Виторамус? Уже час свои склады перерывает.

— Торопишьси к смерти неминуемой? — завыл, было, дед, но потом махнул рукой и серьёзно добавил: — Потерпи, внучек, от находок ентого беса многое зависит в нашем плане.

Виторамус вернулся, держа в руках саквояж, который торжественно водрузил в центр стола:

— Вот, Ваше Величество, подобрал несколько артефактов, только потом надо будет накладные…

— Конечно, оформим всё как надо, — перебил я. — Давай рассказывай, показывай.

Чем дольше объяснял кладовщик, любовно крутя в руках очередную колдовскую вещицу, тем сильнее у меня разгорались глаза. Вот только после седьмого описания характеристик и краткого руководства по применению, я совершенно запутался и перебил увлечённо рассказывающего Виторамуса:

— Стоп-стоп. В голове уже всё перемешалось, как продукты в оливье у Иван Палыча, а в рабочей ситуации совсем потеряюсь. Давайте делить артефакты между всеми и будете мне подсовывать их тихонько да шёпотом объяснять, чего нажать и какое неприличное слово произнести при этом.

Атакующее кольцо и защитный медальон я и так носил, не снимая, поэтому ограничился минимальным набором для визуальных и звуковых эффектов. Без этого никак, шамаханы — существа дикие, на бусы и шаманские пляски падкие. А еще я прикидывал, что очень важно с самого начал себя показать во всей красе, ну по одёжке же встречают, верно? Вот и вдарим зрелищным появлением по неокрепшими шамаханскими умами, авось и получится что.

Пользуясь тем, что Лиховид умотал куда-то, я решил уточнить кое-какой производственный вопрос:

— Виторамус, а что это за колдовская штучка такая, Рога Будды? Для чего она?

— Рога Будды? — кладовщик задумчиво почесал между рожками. — А да, есть такой предмет, Государь. Только для ваших целей вряд ли подойдёт. Я даже и не рассматривал его в качестве полезной вещи, да и вообще не представляю, кому такое может понадобиться. Сколько себя помню, ни разу эти Рога востребованы не были.

— Виторамус, ну что ты интригу тут нагоняешь? Ты просто скажи, для чего эти Рога нужны? А то сейчас будет нам получасовая история, как возлюбленная Будды завела там с кем-то романчик, вот и вымахало на голове у просветленного вот такое украшение.

— Виноват, Ваше Величество. Доподлинно про сей артефакт неизвестно, упоминается только, что от него возможна большая колдовская помощь при переселении душ.

— Бред какой-то… Это чуешь, что помираешь и совсем не уверен, что перевоплотишься в махараджу какого-нибудь или на крайний случай в могучего льва, вот и используешь эти рога, чтобы не возродиться тараканом или какой змеюкой болотной?

— Возможно, Государь, — пожал плечами Виторамус, — сейчас точно сказать невозможно. Но если прикажете провести исследования…

— Потом, — отмахнулся я. — Обязательно, только попозже, а сейчас у меня немного другим голова занята. — Я повернулся к соратникам: — Ну, разобрались со своими колдунскими штучками? Пошли что ли?

— Это… босс, — Аристофан потянул из-за пазухи стакан, — по стописят в натуре для храбрости?

— Если нужда есть — выпей, — хмыкнул я. — А мне голова ясная нужна сейчас, да и поджилки у меня не трясутся. Ведь дело наше — правое, чего уж тут бояться, если на нашей стороне правда, да моральная поддержка самого Кощея?

Аристофан пристыжено спрятал стакан и расправил плечи. Ну вот, своих успокоил, кто бы меня теперь подбодрил. Про поджилки это я врал, конечно. Тряслись ещё как, да в животе противно ёкало. Ну-ка против шамаханской Орды выйти, да на свою сторону их повернуть, шутка ли? А как не поверят, как кинутся? Это же порубят в клочья в момент. Ой, а может ну их? Отсидимся тут, а Орда и сама заскучает и уйдёт… Уф-ф-ф… Ну вот и я панике поддался. Так, Фёдор Васильевич, Секретарь ты наш незабвенный! Кощей ты временный или где?! Давай не раскисай! Собрался духом и в бой!

— Пошли, внучек, — дед понятливо погладил меня по плечу. — И не из таких передряг живыми выходили. Нешто мы шамахан вокруг пальца намякине не обведём, а?

Хороший он у меня. Когда трезвый.

— А я что? Я готов! Сейчас погоди, — я достал коробочку, открыл и спросил, чуть ли не уткнувшись в неё носом: — Шмат-разум, дружище, а можешь ты меня, Михалыча, Калымдая и Аристофана, всех вместе доставить на верхушку Лысой горы?

— Прямо щас што ли? — ворчливо донеслось из коробочки.

— А что, обеденный перерыв или ещё чем занят?

— Занят, не занят, а уважительного отношения требую! Ишь повадились — туды их тащи, сюды их тащи… А я ить один! А вас вона толпа какая! Да и бес у тебя толстый пудов шесть будет.

— Во, блин! — возмутился Аристофан. — У меня просто реально кость широкая! Босс, а босс, ну чего он на меня батон крошит, а?

— Успокойтесь живо! Нашли время отношения выяснять! — рявкнул я и снова нагнувшись над шкатулкой, ласково добавил: — А ты, Шмат наш, разумом великий, если устал да умаялся, то просто так и скажи. У нас тут к требованиям трудящихся с пониманием относятся. Выдохся? На покой пора? Так пока наш кладовщик не ушёл, вот и прихватит тебя назад на полку пыльную…

— У меня пыли нет! — возмутился было Виторамус, но вредный голос из шкатулки перебил его:

— А чё сразу на покой? Пошто на полку? Ну, устал ну, слаб, но я для обчества ишо запросто потрудитьси могу! И даже беса твоего необъятного…

— Вот и договорились, — теперь уже я прервал его. — Я в тебе как-то и не сомневался, Шмат-разум. Вот победим всех, тогда сядем и поговорим и о покое и об отдыхе, а пока, давай веди нас на славную битву!.. Тьфу ты! Какую битву?! Давай короче, перемещай нас на гору.

— Стой! — дед яростно замахал руками.

— Что, Михалыч? — повернулся я к нему.

— То перемещай, то стой… — ворчливо донеслось из шкатулки у меня в руке. — А я потом и виноват остануся. Поволокут под рученьки белые прямо на склад. А за что?..

Я только отмахнулся от старого ворчуна, а дед, метнувшись в свою комнату, уже возвращался с дежурными плащом и волчьим шлемом:

— Ничего не забыл, внучек? — не упустил момента поехидничать дед. — За планами своими гениальными о самом главном и забыл. Ить хорошо, что у тебя дедушка мозгами крепок, нечета молодёжи нынешней…

— Верно, дед, молодец.

— А то! А вот заявилси бы ты пред шамаханами в одёжке своей срамной…

— Чего это срамной? — обиделся я за джинсы с майкой. — Классный прикид. Разделаемся с делами, велю всем во дворце такие пошить!

— И будем мы, Феденька, уже не от Орды отбиватьси, а от придворных твоих. А ты, внучек, свитерок не хочешь под плащ накинуть? Ить морозец на дворе!

— Ага, деда, не помешает. Только шлем ты мне не суй, ну его… Я же не перед послами в образе Кощея драматическое выступление разыгрывать буду. А Орда и так в курсе, что Кощей в тюрьме. Надо честными быть, дед, со своими сотрудниками… Ну всё, давай, Шмат-разум, переноси нас, пока Михалыч ещё про пирожки не вспомнил.

— Хочешь пирожок, внучек? — тут же среагировал дед, но договаривал он уже на верхушке горы: — С капусткой и… Холодина-то какая!

Ага, не лето. Хорошо ветра нет. С высоты Орду было прекрасно видно. Хотя прекрасного в ней ничего не было, честно скажу вам. Ну, может быть, шамаханы-то и чувствовали себя отлично, а вот у меня от вида пятитысячной возбуждённой толпы, машущей копьями, саблями, да луками, опять нехорошо потянуло в животе. Возможно, дед и прав — пирожок сейчас не повредил бы…

Сзади раздался лёгкий шум. Я оглянулся — через замаскированный люк, ныне откинутый, к нам вылезала вся тридцатка рыцарей-зомби во главе с фон Шлоссом. Надо же, я и не знал, что тут ход тайный такой есть. А рыцари — молодцы. Всё я забываю о них, а лишними они никак не будут. Они быстро выстроились сзади, охватив нас полукругом и я вздохнул.

Ну, поехали…

Откинув широкий рукав плаща и освободив недавно напяленный на руку колдовской браслет, я с некоторой опаской два раза нажал на выступающий узор. И тут же вырос на пятьдесят метров. Великий я это точно, хотя бы в размерах. На самом деле я остался таким же, каким и был, только одновременно вырос. И тут мой мозг вскипел и начал нещадно глючить. Картинка в мозг шла из каждой пары глаз, и тех, которые были на пятидесятиметровой высоте и моих родных. Покрутив головой, я одновременно увидел и стоящих рядом деда, Калымдая и Аристофана и в то же время — верхушки деревьев необъятного леса, а перед собой — широкое поле, сужающееся до лужайки перед воротами на которой и замерла Орда, пялясь на меня в полной тишине. Крайне некомфортно, скажу я вам. И сейчас я не столько про ошеломлённую, но настороженную Орду, а про вот такое двойное видение. Будто две картинки наложились друг на друга в видеоредакторе.

Я откашлялся и нажал на узор с другой стороны браслета, включая колдовской сабвуфер.

— Шамаханы мои верные! — заорал я, ватт так на пятьсот, вскидывая над собой руки. — От лица батюшки Кощея исключительно Великого и Ужасного, как полномочный представитель вышеназванного Тёмного Императора и Властителя всех земель и народов, рад приветствовать славных воинов Кощеевых! Ура, товарищи!

— Попроще, Федька! — зашипел сбоку дед. — Ить дикари же!.. Не в обиду майору нашему будь сказано…

— Да какие обиды, дедушка Михалыч, — отозвался Калымдай, — дикари они и есть.

— В натуре, — согласился с обоими Аристофан.

— Цыц! — шикнул я на них, забыв про свой громовой голос, а и так молчавшие шамаханы, стали удивлённо переглядываться. — Это я не вам, славные мои шамаханы! — поспешил исправить ситуацию я. — Это я духам, которые пытаются влезть в наш разговор и навредить отцу нашему великому Кощею! И кстати: Кощею слава!.. А чего молчим? Чего пасти без дела раскрыли-то?! Для особо одарённых силушкой, повторяю: Кощею слава!

И вы знаете, они-таки рявкнули «Кощею слава!». Да хорошо так рявкнули. Не на пятьсот ватт, но вполне прилично только как-то без души.

— Что-что? Не слышу вас, грозные и верные воины! А ну еще раз и погромче: Кощею слава!

Ага, вот сейчас хорошо получилось. Ну, хотя бы в чём-то мы уже были заодно.

— Шамаханы! Дети Кощеевы! Сегодня у нас радостный день! Особая спецгруппа вашего соратника Калымдая, пробралась в темницу, в которой подлые вороги держат царя нашего, и принесла вам весточку! — врал я напропалую. Но для пользы же дела? — Кощей наш, злодейский, но справедливый, велел передать, что помнит о вас, любит всех и каждого и повелел по этому поводу устроить пир! Ура Кощею!!!

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!! — заорала хором Орда.

Не переживайте я переведу: «ура» по-нашему. Часто — «да», а вообще по контексту, одобрение такое.

— А еще батюшка Кощей велел дожидаться его! Как вернётся из темницы, так сразу в поход вас поведёт, грабить и убивать!

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

Можно уже не переводить, да?

— А от себя лично скажу вам по великому секрету, — я понизил голос ватт так до трёхсот. Ага, очень секретно получилось, я понимаю. — Сейчас разрабатывается тайная операция по вызволению Кощея из тюрьмы. Только тс-с-с!!!

— Тс-с-с!!! — послушно отозвались шамаханы. Вот и славно, вот и умнички.

— Скоро батюшка наш будет на свободе! Если только некоторые недалёкие товарищи не вздумают помешать нам. И да, под товарищами я разумею вас! Ибо кто мы, как не товарищи, соратники?! Ура!

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

— А потому, товарищи, ох как не вовремя вы затеяли эту демонстрацию силы… Покрасоваться решили?! Удаль свою молодецкую показать?! Оно и полезно иногда, только своим нелегитимным походом вы почти сорвали план возвращения к нам Кощея! Но я не верю, что вы хотите смерти царю нашему, нет! Мы все как один за Кощея, да?!

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

— Ну а тогда, какого хрена вы припёрлись?

Орда недоумённо замолчала, а потом зашелестела шепотками да всё сильнее и сильнее, кое-где переходя уже на крик. Ох, как бы снова не взбунтовались. Старался-старался…

— Шамаханы! — поспешно заорал я. — Верные сыны отца своего Великого Кощея! Батюшка наш велел приказ вам передать важный да тайный! Скоро грядёт битва и вы должны быть готовы к ней! А приказ Кощеев я тут вам на весь лес орать не буду, враги повсюду! Пусть начальники ваши ко мне подойдут, им и расскажу. А вы, славные шамаханы, прячьте сабли и доставайте ножи — баранов и вино уже несут для вас! Ура!

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

Ну и славно, можно перекурить пока ордынские командиры карабкаются на гору.

Пятерка крепких шамахан действительно полезла к нам, а в это же время заскрипели ворота и толпы скелетов стали поспешно выносить освежёванные бараньи туши и бурдюки с дешёвым вином.

И не спрашивайте у меня, откуда тут всё во дворце берётся. Я в это ещё не вникал, да и надобности пока не было — работает и ладно. Потом узнаю, обязательно расскажу. А пока на поляне перед дворцом уже разжигали костры и похоже, скоро Орде будет не до проблем Кощея. Только это — полумера, не решение задачи, а так, отодвигание её в сторонку на время. Сейчас разберусь с командирами и надо дальше действовать.

Вот с командирами дело посерьёзней было. Толпа-то что? Шоу, выступление. Нашел верную тему, оседлал волну и всё они твои. А вот с глазу на глаз разговаривать, да еще с тысячниками… Это кажется, целые полковники, да? Ну, в любом случае — опытные вояки и на «ура» и пиры их так просто не взять.

А вот и они, уже близко. Пять шамахан, едва мне по плечо будут, зато квадратные, вроде моего Аристофана. Нет, не толстые, а просто крепкие такие ребятишки. Да ещё и оружием с головы до ног обвешаны. Я как-то даже порадовался медальону своему защитному. Не то чтобы я ожидал нападения, но мало ли что в светлую голову шамаханскую, прийти может.

Когда между нами оставалось метров пять, вперёд выскочил Калымдай, тут же, позабыв про меня, генерала, между прочим, и самого главного начальника. Между ним и шамаханами начались рукопожатия и дружеские объятия, сопровождаемые не менее дружескими тычками и пинками.

Воспользовавшись паузой, я снова воздел руки и обратился к Орде:

— Пейте, кушайте, славные шамаханы! А мы пока с вашими командирами побеседуем!

И не дожидаясь радостных воплей, а они были, уж поверьте, я отключил колдовство браслета и тут же мир стал ярким и четким, как в классических мультиках. Красота, даже голова перестала кружиться от двойного одновременного восприятия реальности. Шамаханы, кстати, симпатичней выглядеть не стали, наоборот, махровые такие бандюки, все в шрамах, сильные, крепкие и вызывающие лёгкую оторопь, не сказать, страх.

Я гордо подошел к командирам и Калымдай тут же начал перечислять мои титулы и звания. А кто забыл, так я напомню и прошу учесть, что из скромности, делаю это с неохотой только ради хронологического правдивого повествования и озвучу далеко не все: Статс-секретарь, генерал-поручик и исполняющий обязанности Кощея. Хотя мне больше нравится — начальник Канцелярии. Но на шамаханов мой военный чин больше всего произвёл впечатление. Ох, прав был тогда Кощей, когда еще в самый первый раз, отправляя на встречу с Ордой, присвоил мне такое высокое звание. Да оно и понятно — кому, как не Кощею лучше знать своих шамаханов?

— Господа, офицеры, — строго произнёс я, — кто-нибудь из вас сомневается в моих полномочиях? Надо ли вам показать письмо батюшки Кощея, где он собственноручно за своими подписью и печатью, утверждает меня замещать его на время пребывания в тюрьме буквально во всём?

— Нэ надо, камандыр, — мотнул головой стоящий посредине. — Тибе не знаем, Калымдая знаем. Калымдай сказал — ты началнык. Всё.

— И рыцары, — кивнул на фон Шлосса шамахан справа, — только главному служить будут.

— Ну, отлично, с субординацией разобрались, — облегченно вздохнул я. — А теперь скажите, какого икса Орда поднялась с насиженных мест? И кто такой этот Бабай?

Командиры, как мне показалось, смущенно переглянулись. Потом средний, отведя глаза в сторону, пояснил:

— Бабая нэ знаем. Приходыт бальшой, как ты, старик, и гаварыт разное, а нашы воины слушать.

Из рассказа я понял, что Бабай этот, неизвестно кто и не понять, откуда взявшись, вдруг стал появляться в местах скопления шамахан и науськивать их на меня, захватившего власть в нашем царстве-государстве. Мол, победите Федьку-самозванца и будете сами Русью править да грабить вволю, пока Кощей в тюряге парится. А когда он вернётся, то похвалит вас за правление мудрое, вот тогда снова ему власть и вернёте, как и положено преданным воинам. Ну а что? Красиво закручено. И Кощей хороший, и бунтовать против него не надо, и шамаханы все прямо ангелочки. Один только Федя-злодей — узурпатор, растудыть его да на ножи.

Командиры-полковники, ребята оказались разумные, не чета рядовым ордынцам, но с фанатичной толпой, заскучавшей в своих стойбищах без битв и грабежей, ничего поделать не смогли. А я было, их подозревал в пособничестве врагу. За главных зачинщиков считал. Оказывается парням и самим не сладко пришлось. Поставили их негласно перед выбором — веди свою тысячу на приступ Лысой горы или нам такой командир и даром не нужен. А раз не нужен тогда на всякий случай, командиров не согласных с народной волей, порешить прямо на месте пока они к Федьке не переметнулись. Ну, полковники не будь дураками и сделали вид, что согласны с толпой и хоть сейчас готовы лично пулять из «Авроры» только успевай снаряды подавать, а сами головы ломали, как ордынцев успокоить. Так что тактические и стратегические цели у меня с полковниками были одинаковые.

— Крычат бойцы сильно, — пояснял центральный командир. — Волю почуялы, каждый сибя началныком счытает. Бунт, панымаешь?

— Панымаю, — кивнул я. — То есть понимаю. Давайте самых махровых бунтовщиков и ликвидируем тогда?

— Зарэзать? Нельзя, камандыр, вся Орда тогда падымется.

— А нам и не надо никого резать, сами зарежут. Слушайте сюда.

Минут через десять, повеселевшие полковники потрусили под горочку к Орде, а я принялся воплощать в жизнь идею, подкинутую мне случайно Олёной — выборы.

Я вновь активировал браслет и, поморщившись от лёгкого головокружения, заорал:

— Шамаханы! Верные псы Кощеевы! А вкусно ли вам кушается, а сладко ли пьётся?

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

— А всё благодаря усилиям нынешней администрацией и Кощея-батюшки лично! Ура Кощею!

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

Вот и хорошо.

— Тысячники сейчас вам подробно расскажут о повелении Кощея, а я коротко объясню в двух словах. Повелел Великий и Ужасный — выявить среди вас самых хитрых, самых ловких, самых умных! Поможем в этом Кощею?

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

— Тогда мы сейчас проведем первые в нашем государстве демократические выборы! Каждый десяток выберет одного бойца, который больше всех уважает дедушку Бабая. Потом десяток свежевыбранных, выберет из себя ещё одного и тот уже будет говорить от целой сотни. А десяток от каждой сотни это уже, товарищи, целая тысяча наберётся! И в итоге представлять старца Бабая у нас будет пять шамахан от всей Орды!.. Что сложно? Да это вам только кажется, что сложно! Выпейте еще вина, покушайте баранинки, а командиры вам сейчас всё и объяснят.

— От замутил ты, Федька, — хмыкнул дед. — Даже я толком не понял.

— Реально, Михалыч, — озабочено почесал между рожек Аристофан.

— Ничего, тысячники сейчас всё Орде подробно расскажут, — успокоил Калымдай.

В стане началась суматоха, движение. Шамаханы сбивались в группки, перебегали из одной в другую, кое-где вспыхивали стычки. В общем, демократия в полной своей красе.

Едва я отключил браслет, как снова скрипнул потайной люк за спиной. Иван Палыч! А он-то что тут делает? Шеф-повар кивнул кому-то и из люка выскочили три скелета, держа в руках большие подносы уставленные едой. Прям расцеловал бы да боюсь, Гюнтеру донесут, он тогда с горя еще руки на себя наложит. А мне без дворецкого сейчас никак нельзя, не солидно.

Пока электорат внизу развлекался невиданным и азартным мероприятием, мы славно и без излишеств перекусили да и запили сначала горячим чаем, а это на морозе, скажу вам — вещь! А потом пригубили и коньячку из маленькой бутылочки. Как раз по пятьдесят грамм и пришлось на каждого. Хорошо, рыцари-зомби у нас непьющие, а то только понюхать бы и досталось каждому. А так, очень, знаете ли, душевно пошло. И в тему и мозги прочистились.

— Врубай, внучек облик свой грозный, — Михалыч глянул вниз. — Ползут пятеро к нам.

— Тысячники? — я активировал браслет, привычно поморщившись.

— Не похоже, Федор Васильевич, — прищурился Калымдай. — Выборные надо полагать.

Когда пятеро шамахан гордо выстроились перед нами, я включил звук и грозно спросил:

— Вы ли самые большие почитатели дедушки Бабая?

Почитатели важно кивнули, а я обратился к Орде:

— Честно ли прошли выборы?

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

— Не было ли подкупа голосов, махинаций с бюллетенями?

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

— Да не тяни ты, Федька! — шикнул дед. — И прекращай словами мудрёными ругатьси, а то не так поймут ишо…

— Этих ли пятерых воинов вы выбрали как самых ярых сторонников Бабая?

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

— Того самого Бабая, который царю нашему Кощею — лютый враг? Который на смуту вас подбивал, супротив царя-батюшки идти звал?

Тишина вдруг возникла такая, что в ушах зазвенело.

— И вот эти пятеро, вы говорите, и есть самые главные бунтовщики, осмелившиеся против Кощея идти?

Тишина. Я горестно покивал головой:

— Скажи мне кто, что среди шамахан такие могут найтись, я бы первым в рожу плюнул. Горько это и печально, верные сыны Орды, что среди вас, Кощеевых детей выросли такие псы поганые, которые от отца своего к какому-то Бабаю переметнулись. Да еще и вас, честных воинов с пути истинного сбивали! Враги они, вот со всей гражданской ответственностью скажу — враги! А что мы с врагами Кощея делаем, а?!

Тишина. А потом, подозреваю, что первыми заорали тысячники, а остальные дружно подхватили по нарастающей:

— Смерть! Смерть!! Смерть!!!

— Не я это сказал, — кивнул я головой. — Вы сами их выбрали, сами и осудили! А я только послужу инструментом народным, исполнителем вашей воли!

«Руби!» — мысленно приказал я фон Шлоссену, и тут же пятёрка рыцарей встала перед осужденными и синхронно взмахнула чёрными мечами. Я поспешно отвёл взгляд. Надо конечно для пользы дела, но радоваться чужой крови я так и не научился.

Рыцари опустили мечи, а вместо них вскинули отрубленные головы и, размахнувшись, запустили их вниз.

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!! — заревела в восторге Орда.

— Народный суд окончен! — торжественно оповестил я. — А теперь — кушайте, пейте гости дорогие! А как закончите пир ваш славный, то собирайтесь и возвращайтесь в земли свои исконные! Да слушайте своих командиров! Они вам волю царя нашего Кощея передают, его голосом служат! Ура Кощею!

— Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

Уф-ф-ф… Всё вроде бы. Удалось. А я, честно говоря, и не ожидал. Перед своими бодрился, вид уверенный делал, а сам трясся как бандерлоги перед Каа и всё прикидывал, как бы удрать отсюда поизящнее…

— Пошли, внучек, — дёрнул меня за рукав дед. — Тута мы справилися. А вот только скажи мне, Федь, зачем мы столько колдовских штучек с собой тащили, если понадобился только твой браслетик?

Я развёл руками и хихикнул. А за мной хихикнул Аристофан. А через несколько секунд мы уже хохотали все вместе. Нервное напряжение ну, вы понимаете. Ы-ы-ы-ы-ы-ы-ы!!!

* * *

В Канцелярии нас поджидал мрачный Лиховид.

— Ну а вы, Лиховид Ростиславович, — потянул я плащ с плеч, — чего такой недовольный висите? Радоваться надо — Орду успокоили да назад прогнали.

— Чую колдунство великое, тёмное… Не Ордой надобно заниматьси, Федька, ох не Ордой! Айясанты силу набирают, к решающему бою готовятси! А сейчас… — он раскинул руки и повращался вокруг собственной оси, как радар какой-нибудь, — произошло что-то, Федь. Что-то злое тёмное… Не пойму никак, но чую.

Я тоже вдруг забеспокоился:

— Гюнтер! Ко мне!

— Ваше Величество, — появился через пару минут дворецкий, — позвольте поздравить вас с успешно проведенной…

— Спасибо, — перебил я. — Ничего во дворце не произошло?

— Орда уходит уже, — начал перечислять Гюнтер, — кухня готовит праздничный ужин. Бухгалтерия опять выписала премии всему составу, правда, уже в четверть оклада…

— Продолжает худеть Агриппина Падловна? — хмыкнул я.

— Не начинает снова полнеть, — поправил Гюнтер. — А больше никаких событий.

— А вот Лиховид Ростиславович уверяет, будто айясанты нечто особо пакостное совершили.

— Истинно! — колдун облетел вокруг люстры и завис под ней. — Злое колдунство свершилось!

Дворецкий развел руками:

— Мне об этом ничего не известно, Государь.

— Ну и слава богам. Будем считать, что ошиблись вы, Лиховид Ростиславович.

— Хрен вам!

— Спасибо на добром слове. Все свободны.

А мы решили-таки всей Канцелярией отпраздновать окончание проблемы с Ордой. Да и просто расслабиться, нервишки подлечить. Маше и Олёне дозвониться не удалось, шли какие-то помехи и даже словечка не пробивалось. Как снова начал пугать Лиховид — айясанты активировались мол, их это рук дело. Ну, ничего, посидим мужским коллективом, так даже душевнее.

Михалыч с бесенятами обеспокоился закуской и побежал на кухню. Аристофан рванул со своими оболтусами в бухгалтерию премиальные получать. Злачные заведения еще не работают, так что бесам придётся гудеть у себя в казарме. Калымдай со своими ребятами мёрз на улице, провожая Орду, а мы с Дизелем расположились на диване и лениво резались в «Дурака». Причем Дизель откровенно жульничал и пытался передергивать и скидывать на пол мелкие карты, но получалось у него это настолько неумело, что я не злился, а только хихикал над его попытками.

Идиллия. Только как вы понимаете, ненадолго. А у нас всегда так — только расслабишься, придумаешь что-нибудь хорошее для тела и души и всё, все планы накрываются медным тазиком. Вот и этим вечером так и случилось.

Началось всё с Гюнтера. Он вошёл в Канцелярию и торжественно провозгласил:

— Мент поганый, сыскной воевода, Лукошкинский участковый, Никита Ивашов Иванов сын, нижайше просит аудиенции у Его Величества и.о. Кощея, Захарова Фёдора свет Васильевича! Прикажете гнать в шею или предварительно покормить на кухне?

— А ему что надо? — я отбросил карты и поднялся. А сердце вдруг заныло, защемило так нехорошо. — Где он?

— У ворот, Государь. В ступе прилетел да один, без приспешников.

— Хм-м-м… Иду, только свитер накину.

Участковый в явном волнении нарезал круги вокруг бабкиной ступы и уже протоптал дорожку в небольшом снегу и добрался до сырой земли. Еще полчасика и откапывать придётся. Вместе со ступой.

— Ну, здравствуй, сыскной воевода, — я еще обижался немного за несанкционированный арест и решил, что официал будет вполне уместен. — С чем пожаловал к нам? В гости али опять аресты неправомочные вершить?

— Олёну с Варей похитили! — кинулся он ко мне, даже не поздоровавшись.

— Как?! Кто?!

— Не знаю… — он вдруг обмяк, и руки безвольно повисли вдоль тела. — Прибежали стрельцы говорят, стоял терем, а и нет его в один миг. А там же и Олёна ночевала у твоей Вари, да и Марселина ваша к ним в гости зашла…

— Охренеть… — ноги у меня стали будто ватные, а руки противно задрожали. — Пошли ко мне.

До Канцелярии мы шли коридорами молча. Скелеты, монстрики и бесы, попадавшиеся по пути, вжимались в стены, а мы даже не обращали на них внимания. У дверей я кивнул рыцарям мол, свой и, пропустив вперёд Никиту, полюбовался отвисшей челюстью Михалыча.

Дед даже издёвочки свои стандартные пропустил, а сразу взволнованно спросил:

— Случилось что?

— Девчонок наших похитили, — коротко ввёл я его в курс дела. — И Варю тоже. Вместе со всем домом. Никита сейчас подробно расскажет.

— Погодь! — остановил дед. — Сейчас наших позову.

Он отвесил по шлепку Тишке да Гришке и те умчались как две маленьких розовых ракеты, вильнув для разгону хвостиками.

— Садись, участковый, — приказал дед. — Водки не дам, а вот чаю выпьем… Выпьем, сказано тебе! Я же не пир тут закатываю понимать надо! От нервов для успокоения!

Калымдай с Аристофаном явились одновременно и молча уселись за стол, разглядывая главного Лукошкинского милиционера.

— Все в сборе, сыскной воевода, — дед налил в кружку чай и подвинул её Никите. — Сахар, мёд, варенье, сам бери, чего душа желает. А пока варенье выбираешь, давай рассказывай, да подробнее.

— К вечеру стрельцы прибежали, — повторил свой рассказ Никита, — говорят, дом исчез. Вместе с жильцами. А там, на момент похищения дома находились, — он достал планшетку и зачитал, будто бы и не зная наизусть: — Хозяйка дома, Варвара Никифоровна, её работница Пелагея…

Дед охнул.

— …да две девушки, — продолжил участковый, — Олёна, временно проживающая по этому адресу и гражданка Марселина, зашедшая в гости.

— …мать! — хором выдохнули Калымдай с Аристофаном.

— Вначале подозрение пало на новых сотрудников Варвары Никифоровны — дядьку с племянницей, нанятых управляющими, но они еще утром отбыли в имение, — поморщился участковый. — Но я послал Еремеева всё же снять показания с них.

— А бабка твоя что говорит? — дед в свою очередь поморщился.

— Была проведена экспертиза на месте происшествия, ну и… — Никита вдруг заскрипел противным голосом: — Чую колдовство тёмное, великое, а только откель оно, не ведаю!

Я хмыкнул, уж очень похоже на бабку получилось, а Никита посерьёзнел:

— А вот еще одна экспертиза, проведенная по волоскам девушек, указала, что нет их ни среди живых, ни среди мёртвых.

— Это как?! — подскочил я.

— Да хрен его знает, — вздохнул участковый.

— Лиховид Ростиславович! — заорал я в потолок. — Подойдите к нам поскорее, пожалуйста! — И повернувшись к Никите, пояснил: — Мы сейчас свою экспертизу проведём.

— Звали штоль? — проскрипело из-под потолка. — А енто кто еще такой?.. А, знаю-знаю — мент поганый, всюду нос свой сующий! Попалси, голубчик?! А недолго верёвочке витьси, вот и смертушка твоя уже из-за угла с топором выглядывает!

— Успокойтесь, Лиховид Ростиславович, — попросил я. — Олёну кто-то похитил, да не одну её…

— Девку мою?! — взревел колдун, а Никита удивленно посмотрел на меня. — Кто посмел?!

— Вот мы у вас как раз и хотели узнать, — стараясь быть спокойным, пояснил я. — Вы можете что-нибудь выяснить про них?

— А ить говорил я тебе, Федька! — завыл древний призрак. — А ведь предупреждал я тебя о колдовстве чёрном, лютом! А ты?! Нет бы, послушать мудрых людей, так нет, кинулся с Ордой воевать, время драгоценное на пустяки разменивать!

— Лиховид Ростиславович, — устало вздохнул я. — Баба Яга провела расследование, а мы вот, решили, чтобы вы перепроверили её данные. Не ошиблась ли она? Но если вам сложно или заняты очень, да и просто не умеете, вы нам так и скажите, а мы поищем кого другого более грамотного.

— Ах ты!.. — колдун аж поперхнулся от ярости. — Да окромя меня вообще никого из настоящих колдунов не осталося!

— Вот и покажите ваше мастерство.

Колдун фыркнул, снова завертелся как радар, раскинув руки, забормотал что-то колдунско-матерное, заискрился, потом исчез на пару секунд и вновь замер под люстрой.

— Ну? Узнали?

— Нет моей Олёнки как и твоих девок ни на этом свете ни на том.

— С чего это, вашей Олёны?! — приподнялся участковый. — Что тут вообще происходит?

— Погоди, Никита, потом, — осадил я его. Нам только новоиспечённого Отелло не хватало. — Лиховид Ростиславович, а ничего нового вы нам и не сообщили, оказывается. Баба Яга так и сказала, что нет ни в живых, ни в мёртвых. И что это означать может?

— А то и значит, — проворчал Лиховид, — что скрали девок грамотно и умело. В потаённое место между тем светом и этим да запрятали. Вот они и подвисли в нигде. И тута их нет и тама.

— Так они живы всё же? — меня начинало отпускать.

— Живы-то живы, да только нету их.

— Типа в стазисе, — подытожил я, а Никита согласно кивнул.

— В каком таком тазусе?! — фыркнул колдун. — Говорят тебе — между небом и землёй! Неуч ты, Федька! И как тебя царём только назначили?!

— Ой, да ладно вам, Лиховид Ростиславович, лаяться. Вы лучше скажите, как их обратно вернуть?

— А никак, — развёл руками колдун. — Кто их тудыть запихнул, только тому и под силу обратно выпихнуть будет.

— Ну а кто же их запихнул? — никакого терпения моего нет на этого динозавра доисторического!

— Дык айясанты же, — удивился колдун. — Я тебе, о чём ужо который день талдычу?

— Что это еще за… как их там? — насторожился участковый. — Не можешь ты никак без приключений, Фёдор.

— Кому Фёдор, а кому и царь-батюшка! — погрозил ему Михалыч пальцем.

— Завязывайте с официозом, не до этого сейчас, — приказал я.

Дед укоризненно помотал бородой, но промолчал.

— Айясанты, — пояснил я Никите, — это те гады, что под нас подкоп устраивают, атаку готовят.

— И где их найти можно?

— А они сами придуть! — захекал колдун. — И от тут-то ко всем вам Карачун и нагрянет, коли вы немедля заклятье супротив их не совершите!

— Ну а в чём проблема? — удивился участковый. — Если знаете как, то давайте запускайте ваше заклятие.

— Остынь, сыскной воевода, — проворчал Михалыч. — Поспешность она знаешь, когда нужна? Вот то-то… А я, внучек, думаю надобно бы нам в город смотаться да самим на всё посмотреть.

— Да чего там смотреть?! — обиделся Никита. — Я осмотр произвёл, розыскные мероприятия начал…

— Вот и молодец, — прервал его дед. — Вот и правильно. А мы еще посмотрим, хуже никому от того не будет.

— А девушки неизвестно где томятся, пока вы перепроверять будете, — проворчал участковый. — А! Делайте, что хотите! Только не затягивайте.

— Калымдай, с Аристофаном пойдешь, — распорядился я. — А ты, Аристофан бери ребят своих и Лукошкино пяточками своими переройте вдруг, что и узнаете. Только тихо, без шума, понял?

— В натуре, босс, — кивнул Аристофан.

— Ну, вот, — продолжал ворчать Никита, — еще и бесами город наводните… Перепугаете мне всех жителей.

— Не боись, сыскной воевода, — хлопнул его по плечу Михалыч. — Ежели Гороха твоего втихаря выкрали, да так что никто и не заметил, то и жителям твоим на глаза не попадутси!

— Без базара, — солидно подтвердил Аристофан.

— Тогда пошли, — я поднялся из-за стола. — Деда, где там мой полушубок?

— И свитерок накинь, внучек, — засуетился Михалыч. — Охти ж мне! И поесть-то не успели! Ну, кудыть на пустое пузо-то намылились?!

— Деда, вернёмся — покормишь, а сейчас спешить надо.

— Всё бы вам, неучам малолетним спешить, — донеслось из-под люстры и Михалыч согласно кивнул.

Калымдай с бесами уже ушли в город подземными тропами, а мы с дедом и участковым собрались около ступы, оставленной перед воротами.

— Надо же и не умыкнул никто! — обрадовался Никита.

— Так енто же тебе не Лукошкино твоё! — ехидно парировал дед. — Давай, порхай до своего отделения, а мы тебя там ужо встретим.

— Подкинем милицию до города, — решил я. — Ему же несколько часов в этом корыте трястись, деда.

— А и ничё! И потрясётси, глядишь и вредность свою растрясёт!

— Давайте подходите ближе к ступе, — отмахнулся я от деда, доставая шкатулку. — Шмат-разум ау? Послужи-ка нам дружище еще разок, да перенеси меня, Михалыча и участкового прямо в Лукошкино на Колокольную площадь!

— И ступу тоже! — поспешно вставил Никита. — Бабка же убьёт за неё.

— И ступу тоже, — согласился я.

Зеленоватое свечение и мы уже стоим в Лукошкино.

— Где это ты такую вещь раздобыл? — завистливо протянул участковый.

— Места надо знать, — задрал я нос, но тут же охнул, посмотрев на терем Вари.

Точнее — на то место, где раньше стоял терем. Забор и ворота остались в целости, а вот за ними была пустота. Мы поспешили к месту происшествия. Мы с дедом живо, а участковый, пыхтя и отдуваясь, волоча за собой ступу.

— Сопрут, — неохотно пояснил он. — Плохо у нас еще с профилактикой правонарушений в городе.

— Да и бабка прибьёт, — хихикнул дед.

— Уф-ф-ф… — согласился Никита, затаскивая ступу во двор. — Ну вот, любуйтесь.

Не на что было любоваться. Пустота и только на земле светлый контур по всей площади, стоявшего тут ранее терема.

Походили вокруг, потоптались, потыкали сапогами землю… Толку-то с того? Всё как говорил участковый, ничего нового.

— Что думаешь, деда?

— А не над чем тут думать, внучек. Сколданули терем, вот тебе и весь сказ.

— Ну а я вам, о чём талдычу? — с некоторой долей превосходства, заявил Никита. — Следственные мероприятия были проведены быстро и тщательно.

— А результат один, — хмыкнул дед. — Ясно, что ничего не ясно. Пошли отседова внучек, домой.

— А я как же? — заволновался участковый. — Вы и меня на обряд волшебный возьмите!

— Чихнёшь ишо не вовремя, — отмахнулся Михалыч, — или начнёшь права качать, законы нам зачитывать. И без сопливых обойдёмси.

— Ты, Никит лучше тут останься, в городе, — вклинился я между махровыми антагонистами, — мало ли что. А если у нас всё получится, то ты раньше нас узнаешь по возвращению дома на место.

— Верно, — остыл участковый. — Ну, я тогда пошёл.

— Скатертью дорога, — проворчал ему в спину дед.

Участковый быстро нашёл стрельцов и запряг тащить ступу на бабкин двор, а сам, махнув нам рукой, отправился не спеша за ними. Хорошо он тут устроился. Хотя и мне жаловаться грех.

— Деда, отзывай Калымдая с Аристофаном, — попросил я, доставая Шмат-разум. — Ничего они тут не найдут.

— И то верно, внучек. Зря мы вообще сюда полезли. А сейчас бы отужинали уже да на диванчике валялись, сигарку Кощееву покуривая…

* * *

В Канцелярии нас уже поджидал… Кто? Правильно — Лиховид. Только не мрачный как давеча, а вполне такой живчик. Едва мы переместились, как он с самым заговорщицким видом подлетел ко мне:

— Федь, а Федь, а пойдём, — он покосился на Михалыча, — скажу что-то.

— Ну что за тайны, Лиховид Ростиславович? Уж кто-кто, а Михалыч свой в доску.

— Будет тебе доска для таблички на могилку, неслух! — вспылил было колдун, но тут же резко сбавил тон. — А я заклятие нашёл как девок наших возвернуть.

— Да вы что?! Ох, ну и молодец же вы, Лиховид Ростиславович! Никогда в вас не сомневался! Давайте же, колдуйте!

— Хрен.

— Вот так… — я от удивления выронил полушубок, который уже протягивал деду. — А что теперь не эдак?

— Знаю я тебя, — погрозил пальцем колдун. — Одно помнишь, про другое забываешь.

— Ничего не понимаю… Про что я там забыл?

— Айясанты! — заорал Лиховид.

— А ну да. Ну, так вы девушек расколдуйте сейчас, а айясантами мы завтра с утра и займёмся.

— Хрен.

— Где-то я уже это слышал…

— Всё сразу делать будем, Федька! Ить, заклятие-то на самом деле одно, да и зелья тожеть одни и те же. Чаво нам по два раза силушку мою колдунскую растрачивать?

— Ну, хорошо, Лиховид Ростиславович, давайте всё сразу. Только сначала девушек, а потом уже змеелюдами займётесь, хорошо?

— Расколдую девок, — кивнул колдун, — вызнаем как они там, все ли живы или через одну и сразу же айясантов начну колдовать.

— Ну и договорились, — облегченно вздохнул я. — Может сейчас и начнём?

— А ты мне все зелья подготовил? — ехидно спросил Лиховид. — А рога Шакьямуни принёс?

— Чьи рога? А Будды… Завтра утром всё будет готово, Лиховид Ростиславович, — заверил я.

— Оттож, — сказал, уплывая в стену колдун. — Утром. В кабинете Кощея.

— Не люблю я его, внучек, — снова пожаловался Михалыч, едва мы остались одни.

— Да лишь бы смог помочь, — отмахнулся я. — Ребята наши не вернулись? А то ужинать пора.

Пока дед колдовал с ужином, а Калымдай с Аристофаном возмущенно мыли руки под бдительным взором Дизеля, я вызвал Гюнтера.

— Завтра будем отбиваться колдовским методом от айясантов, — начал я определять фронт работ для Гюнтера. — Ритуал будет проводиться утром в кабинете царя-батюшки. Тебе, кстати, быть обязательно… Не знаю зачем. Лиховид так приказал. Теперь… — я протянул бумажку. — Вот по списку всё подготовить надо. Не сложно?

— Змеиный зуб, две горсти, — зачитал дворецкий. — Есть такое. Так… Лягушачьи глаза — горсть. Найдём, Государь. Мышьяк полстакана, о ну этого сколько угодно, хоть бочку. А вот со склада мне никаких ни рогов, ни копыт не выдадут, полномочий у меня таких нет. Или указ надо писать, Ваше Величество или самим идти.

— Развели бюрократию… — проворчал я. — Ладно разберёмся. Постарайся к утру, хорошо?.. Ужинать с нами будешь?

— Благодарю, Государь, Агриппина Падловна покормили уже.

— Гнилушками болотными? — хихикнул дед.

— Утиная фуа-гра, луковый суп, телячьи почки, равиоли из лангустов и шоколадный мусс со взбитыми сливками, — с достоинством перечислил дворецкий.

— Ишь… — только и выдавил из себя дед. А мне очень захотелось есть.

— Красиво у нас бухгалтерия живёт а, дед? Пора ревизионную комиссию собирать.

— Чур, меня! — трижды сплюнул Михалыч. — И где ж ты, внучек таких дураков найдешь супротив бухгалтерии переть, а?

— Да, проблема… Тогда давай хоть на обед к Агриппине Падловне напросимся?

— Я еще нужен, Ваше Величество?

— А? Нет спасибо, Гюнтер, можешь быть свободен.

За ужином, не бухгалтерским, конечно, но сытным и вкусным, я еще раз предупредил Калымдая с Аристофаном, чтобы они на завтра ничего не планировали. Со мной пойдут на процесс колдовства, мне так спокойней будет.

На этом вот такой вот сложный день и закончился.

Почему это я не волновался и не переживал за Варю? С чего это вы взяли? Еще как переживал особенно вначале. А вот потом когда понял, что наши девчонки живы-здоровы и пока им ничего не грозит, то успокоился. Ничего, если всё пройдёт нормально, то завтра одним махом и их освободим и с змеелюдами разделаемся.

* * *

Утро у меня началось с Дизеля. Точнее — со скрипа его костяшек, ультразвуком, бьющим мне по ушам. А я и обрадовался. Утро этого ответственного важного дня, начиналось привычно, по-домашнему и это успокаивало.

Да еще и дед так же привычно огрел меня полотенцем, когда я замешкался на пути в ванную. Всё как всегда и это хорошо.

А когда вернулся в кабинет, то за столом меня уже поджидали Калымдай, Аристофан, жаренная картошка с ветчиной, бутерброды с грудинкой, соленые огурчики, запеченная куриная ножка, вареники с творогом и вишней, да любимые оладики. И всё это пришлось съесть. Ну, кроме Калымдая с Аристофаном, конечно. Эти сами кого угодно съедят, да еще и кусок изо рта вырвут, поэтому процесс принятия пищи у нас походил на небольшую войну, где каждый старается урвать кусочек послаще, да свою тарелку не дать из-под носа увести. Зато не скучно.

На десерт дед выставил под чай большой яблочный пирог и дух от него шёл, скажу вам, просто волшебный! Нет, оладики и вареники — это не десерт. Они в состав основных блюд входят. А десерт у Михалыча это то, что он под чай подаёт.

Вот как раз, когда дед плюхнул мне на тарелку здоровенный кус пирога, он огляделся по сторонам и тихо так произнёс:

— Не верю я Лиховиду ентому, внучек, как есть, не верю.

— Ты чего, дед? — удивился я, даже про пирог на секунду забыл. — Лиховид у нас колдун знающий, древний да опытный. Ты даже и не переживай, всё сделает как надо.

— Так-то оно так… — вздохнул Михалыч, выкладывая на нетерпеливо протянутую Аристофаном тарелку такой же кусок пирога. — А только тревожно мне что-то, Федь. Как бы чего не случилось…

— Без базара случится, дедушка Михалыч, — успокоил его бес. — Когда это у нас реально без проблем дело прокатывало?

— Типун тебе на язык, чудило ты рогатое! — прикрикнул дед. — Вот заберу сейчас еду, покаркаешь тогда!

— Молчу, дедушка, в натуре молчу…

— Вы, Федор Васильевич, — Калымдай дунул на чай, — амулетики свои не забудьте одеть. И перстень атакующий и медальон защитный. Неспокойно мне что-то, наверное, от дедушки Михалыча кусочек паники подцепил.

— Я вот сейчас, — хмыкнул дед, — кусочком подноса тебе, майор, по голове врежу и враз отучишься на старых людей наговаривать.

— Перстень и медальон не снимаю, — успокоил я Калымдая. — А чего ты дёргаешься-то?

— Да кто его, колдуна нашего знает… — смущенно отвёл взгляд Калымдай. — А ну как позабудет от старости какое заклинание? Айясанты тогда, вместо того чтобы сгинуть как посыпятся нам на голову а?

— Скорее уж из-под пола полезут, — фыркнул я. — Паникёры вы, братцы. Всё будет нормально, не дёргайтесь.

— Во-во, босс конкретно так перед каждым делом и говорит… — начал было Аристофан, но тут же заткнулся, получив от деда ложкой по лбу.

Едва я, тяжко отдышиваясь, отодвинул пустую кружку, как с двух сторон ко мне на лавку взлетели Тишка да Гришка и давай урчать и тыкать меня маленькими рожками, ну точь-в-точь как пара котят, выпрашивающих еще один бумажный шарик для игр. Мультики клянчат понятное дело.

— А что, паразиты, хотите я вам «Король Лев» поставлю? — я сегодня был на редкость благодушен. — Там кабан такой прикольный бегает, на Аристофана нашего похож. Большой и ленивый, а пятачок у него просто не отличить от ваших.

Бесенята в восторге запрыгали и рванули оккупировать моё кресло, а Аристофан обиженно протянул:

— Меня в натуре все сегодня угнетают… Михалыч с ложкой конкретно наехал. Босс, вона кабаном реальным обозвал… Уйду я от вас, вот без базара уйду!.. Если мне прямо сейчас еще кусок пирога не дадут!

Мультики запустили, пирог выдали и все успокоились наконец-то. Отдых после завтрака — это святое.

Аристофан сонно чесал пузо, Калымдай задымил сигарой, дед собирал посуду, бесенята верещали перед монитором, Дизель крутил генератор, а я, развалившись на диване, умиленно смотрел на них и завидовал самому себе. Еще бы девчонки наши тут хихикали о своём о женском, да Кощей бы заглянул на минутку, нагоняй бы нам за безделье выписал… Эх…

— Бездельничаете?! — прогремело под потолком.

Нет, не Кощей, конечно. Лиховид заявился, да еще в такую неподходящую минуту.

— И вовсе не бездельничаем, — лениво возмутился я. — Размышляем, ничего ли не забыли для ритуала?

— Мыслители… — фыркнул колдун. — Всё собрали? Всё нашли?

— А как же, — подтвердил я. — До последней мышиной косточки!

— А рога где?

— Рога на складе. Только сил идти за ними нет после завтрака.

— Ну, какой ты царь, Федька? — покачал головой Лиховид. — Ты не сам как оглашенный бегать по дворцу должен, а приказывать, строго пальчиком грозить, да пряники сладкие прямо на троне кушать.

Дед вздохнул, пряча в комод последнюю кружку и согласно кивнул.

Пряники? Я сыто икнул. Не, не хочу пока. А на счет приказов это он прав.

— А подать пред очи мои ясные и строгие нашего верного кладовщика славного беса Виторамуса! — заорал я в потолок и подмигнул Лиховиду: — Так, дедушка?

— Какой я тебе дедушка?! — начал былоколдун, но махнул рукой. — Так… Хотя за ослушание и лень, мог бы и голов с десяток срубить… Распустил ты, Федька, всю челядь…

В дверь стукнули и рыцари пропустили кладовщика.

— А, Виторамус? Кушать будешь?

— Доброе утро, — содрогнулся кладовщик. — Благодарю, меня в бухгалтерии уже покормили.

— Фуа-гра?

— Тартифлет, Ваше Величество, — поправил Виторамус.

— Михалыч, ну точно пора ревизию проводить а? Я тоже чего-нибудь такого хочу!

— Оладики мои разонравились? — обиделся дед.

— Да вы о чём речь ведёте?! — взревел Лиховид под люстрой. — О яствах?!

— Да вы же первый про пряники начали! — возмутился я. — От люди… Ладно-ладно… Виторамус, мы вчера про Рога Будды говорили, помнишь?

— Конечно, Государь.

— Притащи-ка эти рога Кощею в кабинет да не тяни, хорошо?

— Как прикажете, Государь. А только накладные…

— Приготовь, я подпишу. И кстати, забирай назад вчерашние амулеты, что для Орды готовили. Надеюсь, пока не понадобятся.

Виторамус откланялся, а я торжествующе посмотрел на Лиховида. Умеем царствовать, умеем!

— Лиховид Ростиславович, ну давайте уже начинать, а? Чего мы тянем? Сколько же ждать еще?

Лиховид аж рябью пошёл от такой наглости.

— Вы идите в кабинет Кощея сейчас, проверьте, что там Гюнтер для вас подготовил, а мы сразу вслед за вами подойдём, хорошо?

Колдун только фыркнул и вылетел сквозь стену.

— Ну вот, — я подмигнул Михалычу, — можно еще повалятся с полчасика.

— Что ты всё время тянешь, внучек, — покачал головой дед, — как баба коровье вымя. Всё равно ить придётси колдунство вершить.

— Так страшно же, деда, — честно признался я.

— Страшно, — кивнул Михалыч. — А кудыть деватьси? Надо, внучек, надо. Хватит пузо налёживать, пошли ужо.

— Эх… Давай плащ тогда, пойду в парадной одежде… Нет шлем не надо.

Идти очень не хотелось. И лениво и боязно. Я расправил складки плаща, повесил поверх колдовскую ложку и тут же нашёл новый предлог, чтобы оттянуть неприятный момент:

— Ох, а я ж про Горыныча-то совсем забыл! Как он там? Не голодает ли? Надо срочно связаться с ним!

Дед укоризненно покачал головой, Аристофан, вскочивший с лавки, медленно опустился назад, а Калымдай даже и не шелохнулся, тем не менее, внимательно следящий за происходящим.

Я грохнул ложкой о стол:

— Горыныч! Ау? Горыныч! Ты живой еще там?

— Слушаю, Вашевысокоблагородь! — рявкнуло из воздуха.

— Ваше Величество вообще-то, — поправил я. — Ты как там?

— Кушаем, — пробасила явно правая голова.

— Ну кто бы сомневался… Не обижают тебя там?

— Тут хорошо, Федь! — пропищала левая голова. — Жратвы от пуза! Тепло, солнце, а в море, знаешь какая рыбка вкусная?! М-м-м… Песня, а не рыбка! Мы тут научился нырять, прикинь, Федь! Пасти открою и сигаю с воздуха в море! Пока занырну, пока вынырнем, а пузо уже рыбкой забито!

— Мда-а-а… Развлекаешься, значит?

— А то! — подтвердила правая, но вдруг заволновалась: — А ты чего нас вызвал? Воевать с кем-то надо? А мы сейчас никак не могу, Федь. Вот честно! Слышишь, средняя башка молчит? Это она в спячку впала, на себе её зазря таскаем… Мы бы рад, Федь ты же меня знаешь, но…

— Да уж, знаю, — хмыкнул я. Разнежился Змей на курорте, совсем обленился. — Ладно, Горыныч, отдыхай. Это я так просто волнуюсь за тебя.

— Спасибо, Федь, — растроганно пробасила правая, а левая заторопилась: — Ну, всё? Мы пошли, да?

— Давай, Горыныч, удачи, — я снова грохнул ложкой о стол и повесил её на шею.

— Ну, всё? — повторил за Горынычем Михалыч. — Таперича можем уже идтить?

— Да пошли-пошли…

В коридорах было тихо и безлюдно. И безскелетно, и безмонстрово, и безбесово. Все будто попрятались, затаились. Я прислушался и к себе и ко всему вокруг. Помните, я говорил, что у меня постепенно ментальная связь с дворцом возникла? Ну никуда она и не делась, только в отличие от, скажем, месячной давности, дворец сейчас окружал меня эдаким тёмным, тяжелым, давящим полем. Очень некомфортно, скажу вам. А всё змеелюды эти, айясанты что б им… Эх и правда, затянул я с ними. Надо было послушаться Лиховида, да сразу с ними вопрос решить. И девчонки бы наши сейчас на свободе были… Ну ладно, если сейчас всё пройдёт хорошо, то и девчонок освободим, да и с айясантами раз и навсегда разделаемся.

— Явились, не запылились? — проворчал Лиховид, когда мы вчетвером вошли в кабинет Кощея.

— Ага, Лиховид Ростиславович, командуйте. Что нам делать надо?

— А ничё. Ты, Михалыч, доставай куски змея колдовского да Гюнтеру отдай. А потом все становитесь вон тама около стола и молчите даже не пикните! Да Федьку вперёд выставите, пусть на колдунство моё великое полюбуетси!

Дед вытащил из кошеля составные части древнего артефакта, который так кровь нам попортил, вручил их Гюнтеру, а потом мы тихонько отошли к столу, чтобы не мешать Лиховиду. А тот суетился возле небольшого столика сбоку, на который Гюнтер бережно укладывал голову, туловище и глазки змеиные. А рядом на стуле лежала какая-то рогатая штуковина очень похожая на охотничий трофей, какие часто вешают на стену. Ну, такая пластина матовая из кости мамонта или динозавра какого, а из неё торчат небольшие золотые рога. Довольно острые и сильно напоминающие рога со шлемов викингов. Вы, наверное, сразу догадались, что это и были те самые Рога Будды? Вот и я сразу догадался. Только до сих пор понять не могу, причём тут Будда и рога? А, не важно.

— Сейчас девушек сначала, да? — напомнил я и жалобно заклянчил: — Лиховид Ростиславович, вы хоть комментируйте свои действия, а то ничего не понятно… А нам тоже интересно.

— Игрища скоморошьи тут тебе што ли? — засопел Лиховид, но всё же сжалился. — Смотри, Федька, сперва мне да книге моей надо настоящими стать, твёрдыми! Иначе никакого колдунства не получитси.

Держа в одной руке большой призрачный фолиант, уже открытый в нужном месте, древний колдун стал зачитывать из него какую-то тарабарщину, одновременно маша свободной рукой над книгой, сворачивая пальцами невероятные фигуры, среди которых наша фига и традиционный американский оттопыренный палец были наиболее простыми.

— Ух ты… — просипел за спиной Аристофан. — Смотри босс, конкретно огоньки колдунские побежали!

— Цыц паршивец! — оторвался на мгновение от заклинания Лиховид и бес пристыженно умолк.

От одной руки колдуна прямо в книгу побежали синие и зеленые искорки, красиво перемешиваясь в единый магический ручеек, а от книги бежал такой же ручеек только уже в другую руку. И правда, красиво. Эдакий колдовской хоровод.

Лиховид продолжал что-то бурчать то тише, то громче и, наконец, проорав что-то особо неприличное, вытаращил глаза на книгу, а та вдруг отвердев, приняла вполне материальный вид и с громким БУМ! рухнула на пол!

— О класс! — заорал я в восторге. — Получилось!

— А то! — гордо произнёс колдун. — Таперича моя очередь. Ну-ка, Гюнтер, внучек, бери рога, да направь их себе в пузо.

— Позволю себе поинтересоваться, — Гюнтер не спешил выполнять распоряжение, — а зачем? Что произойдёт далее?

— А енто я, внучек, в тебя занырну и телом твоим овладею, чтобы дальше колдунство великое творить.

— Овладеет он телом, — тихо хихикнул Аристофан. — Гюнтеру точно понравится, без базара!

— Что-то не хочется, Лиховид Ростиславович, — решительно опроверг Аристофана дворецкий.

— А иначе никак, внучек. Просто бросай всё тогда и отдавайся… хм-м-м… — колдун сурово взглянул на беса и поправился: — …и попадёшь прямо в лапы айясантам! Да не один, а со всем дворцом, со всеми своими соратниками!.. Надо, внучек, уж потерпи чуток.

— Ваше Величество? — Гюнтер вопросительно взглянул на меня.

— С паразитами этими надо разделаться, но ты сам решай, — я пожал плечами. — Я тебя в таком деле неволить не буду.

Гюнтер вздохнул и взялся за рога. Не в смысле, быка за рога, а за колдовские рога:

— Хорошо, Лиховид Ростиславович, я готов послужить Его Величеству верой и правдой.

— Вот и славно, внучек, — ласково улыбнулся Лиховид и повернулся к нам: — Федька, подь сюды! Будешь книгу колдунскую держать!.. Хотя… Хилый ты какой-то… Эй, бес лукавый да смешливый, хватай книгу да осторожнее, листы не помни!

— А чё сразу я?.. — начал было Аристофан, но получив мощного тычка от Михалыча, вылетел на оперативный простор.

— И вовсе я не хилый, — обиженно протянул я, но меня никто не слушал.

— Бери книгу! — приказал Лиховид. — Листай! Ещё… ещё… Стоп! Держи передо мной и замри!

Аристофан обреченно замер и зажмурился на всякий случай.

Лиховид опять начал свои песни и пляски с крутой распальцовкой и вновь появился магический ручеек, только теперь он хороводом соединял через Рога Будды колдуна с Гюнтером.

Я поёжился. Доверить даже на короткое время своё тело чужому человеку? Бр-р-р… Надо будет Гюнтеру потом премиальные выписать. Нет! Героя ему дать, во!

Тем временем Лиховид заорал последнюю ноту и вдруг мутным облачком всосался в артефакт, а через него прямо в живот Гюнтера!

Мы вытаращили глаза, а Гюнтер потряс руками, потопал ногами и сказал:

— От так от и ладно будет. Эх, давненько я себя в теле не ощущал! Хорошо… Ну что, Федька, теперь за девок наших возьмемси?

— Лиховид Ростиславович? Это вы?

— Ну не хрен же собачий? Вестимо я, — он внезапно прислушался. — Потерпи, Гюнтер, ужо скоро. Пострадай маленько для обчества!

— Это вы с Гюнтером у себя в голове… у него в голове… ну, короче с Гюнтером общаетесь, да?

— Эй, рогатый! — не обратил внимания на мой вопрос Лиховид. — Скидавай со стула рога енти, не нужны они более, да клади на стул змеиные части! А книгу на стол покладай, да осторожно, слышь?

— Нашли тут ассюс… ассмента… — ворчливо начал Аристофан.

— Ассистента, — подсказал Калымдай.

— Угу, блин, этого самого в натуре.

— Ишь бесовская сила! — восхитился дед. — Какие слова знает! Ну, почти…

— Давай, Аристофан, работай, — строго приказал я, тихо порадовавшись, что не мне придётся помогать Лиховиду.

Аристофан вздохнул, спихнул со стула рога, положил книгу на столик, а детали змеиного артефакте переместил на стул:

— Всё?

— Иди-иди, — отмахнулся колдун. — Вон тудыть становися к сотоварищам своим. Не мешайся тут.

— То помогай, то не мешайся, — проворчал Аристофан, занимая прежнюю позицию у меня за спиной. — Вот где, блин, справедливость, босс?

— Лиховид Ростиславович, — проигнорировал я философствования беса, — а сейчас вы что делаете?

— А сейчас, Федька… Вот так! — Лиховид-Гюнтер щелкнул пальцами и части древней статуэтки срослись в единую фигурку. — Ага! Не растерялась-таки силушка колдунская за все эти века! Получилось, Федь! Могу еще, могу!

— Классно, — порадовался я за колдуна, — а зачем вообще эта змеюка нужна?

— А в ней, Федька, — Лиховид… или Гюнтер? Как правильно? Лиховид все-таки, думаю. Короче, колдун поправил статуэтку на стуле и удовлетворенно кивнул головой. — В ней сила древняя хранится, великая и могучая! Силой молнии повелевать можно!

— А на фига нам молния? — удивился я. — Мы же не жечь тут кого-нибудь собираемся?

— Неуч ты, Федька, — вздохнул Лиховид. — Я всегда енто говорил… В молнии не только пламя разрушительное, но и иные силы скрыты. Не слыхал разве, как с края на край света перелетать можно, оседлав молнию? А да что тебе объяснять? Сам сейчас увидишь.

Он жестом приказал мне заткнуться, полистал книгу и завис над ней, опять начав читать заунывные заклинания, направив ухоженные руки Гюнтера на древний артефакт.

В этот раз завывания длились дольше, я даже успел заскучать, но наконец, Лиховид завопив погромче напоследок, устало опустил руки, смахнув по пути со лба капельки пота и устало произнёс:

— Всё. Освбодилися наши девки.

Я тут же схватился за головку булавки:

— Маша? Машуль! Ты меня слышишь? Ау?

— Что вы так кричите, мсье Теодор? — раздалось из дальнего конца кабинета. — Я и так вас прекрасно слышу.

— Ой, а где это мы? — раздался милый голосок Вари.

— Растудыть твою через полено! — завопила Пелагея.

— Мы же пирожки только кушать собирались… — недоуменно протянула Олёна.

— А пирожки где?! — возмутилась Маша.

— Ура!!! — заорали мы хором. — Получилось!

Девушки кинулись к нам еще ничего не понимая, но всё равно присоединившись к общей радости и начались обнимашки. А я даже улучил момент, чтобы два раза чмокнуть Варю.

— Ой, что тут было, девчонки! — постарался объяснить я всё парой слов. — Расскажу — не поверите!

— Дай, босс, я в натуре расскажу, а?

— Да погоди ты, Аристофан! Вас, милые вы наши, всех вместе с теремом околдовали и спрятали в потаённом месте. А мы вас освободили! Мы же герои у вас, правда?.. А кстати, Машуль, держи Шмат-разум, — я протянул коробочку. — Возвращайтесь в Лукошкино, а мы тут быстренько айясантов замочим и к вам!

— Ничего не понимаю… — начала Маша, машинально открывая и закрывая крышечку коробки.

— А ну цыц! — рявкнул вдруг Лиховид. — На меня смотреть!

— А что это Гюнтер тут… — начала было Олёна, но Лиховид перебил её, вскинув руки к потолку и заорав что-то очередное непотребное.

И вдруг я окаменел. Ну да, просто вот так взял и замер. Дышать мог, глазами из стороны в сторону водить — пожалуйста, а пошевелиться или хоть шёпотом матом кого обложить, никак. Жуткие ощущения скажу я вам. Я стоял впереди всех и не мог видеть моих друзей, но судя по гробовой тишине, с ними происходило тоже самое. Вот какого, а?.. Лиховид!

А Лиховид-Гюнтер, широко улыбаясь, смотрел на нас и довольно кивал головой.

— Вот и всё, Федька, — он неторопливо подошёл ко мне и вдруг с силой пнул меня ногой по коленке. — Попался.

Больно блин! Смог бы так заорал! Но я даже застонать не мог.

— Ага, — не обращая больше на меня внимания, колдун шагнул в сторону, — а вот и девка моя. Ах, ты ж раскрасавица! Как тебя там?.. Олёнка? Вот Олёнушка, дела сейчас закончим, а вечером в спаленке с тобой и побалуемси…

Он вдруг запнулся и будто разговаривая сам с собой, протянул:

— Федьку в спаленку? Вместо Олёнки?.. Енто ещё зачем?.. Зачем-зачем?! Ах ты, охальник, такое мне предлагать! А ну заткнись немедля, слышь?!

Ага, Гюнтер, надо понимать со своими маниакальными идеями. Хотя пусть на мозги колдуну капает, с мысли его сбивает!

Лиховид отплевавшись, снова стал перед нами и вид у него был, скажу я вам, крайне счастливый и злорадный.

— Вот и всё, Федька, — повторил он, потирая руки. — Был Федька-царь и нетути его боле! Таперича я сам тут править буду! Вот только силушку твою заберу, Кощеем дареную и весь дворец только мне подчинятьси будет!

«Фон Шлосс!» — заорал я мысленно. — «Убить Лиховида немедленно!».

Тишина.

— И лыцари твои, — будто догадался колдун, — моими тоже будут.

Он подтащил столик ко мне и стал любовно раскладывать на нём и Рога Будды, и змеиный артефакт, и свою огромную книгу.

— Вот так от и ладно будет, — он отошел на шаг, полюбовавшись получившимся натюрмортом. — И спасибо тебе Феденька, да и всем друзьям твоим, что помогли власть захватить! Побегали, постарались колдовские штучки мне добываючи? Вот и огребёте сейчас в благодарность по полной! Я ить долго ждал… Долго готовилси. Но пришёл мой час! Один тут править буду! А Кощея твоего ненаглядного, воблу енту сушёную так в казематах и сгною! Сам Кощеем стану да на весь мир войной пойду!

Он прошелся по кабинету, подпрыгивая от восторга, а потом глянул куда-то в сторону от меня:

— А тебя, красавица, я царицей своей сделаю. Хочешь стать царицей Кощеевой, небось?.. А? Что?… Федьку — царицей? Да тьфу на тебя! Заткнись, паршивец!

Он вернулся к столику и ехидно взглянул на меня:

— Ну, Федька, прощайся с жистью. Деда твоего с шамаханом и бесом я тоже изничтожу. Девок лишних в гарем определю — будут по праздникам меня ублажать. Шамахан на войну отправлю, а бесов… — он задумался на секунду. — В карету велю впрячь — буду после завтрака прогулки вокруг дворца… Эй, Гюнтер, как там правильно говорят?.. Ага, во-во — променад делать.

А меня раздирали гнев и бессилие. Надо же так попасться на удочку этому мерзавцу! Сам, буквально своими руками отдал колдовские артефакты этому старому гаду и только для того, чтобы погубить нас всех! И Кощея подвёл… А Варя?! Ну, гад! Ну, зараза!

Но ничего я сделать не мог. Околдованного, меня не слушался ни дворец, ни рыцари. И никто на помощь не придёт. Вот и всё, отвоевался Фёдор Васильевич, отцарствовал. Простите меня друзья за всё. И ты, Варюша, солнышко моё, любовь моя, прости. И Кощей… Поймёт ли он меня, оправдает? Эх…

— Готов, Федька? — хихикнул Лиховид и тут же сам себе ответил: — Готов-готов. Куды ж ты денешьси? Ну, прощевай, неуч!

Он вскинул над головой руки и завыл что-то протяжное и гнусное, а я, в последний раз попрощавшись с белым светом, обречённо смотрел на него. Ну, а что мне еще оставалось?

Лиховид приплясывая, вопил заклятия из колдовской книги, а вокруг его начинались опять бегать синие и зеленые искорки только сейчас они уже не казались красивыми, а скорее — зловещими. Ручейки протянулись сначала от колдуна к рогам и змеиной фигурке, оплели их как колючая проволока злостного нарушителя Государственной границы, а потом выскочили с другой стороны и метнулись ко мне. Тело защипало, жутко зачесалось, а я даже шевельнуться не мог, а огоньки уже охватили меня всего.

Лиховид взвыл в последний раз, и резко опустив руки, направил их на столик. С пальцев метнулась молния, ударила в змеиный артефакт, который стал тут же набухать, увеличиваясь в размерах и трясясь как желе, наверное, накапливая силу, и вдруг ослепительной вспышкой метнул в меня молнию!

Я зажмурился, ожидая удара и… ничего. Открыл один глаз, другой. Живой! Из змеиной фигурки вылетал столб раскаленной плазмы и бил мне прямо в грудь, а я ничего не чувствовал!

«Амулет защитный сработал?» — мелькнуло в голове. — «Да нет, вряд ли он такую силу выдержит…»

Ложка! Моё переговорное устройство для связи с Горынычем мирно болталось у меня на груди и спокойно так принимало в себя молнию, слегка раскачиваясь.

Лиховид выпучил глаза, опять взвыл и замахал руками, но змеиная фигурка стала уменьшаться, а огненная струя из неё стала тоньше, еще тоньше и быстро исчезла, растворившись в воздухе.

— Эх… — колдун устало опустил руки. — Не сработало чавой-то… А ну-ка я вот так попробую…

Он снова задрал руки, но тут ложка у меня на груди подпрыгнула и испустила молнию прямо в колдуна! Он завизжал, а я внезапно почувствовал, как тело моё освободилось от колдовского захвата.

— Империя наносит ответный удар! — заорал я в восторге, ударяя ребром ладони по согнутой в локте другой руке. Ну да, неприлично, знаю. Но я не специально оно как-то само так.

А молния из ложки продолжала лупить в Лиховида только теперь она стала узкой и била не в тело, а нацеливалась прямо в его левый глаз.

Ух, как он орал, как он дёргался, пытаясь увернуться! Однако ложка доставала его повсюду даже разметав в клочья столик, стоящий между нами.

Позади и с боков восторженно орали мои друзья, а я не отрывал взгляда от Лиховида и мог бы, пожалуй, наслаждаться этим зрелищем вечно. Но вечно не получилось. Гюнтер-Лиховид взвыл в последний раз, и из тела красным вихрем вылетела скрученная фигура, зависла на секунду под потолком, но словив мощный пинок от последнего залпа молнии, завертелась в воздухе, а потом, будто подбитый фашистский «Мессер», крутясь вокруг оси, спикировала прямо в открытую шкатулку в руках у Маши.

Шкатулка захлопнулась, Гюнтер рухнул на пол, а мы замолчали.

— А чавой-то енто было, внучек? — нарушил тишину хриплый шепот деда.

И все дружно захохотали. Пусть слегка истерическим смехом, но уже облегченно, выплёскивая из себя последние капли пережитого ужаса.

В кабинет ворвались рыцари фон Шлоссена и сразу стало тесно только хохот не уменьшился. Мы почему-то тыкали в рыцарей пальцами и заливались как сумасшедшие. Агриппина Падловна, размахивающая счетами над головой, вызвала совсем уж истерические всхлипывания. А Иван Палыч с большим разделочным ножом и группой поддержки в лице своих девочек с половниками наперевес, заставили нашу банду просто рухнуть на пол.

* * *

— А это, Варюш, — указал я на десятиметровую мраморную фигуру, возвышавшуюся над нами, — судя по наглой морде — Зевс. Самый главный бог у греков.

— А почему они все голые? — девушка стыдливо прижалась ко мне, а я мужественно и ободряюще, обнял её за талию. — Бабы так вообще вона как сиськи напоказ выставили, бесстыдницы. А ты, небось, тут и днюешь и ночуешь, а? — она пихнула меня локтем в бок.

— Ну, что ты, Варюш, это просто стиль искусства такой. Культ восхищения красивым телом.

— От я тебе восхищусь сейчас, Федька!.. Ой, а это что за мужик с рогами винище хлещет? На Аристофана вашего похож, правда?

— А откуда ты знаешь, что вино пьёт? — хмыкнул я. — Ну да, ты права. Это — сатир или фавн, бог виноделия… Ну и еще кое-чего. А наш Аристофан поприличнее смотрится…

Мы с Варей когда всё немного утихло, удрали от толпы и я решил познакомить её с дворцом. В галерею мы попали не сразу. Сначала сходили к Максимилиану на конюшню. Он, поняв, что остался в Лукошкино один, махнул прямо через забор терема и в одиночку быстро домчался до Лысой горы. Поболтать что Максимилиан, что Варя, любили, и мне с трудом удалось разлучить эту сладкую парочку.

Потом сходили проведать Гюнтера в лазарет. Он уже чувствовал себя вполне прилично и сидел перед зеркалом, примеряя очередную повязку на глаз. Судя по вороху самых разнообразных повязок, валявшихся на кровати, начиная от розовой в цветочек и заканчивая классической чёрной, процесс был увлекательный и дворецкий явно был в форме. А глаз ему спасти так и не удалось. Мед-брат бес сообщил нам шёпотом, что Гюнтер вначале сильно переживал пока не примерил первую повязку. Покрутившись около зеркала, он заявил, что с повязкой смотрится более мужественно, брутально и затребовал себе целую кучу разновидностей повязок и торчал перед зеркалом уже около часа.

— Смешной этот твой Гюнтер, — хихикнула Варя, когда мы вышли из лазарета.

— Он не мой, — я трижды сплюнул через плечо. — Он у меня. Работает в смысле. А вообще он хороший. Видишь — себя пожертвовал ради спасения всех нас.

— У тебя, Федь, все хорошие как тебя послушать.

— Ну, так и есть. А что разве не так?

— И вот то чудовище? — Варя указала на пробегающего по коридору монстрика.

— Конечно, — кивнул я. — Сама смотри. Эй, служивый! Живо к ноге!

Монстрик подскочил к нам и вытянулся по стойке смирно.

— Любишь ли ты меня, царя твоего, батюшку? — строго спросил я, похлопав ободряюще ладонью по обеим головам.

— Больше жизни, Ваше Величество! — бодро отрапортовал тот.

— А подругу мою пресветлую Варвару Никифоровну, любишь?

— Не осмеливаюсь, Государь, — робко потупил он обе пары глаз и добавил шёпотом: — Но очарован.

Он попытался шаркнуть сразу всеми пятью ножками, но потерял равновесие и смешно замахал в воздухе щупальцами.

Варя засмеялась, а я скомандовал:

— Молодец! Ну, беги орёл дальше по своим делам. Вот видишь, — обернулся я к Варе, — а ты не верила. Пойдём я тебе галерею имени Кощея покажу.

— Там страшно, наверное, раз Кощеева…

— Ужасно страшно, — подтвердил я, обнимая девушку за плечи. — Но я же с тобой!

Вволю нацеловавшись возле мраморного Геракла с особой жестокостью раздирающего пасть Аполлону, мы наконец-таки отправились домой. Ну, в Канцелярию то есть.

Торжественный пир по случаю освобождения царства от злого колдуна и айясантов, возник стихийно, как меня всячески пытались убедить Аристофан с Михалычем. А я и не стал спорить, пир так пир, заслужили. Нас с Варей усадили бок о бок и когда её бедро горячо прижалось к моему, я счастливо вздохнул и вдруг понял, что вся эта давящая атмосфера, окружавшая меня последние недели, исчезла. Дворец окутывал меня невидимым, теплым одеялом и чуть ли не урчал мне ласково на ухо.

— Деда! — завопил я от радости так, что Аристофан чуть не выронил бутылку. — А мне дворец снова сигналы шлёт! Хорошие! А это значит, что мы действительно прогнали айясантов, змеелюдов этих поганых! Угрозы больше нет!

Дальше по пунктам чтобы ничего и не перепутать.

Калымдай отвёл глаза.

Маша, наоборот закатила глазки к потолку.

Аристофан вздохнул, пробурчал что-то про босса и опрокинул стакан.

Дед участливо погладил меня по голове.

Пелагея гулко хмыкнула.

Олёна сделал вид, что очень занята холодцом в своей тарелке.

Дизель перестал крутить генератор.

Компьютер отключился.

Бесенята возмущенно завопили.

Всё. Никого не забыл?

Ах да, Варя. Варя просто, не обращая ни на кого внимания, чмокнула меня в щеку, а под столом взяла меня за руку.

— Ну чего опять не так? — насупился я. — Что я снова просмотрел? Ничего не понимаю… Ну, чего вы на меня так пялитесь?! Мы же победили, верно? Айясантов прогнали, так?

— Каких айясантов, внучек?

— Ну, каких-каких. Змеелюдов же!.. О. Э-э-э…

— Вот и славно, внучек, держи пирожок.

— Давай, босс, в натуре за победу!

— Я идиот, да? — спросил я на ушко у Вари.

— Совсем немножко, Феденька, — хихикнула она. — Но ты не грусти я же с тобой!

Надул нас Лиховид с самого начала. Не было никаких змеелюдов, а придумал он эту сказочку, чтобы артефакты мы ему достали и помогли переворот устроить. А все гадости и покушения во дворце это только его рук дело. Он же и Бабаем перед шамаханами прикидывался, на бунт их подбивал. Умный он ничего не скажешь. А вот я — дурак.

Зато он сейчас в шкатулке срок мотает, а я с друзьями и любимой девушкой пироги котлетами заедаю, вот так-то!

А Шмат-разуму я новую шкатулку выделил. Хоть и маленькую чтобы тоже в карман помещалась, зато золотую и с бриллиантами.

Эпилог

Проснулся утром я сам. Варюша лежала рядом под толстым одеялом, закинув ногу мне на живот, а голову положив на плечо. Я несколько минут полюбовался на неё, потом чмокнул в очаровательный носик и осторожно, чтобы не потревожить, выбрался из кровати.

Накинув джинсы и майку, я вышел в кабинет и тут же наткнулся на улыбающегося, кивающего мне деда и Машу, тоже сияющую и хитро прищурившуюся.

— Чего? — зашипел я. — Ну чего уставились?

— А и ничё, внучек, — растянул рот до ушей дед. — Завтракать скоро будем вот и радуюсь!

Я махнул рукой и перед тем как уйти в ванную, вручил Дизелю в одну руку клавиатуру, а в другую — мышку и велел так и держать ровно до половины седьмого. Теперь он не сможет генератор запустить и разбудить Варю.

А что Варя? Всё у нас с ней хорошо просто замечательно. А было у нас что ночью или не было — это наше личное дело, понятно? Всё равно мы поженимся вот-вот. Летом, наверное.

После завтрака, когда мы всей нашей славной Канцелярией приходили в себя после очередных издевательств Михалыча, и произошло то, что положило начало новым приключениям и заботам.

Я сидел на диване, дымил сигарой, старательно выпуская дым в сторону от Вари, которая устроилась у меня под боком. Тишка да Гришка примостились ко мне с другого бока, тихо повизгивая, выклянчивая очередную порцию мультиков. Калымдай с Аристофаном лениво резались в карты за столом, а рядом с ними Маша, Олёна и Пелагея о чем-то дружно хихикали, искоса поглядывая на нас с Варей. И только дед был занят делом. Он поставил в сторонке Дизеля и, развесив на нем для проветривания мой дежурный плащ, любовно расправлял последние складки.

Идиллия.

Ну, вы же помните про наши идиллии, да? Стоит только чуть-чуть расслабиться… Ну и так далее.

Вот и сейчас, лениво наблюдая преобразование Дизеля из простого скелета в нечто торжественное и официальное, у меня вдруг перехватило дыхание. Я вскочил и в восторге заорал:

— Есть!

— Что опять? — удивилась Маша. — Только что же позавтракали, мсье Теодор…

— Да нет, я не про еду! Я знаю, как освободить Кощея!

— Прямо сейчас? — наморщила носик Маша.

Здравствуй, дедушка Кощей!

Предисловие, или Откуда есть пошла земля Кощеева

«… — Никитушка!

— Что?

— Ты уж как будешь купцов-то слушать, меня из горницы не гони. Я-то сразу угляжу, который из них врет.

— Как же можно? — Я дружески приобнял бабку за костлявые плечи. — Мы теперь одна команда. Оперативный отдел. Работаем вместе, согласно штатному расписанию. Митька, дуй к Гороху, скажи, что у меня новое дело, пусть к обеду не ждет. Потом рысью назад. Бабуля, зовите пострадавших!

Если бы я знал, чем это дело закончится, — ни за что бы за него не взялся».

Уф-ф-ф… Всё. Я поставил точку, сохранил документ и откинулся в кресле, разглядывая на мониторе последнюю страницу свеженького ещё текста. Набрал наконец-то, а то уже перед Никитой стыдно становится. Обещал еще давно перегнать его книгу в комп, чтобы распечатать впоследствии, а всё тянул до последнего. А скоро Новый год — всего пара недель осталась, вот и будет классный подарок Лукошкинскому участковому милиции, Ивашову Н.И.

Я, кстати, тоже заразился от Никиты сочинительством, даже не ожидал от себя. Только мы в разных стилях пишем. У Никиты настоящий художественный роман получился, с юмором и, надо отметить — с немалой долей выдумки. Но — здорово, мне понравилось. Я же пишу скорее хроники, чистейшая документалка такая. Никаких там веселых моментов, битв, кровопролития, что так часто встречаются в современном творчестве. Нет, просто скрупулёзное изложение фактов, никакой фантастики, одна историческая правда. Вот почему, кстати, у нас получились разные описания одних и тех же событий. Но это даже и хорошо, думаю. Одним нравится веселые книги почитать, а другие требуют серьёзных, аналитических подходов к описанию исторического процесса. Каждому — своё, а в целом — гармония. Сразу отмечу, что данный отчет тоже выдержан в строгом стиле документалистики. Никаких глобальных сражений просто монотонное перечисление событий. Так что потом не ругайтесь, я предупредил.

А Никите распечатаю, обложку какую-нибудь придумаю, да отдам нашим умельцам, чтобы переплели. Да тому же Аристофану, например. Он на фальшивых золотых слитках узоры защитные наловчился делать, уж переплет-то наверняка осилит. Правда как узнает, что для милиции старается, сразу бурчать начнёт мол, «западло, босс на ментов пахать в натуре». Ничего, потерпит. Царь я или не царь?

Кстати, вопрос довольно интересный. Потому что с одной стороны я ещё какой царь и даже император да мало того — Кощей, а с другой стороны как ни крути, так только исполняющий обязанности вышеперечисленных должностей. На самом деле я — скромный начальник Канцелярии при дворе Кощея. Статс-секретарь Федор Васильевич Захаров, если уж официально. Прошу любить и жаловать, хотя такие проявления чувств с вашей стороны будут весьма затруднительны, учитывая, что перед тем как согреть меня теплом, пронестись они должны не только сквозь пространство, а и через время. За тридевять земель как минимум, а уж в стародавние времена, так вполне определенно. Ну, живу я тут, понимаете? Это я не сам сюда попал, не подумайте. Это Кощей постарался. Понятное дело, что он старался не для меня, просто задумал убрать со своего пути вышеуказанного участкового и почему-то решил, что оптимальным оружием против него будет его же соотечественник. Вы понимаете такую логику? А я вот постепенно стал понимать. Поживите тут с моё, еще и не такого нахватаетесь. Одно скажу — теперь я очень рад, что так всё получилось. Вначале-то волком выл, на стены кидался, требовал вызвать адвоката, консула и спецназ, а потом как-то постепенно привык, вник в обстановку, с коллегами-друзьями сошёлся и сейчас обратно не хочу, хоть стреляйте.

— Внучек, бросай ты компутер свой бесовской, а давай-ка лучше за стол. Я ить тебе сейчас оладиков нажарю, хочешь? Со сгущенкой!

— А давай, Михалыч, — сразу согласился я, а дед даже икнул от удивления.

Как это так — Федьку упрашивать покушать не пришлось! Целый ритуал просьб, плавно переходящий через логические доводы к прямым угрозам и обломался!

Дед, обескуражено чеша в затылке, зашаркал к себе в комнату, где давно еще установил маленькую печурку, как раз для оладиков, блинов или просто — разогреть что-нибудь. Основные блюда нам из кухни доставляют, а вот особые вкусняшки Михалыч сам делает.

У двери к себе дед оглянулся и уточнил:

— Точно Федька? А то я наделаю сейчас, а ты снова нос воротить будешь.

— Не дождешься, Михалыч. Со сгущенкой я что угодно съесть готов. В крайнем случае — Тишке да Гришке отдашь.

Тишка да Гришка — это бесенята Михалыча. Они маленькие еще, даже разговаривать не умеют. Зато умеют деду помогать по хозяйству, а еще — проказничать, да так, что Аристофан со своими бандитами от зависти из серых зелеными становятся, когда про очередные проделки бесенят узнают.

Аристофан? Это тоже бес, только уже взрослый. Он у меня командиром отряда служит в Канцелярии. В подчинении у него двадцатка бесов же, а обязанности — что ни скажу, всё выполнять. Ага, я тут хорошо устроился. И это никак от моего нынешнего царствования не зависит. Аристофан, между прочим, именно на Канцелярию работает с самого начала — ветеран. Бесы они вообще-то жуткие разгильдяи. Вороватые, проказливые, ленивые. Но мы сразу Аристофану по рогам настучали, а он уже своих бойцов в оборот взял, и теперь хлопот с бесами у нас практически нет. «По рогам», кстати — это не эвфемизм. Бесы, как вы понимаете, и с рогами, и с хвостами, и с поросячьими пяточками, всё как положено.

Михалыч? Не, он не бес — обычный человек. Ну, в физиологическом смысле, а на самом деле — личность уникальная. Посмотришь со стороны, ну старичок и старичок. Невысокого роста, с бородой, да и одежда на нём самая простецкая по местной рабоче-крестьянской моде. А на самом деле моего деда тут все знают и уважают, а кто не уважает, тот боится. А кто не боится, тех уже и в живых-то давно нет. Ну, кроме меня. Я деда не боюсь, а люблю. Я как тут казался, Михалыч меня сразу под крылышко взял, заботой и теплом окружил, и я его сейчас как родного дедушку и воспринимаю. Да и он ко мне всё «внучек, да внучек». Он-то у нас семьёй так и не обзавелся, пока сейфы у богатеев по всей Европе вскрывал, а на Русь вернулся уже в возрасте, да так и остался одиноким. А тут я ему подвернулся и теперь сполна огребаю всю дедову нерастраченную любовь. Не-не, дед у меня не какой-нибудь там монах-затворник, совсем даже наоборот. И выпить любит, и морду набить может, и дама сердца у него есть, а при необходимости и с топором на обидчика кинется. Обычный такой дедушка.

— Ну-ка, — дед с сомнением посмотрел на меня и поставил на стол тарелку с горячими еще оладиками. — Садись Федька, коли не передумал.

— А сгущенка?

— Иван Палыч сильно извинялись — переварилась сегодня сгущенка, карамелью отдаёт, — развел руками дед. — Так что придется тебе, внучек, с вареньем оладики кушать, а сгущенку я ентим двум паршивцам, Тишке да Гришке отдам.

— Да конечно! — я подскочил с кресла, в которое тут же забрались бесенята. — Вот варенье им и скармливай, а мне сгущенку подавай! Ничего, пропихну как-нибудь в себя и с карамельным привкусом.

Тишка да Гришка на сгущенку и внимания не обратили, продолжая скакать в моём кресле, махать лапками, рожками и хвостиками, да жалобно поскуливать, привлекая моё внимание. Это они мультики требуют. Подсадил я их на мультфильмы крепко. Дед, кстати, тоже не брезгует произведениями кинобизнеса. Но он больше фантастические сериалы полюбил — часами может спорить, кто круче в бою: клингоны или джедаи. А еще больно ему шлем Дарта Вейдера по душе пришёлся. Он даже в наши мастерские бегал, просил такой же сделать для меня. Я сейчас на официальные мероприятия обычный шлем одеваю, ну такой в виде волчьей головы. У Кощея из его запасов позаимствовал. Всяким там послам и почетным гостям, прибывающим с визитами к нам во дворец, мне лицо своё показывать не рекомендуется мол, не и.о. какой-то с важными лицами беседу ведёт, а как бы сам Кощей. Тем более что шлем этот еще и голос отлично искажает.

Но я от дедовой поделки напрочь отказался еще на стадии идеи — я и к волчьему уже привык. Да и Михалыч после первого образца из мастерских, тоже охладел к своей творческой задумке.

Я не очень сумбурно всё излагаю? В моих предыдущих отчетах я всё подробно расписывал, но думаю, стоит хотя бы конспективно всё-таки рассказать об общей обстановке в нашем царстве-государстве, да и с основными персонажами познакомить на тот случай, если кто-то не читал мои ранние хроники.

Государство наше — сказочная Русь, расположено… ну где-то на территории современной России. Так неопределенно, потому что так и есть на самом деле. Тут не карты географические, а направления. Надо вам попасть, к примеру из стольного града Лукошкино к нам на Лысую гору, под которой дворец Кощея находится, останавливаете тогда первого попавшегося прохожего и просите указать дорогу. Он вам пальцем сразу и ткнёт мол, туда и иди, а потом тем же пальцем у виска покрутит мол, иди-иди коли мозгов нет, да добровольно Кощею в лапы попасть хочешь. Да еще и добавит традиционно — тридевять земель пройдешь, три пары железных сапог сносишь ну и так далее по текстам известных сказок. И, кстати, если и надумаете идти, то так и получится и неизвестно, сколько лет добираться придётся, причем через заколдованные леса, где хозяйничают всякие странные зверушки и обитатели от леших до чугайстырей или через реки, кишащие русалками и водяными. Это нормально для здешних краёв, все давно привыкли. Только я пешком на такие расстояния не хожу. Да никто не ходит, особых дураков тут нет. Ну, кроме классических, сказочных, которые почему-то поголовно зовутся Иванами. У меня для передвижения есть Змей Горыныч, правда он сейчас на морях отсиживается — зиму пережидает. Есть еще могучий жеребец Кощея — Максимилиан, говорящий и не в меру начитанный, иногда просто достающий своей вежливостью и болтовнёй на темы древних цивилизаций, пирамид, ацтеков и прочей околонаучной ересью. Зато ему подвластны особые пути, тропы и до того же Лукошкино он часа за три-четыре запросто меня довозит. А с месяц назад мне вообще классная штуковина в руки попалась — Шмат-разум. Вещь, честно вам скажу. Раньше это создание могло запросто любое желание исполнить, ну, например мост хрустальный с одного берега реки на другой протянуть в самые кратчайшие сроки, а сейчас что-то глючить у него стало, а может просто выдохся от злоупотребления самогоном, и осталась у него одна-единственная способность — перемещать людей с места на место. И получается это очень качественно. Скажешь, эдак: «А ну, Шмат-разум, перемести меня сотоварищи на утренние профитроли во дворец французского короля!» и через секунду вы уже в Париже, в окружении хлопнувшихся в обморок придворных, во главе с местным королём.

О, простите — Гюнтер с докладом пришёл.

Пока он не начал, коротко поясню. Гюнтер — это дворецкий местный. Довольно неприятный тип, да еще и на меня глаз положил. Угу, в том самом смысле. Правда, пока я тут царствую, он себе ничего такого не позволяет, а вот когда я был просто начальником Канцелярии, то к радости моих добрых и участливых сотрудничков, всегда готовых похихикать над вышестоящими товарищами, заваливал меня орхидеями и слащавыми открытками с пошлыми намёками.

— Ваше Величество, — поклонился он, прорываясь в Канцелярию сквозь заслон моей личной гвардии — рыцарей-зомби.

— Давай, Гюнтер, заходи, — махнул я рукой. — Оладики будешь?

— Со сгущенкой, Государь?

— А как же.

— А можно просто сгущенки кружечку — я потом у себя откушаю?

— Ишь хитрован какой, — хмыкнул дед, но пошел к себе, запаковать дворецкому сгущенку на вынос.

Тут тоже надо пояснить. Ох… Достану я вас пояснениями, но без них запутаетесь… А надо было мои предыдущие отчеты читать!

Сгущенку это я сюда привнёс. Мы её вместе с нашим шеф-поваром научились делать. Кухня тут во дворце шикарная, а заведует ею, конечно же француз — Жан-Поль де Бац, а по-нашему — Иван Палыч. Иван Палыч у нас — большая умница, фанат своего дела. Когда я сюда попал, то быстро с ним спелся и теперь царская кухня может похвастаться новыми блюдами — тортик «Наполеон», сгущенка и салат «Оливье», который пока не рекламируется и в массовое производство не поступил. Берегу его на Новый год. Да и с майонезом никак справиться не можем пока, зато зеленого горошка Иван Палыч закатал несколько банок, ура.

— Что у нас нового, Гюнтер? — спросил я, расправляясь с последними оладиками.

— Тишина, Ваше Величество. Последние послы по домам разъехались. Приходила пара очередных царевичей вас воевать, но услышав, что в заточении пока ни царевен, ни принцесс, ни даже цариц нет, развернулись и уехали. Обещали весной наведаться.

— Вот и хорошо, — прочавкал я. — У нас сейчас и без них хлопот полно — Новый год на носу. Кстати, как придворные приняли мой Указ о назначении выходного дня, да и сам новый праздник?

— Спокойно и с пониманием, Ваше Величество, — Гюнтер благодарно кивнул Михалычу, принимая из его рук, обвязанную тряпицей глиняную кружку со сгущенкой. — Благодарю, господин Михалыч, вы как всегда крайне любезны и готовы поддержать пострадавшего ради Отечества.

Кстати, тут Гюнтер не врёт и не преувеличивает. Пару недель назад он лишился глаза при попытке одного мерзкого древнего колдуна — Лиховида, устроить дворцовый переворот. Теперь Гюнтер щеголяет разноцветными повязками на глазу, меняя их по настроению, а колдун сидит в заточении в маленькой коробочке.

— Да не за что, милай, — покивал головой Михалыч. — Это Иван Палычу спасибо, что не забывает нас.

— И мне, — обиженно встрял я. — Я же рассказал, как сгущенку делать!

— А тебе, — дед подвинул мне кружку чая, — ежели расправился с оладиками, то пора и делами царскими заниматьси, а не валятьси на диване, от работы отлынивая.

— Ну, дед… — тут же заныл я. — Я же не от лени на диване валяюсь, а для лучшего пищеварения, будто ты сам не знаешь.

— Иди-иди, Федька. Раз выбилси в цари-ампираторы, так соответствовать должён!

Это Михалыч так прикалывается. Ни в какие цари я не выбивался, больно надо было. Это мне Кощей подкузьмил. Враг тут у него древний объявился, а справиться с ним у Кощея пока силёнок нет, вот и взял он да добровольно сдался в плен официальному царю нашей страны — Гороху. Кстати, вполне нормальный царь. Хотя, это простым жителям он царь, а если по нашим правилам судить — просто Горох. Ибо царь-батюшка у нас только один — Великий и Ужасный Кощей. И вот этот Великий да Ужасный вполне, знаете ли, здраво рассудил, что если он для своего врага станет недоступен, то тот злодей будет тихо сидеть идожидаться, когда же ему этот самый доступ к телу Кощея откроют. И выгода от этого плана очень даже великая оказалась. Вот представьте, что тот Кощеев противник, а надо сказать, что обычный его облик — большо-о-ой такой змей (не путать с Чингачгуком и тем более с Горынычем), размером с полквартала, летающий и совершенно чокнутый, вступил бы в бой с Кощеем и с большой вероятностью прибил его. Не насмерть, конечно — бессмертный у нас царь, но вернуться в привычную ипостась Кощею удалось бы ох как не сразу. Могло и несколько сот лет пройти, кстати. И это — еще полбеды. А настоящая беда могла произойти, когда после победы тот нечингачгук отправился бы сносить под корень Лысую гору вместе с дворцом, который под ней находится, а потом, наверняка отправился по Руси резвиться, обнулив для начала Лукошкино. И получается, что Кощей своей сдачей в плен не только себя спас, а в первую очередь — наше государство. Самоотверженный, даже героический поступок. Вот только этот герой сейчас где-то за Уралом в тюрьме строгого режима прохлаждается, а я за него тут лямку тяну. Вот такая справедливость. И я снова подчеркну — сам я на этот пост не стремился. Кощей перед отсидкой оставил официальное письмо, в котором на время своего отсутствия назначил меня даже не то что царём, а самим Кощеем. Вот и…

Ага, вспомнил отличную цитату, подходящую к случаю: «Вот вы говорите: „царь-царь“… А вы думаете, нам, царям, легко? Да ничего подобного, обывательские разговорчики». Очень, знаете ли, в тему звучит.

А почему именно меня? А больше некого. Нет-нет, я не гений (скромничаю, конечно) и не незаменимый, просто действительно некого. Из людей на более-менее приличных постах, во дворце только Гюнтер, мой Михалыч, Иван Палыч, да я. Без ложной скромности скажу, что выбор тут очевиден для всех. Да никто и не возражал — дураков тут нет против воли Кощея идти. Уже нет. Вывелись вследствие естественного отбора.

— Ваше Величество, — напомнил о себе Гюнтер, терпеливо дожидавшийся, пока мы с дедом не закончим очередную перепалку, — а стоит ли ставить ёлку на верхушке Лысой горы? Не обойдёмся ли ёлкой только в Тронном зале? Я понимаю — праздник, только эта ёлка как маяк сработать может.

— Да кого нам бояться, Гюнтер? — отмахнулся я. — Гороха? Даже не смешно.

— Фон Дракхена, — строго уточнил дворецкий.

Это так официально того гада, врага Кощеева зовут.

— Кощей говорил, что фон Дракхен холод совсем не переносит и по таким морозам фиг он куда из своего отапливаемого замка выберется. Ну, даже и выберется — он же знает, что Кощея тут нет, а мы ему неинтересны. Давай, Гюнтер, ставь обе ёлки, отпразднуем Новый год, порадуем население в кои-то веки.

— Как скажете, Ваше Величество, — коротко поклонился дворецкий. — Я могу идти?

— Ещё вопрос, Гюнтер. Нужна мне помощь в организации праздника, сам я всё не потяну. Ну, эдакий комитет по подготовке, человека три активных, не ленивых. Есть такие на примете?

— Именно людей, Государь? — уточнил дворецкий.

— Нет, конечно, — отмахнулся я. — Что ты меня на слове ловишь, как будто унизить перед подданными желаешь? Ты у нас не враг народа случайно?

— Просто уточняю, Государь, — невозмутимо отозвался Гюнтер. — Сегодня же подберу… хм-м-м… людей и доставлю пред очи ваши ясные и совсем не грозные.

— Как это не грозные? — возмутился я. — Ещё какие грозные! Ладно, можешь идти. И смотри у меня! Ух, я в гневе страшен!

— Как скажете, Ваше Величество, — согласился Гюнтер и покинул Канцелярию.

Бесенята, дождавшись ухода дворецкого, завопили с новой силой, да так, что даже дед поморщился:

— Да включи ты им енти мультики, внучек, так и оглохнуть можно.

Ага, я сразу и поверил, что Михалыч за уши свои беспокоится. За Тишку да Гришку он переживает! А мне теперь вставать с дивана и плестись к компу. Ладно, чего только не вытерпишь ради мира и спокойствия.

Между диваном и компом у нас дверь в генераторную, где с удовольствием пашет мой дружище — скелет Дизель. Я заглянул к нему, помахал рукой, а он в ответ радостно заклацал челюстью, не прекращая ни на мгновение крутить рукоять генератора.

Дизель — это тоже идея Кощея. Царь-батюшка меня из моего времени вытащил прямо из геологической партии, где я подрабатывал сезонно. Прямо с вагончиком со всей аппаратурой, спасибо ему за это, благодетелю нашему. Я бы без компа точно ходил бы тут скучный и грустный. Если бы вообще выжил. А так удалось Кощея заинтересовать достижениями науки и техники, а потом и полезным стать, вот постепенно за чуткость, гениальность и скромность и выбился в большие начальники. А Дизеля мне как раз Кощей и посоветовал в качестве замены бензина, которого тут даже в теории пока не существует. Михалыч приделал к генератору рукоять и теперь Дизель с чувством огромного удовлетворения, крутит её, а комп работает. Дизель после этого стал местным героем у всех скелетов. Особенно после того, как за особые заслуги я ему красным фломастером, нарисовал на лбу знак радиационной опасности. У скелетов во дворце жизнь тоскливая, скучная, а тут такой прорыв в карьере, вот и образовался у нас тут клуб дизелепочитателей. Да ладно, не мешают — пусть развлекаются. Однако есть в этой ситуации и огромный минус для меня. Кощей наш батюшка, чтоб ему икалось в цепях в тёмной камере, запрограммировал Дизеля запускать генератор ровно в шесть утра. Оно бы и ничего, но при вращении рукоятки косточки скелета так громко и отвратительно визжат, что от этого ультразвука я тоже теперь вскакиваю в шесть утра.

Я полюбовался бесенятами, затихшими в кресле, завороженными «Ну, погоди!», который они пересматривают, наверное, в тысячный раз. Почесал между рожек Тишку, потом — Гришку, а может быть наоборот — вечно их путаю и задумался.

Глобальных дел ну, таких что всё бросить и куда-то бежать в очередной раз, спасая мир, не было. А вот делишек скопилось больше чем хотелось бы, и заниматься ими было жутко лениво.

— Внучек, — будто угадав мои мысли, протянул дед, убирающий в шкаф миски после легкого перекуса, — а ты ведь давно у Варьки своей не был а? Может смотаемси в Лукошкино? Поглядим, не случилось ли чего?

Ага, заботливый какой. Это он сейчас на самом деле не за меня переживает и не за мою девушку, а прикидывает, как бы самому попасть к своей пассии — могучей тётке Пелагее, служащей у моей Вари домоправительницей. Любовь у них с дедом.

А вообще любовный вопрос у нас тут даже и не вопрос, а устоявшийся факт. Будто не декабрь, а март месяц на дворе — все в чувствах, переживаниях. Вот смотрите. У меня — Варя. Чудесная девушка, которой удалось сбежать из монастыря после того как она стала сиротой, а два братца запихнули её в туда, чтобы она не мешала им прогуливать наследство. Я про это тоже подробно рассказывал в предыдущих хрониках.

Варя у меня — настоящая боярыня, знатного рода Зубовых. Сейчас она проживает не в своём имении, а в стольном городе Лукошкино, где с милостивого изволения (ха-ха!) Гороха, вот-вот собирается открыть первую школу для детишек.

Поборов свою невероятную скромность, исключительно ради истины, должен отметить, что я принимал самое непосредственное участие во всех приключениях Вари. Её братцев, которые опустились до откровенного грабежа на большой дороге, силами нашей Канцелярии удалось избавить от смертной казни, и милостивым судом Гороха они были отправлены на пожизненную каторгу. Варя была восстановлена в правах и с увлечением достраивает школу, половину расходов по которой, кстати, я взял на себя под видом некоего гуманитарного фонда.

А в целом у нас с Варей всё хорошо даже отлично. И пожениться мы планируем, наверное, летом. Вот только повидаться с ней удается не так часто как хотелось бы. Дела, сами понимаете.

Следующая любовная линия это, как я уже говорил — Михалыч и Пелагея. Особо ничего про них сказать не могу. Пожилые люди, развлекаются, как могут. Счастья им, здоровья и, хи-хи, детишек побольше.

Еще один любовный сюжет это уже в духе «Ромео и Джульетты»: участковый Ивашов из Лукошкино и наша новая сотрудница — бесовка Олёна. Отношения у них развивались постепенно и довольно сложно. Ну, по разную сторону баррикад они оказались, что уж тут поделать. Про Никиту я рассказывать не буду — он сам про себя прекрасно в своих мемуарах рассказывает, а вот про Олёну пару слов скажу. Она родилась обычным человеком, но еще в детстве попала в рабство по договору к Кощею и он её быстренько переделал в бесовку. Я этих тонкостей ни в юриспруденции, ни в колдовстве не понимаю, просто принимаю как факт и договор этот и бесовку, не вникая в детали. Как бы то ни было, но Олёне совсем невмоготу стало на службе у Кощея и решила она любыми путями обрести волю. И, знаете, получилось у нее. Правда — в перспективе. Летом Кощей пообещал отпустить её, а пока она зачислена в мою Канцелярию и служит верой и правдой. Ну а в процессе службы встретилась с Никитой, и завертелось у них и как я думаю — очень серьёзно.

Есть и еще одна парочка у нас, самая первая из всех. Это наша сотрудница, простая вампирша Маша и её пламенный поклонник — немецкий посол Кнут Гамсунович Шпицрутенберг. Про Машу я вам потом расскажу. Она у нас личность неординарная и парой слов не обойтись, а вы у меня и так уже устали от пояснений. Да и Михалыч давно ответа ждёт.

— А знаешь, деда, возможно, ты и прав…

Михалыч аж подпрыгнул от негодования:

— «Возможно?!» Да ить как у тебя только язык поворачиваетси, Федька, такое говорить?! Я всегда прав!

— Я пытался сказать, пока ты меня не перебил, что можно действительно в Лукошкино смотаться, но если тебе важнее свои скрытые комплексы тут демонстрировать, то давай лучше останемся. Я тебе сейчас психологические тесты запущу на компьютере, будем выявлять, что ты у нас за личность на самом деле и как с тобой бороться.

— Паразит ты, внучек, — вздохнул дед. — И как только Кощей-батюшка тебя царем назначил… Одевай свой полушубок да поехали, уговорил.

Ну и как вы думаете — удалось мне повидаться с Варей? Правильно — нет.

А у нас тут всегда так. Стоит задумать что-нибудь полезное, а главное — приятное, как тут же происходит нечто, сразу нарушающее все планы.

История о бравом офицере, который взлетев вверх, тем не менее, опустился вниз

Испортил нам с дедом приятное времяпровождение Аристофан. Нет-нет, не в том смысле, что это у меня с дедом романтические отношения возникли, разумеется. А в том, что планы повидать наших милых дам навернулись сегодня как Винни-Пух с дерева.

— Это… босс! — заорал крайне возмущенный командир моего диверсионного отряда бесов, врываясь в Канцелярию. — А чё они там ваще в натуре офигели, а?!

Дед вздохнул и отложил полушубок в сторону:

— Опять твои паразиты что-то натворили?

— Ты чё, дедушка Михалыч! Пацаны в натуре не при делах! Это всё они, блин! Мало им тогда босс всыпал!

— Ты про подвалы что ли? — догадался я.

Аристофан, весь кипя от негодования, только кивнул и стукнул себя кулаком в грудь. Не Кинг-Конг, конечно, но звук хороший получился, громкий.

— И что случилось? С твоих бандитов деньги за выпивку потребовали, а им платить нечем?

У нас тут во дворце, точнее — под дворцом, находится масса увеселительных заведений. Казино, куча баров со стриптизом и без оного, различные забегаловки, дома любви и прочие радости для заскучавших придворных. Мне туда ходить нельзя — Кощей запретил уж и не знаю по какой причине, но ослушаться его я не хочу да и сам туда не особо рвусь.

А в прошлом месяце там вообще бунт вспыхнул, представляете? Против меня-батюшки. Разметала бунтовщиков в клочья моя тридцатка рыцарей-зомби, полученная мной по наследству от Кощея, да сотня скелетов во главе с Дизелем. Владельцы злачных заведений быстро поняли с кем жить лучше в мире и по чьим именно правилам, и проблем больше до сегодняшнего дня не было.

— Ты чё, босс! — Аристофан даже задохнулся от возмущения. — Братва всегда реально за себя платит!

Я захихикал, а дед поднял глаза к потолку. Ага, как же. Сколько раз приходилось выручать Аристофана, подкидывая ему деньжат, чтобы расплатился за прогулянное и пропитое.

— Ты, Аристофан толком говори, — потребовал я. — А то я и не знаю то ли уши тебе надрать, то ли опять рыцарей подымать. Точнее — опускать. Вниз.

— Так ты же сам, босс и приказал в натуре, — удивился Аристофан.

— Я?!

— Ну, типа Указ такой, босс. Мол, я — реально глава комиссии, ну этой… блин и не выговорю. Короче, должен прошмонать там всё.

— Деда?

— Было такое, внучек, — кивнул Михалыч. — Аккурат перед самим бунтом ты Указ издал, а подвалы-то и поднялись после ентого.

— Гю-у-унтер! — заорал я в воздух. Это тут самый быстрый способ вызвать кого-нибудь ко мне. Не знаю, дворец ли так реагирует — мы же с ним в ментальной связке, а скорее всего кто-то из придворных неподалеку дежурит.

Как бы то ни было, но минут через пять дворецкий уже стоял передо мной.

— Гюнтер, а напомни, пожалуйста, что там за указ такой был, в котором Аристофан должен был в наших злачных местах инспекцию проводить?

Дворецкий закатил глаза… пардон — глаз к потолку, пожевал губами и процитировал:

— «Назначить Аристофана главой инспекционно-санитарной комиссии и со всеми его бесами отправить в подвалы»…

— О, как… Ну да точно, так я и распорядился тогда, — я повернулся к Аристофану, — Ну и что там сегодня произошло?

— Облом, босс. Мы типа в один кабак сунемся мол, проверка пришла, радуйтесь в натуре, а там уже кодла охранников с соседних забегаловок набежала конкретно. Мы в другой, а они уже там. Их реально много, босс.

— А не в том дело, — вспыхнул вдруг дед, — что много, а в том, что супротив указа царя-батюшки переть посмели!

— Точно, деда, — согласился я. — Похоже, не додавили мы их тогда.

— В натуре, босс, — подтвердил бес.

— Был там один… не помню имя, но говорил, что бар у него… как же там?.. А! «Бес и дева».

— Матвей, босс, — подсказал Аристофан. — Реальный мужик, без базара. Только таких там — две-три штуки на всю кодлу.

— Точно, Матвей. Давай-ка, Аристофан тащи его сюда, поговорим. А вообще надо вопрос решать кардинально. Ну что за дела — каждый месяц нам бунт теперь устраивать будут?

— Под корень их вырезать, внучек, — предложил дед, — а заместо их новую прачечную открыть, али вторую кухню.

— Не-не, Михалыч! — перепугался Аристофан. — Никак нельзя в натуре, ты чё?!

— Да-а… Не поймёт нас народ, дед, если совсем прикроем. Тогда весь дворец взбунтуется.

— Опять же прибыль оттудова немалая идёть, — забрал назад своё предложение Михалыч.

— Я погнал, босс? За Матвеем типа?

— Давай, Аристофан, только быстро. В кабак не заверни по пути.

— Прикажете снова ополчение скелетов созвать, Ваше Величество? — предложил Гюнтер. — В помощь вашей гвардии?

— Да пока вроде и не надо, спасибо.

Гюнтер ушел, а на его место вскоре заявился Аристофан со знакомым мне уже владельцем бара — Матвеем.

— Ну что, Матвей, — строго начал я, — не оправдал ты моих надежд. Опять бунтовать вздумали?

Матвей рухнул на колени:

— Не вели казнить, батюшка, а только не виноватые мы.

— А кто виноват? Надеюсь не я?

Шутка не удалась — Матвей только непонимающе посмотрел на меня и вздохнул:

— Не по-людски у нас там дела идут, батюшка. Маемся мы, горемычные, тыкаемси туды-сюды, а без толку. И рады бы жить тебе да себе на пользу, а никак.

— Вот как? Порядка не хватает? А если наведу порядок, не взвоете?

— Да батюшка ты наш… — Матвей даже подскочил. — Да ты только силушкой всподмогни, а мы уж порядок и сами наведём!

— Понял, Матвей, хорошо. Будет вам силушка.

Матвей ушел, Аристофан не сводил с меня преданных поросячьих глазок мол, вот-вот озарит меня и всё само собой исправится. А дед, как обычно при решении проблем, потащил на стол самовар.

— Деда, погоди пока со своим чаем. Только же оладики ели.

Дед вздохнул и к моему изумлению без споров и причитаний утащил самовар в свою комнату.

Я повернулся к бесу:

— Аристофан, давай гони свою банду обратно в казарму и сидите там пока не позову.

— Отряд у меня, босс, — привычно надулся Аристофан. — Типа реальный боевой такой.

— Отряд-отряд, — отмахнулся я и едва бес покинул Канцелярию, плюхнулся на диван и потащил из коробки сигару.

Нет, я не заядлый курильщик, так иногда балуюсь. Да и сигары какие-то горькие, крепкие. А вот повертеть её в пальцах, полюбоваться на сизый дымок — очень даже способствует в раздумьях.

Сразу предупрежу возмущение дотошливых читателей мол, не может быть в этом времени табака, помидоров, той же картошки и много другого. Правы вы, абсолютно правы — не может быть. Но — есть. Я тоже сначала удивлялся, но Кощей всё очень просто объяснил: привозят купцы из-за моря-окияна. И всё, все вопросы сняты.

Дизель тихо скрипел за дверью, бесенята так же тихо пихались и ёрзали в моём кресле, не отрываясь от монитора, на котором Волк всё так же безуспешно гонялся за Зайцем. Дед, сидя за столом, начищал ордена и медали с моего генеральского мундира и изредка поглядывал на меня — не созрела ли очередная гениальная идея у внучека.

А ведь созрела. Не быстро, не полностью, но когда я подскочил внезапно с дивана, дед заулыбался, покивал головой и пошаркал за самоваром.

— Михалыч, а вот скажи, — я еле дождался когда дед водрузит самовар на наш большой стол из простых струганных досок, — если я тут натворю что-нибудь, ну указ какой издам, который Кощею не понравится, не прибьёт ли он меня потом когда вернётся?

— Ну, если ты не вздумаешь, к примеру, перенести дворец в Лукошкино или еще какую глупость не сотворишь, то посопит Кощей-батюшка, да и махнёт рукой своей костлявой. Ить он же тебя на царский пост назначил, значится всё, что ты ни делаешь, всё с евойного одобрения получается. Захочет тебе пинка дать, а не станет, чтобы престиж свой не уронить.

— Престиж… И откуда ты, деда такие словечки знаешь?

Михалыч только фыркнул. А да, всё время забываю, что дед в молодости по Европе гастролировал и на основных европейских языках худо-бедно, а объясниться может.

— Деда, тогда следующий вопрос: а не повысить ли нам Калымдая? Сейчас он у нас майором служит, а мы ему дадим… ну, полковника, скажем. А? Кощей не озвереет от такого моего самоуправства?

— Да и хрен с ним, — пожал плечами Михалыч. — Ежели и озвереет, так сбегает на луну провоется да отпустит его. А ты ведь, внучек, — дед прищурился, — не от доброты душевной нашего бравого вояку в чине повысить хочешь, а? Ну-ка признавайся, что ты там удумал?

Признаюсь, конечно, только вас с Калымдаем познакомлю. Ну, тех, кто еще с ним не знаком. Есть у Кощея отдельное войско даже, скорее — народ. Шамаханами называются. Бандиты натуральные, очень похожи на монголо-татарских захватчиков только в отличие от них по физиологии своей ближе к бесам: рожки, хвостики, хотя и без пяточков. Используются они для защиты в основном восточных границ, а также для любых военных кампаний. Вот и наш Калымдай от роду — шамахан. А по натуре — эдакий царский офицер XIX века. Прошёл обучение в Военной Академии имени Кощея, растерял шамаханское варварство, а взамен приобрел кроме воинских знаний офицерский блеск и элегантность.

Когда мы с ним в первый раз встретились, он был в чине ротмистра и командовал отдельной сотней шамахан, которых выдрессировал в настоящий спецназ. Видел я их и в бою и во время спецопераций — бойцы великолепные. После первого же нашего совместного дела я выклянчил у Кощея майорский чин для Калымдая. А потом как-то незаметно мы сдружились, а после того как я перетащил его со всей сотней к нам в Канцелярию, мы вообще не разлей вода. Его сотня, кстати, прямо тут у нас и располагается. Как выйдешь из кабинета, так в одну сторону — казарма бесов Аристофана, а в другую — Калымдай со своими ребятами.

— Наливай, Михалыч! — скомандовал я, перебираясь за стол.

Дед налил мне большую кружку душистого чая, а сам сел напротив:

— Ну?

Чай был вкусный, пряники тоже. Идею мою дед после небольших уточнений и корректировок одобрил и пошел звать Гюнтера. Загоняем мы сегодня дворецкого. Ничего, работа у него такая.

Подойдя к компу, я ткнул «пробел», поставив мультики на паузу, чем тут же вызвал обиженный писк бесенят. Потерпят. У меня тут дело государственной важности.

Шаблоны на все случаи жизни с двухстраничными перечислениями титулов Кощея у меня уже были заготовлены, осталось вписать в один из них:

«Повелеваю: за особые заслуги перед государством, проявленную храбрость в сложных операциях, за личную доблесть на поле боя и вне его, наградить орденом „За Кощея-батюшку“ нашего бравого воина Калымдая Кощеевича и назначить ему чин полковника героической, непобедимой и легендарной армии всё того же Кощея-батюшки, то есть меня».

Само собой — дата, подпись, печать.

Печать приложил Михалыч, заботливо храня её в своем безразмерном кошеле на поясе. Это враки всё, что кошель безразмерный — не более шести пудов в нём унести можно.

— Ваше Величество? — в кабинет степенно вошел Гюнтер.

— Через полчаса в тронном зале будет официальная церемония, — оповестил я. — Всех бесов Аристофановых туда согнать, роту Калымдая и его самого. Придворных, какие попадутся под руку — тоже туда гони для массовки.

Гюнтер поклонился и исчез, а я повернулся к деду уже протягивающему мне официальный плащ для выходов. Шлем одевать не стал — сегодня внутренняя церемония, все свои.

Ах да, мультики снова включить мелким паразитам. А то так забудешь — еще и в кроссовки нагадят от обиды или джинсы пожуют, когда спать буду.

В тронный зал я вошел торжественно в сопровождении тридцатки рыцарей-зомби. Суровые ребята надо сказать. Личная гвардия Кощея, перешедшая мне временно по наследству. У меня с ними тоже ментальная связь, поэтому, едва я вскарабкался на высокий трон, сразу дал мысленный приказ командиру фон Шлоссу:

— «Барон, поставьте своих людей в шеренгу справа от трона».

Слева уже стояли, переминаясь с лапы на лапу, бандиты Аристофана. Михалыч быстро прошаркал к Калымдаю и его сотня замкнула квадрат. Ну а придворные, которых уже набежало немало, толпились за рядами воинов.

— Майор Калымдай! — проорал я. — Стать в центр! Яви нам себя, благородный воин!

Калымдай удивился, но отчеканил шаг и замер в центре.

Ну, я и зачитал указ в сокращенном виде без титулов. Все дружно рявкнули «Ура!» и моментально нарушив торжественный строй, кинулись поздравлять новоиспеченного полковника. Бардак, никакой дисциплины. Мы с Михалычем под шумок улизнули обратно в Канцелярию, шепнув по пути Гюнтеру, чтобы привел туда Калымдая, как все немного успокоятся.

— Вот и всё, внучек, — покивал головой дед, ставя передо мной очередную кружку чая. — Вернётся Кощей-батюшка и прибьёт тебя за самовольство. Но ты, Федь не переживай, поминки мы по тебе отгрохаем всем на зависть!

— Да ну тебя, дед, — я отхлебнул из кружки. — А пряников нет? Или хоть бубликов каких?

— Правильно, внучек, заедай горюшко-печаль раз от самогонки отказываешьси.

— Ну, дед… Завязывай.

— Вредный ты у меня, Федька, — вздохнул Михалыч, ставя на стол тарелки с пирожками. — Ить и поворчать уже старому человеку не даешь.

— Да какой же ты человек, тем более — старый? — возразил я, а дед даже рот открыл от удивления. — Ты — Михалыч!

— Не поспорить, — захекал дед.

В Канцелярию зашел Калымдай, стал по стойке смирно и начал:

— Господин генерал! По вашему приказанию…

— Да ну тебя на фиг, Калымдай, — перебил я его. — Ты еще в ножки начни кланяться. Садись, давай — Михалыч пирожками угощает.

— В долг, внучек, всё — в долг, — хмыкнул дед, ставя и перед полковником кружку.

Калымдай улыбнулся и сел напротив меня, тут же подтащив к себе пирожки с капустой:

— Благодарю, Федор Васильевич. Отслужу, оправдаю.

— А куда же ты денешься? — хихикнул я. — Только пирожки-то все не загребай.

— На войне, как на войне, — пожал плечами Калымдай и потянул к себе вторую тарелку.

— А ты, внучек не зевай — рот поширше открывай. О, складно-то как получилось. Надо написать красиво на большом листе да на кухне у Иван Палыча повесить, — заявил дед, но всё же пожалел несчастного Феденьку: — На от тебе с ливером.

— Калымдай, а сколько всего таких рот как твоя? — перешёл я к делу.

— Таких больше нет, — гордо расправил плечи он. — А всего диверсионных рот — три.

— Ого! Три роты таких архаровцев как твои запросто то же Лукошкино за час под себя подомнут!

— За полчаса, — поправил Калымдай. — Да и то минут на десять остановятся квасу на базаре хлебнуть.

— Да кому оно нужно енто Лукошкино? — фыркнул дед.

— Да это я так, теоретически, — поправился я. — Вот что, полковник, заберёшь все три роты под своё командование. Заселим их пока тут во дворце. Вот только место для такой оравы подыскать придётся… — я сделал вид, что задумался.

— А что там думать, внучек? — подыграл мне дед. — Вона внизу места сколько, хоть десять таких рот заселить можно.

— А и правда, дед, — кивнул я. — Вот и отлично. Давай тогда, Калымдай и организуй там казармы недалеко от казино и прочих заведений.

— Эх, Федор Васильевич, — Калымдай укоризненно покачал головой и отложил надкусанный пирожок. — А сразу нельзя сказать, что собираетесь поприжать злачные места? Мы же с вами давно работаем, в каких только переделках не были…

Дед виновато вздохнул, да и мне стало неловко:

— Извини, Калымдай. Пост этот царский так и заставляет юлить да окольными путями к цели идти… Ну, что скажешь на моё предложение?

— Это приказ был, а не предложение, Ваше Величество, — хмыкнул Калымдай. — Надо — сделаем.

— Завязывай, Калымдай, — насупился я. — Я же извинился. Скажи лучше, как тебе моя идея?

— Три роты против этих рестораторов это вы что-то уж совсем противника переоцениваете, Федор Васильевич. Там и десятка моих ребят хватит.

— Достали они уже, — пожаловался я. — Надо с ними окончательно разобраться. Ну а потом, бойцов же всё равно где-то разместить надо? Только меня беспокоит, а не поддадутся ли соблазнам твои парни? Бары, казино под носом. Не пустятся ли они во все тяжкие?

— Даже и не переживайте, Федор Васильевич, — фыркнул Калымдай. — В увольнительные будут к ним ходить, разумеется, но умеренно без излишеств. Уж я прослежу.

— Ну и отлично. Сколько тебе времени надо, чтобы перевести все три роты сюда?

— Часов пять, думаю. С помощью Аристофана, его подземными тропами переведём всех во дворец да начнем обживаться на новом месте.

— Угу. Тогда отправляй своих бойцов сразу вниз, пусть осмотрятся, место себе подберут. А половину из них или сколько там понадобится, сразу же отправь с Аристофаном в качестве поддержки.

— Понял, Федор Васильевич. Сделаем.

Калымдай ушел, я тут же подгрёб к себе поближе тарелки, а дед хмыкнул:

— Ох и начнетси сейчас там, внучек! Ух и завоют вскоре владельцы-то казино.

— Вот и славно, — прочавкал я.

* * *

Вечером в Канцелярию заявился улыбающийся во всё свое свиное рыло Аристофан и грохнул на стол, звякнувший содержимым деревянный ящик:

— Это тебе босс, в натуре. Матвей типа просил передать.

Дед достал из ящика пузатую бутылку из тёмного стекла, повертел перед носом и облизнулся:

— Французский. Я такой только раз пил давно еще на приёме у герцога Орлеанского.

— И тебя реально пустили к герцогу, дедушка Михалыч? — восхищенно протянул Аристофан.

— Не, — отмахнулся дед, — енто у него в сейфе такая же бутылка стояла. Пока приём шёл, мне и удалось опробовать такого коньячку, как только сейф-то и открылси. Вку-у-усный…

— Калымдая дождёмся и опробуем все вместе, — решил я. — Кстати, Аристофан, как там дела внизу?

— Без базара, босс, — закивал рожками Аристофан. — В натуре подмяли под себя всё.

— Давай рассказывай, не тяни.

— Да там реально и рассказывать-то нечего, босс. Пацаны Калымдаевы сразу порядок навели ну, типа вырезали недовольных…

— Ох, — перебил Михалыч. — Там хоть кто-нить живой осталси?

— Кто поумнее — все живы, — заржал бес. — Не, там, в натуре трупов двадцать-то и было. Среди охранников.

— Угу. А не охранников? — уточнил я, подозрительно разглядывая Аристофана.

— Да что я считал их, босс? — возмутился бес. — Оно мне надо? Почти всех хозяев казино и баров конкретно вырезали, вот и считай сам.

— И снова — «угу». Остались мы без увеселительных заведений теперь?

— Не понял, босс, — озадаченно почесал правый рог Аристофан. — Надо было всё прикрыть? А мы наоборот…

— Чего наоборот?

— Ну, типа своих поставили управлять.

— А ну, правильно. Я как раз это и имел в виду. Чтобы простоя в работе не было, народ не волновался, а денежка в казну капала.

— В натуре, босс, — кивнул бес. — Процесс реорганизации, устранение руководства и назначение нового шёл одновременно. Реально.

— Ух ты! — восхитился дед. — У Калымдая небось такие слова подслушал?

— Без базара, дедушка Михалыч, — Аристофан гордо выпятил грудь. — В натуре красиво звучит, да?

— И какова сейчас обстановка внизу? — вернул я беса к интересующей меня теме.

— Всё в порядке, босс. Там типа честные хозяева, которые под тобой, босс, предложили создать Гильдию рестораторов и работников увеселительных заведений, а мы их поддержали без базара. Матвей теперь — глава Гильдии, а я… — он скромно потупился, — Генеральный директор. Это типа — почётный командир, босс. В дела не влезаю, но прибить могу реально.

— То есть, сейчас все заведения работают уже?

— В натуре, босс.

— Недовольных захватом нет?

— Какой захват, босс? — удивился Аристофан. — Там реально, перед тем как горло перерезать очередному буржую, с него типа брали дарственную на всё его заведение. Всё по закону, мы же не бандюки какие, блин.

А еще чуть позже подошел и Калымдай. И Матвеев коньяк как раз очень кстати пришелся, пока мы обмывали новое звание. Потом еще пили за устранение проблемы внизу, за мир во всем мире, за Кощея-батюшку, за женщин, а дальше не помню. Заснул.

Тёмные замыслы и их последующее воплощение, или Гений тайных операций

В Канцелярии сегодня было шумно и весело — к нам в гости пожаловали Маша и Олёна. На самом деле — они наши постоянные сотрудники, но всё время ошиваются в Лукошкино у своих кавалеров и видим мы их сейчас очень редко. Да ладно, пусть развлекаются, пока возможность есть. Вернётся Кощей, уже так не оторвутся.

Вот кстати о Кощее я и хотел поговорить со всей Канцелярией. Как раз удобный случай — все здесь и сейчас.

Только, как и обещал ранее, расскажу вам коротко про нашу Машу. Она у нас — вампир. Ничего особенного, скажете вы? И ошибётесь. Маша у нас вместо крови уплетает морковку да запивает её киселем, одновременно радостно жуя стащенные у меня из-под носа пирожки. Но никакого ливера или мяса в пирожках! Она у нас — вегетарианка. Да-да, вот такой забавный казус приключился, когда Кощей-батюшка во время очередного приступа научного энтузиазма, решил поэкспериментировать над ней. Получилось, как обычно не то, что он задумывал, но вполне забавно. Теперь наша вампирша не рассекает лунными ночами в поисках свеженькой кровушки, а чаще — сидит на моём диванчике с рыцарским романом, обложившись пряниками для более вкусного поглощения книги и бесенятами — для утепления и уюта. И снова кстати: Маша у нас вовсе и не Маша. Это я её так обозвал при нашей первой встрече, да так и прижилось. Маша родом из Сербии и имя у неё очень красивое — Мирослава. Ну, правда же, красивое? Вот. А она сама требует называть её на французский лад — Марселиной. Вот и стала Машей из вредности.

А вообще, она у нас хорошая. Кровь не пьёт, в вампирских сборищах не участвует. Пребывает постоянно в сентиментально-романтическом настроении — от романов и немецкого посла, за уши не оттянуть. Капризная, да, ну и вредная временами, но мы с этим уже смирились. Ходит она (и летает) в своём любимом кожаном костюме — тёмные жилетка да брюки. Прибавьте к этому иссиня-черные волосы и суровый макияж начинающего гота и всё это при хорошей фигурке и милом личике — и вот вам наша Маша во всей своей вегетарианско-вампирской красе. Ну и для полноты описания стоит добавить выдвигаемые по необходимости клыки, когти как у пантеры, и крылья, плюс — чисто вампирская сила, сравнимая с десятком Иванов Поддубных.

Сейчас Маша не кушала и не читала, а радостно визжа, отбивалась от Калымдая с Аристофаном, кинувшихся обнимать её. Олёна стояла в сторонке, опасливо поглядывая на наших силовиков, понимая, что следующая на растерзание — она.

Михалыч тут же погнал бесенят к Иван Палычу за угощениями, а сам засуетился, накрывая на стол. Ну а как же — внученьки-то с голодного края вернулись. Кто же их сиротинок в Лукошкино этом покормит? А если и покормит, то такой гадостью небось, которой у нас тут последнего монстра кормить не будут.

Пока шамахан с бесом тискали Олёну, правда, уже в щадящем режиме, вернулись Тишка да Гришка, притащив две корзины снеди с кухни и через пару минут стол наш магнитом притянул всех к себе, заставил рассесться на лавки, похватать ложки и взвизгивать, постанывать и похрюкивать — кто, что умел — от нетерпения. Я был вынужден отложить свои дела минимум на час. И это не потому, что сам был занят пищей — сколько мне там надо? А потому, что эти жадные хищники накинулись на еду и стали поглощать её с завидным аппетитом, не имея никаких сил оторваться от неё. Мне едва удалось утянуть половину запеченного гуся, кусок осетра, маленькую миску с холодцом, бутерброд с ветчиной, тарелку вареников с творогом и всего полтарелки с вишней. Спасибо, дед сразу сгущенку поближе ко мне поставил — хоть блинами подзакусил маленько.

После праздничного обеда начинать разговор о делах было бесполезно. Растянувшись с сигарой на диване, я с откровенным неодобрением смотрел на своих сотрудников, разомлевших за столом от их непрекращающегося обжорства. Хоть снимай их с довольствия! Да толку с этого не будет никакого, я знаю, уж поверьте. Одни бездельники вокруг.

Наконец мне удалось подняться и, заняв своё командное место за столом около самовара, я демонстративно откашлялся, привлекая внимание и начал:

— Господа мои Канцелярия! Да-да, и дамы конечно, Машуль… Что вы там с Олёной всё шепчетесь? Неужели в городе, да в дороге не успели наболтаться?.. Куда пошёл?! А-а… Целый час уже прошёл, как вы не общались? Ну, тогда, конечно… И всё же, позвольте вернуться к важному… Что, Аристофан?.. Пивка для стимулирования нейронов в голове? Михалыч, дай ему для стимулирования шваброй… Спасибо. Итак… Что, Маш? Дизель громко жужжит? А почему он, кстати, не за столом? Его это тоже касается… Ди-и-изель! Выключай генератор и иди к нам!.. Что, Михалыч? Мультики для бесенят? Перебьются. Пусть лучше идут коридор мыть — я там утром окурок видел. Бардак развели… Что ещё, Михалыч? Маленькие они? Тогда сдай их в детский сад, пока не вырастут! Мне дадут сегодня к делу перейти?! Что, Маш? Да, детский сад, это место, где к веткам деревьев проказливых детей за ноги привязывают вместо груш и яблок и так они и висят, пока не исправятся… Спасибо, Дизель, я тоже думаю, что смешно, только не надо от восторга так громко челюстью клацать… Всё? Можно уже к делу переходить?

У нас всегда так. Если прирезать кого надо, то сделают быстро и эффективно, а часто и эффектно. А если начальника, можно сказать — отца родного выслушать, то никаких моих и так истрёпанных нервов на них не хватит.

Полчаса ругани, плавно переходящей в милую истерику, полстакана коньяка от нервов, поглаживания по голове для утешения, клятвенные заверения, что больше не будут, и я был готов вновь начать совещание. Окончательно успокоившись, я начал во второй раз:

— Гады!!! Я вам тут такое сообщить хотел! А вы?! Паразиты! Вот, чесслово — вредители! Сейчас же всех отправлю на мытьё общественных туалетов! А бухгалтерию предупрежу, чтобы с вас не только премиальные сняли, но еще и зарплату за полгода на мой счет перечисляли!

— Всё-всё, внучек, — заволновался Михалыч. — Мы слушаем, не ори ты так. Денежку только не трогай…

— Уф-ф-ф… Сталина на вас нет… Ладно, слушайте. В двух словах: я знаю как нам можно…

— Это не два слова, босс, — справедливо перебил меня Аристофан и не менее справедливо опять получил шваброй от деда.

— … хоть прямо сейчас освободить Кощея, — закончил я и торжествующим взглядом обвёл сотрудничков.

Сотруднички переглянулись и пожали плечами.

— У меня и роты еще не слажены для совместной работы, — задумчиво сказал Калымдай, рассматривая что-то на потолке.

— А оно нам надо, внучек? — хмыкнул дед. — Али царствовать надоело самому?

— Он опять та-а-ак орать будет… — Маша приложила пальчики к вискам и покачала головой.

— И в Лукошкино уже не сможем ездить… — протянула Олёна.

— И бизнес реально в подполье уводить придётся, — озаботился Аристофан.

— Клац-клац! — согласился с ними Дизель.

— Да вы что?! — заорал я и осёкся, увидев ехидные улыбки, дружно появившиеся на наглых физиономиях коллег. — Паразиты вы всё же…

— Давай, внучек, рассказывай, что ты там придумал, — серьёзно сказал дед и подвинул мне кружку с чаем.

— Вот же… Ладно, слушайте. У нас же Шмат-разум есть и мы можем в сию секунду отправиться прямо в камеру к Кощею и удрать оттуда таким же макаром, прихватив царя-батюшку с собой. Что думаете?

— А кто это такой, этот ваш Макар, мсье Теодор? — удивилась Маша.

Олёна хихикнула и зашептала ей что-то на ухо.

Все помолчали, переваривая гениальную идею, а потом Михалыч нерешительно протянул:

— Можно, да… Только как-то всё больно просто у тебя внучек получаетси.

— Не выйдет, — спокойно произнёс Калымдай.

— Что не так?

— А вот сами смотрите, Федор Васильевич. Едва мы батюшку к нам перетащим, как слух о его освобождении тут же по всем краям разлетится. А фон Дракхен, разумеется, услышав об этом, тут же кинется в атаку. Тут-то нам всем и… всё.

— Ага! — я радостно закивал. — Вот и я так же думал, потому раньше и не дёргался! А мы Кощея подменим! Повесим в его одежде на цепи какого-нибудь скелета ответственного. В камере наверняка темно, Кощея никто, само собой, не кормит, не поит. Будет наш героический скелет висеть там спокойненько, да изредка цепями греметь.

Дизель вскочил и похлопал себя ладонью по груди, умоляюще смотря на меня. Да-да, у Дизеля мимика отличная, хотя он одни только косточки для этого использует.

— Не, дружище, садись, — махнул я. — Мы без тебя здесь не справимся, а вот подыскать нужную кандидатуру это мы точно тебе поручим.

— А что, босс, в натуре дельно звучит, — протянул Аристофан. — Типа и Кощей тут, и на нарах кто-то парится, и фон Змей не при делах.

— Весь в меня! — гордо произнёс дед и подвинул мне тарелку с поощрительными пирожками.

— Может сработать, — согласился Калымдай.

— Только он всё равно та-а-ак орать будет, — вздохнула Маша.

— Давайте еще подумаем, — попросил я. — С первого взгляда вроде бы и неплохо, а вдруг я что-то недосмотрел?

— Фига думать, босс? Ништяк план, поехали к Кощею! — подскочил бес.

— Ага, — фыркнул дед, — сейчас все и отправимси. Еще и оркестр для параду возьмём.

— Как-то всё очень просто, — вздохнула Олёна. — Раз — и там. Раз — и уже тут вместе с царём-батюшкой. Неинтересно.

— Ага, Олён, давай тогда войска к тюрьме подгоним, штурмом её возьмём, стены в пыль разметаем, охрану вырежем, а как Кощея освободим, так сразу без передышки на Лукошкино повернём — Гороха воевать.

— Красиво, босс, — расплылся в улыбке Аристофан. — Классный план. Ну, я пошёл пацанов звать?

Все вздохнули, а бес удивлённо заозирался:

— А чё, в натуре? Чисто поприкалываемся. И босс еще типа про стены хорошо так сказал…

Дед подсунул бесу тарелку с ветчиной и Аристофан тут же позабыл о своих кровожадных планах.

— Думаю, Федор Васильевич, — рассудительно заметил Калымдай, — надо сначала разведку провести малыми силами. Один-два человека предстанут пред батюшкой, осмотрятся, а там уже и видно будет.

— Верно, полковник, — согласился я. — Так же думаю. Вот я сейчас быстренько и смотаюсь туда-сюда, а потом уже всё и обсудим пока все здесь.

— Я с тобой, внучек! — категорически заявил дед.

— Вам бы не стоило, Федор Васильевич, — укоризненно покачал головой Калымдай.

— Ничего, — отмахнулся я. — Если что я быстро смоюсь, да и защитный медальон у меня всегда с собой и колечко, вон атакующее на пальце. Всё нормально будет.

— А и пошли тогда, внучек! — подскочил Михалыч. — Чаво время тянуть как кота за хвост?

— Погоди, деда, а гостинцы царю-батюшке?

— Ась?

— Ну дед… А как же классические три ведра воды для поднятия тонуса? Да и пожевать чего вкусненького — он же там уже почти четыре месяца торчит.

Михалыч хлопнул себя ладонью по лбу и засуетился:

— Аристофан, ну-ка рысью на кухню! Попроси Иван Палыча пусть подыщут флягу какую ведра на три али ещё что для переноски удобное. Да быстро! Смотри в кабак куда не заверни, слышь?

— Ну, ты чё, Михалыч, — обиделся бес. — Да я в натуре, чё без понятий? Без базара ща смотаюсь.

Пока Аристофан бегал на кухню, дед положил в корзинку целый копченый окорок, порезал сала, кинул краюху хлеба, пару яблок, насыпал пряников, а сверху водрузил бутылку коньяка.

— А мне окорок зажал, — проворчал я. — Ну где там Аристофана носит?

— В натуре, босс, — пропыхтел бочонок с водой, а вслед за ним в кабинет протиснулся и бес. — Иван Палыч в водичку мёду добавили и пять бутылок красного вина вылили, — бес сглотнул. — Ништяк наверное вино — пахло классно.

— Ну, мы пошли тогда, — я достал из кармана маленькую коробочку. — Шмат-разум, а перенеси-ка меня, Михалыча с корзинкой и вот этот бочонок прямо в темницу к Кощею!

Лёгкая вспышка и… темнота.

— Ни фига не видно, деда…

— Так ты колечко своё запусти.

— Что, Федька, — вдруг со стороны послышался тихий хриплый шёпот, — одолел-таки Лиховида, а?

— Ваше Величество? — я поспешно крутанул камень на перстне и камеру залил тусклый свет.

— Моё-моё, — подтвердил царь-батюшка, громыхнув цепями.

Выглядел Кощей мягко говоря — не важно. Распятый на стене, перепутанный цепями, худющий, почерневший и весь в пыли и паутине смотрелся он жутковато, но, тем не менее, был бодр и вполне даже в рассудке:

— Здорово, Михалыч. Попить принёс?

— А как же, батюшка! — засуетился дед, выуживая из безразмерного кошеля ковшик. — На-ка от отпей… Да не спеши ты, ишь носом в воду урылси… Три ведра принесли, небосьхватит.

— Ваше Величество, — я шагнул к Кощею, — вы как?

Тот только фыркнул прямо в седьмой ковшик.

— Ясно, пардон. А про Лиховида вы откуда знаете?

— От ты Федька у меня, — Кощей оторвался от воды, — то умный, а то как ляпнешь что, будто из-под хвоста коровы да на землю.

— Да ну вас, Ваше Величество… А всё же?

— У батюшки, где бы он ни был, завсегда мозговое единение со дворцом, — пояснил дед. — Отстань, внучек с расспросами покуда, дай человеку попить спокойно.

— Какой я тебе человек, Михалыч? — снова фыркнул Кощей. — А в корзинке что?

— А мы за вами пришли, — выпалил я. — Сейчас за скелетом назад смотаемся, вместо вас пусть висит, а вы через пять минут уже во дворце будете. Я сейчас Гюнтеру прикажу ванную вам набрать.

— Сам придумал? — недоверчиво хмыкнул царь-батюшка.

— Сам-сам, — вмешался дед. — Ить и славного же ты себе работничка воспитал, батюшка. Героического ума у нас Федька! Весь в меня.

— Ну что есть, то есть, — я скромно шаркнул кроссовком по пыльному каменному полу. — Так что собирайтесь Ваше Величество пока я за скелетом смотаюсь.

— Остынь, Статс-секретарь, — проскрипел Кощей. — Нельзя мне просто так во дворце показываться.

— Так никто же не узнает!

— Узнают. Только я во дворце окажусь, как сразу все, кому надо и кому не надо, меня там почувствуют.

— Блин, — я разочарованно вздохнул. — А такая идея хорошая была…

— Идея хорошая, — кивнул Кощей, прикладываясь к бутылке коньяка, заботливо поднесенной к его губам Михалычем, — только… уффф… А откуда такой коньяк у вас?.. А, ладно, потом разберусь… Только не до конца продумана идея твоя, Федор Васильевич.

— Так я же не знал, — развёл я руками.

— Зато я знаю.

— И что теперь? Так и будете висеть тут, пока не созреете на битву с фон Дракхеном?

— А тебе бы этого и хотелось? — прищурился Кощей. — Понравилось, небось, царствовать, а Федька?

— Да ну его на фиг, это царствование, — честно ответил я. — Мне кроме моей Канцелярии, ничего больше не надо.

— Моей.

— А?

— Моей, говорю, Канцелярии, — ворчливо пояснил царь-батюшка.

— А, ну да, ну да. Вашей, конечно… И всё же, Ваше Величество, вот хоть сгущенки мне не давайте больше, а не верю я, что у вас никаких уловок на этот счёт не заготовлено.

— Молодец, Фёдор, — хмыкнул Кощей. — Не зря я тебя к себе взял. Есть одна идея, да только весь расчет у меня на Лиховида был, а ты его и того… Устранил.

— А что еще оставалось, Ваше Величество? — пожал я плечами. — А что за расчет?

— Отсидеться во дворце, да только не открыто, а в защищенных палатах. В библиотеке, например, да хоть в галерее. Там, где не шастает никто.

— А защита?..

— Колдунская, — кивнул Кощей. — Теперь и не знаю, кто такое сделать может…

— Батюшка, — влез Михалыч, — так Лиховид-то не помер, паскудник, а в заточении у нас. Нешто его заставить нельзя?

— Не знаю, Михалыч, — вздохнул Кощей. — Кабы я его за гузку потряс, то и был бы толк. Но нельзя мне во дворец. А его сюда нельзя — без шума не обойдётся, тут-то охрана и набежит.

— Ну, мы попробуем, Ваше Величество, — предложил я. — А он в курсе, как и что?

— Обговаривали с ним, — кивнул Кощей. — Еще весной.

— Тогда ждите, Ваше Величество, мы постараемся побыстрее. Не надо ли вам чего пока мы Лиховида обрабатывать будем?

— Скоморохов для души, да десяток прынцесс покрасивше — для тела, — фыркнул Кощей.

Организационно-технические мероприятия, обеспечивающие проведение праздника, или Тяжело быть царём

Я задумчиво сидел за компом, а бесенята, устроившись на спинке кресла за моей головой, сочувствующе вздыхали и разглядывали строки на мониторе. Нет, это они не мне сочувствовали — друг другу. Как же, согнали маленьких, мультики выключили, да ещё и любимое кресло заняли. А вот такая жизнь. Пускай с детства приучаются к несовершенству мира.

Зря я указ о праздновании Нового года издал. Надо было все праздники в один указ загнать. Ладно, сейчас исправим. «Приказываю»… Нет. Ага, вот: «Постановляю». Угу.

«Назначить 23 февраля Днём защитника Кощея.

Дамы поздравляют кавалеров, дарят символические подарки, наливают, ухаживают, не ругаются весь день. Офицерам и прочим военнослужащим — 100 грамм за счет казны.

Назначить 8 марта Международным женским днём».

Тут и выдумывать ничего не надо: женский день, он и есть женский день. В любом случае, как ни назови — мужикам страдать.

«Кавалеры поздравляют дам, дарят символические подарки, цветы, наливают, ухаживают, не ругаются матом и подают в постель завтрак».

Нет, не надо в постель. Не поймут. Я удалил строку и написал:

«…и готовят завтрак». Ага, пойдёт. Что там у нас дальше? Первомай.

«Назначить 1 мая — Днём работников Кощея.

Все празднуют, выпивают, поют песни, ходят друг к другу в гости. По желанию выносят плакаты и флаги и ходят с песнями вокруг Лысой горы. Администрация поздравляет работников традиционной ежегодной речью. Рекомендуемые лозунги для транспарантов: „Народ и Кощей едины!“, „Наша цель — кощеизм!“, „Заветам Кощея верны!“, „Пролетарии всех стран…“.

Нет, пролетариев не надо, пожалуй.

Убьёт меня Кощей, точно убьёт. А вот надо во дворце править, а не по тюрягам отсиживаться! Сам виноват.

„Назначить 12 июня…“

Хм-м-м… Ну, не независимость же, правда? Надо что-нибудь патриотическое. Ага.

„Назначить 12 июня днём Кощея.

Все радуются, хвалят царя-батюшку, выпивают за его здоровье и процветание государства. Расходы на алкоголь на 50 % оплачивает бухгалтерия“.

Точно убьёт. Да и ладно, зато погуляем. Что там дальше? 7 ноября. Или 4 ноября. Пусть будет 1 ноября.

„Назначить 1 ноября Днём единства“. Бред какой-то. Ну, хоть не социалистической революции. Удаляем.

„Назначить 1 ноября Днём светлого, но тёмного будущего“. Ой, да пойдёт.

„Все пьют, гуляют, восхваляют царя-батюшку, ждут скорого приятного будущего. Рекомендуемые напитки: светлое и тёмное пиво“.

Ну и хватит. Профессиональные праздники установлю потом, в рабочем порядке. В шаблон, на печать, готово.

— Ну, паразиты, — повернул я голову к Тишке. Или Гришке. — Включать мультики или пойдем стены в коридоре штукатурить?

Риторический вопрос, понятное дело. Включил, конечно, и в спину тут же забарабанили маленькие лапки мол, вали с нашего кресла, Твоё Величество, не мешай.

— Ваше Величество, — заявился Гюнтер. — Прикажете представить пред очи ваши светлые праздничный комитет?

— Подобрал кандидатуры? Ну, давай посмотрим, с кем работать придётся.

— А батюшка царь! — в кабинет влетела Елька. — А вот она и я! А я как услыхала, что вы тут праздновать собралися, так сразу и думаю: нет-нет, не осилит царь-батюшка сам такое! А ручки-ножки от забот отвалятси, головушка разболится, а мне потом от барыни кнутов на конюшне получать? А не согласная я! А вот и примчалась аки ласточка быстрокрылая, на помощь тебе!

— Заходи, ласточка, — проворчал я. — Присаживайся, пернатая ты наша. Только замолчи, хоть на минутку.

— А от чего ж не замолчать-то, батюшка? А и запросто замолчу! Ты сказал — я сделала. А я же у тебя послушная работница, не чета там некоторым. А ты только намекни, да даже просто глазиком своим ясным моргни, а я уж расстараюся, я уж…

— Цыц!

Сведет она меня в могилу своей болтовнёй. Елька, точнее — Еля Малаховна, у нас появилась недавно и месяца еще не прошло, но достать успела всех. Мне её главбух наша, Агриппина Падловна подсунула. Расстаралась тётушка, а мне теперь страдать от племянницы. Ну, на самом деле я больше ворчу. Елька хоть и студентка еще, но девчонка вполне грамотная. Она вместе со своим дядькой Сидором к моей Варе в услужение поступила на роль управляющей хозяйством, заодно и производственную практику пройдёт. Кстати, Елька — кикимора по происхождению, как и наша главбух, а вот Сидор — тот простой оборотень. Хороший мужик, мощный такой и справедливый. И чтобы путаницы не было: главбух — тётка по матушке, а Сидор — дядька по батюшке.

Варя, кстати, говорила, что Елька в её поместье сразу шороху навела. Мол, надои озимых уже на склады отправили, урожаи все вскопаны и засеяны, на подковы новые драйверы поставлены. Или что-то такое. Я в этих агрономических ужасах совсем не разбираюсь.

— А как же ты, Ель, хозяйство бросила? Дядька один там справится? Стоп! Не отвечай. А то опять голова от твоей болтовни разболится… Гюнтер? Ну, кто там еще в комитете? Чего не заходят?

Второго члена комитета я хорошо знал. Пожилой бес Виторамус, крайне интеллигентной внешности и содержания, работал у нас завскладом. Это звучит так банально — завскладом, а на самом деле у нас тут внизу перед увеселительными заведениями на весь этаж целое хранилище, которому аналогичное № 13 и в подмётки не годится. У Виторамуса там идеальный порядок — он даже мне магические артефакты и то под расписку выдаёт. Уважаю.

— Салют, Виторамус! — поприветствовал его я. — Как жизнь? Крысы на складе артефакты не погрызли?

— Здравствуйте, Ваше Величество, — пожилой бес снял с носа пенсне и стал протирать его белоснежным платочком. — С крысами, действительно есть проблема — почти всех вывели теперь тестировать вверенные мне на хранение вещи не на ком, — он покосился на Тишку с Гришкой и задумчиво протянул: — Разве что…

— Рога пообломаю, — дед многозначительно покачал сковородкой.

— Юмор, дедушка Михалыч, — улыбнулся бес.

— Я от тебе хвост с пяточком местами поменяю, тады и посмеёмси.

— Всё, хватит, — прикрикнул я на старичков. — Ну, кто там у нас третьим будет? Наливайте!

Шутку не поняли, не доросли еще, а в кабинет шагнул Аристофан:

— Сбегать за самогоном, босс?

— Не сейчас. У тебя что-то срочное? Если нет — подожди немного, на тебе сигару, покури, пока я с комитетом познакомлюсь.

— Без базара, босс, — он взял сигару и отгрыз у неё кончик. — Только ты реально со мной и так знаком.

— Гюнтер? — я повернулся к дворецкому.

— Очень они просили, Ваше Величество, — Гюнтер потёр опухшее ухо. — Отличный кандидат. Деятельный, с фантазией, весьма подойдёт для ваших целей. В натуре.

— Ну-у… Ладно, давайте попробуем. Прошу садиться, комитет. Цель у нас одна: торжественно и весело отпраздновать Новый год. Я знаю, что для вас это новый праздник, но ничего сложного нет. Основные понятия, требования и традиции я расскажу, а дальше — сами придумаем. Ну, там игры всякие, конкурсы…

— На деньги, босс? — оживился Аристофан.

— На раздевание, — фыркнула Елька и пояснила: — Игры, тупорогий — енто всякие гульбища как на Купалу, когда через костёр маленько попрыгают, а потом мужики баб по кустам растаскивают и до самого утра их там и…

— Нет, — поспешно перебил я. — Не настолько радикально. Ладно, игры придумаем, а конкурсы — это такие задания, ну вроде кто быстрее что-нибудь сделать сможет, например. На ловкость, сообразительность. И небольшой приз победителю.

— Понял, босс, — солидно кивнул Аристофан. — Это типа, кто быстрее избу поджечь сможет или там, кто больше стрельцов за час завалит. Без базара, босс, пацанам понравится.

— Не совсем, но суть ты ухватил, — кивнул я, а бес горделиво приосанился. — Елька, я слышал как ты поёшь, молодец, хорошо получается. Поэтому вот, слушай внимательно.

Я вытащил из кармана смартфон и врубил заранее подготовленную песню. Елька дослушала до конца, кивнула и совершенно не фальшивя, напела: „В лесу родилась ёлочка, в лесу она росла…“

— Поняла, батюшка, только мало в ейной песне жалостливости. А давай, батюшка я переделаю маленько. А пущай ёлочку спилят так же, только на ней распнут, а лучше — в зад ту ёлочку воткнут ухажёру подлому, который красну девицу соблазнил, а потом от неё к богатой купчихе убёг. А девка та в отместку купчихин двор подпалила, а от него и весь город заполыхал и остались опосля пожара только дитятки малые, да и тех звери лютые к вечеру и сожрали, мясцом сиротским потешились, а косточки малые по всему белу светушку разметали.

— Креативно, — передёрнул плечами я.

Дед с тревогой побежал проверять, как там бесенята, скрытые от его глаза спинкой кресла. Виторамус загрустил и снова стал полировать пенсне, а Аристофан поднялся:

— Схожу за самогоном, босс. Помянём детишек в натуре…

— Не надо, — откашлялся я. — И самогон не надо и песню переделывать. На, Елька, — я протянул ей листок с распечатанным текстом, — размножите сами вручную, а то мне картридж экономить надо. Раздашь всем во дворце, пусть выучат, да постараются не фальшивить. Сроку тебе — неделя. Остановлю кого в коридоре, а спеть не смогут — не обижайся тогда.

— Отдашь бесам на поругание, батюшка? — восторженно распахнула глаза Елька. — Али самому наказать захочетси?

— Агриппине Падловне нажалуюсь.

— Всё-всё батюшка! — подскочила молодая кикимора. — Всё сделаю, не сумлевайся даже!

— Так, дальше. Ёлки две будет — на горе и в тронном зале. Ёлки украсить надо. Игрушек небольших понаделать, шариков разноцветных, ленточек, ваты набросать, будто снег, ну и всё такое. Я схожу в бухгалтерию, попрошу деньжат нам подкинуть на расходы.

— У Агриппины Падловны, босс?! — ахнул Аристофан. — Денег просить? Ты в натуре герой у нас.

— Ну и герой, почему бы и нет? — хмыкнул я. Есть у меня методы на нашу бухгалтерию, давно уже отработаны. — Теперь по самим празднованиям. Массовые гуляния устроим в ночь на Новый год ну и на следующий день, а надо нам еще праздник организовать для детей сотрудников. Виторамус, ты со всяким там учётом хорошо справляешься, поэтому проведешь перепись всех наших детишек. Постарайся быстро сделать — надо будет им небольшие подарки организовать, сладкие. А еще с Дедом Морозом и Снегурочкой вопрос решить надо.

— Ну его на фиг, босс, — запротестовал тут же Аристофан. — Он с таким здоровенным колом ходит, что разок, блин, по спине огреет, и будешь в натуре горбатым до лета ходить. Да и внучка его худющая реально, посмотреть не на что. Давай лучше стриптизных девок снизу позовём? Если десяток сразу заказать, то ништяковые скидки будут.

— Нет, Дед Мороз нужен, — категорически заявил я. — Это как без ёлочки — совсем не то будет. Ладно, это я тоже на себя беру. А стриптиз — это вы уж в частном порядке для себя организовывайте, я не против только денег на это не дам.

Бес вздохнул, а я продолжил совещание.

Провозились мы часа два не меньше. Вроде бы, кажется, ну что там сложного новогодний праздник организовать, да? Всё всем давно знакомо, всё понятно. Но это — нам с вами, а вот моим сотрудникам приходилось объяснять подробно да не по одному разу. Когда все расходились, я остановил нашего кладовщика:

— Виторамус, а подготовь-ка мне тот браслетик, ну с которым я перед Ордой выступал. Мне ненадолго, вечером верну.

— Под расписку, — напомнил аккуратный бес. — Сейчас принесу, Ваше Величество.

— Вот же нашёл ты себе забот, внучек, — покачал головой дед, когда мы остались одни. — И сдался тебе ентот Новый год?

— Душа праздника хочет, деда. А то у нас всё проблемы да хлопоты, а тут отдохнём, погуляем, — я подмигнул, — коньячку попьём.

— Да енто ты только свистни, вона ящик в углу пылитси.

— Это не то. Вот увидишь, деда, классно будет. Всем дворцом оторвёмся.

— Как бы Кощей-батюшка тебе что-нить не оторвал за такие гулянки.

Я только отмахнулся.

* * *

Через полчаса, мы с Михалычем поднимались по винтовой лестнице, спрятанной в библиотеке прямо сквозь гранитную плиту, служившую дворцу потолком. Дед, повозившись с люком, откинул крышку и тут же ветер ласково залепил по пригоршне снега в наши самоотверженные лица.

— Холодина-то, деда! Бр-р-р!

— А то! Ить декабрь на дворе. От только я одно не могу понять, внучек, — с натугой произнес дед, захлопывая крышку, — как же ты енто в такой лютый мороз сюда придворных вытащишь вокруг ёлки отплясывать?

— Так я потому две ёлки-то и ставлю, деда. Наверху — для экстремалов и особо пьяных героев. Надо, кстати, спасательные команды организовать — пометь себе, пусть спящих из сугробов вытаскивают и вниз гонят… Ну, что, начинаю?

— Начинай-начинай, — проворчал Михалыч, — только зазря ты всё затеял, не получится ничего у тебя с отмороженным ентим.

Я отодвинул рукав полушубка и взялся за браслет. Хорошая штучка, колдовская. Пару недель назад я тут перед шамаханской Ордой представление устраивал, так мне этот браслет очень помог. Он по желанию владельца визуальные и аудио-эффекты выдает. Вот и сейчас, дважды нажав на выступающий на браслете узор, я вырос метров так на пятьдесят не меньше. Красота, конечно, если со стороны смотреть, а вот самому не очень, уж поверьте. Я смотрел на мир одновременно сверху и снизу, и представляете, какие глюки ловил от этого двойного зрения мой, пусть и гениальный, но всё же многострадальный мозг? Жуть просто. Я поёжился и нажал на узор с другой стороны. Это — усиление звука. Всё, можно и я заорал во всю глотку:

— ДЕДУШКА МОРО-О-О-ОЗ!!!

Чуть сам не оглох, а в лесу с деревьев возмущенно вспорхнули стаи ворон. Ничего, потерпят ради праздника. Я посмотрел на Михалыча. Сверху он выглядел маленьким темным пятнышком, а вот рядом со мной — обычным, только сейчас — очень недовольным старичком, ковыряющем пальцем в ухе и тихо матерящимся.

— Деда, — громогласно на всю округу прошептал я, — а как ты думаешь, сколько раз еще звать надо будет?

— Выруби ты енту заразу, Федька, — жалобно попросил Михалыч. — Хоть один раз ори, хоть сто — всё едино.

— А, ну ладно, — радостно проорал я на весь лес и выключил браслет, спускаясь с небес на землю. — Уф-ф-ф… Бедные мои глазки… А сколько теперь ждать? А он услышал меня? Придёт?

— Услышал-услышал, — раздался густой бас сбоку.

Я подпрыгнул от неожиданности и уже в прыжке развернулся на звук с радостно замирающим сердцем:

— Дедушка Мороз?! Ура! Вот я знал, знал, что вы существуете! Ух, класс!

— Ну чего разорался-то, — недовольно протянул знаменитый Дед и повернулся к моему, надо сказать, тоже знаменитому деду. — Здорово, Михалыч.

— Здорово, Иваныч, — кивнул мой дед. — Дело у нас к тебе, по специальности, так сказать.

— Всегда дела, — вздохнул Дед Мороз и поправил концом посоха, меховую шапку. — Хоть бы кто просто на чай пригласил.

— Да это мы с радостью, дедушка! — снова заорал я. — Пойдемте к нам вниз и чаю попьём, а я вас еще и сгущенкой угощу!

— Вниз к Кощею? — удивился Дед, а потом повернулся к Михалычу: — Он у тебя всегда такой дурной или на дворе мозги смёрзлись?

— Вы чего? — обиделся я. — Я же просто чаю вам предложил…

— Сам пей, — отрезал Дед. — Мне от Кощея ничего не надо.

— Да при чем тут Кощей? Мороз Иваныч, я вас попросить хотел, не для себя даже. Придите к нам на утренник, а? Ненадолго так, чисто символически.

— И впрямь дурачок, — кивнул Михалычу Дед. — Чтобы я в Кощеев дворец пришел на праздник?!

— Да я же для детей стараюсь! Не к придворным же зову. Ну, сами прикиньте — куча детишек, праздник, ёлка, а Деда Мороза нет. Ну ладно вы с Кощеем не в ладах, но дети-то тут при чем?

— Да ладно, внучек, — дернул меня за рукав Михалыч, — пошли отседова. Ентот моралист старый, ни за что супротив своих принципов не пойдёт. Великий он, понимаешь? Величие ему глаза и застило пеленой. Кошенёнок малый у него на пороге от голода помирать будет, так он и пальцем не шевельнет даже. А почему? А потому что — не по правилам. Это кабы зайчик али белочка в лесу от мороза гибли, тут он поможет, ничего не сказать. А животинку малую выручить, али детишкам праздник устроить — шиш. Низзя. Пошли, внучек, пошли, зачем нам такие кудесники хреновы?

— Ну, ты чего, Михалыч? — обиделся Мороз.

— А, ничего. Иди-иди себе по своим делам. Вона Лукошкинской мелюзге подарки отнеси. Они же правильные, не то, что наша ребятня. Вот так от, внучек, детишки-то тоже оказывается разные прямо с рождения бывают. А я старый дурак, считал, что дети, они и в Африках — дети.

— Ладно тебе, Михалыч, — вздохнул Дед и повернулся ко мне: — Ты меня тоже пойми, Федор Васильевич — ну никак мне нельзя в Кощеевы владения. Узнает кто, не дай боги… Я же на стороне света, а тут у вас сплошное зло.

— Дети — зло?! — поразился я.

— Да, тьфу на тебя, Федька! — насупился Мороз. — Я тебе про Фому, а ты мне про Ерёму. Думаешь, мне детишек не жаль? Ещё как жаль! Люблю я ребятишек-то, подарками на праздник не обижаю, на улице снежку подкидываю, чтобы им играть веселее было… Просто — нельзя мне. Уж не серчай. И ты, Михалыч не обижайся, войди в положение.

— Ну-у… Ладно, — вздохнул я. — Понимаю. У каждого — свои трудности. Жаль, конечно… Дедушка Мороз, а может хоть Снегурочка к нам придёт?

— Одна?! — поразился он. — К твоим бесам?! Да ни за что!

Бесполезно. Я развел руками:

— Ладно, извините, что побеспокоили, Мороз Иваныч. Пойдём мы тогда. С наступающим вас!

— Хорошего Нового года, — пробасил он и вдруг спохватился: — А ну-ка стой, Федька! А ну-ка подь сюда.

Я удивленно пожал плечами и шагнул к нему, а он сбросил с плеча красный мешок и стал копаться в нём, приговаривая:

— А хорошо ли ты вёл себя в этом году, Феденька?..

— Ура! — перебил я его. — Подарки!

Вот, верил я, верил в Деда Мороза с самого детства и прав оказался!

Крепко прижимая к груди объемистый мешочек, я растроганно смотрел вслед исчезающему в белой метели Деду Морозу.

— Должок за тобой, Иваныч, — крикнул ему вслед мой дед, а зимний Дед не оглядываясь, кивнул.

— Ну и ладно, деда, — я погладил подарок. — Мы и сами как-нибудь обойдемся. Пошли?

А люк-то на Лысую гору, оказывается, только изнутри открывался. Не буду вам рассказывать, как мы полчаса плясали вокруг него, пытаясь поддеть топором, выуженным из безразмерного кошеля деда. Как скатывались с горы вниз по свежему снежку. Как материл Михалыч и меня, и Кощея, и Мороза, и всех, кого только припомнить смог. Хотя, при чем тут я, я так и не понял. И только когда я грохнулся сверху у ворот и словил себе на спину деда, только тогда дед замолчал. Правда, тут уже я заорал от боли и неожиданности, но кого такие мелочи волнуют? А потом, уже в Канцелярии, мы полчаса тыкали друг в друга пальцами, обзывали склеротиками и хохотали до слёз. Шмат-разум-то у меня в кармане был всё это время.

А в подарочном мешке были два картриджа для моего лазерного принтера и четыре пачки бумаги „Снегурочка“. Вот, скажите — где Дед Мороз нашёл их тут?

Дела любовные, или О, спорт, ты — жизнь!

В глубокой задумчивости я вышагивал по коридорам и залам, направляясь в бухгалтерию. Мимо, вжимаясь в стены и старательно кланяясь, спешили по своим придворным делам разнообразные монстрики, скелеты, бесы, даже пара людей попалась, но я почти и не замечал их, погруженный в свои мысли.

Да мыслитель и что такого? Не всем же саблями махать во чисто поле, надо же кому-то и государственными делами планетарного масштаба заниматься. Не хочется, а надо.

Но спасение мира — это чуть позже, а пока меня больше всего волновало, где бы раздобыть знающего колдуна, чтобы Кощею магическое экранирование организовать. Казалось бы — сказочное государство, тут всяких волшебников, чародеев, магов и прочей этой заумной братии, как грязи должно быть, ан нет. Вредный бунтовщик Лиховид у нас в коробке заперт — предварительное заключение, так сказать. Кощей вернётся, пусть уже сам голову ломает, что с ним делать. Баба Яга еще есть — хозяйка участкового Лукошкинского. Колдует она точно, а вот насколько сильна, да и подойдёт ли её магический профиль для наших целей — вопрос. Ну и противная она, сварливая и меня почему-то сразу невзлюбила. И всё. Больше колдунов не знаю. Есть они конечно тут, но или в засаде где-то сидят или по лесам-горам прячутся, чтобы их работать не припрягли. Пойди, попробуй, найди их. Охохошеньки… Ну почему всё самому делать приходится?

Добравшись до бухгалтерии, я пригладил волосы, вдохнул-выдохнул и вежливо постучал в дверь. Угу, царь. Угу, мог бы и пинком дверь открыть. Угу, может быть и жив остался, но денег точно бы не получил. Наш главбух — Агриппина Падловна, кикимора по происхождению и бухгалтер по призванию, дамой была крайне суровой. Дело своё знала великолепно и строга была немеряно. Габариты имела внушительные и круглый год без отрыва от производства сидела на жутких диетах, используя в основном народные рецепты, ну там, болотные гнилушки на завтрак, горсточку ила на обед, а на ужин, максимум — пару головастиков и то до шести часов вечера. Толку с того не было, а сама главбух от такой диеты только зверела. Профессиональная вредность плюс диетические страдания сделали из милой кикиморы ужасную гарпию, от которой шарахался весь дворец и даже мимо бухгалтерии придворные пробирались ползком или на цыпочках.

Однако у меня была уже отработанная система и, дождавшись громового "кого там еще бесы принесли?!", я вошёл в бухгалтерию и тут же схватился за сердце:

— Да что же вы со мной делаете, Агриппина Падловна?! — завопил я. — Я вас всего-то пару дней не видел, а вы с полпуда точно сбросили! Если так дело пойдёт, то через пару месяцев у нас же тут во дворце дуэли из-за вас начнутся, будут трупы воздыхателей ваших на каждом углу валяться.

Главбухша довольно вздохнула и кокетливо поправила болотную тину на голове:

— Ну, Федь, ты как скажешь…

— Вы это прекращайте, Агриппина Падловна, — я шутливо погрозил ей пальцем, — эдак с вашим похудением мы скоро всех придворных кавалеров растеряем. Оставайтесь лучше такой как сейчас — в меру похудевшей и всеми любимой. Только платьице себе ушейте, а то на боках висит.

Всё, она моя.

Глазки у неё замаслились, подернулись мечтательной паволокой, но профессионализм все же взял верх:

— Шо? Опять деньги пришёл клянчить?

— Не для себя, Агриппина Падловна, — я выставил перед собой руки. — Для детишек малых стараюсь. Хочу праздник сироткам наших сотрудников устроить.

— Сироткам? — усомнилась главбух.

— И сироткам тоже, — кивнул я. — Какие у них радости в жизни? С утра до вечера трудятся, родителям по дому помогают, а если и вырвутся на улицу в грязи поваляться, так раз в неделю, не чаще. Надо бы им, Агриппина Паддловна, хоть раз в год праздник сделать, по пряничку малому выдать, по петушку на палочке…

— Сколько?

— Детишек? Точно не знаю, сейчас кладовщик их переписывает и вам потом сообщит.

— Сколько денег надо?

— Ой, ну что вы всё о деньгах?.. Агриппина Падловна, а вы Новый год в этом миленьком платьице встречать будете или у вас уже нечто шедевральное для нас подготовлено? Только прошу вас — не увлекайтесь красотой, куда же больше? А то наши придворные вместо Снегурочки, только на вас и глазеть будут, весь праздник нам сорвут… А сколько денег я не знаю. По кулёчку сладкому соберём каждому ребёнку, ну, может куклу какую недорогую или лошадку деревянную. Вы же в этом лучше меня разбираетесь, вам и карты в руки. А на счет платья новогоднего, вы всё-таки серьезно подумайте — катаклизмы и народные волнения, они куда как дороже обходятся, чем подарки ребятне. А дети — это наше всё, это — наше богатство.

— Продавать их надумал штоле? — оживилась главбух.

— Нет, это я так, в образно-государственном смысле. С перспективой на будущее.

— Ладно, — вздохнула Агриппина Падловна, — половину казна оплатит. И не спорь, Федька! Половину пущай родители выкладывають! Казна у нас не безмерная! Всё иди-иди, мне еще годовой отчёт составлять.

Послав ей воздушный поцелуй, я живенько смотался, пока не передумала. А казна у нас хоть и не безмерная, но вполне хватит, чтобы полмира купить. Уж чего-чего, а денежек у Кощея на тысячу лет непрестанных пиров хватит. Просто должность такая у Агриппины Падловны, понимаю.

— Федька! — вдруг раздался громовой голос из бухгалтерии, и я покачнулся от воздушной волны, ударившей в спину. — А ну, подь сюды!

Ой-ёй, только бы не передумала. Я метнулся назад и был крайне поражен увиденным — главбухша, с трудом выбравшись из-за стола, старательно пыталась сделать книксен:

— Ваше… это… Федь, Величество…

— Ой, ну что вы, Агриппина Падловна, — кинулся я к ней, — а ну-ка сядьте немедленно и прекращайте уже эти церемониальные штучки! Ну как вам не стыдно? Вы же для нас как мать родная, а тут поклоны бить надумали…

— Федь… — главбух поёрзала в кресле, устраивая в нём свой необъятный… седалищный нерв. — Подумала я тута, а давай мы полностью подарки детишкам оплатим за счет казны? Чай не обеднеем. Жалко их, сопляков малых…

— Та-а-ак… И в чем подвох?

— Просьба у меня Ваше… Федя.

— Для вас — что угодно, — твёрдо заверил я, мысленно вздыхая.

— Племяшка моя… Помоги, Федь?

— Елька? А что не так? Вроде у нее все в порядке, с работой справляется, Варя её хвалит, Сидор приглядывает, да и сама довольная вон круги по дворцу нарезает, фиг догонишь.

— Не Елька, — вздохнула главбух. — Тамарка. Подросла девка, замуж пора, вот и хочу ей хорошего мужика найти.

— А у меня уже невеста есть, — лихорадочно забормотал я. — И свадьбу мы летом планируем. А может и раньше — весной или вон на Новый год как раз.

— Да тьфу на тебя, Федька! Какой из тебя жених для моей Тамарки? С кикиморой справиться, енто слабо тебе будет.

Слава богам! Блин, напугала, аж в животе заныло.

— Ну, я не против, Агриппина Падловна, только чем помочь-то могу?

— Слыхал, небось, Горох Лукошкинский жениться надумал? Баб себе из-за границ понавыписывал, скоро приедуть и будет он средь них царицу себе выбирать?

— Ну да, докладывали что-то такое… Вы племянницу Гороху подсунуть хотите?!

— А чего нет? — удивилась главбухша. — Девка она у меня ладная, хоть и масти непривычной, но на такое мужики и кидаютьси. Хорошая, пригожая, да и хозяйка знатная — сама всему обучала. А да что я тебе расписываю? Ща покажу… Тамарка! А ну рысью сюда!

В бухгалтерию зашла красна девица, ну, может и не столько красная, сколько коричневая, но высокая, фигуристая. Поклонилась низко, а потом стала, ручки сложила спереди, глазки потупила.

— А чего эта она такого цвета? — шёпотом спросил я у главбухши.

— Да сестрица моя Мушандра, спуталась с ефиопом одним знатным и получите подарочек через девять месяцев.

— А где же она в наших краях негра-то нашла? Ой, не надо, не рассказывайте, мне и своих забот хватает. А почему опять на вас дочку свалили? Везет вам — то Елька, теперь — Тамарка. А больше у вас племянниц нет?

Агриппина Падловна начала считать, загибая пальцы, но тут же спохватилась и яростно замотала головой:

— Только две енти прынцессы, а боле ни одной нет! Мушка с хахалем своим загорелым по миру гуляет — решили вона южные земли поближе рассмотреть, говорят царство там своё, за морями-окиянами оснуют… обоснуют… освоют… Тьфу ты! А мне Тамарку и подкинули.

— Понятно. А что, мне идея нравится, прикольно. Если и правда дело выгорит — поржём вволю. А ты сама, Тамара… Как по отчеству-то?

— По матчеству, — низким, но приятным голосом поправила тёмно-красна девица. — Мушандровна. Матушка у меня — Мушка, стало быть, Тамарка Мушандровна я и есть.

А верно, вечно я забываю, что у кикимор по матери всё. И по жизни по имени. Угадайте, как маму нашей главбухши звали?

— Так что, Тамара Мушандровна, хочешь за Гороха-то?

— Хилый он какой-то… — протянула она. — И борода противная.

— Да вроде и не хилый, — удивился я.

— Тамарка! — рявкнула Агриппина Падловна. — Ить она тут еще перебирать будет! Ей царя в постель пихають, а она нос воротит!

— Да я что? — потупилась юная кикимора. — Давайте хоть царя, чего уж…

— Уговорили, — хмыкнул я. — Теперь надо подумать, как тебя Гороху представить.

— А чего тут думать, батюшка? — снова поклонилась Тамарка. — Принцесса я и есть. Папашка-то мой — принц, хоть и младшенький.

— Ну, пойдет. Давай только для конспирации, не эфиопской тебя принцессой назовём, а, скажем… Нигерийское королевство, во. Только тебя приодеть соответствующе… Точнее — прираздеть. Вряд ли в Африке наши сарафаны с шубами в моде.

— А у меня есть, батюшка, — затараторила кикимора. — Маменька с папенькой как в чужедальние края подалися, так подарками меня и засыпали, чтобы я не плакала. У меня и шкур каких угодно много, и носорожьи есть, и жирафьи, и леопардовы с хвостами…

— Трепло ты, Тамарка, — проворчала главбухша. — Таких и слов-то на свете нет, а она — шкуры…

— А вот и есть, тётушка! А вот и есть! А еще у меня лук со стрелами есть, да копьё ихнее, народное! Я с ним ентой осенью на кабана ходила! С одного раза соседского порося уложила, вот!

— И разговаривать тебе, Тамара, не по-нашему надо, — заметил я.

— Ндугу бвана вангу, — гордо подбоченилась Тамарка.

— А ну, цыц, охальница! — рявкнула тётушка. — Повыражайся мне еще при царе-батюшке!

— Ух ты! — удивился я. — Ты и по-африкански говорить можешь?

— Суахили, батюшка, — поклонилась кикимора.

— Да ты слова-то выбирай! — снова заорала главбух. — Ты как царя обозвала, паршивка?! Сама ты суа… енто самое слово!

— Всё в порядке, Агриппина Падловна, — вмешался я. — Это язык такой, ну, как у нас французский или там английский.

— Язык у них, — проворчала успокаиваясь пожилая кикимора. — От я бы енти языки и пообрывала бы под корень…

— Ну, значит, договорились, — я поднялся. — Свиту еще надо, да хорошо бы негритянскую, поколоритнее. Ну, негров нам Калымдай организует — его бойцы запросто любую личину накинуть могут, а с национальными одеждой и оружием в процессе решим. — Я задрал кверху голову и заорал: — Калымда-а-ай!

Пять минут и бравый полковник уже вытянулся по стойке смирно в бухгалтерии.

Понимающе кивая и изредка хихикая, Калымдай выслушал поставленную перед ним задачу, кивнул: "сделаем" и открыл дверь, пропуская Тамарку вперед: — Мадмуазель…

Та важно вышла из кабинета, а Калымдай, подмигнув мне, шагнул вслед за ней. Тут же в коридоре раздался визг и звонкий шлепок. Что такое? Я выскочил из бухгалтерии и уставился на счастливую, потирающую попу Тамарку и не менее счастливого, потирающего щеку Калымдая.

— Калымдай! Я тебе что поручил? А ты чем занимаешься?! Марш работать!

— Виноват, господин генерал, — вытянулся он и снова подмигнул.

Совсем распустились тут.

— Вот покончу с Кощеевыми проблемами — возьмусь за них, — ворчал я, сворачивая из главного коридора в тронный зал. — Один самогонкой заливается, другой — девок щиплет… И всё на глазах у меня-батюшки! Будто мне не завидно…

Сильные руки подхватили меня и под шелест крыльев я был вознесён к потолку.

— Мсье Теодор, — горячо зашептали мне в ухо, — я по Кнутику соскучилась. Никаких сил нет, даже руки дрожат от любовной страсти, вот-вот разожмутся.

— Вот Кнута Гамсуновича своего и хватай, Маш, чего ты в меня вцепилась?

— А дайте тогда мне во временное пользование ваш Шмат-разум, а? Я быстренько туда и сюда. Поздороваюсь только с господином послом и сразу назад. Ну, хоть на три денёчка, а, мсье Теодор? — заканючила Маша.

— Максимилиана седлай и вперёд.

— Холодно же, мсье Теодор! Застужу себе всё женское, потом сами лечить будете.

— Маш, мне Шмат-разум самому нужен. Не дам.

— А давайте вместе тогда в Лукошкино вояж сделаем? Вы же наверняка по мадмуазель Варе соскучились, а она так вообще глазки свои томные прорыдала вас дожидаючись.

— Хотелось бы, конечно…

— Вот и аванти, мон шер!

— Летим, Маш в Канцелярию, а там видно будет.

Повизгивая на крутых поворотах, я болтался в крепких вампирских объятиях, а сам размышлял о том, что, действительно, а почему бы и не рвануть в Лукошкино? С Никитой на счет его бабки поговорю — может и правда нам поможет с магическим экраном? Ну и Варюшу повидаю…

В Канцелярии за столом горько рыдала Олёна.

— Что случилось? — кинулся я к ней, едва Маша поставила меня на пол.

— Ой, плохо мне, батюшка! — завыла она. — Ой, истосковалось сердечко моё-о-о!

— Всё-всё, — успокоила её Маша, — заканчиваем спектакль, я уже договорилась с Теодором — едем в Лукошкино!

— Ой, как здорово! — захлопала в ладоши Олёна, сияя совершенно сухими глазами.

— Бабы, — философски пожал плечами дед, уворачиваясь от просвистевшей у его уха миски. — А и правда, внучек, поехали? И сам-то, небось, по Варьке соскучилси, да и я пару слов Пелагеюшке пошептать хотел.

— У нас же дел полно! — возмутился я. — А работать кто будет? Вам бы только бездельничать, да развлекаться, а я всё на себе один тащу! Давай полушубок. И бесенят гони на кухню — пусть у Иван Палыча профитроли для Вари попросят, не с пустыми же руками отправляться, а она их любит даже кажется сильнее, чем меня.

Девушки кинулись меня расцеловывать, а я кинулся от них в ванную — приводить себя в порядок.

* * *

В Лукошкино было необычно. Я тут давно не был, а теперь с интересом оглядывался по сторонам. Вся Колокольная площадь, как и весь город, была засыпана толстым слоем пушистого снега. Легкий ветерок носил снежинки вокруг нас, стараясь запихнуть их за шиворот, а если не получалось, то обиженно бросал их пригоршнями в лицо. Снег был хаотично расчерчен утоптанными тропинками, совершенно не поддающимися никакой логике. Ну, когда тропинки тянутся параллельно друг другу, это понятно — двое рядом шли, а вот когда такие же тропинки на расстоянии метров трех-четырех друг от друга? По уже протоптанной нельзя было пройти? Пересекающиеся под самыми разными углами — тоже нормально, а вот та, например, начинающаяся с переулка и заканчивающаяся прямо посредине площади? Шёл-шёл и передумал? Назад по своим следам пошел или вознесся? А, ну их. Делать мне больше нечего, как логическое мышление лукошкинцев пытаться понять.

Девчонки наши моментально улизнули, а мы с дедом направились к высокому забору, за которым находились школа и терем моей Вари.

— Деда, ты, наверное, один иди, а я к участковому сбегаю и подойду попозже.

— А чавой-то ты у него забыл?

— Да хочу на счет его бабки порасспрашивать — может поможет она нам с Кощеем.

Михалыч вдруг резко остановился, снял с меня меховую шапку, пригладил заботливо волосы, обошел сзади и… отвесил мне подзатыльник!

— Ты чего, дед?! За что, блин?!

— От ты, внучек, умный-умный, а местами, ну как те Иванушки, что Кощея-батюшку воевать ходят — дурак дураком. С какого это непостижимого хрена ты удумал, что Яга помогать Кощею будет? Да и участковому, дружку твоему, который сам царя-батюшку в тюрягу упёк, зачем оно?

— Блин.

— Ага, внучек, он самый. А всё енто от…

— Знаю-знаю — от недоедания и нервов, которые тоже только едой и лечатся.

— От и умничка, держи шапку.

А какая идея хорошая была… Вот дед всегда так — возьмёт и обломает.

Мы протиснулись в узенькую калитку и остановились посреди двора. Двор был уже отгорожен от школы высоким забором, а сама она выросла до третьего этажа и мастеровые возились с… этими… ну бревнами, на которых крыша держится. Стропила, да? Короче — со стропилами. Мне лучше знать, как тут и что называется, попробуйте поспорить. И вообще, царь я или не царь?

Дверь терема распахнулась и на крыльцо вылетела моя Варюша. Всплеснула руками и радостно кинулась ко мне, быстро перебирая очаровательными ножками в маленьких валенках. Дед хмыкнул и направился в дом, а я шагнул навстречу своей любимой и распахнул руки для объятий. Только, едва Варя прижалась ко мне, как я тут же коварно запустил руки ей под шубу, обхватил сзади и стал гладить спинку, ощущая нежное тепло, а потом и вовсе пополз ладонями вниз.

— Вредный ты у меня, Федька, — горячо зашептала Варя, тесно прижимаясь ко мне. — Ну куда полез от, ну куда?

— Ну как я могу попку тебе не помять? Ты же обидишься.

— Вредный… — снова прошептала она и заёрзала по мне горячим, мягким телом. — Ну, всё, хватит… Отпусти, Федька, слышь? От закричу же, вражина! Давай, целуй и пошли в дом!

Пришлось подчиниться и поцеловать. К сожалению — недолго. Мороз же.

Вредную тётку Пелагею, уже куда-то уволок Михалыч, наверное, про Аристотеля что-нибудь поучительное рассказать, а меня Варя взяла за руку и потащила к себе. А я прям отбивался, прям отбивался… Верите? В спаленке она сразу же кинулась сдирать с меня свитер, приговаривая:

— Вот же ты настырный какой у меня, Федька… И откуда только прыть такая?.. И майку свою бесовскую тоже скидывай… Вот куда ты полез, а?.. А ладно, от тебя разве отобьёшься… Вот уж нет, никаких поцелуев в шею! Сначала в губки целуй… Ой, а что это у тебя там?..

Пардон, увлёкся. Дальше — это личное. Если уж очень интересно — можете сами додумать, я не против. Хотя всё равно фантазии не хватит, настолько хорошо мне было с Варюшей.

Когда через полчасика она лежала рядом, положив голову мне на грудь и легонько царапая меня ноготками, то вдруг вздохнула:

— Нехорошо, Федь…

— Тебе было плохо, Варюш? — забеспокоился я.

— Нехорошо во грехе жить.

— Да разве любовь — это грех?

— Любовь-то не грех. А вот то, что ты, обольститель сатанинский со мной тут только что вытворял — точно грех.

— А мне показалось — тебе понравилось… Ой! Не щипайся!

— Я и укусить могу. А только нельзя так дальше…

— Как это — нельзя? Ты о чем, Варь?

— А ты забыл разве, что по весне мне Горох обещал мужа найти роду боярского, чтобы мы ему слуг верных понарожали побольше.

— Хрен им. И мужу и Гороху.

— Тю на тебя… Хрен-то хрен, да только я — слуга царю нашему батюшке и слушаться его должна.

— Ну, давай тогда поженимся и всех делов.

— Как у тебя всё просто… А жить где будем? У Кощея во дворце?

— Почему бы и нет?

— А детишек, — она покраснела, — тоже у Кощея воспитывать будем?

Вот почему женщины не могут без заморочек? Обязательно какие-то проблемы придумывают… Ничего мы конечно, в этот раз не решили, но хоть и не поругались уже хорошо.

Когда мы сидели в знакомой мне горенке и неспешно уминали большую ватрушку, честно разрезанную пополам, я обратил внимание на необычное оживление под окнами.

— Да это дружок твой, Никита, новую забаву придумал, — отмахнулась Варя. — Как-то по-басурмански называется… забыла. Здоровые мужики с клюками в руках по льду чурку березовую гоняют.

— Хоккей, что ли?

— Во-во, именно это слово, прости меня господи. Весь город ходуном ходит, куда не выйдешь — одни только и разговоры об ентой забаве.

— Да? Весь город, говоришь? Варюш я на секундочку выйду, поговорить надо кое с кем.

Вот тут я тоже немного пояснить должен, уж пардон. Те из вас, которые читали мои ранние отчеты, конечно в курсе нашей булавочной связи, а вот те, кому только сейчас повезло приобщиться к моим хроникам, коротко расскажу. У каждого из сотрудниковКанцелярии торчит в воротнике по специальной булавке — говорушка по-нашему. Тут всё просто: берется зелье колдовское и капается им на обычную булавку. Можно вызвать для разговора любого у кого такая же есть, а можно и конференц-связь устроить между несколькими собеседниками. Голос слышится прямо в голове и никто подслушать не может пусть вы хоть среди толпы стоите. А то, что вы среди толпы сам с собой разговариваете… Ну, может, сумасшедший, кому какое дело? Расстояние приличное. Хотя я вам уже рассказывал о наших расстояниях. От Лысой горы до Лукошкино без проблем добивает, а вот до Урала, например, уже нет.

Вот и сейчас, выйдя за дверь, я дважды сжал головку булавки пальцами и тихо сказал:

— Аристофан.

Никаких, гудков в голове, конечно, не было, как и голоса оператора, зато возник голос моего беса:

— Это… босс?

— Аристофан, собирайся и дуй сюда в Лукошкино. Как на Колокольную площадь прибудешь — свяжись со мной, понял?

— Без базара, босс. Пацанов взять?

— Пока не надо. Если что — потом высвистаешь.

Вернувшись в горницу, я с сожалением развел руками:

— Дела, Варюш, надо идти. Гони свою Пелагею от моего Михалыча, да будем собираться.

— Что, вот прямо сейчас-сейчас? И минуточки еще не побудешь?

— Минуточку — побуду, — засмеялся я.

— А что стоишь тогда? Давай, целуй! Вот же настырный Федька ты у меня… м-м-м…

Через полчасика мы с дедом с сожалением покинули терем и дед, напяливая посильнее шапку на голову, проворчал:

— Ну что енто у тебя, Федька, вечно спешка в самый неподходящий момент? Я только Пелагеюшку свою ка-а-ак разверну, да ка-а-ак…

— Не надо подробностей! — перебил я. Мне только баек про утехи этих престарелых любовничков и не хватало. — Дело, деда, превыше всего! Сейчас расскажу, только Аристофана дождемся.

— Тут я, босс, в натуре, — произнес невзрачный низенький мужичок, подбредая по сугробам к нам.

Бесы, они тоже личину менять могут. Да и вообще — многое, что могут.

— Ага, отлично. Слушайте. Тут участковый Лукошкино подсадил на спортивную игру — хоккей называется. Бегают по льду мужики с клюшками, ну это палки такие изогнутые и стараются маленький чурбачок в маленькие же ворота загнать. Короче, правила нам без надобности, а вот народ тут с азартом такое развлечение воспринял.

— Зима, скукотень, — кивнул Михалыч.

— Интересно, босс, — протянул Аристофан. — Золотишком попахивает.

— Вот именно. Откроем подпольную букмекерскую контору, будем ставки на игру собирать.

— Это… босс. Да там навару с того мало в натуре. Да еще и конкретно влететь можно — из своего кармана платить придётся.

— И от кого я это слышу? — укоризненно покачал я головой. — Учишь тебя, учишь… Вот ты, Аристофан сам прикинь. Есть в команде один-два сильных игрока, на которых вся команда и держится. А если этот игрок прямо перед самой игрой, когда ставки уже сделаны, возьмет да поскользнётся, да ногу вывихнет, а?

— Пролетят все в натуре, кто на команду бабло поставил… Реально, босс!

— Да тише ты, рогатый, — шикнул на него дед. — А можно и денежку команде сунуть, чтобы играли плохо.

— Или тупо припугнуть так, типа выиграешь — избу подпалю.

— Ну, вроде того, — согласился я. Пошёл творческий процесс. — Только так уж глобально не надо, Аристофан, слышишь? Участковый это затеял и если заметит махинации, то злой будет ужас как. Он потом на уши всех поставит, а оно нам надо?

— Не надо, босс, без базара. Нам бы только навариться и всё.

— Ну, вот и действуй. Бери ребят своих потолковее и вперёд.

— У меня — все пацаны толковые конкретно, — гордо выпятил грудь Аристофан.

Аристофан остался планы коварные разрабатывать, а мы с Михалычем домой отправились, а Машу с Олёной даже предупредить забыли. Да ничего, они тут не заскучают без нас.

Научные изыскания, или Без соли, что без воли: жизнь не проживешь

— Внучек, а что с Кощеюшкой-то делать будем?

— Ой, деда, у меня Новый год на носу, утренник, опять же с ёлками вопрос еще решить надо… — перечислял я все тише. — Не знаю. Ломал-ломал голову, ничего придумать не могу. Уже и перед Кощеем стыдно — пообещал его вытащить из тюрьмы, а как?

— Думать надо. Созывай, внучек, Канцелярию на совет. А я пока самовар заведу.

— Аристофан! — гаркнул я.

— Здесь, босс, — в щель двери осторожно просунулись маленькие рожки.

— Заходи, чего ты там мнёшься?

— Да я тут, босс, в натуре постою.

— Да, заходи-заходи, остыл я ужо, — проворчал дед и повернулся ко мне. — Енти паразиты вчера девок снизу в казарму притащили.

— И что, с тобой не поделились? — хмыкнул я.

— Да тьфу на тебя, внучек! Под утро самогон у них закончился и решили они девок ентих в Турцию продать в гаремы. А те — визжать, отбиваться. Полвзвода с синяками ходит, а у одного рог обломан. Неужто не слышал шума, внучек, так спал хорошо?

— Не-а.

— Вот и славно, зато выспалси. А мне, паразиты, так и не дали поспать.

— Ясно. Завязывай ночные гульбища Аристофан, а то самого в гарем продам, понял?

— Без базара, босс, — понурился бес.

— Ладно, на вот тебе Шмат-разум, мчись в Лукошкино и девиц наших сюда волоки. Скажи — срочное совещание, ждать не буду все пирожки сам съем. Давай-давай, отправляйся.

— Девиц, гы! — фыркнул Аристофан и исчез.

— Нету у меня никаких пирожков, — проворчал Михалыч. — Хлеб да сало.

— Ну да, я так и поверил. Что ты такой сердитый, деда?

— Ох, внучек, — дед присел на лавку. — Всё Кощеюшка наш из головы не идёт, всё думки тягостные одолевают.

— Да придумаем что-нибудь, деда, не переживай. Вытащим Кощея из тюрьмы.

— От то-то и оно. Заявитси он сюда и опять начнет порядки свои устанавливать, на нас орать да премий лишать.

— Что-то я не припомню, чтобы нам хоть раз премию не выдали… И что ты предлагаешь? Не спасать, а самим тут править?

— Во-во, внучек, это ты хорошо придумал! — оживился Михалыч. — Гениальный ум у тебя. Говоришь, ну его ентого Кощея? Лучше сами тут править будем?

— Э-э, дед! Ты мне не приписывай свои мечты! И вообще. Кощея будем выручать, это даже не обсуждается. И царский чин я ему моментально верну, только он тут появится. А ты, дед, у нас какой-то заговорщик, честное пионерское. КГБ на тебя нет.

— Ну, на нет и суда нет, — согласился дед, пыхтя затаскивая самовар на стол. — А может и зря, внучек, мы совет общий затеваем-то. Уж ежели два таких светлых ума, как мой и твой с задачей справитьси не могут, то куда уж там нашим воякам да вертихвосткам…

— Не скажи, деда. Они может быть саму идею и не выдадут, но подтолкнуть к ней смогут. Вон когда с Лиховидом воевали, так придумали же, как артефакт по кусочкам собрать.

— Придумали, внучек, придумали, — захекал дед. — Только он же нам во вред и обернулся.

— Ну, это уже частности. Придираешься ты, Михалыч, а лучше бы пирожками да пряниками озаботился. Маша, когда на нервах, так будто ураган всё со стола сметает.

— Обжора, — согласился дед. — Тишка, Гришка! А ну паразиты ленивые, марш на кухню! Живо кому сказал?! Вот я сейчас на вас Федору Васильевичу нажалуюсь, шиш вам тогда, а не мультики! Ну, куда рванули?! Сначала выслушайте, что у Иван Палыча попросить надобно.

— Только сгущенку не берите, — крикнул я бесенятам вдогонку.

— Жмот ты, внучек.

— Только когда дело сгущенки касается. И не жмот, а просто экономный.

Когда явились наши девчонки с Аристофаном, Калымдай уже ронял слюнки за столом, а рядом с ним чинно восседал Дизель. В кресле насупившись, сидели бесенята — как же, мультики им выключили. Ничего, потом включу им любимых черепашек-ниндзя и успокоятся.

— Как же я люблю все эти совещания, — протянула Маша, усаживаясь и обводя стол взглядом.

— Обжора, — повторил свою резолюцию дед.

— Нервы, дедушка Михалыч, — вздохнула Маша. — Как у вас тут говорят в вашей варварской России?.. А, вспомнила: как работаем, так и едим. Подайте мне вот тот подносик силь ву пле.

— Господа, — начал я, — и дамы, разумеется. Позвольте открыть производственное совещание на тему: "Как нам приготовить помещение для царя-батюшки, если колдунов в наличии не имеется". Прошу высказываться. Только коротко и по существу.

— А Лиховид, босс? Может прижать его реально? — начал первым Аристофан.

— Хорошо бы, а как?

— Давайте все же попробуем, Федор Васильевич, — предложил Калымдай.

— Ну, давайте, — пожал я плечами и заорал в воздух: — Гюнтер!

Гюнтер явился через три минуты, а поднос перед Машей опустел наполовину. Прав дед в своих характеристиках.

— Гюнтер, притащи, пожалуйста, коробку с Лиховидом. Не потерялась, надеюсь?

— Не потерялась, Государь, только… — он замялся.

— Ты чего? — впервые я увидел смущенного дворецкого.

— Боязно, Ваше Величество, — почти прошептал Гюнтер.

А, понятно. Не осуждаю — ему в той переделке больше всех досталось.

— Давай я, босс? — вскочил Аристофан.

— Вместе идите, а потом и ты, Гюнтер, к нам присоединяйся, вдруг подскажешь чего.

— Клац-клац!

— Ну и ты, Дизель сходи, прогуляйся. А то сидишь в генераторной безвылазно с этими мультиками.

— Ить, маленькие они ишо, — тут же вступился за своих любимцев Михалыч. — Пущай пока резвятся.

— Угу. Маленькие. А не подскажешь, деда, это какие такие маленькие, третьего дня самый большой котел на кухне спёрли и пытались монстрика из бригады теплоснабжения в нём сварить?

— Вот ты, Федька… — Михалыч огорченно покачал головой. — Они же череп выварить хотели — тебе на пепельницу. А ты за такую заботу на них накидываешьси?

— Спасибо, конечно, только с такой заботой у нас скоро обслуживающего персонала не останется… А кто ночью в казарму к бесам пробрался и все штанины им отрезал?

— Сам же им по компутеру своему про Супермена сказку показывал, — пожал плечами дед. — Вот они по-родственному Аристофановым бесам и сподмогли, как могли. А знатные трусы получились, Федь, хоть сейчас поверх любых штанов одевай, да плащик сверху и в бой против злодеев всяческих!

— Это против нас что ли? Мы же дед не на стороне добра, помнишь? Хорошо еще не повели бесов на Лысую гору учиться летать.

— Наговариваешь ты на них, внучек, — проворчал дед. — Маленьких всяк обидеть норовит…

— И кстати о плащиках. Я что-то сразу и не догадался, кто из прачечной все простыни спёр. Скажи, чтобы вернули, слышишь, дед?

Утолившая первый голод Маша, шепталась с Олёной. Калымдай сидел, улыбаясь, прислушиваясь к нашей перепалке.

— О кстати, Калымдай, а как там дело с Тамаркой-то движется?

— Хорошо движется, Федор Васильевич, — кивнул полковник. — Трое моих ребят сдали её с рук на руки боярам, поплясали вокруг напоследок, песни повыли и удрали. Сейчас в наблюдательном пункте ситуацию контролируют.

— Ну а сама-то девица наша красно-коричневая?

— Всё в порядке. Выделили ей комнату не хуже чем другим претенденткам на чин царицы. Благоустроилась, развесила шкуры, амулеты и прочие предметы народного промысла, только за Горохом охоту еще не начинала. Или осваивается с обстановкой или…

— Или?

— Или Горох ей даром и не снился.

— Агриппина Падловна точно прибьёт её, а потом и за нас возьмется.

— Если догонит, то это вполне вероятно, — кивнул Калымдай.

— Твоё, босс, Величество, — ввалился в Канцелярию Аристофан и выудил из кармана знакомую всем коробочку, — во!

Гюнтер с Дизелем скромно уселись, а Аристофан положил коробку в центр стола, сдвинув самовар к краю.

— Ага, — я опасливо покосился на неё, потом решился, постучал пальцем по крышке и немного нервно спросил: — Лиховид Ростиславович, вы там?

— Иди на хрен! — тут же послышался скрипучий голос старого колдуна.

— И вам — здравствуйте. Лиховид Ростиславович, а не хотите ли значительно улучшить условия вашего вынужденного, но совершенно справедливого заточения? Ну, там, свежие овощи на завтрак, божоле к ужину?

— Иди на хрен!

— Он же призрак, Федька, — напомнил Михалыч, — зачем ему еда?

— Верно… Может быть договоримся, Лиховид Ростиславович, а?

— Иди на хрен!

— Заклинило гада в натуре, — хмыкнул Аристофан. — Может ему в коробку перца с махоркой насыпать?

— Давайте я попробую, — предложила Олёна и наклонилась над коробкой. — Дедушка Лиховид, помогите нам.

— Олёнка? — заинтересованно прохрипел колдун и тут же залаял, как озабоченный пёс: — Моя! Моя! Моя!

Этот старый маразматик давно уже доставал Олёну повышенным вниманием, а во время почти удавшегося путча, так и вообще в деталях изложил программу кроватно-развлекательных мероприятий, которые он размечтался регулярно проводить с ней.

— Ну, помогите, а? А я вам бороду расчешу, — Олёну передёрнуло, — брови подстригу и в ушах тоже…

— Хрен вам всем! — категорически донеслось из коробки.

— Добром значится, не получилось, — констатировал дед.

— В натуре, босс, можно? — подскочил Аристофан.

— Что ты там задумал?

Аристофан выскочил в казарму и тут же вернулся с ведром в лапе. По Канцелярии разлилась такая сивушная вонь, что все дружно схватились за носы, а Михалыч вдобавок — за сковородку.

— Самогон, босс, — пояснил зачем-то Аристофан. — Пацаны давно еще его спёрли, а выпить так и не смогли в натуре. Так и стоял у нас.

— Напоить призрака собрался? — хмыкнул дед.

— Не-е-е, — самодовольно протянул бес, схватил коробку и опустил в ведро. — Такого конкретного духа никакой дух не выдержит, — скаламбурил он, растянув пасть в улыбке.

— Ну, попробуй, — с сомнением кивнул я.

— Уй-ё-о-о! — заорал вдруг Аристофан, выпустил коробку и замахал в воздухе лапой. — Больно, блин! Жжёт в натуре!

Лапа из привычно серой стала ярко-красной, а густые волосы на ней свились в спираль и задымились.

— Доставайте коробку! — заорал я. — Расплавится же в этой кислоте, а Лиховид улизнёт!

Дед ударом валенка перевернул ведро и подхватил начавшуюся обугливаться коробку полотенцем:

— Ну, Аристофан… — угрожающе протянул дед.

— А я чё, дедушка Михалыч, — завопил бес, — я ничё! Я же реально как лучше хотел! Вон, блин, даже пострадал конкретно! Босс, мне в больничку надо!

Вызвав спецов из отдела санитарии и утилизации, мы спешно покинули Канцелярию. Находиться там уже было невозможно — пролитая на гранитный пол самогонка, вошла в реакцию с камнем и успешно разъедала его, шипя и источая едкие пары.

Дизель под руку повел Аристофана в медпункт, а я махнул оставшимся:

— Пошли в тронный зал там продолжим.

Продолжить в тронном зале не получилось — там устанавливали ёлку. Ёлка была просто красавица, густая, пышная, почти под потолок, а новогодний аромат хвои так и ходил волнами по всему помещению. Распоряжалась тут Елька, вполне толково командуя сводной бригадой скелетов и бесов, припрыгивая от ажиотажа и врожденной неугомонности. У стены стояли наготове несколько ящиков с украшениями и четыре девочки Иван Палыча, явно экспроприированные Елькой в помощь.

Поощрительно помахав ей рукой, я кивнул своим:

— Пошли в Кощеев кабинет.

— Ить молодец девка, — одобрительно хекнул Михалыч, когда юная кикимора, подпрыгнув, засадила ногой расшалившегося не в меру беса.

— Ага, надо бы им премиальные не забыть выписать. Напомни потом, деда, хорошо?

В кабинете Кощея на меня сразу нахлынули воспоминания. Не пугайтесь, не буду рассказывать. Обстановка тут всегда напоминала классический кабинет сумасшедшего ученого, которым в некоторой доле Кощей и являлся. Ну, знаете, все эти колбы, мензурки, старинные фолианты, чучела странных животных, стеллажи, заставленные пыльными артефактами и всё такое. Красота. Эдакий рабочий бардак. Мне всегда тут нравилось.

Я уселся в кресло за письменным столом, Михалыч положил передо мной коробочку на полотенце, а остальные, разобрав стулья, уселись полукругом передо мной.

— Итак, — начал я, но умолк. Что-то было не так. — Итак… Чего-то не хватает, а?

— Бутерброды, Ваше Величество? — откликнулся Гюнтер.

— О, верно. Молодец, тащи.

Не знаю, как у вас на работе проходят кризисные ситуации, а у нас без еды — вообще никак. Нервы истончаются до прозрачности, а подбодрить их можно либо алкоголем, что умственному процессу способствует, конечно, но обычно не в тут сторону, либо — едой. Ну и само собой, пока этих обжор не покормишь, никакого толку от них нет. Поэтому подождав пока они не утолят очередной приступ голода, я взмахнул третьим бутербродом с ветчиной и сыром:

— Итак. Что делать-то, а?

— Хрен вам, — тут же раздалось из коробки.

— Да помолчите уже, Лиховид Ростиславович, раз помогать не хотите, — я потянулся за кружкой чая. — Никакой пользы от вас. А может, подскажите всё же?

— Хрен.

— Угу. Ну, какие будут предложения, Канцелярия?

— Не будет с ентого старого козла никакого толку, внучек, — вздохнул дед.

— За козла — ответишь, Михалыч, — тут же проскрипел Лиховид.

— Согласен, деда, — я взял полотенцем коробку, закинул в сейф и запер его. — Ещё идеи?

— Пряники? — предложила Маша. — И вашу сгущенку, мсье Теодор.

— Да-а, сгущенка у Федора Васильевича знатная, — согласился Калымдай.

— С чаем горячим, — подтвердила Олёна.

— Прикажете сходить на кухню, Государь? — степенно поднялся Гюнтер.

— Фиг вам, а не сгущенку! Нет, ну мы есть сюда пришли или проблему решать? — возмутился я.

— А одно другому ить и не мешает, — фыркнул дед.

— Хватит, давайте серьёзно, — хлопнул я ладонью о стол и тут же замахал ею в воздухе. — Блин, что же он твёрдый-то такой?

— А других колдунов привлечь не пробовали, Федор Васильевич? — Калымдай подул в кружку и, зажмурив глаза, с хлюпом втянул в себя чай.

— Да где их взять? — пожал я плечами. — Вон Михалыч подбивал меня к Яге обратиться, но это же не вариант.

— Я?! — удивился дед.

— Может быть, есть у кого на примете, хоть какой завалящийся колдун? — я обвел взглядом сотрудников. — Нет? Да вот же.

Сотрудники переглядывались, но идей не поступало. Вернулся Аристофан с перебинтованной рукой, а с ним и Дизель, захвативший из душегубки, в которую превратилась Канцелярия, бесенят. Те как обычно висели у него в грудной клетке и верещали, хватаясь за рёбра.

— Цыц! — рявкнул я на них и кивнул вновь пришедшим: — Берите стулья, садитесь.

— Неча на маленьких орать, — тут же заворчал Михалыч и просунул через рёбра Дизеля два кусочка ветчины.

— А мне, дедушка Михалыч? — попросил Аристофан.

Сердобольный дед выделил пострадавшему на магическом поле боя бутерброд и я продолжил:

— Давайте рассуждать логически. Как вообще кому-то становится понятно, что Кощей у себя во дворце? Флюиды он какие-нибудь испускает, что ли?

— Его Величество Кощей, ванну раз в день принимают, — слегка обиженно заявил Гюнтер.

— Я не про обычный запах, — успокоил я его, — скорее — про магический. Ну, типа излучения какого. В моё время радиационное излучение, да и просто радиоволны те же, успешно блокируют свинцом. Железо тоже помогает, но гораздо слабее. Вот бы нам куполом магическим Лысую гору накрыть, а?

— Да ейный купол, небось сам так светиться магически будет, что сразу все неладное заподозрят, — возразил Михалыч. — Да и где его взять-то? Опять же колдун нужен.

— А свинцом если гору обложить?

— Столько свинца у нас нет, Государь, — сказал Гюнтер. — Быстро такой объём не найдём, но, думаю, нам не обязательно гору обкладывать, достаточно и одного царя-батюшку.

— Молодец, Гюнтер, — похвалил я, — разумно. Сошьём ему костюмчик просвинцованный или доспехи какие. А то и просто в какой-нибудь комнате обложим стены свинцом.

— Босс, а свинец реально поможет? Если что у меня немного есть в запасе, — подмигнул Аристофан.

Это он на пол в дальнем зале намекает, где неспешно, но методично, меняет золотой паркет на свинцовый.

— Не знаю, Аристофан. Про свинец это я так, к примеру вспомнил.

— Давайте проверим, Федор Васильевич, — предложил Калымдай. — Пороемся на складе, найдём подходящую колдунскую штучку небольшого размера и обложим её свинцом.

— Годится, — кивнул я и заорал в воздух: — Виторамус!

— Да я бы и сам сходил, Ваше Величество, — немного обижено протянул Гюнтер.

— Вызывали, Государь? — в комнату вошёл пожилой бес.

Я рассказал ему про нашу затею и он весьма оживился:

— Очень интересная идея, Государь. Если вы правы, то в хранилище можно избежать множества конфликтов между магическими предметами, ставя между ними свинцовые перегородки.

— Ну и хорошо. Только нам сначала гипотезу проверить надо. Есть у тебя на примете какой-нибудь подходящий артефакт?

Виторамус ушел на склад, а Аристофан задумчиво проговорил:

— А чего нам в натуре штуковину искать, если у босса вона на шее реально медальон типа защитный висит?

— Запихнуть Федькин медальон в свинец, — кивнул дед, — а Федьке поленом по лбу заехать? Если полено в щепки разлетится, то…

— Или свинец сработал, — радостно перебил Аристофан, — или в натуре у босса башка крепкая.

— Не надо, — твёрдо заявил я. — Будем действовать строго по плану.

Виторамус вернулся, держа в руках небольшой ящичек. Гюнтер, оценив размеры, ушел за свинцом.

— Не рванёт? — опасливо кивнул я на артефакт. — Что это?

— Не беспокойтесь, Государь, — замахал лапами кладовщик. — Специально подобрал безопасную вещицу. При открытой крышке, если подойти ближе, чем на сажень, она просто обложит всех вокруг, извините, матом. Бесполезная штучка, однако же пригодилась.

— Ну-ну, — недоверчиво протянул я. Знаю я эти артефакты. Какой-нибудь страдающий с бодуна колдун сотворит нечто подобное и получи потом последствия.

Под руководством Гюнтера два скелета затащили в кабинет несколько полусантиметровых в толщину листов свинца.

— Где это ты отыскал такой свинец, Гюнтер?

— В лаборатории Его Величества, Государь, — поклонился дворецкий.

— А там без этого свинца ничего… — я неопределенно пошевелил пальцами в воздухе.

— Не извольте волноваться, Государь. Это из запасников.

— Ну, хорошо. Давайте мастерить экран. Только как же крышку-то открывать, если всё свинцом загородим?

— А енто уже не твоя забота, внучек, — отмахнулся дед. — Ты поцарствуй пока, а мы тут и без сопливых разберёмси.

— Ага, ладно, — я стащил сигару из ящика стола, и по дуге обходя артефакт, направился к выходу. — Покурю пока, не буду мешать. А вы — делайте, испытывайте.

Покрепче притворив за собой дверь, я еще и плечом привалился к ней для надёжности. Угу, сами испытывайте, Кулибины. Прикурив от пальца, я успел выпустить облачко вонючего дыма, как в кабинете что-то гулко бумкнуло. Не-не, я еще покурю, я не любопытный. Когда последовавшая за "бум" тишина сменилась воплями и традиционным русским матом, я смело распахнул дверь.

Матом обложило всех присутствующих. По одежде, рукам, лицам, ползали буквы, складывающиеся в совершенно неприличные матерные слова, причем — в характерном временном написании. Ну, там всякие ять, еры и прочие излишки, с которыми у нас успешно поборолись после революции.

— Однако… — протянул Виторамус, безуспешно пытаясь смахнуть платочком с пенсне, извивающийся остаток народного творчества — "ать".

— Фу, какая гадость! — Маша дунула на огрызок слова, вольготно расположившийся на плече, но "децъ" ловко уполз ей за шиворот.

— Значит, не свинец, — задумчиво протянул я, уворачиваясь от обрывка какого-то уж совсем сложного словопостроения, стряхнутого с себя дедом. — Ну, тогда приводите себя в порядок и продолжим.

Под неодобрительными взглядами сотрудников, я вернулся в кресло, положил сигару в пепельницу и стал терпеливо дожидаться, когда закончится поток колдовских слов выплюнутых артефактом и обычных, хотя и более душевных, на мой взгляд, извергаемых моими коллегами.

Виторамус побрызгал вокруг какой-то жидкостью из склянки и обрывки слов поспешно расползлись по углам, правда, теперь и в кабинете стало вонять, спасибо, хоть не так сильно как в Канцелярии.

— А что за жидкость, Виторамус? Может быть, она нам подойдёт, как нейтрализатор?

— Весьма сомневаюсь, Государь. Зелье узконаправленного действия. Прихватил на всякий случай, однако же, пригодилось.

— Ну, ладно. Давайте думать дальше.

Думать никому не хотелось. Дизель по одному передавал Михалычу бесенят, а тот вертел их в руках, внимательно рассматривая на предмет ошмётков слов. Калымдай с Аристофаном шушукались, поглядывая на меня. Гюнтер озабоченно рассматривал кабинет и брезгливо принюхивался. А наши красны девицы, как всегда шептались и хихикали.

— И как ты столько пирожков за раз уплетаешь, — доносился до меня громкий шёпот Олёны, — да еще и не толстеешь ни капельки?

Я поморщился — думать мешают.

— И вовсе не много, просто метаболизм такой.

— Да и вообще, столько сладкого есть… Я бы вот сейчас рыбки солёной поела, севрюжки там или осетринки…

— Сбегай на кухню, — прошептала прагматичная Маша.

Рыбки… солёной… Солёной!

— Олёна, ты — гений! — подскочил я с кресла.

— Да тьфу на тебя, внучек, — дед схватился за сердце. — Ну, нельзя же так…

— Соль! — перебил я Михалыча. — Что, не понимаете? Соль!

— А верно… — задумчиво протянул Калымдай. — Соль — штука древняя, силы немереной…

— Точно, босс! — подскочил и Аристофан. — Кощея-батюшку, вона как от соли конкретно колбасило, когда менты его ей обсыпали! Аж почернел реально и задымился!

— Интересная гипотеза, — закивал Виторамус. — Стоит попробовать.

— Прикажете на кухню сходить, Ваше Величество? — обратился ко мне дворецкий.

— Ага, Гюнтер, давай. Сразу и опробуем. И, да, я как руководитель нашего подразделения сам проведу испытания! — настолько я был уверен в успехе.

— А можно в туалет? — Маша как примерная ученица, подняла руку.

— Я провожу тебя, — вскочила и Олёна.

— Забоялись в натуре! — заржал Аристофан, но девчонки не обращая на него внимания, быстренько смылись из опасной зоны матерного поражения.

Ну что вам сказать? Эксперимент прошёл успешно. Обсыпанный солью артефакт даже не шелохнулся при приближении к нему, и не единой буквы не проявилось в воздухе.

— Ура, товарищи, — торжественно сказал я, разгибаясь и выходя из-за спины Калымдая. — Теперь осталось всё хорошенько продумать и можно начинать операцию "Возвращение короля".

— Царя, внучек, — поправил не знакомый с творчеством Дж. Р. Толкина, дед. — А то и самого императора!

Морской вояж маленькой такой компании, или Дипломатия под солнцем

— А я говорю — в галерее! — настаивал Михалыч. — Пущай там Кощеюшка отсидитси, заодно и кулюторный уровень себе повысит. Натырил со всего света картин намалёванных да мужиков с бабами каменных, а сам и носа туда не показывает!

— В конюшне, босс, без базара! — пропихивал Аристофан свою версию размещения тайной комнаты для Кощея. — Там конь его шибко вумный, вот и наболтаются вволю реально!

— Только на кухне, мон шер! Там всегда пирожки есть. И пряники. И сгущенка, которую от нас мсье Теодор так старательно прячет.

Понятно да, что это вечно голодная Маша эту реплику выдала?

У Калымдая же подход был исключительно милитаризировано-стратегический:

— Разумно будет вырыть в лесу бункер, верстах в двух от Лысой горы. Мои ребята будут держать периметр, а для усиления огневой мощи, сделаем вылазку в Лукошкино и снимем со стен десяток-другой пушек.

— Засыпать солью весь этот его ужасный кабинет, — предлагала Олёна.

— Крайне не советую, мадмуазель Олёна, — тут же отозвался Гюнтер.

— Клац-клац?

— Убьёт, — коротко пояснил дворецкий Дизелю.

— Клац.

Я лежал с дымящейся сигарой на диване и почти не слушал оживленную дискуссию коллег, рассевшихся за большим обеденным столом в Канцелярии. Час назад после долгих споров было решено тайную комнату оборудовать в библиотеке, как в месте наименее посещаемым придворными, к тому же и царю-батюшке до книг будет рукой подать, если заскучает. Вот скажите, какой смысл после выработанного таким трудом решения продолжать спор? Не знаете? А я знаю: из личной вредности. Каждый себя умнее других считает и старается всячески показать это. Вот с такими кадрами и приходится работать, других-то нет. Да еще и все мои пирожки умяли в процессе.

Нет, вонючие всё-таки сигары у Кощея. Или они все такие? Я ткнул окурок в пепельницу, поднялся и, усевшись за столом, сказал:

— Ма-а-алчать! Развели тут балаган! Что вы орёте на весь дворец? Шпионов на крик заманиваете? Всё уже решено, спор закончен. Я сказал.

Это я красиво в конце ввернул, согласитесь. По-жегловски.

— Еще и лысину корона не натёрла, а уже раскомандовался, — пробормотала вредная Маша.

— Мне встать по стойке смирно? — поинтересовался Калымдай. — Чтобы подчеркнуть драматизм момента.

— Мужчины… — хихикнула Олёна.

— Босс в натуре правильно говорит! Он же типа босс! — встал на мою сторону Аристофан.

— На, внучек пирожок, — так же выступил на моей стороне Михалыч. — Только не ори.

— Прикажите пищаль принести, Ваше Величество? — предложил чуткий Гюнтер. — Для отстрела несогласных.

— Клац-клац! — подвел итог Дизель.

— Хватит, — вздохнул я. — Давайте детали уточним. Комнату делаем в библиотеке, как и договаривались. Отведем в самом дальнем зале площадь, ну-у… метров десять на десять…

— Босс, ты типа по-нашенски скажи или пальцем в натуре ткни: метры твои — это сколько? — почесал рог Аристофан.

— Ну как наша Канцелярия приблизительно. Далее. Надо строительную бригаду подобрать из наиболее доверенных работников, чтобы не проболтались.

— Да порешим их потом, босс и всех делов в натуре.

— Тогда тебя главой этой бригады и назначим, Аристофан.

— Понял, босс. Фигню спорол реально. Не надо меня типа начальником.

— Убивать никого не будем. Просто найдем проверенных товарищей. И заплатить им не забудьте хорошенько. Пусть сделают двойные стены, пол, потолок, шириной с полметра… Для Аристофанов поясняю: полметра это вот столько, — я развёл в стороны ладони.

— Понял, босс, не лох какой-нибудь.

— Пустоты заполним солью. О, кстати, надо же санузел еще организовать, ванную, туалет. Гюнтер, проконтролируй это, а заодно и озаботься обстановкой комнаты — ты лучше всех вкусы царя-батюшки знаешь… Что еще? О чем я забыл? Точнее — мы.

— А сколько мешков соли на всё это потребуется, Ваше Величество? — дворецкий достал блокнотик и приготовился записывать.

— Да вот фиг его знает… — я почесал в затылке. — Считать надо. А сколько у нас есть?

— Мешков пять на кухне, — ответил дворецкий. — Только Иван Палыч нам всё не отдадут даже ради царя-батюшки.

— Ну, пять точно не хватит. Надо будет в Лукошкино докупить. Мешков пятьдесят, а лучше — сто на всякий случай.

— На тебе внучек ишо пирожок, — вздохнул Михалыч. — Заешь печаль-тоску авось и полегчает.

— Что такое?

— Не будет в Лукошкино столько соли, Федь. Зима. Всё что нужно уже засолили, теперь до лета только ждать.

— До лета ждать мы не можем. А где еще соли прикупить можно?

— Я могу на южный берег Франции съездить, мсье Теодор, — предложила Маша. — У меня там и знакомые есть. Только про финансирование не забудьте и подождите немного, месяцев пять-шесть.

— Как раз до лета и поучится. Спасибо, Машуль, в другой раз за счет казны порезвишься. А соль в основном, где добывают?

— На море-окияне, внучек, — протянул мне очередной антидепрессантный пирожок Михалыч. — Али на озёрах соленых.

Как ни странно, но реальную, типа конкретную идею выдвинул Аристофан:

— Босс, а у нас же в натуре Горыныч на морях прохлаждается!

Все заулыбались, закивали и дружно зааплодировали, а бес смущенно потупил поросячьи глазки. Подумаешь… я минут через пять и сам бы про Горыныча вспомнил.

Наш военно-воздушный трёхглавый Змей холода не выносил совершенно и на зиму или заваливался в спячку или, что чаще — отсиживался в тёплых краях, донимая потом всех рассказами о своих героических приключениях. На этот раз мне удалось его пристроить на зиму в Морское царство. У нас недавно там был небольшой конфликт с местным царём, вследствие чего царство осталось без царя, а правила там теперь от имени малолетнего наследника весьма привлекательная царица Морисента. Вполне такая разумная дамочка, несмотря на симпатичную внешность. К тому же очень благодарная нам за избавление от опостылевшего мужа. Нет-нет я и пальцем его не тронул! Это всё Горыныч, совершенно самовольно откусивший царю голову. Ну да, вот такие у нас тут нравы ничего не поделать. Пользуясь случаем, я и оставил царице Горыныча на кормление. В смысле кормить Горыныча, а не Горынычем царицу. Ну, вы поняли.

— Ладно, тогда я сейчас быстренько и смотаюсь на море, — встал я из-за стола.

— Я с тобой, внучек, — категорически заявил Михалыч. — В прошлый-то раз полетел бы без меня и ишо неизвестно, чем дело кончилось.

— Да я и не против, пошли. Только давай Горынычу гостинчик захватим. Пару баранов или там коровку.

Минут через пятнадцать в центральном коридоре возле освежёванной туши несчастной бурёнки собралась вся Канцелярия проводить нас в дальнюю дорожку.

— Ну, возьми и меня с собой, босс, — канючил Аристофан. — Надоела эта зима реально. А я тебе пригожусь без базара!

— Останешься за Тишкой да Гришкой приглядывать, — отрезал Михалыч.

— Ну вот, блин…

— Вы там, Федор Васильевич, — поучал Калымдай, — сразу прямой в челюсть, а уж потом ногой по…

— Кому, Калымдай? — перебил его я. — Там же все свои. Наверное.

— Вот врежете для профилактики, а потом и разберётесь кто свой, а кто чужой.

— Персиков с апельсинами привезите, мсье Теодор и яблок… Кстати, а где мой мешок яблок? — не вовремя вспомнила еще летний должок Маша.

— Ой, Машуль, да не до фруктов нам там боюсь, будет. Но мы постараемся.

— Клац-клац!

— Обязательно, Дизель. Деда, запомни — три пальмовых листа для Дизеля и еще пяток — Иван Палычу. Он какое-то невероятное блюдо с ними затевал.

— Возвращайтесь поскорее, — загрустила Олёна. — И желательно — целыми.

— Тьфу-тьфу-тьфу, — погрозил ей пальцем Михалыч.

— Шмат-разум, а перенеси-ка меня прямо к Горынычу, да не одного, а с…

— Стой, Федька! — заорал вдруг дед. — Замолчи немедля!

— Ты чего, деда? — осёкся я.

— А коли чешуйчатый наш в воздухе сейчас порхает, а? Хочешь рядом с ним оказатьси, внучек?

— Ох, блин… Не подумал, деда… Заморочили мне голову своими фруктами, да превентивными ударами в челюсть! Чуть не погубили моё Величество! Пора отдел внутренних расследований организовывать. Одни заговорщики вокруг.

— Еще полгодика и настоящим царём станет, — подмигнул провожающим Михалыч. — Ишь как лихо навострился с больной головы на здоровую перекладывать!

Я снял с шеи медную ложку, с которой не расставался и треснул ею по ближайшей стене:

— Горыныч, ау?

— Слушаю внимательно государь наш батюшка, всемилостивейший наш кормилец и отец родной! — тут же откликнулась, судя по писклявому голосу левая голова.

— Кончай прикалываться, Горыныч. Как там у тебя дела? Не обижают?

— Тут хорошо, Федь, — перешел на нормальный тон Змей. — Кормят нас регулярно, я уже летать с трудом можем.

— А сейчас ты не летишь, случаем?

— Куда? Зачем? Мы на песочке лежу.

— Вот так и сиди даже не шевелись, мы сейчас у тебя будем, — я прервал связь и снова обратился к Шмат-разуму: — Эй, Шмат-разум, дружище, а перенеси-ка меня с мясом, да Михалычем прямо к Змею Горынычу!

Вспыхнул зелёный свет и мы исчезли.

Пока длится перенос по маршруту "Лысая гора — Морское царство", я вам немного поясню про эту ложку. Обычная медная, небольшая. Мне её Кощей вручил при расставании, велел всегда при себе носить. Это — для связи, как вы уже поняли с Горынычем. Стукнешь ложкой о твёрдую поверхность и разговаривай с ним сколько хочешь. Потом, правда оказалось, что царь-батюшка или подозревал что-то или местным Нострадамусом сработал, но ложка эта спасла всех нас от атаки Лиховида. Непростая ложечка, вот так-то.

Да-да, обманул я вас с переносом — он мгновенно длится, глазом моргнуть не успеешь. Но я же для вас старался — объяснить хотел. Ну, в любом случае, ворчите не ворчите, а мы уже на месте на горячем песочке под жарким солнышком, торопливо стягиваем с себя, я — свитер, а дед — теплую безрукавку. А Горыныч в это время давится коровьей тушей, благодарно чавкая.

— Не поверишь, Федь, — пробасила правая голова, закончив с едой и вонюче рыгнув дымом, — одни бараны вокруг.

— Не понял. А мне морские жители особо тупыми не показались… Ну, кроме царя-покойничка.

— Да не. Кормят нас одной бараниной, а я знаешь как по говядинке соскучились? У-у-у… Спасибо, Вашблагородь, порадовал.

— Я тебе сейчас по сопатке таких благородей навешаю! — возмутился Михалыч. — Чай с царём разговариваешь, чешуйчатый! Совсем нюх на морях потерял?!

— Всё-всё, дедушка Михалыч, не ругайся! Пошутили я…

— Шутник перепончатый… — проворчал дед успокаиваясь. — Давай лучше царицу нам высвистай.

— Ну, вот как после еды сразу лететь? — огорчился Горыныч. — Давайте часика через три?

— Часика через три тут будет лежать, ужо аккурат как три часа подгнивающий трупик одного трехголового лодыря, а мы с Феденькой будем вокруг хороводы водить, да…

— Лечу-лечу уже, дедушка Михалыч. Злой ты у нас дедушка. Просто деспот и тиран, — Горыныч покосился на Михалыча, поднявшего полено, выброшенное волнами на песок и торопливо добавил: — Но — справедливый.

Через час, примчавшаяся на огромной черепахе морская царица Морисента, уже устраивала нам торжественную встречу около большого разноцветного шатра, скоренько раскинутого на песочке.

— Ваше Величество, — склонила она голову, — мы счастливы видеть вас в наших скромных владениях. Здравствуйте, дедушка Михалыч!

— Здравствуй-здравствуй, внучка, — заулыбался дед, а я молча поклонился в ответ.

— Не изволите ли подкрепить силы после дальней дороги? — Морисента гостеприимно указала на шатёр. — Наш повар будет счастлив, если вы отведаете его кулинарные шедевры.

— Одну секундочку, дорогая царица, — я махнул царственному пацанёнку, нарезающему круги вокруг Горыныча: — Моришур! Ваше мелкое Величество, а не изволите подойти сюда?

— Моришурчик! — пришла мне на помощь царица. — Беги сюда, милый, видишь — дядя Кощей тебя зовёт.

Мальчуган подбежал к нам и остановился, подпрыгивая от нетерпения:

— Здрасте, дяденька Кощей! Ма-ам, ну можно я с Горынычем поиграю? Он меня покатать обещал! Ну, можно?

— Покатаешься, конечно, — успокоил я будущего Морского царя, — держи вот приглашение на Новогоднюю ёлку и беги, тирань чешуйчатого.

— Ух, ты… — протянул пацан. — А что это такое, дяденька Кощей?

— Ну, это праздник такой. Будем водить хороводы вокруг ёлки, песни петь, загадки разгадывать, веселиться, в общем. А потом, конечно — сладкий стол и подарки.

— Подарки?! — он восторженно округлил глаза. — Мама, давай поедем на праздник?!

— Конечно, дорогой, — улыбнулась Морисента. — А сейчас беги, поиграй со зверушкой, а мы пока о делах поговорим.

— Я не зверушка, — привычно проворчал Горыныч. — Аз есмь Змей!

Шатёр был просто огромный и в нём легко поместился и большой стол, и стулья, и даже диванчик — для особых обжор, надо понимать. Еда была странная, но вкусная. Морепродукты, конечно, но приготовлены хорошо, с фантазией. Хотя, честно говоря, стряпня Иван Палыча мне больше по душе.

Кусок мяса, слегка пахнущий морем, оказался вырезкой из какой-то большой рыбы, надо же, а я думал — свинина… Креветки я сразу опознал, от щупалец с присосками так же сразу отказался. А в целом ничего так, отвёл душу немного.

— А вот еще попробуйте, Ваше Величество, — вилась около меня Морисента, старательно виляя бёдрами, — засахаренные морские звёзды, очень вкусно.

Я осторожно откусил кусочек — на печенье похоже, только странное какое-то.

— Смотри, внучек, варенье какое, — дед с заляпанными чем-то белым усами и бородой, протянул мне ложку с белесой густой жидкостью, — ить на твою сгущенку шибко похоже, попробуй внучек.

— Да-да, — подхватила царица, — это новые изыски нашего шеф-повара. Очень трудно достать ингредиенты для этого блюда, поэтому оно весьма ценится при дворе. Представьте только, надо поймать огромного синего кита и так распалить его горячими танцами наших русалок, чтобы он начал выбрасывать… — Морисента покраснела и шёпотом закончила: — …свою мужскую жидкость.

— Это… — дед вдруг выпрямился и покачал ложкой в воздухе. — Это…

— Именно, дедушка Михалыч, она самая. Кушайте на здоровье!

Михалыч позеленел, схватился одной рукой за горло, другой прихлопнул рот и пулей вылетел из шатра.

— Ну, наконец-то, — томно протянула царица и вдруг уселась мне на колени. — Ах, дорогой мой Кощей, я так по вам соскучилась…

— Э-э-э… — я чуть не поперхнулся малосольной сёмгой. — Вы чего, Ваше Величество? У меня же невеста есть!

— Ах вы, проказник, — погрозила мне пальчиком Морисента, вскочила и стала резво стаскивать платье. — Оставили меня без мужа, лишили всяческих радостей жизни, а теперь делаете непонимающий вид? Нет-нет, дорогой мой царственный брат, уж извольте омилосердствовать несчастную вдову!

Формы у царицы были шикарные, да и сама она была дамочка что надо. Быстро перетащив меня на диванчик, она так умело принялась раздевать и ласкать меня, что, в конце концов, пришлось её омилосердствовать. Два раза.

Ну а что делать? Я же всегда старался наладить дружеские отношения с соседними государствами. Тут уж, знаете, хочешь, не хочешь, а приходится пострадать ради мира на земле.

Какая измена? О чем вы говорите? Обычный межгосударственный полов… политический акт.

Через полчаса в шатер заглянул дед:

— Закончили ужо? Пора бы и за дело браться.

— Заходите, дедушка Михалыч, — позвала его Морисента, — откушайте хоть немного.

Дед опять позеленел и замотал головой:

— Сыт я, спасибочки. Уж и не знаю теперь, когда еще покушать осмелюсь…

— Да, действительно, дорогая царица, — вмешался я. — У нас и правда, дело к вам небольшое.

— Я так и знала, — томно вздохнула она. — Всегда дела…

— А что делать, Ваше Величество, — посочувствовал я. — Такая уж наша царская доля… Коротко говоря — мы к вам за солью прибыли. Поделитесь?

— Ваще не вопрос, — кивнула царица и тут же прикрыла рот ладошкой. — Ой. Простите, Ваше Величество мои вульгаризмы. Вернулисьнедавно из туристической поездки по просвещенной Европе, там-то и нахватались… У нас на кухне мешков десять точно будет — забирайте прямо все.

— Беда, дорогая Морисента, — вздохнул я. — Нам гораздо больше требуется и срочно. А как же так — мы полагали, что у вас тут добыча соли на поток поставлена?

— Так и есть, дорогой мой царственный брат, только вся эта отрасль другому отдана. В качестве оплаты за службу.

— Давайте угадаю — Черномор?

— Он и есть, — кивнула царица. — Но вы же его знаете… Такой капризный мужчина. Хотя и вполне себе привлекательный…

Ага, Черномора я знал. Познакомился в прошлый наш вояж. Дядька он был суровый и я, честно говоря, сильно перетрусил когда он со своей бандой решил мир ото зла чёрного избавить. В качестве зла выступал я, как вы уже поняли. Спасибо Михалыч со мной был. У них с Черномором какие-то очень давние разборки вот дед его и нагнул основательно. Нет-нет, не бил и с топором не бросался, но так его придавил морально, что старый вояка и не рад был, что с нами связался.

Я встал и подал руку царице:

— Пойдёмте, Ваше Величество побеседуем с вашим Терминатором.

На берегу царица сняла с пояса знакомый мне рог и громко в него прогудела. А дальше…

Море вздуется бурливо,

Закипит, подымет вой,

Хлынет на берег пустой,

Разольется в шумном беге,

И очутятся на бреге,

В чешуе, как жар горя,

Тридцать три богатыря,

Все красавцы удалые,

Великаны молодые,

Все равны, как на подбор,

С ними дядька Черномор.

Один-в-один надо сказать описание. На счет красавцев, правда, не скажу — у меня другие предпочтения, но бугаи здоровые уж поверьте.

Мне, кстати, всегда было интересно, как это классики всё точно так угадывали? Или подглядывали, а то и путешествовали по нашему царству-государству или, наоборот — наши земли по их описаниям созданы? Да нет, сомнительно. Скорее все эти Александры Сергеевичи да господа Бажовы с Афанасьевыми просто нелегально проникали сюда и жили какое-то время по поддельным паспортам. А может быть и регулярно каждое лето в отпуск к нам ездили. Ну а что? Подадутся на море или там, на Урал, а то и вообще в неописуемой красоты Архангельские земли, а потом понапишут книжек, бесстыдно выдавая нашу действительность за сказки, да издадут многомиллионными тиражами, а в казну нашу, прошу заметить — и копеечки с прибыли не упадёт.

Уф-ф-ф… Пардон, опять из меня государственность попёрла. Пусть пишут, конечно, не жалко. Не обеднеем и без их гонораров.

— По добру ли по здорову дорогой наш витязь? — поприветствовала Морисента главаря этой вооруженной группировки.

Черномор, однако, на неё и внимания не обратил, а сразу впился в меня суровым взглядом:

— Опять ты?!

— Здрастье и вам, господин Черномор, — согласился я. — А я к вам по делу.

— Нет у меня ничего! — опережая мои запросы заявил Черномор. — В прошлый раз подчистую всё выгребли, чуть по миру не пустили!

— Чего?! — возмутился я и совершенно справедливо. — Пару пальмовых листочков только и взяли, да корзинку с рыбой! Чего вы тут наговариваете, а?

— А от поговори мне! — старый бугай погрозил копьём. — Ужо я не погляжу на твою важность, а вот возьму да ка-а-ак…

— Здорово, Черномор, — ласково сказал дед, выходя из-за моей спины. — Всё лаешься на добрых людей?

— Михалыч? — воинственный дядька разом осёкся и выкатил глаза. — А я что-то подумал, что твой внучок один к нам в гости заявилси…

— Соль есть? — снова перебил его дед, беря быка за рога.

— Соль есть, — протянул Черномор, но тут же спохватился: — А много ли надо? А то у нас всего-то и ничего осталось.

— Немного, — отмахнулся дед. — Мешков сто-двести. Ну, триста. Пятьсот — это уже на самый крайний случай.

Черномор почесал в затылке, взглянул на копьё, потом на Михалыча и вздохнул:

— Поищем. Только платить как будете?

— Чего-чего, — шагнул к нему дед и приложил ладонь к уху. — Ась? Не расслышал я чавой-та, совсем к старости глухой стал… Что ты там об оплате молвил?

— А я и ничего, Михалыч, — опомнился старый милитарист. — Ослышался ты. Давай я тебе рыбки корзиночку дам? Очень целительная рыбка и для слуха полезная…

— Побольше корзиночку-то, — согласился дед. — И пареньков своих на пальмы загони — пущай мне опять листиков нарвут. Знаешь, — продолжил он задушевно, — паразиты мои мелкие Тишка да Гришка очень гостинцам твоим радуютси… Вот, думаю, а может на лето примешь в гости парочку бесенят, а, Черномор? Они ежели что и по хозяйству помогут. А чтобы не баловались сильно так я для присмотра с ними сотню бесов, да пару сотен скелетов отправлю, уж не сумлевайся — оберегут ваше царство от проказников ентих. Наверное.

Черномор позеленел а-ля Михалыч откушавший заморского блюда и поспешно стал жаловаться на неурожай, постоянные хлопоты, несовершенство мира, да и вообще — на лето он и сам к тёще на Клязьму уезжает.

— А еще Маше апельсинов с персиками и яблок, — вставил я, раз уж пошло раскулачивание.

Пока суровый дядька спасал царство от неминуемого катаклизма, на берегу стараниями его бойцов уже вырос штабель мешков соли, а неподалёку на охапке пальмовых листьев стояла здоровенная корзина с морепродуктами и поменьше — с фруктами.

— Дорогая Морисента, — повернулся я к царице, пока придворные сворачивали шатёр и грузили его на черепаху, — как ни печально, а должен вас покинуть. Дела, вы же понимаете.

— Как это грустно, дорогой мой Кощей, — промокнула она сухие глаза платочком, — но я непременно жду вас в гости и в самом ближайшем будущем!

— В самом ближайшем — вряд ли, — честно сказал я. — Новый год, хлопоты и всё такое… Но надеюсь вас увидеть на нашем празднике.

— Даже и не сомневайтесь, проказник, — понизила она голос и погладила меня по плечу.

Ой-ёй… Что-то с ней надо будет решать. Калымдая натравлю — он у нас офицер бравый, видный, вот и пусть защищает царя-батюшку от посягательств, берёт удар на себя.

Я потрепал мелкого Моришура по волосам, еще раз заверив, что ждём на утренник непременно, подсадил его на черепаху и вернулся к деду. Морисента долго махала нам платочком, но все же, наконец-то исчезла из виду.

Всё. Домой.

— Горыныч! — заорал я. — Хватай мешки и полетели!

— Куда, Федь? — пискнула левая голова.

— Федь, ты чего? — пробасила правая.

— Никак невозможно, — вздохнула средняя.

— А чего так? — удивился я. — Отдохнул, подкормился и хватит. Пора за работу браться.

— Ну, Федь, — хором выдохнули головы клубы чёрного дыма, тщетно пытаясь спрятаться в них. — У нас же грыжа. Вон мелкий этот загонял только что так, что мы уже ну никакой просто. Животик болит, ножки подкашиваются… Там же холодно, Федь!

— Хватит, внучек резвиться, — позвал меня дед. — Пошли ужо. А ты, зеленый, давай нагуливай жирок, а весной уж будь добр назад в Кощеево царство возвратиться.

— Чтоб я сдохли! — поклялся Горыныч.

Я вытащил коробочку:

— Шмат-разум, а перенеси-ка меня с дедом, да со всеми гостинцами, да с солью прямо в тронный зал под Лысой горой!

— Шутишь, Фёдор Васильевич? — донеслось из коробочки. — Али я тебе верблюд гигантский доисторический такую тяжесть на себе таскать? Никак невозможно, хозяин. Да ты на всем свете не найдешь такой силы, чтобы эту гору хоть на версту сдвинуть. Это я тебе как специалист говорю.

— Сколько?

— Три ведра самогонки, — быстро проговорил голос.

— Два. И только по прибытии.

— И одного хватит, — проворчал дед. — Развели дармоедов…

Сказ о том, как царь Фёдор шамахана женил

Мы с Михалычем сидели у Вари в горнице и сыто отдувались.

Тётка Пелагея на радостях от встречи с дедом расстаралась на славу.

Разделив по-братски печеного с яблоками гуся, заев его нежнейшей ветчиной с жареной картошкой, выхлебав по миске наваристых щей, мы с дедом лениво ковырялись в яичнице с салом, но всё же с интересом поглядывали на вносимые девками миски с варениками.

Идиллия. Но вы же помните про идиллии, да?

В горницу забежала очередная девка и что-то горячо зашептала Варе на ушко.

— Что?! — поднялась моя любимая и, уперев руки в бока, повернулась ко мне. — Это что это за девка черная аки сатана ко мне на двор пожаловала, да тебя, бесстыдника требует, а, Федька?!

— Тамарка, — синхронно вздохнули мы с дедом.

— Варюш, это по работе чес-слово, — поспешил успокоить девушку я. — Сотрудница наша, ничего такого даже не думай. Зови её сюда, вместе и послушаем, что там случилось.

Мы, честно говоря, не особо следили за процессом выбора невест Горохом, однако, после внедрения в ряды конкурсанток племянницы нашей главбухши, нам вынужденно пришлось быть в курсе происходящего. Из основных событий там пока был бардак и постоянная грызня девиц друг с другом, со слугами, боярами. В общем, со всеми, кроме Гороха. К нему потенциальные невесты старались подмазаться и по очереди бегали в его спаленку для демонстрации своих умений. Ну не навыки крестиком вышивать демонстрировали, конечно, как вы понимаете.

А наша Тамарка там воем выла. Из-за чужедальности родины, а особенно — из-за окраса, все эти ни разу не толерантные особи просто шарахались от неё, так что, даже посплетничать чисто по-девичьи ей там было не с кем.

— Батюшка! — завыла наша претендентка на чин царицы. — Не неволь душу девичью!

— Что случилось, Тамар? Садись, рассказывай.

— Ага, щаз, — фыркнула кикимора и, рухнув на колени, стала умеренно биться о пол лбом, выпятив при этом тощую попу, кстати, не особо обременённую одеждой. — На коленях тебя молить буду, отец родной! Не губи! Что хошь для тебя сделаю, а только не неволь за Гороха иттить!

— И что это означает — "что хошь сделаю"?! — Варя потянула у нас из-под носа сковороду с еще недоеденной яичницей. — Ишь хвостом тут развилялась!

— Енто не хвост, барыня, — Тамарка удивленно ощупала пятую точку. — Енто народная одёжка из шкур леопардовых.

— Вот я сейчас кого-то сковородой и отлеопардю! Ишь развратница!

— Я?! — искренне поразилась кикимора. — Я не развратничаю. Я замуж хочу.

— Дамы, дамы! — я вскочил и попытался спасти остатки яичницы. — Варюш, скажи — пусть ей какую одежду принесут, а ты, Тамарка, садись и без этих ваших завываний объясни, что случилось.

Через пять минут все успокоились. Варя, поняв, что на меня никто не покушается, вернула сковородку, которую тут же подгрёб к себе Михалыч. Тамарке дали какой-то тулуп, усадили за стол и вручили кружку чая. Самое то с мороза, особенно если учесть, что к нам кикимора прибежала в национальном наряде. То есть полосочка леопардовой шкуры на, пардон, груди и крохотная юбочка из той же несчастной животинки снизу. И босиком. Зато с копьём в руках. Выглядела она очень эффектно, особенно на фоне упакованных с головы до пят европейских дам. Чего этому Гороху еще надо не понимаю?

— Рассказывай, — велел я Тамарке, печально проводив взглядом последний кусочек обжаренного сала от сковороды до бороды деда.

— А что рассказывать, батюшка? — пожала она плечами. — Не пойду за Гороха и всё тут.

— А чего так?

— Противный он, батюшка. Еще и борода ента его…

— Да уж, — подтвердил Михалыч, поглаживая свою растительность на подбородке, — ить борода не кажному идёт. А только солидным, ответственным мужикам.

— Понимаете, дедушка Михалыч, — закивала кикимора.

— Шовинизм какой-то, — потёр я свой гладковыбритый подбородок. — Тоже мне нашли критерий солидности.

— Ничего, Федь, — погладила меня по плечу Варя, — вот поженимся и ты себе бороду заведёшь.

— Да при чём тут борода?! Уф-ф-ф… Тамарка, а чего ты согласилась в невесты к Гороху пойти?

— Тётушка приказала, — пожала она плечами. — Я же не самоубивица ей противиться?

Тут она права. Агриппина Падловна — дама серьёзная. В гневе пришибить — как деду вареник у меня из-под носа увести.

— А теперь уже не боишься тётки?

— А таперича мне уже всё равно, батюшка. Нагляделася я на жисть-то царскую по самое не хочу. В леса уйду, в болоте жить буду, а только за Гороха не пойду.

— А он тебя уже определил в жёны что ли? — удивился дед.

— И енто тоже нет, паразит такой! А я бы и всё равно за него не пошла!

— Не пойду, не пойду… Заладила… — хмыкнул дед. — А чего же ты хочешь, красна… хм-м-м… девица?

— Замуж хочу, — опять прошептала кикимора.

— Ничего не понимаю, — развел я руками. — Дед, ну ты мне хоть пару вареников-то оставь!.. Замуж она хочет, а за Гороха не хочет…

— Дурит девка, — пояснил дед.

— Глупые вы, — Варя пересела к Тамарке и обняла её за плечи. — За любимого она замуж хочет, а не за первого встречного.

— А он в принципе есть этот любимый или пока только в теории существует?

— Есть, батюшка, — шоколадные щёки кикиморы слегка потемнели. Румянец девичий, надо понимать.

— Уже легче. Кто таков?

— Ой, стыдно-то как…

— Давай-давай, колись, что там за принц такой.

— А ты, батюшка ругаться не будешь?

— Ну, если не за меня собралась, то не буду. А если за Гюнтера, то тут же и благословлю.

— Енто слуга твой верный, воин твой славный, грозный и непобедимый… Калымдай, полковник твой отважный…

Я фыркнул, дед хихикнул, а Варя показала нам кулачок.

— Да, девка, высоко метишь, — погрозил пальцем кикиморе дед. — Ить, Калымдаюшка наш — человек… Ну, шамахан, шамахан, что ты меня вечно поправляешь, внучек? Унизить перед посторонними хочешь?.. Я говорю, девка, шамахан-то наш совсем не простой Калымдай какой-нить… Тьфу ты, запутали старика! Ну что ты ржёшь, Федька, будто Максимилиан новую книгу увидевши? Вот ничего я больше вам не скажу, так и останетесь неучами малолетними!

— Ладно, дед, не ворчи. Мысль твоя понятна. Калымдай в нашем царстве-государстве уж повыше какого-то там Гороха котируется. Да только с чего ты взяла, Тамар, что он тебя замуж взять захочет?

— А я повешусь! — категорически заявила Тамарка.

— Аргумент, — кивнул я. — Напьемся тогда с Калымдаем на поминках, пирожков наедимся, да и пойдём тоску-печаль в подвалы разгонять к стриптизёршам… Не-не, Варюш, это я для примера только сказал! Сдались они мне эти кикиморы! Ой, пардон, Тамар, я не это вовсе имел ввиду… Тьфу, ты! Ну что такое, деда?! Что мы с тобой не скажем, всё пальцем в небо попадаем!

— А потому что, мужики — все глупые, — хихикнула Варя.

— Давай, внучка, — кивнул Михалыч. — Бей, круши! Вырезай под корень всё наше племя! Да и сами корни отчекрыживай… под корень. Тьфу, ты! Бежим отседова, внучек, места тут видать заколдованные супротив мужиков! И слова сказать нормально не получаетси!

Спасла нас с дедом бутылка водки с царских заводов, выставленная перед нами хихикающей Варей.

Выпив, я обрёл наконец-то ясность мысли и связанность речи:

— Я, дед, т-т-тебе точно говорю! Женская магия она накапливается, консу… консолидируется… вот же словечко, а? А п-п-потом, ка-а-ак вдарит по нам, мужикам! Наливай! Давай, деда — за нас, вдаренных, но гордых мужиков!

— Давай, внучек… Ох, хороша, зараза!.. А пойдем, внучек на базар? Собачку купим. Будет нам дворец сторожить, на Гюнтера гавкать… Наливай, внучек… Как закончилась? Уже вторая? Щаз сделаем, только, тс-с-с… Вну-у-учка! Варварушка, организуй-ка, девонька нам еще бутылочку!

Помню, что Варя с Тамаркой всё подсовывали нам вареники и хоть не ругались, но смотрели без душевной теплоты. Потом тётка Пелагея унесла куда-то деда под мышкой. А я, ощутив внезапное понимание всего и вся, допил водку прямо из бутылки, подмигнул мирозданию и… всё. Больше ничего не помню.

* * *

Разбудил меня Дизель.

Гад! Зараза! Сволочь! Убью! Вот выздоровею и убью, честное слово. И Кощея убью, который Дизеля запрограммировал в шесть утра меня будить. И вообще — всех убью… Ой, как плохо-то мне…

В спальню вошел до неприличия бодрый Михалыч:

— Живой внучек?

— Деда… а что это вчера было? Сидели, разговаривали и вдруг — водка и понеслось… Я там ничего не натворил? А домой мы как попали? Ох…

Очень это не характерно для меня вот так напиваться. Нет, в хорошей компании, по предварительной договорённости, я очень даже люблю посидеть, о политике, компьютерах поболтать, но вот так спонтанно, да в зюзю…

— Магия енто женская, — авторитетно пояснил дед. — Сиречь — колдунство Евино. Бабам-то, внучек, от рождения такая сила дана — над мужиками верховодить.

— Как это?

— А тут всё просто, внучек. Где разумом мужика не осилить, там баба языком одолевает.

— Что за намёки пошлые?

— Да тьфу на тебя, внучек, совсем мозги от пьянки повернулися… Помнишь как мы вчера у девок всё выспрашивали, а потом все мысли у нас наизнанку повывернуло?

— Ну да, было что-то такое.

— Вот енто она и есть — магия.

— Ой, даже вдумываться не хочу, на слово поверю… Деда, а дай водички, а?

— У меня кой-чё получше есть, — дед показал мне склянку с тёмной жидкостью.

— Не-не, — слабо запротестовал я. — Сам пей эту отраву.

— А я и выпил, внучек.

Да кто бы сомневался. Дед постоянно с похмелья этим зельем лечится. Глотнёт залпом, заискрит как бенгальский огонь, потом вспышка и дед уже как огурчик и вовсе не тот, что зеленый и в пупырышках. Только по мне — лучше вообще не пить, чем ядами колдовскими лечиться.

— Ну и на здоровье, деда, а мне водички-то дай.

— Держи, внучек, — дед внезапно ткнул меня пальцем в живот.

Едва я распахнул рот, чтобы обложить его матом, как Михалыч ловко опрокинул в меня содержимое склянки.

Вкус, запах… Ну как вылизать лабораторию сумасшедшего алхимика. А ощущения… Не доводилось побывать в трансформаторной будке во время землетрясения? И мне тоже, но теперь я отлично это представляю. А потом я взорвался. Просто разлетелся на молекулы, но слава всем богам — тут же снова стал цельным. А похмелья — как ни бывало! В моё бы время такое зелье — озолотился бы.

— Михалыч, спасибо, конечно, — вздохнул я, — только, пожалуйста, не пичкай меня больше этой гадостью.

— Главное — результат! — дед важно поднял вверх палец.

— А как мы домой попали?

— Да енто мамзель твоя Машу позвала, она нас Шмат-разумом и перебросила.

— Ну, хоть так…

— Силь ву пле, господа, — раздался Машин голос из-за стены.

Угу, вампирскому слуху любой шпион обзавидуется.

— Машуль! — повысил я голос. — Мы там ничего не натворили?

Дверь в мою спальню отворилась и Маша задумчиво спросила:

— Перевернутые лотки на базаре считать за творение? Немного, штук пятьдесят.

— Та-ак… Еще что?

— Да так, мсье Теодор, ничего особенного, всё как всегда. Сорванный колокол с Андреевской церкви, перелом рук и ног у хозяина трактира "Пьяная мышь", после того как он вам отказался наливать в долг. Выбитые ворота в Немецкой слободе — наверное, меня искали — собутыльников вам мало было, не считая той полсотни мужиков, которые за вами попятам ходили. Дедушка Михалыч поймал собачку и вы все повели её на Лялину улицу с девицами местными знакомиться.

По мере перечисления наших подвигов, у меня отвисала челюсть, а дед, положив ладонь на сердце, опустился на кровать и судорожно хватал воздух ртом.

— Потом, когда ваши собутыльники пошли на приступ отделения милиции, — продолжала наша вампирша, — вы, почему-то на них обиделись и вместе с дедушкой сожгли царский терем, разрушили городскую стену и стали гоняться за разбегающимися коровами из ближайшего хлева, когда он запылал от огня, охватившего весь город.

— Вот зараза, — дед выпрямился. — От я сейчас надаю кому-то по вампирской бесстыжей заднице!

— Ну, правда, Маш, нельзя же так пугать.

Маша хихикнула:

— А нечего так напиваться!

— А на самом-то деле, что было?

— А ничего, мсье Теодор, успокойтесь. Вы лежали под столом и спали как счастливый поросёнок, а дедушка Михалыч тоже хрюкал, только уже в кровати мадам Пелагеи.

— Ну, Машка, не видать тебе больше моих пирожков! — никак не мог успокоиться дед.

— И всё вы врёте, дедушка Михалыч, — томно потянулась вампирша. — И пирожки будут и оладики. Вы же меня любите, куда же вы денетесь?

— А чё у вас тут, босс? — в дверь просунулась рогатая голова Аристофана. — А можно и мне в натуре?

— Брысь все из моей спальни! Приведу себя в порядок и поговорим. И скажите же уже наконец Дизелю, чтобы генератор выключил.

— А мультики? — удивился дед.

Угу. Ты, Федька помирай от ультразвука, но мультики бесенятам обеспечь!

Через двадцать минут мы ограниченным коллективом собрались на завтрак. Олёна осталась в Лукошкино, а Калымдай с утра пораньше гонял своих парней вокруг Лысой горы с полной выкладкой. Как раз и обговорить можно свадебную тему, пока его нет.

— Дофофие фофеги, — начал я.

— Что? — дружно удивились все.

Я торопливо прожевал котлету, проглотил и начал заново:

— Дорогие коллеги. У нас проблема.

— Кто бы сомневался, мсье Теодор, — пожала плечиками Маша. — Как всегда после ваших загулов.

— Неправда, блин! — встал на мою защиту Аристофан. — У босса не каждый раз проблемы бывают!

— Спасибо, Аристофан. Машуль, не перебивай, пожалуйста, а то сгущенку не дам.

— И сало вместо оладиков есть будешь, — пригрозил Михалыч.

Маша поморщилась, но замолчала.

— Короче, — я сразу перешёл к главному, — Калымдая надо женить.

— А что он натворил, босс? — бес от удивления даже забыл запихнуть в рот кусок колбасы. — Беда в натуре…

— Почему сразу — беда? — удивилась Маша. — Свадьба — это же такой шарман…

— Племяшка нашей главбухши, не Елька, а другая — Тамарка, очень по Калымдаю страдает, — коротко пояснил я. — Да и он, я сам видел, ей знаки внимания оказывал.

— За задницу её хватал, — подтвердил дед. — А только всё равно, надо ли енто ему, внучек?

— Семья — это важная ячейка общества, дед. Ну, действительно, чего он одиноким мается? Классно же возвращаться с опасного задания зная, что тебя кто-то дома ждёт.

— А мы нашего полковника и так всегда ждём, мсье Теодор, — справедливо возразила Маша.

— Ну, это не то. А когда дома любимая, куча детишек…

— Енто да, внучек, — вздохнул Михалыч, подпихивая мне под руку бутерброды с слабосолёной осетриной. — Нравится мне, когда в доме шум и гам от ребятни, когда ступить некуда, а тебя со всех сторон за штанины дёргают, внимания требуют.

— А то у нас не так в натуре, — фыркнул Аристофан, покосившись на разбушевавшихся в кресле бесенят. — Не-не, дедушка Михалыч, я без намеков конкретно, чисто факт привёл.

— Я тебе сейчас факт между рогов сковородой приведу, — проворчал дед, но всё же смилостивился и подвинул к нему тарелку с пирожками.

— Фу с ливером, — принюхалась Маша. — Теодор, а почему вы у самого господина полковника не спросите — надо ли ему такое счастье? Вполне возможно ему достаточно по кустам с мадмуазель кикиморой периодически пофлиртовать раза три в неделю.

— Калымдаюшка наш, — вздохнул Михалыч, — шибко службой царской озабочен. Решит, что семья ему помехой будет, тогда и Горынычем под венец не затащим.

— А свадьбы тут тоже через венчания происходят? Ну, в церкви? — заинтересовался я, но после синхронного кручения пальцами у висков, поправился: — Ладно-ладно, понял. Потом разберёмся. Так что — женим Калымдая? Прошу высказываться по одному товарищи. Михалыч?

— Женим, внучек. Пущай царю-батюшке ишо калымдайчиков нарожают для службы верной, героической.

— Машуль?

— Пуркуа бы и не па, мсье Теодор? Только с одним условием — я подружкой невесты буду.

— Тогда я без базара — пацаном у полковника! — просиял бес. — Или как там в натуре правильно?

— Дружком, — поправил дед.

— Во-во, в натуре! Гульнём напоследок в подвалах конкретно!

— Тебе бы только гульнуть, — отмахнулся я.

— Традиции, босс. Реально нельзя нарушать.

— Тем более — на халяву, — хмыкнул дед.

— Ладно, решили — свадьбе быть, — я подвинул деду пустую кружку. — Деда, плесни еще, пожалуйста… Теперь, следующий вопрос: как это всё обстряпать?

— Слышал бы тебя Кощей, — вздохнул дед, — быстро бы все выдающиеся части тела и обстряпал бы мечом своим вострым… Он там в цепях мается, злодеюшка наш, а ты, Федька, свадебки тут гулять надумываешь.

— Ты чего, Михалыч? — удивился я. — Соль мы доставили, комнату в библиотеке уже строят. Мы пока больше и сделать ничего не можем. Пока пауза — можем и личными делами заняться.

— Обидится батюшка, что без него его верного воина обженили, — снова вздохнул дед, — и как начнёт мечом махать направо-налево…

— И опять орать будет… — вздохнула и Маша.

— Да ну, перестаньте, — отмахнулся я. — Царь-батюшка у нас прогрессивных взглядов, а кроме того мы всё равно не успеем свадьбу устроить до его возвращения, так что и Кощей на свадьбе погуляет. Давайте к делу. Как их вместе-то свести, Калымдая с Тамаркой?

— Босс, а ты типа Указ напиши мол, женить без базара и всё тут.

— Не, Аристофан, в приказном порядке как-то нехорошо. Калымдай-то вояка дисциплинированный — женится, но всё равно как-то…

— Искра страсти должна вспыхнуть, — томно протянула Маша.

— Верно, внучка, — кивнул Михалыч. — А как он Тамарку-то обрюхатит и от женитьбы ужо не открутитси.

— Ну, тоже вариант, — подумав, согласился я. — И какие будут предложения уже по конкретной ситуации?

— Конкретно надо их, босс в комнате двоих запереть на недельку, да типа самогону пару вёдер поставить. Никуда они, блин, не денутся реально.

— Верно мыслишь, Аристофан, — кивнул я. — На тебе бутерброд. Только такими жёсткими методами мы действовать не будем. А вот заставить их побыть вместе — идея хорошая.

— Верно, внучек, — дед начал выставлять на стол оладики и все сразу оживились. — Чай Калымдаюшка не железный. Покрутится около девки, да организма-то своё и возьмёт, только и успевай тогда ребятишкам имена придумывать.

— Красивое имя — Аристофан, — сказал Аристофан.

— Да погодите вы с именами, — отмахнулся я. — А сгущенка где?.. Ага, спасибо… Сначала им совместное времяпровождение какое-нибудь придумать надо.

— Фи, Теодор, — Маша указала взглядом бесу на дверь и пока он оглядывался, утянула у него миску со сгущенкой, — вечно вы на пустом месте проблему создаёте… Поручите этой парочке ответственное задание, они и слюбятся в процессе.

— Маша, ты у нас — гений!

— Никогда в этом не сомневалась, мсье Теодор. Подайте мне поощрительную тарелку с оладиками, силь ву пле.

— Это типа чё? — Аристофан задумчиво проводил взглядом оладики. — Типа пусть на пару Лукошкино пойдут воевать? Я тоже — гений, босс? А можно и мне реально оладиков?

— Типа чё, — кивнул я. — Только не настолько глобальное задание… Ага! Есть. Я же салют затевал на Новый год и надо за фейерверками в Китай смотаться, вот и пускай эта сладкая парочка туда и отправляется.

— Они в натуре сладкие? — прищурился бес.

— Тебе бы только пузо набить, рогатенький, — вздохнула Маша, обмакивая оладик в сгущенку. — А мы — про чувства, про лямур…

— Шмат-разум Калымдаю выдашь, внучек? — перешёл к деталям дед.

— Не, деда, думаю не надо. Слишком быстро, а нам надо же им время дать друг к другу приглядеться. Горыныча запряжём. Если что — он и переговоры с китайцами вести поможет.

— Не полетит он, внучек. Опять гундосить про холода будет.

— Ничего, переживет. Сюда махнёт быстренько, подхватит будущих молодожёнов и рысью на юг, а по тёплым краям уже и до Китая доберётся.

— Зови тогда Калымдая, внучек и озаботь его своим Китаем, чаво тянуть?

Звать Калымдая не пришлось. Он сам ввалился в Канцелярию раскрасневшийся, вкусно пахнущий морозом и снегом, весёлый и бодрый до отвращения.

— Садись, Калымдай, докладывай, — кивнул я на лавку.

— Да дайте же поесть человеку, мсье Теодор! — возмутилась Маша. — А я пока пойду письма родственникам писать.

— И я это… босс, — подскочил и Аристофан, — пойду реально с пацанами зарядку делать!

Спасибо. Помощнички, блин. Ладно, пусть наш вояка подкрепится, а я покурю пока.

Я крикнул бесенятам, чтобы притащили сигару и пепельницу и они тут же позабыв о мультиках, рванули с кресла выполнять задание меня-батюшки. Верите? И правильно делаете, что нет. Пришлось самому плестись. Ну чего же они такие вонючие эти сигары? Надо или поставщика менять или срочно придумывать сигареты с фильтром.

— Докладываю, Федор Васильевич, — Калымдай обхватил двумя руками кружку с чаем и откинулся на стену. — Занятия с бойцами идут согласно штатному расписанию. Племянницу Агриппины Падловны еще вчера доставили во дворец и сдали тётушке. Строительные работы в библиотеке подходят к концу. В подвалах при смене руководства уничтожен еще один вредитель — владелец казино, а на его место уже назначен наш человек. Больше происшествий нет.

— Ну и славно, молодец, — рассеяно кивнул я. — Положите на комод… А? Не-не, это я так, задумался. Просьба у меня есть, Калымдай. Не совсем по твоему профилю, но дело нужное, а для праздника, так вообще — необходимое.

— Слушаю, Федор Васильевич.

— Надо в Китай смотаться за пиротехникой. Не думаю, что там проблемы будут, но на всякий случай одну Тамарку туда посылать не хочу.

— Тамарку?

— Ну да. Присмотрит у китайцев чего получше, прикупит нам пару ящиков — порадуем детвору. Лишь бы местные там с водки своей рисовой, обижать её не вздумали.

— Когда отправляемся? — вскочил Калымдай, а дед подмигнул мне втихаря.

— Да вот сейчас Горыныча вызову, прилетит за вами и вперёд. Давай собирайся тогда, а увидишь где Тамарку — пусть ко мне зайдёт.

Калымдай быстро допил чай и ушёл, а я взялся за медную ложку:

— Горыныч? Отзовись, чудо наше трёхглавое!

— Федя? — сразу же откликнулась правая голова. — А чего это ты вызываешь? Только что же у нас гостил.

— Цыц, пернатое! — повысил голос Михалыч. — Вызывают, значит нужен! Совсем распустился бездельник.

— Давай, Горыныч, дуй сюда срочно, — приказал я.

Из ложки раздалось перешёптывание, тихая ругань, а потом связь перехватила левая голова:

— Чавой-та? Ты что-то сказал, Федь? Ну ничего не слышно, сломалась ложка наверное… Эх, как же я теперь связь держать-то будем с нашим дорогим и любимым Феденькой?

— Горыныч! А ну хватит придуриваться! Говорят тебе — дело важное, давай галопом сюда!

— Федь, да ты что?! Там же холодно! Мы же помру прямо в полёте!

— Давай, давай, а то с пищевого довольствия сниму. Прилетишь на секундочку, заберешь Калымдая и сразу на юг рванёте, небось, не успеешь замёрзнуть.

— А покушать? — вздохнул Горыныч.

— Покормлю, не переживай.

— Эх, доля моя сиротская, — опять вздохнул Змей и отключился.

— Ну, вот и всё, деда, — я потёр ладонями, — дело в шляпе.

— Шляпа, внучек, шляпа, — кивнул дед. — А только кто к бухгалтерше пойдет с радостной вестью, что в родственниках у неё теперь не царь, а простой полковник будет? На меня даже и не найдейси, внучек.

* * *

— Падловна, ну поимей же совесть! — увещевал дед главбухшу.

Аристофан валялся на полу, героически пав в борьбе с дубовыми счетами, которые направляемые могучей рукой Агриппины Падловны прошли сквозь его голову и теперь смущенно бряцали костяшками на шее. Я, присев за соседним столом, прикрывался огромным гроссбухом, усердно стараясь прикинуться дыроколом.

Гюнтер, морда его мажордомская, сразу сообразил к чему дело идет и даже входить в бухгалтерию не стал. Приоткрыл нам вежливо дверь и тут же захлопнул, оставшись в коридоре. Жив останусь — уволю на фиг.

— Ну Агриппина Падловна… — рискнул я высунуть нос из-за толстого бухгалтерского фолианта, — ну мы же вас так любим… Ой!

Мимо головы просвистела чернильница, на манер кометы помахивая фиолетовым хвостом.

— Самовольничать вздумали?! — главбухша медленно поднялась, уперев мощные руки в необъятные бока, возвышаясь как тираннозавр над распластавшимися от ужаса далёкими предками хомо сапиенс.

Аристофан взвыл и пополз в угол, я увернулся от очередной папки с документами, а дед самоотверженно шагнул к ней:

— Падловна, душа моя, ну выслушай ты хотя бы… Да твою ж мать! Падловна! Ты что творишь-то?! Стол-то зачем ломать?! Да и башка у беса не чугунная чай!

— Убью! — ревела главбухша, размахивая креслом над головой.

Прощай Варя, прощай Кощей-батюшка… Эх и не пожил я вволю-то, ну хоть поцарствовал немного. За тебя, Калымдай, жизнь отдаю, цени, друг.

Я успел мысленно попрощаться со всеми нашими и уже добрался до Иван Палыча, как вдруг в бухгалтерии наступила тишина.

— Ну-ка, ну-ка, — Агриппина Падловна сосредоточенно ворошила какие-то ведомости. — Двадцать червонцев у него оклад… Угу… Да ишо за звание положено…

— За медали и ордена еще можно доплату назначить, — с надеждой пискнул я. — У полковника их много, даже на спине в два ряда висят.

Дед облегченно вздохнул и кивнул мне мол, вылезай, внучек, самое страшное уже позади.

А можно я еще тут немного посижу?

Дверь в бухгалтерию открылась и к нам вошел Гюнтер с подносом, на котором стояли стаканы и бутылка коньяка. Ладно, пусть пока живёт, потом убью. Я откупорил бутылку, а Аристофан, не открывая глаз, повёл в воздухе пяточком и пополз к столу.

— А всё равно не гоже так делать-то, Федька, — проворчала главбухша, когда о минувшем погроме напоминала только здоровенная шишка между рожек беса, да моя щека и лоб, заляпанные чернилами. — Через мою-то голову такие решения принимать.

— Больше не повторится, Агриппина Падловна, хоть убейте, — искренне заверил я. На фиг надо еще раз в такую авантюру влезать. — Мы же как лучше хотели…

— Калымдай — мужик правильный, — заверил Михалыч. — Солидный, степенный, не кобель какой-нить. Будет твоей Тамарке счастье, а тебе — куча внучат.

— Материальную помощь молодой семье организуем, — вставил я. — Сегодня же Указ напишу о повышении роли материнства и ускорении демографического процесса в локальном масштабе.

— Хрен с вами, — вздохнула главбух, — а где же молодые? Почему в ножки мне не кинулись, благословения не попросили?

— На жутко смертельном задании они, Падловна, — пояснил Михалыч, — ажно в самом Китае. Только они еще про женитьбу-то и не знают. А мы вот сватами к тебе заявилися.

— Типа того, — подтвердил Аристофан, стоя на коленях около стола и опрокидывая второй стакан. — Типа, мы — купец, а у тебя — товар… Или как там в натуре правильно, босс?

— Обойдёмся и без этих пережитков прошлого, — заявил я. — Мы — люди деловые, времени на ненужные обряды у нас нет, да и денег тоже. Лучше лишний подарок молодым купим, чем неделю друг к другу пьяными толпами ходить с выкупами и прочими глупостями.

— И то верно, — пробасила грозная кикимора. — Лучше — подарок.

— Не обидим, — подтвердил я. — Свои же, не чужие. Вы бы сами, Агриппина Падловна прикинули, что молодым в хозяйстве надо, да и провели бы по соответствующей статье расходов. Ой, да мне ли вас учить?

— Сделаем, — кивнула главбух. — Не обидим кровинушек наших.

Хана казне.

— Агриппина Падловна, а мы тут в тупике оказались. Вы у нас самая мудрая во дворце, ну посоветуйте, как намекнуть этой парочке о свадьбе?

— Чавой-та намекнуть? — удивилась она. — Обженить их, да и всех делов. Ентот кобель с моей Тамаркой наедине где-то шляется? Вот и дорога ему теперь, либо под венец, либо в чисто поле на расстрел.

— Повесить еще можно в натуре, — внес конструктивное предложение Аристофан.

— Можно и повесить, — одобрительно кивнула кикимора. — Там разберёмси, как возвернутся.

— Никого мы расстреливать и вешать не будем, — категорически заявил я.

— Удавим на фиг, босс? — предложил бес.

— Заткнись и пей, — прошипел я и повернулся к бухгалтерше. — Агриппина Падловна, тогда мы вам и поручим объявить молодым о свадьбе, да? Как самому уважаемому нашему работнику, а к тому же — и ближайшей родственницы невесты.

— Ужо я им объявлю, — кивнула она, а я вдруг сильно посочувствовал Калымдаю. Ладно, он у нас крутой военный спец. Не отобьётся, так убежит. Зря, что ли зарядку каждое утро делает?

Царские хлопоты, или Без проблем скучно

Мы с Михалычем стояли у ворот, запрокинув головы, а дед — и бороду и наблюдали, как сводные бригады бесов и скелетов, подымают на канатах огромную ёлку.

— Уронят, паразиты, точно уронят, — проворчал дед.

— Не уронят, — успокоил я. — Паразиты у нас сильные, откормленные. Им еще и по ведру самогона на бригаду пообещали.

— Ну, разве что самогону… Виторамус, ну что ты там резвишься? Давай ужо скорее — сейчас ёлку подымут!

— Скользко, господин Михалыч, — пропыхтел кладовщик, в очередной раз, скатываясь со склона нам под ноги. — Еще и держалка мешает…

— Машуль, — повернулся я ёжившейся от холода вампирше, — поможешь?

— Кружка сгущенки.

— Угу.

Маша скинула шубу, распахнула крылья и мгновенно вознесла Виторамуса на вершину горы, аки орлица кабанчика своим голодным птенчикам.

— Бр-р-р… — вернулась она к нам. — Там наверху ужасный ветер, Теодор. Пойду на кухню греться.

Ага. Пирожками.

— Смотри, внучек, начинают.

Я долго ломал голову как на горе укрепить такую большую ёлку, но тут вовремя попался под руку Виторамус, который, покопавшись у себя в хранилище, принёс очередной колдовской артефакт — держалку, способный удерживать что угодно и сколько угодно.

Отгородившись ладонью от падающего снега, я щурился, стараясь разглядеть происходившее наверху. Ёлка опасно раскачивалась на канатах и были мгновения, когда она вдруг сильно наклонялась в сторону, и у меня тогда ёкало в животе. И вдруг она резко дёрнулась и замерла прямая как мачта, шевеля ветками на ветру. Ага, сработало, отлично!

— Аристофан, — я обернулся к бесу, многозначительно похлопывающему кнутом по ладони, — гони мелких бесов украшать ёлку.

— Без базара, босс.

Ну, всё, тут всё под присмотром, можно идти дальше.

— Деда, пошли в библиотеку.

Библиотека располагалась вдалеке от основных коридоров и залов и практически всегда пустовала, радуясь только редким визитам Кощея, который в очередном приступе научной деятельности скакал там по многочисленным стеллажам с книгами. Заведовал библиотекой пожилой монстр, уж и не знаю какой национальности. Эдакий фиолетовый бочонок с десятком длинных щупалец, которыми ловко расставлял книги по полкам. Пяток скелетов приданных ему в помощь отлично справлялись с пылью и паутиной и последствиями нашествий Кощея.

Сейчас в библиотеке было шумно и многолюдно. В дальнем конце зал был уже перегорожен двойной стеной, в пустое пространство которой утрамбовывали соль.

— Недодумали мы немного, деда, — я взглянул на массивную дверь, — солью и её набьют, это же самому такую тяжесть не открыть.

— Всё в порядке, внучек — колдунство применили, не переживай.

— А, ладно, молодцы.

Внутри комнаты тоже кипела работа. По всему периметру уже стояли двойные стены, а над нами суетились скелеты, возводя двойной же потолок.

— Ваше Величество, — поклонился Гюнтер, выходя из занавешенной толстыми портьерами спальной.

— Проблемы?

— Никак нет, Государь. Скоро кабинет оборудую, удобств наведу и можно будет принимать жильца на постой.

— А ванная, туалет?

— Вот за той ширмочкой, Ваше Величество. Всё под контролем.

Угу, типа валите и не путайтесь под ногами.

— Когда думаете закончить?

— День, максимум — два, Государь. Я вас оповещу.

— Да уходим уже, уходим…

Похлопав одобряюще монстра, посеревшего от вторжения в святая святых такого количества народа, мы с Михалычем покинули библиотеку.

— Ну, скоро начнётся, внучек, — вздохнул он. — Вернётся Кощеюшка и давай самодурствовать, а нам отдуваться.

— Всё как всегда, деда. Отвык за четыре месяца?

— А может ну его, внучек? Пущай до весны повисит у Гороха в темнице?

— Да ну тебя, дед. Не хочу я больше царствовать. Надоело ответственность такую на себе тащить. Пошли в тронный зал.

Я спешил до возвращения Кощея всё подготовить к празднику, чтобы поставить его перед фактом. А то вернётся, закапризничает и конец моим гениальным идеям.

В тронном зале всё было уже закончено. Ёлка, не такая большая, как на горе, уже была украшена самодельными игрушками соответствующими нашим реалиям, ну, там, деревянными монстриками, бумажными скелетиками и прочей нашей братией. Конечно и шишек да зайчиков хватало. Елька со своей командой потрудились на славу. Даже большой кусок тряпки натянули с надписью "С НОВЫМ ГОДОМ!". Около стены хор репетировал "В лесу родилась ёлочка", а взмыленная Елька самозабвенно исполняла роль дирижёра-садиста, щедро раздавая подзатыльники бесам, тянувшим не ту ноту. Отлично. Теперь на кухню.

За праздничный стол я не переживал — Иван Палыч не подведёт, вот только вопрос с оливье так и оставался открытым.

— Федор Васильевич, — заулыбался шеф-повар, едва я вошёл на кухню. — Как раз вовремя. Продегустируйте-ка очередную версию вашего майонеза.

Он протянул мне небольшой сухарик, умеренно намазанный густой светлой пастой.

Хрум-с!

— А знаете, Иван Палыч, вот совсем рядом уже. На крайний случай и такое вполне сойдет.

— Нам не надо сойдет, — покачал колпаком мастер. — Нам надо идеально.

— Попробуйте желтка чуть меньше, а горчицы капельку больше, — посоветовал я.

— Вы обедали, Ваше Величество? Могу предложить, как вы тут у себя говорите — на перекусон, рябчика под сливовым соусом и немного картошки-фри.

— Ох, Иван Палыч… Балуете вы меня. Как же устоять-то? Только и вы уж присоединяйтесь ко мне, пожалуйста. А где ваш волшебный коньячок?

В Канцелярию я вернулся часа через два. Иван Палыч — великолепный собеседник, а запахи у него на кухне… А еда… Если бы не государственная служба и мой ответственный характер, я бы там и заночевал.

У нас было тихо. Дед сидел за столом и штопал Тишкины штанишки на лямках. А может и Гришкины. Сами бесенята торчали в моём кресле за очередной серией "Том и Джерри", Дизель, разумеется, крутил ручку генератора, а Маша скучала на диванчике с книжкой в одной руке и большим персиком — в другой.

— Аристофан где? — спросил я у всех сразу.

— Ёлку украшать закончили, — дед слеповато прищурился, вдевая нитку в иголку, — а теперь чуть ниже по склону рыбацкие сети натягивают, чтобы пьяные гуляки до самого низа не скатывались. А на кой он тебе?

— Да не, просто спросил. А сети это они зря. Я же говорил — пускай катятся до ворот, а там бригаду поставим, сразу в тепло затаскивать будут.

— А если по другую сторону горы свалятся? — хмыкнулМихалыч. — Если всю гору спасателями окружить, то и падать некому будет ужо.

— О, верно. Недодумал я.

— На то у тебя, внучек и помощников столько. И даже самый умный мозг над ними поставлен.

— Это ты про себя, дед?

— Глупый вопрос, внучек, — дед перекусил нить и подхватил удобнее штанишки, — знамо про себя. Али есть другой кто?

— Таких как ты — во всем мире не сыскать, — искренне заверил я.

— Оттож, внучек.

— Машуль, а ты чего не в Лукошкино? Не разругалась случаем с Кнутом Гамсуновичем?

— Не разругалась, мсье Теодор, только как мне к нему попасть? Шмат-разум вы же мне не дадите? Или дадите?

— Не дам. Максимилиана запряги и вперёд.

— Только не сейчас, мсье Теодор. У нашего жеребца брачный период начался и приближаться к нему никому не рекомендую. Я-то не боюсь, но могут слухи пойти до самого Лукошкино, а там — Кнутик. Ну, вы же понимаете.

— Понимаю. Не совсем, конечно, но раз других вариантов нет, то побудь и на рабочем месте ради разнообразия.

— Всё равно никаких дел нет, — Маша сладко потянулась, — Пойду я спать тогда раз ни дел, ни пирожков…

— Ваше Величество, — в кабинет шагнул Гюнтер, — господин Клаус Стрингтенберг, нижайше просит аудиенции.

— Кто таков? — удивился я. — Первый раз такого слышу.

— Господин Стрингтенберг, известен ранее Вашему Величеству под именем Бриф энд Транк, — пояснил дворецкий.

— Енто тот хмырь, — вспомнил дед, — который Кощеюшке из Ватикана костыль приволок, помнишь, внучек?

Ещё бы не помнить. Вельзевулу мы тогда из этого костыля славно засадили. А Транк этот всё шифруется, надо понимать. Когда Кощей мне его представил в первый раз, он еще каким-то псевдонимом прикрывался. Личность скользкая, но полезная. Вот только он с Кощеем дружбу водит, а вовсе не со мной. И чего его принесло?

— Зови этого Транка-Стрингтенберга, — кивнул я Гюнтеру.

Маша передумала спать и, заняв позицию около компьютера, звонко щелкнула когтями.

Я кивком её поблагодарил, хотя не думаю, что есть какая-то угроза, да и рыцари-зомби вон они, в коридоре дежурят.

В кабинет вкатился упитанный мужчина в стильном европейском костюме. Он самый.

— Господин Захаров, — поклонился новоиспечённый Стрингтенберг, — или правильно — господин… э-э… Кощей?

— Кощей — для официальных приёмов, — кивнул я в ответ. — Как жизнь молодая, господин Стрингтенберг?

— Вашими молитвами, — хихикнул он. — Не смею… э-э… отнимать время у вас, дорогой господин Захаров, сразу перейду к делу. Пару месяцев назад я совершенно за копейки сумел купить передвижной цирк сразу со всей труппой и реквизитом.

— Цирк? Надо же… А я думал тут только скоморохи есть.

— В просвещенной… э-э… Европе цирк — вполне распространенное развлечение, вот я и решил… э-э… господин Захаров, привнести культуру и в вашу, простите, варварскую страну.

— Ишь окультуренный какой, — фыркнул дед, — мыться бы сначала научились хотя бы раз в году в своих Европах-то.

— Здравствуйте, господин… э-э… Михалыч! Это всё частности. И сами цирковые выступления мне нужны только… э-э… для прикрытия основной операции.

— Ничего не понимаю, — развёл я руками. — Что за операция?

— Вкусные конфетки, господин Захаров, — раскатисто засмеялся Стрингтенберг. — Настолько вкусные, что попробовав один… э-э… раз, никто уже и прожить без них не сможет! Выгодное дельце, скажу я вам, готовьте мешки для денег!

— Э-э… В смысле — наркотики что ли? — поразился я. Неужели эта отрава и тут существует?

— Я этого не говорил, — запротестовал этот наркобарон, — просто особенные конфетки. А от вас, дорогой… э-э… господин Захаров, мне нужно лишь разрешение работать в ваших владениях. Разумеется, что определённый процент будет регулярно отчисляться в вашу… э-э… казну.

— Сожалею, дорогой… э-э… господин Стрингтенберг, — в его же манере ответил я, — только операции подобного масштаба, увы, не в моей компетенции. Вам придётся подождать с полгодика возвращение царя-батюшки.

— Никаких проблем, господин Захаров, сроки меня вполне устраивают. Я сейчас пришёл лишь для… э-э… предварительного соглашения.

— Договорились, а пока у меня есть к вам встречное предложение: а не дадите ли тут у нас несколько представлений вашего цирка?

— Увы, господин Захаров, в ваши жуткие морозы никакие представления невозможны.

— А если мы вам предоставим один из наших дворцовых залов?

— Боюсь, наш шапито не поместится ни в одном зале.

— Вот что, господин Стрингтенберг, погостите у нас пару дней, а мы, возможно что-нибудь и придумаем.

Когда толстяк в сопровождении Гюнтера выкатился из Канцелярии, дед скривился, приготовился сплюнуть, но вовремя одумался и проворчал:

— Не люблю я чевой-та ентого щёголя. Польза от него есть, да больно склизкий он, ненадежный.

— Не, ну наркотики, а? — я никак не мог успокоиться. — Только этой гадости на Руси и не хватало! Фиг ему, а не наркобизнес, правильно, деда?

— Верно, внучек. Мы уж по старинке, кистенем да топором себе на хлебушек заработаем, как от дедов-прадедов повелось.

— Ну, тоже не лучший вариант, — поморщился я, — но куда честнее этой отравы. А вот цирк классно бы запустить, а деда? Поставили бы шатёр на поляне перед воротами. И придворным с ребятишками радость и для казны польза не малая.

— Перемёрзнут они там внучек. Видел я енти цирки в Европах. Бабы там полуголые скачут, да и мужики в одежонке хоть и нарядной, но тонюсенькой. Да и придворных поморозим-то.

— А может, отопление можно прокинуть временно? Трубы там с горячей водой или еще как?

— Виторамуса потирань, внучек.

— О, точно! Голова ты у меня, деда!

— А то! Иди спать, внучек. Утром и сбегаешь в хранилище.

* * *

— Бабий бунт, Ваше Величество, — степенно произнёс Гюнтер, входя в Канцелярию.

— Чего?! — я чуть не подавился бужениной.

— Чавой-то они с раннего утра не поделили-то? — удивился Михалыч.

Утро было не самым ранним, часов десять уже и мой громадный бутерброд с бужениной, солёными огурчиками и очередным тестовым майонезом поглощался мной вовсе не в качестве завтрака. Дурной я, что ли такое на завтрак есть? Эдак и желудок испортить можно. Просто легкий перекус между вторым и третьим завтраком.

Разбудили-то меня совершенно беспощадно, впрочем, как обычно — в шесть утра ультразвуковым ударом визжащих косточек Дизеля по моим многострадальным барабанным перепонкам. И тут же визгу добавили бесенята, требуя включить им четвертый сезон эпического мультика "Войны клонов". Да еще и Маша, устроившись на диванчике, точила свои когти напильником да с таким скрежетом… Спас дворец от разрушения, а сотрудников от гибели злой и неминуемой — Михалыч, вовремя подсунув мне под нос две свиных отбивных с жареной картошкой. Повезло. Им, в смысле — всем этим нарушителям царского сна. В другой раз вот не поспеет дед, а он же старенький у меня, и разнесу на фиг всю Лысую гору в приступе праведного гнева! Царь я или не царь?!

Пардон, это я из-за майонеза немного в печали. Ну не получается и всё тут. Вроде бы уже всё, поймали крокодила за хвост, а всё равно что-то не так. То ли горчицы мало, то ли хвост весь в иле.

— Что там еще случилось, Гюнтер? — вздохнул я, откусывая от бутерброда с другого края.

— Побоище в тронном зале, Государь. Придворные женского полу не поделили что-то.

— И что им надобно? — с другого края бутерброд был немного вкуснее и для сравнения я опять впился в надкушенную начальную сторону.

— Я не стал туда заходить, Ваше Величество, — пожал плечами дворецкий.

Ну да, я уже оговорил — идиоты во дворце давно повывелись. В ходе эволюционного отбора.

— Ну, ни минуты покоя, — я вздохнул. — Деда, давай чайку быстренько и пойдём, посмотрим.

Большие двери тронного зала были закрыты и для надёжности подпёрты статуей Зевса, слившегося в сладострастном экстазе с грустной коровой. Толпа придворных всех мастей стояла тут же в полной тишине, старательно прислушиваясь.

— Что слышно? — подошел я поближе.

Придворные дружно поклонились и так же дружно пожали плечами.

— Ну а чего тогда стоим? Чего бездельничаем? Работу вам найти?

Через десять секунд у двери остались только мы с дедом, Гюнтер, да десяток черных рыцарей, сопровождавших меня повсюду.

— Ну, открывайте, — скомандовал я рыцарям. — Только произведение искусства потом не забудьте в галерею вернуть.

Рыцари оттащили зоофила Зевса в сторону и распахнули створки дверей.

— Да-а-а… — протянул я, заходя и оглядываясь. — Картина маслом. Еще не "Апофеоз войны", конечно, но "После побоища…" Васнецова, уж точно.

— Что енто ты там бормочешь, внучек? Заклинание какое?

— Я говорю — ни хрена себе, а, дед?

— Воистину, ни хрена, внучек. Одни бабы.

— Ну и это тоже, только я больше об эпической картине.

По всему залу в самых живописных позах валялись придворные дамы всех мастей, происхождения, окраса и социального положения. Недалеко от меня одна из массивных девочек Иван Палыча, намертво вцепилась зубами в ягодицу разнаряженной особы, которая, в свою очередь, стискивала толстыми ладонями тщедушную шейку какой-то кикиморы. С другой стороны из кучки женских тел высотой в мой рост, высовывалась сиротливая рука с длинными зелеными ногтями. Дамы валялись и в грустном одиночестве и слившись в объятиях, причем, далеко не любовных. И — тишина. Я и не знал, что у нас при дворе столько дам.

Сверху раздался шелест и к нам на кожаных крыльях, тяжело спустилась Маша с очаровательным синяком под глазом и тремя красными полосами от ногтей на щеке. И это — наша Маша?! Которая из самых глобальных битв выходила без царапинки?!

— Машуль?

— Да пошли вы, мсье Теодор… — она отвернулась и устало поплелась по коридору, покачиваясь из стороны в сторону.

— Деда?

— Да я и сам одурел, внучек… Что же енто тут произошло?

— А я вот вам сейчас всё-всё расскажу! — в центре зала несколько дам разлетелись в стороны и растрёпанная, в порванном платье Елька взвилась над ними, победно уперев кулачки в бока. — Енти дуры сцепилися тут, вот что произошло!

— Это мы и сами видим, Ель, а из-за чего?

— Так из-за тебя же, царь-батюшка! Как кинулися друг на дружку, как давай космы друг другу драть! Я одной по зубам — хрясь! Другой с ноги по уху — бамц! Третью за косу хватаю и…

— Стой-стой, Елька! Ход событий я в принципе себе представляю, но хотелось бы понять причину конфликта.

— Так я ж и говорю — из-за тебя, отец родной!

Дамы по всему залу начали приходить в себя и с ойканьем, стонами и повизгиванием, стали шатаясь подыматься, держась друг за дружку.

— Да я-то тут при чем?! Елька, нормально объясни, из-за чего конфликт произошёл?

— Так ты же, батюшка, давеча приказал мне конкурс на лучшую Снегурочку провести! Я и провела… Так что никакой моей вины в ентом нетути!

Дамы, немного придя в себя, сбивались в группки и шушукались, поглядывая на меня.

В зале понемногу нарастал шум. Знаете, как летом гроза находит, а гром где-то издалека ворчит, бурчит себе что-то под нос, как Аристофан после пьянки, а потом гул чуть громче, и ещё… и ка-а-ак…

— Тикаем, внучек, — вдруг дёрнул меня за рукав Михалыч.

— А?

— Бежим, Федька! — дед схватил меня за руку и потащил по коридору, а вслед за нами уже неслась неуправляемая толпа милых дам, отпихивая друг дружку и успевая заехать соседке по спринту в ухо.

Рыцари-зомби были снесены в одно мгновение, Гюнтер взлетел на любимую корову Зевса, крепко уцепившись за рога, а мы с дедом неслись по коридору и я очень жалел о съеденном бутерброде и в тысячный раз дал себе зарок завязывать с мучным и жирным и в стотысячный раз пообещал самому себе с завтрашнего утра начать пробежки вокруг Лысой горы.

— Шма-а-а-ат, — хрипел дед на ходу.

— А-а-а! — согласился я, жадно глотая воздух.

— Шмат-ра-а-азум! — Михалыч на ходу исхитрился отвесить мне успокаивающий подзатыльник.

Я схватился за карман. Ура, тут коробочка, не потерялась!

— Шма-а-ат-ра-а-азу-у-ум, — заорал я, перепрыгивая через кучи мусора, — к Витора-а-амусу. Живо-о-о!

В Виторамуса мы врезались с разгону и втроём покатились по его кабинету.

— Мать! — сказал дед.

— Ё-о-о! — согласился я.

— Уф-ф-ф, — выдохнул кладовщик, придавленный дедом.

— Спаслись, внучек, — удивленно протянул дед. — А я уж думал всё, хана нам. — И вдруг взъярился на меня: — Вот чтобы завтра же к Варьке сватов заслал, понял ли?! Ить помру же, а с внуками так и не потетешкаюсь…

— Ой, дед…

— Ваше Величество, — пожилой бес поднялся, осматривая со всех сторон пенсне, — чем могу помочь?

— Да мы на счет отопления цирка к тебе заглянули, — нервно хихикнул я, а дед фыркнул, а потом захохотал.

Старенький он у меня, нервишки уже ни к чёрту.

* * *

Разогнала бабий бунт Аргиппина Падловна, вышедшая из бухгалтерии на шум.

Тучки золотой не было, а вот утёс из нашей главбухши получился отличный.

Когда дамы с визгом врезаясь в неё, разлетались в стороны, как кегли, Агриппина Падловна терпеливо стояла, дожидаясь девятого вала, а потом, когда дамы снова уютно разлеглись на гранитном полу, только и сказала:

— Снегурочка у нас уже есть.

Просто, спокойно, солидно. И всё, вопрос со Снегурочкой был улажен. Ну а правда, это ведь там, в мире, закостеневшем от многовековых традиций, Снегурочкой подрабатывала тщедушная внучка Деда Мороза, а в нашем прогрессивном царстве кто бы еще лучше всех справился с этой ролью, как не наша дорогая Агриппина Падловна?

И не спорил никто. Ну, нету у нас дураков давно уже, снова повторюсь.

О цельногранитной бухгалтерше нам рассказывала Елька, когда мы с Михалычем усталые доплелись до Канцелярии и рухнули на лавки у стола.

— Верка из прачечной как подлетит к тётушке, да как головой её в живот — на! А тётка — хоть бы хны, стоит себе потолок рассматривает, а девки так и сыпютси в стороны, когда в тётку врезаютси! А я такая, хватаю Таньку из лекарни, над головой размотала и тоже — на прямо в тётку Агриппину, а та даже не колыхнулась, только бровью своей начальственной повела, да мне пальчиком погрозила!

— Всё, Ель, мы поняли, спасибо.

— А потом Шуршиндра из Иван Палыча девок, ка-а-ак схватит скелета там одного, да как давай за мной гонятьси!..

— Елька! Да замолчи же ты наконец!

— Да как же молчать-то царь-батюшка?! Емоции же наружу так и рвутьси, так и рвутьси!

— Убейте её кто-нибудь…

— Молчу, батюшка. Да только…

— А-а-а!!!

— Да что же вы так орёте, мсье Теодор? — поморщилась Маша, прижимая медный пятак к фингалу. — То Кощей орал, теперь вы дурных привычек нахватались. Никакого покоя…

— Маш, а вот ты чего в Снегурочки полезла, а? Тебе-то оно зачем?

— Я как все хочу быть, мсье Теодор. Что я — хуже других?

— Ты, Машуль, у нас лучше других. Но если хочешь как все — иди, вон, расчищай место от снега под цирк. Как раз твои оппонентки из несостоявшихся Снегурочек на улице пашут в качестве наказания.

— Фи на вас, Теодор, — Маша гордо поднялась и ушла в свою комнату.

— Царь-батюшка, — запрыгала на месте Елька, — я тоже побегу тогда! У меня там и хор вместо ля си бемоль тянет, и на подарки надо конфеты в фантики накрутить и…

— Стой-стой. Молодец. А потянешь еще одно задание, Ель? Надо с цирком помочь. Ну, проследить, чтобы всё нормально было, Виторамусу с его колдовскими штучками подсобить.

— Да не вопрос, батюшка! — чуть не до потолка взвилась кикимора. — Ты только свистни, отец родной! Только пальчиком своим белым на проблему укажи! Только устами своими сахарными… Ой!

Дед просто взял Ельку, развернул и отвесил хорошего такого пенделя по направлению на выход.

— От, егоза, — с восхищением покачал он головой. — Кого хош до сердечного инфаркту доведет.

Облом, как перманентное явление, или Один ум хорошо, а Кощеев лучше

Через день заработал цирк, давая по три представления в день. Копеечка в казну падала хоть и небольшая, но регулярная. А уж как радовались придворные…

Мы с дедом, разумеется, тоже сходили порадовать себя невидалым зрелищем. Опять же — себя показать, да на людей поглазеть. Зрелище оказалось так себе на мой вкус, себя мы показали во всей красе, а на придворных любоваться скучно — я на них и так ежедневно во дворце любуюсь.

Снег на лужайке расчистили, Виторамус применил какой-то или какие-то артефакты, я даже не вдавался в подробности, и теперь на три шага вокруг шатра зеленела трава, пробивались наши традиционные чертополох с лопухами, и даже наглые бабочки изредка пикировали на цветущий репейник. Зрители, войдя в лето, тут же скидывали прямо на землю тулупы, шубы и прочую защитную одежду и устремлялись к входу в цирк, сжимая в кулаках заранее подготовленные монетки. На отсутствие гардероба никто не жаловался, даже наоборот, после выступления вокруг горы одежды вспыхивали легкие бодрящие стычки и потасовки.

Циркачи старались, ничего сказать не могу, но, как мне показалось — они скорее репетировали и притирались друг к другу, нежели давали полноценное представление. Но публика была в восторге, а это — главное. Позавидовав ловким акробатам, полюбовавшись на легко одетую девушку с мячами, пофыркав над местным фокусником — нашёл место, где чудесами удивлять, мы с дедом покинули это заведение.

На полпути в Канцелярию, меня перехватил Гюнтер:

— Ваше Величество, комната для царя-батюшки готова, можно запускать.

— Понял, молодцы. Деда, идем домой, обсудим всё еще раз напоследок.

Обсуждать-то особо было и нечего, просто немного боязно как-то. Готовились-готовились и вот, пора. А вдруг что не так пойдет?

— Обязательно пойдет, внучек, — кивнул дед. — А как иначе-то? У нас завсегда так.

Я что, уже вслух разговаривать начал? Нездоровый факт, надо над этим поработать.

— Вот накаркаешь, Михалыч — всю вину на тебя свалю.

— Да кто бы сомневалси, внучек, — вздохнул дед.

— Дизель, дружище, твой выход. Подобрал ты нам ответственного скелета из своей среды на замену батюшке Кощею?

— Клац-клац!

— Ну, так показывай.

Фиг их разберет… Скелет, как скелет, они все на одно лицо. Я обошел вокруг вытянувшегося по стойке смирно высокого скелета:

— Готов к подвигу, боец? Не сдрейфишь? Всё тебе Дизель объяснил?

— Клац!

— Повторю на всякий случай — висишь, скучаешь, раз в час умеренно кандалами звенишь. А ближе к лету мы за тобой вернёмся.

— Клац!

— Ну, значит, договорились.

— Покушать Кощеюшке захватим, внучек? — вздохнул дед. — Небось, твой коньяк-то он сразу выжрал…

— Зачем, деда? Он уже через полчасика тут пузо набивать будет… Так, господа-товарищи, становимся поплотнее… Шмат-разум, а перенеси-ка меня с дедом и этим бравым скелетом к царю-батюшке в темницу его мрачную!

Знакомая вспышка и мы опять в полной темноте.

— Ваше Величество, вы тут? — прошептал я.

— Вышел он до ближайшей лавки за хлебушком, — хихикнул хриплый голос сбоку.

Я поспешно зажёг фонарик в кольце:

— А мы, Ваше Величество, за вами! Вон и дублёра уже привезли с собой.

— Я ж тебе говорил, Федька… — начал было Кощей.

— Всё схвачено, Ваше Величество, даже и не беспокойтесь!

— Не перебивай царя! — рявкнул Кощей.

— Да тише ты, — замахал руками на Великого и Ужасного Михалыч, — чего разорался-то? Сейчас вот стража прибежит, выдадут всем на пряники.

— Ваше Величество, а мы вам комнату специальную приготовили, — поспешил похвастаться я. — Защищенную! Соль между стенами насыпали в качестве антиколдовского экрана, так что можете спокойно возвращаться.

— Сам с солью-то придумал? — хмыкнул Кощей.

— Сам, всё сам, — влез дед. — И придумал, и соль мешками с моря-окияна на собственном горбу таскал, и стены строгал ручками своими белыми! Орёл у нас Федька, весь в меня!

— Молодец, Статс-секретарь, хвалю. Только не годится.

— С чего бы это, Ваше Величество? — удивился я. — Мы и эксперимент провели — отлично соль магию экранирует.

— Магию, может и отлично, — кивнул Кощей, брякнув кандалами, — а вот только я во дворце появлюсь, никакая соль от фон Дракхена не защитит. Слуг его, которые вокруг горы шпионят, соль обманет, слабые они, а вот его самого не обмануть, уж поверь.

— Уверены, Ваше Величество? — было очень обидно за такой разработанный план. Да и сил в него было вложено много.

— Оборзел ты, Федька, — вздохнул царь-батюшка. — Волю почувствовал, государю грубишь, слову моему царскому не веришь. Казню я тебя, так и знай.

— Ты на волю-то сначала выберись, — фыркнул Михалыч. — Казнитель какой нашелся… А вот, развернёмси мы сейчас с внучеком, да домой отправимси, фигами помахав тебе на прощание, а?

— Подожди, деда, — остановил я, закипающего Михалыча. — А что же делать тогда, Ваше Величество? Может, вместо соли другое что приспособить?

— Ничего ты не придумаешь, Статс-секретарь. Умишка и знаний не хватит.

— Ну, так вы придумайте раз такой умный, — обиженно протянул я.

— А я давно придумал, да только вы Лиховида мне сломали. Как теперь его заставить работать?

— Облом, — протянул я. — Но вы, Ваше Величество, всё же не сдавайтесь. Придумаем что-нибудь.

— А мы батюшке и покушать ничего не захватили, — огорчился дед. — Ладно, сейчас быстро смотаимси туды-сюды, покормим страдальца.

— Подзакусить не помешает, — кивнул Кощей. — И коньяку того не забудьте, что в прошлый раз приносили.

— Ваше Величество, — коротко поклонился я, — вы всё же не отчаивайтесь, я что-нибудь придумаю.

— Ты, Федька сильно не напрягайся-то, а то лопнешь. Кто мне тогда деловую переписку вести будет? Не беда — поскучаю тут до весны, о вечном подумаю, а там уже и официально на рывок пойду.

— Нет уж, Ваше Величество, — твёрдо заявил я, — Новый год будем вместе встречать!

— По древнерусскому календарю, мусульманскому али китайскому? — фыркнул Кощей.

— По-нашему, Ваше Величество.

* * *

Вернувшись в Канцелярию, дед сразу погнал бесенят на кухню, а сам стал собирать очередную корзинку царю-батюшке. А я загрустил. Вот уже казалось, пять минут и вернется Кощей во дворец, а в итоге — фигушки мне. Столько хлопот, затрат, усилий и всё фон Дракхену под хвост. Эх…

Лёгкий скрип. А, это же скелет, дублёр Кощея. Я повернулся к нему:

— На колено! За мужественность, за бесстрашие, за героизм в борьбе за дело освобождения царя-батюшки, жалую тебя, храбрец, гордым именем… э-э-э… Кеша! В честь батюшки Кощея! Встань, Кеша! Иди, отдохни, боец, но не расслабляйся — скоро опять в бой!

Скелет, совершенно ошалевший от оказанной ему чести, пошатываясь, вывалился из кабинета, а Дизель, высунув руку из генераторной, показал мне большой палец. Эх, кабы мои проблемы так легко решались…

Минут через двадцать вернулся дед с пустой корзинкой, отдал мне Шмат-разум да пошел заводить самовар. Однако кушает наш царь-батюшка. За несколько минут умять такую корзину? Это знаете ли даже вечно голодающей Маше не под силу. Разоримся мы на таких перекусах.

Умный он, угу… А чего тогда ничего дельного не насоветует?! Я-то в колдовстве, как в балете разбираюсь, а Кощей мало того что минимум пару тысяч лет на практике колдовство применяет, так еще и университет магический закончил, сам хвастался как-то. Высшее образование, это вам не курсы юного пиротехника. Вот бы и озаботился своим спасением! А то, Феденька впахивай тут, ломай мозги, как хакер сайт Пентагона, а он там на цепях, как на качелях качается да коньяк мой попивает!

— Не ворчи, Федька, — вздохнул Михалыч, — только нервы себе да мне истреплешь и опять придётся алкоголем лечиться.

— Я что, опять вслух размышляю? Жуть-то какая… Был бы Штирлицем — спалился на первом матюке.

— Кем-кем, внучек?

— Потом расскажу, деда. Есть у нас герой такой народный… Что делать будем, а?

— Поворчал, внучек? Успокоился маленько? Пар выпустил? Ну, давай тогда, как ты любишь всех пугать на совещаниях — рассуждать логически.

— Наливай, дед, — согласился я.

— Подставляй кружку.

— И коньячку в чай, плесни половинку, деда.

— Перебьёшси, внучек. Праздновать пока нечего, а горевать, так и вообще не стоит. Пей чай, родимый, не капризничай.

— Вот всегда так… Царю пятьдесят грамм зажали, ну что это такое?! Ладно, давай, рассуждай логически… А хоть сгущенку от нервов мне можно?

— Я так думаю, внучек, — дед подвинул ко мне оладики и миску со сгущенкой, — у нас сейчас два пути. Или спасать Кощея-батюшку или ну его на хрен.

— Угу, логично. Я — за первый вариант. Только как?

— А вот енто — уже второй вопрос, внучек. Коли с первым-то определились, можно и к второму переходить.

— Тебя дед, только в президиум усаживать на торжественные совещания. А ближе к делу если?

— А не знаю, внучек.

— Спасибо, деда.

— Не за что, внучек.

Вот и поговорили.

— Давай, деда, созывать Канцелярию на очередной глобальный совет. Может, вместе придумаем что.

— Не гони лошадей, Федька. Дай мозгам отдохнуть хоть чуток. А там, глядишь, и сама идея всплывёт, как твоя Морисента из царства своего морского прямо в твои объятия бесстыжие.

— И вовсе она не моя… — начал я, но перебил справедливое негодование шум из-за дверей.

В коридоре кого-то били.

— Деда, глянь, что там?

— На фиг надо, внучек. Ещё попаду под горячую руку…

Выбитая дверь влетела в кабинет, едва не задев кресло с бесенятами, и в проёме показался разгневанный Калымдай с волочащимися сзади двумя чёрными рыцарями, ухватившими его за пояс.

— Вот так, значит, Федор Васильевич? — он сурово глянул на меня, не обращая внимания на висящую сзади помеху. — Так, да?

— Феденька, ты на поминки себе оркестр хочешь или просто хор? — деловито поинтересовался дед.

"Отпустить", — мысленно скомандовал я рыцарям и вздохнул:

— Калымдай, дружище, сядь, а? Давай поговорим, обсудим.

Рыцари отвалились от полковника, поднялись и вышли в коридор, а Калымдай вздохнул и впечатал кулак в ладонь:

— Поговорим.

— Гюнтер! — заорал я и кивнул Калымдаю, указывая на лавку.

Спасибо Кощею-батюшке, основавшему Военную академию, где курсантам усиленно вбивают все премудрости субординации. Жив пока, слава всем богам.

— Ваше Величество? — Гюнтер возник в кабинете, неодобрительно покосившись на валявшуюся на полу дверь. — Вызывали?

— Гюнтер, не в службу, а в дружбу — организуй-ка нам бутылочку водки повкуснее, огурчиков солёных, да сала с черным хлебом.

— И я принёс бы, — обиделся Михалыч.

— Не сейчас, деда, ладно? Хочу полковника нашего официально встретить.

— Эх, Федор Васильевич… — протянул Калымдай, опускаясь на лавку.

Мы опрокинули сразу по стакану, захрустели огурчиком, так и не глядя друг на друга, а я пощелкал пальцами мол, Гюнтер, голубчик, сгоняй еще за одной бутылкой.

Голубчик убежал на кухню, а я повернулся к полковнику:

— Я же, как лучше хочу.

— Угу.

— Тамарка по тебе убивается…

— С Тамаркой я сам разберусь.

— Ага.

— Угу.

Вот и поговорили. Налили, выпили, закусили. А вот, ветчина мне всё же больше сала нравится. Я уж не говорю про сгущенку.

— Знаешь, Калымдай, а давай по-простому. Нравится тебе Тамарка?

— Ну.

— Ну а чего, тогда?

— А ничего.

— Угу.

— Ага.

Содержательно.

— Ну и женись, фига там, — я разлил по стаканам. — Гюнтер, ну куда ты смотришь? Заканчивается бутылка, каждый раз напоминать надо? Царь я, блин, или не царь?

— Царь, блин, — вздохнул Гюнтер и ушел на кухню.

Завидно ему, что ли? Так мне не жалко — я и ему налью.

— Деда, вот скажи… А ты почему не пьёшь? Брезгуешь с нами выпить? Так неси стакан!.. Нет, ну ты глянь, Калымдай на этого старого эпикурейца — компания ему не подходит видать, бороду от нас воротит!.. Эх, жизнь… А вот ты, Калымдай, братан, ну вот чего ты на меня накинулся? Я разве чего плохого придумал? Женись, дружище, дело тебе говорю! А там и мы с Варей обженимся, будем семьями дружить…

— Эх, Федор, блин, Васильевич… Да разе я против?..

— Ну а чего тогда?

— Да нельзя же так — из-за спины действовать, Федор Васильевич!

— Во благо, — я поднял вверх палец, — можно. Гюнтер… вот же имечко… наливай! И себе плесни, не побрезгуй. Во. Ну, за дам!

Мы пойдём другим путём, или Гениальность — это навсегда

Разбудил меня Дизель. Кто бы сомневался. Ой-ёй… Это же сколько мы вчера выпили? Судя по разламывающейся голове, дрожащим рукам и пустыне Гоби во рту — много. Ну, вот зачем, а? Хотя, с другой стороны, вон как с Калымдаем вопрос хорошо решился. И не в обиде никто. Кажется. И на свадьбу он согласился и… Ой, мы же вчера еще к Агриппине Падловне пошли, официально руку и сердце Тамаркины просить… Нет, это они пошли, а меня несли рыцари-зомби. Ага, точно, так всё прикольно раскачивалось и пол и стены… А тошнило меня потом где? А, не важно.

— Очухалси? — в спальню вошёл дед. — И чего же ты так вчера нажралси-то, а внучек?

— Антипохмелин принёс?

— А кто мне давеча зарекалси, ни капли больше зелья колдунского? — хмыкнул дед, выуживая из кошеля заветную склянку.

— Ой, дед, потом с моральными нотациями, ладно? Ну, давай-давай уже…

Свет, искры, взрыв локального масштаба и Моё Величество ощупывается себя и довольно улыбается. Классное средство! Но теперь уже — точно в последний раз.

— Деда, а что там у бухгалтерши вчера было? А то я подзабыл маленько — всё дела, дела…

— Иди ополоснись, внучек, да за стол, — зашаркал в кабинет дед. — Там и поговорим.

Завтрак сегодня был умеренный, но вполне себе такой питательный. Яичница с ветчиной, отварная картошка с зеленью и маслом, пара запечённых куриных окорочков, солёные помидоры, лопающиеся и истекающие соком, стоит только надкусить кожуру, ну и там, уже на закуску — бутерброды, немного жареной рыбы и всякая прочая мелочь. Наших никого не было, и я спокойно принялся за десерт. В кои-то веки не надо оглядываться по сторонам — как бы кто не увёл из-под носа сгущенку.

— Ну, давай, деда, рассказывай, чем вчера поход в бухгалтерию закончился.

— А свадебкой и закончилси, внучек.

— В смысле? Уже обженили их? Надеюсь, Тамарку с Агриппиной Падловной не перепутали?

— Ну тебя, Федька… Лишь бы ехидничать, да к словам цеплятси. Вот не дам больше оладиков!

— Правильно. Худеть буду.

— Я тебе похудею! Ешь давай!

Оказывается вчера всё прошло хорошо. Калымдай кинулся в ножки бухгалтерши, хотя я лично думаю, что просто упал от избытка чувств и алкоголя. Дед забил ей голову народными прибаутками соответствующими моменту, бухгалтерша и согласилась. Так сопротивлялась, угу, так сопротивлялась… Уговорили всё-таки.

— А когда свадьбу решили провести, деда?

— Да как ты решишь, внучек, так и обженим их.

— Нет уж, за Калымдая я больше решать не буду. Кстати, а где он?

— Да опять своих убивцев вокруг Лысой горы гоняет, — хмыкнул дед. — Позвать что ли?

— Сам придёт, — отмахнулся я. — Сейчас сгущенку учует и сразу же…

— Разрешите, Фёдор Васильевич? — шагнул в кабинет Калымдай.

Дед хихикнул и зашаркал к буфету за посудой для полковника, а я щедрым жестом указал на стол:

— Садись, Калымдай, налетай, пока не остыло.

Он хмыкнул, обведя взглядом опустевшие миски, но все же сел, а дед уже спешил назад, откормить за казенный счет нашего милитариста.

— Всё в порядке, Калымдай? — я принял из лапок Тишки сигару. Или Гришки. Надо им на штанишки опознавательные знаки нашить.

— Умгум, — кивнул полковник вгрызаясь в громадный бутерброд с окороком.

Хм-м-м… у нас и окорок есть? Был.

— Когда свадьбу устраиваем?

— Когда скажете, Федор Васильевич. А по мне бы так чем раньше, тем лучше.

— Ну и давай тогда перед Новым годом. А то начнутся праздники, уже не до свадьбы будет. Деда, возьмешь на себя организацию свадьбы?

— Только умоляю, дедушка Михалыч, — Калымдай потянул к себе помидорчики, — давайте без этих диких обрядов и гуляний две недели.

— А с невестой ты, внучек, обговорил? — усомнился дед. — А ить она уже пир на весь мир себе намечтала?

— Свадьба будет быстрая и короткая, как удар саблей, — отрезал Калымдай.

— Но — торжественная, — поспешно влез я. — Иначе нам Агриппина Падловна та-а-акое устроит…

Все меланхолично покивали мол, да, с бухгалтерией лучше дружить.

— Деда, сколько нам времени на подготовку надо?

— Нам, внучек?

— Ну не одному же тебе пахать, деда. Мне тоже придется контрольно-наблюдательные функции выполнять.

— Давайте уж побыстрее, дедушка Михалыч, — попросил Калымдай. — Чтобы отмучиться поскорее. Одним ударом — раз и навсегда.

Я вскочил, едва не проглотив сигару. Идея! Сел. Так-так, не спешим, думаем…

— Ага, — сказал полковник, наблюдая за мной.

— Весь в меня, — прошептал Михалыч и вздохнул: — Хана спокойной жизни.

— Да когда она у нас была, дедушка Михалыч? — вздохнул и полковник. — Тут успеть бы оладики докушать…

— Калымдай! — ткнул я пальцем в его сторону.

— Слушаю, Федор Васильевич.

— Бойцы твои как?

— Хоть сейчас.

— Отлично. Деда, — я перевёл палец на Михалыча, — собирай всю нашу банду, да Гюнтера с Виторамусом покличь.

— Всё сделаю, внучек. Сейчас же с Лукошкино свяжусь — девиц наших высвистаю.

* * *

После обеда, едва приступив к десерту, я обвёл всю Канцелярию и приглашенных Виторамуса с Гюнтером строгим взглядом:

— Пришла пора, дорогие мои соратники, решить вопрос с Кощеем-батюшкой раз и навсегда.

— Решил-таки наконец-то сам править, внучек? — оживился дед. — А с Кощеюшкой что делать думаешь? Камешек пятипудовый ему на ноги и — в море-окиян, под охрану царицы твоей ненаглядной?

— Не смешно, деда, — отрезал я, не обращая внимания на хихиканье сотрудников. — Пойдём фон Дракхена воевать. И никаких мне тут паник, понятно?! Никаких, Машуль, бегств в Турцию или Австралию! Все работать будем!

— Все тут и погибнем, — вздохнула Маша.

— Отставить панические настроения. Все проблемы вашего, а теперь — и моего времени в том, что задачи решаются по старинке. Как деды-прадеды завещали, ха! А взглянуть на проблему с другой стороны не пробовали? С боку зайти?

— Под юбку заглянуть, — покивал Михалыч.

— Ну и под юбку — образно говоря! Да вы сами посмотрите. Вот царь наш батюшка надумал летом участкового извести да меня сюда и вытащил. Ну, вы все в курсе. А неужели какие-то сложности — тех же ребят Калымдая послать на устранение Ивашова?

— Я могу с пацанами сходить, босс, — подскочил Аристофан. — К вечеру уже обратно будем.

— Во-во я именно про это!.. Нет, Аристофан, никуда идти не надо и убивать тоже пока никого не надо… Или вот Олёна, когда уморить участкового надумала, ведь не стала самые простые средства применять. Хотя у неё в подручных три беса были, да и самой не сложно участкового в переулке подкараулить с её-то боевыми навыками. Нет, Олёна пошла сложным путём: яблоки ядовитые подсунуть. А итог?

— Почти всё получилось, батюшка, — пожала плечами бесовка. — Если бы вы с дедушкой Михалычем не намудрили с ядом, лежал бы сейчас голубь мой сизокрылый в промороженной наскрозь землице и рыдала бы я над его могилкой с утра до ночи… Кажный денечек бы о нем горевала, места себе не находила, а потом бы взяла ножик вострый и прям там на могилке-то его, любушки моей, вот прямо взяла бы и себя…

— Горе-то какое, — вздохнула Маша, смахивая слезу.

— Вот ить, как бывает в жисти-то… — погладил Михалыч Олёну по голове.

— Прикажете траурную церемонию провести, Ваше Величество? — скорбно спросил Гюнтер.

— Вот же, блин! — Аристофан громыхнул кулаком о стол. — В натуре, Олён, ну не реви, а? Ну хочешь, я сам тебя зарежу, реально?

— Вы… вы чего?! — заорал я. — Все же живы! Очнитесь!

— От ты, Федька… — смущенно протянул дед. — Наплёл тут. Довёл старика до расчувствования нервов. От паразит, а?

Все так же смущенно согласились, что да, я — паразит, только Аристофан всё же заверил Олёну, что он, блин, завсегда тут в натуре и ежели чё…

— Я с вами сам скоро зарежусь, — проворчал я. — Нет, Аристофан, спасибо, помощь не нужна… А можно я дальше мысль продолжу? Спасибо… Я всё это веду к тому, что надо попробовать по-новому на задачу взглянуть, понимаете?

— Конкретно, босс, — выпятил на меня глазки бес. — Типа поконкретней, а?

— Ну, вот смотрите. В деле освобождения Кощея мы что делаем?

— Фигнёй страдаем, босс.

— Ну не так категорично, Аристофан, но в целом, результат именно такой. А всё потому, что действуем шаблонами, а надо — выдумкой.

— Вот ты и надумал, внучек, — покачал бородой дед, — ни много, ни мало, а фон Дракхена забороть. Вот так просто пойти и забороть.

— Вот именно! Это же сразу решение всех проблем! И не надо тут перемигиваться, Калымдай! Не сошел я с ума! Да погодите же вы, дослушайте сначала! Вот скажите, а с чего это вдруг все взяли, что порешить этого Змея — такая уж большая проблема, а? Нет-нет, погодите возражать и возмущаться, а просто вдумайтесь — какие есть реальные факты для такого вывода?

— Он очень большой, мсье Теодор, — дёрнула Маша плечиком.

— И что? Мамонты тоже большие были и где они сейчас?

— Прошлым летом якуты в Лукошкино двоих приводили на продажу, — хмыкнул дед. — Так и увели обратно — больно волосатые, бабы и коровы их пугалися.

— Серьёзно? Надо же… Ну я не о том сейчас. Я о том, что надо нам… Что, правда, мамонты тут живут?

— Тут давно не живут, Федор Васильевич, — вставил Калымдай, — а вот в Сибири полно их.

— Ну покажите потом, жутко интересно… Так вот, я о том, что любую зверюгу задавить можно. Ну, вон в наших сказках вечно богатырь то дракона, то Змея мечом своим волшебным на колбасу рубит, верно?

— Нет у нас, внучек ни богатыря, ни меча подходящего.

— Во-о-от! — я поднял палец вверх. — Я именно про это и говорю. Если Змея одолеть надо, то способ единственный — мечом по башке! А почему другие методы умерщвления не продумать, а? Есть еще один способ в сказках, но крайне редкий — подсунуть дракону отравы какой или перца в шкуре овцы или коровы. И всё. И я уверен, что на фон Дракхена если и ходили битвой, то только лоб в лоб, с мечом наперевес.

— Думаешь, травануть змеюку? — наморщил лоб дед.

— Как вариант, — кивнул я. — Но не обязательно. Я к тому, что методов умерщвления очень много придумали, но если есть дракон, то должен быть и мужик с мечом и всё, больше никакие способы даже в теории не рассматриваются.

— В ваших размышлениях, Федор Васильевич, есть своя логика, — кивнул Калымдай. — Только…

— Только?

— Уж очень здоровый этот гад.

— А это — второй пункт, — заулыбался я. — Вот откуда ты, Калымдай, знаешь, что этот Змей здоровый? Сам его видел? Тётка Матрёна на базаре сказала? С чего бы это мы должны слухам верить, да еще древним, в сказках описанных?

— Предлагаете разведку провести, господин генерал?

— Именно. Сейчас гадать и какие-то планы разрабатывать бесполезно. Надо заслать разведгруппу, а по итогам её доклада и будем уже решать. Хотя… Кое-какие аспекты и сейчас продумать можно. С большой вероятностью Змей там не маленький и в лоб мы его атаковать не будем, значит надо прикинуть другие способы, ну, то же отравление или колдовское воздействие… Виторамус, покопайся у себя в хранилище, может быть и попадётся что-нибудь.

— Разведгруппе надо будет колдовское прикрытие организовать, Федор Васильевич, — задумчиво протянул Калымдай. — Давайте исходить из худшего варианта, что Змей и сам магией владеет. Тогда он в своём доме запросто любого постороннего учует.

— В натуре, не каждого, — хмыкнул Аристофан. — Мои пацаны реально куда угодно незамеченными проберутся.

— Во! Позитивное мышление! Молодец, Аристофан. Собирай тогда свою банду…

— У меня отряд, босс.

— Да хоть большевистская подпольная ячейка! Обговори детали с полковником — он у нас спец в этом и давай, вперёд на разведку.

— Понял, босс, сделаем без базара.

— Калымдай, на тебе — подготовка бесов. Только без твоего этого фанатизма. Гонять их по лесам с полной выкладкой не надо, а просто разъясни, что именно вызнать, как, да на что внимание обратить.

— Понял, Федор Васильевич. Пошли, Аристофан к твоим бойцам.

— Машуль, Олёна, вы можете быть свободными сегодня. Шмат-разум не дам, добирайтесь в Лукошкино на Максимилиане, а лучше — потерпите, тут останьтесь, мало ли что.

— Государь, — встал Виторамус, — могу вам сразу предложить против Змея молот бога Тора и колдовское копьё Гунгнир, принадлежавшее папаше Тора — Одину.

— Что это у тебя сегодня скандинавские наклонности прорезались? Ты не шпион у нас? Ладно, шучу. А вот совсем не смешно, Виторамус, что ты идеи не понял. Не надо нам никакого оружия, понимаешь? Не будем мы в открытую во чисто поле биться выходить. Ты ищи какой-нибудь артефакт, который, ну, например… уменьшит Змея до размеров телёнка или в дуб его превратит. Понятно? Иди и внимательнее будь, а то сгущенки лишу.

— А мне что прикажете, Ваше Величество? — встал Гюнтер.

— Покопайся в Кощеевых бумагах. Вдруг он записи какие по фон Дракхену делал, что могут помочь нам.

Когда все разбежались из Канцелярии, Михалыч вздохнул:

— Ить как лихо ты, Федька всех в работу впряг, только пятки засверкали. Небось и для меня что-то придумал?

— А то! Тащи сгущенку, деда, пока этих дармоедов нет.

* * *

— Деда, а вот должно быть тут у нас, я имею в виду не столько Лысую гору, сколько Русь вообще, какое-нибудь универсальное средство в помощь нам против Змея, а?

— Лом, внучек.

— Да ладно, Михалыч, я же серьёзно.

— Лом — это всегда сурьёзно, внучек… Ладно-ладно… Это какое же к примеру?

— Не знаю. Ну, сказочное, местное. Что у нас там? Репка, Колобок. Золотая рыбка…

— Нерест у неё, Федь. Говорят, второй год, как пошла в загул, так всё никак не очухаетси от любовного дурмана.

— Ну что там еще? Ворона и лисица? Не, это из другой оперы… Ну ты смотри — все сказки из головы вылетели!

— А енто, внучек, всё от…

— …недоедания. Я знаю, деда.

— А тебе, что надо внучек? — задумался дед. — Прибить Змея, али заколдовать его?

— Да и то и то нормально. Заколдовать, конечно, прикольней… Достал этот козёл уже, все мозги спиралью закрутились.

— Козёл, внучек, дело говоришь.

— Угу. Вот и сижу тут голову ломаю, причем, заметь, деда — исключительно в одиночестве. Все разбежались, а я тут единственный, кто… Что, Михалыч? Что ты рукой у меня под носом машешь?

— Козёл.

— Ну, спасибо, дед, — обиделся я. — Вот и ешь теперь сам свои оладики, а мне даже и неподсовывай.

— Да тьфу на тебя, Федька! — рассердился Михалыч. — Я говорю — в козла ентого Змея превратить. Дать водицы ему испить из копытца козлиного.

— О? Э-э-э… Извини, деда, не понял сразу. Хотя ты сам тут виноват — никак мысли излагать нормально не научишься… А что, такая водичка реально существует?

— В натуре, внучек, — хмыкнул дед. — Только зима сейчас, где её найти?

— Ну а кто такими штуками заведует? Раз вода — водяной что ли?

— Скорее — леший, Федь.

— Ага, ну с этим кадром мы знакомы. Давай, Михалыч, хотя бы просто поговорим с ним, хуже не будет.

— Одевайси, внучек. Сюда-то его не затащишь, искать придётся.

Вот за что я не люблю зиму — за то, что напяливать на себя много одежды приходится. Нет, тепло, конечно, я не против, только лень. Вязаные носки, валенки, тёплые штаны поверх джинсов, свитер, шуба, да меховая шапка, да еще и варежки.

— Капризный, ентот паразит, леший-то, — бормотал Михалыч, подавая мне одежду. — Словить его можно, да сюда пред очи твои грозные представить, да только обидится он, ни за что помогать не станет.

— Ничего, прогуляемся по морозцу, воздухом свежим подышим. Кстати, захвати пару сигар, деда, может на холоде они не такие противные будут.

— Всё, — дед хлопнул меня по груди, — готов добрый молодец. Хоть Деда Мороза иди воевать, не замёрзнешь.

— Ну, пошли тогда. Сейчас Шмат-разумом быстро к лешему и перенесёмся… О, блин… Коробочка-то у меня в джинсах! Напялил на меня сто одёжек, дед, вот как я теперь её достану?

— Ну что ты всё ворчишь, Федька? Хочешь — Гюнтера позову? Он быстро, что надо у тебя нащупает, — противно захекал Михалыч. — А может и не быстро, а не торопясь, с наслаждением.

— Да ну тебя… Ага, вот он! Шмат-разум, а перенеси-ка нас с дедом прямо к лешему!

В лесу было холодно, бело и мёртво. Мы стояли на небольшой полянке почти по пояс засев в сугробе, старательно пыхтя, пытаясь выбраться из него, выдыхая клубы пара. Деревья все в снегу, голые ветки, ни листочка, ни птички, ни даже захудалого ёжика. Очень неуютно.

— И как они тут живут? — проворчал я, пытаясь утоптать сугробы в хоть небольшую площадку.

— Зимой-то, внучек? — пропыхтел дед и задумался. — А, не знаю. Живут как-то. Оно тебе надо, Федь?

Я достал сигару, прикурил, затянулся и закашлялся. На морозе сигары вкуснее не стали. Трубку себе завести что ли? Ладно. Я прокашлялся и заорал:

— Леший! Ау! Господин-товарищ Леший, а покажитесь нам!

С веток посыпался снег, будто и так мало его тут. Возмущенно каркая, взлетела ворона и всё. Тишина.

— Вот же… А ведь где-то тут он, деда, раз Шмат-разум нас сюда перенёс.

— Погодь, внучек, — дед покопался в своём безразмерном кошеле и, вытянув большую бутылку с мутной жидкостью, взболтнул ею над головой. — Леший, пить будешь?

— Здорово, Михалыч, — раздался хриплый голос у меня за спиной.

Прямо по сугробам, не проваливаясь в снег ни на сантиметр, к нам торопливо шагал, держа в руке стакан уже знакомый мне человек-еловая шишка.

Кстати, а почему нет такого Супер-героя? Человек-еловая-шишка! Ну, звучит же! Мог бы как белочка по ёлкам скакать, да врагов кедровыми орешками отстреливать… А, ладно, потом идею запатентую, а сейчас — дело.

— Сигару, господин Леший? — я протянул ему табачное изделие. — Только имейте в виду — Минздрав категорически предупреждает…

— Чавой-та? — Леший ловко выхватил сигару и подставил стакан под бутыль. — Лей-не жалей, Михалыч! Холодина-то какая!

— Я говорю — мы по делу, — поморщился я от мощного выхлопа сивушного перегара.

— Всегда по делу, — проворчал Леший. — Эх, хороша-то отрава! Плесни еще, Михалыч!

— А дело у нас такое, — дед взболтнул самогон, полюбовался им на свет, и завёл руку с бутылью за спину, — водичка нам нужна из козлиного копытца.

— Из копытца? — задумался Леший. — Наливай, обсудим, подумаем.

— Давайте сначала подумаем, а потом уже и наливай? — предложил я.

— Молодой ишо советы тут давать, — запыхтел Леший, — да в разговоры мудрых людёв вмешиватьси.

— Леший, спешим мы, — дед побулькал самогоном за спиной. — А самогон весь твой будет, не переживай. Для тебя и принесли, уважить решили…

— Так, так, — довольно закивал головой шишкообразный.

— Только не в подарок, — охладил его дед, — а в плату за услугу.

— Вот же… — огорчился Леший. — Зима же, Михалыч! Ну где я тебе под снегом сейчас енту отраву сыщу? Давай бутылку, а к весне подходи — самое смачное копытце тебе подберу.

— Ой, не заливай мне только! — фыркнул дед. — А то у тебя запасов всяческих мало. Точно ведь есть водичка-то где-то в тайном схроне запрятанная… Но раз сейчас тебе лень, хорошо, весной придём, уговорил. А пока… Давай, внучек, выпьем за друга нашего Лешего! Пусть не кашляет тут в лесу зимнем, не икает от коры дубовой, не мерзнет от ветра лютого! Пусть стоит и любуетси, как мы енту заразу сейчас на двоих и уничтожим!

— Э-э! Погодь, Михалыч! — завопил Леший. — Шутка енто! Осталась у меня капелька козлиной водички… Только далеко отсюда, не замёрзнуть бы… Плесни чуток на дорожку, Михалыч.

Леший протянул стакан, но дед хмыкнул и достал еще одну бутыль из кошеля:

— А вот принесёшь, да не капельку, а крыночку, и забирай обе бутылки. Только поспеши, Леший — как бы на морозе самогонка твоя не замерзла!

— Да и нам для сугреву по сто грамм не плохо бы… — задумчиво протянул я.

— Бегу-бегу! — заорал Леший. — Только без меня не пейте, ироды!

* * *

— Ваше Величество? — в Канцелярию зашёл Гюнтер. — Вызывали?

Я с мороза отпаивался горячим чаем, а пока дед побежал к Иван Палычу на кухню, испытывать полученное от лешего зелье, вспомнил о непосредственных обязанностях. Надо же и ими когда-то заниматься.

— Как у нас тут обстановка, Гюнтер? Что нового? Проблемы?

— Всё в порядке, Ваше Величество. Проблем нет, только лёгкие хлопоты. Приблудился очередной Иван-дурак, требовал вас, Государь. Непременно решил в честном бою сойтись.

— И откуда он зимой взялся? — удивился я. — Не сезон же на дураков.

— Говорит — заблудился. С ранней осени дорогу сюда искал, вот только сейчас к Лысой горе и вышел.

— Дурак какой-то…

— Истинно, Государь. Напоили его чаем, дали сала, хлеба в запас и вывели его на дорогу в ближайшую деревню. Ближе к лету теперь его ждать будем.

— Ну и правильно. Ещё что?

— Прибыло посольство из Орды, но мы сами справились, Ваше Величество.

— Шамаханы? А чего им теперь не так?

— Никак нет, Государь, из Золотой Орды. Предложили очередной раздел земель. Всё, что на запад от Лукошкино — нам отходит, а восточные земли — к ним.

— Совсем оборзели… Гони их в шею.

— Уже, Ваше Величество. Головы отрубили всему посольству и обратно отправили.

— Вот, как? Ну, ладно, пусть раз уже отрубили не обратно же пришивать? Ещё?

— Всё, Государь. Приготовления к празднику идут полным ходом. Подарки, еду и алкоголь закупили. Ёлки украшены, придворные в нетерпении ожидают праздника и всячески восхваляют Ваше Величество за мудрость и доброту.

— Угу. Кощей про доброту услышит — убьёт.

— Именно так, Государь. Я могу идти?

В Канцелярию вошел Михалыч, ведя на веревке козлёнка, на спине которого верещали, подпрыгивая Тишка и Гришка:

— Во, внучек! Енто и не козёл вовсе, а — гусь! Работает отрава! Только Иван Палыч себе немного отлили, хотят какое-то невероятное блюдо из козлятины приготовить.

— Себе отлил? Где же мы сейчас нового повара найдём?

— Да тю на тебя, Федька. Похихикай мне ишо, похихикай, — беззлобно проворчал дед и кинул веревку бесенятам: — Скачите на кухню, сдайте козла Иван Палычу и назад. И, смотрите мне, пострелята — туда и обратно чтоб! Пиво на кухне не клянчить, в прачечную не бегать, в тазах по мыльному полу не кататься! Подножки придворным из-за угла не ставить! Максимилиану самогон в ячмень не наливать — и так шибко умный, а то совсем нас занудством одолеет. Ну, марш, паразиты!

— Сейчас ты их научишь, дед, — хмыкнул я.

— Да их и учить нечему не надо — сами всё умеют, — отмахнулся дед. — От Аристофана нет новостей?

— Пока нет. А булавочной связью я пользоваться пока не хочу — как бы колдовство фон Дракхен не почуял.

— Подождём, внучек, — кивнул дед.

Операция "Серенький козлик", или Хитрости эволюции

— Нет, Елька, сначала пусть дети хором позовут Снегурочку, а потом уже вместе будут звать Деда Мороза, — устало отбивался я от неугомонной кикиморы, с удовольствием окидывая в сотый раз взглядом ёлочку в тронном зале.

— Никак невозможно, батюшка! — подпрыгивала в своей обычной манере около меня Елька. — Дед с внучкой должны торжественно под фанфары выйти в зал, а все присутствующие падают на колени и хвалят руководство!

Эх, нет Интернета… Так бы скачал за минуту кучу сценариев детского утренника и никаких проблем. А тут — самому всё придумывать приходится.

Поручил своему новогоднему комитету сценарий набросать, прочитал — чуть не поседел. То, что все через слово падают на колени и славят царя-батюшку, это еще полбеды, а вот попробуйте догадаться, что мои затейники придумали на призыв "Ёлочка, зажгись!"? Правильно. Пожарной инспекции на них нет. А конкурсы? Стрельба из лука по живым мишеням, нормально? Причем, в качестве мишеней на выбор были предложены:

А) Милицейская сотня из Лукошкино;

Б) Бояре во главе с Горохом;

В) Тишка да Гришка — потому что в них фиг попадёшь, а значит, дедушка Михалыч не сильно ругаться будет, заодно и на призах сэкономим;

Г) Гюнтер — потому что противный и всё равно одноглазый;

Д) Девочки Иван Палыча — потому что пирог с капустой зажали для комитета;

Е) Царь-батюшка Федор Васильевич — потому что у него амулет защитный есть и вообще — достал своими придирками.

Спасибо, я вас тоже всех люблю.

— Нет, Елька, так не пойдёт, делай, как я говорю. И не спорь с царём!.. Встань, не надо каждый раз на колени падать и через раз вполне довольно… И монстриков снимите уже наконец с ёлки, я же предупреждал — украшения только игрушечные.

— Федор Васильевич! — к нам быстрым шагом приблизился Калымдай и прошептал мне на ухо: — Аристофан вернулся.

— Всё, Елька, продолжайте без меня, — наказал я кикиморе, — да фантазию свою разбушевавшуюся умерь — праздник для детей делаем, попроще всё должно быть.

В Канцелярии Михалыч откармливал Аристофана, а тот видимо настолько оголодал, что забил рот едой по максимуму и на мой немой вопрос только поднял большой палец.

— Всё ништяк, босс, в натуре, — перевёл дед.

Калымдай приготовил лист бумаги, стащил карандаш у меня со стола, а я, сгорая от нетерпения, принял от деда кружку чая и стал нервно размешивать в нём смородиновое варенье.

— Всё ништяк, босс, — подтвердил дедов перевод Аристофан, торопливо проглатывая последние куски. — Там змеюка реально большая и страшная, но во дворце у него в натуре бардак. Думаю, ты, босс, типа прав — можно этого гада конкретно замочить.

— Уф-ф-ф… — выдохнул я с облегчением.

— Давай подробно, в деталях, — затребовал Калымдай.

Своими подземными путями двадцатка бесов легко добралась до Стеклянной горы и не менее легко проникла внутрь. Магией бесов заметить сложно, поэтому во дворце Змея они прогуливались спокойно, почти как под Лысой горой.

— Там в натуре одни только скелеты в слугах, — Аристофан жалобно взглянул на Михалыча и был тут же вознаграждён за доблесть и оперативность жареной курицей, — типа как наши скелеты, босс, только тупее. Мы сперва от них ныкались реально, а потом допёрло, что они без приказа сами конкретно ничего делать не будут.

— А люди, монстры?

— Никого, босс. Реальный бардак. Да там и скелетов-то рыл тридцать на весь дворец наберётся.

— А сам фон Дракхен что из себя представляет?

Оказалось, что наш главный враг — существо крайне странное и загадочное. Пребывал он по совершенно непонятным причинам то в облике молодого мужчины — "такой, типа немчура в хороших шмотках", то в облике непосредственно Змея — "прикинь, босс, он типа то здоровенный, в тронный зал наш хрен поместится, а то типа как наш Горыныч, поменьше конкретно".

Образ жизни — такой же неопределенный. Поел-поспал, причём в разных обличиях, полетал с часок над горой, вернулся, пошёл к любовницам — "у него типа там две шмары есть, он к ним и бегает по очереди, босс". Кто такие — неизвестно, но Дракхена встречают с радостью. Или извращенки какие-то чокнутые или околдованы.

По планировке замок из себя представлял запутанное многоэтажное жилище. Шесть этажей в горе и еще четыре — под ней.

— Там внизу у него котельная, босс, у-у-у… Дедушка Михалыч, а дай еще хлебушка к ветчине… Прикинь, босс, три громадных печи, на телеге в каждую легко въехать, а жаром пышет так, что и подходить реально страшно. А во всем замке от них жар, как в Африках, что нам Тамарка тут врала, только бегемотов нет, зато типа крокодилов — куда не плюнь.

— Не понял… Что еще за крокодилы?

— Да фиг их знает, босс, мы имён не спрашивали. Наплодил небось Дракхен себе наследничков, конкретно. Их там реально много, штук триста или пятьсот…

— А, точнее? — сурово спросил Калымдай. — Триста или пятьсот… Ничего себе разброс в цифрах!

— Не наезжай, полковник, — проворчал бес. — Хрен их там сосчитаешь. Крутятся, носятся как паршивцы Михалыча… То есть, я хотел в натуре сказать — как наши канцелярские Тишка да Гришка, — тут же поправился Аристофан, поймав недовольный взгляд деда, — только наши симпатичные такие пацанчики, а там уроды конкретные всех мастей… Дедушка, а можно вареников к чаю? С блинами и бутербродами.

— Как бы они нам помехой не стали, — огорчился я. — Несколько сот зубастых тварей нам всю операцию сорвать могут.

— В натуре, зубастые, — кивнул Аристофан, — только конкретно тупые. Кусок мяса такому покажи и он за тобой до Лукошкино бежать будет, типа слюнями истекать.

— Этим можно воспользоваться, Федор Васильевич, — кивнул Калымдай и повернулся к бесу: — А чем же фон Дракхен такую ораву-то кормит?

— Там в подвале мимо целого этажа, горячие трубы типа в обход идут, — бес обмазал блин мёдом, завернул в него вареник и щедро обмакнул полученную кулинарную конструкцию в сгущенку. — Пол-этажа мороженым мясом забито, а скелеты местные раз в день оттуда в натуре жратву крокодилам и таскают. Там намного еще хватит, босс. Мы туда сунулись, но пацаны мясо есть побрезговали — не понять кого там конкретно заживодёрили, а мы же, босс, человеченку почти и не едим.

— Бр-р-р… — меня передёрнуло. — Не веселое там местечко, как я посмотрю.

— Не, нормально, босс, — пожал плечами Аристофан. — Коридоры, ну типа посерёдке которые, они большие, везде факелы, светло, тепло. В натуре приятное местечко.

— А мы тут с Михалычем, зелья раздобыли, — похвастался я. — Водичку из козлиного копытца. Вот её-то Дракхену и подсунем. В борщ плеснём или в компот.

— Знатная отрава, босс, в натуре знаю такую, — кивнул бес. — Только тут типа проблема. Там в замке реально кухни нет. Этот тип махнёт рукой, побормочет что-то и на столе конкретно и бухло и жратва появляются. Шикарно устроился гад.

Я отдал Аристофана Калымдаю на растерзание и тот сразу принялся его пытать, выспрашивая детали, а сам быстро делал пометки карандашом. Бес вздыхал, морщил лоб, почёсывал рожки, но старательно отвечал на вопросы.

Я отошёл к Михалычу и спросил, понизив голос:

— Что думаешь, деда?

— Может получиться твоя затея, внучек, — пожал плечами дед. — Только страшно.

— Ага, есть такое, дед. Но надо, — я повернулся к полковнику: — Калымдай, отдаю Аристофана тебе. Придётся тебе, как кадровому военному брать на себя разработку плана атаки на фон Дракхена. Как думаешь, когда черновой вариант набросать сможешь?

— К вечеру будет готов, Федор Васильевич.

— Давай тогда к утру, а я пока соберу всех наших, завтра и засядем за твой план.

— Ох и полетят от тебя щепочки, полковник во все стороны, — хмыкнул дед.

— Ничего, дедушка Михалыч, — улыбнулся Калымдай, — отобьёмся.

* * *

Расширенное заседание Канцелярии началось часов в одиннадцать. Кроме всех наших я велел позвать Гюнтера, Виторамуса и скелета Кешу. Просто на всякий случай.

— Увы, Федор Васильевич, виноват, — смущенно начал Калымдай, — в общих чертах план разработан, а как доходит до деталей, так хоть плачь.

— Дать платочек, мон шер Калымдай? — тут же проявила себя ехидная Маша.

— Лучше водки реально, — буркнул Аристофан.

— Михалыч, — внёс и я конструктивное предложение, — ты рассказывал, что бесенята тебе какой-то шикарный медный половник где-то спёрли?

— И вовсе не спёрли, а нашли, — обиделся за своих питомцев дед. — Шли себе по коридору, а он там и лежит себе тихо в уголочке. На полочке в кухне. Бардак у тебя, Федька во дворце — такими полезными вещами народ разбрасываетси…

— Ну конечно — нашли, — перебил я деда. — Так вот бери этот половник и как кто не по делу выскажется, сразу лупи по башке. Скажешь — я разрешил. Понятно, Машуль? Аристофан?.. Давай, Калымдай, расскажи пока что есть у тебя, а о деталях вместе подумаем.

План был простой и поэтому, на мой взгляд, имел шанс на успех. Учитывая магическое чутьё фон Дракхена, усиленное родными стенами, главными диверсантами предстояло опять стать бесам.

— Рекомендую сразу же заменить местных скелетов на наших, — излагал свой план полковник. — По данным разведгруппы можно предположить с большой уверенностью, что Змей со своими слугами ментальной связи не имеет и раздает приказания голосом. Следовательно, подмену заметить не должен.

— Дизель, есть на примете несколько десятков проверенных бойцов? — спросил я для проформы, отлично зная, что скелетов можно быстро набрать и несколько сотен.

— Клац-клац!

— Молодец. Давай дальше, Калымдай.

— На гуляющих по дворцу крокодилов и прочих змеев мы пока внимания обращать не будем, а вот после удачного завершения операции, заманим их вниз, на этаж с мороженым мясом, там их и запрём.

— Там в натуре и передушим? — опасливо косясь на половник в руке деда, спросил Аристофан.

— Не сразу, — покачал головой Калымдай. — Возможно, в дальнейшем они могут пригодиться. Кощей-батюшка уж потом пускай сам решает… Я со своими бойцами буду ждать сигнала снаружи — если войдём во дворец вместе с бесами, нас сразу Змей учует. Так что зайдём уже после того, как фон Дракхен будет обезврежен. И как раз с этим и возникла проблема.

— Кто бы сомнева… — начала было Маша, но заметив шагнувшего к ней Михалыча, прихлопнула ротик ладошкой.

— Проблема в том, — продолжал Калымдай, — что фон Дракхен никого не подпускает к еде. Создаёт её и напитки колдовским способом и тут же всё это пожирает. Никаких промежуточных звеньев, которые мы могли бы использовать для подмешивания отравы в пищу — ни кухни, ни слуг. Бесы, разумеется, тоже не смогут так близко подобраться незамеченными.

— А нельзя ли что-нибудь колдовское использовать? — предложил я. — Вон у Олёны была же шапка-невидимка.

— Сомневаюсь, Государь, — подал голос Виторамус. — Невидимость это одно, а вот от самого колдовского предмета очень сильные астральные возмущения идут и даже маг среднего уровня их сразу заметит.

— Плохо. Значит, ни на какие артефакты нам рассчитывать не приходится, так что ли?

— Увы, Государь, — Виторамус по своей привычке протёр платочком пенсне, — даже на далёком расстоянии, но находясь во дворце, колдовской предмет будет сразу обнаружен. Поэтому мы даже говорушками пользоваться не можем.

— А кто кроме бесов сможет к Змею незамеченным подобраться? — я обвел взглядом сотрудников. — Маша? Можно облачком тумана обернуться и подлететь к нему незаметно?

— Обернуться можно, — кивнула Маша, — только моё присутствие от фон Дракхена всё равно не скрыть. А потом, как вы себе это представляете, мсье Теодор? Проникну-то я туманом легко, а вот чтобы какие-то действия производить, мне необходимо обычный облик принять. Не скажу же я этому вашему Змею: "Монсеньёр Дракхен, а не соблаговолите вы отвернуться на секундочку, силь ву пле, пока я вам яду в бокал плесну немного?"

— Ну да, согласен, — вздохнул я. — Права ты, Машуль… А кто еще сможет? Скелетам повод нужен чтобы близко подойти, а попробуй, придумай такой повод… Ну, какие будут идеи?

Идей было много, но все абсолютно бредовые. Я даже перечислять их вам не буду. Единственно более-менее разумное предложение, хотя и крайне пораженческое, выдвинул дед:

— Да ну его ентого Дракхена… Кощеюшка вернётси — пущай сам с ним разбираетси.

Спасла положение Олёна. Во время обсуждения она сидела молча, внимательно слушая, а уже потом, когда в Канцелярии повисла гнетущая тишина, спокойно предложила:

— А давайте я к Змею открыто приду? Я же у него частая гостья одно время была, — девушка слегка покраснела, видимо вспомнив свою мимолётную слабость, когда предлагала фон Дракхену свои услуги. — Прикинусь, будто опять ему в услужение набиваюсь, да и с собой кого-нибудь якобы в подарок прихвачу. Да вот, хоть Машеньку, например. Змей до девок охочий, небось новой-то наложнице обрадуется.

— Мерси, подруга, — горько протянула Маша, а все задумались, переваривая идею.

— А что, — медленно протянул Калымдай, — в целом мысль хорошая.

— Ничего хорошего я не вижу! — категорически заявила наша вампирша. — И вообще, я слышала из многочисленных источников, что фон Дракхен интересуется полными дамами…

— Так ты же всё время жаловалась, что растолстела тут с нами, — перебил я Машу.

— Я образно, мсье Теодор! Исключительно для лучшего понимания вами проблемы! А так, — она втянула живот и щёки, — фофем-фофем фуфая!

— "Совсем-совсем худая"! Я понял, босс! — перевел наш местами сообразительный бес.

— Вы, мсье Теодор, лучше нашу великолепную бухгалтершу Змею отдайте! — предложила Маша, но вдруг поникла и вздохнула: — Знаете, как страшно?..

— Эх, внучка, — Михалыч погладил вампиршу по голове, — конечно знаем. Ажно поджилки трясутси… А надо.

— Ты блин, это, — Аристофан похлопал Машу по руке, — мы же там рядом будем, в натуре.

— Спасибо, рогатенький, — вздохнула Маша. — Только толку там от вас… Ну, хорошо. Только на поминках спойте что-нибудь весёлое.

— Машуль, ну перестань, всё будет хорошо, — я попытался подбодрить Машу. — У нас же всегда всё получается!

— Потому что мы — Канцелярия, босс! В натуре?

— В натуре, Аристофан, правильно. Ну, если этот вопрос решили… Калымдай, что там дальше по плану?

— А всё, Федор Васильевич. Как Змей козлёночком станет, тут уже и я со своими парнями в замок зайду. Оборону там организуем на всякий случай и начнем зачистку делать.

— Так это, босс… — Аристофан поднялся. — Мы пойдём в натуре?

— Что, прямо сейчас? — опешил я.

— А чего тянуть, Фёдор Васильевич? — пожал плечами Калымдай. — Ваш Дизель сейчас подберёт нам тридцать скелетов во главе с Кешей, да и начнут Аристофановы бойцы нас к Стеклянной горе партиями и перебрасывать.

— Ну-у… ладно. Хорошо. Давайте… — протянул я и вдруг до меня дошло: — Эй, стоп! А я?! А нам с Михалычем что делать?

— А ты, босс, у нас типа командир, — пожал плечами Аристофан. — Типа здесь сидишь и пальчиком реально так шевелишь мол, бесы — туда, скелеты — сюда, Машка — живо в койку к Дракхену… Ой! Я же шучу в натуре, Маш!

— Действительно, Фёдор Васильевич, — серьёзно кивнул Калымдай, — вам, как главнокомандующему не гоже самому войска в бой вести. Осуществляйте тут общее руководство, а как операция закончится, мы вас вызовем по говорушке, а там, в замке уже и встретим.

— Как-то нехорошо это… — начал я, но меня перебил дед:

— Сиди уж, Федька. Какой там из тебя вояка? Только мешатьси под ногами будешь, да телохранителей себе требовать.

— Да ну тебя, дед… Всё равно так не честно!

— Вам, Фёдор Васильевич, самое сложное достанется, — успокоил меня Калымдай, — ждать нас, да волноваться за исход операции.

— Ладно… Только волноваться я не буду — вы же у меня орлы! И орлицы, Машуль, конечно же. Всё у нас получится.

Врал я, конечно. Волновался да еще как! Бегал по кабинету из угла в угол, пока Михалыч немного не успокоил подзатыльником. Всё равно как-то не хорошо всё это. Мои сейчас там воюют, да не абы с кем, а со знаменитым Змеем! А я тут прохлаждаюсь. А может рвануть к ним? Шмат-разум у меня — секунда и я уже там.

— Вот я сейчас кому-то тем самым половником и заеду, — угадал мои мысли Михалыч. — Сиди уж, внучек, жди. Воевать — дело дурное, много ума ить и не требует. А вот ждать-дожидатьси, маяться от неизвестности, это трудно, Федь. А только чем зазря себе и мне нервы мотать, ты бы лучше подумал, внучек, а как ты в ентой горе стеклянной всё обустраивать будешь после победы?

О, кстати, действительно есть над чем подумать.

— Дизель!

— Клац-клац!

— Вот что, дружище, надо мне в долгую командировку отправить с сотню скелетов. Подберешь надёжных?

— Клац-клац!

— Молодец. Давай тогда сейчас и беги да приводи их сюда — пусть в коридоре ждут…

— Клац-клац?

— Нет, Дизель, даже и не проси — ты нам тут нужен.

— Клац-клац…

— Понимаю, дружище, но вот такой уж мир несправедливый… Виторамус, не уходи, есть идея одна… Гюнтер, организуй мне ведро самогона попроще, — я выложил на стол коробочку с Шмат-разумом. — Чую я, придётся бедолаге сегодня попахать. Надо его дозаправить хорошенько.

— Балуешь ты его, внучек, — проворчал Михалыч. — И бутылки бы хватило.

— Михалыч — жмот! — гулко донеслось из коробки.

— Я не жмот, — строго ответствовал дед, — я — экономный. Понимать надо.

* * *

— Фёдор Васильевич, — внезапно раздался у меня в голове голос Калымдая. Я даже подскочил: — Ну?! Что?! Как вы там?!

— Всё в порядке, — коротко доложил он. — Потерь нет, операция прошла успешно, ждём вас в тронном зале замка.

— Ура, дед, — тихо сказал я, сам еще не веря победе. — Поехали.

Ух, какая суматоха поднялась вокруг меня! Дед начал спешно загружать две корзины припасами, я метнулся к столу за красным фломастером, Виторамус семенил за мной, умоляюще протягивая очередной артефакт, завернутый в тряпицу и накладную на подпись. Бесенята возбужденно верещали, подпрыгивая в моём кресле, а обиженный Дизель нервно клацал челюстью и кивал черепом.

— Не возьмёте ли меня с собой, Ваше Величество? — уловил минутку Гюнтер. — На случай, если придётся успокаивать наложников фон Дракхена. Зачем нам паника? А так я успокою милых напуганных мальчиков, позабочусь о них…

— Гюнтер, да сказали же — там две девицы только в наложницах, — отмахнулся я. — Мальчиков вообще никаких, успокойся.

— Мужлан он, этот ваш фон Дракхен, — вздохнул Гюнтер. — Я останусь, пожалуй, столько хлопот еще предстоит…

Наконец, закончив все приготовления, мы вышли в коридор где нас поджидала сотня ответственных товарищей в лице дворцовых скелетов.

Я достал коробочку:

— Шмат-разум, осилишь перенос меня с Михалычем, Виторамуса и сотню скелетов на Стеклянную гору?

— А то, хозяин! — счастливо икнулось из коробочки.

— Сейчас ента морда пьяная, как занесёт нас… — начал было дед, но умолк, обреченно махнув рукой.

— Давай тогда Шмат-разум, переноси всю вышеперечисленную компанию в главный коридор перед тронным залом!

Рябь, вспышка и мы стоим в главном коридоре… нашего дворца.

— Ещё и повезло, внучек, — хмыкнул дед. — А мог бы и в замок какого-нить людоеда африканского занести, от бы побегали тогда!

— Шмат, твою ж дивизию, разум! — встряхнул я коробочку. — Самогон прокисший был? Ни капли теперь на задании!

— А чё, хозяин? — забормотал голос. — Чё не так-то?

— В замок фон Дракхена, на Стеклянную гору, дубина, а не в наш дворец! Живо давай, нас там уже заждались, небось.

Я специально попросил перенести в коридор, а не сразу в тронный зал — хотелось оглядеться немного. Коридор был просто огромен. Станции московского метрополитена просто рыдают в тряпочку от зависти. Мрачновато, на мой взгляд, всё вырублено прямо в скале, но гладко отшлифовано, повсюду на стенах факелы, а в целом — очень даже впечатляюще. Только жарко. На отоплении фон Дракхен точно не экономил.

В зале была целая толпа. Около трона стояли кучкой бесы во главе с Аристофаном, девчонки хихикали и перемигивались с Калымдаем, а его ребята выстроились в две шеренги, образовав живой коридор от дверей.

— А где оркестр и красная ковровая дорожка? — хмыкнул я, шагнув в зал.

А все они вдруг разразились аплодисментами. Так и продолжали хлопать, пока я не добрался до трона, влез на него с ногами и поднял руку, призывая к тишине:

— Завязывайте хлопать, я то-то тут причём?.. Ну-у… Молодцы! Вот, молодцы и всё тут! Мы, ребят, сделали сегодня великое дело и ваш подвиг будут вспоминать еще многие столетия, прославляя вашу храбрость, хитрость, ловкость и верность царю-батюшке и Отечеству! Ура! — Дождавшись, когда стихнут радостные вопли, я продолжил: — Только праздновать будем позже, а сейчас нам надо закрепиться на захваченных позициях, наладить местный быт под себя, освободить Кощея-батюшку, а вот тогда… Ух и напразднуемся же!

Поорав еще немного, все разбежались по замку, а у трона остались только командный состав в моём лице, ну и прочие приближенные лица. Скелеты притащили стол, на который Михалыч ту же стал выгружать припасы и мои оголодавшие товарищи с энтузиазмом накинулись на еду, смеясь и возбужденно переговариваясь. Дав им немного перекусить, я в нетерпении заёрзал на троне:

— Вы хоть расскажите, как вам Змея удалось побороть, интересно же…

— Ой, что было, батюшка! — засмеялась оживленно Олёна. — Я пред фон Дракхеном предстала, а Машеньку же на цепи за собой тащу…

— Реальный такой прикид, босс, — перебил её Аристофан. — Кожа, ошейник, цепь… Гламурненько в натуре!

— Я дракону-то и говорю, — Олёна неодобрительно покосилась на Аристофана, — мол, батюшка, а я с подарочком к тебе и Машеньку к нему подталкиваю. Он нашу девочку-вампиршу как увидел, так козликом и заскакал вокруг и никакого зелья не надо!

— Брутальный кавалер, — подтвердила Маша. — Только на голову скорбный.

— Он тут же Машку и хотел в натуре залюбить, — заржал бес.

— И ничего смешного, рогатенький, — вздохнула Маша. — Тебе смешно, а он уже накинуться собирался. Как бы бросился, как бы схватил руками своими сильными, как бы прижал… Эх…

— А я ему и говорю, — продолжила Олёна, — мол, батюшка, такой подарок и обмыть бы надо, горло с дороги промочить, да рабыню новую алкоголем успокоить. Он сразу три кубка и сотворил, да винища бутыль целую.

— Вкусное, небось было, — вздохнул Аристофан, — такой конкретный дух по залу шёл…

— Вкусное, — подтвердила Олёна, показав бесу язык. — Пока Змей нам подробности ночи любви в лицах показывал, мы с Машенькой ему в кубок зелья-то и плеснули. Вот и всё, батюшка.

— Он заорал так конкретно, босс, когда хлебнул винца-то, — добавил бес. — Я думал, реально оглохну. А потом бабахнуло и всё, типа нет больше змеюки.

— А где сам Змей-то? Вы бы хоть показали какой из него козлик получился… Ну, чего вы хихикаете? Показывайте, давайте.

Аристофан подошел к небольшой, незаметной двери, распахнул её и ухмыляясь проорал, подражая Гюнтеру на официальных приёмах:

— Его бывшее охрененное благородие! В натуре!.. Эй, животное, выходи давай конкретно.

Я затаил дыхание и невольно напрягся, а из проёма двери вышел покачиваясь из стороны в строну… пингвин!

— Твою ж мать… — протянул дед. — Енто что еще за животинка такая?

Ну да, натуральный такой пингвин, совсем не высокий, в метр где-то. Он шёл характерной раскачивающейся походкой, похлопывая себя крыльями по бокам, вот только вместо классической пингвиньей головы на длинной шее торчала маленькая драконья голова.

Подойдя к трону, пингвин огляделся и возмущенно пропищал:

— Вы чего, гады?!

Как потолок не обвалился от нашего хохота, до сих пор понять не могу. Чудо, наверное.

— Ах, так?! — пискляво заорал бывший Змей. — Да я вас сейчас!..

Он вдохнул глубоко, напрягся, выкатил глаза и выдохнул в меня тонкую жиденькую струйку черного дыма.

— Давай на спор, — предложил я, доставая сигару, — у кого больше дыма будет?

— Вы чего наделали?! — снова запищал фон Дракхен. — Всех убью! Сожру, выблюю и снова сожру!

— Бе-е-е… — протянула Олёна.

— Фу, как вульгарно, — наморщила носик Маша.

— Виторамус, — наклонился я к хранителю, — можно проверить его на предмет колдовских сил? А то шваркнет сейчас файерболлом и еще чем неприятным…

— Минуту, Государь.

Виторамус подошел к Змею… к змеепингвину, точнее, достал из кармана коробочку с солью и густо посыпал ею фон Дракхена. Драконья голова с удивлением следила за его манипуляциями, а потом слизнула соль со своего плеча и с явным удовольствием проглотила.

— Ещё давай! — потребовала она.

— Никакой магии, Ваше Величество, — поклонился бес.

— Вот и отлично! Аристофан, гони его в камеру какую-нибудь, да охрану понадежнее приставь, мало ли что.

— Енто как же из такой змеюки, вот такая несуразица получилась? — задумчиво протянул Михалыч, глядя вслед уводимому бесами фон Дракхену, смешно переваливающемуся со стороны в сторону, нелепо хлопая крылышками.

— Эволюция, деда, — пояснил я. — Плюс — постоянное магическое вмешательство.

— Хочешь без сгущенки остаться?

— Есть птичка такая, деда, — торопливо начал объяснять я, — пингвин называется. Летать не может, зато плавает классно. Обитает очень далеко от нас. А со Змеем, думаю тут понятно. Птицы же от динозавров произошли, вот в процессе превращения Змея в козлика и произошло смешение генов, да и то, что Змей колдовством пропитывался многие века постоянно, тоже свою роль сыграло. Вот и получите такое чудо.

— Да и хрен с ним тогда, — махнул рукой дед. — И так хорошо.

— Ладно, — вздохнул я. — За работу. Маша, Олёна, разберитесь с пленницами, пожалуйста. Если проблем не будет — организуйте их доставку по домам.

Девчонки кивнули и, перешёптываясь по своему обыкновению, вышли из зала.

— Кеша! — махнул я скелету. — Подыщи-ка мне верного и ленивого скелета.

— Клац?

— Ну, такого, который может год проваляться и с места не сдвинуться.

— Клац!

— Калымдай, надо будет тут оставить отряд небольшой на всякий случай, ну и смену ему организовать.

— Уже сделано, Федор Васильевич.

— Молодец. И еще, — я поманил его поближе и зашептал: — Казну нашли? Надо срочно организовать охрану, а то, как бы бесы наши…

— А чё сразу — бесы, босс?! — взвился возмущенный мастер подслушивания. — Да мы ваще в натуре, только одним глазком и глянули конкретно!

— Хана казне, — хмыкнул дед.

— Да без базара, босс, ты чё?! Мы чё, сявки какие у своих тырить?! По горсточке золота взяли и всё!

— Вот и надо охрану ставить, — кивнул я. — Калымдай, организуй.

В зал, цокая по гранитному полу, вбежали два скелета.

— А, Кеша. Иди-ка сюда. За прошлые и будущие заслуги, награждаю тебя верный наш скелет, почетным знаком. — Я вытащил фломастер и нарисовал на его лбу большую красную букву "К". — Вот, носи с гордостью! Всем говори, что это имя твоё, но на самом деле, это тайный знак, обозначающий Кощея нашего, батюшку, которого ты скоро освобождать будешь.

Кеша счастливый до невозможности, поклонился и подтолкнул ко мне другого скелета:

— Клац!

— Ага, вижу. Вот что, молодец, есть у нас для тебя особо важное и ответственное задание. Отличительный знак на лоб ты прямо сейчас получишь, а вот имя заслужить надо.

— Клац-клац-клац! — защелкал счастливый скелет.

— Тише-тише, — я вывел у него на лбу знак бесконечности. А что? Загадочно, символично и вообще прикольно. — Знак этот означает вечную борьбу нашу за лучшее будущее и в перспективе — построение нашего царства на всей Земле. Гордись, боец!

Мог бы скелет расплакаться от счастья — точно бы зарыдал.

— Теперь слушай задание. Сейчас наш хранитель заколдует тебя, сменив личину на большого дракона. А ты будешь лежать тут в зале и спать. Ворочайся, вздыхай, храпи и больше ничего. Лежать так тебе придется долго, может быть целый год. Справишься, боец?

— Клац-клац-клац!

— Ну, иди родимый к Виторамусу, начинайте преображение.

Я повернулся к Калымдаю:

— Я сотню скелетов привёл — в помощь твоим ребятам если что. А так, пусть тут за порядком следят, чистоту поддерживают, да прохожих отпугивают. А местных скелетов оцени — если нормальные ребята, пусть остаются нашим в помощь, ну а нет…

— Сделаем, Фёдор Васильевич.

— Ну, тогда пошли казну смотреть.

— Дельная мысль, внучек! — оживился Михалыч. — Наконец-то из тебя государственный ум попёр! Бегу-бегу, сейчас только корзинку прихвачу.

— Кошеля тебе шестипудового мало? — проворчал я, но дед, сделав вид, что не услышал, чуть ли не вприпрыжку побежал за корзинами.

* * *

— Это — казна?! — протянул я потрясенно.

Зал, ну, может быть, чуть-чуть меньше тронного был завален драгоценностями. Посредине высилась гора золота почти до потолка, с которой во все стороны лавинами и ручейками скатились монеты, целые слитки, камешки, разнообразные украшения и столько еще всякого драгоценного барахла, что просто глаза разбегались. Да и сами глаза приходилось постоянно щурить от света факелов. Не то чтобы они ярко светили, но лучики, отражающиеся от горы золота, просто резали глаза.

— Чур — я первый! — заорал я и с разбегу ласточкой нырнул в золотую гору. — У-у-у! Больно, блин!

— Государственный ум, — вздохнул Михалыч и пристроился с краю с корзинками.

— Аристофан, Калымдай, — скомандовал я, — выдать своим бойцам премию, только настрого им укажите, чтобы язык за зубами держали. Деда, позаботься о наших канцелярских и девчонкам их долю не забудь.

— И Тишке с Гришкой в натуре, — фыркнул Аристофан и едва увернулся от золотой тарелки, запущенной в него Михалычем.

— Позабочусь, внучек, даже и не переживай, — ласково протянул дед, горстями сгребая в корзинку монеты.

— Аристофан, а слабо тебе сверху съехать и не упасть? — Калымдай протянул бесу большой, золотой поднос.

— Обижаешь в натуре, — оскалился бес, выхватил поднос и полез на вершину горы.

— Ставлю червонец на Аристофана, — заявил я.

— Спасибо, босс! В натуре оправдаю! — донёсся голос издалека. — Эх, залётные-е-е!!!

Как профессиональный сноубордист, Аристофан ловко скатывался с горы золота, огибая выпирающие кувшины и рукояти мечей, но почти уже в самом низу, радостно вереща, он вписался в большой ларец и кубарем покатился по полу, веером разбрызгивая во все стороны монеты.

— Червонец, господин генерал, — протянул ладонь Калымдай.

— Эх, Аристофан… — я нагнулся, подобрал с пола монету и протянул полковнику. — По миру меня пустишь.

— Ща, босс! Первый раз несчитово! Где поднос?

Оставив их резвиться, я кивнул Михалычу:

— Пошли, деда, бухгалтерию порадуем. Пусть присылают сюда специальную счетную бригаду, да переносят золото к нам.

— Да чего тебе ножки свои утруждать, внучек? — дед закончил забивать золотом свой кошель и с трудом подтащил ко мне корзинки. — Давай сюда Шмат-разум, а сам пойди отдохни Феденька, намаялси небось. А я уж сам смотаюсь туды-сюды пару раз, а потом всю бухгалтерию как есть сюда приведу.

Я только махнул рукой. Дед не успокоится, пока запас на будущее не сделает. Ладно, не обеднеет Кощей от пары корзинок. Даже пары десятков, если знать нашего деда.

Дом, милый дом, или Надо, Федя, надо

Я лежал на диване, рассматривал вьющийся хитро завёрнутыми струйками дым от сигары и размышлял. Ну да, люблю я это дело иногда — подумать, не надо удивляться. Часто — даже совсем неплохо получается. Сейчас я еще раз продумывал план похищения из тюрьмы Кощея. Получалось так, что всё было готово к этой операции. Пингвино-змей у нас во дворце, Стеклянная гора обезврежена и там везде наши бойцы, готовые к любым неожиданностям. Комната, экранированная солью давно готова. Кеша здесь, в коридоре с ноги на ногу переминается от нетерпения. Шмат-разум после переноса ценностей из замка фон Дракхена в нашу казну тоже уже у меня. Что я забыл?

— Деда, а ты с цепями сам справишься? Может из мастерских кого возьмём?

Михалыч только фыркнул от возмущения.

Ну а что? Там же не только замки, наверное, которые дед как семечки щёлкает, цепи же тоже как-то в стене закреплены? А ладно, я деду верю. Раз сказал, сделает — можно не сомневаться. Ага, вот. Надо царю-батюшке какую-нибудь одежду прихватить — его же на Кешу напялим.

— Гюнтер!

— Вызывали, Ваше Величество?

— Организуй Кощею-батюшке какую-нибудь одежду попроще. Халат, что ли… Тащи живенько сюда, а то скоро уже пойдём за Кощеем.

— Даже не верится, — вздохнул Гюнтер. — Неужели уже сегодня вечером я буду подавать ему ужин?

— Сплюнь. И Аристофана по голове три раза постучи.

— Я лучше о стол, Государь.

— Ничего мы не забыли? Ванну набери Его Величеству. Перекусить немного.

Гюнтер только фыркнул мол, без сопливых разберемся, и умчался за одеждой.

Ну, вот и конец моему царствованию. Сегодня вечером я опять стану простым скромным начальником одного из многочисленных отделов при дворце. А все эти дворцовые хлопоты, заботы, всё теперь по боку. Новый год отпразднуем и совсем свободен буду. Стану к Варе через день ездить, а то и вообще в отпуск уйду, погощу у неё хоть пару недель.

— Пошли, внучек? — прервал мои мечты Михалыч.

— Ага, давай собираться. Сейчас Гюнтер одежду для Кощея притащит и можно отправляться… Кеша! Зайди!

В кабинет ворвался бравый скелет и вытянулся по стойке смирно.

— Готов, Кеш? Не передумал? Смотри, если обнаружат тебя раньше времени — уничтожат.

— Клац!

— Понял. Молодец. А вот и Гюнтер. Ну, деда, бери свои инструменты и поехали.

В темнице всё было по-прежнему. Хотя с чего бы тут что-то должно измениться? Темнота, тихий лязг цепей и скрипучий голос Кощея:

— Одолел-таки, Федька Змея?

— Здрасте, Ваше Величество. А вы откуда знаете?

Он только фыркнул.

— Давай Михалыч, — я включил фонарик на кольце и стал светить деду.

Дед внимательно осмотрел и ощупал цепи и принялся за работу.

— Казню я тебя, Федор Васильевич, — качнулся Кощей на цепи, — как есть казню.

— Это вы можете. Даже не сомневаюсь. А за что? Интересно всё-таки…

— Я столько сотен лет с фон Дракхеном бился и никак одолеть его не мог, а тут ты пришел, раз-два и прибил гада. А что люди теперь скажут? Мол, совсемКощей слабый стал, а?

— Ну, во-первых… Погоди, деда, давай я с этой стороны зайду — тебе удобнее будет… Я говорю, во-первых, Ваше Величество, не убил Змея, а просто обезвредил, я же не живодёр вам какой. А во-вторых, это и не я вовсе, а Канцелярия. Вы же всю Канцелярию казнить не собираетесь?

— Всю — нет. А тебя, как начальника — запросто.

— Воля ваша, я к несправедливости мира давно привык. Да и вас прекрасно понимаю. Заскучали вы по злодействам и казням тут, вот и отрываетесь на первом попавшемся. А чего, кстати, не на Михалыче?

Дед хихикнул, Кощей фыркнул, а Кеша тихо клацнул.

— Ладно, Федька, живи пока. Я еще проверю как ты там без меня правил. Небось премий понавыписывал себе да сотрудничкам своим, а?

— За дело, Ваше Величество, только за дело. А как не поощрить хороших работников? Они же от вас к Гороху сбегут.

Цепи ослабли, Кощей опустился на пол и тут же ухватился за стену.

— Ух ты, ослабел-то я как… — удивленно протянул он.

— Ничего, батюшка, — дед взялся за замки. — Отожрёшьси дома, накопишь силушку былую, да пойдёшь опять мечом направо-налево махать.

— И пойду, — кивнул Кощей. — Работа такая… Курить хочется.

— Потерпите, Ваше Величество, — вздохнул я. — Сами же знаете, что тут нельзя курить — охрана учуять может.

— А всё равно хочется, — капризно протянул Кощей.

— А ну стой не дёргайси! — прикрикнул Михалыч. — А то мы тут с тобой до самого Нового года провозимся.

— А кстати, Новый год, — прищурился царь-батюшка. — Что это ты там затеваешь, Федор Васильевич, да еще и за казённый счёт?

— Порадовать ваших поданных хочу, Ваше Величество. Трудятся они себя не жалея, надо бы и им праздник малый устроить. Пусть отдохнут денёк, выпьют за ваше здоровье и через недельку снова за работу. Всем же только польза от этого. И, кстати, вовсе и не за казённый счёт праздник. Ну, почти.

— Хитришь ты, Федька, — хмыкнул Кощей. — Ладно, во дворце разберемся. Но если что…

— Знаю-знаю: или сожрёте, или казните, или ваш меч — моя голова с плеч.

— Не перебивай царя, — привычно проворчал Кощей. — Ну, долго еще, Михалыч?

— А всё, Кощеюшка, — дед осторожно положил цепи на пол. — Раздевайся, родимый.

— Вы хоть отвернитесь, — пробурчал царь-батюшка.

Кеша на стене в цепях, да в царской одёжке выглядел натуральным Кощеем. Кто нашего Великого и Ужасного, так как я хорошо не знает — ни за что не отличит.

— Хороший мальчик, — сказал Кощей, надевая на голову Кеши свою корону. — Смотри, не потеряй — это моя любимая. Ну не скучай, боец. Вернешься — медаль дам. И орден в придачу.

— Давай, Кеша, держись тут, — кивнул я скелету и вытащил из кармана джинсов коробочку. — Эй, Шмат-разум, а перенеси-ка меня, Михалыча, да Кощея-батюшку прямо в его комнату тайную, от врагов скрытую.

— Звиняй, хозяин, — донеслось из коробочки, — никак не могу. И за ведро самогона тоже не смогу, — сразу определил он серьёзность своей позиции.

— Во блин… — я растерянно повернулся к деду, — влипли… А чего это вы хихикаете?

— Уволю я тебя, Федь, — хмыкнул Кощей. — Вот теперь — верю, что ты не сам ходил фон Дракхена воевать.

— Ты же сам солью комнату велел обложить, внучек, — прошептал дед.

— Блин. Это всё нервы, Ваше Величество и хроническая усталость… Шмат-разум, переноси нас в библиотеку.

— Под Лысой горой, — торопливо добавил дед. — А то занесёт нас сейчас в Александрийскую…

— Так её же вроде сожгли, деда? — успел спросить я, перед тем как разлететься на молекулы. А откуда-то из глубин мироздания едва слышно донеслось:

— Енто не я, внучек…

* * *

Никакой торжественной встречи царя-батюшки во дворце, конечно же, не было.

Только Гюнтер и взмокший от волнения фиолетовый начальник библиотеки.

— Ваше Величество, — буднично поклонился Гюнтер, будто и не расставался с Кощеем и распахнул дверь в тайную комнату. — Сюда извольте.

Кощей огляделся, потянулся и вдруг выбросив руки вверх, замер. По его телу побежали крохотные искорки, спиралями скатываясь вниз.

— Ух… — довольно вздохнул Кощей. — Вот я и дома.

Не глядя больше ни на кого, он вошёл в комнату, а за ним юркнул и Гюнтер. Дверь закрылась и мы остались одни.

— Всё, деда?

— Всё, внучек. Пошли отседова… Бывай, Емельяныч, — дед хлопнул местного начальника по фиолетовому щупальцу и зашагал к выходу.

— Хоть бы спасибо сказал… — пробурчал я, поспешая за дедом.

— Скажет еще, внучек, — хмыкнул на ходу Михалыч. — Устанешь "пожалуйста" говорить.

— Ну и ладно. Вечером сдам ему дела и свободен как герой песни "Арии".

— Конечно, внучек, — протянул дед. — Мечтай Федька, пока можешь.

— А чего не так?

Дед только отмахнулся.

В Канцелярии за обеденным столом расположились Маша с Олёной, а напротив них — Калымдай с Аристофаном.

Бесенята, увлеченные "Утиными историями" даже не обернулись на скрип двери, а вот Дизель высунул череп из генераторной, не переставая вращать ручку. Я кивнул ему мол, всё в порядке и он коротко клацнув, исчез, прикрыв за собой дверь.

— Смотри, внучек, — фыркнул дед, — пока мы с тобой на ответственном задании головами рискуем, царя-батюшку спасая, они тут уже самогоном наливаютьси!

— Коньяком, дедушка Михалыч, — томно поправила Маша.

— Типа за успех, босс! — Аристофан отсалютовал мне стаканом.

— Мы по чуть-чуть, — смутилась Олёна.

— Нервы, — виновато вздохнул Калымдай.

— Да на здоровье, — отмахнулся я. — Заслужили, можно и расслабиться. Всё равно дел у нас больше нет. Хм-м-м… Странно как-то звучит, а? У нас и вдруг никаких дел.

— Давай к нам, босс, — Аристофан взялся за бутылку, но я помотал головой.

— Не хочется чего-то, Аристофан.

— Ты реально заболел, босс, — взволновался бес. — Тебе выпить надо срочно в натуре.

— Не, спасибо. Сейчас Кощей-батюшка отдышится, в ванной отмокнет, да пойду дела ему сдавать. А вот потом можно будет немного и накатить.

— Мы подождём, босс, — самоотверженно кивнул бес.

— Пей, не надо ждать, — я присел на лавку. — Деда, чайку бы, а?

— Со сгущеночкой, внучек? — засуетился Михалыч и тут же сам себе ответил: — С ей, проклятой.

— Чего это ты так на сгущенку ругаешься? — удивился я.

— А для порядку, внучек, — отрезал дед. — Я с тобой к Кощеюшке пойду, так и знай.

— Пойдешь, конечно, — хмыкнул я, — как же без тебя. А чего ты дергаешься, деда?

— А не знаю, — дед устало опустился на лавку, но тут же снова вскочил и зашаркал к буфету за кружкой. — Ить и правда дела у нас закончилися и что-то мне не спокойно от тишины.

— Дедушка у нас без приключений жить не может, — хихикнула Маша и решительно протянула свой стакан Аристофану.

— Ты особо на коньяк не налегай, Машуль, — попросил я. — Мало ли что…

— Да ентой вампирше чтоб напитьси, ведро такого коньяка надо, — хмыкнул дед.

— Да кто же мне столько нальёт? — загрустила вдруг Маша. — А душа просит, погода шепчет, интуиция так прямо в голос кричит!

— Какая душа у вампира? — фыркнул дед.

— Да уж какая ни есть, а моя, дедушка Михалыч, — обиделась вдруг Маша.

— Маше больше не наливайте, — попросил я. — Машуль, ты хоть морковкой, а закусывай всё же.

* * *

— Его Величество Фёдор Васильевич с господином Михалычем! — торжественно провозгласил Гюнтер, открывая дверь в новый кабинет царя-батюшки.

Сам царь-батюшка сидел в любимом кресле за письменным столом и тиранил фон Дракхена. Кивнув нам, Кощей строго указал пингвину костлявым пальцем на коврик у дверей:

— Место! Место, кому сказал!

Пингвин не шевелясь тупо и грустно смотрел на него.

— Вот паразит, — пожаловался нам царь-батюшка, — вот только что слушался, а сейчас опять делает вид, что не понимает… Место! Место кому говорю!

— А тефтельку дашь? — пропищал Дракхен.

Кощей кивнул и пингвин заковылял к двери. Став посреди коврика он выжидательно посмотрел на дрессировщика.

Кощей взял тефтельку с тарелки, покрутил её в пальцах и кинул пингвину:

— Ап!

Дракхен вытянул длинную шею, ловко поймал лакомство в воздухе и счастливо зачавкал, пуская слюни.

— Во-о-о… — одобрительно пробурчал царь-батюшка, — хорошая собачка.

— Аз есмь Змей! — пискнуло с коврика. — Дай тефтельку!

— И куда в тебя только влезает? — Кощей кинул еще одну: — Ап!

Когда и эта тефтелька была благополучно проглочена, Кощей добродушно повернулся к нам:

— Ну чего стоите? Берите стулья и наливайте.

— Угощайтесь, Ваше Величество, — я поставил на стол прихваченную из Канцелярии бутылку коньяка.

— Тебе налить, Федь? — ласково спросил Кощей. — За стаканом сбегать?

— Да сидите уж, Ваше Величество, — вздохнул я. — Сам налью.

— Оборзел Федька, — удовлетворенно кивнул царь-батюшка. — Заматерел, наглости и гонору нарастил. Ну, вылитый царь!

— Работа такая, — я принёс стаканы себе и деду и взялся за бутылку. — Давайте, Ваше Величество за ваше здоровье.

— Да чего ему сделается, — отмахнулся Кощей, с любопытством принюхиваясь к густой струйке, льющейся в его стакан. — Откормлюсь пару месяцев и за дела возьмусь… Так где, говоришь ты такой коньяк урвал, Статс-секретарь?

— Ничего я такого не говорил, — пробурчал я. — А коньяк это благодарные придворные преподнесли за благополучное разрешение проблемы.

— Ну, будем — царь-батюшка опрокинул в себя коньяк, прислушался к ощущениям и покачал головой: — Хорошо живешь, Федька. Мне такой коньяк ни разу придворные не подносили. Да и вообще не подносили никакого.

— Работать хорошо надо, — наставительно сказал дед, прикладываясь к стакану. — Хор-р-роший коньяк! Душевный…

— А я что ж, по-твоему, плохо работаю? — удивился Кощей.

— Ты пей, Кощеюшка, пей, батюшка, — хмыкнул дед. — А кто как работает, разе енто нам судить?

— Оборзели, — повторил Кощей. — Наливай, Федька.

— Ваше Величество, — я нацелился горлышком бутылки на его стакан, — давайте снимайте уже с меня царские полномочия. Никаких моих сил канцелярских уже нет.

— С чего бы это вдруг? — удивилось Его Величество. — Гюнтер! Лимончику нам сообрази!

Дворецкий, будто читая его мысли, чопорно вошел в кабинет, держа в руке поднос с тарелочкой тонко порезанного лимона, присыпанного сахаром.

— А вот, кстати, Гюнтер, — остановил Кощей дворецкого, уже собиравшегося уйти на свой пост за дверью, — ну-ка поведай мне, как тут Федор свет Васильевич правил от моего имени?

Ну, всё, конец мне. Сейчас Гюнтер за всё отыграется. Но на моё удивление дворецкий спокойно сказал:

— Хорошо правил, Государь, достойно. Имя Вашего Величества старался не запятнать, о державе заботился, о слугах не забывал. Проявил себя грамотным руководителем, не раз помог разрешить катастрофические государственные кризисы.

— Морально устойчив, — ошарашенно пробормотал я, — истинный ариец. Не женат.

— Чего? — отвлёкся от удивленного созерцания Гюнтера царь-батюшка. — Что говоришь-то?

— Я говорю, Ваше Величество, что один бы я не справился. Вот кстати — заметили повязку на глазу у вашего дворецкого? Угу. Если бы не самоотверженность Гюнтера, фиг бы мы Лиховида одолели.

— Кукушка хвалит петуха… — начал было Кощей, но осёкся, услышав ехидное хихиканье Михалыча. — Ладно, сами тут разбирайтесь, кто из вас кукушка…

— Ты, батюшка, даже не сумлевайси, — дед покосился на пустую уже бутылку и повел носом в сторону Кощеевой, стоящей на столе, — Федька с твоим заданием отлично справился. Нет, мы, конечно помогали ему и делом, и советом мудрым, присматривали, направляли, но всё остальное — он сам.

— Ишь какой у меня работник-то славный, оказывается, есть, — восхитился Кощей и подтолкнул бутылку деду. — Даже самому теперь стыдно, как я тут без него правил, да дров наломал.

— Ну чего вы, Ваше Величество? — насупился я. — Я же старался.

— Старался, — серьёзно кивнул Кощей. — Вижу, ценю. И не только старался, Федор Васильевич, а и вполне успешно дела мои вёл. Наливай, Михалыч, выпьем моего, хоть и плохонького коньячка за царя нашего Фёдора Первого.

— Да ну вас, Ваше Величество, — я обреченно опрокинул в себя коньяк. Ха, а мой-то и правда, лучше! — Давайте уже заканчивать, да пойду я в своей Канцелярии царствовать.

— Это ты размечтался, Федь, — Кощей влил в себя из своего стакана, почмокал сухими губами и повторил мои мысли: — А твой-то и правда, лучше! Вот где справедливость, а, Михалыч?

— Я вам сейчас весь оставшийся велю принести, — успокоил я царя-батюшку, — только на какие это мечты вы намекаете?

— Слышишь, как излагает, Михалыч? — одобрительно фыркнул Кощей. — "Велю". Пару месяцев назад сам бы побежал, а сейчас велит он.

— Я старался, — скромно потупился дед.

— Успокойся, Федька, — погрозил мне пальцем Кощей. — Никто у тебя до поры до времени трон отнимать не будет. Царствуй на здоровье. Благодарить не надо.

— Не понял… В смысле — царствуй, Ваше Величество? А вас мы тогда зачем из тюрьмы вытаскивали?

— Во, паразит, — восхитился царь-батюшка. — Нет, ты слышал, Михалыч? Это он меня из тюряги освободил, не потому что на волю выпустить хотел меня любимого, а чтобы работу царскую с себя сбагрить!

— От оно тебе надо, Кощеюшка, до мелочей докапываться? — пожал плечами дед. — Для чего, почему?.. Ты ж на воле, чего еще тебе надо? Давай лучше ишо по коньячку.

— Прохвосты вы оба у меня, — вздохнул Кощей и достал из ящика новую бутылку. — На, разливай… Сопьюсь я тут с вами совсем…

— Ваше Величество, — взмолился я. — Я совсем запутался. Что это у вас за намёки такие странные?

— Совсем и не странные, да и не намёки вовсе. Я тебе прямо говорю, Федор Васильевич — продолжай дальше царствовать.

— Ну, занафига, Ваше Величество?! Вы же здесь! Дракхен вон, на коврике скучает. Чего вам еще надо-то?!

— А хвалился-то Михалыч, какого великого царя тут воспитал, — покачал головой Кощей, — а он даже простых вещей не понимает…

— Ну и объясните, Ваше Величество, — обиделся я. — Чего я такого не понимаю.

— Ишь надулся, как наша бухгалтерша на аудитора, — хмыкнул Кощей и посерьёзнел. — Ты, Федь мыслишь сегодняшним моментом, а надо и подальше заглядывать, на полгода, год. На свободе я да в силу еще не вошёл. Дракхена ты победил, молодец, да только слуги его по всему нашему царству разбросаны, выслушивают, вынюхивают. А как прознают, что Змей у меня в плену, а сам я слаб ещё так и жди беды. Да и Гороху с твоим дружком-участковым, зачем раньше времени про мою волю знать? Пусть радуются пока, а в нужный момент уже я их сам порадую. Нет, Федь, сидеть мне в этой комнате безвылазно пока. Буду выходить на часок-другой ноги размять да за тобой приглядеть и сразу назад — за соль прятаться.

— Это я что-то не подумал, — виновато протянул я. — А давайте вы царствовать отсюда будете, а все приказы через Гюнтера передавать, а?

— Я ему про мозельское, а он мне про портвейн, — вздохнул царь-батюшка. — Работай, Федор Васильевич, не ленись. А то живо велю башку снести, царь я или не царь?

— Сложный вопрос, Ваше Величество, — хихикнул я.

— Уел тебя Федька, батюшка? — захекал дед. — Эх, наливайте что ли! Выпьем за царей наших единокровных!

— Каких таких единокровных? — оторопел Кощей. — Ты что несёшь, Михалыч?

— Да енто для красного словца, батюшка, — отмахнулся дед, — уж больно красиво звучит! Наливай, Федька!

В общем, деда в Канцелярию пришлось мне переть на себе. Ну, до ближайших скелетов, если честно, а потом просто контролировать процесс транспортировки.

С царем-батюшкой мы расстались мирно. Я повздыхал, но всё же согласился с его доводами. Придётся еще царём попахать. Ладно, ничего не поделать. Дед поддерживал меня категорически. Как и Кощея. И фон Дракхена с Гюнтером. Нализавшись, дед стал сентиментальным и всё просил Кощея подарить ему пингвина мол, мы сейчас с внучком пойдем к Виторамусу и тот нам быстренько найдёт зелье для оборота Дракхена в собачку. А ужо на той собачке и Тишка с Гришкой кататьси смогут и… Ну и так далее, по привычной схеме.

В Канцелярии нас так и не дождались и разошлись. Остался лишь Аристофан, да и тот с трудом оторвал голову от тарелки с квашеной капустой, поднял приветственно стакан, опрокинул в себя и снова рухнул в капусту. Вот такая у царей жизнь — и выпить не с кем.

Ах эта свадьба, или Ни за что, блин, не женюсь

— Не пойду! — категорически заявил я. — Лучше сразу здесь прибейте.

— Надо, внучек, — вздохнул дед. — Больше-то и некому…

— Вот пусть Калымдай сам и идёт, а я еще пожить хочу немного. Я даже сам ещё не женат!

— Нельзя нашему бравому полковнику идти, мсье Теодор, — терпеливо вздохнула Маша. — Ну, вы же сами понимаете. Убьёт его мадам бухгалтер, а какая же свадьба без жениха?

— А меня пускай убивает, да? Не жалко.

— Не, босс, не убьёт, не переживай в натуре, — замахал лапами Аристофан. — Ты у нас — фартовый, тебя бухгалтерия любит конкретно.

Я отбивался от предложения погибнуть героической и верной смертью уже с час. Подготовка к свадьбе Калымдая и Тамарки шла полным ходом, но процесс остановился на вопросе о масштабности свадьбы. Калымдай просил церемонию провести в минимальном объеме, как можно скромнее мол, быстро оженят их, посидим нашей тёплой компанией в Канцелярии и вперед — выполнять супружеский долг, вот и вся свадьба, да и Тамарка была не против. Я его понимал и поддерживал. Деду лишние хлопоты тоже были ни к чему, Аристофан был согласен на всё, лишь бы потом налили. В натуре. А вот девчонки настаивали на традиционной свадьбе со всеми причитающимися элементами и обрядами. Ну, там, карета, запряженная шестёркой бесов, выкуп невесты, где мне отведена роль жмотливого покупателя, подвенечное платье с Тишкой да Гришкой, несущими шлейф за невестой и непременно одетые во фраки, ну и прочий женский бред. Абсолютно нереальные фантазии, зато красивые и романтические, ах, шарман, блин.

Но и это не было проблемой. Тут как Калымдай по столу кулаком врежет мол, мужик он или не мужик, так оно и будет. Проблемой была Агриппина Падловна, наша дорогая и всеми любимая, чтоб её аудиторы съели. По её скромному, но единственно верному мнению, свадьбу надо было устроить с размахом, масштабом, приближенным к мировому катаклизму. Закатить такой праздник, чтобы все волки и зайцы в лесах от Лысой горы до Лукошкино, передохли от зависти. Чтобы все европейские короли и императоры валялись с инфарктом, а их королевы и императорши, долго пинали бесчувственные тела каблучками, завывая от досады, что упустили такого славного жениха как Калымдай. И финальным актом свадьбы на сто первый день праздника, было бы церемониальное сожжение Лукошкино и прилюдная кастрация Гороха, как дань богам плодородия. И это я не утрирую, не преувеличиваю. Я — преуменьшаю.

А отговорить Агриппину Падловну от этих грандиозных замыслов должен был я, представляете? А я легко представляю: — Здрасте Агриппина Падловна! А я к вам по вопросу проведения тихой маленькой свадебки… Бум! Бах! И могучий голос нашей бухгалтерши: — Следующий!

Нет уж, сами идите отговаривать.

— А я тебе оладиков напеку, внучек. Со сгущенкой!

— На поминки? Сам кушай деда, а я не пойду… Аристофан, хочешь самогону?

— Не пойду, босс, даже не проси в натуре.

— Ну и я не пойду.

Всё, тупик.

— А енто чё такое-то?! — влетела в Канцелярию Елька и запрыгала на месте от возбуждения. — А я Гюнтера сейчас встретила! А он говорит мол, всё говорит! Мол не будет свадьбы! А это как так?! А как же я тогда замуж выйду, поперёд Тамарки?! Давайте свадьбу!

— У-у-у… — тихо взвыл я. Нам еще только этого голосящего кошмара не хватало.

— На-ка, внучка котлету, вмешался Михалыч. — Пожуй, родимая, только не ори тут.

— О! Елька, а давай ты к тётушке сходишь? — оживился я. — Там-то и вопрос пустяшный — надо свадьбу по нашему сценарию провести, а не по бухгалтерскому.

Елька выплюнула откушенный кусок котлеты, аккуратно положила его в центр стола, скрутила нам фигу и смылась. Дисциплинка, однако. Царю в его собственном кабинете фиги крутят, ну что это такое? А может упиться в хлам? И пусть тогда без меня разбираются.

Пораженческое настроение прервал Гюнтер:

— Ваше Величество, Его Величество требуют Ваше Величество на срочную аудиенцию.

— Развели величеств… — раздраженно пробормотал дед. — Вставай, Федька, чего расселся? Давай-давай, Величество, шагай к другому Величеству!

Да с удовольствием. Лучше к Кощею в пасть, чем к Агриппине Падловне в лапы.

Дверь в библиотеку распахнулась, едва мы с дедом подошли к ней. Не-а это не нас тут так встречают. Просто фиолетовый Емельяныч придерживал щупальцем дверь, пока пара скелетов выносила разрубленного на три части монстрика. Вернулся царь-батюшка и сразу в труды и заботы окунулся, неугомонный наш.

— Его Величество… — торжественно начал дворецкий, распахивая дверь в соляную комнату.

— Да ладно, Гюнтер, — перебил его я. — И так всё понятно.

— Протокол, Ваше Величество, — вздохнул он, но посторонился, пропуская нас внутрь.

Царь-батюшка стояли посреди кабинета, с удовлетворением рассматривая лезвие длинного черного меча.

— А Федька! Здорово, Михалыч. Ну, присаживайтесь смутьяны, али сразу на колени падайте чтобы головы вам смахнуть сподручней было.

— И вам не хворать, Ваше Величество, — я подвинул стул поближе к столу и со вздохом опустился на него. — А чего это вдруг мы смутьяны?

— А вот это мы сейчас и выясним, — Кощей обошел стол и уселся в кресло. — И чего, и почему, и как вы вообще до бунта докатились.

— А у нас бунт? — удивился я. — Михалыч? Ты что-нибудь заметил?

— Ну что ты к словам придираешься, внучек? Неуважение царю высказываешь. Сказали тебе — бунт, вот и не противьси. Мало ли какая вожжа царю-батюшке под хвост попала.

— Спасибо, Михалыч, — хмыкнул Кощей. — Что у вас там за свадьба такая, что всю Лысую гору с утра трясёт?

* * *

— Не пойду! — категорически заявил Кощей. — Лучше сразу здесь прибейте.

— Ну, Ваше Величество, — заныл я. — Ну вникните в проблему. Ну а кому еще идти кроме вас? На вас-то она руку не подымет…

— Угу, не подымет… — Кощей почесал лоб. — А чего Калымдай не сходит? Или, вон, Аристофана зашли, а я ему от щедрот наших ведро самогона презентую.

Отвечать необходимости не было — разговор шел по кругу уже час.

— Вурдалачку свою пошли, Федька, — в десятый раз предложил царь-батюшка. — Она же живучая, зараза.

— Не пойдет она, — в десятый раз вздохнул Михалыч. — Самому придётся, Кощеюшка…

— Не пойду.

— Ну, хорошо, — я поднялся. — Давайте втроём пойдём. Решать-то вопрос всё равно надо.

Кощей помолчал немного и тоже поднялся:

— А пойдём. Только рыцарей моих с собой захватим.

Рыцари-зомби, кстати теперь разделились на два отряда: двадцатка охраняла царя-батюшку, а десяток сторожил меня. Чтобы не убежал. Чёрный юмор. Самому смешно. Угу.

А идти никуда и не пришлось. Дверь распахнулась и в кабинет вначале влетел Гюнтер, потом два часовых рыцаря, а вслед за ними уже вплыла с грацией сибирского мамонта, наша незабвенная главбухша.

— Вашество, — кивнула она Кощею, — Федька, Михалыч. — Бухгалтерша развернулась к нам необъятной кормой, склонилась над фон Дракхеном и засюсюкала: — А кто енто у нас такой маленький? А кто енто у нас такой хорошенький? А ну-ка, скотинка, посмотри, что тебе тётя Граппа принесла! — она запустила руку в необъятное декольте и, выудив большую кость, помахала ею над распахнутой пастью змеепингвина: — А ну-ка, животинка, скажи тёте "Гав!"

Фон Дракхен молчал, провожая взглядом летающую над ним кость.

— А кто будет упрямиться, — не отставала он него бухгалтерша, — того тётя сначала по попе отшлёпает, а потом и из ведомости на довольствие вычеркнет. Ну, змеиная твоя мордашка, скажи "Гав!"

— Гав, — покорно пропищал фон Дракхен, не сводя взгляда с косточки.

— Хорошая собачка, — кивнула главбух и, отдав ему кость, развернулась к нам.

Мой выход.

— Агриппина Падловна, это вы?! Не узнал — богатой будете! А я смотрю — дама какая-то жутко симпатичная, да вроде знакомая… А-а-а, понял — вы опять похудели? Действительно, не узнать. Эдак неделька-другая и придётся к вам специального слугу приставить, чтобы объяснял встречным придворным кто вы такая. Разоримся мы на вас, Агриппина Падловна. Но красота того стоит!

Уф-ф-ф… Я мысленно показал Кощею язык. Если что — теперь меня убьют последним.

Главбухша кокетливо опустила маленькие глазки, заулыбалась, но скоро опомнилась и грохнула толстой папкой о стол:

— Вызывал, батюшка? Пошто старую женщину гоняешь через весь дворец?

— Это вы — старая?! — взвился я, но меня перебил Кощей, бросив на меня недовольный взгляд:

— Что ты, Агриппинушка, никто тебя не вызывал, мы вот как раз сами собирались к тебе сходить.

— А мне Машка Федькина сказала, что зовёшь мол, отчёт за время Федькиного царствования предоставить.

Ну, Маша, фиг тебе, а не мешок яблок. Правильно я с ним время тянул, теперь ни за что не отдам!

— А, кстати, — оживился царь-батюшка, — ну-ка расскажи мне, как Федька чуть моё царство по миру не пустил. Как он тут премии себе да дружкам своим выписывал, как денежки мои проматывал без счёта.

— Тебе в цифрах, Вашество или коротко? — бухгалтерша открыла папку и взяла верхний листочек.

— Давай коротко. В цифрах подробно озвучим, когда приговор ему объявлять будем.

— Ну ежели коротко… — Агриппина Падловна прищурилась, разглядывая цифры на листе, — то если приход за время Федькиного правления считать за сто процентов, то расходы составили одну тысячную того же, растудыть его процента.

— Не понял, — вскинул брови Кощей. — А мне тут докладывают, что деньги из казны разлетаются как стая ворон от Горохова перегара.

— Так и есть, батюшка, да только приход в казну идёт неизмеримо больший. И уж ежели совсем честно, — бухгалтерша с осуждением взглянула на Кощея, — куда как больший, чем при твоём правлении, Вашество.

— Вот как? — царь-батюшка опустился в кресло и полез за сигарой. — А как же это он умудрился так… Стоп. Не надо. Оставь бумажки — сам почитаю, проверю, а пока у нас к тебе дело есть важное, дорогая ты наша Агриппина Падловна! Вот Федька как раз тебе всё и расскажет, — злорадно ухмыльнулся Кощей.

Зараза. В очереди для кандидатов на звание невинно убиённых, я переместился на первое место.

— Агриппина Падловна, — я горестно вздохнул, — вопрос у нас возник крайне неприятный. Это по поводу свадьбы в частности и безопасности Его Величества в целом.

— А шо такое? — насторожилась главбухша.

— Ой, да что же вы стоите, Агриппина Падловна, — засуетился я, оглядываясь по сторонам. Стулья выглядели очень хлипкими на фоне глобальной фигуры нашей дамы. — Ваше Величество, вот вам стульчик, пересядьте, пожалуйста. А я ваше кресло пока нашей дорогой Агриппине Падловне отдам, вы же не против?

Кощей скрипнул зубом, но радостно заулыбался, закивал головой и сам подтащил кресло главбухше, а пока она втискивала в него свой зад, украдкой показал мне кулак.

А я что? Я же и ничего, я просто как лучше хочу.

— Ты шо? — главбухша задумчиво посмотрела на меня, — свадьбу отменить задумал?

— Да вы что?! — взвился я, Михалыч закатил глаза, собираясь упасть в обморок, а Кощей от возмущения подпрыгнул, звякнув короной на лысом черепе. — Как вы такое подумать могли?! Свадьбе — быть! Это даже не обсуждается!

— Ладно, — выдохнула бухгалтерша. — Живите пока.

— Агриппина Падловна, — я перекрестился, сплюнул три раза, скрутил фигу, потыкал ей во все стороны, всё это — мысленно, конечно, — дорогая Агриппина Падловна! Я вам честно и без обмана скажу. Такая ситуация сложилась, что никак нам нельзя закатывать пышную свадьбу Калымдаю и вашей Тамарке. Всё, теперь убивайте меня, но я вам как родной всё как есть выложил. Другому кому — такого бы наплёл… Вон и Михалыч подтвердит… А вы для меня — святая. Почти родная мать. Вот я и говорю честно и откровенно: будет громкая свадьба — конец тогда царю нашему батюшке, а потом и нам всем вместе с дворцом и Лысой горой. Почему? Если хотите я расскажу вам, только дела это шпионские, политические и начались они за сто лет до моего появления тут. Да и не суть это. Главное — никак нельзя нам светиться в глазах врагов. Есть, конечно, вариант — перенести свадьбу на лето, а лучше — на осень, но уж очень молодым жизнь ломать не хочется. Они такие счастливые ходят, за ручки держатся, друг с друга глаз не сводят, а мы им вдруг всё и обломаем. Наверное, не стоит свадьбу переносить, как вы думаете, Агриппина Падловна?

Уф-ф-ф… Чего это я тут наплёл? Хотя, если жив пока, значит, всё правильно делаю.

— Свадьбу переносить не будем, — коротко и мощно сказала главбухша.

— Вот и я им говорю, — закивал я, тыча пальцами в Кощея с Михалычем, — нельзя свадьбу переносить и всё тут! Мы лучше лишний подарок молодым оформим, чем такую любовь на корню загубим! Верно же, Агриппина Падловна?

Бухгалтерша угукнула и задумалась, а Кощей с дедом переглянулись и так лаково улыбнулись мне, что я машинально полез в карман, проверить на месте ли Шмат-разум. Нет, дед убивать меня не будет, дедушка у меня хороший, внучека любит. Навешает подзатыльников и всё. И Кощей убивать не будет. Но царскими подзатыльниками я точно не отделаюсь.

— И шо ты, Федька, предлагаешь? — настороженно взглянула главбухша.

— Я? Я — ничего. По мне бы, так закатить пир горой, но нельзя. А вот ответственные товарищи, предлагают провести свадьбу тихую, но очень торжественную и тут я с ними согласен.

— Вашество? — бухгалтерша перевела тяжелый взгляд на Кощея.

— Скромничает Федька, — отечески улыбнулся мне царь-батюшка. — Это, Агриппинушка, всё его рук дело. Сам задумал, сам разработал, доклад предоставил. Мы тут с Михалычем посовещались, побранили его, конечно за самовольство и самодурство, но в целом идею одобрили. А уж окончательно — тебе решать, золотце ты наше.

— Ну, если Федька придумал, — золотце тяжело поднялось с кресла, — так тому и быть. Пока ты, Вашество по тюрягам прохлаждался, Федька тут с умом правил, казне большой прибыток принёс, верю я ему. А свадьба… Жаль, конечно, да ить не в свадьбе дело.

Что и всё? Уговорили? А столько дрожали, дёргались…

Я взглянул на мило мне улыбающихся Кощея с Михалычем и резво вскочил:

— Агриппина Падловна, а позвольте я вам дверь открою? Да и провожу вас. Нет-нет, даже не возражайте — это такая честь для меня! Вот сюда, пожалуйста. Осторожнее, на пингвина не наступите, поскользнётесь еще, не дай боги!

Едва сдержавшись не показать язык царю-батюшке, я выскользнул из кабинета, ухватив под руку нашу главбухшу. Погуляю с часок, а эти два старых садиста к тому времени и успокоятся.

* * *

Дворцовый народ с энтузиазмом принял весть о свадьбе. Только вчера мы уговаривали бухгалтершу устроить скромную свадьбу, а сегодня весь дворец уже трясло как Аристофана после масштабной попойки.

Кухня работала круглосуточно с привлечением помощников из других отделов. Иван Палыч, взмыленный, но гордый, одной рукой выравнивал крем на свадебном торте, другой держал за штанишки трепыхающихся в воздухе Тишку и Гришку, укоризненно выговаривая Михалычу:

— Ну, мон шер Михалыч, сделайте уже милость — избавьте кухню хотя бы на сутки от ваших воспитанников! Едва я начал наносить крем на другую сторону торта, как ваши питомцы слизали крем с этой.

Михалыч смущенно крякнул и погрозил пальцем бесенятам:

— Ужо паразиты вернемси в Канцелярию, будет вам и кремом по заднице и тортом по рогам!

Паразиты обиженно заверещали, знаками показывая, что они только хотели помочь, да и вообще шли мимо по важным хозяйственным делам, а тут их схватили, оклеветали и все кулинарные неудачи решили замаскировать, бесстыдно оболгав маленьких ангелочков.

Иван Палыч возмущенно вручил ангелочков Михалычу и те сразу же залезли ему на плечи и яростно запищали в уши, тыкая пальцами в шеф-повара.

— Дорогой мой мсье Аристофан, — развернулся Иван Палыч к нетерпеливо топчущемуся рядом бесу с большой бутылью мутного самогона, — поверьте мне на слово, что пропитывать торт нужно коньяком или ромом. И добавлять самогон в крем тоже не надо. И в качестве украшения мы вашу бутыль сверху ставить не будем. И вообще, — шеф-повар увидел меня и просиял: — Фёдор Васильевич, ну хоть вы объясните этим добровольным помощникам, что я сам прекрасно справлюсь с подготовкой свадебного стола!

— Достали, Иван Палыч? — посочувствовал я.

— Не то слово, — вздохнул он, откладывая лопаточку для крема. — Стоит только отвернуться, как все эти специалисты тут же начинают вносить изменения в блюда. Вот, ваша мадмуазель Марселина, к примеру, всего полчаса назад была замечена в выковыривании из салата с куропатками этих самых несчастных куропаток. Ей, видите ли, мясо нельзя, а салатика очень хочется, вот она и решила заменить птицу на репу. На репу! Представляете?! А час назад коллеги вашего Аристофана притащили на кухню связанного дворецкого, ну этого славного малого — Гюнтера. Его, оказывается, необходимо поместить в торт, чтобы в разгар пиршества, он выскочил из него на радость жениху, — Иван Палыч наклонился ко мне и спросил шёпотом: — А что, наш бравый мсье Калымдай он тоже того… имеет определенные склонности к мужскому полу?

— Ну что вы, Иван Палыч, — я показал Аристофану кулак. — Это у бесов шутки такие оригинальные. А возможно, они надеялись на то, что вы еще не ставили торт в печь и решили насладиться воплями Гюнтера, запекаемого живьём. Бесы…

Шеф-повар вздохнул, а я развернулся к присутствующим:

— Кухня продолжает работу, а все остальные, не причисленные к кулинарным работникам, сейчас отправляются на чистку сортиров, как потенциальные бездельники. И никаких возражений! На кухне ошиваться у вас время есть, а поработать… Куда же вы, господа?.. Ну, вот Иван Палыч, — я проводил взглядом улепетывающих с кухни креативщиков, — работайте спокойно. А на случай подобных инцидентов, я сейчас пришлю вам пару скелетов с пищалями — будут охранять ваш покой.

— Премного благодарен, Федор Васильевич, — улыбнулся шеф-повар, — однако не спешите уходить. Попробуйте-ка, — он мазнул кусочек хлеба тонким слоем соуса, — очередной вариант вашего майонеза.

— М-м-м?.. — я закинул кусочек в рот и тщательно пережёвывал, стараясь вникнуть во вкус. — О! Иван Палыч, вы — гений! Ура! Наконец-то то, что нужно получилось! Ну, всё, будет у нас настоящий оливье на новогодний стол!

— Отлично, Фёдор Васильевич, я зафиксирую этот рецепт и будем действовать строго по нему.

В коридорах сегодня тоже было оживлённо. В обе стороны сновали придворные, суетливо таща, кто стулья, кто столы, а большинство просто неслось по каким-то особо важным делам. Даже меня пару раз чуть не сбили с ног. Ладно, прощаю. В тронном зале столы уже поставили буквой "П" и сейчас накрывали их скатертью и расставляли лавки. Нарядная ёлка, хоть и не очень подходила к свадебному пиру, но смотрелась торжественно и красиво.

— Батюшка! — будто из-под земли выскочила Елька. — А не гоже так! А плакатик мы повесили, а он таперя не тот! А енто же позор на весь мир, а особливо — на твою голову, кормилец!

Я оглянулся. Ну да, "С Новым годом!" совсем уж не к месту.

— Давай, Елька, рысью, снимай эту надпись и вешай новую. Напиши… Ой, да что угодно, лишь бы по поводу. Ну, там, "Поздравляем молодожёнов" или "Тамарка + Калымдай = сто детей". Давай действуй, короче.

Юная кикимора восторженно взвизгнула, закивала и унеслась, а я, еще раз окинув начальственным взглядом зал, направился к себе в Канцелярию.

В Канцелярии Маша с Олёной тихо хихикали, зарывшись в ворох каких-то ленточек, тряпочек, бантиков и прочих женских кошмаров. Даже знать не хочу, что это такое. Остальных не было, только бесенята возмущенно скакали по моему креслу, требуя мультиков, да Дизель сидел на диване, с любопытством листая журнал "Здоровье" за 1983 год, уж и не знаю каким чудом попавший в мой фургончик. А вот Михалыч, вопреки своему обыкновению, не суетился с чашками-ложками, а мрачно сидел за столом, подперев подбородок двумя кулаками.

— Ты чего, деда? — удивился я. — Блины подгорели?

Михалыч только покосился на меня, вздохнул и не ответил. Это уже серьёзно.

— Дед, да что случилось-то? Опять я чего накосячил и не заметил, а теперь всем разгребать придётся?

— Стал бы я горевать по пустякам, — отмахнулся дед. — К твоим огрехам я уже ить и привык, почитай кажный день за тобой подчищать приходитси.

— Ну, спасибо, — обиделся я. — А чего тогда такой хмурый, будто сейф вскрыть не смог?

— Щаз и ты хмурый будешь, внучек, — пообещал Михалыч. — Ты про подарки молодым не забыл?

— Ой, блин… Забыл, деда. Так не беда, думаю. Сейчас смотаемся в Лукошкино, да подберем что-нибудь.

— Что-нибудь, это ты Кощею-батюшке будешь на день рождения дарить, а полковнику нашему надо особый подарок подыскать.

— Согласен. Тамарке-то мы какую-нибудь безделушку откопаем из тех драгоценностей, что ты в замке фон Дракхена спёр, а вот Калымдаю… А что он любит?

— Воевать он любит. Тамарку любит. Кощеюшку обожает, — начал перечислять дед, загибая пальцы, — выпить и закусить не дурак, коней любить должён, как шамахан по крови…

— Стой, деда! Оружие! Давай ему поищем классный меч или лук какой навороченный?

Михалыч задумался на секунду, а потом просиял:

— Ну, весь в меня! От учу я, учу тебя днями и ночами, а только таперича вижу, что не зря я на тебя всю жизнь свою скорбную потратил!

— Да ладно тебе, деда… Давай одевайся тогда, пошли в Лукошкино.

— Не, внучек, ничего мы там хорошего не найдем. Нам же не абы какая железяка нужна. Нам надоть подарок достать такой, чтобы полковник наш зарыдал от счастья, а все вокруг в обморок попадали от зависти!

— А ты тут же и карманы всем обчистишь, — хихикнул я.

— Да тьфу на тебя, внучек! — отмахнулся дед. — Хотя мыслишь ты в правильном направлении.

— Деда, а где тогда такое оружие прикупить можно? Можно в Японию смотаться быстренько — ихние катаны, говорят, классные. Ты по-японски как, говоришь? А то я не очень.

— С чего бы енто нам подарки вдруг покупать? — удивился Михалыч. — Купить енто любой дурак сможет, а нам надо добыть.

— В смысле — украсть?

— В смысле, внучек, в смысле, — покивал дед. — Уважить полковника надо, расстараться, смекалку проявить, под пулями походить, от сабли вострой увернуться, прямо с плахи сбежать, из петли вывернутьси…

— Деда! Михалыч, ау?! — с трудом прервал я замечтавшегося деда. — Ты, конечно, как знаешь, а меня что-то такие перспективы не радуют. Поехали лучше в Японию или в Индию — там тоже вроде бы классное оружие делают.

— Увлекся, внучек, — смущенно протянул дед. — Но покупать мы ничего не будем! Нет в ентом ни шику европейского, ни удали нашей молодецкой!

— Ох, ну не знаю даже… А что тогда? Давай у Кощея его любимый меч… Ты чего бородой киваешь? Да я же пошутил! Дед, ты чего?! Да Кощей нас в порошок сотрёт, если мы у него меч стащим, а потом тот порошок с табаком смешает и скурит после завтрака!

Михалыч отмахнулся, а потом подмигнул и, наклонившись, зашептал:

— Пошли, Федька в оружейной у царя-батюшки пошарим!

— А у него и оружейная есть? Я только склады с оружием видел… А, ну в принципе должна быть, только я на неё почему-то ни разу не натыкался, даже не слышал про такую.

— А енто потому, внучек, — заговорщицки шептал дед, — что скрыта она ото всех, да защищена от любопытных и просто ворюг всяких.

— Да-а-а… — протянул я опасливо. — А может, ну её? Полезем, а она как шваркнет нас молнией или еще чем-нибудь.

— Не боись, внучек. Первым пойдешь и если тебя прихлопнет, то я уже пройду спокойно, да оружие добуду. Не останется полковник без подарка!

— Спасибо, дедушка, я тебя тоже люблю.

Должен сразу вам пояснить немного о местной морали и нравах. Украсть у царя — преступление, конечно. Но только в том случае, если поймают. А вот если не поймают, то уважение вам обеспечено. Фарт такой воровской, понимаете? Та самая удаль молодецкая. Причем, у своих красть нельзя. У короны — можно. Государственное, значит ничьё, то есть — общее. Знакомо, да? Так что, не связанные никакими морально-этическими запретами, мы с Михалычем пошли на дело.

— Деда, может не надо?

Мы стояли в тёмном закутке перед низенькой, массивной железной дверью. Добираться в этот потаённый уголок дворца, пришлось более получаса. Я бы сам ни за что не нашёл эту оружейную. Спасибо деду — он как гончая, принюхиваясь, прислушиваясь, а иногда и постукивая большим гвоздём по стенам, уверенно вёл меня к цели.

— Надо, Федя, надо, — хихикнул Михалыч.

Я по глупости показал как-то своим "Приключения Шурика" и теперь дед только и поджидал момента, чтобы с удовольствием процитировать это "надо, Федя", бр-р-р…

— Сейчас какой-нибудь проводок заденем и как взвоет сигнализация! — продолжал тихо паниковать я. — Кощей же прибьёт и на ордена наши, кровью и потом заработанные не посмотрит!

— А мы не будем ничего задевать, внучек, — сосредоточенно протянул дед, нагнувшись разглядывая замок. — Ага, знакомая конструкция. Давненько я такие не видел… Енто, внучек, сработал известный мастер, Поликарп Евстигнеевич, по прозванию Кувалда… — дед закопошился в своём кошеле, доставая какие-то хитрые железочки, крючки, отмычки. — Знатный мастер был. Ентому замку, Федь, ажно полторы тыщи лет, а посмотри — как новенький.

— Так давно? Надо же…

— Нам про Кувалду ишо в академии рассказывали, а с его работой я только лет через двадцать впервые столкнулси после выпуска, — дед присел на корточки и принялся ковырять замочную скважину своими железяками. — Талантливый мастер, ничего сказать не могу, — дед замер на секунду, потом поднатужился и замок громко щелкнул, — да только на любой хитрый замок, другой талант найдётси!

— Ну, деда, — я в восхищении развел руки в стороны, — даже слов подобрать от восторга не могу.

— Потом подберешь, внучек. Запишешь и мне отдашь в двух екземплярах… Пошли што ли?

Михалыч легонько толкнул дверь и та, тихо скрипнув, открылась на пару сантиметров, а я зажмурился — сейчас ка-а-ак долбанёт чем-нибудь! Не долбануло. Но защита сработала: дед, довольно улыбаясь, распахнул дверь и сделал шаг внутрь и тут же с дверного проёма в него метнулись зеленые светящиеся щупальца, оплели деда как домашнюю колбасу и приподняли над полом.

— Мать! — сказал дед.

— Мать! — согласился я с ужасом смотря на раскачивающегося на зеленых нитях деда.

— Чего смотришь, Федька?! —прохрипел дед. — Ныряй мимо ентих зеленых гадов внутрь!

— Чего-то не хочется, деда. А оно и меня схватит и будем мы тут вдвоём болтаться, как мухи в паутине. Я лучше к Кощею сбегаю, повинюсь, он тебя и освободит.

— Федька! Ныряй, кому говорю! Двоих ента зараза не удержит! Ныряй давай, пока оно меня пережёвывает!

— Оно тебя ест?! — взвизгнул я, оглядываясь в поисках чего-нибудь тяжелого. Да хоть вообще чего-нибудь. В отличие от обычного бардака в коридорах, в этом закутке не было ничего, кроме пыли.

— Да енто я к слову, внучек, не пугайси, — хмыкнул дед. — Давай, внучек, пролезай между веревками внутрь.

— Уф-ф-ф… Шуточки у тебя, — я присмотрел место, где щупальца находились наиболее далеко друг от друга, нагнулся и осторожно полез, перешагивая через отдельные отростки, стараясь не задеть ни один. Всё это сильно напоминало лазерную сигнализацию, ну, знаете, все эти пересекающиеся лазерные лучики, через которые надо пробраться, не тронув ни одного.

— Ты, внучек, будто Скайуокер по Звезде Смерти крадёшьси, — хмыкнул надо мной дед, — лезь, не бойся, оно не кусается.

— Да? — протянул я с сомнением и осторожно коснулся пальцем одного щупальца. И правда, не кусается и даже током не шибануло. Упругое и теплое. Ну, ладно, я брезгливо вытер палец о майку и уже более смело полез внутрь.

В оружейной было сыро, прохладно и совершенно темно. А где все эти факелы и горелки на треногах, которые обязательно присутствуют в вечно работающем состоянии по стенам и углам в любом порядочном подземелье или гробнице? Да уж, не Голливуд, недодумал тут царь-батюшка, антуража не хватает. Я включил фонарик на кольце и ахнул. Помещение было небольшим, ну так, комната десять на десять, но вся завалена грудами самого разнообразного оружия. Из большой кучи прямо передо мной высовывались рукояти мечей, сабель, торчали копья, высовывались изгибы луков. И таких куч было несколько, да и просто на полу совершенно бессистемно валялись всякие интересные штучки. На стенах оружие висело уже в более приличном виде, похожее на экспонаты музея. Глаза просто разбегались от этого изобилия.

Ухватив двумя руками рукоять меча, торчащего из кучи, я потянул его на себя. Здоровенный-то какой! И тяжелый.

— Попалось, чудище заморское?! — зловеще протянул я, замахиваясь мечом над головой.

Ну, попытался замахнуться, если честно. Выше пояса приподнять эту рельсу я не смог и с сожалением выпустил меч из рук и он, ехидно звякнув, рухнул обратно на гору оружия.

— О, а вот это мой размерчик! — я заметил висящую на стене шпагу. Натуральная такая, а-ля три мушкетера. Длинная, с рукоятью, защищенной округлой гардой, переплетенной металлическими пластинками.

— Господа, гвардейцы! — я как мог скопировал мушкетерскую стойку. — Я имею честь атаковать вас. Защищайтесь, канальи!

— Наигралси, внучек? — отрезвил меня голос деда.

— А? О, пардон, деда, увлёкся. Классная шпага, дед! Давай тоже возьмем? Я на ковер в Канцелярии повешу.

— Конечно, внучек. Пущай повесит до первого захода к нам Кощеюшки. А потом и ты рядом с ней висеть будешь.

— Вот всегда ты так, дед. Все мечты как партизаны поезда под откос пускаешь.

— Феденька, — ласково протянул Михалыч, — ты ежели нарезвилси, то поищи, паршивец около двери рычажок какой! Сколько мне еще тут висеть из-за тебя паразита?!

Я виновато повесил шпагу на место и направил луч фонарика на стену около двери:

— Тут никакого рычажка… А с этой стороны… Ого, ничего себе рычажок! Да это — рубильник какой-то на атомной электростанции!

— Вот и дёргай его, внучек, — проворчал дед, покачиваясь на щупальцах. — Сколько же можно над старыми людями издеватьси?

Ага, "дёргай". А если он не дёргается? А если я не Илья Муромец и даже не Алеша Попович? Пришлось подобрать боевой молот, точнее — молоток, и лупить им по рычагу, пока он не начал поддаваться и по сантиметру опускаться вниз.

— Уф-ф-ф… — сказал дед падая с полуметровой высоты, когда щупальца внезапно втянулись в косяк двери.

— А-а-а!!! — сказал я, устало роняя молоток прямо себе на кроссовок.

— Вот и славно, внучек, — подытожил операцию спасения дед. — Давай быстренько ищем подарок и пора дёру отсюдова давать. Мало ли какие тут ишо защитные ловушки. Может у Кощеюшки уже в башке колокольчик тренькает мол, грабят тебя, батюшка, высылай срочно рыцарей-зомби, порубить на кусочки воров удалых.

Тяжелые мечи, щиты, копья и булавы мы отвергли сразу. С луками, после недолгого спора, тоже не стали заморачиваться — мы оба особо в них не разбирались, а наобум выбрать дешёвку китайского производства не хотелось. В конце концов, Михалыч выудил из дальней кучи изогнутую саблю в ножнах. Рукоять, как и ножны, были отделаны драгоценными камнями, только не аляповато на показ, а строго так, солидно и в целом очень богато. Дед вытащил сверкнувший в луче фонарика клинок и лихо завертел им над головой. Лезвие со свистом разрезало воздух, дед задорно скалился, а я, хихикая, отступил на пару шагов:

— Где это ты на шамахана учился, деда? Ловко как саблей вертишь. Тоже в академии учили?

— Жисть и не такому научит, — Михалыч прекратил баловаться и эффектно закинул саблю в ножны. — Тикаем, внучек, пока не началось.

* * *

До начала свадебной церемонии оставалось еще три часа, когда в Канцелярию ворвалась Елька и запрыгала на месте:

— А батюшка царь! А горе-то какое! А что случилося-то! А я сейчас вам как скажу!.. Ан, нет, не буду говорить, а то вы все тут и откинетесь от ужаса! А будет нам тогда не свадебка, а самые настоящие похороны! А хорошо, что уже еда наготовлена — на поминки сгодитси!

Мы только вздохнули, уже почти привыкнув к Елькиной манере вести разговор и продолжили заниматься своими делами. Успокоится — сама расскажет.

— А что же вам не интересно? — удивилась юная кикимора, не переставая подпрыгивать. — Али всё равно, что с другом вашим приключилося? А он, бедненький сейчас небось… А вы! А он… А бедный, несчастный Калымдай! — взвыла она напоследок.

— Калымдай? — насторожился я. — А что с ним?

— А нету! — торжествующе развела руки в стороны Елька. — А украли его, кровинушку нашу! А налетели из-за угла в чистом поле, да на конях вороных, да схватили жениха нашего! А передать велели, что без выкупа и не отдадут-то! А вот так вот, батюшка! — Елька топнула ногой и картинно подбоченилась.

Маша с Олёной хихикнули, Михалыч сплюнул и пошаркал за тряпкой, бесенята, не отрываясь от мультиков, одновременно подняли над спинкой кресла лапки с вытянутыми большими пальцами. А я… А я вздохнул:

— Это что, какие-то местные обычаи — женихов красть?

— Да чего только не крадут, внучек, — тоже вздохнул дед. — Что плохо лежит — обязательно свистнут.

— Так вроде бы невест крадут или я что-то путаю?

— Готовь денежку, внучек, — снова вздохнул дед.

Пришлось раскошеливаться, куда же деваться? Пять бутылок самогона, копченый окорок и горсть меди просвистели мимо нас в лапы бесстыжих вымогательниц, но Калымдай через полчасика был честно возвращен нам, смущенно ухмыляющийся и слегка помятый.

Организаторов похищения узнать не удалось, а вот непосредственным исполнителем выступила наша незабвенная бухгалтерша. Она просто приподняла полковника за шиворот, заломила ему руку за спину и заперла в какой-то каморке.

— Я же не идиот, — смущенно улыбался Калымдай, на вопрос почему же он не вырвался и не убежал? — Агриппина Падловна у меня сейчас фактически за тёщу выступает. Пускай дамы порезвятся, от меня не убудет.

Пока дед наглаживал Калымдаю его парадный мундир, я отправился к царю-батюшке, уточнить детали свадебной церемонии. Ну не в курсе я совершенно, как тут свадьбы проводят. В Лукошкино, да и на всей Руси, в принципе понятно. Сваты пьянствуют, друг к другу ездят, выкупы там всякие и прочие обряды, а потом венчание в церкви и пир горой. А у Кощея как? Понятно, что ни о каком венчании и речи нет. Может быть, шамаханский шаман должен тут дискотеку зажечь со своими шаманскими плясками? Ничего, сейчас царь-батюшка мне всё разъяснит.

Не разъяснил.

Царь-батюшка находился в последней стадии сурового самогонного отравления. На полу кабинета, свернувшись калачиком, уютно похрапывала Елька в окружении четырех аккуратно поставленных вокруг нее знакомых бутылей самогона. Через пятую, наполовину пустую, на меня пристально всматривался глаз царя-батюшки, тогда как второй глаз был закрыт. Ароматы в воздухе плавали ещё те.

— Здрасте, Ваше Величество, — машинально пробормотал я.

— Брфрым фыбрумым врубым! — вежливо кивнул Кощей.

— И вам того же… Гюнтер!

В кабинет шагнул дворецкий и я вопросительно указал взглядом на царя-батюшку. Гюнтер вздохнул и развел руками. И никаких слов не надо.

— Гюнтер, через час уже церемония, хоть ты мне объясни, как у вас тут во дворце свадьбы проводят?

Гюнтер снова вздохнул, потыкал себя пальцем в горло и пожал плечами.

— Говорить не можешь?

Кивок.

— Мороженного обожрался?

Недоуменный взгляд и кивок в сторону Кощея.

— Аллергия на самогон, горло распухло?

Гюнтер указал пальцем на Кощея, потом на себя, а потом разыграл милую сценку "Отелло душит Дездемону за вегетарианский борщ".

— Царь-батюшка придушил?

Кивок.

— Ох, ладно, — знать не хочу какие у них тут развлечения со скуки. — Так что со свадьбой?

Пожатие плечами.

— В смысле — не знаешь? Никогда тебя на свадьбы не приглашали?

Кивок.

— Это за вредность или за противный образ жизни?.. Не надо, не отвечай. А кто про свадьбы знать может?

Гюнтер помотал головой.

— В смысле — никто? У вас тут что, свадеб не бывает?

Гюнтер облегченно вздохнул мол, дошло наконец-то и кивнул.

— Весело… Слушай, ну царя-батюшку хоть немного надо себя в чувство привести. Без него вообще никак. Займись, а?

Гюнтер кивнул в последний раз, а я в глубокой задумчивости вышел из кабинета, по пути машинально почесав гребень на голове змеепингвина, топчущегося на коврике у дверей.

— Деда, а как тут свадьбы… — ворвался я в Канцелярию и тут же осёкся, увидев заинтересованный взгляд Калымдая. Ну не расспрашивать же при женихе, как вообще свадьбы проводят? — Я говорю, свадьбы тут масштабные, наверное, бывают, да?

— Да кто их, внучек, — пожал плечами дед, близоруко щурясь, колдуя над иголкой с ниткой, — вот сегодня и посмотрим.

Жаль, инета нет. Уверен, что введи в Яндекс запрос типа "Как проводят свадьбы во дворце Кощея", я получил бы несколько миллионов ответов. А, ладно, что я — дурнее Яндекса? Разберемся по ходу действия.

* * *

Разбираться толком не получилось и именно из-за действия. А действовать пришлось быстро. В итоге, забегая вперед скажу, что свадьба получилась живенькая, весёлая, без всяких этих ужасных обрядов, которые так ненавидели мы с Калымдаем и на которых так настаивали наши девчонки. Главное — жених с невестой остались довольными.

Убитых тоже не было. По крайней мере, мне о таких не докладывали.

А теперь, дамы приготовьте платочки, кавалеры стисните зубы и кулаки — мы начинаем торжественную церемонию!

Которую, как оказалось, проводить было негде. Тронный зал-то уже заставили весь пиршественными столами, да еще и моя разлапистая ёлка посредине. Зато плакат почти на половину зала получился отличный, красивый и яркий:

"КАЛЫДАЙ В НАТУРЕ! ТАМАРКА ВАЩЕ НИШТЯК! СВАДЬБА БЛИН!"

Орфография у Аристофана хромает, конечно, но в целом душевно и с чувством. Всё равно переделывать некогда.

Царя-батюшку, не пожелавшего расстаться с остатками самогона в большой бутыли, водрузили на трон (на мой трон, кстати!) и он рассеяно пялился куда-то вдаль, раскачиваясь в такт песенке, которую мурлыкал себе под нос:

Волчик полюшком бежал,

Ай люли, ай люли,

Громко песенку орал,

Ай люли, ай люли,

Его зайчик повстречал,

Ай люли, ай люли,

Волчик зайчика сожрал,

Ай люли, ай люли,

Тут и песенке конец,

Ай люли, ай люли,

Вот какой я молодец,

Ай люли, ай люли.

Короче, батюшка был счастлив. Не будем ему мешать.

Началась церемония с торжественного входа в зал молодых в сопровождении родных, близких, друзей, ну и остальных придворных, которые смогли поместиться тут. Я, надев в связи с официальным событием свой плащ, резво побежал к трону, приподняв полы, напоминая самому себе монаха, опаздывающего к ужину. Забравшись на ступеньку трона, я замахал руками, показывая, что молодых надо вести сюда, обходя и ёлку и столы. Конечно, всё перепутали, жениха с невестой разделили и повели ко мне по разным сторонам ёлки. А ничего так — символично получилось. Типа сердца такие разделенные и вдруг встретились у царя-батюшки… Короче, именно такой романтизм мы заранее и запланировали, понятно?

Кощей, у которого, кстати, это был первый выход на публику после отсидки, на толпу не обратил никакого внимания и мне пришлось завести руку за спину и подёргать его за сапог. Царь-батюшка удивленно посмотрел на меня, заметил наконец-то толпу и помахал всем бутылкой. Придворные радостно взревели. Царь-батюшка милостиво покивал головой, встал, обвел бутылкой зал, потыкал ею же в молодых, крепко приложился к горлышку и рухнул обратно на трон. Одобрил, будем считать. И совершенно ясно, что вести церемонию придется мне — от Кощея толку сейчас никакого.

— Дамы и господа! — решился я, наконец. — Товарищи! Больше скажу — друзья!

Оратор из меня никакой, честно признаюсь.

— Сегодня я собрал вас здесь по особому поводу!

Только бы не ляпнуть мол, к нам едет ревизор.

— Мы собрались, чтобы соединить два любящих сердца и, следуя определенному алгоритму, создать новую ячейку памяти… пардон — общества!

Уф-ф-ф…

— Исходя из вековых правил, вынужден уточнить у молодых их намеренья. Итак, Тамарка, желаешь ли ты выйти за… Олёна, а ты чего ревёшь? Случилось что? Нет? От счастья? А, ладно… Только больше не перебивай меня… На чем я остановился? Ах, да. Тамарка… Да вспомнил я, вспомнил, хватить орать! Сейчас стражу позову! Ну-ка, заткнулись все быстро! Вот… Сбили… А, ну да. Тамарка, отвечай как на духу — хочешь ли ты выйти замуж за нашего славного полковника, великого героя, победителя страшного Манбангарола (потом расскажу кто это), короче, за Калымдая? А?.. Что?.. Ни фига не слышно… Ну, будем считать, что — да. Та-а-ак… Теперь — Калымдай… Да погоди ты, дай вопрос задать! По правилам же надо, по обычаям, которые нам от дедов-прадедов пришли! Итак, Калымдай, берёшь ли ты в жены Тамарку, присутствующую тут? Давай, теперь ори… Ага, понял. Ну, раз молодые не против, так и мы возражать не будем, верно? Ха-ха!

(Дружный смех, бурные аплодисменты).

Так, что там дальше? Ага, надо еще спросить, нет ли кого-то там, кто рискнёт жизнью и здоровьем и выступит с компроматом против жениха или невесты. Или как там правильно?

— Если среди присутствующих есть такой идиот, который имеет что-то против этой свадьбы в целом и против категорически одобрившей свадьбу Канцелярии в частности, пусть скажет сейчас или же пусть заткнётся и побережёт своё здоровье… Ну? Нет дураков?

— Я, батюшка! — вперёд вдруг протолкалась очень полная девушка с рожками на голове. Ага, бесовка. Я уже начал разбираться в местной нечисти. — Я против, Ваше Величество!

— А чего так? — удивился я. — Калымдай наделал тебе десяток детишек, а теперь от алиментов увиливает? Калымдай, проказник, ну-ка признавайся!

— Ни в одном глазу, Федор Васильевич, — пожал плечами полковник. — Я эту милую мадам первый раз в жизни вижу.

— Милую? — прошипела Тамарка?

— Мадмуазель, вообще-то, — томно протянула бесовка.

— Как звать тебя, мадмуазель?

— Василиса, батюшка.

— Угу. И с чего бы это ты, Василиса, выступаешь тут против этой свадьбы? Коротко и по существу.

— Замуж хочу, батюшка, — потупила глазки бесовка. — А давайте полковника на мне женим?

Пока придворные хохотали, а Калымдай с Агриппиной Падловной крепко держали Тамарку, порывавшуюся кинуться на Василису, я, отдышавшись и дождавшись когда все немного утихнут, предложил:

— Давай, красна девица по-другому сделаем. Сейчас ты молчишь в тряпочку, а еще лучше — удираешь подальше от греха и мести невесты, а потом, после праздников зайдёшь в Канцелярию. Подумаем, как тебе помочь.

Мне понравилась Василиса своей бойкостью и живостью, возможно, она может нам пригодиться в очередной гениальной операции. Кстати, заметили — даже во время праздника, не забываю о делах думать? Государственный ум, что есть, то есть.

— Всё? — поинтересовался я, когда Василиса изящным бульдозером разрезала толпу, быстро покидая церемонию. — Ещё сумасшедшие есть против свадьбы выступить?

Оказалось, что есть.

Пора на опушке у Лысой горы психбольницу строить. Довёл Кощей-батюшка своих подданных до душевного расстройства.

Вперёд выступил здоровенный детина, на пару голов выше меня, а судя по одеждам из шкур и опять же — маленьким рожкам на голове — шамахан.

— Моя приходить и Тамарка забирать! — проорал он, скидывая безрукавку из волчьей шкуры. — Калымдай кирдык сейчас будет!

Я с опаской оглядел обнаженного по пояс бугая, на показ поигрывающего мышцами. Какой же это шамахан? Это — Терминатор самый настоящий в исполнении Шварценеггера. Рядом томно вздохнул Гюнтер.

— А чего вдруг такие страсти? — решился поинтересоваться я. — Вы с Тамаркой давние знакомые что ли?

— Никагда нэ видэл! — отмахнулся терминатор. — Калымдай кирдык! Она мая будэт!

— Ну, суть претензий понятна, — вздохнул я. — Что скажите, гости дорогие? Храбреца с почестями похороним или в лес на радость волкам выкинем?

— Минуточку, Федор Васильевич, — Калымдай скинул китель, выставив на общее обозрение белую кружевную рубашку. — Дозвольте мне?

— А надо ли самому? — протянул я с сомнением, но тут меня за рукав дернул Михалыч и зашептал:

— Не лезь, Федька! Енто же игрища у них такие, шамаханские. Мордобой предсвадебный.

— Да? Вот же дикари. Ну, раз это понарошку… Ну, давайте тогда, разрешаю. Только не тяните, а то гости уже устали, покушать и выпить хотят.

Гости дружно закивали, а бойцам выдали по сабле и они стали на пяточке возле трона друг напротив друга. Замелькали сабли, выбивая тучи искр, бойцы закружились в пляске. Это было изящно, показательно, невероятно быстро и… очень скучно. Ну да, здорово, но эти двое бились с таким мастерством, что было невозможно уследить за их движениями. Просто смазанные полосы в воздухе, осыпаемые искрами. Я зевнул, Михалыч почесался, Кощей за спиной булькнул самогоном, Гюнтер снова вздохнул.

Минут через пять, народ уже откровенно заскучал. Кое-где над гостями вился дымок самокруток, дамы оживленно обсуждали наряд невесты, под ёлочкой кого-то пинали ногами. Живенький ритм свадьбы явно нарушился, а эти показушники без устали крутили финты, выписывали пируэты, бахвалясь своим мастерством. Да мы и так в Калымдае не сомневались. Похоже, у него комплекс неполноценности и он всячески старается его компенсировать вот такими показательными выступлениями. Пора, пора психушку строить…

— Гюнтер, сходи, разними их, — предложил я.

Дворецкий опасливо покосился на звякающие сабли и категорически замотал головой.

— Деда?

— Кто тут из нас царь? — проворчал Михалыч.

Ну, как всегда — всё самому делать приходится.

— Калымдай! — заорал я. — Хватит! Всё-всё, завязывайте.

Бойцы остановились, гости оживились и снова подтянулись к трону. Калымдай со своим спарринг-партнёром довольно улыбались, хотя оба были в порезах и царапинах. У полковника его щегольская рубаха была разрезана в двух местах и сквозь неё уже проступила кровь, а у терминатора кроме порезов на груди, алой полосой через всю щеку тянулся новоприобретенный шрам, но рожи их так и сияли от удовольствия. Дикари-с.

— Ваше Величество, — галантно поклонился терминатор и продолжил без всякого акцента: — Прошу прощения за задержку свадьбы во время этого представления, но умоляю не гневаться, а понять нас — традиции.

Так он еще и Калымдаев воспитанник, судя по манерам. Клоуны, блин. Ладно.

— Молодец, служивый, стань в строй… Э-э… к гостям, говорю иди… Хорошо, порезвились немного, а теперь продолжим. Продолжим, говорю! Ну-ка заткнулись все дружно и слушаем меня-батюшку!

Когда воцарилась тишина, я перешёл к заключительной части:

— По древним нашим традициям, даденым нам дедами-прадедами, правящий ныне монарх, то есть — я, — я смущенно шаркнул кроссовком, — волею, данной ему… блин, ну, мне, то есть… Короче, волею данной мне богами, а главное — Кощеем-батюшкой, я имею полное право соединить этот союз двух любящих сердец, чем сейчас и воспользуюсь.

— Наконец-то, — загалдели в зале, — давно пора! Жрать охота!

— Цыц! Итак, вот этой самой волей, данной мне вышеперечисленными лицами, объявляю нашего славного полковника Калымдая и очаровательную Тамарку, племянницу, кстати, нашей не менее очаровательной Аргриппины Падловны, мужем и женой! Давайте, целуйтесь. Ура!

— Ура! — заорали все, а Калымдай с Тамаркой принялись за поцелуйчики.

— Пожрём теперь! — радовались придворные.

— Нет, ты глянь, Свиридовна, как он к ней присосался, а!

— И не говори, Марусь, а мой-то, чмокнет разок в щёчку и сразу в койку тащит. Никакого романтизьму.

— Серёга, забей и мне место поближе вон к тому осетру, что рядом с бутылками лежит! А то, вона Мишка с евойнаю бандой уже тудыть нацелилси!

— Эй, Калымдай, ну куда ты руками полез?! Гля, Семёновна, так и шарит, так и шарит! Погоди, родненький до спальни, там-то уж и порезвишьси!

— Да не мешай, Григорьевна. Хоть посмотреть-то…

Я стоял, приветливо улыбаясь во все стороны и шипел сквозь зубы:

— Калымдай, завязывай! Тамарка, хватит же! Сейчас гости нас сожрут вместо закуски! Агриппина Падловна, ну хоть вы на них повлияйте! Ну что это за бесплатный сеанс немецкого порно?!

Наконец все утихомирились и расселись за столы. Не всем, конечно, хватило места в тронном зале, но и обиженных не было. Пиршественный стол продолжался в коридорах, не прерываясь, заворачивая на поворотах, проходя через малые залы и так по всему дворцу. Кощея беспокоить не стали, только поменяли опустевшую бутылку на новую, а через полчаса Гюнтер при помощи рыцарей-зомби, оттащили царя-батюшку в соляную комнату — нельзя пока ему долго вне её находиться. И понеслось.

Хоть я и старался есть поменьше, но блюд было так много, а еда смотрелась так аппетитно, что выдержать такого искушения слабое сердце несчастного, но гордого компьютерщика, не смогло. Сердце шепнуло желудку "Давай", тот взвизгнул от радости, мозг вздохнул и отключился, а руки и челюсти перешли в активный режим. Наконец-то!

И, кстати, тут некоторые злопыхатели, обвиняли меня в чрезмерном употреблении алкоголя. Так вот, на свадьбе я практически не пил! Я ел. Наш дорогой и любимый садист Иван Палыч расстарался так, что оторваться от очередного блюда, будь это хоть всегда горячо любимый мной шашлык или банальный запечённый целиком осётр, не было никакой возможности. Неудивительно, что через три-четыре часа, я осоловело сидел над серебряной миской с холодцом, лениво выковыривая из него морковку и устало подымал над головой играющий самоцветами золотой бокал, с всё еще первой дозой коньяка. Или дед подливал мне? Не помню.

Помню, что Михалыч с рыцарями подхватили меня и потащили из зала.

— Вы чего? — слабо отбивался я. — А тортик?

— Мы принесём вам, мсье Теодор, — успокаивающе икнула Маша, а Олёна только устало прикрыла глаза колечками из огурцов.

Понимаю. Смотреть на это изобилие было больно, а съесть хоть крохотный кусочек не было уже никакой возможности.

— Деда, давай по маленькой за молодых? — предложил я, когда меня тащили, огибая Аристофана, сидящего на табурете и наяривающего на балалайке "Мурку".

— Быстрее, — шипел дед на рыцарей. — Выносите царя-батюшку, пока не началось.

— А что должно начаться? — возмутился я. — Почему царь не в курсе?!

— Драка, внучек.

— Почему?

— По обычаю.

— А да, — понимающе покивал я и тут же всполошился: — Деда, они же мне тут ёлочку на фиг снесут!

— Не боись, Федька, — поднялась с лавки монументальная главбухша. — Я прослежу. А ты отдохни родимый… Ишь как красиво про мою Тамарку с евойным кобелём сказал…

Левый глаз упёрся в потолок и что-то там разглядывал с величайшим вниманием, зато правым я увидел, как в центр между столов вышла ухмыляющаяся двадцатка бесов, а им на встречу поднялись Калымдаевские спецназовцы. Сквозь кровь, брызнувшую из носов и пяточков, я заметил, что Агриппина Падловна грузно, но поспешно шагает к ёлочке, отсекая по пути огромными ручищами, сбившихся с пути истинного драчунов.

За ёлочку я больше не беспокоился. А вот десерт…

— Деда, ты напомни там про тортик, — попросил я, проваливаясь в сладкий сон, едва замечая, как Михалыч заботливо подтыкает мне одеяло. — И Дизеля выключи, пожалуйста…

Здравствуй, дедушка Кощей, борода из ваты, или Дети — это наше всё

— Надо, Ваше Величество, надо, — терпеливо убеждал я Кощея-батюшку. — Это же какой резко положительный имидж вы себе сделаете, прикиньте только! И вовсе не в том смысле положительный, что добрый, а в том, что народ ваш, и так безмерно вас любящий, ва-а-аще воспылает невиданным патриотизмом!

— Вот сам шутом гороховым и скачи вокруг ёлки своей, — устало огрызался царь-батюшка, с наслаждением прихлёбывая густой кофе из небольшого, искусно гравированного черепа какого-то незадачливого беса, попавшегося в недобрый час под руку неизвестному мне мастеру.

— Детей с самого раннего возраста надо воспитывать в почитании царя и Отечества, — назидательно произнёс я, принюхиваясь к кофе.

— Гюнтер! — проорал батюшка. — Чашку кофе Статс-секретарю! Или тебе коньячку плеснуть?

— На работе не пью, Ваше Величество, — отрезал я. — А за кофе — спасибо, с удовольствием.

Михалыч уговаривать царя-батюшку вместе со мной не пошёл мол, "покочевряжется и сам согласитьси", поэтому отдуваться за всех, как обычно приходилось мне одному.

Мы посопели друг на друга над горячим кофе и я решился на шантаж:

— Ну что ж, Ваше Величество, раз вы так категорически не хотите детишкам праздник устроить, придётся мне Деда Мороза звать.

— Так он тебе и придёт, — хмыкнул Кощей.

— Придёт. Аристофана попрошу, и он со своими и Калымдаевскими ребятами запросто его приведёт, — отмахнулся я чашкой и тут же взвыл от капелек кофе, упавших на джинсы.

Царь-батюшка ухмыльнулся, а потом задумался:

— Ну, эти да, могут и притащить Мороза… Да только это совсем не то будет.

— Вот и я о том же! — завопил я. — Одно дело какой-то там старый дед (прости меня, дедушка Мороз, я для ребятишек стараюсь), а другое дело — вы, наш Великий и Ужасный и горячо всеми любимый!

— А сам чего бороду нацепить не хочешь? — проворчал Великий и Ужасный. — Или, вон, Михалыча задействуй. Хочешь — Гюнтера одолжу на праздник?

— Не надо Гюнтера, — твёрдо заявил я. — А сам я такую ответственную роль не потяну — солидности во мне мало. Пока. А вот Михалыч, он запросто с таким делом справится, да и народ его любит. Только не в этом же дело, а исключительно в вас.

— И что мне делать нужно будет? — сдался Кощей.

— Ой, да там особо и ничего, — засуетился обрадованно я, — мы там с детьми поиграем, зажжём их хорошенько к вашему выходу… Нет-нет, это я в переносном смысле, не радуйтесь… Потом дорогая наша Снегурочка — Агриппина Падловна, вас позовёт, вы и явите всем облик свой ужасный, но благородный. Раздадите детям подарки, послушаете их выступление и всё. Делов-то Ваше Величество, на одну рюмку коньяка всего.

— Налить?

— Не-не, это так, к слову пришлось.

— А я выпью, пожалуй…

— Эх, ну давайте и мне тогда, Ваше Величество — больно смотреть, как вы тут в одиночестве спиваетесь.

Коньяк был так себе, сигары как обычно — вонючие, но пришлось пострадать ради царя-батюшки.

— Шубу вам надо, красную или синюю, — рассуждал я, попыхивая сигарой. — Бороду уже Елька сделала. Хотите примерить?

— Давай, — проворчал Кощей. — Не из блохастых каких котов шерсти надёргала?

— Баран, Ваше Величество. Ой, не в том смысле, что это вы — баран, ну что вы сразу за меч-то хватаетесь? Я говорю мол, шерсть баранья.

— Не по-царски как-то, — брезгливо покрутил он в руках белоснежную бороду с тесёмками.

— Хотите, бесов на Северный полюс зашлю, какого-нибудь белого медведя обстричь?

— Ну и как её цеплять? Гюнтер! А ну-ка, голубчик… Что ты хихикаешь, Федька?.. Давай, Гюнтер, цепляй это уродство на меня, великого.

— Уродство, Ваше Величество, не поспорить, — кивнул дворецкий, завязывая тесёмки на лысом черепе. — Лёгкая небритость куда как больше вам идёт. Вид такой сразу мужественный, брутальный…

— Тьфу, ты! Тащи зеркало и слюни подбери!

— Корону приладьте сверху, Ваше Величество, — напомнил я. — А что? Совсем даже неплохо. Эдакий, модернизированный Дед Мороз с нашим, местным уклоном.

Кощей покрутил бородой перед зеркалом, поморщился, еще раз сплюнул и вдруг задумался:

— А может и мне бороду отпустить, а, Фёдор? Небольшую такую, эспаньолку?

— Да кто вас знает, Ваше Величество, — пожал я плечами. — Вы ко мне в Канцелярию приходите, у меня программка одна есть, можно на вашу фотографию разные бороды прикладывать и посмотреть, как оно выглядеть будет.

— Оно?

— Изображение, — выкрутился я. — И, кстати, Гюнтер, в той программе не только бороды, но и прически и всякий макияж примерять можно. Губную помаду подобрать или там выщипанные брови приладить.

— Сами пробовали? — оживился дворецкий.

— Вот, воистину "тьфу ты", Ваше Величество, — отвернулся я к ухмыляющемуся Кощею.

— И когда мне лицедействовать придётся?

— А завтра, прямо с утра, в десять часов, Ваше Величество. На часок, не больше.

— Чего ради имиджу не сделаешь, — вздохнул царь-батюшка. — Иди, Федька, не мозоль больше глаза мои печальные, пришибу ведь ненароком.

— Ухожу-ухожу, — поднялся я. — Видите Ваше Величество, какой у нас прогресс? Раньше сожрать обещали, а теперь только… Всё, положите меч, уже ушёл.

* * *

— Елька! К ноге! — проорал я, в который раз любуясь нашей ёлочкой в тронном зале.

— А звал, батюшка? — поорала кикимора сзади.

— А звал, — поковырялся я мизинцем в ухе.

— А вот она я вся тута!

— А вижу. Аелька, блин. Всё готово к утреннику?

— А всё, батюшка! — Елька начинала загибать пальцы. — А платьице тётушке моей пошили, а кокошник я саморучно в Лукошкино спёрла! А детки песенку про ёлочку разучили! А ёлочка вот она — пред тобой, батюшка стоит, раскрасавица наша!

— А подарки?

— А иди, посмотри, батюшка! — кикимора схватила меня-батюшку за руку и поволокла за трон к небольшой дверце в подсобку. — А вот они все!

— Ничего себе, — я окинул взглядом гору свертков и пакетов, высотой с Кощея. — Ни в какой мешок не поместятся…

— А можно сюда бегать и таскать детишкам подарочки-то!

— Не, не очень как-то… О! Попробую у Михалыча его кошель безразмерный выклянчить на часок! А разноцветные шнурки, которыми подарки обмотали, это?..

— А как в воду глядишь, батюшка! — запрыгала от восторга Елька. — Белый шнурок — для девоньки подарок, а черненький — пацанчику малому!

— Кухня сладости на завтра готовит?

— А как же! А я сама бегала проверять, а вкуснотища-то, батюшка!

— Осталось детям что-нибудь после твоей проверки?.. Ладно-ладно, не завывай, шучу. Давай, работай и смотри мне тут!

Михалыча уговорить сдать кошель в аренду, оказалось вовсе не так сложно, как я думал. Всего три часа выклянчивания, уговоров, взывания к уму, чести и совести и дело в шляпе. Сдался дед перед массированным натиском всей Канцелярии, когда все мы стояли перед ним на коленях, жалобно протягивая к нему руки и завывая настолько натурально, что лукошкинские нищие вымерли бы от зависти, услышав нас. Дед плюнул, матюкнулся в последний раз, махнул рукой и, взяв с нас клятву о выплате ему ста золотых за аренду, ворча ушёл в свою комнату опустошать кошель. Ура.

Девчонки, как всегда хихикая куда-то тут же удрали, Аристофан пошёл укреплять нервы самогоном в казарму, Калымдай, отряхнув колени, отправился домой к своей ненаглядной Тамарке. Кстати, квартирку они себе урвали совсем рядом с нами — за два коридора. Я устало плюхнулся на диван, пытаясь сосредоточиться на завтрашнем празднике, однако звуки издаваемые колонками компа, никак не давали собраться с мыслями. Что-то очень знакомое… Ну, конечно — четвертый эпизод "Звёздных войн". Похоже, бесенята начали в который раз пересматривать сагу сначала. Ладно, пусть резвятся, вырастут — джедаями станут. Нет — ситхами, скорее всего.

* * *

Утро детского праздничного дня началось с моего личного кошмара. К нам в гости приехала Морская царица Морисента со своим царственным сынулей Моришуром. Нет-нет, царица была мне очень симпатична и как монарх и просто как женщина, вот только она оказалась уж больно любвеобильной, а в качестве объекта своих притязаний выбрала меня. Нет уж, хватит. Один раз я ей уступил исходя исключительно из государственных интересов и довольно.

Сплавив Моришурчика под опеку Ельки, я подхватил царицу под руку и потащил в библиотеку:

— Ваше Морское величество, — нашёптывал я по пути, — к моему величайшему стыду, должен всё же вам признаться, что я вовсе не тот, за кого себя выдавал.

— Даже так, господин мой Кощей? — кокетливо приподняла она брови?

— Ага, Ваше Величество. Не Кощей я. Ну, в каком-то смысле, в определённых ситуациях я выступаю от его имени…

— Не переживайте, дорогой мой Фёдор Васильевич, — ущипнула меня за задницу Морисента. — Я в курсе и надо сказать, меня это только радует.

— Увы, солнце моё, — вздохнул я, потирая джинсы в пострадавшей точке, — нам не суждено быть больше вместе, как это ни печально. Зато, у вас появилась возможность завести тесное знакомство с самым настоящим Кощеем! И скажу вам, — я понизил голос, — наш Великий и Ужасный, ого-го какой! В том самом смысле, ага.

Морисента была, как минимум заинтригована и, сдав её на попечение Гюнтеру, который с энтузиазмом принялся за все эти дворцовые ритуалы, я облегченно вздохнул и тихо хихикая, быстро рванул из библиотеки.

Один ноль, наши ведут.

Так, теперь генератор. Недавно я нашел в завалах всяких железок и кабелей, которые перетащил из фургончика в Канцелярию, десятиметровую светодиодную ленту. Да-да, отличная гирлянда, сам знаю. Жаль посмотреть схемы негде, а то можно было бы и мигать её заставить. Ну, ничего и так, думаю, отлично будет.

Двое скелетов под предводительством взволнованного Дизеля, потащили генератор в тронный зал, а сзади вышагивали мы с Михалычем, пытаясь на ходу распутать почему-то вечно запутывающиеся провода.

В тронном зале в одном из углов уже стояли столы с лавками, ожидающие набега юных голодных варваров, а посередине, возле ёлки, суетился новогодний комитет, правда, без горластой Ельки, чему нельзя было не порадоваться.

— Ща между рогов в натуре засажу! — орал взмыленный Аристофан.

— Попробуй только, — парировал Виторамус, — залеплю тебе рот колдовским способом и придётся твой любимый самогон, знаешь каким местом хлебать тогда?

— Что вы опять не поделили? — подошли мы поближе.

Скелеты стали запихивать генератор под ёлку, а Дизель засуетился около них, маша руками.

— Не, ну прикинь, босс! — заорал Аристофан, тыча пальцем в кладовщика. — Этот чмошник, в натуре хочет нас праздника лишить!

— Виторамус? — повернулся к хранителю колдовских штуковин.

— Слушайте его больше, Ваше Величество, — фыркнул бес, традиционно протирая платочком пенсне. — Аристофан, знаете ли, впал в детство и непременно требует, чтобы и его самого и его бандитов…

— Бойцы у меня! — взревел Аристофан.

…— непременно допустили поучаствовать в детском утреннике.

— В натуре!

— Ты чего, Аристофан? — удивился я. — У нас же свой праздник потом будет, там и оторвётесь.

— Ни фига ты, босс не понимаешь, — завыл боевой бес. — У мелких же реально Кощей за Мороза канать будет! А у взрослых — хрен конкретно!

— Аристофан, ну чего ты как маленький?

— А я может душой, блин еще типа маленький!

— Какая душа у беса?

— Да не суть, босс! Это же… блин, как её?.. ну как диск и Крым по-хохляцки?..

— Дискриминация? — угадал Виторамус.

— Во-во, братан, в натуре она!

— Да ты же опозоришься, Аристофан, — я попытался убедить беса, — среди детишек и такой здоровый дубина.

— В натуре, здоровый, это ты правильно сказал, босс. Ну, босс, а босс? — снова заныл Аристофан. — А я и стишок уже выучил. Из "Гамлета".

— Чего?!

— В натуре, босс, — слегка обиделся Аристофан. — Я же типа культурный теперь по самое не могу.

— Ох… Ладно, давай так сделаем — дозволяю тебе присутствовать на утреннике, только в сторонке, а как дело до конкурсов дойдёт, то выйдешь, прочитаешь свой… гм-м… стишок и всё. Только ты один, без своей банды, понял?

— У меня отряд, босс! — радостно закивал рожками бес. — Реально боевой… а, да хрен с ним! Согласен, босс, без базара!

— Внучек, — подшаркал к нам Михалыч, — я проводки твои скрутил, как ты показывал, можно проверять твою гюрл… гёрл… светильники твои, чтоб им пусто было!

— А батюшка! — в зал влетела Елька и волоча за собой совершенно ошалевшего Моришура, — а там уже народ с детишками собираетси под дверями! Запускать? А? Ну запускать же?

Я взглянул на часы:

— Ох, блин и правда, пора. Не успели мы проверить гирлянду, деда, ладно, будем надеяться, что всё в порядке будет.

— Будет-будет, — рассеянно закивал Михалыч. — Ну, всё, побежал я внучек, паразитов своих в костюмы новогодние одевать!

— Во фраки, блин, — хохотнул Аристофан и, увернувшись от подзатыльника деда, рванул занимать место поближе к ёлочке.

— Запускай, — махнул я Ельке. — Пусть лучше тут подождут немного, праздничной атмосферой пропитаются, а то сейчас нам двери в зал снесут на фиг.

Елька всунула мне в руку ладонь будущего Морского царя и юркнула в комнату за троном — готовиться к представлению.

— Э-э-э… Ну, ладно. Ну, что, Моришур, как тебе у нас?

— Зашибись в натуре, дяденька Кощей!

— Это где же ты таких слов нахватался? Ваше будущее Величество, ай-яй-яй, нельзя вам так выражаться.

— А Аристофану можно… — обиженно хлюпнул носом Моришур.

— Так он хоть и здоровый, но дурной. Ты же не дурной, дружище?

— Не-а, — замотал головой пацан, — я в натуре… ой, прошу прощения, господин Кощей. Я просто умный.

— Вот теперь я и сам вижу, что умный, — одобрил я. — А чего это у тебя повязка на глазу? Поранился уже где-то?

— Не, дяденька Кощей, это — костюм маскарадный, мне тётя Елька сделала.

Зал наполнялся детишками, родителями и просто любопытными. Мне тоже надо было идти, но вот что делать с этим мелким царём? Я закрутил головой и заметил одну из девочек Иван Палыча, держащую за руку обычную такую девчушку в нарядном розовом платье и смешными косичками.

— Эй! — махнул я рукой. Вот же, я даже имени её не знаю. — Эй, красавица!.. Нет, не ты… И не ты… То есть, вы тоже конечно красавицы… Ага, да-да, ты! Иди-ка сюда.

— Ваше Величество, — старательно попыталась сделать книксен работница нашей славной кухни.

Девочками этих четырёх необъятных дам, у нас только по привычке называют, а на самом деле от девочек там только половая принадлежность. Маленькие крылышки и могучая фигура — это же никак не признак женского пола? Хорошо, хоть дочка её выглядела самой обычной такой девчонкой.

— Скажи, принцесса, как тебя зовут? — присел я перед ней на корточки.

— Калинка, дядь Федь. Только я вовсе никакая не принцесса.

— Ну, пока не принцесса, а там еще посмотрим. Знакомься, Калинка — это наш гость, Морской царь, а зовут его Моришур.

— Самый взаправдашний царь? — протянула девочка, широко распахнув глазёнки.

— Взаправдашней не бывает, — подтвердил я. — Ваше Величество, позвольте вам представить нашу очаровательную подданную и сразу же просьба — позаботьтесь о ней, пожалуйста, ну, чтобы не обидел Калинку никто, ладно? А то мне бежать надо.

Я подмигнул девчонке, поднялся, шепнул мамаше: "Головой за мелкого отвечаешь!" и рванул к организаторам праздника. А сзади Калинка уже пытала мелкого царя:

— А чего это у тебя с глазом? Ячмень вскочил?

— Не-а, я — Гюнтер!

Надо же, а я думал, он пирата из себя разыгрывает. Популярен, однако, у нас дворецкий.

Детей, тем временем набежало много. Я даже и не представлял, что у нас во дворце столько ребятни. Преобладали маленькие монстрики самой разнообразной масти, расцветки, роста, наличия нестандартного количества голов и конечностей. Вторыми по численности были наши, простые человеческие ребятишки, а за ними шли бесята. Остальных, а их было, наверное, половина от общего числа, я определить не смог, да и неважно это — все они наши. Паразиты мелкие.

Утренник начался с разыгрывания классического интерактивного спектакля, в который по ходу действия втягивали и ребятишек. Зайчик (Елька), стащивший большой окорок у Волка (Виторамус), вначале отнекивался и вину свою не признавал категорически, но потом, под давлением улик и лёгких пыток сознался и кинулся на опережение бить рожу Волку, под радостное улюлюканье ребятни. Помирились звери после того, как пошли на суд к могучему, но справедливому Медведю (Захаров Фёдор Васильевич) и тот, содрав с каждого по червонцу золотом за услуги, дал обоим по подзатыльнику и забрал окорок себе, чтобы никому обидно не было.

Это не я писал сценарий, честное слово. Но на споры у меня не было ни времени, ни сил, поэтому я просто отыгрывал свою роль. Хотя, надо признаться — публика была в восторге. Недостатки режиссуры и сценария, сглаживали экспрессия и, не побоюсь этого слова — талант актёров. Тот же Виторамус-Волк, взлетев от мощного пинка Зайчика почти под самый потолок, сорвал такие бурные аплодисменты, скорбно маша конечностями, что даже я, человек по своей натуре скромный и не завистливый, почувствовал, как большая зелёная жаба заползает прямо в сердце. Отыгрался я во второй части спектакля, когда подружившиеся звери, в сопровождении маленьких добровольцев из зала, поймали Бабу Ягу (Гюнтер) и долго и с упоением лупили её, посмевшую украсть у нас Снегурочку (главбух).

Вот, кстати и выход Снегурочки.

Дружно, но безрезультатно покричав трижды "Снегурочка, где же ты шляешься?!", мы переключились на родное "Агриппина Падловна,можно вас на минутку?" и наша милая бухгалтерша грациозно впорхнула в зал, зацепив, правда, при этом с десяток родителей.

— Ну, шо, не ждали?! — начала она свой монолог, грозно обводя суровым взглядом попятившихся назад детей и присевших от ужаса родителей. — А я вот взяла и пришла! Ха. Три раза. Абзац.

Воистину абзац.

Потом Снегурочка водила хоровод вокруг ёлочки, слава богам, не наступив на детишек, предусмотрительно отпихивая зазевавшихся родителей могучим сапожком сорок шестого размера. Детки старательно орали "В лесу родилась ёлочка" и были просто счастливы. А потом начались конкурсы и игры. С математическо-экономическим уклоном, разумеется.

— Подь сюды! — ткнула Снегурочка толстым пальцем в стоявшего в первом ряду зеленого двухголового пацанёнка. — Давай-давай, шевелись, обед скоро.

Мальчуган обречённо, не без помощи заднего ряда, вылетел на середину, синхронно ткнувшись обеими головами в необъятный, но мягкий живот Снегурочки.

— Скажи, малой, — начала пытку бухгалтерша, — если от твоего яблока какой-нибудь мерзкий мальчишка откусит семнадцать с половиной процентов, а не менее мерзкая девчонка, откусит еще двадцать шесть и три десятых процента, то сколько надо сунуть аудитору, чтобы в итоге получилось сто процентов?

Две головы бедного мальчугана шепотом посовещались, а потом хором робко предположили:

— Бутылку самогона?

— Какой умный мальчик, — умилилась Снегурочка и, покопавшись в декольте, выудила петушка на палочке. Посмотрела на мальчугана, на петушка и выудила еще одного. — Кушай, детка, а как подрастёшь — приходи ко мне в бухгалтерию на собеседование.

И так до той поры, пока не пришло время поработать ёлочке.

— Ёлочка, гори! — оглушительно орали мелкие, под чутким руководством не менее голосистой Снегурочки. Дизель, сидя под ёлкой, сосредоточенно крутил ручку генератора, Михалыч торопливо скручивал провода и тихо матерился, а я украдкой показывал кулак и строил страшные рожи Аристофану, потянувшему из кармана бутыль ядрёного самогона и кресало.

Наконец, Михалыч соединил провода, светодиоды ярко вспыхнули на ветвях и всё восторженно заорали.

Уф-ф-ф… Теперь выход царя-батюшки.

Я метнулся в гримерную, ну ту самую комнатку за троном, где раньше был склад подарков. Дед, опередивший меня, уже протягивал Кощею стакан коньяка:

— Давай, батюшка, для храбрости! От и молодец, от и славно… Федька, тебе плеснуть?

— Не надо, спасибо. Ваше Величество, вы бы не очень, а? Какой пример детям… ой! Ну чего вы дерётесь?!

— Цыц, Федька! Без сопливых разберусь, — царь-батюшка одёрнул шубу, поправил бороду, корону и, вздохнув, кивнул Михалычу: — Готов. Начинайте.

Мы с дедом рванули обратно в зал и вовремя перебив Агриппину Падловну, по третьему разу заставлявшую всех петь песенку про ёлочку, засюсюкали перед публикой:

— А теперь, детки, надо нам позвать на наш праздник нашего Великого и Ужасного, Тёмного Властелина, Мрачного пахаря человеческих жизней, страшного, но справедливого императора нашего… А ну, хором!

— Дедушка Кощей! — завопили мелкие.

— Ни хрена не слышу, — Михалыч приложил растопыренную ладонь к уху. — Ась? А ну, паразиты, давай ишо разок, да дружно!

— Дедушка Кощей! — послушно откликнулась ребятня.

— Да не так надо! — рука Снегурочки снесла Михалыча в сторону. — А ну, мелочь пузатая, давай со мной хором!

— Дедушка Кошей! — проорали детки вместе с родителями, и со стороны трона послышалось робкое покашливание.

Кощей робко, явно смущаясь, выглянул из-за спинки трона, снова спрятался, а потом, всё-таки решившись, гордо вышел к публике. Он шёл, чеканя шаг своими коваными сапогами, постукивая любимым чёрным мечом о пол как посохом, борода развивалась на ходу, а подойдя к нам, царь-батюшка для пущего эффекта, включил на полную свою красную подсветку глаз.

В зале воцарилась тишина, только маленький розовый монстрик, в первом ряду, тихо всхлипнул от ужаса.

— Ты чего, поросёнок? — удивился Великий и Ужасный. — Не боись, не обижу. А ну, шагом марш к дедушке Кощею!

Поросёнка… Тьфу, ты — монстрика привычно выпихнули на середину и дедушка Кощей, подхватив его и усадив на локоть, ткнул бедолагу пальцем в пузо:

— Ути-пуси, какие мы храбрые! Ну, чего пригорюнился? Хочешь, дам мечом поиграться? Можешь башку кому-нибудь снести, разрешаю.

У монстрика тут же высохли слёзы, а все пять глазок восторженно засияли.

— Не, не подымешь ты еще мой меч, — с сожалением протянул Кощей. — Ладно, тогда как на духу признавайся мне любимому — как ты вёл себя в этом году, хорошо ли, плохо ли?

— Плохо, дедушка, — пропищал монстрик, стыдливо опустив глаза.

— Ай, молодец! — восхитился дедушка Кощей. — Хороший мальчик… Или девочка? Да, не важно. Держи-ка, ребятёнок за это подарок!

Царь-батюшка опустил монстрика на пол, порылся в дедовом кошеле и, выудив подарок, вручил его счастливому ребёнку.

— Ну, паршивцы, кто еще подарков хочет?

Дальше уже всё пошло по сценарию. Детишки забирались на табурет, а кто посмелее — на колени деду Кощею, пели песенки, читали стишки и радостные убегали, прижимая подарок к груди.

Конечно и Аристофан дождался своей очереди.

Забравшись, на жалобно скрипнувший табурет, он выдержал долгую паузу, вскинул голову к потолку, махнул рукой и с чувством произнёс:

Быть блин или не быть? Вот, типа где реальная засада.

В натуре ли прогнуться под наездами конкретно,

Иль засветить ответку без базара, реально замочив козлов,

Чтобы братва конкретно уважала?

— Оскара на него нет, — прошептал я деду.

— И не говори, Федь, — всхлипнул Михалыч, — ишь как душевно зараза выводит.

Шквал аплодисментов был наградой нашему бесу, а в качестве материального поощрения, он получил от дедушки Кощея петушка на палочке, которого тут же счастливо засунул в пасть.

Но настоящий фурор произвели Тишка да Гришка.

Разодетые, один — в доспехи Дарта Вейдера, а другой — в скромный плащ Оби-Вана Кеноби, бесенята разыграли перед публикой знаменитую битву на световых мечах и урвали каждый по два подарка. Ехидно показав язычки Аристофану, обиженно жующего деревянного зайчика с ёлки, они прискакали к Михалычу и повисли у него на ногах, радостно вереща. А дед, гордый и растроганный, гладил их по головам и смахивал слёзы с счастливых старческих глаз.

Потом были еще конкурсы, игра в снежки комочками ваты, пропитанных крахмалом и высушенных. Дедушка Кощей, с воплями и явным удовольствием уворачивался от летящих в него со всех сторон белых комков, носился как угорелый по тронному залу и в свою очередь старался залепить "снежком" в Снегурочку, что было вовсе и не сложно, учитывая объёмы нашей бухгалтерши. Мне тоже досталось раз от царя-батюшки и два раза от вредной Маши, трусливо прячущейся за спинами рыцарей-зомби.

А потом мы все вместе пили чай и обжирались невероятно вкусными сладостями, заботливо приготовленными для праздника Иван Палычем.

Я думаю, утренник всем понравился. Даже Кощею.

Доброму человеку всякий день праздник, или Весело, весело встретим Новый год

Календарь на компе показывал 31 декабря.

А вообще, народ тут календарями особо не пользовался, надо сказать. Попы, конечно, строго следили за православными праздниками, а вот тот же Новый год как-то и не праздновался. Точнее, праздновался, но… Ну, сами посудите. По факту тут существовало аж четыре даты Нового года: 1 января на европейский манер, 1 марта по древнему обычаю, 22 марта, в день равноденствия и еще 1 сентября. Желающим гульнуть — на радость, а простым смертным — головная боль.

Ничего, теперь будет порядок и строгие календарные даты. У нас, конечно, на Лысой горе, а все эти разгильдяи Гороха, пусть празднуют, как хотят, нам до них дела нет. Пока жива моя техника, проблем с датами не будет. Синхронизации точного времени уже конечно нет, но пара-тройка минут в год, это совсем пустяк.

Ну, короче — 31 декабря. Новый год на носу!

И нос мой, надо сказать, чутко улавливал ароматы с кухни, добиравшиеся даже до Канцелярии. Великий труженик Иван Палыч старался изо всех сил, а я всячески помогал ему тем, что удерживал себя от походов на кухню, дабы не отвлекать поваров дельными советами.

Как я и ожидал, детский утренник благосклонно подействовал на общий настрой во дворце и народ с энтузиазмом носился по коридорам в предновогодних хлопотах в предвкушении праздника. Мои хлопоты начались из-за склероза. Не моего, конечно.

Я сидел за столом и задумчиво смотрел, как Михалыч с Аристофаном складируют в углу кабинета разномастные бутылки и отчаянно спорят о пропорциях самогона и коньяка, запасенных для праздничного стола. Что-то было не то.

Маша на диванчике поверх очередного романа поглядывала на шумящих спорщиков и брезгливо морщила носик. Бесенята, как обычно скакали в моём кресле. Дизель накручивал генератор. Калымдай в связи с женитьбой у нас показывался теперь гораздо реже. Олёна пошла на конюшню поболтать с Максимилианом. А я скучал. Нет, дел было полно, только вот делать-то ничего и не хотелось, да еще эти крики. Я тоже поморщился:

— Ну чего вы так орёте-то? Было бы из-за чего спорить. Самогон у нас только Аристофан хлещет, значит, его поменьше. Коньяк почти все пьют — его побольше. Пиво совсем не надо, лучше на утро оставим. Ну, девчонки вина возможно выпьют… Машуль, вы с Олёной вином заливаться будете или коньяком?

— Олёна может и вашей ужасной водки выпить, — задумчиво протянула вампирша.

— Деда, слышал? Надо пару бутылок хорошей водки найти.

— А я, мсье Теодор, вы же знаете, практически совсем алкоголь не употребляю, продолжала Маша. — Пару-тройку бутылочек белого сухого для меня возьмите и несколько бутылок игристого и достаточно.

— Игристого, ага. Игристого? Шампанское! Блин, мы забыли про шампанское! А без шампанского это как без ёлочки или оливье!

— Кислятина, босс, — поморщился Аристофан. — И пузо потом раздувается от пузырьков конкретно.

— Согласен, — кивнул я. — Только кто же тебя заставляет его вёдрами глушить? Выпьем по бокальчику чисто символически и всё.

— Нету у нас твоего шампанского, внучек, — отмахнулся дед. — Вона, стащи у царя-батюшки мозельского али божоле какое, да и успокойси, не сбивай меня со счёту.

— Не-не, шампанское надо обязательно. Неужели во дворце никто его не пьёт? Даже Гюнтер?

— У нас народ простой, — Михалыч взболтнул жидкость в бутыли и подозрительно осмотрел очередную бутылку, — рядовым — самогон, енералам — коньяк, бабам — чай с водкой и пряник на закуску.

— В Лукошкино можно шампанское купить? — я поднялся с лавки. — Мне всё равно за Варей съездить надо.

— Я с вами, мсье Теодор, — роман полетел на пол, а Маша вскочила, торопливо дожёвывая бублик.

— Даже и не сомневался. Одевайся, поехали.

* * *

В Лукошкино было снежно, морозно, как всегда суетливо и ску-у-учно. Никаких тебе нарядных ёлок, гирлянд из разноцветной бумаги, досрочно пьяных монстриков по углам, ничего такого праздничного. Дикари.

Радовали только ребятишки, носящиеся на санках и затевающие нешуточные бои в свежепостроенных снежных крепостях. Ну, еще где-то недалеко восторженно орали мужики. Надо понимать — очередной хоккейный матч, устроенный Никитой. Я хмыкнул — каждый развлекается, как может, осуждать не буду, но и смотреть не пойду.

— Машуль, а где тут лучше шампусика прикупить? На базаре у заезжих купцов поспрашивать?

— Не забивайте голову глупостями, мсье Теодор. Идите спокойно к мадмуазель Варе, а шампанское вам я раздобуду в Немецкой слободе.

— Да? Ну и отлично. Пару бутылок, Машуль, больше не надо. Только не задерживайся у Кнута Гамсуновича, умоляю, Маш. Через часок подходи к Варе — домой отправимся, там дел еще жуть сколько.

Прорвавшись мимо бдительного дедка на воротах, я взлетел на крыльцо Вариного терема и тут же наткнулся на могучую тётку Пелагею.

— Здрасте, тёть Пелагея! С наступающим!

— На кого? — опасливо взглянула вверх тётка.

— Не-не, это я в смысле, что Новый год завтра.

— А где мой дед?

— Вообще-то, дед он мой, а ваш — Михалыч, — хмыкнул я. — Не отпустили его сегодня — дела, Новый год, сами понимаете…

— А сам всё-таки припёрси? — подозрительно глянула на меня домоправительница.

— А я на секундочку, тёть Пелагея, Варю заберу и назад, — я понизил голос. — А завтра вечерком, ждите нас в гости. Мы с дедушкой к вам с ночёвкой заявимся, посидим, Новый год отпразднуем, то, сё…

Пелагея хихикнула, но тут же насупила брови:

— А боярыню на ночь забрать хочешь, охальник?

Слава богам, вмешалась Варя, высунув нос на крыльцо:

— Ой, Федя! Пелагея, корова старая, да что ж ты гостя на улице морозишь-то?!

Варюша у меня суровая. Может и в ухо залепить, если что не так покажется. Не-не, не меня, конечно, это я про челядь.

— Варюш, здравствуй! А я за тобой. Собирайся давай, сейчас к нам отправимся Новый год встречать!

— Вот же… — начала вредная тётка, но получив тычок в спину, пошла собирать хозяйку в дальнюю дорожку, а Варя хитро улыбнувшись, поманила меня в сени.

— Даже не поцеловал, — притворно надула она губки, когда я протиснулся внутрь. — Вредный ты, Федька у меня, совсем не уважительный. Ну что стоишь, улыбаешься? Целуй, давай!

Ой, да с удовольствием!

Варюша была такая мягонькая, округлая, тёплая, что я никак не смог сдержать себя и ограничиться одними поцелуями.

— Развратник ты, Федька, — горячо шептала мне Варюша в ухо, — ну куда полез-то, а? Ну вот что с тобой таким настырным поделать?

Наши поцелуи прервали одновременно с двух сторон. Из дома к нам вломилась Пелагея, а с улицы постучала Маша. Вот так всегда.

— Завтра к вечеру стол накрой, да не жадничай, подготовься, будто как царя встречать собираешься, — наставляла Варя Пелагею.

— Так я и есть царь, — хмыкнул я тихонько.

— Сходишь в отделение к участковому, — продолжала хозяйничать Варя, — скажешь мол, милостиво просим к нам отужинать и отновогодничать. Потом в Немецкую слободу девку пошлёшь — посла ихнего так же к нам позвать…

— Да он, небось, сам припрётьси, — отмахнулась тётка. — Как пожрать на дармовщинку, так гостей сразу полон дом!

— Пошлёшь девку, — с нажимом повторила Варя. — Дура ты Пелагея неотёсанная. Там же — Европы, культура, без галантного обхождения никак.

На крыльце звякнуло, я обернулся. Маша подмигнула и еще раз демонстративно встряхнула корзинку, из которой высовывались два бутылочных горлышка.

Я показал ей большой палец и кивнул. Действительно, пора уже домой.

* * *

— За стол сядем часиков в восемь, — оглашал я регламент, сидя в обнимку с Варей на диване и старательно выдыхая сигарный дым в сторону. — Ничего, Маш, потерпишь. Если совсем невмоготу — сходи на кухню, понюхай там немножко… Посидим, покушаем, выпьем умеренно, а там уже и полночь. Надо потом на гору подняться, около центральной ёлки с народом потусить. Аристофан, тропинку удобную на гору протоптали? Спасательные команды внизу готовы? Ларьки с алкоголем и горячими закусками стоят?

— Без базара, босс, — бес отложил в сторону отполированную медную ложку и потянулся за следующей. — Только тропинка там фиговая, босс. Снег так и сыпет, её типа и заносит реально.

Дед запряг Аристофана помогать начищать посуду. Серебряные ложки бес чистить категорически отказался, а вот медные надраивал с удовольствием, увлёкшись и сосредоточенно сопя пяточком.

— Это даже хорошо, — кивнул я. — Пока долезут до верха, как раз и протрезвеют немного.

— И нам в натуре трезветь что ли?

— Мы, Аристофан, как и положено начальству через потайной ход из библиотеки подымимся.

— Ага, ништяк, босс.

— Мсье Теодор, а вы так и будете в этом… — Маша неопределённо пошевелила пальчиками, — за праздничный стол садиться?

— А что не так? — я удивленно оглядел свою майку и джинсы.

— Праздник же, — устало пояснила она. — Все порядочные люди нарядно одеваются. Хотя… кому я это говорю? Бедная Варя…

— Ты у меня бедная, Варюш? — чмокнул я в волосы свою любимую.

— Ну, не бедная, конечно, — задумалась Варя, — но и особо богатой назвать нельзя. А вот Машенька правильно говорит — на праздник надо нарядиться.

— Спелись девки, — хмыкнул Михалыч.

— Да у меня ничего другого-то и нет, — растерянно протянул я. — Генеральский мундир точно одевать не буду.

— Ишо он меня склерозником обзывает, — фыркнул дед. — А про европейскую свою одёжку забыл?

— Забыл, деда, — я с сожалением снова глянул на свою любимую одежду.

— Иди-иди, Федька, — ткнула меня кулачком Варя, — не лентяйничай. Я хочу чтобы ты у меня самый красивый на празднике был.

— А я сейчас разве не самый красивый? Слышал, деда, как царя тут обижают?

— Иди, Федька, — повторил за Варей Михалыч. — Енто ж — бабы, и ежели им в голову что придёт… Машка! А ну положь сковородку!

— Ладно, — проворчал я, — докурю и пойду. Деда, а где он этот костюмчик-то?

— Сейчас принесу, внучек.

— А сама ты, небось, наряжаться не будешь? — повернулся я к Варе. — Как других эксплуатировать, так всегда пожалуйста, а сама-то?

— А тебе моё платье не нравится? — прищурилась Варя.

— Нравится! — поспешно заверил я, вскакивая с дивана. — Ещё как нравится. Просто прелесть, что платье, что содержимое. Ну, я пошел переодеваться.

* * *

К восьми часам, под недовольные вопли бесенят, я выключил комп и кивнул Дизелю мол, хватит, за стол пора. Заранее подготовленный плейлист с лёгкой музыкой я запустил со смартфона и, пристроив его около компа, провозгласил:

— Ну, наверное, пора!

Ой, как все вдруг почему-то засмущались! А потом и засуетились. Девчонки удрали к Маше в комнату, Аристофан рванул в казарму. Дед тоже поспешно зашаркал к себе, а мы с Дизелем недоуменно переглянулись и, пожав плечами, скромно пристроились на диванчике. Я старательно отводил взгляд от стола, уже накрытого, хотя так и подмывало стащить кусочек колбаски или просто макнуть палец в салат и, смакуя облизать его. Потерплю, куда ж деваться.

Неловкую тишину удачно разбавил своим приходом Гюнтер, торжественно провозгласив:

— Кресло Его Величества!

Два скелета втащили в Канцелярию кресло, поклонились Дизелю, совершенно проигнорировав меня и смылись.

— Гюнтер, присоединишься к нам? — без особой радости вежливо предложил я.

— Увы, Государь, — развел руками дворецкий, — у меня уже запланирована маленькая, но многообещающая встреча.

"Вот и слава богам, только этой кислой рожи нам тут не хватало", — мысленно привычно ругнулся я. Хотя, честно говоря, Гюнтер в последнее время перестал вызывать такое отвращение, как в первые мои месяцы проживания тут.

— Ну, если надумаешь — забегай.

Посидели, помолчали и я взглянул на часы:

— Не, ну ты глянь, уже начало девятого, а только мы с тобой готовы.

— Клац-клац!

— Во-во! Эх, Дизель, один ты, дружище, меня понимаешь!

Первым вернулся Аристофан. В светлом костюме европейского покроя, правда, почему-то в крупную клетку, но самое главное — с позолоченными рожками.

— Я, босс, — горделиво подбоченился бес, — Олень-золотые рога в натуре! Типа костюм такой маскарадный.

— В натуре олень, — хихикнул я. — Только в клеточку.

Бес хотел было обидеться, но тут вернулся Михалыч. Тоже в европейском, только строгом таком, щеголеватом сюртуке, сапожках, с заправленными в них брюками и, что совсем непривычно — с аккуратно расчесанной бородой.

— Ну, деда… — я в восхищении развел руками, — на улицу не выходи — девки на части разорвут!

Бесенят дед переодевать не стал, только напялил каждому черные матерчатые очки и широкополые шляпы, да еще и на боку у каждого висело по крохотной шпаге.

— Зорро? — понимающе кивнул я, а бесенята отсалютовали мне шпагами.

Я думал, что меня уже больше ничем удивить не получится, но тут наступил черёд выхода девчонок.

Маша появилась, хотя и в чёрной коже, но не в привычных брючках и жилетке, а в настоящем платье, да еще со шнуровкой спереди от самого главного женского достоинства — груди и аж ниже пупка, да такой свободной, что её белоснежное тело так и ослепляло, соблазнительно показывая кусочки себя то тут, то там.

— Где мои семнадцать лет? — вздохнул Михалыч, а Аристофан только присвистнул.

Олёна не стала мудрить и нарядилась в простое европейское платье, но с та-а-аким декольте… Я стал лучше понимать Никиту.

Я ожидал нечто подобного и от моей Вари, но из Машкиной комнаты вдруг выскочила обычная такая девчонка, каких я с удовольствием провожал глазом в своём времени.

Вот скажите, как они в этом времени умудрились сшить самые настоящие джинсы? Ну, не настоящие, конечно, но с заклёпками и даже потёртые в нужных местах. А на простом сером свитере, как раз там, где грудки сильно оттопыривали его, шла надпись в две строки:

"WINDOWS

MUST DIE!".

Сказать, что я был очарован и тронут — ничего не сказать.

Теперь уже дед восторженно присвистнул, а Аристофан прохрипел тихонько:

— Везет же боссу конкретно.

Бесенята завизжали и запрыгали вокруг Вари, Дизель клацнул восхищенно и забыл вернуть челюсть на место, а я, вправив свою, закрыл наконец-то раззявленный рот и горделиво приосанился. А потом скрутил сразу две фиги, потыкал ими в коллег и побежал переодеваться обратно в джинсы и майку, оставив смущенную, но довольную Варюшу, наслаждаться произведенным эффектом. У двери в свою комнату я, правда, не удержался и оглянулся полюбоваться на её упругую попку, туго обтянутую джинсами. Какой еще Новый год?! Пора уже спать ложиться!

Царь-батюшка, заявившийся, пока я переодевался, нарядами нас не порадовал и даже дежурный кожаный плащ не накинул. Он просто сидел в кресле в длинном халате, с нацепленной в качестве маскарадного элемента, дедморозовской бородой на тесёмочках.

— Класс, Ваше Величество! — я показал ему большой палец. — Ну, милые дамы и совсем не милые господа, пора за стол, пока Государь весь оливье в одиночку не умял!

И вот только теперь наступил момент истины, то долгожданное мгновенье, к которому я готовился более полугода, то астральное осознание многогранности мира, слияние с вселенной, острое чувство своего единения с ней, глубокое погружение в бездну космоса и полное отрицание тёмной материи вкупе с тёмной же энергией, ибо сейчас для меня всё озарялось божественным белым светом великого познания: я поднёс ко рту первую ложку оливье.

Я понюхал салат раз, другой, потом запихнув его в рот, прикрыл глаза и стал медленно жевать, внимательно прислушиваясь к ощущениям.

Канцелярия затаила дыхание, только Кощей фыркнул, да бесенята тихо завыли от нетерпения. Я их понимаю. За эти полгода я умудрился всех достать этим оливье и теперь коллеги с надеждой смотрели на меня, в ожидании чуда и избавления их от постоянных рассказов о составе, вкусе, запахе и подробных отчётов о попытках неутомимого Иван Палыча, подобрать-таки нужные пропорции для майонеза.

Я тщательно пережевал, проглотил, открыл глаза, медленно обвёл взглядом присутствующих и широко улыбнулся:

— Оно самое!

И потянул к себе всю миску с оливье.

А через минуту я уже возмущенно орал, прижав миску к груди и обхватив её двумя руками:

— Да это совершенно не съедобно! Вы точно такое есть не будете!.. Убери лапы, Аристофан, не доводи до греха!.. Деда, ну вот ты куда лезешь?! Кушай свою морковку, она от склероза помогает! Не дам! Брошу всё и в Турцию эмигрирую, но не дам!.. Не трогайте салатик, гады!!!

Варя гладила меня по руке, Маша фыркала над шпинатом, Олёна утаскивала с тарелки Аристофана большой аппетитный кусок мяса, Аристофан же, вцепившись в край миски с моим салатом, орал мол, "делиться надо в натуре!", Михалыч пытался образумить меня "да вон, Федька, в углу цельное ведро с ентим салатом стоит!", Дизель в полном восторге клацал челюстью в такт "Джинг белс" на смартфоне, бесенята вопили от счастья и прыгали на коленях Кощея, а сам царь-батюшка задумчиво улыбался и разглядывал нас сквозь бокал с перекатывающимся от края к краю, коньяком. Праздник начался.

Через час к нам присоединился и Калымдай, удравший с семейного торжества у Агриппины Падловны, но, к сожалению, обещавший Тамарке вернуться еще до полуночи.

А еще через час в Канцелярию ворвался взмыленный бес из Аристофановой банды:

— Горыныч прилетел!

Мы рванули на выход. Я свистнул по пути четверке скелетов, шатающихся в коридоре без дела и они, подхватив кресло вместе с царем-батюшкой, проворно потащили его за нами.

На улице мы облепили Горыныча со всех сторон:

— Здорово, Горыныч!

— С наступающим, змеюка ты подколодная!

— Ах, какой шарман!

— Холодно, блин, — пропищала левая голова. — С наступающим, бандиты! А мы вам к праздничку апельсинов с мандаринами привёз!

— Спасибо, дружище! — обрадовался я. — Очень кстати!

— А ну-ка, пульни в натуре, Горыныч, — попросил Аристофан, — конкретно ради праздничка!

Он влил в каждую пасть по бутылке и Змей, довольно заурчав, запрокинул головы и выдал три струи пламени, закрутившиеся в высоте в мощный огненный столб. На вершине Лысой горы радостно заорали ранние гуляки.

— Пора мне, — вздохнула правая голова отстрелявшись. — Холодрыга тут у вас.

— А праздничный ужин? — удивился Михалыч, а из дворцовых ворот скелеты уже тащили три освежёванные коровьи туши.

Когда с ужином было покончено, девчонки платочками и снегом расчистили окровавленные драконьи морды, чмокнули Горыныча и он, тяжко вздохнув, замахал крыльями, поднимая тучи снега и медленно взлетел. Сделал над нами круг, снова выдал фирменный салют и громко хлопая крыльями, повернул на юг.

Мы помахали ему вслед, подпрыгивая на морозе и побежали обратно в Канцелярию греться.

* * *

За временем я следил по наручным часам. За пять минут до полуночи царь-батюшка произнес традиционное теперь, ежегодное поздравление своему народу:

— Ну, будем!

Все дружно зааплодировали, выпили и посмотрели на меня.

— Скоро уже, — я не отрывал взгляд от часов, держа под рукой смартфон с заготовленным треком Курантов. — Разливайте пока шампанское… Терпи, Аристофан, надо. Потом своим самогоном зальёшься… И не забудьте — под бой Курантов считаем удары, а на последнем выпиваем, заранее загадав желание!

Ни Аристофан, ни даже Тишка да Гришка, не испортили торжественного момента, а терпеливо дождались двенадцатого удара, а вот тогда уже та-а-ак заорали…

И я знаю, что загадала Варя — я сам то же самое загадал. Когда я нагнулся поцеловать её, то в глазах увидел нашу большую семью и то ли десять, то ли двенадцать детишек, точно я не разглядел.

— А теперь в натуре — подарки! — завопил Аристофан и кинулся к маленькой ёлочке около компьютерного стола, вокруг которой были свалены свёртки с подарками.

Маше досталась золотая ложка с лёгким намёком на постоянное обжорство.

Олёна получила цветную фотографию Никиты в деревянной резной рамочке.

Варя вытащила из своего свёртка золотую цепочку с медальоном, куда я вставил свою маленькую фотографию.

Михалыч с удовольствием нацепил на себя фартук с надписью: "Лучший в мире дед!".

Дизель счастливо разглядывал защитные перчатки из толстой кожи с вышитыми буквами "Д" на каждой и порывался запустить генератор.

Мы с Аристофаном достали большие глиняные кружки и на его была выпуклая надпись "Крутой бес", а на моей просто и скромно: "БОСС". Я был растроган.

Тишка да Гришка счастливо обнимали искусно вырезанные из дерева и раскрашенные фигурки Волка и Зайца из "Ну, погоди!", а рядом с ними обреченно ожидали своей участи две большие крынки со сгущенкой. Это от меня бонус за примерное поведение на Новый год.

А Кощей (он давно на неё заглядывался) получил авторучку и пять запасных стержней.

Обиженных не было.

Мы с Аристофаном тут же обновили свои кружки, гулко стукнув их друг о друга и как оказалось — в суете перепутали напитки. Вытерев слёзы после ужасного самогона, я вдруг почувствовал, что устал и очень хочу спать. Однако эти изверги потащили меня гулять. И правильно сделали. Я бы точно, так и рухнул там в кабинете, а пока мы носились по дворцу, мне немного полегчало и я снова был готов к подвигам.

Два скелета тащили за нами большую корзину, заполненную самогоном и кренделями и каждого попавшегося нам в коридоре, мы заставляли выпить, проорать "С Новым годом!" и отпускали, вручив в награду крендель.

Сначала мы отправились на кухню, где преподнесли Иван Палычу красивый резной серебряный половник, который дед откопал в сокровищнице фон Дракхена и заботливо его припрятал. Потом пошли в бухгалтерию, но почему-то оказались на конюшне. Ну, ничего, нам всё равно сюда надо было завернуть. Максимилиан без нас не скучал, весело празднуя с молоденькими кобылками, но нам обрадовался, а я с тихим злорадством вручил ему "Excel для чайников". Пускай просвещается. Читать-то он обожает, только фиг чего поймёт!

Перед уходом, Аристофан вдруг прослезился и щедро плеснул самогона в овёс:

— Не скучай тут, братан в натуре!

А вот в бухгалтерии мы задержались надолго. Агриппина Падловна получив от нас набор целебных трав для похудания, доставленных Калымдаем прямиком из Китая, растрогалась и ни за что не хотела отпускать нас. Калымдаю и Тамарке мы вручили какой-то невероятный, непонятно чем именно, но очень магический символ плодородия от ацтеков, который выклянчили у Горыныча, хранившего его в своей пещере.

После гостеприимной бухгалтерии моё сознание снова помутилось, хотя никаких гнилушек и местных пирогов из болотной тины я не ел. Помню, что мы всей толпой стояли в бывшей камере царя-батюшки, шикали друг на друга, хихикали и по очереди хлопали висящего Кешу по плечу, ну или, кто до чего смог достать. Как мы охрану не растревожили, ума не приложу.

— Да тише вы, паразиты, — шипел на нас самый трезвый Михалыч. — Ить стрельцы сейчас набегут, порубят всех на кусочки!

— Всех? — поразился я. — И Варю? И Его Величество?! А ну, Аристофан, прикрой меня с флангов! — Я, загородив Варюшу могучей спиной, принялся закатывать рукава несуществующей рубашки. — Да я ща этим стрельцам… Дед, выламывай дверь — на прорыв пойдём!

Уже и не помню, что мне помешало снести под корень тюрьму и водрузить над Уралом чёрное знамя Кощея, но я старался, уж поверьте.

Вернувшись под Лысую гору, царь-батюшка шёпотом обложил всех матом, а в голос заявил, что уже стар для таких гулянок и очень хочет спать. Выглядел он и правда, неважно, пошатывался, хватался за стены, иногда даже начинал петь что-то. Ну а что вы хотите? Почти полгода на цепях провисеть без еды и питья.

— Жалко батюшку, — всхлипнула вдруг Олёна и даже поперхнулась анжуйским, которое они с Машей по очереди прихлёбывали из большой бутылки.

— В натуре? — удивился чему-то Аристофан. Потом задумался на секунду и взревел: — Пошли конкретно Гороху морду набьём! А чего это он типа на нашего царя наехал?! Братва-а-а!!! Наших бьют!

Кое-как этого агрессивного пьянчугу удалось успокоить, велев ему налить всем и дружно выпить за здоровье Кощея. Сам Кощей тоже хорошенько приложился за своё здоровье и совсем ослаб. Пришлось нам тащить его прямиком в библиотеку, правда, завернув на секундочку в хранилище к Виторамусу. Пожилой хранитель артефактов получил от нас блокнот со встроенным в переплёт калькулятором и был просто счастлив, хотя совершенно не понял, что это такое и для чего оно нужно.

— Др-р-ружище, — хлопнул я его по плечу на прощание, — это т-т-акая вещь… У-у-у… Я тебе завтра расскажу, как её… им… пользоваться. Или оно? Или ём… Деда, как правильно сказать?.. Ну чего ты сразу — "балбес-балбес"? Тут же… ик!.. дамы!

— Босс, — слезливо протянул Аристофан, — не ругайся на дедушку. Он хороший. В н-н-натуре. Пошли лучше салют запускать?

— Гений! — я притянул беса за рожки и чмокнул в лоб. — Вот без базара в натуре — гений! Пошли! Только налей еще всем по чуть-чуть.

Царя-батюшку мы так и забыли у Виторамуса, хотя сразу честно отправились в библиотеку, уложить баиньки Его Величество. Зато вволю похихикали над Гюнтером, который рассекал в одних кружевных подштанниках, пытаясь прикрыть от наших глаз белокурого монстрика, загородив его своим холёным дворецким телом. Все были в восторге и, вручив Гюнтеру банку с китайской же мазью для разглаживания морщин, дружно вломились в кабинет царя-батюшки.

Змеепингвин фон Дракхен сидел в большой колбе наполовину заполненной какой-то зелёной жидкостью и грустно чесался. Похоже, в Кощее опять проснулся великий ученый. Огонь под колбой был небольшой и мы не стали вмешиваться в эксперимент, только положили рядом петушка на палочке — выйдет же когда-нибудь Дракхен из колбы, вот и покушает.

— Давай, босс, укладываем в натуре Кощея и пошли наверх салют запускать, — прошептал Аристофан.

— Верно. Деда, хватай за ноги, ты, Аристофан — за руки и тащите в спальню, сейчас я вам дверь открою. Уф-ф-ф… тяжёлая какая дверь… Ну, уложили? За это надо выпить. Наливай, Аристофан.

— Федь, а Федь, — дед резко выдохнул и занюхал самогон бородой. — А Кощей-то где?

— Во ты, дед, в натуре нажрался! — хохотнул Аристофан. — А кого мы сейчас в спальню-то реально тащили?

— Деду больше не наливать, — хихикнул и я, — вон же она на кровати лежит! Разуй глаза, деда!

— Кто — она? — почесал в затылке Михалыч.

— Олёна, — пожал плечами я. — Аристофан, а из чего ты самогон гонишь? Вон как деда-то попёрло.

— А Кощей? — дед потряс головой и протянул стакан.

— А он уже спит, дедушка Михалыч, — ласково сказал Аристофан, разливая по стаканам.

— В натуре, — подтвердил я. — Ну, давайте за…

— А в кровати кто? — перебил меня дед.

— Не, ну ты, дед, ваще! — заржал бес.

— Машка! Машулечка! — крикнул я. — Тоже спит что ли?… Варюш, разбуди, пожалуйста Машу, пусть хоть она деду скажет, кто там на кровати лежит!

Варя только вздохнула и покачала головой.

— Вот видишь, деда, тебе и Варя говорит, что на кровати Олёна валяется.

— А Кощей?

— Да сдался тебе этот Кощей в натуре! — Аристофан сунул стакан в карман. — Погнали салюты запускать!

Винтовая лестница из библиотеки на вершину Лысой горы была такая длинная и крутая, что Аристофан дважды скатывался вниз, а нам с Михалычем приходилось ждать его, разбавляя тоскливое ожидание самогоном. Ну, это я приврал на счет тоскливого. Скучать нам не давала Маша.

— Пьянь… пьяньчуги они обе… оба, мадмуазель Варя! — сдавала нас с потрохами милая вампирша. — Как я с этими паразитами тут намучалась, ты себе и представить не можешь! Подтвердите, мсье Теодор! А еще мешок яблок…

— Подтверждаю, — торопливо перебил я Машу.

— Во-о-от! — Маша покачала указательным пальцем. — А наш дедушка Михалыч — главный хулиган и алкоголик!

— И за это надобно выпить! — икнул дед. — А потом пойдём собачку какую хорошую поищем.

— Может, хватит вам? — робко спросила Варя.

— Так мы же еще фейер… фюрер… тьфу ты! Мы же еще салют не запускали! — удивился я.

— Мы же по чуть-чуть, — не меньше меня удивился дед.

— В натуре, — подполз к нам Аристофан. — Ща вмажем и дальше пойдём.

И мы пошли и добрались до самого верха, вот так-то! Не такие мы уж и пьяные были, просто устали сильно. И, кстати, дверь мы выламывать не стали — сразу поняли, что раз на люке стоит ёлка, то мы её запросто уроним вниз, если ломиться начнём. А вы говорите — пьяные… Обидно. А мы вон как о народе заботимся, праздник им портить не хотим.

И еще раз кстати — о Шмат-разуме мы почти сразу вспомнили, вот так-то. И через мгновение уже стояли в своих продуваемых насквозь костюмчиках под большой праздничной ёлкой.

— М-м-мать! — заорал Аристофан. — Холодина-то в натуре какая!

— Салют! — заорал и я, обхватывая Варюшу руками. — Запускайте уже!

Народ радостно взвыл и тут же не слабо так бабахнуло и небо раскрасилось разноцветными огнями. Гуляки заорали еще сильнее, а Михалыч тоже заорал, только прямо мне в ухо:

— Вертай нас обратно, внучек! Помёрзнем же на хрен!

Наш поредевший коллектив, едва очутившись в Канцелярии, тут же кинулся к столу.

— Всё, — прочавкал Аристофан, одной рукой держа в окорок, а другой, разливая по стаканам. — Больше типа гулять не пойдём в натуре.

— Мне больше не наливай, — предупредила его Маша. — Такой вонючий этот твой самогон… Дедушка, а подайте мне, пожалуйста, вон ту бутылочку с мозельским.

Скрипнула дверь и вошёл Дизель, неся на руках дрыхнущих бесенят.

Михалыч сразу заохал, засуетился и понёс Тишку с Гришкой к себе в комнату.

— А где мы их потеряли? — растерянно спросил я у Вари.

— Они с нами вообще не ходили, — вздохнула Варя и погладила меня по руке. — Феденька, тебе спать не пора?

* * *

Проснулись мы с Варей далеко за полдень.

Я сбегал в ванную, украдкой опрокинул там дедов антипохмелин и уже бодрячком вернулся в кабинет.

Пока Варя плескалась в ванной, дед, расставляя миски для завтрака, поведал мне последние новости:

— Всё в порядке, внучек, не переживай даже. Убитых уже похоронили, раненые все как есть в лазарете валяютьси…

— Убитых?!

— Ну а как же, внучек? — удивился дед. — Какой же енто праздник без смертоубийства? Но всё чинно, без излишеств, семь штук всего гуляк и уложили. А вот раньше бывало, как вспомню…

— Ох, ладно. А наши где?

— Да кто где, — пожал плечами Михалыч. — Машка спит еще, соня такая. Олёну еще утром бесы приволокли и в Машкину комнату кинули. — Дед захекал: — Полдворца от хохота плачет, обсуждая как Кощеюшка утром наконец-то до комнаты своей добрался, а в евойной кровати наша Олёнка бессовестно дрыхнет!

— Не прибьёт он нас?

— Не прибьёт, — отмахнулся дед. — Царь-батюшка у нас отходчивый. Это ежели бы мы ему сразу под горячую руку попались…

— А Аристофан?

— Уже умотал со своими бандитами дальше праздновать, — кивнул дед.

Варя свежая, розовая и до невозможности аппетитная, присоединилась к нам и сразу же уселась мне под бочок.

— Живой, Федька?

— Да чего мне сделается, Варюш? — затораторил я. — Да там и всего-то ничего не было, так, по пять капель чисто символически, ты же сама видела, да и то, если бы не дед с Аристофаном, я бы вообще пить не стал, а так, просто за компанию по рюмочке опрокинули.

— Во, брешет, аж завидно, — дед поставил перед нами миску вчерашнего салата. — Али тебе, девонька, чего попривычнее положить? Щей или каши?

— Спасибо, дедушка, салат тоже вкусный.

— Ага, салат — классный, — подтвердил я. — С собой в Лукошкино захватим вечером.

— А сейчас что делать будем?

— Я сейчас быстренько к Кощею смотаюсь, а потом, если захочешь, по дворцу погуляем или в цирк сходить можно.

Я зря переживал — Кощей на нас совсем не злился.

Когда я зашел к нему в кабинет, он стоял около всё той же колбы с фон Дракхеном и задумчиво раскачивался с носка на пятку.

— А, Федька? Ну, доволен своей гулянкой? Поставил-таки дворец вверх дном…

— Да я же не для себя старался. Ваше Величество, для народа, а главное — для вас.

— Ну да, ну да… Только давай больше такие масштабные гуляния не проводить. И хлопотно и дорого и голова на утро болит.

— Раз в год, Ваше Величество, — поклялся я, — на Новый год. А что это вы с Дракхеном вытворяете, если не секрет.

— Есть у меня одна задумка, Федь. Да только никак подобраться к этому гаду не могу. Вроде и выжали вы из него все соки, ан, нет, колдовством он плотно окутан. Доберусь до него — расскажу.

— А Лиховида Ростиславовича вы использовать не пытались?

— А, кстати, — кивнул Кощей. — Я с вашими гулянками совсем забыл о нём. Иди-иди, — тут же засуетился царь-батюшка и полез шарить по ящикам стола, — и куда же это я его сунул?

Увлеченная натура. Уважаю.

* * *

А, знаете, наверное и всё уже. Про самое важное — как мы во дворце Новый год встречали и маленькие и взрослые, я вам доложил. Сейчас еще немного про Лукошкино расскажу, закручу интригу на будущее в эпилоге, да можно будет и за следующий отчёт приниматься.

Итак, Лукошкино.

Домой к Варе мы заявились, как и обещали, под вечер, перенесясь с помощью Шмат-разума прямо во двор терема. Я бережно прижимал к груди ведро с оливье, Варя тащила корзинку с подарками, Михалыч на ходу расчесывал бороду, а Маша, едва опал взметнувшийся от переноса снег, кинулась на шею Кнуту Гамсуновичу, стоически поджидавшего нас на морозе.

Коротко поздоровавшись с послом, мы быстро утащили его в терем на разморозку, хотя тут больше действовала Маша, сразу же уведя посла в какую-то комнатушку, чтобы хорошенько растереть ему ноги. Ага, мы поверили, покивали и пошли проверять, как Пелагея справилась с праздничным столом.

Едва я успел оттяпать заднюю ногу запеченному поросёнку, как заявились гости.

Никита пришёл не один, украдкой разведя руками мол, попробуй, избавься от них — бугай Митька, а за ним и баба Яга, белыми лебедями вплыли в горницу. На сегодня, в честь праздника было объявлено перемирие и мы все, даже вредная Яга и интеллектуал Митька, старались вести себя прилично. Посидели мы хорошо, душевно, правда, в самом начале немного побуянил Никита:

— Гады! Сволочи! Буржуи! Митька, подымай немедля всю милицейскую сотню, а потом беги к царю — пусть войско даст с пушками! Воевать пойдём Лысую гору! Вот почему такая несправедливость?!

— Никитушка, касатик, ну успокойся ужо, — тянула его на лавку баба Яга, другой рукой пытаясь удержать Митьку, ринувшегося подымать народное ополчение. — Напишет мне Федька рецепт ентого салата, чтоб ему пусто было, да я тебе, голубь мой сизокрылый ишо и лучше приготовлю!

Немного успокоить участкового удалось подарком. Я распечатал наконец-то его сочинения и теперь торжественно протянул ему увесистую книгу в толстом кожаном переплёте. Никита был рад и даже не стал возмущаться, хотя и заметил, конечно, надпись на обратной стороне, сделанную вредным Аристофаном: "Ментовские сказки". А я вот и не заметил. Но я и не мент.

Когда Никита, немного успокоившись, вновь зачавкал салатом, в тереме наступил мир и покой. Бабка ревниво косила глазом на Олёну, пристроившуюся под боком участкового, Митька двумя руками загребал еду, Маша кокетничала с Кнутом Гамсуновичем, все время подливая вина в его бокал, Михалыч перемигивался с тёткой Пелагеей, а мы с Варей умиленно наблюдали за ними.

Посол с Машей, впрочем, скоро засобирались в Немецкую слободу, а мы с Никитой, выйдя проводить их, остановились на перекур в сенях. Курил я, а Никита только морщился и прислушивался, стоя на шухере у дверей вкомнату — как бы не нагрянула тётка Пелагея с метлой и не выгнала нас на мороз.

— Слышь, Федь, — внезапно протянул он, — а что мне Олёна говорила, будто бы к лету её твой Кощей освободить собирается?

— Так и есть, — я выдохнул дым и поморщился от горечи, — при всех он пообещал. А что?

— Да ничего собственно, — замялся Никита, а потом вдруг решился: — Жениться хочу.

— О, класс! Горячо поддерживаю — Олёна у нас славная девушка.

— Угу. А ну, как не отпустит Кощей её? Криминальный элемент всё-таки, веры ему нет.

— Ты это брось, — покачал я головой. — Кощей у нас пацан реальный, слово держит без базара.

Теперь поморщился участковый:

— Ну и жаргончик у тебя…

— В натуре, — хихикнул я, а потом сказал уже серьёзно: — Не переживай, всё будет в порядке. Я на Кощея надавлю если что. Да не будет там никакого "если что", вот увидишь.

— Хорошо бы…

— Кстати, — решил я порезвиться, а заодно прощупать обстановку, — а как там Кощей поживает?

— Нормально поживает, — пожал плечами Никита. — Висит себе, отбывает пожизненный срок… Только бабка моя говорит — ненадолго это, так что радуйся. Говорит мол, долго никакие стены его не удержат.

— Посмотрим, — теперь я пожал плечами и хихикнул мысленно. — Ну что, пошли наверх?

А после полуночи, когда гости засобирались домой, к нам пришёл Дед Мороз. И подарил нам с Никитой по майке. Самой настоящей, современной, ну из нашего с вами времени, майке. Да еще с надписями. У Никиты на спине древнерусским шрифтом, но в нашем написании: "Первое Лукошкинское отделение милиции". А у меня спереди — латинская буква "F". Фантомас, наверное. Откуда он их берёт тут и майки и картриджи? Вот бы канал пробить в моё время, это же озолотиться можно! Хотя, нет, не надо засорять этот мир дарами цивилизации, тут и так здорово.

Деда Мороза мы напоили чаем и водкой, а когда он пошел дальше по своим новогодним делам, с ним ушли и наши гости. Михалыч, приобняв тётку Пелагею, отправился почитать ей книгу на ночь, а мы с Варей наконец-то остались одни. А уже в её спальне, торопливо стягивая с себя джинсы, я подумал: "Вот бы было прикольно, если бы вместо Деда Мороза к нам заявился бы Дед Кощей!"

Эпилог

Дворец отдыхал от Нового года целых две недели, проведя их в радостном веселье и умеренном пьянстве. Я с девчонками мотался в Лукошкино и обратно, пару раз привозил и Варю к себе в гости. Ага, с ночёвкой, завидуйте. Наши канцелярские бездельничали, накапливая силы для новых подвигов и праздников, а я в свободные минутки дописывал этот отчёт. Царь-батюшка почти не выходил из своего кабинета, быстро превратив его в лабораторию. Что именно он там химичил с фон Дракхеном и Лиховидом, мне не говорил, но я чуть ли не физически ощущал пятой точкой, что нас скоро ждут новые хлопоты.

Хлопоты… Ха! Там знаете, что было?! У-у-у…

Оглавление

Собственная Е.И.В. Кощея Канцелярия

Целую, Кощей

И.о Кощея

Здравствуй, дедушка Кощей!

  Предисловие, или Откуда есть пошла земля Кощеева

  История о бравом офицере, который взлетев вверх, тем не менее, опустился вниз

  Тёмные замыслы и их последующее воплощение, или Гений тайных операций

  Организационно-технические мероприятия, обеспечивающие проведение праздника, или Тяжело быть царём

  Дела любовные, или О, спорт, ты — жизнь!

  Научные изыскания, или Без соли, что без воли: жизнь не проживешь

  Морской вояж маленькой такой компании, или Дипломатия под солнцем

  Сказ о том, как царь Фёдор шамахана женил

  Царские хлопоты, или Без проблем скучно

  Облом, как перманентное явление, или Один ум хорошо, а Кощеев лучше

  Мы пойдём другим путём, или Гениальность — это навсегда

  Операция "Серенький козлик", или Хитрости эволюции

  Дом, милый дом, или Надо, Федя, надо

  Ах эта свадьба, или Ни за что, блин, не женюсь

  Здравствуй, дедушка Кощей, борода из ваты, или Дети — это наше всё

  Доброму человеку всякий день праздник, или Весело, весело встретим Новый год

  Эпилог