Последний раунд [Олег Васильевич Слободчиков] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Олег Слободчиков ПОСЛЕДНИЙ РАУНД
Если в кругу вечно подначивавших проходчиков Сашка Кравцов вспоминал свою первую встречу с бригадиром Быковым, то заявлял многозначительно и важно, что ее специально подстроили свыше. В прямом смысле так оно и было: впервые встретились они на поверхности. В те дни Сашке было совсем не до шуток: три курса брошенного института, спорт — планы на жизнь легкую и радостную летели в тартарары, потому что негде и не на что было жить. Первая поездка на рудник, серые отвалы породы, серный запах отпалочного газа, сама затхлая контора, навевали такую тоску, что Сашка подумывал — стоит ли рождаться на белый свет для такой жизни? Начальник отдела кадров, обрюзгший от многолетнего сидения за столом, окинул казенным взглядом его крепкую фигуру, и в сонных глазах потомственного бюрократа засветилось озорное любопытство. Он даже отлепил рыхлый зад от стула и шагнул навстречу: — На одиннадцатый бы участок тебя… Так ведь не возьмут. Насмешливые глаза Кравцова чуть дрогнули и обидчиво сузились: — Это почему же меня — и не возьмут? — Там с кадрами полный комплект. — Сиделец вздохнул, почесал плешивую макушку. — К Быкову бы тебя! — добавил, мечтательно смеживая веки. Не понять было Сашке, что за смутные предположения промелькнули под лысеющим лбом, только кадровик притопнул ногой, тряхнул остатками кудрей, и в остром лезвии косого солнечного луча закружились пылинки. — Попытка — не пытка! Вот тебе направление, поговори с бригадиром, может быть, и возьмет. — И что же за благодетель этот Быков? — усмехнулся Сашка, не двинувшись в сторону зависшей руки. — У-у-у! — просипел начальник отдела кадров, фертом подперев расплывшиеся бока. — У Быкова мужики, поздоровей тебя, ломались. Здесь, — кивнул на то место, где стоял Сашка, — заливались слезами, чтобы только их перевели в другую бригаду… Кравцов подхватил направление, согнул его вдвое, сунул в карман и вышел. Начальник участка, с невыспавшимся лицом, даже не спросил трудовую книжку. И он тоже прищурился лукаво: — К Быкову бы тебя! — задумался и добавил: — Минут через пятнадцать он должен подняться на поверхность. Поговори… Я буду только «за». Шахтная клеть, проскрежетав, тяжело выползла из подземных глубин. Остановилась. Как подбородком, дернула-звякнула решеткой и выплюнула очередную толпу чумазых рабочих, дыхнула плесенью и прелью подземелья. Застучали по бетону сапоги выехавшей смены. В этой бесцветной массе Сашка поймал один взгляд и вдруг забыл, где он и зачем. Пять лет тренеры пытались вытравить из него чрезмерный азарт — ничего не получилось. Поэтому и не вышел он в большой спорт. И вот, стоял в галерее, нелепый в своем чистом черном костюме, глаза в глаза смотрел на Быкова, уже уверенный, что это именно он, и сумбурно прикидывал: «Вес девяносто кг, лет на пятнадцать старше… Не весогон…» Глядя на бригадира, Сашка уже знал, что будет работать именно с ним, и рудник, шахта начали обретать смысл, который не предполагался ни ситуацией, ни местом.* * *
Рудник. Шахта. Сырое пространство подземных выработок, сжатое низкими каменными сводами. Тишина. Лишь в узких канавках под трапами журчит мутная вода. Через мгновение под каменный свод врывается яростный рев и проносится состав с рудой. Шахтная клеть с новой сменой летит вниз, мелькают металлоконструкции пролетов. Как этажи высотного здания, возведенного не к небу, а в глубь земли, проносятся ярко освещенные бетонные своды подземных горизонтов. Забой. Смена. Заклинило буровую штангу. Крутится она свободно, а не вытащишь. Сашка налег всем телом на перфоратор, хотел силой оторвать его от забоя. Будто муравьи облепили тело, от вибрации зуд пошел по коже, поплыли перед глазами лампы освещения, закачалась порода под ногами. Леха Быков, плечо к плечу, не мог не замечать как мучается ученик. Хоть бы бровью повел — смотрел в одну точку, как в телевизор. Монотонно и гулко грохотал его перфоратор. Сашка яростно сжал зубы, уставился на бригадира сбоку в упор — тот не обернулся. Сплюнул и потянулся к серому от шлама уху Быкова. — Чего рисуешься? Трудно показать, как бурят? Бригадир невозмутимо обернулся заляпанным грязью и машинной смазкой лицом. Невозмутимо крикнул: — Разопрись пневмоподдержкой в забой! — Этой? — пнул Сашка по трубе-домкрату, свисающей с перфоратора. Бригадир насмешливо кивнул. Ученик сделал все как надо, но слишком резко нажал на рычажок подачи воздуха и… нечеловеческая сила отбросила его назад. Отлетев, Сашка ткнулся носом в жижу из воды и шлама. Леха Быков отключил воздух. Грохот в забое оборвался, со свистом засипели шланги. Бригадир плавно опустился на землю, лег на спину, задрал ноги и захохотал, дергаясь в конвульсиях, пока Сашка выбирался из-под своего постукивающего поршнем перфоратора. Щель бригадирского рта разевалась, как пасть хищной рыбины, выброшенной на сушу. Сашка вскочил с бешеными глазами, стряхнул с руки мокрую рукавицу, двинулся боком на Быкова. Тот сел, вытряхнул из смятой пачки сигарету, пустил дымок, глаза его смотрели пристально и серьезно: — Ну ладно, ладно! Уж и пошутить нельзя?! Это тебе вроде крещения! И Сашка, остановленный этим взглядом, расслабился, шевельнул губами: — Ну, погоди… Посмеюсь… Года не пройдет! «Что за человек? — думал, давясь обидой. Смачивал водой из шланга поцарапанное при падении лицо. — Глупая, инфантильная жестокость…» Сашка сжал зубы, глядя на вращающуюся штангу: «Ох и отыграюсь… Леша с лесопилки». В забое гулко шипел сжатый воздух, то и дело срываясь в грохочущую дробь бурения. Бригадир оглянулся, будто расслышал угрозы, вспомнил бросок, распахнул сомовью пасть, опять загоготал, задергался. И Сашка Кравцов, перехватив его взгляд, тоже рассмеялся.* * *
Ни через полгода, ни через год явного превосходства не было, не было. Зато зрителей было предостаточно. Поединок становился все напряженней, в него азартно втягивалась вся бригада, за ней и участок. Сашка сдал экзамен на взрывника, получил пятый разряд. Уже несколько раз начальник участка заводил разговор, мол, пора бы Кравцову взять звено. И тут горластый, самоуверенный Быков тушевался, начинал пространно доказывать, что Сашке и по возрасту, и по опыту рановато руководить звеном. И сам Кравцов, поглядывая на бригадира, отнекивался: повышение означало разные смены с Лехой… Странные складывались между ними отношения. Еще утром, в прокуренной комнате раскомандировки, Леха отыскивал глазами Сашку. Подсаживался, скалясь, начинал подначивать: — Вот ты, студент, грамотный. Объясни, что за молодежь пошла? Сын, значит, в обиде — денег даю ему мало, квартирой его не обеспечил… — Родители должны помогать детям! — спокойно отвечал Сашка, носивший под сердцем давнюю обиду, что брошен в жизнь голым, как выбракованный щенок в омут без камня на шее. — Иначе, зачем рожали? — Помогать?! — дергался Леха. — Я всего сам, своим горбом добился и младших братьев на ноги ставил. С двенадцати лет пашу. И все на меня влезть хотят. — Судьба твоя такая? — подзадоривал Сашка. — Пусть дети радуются, что мы их на свет породили, а дальше сами, как я! — Хм! Уработался, — язвил Сашка и крутил головой, подмигивая сидящим рядом проходчикам: — После быковской смены жену зарядил! Подвиг! — Быков, Кравцов! — возмущался мастер. — Прекратите галдеж: вашему звену задание даю! — Да пошел ты… — огрызался Леха. — Будто я не знаю, что мне делать! — И снова оборачивался к напарнику. В горле у него хрипело и клокотало: — Вот ты как повернул, студент! А я так думаю: выкормил, вырастил, и дальше — пошел вон! Сам-дорогу пробивай… Пахать надо! А то вымахал, как шкаф, и все ему дай, дай! — ворчал приглушенно и вдруг срывался в голос, надвигаясь грудью на Сашку: — Ты чего вчера не отпалил, а? — А ты взрывчатку заказал? — вскакивал Сашка. — Быков, Кравцов — опять?! — грозно шевелил бровями мастер. Распалив себя еще до смены, оба искали, на чем бы выместить раздражение. Леха нырял в какой-нибудь штрек. Сашка торопливо готовил к работе перфоратор или скреперную лебедку, предвкушая, как бросит небрежно бригадиру: — Пока ты где-то шлялся, я половину задания сделал… И внезапно выплывал из полутьмы Быков. Спокойный, с лицемерно-слащавой улыбочкой. Говорил вкрадчиво, поблескивая глазами: — Дучка забилась! Может, посидим, поспорим о технике безопасности? А там, глядишь, конец смены — и по домам. Мерил Сашку немигающими глазами — вдруг сдрейфит? Сотни тонн взорванной руды, как через воронку, рвутся в скреперный штрек через выработку малого сечения — дучку. Но несколько глыб расклинились в ней — затор. Небезопасная работа ликвидировать его: здесь нужны ловкость, мгновенная реакция, опыт. Ведь руда и без помощи человека, своим весом каждую секунду может вырваться в штрек. Сашка, цыкнув сквозь зубы, отправлялся за взрывчаткой. — Отпалишь сам? — Запросто! — Ладно уж. Молод еще. Шесть лет назад меня с таким же салагой в забое завалило. У него от страха ядра полопались. Ненароком, сделаешь бывшего ученика инвалидом — потом ублажай молодуху! А-га-га, — распахивал пасть бригадир. — Мерин ты старый! — усмехнулся Сашка — В дучке если радикулит не прихватит… На молодухе-то точно… Леха морщился, как от зубной боли, — радикулит давно при нем, — задирал голову с вызовом: — А ты меня согнутым видел? Поругиваясь, вместе подвязали к шесту пачку взрывчатки. Подвели под завал. Раз отпалили, два. Бесполезно. Надо лезть в самое пекло. Хорошо, если растолкаешь взрывчатку по щелям, отпалишь и завал прорвется. Иначе придется разбуривать. В дучку они лезли вместе, ощущая в глубине души дрожь и дикое веселье: все решал миг личной удачливости и ловкости. Взрыв! Каменная струя врывалась в штрек. Продолжалась смена. Визжала, тряслась скреперная лебедка. Ее ржавый трос Сашка чувствовал, как свой нерв, — он был на пределе. Но снова, в который раз появлялась возможность перехватить нагловатый взгляд бригадира и швырнуть ему такой же — а это видел? Я тоже так могу! Вытянув смену, ни в чем не уступив друг другу, выезжали на поверхность. Добродушно переругивались. Если смеялся один, то другой огрызался. Зато тот, кто был в выигрыше, не деликатничал, а проигравший не принимал снисхождения. На первых месяцах работы в шахте удивлялся, бывало, Сашка, почему, промаявшись на горном горизонте без дела, после смены еле волочишь ноги от усталости? И почему после больших физических перегрузок усталость не гнетет? — Потому что, когда ты по-настоящему пашешь — тебе по-настоящему платят! — На все был готов ответ у Быкова. — Когда тебе по-настоящему платят — ты чувствуешь себя человеком. — А если ты себя уважаешь — силы утраиваются. — Он ухмылялся, довольный ловким ответом, и продолжал рассуждать. — А вот если работать не хочешь и тебе из жалости подбрасывают гроши, как иждивенцу, — тут, конечно, и гордость, и силу — последнее растеряешь. — Что ж, по-твоему, я в уме всю смену только и делаю, что подсчитываю: обурил — червонец, отпалил — пятак, отскреперовал… Быков снисходительно клал ладонь на плечо напарника: мол, мы хоть в институтах не учились, но кое-что понимаем: — К примеру, на своем огороде пашешь — думаешь, сколько осенью овощей снимешь?.. — Сашка не успевал рта раскрыть в ответ, как Быков делал свои выводы: — Если б знал, что урожая не будет — пропала бы всякая охота работать. — Так это же совсем другое! — сбрасывал Сашка с плеча бригадирскую руку: — Это бессмысленный труд… И начинался новый спор.* * *
Быков бурил в забое, Сашка в скреперном штреке взрывал негабарид — крупные для погрузки глыбы породы и руды. Оставался-то пустяк! Проходчик обошел последний, самый крупный валун, плюнул на него. По-хорошему — разбурить бы. Но ради одного шпура настраивать и тащить перфоратор очень не хотелось. Ведь это на полчаса задержка. С минуты на минуту мог подойти бригадир — только для того, чтобы поддеть напарника. Сашка нервничал и спешил. Торопливо уложил накладной заряд, потянул проводки взрывной магистрали в откаточный штрек. Ну, точно! Леха уже сидел, покуривал и посмеивался. Сашка озабоченно засопел, ожидая насмешек, присоединил проводки к взрывной машинке, крутнул ключ, нажал на кнопку — взрыва не было. Он лихорадочно повторил — тишина! — Магистраль рваная, — крикнул Быков. — Я еще вчера собирался ее выкинуть. — Швырнул окурок, встал, насадил каску на голову. — Может, замкнуло где! — бросил через плечо. Сашка скрипнул зубами — невезуха! Скрутил концы магистрали и, скользя по ней рукой, кинулся обратно в скреперный. Заряд лежал на глыбе целехонький, но один патрон с капсюлем-детонатором упал на породу. Сашка обрадовался, что не случилось холостого взрыва. Подумал, что повезло. Выпустил из руки проводки, и тут в лицо ему ударила жгучая волна взрыва. Быков с перекошенным лицом налетел на него в темноте, ощупал, осмотрел при свете аккумулятора. Удостоверился, что ничего страшного не случилось. Едва у Сашки стал стихать грохот и скрежет в голове, едва прояснилось в глазах, в луч его аккумулятора попал бригадир. Быков лежал на спине и дергал ногами, будто крутил невидимые педали велосипеда. Прорезиненные штаны на Сашке посекло взрывом в клочья. Кусок провода впился в кожу руки. Проходчик выдернул его, и алой струей потекла по кисти кровь. Невероятно легко отделался. — Отпалишь сам! — с трудом прошепелявил он. Мотаясь от одного борта штрека к другому, пошел. Нужно было здесь, на горном горизонте, достать хоть какие-нибудь штаны и выехать незамеченным нагора. Стоило столкнуться с инженером по технике безопасности или с кем-нибудь из начальства — плакала премия у всей бригады.* * *
Сашка выскочил из автобуса. Здание бытовки дышало привычным жаром калориферов. Дверь в раскомандировку участка была подозрительно прикрыта, из-за нее доносились взрывы хохота. После этого наступали секунды напряженной тишины со стрекотанием знакомого голоса: та-та-та — как стук поршня… И снова раскаты смеха. Сашка распахнул дверь — на миг все смолкли. Знакомые лица уставились на него, и хохот грохнул с десятикратным усилием, будто кто-то вывернул регулятор громкости до отказа. Еще не понимая, в чем дело, но догадываясь, Сашка отыскал глазами бригадира. Быков полулежал на скамье в центре круга рабочих и блаженно щурился от дыма папиросы. Сашка пробрался к нему, пристально глядя в припухшие после сна лица. Шлепнулся на скамью рядом с Лехой — ни кивая, ни здороваясь и не сводя с него глаз. Закинул ногу на ногу. Щелчком выбил сигарету из пачки. Леха, жмурясь, как сытый кот на печке, так же серьезно смотрел в глаза своему проходчику. Чуть притих смех. Леха отправил окурок к другому уху и размеренно зарокотал хриплым голосом: — Слышу, значит, в скреперном боевик шарахнул. Заскакиваю. Саня стоит навытяжку, вокруг него пыль коромыслом. Я глазам не верю — без штанов и вроде чего-то на кровле рассматривает. Я тоже глядь вверх — мама родная! — там как на сковородке… Видно, не первый раз рассказывал Быков про этот взрыв: Сашка — не будь дурак — сам рассмеялся, и смена стала терять интерес к вчерашнему происшествию. У каждого из них была своя чудинка. Была она и у Лехи Быкова. В отместку за его острый язык рудник не упускал случая посмеяться над его мечтой, обросшей множеством анекдотов. Это была мечта о тихой жизни на пасеке, которую вот уже лет десять он строил где-то далеко за городом. Поговаривали, что Быков там, в уединении, пытался вырастить сибирские мандарины. Из верных рук дошел до Кравцова слух, что Быков за большие деньги уговаривал вертолетчиков забросить ему на пасеку навоз. Леха эти слухи категорически отрицал, но при этом зеленел лицом. Притих смех. Кто-то уже ругал предыдущую смену. Выбрав нужный момент, Сашка прищурился на быковский манер, потянул носом воздух. — От кого это навозом потягивает? Или силосом? Лех? Может на тебя с вертолета мешок с дерьмом упал? Поутру, говорят, пожарник кружил над конторой. Самодовольно развалившийся на скамье бригадир, подобрался, сел и резко выпрямился. Глаза сверкали, кривая усмешка змеилась на губах. — Сколько раз говорить: у меня нет дачи, у меня — пасека. Что ты в этом понимаешь, крыса подземная?! — Га-га-га! — глядя то на одного, то на другого, снова начали потешаться рабочие. — Ну, поехали… Так его, Леха! — Зачем навоз на пасеке? — шел в атаку Быков. — Приглашу пару таких как ты засранцев, и урожай обеспечен… — Что балдеете? — оборачивался к проходчикам. — Дотянете до пенсии, пару лет промаетесь от скуки и хвост откинете, как все. А у меня только жизнь начнется… — Давай, Леха! Жми, дачник! — В лесу буду жить: дом с ванной, с горячей водой. — Давно обещаешь! — посмеивался Сашка. Он был доволен. — Спешить некуда: еще пахать и пахать. Что такое пятьдесят? Половина жизни… Что вы понимаете в ней?!* * *
Кончался месяц, запаса проходки не было — план шел метр в метр. Бригадир и так срывался на ругань из-за любого пустяка. А тут еще звеньевому Семену Индюку не повезло: вчера в его забое, на кровле появились трещины в монолите. Сегодня этой трещиной оконтурилась плита — глыба, которая каждый миг может рухнуть. Оправдывался Индюк, попав бригадиру под горячую руку: — Я виноват, да? Ну выходит плита по кровле. Я ее сделал, да? Чо орешь-то? Давай лес — сами закрепим! — А это видел? — плюнув в ладонь, Быков сунул под нос звеньевому дулю. — Месяц кончается, плана нет, еще одну смену коту под хвост… Я вчера говорил, чтобы ты плиту отфугасил?! — Дак пока она вышла, пока взрывчатку заказывали… — Свою работу не сделал, а домой, на-гора, навострился? — шумел бригадир. — Сходи в столовую и опять вниз. Сам отпалишь. У нас с Сашкой другие дела найдутся. От негодования Леха даже провернулся на месте, прицелившись носком туфли в урну, полную окурков. В конце коридора показалась уборщица со шваброй и ведром. Рабочие замерли, с восторгом ожидая грандиозного концерта и возможного избиения знаменитого бригадира шваброй. Но туфля описала дугу над урной, не задев ее, концерт не состоялся, и рабочие разочарованно зашумели. Индюк, как всегда, схитрил: не остался после смены, а уговорил поработать своего проходчика. Этот пожилой шахтер недавно появился в бригаде. Сашка даже имени его не помнил. Летела шахтная клеть на одиннадцатый, последний, горный горизонт. Леха Быков хмурился и шевелил губами, обещая завтра же спустить Индюка вниз головой до самого одиннадцатого… Выгрузились на руддворе, и бригадир немного поостыл, добродушней взглянул на новенького:. — Получи взрывчатку на складе, раз уж спустился. А мы с Саней посмотрим, что за плита. Он первым влез в забой, осветил аккумулятором кровлю. Трещинами был очерчен почти правильный прямоугольник. — Не могла, зараза, стоять не так, а поперек?! — сплюнул на породу Быков. Обернулся к Сашке: — Тащи лом! Попробовали расшатать плиту ломами — вдруг, без взрывчатки упадет? Она, утробно скрежеща, чуть двигалась — это плохо: наверняка придется или сбрасывать ее взрывом, или крепить. Мигая лучом аккумулятора на каске, подошел индюковский проходчик, принес взрывчатку, капсюли, шнур. — Ладно, — подобрел Леха. — Беги. Еще успеешь выехать на-гора. Отпалим сами. — Не положено передавать взрывматериал, — недовольно заявил проходчик. — Меня записали взрывником, я и буду работать! — Ты посмотри, какой он грамотный… Пуганый, что ли? Рабочий не ответил, рассматривая плиту. Леха нырнул в темноту и приволок лиственничный стояк. Подпер к кровле пару пачек взрывчатки. — Чего стоишь? Давай шнур с капсюлем! — Сказал, сам отпалю! — чуть громче и упрямей заявил проходчик. Леха обиженно цыкнул сквозь зубы, поддал сапогом кусок породы. — Пойдем, Сань. Пусть один корячится… Нет, ты посмотри, какой он строгий!.. В слесарной мастерской на подземном горизонте Сашка снял каску, вынул из нее пачку чая. Поставили на жаркую электроплиту чайник. Ударил первый, звонкий взрыв накладного заряда. Взрывник на несколько минут включил вентиляцию и, видимо, полез в забой смотреть, не упала ли плита. Не было его долго: видно, прилаживал новый заряд. Закипел чайник. Вошел новенький. Снова ударил звонкий взрыв. — Не я буду — висит! По звуку слышу, — дернулся Быков. Взрывник выпил кружку чаю, ушел, бросив через плечо: — Последний раз палю. Не упадет — крепите. Не было его почти полчаса. Леха сначала ерзал и ворчал, потом кляня подземных чертей, бригаду, упрямого проходчика из звена Семена Индюка, для порядка все рудничное начальство тоже, не выдержал, сорвался с места. Сашка поплелся в выработку следом за бригадиром. Еще издалека он увидел, что плита все-таки упала и взрывника в забое нет. Вспомнил его некомпанейскую физиономию и подумал, что такой хмырь запросто мог уйти, не предупредив. А сердце уже начало колотиться от нехорошего предчувствия. С хриплым собачьим подвывом Леха на четвереньках ползал вокруг упавшей плиты, то и дело принимаясь подкапываться под нее руками. Мелкие камни летели веером. Кравцов подошел ближе, и в луч его аккумулятора попала сапоги взрывника, торчащие из-под плиты. — Что стоишь! — рявкнул Леха. — Беги за горноспасателями… Гурьбой ввалились в выработку горноспасатели. Протянули гирлянду лампочек, деловито стали подводить под плиту домкрат. Глыба чуть приподнялась, приоткрывая черное пятно под собой. Но домкрат, гулко звякнув железом, выскользнул. Сашка ринулся к выходу, сдерживая подступившую к горлу рвоту. — Студент! — хлестнул его в спину окрик бригадира. — Тащи перфоратор. Тело вытащили из забоя, бросили на руду в груженый вагон электровоза. Состав ушел. Через минуту в откаточном штреке никого не было, кроме Быкова и Кравцова. Леха сел, поджав ноги, скинул каску, грязным рукавом вытер лицо, закурил. Сашка опустился рядом. Бригадира потряхивало от возбуждения и не вымещенной досады. Он скосил глаза на напарника. Не найдя к чему придраться, выплюнул недокуренную сигарету, ударил кулаком по каске, насадив ее до самых ушей, и кинулся в выработку. В ярко освещенном забое в луже воды и шлама поблескивало багровыми разводами большое пятно. Прислоненный к борту перфоратор шипел сжатым воздухом. Леха схватил его, упер в середину пятна пневмоподдержку, размашистым ударом руки ткнул переключатель воздуха Привычно загрохотало в сжатом пространстве. Сашка, плечом к плечу, налег на второй перфоратор. Застучал, загрохотал, изредка прерываемый сбоями издали слышимый дуэт. С угрюмым отчаянием они делали привычную работу и общий план. Каждый сам за себя. Чтобы не слоняться до конца смены наедине с мыслями, не видеть кислых физиономий друг друга. Торопились обурить и взорвать то место, где совсем недавно лежал человек, будто это что-то могло изменить. Чтобы только купол никчемной пустоты, на месте упавшей плиты, напоминал, что это произошло здесь.* * *
Шесть лет Сашка отработал в паре с Лехой Быковым. Народ в бригаде больше чем на половину переменился, а они, двое, вечные враги и соперники, оставались. И все рекорды были их рекордами — бригады Быкова. Все премии были их премиями. План года они выполнили в октябре. Помнится, Леха ночь напролет пересчитывал пройденные метры выработок, а утром влетел в раскомандировку. — Тэк, урки, слушай сюда! Завтра всей бригадой выходим в одну смену. Технику подшаманить, закутки подчистить — и на-гора. В раздевалке было шумно — на горизонт спускались сразу три звена. Мастер с начальником участка шныряли среди работяг с такими хитрющими лицами, будто самого Быкова провели на мякине. В раскомандировку заглянул председатель рудкома, с благоговением вперился в знаменитого бригадира масляными глазами. Быков, надев через голову застиранный свитер, встретился с ним взглядом, кивнул: — Чего таращишься, будто я тебе банку меда обещал? Рудкомовскую улыбочку повело, залимонило, пухлое лицо зарделось. Леха, не дожидаясь ответа, пожал плечами, притопнул каблуком, натягивая сапог на сухую портянку. По подсчетам плановиков прошла последняя смена трудового года бригады. Все разом выехали наверх — еще не просох пот на спинах. Ринулись к раздевалке, предвкушая теплые струи душа на разгоряченном теле. На пути был заслон. Гулко застучали тугие удары барабана, парусами затрепетали на ветру праздничные транспаранты. Первыми, плечом к плечу, вышли Леха с Сашкой, за ними вся бригада с тусклыми зайчиками еще не выключенных ламп. Двое остановились перед заслоном митинга, остальные выкатились из-за их спин, рассыпались в шеренгу справа и слева. Захлебнулся восторженный рев труб, и председатель рудкома со слегка попорченным ликованием на лице, громко крикнул: — Товарищи! Сегодня у нас знаменательный день: горнопроходческая бригада нашего скоростника Быкова выполнила план года, товарищи. Прозрачная обертка на букетах цветов захрустела в неуклюжих, мозолистых руках. Смущенно заулыбались рабочие. Леха, надменно поглядывая на оркестр, снисходительно кивал встречавшим — мол, ничего, я доволен. Сашка рядом с ним ломал брови, скрывая неловкость. Скривив лица в ожидании привычного нахальства, руководство принужденно дало слово главному виновнику торжества. Леха громко рыкнул, прочищая горло. Правая нога на пяточку, грудь — вперед, локоть к бедру, мозолистая грязная рука как на скульптуре вождя потянулась к толпе: — Чего тут говорить?! Мы не крысы, чтоб дурковать по кандейкам! Пахать надо! Вот и пашем, и будем… Натужно посмеялись встречающие, отдуваясь тайком — мягко сказал бригадир, рудничные начальники скомкали заготовленные речи, казенного тепла и типа. Музыканты, ухмыляясь одними глазами, задули озорной марш. Горячий душ, накрытые столы и предполагающийся отдых вдохновляли и расслабляли.Все чаще Леху вынуждены были сажать в президиум. И частенько ктонибудь из начальства под хохот шахтеров вытирал лысину от досады: если бы этому Быкову кляп в рот — классный был бы работяга! Придет время, когда последний из старых быковских проходчиков — Индюк — молча плюнет под ноги и уйдет из бригады, где будет исполнять обязанности бригадира Сашка, а бригада так и останется «быковской». Не любили Быкова старые бригадиры. О разном горланили на собраниях. — Шабашники! — кричал кто-то из-за чужих спин. — Они за полгода техники больше гробят, чем мы за пару лет. Леха не оправдывался, не огрызался с места. Не спеша, выходил на трибуну. Пружинистый, как кот, важный, как петух. Правая нога вперед — на пятку, локоть к бедру, вождистски раскрытая ладонь к народу, один глаз прищурен, другой кругл и жгуче блестящ, как новенький пятак. — Это кто там возникает? Рожин, ты, что ли? Давай прикинем, сколько метров я прошел за полгода и сколько ты за год. Не хочешь? Вот так! — Крохобор! — трясся от возмущения бригадир Петухов. — Хоть бы мальчишек не портил, им еще работать и работать! Леха даже не поворачивался в сторону голоса, бил себя в грудь кулаком. — Пятнадцать лет в забое — а такого брюхатого проходчика еще не видел. — Он оттопыривал большой палец, указывая через плечо на говорившего. — И этот тихоход называется наставником?! Чему он может научить? Петухов был освобожденным бригадиром, а значит — ни рабочим, ни инженером — так… И поэтому Леху поддерживали луженые глотки даже тех, с кем у Быкова были сложные отношения. — Так ему! — кричали из зала. Ходит при портфеле, жеребый, а с бригады деньги тянет… Но у Петухова свой резон и свои понятия о собственном весе. Он греб руками к выпирающему животу, подражая движениям погрузмашины, кричал с места: — Быков, как пээмка — только бы деньги хапать! И снова зал покатывался от хохота. Еще бы — немало было здесь тех, у кого при воспоминании о быковских премиях ни с того ни с сего начинала ныть спина. Однажды поднялся в рост жилистый мужик. Он с Быковым и Кравцовым проработал в одной бригаде около двух лет. Зал затих — проходчик был из молчунов, из трудяг. Негнущимися пальцами он поскоблил затылок, переступил с ноги на ногу, забубнил, сбиваясь: — Не то говорите! Быковские работать могут. Да так, что другим не по зубам… Но не работа это… — замолчал рабочий, теряясь, не умея оформить нескладные мысли в слова. — Как — не работа? — без насмешки спросил начальник участка. — Благодаря этой бригаде участок выполнил квартальный план. — Не работа! — упрямо тряхнул головой проходчик. — Игра это! Леха с Сашкой друг перед другом выкобениваются — другим волей-неволей жилы рвать приходится. Говоривший безнадежно махнул рукой — недосказавший, недопонятый, сам не все понимающий. Не нравились ему Быков и Кравцов. Это понятно. Бывает. — Хороша игра! — хохотнул в странной тишине директор рудника, хлопнул по столу пачкой бумаг. — Республиканскую премию опять взяли. Но не было в ответ из зала ни одного, даже угодливого смешка. — Коля! — с дурашливой слезой в голосе всхлипнул Леха. — Можа, у тебя не жилы, а что другое лопнуло? Так ты скажи, всем участком поможем… В зале принужденно хохотнули, как лист железа волоком протащили по камням… И снова начиналась смена. Летела клеть на горизонт. Последние секунды неподвижности… гонг! Где-то скрежетали коронки буров, яростно вгрызаясь в породу, где-то грохотали взрывы, подвывали скреперные лебедки, и сырое подземелье извергало из себя руду. Наверх! Будет время, вспоминит все это Сашка Кравцов, когда начальник участка станет подсовывать ему в бригаду слабаков, потому что проходчики, знающие себе цену, к нему не пойдут. А вот у Лехи получалось все: и лучшие подряды — его, и зарплата, и кадры… — Мне ордена не надо! — с веселой злостью, бывало ударял он себя в грудь. — Мне машина, вам мебеля в квартиры и пятьсот-семьсот в месяц! Вот так! Не был Леха жаден до денег, но урвать такую зарплату, что у рабочих брови поднимались выше козырька каски, — считал делом чести. Проходчики подбирались в бригаду сильные. Что с того, что менялись часто: на каждого уходящего было несколько стремящихся в бригаду. Хлебнув месяц-другой напряженных до белого каления быковских смен, бежали, с ужасом вспоминая, как эти деньги даются. После смены Леха демонстративно подходил к доске показателей, стирал проценты, внесенные неопытной табельщицей, писал в графе против своей бригады: «До заработка 640 рублей осталось пройти 10 п. м. выработок». О брюки дорогой ткани вытирал мел с пальцев и ухмылялся — вот так! Долго Сашка Кравцов ломал потом голову: что же случилось и когда все началось? Столько лет он честно тягался с бригадиром: злился, но зла ему не желал. Он и удара-то, кажется, не провел, а соперник оказался в нокдауне. И остался Сашка Кравцов будто один на один со своей скачущей тенью, то ли сам — лишь тень исчезнувшего соперника. Снова и снова думал об этом он и возвращался в памяти к тем дням, когда Леха казался прочным и несокрушимым, как монумент. Быков тогда подстроил очередной отпуск ко дню своего рождения — всю бригаду пригласил на свои сорок пять лет. Народу было много. Даже директор рудника заехал и объявил, что «выбил» «Волгу», как давно обещал, и отдадут ее Быкову. Кто-то из конторских говорил тост, да обмолвился про новый закон, согласно которому, проходчик, выработавший подземный стаж, может уйти на легкий труд или к «едреней фене» в сорок пять. До пятидесяти перебился в сторожах, а потом начислят нормальную горно-проходческую пенсию. Сидел Леха за столом важный, странно так таращил глаза, словно спрашивал: неужели приплыли? Зашумели, загалдели Лехины сорок пять с новой силой. Как принято, водка лилась рекой. С его осанкой, кажется, и выпрямляться больше некуда — перегиб получится. Так нет — надул грудь, задрал нос, на спор приволок на себе с соседней стройки сварочный аппарат. Сашка Кравцов, ругаясь, утащил его обратно. Отхохмили, отгорланили Лехин день, его расцвет. Наутро жена вымела из квартиры разбитую посуду и с ней, будто невзначай, — удачу, баловавшую мужика почти полвека. Отправился утром бригадир погулять, и привезли его лишь на следующий день, злого, с лиловым синяком под глазом. Еще через полмесяца лишили водительских прав на год. Стояла новенькая машина в давно приготовленном гараже, пылилась. На руднике начался новый месяц. На горизонтах сводила скулы зевотой, напревала горечью крутого чая — спячка. Был бы Быков, и вагоны бы появились, и фронт работ. И стало Сашке не по себе, и захотелось в отпуск. Начальник участка, услышав, что надумал Кравцов, даже руками замахал: — Что ты? Быков в отпуске, если и ты уйдешь, по уши в долги залезем. Сашке с каждым часом становилось все муторней и он сорвался. Нет вагонов — пропади они… Растаскал скреперным ковшом породу по выработке и начал бурить забой. Напарник сначала посмеивался, затем не в шутку раскричался: — Дурную-то работу зачем делать? Ведь слежится порода, ее потом ни ломом, ни взрывчаткой не возьмешь. Нашел развлечение… Сашка упрямо сжал зубы. Понимал, что пользы от его работы нет — один вред только. Зло мотнул головой: — Заткнись! — и поволок перфоратор в забой. После смены начальник участка, сам ему предложил, хмурясь: — Пиши заявление и отдыхай. Мы уж как-нибудь.
Последние комментарии
1 час 54 минут назад
17 часов 58 минут назад
1 день 2 часов назад
1 день 2 часов назад
3 дней 9 часов назад
3 дней 13 часов назад