Der Parasit (СИ) [Kagami Saito] (fb2) читать онлайн

- Der Parasit (СИ) 759 Кб, 191с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - (Kagami Saito)

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Паразит ==========

— Я скучал.

Девушка вновь посмотрела на единственного находившегося в комнате мужчину. Скользящий, замечающий каждую мелочь в образе Аккермана взгляд оценивал визуальную информацию, стараясь быстрее сформулировать первые выводы, предположить «как и чем» жил мужчина после длительного расставания.

— Почему ты так долго не приходила ко мне? — снова разрывая тишину, спросил Леви. Его голос не выражал радостной интонации, даже если он действительно испытывал это чувство. Это не было связано с его привычной скрытностью, оставшейся после длительной службы в армии. Причина была в ином.

— Потому что ты болен, и тебе назначено серьезное лечение…

Смотря на свою спасительницу или же губительницу — он не мог решить, кем она приходилась для него больше, Леви все же наслаждался ее появлением в палате, не сводя с нее глаз ни на секунду.

Она совсем не изменилась с их последней встречи. Все те же темные волосы, собранные в пучок на затылке с парой выбившихся прядей, немного красной помады на губах, и то же темно-синее платье, в котором она была во время последней встречи. Мужчина обожал, когда женщина была в нем, ведь именно он подарил ей эту вещь.

Женщина перед ним — одна из немногих и без того узкого круга знакомых, кто пришел его проведать. Смотря на нее, Леви ловил себя на мысли, что она единственная, с кем бы он хотел состариться. Весьма милые и инфантильные мечты для бывшего военного. Вот только мирная старость не могла входить в планы этих людей.

— Опять твои отговорки…

— Нет, Леви, у тебя действительно есть проблемы. — Перебила его спасительница или губительница. — Лучше принимай лекарства, как назначили врачи, а не как тебе вздумается.

— Пообещай, что тогда будешь заходить чаще? — невозмутимо попросил он, лелея надежду на положительный ответ где-то глубоко в душе.

— Обещаю.

Девушка пересела с края кровати ближе к мужчине, достав из сумки газету-ежедневник, и принялась зачитывать вслух. Аккерман взял ее левую руку, легонько сжимая, боясь, что девушка заберет ее из его хватки, не дав ему успеть насладиться прелестью женской кожи.

Долгие четыре месяца мужчина маялся, уже не надеясь увидеть эту женщину в пределах своей палаты. От скуки он успел изучить каждый сантиметр этого помещения без единого окна. Оно напоминало ему старую добрую, если уместно использовать этот эпитет, допросную, в которой он долгое время работал, пока служил в рядах французской армии. Только здесь света было гораздо больше. Еще, что постоянно не давало сосредоточиться на воспоминаниях о былом, — воздух. Запах медикаментов пропитал его настолько, что казалось, он всю сознательную жизнь вдыхал смесь из спиртов и настоев трав.

Война была давно окончена, настал долгожданный мир, но зачитанные новости не радовали. Громкие заголовки, расхваливающие новые планы по поднятию великой державы «с колен», сочиненные доблестными патриотично настроенными журналистами, многообещающе твердили, что скоро все будет хорошо. Каждый человек будет вести достойную жизнь, рабочих мест станет больше, процесс получения образования станет проще и будут выплачиваться увеличенные льготы.

Говорилось, что государство будет заботиться о каждом.

Но только не об этих двоих.

***

Для Франции шел тяжелый 1958 год. Уже четыре года велась ожесточенная война с алжирскими повстанцами за независимость. Экономическая ситуация государства оставляла желать лучшего, длительное сражение почти бесцеремонно разграбило бюджет страны.

Пала Четвертая Французская республика. Ожидаемо, на смену предыдущей пришла пятая, с ее новым правительством и планами на развитие страны.

Вот только жители некогда богатой и процветающей Франции пока не были готовы оценить изменения в государственном аппарате. Им приходилось терпеть голод, нехватку средств для обеспечения достойной жизни. Люди умирали без лекарств и тепла. Платили мало, либо приходилось обходиться случайными заработками. Юноши часто становились кормильцами, уходя на фронт, обеспечивая родных на свои пособия.

У Леви Аккермана не было семьи, которой нужно было помогать, он не страдал одухотворенным чувством патриотизма к своей родине, готовый отстаивать интересы государства на вражеской территории, но, тем не менее, он отправился на африканский континент в качестве солдата французской армии.

Ему было полных восемнадцать лет. У него не было должного образования, он нигде не работал; да и вообще молодой человек не тешил себя планами на будущее. В родном городе он лишь существовал, обворовывая местную аристократию, иногда ввязываясь в подработку более криминального характера.

Существуя, а именно так это стоит называть, жизнью отброса, его часто посещала философская мысль о том — кто же он?

Леви знал печальную историю своего происхождения, которую когда-то поведал ему человек, что растил его после смерти матери. В те, еще военные времена, люди не редко умирали от истощения или болезни. Вот и женщина, что так горячо любила своего маленького сына, не дождавшись пары месяцев до окончания Второй Мировой войны, оставила его, когда тому было не полных пять лет. Малыш сидел напротив кровати, поджав ноги, где лежало давно остывшее, начавшее разлагаться тело матери, и смиренно ждал той же участи.

Это было действительно случайностью. Билетом в жизнь, как сказали бы многие. Затянув с поисками младшей сестры на пару-тройку дней, Кенни нашел бы племянника уже почившим в другой мир.

На самом деле, Кенни не был милосердным. В городе его знали как «Кенни-Жнец» — человека, убившим более ста сотрудников полиции. Его никогда не терзало чувство вины — он лишь старался выжить в этом жестоком мире, пусть и подобным способом. И советовал это же своей младшей сестре, доказывая, что она не сможет прокормить себя и ребенка, в столь напряженное время.

Она понимала, что Кенни, возможно, прав, но не могла отказаться от еще не рожденного малыша. Старший брат был не доволен решением сестры, но уже ничего не мог сделать. Ее было не переубедить.

Позже Кенни пришлось скрываться несколько лет — нерадивые полицейские смогли напасть на его след, предвкушая, что поймают виновника смерти их сослуживцев.

Вторая Мировая война была известна зашкаливающим количеством человеческих жизней, которые она забирала день за днем. Была нехватка солдат, и ближе к окончанию сражений о Кенни просто забыли. Некому было заниматься его преступлениями и, чувствуя это, он, наконец, смог вернуться в родные края и приступить к поискам любимой младшей сестры.

Вот только ждало его лишь разочарование, а не теплые объятия мужских массивных плеч тонкими женскими руками его младшенькой и смущенный взгляд малыша, которого она так любила. Тогда Леви спасло лишь то, что он был последним напоминанием о покойной сестре. Будь обстоятельства немного иными, Кенни бы просто ушел.

Услышав эту историю однажды, иногда он прокручивал ее в голове, раз за разом, попутно пытаясь найти ответ на, так часто задаваемый в своих мыслях, вопрос.

Он считал себя паразитом. Зная свое происхождение, Леви отмечал, как иронично получилось. Фашистская мразь, что был любимым мужчиной его матери, оставила свое потомство на территории осажденной нацистами Франции. Понимая свою природу, парень задумывался — стоило ли ему рождаться вообще?

А может, Кенни был прав? Каждый раз, называя малыша Леви грязной крысой, — он ведь имел в виду происхождение?

Молодой Аккерман, в минуты подобных размышлений, становился мрачнее обычного.

Увидев объявление о призыве новобранцев, он сразу принял решение пойти в военный комиссариат, а не скрываться, как это делали другие в его родном криминальном районе. Возможно, вступая в ряды солдат французской армии, он пытается искупить ошибки своего отца, чья нацистская кровь течет в его жилах. По-крайней мере, это было его маленькой мечтой, ценность которой понимает только он.

Леви никогда этого не признает, потому что боится и ненавидит свою природу так же, как и те люди, что «награждают» каждого причастного к немецкому фашизму — позором и лютым гневом.

Разве паразиты могут быть полезными?

По крайней мере, он хотел таким быть. Он искренне хотел быть полезным, потому что только такие люди достойны жизни в этом жестоком мире. Совсем неважно для кого и чем, главное — избавиться от этого ощущения…

Он хотел быть человеком, а не паразитом.

Выросший в военное время, он знает цену человеческой жизни. И цену своей — тоже.

Отправляясь на африканский континент, Леви не терзал себя мыслями — вернется ли оттуда живым. Не то, чтобы ему было все равно, отнюдь. Он хотел лишь одного — приложить все усилия, чтобы стать человеком. Тогда, и только тогда он сможет вернуться во Францию.

Юных солдат начали учить еще на родных землях, ускоренно поведав основы военного дела, устраивая, казалось, бесконечные тренировки. Подготовка Аккермана была одной из лучших, поэтому его личное дело было на столе командующего частью, а не в канцелярии. При вступлении на Алжирскую территорию, его и нескольких избранных собрали в группу, став обучать секретам разведывательного дела и ведения операций против местных партизан.

Солдата Аккермана обучали тому, как распознать партизан, выявить террористов и как узнать интересующую информацию из этих ребят. Офицеры, обучающие их поток, отмечали результаты Леви как «совершенно» — он был лучшим в допросах, пытках и скрытии улик. Он быстро мог вычислить алжирского партизана и заманить его туда, где с ним уже расправятся, согласно инструкциям.

Скрепя сердцем, Леви понимал, чья это заслуга его успеха во время войны.

При офицерах солдат Леви Аккерман без зазрения совести пытал и убивал переодетых в штатское людей, чьи старания вели к освобождению Алжирской колонии от пут могущественной Франции.

Ему было все равно, кто сидел перед ним: мужчина, женщина, старик или подросток. Эти несчастные, что видели его невозмутимое, почти ничего не выражающее лицо и холодные серо-голубые глаза, не знали, какую бурю эмоций каждый раз испытывает их обладатель. Какие мысли порой отвлекают его от допроса.

Так прошло почти полтора года. После начала февральского наступления 1959 года на различные районы партизанских гетто, к лету фронт национального освобождения потерял более половины командующего состава.

В одной из спецопераций участвовал Леви Аккерман, как глава взвода бронекавалерийской бригады сухопутных войск.

Это случилось в середине жаркого июля, как позже станет известно, — за полтора месяца до признания французским командованием суверенитета Алжира. Однако окончательный конец холодной войны наступит только через пару лет.

Но Леви пока что думал только о том, как местные партизаны смогли предугадать маршрут его взвода, и почему сейчас в живых осталось только пять человек, включая его самого.

Гюнтер Шульц, Оруо Бозард, Элд Джин и Петра Рал — «личный отряд» капитана Аккермана, как иногда шутили солдаты после отбоя. Это были преданные ему бойцы, с которыми он познакомился около полугода назад. С того времени они успешно прошли множество миссий, и их доверие друг к другу стало безграничным. Именно поэтому к девятому часу обороны против алжирских повстанцев в живых остались именно они.

Однако солдатам не везло. Их окружили, а патроны, гранаты и прочий расход почти закончился. Кинжалы, которыми великолепно владел Аккерман, благодаря урокам из детства, к сожалению, сейчас были бесполезны перед огнестрельным оружием, которое имелось у партизан.

Ситуация была критической. Леви думал, как выполнить поставленную задачу и при этом не дать умереть своим людям. Бравый отряд был разбит, а эти четверо, что еще были живы и доверили ему свои жизни, просили, нет, от переполняемого волнения даже требовали отдать приказ!

Но его не последовало.

Перебирая все возможные варианты, капитан отвлекся и, лишь услышав непонятный гул, успел отдать короткую команду:

— Ложись!

Внезапно прогремел взрыв, слишком близко от оставшихся в живых солдат, чтобы никого не задело.

Последнее, что чувствовал капитан, это то, что его отбросило ударной волной, завалив землей или чем-то еще. Аккерман быстро понял, что произошло, но уже ничего не мог предпринять. Сознание было затуманено. Переполох событий заколесил в ненормальном темпе, постепенно отключая нервную систему. Правую ногу пронзила острая боль, отчего молодой человек окончательно потерял сознание.

Когда Леви очнулся и открыл глаза, то увидел потолок, деревянные балки которого заметно прохудились, но еще были готовы держать эту непростую ношу. Он все думал, вспоминал по рассказам, — так ли выглядит чистилище?

Да, первой мыслью капитана Аккермана было то, что он — мертв, и теперь дожидается в перевалочном пункте встречи с плохим сыном Господа Бога.

Долго рассматривать помещение не пришлось: в глазах появилась резь, отчего он сразу закрыл их и больше не повторял этой ошибки. Голова стала гудеть тут же. Начало подташнивать. Скривившись от комбинации ощущений, солдат простонал, чем, видимо, и привлек внимание человека, что суетился рядом с ним.

— Как вы себя чувствуете? Что у вас болит? — женский голос смог отвлечь от агонии боли, и солдат снова решился приоткрыть глаза. Нет, ему не было интересно, как выглядит обладательница мягкого тона, скорее, это инстинкт — понимать источник потенциальной «угрозы».

Ее лицо нависло сверху над ним, загораживая источник света, создавая комфортную тень. Это была молодая девушка из «Сестер Милосердия», как он догадался по униформе. Она внимательно ловила каждую эмоцию, пытаясь понять, что мучает парня, не задавая лишних вопросов.

Прохрипев, солдат лишь попросил воды.

Девушка быстро вернулась, выполнив его просьбу, помогая ему приподняться, принялась поить его. Промочив горло, Леви снова лег в прежнее положение и прикрыл глаза.

— Как вы себя чувствуете? — повторила девушка.

— Они живы? — задал встречный вопрос Аккерман.

— О ком вы? — не понимая, переспросила она.

— Со мной было ч-четверо… Элд, Оруо, Пет… — закашлявшись, раздирая горло хрипами, Аккерман не смог продолжить мысль дальше.

— Когда ваш отряд нашли, в живых остались только вы, — перебив солдата, ответила Сестра Милосердия.

Устремив взгляд опечаленных серо-голубых глаз с девушки на те же прогнившие перекладины, что и раньше, сжав губы в тонкую полоску, парень пытался сдержаться и не показывать боль той утраты, что почувствовал, услышав эту новость. Гнев переполнял его, желая выплеснуться наружу.

— Пожалуйста, лежите спокойно!

Но солдат не слышал ее, закусив нижнюю губу до крови и отчаянно ударяя кулаком по тонкому матрацу, с каждым разом вкладывая все больше сил в это движение, ощущая непрочные деревянные перекладины койки.

Увидев безмолвную истерику, что овладела капитаном, девушка решила облегчить его переживания, поставив ему укол с легким успокоительным. Но первое время парень не унимался.

Схватив больного за руку и тем самым остановив очередной удар, девушка прижала ее к себе, обхватив двумя руками. Аккерман замер.

— Вы сделали все, что смогли! Не смейте делать МОИ усилия напрасными… — она звучала с надрывом, обезоруживая. — Я не для того спасала вас, чтобы от отчаяния вы совершили глупый поступок. Берегите швы!

— П-простите… — постыдно признал ее правоту Леви, словно вырвавшись из пелены горечи утраты.

Слабость начала медленно окутывать тело солдата. Переведя дух, он ловким движением высвободил свою руку и, взяв ее запястье, заставил девушку наклониться к себе.

— Вы моя… — подбирать слова становилось труднее, либо это был самообман, либо лекарство было на редкость хорошим, — спасительница. Как вас зовут?

— Еванджелина… Ева Адерли! — растерянно прошептала юная Сестра Милосердия. — А вас?

— Леви. Просто Леви.

Увидев, что медленно парень начинает погружаться в мир сновидений, девушка разорвала телесный контакт, поправив одеяло больного.

— Выздоравливайте.

Услышал ли Леви ее пожелание? Не факт, но непременно случится так, как пожелала мадемуазель Адерли.

Ведь паразиты выживают в любой среде, да?

Комментарий к Паразит

Ваша активность = продолжение.

Комментируйте, ставьте “Нравится”, добавляйте в сборники - это шикарная мотивация.

========== Признательность. Часть 1 ==========

Лежать на жесткой койке госпиталя пришлось не долго. Осколочное ранение в области коленного сустава правой ноги было сложным случаем для полевых врачей.

После первой срочной операции симптомы больного явно указывали на то, что медики что-то упустили, и необходимо экстренно проводить вторую. Только они старались не замечать ухудшения состояния больного, ведь таких, как Леви, был целый зал солдат с разной степенью паршивости.

Как бы это грубо не звучало, но этим обреченным могли помочь только: удача, Ангел-хранитель и выражение «рожденный в рубахе». Врачи, оставляя их на погибель в руках Сестер Милосердия, не были черствыми на душу. Они с состраданием относились ко всем, но зачастую просто не успевали заниматься должным образом с каждым пациентом из-за постоянного наплыва раненых солдат. Это было основной причиной множества смертей в госпитале. Штат полевых врачей нуждался в увеличении численности и более компетентных кадрах, но, увы, оставалась только надеяться, что пенициллин станет для всех «панацеей».

Шов на ноге Леви воспалился и начал гноиться; температура раненного солдата была стабильно высокой, вгоняя юную мадмуазель Адерли, приглядывающую за ним, в тревогу за больного. Все свободное время она посвящала молодому капитану и облегчению его страданий.

Она понимала, что, если не провести повторную операцию, скорее всего, Леви останется инвалидом или же будет медленно погибать прямо в этой койке. Тщательно следя за изменением состояния его здоровья, она предположила, что сепсис мог начаться из-за фрагмента осколка, который мог еще оставаться в ноге. Если бы было удалено все, несомненно, препараты дали бы положительный эффект уже после первого вмешательства.

Когда ситуация стала критической, и Леви перестал ее узнавать, находясь в бреду, молодая девушка потребовала найти свободного хирурга и провести повторную операцию для капитана Аккермана. Сначала на нее посмотрели с сожалением; догадались, что пациент стал девчонке не безразличен. Еще бы — герой, единственный выживший из всего взвода, доблестный солдат своей страны.

Она явно долго готовилась, заранее подобрав необходимые слова для произведения нужного эффекта на кучку уставших врачей. В ее пламенной речи не было ни единой лишней фразы или интонации. Доказывая важность проведения операции для молодого капитана, она настаивала на долге перед страной, который они выполняют так же, как и Аккерман, защищавший их на поле боя.

Горящие энтузиазмом влюбленные глаза не смогли оставить врачей равнодушными, и те, приказав ей ассистировать, принялись к подготовке пациента.

Проведя долгую операцию, хирурги действительно нашли осколок, как и говорила Адерли. Девушка была рада, узнав, что ее предположение было верным, ведь это существенно сокращало список возможным причин ухудшения здоровья раненного.

После второй операции Еванджелина не прекращала наблюдение и уход за капитаном, видя плоды своих усилий. Ближе к концу третьего дня он пришел в сознание и даже смог съесть небольшую порцию похлебки. Несмотря на то, что уже был отбой, девушка смогла достать еду для него.

Во тьме, сидя лишь при паре зажженных свечей на весь зал, не ощущалось того, что рядом лежало большое количество раненых людей, периодично издающих стоны, кашель и прочие процессы жизнедеятельности.

Вкратце, Сестра Милосердия рассказала о том, что произошло за последние несколько дней, отчего Леви лишь немного нахмурился, узнав про осложнения и вторую операцию. Он действительно не помнил этого.

На секунду он задумался — от чего же жизнь буквально дала ему второй шанс? За какие заслуги предоставила ему этот подарок?

Ответ был прост. Поставив пустую чашку из-под супа на пол, он аккуратно обнял молодую девушку, что уснула, сидя на краю его кровати. Постепенно чувствуя, как та согревается от тепла его тела, и пальцы рук становятся не такими холодными, ее измученное лицо начинает принимать более привычный ранее спокойный вид.

Капитан Аккерман знал человеческую природу как свои пять пальцев. Хватило пары дней наблюдения, чтобы все понять, однако он не думал, что она будет настроена серьезно и даже станет добиваться второй операции, что почти невозможно в условиях госпиталя.

Но больше его мучил другой вопрос — за что такая юная красавица смогла полюбить его?

Паразита, что пытался искупить свои грехи на поле боя. Рисковавший своей жалкой жизнью не ради чести родины или защиты ее самой. Все время им двигало лишь его ущемленное эго, а девушку было жаль — придумала себе невесть что.

Из раздумий его вывел довольный вздох Сестры сквозь сон — капитан испугался того, что она проснулась.

Никогда прежде Леви ни о ком не заботился — тогда зачем он пытается согреть ее, прижав к себе? Да, ночью в госпитале было жутко холодно, несмотря на то, что днем в этой местности достаточно жарко.

У паразита не может быть чувств. Нет, не «не может» — а не должно.

Но ведь он рисковал своей жизнью и усердно воевал во благо родины, на которой родился. Он сделал все, что было в его силах, заглаживая свою вину. Может быть, паразит все же стал человеком?

Девушка расслабилась, обмякнув в руках капитана, отчего Леви почувствовал вес ее тела и понял, что не выдержит таких посиделок, ведь не до конца оправился после операции. Осторожно перехватив ее, он стал медленно склонять Адерли, заставляя лечь на кровать вместе с ним, спиной к нему.

Он понимал, что это — ошибка. Если она проснется сейчас, то сделает поспешные выводы. От чего же тело, сопротивляясь разуму, притягивало спасительницу ближе к себе?

Глубоко вдыхая аромат ее волос, он едва мог различить легкую травяную нотку, смешавшуюся с привычным спиртом, что витал в воздухе госпиталя. Ее форма была немного затерта от постоянной тяжелой работы, и ткань сильно измялась на местах сгибов локтей.

Ева мирно посапывала, кажется, крепко заснув, впервые за долгое время. Аккерману же такой покой оставался только в мечтах. Снедаемый противоречивыми эмоциями он почувствовал нечто новое, чего никогда не было в его жизни — надежду.

Надежду на то, что он, человек-паразит, может быть не одинок. Что он может быть кому-то нужен, не обязательно этой молоденькой Сестре Милосердия.

Девушка явно сыграла с ним злую шутку, открыв очередной мир грез, что будет мучить сознание Леви. Впервые за свою жизнь он почувствовал, что хочет ощущать то, о чем читал только в учебниках — привязанность к кому-либо. Быть с тем, кем он мог дорожить и кому бы рассказал горькую правду о себе.

Быть с тем, кто понял и принял бы его таким, какой он есть.

Это ведь чувствуют люди? Паразиты же не способны на такие светлые эмоции…

Совершенно верно, он попытался позаботиться о ней так, как может в его нынешнем состоянии, — уложить на кровать и согреть, дать возможность отдохнуть. Была в этом действии и толика благодарности за свою жизнь, учитывая настойчивость и смелость Сестры Милосердия, но больше его мучило то, что он хотел перестать чувствовать одиночество. Хотя бы сейчас, когда сердце отчего-то разрывалось больше обычного.

Обычно Леви знал как справиться с этим угнетающим состоянием, но теперь, когда он почти обездвижен, и коротать время приходилось, лишь рассматривая что-либо, он не мог убежать от этого призрака, вечно следующего по пятам.

Спустя пару часов Леви так и не заснул, но сделал вид, что спит, когда Адерли заворочалась, начиная просыпаться. Он уже не обнимал ее, лежа на спине, вытянув руки вдоль туловища, сделав вид, что так и лежал все время, пока Ева, утомившись, улеглась рядом во время их беседы, уснув.

Адерли долго не могла понять, где находится, а позже — почему. Бегло посмотрев, спит ли капитан, девушка поправила сползшее одеяло и снова села на край кровати, легонько взяв его за руку. Медленно поглаживая большим пальцем очертания его костяшек, почти невесомо касаясь огрубевшей кожи, девушка едва слышно прошептала:

— Как же я рада, что все обошлось…

Еще никогда Леви не было так тяжело скрывать свои эмоции. Сначала Аккерман хотел открыть глаза, но позже подумал, что тем самым сломает девчонке сказку, что она старательно выстраивала все время его пребывания в госпитале.

Неужели снова эта забота о ком-то?

Удивляясь случившемуся, Леви почувствовал, как его руку отпустили, после чего кожа стала мгновенно замерзать, чувствуя потерю источника приятного тепла, а позже он остался один, и лишь тихие отдаляющиеся шаги дали понять, что можно закончить притворство.

После этой ночи Еванджелина ничего подобного себе не позволяла, от чего Аккерман подумал, что ошибся в своих выводах на ее счет. Несколько недель пролетели почти незаметно, только теперь для передвижений Леви приходилось использовать костыль, так как на восстановление подвижности сустава уйдет еще много времени.

Ближе к рождеству в Алжире начала распространяться инфекция, подкосившая многих больных, отчего было принято решение идущих на выздоровление солдат перевести в соседний госпиталь, а тех, кто уже не сможет продолжить сражение на поле боя, отправить домой — во Францию.

В один из дней к капитану Аккерману пришел врач, провел осмотр и констатировал удовлетворительное состояние здоровья. Он был немногим моложе местных полевых медицинских работников, но в его глазах все еще не затух энтузиазм. Несмотря на то, что нога постоянно ныла, и передвигаться, как прежде, он еще не мог, перед уходом врач озвучил вердикт:

— Завтра вы возвращаетесь домой, капитан Леви. Собирайте вещи, Франция ждет своих сыновей!

Адерли, находившаяся в зоне слышимости разговора, вмиг потеряла контроль над эмоциями и, прикрыв рот рукой, отвернулась, заплакав. Леви заметил ее резкие движения, перестав обращать внимание на что-то говорящего доктора. Ее хаотичное размазывание слез по юному личику отдавалось неприятным ощущением, приглушающим радость от новости о возвращении на родину.

Обернувшись, Сестра Милосердия испугалась того, что за ней наблюдала пара глаз цвета грозового неба, застав в столь дискредитирующей ситуации. Не выдержав, она покинула общий зал.

К удивлению Аккермана, девушка не попадалась ему на глаза вплоть до самого вечера. Лишь перед отбоем, набравшись смелости, она подошла к нему с привычным невозмутимым видом, желая последний раз поговорить перед расставанием, — уже завтра на рассвете Леви предстояло покинуть Алжир.

— Возвращаетесь домой? — сев на край кровати и стараясь как можно радостнее озвучить вопрос, Адерли хорошо справлялась с интонацией, легкой улыбкой, но никак не с подрагивающими пальцами, что сжимали плотную ткань юбки униформы.

— Да, но вы, кажется, этому не рады… — честно заметил Леви.

— Почему же?! — возмутилась девушка, не желая, чтобы ее так быстро раскрыли. — Наоборот, я очень рада за вас, теперь вы…

— Ева, прекратите! — перебил Леви. — Я все знаю.

Как испуганный зверь, девушка резко повернула голову, посмотрев на капитана. Ею овладела растерянность, которую она прогоняла на протяжении всего вечера, не желая принимать, насколько легко идет на поводу своих эмоций.

Свет в зале потух, означая отбой. Солдаты почти синхронно принялись укутываться в одеяла, а кому их не досталось — простынями, укладываясь на боковую.

Прямо как в тот вечер после его пробуждения: голоса стали стихать, зал освещали лишь две, догоревшие уже до середины, свечи, и рядом была Сестра Милосердия.

Она сидела, потупив голову, делая вид, что рассматривает в темноте деревянный пол.

Ее раздирали сомнения, Леви чувствовал это, будто сам испытывал эти ощущения. Аккерман смотрел в черную пустоту, растворившуюся по периметру зала.

— Что же, — шепотом решила разорвать тишину Еванджелина, — была рада с вами познакомиться, капитан Леви!

— Сестра Адерли, — обратился он к ней, схватив за руку и остановив при ее попытке убежать, — останьтесь.

— Простите, мне нужно…

— Останься, я сказал! — более требовательно, повысив голос с шепота до тихого тона, приказал Леви.

Он дернул девушку за руку, и та снова приземлилась на край его кровати, подчиняясь каждому слову или движению.

— Я не собираюсь слушать твои: «рада с вами познакомиться» и прочее дерьмо. Если тебе действительно есть что мне сказать перед тем, как я свалю, то говори сейчас. Ты уже взрослая девочка. Подумай хорошо, возможно, мы больше не увидимся.

Ева забралась на кровать, поджав ноги и, тем самым, став максимально близко к капитану. Изловчившись и выудив свою руку, она взяла его ладонь, а следом произнесла то, что он был готов услышать:

— Я люблю Вас! — жар ее шепота обжигал лицо, разгоняя кровь по венам. Еще немного и Аккерман сам начнет трястись, как осиновый лист. Но теперь настала его очередь:

— Почему? — этот вопрос не давал ему покоя все время пребывания в госпитале. Ответа на него он ждал гораздо больше завтрашнего утра.

Он должен понять!

Тяжело выдохнув куда-то в сторону, Адерли сделала глубокий вдох, будто знала, что он задаст именно этот вопрос, а не ответит положительно или отрицательно на ее чувства, и решила начать ответ издалека:

— Когда вы попали сюда, в первый день, убитый горем об известии о своих товарищах, я еле смогла вас успокоить. Когда же ваш пыл остыл, вы посмотрели на меня, как… — Адерли замолчала, переведя дыхание, — на спасительницу, как сами позже и сказали. Ваш взгляд говорил мне, что я нужна вам. Просил об этом, чтобы не свихнуться после всего кошмара, что произошел на поле боя. До этого на меня никто и никогда так не смотрел.

Леви внимательно слушал Еву, ловя каждое слово, наконец, осознавая.

— Знаете, я поняла, что нашла спасение в Вас. Каждый раненный благодарен нам за заботу о них, каждый с трепетом смотрит на нас, но вы… Я чувствую, что именно вы такой же, как и я, — одиночка. И именно ваши глаза смотрят на этот мир так же, как и мои.

Адерли позволила себе переплести их пальцы воедино, наслаждаясь более цепким захватом. Чувствуя маленькую власть над обезоруженным от ее слов молодым человеком.

— Я — четвертый ребенок из самой обычной нищей семьи одного из убогих уголков Франции. С самого рождения была всего лишь лишним ртом на попечении родителей, от того и дописала себе пару лет в документах, чтобы взяли сюда, — в Сестры Милосердия. Даже если я выживу здесь и меня не подкосит инфекция, а снаряд или бомба не попадет в этот госпиталь, вернувшись во Францию, я не собираюсь идти в родительский дом. Меня там никто не ждет. Именно поэтому я хотела, чтобы хоть кто-то вспоминал обо мне, если вдруг… А вы бы меня помнили, знаю это… Потому что я ваша спасительница. — С улыбкой закончила Адерли. — Этого достаточно?

— Более чем, — выдыхая ответ почти у самых губ, Аккерман поддался искушению, едва касаясь ее губ своими.

Он боялся. Он все равно боялся того, что сейчас происходит, потому что это означало самую важную вещь, которая могла с ним произойти.

Ева, не насладившись этим мимолетным соприкосновением, более требовательно поцеловала его, заставляя играть по ее правилам. Им было все равно на то, что за ними, скорее всего, подслушивали и наблюдали соседние койки или же коллеги Адерли. Дыхание окончательно сбилось, а нижняя губа приятно покалывала от легких прикусываний Сестры Милосердия. Не желая отпускать этот миг, руки парня прижали девушку ближе, впервые коснувшись ее тела, а в частности талии, так четко выраженной, несмотря на пышность ее униформы. И тут Леви почувствовал насколько девушка худая, наверняка, не доедающая. Без особого труда кости скелета прощупывались так, что их можно было перебирать пальцами и считать.

Ее руки уже привычно блуждали по его телу, ведь Сестре Милосердия не раз выпадала возможность совершать какие-либо лечебные манипуляции с телом капитана.

Эта идиллия не могла долго продолжаться, и Леви первым отстранился от Адерли, стараясь восстановить дыхание. Предательство разума было совсем некстати, но тот был словно омрачен дурманом и отказывался разложить по полочкам произошедшее.

— Как твоя фамилия? — шепотом спросила Ева.

— Что?! — не понимая цели вопроса, насторожился Леви.

— Если выживу и вернусь, чтобы найти тебя, я должна знать твою фамилию. Ты из разведки, и про тебя в документах госпиталя сказано лишь имя, возраст, группа крови и история болезни. Поэтому назови мне свою фамилию.

— Аккерман. Я — Леви Аккерман. — дотронувшись до ее впалой щеки, капитана охватила жалость от того, что все происходит в последний момент. — И я сам тебя найду.

— Главное, помни обо мне, Аккерман. — Громко чмокнув губы капитана на прощание, Сестра Милосердия освободилась от его ослабленных объятий и встала с кровати, в спешке поправляя униформу: — Хорошего тебе пути.

Леви смог лишь кивнуть в ответ. Девушка ушла и больше не заходила в зал. Капитан точно это знал, потому что не смог сомкнуть глаз всю ночь, вплоть до отъезда.

По возвращении во Францию капитан Аккерман долгое время продолжал находиться на учете в госпитале и раздумывал, что же делать дальше. Ему выплатили неплохое пособие за заслуги и ранение, но бездумно тратить небольшой капитал — было не в его стиле.

Понимая, что на службу ближайшие несколько лет он не вернется, Леви стал рассуждать и анализировать, чем бы ему заняться, да так, чтобы не захотелось зарезать глуповатого начальника, который лишний раз захочет самоутвердиться за счет своих подчиненных.

Так же ограничивало его выбор и полученное боевое ранение — спустя почти год он продолжал прихрамывать, частенько передвигаясь с тростью. Лекарства с обезболивающим действием стали основой его дневного рациона. Он мог терпеть боль, но, зачастую, она изводила его, не давая заснуть, поэтому Аккерман научился высыпаться за три-четыре часа.

Для него дни летели, как перелетные птицы, разрывающие пространство неба своими острыми крыльями. За процедурами и иным лечением Аккерман не заметил, как пролетела зима, весна и вот уже закончилось лето, и наступил первый день осени. Она выдалась противно мерзлявой, отчего даже шерстяной плед не спасал в холодные ночи.

А спустя пару месяцев выпал первый снег. Потом медленно, словно на цыпочках, подкралось Рождество, а значит, Аккерман стал на год старше, ему было всего лишь двадцать лет.

Однажды, во время разговора медсестер он услышал, что у одной из них случилось горе — ее брат погиб в Алжире, несмотря на то, что боевые действия практически прекратились.

Она считает, что это дело рук своих — ультраправые националисты не собирались признавать суверенитет Алжира и выставляли убийства сослуживцев на счет партизан. Таким образом, они хотели разжечь пламя войны снова, а позже, во время переполоха, свергнуть верхушку власти Франции.

Французы стали убивать французов.

Комментарий к Признательность. Часть 1

Ваша активность = продолжение.

Комментируйте, ставьте “Нравится”, добавляйте в сборники - это шикарная мотивация.

========== Признательность. Часть 2 ==========

После выписки и почти полного выздоровления, капитан был снят с воинского учета и поощрен за защиту государственных интересов.

На последний пункт Леви было плевать, ведь изначально он преследовал иные цели. И кажется, достиг их.

Еще лежа в гражданском госпитале, он по кусочкам, как пазл, восстанавливал из воспоминаний образ своей спасительницы. Закрывал глаза и представлял ее голос, будто она сидела рядом и беседовала с ним. Интересно, жива ли она? Он не строил иллюзий, но еще надеялся.

В очередной раз слушая новости о положении дел в Алжире на тихом радиоприемнике, Аккерман не выдержал, желая узнать, — жива ли Сестра Милосердия Адерли. Ему пришлось пройти несколько инстанций, прежде чем получилось отправить запрос и короткое письмо.

Ответ он получил лишь спустя полтора месяца — госпиталь, в котором он лежал, был уничтожен при террористической атаке, а судьба Еванджелины Адерли неизвестна.

Он был готов к подобной весточке. Увидев буквы, сложившиеся в данном порядке и таком горьком сочетании слов, Аккерман аккуратно сложил этот листок с известием, убирая его за стопку книг в стеллаже.

Нет, его не охватили злость, гнев или всепоглощающее горе. Но определенно что-то в нем потухло. К счастью, в тот вечер нога стала болеть сильнее, отвлекая внимание на себя.

В его жизни ничего не складывалось так, как он хотел. Этот неоднозначный ответ Леви принял как похоронное извещение. Это было нормой для военного времени. Нет, он не грезил по вечерам мечтами о своей спасительнице, но он хотел увидеть ее еще раз. Хотя бы мимолетно.

Теперь он все чаще стал вспоминать ее последние слова. Как она и просила, — он помнил о ней.

Ближе к лету бывший капитан вложил деньги в собственный небольшой бизнес, — открыв чайный магазин. Леви с юности обожал хорошие сорта чая и прислушался к собственному сердцу, когда выбирал предмет продажи. Работа была не пыльной, но магазинчик забирал много свободного времени, начиная от обыкновенной продажи и содержании продукции вплоть до ведения бухгалтерской документации и сдачи документов.

Покупатели часто засматривались на молодого продавца с тростью — самые же невоспитанные, по общественным меркам, спрашивали о причине. Аккерман не скрывал, говоря, что в прошлом был солдатом, и это его боевая травма. Почти все догадывались о месте службы бывшего капитана и с уважением относились к его медлительности, хотя с каждодневной практикой она стала исчезать.

Конечно, когда были пиковые дни продаж, приходилось принимать большое количество обезболивающих таблеток, чтобы отработать с утра до вечера, из-за чего Аккерман вскоре стал искать подчиненных.

Таким образом, спустя полгода, после рождественской поры в его магазине стали работать сразу два человека — Фарлан Черч и Изабель Магнолия.

Это были давние знакомые Леви, еще до службы в армии. Каждого он встретил на родных улицах окраины, где процветали беспорядок, нищета и голод. Люди здесь были хуже варваров, готовые, от нечего делать, достать нож и выпустить кишки первому встречному. Поэтому, когда бывший капитан подумал о кандидатах на роль помощников, то сразу вспомнил об этих ребятах. Они были слишком добрыми и наивными для жизни в том районе, но выбор их был не велик.

Фарлан представлял из себя манерного молодого человека, и если не знать, что всю жизнь он провел в трущобах, то не было бы сомнений в его благополучности. Имея неплохие внешние данные, которыми он без зазрения совести пользовался при общении с покупательницами женского пола, часто мог с легкостью продать сопутствующие товары в виде дорогостоящих фарфоровых кружек, заварников и другой утвари.

Изабель же была абсолютно бесхитростной в сравнении с Черчем. Ее детский характер заряжал позитивом, и частенько покупатели перенимали ее настроение и счастливыми покидали магазин. Из-за природного таланта расположить человека к себе, Магнолия нередко делала выручку больше, чем Черч, из-за чего Фарлан недоумевал и пытался выпытать секрет успеха.

Будни бывшего капитана стали немного веселее. Пусть у него появилось больше свободного времени, но Леви все равно старался проводить его с ребятами. Он использовал документацию для отговорок перед заботливой Изабель, что постоянно сетовала на счет того, что «братишке Леви» надо больше отдыхать, иначе нога не восстановится.

Девчонка была искренне благодарна Аккерману за предоставленную работу и действительно относилась к нему как к старшему брату, ведь он много раз помогал Магнолии с ее проблемами.

Эта малышка, которой только должно исполниться восемнадцать полных лет, живя в том же неблагополучном районе, что и Леви когда-то, натерпелась от местных хулиганов. Избиения, отрезание клоков волос ради забавы, отбирание скромных заработанных денег и самое худшее, что могло с ней произойти, но к счастью не произошло, из-за счастливой случайности…

Когда она снова увидела названного брата спустя три года, то не могла поверить своим глазам — девушка и подумать не могла, что он вернется в эту дыру снова. Но, к счастью, он пришел, чтобы вытащить оттуда своих друзей.

Бывший капитан считал своим долгом разбираться с трудностями своих подчиненных. Нет, нетак. Он не говорил этого вслух, но эти двое стали его друзьями, самыми близкими людьми, что у него могли быть. Ребята относились к нему так же.

Конечно, им был неприятен факт, что «братик Леви» хранит от них пару тайн. Они обратили внимание, что по средам приходили какие-то конверты раз в одну или две недели. Это были письма, передаваемые лично хозяину магазина, и Леви всегда закрывал дверь в кабинет, прежде чем вскрыть очередное.

Иногда Фарлан и Изабель придумывали, как незаметно проникнуть в кабинет своего начальника, чтобы посмотреть на содержимое писем, но все их идеи претерпевали фиаско. Сам же Леви во время разговора всегда уходил от темы содержимого писем, что расстраивало ребят, но не проверять же им его конверты с почты и не устраивать допросы.

1963 год с самых первых дней начался хорошо. Магазин увеличил ассортимент, улучшил качество поставляемого товара и заработал хорошую репутацию. Многие люди приезжали из отдаленных районов Лиона, зная, что лучший товар можно приобрести только у Аккермана.

В один из дней, когда настало время вечерней уборки помещения, Изабель направилась к двери, чтобы перевесить табличку на «Закрыто», как в магазин зашла молодая девушка.

Покупательница внимательно осматривала магазин, вглядываясь в детали помещения, и словно что-то выискивала. Магнолии эта особа показалась странной, потому что с первых секунд та проигнорировала ее, пройдя вплотную к стойке и, застыла на месте, став прислушиваться.

Напротив нее была дверь, ведущая в кабинет хозяина магазина. Сейчас там были двое мужчин, решающих деловые моменты. В основном доносился звонкий голос Черча, перечисляющий новых поставщиков, что хотели начать сотрудничество с хозяином магазина. Но как только раздался голос Аккермана, девушка вздрогнула и тут же напряглась, как пружина в механизме.

— Мадмуазель, мы закрываемся, вы хотели что-то определенное? Мадмуазель? — громко спросила Магнолия, пытаясь привлечь внимание девушки.

Но ее снова проигнорировали. Странная покупательница так и стояла возле стойки, где производился расчет клиентов.

— Мадмуазель, повторяю! — еще громче, почти завопила Магнолия. — Мы закрываемся, если вы что-то хотели, то…

На этих словах из кабинета вышел Фарлан с очень серьезным лицом, решивший посмотреть на «странную» — как они уже успели сделать вывод с Леви, вечернюю покупательницу.

После блондина последовал и сам хозяин магазина, так и застыв в дверном проеме.

Глаза незнакомки широко распахнулись и с ноткой безумия созерцали бывшего капитана. От нахлынувших эмоций рот приоткрылся, но губы растянулись в улыбке.

Аккерман испытал аналогичную реакцию на запоздавшую посетительницу. Помимо удивления, внутри него, в районе груди, екнуло что-то очень приятное, мгновенной волной мурашек пронесшееся по коже.

Ее было немного сложно узнать — девушка заметно прибавила в росте с момента их последней встречи, а так же Ева набрала в весе, перестав выглядеть, как жертва концлагерного режима. Черты лица вытянулись в более взрослые, и она больше не напоминала девочку-подростка, что была несколько лет назад при знакомстве. Да, она расцвела.

— Фарлан, Изабель, вы свободны. — Не сводя глаз с Адерли, распорядился Леви. — Я закончу сам.

— Но, братишка… — в излюбленной манере начала Изабель.

— Свободны. — Коротко приказал Аккерман.

Девушка до сих пор не произнесла и слова, оставаясь в том же положении. Леви стал медленно приближаться к ней.

Изабель начала что-то говорить, но Черч, быстро осмыслив происходящее, буквально силком вытолкнул девушку из помещения, не отрывая взгляда от странной встречи, произошедшей только что. Навскидку, Фарлан сделал пару предположений относительно личности девушки, одно из которых должно было быть верным.

— Может это были письма от нее? — чуть слышно прошептала Изабель, стоя у двери, наконец, перевесив табличку на «Закрыто».

— Возможно. — Коротко ответил Черч.

Когда двое скрылись, плотно закрыв дверь, Леви уже стоял напротив созерцающей его девушки. Их разделяли три года и одна столешница.

— Ты совсем не изменился, — продолжая улыбаться, начала разговор Еванджелина.

— Как ты меня нашла? — спросил Леви, скрупулезно рассматривая новую версию той, о которой так много думал. Той, которую пытался найти.

— Случайность. — Честно призналась Адерли. — На работе я сблизилась с одной девушкой, ну и как-то раз рассказала о тебе. Прошло много времени, и внезапно она заявила, что видела паренька схожего с моими описаниями. Для достоверности я нарисовала твой портрет, и Катарина узнала тебя. И вот я здесь…

— Я не верю в случайности… — ответил бывший капитан, подвергший сомнениям версию озвученную ранее.

— Ладно, — решила рассказать свой секрет Адерли, — все началось с того, что я тайком перерыла архивы госпиталей, ища информацию об определенном пациенте. Мне пришлось переводиться трижды, прежде чем я обнаружила тот, где ты лежал, предположительно в период после возвращения с Алжира. Не уверенна знаешь ли ты, но у каждого госпиталя прикреплен свой район пациентов, поэтому, найдя тот, где тебя лечили, я смогла сузить круг поиска. А потом мне действительно помогла случайность, о которой я говорила ранее.

Услышав более правдоподобную версию, хозяин магазина был доволен ответом Адерли, после чего пригласил девушку в кабинет, сам же пройдя по залу и закрыв дверь магазина на ключ изнутри.

Его не было ровно мгновение, но Адерли уже начала нервничать, когда Аккерман оставил ее одну. Была ли это паника от того, что ей был не известен итог их встречи? Возможно. Или ее терзали сомнения на счет его отношения к ней?

Еванджелина не была уверена в его чувствах, хотя, быть может, о них и речи быть не могло, и она придумала себе это все? А потом три года жила в своих фантазиях, отказываясь принимать реалии этого мира?

По крайней мере, ее главной целью было — увидеться с бывшим капитаном.

Зайдя в кабинет, Аккерман достал из укромного шкафчика лучшую заварку, что была в его коллекции, с видом эксперта, по мнению Евы, смешав сорт черного чая и трав, что будут обогащать вкус напитка, и принялся расставлять сервиз, подготавливая стол.

Все это время Адерли тайком поглядывала за действиями Леви, в то же время успевая рассмотреть и место, где обычно работал молодой человек. Это был не совсем обычный кабинет, в привычном его поминании, — это был гибрид комнаты приема гостей и рабочего места, с высоким стеллажом, где хранились бумаги, книги и пресса. Большой рабочий стол был заставлен стопками бумаг, где рядом стояла печатная машинка с едва потертыми клавишами, — было видно, что ей часто пользовались. У комода стояла пара больших горшков с высокими растениями, чьи зеленые листья огромными опахалами заполняли пространство кабинета, вида которых Адерли не знала, банально не разбираясь в ботанике.

Поставив перед Евой кружку с блюдечком и разлив напиток, Аккерман сел напротив своей гостьи, на секунду задумавшись, — о чем лучше стоит начать разговор?

Верно, все это время в кабинете висела тишина, которую никто не осмеливался нарушить.

— Когда ты вернулась? — взяв свою кружку за верхние грани, начал беседу бывший капитан.

— Где-то чуть больше полугода назад, в июле, как только объявили независимость Алжира. — Адерли не рискнула попробовать чай, банально не очень любя кипяток. — После того, как тот госпиталь, где мы с тобой познакомились, закрыли, мне пришлось разъезжать по всему континенту. Но благодаря этому я набралась опыта, дослужилась до старшей медсестры и теперь работаю в городской больнице.

— Поздравляю, мне кажется роль спасительницы тебе идеально подходит.

— Слишком громко звучит, не находишь? — тон, с каким Леви произнес эти слова, не слишком понравился Сестре Милосердия, от чего та решила направить тему разговора в другое русло: — Главное, что я спасла одну жизнь, о которой думала последние три года…

Замерев и оторвавшись от напитка, Леви неуверенно посмотрел на девушку.

— Три года прошло… — поставив кружку на блюдечко, рассеяно произнес бывший капитан.

— Да, столько всего произошло… — девушка хотела задать другой вопрос, но смелости пока хватило лишь на этот: — Кстати, как тебе пришла идея открыть свой магазин?

— Всегда любил чай. А учитывая, что я не могу работать, как все нормальные люди, то решил открыть свой магазин.

— Нога часто беспокоит? — встревожено уточнила Ева.

— Постоянно. — Честно признался Аккерман.

Адерли помрачнела, услышав ответ молодого человека. Неужели она где-то допустила ошибку в уходе за ним?

— Но, тем не менее, я могу ходить несколько часов в день без костыля, а это уже прогресс. С болью помогают справиться таблетки, а значит, я не в таком уж и безвыходном положении нахожусь.

После этих слов Ева впервые притронулась к чаю, малыми глотками пробуя тот на вкус.

— Ладно, я думаю, что с фамильярностью можно закончить. — Резко оповестил бывший капитан. — Зачем ты пришла?

Этот вопрос заставил сердце девушки «ухнуть», понимая, что, скорее всего, она сильно заблуждалась. Слова, сказанные им, его реакция наводили на мрачные мысли. Она не испытала ожидаемого счастья или облегчения от их встречи, хотя верила, что так оно и будет. Как в немногочисленных фильмах о любви, что она успела посмотреть в кинотеатре, после возвращения из Алжира.

— Ну… Я же говорила тогда, что найду тебя.

— Ты хочешь сказать, что все то, что было тогда до сих пор живо в тебе?

Ева нахмурилась, не понимая формулировку Леви, из-за чего тот сразу пояснил:

— Я о твоих чувствах.

— Да, Леви. — Обиженно произнесла Сестра Милосердия. — Я ни на минуту о тебе не забывала и, как видишь, — сдержала свое обещание.

Аккерман замолчал, устремив взгляд в свою полупустую чашку.

— Я думал, что ты погибла там… — на выдохе ответил Леви. — Когда начал искать тебя, то ответ на запрос пришел, как «неизвестно». Сама понимаешь, что в военное время это стоит воспринимать без лишних надежд.

— Как видишь, я жива и невредима… — Более бодро ответила Ева, услышав, что Аккерман все же не забывал о ней. Приятным теплом эти слова окутали разум девушки, будоража подкорки сознания.

Подталкиваемая эмоциями, девушка встала с кресла и подошла к Аккерману, сев на подлокотник кресла и максимально приблизившись, чтобы их лица были на одном уровне.

— Скажи мне, ты хочешь, чтобы я осталась?

— Хочу. Но я боюсь. — Честно ответил Аккерман, почти выдыхая ответ в губы, что так хотелось попробовать на вкус снова.

— Что?! — Не ожидая подобного ответа, почти рефлекторно спросила Сестра Милосердия.

— Ева, не обижайся, но я не самый приятный человек, которого ты могла встретить за свою короткую жизнь. Скорее всего, если ты узнаешь меня лучше, то сильно разочаруешься, осознав, что ожидание не сходится с реальностью, — уйдешь сама. — Леви перевел дыхание, повторяя то, что и так сотню раз, прокручивал в своей голове. — Пойми, во время службы я вел дела партизан. Устраивал допросы, нередко с пытками, которые, чаще всего, заканчивались летальным исходом для угодившего в лапы французской разведки партизана. Я не знал жалости, был расчетлив и манипулировал жизнями многих людей. Это было моей работой. Пусть в мирное время эти качества притупились, но я навсегда останусь солдатом, таким, каким хотели видеть меня Командующие.

— Вот как ты обо мне думаешь? — прошептала Ева, услышав горькую правду из уст Аккермана.

— Дай угадаю, ты же представляла нашу встречу совершенно иначе? Что я брошусь обнимать тебя, возьму на руки и отнесу в свой кабинет? А после мы будем горячо целовать друг друга, как в романах, что томами продаются в газетных киосках?

— Долго будешь считать, что знаешь абсолютно все на свете?! — праведно вспылила девушка, устремив недовольный взгляд на бывшего капитана. — Я прекрасно понимаю: кто ты, чем занимался и что просто так такое не пропадает без следа. И знала это еще тогда, когда мы впервые встретились. Но я не боюсь тебя, если ты переживаешь на этот счет.

Леви впечатлено дернул бровями, не ожидая услышать подобный ответ. Ему чертовски нравилось то, что девушка смотрела прямо в его глаза, когда говорила это.

— Я не идеализировала тебя, представляя в роли принца на белом коне, что прискачет за мной, увезя из того адского места. Я полюбила тебя, обычного человека, и просто хочу быть с тобой. Я бы не тратила все свое свободное время на твои поиски, если бы не была уверена в своих чувствах. Поэтому сейчас выбор за тобой: если ты скажешь мне, чтобы я ушла, то обещаю, что больше не побеспокою.

Больше Аккерман не сомневался. Ни в чем. Ни в той, кого искал последние три года, ни в самом себе. Он собрался рискнуть и выбрать этот запретный плод, окончательно превратившись в человека.

Больше они не расставались, стабильно видясь в свободное от работы время. Леви все чаще предлагал переехать к нему, с не охотой провожая Адерли к женскому общежитию, где девушка снимала комнату, вернувшись во Францию.

Бывшему капитану было страшно представлять, в каких условиях живет его пассия, морщась лишь от одного названия «общежитие». Любые слова Евы о порядке, который она поддерживает, и о хороших условиях в виде воды и отапливаемых стен, разбивались о скепсис Аккермана, годами живущего в трущобах и знающего все о подобных местах.

Вскоре, бывший капитан познакомил Еву со своими подчиненными, хотя будет правильнее все же назвать их друзьями. Фарлан и Изабель быстро привыкли к компании Евы, как и сама девушка к ним.

Так прошло более полугода.

У Евы был сегодня выходной, а Леви решил выделить день, оставив магазин на Фарлана, чтобы провести с Адерли день в городе.

Парочка уже собиралась, Аккерман отдавал последние поручения Черчу, как вдруг в магазин зашла женщина, лет пятидесяти. Это была постоянная покупательница, обожающая, когда Черч подходил к ней, с фирменной улыбочкой, интересуясь, чего бы она хотела попробовать сегодня.

Увидев женщину Адерли, стоявшая в проеме дверей кабинета хозяина магазина побледнела, а потом вовсе забилась мелкой дрожью, начав судорожно вдыхать воздух. Она наблюдала за ней, отмечая: чуть шаркающую походку, которой раньше никогда не было, обвисшую кожу на руках, и множество морщин на лице. Женщина выглядела определенно старше своих лет.

Она купила самый маленький пакет чая, но среднего качества. Уже стоя на кассе, женщина перевела мимолетный взгляд на Адерли, что глаз не сводила с нее. И девушка увидела, как лицо женщины вмиг стало недовольным, словно говоря о том, что лучше бы она не встречала ее.

Из глаз мгновенно потекли горькие слезы, но Еванджелина, словно их не чувствовала.

И это все? Только презрение — вот какова ее реакция, спустя столько лет?!

Ева забежала в кабинет, хватаясь за горло, понимая, что больше не может нормально дышать. Чуть ли не со свистом заглатывая новую порцию воздуха, девушка чувствовала, как подкашиваются ноги и слабость, граничащая с нехваткой кислорода, начинает одолевать.

— Что с тобой?! — испуганно спросил Леви, почти тут же оказавшись рядом с Евой.

Но девушка ничего не могла ему ответить, лишь мотая головой. Каждый новый вдох давался ей с трудом, словно кто-то слишком туго затянул корсет, и эта сдавленность не давала ей дышать. Ей хотелось бежать, словно раненому зверю, чтобы никто не видел ее состояния, но Адерли уже не держалась на ногах.

— Успокойся, присядь, — насильно посадив девушку, Леви встал перед ней на колени, обхватив лицо руками, — тише-тише, попробуй сделать небольшой вдох.

У Евы не получилось, отчего Аккерман впал в панику, не понимая, почему это происходит.

— Попробуй еще раз. Успокойся и сделай вдох. — Показывая как надо на своем примере, молодой человек следил за реакцией Евы, которую бросило в истерику.

Девушка начала расчесывать шею и область декольте почти до крови, вот только это было бесполезно и лишь нагоняло истерическое состояние.

Схватив ее руки, Аккерман снова попытался помочь ей успокоиться и заставить начать ее дышать. Попутно он перебирал все возможные причины, почему она задыхается, пока его не осенило:

— У тебя астма?!

Девушка утвердительно закивала головой.

В кабинет вошел Черч, желая посмотреть, из-за чего Леви так быстро ушел. Услышав шаги друга, Аккерман обернулся, отмечая, как вовремя тот оказался здесь.

Черч застыл на месте, увидев непонятное, происходящее с Адерли.

— Фарлан, возьми деньги и купи ингалятор в аптеке на рью Коломбье. Фарлан!

Друг не сразу смог вернуться в реальность и исполнить просьбу Леви. Увидев, как молодой человек выбежал из кабинета, Изабель испуганно проводила его, а отпустив клиента сама, направилась к хозяину магазина.

Леви отметил, что Ева успокаивается, заметив, что та смогла сделать два нормальных вдоха, однако это было затишьем перед бурей. Ее лицо начало принимать синюшный оттенок, а частота хрипов увеличилась. Руки забились в конвульсии, а сама девушка так и норовила выскользнуть из хватки молодого человека.

— Что случилось? — испуганно пискнула Изабель.

— У нее приступ. Астма. — Обернувшись к Магнолии, та смогла прочесть в глазах Аккермана единственное чувство, которое никогда в нем не видела — страх. Он не контролировал ситуацию, понятия не имел что делать.

Увидев, что Еве начало становится хуже, Изабель вышла из кабинета. Через пару минут вихрем ворвался Черч:

— Леви, их нет! Я спрашивал, у них вообще ничего нет от астмы! И в соседних аптеках тоже!

— Попробуй это! — вбежала Изабель, держа в руках чашку с чем-то горячим и очень резко пахнущим.

— Что это? — спросил Леви, боясь навредить здоровью девушки.

— Эвкалипт, я читала, что отлично помогает при простуде, если нос не дышит.

— Блин, дуреха, это же не одно и то же! — стукнул себя по лбу Черч.

— А ты пробовал? Может поможет?

Магнолия настойчиво отодвинула Аккермана и принялась ненавязчиво водить у носа Адерли чашу, с наспех заваренной горсткой мелкого помола эвкалипта, ласково приговаривая что-то успокаивающее. Обогащенный эфирным маслом пар через несколько минут начал работать, и дыхание девушки стало порывистым через раз.

Тем временем, Леви послал Черча в соседний дом, где был единственный ближайший телефон, попросив вызвать скорую помощь.

Медики приехали быстро, попросив покинуть кабинет, стали вводить Адерли необходимые лекарства, после оставив дозировку, рассчитанную еще на пару приемов, зная, что девушка их коллега.

Леви вернулся в кабинет, подойдя и обняв любимую.

— Где твое лекарство? Я должен знать, где оно находится, чтобы потом смог тебе помочь. — Пояснил молодой человек.

— У меня его нет. — Увидев нахмуренное лицо бывшего капитана, девушка продолжила: — Полторы недели назад в нашем районе закончилось все, что может помочь астматикам блокировать приступы. В моем госпитале запасы тоже на нуле. Не знаю из-за чего, но я слышала, что закупку лекарств перенесли…

— Напиши мне название того, что тебе помогает.

— Какая разница, скорее всего…

— Я сказал, напиши — значит, напиши! Приучи себя задавать меньше вопросов.

Адерли приняла блокнот и ручку, что Аккерман взял с рабочего стола, и указала все необходимое. Отведя ее к себе домой и попросив Изабель остаться с девушкой, пока он не вернется, Аккерман направился на окраину города, близ района, где когда-то жил.

Окраины всегда были хороши тем, что там укромно чувствовали себя не самые лучшие пласты общества, занимающиеся черной продажей любых товаров, в особенности запрещенных.

Умение общаться с людьми подобной сферы не пропало, несмотря на то, что сам Акккерман уже пять лет не живет в трущобах. Разбив пару носов за неподобающие вопросы и выбив несколько зубов идиотам, что хотели его обокрасть, он достаточно быстро нашел язык с человеком, что знал где сейчас скрывается тот, кто ему нужен.

Да, Аккерману пришлось долго искать некого Лекса, что промышлял медикаментами помимо обычных наркотиков или курительных смесей. Но тот, кто ищет, тот всегда найдет. Это был проверенный человек, который никогда не торговал фикцией. Леви периодически покупал у него более мощные болеутоляющие, когда нога беспокоила больше обычного, потому что-то, что продавали по его рецепту в аптеках, постепенно перестали помогать, вероятно из-за привыкания.

Вернувшись домой, он отпустил Изабель, отдав Адерли все, что было в списке.

— Но как? — Адерли не могла поверить своим глазам. Для нее, в этот момент, Леви стал Богом, что подарил ей жизнь.

— Не твое дело. Принимай. Как закончатся, скажешь, — я достану еще.

Девушка пыталась понять, где он мог достать это все, но ни одна достойная мысль не посещала ее голову.

— Кто она? — вырвав девушку из своих раздумий, задал вопрос молодой человек.

— Ты о ком? — решила уточнить Ева.

— О женщине, что зашла сегодня. Я видел, как ты зарыдала, увидев ее, а потом у тебя случился приступ. Так кто она?

— Моя воспитательница в школе…

— Ты думаешь, я тупой?! — перебил ее Аккерман, с укоризной взглянув на опешившую девушку. Тяжело выдохнув, он продолжил: — Когда ты научишься говорить правду?

— Леви, я никогда не…

— И поэтому у тебя случился приступ? От вида твоей воспитательницы? — усмехнулся бывший капитан, перебив девушку, зная наперед, что она собиралась сказать. — Хорошо, давай попробуем еще раз: кто она?

Ева молчала, вновь почувствовав подступающие слезы.

— Моя мать.

— Вы ладите, как я посмотрю…

По резкому вдоху, от которого Ева чуть не поперхнулась, Леви понял, что его саркастичная реплика имела место быть в реальности.

— Это же не ты ушла от родителей, а они бросили тебя, верно?

Адерли со злобой раненого зверя посмотрела на Леви. Горечь, нахлынувшая после его слов, охватила разум.

— Пусть ты и назвала себя «лишним ртом», но твоя мать должна кинутся обниматься, ведь дочь вернулась с фронта, именно так бывает в нормальных семьях, хотя откуда мне самому это знать… — Леви внимательно следил за реакцией Адерли на его слова. — Наверняка, после войны жилось тяжело, а тут еще и ребенок с астмой… Лекарства же дорого стоят?

Она молчала, глубоко в душе надеясь, что Леви не продолжит этот разговор, заставляя ее вспомнить все, что она успела пережить. Вспомнить о том времени, о котором девушка так старалась забыть. О предательстве родителей.

— После того, как я вернулся во Францию, то использовал некоторые связи, чтобы найти тебя. И узнал я вот что: родители отдали тебя в приют в возрасте четырех лет, а через полгода тебя, малышку, удочерил богатый человек из правительства. Именно он занимался твоим воспитанием и, как я полагаю, лечением. Ведь именно это послужило причиной того, что твои родители отказались от тебя…

— Леви! — попыталась прервать поток горькой правды Ева, но Аккерман ее не слышал, продолжив:

— А после того, как старичок умер, тебе снова предстояло вернуться в приют, потому что ты была еще несовершеннолетней, но ты догадалась подделать документы, подала прошение на работу в организацию Сестер Милосердия. Прекрасное решение, ведь в твоем доступе всегда находятся лекарства, не говоря о жаловании.

— Да, все было так! Я не хотела возвращаться туда… — вскрикнула Адерли. — Лучше умереть на Алжирских землях героем Франции, чем сидеть в безопасном приюте.

— Не ври мне! — с укором сказал Леви. — Я, конечно, знаю, что тебя воспитывали, прививая чувство патриотизма, но из твоих уст это звучит слишком фальшиво. Ты — паразит, что пыталась выжить, чтобы потом доказать, что ты была нужна кому-то, хотя бы этому государству. Доказать, что твоя жизнь не бессмысленна, и от тебя зря отвернулись родители. Доказать, что твоя болезнь не была приговором…

— Заткнись! — задыхаясь, то ли от удушающих слез, то ли от начинающегося приступа, Адерли заметалась, пытаясь встать с кровати, на которой сидела до этого момента.

Леви послушно замолчал. Видя ее состояние он, конечно, хотел добиться не совсем этого. Но он все-таки вывел ее на чистую воду, наконец, понимая, кто она на самом деле.

— Почему ты не сказала мне, что больна? — более добродушной интонацией начал Аккерман.

— Я… Я не смогла… Пряталась все время, хоть и знала, что когда-нибудь ты начнешь замечать…

— Ты боялась, что я уйду от тебя? — предположил Леви.

Девушка закивала головой.

— Ты идиотка! — тяжело вздохнув, молодой человек сел рядом с Евой, ласково убрав прядь волос за ухо, смотря в ее темно-синие глаза. Раскрасневшиеся, опухшие, боящиеся разочарования с его стороны. — Ева, единственное, о чем я тебя попрошу, — больше ничего не скрывай от меня. Говори только правду, и я решу все твои проблемы. Обещаю.

Девушка расплакалась, кинувшись в объятия молодого человека, что утешительно перебирал пряди ее темных волос между пальцами. А сам думал об их забавном сходстве — Еванджелина Адерли была таким же паразитом, как и сам Леви Аккерман.

— Сейчас пойдем к тебе, будешь собирать вещи…

— Зачем?

— Ах… За что мне это?! — мысленно обратившись в пустоту, выдохнул бывший капитан. — Переедешь ко мне, чтобы я всегда был рядом, если эта хрень опять начнется…

— Я сама могу это контролировать…

— Ты человеческую речь перестала понимать? — вспылил бывший капитан. — Вижу я, как у тебя это отлично получается. Прости, не горю желанием организовывать твои похороны.

Понимая, что Леви прав, Адерли больше не стала докучать ему своими протестами.

Комментарий к Признательность. Часть 2

Камон, Гайс!

#Чекак? Я жду ваши отзывы

========== В мае 1968-го… ==========

До боли знакомый звон прогремел в небольшом магазинчике, оповещая о зашедшем посетителе, разрывая унылую тишину и шум, изредка переворачивающихся страниц газеты. Ритмичный и выверенный стук каблуков, определенно принадлежащий женщине, приближался к зоне обслуживания, дополнительно разбавляя монотонную симфонию.

— Ты чего такой грустный? — наконец, прозвучал озабоченный женский голос.

— А почему ты рано? — встречный вопрос после короткого кивка на циферблат часов.

— Сегодня был сокращенный день в честь праздника Труда. Поэтому решила заскочить к тебе. Кстати, что хочешь на ужин?

— Я сам приду и приготовлю.

— Да брось ты! Не так уж и плохо у меня получается…

Аккерман промолчал, посмотрев на Еву взглядом, полным скепсиса.

Адерли лишь наигранно-обиженно хмыкнула, а позже вернулась к своему вопросу. Девушка не обиделась на реакцию бывшего капитана лишь потому, что он действительно готовил в разы лучше нее. Ей пришлось это признать после устроенного кулинарного соревнования, где судьями их поединка были чета Черч.

— Фарлан и Изабель укатили в Экс-ле-Бен. У них что-то вроде медового месяца. — вздохнув, Леви продолжил: — Знаешь, без их нескончаемого трепа, здесь стало слишком тихо…

— А я думала, что ты этого терпеть не можешь. Кстати, а не от того ты такой разговорчивый в последнее время? — с ехидным подозрением предположила Ева. — Даже меня просишь рассказать что-нибудь о работе, хотя раньше терпеть этого не мог…

— Я всегда любил поговорить.

— Ну-ну, Леви. Твои основные реплики: «Хм» или «Ага», — пародируя манеру Аккермана, девушка усмехнулась: — совершенно не делают тебя разговорчивым человеком.

— Кстати, Ева…

— Да? — сменив улыбку на более серьезный вид, сконцентрировалась девушка.

— Можешь принести таблетки, что были в последний раз? Они неплохо помогали…

Нога снова стала беспокоить Аккермана, но пойти на консультацию к хирургу его не могли заставить ни уговоры Адерли, ни постоянный вынужденный прием пилюль.

— У тебя разве не осталось? — получив отрицательный кивок, Адерли нахмурилась: — По моим расчетам, должно же быть еще четыре приема… Ты снова принимаешь лекарства, нарушая дозировку?! — догадавшись, озвучила свое предположение девушка.

— Давай без нравоучений. Просто принеси мне их…

Колокольчик громко прозвенел, а в магазин зашла чуть полноватая женщина с маленьким ребенком. Мальчик что-то торопливо говорил, иногда сильнее сжимая ладонь матери, — как Леви понял по содержанию их разговора. Немного покопавшись в памяти, Аккерман вспомнил, что это первый раз, когда постоянная покупательница пришла к нему в магазин с ребенком. Но привлекло внимание бывшего капитана больше то, что находилось в руке мальчишки, — листок, весь изрисованный цветными карандашами. Правый верхний край листа был голубого цвета, а посередине был желтый круг с палочками, опоясывающими его контур. Где-то снизу рисунка виднелся зеленый цвет.

Посмотрев на эти каляки, Леви подумал лишь об одном — спокойствие. Именно это чувство вызвал детский рисунок у бывшего капитана. Для Аккермана оно означало свободу и мир. С самого рождения он не знал этого состояния, когда, так или иначе, приходилось защищаться и бороться за свою жизнь. С самого детства каждый день в трущобах начинался с новых проблем и трудностей, пусть на первых порах с ними разбирался Кенни, но позже Леви пришлось быстро повзрослеть, чтобы начать решать их самому.

Спокойствие никогда не было частью жизни бывшего капитана. Даже в его душе была разруха и беспорядок из чувств, который он долгое время не мог восстановить и расставить по полочкам. Только последние несколько лет он смог освободиться от мысленных оков, терзающих его разум.

Спокойствие — это, в каком состоянии он пребывает сейчас. То, за что он боролся.

— Возьми, — Леви протянул Еве несколько крупных купюр. — Покупай что хочешь, но ужин готовлю я. Ослушаешься — руки оторву!

— Хорошо, — расхохотавшись над уже привычными колкими шуточками, что остались со времен службы, попрощалась Ева.

Девушка, проходя мимо мальчика, улыбнулась ему, из-за чего он сразу переключил все внимание с мамы на Адерли, доверчиво вытянув руку с рисунком, очень громко спрашивая:

— Красиво?

Мать обернулась, шикнув мальчику, но не прекращала подходить к Аккерману, спрашивая о товаре. Ева села на корточки, приняв в руки изрисованный листок, рассматривая полную картину. Пусть это был простой, почти схематичный рисунок, нарисованный детской рукой, но от него веяло наивностью и чистотой, которую могут передать только детские пальцы.

Детские пальцы, не знавшие горечи, войны и отчаяния, не рывшие руками землю, пытаясь пролезть меж тонкими балками, не отбирающие у старшего брата последний кусок хлеба, пока тот спит, чтобы унять голод, не раздирающие кожу на шее из-за нехватки воздуха.

Воспоминания, только что промелькнувшие в голове Адерли, заставили заметно помрачнеть, но вспомнив, что перед ней стоит ребенок, девушка снова стала улыбаться и отвечать на его вопросы.

На вид мать мальчика была старше Леви, не худышка, но умела подчеркивать свои формы, особенно линию декольте. Она частенько повторяла «месье Леви», сладко растягивая по слогам его имя. Женщина постоянно убирала светлые длинные волосы назад, открывая взору глубокий вырез блузы.

Ева внимательно наблюдала за происходящей сценой, раздумывая над тем, стоит ли ей вмешаться и поставить эту кокетку на место. По сжатым кулакам девушки и игнорированию ею вопросов заданных ребенком, Леви начал догадываться, что его пассию переполняет далеко не самая приятная эмоция, и он, как смог, быстро и достаточно вежливо подвел визит покупательницы к концу.

— А ты популярен… — с ноткой недовольства отметила Ева.

— Это что, ревность? — удивленно изогнув бровь, решил уточнить Аккерман.

— Нет, я и не собиралась… — очень неумело соврала Адерли.

— И правильно. Если ты еще не забыла, то я твоему Богу поклялся, что хочу быть с тобой вместе даже ТАМ.

«ТАМ» для Леви означало эфемерное понятие «рая», «жизни на небесах», о которой грезили религиозные фанатики, к которым он не относился. Любые разговоры с Аккерманом на тему религии заканчивались фразой: «Моя голова мыслит здраво», но для жены он сделал исключение.

— У тебя хорошая память, раз помнишь, что говорил на нашем венчании.

— Я это помню, потому что не писал никаких клятв, а говорил, как есть. — Решая не продолжать несколько неприятную тему, Леви удачно вспомнил, что дал девушке поручение: — Кстати, какого черта, ты еще здесь?! Я же сказал тебе…

— О, так точно, капитан! — приставив руку к голове, отрапортовала Адерли.

— Опять не правильно руку держишь! — отругал ее Аккерман. — Иди домой уже…

Спустя несколько дней в Лион вернулись счастливые и отдохнувшие чета Черч. Недавно поженившись, спустя много лет знакомства, они вели себя так, будто их любовь началась только вчера. Для «бывалых» Леви и Евы их поведение было весьма комичным.

Аккерман решил закрыть магазин пораньше, чтобы успеть приготовить ужин для вернувшихся друзей. Бывший капитан решил, что необходимо отпраздновать, и лучше собраться в его доме. Он много лет знал Черча и бывшую Магнолию и терпеть творческий беспорядок обстановки их жилища весь оставшийся вечер не входило в его планы.

Парочка привезла множество презентов, что могли скрасить быт Аккермана и Адерли, а Изабель отдельно подарила Еве твердые духи, очень напоминающие аромат тех, что должны были закончиться у самой девушки.

После ужина мужчины отправились на второй этаж, в кабинет хозяина дома, а девушки занялись уборкой. Леви был бы не Леви, если бы после недолгих разговорах об отдыхе, не переключился на главную тему — работа.

Введя товарища в курс дела, Аккерман с радостной мыслью отметил, что скоро у него будет выходной.

1968 год стал определенно неудачным годом для французов.

С каждым днем содержать чайный магазин становилось сложнее из-за уровня жизни населения, который вновь устремился к послевоенному времени. Народ гневался, не получая заработную плату во время, низы снова голодали, вспоминая ужасы тех дней.

Нашлись те, кто твердо решил взять все в свои руки. Взрослые, окрепшие умы, которые возглавили это движение, научили своих подопечных поиску себе подобных, а также основам агитационной работы с населением. В основном, в этом движении были молодые люди и студенты, еще совсем не терпеливые, мечтающие, идеалисты.

К бывшему капитану Аккерману частенько заходили такие, под предлогом покупки товара. Их мастерство вербовки оставляло ожидать лучшего, учитывая, что Леви знал, как делать это правильно, иногда практикуя это во время службы в Алжире.

Как бывший военный, мужчина прекрасно понимал какая ситуация складывается сейчас на улицах трущоб и элитной части города. Все слои населения поддерживали единую цель, — а это означало, что скоро начнут действовать.

Сегодня он работал один, потому что чета Черчей попросила выходной, сославшись на: «годовщину чего-то там». Хоть и немного поворчав, но бывший капитан был не против их просьбы.

Колокольчик, висевший на двери, непринужденно отрапортовал о вошедшем клиенте, от чего Леви слегка оживился. Мужчина ненавидел бездельничать, хотя и знал, как провести подобное время с пользой.

Гостем чайного магазина стал высокий мужчина лет тридцати пяти или даже сорока. От одного взгляда на него Аккермана тут же передернуло, мысленно обозвав незнакомца «арийским отродьем». Да, именно внешняя схожесть с «идеальными людьми» так взбесила его, чувствуя подсознательную неприязнь.

Вошедший проигнорировал недоброжелательный взгляд хозяина магазина, изучающее осматривая помещение, ассортимент.

— Добро пожаловать. Что вас интересует? — выдавил из себя Леви стандартное обращение к покупателю.

Незнакомец еле заметно улыбнулся, что не скрылось от внимательных глаз бывшего солдата.

— Капитан Леви Аккерман? — обратился к нему высокий блондин.

— Уже давно в отставке. — Указал на неточность хозяин магазина. Леви стал внимательнее следить за посетителем, пытаясь сделать первые выводы относительно мужчины и того, откуда и какую информацию он мог о нем знать.

— Я — Эрвин Смит — майор разведывательного управления. — Представился гость. Его голубые глаза смотрели на собеседника с прищуром, аналогично Леви, стараясь заметить мельчайшие изменения в бывшем капитане, понять его реакцию. — Не буду юлить и скажу сразу: нам необходимы люди с вашими талантами. Обнародовав архивы и узнав о ваших совершенных навыках и успехе на службе, я хочу предложить вам вернуться на…

— Это невозможно. — Оборвал его Аккерман. — Я не…

— Боюсь, ваше желание не учитывается! — перебил его Смит, начав говорить громче, с более требовательной интонацией, вынуждая признать свой авторитет. Завладев вниманием, он продолжил прежним тоном: — Найти врага легче, если его ищет себе подобный.

— О чем вы говорите? — настороженно уточнил Леви.

— О том, что вы так тщательно скрываете. Мы знаем правду и почти готовы предъявить обвинения, если не согласитесь работать на благо государства и человечества.

— Из-за какой такой ПРАВДЫ вы готовы предъявить мне обвинения?

— Ваша связь со штурмбанфюрером Гансом Леманном.

— Впервые слышу о таком. — Разумеется, он начал догадываться, откуда «растут ноги» обвинения, предъявляемые разведкой.

— Думаю, ваша мать отлично знала его. — Эти слова окончательно подтвердили предположения Леви.

История мимолетной любви… А была ли это любовь? Его мать говорила Кенни, что — да. Наивная женщина строила надежды на хорошую и безопасную жизнь, ведь ее кавалер был богатым мужчиной и пользовался авторитетом среди местных, несмотря на начавшееся военное время. Он никогда не говорил, чем занимается, и в их редкие встречи был одет только в гражданское. Догадалась женщина случайно, увидев во время их соития метку на левой руке. Сильнейший шок она испытала, когда узнала, что означают те символы и что он, следовательно, один из айнзацгруппы. Кончилось все в тот же момент — женщина сбежала от него сама.

История мимолетной любви из прошлого довольно явно угрожала настоящей жизни Аккермана сейчас.

— Я, по-прежнему, понятия не имею, о ком идет речь. Даже, если что-то и было, то, видимо, до моего рождения. Да и вообще, моя мать умерла уже больше двадцати лет назад, откуда уверенность, что мы говорим об одной и той же женщине?

Довольно хмыкнув, глава разведывательного отдела запустил руку во внутренний карман верха утепленного пиджака и достал копию черно-белой фотокарточки, протянув ее хозяину магазина.

— Кушель Аккерман, она же «Олимпия» в узких кругах. Хочу заметить, внешнее сходство с матерью у вас феноменальное.

Увидев снимок, Леви застыл на месте. Воспоминания из детства, где с ним была его любящая мама, вновь кипящей лавой выбрались из закромов сознания и затопили все, расплавляя под собой его сдержанность, осторожность и надежду. Взяв копию в руки, Леви рассматривал женщину, что, действительно, как две капли воды, была похожа на него.

Аккерман долго смотрел на снимок, молчал и казалось, что подсознательно находился совсем не в этом магазине.

Он наконец-то вспомнил ее лицо. Во всех деталях.

С возрастом время безжалостно уничтожало из памяти сокровенные крупинки воспоминаний, которые больше всего он не хотел забывать. Совсем недавно Леви посещала мысль, что он окончательно забыл, как выглядела его мать.

Он помнил, что у нее были темные длинные волосы, серо-голубые глаза и, возможно, очерченные тонкие губы, как у него самого. Но это лишь смутные общие описания, которые через десять лет, казалось, окончательно забылись бы.

Но не теперь.

Смит молча, с дьявольским удовольствием наблюдал за тем, как Леви сдает себя без права на отрицания в дальнейшем. Эрвин понял, что уловка с фотокарточкой была отличной идеей, увидев настоящие эмоции капитана в отставке.

Хозяин магазина с грустью смотрел на фотографию, нежно держа эту копию в руках.

Это стоило нескольких бессонных ночей перелопачивания архивов. На секунду, взгляд Леви сместился с лица матери на мужчину, стоящего рядом с ней.

Ганс Леманн?

Леви поблагодарил судьбу за то, что был похож на мать. Он не хотел иметь ничего общего с этим человеком, что так жестоко обманул его мать. Зато теперь он знал, как выглядел тот, кого должен найти. Точнее, имел представление.

— Я склонен предположить, что обстановка несколько не позволяет вам рассказать мне правду. — Последний раз, бегло оглядевнебольшой магазинчик, мужчина продолжил: — Я даю выбор: либо вы возвращаетесь на службу и уничтожаете тех людей, на которых вам покажем, либо вас признают врагом человечества и вместо любящей жены, вас будут ждать обвинения, допросы, суд и тюрьма или сразу казнь. Время на обдумывание до завтрашнего дня. В одиннадцать часов я приеду за вами к вашему дому.

Протянув руку, командир жестом потребовал вернуть фотокарточку. Леви все никак не желал расставаться с частичкой давно ушедшего счастья и спокойствия, но копию все же вернул. Убрав доказательства во внутренний карман, развернувшись, Эрвин Смит уверенной походкой направился к выходу, опустив ручку двери и уже находясь в полуоткрытом дверном проеме, предупредил:

— Не смейте бежать. — Вихрь весеннего ветра проник сквозь небольшую щель, освежающе распространяясь по помещению. — Мы найдем вас и вашу жену. Да, я о мадам Адерли. — Словно подтвердил немой вопрос Смит.

Никто не мог знать об их венчании, кроме Фарлана и Изабель, но он не думал, что эти двое могли где-то проговориться. На секунду Аккермана охватил ужас, от осознания масштаба имеющейся у разведчиков информации.

Леви ничего не ответил, проводив гостя неоднозначным взглядом. Это была буря из отчаяния и гнева, чувства несправедливости и завышенных ожиданий. Взгляд, канувших в лету мечт, воскресшей ненависти.

Безусловно, внешне бывший капитан всегда был сдержан на эмоции, но то, что произошло сейчас, выбило его из колеи, не давая второго шанса.

Убедившись, что остался в одиночестве, Аккерман закрыл магазин на ключ и сел в кресло, находящееся за стеллажом-стойкой. Словно впав в анабиоз, мужчина старался обдумать поток информации, что только что получил.

Определенно, это — конец его спокойной размеренной жизни, семьи и, возможно, жизни жены тоже. Связавшись с Аккерманом, Ева добровольно подписала себе приговор. От подобной мысли Леви чувствовал горечь и сострадание к абсолютно невиновной девушке. А все из-за того, что позволил себе думать, что он больше — не паразит.

Подняв ноги с пола и поджав их ближе к себе, обхватив колени ладонями, он, казалось, сосредоточенно смотрел на дверь, но взгляд его не высматривал каких-либо деталей. Он смотрел в одну точку и продолжал думать…

Предложение разведки не было принудительным приказом от комиссариата в связи с призывом на военную службу, так что это инициатива майора. По словам Эрвина, если он согласится работать на них, то ему будет необходимо просто вернуться в этот кошмар с человеческими жизнями, потоком ненависти и боли, от которого он сам бежит всю жизнь.

Но это было слишком просто и явно не в стиле «идеального отродья».

Тогда в чем могут состоять обвинения разведки? Каков их настоящий план?

Судя по тому, как много говорил сегодняшний гость, он специально дал понять свои истинные мотивы.

На самом деле, даже если бывший капитан согласится вернуться на службу, он не проработает и дня. Если им известно, что он — сын члена СС-ваффен, скорее всего, они предполагают, что Леви знает мужчину лично и в дальнейшем смогут выйти через него на Леманна.

Идеальный вариант убить двух зайцев сразу. Связь с офицером СС в послевоенное время — смерть для двоих. Людей, помогающих укрытию нацистов, приравнивают к ним. Не будет никакого суда, вроде Нюрнбергского трибунала, убедившись в правоте обвинений, разведка тихо устраняет предателей, без лишних телодвижений со стороны.

Да, под долгими речами Смита прослеживалась лишь одна закономерная мысль — ликвидация.

Никто не станет слушать и проверять, действительно ли Леви никогда не знал своего отца. Быть сыном нациста — это как клеймо на коже раба, только не зримое человеческому глазу. Однако если об этом кто-то узнает — жди, что тебя сдадут.

Выходит, все будет как в последнем наставлении Смита и не важно, что выберет Аккерман. Хотя разница в том, что если он мирно сдастся майору разведки сам, завтра, к одиннадцати утра, то его жену не тронут.

Пока что.

Началось тяжелое примирение с новой реальностью и обдумывание, как преподнести ее Адерли.

Придя домой, буквально валясь от обстоятельств, глубоко поразивших его душу, Леви лишь сел в кресло, в очередной раз обдумывая сказанное Смитом сегодня. Нет, его слова ни на секунду не выходили из головы бывшего капитана.

Аккерман даже не заметил, как Ева вернулась после смены в госпитале, которая заканчивалась на два часа позже его возвращения домой.

— Много работы, дорогой?

Леви лишь нахмурился, не понимая к чему вопрос.

— Ты обычно встречаешь меня по вечерам, если не устал. — Объяснила Ева, видя неоднозначную реакцию со стороны мужа. — Было много людей?

«Она такая счастливая. Даже беспокоится за человека, что погубил ее…»

— Леви?! — перейдя на повышенный тон и став серьезнее прежнего, Адерли пыталась привлечь внимание мужа. — Ты в облаках витаешь? Сколько можно меня игнорировать?

Когда Аккерман посмотрел на нее, девушку сразу охватил беспокойный трепет. Интуиция кричала о том, что случилось нечто, отчего ее муж не может принять верное решение. И это «нечто» пугало Адерли больше всего…

В ее глазах для Леви не было проблемы, что он не мог решить. Она поражалась его умению выкручиваться из любой сложной ситуации, будь это связано с физическими или умственными способностями или же чем-то материальным. Наверное, про таких, как он, обычно говорят: «Может горы свернуть». Адерли знала, что если бы Леви действительно этого захотел, — он бы свернул абсолютно все: горы, чью-то шею или заветную бумажку. Сейчас же его глаза выражали только боль и страдание, как тогда, когда он лежал раненный в госпитале и хотел умереть, вот только она скрыла его намерения от всех, вдохнув в него жизнь заново.

— Сегодня ко мне приходил человек из разведки…

— И? — выжидающе протянула девушка.

— Они якобы хотят, чтобы я вновь работал в их рядах…

— Ты возвращаешься на службу? — немного радостно перебила жена, отмечая, что авторитет и доход военных всегда был высок и стабилен и не понимая расстройств мужа. — Стоп. А как же магазин?

— Ева, ты не понимаешь… Представления не имеешь о тех, кого мне нужно будет выслеживать и устранять. Я и месяца не смогу проработать: меня убьют. Это точно.

Радость, охватившая Адерли, сменилась растерянностью. И даже отвращением к тем, кого она совсем не знала, но представляла тех, кто требовал от ее мужа пойти на добровольный акт суицида.

— Сегодня в магазин ко мне пришел майор разведывательного корпуса. Мы разговорились, и наша беседа плавно перешла к теме забастовок студентов, что собираются на площадях. Видела их, наверное, — получив кивок от Адерли, Леви продолжил. — Из-за того, что их с каждым днем становится больше, разведка считает, что это целое подпольное движение, направленное на свержение государственных чинов. Они ищут лидера движения…

Аккерман решил соврать. Ложь всегда помогала ему раньше, когда Адерли была слишком любопытна.

— …и кто-то указал на меня. Теперь, под предлогом того, что я должен найти основателя движения, меня хотят взять на работу в разведку. На самом деле, я думаю, что на меня повесят эти обвинения, а потом забьют до смерти в допросной, как обычно это и бывает.

— Но кто мог тебя так подставить?! — затараторила Адерли.

— Не знаю. Возможно, они предположили это из-за того, что ко мне в магазин зачастили студенты, которые лоббировали меня, а не наоборот. Тем более, им известно, что я сам работал в разведке на полях боя в Алжире. — Договорил Леви, отмечая, в какую тоску погрузилась Ева, услышав эти страшные слова, полные безысходности.

— Что же делать, Леви? — слезы мокрыми дорожками скатывались по впалым щекам, капая на обивку дивана, на котором сидела пара.

— Я что-нибудь придумаю. — Уверенно закончил Аккерман, пытаясь вселить ту же уверенность и в свою возлюбленную.

— Могу ли я чем-то…

— Ты не вмешиваешься в мои проблемы ни при каких обстоятельствах! И это не обсуждается! — отдал приказ бывший капитан.

Ужина не состоялось. Аккерман успокаивал Еву, она пыталась взять себя в руки, но позже и вовсе начался приступ астмы, и только он смог немного отрезвить рассудок, не позволяя впасть в очередное горькое безумие.

Ночь пара провела вместе, не смыкая глаз. Они почти не говорили, им хватало общества друг друга, нежности и тепла, что напоследок разделяли они в одной кровати.

С первыми лучами солнца Адерли осознала, что сказка кончилась. Теперь счет шел на минуты.

Перед завтраком Леви успел написать поручения для Фарлана, которые содержали наставления не только о работе магазина.

Ева нервно металась из угла в угол, пока муж паковал сумку. Собрав необходимые вещи, Аккерман стал ожидать, когда за ним придут. Сделав заварку по собственному рецепту, он в последний раз наслаждался горячим чаем в компании своей жены, сидя на небольшой кухне за столом.

Адерли стойко держалась, не проронив ни одной слезинки в присутствии мужа. В совсем невыносимые моменты она поднималась на второй этаж, запираясь в спальне.

Оба лелеяли надежду, что Аккерман еще вернется.

Секунды переходили в минуты, а потом в часы. Ровно в 11:00 в дверь их дома постучали.

На пороге стоял Эрвин Смит, тот самый, который приходил в магазин. Леви сразу отрапортовал о своем решении и попросил дать время попрощаться женой. Майор одобрительно кивнул, дожидаясь нового подчиненного.

— Вернись ко мне… — едва внятно смогла прошептать девушка, переполняемая не самыми приятными эмоциями.

— Я люблю тебя. — Последнее, что смог выговорить Аккерман, более не в силах терзать сердце жены, собираясь к выходу.

— А я тебя, Леви. Только вернись!

Попрощавшись с мужем, Ева дождалась, когда Аккерман покинет пределы их двора, провожая образ в окошке. Теперь никто не мог услышать ее рыданий, что она все время сдерживала. Хотелось кричать, да так, чтобы горло саднило. Хотелось крушить, излить свою злость от беспомощности, чтобы стало легче. Сейчас любую физическую боль пережить было намного легче, чем моральную.

Она боялась, понимая всю серьезность ситуации. И страх был не только за возлюбленного, но и за саму себя, учитывая обвинения, которые предъявили Аккерману. Легко, буквально на следующий день, в их дом могли привезти труп ее мужа или то, что от него останется.

Она сходила с ума. День за днем.

Май 1968 года запомнился Франции одним важным событием, перевернувшим размеренную жизнь населения, — Красный Май. Протесты на улицах, что проходили регулярно в течение всего месяца привели к отставке лидера Франции. Однако ту цену, что заплатили люди, учитывая мирное время, привело к всеобщему ужасу абсолютно все слои населения и даже саму власть.

Все вышло из-под контроля.

От Леви не было вестей на протяжении четырех месяцев. Все это время Адерли мечтала, что ее муж вот-вот постучит в дверь, сказав, что все кончилось. Работа в госпитале не давала забыться вопреки надеждам, и девушка продолжала постоянно беспокоиться за мужа.

Жив ли он еще?

Комментарий к В мае 1968-го…

*Экс-ле-Бен - курортный город Франции

**Оберштумбаншюррер - майор

========== Wo Bist Du? Часть 1 ==========

Весна 1969 года выдалась холодной. Согласно календарю был конец марта, но погода, гнув свою линию, своим настроением настаивала на середине февраля. Жителям крупных городов везло — администрация выделяла рабочих дворников и специальные службы, избавляя улицы от сугробов, расчищая тротуары и дорогу.

Лисьё — был глухой деревенькой, где жило немногочисленное количество людей. Хотя будет вернее сказать — существовало, обитало или даже доживало.

Убирая выбившуюся прядь из-под шапки, Еванджелина Адерли пробиралась сквозь непогоду, постоянно сверяясь с картой и запиской с приметами, которую уже помнила наизусть.

Не растаявший снег надоедливо скрипел под высокими ботинками. Наступая на очередную заледеневшую корочку, была велика вероятность, провалиться по колено в неожиданный сугроб.

Запыхавшись, тяжело дыша, девушка посмотрела на наручные часы — в пешем походе она провела уже пару часов. Пот ручьем стекал по шее и телу, а усталость разливалась тягучим медом в конечностях, уговаривая хозяйку остановиться на длительный перерыв. Однако эта слабость могла стоить ей жизни.

Автобус, следовавший по маршруту «Автострады 7» насколько это было возможно, облегчил путь до конечной точки назначения, оставив девушку наедине с парой десятков километров до заветного крестика на карте.

По предположению Адерли, она уже прошла две трети пути, но пока что на горизонте виднелась лишь снежная гладь, угнетающая своим холодом и нелюдимостью.

Достав из походного ранца термос, что на половину успел остыть, девушка отпила немного горячего чая, стараясь приободриться и настроиться на продолжение своего путешествия.

Хотя, где-то глубоко в душе, она понимала, что еще немного, и отчаяние, физическая слабость и страх потеряться на незнакомых землях, завладеют ею, заставив сдаться и отступить. Правда, навряд ли, у девушки остались силы на обратную дорогу.

Стараясь отгонять негативные мысли, Ева продолжила путь. Ноги уже плохо перебирали, отчего она постоянно вязла в сугробах, увеличивая время пути в два раза дольше, в сравнении, когда она только сошла с шоссе.

Солнце плавно сходило с зенита, уходя в закат. Когда начало смеркаться, на наручных часах девушки было «16:05». Ветер предательски распоясался на открытой местности, вихрем поднимая снежинки и нещадно колотя ими по одинокой фигуре в поле.

Никогда прежде Адерли не участвовала в подобном марш-броске, даже во время подготовки к полевым условиям Алжира. Теперь, в сравнении, она признала, что там было намного легче.

Спустя полчаса ковыляния, в сумраке появились первые черные пятна на снежной глади — крыши домов. Осознание того, что она совсем близко придало ей сил, словно выкроив их из секретного тайника, где-то на верхней полочке.

Ева убрала карту и записку, в темноте она уже ничего не могла разглядеть в них и настойчиво направилась к цели. Ей нужен был самый крайний дом с синим окошком. Пока девушка дошла до домов, солнце окончательно скрылось за горизонтом.

Луна и звезды — верные друзья спутников, еще с незапамятных времен, благородно отражаясь от снежной глади, освещали силуэты заборов и домов, проходов и проулков.

Наконец, пересекая все поселение, девушка по подсчетам дошла до нужного дома — ветхая постройка с заваленным деревянным забором и единственным окном, видимо для того, чтобы узнать, кто является гостем до того, как открыть дверь.

Адерли зашла во двор, заметив протоптанную тропинку от двери до угла дома, где была небольшая гора с накрытыми от снега поленьями. Остановившись перед дверью, девушка прислушалась, отмечая, что было совершенно тихо, словно здесь никто не жил вовсе.

Она постучалась так, как ей велели: два подряд, и два с перерывом.

За дверью была тишина.

Адерли не удержалась, повторив попытку.

Она боялась, что ошиблась.

Постучав еще раз, девушка была готова расплакаться от нахлынувшего отчаяния — неужели она все спутала и ошиблась?

В следующую секунду, Еванджелина на мгновение забыла как дышать, а сердце пропустило удар. Девушку схватили, подкравшись со спины и удерживая за шею в локтевом сгибе, тем самым, затрудняя дыхание, приставив к щеке нечто остроконечное и до жути холодное. Это точно был нож.

— Кто ты? — огрубевший голос, совершенно потерявший привычную мелодичность, прогремел, словно гром среди ясного неба.

— Ле-еви, это… Я… — срываясь на самые высокие ноты из-за надвигающейся истерики, пропищала Адерли.

Тут же девушка почувствовала свободу, дарованную нападавшим.

Рухнув на колени, Ева почувствовала, как силы окончательно покинули ее, а усталость сковала настолько, что девушка даже головы не могла поднять, чтобы посмотреть на мужа после долгой разлуки.

Слезы произвольно потекли по щекам, и казалось, что они тут же замерзали, неприятно пощипывая обветренную кожу щек. А до сознания, что резко включилось, доходила одна здравая мысль — Аккерман чуть не убил ее.

— Как ты меня нашла? — Леви застыл, словно каменное изваяние, продолжая держать нож в правой руке, что ни один раз спасал его жизнь за последние месяцы.

— Это так ты меня встречаешь?! — посмотрев вверх, пытаясь во тьме уловить лицо бывшего капитана, вспылила Адерли.

Тяжелый взгляд требовал лишь одного — ответа на ранее заданный вопрос. Уловив это, Ева скинула рюкзак, освобождая затекшие плечи, и поравнялась с мужем, всматриваясь в него, пытаясь понять как можно больше, не задавая дополнительные вопросы.

— Мне помог один человек… Он сказал, что ты очень хорошо его знаешь…

— Высокий мужик, на вид лет 45-50 в дурацкой шляпе? — предположил Аккерман. Его голос звучал устрашающе монотонно, чем заставлял нервишки девушки шалить.

— Да, его зовут…

— Т-ш-ш… Не произноси это имя в слух. — Приставив указательный палец к губам супруги, приказал бывший капитан. — Я вот одного не понимаю… — отпрянув, произнес вслух Леви. — Какого черта он ТЕБЯ отправил?

— Отправил?! Что происходит?! Куда ты пропал?! — слишком много вопросов волновало девушку, чтобы спокойно отвечать ему.

— Кто знает, что ты здесь? — игнорируя выкрики жены, спросил Аккерман.

— ЛЕВИ! — срываясь на истерический вскрик, полный тревоги и непонимания, отвечает Ева.

— Я ПОВТОРЯЮ: кто знает, что ты здесь?

— Я никому не говорила! — быстро отрапортовала она.

Убрав нож в кобуру, что висела на поясе, он подошел к двери, опасливо обернувшись, выискивая наличие свидетелей этой встречи, и, наконец, открыл дверь, жестом предлагая войти.

— Проходи в комнату, там теплее. — Забрав рюкзак и закрыв дверь, посоветовал Аккерман.

Не удосужившись снять обувь, прямо в одежде, Адерли прошла в комнату, мельком заметив выход на открытый чердак в коридоре, благодаря которому, по всей видимости, Леви и оказался на улице, успешно подкравшись сзади.

Первые несколько минут Ева сидела на полу молча, прикрыв тяжелые веки, чувствуя, как тепло печи согревает ее продрогшее от холода тело. Аккерман открыл рюкзак, разбирая содержимое.

Достав сверток, что, по всей видимости, собрал для передачи Кенни, Леви убедился, что Ева пришла по его указаниям, учитывая, что там было все, что он привозил обычно раз в месяц.

— Прости меня… — хриплый голос Аккермана раздался совсем рядом, отчего девушка лениво открыла глаза, посмотрев на источник звуков.

Молодой человек принялся расстегивать ее куртку, затем снимать ботинки, словно Адерли какая-то кукла. Хотя, после такого путешествия, она ощущала себя ни больше, ни меньше чем какая-нибудь тряпичная игрушка, позволяя делать с собой все что угодно.

Наблюдая за языками пламени, девушка поймала себя на мысли, что сейчас для нее время будто замерло, — она не думала ни о чем, хотя должна была.

Что же это было — усталость? А быть может — разочарование?

Совершенно не так она представляла себе встречу с мужем после долгой разлуки.

— Иди за стол, тебе надо поесть.

— Я не хочу. — Чуть слышно отозвалась Адерли.

— Не капризничай. Ты лучше меня знаешь, что надо поесть, иначе я тебя с ложки кормить буду.

Выполнив приказ бывшего капитана, Ева, разморенная теплом, почти ползком добралась до стола, а после нескольких ложек горячего супа, ей показалось, что она уснет прямо за обеденным столом.

Пока Еванджелина ела и набиралась сил, Аккерман нашел таблетки обезболивающего, приняв две сразу, что не укрылось от внимательного взгляда медсестры.

— Ты простудился? Горло болит? Температура?

— Да, — хрипло ответил бывший капитан.

— Что принимаешь? — с профессиональным интересом решила уточнить Адерли.

— Кроме теплого чая и меда — ничего. Здесь нет ни одной аптеки, если ты успела заметить.

— Слыша, как ты разговариваешь, через пару дней голос пропадет совсем и, мне кажется, у тебя ларингит. — предположила Ева.

— Не пугай меня своими медицинскими терминами: все равно, мне нечем лечиться…

Тяжело выдохнув, Ева отставила тарелку в сторону.

Закончив с трапезой, Ева и Леви сидели вдвоем, попивая чай, приготовленный Аккерманом.

— Задавай. — Коротко начал молодой человек.

Собравшись с мыслями, после долгой паузы и допитой кружки, Адерли, наконец, заговорила:

— Что происходит?

— Я скрываюсь. — Едва слышно ответил Аккерман, прокашлявшись.

— Почему? — Ожидала объяснений Ева.

— Меня разыскивает французская разведка по делу «Красного Мая»…

— Ко мне приходили люди в форме… — перебила начавшийся рассказ мужа супруга.

Глаза Леви тут же отразили ужас сказанных ею слов.

— Когда и сколько раз они приходили? Ты все время была дома? Был обыск? — шквал вопросов лавиной обрушился на медсестру.

— Нет, обыска не было. — Ответив на последний, начала рассказ Еванджелина: — Приходили дважды, через три месяца как ты ушел и совсем недавно, буквально дней десять назад. Кстати, с ними был тот блондин, что приходил за тобой.

— Что ему было нужно?! — не понимая причины появления разведки в своем доме, Аккерман почти потерял самообладание. Видя реакцию Леви, Ева смутилась, будто бы это не нормально преследовать близких преступника, кем считали ее мужа в разведке.

— Они спрашивали: где ты, появлялся ли дома или в магазине… А потом они интересовались нашей личной жизнью: как мы познакомились и сколько живем вместе. Просили вспомнить, что ты рассказывал о себе в прошлом, до и вовремя военной службы, но я ничего им не ответила, потому что… — переведя дыхание, Ева продолжила: — Ты и сам никогда не рассказывал, каким ты был, пока не пошел в солдаты. Мы столько лет живем вместе, а мне и в голову не приходило, что я ни черта о тебе не знаю!

— Что они хотели в последний раз? — ловя каждое слово, спросил бывший капитан.

— Их интересовало, появлялся ли ты дома, получала ли я от тебя письма или передавал ли кто сообщения от твоего имени.

— Ясно. Молодец, что ничего не сказала. — Похвалил девушку Леви.

— Не за что, но… Разве ты не должен был работать на них? Тем более, человека, стоявшего за забастовками задержали…

— Это была подстава. Главный все так же на свободе.

— А ты… — неприятное предположение закралось в голове Адерли.

— Нет. Они сделали неверные выводы. — Опередив жену, ответил Леви.

— Так почему ты не докажешь им обратное?!

Разумеется, Ева не понимала, о чем говорила. Не знала, как работают в разведке, как быстро решают те или иные вопросы и устраняют проблемы.

Все это время память была жива, ведь забыть то, что бывший капитан успел пережить в допросной, невозможно. Если бы не случилось чудо, и ему не удалось убедить «арийское отродье» не убивать его, то тело Аккермана уже успело бы разложиться или пеплом развеяться со многими, разделившими его участь в послевоенное время.

Молодой человек вскипел от обиды и непонимания, пусть Адерли не была в этом виновата.

— Доказать?! — из-за болезни голос ломался, иногда звуча, как у подростка, а иногда, как у пропитого бродяги, но это даже сильнее помогало выразить чувства, что правили разумом молодого человека в этот момент. — Думаешь, я не пробовал?! Ты хоть знаешь, СКОЛЬКО допросов я успел пережить только за первый месяц пребывания в камере?

Он снял рубашку, что до этого была застегнута на все пуговицы: перед девушкой предстала картина шрамов, различных по природе нанесения на теле дорогого супруга.

На глазах Адерли выступили слезы, а руки тут же потянулись к самым большим, мерзко зарубцевавшимся тканям.

— Не трогай… Мне самому противно. — Снова застегивая рубашку на все пуговицы, Леви озвучил мысль, в тот же момент пришедшую в голову: — А вообще, я удивлен, что они тебя не потащили на допрос.

— Считай, что он у меня был. — Схватившись за голову обеими руками и осознавая ужас, который действительно обошел ее стороной, Еванджелина продолжила: — Оба раза приходило восемь человек. Психологическое давление колоссальное! Полагаю, меня не тронули потому, что я работаю в правительственной поликлинике.

— Да, ты права. Им сначала нужно обвинение, прежде чем вести тебя в штаб.

Теперь он понял, почему Кенни отправил Еву к нему, — он должен защитить ее.

Разведка снова начала играть грязно, и теперь необходимо понять, что им нужно на этот раз. Они должны были оставить их в покое. Особенно Адерли.

Леви специально не вернулся к жене, скрываясь в этой глухой деревне, чтобы ей больше не угрожала опасность. Слишком наивно было полагать, что они отступят, но все же Леви надеялся, что Эрвин Смит «человек-слова» и не станет нарушать условия их договора.

— Останемся здесь еще на неделю, потом вернемся домой. — Сообщил о своем решении Аккерман.

— Ты уверен, что это правильно?

— Если нас найдут здесь — убьют не раздумывая. В большом городе у меня есть тот, кто может нам помочь. Да и не только он…

— Я думала, что ты скрываешься здесь, потому что это безопасно… — рассеянно озвучила мысли вслух медсестра.

— …безопасно для тебя.

— Что?! — не понимая причины и следствия, спросила Адерли.

— Я надеялся, что так смогу защитить тебя. Ты не должна была участвовать в их «игре», ведь им нужен я.

— Леви… — голос Евы подрагивал, что означало надвигающуюся истерику, а для нее это не самое лучшее состояние.

— Тебе надо отдохнуть. Путь был не из легких… — решив закончить не самый легкий разговор, перевел тему бывший капитан.

Девушка проводила взглядом отдаляющуюся фигуру мужа, ставшего расправлять спальное место, и крепко задумалась о том, что же с ними будет дальше?..

Комментарий к Wo Bist Du? Часть 1

*Wo Bist Du? - с нем. “где же ты?”

Следующая глава будет о-о-очень Экшон, поэтому, придется подождать.

Вообще по изначальному замыслу глава “Wo Bist Du?” - это вторая часть “В мае 1968-го…”, но там получилось почти 18-20 страниц (причем, она еще не дописана на 40-30%) и я поняла, что прочесть их за один раз будет сложно, и выделила часть в главу. Опять же, это решение показалось мне более грамотным по содержанию главы/части.

Как тебе такое, читатель?

========== Wo Bist Du? Часть 2 ==========

В допросной витал запах сырости и грязи, который день сводивший бывшего капитана с ума больше, чем побои и жидкие усики майора Захариуса.

— Сколько уже ищите его? — впервые за долгое время заговорил Аккерман.

Не смотря на то, что его пытались допросить, бывший капитан часто задавал вопросы сам. Впрочем, для разведчиков односложные ответы Леви никак не способствовали прояснению ситуации.

— Здесь вопросы задаем мы! — рявкнул высокий молодой человек, внешне похожий на Смита, словно он его близкий родственник.

Леви не обращал внимания на садистически настроенного майора Захариуса, пытаясь больше сконцентрироваться на блондине, смотря в его пронзительно голубые глаза, будто они находились в этом помещении одни.

— Долго, — отозвался Смит, сидящий напротив Леви и внимательно наблюдающий за процессом. Пусть он был более сговорчивым, чем «усатый», но на практике это означало, что он — воплощение скрытой угрозы.

— Надумал нам помочь? — через мгновение продолжил Эрвин.

— Смотря, как на это посмотреть. — Сделав паузу, Леви продолжил: — Я хочу сделку!

Ругнувшись, Майк хотел нанести очередной удар для усмирения наглости допрашиваемого, но Эрвин остановил его, решив выслушать предложение бывшего капитана.

— Как и говорил до этого, — я понятия не имею, где этот ублюдок скрывается, НО! Я найду вам его за срок в полгода и приведу сюда! — переведя дыхание, Леви продолжил: — А цена этого предложения — моя свобода… Я, знаете ли, очень хочу вернуться к своей жене еврейско-французского происхождения и жить обычной жизнью. — Последняя фраза была добавлена умышленно, создавая определенное давление на служащих разведки.

— Мразь, да я тебя сейчас прямо здесь прикончу! — ожидаемо разгневался майор Захариус.

По замечаниям бывшего капитана, — Майк был упорным, в меру жестоким человеком, возможно, вспыльчивым, но не до такой степени. Сравнивая его в паре со Смитом, он определенно был «плохим полицейским», трепетно создавая этот образ перед узниками. Только благодаря своему опыту Леви видел, что майор Захариус забывался во время их допроса, погружаясь в личные переживания и теряя ясность ума.

В подобные моменты это замечал и Эрвин, вовремя предостерегая сослуживца о том, что его неприязнь или обида не поможет общему делу. Как дело Леманна относилось к майору Захариусу, Леви не имел понятия, но определенно понимал, что основной мотив подобного несколько непрофессионального поведения майора, — это личные счеты.

— Мне надо подумать. — Коротко ответил Смит. — Завтра получишь ответ.

— Эрвин, ты рехнулся?! — не веря своим ушам, вспылил майор.

— Майк, оставим его. Завтра продолжим…

Под удаляющиеся шаги Леви осознавал, что очередную ночь проведет сидя на стуле, без возможности сменить позу. Тело ужасно ныло, кровь застоялась в неподвижных конечностях, терзая нервные клетки бесполезными сигналами. Хотя нынешняя поза лучше, чем та, что была позавчера, — когда он стоял с подвязанными руками к потолку.

Ночью бывший капитан не смог уснуть, даже не задремал. Боль терзала, испытывая на прочность, заставляя припоминать одну знакомую ситуацию.

А вспомнить было что…

Все время своего заточения бывший капитан перебирал в памяти своих жертв во время службы в Алжире. Он помнил их отрицание происходящего кошмара, словно это сон, который никак не может прекратиться. Бессмысленный гнев, слова проклятий, направленные на допрашивающего. Попытки договориться взамен на свободу. Угасшие искры жизни в измученном взгляде и принятие своей судьбы, смирение с последующей кончиной их существования.

Тогда, когда Захариус издевался над ним, пытаясь разговорить, то ли бредя от болевого шока, то ли от замучившей его совести, Аккерман был готов поклясться, что слышал другие голоса в этой комнате.

Они не принадлежали разведчикам, что пытали его сейчас. Леви был уверен, что это были голоса из прошлого и их обладатели — это те самые партизаны.

Бывший капитан слышал, как агония боли раздирала их сознание, сливаясь с его собственными стонами и редкими криками, будто его жертвы сидели рядом, снова испытывая ужас тех дней. Среди этого разнообразия звуков, он улавливал, как некоторые голоса смеялись, упиваясь возмездием над судьбой их мучителя. Гортанные хрипы раздирали призрачные глотки, издавая омерзительные утробные звуки и, казалось, что их смех был похож больше на предсмертную мелодию, сопровождающую грешников в Ад.

Когда было совсем невыносимо, Аккерман подумывал о самом жутком исходе — единственном выборе узника — о смерти.

В отличие от своих жертв, он действительно был не виновен и не мог чем-либо помочь французской разведке. Проклиная белый свет, Леви задумывался о том, что же было хорошего в его жизни за эти двадцать семь лет?

Все время он считал себя паразитом, виноватым с самого рождения. Когда-то давно он уже желал закончить свое существование, отправляясь на фронт, пусть тогда это гордо называлось «За Независимость Франции!».

После той роковой операции он не понимал, почему судьба распорядилась так, — оставив его единственным выжившим среди батальона. По его мнению, он — тот самый, кто должен был погибнуть.

В моменты, когда отчаяние захлестывало сознание бывшего капитана, и он становился на грани, последнее, о чем думал Аккерман — была она.

Она дарила веру, что все образуется и, вспоминая лицо своей любимой женщины, Леви лелеял надежду, что еще увидит свою спасительницу. И это было единственным, что заставляло его терпеть и думать, как выбраться отсюда.

Утром, предположительно к девяти часам, уже по индивидуальному расписанию, к двери допросной подошли двое. В пустых коридорах их шаги было отчетливо слышно.

Смит всегда вышагивал по коридорам корпуса размеренно, твердо ступая на каменную поверхность. Походка Майка была более легкой, но тоже уверенной. Не только майоры разведки изучали бывшего капитана…

Аккерман уже ждал своих мучителей, еле сдерживаясь от обезвоживания и нужды.

Дверь помещения распахнулась, и двое зашли. Смит кинул новую папку на небольшой столик. Захариус остался стоять у двери, облокотившись о плинтус и с тоской, а может и с долей смирения, смотрел на бывшего капитана.

— Сейчас я раскрою тебе кое-какие сведения, и, я надеюсь, ты поймешь, почему мы тебя задержали. — Начал разговор Смит, открыв папку.

«Видимо, решили согласиться»

Леви посмотрел на Эрвина, затем на Захариуса, понимая, что второй не станет распускать руки, а будет наблюдать за реакцией. Возможно, это очередная проверка.

— По последним данным разведки, сразу после войны Леманн скрывался в Масрэ, что неподалеку от Лиможа, где он служил в пятой айнзацгруппе. Потом его след проскользнул в Иссуаре, что равноудалено находится от Лиона и Лиможа. А в последний раз его видели в Вьене.

— Похоже, будто он хочет вернуться в Лион… — вспомнив примерное географическое положение последнего названного города, возникло предположение у Леви.

— Блестяще, капитан, как от вас и ожидалось! — похвалил Смит, смыкая руки в замок и подпирая ими подбородок. — Мы думаем так же.

— Только для чего это ему?! Его же сразу найдут… — резонно ответил Аккерман.

— Считай, что мы должны это выяснить. — Отозвался Смит, а затем продолжил, словно задавая вопрос совершенно на стороннюю тему: — Думаешь, я поступаю неправильно?

Выдержав паузу и обдумав мысль, Леви честно ответил:

— Я не говорю, что было бы правильно, потому что не знаю этого сам. Просто принимай решения, о которых потом будешь сожалеть меньше всего.

Смит усмехнулся, оставшись довольным, услышанным ответом бывшего капитана. Даже второй майор, явно имеющий нездоровую тягу к пыткам, по-доброму ухмыльнулся.

— С этого момента ты под моим личным контролем. Майк, освободи его!

Когда путы перестали удерживать заключенного, Леви, как никогда, прочувствовал свободу, но долго это не продлилось: он и шага сделать не смог, тут же рухнув. Его состояние желало оставлять лучшего — молодой человек был истощенным, словно брошенный котенок, не угодивший хозяевам.

Оценив ситуацию, Смит распорядился определить бывшего капитана к служащему в разведке лечащему врачу Ханджи Зоэ, чтобы та привела его в чувства и подлатала после двух недель нескончаемых допросов. По возможности, так же, узнав какие-либо сведения, войдя в доверие больного. После старательных рук Майка пришлось отложить поиск на три недели, что совсем не играло на руку Аккерману.

Для того чтобы найти Ганса Леманна Леви пришлось сначала заняться поисками не менее таинственной личности по имени Кенни-Жнец — единственного человека, который являлся звеном между добром и злом в этой стране. Он знал всех блюстителей закона и тех, кто был по ту сторону него.

Сейчас, как ни смешно, Кенни служил в Национальной Жандармерии. Перерезав глотки сотне жандармов в юношеские годы, в один прекрасный день, как в сказке, он начал работать с ними бок о бок. За какие заслуги убийца туда попал — никто не знает, но когда он впервые на законных основаниях появился в участке, в тот же день не явился на работу комиссар, что был подозреваемым в участии заговора против государства.

— Мне сейчас показалось, или от этого места несет мелкой, грязной крысой? — театрально принюхавшись и сморщившись, громко произнес комиссар.

Остановившись, начав топтаться на одном месте и внимательно осматривая узкую улочку в сумраке, мужчина сконцентрировался, смотря в определенно правильное направление, снова обратившись:

— Ну что, долго будешь ходить за мной, а, Леви? — в привычной для себя манере, самодовольно констатировал комиссар. — Ты хоть подрос немного? — Кенни был бы не Кенни, если бы не попытался задеть Аккермана младшего.

Он всегда поражался тому, что племянник достаточно низкого роста, учитывая, что все мужчины в роду Аккерманов были долговязыми.

Звук еще одной подошвы ботинок, чеканившей по вымощенному покрытию улицы, раздался так громко, словно на мгновение все вымерли в этом и без того немноголюдном районе Лиона.

— Хватит дурачиться! У меня к тебе дело… — признать факт просьбы или одолжения для бывшего капитана было не унизительно, но просить пришлось ЕГО, а это предполагало наихудший вариант развития событий, что уже не радовало.

— Черт возьми! — продолжая собственный диалог совершенно в другом русле, отпарировал мужчина. — Да ты же совсем не изменился!

Не испытывая радости от встречи с сыном покойной сестры, Кенни звонко цокнув, выудил из-за пазухи близко припрятанный нож. Его любимчик, пусть и недавно появился в коллекции, — красавец с утяжеленным лезвием, который можно использовать как в ближнем бою, так и для метания в цель.

— Не забыл, как нужно здороваться, сопляк? — комиссар быстрым шагом направился в сторону Леви.

Люди не меняются. Живя в суровых реалиях, даже в моменты нормальной жизни они не готовы отбросить старые привычки. Всегда нужно быть начеку и совершенствоваться, чтобы сила не покинула их.

Направив на Леви оружие, Кенни сделал первый взмах, выверенным движением устремляя лезвие чуть ниже ребер, надеясь на то, что родственник не успеет защититься.

Все как тогда, когда малыш Леви едва уверенно мог стоять на ногах, но уже учился правильно держать в руках нож. Так, как его учил и делал сам Кенни.

— С какого черта ты решил, что я тебе помогу?

Отразив удар мужчины, свободной рукой Леви достал второй нож, припрятанный у него ранее, обхитрив комиссара.

— Я ищу Ганса Леманна.

На секунду Кенни замер, и улыбка, прочно сидевшая на его лице, ушла, не оставив и следа. Мужчине пришлось прекратить атаку, заметив стремительно надвигающееся лезвие к собственному горлу.

— На кой-хрен он тебе? — самым серьезным тоном спросил Кенни.

— А на кой-хрен тебе это знать? — ответил Аккерман. — Тебе нужно помочь мне его найти и не более…

— А если я скажу «нет»? — запустив новый клинок, тем самым, удивив Леви, настырно отпарировал Кенни.

Однако счастье комиссара длилось не долго — младший Аккерман смог уйти от внезапной атаки.

— Все же, вам лучше согласиться. — Вмешался скрывавшийся неподалеку Эрвин Смит, до этого лишь наблюдая за их разговором.

— А-а, — догадавшись, протянул комиссар. — Так ты снова связался с разведкой! Ты — тупица, я же тебе говорил…

— Скажу лишь один раз… — прервал его Леви, объявляя реальное положение дел: — я не собирался ввязываться в это дерьмо снова, как и обещал тебе после увольнения со службы. Этот хрен позади меня, — кивая головой назад, указывая на майора разведки, — угрожает моей жене, и, если я не найду СС-овскую тварь, то…

— Так ты женился?! — довольно усмехнулся мужчина, словно услышав только то, что, кажется, он хотел услышать.

— Кенни, помоги мне… — не обращая внимания на реакцию комиссара, еще раз попросил Аккерман.

— Что же, черт с тобой! Раз не для себя просишь… — хмуро согласился комиссар, хмыкнув. — Только давай не здесь… И без этой Белоснежки!

— Боюсь это исключено. — Сразу отозвался Смит, получивший новое прозвище.

— Я заключил с ним договор: если я приведу им Леманна, разведка отпустит меня и не тронет мою жену. У них нет ни одной зацепки на счет того, где бы он мог находиться, но они точно знают, что он во Франции. У меня полгода, и это арийское отродье будет следовать за мной, куда бы я не пошел.

— Хреново быть тобой. Того гада нужно привести живым?

— Да, привести за ручку прямо к допросной и на стульчик там посадить.

— Пойдем, шкет.

Леви и Эрвин переглянулись, решив последовать за тенью удаляющегося комиссара. Спустя несколько минут ходьбы, Кенни привел их в бар, что находился в паре улиц злополучного района.

Подходя к заведению, троицу встречало множество подвыпивших людей: некоторым было плохо от переизбытка спиртного, кто-то решал разногласия, очевидно возникшие еще в пределах стен бара. Были идевушки, ярко-красными губами шепчущие непристойные слова так, что и без знания артикуляции говорящего можно понять посыл сказанного.

— Ну, расскажи хоть о ней? — глаза уже не молодого мужчины горели от нетерпения, словно у старшеклассницы, ждущей пикантные подробности подруги после первой ночи с юношей.

— О ком? — почти невинно, не понимая, о какой персоне идет речь, удивленно уточнил бывший капитан.

— О жене твоей, крыса недоразвитая! Красивая? Как познакомились? Как давно ты уже окольцован?

— Зовут Ева. — Выдохнув, начал Леви: — Ева Адерли. Официально мы все же не женаты, лишь обвенчались…

— Обвенчались?! Это с церковью что ли связано? — скептично поинтересовался Кенни, желая подтвердить свою догадку. Комиссар холодно относился к религии, веря лишь в то, что он видит и чувствует наяву.

— Да. Я не могу позволить носить ей мою фамилию, поэтому хотя бы так…

— Ну, женщины же могут оставаться и при своей фамилии после замужества… — подсказал старший Аккерман, понимая, что причина кроется совершенно в другом.

— Кенни, как ты думаешь, почему ее не тронула разведка? — резонно спросил Леви.

— Она тебе — никто. — Чуть усмехнувшись, ответил мужчина, отпивая коньяк.

— Вот именно! — подтвердил бывший капитан. — По документам — никто. — С грустью переведя дух, Леви продолжил: — Познакомились в Алжире, после моего ранения. Она была одной из Сестер Милосердия, сейчас тоже с больными работает. После того, как она вернулась во Францию, сама меня нашла, и с того времени мы уже лет пять вместе.

— Карапузов, я так понял, ты не заделал?

— Да, все по той же причине. — Сжав стеклянный стакан так, что побелели пальцы, бывший капитан чувствовал, как над ним словно нависла грозовая туча. Каждое слово предвещало бурю в его душе.

Пока пустырь воображаемого сердца бывшего капитана обволакивали тяжелые облака и шквалистые порывы ветра, буря эмоций ясно давала понять, что она не пройдет стороной. Еще немного и начнется ливень, не снившийся Ною, спасшему всех на ковчеге.

— У тебя хоть голова есть на плечах, в отличие от моей сестрицы. Была бы Кушель…

— Не говори о моей матери и слова! — буквально прорычал Леви, смотря грозе жандармов в лицо. Он больше не боялся, и Кенни почувствовал это, чуть ли не признавая его своей ровней.

— Ладно, остынь. — Смирился комиссар. — Я думаю, ты и так понял, что я хотел сказать. А если в один прекрасный момент твоя женушка схватит тебя за яйца и скажет «хочу детей»? Что делать-то будешь?

Первые дождевые капли начали орошать землю пустынного сердца. Влага, проникая в почву, не могла размягчить ее, чтобы трещины высохшего сердца срослись вновь.

Конечно, Аккерман уже бывал в подобной ситуации, особенно часто приходилось выкручиваться после женитьбы четы Черчей.

— Кенни, я действительно люблю ее. Но…

— Такой же, как и твоя мать! — не дав закончить реплику, вспылил Кенни, ударив ладонями по столу. — За что мне это?! «Кенни, я же люблю его» — пародировал комиссар, видимо когда-то услышанную реплику из прошлого. — А потом: «Кенни помоги мне».

— Если бы я мог сам, поверь, ни за что бы не попросил тебя! — нахмурившись, с долей обиды от осознания безвыходности своего положения, признался младший Аккерман.

— В любом случае, я бы помог. Повыпендривался, но помог бы. Иначе Кушель меня в кипящем котле топить будет, когда сдохну. А вариться там и так, не самое приятное дельце, знаешь ли…

— Только из-за этого? Ты что-то обещал моей матери?

— Нет. — Сухо ответил комиссар, сосредотачивая взгляд в одной точке, будто отстраняясь от всего происходящего.

— Кенни?

Молчание.

— Кенни?!

— Когда просила она, — я остался в стороне. — Неожиданно начал старший Аккерман. — Принципы в заднице заиграли… Я ушел, а потом вообще скрывался несколько лет, пока был в розыске, и мне было совсем не до нее и ее проблем. А когда времена изменились, я узнал, что сестренка «кони двинула», да и ты там чуть не сдох…

— Винишь себя? — справедливо спросил Аккерман.

— Еще одно слово, и моя рука, лежащая на пушке, выстрелит тебе в ногу.

— Бармен, повторите! — попросил Леви, заканчивая неприятный разговор.

Почти синхронно мужчины осушили стаканы с коньяком со льдом.

— Господа, а как ваша милая беседа относится делу? — вмешался Эрвин Смит, сидевший до этого поодаль, не вмешиваясь в разговор мужчин.

— Слышишь, Белоснежка! Попивай свой ссаный вискарь и помалкивай. — Кенни и не думал скрывать своей неприязни к майору. — Я эту крысу шесть лет не видел, и мне действительно интересно, чем он там живет, раз я впрягаюсь в это дерьмо!

Леви обернулся, посмотрев на Смита, многозначительно кивнув майору. За вечер тот не проронил и слова.

— Леви, прошло более двадцати лет, ты не думаешь, что он мог измениться?

— Я очень хорошо запомнил то лицо на фотокарточке, его строение и каждую морщинку. Даже если пройдет век — я узнаю ублюдка.

— Фотокарточке? Откуда она у тебя?

— Держите. — Подключился к беседе Эрвин, передав комиссару улику.

Кенни застыл на месте, чуть ли не с точностью повторяя реакцию Леви, когда он впервые за долгое время увидел Кушель.

— А я уже и позабыл, как ты на нее похож… — единственное, что смог выдавить из себя комиссар, после подперев рукой подбородок, прикрывая рот.

Эрвин, почти с наслаждением, забирал фотокарточку из рук Кенни, сбивая с того спесь.

После Кенни-Жнец и Леви перебрасывались редкими фразами, иногда комиссар ехидничал, в свойственной ему манере. Опрокинув еще несколько стаканов, мужчины разошлись, обуславливаясь с планом действий и дате новой встречи.

Все, что было известно разведке из биографии Ганса Леманна, так это то, что начал свою карьеру, переехав в 1937 году во Францию, а именно Лион, для сбора информации. До начала военных действий действовал под прикрытием.

Далее нес службу в пятой айнзацгруппе, располагавшейся в Лиможе. Прослужив там два года, снова переведен в Лион, под командование «Лионскому мяснику», как называли местного гауптштурмфюррера гестапо. После отбытия «мясника» в родную Германию, принял в командование Лион и стал штурбанфюррером.

С окончания Второй Мировой войны числится в розыске за шпионаж, преступления против мирного населения и массовые убийства.

Пока Кенни искал нужный след среди дел двух-трех летней давности, мало ли, вдруг немец успел засветиться в криминальной хронике и мог удобно находиться в тюрьме, что существенно облегчило задачу его нахождения, Леви использовал иной метод поиска — остаться незамеченным у всех на виду, при этом имея возможность рассмотреть необходимое лицо.

Использовав старые связи Леви точно знал, что Леманн не замешан с преступным миром Лиона, а это означало, что искать его нужно среди мирных жителей.

С понедельника, начав посреди оживленной улицы продавать газету, Леви имел прекрасную возможность ознакомиться с жителями Лиона. За покупкой к нему подходил каждый второй, а каждый первый останавливался, хотя бы для прочтения громкого заголовка. План был идеален — ни одно лицо не оставалось незамеченным.

А чтобы Аккермана не узнали постоянные покупатели его магазина, бывший капитан воспользовался помощью разведки: одолжив парик и изменив привычную классическую одежду на подобающую низам общества, он, так же, старался корректировать и интонацию голоса, отвечая не свойственным ему басом.

В четверг к нему подошел мужчина на вид не меньше пятидесяти лет. Среднего роста, со спортивным телосложением, с подтянутой фигурой, что было не привычно глазу, после почти недельного созерцания общей массы мужского населения данного возраста. Выглядел он достаточно прилично, одежда была на класс выше рабочего, но до элиты все же было далеко.

Стрижка была типично на военный манер, светлые волосы, то ли от природы были такими, то ли от возрастной седины, но зеленые глаза сохранили ясность, несмотря на немолодые года мужчины.

— Можно ли мне еженедельник? — попросил солидный мужчина.

— Разумеется, держите.

Его лицо показалось знакомым и, не разрывая зрительный контакт, Леви всматривался, стараясь представить этого мужчину в молодости. Память Аккерману никогда не изменяла, и вероятность его схожести и человека с фотографии определенно была.

Кивнув Эрвину, стоявшему по улице напротив, Леви подал сигнал о возможной цели. Смит пересек расстояние между ними, и, оставив газеты на женщину, что приторговывала уникальными вязаными корзинками прямиком с Елисейских полей, отправились выслеживать недавнего покупателя.

След привел их к бару, куда зашел мужчина, скрывшись там.

К их большому разочарованию, помещение было закрыто, а это означало, что мужчина либо владелец, либо работник.

Смит и Аккерман сошлись на том, что необходимо придумать новую маскировку, дабы он не смог узнать их, и заглянуть в этот бар чего бы это им не стоило.

Дождавшись открытия, первым пошел Аккерман. Привычная публика быстро подтянулась к открытию заведения, и Леви легко затерялся в толпе.

Тот самый мужчина, купивший еженедельник, оказался — барменом. Он не узнал бывшего капитана, решившего открыть свой настоящий облик.

Сделав заказ, Леви медленно цедил напиток, рассматривая работающего мужчину, пытаясь понять — насколько он мог ошибиться.

Через час в заведение зашел мужчина, который на вид был ровесником бармена. Он целенаправленно подошел к нему, не обращая внимания на других посетителей.

— Hallo meine Hübsche! — радостно воскликнул бармен, увидев в подошедшем явно знакомое лицо.

Несмотря на шум местной публики, Леви смог расслышать слова бармена, отчего молодой человек сильно удивился, утратив привычное спокойствие. Определенно, это обращение было на немецком языке.

Редко кто позволял себе общение на этом языке во французском обществе, но не секрет — было множество немцев, что в послевоенное время остались жить на оккупированных территориях или же тех, кто бежал во Францию после капитуляции.

Взяв себя в руки и поставив недопитый стакан на стойку, он стал украдкой наблюдать за новым посетителем, что теперь фривольно общался с барменом. Частенько, они приближались друг к другу, понижая громкость разговора, дабы публика не слышала их речей.

Чтобы не пялиться и не вызвать подозрений, бывший капитан поймал их отражение в одной из пузатых бутылок с дорогим алкоголем, что все время стояли на полке за спиной у бармена.

Их диалог стих, а заметив, что работник бара передает пару салфеток клиенту, между которых торчал клочок бумаги, он решил действовать.

После этого обмена сомнений быть не могло!

Аккерман встал со своего места и отправился к мужчинам, чтобы уточнить местоположение уборной и, подойдя к ним, ожидаемо догадкам, услышал тихую немецкую речь.

Ошибки быть не могло.

Бывший капитан почти не знал немецкий, лишь несколько слов, но мог на слух определить этот язык.

По его приходу мужчина продолжал обмен с барменом очередной порцией салфеток. В этот раз сложенной вдвое, показывая чистую сторону мечтающим зевакам, но Аккерман заметил, что та была исписана изнутри.

После всех действий, мужчины похлопали друг друга по плечу, и бармен вернулся к работе.

— Месье, вам подлить? — уточнил работник бара.

— Да, пожалуйста.

Немолодой мужчина обновил порцию бокала бывшего капитана и поставил перед ним, попутно, чуть ли не меланхолично наблюдая за публикой.

— Знаете немецкий? — с заметной провокацией спросил Леви.

— Уважьте, меня научили только здороваться. — С улыбкой отшутился мужчина, уходя в отрицание. — Этот герр раньше жил в ГДР. Ему пришлось бежать из-за нелегкой жизни и, чтобы не скучать по родине, научил меня здороваться так, как это делали его друзья.

— Как благородно. — Съязвил Аккерман, не веря в эту умилительную историю.

— Постоянный посетитель нашего бара… — сменяя тему, мужчина спросил: — Кстати, вы у нас в первый раз? Хотя ваше лицо мне кажется знакомым. — Прищурившись, стал утверждать бармен.

— У вас такая хорошая зрительная память? — поддержал разговор Леви.

— Разумеется. Я давно здесь работаю и знаю каждого постоянного клиента и их вкусовые предпочтения. — С гордостью поделился мужчина.

— Давно? Я часто был здесь три года назад и не видел вас здесь. — Соврал Аккерман, желая уточнить временной промежуток его нахождения в Лионе.

— Ах, разминулись немного. Я работаю здесь почти два года.

Отвлекаясь на заказ вошедшего посетителя, которым оказался высокий мужчина с темно-каштановыми волосами, но ярко-голубыми глазами, что с привычным тайным недоверием смотрели на Леви, бармен отошел к напиткам, что все время стояли у него за спиной. Аккерман стал изучать мужчину со спины и заметил, как тот смотрит на его отражение в одной из бутылок, поймав это неосторожное действие.

После выброса адреналина при выветривающемся из организма алкоголя, бывший капитан только сейчас придал значение, что в баре было душно, но мужчина был в белой рубашке с длинным рукавом.

— Добавки? — предложил бармен.

— Пока нет. Кстати, вы сказали, что работаете здесь два года, а кем были раньше? Тоже барменом?

Недавний посетитель оживился, медленно попивая напиток, прислушиваясь к разговору между бывшим капитаном и немолодым мужчиной.

— Нет, я просто переехал сюда, ближе к родственникам.

— А где жили до этого? — самобытно поинтересовался Леви.

— В Масрэ, но там нет хорошей работы.

Быстро перебрав информацию в памяти, Леви вспомнил, что это один из городов, что отмечала разведка.

— А кем вы… Кстати, месье, как ваше имя? — решил уточнить мужчина.

— Пьер, — на ходу выпалил Леви, первое французское имя, что пришло ему на ум.

— А я Мишель. Рад!

Кивнув, Леви немного отпил напиток.

Последующие несколько часов Аккерман разговаривал с барменом, пытаясь выпытать из него нужную информацию, однако получал лишь общие ответы или откровенную ложь.

Смит перебазировался в зал, сидя за столиком и наблюдая за происходящим. Так же он прислушивался к разговорам местных торговцев, что вели интересный диалог о заграничных закупках.

После пары бокалов, Аккерман вспомнил навыки работы в разведке, став играть типичного хмельного посетителя, сводя серьезные разговоры на нет, дабы усыпить внимание мужчины. И на первый взгляд, могло показаться, что это сработало.

— Может быть еще бокальчик? — ехидно произнес бармен.

— Боюсь, мой кошелек уже пуст. — Раздосадовано произнес бывший капитан.

— За счет заведения! — радостно отвесил бармен, вновь наливая спиртное в бокал Аккермана, а так же достав небольшую рюмку для себя.

Леви почувствовал, что мужчина сам начал испытывать интерес к нему. Вполне вероятно — он догадался, что слишком мнительный и любопытный посетитель является не типичным человеком, заглянувшего после работы в бар.

Обычно бар закрывался ближе к часу ночи, и посетители, даже самые заядлые, сами расходились к нужному времени. Так было и сейчас. Лишь десяток зевак, уснувших прямо за столом, тихо посапывали, под приглушенную музыку.

— Герр Леманн, плесните-ка мне коньячку.

— Да, конечно… — с фирменной улыбочкой, ответил мужчина.

Взяв бутылку, бармен наполнил стакан положенной порцией спиртного, убрал коньяк на место и уже поднес бокал к Леви, как до него дошло то, что сейчас произошло. Он откликнулся на настоящее имя.

Аккерман успел перехватить руку Ганса, пока тот не отпустил бокал, и встал со стула, дабы поравняться с бывшим штурмбанфюрером.

— Откуда, ты… — шокировано протянул Ганс.

— Положите вторую руку на стойку и без резких движений!

Леви пристально смотрел в ясные глаза Ганса, поглядывая на руку, что медленно и плавно опускалась на деревянную лакированную поверхность столешницы.

— Теперь свободной рукой поднимите рукав вашей левой руки! — скомандовал Аккерман.

Сделав глубокий вдох и нервно поджав губы, Леманн не спешил делать то, что попросил незнакомец.

— Выполнять! — приказал Леви.

— Месье Пьер, давайте, успокоимся и обсудим наше недопонимание…

Леманн понял, что был не осторожен во время разговора с подельником, и знал, что французы не любили немцев за те бесчинства, что творились во времена войны на французской земле. Подобный разговор уже случился с ним однажды, но Ганс сумел вывести его в свою пользу. Поэтому он был все еще жив…

— Слышишь, арийское отродье, ты так и не понял, кто я?! Думаешь сыграть в дурочка?!

Надежда Леманна окончательно пропала.

— Подними. Свой. Гребанный. Рукав! — отчеканив последние слова, пригрозил Аккерман.

Позади Леви послышались тяжелые шаги, к которым за короткое время он уже привык. Заметив, что объекты замешкались, Смит пересек зал и поравнялся с Аккерманом.

— Герр штурмбанфюрер Леманн, правой рукой поднимите левый рукав рубашки. Медленно, без лишних движений.

— Молодые люди, это какая-то ошибка…

— Если это наша ошибка, то мы принесем извинения, а пока предъявите доказательства своей невиновности — поднимите левый рукав рубашки! — приказал Смит.

Ганс схватил нож для колки льда, направляя острие в Аккермана, но молодой человек успел увернуться, ожидая нападения со стороны противника и схватив тяжелый стеклянный бокал, метнул его в Леманна, попадая в бутылки.

Услышав звонкий хруст разбивающегося стекла, оставшиеся пьянчуги, что мирно спали все это время, очнулись и, смекая о происходящем, поволокли ватные ноги к выходу.

Пока немолодой мужчина отвлекся на разбившиеся напитки, Леви перепрыгнул через барную стойку, чувствуя трескающееся стекло под подошвой и, взяв уцелевшую бутылку, разбил ее, направив стеклянный осколок на противника, держась при этом за целое горлышко бутылки.

— Герр Леманн, не двигайтесь! — громко скомандовал Смит, направляя крупнокалиберный Кольт.

— Брось нож, ублюдок! — добавил Леви.

Решимость в глазах немолодого мужчины не угасла, но опасное орудие он отложил.

Аккерман, все так же грозя острием осколка бутылки, подошел к Гансу, затем схватил и откинул нож для колки льда в недосягаемую зону.

Смит держал бывшего штурмбанфюрера на мушке, пока Леви стал искать другие опасные предметы, которые бывший солдат СС мог прятать в одежде. Ощупывая его, он нашел два складных ножа.

Обезоружив Леманна, Аккерман схватил того за левую руку и поднял рукав, увидев те самые буквы и цифры. Со временем, они сильно расплылись, но все же оставались читаемы.

— Герр штурмбанфюрер Леманн, вы задержаны по ряду обвинений французской разведкой. Вы отправляетесь с нами. — Убедившись в достоверности татуировок, огласил Смит.

— Gott mit uns! — произнес Ганс, прикрыв глаза, словно это часть ритуала.

Надев наручники на заключенного, Эрвин вызвал своих подчиненных, и вместе с Леви все направились в штаб.

Стоило знакомой двери допросной открыться, как Аккермана окатил не выветрившийся запах грязи и сырости.

— Что скажешь, мразь? — довольно спросил Захариус у своей новой жертвы.

— Meine Ehre heißt Treue! — без тени сомнения выдал немец.

— Ублюдок… — цокнув, Майк презрительно выдохнул и нанес первый удар кулаков, попав в нос.

Ганс мужественно держался и даже не застонал, молча сплюнув кровь вперемешку со слюной.

— Что же, часть вашей сделки выполнена, — обратился Эрвин, смотря на Леви, — Аккерман, вы свободны, подождите меня наверху, в кабинете.

— А-аккерман? — ошарашено переспросил Ганс.

Вероятно, воспоминания сразу показали лицо единственной Аккерман, что до этого момента знал Леманн.

— Да, я — Леви Аккерман. Знакомая фамилия? — съязвил бывший капитан, зная ответ.

— Ты… — но штурмбанфюрер не успел озвучить свое предположение.

— Я — сын Кушель Аккерман. Все верно. — Подтвердил молодой человек.

— К-когда ты родился? Назови мне год!

— В сороковом…

Злость начала обуревать сознание Аккермана, в то время как Леманн светился от прозрения, что только что произошло. Его лицо выражало странную смешанную реакцию радости и недоверия.

— Как поживает Кушель? — с удивительно заботливой интонацией поинтересовался Ганс.

— Она мертва. — Коротко огласил Леви, процедив информацию сквозь зубы.

— Что произошло?! — пораженный известием, расспрашивал немец.

— Умерла от голода, почти двадцать три года назад…

Эта новость застала Леманна врасплох. Все это время он искал ее, всегда тщательно проверял списки лагерных заключенных, в надежде спасти любимую, что резко пропала из его жизни.

— Я понимаю, что, скорее всего, здесь и умру… — внезапно начал Ганс. — Я могу напоследок увидеть ее могилу?

Смит перевел взгляд на Леви, который стал мрачнее грозовой тучи, готовый накинуться на штурмбанфюрера за то волнение, с которым он говорил о его матери. Будто его чувства действительно были настоящими…

— Нет. — Ответил Аккерман.

— Ясно.

Аккерман не выдержал, чувствуя ярость, что захватила его сознание, и стал избивать бывшего штурбанфюррера. Ни Смит, ни Захариус не мешали бывшему капитану.

Вспомнив старое ремесло, Леви старался сделать Леманну как можно больнее, при этом не убивая его и поддерживая в сознании.

— Скольких, как я, ты уже перебил? — шепелявя, спросил Ганс.

— Ты первый… — наотмашь ответил Аккерман.

— Не верю. — Усмехнулся Леманн, увидев перед собой явного профессионала. — Ты определенно не первый день этим занимаешься. Кто ты?

— Я два года развязывал языки алжирским партизанам.

Мужчина присвистнул. Без переднего зуба у него получалось намного лучше, чем с полным комплектом.

— Как славно распорядилась судьба, мы как настоящая семья, сын разделил ремесло своего отца…

Однако договорить Леви ему не позволил.

Он отрицал факт их родства, пусть оно и было таковым. Он хотел уничтожить этого паразита и, тем самым, уничтожить его в себе.

Больше бывший капитан не сдерживался, освободив немца от пут стула и заставив его встать. Однако после серии ударов полученных ранее, немолодой мужчина не мог уверенно стоять на ногах, но это не сильно огорчило разъяренного Леви. Молодой человек, отлично владевший рукопашным боем, славно старался, прикладываясь к узнику французской разведки.

Оба были в крови штурмбанфюрера, и если поначалу Ганс пытался блокировать удары или защищаться, то после серии выпадов, выдохся, упав почти замертво.

Леви не ощущал всего того, что происходит. Сознание молчало, крепко стискивая зубы, будто боясь пискнуть. Инстинкты правили его телом и руками, что сомкнулись на шее Леманна. Обессиленный мужчина пытался сопротивляться сильной уверенной хватке, но обмякшие руки не могли дать отпора. Ноги бармена колотили бетонную поверхность пола, от которой веяло холодом.

Хриплые вдохи, что он пытался сделать, эхом отражались от стен. Глаза немолодого мужчины налились кровью, а лицо приобрело багровый оттенок. Под затылком образовалась небольшое кровавое пятно, от раны на голове.

Когда Ганс перестал сопротивляться, раскинув руки как при распятии, а его глаза перестали выражать что-либо, Аккерман остановился, переведя дыхание, затем подошел снова нащупать пульс.

— Он бы вам все равно ничего не сказал… — начал оправдываться бывший капитан, понимая, чего стоила его ярость разведчикам.

— Мы это знаем. — Довольным тоном ответил Смит.

— Полегчало? — саркастично спросил Майк.

— Я прямо заново родился! — все еще прерывисто дыша, сплюнув, маниакально ответил Аккерман, осознавая, что, наконец, свершилось то, о чем он мечтал эти годы.

Он стал человеком.

Комментарий к Wo Bist Du? Часть 2

(перевод с немецкого)

* штурмбанфюрер — должностное соответствие — майор.

*Wo Bist Du? — *Где же ты?

* — Hallo meine Hübsche! * — Привет, красавчик!

* — Gott mit uns. * — “Бог с нами” — девиз, так же изображавшийся на гербе Германской империи, широко используемый в немецких войсках с XIX века, в частности выбитый на пряжке ремня.

* — Meine Ehre heißt Treue! * — “Моя честь зовётся — верность!” — девиз солдат ваффен, являвшийся, в свою очередь, несколько перефразированной цитатой А. Гитлера, обращённой к Курту Далюге.

Глава важная и была тяжела в написании. Очень жду ваши отзывы, не ленитесь, ребят.

========== Другой человек. Часть 1 ==========

Усталость и боль. Жажда и превозмогание.

Как только Аккерман и Адерли вернулись в пригород, девушка первым делом стала искать палатку, где продавали горячее.

Бывший капитан сидел на рюкзаках промозглого старого вокзала, пытаясь не привлекать внимание окружающих, спрятав нос под теплый шарф. Только внимательный зевака мог заметить, что парень сдерживал себя, крепко обхватив правую ногу руками. Леви трясло по нескольким причинам, и холод — был последним по значимости.

Ева запретила ему принимать обезболивающее, вдобавок, забрав таблетки в карман своей куртки. Вынужденный отказ от препаратов был связан с тем, что Кенни достал ему не самые подходящие таблетки, вызвавшие пагубное привыкание. Учитывая то, как Аккермана с них развозило, Адерли боялась представить синтез веществ в этих пилюлях и то, чем они являлись на самом деле.

Бывший капитан целый год не проходил обследования в поликлиниках, а, увидев хромоту и пропальпировав ногу, Ева предположила, что нынешние болевые ощущения связаны с новой трещиной, которую, судя по рассказу, Аккерман мог получить три месяца назад, неосторожно пройдясь по улице ночью.

Леви всегда был очень гордым и терпеливым человеком, чтобы показать слабость — идеальный солдат, каким его и воспитывала французская армия. Но когда он упал в сугроб, скрываясь в нем чуть ли не с головой, доводя до эмоционального срыва и без того обеспокоенную Адерли, непоколебимый Леви понял, что не обойдется без помощи и вынужденного отдыха.

Судорога, сводившая мышцы ноги, сковала любые попытки к передвижению, сливаясь с какофонией боли в надломленном сознании бывшего капитана.

Сейчас, когда Ева ждала горячее, наблюдая за ним на расстоянии, Леви думал лишь о том, что через четыре с половиной часа, он, наконец, вернется в родной Лион и переступит порог дома, где за неделю отсутствия Евы, скорее всего, все покрылось тонким слоем пыли.

Непременно уборка подождет до завтрашнего утра, ведь будет самоубийственно в его состоянии прыгать по стеллажам с влажными тряпками.

Фигура Адерли ритмично приближалась с двумя чашками горячего.

— Держи, станет теплее, — заботливо протянула девушка.

— Будет теплее, если администрация выделит деньги, чтобы залатать эту халупу, которую все называют пригородным вокзалом. Тут трещина в стене толщиной с палец, да и с крыши поддувает.

— Ты здесь в последний раз, просто потерпи.

— Ева, ты не права! — строго возразил Аккерман, доставая ложку: — Со времен Второй Мировой прошло больше двадцати лет, сменилось два президента, распустили колонии, а гетто, безработных и подобных этому мест — меньше не стало.

Из-за того, что суп был перегрет, совсем не чувствовалось какого-либо вкуса, впрочем, Леви был уверен, что эта похлебка его вовсе не имеет.

Спустя половину тарелки, парень продолжил:

— Я все детство провел в местах, как это, и сейчас, когда мне без года тридцать, а картина не меняется, я понимаю, что не за такое будущее Франции я рисковал собой на полях Алжира.

Впрочем, Леви про себя думал, что слукавил, — когда он отправился на Африканский континент, последнее, о чем он думал, так это о будущем великой Франции.

— Я с тобой согласна… — вздохнула Ева, принимая действительность в словах мужа. — Знаешь, Леви, ты говоришь очень правильные вещи, и мне иногда кажется, что это ты действительно был тем, кто стоял за событиями Красного Мая.

Серо-голубые глаза с осторожностью посмотрели в ее синие, что не сводили с него внимания во время их разговора.

— Ты подозреваешь меня?!

— Нет. — Через мгновение, Ева продолжила, почувствовав стыд за необдуманные слова: — Зная тебя, мне кажется, что если твоей целью был переворот, ты — единственный, у кого бы это получилось.

— Я, надеюсь, ты это разведчикам, невзначай так, не ляпнула?! — скулы на лице мужчины заиграли от испытываемой злости за столь неуместно сказанные слова его жены, пусть та и хотела исправить ситуацию.

Любой, кто мог услышать их разговор и передать его содержимое людям в форме, мог получить негласное вознаграждение за сдачу врагов государства.

— Нет, я старалась давать односложные ответы. — Заметив, что Аккерман больше не съел и ложки, Адерли кивнула тому на тарелку.

— Аппетита нет… — поставив недоеденную порцию на не расколотую плитку, которой был выложен пол вокзала, ответил Леви.

— Если ты не поешь, я не смогу дать тебе таблетки.

— Нога болит не так сильно.

— Уже не в ноге дело… Ешь немедленно!

— Слушаюсь… — передразнив Адерли, бывший капитан снова принялся за горячее.

Нужный автобус подъехал через пятнадцать минут. Загрузив пару десятков таких же путешественников, как Аккерман и Адерли, на удивление первого новенькая машина резво отправилась к центральному вокзалу Лиона.

Леви не обращал внимания на сменяющиеся пейзажи за окном, мысленно отмеряя расстояния до дома. При всем его желании, он не мог на чем-либо сконцентрироваться.

Чтобы бывший капитан смог доехать до дома, не свалившись от скручивающей боли на середине пути, Ева была вынуждена дать ему очередную дозу обезболивающего неизвестного происхождения.

Первые дни после возвращения стали самыми тяжелыми для бывшего капитана. Несмотря на все усилия, что прилагала медсестра, снять токсикоз после прекращения приема наркотических веществ было непростой задачей.

Во вторую ночь, сквозь сон, услышав недовольные бормотания, Адерли заерзала, неохотно открывая сонные глаза. Шепот, гудевший по правое ухо, принадлежал Леви. Молодой человек судорожно что-то повторял, прерывисто вдыхая воздух каждый раз по окончанию фразы. Ева посчитала, что это лишь кошмар, и решила легонько дотронуться до него, чтобы растормошить.

Проснувшийся Аккерман с одышкой, словно только что пробежал длинный кросс тут же спросил сонную девушку:

— Где наш сын?!

Глаза Евы словно созерцали нечто ужасное, а не лицо любимого мужчины. Девушка растерялась от подобного вопроса, не решаясь поддерживать столь непонятный диалог. Тогда Леви спросил еще раз:

— Ева, где наш мальчик? — оборачиваясь, осматривая комнату, затараторил Аккерман. — Где же он?! Почему я его ещё не увидел?!

Адерли охватила паника. Она совершенно не понимала что перед ней — последствия кошмарного сна или действия наркотиков.

Глаза Леви не могли обмануть — он действительно считал, что его сын если не с ними, то спит в соседней комнате.

Сознание девушки мгновенно протрезвело после нескольких часов сна, решая, как лучше поступить. Набравшись смелости, она придвинулась к своему мужу как можно ближе и, обхватив его лицо ладонями, глядя глаза, старалась как можно нежным голосом, аккуратно ответить на его вопрос:

— Леви, дорогой, тебе, наверное, приснился плохой сон. У нас с тобой нет детей…

Аккерман буквально вырвал свое лицо из ее рук, с ужасом посмотрев на жену, не в силах поверить её словам. Его глаза ошарашено смотрели на супругу, и ему казалось, что она врет.

А его взгляд отражал бурю эмоций. Внутри него была смесь испуга, горечи и даже отвращения. А потом он вспомнил кое-что, что моментально отрезвило его рассудок и помогло сделать нужные выводы.

— Да, всё верно… — монотонно, словно вследствие гипнотического вмешательства, ответил бывший капитан. — У нас, правда, не было детей. Наверное, мне приснилось…

Ева проводила взглядом мужа, который, отвернувшись от неё спиной, лежал теперь к ней спиной. Убедившись, что он пытается заснуть, она повторила за ним и, теперь уставившись на прикроватную тумбу, бездумно смотрела на ручки шкафчиков, немного затертых от времени.

Определённо, это был совершенно другой человек. Больше он не был ее мужем, ее дорогим Леви, которого она любила.

Девушка не смогла заснуть до утра, пока не зазвонил будильник.

Боли в ноге так же не давали ему полноценно спать по ночам, но Леви настоятельно отказывался от просьбы Адерли обратиться к врачам, все же надеясь, что ему станет лучше. Передвигался молодой человек исключительно на костылях. Однако бывшему капитану пришлось в самое ближайшее время посетить стены больничных палат — нога начала распухать, что означало, что положение дел хуже некуда.

Врачи выяснили, что из мелкой трещины от нерациональных нагрузок развился закрытый перелом, который необходимо срочно оперировать.

Для Леви не впервой было лечь под нож хирургов, и он больше волновался за жену, нежели за себя. В день операции Адерли осталась после смены, чтобы дождаться результата, и прийти к любимому, как только это станет возможным.

Экстренное вмешательство хирургов прошло успешно, и после операции нога стала существенно меньше болеть. Бывший капитан надеялся, что ему больше не потребуются дополнительные средства для передвижения и чертовы таблетки, что начали сводить его с ума. Он снова стал возвращаться к обычной жизни, как когда-то, почти семь лет назад, хотя тогда он думал, что больше не испытает подобного.

Через несколько дней, когда Аккермана перевели в обычную палату к нему в гости пришли его верные друзья — Фарлан и Изабель. На все их вопросы молодому человеку пришлось отвечать уклончиво, без каких-либо подробностей. Зато Черчи не смолкали, рассказывая, что происходило за этот год в их семейной жизни и в магазине.

Как обычно, реабилитация проходила долго и скучно. Огромное количество свободного времени Аккерман пытался распределить между литературой, документами магазина, чтобы снять дополнительную нагрузку со своего товарища и, конечно же, времяпрепровождением с Адерли.

Девушка много работала, но все перерывы проводила с мужем, тесня его на узкой больничной кровати. Их семейной идиллии никто не мог помешать, учитывая, что долгое время Леви пребывал в палате один, без других пациентов.

Со временем, пристально наблюдая за Аккерманом, Ева все же изменила свое мнение о вернувшемся муже. Она больше не боялась находиться рядом с ним, понимая, что тот случай среди ночи все же был спровоцирован его болезнью и зависимостью.

Время действительно лечит.

К концу месяца, Леви начал пытаться ходить, опираясь лишь на один костыль, что за годы тренировок у него отлично получалось. Ева была счастлива, отмечая показатели здоровья и заверениям врачей о скорой выписке.

В один из обедов, когда «нерадивый пациент» — как его окрестили другие медсестры из-за желания уже в первый месяц бегать после операции на ноге, решил пройтись до буфета, вместо того, чтобы есть больничные каши, Леви столкнулся на входе с незапланированным посетителем его одиночной палаты.

— Вижу вам уже лучше, капитан Аккерман.

Подняв голову и с сожалением убеждаясь, что его гостем стал именно ОН, молодой человек решил отложить поход, молча возвращаясь в кровать.

— Совсем скоро бегать начнете, — усмехнулся мужчина, поправляя лацканы зеленого форменного пальто.

— Зачем пришел? — со всем недовольством выпалил молодой человек, освобождая эмоции, что копились последний год.

— Вы нужны в наших рядах. — В этот раз его кристально голубые глаза смотрели без намека на фальш. — На этот раз я серьезно…

— Какого черта я должен вообще тебя слушать, арийское отродье?

— После того, как ты разоблачил Леманна, мы смогли схватить его посредника, с которым он встречался в баре. — Пройдя в палату и плотно закрыв дверь, майор разведки продолжил: — Допросив его, мы вышли на целую сеть агентов, что передавали сведения Соединенным Штатам. Они шпионили во всех структурах нашего государства и сообща сливали ценную информацию нашим конкурентам.

— Ты считаешь, мне есть до этого дело? — сидя на кровати и не отпуская костыль, справедливо поинтересовался Аккерман.

— Тебе — нет. По крайней мере, не сейчас. — Переходя на «ты» и сев на стул, что стоял рядом с кроватью, Смит осмотрелся и, словно успокоившись, продолжил: — Но я знаю, как сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

Усмешка тронула губы Аккермана, понимая, что Смит снова будет использовать шантаж. Он снова в безвыходном положении.

— Хорошо помнишь майора Захариса? — получив кивок в ответ, Эрвин продолжил: — Сейчас ОНА перевязывает ему руку, которую тот якобы повредил. Если я подам сигнал…

— Ублюдки! — гневно процедил сквозь зубы молодой человек, сильнее сжимая деревянный костыль.

— Не волнуйся, я не знаю, почему, но он даже во время допроса почти не бьет женщин…

Вскочив и молниеносно замахнувшись, ножка костыля остановилась на нескольких сантиментах от головы Смита, — мужчина сумел перехватить медицинское изделие для поддержания веса тела пациента, внезапно ставшее оружием.

— У нас не получилось выведать у комиссара Аккермана сведения о тебе за последний год. Госпожа Адерли тоже была не в курсе, однако только с ее помощью мы смогли вытащить тебя из той норы, где ты весьма удачно засел.

— Да, я знаю, что вы начали приходить к ней, как к себе домой…

— У тебя особый талант находить таких паразитов, как твой папаша. Я не могу упустить такого ценного сотрудника.

Леви словно парализовало. Паразит…

Как же до боли знакомо…

— Как ты сейчас сказал?! — словно в анабиозе произнес Леви.

— Послушай, Аккерман, я прекрасно понимаю, почему ты шифруешься от своей жены, но ты уже допустил одну очевидную ошибку…

Словно ожидая решения сложной задачи, бывший капитан почти с детской наивностью ждал ответа. Боялся и ждал ответа.

Он догадывался, что скажет майор.

— Ты выбрал именно эту женщину! Ты ведь в курсе, почему родители отдали ее в дом малютки?

Он не знал точного ответа, но предполагал. Еще тогда, когда начал получать документы о ней.

— Местное гестапо объявило очередной рейд на врагов Третьего Рейха и, пока семья твоей жены пряталась в сырых подвалах, бедная малышка трех лет отроду тяжело заболела. Однако это была не пневмония, как подумали врачи госпиталя…

— Психосоматическая астма…

— Да… Такие, как твой отец, сломали жизнь ребенка, казалось бы, выполняя благое дело. Уже сколько раз ты сам видел тот кошмар, что происходил с госпожой Адерли, стоит ей понервничать?

Леви опустил костыль, ставя его на пол, облокотив на стенку кровати, чтобы тот не упал.

— Ты и сам понимаешь, что ей нужен…

— Другой человек… — не дав договорить Смиту, закончил Леви.

— Когда сможешь приступить к работе? — завершил беседу блондин.

Комментарий к Другой человек. Часть 1

Да, психосоматическая астма вполне реальный диагноз. Для тех, кто хочет сказать свое громкое “Нет”, прошу ознакомиться со статьей, на которую я делала ориентир - https://www.gazeta.ru/science/2006/07/04_a_689956.shtml

Так же, перепроверяла по другим источникам, хотя я не медик, но думаю, что не запуталась в понятиях.

Читающие, камон! Уже написано 70+ страниц, а отзывы можно по пальцам пересчитать! Сюжет подходит к кульминации (осталось 4 части), а я даже не знаю вашей реакции - либо вам все нравится, либо вы с каждой главой сидите, взявшись за голову с мыслью: “ох*еть че происходит?”

Во время написания прошлой части я выложилась на максимум, а обратная связь была от пары человек. Обидно, господа, обидно…

========== Другой человек. Часть 2 ==========

«Красная помада — это пошло?»

«Челка или высокий начес?»

«Жандарм на прогулке — лучшая комедия года?»

«Черный или зеленый чай?»

«Можно ли сохранить любовь к партнеру, спустя несколько лет совместной жизни?»

Частенько, Еванджелина Адерли рассуждала на эти темы с коллегами по работе во время перерывов или ночныхсмен, которые недавно ввели в их рабочий график. Она не уступала своим коллегам в компетентности по этим вопросам и никогда не отмалчивалась.

Адерли следила за модными журналами, ходила с мужем в кино и знала почти все о сортах чая, экспертно поясняя о малейших деталях и вкусовых сочетаниях того или иного сорта. Но только последняя тема всегда вызывала в ней некую неловкость и даже грусть, и девушка становилась слушателем чьих-либо рассуждений.

Ее семейная жизнь не была идеальной, как в романах и кино, или похожей на отношения ее коллег. Она была непонятной.

После выписки Аккерман стал крайне учтив по отношению к жене, проявлял заботу, делал приятные сюрпризы, будто они только вчера познакомились, а не прожили вместе семь лет. На днях он впервые заговорил о детях.

Сначала девушка была приятно удивлена смене вектора их отношений, но постепенно стала чувствовать, что все действия Леви слишком поспешны, а он никогда прежде не торопил события.

Ева никак не могла понять причины таких изменений в поведении, пусть и положительных, на первый взгляд. Иногда, сидя в приемной в полном одиночестве, она подолгу задумывалась, пытаясь решить этот хитрый ребус. Конечно, были мысли поговорить с бывшим капитаном и расставить все точки над «i», но, зная Аккермана, — это было бессмысленно.

Нет, он не просто не скажет о причине, скорее, он — соврет.

Ева даже вспомнила, когда стала чувствовать, что Аккерман ей лжет. Впервые у нее появилось это ощущение после того, как в его отсутствие в дом ворвались разведчики и устроили Адерли допрос. Когда девушка не смогла ответить на самые простые вопросы, особенно, что касались его прошлого, ее не покидало ощущение, что Леви совсем не тот человек, каким кажется.

Она хотела верить, что ошибается. Но многочисленные не состыковки и вопросы, оставшиеся без ответов, исчезновение Леви на целый год и неожиданно объявившийся родственник, который покрывал его во всем, не могли разубедить девушку, успокоить ее мятежное сердце.

— Адерли, передохни! — зазвучал голос коллеги, почти у самого уха.

От неожиданности девушка дернулась, затем громко и расслабленно выдохнула. Ее размышления слишком плотно засели в голове, не давая покоя.

— Моя смена уже закончена? — лениво переводя взгляд на настенные часы, Ева заметила, что прошло пять минут с момента окончания ночного рабочего времени.

Медсестра освободила приемную, переходя на бег, спеша к гардеробной. Наспех накинув пальто и повязав шарф, девушка вскоре уже была на выходе, высматривая через высокие окна среди людей у входа ЕГО.

Одинокий силуэт Аккермана стоял у одной из лавочек входа в госпиталь. От скуки молодой человек вырисовывал носком ботинка непонятные фигуры на поверхности, запорошенной снегом. На контрасте белых хлопьев и асфальта подобное изобразительное искусство смотрелось почти новаторски.

Закрывая за собой двери родных стен, Адерли спешила к любимому, что всегда приходил немного раньше нужного. Порыв холодного ветра тут же поднял длинные темные волосы девушки, предательски скрывшие от нее обзор местности.

В следующую секунду она уже лежала на спине, чувствуя, как от боли горят правый локоть и колено, а ладони намокли от контакта снежинок и горячей кожи. Падающие с неба крупинки предательски скрыли застывшие лужи, которые девушка благополучно не заметила, распластавшись на первой же.

— Эй, ты в порядке? Рукой шевелить можешь? — встревоженный тон Аккермана тут же раздался рядом с Евой, а заботливые руки стали ощупывать ее пострадавшую конечность.

— Ай!

Скривившись, Адерли стала самостоятельно шевелить рукой, вытягивать ее и, не почувствовав резкой боли или каких-либо иных ощущений, поняла, что отделалась легким ушибом, о чем и сказала мужу, успокоив его. Помогая встать Адерли, Леви следом отряхнул спину ее пальто, будто она малое дитя, доигравшееся в сугробе.

— Я в порядке, — еще раз повторила девушка, чувствуя, как крепко Леви прижал ее к себе, чтобы обезопасить жену от последующего падания.

— Хорошо, тогда пойдем.

Уже у самой арки выхода с территории госпиталя, Леви внезапно спросил о новой ночной смене, которая, как оказалось, будет через четыре дня.

Вообще Аккерман был недоволен этому нововведению в работе жены по нескольким причинам. Во-первых: он привык засыпать с кем-то. Во-вторых: он волнуется за сохранность своей пассии во время ночных смен из-за участившихся случаев нападения на медработников.

К сожалению, не все пациенты, с кем приходится взаимодействовать медсестрам — добродушные старички или безобидные женщины на последнем месяце беременности. Достаточно часто, в больницы попадают торчки, симулирующие любой диагноз, лишь бы получить бесплатные лекарства или откровенные психи, готовые выполнять приказы согласно плану голоса в их голове. Словно оборотни, эти люди начинают жизнедеятельность ближе к ночи, а днем благополучно отсыпаются.

Леви даже стал давить на жену, чтобы она добровольно отдала половину рабочих часов и соответственно выходила только в дневные смены, однако Ева противилась ворчаниям бывшего капитана, не желая отказываться от работы.

На самом деле, Ева давно могла уволиться. Магазин Аккермана позволял им жить пусть не на широкую ногу, подобно аристократам, но некоторые предметы роскоши имелись в их доме. Не каждая семья могла выделить лишний франк на уже такие привычные вещи для Евы и Леви как: свежие продукты, мебель, утварь, декор или хобби.

Так же, одним из аргументов Леви было и то, что сейчас потребность в таблетках сошла на «нет» — даже если наступит очередной экономический кризис и лекарства снова станет тяжело достать, у него были связи для того, чтобы получать необходимое раньше госучреждений.

Но Адерли не сдавалась. И для Аккермана не было видимых причин для подобного стремления к спасению населения от очередной болячки.

Идя привычным маршрутом к дому, Ева меланхолично наблюдала за спешащими прохожими, что сильнее вжимались в шарф при каждом порыве ледяного ветра. Хотя были смельчаки, идущие без шапки. Магазины так же успешно отвлекали внимание девушки на себя, выгодными акциями на пестрящих вывесках и лучшими товарами на витрине.

— Леви, смотри, этот магазин, наконец, открыли! — указав на новенькую вывеску, заинтригованно сказала Адерли.

— Хм, хорошая идея — по близости ни одного сувенирного. — Отпарировал молодой человек, оценив подход к делу хозяина магазина.

— Давай зайдем? Погреемся заодно.

Аккерман кивнул, и парочка направилась к входу. Открыв дверь, муж и жена почувствовали, как их лица буквально начали оттаивать после длительного контакта с холодным уличным ветром. Однако Адерли это нисколько не помешало разглядывать декоративные шкатулки, пока у Леви завязался разговор с продавцом.

Искусная резьба, инкрустации, эмалированный декор завораживал не искушенный глаз девушки, заставляя забывать о времени, которое она простояла возле прилавка. Посуда с ручной росписью, вазы, картины, игрушки — не полный список товаров, который имелся в ассортименте открывшегося магазина.

Когда Ева перешла в секцию записных книжек, то в ее руках оказался блокнот в кожаной обложке и тиснением в виде герба. Правда о его происхождении девушка ничего не знала, но тактильно обложка была так приятна, что дневник совершенно не хотелось выпускать из рук.

— Хочешь? — почти над ухом спросил тихо подкравшийся Аккерман.

— Он дорогой… — рассеянно ответила Ева.

— И что?! Ты же любишь красивые вещи…

Пройдя на кассу, бывший капитан расплатился и вручил жене небольшой пакетик с приятной безделушкой.

Прийдя домой, девушка еще долго рассматривала тиснение, по-разному поворачивая в руках обложку, чтобы свет падал так, как нужно хозяйке дневника. Все же витиеватый герб напоминал ей цветок, похожий на лилию.

Наблюдая за этой потехой, Аккерман сделал вывод, что девушка действительно была рада новому подарку.

Дальше день прошел относительно спокойно. Ближе к вечеру Аккерман проверил положение дел в магазине и, забрав выручку, вернулся домой к ужину.

Пока Ева увлеченно читала один из журналов, что купила на прошлой неделе, Леви пытался починить звонок входной двери, работающий через раз.

Когда он в очередной раз соединил провода, то услышал характерный звон, оповещающий об успешном ремонте. Однако когда молодой человек слез с табуретки, а звонок вновь раздался трелью по дому, Леви успел разочароваться в своих способностях, обдумывая, где мог допустить ошибку.

Когда звонок коротко раздался дважды, Аккерман, наконец, понял, что у него гости.

Стоило открыть дверь, как его взору предстал мужчина среднего роста, немногим выше хозяина дома, в темном драповом пальто и светлым шарфом крупной вязки. Аккерман внимательно смотрел на его обычное, среднестатистическое лицо, без каких-либо примет и не мог вспомнить, видел ли он его раньше. Карие глаза со спокойствием смотрели на бывшего капитана, и ни один мускул на лице не дрогнул при виде него, словно гость пришел к себе домой.

— Это Вам. — Не дожидаясь слов приветствия, незнакомец протянул конверт.

— От кого? — с опаской, медленно рука Леви потянулась к бумаге, забирая ее из рук гостя.

Так и не ответив, мужчина поправил шарф, а затем быстро спустился с лестницы и повернул по улице налево, оставив хозяина дома в полном смятении.

Разумеется, у бывшего капитана были предположения о личности отправителя.

Плотно закрыв дверь, Леви хотел было отправиться в кабинет на втором этаже, но был пойман на лестнице озадаченной Евой:

— А кто приходил?

— Какой-то мужчина ошибся адресом. — Ответил Леви, пройдя мимо Адерли и начиная подниматься по ступенькам лестницы.

— Что за письмо? — поинтересовалась девушка.

— Не знаю, на почту пришло, — ответил Аккерман первое, что пришло в голову.

Ева недоверчивым взглядом проводила мужа наверх, подумывая о том, как проникнуть ночью в его кабинет и узнать о содержимом письма, если тот не расскажет сам.

Леви с нетерпением закрыл дверь кабинета на замок и сел за рабочий стол, включая настольную лампу. Аккуратно оторвав край конверта, молодой человек достал согнутый пополам лист.

Бумага была плотной и не просвечивала чернила — Кенни такой не пользуется.

Наконец, развернув письмо, Леви увидел анаграмное послание, что своим содержанием однозначно указывало на отправителя:

«

А Т С Р А

О Т Е Р З Е

О Л А Р В П

Р Ч И Н И Е

Д Я Д И Н Р

Г У У Д В Ж

»

Сомнений не осталось. Это письмо ушло из-под пера майора Эрвина Смита.

Взглянув на столбцы, Аккерману пришлось вспомнить азы работы с информацией, с чем он больше сталкивался во время службы.

Перечитав буквы, бывший капитан понял, что, вероятнее всего, использовался метод перестановки. Попробовав чтение через фиксированное или скользящее число букв, пытаясь выявить какие-то закономерности, Леви прикинул допускаемый реальный размер таблицы, ориентируясь, на количество букв в тексте.

Учитывая маловероятность сочетания отдельных букв, Аккерман попробовал найти действительную последовательность столбцов, правильно расставить все строки, ориентируясь по смыслу появляющихся фрагментов текста.

Учитывая два слова первой строки и первого столбца, — Смит зашифровал информацию согласно методу двойной перестановки с использованием двух ключей, в обычном табличном варианте. Составляя вариации из букв первых столбца и строки, Леви путем перебора пришел к выводу, что ключ строки — АСТРА, а ключ столбца — ГОРОД.

Согласно маршруту ключа столбца, Аккерман выстроил начальный порядок, затем побуквенно восстановил последовательность в таблице, и его взору представилось расшифрованное сообщение:

«ЖДУ ВАС В УПРАВЛЕНИИ ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ».

Тяжело выдохнув, Леви сжал листок с расшифрованным посланием, чувствуя, как пульс начинает эхом стучать в висках, а голова кружиться от резко возникшего с выбросом адреналина нервного напряжения. Бумага каждый раз шелестела под подрагивающим кулаком.

Нет, бывший капитан знал, что Смит не отпустит его, но Леви полагал, что у него еще есть время. Его изощренный план должен был дать результат, но пока ответ на его воздействия не был известен. Аккерман надеялся соскочить с «иглы» разведки, при этом окончательно не разрушив отношения с Адерли. Все же, времени почти не осталось.

Открыв настежь окно, запуская в кабинет морозный декабрьский воздух, Аккерман пытался привести чувства в порядок, каждый раз, глубоко вдыхая его носом и шумно выдыхая через рот. Минута подобной терапии помогла унять внутреннюю дрожь, что охватила сердце и разум бывшего разведчика.

Вернувшись к письменному столу и расправив скомканный лист, хозяин кабинета, разорвал тот на мелкие клочки, а оригинал спрятал среди страниц одной из многочисленных книг его личной коллекции.

К тому моменту, как Аккерман зашел в спальню, Ева переодевалась, готовясь лечь спать. Присоединившись к супруге, бывший капитан слышал, как она засыпала, несколько раз меняла позу, а сам меланхолично рассматривал тени, отбрасываемые от занавешенного окна.

Под лунным светом привычные уличные предметы и достопримечательности принимали абсурдные силуэты, а искаженные пропорции давали вдоволь разыграться впечатленному воображению. Леви смог уснуть только под утро, когда усталость измором взяла его разум в царство сна.

Утро каждого дня начиналось с лучей ярко оранжевого солнца, и порой в них можно было разглядеть и оттенки желтого или красного цветов.

Изморозь, окутавшая все вокруг, превратив предметы и улицы в глазированные белые статуи, медленно погружала Лион в зимнюю спячку. Вечерами было особенно холодно, гуляли сквозняки, пронизывая старые постройки, заставляя жителей этих домов доставать шерстяные пледы. Городская котельная только недавно начала работать в полном режиме, и пока что не все дома были прогреты настолько, чтобы жильцы ощущали себя комфортно. Однако ближе к Рождеству начало теплеть, оттаявшие жители вздохнули с облегчением, и праздничного настроения стало с лихвой.

Вечером, вернувшись после работы, Адерли встретила мужа в зале. Он сидел в кресле, сосредоточенно смотря на какую-то точку, словно что-то обдумывал.

— Иди ужинать, еда стынет. — Мельком взглянув на жену, оповестил молодой человек.

— А ты что, не будешь? — легонько улыбнувшись, предвкушая желанную трапезу после тяжелого трудового дня, спросила Ева.

— Не голоден.

— Ладно… — немного расстроившись, Адерли решила не зацикливаться на немногословности Леви.

«Неужели это из-за письма?»

Этой ночью Ева несколько раз просыпалась, отмечая, что Аккерман не спал. Даже утром, пока девушка собиралась на работу, у нее не получилось проникнуть в кабинет, Леви проснулся с ней и все утро провел в любимом кресле-качалке в зале.

Адерли не смогла сдержать поток идей в голове, примеряя прообраз содержания каждой, что могла вызвать такую реакцию. Решив, что будет лучше узнать причину у первоисточника в более неформальной обстановке, девушка приступила к ужину.

Она никогда не говорила, но была рада, что возвращается с работы позже Леви, потому что он отлично готовил. Для него же было отрадой то, что жена обожала идеальный порядок и чистоту так же, как и он сам.

Закончив трапезу, Ева навела порядок в столовой, а после решила заранее подготовиться к началу новой рабочей недели, застирав халат и больничную униформу. Провозившись около часа, девушка, наконец, закончила и обессиленная собиралась подняться на второй этаж, но Аккерман, стоявший возле лестницы остановил ее:

— Ева, можно тебя?..

Он смотрел на нее, как никогда прежде, — взволнованно. Адерли никак не могла понять, что у него на уме. Раньше ей хватало посмотреть ему в глаза, как тут же понимала, что его что-то гложет, но сейчас он был совершенно не читаем.

— Да, конечно, Леви.

Последовав за мужем в зал, она села напротив него, а хозяин дома вернулся в свое любимое кресло.

— Я на счет произошедшего прошлой ночью. — Переведя дыхание, молодой человек начал этот нелегкий для него разговор. — Я обманул тебя, сказав, что гость ошибся домом, потому что он как раз пришел по адресу. На самом деле его задачей было — передать мне послание, и если коротко, то суть его в том, что у меня больше не получиться быть идеальным мужем для тебя…

— Подожди… Что?! — растерянно воскликнула Ева, не сразу понимая из сумбура тему разговора.

— Я должен тебе все рассказать. У меня больше нет возможностей, сил и времени, чтобы и дальше скрывать от тебя слона в посудной лавке.

Ева дернулась, переполняемая возмущением, но Леви жестом попросил ее остановиться и вернуться в объятия мягкого кресла.

— Ты ведь знаешь, что когда я служил в Алжире, то работал с партизанами. — Снова начал Аккерман. — Сама понимаешь, что я с ними не за чашкой чая вел переговоры. Я пытал их. Часами, сутками и неделями. Почти всегда эти люди вели себя одинаково, храня свой секрет. Их глаза были полны смирения и принятия своей судьбы. Они просто ждали и вожделели, когда смерть заберет их. Отчаяние, что поглощало некоторых, убивало быстрее, чем боль, испытываемая от моих рук. — Увидев испуганный взгляд Адерли, он осекся. Леви никогда не говорил с женой на подобные темы. — Но были и те, в чьих глазах не потухал тлеющий огонек, поддерживающий в них жизнь. И грело их смертную душу отнюдь не мысли о свободе и независимости их государства. Они думали, представляли то, что им было дорого.

Ева стала дышать глубже и тише, медленно вдыхая порции воздуха, не сводя взгляда с мужа. Она всегда была открытым человеком, и увидеть на ее лице сострадание для Леви не было чем-то удивительным. Только он его не заслуживал.

— Спустя несколько лет я в полной мере испытал на своей шкуре эти ощущения, когда разведчики пытали меня. Боль не угасала ни на секунду, выворачивая изнутри, сводя сума, доводя до шокового состояния. Тело изнывало от импульсов, проходящих по нервным окончаниям. Я терпел все, что бы они со мной не делали. Я верил, что если переживу все это, то искуплю свою вину и смогу жить спокойно.

— Леви, зачем ты мне это рассказываешь? — стараясь скрыть нервозность и тревожность от сказанного, Адерли старалась выровнять интонацию, которая подрагивала.

Аккерман проигнорировал ее вопрос, не прерываясь от намеченной речи, что обдумывал эти пару дней. На секунду Леви схватился за больную ногу, которая начала ныть спустя долгое время спокойствия. Но была ли эта боль реальной?

— Я всегда вспоминал тебя. Нашу семью. Это единственное, что могло помочь забыться, сидя в допросной. Я воображал себе тихие будни, когда бы приходил с чайной магазина и ждал, когда вернешься ты. Еще представлял, что скоро ты подаришь мне наследника, и я займусь отделкой детской на втором этаже. Да, в моих мечтах был именно мальчик. — Начал взахлеб, с непонятным упоением твердить Аккерман: — Я хотел, чтобы у меня была полная семья, с малышней и бессонными ночами.

Ева часто заморгала, пытаясь сдержать подступающие слезы, и, в конце концов, быстро вытерла глаза рукой, убирая лишнюю влагу.

— Но знаешь, сейчас я понимаю, что этим глупым вещам не суждено сбыться. — Он перевел взгляд с пустоты на Адерли, наблюдая за реакцией девушки. — Если у меня будет ребенок, то и этого Аккермана будут преследовать. Всю его жизнь. Так же как и меня, Кенни, мою мать… Всех… Я не хочу этой жизни для своих детей!

— Подожди… Почему тебя преследуют? Кто? — внезапно спросила Ева. За все эти годы, она не замечала того, чтобы ее муж от кого-то скрывался.

— Ты, наконец-то, задаешь правильные вопросы! — Горько ухмыльнувшись, ответил Леви, готовясь к реакции жены на, очевидно, самую ответственную часть беседы. — Меня преследуют потому, что я… Я — сын офицера гестапо СС Нацистской Германии.

— ЧТО?! — Почти сорвалась на крик Адерли, не веря своим ушам.

Леви отвел взгляд, не в силах смотреть на свою любимую. Ева мигом пересела к нему ближе и схватила его за руку, заставляя повернуться. Ее встревоженный взгляд требовал как можно больше информации.

— Почему ты не рассказал мне этого раньше?! — она снова почти сорвалась на крик.

Хрипло набирая воздух в легкие, она явно готовилась, думая говорить ли следующие слова:

— Знай, я это…

— Вот именно! Зная это, ты бы со мной даже разговаривать не стала! И правильно сделала бы! — перебил ее Леви, повысив голос. — В 1968-ом меня обвиняли не по делу Красного Мая, как я говорил тебе… Меня считали главным подозреваемым в сокрытии врага народа: устроившего геноцид в военное время и ныне американского шпиона. Уж лучше бы я был леворадикалом, да?

Девушка застыла, словно статуя, погруженная в воспоминания ее прошлого в совместной жизни с Леви. Ее глаза смотрели в одну точку, лицо и вовсе не выражало эмоций, а руки уже не так крепко сжимали кисть мужа. Ее выводы твердили лишь о том, что вся их жизнь — обман. Он не был с ней честен и одного дня.

— Именно поэтому мы с тобой не можем пожениться, завести общего ребенка, жить как нормальные люди… — начал перечислять Аккерман, давя на все проблемы, что мертвым грузом весели над ними эти несколько лет, — …как только нас станет связывать хоть один документ или упоминание, ты станешь завидной мишенью в поле зрения разведки. Они без зазрения совести, станут использовать тебя против меня…

Тут же вспомнив все спорные ситуации, что были в их жизни, связанные с упомянутыми проблемами, Леви недовольно хмыкнул, отмечая, как стало тяжело на сердце после их произнесения.

— Ну что, все еще хочешь разделить со мной все горести и радости? — без удовольствия, спросил бывший капитан. — Хочешь носить мою фамилию и перенять тот груз, что она несет? Мало было, когда разведка приходила к тебе, как к себе домой?!

— Леви, прекрати! — заплакав, не выдержав столь сильного давления, Ева встала, пройдя несколько шагов, теперь нелепо крутясь возле дивана, не решаясь выйти из зала.

— Прекратить? Никого не заботило, что я испытывал, когда те ублюдки пытали меня, и я так же требовал их «прекратить». Знаешь, я больше, чем уверен, что для тебя это лишь страшный сон, ты ведь и понятия не имеешь о том, о чем я говорю…

Прикрыв рот свободной рукой, девушка начала рыдать. После этих слов она вспомнила свежие шрамы на теле Леви, после того как он вернулся, год скрываясь от разведки. Она действительно лишь смутно представляла, что с ним могли делать эти изверги. О таком не говорили, не писали и не показывали в кино. Об этом можно было узнать лишь сев за стул в допросном кабинете.

— …ты жила спокойной жизнью, а я лишь выживал. Всю свою жалкую жизнь я пытаюсь выжить, и мне это пока что удается, но черт возьми! Ради чего я так стараюсь?!

Аккерман подскочил с места, подойдя к мечущейся Еве, продолжая этот нелегкий разговор.

— Думаешь, я не пытался исправить все?! Да, я стал виновен с того момента, как родился, а почувствовал это, как только ребенком начал что-то понимать об этом мире. Я ничего не совершал, но уже чувствовал тот грех, который несет кровь, что течет в моих жилах. Лучше бы моим отцом стал грязный, никчемный алкаш, но не штурмбанфюрер французской айнцзацгруппы! Этот ублюдок наверняка убил тысячи людей, замучил их в лагере, пытал до смерти в камере! А может, именно он отдал приказ солдатам, которые нашли и убили твоего отца, пока вы всей семьей скрывались, избегая лагерной ссылки?! Ты хоть понимаешь, какого жить, осознавая, что ты кровью связан с этим человеком?!

Она не смотрела на него, не в силах поднять голову. Леви не сводил глаз с покрасневших щек, носа и капель, что стекали из глаз, мокрыми дорожками доходя до подбородка.

— Я считал, что если пойду в армию, то чувство вины уйдет, и смогу жить спокойно. Я отплачу за грехи, которых не совершал, но которые мертвым грузом висят на моей душе. И знаешь, что я делал во время службы?

Адерли молчала, продолжала плакать, не в силах сказать что-либо.

— Я пытал и убивал местных партизан, как делал мой папаша во время войны. Ирония, да? — на мгновение Леви усмехнулся своим мыслям, но позже продолжил: — Я был палачом для этих людей, каждый день насквозь пропитывался их страданиями, ненавистью, болью…

— Ты делал это во имя Франции! — резко напомнила как всегда патриотично настроенная Адерли.

— Ева… — осознавая, что она не понимает тех мук, что он прошел, о каких пытается ей донести, он все же решил продолжить, — …во имя Франции, говоришь? — подняв голову к потолку, он словно обратился ко всем, не только к своей жене. — Тогда мой отец совершал эти бесчинства во имя Рейха. Получается, он был прав?

— Нет, он убийца! — встрепенувшись от подобных безумных идей, Ева снова начала искать оправдания. Разумеется, она вспомнила события своего печального детства. — Он убивал невинных и…

— Я убивал людей, которые хотели быть свободными… — перебил ее Аккерман. — Так в чем же, правда? Кто виноват на самом деле? Виноват ли Я?

Все перевернулось вверх дном.

Ева знала ответ на вопрос Аккермана, но не могла произнести его вслух. Ей было страшно.

Страшно от того, что больше ничего не будет как прежде. Ее любовь, годами идеализированная, посвященная только одному человеку, разбилась как фарфоровая ваза, расколовшись на мелкие детали, напоминая этим пазл, который нет возможности собрать и склеить.

Ей хотелось, как маленькой девочке, убежать и больше не сталкиваться с этой огромной проблемой, что нависла над их семьей. Но она уже давно взрослая женщина и должна решать проблемы подобающим образом.

Однако так говорил только разум, а ноги вели ее прочь из комнаты, минуя коридор между комнатами, войдя в столовую. Адерли оставила Аккермана одного, блуждающего по залу, не в силах заставить себя находиться рядом с ним в одной комнате. Вспоминая все сказанное ранее, она анализировала, пытаясь понять, как же ей теперь относиться к нему?

Из раздумий девушку вывели приближающиеся шаги хозяина дома.

— Вот видишь, я был прав.

— Ч-что?

Аккерман с досадой смотрел на жену, понимая, что окончательно ее потерял.

— Ты бы со мной разговаривать не стала, знай, что я — нацистское отродье.

— Леви, все не так как ты…

— Тогда почему ты ушла? — подходя почти в плотную, спросил мужчина.

— Я… — Адерли начала глубоко и прерывисто дышать, чувствуя истерический ком, что вот-вот скатится с высокой горы. — Я…

— Я противен тебе? — громко шепча в губы, решил спросить напрямую Аккерман.

— Н-нет. — Почти сжавшись, желая пропасть, ответила Ева.

— Тогда почему ты дрожишь? Ты боишься меня? — с грустью констатировал мужчина.

— Леви, пожалуйста…

— Ева, — обратился он к ней, взяв ее за руку, и немного надавил на запястье, чтобы та посмотрел ему в глаза. — Поцелуй меня и скажи, что по-прежнему любишь, и что у нас все будет как раньше…

— Леви, я тебя… Я т-тебя… — громко разрыдавшись, девушка больше не смогла произнести ни слова, отрицательно мотая головой.

Лицо Аккермана исказила гримаса злости и боли, что он очередной порцией получил за сегодняшний вечер. Нокаут. Это мерзкое чувство стало невыносимым, и больше не было ничего, что могло бы его унять. Его чаща была переполнена.

— Как же быстро ты забыла о своих чувствах ко мне… — схватив Адерли за плечи, принуждая учавствовать в беседе, Леви начал тормошить ее, даже не придавая значения то, с какой силой он это делал. — А может, их и не было? Может, ты использовала меня? ОТВЕТЬ МНЕ ХОТЬ ЧТО-ТО!

— Отпусти меня! — выкрикнула девушка.

Она подняла до этого опущенные глаза на мужа и не смогла узнать его. Это был совершенно другой человек. Он выражал все ужасное, что могло быть в человеческой натуре. Глаза прожигали в ней дыру, окутывая пламенем ненависти. Он находился настолько близко, что она чувствовала его дыхание, что постепенно приходило в спокойный ритм.

Но его состояние было совершенно далеко до этого. Неужели он…

Нет, ее Леви никогда бы так не поступил с ней. Для него она была самой большой ценностью в его жизни…

Как только Аккерман начал поднимать руки, Адерли решила действовать первой. Оттолкнув молодого человека от себя, она побежала в противоположную сторону столовой, где находилась дверь в подвал. Ева неосторожно отодвинула защелку на двери, попутно зацепив и сломав ноготь, а затем успела скрыться за спасительной дверью. Послышался звук закрывающегося замка.

Леви в пару шагов пересек расстояние до двери в подвал и попытался открыть ее. Ярость от предательства одолела его разум, словно пеленой окутав его; он не отдавал отчета своим действиям. Дверь не поддавалась, от чего мужчина ударил ее ногой, тем самым, вызвав новый вскрик от напуганной Евы.

— Открой дверь!

— Ни за что! — закричала Адерли, наощупь спускаясь с лестницы.

— Мы не договорили!

— Мне больше не о чем с тобой разговаривать!

Кромешная темнота заполняла пространство вокруг, принимая в свои густые мрачные объятия испуганную девушку. Дверь приходила в движение, сотрясаясь от ударов бывшего капитана, что безуспешно пытался открыть ее.

— Черт! — последний раз, с силой ударив дверь, выругался Аккерман.

Ева тут же услышала отдаляющиеся шаги и грохот захлопнувшейся входной двери.

Леви выбежал из дома, оглядываясь по сторонам, но в упор не видел прохожих, которые спешили домой после работы, то и дело задевая кого-то на пути. Он чувствовал, что теряет контроль над своими действиями от тайфуна чувств, которые сейчас испытывал. Свернув на первом же повороте, желая как можно дальше уйти от дома, он, наконец, сменил темп, с бега переходя на быстрый пеший ход.

Он чуть не ударил ее…

Гнев самым первым захватил власть в распыленном сознании, занимая место адекватности и осознанности. Ее глаза полные испуга выражавшие благоговейный страх за свою жизнь, смогли в последний момент отрезвить его, словно окатив ледяной водой, не дав совершить то, о чем бывший капитан сожалел бы до конца своих дней.

После гнева обида, будто едкой тягучей жижей, смешивалась с кровью и растекалась по венам, пробирая этим чувством каждую клеточку тела.

Он боялся итога их разговора. Но понимал, что это один из вариантов исхода.

Он надеялся, что все закончится не так. Но осознавал, что чудес ждать не стоит.

Наивность погубила его.

Смеркалось, фонари стали освещать вымощенные камнем улочки.

Бездумно проходя по улицам полупустых кварталов, только через час пути Аккерман понял, куда ведут его ноги, — в этом направлении будет то самое место, где он вырос. Он в противоположном районе, уже достаточно далеко от дома. Его родной неблагополучный квартал — сгусток людской боли и страданий, каким он сам является в данный момент.

Леви приходил сюда каждый раз, когда в его жизни наступала такая черная полоса, что казалось, она будет нескончаема. Его словно магнитом тянуло в это место, где он провел самые тяжелые годы своей жизни.

И теперь, неспешно прогуливаясь в пока еще безопасной зоне, не заходя на территорию нищих и торговцев, Аккерман стал думать о дальнейшем. Несмотря на то, что любовь всей его жизни отвергла его, узнав столь горькую правду, он наивно надеялся, что спустя время они снова будут вместе. Она вернется к нему.

Посмотрев вперед, Леви увидел неспешно идущую женщину, которую то и дело покачивало из стороны в сторону. Юбка ее длинного платья колыхалась на ветру, вплотную прилегая к ногам. Полы пальто аналогично поддавались воздействию стихии, сверкая яркой подкладкой. Она была высокого роста, вероятно, на голову выше бывшего капитана, волосы распущенны, но челка убрана назад. Чем ближе незнакомка подходила к Аккерману, тем яснее становилось ее бормотание, оказавшееся напевом песни.

— С дороги, коротышка! — выпалила женщина, в очередной раз сильно покачнувшись.

Дама начала терять равновесие и чтобы не упасть, решила остановиться, расставив руки в разные стороны, а затем и вовсе схватившись за плечо Аккермана, что успел поравняться с ней, нависла на нем, пытаясь удержать баланс.

— Протрезвей сначала… — почувствовав характерный запах, мерзким шлейфом исходившим от нее, ответил Леви, пытаясь одернуть ее руку.

— Чего?! Учить меня вздумал?! Ты хоть школу закончил?.. — насмехаясь, продолжила незнакомка.

— Иди, куда шла… — гневно выпалил парень, с трудом одергивая ее руку.

— Ай, больно! — воскликнула женщина. — Как ты со мной обращаешься? Я же женщина…

— Кто-кто? — решил съязвить в ответ бывший капитан, сомневаясь, что женщины могут себя так вести.

По-крайней мере, порядочные.

— Да, женщина! — разозлилась изрядно выпившая незнакомка, хлестко ударив молодого человека, попадая тому в грудь. — А у тебя, наверное, ее никогда и не было? Чтоб нормальная женщина да с таким низким…

Дама звонко рассмеялась, привлекая лишнее внимание малочисленных прохожих.

— Проваливай! — оттолкнул от себя неприятную личность Леви.

— Ой, обиделся… Знаешь, а я сегодня добрая — хочешь за грудь дам подержаться? Ты ведь таких и в жизни не видал! Узнаешь, что это! Ха! — вновь заливаясь смехом, незнакомка вплотную приблизилась к Леви, схватив его за руку.

От неожиданности, Аккерман не сразу понял, для чего она схватила его, но как только ладони почувствовали ткань платья молодой человек, перехватил ее руки и стал тормошить, пытаясь немного отрезвить разум дамочки.

— Вали домой, стерва, и чтобы я тебя больше не видел!

— Эй, что здесь происходит?! — раздались голоса позади незнакомки.

Аккерман выглянул из-за спины наглой женщины и увидел двух жандармов, которые патрулировали улицы.

— ОН МЕНЯ БЬЕТ! — с надрывом прокричала она, от чего Леви оторопел, застыв на месте. — ПОМОГИТЕ МНЕ!

Жандармы тут же принялись их разъединять, вдвоем накинувшись и удерживая Аккермана, который сначала не стал сопротивляться.

— Он напал на меня! — вытирая влажную щеку от слез, дамочка стала прикрывать свое тело пальто, натягивая его полы его более чем нужно.

— Она лжет! Я не трогал ее! — Тут же, ответил бывший капитан, пытаясь вырваться их хватки сотрудников жандармерии.

— ОН ИЗБИЛ МЕНЯ! Вы же все видели!

Эти слова подействовали на сотрудников как красная тряпка на быка: они мигом завели руки Аккермана у него за спиной и застегнули наручники.

— Что вы делаете?! Отпустите меня! Я не трогал ее!

— Расскажешь об этом комиссару! — злобно выпалил один из патрульных, толкая молодого человека вперед.

Самый крепкий и высокий стал вести Леви, а его товарищ подошел к женщине, предложив платок и пытаясь успокоить наигранную истерику. Хотя жандармы и купились на это представление.

— Мадам…

— Мадмуазель! — поправила она, шмыгнув носом.

— Мадмуазель, пройдемте с нами в участок для дачи показаний.

— С радостью! Такого ублюдка, как он, нужно держать за решеткой! Боже, если бы вы не пришли, он бы изнасиловал меня!

— Закрой рот, потаскуха! — приказал Леви, тут же получив удар в правый бок от ведущего его сотрудника жандармерии.

Леви безуспешно пытался объяснить ситуацию, однако ему не верили.

Под гневные выкрики потерпевшей, Аккермана довели до участка, почти затолкав в тесный изолятор, в котором уже сидело несколько человек, оценивающим взглядом встречающих их нового гостя.

Комментарий к Другой человек. Часть 2

Всем привет, мои котики! Извиняюсь за продолжительное отсутствие части, но боюсь, что и следующая глава выйдет не раньше середины-конца июня месяца.

У автора много работы+прицепом началась летняя сессия, прошу понимания.

Осталось две части и финальная глава, готовьтесь, будет жарко :D

Как всегда жду ваши “лайки”, “отзывы”, “афтор проду”

========== Цена жизни. Часть 1 ==========

У каждого ли человека утро начинается с горячего чая или с кофе и круасана с шоколадом? Отнюдь, подобное подходит лишь персонажам романов или героям кинокартин, где все действия режиссируют.

Сидя в изоляторе временного содержания, Аккерман ждал, когда часы пробьют девять утра, что будет означать начало рабочего дня, и его, наконец, поведут на допрос к комиссару.

Помимо установления справедливости, что, безусловно, важно, больше радовало бывшего капитана то, что не придется зажимать нос платком, как только бомжеватой наружности мужчина, от которого разило чем-то крайне неприятно пахнущим, решит перевернуться. Леви совсем не хотелось разбирать эту симфонию запахов, слившихся в зловоние, что еще долго будет преследовать бывшего капитана. Кажется, весь первый этаж отделения жандармерии пропитался им.

Неосознанно, Леви вспомнил юношеское прошлое в трущобах. Тогда схожий запах витал во всем квартале, где старался выжить Аккерман.

Дежурный явно скучал, изредка переводя взгляд на заключенных, дожидаясь конца смены. Мужчина в самом расцвете сил большую часть времени буравил взглядом циферблат часов, установленных возле входа в отделение. Интересно, он надеялся, что под его чутким взором они ускорят темп?

Так или иначе, некоторые сотрудники неохотно приходили раньше нужного времени. Они спешили разобрать новые дела или подтянуть старые для сдачи в архив, чтобы не пришлось заниматься ими на выходных.

— Ну, здравствуй, крысеныш! — гулкие шаги затихли возле решетки, а знакомый голос эхом отразился по полупустому первому этажу. — Мне, конечно, приятно увидеть тебя, но, если честно, — не здесь и не по такому поводу. Какого хера с тобой произошло? Чем тебе та дамочка не угодила?

— Кенни…

Дежурный всполошился, не ожидая подобного интереса от самого загадочного комиссара жандармерии, которого все остерегались, как огня. Молодой мужчина набрался смелости, решая выяснить причину, ведь стало понятно, что комиссар Кенни Аккерман успел ознакомиться с деталями дела, что несколько превышало его должностные обязанности:

— Комиссар, — встав из-за рабочего стола, обратил на себя внимание дежурный, — в ваши полномочия не входят дела об…

— Да захлопнись ты! — бегло оглянулся назад Кенни, усталым взглядом усмирив сотрудника. — Сиди, вон, газетку читай и не перечь старшим по званию!

Дежурный, хмыкнув, проглотил обиду и снова неохотно перевел взгляд на часы, не желая спорить с самым неприятным сотрудником жандармерии. Разумеется, он знал, чем занимался этот человек в далеком прошлом и, как и все, недоумевал — от чего этому бандиту доверили такую должность. И нужно признать, слышать от него дерзости, связанные с должностным положением в жандармерии, было унизительно. Однако теперь все внимание дежурного было сконцентрировано на подслушивании разговора.

— Ну? — Выжидающе кивнул старший Аккерман, смотря на племянника сквозь решетку. — Может, объяснишь причину того, почему мне звонят посреди ночи, отрывая от занятной блондинки, чтобы я вместо того, чтобы заняться с ней житейскими делами, должен срываться и мчать сюда?

— Я рассказал ей… — убрав платок от носа, почти полушепотом ответил Леви.

— Чего? Кому?! — не выспавшись, комиссар хотел услышать четкий ответ, а не пытаться установить причинно-следственную связь; на это у него впереди рабочий день.

— Еве… Я рассказал ей всю правду… Кто я, чем занимался, и почему на самом деле меня задержала разведка…

— А что она..? — нахмурившись, предполагая реакцию жены племянника, решил уточнить комиссар.

— А она, скорее всего, уже собирает вещи, чтобы как можно скорее сбежать от меня…

— Леви…?

— Я не трогал ее! — смотря прямо в глаза комиссара, ответил бывший капитан, догадываясь, что тот хотел спросить. — Я сбежал из своего же дома, чтобы в порыве злости не «наломать дров»… Прогулялся, охладил пыл, а потом… Та пьяная сучка просто оклеветала меня!

— Я не могу ручаться за твои слова, но если ты ее не сильно покоцал, то отделаешься минимальным сроком или работами. Это не страшно…

— Да, Кенни, это не страшно… Учитывая, что я ни в чем не виноват. — Утвердительно ответил Леви.

Все же, состояние бывшего капитана напомнило старшему Аккерману то самое, которое было в день похорон сестры. То же выражение лица — полное скорби, в глазах горит отчаяние и заметно, как тлеет надежда на что-то хорошее в жизни ребенка.

Кенни понимает, что племянника совершенно не страшит учесть оказаться в тюрьме. Гораздо хуже для него осознаниетого, что жена выбрала другой путь развития их отношений. Тот, который он не хотел принимать. Тот, от которого гасла любая надежда в глазах повзрослевшего парня.

Если тогда Кенни смог помочь малышу Леви не чувствовать утрату так сильно, пытаясь заменить ему родителей, то сейчас так просто его проблемы не решить.

— Я что-нибудь придумаю… — начал комиссар.

— Не нужно… — перебил Леви, поднимаясь с насиженного места, подходя к решетке, кончиками пальцев ухватываясь за металлические прутья. — Лучше оставить все как есть…

— С каких пор ты сопли распустил, слабак!? — вспылил Кенни.

— А с каких пор тебе есть до меня дело? — воскликнул Леви. — Помнится, в детстве, когда ты меня бросил, тебе было плевать, что со мной станет, так что с тех пор изменилось? Стареешь?!

— Из меня никогда бы не вышло хорошего отца…

Леви хотел ответить, но в последний момент замолк.

Ответ, что мучил всю его сознательную жизнь, оказался слишком… Прост?!

Кенни… Он боялся…

Оказывается, даже в нем, человеке, что унес жизни стольких людей, было что-то человечное — он не хотел воспитать в нем такую же пропавшую душу, как и он сам.

С последней их встречи в гетто, мысли, о том, что Леви сделал что-то неправильное, чем и расстроил дядюшку, решившего оставить бесполезного племянника, не давали ему покоя.

На протяжении всего времени, что они жили вместе, младший Аккерман много раз слышал от Кенни:

— В нашем мире уважают тех, кто наглядно показал, что нет никого сильнее. Сила — вот, что главное!

И когда он взглядом провожал Кенни, молча глядя ему в спину, Леви думал, что недостаточно силен. Настолько недостаточно, что дядюшке стыдно за него.

Младший Аккерман оттачивал навыки, стараясь прийти к совершенству. Тренировки закреплялись побоями местных бандитов, получением продовольствия и громкой славой, о нем — сильнейшем сопляке на районе.

А Кенни Аккерман будто совсем пропал из этих гиблых мест, где они жили. Никто не видел и не слышал о нем…

Несколько лет Леви пытался найти его, но результата не было. Он даже подумал, что дядюшка действительно сгинул, пока не случился инцидент с припасами. Тогда Кенни вещал от имени власти. Леви наблюдал за его работой и тем, как он расправлялся с обезумевшими босяками.

Он был близко, но не подошел к родственнику.

Тогда Леви боялся подойти к Кенни, хоть и хотел задать один очень важный, но простой вопрос. Единственное, что его останавливало, — ему казалось, что он знает на него ответ.

На самом же деле, тогда, когда юный Леви самостоятельно разобрался с очередным по счету ублюдком-торговцем, Кенни понял, что может оставить племянника со спокойной душой, — он точно не закончит, как его младшая сестра.

Но теперь, когда Леви услышал ответ, о котором он даже и подумать не мог, младший Аккерман почувствовал, будто что-то перестало связывать ему руки.

Эти оковы назывались — страхом перед родителем.

Хоть Кенни и не был его настоящим отцом, но он был тем, кто воспитал его и заботился о нем. Именно старший Аккерман открыл для него этот мир — пусть тот и был гиблым, соответствующим таким оборванцам, как он и сам Леви.

Сейчас бывший капитан понял, что его внутренний обиженный ребенок, наконец, перестал таить злобу на дядю.

Осознавая это, он смог вдохнуть полной грудью, и, внезапно, ему стало легче.

— Если что, требуй позвать меня. Уж я-то им всем глотки вскрою…

— Спасибо, Кенни… — с толикой воодушевления ответил Леви.

Кивнув, комиссар медленно отошел от стальных прутьев, разделяющих его и последнего человека, кто ему был хоть немного дорог, грустно смотря на племянника, словно видит его в последний раз. Удаляясь от камеры, он ни разу не оглянулся, не желая видеть, как затухает фитиль его жизненных сил.

Конечно, пусть в жизни Леви разрешилась давняя загадка, что терзала его сердце и разум, но новая слишком быстро напомнила о себе, не давая раствориться в эйфории.

До начала рабочего дня старший Аккерман сумел выяснить, кто из комиссаров по распределению взял дело племянника, дождавшись окончания утренней летучки.

Им оказался комиссар Мосс — мужчина был на несколько лет младше Кенни, и что было важно для последнего, не имел к нему резкой неприязни. Объяснив ему ситуацию, он решил вместе с ним ознакомиться с делом. Посмотрев на заявление жертвы, а после, решив встретиться с ней лично, Кенни расспросил коллегу о возможном исходе этого дела.

Пока жандармы вели бурное обсуждение, увлеченные, они и не заметили, как в кабинет комиссара Мосса, постучавшись, вошел высокий блондин в униформе, принадлежность которой выдавало в нем работника другой государственной структуры.

— Какого хера ты здесь делаешь, Белоснежка? — насторожившись и тут же выпрямив спину, словно готовясь к обороне, на духу выпалил Кенни.

— Доброе утро, комиссар Мосс, комиссар Аккерман, я — Эрвин Смит — майор разведывательного управления. Ознакомьтесь!

Проигнорировав оскорбление от старшего Аккермана, Эрвин Смит подал ведущему дело бывшего капитана разрешение о предоставлении доступа к нему. Комиссар Мосс с недоверием взглянул на документ, внимательно вчитываясь в содержимое.

На его памяти это был третий раз, как иные структуры имели власть над ходом расследования, которое он вел, и всегда — это означало серьезный прецедент.

Получив разрешение на копию документов, Смит удалился из кабинета.

— Черт!.. — недовольно протянул Кенни. — Если он здесь, значит, хочет, чтобы Леви опять был на крючке!

Когда на часах было «10:42» бывшему капитану Аккерману разрешили покинуть изолятор для дачи показаний и оформления дела о нападении, случившимся этой же ночью.

Аккерман шел впереди, выполняя указания, что отдавал жандарм. Подойдя к кабинету, сотрудник поравнялся с подозреваемым, и трижды постучал, позже услышав разрешение.

Войдя в кабинет, дежурный указал на стул, стоящий напротив стола, за которым сидел комиссар Мосс. Леви неспешно прошел внутрь, бегло осматривая убранства и послушно сел, ожидая дальнейших указаний.

Кабинет был небольшим. В нем едва могло расположиться два хороших стола, поэтому столы комиссара и стенографистки стояли почти впритык. Темно-зеленые обои — угнетали, навевая лишнюю угрюмость при одном только взгляде на стены.

В левом углу, у окна стоял небольшой шкаф из темного дерева, который хранил на своих полках отложенные до лучших времен дела. Он больше напоминал маленький гроб, чем офисную мебель. Его гротескный вид с резьбой по дверцам и шпилями на ручках из кованого железа контрастировал с остальным кабинетом, и создавалось впечатление, что его сюда привезли по ошибке.

Ведущий его дежурный отрапортовал, и после этого комиссар отыскал среди небольшой стопки бумаг нужную папку. Мельком глянув документы, жандарм начал допрос. Впервые за долгое время ему действительно было интересно услышать версию подозреваемого. Это дело приняло лихой оборот и вдохнуло нотку интриги в рабочую рутину.

Разумеется, версия Леви в корне отличалась от показаний потерпевшей, чему комиссар не особо удивился.

Еще до допроса, пообщавшись с потерпевшей, Мосс выяснил, что дамочка, написавшая заявление на бывшего капитана, была голубых кровей, что конечно не умаляло ее любви к веселью и выпивке. В купе с вздорным характером, она всегда считала, что может позволить себе любую пакость, чтобы потешить свое самолюбие.

Леви просто не повезло.

Сам комиссар Мосс предположил, что если Аккерман действительно не причастен к нападению, то полученные синяки можно объяснить тем, что эта женщина заработала их еще во время веселья, и если бы она вернулась в подобном виде домой, то ее похождения могли бы быть раскрыты.

На его месте мог быть любой.

Помимо уставшего голоса Леви, за ночь не сомкнувшего глаз, и комиссара, что изредка стучал колпачком ручки о затертую поверхность стола, в кабинете сидела молодая стенографистка, печатавшая на машинке каждое слово Аккермана, ни на секунду не прерывая монотонную симфонию, лишь изредка меняя бумагу.

Она была слишком светлой для этого кабинета — выбеленные волосы и кожа, полупрозрачные голубые глаза и одежда в бежево-коричневых тонах делали из нее сплошное белое пятно. Кажется, таких, как она называют — альбиносами.

Однако Леви за весь допрос бросил лишь один короткий взгляд на юную особу, подмечая, что еще не встречал таких людей.

— Месье Аккерман, вы признаете свою вину? — стандартно спросил комиссар Мосс.

— Нет. — Леви старался давать односложные ответы на протяжении всего допроса, чтобы его слова не могли интерпретировать в угоду дела.

— Готовы ли вы сделать чистосердечное признание?

— Нет.

— У вас есть тот, кого предупредить о том, что вы задержаны?

— Да, я бы хотел позвонить своей жене.

— К сожалению, вы этого сделать не можете. Говорите номер, я сделаю это сам.

Выслушав и набрав номер, комиссар ожидал, когда же хозяйка подойдет к трубке, но пока что были только гудки. Повторив процедуру набора номера телефона несколько раз, комиссар предположил, что жена Леви могла быть на работе, но сам Аккерман отрицал это, точно зная, что у нее был выходной.

Комиссар продолжил допрос, уточняя необходимые детали, попутно вновь набирая номер хозяина дома.

Начиная перебирать варианты, Леви никак не мог придумать стоящей причины для того, чтобы не взять телефон на протяжении часа, пока он давал показания, а сотрудник жандармерии занимался его делом и обработкой показаний потерпевшей.

Конечно, если Ева уже собрала вещи и покинула дом, то все вставало на свои места.

А вдруг…

— Знаете, я бы хотел проехать к вам домой и навестить мадмуазель Адерли лично. — Внезапно оповестил Мосс.

— Ваше право, — тихо отозвался бывший капитан.

Записав адрес, комиссар подготовился к поездке, перед этим передав Леви в руки нового дежурного, чтобы тот вновь поместил подозреваемого в изолятор.

Взяв в свое сопровождение недавно зашедшего в отделение лейтенанта, комиссар уже надевал плащ, когда услышал короткий стук в дверь, после которого вошел другой лейтенант.

— Дело Леви Аккермана передано комиссару Трэксли. Комиссар Мосс вы сняты с этого дела, прошу, распишитесь в приказе!

— На каком основании? — поинтересовался жандарм.

— Это внутреннее дело. Леви Аккерман бывший сотрудник разведывательного управления.

— Ясно… — Мужчине ничего не оставалось, кроме как снять плащ и расписаться в приказе.

Передавая папку с номером дела, комиссар вспомнил последние слова Кенни Аккермана перед выходом из кабинета. Он не общался с ним лично слишком тесно, но был уверен, что этот странный комиссар никогда не ошибается.

Не прошло и получаса, как дежурный вновь подошел к решетке, открывая ее.

С того времени, как Леви вернулся в изолятор, гнусно пахнущего мужичка успели отпустить и помимо него в камере остались два молодых парня и девушка лет двадцати.

Блондин и девушка выглядели помятыми, но только самый говорливый был в потрепанной одежде, испачканный смесью из грязи и крови. На его лице красовался синяк, а костяшки пальцев были сбиты в кровь — явно следы оказания сопротивления при задержании.

Темноволосый объяснял своему приятелю — почему важно учувствовать в митингах и показывать свою гражданскую позицию. Он шепотом критиковал правительство, говоря, что события Красного Мая были решающими, но в последний момент все равно цель была достигнута не полностью. Его жестикуляция и агрессивное настроение с головой выдавало в нем леворадикала, однако ему было приятнее использовать понятие борца за свободу.

Девушка из этой троицы все время сидела молча, укутавшись в красный шарф, бережно придерживая его рукой. Ее взгляд был рассредоточенным, и она вряд ли задумывалась о столь серьезных темах, как ее компаньоны.

— Аккерман, на выход! — раздался голос дежурного, тем временем, борец за свободу совсем затих и с опаской уставился на дежурного.

Леви неохотно начал подниматься с места, как услышал женский голос:

— Почему только Я? — удивленно спросила с места темноволосая.

Бывший капитан ошарашено уставился на юную особу.

Совпадение ли?!

Кенни говорил, что семья Аккерман раньше была очень уважаема и находилась в служении у короля, но после определенных событий, гнев правителя истребил большую часть людей с этой фамилией, а те, кто смог сбежать от гнета, — прятались, скрывая свою принадлежность к этой семье.

Не понятно почему, но Кенни почти не называл своей фамилии и привил это и племяннику, несмотря на то, что прошло много лет после тех ужасных событий.

Так же дядя говорил, что людей с фамилией Аккерман почти не осталось, и если он не лжет, то у Кенни был двоюродный брат, который жил в Отён, близ заповедной зоны Морван.

— Что? — обратив внимание на девушку, переспросил дежурный. — Ты разве Аккерман?

— Да, меня зовут — Микаса Аккерман. — Пояснила девушка.

— Надо же… Вы не родственники случаем? — дежурный с некой издевкой кивнул на растерянного Леви, что не сводил глаз с однофамилицы.

— Микаса… — Впервые заговорил блондин. — Разве кто-то еще носит твою фамилию?

Девушка испуганно смотрела на бывшего капитана, не силясь поверить в столь неожиданное совпадение.

А был ли этот случай совпадением?!

— Леви Аккерман — на выход! — скомандовал жандарм.

— Зачем? — Впервые у бывшего капитана появился интерес остаться во временном изоляторе.

— Без разговоров. На выход!

Медленно пройдя к двери решетки, не сводя взгляда с удивленной троицы, Леви все же покинул это пристанище и отправился вслед за дежурным.

— Ну, куда вы меня ведете? — поинтересовался обвиняемый.

— На допрос.

— Он же только что был. — Смутившись, напомнил Аккерман.

— Твое дело передали другому комиссару. — Пояснил жандарм.

На этот раз табличка на двери гласила «Комиссар Трэксли».

Уютный, но в тоже время строгий интерьер кабинета на первый взгляд был приятнее, чем у Мосса, но на его стенах весьма вычурно красовались украшения. Это было роскошью — иметь что-то подобное в кабинете обычного комиссара жандармерии, и тут-то Леви насторожился.

Стенографистка показательно фыркнула, как только увидела несколько неряшливый вид подозреваемого. Поправив очки, она сменила бумагу и выжидающе смотрела на комиссара, сидевшего за столом. Мужчина был одет в костюм, что отлично сидел на нем, и, учитывая его непропорциональную фигуру из-за неприлично выпирающего живота, — был перешит согласно его меркам.

Аккерман понял — Трэксли приказано его завалить.

— Ну-с, несостоявшийся душегуб пожаловал! — объявил комиссар, как только Леви занял стул перед ним.

— Подбирайте выражения правильно, комиссар, иначе я могу обвинить вас в клевете. — Не спеша, отчеканивая каждое слово, ответил Леви, смотря прямо в глаза жандарма.

Трэксли не первый день работал с «такими», как Аккерман, и с легкостью мог выдержать этот взгляд, даже ухмыляясь, дабы психологически сильнее поддеть оппонента.

Как и комиссар Мосс, Трэксли задал все стандартные вопросы, повторяя их, меняя порядок в беседе. Однако он всегда получал от Леви одинаковый ответ, не важно, как сильно жандарм менял формулировку.

— Месье Аккерман, вы ведь понимаете, что из-за своего неконтролируемого нападения на беззащитную женщину вы подписали себе самый строгий приговор?

Сложив руки на груди и придвинувшись всем корпусом к Аккерману, словно гора, отбрасывая длинную тень, Трэксли предпринял попытку нагнать панику на Аккермана.

— Вы решили меня запугать? — все так же, не выказывая эмоций, спросил Леви.

— Та, кого вы чуть не лишили жизни этой ночью, принадлежит верховной знати… — Пояснил комиссар, не обращая внимания на вопрос подозреваемого.

— Рад за эту дорогую потаскуху, что шатается по дешевым кабакам, но я ее не трогал!

— Как вы смеете порочить честь этой прекрасной мадмуазель?! — воскликнул Трэксли, наигранно сжав губы.

— Так же легко, как она порочит мою! — ответил Аккерман.

Комиссар шикнул, услышав ответ Леви, и порывисто схватился за телефон, набирая служебный номер:

— Дежурный, отведите подозреваемого! — смирив бывшего капитана сердитым взглядом, Трэксли объявил: — Что ж, наш допрос окончен!

Буквально через несколько минут в дверях комиссара Трэксли показался жандарм, принявшийся выполнять свою рутинную работу.

Вернувшись в изолятор, Леви приметил, что остался один, и спросил, где та троица, — они сейчас были на допросе.

Прошло несколько часов, Аккерману предложили обед, от которого он решил не отказываться. Еда была чрезвычайно пресной, но о том, как они испортили чай, лучше вообще умолчать.

Раздался звонок в отделение, из-за которого дежурный лениво оторвался от бумаг, что заполнял вручную. Леви от скуки наблюдал за этим ничем не примечательным человеком и насторожился, когда тот перевел на него взгляд.

— Ее что, дома нет? — еле разобрал вопрос дежурного Леви, поднявшись с места и подойдя к самой решетке.

— Сейчас спрошу, — дежурный отвел трубку от лица, обратившись к Аккерману: — комиссар и лейтенант ищут вашу жену, но, похоже, что ее нет дома.

— У нее сегодня выходной, она точно должна быть дома.

Дежурный нахмурился, передав информацию жандармам по ту сторону телефонной трубки.

— Со слов моих коллег, пока что все указывает на то, что мадмуазель Адерли дома нет, однако ее верхняя одежда на месте.

— Быть того не может! — резкая догадка посетила тревожный разум Аккермана, заставляя покрыться мелкой дрожью.

Дежурный внимательно смотрел на подозреваемого.

— У моей жены бронхиальная астма. Когда я уходил, она заходила в подвал, посмотрите там.

— Одну минуту. — Дежурный вновь передал слова коллегам и позже повесил трубку.

— Что там? — Спросил взволнованный Леви.

— Нам перезвонят. — Холодно ответил жандарм.

Ожидание изнуряло, сводило с ума и просто не отпускало сознание бывшего капитана, терроризируя различными предположениями.

Прошло около часа, как минимум. Это сильно настораживало, но попросить позвонить дежурного к себе домой он не мог. К сожалению, ситуация находилась не в его власти.

Аккерману казалось, что трели телефона раздались слишком громко, наполняя собой весь этаж. Дежурный сразу же ответил на звонок. Пока он о чем-то переговаривался с коллегами, Леви заметил, как мужчина сильнее нахмурился, а уголки его губ сползли вниз, выказывая пренебрежение или омерзение от услышанного.

— Что с моей женой? — врезаясь в железные прутья, не мог сдержать волнения бывший капитан.

Дежурный, услышав, почему был задержан Аккерман от коллег, перевел на того тяжелый взгляд, полный неприязни.

========== Цена жизни. Часть 2 ==========

Тук. Тук.

«Что это?»

Тук.

«Что это за звук?»

Тук. Тук.

«Это мое сердце?»

Тук-тук.

«Нет, не сердце. Этот звук где-то сверху…»

Открыв глаза, Адерли не могла поверить, что смогла вернуться в этот мир. Полночи она боролась с приступом астмы, не имея при себе ни ингалятора, ни нужных таблеток. Ситуация могла быть намного лучше, если бы дверь в подвал не была заперта.

Когда Ева услышала отступающие шаги разъяренного Аккермана, а затем и то, как захлопнулась входная дверь, девушка, аккуратно нащупывая ступени, поднялась к самой двери и облокотилась на нее, вслушиваясь — что происходит дома.

Прошло больше часа, как медсестра сосредоточенно ловила звуки тишины и лишь после, предположив, что Леви сегодня не вернется, дала волю чувствам, расплакавшись. Слезы хлынули, образуя мокрые дорожки на щеках, скользя по подбородку и падая куда-то на подол платья.

Обрывки фраз из столь ужасного признания Леви отголосками всплывали в памяти, заставляя вдумываться и признавать весь кошмар сложившейся ситуации.

Услышав хлесткий звук сквозняка, Еву пробрало холодом, от чего кожа покрылась мурашками.

Слова Аккермана звучали вновь и вновь, будто записанные на диктофон, а кассета проигрывалась без перерыва. И все же, самое ужасное было не то, что он ей постоянно врал или что-то утаивал, а то, что он был прав на счет нее. Если бы он рассказал свой секрет еще совсем юной девятнадцатилетней Еве, которая нашла его после долгой разлуки, то, не задумываясь, как и сейчас, она бы свела на “нет” общение с Аккерманом.

Нет, Леви не был плохим человеком. По крайней мере, он пытался быть хорошим, когда рядом с ним была она.

Ева была настолько подавлена, что, казалось, сидеть здесь — в полной темноте — это лучшее решение. Девушка представляла, что она часть этой густой тьмы, что плавучей дымкой заполнила этот подвал, и что ее проблема так же растворяется в ней, как и она сама. При иных обстоятельствах она бы никогда не почувствовала себя здесь в… спокойствии?! Адерли ненавидела оставаться в темноте, но не из-за страшных сказок, когда-то рассказанных мерзкими воспитательницами из приюта.

Ей — три года. Ева играет со старшей сестрой Ноэль в ладушки, едва касаясь ладонями, чтобы не создавать громких хлестких хлопков, а двое старших братьев Александер и Поль высматривают в окнах силуэты родителей.

Сейчас крайне неспокойное время — то и дело слышен звук артиллерии или гулких взрывов гранат или мин.

Братья нервничают, приговаривая, что родители должны были давно вернуться, а старшая сестра оборачивается на их слова, кривясь от чувства тревоги.

Конечно, маленькая Ева заметила настроение сестры, и играть ей расхотелось. Она слабо представляла, что происходит, но знала, что вести себя нужно тихо и делать то, что говорят родители и старшие братья с сестрой. Крошка Адерли слышала, что сейчас идет война, но трехлетний ребенок обычно воспринимает это лишь как набор букв, без осознанности.

Хотя наглядным примером для ребенка стал случай, произошедший около трех недель назад. Когда ее семья впервые за несколько месяцев вышла из дома, до этого постоянно скрываясь под половицами. Перебегая по улице и укрываясь за домами, Ева видела тела людей, лежащих на земле. В неказистых позах, небольшой горкой внахлест, в порванной одежде и бурыми пятнами от пуль.

Она узнавала в них соседей, что когда-то передавали ей со старшей сестрой молоко, пожилых людей, что всегда с улыбкой здоровались с ней, несмотря на опасное время, в котором они доживали свой век.

Маленькая Адерли не понимала, почему эти люди лежали на холодной земле и не двигались…

«Они спят?»

Но почему никто не дернулся, не перевернулся на другой бок, пока они вшестером бежали к дому, который должны были занять на этот раз?

— Ноэ… — позвала девочка.

— Тише, Ева!

— Почему мама и папа еще не вернулись? Они тоже спят на улице?

— Нет, Ева, — отозвался Поль. — Они скоро придут и принесут нам что-нибудь поесть. Они оба вернуться домой!

И маленькая Ева верила. Сколько она себя помнила, мама и папа действительно возвращались, пусть и со скромным уловом — половиной булки хлеба, ягодами или чем-то еще.

Братья продолжали высматривать родителей, а сестры сидели и обнимали друг друга, чтобы согреться. Ноэль пыталась успокоить сестренку, шепча ей какой-то веселый стих, что она выучила еще со времен первых классов школы.

— Идут! — объявил Алекс, освобождая проход двери, чтобы родители могли войти.

Дети семейства Адерли с надеждой переглянулись друг с другом. Первой забежала мать, оглядывая детей, затем вошел отец, плотно закрывая дверь.

— Все! По местам!

Старшие дети с ужасом переглянулись, а трехлетняя Ева почувствовала, как руки сестры схватили ее и потащили куда-то вглубь дома. Ноэль отодвинула две дощечки в стене и затолкала младшую сестру, затем быстро взбираясь в полость стены сама.

— Молчи, пока я не скажу: «все»! — шепнула Ноэль, вытягивая руку, чтобы закрыть их дощечкой, придерживая за крючок, что прикрутили к изнаночной стороне.

Полость в стене была небольшой, но две маленькие девочки могли в ней спрятаться, хоть старшей и приходилось подгибать колени, чтобы совсем не теснить младшую.

Прогремел глухой стук — это была выбита дверь, теперь лежащая на полу. Девочки расслышали шаги нескольких человек и речь на незнакомом языке.

Ноэль сильнее прижала Еву к себе и закрыла ей рот рукой.

Старшая Адерли знала, со слов родителей, что это немецкие солдаты и что искали они еврейские семьи. В Лионе был концентрационный лагерь, где держали людей их расы. Ноэль плохо понимала странные для девятилетнего ребенка термины, такие как: «расовость», «нация», «генофонд» — она должна была узнать о них гораздо позже. Школьница понятия не имела обо всех ужасах, что вермахтовцы творили с пленными, но знала, что если их схватят, в конце концов — убьют.

Старые половицы заскрипели, словно расстроенный струнный музыкальный инструмент. Девочку охватила паника, но когда она услышала всхлип младшей сестры, то сознание Ноэль будто вынырнуло из толщи воды. Понимая, что сестренка начинает плакать, старшая аккуратно погладила Еву, пытаясь успокоить, иначе — их услышат.

Тут же речь солдата стала еще слышнее, как и его шаги.

Ноэль поняла, что немецкий солдат зашел в их комнату.

Где-то рядом раздался стук, а затем шаги вермахтовца, что находился с ними в одном помещении, сошли на «нет» — он вышел. Мужчина закричал, а ему на плохом немецком стал отвечать отец девочек.

Ноэль охватил ужас — отец решил отвлечь все внимание на себя, понимая, что дочерей, скорее всего, раскроют!

В полости стены не было щелок, чтобы посмотреть, что творится снаружи, поэтому приходилось напрягать слух. Девочка, казалось, забыла, как дышать, пытаясь сосредоточиться.

Раздалось два выстрела и грохот падающего тела.

— Es waren zwei von ihnen! Suche sie!*

Ноэль только начинала учить немецкий язык, когда заканчивала первый класс, и помнила только то, что «zwei» означает «два».

Когда шаги стали приближаться, Ноэль вновь закрыла рот сестре, чтобы та не попыталась произнести и звука.

«Молчи! Молчи! Молчи!»

Шаги. Речь солдат стала доноситься из другой комнаты. Раздалось несколько выстрелов. Ноэль чувствовала, как младшая дрожит от каждого звука, и ее страх, словно яд по венам, начал растекаться в теле старшей. Ноэль почувствовала выступившие слезы, что пеленой ослепили ее глаза.

Лежа в полости стены, Ноэль прислушалась, понимая, что вермахтовцы спустились в подвал, однако там никого не было и можно было не волноваться.

— Nein! Nein, warte, ich bin kein Jude! — встревоженный голос Алекса, казалось, заполнил весь дом.

— Dies ist der zweite! — прогремел голос немца.

Солдаты покинули дом лишь через час. Сестры еще несколько часов пролежали в одном положении, пока заплаканная мать не открыла их, помогая выбраться дочерям. Все тело отекло и болью отзывалось каждое движение.

Когда девочки вышли вслед за матерью в главную комнату, то у угла лежало тело их отца. Возле него сидел средний брат, а мать упала на колени, больше не понимая — что ей теперь делать?!

— Ноэль… А папа спит?

— Да, Ева, он крепко спит… — слезы стекали по щекам сестры, а рука сжимала ладонь младшей с неконтролируемой силой, от чего пальцы трехлетней Евы забагровели.

Тогда Семья Адерли потеряла главную опору — отца и старшего сына, которого увезли в лагерь. К слову, пока Еву не отдали в детский дом, его так и не нашли, а что было после — она и не знает до сих пор.

Ужас, от которого они бежали, закончился через пятьдесят четыре дня. Их семья находилась на тот момент в госпитале для гражданских, куда попала мать, получившая ранение, и пока она пребывала там на лечении, обеспечивала убежище и своим детям. Это был их единственный шанс на спасение. Не только потому, что госпиталь был зыблемым гарантом безопасности, еще одной причиной пребывания полного состава семьи стали непонятые приступы у младшего ребенка — Ева переставала дышать.

Лишь позже, ей поставили диагноз астмы.

Уже в 1946-ом, когда Франция стала пытаться встать на ноги после войны, мать Адерли столкнулась с еще одной проблемой — постоянные лекарства для младшей дочери. Если ранее приступы были единичными, то, по мере взросления, становились все чаще. К сожалению, лекарства пусть и были дорогими, но в тоже время они были слабо эффективными.

Все деньги уходили на самую младшую, отчего двое старших детей часто голодали. У них не было нормальной одежды и одеял, не говоря уже об игрушках или какой-то другой роскоши. И однажды, в порыве злости Ноэль рассказала убитой горем женщине, что если бы не Ева — ее муж и их отец был бы жив.

Мать, ослепленная самыми едкими чувствами, словно отвернулась от самой младшей дочери, из-за которой она потеряла двух любимых ею людей. Совсем позабыв, что Ева тоже часть ее семьи.

Когда положение семьи совсем ухудшилось, мать семейства поняла, что скоро сляжет от тяжелых работ. Тогда она приняла сложное решение — она отдала младшую дочь в приют, чтобы обеспечить будущее средним сыну и дочери.

С тех пор Ева Адерли видела мать дважды: после того, как умер ее опекун, когда, раздобыв адрес, она хотела вернуться домой, и в магазине Леви.

Первая встреча после стольких лет закончилась скандалом — мать обвинила вернувшуюся Еву в том, что она пришла погубить их. Выгнав младшую дочь, которой пришлось вернуться в приют, мать испытывала муки угрызения совести, только Ева этого не знала.

За несколько лет, когда жизнь стала не так в тягость, а пыл эмоций утих, рассудок вернулся к старшей Адерли — только было уже поздно.

Во второй раз, увидев мать, Ева растерялась. Конечно, она узнала в той женщине свою мать, хоть та и была слишком вымотана. Она все же надеялась, что спустя столько лет, взгляд матери смягчиться, и она обнимет младшую дочь и, как ни в чем не бывало, заберет ее домой.

Но чуда не произошло.

Презрение и жестокость во взгляде старшей Адерли, что усмирили младшую, погасили в ней все надежды на лучшее. Мать хотела забыть ужасные годы, что были в ее жизни, но, глядя на Еву, она видела все ошибки, что совершила.

От нахлынувших воспоминаний Еванджелина гневно стиснула зубы, порывисто начав вдыхать воздух. Каждый вдох стало делать тяжелее, и девушка поняла, что сама довела себя до приступа.

Поднявшись, она попыталась провернуть ручку замка, но он не поддавался.

Еще раз. И еще.

Дверь не поддается!

Адерли охватила паника, а темнота, что была приятным спутником последние пару часов, внезапно стала ее кошмаром. Девушка отчаянно дергала то замок, то ручку двери, но дверь не открывалась. Хрупкая Еванджелина пыталась навалиться на дверь, но та даже не шелохнулась — по всей видимости, от последнего удара Леви язычок замка сместился, и дверь заклинило.

Хватаясь за горло, понимая, что больше не может нормально дышать, чуть ли не со свистом, она заглатывала новую порцию воздуха. Девушка чувствовала, как подкашиваются ноги, и слабость, граничащая с нехваткой кислорода, начинает одолевать.

Она понимала одно — ей нужно спуститься с лестницы, иначе она упадет.

Почти не помня, как она сползала со злополучных ступеней, медсестра забилась в угол, пытаясь в темноте ощущать точку опоры, чтобы не сойти сума еще быстрее.

Девушка начала расчесывать шею и область декольте почти до крови, пытаясь вдохнуть полной грудью, но это было бесполезно и лишь нагоняло истерическое состояние.

Она хорошо помнила стадии своего недуга — еще пара минут и лицо посинеет, а разум совсем перестанет подавать проблески нахождения в реальном мире.

Она должна успокоиться.

Пусть дверь закрыта, ничего страшного!

Она откроет ее позже или придет Леви и откроет ее.

Если не он, то через пару дней ее спохватятся на работе и, быть может, придут к ней домой. Хотя ее крики с подвала вряд ли кто-то услышит…

Надо успокоиться!

Она справиться.

Она должна.

Она не будет такой, как ее мать!

Вспомнив метод психотерапевта, к которому она обратилась еще год назад, Ева стала пытаться дышать, воссоздав образ большого мокрого пятна. При выдохе, она должна представлять, как дует на него и пятно высыхает.

Почувствовав резь внизу живота, Адерли крепко ухватилась рукой за ноющее место, пытаясь сконцентрироваться на методике, что она практиковала в кабинете врача.

Однажды ей это уже помогло справиться с приступом без помощи лекарств и ингалятора.

Нужно дуть на пятно!

Дуть на пятно!

Очередной хрип раздался, наполняя пространство подвала. Ева начала чувствовать, что с трудом, но она еще может дышать. Частота вдохов не усилилась. Она снова стала представлять пятно, которое от каждого продолжительного выдоха уменьшалось в размерах.

Обессилив через какое-то время, когда истерика отступила, Еванджелина сама не поняла, как провалилась в поверхностный сон.

Тук-тук.

«Нет, не сердце. Этот звук где-то сверху…»

Открыв глаза, Адерли не могла поверить, что смогла вернуться в этот мир, однако шум сверху заставил ее прислушаться к происходящему, а адреналин заиграл в крови. Стучали в дверь.

Приехав по адресу, жандармы во главе с майором разведывательного управления Эрвином Смитом постучали несколько раз, но входную дверь так никто и не торопился открывать. Сотрудники представлялись, не желая пугать хозяйку дома. Когда их терпение кончилось, они открыли дверь ключом, что изъяли у владельца дома при задержании, вместе с другими вещами.

Зайдя в прихожую, жандармы снова прокричали о том, кто они и какова цель их визита. Ответа не последовало.

Девушка услышала топот чьих-то ног и разобрала, что человек было несколько. Страх снова охватил ее сознание, и Ева стала предполагать, кто бы это мог быть: грабители, неприятели или кто-то еще?

Пройдя вглубь зала, мужчины заметили разбросанные вещи, смятый ковер — очевидно, оставшиеся следы борьбы. В головах следователей промелькнули неприятные мысли. Неужели хозяйка дома тоже пострадала от рук неуравновешенного молодого человека?

Обеспокоенные мужчины решили разделиться, чтобы обыскать дом. Обойдя оба этажа, они никак не могли найти мадемуазель Адерли. Отметив, что ее верхняя одежда и обувь были на месте, они решили, что девушка если и покинула дом, то только в домашнем. Холод, что был на улице, не мог позволить ей пойти налегке — она должна быть дома.

Еванджелина не могла понять, о чем говорили люди, а подниматься по лестнице в темноте ей было попросту страшно. Чувствуя от переполняющих ею эмоций колоссальное нервное напряжение, Ева поняла, что начинает слабеть.

Позвонив в отделение дежурному, они попросили уточнить у Аккермана некоторую информацию, задавая ему наводящие вопросы.

— Ее что, дома нет? — отозвался дежурный.

— Да, пока что все указывает на то, что мадемуазель Адерли сбежала, причем, в домашней одежде.

Спросив Аккермана, жандарм передал его слова коллегам на выезде.

— Одну минуту. — Жандармы оповестили дежурного, что перезвонят.

Майор Смит попытался открыть дверь подвала, но та не поддалась.

— Мадемуазель Адерли, вы здесь?— крикнул он, надеясь услышать ответ.

Несомненно, девушка узнала этот голос, пусть она слышала его всего лишь несколько раз, когда он приходил на произвольный допрос. Это был человек из разведки, тот, что забирал Леви в 1968-ом.

Адерли раздумывала, отвечать ей или же ждать, когда они уйдут, но этого решения ей принять не удалось. Дверь стали выламывать.

— Замок, заело! Найди что-нибудь! — раздались мужские голоса сверху.

Несколько толчков тяжелыми ударами по двери, и та распахнулась, впуская свет в пучину темноты.

Найдя на кухне подсвечник и свечи, майор решил лично спуститься и осмотреть подвал самостоятельно. Спускаясь по трещащим лесенкам, которые не были готовы к подобной нагрузке, мужчина внимательно осматривался, выискивая хозяйку дома.

Спустившись на бетонный пол, блондин прошел вглубь подвала, отходя от лестницы. Пламя трех свечей освещало немного, и когда в самом углу показалась темная материя, Смит сначала принял эту ткань за вещь, однако его смутило, что из-под нее что-то торчало. Решив подойти и осветить объект ближе, майор, наконец, нашел то, что искал. Точнее кого — в самом углу подвала сидела хозяйка дома, облокотившись о стену. Подойдя к ней ближе, Эрвин отметил, что Адерли сильно ослабела и плохо реагирует на что-либо. Но она была жива!

—Мадемуазель, вы меня слышите? — Смит дотронулся до оголенной шеи Евы, прощупывая стабильность пульса.

Ее правая рука придерживала живот, шея была разодрана мелкими царапинами, кажется, ее же пальцами, судя по окровавленным ногтям.

— Ева, вы можете идти? — еще раз спросил Эрвин, но, не увидев реакции с ее стороны, решил самостоятельно поднять девушку наверх.

Уложив ее на диван, майор стал осматривать Адерли, пытаясь понять, сможет ли оказать ей какую-либо первую помощь.

Ева с трудом открыла глаза, снова став хрипло дышать, а, увидев перед собой разведчика, что приходил к ней домой на допросы, начала сильнее нервничать.

— Успокойтесь, Ева! Я — Эрвин Смит, я пришел вам помочь. — Взяв девушку за руку, он внимательно рассматривал ее лицо, пытаясь понять, что она хочет сказать.

Свободной рукой Ева потянулась к расцарапанной шее, показывая майору, что у нее начинается приступ.

— Не можете дышать? — Ева продолжительно моргнула на вопрос Эрвина. — Где ваши лекарства?

Адерли перевела взгляд в потолок, а потом потянулась рукой к уху, наклонив голову в этот бок, будто имитирует голову, лежащую на подушке.

— Второй этаж? — Кивок. — Спальня? — Кивок.

Отпустив девушку, майор рванул по лестнице на второй этаж. Помня, где находится спальня, он совершенно точно открыл нужную дверь, найдя у прикроватной тумбочки заветный ингалятор.

Не прошло и минуты, как разведчик помогал девушке воспользоваться им.

Адерли на глазах становилось легче.

— Налейте мадемуазель чаю. — Попросил Смит одного из жандармов.

Ева недолго лежала на диване с закрытыми глазами, чувствуя себя в мнимой безопасности. Ее побеспокоил голубоглазый разведчик.

— Ева, вам уже лучше?

Неохотно открыв глаза, Адерли увидела майора Смита с чашкой горячего чая и двух жандармов в форме. Решив присесть на диван, девушка поняла, насколько обессилила — даже это ей помогли сделать другие люди.

— Да, сейчас намного лучше, — приняв кружку чая и сделав пару глотков, девушка почувствовала приятное тепло, мгновенно разливающееся по пищеводу, наполняющее пустой желудок.

Спустя некоторое время, хозяйка дома, оглянувшись, увидев беспорядок и трех человек в форме, решилась на вполне логичный вопрос:

— Что вы здесь делаете?

— Мадемуазель Адерли, скажите, когда вы в последний раз видели месье Леви Аккермана? — задал вопрос один из жандармов, в это время второй стоял с ручкой и блокнотом, наготове записывать ее слова.

— С Леви что-то случилось? — испуганно задала вопрос Ева.

Кружка чая застыла в воздухе, так и не коснувшись потрескавшихся губ Адерли.

— Пожалуйста, отвечайте на наши вопросы. — Настоял второй жандарм.

— Вчера вечером. Мы поссорились, и он ушел из дома. Где он?! — Вновь решила узнать Адерли, не скрывая взволнованности в слегка дрожащем голосе.

— То есть, он ушел из дома в состоянии аффекта? — уточнил записывающий в блок жандарм.

— Почему вы это спрашиваете? — смутилась Ева, нахмурив брови.

Что случилось с Леви?! Почему они молчат?

— Он применял к вам насильственные действия? — спросил жандарм.

— Нет, он не трогал меня… — видя ее красную, растертую шею, с запекшейся кровью и сбитыми в некоторых местах руками, жандармы слабо верили словам девушки.

— Тогда почему вы были заперты в подвале? — вновь спросил мужчина.

— Я не буду отвечать на этот вопрос! Говорите — что с моим мужем? — терпение Адерли было на пределе.

— К сожалению, повод, по которому мы пришли в ваш домбезрадостный. — Наконец, начал майор разведывательного управления Эрвин Смит. — Коллеги, не могли бы вы оставить нас с мадемуазелью Адерли. Я должен рассказать ей сам.

Кивнув, жандармы выполнили приказ.

— Ева, мне тяжело это говорить, но… Сегодня ночью Леви Аккермана задержали во время сокрытия улик убийства молодой женщины на Веркор рью.

Ева замерла, будто в ту же секунду дух покинул ее тело, как она услышала эту новость.

— Быть… этого… не может…

— Дежурившие этой ночью жандармы взяли его с поличным. Его уже допрашивает комиссар.

Ева заплакала, закрыв лицо руками. Неужели он… Нет, ее Леви не мог вот так просто убить женщину!

«Ты ведь знаешь, что когда я служил в Алжире, то работал с партизанами. Сама понимаешь, что я с ними не за чашкой чая вел переговоры. Я пытал их. Часами, сутками и неделями…»

Ева боязливо замерла, вновь вспоминая признание Аккермана.

— Пока он сидел в изоляторе, он кричал, что это вы виноваты во всем. Так же, он грозил, что разберется с вами, так как вы сломали ему жизнь…

— Нет… Нет… — Адерли придерживала рот рукой, а левую руку положила на живот, будто пыталась держать саму себя. — Нет…

— Мне кажется, что Леви Аккерман уже совсем не тот, что был раньше. Почему вы поссорились, Ева?

— Конечно не тот, что был раньше! Это вы виноваты в его состоянии!

— О чем вы, мадемуазель Адерли? — негодующе задал встречный вопрос Смит.

— Вы… Вы заставили его вернуться на работу в разведку!

— Мы не заставляли его, поверьте, он сам принял решение вернуться.

— Вы лжете! Что вы сделали с моим мужем?! — отчаянно вскрикнула Ева, но понимала, что майор прав.

Но не хотела этого признавать.

— Мы совершенно не причем! — блондин был убедителен. — Ева, не таите! Что могло стать предметом ваших разногласий, после которого он убил совершенно незнакомую женщину?

— Я не верю… Он не мог…

— Если бы он не мог, то не сидел бы сейчас в тюрьме, ожидая решения комиссара о переводе его дела.

Ева обняла свою вторую руку, а после плавно сместила ее на живот, сгорбившись, почти сворачиваясь калачиком. Боль тут же электрическим разрядом пронзило каждую нервную клеточку. Ей нужно успокоиться…

Ее движения не могли утаиться от пытливого взгляда Смита.

— Вам плохо? — учтиво поинтересовался мужчина.

— Да…

— Что я могу для вас сделать? — встав с кресла напротив и подойдя к заплаканной девушке, Смит присел на колено и потянул к ней руки, остановившись и просящее взглянув на Адерли.

— Ничего… Я недавно узнала, что уже на четвертой недели…

— Ева, вам нужно беречь себя. Вам нужно успокоиться… — не ожидая подобного расклада, продолжил Смит.

Девушка не сопротивлялась. Эрвин положил свои руки на ее, что охватили живот, и произнес:

— Ева, вы должны думать не только о себе, но и о вашем еще не родившемся ребенке. Обещайте мне это!

Прежний анализирующий взгляд растаял, а голубые глаза разведчика, словно стали обычными — человеческими, выражающими сочувствие и заботу к ней. Ева смутилась от столь резкой перемены его настроя по отношению к ней, но этот мужчина и его эмоции не выглядели… фальшивыми.

— Поверьте, я не хочу, чтобы с вами что-то случилось! Боюсь, но психика капитана Аккермана окончательно потеряла ясность, и теперь его необходимо изолировать от общества, от вас в первую очередь, чтобы он больше никому не причинил вреда. — Замолчав на миг, Смит вновь продолжил: — Да, его подвиг на службе не будет забыт. Я постараюсь приложить все усилия, чтобы этот очерняющий его честь поступок не смог как-либо сказаться на вашем благополучии…

Сейчас ей было плевать на его прежние подвиги. Гораздо больше Адерли заботило настоящее, а не канувшее прошлое.

— Что мне теперь делать, Эрвин? — отчаянно спросила Еванджелина, не надеясь услышать ответ.

— Нужно уехать в другой город и начать жизнь с чистого листа. А я позабочусь о вашем муже…

— Зачем? — наивно спросила она. — Что с ним будет?

— Боюсь, что остаток своих дней он проведет в психиатрической клинике. Он с особой жестокостью убил эту невинную женщину…

Ева снова всхлипнула, не желая верить его словам…

— Вам нужно последовать моему совету. — Заверял он отчаявшуюся девушку. — Забудьте все, что с вами произошло в этом городе. Отправляйтесь куда-нибудь подальше отсюда, родите дитя и воспитайте его, найдите новую любовь и живите счастливо. Вы сделаете так, как я прошу, Ева?

— Но…

— Того Леви больше нет… Поймите… — выдержав паузу, Смит продолжил: — Того Леви, что без памяти любил вас, был готов защищать ценой своей жизни… Его больше нет. Оболочка — тело еще живо, но его сознание больше не помнит о его чувствах к вам… Ева, вы сделаете так, как я вас прошу?

— Да… — начав рыдать навзрыд, ответила девушка. — Да, я все сделаю!..

Сев рядом, Смит прижал дрожащую Адерли к себе, крепко обхватив ее за плечи. Девичьи слезы быстро пропитали воротник его формы.

— Вы сможете пережить это… — его шепот раздался у самых кончиков ее ушей. — Скоро боль утихнет, Ева. Скоро станет легче…

Комментарий к Цена жизни. Часть 2

Дорогие читатели, мне очень приятно, когда вы оставляете отзывы! Особенно, если это не одно слово :D Я хочу чувствовать вашу поддержу – она действительно придает мотивации и сил для написания продолжения! Прошу всех небезразличных оставить отзыв. Лю <3

ПЕРЕВОД:

* — Es waren zwei von ihnen! Suche sie! * — Их было двое! Ищите!

* — Nein! Nein, warte, ich bin kein Jude! * — Нет! Нет, подождите, я не Еврей!

* — Dies ist der zweite! * — Это второй!

*Метод с пятном не моя выдумка, а реальный метод, когда пациент представляет свою проблему в виде какого-либо образа и в дальнейшем взаимодействует с ним. Обычно в клинической психологии применяется в работе с расстройствами (неврозами), в том числе с психосоматическими заболеваниями (метод используется на усмотрение врача). Хотя традиционно назначаются препараты + терапия.

========== Kampf und Wahrheit. Часть 1 ==========

Скользяще, словно полотно шелка по коже, ощущается голос. Звук, мычание, какое-то завывание… Что это? Голос ли вообще?

Его словно вытащили из толщи воды, где все услышанное было искажено рефракцией и не имело четкого звучания. Механические колебания, игнорируя законы физики, растворялись в пространстве, не имея отражения внутри этой среды.

Издав протяжный стон, Аккерман попытался открыть глаза, но его тело не слушалось, мышцы, будто игнорировали приказ нервной системы, будто ими командовал кто-то другой.

— С вами все в порядке? — вновь раздался женский голос где-то справа.

Сердце ухнуло, замедлив наступление следующего удара.

Обыденно-безразличный, совсем другой голос встретил его после неожиданного пробуждения. Леви не помнил обстоятельств, при которых ему пришлось очутиться здесь. И почему он спал. А спал ли?

Что с ним происходит? Словно маленький потерявшийся ребенок, которому для успокоения нужно услышать голос матери, Леви — хотел слышать лишь ЕЕ голос.

Всегда с нежностью обращающийся к нему, иногда взволнованный и переходящий на более высокие ноты, когда он влипал в передряги. Ее голос всегда рассказывал ему все, что происходило, пока он спал. Или не спал. Такой родной и даже опьяняющий…

Ее голос — музыка для его ушей. Любимая мелодия, что восстанавливала душевное спокойствие. Почему пластинка больше не играет?

Почему…?

Бывший капитан предпринял попытку повернуться и открыть глаза, но тщетно. Он продолжал не чувствовать своего тела, будто он растворился, превратившись в жидкость и слился с ручьем, пропадая в его беспокойных потоках. Ему была нужна старинная карта или собственная путеводная звезда для своеобразного плавания не менее странного моряка в этом одиноком водотоке жизни.

Для него компасом в жизни был тот голос, что заставляет идти к первому лучу рассвета. Тот голос, что помогал ему забыть боль.

Голос Еванджелины.

С самых первых дней его несправедливо спасенной жизни звучащий в его голове. Самые тяжелые и переломные моменты, произошедшие с ним, со временем становились забытыми пустяками, если она так говорила. Чтобы он не пережил, был способ, который мог избавить его от этих страданий — как только его касались ее ласковые руки, а грустный взгляд с сожалением смотрел на намучившегося бывшего капитана.

«Где же она?»

— Где же она? — повторил вслед за своими мыслями Аккерман.

— Кто? — вновь раздался незнакомый голос.

— Моя жена… — ответил Леви.

— Не знаю. Вас привел дежурный.

— Что?.. Какой еще дежурный?

Наконец, штурман вернулся и начал отдавать правильные команды — с трудом, Аккерман смог открыть глаза. Он напрягся, совершенно не помня, почему оказался здесь, заставляя мозг ассоциативно вспоминать предшествующие события. Не вставая, мельком оглядываясь, бывший капитан признал в небольшой комнате стандартный медкабинет.

— Потеря памяти? — хмыкнув и сделав пометку, а затем, устало вздохнув, женщина продолжила:

— Вы упали обморок в кабинете старшего комиссара Трэксли. Не знаю подробностей вашей беседы, но как только вы встали со стула, сделав пару шагов — упали замертво. Головой, кстати, резко не шевелите, вы хорошо приложились…

— «Только что мои сотрудники посетили ваш дом, и у меня для вас плохие новости — в подвале найдено тело молодой девушки без признаков жизни более двенадцати часов. Как вы можете это объяснить?»

— Нет…! — выдохнул Аккерман.

Память услужливо воскресила в своей импровизированной картотеке последнее, что услышал Леви перед тем, как потерять сознание.

Тело… в его доме… в подвале.

Он почувствовал, что не может дышать, словно бы легкие больше не получают нервного импульса, заставляя мышцы сокращаться, совершая очередной вдох. Резкий приступ паники, а затем и спазм удушья скрутил бывшего капитана, заставив скатиться на пол с жесткой кушетки. Истерический порыв от осознания того, что произошло, завладел разумом Аккермана, затмив все его естество.

От резких движений в глазах тут же потемнело, а голова загудела от давящей боли, заставив бывшего капитана мучительно вскрикнуть.

— Тише-тише. Месье, держите его!

До плеча коснулись. Леви дернулся, словно испуганный зверь. Это снова была не она…

— Где моя жена? — встревожено спросил бывший капитан, полный надежды, что ему не повторят тех страшных слов, что он услышал в кабинете Трэксли.

— Я не знаю… Тише!

— Где моя жена?! ЕВА? ЕВА, ГДЕ ТЫ? — обращаясь в пустоту, закричал Леви, теряя последние остатки самообладания.

Поднимая подозреваемого с пола, дежурный попытался взять его в захват, чтобы тот в порыве начавшегося безумства не смог причинить вреда врачу, но тот то и дело пытался выскользнуть из цепких рук жандарма.

— Держите его еще крепче! — пригрозила дежурному женщина-врач, держа в руках шприц.

Заметив острие иглы, Леви замер. То ли страх, то ли когда-то в прошлом услышанный заветным голосом приказ: «не дергайся» сработал на нем, вовремя воскресший от воспоминания. Слишком часто он видел этот медицинский инструмент на протяжении его сознательной жизни. Пристально наблюдая за тем, как врач вводит инъекцию с раствором, Аккерман со временем стал чувствовать понижение тонуса в мышцах, а позже и зыбкую безмятежность, что прогоняла прочь тревогу.

Лишь смазанными звуками он слышал последние слова врача:

— Посадите его в одиночку и переоденьте в наши вещи. Следите, чтоб он руки на себя не наложил — он еще нуж…

Темнота вновь забрала его в свои крепкие объятия.

Он снова стал плыть по течению этих мрачных вод, не в силах выйти из ледяной воды отчаяния. Он лишь мог наблюдать звезды, что надеждой светили где-то высоко, там, куда ничья вытянутая рука не сможет дотянуться, но со временем казалось, что они становились тусклее. Источник света на земле — Луна — приняла необычный оттенок стали, разрезавший пространство своим отражением.

Понемногу, продолжая плыть, чувствуя, как от холода сводит суставы по всему телу, Леви начал слышать странные звуки: крики и стоны, стуки и звон. Издавал ли их человек или животное — он не мог понять. С каждым проплывшим метром ему казалось, что вся эта картина начинает исчезать. Рваными кусками, пропадая, то где-то справа, то с левого верхнего угла, то с середины. И, когда не осталось ничего, кроме бетонного потолка, он услышал:

— Очухался? — Кенни стоял напротив, подпирая стену спиной.

Его вид был уставшим, кажется, он отработал смену, а может, и не одну.

— Ты… Что происходит, Кенни?

Состояние Леви было как у человека, вышедшего из комы — наивный, не знающий и странный для окружающих. Старший Аккерман с недоумением посмотрел на племянника, но его честное, не понимающее лицо, заставило его ответить «как есть», без присущей ему доли сарказма в своей речи:

— Тебя задержали за избиением какой-то женщины, а позже в твоем доме нашли труп твоей жены. Против тебя выдвинуты серьезные обвинения…

— Это правда? — младший Аккерман знал, кто точно знает все.

— Ты мне скажи! Что за херня с тобой твориться, Леви?! Я мог спустить на тормазах первое происшествие, лично видел эту пигалицу, но твоя обожаемая женушка… За что ты ее? Зачем мне соврал?

— Нет, Кенни, я сказал, как было на самом деле… Я и пальцем ее не тронул!

— Я видел бумажки… — расплывчато начал комиссар, решив предупредить племянника. — Блять, прости, Леви! Я не знаю, что теперь делать! Если все так, то, не разобравшись, эти продажные свиньи уже приготовили обвинения против тебя. Я пытаюсь настоять на подробной экспертизе, потому что, судя по рассказам, у нее вся шея разодрана, она же астматичка была, но этим уродам намного проще, что…

— Что Я?! Я убил свою жену?! — выкрик младшего Аккермана не дал закончить Кенни его предположение.

Это был выстрел в упор — никто не верит ему!

Он чувствовал боль, которая не думала стихать. Ни одно лекарство в мире, ни один наркотик не мог заглушить ее, заставить его разум хоть на секунду забыть о ней. Он хотел начать бить стены, стесывая кожу на костяшках, истошно вопить, чтобы все знали, как ему больно.

Но он молча сидел на краю кровати, даже не чувствуя, как текут слезы и дрожат пальцы.

Ему было плевать, что Кенни увидит его слабым.

Ему было больно.

Так больно, будто он потерял часть себя. И это ощущение не покидало.

Ни на секунду.

Кенни что-то говорил, пытаясь проверить состояние племянника, но тот слабо реагировал на его слова.

Довольно поздно услышав приближающиеся шаги, старший Аккерман увидел подходившего к ним старшего комиссара Трэксли, что окинул их взглядом, полным пренебрежения.

— Готов признаться? — с вызовом произнес подошедший мужчина.

Аккерман промолчал, а Кенни недоброжелательно усмехнулся.

— Твое дело дополнено, сформировано и передано в суд. — То, с каким удовольствием он рассказывал неутешительные вести, наводило на мысли о садистической натуре и ушибленном чувстве справедливости Трэксли. — Перед процессом запросили отправить тебя на психиатрическое освидетельствование. Это может занять пару недель.

— А как же моя жена? — напомнил он старшему комиссару.

— А причем здесь она? Боюсь, ей уже все равно…

— Я хочу ее увидеть напоследок и… — Леви не хотел произносить эти слова вслух. — И… Ее ведь нужно похоронить.

— Кто-нибудь из ее близких родственников этим займется…

— Она сирота.

— Ну, значит, ваши друзья или профсоюз. Не волнуйся, ее тело придадут земле.

— Я могу написать прошение? — не теряя надежды, спросил младший Аккерман.

— Прошение чего?.. — не понял Трэксли.

— Я хочу увидеть свою жену и похоронить ее.

— Позволю напомнить, ты обвиняешься в…

— Я не виноват, а если и так, то еще докажите! — вскочил с кровати младший Аккерман. — Я хочу увидеть ее!

— Хах, — язвительно усмехнулся Трэксли. — Не думаю, что ты получишь одобрение, но я пришлю к тебе стенографистку. — Развернувшись на сто восемьдесят градусов, комиссар Трэксли хотел покинуть тускло освещенный коридор крыла одиночных камер, но:

— Слушай, Трэксли… — обратился Кенни.

— Старший комиссар Трэксли, для вас, комиссар Аккерман! — сделав интонацию громче, с укоризной выпалил мужчина. Как и многие, он недолюбливал необычного комиссара.

— Простите-простите, — переигрывая с сожалением, ответил Кенни, — такого глупца из подворотни не научили банальным основам вежливости, в отличие от вас, Монсеньор. — Пренебрежение старшего Аккермана сочилось в каждом слове. — Однако даже такой босяк, как я, знает, что для начала необходимо провести полную экспертизу, а не поверхностные исследования, и только после полученных результатов выдвигать обвинения в адрес подозреваемого Аккермана. К чему спешка, старший комиссар Трэксли? Позволю себе напомнить, экспертиза — сложный, трудоемкий и долгий процесс.

Сузив глаза и недовольно опустив уголки губ вниз, старший комиссар не спешил с ответом, пытаясь предостеречь собеседника от продолжения разговора своей гримасой, но Кенни вынуждал его к ответу.

— А может, кто-то имеет на вас влияние? Расскажите мне, я доложу в Национальную Ассоциацию, и, после проведения служебной проверки, вы сможете работать, согласно инструкциям. Как вам мое предложение?

— Отличная идея, комиссар Аккерман! Жаль, что ваш подопечный все равно окажется в исправительном учреждении. Ваши старания не помогут ему, ведь его вина — практически доказана!

— Я могу лично убедиться в документальной и исследовательской составляющей доказательной базы?

— Это конфиденциальное дело, и вы не имеете доступа к нему! Ознакомитесь с его деталями в суде, и, поверьте, вы, останетесь разочарованы… — закончил старший комиссар, поспешно покидая злополучное помещение.

— Ублюдок, чертов! Леви, я… — начал было Кенни, но племянник перебил его:

— Да, я знаю…

Стенографистка пришла только через сорок минут. Пока они составили прошение, подошел конец рабочего дня, и теперь его просьбу, изложенную в бумажном виде, смогут передать лишь завтра.

Время ускользало, а обстоятельства никак не складывались в нужный пазл. От этого бывшего капитана распирало чувство обиды и гнева.

Следующей ночью он не смог заснуть, лишь смотрел в потолок. Уже двое суток потеряны, а ответа не поступило. Притрагиваться к ужину желания не было. Казалось, он впал в анабиоз, абсолютно не реагируя на внешние раздражители. Так продолжалось до обеда следующего дня.

После «16:00» к нему пришла стенографистка, зачитав решение комитета.

«Отказано в прошении».

Он ее не увидит!..

Спустя пару дней крыло одиночных камер потревожил конвой для перевозки группы подозреваемых в преступлениях различной тяжести в психиатрическую клинику для проведения судебного освидетельствования. Леви не оказывал сопротивления, прилежно выполняя все требования, оглашенные служащими.

Ехать пришлось долго — около тех с половиной часов, судя по наручным часам одного из жандармов. Заключенным было запрещено разговаривать друг с другом, однако рассматривать «братьев по несчастью» — никто запретить не мог. В салоне не было окон, а четверо жандармов, стоявших в построении по периметру салона, не сводили с них глаз, как и с оружия, но, по крайней мере, ранее буйный бывший капитан не собирался нарушать дисциплину.

По приезду, небольшой группой заключенные вышли строем из служебного микроавтобуса и проследовали друг за другом к входу лечебницы. Там уже стояли трое санитаров вместе с женщиной, которая позже заполнила документы прибывших. Аккерман удивился тому, как на группу людей, таких, как он — она смотрела с безразличием.

Ее не волновали преступления, по которым выдвинуты обвинения и назначено освидетельствование. Ее не интересовала ни его внешность, на которую обычно велись молоденькие девушки-сверстницы, ни бархатистый и притягательный голос. Эта женщина, словно оболочка, стояла перед ним, выполняя на автомате заученные годами движения, но кто угадает — в каких облаках витала ее сущность?

На самом же деле, она просто ждала, когда этот день закончится. Как и все здесь. Врач, персонал и пациент ждали, когда этот день закончится. Все устали от безумия, пропитавшего эти стены. А Аккерман отлично вписывался в антураж обстановки, уставший от безумия его никчемной жизни.

После регистрации его провели в палату, сказав, что как у врача появится время для беседы, то за ним придут. Леви прождал весь вечер, ожидая тучного старика или неопытного юнца с идеально отглаженным воротничком рубашки.

Но за ним не пришли.

На следующее утро, когда прозвенел звонок, как в учебном заведении, спустя несколько минут в его палату вошли санитары.

Аккерман надеялся лишь на то, что освидетельствование не будет длиться долго, и он сможет вернуться и подать повторное прошение.

Но его отвели лишь на завтрак.

Бывший капитан молча наблюдал за людьми, что беззаботно уплетали подгоревшую крупу и пили подобие чая, и слушал, как трое за столом вели разговор на историческую тему. Казалось, эта столовая принадлежала рабочему кампусу, только истерические вскрики, нервозный тремор и иные проявления психических отклонений «особенных» пациентов, что завтракали за перегородкой, мешали отстраниться от создавшейся атмосферы привычной обыденности.

У Леви не было аппетита. Все время завтрака он уныло ковырял ложкой содержимое тарелки, думая о происходящем. До него, наконец, начала доходить одна простая мысль — свободного времени у него теперь будет предостаточно. Никто не будет торопиться, пытаться войти в положение, да и вообще услышать человека.

Только пациента. А пациент всегда болен — на то он и пациент, а врач нужен для того, чтобы его лечить, и он прекрасно знает, как это сделать.

От чего же будут лечить Аккермана?!

К слову, никто не обращал внимания на прибывших заключенных, с ними не знакомились, ни разговаривали. Будто их и нет вовсе. Сидя за общим столом Леви впервые за долго время задумался о реалиях настоящей жизни.

О своей настоящей жизни — той великолепной повести, что он создал и играл столько лет. Постановка была бы безупречна, если бы приглашенные актеры не пытались изменить сценарий основной пьесы.

Каждый человек, что сидел в этом помещении был целой повестью, не меньше, но для Леви было ясно одно — ни одна жизнь за общими столиками не закончится благополучно. Сейчас, еще в здравом рассудке, как оценивал себя бывший капитан, он понимал это, однако его не терзала грусть, смотря на эти истории. Из-за службы Аккерман привык относиться к человеческой жизни не столь значимо.

Люди — это ресурс, инструмент. Его этому учили, он в этом убеждался. Но это было давно. Сейчас, смотря на эти прожженные жизнью страницы, он думал иначе — ему впервые захотелось узнать, как тот или иной пациент дошел до того, чтобы сидеть в больничном платье и халате.

Что привело их сюда?

День проходил в общей комнате. Прибывшие заключенные заняли софу у окна, очевидно защищенного решеткой. Наконец, узнав, кто есть кто в их группе, по ходу беседы Леви понял, что еще никто не был на разговоре с врачом.

Солнце зашло в зенит — полдень. Медсестры начали мелькать в зале, выводя «особенных» пациентов. Те тряслись, что-то бормотали, но медленными, даже отрывистыми шажками шли к выходу.

Оглянувшись, бывший капитан отметил, что остались только прибывшие вчера.

Тут же к группе скучковавшихся мужчин подошла старшая медсестра и громко объявила:

— Итак, месье, профессор Тьерсен хочет провести с вами групповую беседу. Оставайтесь на своих местах. Санитары подготовят помещение, принесут необходимое. Надеюсь, мне не придется объяснять вам, что нужно вести себя спокойно и прилично, не нападать на санитаров и медсестер, чтобы не закончить этот вечер в смирительной рубашке?

Все кивнули.

— Отлично, хорошо, что вы немногословны. Впрочем, профессору это не понравится, мало ли, вы все здесь сумасшедшие…

Как и сказала старшая медсестра — зал наполнился работниками лечебницы. Стулья были расставлены в круг, санитары, закончив работу, остались в зале, а медсестры были рядом, подготавливая лекарства для пациентов.

Через четверть часа в помещении показался профессор Тьерсен. Поздоровавшись со всеми, врач жестом попросил заключенных занять места.

Его массивные руки с легкостью удерживали несколько папок, соответствующих каждому новоприбывшему на освидетельствование. Когда обвиняемые заняли произвольные места, Тьерсен зачесал темные волосы челки по направлению к затылку и пристально посмотрел на каждого, будто был на дознании. Кто-то дергался от его пронзительных карих глаз, кто-то словно пытался съежиться, прячась от врача. Были и те немногие, как Аккерман, кто ответно рассматривал врача, будто между ними было соперничество, как в детской игре «Гляделки».

Поставленный голос врача вводил заключенных в курс дела, объясняя меры и порядки последующего пребывания и проведения освидетельствования. Аккерман на секунду почувствовал, будто его монотонный, но не угнетающий голос начал вводить его в состояние, где над ним могло овладеть бессознательное.

Лишь переключив внимание с врача на ботинок одного из прибывших, он смог «вернуться» и снова продолжать слушать. Ранее Леви никогда не замечал за собой того, чтобы он так легко отвлекался или отстранялся от любой ситуации.

Тем временем, Тьерсен закончил свою речь и попросил каждого представиться и рассказать что-то о себе в нескольких словах.

Друг перед другом сидели: историк с расстройствами психики на сексуальной почве; инженер технологического процесса, с моментально вспухшей веной на лбу, стоило ему заговорить о жене, изменившей с его родным братом (судьба женщины не оглашалась); улыбчивый ремесленник, забивший чеканом насмерть надоедливого соседа-алкоголика; студент, что пытался изменить мир к лучшему и подготавливал нападение на городскую администрацию, желая завладеть местной властью, и бывший капитан, отслуживший на горячей точке — женоненавистник, судя по материалам личного дела.

— Генри, расскажите подробнее о произошедшем инциденте между вами и вашей женой на прошлой неделе? — выбрав следующего ответчика, Тьерсен просматривал его папку, параллельно следя за нитью разговора.

— Я вернулся с работы раньше обычного. Знаете… Как в анекдотах: жена меня не ждала так рано, поэтому в свое удовольствие мяла простыни… С… — несомненно, почетному инженеру было тяжело смириться с подобным позором, с которым смешали его доброе имя. — С моим родным братом, черт возьми! Я помню, что выволок этого предателя голышом, а потом вернулся к этой…

— Что же было дальше? — видя, как Генри задыхается от переполняющих его эмоций, врач побуждал заключенного продолжить свой рассказ.

— Я помню лишь то, что соседи оттащили меня от нее, а потом приехала машина скорой помощи, чтобы забрать еще живую Эллен.

— Вы считаете это нормальной поведенческой реакцией?

— Нет, конечно, нет, я должен был сдержаться. Но…

— Предательство — это всегда больно, я могу вас понять. Однако всегда нужно оставаться человеком. Так почему вы истязали свою любимую женщину?

— Она была очень красивой, я видел провожающие взгляды мужчин за ней и всегда сгорал от ревности. Сначала она не давала повода — была скромной и послушной, но всегда говорила, что я очень ревнив и не справедлив по отношению к ней. Она хотела расстаться со мной, говоря, что устала от моего недоверия, но я убедил ее, что этого больше не повториться…

— Как вы думаете, как следовало поступить?

— Не знаю. Я не могу понять причину, почему она это сделала: я хорошо зарабатывал и…

— Да ты ей кислород перекрыл своими комплексами! — Не выдержав этой обыденной, как мир, истории, перебил его Аккерман: — Мужчина — должен быть мужчиной, а не уязвленным мальчишкой.

— Что? — удивился Генри, не ожидая, что кто-то влезет в его рассказ.

— Сам как думаешь, почему ты постоянно ревновал ее? — разжевывая очевидные для бывшего капитана истины, Леви продолжил: — Отвечу так — потому что мамочка забила на тебя, и ей намного больше нравилось трахаться с отчимом, а не смотреть на твой кружочек с палочками, который ты называл «солнышком».

— Ч-чего? — искренне удивился инженер, продолжая сжимать кулаки от наступающего приступа ярости.

— Месье Аккерман, поясните вашу мысль. — Попросил Тьерсен к удивлению Леви, так как он думал, что врач остановит его.

— Я к тому, что вся его дикая, как у дворовой псины, ревность возникла тогда, когда единственная важная женщина в его жизни, т.е. мать — предпочла скакать верхом на отчиме, а не уделять время ребенку от первого брака. Генри, ты же рос с отчимом?

— Да, и что с того? Причем здесь моя мать и моя жена?! — как слепец вопросил заключенный.

— Предала-то тебя мамка, обиделся ты. И на нее и на всех женщин заодно. И вымещаешь на них свою нездоровую ревность и злобу.

— Да что ты обо мне знаешь, козел! Не смей поливать грязью мою мать — она прекрасная женщина, она воспитала…

— Садистического ублюдка, да, браво ей! — успевает произнести бывший капитан.

Генри тут же срывается с места и нападает на Аккермана. Остальные заключенные бросились в рассыпную, но их тут же остановили два санитара. Другие двое принялись оттаскивать разъяренного инженера от бывшего капитана. Тьерсен пролистывал другую папку, чей картон был, как метка, другого цвета.

Генри стараются увести как можно скорее, пока тот продолжает выкрикивать оскорбления в адрес Аккермана. Прибывших возвращают на свои места.

Врач спокойно продолжает изучение дела.

— Почему вы меня не остановили? — решает узнать Леви.

— Хотелось проверить, насколько вы хороши — великолепная теория, достойная капитана в отставке! — закрывая папку, ответил врач.

— Нечего тут хвалить. Это было весьма очевидно.

— Послушать человека пять-семь минут, понаблюдать за ним, отмечая каждое движение тела и при этом правильно читая, может только профессионал. — Сделав, наконец, первый интонационный акцент на слове «правильно», Тьерсен продолжил: — С таким же успехом вы должны были понять, для чего предназначена общая беседа. Теперь я делаю вывод, что с вами смогу оптимально закончить освидетельствование сугубо на личных встречах. Благодарю, что не тратили мое время.

Хмыкнув и начав корить себя за не сдержанный колкий язык, из-за которого он сам усложнил себе жизнь, более Аккерман в беседу не включался.

За ночь Генри не успокоился. Утром он смерил Аккермана взглядом, полным желания отомстить за вчерашний позор. Завтрак прошел напряженно, за столом все молчали, но Леви не пугала эта гнетущая атмосфера.

Этим утром повар постарался на славу: гречку можно было поедать даже с неким удовольствием. Крупа была идеально сварена и подсолена, а кусочек масла добавлял порции «домашней» теплоты.

По звонку все встали из-за стола и, построившись, направились в общий зал. Играла классическая музыка, кто-то дополнял ее своими разговорами на темы спорта и истории Франции. Как понял бывший капитан — в прошлом эти трое работали преподавателями этого предмета в учебных заведениях.

Прибывшие, как и вчера, расположились на софе. Медсестра и санитар подошли к студенту, заставив его покинуть компанию заключенных. На его насиженное место сел ремесленник, который до этого ютился на неудобном подлокотнике.

Генри все это время был в противоположном углу общей комнаты, уставившийся в одну точку. Этот мужчина, которому по внешнему виду было немного за тридцать, уже имел на половину поседевшие волосы и глубокие морщины на лбу и переносице. Казалось, что даже успокоительные, которые продолжали действовать, не могли снять напряжение, которое годами не покидает его тело.

Студента по имени Жак не было примерно сорок минут. Все это время Аккерман наблюдал за жизнью за пределами этих безумных стен — прохожие в теплых одеждах следовали то друг за другом, то падали на середине пути, то отсутствовали вовсе.

— Кто из вас месье Леви Аккерман? — огласила медсестра.

Молча Леви встает и, поравнявшись с санитаром и медсестрой, понимает, что сейчас продолжит разговор с Тьерсеном. Пройдя мимо холла с регистрацией, он краем глаза успевает заметить, как женщина, что встречала их, делает пометки в личном деле Жака, а на входе уже ожидает конвой.

Неужели скоро все окончится?

Поднявшись на второй этаж, Аккермана заводят в четвертый кабинет справа — таблички на двери не было. Первой зашла медсестра, огласив фамилию и имя прибывшего, затем зашел первый санитар, заключенный и второй санитар.

Сотрудники психиатрической клиники кратко рассказали об условиях их беседы с врачом, пока Тьерсен был занят бумагами и не обращал на них внимания, будто он продолжал оставаться в кабинете один. Заняв кресло напротив стола психиатра, Аккерман, наконец, решил начать первым их диалог:

— Добрый день, доктор Тьерсен.

— Добрый день, месье Аккерман. Располагайтесь удобнее, у нас будет долгий разговор… — задумчиво проговорил врач, отложив медицинские бланки.

— Хм, а на студента вы потратили лишь две третьих часа… — позволил уточнить бывший капитан.

— А вы внимательны! — ухмыльнулся врач, однако его голос по-прежнему был монотонным. — Он — психически здоровый человек, мне более не потребовалось времени для консультации. — Ответил Тьерсен, пренебрегая правилами и оглашая результат освидетельствования своему новому пациенту.

— А я — нет? — задал встречный вопрос Аккерман.

— А вы — слишком хитры и хорошо обучены. — Подготовив новый лист и проверив ручку на уголке листа, темноволосый мужчина уверенно взглянул на Леви: — Вы готовы?

— Да. — Коротко ответил Аккерман.

— Назовите четырех космонавтов побывавших в космосе после Юрия Гагарина?

— Что?! — не ожидая подобного вопроса, который совершенно ничего общего не имею к нему, к его делу и вообще к психиатрии возмутился Леви.

— Ответьте на вопрос, месье. От вас более ничего не требуется.

Аккерман смерил врача недовольным взглядом, пытаясь понять логику проведения обследования, но начинал вспоминать заветные фамилии, играя по правилам Тьерсена.

— Армстронг, Коллинз, — тяжело выдохнув и прикусив нижнюю губу, бывший капитан продолжил лишь через минуту, вспомнив последние два имени: — Олдрин, Королев…

— Назовите температуру кипения воды?

Выражение лица, интонация голоса, взгляд — Леви следил за врачом, пытаясь понять его следующий шаг, перебирая все возможное варианты, однако тот был для него не читаем.

— Сто градусов.

— Назовите страну вашего места жительства?

— Французская республика.

— Какую форму имеет мяч?

— Круглую. — Наконец, бывший капитан кое-что вспомнил: — Я однажды проходил этот формат тестирования, когда меня отбирали в разведку.

— Прекрасно! — отвлекся врач: — Сколько месяцев в году?

— Двенадцать.

Тьерсен продолжать ставить пометки, и, благодаря своим быстрым ответам, Аккерман плавно переходил к следующему субтесту. К сожалению, методику он не вспомнил, а на некоторые вопросы отвечал по наитию. Некоторые вопросы повторялись раз за разом, а обследование растянулось на пару часов.

По итогу — недовольного Аккермана отвели в общую комнату.

— Что, псих, не вышел на свободу? — с садистическим удовольствием раздался за спиной голос оскорбленного ранее Генри.

— Не твое дело. — Обернувшись, Леви пришлось приподнять голову, так как собеседник обладал достаточно высоким ростом.

— А, по-моему, это дело как раз для ублюдка, коим ты меня вчера и назвал, придурок!

Генри толкнул Аккермана в плечо, вынуждая того ответить, но бывший капитан лишь стиснул зубы, терпя оскорбление. Мельком он заметил, как в комнате градус напряжения возрос до максимума; взгляды всех пациентов были прикованы к ним.

Толчок, уже сильнее.

Генри ухмыляется, чувствуя мнимое превосходство. Что-то говорит, однако злость, что вскипает в бывшем капитане, уже затмевает его сознание, поэтому не разобрать. Со времен жизни в гетто никто не смел касаться его, а уж, тем более, тыкать!

— Так и будешь молчать, неженка?! Ты, наверное, из тех парней, что у девок под каблуком ходят? Ну, где ж твоя юбка теперь?

Следующий рывок стал для Генри последним в этот вечер. Упоминание супруги Аккермана не могло остаться бесследным.

Леви давно ждал возможности, когда бы он смог выпустить накопившийся пар. Он был разозлен, но не настолько, чтобы за один удар выбить дух из инженера. В какой-то момент Леви показалось, что ему становится легче от вида багровеющего лица Генри и следов крови на его кулаках.

Но лишь на мгновение…

Внезапно подскочили санитары и принялись разнимать заключенных, разводя их по разным углам. Медсестра побежала наверх — очевидно — доложить о случившемся.

Аккермана затолкали в палату, положив на койку вниз животом, освобождая доступ к спине. Введя препарат, санитары что-то хмыкнули, но Леви первое время не мог понять, да и вообще разобрать речь. Спустя несколько минут он смог перевернуться, смотря, как белый потолок становится рыхлым, точно облака.

Но стоило перевести взгляд направо, как бывший капитан замечает непонятные очертания вдали комнаты. Аккерман теряет дар речи, пока она стоит в самом углу, притаившись.

—Здравствуй, Леви. — Увидев его испуганные глаза, Ева поспешила предупредить: — Прошу, не кричи!

Она прошлась по палате, придирчиво осматривая обстановку, словно мысленно отмечала критерии удобства.

— Тебя же здесь нет?! — оправившись от шока, наконец, смог спросить Аккерман.

Наконец, она посмотрела на него. Ее синие глаза не выражали ничего, кроме сожаления.

Леви обреченно выдохнул, подмечая, что, похоже, это место окончательно свело его с ума. Даже под наркотиками, которые он принимал какое-то время, чтобы облегчить боль в ноге, он не видел ни призраков, ни других людей.

Что это?!

Может, его сознание решило поиздеваться и вызвало ее образ? А может, оно решило облегчить страдания его души и показать зрительную галлюцинацию того, кто был ему дорог?

Ева закивала в ответ.

— Как думаешь, почему ты меня видишь? — спросила Адерли, снова переводя взгляд на пустые стены.

— Я, что, действительно болен?!

— Нет, но скоро это случиться.

— Что ты имеешь в виду? Что… Что ты такое?

— Я — всего лишь то, что ты хочешь увидеть вновь. Меня здесь нет, но то, что тебе вкололи, помогает твоему сознанию столь четко по памяти воспроизвести мой образ.

— Так ты — галлюцинация?

— Мне приятней называть себя частью тебя. Лучшей частью тебя. Твоей совестью.

— Ты точно не Ева — она знала, что совести у меня нет…

— Ошибаешься. Здравомыслие и совесть вели тебя все это время, пока ты не стал слушать свои эмоции, забыв все, чему тебя учили…

Еванджелина оперлась о стену, не сводя глаз с Аккермана, а позже став рассматривать кончики своих босых ног, которые ощущали легкий сквозняк.

— Я соскучился.

Девушка вновь посмотрела на единственного находившегося в комнате пациента.

Скользящий, оценивающий и замечающий каждую мелочь в образе Аккермана взгляд впитывал визуальную информацию, стараясь быстрее сформулировать первые выводы, предположить «как и чем» жил молодой человек после длительного расставания.

— Почему ты так долго не приходила ко мне? — снова разрывая тишину, спросил Леви.

Его голос не выражал радостной интонации, даже если он действительно испытывал ее. Это не было связано с его привычной скрытностью, оставшейся после длительной службы в армии. Причина была в ином…

— Потому что ты болен и тебе назначено серьезное лечение.

Смотря на свою спасительницу или же губительницу — он никогда не мог решить, кем она приходилась для него больше, Леви все же наслаждался ее появлением в палате, не сводя с нее взгляда ни на секунду.

Казалось, она совсем не изменилась с ихпоследней встречи. Темные волосы, собранные в пучок на затылке с парой выбившихся прядей, немного красной помады на губах, и то же темно-синее платье, в котором она была при их последней встрече. Мужчина обожал, когда женщина была в нем, ведь именно он подарил ей эту вещь.

Спустя столько лет после их первого знакомства, она сидела перед ним, придя проведать, а он ловил себя на мысли, что она единственная, с кем бы он хотел состариться. Весьма милые и инфантильные мечты для бывшего военного. Вот только мирная старость не могла входить в планы этих людей.

— Опять твои отговорки…

— Нет, Леви, у тебя действительно есть проблемы. — Перебила его спасительница или губительница. — Лучше принимай лекарства, как назначили врачи, а не как тебе вздумается.

— Пообещай, что тогда будешь заходить чаще? — невозмутимо попросил он, лелея надежду на положительный ответ где-то глубоко в душе.

— Обещаю.

Это было ложью, сладкой ложью, которую он хотел услышать, но не хотел этого принимать.

Только выбор в его положении не большой.

Девушка пересела с края кровати ближе к бывшему капитану, развернув газету-ежедневник, которую разрешили взять с собой в палату пациента врачи, и принялась зачитывать вслух. Аккерман взял ее свободную левую руку, легонько сжимая, боясь, что девушка заберет ее из его хватки, не дав ему успеть насладиться прелестью женской кожи.

От скуки он успел изучить каждый сантиметр этого помещения без единого окна. Оно напоминало ему старую добрую, если уместно использовать этот эпитет, допросную, в которой он долгое время работал, пока служил в рядах французской армии. Только здесь света было гораздо больше. Еще, что постоянно не давало сосредоточиться на воспоминаниях о былом — воздух. Запах медикаментов пропитал его настолько, что казалось, он всю сознательную жизнь вдыхал смесь из спиртов и настоев трав.

Война была давно окончена, настал долгожданный мир, но зачитанные новости не радовали. Громкие заголовки, расхваливающие новые планы по поднятию великой державы «с колен», сочиненные доблестными патриотично-настроенными журналистами многообещающе твердили, что скоро все будет хорошо. Каждый человек будет вести достойную жизнь, рабочих мест станет больше, процесс получения образования станет проще и будут выплачиваться увеличенные льготы.

Говорилось, что государство будет заботиться о каждом.

Но только не об этих двоих.

— Почему ты все еще продолжаешь находиться здесь? — отложив газету, внезапно спросила Адерли.

— Ты же сама сказала, что я болен. — Напомнил Леви.

— Не мне доказывать тебе, что притворство — это плохо. Ты должен выбраться отсюда и заняться правильным делом.

— Правильным? О чем ты?!

— Ты ведь слушал то, что я читала? Снова настали тяжелые времена, которые требуют решений. Стране нужны люди, что смогут отбросить человечность для достижения цели…

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — нахмурившись, спросил бывший капитан.

— Тебе нужно вернуться туда, где все началось…

— Я не хочу больше служить на благо Франции… — понимая нить разговора, отвечает Аккерман.

— Твое сознание поставило блок, однако ты понимаешь, что выход один: тебе необходимо вернуться…

— Я БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ ЭТОГО СЛЫШАТЬ! ЭТО НЕ ПРАВДА!

— Леви, ты обязан отбросить все человечное, что в тебе осталось, и выполнить свой долг! — забирая свою ладонь из его рук и держа во второй газету, Ева поднялась с кровати, став направляться к двери.

— Я никому ничего не должен! — отчеканивая каждое слово, выпалил Аккерман.

— Твоя страна ждет тебя!

Где-то на улице раздался душераздирающий женский крик, отчего Аккерман отвернулся, смотря на стену, которая ведет на улицу, вот только отсутствие окна не давало увидеть произошедшее.

Ее больше не было в палате.

Леви решил молчать.

Несколько дней бывший капитан думал о том странном диалоге не менее странной гостьи. Прокручивая эти фразы раз за разом, он никак не мог понять — действительно ли то, что он слышал и видел, было плодом его воображения?

Когда он смотрел на нее… она казалась ему такой… Настоящей.

Впрочем, Аккерман не мог всецело полагаться на свою психику.

Это случилось тогда, когда он скрывался от разведки после того, как нашел для них Ганса. Тогда, когда он жил практически отшельником, у него не было возможности получить достойные лекарства, и нога вновь разболелась. Кенни доставал все, что мог, и однажды, приняв таблетки, Леви словил неожиданный приход — он увидел свою мать.

Она выглядела так же, как на фотографии, что смогла напомнить бывшему капитану о ней.

Мать ничего не сказала ему, лишь устало смотрела на сына.

После этого младший Аккерман не ручался за свою психику.

Ева пришла снова.

И на следующий вечер вновь составила компанию.

И снова она говорила о том, что он должен сделать.

И вновь Леви спорил с призраком любимой женщины, не желая слышать этот бред.

— Человек такое животное, которое не способно вредить себе, если его психика в порядке — не даст инстинкт самосохранения. Я — твой инстинкт. Я — адекватная часть тебя. Я — это ты. Ты прекрасно понимаешь, что все, что они с тобой тут делают — незаконно. Леви, они хотят свести тебя с ума!

— Либо у них это отлично получается, либо я действительно…

— Нет, не признавай этого. Ты видишь меня только потому, что тебя накачивают всякой дрянью, а твое ослабленное сознание решило выразить свой протест этим веществам подобной формой. Ты не можешь оставаться здесь больше, но тебе так же нельзя возвращаться в тюрьму…

— Нет, мне нужно туда, чтобы меня никто не достал…

— А ты не изменился…

— Что?

— Не надоело бегать?

— О чем ты?

— О чем — ты! Ты все время убегаешь от проблем вместо того, чтобы их решить. Поступил на службу, надеясь помереть, лишь бы не носить клеймо сына немецкого офицера…

— Ева! — закричал Аккерман.

— Я — это ты! — Напомнила Адерли. — Евы больше нет! Ты сбежал от нее, оставив одну, не заботясь о ее безопасности, ведь куда проще было исчезнуть, полагаясь на доброту душевную людей при исполнении. Ну не глупо ли? Глупо!

— Я никогда не убегал!

— Ты только и делаешь, что прячешься! От людей, которые тебя любят, от тех, кому ты мог помочь, от всего мира.

— Хватит! Я не желаю этого слышать! Если ты мое больное воображение — ты сейчас исчезнешь!

— Нет, тут ты ошибаешься! Ты должен взять себя в руки и принять правильное решение!

— О чем ты? Какое решение?!

— Решение — жить. Придется поступиться своими принципами, чтобы выжить, Аккерман. Паразит приспосабливается к жизни в любых условиях, так ведь?

— К чему ты это говоришь?

— Ты должен бороться за свою свободу, и пусть это будет долгий и тернистый путь, но ты должен не упустить этот шанс. Тебе придется работать на разведку, ты это прекрасно понимаешь. Ты обязан выбраться на свободу и заниматься тем, чем должен. Тем, что у тебя получается лучше всего…

— Нет, нет, черт тебя дери! Я не хочу этого делать! Я больше не могу…

— Разве? Вспомни дело Лемана. Все видели, как ты вошел в кураж. Что ты чувствовал в тот момент — власть? А может, силу? Или справедливость? А может — чистоту?!

— Я… Я… Я чувствовал… Что становлюсь человеком.

— То-то же! Ты не можешь бороться с самим собой… — закончила Адерли. — Леви, принимай решения правильно.

— Леви, ты ведь понимаешь, что видишь то, что хочешь именно ТЫ? Я веду себя и говорю так, как распоряжается твой воспаленный разум. У меня нет права выбора…

— Верно. — Согласился с ней Аккерман. — К тому времени, как у меня появились глюки в виде тебя, ты уже месяц лежишь в Сен-Женни-Пуйи.

— Значит, если увидишь меня снова, то в следующий раз встретимся там… — Угрожающе произнесла Еванджелина.

В палату зашли санитары, сразу обратившись к Аккерману:

— Опять болтаешь? Мало всыпали тебе, ублюдок?

Отвлекшись лишь на секунду, Леви не смог вновь отыскать силуэт Еванджелины, словно она исчезла, не оставив и следа…

— Извините… — начал бывший капитан. — Я больной придурок, которого легче усыпить, чем лечить. Я лежу один и мне очень скучно. Может, вместо стен моей палаты со мной поговорите вы?

— Врач с тобой поболтает, только завтра с утра.

— Замечательно.

— Настолько, что тебе лучше выполнять все наши указания, пока ваш прием не состоится. — Протянув две таблетки и стакан воды, санитар приказал: — Пей!

А следующим утром состоялось очередное тестирование, которое проводил психотрепавет Хэнс — один из врачей, работающих с профессором Тьерсеном.

Леви проспал всю ночь, но запас сил у него был по-прежнему на нуле.

Он больше не мог этого терпеть.

Сегодня был вторник. С одиннадцати утра и до четырнадцати часов дня в общем зале «благополучные» пациенты психиатрической клиники могли наслаждаться классической музыкой, развлекать себя беседой друг с другом и скрашивать досуг за безопасными играми.

Аккерман сидел за креслом-качалкой, похожим на то, что было у него дома, молчаливо глядя в окно. Дорис — мужчина сорока лет, лежащий в палате напротив, постоянно пытался с ним о чем-то заговорить, но после нескольких коротких ответов Леви на его вопросы потерял интерес к закрытому собеседнику.

Смотря на бывшего капитана можно было подумать, что его мысли где-то совсем далеко, не в этой клинике, быть может, даже не в этом городе.

Когда появляется много свободного времени, а в твоей голове хоть когда-то рождались светлые мысли, то ты непременно обречен на страдания. Стремление к познанию — вот, что губит и защищает людей одновременно. Этот мир, закономерности, причины и следствия, природа и смысл.

Такой простой вопрос… «почему?»

— Как вам вид за окном? Нравится? — озабоченный голос Эрвина раздался со стороны коридора.

Отвлекшись на постороннего, забыв о своих философских рассуждениях, Леви посмотрел на Смита, однако проигнорировал его вопрос.

— Плохо выглядите, капитан Аккерман.

— Скажи мне, Эрвин…

— М?

— Ты сможешь дать мне столько работы, чтобы у меня не осталось свободного времени?

— Твое трудолюбие поражает…!

— Вовсе нет. Я больше не могу видеть ее…

— Чувство вины?

— Ответ на мой вопрос… — поторопил Леви: — да или нет?

— Да. Я обеспечу тебя работой так, что тебе даже не будет хватать времени на чаепитие, не сомневайся.

— Я хочу начать как можно скорее.

— Боюсь, придется подождать. Документация не терпит спешки, да и тебе самому поправиться надо.

— Не тяни, иначе я передумаю.

— Я услышал тебя, Леви.

Подав руку для рукопожатия, Смит был приятно удивлен ответной реакцией будущего подчиненного.

— Скорее всего, будешь работать со мной в политическом отделе. Сейчас множество подпольных радикальных группировок начали продвигать свои идеалы…

— Да? — удивленно выпалил Аккерман. — Знаешь, мне кажется, я уже определил цель.

— М? — смутился блондин.

— В ночь, когда меня задержали, со мной сидело трое сопляков, а один из них никак не мог заткнуться, выдавая интересную информацию.

— Считаешь, что эта пешка станет ниточкой к источнику?

— А вдруг. — Предположил Леви. — Пока я здесь, найди их имена, а как выйду, то допрошу каждого лично.

Закончив столь продуктивный разговор, Эрвин Смит спешил на встречу к одной весьма важной персоне. Они договорились встретиться сегодня, не в самом популярном парке, не привлекая внимания.

Она стояла у дерева напротив фонтана, ежась от порывов весеннего ветра, который еще отдаленно напоминал холодную зиму.

— Простите за ожидание. — Виновато начал подошедший блондин, смотря на недовольную девушку.

— Ну? — выжидающе бросила та, не желая длительного продолжения их встречи.

Они двинулись прогулочным шагом по одной из тропинок.

— Он согласился. На самом деле, я боялся, что ничего не выйдет. Благодарю вас за помощь, мадмуазель Адерли!

— Хм, мне кажется, что вам не свойственны такие чувства как: «сомнение», «поражение», «поступление»… — Саркастично проговорила Еванджелина, задавая негативный тон беседе. — Да и вообще, если бы я не увидела ту драку в зале и не убедилась в ваших словах о его сумасшествии, то, скажу честно, я бы призналась ему во всем и будь что будет.

— Вот как… Считаете, что я не человек вовсе, если мне приходиться приобщаться к подобным методам воздействия?

Да, она была вынуждена так поступить, пусть ей это и не нравилось.

— Я считаю, что вы — Эрвин Смит, тот еще паразит, не желающий отпускать хозяина. А хозяином для вас может быть что угодно: человек, цель, дело… Вы боитесь проиграть, из-за чего загоняете себя на самую высокую ступень требований и ожиданий к самому себе. Когда-нибудь в вашей жизни будет столь сложная партия, что вы проиграете. Знаете, как больно падать с лестницы или с высокого…?

— Знаю. — Поняв намек, перебил блондин.

Не желая продолжать подобный разговоров, разведчик демонстративно достал из внутреннего кармана билеты и конверт и передал их девушке:

— Вы можете вновь вернуться в Нант. Сообщите мне по телеграмме, как доберетесь до места, как вам предоставленные условия.

— Хорошо, — кивнула та, принимая ценные бумаги и пряча их в сумку. — У меня есть к вам небольшое одолжение… — робко начала Ева, подумав, что, скорее всего, надо было начать их беседу с него: — Вы можете иногда рассказывать мне, как он?

Удивившись, майор хмыкнул, понимая, что ничем хорошим это не кончится, а потому решил соврать:

— Что ж, если вам будет это интересно… Разумеется, только то, что будет возможно придать разглашению.

— Понимаю. — Остановившись, девушка решила подвести итог их деловой встречи, чувствуя легкое недомогание. — До свидания, майор Смит.

— До встречи, мадмуазель Адерли.

Смотря на уходящий силуэт Еванджелины Адерли, Эрвин Смит меланхолично достал портсигар, выуживая одну папиросу, следом прикурив. Не смотря на то, что он добился очередной цели, как и сказала Адерли, мужчина быстро перестал чувствовать себя победителем в этой игре.

Теперь его уныние было связано с весьма интересным вопросом — насколько крутой и длинной будет лестница, если он обернется назад?

Комментарий к Kampf und Wahrheit. Часть 1

*Kampf und Wahrheit - борьба и правда

*Монсеньор - обращение не только к церковному чину. Читать подробнее (для желающих - http://wap.probaa.forum24.ru/?1-1-0-00000010-000-0-0)

Я не знаю, оправдала ли ваши ожидания, что продлились целых два месяца, но эта глава далась мне особенно тяжело по нескольким причинам

========== Kampf und Wahrheit. Часть 2 ==========

Комментарий к Kampf und Wahrheit. Часть 2

Сюрте* — сокращенное “разговорное” название спецслужб во Франции (Главное управление национальной безопасности)

Следующая часть последняя.

Она уже написана и от ваших отзывов зависит, как быстро я ее выложу.

Дерзайте!

Говорят, что привычка вырабатывается за 21 день — но сколько потребуется времени, чтобы отвыкнуть от… Чего-то, что раньше наполняло твою жизнь почти на сто процентов?

Сколько дней, недель или же месяцев для этого понадобится?

Стоя возле дверей своего же магазина, Леви не решался войти, наблюдая в окно за тем, как Изабель о чем-то разговаривает с покупателем. Через стекло он тайком высматривал изменения, которые ребята сделали за его продолжительное отсутствие.

И все же — что мешает ему войти?

Разве место? На протяжении семи лет Аккерман изо дня в день обивал порог своего магазина, да и сейчас ноги сами вели его сюда, по давно усвоенному пути.

Успел ли он отвыкнуть от этого места? Пожалуй, нет.

Нет, дело вовсе не в утраченной привычке.

Последний раз он виделся с четой Черч после перевода из психиатрической лечебницы, но навряд ли это можно было назвать нормальной встречей.

Они стояли в нескольких метрах и лишь провожали Аккермана взглядом, пока того в сопровождении жандармов вели в отдел. Им не дали и минуты на короткий разговор, который, возможно, мог все вернуть на круги своя.

Изабель оставалась стоять рядом с Фарланом, вжимаясь в него, не сдерживая слез. Они три часа прождали этого момента, чтобы переговорить, но все тщетно.

Их поглотили тоска и страх за лучшего друга — все это время им ничего не говорили, ловко оперируя законом о неразглашении дел.

Сейчас, вспомнив этот момент, Леви понял, от чего он никак не может повернуть вниз ручку заветной двери — он же… Он же все еще их друг?!

Все та же улыбчивая Черч жестикулирует и улыбается покупательнице, как и несколько лет назад, когда они бок о бок вели общее дело.

К слову, Изабель определенно стала более взрослой. Ее резкие подростковые движения рук и тела стали плавными и женственными, соответствующими ее положению. Волосы убраны не в беспорядочные хвостики, как раньше, а в аккуратную прическу с пробором. Платье, в котором она была — без вульгарности подчеркивало ее фигуру, в то время как капитан Аккерман помнил давнюю подругу исключительно в брюках…

Интересно, каков сейчас его лучший друг? Все такой же легкий на подъем или стал более усидчивым семьянином?

А так ли это интересовало Аккермана на самом деле?

Безусловно, если все пройдет гладко, он будет рад послушать друга за вечерним ужином, однако пока что Леви лишь пытался прогнать прочь неприятные мысли.

Отвлекаясь на покупательницу, что вышла из магазина, капитан вновь перевел взгляд на окно. Изабель стояла за стойкой, вероятно, пересчитывая кассу.

… он же все еще их друг?

Наконец, решившись, Леви зашел в магазин. Привычный звук колокольчиков оповестил о новом покупателе. Девушка выдрессировано подняла голову, готовясь задать заученную фразу, но осеклась.

Она не могла поверить своим глазам. Растерявшись от столь пристального немого разглядывания, Леви на секунду опустил глаза в пол, боясь ее следующей реакции.

Бывшая Магнолия почувствовала, как подкосились ноги: она испытывала коктейль странных чувств, и главным его ингредиентом — был страх, словно она увидела паранормальный объект. Потеряв дар речи, а может, даже и здравомыслие, девушка уставилась на капитана, не понимая, что ей делать.

Подсознание услужливо воскресило факты из недавнего прошлого, но сердцем девушка хотела верить, что Леви все тот же самый братишка, с которым она познакомилась в юности.

— Здравствуй, Изабель! — решил нарушить молчаливую паузу Аккерман, стараясь скрыть свое волнение, делая интонацию как можно дружелюбнее.

— Фарлан! — испуганно выкрикнула Черч.

Промешкавшись, блондин вышел из кабинета хозяина магазина, что-то проговорив полушепотом. Непонимающе посмотрев на супругу, что была несвойственно бела, словно холст художника, он перевел взгляд на причину ее крика.

Хмурые светлые брови приподнялись в изумлении, карие растерянные глаза пристально смотрели на своего друга, пытаясь зацепиться за что-то в его образе, а в голове мигом появилась куча вопросов.

Медленно подходя к оробевшей жене, Фарлан пытался выделить хоть один адекватный вопрос в данной ситуации, однако понял, что этот «теплый прием» уже никак не смягчить.

От части Леви представлял их первую встречу спустя долгое время именно так. Но все же ему было неприятно, что…

Что последние близкие люди считают его тем, кем он совсем не является.

— Здравствуй, Фарлан. Давно не виделись, ребята…

— Леви… Т-ты вернулся? — пытаясь держать при себе все предрассудки, уточнил блондин.

— Что ты под этим подразумеваешь? — нахмурившись, спросил капитан, обдумывая как вести разговор в зависимости от ответа друга.

Раздался звон колокольчиков, и в проеме дверей показался пожилой мужчина.

— Пройди в кабинет! — прошептал Фарлан, пропуская девушку вперед.

Изабель без тени сомнения выполнила просьбу мужа, прислонившись ухом к двери, пытаясь подслушивать.

Фарлан вышел из-за стойки, пройдя мимо Аккермана, который пристально следил за каждым его движениям. Вполне стандартно ведя разговор с клиентом, блондин посматривал на бездействующего капитана.

Обслужив и проводив клиента, Черч закрыл двери магазина на ключ.

— Леви…

— Да, Фарлан? — непринужденно, будто и нет того накала напряжения в воздухе, ответил Аккерман.

— Не сочти меня грубым, но к тебе есть несколько вопросов…

Заметив возле стойки софу, Аккерман пересек зал магазина, усевшись на нее, а после жестом дал «старт».

— Что произошло?!

— Сам бы хотел узнать…

— Это не ответ! — твердо заявил Черч.

— Да, не ответ… Скорее мой вопрос — ты знаешь, что произошло?

Капитан заметил, как во взгляде друга промелькнула ярость, но всего лишь на секунду. Леви всегда видел в Фарлане рассудительного человека, и теперь эта черта его личности, а точнее, ее применение на практике — нужны как никогда прежде.

— Ева умерла в подвале твоего дома от приступа астмы… Но… Подвал был закрыт снаружи.

— Ты думаешь, что его закрыл я, как и следователи, сделавшие этот вывод?

— Да. — Не сводя глаз, пытаясь «читать» капитана, ответил Фарлан.

— Если скажу, что я этого не делал, ты поверишь?

— Не знаю… — с головой погрузившись в смятение, прошептал блондин. — Я не могу поверить в это все!

— Фарлан, я не убивал Еву… Я ушел в тот вечер из дома, но она была жива!

Потерев лицо руками, блондин попытался взять тайм-аут, чтобы переварить все сказанное ранее. Слишком много неизвестных в этой жестокой задачи, в которой переменными оказались людские жизни.

— Хорошо, тогда ответь: где ты был все это время? Почему мы ничего не могли узнать о тебе?

— Причина проста — я снова работаю в Сюрте.

— Что?! Почему?! Как тебя взяли туда после всего…? — негодование товарища вполне обосновано выразилось в потоке вопросов.

— Очень правильный вопрос, Фарлан! — хлопнув в ладоши, Аккерман поднялся с софы и стал медленно подходить к озадаченному Черчу. — Когда прошло некоторое время, и горечь утраты начала отступать, ко мне, наконец, вернулась рассудительность, и я стал задумываться о многом. И этот вопрос вплыл в списке самым первым: как можно взять на службу подчиненного с репутацией убийцы и психически нездорового человека? Как отбелить его личное дело настолько, чтобы он мог работать в Сюрте? Может, ты мне ответишь?

— К чему ты клонишь? — нахмурился блондин, смотря в серые глаза друга.

— К тому, что жизнь не всегда логична, и, сложив два плюс два, ты можешь получить в итоге пять… Еще есть вопросы?

— Изабель! — крикнул Фарлан, как тут же в щелочке двери показалась смятенная девушка.

— Братишка Леви… — прошептала Черч.

— Леви, мы совершенно ничего не знаем о том вечере. — Заявил блондин. — Мы вправду хотим верить, что ты не виноват. Прошу, расскажи нам все!

— Приходите на ужин ко мне домой, там и расставим все точки над «i».

— Мы непременно будем, — кивнув, ответил Черч.

— Откроешь мне? — попросил Аккерман.

Фарлан поспешил к двери, чтобы не задерживать капитана. По тому, как он не с первого раза смог попасть ключом в замочную скважину, Леви видел неконтролируемую нервозность друга, но сам побаивался говорить что-либо, чтобы слова не обернулись против него же.

Покинув магазин и возвращаясь домой, Леви чувствовал, как его нутро заполняет нетерпение, будто он ребенок, что ждет момента, чтобы вскрыть коробку с подарком. Сегодняшний разговор может прояснить обстоятельства того дня…

Как Леви и сказал ранее, спустя пару долгих лет горечь утраты начала отступать, и одним из летних вечеров, когда он сидел на веранде дома, служившего одним из штабов управления национальной безопасности, в его голове достаточно четко прозвучал вопрос:

«Почему он снова работает здесь?»

Как и кто смог допустить к работе в политическом отделе человека обвиняемого в: сокрытии офицера ваффен-СС, в избиении женщины с благородным происхождением и в убийстве сожительницы?

Его личное дело должно отражать все его вопиющие грехи, громко говорящие о том, что ему точно не место в Сюрте.

В ту летнюю ночь капитан не сомкнул глаз, пытаясь вспомнить все детали того времени. Несмотря на то, что прошло всего лишь пару лет, вспомнить хоть что-то удавалось с большим трудом. Будто его память была испорчена, порвана, как кассетная лента, и склеена наспех.

Вернувшись после продолжительной командировки в Лион, капитан тайком пытался получить документы и дела того времени, но, к его сожалению и дальнейшему сомнению, в доступе было отказано.

Именно это и подкрепило в нем сомнения, касающиеся того инцидента. Самые безумные версии стали прорабатываться, терзая ум капитана.

Когда он смог посетить свой дом, первым делом он взял фонарь и спустился в подвал, став внимательно осматривать помещение, покрывшееся толстым слоем пыли и паутины. Он видел каждую едва заметную царапину, след.

Конечно, сильнее всего его внимание было приковано к двери, а именно — к внутренней ее стороне. Она была искорежена, отражая на своей поверхности следы борьбы за жизнь.

Так же внимательно был изучен и сломанный замок. К сожалению, при вскрытии двери он был сильно поврежден и не мог помочь ходу расследования капитана.

Стоило теперь вернуться домой и взглянуть на нынешнее положение вещей и мебели — как апартаменты абсолютно не вызвали каких-либо воспоминаний. Хотя Аккерман ожидал обратного эффекта.

Всматриваясь в каждый элемент, что был в его доме, капитан не стеснялся использовать ресурсы тактильной памяти, надеясь вызвать нужные воспоминания.

Совершенно верно — он ничего не мог вспомнить о Еве.

Хотя, не так…

Он мог воспроизвести вслух все события, что были в их совместной жизни, однако подсознание словно стерло все картинки и ощущения из их прошлого, оставив только сухой текст. И теперь он даже не может вспомнить, что он чувствовал.

В какой-то момент, картинки памяти начали оживать. Ощущения стали настолько живыми, что Леви впервые за последнее время почувствовал, что вновь теряет над собой контроль. Он убрал все вещи, что напоминали ему о том, что здесь жила ОНА, чтобы не потерять ясность ума.

Хотя, пытаясь обмануть себя, он продолжал пытаться вызвать воспоминания о ней, но только не используя тот допинг, что лежал, пылясь в единственном помещении без света.

Он спал на ее половине кровати, пользуясь ее прикроватной тумбочкой, сидел, поджав ноги на диване, подпирая спину небольшой подушкой.

Он даже не заметил, как быстро вспомнил все ее привычки, идеально повторяя их за оригиналом.

И даже сейчас, готовя ужин и сервируя стол, подсознательно он начал догадываться, почему приборы расставлены под этим углом, салфетки сложены в нужный треугольник и блюда поданы именно так, а никак иначе.

В его голове “поселилась” Адерли.

Черчи пришли к семи вечера, очевидно, сразу после работы в магазине.

Парочка была настороженна, особенно Фарлан. От Изабель исходило чувство укоризны за то, что она испытывает страх по отношению к капитану. Ведь раньше она считала его самым близким человеком, а сейчас не могла ему довериться.

Начало ужина было почти молчаливым, переговаривались только Фарлан и Леви. Устав от ожидания, Изабель прекратила трапезу и уверенно задала единственный вопрос, больше всего интересовавший ее все это время:

— Братишка Леви, ответь мне честно — ты виноват в том, что случилось с Евой?

Отложив приборы, Аккерман промокнул губы салфеткой и, набравшись мужества, ответил:

— В тот вечер я рассказал ей, что являюсь сыном офицера ваффен-СС и что разведка желает сделать из меня пушечное мясо. — После этих слов пораженные новостью Черчи тоже отложили приборы. Они тоже не знали о скверном происхождении своего друга. — Они бы не остановились ни перед чем и, скорее всего, Ева тоже могла бы пострадать от их рук. После этого мы поссорились. Она захотела уйти от меня, я вспылил…

— Ты же сказал мне!.. — возмутился Фарлан.

— Я вспылил, она испугалась и побежала в подвал, заперев дверь. — Проигнорировав слова друга, капитан продолжил: — Я понял, что не смогу достучаться до нее и что теряю контроль над собой, потому я и ушел из дома…

Изабель почувствовала, как горячие дорожки слез бесконтрольно стекают по припудренным щекам.

— На улице ко мне пристала подвыпившая баба, позже обвинившая меня в том, что я ее избил. После этого я узнал, что у Евы случился приступ и что она…

Аккерман осекся, не в силах продолжить.

Не договариваясь, каждый из троицы взял свой бокал и осушил содержимое тары.

— Прости нас, Леви! — неожиданно объявил Фарлан.

— Вам не за что извиняться…

— Мы…Мы не поверили в тебя… Прости нас, пожалуйста! — не сдерживаясь, запинаясь от волнения, пропищала плачущая Изабель.

Аккерман опустил голову, рукой убирая упавшие на лицо пряди челки. Изабель вышла из-за стола, направившись в уборную, чтобы успокоиться. Фарлан наполнил свой бокал горячительным.

Спустя некоторое время, когда компания друзей привела себя чувства, все вновь собрались за столом с почти остывшими блюдами.

— Может, сходим к Еве? — робко предложила Изабель, не поднимая взгляда на Леви.

Она чувствовала, как больно ему дается возвращение к старой жизни. Жить в доме, где погибла жена, где все напоминает о ней — верх выдержки. Но, как их общая подруга, она не могла не предложить этого. Изабель скучала по Еве.

— Да, я тоже думал об этом. — Спокойно ответил Аккерман.

— Да уж… Неудобно как-то получается… — заговорил подвыпивший Фарлан.

— Ну, хоть так. — Сразу же ответила нынешняя Черч.

Смутившись от не понимания предмета разговора, Леви решил спросить друзей — о чем они.

— Просто мы так и не ходили к Еве все эти три года. Нам никто не сказал, где ее похоронили… — раздосадовано ответила девушка.

— ЧТО?! — Леви снова отложил столовые приборы, пораженный полученной информацией.

— А? — не поняла Изабель.

— Вы, что, оба не знаете, где похоронена Ева?!

— Конечно, нет, тебя же сразу после похорон забрали жандармы, а потом…

— Мне не дали разрешение на захоронение Евы!

— Ты шутишь?! — всполошился, казалось, тут же протрезвевший Фарлан.

— Я думал, что это вы занимались ее похоронами. — Тут же ответил Леви.

— Н-нет… Мы думали, что это был ты…

Повисло весьма мрачное молчание.

Фарлан залпом осушил бокал с вином, забыв о правильности алкогольного этикета. Изабель обхватила руками лицо, не понимала, как сложить этот пазл, что сейчас рассыпался прямо перед ней.

— Леви… Если это был не ты и не мы — тогда КТО?

Капитан Аккерман побледнел, откинувшись на спинку стула, переведя взгляд куда-то в сторону. Слова, только что прозвучавшие за дружеским ужином, заставили сердце гонять кровь по венам в несколько раз быстрее. Челюсть злобно заиграла желваками, а в висках от перенапряжения застучало.

— Фарлан, Изабель — это вы опознали и подтвердили ее тело в морге?

— Нет… Нам не разрешили даже попрощаться с ней. Разве это был не ты?

— Я сидел в изоляторе и подал прошение, но мне отказали. Я не видел тела своей жены и некоим образом не принимал участия в ее похоронах.

— Что же это получается…

— Кто сообщил вам о смерти Евы?! — на повышенном тоне вопросил капитан.

— К нам пришел человек с распоряжением от твоего имени, он передал нам бумаги… — начала отвечать Изабель, так как Фарлан будто забыл о способности говорить, на эмоциях бубня нечленораздельные звуки.

— Да, такое было. Но только бумаги! — прервал Леви.

— … так вот, когда мы спросили его: почему в документах нет имени Евы, почему она не пришла сама, чтобы передать нам послание от тебя, этот человек и сообщил нам…

От накала страстей и доброй порции алкоголя в крови Фарлан встал из-за стола, став ходить кругами по полупустому залу.

— Как он выглядел, помнишь?

— Да вроде ничего необычного. — Видно, что девушка напряглась, пытаясь не напутать события того дня. — Не в форменной одежде, коротко стриженный, роста с Фарлана…

— А цвет волос? Какие-то особые приметы: усы, родинки, очки?

— Ничего такого… Обычные темные волосы, чуть светлее, чем у тебя.

— Он был в шляпе?

— Нет.

Капитан Аккерман перебирал все возможные варианты, но все, кто приходили ему на ум, не подходили под описание, хоть оно и было столь общим.

— Леви, что происходит? — раздался вопль Фарлана из соседней комнаты.

— Да, братишка Леви, что это все значит?

— Если бы я сам знал…

Встав из-за стола, Аккерман направился на второй этаж, оставив друзей за столом. Для него этот вечер должен был закончиться…

Не смотря на то, что утро выходного дня зачастую обязывает к организации житейского досуга, майор Эрвин Смит был на рабочем месте, координируя мини-группу, что этим же вечером должна будет отправиться на границу Франции и ФРГ. Задание требовало продолжительного время пребывания на границе и за ее пределами, поэтому инструкции должны быть усвоены четко.

Стоя возле дверей кабинета майора, Леви прислушивался к монологу, что вел старший по званию, ожидая подходящего момента, чтобы войти. Наконец, спустя почти час, бойцы покинули кабинет, даже не обратив внимания на капитана, что следом зашел в еще не закрывшуюся за ними дверь.

— Доброе утро, Эрвин.

— Доброе, Леви. — Тут же переведя взгляд на небольшой календарь, что стоял на рабочем столе, Смит удивился, увидев подчиненного раньше положенного: — Соскучился по работе?

— Не совсем. — Без разрешения заняв кресло напротив, Аккерман выдохнул, состроив сосредоточенный вид. — Понимаешь, Эрвин…

Майор оставил свои дела, решив внимательно послушать капитана.

— Я сейчас живу в своем доме, и, как ты сам знаешь…

— Ты хочешь съемную квартиру на время отпуска? — предположил просьбу капитана Смит.

— Нет. Эрвин, я… Пойми, я столько лет прожил с НЕЙ, каждая вещь в доме напоминает мне об этом… Уже во второй вечер я не выдержал и выкинул все, что может напоминать мне о ней, но…

Тема Еванджелины Адерли обычно не поднималась в разговоре между капитаном и майором. В такие редкие моменты, Леви всегда твердил лишь о том, что она сделала свой выбор, но судьба распорядилась еще хуже. И Аккерман отказался от всего, что связанно с этой женщиной. Смит лишь смиренно слушал короткие речи подчиненного, где-то глубоко в подкорках сознания ликуя от эффекта его манипуляций.

— Но… — повторил следом Смит.

— Я чувствую себя предателем оттого, что до сих не попрощался с НЕЙ. Тогда-то я и понял, что это последнее препятствие, которое мешает мне нормально жить. Жить без НЕЕ. Я спрашивал своих друзей, но они не в курсе… Может быть, ты знаешь, где она захоронена?

Выдержав паузу, словно заново прокручивая слова, сказанные капитаном, Смит тщательно обдумывал ответ:

— Да, знаю. Давай съездим. Сегодня в три часа дня подъезжай к главным воротам Круа-Рус.

— Но ты можешь просто назвать мне номер захоронения…

— Могу, но я думаю, что тебе будет нужно дружеское плечо, если вдруг…

— Ты прав! — перебил майора Аккерман. — Спасибо тебе, Эрвин.

Попрощавшись, капитан как можно скорее покинул управление, думая о том, не увидел ли Смит толику фальши в его искусно воспроизведенном диалоге.

Аккерман решил не брать излишне сентиментальных друзей, чтобы те не отвлекали его на месте.

Проделав достаточно долгий путь, Леви приехал на полчаса раньше положенного времени. Аромат цветов, что он купил, наполнял прохладный осенний воздух. На удивление капитана осень еще радовала солнечными деньками, однако уже чувствовались первые шажки наступающей зимы.

Майор приехал в «14:50».

Обменявшись рукопожатиями, мужчины направились к седьмой аллее, ища нужный поворот на тропинку между могилами. Без особого интереса Леви наблюдал за сменяющимися постаментами с именами и фотографиями, что хранили историю чьей-то жизни, но он тщательно запоминал их, не желая заблудиться, когда приедет сюда в следующий раз один.

Мраморные статуи, покрывшиеся дорожной пылью, были не так красивы, как если бы им оказывали профессиональный уход. Возле некоторых погребений находились люди, старательно облагораживая последнее пристанище ныне покойных. В начале одиннадцатой аллеи раздавались звуки проходящей поминальной службы.

Углубляясь, проходя по небольшим тропкам, Смит шел вперед, засунув руки в карманы пальто, изредка оборачиваясь и поглядывая на капитана. В это время Леви продолжал считать количество прошедших постаментов.

Наконец, показалась ОНА.

Унылый серый мрамор с гравировкой, который обвивала вьючная трава. За три с половиной года не было и следа ухода за последним пристанищем девушки. Леви сделал шаг вперед и замер.

На мгновение он почувствовал, как губы его задрожали, и в этом отнюдь не был виноват поднявшийся промозглый ветер. Крепко сжав основание букета, что он приготовил для Евы, капитан опустился на колени.

Аккерман спиной чувствовал тяжелый взгляд майора, прожигающий в нем дыру.

— Оставь меня ненадолго.

Смит молча покинул своего подчиненного, отойдя к тропинке и достав портсигар.

Положив цветы на землю, Аккерман заметил, что майор не спускает с него глаз. Изображая диалог между ним и надгробной плитой, Леви разглядывал ее, пытаясь заметить что-нибудь необычное. Запомнил даты.

Просидев около пяти минут, что приравнивалось к выкуренной Смитом папиросе, майор не постеснялся вернуться обратно.

— Спасибо, что привел меня… — вставая, поблагодарил Аккерман. — Друг.

— Не за что, Леви. — Плечо капитана почувствовало одобряюще похлопывающую крепкую руку Смита.

Выйдя из ворот кладбища, Эрвин предложил подвезти Леви до центра города, от чего последний не стал отказываться. Времени оставалось не так уж и много.

— В четверг буду ждать тебя в управлении. — Напоследок напомнил Смит, пока капитан не покинул служебную машину.

— Так точно! — отрапортовал Аккерман.

Всего лишь пять дней.

Вернувшись в дом, Леви стал обдумывать все произошедшее, а после наметил план действий. Следующим этапом станет — поиск документов.

— Ну, нашли то, что хотели? — неумело скрывая заинтересованность, спросил архивариус.

Применив единственно действенный способ на принципиальном работнике архива, Леви уже второй час внимательно изучал дела последней декады 1969 года.

— Не отвлекайте меня.

— Месье, я вовсе не дурак. Никто не будет вламываться в архив старого режима, чтобы найти какое-то свидетельство… — мужчина вздохнул, однако все же продолжил. — Мне кажется, что то — что вы ищите, скрывали очень упорно, раз вы дошли сюда, и это были работники не моего ранга. Думаете, что сможете узнать всю правду?

— Если понадобиться, я докопаюсь до этой правды любой ценой… — расплывчато, но настойчиво ответил Аккерман.

Работник архива старого режима изначально отказал в просьбе капитана ознакомиться с определенными документами, запрашивая соответствующее разрешение, которого у Леви не могло быть.

Как ни странно, однако этот мужчина не купился на хмурый и озлобленный взгляд Аккермана, от которого обычных смертных бросало в дрожь. Нетривиальные угрозы тоже не возымели нужного давления на психику работника.

По итогу, Леви прибегнул к самому распространенному способу проникновения в архив — шантаж.

Нет, он не следил за ним, желая узреть запретную связь между мужчиной и любовницей, если такая была. Так же, Леви не тратил времени на поиск компрометирующей информации. Его коварный план заключался совсем в другом…

Вернувшись домой, капитан нашелсвой рабочий чемодан, где хранилась заветная вещь — капсулы с фальшивой кровью. Взяв нужное количество, Леви поспешил к архиву, желая успеть подготовиться до конца рабочего дня.

Еще днем запомнив машину архивариуса, Аккерман притаился неподалеку, став поджидать мужчину. Наконец, когда тот закончил работу и прошел к своей любимой машине, желая поскорее вернуться домой, капитан сосредоточился, выжидая нужный момент.

Когда мужчина завел машину и начал выезжать с парковки, Леви, притаившись за соседней машиной, кинул камень в заднюю дверь пассажирской стороны. Пока архивариус отвлекся, обернувшись назад, он стал выезжать на трассу, но тут же столкнулся с пешеходом. Пусть и на небольшой скорости, однако протащив бедного человека, угодившего под колеса, мужчина в панике остановился, по инерции скинув того с капота.

Архивариус закричал, увидев окровавленные рукава рубашки, тут же подбежав к телу пострадавшего. Сев на корточки он стал переворачивать его, как тут же осекся — это был дневной странный посетитель.

— Как вы тут оказались?!

— Рука! Черт… — Леви схватился за край окровавленной рубашки. — Боже, у меня что — открытый перелом?

— Черт вас дери! Вы сами полезли ко мне под колеса! — выкрикнул архивариус.

— Чем докажите? Здесь даже свидетелей не было.

— Ну и что? Я не буду нести ответственность за то, что вы кинулись мне под колеса! — продолжал вопить архивариус. — Что вы вообще здесь делали? Хотели взломать дверь и проникнуть в архив?!

— Нет… Почему же… Просто войти… — отпуская руку, Леви достал удостоверение: — вы причинили вред сотруднику Главного Управления Национальной Безопасности. Думаю, обычным увольнением вы теперь не отделаетесь…

Мужчина тут же побледнел, понимая, в какую ситуацию он попал. Нанесение вреда государственному служащему грозило лишением всех привилегий, статуса и свободы.

— Готовы сотрудничать? — ухмыляясь, предложил Аккерман, убирая документ обратно в карман брюк.

— Что вам нужно?

— Я должен найти один документ за определенный период. Без всяких разрешений, запросов. И чтобы об этом никто не узнал!

— Ваша взяла, капитан!

Снова отперев замки дверей архива, мужчина провел Аккермана сначала в уборную, чтобы тот смыл кровь, затем в нужный отдел, где были документы со свидетельствами о смерти.

— Как вы можете так спокойно двигаться с переломом руки?

— Со мной все в порядке, видимо, только кожу стесал…

— Черт возьми… — чувствуя себя ребенком, которого обвели вокруг пальца, тихо негодовал мужчина. — Что вы ищите?

— Свидетельство о смерти за 26 декабря 1969 года. Еванджелина Адерли.

Несколько раз проверив справки, архивариус выдал отрицательный ответ.

Был просмотрен декабрь 1969 года, так же январь 1970.

Результатов нет.

— Давайте я просмотрю сводку по 69-му и 70-му году?

— Да, будьте добры. — Позволив растерянности завладеть им, тихо ответил капитан.

— Бывает так, что другие работники могут спутать местоположение справок и положить их в другую папку.

Леви стал помогать работнику, просматривая журнал прибытия документов, но поиск это не облегчало.

Фыркнув спустя полчаса, архивариус выудил из общей папки свидетельство о смерти Еванджелины Адерли.

— Сколько лет должно быть девушке, которую вы ищите? — Спросил архивариус.

— У нее не верная дата рождения, примерно двадцать восемь – тридцать лет.

— По данному свидетельству семьдесят восемь. Под номером места захоронения числится Еванджелина Адерли 1891 года рождения. И дата ее смерти на полтора месяца ранее, нежели вам нужно.

— Одни и те же фамилия и имя?!

Выхватив справку из рук архивариуса, Леви стал перечитывать найденный документ. Все так, как сказал работник, однако надгробный камень был с правильными цифрами.

— Возможно, здесь опечатка, но…

— На одном погребальном месте могут быть зарегистрированы несколько человек?

— Думаю, что нет.

— Вы думаете или так и есть?

— Нет, не могут.

— Понятно. — Поспешно покидая пределы архива, Леви на мгновение остановился в дверях: — Благодарю за помощь и никому не слова!

Мужчина лишь кивнул.

Все сходилось. По словам Кенни — Смит был первым, кто взял курирование его дела, лишь позже направив его Трэксли, который, очевидно, был человеком его окружения.

Его страхи и опасения окончательно подтвердились — Смит определенно связан с теми событиями.

Последнее, что могло повлиять на решение Леви служить в разведывательном управлении — это была Еванджелина Адерли.

Когда разговоры и запугивания не сработали, Эрвин Смит начал манипулировать чувствами Аккермана, прекрасно воспользовавшись его привязанностью к жене. Заставив Еву стать личным дьяволом для капитана, чтобы тот стал искать то, что избавит его от нее и от угрызений совести. Провести столь искусную интригу мог только этот слишком умный майор, не считавшийся с человеческими принципами, готовый на все, ради достижения собственной цели.

Вопрос заключается в ином — что он сделал с Евой? Где она сейчас? Жива ли?

Через несколько дней газеты местного уровня пестрили страшными заголовками о «бессердечных вандалах», что раскапывают могилы.

Идущие в магазин Фарлан и Изабель смутились, услышав подобный заголовок, а природное любопытство подкрепило мысль о покупке газеты.

«Предыдущей ночью вандалы наведались на старое кладбище Круа-Рус. Были обнаружены следы раскопок могилы женщины, а так же короб пустующего гроба. Захороненного тела не было на месте совершенного акта вандализма…»

— Леви… — объятая ужасом от догадок, что поразили ее сознание, выдохнула имя друга Изабель.

========== Тебе, спустя четырнадцать лет ==========

Франция 80-х запомнилась миру модой на раскрепощение, граничащей с кричащим эпатажем, и страстью к музыке.

В 1980-е годы успеха добивались те, кто обладал иронией и мог привнести её в своё творчество, трансформируя существующие модные идеи, доводя их до гротеска. Живой классик моды Ив Сен-Лоран в 1980-е сказал пророческую фразу: «Светит нам звезда, которая скоро закатится, и только точная линия и безупречный крой смогут нас спасти».

С губ женщин не сходила красная помада, будто они родились с ней.

Французский шансон завоевывал слушателей различных возрастов, и из каждого радиоприемника или телевизора можно было услышать голоса таких известных французских певиц, как: Далида, Аманда Лир, а так же композиции из седьмого альбома «Zoolook» от Жан-Мишель Жарр.

Выходец из Лиона не сходил с местных радиостанций, погружая слушателя в электронный транс, обволакивающий покрывалом таинственности синтезатора.

Тихий рабочий четверг казался весьма унылым. Леви стоял на стремянке, меняя лампочку над кассой. Изабель придерживала стремянку, волнуясь за благополучие босса, пока Фарлан ушел по его же поручению в банк.

Колокольчик прозвенел, услужливо сообщив о новом посетителе. Им оказалась юная девочка, школьница, еще совсем с детскими чертами лица. Она с любопытством осматривала стеллажи, периодически порхая ресницами, которые обрамляли ее глаза, что своим цветом напоминали кристаллы воды.

Юная гостья была одета в платье простого кроя, без каких-либо излишеств. Для сравнения: в ее годы сверстницы начинали красть косметику у своих мам и пробовать повторять их повседневный макияж.

Сумка на левом плече смялась, выдавая ее полупустое содержимое.

— Здравствуй, тебе что-то подсказать? — обратилась к юной покупательнице Изабель.

— Здравствуйте, — ответила она, с чувственной грустью в голосе. — Я немного заблудилась и теперь не знаю, как вернуться домой… — призналась девочка.

— Ты не местная? — уточнила женщина, почувствовав, как в груди защемило сердце от беспокойства за чужого ребенка.

— Да, мы с мамой живем в другом городе, но, пока в моем пансионе каникулы, она решила отвезти меня в ее родной город, познакомить с бабушкой и ее старшими братом и сестрой. — Вздохнув и опустив голову вниз, она не менее обреченно продолжила. — Мы пошли с мамой за продуктами, но я отстала, увидев выступление музыкантов на улице, и теперь не знаю, как мне быть…

По щеке девочки потекла слеза, однако малышка сразу же утерла ее рукой, не желая поддаваться панике. Изабель растрогалась, подойдя к ней, и совсем позабыла об Аккермане.

— А ты знаешь, где живут родственники твоей мамы?

— Помню название улицы, Монбриан рью… А номер дома нет…. Но я узнаю его по внешнему виду! — воодушевленно заверила подросток.

— Значит, дом бабушки находится на Монбриан рью? — упоминание знакомой улицы заставило вздрогнуть Аккермана, что занимался своими делами, до сих пор стоя к ним спиной.

Девочка тут же перевела взгляд на мужчину, не стесняясь, пристально рассматривая его. Леви заметил изменения во взгляде с настроения несчастной «потеряшки» к вполне осмысленному, преследующего какую-то определенную цель.

Однако, будто одернув себя и вновь нагнав расстроенный вид, девочка кивнула в ответ.

— Это очень далеко отсюда. — Рассуждал Аккерман, спускаясь со стремянки. — Зачем твоей маме так далеко ходить за продуктами? Как ты попала в этот район?

Эта худенькая девочка, в строгом платье, с темными длинными волосами, что спадали на плечи, своим невинным видом напомнила ему ту, что спасла ему жизнь в далеком 1959 году.

Их черты лица имели много общего, но Леви сохранял истинное хладнокровие, смотря на очень похожего человека из прошлого, стараясь не затуманить рассудок ошибочными предположениями.

Однако, чувствуя, что тянет с ответом, юная посетительница в спешке выпалила:

— На самом деле, я просто гуляла… — чувствуя, что она теряет контроль положения, не в состоянии придумать убедительную ложь, девочка выпаливает первое попавшееся, что пришло на ум.

— Да?! — ставя под сомнение ее слова, Аккерман вышел из-за стойки, направившись в сторону юной посетительницы. — Хочешь сказать, что твоя мать с легкостью отпустила тебя погулять в незнакомом городе?

— Но… — растерявшись окончательно, девочка отступила на шаг назад, подсознательно боясь приближения взрослого. — Я же говорила, что сначала отстала от нее, а потом решила прогуляться, минуя буквально две-три улицы, и… — активно перебирая пальцы от нервного напряжения и спрятав руки за спиной, чтобы никто этого не заметил, ответила девочка.

Если бы Леви знал, что эта юная особа несколько раз представляла их разговор, проигрывая эту сцену как в кино дубль за дублем, но все же… растерялась.

— Изабель, скажи-ка мне, как мать, ты бы отпустила свою… — посмотрев на девочку, бывший капитан продолжил, — свою четырнадцатилетнюю дочь, ОДНУ погулять в городе, в который она приехала в первый раз?

— Ни за что! — воскликнула женщина.

Как одна из самых добрых и наивных женщин, Изабель не видела какого-либо умысла в подобных виляниях слов в ответе ребенка. Но Леви был не так прост, как Изабель.

— А может, у родственников твоей мамы есть телефон, и мы могли бы им позвонить? — Спросила Черч, не желая отпускать беззащитного подростка путешествовать по незнакомому городу.

— Не помню, чтобы видела телефон в доме, но… погодите!!

Юная гостья открывает сумку, разыгрывая долгий поиск записной книжки. Наконец, стоило ей выудить синюю потрепанную канцелярию, как взгляд Леви привлек необычный дизайн обложки.

До боли знакомый — тот самый, из его прошлой жизни.

Синяя кожа, немного затертая со временем, и теснение из орнамента лилии. Он не видел эту записную книжку целых пятнадцать лет… Выпускают ли сейчас такие?!

С легкой улыбкой, маскирующей панику, подросток перелистывает пожелтевшие от времени страницы, в надежде найти хотя бы одну комбинацию цифр.

Изабель выдыхает, надеясь в скором времени помочь ребенку.

Понимая, что в блокноте на самом деле нет ничего, кроме рисунков и детских каракулей, юная гостья останавливается на одной из исписанных страниц и поднимает глаза на Аккермана:

— Вы же хозяин магазина? — неожиданно спросила девочка.

— Да. — Коротко ответил Аккерман, ожидая дальнейшего развития событий.

Найдя в себе решимость и подойдя к Леви, она робко взяла его за угол рубашки и чуть слышно прошептала:

— Позвольте мне от вас позвонить моей маме….

— Пойдем в кабинет, — охотно кивнув на дверь, пригласил Аккерман.

Впустив девочку, бывший капитан плотно закрыл дверь, указав юной посетительнице на кресла в центре. Она скромно села почти на самом краю кресла, робко потупив взгляд.

Приготовив чай, Леви поставил кружку с блюдцем перед гостьей, а затем разлил напиток из старинного заварника. Заняв кресло напротив девочки, бывший майор разведывательного управления внимательно смотрел на гостью.

Помещение стало благоухать богатым ароматом различных соцветий в перемешу с запахом черного чая.

Раздалось три хлопка в ладоши, заставившие девочку поднять глаза на источник звука.

— Прекрасное представление! Изабель точно купилась! — честно признал ее маленькую победу Аккерман.

— А вы нет? — ее лицо приняло расслабленное выражение, а голос перестал выражать неуверенные нотки.

— А я — нет. Начинай! — разгадав ее игру, напрямую попросил Леви.

Девочка чуть испуганно обхватила ладонями колени, напрягая пальцы, и, опустив голову, поджала губы. Леви внимательно смотрел на нее, изучая реакцию.

— Прости, я забыл представиться, меня зовут — Леви, а тебя? — изменив тон со строгого на более мягкий, пытаясь унять нервозность собеседницы, начал Аккерман.

— Мэрион. Можно просто Мэри.

— Приятно познакомиться, Мэри. — Девочка лишь кивнула, наконец, осмелившись посмотреть на взрослого собеседника.

— Я понимаю, что своим разговором задерживаю вас…

— Ничего страшного. — Перебил ее хозяин магазина. — Мои работники могут справиться без меня.

— Но все же, постараюсь занять не так много вашего времени. Чтобы было все понятно, мне нужно начать с самого начала…

— Я слушаю. — Терпеливо ответил мужчина, по-хозяйски поерзав в кресле, принимая удобную позу.

— Моя мама растила меня одна, и, сколько себя помню, я не видела своего отца. Даже на фотографиях. Она сказала мне, что мой папа был военным, а именно — разведчиком, поэтому после смерти о нем ничего не осталось, так как еще при жизни ему было запрещено оставлять информацию о себе. — Отпив горячего напитка, приятно согревающего горло, Мэри продолжила: — Пару дней назад, когда мы приехали в Лион, я не смогла заснуть на новом месте и услышала, что мама ссорится с бабушкой. По их разговору, я поняла, что речь шла о моем отце, и, как позже я услышала, оказалось, что мама скрывает от меня то, что он до сих пор жив. — Голос девочки задрожал. Эта новость глубоко задела детское сознание, годами убежденное в смерти того, кому она обязана жизнью. — П-простите…

— Держи, — протягивая платок, чтобы девочка могла приглушить всхлипы, Леви отвел глаза в сторону, чтобы не смущать ребенка.

— Понимаете, я всегда мечтала о полной семье… Как я уже говорила, я учусь в пансионате, и, когда за другими девочками приезжают мама и папа, а за мной только мама — мне становится очень тоскливо. Меня всегда злила несправедливость того, что мой отец погиб, выполняя задание, но теперь… Я чувствую себя обманутой! В разговоре с мамой бабушка проговорилась, сказав ей, что: «она полная идиотка, раз оставила того богатого хозяина чайного магазина».

— Да, выходит, твой отец все еще жив… — задумчиво проговорил Леви, делая глоток.

— Да, выходит именно так! Я тайком посмотрела мамины документы, и в них не было пометок ни о заключении, ни о расторжении брака, как и о смене фамилии. У меня нет зацепок, кроме той, что мой возможный отец — хозяин чайного магазина. Я больше не могу жить в созданной ею лжи… Поэтому, проснувшись рано утром и убежав из дома, я решила обойти все чайные магазины Лиона, пока не найду тот самый!

Посмотрев на настенные часы и отметив, что было уже около трех часов дня, Леви удивился настойчивости Мэрион.

— Я восхищен твоим упорством. — Поставив чашку на блюдце, похвалил бывший капитан.

— Спасибо! — улыбнувшись уголками губ, поблагодарила Мэрион. — Ответьте мне на вопрос: имя Еванджелина Адерли о чем-то вам говорит?

Безмолвно закивав головой, Леви вымученно прикрыл глаза, прикусив нижнюю губу. Стоило получить столь неординарный ответ, как глаза девочки наполнились слезами и надеждой.

— Кем она вам приходится?

— Твоя мать работает медсестрой? — спросил Леви, зная, что получит положительный ответ. — Ну, или раньше работала?

— Да, она и сейчас работает в госпитале! — тут же выпалила девчушка.

— И ей сейчас примерно 43, да?

— Да, так вы ее знаете?! — не выдерживая, тараторит Мэри.

— Я покажу тебе одну фотографию, и если на ней твоя мама, тогда я тебе все расскажу. — Поднявшись с кресла, Аккерман подошел к своему столу, взяв рамку с фотографией, и протянул ее Мэрион.

На ней были изображены Еванджелина Адерли и Леви Аккерман после венчания в 1965 году. По широко открывшимся глазам и непроизвольному резкому выдоху, Леви понял, что они говорят об одном и том же человеке.

— Это…

— Да, это — Ева Адерли, судя по всему, твоя мать и моя бывшая жена.

Услышав «бывшая жена», девочка перевела глаза, полные слез с фотографии молодых людей на заметно постаревшего мужчину. С годами Леви не сильно изменился, из-за чего Черч шутил, что друг нашел секрет вечной молодости. Но все же проступившая седина и несколько мимических морщин, испещривших лицо, выдавали тяжелые события, произошедшие в жизни этого человека

— Скажите, — после долгой паузы заговорила Мэрион: — так это ВЫ — МОЙ ОТЕЦ?!

Тяжело вздохнув, Леви молчал где-то с минуту, понимая, что ответ неизбежен.

— Я действительно был мужем твоей матери, однако на момент, когда мы с ней расстались в 69 году — у нас не было общих детей. Сейчас уже 84, прошло 15 лет, а тебе — полных четырнадцать, как я понимаю, и все очень выгодно складывается, но я не могу ответить на твой вопрос утвердительно или отрицательно.

— Я понимаю, может, это глупо, но мы с вами похожи внешне. У нас темные волосы, голубые глаза, тонкие губы…

— Мэрион, ты очень похожа на свою мать. Все, что ты описала ровно подходит как к ее внешности, так и моей. Схожий типаж, но…

— Месье Леви!

— Прости… — вынудил прекратить ее Аккерман. — О своем отце тебе лучше спросить у матери.

— Она мне не скажет! — расплакавшись, закрывая лицо руками и платком, как беспомощный котенок пропищала Мэрион.

Леви было больно наблюдать за душевными страданиями девочки, и, сев на подлокотник ее кресла, он прижал к себе Мэрион, что сразу приняла его, обхватив руками за поясницу, уткнувшись мокрым носом в грудь.

Ее всхлипы усиливались, отчего Леви стал поглаживать ее по спине, пытаясь успокоить. С самой доброй интонацией, что мог себе позволить мужчина, он приглушенно выразил свое предположение, вселяя новую надежду:

— Да, сейчас она, может быть, не скажет, но я уверен, тогда, когда ты станешь взрослее, и она почувствует, что ты поймешь ее, Ева откроет тайну твоего рождения.

— Я НЕНАВИЖУ ЕЕ! — в сердцах воскликнула Мэрион.

— Не говори так, может, у нее просто не было другого выхода… — без особо энтузиазма начал оправдывать мать девочки Леви.

На самом деле, он испытывал к ней схожие чувства, учитывая, до какого состояния она довела собственную дочь. Пусть Аккерман и не был злопамятным, но он по-прежнему не мог простить ее предательства.

— Разве вы плохой человек?! — почувствовав поддержку от возможного отца, продолжила Мэри. — Почему Вы разошлись?

— Так было нужно… — холодно ответил Леви, продолжая обнимать Мэрион.

— Нужно было, чтобы я росла без отца?!

— Но разве я твой отец? — резонно задал он встречный вопрос.

— Я чувствую, что это вы, Леви… — умоляюще ответила гостья.

— Мэрион, послушай меня…

Отстранив девочку от себя и обхватив лицо руками, заставляя смотреть в глаза, Аккерман решил сделать лучшее, что он мог — внушить ребенку то, что она не одинока, даже если в ее жизни не будет папы или мамы.

Внушение — невероятно сильный инструмент в руках опытного разведчика.

Когда девочка успокоилась, они допили чай. Мэрион Адерли рассказала о себе, забывая о своих переживаниях, прерывая свой рассказ вопросами о прошлой жизни Леви, о которой он рассказывал расплывчато, без каких-либо подробностей.

— Твоя мама, наверное, ищет тебя. — Смотря на стрелку часов, указывающую на шесть часов вечера, предположил Аккерман.

— Да, я думаю, мне пора уходить.

Поднявшись, они покинули кабинет, остановившись лишь на пороге.

— Месье Леви, если я еще приеду в Лион, пожалуйста, я могу зайти к вам?

— Да, буду рад твоей компании.

Девочка улыбнулась, и искорки счастья промелькнули в ее глазах. Неожиданно для Аккермана, Мэрион расставила руки в знак объятий, на что бывший капитан ответил ей взаимностью, понимая, что за весь разговор он и сам почувствовал к ней что-то родственное, отчего эти сентиментальные знаки внимания разрывали его сердце на мелкие кусочки.

— Кстати, передай маме привет. — Прошептал Леви.

— Как вас представить? — поддержала шепот Мэрион.

— Капитан Аккерман, Алжир 59. Она поймет.

Отпуская друг друга, Мэрион, последний раз посмотрела на Аккермана и, открыв дверь, попрощалась:

— До свидания, Леви!

— До встречи, Мэрион.

Как только гостья ушла, в помещении прозвучал вопрос:

— Леви… Что это значит? — спросил давно вернувшийся Фарлан, стоявший за спиной Аккермана.

— А на что это похоже?! — обернувшись, задал ответный вопрос бывший капитан.

***

— Так, — протянула на выдохе Адерли, мельком глянув на часы. Скоро прием окончится. — Остался последний пациент. Тери, позови его и можешь быть свободна. Тебя все-таки больной сынок дома ждет.

— Ах, спасибо мадмуазель Адерли! Вы так внимательны ко мне! — молодая медсестра едва не бросилась обнимать Еванджелину, но та жестом показала, что не стоит этого делать.

Она устала и вряд ли могла оценить душевные порывы юной девушки. Тереза напоминала ей саму себя, когда она только вернулась с фронта — наивная, добрая и отзывчивая. Сейчас же Адерли была полной противоположностью прежней себя — отпустив Тери пораньше сегодня, она знает, что в будущем сможет заручиться ее помощью и попросить об одолжении, которое та точно выполнит.

Дверь кабинета щелкнула, а позже закрылась, и вошедший сделал два шага.

— Проходите, присаживайтесь! — указала Адерли, не поднимая головы, занятая чтением наспех заполненной карты пациента.

Не услышав реакции, Еванджелина удивилась тому, что ее решили проигнорировать, но, подняв взгляд на вошедшего пациента, тут же замерла, чувствуя лишь животный ужас где-то глубоко в груди.

Руки начали неконтролируемо дрожать…

— Дыши, иначе начнется приступ. — Сделав пару шагов на встречу, мужчина остановился на безопасном расстоянии, засунув руки в карманы: — Успокойся и сделай вдох. Помнишь, как я тебя учил?

— Ч-что ты… т-ты здесь делаешь? — еле выпалив, начиная со свистом вдыхать воздух, ухватившись за край столешницы, пыталась спросить Адерли.

— Ну, если не сможешь побороть приступ, то не узнаешь. Я могу присесть? — достав руку из кармана и жестом указав на стул напротив ее рабочего места, спросил посетитель.

— НЕТ! — почти вскрикнула Еванджелина, начав хрипеть намного сильнее.

— Успокойся! Я пришел поговорить. У меня нет с собой оружия, и я не собираюсь причинять тебе боль.

— Я ТЕБЕ НЕ ВЕРЮ! — бормоча, проглатывая от удушья слоги, Адерли начала покачиваться, теряя равновесие.

— Я тебе тоже. Иначе бы я увидел тебя в гробу на кладбище Круа-Рус. Представляешь, два с половиной часа откапывал пустой гроб! Кто бы мог подумать…

— Ч-что…

— Спустя три года я начал догадываться… Ева, успокойся. — Немного раздраженно произнес гость. — Я пришел поговорить!

Не сводя пристального взгляда с «призрака из прошлого», Ева быстро достала ингалятор из верхнего ящика и, распылив лекарство, смогла восстановить дыхание.

Женщина осторожно села на свое место, а мужчина занял стул напротив.

— Зачем ты пришел, Леви? — держа в руке баллончик, уточнила Ева.

— У тебя есть предположение? — все тем же спокойным тоном продолжил капитан.

— Ты хочешь отомстить?! — от не утихающего волнения голос женщины взял высокие ноты.

— Когда я опускался до этого? Отнюдь… — выдержав паузу, Леви продолжил. — Я приехал сюда, чтобы протянуть тебе руку помощи.

— Что? — не поверила его словам медсестра.

— Ты себя в зеркало видела?! В свои тридцать пять ты выглядишь на сорок пять, и здоровье, судя по быстроте проявления приступа, у тебя уже совсем не то… Да и кто занимается нашей дочерью, пока ты работаешь в две смены?

— Откуда..?!

И тут она поняла, что он знает о ней абсолютно все. И как давно?!

— Как уже говорил, начал догадываться, а после решил узнать, как все было на самом деле. Я нашел главный след, когда смог отследить по бухгалтерским отчетам командировочные расходы нашего общего знакомого. Проверив несколько мест, я все же нашел то, куда он тебя запрятал. Признаюсь, на это ушло пару лет.

— Смит не знает, что ты здесь? — тут же спросила Адерли, вспомнив инструкцию, полученную от разведчика.

— И не узнает. Я все продумал прежде, чем сюда приехать.

— Леви… Когда он пришел, я…

— Я ничего не хочу слышать! Скажу так: ты живешь своей жизнью, а я своей. Ты сделала выбор. Я больше ничем не могу тебе помочь, но я не хочу, чтобы от твоего бестолкового выбора страдала наша общая дочь…

— Ты… Видел ее?

— Да, я уже здесь неделю и за вами наблюдаю. Завтра я должен уехать, поэтому решил зайти поговорить.

— Прости меня… Я не поверила тебе, и это, действительно, только моя ошибка. Повелась на…

— Ева!

— Нет, ты дослушаешь меня! Я больше не могу с этим жить…

Аккерман раздраженно выдохнул, устало прикрыв глаза.

— Он вызволил меня с того подвала, когда я была на грани, он помог мне, и я поверила всему, что он сказал. Потом, когда он попросил придти к тебе в психиатрическую клинику, я уже переосмыслила все и думала, что когда увижу тебя, то пойму, как должна поступить. Смит диктовал мне все, что я должна была сказать, но в глубине души я хотела признаться тебе, что я жива и все сфабриковано. Но, когда я увидела, как ты избивал человека в общем зале, то… Я поверила словам Эрвина и сделала так, как он мне велел.

— За что ты извиняешься, раз у тебя своя правда? — не понимал Аккерман.

— Я поняла, что ошиблась, когда вернулась в Лион спустя пять лет. Тогда я смогла наладить отношения со своей родной семьей. Мне нужна была хоть какая-то поддержка, потому что… Я осталась совсем одна. Я вела себя как полная идиотка, потому что привыкла к тому, что ты решал все мои проблемы и любил меня так, как никто другой…

— Так, замолчи! Я не за этим сюда пришел…

Выйдя из-за стола, Адерли подошла вплотную к Аккерману и села на пол, оказавшись у его колен.

— Леви, пожалуйста, прости меня! Я не попыталась понять тебя, не пыталась увидеть в тебе человека, а не только клеймо сына немецкого офицера. Я разрушила твою жизнь и нашу семью… И забрала у тебя дочь… Я… Я так хочу все исправить! Скажи мне, как это сделать..?

Капитан схватился за голову, чувствуя пульсацию в висках.

Он не понимал, что сейчас происходило в его голове и в его сердце. Ему жутко захотелось опуститься к ней, обнять, прижать столь родное тело, вновь почувствовать ее.

Но он был бы не прав, если бы позволил себе подобное.

— Ева, ты ничего не можешь исправить! Ты не можешь бросить все и вернуться в Лион, прихватив нашу дочь. Не можешь снова стать примерной женой, весело щебеча о домашних хлопотах с Изабель. В Лионе ты — мертва. Сунешься туда — разведка сразу отправит тебя обратно, а будешь сопротивляться — убьют. Смит вывел тебя из игры и смог вовлечь меня без особого принуждения. Я сам выбрал продолжение службы, так ведь? Мне осталось еще пять лет, и я, наконец, буду свободен.

— Значит… Я смогу увидеть тебя в следующий раз только через пять лет?!

— Верно. Но в Лион ты вернешься только тогда, когда Смит отойдет от дел.

Взяв Еву за плечи и вынудив подняться на ноги, Аккерман хотел попрощаться с женщиной.

— Ты хочешь, чтобы мы вернулись? — смотря в его серые глаза, Ева видела всю тяжесть, испытываемую им от их расставания.

— Да… — тихо ответил капитан.

— Может… — робко начала Адерли. — Ты избавишься него..?

— Хах! Нет, я и пальцем его не трону… — поразившись вопросу, Леви ответил:— Я не убийца, Ева!

— Но… — пытаясь исправить положение, медсестра растерялась.

— Возвращайся в Лион, когда узнаешь, что Эрвин Смит покинул службу и майором Сюрта стал другой человек. Мне пора идти.

— Леви, подожди!

В очередной раз, стоило ему услышать слова извинений, как руки Аккермана непроизвольно оттолкнули Адерли, словно та раскаленное железо. С тем отвращением, что он смотрел на нее, женщина не смогла смириться, лишь сильнее расплакавшись.

Только подобное нервное потрясение она не могла себе позволить — снова начались первые приступы подступающей астмы.

Пока Ева пыталась отдышаться, бывший капитан не сводил с нее глаз, пытаясь собрать последние остатки силы воли и покинуть кабинет или найти очередной предлог, как ее новый приступ, чтобы остаться здесь. Он совершенно не мог понять ту гамму чувств, что огромным запутанным клубком ютилась в его сознании.

Только сейчас он заметил, что на ней было одето темно-синее платье — его любимого цвета, но другого фасона, хоть и похожего на то, что когда-то давно он подарил ей.

Ее темные волосы не утратили своей красоты, хоть и стали короче. Однако лицо испещрили небольшие мимические морщинки, а прекрасные в молодости глаза выглядели измученными, совершенно забывшими, что такое радость.

Быстро достав ингалятор и отвернувшись от Аккермана, женщина воспользовалась им, облегчая дыхание. Ей пришлось взять себя в руки, чтобы продолжить их диалог.

— Я поняла, что прошу невозможного. — Все еще не смея поднять взгляд, тихо прошептала Ева. — Извини меня за ЭТО.

Взяв за подбородок и подняв его лицо, поравнявшись с ним, Ева посмотрел в глаза мужчины, видя, с каким упоением он наслаждается созерцанием ее отчаяния и горечи, которых ждал долгие годы.

Да, его ярость отступила, уступив место привычной рассудительности. Хотя, ситуация была не самой обычной.

Ева что-то прошептала, стремительно преодолев расстояние, впиваясь поцелуем в губы Аккермана. Он не хотел отвечать, пытаясь отодвинуть бывшую жену, но та схватила его за руки, положив их к себе на талию.

Этот способ работал с их самой первой встречи. Мучительно выдохнув, бывший капитан с рвением ответил на провокацию, поддаваясь чарам своей губительницы. Ее руки отпустили его, став блуждать по когда-то родным плечам, груди, нащупывая пуговицы рубашки, пытаясь их расстегнуть. Однако застежки не поддавались ее стараниям с первого раза.

С наслаждением проводя немного трясущимися от нахлынувшей бури эмоций и воспоминаний руками, Аккерман стал подниматься по все такой же худой талии бывшей жены, нежно проведя по коже декольте и приближая спутницу к себе, обхватив ее затылок.

Это чувство…

Тепло и мягкость ее губ, что он вновь чувствует спустя столько лет.

Словно опиум внутривенно — секунда, две… И по телу уже расходится волна мурашек, тепло и блаженное забытье. В этот миг Леви едва ли помнит о чувствах обиды и злости, касаясь до приятной женской кожи.

Неправильно!

До приятной женской кожи самой любимой женщины в его жизни.

Оставляя рассудительность, словно книгу на скамье, мужчина следует лишь требованию инстинкта, что стучит в висках, теряя контроль, отдаваясь слепому желанию.

Ее руки…

Такие ласковые, с легким нажимом очерчивают линию его подбородка, проводя пальцами и чувствуя подушечками легкую небритость, спускаются ниже — к шее.

Одна из любимых слабостей Аккермана — поцелуи и покусывания шеи и близ мочки уха. Глубокие вздохи мужчины наполняют кабинет, сотрясая стены, давно забывшие плотскую романтику.

Женские пальцы, наконец, ловко освобождают Аккермана от рубашки, без промедлений расстегивая пуговицы одну за другой. Адерли прижимается как можно ближе, опьяняя невидимой аурой похоти, исходящей от нее.

И вновь их губы сливаются в едином порыве поцелуя. Казалось, столь обыденное проявление чувств уже не могло вызвать огонь эмоций, но…

Словно подростковый первый раз — эти люди нетерпеливо сгорают от собственного желания и мук разлуки, что пропастью лежали все это время между ними.

Усадив Еву на поверхность стола и закинув ее ногу себе на бедро, Аккерман навалился на бывшую жену, наконец, разорвав столь долгий поцелуй, насладившись вдохом полноценным порции воздуха.

Руки Аккермана сжимали грудь Адерли, заставляя женщину ерзать, стараясь как можно ближе оказаться к заветному телу. В отместку, Леви схватил свою губительницу за волосы, начав их оттягивать, наслаждаясь открывшимся видом на линию шеи и декольте.

И как обычно, показывая — кто здесь главный.

Подняв мешающую юбку платья, бывший капитан на мгновение остановил взгляд на чулках, пристегнутых к поясу, что слишком вызывающе притягивали к себе. Втянув сквозь сжатые зубы воздуха, мужчина провел ладонью по бедру женщины, медленно, словно растягивая удовольствие, издевательски опускаясь на внутреннюю часть, чувствуя сводящий с ума жар.

— Сними его! — прошептала женщина, приблизившись к уху, вспомнив еще одну фишку, что всегда нравилась ему в постели.

Будто протрезвев, рассеяв сладостную дымку, Леви смог отпрянуть от Адерли, наконец, вспомнив, зачем он пришел.

— Нет! Я… Я должен идти. — Словно говоря себе, нежели Еве, закончил капитан, поправляя одежду.

— Нет, Нет! — растрепанная Ева дернулась за ним. — Леви, НЕТ! Пожалуйста, останься.

— Я. Должен. Идти. — Отчеканив каждое слово, угрожающе произнес капитан.

Достав из кармана сверток, он протянул его робко принявшей Еве.

— Здесь достаточно крупная сумма, но трать с умом. Денег столько, что хватит для того, что бы ты работала только в одну смену.

Обрадовавшись, Ева осторожно положила сверток, желая вернуться в объятия к Аккерману.

— Скажи, что ты меня прощаешь? — растерянно проговорила девушка, остановившись на половине пути, увидев останавливающий жест.

— Нет, Ева, это так не работает… — открыв дверь, Аккерман на последок обернулся, сказав лишь короткое: — Прощай.

После того, как дверь закрылась, он услышал лишь приглушенный горький всхлип, что, определенно, раздался на всю комнату. Мужчина словно провалился в иное измерение.

Она понимал, что если она вернется в Лион — эта женщина погубит его. В это раз окончательно.

***

— Почему ты сейчас не пошел за ней? Неужели тебе плевать, что сейчас из магазина вышла твоя дочь, которая растет без отца?

— Наверное, Ева знала, что делает…

— Какого черты ты так спокоен?! — присмотревшись к хитрой усмешке на лице бывшего капитана, Фарлан догадался: — ТАК ТЫ ЗНАЛ?!

— Я нашел их семь лет назад… — коротко ответил Леви, возвращаясь в свой кабинет, минуя Фарлана, пребывающего в шоковом состоянии.

Разумеется, он не хотел испортить ее отношения с матерью, открыв тайну ее происхождения. Лучший вариант, если Ева решит рассказать обо всем сама, возможно, познакомит официально.

Вспоминая разговор с собственной дочерью, Аккерман думал о том, как теперь будет складываться ее судьба…

Сможет ли в этот раз паразит стать человеком?