"Молоды и богаты" (СИ) [ChristinaWooster] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== ПРОЛОГ. ==========


Йоркшир, 28 января, 1810 год.


«Дорогой отец!


Я рад сообщить Вам и маменьке, что со мной все хорошо, и я благополучно добрался до Йоркшира. Я не писал Вам две недели не по причине сыновьей безответственности или слишком большой занятости. В пути со мной произошло необычайное приключение, о котором я и намереваюсь вам сообщить.

Быть может, Вас, отец, эта история развлечет, маменьку заставит пролить слезы, как над одним из ее любимых романов Джонатана Свифта, а моих дорогих и любимых сестренок затронет до глубины души. Я сам, признаюсь честно, не спал две ночи, все думая о том, что мне довелось услышать… Воля ваша, верить в то, что вы прочтете или нет, но я попытаюсь воспроизвести то, что узнал с особой тщательностью, ибо я до сих пор не могу понять, чем этот рассказ так меня удивил.

Сойдя с поезда на вокзале, я сел в экипаж и должен был направиться в гостиницу «Кентербери», где и собирался остановиться на свои зимние каникулы. Но погода не была расположена к моим путешествиям, и в середине пути нас настиг настоящий снежный буран. Сумерки быстро обволакивали город, и скоро кучер сбился с дороги. Снег летел огромными хлопьями, лошади продрогли, дорога покрывалась быстро тающим, но неумолимо падающим снегом, и продвигаться дальше не было никакой возможности.

Кучер решил проехать еще немного, чтобы довезти меня хотя бы до ближайшего домика, где бы я мог переночевать и отдохнуть с дороги – до гостиницы оставалась еще добрые десятки миль, а доехать по такой погоде до нее было слишком обременительным для уставших лошадей. Я же слишком озяб и устал с дороги, чтобы пререкаться с кучером.

Я попытался сомкнуть глаза, укутываясь в свое пальто, но экипаж так трясло на дороге, что я почувствовал себя очень скверно, и стал всматриваться в маленькое окошко кареты, чтобы хоть что-то разглядеть сквозь эту пургу. Внезапно карету так понесло, что я чуть было не прошиб головой оконце.

- Что случилось, Джон? – крикнул я кучеру, когда он, наконец, остановил взбешенных лошадей.

- Ничего, мистер Малик, они всегда брыкаются, когда мы проезжаем здесь, - обливаясь потом, и утирая толстое лицо рукой, ответствовал кучер.

- А что не так с этой местностью? – упорствовал в своем любопытстве я, вглядываясь во тьму. Мы проезжали по пустынной дороге, а чуть вдалеке виднелось большое здание, своим величием и громадой этажей напоминающее целый замок. Казалось, крыша сооружения уходила прямиком в небо.

- Как, Вы не знаете? – удивился кучер. Он стал снова погонять лошадей, но на этот раз намного медленнее.

- Нет. И, кстати, раз погода такая ужасная, может быть, мы могли бы заночевать в этом замке? Отсюда он кажется таким большим, что там, наверное, нашлась бы пара комнат для бедных путников.

- Спаси и помилуй Вас Господь! – кучер начал креститься свободной от хлыста рукой, - да лучше б я помер в придорожной канаве, чем остановился в этом проклятущем доме. Да и неживой он уже, поди, лет семь стоит. Мрачное это место стало после того, как бывшие хозяева оттуда съехали.

- А что там было? – спросил я, разбуженный и даже как-то подогретый изнутри этой историей.

- Ох, и не спрашивайте меня, мистер Малик! Не к добру это. Вон, видите, даже лошади боятся этого места. Не спрашивайте меня ни о чем. Если Богу будет угодно, Вы сами все в скором времени узнаете.

До конца дороги Джон молчал, лишь насвистывал какую-то мелодию и ласково понукал лошадей, а я дул на замерзшие пальцы, трясясь в холодной карете.

В скором времени мы остановились у небольшого домика, с высоким забором, за которым лаяли несколько собак, и кучер помог мне выбраться из кареты. Ноги утопали в снегу, ветер хлестал по лицу холодными порывами, в крыше дома заунывно что-то клокотало.

- Вот, мистер. В этом доме Вы сможете переночевать за совсем невысокую плату. Это дом господина кюре, он славится на всю округу своим гостеприимством. Сам я остановлюсь в следующем доме у одной старой вдовы, а завтра утром заеду за Вами и мы продолжим наш путь в гостиницу. Всего Вам доброго, мистер Малик, - и пожав мне руку, Джон вскочил на козлы и умчался в поглотившую его темноту.

Я робко переложил из одной холодной руки в другую свой саквояж и постучал в деревянную дверь. Собаки на привязи устрашающе на меня залаяли.

Наверное, в этом доме изо всех щелей дует ветер, а лай собак не утихает ни на минуту, но я был таким уставшим и голодным, что согласился бы переночевать где угодно, даже в карете, если бы Джон не уехал.

Дверь мне открыла женщина, лет сорока, в белоснежном переднике и в очень бедном платье. Волосы у нее были черные и собраны в пучок на затылке. Лицо, несмотря на довольно молодой возраст, о чем свидетельствовали ее руки и шея, было покрыто морщинами. Увидев меня, она улыбнулась.

- Чем могу помочь?

- Извините, я только сегодня приехал в Йоркшир. Погода не для езды, мой кучер сбился с дороги и сказал, что я могу переночевать у Вас. Деньги у меня есть, - быстро проговорил я, и для достоверности даже потряс увесистым кошельком, пришитым на внутреннюю подкладку моего пальто.

- Заходите, - сказала женщина, пропуская меня в дом, - мой муж сейчас к Вам подойдет.

Я прошел в маленький, но уютный домик. Слева от входа была дверь в крохотную кухоньку, в которой явно готовилось что-то вкусное. Направо – небольшая гостиная с убогой мебелью и камином. Наверх вела дощатая лестница. Женщина проводила меня в гостиную, помогла снять насквозь пропитанное снегом пальто, указала, куда поставить саквояж и предложила присесть на одно из двух старых кресел. Садясь, я удивился, как пружины не протаранили мне ног.

Я порадовался возможности немного отогреться и придвинулся вместе с креслом к огню, который и освещал всю бедную обстановку комнаты, и подставил ему озябшие руки и ноги.

Спустя какое-то время с верхнего этажа спустился мужчина. На вид он был старше, чем женщина, отворившая мне дверь. Такие же черные, но уже поседевшие волосы спускались до плеч, открывая большой, покатый лоб, под которым, словно вырубленные, виднелись надбровные дуги с широкими, черными, не тронутыми проседью бровями. Глаза были черны, как пропасть, и смотрели настороженно. Большой крючковатый нос, тонкие губы. Редкая борода на остром подбородке. Он был невысок, и строен, лишь с небольшим намеком на живот. На старой шее висел крест на простом черном шнурке. Я встал и, протянув руку, повторил то же самое, что сказал его жене.

Мужчина (по нему было видно, что прожил он немало), пожал мне руку, кивнул, пожевал в раздумье губами и уселся в кресло напротив меня.

- Вы говорите, Ваша фамилия Малик? А чем занимается Ваш отец?

Я, не вдаваясь в подробности, рассказал, что ты кораблестроитель, и это, видно, успокоило старика. Когда остальные вопросы о моем путешествии и планах на каникулы были удовлетворены, в гостиную вошла женщина, с большой тарелкой дымящегося супу и большой кружкой молока.

- Ешьте, Вы, вероятно, голодны с дороги.

Я с жадностью набросился на суп, к которому мне подали еще большой кусок черного хлеба, и нашел его довольно вкусным. Молоко отлично утолило жажду, и я почувствовал себя намного лучше.

Старик представился как мистер Шеннон, приходской священник этого округа, а его жена – Марта – принимала роды у простых здешних женщин. Своих детей у них не было.

Мы еще какое-то время поговорили, а потом было решено, что мне пора отправляться спать. Миссис Шеннон подала мне свечу и проводила на второй этаж в комнату на ночь. Комната была небольшой, плохо отапливаемой, но в ту ночь я был рад и этому. Не раздеваясь, чтобы было теплее, я лег на простую кровать и заснул беспробудным сном до самого утра.

С утра же со мной сделался жар. Это была простая простуда, но Вы, отец, знаете, как эта хворь высасывает все силы из организма! Я не мог подняться с постели, во всем теле была такая ужасная ломота, а голова казалась чугунной. Придя ко мне утром с чашкой кофе, миссис Шеннон испугалась за мной здоровье и позвала мужа.

Приложив тяжелую, большую, с грязноватыми ногтями ладонь к моему лбу, мистер Шеннон зычным, не терпящим возражений голосом, заявил:

- Останьтесь-ка у нас еще на пару дней, мистер Малик. Моя жена вмиг поставит Вас на ноги. Отправлять же Вас на улицу в таком состоянии равносильно убийству.

И так моя жизнь потекла в этом тихом, угрюмом доме. Как-то раз, когда мне стало чуть лучше, а температура немного спала, я спросил миссис Шеннон, которая уже третий раз за день приносила мне бульон:

- Скажите, а что за дом находится в паре километров от вашего? Я проезжал мимо него, но было так темно, что я мало что разглядел. Мой кучер сказал, что это проклятое место. На дороге даже лошади вышли из-под контроля. Этот дом обвит какой-то тайной, а я ужасно падок до мистических историй. И вдобавок к этому мне так скучно, что я был бы очень рад, если бы Вы мне ее рассказали.

Миссис Шеннон изменилась в лице, молча подала мне тарелку супу и вышла из комнаты, не сказав ни слова. Когда я уже управился с ужином, на пороге появился мистер Шеннон.

- Моя жена сказала, что Вы хотите знать, какая тайна хранится в доме по соседству?

- Да, сэр, я бы очень хотел это узнать, - я поставил тарелку на маленький столик рядом с постелью, пододвинул поближе свечу.

- Но Вы очень слабы, а это длинная история, - мистер Шеннон взял стул, до этого сокрытый в тени у стены, и присел около меня. Он сложил руки на выступающем животе и, не мигая, уставился мне прямо в глаза.

- Уверяю Вас, сэр, сегодня я чувствую себя намного лучше. Я с аппетитом отужинал, а температура уже не так горячит мой лоб. Прошу Вас, расскажите мне! Я так боюсь, что из-за этой непогоды останусь без каких-либо развлечений, что все, что я смогу рассказать по приезде домой родителям и сестрам, сведется только к Вашей истории.

Кажется, мои мольбы подействовали на старика. Он достал из кармана домашней куртки трубку, набил табаком, предложил мне, но я отказался. Тогда он закурил, и поудобнее откинувшись на спинку стула, начал свой удивительный, порой пугающий, но такой увлекательный рассказ, что говорил весь вечер и всю ночь, а потом еще и на следующий день продолжал рассказывать о таинственных событиях семейства лорда Стайлса, произошедшего в этих краях семь лет назад.

Когда он закончил рассказывать, я собрал все свое мужество и еще по свежим воспоминаниям, записал эту историю и сейчас отправляю ее Вам вместе с письмом.

Не судите строго, я записывал так, как успел все запомнить, да и сам мистер Шеннон предупредил меня, что в этой истории много слухов и домыслов, но за общую нить рассказа он ручается собственной головой, потому что помнит ее так ясно, как будто «это было с ним самим только вчера».

Но для этого письма у меня уже заканчивается бумага, и историю я отправлю следующим. Надеюсь, она придется по вкусу и тебе, отец, и маменьке, которой я шлю нижайший поклон, и сестрам, которых целую в обе щеки.


С почтением,

любящий вас сын


Зейн Малик.”


Комментарий к ПРОЛОГ.

НЕ БУДЕТ КОММЕНТАРИЕВ - НЕ БУДЕТ ПРОДОЛЖЕНИЯ, ИБО МНЕ ОЧЕНЬ ВАЖНО ЗНАТЬ МНЕНИЕ ЧИТАЮЩИХ, СТОИТ ЛИ ПРОДОЛЖАТЬ ЭТУ РАБОТУ!

Надеюсь на ваше понимание.


Всем добра


========== 1. ==========


Шел март 1803 года. Стояла именно такая погода, когда вся природа вновь обретала дыхание жизни, а люди начинали чаще выезжать в соседние поместья, уже не испуганные снегом и градом, намереваясь рассказать последние слухи и сплетни, накопленные за долгие месяцы зимы.

Жизнь в Йоркшире в те года, о которых пойдет речь, текла весьма спокойно и размеренно. С утра в кругу семьи обсуждались планы на день, потом — охота для мужчин или чтение романов для женщин, вечером — светские походы к друзьям, чтобы обмолвится, как бы невзначай, что Томас подстрелил большого медведя, а Клара просто восхитительно играет новый романс на фортепиано.

В то время люди жили только сплетнями, интригами, которые водились и в богатых семьях, и в бедных, рассказывали одним людям про других, даже если они не были между собой знакомы, как о старых закадычных друзьях.

Но одно семейство все же выделялось на фоне склочных, острых на язык, скучных, ничем не примечательных людей.

В далеком 1723 году сюда приехал никому не известный помещик Генри Стайлс и чудесным образом за несколько лет нажил такое огромное состояние, что родившийся в 1753 году его сын Бертрам Стайлс всю жизнь только и делал, что играл на бирже, приумножая свой капитал. В возрасте двадцати семи лет Бертрам женился на своей дальней родственнице. Этот брак тогда все осуждали, что было понятно, ведь Бертрам не обладал красотой. Единственное его достояние — деньги и чувство юмора, вероятно, и вскружили тогда голову бедной двадцатилетней Каролине Ленгли, из довольно богатого помещичьего рода. Родители тут же дали согласие на брак, так как Каролина была последней, пятой дочерью на выданье, в то время как все ее сестры уже были замужем.

Очарованный красотой Каролины, Бертрам не находил себе места от счастья. Но потом словно проклятье нависло над их семьей. Шел третий год замужества Каролины и Бертрама, а детей у них все еще не было. В тот же год, с промежутком в несколько месяцев, умерли от тифа три старших сестры Каролины, оставив после себя троих сыновей. Отцы же их, все, как на подбор, мужественные, сильные мужчины, ушли на войну, с которой не вернулись. Бертрам же воевать не отправился из-за больной печени, что явилось счастьем для всего будущего семейства Стайлсов.

Недолго думая, Каролина и Бертрам забрали племянников себе.

Сама Каролина тоже была болезненной и довольно слабой женщиной, но смогла противостоять семейному недугу, и воспитала троих племянников, как родных сыновей.

А потом, спустя год, — о Небо! — Господь смилостивился над семейством лорда и послал им родного сына.

Так, тридцатилетний Бертрам Стайлс стал отцом четверых сыновей. Троих приемных он любил, как родных, но фамилии своей им не дал.

И в скором времени все поместье только и говорило, что о счастливом семействе Стайлсов.

Поговаривали, что они ходили в любимчиках у Бога. Все четверо сыновей были самыми лучшими детьми на свете. Казалось, они никогда и ничем не болели, всегда слушались родителей и во всех отраслях добивались небывалых успехов. Так, уже ко взрослому возрасту, среди почтенных матрон все разговоры сводились к тому, как бы выдать своих любимых дочек за сыновей Стайлса. Все четверо, пожалуй, за исключением лишь самого младшего и родного, балованного сынка семейства, отличались бесценными талантами и были притчей во языцех среди всего народа.

Старший, лорд Лиам Пейн, двадцати пяти лет, слыл первоклассным охотником. Среднего роста, плотно сбитый, с развитой мускулатурой, с темными короткими волосами и карими, пронизывающими глазами. Легкая небритость делала его еще старше в глазах девушек, и поэтому даже матери потенциальных невест с интересом посматривали на Лиама, когда он возвращался с охоты, ведя под уздцы своего самого быстроногого во всем поместье коня Лаки. Лиам был самым старшим в семействе и по праву должен был перенять дело отца после его смерти. Вместе с Бертрамом, уже немолодым, но все еще сохранившим свое чувство юмора, невысоким полным мужчиной со пшеничного цвета усами, они ездили на охоту, участвовали в скачках, а по вечерам Лиам уединялся в библиотеке, чтобы почитать труды о медицине.

Средний, лорд Луи Томлинсон, двадцати трех лет отроду, был самой большой семейной гордостью. Он не отличался высоким ростом, был худощав, а вся его внешность хранила печатать аристократизма и астеничности. Русые волосы, точеные черты лица, голубые глаза, которые моментально меняли свое выражение от меланхолической грусти до настоящей эйфории, впалые скулы, острые губы и волнительный голос. Луи числился в труппе театра, и все горожане с интересом ходили на его спектакли, где он исполнял только самые главные роли, а после каждого представления получал охапки цветов, писем с объяснениями в любви, а после ронял скупые мужские слезы в своей гримерной, выходя из образа.

Следующий приемный сын, но воспитанный в семье любимчиком, был лорд Найл Хоран. Несмотря на свои двадцать один год, в семье к нему относились как к настоящему ребенку. Каролина не чаяла души в Найле, и видела в нем дитя, даже когда он стал совершеннолетним. Найл обладал ангельской внешностью и таким же характером. Он единственный чувствовал отдаление от братьев, и все свободное время проводил в своей мастерской на самом верхнем этаже дома, рисуя небывалые картины, и писал стихи, которые лишь иногда декламировал на званых вечерах. Поклонниц у Найла было не меньше, чем у экзальтированного Луи или спокойного Лиама, но сам Найл не выявлял никому своей симпатии. Он рос чистым, невинным молодым юношей, нося в сердце мечту об идеальной девушке, которую смог бы полюбить раз и на всю жизнь. Его светлые волосы, единственные светлые из всей семьи, большие голубые глаза, чуть уходящая назад нижняя челюсть делали образ Найла предметом девичьих грез. Но сам Найл выражал любовь только к Каролине, с которой с самых ранних лет был неразлучен, за что получал насмешки и тычки от старших и более самостоятельных братьев.

Единственный, младший, родной и такой долгожданный сын, двадцатилетний лорд Гарри Стайлс не мог похвастаться ни единой добродетелью. Он не выказывал интереса к охоте, потому что это казалось ему слишком грубым занятием, от верховой езды его укачивало, театральную игру он находил лицедейством, а рисование картин — пустой мазней, не стоящей даже внимания.

Каролина не могла смириться с мыслью, что младшим сыном нельзя хвастаться, что она решила оставить его в покое и предоставить ему полную свободу действий, лишь бы это не пятнало репутацию их дорогой семьи. Она восхищалась Лиамом, гордилась Луи и безгранично любила Найла, а Гарри делал всё, что ему хотелось. В основном это всё сводилось к игре в вист, карты, полуночным попойкам с друзьями и кутежам на балах. Но всякий раз, когда двери в залу распахивались, и на пороге появлялся лорд Гарри Стайлс, в обтянутом его высокую, стройную фигуру черном костюме, в петлице пиджака которого всегда виднелся бутон красной розы, с черными, доходящими до плеч волосами и бесовскими зелеными глазами, от которых падали в обморок даже замужние дамы, а их сердца начинали учащенно биться, стоило лорду Гарри пройти мимо них — общество прощало младшему Стайлсу все его прегрешения. Общество никогда не простит Вас за излишнюю красоту, но благодаря ей закроет глаза на другие Ваши пороки.

Лорд Гарри Стайлс был поистине красив. Все сыновья Бертрама отличались неземной красотой. Их можно было сравнить со временами года.

Старший, Лиам, обладал строгой, сдержанной внешностью; он редко смеялся, открывая белоснежные зубы, был молчалив, суров, взгляд его, под опушенными длинными ресницами, был всегда на чем-то внимательно сосредоточен. Он был холоден и сдержан в свих эмоциональных порывах, как зимние месяцы.

Патетический и бурно на все реагирующий Луи был как палящее летнее солнце. Даже разговаривая в обычной жизни с братьями и родителями, дикция и интонация его были безупречны, и казалось, даже в это время он не выходил из образа романтического героя, спасающего весь мир. Он был щепетилен, сентиментален, нередко терял сознание от переполняющих его эмоций, и всегда все делал очень искренне — смеялся ли он или негодовал. Его руки с блестящими ногтями всегда были чисты и ухожены, он не мыслил жизни без сверкающих запонок и платков в нагрудных карманах своих сюртуков, а передвигался всегда с помощью позолоченной на конце тростью, что придавало его образу еще больше аристократизма, рождая самодовольную улыбку на астенических губах.

Младший не по возрасту, но по поведению, Найл, был нежен, как весенние цветы. Он был молчалив, никто и никогда не слышал от него ни единого грубого слова, при взгляде на девушку бледные щеки в родинках покрывались неподдельным румянцем и он начинал бормотать слова извинения, если он случайно касался прелестной женской ручки, до которых был так падок Гарри. Найл отличался простодушием, добротой и высокими моральными принципами. Он не расставался со своими любимыми книгами, готовый процитировать наизусть целые отрывки, а перед сном неизменно молился Богу.

Младший, Гарри, был переменчив, как осенняя погода. В одну минуту он мог быть дерзок и вызывающ, что нередко кончалось склоками в обществе с почтенными господами. Но в тот же самый миг он начинал обольщать всех дам, нередко даже и замужних.

Гарри принадлежал к тому типу людей, которых женщины боготворят, а мужчины ненавидят до той степени, что даже хотят быть на него похожими. Сколько бы сердец за свой столь юный возраст Гарри ни разбил, ему все всегда прощалось, стоило ему лишь посмотреть своими зелеными глазами, обольстительно улыбнуться изгибом чувственных губ или проникновенно спеть балладу о любви под окнами своей возлюбленной.

Так жизнь в семействе Стайлсов и текла, пока Бертрам не задумался о том, кому же из сыновей перейдет дело всей его жизни после того, как он смирно почиет в мире ином.

По всем документам, истинным законным владельцем всего имущества должен был стать Гарри, как единственный и родной сын, но Бертрам, сознавая всю распущенность младшего сына, вписал наследником в завещание Лиама. Но для того, чтобы все состояние могло полноправно перейти в руки нового владельца, сын должен был быть женат. У Лиама была невеста, прекрасная Агнесс Неренгейм, из богатого и знатного рода, но о свадьбе пока говорить было рано. Агнесс была младше Лиама на шесть лет и родители пока не были готовы выдать замуж единственную любимую дочку.

Но Бертрам Стайлс твердо принял одно решение, и ничто не могло его поколебать.

В то утро, с которого и началась эта история, вся семья, как и всегда, сидела в столовой. Длинный стол, покрытый белой, изящно расшитой скатертью, уставленный всевозможными яствами, которые любезно преподносил Роберт. Это был почтенного возраста слуга с до того пренебрежительным взглядом, что казалось, он презирал все и всех, но как слуга он был раболепен и беспрекословен, поэтому его до сих пор держали дома. Говорят, что нет плохих слуг, а есть плохие хозяева. Но к семейству Стайлсов это ни в коем случае не относилось.

Миссис Стайлс, восседающая в одном конце стола, причитала, что пудинг ей подали не вовремя, и все никак не могла успокоить нервных рук.

— Ах, мои дорогие, — обращалась она к мальчикам, спокойно поглощающим завтрак, — вы слышали, Клара Норберг выходит замуж! Я просто не могу в это поверить! Она была такой дурнушкой, и вот, скоро станет замужней дамой!

— Маменька, это закон подлости, — не поднимая головы от тарелки с овсяной кашей, ответствовал Лиам, промокая салфеткой массивной подбородок, — удачнее всего всегда замуж выходят именно дурнушки, ибо красавицы любят только себя.

— Боже, я так не хочу, чтобы вы, мои любимые мальчики, женились на дурнушках! — миссис Стайлс прижала к большим, карим, вечно строгим, но в это минуту затуманенным слезами материнской любви глазам платок, и погладила руку Найла, который всегда сидел ближе к матери, — Найл, обещай мне, что ты никогда не женишься на дурнушке!

Своего самого любимого сына миссис Стайлс готова была опекать до его старости, и горе было бы той девушке, которая захотела бы выйти замуж за ее малютку-сына!

— Что Вы, матушка. Я и не помышляю о женитьбе, — слегка сконфуженный, пробормотал Найл и снова устремил свой взгляд в тарелку.

— Ну, а ты, Лиам? Когда же ты уже женишься? Агнесс — очень подходящая тебе кандидатура!

Миссис Стайлс отложила нож и вилку, потому что в такие моменты она не могла есть. Ее тяжелые темные волосы были уложены в тугую прическу на затылке, а высокую, немного располневшую к среднему возрасту фигуру с пышной грудью обтягивало платье из бордового батиста; легкая жемчужная цепочка ожерелья подчеркивала бледную, величественную шею.

Лиам снова бросил беглый взгляд на мать.

— Да, Лиам, когда? — перекривлял Луи, за что получил полный строгости взгляд от миссис Стайлс.

— Маменька, мы уже не раз это обсуждали. Агнесс еще слишком молода. Да и мне бы хотелось закончить мое образование.

— Ты и так проводишь со своими медицинскими книжками почти все свободное время! — мать чуть было не хлопнулась наигранно в обморок, что всегда роднило ее с повадками Луи. Сам же Луи в это время театрально выковыривал из пирожного изюм и осторожно складывал его на тарелке.

— Остальное время я должен посвящать отдыху. Маменька, у Вас уже какая-то мания по поводу того, чтобы женить нас!

— Да, я понимаю, вы еще совсем мои маленькие мальчики и я вас так люблю, но, — миссис Стайлс снова погладила руку Найла, и в ответ все остальные братья закатили глаза от этой нескрываемой нежности, —, но ваш отец… Он так боится…

— Боже, он еще молод, чтобы думать о таких вещах! Все. Спасибо за завтрак, мне пора собираться. Мы с отцом собирались сегодня ехать стрелять уток, — Лиам поднялся из-за стола, поклонился, и, стуча каблуками начищенных для верховой езды сапог, покинул гостиную.

Легкий ветерок от созданного им сквозняка приподнял занавесь на окне и тут же ее опустил, вторя тяжелому вздоху миссис Стайлс.

— Ну, а ты, Луи? — мать подняла печальный взгляд на второго сына, но он лишь ковырял изюм с таким трагическим видом, как будто от этого его поступка зависела судьба всего человечества, — что ты скажешь? Мы так редко стали с тобой разговаривать…

— Мое сердце занято театром, в который я, к слову, опаздываю, — Луи поднял затуманенный трагизмом взгляд, который вечно оттенял его бледные высокие скулы и чуть впалые глаза, — жените лучше Гарри. И проблем будет меньше.

Молчавший до этого младший сын метнул в Луи взгляд, полный пренебрежения.

— Хотя… Сочувствую той несчастной, которую выдадут замуж за это исчадие Ада, — оскалив идеальные зубы в улыбке, Луи встал из-за стола. Гарри улыбнулся. Обычные перепалки между Луи и Гарри были не больше, чем просто шалостью. Луи единственный, кто хорошо относился к Гарри и Гарри прекрасно это знал.

— Гарри? — мать тоже посмотрела на младшего сына, но тот лишь отодвинул от себя стакан и сделал вид, что его собственные ногти прельщают его куда больше, нежели разговор с матерью.

— Один ты у меня и есть, — тихо прошептала мать, не выпуская ладони Найла из своих холеных рук.

Луи громко цокнул языком и подошел к окну. В столовой на мгновение повисло молчание, которое было неизменным после обычных разговоров о женитьбе.

— Вон возвращается отец. По виду он встревожен.

— Мистер Стайлс, — быстро проговорила горничная, и открыла двери столовой. Миссис Стайлс и сыновья встали.

Спустя мгновение, Бертрам вошел в столовую решительной походкой, бросил кое-какие распоряжения своему личному слуге, поклонился супруге и мальчикам и велел позвать Лиама.

Он выпил воды, поданной горничной, и ослабил узел галстука. Он явно был встревожен какой-то новостью.

Луи обратился к отцу, чуть покачиваясь на носках:

— Нас ждут какие-то новости, отец?

— Да, думаю, эта новость коснется нас всех, — мистер Бертрам по очереди оглядел сыновей. Найл снова покраснел под пытливым взглядом отца и задергал губами, Луи лишь вопросительно поднял брови, а Гарри никак не отреагировал. В голове самого молодого лорда мысли были только о том, как ему смертельно надоело сидеть в обществе своих родственников, и что он бы с удовольствием сыграл партию в карты. Но тут появился отец, и надо было его выслушать.

Вскоре в столовую вернулся Лиам. На нем был сюртук темно-синего цвета для верховой езды, в руках он держал хлыст. Лиам улыбнулся отцу, но увидев его серьезное выражение лица, выпрямился по стойке смирно и принялся внимательно слушать.

— Дело вот в чем, дорогие мои. Я не буду долго ходить вокруг да около, напуская разные тайны и делать длительное вступление. Мне поступило прекрасное предложение, от владельца фирмы «Браун и К», чтобы мы объединили с ним свой капитал и вскоре бы наш годовой доход удвоился вдвое, а то и втрое.

Все продолжали молчать, глаза Луи загорелись от восторга. Еще больше увеличить капитал! Да это же просто мечта!

— Но Браун поставил мне одно условие, — мистер Бертрам внимательно оглядел каждого из сыновей, на Гарри задержав взгляд чуть больше, чем на остальных.

— Какое же, Берти? — взволнованно спросила миссис Стайлс, сильнее прежнего поглаживая руку Найла. Тот все так же молчал.

— У него есть дочь, прекрасная Лаура. Я видел ее, — мистер Стайлс откашлялся, — она действительно хороша собой, умна, скромна. И мистер Браун предложил мне объединить не только наши фирмы, но и семьи. Короче говоря, — мистер Бертрам весь как-то вытянулся от радости и даже стал чуть выше ростом, — он хочет выдать Лауру за одного из вас, мальчики. И я уже решил, — быстро проговорил Бертрам, поднимая руку в знак того, что пока он не договорит, никто не должен его прерывать, — кто это будет.

Лиам и Луи переглянулись, посмотрели на Найла, который в свою очередь встретился взглядом с Гарри.

— Надеюсь, не я, — сказал Луи, — в мои планы не входила никакая женитьба, пока я, по крайней мере, не сыграю Гамлета.

— А у меня есть Агнесс, — пожав плечами, сказал Лиам.

Мать в ужасе посмотрела на мужа, сжимая руку Найла чуть ли не до боли. Она вся как-то побледнела, но мистер Стайлс спокойно ей кивнул, и спазм волнения немного отпустил всех, кроме одного присутствующего, который до этого развлекался тем, что скатывал хлебные шарики и гонял их по тарелке ударами большого ногтя.

Мистер Стайлс откашлялся, развел руками, как бы отмечая этим, что у него не было иного выбора, и четко произнес:

— И я решил, что это будет Гарри.

Комментарий к 1.

НЕ БУДЕТ КОММЕНТАРИЕВ - НЕ БУДЕТ ПРОДЫ!

Всем добра, благ и счастья


========== 2. ==========


- Что?

Лиам с Луи переглянулись так, что за одну только эту эмоцию Луи можно было дать звание самого лучшего актера современности. Найл не отводил испуганного взгляда от отца.

- То, дорогой мой. Я собираюсь тебя женить на дочери Брауна.

Гарри весь изменился в лице и резко поднялся из-за стола.

- Но я не хочу жениться! Жените лучше Луи! Или Найла!

- Еще чего! - тут вступил Луи, - отец, я же говорил Вам, что я не могу сейчас жениться…

- Так, тихо, - отец взмахнул рукой, - Луи уже взрослый и здравомыслящий человек, и он работает в театре, поэтому он пока может повременить с женитьбой. О Найле и речи быть не может – он еще ребенок, - на этих словах миссис Стайлс любовно погладила белую руку Найла, - а вот, Вы, молодой человек, немного засиделись. Мне надоело спонсировать Ваши ночные игры в карты и пьяные возвращения домой. Мне кажется, женитьба Вас остепенит.

- С ума сойти! – Гарри всплеснул руками в широких рукавах халата. Он единственный допускал себе такую вольность, как спускаться к завтраку в халате, а не в сюртуке, как его остальные братья, - а Вы меня не хотели спросить, отец, прежде чем затевать такую штуку?

- А Вы, молодой человек, не хотели спросить сначала меня, прежде чем драться на с молодым Лоуренсом? Нет? Будьте же еще благодарны, что Вас хотят впустить в приличный дом! И это не обсуждается! В субботу Суэйны дают бал, и Брауны тоже там будут. И я прошу тебя, нет, я приказываю тебе, Гарри, показать себя на этом балу в самом лучшем виде!

- Есть, сэр, - Гарри отдал честь, - может быть, будут еще какие-то приказания мне? Что съесть на завтрак? Какой галстук повязать?

- Я бы попросил Вас, молодой человек, не ерничать, - сдержанно произнес мистер Стайлс, а потом, развернувшись на каблуках и не сказав больше ни слова, покинул столовую, как будто его и вовсе здесь не было.

- Всем приятного дня, - скрипнув зубами, лорд Гарри Эдвард Стайлс выскочил из столовой вслед за отцом. Он успел только услышать шумный вздох Лиама:

- По-моему, охота на сегодня отменяется…

***

Он брел по улице в полном одиночестве. После сцены с отцом он быстро оделся, даже без помощи своего слуги Джереми, и не обращая внимания на причитания матери, выскочил на улицу с растрепанными волосами и в таких же растрепанных чувствах. Боже мой, жениться! Какая глупость! Он думал, что эта проказа минует его еще лет десять. Не хотел он жениться, упаси Боже. Почему не Лиам? Почему не Луи? Почему, в конце концов, не Найл, ведь они старше его?! Почему он?!

Гарри бродил по улицам несколько часов. Встречные девушки и дамы кивали ему, улыбались, оборачивались ему в след, но он не обращал ни на кого внимания.

«Отец считает меня глупым и безответственным, и все из-за той глупой истории!» - толкая ногой дверь в любимый кабак, Гарри завалился туда, чтобы в очередной раз напиться…

А история была довольно-таки скверная. В обществе про нее мало кто знал, потому что мистер и миссис Стайлс быстро замяли это дело. Да, Гарри действительно собирался стреляться на дуэли с молодым помещиком по фамилии Лоуренс, и дело могло бы принять очень печальный оборот, если бы про эту драку не прознал Лиам, который и помчался спасать младшего брата от пули в лоб. Молодой нахальный Лоуренс на одной из пирушек, на которой Гарри, по обычаю, не следил за тем, сколько спиртного он уже в себя влил, припомнил молодому лорду о весьма скандальной и сальной шуточке, которая имела место быть в то пору в обществе. Когда Гарри было шестнадцать лет, именно та пора, когда юноши только расцветают, наподобие девушкам, и входят во взрослую жизнь, в дом к Стайлсам стала захаживать подруга миссис Стайлс по гимназии, некая Патриция Гвендон. Патриции было сорок пять лет, двадцать из которых она была замужем. Она воспитывала прелестных детей, пятнадцатилетнего Шона, который был почти ровесником Гарри и десятилетнюю Лиззи. Мистер Гвендон был вечно занят тем, что наживал свой и без того немаленький капитал, и чтобы скрасить свое одиночество, миссис Гвендон стала захаживать к миссис Стайлс, вспоминая молодость и делясь последними светскими новостями.

Как у нее вспыхнули чувства к Гарри, который годился ей в сыновья, сказать никто не мог. Возможно, то было от одиночества, может, уже считающий себя взрослым Шон отказывался принимать ласки матери, и она чувствовала себя отвергнутой родным сыном, может быть, охладевшая к мужу за столько лет брака она искала новых ощущений… Никто точно не мог этого сказать, но факт оставался фактом. Чувства у миссис Гвендон вспыхнули, и они нашли отклик в душе молодого лорда Стайлса. Шестнадцатилетний Гарри, но уже в ту пору пленяющий сердца молодых девушек, скрывал от родителей, как мог, свою преступную связь с женщиной, годившейся ему по возрасту в матери. Но пусть Бог ударит того, кто скажет, что эта связь была неискренней!

Сколько раз они тайком встречались в беседке между обоими домами, сколько раз миссис Гвендон плакала, понимая, какой грех она совершает с сыном подруги, сколько раз сам Гарри, опасаясь малейшего шороха и звука, возвращался домой через окно, боясь разбудить старших братьев или родителей, весь пылая, как изнутри, так и снаружи, после бурных ласк, которым он предавался с миссис Гвендон.

К слову сказать, лорд Гарри Стайлс, обладая самой невинной внешностью среди всех четырех братьев, сам обет целомудрия уже давно не хранил, и миссис Гвендон не могла понять, как такой милый юноша, чуть старше, чем ее сын, мог быть таким искусным в ласках и доводить до самого верха блаженства?

Увы, этого никто не знал.

А спустя полгода их преступная связь раскрылась. Мистер Гвендон нашел в спальне жены гребень, оставленный Гарри, которым он, по обыкновению, любил расчесывать свои кудри после ласк, и потребовал выяснить, кто есть ее любовник. Когда оказалось, что любовник его жены – малолетний сосед, сын близкой подруги, гневу мистера Гвендона не было предела. Он грозился убить этого нахала, осквернившего честь его жены, готов был застрелить и подвергнуть всем возможным пыткам, наивно полагая, что во всем виноват только Гарри. Но сам юный лорд связь отверг, и в красках расписал, что миссис Гвендон, воспользовавшись его невинностью и неопытностью, силой принуждала его к преступной связи, а он, боясь ее рассердить, не посмел ей отказать.

Миссис Гвендон, услышав такую клевету, чуть было не сошла с ума, и мистер Гвендон решил отправить ее на остров Сицилию, к проживающей там какой-то тетке. Поговаривали, что после разрыва с молодым Стайлсом, некогда блистающая красотой (даже в свой не юный возраст) миссис Гвендон в скором времени сильно постарела, на висках у не выступали седые волосы, а кто-то говаривал даже, что после очередного приступа отчаяния, ее еле успели вытащить из петли. Какое-то время на имя лорда Гарри Стайлса приходили письма от миссис Гвендон, полные страсти, горя и тоски, но мистер Стайлс жег письма, не отдавая их сыну. Гарри знал, что отец получает его почту, но ничего не говорил, продолжая и перед родителями разыгрывать святую, оскорбленную невинность.

Мистер Гвендон в скором времени перебрался с детьми в другой город и история эта забылась.

Лишь Гарри приобрел уважение среди Луи и Лиама, которые до этого не брали его в свою «мужскую компанию», но теперь могли спокойно обсуждать с ним женщин, как с равным. Единственным, кто не допускался до таких разговоров и по сей день, был двадцатиоднолетний Найл.


Лоуренс же, не в силах простить того, что прекрасная Мэри, которую он любил пламенной любовью с детских лет, предпочла ему Гарри, при всех, в кабаке, поднял на поверхность эту историю с миссис Гвендон. Дескать, молодой Стайлс не только расточает свои чувства девкам самого низкого потреба, но еще и не брезгует старыми девами, чтобы поддержать свою репутацию в обществе.

Вспыльчивый Стайлс такого, конечно, не смог стерпеть и тут же, в компании подвыпивших богатеньких лордов, кинул в смазливое, лощеное, слегка прыщеватое лицо Лоуренса перчатку.

Драться договорились на десяти шагах, на пистолетах. Оба юноши были настроены слишком воинственно, и если бы не подслушавший бахвальства пьяного брата Лиам, плохо бы все это закончилось. Лиам, прознав о дуэли, раструбил об этом по всему дому, и Гарри заперли в комнате, не давая ему возможности убить Лоуренса или же погибнуть самому.

Сейчас, сидя в душном кабаке, и вливая в себя очередную порцию виски, Гарри почему-то вспомнил о миссис Гвендон. Сколько ей сейчас лет… Пятьдесят? При такой мысли Гарри передернулся. После миссис Гвендон он стал предпочитать женщин помоложе. Раза в два.

Гарри и сам не мог понять, когда в нем родилось это ужасное чувство – чувство, что ты не можешь нормально дышать, пока какая-нибудь прелестная девушка, с нежным румянцем на щеках и большими невинными глазами, не становилась его. И тут не было речи о пылких любовных признаниях (все это дело Гарри оставлял Найлу и Луи, у которого в таких делах язык был подвешен), ни в чем-то подобном.

Гарри мог смело признаться, что жил только ради физических удовольствий и сладострастия.

А вот теперь его хотят женить.

Обводя взглядом полупьяную публику, которая с интересом посматривала на такого же пьянеющего молодого лорда Стайлса, он испускал тяжелые вздохи и думал о том, почему он не мог быть таким же нормальным, как все его братья.

Вот Лиам. Уже четыре года помолвлен с прекрасной, скромной, красивой Агнесс.

Или Луи. Тот, конечно, влюблен только в свой театр, но и он одно время ухаживал за какой-то милой актрисой, с которой они играли в одном спектакле, и чуть было взаправду, а не по сценарию, не проткнул себе грудь от невзаимной любви.

Или же Найл…

Найл…

Найл Гарри всегда раздражал. Он не чувствовал никакой братской привязанности к своему старшему брату, потому что с детства вся любовь его родной матери была сосредоточена на этом заикающемся, нервном, всегда болезненном Найле. Неудивительно, что он вырос таким… Забитым. Он всегда держался в стороне. Его, наверное, даже некогда и не женят. Будет вечно держаться за материну юбку.

Чувствуя опасный хмель в голове, Гарри поднялся, бросил несколько франков на стол, и, шатаясь, вышел из кабака. Был вечер, магазины и лавки уже стали закрываться, редкие прохожие, все еще бросая заинтересованные взгляды на самого обсуждаемого в поместье молодого лорда, спешили по своим делам.

Гарри медленно брел по улице, ощущая, как ворот сорочки противно давит на шею.

С ним поравнялся знакомый извозчик:

- Добрый вечер, мистер Стайлс! Ну и денек сегодня, выдался, не правда ли?

Чувствую отвратительную тошноту от нахлынувших воспоминаний, Гарри ничего не ответил, и цокнув языком, извозчик укатил дальше.

Гарри повернул и пошел темным переулком, стараясь попадаться на глаза как можно меньшему количеству народу. Да, за его красивую внешность ему всегда и все прощали, но и в обществе уже стали поговаривать, что де младшенький из Стайлсов выпивает больше, чем любой рабочий мужик.

Приподняв полы своего фирменного пальто, Гарри ускорил шаг, когда перед егослегка затуманенными парами алкоголя взглядом, мелькнуло что-то в светло-голубом платье и платке на плечах. Он откинул с лица волосы и чуть ускорил шаг.

Невысокая молодая девушка стояла на пересечении двух улиц, и весело улыбаясь, распевала песни.

«Хм, такого я еще не видел. Подойду поближе…»

- Эй, мистер! – окликнула его девушка, как только Гарри решил к ней приблизиться, - не нужно ли Вам почистить сапоги? Всего пять шиллингов.

Гарри бросил беглый взгляд на свои начищенные Джеромом сапоги, на то, как блестели пряжки, а каблуки выстукивали по асфальту, ехидно улыбнулся:

- Отчего бы и нет?

Девушка улыбнулась тонкими губами, и наклонившись, маленькой ручкой принялась чистить и без того чистые сапоги Гарри. Он мог разглядеть только ровный пробор на нежной коже головы, длинные, светлые волосы, которые она откинула за спину, линию ключиц, да маленькие руки с поистине детскими пальчиками.

- Готово, мистер, - девушка откинула со лба прядь волос и протянула руку.

Гарри смерил ее высокомерным взглядом, но кривя губы в обольстительную улыбку:

- Я могу наградить тебя куда как лучше, чем пятью шиллингами.

Глаза девушки испуганно вспыхнули.

- Если хочешь, можешь пойти со мной.

- Нет, спасибо, мистер. Я бы желала получить свои пять шиллингов, - девушка воинственно вскинула маленький подбородок. Большие глаза смотрели серьезно и настороженно.

Гарри развел руками:

- Прости, крошка, все деньги я пропил. Вознаграждаю тебя иначе, - Гарри послал воздушный поцелуй девушке, и она отвернулась, - поверь, поцелуй лорда Гарри стоит намного больше, чем пять шиллингов.

С этими словами Гарри развернулся и пошел прочь от девушки, которая успела прошипеть ему в спину проклятье, и подумал, что она вовсе не дурна собой, но спустя несколько минут и вовсе выкинул мысль о девушке прочь из головы.


========== 3. ==========


Вернувшись домой, уставший и злой Гарри, отмахнулся от слуг, которые тут же облепили его, желая осведомиться о его самочувствии и желая помочь ему снять сюртук, прошел в свою комнату и повалился на кровать, закинув руки за голову.

Он думал.

Он не хотел жениться. Не хотел в двадцать лет становиться женатым мужчиной. Это же никаких оргий, пьянок, поздних возвращений домой, любовных связей, интрижек… Никаких дуэлей за прекрасное сердечко какой-нибудь юной особы! Нет уж, он не даст накинуть на себя это ярмо! И плевать ему на сделку отца! Не желает он жениться и точка. До этого момента все желания Гарри исполнялись, поэтому он придумает что-нибудь и на этот раз.

Он потянулся, взял газету. Сна он не чувствовал, а хмель никогда особо не затрагивал его естество полностью, посему, желая отвлечься от мрачных дум, он погрузился в новостные сводки.


В гостиной же был собран малый семейный совет. Эти встречи так называла миссис Стайлс, когда она, с холодным компрессом на лбу от мигрени, восседала на своем любимом кресле виндзорского стиля у камина (и неважно, какая погода была за окном), а подлее нее неизменно сидел Найл и кто-нибудь из сыновей, кого она успела перехватить и усадить возле себя. И в таких компаниях миссис Стайлс любила обсуждать дела насущные.

В этот раз на семейный совет попал Луи, только что вернувшийся с репетиции. Карманы его сюртука были набиты до отказа листами с текстами новой пьесы, и, подавая его лакею, Луи еще бормотал какие-то слова.

Лиам и мистер Стайлс еще не вернулись с вечерней верховой прогулки.

- Луи, дорогой! Ну, куда ты вечно спешишь? – наигранно слабым голосом проговорила миссис Стайлс, и Луи несмело задержался на лестнице. Поджав губы, он развернулся и подошел к матери.

- Я бы хотел еще порепетировать. Ведь до премьеры остались считанные дни…

- Луи, я не хочу ничего слышать о твоих постановках! Посиди с нами, со мной и Найлом, мы так редко бываем вместе…

- Хорошо, маменька.

Луи не любил перечить матери, и посему послушно подтащил к материному креслу стул и сел на него. Найл сидел на полу рядом с миссис Стайлс и по обыкновению молчал. На коленях у него покоился альбом, он что-то рисовал в свете огня от камина.

- Мои дорогие мальчики, - томным голосом произнесла миссис Стайлс, - как жаль, что вы уже выросли, и мы не можем собираться так все вместе, как в детстве, чтобы и ты, и Найл, и Лиам с Гарри… Вы же так любили играть вместе, вы помните?

- Да, мама, - ответствовал Найл, не поднимая головы от альбома.

Чувствительный на сцене Луи сейчас закатил глаза.

- Маменька, Вы опять предаетесь сантиментам. Это только портит Ваши нервы, Вы же знаете. К чему все это? Я думал, ностальгировать любят только старые люди, которым ничего больше и не осталось в этой жизни, а Вы еще очень и очень молоды.

- Спасибо тебе, - миссис Стайлс наклонилась через подлокотник кресла и потрепала Луи по всегда взъерошенным волосам, - но эта история с Гарри… Она меня так печалит, что мое сердце начинает обливаться кровью! Я бы очень хотела, чтобы он остепенился и занялся чем-нибудь полезным.

- Он еще успеет, маменька, я в свои двадцать тоже совершал необдуманные поступки.

- Вот Найл ничего такого не совершал, правда, мой дорогой?

Найл снова кивнул, поджимая нижнюю губу, которая и без того всегда была чуть прикрыта верхней.

Луи сузил глаза.

- Маменька, перестаньте Вы так нянчиться с Найлом, он право, всего на два года младше меня, а вы ведете себя так, словно он все еще грудной ребенок.

- Луи, где же тебе понять сердце матери! – миссис Стайлс хотела еще что-то возразить сыну, но в этот момент в дверь постучали. Лакей Джордж лениво выплыл из боковой комнаты и хотел было принять гостя, но миссис Стайлс с проворностью тринадцатилетней девчонки, поднялась с кресла, позабыв о своей мигрени, и сама бросилась открывать дверь.

- Вдруг это Берти и Лиам! В такие одинокие вечера мне хочется увидеть их как можно скорее!

Но на пороге богатого дома стояли вовсе не Берти и Лиам.

На пороге стояла молодая девушка, с красными от стыда щеками. На плечах у нее был старенький платок, а в руках – маленький саквояж, в который миссис Стайлс не смогла бы уместить и одну сотую своего гардероба. Девушка переминалась с ноги на ногу и испуганно смотрела на величественную фигуру миссис Стайлс в тяжелом батистовом платье темно-бордового, как кровь, платье. Девушка рассчитывала, что ей откроет лакей и возможно, до разговора с владелицей замка дело не дойдет, но теперь…

- Я могу Вам чем-нибудь помочь? – спокойно спросила миссис Стайлс. Тон ее был любезен, как всегда, когда ей приходилось заговаривать с бедняками на улице, но руку с дверной ручки она не убирала. Миссис Стайлс сразу поняла, что обивающая ее порог девушка – нищая, которая пришла побираться, но что-то в глазах новоприбывшей помешало миссис Стайлс сразу же закрыть дверь и вернуться к своим любимым мальчикам.

- Простите… Мисс… Миссис… Мадам, - маленькая нищенка поклонилась, сделала неуклюжий реверанс, держа побледневшими от холода пальцами дышавший на ладан саквояж, - я… Я ищу работу… Мне посоветовали… Посоветовали обратиться к Вам…

- Ко мне? – черные, подкрашенные брови миссис Стайлс взметнулись вверх, изображая на лице два ровных треугольника.

- Это же… Это же дом…. Лорда Бертрама Стайлса? – робко спросила девушка. Ее большие глаза смотрели уверенно, и только голос выдавал смущение.

- Да, это так. Так какую же работу Вы ищете?

- Какую угодно, мадам. Я могу шить, убирать, мыть полы… Мне неважно, какой работой заниматься.

- Что ж, это похвально, что юная леди, - миссис Стайлс не сразу решилась на такое слово, но чем-то эта бедняжка тронула ее падкое до детей сердце, - не гнушается никакой работы, но, увы, я ничем не могу Вам помочь. В нашем доме достаточно слуг, и больше ни в каких работниках мы не нуждаемся. Всего Вам доброго, - миссис Стайлс уже хотела было закрыть дверь, когда услышала приглушенный голос:

- Oh putain! Après tout, mes espoirs étaient juste dans cette maison! Qu’est-ce que je fais maintenant? (Ох черт, все мои надежды были на этот дом! Что же мне теперь делать?)

- Простите, что Вы сказали? – миссис Стайлс снова широко распахнула дверь. В глазах нищей отразился неподдельный испуг.

- Простите, мадам, я просто…. Я просто очень устала… И мне… Мне негде ночевать сегодня… Мне сказали, что у Вас я точно смогу найти работу…

- Вы говорите по-французски? – не обращая внимания на лепетания девушки, спросила миссис Бертрам. Сама она, как истинна леди, пожелала учить в бытность своей молодости немецкий, желая читать в оригинале любимых Пауля Флеминга и Иогана Гамана, но как бы она хотела, чтобы ее любимый Найл знал французский! А хорошего учителя сейчас так трудно найти! А сейчас, кажется, можно было получить учительницу французского почти задаром.

- Да, мадам, - робко ответила девушка, - моя мать – француженка. Я сама родом из Буживаля…

- Пройдите-ка в дом.

Осторожно пропуская в гостиную девушку и плотно прикрывая за ней дверь, миссис Стайлс отошла на пару шагов и присмотрелась к просящей.

Она была молода. Даже слишком юна, той юностью, которую воспевают все певцы и поэты, и что так волнует кровь. На вид ей можно было дать не больше семнадцати лет. Тоненькая фигура, большие испуганные глаза, худое лицо, четкие ключицы, торчащие из выреза старенького, домашнего, не по погоде легкого голубого платьица. Длинные светлые волосы доходят до поясницы. Тонкие губы, маленькие руки. Не найдя девушку опасной, миссис Стайлс кивнула ей.

- Я бы хотела, чтобы мой сын знал французский. Так Вы говорите, Вам нужна работа?

- Да, мадам.

- Неужели вы приехали в Йоркшир и нигде здесь не работали? Как же Вы жили?

- О, я работала! Я работала на фабрике, - горячо заговорила девушка, и миссис Стайлс заметила, что у нее очень маленькие, ровные зубы, а губы как-то слишком нервно подергиваются. Ее нельзя было назвать красивой, разве что миловидной. Миссис Стайлс слегка улыбнулась, слушая про то, что после смерти своего кузена, девушка лишилась покровителя на фабрике и ее уволили, а владелица квартиры повысила плату. Когда же девушка ответила, что она осталась без работы и у нее совсем нет денег, старуха выставила ее на улицу.

- Я совсем не понимаю, почему меня уволили… Я правда хорошо работала, я клянусь Вам!

- Ну, милая, когда молодую, симпатичную девушку увольняют с работы, здесь всегда есть хоть какой-то повод. Так Вы точно хорошо знаете французский?

- О да! На французском я начала говорить даже раньше, чем на английском, - покорно ответила молодая девушка.

- Что ж, это похвально… Разрешите узнать Ваше имя?

- Эрика, мадам. Эрика Жонсьер, - девушка поклонилась.

- Что ж… У Вас благородная фамилия, осанка аристократки, удивительно чистый подол платья и до невозможности грязные руки.

- Прощу прощения… Весь день я работала тем, что чистила сапоги господ.

Миссис Стайлс дернула углом красных губ, поправила на высокой груди лиф платья и обернулась на Найла, который оставшись в гостиной, и не рискнувший, как Луи, в то время, как мать отправилась самолично открывать дверь, как какая-нибудь крестьянка, удалиться к себе в покои, вскочил, выпрямился, как солдат, и, прижимая к груди альбом, медленно, но верно залился румянцем. Он поклонился Эрике, да так и остался стоять, не сводя с нее взгляда.

Эрика тоже поклонилась ему.

- Джордж! – крикнула миссис Стайлс, снова оборачиваясь к гостье, - проводите мадемуазель Жонсьер в умывальную и проследите, чтобы она тщательно вымыла руки. А потом возвращайтесь в гостиную, я познакомлю Вас с Вашим учеником.

Глаза Эрики засветились неподдельным счастьем. Передавая в руки Джорджа свой чемоданчик, она не верила своему счастью. Значит, Ребекка ее не обманула! В этом доме действительно можно получить работу! Да так скоро! И такой благородный дом! Это действительно самая замечательная семья, которую она только встречала и в которой только могла надеяться работать!

***

Несколькими часами ранее.


Возвращаясь домой после столкновения с грубияном, который ей не заплатил, девушка чувствовала себя такой усталой за весь этот день, такой обиженной. Вопрос о том, как же существовать далее, все не покидал ее голову, ведь за сегодня ей удалось заработать совсем ничтожную сумму, а вдобавок ко всему руки ее покрылись грязью. Ей хотелось только лечь спать в своей маленькой комнатке на чердаке и не думать ни о чем до следующего утра, где, может быть, она сможет заработать денег чуть больше, и тогда ей хватит на билет до Буживаля…

Но ее мечтам и на этот раз не удалось сбыться. Как только она направилась к лестнице в доме, ведущей на верхний этаж, в ее маленькую комнатку, которую ей сдавала старуха Уолкер, как она сама выскочила как будто из-под земли, и своими стеклянными глазами (один глаз у нее был вставной) уставилась на девушку.

- Ну, и где ты шляешься по вечерам, я из-за тебя дом закрыть не могу!

- Простите, мисс, я была на работе.

В свои шестьдесят старуха Уолкер по-прежнему была мисс. Это была низкорослая, горбатая старуха, с презрительно-оценивающим взглядом, огромным носом, жидкими волосенками и вечно трясущимися руками.

- Послушай, девчонка, то, что ты заплатила днем за свою квартиру – этого мало. Я же говорила, что поднимаю плату.

- У меня больше нет денег! – воскликнула девушка, сжимая заработанные монеты в руке, - прошу Вас, мисс Уолкер, как только я снова начну работать, я заплачу нужную сумму!

- Нет денег – нет жилья, - отрезала мисс Уолкер, указывая крючковатым пальцем почти под нос девушке, - я не потерплю в своем доме неплатежеспособных гражданок! Да ты бы знала, неблагодарная, сколько таких, как ты, - старуха брезгливо сморщилась и стала похожа на печеное яблоко, - кто хотел бы жить в такой квартире, какая есть у тебя! А ты еще и отказываешься платить!

- Я не отказываюсь! Я ведь заплатила прежнюю сумму… И у меня почти совсем не осталось денег, мне не на что даже заказать себе ужин.

- Меня это не волнует. Либо ты сейчас же доплачиваешь положенные деньги, либо выметаешься отсюдова. Я тебя даже на порог твоей комнаты не пущу.

Сердце девушки от страха упало куда-то вниз.

- Но у меня нет денег. Вот, это всё, что у меня есть, - девушка протянула руку старухе, и та зорким, орлиным взглядом, набросилась на монеты. Но даже ей, скупой до каждой мелочи, эта сумма показалась обидной, и она откинула руку девушки от своего лица.

- Нет уж, этого не хватило бы даже на полдня пребывания в моем доме! Я вышвырну тебя отсюда! Забирай свои пожитки и проваливай!

- Но мне некуда идти! Мисс Уолкер! На улице вечер! И холодно! Я весь день работала на улице! Куда же я теперь пойду!

Девушка боролась со слезами, но предательская краска стыда окрасила ее бледные, впалые щеки.

- Куда хочешь! Ты со своим смазливым личиком не пропадешь! – засмеялась старуха, и оставив девушку на лестнице, поднялась наверх, тяжело ступая по деревянным, прогнившим от старости и вечной сырости ступеням.

Привалившись спиной к стене, девушка почувствовала ужасную ломоту во всем теле, в спине, с ужасом оглядела свои грязные руки. Ее выставляют на улицу, как мошенницу или бродягу! Боже мой, куда же она теперь пойдет?!

Она пересчитала оставшиеся деньги. Их не хватило бы даже на самый маленький, не отапливаемый угол в самой низкопробной гостинице даже на пару часов. Никаких знакомых в городе у нее не было, да и когда ей было обзаводиться друзьями? Она работала с утра до вечера, чтобы жить самой и посылать матери кое-какие гроши. Снова пересчитав деньги и лихорадочно думая, что же ей делать, она заметила, как старуха Уолкер, подволакивая правую ногу, спустилась к ней с ее старым саквояжем.

- На, забирай свои вещички, и проваливай на все четыре стороны! Чтобы и духа твоего тут не было! А будешь под окнами шляться или чего еще учудить вздумаешь, позову полицию!

Старуха бросила на пол чемоданчик, и, посмеиваясь, ушла к себе наверх.

Девушка подняла саквояж, открыла его. В нем и правда были все ее вещи, которые она перевезла из Буживаля два года назад. Два, такие же бедные, как и на ней, платья, старая шляпка, пара платков, книга, которую она прочитала от корки до корки и знала наизусть, пара памятных писем от матери, единственная теплая кофта, старое пальтишко и пара старых туфель на зиму. И все. Больше у нее ничего не было.

Уложив аккуратнее вещи в чемодан, и из последних сил борясь со слезами, она вышла на холодный вечерний воздух.

Она решительно не знала, что ей делать и куда теперь идти.

***

Пройдя пару метров по еще оживленной улице, которая закрывала глаза ставнями магазинов, засыпающими до утра следующего дня, ее кто-то окликнул.

- Эрика!

Девушка была так погружена в свои мысли, что даже не заметила, что ее кто-то звал. Да и кому она могла понадобиться?

Только когда ее имя повторили три или четыре раза, а потом за спиной раздались торопливые шаги, девушка обернулась.

Перед ней, чуть запыхавшись от быстрой ходьбы, стояла Ребекка, известная в городе куртизанка. Она иногда захаживала на фабрику к Эрике, пошить дорогие платья. Они никогда не были подругами, даже знакомыми назвать их было трудно. Хоть Ребекка и была ровесницей Эрики (им обеим только недавно исполнилось по двадцать лет), Эрика боялась эту ярко-накрашенную, бойкую, рыжую девицу, с родинкой над пухлой верхней губой. Ребекка носила пышные, богато отделанные платья с большим вырезом, и считалась одной из самых дорогих куртизанок всего Йоркшира. Она ездила в экипажах, и ее клиентами были только самые почтенные мужи света.

Эрика ее сторонилась, лишь при встречах кивала и иногда спрашивала, как у Ребекки обстоят дела.

- Я тебе кричу, кричу, а ты как не слышишь! – Ребекка взмахнула длинными ресницами, - что произошло? Я только пару часов назад зашла на фабрику, а тебя там и нет! Тебя что, уволили?

- Да. Сегодня утром, - грустно произнесла Эрика, - и еще меня выставили с квартиры. И у меня совсем нет денег. И я не знаю, куда мне идти и что делать. Поэтому, извини, что я не слышала, как ты звала меня.

- Ого! Какой ужас, - Ребекка протянула тонкую руку, обтянутую в черную, лайковую перчатку и по-дружески положила на плечо Эрики, - что же ты теперь собираешься делать?

- Не знаю, - Эрика пожала плечами, боясь встречаться глазами с Ребеккой. Даже во взгляде ее было что-то откровенное, развратное, - я обошла почти все магазины, но нигде не нужна еще одна работница. Мне бы заработать еще хоть немного денег, чтобы купить билет и вернуться в Буживаль… Йоркшир оказался слишком трудным для меня, - быстро проговорила Эрика, и сама не знала, почему рассказала о своей беде первой встречной знакомой.

Ребекка задумчиво поджала ярко-красные губы. Она была постоянной клиенткой в магазинах косметики, и почтенные дамы визгливо выговаривали за спиной Ребекки, что она, наверное, и спать ложится при полном раскрасе.

- Я бы тебе предложила пойти со мной, но, - Ребекка улыбнулась, - да я шучу. Что я, не знаю, что такая милая девушка, как ты, никогда не опустится до моей работы? Я тебя прекрасно понимаю. Я когда приехала сюда, тоже недолго бродила по улицам в поисках магазина, в который меня могли бы устроить… Погоди-ка! Я, кажется, придумала, куда тебе стоит обратиться! – Ребекка даже как-то по-девичьи подпрыгнула и захлопала руками как бы в восторге, - я знаю, где тебе точно не откажут!

- Где же? – спросила Эрика, сама чувствуя, как радостное возбуждение передается от Ребекки к ней.

- Это очень благородное семейство, - заговорила Ребекка, - семейство лорда Бертрама Стайлса, может, слышала про них? – Эрика отрицательно покачала головой, но Ребекка пропустила этот жест и заговорила еще быстрее, наклоняясь почти к самому уху Эрики и обдавая ее запахом сладких, приторных духов, - ну, не суть, правда, их тут все знают… Это самый большой и дорогой дом, какой только можно себе вообразить! А семейство! О, что это за семья! Самая благородная семья, какую только можно найти! Побывать у них на бале – это самое почетное, что только может с тобой произойти! А дети! Четыре сына лорда Стайлса, трое из них, правда, не родные, но настоящие джентльмены! Один – актер, другой…

- Да подожди ты! Меня не интересует, кто их дети. Им правда нужна прислуга? Или кто угодно?

- Думаю, нужна. Миссис Стайлс – добрейшей души женщина, ты знаешь, сколько у них прислуги в доме! О! Тебе точно найдется местечко! Пойди к ним и скажи, что ты готова на любую работу. Я бы в таком доме за радость бы сочла полы подметать да убирать покои одного из лордов!

- Ты думаешь, что я могу попробовать обратиться туда?

- Ну, в любом случае, хуже уже точно не станет, - пожав плечами, ответила Ребекка, - но это самое знатное семейство во всей округе… Ты только представь, сколько тебе будут платить, если ты туда устроишься даже просто подметать полы!

Эрика увидела, как загорелись глаза Ребекки. Казалось, сама девушка уже мысленно не раз представляла себя в доме богатых лордов, убирающей их большие постели или протирающей пыль на многомиллионных вазах и прочих дорогих безделушках в доме. Эрика поджала губы. Что ж, была не была… Это ее последний шанс… Может быть, семейство Стайлсов окажется и правда таким хорошим, как его расписывает Ребекка, а уж она-то знала здесь всех, благодаря своим связям в высшем обществе. Говорили, что сейчас она сожительствует с самим бароном Фуллером. И как это судьба послала ей, Эрике, встречу с Ребеккой в такой отчаянный час ее жизни!

- Хорошо, - ответила Эрика, немного приободряясь и вспоминая слова матери о том, что опускать руки никогда не стоит, потому что подчас помощь и решение трудной ситуации оказывается прямо за углом, до которого мы по лености или не уверенности не дошли пару шагов, - я попробую обратиться к ним. Пожалуй, даже сейчас. Ведь еще не очень поздно?

- Сейчас девятый час, милая, - ответила Ребекка, сияя улыбкой, - думаю, тебе стоит правда попытать счастья. Если ты туда действительно устроишься, я буду счастлива тем, что смогла помочь милой девушке и не допустить ее до той работы, которой занимаюсь я сама. Запоминай адрес, - быстро проговорила Ребекка, и снова наклонившись к уху Эрики, проговорила его, чтобы никто не подслушал. Пожав на прощание руку знакомой, Ребекка скрылась за углом. Несмотря на то, что она пользовалась экипажами, она нередко любила бродить по улицам, вспоминая начало своей карьеры и не брезгуя встречами с самыми обычными юношами, если они были ей «по сердцу».

Вот и сейчас, прошелестев дорогими юбками по тротуару, Ребекка скрылась, оставив после себя волнующий шлейф вульгарных духов и некое состояние смятения и приподнятости чувств в душе Эрики. Повторив про себя еще раз адрес и переложив саквояж из одной руки в другую, девушка отправилась в таинственный дом не менее таинственной семьи Стайлсов, молясь и надеясь только на удачу. Она старалась не обращать внимание на то, как сильно стучало ее сердце от волнения и чего-то еще неизвестного ей самой…


Комментарий к 3.

Оставляйте, пожалуйста, комментарии, мне очень важно знать ваше мнение, ваши мысли по поводу сюжета и героев!

Всем добра


========== 4. ==========


Кажется, он задремал. Приподнявшись на локте, Гарри обвел слегка заспанными глазами по комнате, не фокусируя взгляд ни на едином предмете. Раскрытая газета лежала у него на груди, и он с ненавистью откинул ее от себя. Прислушался. Сколько же сейчас времени, Боже мой? Внизу, казалось, раздавались какие-то голоса. Слишком громкий голос матери, напыщенный Луи. И чей-то еще. Сколько ни напрягал слух и внимание Гарри, он не мог понять, чей же женский голос раздавался в гостиной в такой, как ему казалось, поздний час.

Он встал с постели, подошел, слегка шатаясь, к большому зеркалу в резной раме и присмотрелся к своему отражению. Ему всегда нравилась своя внешность, хотя, конечно, порой он бы многое дал за серьезный, волевой подбородок Лиама, туманные глаза Луи или нежную кожу Найла. Но, как бы самоуверенно это ни звучало, Гарри осознавал, что из всех братьев он выглядит привлекательнее остальных и эта мысль всегда грела ему душу. Зато у Лиама нет таких длинных, кудрявых волос, у Луи нет этих зеленых глаз с длинными ресницами. А у Найла нет ничего, кроме нежного личика, чему мог бы проиграть в сравнениях Гарри. Поправив ворот рубашки и скинув галстук, он переодел сапоги на домашние туфли и спустился в холл.

А в холле было нечто невообразимое. Еще на верхних ступенях Гарри заслышал радостный голос матери. Она явно кого-то расхваливала. «Должно быть Найла, кого же еще?» - презрительно подумал Гарри, но все же не мог понять, кому в столь поздний час мать могла его нахваливать? Он прислушался, не спеша при этом спускаясь вниз. Казалось, отец и Лиам еще не вернулись с охоты.

- Да, миссис Стайлс, - ответствовал какой-то женский, даже девичий голосок, и миссис Стайлс принялась дальше рассыпаться в похвалах.

Голос не принадлежал ни одной из служанок, а посему Гарри слетел с лестницы, как подросток бежит к елке с подарками.

И обомлел.

В холе гостиной расхаживала миссис Стайлс, указывая то на один предмет, то на другой, показывая, где что находится, описывая строение дома, чтобы было понятно, как из какой комнаты куда добраться. Напыщенный Луи восседал в кресле у очага, закинув ногу на ногу, и сложив тонкие, аристократические пальцы пирамидкой. С лица его не сходила увлеченная улыбка, он явно был очарован прибывшей девушкой. Найл, скромно потупив взгляд и не смея поднять глаза выше своих колен, сидел подле Луи и подлокотнике кресла, прижимая к груди альбом для рисования.

А перед миссис Стайлс, внимательно слушая и кивая, стояла девушка.

В первый миг Гарри принял ее за девочку-подростка, разносящую газеты. Но подойдя поближе рассмотрел, что ей, вероятно, лет восемнадцать, может быть, чуть больше. Большие глаза, тонкие губы. Ее нельзя было назвать красивой, однако же в ее невинном (о, это он видел по ее лицу! Сколько девушек повидал Гарри, но всегда мог отличить добросовестную от безнравственной) облике что-то тронуло его сердце. А спустя еще пару секунд он узнал ту уличную девчонку, которая чистила ему сапоги.

Заслышав шаги позади себя, миссис Стайлс обернулась.

- О, Гарри! Эрика, познакомьтесь – это еще один мой сын, самый младший, лорд Гарри Стайлс. Гарри, ты не представляешь! Сам Бог послал мне эту девушку, чтобы она стала учительницей Найла! По французскому, представляешь? Как я всегда и хотела! Это просто чудо! Она прекрасно говорит и держится! Может быть, и ты в будущем тоже захочешь подтянуть свой уровень языка!

- Быть может. Добрый вечер, - Гарри кивнул девушке, и та почтительно ему поклонилась. Гарри скользнул взглядом по ее нежной, тонкой шейке. Как было бы неплохо коснуться ее губами… Внезапно в мозгу Гарри скользнула одна идея: а что, если связать свою жизнь с жизнью этой учителки? Неужели само Небо послало ее к нему в жизнь дважды за день? Тогда родителям и в голову не придет женить его на знатной даме, а сам он, немного переждав, оставит эту девушку и тем самым, выиграет время. А там, глядишь, Лиам надумает, наконец, сделать предложение Агнесс, и его, Гарри, оставят в покое.

Эта мысль пришлась по душе Гарри. Да и потом, какая знатная семья выдаст свою дочь замуж за молодого юношу, пусть даже и лорда, ежели в прошлом у него была связь с гувернанткой, учительницей, которая еще и подрабатывала тем, что чистили сапоги знатным господам?! Нет, решено. Эта девушка явилась ему во спасение. Она, конечно, не так хороша собой, как остальные представительницы женского пола, но тем и лучше. Такой неприметный цветок сорвать будет куда как проще.

Радуясь такой удачной мысли, Гарри подошел к девушке и поцеловал ее руку. Миссис Стайлс дернула бровями, но ничего не сказала, привыкшая к выходкам младшего сына.

Да и потом, ее в данную минуту волновало только то, что ее любимый Найл, наконец, овладеет французским! Она всегда хотела, чтобы Найл знал этот язык, а найти хорошего учителя так сложно, а тут он сам, точнее, она, падает им прямо на голову! Да и притом, это весьма хорошая девушка, и ей можно платить в два, а то и в три раза меньше, чем какому-нибудь хорошему преподавателю, а она будет рада и этим деньгам! В общем, все складывалось как нельзя лучше для миссис Стайлс.

Удивившись такому порыву со стороны своего господина, который пару часов назад обошелся с ней скверным образом, не заплатив за ее труды, Эрика опустила ресницы. Отпустив ее руку, Гарри чинно сказал, все так же не сводя взгляда с девушки:

- Я почту за честь пребывание ученого человека в нашем доме.

- Благодарю вас, сэр.

- Надеюсь, Вы простите мне мою прошлую выходку? Я был не в себе.

- Я не держу на Вас зла, сэр.

Ее голос шелестел как легкий ветер. «Что ж, через две недели она уже будет безумно в меня влюблена», - решил Гарри. Для него все тоже складывалось весьма и весьма успешно. «Мои родители не изверги, они не станут женить меня на ком-то другом, если увидят, что их шалопай-сынок воспылал страстью к бедной девушке!»

Для тщеславного и самовлюбленного Луи тоже все складывалось в этот вечер, как нельзя лучше. Еще одна девушка, которая может воспылать к нему страстью и петь дифирамбы о его недюжем театральном таланте – что еще нужно молодому, начинающему актеру? Посему, услышав женский голос в гостиной, Луи не стал ждать и быстро спустился вниз и все время сидел в удачной позе в кресле, улыбаясь девушке, которая от страха и всего нового не смела перевести взгляд с миссис Стайлс на кого бы то ни было еще.

Лиаму явно было бы все равно, одной девушкой в дом больше или меньше – он ко всем служанка и горничным относился с одинаковым равнодушным почтением, а отец был бы только рад, если Найл займется чем-то еще, начнет контактировать хотя бы с учительницей, а не только со своими картинами и матерью.

Так и случилось. Вскоре прибывшие мистер Стайлс и Лиам радушно приняли девушку, пообещали ей, что сделают все возможное, чтобы она скорее приступила к своей работе, а Луи даже отправили показать Эрике ее новую комнату.

В тот вечер в доме Стайлсов произошло роковое событие – все члены семейства были рады новой девушке, все улыбались, и каждый в ее приходе нашел личную выгоду для себя.

Все были довольны. Найл выучит французский за минимальную плату, а в обществе, среди соседей, пойдут слухи, какие, дескать, мистер и миссис Стайлс добрые и сердечные люди, что приютили у себя бедняжку! Луи тешил свое тщеславие тем, что приобретет еще одну поклонницу своего таланта. Лиам был рад, что Найл выучит французский, и жадный до знаний, сам бы не отказался от пары уроков. Гарри радовался тому, что интрига, которую он заведет с милой француженкой поможет избежать ему столь ранней женитьбы, миссис Стайлс радовалась будущим успехам любимого сына, а мистер Стайлс уже предвкушал радостные слухи среди людей, которые хвалят его и благодарят за радушный прием бедной учительницы.

И лишь только Найл весь вечер просидел на подлокотнике, прижимая к груди альбом, никем не замеченный, хотя весь ажиотаж произошел именно из-за него.

Все радовались своей собственной выгоде из этого знакомства, и лишь только лорд Хоран не проронил ни слова в тот памятный для всех вечер, и удалился спать самым первым.

В бурных радостях семьи он никогда не участвовал, хотя нередко являлся эпицентром этих самых событий.

***

Наутро Эрика проснулась с осознанием, что жизнь, все-таки, прекрасная вещь. Комната, которую ей определила миссис Стайлс, принадлежавшая бывшей горничной, была по размеру больше, чем весь дом, в котором он жила раньше, стесненная пятью квадратными метрами. Удобная кровать, большой резной шкаф, мебель из красного дерева. Да это же настоящий дворец! И эти молодые люди… Они показались ей очень милыми и добрыми. Особенно лорд Лиам. Он поклонился ей, как самой почтенной даме общества. Неужели Ребекка была права, и в этом дома она сможет начать новую, счастливую жизнь? И ведь она даже не будет мыть полы или убирать комнаты лордов, хотя, убрать такие хоромы явно не зазорно! А она будет преподавать французский язык одному из сыновей сэра Стайлса!

Она быстро соскочила с постели и надела простое розовое платье, провела по волосам щеткой и завязала их простой лентой. Конечно, такое платье шло вразрез с богатой обстановкой дома, но ничего другого у нее не было, а показываться перед лордами в платье, в котором она была вчера, ей вовсе не хотелось.

Сбежав вниз, она застала все семейство в сборе в величественной столовой.

Золоченые канделябры, белоснежная мебель с атласными тканевыми вставками, узорные вазы с живыми свежими цветами – все поражало взгляд Эрики. Поклонившись, она скромно остановилась в дверях, не зная, что ей делать дальше.

- Ах, наша молодая учительница уже проснулась! - воскликнула миссис Стайлс, промокая губы салфеткой, и отвечая на робкое приветствие девушки, - а нам так не хотелось Вас будить. Сегодня Ваш первый рабочий день, Вы должны быть бодры и веселы.

- Я прекрасно себя чувствую, сударыня, благодарю Вас, - произнесла девушка, ловя на себе внимательно пытливые взгляды всех сыновей, - и я готова приступить к работе немедленно.

- Что ж, похвально, - подал голос Бертрам Стайлс, отпивая чаю. Он сидел в другом конце стола напротив жены, а дети, которые во время трапез часто вели себя как настоящие подростки, по двое восседали с каждой стороны стола, - Найл, если ты закончил завтрак, можешь быть свободен и отправиться с мисс Жонсьер в библиотеку, вам там никто не помешает.

- Хорошо, отец, - Найл встал, поклонился родителям и вышел из комнаты. Эрика последовала за ним.

- Право же, мне кажется, что это недурная затея, - проговорил мистер Стайлс-старший, - но только эта молодая девушка…. Что могут подумать в обществе?

- Ах, отец, Вам стоит поменьше думать о том, какой отклик в обществе может вызвать Ваш любой поступок, - спокойно ответил Лиам, - я нахожу эту затею чудесной. Найлу будет полезно занять свои часы досуга чем-то еще, а общение с девушкой тоже не будет ему лишним. Он пока единственный, кого Вы даже не помышляете о том, чтобы женить.

Гарри, при этих словах старшего брата, резко вспыхнул.

- Кстати, о женитьбе. Дорогой, ты уже поговорил с Браунами? – миссис Стайлс посмотрела на мужа, изрядно шевеля бровями, как бы намекая, что разговор о сыне в его присутствии, конечно, не желателен, но она очень хочет знать все уже сейчас.

- В общем-то, об этом я и намеревался вам сообщить. Сегодня вечером Суэйны дают вечер, мы, конечно же, приглашены. Гарри, - отец обратился к младшему сыну, который ковырял вилкой в тарелке, не поднимая на родителей глаз, - будь, пожалуйста, на высоте.

- А если я не хочу? – спросил Гарри таким равнодушным тоном, что миссис Стайлс испустила тяжелый вздох, готовясь вступить в словесную перепалку с младшим сыном.

- А меня не волнует, хочешь ты этого или нет. Пока ты не совершеннолетний, - так же спокойно, и не теряя присущего ему самообладания ответил Бертрам Стайлс, - ты вынужден подчиняться отцовским приказаниям. В противном случае, - он изящно взмахнул рукой, - если ты считаешь себя таким взрослым и самостоятельным, ты можешь прямо сейчас съехать из родного дома и начать взрослую, самостоятельную жизнь. Но боюсь, что твоих средств не хватит даже на пару булавок. Ну, так что, ты будешь сегодня на высоте?

- Да, отец, - проскрипел зубами Гарри, и резко отодвинувшись из-за стола, поднялся на ноги, отвесил кривляющийся поклон и выскочил вон из кухни.

- Пожалуй, это будет не самый лучший бал, на которых я только бывал, - как всегда, растягивая слова, произнес Луи, - и ради этого мне придется пропустить репетицию! Почему я не могу пропустить хотя бы один вечер?

- Вечно ты со своими репетициями! – в сердцах воскликнул мистер Стайлс, - неужели тебе так нравиться эти кривляния? Посмотри на своего младшего братца! Вот кто настоящий актер!

- Прощу прощения, отец, но я уже совершеннолетний и волен выбирать себе досуг по своему усмотрению. Всего доброго, меня ждут в театре, - и Луи тоже выпорхнул из-за стола, напевая какой-то легкий мотивчик.

- О Боже, когда они были маленькими, я только радовался, что в доме у меня растут четверо мужчин! Теперь мне кажется, что они так и остались в десятилетнем возрасте, не желая отказываться от своих глупых амбиций! – мистер Стайлс отбросил от себя салфетку, а миссис Стайлс позвала служанку, чтобы она принесла ей нюхательные соли – в моменты ссор она всегда чувствовала дурноту, - Лиам! Ну, хоть ты понимаешь, что все надежды нашего семейства возложены только на тебя?

- Я понимаю это, отец, - спокойно произнес Лиам, но при этом продолжал сосредоточенно перелистывать страницы книги, с которой он не расставался в последнее время даже за трапезой, - но боюсь, как бы и я вас не подвел.

- Когда же ты уже объяснишься с Агнесс? – спросила миссис Стайлс, - мы не молодеем! У нас четверо детей, и пока никто не может порадовать нас внуками! Ты же знаешь, - запальчиво произносила она, поднося к носу флакончик с солью, - Луи помешен на своем театре, дай-то Бог, если он хотя бы через десять лет женится и бросит к чертям свою сцену! А Гарри?! Он же вообще никого не слушается! Про Найла я вообще молчу, ему совсем рано жениться. Одна надежда только на тебя, - миссис Стайлс робко коснулась руки Лиама. Он посмотрел на руку матери, чуть улыбнулся, отложил книгу.

-Я очень постараюсь, маменька, не разочаровать Вас, и Вас, дорогой отец.

***

- Сэр Томлинсон! Постойте-ка! Я имею сказать Вам пару слов.

Услышав знакомый голос, раздавшийся за спиной, Луи остолбенел прямо посреди улицы. Казалось, подошвы его щегольских сапог приросли к земле. Справившись с первым порывом эмоций, он развернулся и улыбнулся, как мог шире, оппоненту.

- Доброе утро, Бернар! Не рановато ли для прогулок?

- Думаю, что самое время.

К Луи приблизился мужчина, франтовато одетый, в белом цилиндре и таких же белых, лайковых перчатках. Он самоуверенно шел, постукивая по земле тростью с золотым наконечником. Он был высок, хорошо сложен, мундир лейтенанта гвардии идеально обтягивал его фигуру и выставленную от гордости колесом грудь. Светлые волосы были по-модному уложены, щегольские усы были идеально подстрижены. Бледное лицо можно было назвать привлекательным, если бы только весь облик этого молодого мужчины не вселял Луи ужас.

- Что ж, рад встрече, - произнес Луи, однако почувствовал холод на спине, встречаясь с этими равнодушными, как бы стеклянными глазами, - но, прошу меня извинить, я спешу в театр.

- Ваш театр никуда не денется, мой дорогой лорд, - ответил мужчина, - мне надо с Вами поговорить. Давайте-ка пройдемся. Надолго я Вас не задержу.

Вынужденный согласиться, Луи подстроился под степенный, уверенный шаг господина Бернара.

- О чем же Вы хотели бы со мной поговорить-с?

Молодые люди пошли проулком, и в тот еще довольно ранний час прохожие встречались им редко. Хотя, быть замеченным в обществе лейтенанта Бернара и было почетно, Луи боялся даже лишнего упоминания этого имени.

- Я думал, такой смышленый юноша, как Вы, могли сами догадаться о предмете моего к Вам разговора, - поглядывая из-под края цилиндра на Луи, ответил Бернар, - мы с Вами, помнится, не так дружны, чтобы беседовать о погоде и куртизанках. Этим занимаются давние товарищи.

- Да, да, я понимаю… - пролепетал Луи, однако не спешил заводить ту тему, которой от него ждал Бернар. От страха Луи принялся кусать и без того тонкие губы, и болезненно сжал рукоятку собственной трости.

- Послушайте, мистер Томлинсон, ведь Вы же позволите называть Вас просто мистер, а не лорд? В этом обращении слишком много напыщенности, а я ее, знаете ли, не люблю. Так вот, мистер, я не собираюсь ходить вокруг да около, просто ответьте мне: когда Вы сможет отдать мне долг?

- Долг? – переспросил Луи, - право же… - он стал тереть щеку, которая покрылась красными пятнами, - я бы хотел… Мне нужно… Еще немного времени…

- Неужели лорд Томлинсон, сын, пусть и неродной, но такого богатого и уважаемого мистера Стайлса, не в состоянии отдать карточный долг своему товарищу? Видите, Луи? Я назвал Вас своим товарищем! – усмехаясь, проговорил Бернар. Он все не менял своей походки, и в такт своим словам постукивая тростью по мостовой, - что Вы мне на это скажете?

- Помилуйте, мои родители не знают об этом долге, - в ужасе воскликнул Луи, - но я отдам деньги! Как только отыграюсь, поверьте мне!

- Что ж, - лейтенант Бернар остановился, внушительно посмотрел в глаза собеседнику – Луи, которые не тушевался перед тысячной толпой зрителей, сейчас был готов вжаться в стену от страха, - я не так нуждаюсь в этих деньгах и готов подождать. Но учтите – мое терпение не бескрайнее. И я могу Вас немного подтолкнуть к отдаче Вашего долга.

- Как?

Змеиная улыбка коснулась губ Бернара:

- Ах, мой дорогой сэр! Я ведь слишком много знаю о Вас. Вы забыли?

Луи дернул губами, поджал их. Человеческиекраски в единый миг слетели с его лица. Слегка пошатнувшись, он пробормотал:

- Вы этого не сделаете.

- Ну, кто знает, - неопределенно пожав плечами, ответил Бернар, - Вы ведь знаете, что за молчание люди обычно платят очень большие деньги. А я ведь требую просто своих собственных денег, не так ли?

Луи кивнул, не в силах ответить.

- Поэтому я очень надеюсь, что сегодняшний наш разговор, - Бернар вынул из кармана часы, бегло посмотрел на циферблат, и зажал их в руке – Луи пристально следил за каждым жестом Бернара, как бы чеканя их в своей памяти, - не прошел для Вас бесследно. Даю Вам время до конца этой недели.

- Но… Следующая игра назначена только на воскресенье! – в испуге воскликнул Луи, и только какая-то невидимая сила удержала его от того, чтобы не вцепиться в рукав Бернара, - будьте милосердны, подождите еще немного!

- Не могу. Вы ведь знаете, мой отец работает в газете и у него осталось не так много интересных новостей, которые он мог бы осветить. А власти требуют скандалов и новостей для городских жителей. Мне кажется, моя история понравится всем, разве нет? – Бернар снова оскалил ровные, острые зубы в ухмылке, - мое последнее слово: воскресенье. Вечер. Ни часом позже. Не смею Вас больше задерживать, ведь Вы, помнится, сказали, что Вас ждут в театре. Дай Бог, чтобы и на следующей неделе Вас ждали там так же охотно.

С этими словами Бернар развернулся, и, цокая подбитыми каблуками сапог, поспешил прочь на противоположную улицу, оставив Луи трястись от страха.


Комментарий к 4.

Приятного всем прочтения!


========== 5. ==========


Казалось бы, жизнь в доме мистера Стайлса и его семейства могла теперь потечь в спокойном, новом русле, как на горизонте замаячило новое событие – вечер у Суэйнов, где Гарри должен был быть представлен Лауре. Для всех сыновей, кроме самого Гарри, это событие было весьма долгожданным – кто же упустит случая лишний раз блеснуть в свете? Сыновья мистера Стайлса не были столь тщеславны (кроме Луи), но выходы в свет любили все, без исключения. Хотя, исключение, наверное, все же составлял Найл, но и он был рад побыть в обществе умных людей, послушать их беседы, а затем вдохновиться ими на новые творческие работы.

Ошибочно предполагать, что на званые вечера только девушки собираются долго. Отнюдь, все сыновья мистера Стайлса уже с утра были на ногах и готовились к этому мероприятию – виданное ли дело, их младшего брата хотят женить на одной из самых прекрасных юных девушек всего Йоркшира! Поговаривали, что сам герцог Ротердамский был очарован красотой юной Лауры и преподнес ей шикарного мерина. Правда это было или нет, судить никто не мог, но в любом случае, существование данного слуха только возвеличивало в глазах общества юную деву.

Миссис Стайлс с утра была предоставлена всем своим слугам, которые делали ей прическу, напомаживали волосы, подчеркивали и без того черные брови, выбирали платье, а потом помогали втиснуться в узкий корсет.

Лиам с утра тщательным образом брился, выбирал сюртук и перчатки, Луи носился по дому, не зная, какие запонки подобрать к новому костюму, и какого цвета платок вдеть в нагрудный карман. Для среднего лорда выход в свет всегда ознаменовался лишним разом послушать дифирамбы в свой адрес по поводу последнего спектакля, где он с триумфом прославил свое имя на века.

Гарри с особой старательностью приводил свои ногти в порядок и с помощью Джерома укладывал кудри в идеальную прическу.

Лишь Найл бесцельно слонялся по дому, бросая робкие взгляды на Эрику.

А чем же была занята сама девушка?

Она бегала по поручениям миссис Стайлс и ее сыновей. Матери она преподносила затерянные где-то шпильки, заколки, гребешки, кольца и ожерелья, Лиаму помогала выбрать галстук, Луи – застегнуть запонки, Гарри – уложить волосы. Так, никем незамеченная, она помогала каждому, и без ее помощи сборы, вероятно, затянулись бы еще на несколько часов.

Не любивший всю эту суету перед торжественным выходом, Бертрам Стайлс уединился в своем кабинете, еще раз пересматривая свое завещание. В последнее время боли в печени все чаще стали давать о себе знать, и он с ужасом думал о том времени, когда придет время отказаться от дел, и, собственно говоря, от жизни. Он чрезвычайно, с какой-то детской преданностью, любил свою жизнь, свой замок, свою жену, своих детей. Но выбрать того, кто бы смог стать преданным последователем его дела, мучило его еще с тех пор, как старший сын, Лиам, вступил в пору взрослой жизни.

Казалось, Лиаму и дела нет до продолжения работы отца. Ему нравилось читать медицинские книги, и той части капитала, которая бы все равно отошла ему после смерти отца, хватило бы ему с лихвой, чтобы прожить спокойную, размеренную жизнь – Лиам не был падок до денег, и вряд ли бы положил свою жизнь на приумножение капитала.

Луи доверять деньги было опасно. Картежник, он мог бы в два счета спустить все нажитое за долгие и сложные года деньги, да и его вполне устраивала жизнь актера, которому до сохранения денег и тем более их преувеличения не было ни желания, ни охоты.

Найл, казалось, останется ребенком до скончания веков. Он, наверное, думал, что деньги появляются с небес, и делать его законным наследником Бертрам никак не мог. Не прошло бы и сорока дней после его смерти, как Найл бы роздал все деньги бедным, или отдал бы Луи, который спустил их на карты и на театральные костюмы.

Оставался Гарри, единственный официальный наследник, но при мысли, что его младший, ничем не интересующийся сын, станет владельцем баснословной суммы денег, мистера Стайлса бросало в жар от страха. Он любил Гарри, как единственного родного сына, но все же не мог не признать того, что младший уступал другим. В нем не было той степенности Лиама, таланта Луи или скромности Найла. Гарри мог так же спустить все деньги, как и Луи, но единственное, что могло бы его сдержать – это жена. И Лаура отлично подходила для этого дела. Капитал, от свадьбы с Браунами, был бы увеличен вдвое, но холодный, расчетливый ум новоиспеченный жены Гарри не дал бы ему превратиться в прах или быть растраченным на всякую ерунду по типу скачек, игр в карты, выпивки и прочих безделушек, которыми и так была заставлена комната Гарри.

Решено, состояние перейдет Гарри, но при условии, что он женится на Лауре.

К концу размышлений Бертрама, все семейство, наконец, было в сборе, и они смогли, кое-как разместившись в двух каретах (Каролина с Луи и Найлом, Бертрам – с Гарри и Лиамом) отправиться на бал к Суэйнам, где должно было быть совершено роковое знакомство.

Но в последний момент миссис Стайлс решила взять с собой Эрику. Слугам никогда нельзя было покидать дома и выезжать с господами в свет, но миссис Стайлс ставила Эрику выше простых слуг, и к тому же, как было бы здорово представить новую учительницу ее сына обществу, и показать, какое у нее, миссис Стайлс, большое и доброе сердце, раз она решилась взять с собой простую учителку!

Увидев в этом желании матери хорошее для себя предзнаменование, Гарри не мог сдержать довольной улыбки. Он потирал руки, надеясь, что его план по расторжению нежелательной помолвки разрушится в пух и прах, а он снова выйдет невиновным из этой истории. Оставалось лишь снова положиться на собственное обаяние и сотрудничество Лауры.

Снабдив Эрику нюхательными солями, которые всегда должны были быть под рукой у миссис Стайлс, и усадив ее с собой в карету, семейство, наконец, тронулось со двора.

Эрика сознавала свое бедственное положение среди богатых дам и господ, встреча с которыми ее ожидала, но воспрепятствовать такой милой и доброй к ней миссис Стайлс не посмела. Что ж, она будет держаться в тени, якобы позванная для того, чтобы в любой удобный момент подать своей госпоже нюхательные соли.

Садясь в карету, она радовалась, что Гарри ехал в другой.

Она все никак не могла прийти в себя после осознания того, что тот хам на улице, который не заплатил ей за ее работу каких-то вшивых пять шиллингов, оказался братом ее ученика! Эрика еще никак не могла свыкнуться с нравами этой семи, поэтому предпочитала молчать и не выражать никаких протестов, а лишь спокойно и добросовестно выполнять свою работу, ради которой она и явилась в этот дом. Но при мысли о скором бале, на котором она снова никем не будет замечена, сердце юной, запуганной девушки отчаянно сжималось.

Коляска все быстрее неслась к замку Суэйнов…

***

Зала Суэйнов поражала своей роскошью и великолепием. Повсюду зажженные свечи в хрустальных канделябрах, стены расписаны картинами из Святого писания, начищенные полы, по которым так мягко было скользить в вихрях вальса. Вся обстановка сверкала чистотой, золотом и неприкрытым богатством. Суэйны, близкие друзья Стайлсов, представляли собой супружескую чету. Матильда Суэйн была высокой, тощей с узловатой шеей дамой сорока семи лет, говорила визгливым голосом и постоянно хвасталась своим сыном, который в этом году окончил духовную семинарию. Муж семейства, Кевин Суэйн, был владельцем фабрики по изготовлению витражей, и весь их большой дом слепил прохожих на солнце яркими кусочками мозаики, вставленной в любой оконный проем. Они часто давали званые вечера, куда неизменно приглашали Стайлсов. Изможденная завистью по поводу сыновей подруги, миссис Суэйн требовала от своего сына в неделю стольких заслуг и успехов, чтобы он мог переплюнуть всех сыновей миссис Стайлс, отчего молодой человек, слабый, чахоточный, и не выпускающих из своих вечно дрожащих рук молитвенник, уже был готов воспылать лютой ненавистью к своей матери.

Отец же, мистер Суэйн, по природе своей не разговорчивый человек, не принимал особого участия в этих вечерах. Обычно он уединился с мистером Стайлсом в беседку, и за парой стаканов вина они обсуждали мужские дела – погоду, игру на бирже, скачки, последние театральные постановки, предоставляя женам разговаривать о семьях, детях, о том, кто на ком и когда женился.

Так было и на этот раз, с единственной оговоркой, что на этом вечере должно было состояться знакомство Гарри Стайлса и Лауры Браун, которым в будущем предстояло пожениться.

Поздоровавшись с каждым из сыновей миссис Стайлс, миссис Суэйн, глотая злобу, проговорила, что ее сын – гордость приходского священника и скоро его можно будет встретить читающими молитвы в городской церкви.

- А кто эта прелестная девушка с вами, Каролина? – как бы между делом спросила миссис Суэйн.

- Это учительница Найла. Я решила обучить своего сына французскому, - ответила миссис Стайлс, и посмотрела на Найла, который единственный оставался стоять возле матери. Лиам и Луи тут же отправились к столу с напитками, потому что в роскошных, расшитых сюртуках им было невыносимо жарко, а Гарри отправился прогуливаться по зале, расточая улыбки присутствующим дамам.

- А мой сын уже знает французский, - ответила миссис Суэйн, по привычке, своим слишком высоким голосом. Она не могла простить своей подруге, что даже учительница ее сына весьма привлекательная особа, в то время как ее сын обладал внешностью истинного приходского священника. Было чувство, что но и родился в рясе. Ох уж эти идеальные Стайлсы!

- Говорят, вы хотите женить Гарри на Лауре Браун? – спросила миссис Суэйн, обмахивая узкое, востроносое лицо веером. Но она прекрасно понимала, что изящный резной веер непритягательного розового оттенка в руке ее подруги был куда красивее, чем ее собственный.

- Да, мы бы хотели. А вот, кстати, кажется, и она.

- Мистер и миссис Брауны, и их дочь, - ответил лакей, открывая дверь в залу.

Среди присутствующих воцарилось раболепное молчание. Даже музыканты, на минуту стихнув, потом заиграли восхваляющий гимн.

Семейство Браунов стали владельцами этого вечера.

Отец Лауры, пятидесятилетний торговец шелками, был высок, строен, а черные пышные усы, постриженные по последней французской моде, оттеняли бледность идеальной кожи и ровные зубы.

Мать, миссис Браун, была маленькая, стройня особа, с такими пышными волосами, что их нельзя было собрать ни в одну прическу, с идеальной, лебединой шеей и большими грустными глазами, оттененными жемчужными серьгами в ее маленьких ушках.

Но Лаура превосходила красотой всех дам и барышень, находящихся в зале. Проходя к центру залу, к миссис Стайлс, она слышала и чувствовала завистливые взгляды и стоны, бросаемые ей в след. Ростом выше среднего, с развитой не по годам фигурой, с высоким бюстом, обтянутым батистовым платьем цвета сапфира, с прекрасными блондинистыми волосами, убранными в высокую прическу, и оставляющими несколько локонов виться у прекрасного, мраморного лба. Большие голубые глаза с длинными ресницами, откидывающими тень на персиковые щеки, жемчужные идеальные зубы, большие красные губы и милая родинка под нижней губой. Поклонившись миссис Стайлс, демонстрируя тем самым идеальную осанку, осиную талию и красоту шеи, она проговорила ровным, приятным голосом:

- Рада знакомству, миссис Стайлс.

- Добрый вечер, Лаура, - ответила миссис Стайлс, тоже пораженная красотой будущей невестки. Как, наверное, обрадуется Гарри… Да где же он?

В этот момент, младший сын расточал улыбки и комплименты присутствующим дамам. Заметив Лауру, он на секунду замер, пожирая глазами ее величественную фигуру, но в тот же миг отогнал от себя эти мысли. Да, он был бы не против провести с ней ночь, даже помучившись со всеми завязками и крючками корсета, но жениться? Обычно, мужчины, увидев красивую девушку, за одно только разрешение поцеловать кончик ее платья, готовы были отдать ей не только сердце и руку, но и всю свою жизнь бросить к хорошеньким ногам. Что до Гарри Стайлса, то он не был готов накинуть на себя петлю женитьбы ради пары больших глаз. Найдя Лауру красивой, он все же понимал, что в жены он ее брать не хочет. Что это будет за жена, которая будет являться мечтой всем мужчинам Йоркшира? Откинув со лба волосы, он твердой походкой подошел к Лауре и остановился чуть позади нее.

- Спешу выразить Вам свое почтение, мисс Браун, и сообщить, что ни один бриллиант в мире не сравнится в своем блеске с Вашей красотой.

Обернувшись на голос, Лаура слегка поклонилась.

- Благодарю вас.

Она, конечно, уже видела Гарри и находила его красивым до той степени, до которой может быть красив мужчина. Скользнув по его лицу взглядом, она успела быстро ему подмигнуть. Гарри понял этот знак как за еще одно предзнаменование.

- Я думаю вам, дети, стоит поговорить и пообщаться пока без нас, без взрослых, - проговорила миссис Стайлс, хотя бы на какую-то долю секунду упустив из своего поля зрения Найла, который краснел и не знал, куда деть глаза в обществе ослепительной Лауры. Он поймал взгляд Лиама и Луи. Лиам с удивлением разглядывал точеную фигуру будущей жены своего брата, а Луи что-то восторженно шептал ему, указывая глазами и жестами на ее платье, скрывающую идеальную фигуру.

- В этом саду прекрасные розы, хотя они, конечно, ни в коем случае не сравняться с Вами в красоте и чистоте, - ответила Гарри, галантно склонив голову, - хотя все знают, что цветы в саду миссис Суэйн – самые лучшие во всем Йоркшире.

Миссис Суэйн почувствовала, как радостное тепло пробежалось по ее сердцу. Конечно, уж что-то, а ее цветы – это гордость ее дома! Улыбнувшись, она дала пройти Лауре, и шелест ее пышного платья заставил всех мужчин почувствовать такое сильное разочарование, что они были тут же вознаграждены осуждающими взглядами своих дам.

Гарри и Лаура в полном молчании вышли на свежий воздух. Музыка еще доносилась из приоткрытых витражных окон. Остановившись у аллеи, они не знали, куда дальше двинуться, и Лаура первая пошла вглубь сада, изящно ступая маленькими ногами.

«Да, она чертовски хороша собой, но, Боже мой, из-за одной ночи бросаться в пучину семейной жизни?! Такого я не хочу!»

- Вы произвели неизгладимое впечатление на этом вечере, - сказал Гарри, подстраивая свой быстрый шаг под ее неторопливый, - наверное, тяжело жить, сознавая свое совершенство?

- Не тяжелее, чем Вам, лорд Стайлс, - ответила девушка, не поворачивая головы к Гарри. Он разглядывал ее профиль, точеный нос, волевую линию подбородка, длинные ресницы, блестящую сережку в мочке уха. На миг ему захотелось прикоснуться губами к ее шейке и взять ее тут же, в этом саду… Но он отогнал от себя эту мысль. Он был уверен, что в этой хорошенькой головке сквозили почти такие же мысли. Он усмехнулся.

- Чему Вы смеетесь? – равнодушно спросила Лаура. Нагнувшись, она быстро сорвала цветок, - мне вот совсем не дл смеха, а наоборот, хочется плакать.

- Отчего же, прекрасная Лаура?

-Послушайте, мистер Стайлс, - Лаура остановилась посреди гравийной дорожки, устремила взгляд в глаза Гарри. Они были почти одного роста, - Как Вы сами находите идею ваших родителей женить Вас на мне?

- Пожалуй, - Гарри картинно возвел глаза к небу, - я бы без слов мог за Вас умереть. А уж насчет женитьбы…

- Мистер Стайлс…

- Но жениться на Вас я не готов, прощу меня простить. Конечно, я не могу нарушить воли своего отца…

- Вот и я о том же, - быстро заговорила Лаура, - послушайте меня очень внимательно, Гарри, ведь я могу Вас так называть? – Гарри кивнул, - так вот, я тоже не очень хочу выходить за Вас замуж. Не поймите меня неправильно, - она приложила маленькую ручку к приоткрытым губам, как бы прося извинения за сказанные слова, - Вы очень красивый молодой человек и любая бы девушка сочла за честь стать Вашей женой, но я не могу. Вот уже несколько лет, как мое сердце занято полковником Муром. И тут уже я готова умереть за него, или просто умереть, если я не смогу стать его женой. Родители находят его слишком взрослым для меня – о Боже, что за возраст для мужчины – сорок лет?! Но поверьте мне, Гарри, - Лаура, повинуясь порыву души, взяла Гарри за руку, - я безумно его люблю, и именно поэтому не могу выйти за Вас замуж.

- Итак, мы оба не хотим этого замужества, я так понимаю? – ответил Гарри, пожимая руку Лауры.

- Да-да! Вы не подумайте, что я плохого о Вас мнения, но право же, я даже почти Вас не знаю, а для брака ведь недостаточно знать, что муж – богатый наследник и не будет бить свою жену? Хотя многие девушки нашли бы этих два аргумента самыми весомыми.

- Я совсем не ошибся в вас, думая о Вашем незаурядном интеллекте, - ответил Гарри, улыбаясь. Ох и повезет же этому старому Муру обладать такой девушкой! Наверное, в ласках она так же хороша, как и умна! Отпустив ее руку, Гарри серьезно продолжил, - но что же нам делать?

- Я не знаю… Может быть, если Вы честны в своих намерениях не жениться на мне и не делать меня несчастной, - быстро проговорила Лаура, и в ее речах, которые в других устах могли бы прозвучать жалостливо, была такая решимость, что Гарри даже увлекся, - может быть, мы могли бы что-то придумать, чтобы отсрочить эту свадьбу? Отец не может представить себе, что мне уже восемнадцать, а я еще не замужем. Но, может быть, когда поклонник Мур узнает о том, что я готовлюсь стать женой, он все же будет действовать решительно и наконец-то сделает мне предложение? О, я знаю, что он меня любит, но его смущает наша разница в возрасте, которую я нахожу вздорной. А как Вы думаете? – спросила Лаура бойким голосом, будто сейчас решалась вовсе не ее судьба. Они снова пошли по саду.

-Я считаю, что Вы несомненно правы. Ничто не может быть преградой между двумя любящими сердцами.

- Вот и я думаю так же! Весть о моей свадьбе должна всколыхнуть сердце полковника и тогда он прибежит сделать мне предложение! – Лаура даже захлопала в ладоши от радости, - но для этого надо не дать нашей свадьбе случиться.

- Вы знаете, у меня есть одна идея, но при условии, что Вы будете смело хранить тайну, - проговорил Гарри.

- О, будьте уверенны, с этой минуты я стану самым лучшим товарищем для Вас! – горячо ответила Лаура, и глаза ее засверкали тысячами огней, - если бы не полковник, мистер Гарри, я бы влюбилась в Вас и стала бы вашей женой.

- Охотно верю и благодарю Вас за столь лестный комплимент. Итак, как Вы смотрите на то, - Гарри быстро глянулся, чтобы удостовериться, что их никто не подслушивает, но сад был пуст. Только в кустах раздавались типичные звуки животных – пения кузнечиков, шептание бабочек, перешептывания комаров, - как Вы смотрите на то, - повторил он, - чтобы я… Чтобы я влюбился в кого-то другого?

- Я не понимаю Вас.

- Сейчас мы вернемся в залу и объявим всем о том, что согласны пожениться. Но попросим чуть-чуть отсрочить свадьбу, чтобы мы успели немного присмотреться друг к другу.

- Так, - хорошенький носик Лауры сморщился, она внимательно следила за словами Гарри, - а потом?

- А потом я начну уделять внимание кому-нибудь другому. Вы отмените помолвку. Тут же, разъяренный Мур, подогретый ревностью, сделает Вам предложение, мы с вами останемся добрыми друзьями и вуаля, - Гарри, наподобие Луи, театрально взмахнул рукой, - все будут счастливы!

- Вы думаете, наши отцы простят нам то, что мы не станем мужем и женой?

- Им ничего другого просто не останется, моя дорогая. Ваш отец, только увидев, как Вы счастливы с доблестным полковником Муром, конечно же, даст согласие на ваш брак, ведь он намного лучше, что этот противный лорд Гарри, который не пропускает ни одной юбки!

- А Ваш отец, увидев и решив, что Вы воспылали любовью к какой-то особе, поймет, что Вы можете быть серьезными в своих привязанностях, перестанет думать о Вас, как о несерьезном молодом человеке и не будет спешить Вас женить! Браво! Это самая лучшая идея, какая только могла прийти Вам в голову!

- Благодарю, но без Вашей подачи и разыгранной сцены ревности у меня ничего не получится, - ответил Гарри, снова заглушая в себе болезненное желание поцеловать эти прекрасные губы.

- О, будьте покойны! В этом деле Вы можете полностью на меня положиться! – засмеялась Лаура своим звонким, искрящимся, как шампанское смехом, - я сыграю так, что даже Ваши братья поверят мне!

- Отлично. С этого дня мы сообщники, - Гарри протянул руку Лауре, и она с охотой ее пожала. Чувствуя нежность кожи дамской ручки в своей руке, голова Гарри снова закружилась, но он справился с собой, - итак, сообщники.

- Сообщники! – подержала Лаура, - но остался один вопрос.

- Какой, моя дорогая?

- Кто будет этой несчастной жертвой? Той девушкой, которой Вы вскружите голову якобы своей неземной любовью? Ведь Вы, - Лаура сощурила прекрасные глаза, - никого не любите, ведь правда?

- Увы, никого. А насчет несчастной не переживайте. По поводу этого я уже всё решил.


Комментарий к 5.

Держите коварного лорда Гарри Эдварда Стайлса :)

надеюсь на вашу активность в комментариях, ибо стараюсь-то для вас)


========== 6. ==========


Когда Гарри и Лаура вернулись в залу, они застали своих родителей, весело попивающих шампанское. Они явно отмечали удачный союз своих детей. Лиам кружился по залу в вальсе с Агнесс, Луи эмоционально разговаривал с каким-то молодым человеком в мундире и отчаянно жестикулировал руками. Найл скромно стоял возле матери, боясь поднять на нее глаза. Эрика, которую Гарри приметил еще в начале вечера, ее бедное платье, не соответствующее этому случаю и вечеру, скромно стояла возле стены, стараясь быть никем не замеченной.

- Лорд Стайлс, - тихо позвала Лаура, указывая тоненькой, красивой, будто изваянной из камня ручкой в сторону Эрики, - а кто эта девушка? Она прибыла с вами?

Гарри бросил на Эрику беглый взгляд, но она это не заметила. Девушка была занята тем, что рассматривала узоры на полу.

- Да. Новая учительница Найла. Постучалась к нам в дверь, и маменька тут же взяла ее на работу. Сердце моей матери когда-нибудь доведет ее до беды – слишком уж она падка до бедных сироток.

- А… - Лаура приблизились к уху Гарри, щекоча его щеку своим дыханием, от которого у Гарри снова немного потемнело в глазах, - она живет в вашем доме?

- Да, ее поселили в комнате для прислуги. А что такое?

- А как Вы находите ее в роли для Вашего объекта?

Гарри улыбнулся.

- А мы с вами не только чертовски красивы, но и оба умны. Признаюсь, она была моей первой мыслью, когда я ее увидел. Конечно, некрасива. Куда ей до Вашей красоты, но… Вы правда считаете, что она может подойти для нашей авантюры?

- Думаю, она самый лучший вариант, - ехидно улыбнулась Лаура, и Гарри еле сдержался оттого, чтобы не поцеловать этот прелестный ротик, но он должен был держать себя в руках! Все-таки, ни одна женщина, даже если она обладает самыми прелестными губами, не достойна того, чтобы на ней женился Гарри Стайлс!

- Что ж, тогда можно считать, что наша операция по избавлению от нежелательного брака уже началась? – Гарри наклонился к лицу Лауры, чувствуя слабый запах ее пудры и духов, - с чего мы начнем?

- Конечно же, с родителей! – засмеялась девушка, - поверьте мне, лорд Гарри, мы избавимся от нежелательных уз брака в одночасье. А заодно и посмеемся над бедной простушкой, которой Вы вскружите голову.

- Вы поистине ангельски красивы и дьявольски умны. Вы – ангел во плоти, - Гарри поклонился и запечатлел на руке Лауры поцелуй, - в честь нашей дружбы.

- В честь нашей дружбы, - улыбнулась Лаура и отдернула руку, - но до свадьбы – больше ничего.

- Понимаю, - целомудренно произнес Гарри, скрывая ехидные огоньки возбуждения в глазах, - итак, приступим?

- Приступим.

Поправив лиф платья, Лаура двинулась к матери и отцу. Постояв с минуту, и еще раз бросив беглый взгляд на Эрику, Гарри двинулся следом.

Лаура, выбирая объектом Эрику, руководилось не просто первым импульсом. Увидев на балу девушку приятной внешности и не желая мириться с возможной соперницей, даже соперницей в нищенском платье, Лаура решила избавиться от конкурентки самым страшным способом – она решила разбить несчастной сердце.

Гарри же, весело покачиваясь на носках, подошел к матери, и почтенно поклонившись ей и отцу, и родителям Лауры, нараспев произнес:

- Отец, маменька. Позвольте вам сообщить. Пообщавшись наедине с дивной Лаурой, я понял, как вы были правы, пророча в жены мне именно ее. Я ослеплен любовью и готов жениться!

- И я согласна, - проговорила Лаура, бросив полный нежности взгляд на Гарри, - но, право, я думаю, именно со свадьбой нам стоит немного повременить. Все-таки, мы не так давно знаем друг друга…

- Конечно-конечно, моя дорогая! – воскликнула миссис Браун, улыбаясь белоснежными зубами, - да и ведь к такой свадьбе нам надо будет готовиться не один месяц! Ах, Роберт, как хорошо все сложилось!

Обменявшись рукопожатиями с мистером Брауном, Гарри искоса поглядел на собственного отца. Тот, довольный, попивал вино, радуясь тому, что пристроит, наконец, сына-шалопая, и удвоит свой капитал. «Ну-ну, папенька, рано Вы радуетесь. Если Гарри Стайлс сказал, что не собирается жениться, значит, так оно и будет».

От внимательного взгляда Гарри не укрылось, как Найл, весь вечер не проронивший ни слова, не сводил взгляда с Эрики. Неужто он влюбился? Змеиная улыбка скользнула по губам Гарри. Что ж, тем лучше. Одним ударом он сделает три дела: избежит собственной свадьбы, покажет, кто есть Гарри Стайлс это бедной выскочке с улицы, которая из чистильщицы сапог переквалифицировалась в учительницу, а заодно и утрет нос Найлу. Едкий смех то и дело вырывался у Гарри, но он сдерживался, как и тогда в беседке с Лаурой. Игра по правилам Гарри Эдварда Стайлса и Лауры Розали Браун еще только началась.

***

А в то время, когда в голове Гарри зрел коварный план, Найл смиренно стоял возле матери, наблюдая, как Лиам кружится в вихрах вальса с Агнесс, Луи выскочил из залы на прохладный ночной воздух, стараясь сдержать учащенное сердцебиение, которое раздавалась у него в ушах. Боже, капитан Бернар никогда не оставит его в покое! Ну не может он отдать долг, у него нет таких денег! Луи привалился спиной к фасаду замка, поднимая к небу глаза. Ему осталось либо отдать долг, либо застрелиться, иначе… Иначе… Капитан Бернар расскажет в обществе его ужасную тайну! При этой мысли сердце Луи болезненно сжалось, он приложил холодную ладонь к шее, ослабляя узел галстука, желая освободиться от сковавших спазмов. Он тяжело вздохнул воздух. Нет, он должен во что бы то ни стало найти эти деньги. Он не может позволить, чтобы хотя бы единая душа узнала его тайну! Правда, один человек и так это знает, но в том, что он будет молчать, как сам Луи, в этом сомнений не было.

Значит, надо было заткнуть рот капитану Бернару. И как он оказался свидетелем в ту роковую ночь! Луи готов был ненавидеть себя за такую оплошность, от которой теперь страдал и душой и телом.

Он не знал, что ему делать. Он не мог попросить денег у отца. На что? Все, что было нужно Луи, отец или мать заказывали ему из других городов. Все новые книги по театральному искусству, костюмы, сапоги, запонки и даже шейные платки – все получали Луи из Франции, Польши, а подчас даже и из России, и слыл первым щеголем Йоркшира! А тут… Если отец узнает, что он снова пристрастился к игре в карты, ему не сносить головы на плечах.

Конечно, можно было бы попросить денег у матери. Например, чтобы выплатить ему его долю наследства, его капитал, который по праву закреплен за его именем. Но тогда начнутся расспросы… Зачем ему деньги, когда он на той неделе получил несколько тысяч на развлечения? Неужели он снова все спустил на карты? Ах, черт, в любом случае все сводилось к одному! Луи готов был выть и кидаться на стены. Но если Бернар расскажет… Боже… При одной такой мысли Луи принялся остервенело кусать губы, и кусал их, пока на языке не почувствовал собственный вкус крови. Затылок холодила холодная стена замка. Что, если… На секунду в его голове мелькнула одна мысль. Как только она промчалась в воспаленном мозгу Луи, он ужаснулся тому, как такое могло прийти ему в голову. Но с каждой минутой, вспоминая голос Бернара и его хищные глазки, то, как он грозил рассказать в обществе тайну Луи, заставляло подкашиваться ноги молодого лорда, и посему Луи уже не чувствовал свою идею такой ужасной. Проведя языком по губам, которые потрескивали от укусов собственных зубов и хранили следы запекшейся крови, он оторвался от стены, поправил галстук, и, запечатлев на лице маску спокойствия, как истинный актер, вернулся в залу. Никто из родственников даже не заметил, что он выходил. Что ж, в этот вечер все были заняты лишь Гарри и его предстоящей помолвкой. Тем лучше. Он решит это дело, как подобает мужчине. Если, конечно, у лорда Луи Томлинсона хватит на это сил и смелости.

***

Лиам же в этот вечер чувствовал себя превосходно. Кружась в вихре вальса с обожаемой Агнесс, которую вот уже несколько лет прочили ему в супруги, он не думал ни о чем постороннем. Когда вконец уставшая Агнесс, откидывая с лица кукольные букли, попросила Лиама прогуляться с ней по саду, он охотно согласился. Выйдя незамеченными из зала, Агнесс и Лиам остановились в саду Суэйнов. Раскрасневшаяся, но довольная танцами, Агнесс обмахивала милое лицо руками и продолжала смеяться. Лиаму нравился ее веселый, искристый смех, он заставлял смеяться тебя в ответ. Агнесс была маленькая, стройная девушка девятнадцати лет, с большими зелеными глазами и русыми волосами, неизменными завитыми в тяжелые кудри. Она еле доставала Лиаму до плеча, но ему очень нравилось, что рядом с ней он мог чувствовать себя настоящим защитником. Маленькая ручка Агнесс обычно терялась в большой ладони Лиама, и он не мог поверить, что через каких-нибудь два года, когда родители дадут разрешение на брак, эта маленькая девочка, будто только что вышедшая из-за школьной парты, станет его женой. Лиам улыбнулся.

- Чему Вы улыбаетесь, лорд Лиам? Ах да, я, наверное, ужасно красная, но в зале было так жарко!

- Что вы, Агнесс, вы прекрасны, как и всегда, - Лиам нагнулся, сорвал с клумбы цветок и протянул Агнесс. Девушка снова залилась смехом, взяла цветок. На одно мгновение ее маленькие пальчики коснулись руки Лиама, и он тоже снова улыбнулся.

- Вы знаете, мне надо Вам кое-что сказать, - тихо произнесла Агнесс, поправляя платье, которое и так отлично сидело на ее фигуре девочки-подростка.

- Что же, моя дорогая?

- Вы помните, вероятно, что мои родители готовы были согласиться на наш брак, только когда мне исполнится двадцать один год?

- Отлично помню, - улыбнулся Лиам, смотря за тем, как от неожиданно нахлынувшего волнения, кончик маленького носа Агнесс стал забавно подергиваться. У нее были маленькие, ровные зубки, которыми она то и дело в минуты задумчивости любила зажимать нижнюю губу.

- Так вот. Вчера вечером я случайно подслушала их разговор… Они изменили свое решение. Они хотят назначить свадьбу на лето.

- Как… На лето?

Лиам неожиданно изменился в лице, но всего на одну долю секунду. Благо в цветнике было уже достаточно темно, и Лиам быстро справился со своим волнением так, что Агнесс ничего не заметила. Воспользовавшись случаем, что в саду, кроме них, никого не было, она взяла руку Лиама и прижала ее к своей щеке.

- Как будет здорово, когда мы поженимся, Лиам! Ведь Вы, наверное, не знаете, я редко это говорю Вам, но это все из-за моей скромности… Когда я только увидела Вас впервые четыре года назад, я полюбила Вас тут же, и на всю жизнь! И все эти года я живу мыслью о том, как бы скорее стать Вашей женой и не разлучаться с Вами ни на миг! Ах, какое это будет счастье – жить с Вами, жить подле Вас, каждую минуту, каждый день! О большем я не могу и мечтать! Мне до сих пор не верится, что я так счастлива, мне все кажется, что это какой-то сон! Что Небо неизменно разверзнется над нашими головами! Ах, Лиам! – она засмеялась, и лорд Пейн почувствовал, как по его руке потекли ее горячие слезы, - теперь нам не надо ждать еще два года. Мы поженимся летом, родители согласны.

Агнесс еще продолжала что-то восторженно говорить, но Лиам ее не слушал. Он не рассчитывал на свадьбу летом… Черт, такое чувство, что в этом месяце все просто помешались на свадьбах! Сначала Гарри, теперь он… Не хватало только, чтобы Луи женился на какой-нибудь хористочке, или упаси Боже, Найл бы стал завидным муженьком какой-нибудь почтенной дамы! Господи, ну почему так скоро, он ведь не успеет… Лиам задумчиво посмотрел на фиолетовое небо, в проблесках которого начинали выглядывать маленькие, похожие на капли, звезды, а луна уже высоко поднималась над Йоркширом. Лиам облизал сухие губы, прижал к своей массивной груди Агнесс, провел пару раз по ее льняным волосам тяжелой рукой, и прошептал:

- Конечно, мы поженимся летом.

- Я люблю Вас, Лиам, - тихо прошептала Агнесс, пряча свое даже в слезах очаровательное личико у него на груди, а сам лорд Лиам Пейн смотрел прямо, поверх головы своей невесты и мыслями он был очень далеко от этого сада, от этого вечера, от всей этой суеты…


Комментарий к 6.

такая вот глава, полная интриг и загадок, но обещаю, что в скором времени все всё узнают.

меня немного угнетает тот факт, что “лайков” у фанфика стоит больше, чем комментирующих людей, но я все же надеюсь, что читатели здесь есть, и я стараюсь не зря

Всем хорошего дня!


========== 7. ==========


Найл единственный, кто не принимал участия в бурных радостях родителей по поводу предстоящей свадьбы Гарри. Они были рады и удивлены, что такой обычно непримиримый с приказами сын нашел свою невесту подходящей ему кандидатурой и дал согласие на брак. Пока родители Гарри и Лауры поздравляли друг друга, провозглашая тосты среди других гостей, пили друг за друга и за благоденствие общей семьи, Найл молча стоял у стены и следил за танцующими. Сам он никогда не танцевал. Он считал себя неуклюжим, боялся наступить девушке на ногу, а при мысли, что несколько минут он будет касаться чьей-то женской руки, краска стыда выступала на его щеках. Ему легче было стоять у стены, робко поднимая глаза на проносящихся мимо него дам, которые улыбались ему, шевелили пальцами в знак приветствия или нетерпеливо ждали, когда же один из семейства Стайлса пригласит их на танец.

Мысли его витали где-то далеко от мирских сует, которым были преданы его родители. Он видел, как Гарри весело попивал вино, все больше и больше хмелея и развязывая язык в похабных шуточках, над которыми весело посмеивался мистер Браун, а женщины деловито краснели и обсуждали будущее торжество. Он видел, как Луи, после разговора с молодым человеком в военной форме выскочил из зала, сам не свой, а потом вернулся, как ни в чем не бывало. Видел, как Лиам, до этого танцующий с Агнесс, удалился с ней из залы, а когда вернулся, был сосредоточеннее обычного. Найл все это видел, но никому ничего не высказывал – он привык думать, что с его мнением в семье никто не считался, принимая его как за самого младшего и неразумного мальчишку, который только и может, что малевать свои картины. Наверное, это действительно так. Куда ему до храброго Лиама, который может застрелить медведя, не моргнув глазом; до талантливого Луи, который заставлял тысячи людей проливать слезы или смеяться до боли в животах, когда он выходил на сцену. Куда ему до Гарри, который мастерски приковывал к себе внимание в обществе…

Снова оркестр грянул вальс, и все поспешили танцевать. Перед робкими глазами Найла закружились пары. Вот Лиам и Агнесс. Вот Луи и какая-то хорошенькая девушка в зеленом платье, которая то и дело громко смеялась и демонстрировала высокую грудь в открытом вырезе. Вот Гарри и Лаура, вот еще десятки и десятки танцующих пар…

Внезапно он почувствовал удар по локтю. Обернувшись, он заметил Эрику.

- Прошу прощения, лорд Хоран! – воскликнула она, - здесь так тесно, что я не могла пройти, не задев Вас. А Вы были так увлечены танцующими, что мне не хотелось отвлекать Вас от этого зрелища.

- Что Вы, что Вы, - заикаясь, пролепетал Найл, пододвигаясь к стене, пропуская Эрику к выходу. В том месте, где она коснулась его локтя, Найл почувствовал, как кожу, даже сквозь рукав сюртука и сорочки, обожгло огнем. Он не знал, что с ним происходило.

- Благодарю Вас, - Эрика кротко улыбнулась и никем не замеченная выскочила вон из зала.

Найл остался стоять, с красными щеками и чувствуя, как внутри, в груди нарастает какое-то непонятное чувство. Как она это сказала… «Не хотела Вас отвлекать»… Найл вспомнил первое их занятие утром. Ему казалось, что он просто непроходимая тупица. Его заикание мешало ему сходу повторять за Эрикой даже самые простые французские слова…

-Эй, ты чего? Найл, с тобой все в порядке?

К нему подлетел Луи. Глаза его весело блестели, волосы растрепались от танца. Он положил младшему брату руку на плечо и слегка тряхнул, - что-то случилось?

- Нет-нет. Все хорошо, - Найл снова насупил брови, устремил взгляд вниз.

- Ах, мой дорогой Найл! Знал бы ты, какая перемена грядет!… – протянул Луи, бешено крутя головой по сторонам, - будь это не ты, я бы все тебе рассказал… Ну, ладно, бывай, пойду танцевать дальше. Сегодня я хочу устать так, чтобы не помнить ни о чем!

Луи снова растворился в толпе танцующих, а Найл устало прикрыл глаза. Перед мысленным взором снова встал образ Эрики.


В ту ночь Найл так и не заснул.

***

Проснувшись, по обыкновению, в полдень, Гарри позвонил Джерому, и тот вошел к нему с чашкой дымящегося на подносе кофе, которым Гарри всегда начинал утро еще с молодых лет. На подносе кроме чашки с кофе было еще и письмо. Подавая своему барину поднос с кофием и письмом, Джером прошел к большим окнам, раздвинул тяжелые, батистовые занавеси и скромно остановился у окна, ожидая следующего приказания.

Лениво потягивая кофе и все еще щурясь ото сна, Гарри взял конверт. Он не был подписан, но пах женскими духами. Гарри принюхался. Это были духи Лауры. Он улыбнулся.

- Когда принесли письмо?

- Час назад, сэр.

- Попросили что-нибудь ответить?

- По этому поводу ничего не было сказано.

- Хорошо. Ты можешь быть свободен. Я спущусь в гостиную позже.

- Слушаюсь, сэр.

Джером степенной походкой вышел из комнаты, неплотно прикрыв за собой дверь. Управившись с кофе, Гарри взломал печать на конверте.

Как он и думал, письмо было написано Лаурой:

«Мой дорогой сообщник! Спешу Вас обрадовать! Вчера на балу я постаралась сделать так, чтобы весть о нашей помолвке разлетелась по всему Йоркширу. И что бы Вы могли думать? Завтра утром приезжает половник Мур, взволнованный этой идеей! Это ли не чудо? Могу ли я уповать на то, что эта история подтолкнет его к тому, чтобы он наконец сделал мне предложение?! Посему пишу Вам, чтобы отдать Вам распоряжение – как можно скорее начинайте охоту на бедняжку. Послезавтра мы даем бал – сделайте все, что можете, чтобы Ваша почтенная матушка взяла эту нищенку с собой! Вы должны будете прилюдно, слышите? Прилюдно пригласить ее на танец! А я намекну полковнику Муру, что души в Вас не чаю. Увидев, как мой нареченный суженый плохо ко мне относится, я надеюсь, его благородное сердце воспылает злобой и ревностью, и он точно сделает мне предложение! Помните, мой дорогой, времени у нас совсем мало. Если мы не поспешим или где-нибудь оплошаем, быть нам мужем и женой!

Надеюсь на Ваши таланты и молюсь за Вас!


С почтением,

Ваша сообщница

Лаура Браун».


Бегло пробежав глазаминадушенный листок, Гарри усмехнулся. Что ж, оно и к лучшему. Гарри Стайлс был человеком действия, а посему, лишь только услыхав команду, готов был бросаться в бой. «Если бы мою сообщницу не навязывали мне в жены именно сейчас, я бы женился на ней спустя пару лет. Конечно, при условии, что она осталась бы так же хороша собой, как и сейчас».

Гарри встал, потянулся, с удовлетворением оглядел себя в зеркале, а потом не спеша, уделяя внимания всем мелочам, тщательно оделся. Белоснежная сорочка с накрахмаленным воротничком, черный сюртук, брюки, лакированные ботинки. Из кармашка сюртука выглядывал кончик шелкового платка бледно-розового цвета. Он раз тридцать провел золоченым гребнем по волосам, пока они не начали трещать, и еще раз оглядев свою безупречную наружность, степенно спустился вниз.

Дом, казалось, был неживой.

Отец с Лиамом снова были на охоте, мать отправилась к Суэйнам сплетничать и до одури обсуждать предстоящую свадьбу ее любимого сына, Луи был на репетиции в театре.

Кроме десятка слуг, занятыми кто своими делами, а кто сплетнями о господах, Гарри застал в библиотеке Найла и Эрику.

- Прошу прощения, я хотел бы взять одну книгу, - он поклонился брату, прошел в комнату. Библиотека была комнатой на последнем этаже замка, с двустворчатыми высокими окнами, пропускающими обильное количество света на полки с книгами, которые тянулись до самого потолка. Еще отец Бертрама Стайлса начал в бытность своей молодости собирать эту библиотеку, привозя книги из-за границы, где ему довелось побывать. Здесь были и старинные фолианты, которые могли развалиться от одного только соприкосновения с руками, и пыли в них было несчетное количество. Были и новые романы, выписанные из Парижа миссис Стайлс. Эта библиотека была тихой гаванью Найла, где он обретал душевный покой и мог находиться часами. Лиам здесь подбирал себе труды о медицине, а Луи зачитывался Шекспиром. Один Гарри избегал этого места, объясняя это тем, что высокие, уходящие под потолок книжные полки действовали на него угнетающе, а от книжной пыли он начинал задыхаться.

Но в этот день он решил пересилить свою нелюбовь к книгам, и взяв первый попавшийся фолиант, примостился позади Эрики и Найла на диване, обшитом красным плюшем.

- Надеюсь, я не помешаю вам, если посижу тут немного? Просто здесь очень хороший свет.

Найл не поднял головы от листов бумаги, которыми был завален стол. Единственный в семье левша, он старательно выписывал буквы французского алфавита.

- Что вы, сэр, Вы ничуть нам не помешаете, - ответила Эрика, но тоже не подняла головы.

- Благодарю Вас.

Какое-то время все трое сидели молча. Гарри старательно переворачивал страницы книги, но, пользуясь тем, что сидел позади брата и его учительницы, смотрел только на них. Найл старательно писал, и от этого старания щеки его раскраснелись. В брате Гарри раздражало абсолютно все, но больше всего – эта манера стараться даже в самом простейшем деле!

- Хорошо, мистер Хоран. А теперь посчитайте мне, пожалуйста, до пяти, на французском, как мы учили на прошлом уроке.

Найл начал считать, его голос то и дело прерывался, и Гарри явственно понимал, что причина волнения Найла не в том, что его младший родственник сидит позади него и смотрит во все глаза. Причина крылась куда глубже, и Гарри вовсю потешался над бедным родственником, если тот думал, что его поведение не выдает его! Сердце робкого Найла было поражено любовью. Да еще какой! Гарри не сводил взгляда со старшего брата. Тот прилагал неимоверные усилия, чтобы случайно не столкнуться руками с Эрикой. А девушка, как ни в чем не бывало, чинно сидела за столом и слушала, как считает Найл.

- Хорошо, у Вас хорошее произношение. Я думаю, мы овладеем французским с Вами куда быстрее, чем это было бы с другом учеником. Вы очень быстро схватываете.

- О да, Найл у нас просто превосходный ученик, - съехидничал Гарри, и Найл выронил из рук перо. Он быстро наклонился за ним. Эрика обернулась на Гарри. Лорд Стайлс спокойно встретился с ее взглядом больших глаз.

«Она весьма недурна собой. Пожалуй, чересчур худовата, но это ничего, это мне даже нравится. Большие глаза, красивые волосы… И во всей фигуре такая неприступность… Это может быть даже очень интересным делом…. Главное, знать, как правильно к нему подойти…»

Гарри щелкнул языком. Эрика снова склонилась с Гарри над листами бумаги, выписывая на них какие-то французские слова.

- Мисс Жонсьер, скажите, а Вы долго прожили во Франции? – девушка снова обернулась на неожиданный вопрос Гарри.

Гарри вальяжно расселся на диване, отложив от себя книгу, явно показывая тем самым, что он пришел в библиотеку далеко не за этим пыльным фолиантом.

- До шестнадцати лет, сэр. Мистер Найл, прошу Вас, перепишите эта слова в себе тетрадь и выучите их.

Найл старательно стал писать. Гарри раздражало в старшем брате даже то, как он держал левой рукой перо и скрипел им по бумаге, старательно выписывая французские словечки.

- Говорят, французы знают толк в винах? - не унимался Гарри, пробегая пальцами по обшивке дивана.

- Я не могу этого знать, мистер. Я не отношу себя к любителям вин.

- А что насчет поцелуев? Говорят, французы и в этом знают толк.

Эрика вспыхнула. Перо чуть было не треснуло в пальцах Найла.

- Гарри, я бы попросил тебя не говорить таких низостей.

- Ой, ой, ой, кто это у нас так заговорил! - театрально, на манер Луи, всплеснул руками Гарри, - а я бы посоветовал тебе заткнуться.

- Этого я тоже не могу знать, лорд Стайлс, - низко наклонив голову к столу, ответила Эрика.

- Что ж, - протянул Гарри, вставая и потягиваясь, - как-то мой учитель философии сказал, что учитель сам в первую очередь ученик и должен учиться всю жизнь у своих студентов. Ежели Вы, мисс, захотите восполнить свои пробелы в областях вин и поцелуев, милости прошу - Вы знаете, где находятся мои покои. Не смею больше вам мешать, - и с этими словами молодой лорд удалился.

Как только за ним закрылась дверь, Найл отложил перо.

- Мисс… Мисс Жонсьер, Вы не берите в голову… Прошу Вас… Мой брат… Он… Он иногда говорит такие вещи…. - руки Найла непроизвольно сжимались и разжимались в кулаках, бледная кожа щек покрылась пятнами стыда за своего родственника. Эрика мягко улыбнулась.

- Все хорошо. Я не обращаю внимания. Ваш брат просто шутит.

- Если… Если он… - заговорил Найл, но встретившись глазами с Эрикой, которая смотрела так тепло, так наивно и улыбчиво, опустил руки, снова взял перо. Откашлялся, - простите. Я неважно себя чувствую.

- Вы хотите прекратить урок? – спросила Эрика.

- Нет-нет! Но разрешите попросить у Вас кое-что, - чувствуя, что краснеет, Найл приложил руку ко лбу.

- Да, конечно. Вы можете просить своего учителя обо всем на свете, - улыбка снова тронула губы Эрики, а Найл почувствовал, что в груди ему не хватает воздуха.

- Позвольте…. Позвольте мне взять этот листок себе, - тихо произнес Найл, указывая взглядом на лист бумаги, испещренный почерком Эрики. Девушка рассмеялась:

- Конечно, если Вам так угодно. Итак, продолжим?

- Продолжим, - выдохнул Найл и с еще большим рвением взялся за написание французских слов…

***

- Очень хорошо, Луи. Пожалуй, на сегодня все.

Режиссер, дородный мистер Паркинсон, похлопал всем присутствующим на сцене актерам.

- Генри, в следующий раз Вам стоит говорить погромче. К остальным претензий нет. Все свободны.

Спустившись со сцены, и тяжело вздыхая в тесном камзоле, который ему выдали на размер меньше его собственного, Луи прошел в гримерную. Пользуясь любовью зрителей, Луи имел право занимать свою собственную комнату. Опустившись на высокий стул перед зеркалом, Луи подпер голову руками и уставившись на свои бескровные губы, еще раз прокрутил последние реплики. Он выложился сегодня на полную не потому, что хотел снова похвастаться перед остальной труппой – другие актеры и режиссер знали, насколько талантлив Луи. Он просто хотел убежать от ненужных мыслей. Которые то и дело сводились к капитану Бернару.

Посидев так еще много, Луи поднялся и стал стаскивать с себя ненавистный костюм. Премьера уже скоро, а он не знал, как будешь дышать первый акт пьесы. Надо будет попросить перешить этот чертов камзол.

Как только костюм был снят и Луи вдохнул полной грудью, в дверь гримерной кто-то постучал.

- Войдите.

На пороге стоял Патрик, статист. Он переминался с ноги на ногу, робко поглядывая на звезду сцены.

- Тебе чего?

- Сэр… Сэр Томлинсон, Вам просили передать.

- Что? – Луи принялся теребить пуговицы на рукаве рубашки.

Мальчуган испуганно переступил порог гримерной и протянул Луи конверт:

- Это.

- Кто просил передать?

- Мужчина. Высокий, в форме… По-моему, капитан.

- Хорошо… - чувствуя, как каменеет язык, а грудь снова сковывает, как будто он снова надел узкий камзол, Луи дал мальчику монету, и закрыл за ним дверь, - ты можешь быть свободен…. О господи, - прошептал Луи, открывая конверт. На сложенном на скорую руку листе было написано всего одно предложение:

«Осталось два дня».

Через два дня должна была состояться премьера спектакля… Что ж, если ему предстояло очернить свое имя позором, то он хотя бы успеет отыграть эту постановку, ведь режиссер так верит в него… О Боже! У него в эту минуту рушится жизнь, а он думает о спектакле!

Луи разорвал листок и конверт на мелкие клочки и спрятал обрывки в первую попавшуюся книгу, за которой коротал время во время перерывов в репетициях. На удивление он чувствовал себя очень спокойно, как будто просто намеревался взяться за новую, неизвестную роль. Он все еще не чувствовал себя так, словно то, что он задумал, должно будет совершиться в реальности. Но перед этим у него еще будет одно дело.

Подумав об этом, Луи почувствовал странное тепло, разливающееся по сердцу. Оно было словно мед – теплое, тягучее, сладкое. Накинув сюртук поверх рубашки, Луи подхватил листы пьесы, рассовал их, как обычно, по карманам, и последний раз взглянув на себя в отражение, не узнавая там себя, вышел на улицу.

Решение все росло и росло в нем.

Осталось только сделать один единственный шаг.

И он надеялся, что у него хватит на это смелости.


Комментарий к 7.

затрудняюсь сказать, когда будет следующая глава. ни вдохновения, ни желания, ни мотивации


========== 7. Продолжение ==========

***

- Лиам! Постой. Давай сделаем небольшой перерыв. Я что-то устал. К несчастью, я уже не тот, что был в молодые годы.

Лиам остановил своего коня, спешился, и затем пошел, ведя его под уздцы. Отец восседал на своем коне, но уже не погонял его. Бертрам чувствовал усталость, но она была приятной – снова почувствовать себя молодым, проскакав несколько верст так, словно у тебя еще вся жизнь впереди.

Конечно, мистер Стайлс не был старым человеком. Но жизнь в постоянной работе, редком отдыхе, заботах о многочисленном семействе, проблемы со здоровьем, мучавшие его с детства, откладывали на него свой отпечаток. Он глядел на Лиама, шествующего своей уверенной быстроногой походкой, и удивлялся, как в этом, казалось бы, совершенно постороннем человеке, было столько от него, от Бертрама.

- Чему Вы улыбаетесь, отец? – спросил Лиам, поворачивая голову. Его большие карие глаза щурились на солнце, создавая вокруг них маленькие морщинки. Бертрам покачал головой:

- Я все хотел бы поговорить с тобой, да не знаю, как начать. Мать, наверное, вам всем четверым уже надоела с этими расспросами, но…

- Вы хотите спросить меня про Агнесс, отец? – ровным голосом спросил Лиам. Он остановил коня, отец тоже.

- Да. Лиам, я хотел бы еще признаться, что наследником хотел бы видеть тебя…

- Отец, - воскликнул Лиам, - ведь Вы же знаете, что законным наследником должен стать Гарри. Мне не нужно чужих денег.

- Эти деньги такие же твои, как и Гарри. И Луи и Найла. Послушай меня, Лиам, - Бертрам с ловкостью юнца слез с коня, остановился перед сыном. Лиам был выше, шире в плечах, и Бертрам почувствовал себя немного скованно. Но, тем не менее, он продолжил, - я бы очень хотел, чтобы ты женился.

- Я знаю, отец. Родители Агнесс дали согласие. Она слышала, что они хотят назначить свадьбу на эту лето.

- Да что ты… Что… Ты серьезно? Господи, какая радость! Я так рад за тебя! – Бертрам схватил большую руку Лиама в свои и крепко ее потряс. Мгновенная улыбка скользнула по губам Лиама, потом он снова стал серьезным, - это же какая радость! В один год женим и тебя и Гарри!

- Да, я бы…

- А что ты думаешь по поводу того, чтобы сделать малышке Агнесс предложение, а? Прямо после спектакля Луи? Ведь будет премьера, соберется все поместье! И семейство Неренгеймов будет там, а? Здорово же будет! Сначала женим Гарри, он уже согласен! А потом и тебя! Ведь ты пойми, Лиам, - возбужденно заговорил Бертрам, а лорд Пейн только и делал, что внимательно слушал, не стирая со своего лица серьезного выражения и продолжая отвечать на рукопожатие отца, - ведь ты пойми, мы с матерью с детства верили, что только ты один и встанешь крепко на ноги. Обзаведешься семьей, подаришь нам внуков… Сам понимаешь, Луи пока в своем театре не наиграется, он и не будет помышлять о женитьбе. Найл… Ну он ребенок, а Гарри… Вот как будет хорошо, когда и ты женишься, и он! Да о нас во всем Йоркшире заговорят! А там, глядишь, и Луи возьмет с вас пример! Ведь ты пойми, - снова заговорил отец, еще быстрее прежнего, и даже в углах губ у него проступила слюна, - ведь это как считают, что только дочерей надо быстрее замуж выдать, да? Как бы не так! О сыновьях то же самое говорят. Ведь если удачную невесту подобрать, так это и капитал увеличить, и какое счастье в дом! Тут и внуки сразу пойдут, Лиам! Ведь мать-то на тебя и рассчитывает, что внуков только от тебя и дождется. Пока Луи женится…. Или Гарри… Да там уж и помирать придется!

- Отец, что Вы, не стоит так говорить.

- Ну, да ты меня понимаешь. В общем, дело решенное – после премьеры Луи бери в оборот Агнесс и делай ей предложение. А то я ее родителей знаю – сначала скажут, что согласны на лето, а потом будут говорить, что не уточняли, о каком году идет речь. Так вот, Лиам, - отец положил тяжелую руку на плечо старшего сына, - я в тебя верю. Скажи мне одно: ты любишь Агнесс?

- Я сделаю ей предложение, отец. Сразу после спектакля Луи.

- Ну, вот и славно. Как же мать будет рада, как же рада! Я прямо смотрю на вас всех и не нарадуюсь. За одну неделю столько счастья в нашем семействе. И Гарри остепенился, даже не стал возражать по поводу женитьбы. И учительницу нашли для Найла почти задаром, и ты будешь с Агнесс! Просто диву даюсь, как везет нам!

Бертрам еще раз по-дружески потрепал Лиама по плечу, лихо запрыгнул на коня и погнал его рысцой. Лиаму ничего не оставалось, как последовать за отцом.

Значит, у него теперь осталось времени еще меньше, чем он думал. Премьера спектакля Луи была назначена на пятницу. До нее оставалось два дня. И от этой мысли перед глазами Лиама пронеслась вся его спокойная, степенная до этого момента жизнь. Но на него было возложены все надежды родителей. И он единственный, кто не мог их подвести, а значит, эта свадьба состоится, хочет он этого или нет.


Комментарий к 7. Продолжение

Я решила, что не оставлю этот фф и допишу его! В скором времени, параллельно с этим, буду выкладывать тот, оконченный, фф

Всем спасибо! Вы меня мотивируете, вдохновляете и поднимаете мою самооценку в плане писательства со днища :)))


========== 8. ==========


Как прошла жизнь обитателей дома Стайлсов в те несколько дней перед премьерой Луи, сказать не берусь, ибо обычно степенная и спокойная жизнь в этом семействе была похожа на горный ручей – текла мирно и беззаботно, легко маневрируя между камнями и другими преградами. В эти же дни родник стал настоящим фонтаном, горящим и бурлящим одновременно.

Сыновья Стайлса, хотя и не одобряли, все как один, увлечения Луи, каждый по своей причине, все же тревожились за брата не меньше, чем миссис Стайлс. Лиам находил театральную игру не больше, чем простым отдыхом и развлечением и не видел смысла посвящать этому делу все жизнь; Гарри считал игру лицедейством и презирал увлечение старшего брата, а Найл просто боялся толпы зрителей, и думал, что такие же чувства в полной мере испытывает и сам Луи, выходя каждый раз на сцену.

Но, тем не менее, все молодые люди загорелись переживаниями Луи и почти каждые полчаса по очереди поднимались в его комнату с разными поручениями. Лиам ходил проверить, не сошел ли Луи с ума от волнения, и находил брата в нервном напряжении – Луи ни на минуту не расставался с текстом и все повторял и повторял его, пока уже даже Лиам не выучил отдельных фраз. Найл поднимался в покои Луи, чтобы отнести ему что-нибудь съестное – но Луи отвергал какие-либо трапезы, ибо от волнительной горячки, появляющейся всякий раз перед премьерой, у него пропадал аппетит, и он мог не есть несколько суток до спектакля и еще столько же после него, приходя в себя.

Гарри заходил в комнату Луи исключительно за тем, чтобы молча понаблюдать за переживаниями старшего брата, ухмыльнуться неведомо каким своим мыслям, и так же спокойно исчезнуть.

В такие минуты нервного напряжения Луи подчас даже не замечал, что кто-то заходил в его покои.

Миссис и мистер Стайлс, конечно, тоже переживали за сына, но больше – за то, как новый спектакль с его участием в главной роли примут другие жители Йоркшира. Луи пользовался недюжей славой среди театральных любителей, среди которых находились и заядлые знатоки драматического искусства – и всегда, за исключением только лишь самых первых своих ролей, получал только положительные отзывы о своей игре.

Но в этот раз ставилась очень сложная постановка, трагедия, в которой в конце гибли почти все герои – в том числе, и Луи – а народ в Йоркшире отличался особой для того времени щепетильностью, чтобы просто так спустить это режиссеру с рук. В гибели героев, которые должны были полюбиться за три часа спектакля, зрители явно бы винили еще и актеров – так они вживались в свои образы, что зритель подчас не разделял, где герой, а где актер, исполняющий свою роль.

Так или иначе, мистер и миссис Стайлс очень переживали за успех сына. Это единственное, что тревожило их в те дни. Даже помолвки Гарри и Лиама отошли для них на задний план. Ведь они считали эти дела решенными, а поговорить о подробностях можно и позже – когда Луи с триумфом отыграет свою роль.

Другого исхода этого спектакля никто не видел.

Луи же обуревали мысли совсем другого рода. Он прекрасно понимал, что возможно, это его последний спектакль – родители, сейчас занятые свадьбами обоих сыновей, конечно же, начнут тратить огромные деньги на церемонии – Луи не мог себе представить, сколько денег уйдет на дорогие костюмы и прочие формальности! О том, чтобы попросить у родителей денег на погашение своего кредита, он не мог. Ему казалось, что, даже если бы отец и снабдил его нужной суммой денег, позор в глазах отца вырос бы до таких размеров, что Луи не отмылся бы от него до конца своих дней. Сознавая, что он и так не является любимчиком в семье из-за своего экзальтированного (порой даже слишком) поведения, он ломал в отчаянии руки. Но сейчас его поведение ни у кого не вызывало подозрений – понятно дело, юный талантливый актер переживает перед премьерой спектакля. О спектакле же Луи думал так мало, что узнай об этом его режиссер, он бы лишил его главной роли, боясь, что такое безответственное поведение перед самой премьерой, конечно же, не принесет ничего хорошего всей труппе. Если главный герой так мало думает о своей роли, что ж уж говорить о других!..

Но триумф или поражение на спектакле Луи мало трогало. Он понимал, что знает эту роль лучше, чем все предыдущие. Но ощущение, что имена эта роль, молодого, успешного принца, который в конце действия накладывает на себя руки из-за того, что его любимая была отравлена одним из ее воздыхателей, станет его лебединой песней. Ему казалось, что в этот раз он так хорошо сыграет свою роль, и что она действительно станет его последней.

Не желая мириться с неминуемым позором, которому должен был подвергнуть его лейтенант Бернар, Луи собирался совершить над собой правосудие в ночь после премьеры. Он знал, что родители после спектакля будут заняты лишь тем, что будут принимать поздравления и восхищения талантами их сына, далее, возможно, станет всем известно о скорой свадьбе Лиама и Агнесс, и до самого виновника торжества никому не будет дела. Надо только постараться сделать все быстро и безболезненно. Луи знал, что ему хватит на это сил – как-никак, он уже несколько месяцев вживался в роль самоубийцы, и в один вечер воплотит эту роль на сцене под взглядами тысячи восторженных взглядов.

Луи знал, что эту премьеру он отыграет как никогда хорошо.

Он закончит свою театральную карьеру на пике популярности и останется в памяти всех горожан юным, талантливым актером. Он был уверен, что после самоубийства, лейтенанту Бернару незачем будет чернить его имя несмываемым позором, за которым бы последовало ужасное наказание… И он даже сможет со всеми проститься. В роли Луи была такая фраза, произносимая не задолго до того, как герой кончает с собой. Уже обуреваемый отчаянием после смерти своей любимой, он, обращая в зал полный мученичества взгляд, произносит те слова, которые в его исполнении трогали даже режиссера: «Прощайте все! Я ухожу, но, знайте, я буду вечно жить в ваших сердцах своей любовью!»

Быстро проговорив эту фразу, Луи удостоверился, что даже сейчас его голос дрожит надлежащим образом. Подождав, пока в доме все снова стихнет, чтобы дать Луи возможность еще раз спокойно прорепетировать, он осторожно вышел из комнаты, и неслышно ступая, как вор, поднялся на третий этаж, где располагались покои и кабинет отца.

Он прислушался. Его собственное сердце стучало сильнее, чем перед любым выходом на сцену. Сейчас за его действиями никто не следил, но он волновался сильнее обычного. Прислушавшись к шуму внизу, он удостоверился, что мистер Стайлс еще не окончил своей трапезы, и у него есть, как минимум, десять минут для того, чтобы совершить задуманное.

Осторожно проскользнув в отцовский кабинет, Луи без промедления нашел то, что ему было нужно. Руки нервно дрожали, он то и дело оглядывался на дверь, опасаясь, что вот-вот, в самый роковой момент, она скрипнет, и отец, тяжело, но довольно после сытного обеда, вздыхающий, войдет в свой кабинет за сигарами и газетой, и уличит его, честного Луи, на месте преступления! От такой картины сердце Луи начинало сжиматься, как мячик, а тонкая сорочка противно прилипала к спине. Быстро и тихо преодолев расстояние от двери до стола отца, Луи немного пришел в себя. Главное, действовать быстро и уверенно, и даже если отец войдет в кабинет, сделать вид, что зашел сюда за… За сигарами, чтобы успокоить расшалившиеся нервы! Одно движение – Луи открывает нижний ящик старого, кое-где потрескавшегося от старости стола, кончиками пальцев, чтобы не потревожить спокойствие бумаг, приподнимает верхние листы, даже не видя, что на них написано. Хватает нужный предмет, и еще быстрее, чем до этого, сует его себе под рубашку. От соприкосновения тела с холодным предметом Луи чуть не теряет сознания, но смело берет себя в руки, неслышно закрывает ящик и выскальзывает из кабинета отца, так же бесшумно и незамечено, как и попал туда пару минут назад.

Вся операция не заняла и двухсот секунд, но показалась лорду Томлинсону целой вечностью. Еще долго, весь вечер и полночи, будут у него трястись руки от осознания того, что он совершил. Единственное, о чем он молился и на что уповал, была мысль о том, чтобы отец не обнаружил пропажу раньше положенного срока. Но Луи надеялся, что за сегодняшний вечер, который отец обещал провести за партией игр в триктрак у своего будущего родственника, мистера Неренгейма, и за завтрашнее утро, которое будет суматошным из-за сборов - мистер Стайлс не полезет в нижний ящик стола под ворох ненужных бумаг.

А когда пропажа и ее следствие обнаружатся, Луи это уже будет все равно.

***

День премьеры настал. С утра в доме мистера Стайлса начала царить такая суматоха, что зная, чем это обычно грозит его нервным клеткам, отец семейства незаметно выскользнул из дома и отправился к своему товарищу мистеру Неренгейму, предоставляя остальным домочадцам собираться в шуме и гаме.

Миссис Стайлс умоляла и заклинала Луи позавтракать или выпить хотя бы кофею – «Иначе, чего доброго, можно ведь и сознание на сцене потерять!». Найл с Эрикой занимались французским, хотя, о каких уроках можно было говорить в таком беспорядке?

Лиам слонялся без дела, и то и дело наставлял младшего брата на успех, а Гарри с самого утра получил письмо от Лауры, и никем не замеченный, уединился с ним в своей комнате.

Пока шла подготовка к сборам на спектакль, Гарри мог спокойно вздохнуть. Но его спокойствию должен был прийти конец, а именно – сегодня вечером. На вечере после спектакля снова начнутся разговоры о его женитьбе…. Надо будет начать действовать решительно и без промедления.

Гарри разорвал конверт.

«Мой дорогой С! От слова «сообщник», конечно, а не «суженый». Нам предстоит увидеться сегодня с Вами в театре по случаю премьеры Вашего брата. Смотрите, не сильно радуйтесь мне и не кидайте пылкие взгляды в мою сторону! Найдите для себя другой объект.

Меня будет сопровождать, помимо родителей, моя давняя знакомая, Агнесс Неренгейм, думаю, Вам знакомо имя этой прелестной крошки? Кажется, ее прочат в супруги Вашего старшего брата? Так дадим же свершиться этому браку, а наш обойдем стороной! Передавайте Луи мои горячие признания его таланта и пожелания удачи – я слышала в городе, что на спектакль приглашены самые строгие критики, но настроены они весьма благожелательно.

Всегда Ваша

Сообщница

Лаура Браун»

Как только Гарри принялся за ответ, в его комнату влетел Лиам и сообщил, что надобно сойти вниз и помочь Луи собраться в театр – у молодого лорда так трясутся от волнения руки, и лицо так смертельно бледно, что он не может сам выбрать себе вещи, и вообще, еле держится на ногах.

Гарри сунул письмо в карман, и решил, что ответит Лауре лично, вечером. А мысль о том, что какая-то девушка будет ждать от него письма, но так его и не дождется (а что может быть лучше вещественного доказательства о расположении Вашего оппонента?) подогрела его изнутри, и весело улыбаясь, он спустился вниз следом за братом.

***

До начала спектакля оставались считанные минуты. Все места в зале заполнялись так, что негде было упасть яблоку. Перед началом действа, почтенные матроны, их мужи и родственники, разглядывали убранство зала. Расписной потолок мог бы посоревноваться в искусстве живописи с любым потолком капеллы, колонны, уходящие почти в поднебесье, казалось, действительно, выходят сквозь крышу и поддерживают небеса. Ложа была занята мэром города, его женой и старшим сыном, который был поклонником напарницы Луи.

Критики, расположившись в разных углах зала, с интересом ожидали начала действия. Они были положительно настроены в отношении самого скандального спектакля, но тем и больше было их нетерпение скорее увидеть все собственными глазами.

Шестой и седьмой ряд занимали семейства Стайлсов, Браунов и Неренгеймов. Каждый перед началом спектакля был занят собственным делом. Мистер и миссис Стайлс восторженно рассказывали всем соседям о том, как их сын талантлив, и сколько ночей он не спал, и сколько дней не ел, готовясь к этой постановке. Гарри скучающе переговаривался с Лиамом, который был настроен слишком серьезно и боялся за брата не меньше, чем обычно за себя на скачках. Найл испугано жался к матери, единственный сидевший в ряду со взрослыми, чтобы быть подле миссис Стайлс, и чувствовал себя прескверно – Эрику оставили дома. Одно дело, появиться в гостях друзей семьи в виде простой служанки, в старом, бедном платье, другое же – выход в театр, в свет, в этот храм, где каждая душа возвышалась и очищалась. Нет, Эрика осталась дома вместе с остальными слугами, и была занята проверкой диктанта Найла, который тот начертал дрожащей рукой.

И сейчас сердце юного лорда была устремлено далеко отсюда.

В основном, зрители пришли ради игры лорда Луи Томлинсона. Исключение составляли поклонники юной Катарины де Сталь, напарницы Луи по спектаклю. Эта очаровательное, ангельской внешности создание, было создано для положительных главных ролей прекрасных нимф. И благодаря своей внешности Катарине удавалось в двадцать семь лет по-прежнему играть молоденьких дам.

Но вот занавес поднялся.

Миссис Стайлс схватилась за руку Найла. Гарри и Лиам прекратили свои разговоры. Неренгеймы и Брауны сосредоточенно уставились на сцену.

Действие началось.

С первых же минут появления Луи на сцене, ни у кого не осталось сомнений, что этот спектакль обречен на успех. Каждому жесту его верилось, каждое слово, каждая реплика, звучала так искренне, что затрагивала любую душу. Он двигался по сцене так, словно и не было перед ним несколько тысяч жителей. За ним было настолько интересно наблюдать, что даже Гарри, обычно скучающий в театре на представлениях брата, в этот раз смотрел весьма увлеченно. Лиам сурово наблюдал за действиями брата, думая не о том, чем же закончится сам спектакль, а как это сыграет Луи.

Появление Катарины де Сталь на сцене тоже вызвало бурный восторг. Молодая влюбленная, желающая соединиться в браке со своим нареченным, гибнет от руки поклонника. Она так натурально умирает, что в зале начинают слышаться всхлипывания и сжимание платочков в руках, а одна особо сентиментальная дама чуть было не зарыдала в голос. Возможно, это была мать самой де Сталь.

Когда же пришел черед Луи умирать, все в зале напряглись. Гарри, Лиам и Найл, отлично знающие своего брата, чувствовали в тот вечер, что их родственник играет сегодня на удивление хорошо. Он был настолько искренен, настолько правдив, настолько органичен, произнося свои последние фразы после того, как уже принял яд и уже чувствует дыхание смерти на своих губах – что дамы, те, кто еще сдержался после гибели героини Катарины, заплакали, и потянулись дрожащими руками за флакончиками с нюхательными солями.

Миссис Стайлс ревела в три ручья, и даже Бертрам Стайлс не смог сдержать скупой слезы, повторяя шепотом: «Ну, талантище!»

На секунду Гарри показалось, что предсмертный взгляд Луи был обращен к кому-то конкретному в зале. Он быстро повернулся, но Лиам, отвлеченный этим жестом от представления, схватил Гарри за плечо и развернул лицом к сцене.

Как только прекрасная светлая голова Луи коснулась сцены, руки безвольно распластались вдоль тела, а глаза медленно закрылись, зрители, даже не дожидаясь опускания занавеса, повскакивали со своих мест, роняя перчатки, лорнеты, нюхательные соли и платки, и принялись сотрясать зал рукоплесканиями. Казалось, даже столь величавые каменные колонны не выдержат такого триумфа в этот вечер. Актеров вызывали на поклон одиннадцать раз, и самого Луи еще восемь. Критики так же не могли не отличить игру Катарины, которая и выходя на поклон, плакала и была так бледна, как будто действительно только что вернулась с того света, но полученные цветы придали ее лицу нежно розовый румянец.

Луи был задарен цветами. От семейства Стайлсов внесли огромную корзину цветов, и получая ее, губы Луи расползлись в такой улыбке, что казалось, он действительно рад тому, что сейчас эта многотысячная толпа аплодирует только ему, переживает только за его смерть на сцене, желает вызывать на поклон только его. От криков «Браво» сотрясался пол, эта вибрация передавалась Луи, и он осматривал зал, полными слез глазами, стараясь запомнить каждое выражение зрителей, прочувствовать все аплодисменты, окунуться в эту атмосферу любви, поклонения и тщеславия…. Он чувствовал, что это было в последний раз.

***

Когда актеров только отпустили и занавес, наконец, закрылся, зрители не спешили выходить из зала. Они все еще пребывали в том состоянии тягучего послевкусия, когда не верится, что человек, пятнадцать минут назад умерший на сцене, пять минут назад улыбался и принимал цветы, как ни в чем не бывало, не получивший даже ни единой царапины.

Зрители восторженно обсуждали все моменты спектакля, подмечали каждый жест актеров, каждую ноту в пении хористок, каждую декорацию и лоскуток костюма.

Миссис Стайлс тряслась от рыданий на плече миссис Браун.

- Это было великолепно, Луи талант! – увещевала слабым голосом миссис Браун, а миссис Стайлс все лила слезы, не в силах успокоиться.

- Полноте, маменька, Луи жив-здоров, не стоит так убиваться. Это был всего лишь спектакль, - сказала Лиам, кладя матери руку на плечо, - хотя, признаюсь, я сам чуть было не ударился в слезы, как маленькая гимназистка.

- Да, это было сильно, - сказал Гарри, оглядываясь в зале и стараясь найти того человека, которому, как ему показалось, был адресован взгляд Луи. Но никого подозрительного он не заметил.

Найл стоял в стороне, стараясь сдержать сентиментальные слезы, но внутри у него, при виде того, как его старший брат убивает себя, пусть даже на сцене, сердце захолонуло, как при ужасной катастрофе. Когда все родственники, немного успокоившись, начали выходить из зала, он последовал за ними – не из желания пообщаться в кругу семьи, а чтобы больше не оставаться со своими мыслями одному.

***

- Отлично сыграл, Томлинсон. Я поверил. Интересно, как твои поклонники отнесутся к тому, что им скоро станет известно?

Не успел Луи открыть дверь в свою гримерную, чтобы положить охапку цветов и отправиться к режиссеру за похвалой, который, к слову сказать, весь спектакль от переживания за Луи нервно кусал ногти и не пропускал ни единого его движения, вздрогнул, и чуть было не выронил букеты. Он повернулся. Перед ним стоял лейтенант Бернар, в прекрасно сшитом мундире. Нафабренные усы отлично оттеняли яркий цвет губ, газа смотрели колюче и недружелюбно.

- Мистер Бернар….

- Ты не забыл, что сегодня твой последний день почивать на лаврах? Хотя, признаюсь, будет немного обидно, когда Йоркшир лишится такого таланта, но разве зрители не имеют права знать всех тайн своего кумира?

- Товарищ Бернар, я прошу Вас…

- Просите? О чем?

- Я прошу Вас дать мне еще один день, - каменеющим языком проговорил Луи. Казалось, ему было легче умирать на сцене перед огромной толпой зрителей, что проговорить одно единственное предложение здесь, в темноте коридора! Но какое это было предложение!..

- Вы просите мне дать Вам еще один день? – хмыкнул Бернар, - рассчитываете продать букеты и тем возместить мне долг?

Луи промолчал.

- Хорошо, - Бернар потрогал свой лихо закрученный ус, - я дам Вам еще один день. Но не потому, что я столь великодушен, а потому, что в один день зрители просто не вынесут два таких удара.

- Сэр…

- Всего хорошего, поздравляю с премьерой, - ответил Бернар и скрылся за поворотом. В эту же минуту на шею Луи бросилась Катарина. Она все еще была в платье своей героини, залитом искусственной кровью, и от соприкосновения с этой тканью, Луи побледнел. Он разжал руки, цветы упали к его ногам. Он по-дружески обнял Катарину.

- Ты был великолепен, - жарко зашептала она ему на ухо, - меня до сих про трясет! Как мне повезло, что я сыграла эту роль с тобой в паре! – и Катарина, не обращая внимания на то, что Луи пытался размокнуть объятия, начала его целовать, - я люблю тебя, лорд Луи Томлинсон, ты великий актер современности! Ты знаешь, я уже успела выпить, - глупо засмеялась она, не отрывая, тем не менее, губ от лица Луи, - потому я такая смелая. Мне кажется, что я сойду с ума этой ночью! Ах, Луи! Как бы я желала действительно умереть подле тебя! Может быть, - руки Катарины, присыпанные тальком, чтобы создать на сцене эффект мертвенной бледности, скользнули по его костюму, - может быть, Вы не останетесь праздновать со своим семейством? Может быть, я быстро найму экипаж, и мы отправимся бороздить вечерний Йоркшир? У меня дома есть прекрасный эль… - губы Катарины коснулись уха Луи, и он, стараясь не выглядеть столь грубым, отцепил руки Катарины от своих плеч и решительно сказал ей:

- Боюсь, что уже слишком поздно, моя милая Катарина. Вот, - он наклонился, подхватил охапку цветов, протянул ей, - это все Вам. Поздравляю с премьерой. И не пейте много эля, это все же вредно.

Катарина, поняв отказ во всей его недвусмысленности, гордо развернулась и бросилась в свою гримерную, на ходу ударяясь в слезы. Цветы, тем не менее, она взяла. Но у Луи не было времени думать об этом. Он еще не пришел в себя после всех этих оваций, криков «Браво», восторженных и заплаканных взглядов зрителей.

Он даже передумал идти к режиссеру. Послушать напоследок лестные отзывы о себе? А зачем? Жаль, что он, конечно, не увидит критических статей о своей игре в газетах, но уж ладно.

Быстро переодевшись в своей гримерной, Луи выскочил через служебный вход из театра. Ему даже удалось не попасться на глаза режиссеру! Режиссер знал, что после удачной премьеры (а иными они редко когда бывали), Луи требуется полный покой и спокойствие, что выйти из образа своего героя и вернуться в себя..

Возвращаясь домой сумеречными улицами, он старался не думать ни о чем. Предмет, которому надлежало совершить правосудие в этот вечер, был спрятан у Луи под полой сюртука. Он не мог рискнуть и оставить его дома и на всякий случай захватил с собой в театр.

Как удивительно, что никто из его родственников и друзей не дожидались его у служебного входа, как это бывало по обыкновению!.. Видимо, все думали точно так же, как режиссер – экзальтированному, нервному, патетическому Луи нужно время, чтобы прийти в себя. Как, однако, быстро он пришел в себя в тот вечер.

Подходя к дому, он заметил, что свечи уже погашены во всех комнатах, и лишь свет от соседних поместий отбрасывал блики на их дом. Постояв с минуту у высокого забора, Луи медленно, шаг за шагом, двинулся по гравийной дорожке к фасаду дома. Он последний раз наслаждался звуком хрустящего гравия под ногами.

Последний раз смотрел на предночное небо.

Последний раз в ушах его звучали аплодисменты и восторженные окрики зрителей.

Он осторожно обогнул дом и подошел к задней двери. Незачем будить всех слуг своим приходом. Никто не должен ничего знать заранее.

Он достал ключ из кармана сюртука, осторожно повернул его в скважине, прошел в темную глубь кухни.

Она была темна, но за столом явно кто-то был. Напрягая сумеречное зрение, Луи разглядел очертания девичьей спины. Очевидно, оставленная за проверкой работ Найла, эта учителка, как бишь ее звать…. Неважно, заснула прямо за столом. Луи повозился с ключом, не попадая в темноте с первого раза в скважину, когда услышал за спиной какой-то шорох.

Разбуженная звоном ключей, Эрика пробудилась от дремоты, которая склонила ее голову прямо за столом, и стараясь зажечь уже давно потухшую свечу, начала водить руками по столу.

- Кто здесь? – воскликнула она, конечно, думая о воре. Кто бы еще полез в такое время через заднюю дверь в дом и так долго возился с ключами?!

- Тише, не ори, - шикнул Луи, и наконец, справился с задвижкой, решая не закрывать дверь на ключ. Он отступил на шаг, и в этот момент в кухне вспыхнула свеча. Он резко повернулся, чертыхаясь, и кляня себя на чем свет стоит за такую нерасторопность и за то, что разбудил ненужного свидетеля, что украденный у отца давеча предмет выскользнул испод полы сюртука и с тупым, полым звуком обрушился на дощатый пол.

Если до этого остатки дремоты еще и сковывали Эрику в расторопности движений, то в этот миг она подскочила из-за стола, как ужаленная, держа в вытянутой руке подсвечник с огарком свечи, освещая мертвенное, нечеловеческое, бледное лицо Луи.

Какое-то мгновение никто из них не произнес ни звука. Луи застыл, как при любой немой сцене, разве что руки не поднял в сдающемся жесте. Все планы на эту ночь были разрушены… Мысленно он сокрушался, чувствуя, как страх липкой волной начинает проступать у него на спине и лице.

- Мистер Томлинсон, - тихо проговорила Эрика, тоже замерев, и черты ее лица в свете свечи показались ненатуральными, словно высеченными из камня – такой ужас изображало ее лицо в ту минуту. От ее голоса Луи содрогнулся. Она словно зачитывала ему его смертный приговор, - мистер Томлинсон, зачем Вам пистолет?


========== 9. ==========


После спектакля семейства Стайлсов и Неренгеймов собралось в доме мистера и миссис Браун. Еще не смолкали восторженные возгласы по поводу премьерного спектакля, но никто не обратил должного внимания, что самого виновника торжества с ними нет. Они-де полагали, что Луи присоединится к ним позднее – когда отпразднует в кругу своих друзей-актеров и вдоволь наслушается похвалы режиссера.

Как только слуги обступили такие многочисленные семейства, помогая кому снять сюртук, кому поправить платье, кому поднести стакан с охладительным пуншем – Лаура, уличив минутку, поманила пальцем за собой Гарри.Они отстали от остальных гостей, которые за разговорами не замечали никого вокруг и спешили занять выгодные места в зале, а именно, после такого длительного спектакля, - поближе к столам с закусками, которые к их приходу уже были любовно заготовлены. Оставив гостей предаваться разговорам за трапезой, Лаура заговорила, весьма быстро, и поминутно то и дело оглядываясь на дверь, желая удостовериться, что их никто не подслушивает.

- Ах, лорд Гарри! Я так надеялась на сегодняшний вечер, что мы хоть немного внесем ясности в наше положение, а Вы даже не взяли с собой вашей премилой учителки! И что нам теперь остается делать, скажите на милость?

- То же, что и было оговорено заранее – не поддаваться панике и тянуть время, как можно дольше. Мать ни в коем случае не могла допустить появление Эрики в театре – не мог же я начать настаивать на этом! Они бы тотчас же все неправильно поняли и заперли бы меня дома вообще.

Лаура хотела что-то возразить, но Гарри не дал ей вставить и слова:

- Да и что-то мистера Мура я не вижу среди гостей.

Прекрасные щеки юной Лауры вспыхнули румянцем.

- Ах, полно Вам издеваться над моим бедным сердцем. Да, он не смог прибыть сегодня к нам на вечер, но он был на спектакле. И, скажу Вам откровенно, был очарован игрой вашего брата.

- Надеюсь, он не будет так же очарован и мной, - пошутил Гарри, но глаза его оставались спокойными.

- Наоборот, я надеюсь, он воспылает к Вам жгучей ненавистью и ревностью и не даст свершиться нашему браку! Итак, что же нам теперь делать? Я уверена, почти полностью уверена, что не пройдет и получаса от нашего званого вечера, как родители снова заговорят о нашей помолвке! Единственное, на кого я уповаю – так это Ваш брат, мистер Лиам. Может быть, он прямо сегодня сделает предложение бедняжке Агнесс? На нее смотреть страшно, когда она рядом с ним – того и гляди, что хлопнется в обморок от счастья дышать одним воздухом с сэром Пейном! Но вечер такой долгий и тянется, как целая вечность… Ах, что же нам делать? – воскликнула Лаура, прижимая руки ко рту.

- У меня есть один план, но боюсь, он достаточно сыроват… – протянул Гарри, - возможно, мне самому придется завтра действовать по вдохновению, не имея плана отступления.

- Ах, дорогой мой сообщник! – Лаура схватила Гарри за локоть, глаза ее вспыхнули неподдельным интересом, - расскажите же мне все скорее! Возможно, вместе мы доведем Ваш план до совершенства, хотя я уверена, что Вы за своей напускной скромностью, скрываете от меня, что Ваш план и без того идеален!

- Ну, это мы еще посмотрим. Возьмите себя в руки, Лаура. Делайте вид, что Вы, как и все, очарованы этим вечером и все еще находитесь под влиянием игры моего брата. Пройдемте в залу – там, при всех, я и озвучу часть своего плана. Убедительно прошу Вас, не спрашивайте меня ни о чем заранее, - Гарри ласково погладил холеные пальчики мисс Браун, и от этого соприкосновения у него закружилась голова, - обо всем узнаете завтра.

- Хорошо, только боюсь, мне не хватит терпения… Я так надеялась, что сегодня вечером к нам пожалует мистер Мур, но…

- Оставьте слезы, моя дорогая. Плакать будете на нашем брачном ложе, если, не дай бог, мы доведем до этого.

- О, Боже, нет! Я не могу выйти за Вас замуж, - воинственно ответила Лаура, отпуская локоть Гарри из своих рук, - я считаю Вас очень хорошим человеком, и…

- Да-да, Вы все это уже мне говорили. Ну? Улыбнитесь. Мы еще поиграем в эту игру, будьте уверенны. А теперь пойдемте в залу. Как бы родители не хватились такого долгого нашего отсутствия.

Улыбнувшись и отбросив со своего лица маску волнения и напряженности, Лаура последовала за Гарри в гостиную, намереваясь сейчас узнать хотя бы часть плана, который должен был спасти ее от нежелательного замужества.

В гостиной все три почтенных семейства были заняты общим делом – они все еще восхищались игрой Луи. Есть такие люди, для которых переживание одного и того же действия, даже не столь существенного в глазах других, является сродни целительному бальзаму. Переживая снова и снова единый миг, вспоминая, а порой даже придумывая мельчайшие подробности, на которые никто бы другой не обратил должного внимания, они словно вновь и вновь переживают тот волнительный миг. Обычно такому занятию бывают подвержены души низкие, те, в чьих жизнях нет наполнения действиями, и они принуждены смаковать несколько дней одно и то же событие, а порой даже возвращаться к нему и спустя довольно длительное время.

В момент, когда в гостиной показались Лаура и Гарри, мистер Неренгейм восторженно описывал свои чувства в моменты гибели героини Катарины. Он, дескать, так расчувствовался, что еле сдержал слезы, и ему бросилась в глаза, как сосед позади него, громко хлюпал носом – уж, конечно, тоже от переполнивших его в тот миг эмоций!

Гарри обвел глазами залу. Найл тихо сидел у стены с кружкой чая, и смотрел куда-то поверх ее кромки, устремившись мыслями далеко-далеко, за пределы этого особняка.

Лиам вращался в кругу мужчин, поддерживая их разговоры и стараясь сдержать мать в чувствительных порывах. Агнесс стояла чуть поодаль, вместе со своей маменькой, и глаз не сводила с Лиама – казалось, вся ее пышная фигурка была наэлектризована единственной мыслью – о том, что, возможно, уже сегодня, ее любимый Лиам сделает ей предложение и отныне они действительно будут считаться женихом и невестой! Казалось, Агнесс следила за каждой произнесенной фразой Лиама, чтобы ненароком не пропустить главные слова любви.

Оценив всю обстановку суровым оком, Гарри прочистил горло, и громко произнес:

- Уважаемые леди и джентльмены! Прошу прощения, что должен оборвать вашу беседу, но я имею честь сделать одно прекрасное предложение, от которого, уверен, никто из присутствующих не посмеет отказаться. Отец, маменька, - Гарри сопроводил эти слова должными жестами в сторону каждого из родителей, и они внимательно устремили на него взгляды, на этот миг даже забыли о Луи и его таланте, - разрешите мне завтра пригласить семейство Браунов, а также и Неренгеймов, если они пожелают, на пикник. Я бы так же хотел отправиться туда верхом. Говорят, и мисс Агнесс и мисс Лаура отлично скачут верхом. Мне бы очень хотелось провести день на лоне природы со своими родственниками и их друзьями!

Проговорив это степенно-важным тоном, Гарри закончил свои слова такой обаятельной улыбкой, что даже строго настроенный по отношению к младшему сынку-баловню мистер Стайлс не нашел в себе сил противиться этой прекрасной идее.

Как только гости получили новую пищу для обсуждений, приправленную изрядной долей игристого шампанского, Лаура снова уличила одну минутку, чтобы спросить, какой резон Гарри будет отправляться завтра на природу, да еще и верхом? Не легче ли было снова дать бал или хотя бы отправиться на прогулку в экипажах?

- Милая моя, Вы забываете, как на сердце юной девушки действуют молодые люди верхом на лошадях. Одно неверное – как покажется со стороны – движение и я буду опасно ранен. А Вы не выскажете по этому поводу никаких волнений. Я обещаю, что завтра с нами будет Эрика – одной переживающей всем хватит за глаза.

- Неужели, - подбоченившись, и игриво ухмыляясь при мысли о чужих страданиях (а особую радость юной чаровнице принесла мысль о том, что страдания эти будут женские) сказала Лаура, - Вы так уверены в своей неотразимости и можете гарантировать, что, если с Вами что-то случиться, Ваша Эрика будет переживать громче всех? Не боитесь, что ей будет все равно? Живя с Вами в одном доме она может выбрать любого Вашего брата – от скромного Найла до нервного Луи.

- Ну, от ошибок никто не застрахован, - глаза Гарри блеснули недобрым огнем, - но в том, что она будет винить себя за мою завтрашнюю травму – это я Вам гарантирую. Поверьте, я разыграю завтра такой спектакль, который в своем таланте и интересе не сравнится ни с единым спектаклем, в котором только довелось сыграть моему брату.

***

- Это не Ваше дело. Вам бы лучше отправиться в свою комнату и заснуть сном праведницы, коей Вы, конечно же, и являетесь, а меня прошу оставить в покое, - Луи проговорил это все быстро, словно и в данный момент находился на сцене перед толпой зрителей, подхватил пистолет и спрятал его под полу сюртука, где ему и надлежало быть все это время.

Глаза Эрики расширились от изумления. В минуту она оказалась у кухонной двери.

- Это еще что за шутки? – брови Луи поползли вверх к мраморному, чистому лбу.

- Сэр, когда молодые люди имеют привычку таить у себя оружие, это ничем хорошим обычном не кончается, - решительно проговорила девушка, упирая кулачки в бока.

- Что за невидаль! Учительница с улицы принялась поучать лорда? – Луи снова достал пистолет и сжал его в руке, - а ну, быстро отошла от двери, мерзкая девчонка, или я размозжу голову не только себе.

- Сэр, - никто не мог бы сказать, как Эрика догадалась о том, какое злодеяние хотел учинить над собой лорд Томлинсон в ту роковую ночь, но какое-то внутреннее чувство подсказывало ей, что ей надо держать его подальше от ружья, - я прошу Вас, оставьте оружие. Что Вы собираетесь делать? Вы прокрадываетесь ночью в собственный дом, словно вор…

- Замолчи! Иначе я правда выстрелю, - взревел Луи, подогретый еще не остывшей кровью после спектакля, - отойди от двери.

- Ни в коем случае.

- Ты что же, думаешь, я силой тебя оттуда не отодвину?!

Эрика только гордо скинула подбородок.

- Попробуйте, сэр.

Сердце ее бешено стучало, с полусна она не могла понять, откуда в ней взялась такая храбрость – перечить своему господину. Но видя, как по-сумасшедшему блестят глаза Луи, как он нервически сжимает до побледнения пальцы на пистолете, как он чуть ли не брызжет слюной – она понимала, что должна сделать все, что угодно, лишь бы воспрепятствовать катастрофе, которая неминуемо должна была разверзнуться над этим домом.

Эрика смотрела так решительно, так воинственно, что следующая фраза, которую она произнесла, таким тихим, спокойным, добрым голосом, чуть было не выбила почву испод ног Луи. Он безвольно опустил руку с зажатым в ней пистолетом, когда Эрика произнесла:

- Сэр Томлинсон, что произошло? Расскажите мне все. Может быть, я могу помочь?

- Мне уже ничем не поможешь, - рявкнул Луи, но, тем не менее, в голосе его уже было меньше злобы, ненависти и ожесточения, чем пару минут назад. Постояв с минуту в нерешительности, видя, что Эрика не торопится и в самом деле отойди от кухонной двери, и что, в случае чего, ему действительно придется пробираться к выходу силой - Луи медленно опустился на стул, невидящим взглядом уставляясь на заваленный тетрадями и листами стол. Эрика продолжала стоять у двери, готовая в любой момент броситься звать всех слуг. Но видя, что сэр Томлинсон немного пришел в себя, что нервная горячка, минуту назад сотрясающая все его тело, отступила, сделала шаг к нему, все еще держа в поле зрения дверь из кухни.

- Расскажите мне всё. Я попробую Вам помочь.

Луи смерил девушку пренебрежительным взглядом. До этого он даже не обращал никакого внимания на нее. Ну, ходит тут по дому еще одна служанка… Он до этого даже не смотрел на ее лицо… Сейчас, черты лица Эрики, в свете свечи, казались какими-то возвышенными и одухотворенными. Луи покачал головой. Чем думала мать, беря на работу хорошенькую девицу, когда в доме живут четверо взрослых мужчин?.. Усмехнувшись про себя, он отложил пистолет чуть подальше на стол. Это не укрылось от взгляда Эрики. Она тут же принялась просчитывать в голове, как бы сделать так, чтоб Луи на секунду отвлек свое внимание от оружия, а она успела бы его перехватить… Заметив куда устремлен ее взор, Луи сказал:

- Ладно, не бойся. Я не стану стрелять себе в голову прямо здесь. Не хочу замарать ваши тетрадки.

- Сэр, - тихо произнесла Эрика, делая еще один шаг к столу, - я прошу Вас… Не говорите так. Что произошло?

- Какое удовольствием Вам слушать о моих проблемах?

- Мы живем в одном доме, а я… Право же, ничего о Вас не знаю, и…. Но могу смело сказать, что я переживаю за Вас. Вы меня напугали, признаюсь, но сейчас я готова Вам помочь. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы избавить вас от роковой ошибки. Пожалуйста, сэр, - Эрика сделала еще один шаг, - расскажите мне все.

Какое-то мгновение Луи молчал, буравя строгим взглядом стену. Его лицо в сумерках казалось бледным и неживым.

- Что ж, ладно. Я ничего не теряю, разве только какие-нибудь десять минут моей жизни. Отчего бы и не рассказать перед смертью? – Луи пожал плечами и повернулся лицом к Эрике. Лицо это, в минуты спокойствия или актерского азарта было красивым, сейчас же оно напоминало лицо восковой куклы – казалось, ни единая черточка не дрожит, а живыми оставались лишь глаза, которые перебегали о всей фигуре Эрики, - я проигрался.

- Проигрались? – переспросила Эрика, на мгновение подумав о театральной игре.

- Да. В карты. Я проиграл огромную сумму, я даже не стану Вам ее называть, чтобы лишний раз Вас не шокировать. Чтобы отыграться, я занял деньги у одного моего знакомого по лицею, лейтенанта Бернара. И проиграл его деньги тоже. Теперь он требует всю эту сумму, но я не могу ему ее вернуть. Попросить у отца? – Луи фыркнул, - возможно, он и даст мне эти деньги, но взамен снабдит такой силой презрения, что я не смогу показать в этом доме и носу. Так вот, я задолжал огромные деньги. Даже для нашей семьи, хотя мы живем, ни в чем себе не отказывая, эта большая сумма, уж будьте уверенны, речь идет не о десяти франках. Лейтенант Бернар дал мне несколько дней на возврат долга. Завтра этот срок истекает. Денег у меня нет. А если я не верну эти деньги, - Луи нервически улыбнулся, но спустя мгновение губы его снова стали спокойны, лишь в глазах добавилась огня, - то он предаст огласке одну мой тайну. А мне легче умереть, чем допустить того, чтобы об этом узнали во всем городе!

Ну, что же Вы молчите и смотрите на меня своими огромными прекрасными глазами? – спросил Луи, видя, как Эрика пождала губы, - Вы хотели узнать правду, Вы ее узнали. Да, я совершил преступление, но будьте покойны, я понесу за него наказание.

- Неужели Ваша тайна так страшна, что смерть будет лучшим исходом?

- Поверьте, да. Но тайны я Вам своей не раскрою. Хватит с меня одного позора перед… - Луи хотел употребить куда более обидное слово, но остановился на «учителке», - мою тайну знают всего два человека, но я уверен, что они будут молчать, как партизаны на допросе. А теперь, - Луи поднялся на ноги и с удивлением обнаружил, что после такой отповеди, ноги его перестали дрожать, а внутри появилось какое-то странное чувство уверенности в своих силах, - дайте мне пройти. У меня есть еще пара дел, и я должен успеть сделать их за эту ночь.

- Нет, - твердо сказала Эрика, - то, что Вы проиграли деньги – большая потеря, но…

- Что но?

- Самоубийство – страшный грех, и Вы навлечете на свою душу множество мучений…

Луи злостно рассмеялся, наигранно, будто на сцене:

- Мучения! Да знали бы Вы, прекрасная Эрика, сколько мучений я уже претерпел наяву! Вы бы подивились, как еще сам черт не унес меня в пекло! Нет, хватит, шутки в сторону. Дайте мне пройти.

- Я не могу смотреть на то, как Вы себя убиваете! – девушка вскочила на ноги и, не ведая, что творит, схватила Луи за руки. Он опешил, - обождите до утра. Утром все не будет казаться таким страшным.

- Страшным! Куда уж страшнее! Если мой позор откроется…

- Не отроется, - уверенно произнесла Эрика.

Она хотела спасти его. Хоть как-то отблагодарить за то, что благодаря его семье она нашла работу и спаслась от голодной смерти. Теперь же она не могла допустить, чтобы погиб другой человек, а она ничего бы не сделала для его спасения.

- Откуда такая уверенность? – презрительно спросил Луи, кривя губы. Он стряхнул руки Эрики со своих,- уж не влюбились ли Вы в меня?

- Нет, но…, - Эрика слегка опешила, но договорила начатую фразу, - но я вижу, что Вы хороший человек, только очень запутались. Однажды и я сама стояла на краю гибели, но мне помогли. Теперь я хочу помочь Вам.

- Даже зная о моих грехах? О том, что я скрываю страшную тайну?

- Меня это не должно касаться.

- Что ж, - Луи с силой вздохнул, - что же Вы предлагаете?

- Попросить у лейтенанта Бернара шанса отыграться.

Луи с мгновение молчал, а потом разразился таким смехом, что казалось, сам дьявол раздирает ему душу.

- Отыграться?! Видимо, Вы не знаете, что это за чертово искушение – карты! К нему прибегают люди, которые совсем не имеют играть. Так и я – проиграл не только свои деньги, но и чужие. Если я снова сунусь за карточный стол, я проиграю свою душу. Нет, это исключено. И отойдите от стола, дайте мне забрать пистолет.

Воспользовавшись смятением Луи, Эрика схватила пистолет и завела руку за спину. Сталь оружия нервно холодила кожу.

- Это еще что за игры! Учтите, он заряжен.

- Нет. Я не дам Вам совершить над собой зло, - тихо, но твердо произнесла Эрика. Она смотрела в лицо Луи, стараясь угадать, тверд ли он в своем намерении или все же, как это надлежит всем актерам, блефует. Увы, его горящие глаза говорили о том, что он уверен в своих намерениях, - я помогу Вам отыграться. Я сыграю вместе с Вами.


========== 10. ==========


Тишину кухни нарушил громкий, дребезжащий смех Луи. Стороннему наблюдателю могло показаться, что молодого человека изнутри разрывает какое-то чудовище, до того смех был похож на плач, а от его раскатов кухонная утварь чуть было не начала издавать мелодичное звяканье.

Отсмеявшись так, что на ресницах выступили слезы, Луи перевел дух и спросил:

- С каких пор учительниц французского учат играть в карты? Нет, ей-Богу, Вы меня сведете в могилу раньше, чем даже я того заслуживаю! Вы сейчас серьезны?

- Как никогда, сэр, - был ему гордый ответ Эрики. Луи прижал пальцы к глазам и снова издал смешок.

- Исключено. Я не могу Вас взять в клуб.

- Почему?

- Там собираются молодые люди самого разного положения и достатка. Иногда они весьма опасны даже для других посетителей, не говоря уже о дамах. Нет, это исключено. Да и что скажет обо мне Бернар? Ведь проиграл деньги я, а отыгрываться будете Вы?

- В том, что там будут молодые люди, нет ничего страшного. Ведь я приду с Вами, значит, буду под надежной защитой, - быстро заговорила Эрика, и что-то в ее словах, точнее в тоне голоса, в той уверенности, с которой она произносила свою речь, звучало нечто такое, что заставило Луи призадуматься и придержать свой смех, - а, во-вторых, я не собираюсь играть. Играть будете Вы.

- Я? Но я же…

- Я просто буду стоять рядом и давать Вам советы. Ведь на это запретов нет?

- Нет, у нас свободные правила, просто я всегда играл один… - Луи пожал плечами, - да и как Вы себе все это представляете? Я ума не приложу.

- Очень просто. Вы будете играть с моей подачи. Давать только те карты, которые я Вам буду называть. Вот и все. Никакого мошенничества в Вашей игре не будет.

- Но откуда Вам известны тонкости карточной игры? – Луи «вцепился» взглядом в лицо Эрики, но оно оставалось спокойным и серьезным, - может быть, Вы просто так хотите отстрочить на день мое самоубийство? Так будьте уверены, я все равно совершу его!..

- Вам незачем будет учинять над собой расправу, сэр Томлинсон, если Вы отыграетесь. Мой отец занимался картами. Он был лучшим игроком в Буживале. И с детства брал меня в игорные дома, где я могла наблюдать за его игрой, - Эрика неожиданно прервала предложение, опустила руки, стала теребить швы платья, - когда отец умер, какое-то время мы с матерью жили на те деньги, которые мне удавалось выиграть в карты. Но это было недолго. Моей матери не нравился такой вид заработка, поэтому я отправилась сюда, в Йоркшир, работать на фабрике моего дяди. Так что, - Эрика снова подняла глаза, которые в свете свечи казались темными, - о картах я знаю, если не все, то многое. Будьте покойны.

- А почему я должен Вам верить? – тихо спросил Луи, но, тем не менее, в голосе его прозвучало легкое сомнение, и Эрика это заметила. Она улыбнулась:

- Потому что я искренне хочу помочь Вам, сэр. Для меня это будет большой радостью, если я смогу помочь Вам. Для меня это пустяк, но…

- Вы сейчас обозвали мою жизнь пустяком? – Луи улыбнулся, но уже по-дружески, не так, как до этого. В самом деле, почему бы не рискнуть? Ведь он рисковал всю жизнь, отчего бы сейчас?.. Вдруг из этого что-то да выйдет? Конечно, думал Луи, оглядывая щупленькую фигурку Эрики, он слабо верил в ее неукротимость среди карточных мэтров, но что, если девчонка говорит правду? И даже если он проиграется еще больше, один день он еще поживет. А что может быть прекраснее жизни? Особенно, если он в последний раз успеет увидеться с…

- Вот Вы уже и начали шутить. Могу ли я посчитать это знаком к тому, что Вы согласны? Что Вы дадите мне обещание не учинить над собой ничего, что могло бы Вам навредить, пока Вы не отыграетесь? – Эрика прищурила большие глаза. На секунду Луи подумал, что не пройдет еще и недели, как эти большие глаза явно пленят кого-нибудь из братьев, и дай-то бог, чтобы это был не Гарри и не Лиам… Сердце Луи сжалось. Они оба, и Луи, и Эрика, жалели друг друга, не подозревая о взаимности у друг друга. Луи жалел Эрику в ее беззащитности, открытости и скромности, а он знал, каким жестоким мог быть его брат Гарри. Эрика же жалела Луи потому, что в ее невинной, чистой голове не могло родиться мысли о том, что человек может чего-то бояться так, что самоубийство стало бы для него избавлением от всех мук.

Но одно я могу сказать с полной уверенностью – если не дружба, то взаимное расположение друг к другу и желание помогать зародились между двумя юными сердцами в ту роковую ночь в маленькой кухоньке, вдали от спящих слуг и веселящихся в соседнем поместье родственников. Как жаль только, что дружба между мужчиной и женщиной, так внезапно вспыхнувшая, подпитываемая такими сильными эмоциями, не может длиться вечно. В лучшее случае, она прерывается болезненно только для одного. В худшем – для обоих. И раны, полученные каждым, воспринимаются другой стороной втройне острее.

***

- Луи! Луи, можно на тебя на минуту?

С утра Гарри проснулся в прекрасном расположении духа. При мысли о том, какой спектакль он сегодня разыграет, и что он, несомненно, приблизит счастливую развязку затянувшейся неинтересной истории про женитьбу, Гарри не мог сдержать едкой улыбки на губах. Спустившись в расшитом халате вниз, он застал семью за сборами на пикник. Мать отдавала приказания слугам по поводу провианта на целый день, Лиам с отцом осматривали лошадей, Найл держался возле матери и помогал ей, когда она, устав кричать на слуг, просила принести ей нюхательные соли, а Луи нервно прохаживался по гостиной, щелкая длинными, худыми пальцами.

- Чего тебе? – Луи обернулся на младшего брата, и чуть было не заскрежетал зубами. Выспавшийся, свежий, с причесанными кудрями, которые переливались всеми оттенками темного меда на свету, проникающем через большие окна, с обольстительной улыбкой на губах – о, как он раздражал Луи сейчас! Вот кто истинно не знает горя и живет, ни в чем себе не отказывая! И сдалась ему эта поездка на пикник! Да Луи сойдет с ума в ожидании вечера, после которого решится его судьба!

- Фу, как грубо, сэр Томлинсон. Ваш сон был скверен?

- Благодарю, неплох.

- Отчего же Вы не присоединились к нам вчера после Вашего триумфального выступления? – Гарри иронически всплеснул руками, после чего оперся локтем о перила на лестнице.

Луи закатил глаза.

- Не твое дело. Иди собирайся, мы скоро отправляемся из дома. Маменька почти все приготовила.

- У меня будет к ней еще одна просьба. И к тебе, - Гарри улыбнулся.

- Ну, чего еще?

- Сегодня мы поменяемся лошадьми. Я поеду на твоей.

В голосе Гарри было столько самоуверенности, что на секунду Луи даже потерял дар речи. Что? Что он просит? Поехать на его коне?! Да он чуть не довел отца до белого каления, когда упрашивал купить ему лошадь какой-то определенной породы, а когда получил ее, стал требовать коня Луи?! И даже тон, которым он проговорил это, возбудило в Луи столько ненависти к младшему брату, что он чуть было не дал ему подзатыльник!

- Не смотри на меня так, - равнодушно бросил Гарри, даже не поднимая на брата глаз, показывая тем самым, что созерцание узоров на рукавах своего халата ему куда как более интересно, чем непосредственная беседа с Луи, - ты поедешь на моем, а я на твоем.

- Но зачем это?

- Надо, - Гарри поднял глаза, - и поверь, я не обязан отчитываться перед тобой.

- Ты опять что-то замышляешь? – Луи подошел к лестнице, остановился в паре шагов от нижней ступени, на которой стоял Гарри, лениво постукивая пальцами по перилам, - учти, еще одна выходка, и я…

- И ты? Что-то расскажешь? Не утруждай себя. Боюсь, я буду в этом плане быстрее, - Гарри улыбнулся, - ты забыл, что мне известен один твой маленький секрет?

Луи изменился в лице. Нервное напряжение нескольких последних дней нахлынуло на него, и силой, сравнимой разве только с силой волны бушующего океана, разом смысо все краски и чувства с лица молодого человека.

- Ты обещал, что будешь молчать.

- Обещал. Так ведь и я молчу, разве ты не видишь? – Гарри сделал вид, будто закрывает рот на замок, - но молчать…. Иногда это так скучно. Хочется… Хочется чего-нибудь интересного, ведь правда, Луи, ты меня понимаешь? Так вот, пока я прошу тебя просто поменяться со мной лошадьми. Думаю, на это у тебя смелости хватит?

- Ты же знаешь, - еле ворочая языком сказал Луи, стараясь совладать с собой и не придушить этого мелкого гаденыша, своего двоюродного брата, - что мой конь слишком ретив и им управлять могу только я! Он тебя попросту скинет!

- Не лучше ли это будет для тебя? Пойду запрягать твою лошадь. И это не обсуждается, – Гарри спустился с нижней ступени, и слегка толкнув брата плечом, прошел мимо него на кухню.

«Если я не покончу с собой, то я убью его».


Комментарий к 10.

я вернулась


========== 11. ==========


Погода выдалась с утра потрясающей. Чарующий свежий воздух приятно охлаждал кожу и трепал волосы. Небо, казалось, так низко нависло над городом, что до его стеклянной голубоватой глади можно дотронуться рукой, если чуть-чуть привстать на цыпочки. В воздухе витал аромат нарождающейся весны, перемешанный с духами дам и сигаретным дымом господ. В этот день как никогда хотелось жить, любить и радоваться мельчайшим красотам природы.

Все три семейства выехали из дома ранним утром, чтобы как можно дольше насладиться прогулкой и вернуться домой не в сумерки. Молитвы Гарри были услышаны, и Эрику, наряду с другими слугами, взяли с собой – миссис Стайлс больше обычного разволновалась в это утро, и ей была необходима помощь в лице девушки.

Сама же Эрика никогда не ездила верхом. Ей запрягли самую тихую и спокойную лошадь, и нахлобучив на голову старую шляпу миссис Стайлс, отправили в конце процессии. Лошадь мисс Жонсьер ехала так медленно, что спустя какое-то время, она вовсе отстала от остальных господ, и петляла в лесу между раскидистых деревьев, стараясь только на слух уловить отдаленные голоса и смех людей. Крепко вцепившись в поводья, она только и делала, что внимательно смотрела на дорогу и думала о том, как бы помочь Луи. При мысли о молодом человеке, о его смертельном страхе в глазах, сердце доброй девушки сжалось. Вот ведь какая штука жизнь – еще неделю назад она трудилась на самой простой фабрике, сейчас же завязала дружбу с одним из лордов. Как бы удивилась Ребекка!.. Но помочь Луи надо во что бы то ни стало, она не могла допустить и мысли о том, что если ее план провалится, сэр Томлинсон учинит над собой расправу… Нет! Не бывать этому! Эрика обязательно ему поможет, обязательно. Сейчас он единственный из всех сыновей внушал ей самое большое доверие. Про Лиама она не могла сказать ничего, кроме как выразить восхищение его ученостью и степенностью. К Найлу она относилась как к очень талантливому ученику, но не более. В его присутствии доля его скромности передавалась и ей, и обычно смелая в поступках, Эрика становилась робкой – самое невыгодное качество для учительницы, особенно для такой молодой, как она.

А вот лорд Гарри… Эрика не могла не признать, что младший лорд красив, красив той странной, дьявольской красотой, которая могла толкать на преступления и опасные поступки. Той красотой, владельцу которой явно могло прощаться все. Той красотой, которая явно разбила не одно сердце…

Эрика не могла не признать красоты Гарри. Присутствие сего молодого лорда вселяло в нее целую гамму чувств еще с самой первой встречи на улице. Он вселял ей и какой-то первобытный ужас и интерес, а его глаза, казалось, норовили заглянуть прямо в душу. Эрика по возможности избегала встречаться с Гарри в доме. Но тот случай в библиотеке… Как он это сказал про поцелуи! Боже, да она чуть было не покраснела! И ведь он помолвлен… Нет, надо держаться от него как можно дальше.

- Кажется, мы оба отстали.

Эрика так занялась своими мыслями, что не расслышала, как сзади послышался хруст веток и травы, и чей-то мужской голос раздался, казалось, прямо над самым ее ухом. Вздрогнув, и лишь сильнее уцепившись за поводья, она обернулась.

Сердце от страха сделало волнительный кульбит.

- Да, сэр Стайлс. Я немного отстала.

- Впервые верхом? – Гарри повел свою лошадь еще медленнее, и теперь Эрика могла боковым зрением рассмотреть его. Кудрявые волосы идеально причесаны и слегка развеваются по ветру. Черный, расшитый золотыми пуговицами сюртук оттеняет бледность кожи и отлично подчеркивает его статную фигуру. Весь костюм и сапоги были начищены до блеска и сидели, как влитые. Эрика испуганно опустила глаза.

- Как Вы находите сегодняшнее утро? – спросил Гарри.

- Хорошее, сэр. Погода очень приятна.

- Вы сейчас со мной разговариваете так, будто отвечаете урок. Вы меня боитесь? Прошу прощения за ту дерзость, которую я имел смелость высказать Вам давеча в библиотеке. Это вырвалось у меня непроизвольно. Я надеюсь, Вы не держите на меня зла? – Гарри повернулся к Эрике и улыбнулся так искренне, что Эрика разжала пальцы и отпустила поводья. Лошадь, никем не понукаемая, остановилась. Заметив замешательство в глазах своей спутницы, Гарри улыбнулся еще шире и тоже остановил своего коня.

- Право же, я не хотел показаться Вам грубым. Но… Вы знаете, иногда мне трудно контролировать свои чувства и мысли.

- Я… Понимаю Вас, - еле выдавила из себя Эрика, стараясь физически ничем не выдать своего смущения, но она чувствовала, как краска стыда уже лижет ей щеки. Боже, неужели сам лорд просит у нее прощения?!

- И Вы не сердитесь на меня?

- Мне не за что на Вас сердиться. Если Вы сказали это, не подумав, и нашли в себе силы признать свою неправоту, право, мне не за что на Вас обижаться, - проговорила девушка, снова беря в руки поводья. Гарри продолжал улыбаться.

- Я бы хотел доказать Вам свое расположение, мисс Жонсьер. Я хотел бы стать Вашим другом.

- Другом? – Эрика вскинула на него большие, светлые глаза.

Лорд Стайлс мысленно ухмыльнулся про себя.

«Теперь она моя. Игра началась по все правилам».

- Да, - все так же спокойно, изгибая губы в притягательной улыбке, ответствовал Гарри, - я хотел бы предложить Вам свою дружбу. Если Вы, конечно, не будете против. Наше знакомство вышло не самым удачным, за это я тоже прошу Вас простить меня, но я такой глупый, что, единственное, что я могу Вам предложить в знак своего раскаяния – это моя дружба. Вы примете этот скромный дар? – Гарри робко поднял глаза на девушку, в душе изрядно посмеиваясь над тем, как мастерски он иногда сам мог перевоплощаться в актера и разыгрывать святую невинность.

- Конечно, сэр, я почту за честь именоваться Вашим другом, - ответила Эрика, склонив голову.

Пока Гарри говорил эту речь, он успел присмотреться к Эрике. Сейчас, в свете утреннего солнца, она казалась ему хорошенькой. Ему нравились ее длинные волосы, большие, безмятежные глаза, тонкие, бледно-розовые чувственные губы… Конечно, на фоне Лауры она выглядела бестелесной оболочкой. У нее не было этой величественной фигуры мисс Браун, этого здорового оттенка кожи, ярких, полных губ. Эрика казалась тенью, но что-то было в ней, что не давало Гарри отнестись к ней совсем, как к игрушке. Несмотря на внешние преимущества, Лаура явно была порочна, в этом Гарри не сомневался. Эрика же была чиста и невинна, как агнец, и склонить такую на свою сторону было бы настоящим триумфом даже для лорда Гарри Стайлса. Сдержанно улыбнувшись, он снова повел свою лошадь, отобранную у Луи, стараясь держать коня под контролем и не дать ему сбросить себя раньше, чем то было запланировал. Они еще какое-то время ехали молча, то и делая бросая друг на друга робкие взгляды. Эрика дивилась его красоте, Гарри – ее невинности и доверчивости.

- А что Вы думаете о моем брате, Найле? – неожиданно спросил Гарри.

- Я нахожу его весьма способным учеником, - равнодушно ответила Эрика, стараясь, чтобы ее голос не дрожал.

- Вы знаете, он неплохой человек, хотя и чересчур скромен, - Гарри смотрел перед собой, как бы не замечая Эрики, - хотя порой может показаться, что в его жилах течет совсем не кровь, а вода. Мы с ним совершенно не похожи. Он никогда не сможет никого полюбить.

- С чего Вы так уверены в этом?

- Я слишком хорошо его знаю, мой друг. Никто не сможет воспламенить его чувств так, как мои. Девушка, которую я полюблю, станет самой счастливой, Эрика, - на этих словах Гарри повернулся к Эрике, - запомните эти слова. Я докажу Вам искренность своей дружбы.

Эрика хотела сказать что-то еще, но шум ее голоса пролетел мимо ушей Гарри. Сильно ударив коня Луи по бокам, Гарри успел подумать про себя только одну-единственную мысль: «Была не была. Чтобы избежать женитьбы я готов и не на такое».

После чего конь Луи помчался по лесу так сильно, что испуганный возглас Эрики и свист ветра в ушах слились в один непонятный шум; Гарри разжал пальцы, и теряя сознание от удара о сырую от росы траву, он, как никогда, был доволен собой и своей проделанной работой.


… - Неужели он действительно готов был подвергнуть себя опасности, упав с лошади? – воскликнул я.

До этого я молча слушал мистера Шеннона, не прерывая и даже боясь шелохнуться. Эта история затягивала, я словно видел всех людей, про которых слышал этот таинственный рассказ, воочию перед собой, мне казалось, я даже был с ними сам знаком! Но глупость Гарри просто не могла пройти мимо меня, и я не смог сдержать негодующего возгласа.

- Вы просто не знаете, мистер Малик, что это был за человек – Гарри Стайлс. Ради достижения цели он готов был на многое, если даже не на все. Да и падая, он не так сильно поранился, как произвел впечатление на бедную девушку, - ответил мистер Шеннон, при этом глаза его остались серьезны и сосредоточены.

- А Эрика? – оживился я, - скажите мне наперед, она действительно уже что-то чувствовала к Гарри? Или чувство родилось позже? Или она раскрыла его гнусные намерения? – я чуть было не подпрыгивал на кровати, и даже температура, до этого спавшая, снова стала горячить меня.

Мистер Шеннон усмехнулся.

- Кто же поймет сердце юной девушки? Они ведь и сами не могут понять своих чувств, что же до стороннего наблюдателя? Но я продолжу, с Вашего разрешения, мистер Малик, предоставив Вам возможность самому разобраться в переживаниях наших героев. Я всего лишь рассказчик, а остальные требования прошу с меня снять. Скоро Вы сами поймете, мой юный друг, что скрывалось за чувствами обоих героев и выскажете свой вердикт. А покамест, давайте продолжать. История еще только в самом своем начале.


Комментарий к 11.

Оставляйте, пожалуйста, комментарии!


========== 12. ==========


Лорд Гарри с детства отличался довольно крепким здоровьем, несмотря на кажущееся хрупкое телосложение. Аккуратно падая с лошади, он приземлился на мягкую траву так, что не получил ни единого ушиба, но, конечно, изобразил свое падение так, словно в единое мгновение его насквозь проткнули железным прутом. Эрика перепугалась не на шутку. Она бросилась к лорду Гарри, подбирая полы платья, меньше всего беспокоясь о его чистоте. В груди ее быстро вспыхнула вспышка самого неподдельного страха за здоровье и жизнь своего господина, поэтому она намеревалась оказать ему возможную помощь как можно скорее.

- Мистер Стайлс! Боже мой, Вы не ушиблись?

Несмотря на отчаянный страх, Эрика присела на колени возле пострадавшего Гарри и взяла его за руку. Быстро успокоившийся конь Луи остановился возле этой странной пары, потрясая гривой и удивляясь той картинке, что стала развертываться у него на глазах.

- Ничего страшного, я готов выдержать и не такие поражения… Кроме одного, - сказал Гарри чуть придушенным голосом, словно после падения он еще окончательно не пришел в себя, - дайте мне другую Вашу руку.

Эрика испуганно посмотрела на молодого человека, но тот вовремя закатил глаза и издал такой стон, что впору было уже заказывать священника для отпевания, что Эрика протянула свою ладонь Гарри, даже не моргнув.

- Помогите мне встать. Вот так, спасибо. У Вас очень красивые руки, Эрика. Вы знаете, ради Вас, Вашей дружбы, я готов на многое. Не слушайте всего, что говорят обо мне в свете, - Гарри уже поднялся, несколько листьев оказались в его волосах прекрасным украшением, но он все так же не выпускал рук Эрики из своих, вгоняя бедную девушку в стыдливую краску, - люди вечно говорят о том, чего не знают, или о том, что хотят знать, но им это недоступно. Верьте только мне.

- Мистер Стайлс…

- Я многим кажусь ужасным человеком, потому что я выше их, - спокойно проговорил Гарри, не отводя пытливого взгляда от лица Эрики. Он исследовал ее глазами, миллиметр за миллиметр, и с каждым последующим рассматриванием он находил эту бедную девушку все больше и больше привлекательнее, на секунду ему даже показалось, что она красивее разряженной и напомаженной Лауры, - слушайте только свое сердце. И знайте, что я…

- Куда вы вообще пропали? Отец отправил меня за вами, - на этих словах тишину леса и уединение странной пары нарушило появление Луи. Увидев своего брата в недвусмысленной обстановке с Эрикой, тонкие брови его быстро скользнули вверх, но он быстро придал своему лицу спокойное выражение.

Гарри же отпустил руки Эрики, но перед этим почти незаметно провел большим пальцем по ее нежной коже. Эрика отступила на шаг назад, спрятав руки за спину. Прикосновения лорда Гарри заставляли ее дрожать, как при самом сильном морозе, и чувствовать невыносимую дурноту, как при самой сильной жаре одновременно. Что же это такое…

- Да, мне кажется, мы немного задержались. Мы остановились полюбоваться цветами, - довольно холодно обронил Гарри, даже не оборачиваясь на Луи. Лорд Томлинсон беглым взглядом окинул поляну – цветов на ней не было. Он хмыкнул, взял свою лошадь под узды, и пошел вперед.

Уединение было нарушено, сказать важные слова уже не представлялось былой возможности, да Эрика точно и не могла бы ответить, хотела бы она услышать то, что намеревался произнести мистер Стайлс… Опустив голову, наблюдая за молодым человеком только из-под опущенных ресниц, она произнесла чуть слышным голосом:

- Я рада, что с Вами всё в порядке, мистер Стайлс. Не стоит так больше рисковать своим здоровьем.

Гарри усмехнулся, но тут же скрыл это под самой радостной и обольстительной улыбкой:

- Верьте только мне, Эрика. Я никогда Вас не обману.

***

Пикник проходил весьма весело и непринужденно. Начавшаяся весна в этом году была на удивление свежей и теплой. Снег уже сошел с полей, трава была яркой и отдохнувшей после долгой зимы. Птицы, возвращаясь с теплых стран, сопровождали свои полеты приятными песнями, словно стараясь рассказать всем о своем прекрасном настроении. Лес дышал молодостью и красотой. Именно в это время всем хотелось жить, любить, наслаждаться молодостью и всеми ее проявлениями.

Молодые люди, рассевшись на скамеечках, вели разные разговоры о политике, войне, спортивных мероприятиях и скачках, попивая вермут и жадно подставляя лица солнцу. Дамы следили за тем, чтобы каждому хватало угощений, доставаемых из корзинки, подливали всем чаю или подкладывали лакомств, обсуждали последние сплетни из семейных жизней своих знакомых людей.

Воспользовавшись тем, что мужчины оказались вовлечены в горячую полемику по поводу военных действий на западе, которые никоим образом не волновали Луи, он, отойдя на пару метров, примкнул к обществу Эрики и Найла, которые сейчас, на свежем воздухе, пока выдалась свободная минута, снова занялись французской речью. Эрика говорила Найлу слова, которые он пытался воспроизвести на слух и повторить. При приближении Луи, Найл явно сконфузился. Вот уже двадцать минут Эрика принадлежала только ему и уделяла внимание только ему и тому, как он произносит французские слова! Найлу казалось, что он жил только сейчас, подле этой девушки, которая в своем простом платье и с безыскусными манерами, легко и доступно рассказывала ему премудрости французской грамматики, а он упивался ее голосом и близостью. Когдаему доводилась поймать на себе взгляд Эрики, сердце его начинало биться так часто, что он не мог нормально дышать. Тугой ворот сорочки начинал давить ему на шею, и его голос, и так довольно слабый и тихий, скатывался почти до шепота. В левой части груди начинало что-то жечь… Найлу показалось, что за эти двадцать минут уединения в тени под большим раскидистым вязом он прожил жизнь полнее, чем за все двадцать лет.

Молодой человек словно пребывал в каком-то фантастическом сне, а появление Луи было сродни громкому назойливому звуку, который его разбудил. Умолкнув и сделав вид, что он полностью сосредоточен выписыванием веточкой заученные слова на земле, он, тем не менее, внимательно начал слушать то, что представляло собой горячий интерес для обсуждения между Луи и Эрикой. Те несколько минут, что мисс Жонсьер провела в обществе мистера Томлинсона, показались Найлу целой вечностью. О французских глаголах он забыл напрочь.

- Эрика, я хотел бы с Вами поговорить, - начал Луи тихим голосом, но все равно таким же ясным и четким, словно он был на сцене перед тысячной толпой.

- Да, мистер Томлинсон?

- Я бы… Я бы хотел попросить Вас… Быть подальше от моего брата. Я имею в виду Гарри, - быстро добавил Луи и бросил беглый взгляд на Найла. Правая рука Луи была сжата в кулак, и он равномерно постукивал им по раскрытой левой ладони, как бы чеканя каждую произнесенную фразу, - он… Довольно…. Довольно своеобразный человек…

- Вы хотели поговорить со мной именно об этом? – тихо спросила Эрика, и Луи сделал какой-то непонятный жест головой, который Найл не успел разглядеть из-под опущенных ресниц.

- Нет, то есть… Не только… Наш уговор… Он в силе?

- Да, Вы можете полностью на меня положиться.

- Вы не поверите, но я не спал всю эту ночь. Мне кажется, я скоро сойду с ума, - Луи испустил тяжелый вздох, прикрывая лицо рукой, как показалось Найлу, излишне драматично, - Вы просто не знаете, какого масштаба трагедия может обрушиться на мою жизнь, если…

- Тише, пожалуйста, не говорите ничего. Я помогу Вам. Я же обещала. Я сделаю всё для Вашего спасения, клянусь Вам.

- Спасибо, - Луи быстро взял Эрику за руку и запечатлел на нежной коже быстрый поцелуй. Найл чуть было не вскочил на ноги, но природная скромность удержала его на месте. Только что-то очень острое вонзилось ему в сердце, со всего размаху, и провернулось там несколько раз по часовой стрелке. Найл сжал руку в кулак и сухая ветка, служившая ему до этого своеобразным стилусом, переломилась. Он стер носком сапога написанные буквы и, поднявшись, прошел мимо Эрики к отцу и братьям.

Он даже не бросил на нее взгляда и прервал урок, ничего не сказав.

Сердце его было потревожено.

Бедный, бедный Найл! В ту пору он еще не знал, что нет ничего страшнее и опаснее для сердца, впервые встретившегося с ревностью, пусть оно даже об этом пока и не подозревает.


Комментарий к 12.

я вернулась.

надеюсь, кто-то это еще читает.

если да, оставьте, пожалуйста, комментарии, чтобы мне точно знать

всем спасибо


========== 13. ==========


- Вы еще можете отказаться. Послушайте, это страшное место! Вы еще можете отказаться от своего слова!

- То, что я девушка, мистер Томлинсон, ни в коем случае не дает мне права отказываться от данного слова. Положитесь на меня.

Эрика решительно толкнула дверь в игорный дом. Луи последовал за ней.

После такого удачного и хорошего пикника, на котором люди обычно расслаблялись, беседовали на интересующие их темы, наслаждались природой и обществом своих друзей – как было сложно после этого, в потемках устрашающих кварталов и переулков, красться в игорный дом, словно преступники! Луи покинул дом в десять часов вечера, избрав своим предлогом внеплановую репетицию. Эрика улизнула из дома чуть позже, абсолютно незамеченной, через заднюю дверь.

У Луи не было никаких наличных денег. Он трясся от страха, и только присутствие этой девушки вселяло в него немного уверенности. Но он не верил в успех сегодняшнего вечера. В голове его крутились мысли только о том, как бы потом вытребовать у Эрики револьвер, чтобы, наконец, свершить над собой правосудие.

И вообще, какого черта она сунулась ему помогать?! От Луи не укрылось, как она мило уединилась с Гарри на пикнике на этой поляне. О, его брат может пленить всех девушек графства! Но почему-то Луи хотелось, чтобы Эрика не стала одной из них. Он слишком хорошо знал своего брата и уже слишком сильно привязался к этой тщедушной учителке.

- Мистер Томлинсон, - Эрика так резко повернулась к Луи, что молодой человек чуть было не вскрикнул, - послушайте меня, пожалуйста. Не волнуйтесь. Я знаю свое дело. Я помогу Вам. Вам ничего не надо будет делать. Я сыграю за Вас.

- Я все еще не… - начал было Луи, но Эрика так решительно покачала головой, что юный лорд поспешно прикусил язык, - хорошо, как скажете. Но обещайте, что в случае Вашего проигрыша Вы немедленно вернете мне револьвер.

Эрика улыбнулась:

- И не надейтесь.

- Это мой револьвер!

- И не надейтесь на мой проигрыш. Если Вы решили покончить с собой, то Вам явно придется отложить это дело, - и снова улыбнувшись, Эрика двинулась вперед.

Игорный дом «У Джека» представлял собой весьма захолустное здание и имело весьма печальный вид. Хотя, говаривали, что для победителей в играх это место было самым любимым в городе. Несмотря на кажущуюся простоту фасада и внутреннего убранство, данное заведение пользовалось немалой славой и популярностью среди молодых людей Йоркшира, чьи карманы были отягощены лишними золотыми монетами. Иные, у кого в кармане не было ничего, кроме дыр, любили приходить сюда просто так, за компанию, перехватить игорного и сопернического духа, а самые наглые любили увязаться за победителем, чтобы выпросить пару звенящих и таких приятных на ощупь монеток.

Сразу при входе в игорный дом вы могли почувствовать, как попали в другой мир, отличный от того, в котором привык вращаться Луи. Здесь громко играла музыка, наигрываемая пьяными музыкантами; не менее трезвые завсегдатаи, перекидывая друг другу замусоленные карты, кричали, шумно переговаривались, вставляя в свою речь бранные словечки. Толстуха Кэти, которая могла бы одной рукой поднять все это здание, обносила посетителей пивом в больших кружках, и с таким шумом ставила их на выщербленные и изрезанные ножами столики, что игроки нередко подпрыгивали на месте, чертыхаясь, и кляня Кэти на чем свет стоит.

В помещении всегда было тускло, мрачно, а пьяные музыканты не всегда попадали в ритм, наигрывая то унылые баллады, то почти военные марши.

Эрика не могла не признать, что от этого заведения, от пьяной, алчной публики, у нее пошел мороз по коже. Передернув плечами, она, тем не менее, воинственно подошла к столику в центре зала.

За ним восседали шестеро мужчин, среди которых она безоговорочно узнала лейтенанта Бернара – конечно, по красочному описанию Луи. Заметив приближающуюся к ним девушку, молодые люди радостно запричитали и заулюлюкали.

- Ого! Вы только посмотрите на эту красавицу! Откуда такие люди в нашем захолустье? - пьяно заговорил один из игроков, размахивая своими картами. У него был ужасно квадратный подбородок и катастрофически толстые пальцы. Все джентльмены за этим столом были весьма специфичны, но их дорогие костюмы свидетельствовали об их принадлежности к высшему свету и усталости от него.

- Добрый вечер, - сказала Эрика, окидывая молодых мужчин по очереди взглядом, - мистер Томлинсон повредил руку и не сможет играть сегодня с вами. Но, - тут же предостерегла она, заметив желание Бернара что-то ей возразить, - это ни в коем случае не помешает вашему вечеру и вашему требованию, чтобы мистер Томлинсон отыгрался. Я сыграю за него. Это ведь не запрещено, насколько я знаю?

Лейтенант Бернар смерил Эрику оценивающим взглядом, щелкнул языком, и посмотрел через нее на Луи.

- А Вы, сэр, смотрю, удачно подготовились.

- Стараюсь поддерживать марку, сэр, - так же чинно ответил Луи, хотя у него у самого, под дорогим сюртуком, сердце бешено вращалось, словно на вертеле, от той самоуверенности, с которой Эрика разговаривала с его «приятелями». Эта девчонка настоящий клад!

- Мы не можем отказать такой прекрасной девушке. Садитесь. Эй, Джо, подвинь свой толстый зад, уступи даме место.

Толстый Джо, тот самый, который поприветствовал ее первым, отодвинул свой стул с ужасным скрежетом по грязному полу, и Эрика заняла место по левую руку от него.

- Если Вы не возражаете, я представлю Вам всех. Это Джо, - начал Бернар, изящно поглаживая пальцем свои холеные усы, - это Пит, Это Грегори, Шон, Зиммельман и я, Ваш почтенный слуга, лейтенант Бернар.

При этих слова глаза его загорелись сальным огоньком.

- Рада знакомству, - ответила Эрика, сама, тем не менее, не спеша называя своего имени, - итак, во что будем играть?

- Эта крошка решительно мне нравится! И где ты только находишь таких, а? – захохотал Бернар, оборачиваясь к Луи. Сам лорд стоял позади Эрики, пождав губы.

Он ничего не ответил.

- Эй, Кэти, принеси этой малютке чего-нибудь выпить! А играем мы, юная леди, в покер.

- Отлично. Ну, кто будет сдавать карты? – Эрика сложила руки, размяла пальцы и окинула взглядом всех мужчин.

- Я раздам, - Бернар достал из кармана кителя сигарету, и, не поджигая, сунул ее в угол рта. Затем он проворно раздал карты.

- Я думаю, Вам известно, что мистер Томлинсон задолжал нам некую сумму денег? – спросил Бернар, раскидывая карты по столу. Тут подошла Кэти и поставила перед Эрикой большой стакан пунша, - и сегодня его последний шанс, чтобы отыграться, - Бернар бросил на Луи смеющийся взгляд, - ты помнишь это, Томлинсон?

- Да, - ответил Луи, нервно подергивая пальцы, и не сводя взгляда с Эрики. Казалось, что за этим грязным, пропахшим пролитым алкоголем, столом, в компании этих низких недочеловеков, которых даже нельзя было именовать почетным названием «джентльмены», она чувствовала себя в своей тарелке. Увидев свои карты, Эрика дернула концом губ.

- Итак, все готовы? – спросил Джо, смачно отпивая из своего стакана.

- Да, - ответила Эрика первой, и все переглянулись.

Игра началась.

Луи был не так силен в покере (отчего, собственно говоря, и задолжал баснословную сумму денег Бернару), но и ему хватало ума понять, что Эрике попались самые выигрышные карты. Во время партии она смеялась на сальные шуточки юных мужчин, легко перекидывала карты, пускала по кругу немыслимые остроты, перемигивалась с Бернаром, просто так, от азарта, а когда открывала свои карты, наслаждалась своим триумфом и выигрышем.

Луи же нервически кусал губы. Он смотрел на проносящиеся перед ним карты с замиранием сердца. Он не успевал просчитать в голове следующий ход, как Эрика уже бросала на стол карты, самодовольно откидывалась на спинку стула, и разводила руками, мол, посмотрите, как я всех вас легко обыграла!

Она понемногу отпивала пунша, и с каждым ходом, с каждой партией, щеки ее розовели, волосы немного растрепались, а глаза стали гореть ярче, чем звезды. Луи не отводил взгляда от ее маленьких ручек, которыми она ловко раскрывала карты в самых выгодных комбинациях, как она терла щеку, изображая задумчивость, а через минуту уже дерзко улыбалась, показывая тем самым, что и данная комбинация карт оказалась для нее самой простой.

Стопка денег, которая уходила Эрике, все росла. Луи не успевал следить за все появляющимися купюрами. Он и так уже отлично понимал, что Эрика отыграла его долг, но девушка не останавливалась. Она, казалось, и вовсе не обращала на растущую около нее стопку денег, и просто продолжала получать удовольствие от данной игры, вовсе не видя худеющие кошельки мужчин.

Музыканты начали играть какую-то сальную веселую песенку, и между перекидыванием карт, Эрика прищелкивала пальцами, подергивала плечами в такт. Луи бы на ее месте мог бы думать только об этих злополучных картах, а она еще успевала подпевать музыкантам! Луи в восхищении качал головой и не мог сдержать счастливой улыбки. Он перевел взгляд на Бернара. Тот со страхом кусал и без того бескровные губы, теребил волосы, закручивал усы. В середине игры он снял китель, и, закатав рукава рубашки, принялся сражаться с новеньким игроком, казалось, не на жизнь, а на смерть. На руках его выступили жилы от непосильного напряжения. Луи не мог сдержать самодовольной улыбки – теперь Бернар оказался на его, Луи, месте. Он нервничал, покрывался потом, пытался просчитать удачные комбинации и провожал жалостливыми взглядом те деньги, которые уходили этой девчонке!

Луи потирал руки. Ему хотелось выскочить из этого игорного дома, закричать на всю улицу, подхватить Эрику на руки, закружить ее и понять, что он спасен! Спасен! Спустя стольких ужасных дней и ночей, наполненных страхом и желанием скорой смерти!

- Думаю, нам пора остановиться, - решительно сказала Эрика, последний раз открывая карты – снова выигрыш, - я думаю, на сегодня хватит.

Все, включая и Бернара, растерянно смотрели на то, как Эрика собирает деньги в стопку. Мужчины сидели с опустошенными кошельками и сердцами. Бернар немигающим взглядом смотрел перед собой. Он проиграл все. Он проиграл все свои деньги этой девчонке! Даже те, которые ему задолжал Томлинсон! Теперь должником стал он, Бернар! И кому! Этому вшивому лордику! Нет! Только не такой позор…

- Всем спасибо за игру, доброй ночи, - Эрика встала из-за стола, - мистер Бернар?

- Чего тебе? – еле шевеля пересохшим от волнения языком, спросил лейтенант.

- Я надеюсь, Вы больше не будете иметь претензий к мистеру Томлинсону? Ведь он отыгрался, не так ли?

- Я дал слово офицера, - ответил Бернар, - а слово офицера Бернара стоит очень дорого. Можешь не переживать, Томлинсон, - вставая из-за стола, Бернар бросил уничтожающий взгляд на Луи, - я никому ничего не скажу. Ты отыгрался. У меня больше нет к тебе претензий. Я унесу твою тайну вместе с собой в могилу.

Толкнув ногой стул, Бернар вышел из заведения.

- Пойдемте и мы, мистер Томлинсон. Я слишком устала.

Выйдя на свежий воздух и пройдя пару кварталов, ведущих на освещенную луной улицу, Луи остановился прямо перед Эрикой.

- Вы спасли мне жизнь, - сказал он, нарушая их тихое шествие по улице, - я не знаю, как мне Вас отблагодарить.

- Я просто сделала то, что должна была сделать. Вот, возьмите, - Эрика протянула Луи внушительную пачку денег. Такой суммы она не видела за всю свою жизнь, - это Ваши деньги.

- Нет, - Луи заложил руки за спину, - их выиграла ты.

- Но я играла за Вас, - упорствовала Эрика, - если я возьму эти деньги, мне не придется больше у вас работать.

Луи сморщил лоб. И расстаться с ней навсегда? С человеком, который спас ему жизнь? Луи быстро взял деньги и спрятал их в карман.

- Что ж, я знаю, что я с ними сделаю.

- Будьте любезны, найдите им достойное применение, - улыбнулась Эрика, и Луи не мог сдержать порыва чувств. Встав на одно колено перед девушкой, он прижал ее руку к своим губам.

- Мистер Томлинсон, что Вы делаете! Немедленно встаньте! А если кто-то увидит? – Эрика вырвала свою руку, - Вы ведете себя, как ребенок.

- Но очень счастливый и спасенный от смерти ребенок. Вы просто не представляете, что было бы со мной, если бы Бернар рассказал то, что ему известно обо мне, - Луи вздохнул, поднялся с колен и медленно пошел с Эрикой, подстраиваясь под ее неширокий шаг.

- Ваша тайна так страшна? – Эрика посмотрела на Луи испод ресниц, и он поднял глаза к небу.

- Моя тайна страшна, как сам Ад. Если бы я не боялся потерять Вашу дружбу, которая сейчас милее и ценнее мне всего на этом свете, я бы рассказал Вам.

- Я думаю, на сегодня Вы и так достаточно понервничали. Сейчас Вам стоит ни о чем не думать, а просто лечь спать. Если когда-то Вы захотите поговорить со мной и все рассказать, я с удовольствием Вас выслушаю. И, пожалуйста, - добавила Эрика, дотрагиваясь до рукава Луи, смотря ему прямо в глаза с невыразимой жалостью, - никогда не играйте со смертью. Из любой ситуации можно найти выход. Сегодня я Вам это уже доказала. И буду пытаться доказывать Вам это всякий раз, когда черная меланхолия будет обуревать Вашу душу. Верьте мне, мистер Томлинсон.

- Отныне я верю только Вам, Эрика. Можно ли считать, что после событий этой страшной, ужасной ночи мы стали друзьями?

- Служанкам не принято дружить с хозяевами, - лукаво ответил Эрика, но тем не менее, пожала протянутую руку Луи.

- Вы не служанка. Вы выше всех нас.

- Да, только на этих званых вечерах, куда меня берет Ваша матушка, словно обезьянку, чтобы продемонстрировать своим знакомым, я выгляжу именно так. Впрочем, служанкою я и являюсь. Только не подумайте, - поспешно добавила Эрика, - что я держу зло на Вашу маменьку, я безумно ей благодарна и…

- Даже в своем обычном платье Вы выглядите намного лучше всех светских дам, - ответил Луи, - уж можете поверить слову Вашего нового друга, - Луи улыбнулся. Он был счастлив. А когда мы счастливы, как нам хочется говорить приятные слова людям!..

- Мне почетно называть Вас своим другом, мистер Томлинсон, - Эрика пожала крепкую, широкую ладонь Луи, и поймала его улыбку, которая озарила лицо молодого лорда сильнее, чем отблески луны, - надеюсь, я послужу Вам хорошим другом.

- Знайте, Эрика, что отныне я у Вас в долгу.

***

Гарри собирался ложиться спать, когда в его комнату кто-то робко постучал.

- Войдите.

На пороге стоял Найл. Он неуверенно переминался с ноги на ноги, стоя в дверном проеме. Обычно он никогда не решался зайти в покои брата без приглашения.

- Чего тебе? – Гарри отложил газету и приподнялся на локте на своей постели, - я думал, ты уже спишь.

- Я… Я хотел спросить… Не знаешь ли ты… Где… - Найл откашлялся, - Где… Мисс Жонсьер?

- Эрика? – Гарри сел на кровати, - разве ее нет дома?

- Нет. И Луи тоже.

Гарри цокнул языком и снова откинулся на постель с выражением полного безразличия.

- Я понятия не имею, где эта девчонка.

- Гарри, - снова позвал Найл, видя, что брат не настроен на разговор с ним, и снова отгораживается от него газетой.

- Ну, чего тебе еще?

- Я… Просто… думал, ты знаешь, где она.

- С какой стати я должен это знать?

Найл пожал плечами.

- Слушай, Найл, отстань от меня. Когда Луи появится, можешь спросить у него, где шляется твоя учительница. А меня оставь в покое.

- Хорошо. Извини, Гарри. Спокойной ночи.

- Ага.

Найл вышел, неслышно прикрыв за собой дверь. С секунду Гарри пытался сосредоточиться на предложении из газеты, но потом рывком отбросил ее от себя, словно она опалила ему пальцы, и поднялся с постели. Он подошел к окну. Дорожку к дому, освещенную луной, потревожило появлений щуплой фигурки. Он сразу же узнал в ней Эрику. Девушка шла к дому, низко наклонив голову, и как будто чуть ли не подпрыгивала от радости. Гарри отошел от окна, накинул халат и спустился в гостиную.

Родители, Лиам и все слуги уже спали. Гарри неслышно одолел лестничный пролет, и в это же самое время тихо, словно боясь потревожить глубокий сон этого дома, открылась входная дверь, и на пороге появился Луи.

- Доброй ночи, - поприветствовал Луи Гарри.

Лорд Томлинсон вздрогнул, увидев своего брата бодрствующим. «Не хватало только, чтобы он заметил, что и Эрики нет дома», - подумал Луи, но тем не менее, снова обретя внешнее спокойствие, прикрыл за собой дверь и стал снимать сюртук.

- Ты почему еще не спишь?

- А ты почему шляешься по ночам, где попало? – спросил Гарри, не сводя серьезного взгляда со старшего брата.

- Послушай, я не обязан перед тобой отчитываться.

- Обязан.

Луи пожал плечами и ничего не ответил. Он был слишком очарован этим вечером, чтобы пререкаться с младшим братом. Напевая под нос какую-то песенку, Луи подошел к лестнице. Гарри стоял перед ним, убрав руки в карманы халата, и буравя брата ненавистным взглядом.

- Дай мне пройти, - тихо сказал Луи.

- Еще раз увижу тебя с ней, - сказал Гарри, резко схватил Луи за ворот рубашки, - и мне надоест молчать.

- Гарри! - воскликнул Луи, меняясь в лице, - ты обещал молчать… Если ты скажешь… Мне не жить…

- Тем лучше для тебя, - Гарри разжал пальцы, и Луи покачнулся на нижней ступеньке лестнице. Лорд Стайлс посторонился, толкнув брата плечом, и сошел в гостиную. Луи бегом поднялся по лестнице.

«Нет, с ним надо что-то делать. Я должен заставить его молчать. Мне хватило истории с Бернаром, но Гарри… Он ничего не скажет…. И чего он хочет от Эрики?»

***

… Когда, проснувшись, Эрика только-только разомкнула веки, она увидела нечто странное в своей комнате. Все пространство, вся мебель, все было заставлено бумажными пакетами, коробками, свертками. Подскочив с кровати, Эрика с недоумением начала рассматривать всю это роскошь. Под тонкой подарочной бумагой угадывались очертания дорогих платьев, на коробках значились названия самых дорогих ювелирных магазинов, мимо витрин которых Эрика не позволяла себе даже пройти линий раз. Платья были везде. Осторожно подойдя к одному, она приподняла упаковочную бумагу, которая была прелестнее любого платья из убого гардероба самой Эрики. Переливчатая ткань нежно розового цвета приятно ласкала пальцы. На одной из коробок была приклеена записка. Эрика осторожно взяла подарок в руки.


«Я решил, что это самое лучшее применение этим деньгам. Вы найдете здесь платья самых различных фасонов и размеров. А эти украшения послужат легким бонусом к Вашей красоте.

С признанием и безграничной благодарностью за Ваше существование,

Л. Т. Т.»


========== 14. ==========


- Мне становится довольно сложно описывать дальнейшие события, мистер Малик, и Вы должны меня понять. Всё, что я рассказываю Вам, все факты, сведения, я собирал длительное время, многие вещи доходили до меня через третьи руки. Конечно, за общую канву рассказа я Вам ручаюсь своей головой. Но вот о любовных делах героев мне становится судить все труднее и труднее. Но я продолжу, а потом сделаю небольшой перерыв. Говорить так много уже трудно, да и Вам, я думаю, нужен небольшой отдых, чтобы собраться с мыслями и решить, надобно ли Вам услышать продолжение этой истории или мне стоит ее прекратить.

Итак, после блистательного спасения Луи, по Йоркширу разлетелась новая весть. В то время люди жили весьма уединенно, и в общем-то, интерес к жизни у них подпитывали только не бывалые случаи с другими людьми. Если до кого-то доходила весть о том, что, понукаемый кредиторами, отец большого семейства, наложил на себя руки, выбив из-под ног своих табуретку – обществу хватало перемалывать эту историю несколько недель, а то и месяцев, пока не подворачивался под их острые языки новый случай.

Таким случаем в ту пору случилось самоубийство мистера Бернара. Да-да, мой дорогой друг, не делайте больших глаз. Мистер Бернар, тот самый холеный лейтенант, об усах которого можно было слагать любовные поэмы, был найден мертвым в канаве. Он прострелил себе голову. В кармане кителя у него была записка о том, что он проиграл все свои деньги, и ему было решительно не на что жить.

Можете себе представить, в какое изумление эта новость повергла всех здешних жителей, а еще больше – молодого лорда Томлинсона и юную Эрику. Когда эту весть огласил за обеденным столом мистер Бертрам Стайлс, Луи так разнервничался, что трижды ронял столовые приборы из рук.

- Бедный Луи, - сказала миссис Стайлс, после того как Луи выскочил из-за стола, прикрывшись головной болью, - он так раним и так тяжело переживает подобные вести. Бедный лейтенант Бернар. Я слышала, он был очень красив.

Гарри бросил на Эрику беглый взгляд, но она выдержала его с невозмутимым спокойствием, хотя внутри ее всю разрывало от пережитых противоречий. Дождавшись окончания трапезы, она выскочила из кухни.

Она нашла Луи в его покоях, он сидел на конце постели, и явно не замечал ничего вокруг себя. Заслышав появление Эрики, он поднял на нее опечаленные глаза.

- Мне очень жаль, - тихо проговорил он, - но, Эрика. Если бы Вы не помогли мне, сегодня утром полиция обнаружила не его труп, а мой. И Вы прекрасно это знаете.

- Да, я понимаю… - Эрика отвела взгляд. Ей все еще было не по себе от того, как на нее посмотрел лорд Гарри там, в столовой. Ей показалось, что он все понял – и где они были прошлой ночью с Луи, и почему сегодня утром полиция нашла труп лейтенанта Бернара, - но все же. Мы виноваты.

- Нет! – вскрикнул Луи, и подскочив к девушке, положил руки ей на плечи. Она подняла на него глаза. Лицо Луи было серьезным, левый глаз слегка подергивался, губы были бледны и напряжены, - Вы ни в чем не виноваты. Это было самоубийство. Мы ни в чем не виноваты. Он бы все равно не смог отыграться. Забудьте об этом. Теперь, когда Вы живете в этом доме, Вы должны закрывать глаза на такие вещи.

- На какие – такие? – чуть дрогнувшим голосом спросила Эрика. Когда она снова оказалась в этом дорогом, большом, почти что кукольном доме, вся ее решимость, проявляющаяся давешней ночью в игорном доме, улетучилась, и она снова стала чувствовать себя слишком маленькой, слишком чужой, слишком неприметной и ненужной в этом замке.

- На многие, - сказал Луи, отпуская плечи Эрики, - когда-нибудь Вы поймете. Забудьте об этом. Прошу Вас. Вы спасли мне жизнь. Помните об этом.

- Я помню.

- И прошу Вас, не забывайте еще об одной вещи, - Луи нервно сглотнул, - несмотря ни на что, я всегда буду Вашим другом.

Эрике показалось, что за неплотно прикрытой дверью скользнула какая-то тень. Она отступила от Луи на шаг, прислушалась. Но в коридоре уже снова было тихо, лишь раздавались неясные голоса служанок, вытиравших пыль на лестнице.

- Обещаю Вам, мистер Томлинсон, что я никогда не забуду Вашей дружбы.

Выходя из покоев лорда Томлинсона, Эрика столкнулась с Гарри, который направлялся к себе.

- А Вы не так проста, как кажетесь, на первый взгляд, - сказал молодой лорд, чуть щуря своим бесовские глаза. Эрика посторонилась.

- Решительно не понимаю, о чем Вы говорите, милейший лорд.

Гарри улыбнулся.

- Вы решили жить по правилам, установленным в этом доме. Что ж, тем лучше, тем лучше, - и не оборачиваясь, он легкой поступью прошел в свою комнату, оставив Эрику с ворохом угнетающих чувств в душе.

***

Но со временем жизнь Эрики в доме мистера Бертрама Стайлса приобрела спокойное течение. Дружба с Луи заметно облегчала ей ее существование – родители братьев обычно не обращали на нее никакого внимания. Случалось редко, что миссис Стайлс могла одарить ее каким-либо вопросом, который неизменно касался только успехов Найла во французском языке.

Лиама она видела не часто – он вечно пропадал то на охоте, то глотал пыль в библиотеке. И всякий раз, встречая лорда Лиама, Эрика отмечала, что с первой их встречи, молодой мужчина очень сильно изменился. Он похудел, под глазами залегли темные круги, он не всегда отвечал, когда отец или кто-либо из братьев задавал ему какой-либо вопрос. Миссис Стайлс ругала его за чрезмерную страсть к знаниям, но в душе, конечно, очень им гордилась.

В завещании мистера Стайлса Лиам пока был главным претендентом на получение всего наследства.

На втором месте шел Найл.

Затем Луи.

Мистер Стайлс собирался вписать Гарри на почетное место в своем завещании только после его женитьбы на Лауре.

А это дело продвигалось весьма однобоко.

На вечерах, на которых неизменно присутствовала все светское общество, Гарри и Лаура мило беседовали, танцевала пару танцев под восхищенными взглядами публики (как приятно взрослым людям полюбоваться на танец молодости!), а после расходились и каждый проводил вечер в своем углу. Родители объясняли это скромностью и робостью Лауры и неземной любовью Гарри, который даже боялся лишний раз приблизиться к своей нареченной.

Сам же Гарри посмеивался и потирал руки. Еще пара таких выходок, и они избавят его от этой женитьбы. Конечно, как он уже не раз отмечал, сама Лаура чудо как хороша – но в ее обществе Гарри не мог думать ни о чем, кроме как о ее формах, что вскорости ему вовсе наскучило.

Куда как интереснее было наблюдать за Эрикой! Гарри получал истинное удовольствие, то целыми днями не выказывать ей ни малейшего внимания, сторонясь ее и проходя мимо, словно девушки и вовсе не существовало подле него, а то резко менял тактику и за день попадался ей на глаза по пять-шесть раз, бросал недвусмысленные реплики и норовил поймать полный скромности взгляд из-под длинных ее ресниц.

Гарри прекрасно видел, как в Эрику влюблен Найл. К слову, молодой лорд Хоран томился от своей любви, которая прожигала ему сердце, как раскаленной кочергой.

Уроки французского, преподаваемые ему Эрикой, стали для него всем. Найл скорее бы умер, чем признался бы, что в своей комнате хранит небольшую коробочку, в которую складывал самые дорогие его сердцу предметы, словно девочка-гимназистка. Там был и тот листок, исписанный рукой Эрики, который он так часто перечитывал, что скоро уже вместо французских глаголов должны были появится дырки; был огрызок карандаша, который Эрика выронила под стол и не заметила. Был и носовой платок, который выпал у нее из кармана платья, а Найл, смущаясь и робея, не отдал ей его, а присвоил себе, и в минут сладчайшего упоения, прикрывал лицо эти платком, пряча в нем слезы по невысказанной любви.

Гарри это все прекрасно видел и в душе посмеивался над нерадивым родственником.

Но вот странная дружба Луи и Эрики не давала ему покоя. Гарри было прекрасно известно, что Луи не питал никаких пламенных чувств к Эрике, но вдруг… Пока он ничего не собирался делать, но если эта странная дружба и дальше будет приносить ему дискомфорт, Гарри знал, что надо будет делать. И он сделает.

Единственный, кто не принимал участия ни в каких семейных драмах, обсуждениях будущей свадьбы Гарри и Лауры был Лиам. Он всегда держался особняком, но в те дни еще больше обособился от домашних. Невооруженным взглядом было видно, что молодого лорда что-то гложет, но он упорно хранил молчание.

Один раз, когда он сам заговорил с Луи, было на очередном вечере, даваемом семейством Брауном.

Луи спокойно попивал пунш, наслаждаясь свободой и главной ролью, которую получил в новом спектакле, когда к нему неожиданно подошел Лиам и задал весьма странный вопрос.

- Луи, послушай… Ты… Ты, я заметил, стал хорошо общаться с Эрикой?

Луи приподнял брови, как бы спрашивая: «Ну, и что?»

- Я просто хотел спросить, - Лиам потер массивный подбородок, оглядывая Луи, думая, стоит ли спрашивать об этом именно у него, - как тебе думается, она – надежная девушка?

- Смотря в чем, - тут уже настала очередь Луи стать серьезным.

- Ладно, не бери в голову. Я, пожалуй, отправлюсь домой. Не люблю я эти сборища людей.

- Подожди, Лиам! Тебя искала Агнесс.

- Я потом с ней поговорю, - и старший брат развернулся, не бросив взгляда на Луи, словно его тут даже и не было. Лорд Луи пожал плечами; он уже давно привык к обособленности Лиама и его весьма странному, сдержанному поведению. Он допил пунш и отправился танцевать.

***

Когда вечер был закончен, и радостное семейство Стайлсов в полном составе вернулось домой и улеглось спать, Эрика все еще не могла сомкнуть глаз. На этом вечере снова творилось что-то странное. Лорд Гарри так странно смотрит… Но ведь он помолвлен. И с кем! С прекрасной Лаурой! Она, Эрика, не достойна того, чтобы даже стоять рядом с ней. Один взгляд, одна улыбка, одно движение красивой руки Лауры могло бросить к ее ногам всех мужчин Йоркшира. И одним из них был Гарри.

Но… Почему он тогда так странно на нее смотрит? В прошлый четверг, когда они столкнулись на кухне, он, казалось, и вовсе не хотел посторониться и пропустить ее к выходу. Его глаза завораживал ее, как некое восьмое чудо света. Лорд Гарри одновременно пугал и манил ее, как огонь. Она знала, что, стоит лишь протянуть руку, как она будет сожжена дотла, но ничего не могла поделать с собой. Ее так и тянуло дотронуться до этого огня…

Внезапно, тишину ее мыслей разрушил еле уловимый стук в дверь. Была глубокая ночь, все в доме уже спали, и Эрике на минуту показалось, что стук ей послышался. Она поднялась с кровати, на которой сидела до этого в вечернем платье (она еще даже не переоделась ко сну) и подошла к двери. Стук повторился.

- Кто там? – тихо спросила Эрика.

- Вы не спите? Мне нужно срочно поговорить с Вами.

Заслышав за дверью голос лорда Лиама, с которым за два месяца она не проронила и полдюжины слов, она спешно отворила дверь. Высокая, широкоплечая фигура Лиама и вправду возвышалась на пороге ее комнаты. Не дожидаясь приглашения, он вошел и закрыл за собой дверь.

- Простите за столь поздний визит, мисс Эрика, но мне очень нужна Ваша помощь. Это дело касается жизни и смерти.

Даже в свете почти уже догоревшей свечи, Эрика заметила, как лорд Лиам был бледен. Волевое лицо с суровыми чертами, всегда серьезное и решительное, сейчас было похоже на восковую маску – до того оно бледно. Лорд Лиам был одет в тот же праздничный костюм, в котором пребывал и на вечере у Браунов, только сверху был накинут дорожный плащ. Было ясно, что, покинув вечер, он отправился не домой.

- Я к Вашим услугам, - ответила Эрика, - чем я могу Вам помочь?

- Вы хорошо держитесь в седле?

- Весьма.

- Отлично. Даю Вам пять минут, накиньте что-нибудь сверху и выходите на задний двор. Только тихо, никто не должен знать, что этой ночью Вы покидал дом.

С этими словами Лиам решительно вышел из комнаты.

Эрика понимала, что эта история уж слишком похожа на недавнее спасение Луи, но тем не менее, сон был полностью смахнут с нее, как пыль со стола, посему Эрика подхватила плащ и неслышно выскочила из комнаты следом за Лиамом.

Внутри у нее росло ужасное чувство неизведанного, но когда-то она дала себе слово быть мужественной и помогать всем, кто нуждается в ее помощи. Эта ночь была создана именно для этого.

***

- Я до последнего сомневался, что Вы откликнитесь на мои слова, - сказал Лиам, запрягая лошадь для себя и для Эрики, - Вы действительно очень смелая девушка.

- Если я могу Вам помочь, то я сделаю для этого всё.

- Предупреждаю, нам предстоит проскакать несколько миль. Вы уверены, что не устанете?

- Нет, - решительно ответила Эрика, и этот ответ очень понравился Лиаму. Он помог ей взобраться на лошадь.

- Погода плохая, ветер усилился, но мне правда некого больше попросить о помощи.

- Не переживайте, у меня сильное здоровье.

Лиам оглядел ее фигурку равнодушным взглядом, запрыгнул на лошадь и они поскакали в темную ночь, подстегиваемые сильными порывами ветрам.

Путь им освещали только луна и миллионные звезды, которые рассыпались по небу, словно золотистые слезы на лице ребенка.

Лиам ехал впереди, его спина была выпрямлена и напряжена. Он молчал. Эрика не задавала лишних вопросов. Она старалась не думать ни о чем. Эта ночь, явно казалось ей, снова изменит ее жизнь.

Она так недавно в этом доме, но ее жизнь полностью изменилась. И девушка не знала, радоваться ей этому или нет.

Они ехали уже второй раз. Руки Эрики замерзли, она начала чувствовать сонливую усталость, да и от непрерывного сидения на норовистой лошади все тело стало ломить. Но она молчала. Лиам все так же не проронил ни звука, лишь на крутых поворотах и холмах он подстегивал свою лошадь мчаться еще быстрее. Казалось, что-то страшное гнало его прочь из дома. И совсем скоро с этим страшным предстояло столкнуться с Лиаму.

Наконец, когда Эрика уже собралась было с силами спросить, сколько миль еще предстояло проехать, как Лиам приостановил лошадь и оглянулся.

Эрика тоже остановилась.

Они находились почти на окраине Йоркшира. Всюду, насколько хватало глаз, простирались убогие, маленькие, покривившиеся домишки. Что могло понадобиться здесь лорду Лиаму? Словно в ответ на этот вопрос, лорд Лиам спешился, и помогая Эрике спуститься с лошади, сказал решительным. Но с нотками волнения, голосом:

- Прошу Вас, не спрашивайте ни о чем. Я расскажу Вам все после. Сейчас жизнь одного человека находится в Ваших руках. Я не знал, кого еще к ней позвать. Я надеюсь на Ваше милосердие. Сделайте хоть что-нибудь, умоляю Вас.

Никогда еще Эрика не слышала, чтобы лорд Лиам говорил в таком тоне. Голос его, обычно стальной и решительный, сейчас был похож на мольбу. Только серьезное лицо его еще роднило с тем образом, который он обычно надевал на себя в замке.

- Я сделаю все, что смогу.

- Пойдемте, - был ей ответ, и Лиам повел Эрику за собой по узенькой дорожке, усыпанной гравием, к маленьком домику. В окошке, занавешенном провисшей занавеской, горел тусклый свет.

Подойдя к домику, Лиам постучал. Эрика заметила, как дрожала его рука.

Дверь отворилась тут же. На пороге стояла маленькая, оборванная девочка лет десяти. Ее волосы были некрасиво пострижены, и сперва ее можно было принять за мальчика, если бы не ее грязноватое платье.

- Как она? – сходу спросил Лиам, наклоняясь к этой маленькой оборванке.

- Плохо. Она кричит, не переставая, - ответила девочка, и глаза ее наполнились слезами.

- Я привел девушку. Может, она сделает что-то еще. Я не мог позвать Марту, она бы рассказала всем.

И с этими словами Лиам подтолкнул Эрику в домик. Девочка посторонилась, и Эрика вошла.

Сердце ее мучительно сжалось, да так и осталось в сжатом положении, когда она увидела всю бедность этой обстановки, эти серые, сырые стены, которые в более холодный период времени вряд ли хранило тепло в убогом доме. Из мебели было только две прохудившиеся кровати, стол в углу, да колченогий табурет.

На одной из постелей, у стены, которая была вся сплошь покрыта серыми разводами, под грудой тряпок и плохих одеял, лежала девушка и протяжно кричала. Голос ее срывался то на раздирающий душу крик, то на протяжный стон. Лица ее не было видно, лишь рыжие волосы разметались на подушке.

- Мелли, кто это пришел? – донесся слабый голос, который показался Эрике знакомым, и девушка под одеялом снова закричала, стуча руками по одеялу.

Эрика в испуге перевела взгляд на Лиама. Его лицо испугало ее, как если бы, обернувшись, она увидела саму смерть. В его глазах стояли слезы.

- Помогите же ей, - зло прошипел он, смотря при этом куда-то сквозь Эрики, - еще слишком рано! Она не должна сейчас родить! Почему ей так плохо?! Спасите ее! Сделайте что-нибудь!

Девушка сделала несколько робких шагов к постели и протянула руку, отодвигая одеяло от лица кричащей. Все это: убогая обстановка, слезы в глазах Лиама, оборванная девчонка, почти предсмертные, невыносимые, надрываемые глотку кричащей и уши слушавших, крики девушки на постели, повергли Эрику в такое состояние ужаса, что она почувствовала дурноту и готова была броситься вон из этого домика и мчатся во весь опор в свою комнату. Но пересилив себя, стараясь не слышать этих ужасных криков, она откинула одеяло и склонилась над страдающей.

Лицо девушки было мертвенно-бледно, рыжие волосы еще больше добавляли контрасту. Волосы были спутаны и мокры от пота. Она кричала нечеловеческим голосом, в глазу у нее лопнул сосуд.

Но встретившись глазами с Эрикой, девушка испустила такой стон, что Эрика невольно опустила одеяло, прошептав, не веря своим глазам:

- Ребекка?


Комментарий к 14.

вот такой вот неожиданный поворот сюжетика


========== 15. ==========


Когда Эрика вышла на свежий воздух из этого домика, стены которого, казалось, сплошь были пропитаны смертью и безысходностью, глубокая ночь уже полностью вступила в свои права. Звезды уже не так ярко горели на небе, было ощущение, что и они утратили свою пестроту в этот тяжелый миг.

Лорд Лиам сидел на старой, потрескавшейся от дождей и снегов лавочке, обхватив плечи руками. Заслышав робкие шаги позади себя, нарушающие степенное спокойствие замерзших листьев, он вскочил на ноги, как если бы рядом с ним взорвался смертоносный заряд.

- Ну, что?

В этом вопросе, произнесенном пересохшими губами, выражалась вся горечь и отчаяние этого молодого человека, который за несколько мгновений постарел на пару лет. Лицо его, тяжелый, воинственный лоб омрачали самые дурные думы, и как он молился все это время, чтобы ни одна из них не подтвердилась! О, как мы наивны, когда молоды!

- Ребекка заснула, - тихо ответила Эрика, пряча лицо от Лиама.

- А?..

Конец вопроса повис в воздухе. Молодой мужчина сжал руки в кулаки, стараясь удержать порыв эмоций.

- Это было невозможно, - ответила Эрика, делая шаг к Лиаму. Как ей хотелось в этот миг перенять часть его страданий на себя! Сделать хоть что-нибудь, чтобы емупомочь! – это были очень преждевременные роды. Я благодарю небо, что она сама осталась жива. Это было тоже практически невозможно.

Услышав этот роковой приговор, мистер Пейн издал такой короткий, но такой душераздирающий крик, что Эрика робко протянула к плечу Лиама руку, но юный лорд резко повернулся к девушке спиной и закрыл лицо руками. Какое-то время его плечи нервически подергивались, вторя плачевным завываниям ветра, но спустя некоторое время мистер Пейн пришел в себя, обрел свое обычное спокойное выражение лица и, повернувшись к Эрике, пригласил ее сесть с ним на скамью.

- Послушайте, мадмуазель Жонсьер…

- Можно просто Эрика.

- Эрика, - начал Лиам, смотря прямо перед собой, боясь встретиться глазами с этой девушкой, - простите, что я… Что я подверг Вас таким переживаниям этой ночью, но мне некого было больше звать на помощь. К тому же, Ребекка настоятельно просила позвать именно Вас. Как я понял, Вы знакомы?

Эрика кивнула:

- Да, это именно Ребекка посоветовала мне обратиться за помощью именно в Ваш дом, когда меня выгнали с фабрики. Именно в то время, когда я там работала, я и познакомилась с Ребеккой – она часто заказывала у меня платья.

- Я этого не знал, - глухо произнес Лиам, прикладывая пальцы ко лбу, стараясь унять дрожь, - послушайте, я хочу сказать Вам нечто очень важное. Вы обещаете мне сохранить тайну?

- Обещаю.

- Это ужасно – быть известным человеком, - быстро заговорил Лиам, чему Эрика удивилась: ни разу она еще не слышала от него такой горячительной, быстрой, нервной речи до этого момента, - меня, да и все наше семейство знают все в Йоркшире. Люди думают, что мы идеальны. Но мы самые обычные молодые мужчины, со своими ошибками, пороками и страстями. Я не знаю, какую тайну Луи Вы храните, но Вы уже, наверное, и сами поняли, что мой брат – тоже далеко не ангел. Он картежник, иногда не знает меры. Но сейчас речь пойдет не о нем, а обо мне. Когда мне было двадцать лет, столько же, сколько и Вам, мои родители, приемные, конечно, как Вам то известно, решили женить меня на Агнесс Неренгейм. Эта девушка была с ранних дет вхожа в наш дом и обладала всеми теми неоценимыми качествами, которые хотела видеть моя мать в своей невестке. Признаюсь честно, поначалу я был очарован малышкой Агнесс. Она была так молода, так юна, так наивна и прелестна! Я упивался ее обществом! Но… Спустя какое-то время я понял, что между нами лежит эта огромная пропасть в возрасте. Вроде кажется, всего пару лет, какая ерунда! Но я видел в ней ребенка. Я не мог и мысли себе допустить, что через каких-то пару лет это крошечное маленькой существо станет моей женой! Что она будет ждать меня дома по вечерам, а спустя еще несколько лет – растить наших детей. О Боже! Но ведь я дал слово… Вы знаете, Эрика, с детства родители возлагали на меня большие надежды. Они постоянно говорили мне об этом. Дескать, я самый старший, самый разумный, самый рассудительный! Что я должен подавать пример младшим братьям, что я не имею права на ошибку, что все в моей жизни должно быть идеально: и работа, и невеста! Но я-то! – Лиам неожиданно ударил себя рукой по лбу, - но я-то живой человек, как все! Понимаете?! И под гнетом этого «ты должен», «ты обязан», «ты должен иметь самую лучшею невесту из самого высшего общества» я не выдержал. Я решил пройти против этого.

Когда я встретил Ребекку… Я могу даже сказать Вам, какая тогда была погода. Она явилась в мою жизнь спасением, свежим воздухом после всех этих обязательство и должностей, которые на меня положили только потому, что я принадлежу семейству Стайлсов. Это по документам я сын мистера Стайлса, но по крови-то! По крови-то! Возможно, мой отец и вовсе не был джентльменом, я ведь вовсе его не помню… Так вот. Ребекка завладела моим сердцем и без всяких манер и принадлежностей к высшему свету. Она была самым простым человеком, таким, каким являлся и я сам, но которым мне не разрешали быть по долгу моей родовитости.

Конечно, я знал и кто она, и каким ремеслом промышляет, но пусть сам Дьявол утащит меня в пекло, если я совру, что хоть раз упрекнул ее за это!

Я сколько раз пытался спасти ее, вытащить из этой пропасти. Но по-другому она бы не смогла существовать. Вы видите этот дом? Не очень похоже на сказочный дворец, правда? Я не мог давать ей денег. Да даже если бы и смог, от меня она бы их не приняла. Она не хотела, чтобы наша любовь, наши отношениями имели хоть малейший оттенок коммерции. Долгое время она жила с одним графом. Когда же она ушла от него, и он перестал ее содержать, она поселилась в этом доме со своей младшей сестрой.

Каждый раз навещая ее, я боялся наткнуться на свидетелей. Если кто-то в городе узнает, что сам лорд Лиам Пейн, самый умный и серьезный из всего этого проклятого семейства имеет связь с куртизанкой – да отец бы выпорол меня как малолетнего мальчишку, и вычеркнул бы меня из завещания. Нет-нет! Не думайте, что мне нужны эти деньги. Вовсе нет. Но тогда владельцем всей суммы отца стал бы Луи, или Найл, или Гарри – люди, которые бы спустили все отцовское состояние в пару дней. Я же не могу этого допустить.

Мне приходится скрывать свою связь, потому что, если я опозорю свое имя, то вслед за ним позору предстанут и все остальные. А чем, скажите, заслужил позор Найл? Самый чистый и невинный человек на этом свете? Скажите, ну чем?! Поэтому я вынужден нести свое бремя, свое ярмо, называйте это, как хотите, свой крест в тайне от остальных людей. Смешно, но, тем дамы и их величественные матери, которые мечтают лишний раз завладеть моим вниманием на званном вечеру, с остервенением и жестокостью первыми закидали бы меня камнями, узнай они всю правду.

Что же касается Агнесс… Она славная девушка. И если я дал слово, то я должен на ней жениться… Я оттягивал этот момент, как мог. И до последнего думал, что, если она будет счастлива со мной, то через какое-то время и я смогу стать счастливым, смогу отречься от Ребекки, от нашей любви в угоду Агнесс… Но сегодня… Когда я увидел Ребекку, стоящую практически на пороге смерти, я понял, что я не смогу отречься. Не смогу отказаться. Я готов пойти с ней в самый Ад, если понадобится, но не смогу женится на Агнесс. Она красива, молода, умна, начитана – что еще нужно мужчине от женщины в наше время? Она будет прекрасной женой, составит отличнейшую партию какому-нибудь графу, и будет счастлива. Но я не смогу на ней жениться.

Какое-то время Лиам молчал, смотря перед собой вдаль, и словно совсем не замечая присутствия Эрики подле себя. Сама же девушка не хотела нарушать его уединения – в эти минуты ему необходимо было слиться с этой природой, с этой ночью, с этой упоительной тишиной ночной прохлады, чтобы хоть на мгновение найти отдохновение для израненной, переполненной страданиями души. Да, оказывается, богатые люди тоже могут страдать и испытывать тяготы, которые день за днем грузом накапливаются в сердце. Но из-за своего знатного положения они не смеют даже никому пожаловаться! Как же хорошо быть бедной!

- Я скверно себя чувствую. Мне кажется, что я лишился всех внутренностей, - пожал плечами Лиам, снова обретая голос. Сейчас он уже звучал спокойнее и тверже, чем до этого. Интонации обрели вновь то стоическое спокойствие, которое было так знакомо Эрике. Но девушка была уверена, что после этой ночи она будет глядеть на Лиама совсем другими глазами. Глазами преданной дружбы и безграничного сострадания, - я, я один виноват в том, что претерпела Ребекка этой ночью. Я не должен был срываться на нее, как голодная собака на кусок мяса, но… Я слишком ее люблю. И не хотел… Делить ее с этим проклятым графом, - последние слова Эрика еле расслышала; так тихо Лиам не говорил еще никогда, - и из-за меня она должна терпеть эти муки? За что? За что…

- Я думаю, с ней все будет хорошо, - чужим, непривычным после долгого молчания, голосом ответила Эрика, - она молода, и всегда была здорова. Я думаю, она еще сможет… Сможет иметь детей.

- Правда? Вы правда так думаете? – Лиам резко повернулся к Эрики, глаза его зажглись, как два огонька свечи, - это правда?

- На Ребекку просто свалилось слишком много переживаний. Разрыв с графом, бедное существование с сестрой, которую надо как-то содержать, боязнь огласки ваших отношений… А женщине в ее положении всего этого надо было опасаться… Ну, так говорила мне мать, она одно время принимала роды у простых женщин, у нас, там, в Буживале… Ее организм просто не справился. Но если… Если Вы будете с ней рядом…

- Обязательно! Всегда!

- … То я думаю, она быстро поправится. Я буду молиться за нее.

- Спасибо Вам, - сухо ответил лорд Пейн, но в глазах его были все оттенки благодарности, - спасибо Вам. Признаюсь честно, до последней минуты я колебался. Не хотел хвать Вас на помощь. Но она так просила… И Луи сказал, что Вы…. В общем, что Вы можете хранить тайну. И я рад, что ошибся в своих предубеждениях. Вы спасли ее, а значит, и меня.

- Что Вы, я бы пришла к Вам на помощь, даже если бы Вы не просили. Конечно, мы никогда не были с Ребеккой близкими друзьями, но если бы не она, я не знаю, где бы я сейчас оказалась.

- Вам совсем туго пришлось без работы?

- Да, но я рада, что сейчас нашла работу в Вашем доме. С каждым днем я все лучше узнаю его обитателей, - начала Эрика, но Лиам ее прервал.

- Бойтесь слишком многое узнать. У богатых своих причуды. Я слышал, что люди в округе называют нас дом проклятым. Иногда я и сам так считаю. На нас всех лежит проклятье богатства.

- О, мне бы быть такой проклятой!

- Тс, не говорите так! – Лиам предупреждающе поднял руку, - богатство, если не знать, как им управлять, будет управлять тобою. И в итоге оно раскроет все чудовищные стороны твоей душе. Будьте осторожны. Особенно с Гарри.

- Почему именно с ним? – смутилась Эрика. Вот уже второй человек, кто просит ее остерегаться Гарри… Неужели он так опасен? Но чем?

- Он… Он очень скрытный человек. Никогда не знаешь, что он может сотворить в следующий миг. Сейчас он тебе улыбается, но в ту же минуту прячет за спиной лезвие, чтобы побольнее тебя им проткнуть. Я очень надеюсь, что после женитьбы, он остепенится. Вы знаете, скажу по секрету. Я видел отцовское завещание. Гарри пока там нет. И даже после его свадьбы доля, полученная им после смерти отца, будет вдвое меньше, чем у Луи или Найла. Он ненадежный человек, даже отец это понимает. Он, конечно, никогда не оставит Гарри без средств к существованию, но боюсь, это не те средства, которых ожидает мой брат.

Лиам строго посмотрел на Эрику, давая ей возможность осмыслить услышанное. Не боясь быть понятой неправильно, Эрика, пересилила себя, все же задала волнующий ее вопрос:

- Вы думаете, лорд Гарри женится на мисс Браун? Он так ее любит?

Лиам пожал плечами, потер подбородок:

- Я думаю, что Гарри вообще не способен на искренние чувства. Искренне он может только ненавидеть. Бойтесь стать предметом истинной его ненависти. И истинной страсти.

- Но почему?

- Потому что страсть и ненависть для моего брата – синонимы. И объекты своих страстей и ненависти он карает одинаково. Но уже слишком поздно, точнее рано. Я вижу, Вы побледнели, Вы явно хотите спать. Пойдемте, я провожу Вас домой, одну я Вас не отправлю в такую даль. А сам тут же вернусь обратно, чтобы сторожить сон и спокойствие Ребекки.

Когда Эрика поднялась на затекшие и замерзшие ноги, Лиам протянул ей руку и, как маленькую девочку, подвел к лошади, которые уже успели заснуть. Подсаживая девушку на лошадь, Лиам сказал, сопровождая свои слова самым искренним и дружеским рукопожатием:

- Спасибо, что были со мной все это время. Без Вас я бы сошел с ума. Пока Вы были в доме, я разбил кулак о близстоящее дерево. Но сердце мое обливается кровью сильнее, чем костяшки пальцев. Теперь, хотите Вы того или нет, Вы обрели в моем лице друга, который будет предан Вам до самой смерти.


Комментарий к 15.

Извините за небольшую отлучку, все эти три дня я была безумно занята. Но я вернулась; обещаю, что так больше не пропаду

Держите продолжение интриги)


========== 16. ==========


Позвольте мне, мистер Малик, обойти вниманием пару недель жизни в доме Стайлсов, поскольку в то время не было никаких особых волнующих событий. Жизнь в особняке текла ровно и спокойно. Но скажу пару слов о каждом обитателе, прежде чем перейду к описанию страшного случая.

Итак, Найл и Эрика, которая заслужила почет и дружбу у Лиама и Луи, продолжали заниматься французским, и Эрика не могла не отметить, каким еще более прилежным и способным стал ее ученик. Найл все схватывал буквально налету. Он обладал феноменальной памятью, посему через несколько занятий знал очень много французских слов, что, конечно же, в большой степени облегчало работу Эрики.

Ребекка скоро поправилась физически, хотя морально она и была опустошена. Лиам не хотел задумываться о свадьбе с Агнесс в те дни. Эрика нередко замечала, как поздней ночью Лиам неслышно пробирался в дом, взволнованный и осунувшийся.

Пережив инцидент с карточным долгом, Луи словно обрел второе дыхание. Режиссер дал ему главную роль в новой постановке, поэтому все свободное время Луи проводил на репетициях, трудясь над новым образом с еще большим рвением и тщанием. Он был очарован своим героем, и хотел сыграть эту роль еще лучше, чем все предыдущие.

Миссис и мистер Стайлс не могли нарадоваться на своих сыновей. Казалось, легкое спокойное небо раскрыло объятия над этим семейством. Но никто еще не знал, что эта безмятежность всего лишь разбег для настоящей катастрофы, которая должна была в скором времени неминуемо обрушиться на головы всех обитателей этого почтенного дома. Но обо всем по порядку, мистер Малик, если Вы, конечно, еще не слишком устали меня слушать.

Но я вижу, что Вы отрицательно качаете головой, и Марта сказала мне, что сегодня Вам намного лучше. Что ж, приятно слышать. И с Вашего позволения я продолжу свой рассказ.

Апрель 1803 года подходил к концу. Каждый из сыновей Стайлса был занят своим делом – Луи с утра до ночи пропадал на репетициях, после которых возвращался отдохнувшим и как будто заново родившимся. Лиам бороздил просторы графского леса, упражняясь в езде на своем лихом коне, а ночи проводил у постели выздоравливающей Ребекки. Пару раз он брал с собой и Эрику, и визиты старой знакомой в скором времени и вовсе исцелили Ребекку. Конечно, на лице ее еще были следы печали и тоски, но Эрика успокоила Лиама заверениями о крепком здоровье Ребекки, и уверениями в том, что в скором времени новая беременность Ребекки завершится рождением прелестного ребенка. Лиам улыбался сквозь слезы и бормотал какие-то проклятия, которые, по всему видимому, обрушивались на голову почтенного мистера Неренгейма и его дочери.

К слову сказать, подготовки к свадьбам шли полным ходом. Миссис Стайлс, миссис Неренгейм и миссис Браун, уже сами, без посвящения в дела своих детей, составляли списки гостей, придумывали, как пышнее и величественнее украсить залы и какие платья должны быть у невест, а какие костюмы – у прекрасных женихов. Лиам старался держаться от всего этого подальше. Помня о данном слове, он испытывал невыразимые муки отчаяния от сделки с совестью, но отказаться от женитьбы на Агнесс, он пока еще не мог. Он лелеял в душе надежду, что, заметив его грустный и подавленный взгляд, Агнесс сама все поймет, и первая заговорит на эту тему. Но прелестная Агнесс упивалась своим положением невесты и обсуждала предсвадебные хлопоты вместе с маменькой двадцать четыре часа в сутки.

Почти так же обстояли дела и у Гарри с Лаурой. Встречаясь на званых вечерах, под пытливым взглядом мистера Мура (который все чаще и чаще стал появляться в достопочтенном обществе), они продолжали разыгрывать свой спектакль. Лаура всячески расхваливала Гарри мистеру Муру, чтобы вызвать его ревность, а Гарри практически не обращал внимания на Лауру. Он совершенно не хотел жениться, и это решение крепло в нем день ото дня все сильнее, пока не переросло в настоящую болезнь. При мысли о том, что если его план потерпит фиаско, он будет скован узами брака, Гарри начинал рычать и бить кулаками все, что попадалось под руку. Необузданные вспышки гнева у молодого лорда стали проявляться все чаще. Я не говорил этого ранее, мистер Малик, но младший из сыновей имел склонность к агрессивному поведению. Впрочем, вы скоро сами все поймете.

Баловень судьбы, единственный родной и такой долгожданный ребенок, Гарри с детства привык, что ему все сходило с рук. А тут еще эта история с завещанием… Он прекрасно понимал, что, несмотря на отцовские бахвальства о своем здоровьем, он долго не проживет. И Гарри также прекрасно понимал, что без кольца на пальце не видать ему никакой доли отцовских денег. Но жениться на Лауре! С такой хорошо провести ночь, но только не всю жизнь. А уступать свое наследство, полноправным владельцем которого должен был стать именно он, и только он, Гарри не хотел ни в коем случае. А значит, надо было действовать решительно. А если лорд Гарри Стайлс что-то вбивал в свою голову, выбить это из него было нельзя. В какую-то минуту он решил стать единственным наследником всего состояния. И начал полноценно обдумывать пути достижения этой цели.

Но было еще одно обстоятельство, которое не давал покоя Гарри. Привык всегда быть первым и самым лучшим, он не мог понять, чем и когда Эрика заслужила к себе дружеское расположение не только Луи, но и Лиама. От внимания Гарри, конечно же, не укрывалось, что, при встрече в доме Эрика с Лиам здоровались, словно старинные друзья, что они иногда по вечерам куда-то отлучались, а с Луи Эрика частенько разговаривала на кухне, а тот не переставал ее благодарить. И откуда у нее, черт возьми, появилось столько платьев?! В них она даже кажется почти что красавицей. Понятное дело, что эти тряпки и наряды подарил ей либо Луи, либо Лиам. Но за что? Почему? Когда?! Ответов на эти вопросы Гарри не находил, что злило его еще больше. А злость Гарри, скажу я Вам, граничила с ненавистью самого Дьявола.

Как-то раз он застал Найла в его комнате. Старший брат забыл прикрыть за собой дверь, и проходя мимо по коридору, Гарри услышал неясные бормотания, доносимые из комнаты брата. Влекомый любопытством и желанием посмеяться над нерадивым родственником, Гарри остановился у двери, ведущий в комнату Найлу.

Глазам его предстала довольно щепетильная картина. Гарри давно подозревал, что его ранимый, меланхоличный брат влюблен в Эрику, но то, что он увидел, только подтвердило его догадки.

Найл, под воздействием своих чувств, даже не заметил, что за ним кто-то следит. Он стоял на коленях возле своего письменного стола и молился Богу. Гарри несколько раз услышал отчетливо произнесенное имя Эрики. О да, молодой лорд Хоран влюбился, как гимназист. Гарри заметил небольшую шкатулку, которую Найл держал подле себя. А на безымянном пальце Найла стало красоваться старинное кольцо с большим малахитовым камнем. Как позже узнал Гарри, под этим кольцом, на пальце старшего брата красовался, обмотанный несколько раз, волос Эрики. Он носил его, скрывая под кольцом.

Сложив два и два, Гарри решил избрать первым и главным оружием для реализации своего плана именно Найла.

И, Вы знаете, мистер Малик, сердце мое до сих пор обливается кровью, когда я вспоминаю о том, что произошло с бедным лордом. Но не буду забегать вперед, и простите мне мою излишнюю сентиментальность. Постараюсь дальше рассказывать без лишних комментариев.

И случай не заставил себя долго ждать.

Как-то утром Гарри получил письмо от Лауры. Если вкратце, то в нем содержалась примерно следующая информация:

«Мой дорогой сообщник! Я заклинаю Вас действовать решительнее! Сегодня вечером снова бал. Приглашен полковник Мур. Боже, я пишу, а у меня трясется рука, Вы сможете прочитать мое послание? Приходите обязательно и действуйте! Мистер Мур должен понять немедленно (дважды подчеркнуто), что Вы пренебрегаете мною! Тогда он точно решится на отчаянный шаг – признаться мне в любви! Пожалуйста, если Вы не хотите сделать и меня и себя несчастными, я прошу Вас, сделайте что-нибудь уже сегодня!»

Гарри, как истинный джентльмен, не мог отказать в просьбе прекрасной даме. Прочтя последнее предложение, в голове его уже созрел план…

***

Вечер, на который с такой мольбой и таким отчаянием был приглашен Гарри, был, как и всегда, пышным и собрал множество гостей. Среди приглашенных были не только Стайлсы, Неренгеймы, но и еще несколько почтенных семей с детьми, приближенными, друзьями и прочими родственниками. Зала для танцев была забита полностью, к середине вечера пришлось открыть все окна, чтобы впустить потоки свежего воздуха, чтобы остудить разгоряченные после танцев тела.

Лиам весь вечер разговаривал с отцом, Луи наслаждался комплименты от барышень, которые были восторженными поклонницами его творчества, а Найл, весь вечер робко простоявший возле матери, по обыкновению, чувствовал себя в тот вечер весьма скверно. Он не спал всю ночь, по причине того, что поздно вернувшись с репетиции, Луи не прошел в свою комнату, а прошел прямиком к Эрике, где почти целый час они о чем-то говорили. Найл промучился бессонницей и болью в сердце. Он метался по комнате, как разъяренный зверь. Он любил Луи, как и всех своих родственников, но как он хотел быть на его месте! Чтобы вот так просто, так легко беседовать с Эрикой, смеяться, шутить, рассказывать что-то так увлекательно, чтобы она смотрела, не сводя с тебя глаз! А он что? Он мог только рассказывать наизусть вызубренные правила французской грамматики и фонетики! Это надрывало его сердце, и потому Найл еле держался на ногах.

А еще Гарри… Найл никогда не считал себя привлекательным для девушек своей внешностью, а не фамилией и происхождением. Он прекрасно понимал, что из всех братьев Гарри представлял собой самую желанную добычу для светских дам. Но ему не нужны были никакие светские дамы! Ему была нужна только она!

- Эй, посторонись.

Найл вздрогнув, обернувшись. Перед ним, во всей своей чертовской красоте, стоял Гарри. Волнистые волосы, напудренные и идеально причесанные, спускались ниже плеч и обрамляли идеальное лицо, которое было серьезно и спокойно. Найл сделал робкий шаг в сторону, пропуская Гарри. Он боялся его, хотя и безумно уважал за его таланты и умение подать себя в обществе. Но почему он с ним так разговаривает, будто Найл не представляет собой ровным счетом ничего?! Злые слезы выступили на глаза молодого лорда. Воспользовавшись тем, что миссис Стайлс была полностью поглощена разговором с какой-то дородной дамой, Найл выскользнул из-под ее всевидящего ока, и скользнул к столу с напитками и закусками.

Найл никогда не пил алкоголь. Он не раз видел, как Лиам вместе с отцом могли распить по рюмке коньяку после трудового дня, или же помнил, каким добрым и щедрым становился Луи после выпитого алкоголя, а каким злым и агрессивным – Гарри. Миссис Стайлс никогда не разрешала наливать Найлу ничего, крепче чая или кофе. Даже пунш он пробовал всего один раз в жизни, когда ему исполнился двадцать один год. Но боль в висках после бессонной нервной ночи казалась почти нестерпимой, сердце болезненно билось, когда он видел, что Эрика стоит в стороне, а проносясь мимо нее в вихре танца, Луи улыбался ей и посылал воздушные поцелуи.

Нет, он так больше нет.

Найл протянул дрожащую руку к стопке с коньяком. Он знал, что это всегда помогало отцу расслабиться. Так почему не должно помочь ему?

Он отпил пару глотком. По горлу словно разлилась лава, но Найл мужественно сощурил глаза и допил остальное. Сразу стало жарко. Отвернувшись от стола, она поискал глазами Эрику. Она все так же стояла возле стены, улыбаясь танцующим парам.

Если он пригласит ее на танец, ничего страшного ведь не будет? Правда? Правда, что она не откажет ему? Ведь она такая добрая, такая милая…

- Мистер Хоран, - улыбнулась Эрика, когда Найл к ней подошел. Он чувствовал, как щеки его горели, а руки стали влажными, но он постарался улыбнуться, - как Вам нравится этот вечер?

- П-п-п-п-прекрасно, - чувствуя, что лицо его заливает волна стыда, а шея и уши становятся красными, словно их только что вынули из печки, Найл откашлялся. При виде улыбки Эрики, смотря на ее большие глаза и полураскрытые губы, он чувствовал, что сердце его становится все больше, больше, больше, и вот уже полностью перекрывает ему доступ к кислороду.

- Мадмуазель Жонсьер…

- Да, мистер Хоран?

- Я бы хотел… - Найл облизывает пересохшие губы, делает галантный жест рукой, - я хотел бы пригласить…

- Мадмуазель Жонсьер!

Уединение и все волнение сего момента прерывает появление Гарри. Он так ловко отделяется от толпы танцующих и предстоит перед глазами Найла так, словно появился из воздуха. Эрика переводит взгляд на Гарри, и Найл, воспользовавшись легкой паузой, выпаливает на одном дыхании:

- Я хотел бы пригласить Вас на танец.

С секунду Гарри буравит брата узкими глазами, а потом начинает смеяться, чем привлекает внимание несколько пар танцующих.

- Что? Ты смеешься? Ты? И танцевать? Да и при том с кем? С мисс Жонсьер? Я думаю, тебе стоит вернуться к матери и дальше продолжать стоять возле ее юбки.

Найл чувствует, как лицо его становится багровым, как закат. Эрика молчит.

- Чего ты встал? Я сказал, чтобы ты вернулся к матери. Ей не понравится, что ты на минуту отлучился. И что это? – Гарри делает шаг к Найлу, - у тебя глаза как-то странно блестят! Ты что-то выпил? Иди, займись чем-нибудь другим, пока я буду танцевать с мисс Жонсьер.

Найл отрицательно качает головой и произносит деревянным языком:

- Но я первым пригласил мисс Жонсьер на танец.

- Ты не пригласил, а что-то пробурчал себе под нос!

- Не все такие пустословы, как ты.

- Я сказал, иди отсюда. Видеть тебя не желаю! Живо ушел!

- Мистер Стайлс, - тихо, но твердо сказала Эрика, - пожалуйста, успокойтесь. Я могу сначала станцевать с мистером Хораном, а потом…

- Нет! – резко ответил Гарри, и уже все танцующие остановились, потому что музыка смолкла, а оркестр не мог начать новую композицию, когда все следили за сценой, разворачивающейся у противоположной стены, - я хочу танцевать с Вами сейчас же!

- И я тоже, - неожиданно даже для самого себя сказал Найл и воинственно поднял подбородок.

- Вот, значит, как? – сузил глаза Гарри. Его ноздри трепетали от ярости, а нижняя челюсть подалась вперед, - как бы не пожалел о своих намерениях.

- Успокоились, оба, быстро, - к двум братьям резко подлетел Лиам, и схватил разгневанного Гарри за плечо, - Гарольд, успокойся.

- А ты вообще не лезь! Иди к своей невесте.

- А ты к своей, - резко сказал Найл.

- А вот это я уже решу без тебя. Ты действительно не отступишься от своего слова?

- Гарри, успокойся, на тебя все смотрят, - зашептал подскочивший Луи, - успокойтесь, пока не поздно. Что вы устроили! Хотите, чтобы родители все услышали?!

- Мне плевать, Томлинсон, - выплюнул Гарри, скидывая руку Лиама со своего плеча, - так ты чего молчишь?

- Не отступлюсь. Я первым пригласил мисс Жонсьер на танец.

- Мистер Хоран, мистер Стайлс, прекратите, прошу Вас! – вскрикнула Эрика, увидев, что глаза Гарри вспыхнули неподдельной ненавистью.

- Хорошо. В этот раз я отступлю. Но помни, что в следующий раз отступишь ты. Поговорим еще вечером.

И, ловко развернувшись и скрипнув каблуками, лорд Гарри покинул залу.


Комментарий к 16.

можете уже начинать переживать за Найла С:


========== 17. ==========


- Эрика! Обождите. Мне надобно с Вами поговорить.

Вернувшись после шумного вечера, мистер и миссис Стайлс отправились в свои покои, даже не заметив, какая трещина прошла между их сыновьями. Всю дорогу до дома, трясясь в экипаже, Гарри и Найл избегали даже смотреть друг на друга, а Лиаму и Луи пришлось сесть между ними, чтобы не поспособствовать новым вспышкам гнева. Эрика хранила молчание. Она все еще была во власти рук, глаз, голоса Гарри, пока длился их танец. После стычки с братом Найл тоже выбежал из зала, и до конца вечера его никто не видел. А вернувшийся спустя несколько минут на празднество Гарри не отложил своей попытки пригласить Эрику на танец. Боясь подвергнуть сердце Гарри еще большему гневу, Эрика согласилась.

Он завораживал, будоражил, притягивал, но одновременно держал на расстоянии, разрешая прикоснуться к своему телу, но не давая заглянуть ему в сердце. И отчего-то Эрике казалось, что, заглянув туда, она бы увидела нечто страшное.

Его речи ласкали слух, голос действовал словно самая лучшая и идеальная в своем звучании музыка, а руки, бережно поддерживающие талию или касающиеся плеч, казалось, могли только ласкать и ничего более. Но Эрика не могла забыть того, каким тоном разговаривал Гарри с мистером Хораном. Ей снова вспомнились слова Луи и Лиама, которые предостерегали ее держаться от их младшего родственника подальше… Но он был словно пожар - завораживающий глаз и опаляющий кожу. Прикоснуться к нему – истинное удовольствие. Но какую цену за это придется ей заплатить…

- Послушайте, я сожалею, что так поступил.

Луи, Лиам и Найл отправилась по своим комнатам, желая удержать внезапно расхрабрившегося Найла от лишних вспышек гнева, а Эрика, замешкавшись в коридоре, осталась наедине с Гарри. Молодой человек, привыкший всегда добиваться поставленной цели, и в тот вечер решил доиграть свой коварный спектакль до логического конца.

- Вы обижаетесь на меня?

Он следовал за Эрикой, как тень. Ей трудно было отвечать ему. При звуке его голоса, низкого, словно он был только что разбужен, у девушки подкашивались ноги. Она так мало его знает, так мало знает о нем – но в животе отчаянно что-то начинало клокотать.

- Вы были очень грубы с Вашим братом сегодня вечером, сэр, - тихо ответила Эрика, тем не менее, не поворачивая к нему головы, - мистер Хоран ничем не заслуживал такого обращения.

- О, я понимаю это! – с жаром вторил ей Гарри, складывая руки в молитвенном жесте, - я прошу прощения.

- Вам не за что извиняться передо мной, - Эрика пожала плечами, снова пряча взгляд, - попросите прощения у Найла.

- Что ж, - лорд Стайлс пожал плечами. Он стоял перед Эрикой во всей своей роковой красе, выпрямив спину, и сложив руки на груди. Волосы кудрявыми волнами падали ему на лоб. О, как захотелось Эрике в ту минуту убрать волосы с его лица, чтобы хоть на единый миг к ним прикоснуться! – если Вы так этого хотите.

- Хочу. А еще я хочу, мистер Стайлс… - начала было Эрика, но поймав на себе внимательный взгляд Гарри умолкла, - нет, впрочем, ничего.

- Вы вся дрожите. Вам холодно?

- Нет, это… Я неважно себя чувствую после этого вечера, - ответила Эрика, закусывая губу в тот самый момент, когда почти неслышно, но так осторожно, к ней подошел Гарри и остановился в паре сантиметров от нее, - мистер Стайлс?

- Эрика, послушайте меня. Я сожалею о том, что так грубо говорил со своим братом. Но что мне делать, если я… - в этот миг рука Гарри почти коснулась подбородка Эрики, тем самым заставляя ее посмотреть ему в глаза. Гарри готов был поклясться, что он слышал, как стучало ее сердце? От страха? Или от его близости? А, черт с этими мелочами, она уже явно у него на крючке. Но в момент, когда Гарри был опасно близок от Эрики, касаясь дыханием ее кожи, на нижней ступеньке лестницы появился Луи.

Эрика не могла бы сказать, рада она была этому появлению лорда Томлинсона или нет. Она не могла даже дышать рядом с Гарри – он действовал на нее, как самый сильный яд, парализуя все конечности и замораживая внутренности в тугой комок льда. Отступив на шаг, воспользовавшись появлением Луи, Эрика принялась развязывать шнурки плаща. Уверен, руки ее тогда почти не слушались.

- Я думаю, всем пора отправляться спать, - спокойно, но голосом, не терпящим возражений, сказал Луи, - уже очень поздно.

- Да, ты, как всегда, прав. А насчет лорда Хорана не переживайте, - Гарри улыбнулся, как показалось Луи, чересчур жутко, - я с ним обо всем поговорю.

Эрика кивнула, не оборачиваясь. Тесемки плаща готовы были превратиться в прах под ее пальцами.

Услыхав удаляющиеся шаги лорда Гарри, Эрика смогла, наконец, повернуться к Луи. Лицо ее было бледно. Луи молча сошел к девушке вниз, и помогая снять ей плащ, спросил:

- Что с Вами?

- Ничего. Все хорошо. Все прошло… Почти прошло, - девушка силилась улыбнуться, - этот вечер… Я слишком устала.

- Будьте осторожны, прошу Вас. Гарри – это словно… Сухая ветка. Достаточно малейшей искры, чтобы он вспыхнул ошеломляющим пламенем. Пожалуйста, не становитесь этим огнем. Вы опалите и его, и всех нас, а главное, и саму себя. Он страшный человек… Он, - Луи перевел дыхание, - в общем, я прошу Вас. Ради Вашего же блага. Вы видели, чем чуть было не закончился сегодняшний вечер?

- Да, но я не понимаю…

- Чего Вы не понимаете, мой прелестный друг? – Луи мягко улыбнулся, стараясь своей улыбкой успокоить и Эрику, хотя у самого лорда Томлинсона сердце стучало гулче, чем колеса поезда по рельсам, - что Вы, молодая, юная девушка смогли растопить сердце одного из моих братьев?

- Мистер Томлинсон, прошу Вас!..

- Я вижу, Вы покраснели, а это значит, что мои слова пришлись Вам по нраву. Только пожалуйста, будьте осторожны и не ошибитесь в своем выборе.

- О каком выборе может идти речь? Мистер Стайлс помолвлен, - Эрика уставилась на свои руки. Они дрожали, как и ее голос. Мистер Томлинсон заметил это, и положив руку девушке на плечо, сказал самым дружеским тоном, на какой только мог быть способен:

- Слушайте только свое сердце, Эрика. И не забывайте, что этот дом проклят. Однажды Вы уже спасли мне жизнь. Так не погубите же чью-нибудь другую.

***

- А, ну, просыпайся. Мы не договорили.

Найл и не думал засыпать. После пережитых треволнений, он готов был поклясться, что еще долго сон не придет в его обитель. Но зная привычку его матери, иногда вставать и проверять сон ее любимого маленького сыночка, лег в постель в костюме, как был, и притворился спящим. Сердце его неистово билось, ему трудно было дышать, а головная боль, мучавшая его весь вечер, стала почти невыносимой. Под закрытыми веками пульсировали вены, на лбу выступила испарина.

Найл Хоран сходил с ума от своей любви и от невозможности высказать ее.

Он был влюблен, так неистово, так наивно, но с тем так сильно, что и сам боялся себе в этом признаться. Он был уверен, что он никогда не сможет полюбить кого-либо другого! Нет девушки красивее и лучше, чем Эрика! Его Эрика! В своих самых дерзких мечтаниях он всегда называл ее своей. Его коробка сокровищ пополнялась почти каждый день, а волос на пальце, под толстым кольцом, почти физически грел ему сердце напоминанием о ней. Ему все напоминало о ней! Он смотрел на других девушек на балу, а видел только ее черты. О, Вы не знаете, мистер Малик, как порой бывает устрашающе пагубна первая любовь для неискушенного сердца! А в вопросах любви сердце лорда Хорана было настолько нетронутым и чистым, что он не мог сопротивляться своим чувствам. Читая о любви только в книгах, перехватывая жалкие рассказы своих братьев, он ждал, ждал той минуты, когда любовная стрела пронзит и его сердце. Но когда это случилось, наивный и робкий Найл не смог справиться с порывом чувств. Когда любовь ударяет внезапно, подобно молнии или эпилептическому припадку, бороться с ней обычными силами почти невозможно. Вы смотрите на меня широко раскрытыми глазами, мой мальчик. Вы еще никогда не любили? А, я смотрю, Вы отводите взгляд, значит, и в Вашем юном сердце зародилась любовь к какой-нибудь прекрасной Далиле. Но Вы, я вижу, человек прагматичный, а значит, любовь не составляет для Вас центр всего мироздания, как это было в случае с лордом Хораном. Живший в заточении двадцать один год, в заточении не сколько физическом, а сколько в телесном, он ждал этой любви, как утопающий ждет протянутой слабой руки. И он вовсе не думал, как сложно будет этой хрупкой маленькой ручке, поданной только из жалости и сочувствия, вытащить его из этой пучины безвестности, неуважения и пренебрежения его человеческими качествами! Я могу смело Вам сказать, мистер Малик, что эту любовь лорд Хоран ждал так долго, так неистово, что разве может кто-то осудить его в том, что он хотел ее удержать у себя, подобно маленькому мальчику, который тщетно стремится удержать в крохотном кулачке порыв воздуха или солнечный лучик?

Услышав столь нелестный возглас, Найл подскочил на кровати. Дверь в его комнату распахнулась и тут же неслышно закрылась за непрошенным гостем. Было темно, комнату освещали только редкие звезды, робко заглядывающие через неплотно закрытые занавеси, но Найл узнал бы Гарри даже и в полной темноте.

Не давая старшему брату опомниться, Гарри подлетел к его постели, и с силой, сравнимой разве что с ураганом или еще каким-то природным бедствием, вцепился в плечо брата острыми пальцами. Найл не вскрикнул, но на глаза его выступили слезы.

- А теперь послушай меня, ты, маленько исчадье Ада, - зашипел ему в ухо Гарри, опаливая кожу злыми словами, - я терпел тебя двадцать лет. Из всех вас я ненавижу тебя самой лютой ненавистью. Я чувствую. Что ты плачешь! Боже, я думал, у меня три нерадивых брата, а один из них все-таки оказался девчонкой! Ты ужасаешься тому, что я говорю, да?! Да?! Так вот знай, что я ненавижу тебя так же сильно, как тебя любит моя мать. Ты только вспомни, - Гарри тряхнул Найла за плечо, и тот протяжно охнул, - ты только вспомни. Мне было всего восемь лет, когда я бежал по лестнице, а ты оказался на моем пути. Я уже тогда тебя ненавидел. Я хотел столкнуть тебя с этой лестнице, и как бы я был рад увидеть твою размозженную о ступени голову! Уже тогда я понимал, что мать любит тебя больше остальных. Самые лучшие подарки были тебе. Самые лучшие сказки она читала на ночь тебе! Тебе, тебе и только тебе! А я! А я должен был это получать, слышишь?! Я Стайлс, я единственный законный наследник, а вы, вы все, а особенно ты, - палец Гарри стал устрашающе надвигаться к лицу Найла, - вы никто! Вы даже не родственники мне, поняли?! Вы всего лишь подкидыши, и я докажу Вам, кто в этом доме самый главный. Так вот, я стоял на верхнем пролете, и думал, что, если я слишком разгонюсь, я сшибу тебя с ног, и ты никогда уже не будешь получать самые лучшие подарки. А они все будут доставаться только мне! И любовь матери не придется делить с тобой! Все, все замечали, что она любит только тебя!! Но ничего, она за это тоже ответит.

Гарри перевел дух. Найл молчал, и дрожал, как лист на холодном ветру, который один остался на ветке и бьется в смертельном бою с порывами ветра. Он видел, как жутко блестели белоснежные зубы Гарри в темноте, словно клыки несуществующего хищного животного. Гарри в ту роковую для Найла ночь был сродни химере!

- Но первым ответишь за все ты. Я удержался тогда. Какая-то всевышняя сила заставила меня притормозить на последних ступеньках, и я лишь чуть-чуть тебя задел! Но вспомни! Меня оставили без обеда. Меня сослали на чердак, отлупив при этом, как простого уличного мальчишку, который повадился воровать молоко у его господ! Я проплакал всю ночь на этом вшивом чердаке, я не мог сомкнуть глаз, потому что Лиам напугал меня рассказами о страшных крысах, которые любят лакомиться маленькими мальчиками! А ведь я сам, сбегая с лестницы, сломал руку! А тебе не досталось и царапины! Но наказали меня! Я должен был тогда быть обласканным матерью, она должна была меня целовать и успокаивать, и лечить мою руку, а не ты! Не ты!! – всегда низкий голос Гарри сорвался на визгливой ноте, - не смей отворачиваться от меня, когда я с тобой говорю! Но мать тогда носилась возле тебя, как… Курица с золотым яйцом, а я трясся от страха на этом чертовом чердаке! И только попробуй еще сказать мне, что я не имею права ненавидеть тебя, ты, мерзкое отродье!

- Гарри, я же ничего не знал, - начал было Найл, но Гарри снова встряхнул его, как тряпичную куклу.

- Заткнись! А не то я проломлю тебе башку прямо здесь! Ты отнял у меня все. Любовь родителей. Все их восторги делились между вшивой игрой Луи и твоими мерзостными картинками, что ты малевал! А, ну-ка, давай посмотрим, что ты намалевал в последний раз!

Резко выпустив уже кровоточащее плечо Найла из своих рук, Гарри подскочил с постели, и темноту комнаты разрушил слабый отблеск свечи.

Вне себя от страха за рассудок брата, Найл попытался успокоить Гарри и оттащить его от последней картины. Он трудился над ней целых три недели…

- Ага! Я так и знал! – закричал Гарри, стаскивая простыню с полотна. Опешив, он сделал шаг в сторону, роняя простыню, словно саван, на пол. С портрета, еще незаконченного, но прекрасного нарисованного, смотрела Эрика.

Гарри обернулся на Найла. Тот стоял чуть позади, опустив низко голову. Щеки его пылали.

- Так я был прав. Что ж, отлично. Ты так ее любишь, да? Святоша полюбил свою учительницу! О Боже, какая мерзость! – Гарри огляделся в комнате, и увидав на столе с красками и костями нож для резки бумаги, подлетел к нему, - так я посмотрю, как тебе понравится это! Я тоже уничтожу то, что ты любишь!

- Гарри! Не смей! Не смей трогать портрет! Это грех!

- Кто мне заговорил о грехе! – Гарри сжимал в руке нож, смотря в глаза Найлу. Найл мог был поклясться, что в тот момент он почувствовал, что смотрит в глаза самому дьяволу. Нечеловечески зол и страшен был Гарри! Волосы закрывали его лицо, рот был ощерен, как пасть у голодного волка, глаза казались черными, как душа самогочерта.

- Пожалуйста, Гарри, не трогай портрет…

- Скажи мне: ты любишь ее?! Отвечай? Ты ее любишь?!

- Да, - ответил Найл, делая робкий шаг к Гарри, - я люблю Эрику. И я не позволю, слышишь, не позволю тебе испортить ей жизнь. Ведь ты помолвлен с Лаурой, к чему все эти игры?

- А это тебя не должно касаться, - выплюнул Гарри, тем не менее, пряча нож к себе в карман, - хорошо. И ты серьезно от нее не отступишься?

- Нет. Я готов умереть за нее.

- А я слышал, что Эрика любит меня.

Даже тогда, как Гарри со всех размаха, как коршун, вонзился пальцами ему в плечо и тряс, как куклу, Найл не издал того страшного возгласа, как в ту минуту, когда услышал эти слова.

Гарри засмеялся.

- Ну, вот ты и проиграл. Она любит меня, слышишь?! Я танцевал с ней потом. Я, а не ты! Тебя она только жалеет.

- Я тебе не верю, - тихо сказал Найл, чувствуя, как слезы начинают жечь ему глаза, - ты врешь.

- Что ж, - Гарри выпятил вперед губы, - в любом случае, из нас должен остаться кто-то один. Не так ли? Ведь не будешь же ты мешать нам? О Лауре можешь забыть. Я завтра же разорву нашу помолвку.

- Но что ты предлагаешь? – голос Найла скатился почти до шепота, - я люблю Эрику. Я все сделаю, чтобы…

- Чтобы заслужить ее любовь? Да она смеется над тобой. Не видел, как она часто стало общаться с Луи? Они оба смеются над тобой! Но, если ты так хочешь доказать ей свое мужество… - Гарри повел плечами, - у меня есть одно к тебе предложение.

- Я готов. Я сделаю все, что ты предложишь, чтобы заслужить ее уважение, - голос Найла перестал дрожать, а в груди разлилось какое-то странное спокойствие. О, он знал, мистер Малик, Найл прекрасно знал, чем закончится этот разговор, еще когда Гарри только переступил порог его комнаты!..

Мгновенно Гарри достал из кармана сюртука перчатку и бросил ее Найлу. Не дрогнув ни единым мускулом, Найл сжал ее в руке.

- Я принимаю Ваш вызов, мистер Стайлс.

- Разрешаю Вам выбрать оружие, мистер Хоран.

- На пистолетах, на двадцать шагах, Вас устроит? – Найл сжал перчатку так сильно, что на тыльной стороне ладони проступили вены.

- Да. Завтра, в девять утра. На Принстонском склоне. Раненых не будет. Склон очень крут. Даже если выстрел не убьет кого-либо из нас, сила от удара столкнет потерпевшего со склона вниз. Не кажется ли Вам это самым честным выходом из нашей ситуации?

- Самым честным, мистер Стайлс, - Найл гордо вскинул подбородок, - из нас должен остаться один.

Гарри усмехнулся. На какой-то миг лицо его приобрело схожесть с самим Мефистофелем, подбивающим Фауста на страшные злодеяния!..

- Я рад, что мы оба друг друга поняли. Прошу Вас, никому ни слова. И не опаздывайте завтра.


Комментарий к 17.

ставим ставки, кто победит в этой дуэли :))))))))))


========== 18. ==========


Утро выдалось пасмурным и сонливым. Небо было похоже на только что разбуженного ребенка, который отчаянно трет маленькими руками лицо, утирая слезы после страшного сна. Туман держал в своих объятиях весь Йоркшир, на расстоянии вытянутой руки трудно было углядеть что-либо.

Но, тем не менее, процессия из четырех человек, верхом на гнедых, отправились на Принстонский утес. Вы не были в тех местах, мистер Малик, но могу сказать Вам со всей откровенностью, что крутость этого утеса, пожалуй, самое опасное место во всем Йоркшире. Высота его – больше двадцати метров. Если упасть с него… Но я опять забегаю слишком вперед.

Как и положено по всем правилам, у каждого дуэлянта должны были быть секунданты. А кто как не Лиам и Луи могли выступить в этой роли? Разбуженный посреди ночи срочным приказанием Гарри достать отцовские пистолеты и утром сопровождать его на дуэль, Лиам не удивился. Гарри часто бахвалился своим желанием постреляться, но в ту ночь Лиам не придал значения очередной выходке младшего брата, пока не узнал, кто будет его соперником.

- Ты в своем уме?! – Лиам схватил Гарри за ворот рубашки, как кота, - ты с ума сошел?! Совсем все мозги растерял?! Ты что, собрался драться с братом на дуэли?!

- Он мне всего лишь кузен, - рявкнул Гарри, отцепляя пальцы Лиама, - и не говори мне, что я должен делать, а чего не должен, что хорошо, а что плохо. Я давно вышел из этого возраста.

- Да это же… Святотатство!

- Кто бы об этом говорил. Итак, с моей стороны будешь ты.

- Нет, погоди, ты серьезно?

- Он сам изъявил это желание. Он обидел меня, - Гарри с гордым видом сложил руки на груди, - а я не терплю, когда меня обижают, пусть это будет хоть враг, хоть брат. Обидчики для меня все равны. И им нет прощения.

Услышав эти слова, увидев, какими стеклянными, неживыми стали глаза Гарри, Лиам испуганно схватился за голову. Вот только этого не хватало! Найл! Ну, неужели он-то не смог сдержать себя в руках, и не лезть в пекло?! А Гарри похож был сейчас на самого Дьявола, который…. Который мог и убить… От этой мысли Лиам вздрогнул и не заснул всю ночь.

Утром, когда они тихо собрались и вышли из дома, Луи единственный пока не знал, куда они направлялись. Но услышав из уст Лиама самые страшные подтверждения своих мыслей, чуть было не лишился чувств и зашептал на ухо Лиама, хватая его за руки:

- Да он же убьет его! Убьет, и глазом не моргнув!

- Тише! Я надеюсь, что он снова играет. Просто решил припугнуть Найла. Я не знаю, что у них произошло, но… Да нет, не будут они стреляться. Я… Я вытащил обоймы из пистолетов. Они не заряжены.

- О Боже, Лиам, слава Богу! Я бы до такого даже не додумался! – голос Луи нервно дрогнул на последней ноте, а лицо, в свете утреннего свежего воздуха понемногу приобрело человеческий вид, - они точно не заряжены?

- Нет. Это будет снова пустое бахвальство. Но если родители узнают, нам с тобой тоже не сносить головы, как и этим двум… Рыцарям. И понадобилось им ехать на Принстонский утес! У меня итак проблем хватает, чтобы возиться с этими двумя!

Луи поджал губы.

- Я знаю, из-за чего они.

Лиам уставился на Луи.

- Знаешь?

- Это… Из-за Эрики. Мне так кажется… Она им нравится.

Лиам усмехнулся:

- Гарри кто-то может нравиться, кроме своей собственной персоны?

- Видимо. Пожалуйста, поехали быстрее, я не могу терять их из виду, а туман и так слишком силен. Я ничего не вижу. Но это, скорее, нервное.

Дальше все четверо молодых человека ехали в полном молчании.

Лиам и Луи, зная, конечно, о бесполезности незаряженных ружей на дуэли, переживали всей душой. А если Гарри потребует проверить пистолет перед сражением? Что тогда? Ладно, он просто скажет, что забыл вставить патроны, и дуэль придется отменить. А там он все скажет отцу и…. Да, пусть он будет предателем собственного брата, но хотя бы спасет их жизни!

Найл выглядел как восковая кукла, сидя на лошади. Он не спал всю ночь, но никогда он не чувствовал себя таким бодрым и сильным, как в то роковое для него утро. Ох, простите, мистер Малик, у меня пересыхает в горле, когда я вспоминаю об этом. Он был… Таким хорошим и добрым парнем, что… Но опять я сбиваюсь, это уже просто старость и нервы, простите мне.

Так вот. Найл чувствовал себя по-настоящему живым, окидывая взглядом пустой, голый, Принстонский утес, с которого Йоркшир можно было осмотреть, как с раскрытой ладони. Туман обволакивал зрение, делая очертания предметов и окружающей обстановки мягкими и сонными. Вся природа еще спала, дожидаясь своей встречи с солнцем, которое в скором времени уже должно было затеять борьбу с туманом, чтобы вырваться на свободу.

Остановив коней у щуплого дерева, которое, скрючившись под гнетом времени и ветров, было похоже на маленького старца, который в нетерпении потирал руки, ожидая развязки истории.

Гарри чувствовал себя спокойно, как никогда прежде. Он наслаждался туманным утром. Он любил туманы, потому что в них терялись очертания предметов, и можно было представить, что весь мир принадлежит тебе одному. Потрясая кудрями, словно он был на балу в окружении прелестных дам, он взял из рук Лиама пистолет и отошел на один край утеса.

Найл встал на другом. Лиам и Луи в ужасе переводили взгляды с одного брата на другого.

Если ночью или утром у лорда Пейна и лорда Томлинсона были сомнения, что эта дуэль – не больше чем просто блеф, то сейчас они искренне почувствовали, как их собственные сердца летят с этих утесов…. Найл с такой уверенностью сжимал пистолет, что показался своим братьев в миг повзрослевшим. Он выглядел так, словно прожил уже всю жизнь и сейчас спокойно может посмотреть в глаза смерти. Впрочем, зная нрав Гарри Стайлса, эти слова теряли аллегорический смысл…

В левой кармане сюртука Найла было письмо. Он писал его всю ночь, вкладывая в него всю горечь, все волнение, все чувства потревоженного сердца. Встретившись глазами с Гарри, на лице Найла не дрогнуло ни единой черточки.

Гарри вальяжно стоял, разминая пальцы.

- Может, вы хоть сейчас признаетесь, для чего вам понадобилось поиграть в игрушки? Гарри, Найл. Бросайте свои оружия и поехали домой, пока родители не проснулись.

- Я не играю, Лиам, сколько можно повторять тебе? Среди нас актер только один, - Гарри бросил полный пренебрежения взгляд на Луи, и тот словно ощутил физический удар по лицу, - и то, сказать по правде, весьма посредственный.

- Ты сюда пререкаться пришел или на дуэли драться? Гарри, я не понимаю, что с тобой! – Лиам старался взывать к совести Гарри, забывая о том, что совести у его младшего брата никогда не было, - вам захотелось показать свое мужество, но давайте не будем забывать о том, что мы за вас переживаем…

- А вот это блеф самый чистой воды. Закрой рот, мистер Пейн. Ты приглашен сюда в качестве секунданта, а не оратора. Знал бы, позвал бы кого-нибудь другого.

- Скажите мне только одно, - робко подал голос Найл, - мисс… Жонсьер знает, что мы здесь?

Лиам и Луи опасливо переглянулись.

- Не знает, - рявкнул Гарри, - ладно, начинаем. По-моему, всю дуэль мне придется вести самому!

- Гарри, я прошу тебя, остановись! – Луи сделал шаг к Гарри, но Лиам остановил его, вновь шепнув про то, что пистолеты не заряжены.

- Ты лучше бы сказал это самому себе пару лет назад, может быть, у тебя было бы проблем меньше. Итак, мистер Хоран, - громко начал Гарри, тревожа спокойствие утеса своим низким, хрипловатым голосом, четко выговаривая каждую букву, словно выступая на трибуне, - Вы нанесли мне удар по моему самолюбию. Думаю, никто не будет против, если первым выстрелю я?

- Стреляйте, мистер Стайлс.

- О Боже, эта два сукина сына…

Луи закрыл глаза, Лиам встал в позу, готовясь, если что, в единую секунду броситься спасать Найла.

Найл, бледнее мела, ждал встречи со смертью со всем стоическим спокойствием. На нем был одет самый лучший и красивый его костюм, а волосы были идеально уложены. Бледный лоб, да и все черты его лица, казались восковыми, но такими красивыми…

Когда Гарри выставил вперед руку, щуря глаз, нацеливаясь, Найл не дрогнул. О, какое это было храброе сердце, мистер Малик! Принижаемый всю жизнь родными людьми, он хотел доказать, что он настоящий мужчина, что он способен на решительные поступки!.. Устав от вечного гнета нежности и исполнения любой прихоти за него, он хотел реализовать себя, пусть даже таким образом…

Гарри услышал, как вскрикнул Луи и закрыл лицо руками. Этот дурак не оставляет свои актерские замашки даже сейчас!

Гарри нацелился. Он смотрел, облизывая сухие губы, как Найл стоит по стойке смирно, словно солдат, защищающий Родину, готовый пасть ниц перед врагом, не издав и вздоха. Но сейчас Найл защищал самого себя, свое сердце, свою любовь. Гарри усмехнулся. И как страшна была эта улыбка! Словно сам Ад разверзся перед Найлом…

- Я не буду стрелять. Я передумал. Я не убийца.

Гарри опустил руку, все так же не сводя прицеливающегося взгляда с Найла. Он сунул пистолет в карман сюртука и отошел от края утеса.

- Дуэль прошу считать не состоявшейся, прошу у всех прощения, но я не могу.

Наслаждаясь отыгранным спектаклем, Гарри посмотрел на Найла пренебрежительным взглядом. «Радуйся, я даровал тебе жизнь! Теперь ты будешь моим должников до скончания веков!»

- Вот и отлично, вот и отлично, - Лиам ловко подскочил к Гарри, желая на всякий случая, вытребовать у него пистолет. Да, он был не заряжен, но все же… - поехали домой, хватит на сегодня.

Луи в стороне крестился от счастья и возносил молитвы Небу, обращая к нему глаза, в которых стояли слезы.

Холодный ветер донес до них робкий, тихий и такой спокойный голос:

- А меня вы опять забыли спросить?

Утро прорезал голос Найла. Лиам резко повернулся к нему. Найл все еще стоял на краю утеса, сжимая в руках пистолет.

- Почему вы всегда решаете все за меня?

- Найл, пойми. Гарри передумал. Дуэль не может состояться, если в ней будет участвовать один человек! – с жаром заговорил Лиам, а Луи застыл, так же оставляя руки сложенными в молитвенном жесте, - пойдем домой. Маменька уже, наверное, уже проснулась и теперь волнуется, не может понять, куда мы делись.

- Ах, Лиам, оставь! Гарри, ты правда отказываешься от дуэли?

- Отказываюсь. Я не убийца, - на губах Гарри сквозила странная усмешка, - брось, Хоран, покажи свое мужество где-нибудь в другом месте. Собирайся и поехали домой. Лиам прав.

Глаза Гарри все еще буравили Найла презрительным взглядом. Найл чувствовал на себе этот взгляд физически. «Он решил отказаться от дуэли, чтобы я был благодарен ему всю жизнь за то, что он меня не убил!»

- Луи, пожалуйста, подведи лошадей, пора ехать домой, - грозно приказал Лиам, подталкивая Гарри вперед, к его лошади. Гарри усмехнулся, похлопывая себя по пистолету через ткань сюртука. Он знал, что его план сработает. Ну же, Найл…

- Гарри сказал, что из нас должен остаться только один. Он отказался стрелять. Но ведь слово остается еще и за мной, не так ли?

- Найл…

- Найл, пойдем домой.

Найл улыбнулся, как сам Ангел, окидывая беглым взглядом каждого из братьев:

- Хорошо, идите.

Что произошло в следующую секунду, известно только одному Богу и Гарри, потому что Луи все еще стоял в стороне и благодарил Небо за несостоявшуюся дуэль, а Лиам… Лиам будет корить себя за это всю свою жизнь. Он отвернулся на единый миг, чтобы подтолкнуть Гарри к спуску с утеса, когда слух его пронзил треск сухих веток и листьев, а после… Глухой удар тела о камни.

В следующую секунду раздался невыносимый вопль Луи, словно его пронзили острием в самое сердце, и молодой лорд Томлинсон, вне себя от страха, бросился к краю утеса.

Но было уже поздно.

- НАЙЛ!!!

Клянусь, я слышал тогда этот крик сам. Разжав пальцы и выпустив Гарри, Лиам с силой прижал обе ладони ко рту, удерживая полный муки крик, чувствуя, что нить, удерживающая его сердце, оборвалась, а само сердце подскочило к горлу. Дышать стало нечем. Лиама затошнило, когда он подошел к краю утеса, у которого лишившийся сил, припал Луи, и слезы потекли у него по лицу, словно дождь.

- Чего ты расселся?! Вставай! Вставай, ты!! Бегом вниз!! Его еще можно спасти! – Лиам схватил Луи за плечи, стараясь поднять брата на ноги, но тот кивал головой, как умалишенный.

- Ему уже… Не помочь, - прошептал Луи, и лицо его в миг осунулось, добавляя ему несколько лет возраста.

Лиам рывком расстегнул воротник рубашки, чтобы дать себе возможности дышать, и вне себя, бросился спускаться по выступам в утесе, не видя перед собой ничего, кроме безжизненно распластавшегося на камнях тела брата. Он хотел спасти того, кто не смог спасти себя сам…

Луи остался сидеть, как пришибленный, на коленях, возле края утеса. Он невидящим взглядом окидывал свои руки, которые то и дело подносил к лицу, прячась в них и сотрясаясь в рыданиях. Плечи его ходили ходуном от рыданий, а из груди доносились настоящие хрипы и нечеловеческие стоны.

Один лишь Гарри стоял, как каменное изваяние, пряча руку в карман, и проводя пальцами по холодящей кожу глади пистолета. Тяжелые кудри скрывали лицо, и лишь на губах его играла безжалостная улыбка…


========== 19. ==========


- Ну, вот, я и добрался до одного из самых страшных событий, которые в корне изменили жизнь обитателей этого замка. Вы смотрите на меня такими испуганными глазами, мой мальчик, что я не могу издеваться над Вашим сердцем: нет, Найл не выжил. Лиам и Луи сделали все, что могли, но смерть наступила практически тут же, как только мистер Хоран упал с утеса. Подходя к телу брата, Лиам чувствовал настоящие рвотные позывы. Ему казалось, что весь мир превратился в настоящий паноптикум. Он не верил, что он, его брат, любимый младший брат, не сделавший в жизни ни единого неблаговидного поступка, сейчас лежит на этих холодных, безжизненных камнях, а его из светловолосой головы темно сгустками вытекает кровь… Если бы не эта вязкая жидкость, можно было бы предположить что Найл просто уснул. Да, просто уснул, так безмятежно было его лицо в ту минуту, когда на ватных ногах Лиам приблизился к нему. Сердце юного, но такого отчаянного лорда Хорана уже не билось, лишь на губах еще была все та же милая, добрая улыбка, которая могла заставить прекратиться все войны и бедствия.

- Найл, Найл… Что же ты… Как же так…

Лиам дотронулся до холодной руки брата, осторожно переступая по скользким камням. В единый миг жизнь их была разрушена. Лорд Пейн, всегда сохранявший стоическое спокойствие и хладнокровие, сейчас был подобен нервическому Луи – сердце его надрывалось криком, а из глаз потекли слезы, прямо на безвольную руку Найла…

А лорд Найл Хоран все так же продолжал улыбаться… Он словно просил никого не винить в своей смерти и все прощал своим врагам, которых у него и вовсе не было… Он всегда всех прощал и всех любил. И чтобы не быть помехой своему брату, чтобы доказать, что он способен на отчаянные поступки, он избрал для себя такую смерть.

Я верю, мистер Малик, в существование Ада и Рая, такова уж моя профессия, но я искренне верю, что сейчас душа мистера Хорана пребывает в Раю, несмотря на страшный грех, который он совершил, сорвавшись с обрыва.

- Так Вы считаете, что это не было случайностью? – спросил я, и страшная картина произошедшего открылась мне под другим углом. Он не оступился с обрыва, как я подумал до этого? Сердце мое подскочило, впрочем, как и температура. Увидев снисходительную улыбку мистера Шеннона, я понял, каким был болваном, если мог подумать, что он оступился с обрыва случайно!

- Вы не один так подумали, мистер Малик. Все думали, что это была случайность, роковая ошибка, унесшая молодого лорда в могилу. И только Гарри знал всю правду. Своим взглядом он действительно мог убить. Он обладал невозможной силой убеждения и морального угнетения. Он вынудил Найла спрыгнуть. Он знал, что убить он не сможет, но желание избавиться от докучного родственника было слишком сильно. В городе до сих пор многие жители думают, что случай с Найлом – не больше, чем роковая ошибка, слишком крутой утес, он не хотел…

Ах, как бы мне хотелось, чтобы это было правдой. Но с Вашего позволения, я продолжу, хотя, чем ближе конец этой истории, тем сложнее мне говорить. Ведь я сам отпевал молодого Хорана. Да-да, я присутствовал при его погребении, и что за мука это была! Да, я священник, но я в первую очередь человек, простой человек, и всякий раз, когда я узнаю о смерти хорошего человека – неважно, случайной или насильственной – я чувствую, что теряю часть себя. Это только кажется, что Йоркшир такой большой. При желании, здесь шапочно можно быть знакомым почти со всеми. А что уж говорить о лорде Хоране…

Когда… Когда братья вернулись домой, я был у себя, и видел и слышал все собственными глазами. До этого все, что я вам рассказал, я узнал от самой Эрики, которая… Ах, я опять опережаю события.

Я был дома, с Мартой, она только вернулась от какой-то женщины, которая разрешилась бременем, и вот, словно обухом по голове, нас огрели этой новостью. Я услышал шум на улице и выглянул в окно. Я увидел лорда Лиама, который нес на руках Найла, как ребенка. Следом следовал Луи – он не переставал плакать. Но знали бы Вы, мистер Малик, сколько слез ему еще предстоит излить… Гарри следовал последним, словно тень, и он был чернее ночи. Этот его черный плащ, черные, спутанные волосы, бледное лицо с острыми губами, которые могли искусать больнее бешенной собаки… Сердце мое испуганно задрожало, когда я увидел кровь на руках Лиама. Я выскочил из дома и побежал к ним, забыв о своем возрасте и боли в костях.

Если бы лорд Хоран обладал репутация пьяницы, как Гарри, я бы мог подумать, что мистер Лиам несет на себя пьяного до смерти Найла, но… Он был настоящий трезвенник и праведник, и кровь… Я сразу почувствовал что-то неладное. Когда я поравнялся с мистером Лиамом и увидел его залитое слезами лицо, я понял, что мои самые страшные мысли подтвердились. Никто и никогда не видел лорда Пейна плачущим. Ни до, ни после, за это я ручаюсь.

- Лорд Пейн?

- Мистер Шеннон, зайдите в дом и позовите отца. И… Позовите Марту, Вашу жену. Пусть она побудет с миссис Стайлс.

- Но…

- И побыстрее! – рявкнул он, и я увидел, как напряглась его шея. Я не решил перечить почтенному лорду и поспешил в дом. Я нашел жителей его взбудораженными. Мистер и миссис Стайлс обедали в столовой. Точнее, создавали эту видимость – приборы были расставлены на шестерых, как и всегда, но за столом были только родители. Я нервно сглотнул, останавливаясь в дверях. Меня знали в этом доме, как близкого друга, я ведь крестил всех мальчиков. Увидев меня, миссис Стайлс вскочила из-за стола.

- Ах, мистер Шеннон! Давненько Вас не было видно у нас в гостях. Что-то случилось? Проходите, садитесь. Видите ли, мы ждем мальчиков к завтраку… Они куда-то вышли с самого утра…

На миссис Стайлс было дорогое платье из золоченой парчи, красивые холеные руки были увешаны кольцами и браслетами, а высокая прическа демонстрировала прекрасной красоты шею и мочки ушей. Она была очень красива, эта миссис Стайлс. И выглядела очень молодо для своих лет.

- Мистер Стайлс, - я обратился к отцу семейства, и тот, услышав как дрожит мой голос, медленно встал из-за стола. И подойдя ко мне, протянул руку. Я видел, как дрожит его рука, но не решался сказать.

- Да, я не понимаю, куда они могли деться.

- Что это за шум на улице? – миссис Стайлс обошла стол. Я как сейчас слышу шелест ее платья. Она еще зацепилась оборкой за стул, и вырывая кончик платья, сделала большую дырку.

- Миссис Стайлс, не подходите…

- Ах, полноте Вам! Бертрам! Там Лиам! И… Ах!

Миссис Стайлс вскрикнула, и прижав платок ко рту, который по обыкновению любила теребить в руках, и рухнула на пол без сил.

- Ваш сын ранен, мистер Стайлс, - скороговоркой проговорил я, - скорее идите на улице, а я помогу Вашей жене.

Ничего не понимающий, мистер Стайлс выскочил из кухни, на ходу чертыхаясь. Бросаясь к его жене, я услышал, как в углу звякнула разбиваемый об пол стакан.

На словах о раненом сыне в столовую вошла Эрика. Бедная, бедная девочка… Она натерпелась слишком многого…

Я созвал всех слуг, которые толпой сгрудились над миссис Стайлс, пытаясь привести ее в чувство, а сам вышел в гостиную. Я чувствовал себя скверно, как герой плохой повести. Как только я переступил порог гостиной, дверь распахнулась, и Лиам вместе с мистером Стайлсом внесли бедного Найла и уложили его на диван. Кровь на его затылке уже застыла кровяными корками, испачкав волосы и виски. Я сам почувствовал себя ужасно грязным. Лиам опустился на колени возле брата.

- Как это… Произошло? – еле выдавил из себя мистер Стайлс, пряча лицо на плече у Луи, который трясся в беззвучных рыданиях.

- Он оступился с утеса.

- О Боже… Каролина этого не перенесет. Надо… надо позвать врачей… Луи, скорее, отправься за мистером Уилкинсоном…

- Поздно, отец, - Лиам все еще не поднимал глаза на отца. Он сжимал руку Найла, словно стараясь этой физической болью вернуть брата к жизни, но увы, каким бы могущественным ни был человек, он еще не научился воскрешать к жизни мертвых. Если я доживу до этого момента, я буду считать себя самым счастливейшим из смертных. Уж кто-то, но только не мистер Хоран заслужил такую кончину…

- Его уже не спасти. Он умер. Пап, умер, понимаешь? – клокочущим голосом проговорил Лиам, припадая губами к неживой руке Найла.

- Умер!

Мистер Стайлс покачнулся, прикрыл глаза, сжал руку Луи.

- Умер.

Это слово рубануло воздух, а меня ударило поддых. Слишком стар я уже был и тогда для подобных сцен…

Воспользовавшись своим положением, я подошел к мистеру Стайлсу и увел его в его кабинет, где налил ему виски. Он даже не понимал, кто находится рядом с ним. Шок был слишком силен. Он словно одряхлел в один миг, а ведь мы были с ним почти ровесники…

В скором времени я услышал, как слуги отнесли миссис Стайлс наверх, и она пролежала без сознания около восьми часов.

Оставив мистера Стайлса наедине со своим горем, я спустился вниз. Вы не представляете, какой дух смерти витал в комнате! Воздух словно стал густым и уплотненным, упруго сжимаясь над нашими головами. Найл выглядел настоящим агнцем, нечаянно уснувшим в окружении своих братьев.

Луи пил не переставая. За час он выпил целую бутылку самой крепкой водки, какую только смог найти в доме. Если бы не то, что случилось с ним позже, его бы явно убил алкоголь. Лиам сидел с каменным выражением лица на диване, все не выпуская руки Найла из своих.

Эрика, бледная, и не верящая в то, что случилось, сидела на полу, возле Найла, который уже никогда не смог бы проспрягать ей французские глаголы или сказать три заветных слова…

Увидев бедного Найла с пробитой головой, она поняла все сразу. Встретившись глазами с Гарри, в которых не было ни следа отчаяния, ни скупой слезы, оплакивающей Найла, она поняла все. Она поняла, что проклятие над домом мистера Стайлса совершилось в тот миг, когда под его крышей родился этот получеловек-полубес.

Он сидел в кресле, чуть поодаль от Найла, сложив длинные, худые пальцы пирамидкой, и положив ноги на маленький столик. Он тяжело дышал, крутил шеей. Казалось, что его раздирает что-то изнутри.

- Мистер Пейн, - я обратился к Лиаму, но он меня не слышал, - мистер Пейн, мы должны… Поговорить о мессе.

Лиам поднял на меня глаза.

- Что?

- Ваш брат… Мы должны… Его…. Похоронить.

- Ах, да. Он же мертв.

- Мистер Пейн, - тихо начала Эрика, поднимая на него большие глаза, в которых застыли непролитые слезы, - не говорите так.

- Делайте, что Вам угодно. Только оставьте меня в покое. Луи, - Лиам поднялся на ноги, - дай мне бутылку.

Луи протянул ему недопитые остатки водки.

- Мистер Пейн, Вам будет только хуже.

- А что, мне сейчас, по Вашему, хорошо?! – у меня умер брат!! Как я должен себя чувствовать?!

И бросив об стену бутылку, которая разбилась наподобие его сердца, он бросился наверх.

Луи откинул голову назад и испустил тяжелый вздох. Кадык его нервно подрагивал на худой шее.

- Я не могу здесь. Эти стены на меня давят. Я должен побыть один.

Он поднялся, его шатало. Хватаясь за стены и мебель, Луи прошел мимо меня. От него слишком сильно пахло алкоголем и смертью.

Все в этом доме пропиталось запахом смерти, которая своей тягучей, узловатой, страшной рукой касалась каждого за ворот, заставляя кожу покрываться холодом.

Слуги не решались выйти из своих комнат. Дом погрузился в смертельное молчание. Пропустив Луи мимо себя, я осторожно наклонился над Найлом. Только застывшая кровь говорила о том, что в этом теле больше не текла жизнь. Что эти губы больше не улыбнуться прекрасному дню, а руки не подадут нищему все свои деньги. Я осторожно поднял его и отнес Найла в его комнату. Ни к чему ему оставаться в одной комнате с Гарри.

Когда я уже спускался вниз, я застал такую картину.

Эрика, закрыв лицо руками, все так же сидела подле пустующего дивана, и плечи ее еле сотрясались от горестных рыданий.

Я увидел, скрывшись в тени на лестнице, как Гарри подошел к ней.

- Хватит плакать. Его этим не вернешь.

- Мистер Стайлс, - Эрика посмотрела на Гарри снизу вверх, и он, вероятно, показался ей настоящим исполином, - оставьте меня. Не говорите так! Мое сердце разрывается! Я не верю, что это возможно!

- Что – это?

- То, что Бог забирает к себе самых достойных и невинных! Ваш брат был именно таким!

- Да полноте Вам.

- Вы… Вы не чувствуете сейчас ничего? – Эрика поднялась на ноги, утирая пальцами лицо. Она была ниже Гарри, но смотрела на него чересчур строго и воинственно. Гарри склонил голову.

- Чувствую.

- Что же Вы можете чувствовать, когда Ваш брат умер?!

- Чувствую, что он это сделал, потому что не видел иного выхода. Он любил Вас, Эрика. Не смотрите на меня так, он любил Вас, и это правда. Но он понимал, что не сможет бороться за свою любовь и решил отступить.

- Я не понимаю Вас…

- Когда-то я сказал, что Вы можете верить только мне. Так верьте! Я Вас люблю. И я никогда от Вас не отступлюсь. Потому что я тоже Вас люблю, и теперь я в полной мере доказал, что не готов Вас делить ни с кем, даже с братом. Теперь Вы только моя, - и не давая Эрике опомниться и справиться с ворохом переполнивших ее чувств, он взял ее за плечи, и притянув к себе, впился в ее губы самым страшным и роковым поцелуем.

***

- Я хотел бы покаяться перед Вами, мистер Малик. Да, я хоть и священник, но и мне иногда требуется покаяние, ведь я обычный человек, как и все другие. Когда я относил тело мистера Хорана в его покои, в глаза мне бросился белый уголок, торчащий из кармана его сюртука. Я сразу понял, что это письмо, вероятно, предсмертное. Тогда я еще только догадывался, кому оно могло быть адресовано, но, признаюсь честно Вам, как перед Богом, - я вытащил это письмо. Я понимал, что рано или поздно оно дойдет до адресата, а я не мог допустить, чтобы на эту хрупкую душу свалилось еще одно бремя. Не спрашивайте меня, мой юный друг, как я понял, что это письмо адресовано мисс Жонсьер. Тогда я это только почувствовал. Я вынул это письмо и спрятал у себя. Эрика его так и не получила. Если хотите, я могу дать Вам его прочесть.

Я кивнул.

Мистер Шеннон встал, поискал в верхнем ящике комода письмо, поворошив при этому груду старых бумаг и вытащил тонкий конверт. Протягивая его мне, старый священник не сводил с меня пристального взгляда. Разворачивая тонкие листы бумаги, исписанные детским, неустановившемся почерком, я почувствовал легкую дурноту. Как странно! Я держу в руках письмо, а человека, который написал его семь лет назад, уже нет в живых.

- Мертвые очень не любят, когда тревожат их чувства, - предрек мистер Шеннон, но, тем не менее, кивнул, как бы подбадривая меня открыть это письмо. Признаться честно, я никогда не отличался особой сентиментальностью, но это письмо вызвало пару непрошенных слез на моих ресницах. Я приведу здесь это письмо.


«Дорогая мадмуазель Жонсьер! Позвольте один единственный раз обратиться к Вам именно так. Если это письмо попало Вам в руки, скорее всего, меня уже нет среди живых.

Я пишу это письмо ночью, звезды неприветливо глядят множественными глазами мне в окно, а до смертельной дуэли остается несколько часов. Я не могу спать; меня лихорадит. Да, я отправляюсь на дуэль с собственным братом, но сердце мое бьется спокойно. Если знать, за какое правое дело ты отправляешься на смерть, принять ее будет не так страшно, не правда ли? О, я знаю, Вы киваете головой и обвиняете меня в поспешности и неразумности действий. Но, позвольте, как еще я мог доказать Вам всю преданность свою, всю искренность своих чувств? Как донести до Вас, что, с первой минуты появления Вашего в нашем доме, я не знал ни момента отдыха и душевного спокойствия? Как только я увидел Ваши глаза, весь Ваш облик, я понял с той доскональной уверенностью, что и толкает на преступления – что я скорее умру, чем отдам Вас кому-то. Но Вы меня не любили. И это было только моя вина; я ни в чем Вас не упрекаю. Я не святой, чтобы заслужить Вашу любовь, я не сделала в своей жизни ничего такого, чтобы Бог смог наградить меня этим высшим счастье – хотя бы Вашей дружбой!

О, знали бы Вы, моя дорогая, как я люблю Вас! И я клянусь Вам, что я буду любить Вас и после своей смерти. Я чувствую это так же хорошо, как свою собственную руку, которая сжимает это письмо! Если, узнав о моей смерти, Вы прольете хотя бы одну слезы, я буду знать, что это было не зря.

Я ни в коем случае не хочу мешать Вашему счастью. Скорее, я сам бы отправил себя на плаху, если бы посмел думать, что Вы можете быть несчастны из-за меня.

Я люблю Вас. Я безумно Вас люблю. Я полюбил впервые, и как ужасно и с тем сладко осознавать, что первая моя любовь станет последней! Я уверен, что, если бы я и остался жив, я бы никогда никого не полюбил, и лелеял бы свое чувство, как больного ребенка.

Ребенка… Ко мне всегда относились, как к ребенку. Маменька считала меня дитем, неспособным на чувства, неспособным на поступки. Так и Вы. Вы видели во мне милого, преданного ученика, в те самые мгновения, когда находясь подле Вас, робко касаясь края Вашего платья, я сходил с ума от ощущения упоительного счастья. Я бы отправился пешком на другой конец света, если бы Вы были там и позвали меня за собой!

Я ни в чем не виню Вас, ни в чем не упрекаю. Я только прошу Вас быть счастливой с тем человеком, которого Вы выберете. Если бы этим человеком смог стать я, обещаю, Вы были бы самой счастливой, я бы бросил свою жизнь для достижения Вашего счастья!

Но я знаю, что из этой дуэли живым выйдет только один. Я не знаю, что сулит предстоящее утро, и каков исход будет у этой дуэли, но если бы у меня была хоть малая надежда на Вашу любовь… О, я бы убил всех! Я бы убил весь город, только чтобы доказать Вам… Но Вам этого не надо.

Я сознаю и всегда сознавал свою ничтожность. Я не достоин Вас, ни достоин даже называться Вашим учеником, Вашим рабом. Пожалуйста, дорогая мадмуазель Жонсьер, сохраните меня в памяти Вашим добрым знакомым – больше мне ничего будет не надо.

Я чувствую, что из этой дуэли мне не выйти живым. Так уж сложились звезды, а я не в силах им перечить. Я чувствую опьяняющее дыхание смерти на своих щеках. Она улыбается, у нее женское лицо.

Вы помните наш первый урок? Я сходил с ума от Вашей близости и выглядел полным неучем в Ваших глазах. Я не мог связать и двух слов. Я только хотел касаться Вашей руки; я готов был провести всю свою жизнь подле Вас, на коленях; я готов был осыпать поцелуями край Вашего платья. Я любил Вас, мисс Жонсьер, я люблю Вас. Моя любовь больше меня, сильнее. Я не в силах с ней справиться. Я чувствую, как она давит на меня, усмехается, раздирает мне грудь. Мне трудно дышать. Я не знаю, как люди живут со своей любовью, как они встают по утрам, как они видятся со своими знакомыми и занимаются самыми обыденными делами! Мне хотелось каждому говорить о своей любви. Сколько ночей я провел в горячих молитвах! Сколько ночей мои ресницы были влажны от слез, когда я осознавал всю беспомощность, всю никчемность своей любви. Моя любовь не находила выхода, она билась в моей груди, больно стучала по ребрам и сжимала мое сердце. Так простите мне всё, и не держите на меня зла. Совсем скоро я буду далеко, невообразимо далеко от Вас, но помните, что незримо я всегда буду подле Вас. Когда внезапно легкий ветерок коснется Вашей руки, не сомневайтесь – это буду я. А легкий лучик солнца, заигравший на Вашем лице в трудный для Вас день, осушит Ваши слезы. И это тоже буду я. Я верю, что умершие люди всегда находятся подле тех, кого любили при жизни, даже если они не получали взаимности. Как мало порой нужно иному человеку для счастья – быть рядом с предметом своей любви, иметь возможность по первому же зову броситься на помощь, и положить весь мир к ногам той, которую любит больше жизни, больше всего на свете!

Как бы я хотел подарить Вам весь мир! Но единственное, чем я располагаю – моя любовь. И делайте с ней все, что захотите.

Если бы Вы только попросили у меня мое сердце – я бы отдал Вам его, не раздумывая! Но Вы скорее бы бросились в огонь, чтобы не дать мне нанести себе каких-либо увечий. И потому я Вас так люблю. Ваша жалость ко мне, Ваше сострадание – они слаще любви любой знатной дамы.

Я пишу это письмо, а слезы жгут мне глаза, я силюсь улыбнуться, ведь я все еще жив, а значит, все еще возможно! Я могу писать с Вами, разговаривать через письмо – о, я чувствую себя почти счастливым! Мне хочется приложить голову к Вашим коленям и так умереть. Но я пока еще живу…

Простите, что я тогда забрал Ваш платок. Для Вас это сущий пустяк, а для меня радость на многие дни. Вот и сейчас он лежит подле меня. Я чувствую слабый запах ваших волос, и голова моя кружится. Я почти задыхаюсь, мне душно, я боюсь не дожить до утра!

Как странно. Я вовсе не боюсь встречи со смертью. Я боюсь, что Вы посмотрите с мерзостью и отвращением на мой труп, когда его обнаружат. Но разве не будет мне уже все равно?

Ах, я так Вас люблю!..

Светает.

Мне надо хоть чуть-чуть заснуть. Веки тяжелы, как если бы Вы поцеловали меня. Как жаль, что я отправлюсь завтра в последний путь нетронутым, невинным. Я отдал бы все свое богатство; я бы разрешил растерзать себя стае голодных волков за один Ваш робкий, сестринский, дружеский поцелуй!

Но я слишком дерзок в своих мечтаниях, это последствия бессонной и нервной ночи. Я ожидаю встречи со смертью. Я уверен, что на этот раз она выберет меня.

Но я бы вовсе не боялся смерти, если бы в последний час Вы были рядом со мной!

Я уже не раз подходил к Вашей двери. Но Вы спали. Я не мог нарушить Ваш сон.

Я помолился у Вашей двери, и сейчас молюсь за Вас, а не за себя, как делал это с того дня, как Вы поселились в моем сердце.

Помолитесь и Вы за меня. О большем я не прошу.

Я люблю Вас.

Утро совсем близко, а моя любовь всегда будет рядом с Вами. Помните, даже в самый трудный час, даже если Вы будете чувствовать себя одинокой – я незримо буду с Вами, и разделю Ваши печали.

Я люблю Вас, Эрика.

Я люблю Вас.

Ялюблювас.ялюблювас.

С безграничной преданностью, я бросаю сердце к Вашим ногам.

Вспоминайте обо мне хотя бы мимоходом.

Завтра я уже буду в лучшем мире.

Прощайте.

Я люблю Вас!


Найл Хоран.»


Комментарий к 19.

а вот и обещанное письмецо


========== 20. ==========


- Ну, вот, пожалуй, я и рассказал Вам одно из самых страшных событий. Вы не можете представить себе, что творилось в этом доме в те дни. Мистер Стайлс не находил себе покоя. Он и Луи пили не переставая. Лиам не ночевал дома. Он уезжал в лес и бродил там часами, без сна и еды, возвращаясь домой, когда уже совсем валился с ног.

Ну, а миссис Стайлс… Я Вам до этого не говорил, но сейчас я, я думаю, самое время раскрыть одну тайну. Я знал ее, потому что с ранних лет был вхож в дом мистера Стайлса. Когда миссис Стайлс была молодой девушкой, одно из четырех прекрасных дочерей старого помещика, она влюбилась. Ей было всего от силы лет двадцать и она была чудо хороша. Избранником ее стал морской офицер Патрик Хоран. Да-да, не смотрите на меня так, мистер Малик. Она безумно его любила. Не поверите, но она даже первая призналась ему в любви, не боясь навлечь на себя позор и отречение своей семьи. Она очень сильно его любила, всю свою жизнь. Но мистер Хоран выбрал ее сестру, Матильду, и скоро сочетался с ней браком.

В начале своего рассказа я говорил Вам, что страшная война унесла жизни отцов мальчиков. У меня где-то был потрет молодого офицера Хорана… Его сын, Найл, оставшийся сиротой после страшной трагедии, был ужас как похож на него. От Матильды в нем не было ничего. Каролина Стайлс, каждый раз, смотря на маленького Найла, вспоминала свою неудавшуюся любовь. Она никогда не любила Бертрама, а вышла замуж за него просто их жалости и отчаяния. И он всегда это знал, но прощал ее.

Отсюда, пожалуй, и происходит ее смертельная, невозможная любовь к Найлу. Эта любовь граничила с безумием. Она любила его, и видя в Найле черты его отца, могла хоть так быть с ним рядом. Это была очень сильная женщина, мистер Малик. Узнав о гибели своего возлюбленного, она молча перенесла свое горе в себе, и только выразила слабое предложение забрать осиротевших мальчиков к себе… Бертрам согласился. Ну, а дальше Вы знаете. До этого, может быть, было не совсем понятна эта болезненная страсть к племяннику, но теперь, думаю, Вам стало яснее.

Я кивнул. Я слушал, раскрыв рот. Герои мелькали у меня перед глазами, я безумно хотел спать, но я не мог прервать мистера Шеннона. Старый священник перевел дух, снова затянулся трубкой.

- Дом был окутан смертью. Все ею дышало, все ею питалось. Не знаю, обедали ли тогда обитатели этого дома или они подпитывали свои силы своим горем. Все возможно…

На следующий день, когда Найл еще не был предан земле, мистер Бертрам позвал к себе Лиама.

На него былострашно смотреть. Я остался в доме, готовый чуть что выполнить свой прямой долг, а пока лорд Найл, в белоснежной сорочке и напомаженный, лежал в своей комнате в ореоле цветов, и, Боже, он выглядел как живой! Я покажу Вам его портрет. Что за наслаждение было смотреть за него! Слуги смыли кровь с его раны, переодели его в красивый костюм, а бледные руки крестом сложили на груди. Вот только предсмертную улыбку с его лица никто так и не смог стереть. Так и похоронили улыбающимся…

Каролина Стайлс так полностью и не пришла в себя после трагедии. Я не наводил справки, но, наверняка, в их рода были умалишенные. Потому что миссис Стайлс тронулась рассудком в ту же минуту, как увидела Лиама, подходящего к дому с Найлом на руках. Это страшно, мистер Малик, когда мать лишается своего ребенка, даже если он его неродной. Но справившись с потерей его отца, она еще находила в себе силы жить и видела продолжение в Найле… После…. Ей уже не смогли помочь. Рассудок ее помутился. Сдается мне, мистер Малик, что это была своеобразная плата за безграничную любовь к одному сыну и пренебрежение другими.

Так вот, отец позвал Лиама к себе. Они оба сроднились в этот момент, и никогда Бертрам не чувствовал такого единения со своим старшим сыном.

- Лиам, послушай… Я решил, что я буду делать с завещанием.

- Порвите его и выбросьте, - бесцветным голосом сказал Лиам. Он был облачен во все черное, и даже лицо его приобрело какой-то черный оттенок, словно сама смерть поцеловала его.

Бертрам покачал головой.

- Я решил, как поступлю со своим состоянием. Гарри достанется дом. А все деньги, все два миллиона, я разделю поровну между тобой и Луи.

Лиам безразлично пожал плечами.

- Мне все равно.

- Лиам, я прошу тебя. Ты не представляешь, какими силами мне обходится моя жизнь сейчас! Я готов был наложить на себя руки сам. Но я… - мистер Бертрам провел рукой по лицу, сгоняя ненужные слезы, - я должен держаться. И ты. Ради нас самих. Ради мамы. Ради Луи. И Гарри.

При упоминании младшего брата, Лиам скрипнул зубами. Он, как и Вы, мистер Малик, подозревал Гарри в роковой случайности, но… Что он мог сделать? Боль забрала все его силы, он едва держался на ногах. А при упоминании о миссис Стайлс Лиам издал слабый стон. Он не мог видеть мать помешанной. А она всю ночь, и все те два дня, что Найл еще находился в доме, провела возле него. Она думала, что он спал.

Как-то я застал Эрику в коридоре. Она проходила мимо комнаты и услышала слабое бормотание:

- Да-да… Мой мальчик… Хороший мальчик… Как сладко он спит… Ну, ничего, мамочка не будет тревожить твой сон… Она просто посидит рядом с тобой, как всегда делала это в детстве. Ведь ты так боялся темноты, мой любимый мальчик? Мой маленький мальчик…

Эрика робко заглянула в приоткрытую дверь.

Простоволосая, все в том же золоченом платье, миссис Стайлс сидела на коленях возле открытого гроба и разговаривала с Найлом так, будто он был жив. А для нее он всегда будет жив. Как и для каждого, кто знал этого светлого и прекрасного человека…

- Миссис Стайлс, - робко позвала Эрика, входя в комнату. Повсюду, заботливой рукой миссис Стайлс, был зажжены свечи, которые источали слабый аромат. Зеркала были занавешены, но Эрика спиной ощущала присутствие злого духа в этой комнате.

- Тс, тише, девочка. Ты разбудишь его, - ответила миссис Стайлс злым голосом, - ну-ну, чего ты встала в дверях? Иди, - зашипела она на Эрику, - я что, не могу посидеть со своим сыном, пока он спит?

- Но он…

Эрика не смогла договорить. Почувствовав, что слезы начинают жечь глаза, а боль – выедать сердце, она бросилась вон из комнаты и там столкнулась с Лиамом. Он обнял ее, как сестру, и эти два жалких создания, казалось, были одни в этом покинутом мире.

Умирающий отец, обезумевшая мать, погибший брат, а другой брат – алкоголик…

Ах, да, я ведь еще не сказал о Гарри. Никто не видел его в те, пока шла подготовка к погребению лорда Хорана. Где он был, что делал, о чем думал, чем дышал – никто не знал, да я и не хочу задумываться об этом лишний раз. Не удивлюсь, если он побывал у самого Дьявола, с которым играл в карты и пил на брудершафт. Душа его была так же черна, как ослепительна его внешность.

Вы не видели его, мистер Малик. После той сцены с поцелуем, Эрика вырвалась из его объятий и бросилась в свою комнату. Она умирала от страха, перемешанного с любовью. Сердце ее надрывалось от боли, но оно готово было любить. О, как оно готово было любить! А Гарри Стайлс… О, что это был за человек! Губы его были созданы для самых волнующих поцелуев, руки – для самых искусных ласк, а голос – для самых красивых комплиментов. Попадая в его объятия, подставляя свои губы под его – невозможно было вырваться из этого плена.

- А она вырвалась? – боязливо спросил я. Я чувствовал странное ощущение, когда мистер Шеннон описывал внешность Гарри. Интересно, а полюбился бы Эрике я, увидав она меня? Многие дамы находят мою слегка восточную внешность, с черными глазами и смольными волосами весьма приятной и волнующей. Но куда мне до Гарри!

Мистер Шеннон снисходительно улыбнулся и покачал головой.

- Он был слишком красив, а ей был всего двадцать лет. Но я продолжу. Еще долго Эрика будет помнить тот жгучий, обжигающий поцелуй с лордом Гарри Стайлсом. Руки его коснулись ее шеи, лицо, щек, волос. Он держал ее так сильно, сжимая в объятиях, желая подчинить себе и овладеть ею тут же. Но она нашла в себе силы противостоять… Эрика вырвалась, и смотря испуганными глазами на Гарри, отступила на пару шагов.

- Ну, же? Чего Вы? – вскрикнул Гарри, тяжело дыша, делая страшный шаг в сторону Эрики.

- Я боюсь Вас, - выдохнула девушка, - как Вы можете… Ваш брат…

- Но я люблю Вас! И хочу, чтобы Вы стали моей!

- Оставьте меня… Вы меня пугаете. Я боюсь Вас.

- Но Вы любите меня, скажите, любите?!

Гарри сгреб в охапку Эрику и сжал свои бледные пальцы на ее плечах. Девушка не вскрикнула, но она боялась смотреть ему в глаза, которые манили и убивали, подчиняли и делали своим пленником… Это были неживые глаза. Слишком много в них было смерти…

- Отпустите меня.

- Хорошо. Иди, - Гарри разжал пальцы и отвернулся. Лицо его пылало красным, плечи тяжело опускались. Этот поцелуй встревожил и его! Что-то страшное, необузданное зажглось в нем. И он готов был выть от этого.

Эрика развернулась, и путаясь в платье, бросилась вон по лестнице. Губы ее горели, лицо опаляло стыдом, руки тряслись, а сердце хотело продолжения. Она хотела стать его рабой, его куклой, его подчиненной, его… Да пусть он сделает с ней все, что угодно! Но…Мысли о Найле были колом в ее сердце. Не отойдя от этой трагедии, разделяя горе всех лордов, она в отчаянии ломала руки. О, лучше бы ей вовсе не показываться в этом доме! Он действительно проклят! Дом, в котором один брат может вызвать на другого, обречен на проклятье! Он тащит все семейство в пропасть, и ее, ее тоже! Но с ним она могла отправиться и в пропасть. Что, если его еще можно спасти?..

- Эрика, - Лиам подвел девушку на диван и усадил ее, касаясь легко ее плеча, - я только что от отца. Он очень плох. А мать… Вы видели, что с ней. Черные тучи сгустились над нашим домом. В один миг мы лишились покровительства и счастья. И я боюсь, что дальше будет только хуже. У меня уже не осталось слез. Скоро не останется ничего. Я могу только сухо попросить Вас бросить все и уехать отсюда. Бросьте все и возвращайтесь к Вашей доброй матери, она, я уверен, будет только рада этому. Бросьте и забудьте жизнь в этом доме, как самый страшный сон.

- Нет, - Эрика покачала головой, - поднимая глаза на Лиама, - я не уеду. Я не брошу Вас. И лорда Томлинсона.

Лиам пождал губы. Он хотел сказать очень многое, но он не понимал, почему она так спокойна? Он видел, что ее глаза были мокры от слез; ресницы не высыхали с того мига, как только он внес Найла в дом… Боже… От этого страшного видения, от которого в последствии Лиам проснется не один раз, его снова проняла дрожь. Он сжал руку Эрики в своих больших ладонях.

- Я ценю Вашу преданность, но сейчас речь идет о Вашем спасении! Спасайтесь. На этом доме лежит проклятье богатства. Когда Гарри узнает, какая доля отписана ему в наследстве… Он сойдет с ума!

- Можно подумать, что он еще в добром здравии.

- Да, - горько усмехнулся Эрика, а она, при воспоминании о том, что несколько секунд эти сумасшедшие губы касались ее, вспыхнула огнем и вырвала свою руку из рук Лиама.

- Мистер Лиам, я Вас не брошу.

- Что ж, поступайте, как знаете. Может, Вы еще сможете спасти его… - тихо проговорил Лиам, - может быть… Я поеду в город, позову мистера Кеннота. Говорят, он волшебник. Что ж, я поверю в волшебство и в кого угодно, если он сможет что-то сделать с матерью.

С этими словами Лиам вышел из дома. Ему показалось, когда он вставал с дивана, что на верхнем пролете лестницы мелькнула какая-то тень. Он протер глаза. Нет, никого. Еще пара таких волнений, и он сам сойдет с ума. Теперь, когда отец может только ждать приближения своей смерти, весь дом и все дела отца должны лечь на его, Лиама, плечи. И он сделает все, что спасти остатки этого дома… И он докопается до правды…

***

Теперь Эрика стала бояться двух мест в доме – комнаты Найла, за дверью которой обезумевшая миссис Стайлс пела колыбельные своему мертвому сыну, не понимая, что от этого сна он уже никогда не очнется, и покоев Гарри. После того, как Лиам оставил ее одну в гостиной, а Луи пропадал в театре, стараясь найти облегчение для своего сердца там, она решила поднять к себе и лечь в постель. Все казалось страшным кошмаром. Надо только проснуться от него… Только найти в себе силы…

В тот самый миг, когда она уже сделала несколько робких, но быстрых шагов по коридору прочь от злополучной комнаты лорда Гарри Стайлса, из которой доносились неясные бормотания, дверь отворилась, и Эрика увидела самого лорда Стайлса.

- Я услышал шаги и сразу решил, что это ты. Зайди. Мне нужно поговорить с тобой, - серьезно проговорил Гарри. Эрика стояла, как вкопанная в землю. Голос молодого лорда одновременно пугал и завораживал ее, - зайди, не бойся, - повторил он, - я ничего тебе не сделаю.

Воспоминания о поцелуи еще были свежи в ее памяти и на ее губах, но она подчинилась.

Осторожно переступив порог мрачной и такой же нелюдимой, как и ее хозяин, комнаты, девушка робко встала у двери, желая, в случае чего, мигом же покинуть эту страшную обитель. Гарри, словно и вовсе не замечая присутствия девушки, отошел к окну, и вперил в него угрюмый взгляд. Он стоял к Эрике вполоборота, и девушка заметила, как беззвучно двигались его губы. Спустя какое-то время, все не отходя от окна, Гарри тихо спросил:

- Как она?

- Кто, сэр?

Гарри не ответил, лишь провел костяшкой пальца по запыленному подоконнику. Эрика тоже молчала.

- Я слышал, ей хуже? – вновь послышался приглушенный, словно прикрытый банкой, голос. Казалось, легкие Гарри были полны пыли, которая затрудняла его разговор.

Решив, что, вероятно, вопросы касались здоровья миссис Стайлс, Эрика тихо произнесла:

- Да, ей хуже, сэр. Лиам отправился за доктором Кеннетом. Она не верит в то, что…

- Что ж, - Гарри рассеянно повел плечами, - тем лучше для нее.

- Сэр! Да как Вы… Как Вы можете так равнодушно говорить об этом? – несмотря на то, что Эрика безумно, и как так по-рабски боялась Гарри, гордость взыграла в ней, - это же Ваша мать! Видели бы Вы ее после трагедии… Она…

- Да плевать я на нее хотел! – рявкнул Гарри, и повернувшись к Эрике, напугал ее еще больше своим мрачным челом, на котором были явные отпечатки всех смертельных пороков, - плевать я хотел на нее, ты, слышишь?! Я ненавижу ее! И этот чертов дом! Этот дом проклят, я уверен!

- Сэр…

Одному Богу, наверное, было известно, что хотела произнести девушка в тот миг. Но действие Гарри тут же заставило ее прикусить язык. Молодой лорд, вне себя от гнева, развернулся, и обрушил удар сильного, крепкого кулака на оконное стекло. Осколки, протяжно звякнув и заскрипев слезными голосами, осыпались на подоконник. Не обращая внимания на кровь из порезов, Гарри схватил подсвечник и стал крушить остатки бедных стекол.

- Ненавижу! Ненавижу этот дом! Всех их ненавижу!

- Мистер Стайлс! Прекратите! Прекратите, я прошу Вас! – испугавшись, но все еще не теряя природной смелости, Эрика бросилась к своему господину.

- Отстань! Не смей даже прикасаться ко мне! – Гарри развернулся, глаза его метали молнии, словно в каждом было отражение потревоженного Посейдона, - совсем недавно ты первая испуганно отскочила от меня, словно я тебя ужалил! Так не смей трогать меня сейчас!! - Волосы дьявольскими кудрями падали на широкие плечи. Он казался в ту минуту демоном, исполином, титаном, нагоняющим страх на мелких людишек, - отойди, иначе я проломлю тебе башку!

Эрика испуганно попятилась назад. Видя, что ее хозяин совсем не держит себя в руках, она стала думать, что же ей делать. Бежать за помощью? Но за кем? За парой тщедушных служанок? За мистером Бертрамом Стайлсом? Но ведь Лиам сказал, что он и так почти не жилец…

В это время Гарри продолжал громить комнату. Кровь стекала по его рукам, но он не замечал ее. Вслед за разбитыми стеклами, полетели занавески. Он рвал их, осыпая проклятиями.

- Этот дом и так мой! Плевать я хотел на это завещание! Этот дом только мой! И деньги мои! Мои! Мои! Мои!

Дико развернувшись вокруг себя, Гарри заметил, что огонь в камине слегка горит. Эрика не успела перехватить его взгляд.

В секунду, как разъяренный зверь, Гарри метнулся к двери и повернул ключ.

Эрика оказалась заперта.

- Мистер Стайлс…

- Заткнись! Ты! Ты тоже против меня, - зашипел Гарри, надвигаясь на девушку, сжимая пальцы в окровавленный кулак, - ты тоже меня ненавидишь, как и все в этом доме! Но я, слышишь, я! Законный наследник всего, что ты здесь видишь! И не бывать тому завещанию, которое написал мой отец! Я сожгу этот проклятый дом! Сожгу, сожгу, сожгу! А ты будешь только моей! Никакая дружба моих братьев не сможет спасти тебя! – повторял, как безумный молодой лорд, чуть ли не брызжа слюной. Эрика от страха вжималась в дверь, пытаясь увернуться от страшного, нечеловеческого взгляда Гарри.

Все так же резко, отрывисто, Гарри развернулся и схватил кочергу, которой до этого любезная Клара помешивала угли в камине, чтобы согреть покои юного лорда Стайлса. Не ведая, что происходит, Гарри размахнулся раскаленной кочергой, и крохотные огоньки пламени переместились на разорванную занавеску.

- Мистер Стайлс! – Эрика еле боролась со слезами, не в силах выдержать этого бесовского зрелища, - побойтесь Бога! Вы же сказали, что любите меня!

- Я не боюсь Бога! – воскликнул Гарри, смотря, как быстро вспыхивает занавеска, - я сожгу этот дом, сожгу, сожгу! И тебя вместе с ним, но в последний час ты будешь принадлежать только мне!

Эрика в отчаянии заламывала руки. Она и просила, и умоляла, и устрашала Гарри всеми адовыми муками, которым подвергнется его душа, если он сейчас же не успокоится, но лорд ее не слушал. Он с тупым усердием смотрел, как занавеска становится черной, а комнату медленно заполняет дым и гарь.

- Мистер Стайлс!

В эту роковую секунду, когда Гарри уже хотел двинуться к отчаявшейся Эрике с кочергой в руках, на лестнице послышались торопливые шаги.

- Помогите! – крикнула Эрика, уворачиваясь от смертоносной руки Гарри.

В секунду на дверь обрушилась сотня ударов, и, не выдержав напора, она отворилась, слетев с петель, чуть не сбив девушку с ног.

На пороге возвышался лорд Лиам.

- Ты! Изверг! Проклятье!

Что было в следующие минуты, описать не берусь. Знаю только, что быстрому уму Лиама хватило и доли секунды, чтобы оценить масштаб бедствия, и еще столько же, чтобы придумать план спасения. Каким-то чудом он почувствовал, что должен немедля воротиться в дом, а за доктором послал соседского мальчишку. Одним ударом кулака Лиам сшиб Гарри с ног. Удар пришелся младшему брату прямо под челюсть, отчего тот повалился на диван, роняя и кочергу. Лиам бросился к подожженной занавеске. Пламя с нее уже стало перекидываться на покрывало кровати, и Лиам, недолго думая, схватил графин с водой, и обрушил холодную волну на языки пламени. Дальше в ход пошел сюртук. Сорвав его с себя, Лиам принялся бить им по занавеске, вышибая из нее огненные искры. Спустя какое-то время, ему удалось предотвратить настоящий пожар. Бросив истрепанный сюртук, который после схватки с огнем стал больше похож на половую тряпку, Лиам повернулся к Гарри.

Лорд Лиам Пейн обладал недюжей силой, посему, Гарри понадобилось время, чтобы прийти в себя после удара. Воспользовавшись замешательством младшего брата, Лиам подобрал с пола кочергу, и сунул ее под кровать, тем самым оставляя Гарри совершенно безоружным.

Лиам двинулся к Гарри.

- Это ты, - прошипел он, - это ты его убил. Ты убил Найла.

Эрика никогда не слышала, чтобы спокойный, степенный, уравновешенный Лиам говорил таким голосом. Он словно проклинал одной своей интонацией, подвергал человека мукам Ада одним своим тоном.

Гарри поднял голову на брата. Осторожно подвигал нижней челюстью, убеждаясь, что она не сломана.

- Ты никогда этого не докажешь.

- Ирод! – Лиам в одну минуту схватил Гарри за воротник рубашки и приблизил его лицо к своему, - да ты не человек! Когда же ты уже прекратишь творить зло?!

- Тогда, когда мой старший брат перестанет жить со шлюхами.

Тяжелый удар Лиама в этот раз прошелся прямо по лицу Гарри.

- Ненавижу!

- Ты обвиняешь меня в убийстве Найла, а сам! Сам-то! – заорал нечеловеческим голосом Гарри, стараясь не только увернуться от стальных кулаков брата, но и дать сдачи, - ребенок твоей подружки погиб из-за тебя! И она чуть не отправилась на тот свет следом! Ты ничуть не лучше меня, Лиам Пейн! Неудивительно, что мы братья! Оба мы хороши!

- Заткнись или я выбью тебе все зубы!

- Только попробуй!

Драка между братьями завязалась не на жизнь, а на смерть. Лиам был сильнее физически, но Гарри был быстрее, и потому град ударов доставался сполна каждому из братьев.

Они дрались, как два беспризорника, не обращая внимания на крики Эрики. Она умоляла их прекратить, видя, как на белоснежный ковер падают капли крови обоих братьев. Разъяренный растревоженной раной Лиам был страшен в своем гневе. Схватив младшего брата за длинные волосы, он со всей силы ударил его головой об пол.

- Прекратите! Прекратите! Мистер Пейн, да Вы уже убьете его!!

Роковые слова о возможной гибели обрушились на Лиама, как ушат холодной воды. Он разжал пальцы, отпуская Гарри из цепкой хватки, и младший лорд повалился на пол, пряча окровавленное лицо в мягкий ковер. Лиам поднялся, сделал два шага назад. Рубашка его была порвана, кое-где перепачкана кровью. На правой скуле лиловел расплывчатый кровоподтек. Он словно только сейчас заметил Эрику, которая была белее мела, и обращала к нему мертвенное, залитое слезами лицо. Не в силах справиться с подступающей дурнотой, девушка сползла по стене на пол, ощущая, как собственная кровь стучит в ушах, зачитывая ей ее смертный приговор.

- Смерть Найла все равно будет на твоей совести, - Лиам схватил Гарри за воротник рубашки и приподнял над полом. Гарри злом засмеялся, сплевывая кровь. Волосы подали ему на глаз грязными, кровяными прядями, - И я докажу, что это был не несчастный случай. Ты заставил его прыгнуть. И я докажу это, слышишь?! Пусть у меня уйдет на это вся жизнь. И я мог бы убить тебя сейчас, не задумываясь, не испустив и лишнего вздоха, потому что таким, как ты, нет места в этой жизни. Но я хочу доказать твою вину всему Йоркширу, всему миру. И пусть тогда знающие люди решат, что с тобой делать.

С этими словами, лорд Лиам Пейн разжал пальцы, и со всей силы бросил придушенно смеющегося Гарри на пол, после чего развернулся и, щелкнув каблуками по полу, как побитую лошадь хлыстом, вышел из комнаты.

Гарри приподнялся на локтях, сплюнув сгусток крови прямо на ковер, и прошипел какие-то проклятия.

Слегка повернувшись, он дал возможность Эрике увидеть его избитое лицо.

Они встретились глазами. Огненный страх, как искры из камина на занавеску, переместились во все естество девушки. Отвернувшись, чтобы не встречаться с этими страшными глазами, девушка молча поднялась, открыла ящик комода и достала оттуда большой носовой платок. Руки ее дрожали. Она ни о чем не думала. Комната кружилась перед ее глазами, в носу поселился противный запах подожженной занавески.

Осторожно подойдя к Гарри, будто он был опасным зверем, она робко протянула ему платок.

Гарри отвернулся.

- Мистер Стайлс, - тихо позвала она его, не веря своим глазам, и стараясь не вспоминать о тех страшных минутах, которые ей пришлось пережить буквально только что. От сумасшествия лорда Стайлса не осталось и следа. Сейчас он почти лежал у ее ног, избитый собственными братом, униженный и обвиняемый во всех грехах.

- Возьмите. Утрите кровь.

- Пошла вон, - тихо ответил Гарри, откидывая измазанными в крови руками волосы, - или ты что, не поняла, что я действительно страшен в гневе? Ждешь, когда и на тебя я обрушу пару ударов? Но ты не так сильна, как мой брат. Я сшибу тебя с ног одной левой!

Но Эрика знала, что сейчас это просто слова. В таком состоянии лорд Гарри вряд ли бы осмелился обидеть даже и муравья. Все его физические и моральные силы были истощены, они не подпитывались даже злобой и гневом.

Эрика проворно наклонилась и положила платок на израненный кулак Гарри, которым он упирался в пол, не находя в себе желания подняться.

- Ты словно собака, которую бьют, а ты ластишься к этой руке. Наверное, тебе надо задать хорошую взбучку, чтобы ты, наконец, оставила меня в покое.

- До свидания, мистер Стайлс, - спокойно ответила Эрика, хотя горячее сердце девушки трепетало всеми чувствами, от еще не затихшего страха до преданности, смешанной с любовью, жалостью и негодованием. О, если бы с дракой из лорда Стайлса ушла вся злоба, все черное, все страшное и ужасное, что есть в его душе, Эрика бы беспрекословно подставила себя под его удары!

Гарри откинул от себя платок, как мерзкое насекомое, и придав себе сидячее положение, принялся ощупывать лицо руками, определяя масштабы бедствия.

- Я сказал, пошла вон! Или же ты можешь не проснуться этой ночью, - прошипел Гарри, и на этот раз Эрика послушалась.

Тихо выйдя из покоев лорда Стайлса, она спустилась вниз по лестнице в гостиную, где и нашла лорда Лиама Пейна, утирающего кровь с разбитой губы.

Заметив девушку, Лиам поднялся из-за стола. Странные гримасы застыли на лицах обоих молодых людей, и, почувствовав странную дурноту, Эрика безвольно опустилась в объятия Лиама.


========== 21. ==========


- Да упокой, Господи, душу его, и да святится имя твое на небесах. Аминь.

Заработали лопаты. Сухие комья земли, накидываемые сверху на гроб могильщиками, насиловали слух своим немилосердным сухим стуком. И сейчас этот звук еще стоит у меня в ушах. Я сложил молитвенник и обвел взглядом публику.

А народу было много. Здесь были и достопочтенные Неренгеймы и Брауны, и другие известные фамилии; был здесь и простой народ, кто знал лорда Хорана как самого светлого и доброго из всех сыновей мистера Стайлса. На моей памяти это были самые пышные похороны, но, что самое удивительно, спустя несколько месяцев после захоронения Найла, на могилу к нему стали приходить только я да Марта. Найл Хоран похоронен на фамильном кладбище, где покоятся пять поколений семейства Стайлсов. Надгробный камень его изготавливался в большой спешке, но был очень прост и искусен. Глядя на даты, вырезанные на камне, сердце обливается горючими слезами. Марта, моя жена, на каждый праздник приносит на могилу Найла белые лилии – как знак чистоты и непорочности, а раз в две недели поливает цветы, убирается на оградке могильного холма, да и просто навещает бедного погибшего. Мертвые, я верю, чувствую, когда к ним приходят гости. Как жаль, что столь почитаемый всеми при жизни, сейчас он совершенно одинок.

Сам гроб лорда Найла несли Бертрам, Лиам, Луи и Гарри, и как было страшно смотреть на последнего! Глаза его были колючими, словно проволока, а зубы ощерены в страшной усмешке. Он словно наслаждался впервые тем, что главным героем являлся не он, а его брат, смотревший на всех из гроба закрытыми глазами.

Луи страшно похудел и побледнел, на похоронах он еле держался на ногах. Была вся труппа из театра Луи, они принесли много цветов, но, принимая соболезнования от своих коллег, Луи прятал лицо под батистовым платком.

Лиам и отец держались вместе. Они должны были держаться, но как было больно смотреть на них, на двух взрослых, сильных мужчин, силы которых подтачивались изнутри неведомым червем.

Эрика на похоронах Найла даже не могла плакать. Как только ей казалось, что слезы вот-вот польются из ее больших, прекрасных глаз, как из груди начинали доноситься страшные всхлипы, но слез не было. Пустота скребла ей душу когтями, но глаза оставались пустыми. До опущения гроба в землю она не сводила взгляда с лица Найла, которое казалось таким прекрасным и таким светлым даже в тот роковой час… Она вспоминала их уроки, его робкие обращения к ней, его скромные взгляды и не могла поверить, что это кроткое сердце перестало биться, а где-то там, позади нее, черной злобой исходит другое сердце.

Гарри стоял позади всех родственников усопшего. Он один, казалось, сроднился с черным цветом в одежде, и чувствовал себя в нем на удивление уютно и хорошо. Он не плакал, не кричал, не выражал соболезнований и ни в чем себя не винил. Глаза его немигающее смотрели в одну точку. О, я видел этот взгляд, мистер Малик, и могу Вам признаться, что страшнее вещей я пока не видел в своей жизни. Даст Бог, и не увижу.

Миссис Стайлс на похоронах не было. Мистер Кеннет посоветовал отправить ее на Сицилию, в один пансион, где он намеревался подправить ей здоровье. Уже седьмой год она находится там, и честно скажу Вам, я уже сомневаюсь, что она жива. А если жизнь еще и теплится в ее теле, но что это, должно быть, за жизнь!.. Надо будет навести справки и узнать, были ли в роду Стайлсов еще сумасшедшие? Двоих в семье уже более чем предостаточно.

Погода в тот день была холодная и ветряная. Солнце скрывалось за тяжелыми облаками, словно и оно не могло равнодушно смотреть на эту страшную процессию, на которой присутствовало столько человек с ворохом цветов, и ведь каждый мог сказать что-то хорошее о погибшем… Приносилось уже много цветов, говорилось очень много хороших слов, мне казалось, что это никогда не закончится. Все выражали глубокое сочувствие отцу семейства и трем оставшимся братьям. Крестя опускаемый в землю гроб, я поймал на себе пристальный взгляд Гарри. Он стоял, подперев плечом старый дуб, и не обращал внимания на холод – он единственный был без верхней одежде, но совсем не дрожал. Я, признаться честно, уже проклинал этот холод, руки у меня замерзли и покраснели, пока я читал свои молитвы, но Гарри вовсе не чувствовал холода. Он смотрел на меня исподлобья, как бы обвиняя меня во всех тяжких преступлениях. Я спокойно выдержал его взгляд и продолжил свою работу.

Когда последняя горсть земли коснулась крышки гроба, и Найл оказался далеко – физически – под землей, но так близко к нам – духовно, я постарался поскорее отправиться домой, чтобы больше не толпиться среди плачущих и горем убитых родственников. Мне было так же тяжело, как будто я похоронил собственное дитя.

Проходя мимо Луи, я отметил, что молодой человек ищет кого-то глазами в толпе, но не придал тогда этому никакого внимания.

Лишь некоторое время спустя я стал свидетелем одного странного разговора, но тогда он совсем не задержался у меня в памяти по причине того, что я совсем не понял, о чем шла речь. Быть может, если бы я был чуточку внимательнее, одной катастрофы удалось бы избежать, возможно, я бы мог как-то помочь… Но об этом будет чуть позже.

Не успело пройти и девяти дней после предания Найла земле, как новое несчастье снежным комом обрушилось на дом Стайлсов.

В одно утро не проснулся мистер Бертрам Стайлс. Лиам так и нашел его – в его любимом кресле, с газетой, в расстегнутом на груди халате, как он сел с вечера.

Я в то время ненадолго поселился у них в доме – понимал, что лишняя прислуга им не помешает, а я был человек спокойный и тихий, и мог держать язык за зубами. Я помогал Кларе, кухарке, чистить картошку на обед, когда Лиам спустился к нам и чужим, нечеловеческим голосом произнес:

- Отец скончался.

Я выронил нож из рук и запричитал.

- Бросьте, мистер Шеннон. Пора привыкнуть, что Смерть в этом доме стала гостьей. Я закрыл ему глаза, но… Я не знаю, что делать дальше. Помогите мне.

Как отличался Лиам во время смерти отца от того Лиама, который был в последнюю минуту жизни Найла! Он не плакал, не кричал, не пил – он просто молча стоял у меня за спиной, пока я проговаривал коротенькую молитву над телом усопшего мистера Бертрама Стайлса. В последние свои дни он стал выглядеть совсем плохо. Сердце его не выдержало, он умер моментально, даже не успев проститься со своими сыновьями. Как бы мне хотелось, мистер Малик, в то пору, когда я касался его окоченевшего трупа, чтобы несчастья на этом закончились! Но, видимо, кто-то когда-то слишком разгневал Бога, и он решил отыграться на этом доме.

Не скажу, что смерть мистера Стайлса слишком меня опечалила. Куда как горше я скорбел о его сыне. Но, конечно, известие это разлетелось на всю округу моментально. Жители стали обходить особняк стороной – по городу и правда прошел слух о наложенном проклятии. Буквально в одну неделю скончались отец и сын, а мать отправили в сумасшедший дом! Мне и самому потом часто еще снились страшные сны, в которых ко мне приходило это обезумевшее семейство и просило о помощи. Я не умею толковать сны, мистер Малик, но и мне хватало ума понять, что в этом доме мертвые так просто не найдут покоя для своей души, и как только история подошла к концу, я тут же освятил этот дом, и покинул его. И вот Вам честно слово, мистер Малик – за последние семь лет, прошедшие с тех ужасных событий, я еще ни разу не переступил порог этого злополучного дома, и надеюсь, что никогда там больше не окажусь.

Теперь дух Смерти действительно поселился в доме. Из запасов спиртного каждодневно исчезали бутылки. А встречаясь с Луи, и видя его затуманенный взгляд, нетрудно было вычислить вора. Иногда он не держался на ногах. Я как-то услышал, как он нечеловечески жалостливым голосом стонал, приложив голову к плечу Эрики.

- Я так больше не могу! Все кончено! Вся моя жизнь рухнула в один миг!

Один Лиам еще находил в себе силы, чтобы продолжать существование. Весь дом теперь был на его плечах.

Конечно, узнав о вторичном горе, миссис Браун и миссис Неренгейм решили повременить с помолвкой. К слову будет сказано, чтобы не возвращаться впредь к этим героям, что, узнав о такой прекрасной возможности, мистер Мур сделал предложение Лауры. Родители ее сначала нервно переживали – ведь их дочь была обещана лорду Стайлсу! Но отца его уже не было в живых, сам лорд Стайлс после случившегося, стал казаться обитателям Йоркшира то ли помешанным, то ли больным, потому, недолго думая, родители Браунов отдали Лауру за мистера Мура.

Куда как сложнее обстояло дело с мистером Пейном и Агнесс. Она пыталась разделить его страдания, хоть ее самым главным страданием была, конечно, отложенная на неопределенный срок свадьба. Мистер Пейн, и так весьма нелюдимый и необщительный человек, отделился от Агнесс, проводя все свободное время с отцовскими бумагами. Не выдержав настойчивости Агнесс, которая то и дело спрашивала, когда же они, наконец, сочетаются браком, молодой лорд Лиам не выдержал, и очень сдержанно, но зло, отчеканил:

- Боюсь, что никогда. Мне очень жаль, дорогая мисс Неренгейм (при этих словах прекрасное личико Агнесс сморщилось, как у обиженного ребенка, и ее уже трудно было назвать хорошенькой), - что никогда. Я приношу свои искренние сожаления, но я забираю данное мной слово. Я не могу на Вас жениться. Простите.

Что тут началось!.. Крики, слезы, обмороки – а любая девушка в истерических слезах, с некрасиво раскрытым ртом, бьющая руками по полу, становится почти омерзительной, даже если до этого мы готовы были стирать пыль с ее башмачков собственными рукавом. Лиам закрывал уши, а с мистером Неренгеймом объяснился очень сухо, но твердо – дескать, никак не могу жениться, прошу меня простить, но любви больше нет. Претензий не имею, кольцо могу вернуть, пусть Агнесс выходит за кого-нибудь другого.

Лиам оставался тверд в своем намерении.

И так, в одночасье, двери в дома Неренгеймов и Браунов оказались для него закрыты.

Отвязавшись от своего ярма, Лиам почувствовал себя свободным человеком. Легкая надежда мелькнула перед его глазами в этом темном коридоре, полностью усыпанном мертвыми телами. Но как было бы просто, если бы все случилось именно так! Ах, как бы просто…

Лиам принялся разбираться в бумагах отца. В столе его он нашел множество разных черновых вариантов завещания, и никак не могу понять, зачем отцу понадобилось столько разных вариантов. Но еще больше взволновал Лиама тот факт, что все отцовские бумаги находились в ужасном беспорядке. Половина листов была измята и порвана, некоторые были испачканы пролитыми чернилами и становились нечитаемыми.

Лиам ощутил, как скользкая рука страха схватила его за горло, когда он увидел этот беспорядок. Он знал, каким педантом был его отец, и в какой сохранности он хранил все свои вещи, а уж ценные бумаги – и подавно. В них явно кто-то рылся. Нервно сглотнув, мистер Пейн, вне себя от страха и волнения, от ответственности, возложенной теперь на его плечи, осторожно достал из бювара последний, окончательный вариант завещания Бертрама Стайлса. Оно было написано аккурат после смерти Найла, и по нему, все состояние, оцененное в два миллиона, отходили Лиаму и Луи, а дом должен был принадлежать Гарри. Некоторая довольно крупная сумма, но, которая все равно не шла в сравнении с миллионами, отходила доктору Кеннету и отписывалась ему для того, чтобы на эти деньги проводить лечение его жены. Владельцем поместья должен был стать Гарри.

В случае, если лорд Лиам Пейн и лорд Луи Томлинсон подвергли бы свои имена позору, если бы рассудки нашли невменяемыми, все состояние, вкупе с домом, должно было отойти Гарри, как единственному законному наследнику.

Прочитав эту приписку, Лиам почувствовал, как страх сковал ему горло, и он лишь мог несколько раз глубоко вздохнуть, чувствуя ноющую боль в груди. Невменяемый рассудок… Позор… Смерть… Почему отец не написал про смерть? Ведь Найл умер… Может быть, он испугался снова акцентировать внимание на том страшном случае? Но ведь должен быть черновой вариант завещания, в которое был вписан Найл… Еще до трагедии…

Но тут в коридоре он услышал голоса, и поспешил спрятать драгоценную бумагу у себя под полой сюртука, до оглашения завещания адвокатами. Он закрыл отцовские ящики и выглянул в коридор.

Я видел, как он прошел в свои покои, взволнованный и не в себе, словно в этом завещании он прочел свой собственный смертный приговор.

Я проследил за ним взглядом, и вернулся к своему занятию, а именно – я вместе с Эрикой приводили дом в порядок. После двух катастроф, обрушившихся на дом лавиной, он пришел в унылое запустение, а воздух в комнатах был таким тяжелым, словно и сейчас под крышей дома находился покойник. Отчасти, так оно и было. Со смертями Найла и хозяина, все мы стали покойниками.

Я глядел на Эрику, и не понимал, откуда в ней столько храбрости и непонятной страсти? Другая бы на ее месте давно упаковала бы свои вещички и сбежала из этого дома. Но она, казалось, сама стала частью семейства Стайлса. Что-то в ней надломилось, а, может, появилось новое. Но это была уже вовсе не та милая, скромная девочка, робко переступившая порог этого дома в поисках работы несколько месяцев назад. Время… За эти месяцы Эрика прожила такую жизнь, что она еще долго будет ее помнить, даже когда насовсем покинет эти края.

Теперь в глазах ее не было той искренности и наивности. Она смотрела строго, и как бы чуть-чуть отчужденно, словно просто наблюдала за происходящим со стороны. Она перестала убирать волосы и носила их всегда распущенными. Она была красива, мистер Малик, жаль, что Вы не были с ней знакомы. Я думаю, из Вас бы получилась хорошая пара.

В то время, что я жил в доме мистера Стайлса, помогая, чем мог, его бедным обитателям, я ни разу не столкнулся с Гарри в доме, кроме одного раза. После того случай с пожаром, который он чуть было не устроил, он не был вхож в дом. Он пропадал где-то в лесу, и как говорили, бродил по нему, как безумный. Мог беспричинно начать смеяться, а мог заплакать так горестно и жалостливо, что сердце начинало сжиматься.

Однажды, под вечер, он все же воротился в дом. Волос его неделю уже не касалась щетка, они выглядели жесткими и спутанными. Он смотрел голодным взглядом. Не обращая внимания на меня, он прошел наверх, но неожиданно остановился на лестнице, и сказал слишком спокойным голосом:

- Эрика, подойди ко мне. Мне надо с тобой поговорить.

Она испуганно посмотрела на меня, как бы спрашивая позволения. Лиама не было дома – он находился в конторе у отца, наводя последние справки о завещании. Луи… Кто мог тогда сказать, где был Луи? Возможно, предавался новому греху… Я покачал головой, косясь в сторону Гарри страшным взглядом, как бы напоминая бедной девушке о его безумстве. А, она, бедная, только увидав его, чуть было не лишилась сознания. Даже тогда, уже немного сумасшедший, он по-прежнему был красив. Достаточно было одного взмаха ресниц, чтобы простить ему все.

Мистер Стайлс заметил мою пантомиму, и грубо ее оборвал:

- Не слушай этого старика, Эрика. Пойдем.

Осторожно, словно ступая по полю со снарядами, Эрика поднялась и проследовала за Гарри. Она оглянулась и бросила на меня один просящий взгляд, что я мигом все понял. Как только они поднялись наверх, я последовал за ними и остановился возле двери, ведущей в комнату Гарри, готовый, чуть что, броситься на помощь и биться с этими чудовищем не на жизнь, а на смерть.

Дверь, на счастье, Эрика специально прикрыла неплотно, так что я мог, особо не напрягая слуха, услышать все то, о чем они тогда говорили. Признаться честно, я был поражен той речью, что донеслась до моих ушей, и некоторое время сомневался: а уж не успел ли за это время, что его не было дома, мистер Гарри продать свою душу дьяволу или заключить с ним еще какую-то страшную сделку? Я не так хорошо знал молодого лорда, но понимал – случилось или должно случиться нечто страшное, если он заговорил такими словами и таким голосом, словно сам черт в ту минуту разрывал ему грудь и плевал на его сердце.

- Сядьте подле меня, Эрика. Не бойтесь, я Вам ничего не сделаю. Я так слаб, меня лихорадит, что я не смогу даже поднять на Вас руку, если это понадобится. Вот так, сядьте на пол. Вам хорошо видно мое лицо? Отлично, а мне видны только Ваши волосы. Как бы я хотел сейчас зарыться в них лицом и забыть обо всем!..

Я напугал Луи. Сказал, что одному его дорогому человеку грозит опасность. Он сейчас не на репетиции, как Вы думаете. Он там, он побежал спасать человека… Представляете, мой брат герой! Вот только он не знает, что его там ждет… Вы слышали, утром я сказал ему, чтобы он немедленно отправлялся на Уинтер Стрит? Его там и схватят… Там и схватят…

Да, мистер Малик, я сам слышал с утра тот странный разговор. Попытаюсь воспроизвести его Вам. Я был в гостиной, когда Луи собирался на репетицию в театр, а в дом внезапно ворвался Гарри. Волосы его развевались по ветру, они были мокры; шел дождь. Он обернулся к Луи, посмотрел на него нервным взглядом, и заговорил быстро и странно:

- Я только что из города. Слышал, что Блэкроуды уезжают.

Приняв эту информацию, Луи нервно схватился за перила лестницы, пальцы его побледнели.

- Как уезжают? Куда?

- Не знаю, - ответил Гарри, продолжая буравить дрожащего брата взглядом, - просто уезжают. Ты должен успеть признаться. Должен сказать все. Иначе… Ты никогда не сможешь этого сделать!

Глаза Луи раскрылись, в них застыл такой страх, что я испугался за рассудок бедного мистера Томлинсона. Он покачнулся на ногах, провел рукой по щекам, заросшим трехдневной щетиной, и проговорил, запинаясь на каждом слове:

- Ты… Думаешь… Я должен туда отправиться?

- Причем немедленно! И поспеши, каждая минута дорога. Он может скоро вернуться.

Я не понимал тогда, о чем, точнее, о ком они говорят. Я знал многих жителей Йоркшира, в лицо – так почти каждого, но фамилия Блэкроудов была мне незнакомой. Решив, что это, возможно, дорогая сердцу Луи девушка, я пожал плечами, и решил пропустить дальнейшие реплики братьев мимо ушей. Гарри проговорил еще несколько горячих уверений, и Луи выскочил из дома, как будто его вымели веником.

Об этом он и сказал Эрике. Я не понимал, стоя тогда у двери, и подслушивая, почему Гарри придал такое значение своему поступку, пока не узнал всей правды… О, Боже мой, мистер Малик, как трудно мне становится говорить! Луи оказался слишком доверчив. Онповерил дьяволу, сатане, о! Этому нет слов! Бедный, бедный Луи… Он буквально сам подвел себя под плаху…

- Я ужасно себя чувствую. Мне кажется, что из моего тела вышли все силы, все соки. Я не чувствую себя, как живой человек. Я смотрю на свои руки, на свое лицо в зеркале – и дивлюсь. Неужели это я? Неужели я до сих пор еще красив? – продолжал говорить Гарри, и заглянув в щелку, боясь быть пойманным с поличным, я увидел, что он сидит на краю кровати, сложив руки перед лицом в молитвенно жесте. Свет от свечи робко выхватывает его фигуру из мрака, черные волосы падают на лицо, оставляя открытыми лишь глаза, которые кажутся черными, неживыми, стеклянными. Они смотрят неровно, хищно, норовя заглянуть прямо в душу и утащить ее за собой прямиком в Ад. Эрика сидела на полу, подле него, я видел ее шею, спину, тонкую талию в черном, траурном платье. Голова с ровной линией пробора была чуть склонена вперед – она явно боялась смотреть Гарри в лицо. Казалось, одно неровное движение с ее стороны, один неправильный вздох – и он бы пнул ее ногой, как собаку, он бы избил ее до полусмерти! О, он любил ее. Любил так, что готов был убить.

- Я смотрю на эти руки, и они мне кажутся чужими. Они слишком бледны и худы, разве всегда они были такими? Разве были она такими, когда я обнимал сотню девушек? Не помню. Я не помню. Я не помню, что я делал пару часов назад. Помню только, что сказал Луи… Он, наверное, уже там… Наверное, он еще счастлив… Он тот еще грешник… Боже, Боже, я ничего не помню. Я даже не помню, чтобы эти руки принадлежали мне.

Гарри вытянул вперед руки и принялся смотреть на них, но он явно не видел этих бледных, длинных, прямых пальцев, которые растопырил прямо перед своим лицом.

Эрика молчала. Я видел, что она водит рукой по полу, вырисовывая какие-то буквы. Мне стало жутко, они оба были как сумасшедшие – обезумевший кукловод и его молчаливая кукла! Но я не мог отойти от двери.

Гарри продолжал:

- Я знаю, что Вы меня боитесь. Знаю, что кажусь Вам чернее самого ада, но я ведь… Я ведь просто хотел любви. Я хотел любви, понимаете? – голос Гарри стал почти обычным, тем, каким он всегда разговаривал, только звучал чуть тише и чуть более хрипло, - а она никогда меня не любила. А я ведь был единственным сыном, я знаю, они ждали меня… Но что я мог поделать, если я не был так умен как Лиам? И так талантлив как Луи? Что, если я был просто их сыном и любил их больше всего на свете?! Почему они не могли любить меня, как своего ребенка, а не за что-то?! За просто так, потому что я – часть их крови и плоти, я – их ребенок! Да, пусть я не обладаю таким интеллектом, как Лиам, не играю в театре, как Луи, не вызываю слез и восторгов восхищения у других дамочек своим характером, как Найл! Но я ведь их сын! Почему она меня не любила? Почему ты меня не любишь?! Неужели я настолько ужасен?! Неужели… Я был рожден для того, чтобы моя любовь переросла в ненависть?! Которая может стереть с лица земли весь этот чертов дом?! Ну! Скажи мне!

- Ваша мать… Она Вас любила. Я уверена, любила, просто Вы думали…

- А плевать я хотел, что она меня любила, и как, если я этого не чувствовал! Всю жизнь она говорила мне брать пример с моих братьев. «Лиам такой умный, Луи такой талантливый, Найл такой хороший – почему бы и тебе не стать таким?» А почему бы тебе, мама, не полюбить меня таким, какой я есть?! Неумного, неталантливого, нехорошего, а просто меня, родного меня?! Почему ребенок должен заслужить любовь родителей, если он – ребенок?!

Я увидел, как Эрика робко положила руку на колено Гарри. Тот дернулся, как от ожога, и девушка смиренно убрала руку. О, как ей хотелось сейчас обнять его, приласкать, как заботливая мать и поцелуями выбить из него всю боль и всю черноту, что накопилась за столько лет!

- Отстань от меня, мне не нужна твоя жалость. Я просто хочу знать, чем они лучше меня? Грешники, которые слишком плохо играют роль святош. Ну, ничего, я еще докажу, еще все узнают, что я, я, единственный в своем роде Стайлс, который не запятнал свое имя позором и оказался главным наследником! Они меня еще узнают! И ты тоже! Ну, чего ты молчишь? – горестно воскликнул Гарри, освобождая в этом вскрике легкие от всего кислорода, - ведь ты тоже… Не принадлежишь мне. Мне ничего не принадлежит в этом доме. Я единственный наследник, но ничего не имею. Даже ты, - он посмотрел на Эрику, беря ее за подбородок, осторожно, словно касался змеи, - не принадлежишь мне.

- Если бы Вы были другим, если бы так не пугали меня, я была бы только рада принадлежать Вам. Но я боюсь Вас сильнее, чем люблю, - тихо ответила Эрика, и Гарри засмеялся, отпуская из своих пальцев ее лицо.

- Ну, вот видишь. Так и ты, как они: если бы я был другим, если бы я изменился… А полюбить меня таким, какой я есть, меня никто может! А, может, - он неожиданно закрыл лицо руками, - я и сам не рад тому, кто я есть. Может быть, я бы все отдал, чтобы стать другим, но я не знаю, как это сделать. Но теперь на карту поставлено все… Я уже не могу остановиться. Мной движет что-то страшное, сильное. Ну, чего сидишь? Пошла вон. Я все сказал, больше мне добавить нечего. Пока ты еще находишься под крыльями моих братьев и не принадлежишь мне. Но ничего, это скоро закончится. Всё скоро закончится…

Он еще продолжал что-то говорить, когда Эрика вышла из комнаты. На нее было страшно смотреть. Она прошла мимо меня, ни слова не сказав, даже не бросив беглого взгляда. Я, на всякий случай, поспешил тихонько закрыть дверь в комнату Гарри на ключ и оставить его так до утра.

А утром… А утром уже началась другая жизнь. Точнее, она началась еще вечером, после того разговора. Гарри как чувствовал, что ему надо облегчить душу – пока он говорил с Эрикой, я не раз замечал, как его руки тянутся к воротнику рубашки, чтобы ослабить его, дать себе дышать. Если бы он мог, он бы разодрал себе грудь ногтями, я был в этом уверен!

Так вот. Как только Эрика спустилась вниз, бледная, и запыхающаяся, с физически ощущаемой болью в сердце, из конторы вернулся Лиам. Он был серьезен, строг и суров, губы его были плотно сжаты в одну линию. Сухо поздоровавшись с нами, он снял плащ, оставшись в прекрасно сшитом черном костюме, и хотел было подняться в свои покои, когда в дверь кто-то настойчиво постучал.

Лиам замер на ступенях. На лбу у него от напряжения и печати вечного траура вздулась вена, а под глазами залегли первые морщины, говорившие не о прожитых годах (ему ведь было всего двадцать пять лет), а о тех душевных недугах, которые ему пришлось пережить.

Стук в дверь повторился; снаружи явно были двое и намеревались во что бы то ни стало попасть в дом. Молодые люди переглянулись. Стрелки на каминных часах показывали без пяти минут девять.

- Это, наверное, Луи. Откроешь? – тихо спросил Лиам, все не меняя позы, стоя на нижней ступени лестницы.

Эрика оправила платье, провела рукой по лицу, стараясь вернуть ему хотя бы часть былых жизненных красок, и подошла к двери.

Лиам почти оказался прав. На пороге стояли два высоких, дородных мужчины в офицерской форме, а между ними был Луи. С заведенными за спину руками, он стоял, низко опустив голову, а присмотревшись получше, я заметил, что из носа у него ручьем течет кровь прямо на белую рубашку. Сюртука на нем, почему-то, не было.

- Это дом мистера Стайлса? – прогудел один из офицеров. Он был толст, лысоват, одна пуговица на фирменное пиджаке отлетела, демонстрируя тоненькие язычки нитей.

- Чем могу помочь? Что случилось? – Лиам внезапно оказался за спиной Эрики. Он не торопился впускать непрошенных посетителей в дом.

Второй полицейский, который был чуть опрятнее и моложе первого, смерил его презрительным взглядом.

- Я спрашиваю: это семейство Стайлсов?

- Да. Я лорд Лиам Пейн. И я решительно не понимаю, почему вы приводите моего брата домой, как преступника? Что произошло? – В раз Лиам овладел собой, своим голосом, подобрался, даже стал выше ростом. Полицейские переглянулись.

- Позвольте пройти нам в дом.

- Сначала я требую объяснений! Луи! Что произошло?! Скажешь ты хоть мне или нет?!

Луи все так же не поднимал глаз от пола, смиренно сложив руки за спиной.

- Сэр, мы вынуждены сообщить Вам пренеприятное известие. Пожалуйста, позвольте нам пройти в дом. Такие вещи не говорят через порог.

- Хорошо, проходите, - теряя терпение, проговорил Лиам. Эрика посторонилась, мужчины втолкнули Луи в дом. Я охнул и присел на край кресла. Еще раз внимательно посмотрев на Луи, я увидел, что все лицо его представляло собой один большой синяк. Над ним изрядно потрудились чьи-то кулаки.

Лиам тоже заметил это, и нервно сглотнул. Он сжал кулаки, приготовившись к самому худшему. Но то, что мы услышали в тот вечер, выбило почву из-под ног у всех троих.

Откашлявшись, первый полицейский сказал, стараясь придать своему голосу еще больше важности:

- Сэр, мы вынуждены забрать Вашего брата, сэра Луи Троя Томлинсона с собой, и посадить под стражу. До решения судебного процесса.

Эрика и Лиам молча переглянулись. Я тоже не мог сказать и слова. Луи молчал, лишь шмыгал носом, стараясь унять кровь.

- Я ничего не понимаю, - произнесла, наконец, девушка, потому что Лиам продолжал молчать. Он лишь дергал подбородком, а ногтями впивался в собственные ладони, грудь его тяжело опускалась и поднималась в такт дыханию, - судебного процесса? Вы собрались… Судить Луи? За что?

Полицейские переглянулись, явно не ожидая того, что тайна Луи до сих пор никому неизвестна. Говоривший снова откашлялся, и подтолкнув Луи в спину тяжелой рукой:

- Не стоило бы говорить такое при даме, но уже прошу меня простить. С этого дня лорд Луи Трой Томлинсон, двадцати трех лет отроду, проходит по делу о развращении несовершеннолетнего Уильяма Блэкроуда.


Комментарий к 21.

ту-ду-ду-дум. вы хотели тайну Луи? Держите


========== 22. ==========


- Объясните мне еще раз толком, что произошло? Какой несовершеннолетний? Какое совращение? Луи? Это правда? Луи, посмотри мне в глаза.

Лиам возвышался над Луи, как суровый отец. Эрика отошла в сторону, давая семейной сцене разыгрываться без ее участия. Боже мой, что это за несчастья одно за другим навалились на этот дом… Так вот, значит, что у него за тайна, которую он так боялся раскрыть…

- Луи, посмотри на меня. Это правда?!

- Да, Лиам. Это правда.

Лорд Пейн так сильно выдохнул, что даже покачнулся на носках. Полицейские по-прежнему не сводили глаз с Луи, словно боялись, что он может неожиданно вырваться от них и убежать. Но даже если бы это было возможным, лорд Томлинсон бы этого не сделал. Он был так унижен, так раздавлен, что находил в себе сил только для того, чтобы стоять, потупив глаза и утирая рукой кровь, лившуюся из носа.

- Что ж… - протянул Лиам, снова сжимая кулаки, - и что теперь с ним будет?

- Мистер… Сэр… Простите, напомните, пожалуйста, Вашу фамилию.

- Пейн. Лорд Лиам Пейн.

- Так Вы не брат ему? – спросил толстый полицейский, подозрительно косясь на Луи.

- Кузен. Но других родственников, ближе меня, у него нет. Поэтому можете обращаться ко мне, как к брату.

- Хорош братец тогда. Вы только посмотрите! – второй полицейский схватил Луи за ворот рубашки и встряхнул, - ты, подними глаза, когда брат стоит перед тобой! Ух, повесил бы тебя собственными руками! Простите, сэр, - он снова обратился к Лиаму, - я не представился. Моя фамилия Робертсон, я капитан полиции. Нас вызвал мистер Блэкроуд. Наконец-то отец раскрыл глаза на эту гнусность! Ну, отвечай, подлец, долго это у вас продолжалось?!

- Это не ваше дело, - резко сказал Луи, стараясь скинуть с плеча руку полицейского, - я буду говорить только на суде.

- Будешь! Еще как будешь, можешь даже не сомневаться! Видите ли, сэр, - снова реплика была обращена к Лиаму, который стоял, как каменное изваяние, не сводя осуждающего взгляда с Луи, - мистер Блэкроуд, отец пострадавшего, вернулся домой, где и застал своего сына с этим… Мерзавцем! Его ведь всего семнадцать лет! Отличный паренек, да только… Думаю, травма у него теперь психическая на всю жизнь останется. Вы знаете, перед судом все равны: что лорд, что просто крестьянин. Но Ваш брат! – Робертсон поднял кривой палец вверх, словно священник на проповеди, - перешел все границы человеческой морали и долга. Это же надо, опуститься до такого греха…

- Вы ведь ничего не знаете!

- Зато ты знаешь слишком много. Вот и поделишься завтра с нами на суде. Будет очень интересно послушать. Мистер Пейн, - тут вступил второй полицейский, который до этого придерживал пистолет, прикрепленный к ремню, - мы вынуждены увести мистера Томлинсона к нам, в полицеский участок, до судебного процесса. Мы вынуждены провести его уже завтра. Обычно так дела не делаются, но отец мальчишки – не последний человек в этом городе. Видели, как он хорошо над ним поработал? Подними голову, Томлинсон! Забудь теперь о том, что ты лорд. Покажи брату, что ты получил в ответ за свою любовь, - полицейский жестоко засмеялся, схватил Луи за волосы и приподнял его голову. Лиам опустил глаза. Он не мог смотреть на избитое лицо брата, на его измученные глаза. Боже, до чего он дошел…

- Прекратите, не надо, - Лиам выставил вперед руку, - так значит… Вы должна его увести?

- Радуйтесь, что мы вовремя подоспели, - ответил Робертсон, снова грубо хватая Луи за плечо, - когда мы ворвались в дом, из которого доносились невыносимые крики, на секунду нам показалось, что мы уже опоздали. Отец, старший Блэкроуд, готов был убить Вашего брата прямо на месте. А он, видите ли, даже не отбивался! Хороша была картина, скажу я Вам. Почтенный мистер Блэкроуд избивает одного из сыновей лорда Стайлса, орет благим матом, а сын его забился в угол и верещит. «Папа, папа, не надо! Ты же убьешь его!» Неужели ты, дьяволово отродье, не чувствуешь угрызений совести? В Ад бы тебя до поскорее! А пока сидишь в камере, а завтра решим, что делать с тобой. Судить его будет сам судья Стенсон.

- Стенсон? Мне говорили, его нет в Йоркшире, - подозрительно сказал Лиам. Он хранил утопическое спокойствие, ни одна жилка не дрогнула на его лице. Вот только глаза… В них не было ничего. Словно со смертью отца и брата он потерял часть жизни. На висках у него выступили седые волосы. Это очень страшно, мистер Зейн – постареть в двадцать пять лет… Могу Вам сказать, что он никогда не будет улыбаться…

- Мистер Блэкроуд срочно отправил к нему своего поверенного, к утру он будет в суду. Поймите меня правильно, сэр, - Робертсон снова откашлялся, - это не просто преступление. Это нарушение законно Божьего. За такое по голове не по гладят. Простите, что нам пришлось сообщить эту новость Вам, но…

- Нет-нет, я понимаю. Спасибо, что сообщили. Я не знал.

- Ну, что, Томлинсон, пошли. Прощайся с этим домом надолго. Если сможете, - второй полицейский обернулся на пороге и встретился с каменными глазами Лиама, который буравил спину Луи взглядом, - если сможете, доставьте кое-какие вещи Вашего брата. А сегодня он пока посидит среди голых стен, подумает над своим поведением. До свидания, сэр. Приносим своим соболезнования.

- Подождите! – воскликнула Эрика, бросаясь к дверям. Полицейские остановились, Луи робко поднял на нее глаза. За секунду он успел взглядом попросить у нее прощения. О, но что это был за взгляд! Его словно тогда уже распяли…

- Да, мисс?

- А что… Что с ним теперь будет? Что ему… Грозит? – спросила Эрика, со страхом косясь на Лиама. Тот отошел в сторону, закрыл лицо руками и, в тот момент, когда над комнатой прогремел приговор, вздрогнул, и почувствовал, что пол стал уходить у него под ногами куда-то далеко…

- Как и всем, кто предался этому греху, - спокойно ответил Роберстон, - смертная казнь.

Комментарий к 22.

сегодня нет ни времени, ни вдохновения, но вот немного интриги. завтра обещаю большую главу с описанием суда, хо-хо


========== 23. ==========


Погода в день суда Луи была ужасной. С самого утра зарядил противный, слезный дождь, небо было темным, как грязное зеркало. Деревья гнулись к земле в молитвенных жестах, гонимые ветром. Я не выспался и у меня ужасно болела поясница.

Что я могу рассказать Вам о том дне, мистер Малик? Ничего хорошего, не смотрите на меня такими большими глазами. Иногда мне кажется, что я зря стал рассказывать Вам эту историю, слишком сильно она Вас взволновала, а ведь еще не совсем здоровы. Но, с Вашего позволения, я постараюсь закончить эту историю поскорее и менее драматично, чем она являлась на самом деле. Годы ожесточили мое сердце.

В зале суда собрались все жители Йоркшира. Еще вчера они готовы были петь дифирамбы таланту Луи, сегодня, еле сдерживаемые, готовы были наброситься на него и растерзать. Слух о преступлении лорда Томлинсона облетел весь Йоркшир в одночасье – Вы не знаете, как быстро здесь распространяются слухи, особенно те, что касаются знатных господ. Столько лет семейство Стайлсов казалось образцом для подражания, матери хотели, чтобы их сыновья были такими же талантливыми и прекрасными, как юные лорды. Но сейчас они в ужасе обнимали своих чад, ютились с ними на жестких судебных скамьях, и радовались, что за решеткой находился самый главный преступник – некогда такой любимый и почитаемый лорд Луи Томлинсон. Вы не знаете, но, когда люди долго возносят одного человека, они становятся жестоки в своей любви к нему. Вознося другую персону над собой, они начинают думать, что он действительно так морально и духовно высок, что любую оплошность приравнивают к измене Господу. Я много повидал на своем веку таких людей – ничего не представляющих из себя, но невообразимо жестоких по отношению к слабостям других людей. Узнав о преступлении лорда Томлинсона, гнев и негодование охватили Йоркшир. Как так. Отец и младший брат только отошли в мир иной, а он предался греху, да какому! Совратить юнца, юного мальчишку! Вы ведь знаете, что однополая любовь – это страшный, страшный грех, который карается наряду с убийствами и самоубийствами. Бог создал женщину и мужчину, а этот человек посмел пойти против Бога!

Судебный зал собрал тогда и богатых жителей и самый простой рабочий люд. О, как были жестоки их глаза, когда, заполняя залу, такую же унылую и убогую, как их собственные сердца, они смотрели на Луи, находившегося за решеткой! Они улыбались, скаля белоснежные зубы, смотря на того, кто теперь был не просто не выше их, а скатился в самую черную и помойную яму, из которой был только один выход, а именно – на плаху. Народ в Йоркшире отличался особой жестокостью. Мне кажется, во времена, когда существовали ведьмы, именно жители Йоркшира первыми хватали их за волосы и волокли на костер. Один работающий с фермы, отец троих детей, не удержался и плюнул в сторону Луи, назвав его богохульником. Он добавил, что Луи будет вечно, вечно гореть в Аду за свое злодеяние. Молодой лорд ничего не ответил. Он сидел, низко опустив голову, боясь встретиться с этими хищными взглядами. Руки его дрожали, он снова начал грызть ногти, как самый простой крестьянин. Ресницы его были мокры от слез, а глаза… Он словно уже видел свой смертный приговор…

Зала заполнялась людьми и все нарастающим гулом. Каждый имел, что высказать в сторону Луи. Он слышал общий поток голосов, среди которых явственно различались слова «Негодяй», « Подлец, «На плаху его!» «Он за это ответит» и прочие мерзостные ругательства.

Судья Стенсон, высокий, лысеющий, но не потерявший природного обаяния, мужчина, занял свое место за трибуной. Черная мантия его должна была успокоить собравшихся, но кто-то заметил, что Луи плачет, и новый гвалт эмоций поднялся с еще большим ожесточением.

Лиам и Эрика, которые находились позади всей публики, не могли спокойно смотреть на это. Гарри в суде не было.

- Вы только посмотрите на его слезы!

- Думаешь, что поплачешь, и тебя простят?

- Как бы не так!

- На виселицу его!

- Казнить! Казнить! Казнить!

- Дайте я сам отрублю ему голову!

- А я ведь на его спектакли ходил с женой и ребятишками! О, горе-то какое!

- Постыдился бы хоть, отца только недавно схоронил!

- Мальчишке-то всего семнадцать лет!

- Казнить! Казнить! Казнить!

Гул начал возрастать. Луи почувствовал, что если бы не решетка, которая отделяла его от этой толпы, они бы давно схватили его и учинили бы над ним правосудие самостоятельно. Он чувствовал, как его грудь жжет, как сердце колотится так сильно, что он не мог вздохнуть, не ощущая мучительной боли между ребрами. Спина его, под тонкой дорогой рубашкой, которую он не менял уже второй день, покрылась противным потом, а волосы, нечесаными, спутанными от крови прядями, топорщились во все стороны. Сейчас он меньше всего был похож на лорда. Он был похож на беспризорника. И от этой мысли у Луи закружилась голова.

- Прошу тишины, пожалуйста! Успокойтесь! – судья Стенсон постучал рукой по кафедре, - начинается судебный процесс.

Люди понемногу стали затихать. Но едва прекратив разговоры, как они начали бросать на Луи взгляды, корчить рожи и показывать языки. Самые смелые, конечно, те, что богаче, и как следствие, побоязливее, вздыхали и закатывали глаза. Девушек в зале практически не было – считалось, что им недопустимо присутствовать при разбирательстве в таком деле. Но самые отъявленные из них, сумевшие пробраться под видом молодых людей, сейчас шушукались у стенки, показывали на Луи пальцами и нервически подергивали плечами.

- Итак, у нас в городе произошло страшное преступление. Обвиняется лорд Луи Трой Томлинсон, двадцати трех отроду, приемный сын лорда Бертрама Стайлса в деле о совращении и надругательстве над честью Уильяма Джона Блэкроуда, семнадцати лет отроду.

Когда судья Стенсон произнес эту фразу, присутствующие снова взорвались невозможным гулом.

- Семнадцать лет!

- Да он же ребенок совсем!

- Тебе женщин мало, что ли?!

- А еще лорд!

- Казнить его! Казнить! Казнить!

- Господа, господа, прошу Вас, тише! – судья Стенсон отер лицо платком, - пожалуйста, тишины. Я хочу пригласить сюда выступить с обвинениями мистера Блэкроуда, отца Уильяма Блэкроуда, который и подал жалобу. Мистер Блэкроуд, слово предоставляется Вам.

Толпа посторонилась, и тусклый свет судебный залы осветил фигуру мистера Блэкроуда. Это был довольно высокого роста господ лет сорока пяти, в идеально сшитом костюме, в черных новых ботинках. Накрахмаленный ворот рубашки стоял колом, светлые волосы лишь слегка серебрила седина. У него было большое лицо с высоким лбом и широким подбородком. Маленькие, ровные зубы, тонкие, будто подрезанные в углах губы. На правой щеке у него виднелся шрам.

Мужчина подошел к кафедре, за которой восседал судья Стенсон и обратился к присутствующим с пылкой речью.

- Господа! Джентльмены и леди, если здесь таковые присутствуют! Сейчас вы видите перед собой горем убитого отца. Этот мерзавец, - мистер Блэкроуд обернулся к сидящему на скамье Луи, - осквернил моего сына! Я хочу, чтоб он понес то наказание, которое смогло бы подвергнуть его душу тем мучениям, которые испытал я, обнаружив это… Это… Это!

Толпа загудела. Луи смотрел на них затравленным зверем. Никакого адвоката у него не было. Это было то преступление, которое не могло иметь никакой защиты под собой. Сейчас Луи мог положиться только на Господа Бога, но боюсь, что и Он отказался от него в тот момент. Луи прислонился лбом к железному пруту решетки. Он не чувствовал в себе жить дальше. Он смотрел равнодушно на эту толпу, которая неделю назад готова была носить его на руках и завалить цветами, а сейчас, если бы им дали волю, растерзали бы на части, как голодные волки. Он не понимал, как он мог. Гарри, как он мог…

Гарри всегда знал тайну брата. Он знал о его отношениях с Уильямом, но молчал, лишь иногда пользовался тем, что мог напугать старшего брата заверениями о том, что рано или поздно он расскажет его тайну. Луи знал, что ему будет за эту тайну. Смерть, и при том смерть самая позорная. Его вздернут на столбе, или отрубят голову, а эта кровожадная тола будет аплодировать и кричать «Казнить, казнить, казнить!». А когда его голова покатится по мостовой, или тело будет висеть на ветру, они не успокоятся, и набросятся на него с палками. Он видел, что у того господина, который плюнул в его сторону, карман пиджака был оттянут камнями. Что, если он попробует закидать его камнями? Его ведь никто не остановит! Они забьют его до смерти, как собаку! А за что? За то, что он просто полюбил?

- Когда я вернулся домой, и обнаружил этого… Этого…. Ирода в постели с моим сыном, я думал, что убью его на месте, в ту же минуту. В ту же секунду я схватил его за волосы, и начал бить так, чтобы выбить из него единым духом всю дурь, всю мерзость! И ведь кто же он сам! Актер, умный, интеллигентный человек! Сын почтенного, прости меня, Господи, лорда Стайлса! Я рад, что твой отец не дожил до этого позора! – закричал мистер Блэкроуд, снова поворачивая красное, разгневанное лицо в сторону Луи, - тебе нет места в этой земле! Лучше бы умер ты, чем твой брат!

Лиам вскрикнул, но Эрика схватила его за плечо и тихо сжала. Она практически физически ощущала ту боль Лиама, которой он тогда жил. Он жил этой болью, дышал болью, питался болью. Глаза его покраснели, зрачки сузились. Он тяжело дышал. Он готов был сам убить этого негодяя, который принялся поносить его брата!

Толпа одобрительно захлопала. Смерть придала Найлу еще больше величия и благочестия в глазах горожан, в то время как Луи сейчас казался им самым страшным преступником, которому не нашлось места ни в одном кругу Ада.

- Казнить! Казнить! Казнить!

- Мистер Томлинсон, Вам есть что сказать в свое оправдание? – спросил судья Стентон.

- Ничего, кроме как я не считаю себя преступником, ибо я никого не совращал и не насиловал. Это все было по обоюдному согласию. И делайте с этим, что хотите.

На секунду в зале повисло такое молчание, чтобы было слышно, как нервно дышал Лиам, держась за сердце.

- ЧТО?! Ты, щенок, да я тебя убью! Я тебя сам четвертую!!

Мистер Блэкроуд бросился к клетке, за которой находился Луи. Послышался металлический лязг, Луи отскочил к стенке.

- Только троньте меня!

- Сэр, Вы забываетесь, где находитесь! Успокойтесь! Или я прикажу вывести Вас из зала! – мистер Стентон застучал молотком, и один дородный полицейский направился было к мистеру Блэкроуду, но тот выставил вперед руки.

- Не надо! Не трогайте меня! Вы слышали, вы слышали, что он сказал?! Он сказал, что это было по обоюдному согласию! Ему семнадцать лет, ты понимаешь, он ребенок?! Ты его просто запугал! Он был готов молиться на тебя! О, я проклинаю тот день, когда разрешил ему устроиться помощником в ваш вшивый театр! Он уважал тебя, как актера, а ты воспользовался его невинностью и доверчивостью!

- Казнить, казнить, казнить!

- Вы ничего не знаете! Что Вы можете знать о любви? – закричал Луи, и впервые голос его приобрел такую твердость, что присутствующие даже забыли о своих криках о том, что придать его экзекуции и стали слушать, раскрыв рты, - вы! Да посмотрите на себя! Я знаю, как Вы обращались с Уильямом! Он боялся Вас! Вы сами заставили его пойти работать, а не дали ему образования! Вы отравили его работать в театр! Вы хотела за счет него получить еще больше денег!

- Неправда! Это все гнусная ложь! Не смейте слушать этого гнусного преступника! Он пошел против Бога!

- А Вы пошли против собственного сына! Я знаю, как плохо Вы обращались с ним! Я не раз видел его слезы. Не моя вина, что он полюбил меня, а я его!

- Если ты еще слово скажешь о любви, мелкое отрепье человеческого рода, я убью тебя тут же!

Мистер Блэкроуд снова бросился к Луи.

- Сэр, успокойтесь!

- Казнить, казнить, казнить!

- Вся семейка хороша: что отец, что сын!

- А лорд Томлинсон тот еще персонаж! Через день пойдет на виселицу, а смелости хоть отбавляй!

- Казнить, казнить, казнить!

- Ему некуда было девать свою любовь, а я ее принял! И да, я люблю Вашего сына, а он любит меня! – закричал Луи, вжимаясь в стену, чтобы мистер Блэкроуд не смог до него дотянуться сквозь прутья решетки, - и если я должен умереть за свою любовь, за то, что посмел полюбить человека своего пола – что ж, я готов!

- Вы слышали?! Нет, вы слышали?! – истерически захохотал мистер Блэкроуд, заламывая руки, как плохой актер, - он еще диктует нам условия! Ты должен молить Бога, что я не сразу тебя прикончил на том самом месте, и дал тебе возможность увидеться со своими родственниками! Но будь уверен, ты никогда их больше не увидишь!

- Казнить! Казнить! Казнить!

- Отрубить ему голову!

- Повесить!

- Сжечь!

- Папаша, сумасшедший, конечно, но они одного пола!

- Казнить, казнить, казнить!

- Тишины, я прошу тишины! – снова судья Стентон попытался призвать всех к молчанию, - мистер Томлинсон, скажите мне правду, равно как перед Богом: Вы правда состояли в любовной связи с сэром Уильямом Блэкроудом?

Мистер Блэкроуд-старший пошел красными пятнами от гнева.

- Да, - с вызовом ответил Луи, поднимая глаза на толпу, - в течение двух лет.

Толпа закричала, мистер Блэкроуд издал нечеловеческий вопль.

- Ирод! Мразь! Сволочь! Чудовище! Да я тебя…

- И Вы признаете, что… Что позволяли себе действия… Интимного характера, направленные… Направленные на унижения достоинства сэра Уильяма? – начал Стентон, и вдруг Луи улыбнулся. О, это было так странно – видеть на избитом лице такую искреннюю улыбку! Он словно посмеивался над всеми этими низкими людьми, которые не могли понять то чувство любви, той любви, за которую можно дать отдать свою жизнь!

- Я никогда не унижал достоинство мистера Уильяма, сэр. Но желание вступить в любовную связь у нас было обоюдным. Я не принуждал его и не насиловал. Он был не против.

- Не против! Не против! Вы слышите! Он разрывает мне сердце! Если есть здесь отцы, у которых есть сыновья, не дайте этому наглецу жить!

- Казнить! Казнить! Казнить!

- Он от богатства своего совсем ума лишился!

- Я слышал, отец после смерти отгрохал ему кучу денег!

- Не удивлюсь, если братца, того, светловолосого, они сами заморили, чтоб денег побольше отхватить!

- А теперь по наклонной, по наклонной!

- Срам какой!

- Стыд!

- Казнить, казнить, казнить!

- Сэр Томлинсон, Вы понимаете, что только что, прилюдно, признались в своем преступлении?

- Если Вам угодно, господин судья, называть это преступлением, то да, я признался.

- Вы понимаете, что Вам за это грозит? Это не простое преступление. Мы даже не позвали к Вам адвоката, ибо то, что Вы совершили – является самым страшным преступлением против воли Божьей…

- Я все понимаю, - пожал плечами Луи, - Вы навесили на меня ярмо преступника, но я ничего не сделал.

- Ты осквернил моего сына! Я вообще не понимаю, почему ты до сих пор здесь, а не в петле!

- Я не жалею, что осквернил Вашего сына. Мне понравилось.

- Урод!

Мистер Блэкроуд подлетел к Луи и плюнул. Толпа зааплодировала и гнусно захихикала. Мне даже показалось, что я услышал, как стул, на котором сидел Лиам, опрокинулся, и он выскочил вон из зала суда. Он не мог смотреть, как его брата прилюдно унижают.

Луи ничего не ответил. Он утер лицо рукой и с вызовом улыбнулся. Он хотел доиграть эту роль до конца. Он понимал, что вот это вот – действительно его последний спектакль под названием жизнь. Только тут никто не похвалит или не поругает за то, как он сыграл. Не будет репетиции, не будет цветов и оваций. Это жизнь, беспощадная и суровая.

Я не знаю, мистер Малик, своего отношения к тому, что совершил Луи. Я много об этом думал, и, как священник, наверное, должен был быть в ряде первых, кто нанес бы ему удар плетью по спине. Но я не чувствовал в себе ненависти или отвращения к этому молодому человеку. Я жалел его и восхищался его храбростью. Он знал, как опасно его чувство, знал, что, один неверный шаг, и он будет проклят, он будет убит! Но он все равно любил. И я жалею только об этом – что я так не и не успел пожать ему руку и выразить всего восхищения. Жаль, что он так плохо кончил…

- Господа присяжные, я прошу вас посовещаться и вынести ваш вердикт. Если у Вас есть последнее слово, - мистер Стенсон посмотрел на Луи, и во взгляде его просквозила плохо прикрытая брезгливость, - Вы можете высказаться.

Люди посмотрели на Луи. Сейчас он казался Христом, измученным, израненным, но с улыбкой всепрощения глядящего на своих гонителей. Он еще раз утер лицо рукой, а мистер Блэкроуд сжал руки в кулаки, готовый при первой же возможности выбить лорду все зубы.

Луи поискал глазами в толе Эрику. Он увидел ее. Лицо его озарилось той улыбкой, что так роднила его с Найлом в его последний час. Эрика, смахнув слезы, улыбнулась в ответ.

- Господа, - тихо заговорил Луи, и в голосе его было такое непередаваемое щемящее чувство, что те, кто до этого до одури кричал «Казнить» смиренно потупили взоры, словно слушали проповедь, - я не преступник. Да, я пошел против Бога, но ради чего? Ради любви. Все, что я делал, было во имя любви. Я люблю Уильяма, и не хочу, чтобы он страдал. Не вините его и не подвергайте никакому суду. Я старше, я должен был думать, но я нашел в этом юном, кротком сердце то, что искал всю жизнь. Он дал мне то, что никто дать не мог – веру. Веру и надежду в свои силы. Я… Он являлся для меня лучом света, и я бесконечно благодарен ему за ту дружбу, за ту любовь, что он мне дал. Люди всегда будут завидовать и осквернять чужую любовь, если она не похожа на их собственную. Что ж, Бог им судья! Бейте меня плетьми у позорного столба, обезглавьте, сожгите, избейте до смерти – мне будет все равно. Ни одно оружие не сможет выбить любовь из моего сердца. Если бы я смог прожить свою жизнь еще раз, я бы сделал все то же самое. Я готов умереть за свою любовь, и я надеюсь, что когда-нибудь, общество станет другим. Что оно не будет навешивать ярмо преступника на человека только за то, что он полюбил того, кто является представителем его пола. Любовь одна, она едина. И она не может быть грязной, плохой, безнравственной или преступной. Любовь – святыня, и неважно, какой объект она для себя избирает. Я горжусь своей любовью, я горжусь тем, что, я мужчина, и что я полюбил мужчину!

Зал загудел, как рой пчел. Люди повскакивали со своих мест, стали грозить Луи кулаками. Они готовы были растерзать его, не моргнув и глазам. Какие ужасные слова он говорил! Мужчина полюбил мужчину! Казнить! Казнить! Казнить! А он гордится этим! Он не человек, он – Сатана! Убить его! Убить! Убить! Предать земле, сейчас же! Эй, люди, держите подальше своих сыновей, если не хотите быть оскверненными!

Я смотрю, глаза у Вас покраснели. Не стоит принимать эту историю так близко к сердцу, мистер Малик. Возможно, у нее и не было другого исхода событий, кроме тех, которые произошли.

Как бы трогательно ни звучали эти слова, как бы ярко и воинственно ни горели глаза лорда Томлинсона, как бы восхищенно он ни говорил, словно обретя второе дыхание – на присяжных она не произвела никакого воздействия.

Пока они совещались, краем уха слушая его излияния, все уже было известно. Мистер Блэкроуд, который во время речи Луи, стоял рядом с судьей Стенсоном, несколько раз кивнул кому-то из толпы присяжных.

Но Луи верил! Он смотрел на толпу и верил, что вот сейчас, сейчас… Это все закончится. Его обвинят, но оставят в покое. Нельзя разрушить жизнь человека только за то, что он кого-то полюбил!..

- Мы выслушали обе стороны, мистер Стенсон. И готовы вынести свой вердикт, - сказал мужчина в очках и с пышными усами. Он поднялся со скамьи, на которой восседали все присяжные.

Луи перехватил пальцами прутья решетки и сжал их так, что кровь выступили из-под обгрызенных ногтей. Эрика перекрестилась. Луи снова посмотрел на толпу, которая уже потрясала в воздухе кулаками и показывала страшные зубы. Где же Гарри? Пусть он придет и скажет, что он сделал это случайно! Нет, нет… Где Гарри? Он ведь… Он ведь не мог… Это же не он…

- И наш вердикт таков. С Вашего позволения, мистер Стенсон, я его озвучу. Итак, мы пришли к выводу, что лорд Луи Трой Томлинсон виновен в преступлении, совершенном по отношению к несовершеннолетнему Уильяму Блэкроуду, подвергнув его насильственной, противоестественной связи. Мы также хотим выразить благодарность тому человеку, который первым забил тревогу, и благодаря которому мистер Блэкроуд смог пресечь страшное злодеянием, учиненное над его сыном. Да, мистер Луи Трой Томлинсон виновен.

Толпа радостно загудела и затопала ногами. Луи побледнел, во рту у него пересохло, он почувствовал, как рубашка срослась с его кожей. Перед глазами все поплыло, но он еще надеялся… Он вонзил в кожу убогие ногти.

- Что ж, благодарю вас, мистер Гетерси, и всех, кто принимал участие в вынесении этого решения. Итак, судом постановляю, в силу знатного происхождения и творческой деятельности в жизни города, привлечь лорда Луи Троя Томлинсона к пожизненному заключению в тюрьме Стэнфорд, на самых тяжелых условиях.


Виновен.

Удар.

Приговорен к заключению.

Удар.

Пожизненное заключение в тюрьме, как для самого страшного каторжанина.

Удар! Удар! Удар!

Казнить! Казнить! Казнить!


Толпа начинает ликовать и хлопать в ладони. Эрика выбегает из зала, не видя перед собой дороги из-за слез.


- Выведите его из зала, - слышит Луи, и страшные рожи горожан начинают плыть у него перед глазами. Гарри, как ты мог? Как ты мог меня предать?!

Луи закрывает лицо руками, без сил падает на скамью, и разряжается слезами…

Комментарий к 23.

у кого бессонница, а завтра выходной, тот я


сюрприииз.

вот такая вот глава


========== 24. ==========


Когда Эрика и Лиам вернулись домой, лорд Пейн тут же прошел в свою комнату, где заперся до самого утра. Ему надо перевести дух, прийти в себя.

Его брат осужден на пожизненное заключение в самой безжалостной тюрьме Йоркшира.

Он будет носить одежду заключенного, вместо дорогих камзолов и расшитых золотом рубашек.

Он постареет, он встретит свою старость не в окружении дорогих и любимых людей, а в одиночке, в тюремной камере, презираемый всем белым светом.

Он умрет, не увидев ни разу солнечного света и не получим ни единого цветка, в то время как раньше весь их дом был завален охапками роз.

Он будет гнить в тюрьме, как мусор.

Боже, за что.

Найл, отец, мать, Луи…

ГОСПОДИ, ЗА ЧТО.

Но Лиам не находил ответа на этот вопрос.

Лишившись своего покровителя, отца, Лиам понял, какими одинокими и жалкими они на самом деле были. Да, они были молоды и богаты, но зачем эта молодость, если она разукрашена смертью, и зачем богатство, если вопреки распространенному мнению, оно не всевластно и не может спасти жизнь человека?

Лиам привалился спиной к стене комнаты, мутно обводя предметы взглядом. Он всю жизнь был сильным. Он должен был быть сильным, черт побери, загонять слезы куда подальше и фальшиво всем улыбаться, поддерживая маску идеального молодого человека. Но он не идеален! Он такой, как все! Он тоже жалкий и всеми презираемый!

Всю жизнь он держал марку учтивости и сдержанности. Он не имел праву на ошибку. Боясь подвести родителей, он загонял свои чувства в клетку. А что получилось в итоге? Он пошел против правил. Ему отказали в приемах знатные семейства.


Он остался один.

Он ничего из себя не представляет.

Он устал быть сильным.

Лиам открывает шкаф, достает бутылку коньяка, и припадет к ней губами, стараясь забыться хотя бы на время…

Но острая, режущая боль, с которой невозможно примириться, продолжает витать над его головой, и он чувствует ее так, как присутствие живого человека…

***

- Ну и, как все прошло?

Эрика поднимает голову и встречается взглядом с Гарри. Он стоит в позе исполина, сложив руки на груди. Зеленые глаза смотрят испытующе, прожигая насквозь. Эрика поводит плечами – ей холодно от одного его взгляда. От него веет могильным холодом. Она хочет пройти мимо него. В ее ушах все еще звучат страшные крики и плач Луи. Но Гарри резко делает шаг в сторону и загораживает ей путь.

- Мистер Стайлс, дайте мне пройти.

- Нет. Я еще не все сказал. Его осудили? Осудили, да?

- Да, - шепчет Эрика, поднимая глаза на Гарри, - и это по Вашей вине. Вы рассказали мистеру Блэкроуду.

- И что?

- И что? – Эрика неожиданно поднимает руку и ударяет Гарри по лицу, - вы смеете спрашивать: «И что?»?! Ваш брат осужден на пожизненное заключение! Вы – монстр, а не человек!

- Успокойся! – шипит Гарри, хватая Эрику за руки. Он прижимает ее к себе, она пытается вырваться, но он силен, сильнее ее, физически и морально. Она отводил от него глаза, пытается вырвать руки. Сердце ее испуганно стучит в такт его словам.

- Бросьте все! – внезапно начинает шептать Гарри, касаясь губами ее уха, - видите, я готов на все! Больше никто нам не помеха! Найл мертв. Луи в тюрьме. Бросьте все, останьтесь со мной. Пожалуйста, я никогда… Никогда никого непросил… Я чувствую, что я умираю сам, истлеваю изнутри, как старые сухие листья… Только Вы можете меня спасти! Посмотрите на меня… Разве я Вам противен? Я хочу, чтобы хотя бы Вы были моей!

- Пустите меня! – кричит Эрика, и Гарри разжимает пальцы. Она делает шаг назад, голос ее дрожит, грудь нервно поднимается, вторя ее дыханию, - Вы только посмотрите на себя, - шепчет она, откидывая волосы с лица, - Вы страшны. Вы не человек. В вас нет ничего святого…

- Не говори мне о святости! – голос Гарри переходит почти на визг, - я прошу тебя, я заклинаю тебя, останься со мной. Я не могу справляться с собой, я боюсь сам себя! Ты же любишь меня, я вижу, я тебе небезразличен!

- Я боюсь Вас сильнее. Я не могу оставаться подле Вас. Вы сгубили все, что любите. Теперь Вы хотите погубить и меня.

- Я люблю тебя!

- И потому мучаете меня! Ваша любовь – проклятье, это страшное чувство, которое готово убить, а не возродить, покалечить, а не исцелить! Не прикасайтесь ко мне! – Эрика делает еще шаг назад, видя слабую попытку Гарри снова схватить ее за руки, - я уеду. И я забуду о Вас, как о страшном сне.

- Ты не посмеешь меня бросить! Не смей меня бросать!

- А Вы не смейте причинять людям боль!

- Но мне ничего больше не осталось! Я сам – боль!

- Мне очень жаль, мистер Стайлс. Но я ничем не смог Вам помочь. Вы не хотите помочь сами себе. Я тут бессильна. Моя любовь к Вам, если бы она еще была жива, а не убита Вашей ненавистью, просто бы потонула в пучине Вашей ярости, злобы и гнева. Я не хочу так.

- Ты как и они. Меня никто не любит. Так проваливай! Я видеть тебя не могу! Ты тоже за все ответишь! Все они ответят! Пусть я останусь один, но зато никто, слышишь, никто! Не посмеет больше причинить мне боли! Ибо невозможно причинить еще больше боли тому, кто уже мертв!

Гарри отворачивается от Эрики, его плечи охватывает дрожь. Она слышит неясные его бормотания.

- Я уничтожу все, что ты любишь, и все, что было тебе дорого. Чтобы ты поняла, как я себя чувствую!

- Сэр…

Эрика робко касается его плеча. О, ее сердце мучительно разрывалось! Она любила его и до безумия боялась. Он был перед ней словно покалеченное страшное, мерзкое животное. Словно раздавленная змея. Гарри резко перехватывает пальцами ее запястья, притягивает к себе. Он падает на колени перед ней, утаскивая Эрику за собой. Он стоит на полу, на коленях, как сумасшедший. Глаза его горят, в них нет ничего от человека. Он крепко держит ее руки.

- Останься со мной. Пожалуйста. Я не могу остановиться. Мне страшно. Я убью себя, убью себя когда-нибудь так же, как убил Найла! Я не хотел… Не хотел, чтобы он опять отнял у меня то, что должно принадлежать мне! Ты принадлежишь мне, слышишь?! Хоть что-то должно быть в этом мире моим, хоть кто-то должен меня полюбить! И это должна быть ты! Я сразу понял, что ты сможешь меня полюбить! Сможешь! И ты любишь меня!

- Я боюсь Вас!

- Нет! Я немного напугал тебя, но это пройдет… - Гарри начинает целовать ее руки, лицо, шею, Эрика дрожит. Боясь пошевелиться или вырваться, она отстраняет свое лицо от него, она готова заплакать! Она бессильна перед его ненавистью! Ему ничего не стоит убить ее!

- Я не виноват, что моя любовь превратилась в ненависть! Прошу, давай уедем куда-нибудь! Я не могу больше находиться в этом доме! Я сойду с ума!

- Нет. Я не люблю Вас так, как Вы этого хотите. Моя любовь слишком проста и скучна для Вас. Я не могу испытывать то, что Вы. Я никогда не смогу Вас ненавидеть и никому не причиню вреда. Отпустите меня.

Гарри разжимает пальцы, и во второй раз отпускает ее. Только сейчас он не спешит обрушить на ее голову проклятья. Он остается сидеть на полу, опустив низко голову.

- Я не виноват, - тихо шепчет он, и Эрика чувствует, что сердце ее разрывается от этого жалостливого шепота, - я просто хотел любви…

Это было страшное зрелище, мистер Малик. В своей злобе он не видел никого. Он не хотел любви, он хотел властвовать над чьим-нибудь сердцем. Его ненависть стала больше его сердца, он не мог с ней справляться. Погубив Найла и Луи, он хотел найти себе оправдание… Увы, его не было.

Эрика хотела его спасти. Но она была слишком слаба. Если бы она осталась с ним, если бы попыталась вернуть его к человеческой жизни, в которой нет места насилию, ненависти и гневу, она бы совсем скоро оказалась бы в списке тех, кого Гарри ненавидел, и с кем бы захотел расправиться. Он увидел в ней руку, протянутую умирающему, и вцепился в нее всей тяжестью, не понимая, что рука слишком слаба. Это как если бы великан ждал помощи от бабочки. Гарри чувствовал, что идет ко дну, и постарался потянуть за собой всех.

И Эрика это поняла. Она хотела жить, хотела помочь другим. Но Гарри помочь было уже невозможно. Отрывая от своего сердца свою любовь к лорду Стайлсу, она понимала, что так из них двоих останется жив хотя бы один. Что толку ложиться в гроб вместе с мертвецом? Почему живые должны испытывать муки совести перед теми, кто уже мертв?

Она молча прошла мимо Гарри, а он даже не шелохнулся. Сидел, буравя взглядом пол, стараясь, видимо, испепелить его взглядом.

Поднимаясь наверх по лестнице, Эрика услышала слабое и невнятное:

- Я просто хотел любви…

***

- Пожалуй, на этом я бы и хотел закончить эту историю.

- Закончить? Как закончить? – я чуть было не подпрыгнул на месте, - неужели это все? Но что стало с Луи в тюрьме? А с Лиамом? А с Гарри? А с Эрикой? Мистер Шеннон, расскажите мне все, я ведь знаю, что Вам известно то, что было дальше!

- Известно, мой юный друг, конечно, известно, и к моему ужасу, слишком хорошо. Хорошо, я расскажу Вам всё.

Вы помните, что когда-то Гарри сказал, что уничтожит все, что дорого Эрике?

Он не оступился от своих слов. Он взялся за Лиама.

И в ту пору по Йоркширу прошел слух. «Лорд Лиам Пейн, последний из сыновей Стайлс, путается со шлюхой!» Помнится, даже в какой-то газетенке была статья. Что-то наподобие: «Не успел отец упокоится в ином мире, как его сыновья принялись за дебоширство. Один оказался в тюрьме, второй ополоумел, а третий путается с девками низкого качества».

Что я могу сказать Вам на это, мистер Малик? Лишь то, что мне больно смотреть на молодых людей, которые в погоне за личным счастьем готовы поступиться всем дорогим и святым в этом мире. Этот слухи распустил Гарри. Он прекрасно знал, чем это обернется для его брата.

Поверенный их семьи, мистер Питлсбой, узнав о втором ударе, постигшем эту многострадальную семью, вновь пересмотрел завещание мистера Стайлса. Луи был вычеркнут из него в тот миг, когда роковой приговор обрушился на его голову.

А Лиам… Лиам отказался от своей доли в завещании сам.

Когда он узнал, что и его тайна раскрыта, когда он был закидан камнями, которые летели в его сторону от простых горожан, сопровождаемые гневными выкриками, он понял, что его богатство – это его проклятие. Он не раз говорил об этом Эрике, но теперь почувствовал, что эти деньги никогда не принесут ему счастья. Эти деньги могли бы сделать счастливым только Гарри, хотя я сомневаюсь, что он остался счастлив. Его злоба застила ему глаза, ярость сжимала его сердце столько лет, что, когда он добился того, чем жил всю свою жизнь – он просто не знал, что с этим делать.

Укрываясь от гонителей, мистер Лиам Пейн, влетел в контору поверенного. Мистер Питлсбой был удивлен, увидев Лиама, избитого, в порванной рубашке и потерянном где-то сюртуке.

- Я отказываюсь от своей доли наследства. Вычеркните меня из завещания.

Голос его не дрогнул, когда он утирал кровь из разбитой губы. Он, как и Луи, в одночасье стал отбросом общества, отщепенцем, тем, кому нет места в Йоркшире. Еще недавно его считали эталоном поведения, а теперь они узнали, что он спит со шлюхой, как самый обычный работник фермы. Людская ненависть не знала границ. Они не пытались вникнуть в чувства Лиама, услышать его и понять, что это не просто прихоть, не увлечение, а чувства. Он был так же отвергнут обществом, как и Луи.

Даже Агнесс, прекрасная крошка Агнесс, которая как-то стала свидетельницей того, как за Лиамом прилюдно по главной площади бежали два высоких мужчины с палками, прошла мимо, даже не посмотрев в его сторону. Она не могла смириться, что он бросил ее ради какой-то куртизанки… если бы Лиам приполз к ней тогда на коленях за помощью и стал целовать подол ее платья, она бы закричала и позвала на помощь. И не моргнула бы глазом, когда Лиама бы увела и тоже бросили в тюрьму.

Нет, лорда Лиама не предали тюремному заключению. Его просто изгнали из города, как недостойного жить и дышать с простым, честным народом одним воздухом.

А он и не был против. Последний раз обернувшись на дом, за окном которого Гарри помахал ему кончиками пальцев, Лиам побрел по дороге, как нищий. Он был одет в простую рабочую блузу, а с собой у него был чемодан с самыми необходимыми вещами.

Он забрал с собой Ребекку. Она бы пошла за ним хоть на край света. Люди с спины кричали им гадости, пытались забросать камнями.

Проклятье над домом Стайлсом раскинуло свои объятия и поглотило это некогда почтенное и дорогое семейство…

Вот, пожалуй, и все, что я хотел бы и мог Вам рассказать, мистер Малик. Простите, если кое-где мой рассказ был неровен или я упустил какие-то детали. Я не писатель и не сказочник, я всего лишь священник. Вы захотели узнать, какую тайну хранит этот дом, и Вы ее узнали. Злоба лорда Гарри Стайлса перекинулась на его родных, как языки пламени перекидываются на легковоспламеняющиеся предметы. Найл погиб, желая доказать свою храбрость, и могила его в скором времени заросла травой. К нему никто не приходит, помня о злодеяниях двух его братьев.

Луи был заключен в тюрьму до скончания его жизни за то, что посмел пойти против Бога. Всю жизнь он старался доказать родителям свой талант, свои способности. Они видели в нем только способ заслужить уважение и почет среди других людей.

Только Уильям смог полюбить душу Луи, и мы не вправе осуждать их за это.

Лорд Лиам был изгнан из Йоркшира, и мне очень жаль, что я почти ничего не знаю о нем. Где он поселился? Чем промышляет? Какие мысли появляются в его поседевшей голове? Кто-то говорил, что они с Ребеккой подались во Францию, и там живут совсем тихо и уединенно, стараясь забыть о тех ужасах, что им пришлось пережить.

Эрика вернулась в Буживаль. За те несколько месяцев, что она провела под крышей дома Стайлсов, она изменилась и никогда уже не стала прежней. Она как-то приезжала в эти края, и тогда-то и поведала мне эту историю с самого начала. Она не спрашивала о Гарри, но по ее глазам я видел, что она все еще думает о нем. Любовь к нему погасила в ее душе тот теплый свет, который так полюбил Найл.

А Гарри… Я и до сих пор не знаю, где он. После катастрофы с братьями, он забрал все деньги, которые отошли к нему по новой версии завещания и пропал. Кто-то недавно говорил мне, что лорда Гарри видели в Париже, и что за семь лет он почти не изменился. Наверное, продал душу дьяволу. Как-то он остановился в одной гостинице, и старуха за стенкой клялась, что слышала, как он всю ночь кричал нечеловеческим голосом. Видимо, совесть… Но, Вы же понимаете, мистер Малик, что все это не больше, чем просто слухи.

Совсем недавно, когда я, по обыкновению, навещал могилу Найла Хорана, мне показалось, что я заметил Гарри. Какая-то тень прошла мимо его могилы, не поднимая с лица капюшона, и чья-то рука уронила черную розу на его надгробии. Все это случилось так быстро, что я даже усомнился: а не привиделось ли мне это все?

Жаль мне только одно, мистер Малик, что Вы не застали Эрику. Я уже говорил Вам, но могу еще раз добавить, что, как мне кажется, вы бы полюбились друг другу. В Вас много теплоты и доброты, того, чего Гарри ей не смог дать.

Предав своих братьев, он, конечно, добился того, чего желал с детства – его обидчики были наказаны, вся любовь, встречающихся ему женщин, теперь была одна только ему одному. Все деньги, все состояние тоже было только его. Но принесло ли ему это счастья? Не знаю. Если да, то я действительно поверю в его сделку с дьяволом.

Так или иначе, дом до их пор стоит пустым и нелюдимым, и горожане лишний раз стараюсь обойти его стороной. Кто-то клялся, что видел приведение мистера Хорана в этом доме, кто-то – что слышал нечеловеческие вопли и крики, разносимые по всему дому. Кто-то уверял других, что Эрика не вернулась в Буживаль, а сбежала с Гарри, и теперь они оба промышляют темными делами, а дети у них родились с дьявольскими хвостами.

Вы можете спросить кого угодно здесь, мистер Малик, про этот дом, и каждый, уверяю Вас, ответит, что он проклят. И пусть мне не подобает так говорить, но я совершенно согласен с этим, и готов подтвердить это пере Богом: та семья, в которой дети под гнетом родителей, стараясь заслужить их любовь, совершили ошибки, за которые расплатились собственными жизнями, действительно проклята.


========== 25. ==========


- Подождите, - я прервал священника чуть ли не на полуслове, до того я был встревожен его рассказом, - неужели Луи так и ничего не смог ответить Гарри? Никак ему не отомстил?

- В тюрьме очень сложно отомстить, мой юный друг, - ответил мистер Шеннон, - а Вы забываете, что Луи был заключен под стражу на пожизненный срок. Власти пришли к такому выходу, чтобы избавить Луи от смертной казни, которая неминуемо должна была ворваться в жизнь юного лорда за содеянное. Возможно, в ту пору, когда оглашали приговор, Луи и был рад, что смог избежать позорной смерти через обезглавливание. Спустя несколько лет, что он провел в заключении, я думаю, он перестал так считать. Ведь мистер Томлинсон сошел с ума.

- Как – сошел с ума? – ужаснулся я.

- Он не раз пытался наложить на себя руки. Но власти не могли себе этого позволить – они ведь и так спасли его от экзекуции, посему не могли допустить, чтобы Луи покончил с собой. Они усилили контроль над его одиночной камерой. Но, знаете, Луи всегда был очень находчивым молодым человеком. Полицейские отобрали у него всё, что можно. Но сэр Луи всегда славился своим умом. Однажды надсмотрщик еле успел вытащить его из самодельной петли… Уж не знаю, как он смог соорудить петлю из простыни… Как-то разорвал, связал… Потом от другого заключенного поступила жалоба - кто-то, дескать, ему в стену стучит. Пришли. Смотрят, а он головой об стену бьется. Так бился, что рассудок его помутился. До сих пор таким и остался. А ведь какой хороший лорд был, на театре играл…


Мне стало не по себе. Мистер Шеннон, словно не обращая внимания на то, какое ошеломляющие действие произвели на меня его слова, снова затянулся трубкой.


- Единственное, что я могу сказать Вам, мистер Малик, так это какие чувства обуревали душу молодого лорда в то время, пока он был еще в трезвом уме и твердой памяти, как говорится. Однажды пришло письмо на имя Гарри. Луи прислал ему несколько толстых листов, полностью исписанных своим красивым почерком с двух сторон, но письмо осталось безответно. Мне кажется, именно это и послужило причиной для того, чтобы Луи попытался наложить на себя руки. Возможно, он бы еще мог жить, если бы Гарри попросил прощения, ведь, как Вы уже поняли, Луи попал в тюрьму именно из-за него… Но что говорить. Прочтите письмо сами и Вы все поймете. Признаться честно, я не хотел читать это письмо, но когда был аукцион и распродавали вещи из дома Стайлсов, туда отправилась моя жена. Она хотела что-нибудь взять себе на память об этом доме – но единственное, что ей досталось – это шкатулка лорда Гарри Стайлса. Она не представляла собой никакой ценности, потому что ключ был утерян, и открыть ее не представлялось ни единой возможности. Она ушла почти задаром. Только спустя какое-то время, принуждаемый своей женой, мне все-таки удалость открыть шкатулку. Там были разного рода счета, бумаги, не представляющие собой никакого интереса для неискушенного в юридических делах человека, и это письмо. Сейчас, я кликну Марту и она Вам его принесет.


Дорогой отец! Я привожу Вам это письмо здесь с доскональной точностью. Могу добавить, что я не один раз пролил две-три скупые слезы, читая его и затем переписывая для Вас. Не давайте его читать матери – она и так излишне сентиментальна, но Вам стоит прочесть – чтобы еще раз убедиться в фантастичности и жуткости этой истории.


«Письмо от сэра Луи Троя Томлинсона своему двоюродному брату сэру Гарри Эдварду Стайлсу,

Датированное 17 ноября 18… года.

Тюрьма Стэнфорд, Йоркшир».


«Дорогой мой Гарри!


Вот уже полгода, что я нахожусь здесь. И смею тебе признаться, что не было еще ни одного дня, ни единого часа, которого я бы не провел в слезах. Моя тонкая, израненная, рваная душа просто не может принимать это спокойно.

Еще совсем недавно меня окружали величественные залы, заполненные моими поклонниками, которые тратили баснословные деньги и свое драгоценное время (о, сейчас я понимаю, что нет ничего более драгоценного в нашей жизни, чем время!), чтобы только пару часов лицезреть меня со сцены. Они плакали, когда плакал я, смеялись, когда смеялся я. Они аплодировали за каждую мою глупую фразу, произнесенную порой слишком пафосно, парой – недостаточно искренне (все-таки, я живой человек, и не всегда спектакли шли на высочайшем уровне), и несли охапки цветов, только потому что я имел честь два часа находиться перед ними, изображая какую-то глупую игру.

Сейчас меня окружают серые каменные стены, которые я не смог бы пробить, даже если бы и очень захотел. Я бы скорее переломал себе все кости, чем сдвинул хотя бы один камень в этой многометровой укладке.

Мне не приносят цветов, а лишь воду, хлеб, и немного овсяной каши по выходным.

Никто не льет слез вместе со мной. Сколько бы я сейчас отдал за единое живое существо подле меня, которое помогло бы мне хотя бы чуть-чуть ослабить эту боль и гнет, пролив пару целительных слез!


Смеяться, мне кажется, я разучился навсегда.


Раньше я приковывал внимание женщин одной своей улыбкой. Они замирали при виде дорогих, расшитых сюртуков, накрахмаленных рубашек, золоченых тросточек. Сейчас, увидав меня в одежде заключенного, со спутанными волосами (о, я молюсь только о том, чтобы вши меня миновали!) они бы даже не посмотрели в мою сторону. А если бы мне пришло в голову сказать кому-то, что я бывший известный актер Луи Томлинсон, они бы захохотали мне в лицо. А самые жестокие из них начали бы бросать меня камнями, чтобы выбить спесь из этого преступника, который пытается выдать себя за джентльмена.


Преступник… А в самом ли деле я преступник? Мне говорят, что да. У меня даже больше нет имени. Раньше мое имя красовалось на всех афишах города, а теперь у меня есть только порядковый номер, под которым мне суждено прожить все оставшиеся часы, которые мне отмеряны.


Гарри. Я не преступник. И ты прекрасно это знаешь. Но почему тогда ты предал меня? Я пишу это, и глаза снова заполняются слезами. Ресницы не успевают высохнуть, они снова становятся мокрыми перед новым приступом отчаяния. Ты ведь знаешь, что я никого не убивал, ничего ни у кого не крал, так почему же я должен быть заключен в тюрьму, подобно самому отъявленному каторжнику?! Я просто полюбил, и не моя вина, что объектом моей любви оказался человек моего пола!


Я уже говорил это на суде, но тебя там не было. Почему, Гарри?


Раньше я мечтал о славе, почете, признании. Мечтал о роли Гамлета. Теперь я мечтаю о том, чтобы любовь могла быть свободной, чтобы не было этого дележа на пол. Почему я должен быть здесь, под присмотром охранников, если я ничего такого не сделал?! Но я боюсь, и мое сердце подсказывает мне, что даже через сотню, через двести лет, когда мир шагнет огромными шагами в цивилизацию, общество никогда не примет таких, как мы.


В суде мне сказали, что я преступил Божий закон. Но ведь я просто полюбил! И за свою любовь, которая была чище слезы ребенка, я вынужден находиться здесь!


Гарри, я тебя не упрекаю. Возможно, у тебя была действительная причина, чтобы предать меня, но… Но разве у предательства есть причины?! У него есть только последствия. И в моей ситуации – это сырая тюремная камера.


Ты же знаешь, Гарри, что из всех ты был мне самым близким. Да, я восхищался умом Лиама, я привык заботиться о Найле (мысль о нем до сих пор терзает мне сердце. В самых страшных снах мне снится, что я не успеваю подхватить его и он падает с обрыва вновь и вновь). Но ты, ты был ближе мне их обоих. Вспомни, как в детстве мы любили играть вместе. Как мечтали о славе, о том, что я стану актером, а ты – биржевым маклером. Вспомни это, и если ничего не отзовется в твоем сердце, я первым ударю себя по лицу за то, что так сильно в тебе обманывался!


Я любил тебя, Гарри. Я восхищался тобой и считал тебя во всем выше меня. Я был горд тем, что именно ты мой младший брат. Конечно, я люблю Лиама и всегда буду любить Найла, но я всегда чувствовал себя чуть отдаленным от них. А ты всегда был рядом со мной.

Вспомни, когда тебе был девять лет, ты бежал вниз по лестнице и столкнулся с Найлом. Ты его ударил, а сам, не удержав равновесия, скатился с лестницы и сломал руку. Мать тогда жестоко тебя наказала за то, что ты ударил Найла, хотя он не получил даже и синяка. Бедный, бедный Найл! Он плакал, потому что тебе было больно и ты был наказан.

Мама отправила тебя наверх и оставила без ужина. Кто отдал тебе свое пирожное? Кто утирал твои слезы, лившиеся больше не от боли в сломанной руке, а от унижения? Кто помог подвязать тебе руку, чтобы она стала меньше болеть? Кто всю ночь читал тебе твои любимые сказки, а с утра опоздал к учителю Робертсону, за что получил хороший нагоняй? Если ты этого не помнишь, то я скажу: это был я.


Ты был моим самым лучшим другом, Гарри. Я доверял тебе, как самому себе. И я действительно очень надеюсь, что у тебя была причина, чтобы рассказать отцу Уильяма всю правду. Пожалуйста, сообщи мне эту причину как можно скорее, и обещаю, я прощу тебе всё зло, даже то, что я нахожусь здесь.


Гарри, я пишу тебе сейчас откровеннее, чем говорил перед Судом: в моей связи с Уильямом не было ничего ужасного! Я любил его, и знаю, что это было взаимно. Он напоминал мне тебя… Те же волосы, та же улыбка, тот же дерзкий взгляд…


Гарри, Гарри! Ты не должен был так поступать со мной!


Мне трудно собраться с мыслями. Я не сплю полноценно уже который день, иногда мне кажется, что стены тюремной камеры начинают сужаться вокруг меня, давить, расплываться. Тогда я кричу, я зову на помощь, но ко мне никто не приходит. Однажды на мой крик примчался охранник, и сказал, что если я продолжу орать, он расшибет мне голову. Мне пришлось замолчать, ведь я еще хотел получить доступ к бумаге и чернилам, чтобы написать тебе и узнать все то, что так мучит меня.


Когда Лиам приходил последний раз, он сказал, что мистер Блэкроуд увез Уильяма в Испанию, чтобы якобы вылечить его от психического недуга. А меня решили лечить таким способом?! Возможно, я еще более болен, чем он! Ведь у него еще есть отец, мать, старшая сестра, и ему всего семнадцать лет! Мне двадцать три, и у меня не осталось даже близкого друга. Гарри, если ты не хочешь, чтобы я сошел с ума, я прошу тебя, как никогда ни о чем не просил, ответь мне. Напиши мне, что это была роковая случайность, ужасное стечение обстоятельств, но что ты не хотел специально меня подставить, не хотел, чтобы я оказался здесь!


Я плохо себя чувствую. Вчера утром, когда мне принесли кувшин с водой, я поднес его к окну и попытался разглядеть свое отражение в глади воды. Может быть, это и хорошо, что мне не дают зеркала. В прежние времена я любил любоваться собой. Сейчас я выгляжу ужасно, словно я провел в этой тюрьме как минимум десять лет! Я страшусь думать о том, что будет со мной дальше.


Для молодости нет ничего страшнее, как заключение в четырех стенах. Для красоты нет ничего пагубнее, чем отсутствие солнечного света и хорошей еды.


Но я не жалуюсь на отсутствие удобств. Раз в неделю мне приносят газеты и я могу читать, забываясь за городскими новостями. Обо мне пишут. Одни пишут, что я растлил малолетнего сына, что я преступник и негодяй. Другие выражают сочувствие. Третьи негодуют, почему же меня все-таки не казнили. Я стараюсь не придавать этому внимание, потому что пока я жду от тебя письма, я выдержу все.


Мне не разрешается писать письма, но я так орал, что охранники смилостивились надо мной и принесли бумагу и чернила. Я могу отправить только одно письмо. И я пишу его не Уильяму, ни Лиаму. А тебе, Гарри.


Я хочу, чтобы ты знал, Гарри: пока я верю в то, что ты неосознанно предал меня, я смогу жить, я смогу вытерпеть все, и все простить тебе за одно единственное твое письмо, где ты все мне объяснишь. Я верю, что в мире нет ни единой ситуации, которую нельзя было бы оправдать и объяснить.


Напиши мне; я знаю все из тех же газет, что у Лиама тоже проблемы с властями, и вот уже несколько месяцев его не пускают ко мне. Наше имя опозорено, фамильная честь окружена черным ореолом, но я прошу тебя, брось свои дела и напиши мне.

Я буду ждать, Гарри, буду ждать возможности тебя простить. И тогда я смогу выдержать это вечное заключение.


Боже мой, какое страшное слово – вечность! – когда оно касается человеческой жизни.


Помни, что я не жалею о своей любви. Если бы у меня был еще один шанс прожить заново свою жизнь, я бы поступил точно так же. Если ты сможешь связаться с Уильямом – передай ему это, пока он еще меня помнит. Ведь у юности такая короткая память.


Я любил Уильяма, и люблю, и буду любить его только за то, что ради него и за него я вынужден претерпевать такие муки, я люблю его, как любят все самое красивое и прекрасное в этой жизни. Как любят солнце, как любят радугу, как любят детский смех, как любят нежные объятия и самую красивую, прекрасную музыку. Заберите это все у меня – и моя жизнь потеряет краски, станет пустой, обыденной, мрачной жизнью, подобной тюремной камере – такая же неприметная, давящая, не дающая дышать полной грудью и обрушивающая тяжелые камни мне на голову за робкую попытку улыбнуться. Но все же, я буду жить.

Но ведь я люблю и тебя, Гарри. Я люблю тебя, как саму Жизнь, со всеми ее красками и черными пятнами. И если ты исчезнешь из моей жизни, что тогда мне останется?..


Я жду твое письмо, жду хотя бы одного короткого слова «Прости», жду хотя бы какого-либо знака, свидетельствующего о том, что все это было проделкой, жестокой проделкой судьбы!..


И если я заслужил звание преступника только за свою любовь – то я самый ужасный, подлый, страшный, мерзкий Преступник!


Я жду тебя. Передавай от меня приветы Лиаму и снеси отцу и Найлу цветы от меня.


Я всегда любил тебя сильнее Уильяма, и посему святость моей любви не позволила мне даже коснуться тебя!..


Остаюсь искренним твоим кузеном,


Луи Томлинсон.


На это письмо Луи так и не получил ответа.

Комментарий к 25.

такая вот маленькая тайна Луи.

Он любил Уильяма, потому что он был похож на Гарри, в нем он нашел то, чего хотел найти в своем кузене С:


========== ЭПИЛОГ. ==========


Когда я прочел письмо и утер несколько непрошенных слез, я попросил мистера Шеннона пройтись со мной по тем местам, о которых он рассказывал. Он долгое время не хотел соглашаться, объясняя это тем, что на улице довольно холодно, а я только недавно пришел в себя после болезни, а мой организм еще слаб. Но я был настойчив, и старик уступил.

Подождав, пока я, слабыми после болезни руками, оделся, он взял меня под локоть, и мы вышли на улицу.

Погода в Йоркшире была сырой и холодной, снега, казалось, нападало еще больше, чем в день моего прибытия.

Мы вышли из дома и молча двинулись по дорожке. Я чувствовал, что сам прекрасно знаю. Куда идти, ноги несли меня сами. Я никогда до этого не был в Йоркшире, но после не единожды навестил эту местность. И всегда, приезжая сюда, я кладу на могилу Найла Хорана цветы, в память о доблестном, храбром сердце.

Надпись на его могильном камне тронула меня до глубины души:


«Здесь покоится тело лорда Найла Джеймса Хорана.

1782-1803».


Ему было всего двадцать один год…


Мы прошли мимо Стэнфордской больницы, и на какое-то мгновение мне показалось, что сквозь маленькое, зарешеченное окно почти под самой крышей башни мелькнуло лицо обезумевшего лорда Луи Томлинсона. Но я потряс головой и видение исчезло, а смертельный холод, предсмертные крики заключенных все еще раздирали меня изнутри.


Мы прошли оживленной тропой, и никто не посмотрел на меня. Я бы всего лишь туристом, путешественником, не вызывающим ровным счетом никакого внимания.

Когда мы подошли к замку Стайлсов, мистер Шеннон остался в стороне.

- Вы можете зайти внутрь, если захотите, мистер Малик. Это теперь сродни музею. Но я туда ни ногой. Я подожду Вас здесь.

И с этими словами он привалился плечом к большому дубу, достал свою трубку и закурил.

Я не мог противиться искушению и пошел к дому.

Когда я приехал сюда впервые, я не разглядел замок из окна кареты. Но помню, что он показался мне огромным и величественным. Сейчас, подходя ближе, слушая хриплые голоса воронов, круживших над облезлой крышей, я чувствовал только щемящее сострадание, которым вело от этого дома. Зная историю семьи, жившей здесь, я практически физически чувствовал ту безысходность, что поселилась под этой крышей.

Фасад дома был таким же, каким, наверное, был и семь лет назад. Только окна были выбиты, а рваные занавески развевались под порывами ветрами, словно веки, которые открывались и закрывались сами.

Дверь тоже была не заперта.

Мебели внутри не было почти никакой.

Стены были сырыми от дождливых разводов, по углам проросла плесень. Некогда красивый ковер был испачкан грязью тысячи ног, которые ступали сюда, как на неизведанную землю, стараясь поймать хоть какие-то последние сплетни из жизни этой, уже неживой семьи.

Я прошелся по гостиной, провел пальцами по перилам, ведущим наверх. Поднял голову, но величественной люстры не было – на потолке зияла дырка, открывая просторы неба.

Дверь не закрывалась, по дому гулял сквозняк; я озяб.

Но я вовсе не боялся снова заболеть. Я бы, наверное, даже желал этого. Если бы я задержался в доме мистера Шеннона еще на пару дней, уверен, он бы снабдил меня еще одной, не менее интересной и шокирующей историей.

Я еще пять минут потоптался в холле. Подниматься наверх мне не хотелось. Мне на секунду показался хрипловатый, низкий смех Гарри Стайлса, спускающегося в залу в расшитом золотом халате. Послышался легкий говор Луи, которые повторял реплики для нового спектакля и умные изречения Лиама.

Послышалось робкое заикание Найла и певучий, сладостный голос Эрики, объясняющий французскую грамматику.

О, время, как бы безжалостно! Я нахожусь под крышей дома, обитателей которого уже, наверное, нет в живых.

Лиаму сейчас тридцать два. Наверное, он уже давно женат на Ребекке, начал жизнь в новом городе под вымышленным именем, только чтобы забыть обо всех пережитых ужасах. Дай Бог, чтобы хотя бы его жизнь вместе с Ребеккой, и, возможно, в обществе многочисленных детей, сложилась удачно. Да, я знал, что он отказался от своей доли в завещании, но думаю, что эти деньги бы все равно не сделали его счастливы. Пусть бедный, пусть в изгнании, но он еще мог быть счастлив, если в его сердце еще жила любовь.

Луи сейчас тридцать. Он волочит бессмысленное существование в каменных стенах Стэнфордской тюрьмы, а его блестящем прошлом помнят только выцветшие театральные афиши.

Эрике сейчас двадцать пять. Наверняка, она уже давно замужем за каким-нибудь простым, рабочим мужчиной, у них есть дети, они живут на тихой улочке во Франции, и она снова научилась улыбаться. Она не вспоминает о лорде Гарри.

А лорд Гарри, думал я, покидая замок, не оборачиваясь, и подходя к мистеру Шеннону, чтобы вернуться к нему домой и дальше отправиться в свое путешествие, наверное, он еще жив. Может быть, когда-нибудь я встречусь с ним в каком-нибудь большом городе, и ничего у меня не дрогнет. Я пройду мимо, даже не обратив внимания на этого двадцатипятилетнего длинноволосого молодого мужчину. А он пройдет, даже не подняв на меня своих демонических глаз, даже не догадываясь о том, что я знаю всю его историю.

В ту пору я еще не задумывался над тем, кем хочу быть – я учился в университете, и отец прочил мне карьеру кораблестроителя. Но, может, когда-нибудь я стану писателем и обессмерчу эту историю на бумаге.

Может быть, я когда-нибудь встречу Эрику, и тоже не смогу устоять перед ее добротой и безгранично добрым сердцем.

Может быть, лорд Найл Хоран сейчас наблюдает за мной с Небес, и ангельская улыбка озаряет все его лицо.

Может быть, лорд Лиам Пейн будет самым счастливым, даже несмотря на свою бедность и опозоренное имя.

Может быть, лорд Луи Томлинсон кончит свою жизнь мирно во сне, и его безумие больше не будет надрывать его жизнь.

Может быть, лорд Гарри Стайлс когда-нибудь найдет успокоение. И приняв муки совести, его душа отлетит в Рай, где в будущем он сможет встретиться со своими братьями и родителями, чтобы попросить у них прощения.


Может быть…

Может быть…


Сэр Зейн Малик прожил долгую и счастливую жизнь. Он умер в возрасте девяносто одного года в окружении жены, детей и внуков. На его похоронах был собран весь Уэльс, а его поклонники лили искренние слезы, неся гроб.


Из-под пера Зейна Малика вышли четыре исторических романа, пять любовных романов, семнадцать новелл, тридцать шесть повестей и три сборника стихотворений.