Кровь Валтасара (ЛП) [Роберт Ирвин Говард] (fb2) читать онлайн

Роберт Говард Кровь Валтасара^[1]

«Он на груди персидского царя сиял.

Он освещал Искандеру путь;

В самой гуще боя он ярко пылал.

Соблазн, сводящий с ума.

Вереницы кровавых лет вдаль ушли,

А он так же владеет умами и духом людей:

Они топят жизни свои в слезах и крови.

И терзают напрасно души свои.

О, он пылает от крови сильных сердец,

Оставляя от них только прах».

«Песня Красного Камня»

Глава I

Когда-то это место называлось Эски-Хиссар, Старый Замок. Он был очень древним уже тогда, когда первые сельджуки волной накатили с востока, и даже арабы, которые восстановили эти руины в дни Абу-Бекра^[2], не знали, чьи руки подняли когда-то массивные бастионы среди хмурых предгорий Тавра^[3]. Теперь, с тех пор как старый хранитель сменился бандитом, люди называют это место Баб-эль-Шайтан, Врата Дьявола, и тому есть причина.

В ту ночь был праздник в большом зале. Тяжелые столы, нагруженные кувшинами с вином и огромными блюдами с едой, стояли окруженные грубыми скамьями для тех, кто привык к такой обстановке, в то время как на полу лежали большие подушки, на которых возлежали остальные фигуры. Дрожащие рабы бегали вокруг, наполняя кубки из винных мехов и поднося большие куски жареного мяса и караваи.

Здесь встретились роскошь и нагота, богатство вырождающихся цивилизаций и суровая жестокость абсолютного варварства. Мужчины, одетые в вонючие овечьи шкуры, сидели развалясь на шелковых подушках, прекрасной парче и с жадностью хлебали из тяжелых золотых кубков на тонких ножках, как стебель цветка пустыни. Они вытирали свои бородатые губы и волосатые руки о бархатные гобелены, достойные шахского дворца.

Все расы Западной Азии собрались здесь. Здесь были тонкие, смертоносные персы, хищноглазые турки в кольчужных рубашках, худые арабы, высокие оборванные курды, луры^[4] и армяне в потных овчинах, свирепые усатые черкесы, даже несколько грузин с ястребиными лицами и дьявольским темпераментом.

Среди них был один, который отличался от всех остальных. Он сидел за столом, попивая вино из огромного кубка, и глаза других постоянно обращались к нему. Среди этих высоких сынов пустыни и гор его рост не казался особенно большим, хотя он и был выше шести футов. Но ширина и толщина его были гигантскими. Его плечи были шире, руки и ноги — более массивными, чем у любого другого воина здесь.

Его кольчужный капюшон был откинут на спину, открывая львиную голову и большое увитое мышцами горло. Несмотря на то, что он загорел на солнце, его лицо не было таким темным, как у тех, кто сидел рядом с ним, а его глаза были синими вулканами, которые тлели постоянно, словно питаемые внутренним огнем гнева. Подстриженные каре черные волосы, словно грива льва, венчали низкий, широкий лоб.

Он ел и пил, не обращая никакого внимания на вопрошающие взгляды, брошенные на него. Не то, чтобы кто-то оспаривал его право быть на празднике в Баб-эль-Шайтан, это логово открыто для всех беглецов и изгнанников. И этот франк был Кормаком Фицджеффри — изгой, отвергнутый собственным народом. Бывший крестоносец был прикрыт мелкоячеистой кольчугой с головы до ног. Тяжелый меч висел на его бедре, а ромбовидный щит с ухмыляющимся черепом, сделанном в центре, лежал рядом на скамейке вместе с тяжелым шлемом без козырька. В Баб-эль-Шайтан не было придворного лицемерного этикета. Здешние обитатели постоянно ходили вооруженные до зубов, и никто не ставил под сомнение право другого человека вкушать мясо с мечом в руке.

Кормак, когда ел, открыто рассматривал своих соседей. Поистине Баб-эль-Шайтан был логовом отродий из ада, последним убежищем мужчин, настолько отчаянных и грубых, что остальной мир приходил от них в ужас. Кормак не был чужим для диких людей; в его родной Ирландии он сидел среди варварских фигур на собраниях вождей и разбойников с гор. Но внешность бешеного зверя и полная бесчеловечность некоторых из этих мужчин потрясла даже свирепого ирландского воина.

Здесь, например, был лур, волосатый, как обезьяна, он рвал куски полусырого мяса желтыми клыками, словно волк. Кадра Мухаммад, так его звали, и Кормак невольно задумался, может ли такое существо иметь человеческую душу. Или тот мохнатый курд рядом с ним, чьи губы, изогнутые в вечном оскале, словно сабля, обнажали зубы как клыки кабана. Конечно, нет божественной искры в презренных душах этих живых людей, но лишь беспощадный и бездушный дух мрачной земли, что породила их. Глаза, свирепые и жестокие, как глаза волков, пристально смотрят через тонкие нити спутанных волос, волосатые руки бессознательно сжимают рукояти ножей, даже в то время как их владельцы жадно поглощают пищу и упиваются вином.

Кормак взглянул, изучая, на рядовых лидеров банды — тех, кому превосходящий ум или военные умения помогли добиться высокого доверия их страшного начальника, Скола Абдура, Мясника. Не единицы, а множество черных и кровавых истории на их счету. Здесь был худой перс, чей тон был бархатистым, глаза — беспощадными, а маленькая, правильной формы голова напоминала морду пантеры — Надир Тус, однажды ставший эмиром, получив благосклонность шаха Хорезмии. И турок-сельджук в посеребренной кольчужной рубашке, остроконечном шлеме и с ятаганом, чья рукоять украшена драгоценными камнями, — Кай Шах. Он когда-то жил в землях Саладина^[5], имел уважение и честное имя, и доказательством этого служит шрам, что белой полосой спускается от угла челюсти; его оставил меч Ричарда Львиное Сердце^[6] в великой битве у стен Яффы. И жилистый, высокий араб с орлиным лицом, Юсеф эль Мекру, — он был когда-то великим шейхом в Йемене и даже возглавлял восстание против самого султана.

Но во главе стола, за которым сидел Кормак, был один человек, перед чьим прошлым, туманным и фантастичным, меркли истории всех остальных. Тисолино ди Строзза, торговец, капитан венецианских кораблей, крестоносец, пират, разбойник — какой кровавый след тянется за этим человеком, сейчас находящимся в изгнании! Ди Строзза был высоким, худым и угрюмым на вид мужчиной с крючковатым носом, тонким пористым лицом и хищным взглядом. Его броня, сейчас затертая и потускневшая, была дорогостоящей венецианской марки, а рукоять длинного узкого меча когда-то была украшена драгоценными камнями. Это человек беспокойной души, подумал Кормак, когда посмотрел на венецианца, чьи темные глаза постоянно находились в движении, стреляя по сторонам, а худая рука неоднократно поднималась покрутить кончики тонких усиков.

Взгляд Кормака блуждал и по другим вождям — диким разбойникам, рожденным для кровавых занятий — грабежей и убийств, чье прошлое было черным, но не достаточно насыщенным, как у других четырех. Он знал их в лицо и их репутацию — Кодзи Мирза, мускулистый курд, Шалмар Хор, высокий чванливый черкес, и Юстус Зер, перебежчик из Грузии, который носит полдюжины ножей за поясом.

Последнего из них он не знал — воина, который очевидно не имел авторитета среди бандитов, но вел себя с уверенностью, рожденной отвагой. Это был редкий гость в горах Тавра — коренастый, крепко сложенный человек, чья голова поднималась не выше плеча Кормака. Даже когда он ел, он не снимал свой шлем с лакированным кожаным ремешком, и Кормак поймал отблеск кольчуги под его овчиной, за поясом у него был засунут короткий широкий меч, не так сильно изогнутый, как мусульманские ятаганы. Его мощные кривые ноги, а также косые черные глаза, казалось, застывшие на непроницаемом коричневом лице, выдавали в нем монгола.

Он, как и Кормак, был новичком здесь. Он приехал с востока в Баб-эль-Шайтан ночью, почти в то же время, когда сюда добрался ирландский воин с юга. Его имя, сказанное на турецком, было Тогрул-хан.

Раб, чье покрытое шрамами лицо и испуганные глаза говорили о жестокости его хозяев, с трепетом осторожно наполнял кубок Кормака. Он только начал и вздрогнул, когда внезапно раздавшийся вопль, словно ножом, разрезал царящий здесь шум. Он пришел откуда-то сверху, но никто из пирующих не обратил на него никакого внимания. Норманн-гэл удивлялся отсутствию женщин-рабов. Имя Скола Абдура вызывало ужас в этой части Азии, и многие караваны почувствовали на себе тяжесть его ярости. Множество женщин было украдено из разоренных деревень и караванов, но сейчас, видимо, только мужчины находились в Баб-эль-Шайтан. Здесь Кормак улавливал некий зловещий смысл. Он вспомнил темные истории, рассказываемые тихим шепотом, относящиеся к скрытному и бесчеловечному главарю разбойников — таинственные намеки на грязные обряды в черных пещерах, обнаженных белокожих жертв, извивающихся на немыслимо древних алтарях, леденящие кровь жертвоприношения под полночной луной. Но этот крик не был криком женщины.

Кай Шах наклонился к плечу ди Строззы, разговаривая очень быстро в сдержанном тоне. Кормак видел, что Надир Тус только притворяется, будто целиком поглощен вином, плескавшемся в его кубке. Глаза перса, интенсивно горящие, были устремлены на двоих, что шептались во главе стола. Кормак, готовый к интриге и изменению планов, решил, что в Баб-эль-Шайтан существует какая-то группировка. Он заметил, что ди Строзза, Кай Шах, худой сирийский книжник по имени Муса бин Дауд и зверь-лур, Кадра Мухаммад, находятся близко друг к другу, в то время как Надир Тус был среди своих последователей из числа мелких бандитов, диких головорезов, главным образом персов и армян, а Кодзи Мирза сидел в окружении диких горных курдов. Манера общения венецианца и Надир Туса была в форме осторожной любезности, чтобы скрыть подозрения, в то время как курдский вождь имел агрессивный настрой к обоим.

Когда эти мысли пронеслись в голове Кормака, нелепая фигура появилась на верхней площадке широкой лестницы. Это был Яков, мажордом Скола Абдура — невысокий, очень толстый еврей, одетый в яркие и дорогие одежды, которые когда-то украшали хозяина сирийского гарема. Все взоры обратились к нему, так как он, очевидно, принес слово от своего хозяина — не часто Скол Абдур, осторожный, словно преследуемый волк, присоединялся к устраиваемым пирам.

— Великий князь, Скол Абдур, — объявил Яков с пышным и звучным акцентом, — желает предоставить аудиенцию назаретянину, который приехал в сумерках, — лорду Кормаку Фицджеффри.

Норманн поставил свой кубок и медленно поднялся, взяв свой щит и шлем.

— А что обо мне, Йехуда^[7]? — это был гортанный голос монгола. — Великий князь не хочет сказать свое слово Тогрул-хану, который приехал издалека, чтобы присоединиться к его орде? Ему нечего сказать мне?

Еврей нахмурился.

— Владыка Скол ничего не говорил о татарине, — ответил он коротко. — Подожди, пока он не пошлет за тобой, когда пожелает — если ему захочется.

Такой ответ был большим оскорблением для надменного язычника, словно пощечина. Он наполовину поднялся, но затем обратно сел, его лицо, подчиненное железному контролю, лишь слабо передало признаки душившей его ярости. Но его змеиные глаза дьявольски заблестели, сверля не только еврея, но также и Кормака, и норманн понял, что сейчас он стал причиной черного гнева Тогрул-хана. Монгольская гордость и монгольский гнев за пределами понимания западного ума, но Кормак знал, что за это унижение кочевник возненавидел его так же, как ненавидел Якова.

Но Кормак мог пересчитать своих друзей по пальцам, а личных врагов у него было множество. Врагом больше, врагом меньше, какая разница. И не обращая никакого внимания на Тогрул-хана, он последовал за евреем по широкой лестнице, а потом извилистым коридором до тяжелой, обитой металлом двери, перед которой стоял, словно высеченная из черного базальта статуя, огромный обнаженный нубиец, сжимающий в руках двуручный ятаган, чье пятифутовое лезвие было шириной в фут на конце.

Яков сделал знак нубийцу, но Кормак увидел, что еврей дрожит и полон страха.

— Во имя Бога, — прошептал Яков норманну, — говори с ним тихо, Скол в ужасном настроении сегодня. Некоторое время назад он вырвал глаз рабу собственными руками.

— Я слышал его крик, — проворчал Кормак. — Ну, не стоит здесь болтать, скажи, чтобы этот черный зверь открыл дверь, прежде чем я ударю его.

Якоб побледнел, но эти слова не были пустой угрозой. Не в характере норманна-гэла было смиренно ждать у дверей — не ему, кто был собутыльником короля Ричарда. Мажордом быстро сказал немому, и тот широко распахнул дверь. Кормак оттолкнул своего проводника и шагнул через порог.

И в первый раз он увидел Скола Абдура, Мясника, чьи кровавые дела уже сделал его полулегендарной личностью. Норманн увидел причудливого гиганта, лежащего на шелковом диване в середине комнаты, украшенной и обставленной по-королевски. Высокий Скол был на полголовы выше Кормака и, хотя огромный живот портил симметрию его фигуры, он все еще был образчиком физической силы. Его короткая, натуральная черная борода была окрашена в синий цвет, его большие темные глаза пылали любопытным взглядом — капризным, своенравным, не совсем нормальным.

Он носил туфли из золотой парчи, чьи носы экстравагантно загибались вверх, объемные персидские шаровары из редкого шелка, а также широкий зеленый шелковый кушак с большими золотыми кистями, который был обернут вокруг его талии. Поверх этого он носил безрукавку из богатой парчи, открытую спереди, но под ней его огромное туловище было голым. Его иссиня-черные волосы, удерживаемые золотым обручем, украшенным драгоценными камнями, спадали на плечи, пальцы блестели дорогими перстнями, а голые руки были отягощены тяжелыми старинными браслетами. Женские серьги украшали его уши.

В целом его внешний вид был настолько варварским, что вызвал у Кормака невольное изумление, что для обычного человека было сродни ощущению крайнего ужаса. Очевидная дикость гиганта, вместе с его фантастическим нарядом, который скорее увеличивал, чем уменьшал ужас его внешности, выводили Скола Абдура, по его же собственному мнению, за рамки простых людей. Для обычного человека так выглядеть — просто нелепо; для вождя разбойников это было одно из проявлений ужаса.

Однако когда Яков склонился до самого пола в приветственном поклоне, он не был уверен, что Скол выглядит более грозным, чем одетый в броню франк с его внешним видом кипящей и внушающей ужас силы, свойственной его свирепой и кровожадной натуре.

— Лорд Кормак Фицджеффри, о мой государь, — объявил Яков, когда Кормак замер, словно железная статуя, не удостоив хозяина даже наклоном своей львиной головы.

— Да, дурак, я и сам вижу, — голос Скола был низким и звучным. — Пошел отсюда, пока я не оторвал твои уши. И проследи, чтобы эти дурни внизу имели достаточно вина.

Судя по тому, с какой поспешностью Яков подчинился приказу, Кормак понял, что угроза оторвать уши не пустой звук. Затем его глаза наткнулись на отвратительную и жалкую фигуру — раба, стоявшего позади дивана Скола, подливающего вина своему мрачному господину. Несчастный дрожал всем телом, словно бьющаяся в агонии лошадь, и причина этого была очевидна — страшная зияющая глазница, из которой был вырван безжалостно глаз. Кровь все еще сочилась из раны, добавляя темные пятна на искривленное от боли лицо и пачкая шелковые одежды. Пышный наряд! Скол одевал своих жалких рабов в одежды, которым могли позавидовать даже богатые купцы. И несчастный стоял, дрожа от боли, не смея даже шагнуть прочь, хотя затуманенным взглядом оставшегося глаза он едва мог видеть, чтобы наполнить драгоценный кубок, который поднял Скол.

— Проходи и сядь на диван рядом со мной, Кормак, — приветствовал Скол. — Я хочу поговорить с тобой. Собака! Наполни бокал лорда франка и поспеши, пока я не вырвал тебе другой глаз.

— Мне хватит выпивки этой ночью, — проворчал Кормак, толкая в сторону кубок, который Скол протянул к нему. — И отправь этого раба прочь. Он прольет вино на тебя из-за своей слепоты.

Скол пристально смотрел на Кормака мгновение, а затем внезапно усмехнулся и махнул рабу рукой в сторону двери. Человек поспешно вышел, поскуливая от боли.

— Видишь, — сказал Скол, — я уважил твою прихоть. Но это было не обязательно. Я бы свернул ему шею после нашего разговора, чтобы он никому не смог рассказать о нем.

Кормак пожал плечами. Небольшое отступление показало Сколу, что он пожалел этого раба, и совсем не желание сохранить все в тайне побудило его прогнать этого человека.

— Что ты думаешь о моем замке, Баб-эль-Шайтан? — спросил Скол вдруг.

— Это будет трудно описать, — ответил норманн.

Скол дико засмеялся и осушил бокал.

— Когда-то сельджуки отыскали его, — икнул он. — Я же несколько лет назад обманом отобрал его у турка, который владел им тогда. До турков здесь правили арабы, а до них — дьявол знает. Он старый — фундамент его был заложен много лет тому назад Искандер Акбаром — Александром Великим^[8]. Потом столетия спустя пришли руми — римляне, которые расширили его. Парфяне, персы, курды, арабы, турки — все проливали кровь на этих стенах. Теперь он мой и, пока я жив, он останется моим! Я знаю его секреты — и этих секретов, — он бросил на франка хитрый и злой взгляд, полный зловещего смысла, — гораздо больше, чем считает большинство мужчин, даже то дурачье Надир Тус и ди Строзза, которые перерезали бы мне горло, если бы осмелились.

— Как ты удерживаешь свое превосходство над этими волками? — спросил Кормак прямо.

Скол захохотал и выпил еще.

— Я знаю их желания. Они ненавидят друг друга. Я играю, настраивая их друг против друга. У меня есть план. Они не доверяют друг другу настолько, чтобы выступить против меня. Я — Скол Абдур! Мужчины лишь танцующие куклы на веревках, которыми я управляю. И женщины, — странный блеск закрался в его взгляд, — женщины являются пищей для богов, — туманно сказал он.

— Многие мужчины служат мне, — продолжил Скол Абдур, — эмиры, генералы, вожди, ты сам видел. Что привело их сюда, в Баб-эль-Шайтан, на край мира? Амбиции… интриги… женщины… зависть… ненависть… теперь они служат Мяснику. А что же привело сюда тебя, брат мой? То, что ты изгнанник, я знаю — твоя жизнь не нужна твоему народу, потому что ты убил одного эмира франков, некоего Конрада фон Гонлера. Но только тогда, когда умирает последняя надежда, люди приезжают в Баб-эль-Шайтан. Есть круг внутри круга, отверженный объявленный вне закона, и Баб-эль-Шайтан — край мира.

— Ну, — проворчал Кормак, — один человек не может грабить караваны. Мой друг Руперт де Вейл, сенешаль Антиохии, пленник турецкого вождя Али Бахадура, но турок отказывается взять за него выкуп золотом, которое было ему предложено. Вы ездите далеко и нападаете на караваны, которые перевозят сокровища Хинда^[9] и Катая^[10]. С вами я смогу отыскать сокровище настолько редкое, что турок будут вынужден принять его в качестве выкупа. Если нет, с моей доли награбленного я смогу нанять достаточно смелых бродяг, чтобы спасти сэра Руперта.

Скол пожал плечами.

— Франки все сумасшедшие, — сказал он, — но, независимо от причины, я рад, что ты приехал сюда. Я слышал, что ты остаешься верным господину, за которым идешь, а мне нужен такой человек. Просто сейчас я не доверяю никому, кроме Абдуллы, чернокожего немого, что охраняет мою комнату.

Кормак видел, что Скол уже изрядно пьян. Вдруг он засмеялся дико.

— Ты спросил меня, что держит моих волков в узде? Ничто, кроме желания перерезать мне горло. Но посмотри — пока я доверяю тебе, я покажу, почему они не делают этого!

Он сунул руку за пояс и вытащил огромный драгоценный камень, который искрился в его большой ладони, словно маленькое озерцо крови. Даже Кормак прищурил свои глаза от его блеска.

— Сатана! — пробормотал он. — Это же рубин, который называется…

— Кровь Валтасара! — воскликнул Скол Абдур. — Да, этот камень Кир Персидский^[11] добыл, разрезав своим мечом грудь великого царя той багровой ночью, когда Вавилон пал! Это самый древний и дорогой драгоценный камень в мире. Даже за десять тысяч полновесных золотых монет не купить его.

— Слушай, франк, — Скол снова осушил бокал. — Я расскажу тебе историю о Крови Валтасара. Ты видишь, как странно он вырезан?

Он поднял его, и свет вспыхнул красными лучами на его многочисленных гранях. Кормак покачал головой в недоумении.

Огранка была действительно странной, подобной он никогда не встречал ни на востоке, ни на западе. Казалось, что древний резчик использовал какой-то способ, неведомый даже для современного гранильного искусства. И в чем было отличие, Кормак не мог определить.

— Ни один смертный не может разрезать этот камень! — сказал Скол, — кроме джинна из моря! Однажды много-много лет назад, в самом начале событий, великий царь, сам Валтасар, вышел из своего дворца, желая развлечься, и направился к Зеленому морю — Персидскому заливу, — поднялся на царскую галеру, золотоносую, с сотней гребцов-рабов. В то время там был некий Нака, ныряльщик за жемчугом, который желая почтить своего повелителя, попросил царского разрешения обыскать дно океана, чтобы добыть редких жемчужин для правителя. Валтасар разрешил ему, Нака нырнул. Вдохновленный славой царя, он опустился на глубину, куда не спускался еще ни один ныряльщик, и через некоторое время всплыл на поверхность, держа в своей руке рубин редкой красоты — да, вот этот камень.

Тогда царь и его вельможи, глядя на его странную гравировку, были поражены. А Нака, почти обретший смерть, так как спускался на огромную глубину, с трудом дыша, поведал странный рассказ о тихом, украшенном водорослями городе из мрамора и лазурита глубоко на дне океана и чудовищной мумии короля на нефритовом троне, из чьей мертвой когтистой руки Нака и вырвал этот рубин. А потом кровь хлынула изо рта и ушей ныряльщика, и он умер.

Тогда вельможи Валтасара стали умолял его бросить камень обратно в море, поскольку было очевидно, что сокровище это принадлежит джинну моря, но король словно обезумел, взглянув в малиновые глубины рубина, и отрицательно покачал головой.

И вот вскоре зло пришло к нему, ибо персы разрушили его царство, а Кир, грабя умирающего монарха, сорвал с его груди большой рубин, который казался кровавым в свете горящего дворца, и солдаты кричали: «Смотрите, это кровь из сердца Валтасара!» И с тех пор люди стали называть этот драгоценный камень «Кровь Валтасара».

Кровь следовала за ним. Когда Кир пал на берегу Яксарты^[12], скифская королева Томирис^[13] захватила драгоценный камень, и некоторое время он блестел на ее голой груди. Но она была ограблена мятежным генералом. В сражении против персов он пал, и камень попал в руки Камбиса, который отнес его в Египет, где он был украден священником Баст^[14]. Нумидийский^[15] наемник убил его, и окольными путями камень вернулся в Персию. Он сверкал в короне Ксеркса^[16], когда тот наблюдал, как его армия гибнет у Саламина^[17].

Александр взял его с трупа Дария^[18], и на македонском панцире он блестел, освещая дорогу в Индию. Случайный удар меча, нанесенный в нагрудник в сражении на реке Инд, и на столетия Кровь Валтасара пропал из поля зрения. Где-то далеко на востоке, как мы знаем, его блики легли на дорогу крови и грабежа, и люди убивали мужчин и насиловали женщин ради него. Из-за него, как и в старину, женщины отказывались от своей чести, мужчины — от своей жизни, а цари — от своих корон.

Но в конце концов его путь вновь повернул к западу, и я взял его с трупа туркменского вождя, которого я убил во время дальнего набега на восток. Как он добыл его, я не знаю. Но теперь он мой!

Скол был пьян, его глаза сверкали с нечеловеческой страстью. Все больше и больше он казался какой-то отвратительной хищной птицей.

— Это — устойчивость и баланс моей власти! Люди приходят ко мне из дворцов и лачуг, каждый из них надеется, что станет хозяином Крови Валтасара. Я натравливаю их друг на друга. Если кто-то убьет меня за камень, то другие тут же порежут убийцу на куски, чтобы получить драгоценность себе. Они не доверяют друг другу настолько, чтобы объединиться против меня. И кто же пожелает поделиться камнем с другими?

Он налил себе вина нетвердой рукой.

— Я — Скол Мясник! — хвастался он. — Принц по моему собственному праву! Я сильный и хитрый, умнее простых людей. Я самый опасный вождь Таврских гор, я тот, кто был грязью под ногами людей, не признанный и презренный сын благородного персидского отступника и черкесской девушки-рабыни.

Ба, эти дураки строят заговор против меня — венецианец, Кай Шах, Муса бин Дауд и Кадра Мухаммад, и против них я пускаю Надир Туса, опасного головореза, и Кодзи Мирзу. Перс и курд ненавидят меня и ди Строззу, но друг друга они ненавидят еще больше. А Шалмар Хор ненавидит их всех.

— А что Сеосам эль Мекру? — Кормак перевел на норманно-кельтский язык с арабского имя Иосиф (Юсеф).

— Кто знает, что на уме у араба? — прорычал Скол. — Но ты можешь быть уверен, что он просто шакал, как и все из его рода, и будет наблюдать за развитием событий, чтобы присоединиться к более сильной стороне, а затем он предаст победителей.

— Но я не тревожусь! — вдруг взревел разбойник. — Я — Скол Мясник! Глубоко в кровавых безднах я видел туманные, чудовищные образы и читал темные тайны! Да, во снах я слышу шепот мертвеца, получеловеческого короля, у которого давным-давно ныряльщик Нака отобрал камень. Кровь! Он жаждет этот рубиновый напиток! Кровь следует за ним; кровь тянется к нему! Не голову Кира королева Томирис окунула в сосуд с теплой кровью, как говорят легенды, но камень, который она взяла с трупа короля! Тот, кто носит его, должен утолять его жажду или захлебнется в своей крови! Да, сердца многих королей и королев напитали его малиновую тень!

И я утолял его жажду! Есть тайны Баб-эль-Шайтана, о которых никто не знает, кроме меня — и Абдуллы, чей высохший язык никогда не сможет поведать о том, что однажды видели его глаза, о воплях, которые слышали его уши в темноте под замком, когда полночь разливается над безмолвными горами. Я отыскал разрушенные тайные коридоры и запечатал там арабов, которые восстановили их, и турок, которые следили за ними.

Он замолчал, ибо и так сказал слишком много. Но малиновые сны начали снова плести свои узоры безумия.

— Ты не задумывался, почему здесь нет женщин? Тем не менее сотни прекрасных девушек прошли через врата Баб-эль-Шайтана. Где они сейчас? Ха-ха-ха! — гигант вдруг разразился ужасным хохотом, громом пролетевшем по комнате.

— Многие приходили, чтобы утолить жажду Рубина, — сказал Скол, взяв еще один кувшин вина, — или стать невестами мертвых, любовницами древних демонов гор и пустынь, которые берут прекрасных женщин только во время их предсмертной агонии. Некоторых использовали я или мои воины, и все они были потом брошены стервятникам.

Кормак сидел, подперев подбородок кулаком, нахмурившись от отвращения.

— Ха! — засмеялся грабитель. — Ты не смеешься — ты слишком чувствителен, лорд франк? Я слышал, что ты разговариваешь, как отчаянный человек. Подожди, пока ты поездишь со мной в течение нескольких лун! Не зря меня прозвали Мясник! Я построил пирамиду из черепов в один из дней! Я рвал шеи стариков и старух, я выбивал мозги младенцам, я вскрывал женщин, я сжигал живых детей и садил их на заостренные колья! Налей мне вина, франк.

— Сам наливай свое проклятое вино, — прогремел Кормак, страшно скривив свои губы.

— Другому человеку такое бы стоило головы, — сказал Скол, потянувшись за кубком. — Ты говоришь грубые слова своему хозяину, человеку, к которому приехал издалека, чтобы служить. Берегись, не стоит злить меня. — Он вновь разразился своим ужасным смехом.

— Эти стены вновь наполнятся эхом криков ужасной агонии! — его глаза вспыхнули безумным и бешеным светом. — Этими руками я потрошил людей, вырывал языки у детей и выкручивал глазные яблоки у девушек — вот так!

С пронзительным воплем и сумасшедшим смехом его огромная рука ударила Кормака в лицо. С проклятием норманн поймал огромное запястье, и кости заскрипели в его железном захвате. Выкрутив руку жестоко вниз и в сторону с такой силой, что чуть не оторвал ее, Кормак швырнул Скола обратно на диван.

— Сохрани свои прихоти для своих рабов, пьяный дурак, — прохрипел норманн.

Скол развалился на диване, идиотски улыбаясь, как безумный людоед, и пытался заставить работать свои пальцы, которые онемели от стальной хватки Кормака. Норманн встал и вышел из комнаты, полный отвращения; обернувшись в последний раз, он увидел, как Скол с кувшином вина в одной руке жадно схватил камень — Кровь Валтасара, который разливал зловещий свет по всей комнате.

Дверь захлопнулась за Кормаком, и нубиец бросил на него косой, подозрительный взгляд. Норманн нетерпеливо позвал Якова, и еврей появился неожиданно и полный тревоги. Его лицо просветлело, когда Кормак резко потребовал, чтобы ему показали его комнату. Когда он шел вдоль голых, освещенных тусклым светом факелов коридоров, Кормак слышал звуки шумного веселья, продолжающегося внизу. «Ножи обнажатся перед рассветом, — подумал Кормак, — и не все увидят восход солнца». Тем не менее звуки были уже не такими громкими и разнообразными, какими были, когда он покидал банкетный зал, и нет сомнения, что многие пирующие уже были без сознания от крепкого напитка.

Яков повернул в сторону и открыл тяжелую дверь, его факел осветил небольшую, словно клетка, комнату, лишенную портьер, с каким-то подобием койки у стены. Здесь было одно окно, защищенное решеткой, и одна дверь. Еврей сунул факел в нишу на стене.

— Господин Скол был рад вам, милорд? — спросил он нервно.

Кормак ругнулся.

— Я проехал более ста миль, чтобы присоединиться к наиболее сильному грабителю Тавра, а нашел только выпивоху, пьяного дурака, годного только стонать, хвалиться кровью и богохульствовать.

— Будьте осторожны, ради бога, сэр, — Яков задрожал всем телом. — Эти стены имеют уши! Великий князь находится в скверном расположении духа, но он все же остается могучим бойцом и хитрым человеком. Не судите о нем по его пьяному виду. А-а-а он что-то говорил обо мне?

— Да, — ответил Кормак наугад, с причудливым мрачным юмором. — Он сказал, что ты служишь ему в надежде когда-нибудь украсть его рубин.

Яков ахнул, словно Кормак ударил его в живот, и внезапная бледность его лица сказала норманну, что его предположения верны. Мажордом выскочил из комнаты, будто испуганный кролик, и в этом было достаточно юмора, чтобы его мучитель, довольный, отвернулся.

Выглянув в окно, Кормак взглянул на внутренний двор, где содержались животные, в конюшне он увидел своего большого черного жеребца. Убедившись, что конь его хорошо защищен в эту ночь, он лег на койку в полном вооружении со своим щитом, шлемом и положив рядом с собой свой меч, как он имел обыкновение спать в чужом обиталище. Он запер дверь изнутри, но мало доверял затвору и решетке.

Глава II

Кормак проспал меньше часа, когда вдруг неожиданный звук предупредил его и заставил проснуться. В комнате царила полная темнота, даже его зоркие глаза ничего не могли разглядеть, но кто-то или что-то приближалось к нему из тьмы. Он подумал о зловещей репутации Баб-эль-Шайтана, и кратковременная дрожь сотрясла его — не из-за страха, а суеверного отвращения.

Затем заработал его практичный ум. Это, несомненно, был глупец Тогрул-хан, который проскользнул в его комнату, чтобы очистить свою честь убийством человека, что взял над ним верх. Кормак осторожно подтянул ноги и поднимал свое тело, пока не принял сидячее положение с краю на койке. Зазвенела его кольчуга, и тихие звуки прекратились, но норманн отчетливо представил себе, как Тогрул-хан вглядывается своими блестящими змеиными глазами в темноту. Нет сомнений, он уже перерезал горло еврею Якову.

Тихо, как только возможно, Кормак вытащил свой тяжелый меч из ножен. Затем, когда зловещие звуки возобновились, он напрягся, сделал быструю оценку местоположения и прыгнул, словно огромный тигр, ударив стремительно и страшно в темноту. Он рассудил верно и почувствовал, как меч ударил во что-то твердое, прошел через плоть и кости, а тело тяжело упало во мраке.

Нащупав кремень и сталь, он запалил трут и зажег факел, а затем подошел к замершей на полу фигуре в центре комнаты и остановился в изумлении. Человек, который лежал в растекающейся малиновой луже, был высоким, крепкого сложения и волосатым, как обезьяна, — Кадра Мухаммад. Ятаган лура был в ножнах, а опасный кинжал зажат в правой руке.

— Он не ссорился со мной, — проворчал Кормак недоуменно. — Что… — Он снова остановился. Дверь по-прежнему была закрыта изнутри на засов, но когда он бросил случайный взгляд на соседнюю стену, то различил там зияющий чернотой проем — тайный путь, которым пришел к нему Кадра Мухаммад. Кормак прикрыл его, а затем натянул капюшон и надел шлем. Потом, подняв свой щит, он открыл дверь и шагнул вперед в освещенный светом факелов коридор. Вокруг была тишина, нарушаемая только топотом его железных ног по голым плитам. Звуки веселья стихли, и призрачная тишина нависла над Баб-эль-Шайтаном.

Через несколько минут он стоял перед дверью комнаты Скола Абдура и обнаружил то, что и ожидал. Нубиец Абдулла лежал на пороге, выпотрошенный, а его пушистая голова была почти отделена от тела. Кормак толчком открыл дверь; свечи еще горят. На полу в луже крови у разорванного дивана лежало изрезанное и голое тело Скола Абдура, Мясника. Труп был страшно изрублен и искромсан, но для Кормака было очевидно, что Скол умер в пьяном сне, не имея ни единой возможности бороться за свою жизнь. Это была какая-то странная истерия или фанатичная ненависть, которая охватила его убийцу или убийц, чтобы так изуродовать труп. Одежды Скола лежали рядом с ним, разорванные в клочья. Кормак мрачно улыбнулся, кивая.

— Значит, Кровь Валтасара выпила и твою жизнь до конца, Скол, — сказал он.

Вернувшись обратно к двери, он осмотрел тело нубийца.

— Убийц было больше, чем один, — пробормотал он, — и нубиец порезал одного из них, по крайней мере.

Чернокожий по-прежнему сжимал в своих руках большой ятаган, и острый край его был в зазубринах и окровавлен.

В это время раздался быстрый стук шагов по каменным плитам, и испуганное лицо Якова показалось в дверях. Его глаза вспыхнули, он широко открыл свой рот, и раздался оглушающий пронзительный визг.

— Заткнись, дурак, — прорычал Кормак с отвращением, но Яков лишь дико забормотал:

— Не берите мою жизнь, самый благородный лорд! Я никому не скажу, что вы убили Скола… Я клянусь…

— Молчи, еврей, — проворчал Кормак. — Я не убивал Скола и не причиню тебе вреда.

Это несколько успокоило Якова, глаза которого сузились от внезапной жадности.

— Вы нашли камень? — щебетал он, бегая по комнате. — Быстрее, нужно отыскать его и бежать прочь… Я не должен был кричать, но я боялся, что благородный лорд убьет меня, может быть, никто и не слышал…

— Услышали, — прорычал норманн. — И сейчас здесь будут воины.

Послышался торопливый топот множества ног, и через секунду в дверях показались бородатые лица. Кормак отметил, что мужчины моргают и зевают, как совы, больше разбуженные от глубокого сна, чем пьяные. С мутными глазами, они держали свое оружие и представляли собой неровную, ошеломленную толпу. Яков отшатнулся, пытаясь вжаться в стену, в то время как Кормак смотрел на них, стоя с окровавленным мечом в руке.

— Аллах! — воскликнул курд, протирая глаза. — Франк и еврей убили Скола!

— Ложь, — прорычал Кормак угрожающе. — Я не знаю, кто убил этого пьяницу.

Тисолино ди Строзза зашел в комнату, следом за ним и другие вожди. Кормак увидел Надир Туса, Кодзи Мирзу, Шалмар Хора, Юсефа эль Мекру и Юстуса Зера. Тогрул-хана, Кай Шаха и Мусу бин Дауда нигде не было видно, а где находится Кадра Мухаммад, норманн хорошо знал.

— Сокровище! — воскликнул армянин взволнованно. — Давайте взглянем на камень!

— Молчи, дурак, — отрезал Надир Тус, свет безумной ярости вспыхнул в его глазах. — Скол лежит раздетый, тот, кто убил его, и взял камень.

Все взоры обратились на Кормака.

— Скол был жестоким хозяином, — сказал Тисолино. — Отдайте нам драгоценный камень, лорд Кормак, и вы сможете продолжить свой путь в мире.

Кормак сердито ругнулся; он подумал, прежде чем ответить, почему это глаза венецианца расширились, когда он взглянул на него?

— У меня нет вашего проклятого камня. Скол был мертв, когда я пришел к нему в комнату.

— Да, — издевался Кодзи Мирза, — и кровь еще не высохла на твоем клинке. — Он указал осуждающе на оружие в руке Кормака, голубая сталь которого, украшенная норвежскими рунами, была окрашена в тусклый красный цвет.

— Это кровь Кадры Мухаммада, — прорычал Кормак. — Он тайком пробрался в мою комнату, чтобы убить меня, и сейчас его труп лежит там.

Его глаза были устремлены на ожесточенное напряженное лицо ди Строззы, но выражение венецианца не изменилось ни на йоту.

— Я пойду в его комнату и посмотрю, правду ли он говорит, — сказал ди Строзза, а Надир Тус улыбнулся беспощадной улыбкой.

— Ты останешься здесь, — сказал перс, и его головорезы угрожающе окружили высокого венецианца. — Иди ты, Селим. — И один из его людей ушел, тихо ворча. Ди Строзза метнул быстрый взгляд, полный страшной ненависти и скрытого гнева, на Надир Туса, затем встал невозмутимо, но Кормак знал, что венецианец был готов в любой момент выскочить из комнаты.

— Странные дела происходят сегодня в Баб-эль-Шайтан, — прорычал Шалмар Хор. — Где Кай Шах и сириец — и тот язычник из Тартарии^[19]? И кто подмешал наркотик в вино?

— Да! — воскликнул Надир Тус. — Кто в вино добавил наркотик, от которого мы все уснули и пробудились лишь несколько минут назад? И как это ты, ди Строзза, бодрствовал, когда все остальные спали?

— Я уже говорил вам, что я выпил вино и заснул, как и все остальные, — ответил венецианец холодно. — Я проснулся на несколько минут раньше, чем все, и направился в свою комнату, когда вы всей толпой направились сюда.

— Может быть, — ответил Надир Тус, — но мы вскроем ятаганом твое горло прежде, чем ты нападешь на нас.

— Почему вы пришли в комнату Скола? — парировал ди Строзза.

— Ну, — ответил перс, — когда мы проснулись и поняли, что были под действием наркотика, Шалмар Хор предложил пойти к комнате Скола и посмотреть, не исчез ли он с камнем…

— Ты лжешь! — воскликнул черкес. — Это был Кодзи Мирза, который сказал, что…

— Зачем эти препирательства и глупые аргументы! — вскричал Кодзи Мирза. — Мы знаем, что этот франк был последним, кто поднимался к Сколу в эту ночь. Видите кровь на его лезвии — мы нашли его стоящим над убитым! Зарезать его!

И выхватив свой ятаган, он шагнул вперед, его воины двинулись следом за ним. Кормак встал спиной к стене и расставил ноги, приготовившись отражать атаки врага. Но тот не подошел; напряженная фигура гиганта норманна-гэла был переполнена угрозой, глаза так злобно сверкали над черепом — украшением щита, что даже дикий курд запнулся и заколебался, несмотря на толпу мужчин, топчущихся в комнате, и многих других, что толпились в коридоре снаружи. И когда он дрогнул, вернувшийся перс Селим локтем оттолкнул его в сторону, прокричав:

— Франк говорил правду! Кадра Мухаммад лежит мертвый в комнате лорда Кормака!

— Это ничего не доказывает, — сказал венецианец спокойно. — Он мог убить Скола и после того, как убил лура.

Тревожная и напряженная тишина воцарилась на мгновение. Кормак отметил, что сейчас Скол лежит мертвый, а различные группировки не пытаются скрывать свои разногласия. Надир Тус, Кодзи Мирза и Шалмар Хор стояли отдельно друг от друга, а их последователи сбились в кучки позади них — свирепые, теребящие оружие группы. Юсеф эль Мекру и Юстус Зер стояли в стороне, глядя на всех в нерешительности, только ди Строзза, казалось, не обращал внимания на этот раскол среди разбойных банд.

Венецианец только что-то собрался сказать, как еще одна фигура, растолкав мужчин в стороны, вышла вперед. Это был сельджук, Кай Шах, и Кормак отметил, что на нем нет его кольчуги, а одежды отличаются от тех, что он носил в начале ночи. Более того, его левая рука была перевязана и привязана плотно к груди, а темное лицо было бледным.

При виде его спокойствие впервые покинуло ди Строззу, и он яростно шагнул вперед.

— Где Муса бин Дауд? — воскликнул он.

— Да! — ответил турок сердито. — Где Муса бин Дауд?

— Я оставил его с тобой! — вскричал ди Строзза яростно, в то время как другие изумленно уставились на него, не понимая, что происходит.

— Но вы с ним планировали убить меня, — обвинил сельджук.

— Ты безумен! — кричал ди Строзза, полностью потеряв самообладание.

— Безумен? — прорычал турок. — Я искал этого пса по темным коридорам. Если ты и он действовали честно, почему вы не вернулись в комнату, когда вышли навстречу Кадра Мухаммаду, когда услышали, что он идет по коридору? Когда вы не вернулись, я шагнул к двери, высматривая вас, а когда повернулся, Муса бросился на меня из какого-то тайного укрытия, как крыса…

Ди Строзза с пеной на губах закричал:

— Ты дурак! Замолчи!

— Я увижу тебя и всех остальных в геенне с перерезанными глотками, прежде чем позволю тебе обмануть меня! — взревел турок, выхватывая свой ятаган. — Что ты сделал с Мусой?

— Ты чертов глупец, — бушевал ди Строзза. — Я был в этой комнате с тех пор, как покинул тебя! Ты знал, что сирийский пес будет играть с нами в ложь, если получит такую возможность и…

И в тот миг, когда воздух уже искрился от разлившегося вокруг напряжения, в комнату вбежал, спотыкаясь, испуганный раб и упал в ноги ди Строззу, что-то бормоча.

— Боги! — выл он. — Черные боги! Ах! Пещеры под полом и джинн в скале!

— Что ты болтаешь, собака? — взревел венецианец, опрокинув раба на пол сильным ударом.

— Я нашел запретную дверь, она открыта, —визжал человек. — Лестница спускается вниз… и ведет к ужасной пещере с громадным алтарем, с которого хмурятся гигантские демоны… и у подножия лестницы — господин Муса…

— Что! — глаза ди Строззы сверкнули, и он затряс раба, как собака трясет крысу.

— Мертвый! — выдохнул несчастный между стучащими зубами.

Сыпя страшными проклятиями, ди Строзза бросился, расталкивая мужчин, к двери. С мстительным воем Кай Шах бросился за ним, рубя направо и налево, чтобы очистить себе путь. Мужчины отступали от его сверкающего клинка, завывая, когда острое лезвие резало их шкуры. Венецианец и его бывший товарищ бежали по коридору, ди Строзза тащил кричащего раба за собой, а остальные, дав волю своей ярости, толпой помчались за ними. Кормак выругался в изумлении и направился следом, решив досмотреть безумную игру до конца.

Ди Строзза вел банду по извилистому коридору, затем они спустились вниз по широкой лестнице, пока не достигли огромной железной двери, которая сейчас была распахнута. Здесь бандиты замешкались.

— Это на самом деле запретная дверь, — пробормотал армянин. — След на моей спине оставил Скол только потому, что я задержался здесь слишком долго однажды.

— Да, — согласился перс. — Это место было запечатано арабами много лет назад. Никто, кроме Скола, никогда не проходил через эту дверь — его, нубийца и пленных, которые уже не возвращались. Это логово дьяволов.

Ди Строзза зарычал с отвращением и шагнул через дверной проем. Он схватил факел по пути и держал его в одной руке. Широкие ступени вели вниз и были вырезаны из твердой скалы. Они были сейчас на нижнем этаже замка; эти ступени же уходили в недрах земли. Когда ди Строзза зашагал дальше, волоча воющего, обнаженного раба, освещая факелом черные каменные ступени и разгоняя длинные тени впереди в темноте, он выглядел как демон, который тащит стенающую душу в ад.

Кай Шах шел позади него с обнаженным ятаганом, следом за ним — Надир Тус и Кодзи Мирза. Оборванная шайка с непривычной учтивостью расступилась, пропуская вниз лорда Кормака, и сейчас они следовали за ним настороженно и бросая полные ужаса взгляды по сторонам.

Многие несли факелы, и когда их свет спускался в глубину, слышались испуганные крики. Из темноты мерцали огромные злые глаза, и титанические фигуры маячили смутно во мраке. Толпа колебалась, готовая к паническому бегству, но ди Строзза шагал флегматично вниз, поэтому остальные, призывая Аллаха, медленно следовали за ним. Затем показалась огромная пещера, в центре которой стоял черный и мерзкий алтарь, весь в отвратительных пятнах, в окружении ухмыляющихся черепов, выложенных в странные систематические линии. Ужасающие огромные изображения были вырезаны на твердом камне стен пещеры — образы чуждых, звериных, гигантских богов, огромные глаза которых тускло блестели в свете факелов.

Кельтская кровь Кормака послала вдоль позвоночника холодную дрожь. Александр построил фундамент этой крепости? Ба, нет таких греческих богов, как эти. Нет, аура неописуемой древности наполняла эту мрачную пещеру, как если бы запретная дверь была мистическим порталом, через который авантюрист шагнул в старший мир. Немудрено, что безумные планы выращивал здесь бешеный мозг Скола Абдура. Эти боги были зловещими остатками темной расы, более древней, чем римская или греческая, — народа, давно растворившегося во мраке времен. Фригийцы… лидийцы… хетты? Или еще более старинный, более ужасный народ?

Рассвет эры Александра был до этих жутких фигур, но, несомненно, он поклонялся этим богам, как он поклонялся многим богам, пока его обезумевший мозг не решил обозначить себя богом.

У подножия лестницы лежал смятая фигура — Муса бин Дауд. Его лицо было искажено ужасом. Послышалась нестройная смесь криков:

— Джинн забрал жизнь сирийца! Давайте убираться отсюда! Это злое место!

— Заткнитесь вы, идиоты! — зарычал Надир Тус. — Оружие смертного убило Мусу — видите, кто-то рубанул его по груди, разрубив кости. Посмотрите, как он лежит. Кто-то убил его и сбросил его труп вниз с лестницы…

Голос перса стих, когда он более пристально осмотрел тело мертвеца. Левая рука Мусы была вытянута, а пальцы на ней отрезаны.

— Он что-то держал в этой руке, — прошептал Надир Тус. — Так сильно сжимал, что его убийца был вынужден отрезать ему пальцы, чтобы добыть это…

Люди зажгли факелы в нишах на стенах и придвинулись ближе, их суеверные страхи были забыты.

— Да! — воскликнул Кормак, кусочки головоломки сложились в его голове. — Это был драгоценный камень! Муса, Кай Шах и ди Строзза убили Скола, и Муса забрал камень. Кровь была на мече Абдуллы, а у Кай Шаха сломана рука — повреждена ударом ятагана нубийца. Тот, кто убил Мусу, забрал и камень.

Ди Строзза зашипел, словно раненая пантера. Он потряс несчастного раба.

— Собака, камень у тебя?

Раб начал яростно отрицать, но голос его оборвался ужасным бульканьем, когда ди Строзза в припадке безумия выхватил свое оружие и перерезал несчастному горло, отбросив его окровавленное тело в сторону. Венецианец развернулся к Кай Шаху.

— Ты убил Мусу! — закричал он. — Ты был с ним последним! Ты забрал камень!

— Ты лжешь! — воскликнул турок, его темное лицо приобрело пепельную бледность. — Ты сам убил его…

Речь Кай Шаха оборвалась хрипом, когда ди Строзза с пеной у рта и словно лишившийся разума проткнул тело турка. Кай Шах закачался, как деревце на ветру, но затем, когда ди Строзза освобождал свой клинок, сельджук поразил венецианца в висок. Кай Шах шатался, с трудом стоя на ногах, он умирал, но цеплялся за жизнь с упорством турка, но тут Надир Тус прыгнул вперед, как пантера, и под его разящим ятаганом Кай Шах упал замертво, рухнув на труп венецианца.

Забыв все, кроме желания обладать камнем, Надир Тус наклонился над своей жертвой, разрывая его одежды — наклонился низко, словно в глубоком поклоне, и опустился на мертвых мужчин, его собственный череп расколол до самых зубов Кодзи Мирза. Курд наклонился, чтобы обыскать турка, но мгновенно выпрямился, чтобы ускользнуть от атаки Шалмар Хора. В одно мгновение сцена превратилась в карусель хищного безумия, где люди бились, убивали и слепо умирали. Мерцающий свет факелов освещал картину этого сумасшествия, и Кормак, пятясь к лестнице, ругался в изумлении. Он видел людей, сошедших с ума, и раньше, но такому еще никогда не был свидетелем.

Кодзи Мирза убил Селима и ранил черкеса, но сталь Шалмар Хора разрубила ему руку до кости, Юстус Зер подбежал и ударил курда под ребра. Кодзи Мирза упал вниз, огрызаясь, как умирающий волк, и был изрублен на куски.

Юстус Зер и Юсеф эль Мекру, казалось, встали на разные стороны, наконец. Грузин связал свою судьбу с Шалмар Хором, в то время как араб сплотился с курдами и турками. Но кроме этих свободно объединившихся бандитов-соперников, многие воины, главным образом персы Надир Туса, загорелись азартом боя и с пеной у рта рубили всех подряд. В одно мгновение множество мужчин упали, мертвые или затоптанные живыми. Юстус Зер бился с длинным ножом в каждой руке, и он сотворил кровавый хаос вокруг себя, прежде чем упал с разбитым черепом, перерезанным горлом и разорванным брюхом.

Даже в то время пока вокруг ярилась битва, воины сумели разорвать в клочья одежды Кай Шаха и ди Строззы. Поиск ничего не дал, тогда они взвыли, словно волки, и вернулись к смертельной работе с новой яростью. Безумие вселилось в них — каждый раз, когда один человек падал, другие хватали его, разрывая его одежды на части в поисках камня, продолжая рубить друг друга.

Кормак увидел Якова, пытающегося прокрасться к лестнице, и когда норманн решил, что пора уходить отсюда, одна мысль пришла в голову Юсефу эль Мекру. Араб был йеменцем и бился более хладнокровно, чем другие, и, возможно, он, даже в безумии боя, принимал решения в собственных интересах. Возможно, видя, что все лидеры пали, за исключением Шалмар Хора, он решил, что будет лучше вновь объединиться в одну банду, если это возможно, и хорошо бы направить свое внимание против общего врага. Возможно, он искренне думал, что поскольку камень не был найден, он был у Кормака. В любом случае, шейх внезапно отскочил прочь и, указывая рукой в сторону гигантской фигуры, замершей у подножия лестницы, закричал:

— Аллах акбар! Там стоит вор! Убейте назаретянина!

Это была прекрасная мусульманская психология. Сначала в битве возникла на мгновение пауза, затем раздался кровожадный вой, и из запутанной схватки соперничающих группировок драка превратилась мгновенно в обвинительную плотную массу, что бросилась с горящими глазами на Кормака с воплем:

— Убейте кафара^[20]!

Кормак зарычал яростно. Он должен был предвидеть это. Времени для бегства не осталось, он собрался и встретил врагов. Курд, атакуя в спешке, был проколот длинным клинком норманна, а гигант черкес, слепо бросившись на тяжелый ромбовидный щит, отскочил, как от железной башни. Кормак прогремел свой боевой клич: «Cloigeand Abu!»^[21] — этот звучный рев заглушил вопли мусульман. Кормак освободил свой клинок и взмахнул тяжелым оружием по смертоносной дуге. Мечи вздрогнули, задрожали, посыпались искры, и воины отшатнулись. Они бросились снова, когда Юсеф эль Мекру ударил их, словно плетью, своей пламенной речью. Гигант армянин сломал свой меч о шлем Кормака и упал вниз с расколотым черепом. Турок полоснул норманна по лицу и взвыл, когда его запястье было перерублено норвежским мечом, а кисть отлетела прочь.

Защитой Кормаку были его доспехи, непоколебимая удобная позиция и его ужасные удары. Голова пригнута, глаза ярко сверкают над краем щита, он делает лишь скудные усилия, отражая или уклоняясь от атак врагов. Он принимает их на свой шлем или щит и отвечает с сокрушительной силой. Сейчас Шалмар Хор нанес страшный удар по шлему норманна, подключив каждую унцию своего мощного сильного тела, и ятаган прошел через стальной колпак, разрезав капюшон под ним. Это был удар, которым можно свалить быка, но все же Кормак, хотя и наполовину оглушенный, устоял, как железный человек, и нанес ответный удар со всей силы руки и плеча. Черкес вскинул круглый щит, но это не помогло ему. Тяжелый меч Кормака прошел через щит, разрубив руку, которая держала его, и врезался в шлем, сокрушив как стальной колпак, так и череп под ним.

Но горящие фанатичной яростью, а также жадностью мусульмане не отступали. Они захлестнули его. Кормак зашатался, когда огромный вес лег на его плечи. Курд прокрался вверх по лестнице и бросился на спину франка. Он вцепился в него, как обезьяна, выплевывая проклятия, и дико бил в шею Кормака своим длинным ножом.

Меч норманна глубоко застрял в чьей-то груди, и он изо всех сил яростно пытался его освободить. Кольчужный капюшон спасал его от ножевых ударов мужчины, висящего у него на спине, но люди напирали уже со всех сторон, и Юсеф эль Мекру с пеной на бороде бросился на него. Кормак поднял свой щит вверх, ударив взбешенного мусульманина ободом под подбородок, ломая челюсть, и почти в то же мгновение нагнул голову вперед и ударил назад со всей силы мышц шеи и спины, разбив шлемом лицо курду, воющему на его спине. Кормак почувствовал, как руки того ослабли. Он освободил, наконец, меч, но лур уцепился за его правую руку — враги окружили его так, что не было возможности даже сделать шаг назад, а Юсеф эль Мекру уже целил ему в лицо и горло. Кормак стиснул зубы и поднял руку с мечом, оторвав болтающегося на ней лура от пола. Ятаган Юсефа скрежетнул по изгибу шлема Кормака… по кольчуге… по кольчужному капюшону… удары араба были как блики света, и в этот момент было ясно, что пламенный клинок найдет свою цель. А еще этот лур цепляется, как обезьяна, к могучей руке франка.

Что-то просвистело над плечом норманна и ударилось с глухим стуком. Юсеф эль Мекру ахнул и покачнулся, схватившись за древко стрелы, что торчала из-под его густой бороды. Кровь вырвалась из его приоткрытых губ, и он упал умирая. Человек, что цеплялся за руку Кормака, судорожно дернулся и рухнул на пол. Давление ослабло. Кормак, тяжело дыша, отступил назад и добрался до лестницы. Взглянув вверх, он увидел Тогрул-хана, который стоял на верхней лестничной площадке, сжимая в руках тяжелый лук. Норманн колебался, с такого расстояния монгол мог легко стрелой пробить его кольчугу.

— Поторопись, богатырь, — раздался голос кочевника. — Поднимайся!

В этот момент Яков бросился в темноту, сгустившуюся за светом мерцающих факелов. Три шага он успел сделать, прежде чем запел лук. Еврей закричал и рухнул вниз, как будто его ударила гигантская рука; стрела впилась между его жирных плеч и прошла насквозь.

Кормак осторожно поднимался вверх на глазах своих врагов, которые столпились у подножия лестницы, ошеломленные и сомневающиеся. Тогрул-хан присел на площадку — ослепительные глаза-бусинки, стрела на тетиве, и мужчины внизу не решались сделать шаг. Но один все же решился — высокий туркмен с глазами бешеной собаки. От жадности, думая, что драгоценный камень у Кормака, или фанатичной ненависти, он выпрыгнул вперед, зажав в зубах меч и стрелу, и бросился вверх по лестнице, подняв свой тяжелый окованный железом щит. Тогрул-хан спустил тетиву, но стрела отскочила от металла, и Кормак, опять встав в удобную стойку, ударил вниз со всей силы. Посыпались искры, с потрясающим грохотом меч разбил щит и опрокинул атакующего туркмена, который остался лежать, ошеломленный и окровавленный, у подножия лестницы.

Пока воины внизу стояли в нерешительности, перебирая пальцами на рукоятях своего оружия, Кормак поднялся на верхнюю площадку, и норманн и монгол вместе выскочили из двери, которую Тогрул-хан захлопнул за ними. Смесь диких звериных криков раздалась снизу, и монгол, вернув тяжелый засов на место, прорычал:

— Быстрей, богатырь! Это задержит их лишь на несколько минут, пока эти псы не выбьют дверь. Пора убираться прочь!

Он повел Кормака вдоль коридора, через несколько комнат и распахнул решетчатую дверь. Кормак увидел, что они вышли во внутренний двор, залитый сейчас серым светом зари. Человек стоял рядом, держа двух лошадей — великолепного черного жеребца Кормака и жилистого чалого монгола. Приблизившись, Кормак увидел, что лицо человека было перевязано так, что виден был лишь один глаз.

— Поторопись, — призвал Тогрул-хан. — Раб оседлал моего коня, но твоего не смог из-за дикости этого зверя. Раб пойдет с нами.

Кормак поспешно оседлал коня, затем, взлетев в седло, он протянул парню руку, и раб вскочил позади него. Странный отряд прогремел через двор, когда яростные фигуры появились в дверях, через которые они только что прошли.

— У ворот нет часовых в эту ночь, — буркнул монгол.

Они достигли широких ворот, и раб соскочил вниз, чтобы открыть их. Он широко раскрыл створки ворот, и бросился обратно к черному жеребцу, как вдруг осел вниз, умерев прежде, чем его тело коснулось земли. Арбалетный болт разбил его череп, и Кормак, обернувшись с проклятием, увидел мусульманина, стоящего на коленях на одном из бастионов, целившегося в них из своего оружия. Пока он смотрел, Тогрул-хан поднялся на стременах, выхватил стрелу из колчана и выстрелил. Мусульманин уронил арбалет и рухнул головой вниз с башни.

С яростным воплем монгол повернул прочь и выехал через ворота, Кормак направился следом. Позади них звучали дикие и звериные вопли воинов, выскочивших во внутренний двор, пытающихся найти и оседлать своих лошадей.

Глава III

— Посмотри!

Спутники уже оставили позади несколько миль диких ущелий и коварных троп, не слыша ни единого звука погони. Тогрул-хан указал назад. Солнце взошло на востоке, но позади них красное зарево соперничало со светом светила.

— Пылающие Врата Эрлика^[22], - сказал монгол. — Они даже не думали гнаться за нами, эти псы. Они остановились, чтобы обыскать замок и биться друг с другом, и какой-то дурак поджег башню.

— Здесь много чего, что я не понимаю, — медленно сказал Кормак. — Давай отсеем правду от лжи. Очевидно, что ди Строззa, Кай Шах и Муса убили Скола, также очевидно, что именно они послали Кадру Мухаммада убить меня — почему, я не знаю. Но я не понимаю, что Кай Шах имел виду, когда сказал, что они слышали, как Кадра Мухаммад идет по коридору, а ди Строзза вышел к нему навстречу, так как, безусловно, в тот момент Кадра Мухаммад лежал мертвый на полу моей комнаты. И я считаю, что и Кай Шах, и венецианец говорили правду, когда отрицали, что убили Мусу.

— Да, — признал монгол. — Послушай, лорд франк: едва ты направился к комнате Скола прошлой ночью, как Муса-книжник покинул пиршественный зал, но вскоре вернулся с рабами, которые несли большие чаши пряного вина, приготовленного по сирийскому рецепту, сказал он, и обладающего приятным запахом.

Но я заметил, что ни он, ни Кадра Мухаммад не притронулись к чашам, и когда Кай Шах и ди Строзза наполняли свои кубки, они только делали вид, что пьют. Так что, когда я поднес кубок к губам, я долго принюхивался и обнаружил в нем очень редкий наркотик — да, раньше я думал, что он известен только магам Катая. Он погружает в глубокий сон, и Муса, видимо, добыл его небольшое количество в набегах на караваны с Востока. Так что я не пил вина, но все остальные пили, кроме тех, кого я упомянул, и вскоре люди начали ощущать сонливость, хотя наркотик действовал медленно, будучи слабым, потому что был рассчитан на большое количество людей.

Вскоре я отправился в свою комнату, которую показал мне раб, и, присев на койку, разработал план моей мести. Этот пес-еврей опозорил меня перед лордами, и горячий гнев горел в моем сердце, так что я не мог спокойно спать. Затем я услышал, как кто-то прошел мимо моей двери, шатаясь, словно пьяный, но скуля, как раненый пес. Я вышел и нашел раба, чей глаз, как он сказал, вырвал его хозяин. Я разбираюсь в ранах, поэтому я очистил и перевязал его пустую глазницу, ослабив его боль, за что он поцеловал мои ноги.

После я вспомнил о нанесенном мне оскорблении, и попросил раба показать мне комнату, где спит этот жирный боров, Яков. Он так и сделал, а я запомнил эту дверь, затем я повернулся и пошел с рабом во двор, где содержались животные. Никто не препятствовал нам, все были в пиршественном зале и не слышали никаких звуков. В конюшне я нашел четырех свежих, уже оседланных лошадей — готовых в путь животных ди Строззы и его товарищей. И еще, кроме того, раб сказал мне, что в эту ночь нет охраны у ворот — ди Строзза пригласил всех на праздник в большом зале. Так что я велел рабу оседлать моего коня и приготовить его к пути, а также твоего черного жеребца, которого я желал забрать с собой.

Затем я вернулся в замок и уже не услышал голосов. Все те, кто выпил вина, спали под действием наркотика. Я поднялся в верхние коридоры, направляясь к комнате Якова, но когда вошел, чтобы перерезать его толстое горло, то не обнаружил его там. Я подумал, что он отправился пить вино с рабами в нижнюю часть замка.

Я направился по коридорам в поисках его и вдруг увидел, что впереди меня приоткрыта дверь, через которую пробивается свет, и услышал голос венецианца, который сказал: «Кадра Мухаммад приближается. Я велел ему поспешить».

Мне не хотелось встречаться с этими людьми, поэтому я быстро свернул в боковой коридор, услышав, как ди Строзза назвал имя Кадры Мухаммада тихо и как бы недоуменно. Затем он быстро прошел по коридору, словно хотел увидеть того, чьи шаги только что слышал, а я поспешил прочь, пересек площадку широкой лестницы, которая вела в пиршественный зал, и вошел в еще один коридор, где остановился в тени и начал наблюдать.

Ди Строзза вышел на площадку и остановился в растерянности, и в этот момент снизу раздался крик. Венецианец бросился бежать, но проснувшиеся пьяницы уже увидели его. Так, как я и предполагал, наркотик был слишком слаб, чтобы заставить их спать достаточно долго, и теперь они, поняв, что были под воздействием наркотика, бросились вверх по лестнице и схватили ди Строззу, обвиняя его во многих вещах, а позже направились вместе с ним к комнате Скола. Меня они не обнаружили.

Тем не менее, разыскивая Якова, я направился стремительно вдаль по коридору наугад и оказался на узкой лестнице, которая спускалась на первый этаж и переходила в темный туннель-коридор, в котором находилась странная дверь. А потом я услышал быстрые шаги и замер, затаившись в темноте, мимо меня торопливо прошел запыхавшийся человек — сириец Муса, который держал свой ятаган в правой руке и что-то сжимал в левой.

Он повозился с дверью, пока не открыл ее, а затем, подняв голову, он увидел меня и, дико вскричав, ударил меня своим ятаганом. Эрлик! Я не ссорился с этим человеком, но он словно обезумел от страха. Я ответил ему острой сталью, и он, уже находясь на площадке лестницы за дверью, скатился головой вниз по ступеням.

Тогда, желая узнать, что же такое он сжимал в левой руке, я последовал за ним вниз по лестнице. Эрлик! Это был злое место, темное и полное ярких глаз и странных теней. Волосы на моей голове встали дыбом, но я лишь крепче сжал свой клинок, призывая Лордов Тьмы и высшие силы. Мертвая рука Мусы все еще была крепко сжата, так что я был вынужден отрезать ему пальцы. Затем я поднялся вверх по лестнице и дальше шел тем же путем, которым мы позже бежали из замка, и обнаружил, что раб оседлал моего коня, но не в состоянии справиться с твоим.

Я не хотел уходить без расплаты за нанесенное мне оскорбление, и когда немного замешкался, то услышал звоны стали, раздавшиеся изнутри. Я прокрался назад и снова пришел к тайной лестнице, как раз в то время внизу шла свирепая битва. Они все атаковали тебя, и хотя мое сердце было яро настроено против тебя, потому что ты получил определенное преимущество передо мной, но я согрелся от твоей доблести. Да, ты герой, богатырь!

— Тогда все было, по-видимому, так, — задумчиво произнес франк. — Ди Строзза и его товарищи все хорошо спланировали — они подсыпали наркотик в вино, отозвали охранников со стен и имели готовых лошадей для быстрого побега. Когда я не выпил наркотическое вино, они послали лура, чтобы убить меня. Другие трое в это время убили Скола, и в этой битве Кай Шах был ранен — Муса, вероятно, взял камень, потому что ни Кай Шах, ни венецианец не доверяли друг другу.

После убийства, они вернулись в комнату, чтобы перевязать руку Кай Шаха, и в это время они услышали, как ты идешь по коридору, и подумали, что это лур. Затем, когда ди Строзза последовал за тобой, он был захвачен проснувшимися бандитами, как ты и говоришь, — неудивительно, что он был таким злым, когда шел в комнату Скола! А между тем Муса ускользнул от Кай Шаха, забрав камень себе. Но где этот камень?

— Смотри! — кочевник протянул руку, в которой зловеще сияло малиновое пламя и пульсировало, как живое существо, в лучах солнца.

— Кровь Валтасара, — сказал Тогрул-хан. — Желание обладать им погубило Скола, а страх, рожденный этим злом, убил Мусу. Спасаясь от своих товарищей, он думал, что все люди были настроены против него, и поэтому напал на меня, когда мог беспрепятственно уйти. Неужели он думал, что мог бы скрываться в тайной пещере, пока не нашел бы способа выскользнуть из нее или же через какие-то неведомые туннели выйти на свежий воздух?

Так вот, этот красный камень есть истинное зло — его нельзя съесть, выпить или одеть на себя, нельзя использовать в качестве оружия, но многие люди погибли за него. Смотри — я выкину его, — монгол повернулся, чтобы бросить камень с головокружительной высоты в пропасть, мимо которой они ехали. Кормак поймал его за руку.

— Нет, если он не нужен тебе, отдай его мне.

— Охотно, — сказал монгол, но после нахмурился. — Мой брат будет носить эту безделицу?

Кормак коротко рассмеялся, а Тогрул-хан улыбнулся.

— Я понимаю, ты хочешь купить на это благосклонность своего султана.

— Ха! — прогремел Кормак. — Я покупаю благосклонность только своим мечом. Нет. — Он улыбнулся, довольный. — Этот пустяк будет выкупом за сэра Руперта де Вейла вождю, который сейчас держит его у себя в плену.

Примечания

1

Валтасар (Вальтасар, Бел-шар-уцур; по Книге Даниила: Белтшацар; от аккад. — 'Бел, царя храни') — вавилонский царевич, жил в VI в. до н. э., старший сын и соправитель последнего царя Вавилонии Набонида. В Книге Даниила назван последним царем Вавилона. Погиб при взятии Вавилона персами в 539 году до н. э.

(обратно)

2

Абу-Бекр (Ас-Сиддик Абу Бакр Абдуллах ибн Усман аль-Курайши) — первый арабский калиф, родился в 573 г. в Мекке. Сподвижник и один из тестей пророка Мухаммеда.

(обратно)

3

Тавр (Таврские горы, образовано от греческого 'телец') — южные прибрежные горы на территории современной Турции.

(обратно)

4

Луры — народность, живущая в западном Иране, в горах Загрос.

(обратно)

5

Аль-Малик ан-Насир Салах ад-Дунийа ва-д-Дин Абуль-Музаффар Юсуф ибн Айюб — в русской и западной традиции Саладин — султан Египта и Сирии, курд по происхождению.

(обратно)

6

Ричард I Львиное Сердце — английский король из династии Плантагенетов. Сын короля Англии Генриха II и герцогини Алиеноры Аквитанской.

(обратно)

7

Йехуда (в русской традиции — Иуда) — четвёртый сын Якова от Леи (Быт. 29:35).

(обратно)

8

Александр Македонский (Александр III Великий, у мусульманских народов — Искандер Зулькарнай), (родился предположительно 20 (21) июля 356 — 10 июня 323 гг. до н. э.) — македонский царь с 336 года до н. э. из династии Аргеадов, один из величайших полководцев в истории, создатель мировой державы, распавшейся после его смерти.

(обратно)

9

Хинд — арабское название индийского континента.

(обратно)

10

Катай — название «Китай» происходит от имени «Катай», которое, в свою очередь, возникло от названия протомонгольской группы кочевых племен из Маньчжурии — киданов (китаев). В 907 году они захватили Северный Китай и основали в нем династию Ляо. Благодаря европейским купцам, в частности, Марко Поло, название в форме «Катай» (Cathay) попало в средневековую Западную Европу, вытеснив латинское China. Отсюда оно перешло в большинство славянских языков, где превратилось в «Китай».

(обратно)

11

Кир II Великий — персидский царь из династии Ахеменидов, правил в 559–530 годах до н. э. Основатель персидской державы Ахеменидов.

(обратно)

12

Яксарта — древнее название реки Сырдарья.

(обратно)

13

Томирис (приблизительно 570–520 гг. до н. э.) — царица массагетов, скифского кочевого племени.

(обратно)

14

Баст или Бастет — в Древнем Египте богиня радости, веселья и любви, женской красоты, плодородия и домашнего очага, которая изображалась в виде кошки или женщины с головой кошки.

(обратно)

15

Нумидия — в древности область в Северной Африке, современная северная часть Туниса и Алжира.

(обратно)

16

Ксеркс I — персидский царь из династии Ахеменидов, правил в 486–465 годах до н. э.

(обратно)

17

Саламинское сражение — морское сражение между греческим и персидским флотами, произошедшее в 480 г. до н. э. близ острова Саламин в Сароническом заливе Эгейского моря неподалеку от Афин.

(обратно)

18

Дарий III — персидский царь, правил в 336–330 годах до н. э. Его отец Арсам был сыном Остана, сына Дария II. До вступления на престол занимал пост сатрапа Армении и носил имя Кодоман. Убит своими сатрапами после поражения его армии от войск Александра Македонского, чтобы живым он не достался врагам.

(обратно)

19

Тартария (лат. Tartaria; англ. Tartary) — общий термин для областей от Каспия до Тихого океана и до границ Китая и Индии.

(обратно)

20

Кафар (от арабского «кафара» — быть неверующим) — неверный, безбожник, еретик у мусульман.

(обратно)

21

Гэльский — «Череп победы».

(обратно)

22

Эрлик (монг. Эрлэг; Эр-Каан) — в тюрко-монгольской мифологии владыка подземного мира, главный правитель царства мёртвых.

(обратно)

Оглавление

Глава I

Глава II

Глава III

*** Примечания ***