Венера из Антальи [Ольга Кирсанова] (fb2) читать онлайн

Ольга и Никита Кирсановы Венера из Антальи

Ласковое солнце. Теплый песочек. Лазурное море. Картинка, а не пейзаж!

Вам хочется расслабиться в шезлонге под убаюкивающий шепот волн.

И чтобы никаких мыслей о работе, никаких забот и проблем! Ведь отпуск на то и отпуск, чтобы слиться душой и телом с чарующей природой и отдохнуть…

Но что за наказание?!

Почему в этом раю вдруг объявляются какие-то странные типы и желанному покою приходит конец?

В одно мгновение отпуск превращается в головокружительное приключение, которое незаметно затягивает вас в сомнительные авантюры. Но вы не сопротивляетесь. Потому что… потому что все равно здорово!

1 Оля Водка без пива

Когда я пришла к Никите, пьянка была в самом разгаре. Звенели рюмки, возглашались тосты, и гости то и дело выбегали на кухню курить.

Никита — это мой старший брат. Он харизматичный жизнелюб и романтик и потому притягивает к себе самых разных людей. Они наслаждаются Никитиным остроумием, его белозубой улыбкой, а он бескорыстно позволяет быть рядом с собой, ничего не требуя взамен. Мужчины завидуют его непринужденности, его шарму и умению галантно ухаживать за женщинами. Женщины же вообще без ума от этого плейбоя и мачо! Правда, иные женщины проявляют к братцу нездоровую настойчивость, и он, на мой взгляд, с этими стервами слишком уж мягок…

Вот и теперь в его квартире подобралась весьма странная компания: топ-менеджер известного нефтяного холдинга с «Ролексом» за тридцать тысяч долларов, сосед по площадке — спившийся профессор марксизма-ленинизма, популярная эстрадная певичка с другом, известным московским стриптизером, и Люда Крушинская — бывшая Никитина любовница.

Люда — это отдельная тема. Сколько раз я говорила Никите — неужели можно общаться с женщиной, которая красит ногти в цвет гнилой сливы? Брат лишь посмеивается: мол, не только можно, но и должно. Она, видите ли, творческий человек, креативная личность, и потому способна разнообразить любое общество. Какое там творчество, какой креатив? Крушинская — весьма средненькая актриса, играющая стерв в сериалах для умственно ущербных домохозяек. Правда, апломба и самомнения ей не занимать. Людке уже далеко за тридцать, а она даже и не думает этого скрывать. Гоняет на своем «Понтиаке», словно Шумахер, увлекается промышленным альпинизмом, дружит с каскадерами, экстрасенсами и трансвеститами, тусуется среди рублевско-успенской публики и знает всю подноготную «Мосфильма».

Но разве этого достаточно, чтобы обворожить моего братца на целых три месяца? Никогда не пойму загадочную мужскую душу…

Когда Никита только-только познакомился с Крушинской, она безостановочно материлась, потому что считала это проявлением свободы воли. Среди творческих, креативных личностей так принято, утверждала Люда. Брат посоветовал ей заменять всем известные слова одним-единственным восклицанием «вау!». Спустя неделю актриса пожаловалась, что коллеги-киношники совершенно перестали ее понимать. Спустя месяц я заявила Никите, что перестала понимать его: мол, если ты ее не оставишь, я займусь этой темой сама, ты меня знаешь. К счастью, до этого не дошло: расставание произошло скоро, безболезненно и, вроде бы, по обоюдному согласию — Людка завязала спонтанный роман с молоденьким осветителем…

Вежливо поздоровавшись со всеми, я скромно присела сбоку стола и протянула брату путевки.

— Турция, Анталья. Как и договаривались. Вылетаем послезавтра из Шереметьева.

Присутствующие оживились.

Нефтяной топ-менеджер одобряюще закивал: мол, дешево и сердито, всероссийская здравница, сам когда-то в Анталье релаксировал, главное, чтобы отель подобрался хороший и медуз в море не было.

Спившийся профессор, наморщив лоб, выдавил из себя несколько общих фраз о янычарах с кривыми кинжалами.

Эстрадная певичка тут же вспомнила о гареме и евнухах, а стриптизер профессионально подхватил: мол, эти турецкие султаны принимали такие снадобья, что за ночь могли удовлетворить не только всех своих жен, но и наложниц.

И лишь Люда пренебрежительно поджала рот.

— Да в эту Турцию только торгаши с Черкизовского рынка и ездят! Что там хорошего? И холерная палочка, и птичий грипп, и эти, как их…

— …исламисты с адскими машинами, — с вежливой полуулыбкой подсказал Никита, внимательно рассматривая проспект отеля.

— Зато в отелях уютные номера и широкие двуспальные кровати… Так и хочется заняться любовью днем! — вставила певичка.

— Вау! — Крушинская презрительно посмотрела на гостью; она уже видела в ней соперницу.

Затем резанула взглядом меня, а потом немигающе уставилась на брата, нервно теребя край скатерти.

Этот взгляд объяснил мне многое. Людка наверняка пришла не просто так, а с осознанной целью — примириться с Никитой, вновь заарканить его в постель… а может быть, и затащить в загс.

Змеюка она подколодная. Хотя сама мне идею с Турцией и подкинула, и даже туроператора порекомендовала.

Я сдержанно улыбнулась.

— Ник, мы же договорились, что в Турции будем изображать мужа и жену. Ты ведь сам меня попросил: мол, все эти безмозглые бабы надоели до чертиков, так что две недели — никакого секса! — взглянув на Крушинскую, я с удовольствием отметила, что попала в цель.

— Там у русских девушек прав никаких! — сощурилась Людка, молочная от ненависти ко мне. — Наврут с три короба, напоят — и в публичный дом продадут. И вообще — туда только шлюхи торговать собой ездят! Турки их презирают, называют «наташами» и вытирают о них ноги. И в прямом, и в переносном смысле.

— А помнишь, когда ты приехала из Антальи, то рассказывала совершенно другое, — с удовольствием напомнила я. — И о Турции, и особенно о турках.

В прошлом году Крушинская действительно ездила в Турцию по своим киношным делам. Кинокомпания, где она подрядилась на несколько эпизодов, отправилась в Анталью на натурные съемки костюмированной мелодрамы. Кажется, Людка снималась там в роли матери падишаха, старой карги, которую по сюжету в конце концов задушили шелковым шнурком. Когда я об этом узнала, то очень пожалела, что меня не пригласили на роль палача. Актриса привезла оттуда бронзовый загар, несколько килограммов идиотских сувениров и целый короб впечатлений, среди которых главным было такое: какие все-таки страстные и обходительные эти средиземноморские мужчины!

Люда наморщила маленький умный лоб — крыть было нечем.

— Людочка, не думай, тебе это не идет! — Отложив рекламный буклет, Никита элегантно разлил вино по бокалам; он вообще все делает элегантно и со вкусом. — Живите, наслаждайтесь жизнью… Сегодня — это сегодня, а завтра будет завтра…

— Я вот во Флориду еду, в Майами, — неожиданно выпалила Крушинская.

— Самый дорогой штат, — вставил позабытый всеми топ-менеджер. — Был там полгода назад. Чашка кофе в среднем отеле — пятнадцать долларов. Бутылка приличного вискаря — сто.

— А еще там негров вешают! — с энтузиазмом отозвался спившийся профессор марксизма-ленинизма и, подняв рюмку, немедленно выпил.

— Зато красивым мускулистым мужчинам в Майами платят даже больше, чем в Москве! — воодушевился друг эстрадной певички.

— Да что в этой Флориде хорошего! — Теперь Никита смотрел на бывшую любовницу, как на капризного ребенка, которого не хочется наказывать при гостях, — крокодилы, латиносы, наводнения каждый сезон…

— Крокодилы, бегемоты, обезьянки, кашалоты, — пьяно пробормотала певичка и отправилась к зеркалу — обновить косметику.

— А вот в Турции есть что посмотреть: и Памуккале, и пещерные монастыри, и римские развалины… Остатки Трои, в конце концов. Елена Прекрасная, Приам, Ахилл, Гектор… Ты про Генриха Шлимана, который Трою раскопал, когда-нибудь слышала?

Все-таки по образованию я искусствовед, и потому иногда люблю указать невежественной Крушинской ее место.

— Венера Анталийская! — добавил Никита, мгновенно оценив и приняв правила игры. — Та же Венера Милосская, только уменьшенная, в бронзе и без утраченных конечностей. Людочка, ведь ты высокообразованный и интеллектуально развитый человек, а потому должна понимать эстетическую разницу между немеркнущим наследием античности и мерзкими болотными рептилиями!

— Вау! — отрезала Люда. — Подумаешь — какая-то голая баба?! К тому же бронзовая — ничего не умеет… Хочешь сказать, что женщин без трусов и бюстгальтера никогда не видел? А вот Флорида — это круто! Ну и что, если крокодилы? Зато полный гламур! Там сейчас все наши олигархи отдыхают!

— Достойная компания, — брат поджал губы.

Как я недавно узнала, сравнительно недавно у Крушинской произошел роман с известным алюминиевым бароном. Она очень хотела от него забеременеть, чтобы потом шантажировать ребенком: мол, жене обо всем расскажу! Однако очень быстро получила отставку. То ли олигарх оказался слишком проницательным, то ли ему надоело слушать бесконечные «вау!»…

…Спустя час гости посочились на выход. Первым ушел нефтяной менеджер: пожелав нам счастливого отдыха, он вызвал к входной двери охрану и отправился на Рублевку в черном пуленепробиваемом «Хаммере». Эстрадная певичка со своим стриптизером очень не хотели уходить, но время поджимало и их: первой следовало выступать в каком-то зачуханном ночном клубе, а ее спутник отправлялся к пожилой банкирше, на содержании которой состоял уже пятый месяц. Заснувшего профессора не без труда перетащили в его ободранную квартиру. И лишь Людка всем своим видом демонстрировала, что никуда не собирается и вообще — не прочь остаться тут ночевать.

Я с абсолютно индифферентным видом взяла мобильник и натыкала несуществующий номер.

— Алло, Катенька! — ласково поздоровалась я с вымышленной абоненткой. — Ты скоро? А то Ник тебя совсем заждался. Подъезжаешь? Через пятнадцать минут? Ну, давай… Никита уже постель стелет. Конечно, поужинаете при свечах!

— Вау! — отреагировала Крушинская, метнув в меня полный ненависти взгляд. — И что это за Катенька, если не секрет?

— Недавно познакомились, — улыбнулся брат; он всегда понимал меня с полуслова. — Хорошая скромная девушка.

— А как же… целых две недели — без секса? — По интонациям поздней гостьи я поняла, что она поверила в «Катьку» сразу и безоговорочно. — А как же эти… безмозглые бабы, которые тебе надоели?

— A у нас с ней целомудренные и чистые отношения, — печально пояснил Никита. — К тому же она не безмозглая баба, а непорочная девушка.

— А разве такие еще водятся?

— Конечно! Мы спим в одной кровати, но под разными одеялами. Мне ее жаль. Вот я ее и берегу.

— Вау-у-у-у… — Крушинская долго осознавала услышанное, пока наконец не поняла, что сравнение с чистой и целомудренной девушкой, появись она тут, явно будет не в ее пользу. — Ну, тогда я пошла… Проводишь?

Никита галантно подал ей плащ. Прибирая со стола, я услышала взволнованный Людкин шепот из прихожей:

— Ты такой сильный, такой мужественный и уверенный в себе… Ну просто смерть гимназисткам! Как бы я хотела увидеть тебя слабым и беспомощным, как бы я мечтала, чтобы ты обратился за помощью именно ко мне!

— Людочка, за тридцать один год я усвоил одну вещь: никогда, ни при каких обстоятельствах не просить о помощи бывших любовниц! — отрезал брат. — Не надо обольщаться. Ты мое прошлое… Но не мое будущее!

Уже открыв входную дверь, Крушинская долго, с показным сожалением смотрела на Никиту. В этом взгляде прочитывалось явственно: вау, придет еще время, и ты поймешь, что я — та самая женщина, которая тебе и нужна. На коленях приползешь, сукин сын, молить о прощении будешь, а я буду над тобой издеваться… пока не прощу!

— Спокойной ночи, мой сладкий! — ненавидяще пожелала Люда, нервно теребя прядь волос. — Если она у тебя действительно будет спокойной.

— И тебе того же…

Уже на кухне, моя посуду, я не удержалась от вопроса:

— Ник, скажи честно: ну зачем она тебе нужна? Отшил бы — и всем было бы проще. И ей в первую очередь. А то приглашаешь в гости, тем самым обнадеживая, а она воображает себе невесть что…

— Понимаешь, Оленька, — брат задумчиво рассматривал этикетку «Немирова light», — некоторые любят водку и терпеть не могут пива. Некоторые пьют только пиво и на дух не переваривают даже водочного запаха. А некоторые обожают микшировать оба напитка в различных экспериментальных пропорциях. Пивные дрожжи в сочетании с этиловым спиртом дают соответствующую реакцию, не всегда предсказуемую. Лично я эти напитки никогда не мешаю. Но вот людей микшировать люблю, притом самых разных. Людка со своей стервозностью — это дрожжевая культура, которая всегда добавляет пикантности любой компании. Ну что еще могло бы объединить самодовольного преуспевающего нефтяника, эстрадную певичку, накачанного анаболиками культуриста и специалиста по экономике развитого социализма? Только Крушинская. Эдакий дрожжевой экстракт. Иначе бы всем было скучно.

— Водка без пива? — улыбнулась я.

— Вот-вот. Только в Анталье мы не будем пить ни того, ни другого! По жаре лучше всего пить сухое вино. Когда, говоришь, вылетаем? Послезавтра?

— Будем наслаждаться дивными средиземноморскими красотами, ласковым прибоем, мохнатыми южными звездами и прекрасной Венерой Анаталийской, отвергая сиюминутное перед лицом вечного! — подхватила я.

— Живые загорелые женщины куда интересней бронзовых… пусть даже и всемирно известных! — лукаво улыбнулся брат.

— Ты же обещал!

— Водка без пива — деньги на ветер. Отдых без флирта — то же самое, — отчеканил Никита. — Где это написано, что здоровый тридцатилетний мужчина, к тому же еще и неженатый… не имеет права пофлиртовать на курорте?

2 Никита Черная рука

Все-таки Бог печется о каждом человеке в отдельности, что бы ни говорила по этому поводу моя сестра Оля. Не знаю, как у него хватает на всех нас времени. Мне, например, всегда катастрофически недостает часов и минут: ни на работу, ни на развлечения. А особый разговор — дорога. Вечно тяну с отъездом до последнего момента. Пусть у меня будет два часа в запасе, пусть три…

Вместе с Ольгой мы выскочили во двор, когда таксист, вызванный сестрой по телефону, уже начинал нервничать.

— Шереметьево! Если можно, то побыстрее. — Я одновременно запихивал, утрамбовывал в багажник такси чемодан, сумки и бросал рубленые слова через плечо.

Дверцы мягко закрылись, словно присосались к кузову.

Всю дорогу сестра нервно посматривала то на часы, то на спидометр машины. С тех пор как Оля сама стала водить автомобиль, с ней сделалось невыносимо находиться в одном салоне. Нет, она молчала при чужих людях, но каждый ее взгляд красноречивее слов сообщал, что делала бы она на месте водителя и что очередной «козел» за рулем в соседней машине ведет себя на дороге ну совсем неправильно. Таксист же, словно издеваясь над нами, ехал, педантично соблюдая правила дорожного движения, все без исключения, будто не понимал, что мы как всегда опаздываем. Небось, надеялся, что мы второпях не станем дожидаться, пока он отсчитает сдачу. А потому последние километры я просто добавлял к отсчитанным купюрам мелочь, сверяясь с бешено работающим счетчиком. Получилось! Лишними чаевыми за наш счет таксисту-педанту разжиться не удалось.

Мы с сестрой ворвались в терминал аэропорта, когда служащая уже собиралась снять со стойки регистрации табличку с номером нашего анталийского чартера. Оля панически рылась в сумочке, искала билеты, которые сама же и забрала у меня вчера вместе с документами со словами:

«Ты их или дома забудешь, или потеряешь».

Я мстительно молчал, всем своим видом показывая, что самое место для важных бумаг — это моя барсетка.

— Пожалуйста, подождите. — Оля наконец-то отыскала злополучные билеты между страниц глянцевого журнала. — Успели, — на глубоком вздохе произнесла она.

Теперь от накопителя, где томились счастливые обладатели билетов на рейс, нас отделяли лишь паспортный контроль и таможенный досмотр. Процедуры, в общем-то, безобидные, но каждый раз заставляющие сердце биться чаще, даже если проходишь по «зеленому коридору». Вопросы типа: «ничего запрещенного не везете?» и «цель поездки?» поневоле вынуждают задуматься — туда ли ты собрался и все ли нужное прихватил с собой?

Мой чемодан, подрагивая в колонне саквояжей и сумок, медленно вполз в нутро хитроумного аппарата. Таможенник, до этого бездушно созерцавший проплывающее перед ним на экране содержимое багажа туристов, всмотрелся в изображение и остановил ленту.

— Это не мина с часовым механизмом, — спохватился я, сообразив причину такого пристального внимания к моим абсолютно мирным курортным шмоткам, — а всего лишь широкоугольный сменный объектив к профессиональному фотоаппарату.

Таможенник, не сказав ни слова в ответ, вновь включил транспортер. Потом еще при проходе через рамку металлодетектора отзывалась нервным зуммером мелочь в моих карманах. Но это были уже слабые отзвуки волнения. Наконец я вздохнул свободно, оказавшись в накопителе среди будущих собратьев по отдыху.

— И какого черта ты вечно таскаешь на отдых свой старый «Canon» с десятью килограммами объективов? — не удержалась от вопроса сестра. — Все равно ничего толкового не снимаешь.

— Во-первых, — принялся терпеливо объяснять я Оле, — не десять, а всего только три килограмма объективов, и это вместе камерой.

Сестра ехидно ухмыльнулась.

— Зря я, что ли, тебе на день рождения «цифровик» подарила?

— Во-вторых, простеньким «цифровиком» снимают только лохи, в-третьих, твои вечерние наряды и обувь, которые ты, конечно же, ни разу не наденешь, весят больше. А в-четвертых, расслабься, мы уже начали отдыхать. Столичный бег наперегонки по кругу окончился. И каждый следующий день — это всего лишь цикл стирки в автоматическом режиме. Ничего самим делать не надо. Тебя забросили в барабан, закрыли стеклянный люк и нажали кнопку. В отеле, даже если идеально застелешь кровать, горничная обязательно ее перестелет. Завтрак по расписанию, потом — растительный образ жизни на пляже, ужин с хорошим вином и никаких тебе неожиданностей. Короче, замачивание, стирка, отжим, сушка, выгрузка…

Насчет автоматической стиральной машины Оля со мной решительно не согласилась.

— Мне отдых больше напоминает конвейер. Самолет, трансферный автобус… Движение из пункта «А» в пункт «Б». Ник, я знаю, что бываю невыносимой, особенно когда приходится паковать чемоданы, спешить и удерживать тебя от дурацких поступков. Но, согласись, у меня характер куда лучше, чем у всех твоих избранниц.

— Избранницы в прошлом, — самонадеянно заявил я, и зря…

Мобильник моментально напомнил о себе сентиментальным мотивом из древнего фильма «Шербурские зонтики».

В глазах у Оли заплясали издевательские дьявольские огоньки. Я так и не успел вытереть из памяти трубки специально присвоенную Людке Крушинской мелодию.

— Алло, — я нервно вскинул трубку к уху.

— Не спеши так, плечо вывихнешь или шею свернешь, — ехидно улыбнулась сестра, — имей достоинство.

Из наушника раздавался натужный рев самолетных двигателей, по сравнению с которым шум в Шереметьеве казался соловьиными трелями. Мне показалась, что Людка сейчас стоит прямо под крылом авиалайнера, прогревающего турбины перед взлетом.

— Ник, — чувственный голос Крушинской защекотал ухо, — я сейчас в Домодедове, во Флориду вылетаю…

Все-таки актеры — страшные люди. Они не могут произнести нормальным человеческим голосом ни одного слова. Даже самая банальная просьба типа «передайте соль, пожалуйста» переплавляется в их устах в трагический монолог принца датского. И это у хороших актеров! А Людка даже на экране явно переигрывала.

— …о тебе вот вспомнила. Флорида… мечта. А ты со своей Олькой в какую-то зачуханную Анталью… — продолжал журчать театрально-киношным серебряным ручейком голос Люды. — Наверное, жалеешь?

— Люда, — я попытался прорезать в своем голосе железные нотки, — рад за тебя и за нас всех. Но каждому свое. Мы на крутой отдых и не претендуем.

Гудение самолетных турбин в наушнике телефонной трубки придавало нашему диалогу трагедийности. Именно такой могла быть «звуковая подкладка» в сериальной сцене расставания лирической пары. И непременно бразильского производства. Голливуд все же старается держать марку и откровенной халтуры избегать.

— Ник… я на тебя зла не держу, хотя ты и изрядная свинья…

Моя сестра не выдержала:

— Никита, кончай ты с ней этот свой любимый «секс по телефону». Неужели не хватает духу послать комедиантку открытым текстом, — было произнесено достаточно громко, чтобы чувствительный микрофон моей мобилы уловил сказанное и донес его на другой конец невидимой линии.

Крушинская закатила театральную паузу смертельно оскорбленной невинности. Точно по Станиславскому. В том смысле, что я со спокойной совестью мог бы произнести классическое «не верю». Но все же я говорил с женщиной, которой когда-то по неосторожности признался в любви.

— Н-да… — долетело до моего слуха сквозь рев турбин, — не завидую я твоему отдыху, Ник. Но родственников не выбирают. Пока.

— Естественное стремление конченой стервы испортить другим настроение, — спокойно откомментировала Оля телефонный разговор с моей бывшей пассией.

Возразить на справедливое замечание не получалось — чистая правда. Все, на что меня хватило, это примирительно произнести:

— Все мы не ангелы.

— Все, проехали, теперь и ты расслабься, — посоветовала моя мудрая сестра, — отдых — это в первую очередь релаксация тела и души.

Тем временем народ под предводительством служащей аэропорта уже потянулся на посадку. Публика подобралась пестрая. Сколько ни всматривался в лица — обещанных злопамятной Людкой пьяных шахтеров и нефтяников в замасленных ватниках не наблюдалось. Возможно, из Сургута и Новокузнецка в Турцию прямыми рейсами летают самолеты местных авиакомпаний. Откровенных шлюх тоже не наблюдалось. Все больше мелкие клерки с подругами, студенты со студентками, солидные дяди с женами-тетями и детишками-внуками.

Самолет уже начинал разгон по взлетной полосе. Вскоре земля исчезла среди кучерявых облаков. Публика расстегивала ремни, извлекала из сумок припасенное в дорогу спиртное, не дожидаясь, пока стюардессы покатят по проходу тележки с напитками. Употребление спиртного во время путешествия — это отдельная тема для пухлой диссертации. Особенно на российском транспорте. Начинается все с безобидного желания скоротать время полета. Но первоначальный благой посыл, мол, не буду пить все и сразу, не срабатывает не только на грешной земле, но и в воздухе — на высоте в девять тысяч метров.

Вскоре шум реактивных турбин уже тонул в гуле голосов, смехе, подхихикивании, в похрустывании пластиковых стаканчиков и пластиковых же бутылок, в которые предусмотрительно было перелито перед вылетом спиртное. Особенно усердствовала «Камчатка», где мы с сестрой имели счастье оказаться.

Молодящаяся дама с внешностью продавщицы сетевого гастронома обменивалась опытом прошлогоднего отдыха в Турции со спутницей, изображавшей из себя светскую львицу, хотя даже беглый анализ ее гардероба говорил об очень среднем достатке и таком же среднем образовании. Обе дамы сидели за нами, и не слушать их разговор было просто невозможно.

— …Система «все включено» — это, конечно, хорошо, — вещала молодящаяся дама, — но ты учти, что готовить нам все будут из мороженых рыбы и мяса, вино подавать самое дешевое, из купажа сделанное…

— Да, турки на нас экономят, — вздохнула «светская львица» и приложилась к стаканчику с ликером, — к тому же все для полноценного отдыха включить просто невозможно. Глубокий чувственный вздох однозначно говорил о том, что именно имеет в виду дама.

— Со стоящими мужиками там тоже проблема, турок я в расчет вообще не беру, — правильно сориентировалась ее приятельница и тут же перешла на театральный шепот, — в прошлом году я в предпоследний день своего срока решилась сходить в их турецкую баню. И там привязался ко мне их массажист. Мол, сделаю массаж по древнему турецкому рецепту так, что потом всю жизнь помнить меня будешь. Его женам султана специальные евнухи в гареме делали. Мол, если не понравится, и денег не возьму.

— И… — самолетное кресло заскрипело под тяжестью любопытной слушательницы.

— Сперва так, ничего особенного… Ну, помял, кровь немного разогнал по телу. Толку никакого. Только маслами какими-то пахучими натер. Лежу на столе, простыней прикрытая, и думаю: платить не стану. И чем это их турецкий массаж от нашего, русского, отличается?

— Ну… — прозвучало из-за моей спины заинтересованное.

— Чувствую, сеанс уже к концу подходит. И тут начинает он мне «точку» на лбу одним пальцем втирать-вкручивать. И такое тепло во мне разлилось, а потом, не поверишь. Оргазм наступил, самый настоящий. У меня и не с каждым мужиком случается. А тут — лоб и палец. Смотрит на меня и улыбается, знает, басурман, что случилось. Нужную точку знает.

— Заплатила, конечно? — после этой фразы послышалось, как слушательница нервно прихлебывает ликер.

— По полной…

Мы с сестрой переглянулись недоверчиво. Если бы подобную историю рассказывала завернутая на Востоке интеллигентка, не поверил бы. Но сзади нас расположились две «простые души», не подозревающие о существовании праны, чакр и прочей замороченной хрени. А потому приходилось верить. Я осторожно оглянулся и тут же пожалел об этом. Светская львица усердно и сосредоточенно разминала указательным пальцем переносицу. Пришлось сделать вид, что меня интересует не она, а световое табло над туалетом.

Обменявшись с Олей взглядами, мы стали невинно глядеть прямо перед собой. Сестра при этом нервно хихикала. Среди раскрепощенной спиртным и предчувствием беззаботного отдыха публики в соседнем ряду выделялась странная барышня явно славянской внешности. Во-первых, она наверняка путешествовала одна, а не в компании. Во-вторых, в ее наряде не было и намека на курортное настроение. Черное, практически траурное платье с длинными рукавами гармонировало по трагизму с замшевыми туфлями на тонких шпильках. В руках барышня держала раскрытую книгу, вновь-таки с черной обложкой! На странице даже издалека четко читался цветной фотоснимок — стильный лабрадоритовый надмогильный крест в человеческий рост.

Все необычное мгновенно приковывает внимание.

— Ну и… — прошептал я, толкая Олю локтем в бок.

— Штучка, — даже моя сестра не рискнула придумывать ей более развернутую биографию, — а пялиться на людей неприлично, — на этот раз уже Оля толкнула меня локтем, — кто-то обещал, что женщины его временно не интересуют?

— Я не пялюсь, а изучаю. Она не женщина, она экспонат. Ты смотри, она даже не улыбается.

— Может, на то есть причина? Но о таком даже думать не хочу. Мы отдыхать собрались, — Оля прикрыла мне глаза ладонью. — И ты не смотри.

Я попытался вывернуть голову из-под ее руки, и мы принялись бороться, как это происходило между нами в детстве. Наверное, со стороны мы смотрелись ужасно глупо. И, конечно же, мне вновь пришлось поддаться.

— Обещаю, что в оставшееся время попытаюсь вздремнуть. Ни вперед ни назад смотреть не буду, — пообещал я.

— Зуб пацана? — сестра сжала кулак.

— Это в детстве я мог позволить себе давать такую клятву. Зубы были молочными. А теперь поход к хорошему стоматологу может обойтись чуть меньше нашего совместного отдыха.

На удивление, обещание я сдержал. Заснул легко и спокойно. Я даже еще позевывал, когда мы после приземления в Анталье проходили паспортный контроль. Сестра, почувствовав ко мне очередной прилив родственных чувств, была так мила, что даже собственноручно заполнила мою иммиграционную карточку, оставалось только расписаться. Потерю двадцати долларов на оформление туристической визы я тоже пережил спокойно, в конце концов, деньги небольшие.

— Истратить их можно было бы и с большей пользой, — вставила Оля, — это два билета в музей.

— Или сеанс массажа по методике султанских евнухов, — не сильно подумав, логически продолжил я шкалу ценностей.

— Мне кажется, что в случае с нашей задней соседкой платить должен был массажист, а не она ему, — строго напомнила сестра о правах женщин.

Иногда она странно, а то и превратно трактует суть феминизма.

Вместе с моим чемоданом и целой стаей Олиных сумок мы наконец выбрались на стоянку трансферных автобусов. Встречающая представительница турфирмы, вскочив на бетонное кашпо с цветами, возносила над головой обеими руками картонку с надписью «АНТАЛЬЯ 12».

— Хорошо, что не Арзамас-17, — сверившись с компьютерной распечаткой «памятка туристу», подытожила визуальные поиски «своих» сестра.

Наш автобус не спешил тронуться с места, хотя другие уже уносили туристов к отелям. В салоне сделалось душно. Солнце раскалило кузов. А кондиционер, конечно же, не работал.

— Мы кого-то ждем? — сестра явно не хотела нервничать, но отпускное настроение понемногу улетучивалось. — Если можно, то стоило бы включить «кондишн».

Встречающая вежливо улыбнулась. Правда, искренности в ее улыбке было не больше, чем градусов в безалкогольном пиве из телевизионной рекламы.

— А вот включить и не получится. На стоянке автобусу нельзя находиться с работающим двигателем. «Кондишн» же жрет электричество, как свинья помои, аккумулятор не выдержит. А насчет ожидания, спешу успокоить. К нам вскоре должна присоединиться еще одна туристка. Тогда и поедем. График соблюдается.

Кое-кто из слабонервных уже потянулся к двери, вытаскивая на ходу сигареты, проверяя зажигалки.

Встречающая выделила взглядом что-то происходящее на площади перед терминалом, и улыбка тут же исчезла с ее ярко накрашенных губ. Следом за ней и весь автобус уже смотрел на происходящее. Разговоры смолкли.

Из железных ворот в ограде летного поля двое турок в робах выкатывали высокую багажную тележку. Прежде мне таких видеть в аэропортах не приходилось. Она напоминала больничную каталку, от которых стараешься держаться подальше. Пройдешь рядом с такой в больничном коридоре, и невольно всплывут в памяти страшные слова: «морг», «патологоанатом», «вскрытие». На каталке торжественно возвышался поблескивающий лаком под южным солнцем гроб, серебрились фигурные ручки.

— Довольно стильный, — донеслось до моего уха, Оля наблюдала во все глаза за нетипичным зрелищем, — и она тоже.

— Кто? — мне показалось, что сестре известно, кто же лежит в этом стильном гробу.

— Наша дамочка — «Черная Рука», — уточнила Оля.

И только тогда я заметил, что гроб сопровождает наша соседка по самолету. В руке она по-прежнему сжимала книжку в траурном переплете.

— Черная Рука? — я улыбнулся, поняв намек с полуслова.

В детстве моим любимым развлечением было пугать Олю страшными рассказами. Благо спали мы в одной комнате. Гробы на колесиках, Белые Простыни, Красные Пятна… Все мы проходили через это, и Черная Рука была на первых ролях. Оля даже как-то нарисовала ее в школьном альбоме — красоткой в траурном наряде и с короной.

Молодая особа подписала какие-то бумаги, переложила их пополам и спрятала между страниц книги. Турки легко подхватили гроб и запихнули его в малолитражный грузовичок.

— Пустой, — с облегчением определила Оля.

— Какая разница? — возразил я. — Кому-то же придется в нем лежать!

— Ник! Ты неисправимый пессимист.

Траурная дамочка уже спешила к стоянке. Она со скорбным лицом впорхнула в автобус и села на свободное место у самой двери. Мужчина средних лет с лицом проворовавшегося прораба даже не стал спорить с ней, хотя пять минут назад покинул это самое место, чтобы покурить. В автобусе установилась мертвая тишина.

— Извините, — невинно проворковала Черная Рука, — а почему мы стоим? И, если не трудно, включите кондиционер.

Водитель, не решившись глянуть на пассажирку в открытую, скосил глаза в зеркало заднего вида. Зашипела пневматика, заурчал двигатель.

Наш автобус тронулся с места. Малолитражный грузовичок, набрав скорость, обошел нас на повороте, унося в чреве странный груз, доставленный из Москвы по воздуху.

— Ничего себе неделька начинается, — сестра надела солнцезащитные очки.

3 Оля Гроб на колесиках

Ах, летний отпуск! Ах, южное море!

Достаточно произнести эти слова, чтобы все остальное представилось само собой: горячее солнце, обжигающий песочек, пальмы под бирюзовым небосводом, белопенный прибой, звездные вечера в стрекоте цикад…

Прибыв в курортный Сид, наскоро разобрав вещи, мы с Никитой отправились купаться. Едва ли не половина курортников говорила по-русски, и это не удивило: Анталья теперь для нас, как когда-то Крым. Только в Крыму сейчас дорого и грязновато, а тут — Европа: вышколенная обслуга, бесплатное пиво на пляже, никакого битого стекла, абсолютно прозрачное море… Да и цены на все, что немаловажно, куда привлекательней.

Брата, впрочем, более всего поразило обилие красивых женщин на пляже.

— Оля, смотри, смотри, — не унимался он, сворачивая голову в сторону очередного загорелого тела в волнующих бикини. — Какая барышня… Фигура — как у Анастасии Волочковой, а задница даже сексуальней, чем у Ксюши Собчак…

— Ник, ты ведь обещал! — напомнила я и, нарочито капризно надувшись, добавила: — Кстати, не забывай, что пока мы отдыхаем, я — твоя жена! Во всяком случае, для всех этих анастасий и ксюш. Где твоя обручалка?

Перед самым отъездом я прихватила папино обручальное кольцо и всучила Никите: мол, уж если разыгрывать мужа и жену, то по-настоящему! Сама же надела мамино.

— Извини, забыл впопыхах, — по интонациям брата я безошибочно определила, что он врет. — А где твое?

— В номере. Покажу, если не веришь. Но носить его я не буду.

— Почему?

— Тоже не хочу тебя ни в чем ограничивать. Женщина с обручалкой в обществе такого плейбоя, как ты, будет восприниматься всеми, как любовница.

— Собираешься завести курортный роман? — подначил Никита, хотя и понял, что именно я имела в виду.

— Посмотрим…

Вечерело. Медное солнце валилось за срез облаков. На горизонте маячила фелюга, воскрешая полузабытое школьное стихотворение о парусе одиноком.

Никита явно обращал на себя внимание: его рельефные бицепсы, белозубая улыбка и сдержанно небрежные жесты не оставляли барышень равнодушными. Это импонировало мне, вызывая одновременно легкий протест.

— Искупаюсь, — объявила я, направляясь к морю; мне очень хотелось увидеть, как поведет себя брат, оставшись один.

Легкие волны катились по отмели. Сделав несколько шагов по твердому дну, я окунулась и поплыла вперед, то и дело оборачиваясь к берегу. Никита, опершись на локоть, внимательно изучал трех девушек в модных купальниках, по виду — московских первокурсниц. Барышни щебетали о чем-то своем, делая вид, что импозантный наблюдатель им совершенно неинтересен.

Вскоре я доплыла до первого буйка. Розовый его бок покачивался над водой, словно поплавок рыбака. Я поплыла дальше, ориентируясь на четкие силуэты парусной фелюги. Очертания ее в вечернем солнечном свете казались плоскими, словно театральные декорации.

Над самой головой с гортанными криками проносились чайки. На воде мелькали их колеблющиеся тени. Я заплыла очень далеко и неожиданно ощутила под собой бесконечную толщу воды. Стало немного страшно, я перевернулась на спину и, выбрав ориентиром белую коробку нашего отеля, неторопливо поплыла обратно.

На берег я выбралась усталой и довольной. И первое, что увидела, — ту самую девушку печального образа, которая так напугала всех в аэропорту своим страшным багажом. На ней был строгий купальник темных тонов, выглядевший вполне траурным, что органично вписывалось в ее образ. Поджав колени, девушка сосредоточенно читала какую-то книгу в черном глянцевом переплете.

— Я тоже за ней наблюдаю, — сказал Никита, когда я подошла к его лежаку.

— Нравится?

— Да как тебе сказать… Она мне интересна, как и все необычное.

— Может, у нее умер кто-то из близких, и она приехала забрать тело в Москву?

— Тогда она никогда не пошла бы отдыхать на пляж. Просто выбралась отдохнуть.

— Согласна… Но странно, что она отдыхает одна. На курорт принято приезжать или с мужьями, или с любовниками. Или, на худой конец, заводить себе мужчину прямо на месте.

— Она с гробом, и этого достаточно, чтобы отпугнуть любого кобелирующего мужика!

— Интересно, а какую бы родословную ты ей придумал? — прищурилась я, пытаясь рассмотреть, что же читает странная барышня.

В свободное от работы время Никита занимался поиском и составлением родословных для богатых клиентов, зарабатывая на этом раз в пятьдесят больше, чем в своем историческом архиве, где числился хранителем на полставки. В Москве и окрестностях немало снобов, жаждущих получить документальное подтверждение благородного происхождения. Имея доступ к историческим документам, брат мог осчастливить любого, желающего вывести свой род хоть от князя Рюрика, хоть от поручика Ржевского. Достаточно было иметь общие познания в истории, обладать смелым воображением и грамотно пользоваться компьютерной программой Adobe Photoshop: копии родословных выходили у него куда более убедительней оригиналов. Кроме всего, Никита зарекомендовал себя тонким стилистом, а потому вовсю сотрудничал с гламурными журналами и многочисленными рекламными сайтами. Однако составление родословных было его любимым делом…

— Говоришь — какую родословную? — брат изучающе рассматривал странную барышню. — Что-нибудь возвышенное, печальное и романтическое. Я бы попытался вывести ее корни от Беатриче, возлюбленной Петрарки. Или от княжны Таракановой, известной русской самозванки…

— Любопытно было бы с ней познакомиться, — задумчиво сказала я, собирая вещи.

— Вот-вот! Надеюсь, у меня еще все впереди.

Тем временем в сумочке барышни в темном купальнике зазуммерил мобильник. До нас донеслось лишь несколько ее реплик:

— …гроб со мной… думаю, вне конкуренции!.. надеюсь, он произведет настоящий фурор!..

Голос у нее был грудной, низковатый, но тем не менее приятный.

Пляж постепенно пустел. Разомлевший народ неторопливо потянулся в отель на ужин.

— А может быть, она приехала анимацией заниматься? — задумчиво предположил Никита уже в вестибюле гостиницы. — Эдакий курортный массовик-затейник, только с изрядной долей черного юмора. А гроб — профессиональный антураж. Положит туда первого подвернувшегося мужчину и будет пилить…

— Страшилку, которой ты меня в детстве любил пугать, до сих пор помню, — улыбнулась я.

— В черном-черном городе есть черный-черный дом, — страшным замогильным голосом начал Никита. — В черном-черном доме стоит черный-черный гроб на колесиках… Черной-черной ночью этот гроб выкатывается из черного-черного дома и ездит по черным-черным улицам, и все, кто его увидит, сразу превращаются в черных-черных уродцев…

— Ник, давай поговорим о чем-нибудь более приятном! — открыв свой номер, я бросила сумку на кровать. — Сходим на ужин — и сразу на пляж. Ты когда в последний раз ночью купался?

Номера в отеле, как и повсюду в Анталье, двухместные. Однако услуга «сингл», то есть доплата за несуществующего напарника, позволяла жить одному. Брату эта услуга сразу пришлась по душе. Правда, его поселили за стенкой слева от меня, и это обстоятельство с головой выдало бы мужчину, поклявшегося две недели обходиться без секса: скрип кровати и крики барышень не оставили бы ему никаких шансов на оправдание…

Развешивая на лоджии влажный купальник, я с удивлением различила знакомый уже голос из номера справа. Барышня, так заинтересовавшая нас, вновь разговаривала по мобильнику — несомненно, с Москвой. Стало быть, она была моей соседкой… Вот уж приятная неожиданность!

На этот раз беседа вертелась вокруг каких-то земельных участков в ближнем Подмосковье, еще не освоенных, о редких породах древесины и еще о какой-то эксклюзивной серебряной фурнитуре. Голос звучал на удивление ровно, и это косвенно свидетельствовало, что у соседки никто не умер и что она прибыла в Турцию по каким-то более приятным делам.

Никита всегда утверждал, что я любопытна и изобретательна. Вот и теперь я сразу поняла, как можно быстро свести с соседкой знакомство. Сняв с веревки верхнюю часть купальника, я перегнулась через боковую стенку и бросила ее на лоджию соседки. После чего вышла в коридор и деликатно постучала…

— Здравствуйте, — печальная барышня улыбнулась весьма приветливо, и по этой улыбке я окончательно поняла, что у нее все в порядке.

Вложив в свои интонации как можно больше растерянности, я пожаловалась на ветер, снесший купальник — мол, извините за беспокойство, не будете ли вы так любезны…

— Конечно! — соседка сделала приглашающий жест.

Первое, что я увидела в номере, — тот самый гроб, который мы видели в аэропорту. Гроб был великолепен и элегантен — если так, конечно, можно сказать о последнем месте человеческого упокоения. Витые серебряные ручки по краям невольно притягивали взгляд. В блестящей лаковой крышке отражались золотистые огоньки люстры. Аккуратная окантовочка по краям порождала невольные ассоциации с концертным роялем «Stainway & sons» в Большом зале Московской консерватории… Наверное, присутствуй тут Людка Крушинская, она не удержалась бы от восклицания: «Вау! Полный гламур!..»

Однако меня поразил не столько сам гроб, сколько каркас из тонких металлических трубок, на котором он был установлен. Каркас возлежал на колесиках, и его можно было катить вместе с гробом…

Осторожно, стараясь не смотреть на лаковую крышку, я боком-боком прошла на лоджию и, схватив влажный бюстгальтер, попятилась к выходу.

— Чего же вы так испугались? — с русалочьими интонациями осведомилась барышня. — Неужели вы никогда в жизни не видели таких гробов?

Я пробормотала нечто нечленораздельное. Изящный лаковый ящик порождал самые мрачные мысли, и главной была: а что, если там внутри — забальзамированный покойник?

— Увидите еще! — с обворожительной улыбкой обнадежила соседка.

— И-и-извините… — лишь выбежав в коридор, я ощутила, как бешено колотится у меня сердце…

4 Никита Момент истины

Пляж — это чудесное место для наблюдений за человеческими типажами. Тут практически невозможно скрыть, закамуфлировать недостатки и ввести окружающих в заблуждение. Корочеговоря, невозможно сделать то, чем мы успешно занимаемся в больших городах каждый день. Пляж в Сиде не был исключением.

Оля пошла купаться, я опустил на глаза солнцезащитные очки и, конечно же, вновь принялся разглядывать ту самую траурную дамочку — Черную Руку. Теперь идея о том, что мы с Олей будем весь отпуск разыгрывать мужа и жену, уже не казалась мне такой привлекательной и удачной, как думалось поначалу.

Для отвода глаз я держал в руке «умную книгу» в строгой обложке. Не дай бог, кто-нибудь подумал бы, что на самом деле любимые боевики и детективы — мой обычный пляжный рацион. Цену себе я знаю. Вскоре и Черная Рука ненароком скосила глаза, скользнула по мне якобы безразличным взглядом. Когда это повторилось, я понял, что пришло время действовать. Оля виднелась среди волн, и образумить меня было некому.

Я подтянул живот, все-таки столичная жизнь не всегда позволяет поддерживать идеальную форму, напряг мышцы, лениво поднялся. Черная Рука вовсю делала вид, что созерцает маринистические красоты. Моя тень упала на ее ноги.

— Извините. Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — произнес я и, подняв очки на лоб, красноречиво указал на траурную книжку взглядом.

Барышня умело разыграла удивление, вздрогнула, будто и не заметила моего приближения, выдержала хорошую паузу.

— Вы? Ничем, — прозвучало грустно и одновременно романтично.

— Но ведь я видел, как в аэропорту… — слово «гроб» прочно застряло у меня в горле, настолько враждебными кладбищенскому унынию были пейзаж, обстановка и мое настроение, — да… меня зовут Никита. Никита Кирсанов.

Барышня приподнялась на локте, ненароком задела таинственную черную книжку, зашелестели под морским ветром страницы. Над золотым песком пляжа запорхал рекламный листок. Обычно подобные рекламки я без сожаления выбрасываю не читая. Но тут мне представился хороший случай проявить себя. Прыгая, как идиот, через вещи загорающих, рискуя наступить кому-нибудь на живот или на голову, я помчался за порхающим листком.

— Сумасшедший…

— Поосторожней…

— Козел… — звучало мне вслед. Листок я догнал у самой воды. Должен признать, выглядел он не очень стильно. Право судить у меня все-таки есть, сам сочинил пару рекламных слоганов для московских фирм. Первым делом в глаза бросалась строгая надпись «РИТУАЛЬНЫЕ УСЛУГИ», логотип в виде гроба и надмогильного креста, причем вместо имени усопшего красовался e-mail, вместо даты — телефон фирмы. Ниже шли подозрительно похожие на стихи строчки. Читать их я не рискнул, боялся разочароваться в барышне. Вполне можно было нарваться на что-то типа: «Вы поместитесь в наши гробики без диеты и аэробики!» или «Купив два гроба, третий вы получаете бесплатно!»

Траурная барышня обворожительно улыбнулась, когда я вернул ее собственность.

— Спасибо, — рекламка исчезла между листков книги. — Я работаю в фирме ритуальных услуг «Московский гроб». А сюда меня отправили в командировку с образцом. Тут, понимаете ли… — замялась она, — международная выставка, посвященная ритуальным услугам.

Пока она говорила, я успел внимательно присмотреться к ее ногам. Это безошибочный способ определить — воспитывался человек в благополучной семье с достатком или же жизнь его начиналась по-другому. Если пальцы на ногах в идеальном состоянии, значит, с детства была обувь по размеру и по сезону. Скрюченные, налезающие друг на друга пальцы потом ни в одном педикюрном кабинете не исправишь. Барышня прошла этот тест на «отлично». Раз росла в достатке, значит, у нее, а вернее, у меня появлялся шанс.

— Гроб пока в гостинице, сдавать в камеру хранения не рискую — очень дорогой! На днях должны прислать транспорт, — продолжал журчать ее голосок.

— Неужели? — искренне не поверил я. — Мне казалось, что такие вещи…

По улыбке я понял, что лучше не рассуждать о вещах, в которых я мало что понимаю, тем более с профессионалом. Попробовала бы она поговорить со мной о технологии составления липовых родословных!

— А потом?

— Гроб я задекларировала, так что потом с ним обратно в Москву… — промурлыкала барышня и, заметив, что я покосился в сторону, тут же добавила: — Да, меня Юлей зовут, Круглова.

Все-таки моя сестра золотой человек. Оля, хоть и наблюдала за мной из воды, однако не стала подходить сразу. Она остановилась у наших вещей, осмотрелась. Якобы удивилась моему отсутствию и только потом «заметила». Я вскинул руку, мол, давай сюда. Моя новая знакомая с интересом рассматривала Олю, ее глаза работали, как сканеры на конвейере, мгновенно отмечая все недостатки и достоинства возможной конкурентки.

— Моя сестра, Оля. — Я не стал дожидаться, пока она назовется женой.

— Мы уже немного знакомы, — в глазах у Юли мелькнуло облегчение, а из памяти наверняка тут же улетучились все обнаруженные недостатки в телосложении моей сестры.

На отдыхе все скоротечно, неполные две недели заставляют спешить с выбором.

— Мы тут обсуждаем профессию Юли, — вставил я, — она на выставку образец привезла.

— Вот я и жду представителя турецкой фирмы… — продолжила барышня. — А мое двухнедельное пребывание тут — подарок от «Московского гроба». Совместила полезное с приятным… Отдых и командировку.

По взгляду сестры я понял, что моих действий она не одобряет, как и рода занятий Юли. Все-таки все женщины — стервы! В большей или меньшей степени. И моя Оля не исключению. Она тут же прикинулась дурочкой.

— Ой, как интересно, — всплеснула ладонями, — такая профессия. Это ж вы с разными людьми встречаетесь. Много где бываете…

Мне захотелось заткнуть ей рот. Если бы Юля «повелась» и стала бы отвечать в том же духе… Оля знала, что к дурам у меня стойкое отвращение, и неважно, от какого места у них ноги растут.

Юля прищурилась и поступила так, как следовало настоящему рекламному агенту. Теперь она говорила бодрым казенным голосом.

— Если вас, Оля, заинтересовало, то я вам потом покажу, какой это прелестный гроб! Компьютерный дизайн! Создан творческим гением ведущих конструкторов нашей «оборонки»! В этом гробу есть даже мобильная связь!

— А это зачем? — сестра сбавила обороты, сообразила, что и ее прощупывают «на IQ».

— Некоторые боятся быть похороненными заживо. Уверена — вы даже захотите в нем полежать. Залезаешь — и даже подниматься не хочется. Незабываемые ощущения! Я так рада, что вы обратили внимание на нашу продукцию.

— Спасибо, но всему свое время… — проговорила Оля и выразительно глянула на меня, мол, вот как легко ошибиться в людях: «земельные участки», которые следует «освоить» — наверняка кладбищенские.

— Вы зря отказываетесь. Это предрассудки. Смерть — лишь часть жизни. И относиться к ней надо спокойно…

Когда говорят две женщины, то мужчине встревать не стоит, все равно не сумеешь выпалить такого количества слов в минуту, да и за логическими переходами не уследишь. Тема гробов и могил меня интересовала постольку, поскольку ими занималась Юля. Я еще не остановил свой выбор, каждую минуту можно было поблагодарить ее за интересный рассказ по технологии похорон и вернуться к своим вещам. Солнцезащитные очки прикрыли мне глаза.

Неподалеку от нас расположилась странная особа: огненно-рыжие кудри, огромные солнцезащитные очки вполлица, ногти, крашенные в цвет гнилой сливы. Она возлежала на шезлонге, свесив с него ногу, покачивала ей, и, хотя ни разу не повернула голову в нашу сторону, я был готов поклясться — вслушивается в разговор. Во всяком случае, на ее губах то и дело появлялась улыбка.

А тем временем Оля уже перешла к заключительной стадии проверки нашей новой знакомой.

— Знаете, Юля, мы с Никитой считаем, что отдых — это не только пляж, но и культурная программа, — продолжала она с намеренно идиотскими формулировками.

Однако цель Оля поставила себе предельно четкую, если Юля предпочтет растительный образ жизни на пляже, то делать ей в нашей компании решительно нечего.

— …Анталийское побережье славится историческими памятниками, — продолжала Оля. — Что бы вы хотели посмотреть в первую очередь?

Наступил «момент истины». Юля то ли поняла, в чем дело, и не захотела ударить в грязь лицом, то ли и впрямь ее интересовали древности:

— В знаменитом археологическом музее Антальи, — подхватила она тему, — выставлена знаменитая Венера Анталийская. Быть здесь и не увидеть ее будет обидно. Мне еще в Москве об этой уникальной скульптуре рассказывали. В любом случае, в древнем городе есть на что посмотреть. Отличная идея. Вот только жаль, что пропустим солнце. Пляжный загар — это не посещение солярия.

— Наоборот, — улыбнулась Оля, — сегодня слегка подгорели, надо дать отдохнуть коже. Прямо завтра и отправляемся. Тем более что синоптики обещают легкий шторм.

5 Оля Пикник на обочине

Ехать в Анталью решили машиной. Это куда удобней, чем рейсовым автобусом или такси: не привязан ко времени, к тому же всегда можно остановиться, где душе угодно, в любой момент изменить маршрут…

Симпатичный «Фиат-Уно» в рентовой фирме при отеле стоил относительно недорого, но еще дешевле он обошелся нам просто в поселке. Всех-то гарантий владельцу трех машин, которые он сдавал в аренду, потребовалась ксерокопия паспорта. Оформляя бумаги, Никита поблагодарил меня за то, что перед отъездом я попросила его прихватить водительские права.

Выехали сразу же после завтрака. Никита, как и положено, сел за руль, я в качестве штурмана расположилась рядом с картой на коленях. Юля уселась позади брата — так удобней болтать. Ловить сегодня на пляже было решительно нечего: на море обещали небольшое волнение.

Солнце золотило верхушки пиний на скалистых вершинах, растекалось в море дробящимися блестящими змейками. Дорога вилась вдоль берега причудливым серпантином и упрямо лезла вверх. Делалось все жарче, и салон постепенно раскалялся — машина попалась без кондиционера и даже без люка на крыше.

Полуобернувшись через сиденье, я болтала с Юлей о разных пустяках, стараясь понять, чем же она дышит. Я тасовала темы, словно игральные карты, перескакивая с репертуара московских театров на молочную диету для похудения, с последней коллекции Вивьен Вествуд на рецепты песочного печенья. Наша новая знакомая обнаружила не только отличные познания всего, о чем мы беседовали, но и весьма грамотный, почти литературный язык. По всему было видно, что телевизору и Интернету Круглова предпочитает старомодное чтение книг. К тому же Юля ни разу не перебила меня, и умение выслушать собеседницу незаметно располагало меня к ней.

Не стану скрывать — Юля нравилась мне все больше и больше. Она не пользовалась помадой «Буржуа», не употребляла восклицания «вау!» и явно не желала выглядеть героиней с обложки глянцевого журнала. Да и семья у нее вроде бы оказалась вполне интеллигентной: папа — доцент в «плешке», мама — совладелица маникюрного салона. У меня даже мелькнула мысль: было бы неплохо, если бы мой братик немного пофлиртовал с неглупой и неиспорченной девочкой. Как знать — может, это вылилось бы во что-нибудь более серьезное, чем обычный курортный роман?

Правда, весьма специфический бизнес Кругловой по-прежнему не давал мне покоя. Уж слишком увлеченно рассказывала она вчера о гробах, памятниках, оградах и ритуальных услугах, слишком уж хорошо разбиралась в престижности тех или иных кладбищ Москвы и Подмосковья…

Ослепительно желтое солнце стояло в зените, окрашивая в пастельные тона нависавшие над шоссе скалы. Машина раскалилась, словно духовка. Опущенные дверные стекла не спасали. В автомобильной духоте запах косметики дурманил. Никита стряхивал капли со лба. Дорога потихоньку начала тяготить.

Впереди призывно мелькнула вывеска придорожного кафе, и вскоре из-за поворота выплыли огромные полотняные зонтики приятной бело-красно-белой расцветки, раскрытые над пластиковыми столиками.

— Может, остановимся? — несмело предложила я.

— Пикник на обочине — всегда приключение, даже если с тобой ничего и не происходит, — отозвался Никита, аккуратно заруливая на паркинг.

Мы вышли, разминая затекшие от долгого сидения ноги, и уселись за столик. Внизу, под обрывом, блестело море. Отсюда, с горы, оно выглядело неестественно огромным. Солнечный луч перескользнул облачный скос, и могучая глубокая синева вспыхнула расплавленным золотом. Радужные блики заскользили по прибрежным камням.

— Такую красоту за деньги не купишь! — любимой своей фразой оценил Никита дивный маринистический пейзаж.

Слева от нас млели трое оглушенных жарой мужчин в легкомысленных бермудах. Судя по водке и пиву, стоявшим на столе, это были соотечественники. Молчаливый официант быстро принес нам обжигающую холодом минералку и с профессиональной ловкостью разлил ее по стаканам. После чего опасливо приблизился к столику слева и сменил пустую водочную бутыль на полную.

— Ничего не хочется, даже в Анталью, — признался разомлевший Никита, допивая минералку. — Так бы сидел, сидел, сидел… и смотрел бы на море…

— Насидимся еще, — я посмотрела на часы. — Музей, кстати, уже полчаса как открыт.

— В Анталье есть что посмотреть и кроме музея, — вставила Юля.

Я чуть-чуть напряглась, подсознательно предположив, что она заведет разговор о каком-нибудь вернисаже гробов или выставке похоронных веночков.

— Я бы очень хотела посмотреть на восточный рынок, — призналась Круглова. — В любом городе есть три вещи, которые свидетельствуют в пользу культуры горожан или… отсутствия оной. Центральный рынок, исторический музей… и, извините, кладбище.

— На кладбище, как я понимаю, мы тоже пойдем? — безнадежно поинтересовалась я.

— Как хотите. Я бы сходила. Не из-за профессионального интереса… А так, на экскурсию. В городе есть старинное кладбище султанских жен и наложниц. Могла бы даже выступить в качестве гида.

Неожиданно из-за поворота вынырнул длиннющий красный кабриолет и, обдав нас едким выхлопом, с утробным урчанием помчался в сторону Антальи. Я таки успела рассмотреть сидевшую за рулем женщину: черные солнцезащитные очки вполлица, блузка предельно кричащей расцветки и огромная рыжая шевелюра. Парик такого же цвета и фактуры в середине восьмидесятых носила Алла Борисовна, когда пела знаменитый в то время хит про айсберг в океане. Но, судя по всему, у водительницы кабриолета волосы были собственными; в противном случае их просто содрало бы встречным потоком воздуха…

— Наверное, тоже спешит на рынок… — вполне серьезно предположила Юля.

— А может, в городской музей, приобщиться к немеркнущему наследию античной культуры! — с улыбкой прикинула я. — Посмотреть на красивую женщину, пусть даже и бронзовую, дорогого стоит!

— Судя по номеру, машина взята напрокат в рентовой фирме при отеле, как и мы сперва собирались сделать. Значит, приезжая. — Никита задумчиво смотрел в сторону удаляющегося кабриолета. — А шоссе тут предельно коварное, чуть зазевался — и с обрыва. Я бы предположил третье: видимо, она все-таки спешит на местное кладбище.

Как выяснилось много позже, мой брат оказался недалек от истины…

6 Никита Ах, Венера!

Конечно, машина — вещь удобная. Но только в том случае, если ты не за рулем. Во-первых, даже пива позволить себе нельзя, во-вторых, вместо того чтобы любоваться красотами, ты должен всматриваться в дорогу, прислушиваться к подозрительным звукам, которые издает мотор, к шуршанию протекторов, пытаясь уловить звук выходящего воздуха.

Когда мы с Олей и Юлей Кругловой оказались в столице провинции Антальи, то сразу же пришлось отказаться от автомобильной экскурсии по старому городу. Продираться на «Фиате» по лабиринту средневековых улочек так же немыслимо, как пытаться идти против движения в час пик в Московском метрополитене.

— Вы как хотите, но я не рискну оставлять машину без присмотра, гарантий и страховок владелец не предоставлял, — объявил я, когда мы зарулили на стоянку у средневековых городских ворот, сложенных из грубо обтесанного камня.

Я не был и не стану расистом, но неискренние улыбки и маслянистые глаза жителей Востока никогда не внушали мне доверия. Подозрительных типов возле стоянки хватало, того и смотри, что-нибудь да сопрут.

— Но пятнадцать минут экскурсии ты уделить можешь? — холодно поинтересовалась Оля. — В конце концов, здесь есть полиция.

— Конечно. Но именно полицейский мне больше всего и не нравится. У него лицо типичного оборотня в погонах, — покосился я на толстого дорожного полицейского, командовавшего парковкой машин, — к тому же я приехал отдыхать, а не сидеть в участке и помогать полиции составлять протоколы.

— Если вы хотите, то я могу остаться в машине, — предложила Юля Круглова.

— Тридцать минут и не больше, — согласился я, — до рынка и назад.

Оля тут же у ворот купила план старой части Антальи. Вооружившись им, мы нырнули в прохладную тень улочки. Глухие стены с высоко расположенными зарешеченными окошечками. Надежно запертые двери, плоские крыши, из-за которых выглядывали зубчатые башни. Ручеек туристов тек по улочкам, то увлекая нас за собой, то заставляя прижиматься к стенам. На микроскопической площади перед ажурными воротами мечети мы остановились. Никаких надписей, свидетельствующих о древности сооружения, не просматривалось. Сестра развернула карту, всмотрелась в хитросплетение старинных улочек.

— Итак, — начал я мягко, — что именно ты хотела бы здесь увидеть?

— Ник, главная достопримечательность старого города — Ийвли минарет. Там, в мечети, долгое время и находился знаменитый археологический музей Антальи, пока не переехал в специально построенное для него здание. К тому же старый рынок неподалеку.

— Женщин и вообще иноверцев в мечети не пускают, — вставила Юля, — хотя посмотреть снаружи тоже неплохо.

Оля прикладывала к стене карту так и сяк, пока, наконец, не была вынуждена признаться, что заблудилась.

— Кажется, когда мы шли к центру, эта башня стояла слева, — Юля уверенно показала на каменные зубцы.

Стоило осмотреться, и еще три башни-близнеца отыскались в пределах видимости. Пришлось взять инициативу в свои руки. У женщин вообще с пространственной ориентацией туго. Выцелив взглядом группку соотечественников, я направился к ним.

— Извините, как нам выбраться к стоянке у городских ворот?

Молодой парень в белой тенниске нервно улыбнулся:

— В старом городе четверо ворот. Мы сами выбраться не можем.

Пришлось рассуждать логически: Сид, откуда мы приехали, лежал на восток от Антальи, следовательно, если посмотреть на солнце… Пока я выстраивал маршрут отступления к городским воротам, за нами наблюдал ленивый турецкий юноша, в его взгляде сквозила скука. За свой короткий век он перевидал не одну тысячу идиотов-туристов, способных заблудиться с картой и компасом в трех соснах.

Я, Оля и Юля с видом знатоков старого города шли по улочкам, группка соотечественников, делая вид, что просто гуляют, следовала за нами в надежде выбраться из лабиринта. Поворот следовал за поворотом.

— У меня такое чувство, что мы скоро увидим себя со спины, — в отчаянии проговорила Юля.

— Мне кажется, я уже видела, — отозвалась Оля.

— Выберемся, — самонадеянно заявил я, — кажется, сюда, если смотреть на солнце, — мы повернули и оказались у той самой мечети, откуда начинали путь.

Соотечественники за нами приуныли, по их лицам несложно было догадаться, что и они надеялись на другой результат. Оля, как и любая женщина, готова была признать виноватой кого угодно, только не саму себя.

— Здесь, если ты помнишь, Людка Крушинская в прошлом году в своем идиотском сериале снималась, — мстительно напомнила она, — вы, Юля, может, смотрели?

— Я сериалы не смотрю. А эта Крушинская, кто она?

— Одна моя знакомая и его — тоже.

Юный турок со скучающим лицом внезапно с пониманием улыбнулся и махнул нам рукой, чтобы следовали за ним, мол, так и быть, выведу.

— Вот видишь, — шептала мне Оля, еле поспевая за торопливо идущим юношей, — ты к туркам несправедлив. Очень гостеприимная и культурная нация. Это же бывшая Византийская империя, а если брать еще раньше…

— Извини, что был не прав.

— Надо его отблагодарить, — напомнила сердобольная Юля, — человек свое время на нас тратит. Сколько ему дать, чтобы не обидеть?

В затылок мне дышала группка заплутавших соотечественников.

Юноша завернул за угол. Выхода из города не просматривалось. Тут же он распахнул дверь лавки, в которой торгуют разной сувенирной дрянью.

— Заходите, выберите себе сувениры, а потом я провожу вас до ворот, — на сносном русском произнес наш «Сусанин».

В полутемном помещении на полках были разложены покрытые пылью ковры, тускло поблескивали медью кальяны, столбики фесок с кисточками высились на низком столе, керамические подсвечники стаей сбились в угол. Хозяин лавки сидел на низкой скамеечке и задумчиво курил сигарету. Дым тянуло сквозняком к выходу.

— Если мы ничего не купим, то из старого города не выберемся, — прошептала Оля.

Мне оставалось лишь подтвердить справедливость ее предположения.

— Вещи, конечно, эффектные, но абсолютно бесполезные, — осмотрелась Юля Круглова.

Ценники, конечно же, отсутствовали. Спрашивать турка, сколько и что стоит, было опасно. Сразу же ввяжешься в долгий спор. Наугад мы отобрали три дешевых с виду сувенира: подсвечник с плошкой, кофейную чашку с картой Турции и упаковку стандартных свечей. Попавшие в эту «пещеру Али-бабы» соотечественники опрометчиво взяли в руки и принялись рассматривать самодельные шахматы. Хозяин принялся торговаться с ними.

В результате подсвечник обошелся нам в пятнадцать долларов, чашка в десять, свечи тоже. На руках у меня был полтинник. Сдачи, конечно же, не нашлось, и после длительных уговоров нам буквально всучили вместо нее еще два подсвечника. Соотечественники все еще торговались, пытаясь сбить цену шахматам, не желая покупать их за пятьдесят «зеленых».

Юный турок смилостивился над нами. Хозяин лавки, не стесняясь нас, сунул ему деньги за то, что привел покупателей, и мы вместе с ним вышли на улицу. Как оказалось, всего пара минут ходьбы отделяла нас от городских ворот. Турок немного подождал, явно надеясь на чаевые, но я мстительно сообщил ему, что «кеша» у меня больше нет — кончился в лавке, а есть только кредитка.

Оля вновь вооружилась планом города.

— Археологический музей, музей… — вела она пальцем по карте, — тут по дороге есть еще что посмотреть.

— Музей закрывается в пять часов вечера, так что стоит начать с него, а оставшееся время потратим на осмотр других достопримечательностей. Не забывай, мы еще некрополь хотели посмотреть. А ночью на кладбище как-то неуютно.

— Ты всегда был таким. Помню, в детстве прикидывался больным, когда приходило время идти по абонементу на концерты классической музыки.

Юля делала вид, что не слышит нашего переругивания. За считаные минуты я промчался под стенами старого города, было странно, что на пятачке чуть больше Манежной площади можно отчаянно заблудиться. Вдоль улицы высились аккуратно подстриженные деревья, прогуливались туристы. И без подсказок Оли меня вели дорожные указатели. Порадовало, что у музея имелась бесплатная парковка.

Моя сестра снова почувствовала себя главной, все-таки профессия ее — искусствовед.

— Археологический музей Антальи — второй по богатству коллекции в Турции, — сообщила она, и глаза ее загорелись, — античная коллекция, византийское искусство, мусульманский период.

Я закрыл машину, Юля скучновато посмотрела на громаду музея, выстроенного в несколько безликом стиле начала семидесятых годов двадцатого века. Большие музеи всегда пугали меня, особенно если приходилось идти в них с сестрой. Осмотреть все физически невозможно, даже просто от ходьбы по залам заболят ноги. Однако говорить об этом вслух я не рискнул. Для Оли искусство — это святое, а человек, рискнувший усомниться в его превосходстве над всем остальным в жизни, конченый дебил и не поддается исправлению.

На Юлю произвело впечатление то, что мне не пришлось покупать себе билет, было достаточно журналистского удостоверения.

— Реклама, — объяснил я, — во всем мире журналистов в музеи пускают бесплатно. Есть шанс, что бесплатное посещение превратится потом в статью.

— Так вы пишете? — чувствовалось, что Юля уважительно относится к тем, кто умеет делать уникальную работу.

— Иногда, — встряла Оля, — по большей части для бульварных и рекламных газеток, которые вы, надеюсь, не читаете.

— Теперь почитаю, — улыбнулась Юля персонально мне.

Залы древней истории на меня особого впечатления не произвели, как, впрочем, и на сестру. А нам предстояло осмотреть еще двенадцать залов и открытую галерею в саду, где расположили самые объемные экспонаты: мраморные саркофаги, детали колонн, скульптуры, стоявшие когда-то на фронтонах античных зданий. Продвигаться по музею без экскурсовода — не лучшее занятие, потому после древних залов мы сразу же оказались в христианском, с выставкой времен Византийской империи, а затем перенеслись в античные времена. Зал просто поразил, он утопал в полумраке, а все мраморные скульптуры подсвечивались точечными светильниками. Яркость постоянно менялась, отчего возникала иллюзия движения.

— Чудо. — Юля зачарованно смотрела на атлетические фигуры древнегреческих героев, богов и богинь.

Оля и тут нашла к чему придраться.

— Сделали из музея аттракцион какой-то. Красный свет уместен только в борделе. Скульптуру надо смотреть в естественном освещении. Кстати, Юля, и особенно ты, Ник, обратите внимание, — Оля встала рядом с двухметровой Афродитой, — у греков почитались настоящие женские формы, то, что называется классической красотой: широкие бедра, крепкие плечи, а не заморенные диетами подиумные модели.

Шпилька наверняка была обращена в мою сторону, намек на Людку Крушинскую.

— Во все времена — свои представления о красоте, — примирительно вздохнула Юля, — в готический период восхищались как раз худыми женщинами с узкими бедрами.

Залы Османской порты поразили пестротой. Небольшая поклонница Востока, Оля проскакала их «на одной ноге», не забывая при этом ехидничать. Впереди открывалась величественная перспектива недавно возведенного зала, где и была выставлена самая большая достопримечательность археологического музея, недавно извлеченная из развалин античного Аспендоса Венера Анталийская.

Нам повезло, вместо Олиных комментариев можно было послушать профессионального русскоговорящего гида, расположившего в центре зала полукругом группу экскурсантов. Его лекция была далеко не лучшей из слышанных мной. Однако ему удавалось главное — держать внимание туристов.

— Посмотрите вверх, — громогласно объявил гид.

Все дружно задрали головы, даже моя сестра, обычно не поддающаяся «гипнозу», и та вскинула подбородок. Над нами в высоте белел диск чистого неба.

— Этот зал нашего Анталийского археологического музея выполнен по всем канонам византийской архитектуры и зодчества времен Великой Порты. Он — точная копия парадного зала дворца султана…

Юля слегка поежилась, наверняка ей не улыбалось выслушивать до конца пространную речь гида.

— На кладбище спешишь? — не удержался я.

К этому моменту у нас с ней завязались вполне дружеские отношения, во всяком случае я уже мог секретничать с ней об Оле.

— Боюсь, твоя сестра обидится, а самой скульптуры из-за экскурсантов пока и не видно, — прошептала Круглова.

— …а теперь, — с интонациями распорядителя циркового манежа проговорил гид, — обратите внимание на отделку зала. Над ней работали лучшие современные турецкие дизайнеры по интерьерам. Подобный стиль, сочетающий в себе художественные достижения Запада и Востока, чрезвычайно популярен сейчас по оба берега Атлантики. Самые высокооплачиваемые дизайнеры…

Оля не выдержала и пробралась сквозь экскурсантов к шедевру, ради которого и был возведен отдельный зал традиционной архитектуры. Нам оставалось или последовать за ней, или же тихо любезничать. Наверное, Юле наговорили в Москве многое о Венере Анталийской, она не удержалась, взяла меня за руку, и мы протиснулись к самому шнуру, ограждавшему скульптуру.

По мне, так и не о чем было бы говорить. На мраморном возвышении точно посередине зала стояла бронзовая статуэтка сантиметров шестьдесят-восемьдесят в высоту. Однако экскурсовод тут же развеял мой пессимизм.

— Перед вами бронзовая скульптура — точная копия Венеры Милосской. И если у мраморного оригинала отсутствуют руки, то Анталийская целехонька, чем и знаменита, и очень ценна… Застрахована на несколько миллионов долларов. Только в этом году она была извлечена археологами из античных развалин…

Теперь уже и я, и Юля во все глаза смотрели на статуэтку. Слова о миллионах долларов поневоле внушали уважение.

— Вот что значит правильный маркетинговый ход, — прошептал я на ухо специалистке по захоронениям.

Оля тут же обернулась и приложила палец к губам, мол, веди себя, Ник, пристойно.

Экскурсовод профессиональным взглядом выделил из толпы туристов мою сестру и тут же предложил:

— Попрошу вас подойти поближе.

— Я? — Оля вскинула брови.

Да, не стоило ей лезть вперед, подобные активистки обычно и становятся жертвами.

— Да… да… именно вы, — с готовностью подтвердил коварный гид и даже протянул руку, предлагая встать к скульптуре вплотную.

Оля обернулась ко мне, ища поддержки. Я слабонервно опустил взгляд. Один-единственный шаг к скульптуре, нога, поставленная за оградительный шнур, и тут же взвыла сигнализация. Оля, чертыхнувшись, отскочила назад. Полицейский из охраны музея радостно лыбился, наверняка подобное развлечение для туристов входило в программу.

— В пол в радиусе трех метров от постамента вмонтированы датчики, реагирующие на изменение нагрузки. Стоит только поставить ногу, и они мгновенно срабатывают. Такая же сигнализация установлена и в музеях Ватикана, — не без гордости добавил гид, — прошу всех на выход, за нами есть еще желающие насладиться шедевром античных времен.

Насладившись историко-культурным наследием Антальи, мы оказались на свежем воздухе. Впереди нас еще ждал сад с шедеврами древней архитектурной пластики.

— Оля, с тобой все в порядке? — поинтересовался я, когда сестра полезла в сумочку за таблетками.

— Не мог меня остановить? У меня сердце стучит, словно швейная машинка. Идиот! Не ты, конечно, а экскурсовод.

— Свежий воздух, шедевры… — проговорил я, стараясь быть искренним, — пройдемся посмотрим. Не зря же мы сюда приехали.

Созерцание античных и средневековых саркофагов на время сблизило и Олю, и Юлю Круглову. «Мои женщины», как я уже начал их называть в мыслях, могли сосуществовать, что, естественно, радовало.

— Какой прелестный саркофаг! — восхищалась Круглова, обходя мраморную коробку с рельефами.

— Настоящий шедевр. Но, если вам приходилось бывать в Риме, там вы увидели бы и более утонченную композицию, выставленную в…

— В Риме мне бывать не приходилось…

Я вновь почувствовал себя лишним на этом «празднике жизни».

— Музей закрывается… — донеслось до нашего слуха вкрадчивое сообщение по внутреннему радио, — в вашем распоряжении еще двадцать минут, просим…

— Однако и время летит, — Оля взглянула на часы, — я еще надеялась вернуться в зал Великой Порты.

— Неподалеку от музея — прелестный некрополь султанских жен! — напомнила Юля.

— Конечно же, Оля, ты не станешь спорить, что посещение кладбища тоже часть культурной программы. И это куда приятнее бесцельного времяпрепровождения на пляже, — вкрутил я.

— Именно так, — бесстрастно подтвердила сестра.

7 Оля Смиренное кладбище

Вообще-то я не любительница посещать кладбища, крематории, колумбарии и прочие юдоли печали. И даже исторические некрополи — не для меня. Помню, когда после третьего курса я стажировалась в Эрмитаже, мне поручили составить описание римского саркофага с барельефами. С каким же отвращением я это делала! Хотя саркофаг и выглядел художественно завершенным, мне постоянно чудился запах тлена и плесени, исходящий изнутри этого холодного мраморного ящика…

Если бы не Юля с ее профессиональным интересом к захоронениям — никогда бы я на это мусульманское кладбище не пошла!

Впрочем, старинный исламский некрополь мне неожиданно понравился. Он, скорее, напоминал заброшенный сад где-нибудь в Ялте: буйная растительность, изумрудная травка с едва различимыми столбиками надгробий, теньканье невидимых птичек…

— Вообще-то немусульманам посещать их кладбища запрещено, — Круглова сразу же взяла на себя роль чичероне. — Но это касается лишь действующих некрополей, земля которых по определению священна. Старые захоронения, вроде здешнего, — скорее культурные объекты. Главный принцип Турции — лишь бы турист был доволен и оставил в стране как можно больше денег!

Никита внимательно осматривал надгробные столбики, увенчанные каменными чалмами.

— С чалмой — мужские могилы, — пояснила Юля. — В основном это евнухи и янычары. А жены и наложницы похоронены вот под такими…

Брат присел на корточки перед покосившимся каменным надмогильем, поросшим нежным изумрудным мхом. Причудливая арабская вязь, стертая временем, напоминала узоры роскошного персидского ковра.

— Когда-то они были красивейшими женщинами своего времени, — с чувством произнес Никита; заброшенные могилы султанских жен и наложниц явно пробили его на философскую меланхолию. — Они любили и были любимыми. Ревновали, надеялись, разочаровывались, мыли перед сном ноги своему господину… А теперь, всеми забытые, лежат тут.

— Обратите внимание, мавзолей любимой жены местного правителя. — Юля кивнула в сторону небольшого белокаменного сооружения с яйцеобразным куполом. — Когда она скончалась, султан посыпал голову пеплом и три дня отказывался от еды и питья. И даже, по свидетельству некоторых историков, отвергал ласки других жен и наложниц.

— Если бы в Турции вместо саванов использовали гробы, он бы наверняка заказал ей такой, как выпускает ваша фирма, — предположил брат.

— У мусульман идеология похоронного маркетинга совершенно иная, чем у нас, — оживилась Юля. — У нас, по большому счету, гроб заказывается не столько покойнику, сколько для его близких. По крайней мере, среди VIP-клиентов «Московского гроба». Таким образом родственники усопшего демонстрируют окружающим, как они любят и уважают покойного, самоутверждаясь в собственном благородстве. Мол, последнюю рубаху сниму, а покойничка выправлю в скорбный путь по-богатому, ничего для него не жалко, и хороший участок на Троекуровском организую, на главной аллее, и трехметровый памятник из каррарского мрамора… А все потому, что я крут! А уж когда придет мое время, мне похороны вообще в шоколаде организуют… У мусульман совершенно иной подход: покойника, каким бы серьезным человеком при жизни он ни был, хоронят в простом полотняном саване. И на могилы потом обычно не ходят. Потому их кладбища такие заброшенные. И всем хорошо, прежде всего — родственникам усопших: цены на недвижимость даже в самых крупных городах Турции куда ниже, чем в Москве…

— При чем тут недвижимость? — не понял брат.

— Я про земельные участки на кладбищах, — мило улыбнулась Круглова.

— Неужели «Московский гроб» действительно рассчитывает освоить берег турецкий? — из деликатности я решила поддержать весьма специфический разговор.

— Столичный рынок ритуальных услуг забит по плешку, — вздохнула Юля. — Вот и приходится осваивать новые ниши, пусть даже и такие нетрадиционные. Во-первых, в Турции довольно серьезная христианская община, в основном — армяне, а уж они-то своих покойников уважают. Во-вторых, наши туристы, не к ночи будет сказано, иногда возвращаются в Шереметьево не бизнес-классом самолета, а в багажном отделении… Как напьются — так их обязательно в море и тянет. Надо и в этом направлении работать…

Солнце незаметно клонилось к закату, окрашивая купол мавзолея и верхушки деревьев в нежно-розовые тона. Птицы в кладбищенских кущах незаметно стихли. Почему-то некстати вспомнился турецкий роман «Королек — птичка певчая», который я читала в шестом классе.

И тут полным диссонансом картине упокоения зазуммерил мобильник, доселе мирно дремавший в моем ридикюле. Я по привычке взглянула на экранчик — номер не определился.

— Да…

— Вау, как дела! — голос Крушинской резанул по уху, словно кусок пенопласта по стеклу.

— Спасибо, Людмила, все отлично… — я лихорадочно прикидывала, с чего это она решила позвонить мне, а не Никите.

Юля деликатно отошла в сторону, чтобы не мешать беседе. Брат сделал удивленные глаза: звонка из Флориды он явно не ожидал.

— Ну, так уж и отлично, — пренебрежительно перебила Крушинская. — Разве Турция — это отдых? Вот у нас в Майами — полный гламур!

Люда восторгалась Флоридой минут пять: мол, и казино тут не в пример Москве, и менты вежливые, и негры мускулистые, и ночных удовольствий — бери не хочу!

— Я вот сейчас на закат любуюсь, — взахлеб продолжила она.

— Ну, и какой же сейчас во Флориде закат? — поинтересовалась я из вежливости, однако сразу отметила, что эта фраза донельзя удивила стоявшую поодаль Круглову.

— Блеск! Солнце такое красное-красное, горячее-горячее, в воду садится… А рядом с мной прикидываешь кто? Высокий гламурный мулат, весь такой высокий-высокий, как Джордан… Ты знаешь, кто такой Джордан?

— Я даже знаю, что такое мулат…

— А вы тут, как лохи, в Турции паритесь, с потными нефтяниками из Сургута и торгашами с Измайловки, — завела свою старую песню Крушинская. — Как, кстати, Ник? А то я ему звоню-звоню, а он трубку не берет.

— Мобильник в отеле оставил.

Никита тут же сделал страшные глаза: мол, если будет просить передать трубку — меня рядом нет.

— Позовешь его?

— К сожалению, не могу. Он занят. Беседует с одной милой и скромной девушкой, — мне даже не пришлось врать; в этот момент мой братик шептал что-то на ухо Юле.

— Как? Еще с одной? Откуда им в Турции взяться? Насколько я знаю, тут одни венерические прошмандовки отдыхают… то есть работают.

— Скромных и чистых девушек куда больше, чем может показаться из Флориды, — отрезала я и, с безулыбчивой теплотой пожелав Крушинской приятного времяпровождения с очередным мулатом, нажала на «отбой».

Никита и Юля отошли к стене мавзолея, рассматривая полустертые арабские надписи. Уже оборачиваясь ко мне, брат неожиданно изменился в лице…

— Смотри!

Среди темно-зеленых зарослей туи на мгновение мелькнуло огненно-рыжее пятно, однако тут же исчезло. Никита бросился в ту сторону, но вскоре вернулся; над кладбищенским покоем незаметно сгустились синие сумерки.

— Может, какая-нибудь гигантская белка или лисица? — сказала я, прекрасно сознавая глупость такого предположения.

— Ага. Скажи еще — кладбищенское привидение! — Взяв у меня мобильник, Никита внимательно подсветил заросли; на сухой ветке явственно рыжело несколько волосков.

— Кстати, едва мы зашли на кладбище, мне сразу же почудилось, что за нами кто-то следит, — призналась Юля.

— Следит? На кладбище? — Теперь и мне припомнилось ощущение слежки, возникшее сразу после того, как мы миновали кладбищенские ворота.

— А может, это — та самая рыжая тетя, которую мы заприметили на полдороге в Анталью? — предположила Круглова. — Ну, помните, в таком длинном красном кабриолете?

— А если даже и она — с какой радости ей это делать? — хмыкнул Никита.

— Если это действительно она, то ее машина должна стоять поблизости, — на редкость здраво рассудила Юля. — Пошли посмотрим…

Естественно, никаких красных машин мы не увидели. Равно как и женщин с огненно-рыжими шевелюрами. Идти на восточный рынок, как хотелось Юле, было слишком поздно, и мы неторопливо отправились на набережную.

Море слегка штормило. Водяная пыль распахивалась радужными веерами в лучах прожекторов. Пары мечтали на набережной, по-домашнему светились сухогрузы в гавани. Едва различимые облака двигались в сторону Кипра, то и дело закрывая созвездия.

Никита взглянул на часы.

— Надо ехать. Машина у музея. Кстати, никто не помнит, до которого часа у нас оплачен паркинг?

— Он у музея бесплатный, — вставила я, — или ты совсем потерял чувство реальности?

8 Никита Анталийский вор

На отдыхе принято расслабляться. А потому я и не сразу сообразил, что произошло. Дамы устроились в машине. То ли сестра чувствовала себя виноватой передо мной, то ли Юля оказалась проворнее ее. Но, когда я повернул голову вправо, то именно Круглова сидела рядом со мной. Оля, расположившись на заднем сиденье, не замечала ничего вокруг, изучая новоприобретенные буклеты, включая и план центральной части Антальи.

— Поехали, к ужину, может, и не успеем вернуться, но… — я провернул ключ в замке зажигания.

Двигатель чихнул и тут же заглох. Оля вскинула голову.

— Не так резко, — посоветовала она.

Я провернул еще раз. На этот раз «Фиат» отозвался только гулом стартера.

— Приехали, — мрачно, в полном соответствии со своей профессией, отозвалась Юля.

Третья и четвертая попытка ни к чему не привели, я только рисковал окончательно посадить слабенький аккумулятор.

— К многочисленным талантам моего брата никак нельзя отнести умение управляться с техникой, — вздохнула Оля, — надо было мне сесть за руль.

— Визитка прокатчика машины. — Круглова сняла с приборной панели картонный прямоугольник. — Можно позвонить, — прозвучало не слишком уверенно.

Я натыкал клавиши в мобильнике, сверяясь с номером, указанным в визитке. Меня тут же поприветствовал бравый тенор. Надо было отдать должное, сориентировавшись по номеру моего мобильника, отвечали сразу по-русски.

— Чем могу быть полезен? — раздалось из наушника.

— Машина, которую мы сегодня взяли в вашем, э… агентстве… напрокат, не желает заводиться.

— Где вы находитесь? — Мне даже не дали договорить, словно дорожили каждой минутой нашего драгоценного времени.

— В самой Анталье, возле археологического музея, на паркинге.

— Понял. — В трубке зависла пауза.

— Вы пришлете сейчас за нами машину? — поинтересовался я под пристальным взглядом сестры, хотя уже нутром понимал, что этого не случится.

— Обязательно пришлем. Но не раньше завтрашнего утра. К сожалению, все машины разобраны клиентами, и я ничем не могу вам помочь, —радостно доложил ситуацию хозяин трех прокатных машин.

— И что вы нам посоветуете? — упавшим голосом поинтересовался я.

— Такое иногда случается. Просим принять наши извинения. Неподалеку от музея есть небольшой отель… — Мне тут же вспомнился молодой турок, выводивший нас из старого города: да уж, пословицу «рука руку моет» придумали не русские, а турки, — в нем сегодня дежурным портье мой двоюродный брат. Покажите визитку, объясните ситуацию. Дорого это не обойдется. А утром наша техпомощь будет рядом с вашей машиной.

— Понял, — упавшим голосом отозвался я.

— Отменяется не только проплаченный ужин в отеле, — прищурилась Оля, — но и сам отель?

— Что сделаешь? Зато нам обещали скидку при заселении, — я попытался именно так интерпретировать обещания. — Если хочешь, бросим машину здесь и возьмем такси.

Оля задумалась:

— Предложение заманчивое. Можно так и сделать. Хотя еще столько в Анталье не посмотрели!

— Завтра после обеда ко мне должен турок приехать, за гробом. На выставку забрать. — Юля явно занервничала.

Но возвращаться в Сид прямо сейчас на такси мне не хотелось. Даже если не брать во внимание деньги. Я знал, что если вернемся, то я непременно постучусь к Юле в номер «после отбоя». А соблазнять женщину, когда в комнате стоит гроб, мне еще никогда в жизни не приходилось. Ухаживание могло окончиться и конфузом. В этих вещах я привык обращать внимание на мелочи. Все же вырос не в общежитии, где спокойно могут в одной комнате, но на разных кроватях, соседствовать учеба, игра в карты, выпивка и секс.

— Успеем! — я поспешил успокоить. — Завтра — это ведь не сегодня! К утру сделают.

Оля протянула мне паспорта, она прижимала их к бумажнику.

— С чего это ты документами стал разбрасываться? Там, кстати, не только твой паспорт, но и мой.

Юля машинально заглянула в свою сумочку, проверяя, на месте ли ее документы.

— Этого только не хватало, — я точно знал, что клал барсетку с документами и деньгами под переднее сиденье, тут же вспомнились подозрительные личности с масляными глазами.

Стараясь выглядеть максимально спокойно, я заглянул в бумажник. Из него не пропало ни одной купюры — ни турецких лир, ни долларов, ни российских рублей.

— Посмотри, барсетка тоже там?

Оля усиленно шарила по заднему сиденью, даже заглянула на полик.

— Нет нигде.

— Странно, — задумалась Юля, — обычно крадут все сразу, а потом уж выбрасывают документы в мусорку, чтобы не оставалось улик.

— Что пропало? — Оля настроилась агрессивно.

— Журналистское удостоверение при мне, деньги тоже… — подводил я итоги, — документы целы. Если не считать барсетки и пары просроченных счетов за оплату квартиры, то ничего и не пропало.

— Я всегда тебе говорила, что барсетки носят только лохи, — не удержалась от очередной колкости Оля, — приличные мужчины ходят со стильными портфелями. Так что потеря невелика, — хлопнула дверца машины.

— Извини, но мы с сестрой не всегда сдерживаем эмоции, — я взглянул на Юлю.

Отель, подсказанный служащим прокатной конторы, был небольшим двухэтажным домом. Если бы мне показали его на рекламном буклете, ни за что бы не отправился в Анталью.

Портье встретил нас настороженно, хоть и с улыбкой.

— Свободных мест нет, — тут же сообщил он.

Я положил на стойку визитку прокатной конторы из Сида.

— А ваш двоюродный брат рекомендовал обратиться именно к вам.

Портье воровато оглянулся и сунул руку под стойку. На столешницу лег ключ от номера.

— Что же вы сразу не сказали? Могу предложить двухместный номер с третьей раскладной детской кроватью. В сезон все номера наперед выкуплены, но есть «окно». Надо будет только до двенадцати дня съехать. Платить придется наличными.

— А два номера можно? Двухместный и одноместный? — Я не хотел упускать возможность подкатиться к Юле на выезде сегодня же ночью.

Портье с сожалением покачал головой. И я поверил. Если бы у него был свободен чулан, он бы вынес из него швабры с пылесосами и сдал бы на ночь за наличные.

Номер оказался чуть просторнее стандартной кухни в хрущевке, больше половины его занимала кровать с продавленным матрасом. Раскладную Юля тут же постановила вынести на лоджию, иначе бы весь номер превратился в одно трехспальное ложе.

Остаток вечера мы просидели в небольшом уличном кафе напротив археологического музея. Оля даже позволила себе выпить бутылку полусладкого красного вина, а потому и разговорилась. Нам с Юлей оставалось только слушать ее и тайком сжимать руки между стульями. Боже мой, ну просто как в детстве, когда приходилось прятаться от родителей! Алкогольная тема всецело завладела Олей, но к ней требовалась культурологическая основа:

— Турция, хоть и мусульманская страна, — вещала она тоном серьезного ученого, — но это только видимость. Современные турки — это преимущественно потомки османизированных византийцев. Когда в 1453 г. Махмуд II взял Константинополь, его армия составляла не более двухсот тысяч воинов, а женщин вообще не было. Население покоренной Византии числилось тогда миллионов пятнадцать. — Оля хлебнула вина.

В этот момент в археологическом музее, который был закрыт уже целых три часа, взвыла сигнализация. Буквально через минуту на площадь съехались три полицейских машины. Стражи порядки исчезли в здании.

— Наверное, они и после закрытия развлекаются с сигнализацией возле Венеры, — предположила Юля.

Оля строго посмотрела на нее и продолжила лекцию:

— Большинство христианских священников тут же приняло ислам, радостно сделали друг другу обрезание и ревностно взялись за исламизацию бывшей паствы. При этом турки не уничтожали церкви, а переделывали их в мечети. Христианские фрески в Святой Софии были просто завешаны коврами, а церковь переименована в мечеть Ая-София. Византийцы, именующие себя «Вторым Римом», хотя и являлись азиатами, но все-таки более цивилизованными, чем сельджуки. Византийцы занимались виноделием и употребляли спиртное, — закончила тираду Оля и указала взглядом на бутылку, — там еще что-нибудь осталось? Налей мне, Ник.

Я плесканул вина. Оля глотнула, отставила бокал.

— А вы, Юля, что скажете? — вновь принялась сестра за свои тесты, которым подвергала всех женщин, которым я симпатизировал.

— Насчет чего? — осторожно поинтересовалась Юля.

— Ну… насчет турецких обычаев.

— Однако один обычай мне все-таки нравится…

Сестра оживилась:

— Какой?

— В чадрах тут никто не ходит… — Юля Круглова мило улыбнулась.

— А что не нравится? Я могу подсказать, — с настойчивостью следователя развивала тему Оля. — Своих покойников они хоронят в саванах. Особенно в сельской местности, — вернулась к прерванному на кладбище разговору. — Так что ваш бизнес в Турции не имеет перспектив.

— Тут вы не правы, — возразила Юля. — Было проведено основательное исследование рынка. Гробы предпочитают европеизированные турки в больших городах. А это сплошь богатые люди. Ничего — «Московский гроб» исправит это упущение! Российскую экономическую экспансию не остановит даже ислам!

Неожиданно со стороны музея вновь раздался звук сирены. Подкатили полицейские машины, вооруженные до зубов полицейские побежали по ступенькам ко входу. Впрочем, спустя несколько минут они вернулись с постными лицами и разъехались.

Публика в ресторанчике заволновалась. Немедленно появившийся хозяин тут же принес извинения. Мол, главный экспонат охраняет какая-то мудреная сигнализация, видимо, вновь сработала вхолостую.

Оля допила вино, я пиво, Юля только пригубила.

— Завтра рано вставать, если прокатчик сдержит слово. — Сестра поднялась из-за стола, и ее глаза чуть пьяновато блеснули.

— Возьми ее под руку, — посоветовала Юля, что я и сделал.

Я посидел в коридоре, пока дамы устраивались на ночь. Наконец из-за двери послышалось:

— Входи, Ник.

Дверь на лоджию была открыта, ветер романтично раскачивал занавески, а под простыней угадывались бедра Юли Кругловой. Чуть слышно поскрипывала раскладная кровать. Оля лежала в номере на двуспальном ложе поверх одеяла. Я прилег рядом и сразу же отодвинулся поближе к стенке.

— Нравится? Может, хочешь на ней жениться? А, Ник? — Оля зашептала мне на ухо.

Я только хмыкнул неопределенно.

— Что это значит? Да или нет? — Оля говорила слишком звучно, Юля наверняка ее слышала.

— Знаешь ли… говорить об этом… — замялся я.

— Если «нет» — иди к ней в койку прямо сейчас. Я сделаю вид, будто сплю. Если «да», то лучше оставайся здесь. В крайнем случае, подойди к ней и пожелай доброй ночи, а потом бегом возвращайся…

Я, может быть, воспользовался бы одним из сестринских советов, но тут за окном вновь взвыла сирена. Сперва музейной сигнализации, а потом и полицейская!

9 Оля Как украсть миллион?

Наутро все удивительно быстро уладилось: прибывший эвакуатор отбкуксировал наш «Фиат-Уно» в бокс, и спустя всего час машина была готова. Турецкий механик на довольно сносном английском пояснил, что в бензобаке обнаружен кусок пористой резины. Что, впрочем, неудивительно: ведь этот бензобак открывался и маникюрной пилочкой для ногтей, и металлической авторучкой, и шпилькой для волос, и, наверное, даже пальцем.

— Хотела бы я знать, как эта резина попала в бензобак? — вздохнула я.

— Через горловину, — пояснил Никита, заводя двигатель.

— Но кто это сделал?

Я сознательно не упомянула о рыжеволосой даме на красном кабриолете, однако и брат, и Круглова меня прекрасно поняли.

— В Южном Бутове дворовая шантрапа когда-то так развлекалась. — Никита осторожно выезжал с забитого паркинга.

— Зачем делать гадости незнакомым людям? — не поняла Юля.

— Просто так. Чтобы жизнь медом не казалась. Так что будем считать — анталийская шантрапа ничем не отличается от московской…

О неприятности с «Уно» вскоре забыли: кому хочется думать о таком на курорте?!

Неожиданно в перспективе улицы обозначился полицейский «Рено». Угрожающе взвыла сирена, пульсирующими сполохами вспыхнула сигнальная рампа, и машина, нетерпеливо проталкиваясь сквозь автомобильную толпу, покатила прямо навстречу нам. Из узкого переулка слева от музея показался точно такой же «Рено». Еще один, словно материализовавшись из воздуха, возник прямо перед паркингом.

— Что там у них случилось? — встревожилась Юля.

— Наверняка что-то из ряда вон выходящее. — Никита на всякий случай заглушил двигатель.

Еще в Москве нас предупредили, что турецкие полицейские — ребята серьезные. Уж если на площади нарисовалось сразу три характерных автомобиля с мигалками, то лучше остановиться и демонстрировать покорность. Кто их знает в этой Турции — может быть, правоохранители увидят в нас преступников и захотят преследовать? А то и сразу откроют стрельбу?

На ступеньки музея, словно тараканы, посыпались автоматчики в бронежилетах. Двое взяли под прицел дверь главного входа, а остальные с видом всемогущих коммандос ворвались внутрь.

— Может, теракт? Захват заложников? — испуганно предположила Юля.

— Пошли посмотрим, — я нервно тронула брата за плечо.

— Обожди, обожди… — голова Никиты вертелась влево-вправо, словно на шарнирах. — Лучше оставаться на месте. Не видишь — квартал оцеплен?

Действительно — полицейские, прибывшие в длинном фургоне с зарешеченными окнами, споро оцепили все улицы, подъезды, входы и выходы. Офицер в блестящем яйцеобразном шлеме неторопливо шел вдоль ряда припаркованных машин — проверял документы, осматривал салоны и багажники. Все это наводило на естественную мысль о похищении чего-то ценного.

Полицейские машины с проблесковыми маячками на крышах продолжали блокировать выезд, и их тревожный пульсирующий свет выглядел неуместно в мягком средиземноморском утре, еще не увядшем от подступающей жары, от потной людской суеты и синеватого угара автомобильного дыма.

Вскоре офицер подошел к нашему «Уно». Продемонстрировав пустой багажник, Никита вежливо поинтересовался — в чем, собственно, дело? Правоохранитель ответил лишь одной короткой фразой, но глаза моего брата удивленно расширились.

— Не может быть! — на выдохе произнес он по-русски…

Офицер вежливо козырнул и двинулся к следующей машине. Никита уселся за руль и хмыкнул недоверчиво; мол, бывает же такое!

Он объяснил произошедшее лишь после того, как мы выехали с паркинга:

— Венера Анталийская пропала… Ночью из музея украли.

— Украли? — Круглова явно не верила Никите. — Но как? Куда смотрела охрана? А сигнализация? Мы же сами видели, что украсть статуэтку невозможно!

— Как украли — не знаю, для этого полиция существует, пусть она и разбирается, — отреагировал брат. — Меня вот другое интересует: зачем?

— Продать, а то зачем же еще, — отреагировала Юля не слишком уверенно. — Не думаю, что налетчики на музеи — утонченные эстеты, коллекционирующие произведения античного искусства.

Никита включил магнитолу, и жестяной пузырь машины сразу заполнился восточной музыкой, сладкой и плотной, словно рахат-лукум. Рассматривая сквозь стекло скачущее отражение нашей машины в зеркальных витринах, я неожиданно поняла: а ведь мой братец как всегда прав!

— Юля, послушай… — я обернулась к Кругловой. — Допустим, Венеру Анталийскую украла я. Допустим, мне удалось сразу же ускользнуть из Турции, и теперь я отсиживаюсь в какой-нибудь третьей стране. Куда и кому я продам статуэтку? Антикварный магазин? Исключено — все серьезные антиквары плодотворно сотрудничают с полицией, я тебе это как искусствовед говорю. Аукцион типа «Кристи» или «Сотби»? Об этом даже думать смешно. Специализированный интернет-аукцион? Первым же моим покупателем окажется агент Интерпола!

— Но ведь в мире существует черный рынок антиквариата! — несмело возразила Круглова.

— Конечно. Но там в основном торгуют мелочовкой: весьма сомнительными рембрандтами, откровенно поддельными Модильяни, малоценными монетами Римской империи, нефритовым ширпотребом из Китая… Продать Венеру Анталийскую столь же нереально, как продать леонардовскую Джоконду… или статую Аполлона Бельведерского!..

— Экскурсовод рассказывал, что Венера Анталийская застрахована на миллион долларов, — вспомнила Юля. — Получается, что это ее реальная цена. Вот миллион и украли.

— Одно дело — украсть миллион, а совсем другое — грамотно его разместить, — подытожил Никита. — Даже если отбросить эстетическую составляющую и смотреть на Венеру лишь как на вложение денег… По сути — это чек на миллион долларов, который тебе ни один банк не учтет!

— А может быть, ее украли по заказу какого-нибудь сверхбогатого сумасбродного коллекционера? — не сдавалась Юля.

— Такие коллекционеры теперь почти вывелись, как мамонты, — со знанием дела пояснил брат. — Да и зачем? Хранить статуэтку в бронированном сейфе, не рискуя показать ее родным и самым близким друзьям? Доставать ее по ночам, рассматривать в свете настольной лампы и тащиться от самого факта обладания? Рано или поздно такой любитель прекрасного отправится в лучший мир, где не будет ни антиквариата, ни сейфов, и тогда его наследнички наверняка наплюют на его могилу! Потому что поймут: когда-нибудь им придется во всем сознаться, и уж тогда начнутся действительно серьезные проблемы с властями…

— И все-таки интересно: как украсть миллион? — Круглова задумчиво смотрела перед собой.

— Юля, мы ведь сюда отдыхать приехали, — улыбнулся Никита. — Криминальный детектив — один жанр. Курортный роман — совершенно иной. И не надо их смешивать…

Так, размышляя о прекрасном и гадая о неведомом, мы возвратились в наш отель в тихом Сиде. И кто бы мог подумать, что загадочная кража Венеры Анталийской повлияет на наш отдых самым неожиданным образом?!

10 Никита Непроизносимое название

Приехав в Сид, я оставил дам в отеле и отправился сдавать машину. Владелец «Фиата» встретил меня мрачной физиономией. Вся его любезность свелась к тому, что он сам распахнул ворота и жестом показал — «заезжай!» Машина-малышка послушно завернула в узкий дворик. Мне даже показалось, что и руль крутить не обязательно. Она слушается турка на расстоянии.

Хозяин завел меня в свой «офис» — застекленную веранду, включил кофеварку и принялся тщательно изучать автомобиль, начав от салона, и убедившись, что чехлы на месте, нырнул под капот с головой. Я чувствовал себя без вины виноватым. Даже не удивился бы, предположи он, что я специально забросил резину в бак.

Хрипло играл радиоприемник. Протяжные восточные мелодии сменились выпуском новостей. Диктор местной станции тараторил взволнованно. Внезапно турецкая речь сменилась русской. Сообщение в экстренном выпуске касалось похищения самого ценного экспоната археологического музея в Анталье.

За помощь следствию и находку экспоната страховая компания назначала серьезную денежную премию — в эквиваленте около четверти миллиона долларов.

— Логично, — решил я, — зачем компании платить миллионную страховку за Венеру? Лучше активизировать поиски, подняв на ноги местное население и туристов, а потом выплатить премию. И по-русски они правильно дали объявление, если кто и видел что подозрительное, то это туристы.

Странным образом весь наш отдых в Анталье не заладился с самого начала, а потому я был готов к новым неприятностям. Владелец вернулся в «офис» еще более мрачным, чем встретил меня, бросил взгляд на ксерокопию моего паспорта. Я уже готовился к худшему.

— Извините, — это слово абсолютно не вязалось с выражением его лица, — вы понесли убытки, и я готов вернуть вам сумму за прокат машины.

Возле меня оказались замасленные мелкие купюры. Подобной щедрости я не ожидал. Два последних дня жизнь учила меня другому отношению турок к деньгам.

— Вы уверены? — несколько нервно поинтересовался я.

— Деньги за отель я не могу вам компенсировать. Вряд ли мой брат выдал вам чеки за ночь.

— Естественно.

— Если у вас нет претензий ко мне…

Я сложил купюры, все, кроме одной:

— Это вам за хорошую работу.

Дел у меня тут больше не было. Разочарование в человечестве сменилось верой в него. Не все измерялось деньгами, даже на турецком курорте.

В отеле первым делом я заглянул к Юле. На гроб уже смотрел вполне спокойно, как на мебель.

— Никита, — она намеренно не называла меня так, как Оля, а только полным именем, — окно было приоткрыто — такое ощущение, что тут кто-то был без меня.

— Может, ты сама забыла закрыть или горничная? — предположил я.

Круглова продолжала принюхиваться, морщилась:

— Мне кажется, пахнет какими-то гадкими духами…

— Тебе чудится, у женщин бывают не только слуховые и зрительные, но даже осязательные галлюцинации. Богатое воображение. Одно из двух: или окно было открыто, или пахнет духами.

— Может, ты и прав.

— Твой турок звонил? Ну, насчет гроба для выставки погребальной атрибутики? Ты не думай, меня он абсолютно не смущает… Но я хотел бы знать, когда ты вернешься с выставки. — Мне в самом деле не хотелось надолго упускать ее из вида.

— Странно, но он еще не звонил, хотя и обещал. — Юля взяла мобильник, зашелестела записной книжкой.

Я тактично вышел на лоджию. Юля не делала секрета из своего звонка. И хотя я слышал только ее реплики, смысл разговора стал ясен как божий день. Турок рассыпался в извинениях — мол, он крайне занят, пусть Юля наймет машину, носильщиков и привезет гроб на выставку, мол, он все оплатит и еще сверху денег даст.

Это был шанс вновь проявить себя. Тем более что в глазах Юли читалось отчаяние.

— Мне еле удалось уговорить администратора, чтобы гроб поместили в номер, — всхлипнула она. — И я пообещала, что никто из постояльцев его не увидит. А теперь…

— Я тебе помогу, — великодушно предложил я.

— Оля не будет против? К тому же тебе придется сопровождать меня до самой выставки.

— Я самостоятельный мужчина, а она всего лишь моя сестра.

— Но ты хотя бы предупреди ее.

— Это обязательно сделаю.

Оли в номере не оказалось, ушла на море. Наверное, не хотела мешать моему новому роману. Пришлось писать ей записку. Название городка, куда следовало доставить гроб на выставку, я бы не рискнул выговорить, пришлось на всякий случай записать — продублировать его латинскими буквами. Но Юля уверила меня, что ее шеф-турок произносит название, как Гюндокду.

Нести гроб по гостиничному коридору — значило пугать людей. Да и хозяева гостиницы вряд ли были бы довольны. Нанимать для таких целей носильщиков — тоже не лучший выход…

— Ты будешь караулить, а я его подтащу к грузовому лифту.

Юля выглянула в коридор и шепотом произнесла:

— Никого.

Я подналег, гроб, установленный на каркас из трубок с колесиками, затарахтел по керамическим плиткам. Мне казалось, что весь отель должен стать на уши от этого страшного звука. Но обошлось. Гроб на колесиках вильнул в карман с грузовым лифтом, на площадку пожарной лестницы. Юля пробежала и остановилась возле меня, тяжело дыша. Створки лифта разошлись.

— Черт, я так и не нашла, куда-то запропастился хитроумный ключик, которым заворачиваются запоры на крышке.

— А тебе он нужен? Кого-нибудь упаковывать придется?

— Вообще-то надеюсь, что нет. Но вдруг у моего турка такого тоже не найдется? А как мы с гробом выйдем на улицу?

— Внизу я видел пустые картонные коробки из-под мебели.

Все образовалось на удивление быстро. Гроб, замаскированный коробками, уже стоял внизу — в хозяйственном дворике отеля. Правда, пока я таскал его, дважды из кармана у меня выпадал мобильник. Когда же выпало и портмоне, моя новая подруга не выдержала.

— Дай сюда, — не по годам строго сказала Юля, — еще потеряешь, — и положила мою собственность в свою сумку формата «А4», где похрустывали в пластиковой папке документы на гроб.

Никто из обслуги на нас не обращал ни малейшего внимания. Ни прислуга, ни портье ничего не видели. Курортников мы не повстречали — все на пляже.

У ворот скучал местный водитель грузовичка, который привозит в ресторан продукты. Водителю я, конечно же, не стал сообщать, что в огромном картонном ящике. Иначе цена доставки выросла бы как минимум впятеро.

— Мебель, — коротко охарактеризовал я груз.

Картонная коробка стала в кузов.

— Спасибо, без тебя я бы и не знала, что делать, — во взгляде Юли читалась искренняя благодарность.

Я еще колебался, стоит ли ехать. В конце концов, Юлю я знал не так уж и долго. Да и гроб на поверку оказался не таким уж и распрекрасным, как она его рекламировала — не такой дорогой, как было объявлено: ни красного, ни сандалового дерева — лишь пластик, ламинированный под ценные породы. Но, в конце концов, какое мне до этого дело? Меня интересовала Круглова, а не ее профессия. А предложение поехать вместе звучало заманчиво. Выставка продлится пару дней, а для Юли уже заказан номер, в котором, конечно же, будет стоять двуспальная кровать! Да пусть себе и односпальная! И все же я примерный брат. Позвонил Оле и доложил обстановку.

— Делай как хочешь, — миролюбиво объявила она, — ты из той породы мужчин, которых женщины очень легко используют в своих интересах. Не эта, так другая. Пусть уж будет Юля.

— Она не обиделась, что ты ее оставляешь одну? — поинтересовалась Юля.

— Что ты, совсем наоборот. Из-за меня она не может найти себе хорошего друга.

Заурчал двигатель старенького грузовика, и мы с Юлей отправились в его кабине навстречу своему будущему двухдневному счастью. С большей охотой я сам сел бы за руль, чтобы нам никто не мешал. Но куда прикажете подевать водителя-турка?

11 Оля Амазонка

Уютно расположившись на пляжном лежаке, я погрузилась в чтение «Легенд и мифов Древней Греции»: Геракл прорывал строй амазонок, чтобы сразиться с их предводительницей…

Книга не пошла — что ни говори, а на пляже следует читать что-нибудь более легкомысленное. Да и мысли, невольно роившиеся в голове, не способствовали чтению серьезной литературы.

Мыслей было всего две. Во-первых — Никита и Юля, во-вторых — мое давнее желание закрутить романтическую курортную интрижку.

Насчет брата и его новой пассии я была относительно спокойна. Круглова — вполне приличная девушка, образованная, скромная и неиспорченная. Не исключено, что у Никиты с ней что-нибудь да получится. Правда, внутренний голос нашептывал мне, что Юля ведет себя несколько странно — то ли чего-то недоговаривает, то ли делает не совсем то, что желает сама. Да и место конечного назначения ее любимого выставочного гроба — небольшой пролетарский поселок на побережье, — выглядело весьма неожиданно. Ведь художественные инсталляции ритуальных принадлежностей лучше всего проводить в больших бизнес-центрах, а не в задрипанных городках!

Однако я старалась гнать от себя любые подозрения. Никита взрослый, самостоятельный мужчина, умный и наблюдательный, с немалым жизненным опытом. Захочет — сам во всем разберется и без моего участия. Тем более что время шло, а я до сих пор так и не познакомилась с каким-нибудь приличным мужчиной…

Сидя под пляжным зонтиком, я щурилась на ласковые бирюзовые волны и представляла Антонио Бандераса, обнимающего меня со всей силой, на которую он, судя по всему, был способен. Я ласкала его локоны, а он незаметно склонялся к моему уху, и в его шепоте звучали страсть и романтика.

Поправив солнцезащитные очки, я принялась рассматривать молодых людей. Антонио бандерасов тут явно не наблюдалось — по крайней мере, в пределах видимости. Самовлюбленные мускулистые парни, изнемогающие под бременем физического совершенства, меня никогда не прельщали: кроме тренажеров да упражнений для бицепсов говорить с ними решительно не о чем. Рыхлые апатичные юноши, скучающие с пивом под зонтиками, и вовсе внушали мне отвращение. От одного вида пожилых пузатых мужчин с внешностью отставных подполковников хотелось завыть. Впрочем, нормальные мужики на пляже все-таки были, но все, к сожалению, с девушками.

Я неторопливо поднялась с лежака, лениво зашла в воду, словно оценивая ее температуру, и медленно побрела вдоль пляжа, по щиколотку утопая в белопенном прибое. Пройдя с десяток метров, я поймала на себе чей-то настороженный взгляд. Из-под матерчатого зонтика блеснули огненные кудри, и я с удивлением рассмотрела ту самую загадочную рыжую, которую мы видели в красном кабриолете. На ней был старомодный закрытый купальник и плетеная соломенная шляпа, какие обычно на ялтинских пляжах носят дамы предпенсионного возраста. Странно, но она явно не хотела встречаться со мной взглядами: сразу же опустила со лба огромные черные очки вполлица и уткнулась в «Московский комсомолец». Почему-то некстати мелькнула мысль об амазонской царице Антиопе, которая также была рыжеволосой и, по заверениям древних греков, любила не мужчин, а женщин…

Впрочем, меня не смутила ни внезапная встреча, ни странная реакция загадочной незнакомки: ведь я отправилась по пляжу не для поиска женщин! Какое мне дело до нее?!

Мужчина лет тридцати пяти, сидевший с толстым томом на коленях, сразу же показался мне симпатичным. Конечно, это был не Антонио Бандерас, но на безрыбье, как говорится, и рак — рыба… Сфокусировав зрение, я рассмотрела название его книги: «История культуры античных Афин». Никакой спутницы рядом не наблюдалось, равно как и женских вещей. Мужчина выглядел солидным, приятным, а главное, культурным: не всякий решится читать на отдыхе подобную литературу!

Самый простой способ завязать на пляже знакомство с одиноким мужчиной — попросить посторожить вещи, пока идешь купаться. Способ обычно срабатывает на все сто, и выделенный мною эстет не являлся исключением. Спустя минут десять мы сидели рядом и болтали о разных пустяках. Естественно, воспевать немеркнущую красоту творений Фидия и Праксителя на жарком пляже было бы смешно; лучше всего трепаться о местных достопримечательностях и делиться планами на будущее.

Любитель афинской культуры оказался приятным и любезным собеседником. Он работал в одном из московских музеев, и мы с удивлением обнаружили даже общих знакомых. Интонации музейного работника звучали дружелюбно и даже душевно, и я уже прикидывала — стоит ли нам отправиться сегодня куда-нибудь вечером, а если стоит — куда именно.

— А не выпить ли нам «Баккарди» со льдом? — наконец предложил он и отправился в бар, полотняные грибки которого приятно белели неподалеку.

Я проводила его взглядом, прикидывая, как могут развиваться наши дальнейшие отношения. И чуть не остолбенела, когда к моему новому знакомому подошла та самая рыжая!

Они говорили минуты две, не больше. Сперва мой эстет слушал собеседницу снисходительно и даже насмешливо. Однако вскоре улыбка исчезла с его лица. Коротко кивнув, он взял-таки два бокала и пошел в мою сторону. Даже отсюда, с лежака, было видно, как изменилась его походка.

Да и от прежней любезности не осталось и следа. Фразы нового знакомого звучали предельно натянуто — так, словно он разговаривал с неуступчивым гаишником, поймавшим его на превышении скорости. Несомненно, виной тому стала та самая рыжая. Видимо, она что-то сказала именно про меня.

Разговор становился все более и более натянутым. Паузы делались все чаще. Набравшись наглости, я отстроила деликатную фразу:

— Извините, но я случайно заметила, как к вам подошла во-он та девушка с рыжей шевелюрой. Она вам что-то сказала и даже, как показалось, кивнула в мою сторону. Не могли бы вы объяснить, что именно?..

Лицо собеседника окончательно замкнулось.

— Извините, Оля, но о таких вещах даже говорить неудобно… — в голосе мужчины звучала неприкрытая настороженность. — Она сказала… извините, если я вас обижу…

— Так что же? — с напором вставила я.

— …что вы — ее любовница… Якобы вы нетрадиционная пара.

— Я?!.. — от несправедливости обвинения мне захотелось кричать на весь пляж. — Это неправда!.. Никакая я… не нетрадиционная! Очень даже традиционная!

— Смотря что считать традицией, — собеседник неожиданно быстро взял себя в руки. — И вообще: вы спрашиваете, я отвечаю. Она говорит: мол, вы приехали в Турции провести медовый месяц, поссорились… уж извините, не знаю, из-за чего… и теперь вы хотите позлить свою «половину», заведя роман с мужчиной. А женщины вашей ориентации, как я понимаю, нас, мужчин, на дух не переносят?

Моим первым и естественным желанием было подойти к рыжей-бесстыжей и в резкой форме потребовать объяснений. Однако я сразу же осеклась: подобная разборка окончательно укрепила бы моего нового знакомого в справедливости слов этой лахудры. Да и выяснение отношений в людном месте человеку чести не делает… Оправдываться было и вовсе бесполезно: чем больше в таких ситуациях оправдываешься, тем больше начинают сомневаться в твоей искренности.

— Эта рыжеволосая себя хоть назвала? — безнадежно спросила я, отставляя «Баккарди» со льдом. — В смысле — представилась вам по имени?

— Нет. Но я бы назвал ее… м-м-м… «амазонкой». И вообще, — любитель афинской культуры натянуто улыбнулся, то ли подтрунивая надо мной, то ли сочувствуя, — в лесбиянстве нет ничего предосудительного. Древнегреческая поэтесса Сафо тоже была лесбиянкой. И все эти древние воительницы-амазонки прекрасно обходились без нас, мужчин…

— Тогда извините… — пробормотала я и, подхватив вещи, поплелась в сторону бара.

Однако рыжая исчезла с пляжа столь же неожиданно, как и появилась. Было очевидно одно: она живет где-то в нашем крыле отеля…

…Сидя на вечернем пляже с томиком «Легенд и мифов Древней Греции», я мучительно соображала: почему эта совершенно незнакомая женщина решила мне вредить? Ведь я никогда ее прежде не видела, равно как и она меня! Невольно вспомнились и странные рыжие волоски, обнаруженные Никитой на ветвях мусульманского кладбища, и кусок пористой резины, невесть как попавший в бензобак нашего «Уно»…

Я строила десятки предположений, одно нелепей другого. Но ни одно из них не тянуло даже на правдоподобную версию. И потому я решила: будь что будет. Вернется Никита — посоветуюсь с ним. А пока лучше всего посидеть где-нибудь в кафе при гостинице и охладиться хорошим сухим вином. Белое сухое вино, если оно действительно хорошее, всегда действует на меня расслабляюще…

12 Никита Спрут мафии

Старенький грузовичок нарезал поворот за поворотом. Дорога шла вдоль береговой линии, повторяя все ее изломы. Справа от нас синело наморщенное волнами Средиземное море, слева высились горы, поросшие лесом. Круглова первым делом дозвонилась с мобильника до своего турецкого босса и радостно сообщила ему, что не позже пяти вечера мы должны оказаться в том самом Гюндокду. «Отметившись», она сделалась очень беспечной.

На узком сиденье нам с Юлей было вполне уютно. Мы одновременно соприкасались плечами и бедрами. Турок-водитель оказался разговорчивым, почище вокзальных таксистов. По-русски он говорил вполне сносно, если не считать ужасного акцента и неправильных ударений. Явно изучал язык не в университете. Естественно, разговор с первых километров завертелся вокруг похищенной скульптуры. Все-таки это была новость номер один.

— Честно говоря, — он вертел разболтанный руль, стараясь удержать грузовичок на полосе, — я так думаю, что эта самая Венера на самом деле ничего не стоит. Ее музейщики придумали.

— Это как? — удивился я.

— Надо же им как-то людей к себе заманивать. Вот и придумали, будто она огромных денег стоит. Была бы из золота — другое дело.

— А… я уж думал, что ее вообще не существует. Но ведь всего за несколько часов до похищения я видел ее собственными глазами, — вставил я.

— Ну и что? На самом деле никакой Венеры и не было. Сделали статуэтку, позеленили ее, подбросили в раскоп археологам и выставили. Реклама все может. — Водителю вовремя попался на глаза бигборд с рекламой придорожного ресторана. — На самом деле там самая страшная кухня. Никогда в этом не обедайте.

— Вы специалист по художественно-культурным ценностям? — издевательски поинтересовалась Юля Круглова.

— Естественно. Я работал в Москве, — серьезно отозвался водитель.

Сразу же в моей голове всплыли громады строек, на лесах которых мелькали брюнетистые головы сыновей Малой Азии.

— Ах, вот откуда такие познания в русском, — не удержалась Круглова, пораженная количеством слов, сыпавшихся из турка.

— Я ремонтировал ваш Кремль вместе с Бородиным! — многозначительно добавил водитель. — Все эти «культурные ценности» абсолютно новыми привозили из Италии, и мы монтировали их во дворцах. Так что меня поддельной стариной не удивить, — хохотнул он, — там и русский выучил, и на собственное дело заработал. Теперь у меня три грузовика, работаю с сыновьями.

— Кремль давно ремонтировали, — напомнил я.

— Я ваш язык стараюсь не забывать. Бизнес! Теперь кто по-русски не умеет, денег у нас не заработает. Ни в одну гостиницу на побережье не возьмут, ни в один магазин. Русские туристы хорошие люди. Щедрые. Вот как вы, например. А в Москве я разного насмотрелся — мафия. — Водитель произнес это страшное слово с опаской.

— Что, прямо на реставрацию в Кремль бандиты приезжали и деньги требовали? — Мне припомнились разгульные девяностые годы.

— Нет, в Кремле охрана, но мне другие турки рассказывали, кто в городе работал. К ним приезжали. Прямо с автоматами. Не знаю, как там у вас теперь, но десять лет назад мафия грозила повсюду. — В глазах водителя ожил подзабытый ужас.

— В самом деле, было такое, — признала Юля, — правда, я плохо помню.

— Тогда все в ход шло: и паяльники, извините, в задницу засовывали, если кто платить отказывался, и утюги на живот ставили, и карандаши в уши загоняли, и гвозди. Ужас! — Турок боязливо поморщился.

— А больше вы в Россию не ездили? — Меня забавляло то, что он и не подозревает, какой груз у него за спиной.

— Нет. Зачем? Деньги заработал и вернулся.

— Ну тогда вы всего и не знаете. Про мафию просто в газетах писать перестали, а она по-прежнему свирепствует. — Я просто решил поразвлечься, фобии иностранцев относительно русских меня всегда раздражали, и захотелось узнать, до какой степени наш водитель способен поверить в вымыслы о наших людях.

Юле явно не нравилась тема, но она молчала, все же разговор в дороге — гарантия того, что водитель не уснет за рулем.

— Я вам скажу правду, — я перешел на шепот, точно таким же голосом я рассказывал Оле в детстве про всякие мистические кошмары и готические ужасы.

Турок непроизвольно напрягся.

— Да?

— Наши туристы только кажутся вам поголовно милыми людьми. Среди них тоже есть мафия.

— Не может быть! Мафия стреляет, режет, убивает. А ваши туристы ведут себя очень спокойно. Загорают, купаются, ну… иногда выпьют лишнего. Подерутся, но только между собой. Местных не трогают.

— Наши мафиози приезжают в Турцию отдыхать, а не работать. Потому и ведут себя смирно. Но иногда случаются и разборки, такие же, как и в России.

— Не может быть.

— Еще как может! Просто пытки, о которых вы говорили, всякие паяльники, вставленные в задний проход, утюги на животах, электрические провода, присоединенные к детородным органам, теперь не в моде.

— Почему? — водитель тоже перешел на шепот.

— Следы на теле остаются. Теперь для выбивания денег из бизнесменов используют гробы. Последний писк мафиозной моды.

Круглова неодобрительно посмотрела на меня, мол, зачем провоцировать.

— А как это? — искренне заинтересовался турок.

— Бандиты похищают бизнесмена, и если он отказывается платить, кладут в гроб, зарывают на денек в землю, чтобы подумал. Действует безотказно. И никаких следов на теле.

Водитель осмысливал услышанное.

— А если не заплатит, даже после того как выкопают? — Было видно, что он поверил и даже успел примерить себя на роль похищенного. — Бывает же, что денег не окажется.

Я пожал плечами:

— По-разному бывает. Или назад закопают, или дырки просверлят и в воду бросят, или пилой распилят. Распиленные гробы часто в лесах под Москвой находят. Пустые. Мясо дикие звери растаскивают.

Недоверчиво улыбающийся турок крепко задумался, а потому пропустил «спящего полицейского». Грузовик тряхнуло так, что я больно ударился макушкой в потолок.

— Осторожнее, не дрова везете, — вырвалось у Юли Кругловой.

Водитель машинально бросил взгляд в кузов. Челюсть у него тут же отвисла. От встряски картонная упаковка, в которую был завернут выставочный гроб, развалилась. Торжественный и мрачный, он перекатывался теперь на колесиках от борта к борту.

Визг тормозов слился с визгом Юли. Турок так резко вдавил педаль, что к шишке на макушке у меня добавилась и шишка на лбу. Через секунду перед моим лицом плясало широкое изогнутое лезвие ножа. Откуда выхватил его водитель, так и осталось для меня тайной.

— Мафия… — процедил он сквозь зубы, — на х…! Вон! Зарежу к е…ям!

Все-таки русский он выучил неплохо.

— Мы… — Я замолчал, по ошалевшему взгляду понял, объяснять что-либо бесполезно, и поднял руки с растопыренными пальцами.

Юля клацала зубами от страха.

— Мы выходим, выходим… — как при сеансе психотерапии, вкрадчиво повторял я, а Юля никак не могла справиться с дверной ручкой. Наконец замок поддался.

Круглова пулей выскочила из машины, бросилась к придорожным кустам. Я все же покинул кабину, сохраняя достоинство. Дверца захлопнулась перед самым моим носом. Взревел двигатель, и грузовик, подскакивая, помчался. Наверное, мне суждено было каждый день совершать в Турции пробежки.

— Стой, идиот! — отчаянно кричал я, мчась за набирающей скорость машиной.

— Гроб отдай, придурок! Он не мой! — визжала где-то сзади Юля.

В зеркальце заднего вида блеснули безумные глаза водителя, и он прибавил газу. Грузовик мигом исчез за поворотом вместе с выставочным гробом.

Я схватил Юлю. Кажется, она собралась бежать до победного конца.

— Не догоним, — я тяжело дышал, прижимая к себе Круглову.

— Что же теперь будет? — вымолвила она, и на глазах показались слезы.

— Ничего страшного, надо только позвонить твоему турку, он позвонит в полицию, все объяснит, машину остановят. Все обойдется.

— Су… су… сумка в машине осталась. Мо… мо… мобильник и документы там, — трясущейся рукой Юля указывала на горизонт.

— Мой тоже, — вздохнул я, — и деньги. Пошли.

И, взявшись за руки, мы зашагали по шоссе.

13 Оля Обыск и бегство

Тент уличного кафе шелестел над пластиковыми столиками, словно опрокинутый парус. Кипарисы отбрасывали на берег приятные равномерные тени. Солнце ласкало лицо и открытые плечи. Я заказала легкое сухое вино и уселась одна; никаких новых знакомств больше заводить не хотелось.

За последние дни я уже перестала чему бы то ни было удивляться. Наверное, если бы сейчас из моря выполз сказочный дракон, я бы угостила его вином и ласково потрепала по загривку. И потому появление нескольких полицейских машин у фасада гостиницы было воспринято мной как нечто само собой разумеющееся: уж если из исторического музея украли знаменитую Венеру Анталийскую, то почему бы полиции не поискать ее и в отелях?

Возвращаясь в свой номер, я с удивлением заметила трех полицейских, топтавшихся у двери Кругловой. Рядом переминался с ноги на ногу испуганный портье.

— Простите, а в чем, собственно, дело? — спросила я.

— Полиция интересуется госпожой Кругловой, — почти без акцента ответил портье. — Вы не знаете, где она? Мы уже смотрели на пляже и в ресторане. Ее нигде нет.

— Я не страж соседке своей… А зачем она вам?

— Госпожу Круглову подозревают в причастности к похищению Венеры Анталийской, — серьезно пояснил портье. — Полиция хочет ее допросить.

— Может быть, стоит обвинить ее и в убийстве принцессы Дианы? — возмутилась я. — Да как вы смеете! У вас что — есть веские основания ее подозревать?

Высокий офицер с роскошными усами склонился к уху портье и что-то прошептал. При этом полицейский взглянул на меня столь неприязненно, что я невольно ощутила себя человеком, которого неправедно подозревают в серийных убийствах. Остальные полицейские смотрели на меня вежливо, но с опаской, и от всех этих взглядов хотелось провалиться сквозь землю.

— Был анонимный звонок, — пояснил служащий отеля с подчеркнуто извинительными интонациями. — Полиция в таких случаях должна реагировать и проверять всех, на ком может лежать даже тень подозрения. Особенно учитывая ценность похищенного.

Тем временем к незваным гостямподошла молоденькая турчанка-портье с лотком запасных ключей. Открыв дверь, полицейский усач бросил ей и портье короткую фразу, наверняка предложив быть понятыми.

Несколько минут я стояла в коридоре, не зная, что предпринять. По правилам хорошего тона, все-таки следовало принять участие в судьбе Юли: бросать землячку, с которой у тебя завязались приятельские отношения, просто непорядочно!

Постучавшись, я вошла в номер.

Обыск шел полным ходом. Полицейские деловито копошились в шкафу, потрошили чемоданы, заглядывали под кровати, осматривали ванную комнату. Судя по их разочарованным лицам, ничего похожего на статуэтку они так и не нашли.

Насилу улыбнувшись усачу, я спросила по-английски: а может, это какой-то розыгрыш? Чья-нибудь глупая шутка…

Ответная фраза заставила меня вздрогнуть. Казенно улыбнувшись, он поинтересовался — не с Ольгой ли Кирсановой имеет дело? А Никита Кирсанов случайно не мой ли брат?

От неожиданности я уселась за стол и растерянно посмотрела на разложенные листки протокола.

— Iʼm Olga Kirsanova…

Видимо, у полицейского закончился запас английских слов, и он решил прибегнуть к помощи переводчика.

— Господин офицер интересуется, где вы были в ночь ограбления? — с явным ко мне сочувствием перевел гостиничный служащий.

— В Анталье… Вместе с братом Никитой и Юлей Кругловой, — сказала я сущую правду, тем более что скрывать мне действительно было нечего.

— Что вы там делали? — мгновенно воткнулся вопрос.

— Ходили в исторический, извините, археологический музей, затем на старое кладбище, поужинали в ресторане… Немного погуляли по набережной.

— А почему остались в отеле неподалеку от музея? — портье едва успевал переводить реплики полицейского.

— В бензобак нашей машины кто-то подбросил кусок пористой резины… Это легко проверить. Позвоните в мастерскую.

Я лихорадочно прикидывала — откуда полиции известно о нас так много? Или сыщики в Турции столь хорошо работают, или же за нами все время кто-то упорно следил…

— Меня подозревают в чем-то конкретном? — в горле запершило, и я с трудом удержалась, чтобы не сорваться.

— No, — улыбнулся усатый полицейский и добавил короткую фразу по-турецки.

— Однако господин офицер утверждает, что факты свидетельствуют не в вашу пользу, — перевел портье.

— Какие именно факты?

— Вместо того чтобы возвращаться из Антальи домой на такси, вы решили заночевать в городе, в отеле рядом с музеем. Это — раз, — переводчик настолько вошел в роль, что принялся загибать пальцы.

— …обратитесь к прокатчику автомобилей, у которого мы брали «Фиат», и проверьте, — еще раз напомнила я. — Можете проверить и в автомастерской…

— Oʼkey, — кивнул полицейский.

— И — как раз в эту ночь кто-то крадет из музея статую Венеры Анталийской, — теперь портье переводил на английский едва ли не быстрей, чем говорил ему офицер. — Это два. Спустя несколько часов после ограбления мы получаем анонимный звонок: мол, похитительница — госпожа Юлия Круглова, а вы с братом — ее соучастники! Конечно, пока полиция не может предъявлять обвинений. Госпожа Круглова прибыла сюда с гробом, в котором вместе с покойником и собиралась вывезти Венеру…

— Но ведь это же сущая чушь! — с напором перебила я. — Девушка, которая едва закончила университет, просто по определению не может ограбить музей с суперсовременной сигнализацией! Ведь для такого ограбления следует быть кем-то средним между Шварценеггером и Терминатором! А потом… обождите, обождите… какие еще покойники?

— Нам сообщили, что тут какой-то русский умер, и Круглова должна была забрать тело в гробу, чтобы похоронить покойного в Москве… — трагично перевел портье, выслушав длинную фразу полицейского.

Я недоверчиво поджала губы.

— Умер? Тут? Первый раз слышу. Юля говорила о какой-то международной выставке фирм, специализирующихся на ритуальных услугах… — Я лихорадочно прикидывала, откуда у полицейского офицера такая странная информация, пока не вспомнила, что в Анталье фотографировала мобильником Юлю и Никиту. — Обождите, обождите… Вы ничего не путаете? Может быть, вы не эту девушку ищете?

С этими словами я быстро нашла нужный снимок и продемонстрировала полицейским.

— Yes, — увидев фотографию Юли, усач неожиданно смягчился; ведь она меньше всего напоминала закоренелую уголовницу. После чего приложил руку к груди и, обращаясь почему-то не ко мне, а к переводчику, молвил что-то примирительное.

— Господин офицер приносит вам свои извинения, — вздохнул гостиничный служащий. — Однако он хочет, чтобы и вы его поняли: ситуация слишком уж нестандартная. Полиция просто обязана была проверить анонимный звонок. Кстати, а где теперь ваш брат и госпожа Круглова?

— Где-то тут гуляют, — невинным тоном сказала я. — Я их с утра не видела.

— Надеемся допросить их в самое ближайшее время, — козырнув, усач казенно улыбнулся и вышел из номера.

Я отправилась в свой. Больше всего хотелось развалиться в кровати и заснуть, ни о чем не думая. Потрясений, которые обрушились на меня за сегодня, хватило бы и на месяц. Однако чувство здравого смысла подсказывало, что теперь надо действовать. Ведь если Круглову подозревали в краже, получалось, что часть подозрений прямо или косвенно ложилась и на братца!

Я раз двадцать набирала номер Никиты, однако тут же нажимала «отбой»: мобильник не работал. С моим братом на отдыхе такое уже случалось: то подзарядить позабудет, то вообще оставит телефон в номере…

К счастью, я запомнила название того поселка, куда Юля с Никитой должны были доставить гроб. Записку вместе с мусором успела выбросить вездесущая горничная. День клонился к вечеру, и рейсовые автобусы туда уже не ходили. Железнодорожной ветки в этот задрипанный городок, естественно, не было. Машину в рентовой фирме мне бы никто не дал: свое водительское удостоверение я легкомысленно оставила в Москве.

Поразмыслив, я пришла к неожиданному, но единственно правильному решению. Еще в день нашего приезда я заприметила неподалеку от пляжа фирму по прокату моторок и водных скутеров. К счастью, любителей морских прогулок в нашем отеле оказалось немного, фирма работала «до последнего клиента», и мне не составило труда взять скутер на три часа с возможностью продлить аренду постфактум. Этого времени было более чем достаточно, чтобы достичь городка по морю и оказаться там даже раньше, чем брат с Кругловой, — ведь шоссе до поселка причудливым серпантином петляло между ущелий и гор, а водный путь лежал вдоль берега. К счастью, прилично управлять скутером я научилась еще в прошлом году, когда мы с братом отдыхали в Барселоне…

…Стрекотал двигатель, и скутер в длинной белопенной ленте мчался по волнам. Гостиничные корпуса за спиной медленно сдвигались за ломкую береговую линию. Свежий ветерок то и дело царапал воду рябью. По алому небу поползли красные закатные облака. Стемнело неожиданно быстро, и на фоне фиолетовых гор замелькали разреженные огоньки рыбацких поселков. Далекий маяк на горизонте слал игольчатый отблеск.

Сжимая руль до одеревенения в ладонях, я старалась держаться поближе к берегу. Ветер пронизывал — отправляясь в прокатную фирму, я не догадалась накинуть даже легкую кофту…

По моим подсчетам, до поселка оставалось не более двадцати минут ходу.

14 Никита Перст Божий

— День — ночь, день — ночь. Мы идем по Африке… Только пыль, пыль, пыль из-под стоптанных сапог… — негромко напевал я марш на слова любимого нами с сестрой Редьярда Киплинга, шагая рядом с Юлей.

Отмахали мы уже километров пять, пробовали голосовать, но бесполезно.

— Я хочу домой, — взмолилась Юля, — ну почему я согласилась на эту командировку?

— …здесь я забыл, как зовут родную мать… — допел я куплет о злоключении британского колониального солдата на Черном континенте, — ничего, дорогая моя, не поделаешь. Зато приключение получается запоминающееся. Солнце садится, скоро совсем стемнеет. Смотри, к рассвету и доберемся в твой Кучкудум.

— Гюндокду, — поправила Юля и буквально повисла на моем локте. Узкое траурное платье и высокие шпильки — не лучший наряд для дальних походов.

Следовало поднять девушке настроение:

— С этой маршевой песней отлично ходить на дальние расстояния. Однажды, когда я напился с друзьями, мы шли пешком по ночной Москве. Денег на такси, как и сейчас, у нас не было. Пели эту колониальную песню. А за нами следом двигалась милиция. Нас забрали, лишь только мы пропели именно эти слова: «здесь я забыл, как зовут родную мать». Объяснения, что это Киплинг, не помогли, и мне на службу в архив прислали бумагу, будто бы я ругался на улице матом.

— Ты еще и алкоголик… Я сейчас и в самом деле начну ругаться матом.

И я поверил. От самоуверенной красотки, с которой я покинул отель в Сиде, не осталось и следа. Рядом со мной плелось изможденное, но все же очень милое создание, нуждавшееся в крепком мужском плече.

Я с сожалением констатировал, естественно, не вслух, что даже если мы доберемся до ее Кучкудума и в номере окажется настоящая кровать-сексодром, то с занятием любовью придется подождать до следующего дня. Это только в кино герои занимаются сексом после переходов через безводную пустыню и костедробительных драк.

— Пить хочу… — захныкала Юля.

Я обхватил свою спутницу и почувствовал себя солдатом, выносящим раненого с поля боя. Подобные переживания сближают.

— Ник… — вырвалось хриплое у Юли, — это мираж?

Она отстранилась от меня и, уже окончательно забыв о подиумной походке, заковыляла на шпильках к кювету. В сумерках оттуда поблескивал гроб. Скорее всего именно в этом месте пугливый водитель-турок решил избавиться от страшного груза и сбросил его прямо из кузова.

— Наш гроб. — Юля присела на корточки и с умилением погладила полированную крышку.

В этом «наш» было что-то очень трогательное. С третьей попытки мы выволокли гроб на обочину и присели на него. Мимо изредка проносились машины, и водители испуганно шарахались на встречную полосу от нашей странной парочки. Желающих остановиться не находилось. Да я бы и сам не остановился! Оптимизм, появившийся после находки в кювете, таял так же быстро, как и дневной свет.

— Картинка называется «Восставшие из ада» или, если тебе больше нравится «Иногда они возвращаются».

— Нам суждено сидеть здесь вечно, — вздохнула Юля, — без денег, без еды и питья. Нет — это «От заката до рассвета». Прилечь бы…

— В гроб? В ящик сыграть решила?

— Куда угодно. Я «мертвая». Неужели непонятно?

— Слушай, безвыходных ситуаций не бывает. Глупо ночевать на шоссе, когда в двух приморских городках нас ждут гостиничные номера.

— С полным пансионом. Конечно, глупо. Но с гробом у нас нет никаких шансов остановить машину. Разве что полиция нами заинтересуется. — В голосе Кругловой сквозило полное отчаяние.

— Не знаю, в каком университете ты училась…

— В МГУ, — машинально подсказала Юля.

— Разыграем классический студенческий трюк. Я спрячусь в кустах с гробом, а ты остановишь машину.

— Думаешь, кто-то на меня сейчас «клюнет»? Я не в лучшем виде, — Кругловой нельзя было отказать в самокритичности.

— Сейчас сумерки, — безжалостно напомнил я, — и местность сельская. Не на Тверской.

Юля тяжело поднялась, одернула платье. Я не стал говорить, что для достижения цели стоит слегка приподнять подол, все же я воспринимал ее уже как свою девушку.

— Лучше всего просто попроси телефонную трубку и позвони своему турку, пусть присылает машину за этим чертовым гробом.

— Ага. — Круглова встала на обочине и вяло подняла руку с оттопыренным большим пальцем.

Я потащил гроб в кусты. Захрустело, в меня впились жесткие южные колючки, камень предательски зашатался под ногой. Я потерял равновесие, упал, покатился по откосу к скалам. Гроб, громыхая, последовал за мной.

— Черт, только этого не хватало, — я сперва ощупал тело, взглянул в стремительно темнеющее небо. Надо мной нависала одинокая скала в два человеческих роста, она, как перст Божий, указывала мне, чтобы не поминал на ночь глядя нечистого.

Крышка гроба слегка отошла от удара, сдвинулась, штифты креплений, правда, все еще торчали в гнездах. Я попытался вставить их на место, но защелки не поддавались.

— А если снять крышку и потом попытаться защелкнуть? — подумал я, вглядываясь сквозь кусты в силуэт Юли.

15 Оля Тихий ужас

Поселок, где, по словам Кругловой, должна была состояться международная выставка ритуальных принадлежностей, представлял собой хаотичное скопище трущоб, слабо подкрашенных вечерними фонарями. Городок этот резко контрастировал с Антальей и даже с Сидом: ни зовущих вспышек реклам, ни сияющих подъездов ресторанов, ни роскошных лимузинов на набережной… Я даже не сразу нашла место, где можно было бы причалить.

Стремительно приблизилась деревянная пристань на тонких металлических опорах. Я развернула скутер и пристала к берегу. Мутный свет лился из далеких окон. Испятнанный редкими фонарями берег растворялся в мутной мгле. На песке шелестела брошенная кем-то газета. Пахло свежей рыбой и смоленым канатом.

Пройдя метров тридцать, я заметила-таки у перевернутой фелюги одинокую фигуру. Это был старый турок-рыбак, чинивший огромные сети, развешанные на деревянных рогатках.

Как и следовало ожидать, турок не понимал ни по-русски, ни по-английски, ни по-немецки, ни по-французски. В какой-то момент мне даже показалось, что он и турецким не владеет… Глядя на меня со всевозрастающей подозрительностью, старик лишь что-то бормотал…

Впрочем, общий язык мы все-таки нашли. Продемонстрировав рыбаку десятидолларовую купюру, я кивком указала на скутер, темневший в грязноватой пене прибоя, а затем — на ржавую цепь с огромным замком, вившуюся под ногами турка. Суть такого нехитрого жеста наверняка понял бы даже двоечник из школы для дефективных: мол, прикрепишь цепью скутер за десять долларов?

— Ыыыыы… — довольно протянул старик, демонстрируя в усмешке прокуренные желтые зубы.

Теперь предстояло решить главную проблему: отыскать Круглову и брата раньше, чем на них выйдет полиция.

— Извините, тут где-то выставка гробов… — начала я несмело и, поняв свою ошибку, произнесла по-английски: — Coffin-show!

Рыбак смотрел на меня набычившись. Подумав, я произнесла то же самое по-немецки и по-французски: — Grab Vernissage. Cercueil vernissage…

Старый турок лишь отрицательно покачал головой. Даже за все деньги мира он вряд ли бы понял, что я имею в виду. А уж изобразить пантомимой, что такое выставка гробов, не сумел бы, наверное, даже Марсель Марсо!

Делать было нечего, и я, поеживаясь от холодка, побрела по деревянной лестнице в поселок.

Чем дальше я поднималась кривыми улочками, тем более непрезентабельные картины мне открывались. Кучи гниющего мусора заставляли то и дело переходить на другую сторону. Запах жареной рыбы навевал тоску. Крики бродячих котов, дерущихся на помойках, то и дело заставляли вздрагивать. Иногда я набредала на открытые террасы кофеен, и сидевшие там мужчины рассматривали меня с удивленной неприязнью: видимо, в их представлении женщина, пусть даже и европейская, не имела права ходить вечерами одна. Спрашивать их о выставке эксклюзивных гробов было столь же нелепо, как беседовать с сержантом московской милиции о поэзии Ахматовой.

Я даже не заметила, как очутилась в совершенно темном районе без малейших признаков цивилизации. Вверху, над причудливым извивом дороги, нависали огромные желтоватые скалы. Даже в полутьме они казались неестественно огромными, словно декорации из фильма про Циклопа. Слева темнели угловатые контуры какого-то сооружения промышленной архитектуры. Ветерок то и дело доносил оттуда запах подтухшей рыбы; наверное, это был консервный завод. Справа возвышалась железобетонная коробка недостроенного дома.

— Да, Оля, попала ты… — пожурила я саму себя и, развернувшись, пошла вниз, ориентируясь на разреженные огоньки набережной.

Однако минут через пять улица закончилась темным тупиком, в конце которого нелепо торчала огромная высоковольтная мачта. Гудение проводов над головой напоминало, что где-то живут люди, которые днем вырабатывают электричество, а вечером при его помощи развлекаются в клубах и на дискотеках.

Вернувшись к исходной точке у консервного завода, я выбрала для спуска другую улицу. Теперь высоковольтная мачта осталась где-то сбоку, и о существовании людей свидетельствовали лишь далекие огоньки у моря. Удивительно, но тут, наверху, не было слышно ни лая собак, ни боевых разборок котов, ни даже шума автомобильных двигателей.

Этот небольшой приморский городок оказался настоящим лабиринтом, сплетенным из старинных домов, извилистых улочек и бесконечных каменных стен. Переулки неожиданно заканчивались тупиками. Среди высоких заборов иногда мелькали полукруглые арки, и когда я радостно ныряла под них, внезапно оказывалась на каких-то пустырях. Глазницы темных окон отражали беспокойные всполохи электричества. Я долго блуждала между темных домов, увитых виноградом оград, и вскоре мне начало казаться, что эта дорога выведет меня не к морю, а наоборот, заведет в некое царство зла. Наконец мне повезло, и я оказалась на довольно широкой улице, где даже горели фонари.

Летучая мышь, бесшумно пролетевшая над самой головой, заставила вздрогнуть. Не знаю почему, но с самого детства я боюсь этих перепончатых тварей, воскрешающих в памяти графа Дракулу, кладбищенские привидения и прочие ужасы.

В душу холодной змеей заползали кошмарные мысли. Ночные страхи подсказывали самые мрачные продолжения путешествия…

Где-то совсем рядом пронзительно замяукала кошка, и я вскрикнула. Серая тень, проскользнувшая у самых ног, заставила меня вжаться в стенку на манер барельефа. Неожиданно показалось, что за мной следит кто-то невидимый, а потому еще более опасный. Сердце бешено колотилось, и я впервые пожалела, что отправилась в этот задрипанный городок…

— Оля, спокойно, — приказала я себе и, встав под фонарь, внимательно осмотрелась.

Вид жилых окон, подкрашенных слабым электричеством, немного успокоил; освещенные окна всегда навевают ассоциации с домашним уютом, зелеными абажурами и ощущением защищенности. Стараясь держать себя в руках, я неторопливо пошла к морю. Только теперь я поняла свою ошибку: старого турка на берегу надо было спрашивать не о гробовом вернисаже, а о гостинице! Если Никита с Юлей уже прибыли в этот городок, то они наверняка заночуют не под открытым небом. А гостиница, как подсказывал здравый смысл, в такой дыре могла быть только одна.

Внезапно в перспективе улицы мелькнул женский силуэт: бесформенное платье-балахон, покрытая платком голова… Свет фонаря на мгновение отразился в черных солнцезащитных очках, и я чуть не вскрикнула: мне показалось, что это — та самая рыжая! Действительно — кто еще будет носить солнцезащитные очки ночью? Лишь тот, кто не хочет быть узнанным…

Я тут же нырнула в подворотню. А когда, осмелев, выглянула, никакой женщины в бесформенном балахоне не увидела…

Легкий стрекот мотоциклетного двигателя незаметно вошел в слух и дал себя осознать. Из-за поворота вырулил мотоциклист и, газанув, рванул прямо на меня. Я едва успела отскочить, чтобы не оказаться сбитой.

— Смотреть надо! — вырвалось у меня.

Мотоциклист остановился и спешился.

— Простите, пожалуйста, я вас не видел, — на корявом, но достаточно внятном русском языке извинился он. — Вы не ушиблись?

— Ничего…

Я с удивлением смотрела на человека, понимавшего в этой дыре по-русски. Это был паренек студенческих лет, сухопарый, черноволосый и носатый, как многие турецкие юноши. Мотоциклист рассматривал меня с удивленной укоризной, словно дипломат таракана за протокольным столом в МИДе.

Ситуация требовала разрешения, и я сбивчиво объяснила: мол, мой старший брат со своей девушкой прибыли сюда по делам, международная выставка ритуальных услуг, взаимовыгодное сотрудничество, международная торговля…

Мотоциклист выслушал меня не перебивая.

— Выставка гробов? — уточнил он недоверчиво. — Впервые слышу!

— Но не могла же я напутать! — вырвалось у меня, хотя я уже прекрасно поняла, что здесь что-то нечисто и Круглова наверняка нечто от нас скрывает.

— А где тут ее проводить? — улыбнулся молодой человек. — В мечети мулла ни за что не позволит. На кладбище помещения подходящего нет, да и в гробах у нас хоронить не принято, все больше в саванах. Разве что в кофейне… Но туда после этого ни один уважающий себя человек не зайдет!

— Может быть, при отеле у вас есть какой-нибудь конференц-зал… или специальное помещение? — спросила я больше для проформы, прекрасно понимая абсурдность такого предположения.

— Да что вы! У нас единственная гостиница, да и то на двадцать номеров! Кстати, женщинам в нашем поселке считается зазорным ходить одной по-темному. Если желаете побыстрей добраться до гостиницы… — мотоциклист сделал приглашающий жест, — могу подвезти.

Молодой турок внушал явную симпатию: он был скромен, улыбчив и обходителен. От него исходили такие флюиды доброжелательности, что я без раздумий согласилась принять предложение.

— Простите за нескромный вопрос, — улыбнулась я, усаживаясь позади мотоциклиста, — а где вы так научились говорить по-русски?

— Дядя еще с начала девяностых с русскими торговал, — любезно пояснил спутник. — У него в Стамбуле четыре собственных магазина. По коже специализируется: плащи, «косухи», женские куртки, сумочки… Я у него с детства по торговой части учился. Вот мне и пришлось выучить ваш язык. А сейчас я на фабрике кожгалантереи работаю управляющим. Кстати, у меня несколько хороших женских курток есть, «икс-элечка», ваш размер, и я уже прекрасно вижу, что вам подойдет. Не хотите ли посмотреть?..

16 Никита Джентльмены не проверяют

С того момента, как я выставил Юлю живой приманкой на шоссе, прошло минут десять. Всего две машины прошелестели по асфальту за это время. Но, наверное, в них ехали мужья с женами — никто не остановился. Я все еще ломал себе голову — не знал, как поступить. Мой любимый швейцарский перочинный нож, еще один подарок Оли на день рождения, идеально подошел к мудреным запорам гроба. Но тут послышался вой полицейской сирены… Надо мной по-прежнему возвышалась одиноко стоящая скала в два человеческих роста с плоской вершиной — перст Божий. Я надеялся, что мне удалось правильно разгадать этот знак свыше.

Еще раз, теперь уже ближе, взвыла полицейская сирена, тревожно полыхнули мигалки, взвизгнули тормоза. Не хватало только, чтобы Юлю забрали по подозрению в проституции в такой судьбоносный момент! А что еще мог подумать полицейский, увидев ее голосующей на шоссе в такое время? Я поспешил на помощь, бросив гроб на произвол судьбы.

Ситуация оказалась сложнее, чем я думал. Рядом с Кругловой остановился не только полицейский «Рено», но и тот самый, удравший от нас грузовичок. Реконструкция событий стала ясна для меня как божий день. Водитель-турок наверняка сообщил о русских мафиози в участок и привел полицию на то самое место, где выбросил гроб.

Водитель издалека все еще опасливо показывал на Круглову пальцем, а полицейский уже пытался добиться от Юли — куда же пропал гроб? Усталость или еще что-то другое подорвало нервы сотрудницы ритуальной конторы. Она могла лишь плакать и показывала рукой в кусты, из которых очень кстати я показался в этот момент. Мне и предстояло спасать безнадежную ситуацию. Не знаю точно, что крикнул водитель полицейскому по-турецки, но наверняка сообщил ему, что гроб с живым человеком мы уже успели закопать. А потому полицейский держал руку на расстегнутой кобуре.

— Это досадное недоразумение, — растянул я губы в приветственной улыбке, но на всякий случай поднял руки и растопырил пальцы.

— Оставайтесь на месте, — посоветовал полицейский по-английски, — и держите руки над головой, чтобы я их мог видеть.

Пришлось повиноваться.

— Где ваш гроб? — прозвучал вполне ожидаемый вопрос.

— За кустами. Никто не останавливался, и мы решили… это вообще-то и не гроб, а выставочный экспонат, — турок-водитель, надеюсь, честно и без купюр перевел меня на турецкий.

Лоб полицейского наморщился.

— Мафия, — прозвучало из уст водителя всеобъемлющее слово.

И тут, к счастью, пришла в себя Юля, ее, как представительницу слабого пола, полицейский опасался меньше, чем меня, и она имела шанс достучаться до его черствого сердца.

— В грузовике осталась моя сумочка, там документы на гроб… — голос ее срывался от волнения, — меня в этом, как его… в Гюндокду ждут.

Водитель принес из кабины сумочку, и недоразумение было быстро улажено. Правда, Юля говорила полицейскому не совсем то, что мне, но в основном версии доставки гроба в Турцию совпали. Я не стал вмешиваться, разночтения следовало обсудить с Юлей, оставшись с ней наедине. Мои подозрения, как хотелось верить, тогда, возможно, и развеялись бы.

Полицейский даже позволил себе посмеяться. Водитель вовсю извинялся перед нами и пообещал довезти груз и пассажиров по назначению.

— Я могу вас успокоить, — предложил я, — прямо при вас я открою гроб, и вы убедитесь, что он пуст.

Турок задумался.

— Ну, если вы предлагаете…

— Но сперва его стоило бы вынести на дорогу, — добавил я «домашнюю заготовку».

Втроем, я, водитель и полицейский, продрались через колючие заросли и легко вытащили гроб на обочину.

— Можете не стараться, я и так понял, что он пуст, — махнул рукой полицейский.

— Я хотел бы его открыть при вас, — продолжал настаивать я, поглядывая на Юлю.

Круглова никак не реагировала на мои слова. Она отошла в сторонку и созванивалась со своим турком-гробовщиком.

— Уже поздно, и не стоит терять времени, — посоветовал полицейский, — я все равно еду в ту сторону и могу сопроводить ваш странный груз до самого поселка. Места там не лучшие, без меня можете и заблудиться.

— Да… да… — тараторила в трубку Юля, — ничего страшного, выставочный образец в полном порядке, просто машина сломалась, и пришлось ждать, пока отремонтируют, мы уже выезжаем… почему не звонила? — И с этим вопросом Круглова справилась легко, как и каждая женщина, попросту соврала: — Да тут между гор место такое, роуминга нет. Сейчас и приедем. Ждите. Да, и мой помощник приедет — Никита Кирсанов.

Не очень приятно слышать, как девушка, которой ты до последнего времени доверял, напропалую врет, пусть даже и работодателю. Хотя понять ее я мог. Зачем ей, как экспедитору груза, сообщать подробности заказчику, если гроб совсем не пострадал. Зачем ей наживать лишние неприятности?

Полированный красавец утвердился в кузове. Наш кортеж тронулся с места.

— Шутники вы, русские, — осклабился водитель грузовичка.

Юля устало прикрыла глаза и ничего не ответила. А я неотрывно смотрел на маячившую впереди нас полицейскую машину, осторожно протянул руку и вытащил из сумочки Кругловой свой мобильник. Глянул на экран. Батарея успела разрядиться. Вот черт! Собирался же перед отъездом купить новую, да все было некогда, забегался, подбирая «хвосты» по денежным заказам, А теперь и зарядник забыл с собой взять.

Юля открыла глаза:

— Позвонить хочешь? Возьми мой.

— Нет, просто так смотрю, время проверяю.

17 Оля Ночной портье

Фатих — так звали моего нового знакомого — оказался приятным и доброжелательным молодым человеком. Он не только подвез меня на мотоцикле к отелю, но и пообещал выяснить все, касающееся гробовой выставки, — если, конечно, таковая действительно должна проходить в этом городке, в чем он очень и очень сомневался.

Портье протянул мне ключ с пронумерованной доски и погрузился в чтение романа, обтрепанного от переплета до оглавления. Фатих остался внизу. Я осторожно поднялась по скрипучей лестнице на второй этаж.

Отель оправдывал самые худшие ожидания. Приземистый двухэтажный дом «времен Очакова и покоренья Крыма» располагался на обрывистом берегу и потому был продуваем всеми средиземноморскими ветрами. Отсутствие в номерах кондиционера и телевизора компенсировалось компанией сожителей — огромных рыжих тараканов с длиннющими усами-антеннами. Каждый из них был не меньше отборного финика. При моем появлении насекомые радостно зашуршали по полу, словно небольшое стадо ежиков по расстеленной газете. Простыни, как и следовало ожидать, были влажны, а в душе не оказалось шампуня и мыла. Окно опускалось и поднималось с трудом. Зато номер был басновловно дешев — в Анталье за такие деньги, наверное, можно снять лишь собачью конуру, и то при условии, что она не с видом на море.

Наскоро приняв душ, я спустилась к портье. Фатих сидел рядом со стойкой. Несомненно, этот учтивый молодой человек решил добровольно взять на себя роль переводчика. А, может быть, все еще лелеял мысль продать мне свою кожаную «икс-элечку».

Естественно, портье также не слышал ни о какой выставке похоронных принадлежностей, а уж тем более — интернациональной. Удивленно поцокав языком, он с трудом припомнил, что последним международным мероприятием, проходившим в поселке, было появление лет восемь назад небольшого цыганского табора, кочевавшего из Румынии.

— Скажите, а на Юлю Круглову, из России… у вас номер не бронировали? — осторожно вкрутила я вопрос.

Портье тут же замкнулся и выдал Фатиху официально строгую фразу.

— Он говорит, что отель не дает подобных справок, — с сожалением перевел мотоциклист. — Правило этого отеля — полная конфиденциальность!

Обогащенная опытом общения с рыбаком на берегу, я положила на стол десятидолларовую купюру. Портье с ловкостью фокусника накрыл ее журналом регистрации.

— Номер забронирован еще позавчера, — едва взглянув в записи, приязненно пояснил Фатих. — Госпожой Юлией Кругловой и господином Никитой Кирсановым.

— По телефону, наверное? — поинтересовалась я, прикидывая, знает ли Никита, что его подружка забронировала один номер на двоих.

Фатих перевел. Ночной портье на минуту задумался и наконец отстроил длинное предложение.

— Он говорит, что госпожа Круглова сама прибыла к нам позавчера и сделала заказ, — пояснил молодой человек. — Заплатила наличными, а не карточкой… Хотя он бы сдал ей номер и без предоплаты. Кстати, госпожа Круглова оставила в забронированном номере какой-то рюкзак. Я сам видел, что поднималась она с рюкзаком, а спускалась уже без него.

Я растерянно взглянула в журнал регистрации, будто бы записи по-турецки могли мне что-нибудь прояснить. Ведь Юля при всем желании не могла быть в этом задрипанном поселке! Два дня назад мы втроем ездили в Анталью, и почти все это время она находилась у меня на виду. А до этого поселка было два часа езды на машине…

— Она забронировала номер одна? — все-таки не сдавалась я.

— Да, прибыла к нам одна, я еще удивился. Но номер двухместный, — вновь подтвердил портье через переводчика. — Вместе с ней ожидается мужчина, я же говорил… Господин Никита Кирсанов, о нем нам только что сообщили по телефону.

Все это отдавало густопсовой мистикой, наводя на мысли если не о призраке Кругловой, который существует независимо от нее, то уж наверняка о Юлиной сестре-двойняшке.

— Они должны прибыть сегодня попозже, — закончил портье, тем самым давая понять, что полученные десять долларов он отработал.

— Никита Кирсанов — мой брат, — я на всякий случай продемонстрировала российский загранпаспорт, — не могу ли я обождать их в его номере?

С этими словами я выложила перед портье еще одну десятку — благо несколько соток я предусмотрительно разменяла на мелочь еще в аэропорту.

Спустя пять минут я сидела на скрипучем диване в двойном номере. По обстановке он ничем не отличался от моего, разве что тараканов тут было в два раза больше. Из головы никак не шли слова портье о каком-то рюкзаке, который Круглова оставила в номере…

Рюкзак я обнаружила под кроватью. Обычный туристский рюкзак на липучках со всевозможными карманчиками, накладочками и потайными отделениями. Развязав тесемки, я едва удержалась от удивленного восклицания: ожидала увидеть что угодно, но только не это…

…Меньше чем через минуту я выходила из отеля. Фатих уехал — то ли посчитал, что выполнил долг гостеприимства, то ли понял, что всучить мне кожаную куртку вряд ли получится.

Поселок уже спал. Башни минарета маячили за плоскими черепичными крышами. Огромные южные звезды светились над морем по-домашнему. Четкий белый серп висел над фиолетовыми горами. Я вспомнила свои недавние страхи, улыбнулась и неторопливо спустилась к морю. Мой скутер по-прежнему стоял на берегу, прикованный ржавой цепью. Я неторопливо прошлась по молу, врезавшемуся в залив. Теплый средиземноморский ветерок приятно обдувал лицо и плечи.

Почему-то вспомнилась наша позавчерашняя прогулка по анталийской набережной с мохнатыми звездами и ласковым прибоем. Круглова, кажется, цитировала соответствующие строки из Заболоцкого про меркнущие знаки Зодиака над просторами полей…

Правильно говорят умные люди: в тихом омуте черти водятся! Теперь Юля больше не казалась мне приятной и порядочной девушкой, каковой я восприняла ее сразу после знакомства. Под личиной печальной скромницы скрывалась умная и расчетливая гадина, умеющая исподволь подчинять своей воле даже таких людей, как мой брат. Глядя на ночное море, я гадала — понял ли это Никита или еще нет?

— Ну, Юля, ну, сучка! — прошептала я, приседая на корточки…

Теперь я почти окончательно уверилась, что Круглова имеет самое непосредственное отношение к краже Венеры Анталийской. Хотя кое-какие вопросы у меня еще оставались…

18 Никита Дом с магнолиями

Полицейская машина мигнула поворотником и вильнула на съезд-серпантинку. Водитель грузовика привычно повторил маневр: ориентировался он здесь неплохо. Теперь мы катили по узкой дорожке, на которой не было места, чтобы разминуться с встречной машиной, для этой цели служили специальные карманы, где можно было переждать, как товарняку на запасных рельсах.

— А где Гюндокду? — Я напряженно всматривался в ночной пейзаж, слегка разряженный тусклыми фонарями и редкими прожекторами на каких-то промышленных конструкциях.

Зрелище было не из красивых. Если бы не горы и море, можно было бы назвать его ужасным. Ну, еще с натяжкой к красотам стоило бы отнести и минарет.

— А это он и есть, — спокойно отозвался водитель.

Я-то ожидал увидеть сполохи рекламы, залитую ярким светом главную улицу, кишащие туристами кафешки.

— А где здесь выставочный центр? — не выдержал я.

— Мы едем не в сам центр, сейчас уже поздно. Мой временный босс распорядился доставить гро… э-э… экспонат к нему домой. Там еще на воротах магнолии нарисованы. Офицер сказал, что знает этот дом, — не дала Юля развиться моей подозрительности в манию.

— Да, приезжему здесь не разобраться, — я всматривался в неказистые дома, на которых не было ни названий улиц, ни номеров.

— Тут раньше работал завод железобетонных конструкций, когда отели возводили по всему побережью. Была работа. А теперь завод уже пять лет как закрыт. Только карьер еще немного живой. Народ разъезжается. Вроде тут тоже курортный комплекс возводить будут, но когда — не знаю, — прокомментировал водитель.

Чем дальше мы углублялись в городок, тем ниже становились дома и больше мусора виднелось под стенами. Казалось, что в этой глухомани вообще никто не живет. Правда, тогда оставался открытым вопрос — а кто же мусорит? Полицейская машина развернулась, и фары высветили высокие металлические ворота с аляповато нарисованными цветами. Двухэтажный дом, возвышавшийся за сплошным каменным забором, выглядел нежилым. Закрытые ставни, ни лучика света из-под них не пробивалось.

— Ты уверена, что так выглядят магнолии? — спросил я Юлю, разглядывая фантастические цветы на створках ворот.

Круглова уже вторично набирала номер своего турка. Из наушника долго и нудно плыли длинные гудки. Полицейский постучал в ворота дома. Ни звука в ответ.

— Вы не могли ошибиться? — Юля выглядела по-настоящему растерянной.

— Ни один другой дом под ваше описание не подходит. Это он, точно, — вздохнул офицер. — Поздно уже, мне надо в участок возвращаться, — и сладко зевнул.

— Я тоже задерживаться не собираюсь, — заявил водитель грузовика, получив от нас остаток платы, — завтра в шесть утра мне с продуктами надо быть возле отеля.

Мы с Юлей переглянулись. Вновь ситуация становилась если не дурацкой, то рискованной.

— Может, вернемся в Сид? — предложил я. — Кажется, нас здесь никто не ждет.

— После всего, что с нами случилось?

— Да, это больше, чем ночь, проведенная в одной постели, — не удержался я от колкости в стиле моей сестры.

— Ты как хочешь, а я остаюсь, это моя работа, — Круглова спрыгнула на землю, — помоги мне сгрузить гроб и можешь ехать.

— Так просто ты от меня не отделаешься, — парировал я, пытаясь угадать причину Юлиной злости.

Самым простым объяснением была усталость и последующий нервный срыв, а о другом и думать не хотелось. Вдвоем с водителем-турком мы аккуратно сгрузили гроб, даже пожали на прощание руки. Полицейская машина и грузовик растворились в темноте субтропической ночи. Юля вновь попыталась дозвониться до турка, но с прежним успехом. Я терпеливо дожидался, когда ей надоест выслушивать длинные гудки в трубке.

— Ты, кажется, хотела прилечь? — напомнил я ей о заветной мечте.

— Да… — Ей, кажется, начисто отшибло эмоции.

— Предлагаю открыть гроб. Ты будешь спать в нем, а я устроюсь в крышке. Гарантирую, что это куда безопаснее, чем дежурный полицейский с автоматом. Ни один из местных уголовников не рискнет к нам приблизиться и на пушечный выстрел. Живые мертвецы.

— Шутишь, — Круглова устало опустилась на выставочный образец, — а мне не до шуток. Или ты не понимаешь, что такое работа? Я могу ее потерять.

Мне показалось, что Юля искренна и ничего от меня не скрывает, а потому решил, что настало время спросить ее открытым текстом. Но осуществить свое законное намерение не успел. Двухэтажный дом ожил, скрипнула дверь за забором, тихо лязгнул замок. В воротах отворилась широкая калитка и показался солидный мужчина экзотической даже для Турции внешности. Он напоминал моложавого сказочного Карабаса-Барабаса. Огромная пышная борода закрывала половину его лица. Лишь осмотревшись, он негромко произнес по-русски:

— Заносите гроб. — И тут же скрылся в темноте двора.

— Это твой временный босс? — поинтересовался я у Юли.

— Мне именно так его и описывали. Сказали: «Карабас-Барабас», узнаешь.

— А помочь нам занести гроб он не мог?

— Боссов о таких вещах не спрашивают. Надеюсь, теперь-то наступит ясность. — Юля попыталась одна затолкать гроб на колесиках в калитку.

Я отстранил ее и покатил гроб перед собой, как тележку в супермаркете. Турок тут же закрыл за нами калитку на ключ.

— Под навес закатывайте, до утра тут постоит. А потом и на выставку.

— Это тот самый помощник… мой друг, Никита Кирсанов, о котором я вам говорила, — принялась объяснять Юля, — без него я бы не сумела доставить гроб вовремя.

— Я понял. — Мрачный турок присматривался ко мне подозрительно, а затем внезапно расцвел: — Кирсанов, значит. А меня зовут Ибрахим Алла, — я пожал крепкую руку. — Вы уж извините. Не сразу открыл. Думал, вы позже приедете, вздремнул. А то, что на звонок не ответил, так по другому телефону разговаривал, выставка же готовится, дел много, компаньоны, посредники, клиенты, — не слишком логично он принялся объяснять то, что не сразу встретил нас с распростертыми объятиями. — Кофе хотите?

— Может, сразу в отель? Устали, — предложила Юля не слишком решительно.

— Нет… нет… сперва кофе. Усталость снять, — сказано было таким тоном, что возражать не хотелось.

И господин Алла повел нас внутрь просторного дома.

19 Оля Ожидание

Я сидела в полутемном холле гостиницы и переваривала в себе соображения о Кругловой. И чем больше о ней думала, тем более подозрительным находила ее поведение.

Энтузиазм, с которым Юля рассказывала о похоронном деле, с головой выдавал в ней откровенного дилетанта; профессионалы так себя не ведут. О своем бизнесе они говорят скупо и лишь тогда, когда об этом попросят. И уж тем более — если бизнес такой специфический.

И что за странный покойник, которого, по словам усатого полицейского, Юля должна была доставить в задекларированном гробу домой?

Зачем было врать о какой-то международной выставке ритуальных услуг, определив местом проведения эту зачуханную дыру?

А уж предмет, обнаруженный мною в ее рюкзаке, и вовсе настроил меня на самые нехорошие мысли, причем слово «уголовщина» в моих построениях было самым мягким…

Конечно же, на Юлю с ее гламурными гробами, фиктивными покойниками и откровенным враньем мне теперь было глубоко наплевать. Да и курортное знакомство — это, скорей, развлечение, нежели дружба; никто не льет слез при расставании, и номерок мобильника новой подруги, торопливо записанный на сигаретной пачке или рекламном проспекте, наверняка где-нибудь затеряется. Тревожила лишь судьба брата, который, судя по всему, вляпался в весьма нехорошую историю. Если Юле удалось несколько дней обманывать меня, то мой Ник не имел шансов на спасение…

В холле царила влажная парная духота. Дышать становилось все трудней, воздух был таким тяжелым и плотным, что казалось, его можно было двигать руками, как мебель. Вентилятор, лениво вращавший пластмассовыми лопастями под потолком, не спасал. Я кивнула портье — мол, не закрывайтесь, — и вышла во двор.

Призывно стрекотали невидимые цикады. Морской бриз освежал лицо и шею. Едва слышно шелестела листва. Я прищурилась на тонкий белый месяц и впервые поймала себя на мысли, что мне хочется обратно в Москву, с ее муравьиной суетой, постоянно возникающими проблемами, тяжелым смогом и бесконечными автомобильными пробками…

Прохаживаясь под окнами отеля, я то и дело посматривала в сторону шоссе под горой. Редкие машины, проезжавшие из Антальи и обратно, расчерчивали фиолетовую ночь мгновенно исчезающими красными трассерами. Однако ни одна машина в сторону отеля так и не повернула.

Я цокала босоножками по разбитым бетонным плитам, ностальгируя по Москве, по моей небольшой, но уютной квартирке в Сабурове, куда по пятницам на «девичник» приходили мои лучшие подруги — попитьлегкого вина, поболтать о старых рецептах салатов, новых знакомствах с мужчинами, модной косметике и аналогичных пустяках… И тут мне послышалось, как на втором этаже хлопнула форточка. Это был единственный в гостинице двойной номер, окна которого выходили с торца отеля. Тот самый номер, забронированный Юлей Кругловой, где под кроватью я обнаружила в рюкзачке странный предмет.

Меньше чем через минуту я стояла в коридоре и, не попадая ключом в замок, пыталась открыть дверь. Замок не поддавался. Он то проворачивался впустую, то неожиданно тормозился — видимо, из-за моей чрезмерной энергичности в нем что-то заклинило. Впрочем, я быстро успокоилась: в гостинице, кроме меня и портье, никого и быть не могло! Тем более что форточкой вполне мог хлопнуть ветерок с моря…

Найдя объяснение правдоподобным, я пожурила себя за нервозность и пошла по лестнице вниз. В этот момент в моей сумочке резко, пронзительно зазвенело. Раз, другой, третий. Я вздрогнула, испуганно осмотрелась, пока не вспомнила — мобильник! Судорожно достав его, я по привычке взглянула на табло — номер не определился.

— Оля! Вау! Что трубку не берешь! — голос Крушинской заставил меня нехорошо сощуриться; вот уж кого сейчас совершенно не хотелось слушать!

— Извини, была занята, — ответила я с подчеркнутой холодностью.

— Ну, как ваша Турция? Как отдыхается в обществе торгашей с Черкизовского и шахтеров из Новокузнецка? — беззлобно подначила Людка.

— У нас тут другое общество, — я долго раздумывала, нажимать мне на «отбой» или нет, и решила не нажимать — все-таки звонок этой дуры немного отвлек от мрачных мыслей.

— Как погодка в Анталье? Как море — теплое? Медуз много? Турецкие мужчины тебе, надеюсь, понравились? Не слишком волосатые? С кем ты уже познакомилась? Как там Никита — по-прежнему воздерживается от секса? — затараторила Крушинская со скоростью стиральной машины, работающей в режиме «отжим».

— Спасибо, все хорошо, нам все нравится. А у тебя во Флориде что нового? Крокодилы не кусают? Американские мужчины по-прежнему от тебя без ума? От случайных связей воздерживаешься… или не получается? — поинтересовалась я в тон собеседнице.

— Вау! Все прекрасно!

— А как твой высокий гламурный мулат, о котором рассказывала? — этот вопрос я задала не для того, чтобы подначить Людку, а исключительно из вежливости.

— Он сперва показался мне такой душкой, а потом выяснилось, что с ним совершенно не о чем говорить! — с напором объявила Люда. — Совершенно тупой. Да что с него взять — стриптизер в ночном клубе! Ему разные старые вешалки деньги в трусы засовывают, а он от этого тащится: мол, так только настоящих мужчин награждают! В постели, правда, еще ничего, но с его работой, думаю, его надолго не хватит… А так — одни бицепсы с трицепсами и совершенно никакого интеллекта!

«Зато ты у нас изощренная интеллектуалка!» — едва не выпалила я, однако вместо этого все-таки уточнила:

— Но ведь ты, надеюсь, отыскала себе достойную замену?

— Конечно! — послышалось из трубки счастливо-дурашливое. — Красивый белый мужчина. В штанах и в шляпе. Слегка небрит. Горяч и мужественен. Ну, вылитый Индиана Джонс в фильме про крестоносцев! Ты знаешь, кто такой Индиана Джонс?

— Я даже знаю, кто такие крестоносцы…

Нет, все-таки этот звонок меня развеселил. Крушинская явно была в ударе, что, впрочем, неудивительно: ведь ей нужен был благодарный и безвозмездный слушатель, согласный терпеливо поддакивать ее припадочным россказням, цокать языком, восхищаться и переспрашивать по несколько раз…

— Ну, и как ваши отношения с Индианой Джонсом? Идут? Прогресс ощутим? — сдержанно улыбнулась я.

— Еще как! Представляешь — мы сейчас гуляем на набережной, любуемся видом ночного Манхэттена… то есть Майами. И все на нас заглядываются — мол, какая же красивая пара, как мы подходим друг другу! А какие тут пейзажи, какие закаты! Вау! Как сказочно прекрасен ночной океан! Ты послушай, никогда такого не слышала!.. Сейчас, сейчас…

И действительно — из трубки донеслись легкие шлепки прибоя. Наверное, эта дура специально спустилась к воде и приставила свой мобильник к камню, чтобы я послушала и насладилась звуками волн.

— Спасибо, Люда, за прекрасную иллюстрацию к твоему рассказу, — искренне поблагодарила я; шум прибоя по ту сторону Атлантики совершенно не отличался от аналогичных звуков здесь, в Анталье. — А чем ты занимаешься в свободное от Индианы Джонса время?

— Если бы ты знала, как мне надоели все эти клубы, казино и гулянки! Если бы ты знала, как меня задолбали нескромные взгляды этих противных негров и похотливых латиносов! Ну, просто глазами меня раздевают и слюной истекают! Хотя, обожди… Какое еще свободное время?! — в интонациях Крушинской послышалось деланое удивление. — Я ведь из кровати не вылажу! Мой Индианчик — ну просто высший пилотаж! А представляешь, позавчера он мне говорит: мол, мисс Крушинская, ты такая прекрасная, такая сексуальная, Наоми Кэмпбелл и Синди Кроуфорд тебе в подметки не годятся… У меня, мол, есть знакомый продюсер в «Коламбии Пикчерз», и я тебе гарантирую как минимум роль второго плана. «Коламбия Пикчерз» не представляет…

Это было уже слишком.

— У меня тут тоже все отлично складывается, — перехватила инициативу я и, вспомнив того самого мужчину с «Историей культуры античных Афин», с которым столь неудачно познакомилась на пляже, повела ниточку дальше: — Сошлась тут с одним московским интеллектуалом. Заместитель директора Третьяковки по международным контактам. Умен, ироничен, начитан, отлично воспитан, знает пять… то есть шесть иностранных языков, не считая классической латыни и древнегреческого… Знаток античной культуры. Ну, ты ведь знаешь, какие мужчины мне нравятся! А с виду — вылитый Антонио Бандерас!

— Да ну?! — недоверчиво протянула Крушинская. — Неужели в наше время такие мужики водятся? Врешь, наверное…

— Да с чего мне врать? У меня уже было с ним первое романтическое свидание, — мстительно продолжила я.

— И что — у вас действительно с ним роман?

— Все только начинается! — подтвердила я подчеркнуто загадочно. — Никогда не надо торопить события.

— А как он в постели?

— Лю-юда, ну зачем так все сразу опошлять? Пока у нас с ним духовная близость, которая, поверь мне, связывает людей куда ближе физиологической! — пафосно молвила я. — Вот и сейчас мы гуляем под луной и, наслаждаясь прекрасными средиземноморскими видами, слушаем стрекот цикад и беседуем о «Тимее» и «Критее» Платона. Ты, надеюсь, знаешь, кто такой Платон?

— Моего бывшего продюсера так звали. Я с этим Платошкой целых полтора месяца встречалась, пока отставку не дала, — без колебаний ответила Людка.

Ветерок с моря заметно усилился. Потянуло освежающим холодком. Неожиданно в листве защелкали первые дождевые капли.

— Ладно, Людочка, всего тебе хорошего, — попрощалась я. — Спасибо за звонок, спасибо, что меня не забываешь…

— Вау, забудешь тут вас… Кстати, не забудь передать привет Никите, — бросила Крушинская.

Короткие гудки известили, что разговор закончен.

Дождь стих столь же неожиданно, как и начался. Запах влажной травы щекотал обоняние, шум прибоя ласкал слух, а усыпанное крупными звездами небо радовало взгляд. Возвращаться в душный отель не хотелось. Однако я понимала, что после перенесенных злоключений следует хоть немного отдохнуть, и потому, пройдясь вокруг гостиницы еще разок, вернулась в фойе и устроилась в глубоком кожаном кресле перед входом.

Умостив голову, долго прислушивалась к звукам за окнами, силясь различить шум подъезжающего автомобиля. Однако сама не заметила, как погрузилась в сладкую полудрему…

20 Никита Ночные кошмарики

Навязчивый турок-бородач уже начинал раздражать меня своим угостизмом. После собственноручно сваренного кофе он предложил нам фрукты, и сам же взялся резать сочную дыню, при этом не спешил. Он не покидал нас ни на секунду, словно был отцом Юли и боялся, что я за короткое отсутствие папаши сумею лишить ее девственности. Ибрахим Алла принялся нудно рассказывать про свой бизнес, про перспективы сбыта гробов на турецком рынке. Если он с таким же запалом обращался к своим возможным оптовым покупателям, то дату провала его предприятия я мог гарантировать с точностью до трех дней — на первый от открытия салона, до третьего.

Юля клевала носом, но все же умудрялась вставлять реплики, не слишком к месту, но казалось, что господин Алла и не вникал в их суть.

— Да, я забыл. Может, вы курите? У меня есть очень хорошие гаванские сигары, — воодушевился бородатый Ибрахим.

Я отрицательно покачал головой. Круглову сигары уж точно не интересовали. Господин Алла закурил сам, тут же спохватился, что окна наглухо закрыты, распахнул рамы и ставни. С важным видом выпустил облако ароматного дыма, а затем внезапно хлопнул себя ладонью по лбу.

— Я тут с вами разговариваю, а вы, я вижу, устали. Вам отдохнуть надо. Номер в гостинице заказан, все оплачено. Я вас провожу до ворот, а там уже близко, пара шагов, покажу, как добраться.

Мы двинулись к двери.

— Странное у него гостеприимство, — прошептал я Юле, — то сам кофе варит и дыню кроит, то потом ленится два шага по незнакомому городу иностранцев провести. Ты все же на него работаешь. Сотрудников беречь надо.

Круглова только пожала плечами. На ее щеках уже появился прежний румянец. Кажется, она сумела урывками выспаться под болтовню своего турецкого босса и восстановить силы. Вновь блеснул полировкой гроб во дворе под навесом. Господин Алла распахнул калитку в железных воротах, и тут же приторная улыбка исчезла, спряталась в густой бороде. По ту сторону ворот нас поджидал сюрприз. Тот самый полицейский, который любезно эскортировал нас в городок в компании с каким-то важным усачом в штатском, но с явной жандармской выправкой. Они вдвоем терпеливо дожидались нашего появления. Можно даже сказать, подкарауливали. На этот раз полицейский уже не был так любезен. А его машина пряталась в соседнем переулке, только капот торчал. От нее к нам и заспешил полицейский-переводчик.

— Вы же, кажется, в участок спешили? — не нашелся я что сказать.

Стражи порядка держались подчеркнуто официально. Усач представился инспектором из Антальи.

— Вы Юлия Круглова? — задал усач вопрос через переводчика, но по взгляду было понятно, что он в этом и не сомневается.

— Да… а что такое?

— Где гроб? — прозвучал следующий бездушный вопрос.

— Зачем он вам? — Юля явно впервые общалась с полицией, а потому и ответила вопросом на вопрос.

— Мы должны в него заглянуть. Надеюсь, вы не против этого?

— Да я же вам сам хотел его показать! — не выдержал я.

— Ему, может быть, но не мне, — уточнил усатый инспектор.

Господин Алла явно струхнул, даже слова не мог вымолвить. Но он полицию интересовал постольку-поскольку — главным фигурантом являлась Юля. Усач переглянулся с местным полицейским, тот подтвердил правдивость моих слов. Тем не менее он был настолько же сдержан в выражении человеческих чувств, как и настойчив.

— Обстоятельства изменились. Я прибыл из Антальи и разыскиваю Круглову.

Полицейские по его указанию принялись открывать гроб. Сделать это без хитрого ключика или хотя бы без моего перочинного ножика было не так уж просто. Ибрахим Алла схватился за сердце.

— Пусто, господин инспектор, — прокомментировал я очевидное после удачного вскрытия.

Усач сквозь зубы извинился. Мол, сами понимаете, такое преступление совершено, вот и проверяем всех при малейшем подозрении.

— Так вы подозреваете меня в краже Венеры? — остатки сна слетели с Юли.

— Поступила анонимная информация. Мы проверяем. Согласитесь, что ваше поведение с самого появления в Турции несколько не вписывается в общепринятую норму. А еще мы хотели бы осмотреть ваш номер в гостинице, — усач-инспектор нехорошо прищурился.

— Но мы там еще сами не были, — встрял я, — чего там смотреть? Мы даже дороги в гостиницу не знаем!

— Вы, надеюсь, не против? — ввернул он универсальное. — А дорогу мы покажем. Садитесь в машину. — Инспектор был вежлив, хотя чувствовалось, что начинает нервничать. Его самого наверняка достали анонимные сообщения, посыпавшиеся на полицию после объявления страховой компанией о премии.

— Как хотите.

21 Оля Сон в летнюю ночь с последующим пробуждением

Я и сама не заметила, как заснула в кресле гостиничного фойе. Сквозь сон я слышала далекий шелест автомобильного двигателя и чьи-то встревоженные голоса. Потом неожиданно пригрезилось море — но не синее, спокойное, с бордюром зеленых пальм по краям, как тут, а серое, которое шуршит, шоркает, шебаршит в морских раковинах, когда их прикладываешь к уху. По вспененному морю шел огромный бриг под алыми парусами, с командой из благородных рыцарей в блестящих доспехах. Капитан, неуловимо похожий на Антонио Бандераса, стоял на носу в позе мужественного флотоводца. Левая его рука сжимала шлем с роскошным плюмажем, а правая приветливо махала мне — мол, ждем тебя на борту!

— Оля! Как ты тут оказалась? — сказал Бандерас голосом моего брата, и я, открыв глаза, увидела Никиту.

За его спиной маячило удивленное лицо Кругловой. У стойки портье щурился тот самый высокий усатый полицейский, с которым я уже имела удовольствие познакомиться намедни.

Усач подошел ко мне в сопровождении маленького пузатого полицейского и вежливо поздоровался по-английски. Я кивнула, выслушала, издала какое-то бессмысленное междометие и внезапно ощутила странное чувство — будто бы целиком вмерзаю в глыбу льда. Наверное, это была защитная реакция организма: так во время операции на сердце пациента сильно охлаждают, чтобы затормозить жизненные процессы.

— Господин инспектор хочет задать вам несколько вопросов, — пояснил пузатый на весьма сносном русском.

Было очевидно: на этот раз у полиции наверняка есть серьезные основания подозревать нас в преступных действиях. Впрочем, у меня тоже были кое-какие козыри. Вспомнив о рюкзачке под кроватью в Юлином номере, я на удивление быстро успокоилась.

— Конечно, конечно, я все понимаю, — поднявшись с кресла, я демонстративно проигнорировала Круглову и, вежливо улыбнувшись, спокойно продолжила: — Будем беседовать прямо тут?

— Лучше в номере.

— В моем… Или в том, что забронировала эта девушка? — я холодно кивнула на Юлю.

— Я не бронировала никаких номеров… — не слишком уверенно залепетала Круглова, дернув за рукав Никиту, — она явно искала поддержки. — То есть номер, наверное, действительно забронирован на мое имя, но не мной, это точно… Если хотите, я сейчас все вам поясню, и вы поймете, что…

— Также господин инспектор уполномочен провести обыск, вот соответствующие документы, — с официальными интонациями перебил переводчик. — И даже на арест… том случае, если наши подозрения подтвердятся.

Меньше чем через минуту мы были в моем номере. Щелкнув выключателем, я открыла шкаф, тумбочку, туалет и душевую, после чего демонстративно вывалила на кровать содержимое сумочки.

— Ищите.

Усач взглянул на меня с явным сочувствием и что-то быстро-быстро произнес переводчику.

— Да нет, зачем так нервничать, мы вам верим! — перевел пузатый полицейский, тем не менее заглянув под кровать.

— Нет, вы все-таки скажите, что ищете! — взвилась я. — Может, я вам помогу? Что вы хотели бы осмотреть? Мобильник, зарядное, косметика, прокладки, носовой платок, заколка для волос, шпильки…

На мгновение зафиксировав глазами брата, я безошибочно прочитала на его лице: молодец, сестричка, продолжай в том же духе и дальше!

— Кстати, вот мой паспорт. А то, может, вы еще посчитаете, что я какая-то самозванка!

Последняя реплика была брошена с явным расчетом на Круглову, и по выражению ее лица я безошибочно определила, что попала в самое «яблочко».

— Извините, — окончательно стушевался пузатый переводчик и, оценив утвердительный кивок усатого начальника, продолжил: — У нас лично к вам нет никаких претензий. Только, пожалуйста, ответьте на один вопрос: почему вы оказались в этом городке именно сейчас?

— Все очень просто, — я немного успокоилась. — Мой брат Никита Кирсанов сам сообщил о месте и времени конечного назначения его путешествия. Вот я и отправилась в путь.

— Он сказал, что направляется сюда с госпожой Кругловой? — зачем-то уточнил через переводчика инспектор.

— Вот именно, — спокойно отчеканила я, прекрасно понимая, что брат всегда подтвердит мои слова.

— А зачем вам потребовалось к нему ехать, можете объяснить?

— Чтобы предупредить Никиту, что присутствующую здесь барышню, — я лишь кивнула в сторону Кругловой, принципиально не взглянув ей в лицо, — разыскивает полиция. По подозрению в преступлении, совершенном на территории вашей страны. Мы в России люди законопослушные. Нам лишних проблем не надо, и уж тем более на отдыхе.

— Вот-вот, — готовно поддакнул Никита. — Моя Оля всегда предупреждает меня о возможных неприятностях. На то она и сестра!

— Ваши слова звучат как оправдание, — перевел пузатый полицейский, вкладывая в подтекст нехитрое: мол, оправдываются только виноватые.

— А ваши действия можно расценить как бандитский наезд! — огрызнулась я, демонстрируя готовность к любому эффектному жесту.

— С римской прямотой! — Никита от удовольствия аж хлопнул в ладоши. — Молодец, Оленька!..

Обыск в номере Юли также ничего не дал. Статуэтки Венеры Анталийской не оказалось ни под кроватью, ни в шкафу, ни за портьерами, ни в сливном бачке туалета. Не было ее и в рюкзачке Кругловой, извлеченном из-под кровати…

— А теперь, пожалуйста, потрудитесь объяснить, откуда такое пристальное внимание. — Никита взял инициативу в свои руки. — Мы ведь имеем право узнать, правда?

Теперь усатый полисмен выглядел откровенно виноватым. Поминутно прикладывая к кителю широкую ладонь, он задвинул долгий извинительный спич. Его пузатый коллега не успевал переводить:

— Господин инспектор приносит вам, наши русские друзья, свои самые искренние извинения. Простите, что потревожили в столь поздний час. Но вы тоже должны нас понять: в полицию Антальи поступил анонимный сигнал…

— Как — еще один? — невольно вырвалось у меня.

— Но на этот раз не звонок, а письмо по электронной почте, — с подчеркнутой учтивостью продолжал переводчик. — Неизвестный написал, что похищенная статуэтка находится у госпожи Юлии Кругловой. И даже указал номер в этом самом отеле. Мы просто не могли не отреагировать!.. Поставьте себя на наше место!..

— Каждый хорош на своем месте, — жестко улыбнулся Никита. — А если этот самый неизвестный в пятый или в семнадцатый раз укажет на нас, как на похитителей… Опять будете нас беспокоить?

— Yes! — с готовностью подтвердил усатый инспектор.

— Как поется в вашей русской народной песне — «Наша служба и опасна и трудна!» — попытался пошутить пузатый. — А вообще, если честно… Мы уже говорили с господином инспектором на эту тему и пришли к выводу: наверняка у вас в Турции завелись какие-то недоброжелатели… или даже враги, которые сознательно хотят испортить вам отдых. Во всяком случае, никакого иного объяснения этим анонимным сигналам мы не нашли… Впредь постарайтесь быть более внимательными, чтобы избежать ненужных проблем и не создавать их другим. Всего хорошего, и счастливого отдыха!

Полицейские, неловко расшаркавшись, вышли в коридор. Я вопросительно взглянула на брата.

— Только не надо заводиться, дорогая сестричка! — со всевозрастающим напором попросил Никита. — Ведь ты ничего не знаешь, а потому твои догадки, как мне кажется… далеки от истины. И не надо сверлить Юлю глазами… Ты ведь не начальник уголовного розыска!

Брат с детства знал, что рассердиться на меня — безошибочное средство принять его позицию. Ведь по своей природе я человек уступчивый. Если на меня наезжать долго и энергично, я обязательно смиряюсь, делая вид, что согласна. И не я такая одна. Никогда не слышала, чтобы после долгого эмоционального спора один человек сказал другому: «Я был неправ, ты меня переубедил, и потому я полностью принимаю твою точку зрения». Потому я и посчитала за лучшее пока не дергать Круглову. Или хотя бы не высказывать ей всех слов, которые у меня давно накопились.

— Оля, ну действительно — не надо так на меня смотреть! — взмолилась Юля, глядя чуточку виновато. — Мы сейчас все объясним. Только верьте мне, ладно?

— Постараюсь, — сквозь зубы ответила я и поймала себя на мысли, что за сегодняшний вечер это первая реплика, адресованная мной Кругловой…

22 Никита Польза от чтения детективов

За давно не мытыми окнами гостиницы в Гюндокду проплыли размазанные ночью силуэты полицейских машин. Юля Круглова смотрела на них широко открытыми глазами, будто сперва не ожидала появления правоохранителей, а теперь не могла поверить, что они оставили ее в покое. Оля сопела носом, она всегда так делает, когда злится. Из-за стойки любопытными глазками зыркал портье. Наверняка он привык фильтровать все разговоры, происходящие в давно не ремонтировавшемся холле, чтобы потом кое-какую информацию при случае продать за пару хрустящих зеленых купюр. Никто из нас не решался первым произнести слово.

И, как всегда, самой решительной оказалась Оля. Она с явным раздражением глянула на Круглову и процедила сквозь зубы:

— Нам всем надо поговорить. Без этого никуда!

— Только не в номере, — тут же предупредил я, — и тем более не в холле, — у меня есть к тебе масса вопросов, и ты об этом догадываешься, — я тронул Юлю за руку.

— Я вообще не понимаю, что происходит. Идем в номер, я устала. А тут еще эти полицейские. Что они вообще себе позволяют? Московская милиция, и та действует менее топорно. — Круглова обозначила движение к лестнице, ведущей на второй этаж.

— Она или полная дура, или притворяется такой, — моя сестра уже выходила из себя, а потому стала говорить о присутствующей Юле в третьем лице.

— А что? Почему? — Круглова невинно хлопала ресницами, держась за перила.

— Мог бы и сам ей объяснить. А может, и ты не понимаешь? — Оля уничтожила меня взглядом, после чего взяла тон учительницы, обращающейся к ученикам самого отстающего класса. — В вашем и моем номерах полиция могла поставить «жучки», чтобы прослушать наши разговоры. Я знаю. Детективы и газеты, слава богу, читаю. Зря они там, что ли, копались? Немедленно идем на улицу.

Круглова пожала плечами и взглянула на меня. Взгляд был красноречив: а не сошла ли твоя сестричка с ума?

— Идем, идем… — подтвердил я, — это для твоей же пользы.

И тут ожил молчавший до этого портье:

— Мадам, — обратился он к Оле, — с вас, за то, что я не сказал полиции, как вы интересовались этой молодой особой, — он, не стесняясь, указал пальцем на Юлю Круглову, — да еще показывали мне ее фото — пятьдесят долларов. И с вас, мадам Круглова, тоже пятьдесят. Ведь я не сказал, как вы приходили ко мне позавчера, чтобы забронировать номер.

Юля округлила глаза:

— Я? Приходила? Что вы несете? Да я вас впервые вижу! Что вы себе позволяете?

Портье выглядел вполне адекватно, на сумасшедшего вымогателя не походил. Но и Юля возмущалась абсолютно искренне, так убедительно не могла бы сыграть ни одна актриса.

— Я никогда не вру, — напомнил портье. — Если вы не хотите отблагодарить меня за эту маленькую услугу, ко мне вполне может вернуться память, — его рука легла на телефонный аппарат, — полиция с радостью выслушает мои воспоминания.

Оля всегда с трудом расстается с деньгами, но на этот раз задумалась.

— Не спорьте и заплатите обе, а поговорить и в самом деле лучше на улице.

Портье уже терял терпение, трубка приподнялась над рычагами аппарата, послышалось противное гудение. Я не стал искушать судьбу, положил перед мелким шантажистом пятьдесят долларов, прижал уголок пальцем, демонстрируя готовность забрать их назад, и дружелюбно улыбнулся.

— Это за них двоих. Больше не дам.

Размышление было недолгим. Хрустящая купюра, ловко подхваченная двумя пальцами, перекочевала в карман портье.

— Я все прочно забыл, — пообещал вымогатель, — кстати, у нас чудесный дворик с фонтаном. Выход в него во-он там. Вам никто не помешает беседовать.

— Благодарю, мне у вас начинает нравиться, — холодно проговорил я.

Оля смерила Юлю долгим презрительным взглядом, словно прибивала гвоздями к стене.

Звякнул колокольчик на двери, ведущей во двор, я придержал ее открытой.

— Девочки, только не ссорьтесь.

— Вечно ты вляпаешься во всякое дерьмо, — не удержалась сестра от комментария.

Оля вышла первой, гордо вскинув голову. Юля глядела на меня, требуя хотя бы минимальных объяснений. Я приложил палец к губам, мол, сейчас поговорим и обозначим взаимные претензии.

23 Оля Беседа у фонтана

Белоснежная ангорская кошка неслышным прыжком вскочила на парапет фонтанчика, попила с лапки, облизалась и уставилась на Никиту с нескрываемым удивлением; брат объяснялся слишком уж эмоционально. Вода в фонтанчике журчала с такой силой, будто бы доказывала мне искренность напора рассказчика.

— …и вот, сидя в кустах, я решил поправить крышку гроба, — с актерскими интонациями продолжал он, поглаживая кошку. — Смотрю — а там что-то блестит. Приоткрываю — статуэтка.

— Венера Анталийская? — вставила я недоверчиво.

— Эта догадка делает честь твоему уму, сестричка, — сдержанно улыбнулся Никита. — Это действительно была та самая статуэтка. Я ее еще в музее отлично рассмотрел, так что наверняка не подделка. Конечно же, удивился — не то слово! Как она сюда попала, почему, что теперь с ней делать… И тут, по закону сюжетных спекуляций — полиция. Ну, думаю, все: прощай, Родина, сейчас явятся янычары с кривыми кинжалами и арестуют…

— Так как же Венера попала в гроб? — перебила я, нехорошо щурясь на Круглову. — У тебя есть какие-нибудь соображения?

— Мы и сами не можем этого понять, — несмело вставила Юля. — Оля, а помнишь, когда мы вернулись в номер, ты сразу заметила, что там пахнет какими-то гадкими приторными духами… какими ни одна уважающая себя женщина никогда пользоваться не будет? Я, кстати, такими тоже никогда не пользовалась. Значит, там был кто-то третий?

— Продолжай, Никита, — я спокойно проигнорировала Юлину реплику, хотя в глубине души и нашла ее справедливой с точки зрения формальной логики.

Теперь от Кругловой можно было ожидать всякого: кто мог гарантировать, что она специально не разлила в моем номере эти мерзкие духи, чтобы отвести от себя подозрения?

— Статуэтку я, естественно, спрятал там же, рядом с дорогой… — Никита взял кошку на руки, и она довольно замурчала, ласкаясь. — Иначе полиция поймала бы нас «на горячем», со всеми уликами. И уж тогда никто ничего не смог бы доказать.

— Оля, только не думай, пожалуйста, что Венеру украла я! — Круглова просительно взглянула мне в глаза.

Я вновь не отреагировала на ее реплику: ведь в запасе у меня имелась козырная карта — находки в ее рюкзаке! А потому следовало больше слушать, чем говорить. Во всяком случае — пока.

Юля явно нервничала — комкала носовой платок, тихонько сопела, все время порывалась что-то сказать, но тут же замолкала. Резкая линия ее профиля рельефно отсвечивала на фоне освещенного фасада гостиницы.

— Оленька, я просто уверен, что Юля никакого отношения к краже статуэтки не имеет! — Никита попытался погладить меня по плечу. — Возможно, ее просто использовали втемную…

— Что ты меня гладишь? — взвилась я. — Я тебе кошка, что ли? И вообще: как можно использовать человека, если он сам этого не захочет?! Кто использовал? Зачем? Ты можешь ответить на эти вопросы? Нет? Вот и я не могу. А может, это она тебя использовала? Как-то слишком быстро вы сошлись.

— Тебе, Никита, надо было сразу обо всем рассказать полицейскому офицеру. Честно, как все оно и было. — Юля явно боялась встречаться со мной взглядами. — Это все из-за тебя…

Эта реплика взбесила меня окончательно: барышня явно пыталась переложить ответственность за все произошедшее на моего брата. Я насилу сдержалась: чем больше Круглова будет доказывать свою невиновность, тем проще будет изобличить ее во лжи.

— Что еще имеешь нам сообщить? — спросила я с невозмутимостью Снежной королевы. — О международной гробовой выставке, которая якобы должна пройти в этом зачуханном поселке, о покойнике, которого ты должна была забрать из Турции в Москву… И вообще: нам давно уже кажется, что ты — не тот человек, за которого себя выдаешь!

Почему-то вспомнились слова брата об известной русской самозванке, княжне Таракановой, сказанные в день приезда на пляже. А ведь Никита как раз собирался проследить биографию Кругловой именно от этого исторического персонажа! Стало быть, не ошибся…

Круглова сглотнула слюну и беспомощно взглянула на брата. Тот, однако, демонстрировал полный нейтралитет. То ли заранее знал ответы на все вопросы, то ли тоже имел какой-то козырь в рукаве…

— Рассказывай, мы ждем, — молвила я почти доброжелательно.

Судорожно вздохнув, Круглова молвила дребезжащим от волнения голосом:

— Я действительно не работаю в штате «Московского гроба»… Я даже фирму такую не знаю. Я дипломированный ландшафтный дизайнер…

Это признание заставило меня улыбнуться.

— Интересно, а кем ты представишься нам в следующий раз? — с кривой усмешкой спросила я. — Примой-балериной из Большого театра? Учительницей начальных классов? Владелицей мастерской по стрижке собак? Послушай, а может, ты вовсе и не Юля Круглова, а какая-нибудь Сонька Золотая Ручка?

— …ландшафтный дизайнер по оформлению могил, — закончила Юля, нисколько на меня не обидевшись. — Работаю всего год, насилу дождалась отпуска. И вот, буквально за какие-то считаные дни до отъезда, одна моя новая знакомая… сделала мне предложение, от которого я не смогла отказаться. Съездить в Анталью и окупить отдых. Она отрекомендовалась менеджером «Московского гроба» и сказала: мол, если завезешь в Турцию этот треклятый ящик, из-за которого у нас так много проблем, то не только выйдешь «в нули», но и немного заработаешь. А если все пройдет гладко, получишь новую работу.

— А почему нельзя было сразу нам об этом сказать? — с улыбкой уточнил Никита. — Или ты посчитала, что менеджер фирмы ритуальных услуг звучит более гордо, чем ландшафтный дизайнер по оформлению могил?

— Женщина, которая просила перевезти гроб, как раз и попросила называться именно старшим менеджером «Московского гроба». Мол, так надо. И для солидности, и чтобы ни у кого лишних вопросов не возникало. Да и по документам гроб, якобы ввозимый для покойника, следовало задекларировать. — Юля трогательно шмыгнула носом. — А дальше мне было сказано доставить гроб именно в этот городок. Якобы для международной выставки ритуальных услуг. Представительница «Московского гроба» заплатила мне наличными. Документов я у нее не спрашивала — какие еще документы, если тебе дают пачку долларов и предлагают отдохнуть?

Было очевидно, что Круглова с трудом сдерживается, чтобы не зареветь. Искренность, с которой она объяснялась, исподволь настраивала меня в ее пользу, однако кое-какие сомнения все-таки оставались. И сомнения эти были очень серьезными.

Я уже сформулировала свой главный вопрос, однако Никита опередил меня.

— Допустим, так оно и есть. Но неужели тебя ничего не насторожило? — светским голосом поинтересовался он, почесывая кошку за ушком.

— Гроб я осмотрела еще в Москве, ничего подозрительного не обнаружила, — деревянным голосом ответила Юля. — Я ведь тоже сперва подумала: здесь что-то нечисто. Ну, какой-нибудь замаскированный тайник или двойное дно, как в кофре контрабандиста.

— Это у тебя двойное дно, — с хрустом ввернула я первую фразу из продуманного намедни спича, прикидывая, как теперь будет оправдываться наша скромница. — Допустим, все, что ты нам сейчас рассказала, — правда. Я говорю — допустим… Тогда ответь: как в твоем рюкзаке оказалось альпинистское снаряжение, вполне пригодное для ограбления музея… а главное — барсетка Никиты, которая бесследно пропала из взятого напрокат «Фиата-Уно»?

Этого вопроса Круглова уже не выдержала. Лицо ее жалко скривилось, задергался подбородок, ссутулились плечи — она заплакала. Бежали по лицу прозрачные круглые слезы, а Юля быстро, горячо бормотала, всхлипывая:

— Я сразу поняла, что меня тут кто-то хочет подставить… я никогда прежде не бывала в этом поселке… честное слово, я не брала никаких барсеток… никаких альпинистских принадлежностей… ничего я не крала…

— Кстати, а как при помощи альпинистских принадлежностей можно ограбить музей? — Никита точно вошел в паузу, предназначенную для очередного всхлипа.

— Как, как… не знаю, — отмахнулась я, незаметно входя в роль следователя. — Но тут все-таки не горный курорт, а твоя барышня — явно не скалолазочка. Это не мне надо объяснять, зачем этот шнур ей нужен. Вот пусть она сама и объяснит!

Юля по-прежнему всхлипывала, никак не отреагировав на нашу перепалку:

— …никаких альпинистских принадлежностей я не знаю… никогда прежде не была в этой гостинице!..

— То есть как это не была? — искренность тона Кругловой заставила меня усомниться в своих подозрениях. — А как же портье?!

— Не была вообще никогда… ни разу в жизни… мы с Никитой доставили этот чертов гроб по назначению, встретили полицию и направились сюда!.. — оправдывалась девушка рыдающим фальцетом.

— Если бы я не утопила этот чертов альпинистский шнур и рекламные проспекты нашей гостиницы, еще до того как полиция прибыла с обыском, нас бы обязательно увезли в чудной решетчатой машине, — деловито пояснила я брату, с сожалением глядя на Юлю. На ее лице не было косметики, и слезы не стекали по щекам неопрятными грязными струйками.

— Оля, мне кажется, Юле можно верить, — вступился Никита, приобнимая спутницу за плечи.

Мой брат всегда искренне и сильно страдал из-за чужой неправоты. В девяноста девяти случаях из ста неправой была, естественно, я. Вот и теперь, успокаивая Круглову, он делал мне знаки — мол, ну зачем же так, у тебя нет никаких серьезных причин ее подозревать, просто фатальное стечение обстоятельств… А может, ее действительно кто-то подставил?

Я понимала: брат-гуманист демонстрирует Юле не только свою искреннюю сердечность, но и скрытые возможности давления на меня. Конечно же, говорить с Никитой следовало не тут, у фонтана, а в номере, один на один. Присутствие тут обсуждаемой Кругловой было психологической ошибкой. Вникая в доводы «за» и «против», девушка явно возвышалась в собственных глазах, как человек, заслуживший находиться в центре внимания и страстей. Поэтому оправдания ее по мере продолжительности речей звучали все тверже.

И тут кошка, сидевшая на коленях Никиты, напряглась, выгнула спину, навострила уши и угрожающе зашипела куда-то в темноту. Спустя секунду из-за живой изгороди донесся жуткий металлический скрежет — будто бы мешок с железяками сбросили с пятого этажа.

Брат мгновенно перемахнул через туевые кустарники. Мы бросились следом. Первое, что я увидела, был мотоцикл — тот самый, на котором меня и доставили в гостиницу. Вскоре из кущей вылез и сам владелец. Поглаживая разбитый локоть, Фатих смотрел на нас виновато и чуточку униженно. Он выглядел, словно плохой танцор, который во время несложного пируэта налетел на стоящий в центре комнаты стул.

— Какая неожиданная встреча! — воскликнула я. — Фатих, вы, наверное, подслушивали наш разговор? А ведь подглядывать и подслушивать нехорошо. Неужели в детстве семья и школа не ознакомили с такой доктриной?

Фатих явно не хотел встречаться со мной взглядом. Он даже не нашел никакого мало-мальского оправдания. Просто стоял, дурацки улыбался и виновато молчал.

— А может, вы хотели продать нам кожаную курточку «икс-эль»? — энергично наседала я. — Вы, наверное, хотели подслушать, какие у нас размеры и какие цвета мы предпочитаем.

Никита аккуратно поднял мотоцикл и поставил его на подножку.

— Потрудитесь пояснить, что тут происходит! — с напором спросил он Фатиха. — Вы всегда подслушиваете гостей вашего города или это у вас впервые?

Молодой человек судорожно сглотнул слюну и дернул кадыком.

— Понимаете, тут такая неожиданность… Городок у нас маленький, все друг друга знают. Иностранцев вообще почти не бывает. А тут — полиция. Мне, как вы понимаете, стало очень интересно, чего же они от вас хотят.

— Любопытство не порок, но большое свинство! — откомментировал брат.

— Вы дальше, дальше послушайте… — все более обескураженно продолжал Фатих. — Я, конечно, сразу понял, что это какая-то ошибка. Вы ведь люди приличные, на русских мафиози совершенно не похожи. Тем более что полиция быстро уехала. Смотрю — вы к фонтану идете. И тут из темноты какой-то незнакомый женский силуэт. У нас в городке женщинам по темному времени суток ходить нельзя, я уже говорил вот этой госпоже…

— Женщина была одета в такое длинное-длинное бесформенное платье на манер балахона? — перебила я, припомнив вчерашнюю ночную прогулку по городку.

— Вот именно. В платке и в больших темных очках на пол-лица. Я сразу подумал — а зачем ей темной ночью солнцезащитные очки? — Фатих просительно заглянул мне в глаза, будто я могла ответить на этот вопрос. — А вы что — ее знаете?

— Что было потом? — строго перебил брат.

— Едва она меня увидела — сразу куда-то скрылась. Испугалась, наверное. Или посчитала, что у меня нехорошие намерения. А я вот не стал ее догонять и остался…

— Подслушивать? — сдержанно улыбнулась я; все-таки на этого безобидного коммивояжера решительно невозможно было сердиться!

— Так оно само собой получилось… Интересно же! — Фатих обезоруживающе приложил руку к груди.

— И что ты собираешься делать теперь? — прищурился Никита. — Бежать в полицию? Заявлять, что мы отпетые мошенники и гнусные обманщики?

— Нет, ну зачем сразу в полицию?! — доверительно опроверг молодой турок. — Если вы действительно знаете, где теперь Венера Анталийская… Не проще ли содрать с властей страховку? Статуэтка застрахована на миллион долларов, обещанное вознаграждение — четверть миллиона. Да за эти деньги… вы вполне можете открыть в Стамбуле хороший магазин по продаже кожаных плащей, сумок и курток и жить припеваючи! А я вам всегда помогу!

— Короче, хочешь упасть в долю… — задумчиво прикинул брат, и по его интонации я безошибочно поняла, что он не против.

— Вы ведь в чужой стране, наших порядков и законов не знаете, — с интонациями торгового агента перебил Фатих и поманил дальше: — Единственный способ — самим выяснить, что произошло на самом деле, а уж потом претендовать на премию! А я могу все аккуратно сделать. Меня ведь в Анталье каждая собака знает!

На востоке уже брезжил ранний рассвет. Рваные облака истончались, всплывая над призрачным солнцем. Небо незаметно окрашивалось в бледно-розовые тона. Стоя под сенью магнолии, Никита деловито шептался с Фатихом, и до меня то и дело долетали обрывки их реплик:

— …надо выяснить, что это за странный бородатый турок…

— …я все выясню, троюродный дядя жены брата в полиции…

— …никто ничего не должен знать…

И лишь Юлю предложение Фатиха совершенно не заинтересовало. Отвернувшись, она старательно вытирала платком заплаканное лицо. В какой-то момент мне даже стало ее чуточку жалко, однако усилием воли я отогнала сострадание к Кругловой. Ведь если ее действительно кто-то подставил, то виновата в этом только она.

А уж если сама виновата — пусть сама и отдувается!

24 Никита Женщин понять невозможно

Я привык иногда не спать ночами. Работа такая. Срочный заказ, когда приходится засиживаться до рассвета за компьютером, измышляя очередную родословную нетерпеливому заказчику. Ну, жил же человек без нее, и вдруг ему безотлагательно требуется бумага, удостоверяющая благородное происхождение. Лишь бы платил! Могу бодрствовать, когда темно, могу спать, когда ярко светит солнце. Главное, набрать нужное количество часов. Но есть период суток, когда глаза слипаются сами — рассвет. Если не заснул до него, а пересидел, то потом уснуть будет невозможно.

Мы стояли в коридоре второго этажа гостиницы. Было такое впечатление, что мы вообще единственные его постояльцы. Восходящее солнце золотило истертый пол, стены во влажных потеках. Гостиница по комфортабельности вполне могла украсить один из райцентров в российской глубинке. Но именно поэтому она и была до умиления «живой».

Беседа с Фатихом обнадеживала. Пронырливый турок вполне мог выполнить то, что обещал. Может, я и поступил глупо, не признавшись полиции на шоссе, что обнаружил в гробу похищенную скульптуру, но я почему-то продолжал верить Юле — она здесь ни при чем, ее саму подставили. Вот только кто?

Сестра строго смотрела на меня.

— Юля, подожди немного, я должен поговорить с Олей.

— Как хочешь, — упавшим голосом ответила Круглова, — теперь мы скованы одной цепью.

Мы с Олей прошли в конец коридора к приоткрытому окну, за которым виднелся кусочек моря, обветшавшее промышленное строение и плоская крыша жилого дома.

— Оля. Я верю Юле, она не виновата, — произнес я, стараясь придать голосу как можно больше уверенности.

Сестра улыбнулась:

— Ты меня не перестаешь удивлять.

— Ты улыбаешься, словно змея. Мне кажется, что еще немного, и высунешь раздвоенный язычок-жало. А потом зашипишь: ш-ш-ш-шь.

— Змеи вообще не улыбаются. А твоя наивность граничит с идиотизмом. Почему-то все стервы действуют на тебя гипнотически. Или напомнить тебе о твоих прежних романах?

— Она не виновата. — Я нервно обернулся.

Юля терпеливо дожидалась, пока мы с сестрой выясним отношения.

— Она была в гостинице до нас, подбросила альпинистское снаряжение и твою барсетку в номер. Если бы полиция обнаружила этот набор, то сомнений бы не осталось — это ты украл Венеру из музея. Какие доказательства тебе еще нужны? Она тут бы-ла до нас, — произнесла сестра по складам, словно втолковывала прописную истину годовалому ребенку.

— Ты веришь портье? — не выдержал я.

— Он, конечно, не образец в смысле пристойности и неподкупности, но и у него есть профессиональная мораль. Напраслину возводить не будет.

— Ребята, — Юля подошла к нам, — у меня хороший слух, а говорите вы обо мне. Я и сама теряюсь в догадках. А потому при всем желании не могу объяснить некоторых вещей.

— Не могу или не хочу? — прищуриласьОля.

Солнце уже начинало пригревать, хоть и было еще очень рано. Я зевнул.

— Спать хочется. Разберемся позже.

— Нет уж, — Круглова стала настойчивой, — меня обвиняете черт знает в чем. Надо во всем разобраться. И немедленно.

— А чем мы занимались до этого? — вяло запротестовал я, хотя и знал, что если женщина к чему-то стремится, то на полпути останавливаться не станет.

— Я просто физически не могла быть в этой зачуханной гостинице раньше. Вы же сами меня видели, мы же вместе путешествовали!

Оля задумчиво смотрела в окно.

— Тяжело возразить. Но портье тоже видел тебя!

— Пошли выяснять.

Я тяжело вздохнул и поплелся следом. Приблизившаяся было мягкая постель вновь отдалялась. Портье встретил нас обворожительной улыбкой — ровно на пятьдесят долларов.

— Что-нибудь еще? — он с готовностью подался вперед. — Только предупреждаю, фальшивых показаний полиции я давать не буду. Забыть о чем-то — это пожалуйста.

— Всмотритесь в меня внимательно… — Юля отошла на пару шагов от стойки: повернулась в профиль, анфас, словно была на опознании в полиции. — Так это я бронировала номер?

— Мы это делаем не для того, чтобы потребовать назад благодарность за услугу, которую вы нам оказали, — предупредил я, — нам нужен предельно честный ответ.

Портье щурился, морщил лоб, наконец произнес:

— Теперь смотрю и сомневаюсь. Может, вы, может, не вы. Но одежда была точно ваша, — голос его дрогнул. — Точнее сказать не могу.

— А если бы она, — Юля указала взглядом на Олю, — надела мое платье, нацепила парик, темные очки…

Портье развел руками.

— Спасибо, — я положил Оле руку на сгиб локтя, — он не уверен, значит, и ты должна сомневаться. Пошли наверх. Вот видишь, — ее и нас кто-то подставляет.

По дороге в номер сестра принялась подсчитывать убытки. Сумма возрастала с каждой пройденной ступенькой:

— Мне пришлось заплатить за водный мотоцикл, за то, что за ним присмотрят, за номер в гостинице, хотя в Анталье нас ждут оплаченные номера, взятка портье… Ничего себе отдых получается! — Она на ходу достала блокнотик и вписала в него цифры столбиком.

— Я устал, будем спать, — я уже взялся за ручку нашего с Юлей номера, — спокойной ночи, вернее утра.

— Я вас одних не оставлю, — вцепилась в меня Оля. — Она тебя окрутит, ты ее воспринимаешь неадекватно. Она у тебя выпытает, куда ты спрятал статуэтку. И тогда прощай премия за статуэтку.

— Предлагаешь спать всем троим в одной кровати? — честно говоря, я был согласен и на такой вариант. Ноги после прогулочки по шоссе гудели, голова раскалывалась. О сексе я больше не помышлял. И, как понимал, Юля тоже.

— Мы с Юлей будем ночевать в вашем номере, ты в моем — один. Такой вариант устраивает всех? — Оля протянула мне ключ.

— Если Юля не против… — попытался вяло возразить я.

— Так будет спокойнее? — Круглова глянула на Олю.

— Так будет безопаснее, — ответила сестра.

Даже душ принимать не хотелось, но я пересилил себя. Пыль, налипшая на меня за день, ощущалась буквально кожей. Плохо пахнущая вода шла таким слабым напором, что даже не разбивалась на струйки. Полотенце внушало подозрения, что его не стирали, а просто высушили после предыдущего постояльца. Так мокрым я и лег в постель. Перегородки между номерами оказались такими тонкими, что мне поневоле пришлось слушать происходящее в соседнем номере. Женщины никогда не перестают удивлять меня. Оля с Юлей преспокойно мылись в одном душе — вещь для нормальных мужчин немыслимая. При этом они вполне мило болтали, словно и не были готовы несколько часов назад выцарапать одна другой глаза.

Я закрыл глаза в надежде, что сон еще не улетучился и можно поспать несколько часов. За стеной уже и мои женщины устраивались в постели. Судя по звукам, они беззастенчиво перебирали содержимое косметичек и обсуждали достоинства того или иного ночного крема. От кремов разговор плавно скатился к косметическому молочку, дезодорантам, духам и средствам для загара. Мило журчали голоса. Полная иллюзия, что беседуют две лучшие подруги. Под это журчание я и заснул. Слава богу, можно было не беспокоиться о подъеме. Батарея в моем мобильнике разрядилась настолько, что он вообще не подавал признаков жизни. Сам не проснусь — сестра разбудит.

25 Оля Двухместный Боливар

Наутро поселок показался мне куда более симпатичным, чем ночью. Таковы особенности всех южных приморских городков: щедрость солнца, синь моря и роскошь растительности сглаживают любое убожество.

Море в бухточке радовало всеми оттенками лазури. Горная гряда нежно-фиолетовой громадой светилась вдали. Ласковый прибой, казалось, нашептывал любимую фразу Никиты: «Все мелкие неприятности — ничто в сравнении с великолепием природы!»

Неприятности, однако, начались сразу, едва мы спустились к морю. Мой верный скутер по-прежнему стоял на берегу, скованный ржавой цепью с амбарным замком, и старый турок по-прежнему возился неподалеку со своими сетями. Казалось, что он вообще никуда не уходил. Взглянув на нас, старик сразу же отступил на шаг и молвил Фатиху что-то угрюмо-угрожающее.

— Этот почтенный человек сказал, что не отдаст вам скутер, — перевел наш новый компаньон, заметно смущаясь.

— То есть как это не отдаст? — не поняла я.

— Он говорит, что вами интересуется полиция, об этом уже весь поселок знает. Наверное, потому, что скутер краденый. А сами вы — русские мафиози.

— Там сбоку — логотип прокатной фирмы и номер, — я спокойно указала на значок, темневший под рулем. — Так что почтенный рыбак может сам посмотреть и удостовериться.

Фатих перевел. Почтенный рыбак недобро сверкнул глазами и демонстративно отвернулся.

— Он говорит, что скутер, наверное, как раз в прокатной фирме и украден. Хочет сейчас же обратиться в полицию, — пояснил Фатих и, понизив голос до заговорщицкого шепота, предложил: — Дайте ему долларов двадцать… Тогда он точно никуда не будет обращаться.

— Такого вымогательства я не видел даже среди наших гаишников! — развеселился Никита и, достав две десятидолларовые купюры, протянул рыбаку. — Это ведь выгодней, чем забрасывать в море невод, правда?

Старик что-то пробурчал в ответ и отстегнул замок.

— Счастливо оставаться, я поехал выяснять насчет того странного бородатого мужчины, которому вы доставили гроб, — скромно улыбнулся Фатих, кивнув в сторону сверкающего на берегу мотоцикла. — Если что — на мобильник звоните. Да я и сам позвоню сразу, если что-то узнаю…

— Всего хорошего, — сдержанно попрощался Никита, осматривая скутер, и тут же спохватился, что номерами мобильников так и не обменялись.

Теперь предстояло решить, кто из нас отправится в гостиницу по морю, а кто — по суше.

Ситуация напоминала детскую задачку о лодочнике, козле, волке и капусте, которых следует переправить через реку. Вариант, по которому скутером отправлялись бы Никита и Юля, отпадал по определению. Я просто была уверена, что наша скромница обязательно задурит моему братцу голову и он опять вляпается в какую-нибудь нехорошую историю. Еще меньше хотелось ехать скутером вместе с Никитой, оставив Круглову на берегу. Кто мог дать гарантии, что Юля не перепрячет Венеру Анталийскую в иное место, чтобы потом демонстрировать нам оскорбленную невинность: мол, как вы могли на меня подумать? Вот и пришлось скрепя сердце согласиться плыть вместе с ней.

— А я — рейсовым автобусом. — Никита взглянул на приборную панель и, удостоверившись, что бензина нам хватит с лихвой, похлопал ладонью по сиденью. — Вполне надежный транспорт, если далеко в море не заходить и не лихачить. Настоящий ковбойский конь.

— Ага — прямо-таки Боливар, — я неприязненно покосилась на Круглову. — Кстати, братик, Боливары двухместными не бывают…

— Так, женщины, только не ссориться! — Никита с показной строгостью округлил глаза. — Тут до отеля — минут тридцать от силы. Неужели вы не сможете потерпеть друг друга хоть столько времени?

— Постараемся… — процедила я.

— Мне это напоминает старый анекдот про двух змей, одна из которых умела плавать, а другая не умела, — развеселился Никита. — Та змея, которая не умела плавать, попросила ту, которая умела, перевезти ее через ручей на себе. Умеющая плавать уточняет: мол, а ты меня посередине ручья не укусишь? Да как я могу тебя укусить, возмутилась не умеющая плавать змея, мне тут же конец и придет? Змея-пловчиха согласилась. А закончилось все очень просто: доплыли змеи до середины ручья, и та змея, которая не умела плавать, укусила ту, которая умела. И обе они утонули. Это называется — женская дружба.

— Мы с твоей барышней никогда особыми подругами не были, — напомнила я очевидное. — Мы с ней и месяца еще не знакомы!

— Тем более! — Никита помог мне спустить скутер с берега. — Меня в этой ситуации хоть одно радует: обе вы неплохо плаваете, так что даже если будете друг друга кусать…

…Скутер, подпрыгивая на упругих волнах, словно мячик, шел вдоль береговой линии. Я крепко сжимала руль — ветер разводил крупную зыбь. Солнце слепило глаза, встречный ветер полировал щеки, и я механически отметила, что дорога в рыбацкий поселок показалась мне куда легче. Юля, осторожно приобнимая меня за талию, молчала, как мышь под веником.

Открывавшиеся веером пейзажи радовали взгляд, незаметно успокаивая. Аккуратные домики рыбацких поселков мостились у самой воды среди благородной зелени кипарисов и пиний. Огромные желтые скалы нависали над морем. Слева по курсу галсировала изящная парусная яхта. Кренясь под надутыми парусами и шлепая по волнам лакированным днищем, она сразу же изменила курс. Видимо, яхтсмены заинтересовались — что это за женщины путешествуют скутером? Я даже сумела рассмотреть их лица. Это были приятные молодые люди, загорелые и белозубые. Один из них, неуловимо напоминающий Антонио Бандераса, приветливо помахал мне бейсболкой и что-то крикнул. После чего захохотал — видимо, от избытка чувств.

Когда мы прошли половину пути, сзади донесся стрекот лодочного двигателя. Я взглянула в обзорное зеркальце. Из-за мыса показался белый треугольничек буруна, обозначавший форштевень какого-то суденышка. Вскоре нарисовался и сам катер. Выскочив на простор большой волны, он приподнялся на подводных крыльях, пристраиваясь к нашему Боливару в кильватер. Когда до кормы оставалось не более двадцати метров, моторка зигзагом вильнула вправо и уравняла скорость. Полотняный тент не позволял рассмотреть, кто же управляет катером.

У меня сразу екнуло сердце: интуиция почему-то подсказывала, что ничего хорошего от этого катера ждать не стоит.

Так оно и случилось…

Едва я попыталась вырулить за темневшую неподалеку скалу, как странный катерок неожиданно сбросил скорость и развернулся. И тут его двигатель заурчал на полных оборотах, над волнами поплыл сизый дымок. Ультрамарин за кормой моторки вспенился, и она, описав полукруг, внезапно пошла нам наперерез. Я инстинктивно вильнула к берегу, и зря: огромная волна, покатившаяся от катера, подбросила нас, и я невольно вскрикнула. Юля вцепилась в меня мертвой хваткой. Несмотря на драматизм ситуации, в голове почему-то промелькнуло сакраментальное: «Боливар не вынесет двоих!» И действительно: если бы не Круглова с ее лишним весом, я бы наверняка сумела оторваться от страшного катера И, пользуясь маневренностью скутера, уйти подальше…

Я попыталась выровнять курс, встав носом к волне. А уж потом как-нибудь уйти за спасительную скалу; оперативный простор наверняка позволил бы мне оторваться от преследователей.

Уже выворачивая руль, я увидела, что катерок идет прямо на нас, словно древнегреческая трирема на судно Артаксеркса.

— Нас сейчас протаранят! — испуганно вскрикнула Круглова, вжимаясь мне щекой в спину.

Сбавив скорость, я осторожно пошла к берегу ничего другого мне не оставалось. И когда до спасительного пляжа было не более двадцати метров, случилось непредвиденное: скутер подпрыгнул, словно мотоциклист на трамплине, и зарылся носом в волну. Послышался омерзительный скрежет. От неожиданности я выпустила руль, и волна тут же накрыла меня с головой.

Вынырнув, я увидела Юлю: ее голова влажным мячиком бултыхалась рядом с полузатонувшим скутером. Несомненно, наш Боливар налетел на подводные камни.

Моторка кружила совсем рядом, в каких-то двадцати-тридцати метрах. Но, к счастью, к нам не подходила: слишком большая осадка не позволяла приблизиться к мелководью. Подводные камни теперь были нашим спасением.

Отплевываясь от морской воды, я крикнула:

— Юля, отплывай, отплывай!

Почему-то мне показалось, что с борта катера сейчас высадится десант. Или начнут стрелять…

— За мной держись! — крикнула я и поплыла к скале, возвышавшейся неподалеку.

Спасательные команды на море выполняются куда медленней, чем отдаются. История всех кораблекрушений — тому подтверждение. Вместо того чтобы плыть к скале, Круглова зачем-то попыталась спасти полузатонувший скутер. С тем же успехом можно было бы сдвинуть с места гигантские прибрежные валуны, разбросанные по всему пляжу.

— Сюда плыви, сюда! — надрывалась я, стоя на огромном плоском камне.

Юля сориентировалась лишь минут через пять. Она короткими саженками подплыла к камням, облепленным скользкими темно-зелеными водорослями, и попыталась подняться. Силы покидали ее, и я великодушно протянула уставшей пловчихе руку.

— Давай, давай… Сейчас тут отсидимся, отдохнем — и домой…

Вскарабкавшись на скалу, Круглова с трудом отдышалась и затравленно посмотрела на меня.

— Что это было?

— Не знаю, — только теперь я поняла, что действительно испугалась.

Судя по затихающему звуку двигателя, катер удалялся в открытое море.

— Почему он хотел нас потопить?

— Можешь догнать его и поинтересоваться… Еще не поздно.

Поправив мокрые волосы, Круглова взглянула на меня внимательно и серьезно.

— Оля, ну хоть теперь-то ты поверила, что к той краже я никакого отношения не имею?..

26 Никита Обломки кораблекрушения

Рейсовый автобус на Анталью оказался не совсем таким, как я себе представлял. Перед туристом на курорте всегда не реальная картинка жизни страны, в которую он приехал отдыхать, а парадный фасад. Оно и правильно. Каждый, кто приглашает гостей, старается показать свой дом с лучшей стороны. Из этого чертового Кучкудума с его заброшенным строительным заводом в столицу провинции ходил, оказывается, «ветеран» немецкого автопрома. О кондиционере вспоминать не приходилось, а потому все окна в салоне были настежь. Ветер трепал выцветшие занавески. Потертые сиденья грозили лопнуть от неосторожного движения. Разбитая подвеска тарахтела в унисон разболтанной дверце. Пассажиры тоже были как на подбор — сплошь турки, как принято говорить у нас, из глубинки. Все они могли стать чудесной группой статистов для съемок этнографического фильма про жителей гор. При скорости километров шестьдесят в час, казалось, что автобус мчится, как бешеный, так все в нем гремело и продувалось.

За окнами прыгал уже неплохо изученный мной пейзаж. Сердце сжалось, когда промелькнуло то место, где мы с Юлей обнаружили гроб в кювете, а потом и то, где напуганный русской мафией турок выбросил нас из грузовика.

Худо-бедно, но все же автобус доставил меня в Анталью. Где в городе был конечный пункт его маршрута, не знаю. Вряд ли этот автобус рискнули бы поставить рядом с туристическими красавцами. Подозреваю, что гнездовался он где-нибудь на задворках возле рынка, до которого мы так и не добрались. А потому, едва увидев громаду археологического музея, я сразу же бросился к водителю и попросил остановиться. Как добраться отсюда в наш Сид, я уже знал.

Автобус пыхнул голубым дымом и укатил, оставив меня на тротуаре. У музея как всегда царило оживление. Я смотрел на публику, приехавшую приобщиться к искусству прошлого, и удивлялся. Судя по лицам, далеко не все из них являлись эстетами, скорее даже наоборот. Подобные типы могут ни разу не наведаться в музей в родном городе. Но почему-то, оказавшись за границей, спешат записаться на экскурсию.

— Смотри-смотри — это здесь, — услышал я за спиной родную речь.

— Отсюда ее и украли, — уверенно подтвердил толстяк в цветастых бермудах своей немолодой жене. — Говорят, что за нее два миллиона выкупа требуют.

Парочка устремилась к музею. Времени до отправления микроавтобуса в Сид еще оставалось. Музей буквально манил меня, хотелось еще раз взглянуть на зал, где была выставлена Венера Анталийская, и попытаться понять, как ее могли похитить. В данный момент мне это казалось невозможным. Если бы сам не держал статуэтку в руках, сидя в сгущающихся сумерках в придорожном кювете, не поверил бы.

Посетителей в музее оказалось больше, чем в прошлый раз, но вели они себя достаточно странно для людей, приехавших приобщиться к вечному. Их мало занимали античные скульптуры, византийские иконы и даже ларец с мощами святого Николая. Большинство из них лишь для приличия бросали взгляды на экспонаты и переходили в соседние залы. Чем ближе я подбирался к залу Венеры Анталийской, тем больше вокруг меня роилось любопытного народа. Пробиться к самому входу представлялось нереальным. Как оказалось, отсутствие главного экспоната археологического музея заинтересовало туристов куда больше, чем сама Венера Анталийская. Типичный парадокс сегодняшних дней. Радио, телевидение, расклеенные листовки с извещением о пропаже и сплетни сделали свое дело, лучшей рекламы музею нельзя было и придумать. Народ повалил валом смотреть на то, чего уже нет.

— А что там такое происходит? — поинтересовался я у одного из туристов, розовощекого здоровяка в патриотической, с российским триколором на спине, майке.

— Хрен его знает, — ответил посетитель музея, — вроде вход в зал перекрыт, полиция ленту натянула, чтобы следы не затоптали, а следов-то и нет.

— Откуда вы знаете про следы? — поинтересовался я.

— Слышал, — убежденно произнес здоровяк так, словно это могло являться неопровержимым доказательством.

— В смысле, на полу нет?

— Вообще никаких.

И тут справа возник старичок в очках с внешностью типичного провинциального гуманитария.

— Неправда, — проблеял он. — Следы обнаружили, но не здесь. Я слышал, что скульптуру похитила группа российских туристов, их теперь по всей Турции ловят.

— А что за туристы, вы не знаете? — упавшим голосом поинтересовался я.

— Отчего ж? — с готовностью блеял старик-всезнайка. — Приехала парочка, прикинулись мужем и женой, а потом выяснилось, что они — охотники за шедеврами. Есть такая уголовная профессия. Похищают ценности под заказ. Их прежде и в России искали, только они скрывались.

— Так ее же продать нельзя.

— Заказывает какой-нибудь сумасшедший миллиардер-коллекционер статую. Ему ее крадут и доставляют прямо в особняк. А потом он ее в подвале держит и любуется. Сумасшедших хватает.

С этим нельзя было не согласиться. За спиной у меня уже шептались другие туристы-соотечественники. У них имелась иная версия, с политическим уклоном.

— Это все курды. Они туркам пакостят, как могут, хотят туристический бизнес подорвать.

Я понял, что выслушивать подобные бредни можно, но толку от этого не будет. Надо жить своим умом. Курды и охотники за шедеврами вряд ли стали бы подбрасывать Венеру в Юлин гроб. С моего места отлично просматривался купол зала, исполненного в канонах традиционной местной архитектуры.

— Ну, конечно, — чуть было не вырвалось у меня, — световой люк в центре свода, альпинистский шнур, найденный сестрой в нашем с Юлей номере в захолустном отеле. Они сложились, как половинки разорванной пополам банкноты. Похититель спустился по шнуру, продолжая висеть, забрал скульптуру и выбрался тем же путем на крышу. Потом шнур с моей барсеткой полиция должна была обнаружить в нашем номере. Я вполне подходил на роль скалолаза-высотника, во всяком случае, в это могла поверить полиция. Но я-то твердо знал, что ночь провел в отеле. У меня в голове не укладывалось, что Юля могла не только незамеченной уйти с балкона и потом вернуться, она не стала бы спускаться с десятиметровой высоты по альпинистскому шнуру даже под угрозой смерти. Если бы ее спустили насильно, она бы визжала от страха, как резаная, еще похлеще их хваленой сигнализации.

Предстояло выяснить еще одно обстоятельство. Если постамент, на котором возвышалась скульптура, стоял точно под световым люком, то картина похищения была верной. Если же в стороне, то похитителю пришлось бы раскачиваться, как маятнику. И мне следовало подумать о другом сценарии кражи.

Я дождался, когда часть любопытных схлынет — отходил их экскурсионный автобус — и пробился вплотную к полицейской ленточке, которой был перегорожен вход в зал. Все совпало! Пустой постамент в обрамлении бархатного шнура на латунных тумбах находился точно под световым люком. Я смотрел вверх, как зачарованный. И тут краем глаза заметил движение в зале. Полицейские, сгрудившиеся возле столика, на котором были разложены пластиковые пакеты и бумаги, разошлись. И один из них, чего и следовало ожидать, оказался тем самым усатым инспектором, приезжавшим поздним вечером для осмотра гроба и наших номеров.

В его взгляде читалась та же самая мысль, что всплыла и в моем мозгу: «Преступника всегда тянет на место преступления!» Не знаю, так ли это на самом деле, поскольку большего преступления, чем нарушить правила дорожного движения, я в жизни не совершал. Инспектор после секундного размышления решительно двинулся ко мне. Нервы у меня сдали, ответа на самый элементарный вопрос: «А что это вы тут делаете?» — у меня не было. Я отступил, новая партия любопытных тут же облепила полицейскую ленту. Первый раз в жизни я бежал по музею.

Оказавшись на улице, принялся проклинать себя за идиотское любопытство, проявленное так некстати. Неподалеку от огромных туристических автобусов стайкой букашек расположились такси.

— В Сид, — выдохнул я, прыгнув на заднее сиденье.

— Нет проблем, — жизнерадостный таксист развернулся на пятачке.

Через заднее стекло я увидел показавшегося на музейном крыльце усатого инспектора. Но, кажется, на мое такси, уже успевшее вырулить со стоянки, он особого внимания не обратил, высматривал меня в толпе туристов.

— Ну что, видели, как кто-то ловко украл Венеру? — поинтересовался «извозчик».

— Меня больше занимает мраморная скульптура позднеэллинистического периода, — отстраненно ответил я и попросил: — Если можно, включите музыку.

Это тоже было опрометчивым шагом. Широкая улыбка озарила лицо турка.

— Обычно европейцы не любят наши мелодии. — Он покрутил ручку настройки, и салон наполнила заунывная мелодия.

Звуки тянулись такими густыми, что, казалось, застревали в ушах на манер пробок. Я небольшой любитель даже хорошей европейской музыки, на концерты хожу от случая к случаю, не то что моя сестра. А в восточных мелодиях не разбираюсь вовсе. Однако чтобы не показаться неучтивым, произнес расплывчатое:

— Любопытно.

— Это лучшая музыкальная радиостанция, — с гордостью добавил таксист и стал негромко подпевать.

К отелю в Сиде я прибыл с гудящей головой. В мозгах крутилась та самая турецкая мелодия. Сестра с Юлей по моим расчетам уже должны были вернуться в отель, но портье сказал, что ключи от номеров у него. Оставалась слабая надежда, что мои женщины на пляже.

Так оно и оказалось, но, честно говоря, картина меня впечатлила.

27 Оля Пять минут позора

Наверное, нет ничего хуже, чем оказаться в мокром, облепившем фигуру платье на виду заинтересованной публики. Мужчины рассматривают твою фигуру с бесстыдным любопытством, женщины осуждающе перешептываются, невоспитанные подростки показывают на тебя пальцами, обсуждая особенности телосложения по частям и в целом…

Именно в такой роли предстали я и Круглова на причале у прокатной станции. Приключение у прибрежных скал закончилось относительно благополучно. Те самые симпатичные яхтсмены, на которых я обратила внимание по пути из поселка, проявили гуманизм и сострадание — подняли нас вместе с полуразбитым скутером на борт и доставили к пирсу отеля. Яхтсмены, оказавшиеся то ли голландцами, то ли датчанами, категорически отказались взять с нас деньги за помощь, что лишний раз продемонстрировало моральное превосходство европейских мужчин над турецкими.

Появление дивной яхты вызвало нездоровое оживление среди курортников. Пляжники, побросав лежаки, пиво и крем Для загара, поспешили к пирсу. Пляжницы перестали стрелять глазами в мужчин. Молодые мамы с детишками — и те побежали смотреть на яхту. А уж хозяин прокатной фирмы, где я брала скутер, и вовсе не находил слов. Поминутно путаясь в русских и турецких выражениях, он грозил нам жуткими штрафами, следствием, судом и каменоломнями.

— Я заплачу вам за ремонт, — испуганно пообещала я, заходя за рекламный щит; нескромные взгляды ощупывали меня, словно руки таможенника содержимое подозрительного чемодана.

— Вы хоть знаете, сколько это будет стоить? — ярился хозяин фирмы, рассматривая мою фигуру, скульптурно облепленную влажными складками. — За ремонт — одни деньги. За то, что просрочили время, — другие. За упущенную выгоду — третьи. За испорченную нервную систему — четвертые…

— Юля, стань тут, — я дернула за рукав Круглову. — Никогда не понимала этих мужчин… Они же нас глазами раздевают!

— Никогда не понимала этих мужчин, — с феминистскими интонациями поддержала меня Круглова. — Стоит появиться на пляже топлес, в нескромном бикини — и на тебя никто даже внимания не обратит. А пройдись по набережной в мокрой юбке и блузке — все на тебя будут шеи сворачивать!..

Никита появился тут весьма кстати — словно случайный милиционер в темном переулке, где замышляется убийство. Приязненно улыбнувшись разъяренному турку, похлопал его по плечу.

— Не горячись, дорогой! — Достав портмоне, брат продемонстрировал готовность продолжить переговоры. — Мы все прекрасно понимаем твои оскорбленные чувства и потому готовы пострадать материально. Так в какую же сумму ты оцениваешь разбитый скутер и испорченную нервную систему?

Вымогатель осекся — он явно не ожидал от моего брата такой уступчивости. Однако довольно быстро пришел в себя и, достав калькулятор, деловито защелкал кнопками.

— Неужели все обошлось? — испуганно спросила Круглова, отлепляя от груди влажную блузку. — И нас не потянут в полицию?

Теперь я смотрела на нее вполне доброжелательно. После всего с нами произошедшего все мои подозрения как-то незаметно улетучились. И хотя в голове то и дело мелькали мысли об инсценировке покушения, интуиция и логика подсказывали, что девушка тут действительно ни при чем.

— Боюсь, Юля, что далеко не все, — я заметила, как сквозь толпу пробирается полицейский офицер — тот самый высокий усач. Рядом семенил пузатый переводчик, знакомый по обыску в гостиничном номере.

Поздоровавшись с нами, как со старыми добрыми знакомыми, полицейский что-то бросил переводчику.

— Господин офицер удивлен: стоило оставить вас на какие-то сутки, и у вас вновь начались неприятности, — пояснил тот. — Никогда не видел таких проблемных курортников!..

— Но эти проблемы уж точно не по нашей вине! — я насилу улыбнулась. — Катались на скутере, случайно налетели на камни… Такое со всяким может случиться. Господин офицер прибыл сюда, чтобы поинтересоваться нашим самочувствием? Или чтобы помочь отремонтировать скутер?

Пузатый перевел. Усач подумал, улыбнулся и выдал весьма длинную фразу. В его интонациях прозвучал явный укор.

— Полиции известно, что господин Никита Кирсанов, — переводчик кивнул в сторону брата, отсчитывающего купюры, — уже побывал на месте кражи. То есть в городском музее. Говорят, что убийц, насильников и воров всегда тянет на место преступления. Господин офицер, конечно, больше не подозревает вас в причастности к ограблению музея… Но все-таки будет лучше, если вы поясните причину.

Заслышав об «ограблении музея», публика заметно оживилась. Теперь к моей неловкости примешивалось еще одно чувство — стыд вора, застигнутого с поличным.

— Понимаете ли, я просто поддался общему ажиотажу, — с улыбкой пояснил Никита. — Вы ведь нас действительно ни в чем не подозреваете, правда? Сотни людей, узнав об ограблении, поехали посмотреть, как такое могло произойти и могло ли произойти вообще. Чем же мы хуже всех? Кстати, мне уже кажется, что пропажа Венеры Анталийской заинтересовала публику куда больше, чем бессмертное наследие античности!

Логика брата была безупречной. Спорить с ним не имело смысла.

Солнце палило нещадно. Влажное платье на мне как-то незаметно высохло. Любопытствующие, насытив взор нашей с Юлей неловкостью, неторопливо покидали пирс. Укрощенный деньгами прокатчик, в очередной раз пересчитав полученные от Никиты доллары, пожелал нам всего хорошего и пригласил заходить еще.

Усатый полицейский инспектор коротко козырнул и выстрелил недлинной, но весьма эмоциональной фразой. И хотя пузатый перевел ее как «всего наилучшего!», по интонациям я определила, что он явно что-то недоговаривает…

— Последний раз я испытывала подобный стыд в пятом классе, когда мальчик, с которым я не хотела дружить, на физкультуре облил меня сзади краской, — вспомнила Круглова.

— Предпочла бы быть облитой не только краской, чем номинироваться среди наших отдыхающих на роль воровки, — я вновь осмотрела свое платье и с удовольствием констатировала, что в таком виде можно возвращаться в гостиничный номер.

— Как говорится, «пять минут позора» — и мы в дамках! — белозубо улыбнулся брат. — Может, расскажете, что с вами произошло?

28 Никита «Плюс» и «плюс» — это минус

Самое приятное время на отдыхе — вечер. Словно именно для него и жаришься на пляже, ездишь на экскурсии. Спадает жара, на землю опускается волшебная субтропическая ночь, пронизанная таинственными звуками цикад и расчерченная трассерами светлячков. В небе загораются мохнатые южные звезды. Даже сегодняшние приключения не могли окончательно испортить это чудесное время, кульминацией которого стал, конечно же, ужин в ресторане отеля. Приятно было сознавать, что за все, кроме вина и минералки, уже заплачено, а потому можешь позволить себе все, на что упадет взгляд.

Оля, как обычно делает на отдыхе, налегала на морепродукты. Жареные кальмары, нарезанные золотистыми кольцами в компании с микроскопическими корнишонами, смотрелись в ее тарелке вполне аппетитно. Я заказал мелкую рыбешку, жаренную во фритюре, и овощной салат. Юля отдала предпочтение мясу. Сегодняшний день, богатый на события, мы решили отметить вином.

В Москве практически никогда не придерживаюсь правила, что белое вино сочетается с рыбой, а красное — с мясом. Однако не хотелось ударить лицом в грязь перед официантом. Потому на нашем столе и появились три бутылки, две белого и одна красного вина. Пить все и сразу не обязательно, недопитое неизменно сохраняется на столе до следующего ужина.

Я разлил вино по бокалам:

— Ну что, за успех будущего предприятия? — имелась в виду премия за возвращение скульптуры.

— За будущее никогда нельзя пить. Можно сглазить, — предупредила суеверная Оля, — мне кажется, лучше всего выпить за то, что сегодня мы все остались живы.

— И пока еще на свободе, — добавила Юля Круглова.

Бокалы сошлись над столом с мелодичным звоном. Местное белое вино оказалось вполне достойным нашего аппетита. Захрустела под вилкой зажаренная до состояния стекла рыбешка.

— Извини меня, Юля, я зря тебя подозревала, — чувство справедливости у моей сестры развито до болезненной степени.

— Я понимаю тебя, — согласилась Круглова, — даже не знаю, что бы думала сама, оказавшись на твоем месте. И теперь просто из любопытства: что тебя окончательно убедило?

— Можно догадаюсь? — вставил я.

— Валяй, Ник, — Оля любит всяческие игры и забавы.

— Юля не похожа ни на альпинистку, ни на монтажницу-высотницу, — подбросил я.

Сестра отрицательно покачала головой. Круглова подняла руку, как первоклассница:

— Ты решила, что иначе твой брат не стал бы меня защищать. Он хорошо разбирается в людях.

На этот ответ Оля еще энергичней замотала головой:

— Вот это уже совсем «холодно». В мужских психотипах, да, разбирается, тут его не проведешь. Подлеца за версту чует. Но женщины… его патологически тянет к разным стервам и потенциальным шлюхам, у которых на уме только одно — использовать его в своих целях. Это не про тебя, Юля, иначе я не сказала бы этого при тебе, — торопливо улыбнулась Оля. — А аргумент в твою пользу таков: если ты украла статуэтку, то зачем тебя кому-то понадобилось топить в море вместе со мной?

Аргумент показался мне спорным, но обсуждать его я не решился, женской логикой мужчине лучше не оперировать. Важен был правильный результат, а не тот извилистый путь, по которому следовала к нему моя сестра.

— Вот и отлично, нельзя действовать в одной команде и не доверять друг другу, — напомнил я старую истину. — Иначе не видать нам премии за Венеру.

— О Венере в ресторане лучше не говорить, — зловещим шепотом проговорила Оля.

— Что, и тут жучки? — в тон ей издевательски спросил я.

— Ты не знаешь этих полицейских, они пойдут на все. А потому доедаем молча и идем на пляж.

— Там темно, — ужаснулась Юля.

— Зато в такое время — пусто. — Оля пыталась разрезать своего жареного кальмара ножом, но тот был абсолютно резиновый.

— Веселый у нас отдых. Днем мы занимаемся черт знает чем, а на пляж выбираемся загорать при лунном свете.

— Ребята! Нам надо выработать общую стратегию, — предложила Юля.

— Ты о чем? — насторожилась Оля. — Если насчет дележа премии, то мы уже договорились, и твоя доля не может увеличиться. А вот уменьшиться — может. И даже должна.

Круглова не нашлась что сказать, опешив от такого перехода, и сестра продолжила:

— Считаем. Все наши прежние траты, начиная от ночевки в Анталье, оплачивал Никита. Плюс к этому добавим деньги за прокат водного мотоцикла. Не ради собственного удовольствия я на нем носилась по морю на ночь глядя. Плюс деньги рыбаку за его охрану, плюс взятки портье, плюс откупные прокатчику за тот же чертов мотоцикл. Все плюсы пока оборачиваются только минусами нашему с Никитой отпускному бюджету.

— Ничего, получим премию, «поднимемся», — попробовал я прекратить не слишком приятный разговор.

— Я именно об этом и говорю. Раз прибыль поровну, то и расходы тоже делим честно. А то я смотрю, после моих извинений у нее в каждом глазу по «десять центов» заблестело.

— Сейчас я не могу отдать. У меня денег совсем немного, — призналась Круглова.

— Девоньки, — я не терял надежды, что они хотя бы до завтрашнего утра не будут ссорится, — вы уже помирились, а потому двинем на пляж.

Оля допила вино из бокала, отодвинула тарелку с недоеденным кальмаром.

— Пошли полюбуемся морем.

На ярко освещенном променаде было людно. Отдыхающие бесцельно слонялись вдоль берега, сидели на парапете, курили, парочки целовались, компании перекочевывали из одной открытой кафешки в другую. Короче говоря, происходило обычное курортное броуновское движение.

Оля уже поддернула платье, чтобы перелезть через парапет и нырнуть в темноту пляжа, как нас тут же окликнули. Среди пестрой курортной публики, оказывается, затерялся Фатих. Он и тут появился на своем древнем мотоцикле. Молодой турок устроился в седле и подкатил к нам, отталкиваясь ногами от плиток, как на самокате. То ли экономил бензин, то ли считал, что на променаде заводить двигатель не стоит.

— Решил приехать, — тоном профессионального заговорщика сообщил он.

— Мы это поняли, — подмигнула ему Оля, — что-нибудь срочное?

— Естественно.

Фатих скатил мотоцикл по ступеням на пляж. Увязая в мягком привозном песке, мы двинулись к морю. Волны изредка поблескивали отраженным светом. Первое впечатление, что здесь пусто, оказалось обманчивым. Берег оккупировали редкие рыбаки на раскладных стульчиках. Раздвижные удочки они воткнули в песок и откровенно скучали. Там и сям слышался смех любителей и любительниц ночного купания.

Наконец мы нашли более-менее уединенный уголок — на стопке топчанов, перетянутых металлическим тросиком с навесным замком.

— Мы слушаем, — потерял я терпение.

— Больше я не буду предлагать вам курточку, — первым делом сообщил Фатих.

Оля с облегчением вздохнула.

— Я вам признательна. Больше всего на свете я не люблю торговаться.

— У нас в Турции по-другому не бывает. Слушайте, — Фатих, ощутив величие момента, прислонил мотоцикл к стопке топчанов, — мой родственник «пробил» вашего гробовщика. Оказывается, дом с магнолиями не принадлежит ему. Он там пару раз появился. Но почему на ваши звонки не отвечает, не знаю.

Фатих трагически замолчал. Мы теряли терпение.

— Ну же… — подогнала добровольного информатора Оля.

Юля смотрела на него с недоверием.

— Извините, я волнуюсь, — молодой турок потупил взор, — даже не знаю теперь, как я смогу вернуться домой. Бензина не хватит. Я понимаю, что вы не обязаны… но небольшой аванс в счет будущей премии мог бы… — он замолчал, прищурившись.

— Все ясно, начинается национальная турецкая мелодия, — не удержавшись, я рассмеялся и вытащил портмоне, — двадцатка устроит?

Подношение было принято с благодарностью, Оля наверняка мысленно засчитала и эти деньги в виртуальный долг наших компаньонов, но предупреждать Фатиха об этом не стала.

— Так вот. Этот гробовщик Алла арендовал дом. Сам он вроде из Стамбула. И борода у него фальшивая!

Больше всего меня поразило сообщение о фальшивой бороде, это могло означать только то, что человек не хотел, чтобы впоследствии мы его узнали.

— Но о нем мне говорили еще в Москве вполне приличные люди, и как раз напирали на бороду, — возмутилась Юля Круглова.

— Значит, и их обманывали, — вынесла вердикт Оля. — И это все?

— Нет. Деньги на бензин я попросил только потому, что мне придется много ездить в ближайшие дни. Вместе с ним я видел какую-то огненно-рыжую женщину.

Мы втроем: Оля, Юля и я — переглянулись. По описанию получалось, что это та самая таинственная рыжая дама, регулярно попадавшаяся нам на глаза.

— Они садились в катер… — продолжал Фатих.

— Катер? — Оля схватила его за рукав так резко, что молодой человек даже слегка испугался. — Как тот выглядел?

После недолгого обмена воспоминаниями прорисовалось, что катер вполне мог быть тем самым, который чуть не потопил моих женщин. То, что в описании Фатиха отсутствовал брезентовый тент, ничего не значило, его вполне можно было сложить.

— Ладно, — Оля нервно сжимала пальцы, — все это очень интересно, но… главная задача, которая стоит перед нами на сегодняшний день, — это отдать статуэтку властям так, чтобы даже тень подозрения на нас не упала. А ты, Фатих, занимаешься детективным расследованием, вместо того чтобы организовать безопасную передачу.

— Оля, ты не права, — встрял я, — фальшивый бородач из Стамбула наверняка причастен к похищению, как и его рыжеволосая подруга. Если мы сумеем кое-что разузнать о них, то сможем дать полиции верный след. Инспектор отвяжется от нас и займется ими.

— И я не понимаю, чего мы тянем, — окрысилась Юля, — мы ни в чем не виноваты. Нужно просто отдать скульптуру. В полиции разберутся.

— О! Конечно. Полицейские — «хорошие парни» из фильма. Они спят и видят, как изловить настоящих преступников, — я терял терпение, ведь наша команда разваливалась на глазах, — а как ты им объяснишь, что статуэтка оказалась в твоем гробу? Как я объясню то, что спрятал ее при появлении полиции?

— Это все ты со своей сестричкой запутал! Особенно она постаралась. Уничтожить улики! Это же надо было до такого додуматься!

Плескались в темноте волны. С променада неслись музыка и веселые голоса беззаботных туристов. Все это звучало страшным диссонансом нашему спору. А Юля налегала:

— Из-за нее еще и Фатих появился. Пользы от него никакой! Только часть премии отдавать придется!

— Все мы «на нервах», — примирительно произнесла Оля, — а потому я постараюсь забыть твой выпад. — Сестра приблизилась ко мне и прошептала: — Пойди успокой ее.

— А как же ты? Я боюсь за твою жизнь, — шепотом отозвался я. — Тебя сегодня чуть не убили.

— Юлю тоже. Не волнуйся, у меня есть охранник, — сестра кивнула на Фатиха, — да и полиция рядом крутится. По-моему, они установили за нами слежку.

— Где больше двух, говорят вслух. — Юля поджала губы.

— Пойдем прогуляемся. У меня уже голова пухнет от проблем. А вы еще и ссоритесь. Было бы из-за чего. Все мы оказались в дерьме по самые уши.

Странно, но Юля практически сразу согласилась оставить Олю с Фатихом на берегу. Мы пошли с ней вдоль кромки прибоя. Правда, время от времени приходилось обходить рыбаков с их удочками.

— Ты несправедлива к Оле. Если она иногда и обижает тебя, то это потому, что любит меня. Не можешь же ты запретить сестре любить своего брата. Это глупо. Она чудесный человек.

Юля посмотрела на меня таким же взглядом, как недавно смотрела и Оля, мол, гляньте, он сама наивность!

— Будь реалистом. И забудь на время о тех отношениях, которые возникли между нами.

— А разве что-то было? — усмехнулся я. — Мы даже не сказали друг другу ритуальных фраз, не говоря уже о том, что не провели и ночи в одной постели.

— Все еще впереди, если ты постараешься меня не разочаровать. Надеяться невредно. Не это сейчас главное.

— Ну да, как в анекдоте. Не до этого теперь, родина в опасности.

— Ты так наивен в самом деле или только притворяешься? — Юля резко повернулась ко мне.

С моря дул свежий ветер, трепал ее волосы. По здравом размышлении мне стоило обнять ее, прижать к себе, пробормотать пару милых глупостей, а потом мы залезли бы в море, оставив всю одежду на берегу. Но вместо этого нам приходилось обсуждать мою сестру, каких-то турок, думать о проблемах с полицией.

— Она, конечно, твоя сестра. Но это тебя и ослепляет. Поверь, со стороны некоторые вещи видны лучше. Большие деньги кому хочешь голову вскружат. За четверть «лимона» можно и родного брата продать. — Юля была предельно откровенна со мной.

— Как ты можешь так говорить? — возмутился я. — Да я ее всю жизнь знаю, и никогда…

— Ты подумай, чего это она нас с тобой гулять отправила, а сама с Фатихом шепчется. Ты раньше замечал у нее тягу к восточным мужчинам?

Замечание застало меняврасплох. Вопрос больших денег не так прост, как представляется на первый взгляд. Для каждого человека существует критическая сумма, после которой у него ломаются моральные устои. Можно прожить жизнь и не догадываться об этой верхней сумме только потому, что судьба не искушала, не подсовывала ее на блюдечке с голубой каемочкой. И насколько я помнил, моей сестре никогда не доводилось иметь возможность сорвать куш больше пяти тысяч баксов одновременно.

29 Оля Пляжный детектив

Вечернее солнце грело приятно. Ласковый бриз морщил воду в бухте, шелестел страничками легкомысленного детектива в цветастой обложке, захваченного мной из гостиничного номера. Фатих вопросительно взглянул сперва на меня, затем на книгу и, оценив утвердительный кивок, прочитал, смешно коверкая слова:

— «…здравствуй, дорогой дневник! А теперь я расскажу тебе, как убила своего третьего мужа. После того как я расчленила его тело в кабинке привокзального туалета, решила сбросить отрезанные части тела в канализацию. Но тут выяснилось, что это биотуалет. Я приуныла, но ненадолго, потому что…»

— Когда я вспоминаю ту странную рыжую тетку, мне почему-то сразу приходят на ум и не такие ужасы, — я жестом попросила Фатиха оставить чтение. — Порубить нас в воде лодочным винтом — это лучшее, на что мы могли рассчитывать!

— Ты никогда ее прежде не видела? — Наш молодой турецкий друг опасливо отложил книгу.

— Только на пляже три дня назад. Я тебе еще говорила — помнишь? Он еще обвинил меня в лесбиянстве…

— Лесбиянство — это что-то вроде феминизма? — наивно спросил Фатих.

— Можно сказать и так… Хотя на самом деле — куда хуже.

Апельсиновый диск солнца медленно смещался через лиловые горные вершины. Море врезалось в пляж зубчатой пеной. Пляж постепенно пустел. Посвежело, и я накинула на плечи полотенце.

— Фатих, нам надо срочно решать, что делать дальше, — молвила я с напором. — Время нашего отдыха в Анталье подходит к концу. У вас замечательная страна, но мы не можем сидеть тут вечно!

— Я понимаю, — молодой человек приподнялся на локте, и глаза его увлажнились. — Вы имеете в виду статуэтку?

— Вот именно. Никто из нас — ни я, ни Никита, ни Юля — не может получить премию, если просто так принесут Венеру Анталийскую в полицейский участок. Все мы под подозрением у усатого детектива. В случае чего нас мгновенно упрячут в каталажку.

— Не сомневаюсь, — поддакнул Фатих. — Посадить первых подвернувшихся русских куда проще, чем заниматься расследованием. Тем более что косвенные улики у них есть.

Солнце окончательно скрылось за горами. Делалось прохладно. Я быстро оделась и искоса взглянула на Фатиха. Он смотрел на меня доверительно, словно больной на платного врача. Его лицо туманилось выражением наивной веры в скорое обогащение.

Не знаю почему, но Фатих внушал мне неосознанное доверие. Молодой человек с такими простодушными глазами просто не мог быть расчетливым обманщиком. В голове тонко вызванивало: «Надо попробовать… все-таки он — наш единственный шанс!» Конечно, я не могла окончательно доверять молодому турку, с которым познакомилась лишь позавчера, однако у меня уже вызрело одно любопытное решение.

Мобилизовав все свое обаяние, я приязненно улыбнулась, повернулась к собеседнику в наивыгоднейшем ракурсе и произнесла вкрадчиво:

— Знаешь, Фатих, ты мне сразу показался очень симпатичным молодым человеком. Мне кажется… да почему «кажется», я просто уверена, что с тобой можно и должно иметь дело! Ты не способен на предательство, я сразу это поняла.

— Спасибо, — молодой человек стыдливо опустил ресницы.

— …и потому я предлагаю тебе следующее. Ты берешь статуэтку Венеры, относишь ее в полицейский участок и заявляешь, что просто нашел где-нибудь в горах. С тебя, как говорится, и взятки гладки. Ты местный, человек бизнеса, вне подозрений, лицо совершенно незаинтересованное… — я как бы невзначай тронула Фатиха за плечо. — Думаю, что обещанную премию в четверть миллиона долларов ты получишь без проволочек…

— Троюродный дядя жены брата в полиции! — напомнил Фатих. — Большой человек, личный водитель у самого заместителя начальника криминальной полиции Антальи!

— Ну вот видишь! Как ты понимаешь, четверть миллиона долларов мы честно разделим на четверых… Но чтобы нас как иностранцев ни в чем не подозревали, мы сделаем следующее: вместе с тобой напишем письмо в полицию… по-английски. Надеюсь, ты владеешь английским?

— Стыдно не знать иностранные языки. У нас в Турции бизнесмены владеют как минимум тремя языками… кроме родного, естественно. Иначе это не бизнесмены! — заявил Фатих чуточку горделиво.

— …напишем письмо, где честно изложим все обстоятельства находки Венеры Анталийской. Со всеми подробностями. Написанное подтвердим нашими подписями. Конверт скрепим сургучными печатями. Письмо вполне может быть адресовано мне в отель. Это следует сделать за день до того, как ты отправишься в полицию со статуэткой.

Ход с письмом, подписанным нами, подсказало мне чтение пляжного детектива. В случае, если Фатих отказался бы разделить деньги между всеми, письмо вполне могло быть использовано против него в любом суде; более ранняя дата штемпеля на конверте выдавала бы его с головой. Конечно, профессиональный адвокат, поднаторевший в юридических казусах и нонсенсах, наверняка бы обвинил меня в наивности! Однако времени на раздумья не было. Да и желания вновь встречаться с усатым полицейским — тоже.

Фатих, впрочем, быстро сообразил что к чему.

— Все-таки не доверяете, да? — печально уточнил он и, подумав, неожиданно продолжил: — Хотя, если честно, я бы на вашем месте сделал то же самое.

— Мне симпатична твоя догадливость, — облегченно сказала я, понимая, что теперь наш разговор перешел в исключительно деловое русло.

— Где же будет конверт с письмом?

— В очень надежном месте. И если со мной что-нибудь случится… — произнесла я сакраментальное. — Ну, ты сам понимаешь…

Наш молодой турецкий друг, естественно, согласился. Что, впрочем, неудивительно: у него тоже не было никакой свободы маневра.

Теперь оставалось выяснить главное — где Никита спрятал статуэтку. Почему-то вспомнились приключенческие книги, любимые мною в детстве, про спрятанные на необитаемых островах сокровища пиратов южных морей и про старинные карты с крестиком, обозначающим зарытый клад. В свое время мой братик также читал эти книжки и потому наверняка не составлял никаких карт. А уж его умению прятать все, что угодно, наверняка бы позавидовали и Френсис Дрейк, и капитан Кидд.

30 Никита Если со мной что-то случится…

Гулять у моря по темноте, да еще с молодой особой, к которой неравнодушен, занятие чрезвычайно приятное. Но это только в том случае, если на душе спокойно. Вместо того чтобы говорить комплименты, признаваться в чувствах, мы с Юлей печатали шаги по влажному песку и обсуждали проблемы, с которыми неожиданно для себя столкнулись на отдыхе. Чем больше я слушал свою спутницу, тем больше склонялся к мысли, что мы взялись не за свое дело. Конспираторы из нас никакие. Я удивлялся, как это мы до сих пор на свободе. На месте усатого инспектора я бы засадил нас всех за решетку, устроил пару перекрестных допросов, и мы бы выложили ему всю правду.

Когда мы подошли к двери номера Кругловой, в моей голове сложился очередной план, который должен был не развязать узел проблем, но разрубить его одним махом. Однако легко придумать, но тяжело озвучить придуманное, если понимаешь, что слушательница еще не созрела морально. Лучшего места, чем постель, для такого разговора и не придумаешь. Я справедливо рассчитывал на заслуженное вознаграждение. Все-таки спас Юлю от лап полиции. Но Круглова почуяла неладное. Она стала к двери спиной, ключ держала в руке. Женское чутье ей подсказывало, что я не договорил всего.

— Итак, — произнесла она, — ты не сказал своего окончательного слова.

— Ты об Оле?

— И о ее так называемом телохранителе.

— Юля, ты мне нравишься, и я желаю тебе только добра, — мягко проговорил я и взял ее за плечи.

— Так начинают, когда собираются потом сказать какую-нибудь гадость, — отреагировала Круглова.

— Ладно. Я думал отложить разговор на потом. Но раз ты уже завела его… Ответь, до того как на горизонте появилась статуэтка, нам всем было хорошо?

— Вполне.

— Отсюда делаем логическое заключение. Статуэтка портит нам отдых, провоцирует на преступное поведение. Нам лучше всего просто забыть о ней.

— И как это? — хлопнула ресницами Юля. — Пусть себе лежит в твоем тайнике, о котором ты никому не хочешь говорить до окончания дней?

— Не совсем. Делаем так. Мы забываем о том, что с нами случилось. Отдыхаем, как и собирались, а уж потом, когда вернемся в Россию, отправим в музей анонимное письмо с указанием места, где спрятана Венера. Черт с ними, с деньгами! Здоровье дороже. Неужели твое спокойствие не стоит шестнадцатой части миллиона?

По взгляду Юли нетрудно было догадаться, что подобное решение ее не устраивает.

— Ага! Лучше сразу скажи, что решил меня кинуть.

— Юля, не говори таких вещей. Ты мне нравишься, — я попытался ее обнять и даже готов был произнести слова, которых обычно избегаю, если до конца не уверен в своих чувствах.

Круглова сбросила мою руку со своего плеча.

— Вот и живи со своей сестричкой, если такой умный. Идиот! Я не собираюсь отказываться от своих денег.

Ключ провернулся, хрустнул замок, и дверь захлопнулась перед самым моим носом.

— Зря ты так, — сказал я, не будучи уверенным, что она меня слышит.

Если бы в моем номере было спиртное, я бы, наверное, напился вдрызг, но, к счастью, на столе наблюдалась только минералка. В дверь деликатно постучали. Я подбежал, открыл. Нет, Юля не передумала, на пороге стояла Оля и была со мной подозрительно ласкова.

— Вы поссорились, — сестра прошла в номер, — женщины более эгоистичные существа, чем мужчины. Не верь, если они говорят тебе, что любят. Врут. Так, что случилось, Ник?

Я как на духу пересказал ей свою новую «гениальную» идею. Оле она понравилась сразу же. Вот уж не ожидал такого взаимопонимания.

— Деньги — пыль, — пафосно произнесла Оля, — умный человек это понимает. Вот как ты, например. Я с тобой полностью согласна.

— У тебя в номере не найдется припасенной бутылочки вина? Если не выпью, не засну.

Сестра, обычно стоящая на страже моего трезвого образа жизни, неожиданно смягчилась, сбегала к себе и принесла пакет красного вина. Мне, честно говоря, было все равно, какой сорт пить. Осушив стакан, жизнь показалась мне чуть более радостной.

— Ник, мне кажется, ты зря не хочешь сказать мне, где спрятал Венеру. — Оля заботливо подлила мне вина.

В моей душе тут же зазвенел голосок Юли, предупреждавший, что Оля спятила на деньгах.

— А какой в этом смысл, если мы решили забыть о Венере? Если уж забывать, то обо всем сразу. Тут как с расставанием в любви — отрубаешь все бесповоротно. Как я сделал с Людкой Крушинской.

— Ты неправильно меня понял.

И тут прозвучал аргумент — абсолютно «бездуховный», но вполне убедительный. Во всяком случае для моей сестры-искусствоведа.

— Я сегодня чуть не погибла. А вдруг погибнешь ты? И не успеешь никому рассказать, где спрятана статуэтка Венеры Анталийской. Это же будет невосполнимая утрата для мировой культуры! Такой грех на душу брать нельзя.

— Сестричка, подлей мне еще вина, — попросил я.

Оля покорно набулькала в стакан и стала меня укатывать, как это умеет делать только она. Даже если бы я уже лежал мертвым, она бы и тогда от меня не отстала.

— Хорошо, — наконец кивнул я согласно, — неси свою карту анталийского побережья.

Мне показалось, что Оля просто на секунду растаяла в воздухе, а потом уже материализовалась с туристической картой в руках.

— Вот, — указал я на приметный поворот шоссе. — Я забросал статуэтку камнями в расщелине, а рядом положил два камня: один белый, другой черный. Становишься точно под грушей, разводишь руки, а потом сводишь их перед собой, после чего отсчитываешь двадцать шагов в сторону горы. Спутать невозможно, уткнешься носом. А теперь забудь об этом, я еще жив и собираюсь прожить долгую счастливую жизнь.

— Поговорим завтра, — зевнула Оля, прикрыв ладошкой рот, хотя по ее глазам я видел, что спать ей не очень-то и хочется.

31 Оля Дорога к острову сокровищ

Восходящее солнце золотило верхушки кипарисов. Ветерок с моря радовал кислородной свежестью. Пляж еще пустовал — народ в номерах досматривал короткие курортные сны.

Выйдя из отеля, я оценила собственное отражение в зеркальной витрине. Короткая майка, модные шорты, шнурованные белые кроссовки — что еще надо для утренней пробежки?

Желание пробежаться по утренней свежести было продиктовано не страстью к здоровому образу жизни, а любовью к искусству. К немеркнущему искусству античности, артефакт которого мне и предстояло отыскать. Повторяя про себя, как заклинание — «черный камень и белый, черный камень и белый», я лениво трусила по аллейке, поднимавшейся за отель. Там, у парапета за уличным кафе, меня ожидал горный велосипед, предусмотрительно арендованный Фатихом. Туристическая карта с крестиком, указывающим место схрона Венеры Анталийской, лежала у меня в кармане. Никаких неприятностей вроде бы не предвиделось — ведь я никому не говорила о цели и маршруте моего путешествия. Подстраховку я, конечно же, предусмотрела, однако была почти уверена, что все закончится благополучно.

Отстегивая велосипедный замочек, я случайно обратила внимание на высокого мужчину-турка, скучавшего за столиком кафе. Строгий костюм, явно неуместный на курорте, закрытые черные туфли, цепкий настороженный взгляд… Опыт просмотра милицейских сериалов подсказывал, что так должен выглядеть профессиональный соглядатай. Едва перехватив мой взгляд, мужчина сразу же отвернулся.

Попетляв хозяйственными двориками, я неторопливо выехала на оживленную улицу. Остановившись на перекрестке, обернулась. Сзади меня замер серый «Ситроен» с тонированными стеклами. Филера, замеченного мною вчера, в салоне не наблюдалось. Однако водитель и пассажир «Ситроена» вполне могли быть полицейскими агентами.

Я неспешно крутила педали, посматривая в витрины магазинов. Серый «Ситроен» то отставал, то нагонял меня почти вплотную. Удивительно, но никакого волнения я не испытывала. Если бы водитель и пассажир «Ситроена» повели себя слишком нагло, я могла бы обратиться к первому попавшемуся полицейскому, заявив о преследовании маньяков.

Солнце карабкалось вверх. Делалось все жарче. Дорога начала тяготить. Вскоре я выехала на загородное шоссе и, остановившись, на всякий случай сверилась с картой. Скупые топографические значки вновь воскресили романтические ассоциации с корсарскими лоциями, кладами капитана Флинта и прочими островами сокровищ. Горное шоссе, как и положено, обозначалось серой извилистой ниткой. Лесные массивы радовали взгляд благородной зеленью. А небольшая скалистая гряда, обозначенная овальными желтыми пятнышками, напоминала островной архипелаг. Один из таких островков как раз и освещался крестиком, так что мои аллюзии с любимыми в детстве Стивенсоном и Буссенаром выглядели вполне оправданными. Не хватало лишь короткого и емкого пояснения: «Клад зарыт здесь».

И тут в нагрудном кармашке зазуммерил мобильник. Почему-то вспомнилась Крушинская с ее идиотским «вау!» и припадочным враньем об очередном Индиане Джонсе. Однако на этот раз я ошиблась. Звонил Фатих.

— Вы уже в дороге? — подчеркнуто вежливо поинтересовался наш молодой компаньон.

— Да, уже на шоссе выехала.

— У вас все в порядке?

Осторожно осмотревшись, я так и не обнаружила среди проезжавших машин серого «Ситроена».

— Ну да, в порядке. А что?

— Да так, волнуюсь, — пояснил Фатих. — Вы же сами понимаете, какие деньги стоят на кону!

— Еще бы! Наши общие деньги!

— А давайте сделаем так: я сам заберу… ну, то, о чем мы договаривались, — абонент заговорщицки понизил голос, — а потом мы с вами встретимся.

Эта реплика не очень-то мне понравилась: Фатих намекал, что я должна немедленно сообщить ему, где Никита спрятал статуэтку. Значит, не зря я перестраховывалась с этим молодым человеком!

— Понимаешь ли, Фатих, — сочувственно начала я, — ты мне очень, очень симпатичен, и потому я, совершенно не хочу создавать тебе проблемы. Конечно, я могу тебе сказать, где спрятана… ну, ты понимаешь, о чем я. А вдруг тебя тут же арестует полиция? И тогда я до скончания века буду проклинать себя, что подставила такого приятного юношу…

— Не доверяете, да? — уныло протянул Фатих. — А я думал, мы друзья…

— Очень, очень доверяю! — с неискренним энтузиазмом перебила я. — Конечно, друзья… Как ты мог в этом сомневаться? Именно потому я и не буду тебе сейчас ничего говорить. Потерпи минут тридцать… И все сам увидишь! Ты не забыл, где мы должны встретиться?

Фатих промычал что-то нечленораздельное и нажал на «отбой». Я в смутной тревоге покатила дальше.

Вскоре обозначился и серый «Ситроен». Отслоившись от плотного потока машин, он неторопливо катил по правой полосе метрах в пятидесяти позади меня. Машина ехала медленно, словно принюхиваясь к придорожным кустарникам. Я как ни в чем не бывало жала на педали. Однако подспудно нарастало нервное напряжение: как знать, может быть, это и не полицейские соглядатаи, а какие-нибудь сообщники той самой рыжеволосой женщины, от которой я так много натерпелась?!

За поворотом шоссе пошло вверх. И тут я заметила небольшую тропинку, по которой вполне можно было скатиться с асфальта: ведь велосипед у меня был специальный, горный! Преследовать меня на машине не станут. Бросить «Ситроен» на обочине и бежать за мной сломя голову было бы как минимум нерасчетливо. Из женских детективов и милицейских сериалов я усвоила, что «наружка» никогда не позволит себя демаскировать. К тому же путь по тропинке позволял срезать километра полтора.

Затяжной спуск получился удачным. Лихорадочно выворачивая руль, я петляла между деревьями и камнями, словно лыжник-слаломист. Вскоре спуск сделался более пологим, и я покатила в сторону небольшой полянки, где и должна была встретиться с Фатихом.

Я так и не поняла, что произошло дальше: все случилось слишком уж быстро… На какую-то секунду перед глазами завибрировала натянутая тетивой веревка, и в шею безжалостными клещами впилось что-то острое… Мгновение — и я свалилась с велосипеда. Где-то совсем рядом мелькнула копна огненных волос, и на мою голову обрушился несильный, но точный удар. Перед глазами поплыли фиолетовые круги, я на несколько секунд потеряла сознание, а когда очнулась, увидела двоих: странного мужчину с черной, как вакса, бородой, и рыжеволосую — ту самую. Я попыталась закричать — но тщетно: эти негодяи уже успели заклеить мой рот скотчем. Попыталась подняться, и с удивлением обнаружила, что руки мои связаны за спиной. Я лишь нечленораздельно мычала и извивалась на земле, как змея.

Бородач, подняв мой велосипед, критически осмотрел его и с силой забросил в кустарник. Рыжеволосая поправила огромные солнцезащитные очки и, состроив совершенно зверское лицо, продемонстрировала мне длинный нож. Солнечный лучик прокатился по наточенному лезвию, и я с ужасом осознала: эта гадина способна на все.

— Не дергайся, дура, хуже будет, — прошипела гадина по-русски явно измененным голосом и принялась методично обыскивать мои карманы.

Зашелестела на ветру карта, расправляя на ветру бумажные крылья. Едва взглянув на нее, бородатый турок повеселел — наверняка понял, что означает крестик. После чего склонился к уху рыжеволосой и что-то быстро-быстро спросил по-английски.

— Крестик — это место, куда твой братец спрятал Венеру Анталийскую? — все тем же придушенным шепотом уточнила гадина.

Приподнявшись на локте, я промычала длинное всеобъемлющее ругательство. Не знаю, понял ли меня бородач, но по выражению лицу рыжей-бесстыжей я безошибочно определила, что она уж наверняка поняла.

И тут совсем рядом зашелестели кусты, и на полянку вышел Фатих. Я так и не поняла — как же он сумел оказаться в нужное время и в нужном месте? Неужели почувствовал, что у меня неприятности и поспешил на помощь?

— …аых!.. — попыталась позвать я на помощь, но тут же осеклась…

Наш юный турецкий друг сердечно поздоровался с рыжей, затем — с бородатым турком. После чего присел на корточки и улыбнулся мне немного виновато.

— Надо было сразу сказать, куда ваш брат спрятал статуэтку, — напомнил Фатих. — Я же говорил… Тогда бы не пришлось вас связывать!

Если бы не скотч, которым негодяи заклеили мне рот, — я бы обязательно плюнула в морду предателю!

— Фатих, ты на мотоцикле? — нарочито грубым голосом поинтересовалась рыжеволосая, и я неожиданно поймала себя на мысли, что этот голос мне кого-то напоминает.

— Конечно!

— Ты, наверное, знаешь, как ваши янычары похищали женщин? — Рыжая проверила, надежно ли связаны мои руки, вновь пошарила по карманам и извлекла мобильник.

— В школе учили…

— Жаль только, что практику не проходили. Перебросишь ее через мотоциклетное седло, как куль. Так и повезешь.

— Может, все-таки тут оставим? — предложил Фатих и, взглянув на карту через плечо бородача, пояснил: — Ведь теперь мы наверняка знаем, где искать статуэтку!

— Лучше прихватить ее с собой, — пояснила рыжая. — Крестик на карте — не слишком надежный ориентир. Пусть сама покажет… Может, тогда я ее и прощу!..

Нет, все-таки ее голос, пусть даже и измененный, мне определенно кого-то напоминал…

Вот только кого?

32 Никита Стучитесь, и вам отворится

Обычно на третий день отпуска меня отпускают тяжелые московские сны. Мне уже не снится, что я куда-то опаздываю или не успеваю вовремя написать обещанную статью, закончить очередную родословную. Сны становятся удивительно легкими, яркими, как фотографии на кодаковской бумаге. В них продолжается приятный и беззаботный отдых. Но на этот раз померещилась всякая гадость. Запомнилось немногое. Мне казалось, что я лежу в постели и внезапно начинаю уменьшаться в размерах. Становлюсь все меньше, меньше, а потом вообще исчезаю. Все, меня больше не существовало. Только сбитые простыни на кровати.

Обычно побудкой на отдыхе занимается моя сестра, на этот раз я проснулся сам и довольно рано. Даже на завтрак в ресторан еще не пускали. Легонько постучал в стену — в ответ тишина. Вышел в коридор и отбил дробь костяшками пальцев по двери — с тем же успехом. Не помог и телефонный звонок. Мобильник оказался отключен. Приходилось думать черт знает что.

Поколебавшись, решился потревожить Юлю. Могло статься, что Оля решила провести воспитательную беседу и с ней. Круглова открыла мне заспанная и недовольная. Но недовольство читалось только на лице, блеск глаз свидетельствовал, что ей льстит мой ранний визит.

— Никита, — сладко потянулась она, — ну нельзя же будить женщину так рано.

— Оля исчезла, — произнес я трагично.

— Ты уверен? — Юля напряглась. — Я же тебе говорила… — она осеклась, поняв, что эта тема для меня сейчас запретная.

— Надо что-то делать.

— Может, спит слишком крепко? — не веря в собственное предположение, отозвалась Юля. — В конце концов, могла пойти прогуляться. Она у тебя по утрам не бегает?

Визит в «ресепшен» дал только то, что мы узнали: Оля из отеля вроде бы не уходила. Ключа от ее номера у портье не оказалось. Поднимать шум раньше времени мы не решились. Обычно подобные беспокойства разрешаются потом самым банальным образом. Да и не в наших интересах было привлекать к себе внимание.

— Пойдем наверх, кажется, я придумал.

— Что? — Юля еле поспевала за мной по ступенькам, мое волнение передалось и ей.

— Как вы познакомились? Через лоджию! Так почему бы не попытаться повторить. Обычно она спит с открытым балконом, от кондиционеров у нее простуда.

Я перегнулся из Юлиного номера через перила и заглянул на лоджию к Оле. Дверь оставалась приоткрытой, ветер шевелил тяжелые шторы. Руки у Юли тряслись, когда она страховала меня.

— Я же тебя не удержу, — причитала она, намертво вцепившись в мой ремень.

— Значит, полетим вместе.

Наконец мне удалось преодолеть перегородку, и я оказался на соседней лоджии. В номере я застал неубранную кровать. На письменном столе лежал солидного вида конверт с печатями и записка на нем. Мол, ни в коем случае не вскрывай конверт, это наша страховка, вскроешь — все испортишь. А если я не вернусь до заката, то иди с ним в полицию.

Конверт был адресован Оле. Честно говоря, находка мало что прояснила, только добавила тревоги. В Юлин номер я вернулся уже без ее помощи, бросил конверт на стол. Записку протянул Юле:

— А теперь скажи мне, что ты об этом думаешь, и сравним наши предположения.

Юля прочитала записку и пожала плечами.

— Единственное, что можно из этого понять, номер она покинула по своей воле. И собралась что-то предпринять. Надо вскрыть конверт, и мы все узнаем.

— Не уверен, что ясности станет больше. К тому же она просит не вскрывать его до заката.

— Ты прав, если это может ей навредить, вскрывать конверт не стоит.

Я-то примерно понимал, что затеяла моя Оля, ей меня провести сложно. Но говорить об этом Юле не стоило. Мы бы сразу же вернулись к отправной точке нашего вчерашнего разговора. А мне не хотелось опять услышать, что от предчувствия больших денег у моей сестры «поехала крыша».

Одно из самых ужасных занятий — ждать, зная, что ты ничего не можешь предпринять. Мы даже на море с Юлей не вышли, лишь сбегали на завтрак. Кофе пили взахлеб — сразу дневную норму. Казалось, что время вообще остановилось.

— Будем ждать до двух часов дня, — прервала молчание Юля, — а тогда вскроем конверт.

— А почему не до часа или трех? — задал я резонный вопрос.

— Надо же иметь какой-то ориентир. Вот я и предложила. Послушай, может, Фатих что-нибудь знает?

— Может, и знает, только у нас с ним связь односторонняя. Оля сказала, что у него даже мобильника нет.

— Ну да, стреляет на бензин. Чем же за телефон платить? Знаешь, я бы сейчас даже обрадовалась, загляни ко мне в номер усатый инспектор полиции.

— Иллюзия. Тебе просто хочется переложить ответственность решения на кого-то другого. Инспектор сейчас ничем не поможет. Это только окончательно укрепит его в подозрениях. И, кстати сказать, справедливых.

33 Оля В плену

К месту, обозначенному на карте крестиком, мы добрались за каких-то двадцать минут. Впрочем, «мы добрались» — не совсем верно. Добрались рыжая гадина, бородатый турок и предатель Фатих. А меня туда доставили насильно.

Видимо, Фатих все-таки испытывал нечто вроде угрызений совести, и потому не перевалил меня через мотоциклетное сиденье, как советовала рыжая, а конвоировал впереди себя. Мотоцикл же он просто катил — несомненно, не хотел привлекать внимание треском двигателя.

Место, где Никита отсиживался, сидя на гробе, я узнала сразу по его описанию: серпантин шоссе, густой кустарник и скала с плоской вершиной. Прислонив мотоцикл к огромному валуну, Фатих сверился с картой и, удовлетворенно кивнув, бросил что-то по-турецки бородачу. Затем склонился к самому уху рыжей и нечто прошептал. Та кивнула утвердительно.

— Оля, крестик — слишком неточный ориентир, — пояснил Фатих, отлепляя скотч от моего рта. — Мы, конечно, найдем статуэтку, но искать придется слишком долго. Ведь ваш брат наверняка назвал какие-то особые ориентиры?

Я понуро молчала, прикидывая — где, когда и каким образом рыжей гадине удалось завербовать этого молодого человека. А может, они были в сговоре с самого начала, и мое знакомство с мотоциклистом в ночном городке стало далеко не случайным?

— Повторяю, — в голосе Фатиха зазвучали неожиданные металлические нотки. — Ваш брат Никита наверняка назвал вам какие-то дополнительные ориентиры. Какие именно?

Отвернувшись, я демонстративно проигнорировала вопрос. Рыжеволосая нахмурилась, по лицу ее пробежала мгновенная судорога гнева, но Фатих упредил вспышку:

— Не надо, не надо… Она сейчас все расскажет сама. Надеяться ей не на кого. Оля, поймите — мы и так найдем статуэтку. Рано или поздно.

Я вновь не ответила. Рыжеволосая выжидательно посмотрела на меня, а затем подтолкнула в бок бородатого турка. Тот достал страшный нож — тот самый, с блестящим наточенным лезвием и, набычившись, бросил мне что-то по-турецки.

Переводчика не потребовалось — по интонациям и так было ясно, что имел в виду турок.

— Бамбарбия — кергуду! — ответила я, силясь подняться. — Я все скажу только в присутствии полиции.

Теперь я вспоминала того самого усатого полицейского с искренней симпатией. Появись он сейчас — я бы бросилась ему на шею!

— Не хотите говорить? Тогда придется прибегнуть к другим методам, — с показным сожалением произнес Фатих, доставая из кармана аптекарский пузырек.

Сфокусировав зрение, я разобрала наклейку: HCl. Из школьного курса химии я запомнила, что так обозначается соляная кислота. Несмотря на предельный драматизм ситуации, в голове почему-то завертелась какая-то чушь о валентности и молекулах.

— Не скажешь — на морду плеснем! — зловещим шепотом пообещала рыжая.

Бородатый турок нехорошо ухмыльнулся. Фатих осторожно открыл флакончик и плеснул из него на загодя подготовленный лист бумаги. Листок тут же обуглился и скукожился. Ошибки быть не могло — это действительно кислота.

Есть угрозы, перед которыми не может устоять ни одна женщина. Обещание пожизненного уродства — из их числа. И хотя мне очень не хотелось называть особые приметы, черный и белый, однако перспектива бесконечных пластических операций показалась мне чрезмерной платой за молчание.

— Ищите два камня, черный и белый, — с ненавистью прошептала я. — Статуэтка под ними…

— Я же говорила, что перед этим она не устоит! — заметно повеселела рыжая.

Мои мучители искали черный и белый камень часа полтора. Они с десяток раз становились под грушей на повороте, сводили и разводили руки, мерили пространство шагами, они пересмотрели все камни в радиусе тридцати метров, однако ничего похожего не нашли. Мысль об обмане неоднократно посещала негодяев, и тогда Фатих раскручивал свой страшный флакончик, делая вид, что собирается плеснуть кислотой мне в лицо…

Мне же нечего было сообщить, кроме того, что я уже сказала. Видимо, мои оправдания звучали столь искренне, что смягчили даже рыжеволосую.

— Наверное, братик Никита даже в этом тебя обманывал… — пробормотала она, неприятно удивив меня осведомленностью в нашей семейной жизни.

Поиски продолжались, но уже без прежнего энтузиазма. Сидя на земле со связанными за спиной руками, я желала лишь одного: чтобы все это побыстрее закончилось. Найдут подонки краденую статуэтку, не найдут… Действительно, какое мне до всего этого дело?!

И тут со стороны шоссе послышались какие-то голоса. Я даже не сумела разобрать, на каком языке — по-турецки, по-английски или по-русски. Это был шанс…

— Спасите! — изо всех сил закричала я. — Help me!

— Молчать! — Выхватив у бородача нож, рыжеволосая угрожающе поднесла лезвие к моему лицу.

Голоса становились все ближе, и мои похитители всполошились не на шутку. Фатих извлек из кармана еще один флакончик, чуть больше первого. Скрутив пробку, он плеснул из него в носовой платок и ловко накинул его мне на лицо, прижимая ткань ладонью. Сладкий приторный запах наполнил горло и легкие. На мгновение мне показалось, что я умираю от удушья, но тотчас же сделалось спокойно и легко.

Я еще успела увидеть, как бородатый турок занес над головой Фатиха толстую деревянную колотушку и резко опустил на темечко. Фатих ойкнул и завалился на бок. На удивление спокойно я подумала, что они и меня убьют. После чего в голове поплыл приятный неземной гул, затем где-то над ухом зазвенели небесные колокольчики, и я словно бы провалилась в темную влажную бездну…

34 Никита Турецкая рокировка

— Самый лучший способ похудеть — это переволноваться, — с кривой улыбкой призналась мне Юля, — чувствую, что пару килограммов уже сбросила. Никогда не думала, что смогу так переживать за чужого человека.

— Спасибо. Но от наших переживаний толку мало, — я нервно вертел в руках конверт, присланный моей сестрой самой себе.

— Может, откроем, не дожидаясь времени? Ты же сам говорил.

— Еще подождем, — я принялся шагами мерить Юлин номер, прямо как тюремную камеру.

— Я уже ничего не хочу. Ни денег, ни отдыха. Лишь бы все сложилось хорошо. Я уже ей все обиды в мыслях прости…

Договорить Юле не дал телефон. Аппарат звонил в моем номере, я специально оставил двери открытыми. Чуть не зацепившись за ковер, я в три прыжка оказался у аппарата.

— Слушаю, — от волнения даже не подумал, что логичней было бы сказать международное слово «алло», мне почему-то казалось, что я услышу голос Оли.

— Это портье. Для вас оставлено письмо. Спуститесь? — прозвучал вежливый, но очень уж ленивый голос.

Вдвоем с Юлей мы скатились по лестнице в «ресепшен», даже двери в номерах забыли закрыть. Портье глянул на нас, словно сверял лица с виртуальными фотографиями, существующими в его памяти. На стойку лег запечатанный почтовый конверт с одной-единственной надписью по-русски, сделанной печатными буквами: «Никите Кирсанову. Лично». Портье чуть заметно улыбнулся.

— А кто его принес? — голос у меня дрогнул, надпись печатными буквами неприятно меня впечатлила.

— Какой-то местный мальчишка. Принес и оставил.

Расспрашивать больше не имело смысла. Явно пославший письмо хотел обрубить все концы, ведущие к нему. Руки дрожали так, что я чуть не разорвал письмо пополам. Юля забрала его у меня и аккуратно оторвала бумажную полоску с самого края.

Письмо оказалось следующего содержания:

«Сестра у нас. Мы готовы обменять ее на статуэтку. Ни в коем случае не заявляйте в полицию, иначе никогда ее больше не увидите…»

После прочитанного у меня в глазах помутилось, коряво выведенные печатные буквы разбежались, как тараканы. Юля перехватила письмо. Поэтому остальное я узнал с ее слов. Похитители Оли предлагали нам ждать ночью на пляже вместе со статуэткой. Там и должен состояться обмен моей сестры на античную ценность. Подписи, конечно же, не было.

— Сумасшествие… — пробормотала Юля и бросилась вскрывать оставленный Олей конверт: после произошедшего ждать не имело смысла.

Подобного я и ожидал. Она решила провернуть все сама, взяв в помощники Фатиха, а потом честно поделить премию.

— Он ее и похитил! — воскликнула Юля. — Русский знает, письмо написано без ошибок. Захотел получить все деньги один! Мерзавец.

— Какая дура!.. — вырвалось у меня. — И она с ним поехала!

— Ты сказал-таки ей, где спрятал Венеру? — брови Кругловой взметнулись. — Тогда и ты полный идиот.

— Я назвал ей неправильное место…

Препираться, ссориться не имело смысла.

— Деньги — ничто по сравнению с жизнью твоей сестры, — Юля взяла меня за руку, — надо отдать статуэтку.

— Я ждал, что ты скажешь именно эти слова, — я благодарно и грустно улыбнулся.

— А может, заодно сообщить и в полицию?

— Не хочу рисковать. Пусть потом эта Венера хоть в переплавку пойдет. Лишь бы Оля вернулась.

— А ты уверен, что надежно спрятал Венеру?

— Теперь я уже ни в чем не уверен. Я потерял веру в человечество.

35 Оля Похороненная заживо

Я пришла в себя неожиданно, словно от толчка. Ныл затылок, немели затекшие руки. Во рту ощущался мерзкий металлический привкус. Подобные послевкусия обычно бывают после сеанса эфирного наркоза.

Вокруг царила кромешная тьма. Я инстинктивно приподнялась, но тут же ударилась головой о что-то мягкое. Попыталась закричать, но из горла вырвался лишь булькающий хрип: эти негодяи опять заклеили мне губы скотчем. Попробовала приподнять руки — они были связаны.

Ноздри щекотал странный запах прелой земли, сухой травы и плесени. Было очень душно, и я в какой-то момент почувствовала, что задыхаюсь. Однако ужасней всего было даже не это, а ощущение странной тесноты. Будто бы ты очутился в тесном шкафу, который положили на пол и заперли на ключ…

И тут страшная догадка прошила мой мозг: я была в гробу. Наверняка в том самом, который Никита с Юлей отдали страшному бородатому турку с длинным острым ножом. Вот уж никогда бы не подумала, что он предназначался для меня!

Из глубин подсознания услужливо выплыли жутковатые воспоминания: Николай Гоголь, похороненный во время летаргического сна, страшная новелла Эдгара По «Заживо погребенные» и прочие ужасы. В свое время я лишь посмеивалась над подобными кладбищенскими историями, однако теперь мне было не до шуток.

Кричать, звать на помощь не было смысла: никто бы меня не услышал. И хотя умом я понимала, что меня вряд ли закопали живьем, в мозгу предательски запульсировало: «Это все, Оленька… Фатиху по голове… тебя в гроб… И где же тут хваленая мобильная связь, о которой распиналась Юлечка?..» Гортань мгновенно взбухла и начала душить. Я извивалась и корчилась, силясь откинуть крышку, но она даже не шелохнулась. Попыталась приподнять крышку коленями, но результат был прежним. Без особой надежды поелозила плечами, но тщетно. И тут я во всех деталях вспомнила гроб, стоявший в номере Юли Кругловой. Крышка крепилась к домовине четырьмя длиннющими болтами в палец толщиной, с массивными фигурными накрутками. Наверное, проще было бы сдвинуть с рельсов груженый состав, чем содрать резьбу этих накруток.

Мне стоило огромного труда сосредоточиться. Первой здравой мыслью было: следует экономить силы и ни в коем случае не поддаваться панике. И сразу же пришла вторая: а что, если потереться лицом о стенку, чтобы содрать со рта скотч? Это давало мне хоть какие-то шансы: крикнуть, позвать на помощь… Да и дышать наверняка стало бы легче.

Воздух вовнутрь все-таки поступал, и это радовало. Повернув голову так, что хрустнули шейные позвонки, я принялась методично вращать головой, одновременно продавливая скотч языком. Лишь минут через десять я почувствовала, что правый уголок липкой ленты немного ослаб. Это придало сил. Я вжималась губами в гробовую обивку, словно оголодавший младенец в материнскую грудь.

И тут мне почудились какие-то странные мерные звуки… Я лишь на секунду прервала свое занятие и прислушалась: ничего подозрительного. Это не удивило: ведь людей, оказавшихся в моем положении, вполне могли посетить звуковые галлюцинации.

36 Никита Иногда они возвращаются

Запыхавшиеся и взволнованные, мы с Юлей стояли перед стойкой в холле. Я нервно нажал на ручку настольного звонка. Мелодичная трель прокатилась по холлу. Портье появился незамедлительно, как и положено в хороших отелях.

— Проблемы? — Он позволил себе удивленно прищуриться, наверное, мы все-таки выглядели не слишком адекватными курортным реалиям.

— Нет. Никаких проблем. Просто нам нужно вызвать такси, — я постарался взять себя в руки, но сделать это дрожащими руками не так-то легко.

— Разумеется, — портье принялся набирать номер, — далеко поедете?

Наверняка он звонил сейчас кому-нибудь из своих родственников, промышляющих извозом, чтобы дать заработать и получить свой процент от посредничества. Однако это меня уже мало волновало, как и долговые записи Оли со всеми плюсами и минусами. Лишь бы она не пострадала!

— Готово, — сообщил портье, — можете выходить. Машина подъедет прямо под козырек.

Новенький «Пежо» с огромным рекламным фонарем на крыше лихо подрулил к крыльцу. Мы запрыгнули на заднее сиденье.

— В этот, как его… — дурацкое слово из песни — Кучкудум — прочно вытеснило из моей головы название поселка Гюндокду.

Вспомнить его не могла и Юля. Водитель снисходительно улыбался. Турист, в представлении местных жителей, всегда немного идиот с размягченными от жары мозгами.

— Куда едем? — терпеливо пытался добиться от нас водитель.

— На приморское шоссе, а там налево, — наконец-то нашелся я, и тут же название всплыло из глубины памяти, — в Гюндокду:

— Вы уверены? — Таксист глядел на нас подозрительно.

Ясное дело, туристам в этом городке просто нечего делать.

— Нам… немного не доезжая, — Юля была на взводе, — и побыстрее, мы очень спешим.

Спешить турист на отдыхе может только в двух случаях: или опаздывает на ужин в отеле, или же на самолет. Все остальное время он ленив и нетороплив. Мы уже по двум параметрам выбивались из стереотипа.

«Пежо» гордо вырулил из-под длинного козырька гостиницы.

— Могу включить музыку. У меня есть специальный диск с русскими песнями, — предложил таксист.

Я себе представлял этот диск — попса на попсе, а нервы уже были на последнем взводе.

— Обойдемся, — выпалил я.

— А что такое по-русски «обойдемся»? — заинтересовался таксист: как и большинство его соотечественников, обслуживающих туристов, он не упускал возможности расширить словарный запас русских слов.

— Это значит «не надо», — я буквально выкрикнул это.

— Спокойно, спокойно, — шептала мне на ухо Юля, — не нервничай так… Здесь, здесь остановите! — Она завертела по сторонам головой. — Мы же проехали, Ник!

Водитель, как всякий житель Востока, не спешил выполнять прихоть женщины, бросил через плечо на меня вопросительный взгляд. Последнее слово должно было остаться за мужчиной.

— Нет. Дальше, — сказал я как можно более спокойно.

— Ах, да. Это тут нас высадили, а гроб мы дальше нашли. — Юля откинулась на спинку сиденья.

— А что такое по-русски «гроб»? — поинтересовался любопытный лингвист-самоучка.

Ну конечно, откуда же ему было нахвататься здесь подобных словечек?

— Это перевести невозможно, — развел я руками, всматриваясь в дорогу, — у груши остановитесь и подождите нас с полчасика, с вами мы хотели бы и вернуться в Сид.

— Вы уверены, что здесь?

Место и в самом деле было неподходящим. Ни ресторанчика, ни магазинчика при заправке. С одной стороны высокий откос к морю, с другой — горы. Наверное, таксисту хотелось сказать, что у них не принято справлять естественные надобности где кому захочется, но он тактично промолчал. Мы с Юлей пулей вылетели из машины и с хрустом проломились через кусты.

— Ну, и где? — Юля осмотрелась. — Опоздали! — вырвалось у нее отчаянное.

Было очевидно, что здесь кто-то до нас хорошенько искал. Из всех впадин и расщелин в радиусетридцати метров были вытащены и сложены горками каменные обломки. Посреди этого безобразия возвышалась скала в два человеческих роста с плоской вершиной.

— Надеюсь, что — нет. Забросить Венеру на самый верх скалы мне тогда удалось с третьего раза, а вот снимать придется с твоей помощью.

Я стал у скалы, сложил руки в замок:

— Становись и забирайся мне на плечи.

Юля разулась, и ее миниатюрная ступня исчезла в моих ладонях. Она отчаянно боялась сорваться, карабкаясь мне на плечи. Ноги ее дрожали мелкой дрожью, но Круглова держалась.

— Есть! — раздалось счастливое. — Только не упади вместе со мной.

Еще пара акробатических этюдов, и Юля с Венерой Анталийской в руках оказалась на земле. Наверное, даже археологи, извлекшие бронзовую статуэтку из-под античных руин, не смотрели на нее с таким умилением, как мы с Юлей.

— Держи, она твоя. — Круглова бережно передала мне скульптурку.

И тут из зарослей вышел Фатих. Выглядел он жалко. На голове виднелась запекшаяся рана.

— Отдай! На премию обменять хотите? — грозно проговорил он и для убедительности выставил перед собой руку с длинным кухонным ножом.

— Я не могу ее отдать. — В глазах турка уже плясали дьявольские огоньки, но я все же попытался объясниться: — Олю украли, требуют выкуп…

Фатих шел на меня с ножом, как лунатик, я отступал к скале.

Юля сделала пару шагов в сторону, спокойно нагнулась, подхватила камень и метнула Фатиху в голову. Турок пошатнулся, выронил нож и рухнул, как подкошенный.

— Убила, — абсолютно индифферентно проговорила Круглова и посмотрела на меня стеклянными глазами.

Я присел возле Фатиха, приложил палец к сонной артерии, пульс был довольно ровный, обозначилось и дыхание.

— Убить человека не так уж и просто, силенок у тебя для этого, к счастью, маловато.

— Похоже, что это не он украл Олю, — глаза у Юли снова стали «живыми», — его самого кто-то хорошенько приложил.

— Оклемается.

Ждать, когда Фатих придет в себя, времени не было, солнце уже клонилось к западу, а с наступлением темноты мы уже должны появиться со скульптурой на пляже. И только сейчас до нас дошло, что мы не взяли с собой ни сумки, ни чемодана. Пришлось стянуть с Фатиха куртку, я снял рубашку. Закрученная в материю Венера выглядела несколько подозрительно, но выбора у нас не оставалось.

Таксист курил, стоя у машины, и с интересом рассматривал нас с Юлей, когда мы выбирались из кустов. Статуэтку я сразу же сунул на пол машины.

— Возвращаемся в Сид.

— Вы сделали все, что хотели? — таксист сказал это с явным намеком на то, что мы занимались в зарослях любовью.

— Хотелось большего, — в тон ему ответил я и подумал, что идиотами бывают не только туристы.

Но если он ничего не заподозрил, то это и к лучшему.

37 Оля Ладья Харона

Ценой отчаянных усилий мне удалось-таки содрать пластырь со рта. Естественно, я сразу же завопила, взывая о помощи.

И — чудо! Крышка сразу приподнялась, будто бы убоявшись моего крика. Однако то, что я увидела, заставило меня вздрогнуть и пожалеть о случившемся…

В косом луче фонаря мелькнули рыжие кудри и черные солнцезащитные очки. Маленький рот, накрашенный ярко-красной помадой, зло прошептал:

— Оклемалась, сучка…

Глаза не сразу привыкли к свету фонаря. А когда огляделась, то определила, что гроб стоит в каком-то подвале с низкими сводами. Ржавое переплетение водопроводных труб, острый запах плесени и влажной земли, двухосная тележка с длинной платформой в углу… Но больше всего поразили зеленоватые разводы на шершавом бетонном потолке — видимо, они напомнили мне трупные пятна.

Луч света пронзал фиолетовый полумрак. Овальное пятно зигзагообразно перемещалось по стенам и потолку. В желтом жидковатом свете хаотично плясали пылинки. Только теперь я заметила, что фонарь держит в руках бородатый турок, который так напугал меня своим ножом…

— Убежать хотела! — хмыкнула рыжеволосая гадина и, склонившись к бородачу, что-то прошептала ему на ухо.

Тот довольно хохотнул, словно насосавшийся упырь, и произнес короткую фразу по-турецки.

— Даже если бы тебе удалось прогрызть крышку гроба, ты все равно никуда бы не убежала, — пояснила гадина, явно стремясь изменить тембр голоса. — Двойные железные двери, замки и запоры… Да и куда тебе отсюда бежать? Твоему братцу теперь явно не до тебя!

— Руки развяжите, — мученически попросила я.

— Почему бы и нет? Можно и развязать, — неожиданно согласилась рыжая. — Только тебе от этого легче не будет.

Знакомый мне нож мгновенно перерезал путы. Я с удовольствием потерла затекшие запястья, инстинктивно попыталась подняться, но в этот момент острие ножа уперлось мне в шею.

— А вот подниматься тебе никто не позволил! — подколодной змеей зашипела рыжеволосая гадина.

— Вы хоть сами понимаете, что ваши действия преступны? — без особой надежды спросила я. — Вы понимаете, что рано или поздно вам придется за это отвечать? Полиция, следствие, суд…

— Будешь себя хорошо вести — когда-нибудь отпустим, — последовала реплика. — А если нет… Заколотим в гробу и утопим в море. Тут это запросто… И что характерно — никто не будет искать, даже твой братик.

— Что вы хотите? — спросила я упавшим голосом.

— А что можно от тебя хотеть? Венеру Анталийскую мы получим и так!

Турок, направив электрический луч прямо в мое лицо, сказал что-то мрачное. Рыжая кивнула, перевела:

— Не делай глупостей. Тогда точно в живых останешься. И вообще — что-то мы с тобой слишком много разговариваем… Надо бы тебя закрыть до поры до времени.

Турок, нехорошо ухмыльнувшись, взял крышку и накрыл гроб. Металлическое повизгивание заворачиваемых винтов, короткие реплики по-турецки…

И тут я почувствовала, что гроб поднимается, и через пару минут ощутила, что меня куда-то везут. От внезапной духоты мне вновь сделалось плохо, и я потеряла сознание.

Очнулась я от странного звука, напоминающего морской прибой. Да и воздух отчетливо доносил запах водорослей и рыбы. Несомненно, я была или на берегу, или на борту какого-то судна. Как знать, может быть, эта рыжая негодяйка решила-таки исполнить свое обещание и утопить меня прямо в гробу?

Застрекотал двигатель — наверняка лодочный. Стало прохладно. Вне сомнения, я была на борту катера, шедшего в открытое море.

И тут очень некстати вспомнились «Мифы и легенды Древней Греции», которые я читала на пляже. Харон, перевозчик душ в Царство теней, транспортировал клиентов через подземную реку Стикс в ладье. Правда, не в моторной и наверняка не в гробу. И уж гуманный перевозчик совершенно точно не обещал несчастным душам то, что посулила мне рыжая.

Вслушиваясь в пулеметную дробь мотора, я неожиданно поймала себя на мысли, что с удовольствием променяла бы этот катер на Харонову ладью…

38 Никита Ветер с моря

Ночное море плескалось у наших ног. Искрились белопенные бурунчики. За спиной гудел разноязыкой толпой променад. Справа от нас, за волноломом, высились пронзающие темноту мачты. Странно, но почему-то именно сегодня прожекторы в яхтклубе отключили. Редкие рыбаки неподвижно сидели в раскладных креслах напротив отеля.

Мы с Юлей устроились прямо на песке. Венеру Анталийскую прикрывала вынесенная нами из отеля простыня, отчего скульптурка стала похожа на памятник, приготовленный к торжественному открытию. Странно, но я не испытывал к бронзовому шедевру никаких чувств, эта была лишь плата за то, чтобы вновь увидеть свою сестру.

— Здесь так пустынно, хотя рядом кипит жизнь, — прошептала Юля.

— Все будет хорошо. Им нужна Венера, и они ее получат. А мне нужна моя Оля, — прошептал я в ответ, — ты не волнуйся.

— Ты сам волнуешься, у тебя пальцы холодные-холодные.

За нами обозначилось движение. Я нервно обернулся. Две тени приближались к нам.

— Это они, но с ними нет Оли, — Юля мелко тряслась.

Парочка остановилась неподалеку от нас. Это были молодые люди — он и она. Они обнялись, поцеловались, а затем принялись раздеваться.

Я негромко кашлянул. Девушка всмотрелась в темноту, засмеялась.

— Мы не заметили, что наше любимое место уже занято, — крикнула она нам, — извините!

— Мы бы уступили его вам, но не сегодня.

Молодые люди побрели вдоль прибоя.

— На чем они приедут? Или придут пешком? — нервничала Юля. — Я уже вся извелась.

— Я тоже… — я замолчал, заслышав какой-то странный звук, пробившийся сквозь спокойный шум волн.

И тут из темноты вынырнул катер. Он шел прямо к нам с выключенными огнями. Юля ойкнула и прошептала:

— Это он гонялся за мной и Олей.

Дюралевый нос ткнулся в песок. Из-за ветрового стекла показался бородатый турок-гробовщик. Правда, я уже понимал, что он никакой не похоронных дел мастер, и точно уж его фамилия не Алла. Рядом с ним стояла рыжеволосая девица. Несмотря на темень, ее глаза прикрывали солнцезащитные очки.

— Статуэтка при вас? — тихим шепотом осведомился бородач.

Прозвучало по-деловому, совсем без агрессии. Как говорится, ничего личного, только бизнес. Я сдернул простынь, Юля подсветила зажигалкой. Довольное чмоканье толстых губ турка подтвердило, что он рассмотрел Венеру в неверном свете газового пламени. Рыжеволосая молчала, ее пальцы твердо сжимали рамку ветрового стекла катера.

— А теперь покажите мою сестру, — очень тихо, но чрезвычайно твердо потребовал я.

— Это пожалуйста, принимайте, — ответила рыжеволосая, и ее голос показался мне знакомым.

На несколько секунд турок и рыжеволосая исчезли за бликующим стеклом, а затем с театральной неспешностью поставили поперек бортов катера тот самый гроб. Мое сердце гулко стукнуло и, как мне показалось, остановилось.

39 Оля Все хорошо, что хорошо кончается!

Как ни странно, но мерный стрекот лодочного двигателя постепенно успокаивал. Здравый смысл подсказывал: уж если эти подонки действительно решили утопить меня прямо в гробу, то вряд ли стали бы отправляться в открытое море. Достаточно было отойти на каких-то сто метров от берега… А ведь катер прыгал по волнам как минимум полчаса!

Это давало надежду на спасение. А легкомысленность рыжей, не связавшей мне руки, диктовала единственно правильное решение — не сдаваться без боя. Рано или поздно они со своим бородатым помощником откинут крышку гроба, и уж тогда я не буду себя сдерживать! Я вскочу, как воскресший мертвец из «ужастика», и вцеплюсь в ее поганую шевелюру ногтями и буду царапаться и кусаться, как разъяренная кошка…

Воображение рисовало мне сладостные картины мести, и адреналиновые бури медленно закипали в крови.

Вскоре я ощутила, что катер замедляет ход. Видимо, мы приближались к берегу. Я повернулась, пытаясь отыскать в гробу хоть какую-нибудь дырочку, чтобы выглянуть наружу. Увы! — ни дырочки, ни щелочки. Вскоре катер ткнулся во что-то и почти замер, слегка покачиваясь на волнах. Двигатель смолк. Послышался невнятный шепот. А потом гроб со мной стали поднимать.

И тут неожиданно возник новый звук — низкое и необычайно агрессивное постукивание. Катер сильно качнулся и накренился. Снизу заскрежетало — видимо, мой гроб медленно заскользил по палубе. Затем послышался гулкий топот, словно стадо бизонов пробежалось по дощатому помосту.

Одиночный выстрел, хлопнувший совсем рядом, заставил меня вздрогнуть. Гортанные команды по-турецки, невнятные крики, сухой металлический лязг, треск ломаемой древесины…

Внезапно крышка гроба съехала в сторону. Первое, что я увидела, — черное небо с мохнатыми южными звездами. Затем наплывом, словно в кино, появилось лицо усатого полицейского — того самого…

Инспектор улыбнулся и галантно протянул мне руку — мол, вам еще рано тут лежать!

— Господин полицейский чрезвычайно рад вашему освобождению! — послышался знакомый голос пузатого переводчика.

Я осторожно поднялась, осматриваясь. Действительно, мой гроб стоял на корме небольшого моторного судна. Справа и слева его подпирали катера с полицейскими эмблемами. На носу с воздетыми руками стояли бородатый турок и рыжая гадина. То и дело косясь на спецназовцев, вооруженных до зубов, они заметно вибрировали…

Поднявшись, я осторожно приблизилась к рыжей и, улучив момент, с наслаждением вцепилась ей в огненные патлы. Однако вцепиться в лицо гадины так и не сумела — меня тут же оттащили полицейские. Я подивилась на странный предмет, зажатый в моей руке, пока не сообразила, что держу парик… Подняла глаза на лицо рыжей и тут же раскрыла рот: это была Людка Крушинская…

Я пялилась ошарашенно: слух, зрение и сознание никак не могли совместить полученную информацию. В мозгу стремительной лентой пронеслись обрывки телефонных реплик…

— И как же я сразу не могла тебя раскусить! — вырвалось у меня. — Казино, стриптиз-клубы, Индиана Джонс, романтические восходы, чудесные закаты… Ну не может солнце одновременно заходить в Анталье и во Флориде!..

…Полицейский кабинет выглядел просторным и светлым. Его хозяин горделиво возвышался над столом, словно памятник всей анталийской полиции. На плите калились жазвеи, и чудесный аромат кофе наполнял офис. Пузатый полицейский щеголевато разлил лаковую струю по чашечкам.

— …а как же предатель Фатих? — поинтересовалась я; усач уже сообщил, что Крушинская со своим бородатым другом доставлены в тюрьму.

— Вы должны его благодарить, — пояснил пузатый переводчик, терпеливо выслушав офицера. — В самый последний момент он убоялся возможных последствий и сообщил обо всем в полицию. Этот молодой человек очень испугался, увидев, как вас живой кладут в гроб. А когда получил по голове камнем от госпожи Кругловой, принял правильную линию поведения. Так что если бы не он… Кстати, письма, которые госпожа Кирсанова оставила в номере, также нам очень помогли. Равно как и звонок таксиста — он посчитал, что вы вели себя слишком уж подозрительно, и потому сразу же обратился в ближайший участок. Вот мы и спланировали спецоперацию.

— А где теперь статуэтка? — вежливо поинтересовался Никита, и по его интонациям я безошибочно поняла, что он почти смирился с перспективой не получить премию в четверть миллиона долларов.

— В музее, где ей и положено быть. Венеру Анталийскую осмотрели наши реставраторы. Все в полном порядке. Через несколько дней она вернется в экспозицию. Правда, придется поменять систему сигнализации и охраны.

— У кого возник этот план? К чему было подставлять именно нас? У полиции к нам есть какие-нибудь претензии? Или… мы вскоре составим компанию бородачу и Крушинской?

Усатый сдержанно улыбнулся, допил кофе, причмокнул языком и кивком попросил переводчика налить ему еще. После чего выдал длинную и вполне доброжелательную фразу.

— Насчет премии за находку Венеры Анталийской полиция ничего не решает. Премию назначала частная страховая компания. Единственное, что я могу подтвердить, так это то, что вы действительно помогли ее вернуть, хотя сами невольно участвовали в похищении. Вопрос сложный, вам придется немного подождать его разрешения.

— Господин офицер, объясните, зачем было похищать Венеру Анталийскую? — вырвался у меня главный вопрос. — Ведь ее решительно невозможно продать! С тем же успехом можно выставить на торги Ая-Софию или развалины Трои! А потом — зачем было подбрасывать ее нам? К чему весь этот цирк с гробом? Почему Крушинская еще в Москве задействовала Юлю Круглову?

Рассказ усача был весьма пространным, и это неудивительно — иначе нам трудно было бы вникнуть в логику Людки. Впрочем, зная Крушинскую, я ни на секунду не сомневалась, что все произошло именно так, как рассказывал наш спаситель.

В прошлом году, участвуя в съемках костюмированного сериала, Крушинская случайно познакомилась с бородачом, работавшим мелким клерком в страховой компании. Компания занималась страховкой актеров, клерк по долгу службы постоянно присутствовал на съемочной площадке. Уж неизвестно, чем наша змеюка привлекла этого «красивого бородатого мужчину» — то ли подчеркнутой вульгарностью, то ли непереводимым на турецкий язык восклицанием «вау!». Однако доверие между ними возникло сразу и безоговорочно. Бородатый клерк по достоинству оценил и альпинистские навыки Людки, и необычайную стервозность ее характера, и полное отсутствие элементарной порядочности. Вскоре возник хитроумный план: похитить Венеру, а потом «случайно» ее найти, чтобы сдать в полицию и получить премию, которую планировалось разделить поровну. Именно Крушинская и предложила подбросить улики Юле Кругловой, а потом анонимными письмами и телефонными звонками сдать ее в полицию…

— А мы тут при чем? — не понял Никита, терпеливо выслушав монолог полицейского. — Что мы ей плохого сделали?

— Насколько мы поняли, это была инициатива вашей московской подруги. Мы и сами не понимаем, почему Крушинская так вас возненавидела? Как говорится — загадки женской души. Но тут случайно подвернулся Фатих, которого преступники и решили использовать, пообещав разделить деньги на троих. Но этот молодой человек оказался порядочней, чем о нем думали…

Офицер поднялся, давая понять, что аудиенция закончена.

— Полиция не имеет к вам никаких претензий. У вас еще целых три дня отдыха, — улыбнулся переводчик. — Так что наслаждайтесь теплым морем, чистым воздухом и прекрасными пейзажами. И помните, что Турция всегда рада гостям!..

Мы сердечно поблагодарили местную власть и вышли на улицу. Рыжее солнце било в глаза. Море блестело за крышами дальних домов. Белые камни улиц источали жар. Свежий ветерок ласкал шею и лицо.

— Что ни говори, а этот усач повел себя как очень порядочный человек, — молвил братик. — Видишь, как я ошибался…

— Твоя Юля тоже сперва показалась мне куда хуже, чем оказалась на самом деле! — самокритично призналась я и, вдохнув полной грудью, подвела логическую черту произошедшему: — Все хорошо, что хорошо кончается!..

40 Ольга и Никита Не прошло и полгода

По окончании отдыха, честно заполнив все требующиеся бумаги для получения премии за возвращенную Венеру Анталийскую, мы отбыли чартером домой, справедливо рассчитывая, что награда найдет героев.

Естественно, каждый раз при встрече мы строили планы, куда бы деньги «пристроить». Это только звучит солидно: «четверть миллиона», а начнешь считать, и понимаешь, что ни одной солидной мечты за эти деньги в наши дни не реализуешь. К тому же эту четверть еще и на три части распилить надо.

И вот наконец к нам пришло официальное письмо от страховой компании. Вручили его нам прямо в посольстве. Не прошло и полгода.

Турки остались верными себе. Ничем нас не удивили. Страховая компания отказалась выплачивать премию в полном объеме. Во-первых, нам объяснили, что в оригинальном — это на турецком языке — положении о награде значилась хитрая стилистическая уловка. В нем дословно говорилось, что «премия будет выплачена тому, кто вернет Венеру Анталийскую». А при переводе на русский и английский в текст вкралось якобы случайное искажение, обещающее тому, «…кто окажет помощь в возвращении…» Еще нам напомнили, что мы, хоть и невольно, но участвовали в похищении античного шедевра, обманывали полицию… Короче, страховая компания великодушно согласились оплатить нам лишь прямые убытки, естественно, не включив в них многие пункты из блокнотика, где плюсы с плюсами давали одни только минусы. Мол, если бы мы могли предоставить документы, подтверждающие эти расходы, тогда бы был совсем другой разговор.

Вот так! Полученной премии нам едва хватило, чтобы перекрыть расходы на покупку того самого Анталийского тура. Так что ни прибыли, ни убытков…

Но эти приключения не отбили у нас охоты к путешествиям…

Влюбиться в турка — это русский экстрим

На анталийском побережье по-русски не говорят только дельфины

Ракия — это не поза, это турецкая водка

Ольга и Никита Кирсановы — брат и сестра. Они свободны, мобильны и обожают путешествие. Их мечта — исколесить весь мир. Еще одно пристрастие — литература. Брат и сестра ведут дневники, в которых подробно описывают страны, где они побывали, и свои приключения. Знакомые и друзья, которым посчастливилось почитать эти опусы, высказывают скептицизм, мол, все это выдумки, слишком сгущены краски. Но авторы уверяют, что все так и было на самом деле. Ну, почти все. Ну, разве что чуть-чуть преувеличено. Самую малость. Потому как сгустить краски южных курортов — яркие, как фейерверк, и сочные, как радуга, — практически невозможно.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

1 Оля Водка без пива

2 Никита Черная рука

3 Оля Гроб на колесиках

4 Никита Момент истины

5 Оля Пикник на обочине

6 Никита Ах, Венера!

7 Оля Смиренное кладбище

8 Никита Анталийский вор

9 Оля Как украсть миллион?

10 Никита Непроизносимое название

11 Оля Амазонка

12 Никита Спрут мафии

13 Оля Обыск и бегство

14 Никита Перст Божий

15 Оля Тихий ужас

16 Никита Джентльмены не проверяют

17 Оля Ночной портье

18 Никита Дом с магнолиями

19 Оля Ожидание

20 Никита Ночные кошмарики

21 Оля Сон в летнюю ночь с последующим пробуждением

22 Никита Польза от чтения детективов

23 Оля Беседа у фонтана

24 Никита Женщин понять невозможно

25 Оля Двухместный Боливар

26 Никита Обломки кораблекрушения

27 Оля Пять минут позора

28 Никита «Плюс» и «плюс» — это минус

29 Оля Пляжный детектив

30 Никита Если со мной что-то случится…

31 Оля Дорога к острову сокровищ

32 Никита Стучитесь, и вам отворится

33 Оля В плену

34 Никита Турецкая рокировка

35 Оля Похороненная заживо

36 Никита Иногда они возвращаются

37 Оля Ладья Харона

38 Никита Ветер с моря

39 Оля Все хорошо, что хорошо кончается!

40 Ольга и Никита Не прошло и полгода